| |
|
|
|
|
|
|
|
Вновь туманный Лондон расплакался крупными каплями дождя. Они бились о стекло, собираясь в ленивые потоки и медленно сползали вниз, оставляя замысловатые рисунки.
Ориэн Томсон, высокий, широкоплечий мужчина, стоял у окна гостиной, разговаривая по телефону. Его массивный лоб и узкие, угольные брови, недовольно вздрагивали при каждом слове, заставляя морщины вокруг глаз, собираться в рыхлые сетки. Белоснежная рубашка, чёрная жилетка с бронзовыми пуговицами, прямой галстук – выверенный стиль. Всегда строго, всегда по деловому. На руке, которой мужчина сжимал телефон, весомым грузом повисли часы. Вещь несомненно дорогая, но не в денежном эквиваленте, а памятью – подарок отца. Из-под белого рукава, на бледном запястье, выглядывало небольшое тату чаши весов – символ Теней. Так – как Ориэн не считается полноценным членом организации, он удостоился всего одно знака. Возможно, в скором времени, ещё одна чаша, ляжет на запястье правой руки. Но хочет ли этого Ориэн?
Напротив него, в дальнем углу комнаты, за дубовым письменным столом, расположилась его жена – Лидия. Несмотря на свой возраст, женщина ничуть не растеряла утончённость фигуры. Всё те же острые черты лица, пронзительный взгляд ярко – голубых глаз, аккуратные губы и лёгкая горбинка на носу – смесь русских и английских кровей.
Она умна и проницательна. Прекрасно разбирается в людях и может слышать то, что кто-то отчаянно замалчивает. Лидия умеет любить, а главное, всегда оставаться преданной мужу. Ориэн уважает и любит её за это. Старается советоваться в любых вопросах и прислушаться к её словам.
И сейчас, по обеспокоенному лицу мужа, Лидия понимала, что ему просто необходим тот самый совет.
- …Да, мне бы то же этого не хотелось. Я обязательно выясняю кто к этому причастен и мы решим проблему тихо, без верхов. Мир и процветание вашей семье, - наконец-то закончил разговор мужчина, отложив телефон на стол.
- Всё так плохо? – спросила Лидия, вопросительно вскинув бровь.
- Сложно сказать…Сегодня ночью, кто-то напал на один из постов китайцев.
- Обычная ночь Лондона. Как и вчера, как и неделю назад…
- Если бы оно было так, мне бы не звонила Хин Лонг и не просила оповестить о нападении в правление.
- И почему старушка Лонг так перепугалась?
- Потому – что, это не было стандартным нападением. Они, точнее он, приходил за конкретной информацией.
- Какой?
- Она сообщит чуть позже. Им нужно устраивать похороны. Надо бы цветов отправить…
- Ошибусь ли я, если предположу, что тебя не особо волнует само нападение, как и пропавшая информация?
- Ты знаешь ответ, Лидия. Так – что не тяни. И без того тошно.
- Уничтожить целый пост подготовленных китайцев, не всякому под силу. Варианта два: или в Лондон прилетел киллер с которым мы не знакомы, или…
- Или это кто-то из нашей семьи.
Ориэн устало опустился в кресло за письменным столом, попутно наливая в бокал, золотистый коньяк. Лидия одарила мужа обеспокоенным взглядом, поняв, что пока, проигрывает сомнениям Ориэна.
- Думаешь кто-то начал свою игру?
- В наших реалиях, это всегда возможно.
- Давай подумаем логически. Кто первым приходит на ум?
- Омайо…
- Пф, это слишком глупо для него. Он не сторонник грязных методов.
- Эмили?
- Хм, возможно…Но не думаю, что она доросла до подобных амбиций. Через лет пять, я бы настойчиво тебе советовала, внимательней за ней приглядывать. Сейчас же, ей это не интересно.
- Маркус точно на такое бы не пошёл. Просто разнести китайцев – возможно. Но игры за моей спиной, ему не нужны.
- Верно. Так же можно отбросить Джин и близнецов. Они ещё молоды для подобных игр. Остаётся Джозефина, да и та не годится на роль нашего убийцы. Уж слишком умна, для такого низкого хода.
- Придётся действовать по старинке.
- Кинешь кошкам мышку и посмотришь кто не станет её есть?
- Именно. Надо объявить общий сбор.
- Оу, это будет интересно…А что насчёт Амелии?
- Ты уверенна, что она именно сбежала, а не тусуется где-нибудь у своих подруг?
- Ориэн, ей пятнадцать. Да же если и так, в её возрасте, совершенно не стоит оставаться без присмотра. Особенно на улицах Лондона.
- Хорошо. Отправлю на поиски кого-нибудь из семьи.
- Приказать готовить ужин на всю семью?
- Боюсь лишние столовые предметы на столе, могут соблазнить кого-нибудь на семейные «объятья».
- Весёлый вечер намечается…
|
|
Они пройдут — расплавленные годы
Народных бурь и мятежей:
Вчерашний раб, усталый от свободы,
Возропщет, требуя цепей.
Построит вновь казармы и остроги,
Воздвигнет сломанный престол,
А сам уйдет молчать в свои берлоги,
Работать на полях, как вол.
И, отрезвясь от крови и угара,
Цареву радуясь бичу,
От угольев погасшего пожара
Затеплит ярую свечу.
Молитесь же, терпите же, примите ж
На плечи крест, на выю трон.
На дне души гудит подводный Китеж —
Наш неосуществимый сон!
М. ВолошинЧасть I.
Архангельск. Эклипсис левого пути, рассвет диктатуры К восьмому сентября тысяча девятьсот восемнадцатого года политические волнения в Архангельске совершенно прекратились: эсеры, частично кооптированные в правительство, предпочли худой мир доброй гражданской войне внутри гражданской войны, меньшевики из профсоюзных лидеров, пытающиеся устроить массовые забастовки, были на недолгое время не без помощи британцев арестованы, а оставшиеся большевистские подпольщики предпочли выждать и нанести удар тогда, когда это будет выгоднее, пока что сосредоточившись на том, чтобы не дать тлеющим огонькам народного недовольства потухнуть. Новосформированному белому правительству, консолидировавшему правые и левые антисоветсткие силы, пришлось с переменным успехом учиться компромиссам, чтобы не погрязнуть в бесконечных дебатах. Во многом соглашения достигались за счет разумной позиции Николая Васильевича Чайковского, «дедушки русской революции», и текущего председателя Временного правительства Северной области. С одной стороны, он сдерживал своих однопартийцев от слишком резких попыток контролировать дела внутренней безопасности и, в первую очередь, армию: так, например, была отклонена весьма спорная идея ввести в войсках новую должность, калькированную у идеологических противников – военных комиссаров. С другой стороны, Николай Васильевич стеной встал на пути попыток «армейской» партии пересмотреть вопросы перераспределения частной собственности, понимая, что люди ни за что не вернутся к довоенным порядкам. Стоит заметить, что и внутри самого эсеровского лагеря оказалось немало противоречий: большая часть министров принадлежала к левой ветви партии, но оставшиеся в меньшинстве правые эсеры, поддерживаемые кадетами и военными, явно не собирались останавливаться на достигнутом. Их лидер – беспринципный и самоуверенный Максимилиан Максимилианович Филоненко, бывший офицер, бывший комиссар Временного правительства и хороший знакомый Керенского, был твердо намерен шаг за шагом отвоевывать власть для себя, любимого. В этом ему помогал Степан Яковлевич Миллер, который, хоть и был недоволен своим лидером, но был вынужден следовать его политической канве, потому что без поддержки Филоненко быстро бы распрощался с министерской должностью и не смог бы никаким образом своей Родине, погрязшей в кровавом вальсе. Лидер мятежников, капитан второго ранга Георгий Ермолаевич Чаплин, стал главнокомандующим всеми русскими белыми войсками северного фронта, с энтузиазмом приступив к формированию трех пехотных полков. Не без помощи правых эсеров и англичан он смог договориться и с Мурманским краевым Советом во главе с бывшим большевиком Алексеем Михайловичем Юрьевым, после чего Муранский край официально вошел в состав Северной области, а из краевых войск, возглавляемых бывшим штабс-капитаном Александром Васильевичем Гапоновым, было образован второй Мурманский пехотный полк. Отныне на фронте вместе с солдатами союзников сражались не только немногочисленные русские добровольцы, но и кадровые части Северной области, что позволило сместить фронт несколько южнее, чем это произошло в реальной истории. Кроме того, белые части сразу начали формироваться на принципах армейской дисциплины, а все нелояльные и проблемные кадры отсеивались. Так как сам Север был небогат на людские ресурсы, основным источником пополнения стали пленные большевики – и не в последнюю очередь те, кто был захвачен в плен под Обозерской англо-американо-французскими силами под началом локал-лейтенант-полковника У. Поллока. Однако же, не смотря на ряд успехов, общая картина продолжала оставаться нерадостной. Главнокомандующий Чаплин, ставший ведущей персоной Северной области, определенных политических взглядов не имел, придерживаясь позиций абстрактного монархизма. На вопросы о том, что будет дальше, когда красные будут изгнаны, он отвечал: «Час пробьет, светлое будущее наступит и, как встарь, в сердце Страны, в освобожденной Москве, свободный Русский Народ изберет себе достойное правительство». Такое «непредрешенчество» устраивало далеко не всех как во властных эшелонах, так и в народе, и добиться внутренней стабильности и сплоченности белым не удалось. Но это было только одной проблемой, хотя и весомой. Главной неприятностью стала полная политическая зависимость Георгия Ермолаевича от его английских союзников, которые теперь опосредованно стали управлять архангельским осколком прежней России. Британцы во главе с генералом Пулем и полковником-контрразведчиком Торнхиллом смогли оттеснить на второй план дипломатический корпус Антанты, и теперь послы, склонные поддерживать скорее эсеров, чем монархистов, уже не имели прежней силы и возможностей. Как следствие, британцы смогли навязать новой пока-еще-не-колонии достаточно неприятные договоры, выступив заимодавцем для Правительства и получив контроль над перевозками из Архангельского порта, после чего принялись беззастенчиво заниматься лесодобычей прямо-таки в промышленных масштабах. Неприятно, конечно, но все могло бы быть гораздо хуже, если бы не успех одного из адъютантов Чаплина – ротмистра Рауш фон Траубенберга, сумевшего сохранить похищенный мятежным Беломорским конно-горским отрядом золотой запас губернии и советских органов власти. За счет возвращенных денежных средств правительство смогло не только чуть улучшить условия жизни чиновников и рабочих, в основном портовиков и железнодорожников, но и заняться торговлей не в кредит, а за твердую валюту. Власть в Северной области поменялась, и белая армия стала более крепким противником, чем была раньше. Но угли недовольства в тылу как тлели, так и продолжают тлеть, причем их стало даже больше. К тому же теперь свою волю правительству Области навязывают англичане, у которых, как известно, «нет постоянных союзников, а есть постоянные интересы». К чему это приведет? Покажет только время… Историческая справка:
Шестого сентября 1918 года в Архангельске состоялась попытка переворота под руководством командующего вооруженными силами Верховного управления капитана 2-го ранга Г.Е. Чаплина и губернского комиссара присяжного поверенного Николая Александровича Старцева, недовольных левым политическим курсом Верховного управления. В ходе переворота большинство членов Верховного управления были арестованы и заключены в Соловецкий монастырь, что вызвало протесты дипломатических представителей Антанты. В ходе переговоров между ними и Г.Е. Чаплиным была достигнута договоренность, согласно которой он оставил занимаемую должность и получил назначение в действующую армию, а арестованные в ходе переворота были освобождены. В результате этих событий Верховное правление, утратившее доверие прочих антибольшевистских сил, прекратило существование, и в начале октября под председательством Н.В. Чайковского было сформировано Временное правительство Северной области, включившее гораздо больше представителей правых сил, чем его предшественник. А что же наши герои? Белая гвардия, путь твой высок...Константин Александрович Рауш фон Траубенберг Ярко проявивший себя в день бескровного переворота ротмистр Константин Александрович Рауш фон Траубенберг был произведен в подполковники и назначен офицером для особых поручений при персоне главнокомандующего: должность ни капли не синекура, но зато дающая немало автономности по сравнению с обычными штабными должностями. Вот только к этой ложке меда была подана и здоровая такая бочка дегтя под названием «бывший Беломорский конно-горский дивизион» - орава диких кавказских горцев, о дисциплине и чинопочитании имеющих весьма смутное представление. Убив на дуэли их командира ротмистра Берса, прирожденного авантюриста, Константин Александрович «наследовал» у него командование этой беспокойной и склонной к самоуправству частью. Держать кавказцев в городе было опасно, и Чаплин благоразумно решил направить их с глаз долой, из сердца вот – на фронт, в Шенкурский уезд. Как командир, подполковник Рауш фон Траубенберг был направлен с ними, однако при этом, за счет своей второй, штабной должности, имел полное право по необходимости появляться в Архангельске, взваливая командование своими разудалыми подчиненными на заместителя. Статус человека, близкого к Чаплину, позволял ему опосредованно влиять на политику, но зато ожидаемо привел к ссоре с эсерами – те видели в молодом бароне идейного монархиста и опасались, что он вместе с Чаплиным может устроить новый заговор, на сей раз уже чисто монархический. Частная же жизнь гвардейца стала жертвой слухов: чей-то злой язык начал распространяться о том, что Константин Александрович-де, ухлестывают за баронессой Мёдем, персоной падшей и предосудительной. Одни поговаривали, что офицер взял ее силой, как трофей, прикончив ради этого на дуэли Берса, другие же утверждали, что барон настолько потерял голову от этой m-dame, что даже собирается взять ее в жены. Что из этого правда, и правда ли хоть что-то, знали только жертвы сплетен. Бывший лейб-кавалерист выбрал себе непростой и тернистый путь, на котором ждет множество трудностей и искушений, и одному Богу ведомо, как он закончится. Мария Карловна Иессен Волею коллежского асессора Михаила Константиновича Рындина, начальника контрразведки Северной области, Мария Карловна Иессен и ее подруга, Вера Антоновна Данилевич, занялись расследованием действий спекулянтов, подозреваемых в большевизме. Пока они собирали информацию, задержанных перевели из контрразведки в губернскую тюрьму, куда вскоре заявились и девушки для повторного допроса одного из задержанных – латыша-кочегара Петра Ансовича Балдориса. Главный следователь тюрьмы, Иван Филиппович Судаков, бывший начальник Нерчинской каторги, почти неприкрыто предлагал применить пытки к арестанту, но барышни отстояли несчастного. В итоге стороны сошлись на необходимости обыскав доме Балдориса, который не выявил никакой связи латыша с красным подпольем. Тюремщик был явно раздосадован, злился, но был вынужден согласиться, что Петр Ансович и другие спекулянты не являются большевиками, и, следовательно, выходят не только из ведения контрразведки, но и из его, Судакова, цепких лап. Доложившись начальству, что дело закрыто, контрразведчицы убыли в уездный город Онега, где неумелые действия центральных властей по мобилизации чуть не привели к восстанию. Но это уже совершенно другая история… К чему же привело первое дело двух барышень? Балдориса и других спекулянтов освободили из-под стражи, назначив штраф и приговорив к исправительным работам, которые те благополучно и отбыли. А по городу прошел слушок, что военный контроль не лютует, отправляя в Мудьюгский концлагерь всех подряд, а работает избирательно и четко, не трогая тех, кто не замечен в большевизме или шпионаже. Как итог, число недовольных не возросло, и красные подпольщики лишились быстрого и простого способа пополнить свои ряды. Казалось бы, незначительный момент, не приведший, по итогу, ни к какому результату – а последствия оказались весьма значимыми. Рындин же запомнил активных и деятельных барышень и, дав им возможность побольше попрактиковаться «в поле», то есть в тылу, планировал использовать их таланты на передовой, куда красные активно засылали своих шпионов и агитаторов. Справятся ли они там, где частенько сначала стреляют, а потом спрашивают? Грядущая зима покажет. Николай Борисович Рощин Неумолимая история закрутила военврача, словно осенний палый лист, побросав из тюремной камеры на свободу, от русских солдат к британским контрразведчикам, от прогулки по набережной к совещанию в общежитии правительства. Николай Борисович, не смотря на все перипетии, не только не растерялся, но и смог зацепиться за шанс покинуть раздираемую смутой страну, сменив белый халат врача на френч с погонами британского офицера. Мало того, за счет своего знания языков и отсутствия всякой личной заинтересованности он стал фактическим посредником между английской контрразведкой и ссорящейся опереткой сводного русского правительства. Именно разумность и осторожность Рощина привели к тому, что ни одна из сторон не восприняла британцев, как врагов, предпочитая с ними сотрудничать, а не противостоять. И именно Рощин же организовал проправительственные митинги как перед казармами флотского полуэкипажа, заподозренного в симпатиях к красным, так и на городском собрании профсоюзов, где по его указке были арестованы Диатолович, Бечин и прочие лидеры, пытавшиеся заткнуть представителя правительства Зубова и поднять народные массы на всегородскую стачку. В итоге сколь либо сильных волнений не произошло, что, с одной стороны, уверило обывателей в том, что власть крепка, а с другой – заставила Чайковского и Чаплина пренебречь опасностью, исходящей от профсоюзников. Вскоре освобожденные, краснобаи продолжили антиправительственную агитацию, только гораздо тише и осторожнее. Сам же военврач после переворота вознесся чуть ли не до третьего человека в Союзном военном контроле (или, говоря попросту, контрразведке), заняв должность начальника гражданской канцелярии, которую в истории занял уже упомянутый выше Филоненко. В отличие от большинства других участников этой истории, Николай Борисович стал сам хозяин своей судьбы. Он мог уехать в эмиграцию и даже получить британское гражданство, мог остаться служить Короне, как единственной силе, цементирующей Северную Область, а мог начать свою игру. О том, что решил отчаянный военврач, стало известно позже… Степан Яковлевич Миллер Иногда случается так, что даже сильные люди становятся заложниками обстоятельств. Степан Яковлевич, бывший офицер и правый эсер, поддался на уговоры своего приятеля Филоненко и присоединился к мятежу правых сил. Более опытные в искусстве конспирации и, соответственно, поимке скрывающихся от закона, эсеры помогли задержать большую часть министров Верховного Управления, одновременно склонив Чаплина к формированию кабинета не только из беспартийных (читай, настроенных промонархически) офицеров и правых кадетов, но из лояльной части эсеров. Задумка увенчалась успехом, хотя попытка надавать на обе стороны угрозой шашек освобожденных из заключения горцев и провалилась. Миллер получил должность управляющего отделом почти и телеграфов и, внезапно, осознал, что в глазах прочих стал тенью Филоненко, «свадебным генералом», нужным лишь для того, чтобы держать место в интересах своего покровителя. Эсерам теперь он, как «предатель партии», был даром не нужен, офицеры за своего не считали, и мужчине оставалось или уйти, наплевав на мечты о спасении страны, или пытаться сделать хоть что-то в текущих условиях. Он выбрал второе. А вот чем окончится этот выбор – зависит от действий других. От политических дрязг Степан Яковлевич предпочел дистанцироваться, решив, что лучшее, что он может – это обеспечить работу своего весьма немаловажного министерства. Наталья Григорьевна Симонова Жизнь, отняв у Ласточки небо, упорно не хотело его возвращать, настоятельно предлагая высоты политического Олимпа: редко кого выбирают министром без его на то согласия. Пускай даже должность управляющей отделом образования и была во многом фиктивной, но это были и статус, и влияние. Наталье Григорьевне они и даром были не нужны – именно поэтому она вняла просьбе Чайковского и отправилась поднимать железнодорожников, предводительствуемых убежденным эсером Петром Петровичем Кмпустэном. К сожалению, девушка и сама задержалась, и Капустэна долго не могли найти, да и потом «защитники интересов Родины и Революции» собирались весьма неспешно и по-северному обстоятельно. К тому времени, когда толпа прибыла к общежитию правительства, Чайковский уже был вынужден согласиться на компромисс, выторговав себе далеко не худшие условия. При такой картине агрессивно настроенные массы были излишни, так что железнодорожники после пламенной речи своего идеолога были вынуждены разойтись, хотя и затаили обиду на «продавшихся офицерью» однопартийцах. Зато политические акции Ласточки среди радикальной части эсеров взлетели до небес – авиатрисса показала себя женщиной правильной, политически грамотной и бесстрашной. Спустя пару недель после переворота англичане начали формирование СБАК – Славяно-Британского авиакорпуса, первой воздушной части Севера на английских аэропланах с русскими пилотами при британском начальстве. Естественно, свежеиспеченная управляющая отделом образования всю душу вынула из Чайковского, Чаплина и английского генерала Пуля, прямо-таки требуя зачислить ее в часть. Противиться бешенной и упрямой девице ни политик, ни военные не смогли, и Симонова получила назначение в единственную из эскадрилий СБАК с русским командиром – самым знаменитым русским асом Великой Войны Александром Александровичем Казаковым. Ласточка наконец расправила крылья. Но вот где сейчас нужнее ее талант: в небе или в политике, где монархисты стремятся урезать все больше свобод? На этот вопрос Наташе еще предстояло ответить. Павел Николаевич Грушин Иногда бывает и так, что немаловажные действия человека остаются никем не замеченными, даже им самим. Выполняя свой долг, Павел Николаевич не только случайно запустил цепочку событий, существенно повлиявшую на народное отношение к белой контрразведке, но и неглупыми речами подготовил флотский полуэкипаж к тому, чтобы не поднимать мятежа против правительства. К сожалению, никто не разобрался в том, кто стал причиной упомянутых последствий, и жизнь старшего лейтенанта после той знаменательной ночи ни капли не изменилась: все также будучи инспектором формирующихся частей при начальнике штаба ФСЛО, он исправно нес службу на берегу, мечтая однажды снова вернуться в море. С учетом его опыта и избытка флотских кадров, явно превышающих потребность Северной области в офицерах, вероятность того, что удастся скоро выйти в плавание, была невысока. Но вот если фронт выйдет на оперативный простор к Онежскому озеру, или, как его называли местные, Онего, тогда, может, и получится выйти если не в океан, так хоть на широкие просторы озера. Но будет ли это, нет ли, от Павла Николаевича совершенно не зависело. Свергнем могучей рукою гнет роковой навсегда...Виктория Натановна Владимирова (Аралович) Люди поверхностные считают, что надо действовать, как только представляется возможность. Люди рассудительные взвешивают все pro e contra, выискивая наиболее оптимальные возможность – и теряют момент. А вот люди умные понимают, когда необходимо бездействовать и ждать – и терпят до того момента, когда эффект от их действий будет максимальный, старательно подготавливая почву для сокрушительного успеха. Виктория Натановна относилась как раз к последней, весьма немногочисленной плеяде. Подпольщица понимала, что оставшиеся в Архангельске товарищи мало того, что немногочисленны, так еще и представляют собой не самый лучший человеческий материал – поднимать через них обывателей на восстания было слишком рискованно, на грани с преступлением – если подполье ликвидируют с корнем, то к возвращению своих некому будет помочь наступающим красногвардейцам. Приходилось ждать и тормозить горячие головы: раз уж эсеры решили предать идеи революции и слиться в экстазе с самой оголтелой реакцией, то нечего и пытаться использовать их вслепую. Даже если настроить всех против чаплинцев, то появятся новые кандидаты, к которым Чайковский со своей кликой, радостно повизгивая, прибежит. Офицеры и буржуи своим переворотом сделали подполью царский, простите за каламбур, подарок, вся ценность которого проявится со временем. Пускай закручивают гайки, пускай ложатся под англичан ради победы – народ будет роптать все громче и громче, и вскоре по головам безо всякой посторонней помощи начнет ходить мысль о том, что «при Советах было лучше». И вот тогда-то эту мысль-скакуна и можно будет «оседлать» и направить в нужном направлении. Главное – неспешно раскидывать свои сети и искать людей в самых разных сферах и на самых разных предприятиях. И, когда будет нужда и подготовлена благоприятная почва, именно эти незаметные «пташки» начнут «чирикать» в уши коллегам нужные слова – тогда-то и будут всходы. А что момент настанет, можно было не сомневаться. Собственно, как и в том, что его не упустят – товарищи прислушивались к словам Владимировой, и та, хотя формально и не была лидером, de facto держала все нити управления в своих руках. Остается добавить пару слов о главном трофее подпольщиков – Якове Тимофеевиче Дедусенко, опальном генерал-губернаторе и управляющем отдела продовольствия, торговли и промышленности. Не сообщить о таком ценном кадре подпольщики не могли, поэтому через третьи руки отправили весточку товарищу Кедрову в штаб Северо-Восточного участка отрядов завесы (будущей 6-й армии РККА). Оттуда ответили, что счастливы узнать, что в Архангельске еще остались партийцы, и приказали одновременно не привлекать внимания и стараться подорвать боеспособность беляков и интервентов, действуя на свое усмотрение. А вот насчет Дедусенки указания были самые недвусмысленные – переправить его через линию фронта и сдать в особый отдел. Эту задачу возложили на одного из немногих оставшихся в Архангельске «старых» партийцев – Макара Матвеевича Баева (партийный псевдоним – Боев), который, хоть и не без труда, ее выполнил, вернувшись в город с целой стопкой агитматериалов. Красное подполье готово было действовать – вот только не ошибется ли Виктория Натановна с моментом, найдет ли, куда нужно приложить силы, сумеет ли обмануть контрразведку? Ответ может дать только время… Родион Егорович Войлоков Родиону Егоровичу приходилось ничуть не легче, чем Виктории Натановне: с одной стороны, у него не было безответственных соратников, своей глупостью могущих все испортить, с другой – полагаться приходилось только на себя. К тому же парой ног и одним голосом много не сделаешь – просто не успеешь быть в десятке мест одновременно. Поэтому большевику пришлось действовать осторожно и поэтапно, сконцентрировавшись на том, что ему казалось важнее всего – разложении интервентов. А чтобы объяснить «двунадесяти языкам» политический момент и то, что их просто погнали на защиту не своей страны, а интересов капиталистов, требовалось наладить если не дружбу, то хотя бы приятельство хоть с кем-то из «союзничков». Для Войлокова таким пропуском послужил Джейкоб Гольдман, рядовой транспортного корпуса. Большевику удалось неплохо пообщаться с молодым человеком, и с тех пор Гольдман, а потом и некоторые из его сослуживцев, в свободное время не гнушались посидеть в пивной вместе с железнодорожником, общаясь, что называется, за жизнь. Родион Егорович был осторожен, не предлагая в лоб новым знакомым поднять мятеж, но осторожненько вкладывал в их головы идею, что русский Север – не то место, где должны служить бравые парни из Мичигана. Да и вообще, причем здесь Россия, если немцы, с которыми Америка воюет, где-то там? За несколько месяцев таких бесед Войлоков научился неплохо разговаривать на английском – в этом ему помог не только Гольдман, но и Агнесса Федоровна Ротт – убежденная эсерка и, волею случая, управляющая отделом труда нового белого правительства. Дав обещание наставлять Родиона в английском, ответственная женщина не отказалась от своих слов и после получения высокой должности, а подпольщик получил знакомства среди нынешних власть имущих в Архангельске. Это были очень полезные связи – если с толком их применять. Тем более, что и сама Агнесса Федоровна была не слишком-то довольна, что ее однопартийцев отодвинули на второй план. Стоит еще упомянуть, что среди железнодорожников, по большей части эсеров, Родион Егорович считался за своего и был на хорошем счету, что позволяло ему вместе с бригадами выезжать на разные станции, в том числе и прифронтовые. Как итог, после нового визита в Кандалакшу Войлоков мог здесь рассчитывать на нескольких проверенных парней, готовых во имя защиты Первого Государства рабочих и крестьян если не на все, то на многое. А вот в самом Архангельске, к сожалению, надежными товарищами обзавестись не удалось – слишком уж сильным было влияние эсерья и местного Искагорского царька Капустэна. Однако же и имеющихся достижений было достаточно для результативной работы – а вот как их использовал Родион Егорович, и как расставил акценты, стало известно далеко не сразу. Часть II.
