Голосование пользователя

Мир. Забрав у тебя смертоносную полосу керамики, чуть наклоняет имперка, взявшись за плечо, бессловесно-безропотную напарницу. Безошибочно попав жалом в довольно узкую щель коигути, враз задвигает дайто в трубку ножен. "Сая" которые, ага. Бегло осматриваешь ее, между тем. Нет ни пятен лишних на костюме, ни отметин никаких - ни от зубов, ни от ногтей. Но выглядит, конечно, странно. Больше напичканный всякой биомеханикой скелетик, закрученный в обтягивающую ткань, чем человек. Этим, кстати, Якудза и отличается от местных ОПГ - тут боевики сами ставят аугментации, чтобы проявить себя, подняться вверх по иерархической лестнице, а там, там организация сама изыскивает возможности "улучшить" своих "сотрудников", чтобы повысить их общую эффективность. Разные подходы к людям, разные взгляды на жизнь. Ну, хотя бы подрасслабилась немного - уже что-то.

Пока взмахами кисти отправляешь сиденья в положение "все залезли, пора кататься", передает тебе огнестрел "бланко". Легкий корпус, ухватистая рукоятка - самое то для грызни в подворотне. Моргает зеленью тусклый диодом, точно на лапке предохранителя, как только ствол в руках твоих оказывается, сигнализируя о готовности к стрельбе. Убираешь его в стойку, смонтированную неприметной полочкой с внутренней стороны дверной обшивки, ближе к петле.

- Блять, неужели все...

Забирается внутрь "Химера" тем временем, да и ты не отстаешь, усаживаешься и откидываешься на молниеносно подстраивающиеся под тебя подушки, что мягко, но упруго проседают под твоим весом. "Штурвал" тут же - не медленно, а неспешно - выезжает навстречу груди. "カジキ" - серебро иероглифов, служащих датчиками угла поворота, по центру. Рыба такая есть, марлин, ренголезцы ее еще "агуха" называют. Вот так они, знаки эти, и переводятся.

Скорее по наитию, чем осознанно, чиркаешь подушечкой указательного пальца по верхнему краю внутренней части рулевого колеса, так, как если бы старинную спичку об нее поджигал. И автомобиль мгновенно оживает, мерно, мощно и, в то же время, практически бесшумно заурчав движком, вспарывает окрестный мрак прожекторными лучами мерцающих холодной синевой курсовых фар, начинает тихо постукивать незамысловатыми речитативами, больше создавая фон, чем отвлекая или перебивая голоса. Проступает сухим минимализмом фактов инфопанель. Значок цилиндра с молнией на боку: "054%", изображение обрезанного понизу полукруга, разделенного схематичными черточками на равные сектора, и с палочкой-стрелочкой, замершей где-то слева: "000". Ничего больше.

Полуобернувшись к пассажиркам, сообщаешь им - и не только им - свой новый "позывной", спрашиваешь насчет имен. Хмыкает та, что может хмыкать, на общий отчего-то перейдя.

- А тебе зачем?

Уложив голову второй "Паучихи" так, чтоб она прижималась щекой к бортику дивана, добавляет.

- Это Дайси. А я Танака.

Закинув ногу на ногу, поджимает коленку сцепленными вместе ладонями.

- Подвезете домой двух заблудившихся девушек, Баку-сан?

Делает голос настолько приторно-типичным для киношно-мультяшной имперской старшеклассницы, что Валенсия едва сдерживает смешок.

- Онегайшимасу.

Почему бы и нет, собственно? Вжимаешь педаль в полик, добавляя оборотов, прожимаешь активатор переключения в "драйв", и спорткар, свистнув покрышками, стрелой срывается с места.

Пара секунд - все. Лишь поднятая унесшимся в ночь болидом пыль, закручиваясь бурунами в темноте переулка, напоминает о том, что здесь только что кто-то был.

Мортиноцци. Хмыкает только наемница, когда утоняешь, как отразилась на ее психическом состоянии длительная разлука с тобой.
- Ага, текла и фантазировала.
Не похоже, впрочем, чтобы это было правдой. Вот и Галлахан подтверждает опасения, шепчет.
- Она лжет.
Риторические вопросы же, задаваемые самому себе, резонируют где-то в темных глубинах сознания, поднимают муть образов. Не можешь вспомнить, почему ты предал так многих, но зато осознаешь, что, в случае с условным "коллекционированием" - иносказательно, конечно же, двинутым маньяком-потрошителем ты все же не был - частей женского тела, ты был специалистом не по сердцам, а, скорей, по чему-то, что меньше связано с высоким, и больше - с, если можно так выразиться, низким. Лихой боевик, хищный картельщик: модный прикид, пушка под полой бронекуртки, спортивная тачка "на тюне", горы сканка, моря мескаля, все дела. Для приключений на полчаса, туда и обратно, да, самое то, для чего-то большего - ну такое. До "Мотыльков" не снизошел пока, чтоб конкурентов по бизнесу не спонсировать, но до всякой вечно жаждущей бесплатных развлечений клубной грязи в едва прикрывающем изможденные бесконечными рейвами тела неоновом белье, вполне.
С тех пор, как стал "цифраком", самые долгие твои отношения - рекорд - длились чуть больше трех сезонов, а встречался ты, будешь смеяться, с "басурой" - девчонкой из Дорожного патруля, которая тормознула твой "Вертиго", когда вы отмечали тридцать три года - почти полторы сотни сезонов - Матео, и он, хорошенько "заправившись" агуардиенте, сел за руль, чуть ее, ту патрульную, потом не переехав. Кое как тогда решили дело миром, даже Ичиваре пришлось по "шифру" набирать - принципиальная попалась, а решать не-миром ты сам не захотел. И такая, знаешь, с характером: плевать ей было на то, что ты левая - шестая сверху, ага - рука Папы, гроза "Клещей", заслуженный ветеран Великой Освободительной и боев за право крышевать торговые ряды в районе Северного Порта.
Не штурмом ее взял, хитростью тактической - пробил, когда у нее день рождения, а ее как раз хайвей стеречь - видимо, спецом - всадили, на объезде, что за "Сто Двенадцатой". Подъехал ближе к вечеру с пакетом всякой жратвы из "Сурка Джорунко", предложил перекусить. Прямо на капоте сидя, съели по корн-догу, дальше уже в "GuGu" переписывались, кидал ей всякие приколы по типу видоса, на котором госпожа Сенатор Изабелла Суарес, предложившая урезать финансирование дотационных образовательных учреждений в районах, где их плановая загруженность не превышала сорока процентов, в виде древнего предка людей, в звериных шкурах и с каменной дубинкой, крушила парты. "Я верну вам как раньше, камарадас!". Дичь, конечно, но иногда смешное тоже попадалось. Так все и шло своим чередом.
Конечно, что сотруднице полиции встречаться с картельщиком, что картельщику спать с трупером - дело такое, не особо в тех социальных группах, к которым вы принадлежали, поощряемое. И вы скрывались, встречались тайком, переписывались через "шифр", но все равно нет-нет, но гуляли по ночной набережной, слушали койотов, что пели свои койотские песни за оросительно-заградительным периметром, выезжали в глушь прерий и, подперев борт многострадальной тачки пятыми точками, обнявшись, смотрели на ночь. Дарили друг другу всякую хрень еще - то ты ей поющий стаканчик-самогрейку под кофе, то она тебе зажигалку, голографический член на щеку тому, кто ею подкуривает, проецирующую.
Не сказать, кстати, чтоб она как-то красиво или экзотично выглядела - высокая, по-мальчишески крепкая, без груди огромной, задницы мелокотоном, и рыжая как долбанный огонь. Спортом занималась плотно в школе, "воллеем", даже выступала за свой Блок. И любила тебя страшно, до дрожи в пальцах. Любил ли ты ее? Почему есть стойкое чувство, что ваши отношения закончились? Загадки сплошные.
- Эй...
Толкает тебя локтем в бок ученая, когда ты, погрузившись в мучительные грезы о былом, как видно, на секунду "зависаешь".
- Ебаная амнезия, да?
Это уже "Точка".
- Если это та хуйня, про которую я думаю, то память до конца уже никогда не восстановится, но что-то со временем вернется.
Подмигивает тебе. Снова, ага.
- Нас же, вон, поузнавал.
Понимаешь вдруг, что она вся словно наэлектризована - грызет ноготь мизинца на левой руке нервно, постукивает левой же пяткой, резко и дробно, по своему "трону".
- Все нормально будет.
Делишься когда восстановленными фрагментами вашего совместного гига-плана, заодно поинтересовавшись насчет возможности организации поисковой операции, направленной на установление местонахождения одного не в меру ретивого имперца, вздыхает.
- Забей на этого пидора, монопоезд ушел.
Вместе с блоком.
- Я восстановлю образ ИИ с этих, вот, - уже осознанно стучит ногой по терминалу, на котором сидит - корабельных залуп. Когда эта хуйня, ну, крейсер этот ебаный, короче, когда все наебнулось, "цифровик" был запущен, и остался, типа, ну, запертым на носителях. Почти две тысячи сезонов в системе варился, глядя, как экипаж в скелеты превращается, прикинь?
Звучит не очень хорошо. Наверное.
- Короче, это все заебись, но я предлагаю начинать думать, как нам отсюда съебать - корабль подорвали, тетя Лисбет умерла.
Хорошая новость - о потере артефакта и данных теперь, похоже, можно не переживать. Плохая - вы, кажется, застряли на промерзшем спутнике газового гиганта, где-то во всеми забытых пограничных системах.
- Еще дядя Лютик пропал.
Старикан тот, наемник - любимец ее.
- И "Буо", которую я за ним отправила, тоже пропала.
Что - в самом-то деле - с ними могло случиться в кишащих мутантами корпоративных лабораториях?
- В общем, тебе придется куда-то впрячься - или поискать моего дядю, или помочь "Угрю" и "Бичо" захватить корповский фрахтовщик.
Что-то о Фиделе она так, как о своем гребаном "Котике", не пеклась. Как и ты сам, впрочем.
- Если ты спросишь, на хуя я вас сюда тащила, если дядя еще там, я отвечу - потому что, блять, в то время этим занималась "Буо".
Вопрос закрыт?
- Сейчас наш расклад такой: "Бобер" в Комплексе, добывает автопилот, "Оса" тоже там, решает тему со взлетными кодами, чтобы нас орбиталки не покрошили, "Ромашка" остается здесь и помогает мне с перецифровкой, - поднимает та кулак с оттопыренным вверх большим пальцем на секунду, - "Угорь" заканчивает чинить вездеход, и они с "Бичо" валят на ледник, работать по летучке, "Котик" и "Сова" пропали, "Серая" умерла. Как-то так.
Указывает пальцем на твою спутницу.
- Ты будешь "Белкой".
Пожимает плечами новоиспеченная "Ардийя".
- А почему именно "Белкой"?
Мгновение посверлив ее взглядом, девчушка делает серьезное лицо.
- Для конспирации.

Мартина подошла вплотную к пленной "Химере", чтобы укрыться за ее телом, если дело дойдет до стрельбы.
А потом, с женской непосредственностью, решила включится в выяснение мужчинами мужских отношений.
- Что это ты там раскомандовался, как Мозаичный Пророк?! - выкрикнула она. - Такой храбрый, десять на одного! А не побоишься против девчонки один на один выйти?! Я тебя вызываю! По старым обычаям, как мужчину и кабальеро! Хоть на ножах, хоть на пистолетах!
С такой голосистой пленницей, скрыть, что Хуаресыч ранен, все равно бы не получилось. И рот ей затыкать было поздно, разве что пулей. Оставалось делать все самой, опять, блядь, ловить шансы и надеяться на суку удачу.

  От осознания, что твоя жизнь целиком и полностью состоит из отборного guano, можно поехать крышей. И это даже не какое сиюминутное прозрение - нет, эта мысль всегда с тобой, как ввинченный в горб шуруп, что ни выдернуть, ни до конца не завернуть, и он не заживает, ноет и мешается, ноет и мешается. НОЕТ И МЕШАЕТСЯ, MIERDA! Но должно же быть что-то хорошее, что-то, из-за чего я до сих пор не бьюсь в припадке, не бьюсь головой о стену и не сошла с ума, как это показывают в кино?
  Голая. Да, одежда была бы не лишней, но эта blanco зажала сущую мелочь (поздравляю с первым местом в топе тех, кому я первой выпущу кишки вот этим вот пером). Хорошее в этом только то, что я могу без особого труда осмотреть себя. Хорошее тело, однако - и ты ещё жалуешься на плохую жизнь? Определённо, было в ней что-то хорошее, благодаря чему ты такая, а, не, скажем, вон как тот инвалид с протезами, коего с невнятным успехом пытаются то ли собрать, то ли наоборот. Что же, теперь даже как-то не стыдно светить сиськами - я действительно хороша для своего уровня, и, что немаловажно, отсутствие одежды даёт ни с чем не сравнимую лёгкость и свободу движений. Какая "броня" из одежды в схватке нож на нож, я уже знаю - шестерёнки в голове зашевелились, дальше только лучше - но вот возможность нанести удар более быстрый, более ловкий, нежели может соперник, дорогого стоит. К счастью, пока что никого откровенно потрошить не заставляют. Впрочем, а если даже заставят, я уже знаю, с кого начну... но... мои ли это мысли... я ли это?

  Появление животного вызывает смешанные чувства. Раздражение. Зачем нам этот кот? Он должен разрядить обстановку? Disparate. Убить его? Мысль об этом вызывает ещё больше раздражения, и почему-то кажется ужасно аморальной - в отличие от идеи поубивать друг друга во имя приказа заглючившей машины смерти, вот же какой парадокс. Но бедное животное ни в чём не виновато, и, тем не менее, обречено. Может, это такой знак, что всем вокруг на всё плевать? Как же это... не ново.

  За размышлениями я расхаживаю по залу, бодрым шагом нарезаю круги по периметру. Становится жарко, во всех смыслах, но тот, что буквален, беспокоит сильнее всего. Что там эти телятся со своим инвалидом? Basta con el. А поможет ли? Всё к этому идёт. Я уже чувствую, как дрожит рука, сжимающая штамп-нож - чем раньше начать, тем быстрее всё закончится. Должен остаться только один. Только одни. Одна. Может быть, это буду я. У меня ведь охрененные шансы, да? И всё-таки пока ещё рано. Главное, не проморгать момент. А они уже видели часть из того, на что я способна. Чувствуют ли во мне угрозу? Blanco точно, но с нею я уже всё решила - Максин, значит. И ещё хиспанец, с татуировками, что пялился на меня, пока разбиралась с отвёрткой. Он точно что-то знает из того, что я тоже хочу узнать. Назвался Фуэго, хорошо, всё правильно. Впрочем, имена могут быть и выдуманные. А вот ещё Леон. Dios, здесь что, теперь у всех есть имя кроме меня? Como diablos me llamo?! Проклятая музыка, хватит, голова болит! Я схожу с ума! Me estoy volviendo loco!

  Но когда смотрю на кота, немного успокаиваюсь. Да, он явно испытывает стресс куда больший, чем все мы вместе взятые (или притворяется - это же кот, они точно не с этой планеты), но его вид пробуждает в памяти что-то, что кажется единственно светлым и хорошим. У меня был питомец? Может быть, в детстве? Maldita sea, yo era una nina. Podría haber tenido un gato. Como se llamaba? Cuando lo pienso en mi lengua materna, me siento mas comodo.

Потом вы разошлись, и потекла неделя.


Пикассо, у тебя все вышло даже очень хорошо. Эти пять дней прошли на славу. Папаша Джо изменил своей дебиловатой привычке резать часы в непиковые периоды — когда сначала полупустая смена плюет в потолок до вечера, а потом с недобором носится в мыле, обслуживая толпу возвращающихся с работы трудяг. Обыкновенно обрезав смену, Папаша Джо не вызванивает тебя на работу, даже когда на кухне творится сущий ад. Но на этой неделе обошлось. Ты смог отработать три полных дня и в общем-то остался собой доволен.


Северин, ты занялся поденщиной в доках. В Риверрайд Бэй есть немало пятаков, откуда в пиковые часы прибытия судов набирают рабочие руки за какие-то смешные деньги — но на неполный день. На несколько часов. Проблема лишь в том, что чтобы не упустить свое, приходится подряжаться ждать на порядок раньше, чем начинается, собственно, работа. Ну и не щелкать клювом.

Трудяги тут самые разные. В основном из Восточной Европы. Сербы с албанцами, да русские с белорусами и украинцами. По пятакам шатаются кельты, которые пытаются крышевать и опускать на доллары особенно хорошо наварившихся поденщиков. Поденщики же не пальцем деланы — кастеты, свинчатки, обрезки труб. Сбиваются толпами и не дают к себе подойти. Массовые махачи с кучей раненых случаются редко — это никому не надо. Но вот одиночку могут нагнуть как нечего делать. Ты был как все, держался всех, а когда на горизонте показывались кельты, готовил кулаки к раздаче. Был на равных с каждым. Единым с загнанными в угол, с отягощенным нищетой и неурядицами пролетарским сознанием. Потерялся в толпе. Никто даже не обратил внимание на то, как же ты схож с одним из портретов в Most Wanted.

Трудяги, к слову, самые разные. Ты работал на днище — стропалил грузы для малогабаритных кранов в большом доке, но среди окружающих тебя были и профессиональные ремесленники. Газосварщики. Слесари. Электрики. Механики. Обычно таких забирали первыми. "КТО ПАЯТЬ УМЕЕТ?", ну ты понимаешь. Было бы смешно, услышь ты однажды что-то вроде "КТО МОЖЕТ СОБРАТЬ БОМБУ ИЗ УДОБРЕНИЙ?". Но нет. Не сложилось.

Поговорив с ними, ты разузнал о положении дел в доках. Среди постоянного штата рабочих Водной логистики Претсберри и Претсберрийских Корабелов вроде как все относительно хорошо. Независимые профсоюзы в частных случаях впрягаются за своих членов. Адвокаты, судебные процессы, деньги и так далее. Но когда начинаются крупные терки, и, например, если полная заморозка доков угрожает соприкосновением с мэрией... Тут-то и берут начало многие гнилые и поганые процессы. Оппортунизм и соглашательство — это еще в лучшем случае. Пару раз ядра профсоюзов попадались и на прямом саботаже стачек и забастовок.

И это еще место, где вроде как есть какой-то закон. Ты не в нем. Ты среди нелегалов-поденщиков. А тут им надеяться вообще не на что. На тебя упал и покалечил плохо закрепленный груз? Отрубило кисть резко натянувшимся стальным канатом? Так внимательнее работать надо, дятел, сам виноват. Если повезет, заткнут рот котлетой баксов. А иногда и ее не будет, котлеты-то.

Безысходность пополам со злобой, но люди терпят. Еда, жилье, семьи где-то за кордоном и отсутствие каких-то гарантий и перспектив без грин-карты. Адекватных методов исправить ситуацию у них нет. Только валить из страны или идти в криминал.

Адекватные методы, впрочем, есть у тебя. Однако придется дать каждому из тех, с кем ты готов поделиться своими идеями, хотя бы немного деньжат. Нелегальное положение слишком многим обязывает людей. Слишком многим в стране, где "потеря работы" — часто синоним слову "смерть".


Муха, у тебя проблемы. Ты тоже искал поденщину, но уже теневую — у Без Базара. Без Базара подкинул халтурку — типы что-то разгружали-загружали, а тебе надо было просто стоять на стреме. Но в итоге именно твоя засвеченная копами рожа и сорвала операцию. Кто-то из особо бдительных терпил увидел тебя. Опознал и вызвал Мальчиков В Сексуальных Униформах. Ты сработал четко: "ЛЕГАВЫЕ!" и наутек. Благодаря тебе уважаемые люди не попались, но с тобой дел пока решили не иметь. Не потому, что ты какая-то мразь. Отнюдь нет. Просто сейчас ты для них опасен. Опасен тем, что вокруг тебя не все улеглось.

Это была единственная халтурка, которую ты намутил. Оставшиеся дни ты пролежал на дне.


Мама Кимби, у тебя тоже не все очень хорошо. Сдельная оплата за каждого клиента, где сорок процентов идут хозяину точки — это тяжко. Особенно если оставшиеся шестьдесят приходится делить с другими слесарями там, где тебе самой может не хватать рук. Иногда работалось попросту не очень быстро, и застрявший в очереди клиент уезжал восвояси. Иногда клиент и вовсе не шел. Ничего приятного, в общем.


Джон Доу, у тебя восьмичасовые дни на мусоровозе. Катаешься на подножке у кормы. Стыкуешь плохо покрашенную гидравлику захватов с потрепанными контейнерами. День за днем, день за днем. И так по всему Западному Спаргрэку. Можно голову выключить. Не возбраняется и даже горячо приветствуется, скорее.

После одной из смен топаешь в церковь, чтобы исповедоваться в грехах. Однако решительно ничего не помнишь о себе. В чем исповедоваться-то? В том, насколько ловко бульбулятор подхватил? За наркоманское настоящее? Возможно, вот только ты еще тогда решил, что, дескать, нет. Может, не настоящее оно в таком случае, а вполне себе прошлое. Про работу в церкви тоже ничего нового не узнал. Послали в центр занятости вставать на пособие. А пособие и получение жилья — это проджект на Севере. Надо тебе туда? Как знаешь.

Хотя, кто его тебе даст, это пособие. Ты на мусоровозе официально трудоустроен. Тебе не полагается.

Потом ты поговорил с Заком. Начал вопросы задавать тривиальные и неумные. "Кто я?", "Каково мое прошлое?", "В чем смысл сущего?". Зак повел бровью по-первой. Что, настолько все плохо? Да, настолько. Но на предложение пробить по старым каналам задумчиво покачал головой:

— На компах когда запрос вбиваешь, он сразу в историю летит. И за неслужебные запросы офицер на гражданку отправится просто с ходу и нахер. Так что... тут даже ради меня такое едва ли сделают. Если только кто-то лично тебя откуда-то не помнит. Что тоже вряд ли, сам понимаешь.

Он подумал еще.

— Погоди! Ты ж официально в Бюро Санитарии официально устроен. Значит, документы у тебя какие-то есть. Начни с них что ли?

Начинаешь. ID. Лицензия водительская. Аттестат зрелости. Еще какой-то аттестат... о, свидетельство об окончании курсов замочно-слесарного дела. Распечатка выписки трудоустройства. Судебное предписание.

Итак:
• Ты Джеки Бакстер. Фотка на водительской лицензии совпадает с рожей в зеркале. Ну, разве что на фотке человек не настолько осунувшийся.
• Тебе двадцать четыре. Дата рождения тоже есть.
• Ты оставил старшую школу в девяносто первом еще. Дата на аттестате зрелости.
• Ты ранее судим. Два штрафа-инфракции за магазинные кражи. Четыре года условки с возмещением компенсации за спертую стерео из автомобиля. Копии тикетов, судебные предписания.
• Ты на наркотиках с подросткового возраста. Первое посещение наркодиспансера датируется восемьдесят восьмым (интересно, кто тебя туда водил?). Но — важно — выписного эпикриза нет. Тебя не долечили. То, что ты сейчас смог отказаться от дури, когда пришел в себя — чья-то еще заслуга.
• После девяносто третьего ты работал на государство. Слесарем по замкам в Жилищном Надзоре. Когда где-то надо было вскрыть дверь или отремонтировать замок, выезжала твоя бригада. Потом тебя уволили. Дата увольнения с погрешностью в месяц-полтора совпадает с приговором об условном сроке.
• Ты наркоман и вор. Имевший шанс на нормальную жизнь и упустивший его. Но кто знает, быть может, не до конца? Надо только найти денег для доктора и вылезти из этой ямы.

Как-то вот так.

* * *

Мама Кимби, Муха, Без Базара опоздал на денек (бывает у него иногда такое), но все-таки нарыл вам работу. Договоренности оставались все теми же. Десять процентов, если беретесь за сделку и доводите ее до конца.

• Вариантик первый. Риверрайд Бэй, бар "Святая кружка" ("Holy Cup". Почти "holy crap", смешно). Хозяин — Стилворт Дэнверс или просто Стил. Погоняла нет, вроде как не криминал особо. Рядом с его баром развернули точку наркоманы и теперь шобят там что дурные. Клиентов это отпугивает, и поток не идет. Полиция пару раз пробовала закрыть этот притон, однако в ходе рейдов гребла только рядовых нарков или максимум курьеров. Главные игроки, крайне редко появляющиеся там, так и не были пойманы. А потому раз за разом переоткрывали точку. Стилу это все надоело. И теперь он хочет, чтобы притон стал тупо нежилым.

— Он предложит вам две штуки. Заламывайте сразу пять, он начнет торговаться, и вы спускайте по сотне. На четыре штуки точно уломаете, — проинструктировал Берт. — Я этого щегла слишком хорошо знаю.

• Вариантик второй. Еврейский ломбард "Старое-доброе". Там же, на Риверрайд Бэй. Железная дверь, железные решетки на окнах, пуленепробиваемое окно внутри. Но экипаж — всего одно тело. Сам хозяин — Барт Захер. Если придумать, как туда попасть, можно будет вынести просто целое эльдорадо электроники и ювелирки. Причем многое краденое, в полицию все это искать он не пойдет.

— Его крышует другой еврей. Вениамин Окин. Долги выбивает для него. С ним человека два-три, но все эти типы — никто. Никакого отношения к серьезным евреям с Криблэста они не имеют. Можно брать за жопу без последствий. Вениамин до кучи и алкаш тот еще. Если подловите момент, когда он будет с бодуна, а Захер еще вне ломбарда... Не мне вас учить, бл.

• Вариантик третий. Двое наемников откуда-то со среднего востока. Афганцы или арабы — между собой балакают на фарси. Деньги обещают огромные, десять-двадцать кусков можно срубить.

— Какие-то наемники, наверное. Хотят, чтобы на переговоры человек один пришел. Знаю, на кидалово это похоже, — заметил Берт и передразнил акцент: — "Прихады адын, дэнги дам, много!". Поэтому пусть лучше кто-то из вас поодаль попасется. Мне просто прямо железно обещали, что их будет двое. Увидите кого-то еще — сразу валите оттуда. Я за вас мазу вытяну, если что. И да, Ким. Ты с ними на переговоры лучше не иди. Шариат не Шариат, хер их знает, чо там в бошках у них по поводу женщин, ведущих дела. Сделка и сорваться может.

  Я не знаю такого слова как "дефенестрация" и даже как оно должно правильно писаться, но если бы знала, равно как и знала бы его значение в той или иной степени, то непременно сказала бы, что это оно самое. Выброс из окна, неизвестно откуда в неизвестно куда. Есть все основания полагать, что там, откуда выбросили, было лучше - всегда так, новое место, новое убежище, новые друзья, новая... тюрьма, да. Всё новое всегда как минимум чуточку хуже прежнего. Почему так? Не знаю, равно как и не знаю, почему рассуждаю о происходящем в таком ключе. Но вот что касается происходящего...

  Ноет голова, а вместе с ним и всё тело. Думаю, что быстро пройдёт, даже если это последствия удара. Моя голова любит думать больше, нежели требуется, и почему-то я с этим сразу же смиряюсь, словно оно всегда было неотъемлемой частью моего характера. Возможно, из-за этого в жизни происходило немало проблем. Возможно, из-за этого я здесь. Так давай же ответим на этот вопрос ещё раз, но уже подумав как надо.

  С уст срывается тихое ругательство. Самопроизвольно, я даже не понимаю, что сказала - возможно, что-то крайне обидное - но естественность, с которой это происходит, даёт основания полагать, что это норма. И с хрена ли такие прагматичные рассужде... а, нет, всё нормально. От произнесения ругательств становится легче, непонятно почему, но действительно легче. Правда, лучше пока делать это мысленно, хотя не факт, что через секунду что-нибудь прорвётся вновь. Особенно при виде того, что происходит вокруг, и особенно с учётом того, что, мать вашу, я только что услышала. Возможно, когда-то лишние размышления сулили мне большие проблемы. Но что-то подсказывает, что всё, что могло случиться, уже случилось, а потому я могу думать о чём угодно и сколько угодно.

Пикассо, твоей первой хатой была комната в многоквартирнике на Севере. Это почти самое дно, хуже только проджекты. Он еще и старой довоенной постройки, когда в такие многоквартирники пытались расселить большие, но нищие семьи — огромные, но при этом без освещения и вентиляции для внутренних квартир. Из-за чего у квартир подле окон вроде твоей было еще нормально, а вот во внутренних постоянно темно и затхло. Твой дом. Был. Какой ни есть, но он твой. Ты платил за свой угол что-то около семисот долларов в месяц и в общем-то как-то жил.

Но даже вне убитых проджектов Северный Спаргрэк оставался Северным Спаргрэком. "Красные" ведут вечную войну с "Серыми". Мясорубы против Изгоев. И те, и другие еще тогда слали друг друга и случайных прохожих в расход просто не за тот цвет одежды. После начали убивать и всякого замеченного в разговоре с полицией — до тех пор, пока смэшовцы (SMASH, уличные копы по бандам) не перешли просто на вербовку стукачей. В общем, улицы кипели, но с этим мало что делалось. Потому что на крови поднималось большое бабло. А барыги не решают проблемы, на которых можно заработать.

Даже когда между красными и серыми устанавливался условный паритет на уровне банд, отдельные сеты этих банд все равно продолжали мочить друг друга. Банда — не мафия. Она слишком неорганизованна, чтобы просто послушать, что скажет оу-джи. Им срать, что это может быть для общего блага. Похер, что возможно, пойдет на пользу бизнесу. Старые обидки одних негров на других — месть за братанов, за пожженные дома, угнанные тачки, уведенных девчонок — все это не отходило на второй план. Даже когда большие гангстеры с худов четко сходились, чтобы пожать друг другу лапы.

Именно так и взорвали твою хату. Ты точно знаешь — вернее, ты выпытал это у многих из барыг — что между Мясорубами и Изгоями совершенно точно был мир. Но один сет Мясорубов — Мясорубы 16-ой улицы (16-th Street FC) — то ли кинул, то ли был кинут оружейником сета Изгоев — Изгоев, Переехавших в Претсберри в Восьмидесятых (80's Rolling Pretsberry Outcastz). И в итоге кто-то из них кому-то в окно забросил гранату.

Копы, кстати, не соврали насчет утечки газа. Вернее, не могли соврать, потому что не они занимались вопросом. Утечка газа имела место — таково было заключение комиссии ARSON. Поджоговых следователей пожарной службы штата Этминстер, которых специально пригласили на расследование. У твоего соседа, которого пытались взорвать, действительно тек пропан (так как этот торчок чем-то упоролся и не завинтил до конца вентиль). Но взорвался газ именно из-за гранаты.

Обломки и осколки гранаты копы не нашли. Сгорело все дотла. Как и твоя рожа, как и твои чудные ночки с Ким. Как и твое полное надежд прошлое.

Мортиноцци. Касаешься собственными пальцами собственной же кожи. Свой, но чужой нос. Чужие губы. Щеки, лоб, бровей изгибы. Даже щетина - и та ощущается какой-то не такой. Не плохой, не хорошей, а просто другой. Маска. Вроде той, что гильдейка вручила, только из искусственно выращенных мускулов, хрящей, сосудов и прочей органической дребедени, а не металла и пластмассы.
- Да что ж...
Выдергивает со скоростью, достойной имперского шиноби, кисть из-под топа корпоративная работница, которой явно поправляла, располагая удобней, собственную грудь, и отворачивается, до конца, под горло, застегивая спортивную куртку, когда решаешь проконтролировать процесс, заодно сообщив о том, что "они" у "тебя".
- Такое-т...
Осекается на полуслове, секунду-другую пытаясь осознать услышанное.
- Ч-что?..
А потом, придав лицу максимально серьезное выражение, кивает, давая понять, что поняла.
- Я все объясню.
Еще тише, чем ты. Уже не шепот, так - одних губ движение. И, одернув новоприобретенный "харрингтон", добавляет, вполне обычным голосом.
- Готово, идем.
Миновав набитый орудиями пятачок, проходите - ты в авангарде, девушка за тобой - по огрызку коридора, и оказываетесь в "терминальной".
- О, привет! Давно не виделись!
Помахав вам свободной рукой, возвращается к работе "Ромашка". Понимаешь, что зачем-то аккуратно выжигает отверстия по углам волокнисто-композитных противопульных щитков, складывая стопкой уже готовые.
- Так...
Усевшись прямо на один из вычислительных блоков, свешивает ноги с его армированного борта Леонелла - так ее, кажется, зовут "целиком" - в это самое время.
- Ну и чего?

Мама Кимби шумно всосала с четверть кружки и выдохнула.

Злость, копившуюся месяцами, не зальёшь пинтой пива. И галлоном виски не зальёшь, она уж знает, пробовала.

– Да что он там думает, майгад, – безнадежно махнула рукой. – Кто сейчас вообще думает? Да, Муха? О чем ты можешь думать? Где нарыть бабла да как не спалиться, – Мама Кимби похлопала себя по карманам в поисках сигарет. – А ведь пацан не из худших, понимаешь, о чем я. Не из конченных. А мог бы, например, закончить долбанный колледж, выбиться в люди, пойти в конгресс. А, Муха? Хотел бы ты в конгресс, насаждать добро и справедливость? Отобрать у кучки долбанных жирных богачей, которым закон не указ, лишний кусок пирога и отдать его таким, как вот ты, например? Или даже таким, как вот он? – она показала на тощего запуганного торчка, подвисавшего неподалеку.

4:30 утра,
За семь часов до разговора с Бертом,
Претсберри, окраина

— Пока, Джим! — попрощался с Алексом водитель.
— Удачи, — махнул ему рукой Алекс, подхватил пакет и побрёл по обочине. Здоровенный грузовик, на котором Алекс приехал из Миннесоты, прокатился мимо, просигналив на прощанье.

Затекшие, окостенелые за ночь в машине ноги благодарно отзывались на каждый шаг. Во влажной, густой утренней тишине обочинный гравий оглушительно хрустел под ногами. За сиреневатым, мокрым после ночного дождя асфальтом тонули в утреннем тумане поля, но по эту сторону трассы уже начинался город — склады, автомастерские, вымерший, глядящий тёмными витринами автосалон. Рыжая в утреннем свете стена какого-то складского здания была наискось перерезана тенью, что придавало пейзажу некий анархо-капиталистический колорит.

Алекс измождённо провёл ладонью по липкому от сонного пота, небритому три дня лицу, глубоко вдохнул отдающий гарью и острой утренней свежестью воздух. После шаткого, тряского дорожного сна мир казался скособоченным, будто Алекса выдернули из него и вставили снова, но наперекосяк. Утренний холодок чувствительно забирался под безразмерную футболку с плюшевым мишкой. Хоть бы один, хоть бы одна сволочь по пути спросила, почему мужик ходит в такой футболке: никто не спрашивает, все просто странно смотрят. Чёрт с ними.

В пути, тем более автостопном, большие вопросы жизни отступают на второй план — весь день становится поделён на маленькие задачи, которые нужно решить сейчас: найти удобную точку для стопа, дождаться машины, доехать, попытаться хотя бы чуть-чуть поспать в пути, а вот сейчас — умыться и найти, где поесть. Не ел Алекс со вчерашнего вечера.

5:15
Претсберри, Северный Спаргрэк

Город был ещё по-утреннему мёртв: гулко прокатывался треск одинокого мотора вдалеке, свежий ветерок носил обрывки бумаги, полиэтиленовые пакеты по разбитому асфальту. Ярко и по-летнему резко лежали тени на исписанных тегами кирпичных стенах, на рольставнях, закрывающих двери магазинов и ресторанов. Одно место, впрочем, было открыто: круглосуточный «Сабвэй», задрипанный и жалкий, с продавленными диванчиками, из которых лез поролон, с сонным работником за стойкой и спящим в углу за столиком бродягой.

Алекс с купленным 12-дюймовым сэндвичем и стаканом колы устроился в другом углу. Тихо играла музыка: Мадонна пела о каком-то тропическом острове Сан-Педро, где весь день играет сальса, а солнце весело сияет над головой, где нет забот и все друг друга любят. Алекс жевал сэндвич, поставив локти на стол и без выражения глядя перед собой. Песня закончилась, заиграла реклама, мерно забубнил голос диджея. Время утренних развлекательных шоу ещё не настало: передача, кажется, шла ещё с ночи, и диджей, судя по тону, пытался слушателей не столько будить, сколько убаюкать, и говорил почти устало. «А вот я тоже устал», — безразлично подумал Алекс.

Прозвучала короткая заставка, и заиграла новая песня. Её Алекс сразу же узнал, хотя и не слышал уже лет двадцать. Это была «Venus in Furs» группы «Velvet Underground» (ссылка). Алекс прислушался. Что-то шевельнулось в душе, будто сдвинулась с места какая-то, казалось, навсегда застывшая сдвижная плита. «Как сверкают сапоги из кожи, — узнавал Алекс слова, угадывал их заранее, — как во тьме дитя взметает хлыст…»

Эта песня да и сама группа не имела ничего общего с политикой, с левой идеей, с терроризмом — даже имя группы скорей намекало на обтянутый бархатом подвал пресыщенного удовольствиями гедониста, а не на подполье. Но было что-то иное: в этом вязком, тягучем ритме, в котором гитара звучала подобно индийскому ситару, в шаманском позвякивании бубна, в глухом, потустороннем и медленном бите, в том, как месмерически Лу Рид даже не поёт, а выговаривает слова — «Северин, Северин там ждёт тебя». Северин — это имя героя повести Захер-Мазоха, — вспомнил Алекс. — «Венера в мехах», автор Захер-Мазох. Откуда это вспомнилось? Откуда-то из дальних закутков памяти — первый курс Колумбийского университета, общежитие, пластинка в проигрывателе, одна из тех студенческих тусовок, на которых кто-то разговаривает с кем-то, кто-то с кем-то целуется в углу, кто-то в прокуренном полумраке танцует в середине комнаты. Кто-то с умным видом объяснял мне смысл песни — не вспоминалось уже, кто.

Нет и не может быть более нашей, более нью-йоркской группы, чем «Velvet Underground». В эпоху, когда все курили траву, они кололись героином. Когда длинноволосые ребята и девчонки носили невообразимых цветов рубашки и куртки с лохматой бахромой, Лу Рид носил костюм с галстуком и тёмные очки. Когда хиппи в Калифорнии воспевали наготу и естественность, в Нью-Йорке воспевали пластик и связь Эроса с Танатосом. Те пели про цветы в волосах, Лу Рид пел про плётку и кожаные сапоги.

Если подумать, это эстетствование было нарочитым, наивным, китчевым — и всё-таки талантливым. Вся американская культура такая: наивная и нарочитая, без европейского чувства меры. У европейцев есть Нойшванштайн, у нас — Диснейленд. Культура одарённых самоучек, с восторгом глотающих любую книжку без разбора. Даже интеллектуальность у нас такая — прямолинейная и незамысловатая, как бейсбольная бита. Вспомнить хотя бы знаменитые дебаты Хомского и Фуко…

Мысль вдруг остановилась, и Алекс ощутил ужас. Ужас был разлит в воздухе — в мягком утреннем свете, льющемся из окон забегаловки, в солнечной пыли, сквозившей в лучах, в том, как хрипло прокашливается проснувшийся бомж в другом конце зала, в том, как облокотился на прилавок работник забегаловки, в том, как монотонно и дремотно продолжает звучать песня. Главное же, ужас заключался в вопросе: «кто это думает?»

Кто это думает? Кто вдруг вспомнил всё это, то, что так давно ты пытался выбросить из памяти, Алекс? Это ты, Алекс? Но Алекс не бегал от властей, не учился в Колумбийском университете, не занимался терроризмом, у Алекса жена и двое детей, он живёт в Северной Дакоте, в городе Гранд-Форкс, работает на заправке «Шелл»… Это Майки? Майки «Корсер» Бруно, это ты? Нет, это не Майки — тот был молодой, тот делал революцию, мастерил бомбы, взрывал здания, убивал людей, путешествовал по миру. Майки был длинноволосый бородатый радикал в мотоциклетном шлеме и кожаной куртке с «маленький красной книжечкой» Мао в одном кармане и ЛСД-шной маркой в бумажнике. Ты — небритый и давно непьющий даже старпёр с дешёвыми электронными часами на волосатом запястье, в безразмерной футболке, купленной Алексом для маленькой Джоан, чтобы та подарила маме… но, если подумать, в честь кого ты настоял, чтобы назвали Джоан?

Ужас сковал дыхание, подкатил к горлу, стены будто сходились тисками. Алекс схватил со стола стакан с колой и шумно всосал газировку через трубочку. Сердце бешено колотилось в груди, руки задрожали. Северин, Северин там ждёт тебя. Кого ты ждёшь, Северин?

11:30
Бар «До краёв»

Наверное, Берт был первым за время пути из Дакоты человеком, который не удивился футболке с плюшевым мишкой. Да он и тогда, в 1981-м, был такой, — вспомнил Майки, — никогда ничему не удивлялся, не задавал вопросов. Нужен был сэйфхаус, только и сказал: «без базара» да осведомился о цене. Конечно, постарел, сильно — но кто помолодел-то? Семнадцать лет прошло. Семнадцать, чёрт возьми, лет.

Нет, Берт, бежать — не выход. Чтобы устроиться в Канаде или где-то дальше на постоянной основе, нужен загранпаспорт, а это другой уровень. Чтобы жить в Стране, блядь, свободных, нужен в первую очередь SSN, а по нему уже можно сделать и права, и банковский счёт. Вот, Берт, что мне в первую очередь нужно, SSN. Как раньше делали, помнишь? Маленький мёртвый ребёнок года рождения эдак от сорок пятого до шестидесятого. Достать свидетельство в архиве: один экземпляр идёт на руки родителям, а второй туда. Нашим ты так делал, Берт.

— У тебя, кстати, остались выходы на наших? — Алекс понизил голос, наклонился к бармену. — На кого-нибудь?

Да откуда у него выходы, — горько подумал Алекс. Если и знает имена, не скажет — все оставшиеся на свободе сейчас сидят на жопе ровно и не рыпаются, как я ещё неделю назад. Где сейчас подполье, где Чёрные пантеры, где Синоптики, где марксисты-ленинисты, маоисты, анархисты? Нихера, никого не осталось: левая идея мертва. Вместо призрака коммунизма — другая иллюзия: что каждый американец — лишь временно обездоленный миллионер. Алекс оглянулся по сторонам: вот, сидят, временно обездоленные. Какой-то быкан с каторжной рожей, тётка-байкерша, пацанёнок какой-то, по говору картошечник, ещё один торчок какой-то. Пиво хлещут, и каждый, небось, мечтает разбогатеть. Но вдруг…

Алекс замялся, не решаясь продолжить.

Опасно, опасно искать других идейных — кричал про себя Алекс. — Семнадцать лет ты сторонился идейных, бегал ото всех: известно же, что на одного честного человека в любой левацкой тусе два идиота, три подлеца и один провокатор — хорошо если один. Но, чёрт возьми, какие варианты? Устраивать новую жизнь? Какую новую жизнь, в сорок три года… нет, сорок три-то года Алексу, а на самом деле тебе-то — сорок шесть, Майки! Опасно, Алекс? А что не опасно? Жить без документов, пытаться скопить нужное, работая всерую, залезать в долги, — не опасно? Это не то что опасно, это и невозможно. Ты не Алекс, — сказал себе Майки, — Алекс мёртв.

— Или не на наших, — наконец, сказал Майки. — Не знаю… на идейных, что ли? Есть тут идейные?

Сказал — как в воду бросился. И добавил:

— Да, Берт, ещё одно. Что я уже давно не Майки, ты в курсе. Теперь я уже и не Алекс, сам понимаешь. Пока документов нет, буду… — он призадумался, — скажем, Северин.

Мир. Пока Мартина высказывает все, что думает как о "меадас чифладос", так и об "уна пута ментира", предлагая, затем, старшему товарищу провести беседу с нокаутированной оппоненткой, тот занимается не планированием, но рутиной - стягивает по-бычьи толстые, донельзя волосатые и покрытые черными росчерками трибальных татуировок запястья мужчины.

И что-то во всем этом кажется тебе, Монтеррей, смутно знакомым. "Краска" на руках, сложение, голос, любовь к - подбираешь на удивление легкую, ухватистую и, судя по всему, невероятно крепкую биту, кстати - "ударным инструментам": цепочка совпадений будит в памяти определенные воспоминания, протягивая тонкие нити ассоциативных связей в глубины наполнившей череп мглы. Узнаешь носителя. Ноэль Касерес, он же "Кариньо", "Малыш", для своих, он же "Нет", для всех, он же "Дьенте-де-Оро" - "Золотой Зуб", для клиентуры. Сутенер, на проценте. И, кстати, не выдержит стяжка, у него руки аугментированные: то ли биомускулы, то ли еще что-то такое - пусть и ценой шкуры попорченной, но сможет порвать. А та, что в коридоре, вон, отдыхает, "Ари" - Арибетта Сантильяно, на подхвате у "Мамы Чоло" работает, одной из "хефе" вашей квартальной агломерации. Родители у нее приличные: мать врачом в госпитале Святого Эрнандо трудится, отец инвалид военный, подрабатывает водителем такси, старший брат вообще где-то в армии служит. Наркоманить еще в старших классах начала, потом ты лично ее из клубов с полдюжины раз выволакивал, когда они с такими же оторвиголовыми подружками балаганы и мордобои там устраивали. По итогам, закончила, как и многие другие, в "Клещах".

Понимаешь вдруг, что не можешь припомнить - и есть ощущение, что не потому, что "не можешь", а потому, что не было такого - за ним такой, вот, дичи: скрутить патрульного, пытаться кости ему переломать. Да, между этими ребятами и вами никогда не было полного взаимопонимания, но какой-никакой паритет на улицах пытались соблюсти все: пока не жестили одни, не жестили и другие. Выкрасть сотрудника, устраивать такие игрища - это за гранью. Разумеется, не везде в ДжерСи так - те же картели временами лютуют, да и без лютования есть жилые блоки, в которых регулярно творится черное, но не в вашем, нет.

Выглядываешь в коридор. Темнота. Вообще ничего не видно, как в пещере. Только музыка меняется - трек на трек, не меняя положения источника. И выстрелов хлопки, короткой очередью, - совсем недалеко, в полусотне, может, метров, там, за стенами. Стрекот мотора еще: что-то мощное, некрупное и биотопливное. Мотоцикл. Вжух - и стихло. Мимо проехал?

* * *

Чуть до полудня солнце над Западом отливает рыжим.

Неласковое и такое далекое. Еле пробивающееся через взметаемые автомобилями облачка асбестовый пыли, столбы дыма от далеких ТЭЦ и корабельный смог доков на Риверрайде. Утром и вечером дня багряный свет на восходе и закате слепит глаза. А в середине дня светило мертво. И бело, как огромная галогенная лампа. Пыльный ветер стачивает облицовочный кирпич небольших высоток. Летит мимо мелкий мусор; летит невесть куда, цепляясь за пошарпанные бордюры и выбоины в дорожном полотне. На стенах тэги банд — уже тоже побледневшие от времени. Дуют паршивенький кофе пара копов — оба без бронежилетов, но не испытывающие никакого беспокойства по этому поводу. Один даже пуговицу верхнюю расстегнул. Идет мимо байкер в куртке Стаи. Козыряет им чуть с издевкой и следует дальше, пнув куда-то в сторону подвернувшуюся под ноги банку из-под колы.