Обозерская. Кровавая осень В жестоком бою, где большевики пытались отбить захваченную интервентами станцию Обозерскую, порядка с обеих сторон было не больше, чем в охваченном пожаром борделе. Отдельные лица пытались как-то упорядочить ситуацию, и даже умудрялись добиться слаженности действий, но все это было на одном небольшом участке – в прочих местах царили разброд и шатание. Тем не менее, действия этих самоотверженных людей смогли изменить ход истории, хотя и не столь радикально. Что же происходило на самом деле? Красные, несколько дней назад выбитые из Обозерской и в панике отступившие, перегруппировались и решили взять реванш. Идея была стара, как мир: зажать противника в клещи, окружить и уничтожить. Лобовой атакой командовал бывший поручик Михаил Сергеевич Филипповский, чьи войска численностью до двух кадровых батальонов собирались отвлечь все внимание союзников на себя, позволив обходному отряду – Онежской боевой колонне под командованием некого товарища Баранова, численностью около кадрового батальона, обойти Обозеро по противоположному берегу и выйти в тыл к ничего не подозревающим союзникам. К сожалению, отряд Баранова заблудился впотьмах, и задержался где-то на час, что позволило гарнизону серьезно проредить наступающих с юга, вдоль железной дороги, красноармейцев Филипповского. К тому же французский капитан Мишле организовал оборону на подходах к станции, что не позволило красным связать боем все части обороняющихся. Когда опоздавшая колонна Баранова все-таки начала нескоординированную и беспорядочную атаку по мосту через реку Ваймуга, она была встречена англо-американскими войсками, руководимыми лично комендантом локал-лейтенант-полковником У. Поллоком. Пьяный Баранов полностью утратил контроль над частями, и, если бы не усилия командиров одного из разбитых в предыдущем бою за станцию отрядов – В.Д. Фрайденфельса и И.П. Мухина, был бы разбит на голову. Как итог, поле боя осталось за союзниками, нанесшими своим противникам более чем существенные потери и взявшими несколько сот пленных. Потери солдат Антанты составили около трех десятков – из них добрая половина на счету отряда Фрайденфельса. Большевики же, хотя и понесли безвозвратные потери примерно такие же, как в реальной истории, оставили на поле боя куда меньше пленных, а значит, белогвардейцы получили меньше потенциальных солдат. Баранов, на которого была возложена вся вина за поражение, в этой реальности расстался со своей должностью на два месяца раньше, но с той же восхитительной формулировкой, как и в реальности: «за измену делу Революции через женщину». Командование Онежской боевой колонной принял товарищ Фрайденфельс, комиссаром стал товарищ Мухин. За несколько месяцев им удалось сколотить из боевитых, но совершенно недисциплинированных онежан достаточно боеспособное подразделение и, главное, сохранить ценные кадры, из которых впоследствии был укомплектован младший комначсостав ряда новых полков. Таким образом, большевики, хоть и потерпели поражение, смогли усилиться в перспективе. Союзники тоже смогли сохранить status quo, удержав важнейший транспортный узел, с которого можно продолжать наступление вдоль железной дороги: в боевых действиях на Севере линия фронта шла практически исключительно вдоль железных дорог и рек. Благодаря действиям гарнизона белые войска смогли продвинуться дальше на юг, как это и было по истории, выдавливая отдельные красноармейские части и освобождая от красных все большую территорию. «Крепость Обозерская» стала одним из узлов снабжения наступающих войск, и гарантией того, что парни на передовой без боеприпасов, продовольствия и снаряжения не останутся. В нашей свами истории союзники предпочли не встречать красных на подступах к деревне и станции, а распределили свои силы по домам. Ночью на узких улочках красногвардейцы ничего не могли противопоставить обученным солдатам, и были разбиты, оставив около тысячи пленных. Подозреваю, что небольшие потери союзников подобный формат защиты компенсировал значительными потерями гражданского населения, чьи дома стали полем боя, что тоже не добавило хорошего отношения к «камонам», как прозвали англичан архангелогородцы. Поллок же, приказавший сдерживать большевиков на окраинах, смог свести потери среди деревенских к минимуму, что, в свою очередь, не могло не сказаться положительно на отношении к интервентам, а, следовательно, и снизило количество возможных неприятностей в тылу. It’s a long way to Tipperary, it’s a long way to goУиллем Поллок Кадровый рядовой, бревет-лейтенант, локал-лейтенант-полковник Поллок сумел защитить честь британской короны и отстоять вверенный ему участок фронта. Его исторический визави (мне, увы, неизвестный), кстати, после боя за Обозерскую был снят с должности: судя по всему, формат обороны был совершенно не его заслугой. Уиллем же показал себя хорошим интуитивным офицером, был произведен в кадровые сержанты, награжден орденом «За выдающиеся заслуги» (Distinguished Service Order), и был отмечен в приказе, что в Королевской армии тоже считалось формой награды. Ясное дело, после того, как на Обозерскую прибыли другие британские офицеры, комендант лишился локального звания, вернувшись к командованию родным взводом, потерявшим за время боя троих человек. Сильно ли все это беспокоило Уиллема, знает только он. Где-то спустя месяц Королевские шотландцы были возвращены в Архангельск, где смогли отдохнуть и восстановить силы. Но командование не собиралось долго держать успешное подразделение в тылу, тем паче, когда каждый штык был на счету. Пополненный несколькими резервистами, взвод лейтенанта Поллока снова был переброшен на фронт. Пока что начальство планировало, что в зимнее время войска будут держать оборону, а с началом весны продолжат наступление на Котлас, Вятку и Петрозаводск. Но то – дела служебные, а свежеиспеченному орденоносцу, к тому же за свое двухнедельное командование, как лейтенант-полковника, получившего неплохую денежную сумму, не помешало бы разобраться в делах сердечных. К Марии Князевой, дочери раненного старосты малых Озерков, юноша испытывал весьма трепетные чувства, да и та, кажется, отвечала взаимностью. Но стоит получить приказ и покинуть Озерки – свидятся ли они вновь? Уиллем слыхал, что кто-то из соседнего батальона йоркширцев, не желая расставаться с полюбившейся ему русской девицей, женился на ней – и теперь, что бы не случилось, девушка оказалась под защитой Короны и получила право на выезд в Англию. Поллок мог последовать этому примеру, или же решить ситуацию по-своему, поняв, например, что все его чувства – это только трансформировавшийся в привязанность мандраж от назначения и близкой войны. Все было в руках мужчины, и выбор предстояло сделать ему: хотя бы в чувства высокое начальство не вмешивалось. Эжен Мари Мишле Капитан Мишле смог не только удержать фронт против превосходящего противника, но еще и грамотно представить это командованию, как свою заслугу: дескать, именно его рота и спасла станцию от атаки, нанеся коммунистам значительные потери в живой силе. Командующий союзными силами генерал Пуль предпочел проигнорировать данный факт, отделавшись вручением храброму капитану «Военного Креста» (Military Cross) – ведь это бы значило, что основная заслуга в победе – не британская. Зато собственное начальство – лейтенант-полковник Доноп, не оставило без внимания героя, сделав его кавалером Ордена Почетного Легиона и назначив представителем Франции в Управлении командующего войсками Северной области. По военной дороге шел в борьбе и тревоге боевой восемнадцатый год...Вацлавс Дзинтарсович Фрайденфельдс Будучи неглупым командиром, «товарищ Фрайден» не стал бросать свой отряд на ощетинившийся пулеметами бронепоезд, тем, более, что разбитый в деревне барановский Железный отряд начал отступление, вскоре переросшее в повальное бегство. Понимая, что после такого поражения людей не соберешь, латыш решил помешать бесконтрольной ретираде, пулеметным огнем заставив немало красноармейцев остановиться. Матом, угрозами и напористостью он предотвратил разложение боевой колонны, собрав большинство уцелевших в единый кулак, и интервенты, видя это, не решились переходить в контратаку, удовольствовавшись теми пленными, которые не смогли покинуть Озерки. Появившегося Баранова латыш чуть ли не под дулом пистолета заставил принять командование и выводить красноармейцев обратной дорогой по дальнему берегу Обозера. Барановское стадо роптало, страдало, норовило отстать, но фрайденовцы бдили – маршевые «потери» оказались минимальными. Спустя двое суток Онежская боевая колонна вернулась в распоряжение штаба Северо-Восточного участка отрядов завесы, где ее уже не чаяли увидеть. Всем воздалось по заслугам – Баранов и его помощник Водовозов были арестованы, а Фрайденфельс, раз уж вывел колонну к своим, ее и возглавил. Добровольцы настоящие и добровольцы принудительные, разбитные интернационалисты и хмурые онежские партизаны быстро ощутили на себе всю прелесть дисциплины по-латышски, и взвыли дурным голосом. Но перед Фрайденфельсом была поставлена задача сформировать боеспособное подразделение – а разумным приказам пулеметчик следовал неукоснительно. Вместе со своими «окруженцами» он драконовскими методами, заставлявшими ветеранов с тоской вспоминать о царской армии, навел порядок, превратив толпу вооруженных людей в спаянную воинскую часть. Бойцы пытались устроить командиру «тёмную» - не вышло, зачинщиков повязали и перед строем отправили в расход. С дезертирами поступали также. И, как ни странно, это помогло, хотя стопка жалоб на начкола выросла до неимоверных размеров – бумагам хода не давали. Какая судьба ждет краскома и его людей, как они покажут себя в первом полноценном бою, станет известно после того, как командующий товарищ Самойло отдаст приказ. А пока что – никаких послаблений бойцам. Иван Петрович Мухин Комиссару Мухину, ворвавшемуся в деревню вместе с барановцами, попросту не повезло – отступая из ненадежного пристанища деревенского дома, он и разведчик Расческин наткнулись на отряд настороженных янки, прибывших выручать замолчавший было пулемет, досель весело строчивший по мосту и дальнему берегу. Красногвардейцам пришлось поднимать руки в гору, пополнив собой немалый список военнопленных. Раненного моряка поместили в лазарет, наспех переделанный из одной из изб, вместе с остальными неудачниками. Британцы оказались не худшими тюремщиками – хотя они по большей части относились к пленникам, как к диковинным зверушкам, но лечить и кормить, хоть не от пуза, но весьма сытно, не забывали. Даже сигаретами делились, особо не чинясь – английский табачок по сравнению с привычной махрой был квинтэссенцией подлинного наслаждения. Пару раз в лазарет заходил поп – с матерком и отеческими увещеваниями уверявший, что краснюки суть бесы, иуды и антихристы, а те, кто им прислуживает, слепцы и филистимляне окаянные. Некоторые даже прислушивались, на ус мотали. Через неделю Мухина перевели в барак, где ждали отправки в Архангельск пленники. А пока эшелон не прибыл, красногвардейцев использовали на разных работах, в том числе по устранению следов боя и по разгрузке вагонов – станция была просто забита составами, многие из которых стояли на приколе уже второй год. Охрану рабочих несли в основном деревенские ополченцы – простые мужики, получившие от англичан винтовку и пайку. Они без зазрения совести отбирали выдаваемые пленникам консервы и сигареты, а на любую попытку выразить несогласие отвечали ударами прикладов. Отыгрывались, в общем, за то, пока Обозерскую занимали красные, сами с местным населением не считающиеся. Еще неделю Иван Петрович так отработал, а потом, собрав группку единомышленников из тех, кто никак не хотел к белякам, вроде того же Расческина, дал деру, когда ополченцы отвлеклись. Одного парнишку из питерских подстрелили, но прочие – без малого три десятка, ускользнули. Две недели они блуждали по лесу, питаясь, чем Бог послал, прежде, чем вышли к своим. Мухина чествовали как героя, в пример ставили, заставили перед батальонами речь толкать. А потом назначили в часть – комиссаром к старому знакомому Фрайденфельсу, ставшему начальником боевой колонны. Работы с идеологически близоруким личным составом, недисциплинированном к тому же, был непочатый край, но новоназначенное начальство смогло справиться со стойким нежеланием бойцов иметь какую-то дисциплину, помимо революционной. С Мухина семь потов сошло, прежде чем у красноармейцев появились хоть какие-то зачатки сознательности – но дело того стоило. А вот к чему это привело, и как сложилась судьба отчаянного моряка, стало ясно позже. Но всему свое время. Григорий Смирнов Рязанцы не успели добраться до Обозерской, когда закипел бой, но быстро поняли, что что-то неладно. Соваться в перестрелку, практически не имея патронов и не зная, откуда идут красные, они не стали, выбрав вместо этого укрепиться на охотничьей заимке неподалеку. Наверное, это их и спасло – присоединись они к филипповцам, пришлось бы познакомится сначала с крепкой французской обороной, а потом бы спасаться от артобстрела, и мало бы кто уцелел. Когда бой начал стихать, бойцы попробовали высунуться, но увидели, что лес впереди кишит интервентами, сгоняющими в одну толпу пленных и деловито обирающих трупы. Пришлось отступить и затаиться – и это промедление не позволило им догнать отступающих красногвардейцев. Когда опустилась ночь, рязанцы сами вышли на поиск оружия и припасов, и немного прибарахлились за счет того, что проглядели французы с американцами. Было принято решение идти к своим кружной дорогой. Правильное ли оно было, нет ли – остается только догадываться, но блуждали они почти месяц, прежде чем вышли к передовым пикетам 2-го Петроградского полка. Дезертиры или нет – никого не интересовало, когда вышедшие из лесу измученные, серые с недосыпу рязанцы, заросшие бородами, как старообрядцы, плакали, как дети, обнимаясь с другими красногвардейцами. После сытного ужина, баньки и сна они были отправлены в тыл, на переформирование и пополнение иных частей. Григорий Смирнов был назначен в 1-й отряд VIII особого полка железнодорожной охраны, стоящий на станции Шексна Череповецкого уезда Вологодской железной дороги. Как вскоре оказалось, в тылу было ничуть не менее спокойно, чем на фронте. Но это совсем другая история... Часть III.
Шенкурск. Жестокая бескомпромиссность или бескомпромиссная жестокость? Силы красногвардейцев, вышедших из Шенкурска на одноименном пароходе, и отступающих к селу Благовещенское на пароходе “Мобиль” местных белопартизан Максим Ракитина были примерно равны, и сторонам в грядущем противостоянии следовало полагаться на расчет и толику удачи, чем на численное превосходство. За красными было превосходство в скорости корабля и наличие пулемета, у белых – знание местности и разногласия в стане противника. Карты могли упасть по-разному, но случилось вот что. Когда “Шенкурск”, проходя пороги, сбавил обороты, чтобы не налететь на мель, с обеих берегов реки послышался сухой винтовочный треск, разорвавший важскую тишь. Погиб от него всего один красноармеец, но зато паника поднялась нешуточная. Красные палили в ночь, не видя ничего, суетились и перекрикивались. А пока был шум да гам, невидимые стрелки скрылись... только для того, чтобы на ближайшей излучине снова открыть огонь. И снова, когда “Шенкурск” нагнал брошенный “Мобиль”. Не смотря на то, что потери составили всего два человека, боевой дух у большинства архангелогородцев плескался теперь в районе трюма. На подходах к Благовещенскому была отправлена разведка, подтвердившая, что село занято ракитинцами. Было принято решение атаковать – без этого дни советской власти в уезде будут сочтены: все сомневпющиеся увидят слабость красных, и наверняка переметнутся к повстанцам. Да и уездному съезду Советов после такого навязать свою волю вряд ли получится. Вооруженные только стрелковым оружием, мятежники заняли дома на окраине Благовещенского – крепкие срубы, которые не пробивал пулемет. К тому же, когда оба взвода красногвардейцев перешли в наступление, по ним дали нестройный залп затаившиеся в подлеске партизаны, свалив несколько фланговых бойцов. Этого оказалось достаточно, чтобы атакующие цепи откатились. Уездвоенком Романов пытался поднять их в атаку, но один из взводных, Андрей Падалка, и раньше не выказывавший желания сражаться, попросту застрелил не ожидавшего такой подлости командира. Угрожая оружием чекистам и небольшому количеству оставшихся верными красноармейцев, бунтовщики скрылись в лесу. Как выбирались они – неизвестно, но их вожак, тот самый Падалка, через какое-то время появился среди махновской вольницы, заняв должность полкового командира. Чекист Бессонов, возглавивший жалкие остатки экспедиции, приказал отступать, чему партизаны, не знающие о конфликте в стане врага, помешать на смогли. Вернувшись на пароход, красные прорвались мимо Благовещенской пристани в Вельск, где и доложили о случившемся. У обеспокоенного переворотом в Архангельске местного руководства никакой возможности исправить ситуацию не было, и вскоре в Шенкурск вошли сначала канадцы, а затем и белогвардейцы. В городе установилась власть Верховного управления Северной Области. Андрей Романов, Андрей Вячеславович Бессонов Шенкурский уездный военком Андрей Романов был убит восставшими красноармейцами. Полагаю, не будет преувеличением, что, если красные победят, в Благовещенском, а, может, и в Шенкурске его именем назовут улицу, а история его гибели будет отредактирована и облагорожена. Андрей Бессонов же был временно инкорпорирован в Вельское ЧК, приняв самое деятельное участие в массовых чистках антисоветчиков. Когда же ситуация на фронте стала более определенной, его умения потребовались на передовой. Он был включен в состав особого отдела 6-й армии, вначале занимаясь борьбой с дезертирами и бандитами, а потом переброшен на противодействие белогвардейской контрразведке. Работать в условиях непрекращающегося хаоса было непросто, но твердый внутренний стержень и упрямство позволили ему сформировать, хотя бы в зачаточном состоянии, сеть осведомителей как в воинских частях на подшефном участке, так и большинстве волисполкомов. За эти месяцы в Андрея Вячеславовича дважды стреляли, единожды пытались банально подкупить и черт знает сколько раз угрожали. Он относился к этому с философским спокойствием, понимая, что работа чекиста в зоне боевых действий в разы более рискованна, чем у коллег в тылу, и даже чем у солдат в окопах. Удастся ли кому-то прервать жизнь этого, безусловно, опасного противника, или Бессонов сможет организовать свою работу так, что любая контра будет схвачена при первой же попытке что-то натворить – покажет все продолжающаяся война. Такова первая часть этой истории. Кто-то считает, что историю творят люди, кто-то говорит, что они лишь винтики, а бал правят смесь случайностей и закономерностей. Мы же просто рассказали о том, как могло бы быть, если бы кто-то принимал немного другие решения, делал отличные от исторических выводы. А изменили ли они историю – решать вам, дорогие игроки и читатели.На этом я не прощаюсь, но говорю “до встречи”, оставляя желающим возможность в течение нескольких дней оставить последний пост в модуле. Если будут вопросы, что еще случилось с персонажем до января грядущего 1919 года – пишите, я отвечу.
И мое огромное спасибо всем, то, какой получилась эта игра – ваша заслуга!
-
Спасибо за великолепную игру.
-
Я уже отписалась, как это все было круто, тут лишь отмечу, что в твоем исполнении образ Вики засиял новыми красками. Красная паучиха раскидывает свои сети, мне нравится!
До встречи в незабываемом 1919!
-
Спасибо за игру! Несмотря на посыпание головы пеплом, которое я тут выше прочитал, стоит сказать, что "Архангельск" – это, безусловно, бенчмарк исторических модулей, причем не исторических вообще (они бывают очень разными), а историческо-реалистичных (наверное, этот жанр во многом заложил ОХК еще в "Шахае 1935"). Такие исторические модули отличает не комната с инфо-материалами, а желание мастера задать вопрос: "Попади ты туда в шкуре того-то и того-то, что бы ты делал? Что бы чувствовал? Что думал?" – и желание качественно погрузить персонажей в контекст, чтобы получить от игроков ответ. Тут, конечно, за версту видно, что это – очень "твоя эпоха", тебя она штырит, и это чувствуется, и от этого такой модуль сильно выигрывает. Будем откровенны: я могла сделать лучше, чем вышло.Все всегда могли лучше! И игроки тоже. И вообще идеально не бывает). Такие исторические модули – одни из самых сложных проектов в принципе, и круто, что их делают вообще, и ты делаешь достойно, и это большое достижение. Тут, конечно, налицо была повышенная эпичность с кучей веток и подветок - по сути это кластер модулей. Поэтому неудивительно, что было тяжело и где-то провисало. Это не твоя вина, это законы физики: когда носишь на плечах горы, спринтом не побегаешь))). Но горы были размером с Эверест, и такие же красивые, и ты с ними отшагала больше и лучше, чем смогли бы большинство мастеров этого сайта). Что касается нашей с Фау ветки, то я бы сказал, она вышла, пожалуй, самой чернушной. Вот в одной из соседних веток разгневанная женщина пообещала устроить "гекатомбу" (так и сказала – "гекатомбу"), так вот, наверное, символ красноармейской ветки для меня – это сарай, набитый вперемешку разлагающимися и свежими трупами. В нашей ветке много всего было – и выборы командира, и уход рязанцев, и перестрелка, и бодания краскома с комиссаром, и спасение обкурившегося юнги, и блуждания по лесам, и бой на станции, но вот этот сарай, наверное, топовое место... Такая изнаночка, которую хочется предъявить другим веткам и сказать: "Господа хорошие, а вы понимаете, что пока вы занимаетесь политикой, деретесь на дуэлях и беседуете беседы, КАЖДЫЙ сука ДЕНЬ где-то происходит буквально вот это?" И возможно её ценность для модуля в целом была в этом. Хотя тут не мне судить. Но, в общем, Бабель, Шолохов и какой-нибудь Мамлеев всячески одобрили бы, я полагаю. И наверное поэтому матрос Мухин, несмотря на то, что с виду он – "бравость, лихость и зажигательный спич", на самом деле – самый чернушный из всех моих персонажей. И самое главное, что... само так получилось. Он же в общем-то с виду незлой товарищ – ему бы по набережной прогуляться, пива кружечку, солнца и чтобы барышни в легких платьях, а он весь такой в клёшах и с гармошкой. Но это был суровый 1918-й, и в итоге Мухин проворачивает схемку с выборами, расстреливает китайцев без суда, озверело добивает шотландцев, бросает товарища под обстрелом... И это совсем не Анчар, который думал: "А не сгорю ли я, как свеча, метая бомбы в людей?" Не-а. Он человек простой, и потому довольно страшный, как по мне. Жутковато подумать, что будет дальше). В этом модуле много хороших героев, про которых в послесловии вполне заслуженно написано про благородство духа, высокие душевные качества, принципы, нравственность. Вообще-то обычно я сам стараюсь играть таких персонажей). А вот тут у тебя и у ОХК получилось дать такой контекст, чтобы я мог не изгваздывая образ карикатурной черной краской, сыграть в то, как вполне обычный человек превращается в человека Гражданской Войны. И это круто! Спасибо и за это). Что я могу добавить от лица персонажа? Ну, канешн, жахну главный мем нашей ветки: – От такие щи съ мясом и кашею.
-
Спасибо за этот титанический труд! Читала как книгу, растягивая и смакуя. Долго обдумывала каждую сцену, даже испытывала муки. Образ, который вышел у меня наконец, очень мне в итоге помог в жизни (я часто задавала себе вопрос в этом году «А как бы поступила Машенька?»)
Без твоих потрясающе детальных постов, без сюжета, созданного с любовью и вниманием, не было бы моей Марии Иессен.
Благодарю и очень жду продолжения!
-
+
Поздравляю с промежуточным финалом отличной игры. Жду продолжение в следующей серии.
-
за яркий красочный финал феерического приключения!
-
Отличная игра, было очень приятно читать!
-
Спасибо
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
– Узнаю старину Уолта, – хозяин замка радостно хлопнул пробкой и снова наполнил бокалы, – Обязательно надо за знакомство! Это выходит то семь лет ни одного Мура, а тут посреди ночи – на тебе на голову, целых два!
От своей шутки он хохотнул и опрокинул стакан брэнди внутрь себя, так вроде это был слегка прокисший компот, еле скривился.Схватил небольшой помидор и ловко кинул в рот, раздавив его прямо на лету. Сок брызнул в разные стороны, борода Курта тоже немного пострадала, но похоже ему было плевать на такие мелочи. Как, впрочем, и на манеры.
– Брат Уолтера всегда сможет рассчитывать на мое гостеприимство! – это был тост, он высоко поднял руку со стаканом и широко улыбаясь кивнул Эдриану, словно в подтверждении только что сказанных слов. Мол, гляди, я эт не просто пьяный мелю лишь бы пыль в глаза, ты на самом деле почитаемый гость.
Выпили еще. Закусили, потом еще выпили. Хоть и было все так весело и дружно, но от де Фонота не ускользнуло и то, что ребята Уолтера не спешат пить, да и братец его чет руками над тарелками водил. Нахмурился Курт, и после очередного тоста завис на немного: уставился прямо перед собой и молчит. Губы сжал, но спустя пару мгновений скривился и выдохнул, кивнул невидимому собеседнику перед собой.
– Ладно. – улыбнулся и теперь уже повернулся к старому другу, – Ребята твои, гляжу, все ухо в остро… Понимаю, чего уж там. Не сержусь, – он хлопнул друга по плечу, и откусил огромный кусок мяса: впился зубами в ногу, а потом потянул шеей, зверски сцепив зубы, – Оно ж, это, и сами такие же были: незнакомый дом, хрен пойми кто, я бы тоже не стал пить, так, на всякий случай. – в конце он уже полностью расслабился и даже снова то ли хохотнул, то ли хрюкнул.
Стол не то чтобы ломился от снеди, но в достатке было что покушать и большинство блюд были по деревенски вкусными и сытными. Иногда тарелки подносили еще, когда освобождалось место. Этим занималась единственная женщина, которую увидели тут гости. Высокая и худая девушка, немногим больше за двадцать лет, с чистым и милым лицом. Было видно, что она не стесняется мужского внимания и не косит глаза, а спокойно рассматривала друзей своего хозяина, пока носила тарелки. Прямая спина и отсутствие глупых и неуместных улыбок, ужимок, говорило о крутом нраве. Эта особа явно научилась жить рядом с мужчинами и разделять с ними крышу.
– А там кто? – Курт слегка опьяненным взглядом стрельнул по фигуре мужчины, что топтался у дальней стены возле входа.
– Альвин Мелорик, господин. – торговец переминался ноги на ногу и не решался сесть ко всем, да и вообще складывалась весьма странная компания: дозор и то ли пленник, то ли заложник, которого они с собой прихватили, теперь становился гостем?
– Дык, че ты там отираешься? – Курт исподволь глянув на Уолтера, – пусть идет к нам или чего?
За столом, помимо группы патрульных и хозяина замка, сидели еще двое. Двое мужчин, примерно одинакового возраста, оба брюнеты, и чем-то похожи друг на друга. Черты их лиц были разные, это не та схожесть, которую можно наблюдать у близнецов или даже братьев, но взглянув на этих двоих, легко улавливалась какая-то взаимосвязь.
– Эй! Эдриан, давай подгребай к нам поближе, – Курт немного опьянев, решил провести ответные “знакомства”.
– Это мой сын – Парис. – де Фонот пригнул голову и потряс ею, мол, знаю-знаю, в такое трудно поверить, – Мой сын, Уолт, этой мой Парис!
Курт закинул одну руку на шею Уолтеру, а другую на плечо сидящего рядом сына и притянул обоих к себе. Эх, старый… старый, а в руках все еще чувствовалась та дурная сила, благодаря которой он людей снимал с лошадей как кукл.
– Ну пап! – молодой человек вмиг стал пунцовым, попытался как-то отстраниться, но куда там: из “нежных” объятий такого отца высвободиться было тяжело, во всяком случае такому парню как Парис. Дело в том, что сын был похож на отца только чертами лица, а вот взамен крепкой, такой массивной фигуре Курта, Парис получил утонченную, можно сказать, женственную, по всей видимости от матери. Если коротко, то Курт был настоящим медведем, а вот Парис – изящным оленем, с выразительным взглядом.
Вскоре трое голов сомкнулись на столом. В этой ситуации явно угадывалась противоположность интересов и взглядов. Курта это все веселило и было видно, что он мечтал вот так встретиться со старым другом, сесть за стол и бахнуть стакан-другой брэнди, а потом ошарашить его новостью, что, дескать, у него есть сын! У того, кто кроме степи и потаскух в придорожных борделях, не видел ничего. Ан нет, вот оно как: оказывается и у такого твердошкурого кабана была зазноба. Нет, конечно Уолтер догадывался, что-то видел, что-то слышал, но так, смутно, да и при том, когда же это было-то, сколько времени прошло? На вид этому Парису еще нет и двадцати, так что по всей видимости сына он завел еще когда носился с Муром в дозорах.
Совсем же по другому относился ко всему происходящему его сын. Неловкость, легкое чувство стыда за своего неотесанного отца, который вот так бесцеремонно хватает людей за шею, а еще куча незнакомых людей, которые, кажется, такого же сорта как и его отец. От них прямо веет той самой степью, о которой всегда рассказывал отец, мол, там головы людям отрывают за просто так. Нельзя было сказать, что юноша ведет себя напыщенно или как-то высокомерно, по отношению к гостям или отцу, просто было видно, что он не в своей тарелке. И он не знает как “правильно” себя вести.
– Мое почтение, господа. – он склонил голову, – мой батюшка верно забыл представить моего друга, сира Теобальда де Монгрю.
– Да, чет я это… Нажрался! Эха-гага! – Курт махнул рукой и подмигнул Эдриану, наливая еще порцию брэнди, – Это Тео, друг Париса. – он кивнул Уолтеру и поднял стакан.
|
|
|
Пограничная земля. Свободное поселение.
В тридцати пяти милях от Вакхиара.
Последний день лета. Пара-тройка часов после полуночи.
Группа во главе Мура добралась до поворота, по дороге на Вэстфог, уже глубокой ночью. Луна еще не успела взойти и сиять во всей красе, так что темень стояла самая, что ни есть, непроницаемая. И тишина. Ночь любит тишину. Даже зверье, наслаждаясь ночной прохладой, не издавало лишних звуков, боясь поревожить этот хрупкий баланс.
Колеса телеги, на которой покоился фургон, не делали новой колеи, не смотря на немалый вес. Дождей давно уже не было, а потому поверхность дороги, уже существующая колея, успела утромбоваться так сильно, что теперь не уступала по крепости каменной кладки. Даже трава не росла там, только слегка топорщилась по середине, ну и конечно же, разрасталась по краям и на обочине.
По планам было избавиться от фургона в каком-нибудь неприметном месте и желательно до того, как дозор доберется до усадьбы де Фонота. Как раз такое Уолтер заприметил неподалеку от оврага, примерно за пару миль до поворота. Для Альвина это оказалось полной неожиданностью, то что курс заранее оговоренный как “на Вэстфог” оказался просто отвлекающим маневром. Однако, нужно отдать должное прошлому этого человека: не раз бывало, что прямо во время торгов, предшествующих продаже, выяснялось, что на ценность товара торгующие стороны смотрят совершенно по разному. Эта еле уловимая “магия” сделки, которой не нужны ни руны, ни колдовские пассы, ни строгие формулы на древних языках. Ловкий взгляд – оценка того как покупатель смотрит на товар и понимание, что он ему гораздо нужнее, чем ты предполагал заранее. Значит цена “магическим” образом увеличивается, растет как на дрожжах, ну а если это кого-то не устраивает, то проваливай. И в этот момент нужно очень хорошо “держать” лицо: понятное дело, что все всё понимают, но одно дело, когда это откровенное надувательство, и совсем другое, когда это красиво и даже комар носу не подточит. “Что? Да? К сожалению это стоит теперь других денег… Да-да, ситуация быстро меняется, сами понимаете, атаки варваров, своеволие местных князей с их гребанными налогами, да и простых разбойников еще никто не перевешал, так что сами понимаете – я просто бессилен!” И никакого злорадства, или преждевременной радости, что вы, не дай бог на вашем лице появится довольная, ухмыляющаяся мина! Он этого никогда не забудет, и пусть в этот раз ему некуда деваться, но в следующий раз он придумает как подстраховаться. Так что, все должно быть прилично.