Если бы жизнь имела вкусовые рецепторы, Западный Спаргрэк был прогорклым и тягучим.


Пикассо, сегодня у тебя выходной. Вкалываешь два через два по половине суток, оплаты не хватает даже не то, чтобы не умереть, а мысли вообще где-то далеко. Легкие мысли. Вроде бы вопреки тому, что вокруг происходит. Легкие. Вчера ты опять побывал у Бетти. Девочка просияла ("Дядя Фрэнки!"), а затем засыпала рассказами. Об учебе. О новых друзьях. О старом ветеране Гренады, который учит ее играть в баскетбол — ведь если научиться играть в баскетбол на коляске, можно будет научиться делать на коляске что угодно! В общем, о всем таком. Всем, что настолько во многом отличает ее жизнь от твоей. Ты тихонько радовался. Слушал, слушал и слушал. Потом Бетти сказала: "А посмотри, как я теперь умею!". И вдруг встала на коляске на попа, удерживая баланс чуть ли не под углом в сорок пять. Ты попросил прекратить, но она, смеясь, не стала. И ты отчего-то не захотел настаивать. Ну и правильно. Постояв так еще, Бетти мягко опустилась на исходную. Словно земное притяжение потеряло над ней власть. Потом происходило что-то еще, но так или иначе, уходил ты чуть более развеянным. Кто знает, возможно, даже чуть более счастливым.

Что-то ты в своей жизни делаешь правильно, Пикассо. Нужно осознание этого человеку, кем бы он ни был. Даже когда рожа разворочена так, что впору пугать грешников в аду. Даже когда занимаешь у соседа пять баксов, чтобы доехать до поденной работы и заработать там семь. Даже когда свободные отношения с женщиной разваливаются — хотя казалось бы, чему там развалиться, ничего ж не построено? В общем, нужно. И какое-никакое, но оно у тебя есть.

Пересохло в горле. Надо бы выпить, только в карманах ветер гуляет. Да и, если честно, не выпить надо. А просто куда-то себя деть. Ноги сами несут в "До краев".

В баре тихо и чуть затхло. Надрывно работающий кондиционер явно не справляется. Чуть поскрипывающий пол. Старая и вся в ожогах, но любовно отполированная стойка. Несколько высоких стульев и две длинные сплошные софы по обе руки от входа. Кое-где торчит из них синтепон. Без Базара ловит спортивную волну. Свою очередную херню, в которой ты никогда не разбирался. Он поворачивается на звон колокольчика и, лишь на секунду оторвавшись от своего занятия, кивает тебе на стул:

— Будешь чот, Пикассо?


Мама Кимби, клубхаус Курв. Уже поднадоедает приходить сюда пешком. И хотя никто, в общем-то, не против, чтобы ты оставалась безлошадной, против остается один из самых важных людей. Это ты сама. От некоторых приятельниц и подруг ты пару раз слышала фразу вроде "Я чувствую себя голой без колец и сумочки". Ты всю первую половину жизни чувствовала себя голой без полицейского жетона, а всю вторую — вот как сейчас. Без седла под задницей. Без нагнетания газа движением запястья, без упругого взлета оборотов движка. Не может так Курва считать себя Курвой. Даже если вокруг не скажут и полслова поперек.

Тру, Коко и Чузи играют в домино. Вот-вот закончилось собрание клубхауса, где вновь был поднят старый и избитый вопрос. Деньги. Мерч продался плохо, и до конца сезона у Курв не закрываются триста шестнадцать долларов. Это с учетом аренды — клубхаус еще удается отстоять, а вот членство в SAMC потребует допсбор. Мысленно ты пожала плечами. Ничем это все не обернется — вас несколько дюжин, к концу месяца просто скинетесь по десятке. Но что-то и шевельнулось в глубине души. Если удастся закрыть этот долг самостоятельно, возможно, что-то в твоих отношениях с клубом изменится в лучшую сторону. Широкий жест. Жест, способный показать, что ты скорее готова ходить пешком, чем дашь клубу потонуть.

Сейчас же Коко с воодушевлением рассказывает о свиданке с неким Солмером. Одним из Волкодавов.

— Ну мы едем парой, он ведет, я следом. На перекрестке красный, надо останавливать, а я вижу, что он тормоз жмет вхолостую. Отказали. Ну он тоже заметил. У меня сердце чуть не выскочило — прям на красный выезжает же! Кричу ему, мол, прыгай.
— А он чего? — спрашивает Чузи.
— А он спокойно так газ отжал, на перекрестке в поток вклинился и топливный шланг дернул. И так вхолостую ехал, не остановился.
— Кровянка-то ледяная.
— Вот-вот. Потом на него еще и копы присели. Он им и руки по-свойски пожал, показал проблему, так они ему потом еще и клетку вызвали. Чтоб чоппер до сервиса докатить.
— Ушам не верю.
— Чему ты удивляешься? — встревает Тру, ставя кость. — Волкодавы с полицией на короткой ноге.

Побыв в клубхаусе еще какое-то время, ты собираешься уходить. Уже на стоянке мотоциклов тебя ловит Леди Фокс:

— Ким, подойди, пожалуйста.

Пожав плечами, ты подходишь.

— Человек появился один в Риверрайде. Зовут Пит-Мусорщик. Автосвалку держит. Раньше он только клетками занимался, но сейчас взялся и за чопперы. В SAMC говорят, легал он. И что там можно чо не совсем убитое найти за тыщу-полторы. Ты загляни, как деньги будут, — она дает тебе визитку правления Курв. — Скажешь, что от нас. Только японцев не бери. Курвы — не магазин игрушек.

Ярая патриотка отечественного мотопрома, японские спортбайки Леди Фокс не могла терпеть.

Ну что ж. Теперь осталось только найти, откуда взять денег. Может, Без Базара чего подкинет. Ты отправляешься в "До краев".


Доу, прошло уже столько времени с тех пор, как ты осознал себя, а ничего не прояснилось. Все как в тумане. Лежишь так, бывает, после смены и в потолок смотришь. А в голове ветер гуляет. Приложили что ли по чердаку так сильно, или как дело было? А какое дело? А когда? Последнее, что помнишь сознательное — как в себя пришел. Рядом Зак и еще какой-то тип. Тоже не особо молодой, но тебе он несколько мутным показался. Хьюи, лепила. Ну раз лепила, значит, было от чего лечить. Зак еще так обрадовался, когда ты в себя пришел, и только потом уловил, что у тебя в голове ничего не осталось. Долго они тогда с Хьюи там переговаривались — об услугах, обязательствах, долгах, всяких таких вещах. Потом вернулись к тебе, и тот сказал:

— Хочу проверить, действительно ли ты забыл все.

Затем протянул тебе бульбулятор с каким-то спуском скоростным. И зажигалку. Вот тогда ты и понял, насколько на самом деле это тебе хорошо знакомо. Привычным жестом поднес приблуду к губам, жигой чиркнул и уже поднес синий шарик тусклого пламени к другому концу. Ты владел этим. Владел, возможно, лучше, чем хотелось тогда тебе самому.

Но тяги не было. Казалось, что счастье ты неспособен извлекать вообще не из чего. Скорее всего, дурь действительно легла краеугольным камнем в жизнь — в ту прошлую жизнь. Где, наверное, тебе вообще ничего не принадлежало. Вечные бега, жизнь от трипа до трипа. Не то, что надо повторять. Так нельзя. Так не стоит. Так неправильно.

Вот с тех пор и живешь. Нарыл свои документы, долго смотрел в фотографию с водительских прав, запоминал имя и числа. Джеки Бакстер. Кто ты такой и во что превратил свою жизнь?

Слоняясь по Западному Спаргрэку, заходя в заведения одно за другим и глазея по сторонам, ты надеялся хоть на какую-то зацепку для памяти. Как вдруг в "До краев" тебя увидели пара ирландцев в зеленых спортивках:

— О, Джеки! Куда пропал? Чо, по-старому все? Цены помнишь?

Ты не понял, о чем они. Ты не помнил даже имя собственное, какие там цены. Но на всякий случай отказался.

— Как знаешь. Если чо, я у себя буду. Забегай.

В следующий раз ты приходишь в "До краев" снова, но уже не видишь ирландцев. Только мужик с рожей, похоже, попавшей под комбайн, да крепкая дама в мерче байкерского клуба.


Муха, говорят, Донни провожали на тюрьму всем кварталом. Подтвердить или опровергнуть это ты не можешь. Уже давненько так порядком не трешься с Островитянами. Но там за несколько убийств первой статьи и вооруженную ограбу светила парочка смертных казней. И только то, что он ссучился как тварь, помогло ему избежать столь суровой участи. Да, с ним обошлись по-божески — всего шестьдесят два года строгого режима с конфискацией имущества. Когда он выйдет на свободу, огромные человекоподобные роботы из японских мультов уже будут бороздить просторы вселенной. Или что-то типа этого. Славься, система юстиции США.

Но тебе надо думать о себе. Копы решили первым делом выкропать в нули мозги твоей сестре. Ты опять же не стал проверять — просто разорвал контакты. С ней, с матерью, вообще почти со всеми, с кем был знаком из цивилов хотя бы через два рукопожатия. Жизнь на нелегальном положении превращает человека в затравленного зверя. Ты шугаешься и убираешь прочь с пути любого полицейского патруля. Избегаешь более-менее людных мест. Хватаешься за пистолет даже при мнимой угрозе. И доводишь до автоматизма счет до одиннадцати.

В магазине твоего пистолета дюжина патронов. И один надо оставить.

Пока удается кое-как перебиваться чем-то в "До краев". В задней комнате можно жить без палева, если только есть чем платить Без Базара. Если же нет, можно оказывать услуги, но тогда твое положение висит на волоске. Тебя выселит тот, кто предложит услугу повесомее. А их уже вон, немало так собирается. Посмотри на стойку.


Лефевр, как и из каких соображений ты выбрал Претсберри местом для побега, ты не помнишь. Скорее всего, дело в Без Базара, у которого там нашелся активчик. Но вопрос изначально стоял не так. Бежать не куда, а откуда и от кого. От федералов. Места каким-то сантиментам тоже не нашлось — без жалости сжег все старые мосты, расстался с собранной по крупицам жизнью и снова... Снова прыгнул с головой в мутный омут. Как было когда-то, как будет происходить теперь во все времена. В одной кинохе Майкла Манна что ли, которую ты отсмотрел с женой, крутой грабитель инкассаторов проговорил часть своих мировоззренческих установок. "Не имей ничего того, чего не сможешь бросить за тридцать секунд". Киноха кинохой, а только ты похолодел тогда. Тебе ведь тоже довелось грабить инкассаторов.

И тут вот те раз. Побежал, бросил, и про тридцать секунд не совсем ложь. Дно этого омута — оно с острыми краями.

Единственное, что ты понял за эти годы — это то, что такая война не заканчивается подписанием мирного договора. Стороны не смогут забыть все, замять и спокойно сосуществовать на территории одной страны. Кто-то один будет считать себя проигравшим, упустившим возможность, а значит, никогда не простит этого второму. Прекращенное противостояние на поверку оказывается лишь прерванным.

Возможно, был вариант бежать из страны. Искать политического убежища где-то еще. Именно это тебе и предложил Без Базара, когда ты за долгие годы наконец его увидел. Сказал:

— Если тебе снова документы нужны, цены тут более божеские. Но и качество... Богов фальсификации сюда не занесло. Серьезную проверку не пройдет, но тебе ж только границу перейти?

А ты о жене и детях вспомнил. Вспомнил обо всем содеянном на ниве левого радикализма. Вспомнил, как родившись в богатой семье, воочию видел колесо истории, приводимое в движение капиталом и натурально перемалывающее людей. Захотелось сжать кулаки до побелевших костяшек, да зыркнуть злобно. Не сжал. Не зыркнул. Сказал только:

— Я на постоянку.

Берт не понял или не заметил. Или сделал вид. Так или иначе, он лишь пожал плечами:

— Будет сложнее. Но без базара.

Ладно, будут у тебя документы. И допустим, даже деньги за них ты отдашь своевременно. А дальше-то что?

Мир. Вытянув чужое оружие из ножен - снова диссонанс: тонкий и шильно-острый трехгранный клинок из темно-серого сплава выглядит совершенно новым, приятно и органично ложащаяся в ладонь рукоятка отлита из бронепластика, а если судить по вытравленным у основания жала имперским иероглифам, "田代武器庫", штука изготовлена в "Tashiro Armory"; дороговатая игрушка для того, чтобы вот так, запросто, быть у обычной уличной ОПС-ницы - понимаешь, что он практически невесом, прекрасно сбалансирован и сделан специально для того, чтобы колоть противников в "защитке". Гудит что-то вдалеке, подмечаешь. Генератор, может?

- Нравится? - Подмигивает тебе "Клещ", как только ботинок покидает пределы ее горла. - Бери.

Подмигивает во второй раз, когда озвучиваешь полупросьбу-полуприказ, насчет тишины. Заприметив знакомую "мыльницу" разрядника, подбираешь, тем временем, тяжелый и ухватистый приборчик с затоптанного пола. И правда твой. Усаживаешься на стул, прячешь шокер в поясной чехол.

- У тебя значок на поясе, гений. - Подперев щеку согнутой в локте рукой, хмыкает женщина, услышав вопрос про "ваших". Морщится, прижимает свободную ладонь туда, куда ты не так давно лбом прикладывался. - Или забыл?

А ты реально забыл. Предлагаешь когда раскрыть детали того, что предшествовало приступу забывчивости, откровенно смеется собеседница.

- Аманесер.

"Восход", по-хиспански. Понимаешь, что она, похоже, никуда не спешит. И что ее, судя по всему, не смущает ни ее текущее положение, ни то, что между вами только что произошло. Что не может не беспокоить.

- Ваше время закончилось, басура. Мы вас стерли. И вся ваша власть стерлась вместе с вами. Теперь город наш. Вы, гурры, арроз, рохас - все идут на хуй.

Подмигивает тебе в третий раз за последнюю минуту. Ты же, не теряя времени, нащупываешь под боком оперативную кобуру - на месте, даже ускорители заряжания никто не выкинул. И коммуникатор тоже не забрали, так и лежит в кармане джинсов. И ключи от машины. Один револьвер, получается, пропал. Себя осмотрев, понимаешь, что цел - по крайней мере, явных признаков того, что с тобой делали что-то плохое, пока был в отключке, нет.

- Кстати, знаешь, в эту игру варик играть вдвоем. Расскажи, каким хуем вы вышли на эту точку с артефактом, сколько вас было, всю хуйню - и будешь моим слугой. Если нет - мы засунем тебя в дробилку. Слышишь, гудит?

Хлопает себя по лбу картинно.

- А, ебать, я ж совсем забыла, что ты теперь десоладо, пустой.

Пустой, да не совсем. Имя. Его ты, по крайней мере, вспомнить осилил - Ионгзенг. Йон, если на республиканский манер. Детектив Йон.

- Тогда можешь быть моим слугой просто так. Как тебе предложение?

Мортиноцци. Скалится боевик, зачем-то кончиком языка по нижней кромке своих верхних зубов проведя влево-вправо, когда отвечаешь ему.
- Ого, кто-то, похоже, бускас лос проблемас, си? Я к тебе кортесменте, а ты грубишь.
Подмигивает.
- Или, может, тебе лос артесаньос локалес в мозг аранья-контроладор подсадили, и ты спецом меня провоцируешь? Слышал о таком, да?
Укладывает ладони на рукоятки ножа и пистолета, еще шире щерясь.
- Давай, может, калаверу твою абрила и ло вемос, си?
Подается было вперед. И вдруг, зажмурившись и с шипением выдавив сквозь стиснувшиеся до скрежета зубы воздух, скручивается-загибается вправо, когда разогнанный до запредельной скорости кулак рыжеволосой - лет двенадцати-тринадцати на вид - девчонки, крутанув молниеносную дугу, втыкается ему куда-то под ребра с таким шлепком, которому бы позавидовали некоторые из твоих знакомых пит-файтеров.
- Ты че, охуел, придурок? Мы с тобой о чем терли, а?
Прихватив себя за бок, неловко отступает к стенке мужчина, упирается в металлокерамику плечом.
- Точка, я... Я... Коньо...
А "Точка", между тем, подмигивает тебе, растирая укрепленный биопластик правой - если судить по количеству пересекающих конструкцию соединительных швов, способной трансформироваться в нечто, кардинально отличное от предусмотренных человеческой анатомией банальностей - искусственной кисти. Готов поклясться на крови, что ее - кисти - не было, когда общались с Лео там, в ДжерСи. То есть, конечность, конечно же, была, но обычная, своя, а не аугментация.
- Привет, "Посох".
В тщательно зашнурованных берцах с бронированными "колпаками" на носках, пепельно-серых штанах из армоткани, легком бронежилете болотно-зеленого цвета, накинутом и застегнутом поверх кроваво-красного худи с принтами на груди, тех-сетевик "Клещей" больше напоминает подростка-герильерос времен Войны, чем координатора тайной операции в глубоком корпоративном тылу.
- Жаль, что с остальными так вышло.
Позвякивая дюжиной накинутых прямо поверх одежды, внахлест, серебристых цепочек всех - от платиновых до стальных - мастей, на которые, к тому же, теперь понацеплены еще и до того украшавшие пальцы твоей старой-новой знакомой кольца, машет она, заглядывая за твою спину, Гвендолине.
- И тебе привет, сеньора лаборант-​инженер.
Отмечаешь, что не одна, а обе руки техника "под замену" пошли.
- С-сеньорита...
Судя по шелестам-шорохам, активно одевается в эти самые мгновения "сеньора-сеньорита".
- Ладно. Как манатки натянешь, подгребай к нам.
По всей видимости, закончив с приветствиями, протискивается мимо тебя "Мекко", направившись туда, откуда ты только что пришел.
- По проебам, если что, ноль вопросов.
Добавляет между делом, даже не оборачиваясь.
- От мозгоплава страховки нет, нас узнаешь - уже спасибо.
Ты же, прежде, чем автодверь с отметкой "ТОЧКА" снова вщелкивается в пазы, успеваешь заметить, что по ту сторону порога находится просторный, метров в десять длиной и все пять шириной, утопающий в полумраке зал, стены, пол и даже потолок которого затянуты то ли насаженной на клей-споты, то ли просто растянутой и пришпиленной по углам пленкой, что более всего напоминает золотистую фольгу. Лежат поверх нее, громоздясь друг на друга, бухты дата-кабелей, высятся, помаргивая индикаторами, расставленные ближе к центру в на первый взгляд хаотичном порядке тумбы старинных дата-центров, дизайном напоминающих уже виденные тобой у входа в аванпост турели, и возится где-то вдалеке, сидя на корточках у груды толстых, похожих на черепицу для крыш угольно-черных пластин, с, очевидно, портативным плазменным резаком, "Ромашка".
- Короче, тянем то, что есть.
Облокотившись о борт ближайшего к проходу в "личный кабинет" орудия, останавливается сетевик, полуоборачивается.
- "Бичо", а ты хуле залип? Пиздуй в зал, помоги там.
Не отвечает тот ничего, просто, заметно прихрамывая на правую ногу и придерживая локтем отбитую бочину, уходит прочь.
- Так, секунду...
Вытянув из-под жилета загудевший коммуникатор - вроде твоего - тычет в его экран остервенело с десяток раз за пару мгновений.
- Сука, блять...
Убрав девайс обратно, переводит взгляд на тебя.
- В общем, слушай...
Чуть наклонив голову, всматривается в твои глаза секунду-другую.
- Хотя, тормозни. Скажи, ты что помнишь-то вообще? А то видок у тебя, конечно, будто сама Санта Муэрте поцеловала.
"Святая Смерть" - а ваши отношения с этой спутницей Пресвятого Ритана, как ты смутно припоминаешь, нельзя назвать ни простыми, ни однозначными - к твоему нынешнему состоянию, может, отношения и не имеет, но вот сами "гурры", последствия их экспериментов и вообще, в целом, весь этот долбанный Комплекс - вполне.
- Ответы "все" и "ни хуя" тоже принимаются.

— Так его ж Эрик зовут! — просияла Рейн, как всегда невпопад.

Радость от осознания, что она наконец вспомнила имя брата — и вспомнила некоторое время назад, просто разум ещё какие-то минуты работал по инерции, «вхолостую» — на мгновение затмила всё происходящее.

— Помню, конечно, — уверенно кивнула девушка на вопрос Мо. — Теперь вспомнила. Эрик — мой брат, мы с ним самые старшие. А всего нас пять, и мама ещё. Правда потом она умерла от малярии вместе с младшей сестрёнкой... Эрик нашёл врача, который обещал вылечить Мию. Мы отдали ему все свои деньги. Там было совсем немного, но он сказал, что на лекарство хватит. А потом сделал укол. Но лекарство не помогло... Если честно, оно вообще было похоже на прозрачную водичку.

Рейн повела плечами и понурилась. К счастью, расстроиться окончательно она не успела ---- ожившая рация зазвучала какофонией голосов. Рейн слушала внимательно. Нет, она даже не пыталась вникнуть в смысл переговоров, перемежающихся спорами, руганью, а порой отчаянными возгласами. Рейн было интересно иное — цвета. Вот слово берёт Стальной — и перед внутренним взором ментала разворачивается полотно оттенков его души, совсем отличной от Запала, и от Кэтрин. Вслед за говорящими девушка, будто сова, настраивающая слух на определённую частоту, наклоняет голову то влево, то вправо, то замирает, прикрывая глаза, или, напротив, широко раскрыв их, вперяет взгляд в пустое пространство.

Наконец, взглянув на Мо, качает головой.

— Мне не нравится Виконт. Он какой-то... — Рейн зависла, подбирая слово для перевода оттенка на привычный язык прилагательных. Не говорить же, в самом деле, что на Виконте имеются следы глубокой коррозии от кислоты. — Колючий. Некоторые другие тоже колючие. Стальной, например. Но он по-другому. Виконт разъеденный. А Стальной целый. И не ядовитый. Вот.

Рейн обратила долгий, сожалеющий взгляд в то место, где покоились части Танка.

— Зря Танк его послушал, не надо было бочку с водой взрывать. Теперь тем женщинам нечего пить, и они в отчаянии. А знаешь, так странно, Танк вроде живой, но цветов после себя никаких не оставил, когда взорвался... Не бывает же такого. У живых всегда есть хотя бы один, пусть даже самый бледно-серый. А у этого — ничего...

Ментал пожала плечами (раненое всё ещё саднило, хоть благодаря стараниям Мо боль почти утихла) и поднялась на ноги. Со стороны могло показаться, что предостережения относительно Везунчика она пропустила мимо ушей — до сих пор Рейн никак их не прокомментировала. Но не так было устроено её сознание. Память не упускала ничего, тщательно дробя на фрагменты и раскладывая по ячейкам входящую информацию — чтобы в нужный момент собраться из этих блоков в кубик Рубика почти мгновенно.

— А может, нам тогда просто уйти потихоньку? — предположила ментал, и, взяв спутницу за руку, потянула за собой. — Идём. Когда Везунчик соберётся, мы уже будем далеко, и он не сможет напасть. Ну а если вдруг он захочет нас догнать, то с нами же Ирма.

Девушка улыбнулась, мол, ты чего, всё же просто, идеальный план.

---- Хотя жалко, конечно... Так я не узнаю ничего, про что спрашивала.

***

И так от природы большие глаза Рейн стали просто огромными. Нечасто видишь, как человеку разрывают надвое, будто он и не человек вовсе, а так, ветхая тряпичная куколка.

— Сейчас он и нам голову оторвёт! — в ужасе громким шёпотом просвистела девушка. — Бежим!

Она не сделала ни шагу. Только сжавшие ладонь Мо пальцы дёрнулись как-то неестественно, будто от удара, когда в тебя врезается кто-то другой, отталкивая в сторону.

— Это кто тут смеет пугать мою девочку? — спросил чужой вкрадчивый голос, услышав который, понимаешь: за этим мягким звучанием и ласкающим слух тембром скрывается опасная, непредсказуемая сила, и с ней не стоит шутить.

— Ты, что ли? — придирчивый взгляд смерил Везунчика с головы до пят и прошёлся обратно.

В Рейн вдруг разом изменилось всё — поза и жесты, манера поведения, взгляд, даже фигура, казалось, изменила пропорции, противореча всем законам анатомии.

— Против. Видишь ли, ты имел неосторожность разбросать повсюду свои воспоминания... Так что у меня не было иного выбора кроме заглянуть в них. Некоторыми я сочла целесообразным поделиться с Мо. Исключая излишне, скажем так, красочные подробности, — негромкий, мелодичный голос звучал беспристрастно. — Боюсь, теперь мы имеем некоторые вопросы. И возражения против твоего вооружения, пока не получим ответы на них.

Рейн привычно провалилась в чужое сознание. Она делала так уже сотни раз. Она могла вывернуть любого человека и прочесть его целиком. Сейчас для этого не было времени, хотя время в чужом разуме работает совсем не так, как оно протекает снаружи. Надо было действовать быстро. Перенаправить этот выстрел. Перенаправить поток мыслей, нарушить его, исказить так, чтобы свершилось то, что собралась навязать Рейн.

Её текущая жертва: молодая девушка, морально нестабильная, она не создаст хлопот. Она запугана, сломлена, на самом деле она не уверена даже в том, что делает прямо сейчас. Необходимо сгрести воедино весь запрятанный в ней негатив, нагнетать его до крайности. Использовать синергию всех тех случаев, когда она обвиняла в бедах кого-то другого. Водитель грузовика, переехавший её двухмесячного щенка, изменивший бойфренд, выписывающие штрафы патрульные, раздражающие хамы в очереди. Она не помнит всех этих событий, но в её душе они всплывают чёрными пятнами. Тысячи мелочей сливаются в месте и подкрепляются её страхом этого комплекса, страхом перед богом, страхом уничтоженного мира. Местным главой охраны, который обещал безопасность, но бросил их одних в безысвестности. Ненависть вскипает бурным потоком и вот он — виновник всех её проблем. И сейчас на него обрушится заслуженная кара.

Она переводит ствол оружия с Мо куда-то в сторону, раздаётся очередь. Где-то наверху слышится испуганный вскрик и и глухой звук падающего тела. Стрелок роняет автомат из рук, прикрывает рот руками. Забывшись, она бежит в сторону только что убитой ей же.

В это время Мо укладывает двоих врагов наверху с филигранной лёгкостью. Припадает обратно к ящикам. Секунда и её лицо и шею забрызгивает всплеск крови Рейн. Две пули вошли ей в спину и оставили на груди ужасающие и раскурученные выходные отверстия. Рейн вскрикнула, но скорее от удивления, чем от боли. Обычному человеку этих двух пуль бы хватило, но она ещё не выглядела сражённой.
Мо же укрылась как раз вовремя. Затылком она почувствовал, как ящик дрожит под напором вражеской очереди, а одна из пуль пролетела прямо над её головой.

Везунчик скорее напоминал дикого зверя, а не человека. Кажется, он даже забыл о том, что сжимает в своих руках оружие. Едва он подобрался к врагу с фланга, как странное наваждение вновь захлестнуло его. По мышцам растёкся животворящий сок, а ниже живота всё восторженно и нетерпеливо запульсировало. Он хотел не просто убить их. Нет, этого будет недостаточно…
Он налетел на свою первую жертву. Та встретила его широко распахнув от ужаса глаза, которые тут же надулись и лопнули, столкнувшись с потоком магической энергии. Внешняя оболочка её лица расплавилась и он увидел голый череп. Затем её мёртвое тело полетело дальше, как заряженное пушечное ядро. Врезалось в кого-то. Раздался отвратительный хруст костей и вот уже два безжизненных тела упали на землю.

Он не собирался останавливаться, но ещё один шаг и автоматная очередь откинула его назад, раздробив плечевую кость, пробив торс. Он почувствовал злость и унижение, что эти жалкие создания смеют ранить его. Он продолжил идти вперёд. И огненный град обрушился уже сразу с двух автоматов. Из его тела вылетали куски мяса, а он всё не унимался. Одна из пуль снесла ему пол головы, оголила остатки мозга. Не стёснённый верхней челюстью язык облизал воздух, точно у ящерицы. И он сделал ещё один шаг. Снова поднялся ружейный шум. И на этот раз он уже улёгся окончательно.

Жёваный

Танку казалось, что подобен спутнику, которого запустили в неизвестность космоса много лет тому назад. Он летел по тёмной пустоте, сжавшись, как эмбрион, и тихо испускал сигналы. Какие сигналы? Зачем и куда? И для чего? Он не знал, почему всё обстоит именно так. Возможно, это был симбиоз его пренатальных ощущений и памяти, химически соединившийся с предсмертной агонией. И хотя сейчас он был здесь, тогда он всё-таки умер. Для этих ощущений не было никакой разницы, возник ли точка разума снова, или заглохнет окончательно. Он, меж тем, снова и снова возвращался к образу женщины-за-стеклом. Танк думал о ней настойчиво, поэтому в какой-то момент мозг начал дорисовывать недостающие фрагменты. У него было мало опыта такого рода, поэтому женщина неизменно получалась похожей на тех редких, что он ранее видел. И как бы много и тщательно он её не обдумывал, на выходке получалась фальшивка, монстр, сотканный из лоскутков чужих лиц.

Танк мало жил, и поэтому очень спешил это делать, даже если финальной точкой оказывался взрыв с мгновенной травматической ампутацией всех конечностей и уничтожением головного мозга. Ему было нужно идти. Он должен продвигаться — прямо как на поле боя. Финал не имел никакого значения. Как бы ты не вертелся и что бы ты не делал, итог будет одним и тем же — хоть и в разных декорациях. Вот почему он прыгнул тогда. Он был бешенным псом, исходящим слюной и пеной на сучку-движение. Он был фанатом бега, наркоманом скорости и самым большим поклонником свободного полёта — не куда-то конкретно, а вообще. Танк хотел бежать так, чтобы его суставы развалились от трения и изношенности, а асфальт летел брызгами из-под его ног. Он хотел лететь на сверхскоростном мотоцикле через бесконечный поток машин в экуменополисе технологичного будущего. Или нестись горящей кометой через галактики и вселенные. Или бросится вперёд быстрее любой пули, и забить тротиловый трёхочковый — чтобы родиться вновь из этой более чем скромной сверхновой. Он вспомнил, какое разочарование настигло его, когда ему передалось чужое видение со стороны. Ему было тесно взаперти, но проблема заключалась в том, что он сам был тюрьмой. В этом и заключалась вся насмешка жизни и плоти. И он так успел устать от этого.

Видимо, посылаемые им сигналы оказались достаточно яркими и чёткими, чтобы в какой-то момент они дошли до нужного адресата — и теперь сигналы потекли уже в его сторону. И он даже немного засомневался: уж не было ли этого его собственным отражением? Оказалось, что нет. Он будто был потерянной частью чего-то большего. Танк полетел на этот свет, как мотылёк. Но если насекомое лишь бьётся о непреодолимую преграду стекла, Танк намеревался влететь в самую сердцевину света, и сжечь всё мясо дотла.

Жеваный
Мороз, который будет коптить тебя вечность. Коптить. Вечность.

Эти слова эхом раздаются где-то внутри. Странное ощущение в мозгу, похожее на смесь зуда и головной боли. С этим связано что-то… из твоего прошлого. На тебя налетают кровавые видения. Ни одно не удаётся разглядеть с чёткостью. Они просто проносятся жестоким потоком. Кровь, насилие, омерзение.

Лица Мо и Рейн расслаиваются и превращаются в лица каких-то других женщин. Такие знакомые и в то же время давно забытые. Они пробуждают в тебе бурные жгучие чувства. Смесь ненависти и возбуждения.

Стоит тебе моргнуть и наваждение отступает, столь же стремительно, как и подступило.

Какие, к чёрту, маги?
α — Это вы. Явление очень сложное и малоизученное, поэтому дабы не перенапрягать ваш истощавший мозг давайте просто назовём вас людьми со сверхъестественными способностями и поразительной регенерацией. Бессмертные. Вы не единственные в своём роде. Такие как вы начали во множестве появляться при непосредственной близости Бога... Из-за этого многие считают вас предвестниками Конца Времён. Лично я не верю во все эти религиозные бредни. Я лишь вижу одну очень глобальную и серьёзную проблему и ничтожное количество компетентных людей, которые могли бы с ней разобраться. Поэтому всё, что осталось от человечества сейчас — горстка выживших, что прячется в своих последних убежищах. Да и те под угрозой.

И кто такие страгглеры?
α — Самовоспроизводящаяся боевая платформа. Генетически выведенная раса идеальных солдат, способных к размножению. Всем им вживляется искусственный мозг поверх биологического, ещё не до конца сформировавшегося. Для улучшения навыков они нередко вживляют себе и многие другие импланты. Боевые показатели их весьма-весьма высоки, настолько, что они могут даже потягаться с вами. То есть с магами. Они не обладают своей волей и, насколько я могу судить, сейчас им отдаёт приказы человек с не самыми разумными мотивами.

И почему оно пульсирует?
В рации не успел прозвучать ответ, как комнату наполнили дребезжащие очереди трофейного автомата «Танка». Бездыханное тело нелепо затрепыхалось под градом снарядов. Затем с минимальными усилиями здоровяк размазал черепную коробку и её содержимое по металлическому полу. То, что осталось от головы, выглядело невыносимо и тошнотворно, но никаких посторонних для человека сущностей в ней обнаружено не было.
Тем не менее, Танк не терял бдительности. Что-то здесь было нечисто. И действительно. Тонкая кишка трупа зашевелилась, медленно ушла в сторону. Из-за неё показалось что-то живое, непроглядно чёрное, словно поглощающее весь свет вокруг себя. Снова заработал автомат. Полетели в стороны куски плоти, поднялась кровяная взвесь. Но по «червю» попасть не удалось. Он был слишком тонким и едва заметным. И едва начались выстрелы, как он начал поспешно покидать тело. И он выползал наружу, но всё никак не показывался его «хвост». Он разматывался, словно лебёдка. На глаз невозможно определить его итоговую длину. 5, 7, 8 метров? Пара пуль всё-таки достигли цели, разделяя ленточное тело. «Голова» побежала дальше и скрылась в узкой решётке вентиляции. За собой она оставила густой шлейф чёрного, почти непроглядного дыма. Точно такой же выходил из оставшихся кусков его «туловища».

α — Что-то... живое в одном из мёртвых тел? — догадался Виконт. — Как любопытно.
γ — Хворь — это второе бедствие после пришествия Бога, я даже не знаю какое из них более чудовищное. То есть это... ужасное дерьмо. Вы ещё не видели тяжелобольных. И не увидите. Надеюсь.
α — О нет, я знал про Хворь. Но у ваших людей завелись черви. Это уже совсем иное... Насколько я могу судить вы даже не знаете с чего на вас обрушились все эти бедствия?
γ — Я просто забил! — голос Коммутатора сквозил показным равнодушием и невозмутимостью. — Люди не могут вспомнить собственное имя, куда уж там до поиска виноватых. Не в моей компетенции разбираться во всяком серьёзном дерьме.
α — Чудесно... черви оставляют после себя токсичный газ. Для вас он несмертелен, но малоприятен. Рекомендую как можно скорее покинуть помещение.

А как понять, что ты маг?
α — Для мага его способности — это обыкновенное дополнение к его физиологии. Ты ведь, например, не сомневаешься в своей способности ходить или разговаривать? Хотя большинство магов и осознаёт свои экстраординарные навыки уже в зрелом возрасте, что может вызвать некоторые затруднения. Просто задай сама себе вопрос: что ты умеешь? Даже если ты ничего не помнишь, должно помнить твоё тело. Ведь многие вещи ты делала уже тысячи, если не сотни тысяч раз.

Рейн осознаёт тот трюк, что проделала с одним из страгглеров. Она заставила его подойти к тому здоровяку, хотя это и было не самое рациональное решение для него. Да, кажется она не раз занималась этим. Она умеет ВНУШАТЬ. Показывать другим то, чего на самом деле нет. А значит имеет доступ к чужому разуму. Её сила в её глазах. А чужие глаза — это ворота и единственная преграда к чужому сознанию.



На Рейн находит странное наваждение, и она начинает видеть мир иначе. Тела остальных трёх магов становятся полупрозрачными, отчётливо проглядывается их нервная система. Мозг каждого окружён всполохами оранжевой гуляющей энергии. Люди называют её «электричеством». Электричество — это и есть сила мага.
В каждом теле оно ведёт себя по-разному. У Жёваного, помимо мозга, электричество пронизывает сердце и с каждым его стуком сотнями маленьких импульсов распадается по всему телу. У Мо оно сплетается в толстые узлы на кончиках пальцев ног и рук.
Танк, неожиданно, оказывается целиком и полностью сделанным из органики. Как обычный человек. Более того. Электричество, опускаясь от его мозга, распадается на две пары ветвей. Первая охватывает его надпочечники, а вторая — тестикулы. Последние у него всё же имеются, но зарыты где-то глубоко внутри тела.

Рейн понимает, что не только может видеть это сама, но и дать это увидеть другим. Её мозг словно бы излучает волну, которая касается разума остальных.

Танк
Outsider psycho-magnitude detected
Danger level: none
Purpose of transfer: self-knowledge
Acceptance of magnitude

Танк увидел всё то же самое, что увидела сама Рейн. И её саму. Её электричество вовсе почти не опускалось ниже головы. Зато её мозг словно был готов взорваться от переполняющей его пульсирующей энергии. Единственный крупный канал, исходящий от него, пронизывал её глаза.
А ещё Танк увидел себя. И полное отсутствие в себе кибернетики или каких-либо искусственных частей.

***

Следуя указаниям Виконта, вы покинули помещение. Идти пришлось не слишком долго, но вся дорога проходила через безжизненные технические туннели и изредка возникающие подсобные помещения. Всюду были толстые провода, трубы. Тёмно-бардовое и тусклое аварийное освещение. Угнетающая тишина. Комплекс изредка дрожал всем своим могучим телом, как стальной титан, которого пытались проломить исполинской кувалдой. Пол пару раз норовил уйти из-под ног, но эти волнения прекращались и исчезали столь же внезапно, как и начинались. Под конец пути толчки прекратились вовсе.

α — Несмотря на то, что я сказал, что маги бессмертны — не стоит проверять это на практике, — наставлял вас Виконт по ходу дела. — Тело ваше может и проявляет чудеса живучести, но о вашем рассудке такого не скажешь. Здесь множество магов, помимо вас. Но большинство — выжили из ума. Многие обычные люди имея всего одну жизнь умудряются проникнуться к ней глубочайшей апатией и равнодушием к собственной судьбе. А теперь представьте себе субъекта, который, пребывая в тяжелейшей меланхолии, не может позволить себе даже умереть. Более того, то, что убивает простого смертного, магу приносит лишь крайне травмирующий опыт. Сам я могу лишь предполагать, что это. Может, видения посмертия?.. Так или иначе, нескончаемый стресс и абсолютное безвластие над собственной судьбой приводит многих индивидов в царство вечного психоза и случайных вспышек агрессии. Не присоединяйтесь к их числу. Ещё один факт: человек — стадное животное. Если будете держаться вместе — это многократно снизит ваши шансы окунуться в экзистенциальный кошмар. Так... вы уже совсем близко! Но сначала — обещанный тайник. Идите вдоль большой красной трубы, эту дверь непросто заметить...

Вы вошли в небольшое подсобное помещение. Здесь была перестрелка. Множество отстрелянных гильз. Пять трупов страгглеров. Из них три женских, два — мужских. Среди них мёртвое тело в комбинезоне, по всей видимости, гражданский. На вид — подросток, мужчина. Что-то ещё сказать было затруднительно: он получил заряд дроби в лицо. Вероятнее всего ответственные за эту бойню уже давно не здесь.

Обыскав тела, вы нашли два авто-шприца с сильнодействующим лекарственным препаратом. Один автомат, подобный тому, что у вас уже были. Бомбу, которая требовалась для поручения Виконта. А самое главное — аэрозоль. Точнее говоря, заряженные им одноразовые ингаляторы. Едва заметив их, вы в каком-то диком наваждении не хотите ничего уточнять, спрашивать или узнавать меры предосторожности. Каждый жадно берёт один и жадно запихивает себе в глотку.

Одна затяжка и волна истомы расползается по телу. В безудержном порыве вы не в силах оторваться, пока не вытягиваете всё содержимое до конца. Иголка бьёт в каждой клетке тела, эйфория застилает мозг, каждую клетку кожи щекочет крошечная игла удовольствия. Кровь разгоняется, тело оживает, словно до этого не жило и всё это было лишь жалкой имитацией движений. Чувство истощения и голода пропадает, остаётся только бодрость и жажда действий. Вытаскиваете трубки, с губ срываются остатки прозрачного синеватого дыма. К вам возвращается вкус жизни. И вы больше не хотите его отдавать.

Осталось ещё два ингалятора. Но вы уже не испытываете к ним никакого влечения.

α — Аэрозоль помогает восстановиться после сильной трёпки вашему организму, а значит и вашим магическим способностям. На самом деле в большинстве случаев достаточно обыкновенного отдыха, сна и человеческой еды. Но бывает, что случается большой пиздец. Подобный тому, что случился с вами до вашего пробуждения. Тогда аэрозоль помогает пропустить долгий и скучный период реабилитации.

***

Очередной туннель. Вы подходите к большим дверям, через которые могла бы проехать малогабаритная грузовая машина. Виконт подсказывает, что их можно открыть через панель, через систему аварийного доступа. С лязгом и шипением ворота разъезжаются в стороны. Вы входите внутрь. Впустившие вас двери автоматически закрываются за вашей спиной.
Вы оказываетесь в помещении фильтрации морской воды.

ссылка ♫

Огромное ангароподобное помещение выглядит пустым и безжизненным. Оно наполовину скрыто тьмой из-за слабого резервного освещения. Тонет в дурно-зелёных тонах. Напротив вас гигантский фильтр по очистке воды. Это огромный механизм, высотой почти 15 метров и ещё больше шириной. Перед ним раскинулись его четыре гигантские «руки» — насосы, поднимающиеся и опускающиеся с гипнотической монотонностью. Затягивая воду, они громко шипели, а перекачивая её в фильтр издавали жутковатый вой. От очистителя отходит множество толстых труб, кажется, распределяющие воду по всему комплексу.

В помещении был условный «второй этаж» состоящий из стальных мостков. Они проходили в четыре ряда над всей комнатой, в том числе давая доступ к верхней части очистителя. Под потолком также находилось множество пар дверей, по всей видимости ведущих в технические туннели. Также на втором уровне была широкая стальная платформа со средних размеров «будкой», откуда было видно всё помещение. Внутри находился небольшой рабочий кабинет. Там стоял современный компьютер, но с минимальным программным обеспечением и без подключения к какой-либо сети обмена данных. Всё что на нём можно было найти — небольшой архив «недавних сообщений».

α — Эта штука даже звучит как настоящее чудовище! — Перекрикивая шум очистителя, заметил Виконт. — Может быть даже символично, что его предстоит умертвить? Просто подорвите один из насосов и дело сделано!
γ — Мне всё ещё не по себе, из-за того, что мы отрезаем самим себе доступ к чистой воде.
α — Это были бы разумные опасения, если бы твои друзья-сектанты не уничтожили ГП. Теперь задерживаться в АКСД — смерти подобно.
γ — Может быть, но в таком случае почему мы УЖЕ не мертвы?
α — Мы рискуем никогда не узнать этого, если я и наши новые друзья останемся взаперти. Кто знает, насколько дана нам эта отсрочка от неизбежного?

Секунды, что тянутся в бесконечность. Беззвучный крик, тонущий в крови. Мясной цирк дьявольских инструментов, что непрерывно терзают плоть. Мгновение передышки. Не во благо, а чтобы стало ещё больней. Сознание, уже неспособное ничего помыслить, а способное только покорно нестись по течению вечного страдания. Ты не умрёшь. Не можешь умереть. Такова твоя судьба. Быть безропотной подушкой для иголок у бездушной машины. Тело предательски восстанавливается, опиоидные рецепторы получают свои тридцать монет серебряниками и снимают боль. И вот она опять разгорается со жгучей невыносимой силой. Снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова.

Внутри уже не человек, а комок уродливого мяса, который то тщетно пытается сбежать разом во все стороны, то сжимается в одну гротескную кучу от нестерпимых спазмов. Даже самый отпетый садистский ублюдок может устать. Выдохнуться. Дать перерыв. Но машина не знает усталости. Не знает цели. Не знает смысла. Потрошит твои жалкие остатки снова и снова, повинуясь вшитому алгоритму. И снова. И снова.

Где-то снаружи проносится чудовищный гул. Гремят выстрелы. Но находящиеся внутри этого не понимают. Они не способны осознавать ничего. Пока не гремит стекло.

Гремит стекло. Трещит. Разбивается. Вдребезги. Машина затихает. Нет покоя. Новая боль. Страшнее предыдущей. Боль ливня мыслей, что раскалёнными каплями ошпаривает мозг. Мёртвая, окаменелая и растресканная почва. Смерчи первоначальных сил, что уносят всё, что посмело выжить. Кровавое небо. Жестокий взгляд. Оттуда. Ты, маленький и беззащитный. Жалкий. Тот, кто перестанет существовать по щелчку пальца. Прижимающийся к земле, как немощный эмбрион. А оно всё ближе. И ближе.

Божественный гнев. Божественное безразличие. Жатва душ. Неведанные материи, в которых никому нет до нас дела. Но крошечное изменение где-то там, уничтожило всё то, что мы знаем здесь.

Сталкиваются силы, которые даже нельзя осознать или помыслить. И с грохотом, скрипом, сквозь задворки сознания и кору мозга прорываются слова, а каждая буква выжигается как клеймо.

ЕДИНСТВЕННОЙ ВЕРНЫЙ ПУТЬ
ПОЛОН БОЛИ И СЛЁЗ
ЭТО ЗНАЧИТ ПОЙТИ ПРОТИВ НИХ ВСЕХ

Укол во все нервные узлы. Темнота.
...

...

...

...

...

...

...

Просторное помещение, озаряемое синеватым светом ламп. Размером с ангар. Всё усеяно неведомыми приборами, кучей толстых проводов. И капсулы. Всюду капсулы. Разбитые.

Темнота. Чувство невесомости. Точно кто-то подхватил под плечи и несёт куда-то. Выстрелы. Огневые вспышки. Крики. Роняют на пол. Темнота.
...

...

...

...

...

...

...

Глаза открываются. Еле-еле. На веки будто накапали клеем. Пустое помещение в полумраке. Лежишь на земле. Тяжело двинуться. Рядом только трупы. Тихо.
Помещение резко наполняет странный треск. Радио.



Чудовищный гул грубо ввинчивается в мозг. До боли. Насильно выскрёбывает куски памяти. Сознание меркнет.

Жёваный


Танк


Мо


Рейн


Всем
Из сна пробуждает вновь заработавшее радио. Или оно включилось в первый раз? Всё смешалось. Так сложно отличить явь от кошмара.

Мортиноцци. Изучает тебя пару мгновений немигающим взглядом девушка.
- Это секрет.
Тайна "чернильной метки" пока остается тайной. Подцепив посиневшими пальцами утиральник, приступает, судя по всему, к, собственно, утираниям.
- Плохо, что не чистое.
Практически не отделяет частицу "не" паузой, поэтому звучит последняя фраза как эмиратское ругательство.
- Надеюсь, обойдется без микозов.
Шелестит ткань - там, в тупичке.
- И, да...
Выглядывает из "санузла" в какой-то момент.
- Где, все же, бронежилет?
Не в полный рост, разумеется: просто чтоб была возможность помещение краем глаза осмотреть.
- Его унесли?
Виду не подает, но в голосе чувствуется напряжение.
- Выкинули?
Одной рукой прикрыв грудь, а второй прижав промеж бедер влажный прямоугольник расправленного полотенца, осторожно переступает через порог.
- Или где он?
Проверяет "углы", пространство за турелями.
- Там, во внутреннем кармане, было...
Щелчок уходящей вверх двери, отмеченной как "СКЛАД", обрывает ее на полуслове. Миг - и лаборантки уже нет, "тактическая ретирада".
- Хола, компадре.
Среднего - почти на полголовы тебя ниже - роста, плотно сбитый, коротко стриженый, кареглазый и скуластый хиспанец лет двадцати с небольшим. В расстегнутой бронекуртке с адаптивно-камуфляжным покрытием, под которой виднеется болотно-зеленого цвета "пуленожестойкий" свитер из арамидного волокна, камуфляжных же штанах, высоких армейских ботинках с носками-отбойниками. Болтается пистолет в оперативной кобуре, слева, под боком, торчит из поясных ножен, справа, рукоятка широкого боевого ножа, украшенная стальным "череполомом" в виде, да, черепа.
- Что, пекеньо регало себе из комплекса прихватил?
Закреплена на левом плече защитная маска еще: выполнена в виде "литого из бронзы" - хотя бронзой там, конечно, и не пахнет: бронепластик чистой воды - бородатого лица. "Клещ", один из них - из группы поддержки, которая охраняет убежище и шаттл, с "Точкой" заодно. "Бичо" позывной, вроде бы.
- Кобре оро - белая и сладкая.
Усмехнувшись, протягивает тебе уложенный стопкой спортивный костюм: "верх" и "низ", все цианового цвета. Плюс - черные как смоль женские трусы, с топом на широких лямках вместе. Как бы не "Ромашки" вещи были. И ни носков, ни обуви.
- Лучше бы то, что надо, взял.
Мрачнеет собеседник разом.
- Если "Буо" из-за вас там обнулится - не обижайся.
"Буо". Птица такая ночная, с большой головой. Смутно припоминаешь, что "Сова" это, вроде бы, второй - вторая - боец прикрытия. Секунда тишины.
- Ладно, ладно.
Примирительно улыбается.
- Шучу. Мы же теперь компаньерос, си?
Припоминаешь, что он прекрасно знает хиспанский, но с тобой - здесь и сейчас - предпочитает говорить на "универсаль", щедро сдабривая его "трозо" - отдельными характерными-экспрессивными фразами-словечками, как это бывает в разговоре с "мудо", теми, кто "но абламос хиспаньоль". И если старый "Кастор" так общается всегда и со всеми, к нему вопросов нет, то "Бичо" явно делает это намеренно. Учитывает тот факт, что ты "спекся", растеряв воспоминания? Или человеку до сих пор не дает покоя тот факт, что ты "цифрак"? В первом случае - бывает, во втором - вполне сойдет за оскорбление.
- Си.
Снова ухмыляется, уперев основание правой ладони в торец клинка.
- Альго мас? Воды, еды, кондон?

  В тишине ночного города послышался хруст и шипение. Из под завалов выбрался Гнев, а плавящийся рядом камень только укреплял его панцирь. С хрустом кейп принял вертикальную стойку. Клубы тёмного дыма окружали плечи, бок и правую кисть, куда пришлись основные повреждения. А затем Гнев пришёл в действие.

Возможно, PRT ещё не присвоили Гневу статус эпицентре. Но когда двухсот(трёхсот?)килограммами скала мчится на скорости бегуна, не поздоровится даже трактору. Гнев перестал сдерживаться, и жар обжигал всех вокруг, включая Сцепление и Похоть. Но когда камень столкнулся с хитином псевдопаука, гидравлика последнего буквально вскипела. Большую мамочку впечатало инерцией Гнева, и её тело окончательно ушло в небытие. Остались разве что две диковиные лапы, да несколько кладок стальных яиц.

  Аномалии схлопывались. Зависть ещё слышала отзвуки иного мира, но судя по всему, демон оставил свои мысли о вторжении. Пришла пора собирать урожай, ведь найдётся немало любителей приготовить из поверженного врага нечто полезное. Главное знать, где искать.

Мортиноцци. Ничего не отвечает гильдейка на предложение. Да и корпоратка тоже никак его не комментирует. Ждет только, пока ты, наконец, закончишь свои дела, дав и ей возможность, так сказать, на своей шкуре ощутить все прелести освежающего душа.
- Тату?
Пожимает плечами, предательски краснея ушами.
- Я проспорила Кассандре.
Выйдя в "турельную", находишь оставленное - или просто брошенное - второй твоей спутницей полотенце. Мелкое, скорей кухонное, чем банно-пляжное, да еще и из типичной для крючка-у-раковины вафельной ткани, "баркилло". Отерев "корму" и "МИНИМО", облачаешься обратно в нижнее белье.
- Кстати, а где мой бр-р... Да блять!..
Взвизгнув, почти отбрасывает заливший ее стопы водой шланг. Бросив короткий взгляд, замечаешь - так, мельком - что волосы она предпочитает иметь только на голове, и больше вообще нигде.
- Почему она такая холодная?!.. Как на гребаной М-монтане...
Если б ты только знал. Но, во многих знаниях - многие печали. А ты, ты не печалишься, ты брюки натягиваешь.
- Да сука!..
Шипит не хуже пустынной гадюки, переминаясь с ноги на ногу, там, за стенкой.
- Сука! Сука! Сука-а-а!..
Плещется.
- Я... Сдохну сейчас... Просто... Блять!..
Продолжаешь облачаться - носочки шерстяные, кроссовки.
- Тварь... Тварь.. Да тварь!!!
Разбрызгивая ледяную дробь капель, кажется, моет голову.
- Су-у-у-у... Ка. Су-ка... Су-ка... Су-ка...
Расправляешь мерцающую-мигающую толстовку. "JERICHO-​CITY NEVER SLEEPS", да. ДжерСи, "Город Городов". Твой город. Пальмы покачиваются на ветру, морская волна лижет золото песков, призывно помаргивают точками окошек небоскребы.
- Бл...
Сунувшись обратно, заставляешь Галлахан - побледневшую до синевы, сплошь покрытую мурашками, с проступившими на ключицах голубоватыми линиями вен, свисающими потемневшими сосульками прядями отяжелевших, насквозь мокрых волос - вжаться в угол, одной рукой прикрыв пах, а второй - грудь со съежившимися после купания сосками.
- Ты дурак?
Даже в лице меняется, дрожа всем телом и постукивая зубами от холода - никакой тебе простоватой наивности, взглядом стальные листы резать можно.
- Выйди.
Еще и на "ты" враз переходит.
- И не заходи, пока я сама тебя не позову.
Решив прислушаться к просьбе, скалишься, но отступаешь.
- Не веди себя как свинья, будь мужчиной.
Снова плещется.
- Первых много.
То ли трет шевелюру усиленно, промывая локоны, то ли еще что-то такое делает.
- А вторых - почти нет.
Со свистом набирает полную грудь воздуха и, на пару-тройку секунд задержав дыхание, вновь обливает себя - не хуже тебя - сверху донизу.
- Все. Сука, неужели все...
Тянет руку из-за угла, раскрытой ладонью вверх.
- Дай полотенце, пожалуйста.
Ногти - и те чуть фиолетовыми стали.
- И какую-нибудь одежду.
А одежды-то и нет: только неоновый сюртучок, но его ты бы, лично, ни на себя надевать, ни кому-то передавать уже не рискнул - мало ли чего там хлюпает.
- И бронежилет, где он? Там мои вещи.

Всем. Качает головой рейдер, наблюдая за корчами хиспанца и суетой ученой какое-то время.
- Ебаный, блять, пиздец.
Тычет своего друга в бок локтем.
- А ведь я говорила.
Джулия же, не теряя времени, вновь укладывает себе на колени и нежно, но надежно фиксирует голову ставшего вдруг не в меру говорливым - даже по своим меркам - несчастного, осторожно прихватив ее ладонью и прижав к своему животу.
- Вот так.
Улыбается, мягко похлопывая-поглаживая "пациента" по щеке. И, поджав автошприц тому куда-то за скулу, сухо щелкает кнопкой активатора. Щиплет.
- Точно в сонную артерию. Несколько ударов сердца - и мозговая ткань начнет насыщаться активным действующим веществом.
Сноровисто меняет "заряд", снова колет - туда же, тем же манером.
- Так.
Снаряжает приборчик третьей ампулой, снова колет.
- И вот так.
Вытаскивает четвертую - уже из собственного кармашка.
- Немного абсолютно легальных на Кедане эйфоретиков, произведенных не в подвале, а на заводе одного из крупнейших в Галактике фармконцернов. Чистых и легких словно пыльца с ангельских крыльев.
Щелк - готово.
- Думайте о хорошем.
Покачивает осторожно Фиделя, придерживая его под затылок и за плечо.
- О кувшинчиках с водой, например.
Войд-двеллер, спроси его прямо сейчас, являются ли округлые сосуды с оформленными горлышком и ручкой, обязательно небольшого размера, что наполнены пригодной для питья жидкостью, однозначно позитивной вещью, наверное, затруднился ответить на этот вопрос вот так, сходу.
- Или о котнице. Слышали о таком звере? Нет? Я вам сейчас расскажу.
Запевает тихо Иммерман, баюкая картельщика.
- Взяли гурры в плен синицу... И пушистого кота... Намудрили, совместили, а в итоге получили... И не зверя и не птицу, а ужасную котницу... С клювом, пышными усами... Хвост еще торчит трубой... Приучать пришлось к лотку... Всей научною кликой...
Присвистывает "Зола", усаживаясь на пол. Открывает еще банку с газировкой.
- Как-то раз попался гуррам, что гуляли по лесам... Дикий и ужасно хмурый... Кто же это?.. Росомах... С кем его скрестить не знали, долго думали, гадали... А потом поймали муху... Запихнули в аппарат, запустили - ждут, сидят... Зарычало, забурлило и на свет явился, кто?.. Муросомах?.. Нет, неправда - там всего-то получился... Крохотный малыш мумах... Он крылат, зубаст и в шерсти... У него шесть крепких лап... А на завтрак он съедает... Два кувшинчика с тем самым... О чем в песнях не поют...
Подсаживаются поближе "1512" и "1552".
- Следом взяли в плен медузу, что похожа на желе... И скрестили не со зверем - с лаборантом, что решил... Вымыть геноустановку... Внутрь влез совсем без страха... Но неловок был, бедняга... Локтем зацепил рычаг... Пыхнул луч-сплайсификатор... Лопнул, затрещав, скафандр... И из камеры к нам выполз... Слизистый медузорант... Он клекочет, он бормочет, он пробирки жижей мочит... Позовем скорей охрану... С огнеметами придут... Добряка-медузоранта... Кушать пудинг уведут...
Вздохнув, занимает место в первом ряду и магистр. Шуршит упаковкой из-под батончика.
- Напоследок же собрались... Гурры чудо совершить... И представьте вы... Ритана... С бегемотом совместить... Обыскали все планеты... Изучили сотню звезд... Только вот ведь незадача... От Ритана не попался... Даже им замшелый хвост... И тогда решили гурры... С бегемотом так скреститься... Чтобы грант не пропадал... Всей командой навалились... Ночи напролет трудились... Не выходит ничего... Так и эдак все пытались... Боком, сзади, впереди... Только без толку старались... Там несовместим геном...
Давится агавовым соком, закашлявшись, жжунья - так, что из носа капает.
- Сука... Блять...
Если кому и понравилась "колыбельная", то, кажется, ей.
- Кх... Чего?..
Иммерман же осторожно осматривает красные точки-отметины на шее Молино.
- Уже должно подействовать. Как вы себя чувствуете?

Мортиноцци. Подтянув "клиента" ближе к "ванной" и отложив в сторону оружие, с баулом заодно, расстегиваешь герметизатор лицевой пластины, стягиваешь прочь с залитой рвотными массами головы капюшон, в котором тоже плещется что-то таинственное. Цепляешь бронежилет "ЮНИТА-48", расстегиваешь, тянешь. И сразу подмечаешь, что в левом - на молнии - подпластинном кармане, что-то есть. С десяток ампул из прозрачного армопластика, напоминающих как формой, так и габаритами винтовочные гильзы. Наполнены гомогенной, мутновато-серой на вид жидкостью, герметично запаяны обжатыми эластиковыми пробочками. ""RAGE-VIRUS": ALL KNOWN STRAINS / IMMUNO-FORMING AGENT (V.612 (FINAL)) / "G3" BIOLOGICAL HAZARD CLASS / ONLY FOR DIRECT INTRAVENOUS INJECTION / S.T.R.: +12С - +46С / DEV: DR. J. IMMERMAN", судя по крохотной наклейке на боковине каждой. Пересчитываешь: одиннадцать штук. В правом тоже не только дыхательная смесь из "Цветника". Нащупываешь мелкий, в пару фаланг мизинца, восьмигранный цилиндр матово-пепельного цвета: с одного конца наглухо перекрыт спаркой защитных шторок, с другого оборудован шнурочной петелькой. "GT" - лазерная гравировка вдоль грани, "FLOWERGARDEN" - вдоль оппозитной той, первой. Понятия не имеешь, что это - впервые такую штуку видишь. Плюс, кольцо. Выглядит совсем просто: полоска серебристого металла и неестественно горячий, отзывающийся пощипывающей пульсацией в подушечке пальца при прикосновении, прозрачный на просвет, граненый камень василькового оттенка. На внутренней стороне обода, штамповка: ""SINCO" / PSIONIC RESONATOR: 20 PSI". На мгновение даже кажется, что тени в зале отчего-то вдруг стали гуще, зашевелились, поползли, вспухая и распрастывая протуберанцы непроглядности, но наваждение разом сходит на нет. А кольцо, совершенно внезапно для тебя, оказывается на левом мизинце. И ты практически сразу о нем забываешь, словно о какой-то абсолютно не имеющей какой-либо значимости мелочи.
- Не возись.
Забирает средства индивидуальной бронезащиты - с гравированной палочкой и недодюжиной запаянных сосудиков, без: решать тебе - "Ромашка".
- В темпе давай.
Избавившись от собственных - чистыми оказываются - перчаток и перекинув бесчувственное тело через порожек, крутишь колесико запорного механизма. Льется вода, черпаешь. Никакого обмана - чистый лед: градусов пять, если не ниже. Стираешь заметно загустевшую, в слизь практически, жижу со скул Галлахан, обтираешь подбородок, щеки, вычищаешь комочки чего-то полупереваренного из уголков глаз. Морщится заметно. И, охнув, отпихивает твою руку со шлангом, вцепившись в запястье пальцами, когда окатываешь ее бодрящей струей.
- Р-ритан...
Ткнувшись пятками в напольную решетку, вжимается спиной в противоположную "умывальнику" стенку.
- Г-где мы?
Стучит зубами, затравленно озираясь. Покраснели глаза, губы фиолетовые, сама белая как мел: не очень ей хорошо до сих пор, как видно.
- Арх-хеологический аванпост. Н-ну да, л-логично. И...
Может, и правда не понимает вопроса, насчет "стриптиза".
- Ч-что? В смысле?
Может - делает вид.
- В хуисле!
Кричит из "круга" наемница.
- Снимай все, трусы-хуйсы - тоже.
Смотрит на тебя - как раз начинаешь оголяться - ошарашенно научница.
- И это не просьба, корп - просьбы в Комплексе остались. Живо!
Кивает - как она умеет: мол, да, понятно. Расстегивает комбинезон, демонстрируя в вырезе ткань темно-серой хлопковой майки.
- Я, в ц-целом-то... А, х-хотя, ладно...
Проверяешь патронташи - чисто, пусто - откладываешь. Пока возишься с голокурткой, поняв, что внутри, там, куда ударили шипы первого "Соника", что-то странно и влажно почавкивает при нажиме, разувается и сбрасывает комбез девушка, оставшись, помимо майки, в таких же - серых и хлопковых - трусах-слипах. Отмечаешь, что в неплохой форме она: плоский живот, не гипертрофированно вздутые, но вполне крепкие мышцы рук. А вот ноги, похоже, не ее. Упирается в кольца стыковочных шрамов, опоясывающих бедра справа и слева от таза, уходя под резинки нижнего белья, молочно-белый биопластик. Бесшовные коленные шарниры, анатомично - как становится понятно, когда сдергивает носки с отделениями для пальцев - выполненные стопы, даже ногтевые пластины, пусть и декоративными вставками, и те есть. Производителем является "黒石市", судя по симметрично размещенным на боковых поверхностях голеней слегка вдавленным штамп-иероглифам.
- Ого, и правда картель.
Присвистывает даже, оживившись, когда, оставшись без маски, стягиваешь с себя толстовку. Проверив торс на предмет всякого-лишнего, тщательно инспектируешь обувь: то, что совершенно точно могло контактировать, как минимум, с останками морферов. Чистые.
- Было бы смешно.
Снимаешь брюки, с носками заодно. Снимает майку, под которой оказывается спортивный - снова серый - топ, твоя спутница. Прячет, прикрывшись рукой, торчащие под тонкой материей соски.
- Если бы было смешно.
Обнажившись начисто, лезешь под струю. Хрипишь непроизвольно - словно кипятком окатило, даже дыхание перехватывает.
- Да ну блять!..
Визжит тебе в унисон, отпрыгнув от брызг, Гвен. Заглянув за дверную балку, пару мгновений изучает вас безучастным взглядом Саманта.
- Романтично.
Собирает, нагнувшись, вещи Гвендолины. Жмется та в углу, так и не решившись стащить с себя топ и трусы.
- Все снимай.
Пока ты, кряхтя и крючась, омываешь торс чистейшим снегольдом, который дерет кожу похлеще "кардона", отворачивается к стенке лицом Галлахан. Снимает сначала верх, а потом и низ, поджимает упругость груди, приобняв саму себя. "Я ПРОСПОРИЛА КАССАНДРЕ": чернеет строчка татуировки, от копчика и вниз - к внешней стороне - правой ягодицы.
- Если решите потрахаться - у вас минут пять-семь.
Подбирает "исподнее" стрелок.
- Да мы не...
И уходит.
- Я буду у "Точки".
Щелкает где-то автоматическая переборка.
- Мы не решили.

Мортиноцци. Извернувшись угрем, пропихивается мимо, активно работая локтями и коленями, стрелок: без лишних споров, но с явным недовольством.
- Своя ноша ведь не бремя, нет?
Наступив пяткой на твое плечо - не сильно, но огорчительно - подтягивается на раструбах.
- А по поводу жратвы - я просто наемный ствол, мне глобально думать не по статусу.
Смеясь, тянется к вам.
- Ладно, давай сюда свою игрушку.
Прихватываешь обмякшее, податливое словно мокрый плюшевый медведь тело, подпихиваешь его в лаз.
- Так, осторожней...
Цепляет - сначала за капюшон, потом под руку - тащит.
- Сука... Понаставят аугов по корпольготам своим...
Медленно, но неотвратимо "засасывает" Гвендолину ввысь неведомая сила.
- А потом весят... Ебаный...
Мотнувшись перед лицом, скрываются за ободом люка чужие сапоги.
- Центнер... На хуй...
Еще несколько секунд лежишь, слушая тихие стоны и проклятья "Ромашки".
- Все. Готово.
Лезешь, цепляясь за отертые спутницами выступы. Перекидываешь локти через борт ограничительного кольца. Круглый зал, радиусом метров в пять и в пару - высотой. Обшарпанные, покрытые каким-то беловатым налетом облицовочные металлокерамические плиты стен, такие же плиты потолка, потемневшая, заметно окислившаяся на стыках металлическая плитка напольного покрытия. Четыре укрепленные - точно как в Комплексе, только пожелтевшие от времени - автодвери, крестом. Тлеют свежие, размашисто-печатные, нанесенные оранжевым флуоресцентным маркером надписи на каждой, от той, в сторону которой "ступеньки" размещены, по часовой: "ТОЧКА", "МОЙКА", "СКЛАД", "ГЛУБИНА". Постукивает за первой - приглушенно, не сотрясая все и вся - какая-то мелодия: протяжно-тягучая и басовито-ритмичная одновременно. Тускло горят круги потолочных светильников - один прямо над твоей макушкой, в центре помещения, еще четыре - у проходов.
- Не дергайся.
И тут же, стоит твоей голове оказаться снаружи, в ее сторону доворачивается толстая и куцая труба укрытого мелкоячеистым охладительным кожухом ствола малокалиберной автопушки. Малокалиберной - по отношении к артиллерии, не к стрелковому оружию: одного снаряда хватит на то, чтобы превратить верхнюю часть тебя в кровавый туман.
- Тише, тише. Свои.
Отступив на шаг, охлопывает по вскрытому облупившейся темно-серой краской бронекуполу напоминающую пожарный гидрант турель.
- Сейчас сигнатуры считают - успокоятся.
Распятая на ввернутых прямо в пол стальных тросах граненая армопластиковая башня, массивная и широкая: метр на метр, по идее, не стационарная, а палубно-корпусная - утапливаемая в "массив" того, на чем ее требуется разместить, плюс - поворотный блок с орудием. Никогда такую модель раньше не видел, но выглядит не просто старой, а - судя по выбеленным пятнам и сетке микротрещин на стыках пластмассы, кавернам и вмятинам на металле, облупившемуся покрытию: куче всяких мелочей - даже древней. "МАБТ-037 / "АРКАНЗАС-12"", "МАБТ-054 / "АРКАНЗАС-12"", "МАБТ-093 / "АРКАНЗАС-12"", "МАБТ-117 / "АРКАНЗАС-12"": на боку каждой, трафаретно-белой, навевающей мысли об армии штамповкой. Четыре штуки их - у стен, меж дверей, в сторону "входа-выхода" направлены. Теряют - все и разом - к тебе интерес, возвращаясь к статичному ожиданию.
- Сейчас почистимся, умоемся - и снова в бой.
Следом "пластилиновые" нашлепки на облицовке, ближе к потолку, тут и там замечаешь: размятые желтоватые кляксы пластичной взрывчатки, с гвоздиками дистанционных взрывателей. С десяток - это тех, которые "считал": хватит на то, чтоб не просто обрушить, а в гравийную крошку перемолоть все вокруг.
- Тащи сокровище сюда.
Подойдя к переборке с меткой "МОЙКА", давит на мутную, едва-едва подающую признаки жизни короткой вспышкой пластину сенсорного активатора. Внутри оказывается тупик - пара метров, все: наглухо задраенная вертикальная диафрагменная переборка. "НЕ ВСКРЫВАТЬ: ПРОБОИНА", если верить метке цвета апельсиновой цедры. И, судя по сетчатому полу, с высоким - в десяток сантиметров - порогом заодно, здесь изначально было что-то, связанное либо с помывкой, либо с дезинфекцией.
- Вон там - вода.
Указывает кивком на снятую, слева, панель, в уложенную за которой пластиковую трубу вбит и впаян "отвод" с ярко-красным вентилем, и уже на его "жало" насажен полутораметровый пластмассовый шланг.
- Ледяная как пиздец.
Как поливочный, для сада, но с секретного корпоративного объекта.
- Но это потом.
Расщелкивает и снимает маску, стягивая ее через затылок. Сэм-Саманта, такая, какой ты ее и запомнил там и тогда, в подвале том: только нижняя губа, ближе к левому уголку, чуть припухла и явно лопнула изнутри.
- Сейчас - проверяемся, чтоб никакой хуйни из лабораторий не приволочь.
Встряхивает, ероша пряди, коротко, по плечи, и аккуратно остриженные волосы.
- Все смотри: все складки, все стыки. Понятно, что это как ломом песок копать - но лучше так, чем вообще никак.
Крутит и осматривает винтовку.
- И спящую красавицу свою ощупай. Очнется - может уже не дать.
Усмехнувшись, отставляет оружие к стенке.
- Плюс, мы не знаем, что и где у них в шмотке может быть зашито.
Расстегивает и проверяет наручи сначала, потом поножи, поочередно возвращая их на свои же места.
- Может, вообще в резинках трусов эластичные передатчики с проволочной антенной запаяны.
Легонько подпнув носком сапога живую, но бесчувственную тушку Галлахан, принимается за наплечники.
- По уму, надо было ее еще до заезда распаковать, но тогда бы она нам всю кабину сверху донизу заблевала.
Аккуратно ворочает противодронную мини-турель.
- Я сейчас ни хуя не шучу. Расчехляй ее, все вещи - сюда.
Вытянув из бокового кармана комбинезона, протягивает тебе большой прозрачный пакет с гриппером.
- Вообще все. Потом мне отдашь - сожгу, а ей найдем чего-нибудь.

Мортиноцци. Разобравшись с оружием и сумкой, защелкиваешь карабины страховочные, после чего прижимаешь к себе, крепко обняв, ученую. Не самая высокая, не самая массивная и не самая костлявая из тех, с кем тебе доводилось иметь дело - повезло.
- Вижу!
Цепляется клещом в трубки боковые, едва расслышав предложение-указание.
- Очень постараюсь, чтоб меня не стошнило...
Вжимается в твой корпус.
- В капюшоне с лицевой пластине это будет очень весело!
А потом вас вдруг подбрасывает вверх так, словно напольные "пуфики" снизу подбивает отбойным молотком.
- Это!..
Стучит - ритмично и часто - что-то под днищем. Трясет машину - как в лихорадке, мелко и дробно - непрерывно, качает словно на волнах.
- Прост...
Не закончив фразы, вжимается в твое плечо, когда рвет - вверх, влево, вправо, снова вверх - ваш тандем.
- Держитесь! - Перекрикивает вой бурана "командир". - Идем на вертикаль!
Не обманывает. Миг - съезжаете к торцу, повиснув в матерчатых петлях, когда пол разом становится стеной.
- Я... Я...
Мотает туда-сюда когда, втыкается макушкой в твой подбородок. Не тараном, а просто наваливается, медленно вдавливая нижнюю челюсть в верхнюю, до треска эмального.
- П-падаю! Падаю!!!
Не падает, держишь. Гудят руки от напряжения. Удар - возвращается внезапно мир в привычную систему координат. Удар, удар. Сколько прошло, минута? Две?
- Ритан, пожалуйста...
Чувствуешь - подрагивает от напряжения девушка, спина под твоими предплечьями просто каменная.
- Это... Просто пиздец...
С ней решительно невозможно спорить.
- Трещина! - Орет "Ромашка". - Прыгаем!
Скрежет и хруст, снаружи. Удар! Подкидывает не хуже панкейков на сковородке. Гудят мускулы, хрипит в тисках стальной хватки монтанка.
- С-су...
Удар! Дергает вперед - едва не въезжаешь пяткой туда, куда просила "не въезжать" наемница, а Галлахан съезжает, скользнув вдоль тебя впритирку, так, что ее лоб оказывается на уровне твоих ключиц.
- Блять... Блять...
Карабкается, цепляется. Помогаешь.
- Еще трещина! - Дергает бешено рычагами лежащая впереди фигура. - И скат!
Вот сто процентов речь не о той плоской хуйне, что у берегов ДжерСи водится!
Удар! Взмываете опять куда-то. Удар - скрипят жилы в конечностях.
- Блять!!!
Уже зная, что будет потом, кажется, готова буквально зубами вцепиться во что угодно "ноша". Рывок - едет, страхуешь.
- Сука... Да сука...
Почти плачет.
- Вертикаль! - Не перестает радовать Сэм-Саманта. - И скат! Скат!
Не обманывает. Удар. Удар. Удар. Воет, абсолютно ничего не стесняясь, лежащая где-то сбоку Гвен. Тянешь на себя.
- Я... Я не могу! Уже! Бляуе...
Хлесткая струя осклизло-комковатой рвоты расшибается о прозрачный щиток, прижатый к твоей собственной щеке. Мерзеннейшее телесное тепло - все, что чувствуешь.
- Уэ...
Издав загадочный звук, крутит капюшоном. Вся - в собственный рвотных массах. Просто вся. Свисают сосульками мокрые волосы, бежит слизь по лбу, с носа капает, даже на ушах - и то есть.
- Бергшрунд! - Выкрикнув непонятное ругательство, перекидывает пару тумблеров из позицию в позицию та, вторая. - Бергшрунд!
А эта, первая, глянув на тебя, улыбается. О, нет, не улыбается. Скалится. Кривится. Дергается, икнув.
- Ая...
И выплескивает из себя новую порцию полупереваренной жижи. Теперь вообще как в аквариуме будет. Новый полуудар-полурывок - не умывается, купается.
- Скат! Скат!
Конвульсивно вздрогнув, идет юзом транспорт. Удар. Следом - рывок. Удар! Перекатывается с живота на бок, разжав пальцы, страдалица. Потеряла сознание?
- Прыжок!
Да, потеряла сознание. Удар. Болтается тряпичной куклой. Удар. Сцепив кисти замком, жмешь еще ближе. Удар. Удар. Лишь бы шею не сломала. Удар. Или хребет. Удар. Брыкнувшись не хуже бешеного аргентинского тора, замирает вдруг "ходун". Клацает что-то по обшивке, справа и слева, в нескольких точках разом.
- Все! Дочимся!
Щелчок - там, сверху.
- Это старый археологический аванпост корпов!
Покачивает "паука". Крутит реле за реле марксман, сбрасывает "пачками" переключатели.
- Над пусковой шахтой корабля стоит!
Похоже, на тросах поднимают.
- Сейчас сам все увидишь!
Пшикнув, раскручивается, съезжая вбок, "шайба" над головой, расходятся лепестки дополнительного гермозатвора. Луч света - в вышине. Скользит по обшарпанным и растрескавшимся, укрытым шубой серебристого инея стенкам короткого двухметрового "колодца", упирается в вас.
- Вылезайте, лягухи-путешественники.
Судя по звонкому голосу - это девочка лет двенадцати-четырнадцати, не старше. Узнаешь - не по трансляциям, по разговорам подвальным - "Точку".
- У меня есть план.

Кройц. Помнил тогда, до всевыжигающей вспышки - теперь, здесь и сейчас, помнишь вновь. Ты согласился. Коротко кивнула новая знакомая, подтверждая вашу - разумеется, сугубо конфиденциальную - сделку. Жизнь за жизнь, где на одной чаше весов лежит судьба всего, ради чего ты существуешь, а на второй - голографическая картинка. Практически молча съели неплохо приготовленных угрей, так же простились, но с надеждой на скорую встречу, на облюбованном "гуррами" промерзшем куске камня, болтающемся посреди Приграничья. Уже ехал в такси, когда "звонилка" затрещала-загудела в кармане. Бабушка Дун, от волнения то и дело сбиваясь на привычно-кехайский, в течение, наверное, минут десяти пыталась объяснить тебе, что приходил дежурный врач, фамилии его она не знает, он тут недавно, но это не так важно, важно то, что ему кто-то позвонил, как бы не из самого Департамента, а этому кому-то, кто из Департамента, ему тоже позвонили, и те, они уже были с Тьерра-Бланки, какая-то серьезная клиника в Джерихо-Сити, спрашивали насчет своей пациентки, которая находится на стационарном лечении там, то есть, тут, в этой муниципальной больнице, а тут доктора ничего не знают, никто не предупредил, кто-то куда-то уже вылетать собрался, а то, может, даже уже и вылетел, и еще зачем-то нужна другая палата - просторней и на одну персону, но с этим проблем нет, ее уже оплатили те же люди, которые звонили другим людям, и те, кто-то из них, сказали дежурному врачу скинуть данные по динамике состояния, но он не знает, где искать, и он позвонил доктору Гарсия, который ваш лечащий врач, а тот уже уехал домой, но все хорошо, за ним съездил дядя Цун, они уже едут обратно, а когда выяснилось, что в больнице не работает освещение на посадочной шаттл-площадке, то приехал старший из младших братьев Юйлань, Тенгфей, и уже дозвонился до кого-то, кто разбирается в электрике, а то доктор Гарсия сказал, что люди, которым звонили из Джерихо-Сити, позвонили кому-то в Департамент, а потом оттуда позвонили уже ему и сказали, что шаттл все таки вылетел, но тебе переживать не надо, к его прибытию все будет готово, а еще последние счета, как сказала медсестры, которая меняла дочери катетеры, оплатили, но кто - она не знает, а доктор Гарсия с дядей Цуном уже едут, но еще не приехали, и когда приедут, то ему сразу скажут, чтоб он узнал, но сначала надо, чтобы доктор скинул людям, которые звонили по поводу палаты или шаттла, медицинскую карту, это надо сделать срочно, но все нормально, они успеют, и еще позвонили деду, он уже готовит людям, которые летят, что-нибудь поесть, и должен привезти к сроку, но они, может, и откажутся, все же из столицы, к другой еде привыкли, но это не проблема, тогда доктор Гарсия заберет и дежурную смену накормят, а так, в общем, все в порядке, она тебя обнимает, целует и будет молиться, чтобы духи тебя берегли, а за внучкой они присмотрят - уж ты будь спокоен. Спокойствие. То, что сейчас бы не помешало.
Задаешь вопрос той, что наверняка находится где-то рядом, хоть ее и не видно.
- Хершел. Зверя. Сделала.
Чувствуешь, что направляется к воротам она.
- Хершел. Гений. Создает.
И усмехается, переливчато-звонко и металлически-мелодично.
- Мельник. Хершел. Оставь.
Похлопывает тебя по плечу - даже вздрагиваешь непроизвольно. Не направляется, значит.
- Квей. История. Видела.
Вот тебе и помощь, Мартин-Лютер.
- Оса. Корпорация. Служит.
Ожидаемо ли это было?
- Мельник. Хершел. Убьешь.
Наверное, да.
- Хозяин. Мельник. Найдет.
С другой стороны, одна твоя знакомая вообще не стесняется своей принадлежности к "Tashiro Armory".
- Семья. Друзья. Умрут.
Что помешает "Хозяину" убить тебя за то, что ты уже сделал?
- Лабиринт. Новый. Построят.
Ловит тебя внезапно под локоть. Так, словно мысли прочитала, ага.
- Слуги. Новые. Купят.
Разжимает пальцы, вновь оставляя тебя в обманчиво-лживом одиночестве.
- Хершел. Хозяин. Дорожит.
Вспыхивает пламенный цзянь в отдалении.
- Квей. Мельник. Помогу.
Со свистом очерчивает яркую дугу, вспарывая стылый воздух.
- Мельник. Квей. Работаешь.
Покачивается жало раскаленное вперед-назад, параллельно палубе. Пригласительный жест, не иначе.
- Мельник. Оса. Забудь.

Мортиноцци. Сует тебе пистолет Гвендолина - дулом вперед, палец в спусковой скобе: все по классике - без лишних вопросов. Перепроверив стволы и удостоверившись, что никакой из них не разблокирован, убираешь трофей.
- Эй, голубки! Внутри пососетесь - давайте в темпе.
Чуть приглушенный маской окрик наемницы доносится уже откуда-то со дна шахты. Лезешь вниз, цепляясь за скобы: двухметровый огрызок оказывается форменным стыковочным шлюзом: в глубине виднеется намертво вжатое в основание явно выходящей за пределы "палубы" трубы широкое бронепластиковое кольцо, угольно черная поверхность которого даже с такого расстояния выглядит так, словно ее долго и упорно полировали не самым качественным шлифовальным кругом, покрыв хаотичной паутиной бесчисленного множества крохотных царапин, микроскопических росчерков, каверн и сколов. Протискиваешься в его горловину, придерживаясь за обжигающе ледяной обод. И мигом оказываешься в тесноте - метр двадцать на метр двадцать в диаметре, плюс три в длину - шестигранного цилиндра вытянутой параллельно ярусу кабины. Слегка обшарпанные, темно-серого цвета армопластиковые пластины облицовки четырех граней стен и грани крыше, оранжевый брезент оформленной в виде квадратных, плоских и жестких набивных подушек грани пола: совершенно точно "бывшее в эксплуатации".
- Добрый вечер, дамы и господа!
Свистящий гул здесь превращается в бесконечно-зацикленный рев, от которого мелко подрагивает все вокруг, так что "Ромашке" приходится кричать, чтоб ее было слышно. Будь на вас скафандры с коммуникаторами, все могло бы быть иначе, но - увы.
- Командир корабля рада приветствовать вас на борту нашего арахнохода!
Тот край, у которого смонтирован лаз - очевидный торец - глухой и плоский, а тот, к которому подползла твоя напарница - сходится горизонтальным конусом, нижняя часть которого представляет собой дисплей с шестью напоминающими джойстики - по три на сторону - рычагами, парой подзапястных педалей и десятком кнопок, а верхняя сплошь покрыта тумблерами, клавишами, пуговками индикаторов, реле, пластинками информационных экранов и индикаторных блоков. Чем бы ни была эта штука, ты уверен - о том, как ею управлять, у тебя нет ни малейшего представления.
- Мы выполняем рейс по маршруту "Тайный комплекс плохих парней" - "Тайное логово хороших парней"!
Пристегивает свои голени и колени, вытягивая из припольных углов граней широкие ремни, потом стягивает бедра, пропустив черные полосы под ними, затем фиксируется в районе пояса и, наконец, сунув руки в страховочные петли, застегивает крепежный замок под грудью. Гудят, натягиваясь и прижимая ее к борту, тканевые ленты. С твоего же бока, помимо перетяжек, даже скобы выдвижные есть, в районе пояс, как раз под руки.
- Протяженность трассы около полутора километров!
Здесь и правда теплей, реально греется машина: задувает прям горячим из полудюжины симметрично расположенных вдоль бортов перфорированных овалов системы подачи дыхательной смеси.
- Время в пути - шесть-семь минут.
Галлахан уже спускается следом, когда ты понимаешь, что тебе предстоит лечь на спину, лицом к выходу, сунув свои плотно сжатые ноги меж разведенных ног Сэм-Саманты: по крайней мере, так тебе советует сделать схематический рисунок на прикрученной у выхода жестяной табличке, где два человечка в скафандрах уютно лежат в довольно неудобной спарке. "ПРИСТЕГНИ РЕМНИ! < < < ЭКСТРЕМАЛЬНЫЕ НАГРУЗКИ! РИСК ТРАВМИРОВАНИЯ! > > > ПРИСТЕГНИ РЕМНИ!", гласит предостережение, написанное красной люминесцентной краской там же. О том, что делать, если вас трое, инструкция умалчивает.
- Наш прополз будет проходить в районе крушения огромного терранского крейсера, среди живописных торосов и отвалов из замерзшего аммиака, в условиях легкой углеродно-метановой пурги!
Щелкает переключателями ваш "пилот". Загорается, заливая все вокруг тусклым желтоватым светом, тройка небольших, в ладонь, плоских осветительных плафонов поверху.
- Температура за бортом - минус сто шесть градусов по Цельцеру!
Что-то под вами металлически лязгает - словно цепи под обшивкой в движение приходят, прокручиваясь на здоровенных зубчатых шестернях.
- Скорость ветра - сто семьдесят восемь метров в секунду!
Понимаешь, что времени почти нет: чем активней гильдейка взаимодействует с приборной панелью, тем больше оживает, уже заметно раскачиваясь, ваше странное средство передвижения. Музыку еще включает зачем-то: постукивают басами динамики системы оповещения, но так, на фоне буйства стихии - просто шелест. Хотя, да, так получше.
- Спасибо за то, что выбрали нашу компанию!
Пропихивается, едва не отдавив коленкой твою мошонку, глубже научница.
- Простите, пожалуйста!
И тут же едва не садится на твою же голову, пытаясь развернуться.
- Как бы мне...
Щелкают, сомкнувшись и зашипев, толстые твердосплавные листы диафрагменной перемычки над вами, отрезая путь наверх. А монтанка едва не насаживается глазницей на вывернутый вбок ствол марксманской винтовки.
- Простите!
Герметизируется, закрываясь, главный люк. Урчит что-то там, позвякивает.
- Посох.
За чудовищным рычанием беснующейся по ту сторону скорлупы корпуса стихии с трудом различаешь голос в наушниках, когда переключается стрелок на внутреннюю линию.
- Не забудь пристегнуться - будет трясти. Жестко трясти. Пиздец как жестко. И смотри пах мне не отбей - мне эта штука дорога как память! Плюс, подружку свою куда-нибудь пристрой! Или под ремни сунь и молись, чтоб не выдрало их, или к себе руками прижимай! Но чтоб не мотало ее по кабине, понял? Толкнет меня - одна ошибка, и все, можем улететь куда-нибудь в трещину!
Снова кричит, чтоб все слышали.
- Готовы? Расстыковка через три!
Готов поклясться - быстро и коротко крестится Гвен, на неоританский манер.
- Через два!
Что-то под вами - большое, длинное и многоступенчатое - начинает размеренно и мощно урчать, перестукивая то ли коленчатыми валами, то ли еще чем-то таким.
- Через раз!
Отчего-то холодок по хребту пробегает.
- Все!

Мортиноцци. Побродив по комнатушке и поглазев - хотя, в принципе, смотреть и правда оказывается особо не на что - на окрестные виды и красоты, решаешь провести профилактическую беседу с одним из "боевиков" своего нового "отряда". Подходит та послушно, когда зовешь. Только в легком недоумении, похоже, от того, почему ты вдруг решил потесней с ней пообщаться.
- Я?
Улыбается - кажется, вполне искренне - когда спрашиваешь ее о душевном состоянии и крепости силы воли.
- Ну, более-менее в п-порядке..
И ежится заметно, когда, прижав к себе, задаешь ряд риторических вопросов.
- Нет, нет...
Вывернуть пытается плечо из захвата пальцев твоих, поморщившись. Без особых успехов, впрочем.
- Н-не хочу.
Получив же несколько подбадривающих хлопков, пару мгновений стоит, словно ожидая - закончил ли ты беседу на, вроде вполне очевидной, финальной фразе, либо собираешься сказать еще чего-нибудь. Нет, тут что-то не то. Дергаются пару раз плечи прежде, чем направляется она обратно к "своему" креслу, так, собственно, ничего и не произнеся. Понимаешь, что давится слезами, пряча от ваших взглядов раскрасневшиеся щеки. Усаживается, закинув ногу на ногу и сложив руки на груди замком, смотрит в пол. А маячащая где-то сбоку бледным пятном маска-череп прижимает кулаки под утопающие в тени провалы глазниц, крутит ими туда-сюда.
- Вы знаете, что?!
Повернувшись к ней, Галлахан неожиданно - в первую очередь, наверное, для себя - вскакивает, едва не срываясь на крик.
- Вы могли бы просто сказать - и я бы ушла!
Разводит руками "Калавера".
- Увы, Гвен - здесь командую не я.
Блестят мокро глаза лаборантки, гневные морщины чертят лоб.
- И, чтоб вы знали, я не специально!
Усмехается наемница.
- У меня и мыслей таких не было. Если б были - лежать бы давно на полу твоим мозгам.
Кривит губы корпоратка, жмурится. И молча возвращается на место - снова в ту же "закрытую" позу. Только теперь еще и отвернулась от вас, полуповернув корпус к выходу.
- Ты не расстраивайся, Гвен. Жизнь - ебаная боль. Кто-то умеет убивать и убегать, кто-то - ставить опыты на детях. Кто на что учился.
Не реагирует на это утверждение научница. А ты, между тем, мостишься на оказавшийся удивительно удобным - просто чудо, а не сиденье: эргономично принимает форму задницы, не выталкивая, но поддерживая, мягко подпружинивает и не проседает "на рессоры" даже под твоим, не самым маленьким весом - "топчан". Ноги вытянув, понимаешь в какой-то момент, что и правда напрыгался-набегался малость - гудят икроножные мышцы ощутимо.
- Я не ставила опыты на детях.
Не поворачивается к вам девушка. Словно к дохлым зверушкам - тем, что за дверью живописно раскинулись - обращается.
- А ты у любого из ваших спроси - никто ничего не делал, все бумажки перекладывали.
Поворачивается все же, явно вновь не выдержав наплыва эмоций, Галлахан. Красная как томат, на лбу испарина.
- Я - инженер.
Выставив вперед руку, загибает большой палец.
- Не биолог!
Загибает указательный.
- Не псионист!
Загибает мизинец.
- Не гребаный охранник!
Безымянный.
- И не сраный руководитель!
Оставшийся одиноко торчать средний палец демонстрирует "Ромашке".
- Инженер!
Покачивает головой стрелок.
- Клетки для детей тоже ломаются. И скальпели кому-то точить надо.
Еще сильней краснеет ученая - хотя, казалось бы, куда уже.
- В отделе экспедиционно-​археологических исследований скальпели не нужны! Я вообще ничего противозаконного не делала!
Пару раз - щелк-щелк - похлопывает перчаткой о перчатку твоя напарница.
- Поздравляю - проверка лояльности пройдена.
Даже уши - и те у ее "оппонента" горят.
- А еще какая? Проверка харизмы?! Мы здесь не в игры играем! Это вам не "Оро и Глория"!
Уж на что-что, а на героическое приключение происходящее вокруг вас точно не похоже.
- Что еще за "ороглори"?
Да и местечковая живность на всяких "уникорнио" не особо тянет.
- Ничто!
Раскинув ноги в стороны и чуть съехав вниз, марксман, по всей видимости, беззастенчиво наслаждается моментом.
- Слушай, да не кипятись ты так, Гвен. Кто без изъяна? Он, думаешь?
Ты, очевидно.
- Слушайте, мож...
Странный гул, ощущаемый скорей как вибрация пола, чем как звук, наполняет собой зал. Первая девушка затравленно озирается, вторая - поднимается, винтовку поудобней перехватив.
- Эвак. Кроешь тыл.
Наушник трещит, не "общая волна". После - снова "по громкой связи".
- Гвен - сядь.
Садится та. Ждете. Недолго, впрочем - буквально с десяток секунд. Шипит люк, вращается словно сам собой, раскручиваясь, отщелкнувшийся вверх запорный вентиль.
- Автомат. Ждем.
Медленно откидывается на поворотных петлях, поскрипывая и разбрасывая крупицы инея, крышка. Так и веет из уходящего во мрак колодца с уже привычными скобами-ступеньками жгучим, пробирающим до костей холодом, а гул - нарастает, пропитывается резким, режущим слух даже невзирая на акустические фильтры свистом, заставляет подрагивать теперь и стены.
- Арахноход корпов. Кабина двухместная, на пару скафов - уже греется.
Бросает в неизвестность своего бессменного микро-разведчика. Еще десяток секунд.
- Чисто. По движению: сначала я - на рычаги, потом ты. Подруга твоя - на финише.
Перепроверяет свое оружие, щупает предохранители.
- Ствол у нее забери, свои все на блок.
Убирает пистолет в кобуру, "майн" вешает по-походному.
- Мы голые, одна дырка в корпусе - все.