Именно по той причине, наблюдая как ребята из числа дозорных деловито перекидывают мешки и все остальное из телеги на лошадей, он держал лицо и просто молчал. Такое же лицо он держал когда фургон, последний раз скрипнув, ухнул в тот самый овраг, который заприметил Уолтер. Его закидали ветками, выбирая не свежие, а старые, те что и так валялись во впадине: спустя день свежие ветки начнут вянуть и облепят этот чертов фургон как тряпки, от чего его очертания под ними можно будет заметить и за милю. Тогда как старые ветки, те что высохли естественным образом, остались ровными, с вязью пожухлой листвы, которая как раз и скроет остов фургона от посторонних глаз.
– Ваш дозор полон неожиданностей, сир Уолтер. – Альвин улыбнулся уголком рта, хотя в следующий миг слегка зажмурился, прижав руку к груди, где была рана.
Дальнейшая дорога была уже в кромешной темноте. Вооруженные люди. Пара мешков с человеческими зубами. Сквозь тьму в неизвестность…
Спустя пару часов пути, вдалеке показались пара огоньков. Это смотрелось дико: целое поле, залитое мраком, под сенью безоблачного неба полного звезд и тут, посреди всего этого пара еле различимых огней у самой земли. С другой стороны-то, нельзя было назвать де Мура глупым человеком, который наобум хреначит бог его знает куда с таким-то еще грузом в карманах. Но, во-первых, в начале их пути, сразу после того, как они обезвредили тех контрабандистов, о том весьма специфическом грузе знали только двое. Ну трое, но простак, Турберт был не в счет, он полагал, что то были какие-то орехи диковинные, ну или самые настоящие камешки. На кой хрен кому-то сдались камешки – парень не знал, но особо над этим не думал. Везут – значит нужно так, и все.
Во-вторых, смотря на сосредоточенное лицо де Мура, возникало какое-то понимание, что все по прежнему под контролем, есть план и они его придерживаются. От этого осознания краски ночи и маневры группы не так напрягали. Больше досаждали обыкновенные человеческие зависимости, от которых никто еще не смог избавиться: сон и еда. Усталость чувствовалась буквально во всем теле, она ложилась на плечи, покрывала спину и добиралась, казалось, до пяток. Хотелось сесть, а лучше лечь и раскинуть руки, ну или свернуться калачиком, тут уж каждый как привык, но главное лечь и расслабиться. Перестать всматриваться в темноту, перестать держать спину, напрягать ноги, сжимая бока лошади, да в конце-то концов, просто поспать.
Все это умножалось вдвое или втрое потому, что усталость подстегивал сильный голод. Понятное дело, что можно было что-то сгрызть на ходу, выпить вина, но это не шло ни в какое сравнение с полновесным обедом…Ужином? Без разницы как его назвать, главное чтобы перед тобой – желательно при этом не болтаться в седле – находилось достаточное количество пищи, причем горячей, да еще б чтобы было чем запить!
Патрульные буквально валились с коней, поэтому те самые огоньки, что показались во тьме, были своего рода сигналом, что впереди есть люди. Плевать на опасность – усталость и голод превращал самых безобидных людей в сущих монстров, дорогу которым не стоит переходить. Однако, опасность на этот раз их не поджидала, потому как впереди раскинулась чья-то усадьба. Примерно пара дюжин домов разместились у подножья крохотной скалы. Даже не скалы, а так – пригорка, большого холма, просто с одного края этот холм обрывался небольшой рекой, от чего и можно было с огромной натяжкой назвать это возвышение “скалой”.
На холме виднелся дом побольше, поместье что-ли? Нет, самый настоящий, крохотный замок! Четыре маленьких башни на углах, не высокие, но каменные да еще с зубцами, о-ба, в такой-то глуши. Стены, пусть и не такие высокие, как положено у настоящего замка, откровенно говоря – совсем невысокие, но крепкие, каменные, самые настоящие! Даже, мать его, опускающаяся решетка, ну вы только поглядите-ка. Стальная. Опускающаяся. Решетка.
Собаки начали брехать задолго до того, как отряд въехал в деревню, окружающую это чудо, однако какого-то движения не было видно...
|
|
|
|
|
|
|
|
Первой мыслью Мартина было: "чего ж это сэр Уолтер ничего не делает?", второй же: "и почему этот разбойник без шлема?", а после них в голове на время воцарилась потрескивающая тишина.
Ясно в какой-то момент и без всяких мыслей стало, что командир отряда попросту выжидал вражеский выпад для какого-нибудь хитрого рипоста или иного финта, естественным образом понятным оказалось отсутствие у противника шлема — босяк. Всё оказалось слишком примитивным по сравнению с вопросом-гигантом во мраке недр рассудка.
"Зачем?"
Ну, это же разбойники какие-то, так? А он, Мартин-дровосек, в патрульной службе теперь. Сталбыть, вот.
Только вот что-то зарубленный парень мало чем, на самом деле, отличался от самого Мартина. Врежь сейчас кто самому топорнику заострённой железкой по голове, и примерно так же рухнул бы он рядом с поверженным своим супостатом, похоже бы лежали они оба рядом, одного цвета кровью истекали, и никто бы посторонний никогда в жизни не догадался бы, кто из них доблестный патрульный, а кто злостный бандит.
С Осой хотя бы подозрения имелись (не такие уж беспочвенные, судя по услышанным обрывкам разговоров с гонцом), да и попытка к бегству тоже о чём-то говорить могла. А тут-то что? Сэр Эдриан колдунство своё провёл жутковатое, сказал, что контрабандисты там, с сэром Уолтером поговорил, и решено — засада!
О человеке дела говорят, о делах — другие люди или предметы хотя бы.
Мартин нахмурился, вздохнул и, закусив губу, опустился перед убитым на одно колено. Что у него в карманах? Всё равно бой закончен уже, и даже вроде бы кого-то живьём взяли, а значит, скоро всё выяснится, но не раньше, чем высокородные господа своё любопытство утолят. Пока что Мартин намеревался из доступного ему занятия максимум выжать.
Вот только с уловом было негусто... Грязный платок из рваной тряпки, уж не для подтирания ли, копоушка из сучка обрезанного, пара кусков живицы в дубовой коре, камешек какой-то жёлтый, тьфу, показалось — просто комок грязи в пыльце. Херня, а не добыча. И главное, ни-че-го о владельце бывшем не говорит. Ни тебе связок ушей детских, ни украшений женских.
Угрюмый Мартин засунул живицу в карман, подобрал меч караванщика и поднялся на ноги. Такой себе меч, рукоять истёртая, клинок в царапинах, даже щербинка посерёдке видна, хоть и мелкая. Хотелось бы сказать, что сменил меч нескольких хозяев, да только если и так, то что с того? Как угодно он мог у этого парня оказаться. Не таким себе представлял Мартин свой первый трофей.
Рано кручиниться почём зря. Какой-то допрос там поближе к телеге идёт, обыск! Надо там пошататься, авось выясниться что-то конкретное, свалит с души груз незримый.
|
|
|
|
|
И верно — время молитвы в степи быстро истекает, а на на замену ему приходит время железа. Если это, ко всему прочему, ещё и хорошо спланированная засада, то все проходит просто моментально, однако… Не всегда так просто организовать эту самую хорошую засаду: деревьев не так много, лошадей куда то деть тоже нужно, везде холмы да покатые площадки открытой территории. Есть повод скривиться и плюнуть, отказаться от затем. Все эти моменты нужно как-то обыграть, иначе из охотника можно запросто превратится в добычу.
Патруль расположился преимущественно с одной стороны дороги, благо нашлись довольно широкие кусты лещины. По другую сторону залег Барсук. Турберт хоть и взволнованно, но со знанием дела возводил арбалет, накладывал болт. Ещё парочку воткнул в землю рядом с собой. Улёгся, но потом, схватившись, перезарядил арбалет и господина, даже без напоминания — парень явно начал с головой дружить! Такими же приготовлениями занялся и Хельги. Он взволнованно поглядывал вперёд, пытаясь получше рассмотреть тот самый фургон, на которой они собирались напасть. Лук в его руках был тот же, что и всегда, но черт возьми, что-то было совсем по-другому.
Мартин и Корог остались рядом с Уолтером, формируя нечто наподобие мощного кулака, который должен будет ударить в самый нужный момент и опрокинуть защиту фургонщиков. Опять таки, если все пойдет как нужно. Мартин занял удобное для себя место, даже пару раз махнул топором, от чего Турберт удивлённо отпрянул. Так, на всякий случай, мало ли что у этой деревенщины на уме?
Вскоре, на дороге показался фургон. Он медленно полз вперёд, размеренно покачиваясь из стороны в сторону, как корова по полудню, возвращаясь с пастбища домой. Возможно, дико было бы смотреть туда и знать, что совсем скоро или они, или кто-то из вас умрёт. Бесспорно, можно было строить иллюзии, по типу всех возьмут на прицел или подведут хищную кромку меча к горлу и они решат сдастся. Может даже этого и хотелось кому-то, но чутье, даже у молодых членов дозора, подсказывало, что сегодня таки прольётся кровь. Этого не миновать. Для этого места все останется в порядке вещей: ветерок будет трепать волосы и у трупов, ему все равно. Однако, это как на войне, тут есть вы, вы за хороших парней ведь, а там негодяи и… Но все что вы знаете о этих "мерзавцах" — это то, что они просто везут что-то запрещённое, ну так во всяком случае полагают. На войне то все понятно: каждый солдат с оружием в руках под чужими знаменем это человек, который пришел со смертью в руках, он пришел с оружием и даже если не убивал, то в скором времени убьет. Так поступают на войне, это всем понятно. Но тут то люди заслужили смерть лишь тем, что остановились в улесье неподалеку от вас, а какой-то колдун поковырял пальцем в куче грязи и сказал, что они контрабандисты. Как забавно. В этой гребанной степи все перевернулось с ног на голову: в столице еретиков обрекают на смерть, а на околице мира они сами уже решают кому жить, а кому сегодня придется сдохнуть.
Засада странная штука. Вот ты сидишь, наблюдаешь, ждёшь, а потом понимаешь, что то заветное время вот сейчас прямо настанет. И вроде бы ты это все время понимал, но каждый раз это самую малость неожиданно. Ко всему прочему, любой опытный солдат скажет, что каждый раз бывает по разному, тут не как со шлюхами.
Козырек фургона показался над дорогой. Скрип колеса. Тихий трёп охранников.
— Да, все эти штуки он выделывает с закрытыми глазами!
— Нихера!
— Ага, я сам видел, точно говорю.
— Ну нихера!
Кто-то из ваших пытается подобраться поближе к дорогое. Шорох режет по ушам. Гребанный шорох… но все вроде в порядке, они едут дальше. Не умолкают, а значит ещё не заметили засады. Возница сидит на передке, с вожжами, но так, расслабленно бросил их на колени и придерживает локтем, а в руках яблоко — ножом чистит. Впереди лошади идёт один из охранников. То ли разведчик неудавшийся, то ли провинившийся, но шел он на расстоянии пары-тройки шагов от лошади, в общем сложно было понять, зачем именно он шёл впереди. Для разведки слишком близко, а для охраны тупо было разделяться.
Торговец же сидел рядом с возницей. Вид у него был как у помидора, на который наступили. Он смотрел тупо вперёд, перед собой и мало вообще обращал внимание на что либо, кроме горизонта. Руки он положил на колени, сцепил вместе, так и сидел, как в воду окунули.
Позади фургона шли остальные трое охранников. Они то и переговаривались. Шли спокойно, уверенно. Слишком самоуверенно для степи, но это их проблемы, верно? Ещё где-то был глава охраны и тот, что из братства, но их по всей видимости скрывал полог фургона.
|
|
|
|
|
– Куда, куда понесся!? – окликнул сэр Уолтер Мартина. "Вот дурья башка, сейчас получит стрелу в спину, и всего делов!"
Дураки в степи долго не живут. Тут надо как-то так, чтобы и дело сделать, и не подставиться. Если помрешь – то товарищам сильно этим не поможешь, только силы потратят – могилу копать.
Но все сделали всё правильно: те, у кого были арбалеты, не стали торопиться, а Мартин – смотри-ка! – догнал этого негодяя и выбил его кулаком из седла! Правда, и сам вывалился. Ну, а откуда ему, крестьянкому парню, на коне уметь ездить? Он и в седле-то сидит, как мешок с отрубями, смотреть больно. Оса-то получше него будет. А вишь-ты, догнал, да ещё и из седла выбил!
"Лихо! Лихо!" Сэр Уолтер любил такое.
Человек – он как конь, пришпоришь его словом – он рванет быстрее, чем можно ожидать. Главное не загнать.
Ну, ладно, главное, не упустили головореза. А то следующие покойники на его, Уолтера, совести были бы, а на ней и так жерновов достаточно висит.
Но на предложение брата сэр Уолтер покачал головой.
– Когда видят гонца, казнь откладывают! – заметил он. – Такому в ниверситетах не учат, а? – подмигнул повеселевшим глазом. – Мотай на ус. По нашу ли душу... Ха-ха! Оглянись вокруг. Ты кого-нибудь кроме нас видишь? Конечно, по нашу! Уж вряд ли по душу этого наглеца. Только все равно не казнят, такое правило.
Он пожал плечами, обдумывая эту мысль. Вообще-то иногда хорошо бы побыстрее кого-нибудь казнить, ОСОБЕННО если гонец едет. Но Оса... ну кто он такой, чтобы за ним гонца посылали? Просто надо соблюсти старый обычай, а потом уж можно и топором по шее – это много времени не занимает.
– Ведите его сюда! – крикнул он. – И коня тоже поймайте. Остальные – подберитесь немного, подпруги все проверьте. Печенкой чую, сейчас придется нам, ребятки, сорваться с места и ехать вместо города в какую-нибудь... мда. А ты, Рыбка, дожевывай, что там сожрать собирался, а то как поскачем, подавиться можешь.
Неожиданная заботливость Сэра Уолтера была связана с тем, что настроение его улучшилось. Вот только что он все готов был проклясть и все отдать за кружку эля и нормальную постель. А тут – наоборот! Может быть причиной тому послужил молодецкий удар Мартина, а может – гонец. Патруль – это скучный способ потратить свою жизнь. Но – очень нужный, много кому. И в такие минуты, когда приезжает гонец, и надо лететь куда-то кого-то спасать, вызволять, помогать – сразу чувствуешь, что, может, звезд с неба не хватаешь, но делаешь этот мир лучше.
А это – одно из самых приятных чувств, какие испытываешь. Почти как хорошее вино.
|
И как лихо всё завертелось-то! Рыбка отчаянно не поспевал за стремительно развивающимися событиями, а его эмоции походили на то, будто он сейчас скользил на санках вниз с очень холмистой ледяной горки. То сердце упало в похолодевший живот от того, что получил нагоняй, то резко выпрыгнуло оттуда и толкнулось в горло с испугу, когда Оса вдруг освободил руки и сорвался, и уже потом, немного запоздало, согрелось, ободрённое похвалой командира. Проявил себя всё-таки! Хорошо!
Вообще, если бы о судьбе Осы спрашивали Рыбку, он бы наверное не стал так ретиво высказываться за то, чтобы с ним покончить. Он бы, разумеется, непременно позубоскалил насчёт того, что вора и убийцу пристроят под топор или вздёрнут на ветке, и обязательно бы вставил свою неуклюжую шуточку невпопад в общий диалог, но тут ведь вот в чём штука - казнить-то его будут по приговору, что справедливо и как-то даже... по-человечески чтоли. Не знал Рыбка слова "цивилизованно", что тут поделать. А самое главное, что убивать-то будет не он и не его товарищи, они вообще в итоге этого не увидят! А тут... Как бы Рыбка ни храбрился и не ждал с нетерпением боя, а всё-таки он ещё не был уверен, что готов просто так взять и хлопнуть человека. И ладно бы в бою - так он ведь в верёвках! Был, по крайней мере. Теперь-то верёвок на нём нету, но всё равно ведь он не нападает, а удирает. Сказали бы догнать там, повалить, и Рыбка бы первый кинулся вперёд, так ведь сир Уолтер ясно сказал "завалить". Ясное ведь дело, что он его предлагает завалить не в том смысле, чтобы на сеновал. Хотя, про его странного братца ходят разные слухи, конечно...
Впрочем, Рыбка хоть и сомневался, что сможет вот так запросто шлёпнуть человека выстрелом в спину, но, даже сомневаясь всё равно стаскивал с плеча свой лук. Эх, и вроде уж сколько раз отрабатывал это движение, кажущееся непосвящённому таким простым, и на тренировках через секунду уже мог пустить стрелу в мишень, а сейчас вот на нервах замешкался. Слишком всё резко сделал, слишком торопливо, вот и пожалуйста, и тетива цепляется за что-то за спиной, и плечи лука упираются в поклажу за седлом. Пока Рыбка рывками стащил с себя лук и положил стрелу на тетиву, брат командира, сир Эдриан, уже взял беглеца на мушку своего арбалета. Рыбка опять замешкался, стрелять ему или подождать выстрела сира Эдриана - а тут ещё командир ему велел, следи мол, смотри по сторонам, хотя только что приказал всем стрелкам стрелять. Одуреть можно, как быстро всё меняется. А тут ещё и Мартин, леший его задери, за беглецом вдогонку кинулся поперёк приказа, прямо под прицел своих союзников. Рыбка окончательно потерялся в обилии событий, и только хапал беспомощно ртом воздух, оправдывая свою кличку. Рот-то он открыл вроде бы в порыве предупредить, а кого предупредить и о чём - сам уж запутался. То ли Мартина окликнуть, чтоб под болт сэра Эдриана не угодил, то ли самого господина де Мура-младшего остановить, пока в спину своему напарнику болт не залепил. Так ничего и не сказал, только стоял со своим луком как дурак оглоушенный.
|
Галби взбеленился на слова Корога, видимо ещё больше задело то, что он то считал его типа своим.
— Сука, кому я чё тру, а мразь? — Оса даже немного подпрыгнул в седле, — да я правду говорю! Меня спросили — я ответил, матерью клянусь!
Любое, даже самое тупое животное, а этот Галби несомненно был обыкновенным двуногим быдлом, имеет инстинкты выживания: упертое желание жить, дышать. Попав в капкан, зверь не пытается открыть его, а дёргает что есть сил, норовя выскочить как нибудь, или в конце концов отгрызть себе лапу, чтобы выбраться и убежать! Ровно также, ситуация складывалась и тут: Оса нихрена не понимал почему и как, но нутром чуял, что невидимая петля сходится вокруг его грязной шеи все плотнее и плотнее. Он вроде бы делал все как нужно, рассказывал, заверял, но что-то в глазах этого старшего, говорило что все закончится не хорошо.
— Хочу сказать, конечно хочу! — энергично закивал пленник, смешно дёргая руками за спиной. — да это вакхи, по-любому, ну!
— Да! — чуть ли не закричал Оса, отвечая сиру Эдриану, на его предложение, что, дескать, тут говорят только правду, — я же и говорю, а мне, бля, никто не верит! Да не резал я их, ну как же вам объяснить? Конечно меня нужно отпустить, меня то и забрали просто так! Пусть в задницу этот судья себя оприходует!
Наверняка, если бы была возможность, Галби мог бы дать изрядное количество советов, как поступить всем окружающим и тому самому судье, который непременно вздернет его как только он окажется в городе. Но именно в этот момент Хельги начал рапортовать о замеченном всаднике. Примерно на последнем слове Оса последний раз дернулся и освободил руки. Долго же он старался, почти пол дня. Лицо и без того немного страшное, перемазанное кровью, теперь и вовсе исказилось гримасой гнева и ярости, стало походить на жуткие маски дикарей.
— Да хер вам! — теперь петля бесполезно упала вниз, повиснув на рожке седла Мартина, и больше не держала Осу. Он наотмашь хлестанул обрывками веревки. В голове не было никаких мыслей или планов, только отчаянное желание жить. Он рванул с места что было сил, ударяя в бока лошади. Остался только один шанс: красиво уйти прямо из-под носа целого дозора! — Хэй-я, хэй-хэй, ну сука!
Это было даже забавно, все вроде как подтверждало его прозвище: он как настоящая оса, всколыхнул весь улей и теперь пытается вырваться с заветной "баночкой" меда — собственной жизнью.
Тем временем, Чак все также размеренно шел впереди. Он издалека слышал как верещал тот, с разбитой рожей. Однако большая часть внимания следопыта была сконцентрирована на том, что творится по бокам от дороги. К счастью, пока не было ни одной причины, которая заставила бы Барсука тревожиться — степь и ветер, все по прежнему.
-
Молодец, Галби, дурак, а сообразил, к чему дело идет).
-
Вот и завелось!
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
-
Если бы был один, определенный способ туда добраться, не было бы такой разницы. Значит, для каждого свой путь или каждый раз путь меняется, или ты сам меняешься от похода к походу. Меняются мысли и то, что ты несёшь с собой.
|
 Холодный ветер, холодный пот. Всадники приближаются. С визгом взлетают разящие стрелы. Полуденное солнце скрывается за пушистым, словно плюмаж на шлеме Луция, облаком. Молодая трава покрывается кровью. Это Север, дети великих детей. Здесь не расправит крылья римский орёл. Лишь пленников в цепях приведут в эту жестокую землю, где сгинут они, поднося варварам чаши — и даже если вернутся на Родину, вы увидите в их глазах, увидите, словно заходящее солнце... Часть их души Север забрал навсегда. Хрустят под лошадиными копытами тела. И не молят о спасении умирающие — лишь о быстрой смерти. Есть ещё те, кто сражается, те кто стоят. О, Татион — скала, неподвластная буре! Пеший иль конный — никто не сумел одолеть! Ранен четырежды. Снова красный — твой запылённый воинский плащ — будто из красильни только что. Рим! Смотри! Смотри через море, сквозь лес! Смотри — как мы за тебя умираем! Отпрянули варвары, бросают верёвки, как рабочие повязывают стволы деревьев, прежде чем дернуть, все вместе. Пал Татион. Луций! Не стар ты в тот день! Бьешься как молодой! Сполна сквитался за призраков Мурсы — не с врагами, с собой. Больше не будет измены. Смотришь — не дышит. Глаза, устремлённые в Небо. Иль на тебя? Непонятно. Уходит Тамар, уходит как женщине должно уйти — непознанной. Выбор её — ты — до последней стрелы, до последнего сна. Кашляет Марк в кустах. Ждать велел Эрвиг. Многоопытный — будет погоня, бежать значит сгинуть. Нет, стоит скрыться в подлеске, где конь не пройдёт. Переждать. День. Ночь. День. Только бы кашель не выдал... Несите весть. Последнюю весть — нет дороги на Север! Ни римлянину, ни эллину, ни готу. На Севере царствует Смерть. Луций идёт — на своих ногах. Лицо как камень холодный — только бюст изваяй, и времени век непокорен будет, агент императорский по делам особым. Вокруг — повозок тысячи. Палатки, шатры. Бродячий город, с каждой зимой надвигающийся как вал, на плодородные южные земли. Вокруг — всадники с иссечёнными лицами. Показывают пальцами — без презрения. Вы хорошо сражались. Вдали — златоглавый шатер. Преклонись, преклонись перед Сыном Неба. Небесный каган — сам как целый мир, или может как демон, что целый мир пожрал. Он ходит с трудом, к земле тянет многосытое брюхо. Он смотрит — как волк, как медведь, насытившийся, но всё ещё алчущий крови. Указывает рукой — священник, переводи. Переводи, Марк Кальвин из рода Домициев. — Небесный Каган дарует вам жизнь, римляне. Позволит вернуться домой. Идите и расскажите зелёным землям, что белый пепел покроет их поля, что голубые реки окрасятся кровью, что тысячи тысяч коней проскачут по телам их жён и детей. Идите и скажите, что нет владыки под Небом выше чем Небесный Каган. Что во имя Бескрайнего Синего Неба осквернит он ваши храмы, низвергнет идолов ваших, поместит семя своё во чрево ваших дочерей, прежде чем вспороть им животы. Идите — скажите — отныне ваша Империя не будет в безопасности, ибо сегодня начинается закат её последних дней. Так сказал Небесный Каган! Звенит оружие. Гремят щиты. Бьют барабаны. Ревут рога. И люди подхватывают рёв словно звери. Война идёт. Последняя война. И конца её не увидят ни те, кто начал её, ни дети их, ни внуки. Чем же закончились ваши истории? Луций
Был вечер.
Морские волны неспешно перестукивали друг о друга лежащую на берегу мелкую гальку — затем с шипением отшатывались, словно огромная кошка, и снова бросались вперёд.
Мужчины возлежали на открытой террасе, купаясь в лучах персикового закатного солнца и потягивая выдержанное фалернское вино.
— Никогда не думал, что буду радоваться отставке.
Софроний усмехнулся и подал знак рабыне-флейтистке.
Над берегом разнеслась протяжная, чуть грустная мелодия.
— Знаешь, когда я понял, что всё? Когда принёс Августу твой отчёт о гуннах. Ты просто в лоб написал — «они идут на юг». Знаешь, что сказал Валент? «Разберёмся с готами, а там и до гуннов доберёмся» — разобрались...
Бывший магистр оффиций чуть покрутил в руках чашу.
Вино как танцовщица откликнулось, сделав несколько пируэтов по кругу, а после застыло.
— Хотя нынче с гуннами чуть ли не целуются, знаешь? Они теперь в римской армии. «Уннигард» — гуннская стража. Говорят, варвары боятся их больше чем римлян. Впрочем, что я всё о политике. Поистине, старому псу сложно учиться новым трюкам. Поднимаю эту чашу за тебя, друг мой! Презид провинции — это немало, но для тебя, я уверен, и это не предел.
Софронию и верно грешно было жаловаться на какую-либо несправедливость в отношении одного из вас.
В 382 году, сразу по окончании войны, твой начальник получил от Феодосия пост Praefectus urbi Константинополя, и отбыв годовой срок удалился в почетную отставку, сохранив за собой номинальное присутствие в Сенате.
Что до тебя, ты обзавёлся пурпурной полосой на плаще.
Пока что — лишь клариссим, отправляющийся в первое назначение.
Но отбыв пару лет президом ты станешь спектабилем.
Надежные люди утверждали, что в 386 году освободится место консуляра Сирии, и что пара слов в нужное время Августу принесёт эту позицию тебе.
Ты — герой.
Твой отчёт о гуннах позволил римлянам лучше понять этот жестокий народ, найти ключи к их алчным сердцам, превратить врага в союзника...
За такими речами тонул тот простой факт, что твой доклад в принципе стал кому-то интересен только когда гунны внезапно объявились под Адрианополем.
Всего этого можно было избежать.
Если бы только к тебе прислушались.
Конечно, в новой жизни тоже есть проблемы. Валерия совсем отбилась от рук и снова сбежала из дома — она пошла в тебя, эта девочка. Её можно провести, но невозможно провести дважды одним способом. Луций Младший хочет в службу. Это проблема? Или нет? Жена как никогда ласкова — но ты понимаешь, она опасается что появится ещё одна сарматка.
Как будто можно заменить Тамар.
Временами, ты вспоминал тех, кто были с тобой в том походе.
Где они теперь?
Ты не знаешь.
Может оно и к лучшему.
Больше ты не агент по особым поручениям.
Ты сенатор. Презид провинции.
Пусть Империю спасают молодые.
Закончив службу спектабилем, Луций Цельс Альбин в конце жизни вернулся в Испанию, где привёл в порядок семейные поместья.
Дом свой он построил на холме, получившем с тех пор его имя.
И ещё много веков Династия Скорпионов ощущала тяжелую руку первого из них.
В XIV веке Луций и Руис столкнутся в последний раз, руками своих потомков.
Родриго Бланк и Рамона де ла Регера упокоят готского колдуна навсегда.
Династия Скорпионов просуществовала до XVI века, когда последний Бланк пропал без вести в Новом Свете.
Как говорят — он бросил вызов самому Бескрылому Антариэлю, дабы раз и навсегда прекратить его влияние на мир.
Итоги той попытки нам неизвестны.
Некоторые души приходят в мир добровольно, дабы бороться со злом.
Твоя душа — определённо одна из таких.
Ты должен был погибнуть на Севере.
Почти все погибли.
Ты вернулся.
Ты должен был погибнуть под Адрианополем — твою часть перебросили для обороны столицы.
Ты должен был погибнуть...
Но в жизни не бывает четких правил.
Вернулся. Восславлен был.
Гектор Марк Татион, старший трибун легиона.
Уже не просто солдат — военачальник.
Позднее сенатор!
Слуги готовили тебе еду, стирали платье.
Когда ты становился на постой в городе, местная курия предоставляла в твоё распоряжение дворец или виллу.
Любая женщина почла бы за честь удостоиться твоего внимания.
— Я пью за здоровье настоящего римлянина!
Восклицает кто-то на пиру.
— Ave!
Отвечают гости.
Ты на почетном месте.
Оглядываешься — словно в оцепенении.
Они пьют в твою честь.
Благородные сенаторы и всадники, те, кто даже не смотрели на тебя большую часть твоей жизни — теперь они наперебой сватают тебе своих дочерей...
Этого ли желал ты? Этого ли желала твоя душа?
Нет. Не этого.
Ты пришёл сражаться.
Пришёл бороться со злом.
Медовые речи, воздаваемые почести, вино...
Ведь не ради этого всё затевалось!