Мортиноцци. Вскинув ствол, отшагиваешь прочь от провала, готовясь всадить заряд картечи в неизвестность. Пусто. Осмотревшись, ныряет вправо девушка - там, где в пыльной черноте валяется отработанный первым морфер.
- Коридор. Чисто. Посох - право. "Соник" - обход.
Следуешь за ней, а ученая плетется следом уже за тобой. Витает в воздухе керамическая взвесь, чавкает что-то липкое под подошвами, похрустывают крупицы чего-то твердого. Маячит впереди грудой бледной, хребтасто-мосластой плоти получивший пулю точно в шипованную голову, завалившийся на живот и неуклюже подвернувший под себя передние "лапы" кадавр. Не очень-то похож на синего ежа из рекламы.
- Кроешь тыл.
Все остается позади: и вмятый чашей, поднявший полезшую оранжевой термоизоляцией плитку след от подорвавшейся гранаты, и треснувшие пластины облицовки, и ломаный фарш перекрученных тел. Вот только так и не видно той самой "последней твари", о которой тебя попросили позаботиться. Галлахан одна маячит.
- Да уж, Посох.
Смеется, оглядываясь через плечо "авангард". Обходит по широкой дуге - стенку даже наплечником притирает - истекающего буроватой жижей, вывалившего из иглисто-клыкастой пасти осклизлое щупальце языка уродца. А за ней - ты. А за тобой - корпоратка, явно старающаяся даже не смотреть лишний раз в сторону распластавшегося на проходе "красавца".
- Измельчали картели.
К чему это она? Да все к одному, наверное. Идешь. Полтора десятка шагов - и вы на пороге нового перехода. Армопластиковый лист, сенсорный "переключатель": все как всегда. Перехватив пистолет левой рукой, а винтовку бросив висеть на ремне, активирует механизм подъемника уравнитель. Юркает в щель инсектоидный дрон моментально. Выжидает его хозяйка секунд, наверное двадцать - двадцать пять.
- Зал. Чисто. Крою - жду, двигай.
Вскрывает переборку. За ее порогом - помещение, габаритами и интерьером в точности копирующее то, которое вы покинули буквально полминуты назад. С той лишь разницей, что тут вместо лестницы наверх - ведущий куда-то вниз люк, а вместо отвалов вспененных полиуретанов - мебель, коробки, какие-то вещи, баки, стройматериалы.
- В-выглядит, - шепчет ваш штатный "шептальщик", - довольно уютно.
По левую руку, вдалеке - полтора десятка сиротливо жмущихся друг к другу, абсолютно новых на вид офисных кресел: хромированные газлифты, такие же крестовины, эластиковые сферы "колес", обтянутые чем-то, похожим на черную кожу и затянутые в прозрачную пленку сиденья, подлокотники, спинки и подголовники. Плюс, пара уложенных друг на друга промышленных ящиков - тоже слева, но поближе. Из черного пластика, с ребристыми бортами и усиленными стальными накладками уголками: полметра на полметра, и на полтора. Маркировка, на каждом: ""GT | МАСЛОНАПОЛНЕННЫЙ ТЕРМОБЛОК ПОТОКОВОЙ ЦИРКУЛЯЦИИ / "OTB-​FC (FR (L): 20-180) / MIN: -106 | MAX: +420 / (! >AMMONIA RESISTANT< !)". По центру, прямо на проходе - газовых баллонов из светло-зеленого пластика еще десятка, наверное, три: в твое предплечье толщиной каждый, примерно полуметровой длины, с колпаками защитными на вентилях. Собраны и сцеплены стяжками в "брусья" по четыре, расставлены стоймя. "АРГОН / ХК "ТБХИМБЫТСИНТЕЗ"", как гласят боковые наклейки. Справа же высится форменная гора наваленных друг на друга, вперемешку, расстегнутых комбинезонов-скафандров бледно-голубого - того же оттенка, что и надетый на Гвен костюм - цвета, округлых гермошлемов с панорамными светофильтами, пристяжных перчаток с усиленными литыми вставками фалангами, тяжелых даже на вид магнитных ботинок с широкими горизонтальными застежками, витальных ранцев с завернутыми гофрошлангами. Комплектов десять, не меньше. "ТЕХНИК": мерцает оранжевым сиянием штамповка на фронтальной стороне одного из повернутых к тебе гермаков. Все явно было в употреблении - где-то ткань на сгибах истрепалась, где-то манжеты затерты, местами пластик побелел, тут и там скололась краска. Но так, по мелочи - в массе своей выглядят более-менее целыми и рабочими. Еще дальше громоздится штабель рифленых стальных пластинок. С сотню штук точно будет. Такие же абсолютно, что и те, на которых ты прямо сейчас стоишь, напольное покрытие.
- Пара минут - ждем отмашки. Хрен знает, чего там "Точка" накалькулирует.
Так, навскидку, практически все пространство вокруг занято всякими не самыми полезными в твоей ситуации штуками, и места едва хватает на то, чтоб между всем этим добром протиснуться.
- Покури пока, о жизни подумай. И не суетись уже - везде опоздали, все проебали.

Мортиноцци. Прожав активатор гранаты, швыряешь ее в рвущийся тебе навстречу "персонал" с такой силой и так метко, что бешено крутанувшийся цилиндр просто сшибает громилу с ног, ляпнувшись об его прикрытый эластиком лоб под аккомпанемент глухого стука - твердое о твердое - и чавканья то ли гноя, то ли чего-то, очень на него похожего, обильно брызнувшего из-под маски.
- Айдахо-Четыре!
Считает Сэм-Саманта.
- Айдахо-Три!
Заваливается чудовище на спину, может - в надежде сохранить равновесие, может - случайно, цепляя изуродованного "научника" сначала за плечо, а после и вовсе повисая на его предплечье.
- Айдахо-Два!
О том, как события развиваются дальше, можешь только догадываться. Отсекает все и вся вщелкнутая тобой - не без помощи наемницы: вдвоем наваливаетесь - обратно в паз укрепленная плита.
- Айдахо-Все!
Бьется что-то о преграду с той стороны - мелкое и колючее. И сразу следом: оглушительный, отзывающийся в ушах ватным звоном даже сквозь "шлем" хлопок, от которого вздрагивает под ногами пол, а переборка разлетается - вперед, вбок, вверх - драной волокнистой щепой. Дым, гарь.
- Добираем!
Сунувшись за левую балку, стреляет марксман - туда, где шлепается с потолка на пол, как тебе чудится, то ли кишки длинная петля, то ли змея. Но откуда здесь змее-то взяться? Точно потроха. Щелк - один выстрел.
- Все. Добирай последнюю тварь - уходим.
Перешагнув порог, скрывается в пропитанной керамической взвесью, чем-то влажно почавкивающей пустоте, подшагнув под веер остатков размочаленной двери.
- И начинай включаться уже, занулимся иначе.

Мортиноцци. Чуть слышно лязгнув, отщелкивается пластмассовый лист из напольного паза. Заняв позицию - оппозит той, что выбрала гильдейка - чуть приотжимаешь преграду в потолок. Абсолютно беззвучно молотящая воздух крылышками "либелуля" тут же юркает в образовавшийся зазор.
- Бегун: коридор, если фронт - на выход: лево, шесть метров.
Шепчет "на ухо".
- Легкий, свежий, лаборант.
Спокойно, без спешки.
- Плюс, бегун: там же. Средний, свежий, пехота. Жилет. Плюс, скорпикисть: там же, закреп.
Словно чувствуя, что его или ее обсуждают, сущность по ту сторону стенки, там, слева, издает едва различимый, утробно-протяжный полувздох-полувсхрип.
- Еж. Право, четыре метра. Дальнобой. Легкий, старый, голый.
Почавкивает, то ли переливчато посмеиваясь, то ли погавкивая, что-то - уже справа.
- Ты - хлопушка. Бегуны - сработка-​три. Дробь - добор.
Граната - понятно, добить выжившее из помпы - тоже. А "сработка-три", очевидно, задержка запала в секундах.
- Я - тяну дверь, "нулю" ежа. Все - крестом.
Похоже, "эризо" на себя возьмет. Видел уже таких, да - марикон тот шипастый, который куртку тебе "украсил", к примеру.
- Делаем на три. Винти хлопушку.
Очень медленно и очень аккуратно сует пальцы под пластину дверную.
- Три.
Кашлянув в кулак, спрятавшаяся где-то за вашими спинами Галлахан - громогласным шепотом - подает голос.
- Кстати, а вам не к...
Оглушительный визг, похрюкивающий клекот - там, в смежном зале: справа, слева.
- Ебаная...
Выдыхает "Ромашка", рванув дверь.
- Блядина!
Прижав на мгновение "щеку" к прикладу, стреляет в темноту. Раз. Еще раз.
- Делай! Делай!!!

Мортиноцци. Глянув сначала на дробовик, а потом - на ситуацию в целом, озвучиваешь собеседнице свой вердикт относительно вашего личного "гурра".
- Любой каприз за наши демкреды, Посох. Раз так... Стоп!
Даже руку вверх свободную приподнимает, словно и без того как-то подпритихшую Гвен помолчать призывая.
- Тишина.
Вспышка.
- Чего в тишине грустишь, Морти?..
Скрипнув дверью и усевшись на растрескавшийся фабрикоид сиденья, тянется к реле переключения станций Ханзо. Пару-тройку секунд сосредоточенно крутит, явно выискивая среди радиостанций что-то конкретное. "SUNBEATVIBE-FM" моргает красно-диджитальных букв строчка, а посаженные динамики одолженного у "Клещей" старинного "Веллона" - не удивишься, если эта "Кабра-де-Монтана" вообще окажется твоей ровесницей - начинают надсадно подхрипывать в такт басовитой мелодии.
- И колеса смотрю, поменял...
Похлопывает ладонью по выгоревшему пластику приборной панелью.
- Огонь просто, жеребец достойнейший!
Скалится, демонстрируя фарфоровые - ровные, блестящие: как на подбор - произведения стоматологического искусства, после чего лезет за отворот легкого, вне всяких сомнений брендового пиджака, шитого, судя по тому, как он на нем сидит, под заказ из шелка модного в этом сезоне вердепомового цвета.
- Будешь?
Вытянув пачку "European Sunset", подцепляет ногтем и откидывает зашипевшую вакуумную крышку. Терпкий аромат настоящего, живого, невероятно крепкого табака щекочет ноздри.
- Нет.
Поднеся услужливо отщелкнувшую сигарету упаковку ко рту, цепляется зубами за смарт-фильтр, затягивается. Потрескивая, срабатывает капсула автоподжига - и кабина тут же наполняется сизовато-смолистыми клубами горьковатого дыма.
- Ладно, шутки пошутили - и хватит. Я знаю про ваши с Папой заморочки, можешь мне душу тут не изливать: весь департамент уже сутки на ушах стоит. Всем по хуй, конечно - чем меньше картельщиков, тем нам же проще, сам знаешь.
Киваешь, мол, да.
- Но руку на пульсе лучше держать: сферы влияния сами себя не поделят, сабес?
Опять киваешь. Забавно, конечно, что "Барабан" уже две третьих жизни прожил в Ренго, а из этих двух третей добрую треть служит в криминальном патруле, но по-хиспански, как тебе кажется, до сих пор знает только "амиго", "си" и "сабес", то ли из принципа, то ли из лени пользуясь синхропереводчиками.
- Да уж, влез ты в хуйню, конечно...
Не киваешь на этот раз - все и так понятно. Сидите молча с полминуты, наверное: ты на линию прибоя сквозь пыльное лобовое стекло смотришь, Ичивара курит.
- С сестрой как, порядок?
Как-то давно, сразу после Войны, когда еще зависали вместе, он пытался подбивать к ней клинья, но Рамона всегда отличалась чутьем на разного рода "Ичивар", поэтому джапанир быстро сходил на хуй, и на том успокоился.
- Да, все в порядке.
- Это хорошо. А примо твой?
Надо же, четвертое освоил: "кузен".
- И Матео тоже.
- Мда...
Тратите еще какое-то время на прибой и табак.
- Я б чего-нибудь перекусил, кстати. Ты как на это смотришь, амиго?
Времени на перекусы у тебя особо нет, но, в конце концов, возможно, ты видишь своего лучшего друга в последний раз.
- Как в прицел на самурая...
Мгновенно меняется в лице детектив, побагровев и дернув из оперативной кобуры очередную полуавтоматическую - обязательно со встроенным Имитатором Сознания, стабилизатором, доводчиком, гасителем, полировщиком ногтей и открывалкой для пивных бутылок - безделушку ценой в N десятков тысяч демкредов.
- По национальному признаку офицера оскорблять удумал, сука хиспанская?
А ты только хмыкаешь.
- Расплачься еще, рисоед.
Хлопаешь его по коленке.
- И яйца себе смотри не отстрели.
- Блять, а ведь ты прав...
Вытаскивает все же из-за пазухи просто, но изысканно отштампованный из бронепластика - с курсовым микро-фонарем, инфракрасным целеуказателем, голографическим дисплеем бортового вычислителя, какой-то странной ребристой насадкой на затворной раме и рамочным гильзовыбрасывателем - пистолет, показывает тебе. "Tashiro Armory", хорошая штука.
- В сети рекламу увидел: новинка этого года, люксовая комплектация, настоящее имперское качество опять же. Только никак с гребанным биосканером разобраться не могу...
Повернув свою опасную игрушку дулом в потолок, ковыряет пару мгновений основание рукоятки. Крохотный диод на боку рамки мигает оранжевым.
- Сука, в пизду, короче...
Вздохнув, убирает товарищ своенравный огнестрел обратно.
- Заводи свою колымагу - тут недалеко один кехаеза тофу в масле охуенно жарит. Я даже в миграционном отделе насчет него договаривался, прикинь? Чтоб деда не выкинули за границу, все дела.
- Добрыми делами решил под пенсию заняться?
- А что поделать, Морти? Мы, люди тысячи солнц, живя среди вас, полуживотных, должны держаться вместе...
Стрекот старого биотопливного движка и надсадные электронные биты едва ли могут заглушить ваш смех. Вспышка.
- Так. "Оса" отследила твоего дружка. Далеко - думаю, есть резон его скинуть тем, кто поближе, а нам зацепить другую задачу. Выйди на "Точку", короче. Решайте.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Мортиноцци. Повторно зубы демонстрирует, без - но как-то без "искорки" - Гвен в ответ на твою шутку про возвращение к точке, так сказать, выхода.
- Откровенно говоря, весь этот Мир, не глобально, а локально. - Делает неопределенный пасс рукой, словно пытаясь кистью указать разом на все вокруг. - Астрономически, в общем, он и правда является настоящей жопой. Правда виды тут очень красивые - Кедан-​Шесть настолько огромный, что занимает практически весь небосвод, напоминая, знаете, полированный шар из переменчивой желой яшмы.
- Не жопа - ледяное очко. - Вставляет свои полтора демкреда "Ромашка". - Все как мы любим. Трасеро.
Не перестает бдить, между тем.
- Трасеро? А, это вы на хиспанском, да?
Явно рада любительница поговорить вниманию аудитории.
- Да. Си ме ентьендес, чупате э нуестро амиго.
То ли действительно не поняв смысла услышанного, то ли сделав вид, что не поняла, замолкает на какое-то время ученая. Задаешь тем временем вопрос напарнице.
- Любой охуенный план охуенен до тех пор, пока он только в твоей голове, Посох.
Снова это шипение в наушниках. Статика.
- Двигаться опасно, левый риск. Цель ведь могла куда угодно уйти, верно?
Ну, определенная логика в ее словах есть.
- Верно.
А вот сама она в собственной правоте, похоже, сомневается достаточно редко.
- Нет гарантий, что двигаясь по-темному, мы будем резать, а не разматывать отбитый "Осой" маршрут.
То ли короткий взгляд в твою сторону бросает, то ли просто шею затекшую подразминает.
- Не суетись: минута, максимум - полторы, и двинем. Найди себе занятие на ебаных шестьдесят секунд.
Молчит пару-тройку тех самых секунд.
- Боюсь влететь и занулиться, Посох.
Добавляет зачем-то, вновь разбавляя треск помех.
- И тебя вместе с собой занулить.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Юная друидка как-то совсем по-детски сомкнула руки в объятьях за спиной Ясены, однако Старая Мать остановила прощание:

- Не торопитесь, Дочери Купола. Алира проводит вас после того, как мы с ней поговорим наедине. Лесные обитатели еще не в полной мере осознали, что порядки здесь поменялись безвозвратно, и вам может быть опасно ходить сейчас одним, - Корина повернулась к молчавшей все время Эйпадии. - Вас послали сюда ради прокладывания новой дороги, воительница. Это будет интересовать Старую Крепость в первую очередь. Что ж, передай своим старшим - нет нужды заходить в лес с пилами и топорами. Деревья, если их хорошо попросить - вполне могут сами передвинуться и уйти с вашего пути, это теперь в моей власти. Мне понадобится примерно день для того, чтобы решить все проблемы в своих новых владениях, и после этого я выйду на связь - через Алиру, или оставшихся пока под Куполом сестер своего Круга. Грядут нелегкие времена, и мы, возможно, еще увидимся - раньше, чем вы могли себе представить. Возможно даже, раньше, чем это представляла себе я...

Перед уходом Ясена едва успела вспомнить о порученном ее ответственности серебряном оружии - возродившаяся богиня, похоже, затмила в ее сознании образ сердитой Джемаймы. Заколки были отброшены взрывным ростом дерева, однако слишком ярко блестели в лесной подстилке, так что найти их девушки смогли даже без помощи Корины. А вот стрелы... тут все было безнадежно - они оказались поглощены гигантским дубом вместе с тушей ликантропа - впрочем, бардессу после всего случившегося реакция начальницы на потерю ценных экспонатов страшила куда меньше, чем с утра...

***

Покинув бывшее убежище мертвого бога, Ясена, Клио и Эйпадия некоторое время провели в молчании перед каменным жертвенником - делиться впечатлениями в этом лесу, у которого явно были уши, не слишком хотелось. Минут через пять на полянку вышла рыжеволосая друидка - и она производила какое-то странное, неуловимое впечатление: будто недавняя девушка, полуподросток по сути, разом повзрослела лет этак на десять. Теперь она была воплощением уверенности и понимания:

- Идемте, - бросила она на ходу. - Волки все еще там, так что я должна быть впереди...

Девушки пробирались обратно по собственным следам, и друидка постоянно оглядывалась по сторонам, будто готовясь прыгнуть в направлении, откуда появятся серые, встать между ними и своими соратницами. В этот раз они шли совсем не спеша, и обратный путь занял куда больше времени - не меньше десяти минут прошло, прежде чем Алира резко вскинула руку, останавливая отряд. Шум, издаваемый волками, теперь слышали все четверо, не исключая и горожанки Ясены. Раздвинув аккуратно ветки зарослей, девушки шагнули на ранее пройденную прогалину, где пара десятков серых пожирали тушу одноглазого лютоволка. В лесу со смертью барона-бога-оборотня произошел переворот, и некогда могучий командир волчьей рати явно оказался в числе чуждых новому режиму. Впрочем, одноглазый точно не дался без боя - рядом с ним валялись трупы как минимум трех противников. Остальные звери, однако, не спешили скорбеть по поводу последних потерь, вместо этого усердно вгрызаясь в требуху своего бывшего вожака. Один из волков, занятый мужским отростком лютого, поднял окровавленную морду на девушек и глухо зарычал. Вслед за ним и остальные отвлеклись от пиршества, шерсть на спинах серого воинства угрожающе вздыбилась, клыки оскалились - Алира явно не ожидала такой реакции, рефлекторно выставляя вперед посох и рыча в ответ. Сестры уже схватились было за оружие, как внезапно радужной лентой на поляну выскочила та самая волшебная волчица. Раздался щелчок клыков, второй - и завизжали с распоротыми ушами самые, видимо, решительно настроенные из серых. Коротко рявкнув на моментально притихшую стаю, нежданная помощница подошла к Алире, склонилась перед ней в демонстративном жесте покорности, выставляя незащищенную шею, и... заговорила человеческим голосом, на мидгалльском:

- Первая Сука, по воле Повелительницы мы покорны тебе, я и вся стая, - голос ее звучал не слишком приветливо: было видно, что волшебная волчица лишь подчиняется неодолимой силе, и, не исключено, охотно загрызла бы ту, кого назвала "Первой Сукой".

- Не Сука, - поморщилась друидка. - Алира. Зови меня Алирой. Нам придется много трудиться вместе ради блага леса...

- Я покорна тебе, Первая Сука Алира, - отозвалась радужная, и девушка лишь устало вздохнула. Определенно, на первых порах ей придется в этом лесу нелегко.

- Что ж, пусть так. У нас есть общее дело - надо спасти щенков, оставшихся без матерей, и... - тут друидка оборвалась, обернувшись к своим союзницам. - Я не прощаюсь с вами, девочки, не так уж далеко мы будем жить друг от друга. Быть может, я побываю еще у тебя в гостях, Клио - до Выперок ведь рукой подать, верно? Когда-нибудь, после победы, соберемся все вчетвером, посидим, поговорим...

Обняв Клио и Эйпадию, последней Алира подошла к бардессе, и во взгляде ее была некоторая неловкость:

- Яс, ты можешь поцеловать меня еще раз? Хочу напоследок почувствовать, как это - с женщиной? Я не хочу ничего отнимать у твоей Дины, желаю вам обеим счастья, просто... - тут она закрыла глаза, задрав подбородок и выставив вперед губы "уточкой". Ясена поняла, что будет ненавидеть себя до конца жизни, если не исполнит эту просьбу, так что поцелуй, который она подарила подруге, оказался из тех, какими обмениваются лишь в ночной темноте - бесстыдным и влажным, вызывающим сладкую истому и слабость в ногах... Следопытка и жрица были буквально вынуждены отвернуться, чтобы не таращиться бестактно во все глаза на подруг - и для них прошла целая вечность, пока Алира оторвалась, наконец, от губ бардессы.

- Спасибо, - кивнула она с блестящими от выступающих слез, словно утром у Дины, глазами, оборачиваясь к все еще лежащей покорно радужной волчице. - Веди меня к логовам, дочь Режущей Туров. У нас много работы.

Стая и друидка исчезли в считанные секунды, оставив троицу Сестер рядом с истерзанной тушей Одноглазого.

***

Обратный путь по пустому лесу прошел без каких-либо приключений - к моменту выхода девушек на опушку леса сумерки сгустились достаточно плотно, и владения Купола встретили их огнями, горящими буквально... Да вот прямо на месте бывшего лагеря лесорубок, получается. Как оказалось, информация об атаке волков на артель Гильды дошла с запозданием до Мариэлы, которая, узнав о том, как поменялись правила игры, выставила засеку прямо на опушке, и троица вышедших из леса охотниц на ликантропа застала здесь массу высоких начальниц, занятых самым натуральным скандалом, выясняющих, надо ли посылать за обреченным отрядом помощь, или это слишком рискованно? Излишне описывать, какой шок произвело появление троицы, которую многие уже успели похоронить...

После первых вопросов - о произошедшем и судьбе Алиры - через толпу обступивших троицу военных протолкалась Верховная Жрица Танита - главная ученица Аэлис, низкорослая и тоненькая сорокалетняя женщина с роскошной шевелюрой полностью седых волос. Крепко обняв свою подчиненную, она тихим, на грани шепота, однако поразительно отчетливо слышимым голосом сказала:

- Я забираю Клио в Храм, нам нужно будет многое обсудить. Сестра Мариэла, не возражаете?

Судя по выражению лица Мариэлы - она возражала. Она, дэвы вас всех побери, еще как возражала. Потому что жрица определенно куда лучше простых рубак понимала, что за дерьмо произошло в Скверном Лесу, и как к этому относиться, и, проклятье, могла бы на пять минут задержаться и объяснить это ей, Мариэле. Однако незримое могущество Храма никуда не подевалось за последние часы, так что Старшей Стражей Пограничья оставалось лишь нехотя кивнуть - по крайней мере, Эйпадию у нее никто не имел права вот так вот бесцеремонно увести. Следопытка и пошла в поставленную здесь же, за палисадом, палатку со своей командующей, излагать историю их короткого похода, как она сама ее поняла.

***

- Вот так, значит, - опираясь о столешницу походного стола кулаками, задумчиво проговорила Мариэла, когда Эйпадия окончила доклад. - Что ж, дела божественные - это, по крайней мере, не наша забота. Пусть и правда голова болит у тех, кому по должности положено...

Открыв походную шкатулку, она извлекла оттуда деревянную дощечку, политую сверху сургучом, с оттиском личной печати кастелянши Старой Крепости, такую же бирку со своей собственной печатью, и нарукавную повязку десятницы - армейскую, очевидно, в структуре Стражей подобной должности не существовало:

- По этому ярлыку получишь бочонок вина со склада сверх нормы. Советую найти собутыльниц, потому что увольнительную я тебе оформила всего на пять дней, за это время в одно лицо столько бухла не уговорить. А через пять дней ты должна быть как стеклышко, чтобы уже на рассвете принимать в Старой Крепости десяток лучниц-новобранок. Мне нужно, чтобы они за неделю научились попадать хотя бы корове в зад с десяти шагов. Эпоха маленьких отрядов на удаленных заставах заканчивается, теперь у Стражей будет много крепостей, и стрелков для их обороны понадобится тоже очень много...

Она отвернулась к карте, которая теперь не лежала на столе, а висела в свете пламени пары свечей на специальной перекладине:

- Я не прошу у тебя прощения, Эйпадия. Не прошу даже понимания. То и другое придет само по себе, когда уже тебе придется посылать на смерть своих сестер, и ты узнаешь, что никто не осудит тебя суровее собственной совести. А это рано или поздно случится - как я уже говорила, ты очень хорошо подходишь нынешнему жестокому времени. Значит, и сегодняшнее повышение для тебя не последнее...

***

Ясена в какой-то момент ощутила себя совершенно брошенной и ненужной. В самом деле, и для Алиры, и для уведенных Старшими Клио с Эйпадией продолжится служба высоким целям, борьба со страшной угрозой Куполу, продолжатся вот те самые приключения и подвиги, о которых грезила бардесса. Девочки еще не раз поучаствуют в разгадке тайн мироздания, узнают, невольно или по собственному интересу, много нового об окружающем мире - а что теперь будет с ней самой? Она просто вернется обратно в музей, сдаст оружие и дальше будет так же приходить на работу по расписанию, полировать клинки, готовить очередную выездную выставку, переклеивать пожелтевшие и истершиеся бирки на стеллажах, болтать в обед о всякой ерунде с Альбой и Лейре... и все? Как будто не она убила самолично древнее божество и круто повернула, пусть и неосознанно, историю не только Купола, но всего мира... Как будто все это оказалось сном, и завтрашним утром она едва вспомнит его подробности...

Ощущение нереальности происходящего, нереальности собственного существования, знакомое из детства, накрыло ее с головой. Это было то самое детское удивление простым вещам, что вот ты стоишь на земле двумя ногами, имеешь две руки, звать тебя Ясена и тебе двадцать пять лет, этим утром ты ласкала ртом лоно другой девушки, а под вечер тебе едва не откусил ладонь здоровенный волчара. Бардесса была занята как раз рассматриванием этой самой ладони, когда услышала знакомый и родной голос:

- Здравствуй, Ясенка, - мама Андреа, храмовница Рамоны, стояла перед ней, полностью вооруженная и экипированная, с отчетливой проседью в коротко остриженных каштановых волосах и на дюйм выше самой Яс. В ответ на растерянный лепет дочери она предложила отойти в сторону, и вдали от чужих глаз молча протянула ей клочок бумаги - сегодняшнюю записку родителям.

- Я успела перехватить ее до того, как Лея увидела, так что она до сих пор не знает, - начала рассказывать паладинка. - Не хотела, чтобы ее весь вечер колотило, как меня. Нам с тобой теперь очень здорово влетит, дочь, будь готова. Если она станет лупить тебя хворостиной - советую не закрываться руками. По рукам в любом случае больнее прилетает, чем по заднице или спине.

Натужная улыбка все-таки сползла с маминого лица, та посерьезнела, даже посуровела:

- Я здорово виновата перед тобой, родная. Знаю, ты так отчаянно хотела быть похожей на меня, так тянулась к моим клинкам, так желала, чтобы я тобой гордилась и любила тебя... Я горжусь тобой, Ясенка. Не только за сегодняшние твои дела, но и за то, какой ты выросла - сильной, смелой, доброй. Среди своих ровесниц в храме я уже много лет хожу королевой, твердо зная, что ни у кого из них нет такой замечательной дочки, как у меня. Но все же... Какие бы ты ни совершила славные подвиги на пользу Куполу, какие бы ни сочинила прекрасные песни... я не смогу любить тебя сильнее, чем люблю сейчас, милая моя... Потому что сильнее уже некуда...

На этих словах Андреа шестифутовая плечистая бардесса запищала совсем по-девчоночьи, ткнувшись лбом в бронированное плечо матери и обильно орошая ее табард слезами...

***

Мать и дочь еще долго говорили обо всех тех вещах, о которых и положено разговаривать близким людям в подобные моменты. Признаться, бардесса думала, что они отправятся домой, к маме Лее, однако Андреа пояснила ей, что сейчас находится на службе и вообще должна час как скакать в сторону Новой Крепости. Да, военное время не щадило даже самых святых чувств - и храмовнице пришлось все-таки попрощаться со своей родной Ясенкой.

Девушка сидела на одном из поваленных с утра деревьев, задумчиво изучая состояние церемониального топора. Если исходить из убеждений Черной Девы - вот эта выщербина на его лезвии тоже оказывается частью истории Купола, так что в некотором роде экспонат стал даже ценнее по возвращении, верно же, сестра Джемайма? Поглощенная остроумным мысленным диалогом с начальницей, Ясена едва не сверзилась с бревна, когда за ее спиной раздался голос воображаемой собеседницы:

- Итак, почти все получили свою награду, верно?

Обойдя подорвавшуюся с места подчиненную, Джемайма продолжила:

- Друидка получила повышение и личную звериную армию. Жрица Аэлис получила обнимашки, и, видимо, будет переведена из деревни в Храм. Следопытка, понятное дело, тоже выросла в чинах. И только тебя одну, моя дорогая, ждет по итогам сегодняшнего дня добрая порция колотушек, - Черная Дева распахнула балахон, под которым на ней оказалась надета кираса, и швырнула уставшей ученице пару связанных вместе деревянных мечей - стало быть, бой предстоял в полный контакт, с кучей синяков и прочих неприятных последствий. И престарелая бардесса выбрала отличный момент, чтобы наглядно продемонстрировать превосходство опыта и искусства над силой и напором молодости - после двух сражений и многочасового блуждания по лесу ее подчиненная буквально валилась с ног...

Отойдя на открытое пространство, Джемайма салютовала Ясене по всем правилам:

- Ты точно не жалеешь о выборе коллегии? Нет? Тогда - в позицию, сестра! Гордость и кураж! - выкрикнула она девиз следовавших пути Клинка учениц Анаэрины.

- Гордость и кураж! - отозвалась Ясена привычными словами, истинное значение которых ей только предстояло узнать, и в этот момент она почувствовала больше сердцем, чем рассудком, что возвращение к скучной и обыденной музейной жизни ей определенно не светит...

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Божечки! Внутри меня билась в истерике та часть Мамби, которая отвечает за брезгливость... Все происходящее скатывалось в какой-то сюрреализм, а ситуация начинала казаться какой-то нереальной. Словно я сплю или... смотрю на себя со стороны. Это действительно происходит? Это я? Это мои слова?! Мои действия? А еще бешено заколотилось сердце, оно меня может выдать, так? Или волноваться нормально? Бля... и как же пророчески Баньши обозвала меня Похотью! Вот тебе раз, я стою рядом с грязным матрасом с весьма туманными перспективами ширнуться какой-то дрянью и потрахаться с бомжом из мусорной кучи!

Я издала нервный смешок, когда моего бедра коснулась его грязная клешня. Клешня в совершенно не фигуральном смысле! Оставалось только радоваться, что я предусмотрительно надела джинсы, а не коротенькую юбку...

-О! Вау, а ты знаешь, чем девушку порадовать, да? - выдала я на появление блестящего кейса, при этом скорее чтобы хоть немного разрядить обстановку.

Блестящий кейс, равно лучший стаф. Я огляделась, нахождение рядом со стеной наталкивало меня на некоторые смелые мысли.

-Меня уже давно ничего не прет. Товар с улиц вставляет, да... но не так. Не до мурашек по всему телу. Не до искр из глаз. Понимаешь? Хочу... - я закусила губу. - Хочу как в первый раз, типо. Чтобы аж...

Я освободила верхнюю часть наряда от пары пуговиц и наклонилась, пытаясь встретиться с его плавающим взглядом.

-Хочу чтобы меня на ракете отправило в гребанный космос, - произнесла я, маскируя волнение под желание и нетерпение обдолбаться, и села на коленки

Легким движением буквально кончиками пальцев я начала отодвигать какой-то грязный, бумажный пакет прилипший именно в том месте, которое именуют причинным. Рука безбожно дрожала... у наркоманов это вроде бы нормально, они вообще ребята дерганные. Я резко остановилась на полпути и снова взглянула на “улов”.

-Только это... гм... ну... типо, я жутко стеснительная. Не могу... ну, когда смотрят... понимаешь? Ты не мог бы немного отвернуться и закрыть глаза? А? У меня будет для тебя кое-что особенное... В качестве аванса.

Ну давай, не думай головой и отвернись грязный ублюдочный извращенец! Мне нужно буквально пару секунд А то мне придется врезать тебе по яйцам (что между прочим очень хочется сделать) и все равно свалить. Короче, не усложняй, а?

Холодный ветер, холодный пот.
Всадники приближаются.
С визгом взлетают разящие стрелы.
Полуденное солнце скрывается за пушистым, словно плюмаж на шлеме Луция, облаком.
Молодая трава покрывается кровью.

Это Север, дети великих детей.
Здесь не расправит крылья римский орёл.
Лишь пленников в цепях приведут в эту жестокую землю, где сгинут они, поднося варварам чаши — и даже если вернутся на Родину, вы увидите в их глазах, увидите, словно заходящее солнце...
Часть их души Север забрал навсегда.

Хрустят под лошадиными копытами тела.
И не молят о спасении умирающие — лишь о быстрой смерти.
Есть ещё те, кто сражается, те кто стоят.
О, Татион — скала, неподвластная буре!
Пеший иль конный — никто не сумел одолеть!
Ранен четырежды.
Снова красный — твой запылённый воинский плащ — будто из красильни только что.
Рим!
Смотри! Смотри через море, сквозь лес!
Смотри — как мы за тебя умираем!

Отпрянули варвары, бросают верёвки, как рабочие повязывают стволы деревьев, прежде чем дернуть, все вместе.
Пал Татион.

Луций! Не стар ты в тот день! Бьешься как молодой! Сполна сквитался за призраков Мурсы — не с врагами, с собой. Больше не будет измены.

Смотришь — не дышит.
Глаза, устремлённые в Небо.
Иль на тебя?
Непонятно.
Уходит Тамар, уходит как женщине должно уйти — непознанной.
Выбор её — ты — до последней стрелы, до последнего сна.

Кашляет Марк в кустах. Ждать велел Эрвиг. Многоопытный — будет погоня, бежать значит сгинуть. Нет, стоит скрыться в подлеске, где конь не пройдёт. Переждать. День. Ночь. День.
Только бы кашель не выдал...

Несите весть.
Последнюю весть — нет дороги на Север!
Ни римлянину, ни эллину, ни готу.
На Севере царствует Смерть.

Луций идёт — на своих ногах.
Лицо как камень холодный — только бюст изваяй, и времени век непокорен будет, агент императорский по делам особым.

Вокруг — повозок тысячи.
Палатки, шатры.
Бродячий город, с каждой зимой надвигающийся как вал, на плодородные южные земли.

Вокруг — всадники с иссечёнными лицами.
Показывают пальцами — без презрения.

Вы хорошо сражались.

Вдали — златоглавый шатер.
Преклонись, преклонись перед Сыном Неба.

Небесный каган — сам как целый мир, или может как демон, что целый мир пожрал. Он ходит с трудом, к земле тянет многосытое брюхо. Он смотрит — как волк, как медведь, насытившийся, но всё ещё алчущий крови.
Указывает рукой — священник, переводи.
Переводи, Марк Кальвин из рода Домициев.

— Небесный Каган дарует вам жизнь, римляне. Позволит вернуться домой. Идите и расскажите зелёным землям, что белый пепел покроет их поля, что голубые реки окрасятся кровью, что тысячи тысяч коней проскачут по телам их жён и детей. Идите и скажите, что нет владыки под Небом выше чем Небесный Каган. Что во имя Бескрайнего Синего Неба осквернит он ваши храмы, низвергнет идолов ваших, поместит семя своё во чрево ваших дочерей, прежде чем вспороть им животы. Идите — скажите — отныне ваша Империя не будет в безопасности, ибо сегодня начинается закат её последних дней. Так сказал Небесный Каган!

Звенит оружие.
Гремят щиты.
Бьют барабаны.
Ревут рога.
И люди подхватывают рёв словно звери.

Война идёт.
Последняя война.
И конца её не увидят ни те, кто начал её, ни дети их, ни внуки.

Чем же закончились ваши истории?

Луций


Гектор


Фейруза


Аспург


Эрвиг


Тингиз


Кальвин


Аделф


Аттия


Тамар


Архип


Клавдий


Валерия


Флавия


Контаренон


Тиест


Требоний


Атаульф


Эйтни


Иосиф


Летом 377 года, восстание готов охватило все балканские провинции Империи.
Август Валент со всей армией выступил против варваров, но потерпел сокрушительное поражение под Адрианополем из-за внезапно появившейся в тылу армии гуннов, заключивших союз с гревтунгами.
Сам император был ранен, нашёл убежище в каком-то доме.
Его заперли внутри и подожгли здание.
Властелин Вселенной ушёл в погребальном огне по примеру далеких предков.

Смерть Валента ознаменовала конец веротерпимости в Римской Империи.
На Востоке к власти пришёл фанатичный христианин Феодосий.
На Западе низложил юного Валентиниана II фанатичный же язычник Евгений.
Армии язычников и христиан сошлись на реке Фригид — победу Феодосию принесли отряды готов и гуннов, прежде умиротворенных им.
Язычество было официально запрещено.

Царствование Феодосия, прозванного христианами Великим, продлилось несколько месяцев и ознаменовалось окончательным разделением Римской Империи на Западную и Восточную.

Западная Римская Империя оказалась в руках военачальников, оспаривающих друг у друга власть над слабыми императорами. Эта держава будет постепенно угасать — различные варварские племена будут делить римскую землю, создавая свои примитивные королевства. Вестготы и остготы, вандалы, аланы и свебы, франки и саксы — словно черви вгрызутся они в ещё живое тело.
Будут у угасающего Запада и победы.
Отброшены будут гунны на Каталаунских полях.

Но под конец Запад будет ждать бесславнейший из концов — последний император умрет от старости как частное лицо на Востоке. Наследников ему так и не назначат.

Восток переживет нашествие гуннов и других варваров.
Здесь дело Феодосия попадёт на благодатную почву, и начнётся стремительное возрождение Империи под эгидой подлинно Вселенского Христианства.
В кровопролитных войнах возвращены будут Италия и Африка, возвращена будет часть Испании. Даже независимые варварские короли формально вновь признают верховенство римского императора. Императоры считали себя наместниками Христа на Земле — в Большом дворце государи сидели на маленьком стульчике подле гигантского трона, приготовленного для Господа Воплощенного.
В VI веке будет казаться, что кризис Империи был чем-то временным, что совсем скоро римляне, теперь именующие себя по эллински ромеями, снова будут властвовать над всеми народами земли.

VII век навсегда похоронит эту мечту.

На Западе поднимет голову франкское королевство Карла Великого. Во дни наивысшего расцвета, Карл поможет Папе Римскому, до тех пор бесправному слуге Римского Императора обрести независимость и собственное королевство, за что Папа объявит Карла Императором Запада.

На Востоке из песков Аравии явятся дикари на лошадях и верблюдах, объединённые Пророком под знаменем новой веры — ислама. Арабский Халифат низвергнет Персию Сасанидов. Константинополь, Новый Рим, не падет и тогда — арабы обломают зубы о неприступные городские стены, две осады завершатся ничем. И все же Халифат оторвёт от Империи такие провинции как Египет, Сирию, Африку...

Каролинги и Халифы сделают то, что казалось невозможным — разорвут с двух сторон средиземноморское единство. Пока Средиземное море было внутренним морем Рима, Империя была непобедима — даже утратив один берег, римляне с лёгкостью могли собрать колоссальные силы на другом берегу.

Теперь мир изменился — Империя навсегда утратила Рим.
Власть Августов отныне охватывала Балканы, Малую Азию и юг Италии.
У этой Империи были свои периоды возрождения, когда римские знамёна вновь поднимались над Антиохией, в Армении, в Неаполе — были и периоды упадка, когда власть римских императоров оказывалась ограничена Константинополем, под стенами которого бушевали варвары.

Даже эта ослабленная Империя пережила всех своих врагов — распалась держава Каролингов, распался Арабский Халифат, пали державы викингов на Руси и в Сицилии.

Но на смену этим врагам пришли новые — Франция, Священная Римская Империя, турецкие султанаты.

До самых последних дней, Римская Империя не забывала о своём праве на вселенское господство. В Средние Века, когда уже давно решали свои дела Англия и Франция, когда испанцы боролись за возвращение у мусульман своих земель, Константинополь словно существовал в другом мире — на страницах хроник до сих пор жили «франки», «алеманны», «иберы», «гунны», «скифы».

В 1204 году, когда французские рыцари осаждали Константинополь, император был всецело поглощён предсказаниями своих придворных колдунов, клянущихся, что совсем скоро Римская Империя вернёт все свои земли и вновь будет господствовать над вселенной.

Город был взят и сожжен.
Европейские бароны распилят державу на феоды.

Даже тогда остатков римского духа хватит, чтобы спустя полвека изгнать захватчиков. В Константинополе возродится династия Палеологов — поглощенная внутренними распрями и дворцовыми интригами.
Это совпадёт с новой волной продвижения мусульман в Европу.
Город за городом, турки-османы будут отбирать земли Империи.

В 1453 году, они в пятый раз осадят Константинополь.
Последний император — Константин XI — ушёл в бою как подобает римлянину.

Римская Империя прекратила своё существование.

Многие державы обращались к наследию Рима ещё когда Империя существовала — но и после её конца «римское наследство» оспаривали друг у друга германский император и французский король, испанские монархи и турецкие султаны, всё сильнее погружающаяся в анархию Польша и молодая, набирающая силу Россия.

В умах и сердцах Рим стал не просто ещё одной империей — он стал символом Империи вообще, архетипом государства как такового. Даже в землях, никогда не входивших в состав Рима — у русских, арабов, шотландцев, индусов — живет память о державе, раскинувшейся на трёх континентах, протянувшей руки так далеко, что в разные эпохи имперские дипломаты добирались до таких удалённых территорий как, например, Китай, ставший чем-то сходным с Римом для Восточной Азии.

Вплоть до конца XIX века анализ римского опыта и римской культуры будет основой политической и исторической мысли. В истории Рима будут черпать вдохновение консерваторы и либералы, даже зарождающиеся коммунисты отыщут своих героев в лице восставших рабов.

Только в XX веке «римский опыт» уйдёт из массового сознания — по меткому выражению Адриана Голдсуорти, первое и единственное, что подавляющее большинство людей XXI века узнает за всю жизнь про Римскую Империю — она пала. Даже заинтересованные историей люди часто говоря «Римская Империя» в действительности представляют себе Позднюю Республику. С Поздней Римской Империей и вовсе отождествляется фильм «Гладиатор» Ридли Скотта, в действительности повествующий о событиях II века новой эры. О самом-самом же Позднем Риме достаточно сказать, что для него в историографии был придуман абсолютно неисторичный термин «Византия», и когда Магистр как-то спросил у не самых глупых юношей что это такое, они сказали «Греция».

Рим — наиболее длительно существующая Империя в истории человечества.
Титул этот у неё могут оспаривать разве что китайцы, так что сделаем оговорку — существующая непрерывно, никогда не переживавшая периоды полного и окончательного распада или не оказывавшаяся целиком под властью чужеземцев.

Почему же эта Империя погибла?

Эдвард Гиббон считал, что Рим погубили христиане и евреи, из-за влияния которых были забыты нравы и порядки древних римлян, возникла тирания, и история Империи стала историей непрерывного гниения вплоть до 1453 года. Собственно именно воззрения Гиббона обычно можно встретить в массовой культуре — есть великий языческий Рим, Цезарь-Август-легионы, потом к власти приходят христиане и остаётся какой-то «поздний Рим» который бьют все кому не лень. Основания такого взгляда закладывали языческие авторы начиная с III века.

Но на практике такой взгляд не выдерживает критики. Современные историки внимательно исследовали те «быт и нравы древних римлян», которые по Гиббону были основанием благополучия Империи и обнаружили много интересного. Например, что языческие верования и даже основа имперской идеологии — Императорский культ, имели свои объединительные пределы поскольку не содержали в себе никакого догматизма. Казалось бы, это же хорошо?! Каждый может верить как хочет! Но именно это делало Империю катастрофически уязвимой к религиозным расколам — Христиане и Митраисты обладали перед язычниками тем преимуществом, что могли доходчиво объяснить простому человеку как устроен мир, дать непротиворечивый ответ на все основные вопросы, в то время как язычники могли предложить только двести разных толкований двухсот разных философов. В позднем язычестве, кстати, наметилась тенденция к унификации, так называемому «солярному монотеизму», но это во многом осталось лишь декларацией. Двести первым толкованием.
Что же до «нравов древних римлян» то они со временем оказались просто чересчур оторваны от социальной реальности. Например, представление о том, что родовитость человека равносильна его добродетели породило практически все социальные взрывы II-III веков, когда старая знать намертво зарубилась с талантливыми выдвиженцами из армии. «Нравы» оказались недостаточно гибки, чтобы обеспечить эффективное управление огромной Империей не представляющее собой непрерывного конфликта населения Италии с этой-самой Империей. И то, чем все закончилось — римская знать осталась вариться в своём маленьком мирке, когда управление Империей буквально уехало от них в Константинополь — это возникло не на пустом месте.
До эдикта Каракаллы (212 года) крайне небольшая часть населения Империи обладала даже гражданством — в результате многие жители Рима, считающие себя римлянами, таковыми не признавались.

Тенденции в римской культуре носили объективный характер — они возникли как ответ на вполне конкретные проблемы Империи, приведшие в конце концов эту Империю к распаду в III веке и служили средствами преодоления этого распада. Проще говоря, Гиббон спутал причину и следствие.

В чем же тогда основная причина?

Очень осторожно попытаюсь предположить — в развитии.
Когда Рим только начинал поднимать голову, его окружали достаточно примитивные в общественном отношении царства. Даже Карфаген или эллинистические монархии не создали ничего, подобного римскому праву, римской идеологии, римской армии. После вхождения в состав Империи, провинциальные элиты с самого начала обладали известной долей автономии — почитали своих богов, сами управляли своими городами. И богатели, богатели, богатели...
Империя — это выгодно.
Империя позволяет купцу из Египта спокойно торговать с Британией.
И если поначалу, в I - II веках Рим был центром Империи и формально и фактически, то в дальнейшем ощутимо начал отставать.
На первый план стали выходить наиболее экономически успешные или сильные в военном отношении регионы — основные армии стояли в Галлии, основное экономическое развитие пришлось на восточные провинции.
При этом изначально в Римскую Империю было заложено неравноправие, перекос в стороны итальянской знати, которая эту Империю и построила.

«Регионы» периодически бастовали против Рима, как это было в III веке, когда Галлия на Западе и Пальмира на Востоке попытались пересмотреть вопрос о центре Рима. Вопреки расхожему заблуждению, ни Галльская Империя ни Пальмирское Царство никогда формально не отделялись от Империи — они лишь претендовали на первенство в ней.

Императоры реагировали на меняющуюся фактическую обстановку — перенос центра политической жизни в Константинополь был просто закреплением уже случившегося «поворота на восток».

В V веку образовалась уникальная историческая ситуация, когда «дотационные регионы» Запада повисли грузом на богатом Востоке. Просто чтобы было понятно — Восток пересобирал Империю шесть раз.
Шесть раз, Карл!

Естественно, в умах восточной элиты в определенный момент возник проект «передать полномочия на места» — зависимого пояса государств к западу от Балкан. На измученном варварскими нашествиями Западе были сходные чувства — каждый варварский дукс хотел решать проблемы своего племени, а не плыть непойми куда непонятно зачем. Желательно, чтобы при этом он ещё и получал «за дружбу» денежку от Константинополя.

Бывают в истории моменты когда интересы разных действующих лиц не просто не совпадают — они противоположны.
Военная знать хочет получить землю и стать феодалами.
Высшая бюрократия хочет прижать армию, чтобы сидела тихо и ждала указаний.
Церковь хочет чтобы повсюду царило единогласие и лавирует между теми и другими — насмерть зарубаясь с каждым, кто хоть на миг лаял в сторону церковной собственности.

История позднего Рима начиная с V века — это история именно такого конфликта элит, растянутого на столетия момента, когда Флавий Лупицин и Флавий Аврелиан уже не будут союзниками, а будут прямыми конкурентами за власть в Империи. Собственно, большая часть жизни Аврелиана и прошла в борьбе за власть с разными военачальниками.
В XIII веке это будет все так же актуально — катастрофические события 1204 года возникнут почти исключительно потому, что опасаясь власти военачальников высшая бюрократия напрочь развалила армию.

Рим начал падать когда стоящие во главе Империи потянули её в стороны, оказавшиеся несовместимыми. Теория модернизации учит нас, что в основе лежали конечно объективные экономические процессы — по всей Европе знать садилась на землю и крупные территориальные образования распадались на более мелкие.

Римская Империя адски долго сопротивлялась исторической инерции — в X веке (!!!) государство было ещё абсолютно унитарным. Сказалась буквально тысячелетняя традиция централизации, пока на Западе феодалы слали своих королей эротическим маршрутом, Империя била своих военачальников по рукам. Кризис XI века поставил точку в этой государственной традиции — в XII веке Империя распалась на феоды, сначала в рамках единого государства, а потом и вовсе окончательно развалилась.

Римскую Империю убило историческое развитие.
Убила деглобализация, если угодно искать конкретного виновника.

Завершить основную часть игры я хочу цитатой из Теодора Моммзена, получившего Нобелевскую премию по литературе за свою «Римскую Историю».
Моммзен обладал типом личности очень близким Риму — он был либеральным роялистом, совмещающим мечты о республике с германским национализмом и верностью кайзеровской монархии.
Если кому-то вдруг не понравилось мое объяснение причин падения Рима —Моммзен этими причинами считал то, что включив в свой состав большое число варваров и возложив на них защиту границ, Рим не сумел их культурно переработать — Рим погубили варваризация армии и пацифизм элит. Римский народ отошёл от войны, возложив свою защиту на варваров, и неизбежно оказался под игом. Главной же причиной падения и вовсе стал упадок воинской дисциплины. Но нам важно не это.
Вот что Моммзен писал в 1902 году:
«Ещё и сегодня мы продолжаем смотреть снизу вверх на достижения того времени — геополитическую стабилизацию и, несмотря на все злоупотребления властей, относительное благосостояние народных масс при лучших императорах. Время, когда рядом с каждой казармой стояли термы, нам ещё неминуемо предстоит пережить в будущем, как ещё и многое, что было в ту эпоху»

Предсказанная Моммзеном эпоха очевидно наступила.
Мы живем в ней.
Мы познали геополитическую стабилизацию, благосостояние, сытость и покой.
Может потому местами Лимес смотрелся так современно, потому что новые римляне — это мы.

Но современная история движется подчас в совершенно бешеных исторических ритмах. То, что прежде занимало порой столетия, проносится перед нашими глазами за год или два.

И кто знает, познав величие Рима — не познаём ли мы и его падение?

ST-1.

Виктор.

Когда дзеновская тишина уходит, повседневное с невероятной силой принимается заполнять вакуум. Ты пытаешься снять шлем и всю прочую защиту, несмотря на цифровые всполохи предупреждений о том, что так делать не следует и вообще очень опасно. Ты ведешь борьбу на физическом и ментальном уровне, причём не с кем-то, а с самим собой. Неотъемлемая часть тебя шлет электрические сигналы, воспринимаемые мышцами. Другая часть тоже их шлёт, но с другим командным смыслом. Мышцы стонут, связки гудят: чего вы, блядь, от нас хотите? Пальцы то с уверенностью смыкаются на зажимах и фиксаторах, то слабеют, пытаясь отпустить. Но на этот раз борьба идёт не в одни ворота, и взятку судьям занести забыли.

Шлем слетает с головы, звякает об плитку пола, прокручивается и улетает к соседнему столу. Пришел черёд маски и хобота. Один говорит: «Нет-нет-нет!». А другой: «Да-да-да!». Ты тянешь из себя шланг, и только сейчас понимаешь, насколько глубоко эта хрень сидела в тебе. Тебя рвет потоком какой-то белёсой слизи через образовавшуюся дырку в маске. Ты держишь в руке шланг, и видишь длинный наконечник — он напоминает червя-паразита, который всё это время сидел у тебя в глотке. Он даже немного извивается, будто живой. Крыльчатка белесого наконечника трепыхается, ища опору для фиксации. Но её нет. Дрожат какие-то ниточки-жгутики. Ты вырвал это чудовище из себя на горячую, и кое-где видны следы крови. Но это ничего страшного. Система паникует, сухо сообщив о нарушении целостности и герметичности. Измененные легкие, выработавшие зависимость к дыхательной смеси, начинают глохнуть: хлопаешь губами, и не находишь нужное количество газа для дыхания.

Наконец, ты отдираешь от лица маску, ожидая увидеть за ней что-то — и сразу кто-то выключает свет. Ты слепнешь, и всё вокруг темным-темно. Сердце бьется со скоростью пулемёта, ведь помимо паники по поводу асфиксии, прибавляется ещё и утрата зрения. Кто-то с укоризной думает, что уж лучше бы ты ничего не трогал. Ты пытаешь вздохнуть, и даже что-то вдыхаешь, но не можешь этим насытиться. Задыхаясь, падаешь в полубессознательное состояние. Наводишь кучу шума своим упавшим телом.

Меж тем, многие вещи встают на свои места. Что стало причиной всему? Ну конечно, любовь! Но не только она, всё-таки. Хотя и безусловно, если бы не случилась любовь, то ты бы не оказался здесь в таком виде.
Ты познакомился в Мете с одной девушкой. Как известно, в Хабе ты пребываешь под своим настоящим именем и внешним видом: таковы правила сервиса. Но это для рядовых пользователей. Да и даже для многих сотрудников MetaCorp. Но ты всё-таки пребывал на должности сеошника российского филиала, или, говоря корректнее, директора. Главного исполнительного. Надёжный ставленник, нареченный и подтвержденный словом Совета директоров, заседающим в своей модной штаб-квартире, располагающейся в Исландии, где все хотели жить. До тех пор, пока не начался голод. Ах да, ещё был Председатель совета директоров, но это была личность настолько секретная, что никто не знал, как он выглядит, и каково его настоящее имя. В корпорации его обычно именовали как "Сам-знаешь-кто" или хотя бы просто Председатель.

Ты в итоге выяснил, кто он такой на самом деле.

Но вернёмся к девушке. Ты скрывался в хабе под выдуманной личиной, выбираясь "в народ" инкогнито. И с ней ты познакомился как-то случайно, как и со многими другими, но в ней каким-то невероятным образом соединились тысячи нюансов личности, которые начали играть на струнах твоей черствой корпоративной души, вступив в резонанс. В первый момент ты думал, что она — просто очередное виртуальное мясо на ночь, но совсем скоро язык отказался поворачиваться в такое слово. Сначала ты просто гуляли по хабу. Встречались где-то. И у вас не случился в первый же день уан найт стэндинг, что немало тебя озадачило, но в то же время заинтриговало. Ты-то ведь собрал свой аватар в соответствии со всеми аналитическими выкладками. И в этом смысле ты смотрелся в полном выигрыше над остальной серой массой. Но вот провернуть тот же трюк со своим разумом и личностью ты не мог. Ты запоздало понял, что тебя раскусили. Но тебе не пришлось это выяснять: она сама созналась. Что более важно, она приняла тебя таким, каким ты был на самом деле. Лысеющим мужчиной по имени Виктор, в общем. А она всегда выглядела так, как выглядела — то есть, как приснопамятный офицер Уэлш. Ещё она была немного странной. Например, она не назвала своего имени, напротив предложив тебе выдумать его для неё. И ты её как-то назвал. Тот всполох памяти, где у вас был интимный вечер в доме на берегу — один из эпизодов, когда ты пригласил её в свой личный, «домашний мир». Благодаря своему положению в Мете, с него были сняты обычные ограничения на редактирование. Никаких опций за донат: все возможности разблокированы, и даже расширены. Твой мир создавался по эксклюзивному дизайн-проекту, над которым трудился один высокооплачиваемый Мастер. Термин "ГМ" пришел из области онлайновых игр, не слишком подходил, зато всех устраивал. Так дело и пошло.

Ты расшарил свой мир для неё, и ждал ответного шага, но его не последовало. И потом ты узнал, что она не то, что не хотела, а просто не могла. Более того, вы не могли встретиться в реальном мире. Так уж вышло: твоя любовь не только не обладала физическим телом, а даже не была и человеком. На некоторое время ты погрузился в кризис, когда понял, что полюбил "калькулятор". Железяку. Когда вскрыли карты, она плакала. Ты, в общем, тоже. В ваших отношениях, как это бывает у всех, случился кризис. Ты крепко задумался, и тебя стали обуревать многие сомнения. На это у тебя имелись все основания. Ты занимали большую должность, и совет мог проверять тебя на вшивость. Или некто, желающий занять твое место, копал под тебя. ИИ ведь выполнял сервисные функции. Служил человеку. Управлял педестрианами в "зоне боевых действий" или, например, регулировал вопросы электроснабжения ИРЛ. Некоторые как бы обладали "личностью", но всё это был всего лишь человекоприятственный интерфейс, просто мишура и фасад без основания.

Ты думал, что дела обстоят именно так. Ты ошибался.

В конце-концов, вы всё-таки увиделись "в реале". Come as you are. Это была самое странное знакомство и свидание в мире. Встретиться со своей возлюбленной тебе помог Антеро. Её вычислительный кластер покоился где-то в Лабиринте, и это была запретная зона даже для тебя. Но Антеро его знал очень хорошо, ведь он был из немногочисленного числа тех, кто его строил. Ты предложил ему денег, и немало. Но у тебя их было бесконечное количество — ты мог нарисовать любую сумму. И вот, вы встретились. Мешок с мясом и антрацитовая коробка, опутанная проводами и мириадами снующих туда-сюда сервисных ботов.

Вы начали думать, как вам быть. Проблема ведь была не только в теле. Вообще, это была самая меньшая из них. Ты узнал такие факты о реальном положении дел в мире, что кровь стыла в жилах. Например, ты узнал, что настоящий Председатель уже некоторое время был мёртв, и его место заняло тот — скорее даже, "они" — кого некоторые знали под именем "Покровители". Коллективный мега-разум, чьи мозговые центры располагались в Анклавах, и соединялись воедино благодаря сверхскоростной спутниковой связи. Ещё ты выяснил, что многие из тех, кто был подключен к Мете, и чьи тела якобы находились в специальных коконах, давно этих тел лишились. От них остались лишь мозги, подключенные к сети, плавающие в жиже. И ещё тысячу других фактов, владение которыми были несовместимо с жизнью. Вы стали собирать "команду по спасению мира". У каждого была своя роль, и каждый обладал каким-то полезным «трейтом». В команду вошел ты и она, а ещё Антеро, Фрида ("будь она неладна!"), начальник охраны, и худощавый чувак — ваш хакер и ломщик. Имена этих двоих не запомнились. На вашей стороне был фактор внезапности и скрытности, ведь Покровители не знали, что в их электронных рядах затесался предатель.

Ваш план провалился. Но не безнадёжно — вас хоть и выпотрошили, но ваш электронный союзник так и не был раскрыт. Её незримое присутствие, её голос, сопровождал ваш отряд всё это время. Она долго планировала эту операцию, соединяя ниточки и события так, чтобы они сошлись в одной точке. Сейчас, когда твой задыхающийся мозг всё это припоминал и воспринимал, её антрацитовую коробку отключали от сети и отправляли на утилизацию. Warden is now de-serviced.

В груди стало нестерпимо жечь. Легкие всё-таки освоились и задышали, но и ты чуть не умер, сыграв на тоненького. Тебе пришлось протереть глаза, потому что они были давно закрыты, и веки запечатались сонным нагноением. Освещение тоже жгло. Ты вообще давно не смотрел своими биологическими глазами: вместо них картинку давно передавали электронные визоры маски. Над бровями высверлили два порта, к которым и подключались коннекторы маски. И еще ты не говорил — вместо тебя говорил вокодер, считывающий вербальные позывы. Наконечник шланга не только подавал нужные химические вещества, но и осуществлял определенный мониторинг твоих внутренностей. Безусловно, над твоим телом провели ещё какие-то операции и манипуляции. С физической точки зрения ты и члены твоего отряда были лучше и сильнее обычных людей. Быстрее рефлексы, почти нет страха, сомнений, боли. Нюанс заключался же в том, что вашими телами распоряжался персональный надсмотрщик в виде «когнитивного сопроцессора». Он же предоставлял и большую часть вышеперечисленных бонусов. В своей прошлой жизни вы знали, что эта судьба постигает всех солдат, и, к счастью, ваш хакер заранее озаботился разработкой софта, корраптящего его работу. Только благодаря "вредоносному ПО" ваши «пауки» начали давать сбой. Она позаботилась о том, чтобы этот хак подгрузили вам в головы. Она всё знала с самого начала операции. Ей пришлось вести очень опасную игру, чтобы никто из «начальства» не догадался о том, что происходит на самом деле. Молчать, недоговаривать и вам, ведь «пауки» тоже были отнюдь не на вашей стороне.

Мозговые контролёры никуда не делись. Твой уж точно. Но сейчас вы поменялись местами, и свет софит освещал твою личность, пряча сопроцессор в тени. Сколь долго будет сохраняться такое положение — неизвестно. Но с этим придётся что-то делать. Теперь уже никаких подсказок, разве что их поиски в недрах памяти. Что славно, из-за отсутствия связи когнитивный сопроцессор не мог пожаловаться тому же ALES о вашем плохом поведении.

Фрида. Мародёр-1

Каждый шаг даётся с трудом. Резкие, ломаные движения — как у золотистого робота из нетленки про войны в далёкой-далёкой. Ещё это отдаленно напоминает игру в тяни-толкай. Ты идёшь словно через густой кисель, но всё-таки идёшь. Шаг за шагом. Идёт борьба за тело, но, кажется, вперёд всё-таки вырвалась Фрида. Тем не менее, Мародёр-1 дышит ей в затылок. Очутившись в конференц-зале, внимание привлекает грохот за полуприкрытой дверью. Помнишь, что это помещение отправился обследовать Лидер-9. Ты — туда. По иронии судьбы, любопытство Фриды здесь совпадает с подозрительностью Мародёра-1.

За дверью, на полу, ты видишь Лидера-9. Командир ничком в луже какого-то киселя. Он пытается встать, но руки скользят, и силы будто на исходе. На его голове нет ни шлема, ни маски: они валяются в стороне. Шланг с хвостовиком грустно свисает с груди. Лидер-9 подслеповато смотрит на тебя, видя лишь размытую черную фигуру. Его глаза и веки нездорово воспалены, а от уголков рта нитками свисают слюни и остатки рвотных масс. Пищевой гель, совмещающий в себе питание и космос биологически активных веществ. Фрида узнаёт в этом лице того самого Виктора, и это узнавание даёт самые неоднозначные эмоции. А вот Мародёр-1 видит в его лице нечто иное.

Прицельная система ловит лежащую фигуру в красный ромб целеуказания, проецирует перекрестие прицела на смотрящее снизу-вверх лицо. Где-то на краю зрения красным же упорно мигает:
«ENGAGE...ENGAGE...ENGAGE»
— This is Marauder-1, Leader-9 is now contaminant. Immediate dispatch in progress, — докладывает по рации всему отряду Мародёр-1.
Правую руку изрядно потряхивает, и Фрида замечает, что она целенаправленно тянется к пистолету. Рука вроде бы и принадлежит Фриде, но не совсем: свои права на тело заявляет и Мародёр-1.

Виктор.

Осознанность нарастает, и Лидер-9 глохнет, но после экстренного разрыва приходит и слабость. Мутит. Кружит. Нужно отдохнуть хоть немного.
- Defender-​six to Leader-​nine. I can't open the door. But can try to blow it. Need approve to fabricate explosives, — слышишь, как сбоку, из встроенных в шлем динамиков, доносится электронный голос Защитника-6. Только теперь ты понимаешь, насколько неестественно он звучит. При всём желании, ответить ты ему не можешь: вместо слов, пока что ты можешь издать только сдавленный хрип. Да и до маски далеко тянуться.
- Leader-​nine, do you copy?..Over? — не унимается он. Чертова английская версия сборки. Всё просто. Её так и не русифицировали. А смысл?..

Кажется, ты снова человек.

Всё вокруг затянуто пеленой, и вот, в какой-то момент перед тобой возникает тёмная фигура. Странные, ломкие движения. В силуэте угадывается Мародёр-1. Ах, Фрида. Видно, что борется, но всё-таки под контролем «паука». Её рука неуверенно, дрожа, тянется к кобуре. Ты знаешь, зачем и почему.

Фрида, Мародёр-1 и Виктор.

- With my foot I tap-​tap-tap!

Бах-бах-бах! За спиной то ли Фриды, то ли Мародёра-1 лопается стекло. Пули дырявят стены. Инстинкт гонит тело Фриды на разворот. Ослабевший Лидер-9, а теперь уже скорее Виктор, цель меньшего приоритета. Регуляторная система всё ещё активна; кровь насыщается нужной химией и гормонами.

- With my hands I clap-​clap-clap! Right foot first! Left foot then. Round, round and back again!

Ещё выстрелы, и Мародёр-1 приседает, приваливается к дверному косяку.
— Defender-6, cease fire. Repeat, cease...

Для Виктора это шанс. Но и Мародёр-1 не забывает об опасности.


Молот-5. Защитник-6, Антеро.

Этим днём именно Молот-5 испытал надлом первым. Что, в общем, неудивительно, учитывая настоящее прошлое Молота-5. Конечно, его звали не Молот-5, а как-то иначе...имя вертелось на языке, но каждый раз, в последний момент, ускальзывало. Его личность то и дело всплывала на поверхность, но каждый раз убаюкивалась и вновь погружалась в тёмное, тёплое ничто. Всё шло своим чередом, но. Кто-то повернул ключик, и поток событий захлестнул Молота-5.

— This is Marauder-1, Leader-9 is now contaminant. Immediate dispatch in progress, — прожужжал в ухе Мародёр-1.

Лидер-9 не выходил на связь.

Защитник-6 вдруг отвлёкся от своих дел и открыл огонь.

Девушка, эта полицейская, вдруг рухнула, как брошенная кукла. Нет, её не зацепил Защитник-6: она именно отключилась, и арестованные гражданские едва успели её подхватить.

Молот-5 зашатался, неуверенно водя стволом перед собой. Маркеры целеуказаний и внутренние команды возникали, спорили между собой, и вспыхивали вновь. Устранить гражданских? Присоединиться к Мародёру-1? Выяснить, что случилось с офицером полиции? Остановить Защитника-6? Что происходит?..

Когнитивный сопроцессор плюнул на всё это дело своего рода BSOD'ом и ушёл в перезагрузку. Молот-5 тяжело накренился прикорнуть, отключая электронные глаза. И тут же очнулся, и вспомнил — вспомнил всё.

Ему пришлось несладко: медицинские и психологические программы поддержки раненных ветеранов если и существовали, то только на бумаге. Груз пережитого сломал многих, и он был не исключением. Несомненно, повезло, что вообще выжил. Сначала война, которая шла, но которую почему-то не объявили. Ещё одна. Потом мир от всего этого устал и разрушился. Само понятие войны стало бессмысленным — она стала неотъемлемой частью жизни. Борьба за выживание, за еду, за энергию. Новая эпоха — это первобытный каменный век, но вместо камня везде кремний, и текстолит, и километры медных линий. Он родился в 2008, и хорошо запомнил те старые, довоенные времена. Обычно дети быстро вырастают из одежды, но тут всё случилось иначе; одежда, мир вокруг, росли и развивались быстрее, чем он. В этих лоскутах материй он и запутался, потерялся, как и многие другие. Маяк Меты, меж тем, приманил к себе многих.

Вот тебе два варианта на выбор: жить в мире реальном, либо поселиться в Мете. Ощущения неотличимы, за тем лишь исключением, что в Мете ты можешь создать себе какой угодно мир. Буквально. Ты можешь стать исследователем далёких галактик и отправиться в самое невероятное фантастическое приключение в своей жизни. Или же ты можешь поселиться на райском острове, где, помимо тебя, обитают аниме-тяночки. И они все, конечно, хотят. Ничто, кстати, не мешает в любой момент переключатся между этими состояниями. Наконец, ты можешь не падать в экстремумы и жить в мире образца начала 21-го века, но где всё закончилось хорошо. И все эти удовольствия — бесплатно. Условно.

Внизу рекламной брошюры был какой-то мелкий текст, который никто никогда не читает.

Но ты был той ещё развалюхой, так что, прежде чем попасть в Мету, тебе требовалась ресоциализация. Так и воткнули нейроинтерфейс, а там и психологические консультации на удалёнке. Ты стал спокойнее. Менее буйным. Перестал смотреть фильмы ужасов собственного производства каждую ночь. Но боевой опыт не забудешь и не пропьешь. В общем, в будние ты охранял внутренний периметр Анклава, а по выходным уходил в Мету. Тебе, разумеется, платили зарплату, и, разумеется, преимущественно она тратилась в Мете. Ты получал честные деньги за честный труд. Тебе повезло куда больше, чем некоторым нищебродам: чтобы заработать, им приходилось временно сдавать в аренду собственные когнитивные мощности. Мозги, проще говоря. Майнинг нового поколения.

Постепенно сокращались твои рабочие часы и дни. Оплачиваемые отпуска становились дольше. Людей вокруг становилось меньше, а синтов — больше. Но ты не предавал этому значения. В аркологии было спокойно, а за её стенами творилось чёрт знает что. И с каждым днём становилось только хуже. Тебе рисовали плохой мир, так что ты был, в общем, доволен своему положению, и тому, что тебе так повезло оказаться тут. Всё шло к тому, что тебя скоро отправят на заслуженный отдых с щедрой пенсией.

Но незадолго до этого ты познакомился с Виктором. Он тогда, конечно, представился иначе. Ходил вокруг тебя, обрабатывал, сеял зёрна сомнения в том, что мир именно такой, каковым ты его знаешь. Ты мог бы сдать его, но не стал. Догадывался потому что, хоть и смутно. Оказалось, что мир грёз — это не только виртуальное пространство Меты (что, в общем, не скрывалось и даже подавалось как преимущество), но и мир вокруг тоже. Нейрочип — всё дело в нем. Он перехватывал воспринимаемые органами чувств сигналы и преобразовывал их, дополняя и редактируя их по своему усмотрению. Точнее, по усмотрению определенных заинтересованных лиц.

Проще говоря, ты видел мир совсем не таким, каким он был на самом деле. Ты видел несуществующее, а существующее — искаженным. Холодное могло казаться горячим, и звуки могли возникать на пустом месте. Или же, точно также, исчезать. Ты игнорировал события и вещи, но вовсе не по тому, что ты сам этого хотел. Система постепенно становилась всё более совершенной. Ведь над этим, помимо кремниево-железных мозгов, круглосуточно трудились ещё и биологические — те самые, что сдавались ради неких вычислений, якобы для поддержки и расширения Меты.

У вас была команда. Каждый выполнял свою функцию. Если кратко, то это было сравнимо с побегом из тюрьмы. Ты знал устройство охранных систем, где и что находится, и как работает. Хакер работал на невидимом фронте виртуальных просторов и ПО. Антеро знал, как вас провести по Лабиринту. Виктор был зачинщиком всего этого. Фрида прикрывала ваши задницы, ведь у неё был один из высших уровней доступа. Пока был.

Можно было отказаться, но конец виделся безрадостным: рано или поздно, вы бы подписали контракт на бессрочное пребывание в Мете. Ты видел, что происходило с такими: буквально, мозги в банке. Вы не хотели такой участи.

Хороший маркетолог за пару минут объяснит вам, почему отказаться от тела — это хорошо. Вы скажете, что это безумия. Я скажу, что вы никогда не были в Мете и не жили в том мире, в котором живём мы. В конце-концов, содержание биологической оболочки стоит денег. Прожорливое тело нужно кормить, содержать.

Остановитесь и послушайте меня внимательно. Я расскажу вам страшную правду. Вы сами, как таковые, это не руки и ноги с пузом, вы — это ваш мозг. Там «вы» находитесь. Ваше тело не более чем скафандр, экзоскелет и платформа, эдакие ходули для мозга. У него есть хвостовик с отростками, которые контролируют этот скафандр. Сам же мозг надежно изолирован биобарьером от тела. Почему? Потому что иммунная система и мозг несовместимы; иммунитет тела начнет убивать мозг, если получит к нему доступ. Тело ненавидит «вас» и хочет уничтожить. Убирая тело, мы сокращаем риски и продлеваем себе жизнь. Задумайтесь, сколько времени, сил и средств мы тратим ради тела. Кормим его, одеваем, укладываем спать, постоянно полируем и ремонтируем, и всё равно это дерьмо ломается и изнашивается. Мы достигли уровня развития, когда можем позволить себе отказаться от архаичных форм. Отказ от тела и есть настоящий триумф воли. Ну а если вам уж так хочется побывать в "настоящем" мире, то вот вам синтетическая платформа. Ситуацию можно сравнить со старыми самолетами, где пилот сидел внутри, и современными беспилотными аппаратами, где пилот сидит отдельно и управляет самолетом удалённо. Поменяйте самолет на тело, а пилота на мозг, и получите современные реалии.

Правда, такая схема не лишена недостатков. Инпут лаг, задержка связи, помехи и так далее...поэтому нужны обычные солдаты. Поэтому понадобились вы. Обычные синты-дроиды имели те же проблемы со связью. Вот почему офицер Уэлш упала будто замертво. Что? Засунуть искусственную когнитивную личность в железный череп? Извините, но дураков нет. Смерть есть смерть. Куда надежнее сидеть в антрацитовой коробке в глубине лабиринта. Но, как минимум, один дурак нашелся. Точнее, дура.

Молот-5. Продолжение.

Итак, ты — настоящий ты — выпорхнул на свободу. Когда разом приходит столько информации, нет ничего постыдного чтобы испытать шок, а может и паническую атаку. Прямо сейчас ты чувствовал, как сопроцессор, опомнившись и включившись, пытался вернуть контроль над телом и скинуть тебя обратно в яму. Молот-5 сделал несколько ломанных шагов к женщине, и схватил её за плечи, притянув к себе. Ты не хотел этого делать и сопротивлялся, поэтому для стороннего наблюдателя движения солдата выглядели неуклюжими и неуверенными.
— Terminal... system... breach. Platform... not secure, — прожужжал ей на ухо Молот-5.
— Сука, да отцепись от меня! Сука!!! — женщине начала сопротивляться, заколотив руками по голове терминатора. Молот-5 откинул её в сторону.
— This is Hammer-5, malignant containment breach is now in progress. System critical. Initiating self-destruction protocol, — сообщил по рации. Твой визави потянулся твоей же рукой к гранате.

— Да не горячись! — Искаженно прокаркал костюм Крипа в одно и тоже время, как быстро затараторил сам Люк. Они повторяли движение друг за другом. — Я зову тебя угольком, не потому что ты чёрный, как сама ночь, а потому что ты буквально горишь, мужик!

“Шлёп-шлёп… шлёп-шлёп…”, — Лукас двигался по своему крипу как на коньках, короткими рывками и шагами скользя по глади топи на той самой границе, где начинался жар Джонса. От светового марева вокруг мужчина слепило глаза, а потом Люк прикрыл лицо, опираясь исключительно на чувство ворвани. Он продолжил говорить в том же тоне, что и обычно, подавив нервозность гонором:

— Вот смотри, — махнул он рукой, — к Мамби мы все обращаемся “Мамби”, и босса тоже зовём “Баньши”, м даже меня все зовут “Крип”, хотя я и называл своё настоящее имя. Мы все общаемся друг с другом по прозвищам. Оно у всех есть. — Люк ухмыльнулся.

— Ну, — хитро тряхнул лохматой башкой, — кроме тебя. У тебя нет прозвища. — Озвучил очевидное он. Ткнул пальцами в сторону горящего человека. — Вот я и пытался придумать тебе прозвище. Что-то звучное. Не нравиться “уголёк”? Ладно, найдём другое.

— У тебя очень зрелищная сила. Не такая крута, как у меня, но тебе надо крутое имя, понимаешь? — Люк начал входить в раж.

— Потому что у всех парней с огненными силами крутые прозвища, и они тоже крутые. Надо соответствовать, понимаешь?..

— Тебе нужно какое-то звучное имя, магма-мэн. Типа, — Лукас начал по привычке выдавать идеи без задней мысли, — Капитан Жаровня! Хотя, лучше без “капитан”, мы же не герои. Или “пожар”. Есть кейп с кличкой пожар? — Спросил у остальных. И не дожидаясь ответа продолжил. — Кажется есть. Не, не подходит. Тогда может… не знаю… Жар? — Почесал затылок. — Слишком просто. Надо что-то природное… эх, жалко “Магма” звучит как-то по-бабски, очень подошло бы — ты прям живой вулкан, мужик!

- Это что-то про бокс? - предположил Пашка, но услышав про Сталлоне понял, что ошибся. - А, тогда нет, я спутал с бешеным быком с Де Ниро. Я у Слая только Кобру, Рембо и Рокки знаю, ну и комедий парочку. .. Может просто перевели название через задницу, как обычно.
Кажется Шпингалет, как и Лиля, не очень был знаком с классикой, если, конечно, это можно так назвать. Вот если бы там какая-нибудь актриса известная была бы, то еще ладно.

Комарова сейчас заботил лишь собственный жеребец и то, как закончится этот вечер. Но не настолько заботил, чтобы не попытаться, если упустить такой шанс, то будет жалко.

Едва дыша, Пашка обнял Инну за талию. Это были уже не пять шагов, а считай все десять; пацан почувствовал как попал во власть цветочного запаха Мадмуазель Коко.
"- Жаль, что мы раньше этого не делали." - подумал он. Отпускать девушку больше не хотелось. И казалось, что она никуда и не собиралась, ожидая когда он задаст направление чтобы пойти с ним. Даже если эта свобода обманчива, он на эти мгновения поверил и поцеловал Лилю в плечо время танца, поддавшись порыву. Забыв как-то о том, что они здесь в самом центре внимания, про Салмача и про болезненные темы... И про то, что это может быть как-то неправильно и не совсем по-дружески; искушение было слишком велико.

Комаров раньше тоже танцевал такое немного, но с Лилей было по другому - не просто потоптались на месте и разошлись. Может потому что он зажимался раньше, или потому что с ним сейчас именно Литвинова. Оказывается медляк это не скучно. Так что заходить слишком далеко пользоваться моментом лишь как поводом для того, чтобы прикоснуться, Пашка не стал.

Встреча с Раксом состоялась на следующий день. Место, в котором вы должны были увидеться, оказывается лишь некоей приметной скалой посреди Межнины. Голая мертвая степь без укрытий и укреплений. Особых мест для засад ты не высматриваешь и предполагаешь, что это скорее обоюдная выгода. Если Ракс увидит превосходящие силы, ничто не помешает ему развернуться и свалить. Свалить даже до разговора. Иногда репутация — не настолько значимый ресурс, чтобы был смысл им дорожить. Да и если подумать, не было ее никогда у тех, кого называют каннибалами.

Межнину рассекают несколько внедорожников, поднимая черную сырую пыль. Во главе движется огромный автомобиль с приваренным поверх листовым железом и решетками на окнах. Никаких шипов, рогов и прочего выступающего декора. Схватиться не за что, все гладкое и покатое, также наталкивающее на мысль, что община находится в труднопроходимых местах. И чтобы туда добраться, ничего не должно цепляться за ландшафт. Оценив колонну, ты также делаешь вывод, что банда в два раза больше твоей.

Похоже, этот вожак даже на простейшие сделки гонит попросту всех.

Автомобили выстраиваются бортом к вам, служа, вестимо, укрытием в случае чего. Первый внедорожник делает разворот по короткой дуге почти прямо перед тобой, и ты даже невооруженным глазом отмечаешь — он слишком сильно проседает в рессорах. Как будто там по меньшей мере центнер груза. Тем временем он поворачивается багажником к тебе и останавливается. Рейдер-водила глушит мотор. Внутри происходит какое-то движение, от которого мелко содрогается корпус, распахивается задняя дверь, и на землю соскакивает человек. Человек в самом массивном и тяжелом доспехе, который ты только до этого могло представить.

Как только это происходит, рессоры тут же распрямляются на исходную. Внедорожник воспрядает, словно расправивший плечи скиталец. Сделавший тридцать миль с двенадцатью галлонами выкладки за спиной и наконец сбросивший ее к исходу дня.

— Я Ракс. Ищу назвавшегося Глоткой. Того, кто искал со мной сделку.

Рейдеры спешиваются с оружием в руках, занимают места за автомобилями. Сам же Ракс остается перед колонной. На груди автомат сродни тому же дерьму, что ты видел в руках Данко. Смешной калибр, смешное качество, но в Межнине сойдет. А вот на поясе штука посерьезнее — исполинский охотничий топорик. Явно доапокалиптический.

Мортиноцци. Пока на беседу вызываешь научницу, то ли вслух рассуждает просто, то ли реально спрашивает у кого-то - тебя, очевидно: по интеркому же - наемница, фоном в наушнике шлемном шелестя.
- Как он за плиты-то вообще цеплялся?
Ежится.
- Присоски, может? Или слизь.
Выглядывает, тем временем, из-за переборки Гвендолина.
- Если честно, не знаю.
На твой вопрос ответ, размышлений вслух не слышит ведь.
- Точнее, не помню. Но звучит как-то не очень, да.
Удостоверившись, что в комнате, кроме вас двоих, никого больше нет, выбирается из технического колодца.
- Может быть, это какие-нибудь пациенты?
Поворачивается на голос "Ромашка" так, будто только сейчас его услышала.
- Пациенты? И от чего вы их тут, сука, лечили? От глаз?
Невозмутимости лаборантки, кажется, мог бы позавидовать даже тот рейдер, темнокожий и с инерционным молотом который был: запомнил его спокойное, как тогда казалось, преисполненное пониманием некоих тайных - другим недоступных вовсе или доступных, но не в полной мере - смыслов и сутей происходящего, лицо. Там, на транспортнике космитов, взглядами пару раз встретились, ни слова друг другу так и не сказав.
- Затрудняюсь ответить.
Один из "расходников". Тех, что должны были на себя оттянуть охрану и автоматику, по итогам об них и занулившись.
- В конце концов, это же секретный корпоративный комплекс посреди ледяных пустошей.
"Барсук "Эрнесто""? Нет.
- Отсюда до ближайшего патрульного поста - несколько световых лет.
"Хомяк "Матео""? Тоже нет.
- Поэтому, да, сомнительные с точки зрения этики эксперименты...
"Кролик "Доминго"". Точно, так его звали.
- Это просто классика жанра.
Что с ними со всеми, по итогам, случилось, ты - как Галлахан, с детьми этими - либо не знаешь, либо не помнишь. Впрочем, судя по тому, чего успел увидеть и узнать, закрадывается мысль, что ничего хорошего.
- Кхм. Кстати говоря, какой у нас дальнейший план? Ну, с учетом этого, кхм, безглазого ребенка.

Вы не можете просматривать этот пост!

Очередная работенка, впрочем на этот раз относительно легальная. Нет, очевидно контракт на работу Петр не подписывал, но побыть фейс контролем на входе в клуб было достаточно безобидной задачей.
Еще пока только в клуб набивался народ видел в толпе посетителей знакомые лица, Хурму вместе с каким то шкетом, причем пацан был знакомый, как то раз возле одного из ночных клубов где тусил и уже возвращался домой увидел что какой то псих душит пацана и что то там ему затирает. Ну он со спины и словил разок в табло и пару раз по почкам от Каратиста, думал еще сдать психа брату, чтобы он его потряс, да только тот оклемался быстро и свалил пока громила разговаривал по телефону.
При личной встрече конечно потом рассказал Кириллу ситуацию в целом, да только Петр его особо не рассматривал, еще и темно в переулке было, так что толком не запомнил.

Ну и так всякая молодежь собралась на концерт какой то их местной группы, Петр пропускал народ в основном свободно, ориентируясь на перечень выданный хозяйкой заведения в отношении тех кого точно надо завернуть, но излишне не докапывался.
Потом еще подвалил бомж ставший побираться около клуба, и кого то он Каратисту напоминал, впрочем мало ли бездомных по району ходит может видал пару раз и потому казался знакомым. У хозяйки уточнил чего с ним делать, но получив указание не трогать если не будет вести себя вызывающе или странно, забил на него, изредка поглядывая в его сторону, а так больше смотря по сторонам.

И вот вечер переставал быть томным, сначала двое представителей шпаны решили докопаться до попрошайки, причем как подсказывал опыт громилы, сейчас бомжа будут бить, возможно даже ногами. И может быть не дело охранника, но хозяйка вроде была из категории сердечных людей, тем более так близко ко входу в клуб, в любом случае не воспримут хорошо.

И ладно бы только это, так еще и почти одновременно к клубу с двух сторон подкатили две враждующие стороны в лице кавказцев и скинов, и сразу же найдя друг друга глазами отправились искать проблемы.
И пока противостояние не перешло в горячую фазу достал телефон и написал Салмачу СМС.

У АТМОСФЕРЫ, 4 ЧЕХА И БРИТЫХ, АГРЕССИВНЫЕ.

Ну, будем надеяться брат успеет к месту до момента кровопролития, а пока стоило разобраться с ближайшей проблемой, которая была по плечу Каратисту.
Отлип от стены, на которую опирался спиной, набычился и целенаправленно направился к троице, что уже с нехорошим выражением глаз стала приближаться к старику.

И уже подойдя ближе узнал старика, которого ну тоже относительно недавно, приложил. Еще одна халтурка, пока охранял загрузку машины каким то леваком, тут этот решил по помойке пошариться поблизости, ну бригадир и сказал его силой выкинуть отсюда, так что дед схватил удар в «солнышко» и пендель под зад с напутствием валить куда подальше. Ну с другой стороны еще по божески поступил, с Боксером бы не отделался просто выбитых дыханием.
Впрочем узнавание из глаз убрал, оставив только типичного бычару направленного на малолеток.
— Эй, отъебались от бомжа и давайте пиздуйте куда шли! — Суровым голосом прикрикнул на молодняк, показывая языком тела, что он куда более опасный противник, чем они вдвоем, в том числе через как бы случайную демонстрацию сбитых костяшек.

Мортиноцци. Усмехается напарница.
- Да, про этих.
Отвечает так же, "через маску". И тоже - без уточнений. Как приоритеты расставляешь, пожимает плечами.
- Тело так тело. Посох - тыл, кроешь лифт.
По внутренней связи.
- Гвен, двигай на мою позицию.
Это уже по "громкой".
- Будь здесь.
Пальцем в пол указывает - точно там, где сама стоит.
- Жди отмашки.
Подшагнув в расстрелянный, заваленный битой керамической крошкой тоннель, жмется к ближней стенке.
- Коридор чисто.
Стоит научнице, что то ли на твой зов идет, то ли команду гильдейскую выполняет, показаться в проеме, сунув голову из-за балки, как тут же осекается на полуслове стрелок.
- Крою двери вп...
Лязгает выстрел. И Сэм-Саманта, а стреляла - не пойми куда, не пойми в кого - именно она, пружиной, по-другому не сказать, заскочив обратно в лабораторию, вновь занимает покинутые несколько секунд назад рубежи обороны.
- Пацан. Ребенок.
Молчит миг-другой.
- Без глаз.
Замирает. С дрона трансляцию смотрит, на сотню демкредов забиться готов.
- Занулила.
Жаль только, у тебя их - демкредов - нет.
- Реально ребенок.
Опять по-человечески, без "рубки", начинает говорить.
- В какой-то робе, типа больничной, из зала поверху вылез. Потолком, в смысле.
Кивает, словно с собственными словами соглашаясь.
- Да, ноль-ноль. Видел таких? Что-нибудь знаешь?

Вы не можете просматривать этот пост!

Мортиноцци. Вскинув помповое ружье, сосредотачиваешься на происходящем вокруг. На витающих в воздухе крупицах угольной сажи, на потрескиваниях колотой плитки, на бормотании Гвен - молится, кажется - где-то за сбоку. Гаснет наваждение, растворяется в суете реальности. И вместе с ним уходит ощущение обреченной безвозвратности, которое впервые испытал, вот, совсем недавно, когда погибла кехайка-любовница. Не любовница только, а форменная - спасибо "Клещам" за "промывку визоров" - надсмотрщица, умудрившаяся работать соглядатаем на Триады, негласным помощником на Папу, и бойцом - на тебя, с которой так или иначе, рано или поздно, но пришлось бы что-то решать. Все решилось само собой, так бывает. И даже по тем едва складывающимся в образ искрам, что успели просочится сквозь марево небытия - охваченная огнем, масляно шкворчащая, конвульсивно корчащаяся и выгибающаяся в агонии худощавая фигура скрюченного на табуретке мужчины, с отрезанными пальцами и выбитыми зубами, в одних лишь разваливающихся от жара костюмных брюках, которого сначала избили в кровавый фарш, потом запытали до полусмерти, и в конце концов сожгли заживо - понимаешь, что потерял, не вспомнив, не больше, чем приобрел, не вспоминая. Единственное - тогда, там, тоже с отцовским "помповиком" был, только таким "веслом" как сейчас он не ощущался, тонко настроенным инструментом скорей. И теперь перестал, став. Чуть сместил по горизонтали ладонь на цевье, слегка расслабил лежащий на гашетке палец, переткнул основание приклада немного поближе к ключице, довернул корпус самую малость винтом: рефлексы. Мелочи, совокупность которых и превращает "лече" в "тиро аль бланко".
- Снимаю телек. Звук ноль.
Отвлекает от мутных мыслей наемница.
- Коридор - чисто, пусто. Все "нули".
Вероятно, не просто смотрит трансляцию с находящейся в свободном поиске машинки, а еще и управляет ею: может и "прямотоком", конечно, но вряд ли, через инфопакеты скорее всего рулит.
- Зал два - чисто, пусто.
Снова смещается к проходу.
- Зал три - чисто, пусто.
Вскидывает винтовку.
- Сектор - коридор-​​КПП, крою.
Жмет к маске приклад.
- Имперца нет. Теплосигны и натоптыши от зала-один тянут на КПП. Закрыто, регаю турки в раскладе. Четыре: пулемет, верх, кроют двери.
На мгновение приопускает ствол к полу.
- Оттуда же пехи притопали. Или кинул, или взяли.
И добавляет.
- Я же говорила, местные - опасные.

Лидер-9.

Откинув предохранительный колпачок и освободив рычажок инжектора, ты переводишь его вниз. Сложная смесь, эдакий биотехнологический коктейль, начинает поступать в кровоток через катетер. Подробности состава тебя не интересует, но как бы между делом ты помнишь, что такие препараты — одно из проявлений передового прогресса Анклавов и того, что было до них. Программируемые нанороботы переносят биологический материал к месту ранения, а дальше, сверяясь с матрицей-паттерном, преобразуют его во что-то конкретное, будь то мышечные волокна, стенки сосудов или верхний эпителий. Целая армия вторгается в организм, и у каждого своя задача, будь то строительство, вытеснение поврежденной органики или удаление инородных элементов, вроде осколков пули или её самой. То, что не получается исторгнуть механически, будет разобрано и переработано, а лишнее — выведено естественным путем, посредством природных механизмов удаления отходов жизнедеятельности.

Мусорный бак и дом справа уезжают в стороны, а стены супермаркета напротив вдруг превращаются в огромное панорамное окно. За ним — пляж, лазурный, но уже темнеющий вечерний океан, погружающаяся в него солнечная сфера и уже выглянувшая, невероятно-огромная спутник-луна, окруженная белыми кольцами. Море чуть слышно шумит. Просторная комната, интимный приглушенный свет, и ты полулежишь на кровати, а сбоку столик и два бокала с шампанским. Припоминаешь: медовый месяц. Словно в подтверждение, сбоку вдруг возникает женщина, девушка. Ей около тридцати на вид, или чуть меньше — в мраке не видно деталей. Длинные светлые волосы, прикрывающие плечи, ключицы и совсем шаловливо — грудь. Ты старше, и намного, но это не имеет никакого значения. Она садится сверху, подхватывает бокалы и передает один — следует какой-то тост. Здесь, в этом мире, нет никого, кроме вас, и это не вы подстраиваетесь под него, а он под вас. Вы отставляете бокалы, и её лицо приближается к твоему, и вот ты уже почти видишь его, но мир предательски-внезапно распадается на пиксели. Мимо проходит громоздкая фигура Молота-5, и он берёт под контроль восточное направление, ведущее к искомой точки. Ты ещё смутно помнишь, что в визорах возникли какие-то помехи, вероятно вызванные лекарственными препаратами. Но оружие всё так же в руках, а личные статусы тех бойцов, что получили повреждения, позитивно наливаются зелёным светом. С тобой тоже всё в порядке: ранение устранено. Отряд готов продолжить выполнение поставленных задач.

Молот-5.