Ты воин Рима!
Ты должен сражаться!
Вместо этого — политика.
За готов ты или за гуннов?
Рим балансирует меж двух этих огней, поддерживая то тех, то других.
Те и другие ходили по римской земле, получали участки для поселения...
Временами ты видел издали Эрвига, Аспурга, даже Тингиза... все они служили Риму. Потом что-то менялось, и внезапно оказывалось, что Рим вместе с гуннами воюет против готов или вместе с готами против гуннов.
В годы твоей юности ведь было не так!
Вы громили германцев, потом громили сарматов, потом персов...
Или если громили вас — вы собирались с силами!
Поднимались!
Изгоняли варваров прочь или добивались их полной покорности — и уж точно не заигрывали со всеми подряд чётко зная, что в конце этого пути ждёт предательство!
Что-то менялось. Рим менялся.
Теперь господствовали дипломаты.
— Вчерашний враг может завтра стать союзником, должно лишь умиротворить его должным образом...
И кругом интриги. Разные придворные клики отстаивают то, во что не верят, если чей соперник вдруг высказался в пользу союза с готами, так сей человек сразу же начнёт петь дифирамбы гуннам. Иначе никак.
Никак?
Ты не знал.
Может ты поговорил бы об этом с Луцием, но он уехал консуляром в Сирию.
Может поговорить с Марком?
Но Марк — мятежник, поддержавший восстание против Империи, восстание, которое ты давил...
Тебе приказали креститься. Так и сказали: «Верь во что хочешь, но креститься обязан» — приказ есть приказ.
На рубеже столетий, тебя снова перевели на восток.
Дукс Арабского Лимеса.
Спектабиль.
Как-то раз, ты поехал осматривать позиции и вас подловила группа налетчиков-арабов. Ты был уже не так крепок, и всё же никогда не уступил бы этим варварским псам! Обнажаешь клинок, бросаешься прямиком на предводителя. Вдруг что-то знакомое видишь.
Кругом песок. Темные глаза смотрят на тебя. В руках врага — копьё.
Фейруза!
Снова?
Возможно ли?
Нет. Это мужчина. В расцвете сил, умелый в воинском искусстве.
В юности ты справился бы.
Но никто не становится моложе.
Вы обменялись ударами.
Ты лишил противника глаза.
Он лишил тебя жизни.
Ан-Нуман Одноглазый, «Сын Львицы», закончил то, что когда-то под Ктесифоном начала его мать.
Голубое небо.
Горячий ветер заметает тело твоё песком.
Всю жизнь ты боролся со злом.
Стало ли меньше зла в мире?
Стало ли?
Ты смогла убедить славян, что римляне дадут за вас с Аттией больше гуннов. Дадут им безопасные земли для поселения. Ты солгала. Не в первый раз и вероятно не в последний. Вас отвезли обратно к кораблю, где Саваг, хорошенько поразмыслив, решил всё же предоставить решать твою судьбу Аврелиану — и согласился доставить домой всех без исключения.
Ты вернулась в Империю раньше всех.
Раньше Эрвига и Марка, уж точно раньше Луция и Татиона.
Может поэтому тебя успели наградить — официально признать твой статус союзницы и сразу же бросить в бой против готов в составе арабского подразделения.
Было нелегко.
Многие погибли.
Та война не завершилась победой.
Но и поражения ты не стала ждать.
Предательство Луция многому тебя научило, заставило повнимательнее приглядеться к покровительствующему тебе Аврелиану и наконец задать в лоб наиболее трудные вопросы.
«Собирается ли Рим вообще помогать тебе отбить твоё по праву? Если собирается, то когда? На какую численность войск можно рассчитывать?»
Флавий Тавр Аврелиан был умным человеком.
Он не ответил «нет».
Раньше это бы сработало, но сейчас важно было лишь то, что ты не услышала однозначного «да».
Рим не собирался помогать тебе.
К тому же вернулся Альбин, в прошлом грозивший тебе судом.
Ты не стала ждать.
Взяла всё, что сумела скопить в качестве гостьи Аврелиана, наняла корабль и бежала — в Палестину, а оттуда домой...
Домой!
Босыми ногами ходила ты по горячему песку.
Закашливалась от пыли, занесённой в горло ветром — и не могла сдержать улыбку.
Иногда — не так важно, как умирать.
Важно сделать это дома.
Слышать родную речь.
В глубине души ты знала, что эта последняя попытка будет стоить тебе жизни — и испытала почти что удивление, когда выяснила, что оказывается тебя не так-то просто убить.
За годы, что тебя не было, шахиншах отстранил Лахмидов от власти и поставил в Хире персидского наместника Ауса ибн Каллама.
Твоё копьё пронзило его грудь.
Началась война.
Война долгая, кровопролитная, война, сплотившая семью.
Не было больше дяди Амра, убившего твоего отца — а сын его, Имру, пострадал от фарси так же сильно, как и ты. Двоюродный брат предложил тебе браком покончить с кровной враждой и вместе выступить против шахиншаха.
Ты согласилась.
В ту пору Фарсу лихорадило.
Шапур Великий умер — права его наследника были не бесспорны.
Началась война — и Хира была в числе десятков шахров, выступивших против Ктесифона.
Снова шла ты в бой, снова руки твои покрывала кровь, снова фарси бежали, едва слышали имя твоё...
Фейруза, Львица Хиры, Безумная Царица...
Ты всё же обрела свой трон.
Вернула твоё по праву.
Познала наслаждение победы — шахиншах Ардашир унижен был и свергнут.
И словно победа очистила тебя, внезапно для всех твоё чрево вдруг зачало и родило живое дитя! Дитя божественной крови, что получило имя Ан-Нумана.
Упоенная, но не удовлетворённая, баюкала ты младенца, и мечты твои устремлялись дальше и дальше. Ты не довольствуешься тем, что унизила шахиншаха в бою, нет, ты, царица Хиры, добьёшься независимости всех арабов от фарси. Ты сплотишь их под знаменем новой веры, веры, открывшейся пока лишь тебе, веры в Божественного Скорпиона, в Серебро Зимы, в Антареса...
Ночами бродя среди звёзд, рассказывала ты ангелу свои грезы. Если дать ему другое имя, имя бога арабских язычников, имя Эла, то многие поверят...
Бог-Скорпион печально улыбнулся тебе.
Он уже знал, что в этот самый миг заговорщики заносят серебряный кинжал над твоей грудью.
Ты умерла во сне — и не заметила своей смерти.
В 399 году, юный Ан-Нуман унаследовал престол своего отца — и обнаружил бешеный нрав матери. За тридцать лет царствования, он совершил двадцать набегов на Римскую Империю. «Львица кормила его кровью» — говорили о нем.
Потом твоё прозвище перешло на него.
Ан-Нуман, Лев Хиры.
Тот, кто взял в плен тысячу римских воинов, а затем закопал их всех по шею в песок.
В одном из сражений ему выбили мечом глаз, и Лев Хиры стал «Одноглазым Львом».
Об Ан-Нумане говорили, что он говорил с ангелами и втайне исповедовал что-то, в чем современники видели христианство.
Был ли твой сын одним из Скорпионов — или тем, кто восстановил кровавый договор с джинном?
Кто знает.
Но царствование Ан-Нумана Одноглазого стало временем расцвета Хиры, когда город красотой своей мог сравниться с самим Ктесифоном, а дворец Аль-Хаварнак, как говорили, превосходил роскошью все дворцы вселенной.
Кровь твоя жила.
А значит, в каком-то смысле, жила и ты.
Прощай, Фейруза аль-Лахми.
Львица Хиры.
Возвращение к гуннам.
Возвращение домой.
Пленником ступил ты на северный берег Дуная — в следующий раз ты ступишь сюда уже вождем.
«Аспург Благородный» — так прозвали тебя римляне, ибо во времена, когда готы и гунны раздирали Империю, ты убедил языгов остаться нейтральными, не поддерживать в той войне никого.
А когда война закончилась, именно через тебя римляне пытались договариваться с гуннами, конечно же хорошо оплачивая твои рискованные посольские действия.
В 384-388 гг. ты сумеешь выбить для гуннов, аланов и, конечно, языгов, выгодный военный контракт — и примешь участие в войне против римского узурпатора Максима — после того как его отец хотел казнить тебя, это было в некоторой степени личным.
Домой ты вернулся баснословно богатым — и единогласно был избран верховным вождём всех языгов. Римляне даровали тебе почетный титул военного магистра.
Твои жёны носили жемчуг, тамга твоих детей была сделана из золота.
То было время расцвета гунно-римского союза — и языги под твоим началом сумели пройти меж молотом и наковальней.
«Аспург Мудрый» — так называли тебя во дни старости.
В последний раз ты выступишь на войну в 394 году.
Август Феодосий для борьбы с язычником Евгением призвал в своё войско все народы вселенной — были в той армии гунны и готы, аланы и языги, арабы и армяне. Тогда в последний раз повстречал ты Эрвига, уже сделавшегося военачальником римской армии. Дружба между вами выдержала десятилетия, и идя вместе в бой, вы оба не оглядывались, зная, что другой непременно прикроет спину. Ты этого не знал, но и по другую сторону тоже сражались старые знакомые — за Евгения выступил Марк Контаренон.
Битва была тяжёлой. Казалось, поражение неизбежно.
Но вы победили — два друга, языг и гот, пили из одной чаши на пиру.
Это была ваша последняя встреча.
Эпоха уходила. Гунно-римский союз дал трещину.
Новый Небесный Каган, Улдин, подобно Булюмару жаждал господства над вселенной.
В 401 году, готские мятежники вторглись в страну гуннов. С ними был Эрвиг. Тингиз Зур лишил жизни твоего старейшего друга.
Спустя всего год та же судьба постигла и тебя — памятуя о твоей дружбе с римлянами, Улдин послал Тингиза отрубить тебе голову, что тот и сделал.
В память об Аспурге Мудром, языги установили идол.
Долгие столетия каждый степняк, что проезжал мимо идола, оставлял что-то в дар каменному предку — козу, стрелу, дитя.
Уже и забыто было кто ты есть, уже и племя твоё растворилось в море кочевых племён — а степняки всё продолжали оставлять стрелы у Аспург-Камня.
Долго простоял тот камень, пока однажды не ушёл наконец в землю.
В 1980 году Аспург-Камень раскопал советский археолог В.С. Титов, включивший находку в свою книгу «Археология Венгрии».
Гунн оказался хитер. Однажды, он улизнул.
Не то, чтобы у тебя были силы расстраиваться.
Ты был голоден. Ты подозревал, что заблудился.
День за днём вёл больного римского паренька на юго-восток, пока однажды по невероятной удаче вы не достигли места корабельной стоянки...
Корабля не было. Никто не ждал вас.
Иной испытал бы отчаяние. Но не ты. Ты лишь крепче сжал зубы.
Спустя несколько недель вы объявились в Таврике — оборванные, бородатые, но живые. Ты знал, что здесь живут готы — и не прогадал. Вам удалось раздобыть корабль. Вернуться домой...
Здесь оказалось, что привезённый тобой куриал вёз какую-то очень ценную бумагу. Настолько ценную, что за этого задохлика тебя буквально завалили золотом! И пригласили на службу в армию — конечно, ты согласился!
Первым испытанием твоей лояльности стала готская война. Тогда многие твои соплеменники дезертировали, чтобы сражаться за своих. Ты принял решение связать свою судьбу с Римом — и не прогадал! Храбрость, сметливость и непререкаемая верность принесли тебе славу, богатство и высокие чины.
В основном воевать приходилось с готами.
В какой-то момент, посреди боя ты с удивлением заметил, что не чувствуешь с этим грязным сбродом ничего общего.
Ты был римлянином.
Ты чувствовал себя римлянином.
Должно быть нечто подобное ощущал и Аспург. Много раз вы встречались — два друга, вместе прошедшие Ад. Два вождя, ведущих свои дружины в бой — во славу Рима.
В 394 году во славу Рима ты в очередной раз сражался с римлянами.
Битва была невероятно тяжёлой, десятитысячный готский корпус был истреблён почти целиком. Один миг ты запомнил ярко — светловласый муж бросился на тебя с копьём. Вдруг застыл как вкопанный
— Эрвиг?
Ты ударил его мечом.
Ты вообще не привык сомневаться в бою.
Лишь потом вспомнил, где же видел его, видел ещё юнцом, когда волок его, полумертвого, сквозь леса Готии.
Ты убил Марка Аврелия Контаренона.
Что же — можно сказать забрал жизнь, которую сам подарил.
Не было скорби, не было грусти.
Был пир победный, и стук чаши о чашу.
Были девы, похожие словно сестры — холодные сердцем, горячие телом.
Лишь одно не давало тебе покоя — твоя месть гуннам так и не свершилась.
В 401 году ты оказался заложником чужих решений.
Твой командир, военный магистр Гайна, поднял бунт против Империи.
Вы потерпели поражение — и тогда Гайна, опасаясь, что его выдадут Августу собственные люди, выбросил последнее колено.
Словно великие вожди древности, призвал он вас против гуннов, пересечь Дунай, отбить страну Ойум, край ваших предков!
Ты огляделся вокруг — с этими людьми ты прошёл десятки битв.
Если умирать — то бок о бок с ними.
Было много схваток.
Победы. Поражения.
Призрака прошлого убил ты — и призрак прошлого убил тебя.
Тингиз Зур, Кошмар Севера, оставил стрелу в груди твоей.
Готы сложили о тебе песнь, что ходила от Таврики до Иберии, и лишь когда потомки Фейрузы аль-Лахми низвергли память о народе твоём в небытие, песнь та была забыта.
Вы сокрушили Империю.
Ты был там в тот день.
Ты вёл авангард, посланный Небесным Каганом даже возвестить начало Великой Войны.
Огнём и мечом прошли вы по зелёным землям юга.
Низвергнутые знамёна. Истреблённые легионы. Тысячи рабов.
В степь вернулся не Тингиз Гейр, но Тингиз Зур.
Непобедимый вождь. Готы и сарматы, славяне и германцы — все дрожали перед тобой!
Когда Эрвиг Гардерихсон повёл дружины дабы вернуть древнее царство своих предков, ты положил конец этому пути.
Когда вождь языгов Аспург Мудрый начал сомневаться в верности кагану — ты лишил его головы.
Ты вёл вторжение в Галлию!
Ты давил восстания гревтунгов и аланов!
Ни мечу, ни луку неподвластный — как и весь народ хунну!
Но у римлян было и ещё одно оружие, оружие, тебе неизвестное.
У римлян был стиль.
Тонкий стержень для письма из кости или металла.
Тот стиль, что поверг гуннов, принадлежал Луцию Цельсу Альбину.
Находясь в плену, он подмечал детали, фиксировал закономерности.
«Хоть ряды гуннов и кажутся бесконечными», — писал магистриан, — «Они многократно уступают рядам покорённых гуннами народов... Посей смуту меж ними, и гунны не смогут воевать с Римом»
После первого вторжения, много раз собирались вы начать Великую Войну.
И всякий раз вынуждены были отложить свои планы — то одно то другое племя вдруг вновь вооружалось, обретало союзников, получало помощь наемников из-за рубежа. Год или два приходилось вылавливать мятежников по лесам и холмам, а после всё повторялось с начала.
«У гуннов много вождей», — продолжал Луций, — «И хотя главный вождь является для них фигурой культовой, почти богом, многие захотят оспорить его место, получив к тому достаточно золота и оружия...»
После смерти Булюмара, место кана оспаривалось его сыновьями.
Долгая распря привела к тому, что вместо одной орды стало несколько орд — одна такая ушла на юго-восток, где была истреблена совместно персами и римлянами.
«Гунны не знают вина и масла. Жизнь их сурова и лишена радости, оттого и они суровы и радость ненавидят...» — ты не помнишь, когда впервые увидел чарку с вином в руках гунна. Это казалось сущей мелочью. Каждый ведь пьёт что хочет, верно?
Знал бы ты к чему это приведёт — отрубил бы ту первую руку.
Бочками и обозами ехало с юга вино.
Пир за пиром устраивали гунны в честь побед.
Вожди строили себе дома и заводили гаремы.
Временами они все ещё гадали по кости на благоприятный исход войны.
Но знамения были неблагоприятны. Напротив, если римляне просили вас о помощи за звонкую монету — знамения обычно были наилучшими.
Так и тебе несколько раз случалось воевать за Империю.
«Гунны суеверны. Подкупи гадателей — и непобедимые степняки станут лишь ордой пьяных и вечно режущих друг друга варваров»
Но Луций ошибся.
В этом — в главном — ошибся.
Вы пережили все испытания.
Нерушимые — как прежде.
Вас можно споить вином, можно обмануть речами колдунов, можно рассорить с миром — и что же?!
Это всё?!
Прошло время, и воцарился сильный каган.
Улдин — старший внук Булюмара, начинавший как союзник Рима, даже оказавший помощь Империи в истреблении готов Радагайса, но едва упрочивший власть — явивший истинные помыслы.
Указал Улдин на солнце — и нерушимую клятву дал, что не успокоится, покуда не покорит всё, что оно освещает!
Ты уже был стар, но в тот день трепетал от радости как молодой.
Великая Война началась.
В 408 году по римскому счислению, вы вторглись в земли Рима.
Вы сокрушили все войска, посланные против вас.
Даже стены городов — и те научились вы низвергать, используя магию пленных римских шаманов.
Наконец, император выступил против вас.
Войско встало напротив войска.
Ничтожества снова молили вас о мире, обещая золото — вы презрительно отвергли их мольбы.
Потом ты умер.
Последнее, что ты помнишь — острие гуннского меча, вдруг родившееся из груди.
Ты упал, и земля приняла тебя.
Поход Улдина 408 года завершился катастрофой — римляне подкупили гуннские отряды. Сказались тридцать два года промедления, гунны, пришедшие под Кастра Мартис были уже не теми, кто некогда наводил ужас на вселенную.
Они научились пить вино, строить комфортные деревянные дома, носить одежду римского производства. Со многими вождями Империя установила связи.
В итоге Улдину с немногими верными пришлось бежать обратно за Дунай, где его и нашла смерть в лице гунна Харатона, ставшего новым каганом.
Первый Гуннский Каганат раскололся — часть племён ушла на римскую службу, где стали известны как элитная конница «Уннигард», часть племён перешла на службу к готам. Ряды вернувшихся в степь сильно поредели, начиная с эпохи Харатона большую часть приближенных каганов составляли этнические готы и германцы.
Это ослабшее гуннское государство будут преследовать военные неудачи и косить чума.
В последний раз гунны поднимут голову только в середине V века, когда к власти придёт Аттила. Но его правление окажется полным провалом — неудачи походов
447 года на Константинополь, похода 451 года в Галлию и похода 452 года в Италию, вкупе с преследующей гуннов чумой, истребили весь цвет гуннской аристократии. Катастрофические потери и отсутствие дани после этих походов привели к тому, что сильно ослабшие гунны лишились авторитета у покорённых племён. Когда в 453 году умер Аттила, то участь народа гуннов была решена.
Уже в 454 году восстают германцы — в битве при Недао гибнет Эллак, ставший каганом старший сын Аттилы. Поражение в этой битве привело к восстанию не только всех германских племён, но также готов и славян, до тех пор остававшихся лояльными.
Младшие сыновья Аттилы делят между собой остатки войска. У них остаётся лишь жалкий клочок земли у Чёрного моря, примерно соответствующий Бессарабии, отнятой Россией у турок в ходе русско-турецких войн.
В 466 Денгизик и его брат Энрак, сыновья Аттилы, попытались поступить на римскую службу, а когда получили отказ, то начали войну. Империя загнала гуннов в окружение — прорваться смог только Денгизик, с небольшим отрядом ещё три года партизанивший, пока не был пойман и казнен.
В 469 году голову Денгизика отправили в Константинополь.
Это был конец.
Верная служба и польза от неё твоему хозяину — ведут к свободе.
Даже у гуннов.
Ты долго служил голосом Тингиз Зура.
Свобода застала тебя врасплох.
Тебя — уже вполне владеющего местным языком, уже обзаведшегося паствой из тех, кто готовы были слушать...
Вернуться или остаться?
Господь ничего не делает просто так, и не просто так отправил тебя в эту дикую землю.
Но сейчас судьба твоя — в твоих руках.
Не тоскуешь ли ты по дому, Марк Домиций Кальвин?
Не желаешь ли снова увидеть святых наставников?
Сказать своё слово в бушующих диспутах о вере?
В тебе были амбиции.
Во всех они есть.
Но служение твоё стояло неизмеримо выше этих амбиций.
Ты остался. Поселился среди славян, уже как свободный человек.
Проповедовал им — и с радостью смотрел как посреди деревень поднимаются первые церкви.
Лишь раз посетил ты Империю — дабы быть помазанным в епископы земли, жителям которой ты проповедовал.
Это была долгая и спокойная жизнь, посвящённая служению другим.
Одно беспокоило тебя в преддверии смертного часа, ученики твои хоть и тверды в вере, и наставлены тобой в латыни и в греческом, но так малочисленны...
В языческой стране обитая, не растворятся ли они в варварском море, не сгинут ли? Смогут ли донести до конца факел, который ты зажег, принести Крещение в земли Севера?
На всё воля Божья.
Марк Домиций Кальвин скончался в 422 году от Рождества Христова.
Созданная им христианская община в Археймаре хоть и будет невелика, но продолжит своё существование. Поскольку ты был единственным христианским миссионером известным местным, они называли христиан «Кальвинянами». Но их потомки уже с трудом выговаривали «Кальвин», постепенно зазвучавшее как «Кивин» и переставшее обозначать лишь христианскую диаспору, но ставшее именем всех живущих на этой земле.
В IX веке «Кияне» (что стало сочетанием произношения твоего имени и слова «христиане») уже будут по названию рода своего именовать Археймар просто «Киевом».
В 882 году Киев будет захвачен новгородским князем Олегом и станет столицей первого Русского государства.
В 988 году один из правителей этого государства, русский князь Владимир, наконец крестит Русь, исполнив мечту Марка Домиция Кальвина.
Аделф выжил.
После всех мытарств, терзаемый смертельными ранами — всё же выжил.
Его подобрали местные и укрыли от гуннов.
На одном из привалов, наблюдая невидимые за римским отрядом, они видели, как ты лечил раненых, и сочли, что такой человек может быть им полезен.
Ты прожил на Севере жизнь спокойную и свободную, завёл семью с красивой женщиной, вырастил детей и умер уважаемым человеком.
Долго ещё местные будут вспоминать чудо-лекаря к которому стекались со всех окрестных деревень и от которого живыми возвращались чаще чем мертвыми.
Похоронили тебя на Иэкомовой горе.
Язык и здесь сотворил чудо — спустя несколько поколений «Иэкомова» стала «Щекомовой», и наконец сделалась просто «Щекавицей».
Так Аделф войдёт в местный фольклор под именем «Щек».
Иронично, но потомки сделают тебя-язычника в своих сказаниях братом христианина — Кальвина-Кия. Свобода.
Что сравнится с ней?
Лишь благодарность той, кто эту свободу подарила.
О госпоже говорили много плохого, и сама она никогда этого не отрицала, но ты твёрдо знала, что обязана Фейрузе многим и уже как свободная женщина добровольно продолжала служить ей долгие годы.
Когда госпожа отплыла на восток, и здесь ты сопровождала её.
Но впереди была война, и раз чуть не оставив кости в чужом краю, ты совсем не желала испытывать милосердие Его второй раз. Вот почему в земле палестинской, ты сообщила Фейрузе аль-Лахми о своём решении покинуть её, если конечно она ничего не имеет против.
Вы тепло попрощались, и в благодарность за годы верной службы, Фейруза щедро одарила тебя — даже слишком щедро.
Теперь ты могла бы купить и дом и землю...
Но сердце твоё желало не этого.
Много раз слышала ты об обителях, где люди обитают во Христе, умы и сердца свои обращая на помощь больным и бедным. Не совсем монастыри в полном смысле слова, хотя были там конечно и монахи.
К одной такой общине парабаланов близ Антиохии и примкнула ты, раздав беднякам что имела.
Дважды встречала ты тех, с кем некогда шла в земли гуннов.
В первый раз — когда по улицам Антиохии проносили в паланкине консуляра Луция Цельса Альбина — он не заметил тебя в толпе.
Во второй — когда тебе выпало омывать мертвое тело Гектора Марка Татиона, убитого на арабской границе. Сам дукс Лимеса так и не узнал, что его похоронили по христианскому обряду, хоть и без отпевания — в ту пору так еще делали.
Господь послал тебе долгую жизнь, полную бушующих вокруг бурь и спокойствия в сердце. Ты, родившаяся при арианине Констанции, возросшая при язычнике Юлиане и молодость проведшая при арианине Валенте, могла воочию лицезреть как Христианство сделалось единственной религией Империи, как возвысились и были низвергнуты гунны...
Мир стал другим и жизнь в середине V века была для родившейся в IV веке словно сон.
Аттия скончалась в 456 году.
Стрелы Тингиза стали для Тамар смертельными.
Тело её было передано аланам для погребения.
В смерти она стала едина со своим народом.
Эохар гибель сестры возложил на римлян.
С отрядом, включающим в себя готов и гуннов, он перешёл Дунай, но был разбит Грацианом и погиб в бою.
О вас сложили песню — чужеземец забрал дочь вождя в рабство, аланы пришли за ней, но злодей-римлянин умертвил свою молодую жену.
В гневе, аланы бросились на бесчисленные полчища врагов, брат убитой прорвался к предводителю римлян и зарубил его, но и сам погиб, поражённый тысячей стрел.
Потомки Эохара помнили эту песню — и почитали наравне с основателем своего рода его сестру Тамар.
Твоё погребение будет раскопано советскими археологами, которые опознают его как сарматское женское захоронение номер 456.
«Молодая женщина.
Воительница — тело погребено с оружием (акинак сарматский, церемониальный).
На теле сохранились остатки одежды (римского производства).
Смерть наступила в результате двух ранений стрелой (гуннская тип 1). Костяные наконечники остались в ранах и также были найдены.
Предположительно — погибла в ходе гунно-сарматских войн третьей четверти IV столетия»
Став царицей Хиры, Фейруза распорядилась изготовить и поставить в храме язычников статую Архип-сарбаза, лучника, спасшего жизнь царице. Долгое время, к этой статуе совершались подношения.
Хотя Архип предал общину митраистов, языческие боги, которым он долгое время был верен, не знают слова «отступник».
К тому же он развлёк их, этот храбрый лучник! Наблюдать за ним было всегда интересно!
И хотя милосердие чуждо старым богам, существуй они в самом деле, кто знает, не заслужил ли Архип Элизий?
Как бы то ни было, статуя простояла в Хире, периодически меняя святилище, до самого разрушения города арабами-мусульманами.
И лишь с восходом ислама забыты были сказания о том, как румский лучник спас Львицу Хиры, когда ту продали в рабство жестокие румы, отдал жизнь свою за ту, кого даже не знал, ибо узрел и узнал в той женщине величие.
Имя Ар-Рахиба было стерто из истории вместе с именем Фейрузы аль-Лахми.
На остров где был казнен Клавдий ещё много столетий свозили смертельно больных из всех окрестных деревень — считалось, что дух убитого здесь когда-то лекаря мешает болезням покидать остров.
В настоящее время этот остров до сих пор носит название «Карантинного» хотя время и река и сделали из одного островка два.
Клавдия не ждали похороны по христианскому обряду, не был он и отпет.
Но многие спасённые им молились за упокой души его, вот почему ничего не скажем мы о посмертие или Спасении души лекаря.
Велико милосердие Господа.
Сохранились и медицинские труды Клавдия, но подобно трудам его отца они в более позднюю эпоху были ошибочно приписаны Тиберию Клавдию Квирине Менекрату, лекарю I века новой эры.
В Средние века эти труды активно использовались на арабском востоке, а в эпоху крестовых походов и Салернской школой.
К сожалению в настоящее время все имеющиеся списки считаются утраченными.
Записи о Клавдии сохранились также в гримуаре Тиеста Метаксаса.
Из гримуара потомки узнали о существовании такого человека, о том как жил он и как умирал.
Несколько авторов из Оксфорда в конце XX века издали статью: «Клавдий Квирина: гений IV века против римского авторитаризма»
Статью широко обсуждали в узких кругах. Проблемный ребёнок Луция оказалась достаточно проблемной, чтобы сбежать из дома второй раз.
Не сильно доверяя отцу после его поступка, девушка сменила имя и осела в Александрии, где обучалась философии и магии.
Валерия считалась большим знатоком египетских древностей, её гностические идеи, сочетающие Христианство и язычество притягивали к ней учеников среди мистиков начала V столетия.
Подобно Тиесту Метаксасу, Валерия создала собственный гримуар, в настоящее время служащий одним из источников по ранней гностике.
Разгром языческой общины Александрии в 391 году не коснулся её.
Как говорят, она пропала где-то в египетской пустыне, в поисках знаний пытаясь забраться в запечатанную гробницу одного из фараонов.
Яд, подмешанный Львицей Хиры не убил Флавию.
Затяжная болезнь сошла на нет.
Верная жена, любящая мать — такой запомнят её.
Пока Аврелиан боролся за власть над Империей, которую в какой-то момент даже получил, Флавия помогала больным и сиротам, строила храмы, больницы и приюты.
Может ей и не удалось полностью стереть с фамилии навлечённый отцом позор, но по крайней мере Лупицину вспоминали уже не только как «дочь того-то».
И — что тоже было немалым достижением — её не запомнили по участию в придворных интригах или разного рода скандальных историях.
После смерти Аврелиана в 418 году, Флавия удалилась в монастырь.
Ей суждено было пережить супруга всего на год.
Марк Аврелий Контаренон по возвращении в Империю так и не нашёл себя ни в аппарате магистра оффиций, ни на Востоке вообще. Ему глубоко претила политика Феодосия, запретившего язычество.
Марк нашёл себя в Медиолане, где поступил на службу в Священную Скринию, под началом Флавия Евгения — а на самом деле к языческому подполью, готовящему восстановление Империи на древних началах согласия с сенатом — и старыми богами.
Когда магистр скриний Евгений с помощью военачальника Арбогаста сделался императором — юный Марк Аврелий Контаренон состоял императорским секретарём.
По собственной воле вступил он в ряды войска накануне решающей битвы на реке Фригид.
Сражение началось успешно — войска Евгения полностью истребили авангард Феодосия.
Марк заметил некогда спасшего ему жизнь Эрвига на поле боя, и окликнул его — но гревтунг не узнал Контаренона и снёс ему голову.
Это уберегло потомка консулов и императоров от позора поражения и мучительной казни.
Тиест Метаксас не вернулся в Империю.
Говорили — сгинул, пропал без следа.
Можно и так сказать.
«Рим — часть проблемы, а не решение» — решил чародей.
Какое-то время он провёл на Севере. Учился у местных шаманов.
Но потом духи поманили его к себе и Тиест последовал за ними, последовал далеко на восток, в страну Син, похожую на Рим как зеркало, отраженное в зеркале...
Здесь Метаксас постиг законы истории.
Две силы господствовали над ней — центробежная и центростремительная.
Люди жаждут того, чего не имеют.
Будучи разобщены они тоскуют по единству, а будучи едины желают свободу и своеобразия.
Таков жребий рода человеческого — Империи собираются и распадаются.
Страна Син распалась на шестнадцать варварских держав.
Так распадётся и Рим.
Но однажды соберутся новые Империи, и тоже будут страдать от своей громадности, пока не распадутся и не соберутся вновь, никогда не повторяя что было, но всегда подобные былому.
Над магией — господствует сходный жребий.
Она не исчезает.
Она вращается в воздухе, пронзает землю и воду.
Она движется.
Уходит оттуда где используют её слишком сильно.
Приходит туда, где о ней ничего не знают.
Магия — есть чудо, а люди должны верить в чудеса.
Это — тоже человеческий жребий.
Не магия следует за тобой.
Ты следуешь за магией.
И в Горах Бессмертных Саньшань завершился твой путь.
Лишь гримуар, оконченный до конца, отправился на Запад по Шелковому Пути.
Книга та как говорят обладала собственной волей, сама находила своих владельцев и покидала их. Много раз попадала она в библиотеки и исчезала из библиотек, многие читавшие её ручались, что словно слышали голос, говорящий с ними.
Чтобы стать бессмертным — следует стать идеей.
Ибо всякий голос должен быть услышан.
Прогнозы Требония Пульвиса о судьбе Империи не оправдались — она простояла ещё больше тысячи лет.
Но Луций сам того не зная создал Требонию имя. Долго ещё в аппарате магистра оффиций ходила история о багауде, желающем разрушить Империю, внедрившемся в армию и вступившем в сговор с варварами для достижения своей цели.
Подлинная история Требония вскрылась лишь спустя годы, когда на Запад попал гримуар Метаксаса, подробно излагающий, что произошло на самом деле.
Имя Пульвиса было очищено — хотя едва ли кто-то тогда уже помнил кто такой был этот Пульвис. Атаульфа освободили из рабских колодок соплеменники, но едва ли он сумел воспользоваться этим даром судьбы. В 378 году, движимый жаждой мести, он собрал шайку головорезов и попытался совершить ночной налёт на виллу бывшего господина, дабы перебить его семью и детей.
Чего Атаульф не знал, так это того, что Луций уже вернулся.
Скорпион встретил врагов с оружием в руках и расправился с бывшим телохранителем.
На этот раз рядом не было Тамар, чтобы спасти жизнь тервинга ударом по голове. Эйтни продолжила свою войну против Рима.
Она примкнула к багаудам — повстанцам, веками сражающимся против Империи. Всякому завоевателю вы указывали путь, всякому мятежнику давали оружие, всякому узурпатору рукоплескали.
В 408-411 гг. всю Галлию охватило восстание, подготовке которого ты посвятила жизнь. Чтобы подавить это восстание, Августу Гонорию пришлось вывести из Британии последние оставшиеся войска.
В 410 году римскому владычеству над твоей Родиной навсегда пришёл конец.
Когда тебя всё же поймали, когда тащили к костру, духи шептали тебе: «Больше они не вернутся»
Крещеный еврей Иосиф Сайфер вёл своё дело с умом и не упуская должной выгоды. Однако, Луций так и не простил ответственному за снабжение самовольного бегства из отряда.
Безлунной ночью на исходе 380 года, Сайферу постучали в дверь неизвестные.
Тело так и не нашли. Летом 377 года, восстание готов охватило все балканские провинции Империи. Август Валент со всей армией выступил против варваров, но потерпел сокрушительное поражение под Адрианополем из-за внезапно появившейся в тылу армии гуннов, заключивших союз с гревтунгами. Сам император был ранен, нашёл убежище в каком-то доме. Его заперли внутри и подожгли здание. Властелин Вселенной ушёл в погребальном огне по примеру далеких предков. Смерть Валента ознаменовала конец веротерпимости в Римской Империи. На Востоке к власти пришёл фанатичный христианин Феодосий. На Западе низложил юного Валентиниана II фанатичный же язычник Евгений. Армии язычников и христиан сошлись на реке Фригид — победу Феодосию принесли отряды готов и гуннов, прежде умиротворенных им. Язычество было официально запрещено. Царствование Феодосия, прозванного христианами Великим, продлилось несколько месяцев и ознаменовалось окончательным разделением Римской Империи на Западную и Восточную. Западная Римская Империя оказалась в руках военачальников, оспаривающих друг у друга власть над слабыми императорами. Эта держава будет постепенно угасать — различные варварские племена будут делить римскую землю, создавая свои примитивные королевства. Вестготы и остготы, вандалы, аланы и свебы, франки и саксы — словно черви вгрызутся они в ещё живое тело. Будут у угасающего Запада и победы. Отброшены будут гунны на Каталаунских полях. Но под конец Запад будет ждать бесславнейший из концов — последний император умрет от старости как частное лицо на Востоке. Наследников ему так и не назначат. Восток переживет нашествие гуннов и других варваров. Здесь дело Феодосия попадёт на благодатную почву, и начнётся стремительное возрождение Империи под эгидой подлинно Вселенского Христианства. В кровопролитных войнах возвращены будут Италия и Африка, возвращена будет часть Испании. Даже независимые варварские короли формально вновь признают верховенство римского императора. Императоры считали себя наместниками Христа на Земле — в Большом дворце государи сидели на маленьком стульчике подле гигантского трона, приготовленного для Господа Воплощенного. В VI веке будет казаться, что кризис Империи был чем-то временным, что совсем скоро римляне, теперь именующие себя по эллински ромеями, снова будут властвовать над всеми народами земли. VII век навсегда похоронит эту мечту. На Западе поднимет голову франкское королевство Карла Великого. Во дни наивысшего расцвета, Карл поможет Папе Римскому, до тех пор бесправному слуге Римского Императора обрести независимость и собственное королевство, за что Папа объявит Карла Императором Запада. На Востоке из песков Аравии явятся дикари на лошадях и верблюдах, объединённые Пророком под знаменем новой веры — ислама. Арабский Халифат низвергнет Персию Сасанидов. Константинополь, Новый Рим, не падет и тогда — арабы обломают зубы о неприступные городские стены, две осады завершатся ничем. И все же Халифат оторвёт от Империи такие провинции как Египет, Сирию, Африку... Каролинги и Халифы сделают то, что казалось невозможным — разорвут с двух сторон средиземноморское единство. Пока Средиземное море было внутренним морем Рима, Империя была непобедима — даже утратив один берег, римляне с лёгкостью могли собрать колоссальные силы на другом берегу. Теперь мир изменился — Империя навсегда утратила Рим. Власть Августов отныне охватывала Балканы, Малую Азию и юг Италии. У этой Империи были свои периоды возрождения, когда римские знамёна вновь поднимались над Антиохией, в Армении, в Неаполе — были и периоды упадка, когда власть римских императоров оказывалась ограничена Константинополем, под стенами которого бушевали варвары. Даже эта ослабленная Империя пережила всех своих врагов — распалась держава Каролингов, распался Арабский Халифат, пали державы викингов на Руси и в Сицилии. Но на смену этим врагам пришли новые — Франция, Священная Римская Империя, турецкие султанаты. До самых последних дней, Римская Империя не забывала о своём праве на вселенское господство. В Средние Века, когда уже давно решали свои дела Англия и Франция, когда испанцы боролись за возвращение у мусульман своих земель, Константинополь словно существовал в другом мире — на страницах хроник до сих пор жили «франки», «алеманны», «иберы», «гунны», «скифы». В 1204 году, когда французские рыцари осаждали Константинополь, император был всецело поглощён предсказаниями своих придворных колдунов, клянущихся, что совсем скоро Римская Империя вернёт все свои земли и вновь будет господствовать над вселенной. Город был взят и сожжен. Европейские бароны распилят державу на феоды. Даже тогда остатков римского духа хватит, чтобы спустя полвека изгнать захватчиков. В Константинополе возродится династия Палеологов — поглощенная внутренними распрями и дворцовыми интригами. Это совпадёт с новой волной продвижения мусульман в Европу. Город за городом, турки-османы будут отбирать земли Империи. В 1453 году, они в пятый раз осадят Константинополь. Последний император — Константин XI — ушёл в бою как подобает римлянину. Римская Империя прекратила своё существование. Многие державы обращались к наследию Рима ещё когда Империя существовала — но и после её конца «римское наследство» оспаривали друг у друга германский император и французский король, испанские монархи и турецкие султаны, всё сильнее погружающаяся в анархию Польша и молодая, набирающая силу Россия. В умах и сердцах Рим стал не просто ещё одной империей — он стал символом Империи вообще, архетипом государства как такового. Даже в землях, никогда не входивших в состав Рима — у русских, арабов, шотландцев, индусов — живет память о державе, раскинувшейся на трёх континентах, протянувшей руки так далеко, что в разные эпохи имперские дипломаты добирались до таких удалённых территорий как, например, Китай, ставший чем-то сходным с Римом для Восточной Азии. Вплоть до конца XIX века анализ римского опыта и римской культуры будет основой политической и исторической мысли. В истории Рима будут черпать вдохновение консерваторы и либералы, даже зарождающиеся коммунисты отыщут своих героев в лице восставших рабов. Только в XX веке «римский опыт» уйдёт из массового сознания — по меткому выражению Адриана Голдсуорти, первое и единственное, что подавляющее большинство людей XXI века узнает за всю жизнь про Римскую Империю — она пала. Даже заинтересованные историей люди часто говоря «Римская Империя» в действительности представляют себе Позднюю Республику. С Поздней Римской Империей и вовсе отождествляется фильм «Гладиатор» Ридли Скотта, в действительности повествующий о событиях II века новой эры. О самом-самом же Позднем Риме достаточно сказать, что для него в историографии был придуман абсолютно неисторичный термин «Византия», и когда Магистр как-то спросил у не самых глупых юношей что это такое, они сказали «Греция». Рим — наиболее длительно существующая Империя в истории человечества. Титул этот у неё могут оспаривать разве что китайцы, так что сделаем оговорку — существующая непрерывно, никогда не переживавшая периоды полного и окончательного распада или не оказывавшаяся целиком под властью чужеземцев. Почему же эта Империя погибла? Эдвард Гиббон считал, что Рим погубили христиане и евреи, из-за влияния которых были забыты нравы и порядки древних римлян, возникла тирания, и история Империи стала историей непрерывного гниения вплоть до 1453 года. Собственно именно воззрения Гиббона обычно можно встретить в массовой культуре — есть великий языческий Рим, Цезарь-Август-легионы, потом к власти приходят христиане и остаётся какой-то «поздний Рим» который бьют все кому не лень. Основания такого взгляда закладывали языческие авторы начиная с III века. Но на практике такой взгляд не выдерживает критики. Современные историки внимательно исследовали те «быт и нравы древних римлян», которые по Гиббону были основанием благополучия Империи и обнаружили много интересного. Например, что языческие верования и даже основа имперской идеологии — Императорский культ, имели свои объединительные пределы поскольку не содержали в себе никакого догматизма. Казалось бы, это же хорошо?! Каждый может верить как хочет! Но именно это делало Империю катастрофически уязвимой к религиозным расколам — Христиане и Митраисты обладали перед язычниками тем преимуществом, что могли доходчиво объяснить простому человеку как устроен мир, дать непротиворечивый ответ на все основные вопросы, в то время как язычники могли предложить только двести разных толкований двухсот разных философов. В позднем язычестве, кстати, наметилась тенденция к унификации, так называемому «солярному монотеизму», но это во многом осталось лишь декларацией. Двести первым толкованием. Что же до «нравов древних римлян» то они со временем оказались просто чересчур оторваны от социальной реальности. Например, представление о том, что родовитость человека равносильна его добродетели породило практически все социальные взрывы II-III веков, когда старая знать намертво зарубилась с талантливыми выдвиженцами из армии. «Нравы» оказались недостаточно гибки, чтобы обеспечить эффективное управление огромной Империей не представляющее собой непрерывного конфликта населения Италии с этой-самой Империей. И то, чем все закончилось — римская знать осталась вариться в своём маленьком мирке, когда управление Империей буквально уехало от них в Константинополь — это возникло не на пустом месте. До эдикта Каракаллы (212 года) крайне небольшая часть населения Империи обладала даже гражданством — в результате многие жители Рима, считающие себя римлянами, таковыми не признавались. Тенденции в римской культуре носили объективный характер — они возникли как ответ на вполне конкретные проблемы Империи, приведшие в конце концов эту Империю к распаду в III веке и служили средствами преодоления этого распада. Проще говоря, Гиббон спутал причину и следствие. В чем же тогда основная причина? Очень осторожно попытаюсь предположить — в развитии. Когда Рим только начинал поднимать голову, его окружали достаточно примитивные в общественном отношении царства. Даже Карфаген или эллинистические монархии не создали ничего, подобного римскому праву, римской идеологии, римской армии. После вхождения в состав Империи, провинциальные элиты с самого начала обладали известной долей автономии — почитали своих богов, сами управляли своими городами. И богатели, богатели, богатели... Империя — это выгодно. Империя позволяет купцу из Египта спокойно торговать с Британией. И если поначалу, в I - II веках Рим был центром Империи и формально и фактически, то в дальнейшем ощутимо начал отставать. На первый план стали выходить наиболее экономически успешные или сильные в военном отношении регионы — основные армии стояли в Галлии, основное экономическое развитие пришлось на восточные провинции. При этом изначально в Римскую Империю было заложено неравноправие, перекос в стороны итальянской знати, которая эту Империю и построила. «Регионы» периодически бастовали против Рима, как это было в III веке, когда Галлия на Западе и Пальмира на Востоке попытались пересмотреть вопрос о центре Рима. Вопреки расхожему заблуждению, ни Галльская Империя ни Пальмирское Царство никогда формально не отделялись от Империи — они лишь претендовали на первенство в ней. Императоры реагировали на меняющуюся фактическую обстановку — перенос центра политической жизни в Константинополь был просто закреплением уже случившегося «поворота на восток». В V веку образовалась уникальная историческая ситуация, когда «дотационные регионы» Запада повисли грузом на богатом Востоке. Просто чтобы было понятно — Восток пересобирал Империю шесть раз. Шесть раз, Карл! Естественно, в умах восточной элиты в определенный момент возник проект «передать полномочия на места» — зависимого пояса государств к западу от Балкан. На измученном варварскими нашествиями Западе были сходные чувства — каждый варварский дукс хотел решать проблемы своего племени, а не плыть непойми куда непонятно зачем. Желательно, чтобы при этом он ещё и получал «за дружбу» денежку от Константинополя. Бывают в истории моменты когда интересы разных действующих лиц не просто не совпадают — они противоположны. Военная знать хочет получить землю и стать феодалами. Высшая бюрократия хочет прижать армию, чтобы сидела тихо и ждала указаний. Церковь хочет чтобы повсюду царило единогласие и лавирует между теми и другими — насмерть зарубаясь с каждым, кто хоть на миг лаял в сторону церковной собственности. История позднего Рима начиная с V века — это история именно такого конфликта элит, растянутого на столетия момента, когда Флавий Лупицин и Флавий Аврелиан уже не будут союзниками, а будут прямыми конкурентами за власть в Империи. Собственно, большая часть жизни Аврелиана и прошла в борьбе за власть с разными военачальниками. В XIII веке это будет все так же актуально — катастрофические события 1204 года возникнут почти исключительно потому, что опасаясь власти военачальников высшая бюрократия напрочь развалила армию. Рим начал падать когда стоящие во главе Империи потянули её в стороны, оказавшиеся несовместимыми. Теория модернизации учит нас, что в основе лежали конечно объективные экономические процессы — по всей Европе знать садилась на землю и крупные территориальные образования распадались на более мелкие. Римская Империя адски долго сопротивлялась исторической инерции — в X веке (!!!) государство было ещё абсолютно унитарным. Сказалась буквально тысячелетняя традиция централизации, пока на Западе феодалы слали своих королей эротическим маршрутом, Империя била своих военачальников по рукам. Кризис XI века поставил точку в этой государственной традиции — в XII веке Империя распалась на феоды, сначала в рамках единого государства, а потом и вовсе окончательно развалилась. Римскую Империю убило историческое развитие. Убила деглобализация, если угодно искать конкретного виновника. Завершить основную часть игры я хочу цитатой из Теодора Моммзена, получившего Нобелевскую премию по литературе за свою «Римскую Историю». Моммзен обладал типом личности очень близким Риму — он был либеральным роялистом, совмещающим мечты о республике с германским национализмом и верностью кайзеровской монархии. Если кому-то вдруг не понравилось мое объяснение причин падения Рима —Моммзен этими причинами считал то, что включив в свой состав большое число варваров и возложив на них защиту границ, Рим не сумел их культурно переработать — Рим погубили варваризация армии и пацифизм элит. Римский народ отошёл от войны, возложив свою защиту на варваров, и неизбежно оказался под игом. Главной же причиной падения и вовсе стал упадок воинской дисциплины. Но нам важно не это. Вот что Моммзен писал в 1902 году: «Ещё и сегодня мы продолжаем смотреть снизу вверх на достижения того времени — геополитическую стабилизацию и, несмотря на все злоупотребления властей, относительное благосостояние народных масс при лучших императорах. Время, когда рядом с каждой казармой стояли термы, нам ещё неминуемо предстоит пережить в будущем, как ещё и многое, что было в ту эпоху» Предсказанная Моммзеном эпоха очевидно наступила. Мы живем в ней. Мы познали геополитическую стабилизацию, благосостояние, сытость и покой. Может потому местами Лимес смотрелся так современно, потому что новые римляне — это мы. Но современная история движется подчас в совершенно бешеных исторических ритмах. То, что прежде занимало порой столетия, проносится перед нашими глазами за год или два. И кто знает, познав величие Рима — не познаём ли мы и его падение?
-
Это было... монументально. А еще - безумно интересно, причем следить за своим персонажем было ничуть не более любопытно, чем за прочими. А еще, что тоже не отнять, в игру аккуратно включено много интересной матчасти, о которой я не знала. Так что огромное спасибо - за все, за каждую строку!
-
Монументальный пост, как и положено окончанию великой игры. Спасибо огромное, это был шикарный опыт.
-
Спасибо за эту историю. И за то, что нашел в себе силы поставить в ней точку
-
Спасибо! Очень интересный опыт
-
За грандиозный и трагический финал эпической истории!
-
Спасибо за игру!
-
+
Твоё погребение будет раскопано советскими археологами, которые опознают его как сарматское женское захоронение номер 456.
«Молодая женщина.
Воительница — тело погребено с оружием (акинак сарматский, церемониальный).
На теле сохранились остатки одежды (римского производства).
Смерть наступила в результате двух ранений стрелой (гуннская тип 1). Костяные наконечники остались в ранах и также были найдены.
-
Крутое завершение эпичного модуля.
Часто когда модуль завершается до запланированного финиша, чувствуешь сильную скомканность, но здесь этого нет из-за крутой проработки финальных историй БУКВАЛЬНО ВСЕХ. Отдельно, конечно, доставляют вот эти вот "Могила номер 4".
Спасибо за игру и за всё.
-
Поздравляю с завершением такого большого труда. По сути почти книга полу-интерактивная, а не игра/модуль. И это при такой толпе народа, при многих экспериментальных штуках, при разной вне-игровой турбулентности. В общем, хорошо, что до конца довёл. Лимес по сути уникальный модуль, при всех его плюсах и минусах, он дал игрокам в том числе и то, что ни один другой ролевой проект не давал. Ну по крайней мере из тех, которые я знаю.
-
Действительно.
-
За труд и талант. Отличный пост, отличная игра.
-
За финал. За то, о чем я сегодня говорила - восхищаюсь теми, кто способен довести игру до завершения. Тем более такую игру!
-
В конце концов Тиест нашел то что искал. Заслуженный отдых в конце пути.
-
Спасибо за игру!
-
Эпично и замечательно.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
АспургЧто-то в твоих словах показалось Аркуту забавным. Гунн оскалил порядком подпорченные зубы в неком подобии улыбки. Что-то негромко сказал своим людям. Он и его люди подъезжают вплотную. Берут тебя и арабок в кольцо. Потом юный вождь протягивает тебе грубую металлическую чарку, полную кумысом. — Тогда, Аспург, сын Румона, выпей со мной за смерть тех, кто идёт твоим следом. Выпей — а после принесём отцу их головы и их дары. Вдали разносится боевой клич. И сотни глоток подхватывают его... — Старший брат начал без нас. Снова усмехнулся Аркут. ЛуцийСначала, ты видишь облако пыли. Потом Тамар, несущуюся к отряду галопом. А потом лес заревел. — Ур-р-р! Рёв позади. — Ур-р-р! Рёв впереди. По флангам. Воздух подхватывает эхо. Марк чувствует, как озноб собирается льдинками в жилах. Дрожит, опасливо обираясь по сторонам, Аделф. И императорский агент, тридцать лет служивший трём Августам, повидавший такое, что многим не снилось даже в кошмарах, вдруг чувствует, как по спине его бегут мурашки... На востоке показываются всадники. Несколько десятков — точнее сложно сказать. Приближаются галопом, покрывая несколько десятков метров за несколько же секунд. Ты успеешь отдать короткую команду. Может пару команд. Успеешь заметить как нерешительно оглядывается проделавшая от силы половину пути к холму пара копейщиков... Ладно. Не страшно. Может они едут и не сражаться вовсе. К тому же, ты знаешь на какую дистанцию в принципе бьет хороший лук — едва ли возможна эффективная стрельба на расстояние выше четырёх актов, а до вас даже сейчас все пять... Свист. Со стуком и треском вонзаются стрелы в поднятые щиты легионеров. Первые крики прорезают воздух — один раб падает замертво, другой тщетно пытается выдернуть стрелу из бедра... Арабка, из тех, что не поехали с Аспургом, падает из седла — торчащее из горла древко окрасилось красным. — Гунны! Гунны! Кричит кто-то. Техническая информация: Первый залп был пристрелочный и даже он уже показал — гуннские луки бьют на дистанции, с которой римляне считали, что лук бить не может.
Между вами примерно 170 метров
Ваши луки же эффективный огонь ведут где-то максимум на 150.
Пока вы не давали ответных залпов и гунны не знают, что ваши стрелы до них не долетают. Тамар, ЭрвигВы оторвались. Несётесь, словно за вами скачет сама смерть — и по правде, так оно и есть... Пытавшиеся вас отрезать всадники «схватили» пустоту. Земля летит из под конских копыт. Лошади тяжело дышат. Боевой клич разносится со всех сторон. Видите колонну Луция. Видите, как с противоположной от вас стороны, с востока, вылетают из леса всадники... ТингизПервый щелчок тетивы. Первое наблюдение — римляне быстро заметили вас и почти сразу ощетинились щитами. Ответного огня нет — ты явно вверг колонну в полнейшее замешательство. Жаль с такого расстояния пока не оценить нанесённый ущерб... Твои всадники снова накладывают стрелы на тетивы. Вскидывают луки, целясь...
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Атаульф
Обитавшие за Истром скифы были изгнаны из родных пределов напавшими на них гуннами и, выказав дружелюбные намерения, перешли под власть римлян. Итак, переправившись на римскую территорию, эти скифы поначалу вели себя с римлянами благоразумно, но вскоре принялись разбойничать, а затем и вовсе без объявления начали войну.
(с) Филосторгий, «Церковная история»
Вы этого не знали — но история следовала за вами.
Весть о смерти Алавива для готов стала камнем, брошенным в полное шершней гнездо — в следующий раз, когда в лагерь явились римские торговцы, варвары умертвили их и силой взяли своё. Вчера кроткие как отцы, извлекали тервинги припрятанную сталь, те из них, кто успели переправиться, совершали налеты на поместья и виллы. К готским шайкам присоединялись беглые рабы и доведённые налоговым бременем до крайности колоны. За каких-то несколько дней римляне очутились в состоянии войны, которую никто не объявлял и никто не знал как вести.
Почти никто.
Предостережения Луция не пропали даром, Флавий Лупицин наконец осознал реальность военной угрозы. В Маркианополь призвал он Максима, повелев вывести из приграничных крепостей большую часть лимитанов и рипенсов. Рискованный шаг! С одной стороны в распоряжении комита и дукса оказалась армия в несколько тысяч человек, с другой же — Лимес, прежде неприступный для других племён, совершенно ослаб.
Командующим обороны Дуная остался комит Кесарий. Тут-то и дали о себе знать Алафей и Сафрак. Оказалось, гревтунги не просто надеялись, что Август сменит гнев на милость. Они выжидали удобный момент, выпиливая самодельные лодки из древесных стволов. Наконец, увидели они, что дунайский флот, прежде угрожавший им полным уничтожением, стоит в бездействии. С дерзостью, присущей их роду, соплеменники Эрвига ночью переправились через реку и стремительным ударом захватили корабли...
Кесарий даже не подумал воспрепятствовать им, отведя остатки войска в Новиодун и другие укреплённые города. Многочисленные крепости на побережье со всем оружием, лошадьми и припасами, достались Гревтунгам.
Ощущая угрозу заслуженной расправы над собой, в поражении, Флавий, однако, разглядел шанс поправить свою карьеру, потому пустился в бегство, прямиком в столицу. Аврелиан не оставит брата — вместе они решат возложить всю вину на Лупицина и Максима, открывших границу варварам. Тем самым Кесарий не только совершенно избежит наказания, но и приобретёт известную славу разоблачителя опасного заговора.
Меж тем комит и дукс, не ведая о случившемся разработали план заманить готских вождей в Маркианополь на пир, и там умертвить. Обезглавить варваров, оставить их без предводителей, после чего переловить по отдельности дезорганизованные шайки.
Во главе составленного их отведённых с границы войска, Лупицин подъехал к лагерю варваров и со свойственным ему высокомерием обещал разобраться во всяких злоупотреблениях, чинимых против них.
— Лишь покорность Риму спасёт вас! Фритигерн, Рим призывает тебя на переговоры, дабы обсудить сложившееся положение!
Сам царь Фритигерн был известен своим двоедушием, соединенным с невероятной прозорливостью — он знал какие выгоды можно извлечь из дружбы с Римом, но помнил и о горьком опыте тех, кто всецело полагались на неё. Потому преклонив колено и приняв приглашение Лупицина, хитрый варвар привёл к воротам все свои полчища, передав якобы данное Лупицином обещание впустить готов в город и позволить закупить продовольствие по честным ценам.
Вождей пропустили на пир — но задержанная толпа негодовала. В легионеров полетели камни, а затем и стрелы. Началась резня, римляне были лучше организованы, но готов было намного, намного больше...
Лупицин же все медлил с исполнением своего плана — Фритигерн клялся ему в собственной верности Риму, утверждал, что понимает, что смерть Алавива от рук Луция Цельса Альбина была лишь случайностью, в конце-концов римляне и раньше привозили подпорченные продукты. Несомненно, совершенно случайно, да.
И тут комит Фракии допустил если не главную, то уж точно вопиющую ошибку. Пожелав устрашить готов, он приказал перебить сопровождающих Фритигерна и других вождей — но не самих вождей.
Брызжа слюной, угрожал он им, что если они не успокоят своих людей, Рим раздавит их, истребит всё их племя...
Едва Фритигерн шагнул за ворота, как хлестнув коня был таков. Осознав свою ошибку, Лупицин и Максим пустились преследовать варваров. Встав неподалёку от лагеря готов, комит Фракии зычным голосом приказал выдать ему царя-изменника. Вместо этого, варвары атаковали.
Дукс Максим, столь могущественный, что некогда угрожал императорскому агенту, погиб от брошенного в грудь копья. Лупицин в самом начале битвы бежал в Маркианополь и больше уже не покидал его надежных стен.
Теперь война началась уже по-настоящему...
...
Цепи на ногах позвякивают. Атаульф едва переставляет ноги. Он не смог убежать далеко — его поймали у самых городских предместий. Но вместо того чтобы вернуть беглого раба хозяину или даже передать властям, поймавший тервинга человек поспешил сбыть его работорговцам.
В каком же Атаульф был бешенстве!
Тщетно пытался он разорвать цепи, тщетно кричал клялся отомстить всем — работорговцам, Архипу, Альбину, всему Риму...
За дурной нрав его кастрировали, а после как не поддающегося обучению послали на рудники.
— Ублюдки! Я убью! Я всех вас убью!
Орал Атаульф, и затих только когда ему пригрозили отрезать ещё и язык.
Теперь он угрюмо плёлся к Гемимонту, где ему предстояло остаток жизни размахивать киркой в каменоломне. Надсмотрщики порой хлестали рабов плетьми, забавы ради,
— Все не может так закончиться.