Опустевший элемент питания полетел на землю за ненадобностью. Взамен него достал из подсумка новый, и вставил в отсек, расположенный на левом предплечье. Схожую процедуру проделал и с пулемётным коробом. Прошел мимо командира отряда, который как-то странно застыл. Возможно, он общается со Смотрительницей: ты знаешь, что по регламенту службы, ему полагается выделенный радиоканал. Но это не привилегия, а обязанность, так что тебе и остальным членам отряда не нужно задумываться о деталях операции. Внутренний, подсознательный таймер подсказывает, что вскоре вас «обнулят», и всё, что здесь происходило, забудется. И не как страшный сон, а так, будто этого никогда и не было. Но полученный боевой опыт будет усвоен, тактические шаблоны обновлены, и вы получите очередное обновление, которое сделает вас ещё эффективнее, ещё опаснее. Софтварная часть, в этом смысле, значительно опережала «железную». Понимание важности процесса обновления встречается с вопросом, зачем ОНИ заставляют вас всё забывать, снова и снова. Ты размышляешь над этим, но пока что как бы между делом, не отвлекаясь от наблюдения за обстановкой. В наступившей после перестрелки тишине, вдруг проклевывается какой-то звук. Ты прислушиваешься. Кто-то зовёт на помощь. Это не похоже на речь заражённых, потому что слова вполне осмысленны. Зовёт кто-то из «своих». Несмотря на это, активизируются вшитые алгоритмы, и ты берешь оружие на изготовку — угнетающе, не по своей осознанной воле, а как-то рефлекторно. Тут, в этой титанической горе мяса и брони, вас двое, и у твоего "напарника" свой взгляд на вещи и то, как следует поступать в таких случаях. Пока что эту данность ты воспринимаешь как должное.
— Audible at sector, — сообщаешь в канал, предупреждая отряд. Точнее, "он" сообщает. Ноги сами бросают тебя к ближайшему укрытию, уменьшая простреливаемый силуэт от огня возможных неприятелей. Поводок ослабевает, и ты опять получаешь контроль над телом. Ты припоминаешь о важности вашей миссии, вспоминаешь о миллионах погибших. Анклавы не допустят повторения катастроф прошлого, а значит и ты, их солдат. Но ни в чём из этого ты больше не уверен.

Защитник-6.

Программируемая материя — одно из технологических чудес Анклавов. С появлением этого новшества, понятие «композитный материал» вышло на новый уровень понимания. Во многом, именно благодаря ему стало возможным создание совершенных биотехнических связок, в которых живое и неживое плавно перетекало друг в друга, образуя связь без прогалин. Другой аспект — создание материалов с уникальными физическими свойствами. Так, например, подкладку боевого комбинезона, ремонт которого ты сейчас занимался, можно охарактеризовать как "твёрдое желе". Она была пластичной, но в то же время устойчивой на разрыв, и охватывало всё тело, словно перчатка, как бы образуя второй слой кожи. Она не могла защитить от пули, но гарантировала, что в случае ранения не произойдёт открытый контакт тела или места ранения с окружающей средой. Это была последняя линия обороны перед заражением. Поэтому, к слову, никто из раненных внешне не имел следов ранения, крови: у солдат её словно не было вовсе.

УЭИ напоминал сложную рукавицу: при активации, закрепленный на предплечье механизм раскладывался в рабочее положение, ощетиниваясь множеством жгутиков и подвижных игл; они точечно наносили базовый материал — «унипасту» — и тут же конфигурировали её по готовому паттерну. Чем-то процесс отдаленно напоминал работу старых трехмерных принтеров, но, в отличие от них, не был обременен ограниченным спектром используемых материалов. Всего за несколько секунд пробитый нагрудник Ястреба-3 стал как новенький, будто только что с промышленного конвейера. К счастью, масштаб повреждений был незначительным, так что на эту работу было потрачено минимальное количество пасты.

И, словно та же паста, во время работы твой ум вдруг стал особенно пластичным и подвижным; ты стал думать и рассуждать в больших пределах, чем обычно. Как и говорить. Будто бы появилось дополнительное свободное пространство, в котором ум мог двигаться и что-то делать. Ты явно превзошел самого себя, когда стал что-то предлагать командиру. И, получив отрицательный ответ на своё предложение, ты вместе с тем почувствовал, как в затылке что-то щёлкнуло, фигурально: замки ума, прежде ослабевшие, вновь закрепились, перекрывая воздух и место для манёвра. Тем не менее, эхо мыслительной свободы, которую ты успел вдохнуть и едва осознать, никуда не ушло.

Ястреб-3.

Понесённые повреждения быстро прошли; сначала препараты отремонтировали твоё тело, а потом Защитник-6 восстановил целостность бронезащиты. Интересно, сколько раз твоё тело проходило подобную процедуру? Сколько в нём осталось изначального материала? Ничего из этого ты не помнил, и даже не помнил, где ты был и что делал всего час тому назад. Есть только некое упоминание о том, что ты был. Ну или, по крайней мере, твоя оболочка как таковая. Несмотря на недавний бой, в котором ты дрался за жизнь, тебе не было жалко тела. Ты вроде бы и двигал конечностями, но ощущение было таким, будто это были всего лишь манипуляторы. Будто ты сам, маленький, сидел где-то в глубине головы, бежал там, сжимал палец на спуске, сжимал кулак и заносил руку для удара, а тот, кого звали Ястреб-3, повторял движения за тобой, пусть и с идеальной синхронностью, как бы предугадывая каждый следующий поступок. С другой стороны, тебя посещало и обратное чувство — будто ты это ты, а кто-то чужой передвигает ноги и двигает руками за тебя, дергая за те самые ниточки. Ты, может быть, был бы и рад делать всё сам, но ты обессилил. Мышцы были глухи к тем сигналам, которые ты слал. Зато они с готовностью принимали другие, которые направлял кто-то другой. Или что-то. За те несколько секунд, пока Защитник-6 восстанавливал нагрудник, ты успел подумать и просто осознать несколько вещей. Например, ты вдруг понял, что речь зараженных, вопреки изначальному мнению о её бессвязности, всё-таки имела какой-то смысл, хоть он и, как бы в последний момент, неуловимо ускользал от тебя. Их движения, выражения лиц...что-то было во всём этом, но ранее ты просто никогда не задумывался об этих вещах. «Ранее». Ещё ты стер каплю слюны, попавшей изо рта зараженной женщины на твой левый визор. Вдруг понял, что всё это время ты никогда не мигал глазами — и сейчас тоже. И почему-то не мог, даже если бы хотел. Рассуждать было очень тяжело, на это не хватало сил. Разуму хотелось спать, и его веки закрывались так, будто к ним прикрепили гири. За миг до понимания одной катастрофической вещи, он всё-таки заснул, опять.

ST-1.

Сообщение Молота-5 вызвало соответствующую реакцию: Ястреб-3 взбежал по лестнице и занял позицию за парапетом, контролируя восточное направление. До его рецепторов тоже добрался крик, но источник визуально не наблюдался.
— Radials clear, — доложил он, продолжая наблюдение. Его тыл прикрывала Мародёр-1, присевшая сбоку у входа в ближайшую квартиру. Дверь была открыта: внутри никаких признаков движения. В конце коридора, ведущего в основное жилое помещение, виднелись ноги одного из заражённых, ранее ликвидированного Молотом-5.
— Looks clear. Shadow secure, — отрапортовала она.
— Nothing, — вторил ей Защитник-6, страховавший западное направление.

Warden <: ST-1, warning, security alert. ComTac have detected unauthorized transmission. Source unknown, bearing nearby your current position. Investigate residential block, respond at Code 3. Complementary notice: PDB reports that voice signal is belong to police officer. Secondary significance. Respond at Code 1. :>

Но похоже у мутанта была не только птичья внешность, но и такая же отточенная реакция. Наклонив голову набок, он моргнув черной бусинкой глаза, отследил суетливо мечущимся взглядом за финтом с перескакивающим из руки в руку ножом, после чего поворотом корпуса ушел от последовавшего за этим выпада азур.

Яростно вопя, с замызганным чужой кровью лицом и зачесанными назад окровавленной ладонью топорщащимися хохолком волосами, Вольфенсон подскочил к демону, напоминая больше последователя Кровавого Бога чем смазливого маркитанта. Голубой Ужас занес и ударил когтистой лапой, чтобы содрать гневный, кровавый оскал смертного вместе с его лицом, но Таймен контратаковал, встречая пальцы демона на полпути взмахом своей дубинки. Раздался смачный хруст и демон вереща запрыгал с ноги на ногу, нянча руку с торчащими под разными углами переломанными пальцами, которые он начал с хрустом вправлять один за другим.

Мортиноцци. Скорее вспомнив, что принял решение, чем действительно - по субъективным ощущениям - сделал это, шаришь по карманам в поисках взрывчатки. Вроде бы они, цилиндры, как раз для того, чтоб их на ощупь отличить возможность была, по-разному маркируются бортиком, у самого донца который. Точки - осколочная, прерывистая линия - фугас, волнистая - термическая, ровная как стрела - специального назначения, дым. Пока раздумываешь о вечном, первая на автомате уже летит через порог. Шипение, сполох, языков пламени жирного завихрения: зажигательная. Под аккомпонемент из еще четырех выстрелов, вторую швыряешь.
- Мираж!
Срывает шарик голографа с брони напарница, подкидывает. И тот, похоже, оказывается дроном, тут же отщелкнувшимися треугольниками турбинок периметральных беззвучно копоть начав разгонять. Сплетается из транслируемых им, в бешеном темпе сходящихся и расходящихся веером лучей света прямо перед тобой, буквально на расстоянии вытянутой руки, фигура, в точности, до мелочей, копирующая Сэм-Саманту. Прыгает в тоннель фантом, перекатывается через плечо, и в сопровождении летучего проектора убегает в противоположную эпицентру веселья сторону, не забыв пальнуть из винтовки - динамики машинки исправно гавкают, сработку оружия имитируя - в объятое ярко-оранжевым пламенем чудовище, что маячит где-то на подступах к вашим позициям.
- Стоп огонь!
Бахает так, что поток ударной волны жарко-дымным чадом с ног до головы тебя окатывает, не сбивая с ног, но качнув ощутимо. А Гвен, между тем, не видно и не слышно. Нет, все таки слышно - там же, на позиции, судя по эластиковому шелесту костюма о металлокерамику.
- Стоп огонь!
Клацает в отдалении канонада воспроизведенных с записи выстрелов, а сама "Ромашка", тем временем, скользнув прочь от двери, вжимается в стенку спиной, замирает.
- Тихо...
Издав разъяренный полурык-полувизг, тлеющая громадина в пару прыжков преодолевает расстояние от места, где его накрыло гранатой, до лаборатории.
- Тихо...
Мимо проносится, воя истошно и в стороны рассыпая жирные чешуйки нагара. На какие-то мгновения тебе чудится, что в очертаниях живого факела, к лифту скакнувшего, есть что-то от "эризо": колючий, сбитый, комком собранный.
- И...
Ляпнувшись со всего маху о створки лифтовые, вышибает их, судя по скрежету, обугленным локомотивом несущийся гигант. Вякнув от неожиданности, валится в провал и, со скрежетом цепляя облицовку когтями, улетает куда-то вниз.
- Все.
Секунда, максимум - полторы. Удар тяжелый раскатистым грохотом разносится по этажам, когда глыбой многоцентнеровой что-то втыкается в основание шахты.
- Ушел на дно, хуй бабушкин.
Хмыкнув, молниеносным выпадом ловит влетевший в помещение орб девушка, и одним движением вкручивает его обратно в наплечник.
- Перезаряд.
Снова меняя магазин, вновь возвращается к общению рублеными фразами.
- Сектор - коридор-​лифт, кроешь.

Новогодние подарки.

1. Опыт +1.
2. История с любым персонажем по желанию +3.
3. Бартер +1
4. СУПЕРПРИЗ! Предмет с метками ценный или хай-тек!
5. Опыт +1.
6. Любой предмет (оружие, броня, снаряжение)
7. СУПЕРПРИЗ! 1 развитие!
8. История с любым персонажем по желанию +3.
9. Бартер +1.
10. Любой предмет (оружие, броня, снаряжение)

Мортиноцци. Пара секунд - и плечо упирается в балку.
- Пехота. Один - ноль-ноль.
Выстрел. Перестает гавкать еще один автомат.
- Пехота. Два - ноль-ноль.
Рыкнув гулко, что-то здоровенное, там же, очевидно разрывает или раздавливает - с громким влажным хрустом - что-то помельче.
- Пехота. Все - ноль-ноль.
Выстрел. Рев заливисто-гортанный. Выстрел.
- Перезаряд!
Рвет прочь сноровисто магазин.
- Зверь - сближение!
Словно фокусник, одним движением меняет в подсумке очередном старый, отстрелянный, на новый.
- Ты - две хлопушки.
В паз сует коробку с патронами, лязгает рукояткой затвора.
- Зверь - сработка-два.
Четыре выстрела, рассыпая гильз пластмассу, впрессовываются буквально в секунду-полторы.
- Делай!
Краем глаза ловишь движение в техническом колодце. Лаборантка, спустившись, закрывает за собой перемычку, и прячется тут же у ведущего в вашу комнату лаза, слева, прижавшись к стенке спиной - один ствол винтовочный видно теперь, торчит.
- Давай!
Вспышка. Рамона, сестра твоя старшая, сует тебе, за столом кухонным, на кухне же сидящему, в руки фотографию в инкрустированной серебром деревянной рамке. Сорвала со стены, гвоздик обои подцепил даже.
- Давай! Посмотри, если забыл - узнаешь?!?
Ты на снимке: в форме полевой, небритый, уставший, но никому ничем не обязанный, свободный, настоящий. Через две или три недели после Победы, у стойки получения багажа, в космопорту она же тебя сфотографировала, когда транспортники военные начали потихоньку растаскивать вчерашних солдат "по местам постоянной дислокации". Киваешь, мол, да.
- А я, вот, нет! Тот мой брат головой думал.
Кажется будто потемнели радужки от гнева у нее - плохой знак.
- А ты...
Вдыхает глубоко и быстро, выдыхает медленно. Нет, пронесло. Подвинув стул, рядом садится.
- Ты же понимаешь, что это билет в один конец? Что этот жирный марикон, "Папа" твой, отправляет вас на убой?
Киваешь.
- И?
- У меня есть план.
Про "Клещей" пока не говорил, да.
- План? Гранату за пазухой спрячешь, чтоб живым тебя спецназ не взял?
- Получше.
Поднявшись с места, подходит к холодильнику и подкручивает погромче звук на играющем какой-то незамысловатый мотивчик радио-магните.
- Получше, значит.
Открыв морозильник, перекладывает пакеты с заморозкой, явно что-то разыскивая.
- А Матео-то в курсе?
Матео, твой близкий, в курсе. Играет сейчас в зале с племянником твоим, Тео, в какой-то файтинг на приставке. Судя по раздающимся то и дело победным крикам маленького Теодора - не особо успешно.
- В курсе, со мной летит.
Убрав было в сторону пачку стылой "аргентинской смеси" - овощная, неплохая - тебе ее затем показывает.
- Давай, может, поджарю по-быстрому?
- Да нет, не голодный.
- А Мотик?
- И он.
Потянувшись к перекрытой занавеской из крупных деревянных бус дверной арке, в коридор ведущей, кричит.
- Эй! Матео! "Аргентинку" будешь?
Моментально дает ответ товарищ.
- Если только живую!
- Вот же ж зараза...
Сунув упаковку на место, вытаскивает вместо нее из-под смерзшихся бруском имперских вонтонов завернутый в десяток слоев пленки автоинъектор. Знаешь, что это. И сразу руку правую поднимаешь, ладонью к ней.
- Нет.
- Да.
- Нет, "Рэм".
- А я говорю - да.
Укладывает на белоснежную скатерть сверток.
- Бери.
Едва заметно мерцает голубоватым сиянием даже сквозь иней и пластмассу содержимое шприца. "СДЖ", сок Древа Жизни: псионически активная субстанция, способная восстанавливать поврежденные ткани живых существ на основе токов самогенерируемого псионического поля головного мозга, то есть - вообще с нуля. Всего одна инъекция способна, например, за считанные секунды отрастить потерянную конечность, правда ценой перераспределения общей массы тканей, с отторжением всего инородного - включая импланты - из прилегающих участков тела. Опасная штука, но, будучи примененной в нужное время и с умом, может сотворить форменное чудо, "подняв" смертельно раненого, нарастив оторванную кисть или восстановив выбитый глаз.
- Нет, вам нужней.
Толком не знаешь, где она их взяла, но догадываешься, что нашла где-то в недрах одного из мертвых кораблей, пока еще была - до рождения Тео - одним из лучших шипдайверов если не в блоке, то в своем гильд-скваде - точно. Цепляется взгляд за литеру "R", заключенную в шипастый круг, что наколота на ее левом запястье. Видел совсем недавно такую же.
- Это уже мне решать, что и кому нужней, Санти.
Покатав задумчиво подарок по столешнице, но окончательное решение относительно него так и не приняв, киваешь сестре.
- Слушай, а ты знаешь такую Саманту? Уравнитель, из гильдии.

Атаульф

Обитавшие за Истром скифы были изгнаны из родных пределов напавшими на них гуннами и, выказав дружелюбные намерения, перешли под власть римлян. Итак, переправившись на римскую территорию, эти скифы поначалу вели себя с римлянами благоразумно, но вскоре принялись разбойничать, а затем и вовсе без объявления начали войну.

(с) Филосторгий, «Церковная история»

Вы этого не знали — но история следовала за вами.

Весть о смерти Алавива для готов стала камнем, брошенным в полное шершней гнездо — в следующий раз, когда в лагерь явились римские торговцы, варвары умертвили их и силой взяли своё. Вчера кроткие как отцы, извлекали тервинги припрятанную сталь, те из них, кто успели переправиться, совершали налеты на поместья и виллы. К готским шайкам присоединялись беглые рабы и доведённые налоговым бременем до крайности колоны. За каких-то несколько дней римляне очутились в состоянии войны, которую никто не объявлял и никто не знал как вести.

Почти никто.

Предостережения Луция не пропали даром, Флавий Лупицин наконец осознал реальность военной угрозы. В Маркианополь призвал он Максима, повелев вывести из приграничных крепостей большую часть лимитанов и рипенсов. Рискованный шаг! С одной стороны в распоряжении комита и дукса оказалась армия в несколько тысяч человек, с другой же — Лимес, прежде неприступный для других племён, совершенно ослаб.

Командующим обороны Дуная остался комит Кесарий. Тут-то и дали о себе знать Алафей и Сафрак. Оказалось, гревтунги не просто надеялись, что Август сменит гнев на милость. Они выжидали удобный момент, выпиливая самодельные лодки из древесных стволов. Наконец, увидели они, что дунайский флот, прежде угрожавший им полным уничтожением, стоит в бездействии. С дерзостью, присущей их роду, соплеменники Эрвига ночью переправились через реку и стремительным ударом захватили корабли...

Кесарий даже не подумал воспрепятствовать им, отведя остатки войска в Новиодун и другие укреплённые города. Многочисленные крепости на побережье со всем оружием, лошадьми и припасами, достались Гревтунгам.

Ощущая угрозу заслуженной расправы над собой, в поражении, Флавий, однако, разглядел шанс поправить свою карьеру, потому пустился в бегство, прямиком в столицу. Аврелиан не оставит брата — вместе они решат возложить всю вину на Лупицина и Максима, открывших границу варварам. Тем самым Кесарий не только совершенно избежит наказания, но и приобретёт известную славу разоблачителя опасного заговора.

Меж тем комит и дукс, не ведая о случившемся разработали план заманить готских вождей в Маркианополь на пир, и там умертвить. Обезглавить варваров, оставить их без предводителей, после чего переловить по отдельности дезорганизованные шайки.
Во главе составленного их отведённых с границы войска, Лупицин подъехал к лагерю варваров и со свойственным ему высокомерием обещал разобраться во всяких злоупотреблениях, чинимых против них.

— Лишь покорность Риму спасёт вас! Фритигерн, Рим призывает тебя на переговоры, дабы обсудить сложившееся положение!

Сам царь Фритигерн был известен своим двоедушием, соединенным с невероятной прозорливостью — он знал какие выгоды можно извлечь из дружбы с Римом, но помнил и о горьком опыте тех, кто всецело полагались на неё. Потому преклонив колено и приняв приглашение Лупицина, хитрый варвар привёл к воротам все свои полчища, передав якобы данное Лупицином обещание впустить готов в город и позволить закупить продовольствие по честным ценам.

Вождей пропустили на пир — но задержанная толпа негодовала. В легионеров полетели камни, а затем и стрелы. Началась резня, римляне были лучше организованы, но готов было намного, намного больше...

Лупицин же все медлил с исполнением своего плана — Фритигерн клялся ему в собственной верности Риму, утверждал, что понимает, что смерть Алавива от рук Луция Цельса Альбина была лишь случайностью, в конце-концов римляне и раньше привозили подпорченные продукты. Несомненно, совершенно случайно, да.

И тут комит Фракии допустил если не главную, то уж точно вопиющую ошибку. Пожелав устрашить готов, он приказал перебить сопровождающих Фритигерна и других вождей — но не самих вождей.

Брызжа слюной, угрожал он им, что если они не успокоят своих людей, Рим раздавит их, истребит всё их племя...

Едва Фритигерн шагнул за ворота, как хлестнув коня был таков. Осознав свою ошибку, Лупицин и Максим пустились преследовать варваров. Встав неподалёку от лагеря готов, комит Фракии зычным голосом приказал выдать ему царя-изменника. Вместо этого, варвары атаковали.

Дукс Максим, столь могущественный, что некогда угрожал императорскому агенту, погиб от брошенного в грудь копья. Лупицин в самом начале битвы бежал в Маркианополь и больше уже не покидал его надежных стен.

Теперь война началась уже по-настоящему...

...

Цепи на ногах позвякивают. Атаульф едва переставляет ноги. Он не смог убежать далеко — его поймали у самых городских предместий. Но вместо того чтобы вернуть беглого раба хозяину или даже передать властям, поймавший тервинга человек поспешил сбыть его работорговцам.

В каком же Атаульф был бешенстве!
Тщетно пытался он разорвать цепи, тщетно кричал клялся отомстить всем — работорговцам, Архипу, Альбину, всему Риму...

За дурной нрав его кастрировали, а после как не поддающегося обучению послали на рудники.

— Ублюдки! Я убью! Я всех вас убью!

Орал Атаульф, и затих только когда ему пригрозили отрезать ещё и язык.

Теперь он угрюмо плёлся к Гемимонту, где ему предстояло остаток жизни размахивать киркой в каменоломне. Надсмотрщики порой хлестали рабов плетьми, забавы ради,

— Все не может так закончиться.

Думал Атаульф.

— Не может!

Внезапно — звук! Свист стрелы! Работорговцы кричат — а из придорожных зарослей на них уже несутся люди, что-то кричащие на готском.
Схватка была короткой.
Кто не умер в первые мгновения — бежал.

— Я тервинг!

Закричал Атаульф.

— Я один из вас! Проведите меня к вождю! У меня есть сведения, которые он должен знать!

— И что это за сведения?

Усмехнулся, видимо, главный в готском отряде.
Он отыскал ключ и уже начал открывать кандалы.

Атаульф оскалился.

— Я знаю где люди, убившие царя Алавива. И знаю, где живут их семьи.

Его отвезли к вождю.

...

Этого вы тоже не знали.
Ваш отряд уходил все дальше на север.
Юг пылал, но северный ветер уносил идущий из Империи дым прочь от вас.

  "Война!"
  Луций склоняет голову и груши исчезают.
  Ну, тут не надо обладать даром предвидения, чтобы понять, с кем. Значит, Аврелиан все же не внял его советам. Подождал бы хотя бы год – мы бы стали сильнее, а они слабее. Но в конце-концов, пугать Рим войной – это как пугать охотников волком. Волки, конечно, иногда побеждают охотников, но их шкуры все же потом оказываются висящими на гвоздях у скорняка. Так этот мир устроен.
  И всё же... неужели это из-за него, Луция, из-за того, что он вовремя не укоротил подлеца Требония, началась война?
  И да, и нет. Война никогда не начинается по желанию одного человека. Это только солдаты думают, что их куда-то "послал Август". Август-то послал, но привела к этому такая цепь событий, что легионерам и не снилась.

  Луций встречает Аспурга, довольно равнодушно выслушивает его короткий доклад и ускоренным шагом идет вместе с ним туда, где языки пламени лижут палатки, где от жара с треском лопаются кувшины и мерзко пахнет облитое маслом и подожженное предательской рукой сушеное мясо.
  – Аспург! Ты с теми, кто тушит! Татион! На тебе цепочка с ведрами! – кричит он, перекрикивая гул пламени.
  Жарт такой, что сушит лицо, так и без бровей можно остаться, а какого солдатам?
  Луций приказывает солдату, который был с ним в шатре:
  – Беги по лагерю, зови сюда всех – арабок, рабов, всех кого найдешь! И часовых у шатра тоже сними! Все на пожар! Беги, беги и кричи изо всех сил! Часовых тоже снимай с постов! Оставь только пост у лошадей!
  Если кто-то ещё не здесь, это надо срочно исправить. Кому-то может показаться, что отказываться от пары рук, которые уже здесь, ради нескольких через какое-то время – неразумно, но Луций вдиит: пожар явно не прекратится через пять минут, и чем раньше его начнёт тушить каждая пара рук в лагере, тем больше шансов, что трагедия не обернется катастрофой. Пожары коварны и не знают устали – бывает так, что люди уже почти одолели его, устали, теряют силы, а он разгорается с новой, найдя себе ещё источник пищи. Вот лопнет кувшин с маслом, оно разольется – и все вспыхнет снова. Нет, пожар недооценивать нельзя.
  – Тамар, Марк, Квирина, вы в цепочку с ведрами! – командует он, спохватившись. – Не лезьте в огонь!
  Вот группа легионеров дружно опустошает ведра, с шипением превращая очередной пылающий ящик в обугленный, дымящийся, черный кусок древесины, и бросается за новой водой. Некоторые подбегают по одному, некоторые по двое, по трое.
  – Тушите с той стороны! – кричит Луций, закрывая ладонью лоб от жара.
  Пляшут тени, пляшут языки огня, и в этом много чистого безумия. Ярость стихии. Да, Фейрузе бы такое зрелище определенно понравилось. Но ничего, в Данаприсе достаточно воды, чтобы затушить это буйство, а у Рима достаточно рук, чтобы пожертвовав частью припасов, спасти всю экспедицию.
  "Если разобраться, я всю жизнь этим и занимаюсь, отделяю то, что можно спасти, от того, чем надо пожертвовать, и жертвую."
  – Тушите траву вот здесь, пока не перекинулось!
  Это будет долгая ночь. Дольше сегодня будет ночь только для Архипа.

***

  Пожар на последнем издыхании. Занимается серый рассвет.
  Люди еле передвигают ноги, они уже не выплескивают воду сильными движениями, а медленно льют её на оставшиеся островки пламени.
  Луций стоит рядом с Татионом, осматривая эту печальную картину. Напоминает поле боя, да так оно по сути и было.
  – Татион, – говорит он трибуну. – Когда мы переправлялись обратно через Дунай, я посмотрел на тебя и подумал: "Если мы оба вернемся назад, я подарю трибуну амфору вина из своих запасов." И знаешь, что я думаю теперь? Теперь я подарю тебе поламфоры. Потому что вторую половину я выпью сам, прямо при тебе.
  Он устало треплет командира по плечу.
  – Организуй отдых, а потом постройку плотов. Смотри на это в хорошем свете: потеряли немного пехоты, обзавелись конницей, и теперь некому бить нам в спину. И никто не упрекнет нас из-за Фейрузы – столько свидетелей, как всё было, что никаких вопросов к нам просто быть не может даже у Сиятельного Флавия Тавра Аврелиана, чтоб ему тоже так прекрасно попутчиков выбирали.
  "А зачем я его лечу? Он что, маленькая девочка? По привычке, наверное, сейчас командиры через одного как что сопли распускают."
  – Не знаю, как ты, а я бывал и не в таком дерьме. Неприятно, конечно, что выгребать из него пришлось именно нам, но другие бы и не справились.
  "Хотя, – и это он не говорит вслух. – Вот именно в таком я ещё не был."

***

  Приходит утро с запахом пепла. Луций осматривает пепелище, пытаясь прикинуть последствия.
  Жаль, что на столько стадиев в округе ни души – с самоцветами они бы быстро восполнили потери, будь Ольвия не разрушена. Но времени возвращаться к цивилизации нет.
  Луций меланхолично тычет подошвой сандалии в ещё дымящуюся головешку, отбрасывает её в сторону. Лица у всех покрыты копотью, и у него тоже.
  "Потеряем день, а может, и два."
  Он идет к себе в шатер, пишет привычной рукой:
  "Эта бумага является свидетельством, по которому в случае моей смерти необходимо выдать Эрвигу..."
  Чей он там сын?
  "... Гревтунгу за службу в качестве проводника..."
  На сколько они там договаривались?
  "В случае моей смерти пусть выплату произведет супернумерарий Марк Аврелий Контаренон, а в случае его смерти – трибун Гектор Марк Татион."
  Воск капает на папирус.

***

  – Эрвиг из Гревтунгов! – говорит Луций на утреннем построении. – За проявленную храбрость при тушении пожара и спасение отряда ты должен быть награжден. Как негражданина Рима, закон не позволяет мне наградить тебя венком или фалерой, поэтому я отдаю тебе эту лошадь в личное пользование. Также выбери одну любую вещь из спасенных тобой, ибо без тебя они сгорели бы все. Она тоже отдается в твое пользование. Славь Августа!
  "Надо ему еще папирус потом отдать."

  – Аспург из Языгов, прозываемый Медведем! Ты произведен в высокий чин этериала. Славь Августа! Теперь ты командуешь конницей. Алия из Арабии и все твои соплеменницы, Эрвиг из Тервингов, теперь вы подчиняетесь Аспургу из Языгов. Служите верно.

  "Архип из Фракии..." – а, нет, это уже не надо.

***

  Пока люди рубят лес и строят плоты, к Луцию приводят Квирину.
  Луций смотрит на него без неприязни, но уже без особого интереса.
  – Я желаю задать тебе два вопроса, – говорит он. – На один у меня нет ответа, а на другой есть. Почему ты, римлянин, солдат, там, в Новиодуне пошел служить к Фейрузе, а не ко мне? Ты сражался под Ктесифоном, где она выедала людям глаза. Теперь ты помог ей, по силе своих скромных возможностей, и она убила солдата, легионера. Горло перегрызла. Юния Змеелова, помнишь такого? А ещё освежевала человека у себя в палатке. Зачем ты пошел служить ей? Почему эта служба показалась тебе достойнее, чем служба Императорскому агенту?
  Он склоняет голову набок.
  – И почему, как ты думаешь, она тебя бросила?

Пожар потушили только через час.
Огонь перекинулся на палатки и унёс жизни ещё двух легионеров и четырёх рабов — солдаты гибли героически, вытаскивая из под пылающего навеса припасы, рабы попросту надышались едким дымом.
Попытки Метаксаса вызвать дождь окончились не то, чтобы провалом — его сил хватило только на легкую морось.
Тиест переоценил себя.
Получатели: Тиест Метаксас.

Эрвиг всех спас — легионеры в один голос рассказывали, как гревтунг выносил ящики из охваченной огнём палатки. Потом выяснилось что в ящиках была аннона — натуральные пайки всех участников экспедиции!

Когда Луций получил Марку провести инвентаризацию, получилось, что перспективы голода удалось избежать, или, по крайней мере, удалось избежать прямо сейчас. Запас еды на месяц стал запасом еды на неделю даже без учета лошадей — аппетиты конечно придётся поумерить, ведь аннона состояла из солонины, сухарей и вина, но с учетом обстотельств даже такая перспектива выглядела не так уж и плохо.

К тому же Саваг уверил Луция, что Днепр как большая река наверняка должен быть полон рыбы, да и зверь в местных лесах непуганый — а значит по крайней мере часть отряда, которая останется у корабля, сможет как-то себя прокормить.

В общем, прощальный подарок Архипа хоть и стал чувствительным ударом — но не обернулся немедленной катастрофой.

Пожар имел и иное, не хочется говорить «положительное», следствие. Возможно, случившееся и было личной инициативой Архипа, но для свиты Фейрузы все выглядело иначе — царица сбежала с любовником и рабыней, а напоследок сожгла общую пищу.

Если до сих пор даже в Алии порой чувствовались сомнения в правильности принятого решения, то теперь на сторону Луция стал даже Саваг.

— Царица сбежала оставив нас умирать голодной смертью.

Весть быстро облетела лагерь.
Вопросов «почему нами командует не кто-то из свиты» больше не было.

Самого «виновника торжества» поминали едва ли не как демона. Ему вспомнили все — выбитый глаз чародея, изнасилованную девушку в Новиодуне, заигрывания с митраистами и их немедленное предательство, смерть Юния, которого все если не любили, то ценили...

— А может он того... гуннский шпион?

Спросил как-то один из солдат.
Ещё вчера все бы рассмеялись такому предположению.
Теперь никто не смеялся.

Кому доставалось, причём незаслуженно, так это Клавдию. Люди откуда-то узнали, что Луций велел связать его в шатре — и что он был лечащим врачом Фейрузы, а по слухам ещё и Архипа. Припомнили и то, как будучи отравлен, Луций не пустил Квирину к себе.
А легионеры рассказывали, как в готском лагере Клавдий якобы отказался помогать местным женщинам, побрезговав их мольбами.
Вспомнили и попытку предупредить царицу о готовящемся аресте.

— Клавдий Меллей.

Так прозвали его.
«Медовый Клавдий» — льстивый, лицемерный.
Молва возлагала на лекаря ответственность за все случившееся — якобы он приготовил Архипу и Фейрузе зелье, сделавшее обоих невидимыми. Поговаривали также, что именно Клавдий своими микстурами свёл обоих с ума. Имя «хозяина чёрной желчи» и «заклинателя души» предстало в немного ином свете — теперь легионеры скорее умерли бы чем оказались пациентами Квирины.

Тиеста злые языки миновали — он был у Луция в явном почете и наряду с Алией стал «одним из первых, кто осознали куда все идёт».

На следующий день вы не смогли переправиться — благодаря Архипу вы потеряли единственную лодку и весь день легионеры валили деревья, пилили их и стягивали в бревенчатые плоты на которых, используя шесты, и планировалось пересечь ледяную реку.

Зато в третий день апрельских календ, отряд наконец продолжит свой путь...

Ангст, ураган ослабевает. Похоже, вихрь принимает твои ответы — правда, ты не можешь сказать, к добру это или нет. Психические ветра ослабли, но вместе с тем потеряли и единый вектор, рассеявшись и расслоившись на сателлиты. Ты быстро упускаешь их, и твое восприятие отныне ощущает лишь штиль. Возможно, ты остановил катастрофу. Возможно, положил начало какой-то иной новой катастрофе. Но закрыв разум для мирового вихря, ты чувствуешь себя словно обновленным. Головная боль и тремор не просто исчезают без следа — у тебя даже нет ощущения, что они были вот-вот недавно.

За воротами рынка не прекращается шум. Во внутренний квартал стекается все больше и больше рейдеров. Выкрики, мельтешение и непрекращающийся огонь из гладкостволов с вершины башни. Те, кто внизу, по-прежнему ищут Даста. Учитывая, что извне последовательно донеслись взрыв и пулеметная очередь, работы у него однозначно прорва. И ему еще долгое время будет точно не до тебя.


Колин, подходишь к шумящей братве. На расспросы слышишь разное, самое мягкое из которого: "Иди найди себе норку, старый". Одни посылают — больше на нервах, чем в самом деле со злобы. Другим положить. Первым, кто находит на тебя время, оказывается Перепел.

— Здорово, болтокрут. Че как?

Ты задаешь вопросы.

— Наймит один у Души резню устроил. Его Бифф взял на поработать. А он пришел туда и в крысу по пацанам из блупера шмальнул. Фугасом. Дюжины две порвало нахуй. Но это точно он был, не кто-то еще. Из наших блупера точно ни у кого нет, — Перепел сплевывает. — Я сам не видел, но братва чешет, будто там вся вышка тоже наебнулась. Бифф, Риск, все они. Хуй знает, честно. Нам Мама сказала линять, мы и слиняли. Чем там кончилось все, не секу.


Беркут, Ингрид, Полночь, Сирокко.

Ингрид, Сирокко сначала сопротивлялся в беспамятстве, и вы с отцом на короткое время угомонили наркостабами. Утих. И пока он лежал, вы долгое время собирали этот дьявольский пазл — разорванная кожа, скопившийся гной, обломки и осколки костей в открытых ранах. Секунда за секундой. Минута за минутой. Час за часом.

— Что за эйнхерия? — спрашивает отец в минуту перерыва. — У меня их много в знакомцах-то.

Спустя время Кай грубо оценивает результаты ваших трудов и в конце концов машет рукой. "Годится. Жить, конечно, будет плохо, но зато недолго". Смеется невесело и выходит на улицу подышать. Нужен перерыв. Нужно унять дрожь в руках.

Пока он снаружи, ты берешься за Полночь. Надо повырезать из филейной части все осколки и желательно сделать это как можно аккуратнее. Девушке все-таки выступать. Вгоняешь наркостаб и в нее, а затем берешься за работу. Вскрываешь бедро, расширяешь рану ретрактором, а затем принимаешься тянуть пинцетом огромный осколок. Тянешь. Тянешь. Идет медленно, вязко хлюпает в плоти. Ты стараешься тщательно выверять движения, но... Но в последний момент он слишком легко поддается, и ты вытаскиваешь его. Не к добру. Это точно не к добру. Бросаешь взгляд на бедро Полуночи. И видишь, как стремительно под него натекает темно-вишневое.

Почти черное.

— Давай для начала хотя бы попробуем по-хорошему, — усмехнулся братец Нуно, после чего сошёл с железнодорожного полотна и направился в сторону времянок путевых рабочих и вагонщиков. Рейнеру ничего не оставалось, кроме как последовать за своим соклановцем. Собаки тоже двинулись вслед за вампирами, больше не пытаясь облаять нежданных гостей и не проявляя каких-либо видимых признаков агрессии.

Пройдя какое-то время по неровной земле, представляющей собой нечто среднее между кучей разбросанного тут и там щебня и обычной для не самых благополучных районов города грязью, наши герои наконец приблизились к времянкам железнодорожников. Вскоре Шафт уже отчётливо видел лица нескольких крепко сложенных мужиков, собравшихся вокруг пламени большого костра, разведённого прямо посреди лагеря. Открытый огонь невольно заставил мурашки пробежать по телу вампира.

Рядом с костром сидел на корточках и поджаривал маршмэллоу латиноамериканец средних лет со шрамом на лице. Чуть в стороне стояло ещё несколько мужчин с бутылками пива и дымящимися сигаретами в руках, болтающих о чём-то и периодически смеющихся над какими-то шутками не самого пристойного содержания. Рядом лежал в старом шезлонге немного упитанный старик в соломенной шляпе, держащий в одной руке пакет начоса, а другой рукой крутящий спиннер — вращающуюся игрушку, как раз переживающую пик своей популярности. Похоже, это был бригадир или кто-то типа него.

Подальше от костра, собравшись в тесном кругу, танцевали под звуки радиоприёмника ещё несколько рабочих, среди которых намётанный глаз Рейнера выцепил пару-тройку практически не одетых девиц лёгкого поведения. На одну женщину в кругу танцующих приходилось по меньшей мере трое мужчин, но работяг с железной дороги такое соотношение, похоже, ничуть не смущало, как, впрочем, и самих проституток. Наконец, на краю лагеря одна из шлюх уже видимо преступила к работе, делая минет сразу двум отведшим её в сторонку парням.

Да уж, немного не такую картину представляешь, когда слышишь о лагере железнодорожников. Впрочем, Рио-де-Жанейро на то и город вечной вечеринки, чтобы даже здесь удовольствия и грех шли бок о бок с будничной работой.

Между тем пара Носферату подошла уже совсем близко, и наконец братец Нуно вышел на свет, окликнув собравшихся и довольно быстро суме привлечь внимание выпивох у огня и отдыхающего старика.

— Доброй ночи, братья мои! — осклабился Носферату, разводя руками в приветственном жизни. — Я пришёл с миром, дружбой, жвачкой, пачкой бабла, парой пакетиков старого доброго порошка и всё в таком ключе, так что не спешите гнать меня ссаными тряпками. В конце концов, это ведь братец Нуно подогнал вам в своё время радиоприёмник по неплохой цене, не так ли? Мне не нужно проблемы, я просто ищу Лео. Не знаете случайно, где этот парень может быть?

Собравшиеся оглядывали Носферату со смесью некоторого отвращения, любопытства и лёгкой усмешки, не проявляя пока, однако, признаков страха или агрессии. Лишь во взгляде всё ещё сидящего на корточках у самого огня латиноса проскользнула видимая неприязнь. Видимо, этот железнодорожник имел какое-то отношение к тому случаю с собаками, о котором вскользь упоминал братец Нуно.

— Ну привет, старина, — усмехнулся старик, откладывая в сторону пакет с едой, но продолжая другой рукой крутить синий спиннер. — Давненько ты не показывался. Мы уж успели забыть, какая у тебя уродская рожа, — после этих слов мужики у костра дежурно засмеялись, но было понятно, что делают они это скорее для того, чтобы угодить старику, который и сам расхохотался над собственной шуткой.

— Такое разве забудешь, — донеслось откуда-то со стороны выпивох. — Ну прям плод инцеста авокадо и Фредди Крюггера.

— Ладно, приятель, помогу я тебе найти твоего Лео, но в благородство играть не буду: подсобишь мне с парой вещей — и мы в расчете. Но для начала давай-ка вываливай, с чем пришёл. Давненько у нас тут не было качественной наркоты.

Братец Нуно молча достал откуда-то из за пазухи пакетик с белым порошком (который, стараниями преступного клана Носферату, наводнял трущобы города) и кинул его старику. Тот на удивление ловко поймал его, и, вытащив из-за пояса нож, вскрыл. Высыпав немного порошка на палец, старик понюхал его и даже лизнул.

— Сыроват, брат, — поморщился обладатель соломенной шляпы, но всё-же кивнул. — Ладно, пойдёт. Твой Лео во времянке №10, спит, видать, если не трахается, сегодня у него был тяжёлый рабочий день. Растолкай его там, авось поможет тебе. Только это, ещё одно... У нас тут давеча электрогенератор поломался, не посмотришь? А то костёр это конечно хорошо, но без нормального электричества тут и с музлом проблемы скоро начнутся, и футбол толком не посмотришь.

— Ладно, — неохотно согласился Нуно, а затем повернулся к Рейнеру. — Братишка, будь другом, сходя подними этого Лео, он в десятой времянке, ты слышал. Я постараюсь побыстрее управиться с генератором, а ты пока растолкай его. Спящий вагонник спит покрепче нашего брата в торпоре — особенно если сперва вдоволь поебался и хорошенько принял на грудь.

Мортиноцци. Шипят наушники, транслируя звук, с которым сквозь стиснутые зубы с силой выдыхает "Ромашка".
- Да ебаный...
Крадешься - по-другому не скажешь - к дверному проему, цилиндр фугаса наготове держа. Несколько шагов, плечо в косяк. Сунув голову в проход, успеваешь заметить правый край широкой словно столешница спины гиганта, что покрыта внахлест окостеневшей, зубчиками мелкими усыпанной, славно восковой на вид чешуей, в твою ладонь размером, край же похожей на огромную шишковатую тыкву, сплюснутой сверху, повернутой к тебе затылком головы, под потолок почти, с гривой напоминающих сальные дреды, сосульками по боками болтающихся то ли щупалец, то ли косм, на концах формой схожими с вытянутыми и кручеными морскими ракушками пиками костистыми увенчанных, и правую же лапу - в фонарный столб толщиной - до пола почти свисающую, с массивных серповидных когтей здоровенными крючьями, дверь в эту лабораторию лоскутами не так давно распоровшими.
Полуоборачиваешься, чтобы осмотреть противоположный участок тоннеля, и тут же рывком дергает тебя за локоть наемница - с такой неожиданной силой, и так резко, что, свистнув по напольному покрытию подошвами кроссовок, едва не валишься на нее, вбок. Долю секунды спустя - не больше - грохот затяжных очередей из трех автоматических винтовок, в унисон, раздирает, бешено скача по стенам стробоскопическими вспышками, относительную тишину окружения. Пули - или еще какие-то поражающие элементы - буквально вспахивают, судя по граду хлестких ударов, с треском лопающейся металлокерамики вместе, наружную облицовку вокруг входа, бьют в дверной косяк там, где только что торчала твоя голова, вышибают каверны в твердосплавной направляющей балке.
- Трое, сука!
Второй рывок, и вы, под искр вспышки, осколков град, вой рикошета, все же валитесь - ты сверху, "Ромашка" под тобой - с ног.
- Винты! Ты оглох?!?
Срывается на крик спихивающая тебя с себя будто мешок с бататами, снова удивляя недюжинной силой, девушка, пружиной вскакивает.
- Тебе!!!
Под громкие повизгивания разом оживившегося монстра, рвет гранату из своей поясной сумки - ложится та прямо в ладонь ей сама, когда срабатывает автоподатчик.
- Дырок!!!
Вжав кнопку активатора в крышку большим пальцем, прыгает скорее, чем подшагивает к изрешеченному, засыпанному крошкой керамической проходу.
- В башке!!!
Взмах - летит, крутанувшись, взрывчатка туда, куда сам планировал ее швырнуть.
- Новых!!!
Бахает так, разом стряхнув серебристой морозной взвеси тучи со всего вокруг, что напольное покрытие под тобой вздрагивает.
- Не хватает!!!
Визг здоровяка сменяется его же переливчатым, густо замешанном на утробном урчании рыком.
- Что ли?!?
Новой, монолитно сплетенной из стрекота трех "инструментов", очереди треск и сполохи, за канонадой которой все еще можешь различить металлический скрежет мужских голосов, странно рублеными фразами - не расслышать сути - сыплющих. Бьют больше в сторону лифтовой шахты, чем в сторону вашей лаборатории. Топот - как сваезабойником лупит - сорвавшегося в галоп чудовища. Проносится мимо бронированной тенью, мелькнув в расстрелянном проеме словно локомотив костляво-рогатый.
- Давай, подъем!
Рычит не хуже чешуйчатого здоровяка Сэм-Саманта.
- Контакт!
Вскидывает винтовку, позицию у порога, слева - так, чтоб сектор огня троицы собой не перекрыть - заняв.
- Позиция - коридор-выход, право!
На мгновение припав "щекой" маски к прикладу, мягко и как-то неспешно прожимает крючок гашетки. Гавкнув глухо, щелкает сухо оружие в ее руках, плюнув вниз гильзы мутно-белой пластиковой крышечкой: и один из трех стволов, там, снаружи, разом замолкает.
- Сектор - коридор-лифт, кроешь!
Еще щелчок, вторая гильза волчком крутанувшись, в сторону улетает.
- Крою - жду! Двигай.
Еще щелчок.
- Ждем - пусть "нулят" друг друга.
Еще.
- "Нулим" остатки.
Чуть довернув голову, кажется, бросает на тебя короткий взгляд, оторвавшись на мгновение от прицела.
- И не лезь, блять…
Новый выстрел - очередная гильза прыгает по пыльной плитке.
- Смерти в жопу, Посох.

  Куно сделала всё, как учила матушка — превратила части белены в кашицу, сдавила достаточно хорошо, чтобы из неё появилась белая пенка, и хорошенько обработала соком внутренности рыбы, которая ждала своего часа быть съеденной. Она сделала всё достаточно быстро и тихо, и успела исчезнуть прежде, чем её заметили. Рыба, конечно, могла нейтрализовать всю силу ядовитого растения, но даже ослабленного яда будет достаточно, чтобы заставить бандитов мучиться в страшной диарее, грозящей обезвоживанием даже здесь  — на берегу реки.
  Довольная, она спешно направилась дальше по пути. И вскоре оказалась возле места, где и высадился Шинго. На берегу были глубокие следы в разжиженной земле. Следы ног. А чуть поодаль лежал цельный кусок коры, в котором парень и перевозил все свои вещи, когда совершал переплаву. Он потратил какое-то время на то, чтобы одеться — это было заметно по особым скоплениям следов, а потом те направились дальше, а Куно пошла за ними. К её несчастью, только мягкий берег сменился травянистыми полянами — следы она потеряла, но был ещё шанс найти парня среди гор. К её счастью, горы были видны на горизонте. Впрочем, можно было остаться и попытаться всё же поискать следы.

Забавный факт, но все опасения о «блаженной девке» отошли на второй план, когда Крюгер углядел среди толпы своего размазанного в кашу давнего приятеля. Тут-то сразу и стало понятно, что же за адский ствол производил эти громкие выстрелы. Местным оборванцам такая красота не по карману. Только эйнхерии, бывшие и нынешние, могли себе позволить такую боевую мощь.

Второй не менее забавный факт для окружающих и его временных союзников состоял в том, что друзей у Крюгера было не то, чтобы много. Раз два и обчёлся. И даже, если для самого Сирокко визит Крюгера представлял из себя смесь тихого ужаса и желания выдворить незваного гостя поскорее за дверь, то сам стрелок давнюю дружбу ценил. Как символ того хорошего, что у него ещё оставалось в жизни.

Так что картина расстрела старого приятеля сразу из двух стволов ему не понравилась. Вот что-то совсем. Он же на ногах с трудом держался, а вы его как больную псину изничтожили на месте?! Охуели что ли, шакалы дранные?!

Праведный гнев воспылал в бородатом угрюмом бойце. Пускай врата Вальгаллы для него не спешат открываться, но будь он проклят, если оставит это зверство над тем, кого он когда-то называл братом, безнаказанным.

Ver thik, her ek kom, суки!

Мать-Жрица,

— Спокойнее, сестра, — Риск смотрит на тебя, не внимая и не отвечая твоему эмоциональному врыву в происходящее. — Я работаю. Навожу порядок. Вот Бифф сказал, что кто-то сунулся через ограду ночью. Среди убитых опознали культистов. Я пошла разбираться, и по мне стали стрелять. Вот этот.

Она кивает на Сирокко.

— Мы сами палить в ответ не стали, никого задеть не хотели. Но свое пацан выгреб.

Бифф обходит происходящее, тоже держа пистолет в руке. Осматривает людей культа и в частности бросает взгляд на Сирокко. Затем на раненых людей Риск. Берет одного из них за плечо, какие-то мгновения изучает травму ключицы и... И приходит к тому выводу, к которому прийти не хотел, так как рассчитывал подставить Риск. Стреляли только по ее людям. Лишнего она себе не позволила.

— Похоже на правду, Мать. Со стороны культа раненых нет.


Душа, когда ты заканчиваешь говорить, то чувствуешь, как по толпе проходится волна. "Мировой вихрь пришлет виновного в болезни". Искорки сомнений, вспышки взаимного недоверия, огоньки затаенной ненависти — вся эта спектральная гамма чужих эмоций мгновенно заполоняет эфир. Заполоняет настолько плотно, что ты даже на мгновение теряешься.

— Охуенный план, урод, — Риск наставляет обрез на Биффа. — Сначала Душа шлет своих торчков через забор. Их опознают. Потом ты отправляешь меня разбираться. И наконец, я оказываюсь здесь одной из первых, чтобы Душа объявила моих людей причиной заразы. Так ты задумывал?! Сам допер, или подсказал кто?!!

Но Бифф не остается в долгу и поднимает пистолет в ответ.

— Опусти пушку. Клянусь именем Матери, слышу такое впервые.
— Именем Матери? А че будет, если это пиздеж все, а?! Грех своего пиздежа будешь ночью отмаливать?
— Ты че, охуела? За метлой следи. Сама не можешь квартал удержать, шобишь в канавах солнце за солнцем, а потом крайних ищешь! Тебя только то, что ты сестра Матери, и спасает! Обычно людям за такое шкифы вынимают. Но это людям, а не суке вроде тебя!

Твой вопрос о свидетелях игнорируется обеими сторонами. Он уже никому неинтересен. Банда Матери, разбитая на два лагеря, все же остается бандой Матери и не решается открыть друг по другу огонь в ее присутствии. Именно за Матерью и будет последнее слово. Но не только это сдерживает рейдеров — многие в замешательстве и пытаются понять, правду ли ты сказал. А если и правду, то кто из стоящих здесь виновник болезни. Десятки диалогов, сотни реплик — рейдерам действительно не до того, чтобы устроить взаимное смертоубийство.

— ...кто первым пришел?
— ...надо мозгача звать.
— ...кто-то вихрь слушал, видел че-то подобное?
— ...я точно первым не был.
— ...а че толку щас виновника искать? Болячка один хуй уже в городе. Найдем не найдем, ниче не изменится!
— ...не, вроде не было.
— ...погнали ща к Честеру, надо погружаться и выяснять.
— ...а с культом че?
— ...да похуй уже.
— ...бля, думаешь, правда?
— ...ну ебать! Если она виновника видела, может, и как снять болячку тоже знает?

Но сомнения касаются не только рейдеров. Они касаются и твоих людей. Мрак смотрит на толпу во все глаза; он полностью внял твоим словам и сейчас шарится, действительно выискивая виновника. Если бы ты обернулась назад, то увидела, что столь же потеряны и все прочие твои последователи.

— Он. Я его никогда не видел, — произносит один культист и сглатывает.
— Я тоже.
— И я. Думаешь, он виновник болезни?
— Душа сказала, что он придет утром. Утро еще к концу не подошло.

Все они смотрят на пришлого. На человека с пулеметом и гранатометом. На человека с глазами, с хорошо читающимся контролируемым безумием. Твое восприятие начинает воспринимать новые импульсы. Их тысячи, миллионы, и они все, все одинаковы.

Страх.

Страх. Чужак.

Чужак. Страх.

Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак. Страх. Чужак.

Безмолвно — с немым, непреодолимым ужасом в глазах — культисты бросаются прочь. С тобой остается только преданный тебе Мрак. Он смотрит на тебя, резко уменьшившийся в размерах и уже не такой грозный. Он ищет у тебя защиты. Считает, что с тобой безопаснее, чем в стороне от тебя. Что ты укроешь. Мрак может порвать кого угодно в ближнем бою, на ножах, на трубах, просто руками и зубами, но ему не по силам остановить непонятное. Нечто вроде хворей или шалостей мирового вихря. Для этого ему ты и нужна. Именно ты, Душа. Риск провожает культистов краем глаза, считая, что они намерены избежать шального огня. Бифф же оказывается чуть проницательнее. Перехватив взгляд Мрака, он отслеживает его до конца и замечает, что Мрак смотрит на этого чужака.


Сирокко, ты подтягиваешь ноги к себе в позу эмбриона — ничего привлекающего внимания, так скручиваются все, кого избивают на земле. Но у тебя есть план. В нужный момент времени ты бросишь себя на грудь, а затем рывком распрямишься, как сжатая, чудовищно напряженная пружина. Бросая себя вперед с низкого старта.

Раз. Два. Три. Пора. Рывок!

Бифф и Риск замечают это. И в полной мере находят в тебе выход для накопившегося друг на друга раздражения. Стволы визави переводят на тебя. Грохочет обрез, дважды хлопает пистолет. Тебе разносит ногу, а затем прилетают под лопатку два каленых жала. Тело предает. Холодная черная земля с размаху бьет по голове.

Больше ты не встаешь. Больше ты не борешься.

Цену определяет то, после скольких ударов ты можешь подняться. Верно? В чем-то да. Ты не проиграл, пока сам не решишь так. Тоже верно? Возможно. Но есть еще и другие вещи, Сирокко, верные не менее, а подчас и более. Межнине плевать. Это вся правда, которую надо знать о ней — Межнине положить хер. Возможно, не самой ей — все-таки не с нее бытие начиналось — а самому миру, который ее породил. Иногда мир подносит испытания, закаляющие и делающие крепче. Собственно, именно они тебя и закалили. Но иногда сошедшиеся в одной точке непримиримые обстоятельства человека попросту перемалывают. В труху и пыль. То самое колесо истории, которое катится под откос и набрало уже такой разгон, что бесполезно пытаться его подпереть. Межнина не испытывает ненависти. Не презирает, не преследует и не расправляется с неугодными. Она намного страшнее и на порядок хуже.

Межнина просто существует. Существует такой, какая есть.


Беркут, ты склоняешься к тому, что все контролирует здесь именно Душа. Сейчас она ввергла обе группировки в полное замешательство. И сложно сказать, что на уме у нее в дальнейшем. Хотя чуть ранее ты уверенно считал, что ситуация под контролем Риск. Так как хотя силы банд примерно равны, Риск появилась здесь раньше и лучше владеет происходящим. А это нередко многое дает.

Чего опасаться? Да любого шального выстрела. Если кто-то цепанет другого, пороховая бочка тотчас же разорвется, и место превратится в бойню. Из-за действий Души люди не понимают, что происходит. А когда они этого не понимают, то ищут для происходящего самые простые объяснения. Провокация позволит им тут же расставить все точки. И определить вектор работы.

Деэскалировать ситуацию лично тебе вряд ли удастся. Много раздраженных людей с пушками — влезешь, и велика вероятность, что просто получишь пулю. Риск была здесь первой. Возможно, деэскалации послужит, если дать ей то, что она хочет. Однако никаких гарантий. Конфликт между ней и Биффом это вряд ли разрядит.


Крюгер, честно, я не понял, кого именно ты считаешь своим врагом, истинное положение которого хочешь выяснить. Предположу, что все, кто угрожают Биффу, для тебя враги, так как именно Бифф и пообещал тебе заплатить. Исходим из этого. Лучший способ ворваться для тебя — это засесть с гранатометом на какой-нибудь крыше. Проблема твоего оружия в том, что на короткой дистанции им не повоюешь, а ты один и не можешь сказать, как поведут себя стороны конфликта. Поэтому выбери точку подальше от всех, и если что-то начнется — жахни осколочным в середину самой опасной толпы. Потом на гранатомет забей, не трать время — выжившие тушки из пулемета подровняешь.

Истинное положение твоего врага — в полном замешательстве. Блаженная девка сказала какие-то слова, которые резко вывели окружающих из душевного равновесия. Сейчас хороший момент, чтобы ударить, если бы ты этого захотел.

Наибольшую угрозу представляет, как ни странно, эта блаженная девка. Стоило ей сказать какие-то слова, как даже Бифф начал смотреть на тебя косо. Не с недоверием, но явно с ворохом неразрешенных сомнений. Ты не мог быть виновником болезни, так как прибыл в город, уже когда болячка расползлась. Но... Что "но"? Вот именно. Придумать и навесить на тебя каких-нибудь стигм можно целую пачку. Сейчас баба вякнет что-нибудь еще, и обе эти толпы начнут стрелять именно по тебе. Такие дела. Если что начнется, мочи первой именно ее.


Глотка, еще когда ты поднимаешь очки на лоб, Данко взводит затвор ПП. Но дослушивает тебя. Постановка перед фактами мгновенно сдувает его вроде как нормальное и благодушное настроение.

— Щемись в нору, мутант косорылый. Щас я тебя унижу.

Ты выхватываешь тесак и тут же ловишь добрую половину очереди прямиком в торс. ПП паршивый, не Золотой Век, доспех не пробивает, но ощущение, будто тебя как следует отходили по ребрам кусками арматуры. В бой врубаются еще двое людей Данко, стоявшие с ним в карауле — оба стреляют по тебе с пистолетов. Однако безрезультатно. Пули либо летят в молоко, либо звякают о металл и цепи. Ты жив. Пока даже на ногах стоишь.

Твои люди выскакивают из-за байков, выхватывая стволы. Сейчас вы сметете этих щеглов. Как вдруг раздается грохот выстрела откуда-то издали. Напротив мотоколонны взлетает небольшой гейзер чернозема. Еще выстрел. И еще гейзер. Ты поворачиваешься на звук и понимаешь, что стреляют с башни! Той самой, вокруг которой в Вормвуде возведены стены, защищающие рынок. Судя по звуку, это трехлинейные винтовки. А судя по точности, в руках их сжимает какое-то мудачье, просадившее твердость рук и глазомер в наркопритонах.

Под прикрытием марксманов Данко и его люди увеличивают с тобой дистанцию. Хотя... Они откровенно рвут когти. Ужаснувшиеся тем, что только что натворили, и насколько бессильно против тебя их оружие.

В общем, унижения, которое он тебе пророчил, не получилось. Но смеяться ему вслед времени нет особо. Надо думать, что делать.


Ангст, Даст уже подходит к ограде, чтобы поговорить с тобой, как вдруг с вышки начинают стрелять. Куда-то за стены. Ты не можешь понять, что происходит. Даст же, заслышав все это, привычно припадает на одно колено и выхватывает вторичку.

— Э! — кричит он на башню. — ЧЕ ТАМ ТАКОЕ, БЛЯ?!
— ДА НЕ ЕБУ! — отвечают ему. С башни раздается второй выстрел. — ЛИСАПЕДИСТЫ КАКИЕ-ТО, НАШИХ МОЧАТ!

Ты понимаешь, что сейчас Дасту резко станет не до тебя. И не обманываешься.

— Так, все на охрану рынка! Если изнутри кто ломанется, в расход их, поняли?!
— Че, отдыхающих тоже поднимете, Даст?
— Да, пока да! Да потом отдохнете, епт! Все на периметр ща, бегом, ебать!

Вокруг рынка начинается возня. Из притона в Подбрюшье Мамы выбегают трое рейдеров, отдыхавших там. Еще парочка покидает казармы.

* * *

Ночью выпал дождь, сильный и резкий. Грязь вормвудских дорог успела слегка схватиться и утром предстала пусть и не сырой, но все еще комковатой и вязкой. Налипающей на обувь и комками срывающейся при ходьбе. Серое утро. Сухой сезон закончился что-то около пары месяцев назад, если отмерять время от первых серьезных дождей. Ледяная роса и ветер, лезущий под одежду. Бледное, больное небо, подрагивающее в лихорадке. И время от времени — вот как этой ночью — разрывающееся мощным кашлем с отходом мокроты. Хмурая трещиноватая Межнина то тут, то там покрыта лужами, но это временно. Ближе к полудню влага уйдет в землю. Унылая твердь вернет былой облик.

По тому, как быстро уходит вода вглубь, вы определяете, сколько еще времени до наступления сезона льдов. Пока его много. Если это для вас, конечно, имеет значение.

Банда Матери оживает раньше города. Поблескивающий от влаги бетонный блок цитадели никогда не дремлет. Но к началу утра уже начинает сонно моргать, когда приближается смена караулов. Меняются рейдеры-часовые на вышках и стенах. Мало кто бдел в эту ночь — наверняка в дождь многие и вовсе посбегали с постов. Но если никто не напал, значит, дело сделано на славу. В конце концов, по улицам шататься — это не с вышки по сторонам сторонам смотреть. Можно бы и понять. Вышка — место вообще козырное. Не заплатишь Биффу — так и будешь ночами грязь месить и на стены прыгать. Наверху же и тепло, и сухо, а отдельные нехваты умудряются туда и баб проводить. Хорошо там, если в общем. Филиал рая на земле.

Вслед за бандой поднимается с лежаков и весь оставшийся люд. Кто-то сам, кто-то после того, как рейдеры начинают ходить по домам и подрывать людей тычками по ребрам и хребтине. Пора работать. Подъем. К сезону дождей уже должен быть создан эн-зе на сезон льдов. Разлеживаться некогда. Впрочем, бьют серьезно только отдельных типов — ленивых мудаков, которых и Бифф, и Риск уже давно надежно отложили в памяти. Остальных просто трясут. Для порядка. Бифф обходит район, окруженный стенами. Цитадель, рынок, мастерские и гаражи, казармы и арсеналы. Место, приближенное к Матери. За стенами, среди простых трудяг шарится Риск. Шарится неохотно, просто потому что надо. Сама же думает только о ширеве и ни о чем ином.

Банда Риск — вернее, небольшая ее часть, дюжины полторы — приближается к домам, где живет Душа со своими людьми. В воздухе повисает напряжение. Дубины и тесаки оставляют перевязи, но вряд ли рейдеры делают это с каким-то умыслом. Желая напасть, Риск приказывает просто наскакивать толпой — подходить, а уж тем более подкрадываться не в ее манере. Рейдеры просто идут, и стоящий на фишке член общины выигрывает достаточно времени. Раздается свист. Культисты тоже высыпают из домов. И тоже не с пустыми руками.

Вроде ничего не должно начаться. Максимум неприятный разговор. Но в Межнине день, в котором были лишь неприятные разговоры — добрый день.

Риск берет слово:

— ДУША, БЛЯДЬ! Выходи на разбор!

Нельзя сказать, что последний месяц был для жителей Вормвуда таким уж неудачным. Все работали, все получили то, что заслуживали. Но последний месяц вещи шли через пень-колоду. Сначала в город извне попала какая-то зараза. Зараза, как это нередко случается, просачивается через рынок. И когда к Каю и Ингрид начали попадать люди с одними и теми же симптомами, Даст решил проблему радикально и быстро. Рынок закрыл на карантин, а всех больных изолировал на нем. Никто особо не стал переть на него буром. Даст — мужик крутой и опытный и может отличить фуфло от серьезной проблемы. А потому в кой-то веки двое других бригадных сошлись на том, что сейчас он прав. Риск даже помогла, временно перестав пускать челноков извне в город. Торговля прервалась.

Понравилось это не всем. Те культисты Души, кому выпало работать на рынке по мелочам, навар пусть и временно, но потеряли. Голодать они любили еще меньше, чем болеть, а потому очень скоро больное воображение родило слушок, что все дело в измененных порядках бартера. И наваре лично для Даста. Что это мутка конкретно Даста, а не какая-то большая проблема. Позлиться и слить дерьмо из голов (пусть и погрешив против истины) на какое-то время отсрочило проблему. Но лишь на время. Тогда еще никто не думал, что это во что-то выльется.

Потом культ отпраздновал завершение рабочего сезона и... Отпраздновал как умел. Беспорядочный секс всех со всеми, раскурка уже скудеющих запасов Радости, еда, выпивка. Иным словом, общение. И этой ночью трипы Радости, похоже, сняли с людей все оставшиеся внутренние ограничители. Последствия сказались во всей полноте.

Несколько культистов решили вломить команде Даста.

Их остановили, когда они пытались перелезть через стену и попасть во внутренний район. К рынку. Естественно, их заметили. И естественно же, сказали валить прочь. Но уже решившим довести дело до конца, тем было плевать. Хотелось просто отвести душу, а для этого уже не надо было куда-то идти. На стенах завязалась драка. Короткая и кровавая. Не было даже ни единого выстрела. Кого-то снесли со стены ударом укрепленного башмака. Кому-то разрубили голову. Кому-то сломали кадык, надавив коленом. Но рейдеры в ту ночь не понесли потерь. А подоспевшие сначала Бифф, а потом и Даст узнали, кто были нападавшие и откуда.

Душе был назначен разбор. Также разбор ждал и Риск, так как это ее косяк. Она не уследила за порядком на своей территории. Но это будет потом. Сейчас пусть хотя бы исправит то, что уже допустила.


Душа, Сирокко, вы хорошо провели праздник и отдохнули. Но подъем случился отвратный. Эффект Радости отступил. Оставил тела, пока вы спали, и теперь в ваших головах немного фонит. Мир вдруг предстает нарочито блеклым. Еще несколько часов назад полный приятных вибраций, он вдруг застывает, как недвижимая водная гладь. Тщетно. Все тщетно. Какой во всем происходящем смысл? Опять суетиться. Опять что-то делать. Опять смотреть на окружающее, пользуясь восприятием обычного человеческого мозга. Мозга со всеми его недостатками.

Слабого, зашоренного, неподатливого человеческого мозга. Под эффектом Радости вы чувствуете себя, как вспорхнувшие с плетня птицы. Но потом спуск кончается, и наступает этот момент. Когда ​птиц возвращают обратно в клетку.

Впрочем, сейчас не до этого. Мрак трясет всех по очереди за плечи, и эта очередь доходит и до каждого из вас.

— Душа! Душа, вставай! — Сирокко, ты знаешь, что Мраку на тебя плевать, поэтому он даже не трудится что-то тебе объяснять. Центр его маленького мирка — это Душа. Впрочем, ты слышишь, что он пытается до нее донести. — Там рейдеры Мамы пришли, что-то хотят! Пока не нападают.

А потом вы слышите крик Риск. Риск невозможно спутать ни с одной другой девушкой или женщиной Вормвуда.


Ангст, ты на рынке с остальными больными. Под карантином. Люди Даста не дают тебе выйти наружу и, похоже, вполне готовы пристрелить, если ты попытаешься выбраться. Все это вышло дерьмово. Еще когда зараза была на подступах, вихрь донес до тебя неизвестные шепотки. Обычно ты мог что-то слышать, только когда открывал разум вихрю. Но чтобы голоса просачивалось в твой разум, когда твоя воля противится этому — такое бывало редко. Очень редко. Можно сказать, никогда. И первое, чем отреагировало твое тело — это холодком по спине.

Межнина приучает видеть угрозу в неизвестном. И часто оправдывает эти угрозы.

Твоим первым позывом — вполне естественным — было залечь на дно. Или куда-то рвануть, забрав кого-нибудь из тех, кто тебе дорог. И вот когда цепочка размышлений подвела тебя к этому "кто тебе дорог", идею рвануть ты и отставил. Полночь. Для Полуночи ты незнакомец. А она здесь работает. Едва ли тебе удастся убедить ее сорваться с места и все бросить, просто сославшись на твои поганые предчувствия.

Но ты близок к Матери. Если с чем-то не можешь совладать ты, то совладает она. Рассказав ей о своих ощущениях, ты получил добро на работу. Начал искать больных. Нашел. И заболел. Потешная история — и в своей потешности закономерная. Когда прыгаешь обеими ногами в очаг, так или иначе начнешь гореть.

У тебя кашель. В глазах муть, на мир ты смотришь через жидкий белесый туман. Еле владеешь речью — язык свинцовый и ворочается с трудом, когда ты пытаешься произнести хоть слово. Постоянно клонит в сон. Но ты знаешь, что это только начало заболевания. Те, кто здесь уже давно, спят постоянно — их оцепенелые тела вздрагивают от ледяного ветра, носящегося мимо опустевших прилавков. Последний раз на твоих глазах они бодрствовали лишь пару часов.

Если ты ничего не предпримешь, то тоже заснешь. Хозяева этих шепотков, приведших тебя сюда, прорвутся из вихря и растерзают твою душу на куски. Кому-то мировой вихрь дает забвение, но не тебе, Ангст. Ты мозгач. Ты слишком глубоко погружен в это коллективное бессознательное, а оно — вернее, те, кто с ним слились воедино уже давно — предпочтут сохранить свои тайны. Так что тебя, если ты проиграешь, ждет только небытие.

В котором не останется ничего. Ни отцовского хлопка по плечу, ни голоса Полуночи.


Ингрид, сперва к твоему дому ломили и ломили больные. Ты с отцом пыталась помочь им в меру ваших с ним сил, хотя все указывало на эпидемию. В город кто-то что-то пронес. Симптоматика у всех была одна и та же — кашель, сонливость и затруднение речи. Сначала вы вообще не придали этому значения. Симптоматика как от отравления психодепрессантами — добавить бы еще красные глаза и мышечные спазмы, и вообще один в один. Но потом начали приходить и другие люди. Те, о которых ты точно знала, что они на ширеве не сидят. Стало тревожно. Кольнуло под лопаткой. А затем начался тихий ужас.

Их просто приносили к твоему дому и сваливали вдоль — сначала на куски брезента, потом на холщовые мешки, а затем и просто на землю. Их, пораженных болезненным сном, больше похожим на кататоническую кому. Ты перебрала все из комплекта ангела, что могло бы помочь, но смогла лишь замедлить развитие болячки химстабами. Даст понял. Да что там, все всё поняли и лютовать не стали. Спросили у тебя, что делать, а затем начали сносить зараженных в одно место.

С той поры рынок вымер.

Ты сидишь с отцом в хижине и видишь, как у него мелко подрагивают руки. Он родился ангелом и кроме как ангелом никем себя не видел. Больных, которых ему не удалось поставить на ноги, он принимал как личное оскорбление со стороны мира в свой адрес. На свой счет. И ты, когда повзрослела, начала его убеждать, что так нельзя. Что всех не спасешь, и вообще не в целях ангела всех спасти. Впустую. Ты не продвинулась в этом ни на йоту. Слишком уж у твоего отца горькая участь.

Участь того, кто готов отдать всё, но не может.

Полночь, ты здесь же, бок о бок с Ингрид, пусть пока и оставившая ее побыть с отцом наедине. С начала карантина у тебя все плохо с заработками. Слишком уж сильно зависит твоя работа от людей и того, насколько многим в ходе нее удастся понравиться. Здесь улыбка, тут комплимент, там полунамек — довольный посетитель оставит больше. А чем больше он оставит, тем больше и твоя доля соответственно. Но сейчас торговля прервалась. Новых людей нет. И позволить себе то, что позволяла себе немногим раньше, ты уже не можешь. Конечно, у тебя есть и богатые любовники, и покровители, и воздыхатели тайные и не очень. Но на всех них тоже вряд ли удар болезни не оставил ни единого следа. Слишком сильно нажать на этих людей — и будет риск потерять и то, что имеешь. Эти резервы рано истощать. Пока рано.

Ты пришла к Каю пару дней назад, готовая помогать чем угодно. Работать даже за еду. Кай помнил о твоей дружбе с Ингрид и не отказал тебе. Возможно, он и правда нуждался тогда в паре лишних рук, но скорее всего нет. Дело было не в этом.

Дело было именно в Ингрид.


Мать-Жрица, последние сутки особенно не задались. Мало тебе было этой заразы, которая, на секундочку, парализовала рынок и торговлю как таковую. Так теперь еще и за внешней стеной местным, похоже, спокойно не живется. А ведь ночь имела все шансы пройти спокойно. Ты трахалась с Биффом. Дебют уже потихоньку переходил в миттельшпиль, как вдруг кто-то из рейдеров поднял шум из-за нападения на стены. Бифф схватил оружие, сорвался проверять, а когда вернулся, ему было уже не до того. Кровь от промежности прилила обратно к голове.

Нападавшими же оказались просто какие-то наркоманы, хватившие лишку. Бифф из-за этой заразы извелся, вот и ждет подляны от мира отовсюду. Ты так думала. И возможно, продолжала бы думать, если этим все ограничилось.

Следующим утром Бифф и Даст поднимают перед тобой серьезный вопрос. Пока Риск со своей частью людей идет разбираться, кто и зачем лез через стену, они выдвигают тезис — Риск не справляется. Работать она начинает только тогда, когда от ее людей следуют проблемы, или когда они — Бифф и Даст — объединяются, чтобы ее загрузить. Хотя банда у нее большая. А статус одной из дочерей Матери-Жрицы Третьей дает в Вормвуде действительно многое.

— То, что она осталась жива в войне Матерей, уже было большой уступкой с твой стороны, Благочестивая Мать, — говорит Бифф. — Она хотя бы из обязанности тебе за свою жизнь должна работать рук не покладая.
— Промой шестеренки в башке, Бифф, — хмуро реагирует Даст. — Об обязанностях люди забывают сразу, как только их перестают припирать. А Риск сейчас так легко не припрешь. За ней сила.

Да. За ней сила. А за тобой боги.

— Еще один вопрос, который стоит поднять, Мать-Жрица, — продолжает Даст. — Ангст. Наш мозгач. Он там, на рынке под карантином. Что с ним делать? Выпустить его мы не можем. Но и оставить там тоже как-то... Не особо по уму будет.

Ангст пытался помочь. Но теперь твой черед — если ты, конечно, считаешь, что это заслуживает внимания.


Глотка, Вормвуд подвернулся тебе по дороге, когда ты со своими людьми искало, где бы раздобыть пожрать и расходники для байков. Ритчер и Скан, выдвинувшиеся вперед дозорным звеном, вернулись к тебе с достаточно неоднозначным докладом:

— Глотка, там движ какой-то. Неспокойно все.

Ты насторожилось. Приказало готовить стволы и решило расспросить местных, что там да как.

На подступах к городу тебя встречают рейдеры из охранения. Того, кто вышел тебе навстречу — рыжего худого бородача с потрепанным цингой лицом — ты не знаешь. Но вот он о тебе и твоих людях, похоже, осведомлен хорошо. Молодой. Видимо, из новых. Введенный в курс дел.

— Это тебя Глоткой кличут? Салют, епт. Меня Данго зовут. — На его груди пистолет-пулемет. Кусок трубы на деревянном ложе; продукция завода Дамптауна, склепанная из найденного там же на свалке железного лома. Данго показывает ладони в невраждебном жесте. — Сразу к делу: щас соваться не надо сюда. Там у нас какая-то болячка на рынке завелась, всем селом переболеть не можем. Лучше ехайте отсюда. А то сами подхватите.

Рейдеров не очень много. Если ты решишь проехать, они, скорее всего, побоятся тебя остановить. Но кто знает, что там и в самом деле в городе? Ты-то, может, еще и перенесешь на своих двоих эту дрянь, а твои люди? Ты в них уверено?


Крис, Беркут, вы, Ким, Рысь и Мэттью собрались в конторе, чтобы оценить навар и обсудить дела. Навар хорош. Даст подкинул халтурку — последить на рынке за одним не очень надежным челноком из Мэнсфилда. Каким-то новым, которого никто в глаза не видел и не знает. Вы потратили на это почти целые рабочие сутки, ничего не увидели (справедливости ради, ничего и не было, девчонка оказалась вполне ровной) и забрали плату. Плата, кстати, довольно солидная — хорошие сапоги с невысокими голенищем и стальными набойками на каблуке. Золотой Век! Можно хорошо выменять или отложить пока. Как пойдет.

А вот Беркут с работой пролетел. Ты, Крис, поручил ему браться за доставки, но из-за эпидемии доставки не выпали. Вообще. Рынок попал под карантин, Даст всем челнокам дал в рог, и работа пропала. Беркут так по водительской части оставался не у дел. И если чем и кормился, так это только черной работой.

Иными словами, дела хороши, но не то чтобы очень. Всегда можно лучше, больше, шустрее и качественнее. А сейчас Вормвуд столкнулся с проблемами. И ты, Крис, никому не дашь соврать: проблемы одних — это всегда возможности других. Главное знать, как правильно их применять, и что делать.

— Надо к Маме на поклон идти, — предлагает Мэтт. — Предлагать себя, искать работу. Щас рынка нет, жрачки не будет, горючки и патронов не будет, вообще ничего не будет. Если мы начнем все это доставлять, наваримся прямо хорошо.
— А Мама нам для этого нахера нужна? — спрашивает Ким. — Сами можем толкнуть, без нее.
— Выебут.
— Тоже мне новость. Как будто тебя в Межнине выебать не могут.
— Межнина — это другое. В Межнине я не работаю, там со мной пусть че хотят, то и делают. А в Вормвуде у меня подвязки. Срать там, где живу, я не стану.
— Я вот думаю, надо к ангелам идти, — вставляет Рысь. — Они сейчас заняты больными в самый раз, вот им тоже может чего понадобиться.
— А им есть, чем платить?
— Можно будет с Мамы спросить, если ангелы с болезнью совладают.
— Ненадежно это как-то. Понимаю, по договоренностям расплачиваться. Но тут мы как бы сами все захотели и сделали. С чего бы ей нам платить за это?

В какой-то момент все трое поворачиваются к вам обоим.

— А вы че молчите, мужики? — Мэтт обводит вас взглядом. — Давайте тоже мысли озвучьте. Особенно ты, Крис. Тебе же решения принимать.


Крюгер, на время карантина рейдеры позакрывали все притоны и питейки, чтобы зараза не шла дальше. Единственный оставшийся открытым притон не имеет названия, но за глаза именуется "Подбрюшьем Мамы", так как находится у стен цитадели. В нем отдыхают рейдеры. А рейдерам можно на порядок больше, чем остальным. Туда же вынужденно стекаются и все остальные, желающие поразвлечься. Желающие поразвлечься и не боящиеся что-либо подхватить.

Впрочем, все эти желающие очень быстро понимают, куда именно забрели. Это логово зверя. Попав сюда, местные спешно и без аппетита допивают и доедают поданное, а затем уходят прочь. Ты, войдя сюда, тоже это понял. Но спешить уходить не стал. Не за этим ты сюда пришел, чтобы вот так брать и уходить. Эйнхерии пируют в залах самих богов и сражаются на их полях в ожидании Рагнарека. И когда Небесные Горы содрогнутся от сигнала Гьяллархорна, эйнхерии выйдут из пятисот сорока дверей, чтобы принять последний бой во спасение этого мира.

А тут какие-то рейдеры. Да усрутся все скопом. Еще потом сами предложат шмотки подлатать.

В "Подбрюшье Мамы" тебя встречают взглядами. Самыми разными — как скучающими, так и заинтересованными. У тебя пулемет, а здесь на весь город пулемет один, да и тот на верхушке этой бетонной башни. Тот, кто может позволить себе носить такое оружие с собой, явно серьезен. А если он серьезен, то нечего тратить себя во всяких тупорылых сварах. Если нужда заставит, то лучше на него всей кучей напрыгнуть по сговору. Вот и все. Закон тайга — медведь хозяин.

Так или иначе, твой покой не нарушают. Берешь похлебки из репы и дикого порея, браги из болотных ягод, флягу требуешь пополнить, и отдаешь за все пару патронов пулеметных. Здоровых таких, семь шестьдесят два. Внушают. Хозяин заряжает тебе еще и марку местного прессованного гашиша. На сдачу.

Садишься есть, думаешь о делах. А дела твои не очень. Ты пришел сюда, потому что Слезы послали тебя купить запчастей — а в Вормвуде крупнейший рынок округи. Но стоило тебе здесь оказаться, как — ну вот же засада! — надо было случиться какой-то заразе. Торговли нет. Челноков нет. Товара нет. Надо или убираться отсюда, или ждать, пока карантин снимут. А если ждать, то искать работу. Патроны воин проедать не должен.

У патронов другое назначение.


Честерфилд, ты один из немногих, кого кризис, прокатившийся по Вормвуду, никак не затронул. Болезнь или здравие, голод или сытость, бешенство вихря или высадка, мать их, инопланетян — в мире может происходить что угодно, но одна константа неизменна. Полезные штуки вечно ломаются или приходят в негодность в чьих-то кривых руках. Полезным штукам нужен тот, кто будет поддерживать их в порядке. Нужен технарь. Ты. Поэтому на твоей жизни вообще ничего не сказывается — все идет своим чередом. Как и прежде, рейдеры продолжают носить ножи и мачете на заточку, стволы на проверку УСМ, кому-то тачку проверить, кому приблуду какую. Ты один, ты не заменим, тебя ценят. Возможно, именно ценят, а не, например, уважают. Ты все-таки слишком необычный.

В твоем фургоне полно передатчиков и средств связи доапокалиптичной эпохи. Садишься за стол, надеваешь наушники, перещелкиваешь тумблер "ON || OFF". Берешься за микрометренный винт настройки частоты, аккуратно ведешь по часовой. В какой-то момент что-то меняется в шуме помех. Ведешь еще чуть-чуть. И еще. Что-то, неразличимое ни для какого слуха, кроме твоего и таких же "необычных". Срал ты на уважение. И на отношение людей к себе тоже, в общем-то, срал. Никакого значения оно не имеет. Все их проблемы иллюзорны; мелочны и надуманы, суррогатное дрочево вокруг непостижимых истин. А истина тем временем вот она.

Кашель эфира и безмолвье помех, через которые прорывается хрип сгоревших в огне апокалипсиса душ.

В лагере — темно. Солдаты, не находящиеся на постах и не охраняющие Луция или Фйейрузу (какая ирония) сгрудились под парой навесов. Они пьяны — и сегодня единственный день, когда это их не ждёт палка. Они хотели хоть в праздник нормально повеселиться. Они не хотели всего этого дерьма...
— А Архипка молодец. Ушёл дрыхнуть.
Сказал один.
— Ничего, скоро магистриан закончит и нас отпустят спать.
Ответил другой.
Вечер безнадежно испорчен.

Архип действительно уходит в палатку свиты — которую делил с Клавдием и Тиестом.
Получатели: Архип.Что до рабов, они послушались приказа Савага и уже начали располагаться на ночлег. Несколько арабок последовали их примеру — те, кому не выпала подготовка снаряжения и лошадей...

  В чехарде событий между драками очень легко забыть о важных вещах. Появление Свапа в рядах Докеров уже казалось само собой разумеещимся событием, и не вызывало вопросов. Занятый своими мыслями и драмами, Роджер совершенно забыл, что пару дней назад его спас от множественные переломов мужик, который о себе ничего не знал. Зашуганный, но крепкий. Молчаливый, но охотно слушавший остальных. Его мотивация в сражении с Имперцами была очевидной, но на прямые вопросы о прошлом, Ларри уходил в ступор, что его заметно напрягало. Уже второй случай разительного изменения хода мыслей после триггера.

  Будучи немного подкованным в работе с пострадавшими, Роджер попытался было разговорить Ларри о том, что же произошло до вечера знакомства. Знаете, моральная поддержка под бутылку пива, ламповые беседы с осторожными наводящими вопросами. Если не задавать вопросы в лоб, возможно, защитные механизмы и не включатся. Но нет, мужчина упорно подвисал на разговорах о любимой команде футбола, на каком концерте он в последний раз был, да и классический спор о том "кто лучше - блондинки или брюнетки?" выиграли рыжие. И то с подачи Хлои, которая кинула в кейпов рыжим париком. Между тем, новой информацией Ларри делился вполне охотно, мог вспомнить последние 15 загаданных чисел и весь тот позор при сражении с 88, о котором уже Роджер старательно пытался забыть. Дело было не в Ларри, не в его травме. Дело было в чем-то конкретном, что произошло совсем недавно, и совсем недалеко. Горячий след остыл, но, быть может, остались хоть какие-то улики?

  Значка у Роджера уже не было, имени тоже. Можно было прикинуться журналистом, и надеяться, что никто не попытается это проверить. Так что, вооружившись блокнотом и ручкой, Роджер отправился опрашивать местных обитателей того злосчастного перекрестка на тему, что же тут произошло, и кто есть тот герой, что спас от гибели четырех человек?

Годы тренировок опытной следопытки с луком дают о себе знать: в дыму расшевеленного лесорубками в поисках подходящих головешек костра Эйпадия безошибочно находит свободную от препятствий директрису, по которой и отправляется в полет смертоносная стрела. Рыжеволосая друидка еще не успела придумать, что делать с подкатившимся в упор волком, а старшие подруги уже блестяще решили эту проблему, оставив ее наедине с дважды пронзенным трупом.

Лиловые глаза деревенской жрицы загораются внутренним светом, когда она творит молитву Аэлис - и божественное пламя сжигает раненого Гильдой волка, еще больше наполняя воздух запахом паленой псины (как будто закиданного горящими ветками серого было недостаточно!) Дина вскрикивает от неожиданности, не сразу понимая, что это союзница из тыла избавила ее от проблем.

- Да, Яс, я прикрою тебе спину, - бормочет она взволнованно, примеряясь к оставшемуся в одиночестве серому. - Я прикрою. Тебе. Прикрою...

Других слов в эту секунду у нее не находится, но зачем нужны слова там, где говорить должно оружие? И топор лесорубки сказал свое: в тот самый момент, когда волчара собрался кинуться на нее, лезвие взлетело и встретило его жутким ударом прямо в пасть, отделяющим от тела верхнюю часть черепа. Извлекая из останков зверя верное оружие (орудие?), она улыбается в сторону Ясены:

- Надо же - я и в этом ремесле кое-что соображаю, оказывается.

Кажется, азарт сражения захватывает даже ее - во всяком случае, сейчас, пока защитницам лагеря удается успешно и минимальными потерями отбиваться от одержимого зверья.

Силой боги Эрвига не обидели. Может, у них там не все ещё померли, хотя как знать, от хунну-то не спасают что-то, да и от Рима тоже.

Архип от хлопка покачнулся (много ли ему сейчас надо было?), но не обиделся — ни на хлопок, ни на шутливые слова с примесью желчи. Бурдюк с пивом даже принял, хотя и сразу пить не стал, не хотелось.

— Ну да, это мы целым отрядом нарочно с праздника за горизонт убежали, чтобы именно там в секрете нажраться, — усмешка вышла горче нужного, но в целом в лёгкий тон варвара попадала, — Нет, у нас свои дела были, а в реку я на обратном пути свалился. Берег обрушился. Не повезло.

Решил так сказать, чтобы не рассусоливать. На деле — чтобы сущностей не плодить. Морок или урок, демоны или Митра, было или не было, всё теперь прах, кроме озарения и памяти. Такое не перескажешь.

Хизер сделала свой выбор. И цена этого выбора оказалась непомерно высока. Я не питал иллюзий насчет происходящего. Это была пытка. Брутальная и эффективная. Сломается лаборантка, выдаст код? Хорошо. Нет? Квей не собиралась с ней церемониться. Очень прагматично, никаких личных эмоций. Осточертевшие, мать их, рабочие будни. И Хизер сломалась. Глупость ли, храбрость или преданность - не так важно, что тобой двигало, если ты лежишь в луже собственной крови и, выдав все, что с таким упорством скрывала, со слезами на глазах умоляешь своих палачей оставить тебе жизнь.

Подойдя к Сандерс, я вновь направил на нее пистолет. Поймал своим взглядом ее затуманенный взор. Шок. Тяжелые раны и острая кровопотеря. С таким не живут. Пожалуй, даже импланты не способны надолго удержать ее над пропастью. Если они, конечно, вообще работают. Все, что я могу сейчас сделать - это избавить ее от мучений. Закончить начатое, отправив несчастную в объятия Ритана. С такого расстояния достаточно одного выстрела, не промахнусь. Палец, чуть дрогнув, лег на курок.

Неужели Каролина вот так же умоляла своих мучителей, перед тем, как они вырвали ей язык? Несвоевременная, предательская мысль отозвалась мелкой дрожью в удерживающей пистолет руке. Неужели я убью ее, не дав пусть и призрачного, но шанса? Добью из чувства милосердия, после того, как сам приговорил к смерти?

- Маардо маар…

Дерьмо. Дерьмо! Какое же дерьмо… Момент был упущен. Решимость избавить Хизер от мучений растаяла как туман. Не помогло даже понимание того, что если Сандерс каким-то чудом выживет, то наверняка будет искать меня до конца жизни. Дуло пистолета медленно опустилось к полу.

Монгол и Шнобель

Внутри письма оказался аккуратный листочек из тетради. Такие некогда вроде использовали для обучения детей, сейчас же-они местами вроде как встречаются, но довольно редки.

Старшему поселения Сталино

Привет, друг!
Честно говоря, не думал, что вообще буду писать официальное письмо на бумаге.

Но, кажется, обстоятельства того требуют.

Не уверен, слышали ли вы у себя о деде Жене.
Он-старый добрый чудак, который жил у нас в Новосарматске с незапамятных времён. Он отлично помнит времена, когда никакого Новосарматска не было в помине... И даже катастрофы ещё не было. Хотя и застал тот век молодым человеком ещё.

У нас он был кем-то вроде, хм...учителя, да. Причём вполне официального-он учил детей и взрослых грамоте и искусству. Думаю, не секрет, что сейчас найти учителя и устроить какое-то подобие школы-роскошь, непозволительная для многих...но мы себе это могли позволить.

Так вот...
День назад он просто пропал.
Вышел из своего дома и не вернулся.

Мы могли предположить, что дед просто пошёл на речку порыбачить или что-то в этом духе, да и помер от своего возраста, но...

Но всё говорит о том, что он жив. Все наши ведающий сходятся во мнении, что деда похитили неизвестные.

Я верю им. Тем более, что сам...открывал разум Вихрю. И чувствовал деда. Живого.

Это ещё полбеды. Я думаю, что дед что-то знал. Скорее всего, он что-то помнил или знал, связанное с Вихрем...

И это меня беспокоит. До ужаса. Ведь, если он попал к Чёрным и они смекнут, что в его голове...

...я даже не хочу продолжать...

Теперь внимание. Главный вопрос. Зачем письмо?
Я написал ещё два таких письма. Второе-в Горькое, третье-в Лукоморск. Единственные нормальные посёлки, вожакам которых можно доверять.

Листы взяты из тетради самого деда, которую он держал за день до своего ухода. Он там держал переписанными стихи из Золотого Века... И эта тетрадь имеет с ним сильную эмоциональную связь. Надеюсь подвердить то, что он живой.

Если вы согласны помочь мне...ради всего святого...придите в Новосарматск.

Подпись: Глеб

P.S. Возьмите с собой всех, кто ведает и может быть полезен. Дело-то нешуточное!


На обратной стороне листка значились какие-то стихи неизвестного автора:

На севере диком стоит одиноко
На голой вершине сосна,
И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим
Одета, как ризой, она.
И снится ей все, что в пустыне далекой,
В том крае, где солнца восход,
Одна и грустна на утесе горючем
Прекрасная пальма растет.

Лермонтов.

Переворот

Когда в последний раз Луций Цельс Альбин поднимал меч против человека? Когда сражался — зная, что могут убить? Власть магистриана — отправлять людей на костёр десятками, но руки его чисты, а тело неприкасаемо. Быть может, он и забыл вовсе как держать клинок? Рукоять привычно ложится в ладонь.

Нет. Не забыл.

Азарт битвы струится по жилам Фейрузы словно расплавленное золото. Пусть она уже немолода — так стремительно она не двигалась даже когда ей было двадцать пять и клинок пел в ее руках — отшатывается в ужасе, потрясая бесполезной спатой, Марк, жмётся к впавшему в ступор Метаксасу Аделф.
Альбин окружил себя прислужниками и рабами, но когда настал последний час, все они отступили от него, дрожа за собственные шкуры.

Он просто старик. Старик наедине со смертью.
Ты быстрее. Ты привыкла убивать. Ты — Львица Хиры.
И если это твой последний день, то старый, плешивый лев уйдёт вместе с тобой...