Думал Атаульф.
— Не может!
Внезапно — звук! Свист стрелы! Работорговцы кричат — а из придорожных зарослей на них уже несутся люди, что-то кричащие на готском.
Схватка была короткой.
Кто не умер в первые мгновения — бежал.
— Я тервинг!
Закричал Атаульф.
— Я один из вас! Проведите меня к вождю! У меня есть сведения, которые он должен знать!
— И что это за сведения?
Усмехнулся, видимо, главный в готском отряде.
Он отыскал ключ и уже начал открывать кандалы.
Атаульф оскалился.
— Я знаю где люди, убившие царя Алавива. И знаю, где живут их семьи.
Его отвезли к вождю.
...
Этого вы тоже не знали.
Ваш отряд уходил все дальше на север.
Юг пылал, но северный ветер уносил идущий из Империи дым прочь от вас.
-
Что то будет...
-
Книги пиши, Магистр.
|
Луций кивает. Этот, как Архип, на колени бухаться не будет.
Он встает, кладет руку на шею Клавдия и приближает губы к его уху.
– Квирина, – говорит он тихо, почти шепотом. – Ты болен. Это как болезнь, пойми. Сначала это вроде бы незаметно, и ты просто смолчал там, где надо было сказать. Потом закрыл на что-то глаза. А в один прекрасный день совершенно естественным оказывается выбор стороны. А если болезнь запущена, то ты берешь и поджигаешь склад. Может показаться, что ни с того ни с сего, но нет, это всегда начинается заранее. Просто у одних это прогрессирует долго, а у других быстро. Ты хорошо боролся, жаль, что это все же оказалось сильнее тебя. Ты сделал это один раз, сделаешь и опять, такова природа человека. Когда лечишь людей от разлития желчи, средств много. Когда лечишь Империю от измены, средство одно. Ты вот специалист по многим болезням, а я всего по одной. Я тебя вылечу, архиатр.
Он легонько, успокаивающе похлопывает его по шее.
– Обещаю, что если после похода от твоих денег что-то останется, я прослежу, чтобы их отдали в приют. Был бы ты язычником, я предложил бы тебе сделать все самому. Адельфий приготовил бы яд... Но. Мы же христиане. Мы не можем толкать друг друга на самоубийство, верно?
Луций отнимает руку.
– Помолись за нас всех.
Потом зовет стражу.
– Увести!
***
На вечернем построении Луций сначала смотрит на солнце. Потом опускает взгляд на врача.
– Клавдий Тиберий Квирина! Как добровольно оказавший помощь предателям, ты будешь казнен. Если у тебя есть грехи, в которых ты желаешь исповедаться, сделай это сейчас. Затем ты будешь утоплен в реке. Трибун Татион! Проследить за исполнением приказа.
Он думает о том, как Квирина будет непроизвольно оттягивать вдох, а потом все же вдохнет, и вода могильным холодом заполнит его легкие. Короткая агония, последний трепет – и все. Он вдруг впервые замечает, что Квирина вообще-то красив, пожалуй, красивее, чем Марк. Марк ещё мальчишка, а Клавдий уже мужчина.
И здесь красивые места, хоть и дикие. Символично.
Хотя какая разница?
Но по крайней мере, он умрет в чистых одеждах. Вода смоет всё.
|
Пожар потушили только через час. Огонь перекинулся на палатки и унёс жизни ещё двух легионеров и четырёх рабов — солдаты гибли героически, вытаскивая из под пылающего навеса припасы, рабы попросту надышались едким дымом. Попытки Метаксаса вызвать дождь окончились не то, чтобы провалом — его сил хватило только на легкую морось. Тиест переоценил себя. По крайней мере, так звучала официальная версия. Незачем Луцию было знать о разговоре, прошедшем между колдуном и духом. Эрвиг всех спас — легионеры в один голос рассказывали, как гревтунг выносил ящики из охваченной огнём палатки. Потом выяснилось что в ящиках была аннона — натуральные пайки всех участников экспедиции! Когда Луций получил Марку провести инвентаризацию, получилось, что перспективы голода удалось избежать, или, по крайней мере, удалось избежать прямо сейчас. Запас еды на месяц стал запасом еды на неделю даже без учета лошадей — аппетиты конечно придётся поумерить, ведь аннона состояла из солонины, сухарей и вина, но с учетом обстотельств даже такая перспектива выглядела не так уж и плохо. К тому же Саваг уверил Луция, что Днепр как большая река наверняка должен быть полон рыбы, да и зверь в местных лесах непуганый — а значит по крайней мере часть отряда, которая останется у корабля, сможет как-то себя прокормить. В общем, прощальный подарок Архипа хоть и стал чувствительным ударом — но не обернулся немедленной катастрофой. Пожар имел и иное, не хочется говорить «положительное», следствие. Возможно, случившееся и было личной инициативой Архипа, но для свиты Фейрузы все выглядело иначе — царица сбежала с любовником и рабыней, а напоследок сожгла общую пищу. Если до сих пор даже в Алии порой чувствовались сомнения в правильности принятого решения, то теперь на сторону Луция стал даже Саваг. — Царица сбежала оставив нас умирать голодной смертью. Весть быстро облетела лагерь. Вопросов «почему нами командует не кто-то из свиты» больше не было. Самого «виновника торжества» поминали едва ли не как демона. Ему вспомнили все — выбитый глаз чародея, изнасилованную девушку в Новиодуне, заигрывания с митраистами и их немедленное предательство, смерть Юния, которого все если не любили, то ценили... — А может он того... гуннский шпион? Спросил как-то один из солдат. Ещё вчера все бы рассмеялись такому предположению. Теперь никто не смеялся. Кому доставалось, причём незаслуженно, так это Клавдию. Люди откуда-то узнали, что Луций велел связать его в шатре — и что он был лечащим врачом Фейрузы, а по слухам ещё и Архипа. Припомнили и то, как будучи отравлен, Луций не пустил Квирину к себе. А легионеры рассказывали, как в готском лагере Клавдий якобы отказался помогать местным женщинам, побрезговав их мольбами. Вспомнили и попытку предупредить царицу о готовящемся аресте. — Клавдий Меллей. Так прозвали его. «Медовый Клавдий» — льстивый, лицемерный. Молва возлагала на лекаря ответственность за все случившееся — якобы он приготовил Архипу и Фейрузе зелье, сделавшее обоих невидимыми. Поговаривали также, что именно Клавдий своими микстурами свёл обоих с ума. Имя «хозяина чёрной желчи» и «заклинателя души» предстало в немного ином свете — теперь легионеры скорее умерли бы чем оказались пациентами Квирины. Тиеста злые языки миновали — он был у Луция в явном почете и наряду с Алией стал «одним из первых, кто осознали куда все идёт». На следующий день вы не смогли переправиться — благодаря Архипу вы потеряли единственную лодку и весь день легионеры валили деревья, пилили их и стягивали в бревенчатые плоты на которых, используя шесты, и планировалось пересечь ледяную реку. Зато в третий день апрельских календ, отряд наконец продолжит свой путь...
-
Как всегда замечательный пост, с кучей детайлей и подробностей. Видно что мир живой, НПС не просто болванчики безымянные. Даже те кто не зайдействован напрямую, имею свои имена, должности, мотивы, цели.
Но особенно порадовали вот эти моменты:
— Почморить Эрвига, сделать его твоим слугой-оруженосцем. Он герой так что люди воспримут это плохо. Но кто тебе запретит?
— Все знают что Клавдий Тиберий Квирина помогал Архипу и Фейрузе. Ты из-за этих пидоров руки обжег. Если ты пару раз укажешь в его сторону как на виновника — люди тебя услышат.
-
Как всегда: здорово, одни вопросы, ни фига ответов.
-
У всех есть интересный выбор, и ещё более интересный выбор у соседа! ;) Отличный прием!
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Семейные обязанности
Наши дни. Пригород Англии. 7:00
Тишина как и утренний туман, таят с наступлением утра, отдавая власть городской суете. Лай собак, недовольное ворчание хозяев своих питомцев, что проклинают тот день, когда решили себя право на лишний час сна, гудящие автомобили, успевшие занять очередь в деловых пробках, отдалённо пение птиц, лёгкий запах блинчиков на завтрак, привкус вчерашних ночных сигарет на губах и мерзкий, томный писк будильника – всё это утро. Заложенные эмоциональный отпечаток в голове. Он как маяк в тёмной гавани – всегда укажет путь на воспоминания и к сожалению, не всегда радужные.
Как помнила Алексис, мама говорила ещё вечером, что уйдёт с утра пораньше. Это значило, что можно проигнорировать надоедливый писк и дать себе ещё часок сна. Надо бы заканчивать с ночными чтениями и постараться хоть раз лечь вовремя. Как часто она себе это обещала и как часто очередное «ещё одну главу», заставляло нарушать свои же обещания. В этот раз можно было не жалеть и дать уставшему мозгу то, что он так желает – отдых. Только бы не…
- Алексис! – Тонкий голосок сестры, как назойливый комар, впился в уши девушки.
А вот и «только бы не». Уже чего-то хочет, в семь утра. Алексис попытались вспомнить, закрывала ли она вечером дверь спальни, но глухой стук об древесину (и скорей всего лбом), дал желанный ответ.
- Алексис! Мама сказала, что ты отвезешь меня в школу. Будь добра, подними своё тело с кровати и неси его в душ. Мне нельзя опаздывать, в отличии от некоторых…
Были ли варианты у бедной девушки? Можно было просто промолчать, сделать вид, что не слышит и постараться уснуть, но мелкая же не заткнется. О, она хорошо знает эту черту Люмэн. Если та чего хочет, то мёртвого поднимет, лишь бы выполнили её прихоть. Особенно прекрасно этот трюк, выходит с мамой. Алексис уверена, что Лю достала её просьбами ещё с вечера и мама попросту сдалась, оставив старшего ребёнка в семье, разгребать эту проблему.
- Раз щелчок, два щелчок,
Вышел на гору сверчок!
Только не это… Алексис ненавидела эту считалку ещё с детства. Люмэн твердила её постоянно, специально беся сестру.
- Щелчок три, щелчок четыре,
Кто сверчку ответит, ты ли? – Девочка замолкла лишь на секунду, видимо набрать воздуха для следующего куплета.
- Щелчок пять, щелчок шесть… Я могу так до бесконечности, Алексис!
Пришлось вставать. Отвратительное чувство холода, после нагретой постели и несправедливо забранного сна, теперь будет преследовать девушку весь день. Спасибо Лю.
Душ забрал с собой сонный холод и немного освежил голову. Теперь можно было расставить всё по своим местам и составить план на, видимо, очень длинный день вторника.
На кухне пахло знакомым ароматом. Мама всё же позаботились перед уходом, и приготовила блинчики. Уж точно это не дело рук юной прохвостки. Не, энтузиазма хоть отбавляй, да только один раз, она чуть не спалила дом, пытаясь приготовить себе макарон с сыром. Кстати о демонах. Люмэн уже сидела за столом, уплетая очередную порцию блинов, в которой сиропа было больше, чем самих блинов. Если бы Алексис спустилась чуть позже, она бы осталась без завтрака, а Лю, заслуженно отхватила бы диабет.
- Ничего – ничего, не спеши. У нас уйма времени. – Промямлила девочка с набитым ртом, попутно изучая что-то в телефоне. – Это был сарказм, если что. Мы уже опаздываем, а учитывая пробки, можно сказать, что уже опоздали. И на что я надеялась? Ладно, жду в машине. Но это «жду», долго не продлиться. Сама же поеду! Тебе не жалко свою машину? Мне нет. – Люмэн ехидно хихикнула, вставая из – за стола. – Пять минут и завожу мотор.
И поедет же! Мозгов у неё нет, но идеи всегда имеются. Придётся завтракать на ходу, ибо ремонт сейчас совершенно нежелательные расходы.
|
|
|
После Аспурга в шатер заходит Архип. – Так, – говорит Луций, внимательно глядя на Архипа, когда его вводят в шатер. – Прежде, чем я начну спрашивать, хочешь ли ты сам что-либо сообщить, дать показания или сделать признание? Архип молчит недолго и смотрит на Луция спокойно, уже без былой паники во взгляде. Перед ним опасный человек, возможно, и не совсем человек даже. И всё же из самого скверного основное, что он может сделать с Архипом — убить. Пускай даже казнь будет мучительна, но за сегодня Архип умирал уже дважды, и мысль о смерти его больше почти не пугает. Да, вероятно, Луций может и кое-что ещё, о чём Архип не забывает ни на миг. Но предупрежённый — вооружённый, а разум Архипа, слава Митре, крепок. — Господин, мне известно, что Фейруза Аль Лахми в своём безумии вступила в бой с легионерами и ранила тебя. Сожалею, что меня не было рядом, чтобы остановить её. Сожалею и о твоей ране. Убей Фейруза Луция, одержи верх в своём сумасшествии, сожалел бы Архип тогда? Весьма. И даже если бы госпоже от этого стало легче, сожалел бы он ненамного меньше. Луций мог быть суров и жесток, мог быть загадочен даже для опытного мистика, мог быть страшен в своём праве вершить судьбы, но он был и умным командиром с важной для Рима миссией, и только от него зависело, вернётся ли весь отряд домой. Луций мог быть, вероятно, и кем-то ещё, о чём Архип помнил, но всё ещё медлил с выводами. Таился. — Признаться мне есть в чём. Я знал о безумии своей госпожи, но сперва не смел, а после не решался доложить. Ещё в нашу первую встречу она поведала мне о дэвах в своей голове и попросила оглушать её, если вдруг в важный момент она начнёт говорить что-то несуразное или вести себя… странно. Я клялся ей богами Олимпа, что сохраню эту тайну, так она просила. Но она говорила и то, что тайна эта не принесет вреда моему патрону или дорогим мне людям. Я слышал, её обнаружили всю в чужой крови, что значит, она убила кого-то из отряда. Я слышал, она оказала сопротивление при аресте. Я вижу твою рану. А ещё я знаю, что боги Олимпа мертвы. В моей клятве больше нет смысла. Сказав так, Архип словно вытянулся ввысь, хотя и так стоял перед магистрианом навытяжку. Просто одним камнем на душе меньше. — Об одном смею просить. Как бы ни были тяжки преступления моей госпожи, прими во внимание, что она несчастная больная женщина, испытавшая муки пыток и годы страданий. Когда она только появилась в доме Тавров, где служил я несколько месяцев, то, по рассказам рабов, не могла даже миску в руках удержать. Ей кисти обеих рук раздробили, и они неправильно срослись. А ещё она едва могла говорить. Если приглядеться к ее языку, он же чуть раздвоенный — ей жгли его раскалённым железом. Думаю, любой сошёл бы с ума от такого. Я даже слышал, в те дни по ночам она часто плакала, когда думала, что никто не видит. Слышал, все в её жизни предали её, от чего она разучилась верить людям, став полагать жестокость единственным ответом на всякий вызов. Вероятно, предательство, чем бы она ни считала таковое — её главный страх. Это и он тоже подстегнул её безумие. Архип едва заметно скрипнул зубами, не отводя взгляда от глаз Луция. И он тоже, магистриан. И он тоже. – Архип, – говорит Луций, чуть смягчая взгляд. – Ты представляешь себе, что такое Рим? Я тебе объясню. Рим это полсотни миллионов людей. Миллионов, Архип. Ты столько представить себе не сможешь. Каждый миллион – это во много раз больше, чем столько звезд, сколько ты видишь в звездную ночь. Это разные люди – сильные и слабые, заметные и незаметные. Многие из них страдают, многие гонимы, многие несчастны. Но они живут. Все они живые. Их так много, потому что Рим даёт шанс слабым. Да, жизнь их незавидна, но она и улучшается со временем. Варвары не дают шанса слабым, они борются за место под солнцем, пожирая друг друга, как звери. Поэтому двести тысяч готов – это предел. Если уничтожить Рим – не будет на его месте полсотни миллионов варваров. Будет двести тысяч готов, двести тысяч германцев, ну и так по окраинам по мелочи. А в остальном будет пустая равнина и города, заросшие лесом. А теперь постигни это! Я служу Риму, и многие другие служат, потому что речь идет о миллионах людей, об их жизни, смерти и страданиях. Разных людей, хороших и плохих, честных и подлых, всяких. Конечно, мы страхуем друг друга. Конечно, если я облажаюсь, будет кто-то, кто встанет за мной и прикроет Империю собой. Но так рассуждать нельзя – если все будут так рассуждать, всё рухнет, всё развалится. Каждый должен стараться выполнить максимум. Поэтому неважно, сколько страдала твоя госпожа. Неважно, красива она или уродлива. Подла или честна. Неважно, сколько раз её предавали, а сколько раз она, а она сама предавала, поверь. Пойми одно – если для Рима её надо уничтожить, это необходимо сделать, даже если она – ангел во плоти и страдалица, а я склоняюсь перед ней в восхищении. А если надо сохранить ей жизнь – это необходимо сделать, даже если она – чудовище, и мне противно ходить с ней по одной земле. Потому что страдания одного человека не стоят жизни миллионов. Потому что Рим – это сложная система. Варварское племя – это бревно. Рим – это повозка, несущаяся вперед. Она переезжает множество бревен, но даже маленькая ветка, вставленная умелой рукой в колесо, может отправить под откос всю телегу. Ты это понимаешь? Он качает головой. "Не туда ты смотришь, Архип." – Начнем. Как ты оказался в реке? Архип слушал молча, не кивая, почти не двигаясь, лишь изредка моргая. Он раньше не думал, что умеет быть таким неподвижным, а сейчас даже не обращал на это внимания. Рассказ магистриана. Луций умел увлечь за знаменем мысли, но что было на том знамени? Римский орёл. А кто принимал решения, куда править повозкой? Рим же ничего не решает, решает человек, каждый раз в каждом месте каждый из тех миллионов, которые должны стараться выполнить максимум. Конечно, чаще других решают такие знаменосцы как Луций. "Человек ли он?", — снова подумал Архип, но тряхнул головой, отгоняя несвоевременную мысль. Это совпало с предпоследним вопросом магистриана, отчего могло показаться, что эксплоратор не уверен, понимает ли. Он и не был уверен. Родина сгорела в пламени налёта, когда один такой возница увёл телегу куда-то в Персию, оголив тылы. Потом другой извозчик заключил союз с налётчиками и колесил, пока его самого не скинули наземь вместе с тыщами щепок. Вот следующий дал Архипу шанс, взрастив в армии мстителей. Почему они меняются так часто, и куда же тогда едет телега? Одно Архип знал точно — больному человеку телегой править не доверят, но и судить должны не так строго. И ещё то, что под откос отправляются и опытные возницы из-за какой-нибудь своей, иногда особой, болезни, о которой могут даже не подозревать. И тогда их тоже судят не строго. А иногда они винят других — ловкие руки и маленькие ветки, во избежание ответственности или из личной неприязни. — Я сам упал, господин. Я был с отрядом трибуна Татиона. Мы возвращались в лагерь, когда берег стал обрушиваться под нашими ногами, и я не успел отпрыгнуть с опасного участка. – Мне докладывали, где находится пещера, – говорит Луций почти что ласково. – Она не на берегу реки, и дорога к ней идет не по берегу. Иначе мы разбили бы лагерь прямо около неё. — Думаю, мы заблудились, господин. Был какой-то туман, и, должно быть, отряд сбился с пути. Я просто шёл замыкающим. Трибун Татион возглавлял. – Трибун Татион, – говорит Луций, – не докладывал мне ни о каком тумане. А между тем это странно, не находишь? Трибун не заметил тумана, а ты заметил. Ну ладно, чепуха, действительно, почему бы в лесу вечером не быть туману? Что в этом странного, да? Нормально? Нормально. Или же он специально поставил тебя замыкающим и никто не предупредил об опасном месте на берегу. Выглядит правдоподобно... а ты в тумане просто не заметил... Через какое-то время из шатра доносится крик магистриана: – У ТЕБЯ БЛЯДЬ В ГОЛОВЕ ТУМАН! – кричит Луций и даже не морщится от отдающейся боли в груди. – МНЕ ДОЛОЖИЛИ, ЧТО В ТРЮМЕ КОРАБЛЯ ДЕРЖАЛИ ЖЕНЩИНУ БЕЗ ЕДЫ И ПИТЬЯ ВСЕ ЭТО ВРЕМЯ!?!? ЕЁ ОТ ТЕБЯ ТОЖЕ ТУМАН СКРЫЛ!?!? А ты мне вешаешь лапшу на уши про то, какая твоя госпожа бедная и несчастная!? Кем, кем блядь ты себя возомнил? Не смей мне лгать про ебаный туман!!! Не смей мне лгать, лучник!!! Я тебе говорю чистым латинским языком, на кону жизни миллионов людей! Боги твои мертвы!? Из-за тебя пятьдесят миллионов могут быть мертвы! Из-за тебя и твоей убогой лжи! Ты не меня, не себя, не безумную бабу ставишь под угрозу! Ты их ставишь под угрозу, ты это понимаешь!? Я слышал, твой дом сгорел, а семью убили! Такой участи ты хочешь для всех них!? Мы не в ебаные латрункули на медяк здесь играем! Мы спасаем жизни! И тут каждая мелочь может быть важна!!! А ты мне говоришь такую чушь! Руки ей сломали! ОНА! ВЫРВАЛА! КОПЬЕ! У! ЛЕГИОНЕРА! СЛОМАЛА! ЕГО! ОБ МОЙ! ШЛЕМ! И ПРОБИЛА! ИМ! СТАЛЬНОЙ! ПАНЦИРЬ! Неправильно кисти срослись!? Что ты, мать твою несешь, а!? И главное, зачем!?!?!? Скажи мне, зачем ты врешь на каждом шагу!? Чего ты добиваешься этой ложью, а!? Чего!? В лагере вдруг стало очень тихо. Каждый прислушивался к голосу магистриана — уже давно люди не слышали, чтобы Луций Цельс Альбин на кого-то кричал. В Новиодуне у Архипа душа бы ушла в пятки, но здесь и сейчас он выслушал гневающегося магистриана едва шелохнувшись. И отвечал тоже спокойно, не дрожащим, разве что на пол-тона повысившимся в ответ на крик Луция голосом: — Туман был. Спроси любого в отряде, господин, спроси по отдельности, если желаешь. Это из-за тумана мы добрались до лагеря так поздно, уже после заката. Женщина в трюме. Суннильда, рабыня, готка. Я говорил с ней несколько дней назад, именно от неё многое и узнал о Фейрузе. Она, веришь ли, господин, считала, что они с госпожой любовницы, что она просто наказана ею за какую-то оплошность. Тут Архип совершил то, о чём раньше бы в такой ситуации и помыслить не мог. Улыбнулся. Глядя прямо на разъяренного магистриана взял и улыбнулся. И даже голос обратно на пол-тона понизил. — Руки срастаются, господин, раны заживают, аве таланту Клавдия Квирины, а безумие и отчаяние придаёт человеку сил. Я выжил один из деревни, а полное просветление рассудка обрёл лишь в легионе, убив тридцатого ли, сорокового ли гота. Я был тощим заморышем, а уподобился Аполлону. Я многое видел на войне. Архип замолчал и заметил, что даже дышит ровно. Кивнул. Митра рядом. — Всё сказанное мной сейчас правда, господин. Я готов спасать жизни, как ты и говорил. "Если надо сохранить ей жизнь – это необходимо сделать, даже если она – чудовище, и мне противно ходить с ней по одной земле". Я не думаю, что смерть больной женщины спасёт Рим. Но я легионер, эксплоратор, телохранитель. Сенатор Аврелиан доверил Фейрузе Аль Лахми долю этой экспедиции, а я лишь служу ему по приказу комита Фракии Лупицина. Подвергать же сомнению разумность чьих-либо действий — доля агентов-ин-ребус. Я всё понимаю. Луций смотрит на Архипа и меняется в лице. Но нет, лицо его не становится красным, бледным или суровым. Он начинает смеяться. Он хватает себя за грудь, стараясь унять боль, но ничего не может с собой поделать. Он хохочет. – Аполлону... ой... я не могу... Аполлону... Уподо... упо... Аппо... Многое... виде... Ох... я... Господь милосердный! Он закрывает лицо рукой. Он какое-то время просто не может смотреть на Архипа. – Апо... Аполлон, тебя только что вытащила женщина из канавы с водой! На веревке! Ох... Сука! Он снова начинает смеяться, едва не до слёз. – Архип. Ты – не врач. Ты не можешь давать заключения о том, у кого как срослись руки, кто безумен, а кто нет. Оооох! Луций с трудом перестаёт смеяться. – Ты пойми. Каждый раз, когда ты врешь, недоговариваешь, ты приближаешь её к смерти. Я могу представить, зачем ты пытаешься выставить её бедной больной женщиной. Но не нужны мне твои оценки. Оценки я, слава Богу, за двадцать пять лет давать научился сам. Мне нужны факты. Кто. Что. Когда. Кому сказал. Что сделал. Тогда я смогу разобраться в этой каше. И сделать вывод. Может быть, он будет в её пользу. Может быть, нет. Но это будет взвешенное решение. Луций разводит руками. – Ну, а если не смогу, то что? Сам понимаешь, что. Кто-то умрет. Потому что смерть больной несчастной женщины, может, и не спасет Рим, но точно не сделает Рим слабее. И это точно не тот человек, который должен вести переговоры с гуннами. А вот смерть сильной, хитрой, закаленной в боях, разбирающейся в политике – может быть и полезна, и опасна. Не вари эту кашу, Архип, она и без тебя уже густая. А вместо этого помоги мне разобраться в ней. Расскажи мне о том, чего я не знаю, а не о том, что знаю и без тебя, только в неискаженном враньем виде. Луций фыркает, не в силах сдержаться и еле слышно бормочет: – Аполлон... Через некоторое время до людей донесся... смех Луция. Нет, не смех – хохот! Могло показаться, что Луций смеется едва не до слез. Так хохочут, услышав что-то абсолютно нелепое, хлопая себя по коленке и качая головой. Неразборчиво доносится одно слово, которое он, сквозь смех повторяет несколько раз. Кажется, это "Аполлон". Не выдержал и заглянул в шатёр один из караульных. Видимо, он решил что Луцию нужна помощь, но увидев правду тут же отпрянул. Было слышно, как Луций приказал ему: – Зайди! – Ты же был вместе с Татионом в лесу? Расскажи, почему так вышло, что Архип упал в воду, а никто больше не упал? Легионер явно смутился. Приказ выполнил, встал потупясь, словно не зная, стоит ли отвечать нечто важное… Но потом очевидно вспомнил вопль магистриана и быстро произнес: — Да когда берег рушиться начал, все побежали, а он встал и смотрел в воздух, как баран на новые ворота! В глаза Архипу он старался не смотреть – Возвращайся на пост, – говорит Луций. Он представляет, как Архип стоит на берегу, словно статуя языческому богу, и ему опять становится смешно, но он не подаёт виду. – Ну так что, есть что сказать? Эксплоратор тоже не выдерживает и смеётся вместе с магистрианом. Просто и душевно. Совсем по-человечески. А потом серьёзнеет. Слышно, как Архип тоже смеется, просто и душевно. Совсем по-человечески. — Ты про туман-то расскажи — с новой улыбкой просит его Архип. Луций кивает, мол, рассказывай. — Был туман. Мы из-за него действительно заплутали и оказались на берегу. Потому и вернулись позже заката, хотя ты, господин, приказал успеть до темноты. Декан Юний сказал, мол, туман ведьма-Фейруза наслала, чтобы тебя, господин, погубить, а мы не успели помочь тебе в срок. Потому что где это видано, чтобы туман полз за тобой, а на всем остальном острове его не было! – Ну ты же видишь! Я и сам тут справился, – улыбается магистриан. – Ступай. Он переводит взгляд на Архипа. "Нууу?" – говорит его взгляд. Легионер отсалютовал и вернулся на пост. Солдат вскоре выходит. Лицо у него слегка виноватое, но ещё больше – ошарашенное. "Ну вот видишь, а говорил, вру", — отвечает взгляд Архипа, но вслух он говорит иное: — С чего же начать, господин? Если бы я понимал, в чём ты подозреваешь Фейрузу Аль Лахми, мне было бы проще отвечать, но я помню, вы всегда общались душа в душу. Всегда... за исключением того случая, на второй день морского пути. Когда она закричала в твоём шатре, на палубе корабля, и поднялась дикая суматоха. Меня не пустили тогда внутрь по приказу трибуна Татиона, но я слышал, что ты спал будто в трансе и очнулся здоровым, сразу же одного за другим отослал врачей. Моя же госпожа якобы была в порванной одежде, и очнулась в скверном состоянии. С того дня она сильно изменилась, стала раздражительнее, холоднее, злее. Словно её безумие вдруг ожило, окрепло. Да. Фейруза до и Фейруза после — будто два разных человека. Это то, что я заметил, господин, но я не знаю, что случилось в том шатре. – Не-не, – говорит Луций. – Начни-ка с тумана. Почему Декан Юний так сказал? И почему ты не сказал, что туман полз за вами? И на что ты смотрел, как баран на ворота, вместо того, чтобы отпрыгнуть, как Аполлон, когда все остальные пятнадцать человек отпрыгнули? Архип вздыхает и поджимает губы, впервые за весь разговор немного медлит с ответом. — Ты, вероятно, знаешь, господин, зачем мы уходили к той пещере. Я не могу говорить об этом много. Но потом, когда мы вышли, мне было видение от Непобедимого. Вот и засмотрелся. Это всё, что я могу сказать. А потом я и упал сразу, чуть не захлебнулся в реке. Аве Тамар. Я обещал ей свой лук за спасение. И память. Если туман и пополз за отрядом, то этого я уже не видел. – Ты не можешь говорить о мистерии. Я не настаиваю, – разводит руками Луций. – Давай немного подытожим. В ходе этой мистерии декан Юний узнал что-то такое, из-за чего предположил, что Фейруза Аль-Лахми задумала меня убить. Примерно в это же время она действительно попыталась меня убить. Потом тебе было видение, о котором ты также не можешь говорить. Ещё ты назвал её больной несчастной женщиной. Что ж, ты очень помог Фейрузе Аль-Лахми, Архип. Что-нибудь ещё? — Тебе судить, господин, — Архип говорит осторожно, но уже вновь непринуждённо, спокойно, — но всё, что я поведал тебе о госпоже — правда, пусть и со слов рабов, её знавших лично, там, на вилле Тавров, из последних — Суннильда. Они все описывали её как безумную уже тогда, да и господа знали, Флавия Лупицина, её муж, сенатор Аврелиан, это может и Клавдий подтвердить, он служил им дольше меня и Тиеста. Фейруза уже тогда заявляла о себе как о царице, за что её даже били порой другие рабы. Она порой и не пыталась защищаться, словно хотела, чтобы над ней издевались, били. Рассказывала даже, что якобы лично убивала римских легионеров. Словно чтобы ей хотелось отомстить. В то же время была забывчива, непредсказуема, ни с кем не пыталась подружиться. При том, что у неё был доступ к хозяйской библиотеке, она не пропадала там днями и ночами, не пыталась вызнать ни через манускрипты, ни через людей всё возможное об империи, её легионах. Она не работала в птичнике, никто не видел её ни разу ни с птицами, ни с незнакомцами, пропадающими после странных разговоров. Обычная безумная рабыня, уже тогда. Архип взял паузу на прочистку горла кашлем и продолжил: — Я задавал такие вопросы Суннильде из настороженности, потому что после того дня и того случая в вашем шатре госпожа сильно изменилась, перестала походить на себя прежнюю. К тому же... у нас же была война с персами. Подумал, а вдруг она шпионка! Потому такие вопросы. Но если она не пыталась добыть важные сведения и не передавала их птицами или связными, то выходит, и шпионить тоже не могла, тем более такая искалеченная, ну, какой она была в то время. Тогда я спросил про колдовские ритуалы, подумал, вдруг её безумие из-за них? Но и про это Суннильда отвечала только "нет". Они с Фейрузой обычно спали вместе, от Фейрузы же она и знала, что та поклоняется только персидскому богу солнца и в глубине души очень боится попасть в персидский ад, но понимает, что за свою прежнюю жестокость вероятно там и окажется. – И? – спрашивает Луций. — Тебе решать, господин, — повторяет Архип, — насколько она опасна Риму и безумна ли. Я лишь говорю, что она была безумной уже давно, а ещё безумней стала ровно после того случая. Возможно, Тиест мог бы сказать про него больше, он чуткий в таких делах. – А причем тут Тиест? – спрашивает Луций. – Вы с ним это обсуждали? — Он же мистик, астроном, — отвечает, не моргнув глазом, Архип, — Я лишь был обеспокоен её изменениями, спросил его, не чует ли он в ней тех дэвов, про которых она сама мне говорила. Он же просто сказал, что дэвов в ней нет, и был весьма уверен в этом, вот и всё. Значит, она просто безумна. – Изменений никаких не было, лучник, – говорит Луций с сожалением, словно сам себе, а не Архипу. – У неё был припадок, вызванный качкой и вином. В ходе него она узнала или решила, что на ней висит проклятье. Любой от такого тоже стал бы раздражительным. Он вдруг поворачивается к Архипу. – Слушай, – спрашивает он. – А ты не замечал, пока ты находился рядом с ней, что тебе словно... перестало везти? Словно что-то идёт не так? Как будто ты ловил рыбу, и у тебя перестало клевать? — Не думаю, — неуверенно тянет удивлённый как вестью о проклятье, так и последовавшим вопросом Архип, но сам задумывается, — В течении морского перехода я подстрелил дельфина и выиграл то соревнование у варваров, ещё общался с арабками, пытаясь понять, на что они способны. Но всё это было до того случая. Кстати не думал, что арабки не станут защищать госпожу при её аресте, но, быть может, это их стали преследовать неудачи? Или же они тоже заметили, что с ней что-то не то? Хм, а ведь потом мы с Эморри разведали тот остров... и не могу сказать, что нам сильно повезло. Мы узнали немногое, хотя и сами никому не попались. Но госпожа... я всё же видел иное. Проклятье? Вот это странно. Ночью того же дня она неожиданно вызвала меня к себе и... её будто подменили. Она требовала, чтобы я... овладел ей, грубо, жёстко. Она говорила совершенно иным голосом, вела себя совершенно иначе, без тени господского величия. У неё словно бы даже глаза изменились, хотя может то и была игра полумрака, но она точно была иной, будто другой человек внутри человека. Но я не взял её, клянусь жизнью! Только, господин... прошу тебя, сохраним это в тайне, о таких срамных вещах возвещать не пристало... Всё, что я хочу сказать — она была безумна и раньше, но чем больше общалась с тобой, тем безумнее становилась. Быть может, даже просто находясь рядом с тобой... Самоконтроль Архипа всё же даёт трещину, и он взволнованно делает шаг в сторону магистриана, почти припадает на колено, но смущённо встаёт и тут же горбатится. — Господин, прошу тебя, ты не можешь быть так жесток и бездушен, каким кажешься. Поговори с Тиестом. Не как с колдуном-преступником, но как с ведающим человеком, способным помочь. Я тёмный глупый пагани, я не могу знать таких вещей наверняка, но я чувствую, здесь что-то не так. Ты говоришь, припадок, качка, вино... но проклятье? Я знаю многих, кто перебирал с вином, но у простых людей никогда не доходило до разговоров о проклятье. Может быть, здесь скрыто что-то большее. Может быть, в тебе скрыто что-то большее. Прошу тебя, господин, поговори с Тиестом. Луций слушает Архипа сначала серьезно, а потом опять начинает смеяться. Не так громко, как в прошлый раз, но сдержаться не может. Через некоторое время слышен несколько взволнованный голос Архипа, но что он говорит, понять нельзя. Затем Луций опять смеется, но уже тише, можно подумать, что он старается сдерживать смех, но у него не получается. Потом он снова говорит громко, почти кричит. Доносятся обрывки отдельных фраз. Потом он говорит: – Архип. Я не знаю, возможно, Фейрузе ещё что-то может помочь. Врачи, она сама, священник... А может, никакая помощь ей и не нужна. Не знаю. Но вот что я точно знаю – тебе не поможет ничто. Увы, глупость не лечится, – он разводит руками. – Я помолюсь, чтобы из-за твоей глупости тебя однажды не казнили. Он смотрит на Архипа, как на ребенка. – Ты что, решил, что это я её свел с ума? Чтобы... чтобы, мать твою, что сделать? Зачем мне в отряде безумная женщина, которая может повести себя как угодно? Да ещё и распоряжается кораблем, капитаном, рабами, воинами, большей частью продовольствия... Но хорошо, предположим, я это сделал, чтобы навредить ей. Предположим по любой причине я просто решил свести её с ума, чтобы иметь повод убить. Так я его получил. И какого хера её сейчас пользует Квирина и она ещё дышит!? Какого хера я зову тебя и разбираюсь во всём этом!?... Господи, Архип... Луций машет рукой. – Ты понимаешь, что это ты был с ней постоянно рядом! Ты же её телохранитель! Гораздо чаще, чем я, с самого Новиодуна! И тогда уж тебя с большей уверенностью можно обвинить в этом, а не меня, который на корабле заговаривал с ней от силы трижды! Или Квирину! Чего ему стоило опоить её!? Наверное, "вы вдвоем это подстроили, чтобы она меня убила"! Почему такие дикие мысли мне в голову не приходят, а?!... Господи... вот болван... Ему становится жутковато, потому что он думает: "И вот такого идиота я хотел сделать центенарием, даааа." – Иди, Аполлон. Толку от тебя... К воде больше не подходи, а то Нептун утащит. "Я ему про Рим. Про пятьдесят миллионов людей. Про... А он говорит, у неё лицо изменилось. Глаза. Без тени, говорит величия! Боже, дай мне не помереть от смеха." Архип пытается сказать что-то ещё, вставить слово, хотя бы намекнуть на то, что магистриан может быть ни в чём не виноват, что оно просто так устроено! Но того не перебить. Такие люди всегда знают, чего и сколько хотят сказать, когда начинают говорить. Ни словом меньше, ни словом больше, а вот услышать их должен каждый. Значит, прошло время терпеливого внимания. Архип сглатывает, кивает и выходит. Потом Архип вышел из шатра. (Совместно с Магистром и Драагом). Луций выходит из шатра. С неприязнью прислушивается к грому. "Проклятье! Почему уже второй раз, как я пристаю к берегу, вечером начинается ливень? Ещё и выступить завтра не сможем, потому что река разольется и с острова будет не переправиться. Опять что ли Руис своё мутит?" А правда. А вдруг опять? "Что он мне, зря что ли на скалах там мерещился? Это такая сука, что пролезет в любую жопу и вылезет из любой дыры. С ним надо ухо востро. А предостережен, значит, вооружен." Луций жестом подзывает одного из солдат и говорит ему что-то вполголоса. – Мухой к Савагу. Во-первых, посмотри, что он делает, и все ли спокойно у рабов. Во-вторых, спроси его, были ли днём приметы, что вечером будет гроза, или нет. А если были, то какие и отчего не доложил. Все понял? Марш. Затем он отводит собравшихся свитских чуть в сторону. – Как некоторые из вас видели сами, я арестовал Фейрузу Аль-Лахми по подозрению в безумии. Вместо того, чтобы дать ответ, почему её одежда в крови, либо с достоинством сложить оружие, как поступил бы, безусловно, человек здравомыслящий и невиновный, схватилась за оружие и напала на меня, Императорского Агента. Это само по себе является подтверждением либо её предательства, либо безумия. Не скрою, есть и другие подозрения на её счет, однако пока что знать о них, вам не нужно. Я веду следствие и поспешные выводы ни к чему. В любом случае сейчас она разоружена, и выполнять её приказы вам не следует во избежание новых жертв, и чтобы не стать пособниками безумия или измены. Как сложится ваша дальнейшая судьба, зависит от вас.
Он обводит пристальным взором свиту Фейрузы, останавливаясь на Тиесте.
– Тиест Метаксас. Ранее ты просил меня собрать людей, причастных к управлению походом, чтобы о чем-то объявить. Все они здесь за исключением некоторых, которых я извещу отдельно. Если ты считаешь, что кому-то из собравшихся, слышать это не следует, назови их, и они будут удалены отсюда. Если же нет – говори, что хотел.
|
-
Это плюс по совокупности за этот пост и следующий. Ты не представляешь себе, какую бурю чувств разбудила в душе аполитичного доктора Бертона, дав ему понять, что вселенная бесконечна и что он может смыться с Брезении и плюнуть в хидр обыкновенной ядовитой слюной. Теперь ему хочется уйти, не прощаясь, ему плохо оттого, что он получил возможность в своем мире изменить вещи к лучшему, и он не знает, что делать. Растерян. А это с ним не так часто случается.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
– В их земле жены ведут себя так, и это считается правильным, – говорит он солдатам, видя их недовольство. – Эта же земля не наша, и не их, так что не осуждайте их. Ибо Иисус сказал: "Не судите, да не судимы будете."
Есть у христиан одно свойство – они всегда норовят начать выяснять, кто же лучший христианин. И этот спор имел бы смысл – если бы целью его было выяснить, кто же лучше, чтобы всем потом так и делать. Увы! Смысл этого спора всегда – показать, что каждый христианин лучше, чем другой. Хотя казалось бы, христиане могут быть только двух типов – те, кто спасутся, и те, кто нет. Подожди до смерти и узнаешь, кто же был лучше.
Луций не первый раз читает Евангелие, и как всегда делает это с большой внутренней неохотой. Читать эту книгу для себя – это одно, но читать её для других, произносить слова Бога – для этого надо иметь частичку святости, хоть маленькую искорку, хоть песчинку. А какая святость может быть в ядовитом скорпионе, жалящем крыс в брюхо? Какая святость может быть у палача, убийцы и предателя? Только показная, как у Аврелиана Тавра. Ею и придется воспользоваться. О, это он умеет. Несложно.
Но уж если делать, то как следует, со смыслом. И потому Луций читает молитву на латыни – чтобы привлечь внимание людей понятными им словами, а не греческой тарабарщиной, и крестится, как ему должно. Потому что будь ты скорпион или хоть август, но когда ты читаешь Библию, ты касаешься пальцами и языком края одежды своего Бога, и в этот момент не пристало врать. Бог не благословит то, что начинается с его именем на устах, но во лжи.
Читая "Отче наш" Луций думает, что христианство – вера для зрелых людей. Сколько лет вечно молодой Афродите? Сколько лет хромому Гефесту? Сколько лет Юпитеру? Нисколько. Этих богов придумали для детей, которые все равно не поймут разницу между тридцатью и сорока годами, они просто видят, что этот – старик, а та – юная красавица, а у этой вообще нет возраста.
Христу было тридцать три года не случайно. Он был мудр, но он не был старцем. Христу было, что терять и от чего отказываться. У Петра было трое детей, у Иакова четверо. У Филиппа была жена. У многих других – семьи.
Язычество – это рецепт пирога. Делай так, а так не делай, и получишь свой подарок, свою награду. Ты – мне, я – тебе, мой малыш. Боги велики, а ты мал, но кое-что они тебе все-таки дадут.
Евангелие же рассказывает нам не о том, как поступать – Евангелие говорит о том, что важно. Христианство не упрощает этот мир, Слово Божие – не для тех, кто ищет легкого пути. И потому праздновать в молчании – правильно. Разговор с Богом – это не представление, а серьезное дело, и читая Библию, ты приглашаешь людей проявить зрелость.
И потому Луций серьезен. И пусть оно и выглядит так: у них гуляния и веселье, а у нас – разговор о важном. Ибо нас ждут важные дела, которые отзовутся в вечности, и отправляться в такое путешествие нужно не с хохотом и хмельным угаром, а подумав о том, что имеет для тебя значение.
А путешествие начнется именно сейчас. Готы, Новиодун, корабль, море – это всё была только разминка, братья. И не слова веселья нужны людям, а слова утешенья, потому что сердца их дрожат.
"И был страх у всех живущих вокруг них, – читает Луций, поглядывая на собравшихся, – и по всей горной стране Иудейской шла молва о всём этом.
И все слышавшие положили это на сердце свое и говорили: что же будет дитя это? Ибо рука Господня была с ним.
И Захария, отец его, исполнился Духа Святого и пророчествовал, говоря:
Благословен Господь Бог Израилев, что посетил и сотворил искупление народу Своему,
и воздвиг нам рог спасения в доме Давида, отрока Своего, –
как Он сказал устами святых древних пророков Своих, –
спасение от врагов наших и от руки всех ненавидящих нас:
сотворить милость отцам нашим и вспомнить завет Свой святой,
клятву, которою Он клялся Аврааму, отцу нашему,
чтобы безбоязненно, избавившись от руки врагов,
служили мы Ему в святости и праведности, все дни наши пред Ним.
И ты, дитя, пророком Всевышнего будешь названо,
ибо ты будешь идти пред Ним, чтобы приготовить пути Ему,
дать народу Его познать спасение в отпущении грехов их,
по глубине милосердия Бога нашего, которым с высоты посетит нас Восходящее Светило,
воссиять сидящим во тьме и тени смерти, направить ноги наши на путь мира."
Ведь это про нас. Ведь это мы идем не просто так, не за добычей, не за славой. Мы бросаем свои жизни в огонь и вверяем свои души в руки Господа там, где больше никто нам не сможет помочь, не ради чепухи. Мы идем спасать Империю от страшного зла. А потому молим Господа, чтобы он приготовил нам путь.
"И благословил их Симеон и сказал Мариам, Матери Его: вот, Он лежит на падение и восстание многих во Израиле и в знамение прорекаемое,
и Тебе же Самой душу пройдет меч, чтобы раскрыты были во многих сердцах помышления."
И наши души также пройдет меч, но это для того, чтобы помышления были раскрыты, и кто-то принял решения, и где-то вместо пепелищ, вроде того, в которое превратилась Ольвия, остались бы города. И живые люди.
"Сотворите же плоды достойные покаяния, и не начинайте говорить самим себе: «отец у нас Авраам», ибо говорю вам, что может Бог из камней этих воздвигнуть детей Аврааму.
Уже лежит и топор при корне деревьев: итак, всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубается и бросается в огонь,
И спрашивал его народ, говоря: что нам делать?
Он же отвечал им: у кого две рубашки, пусть поделится с неимущим, и у кого есть пища, пусть так же поступает.
Пришли же и мытари креститься и сказали ему: Учитель, что нам делать?
Он же сказал им: ничего больше положенного вам не взыскивайте.
Спрашивали его и воины, говоря: а нам что делать? И сказал им: никого не насилуйте, не вымогайте доносами и довольствуйтесь своим жалованьем.
И ждал народ, и размышляли все в сердцах своих об Иоанне: а не Христос ли он сам?
И ответил Иоанн, обращаясь ко всем: я водою крещу вас; идет же Сильнейший меня, у Которого я недостоин развязать ремень обуви Его. Он будет крестить вас Духом Святым и огнем.
Лопата Его в руке Его, чтобы очистить гумно Свое и собрать пшеницу в житницу Свою, а мякину Он сожжет огнем неугасимым."
Луций испытующе смотрит в глаза солдат. Как они поняли это? Почувствовали ли силу этих слов? Почувствовали ли, как важна их миссия, о которой они пусть ничего не знают, но догадываются? Почувствовали ли, что их отряд – всего лишь предвестник страшных событий? Что от них зависит, будет ли над Римом, Константинополем и над прочими городами витать только Святой Дух, или ещё и огонь? Понимают ли они, что топор, тот самый топор при корне – вот он, на Дунае? Или, как и Флавий Тавр Аврелиан, не видят, не чувствуют?
"И сказал Ему диавол: если Ты Сын Божий, скажи камню этому, чтобы он сделался хлебом.
И ответил ему Иисус: написано: «Не хлебом одним жив будет человек».
И возведя Его, показал Ему все царства вселенной во мгновение времени.
И сказал Ему диавол: Тебе дам всю эту власть и славу их, потому что мне предана она, и я, кому хочу, даю ее.
Вот и Ты, если поклонишься мне, всё будет Твое.
И ответил ему Иисус: написано: «Поклоняйся Господу Богу твоему и Ему одному служи».
И повел он Его в Иерусалим и поставил на крыло храма и сказал Ему: если Ты Сын Божий, бросься отсюда вниз.
Написано, ведь: «Ангелам Своим заповедует Он о Тебе сохранить Тебя»,
И: «На руках понесут Тебя, чтобы Ты не преткнулся о камень ногою Твоею».
И ответил ему Иисус: сказано: «Не искушай Господа Бога твоего»."
И вас, воины, будут искушать, и меня будут искушать, и всякого, кто идет с нами.
Но помните притчу о мехах и вине.
"Никто не ставит заплату на одежду ветхую, оторвав от одежды новой: иначе и новую разорвет и к ветхой не подойдет заплата от новой.
И никто не наливает вино молодое в мехи ветхие; иначе прорвет вино молодое мехи, и само вытечет, и мехи пропадут:
Но вино молодое надо наливать в мехи новые.
И никто, испив старого, не захочет молодого, ибо говорит: «старое хорошо»."
Луций чувствует, что устал.
Он знает, что это не его дело – проповедовать солдатам. Его дело – приказывать, наказывать и поощрять.
Но он должен сделать так, чтобы они задумались. Человек, который думает – во много раз сильнее человека, который веселится и бегает нагишом. Потому что когда настанет момент действовать, тот, что веселился, сперва задумается, тот же, кто уже подумал, будет действовать.
Луций читает дальше.
"Как можешь говорить брату твоему: «брат, дай, я выну соринку, что в твоем глазу», не видя у себя в глазу бревна? Лицемер, вынь сперва бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть соринку, что в глазу брата твоего.
Нет дерева доброго, которое производило бы плохой плод, нет и дерева плохого, которое производило бы добрый плод.
Ибо всякое дерево познается по его плоду. Ведь с терния не собирают смокв, и с колючего кустарника винограда не снимают.
Добрый человек из доброго сокровища сердца износит доброе, и злой из злого износит злое. Ибо от избытка сердца говорят уста его.
Что вы зовете Меня: «Господи, Господи!» и не делаете того, что Я говорю?
Всякий, приходящий ко Мне и слушающий Мои слова и исполняющий их, – Я покажу вам, кому он подобен.
Подобен он человеку, строящему дом, который раскопал землю и углубился и положил основание на скале. Когда же случилось наводнение, хлынула река на дом тот и не смогла поколебать его, потому что построен он был хорошо;
а слышавший и не исполнивший подобен человеку, построившему дом на земле без основания. И хлынула на него река, и тотчас он развалился, и было падение дома того великое."
Ну, это вы совсем недавно сами видели: "как рухнул дом" одного бородатого идиота. И вместо того, чтобы смеяться тогда над ним, вы бы, как и приказывал трибун, заткнули пасти, и подумали, а не оплошали ли сами? Не ошиблись ли где-то? Не просмотрели ли что-то? Задумайтесь сейчас, пока не поздно.
Луций читает и про сотника.
"И был при смерти больной раб некоего сотника, которому он был дорог.
Услышав об Иисусе, он послал к нему старейшин Иудейских, прося Его придти спасти раба его.
И они, придя к Иисусу, просили Его усердно и говорили: он достоин, чтобы Ты сделал ему это:
он любит народ наш, и сам построил нам синагогу.
Иисус пошел с ними. И когда Он был уже недалеко от дома, сотник послал друзей сказать Ему: Господи, не утруждай Себя. Ибо не достоин я, чтобы Ты вошел ко мне под кров;
поэтому я и себя самого не счел достойным придти к Тебе, но только скажи, и будет исцелен отрок мой.
Ведь и я человек подначальный, имеющий в своем подчинении воинов, и говорю одному: «пойди», и идет, и другому: «приходи», и приходит, и этому рабу моему: «сделай это», и делает.
Услышал это Иисус и удивился ему; и повернувшись к сопровождавшей Его толпе, сказал: говорю вам, что Я и в Израиле не нашел такой веры.
И возвратившись в дом, посланные нашли раба здоровым."
Он хочет, чтобы солдаты поняли – да, никогда они не будут равны с ним. Да, он всегда будет стоять выше них, командовать ими и сидеть на почетном месте. Но он, Луций, знает, что есть величины, перед которыми разница эта не играет роли. И когда цель настолько велика, настолько важна, стоит ли думать о том, кто стоит выше, а кто ниже? Или важнее просто исполнить свой долг, на каком бы месте он ни был?
И Луций читает о сеятеле и семенах, потому что разве можно это не прочитать? Тут и так все понятно.
"Вышел сеятель сеять семя свое, и когда сеял, иное семя упало при дороге и было затоптано, и птицы небесные поклевали его.
Иное упало на скалу и, взойдя, засохло, потому что не имело влаги.
А иное упало между тернием, но взошло с ним и терние и заглушило его.
И иное упало на землю добрую и взошло и произвело плод сторичный. Говоря это, Он возглашал: имеющий уши слышать, да слышит.
И спрашивали Его ученики Его: что могла бы значить притча эта?
Он же сказал: вам дано познать тайны Царства Божия, а прочим в притчах, чтобы они видя не видели и слыша не уразумели.
Вот, что значит эта притча: семя есть слово Божие.
Те, что при дороге, – это услышавшие; затем приходит диавол и уносит слово из сердца их, чтобы они, уверовав, не были спасены.
Те же, что на скале, – это те, которые, услышав, с радостью приемлют слово, но не имеют корня; они короткое время верят, и во время искушения отступают.
А упавшее в терние, – это услышавшие, но на путях жизни подавляют их заботы и богатство и наслаждения житейские: и их плоды не дозревают.
А то, что на доброй земле, – это те, которые, услышав слово, держат его в сердце добром и благом и дают плод в терпении.
Никто, зажегши светильник, не покрывает его сосудом или не ставит под кровать, а ставит на подсвечник, чтобы входящие видели свет.
Ибо нет скрытого, что не стало бы явным, ни сокровенного, что не было бы узнано и не вышло бы наружу.
Итак, смотрите, как вы слушаете. Ибо кто имеет, тому дано будет, и кто не имеет, у того взято будет и то, что ему кажется, что он имеет."
Вот эта фраза, о сокровенном, что выйдет наружу – она всегда его заставляла нервничать, слишком уж много тайн он знает, слишком сильно его служба связана с секретностью.
Каждый раз приходится говорить себе, что это не про нашу жизнь, но про ту, вечную, а в той, вечной, его не будут судить за его дела. Его казнят без суда, растянув казнь на вечность. А значит, неважно, кто и что узнает, ведь так? А вот вам, братья, надо бы побеспокоиться об этом, надо.
И лучше бы рассказать все, что у вас на душе, для начала мне.
"Говорил же Он всем: если кто хочет за Мною идти, да отречется от самого себя и да берет крест свой всякий день, и следует за Мною.
Ибо, кто хочет душу свою спасти, тот погубит ее; кто же погубит душу свою ради Меня, тот и спасет ее.
Ибо что выгадает человек, приобретя весь мир, а себя самого погубив, или повредив себе?
Ибо, кто постыдится Меня и Моих слов, того Сын Человеческий постыдится, когда придет во славе Своей и Отца и святых ангелов.
Говорю же вам истинно: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, доколе не увидят Царства Божия."
Как не прочитать эти строки тем, кто идет в страну одержимых дикарей? Что, как ни такие слова, могут укрепить и утешить их?
Луций чувствует смирение. Он знает, что скоро там будет про скорпионов, и это место надо читать, чтобы помнить, кто ты и зачем ты нужен.
Но не надо бояться этого места, надо лишь читать так, чтобы люди понимали смысл, который больше самих слов.
"Слушающий вас Меня слушает, и отвергающий вас Меня отвергает, а Меня отвергающий отвергает Пославшего Меня.
Возвратились же семьдесят с радостью и говорили: Господи, и бесы покоряются нам во имя Твое.
Он же сказал им: Я видел сатану как молнию с неба упавшего.
Вот, Я дал вам власть наступать на змей и скорпионов и – над всею силою врага; и ничто не повредит вам.
Но тому не радуйтесь, что духи вам покоряются, а радуйтесь, что имена ваши вписаны на небесах.
В этот час Он возликовал Духом Святым и сказал: славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты сокрыл это от мудрых и разумных и открыл это младенцам. Да, Отче, ибо так было благоугодно Тебе."
Да, именно так. С Божьей помощью мы, впятидесятером, сможем одолеть эту погибель Империи, что живет здесь, на краю мира. А иначе – никто и никак.
"И сказал им: у кого из вас будет друг, и придет он к нему в полночь и скажет ему: «друг, дай мне в долг три хлеба,
потому что друг мой пришел ко мне с пути, и мне нечего предложить ему»;
и тот изнутри ему ответит: «не беспокой меня: дверь уже заперта, и дети мои со мною на постели; не могу встать и дать тебе», –
говорю вам: если он и не встанет и не даст ему по дружбе с ним, то по неотступности его поднимется и даст ему всё, что ему нужно.
И Я говорю вам: просите, и дано будет вам; ищите и найдете; стучитесь, и отворят вам.
Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащемуся отворят.
Какой из вас отец, если сын попросит хлеба, подаст ему камень? Или рыбы, – и он, вместо рыбы, подаст ему змею?
Или, может быть, попросит яйцо? Неужели он подаст ему скорпиона?
Итак, если вы, будучи злы, умеете давать дары благие детям вашим, тем более Отец Небесный даст Духа Святого просящим у Него."
"Да, – думает Луций. – И это ровно то, что я делал много раз. Подавал жало в протянутую руку. И жалил. И неважно, чья то была рука, и что было за сердце у человека, протягивавшего её, и пусть у него была у самого душа крысы. Я делал это. И пусть я не заслужил ни суда, я все же смиренно прошу простить мне эти грехи. Не потому что я надеюсь на прощение, а потому что я знаю, что жил грешно. Помилуй меня Господи. Помилуй. Пусть я приговорен заочно, пусть я не человек. Но я должен попросить Тебя. Смысл раскаяния в самом раскаянии, а не в прощении."
"Говорю же вам, друзьям Моим: не бойтесь убивающих тело, и затем неспособных ничего больше сделать.
Но укажу вам, кого бояться. Бойтесь того, кто по убиении имеет власть ввергнуть в геенну. Да, говорю вам: его бойтесь.
Не пять ли воробьев продаются за два ассария? И ни один из них не забыт у Бога.
А у вас на голове и волосы все сосчитаны. Итак, не бойтесь: вы лучше многих воробьев."
И пусть вы – желторотые новобранцы и никчемные рабы, Господь смотрит на вас сейчас и впредь. Помните об этом.
"И сказал Он такую притчу: была у человека смоковница, посаженная в винограднике его, и пришел он искать плода на ней, и не нашел;
и сказал виноградарю: «вот три года, как я прихожу искать плода на этой смоковнице и не нахожу. Сруби ее, к чему она и землю истощает?»
Но тот сказал ему в ответ: «господин, оставь ее и на этот год, а я тем временем окопаю ее и унавожу,
не даст ли плода на будущий год. Если же нет, ты ее срубишь»."
Так же и вы. Не бойтесь меня, магистриана, палача и убийцу, сжигающего людей. Ибо я разберу дело ваше и не уничтожу вас, если не найду в этом необходимости. Бойтесь того, что вы умрете грешными, и душа ваша не даст плода.