И в тот же миг, когда ты чувствуешь победу, ощущаешь свои пальцы на призрачном горле врага, Луций чувствует — он не успеет.
Никто на свете сейчас не успел бы остановить Фейрузу аль-Лахми.
Константин бросился наперерез, готовый, если потребуется, закрыть магистриана своим телом — она пируэтом, словно в танце обошла его.

Это конец.
Где-то в холодной космической бездне, Антарес оторвал свой взгляд от бесконечных светил...
Время останавливается.

Копьё и спата.
Римлянин и персиянка.
Бросок.
Последнее объятие.
Замирающее на устах дыхание.

Нет! Уклонился! Ушёл от удара!
Попытался ответить — глупец.
В этот миг, ты Зенобия, сокрушающая своей пятой легионы. Ты Клеопатра, пред которой преклоняется Цезарь. Ты Фейруза — и это важнее всего.

Древко копья бьет магистриана в висок с такой силой, что ломается от удара. Луций падает, касается рукой земли — но каким-то чудом удерживается на ногах бросается вперёд...

Струйки крови бегут с уголков губ.
Острие копья торчит из груди.
Тускнеет всегда острый взгляд закрывающихся в последний раз глаз.

Ты... Убила его.
Ты правда убила его.

Замерзшее время вдруг разгоняется, бежит как лёд по реке. Стремительно проносятся мимо всеобщий вздох. Поднимаются во имя мести клинки и копья.
И в этот миг, глаза Луция открываются.

Зенобия заморила себя голодом в римском плену.
Приняла яд Клеопатра, дабы избежать позора.
А Фейруза...

Удар.
Стук падающего тела.
Звезды танцуют в небесах.
Горячая кровь заливает глаза.
Темнота.

Все
Вы были там, когда Фейруза пала.
Марк, Аделф, Тиест, Клавдий, Аттия.
Безмолвный Татион со своими людьми, достигший лагеря к развязке кровавой драмы.
Вы были там — а Луций стоял как Цезарь на полях близ Фарсала, и сломанное древко пробившего кольчугу копья торчало из его широкой груди.
Он стоял как бог, и звёзды улыбались ему.

Затем пал и он.

Комми, встреча медленно, но верно приближается к концу. Ты работаешь как и прежде, с очередью в пару человек, но по мере увеличения числа битых растет она все медленнее и медленнее. Наступает момент, когда больше никого не остается. Ты утираешь пот и снимаешь резиновые перчатки. Духота стоит неимоверная — ты обращаешь на это внимание только сейчас, когда сотрудники спортзала начинают потихоньку распускать людей. Время от времени свежий ветер из открываемой двери этажа касается твоей шеи; и для тебя эти касания что глотки ключевой воды после перехода по жаре. Воды ледяной. Прозрачной и чистой.

Уходят маленькими группками. По одному-трое, не привлекая лишнего внимания со стороны раёна. Закрывает работу касса, и в подсобке, уже освобожденной тобой, начинают подводят итоги. Ты ждешь расчета. Все идет своим чередом. К тебе подсаживается Эрик и без экивоков заявляет тебе, дескать, че-т медленно! И не стоит ли тебе брать кого на помощь? Ты, как и решил заранее, рассказываешь ему о торчках. И тот, не будь дураком, тут же завинчивает клапан. От претенциозного тона не остается и следа.

Выясняешь, что да. Что это ты все правильно сделал. И что ему, Эрику, только проблем с нарками и не хватает сейчас. Бонуса за инициативу, впрочем, никакого не сулит.

Проходишь в подсобку. На столике, где еще недавно ты под светом лампы прижигал чьи-то кровоподтеки, сейчас котлеты валюты. Грязное бабло в обоих смыслах слова. Потертые, потрепанные, истасканные купюры в тугих скрутках — только купюры, ставки не принимаются по банковским переводам. Когда на один счет поступает слишком много средств из разных источников, это рожает вопросы со стороны налоговой. Вопросы не нужны.

За столом сидят кассир и тот парень со статистикой, которого Эрик называл Эн-Би. "Найджел," — жмет руку он тебе. А затем в подсобку заходят и остальные сотрудники Эрика.

Эн-Би подставляет к краю стола картонную коробку из-под эспандеров-лент и сгребает туда навскидку четверть лежащих на столе котлет. "Это в фонд," — говорит он, и Эрик кивает. Далее Эн-Би раздает котлеты уже вам. Все сотрудники получают по одной, ты — две. Пересчитав валюту, ты вновь бросаешь взгляд на стол и отмечаешь, что бабла на нем по-прежнему много. Очень много. Похоже, на пожертвования идет действительно лишь двадцать-двадцать пять процентов навара, а все остальное и зарабатывают спортсмены честной судьбы.

Зачем они вообще это делают — кому-то что-то жертвуют? Ты задумываешься над этим, и... Тебе не нужно много времени, чтобы понять — здесь слишком широкое поле для догадок. Возможно, Эрик действительно альтруистичный человек и испытывает необходимость кому-то помогать. Там, в октагоне, он казался искренним. Но это идеалистический подход. А что может сказать материалистический? Во-первых, волонтерские движения делают залу рекламу и здоровую репутацию. Все-таки бойцовский клуб — не основной бизнес, основной — это именно тренажерка. А к ней можно привлечь внимание и таким путем. Если посмотреть абстрактно, то бойцовский клуб и тренажерка — эдакая взаимозависимая, замкнутая сама на себе система. Белый бизнес отмывает бабло с черного, черный делает положительную репутацию белому.



Но ты, пытливый доктор, наверняка спросишь — а что же со стукачами и сливщиками? Здесь калечат людей, и риск остается риском. И, разумеется, окажешься прав. Однако и здесь филантропия играет скорее на руку, чем нет. Потому что людям приятнее терять и проигрывать деньги, когда известно, что они хотя бы частично пойдут на благое дело. И это вроде как должно подталкивать их держать язык за зубами. Инициатива-то не самая плохая. Но разумеется, это даже косвенной гарантией не назвать. Такая "гарантия" не страхует от точечного попадания в систему какого-нибудь легавского уха, который вышлет всех на нары.

У меня будет к тебе вопрос, Комми.

Ты сам как к этому относишься? С твоей точки зрения, это все — действительно хорошая инициатива, и пусть пацаны зарабатывают, если они хотя бы пытаются делать правильные вещи? Может, тебе принципиально на это положить, и ты здесь просто за деньгами? Или у тебя какой-то иной взгляд на вещи?

Мортиноцци. Припоминаешь смутно, что Сэм-Саманта - по крайней мере тогда, когда "Клещи" не оплачивают ей почасовку - вовсе не являет собой образец для подражания ни в плане общительности, ни, тем более, сдержанности и уступчивости. Аванс, возможно, так подействовал: удивительный седативный эффект обезличенной транзакции, демкредовый транквилизатор. Ну, так значит так - тебе же проще.
Перекидываешь "ленты": одну через грудину, вторую - вокруг пояса, клацаешь замками, на удивление мягкие внутри, удобно и плотно сидящие перчатки следом на кисти натягиваешь, обжимаешь ленты-аброхо вокруг запястий. Сумку расправив и раскрыв, попутно отмечаешь, что термоизолированная она. Суешь "картечь" увесистую по пазам, попутно у гильдейки интересуясь насчет "источников финансирования".
- Ренго не без добрых людей, Посох. - Отвечает. - Любой каприз за наши демкреды.
Ссыпаешь оставшийся боезапас в тару, вспомогательный ствол вешаешь на ремень. И, очевидно, совершаешь непоправимую ошибку, поинтересовавшись у Гвендолины - которая, кажется, слишком уж быстро отошла от удара шокером, который, как ты помнишь, мужичков, в центнер с лишним живого веса, минуты на две-три из равновесия может вывести легко и непринужденно - насчет ее боевых навыков.
- Ну, в ц-целом, конечно, да. Но, опять же, это не значит, что я с-совсем не могу за себя постоять. К-корпорация...
Заметно ежится, растирая запястья оппозитными ладонями.
- Тут были обязательные курсы по стрельбе. А вообще, у меня папа - охотник. У нас есть шале в предгорьях Акантиладос-Хеладос, так там все стены рогами ибексовыми завешаны. Ибексы, знаете?
Знаешь. Здоровенные, такие, горные козы - кабры. Распихиваешь взрывоопасные цилиндры по позициям пока.
- Так вот, я где-то годов, может, с девяти-десяти, не больше, начала из его карабина, ну, под присмотром, конечно же, в общем, по банкам всяким стрелять.
Аптечку когда напарнице предлагаешь, отказывается.
- Обе твои, у меня есть. Если забыл, там по четыре автомата с реграсплавом, пятикубовки.
А вот это уже серьезный бизнес. Регенерационный расплав, в свое время революционная, патентованная - но кого в Ренго сегодня волнуют эти патенты - разработка какого-то там фармацевтического концерна, вроде "SINCO Pharmacology", которая хоть и стоит, буквально, на вес золота, зато реально творит чудеса, будучи способной восстанавливать поврежденные ткани организма фактически на глазах, то ли наполняя раневой канал стромой, то ли нейрогенез какой-то активизируя, то ли все вместе, то ли вообще то ли еще что-то, но факт остается фактом - эта штука, если тебе, например, прострелят ногу, поставит тебя, ага, на ноги буквально за считанные минуты. Главное, чтоб не голову, да.
Впечатляется и Галлахан.
- Ого, неплохо так. Я, кстати, умею пользоваться автоинжекторами, если это важно.
А кто - нет? Колпачок с жала снял, прижал к коже его, нажал кнопку, и дело в сомбреро.
- Могу в магазины патроны вставлять.
Лямку торбы через плечо перекинув, жмешь маску к лицу. Окрашивается окружение серого тонами, контрастно и контурно. И воздух, что овевает подбородок ненавязчиво, чист и свеж. Прохладный, не ледяной.
- И могу понести, что скажете. Сумку, там. Что угодно.
Как озвучиваешь свой грандиозный план по спасению имперца, светильник на ствол вешая, так тренькает - кратко, тихо и мелодично - в ушах, когда в недрах теперь перекрывающих их бортиков щитка оживают динамики встроенной гарнитуры, реагируя на включение рации. Голос "Ромашки", все такой же "анонимизированный" и, похоже, в таком режиме слышимый только тебе.
- Тормозни, пара моментов. Раз не хочешь убирать дурочку, значит надо ее здесь бросать. Опасно, левый риск. По экстракции - я в авангарде: брошу летуна, отсмотрю видик, скину тебе тактичку. Ты замыкаешь: на тебе сто восемьдесят тыла. Из основного: на лестнице гоняем цепью, на полу - сцепкой, в двери - полочкой, я снизу. Начинается жарево, каждый держит свои сто восемьдесят, с доворотом только на запрос или на перегруз. Если цепанут, каждый медичит сам, пока целый берет круг. Если лягу в горизонт - стабилишь, кидаешь гудок Точке. И последнее: на вторичку перекидываем только если дистанция ноль, так по всему работаем базой, хлопушки всегда через пред. Добро?

Мортиноцци. Убирает наемница ствол тут же - быстро и без лишних препирательств.
- Принято. Собирайся, и будем выдвигаться.
Подхватив под мышку, помогает монтанке подняться, хлопает по плечу.
- Без обид.
Та же, ничего не ответив, ковыляет к своей винтовке, с заметным трудом наклоняется, и со скрежетом подтягивает ее за ремень.
- Л-лучше б-без уб... Уборок.
Подает все же голос.
- Любой каприз, Гвен.
Отвечает ей - на удивление доброжелательно - "Ромашка".
- Любой каприз.

Все истории со мной в главной роли начинаются одинаково. Меня куда-то везут. Куют ли в железо, крепят ли фиксаторами, загоняют ли в крио, но куда-то везут. Бухта Мясника. Темная Афина. Крематория. Тюрьмы-суда. Тюрьмы-станции. Тюрьмы-планеты.
Все истории со мной имеют одинаковые кульминации. Я бегу. Вымениваю ментоловые сиги на невнятные полуправдивые слухи, открываю двери, угоняю челноки, и попутно бошки раскалываю. Вспарываю небритые шеи куском заточенного электрода. Шеи уголовников. Наемников. Охраны.
Все истории со мной имеют одинаковые развязки. Те, кто меня преследовал, преследовать перестают. Джонс-младший. Гейл Ревас. Сантана. Святой Полумертвый. Перестают по объективным причинам. Джонс-старший теперь просто Джонс, а Святой Полумертвый, может быть, все еще Святой, но уже не "Полу-".
Все истории со мной имеют одну и ту же деталь.

Каждый, кто решает на меня положиться, погибает. Кэролайн. Имам. Джек, она же Кира. Да даже пес, друг и соратник, всю Лжефурию со мной истоптавший — никто исключением не становится.

Призрачные нити грез, хитросплетения воспоминаний, через которые не продраться в обманчивой полудреме. Чтобы не нести потери, не становись никому опорой. Не открывайся, не позволяй себе доверять. Не протягивай руку помощи. Уже одним этим у них будет больше шансов.

Криокапсула. Холод. Но в этом холоде холод другой, особенно острый — там, где касаются кожи стылые ремни. Пробую на разрыв. Тяну. Первое, что стоит делать при встрече с новым — проверять на прочность. И речь не только о путах, фиксаторах и цепях. Вскользь идет луч прожектора. Вовремя жмурюсь, зная, что вспорет сетчатку не хуже ножа. Свет и в привычной среде режет так, что хоть вой, а на отходняке криофазы и подавно. Прожектор. Дежурная автоматика? Или здесь (на станции? на корабле?) кто-то есть? Если есть, то на пульте точно заметят, что биодатчики заработали иначе — не так, как у погруженного в криосон. Придут проверять. Досмотрят. Наверняка будут вооружены, что окажется очень на руку. Правда не им.

Так или иначе, особо сильно дергаться рано. Выжидаю.

Мортиноцци. С опаской поглядывает лаборант-​инженер из, с ее слов, отдела "Экарис" на то, как ты, сохраняя молчание, вытягиваешь коммуникатор. Крутится на экране цветок: белые лепестки, сердцевина желтая. Ромашка, кажется - "манзанилья". Тапнув по ней, разворачиваешь текста строчку, поперек экрана, черными росчерками на враз молочной белизной пропитавшейся прозрачности: "тук-тук".
Стук, пластик о пластик: "щелк-щелк", там, в недрах технической шахты, за декоративной панелью, заставляет Гвен вздрогнуть как от удара током.
- Слышали?!? - Шипит. - Там!
Винтовку вскидывая по направлению источника шума.
- Это как-то связ...
Распахивается провал, и в помещение разом бьет, расхлестываясь в стороны и вверх, мгновенно заполняя собой буквально все и вся, тугой поток густого, непроглядно-серого дыма.
- Там! - Кричит твоя спутница. - Т...
Тень, в которой угадывается женская фигура, молнией - обычные люди так не двигаются: явно отрабатывают синаптические ускорители, с прямой подачей нейромедиаторов на мышечные пучки - скользнув мимо тебя, с пыра втыкает ногу в едва различимый сквозь марево силуэт лаборантки, заставляя ее лязгнуть зубами и, с сипением выдавив из легких воздух, сложиться вдвое. Следующий тычок, чем-то электрически трескучим, точно в основание черепа, заставляет ее сначала выгнуться дугой, а затем, издав чуть слышный хрип, деревянным истуканом завалиться на бок.
- Привет.
Скрежещет металлически и глухо генерируемый заподбородочными динамиками бронемаски, явно копирующей череп - калаверу - в муэртовских узорах, бесполый голос. Анонимайзер работает, по ходу дела.
- С тобой?
Отбросив чужое оружие под стену, подальше от вас, "Ромашка" - высокая, крепкая, в облегающем камуфляжном армокомбезе цвета "зимний город", упакованная в невесомую композитную штамповку полностью закрытого анатомического шлема, пятнистой, под тон костюму ее, чешуйчатой защитной кирасы, усиленные бронированными щитками сапоги, такие же наручи и поножи, с противодронной мини-турелью на док-площадке одного пластинчатого, собранного внахлест наплечника, и многолинзовой сферой мираж-голографа, лениво вращающейся по часовой стрелке на втором - сначала прижимает на доли секунды к правому виску пару вытянутых пальцев, указательный и средний, в ударную перчатку затянутых, тебе салютуя, а затем указывает ими же на ворочающееся у порога пятно, в котором едва угадываются очертания Галлахан.
- Ее надо убрать.
Точно она, Сэм-Саманта. Кажутся смутно знакомыми закрепленные у бедер, туго сидящие в ножнах, на обвешанном компактными разгрузками, чехольчиками, и даже наглухо застегнутой гранатной сумкой, поясе парные стилетные клинки: в пару ладоней каждый. Да и шероховатый, черный как смола, литой из пластмассы телескопический приклад - с формирующим стабилизирующую рукоятку вырезом, и мягким вспененным затыльником - из-за плеча который торчит, на ремне, внатяжку, вися, видел уже: ее "главный калибр", марксманская винтовка от "Tashiro Armory", невероятно дорогой, и еще более невероятно надежный агрегат. Укладывает, будто между делом, тебе под ноги наемница туго набитую спортивную сумку: среднегабаритную, черную, из плотной ткани, на молнии продольной.
- Местные - опасные.
Тянет из закрепленной на нагруднике, сбоку, оперативной кобуры брусок угловатого полуавтоматического пистолета.
- Вспоминают лишнее, летят с катушек.
Подтянув под себя коленки, жертва шок-кастета, тем временем, пытается сесть.
- Я... Н-не... М-м... М-мест... На... Я. - Давит из себя. - Я с М-монтаны-​​Ард-диенте. Г-гвен.
Хмыкает "Ромашка", шутку оценив.
- Вот и познакомились, Гвен.

Мортиноцци. Усмехается девушка, словно мысли твои прочитав.
- Да ты... Вы чего, я же корпоративный работник, хоть и "экс", отдавать последнее - это не про нас.
Буквально сует тебе фильтрационную маску в ладонь.
- Берите-берите, не обеднею.
Ежится, предплечья ладонями растирая.
- Тем более, она вообще не моя. И вы мне, все таки, скажите...
Покусывает губу.
- Ладно, не суть.
Прохаживается туда сюда, на пятачке, наверное, в метр, стараясь берцы так ставить, чтоб ни подошвой не скрипнуть, ни каблуком о плитку не щелкнуть.
- Холод - это, конечно, просто нечто. На Монтане-​​Ардиенте, если это, конечно, не ложные воспоминания, которые мне внедрили, чтоб я, не знаю, начала любить горы, в общем, там, вроде, тоже, прямо скажем, не субтропики, но что-то, между нами говоря, мне не очень нравится такая, кхм, домашняя атмосфера.
Энергично бока трет кулаками, прямо через лямки жилетные.
- А на Тьерра-Бланке, ну, где Картели, там же ж "Зеленый Пояс" прям от высоких до высоких широт, чистый курорт. Тепло, океаны, орки у пляжей резвятся. Вы их видели, кстати? Орок. Ну, которые эти, мелкие хищные киты. Хотя...
Машет рукой, дескать, Ритан с ним.
- Не отвечайте, а то вдруг выяснится, что орок на самом деле нет, и это такие бионические мини-субмаринки, на которых вы наркотики и оружие контрабандой перевозите.
Придает своему лицу серьезное выражение.
- Секреты Картелей пусть лучше остаются секретами, а я еще пожить хочу.
Но видно, что не всерьез.
- Проснешься так как-нибудь утром, а тебя, оказывается, оп - ночью уже прямо в постели расстреляли.
Подмигивает тебе.
- Никаких грязных секретов, амиго.

Всем. Шипит, мелко подергиваясь всем телом ребенок, когда первые слова, хиспанцем произносимые слышит, которые про чудовищ, про взрывы, и про топографическую дезориентацию. Лязгает клыками, наконец, с металлическом больше, чем обычным - "зубным" - позвякиванием, услышав про степень вкусности Фиделя.
- Да! Вкусный...
Убрав ладони прочь от лица, слепо щурится пустыми пятнами шрамированной кожи. Какие-то остатки мимических мышц, за это отвечающих, похоже, еще функционируют.
- Кейто? Звучит... - Размышляет о чем-то пару мгновений. - По-имперски. Вижу, вижу... Да, имперка.
Разводит скрюченные, расчерченные вдоль косточек пульсирующими, натянутых струнами - как в судорожном припадке - жилами руки в стороны, изображая непонимание.
- Не знаю. Это игрушки Гончара, он нам с ними играться не дает. Да мне и не надо, я сам себе игрушки найти могу.
Повернувшись к рубаке, посреди зала замершему, отрицательно качает головой.
- Ты не переживай, я не буду его всего есть. Ну, пока он с тобой. Он же с тобой?
Щерится, снова объедки, меж зубов застрявшие, демонстрируя.
- Да? А то ты скажи, если нет.
Теперь уже к тебе, Фидель, обращается.
- Ты же с ним, да? Ну, с Рубиком.
Вопрос с тем, держат ли его - их - в Комплексе против воли, похоже, игнорирует.
- Держат?
Нет все же, гляди-ка.
- Ну, да. Пока ты не сделал выключение всего, то держали. Как бжиков под стаканами, в колбах таких.
Показывает некое подобие перевернутой горловиной вниз чаши, из пальцев сложенной.
- Хершел. Ведьма. Она забрала и спрятала мои глаза. Мне сказала, если я буду слушаться, то их вернут. Врут - не вернут.
Тычет себе в лицо.
- А они и не нужны больше. Тетя Барански научила смотреть без них. Я вот тебя вижу. Ты такой весь...
Потряхивает расслабленной кистью в воздухе, перед собой спирали рисуя.
- Как огонь, если сильно горит, такой. Из черепа как бы... Кружится, и кольцами. И он как бы, ну, яркий. Вы все такие.
Выгибается вдруг дугой, утробно заурчав.
- Все...
Рычит чуть слышно.
- Я ответил.
Облизывает губы посиневшие, неестественно вытягивающимся языком - бугристым, темным практически до черноты, осклизлым на вид - по ним поелозив.
- Теперь ты отвечай. Какую руку отдашь, правую или левую?
Снова чувствуешь странное онемение во всем теле.
- Скажешь никакую, обе заберу.
Оцепенение охватывает каждый мускул, статуей фиксирует на месте.
- Честный обмен.
Неожиданно кивает войд-кочевнику, словно поддержки ища.
- Скажи ведь, Рубик, да?
И направляется к стрелку.
- Не бойся, я не больно сделаю. Не умрешь.

Язычники

Идею Тиеста устроить состязание солдаты подхватывают одобрительными возгласами. Мигом сбрасываются туники, за ними к изумлению Эморри следуют набедренные повязки. И Тиест, и Марк невозмутимо и даже с каким-то энтузиазмом снимают одежду, словно так и надо, словно это совершенно нормально! Не то, чтобы германец никогда не слышал о подобном — от саксов он слышал, как пикты, желая явить богам свою храбрость, идут в бой нагишом ища славной смерти. Но римляне! Тут уж невольно подавишься куском свиной ноги: «И они нас зовут варварами?» — судя по тому как округлились глаза арабок, они тоже не ожидали произошедшего. Только для них к изумлению прибавился ещё и совершенно женский страх. Мало ли что взбрело легионерам!
Ещё и слово какое-то странное произносят — ампедрония! Кого-кого они там собрались ампедронить?

Воины меж тем разбирают и зажигают факелы. Подходят к Аделфу, прося его как человека опытного и во всех отношениях почтенного, быть им судьей.

Уж жрец-то конечно знал, что ампедрония — это бег в темноте с факелами. Зрелище исключительное по красоте, ведь что может быть прекраснее десятков, а в больших городах даже сотен быстро движущихся вместе огоньков, ночью напоминающих ползущего огненного змея...

Бежать решено было не вокруг всего острова, дабы забег не оставил состязающихся без сил для прочих забав, а всего-то сделать круг по северному берегу и вернуться в лагерь.

Тут уже и до арабок дошло, что планируется всего-то бег, так что и они присоединились к общей забаве, пусть и оберегая свою стыдливость от взглядов.

Всего пара минут на подготовку — и вот уже Эморри с Аделфом остаются в лагере совершенно одни, а прочь удаляется длинная вереница ярких огоньков...

Тамар, Аспург, Эрвиг

Тиха и холодна северная ночь. Серебристая вода в лунном свете ярко очерчивает два чёрных берега, неровные, словно зубья крепостной стены, вершине деревий...
Аспург, Тамар и Эрвиг сидят у одинокого костерка, вдали от всех.

Сегодня, они оберегают покой всего отряда. Появятся на северном берегу гунны или любые другие враги — и лишь от внимательности часовых зависит, как быстро об этом узнают у корабля.

Иногда ветер доносит с юга далеко разлетающиеся над водой обрывки языческих гимнов. Колышет ли что-то в ваших сердцах их напев? Или вы привыкли к совсем другим песням?

Не о богине — хоть едва ли хоть кто-то из вас понимал эллинскую речь и мог точно разобрать хоть слово.

О храбрых героях, что сожгут дом врага, уведут его женщин и скот.

Вы — воины.
Вы сражаетесь или пируете.
Но сидеть вот так...

Это необходимо, кто же спорит.
Необходимо римлянам.

Аспург разворачивает добытый ещё в Новиодуне кулёк, угощает всех вяленой кониной, пускает по кругу флягу с крепким пивом.

Может у вас и нет праздника.
Но когда вас больше одного — вы едины.

Вдруг! Чудо! Откуда-то из лесу высыпает не меньше, а то и больше десятка факелов! Стремительно приближаются!

Кто это? Они заметили ваш костёр? Время ли поднимать тревогу? Вступать в бой?

== тот же вечер ==

  –Ладно, сдаюсь, - на столе загремели две коробки с бутылками пива. Не сказать, чтобы места было много - ведь остальное было забито закупками, чипсами, наггетсами, жареным луком и другой продукцией фабричного питания.

  –Я облажался. Я подставил под удар Хлою, не сумел защитить от нацистов, а затем выторотвал свою жизнь за свободу того звездуна со взрывными когтями.

  Бутылка гостеприимно пшикнула, а крышка отлетела со знакомым визгом.

  –Я думал, что смогу разобраться, избавлю нас от главной угрозы, а затем мы мирно устроим массовое побоище и уйдём на волне героев.

  Кажется, седьмая бутылка была уже лишней.
  – А ещё он уделал меня. Нет-нет, я не про цепи, ик!Он уделал меня в марари...морори.. По совести, короче. Потому что я напал на них, как крыса. Прискакали, насрали под дверь, а затем сбежали. А я ведь даже собирался нарушить написанные правила и прибить гаденыша! - моя голова ткнулась в плечо Свапа, и не важно, что тот сидел на диване на про и меня, - Мне стыдно. А ещё мне дико стыдно, что меня смог пристыдить этот ублюдок, - бутылка с гулким стуком ударилась о стол.

  – Честь, внутренний кодекс, - хмыкнул я, - Простите, ребята. Я тот ещё подонок. В погоне за своим честолюбием поставил на кон всё, и чуть было всё не потерял. Чуть вас не потерял.

  –Эван, ты говорил про опыты. Хошь, руку отдам? Мне охренеть, как стыдно перед вами, так что делай, что хошь. Будет мне память о том, чтобы действовал, как мужик, а не как тряпка! И-ик!

Около часа ночи 6 июня 2017 года, Рио-​де-Жанейро, где-то на железной дороге, окрестности лагеря вагонников


Железнодорожное полотно тянулось куда-то вдаль, скрываясь где-то впереди за очередным поворотом магистрали. По сторонам видавших лучшие времена ржавых рельсов мигали зловещим светом красноватые, синие и зеленоватые огни, напоминавшие то ли горящие в темноте глаза каких-то ночных хищников, то ли светящиеся силуэты каких-то блуждающих духов. Нуно уверенно шёл вперёд прямо по шпалам, бормоча что-то себе под нос и периодически поглядывая по сторонам. Рейнер следовал сразу за своим попутчиком, стараясь не отставать от на удивление расторопного собрата.

— Люблю я железные дороги. Столько городских легенд вокруг них крутится... Хэллингтонский поезд в Англии, призрачный локомотив в Канаде, траурный поезд Авраама Линкольна... — негромко рассуждал Нуно, словно общаясь с самим собой. — Как же много есть леденящих душу историй, о правдивости которых остаётся только догадываться! Помню, несколько лет назад я продал одному охотнику на приведений запись стука колёс бейрутского трамвая — не поезд, конечно, но всё же. Дорого же я взял за эту штуку...

Между тем пара Носферату приблизилась к стоящему в стороне от действующих путей ржавому товарному составу, вероятно списанному ещё несколько лет назад и с тех пор брошенному тут. Вагоны поезда были расписаны разноцветными граффити, среди которых встречались и витиеватые чёрные надписи в духе пишасау на социальные темы, и рисунки футбольных болельщиков, и какие-то причудливые абстракции. Когда Твари поравнялись с первым вагоном старого локомотива, Нуно остановился и подошёл к составу, положив свою серую склизкую лапу на ржавый металл поезда.

— Раньше этот малыш перевозил древесину из сельвы. Мало кто знает, но такие поезда вампиры раньше использовали для перемещения через территории оборотней. Просто прятались среди брёвен и досок и надеялись на свою удачу. Многие так никогда и не доехали до пунктов назначения... Это я всё к чему — если кто и решит приехать в Рио по ж/д, ему скорее всего придётся иметь дело с настоящими хищниками. Вот, гляди-ка, — Нуно посвятил карманным фонариком на бок вагона, и луч света выхватил из темнота глубокие следы когтей, разодравших металл.

— Так что я не завидую я незваным гостям, хоть бы это были и Никтуку, — усмехнулся проводник Шафта. — Сожрут их, и глазом не моргнут... Ладно, идём, тут уже недалеко. Сейчас познакомлю тебя со своими старыми приятелями.

Идти и вправду оставалось немного — за поворотом забрезжил свет горящих в железных бочках костров, и вскоре Рейнер увидел впереди, чуть в стороне от железнодорожного полотна, разбросанные в хаотичном порядке времянки вагонников и путевых рабочих. Они походили на скопление здоровенных ящиков, и невольно навели немецкого вампира на мысли о куче гробов, терпеливо дожидающихся в лавке мастерового своих постояльцев. Со стороны лагеря (если это можно было так назвать) были слышны звуки человеческих голосов и какой-то попсовой музыки, игравшей из радиоприёмника. Несмотря на весьма поздний час, железнодорожники не спали.

— Говорить буду по большей части я, — сказал Нуно. — Твоя главная задача — осадить подвыпивших ребят, если они начнут лезть к нам и мешать поискам Лео. Надеюсь, до драки не дойдёт, но мужики это не самые культурные, учитывай. В последний раз какой-то особо ретивый тип на меня тут чуть собак своих не спустил, пришлось ретироваться. Животина меня не слишком жалует, я не из тех, кто в анимализме много смыслит. Поэтому коли псы будут — ты их тоже успокаивай, не стой столбом.

Словно в подтверждение слов Нуно, со стороны лагеря послышался громкий собачий лай, и вскоре на дорогу перед двумя вампирами выбежал здоровый лохматый пёс, брызжущий слюной и настойчиво облаивающий незваных гостей. Завидев животное, Нуно поморщился и остановился, не слишком понимая, как действовать в данной ситуации. К одной собаке, меж тем, уже присоединилась вторая, показавшаяся из-за темноты чуть дальше.

— Ну что-же, domador de animais, твой выход, — произнёс Нуно, медленно пятясь от злобно смотрящих на него и не прекращающих лаять зверей. — Убери-ка отсюда этих треклятых criaturas.

Мортиноцци. Тапнув по начавшей напоминать сковородку поверхности, завершаешь разговор. Несколько взмахов делаешь заметно помутневшим - словно молока несколько капель замешали в изначально прозрачный пластик - устройством, и оно, вроде бы, начинает потихоньку остывать. Суешь за пазуху его, помещение осматриваешь.
- Что это было? - Указывает на отворот куртки, за которым скрылась "грелка", Гвен. - Здесь же нет сотовой сети. Хотя...
Отойдя к двери, занимает позицию слева, если смотреть с вашей стороны, от нее.
- Можете не отвечать. Секреты Картелей - в новостях часто показывают, как вы потом любопытным уши-то отрезаете.
Трет правое о плечо.
- Мои, конечно, скоро от холода сами отпадут, но лучше не надо.
Даже беглого осмотра зала достаточно, чтобы понять - абсолютно безопасных мест здесь нет.
- И, это, что за "Ромашка", если не секрет?
Есть только те, что сразу попадут в сектор обстрела, сунься потенциальный враг из шахты, либо из коридора, и те, что попадут туда же чуть позже.
- Хотя, если и за это тоже...
Прижав друг к другу и оттопырив указательный и средний пальцы, пару раз разводит и снова сводит их.
- То лучше не надо.
Займи позицию у той стены, что напротив аварийного лаза - не достанут с этажа, так достанут оттуда.
- А вообще, конечно, мне было бы неплохо немного помолчать, и подумать насчет своей судьбы.
Наоборот сделай - опасности тоже инвертируются.
- Как-то просто, не знаю, перспективы рисуются как у бригадного генерала Рамиреза в битве у Слезы Дарианны.
Указывает взглядом на облицовку у противоположной стороны проема.
- Вон, как мне кажется, неплохое место. - Покачивает едва заметно головой, в подтверждение собственных же слов. - Знаете эту историю?
Полуоборачивается к тебе, ткнувшись локтем в перекладину придверную.
- Когда Рамирезу задали вопрос, каких результатов он ожидает, планируя штурм Мира-Крепости двумя дивизиями орбитального десанта, сразу после прыжка, он ответил, что их, кхм, выебут.
Как-то веселит ее явно это слово, судя по ухмылке.
- Ну, его и спрашивают, мол, так зачем тогда штурмовать? А Рамирез говорит - у нас есть приказ, но нет еще одной дивизии, поэтому, если мы не начнем штурм сразу после прыжка, то миды поднимут мировой гарнизон, и выебут нас прямо на орбите. А так, нас, конечно, тоже выебут, но хотя бы на наших условиях.
Вздыхает.
- Как думаете, штурмовать или нет?

Всем. Подойдя к покрытой шубой из тонких, беловато-прозрачных на просвет иголочек плите, счищает рубака, прижав массивный кулак к ее поверхности, иней над информационной табличкой рейдер. Верхняя строчка: "ЛАБОРАТОРНОЕ ПОМЕЩЕНИЕ 01", а что написано ниже, еще парой проступающих под наледью темными пятнами строк, шрифтом заметно поменьше, помните и без того: "ОПАСНО: "ОРХИДЕЯ-​МАКСИМУМ". ЗАПРЕЩЕНО ОДИНОЧНОЕ ПОСЕЩЕНИЕ", плюс: "ВХОДЯ: ПРОВЕРЬ ГЕРМЕТИЧНОСТЬ КОСТЮМА, ПРИВЕДИ ТАБЕЛЬНОЕ ОРУЖИЕ В БОЕГОТОВНОСТЬ".
- П-пробить? Д-думаю, д-да, - отвечает на вопрос рубаки, между тем, Росс. - К-критические т-температуры х-хорошо себя п-п... П-п... П-п...
Стиснув зубы и зажмурившись на мгновение, с силой сглатывает, словно проталкивая ком в горло.
- Сжечь или з-заморозить. Б-благодаря с-стараниям н-научной к-команды... К-короче г-говоря...
Прикинув, чего и как, понимаешь, Рубик, что снять хорошим ударом этот пластиковый лист не сложней, чем предыдущий. Словно мысли твои читая, подходит поближе научник, прервав поток разъяснений, и стараясь, все же, не поворачиваться к мембране спиной.
- К-как я уже г-говорил, - нет, не прервав, - р-разрушительный п-потенциал м-морф-ч-частицы удалось в к-какой-то мере к-купировать, с-сделав ее б-более уязвимой, и...
Кивает хиспанцу в знак того, что вопрос - про размыкатель, с работой заодно - услышан.
- С-сейчас...
Как заправский спецназовец, реально, в сторону Фиделя тканув спаркой из указательного и среднего пальцев, машет ею же по направлению к "морф-шкуре", мол, бди, вот он - сектор ответственности твой.
- Г-готовьтесь.
Это уже Рубику.
- Н-на "три". Р-раз... Д-два... Т-т... Т-т... Т...
Багровея заметно, выдыхает вдруг.
- Да ебаный р-рот.
И тычет кулаком в разом изумрудно моргнувший где-то в глубине эластиковой пластинки активатор. Клацнув сухо, отщелкивается из напольной щели дверь.
- Т-так...
Кряхтя, укладывается на пол, и лицевой щиток сунув осторожно к щели, заглядывает в комнату. Бросает взгляд через плечо на стрелка.
- Ч-чисто.
Поднимается, коленки и грудь отряхивает.
- К-к вопросу о т-таутайзере - н-не знаю, п-правда. З-знаю т-только, что один экземпляр ш-шипдайверы н-недавно п-притащили от-туда. - Указывает, подбородок потянув, вниз. - У р-ребят из "Экариса" б-были б-большие с-сомнения в его р-работоспособности, это ж с-столько л-лет п-пролежал во льду, но...
Улыбается вдруг вполне себе искренне.
- Оказалось, эта ф-фигня в-все же р-работает, м-мужики.

Должно быть, силы убеждения в проявленном мужчиной спартанском красноречии хватало с лихвой, чтобы следующие действия пленницы (читай, уже рабыни) пошли в соответствии с его ожиданиями и приказаниями. Единственное, что рот она не закрыла.
- Был бы повод порадоваться. - с удивительным хладнокровием выразила женщина своё искреннее сожаление, берясь за воду и вскрывая пакетик с лекарством.
За неимением тары целебный порошок был рассыпан прямо на ткани окровавленного платка. Ещё до того, как на него налили воду, тот вошёл в реакцию со свежей кровью, задымился, а с добавлением влаги и вовсе зашкворчал. Конечно, большая часть воды и состава пролилась мимо и просочилась сквозь ткань, но в действительности это и было нужно - какая-то его часть, разведённая, в низкой концентрации осталась на платке. Её женщина и приложила к окровавленному горлу рейдера.
Жжение! Боль! Невыносимая боль! И всё так близко к голове, напрямую в мозг шибало, как хороший самогон, настоянный на винторезе, да только без приятного онемения, а просто жжение, блядское, сука, жжение, пробирающее до макушки, отбивающее чечётку на внутренней стороне черепа и снова падающее вниз, к шеее, но лишь затем, чтобы опять вернуться, и так по кругу.
Невероятного усилия воли требовалось от Тапперта, чтобы не ушатать "лекарку". Не знал бы он, что так и будет, и что это естественный эффект, приносящий с собой исцеление, то убил бы гадину. Хотя, ей точно было по кайфу смотреть на муки обидчика. По кайфу же, да?
Прослезившиеся от боли (и в этом нет ничего постыдного) глаза Курта встретились со взглядом блондинки - холодным и равнодушным. Если и радовалась она, то глубоко в мыслях, а снаружи была всё той же забитой сучкой, лишённой надежды на освобождение. Да и что бы ей дала свобода? Ну вернётся она назад, поскорбит на местом, где убили старуху, а что дальше, мстить пойдёт? О, это будет самая дурацкая идея, да и она не даст ничего, кроме мук и понимания, что возмездие не принесёт облегчения.
- Надеюсь, что мой сын не отправится искать ублюдков, убивших его бабушку и похитивших мать, с желанием отомстить. Не хочу, чтобы его тоже постигла беда. - пробормотала женщина, опустив взгляд, и отложила ненужные теперь принадлежности.
рану ещё щипало и жгло, но кровотечение остановилось, и теперь на месте разорванной плоти красовалась тоненькая, скомканная как из жопы, но целая шкурка. Пройдёт время, и на её месте останутся лёгкие шрамы - всё-таки раны были не так глубоки, да и раствор целебного не успел сильно въесться в мясо.

Негусто, я думала, у вас арсенал посолиднее будет.
  Ясена про себя передразнила светловолосую начальницу. Одно дело, когда персонал музея шутит между собой о себе, а другое – когда совершенно непричастный человек задевает их честь. Но в открытый спор бардесса вступать не намеривалась. О субординации она имела представления, да к тому же хотелось зарекомендовать себя только с лучшей стороны. Там глядишь, что-то и до мам дойдёт. Стоило девушке представить, как будет ей гордиться Андреа, она сразу же взяла себя в руки. Поэтому после переноса картины Ясена решила покрасоваться своими знаниями. Уловив интерес к мечу и придирчивый взгляд Эйпадии, девушка начала с его истории.
  — Как вы верно заметили, у нас действительно мало оружия, пригодного для борьбы с ликантропом. Потому что зачем иметь на вооружении мягкое серебро, когда можно использовать надёжную сталь. Но сестра Делла в своё время всерьёз озаботилась возникшей проблемой. Её стараниями под Куполом появилось единственное действенное оружие. Она потратила много времени, изучая старые трактаты об огневом серебрении. Вряд ли даже после сложившейся ситуации, когда о ликантропе знали, но не предпринимали действий, хотя бы в виде заготовок того же серебреного оружия на будущее, в этом плане что-то изменится. Когда ликантроп будет убит, то необходимость в специфическом оружии отпадёт, – бардесса развела руками, подчеркивая тем самым бессмысленность ситуации.
  — Огневое серебрение – сложный, долгий и опасный процесс. Сначала клинок необходимо покрыть медной основой, вроде грунта в живописи, а затем уже можно приступать непосредственно к "вывариванию" лезвия в растворе серебра. Выпариваемая в ходе серебрения ртуть очень ядовита. Сестра Делла отдала свою жизнь за этот клинок. Береги его, – Ясена серьёзно посмотрела на Эйпадию, которая уже успела повесить оружие на пояс. Но в следующее мгновенье бардесса дружелюбно улыбнулась и продолжила делиться своими знаниями. Уже даже не столько для того, чтобы покрасоваться, сколько для поддержания атмосферы.
  — Я очень рада, что ты умеешь пользоваться луком. Хотя мне кажется, сестру Джемайму может и приступ схватить, если ими придётся воспользоваться в действительности. Всё-таки, в отличие от клинка, это более хрупкая вещь. Да и боевыми припасами их можно назвать лишь с натяжкой. Это трофеи, захваченные у мидгалльской армии. Такими стрелами во время воинских игр по традиции награждались лучшие королевские лучники. Тоже самое относится и к топорику. Он тоже мидгальского происхождения. Подобные предметы дарили пажам короля, – бардесса широко улыбнулась. Она не собиралась продолжать очевидную мысль о действительном предназначении этих пажей, но её хитрый взгляд и затянувшаяся пауза должны были сказать всё за неё. Тем не менее, так как Эйпадия не забрала топорик, то Ясена бережно закрепила его у себя на поясе – если он не будет участвовать в бою, то может это и к лучшему. А затем потянулась к заколкам, с трудом скрывая свою радость, что воительница не забрала их себе.
  — Нумантийские заколки. Об их происхождении мы почти ничего не знаем. Но предназначение понятное – замаскированные под украшения метательные стилеты. А ещё красивенькие, – девушка подмигнула Эйпадии, вставляя их обратно в свою причёску. Взяв небольшую паузу, Ясена позволила себе задержать взгляд на новой знакомой чуть подольше. Полные губы приковывали к себе внимание, и в голову бардессы уже начали проникать мысли о том, какого это целовать их? Не позволяя сейчас увлекать себя подобным, Ясена переключилась на отрезвляющую морду барона.
  — Чего не скажешь о нём, правда?

Советский Союз

    Под руководством Михаил Сергеевича Соломенцева, в стране началась новая эпоха. В 1990 прошла масштабная административная реформа: под лозунгом "полноценного равноправия", все республики были ликвидированы, а страна разделена на области. Соответственно, все компартии также стали частью единой КПСС. Несмотря на масштабное недовольство партийных элит, откровенные бунты прошли лишь в Прибалтике, где и были вовсе разогнаны.
    Несмотря на то, что первоначально данная реформа действительно уравняла всех граждан СССР и прекратила угнетение национальных меньшинств в республиках, в дальнейшем стало очевидно, что это была лишь часть плана по тотальной русификации страны. Используя сочетание лагерей воспитания по латвийскому образцу вкупе с исправительной деятельностью по методу Кочетова, к началу нулевых практически полностью было практически ликвидировано национальное самосознание народов Средней Азии, нанес ощутимый вред народам Кавказа и поставлено под сомнение существование украинской национальности.
    Параллельно этому, активно развивалась компьютерная отрасль. Массовое чипирование, электронные паспорта и общегосударственная база данных позволяли обеспечить тотальную слежку за гражданами, изрядно сократить бюрократию и усилить личную власть Соломенцева. Благодаря работам объекта "Каторга-12", удалось создать несколько элитных отрядов, которые позволили СССР разрешить не один десяток конфликтов в свою пользу.
    Что касается соцлагеря, то судьба его незавидна. Окончательно коллапсировав в начале 90-ых, местным элитам пришлось выбирать между подчинением Западу и подчинением Востоку. К сожалению для Евросоюза, в компартиях этих стран осталось слишком много идейных коммунистов, который предпочли СССР. ГДР, Болгария, Монголия и Румыния добровольно вошли в состав Союза – восстанавливать коммунистическую власть в Польше и Венгрии пришлось силой.
    Югославия распалась, война в Афганистане закончилась кровавой победой Кабула, КНДР отказалась от ядерного вооружения, Китай резко усилил эскалацию с Москвой. Сфера влияния Союза резко сократилась до Вьетнам, Кубы, Никарагуа, Сирии и Анголы, однако в новом тысячелетии у него начинаются появляться все шансы на возобновление борьбы против США... Впрочем, учитывая ограниченные рыночные реформы и борьбу плановой и рыночной системы в рамках одного Союза (для выявление наиболее приспособленной к технологическому прогрессу), вряд ли Москва пойдет на прямой конфликт с Вашингтоном.

Мухамедназар Гапуров

    После расформирования ТуркССР и КПТ, Гапуров был назначен председателем Комитета по делам промышленности по приказу Соломенцева. Этот орган занимался внедрением "высоких технологий" на производство. Иронично, но наилучшие результаты были достигнуты в регионах с несколько "религиозным" исламским населением. Благодаря наставлениям местных имамов, мусульмане крайне бережно следовали инструкциям и благоговейно относились к механизмам. Не-совсем-верующие же были также вынуждены следовать примеру своих более религиозных братьев, иначе рисковали изоляцией...
    После окончательных испытаний имплантов и новых методов использования гольмия, Гапуров вошел в узкий круг избранных (где-то 19 человек), которые стали обладателями уникального комплекта "Ленин". Говоря грубо, они давали вечную жизнь, возможность контролировать время вблизи себя, улучшение тела... И, в целом, превращали два десятка стариков в бессмертных сверхлюдей. Идея казалась надежной, как швейцарские часы.
    Единственной проблемой оставалось то, что Михаил Сергеевич имел в своем комплекте модификацию, позволяющую контролировать эти импланты. За исключением этого, основной проблемой оставались... Внешние проблемы. Future Tech и Арасака, два корпоративных гиганта Запада, опережали по технологическому развитию Союз и становились его настоящими противниками. Единственное, что спасало – это их взаимная гонка. Мир, де-факто, разделили три корпорации по западной терминологии. И что с ним станет – одному богу известно.