"И говорил Он приглашенным притчу, замечая, как они выбирали себе первые места:
когда позовет тебя кто-нибудь на брачный пир, не садись на первое место; как бы не оказалось среди приглашенных им кого-нибудь почетнее тебя,
и не пришел бы позвавший тебя и его и не сказал тебе: «дай ему место», и тогда ты займешь со стыдом последнее место.
Но когда тебя позовут, пойди, и сядь на последнее место, чтобы, когда придет пригласивший тебя, он сказал тебе: «друг, передвинься повыше»: тогда будет тебе честь перед всеми возлежащими с тобою,
потому что всякий возносящий себя смирён будет, и смиряющий себя вознесён будет."
И об этом помните, воины. И будете вознаграждены за смирение и за усердие. "Тот же, кто пренебрегает смирением, будет низвергнут," – думает Луций. И он читает дальше:
"Кто не несет креста своего и не идет за Мною, не может быть Моим учеником.
Ибо кто из вас, желая построить башню, не сядет прежде и не вычислит издержек: может ли он довести до конца?
Чтобы, когда он положит основание и не будет в силах завершить, все видящие не начали бы смеяться над ним,
говоря: «этот человек начал строить и не был в силах завершить».
Или какой царь, идя на войну против другого царя, не сядет и не посоветуется прежде, силен ли он с десятью тысячами противостать идущему на него с двадцатью тысячами?
Если же – нет, то пока тот еще далеко, он отправляет посольство и спрашивает об условиях мира.
Так и всякий из вас, если не откажется от всего, что имеет, не может быть Моим учеником.
Поэтому: соль хороша; но если и соль станет пресной, чем вернуть ей силу?
Ни в землю, ни в навоз она не годится. Ее бросают вон. Имеющий уши слышать да слышит."
И вот, про овцу, это тоже нужно прочитать.
"И сказал Он им такую притчу:
кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не покидает девяноста девяти в пустыне и не идет за пропавшей, доколе не найдет ее?
И найдя, он берет ее на плечи радуясь,
и придя к себе в дом, созывает друзей и соседей и говорит им: «порадуйтесь со мной, потому что я нашел овцу мою пропадавшую».
Говорю вам, что так на небе радость будет больше об одном грешнике кающемся, чем о девяноста девяти праведниках, которые не нуждаются в покаянии."
И также у меня, братья: не бойтесь оступиться – бойтесь покривить душой и не исправить того, где ошиблись. Ибо исправивший ошибку более ценен, чем не допустивший её.
Луций вспоминает Требония, его самоуверенное: "Мы не могли ничего сделать," – да, быть может, раскаяние спасло бы трибуна. Быть может, тогда всё сложилось бы для него по-другому. В чем же следует раскаяться самому Луцию? В столь многом.
"Верный в малом – и во многом верен, и неправедный в малом – неправеден и во многом,
Итак, если вы в неправедном богатстве не оказались верны, кто вверит вам то, что истинно?
И если вы в чужом не оказались верны, кто вам даст ваше?
Никакой раб не может служить двум господам: или одного возненавидит, а другого возлюбит; или к одному привяжется, а другим пренебрежет. Не можете Богу служить и богатству."
А вы вон на языческие пляски засматриваетесь. Ох, братья, укрепите свою веру. Скоро понадобится вам быть верными во многом.
"И когда входил Он в одно селение, встретили Его десять человек прокаженных, которые остановились поодаль.
И заговорили они громким голосом: Иисус Наставник, помилуй нас.
И увидев, Он сказал им: пойдите, покажитесь священникам. И было: пока они шли, очистились.
Один же из них, увидев, что исцелен, возвратился, громким голосом прославляя Бога.
И пал на лицо свое к Его ногам, благодаря Его; и то был Самарянин.
И сказал Иисус в ответ: не десять ли очистились? Где же девять?
Не нашлось никого, кто возвратился бы воздать славу Богу, кроме этого иноплеменника?
И сказал ему: встань, иди; вера твоя спасла тебя."
Луций любил это место о прокаженных. Оно учило, что благодарность – есть благо для благодарного, а не для того, кому благодарны. Это было важно.
"Сказал же и некоторым, уверенным в собственной праведности и уничижавшим остальных, такую притчу:
два человека вошли в храм помолиться, один – фарисей, а другой – мытарь.
Фарисей, став, молился про себя так: «Боже, благодарю Тебя, что я не как прочие люди: грабители, обманщики, прелюбодеи, или даже как этот мытарь:
пощусь два раза в неделю, даю десятину от всего, что приобретаю».
Мытарь же, стоя вдали, не смел даже глаз поднять на небо, но бил себя в грудь и говорил: «Боже, будь милостив ко мне, грешнику».
Говорю вам: этот пришел в дом свой оправданным, а не тот. Ибо всякий, возносящий себя, смирён будет, а смиряющий себя вознесён будет."
И эту притчу он также любил. Ведь смысл её не в том, что надо бить себя в грудь – и тогда спасешься. А в том, что нельзя почивать на лаврах, чего бы ты ни добился. Насколько прекраснее была бы Империя, если бы каждый десятый носил это в своем сердце?
А вот эта притча о десяти слугах, была жестока, и Луций тоже прочитал её, потому что все они жили в жестоком мире. И людям зрелым надо знать об этом.
"Он сказал: некий человек знатного рода отправился в дальнюю страну, чтобы получить себе царство и возвратиться.
Призвав же десять слуг своих, он дал им десять мин и сказал им: «пустите их в оборот, пока я не приду».
Но сограждане ненавидели его и отправили вслед за ним посольство, чтобы сказать: «не хотим, чтобы этот воцарился над нами».
И было: когда он возвратился, получив царство, приказал он позвать к нему тех слуг, которым дал деньги, чтобы узнать, кто что приобрел.
И явился первый и сказал: «господин, мина твоя дала десять мин».
И он сказал ему: «хорошо, добрый слуга; за то, что ты в малом оказался верен, властвуй над десятью городами».
И пришел второй и сказал: «мина твоя, господин, принесла пять мин».
Сказал же и этому: «и ты будь над пятью городами».
И другой пришел и сказал: «господин, вот мина твоя, которую я хранил в платке;
ибо я боялся тебя, потому что ты человек непреклонный: берешь, чего не клал, и жнешь, чего не сеял».
Говорит ему: «твоими устами буду судить тебя, лукавый слуга! Ты знал, что я человек непреклонный: беру, чего не клал, и жну, чего не сеял.
Почему же ты не дал денег моих в оборот? И я, придя, получил бы их с ростом».
И он сказал бывшим при нем: «возьмите от него мину и дайте имеющему десять мин».
И сказали они ему: «господин, у него десять мин».
«Говорю вам, что всякому имеющему дано будет, а у неимеющего будет взято и то, что он имеет.
А врагов моих этих, не пожелавших, чтобы я воцарился над ними, приведите сюда и заколите передо мною»."
Слова Писания чем дальше, тем становятся более грозными, и Луций не чувствует больше усталости. Он читает дальше.
"И начал говорить народу такую притчу: человек насадил виноградник и сдал его виноградарям и уехал надолго.
И в свое время послал к виноградарям раба, чтобы дали ему от плодов виноградника, но виноградари прибили его и отослали ни с чем.
И он сделал больше: другого раба послал, но они и того, прибив и обесчестив, отослали ни с чем;
и он сделал еще больше: третьего послал, но и этого они, изранив, выгнали.
И сказал господин виноградника: «что мне делать? Пошлю сына моего возлюбленного. Может быть, его устыдятся».
Но увидев его, виноградари стали рассуждать между собой, говоря: «это наследник; убьем его, чтобы наследство стало нашим».
И выбросив его вон из виноградника, убили. Что же сделает с ними господин виноградника?
Придет и предаст смерти виноградарей этих и отдаст виноградник другим. Услышав это, они сказали: да не будет!
Он же, взглянув на них, сказал: что значит это слово Писания: «Камень, который отвергли строители, он сделался главою угла»?
Всякий, кто упадет на этот камень, разобьется, а на кого он упадет, того обратит в прах."
Он обводит их взглядом снова. Как они поняли эту знаменитую притчу? Понимают ли они, что даже здесь, вдалеке от Рима, Константинополя, Антиохии, все они – люди Империи. И Империя спросит с них. И с Квирины, и с Атии, пусть она и рабыня, и с самого распоследнего солдата. Не стойте под камнем, который стоит во главе угла, братья. Не стойте. Он раздавит вас.
"Итак, положите себе на сердце не обдумывать заранее, что сказать в свою защиту,
ибо Я дам вам уста и премудрость, которой не сможет ни противостать, ни воспрекословить ни один из противящихся вам.
И будете преданы и родителями, и братьями, и родственниками, и друзьями. И некоторых из вас умертвят.
И будете ненавидимы всеми за имя Мое.
Но и волос с головы вашей не пропадет.
Терпением вашим вы приобретете души ваши."
Приготовьтесь терпеть, братья. Скоро ждут нас большие тяготы, и я вижу, что вы – сильная спица в колесе, вы – те, кто все вынесет. Терпите. Ибо мы делаем дело угодное Богу, и ваша роль в этом деле – главная. Терпением спасётесь, а не ропотом.
Глаза Луция становятся печальными, а голос бесстрастным. Он знает, что жертва Христа – великое дело, и она должна была быть принесена, и так было нужно. Но разве можно не оплакивать его страдания?
И сказал им: когда Я послал вас без мешка и сумы и обуви, имели ли вы в чем недостаток? Они сказали: ни в чем.
И Он сказал им: но теперь, у кого есть мешок, пусть возьмет; также и суму; и у кого нет, пусть продаст одежду свою и купит меч;
ибо говорю вам: нужно, чтобы совершилось на Мне это слово Писания: «И к беззаконным причтен». Ибо и то, что о Мне, приходит к концу.
Они же сказали: Господи, вот здесь два меча. И Он сказал им: довольно.
И выйдя, пошел, по обыкновению, на гору Масличную; за Ним последовали и ученики.
И придя на место, Он сказал им: молитесь, чтобы не впасть в искушение.
А Сам отошел от них на расстояние брошенного камня; и преклонив колени, молился,
говоря: Отче, если хочешь, пронеси эту чашу мимо Меня; впрочем, не Моя воля, но Твоя да будет.
И явился Ему ангел с неба, укрепляя Его.
И впав в томление, усиленнее молился; и сделался пот Его, как капли крови, падающие на землю.
И встав от молитвы, придя к ученикам, нашел их спящими от печали.
И сказал им: что вы спите? Встаньте и молитесь, чтобы не впасть вам в искушение."
Луций думает в этот момент о Христе не как о сыне Божием, а как о том, кто остался один, и сомневался. Да, сомневался. Ему чудится, что в этот момент, на Масличной горе, Ему было тяжелее всего – гораздо тяжелее, чем на суде у Пилата, гораздо тяжелее, чем на кресте. Откуда Лука мог знать, что ему послан был ангел? Не сочинил ли он это сам? Ведь если был ангел и укрепил Иисуса, почему Он впал в томление? Почему пот Его сделался, как кровь?
Это место тяжело читать. Луций чувствует, как из левого глаза выползает слеза и катится по щеке.
Он не смахивает её.
"Боже, – думает он. – Дай мне сил пройти моё одиночество. Ведь если вдуматься, я здесь один. А если вдуматься сильнее – я всегда один. Там, в глубине души. Кто знает меня? Кто понимает мою бездну? С кем мне разделить эту чашу?"
"Нет, – отвечает он сам себе. – Ты не один. У тебя есть отец. Он явился к тебе. Он всегда с тобой, даже если не рядом. Нет, отринь это малодушие. Ты не один. Ты никогда не был один, даже если тебе так казалось."
Он перелистывает страницу и читает дальше. Читает уже без всякого намека. Просто чтобы люди помнили о Христе и Его жертве. Евангелие – не только священные слова о важном, это ещё и история. У всякой истории есть конец, и люди хотят его услышать, хотя и знают.
И когда пришли на место, называемое Лобным, там распяли Его и злодеев: одного справа, другого слева.
Иисус же говорил: Отче, прости им, ибо не знают они, что делают. И деля между собой одежды Его, бросали жребий.
И стоял народ и смотрел. Глумились же и начальники, говоря: других спас, пусть спасет Себя Самого, если Он Христос Божий, Избранник.
Надругались над Ним и воины, подходя, поднося Ему уксус
и говоря: если Ты Царь Иудейский, спаси Себя Самого.
Была же и надпись над Ним письменами греческими, римскими и еврейскими: Это – Царь Иудейский.
И один из повешенных злодеев хулил Его: разве Ты не Христос? Спаси Себя Самого и нас.
Другой же, укоряя, сказал ему в ответ: не боишься ты Бога, ведь сам ты приговорен к тому же.
И мы-то – справедливо, ибо достойное по делам нашим получаем. Он же ничего дурного не сделал.
И говорил он: Иисус, вспомни о мне, когда Ты придешь как Царь.
И сказал ему Иисус: Истинно говорю тебе: сегодня со Мною будешь в раю.
И было уже около шестого часа, и тьма наступила по всей земле до часа девятого,
так как не стало солнца. И разорвалась завеса храма посредине.
И возгласив громким голосом, Иисус сказал: Отче, в руки Твои предаю дух Мой. И сказав это, испустил последний вздох.
Но... это ведь не конец, братья. И наша боль и страдание, смерти, которые приготовлены многим из нас – это не конец нашей с вами истории. Ведь было же и это:
"И сказал им: вот слова Мои, которые Я говорил вам, когда еще был с вами, что надлежит исполниться всему, написанному в Законе Моисеевом и в Пророках и Псалмах о Мне.
Тогда Он открыл им ум для разумения Писаний.
И сказал им: так написано, чтобы Христу пострадать и воскреснуть из мертвых в третий день,
и чтобы было проповедано во имя Его покаяние для отпущения грехов во всех народах, начиная с Иерусалима.
Вы свидетели этому.
И вот, Я посылаю обещанное Отцом Моим на вас. Вы же оставайтесь в городе этом, доколе не облечетесь силою свыше.
И вывел их из города до Вифании и, подняв руки Свои, благословил их.
И было: когда благословлял их, Он отделился от них и стал возноситься на небо.
И они, поклонившись Ему, возвратились в Иерусалим с радостью великою,
и были постоянно в храме, благословляя Бога."
Христианство – религия зрелых людей. Ибо она предлагает не сыграть с богами в игру, не поторговаться, а задуматься, крепко задуматься. Но задумавшись – действовать без колебаний.
Луций знает, что он плохой муж, плохой отец и очень плохой христианин. Но он христианин.
В дикой земле, где прочие люди думают, что их могут защитить пляски у костра или красочно-воинственный, демонстративно мистический Митра, этого достаточно.
– И вот что я скажу в звершение, братья. Помните, что сказано в Книге Притчей. "Всякий путь человека прям в глазах его; но Господь взвешивает сердца." Я верю, что он не найдет ваши сердца легкими и невесомыми, когда взвесит их. Теперь возрадуемся.
-
+
С искренней "белой" завистью.
-
Очень классный пост — ярко показывающий как рефлексия над Писанием накладывается на образ себя у Луция, и тем самым текст становится для него чем-то личным.
-
Хоть и арианин, а за проповедь респект!
-
Ответственно подошел. Впрочем, как всегда
-
Прекрасный выбор мест и шикарная их интерпретация!
-
Ну прямо сольный концерт :)
-
Грандиозно!)
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Жизнь - это много маленьких радостей, которые мы создаем для себя сами. Мисс Ивейн придумала себе это кредо довольно давно, и оно как нельзя лучше подходило ей, её образу жизни, её профессии, её увлечениям и слабостям. Если в жизни нет счастья – иди и создай его. Это письмо сразу заинтриговало предсказательницу – как же иначе? Она верила в то, что мир гораздо глубже и шире, чем кажется обычным людям, и знала по себе, что предчувствия надо слушать. Если ты чувствуешь, как мороз продирает по коже в момент открытия какого-то невнятного спама – значит, это знак. Не пропусти его. Пойми его правильно. Прежде, чем нестись, очертя голову, по первому зову, Ива, разумеется, съездила к ба. Во-первых, надо, чтобы хоть кто-то знал, где искать следы, в случае чего. Во-вторых, посоветоваться. В-третьих, маленький магический ритуал лучше выполнять в хорошей компании. Выпив чаю, обсудив историю и перебрав возможных знакомых, которые могут знать Эшфордов, они занялись маленькой магией, в которой фигурировало письмо, свечи, чаша с ледяной водой и тени на стене. Древние тайные ритуалы ожили вновь. Гулкие барабаны, варган и бубны. Шепот, срывающий с губ слова. Танец языков пламени, пожирающий роковое письмо. Растертый пепел, смешанный с расплавленным воском. Причудливые фигуры, пляшущие на стене. Тревожные взгляды и сомнения. Всё, как предписывалось старинными книгами, всё было сделано по правилам. Разумеется, с разумным использованием возможностей, которые дает современный мир. Прежде, чем сжечь письмо в чаше, его отсканировали, сфотографировали, сложили в архив, куда позже добавили видеосъемку пляшущих теней на экране, восковой фигуры, и заметки по толкованию. Архив продублировали, оставив его копии в разных местах – и на почте, и в компьютере, и у ба, и на диске, и на флешке, и в собственном смартфоне Иви. В некоторых случаях предосторожность не может быть избыточной. В том, что предприятие рискованное, были убеждены они обе. И обе же считали, что на этот зов необходимо ответить. И лишь совершив все эти приготовления, Иви собралась в путь. 260 миль от Лондона до Уэльса – не бог весть какое расстояние, но Ива решила растянуть удовольствие и выехала накануне вечером, когда дождь еще едва моросил, а туман мягко опускался на город, укутывая узкие улицы влажным одеялом. В сгущающемся сумраке пролетали мостовые и автомобили, и Иви вновь вспомнила выставку памяти Роберта Франка, на которой была в прошлом году. Лондон/Уэльс. Она даже купила фотоальбом, настолько эта серия снимков, сделанная еще в 50-х годах, поражала своей меткостью и живостью. Поглядывая сквозь плачущее дождиком то и дело запотевающее стекло, Ива вновь и вновь убеждалась: Лондон не изменился. Не изменился в сути своей, хотя, казалось бы, внешняя мишура, лоск автомобилей, модные современный костюмы преобразили Сити. Однако вот – дождь, туман, сумерки, и мы видим тех же клерков с фотографий, спешащих по своим делам с преувеличенной важностью. Проехав чуть больше половины пути, Ива остановилась на ночлег в заранее забронированном через букинг.ком мотеле – небольшом, уютном, с хорошей репутацией. Милая комната, выходящая во внутренний дворик со скамеечкой и столиком чугунного литья. Горячий ужин, кувшин глинтвейна, пушистый клетчатый плед – и вечер можно считать удавшимся. Предсказательница провела в мотеле и большую часть дня, поскольку хозяйка своим бдительным оком узрела карты Таро на столике и решилась попросить о гадании. Ива не стала отказывать, и провела несколько сеансов – разумеется, обрадованная хозяюшка поспешила позвать парочку самых близких подружек, и лишь обещание завернуть на обратном пути избавили Иву от немедленного нашествия половины женского населения городка. Уэльс. Иви с трепетом ожидала – каким он будет, прекрасно помня снимки Франка. Она ехала не спеша, вглядываясь в улочки и лица. И опять то самое чувство узнавания, несмотря на новую обертку, несмотря на закрытые Железной Маргарет шахты. Несколько раз рука Иви тянулась за телефоном – снять, уловить. Но она со вздохом давила в себе это желание, зная, что фото выйдут обычной скучной рутиной. Так вышло, что к нужному адресу она подкатила почти к обеду, останавливаясь на заправках выпить чаю и перекусить – ланч она предусмотрительно упаковала с собой, выезжая из мотеля. На последней заправке закачала Теслу до "искр из глаз", чтобы не быть вынужденной просить у хозяев зарядиться. Дождь все усиливался, хлеща по окнам холодными злыми каплями, но в машине было тепло и уютно, и в какой-то миг Иве захотелось задержаться прямо здесь, посреди маленького городка, сторонним наблюдателем, созерцающим мокрый мир из своего маленького сухого гнездышка. Но, разумеется, она этого не сделала. Письмо звало, торопило, даже будучи пеплом, вплавленным в воск. Подъехав к дому, мисс Ивейн с некоторым удивлением обнаружила целую плеяду автомобилей, плюс байк и прислоненный велосипед. Впрочем, вполне возможно что-то из этого принадлежит владельцам. Но в любом случае, похоже приглашены несколько персон... и, похоже, в дом они не вошли? Встреча отменена? На какой-то миг мелькнула мысль о розыгрыше, но Ива ее отбросила. Какой розыгрыш, ерунда, не может этого быть. Предчувствия не лгут. Она аккуратно подкатила к людям поближе, чтобы не забрызгать никого, опустила стекло и громко произнесла, улыбаясь:. – Доброго вечера. Прошу прощения, господа. Если не ошибаюсь, это имение Эшфордов и тут назначен, – небольшая едва заметная пауза, – приём?
-
Вот что значит современная гадалка
-
Крисивый пост и красивая идея - наложить на него фотографии.
-
Хороша медиум, очень хороша.
-
Стилевое решение с фотографиями украсило замечательный пост. Очень!
-
За Ба, о которой я не подумал.
И за другие хорошие вещи.
|
К удивлению Энни, в ответ на ее слова предельно разумную мысль озвучил рыжебородый, которому скорее пристало быть потомком викингов, а не рыцарей Камелота. В задумчивости подергав себя за мочку уха и почесав нос, девушка пришла к выводу, что здравое зерно в этом есть. Но для того, чтобы его взвесить и измерить, признав надлежащим, требовался дополнительный стимулятор. Тоскливо посмотрев в окно, она со вздохом водрузила на законное место верный берет, залихватски заломив его, и покинула уютное тепло машины, бросив короткое:
- Я мигом!
Дождь и ветер с радостью вцепились в новую жертву, темным крылом заставляя биться незастегнутую парку и радостно перестукивая по плечам и берету, разливая по ним темноту мигом промокшей ткани. Чертыхнувшись, Морган выудила сигарету и, прикрывшись от заставляющих то бешено трепетать, то почти гаснуть пламя, нервно закурила. И только потом, когда густой дум наполнил легкие долгожданной тяжестью, сгорбившаяся кадет гордо развернула плечами форму. Раз уж она выскочила под ливень, то смысла жаться и как-то прикрываться нет, все равно и так и так промокнет. А значит, надо сносить добровольно взваленные на плечи невзгоды с гордо поднятой головой. Впрочем, подобное решение не помешало ей быстро смолить, спрятав огонек в кулачке, и поздороваться с новоприбывшей стильной блонди – еще один объект для легкой зависти! – коротким кивком и представлением только себя. Споро расправившись с сигаретой, девушка кинула ее под ноги и юркнула обратно в машину. И только оттуда, снова опустив стекло, прокомментировала слова Дерека:
- А вот это уже звучит похожим на правду! Ясно, что не с артуровских времен, а века с девятнадцатого, когда как раз был интерес к старине. И если предок Эшфорда вел списки своей типа массонской ложи, то богатому бездельнику ничего не мешало найти потомков упомянутых там людей!
Слова Вильгельмины тоже нашли одобрение:
- Почему бы и нет? Если это была какая-то ложа, то демоном они могли звать и знания, и деньги, и что угодно иное. Хоть своих идеологических оппонентов! Правда, тогда вопрос, почему нынешний лорд решил, что эти демоны приближаются по наши, - Энн громко клацнула зубами, состроив хищную мордашку, - вкусненькие души?
-
А души вкууусные!...
-
За живую девушку.
-
Энни просто чудо! :)
|
-
и он просто продолжал сидеть
Реджи из нас из всех пока что настоящий бастион терпения, спокойствия и уверенности!
-
За бутылку, за которой не хочется лезть.
|
|
|
Торин
Четыре мертвяка приблизились к Торину, протягивая к нему руки. Казалось, один взмах секирой и поляжет эта мерзость словно и не было... Вот только гном не учел того, что противник может быть где угодно. Две маленькие ручки высунувшиеся из земли, аккурат под ногами Торина, вцепились в его ботинки и с силой дернули назад. Размахнувшись для удара, гном потерял равновесие и упал на землю. Детские ручки продолжали сжимать ногу Торина, лишая возможности быстро передвигаться.
Ланзо
Несмотря на то что Ланзо физически был мертв, он не понимал этих мертвецов. Эти тела больше походили на марионеток.
Воин рубанул мечом в самую гущу подступающих. У двоих снесло по полголовы, еще четверо от удара развалились на части.
Увернуться Ланзо не успел, противников поблизости оказалось слишком много. Один из мертвецов вцепился в ногу, сильно затрудняя движение. Судя по одежде и еще не сильно обезображенному лицу в прошлом, это была милая девушка с довольно аппетитными формами.
Сир Адриан
Боевой конь верно нес своего хозяина по краю столпившихся мертвецов. Двигаться было непросто. Они так и норовили ухватить животное за ноги или гриву. Острый меч Сира Адриана рубил протянутые было руки, а иногда и головы. Четверо мертвецов отправились туда, где им быть и следует. Еще трое лишились рук, но продолжали напирать.
Яков Плачивый
Оставшись чуть позади, Яков пока оставался вне досягаемости мертвецов. Но с каждым мгновением опасность приближалась. Вот трое мертвецов повернулись к монаху и двинулись в его сторону. Если срочно что-то не предпринять - не поздоровится Якову. Словно в ответ на молитвы, взгляд монаха наткнулся на маленькую часовенку, притулившуюся у высокого дуба справа от места сражения. Возможно именно в ней найдется помощь или спасение для искренне верующего человека и его друзей. До мертвецов оставалась пара шагов. Никаких знаков на мертвецах Яков не увидел.
Вельжиф Смилвой
Вельжиф бесстрашно выступил против нежити, к сожалению на его пути встал слишком большой противник. Этот мертвец был выше всех остальных на добрых три головы. А его тело, лишь частично разложившееся, напоминало гору. Мертвый охранник герцога, в прошлом наверняка верный слуга, сейчас представлял собой большую угрозу для желающих спасти девушку.
Не устрашась размеров, Смилвой взмахнул мечом и рубанул крупное тело мертвеца. Лезвие вошло глубоко в плоть, при этом не нанеся почти никакого урона громиле. Вытащить меч обратно Вельжиф не смог. Дергая оружие за рукоять, он едва не пропустил удар, похожей на кувалду, руки. Воин разжал руки и отшатнулся, крупная ручища прошла вскользь по его животу, на миг выбив дух. Здоровяк уже заносил вторую руку для удара.
Баффун
Прицеливаться с такой высоты было плохой идеей. Камень упал на землю, лишь осыпав мертвецов кусками грязи. Ничего похожего на разум в нападавших бес не ощущал. Это не дьявольские проделки. Здесь что-то другое. Между тем, Баффун заметил что Яков оказался в крайне затруднительном положении, еще немного и его светлая душа вознесется туда, откуда достать ее будет крайне сложно.
Всем
Бертольд предпринял еще попытку остановить мертвецов с помощью стрел, но поняв тщетность этого действия, взял предложенного Сиром Адрианом коня, влетел в седло и, бросив на прощание:
- Держитесь, я мигом, - помчал в сторону герцогского сада.
|
|
|
|
|
Эй, вы! Где былая ваша твердость,
Где былая ваша гордость?
Отдыхать сегодня - подлость!
Пистолет сжимает твердая рука.
Конец,
Всему
конец.
Все разбилось, поломалось,
Нам осталось только малость -
Только выстрелить в висок иль во врага.
Владимир Высоцкий, 1965 г.
***
В задумчивости поправив очки, Данилевич устремила взгляд к потолку, словно где-то на его беленой поверхности незримая рука должна была вывести единственно ответ. В маленькой комнатушке воцарилось умиротворенное и благостное молчание, не нарушаемое ни чужим уличным шумом, ни совершенно ненужными и пустыми беседами. Придя, наконец, к соглашению с самой собой, она неуверенно высказалась, несколько растягивая гласные:
- Полагаю, в этом не будет большой беды, если я попробую позвонить Михаилу Константиновичу. Даже если мне скажут, что «вы, барышня, совсем скорбны разумом», я это как-нибудь переживу. – Вера слабо улыбнулась. - Зато, по крайней мере, мы будем знать все точно, а не коротать часы в тревоге и бессмысленных надеждах.
Отставив в сторону пустую чашку, она склонила голову на бок, посмотрев на подругу:
- Знаешь, Маша, - вздохнула барышня, - одной из тех вещей, которую я терпеть не могу, хоть и приходится иногда, является неопределенность. Как по мне, пускай уж лучше будет худо, но зато ясно и понятно, чем все будет скрыто в сером мареве неизвестности.
Эх, ладно, - кивнула она своим словам, отчего волосы черной мантильей рассыпались по плечам, - пожалуй, ты права. Я сейчас схожу позвоню. Маш, ты не переживай, оставайся, отдыхай, я же постараюсь обернуться быстро: одна нога здесь, другая… тоже здесь.
Верочка могла сколь угодно долго печалиться и есть себя поедом за действительные и мнимые ошибки прошлого, но если уж она что-то для себя решала, то в ней откуда-то появлялась несгибаемая упрямая напористость паровоза, прущего по рельсам к конечной станции, не останавливаясь на полустанках и не оглядываясь ни на что. Как только перед ней вставала ясная и твердо очерченная цель, бытие девицы Данилевич сразу становилось проще и понятней. Вот и теперь она быстро соскользнула с негромко кряхнувшей кровати, сунула ноги в мягкие домашние туфельки с выцветшим узором, набросила для тепла и приличия поверх длиной ночной рубахи уличное пальто и уверенным быстрым шагом покинула свою уютную обитель.
Ждать ее возвращения и впрямь долго не пришлось: не прошло и четверти часа, как скрипнули в темном коридоре старые половицы, проскребла по стене задетая ненароком швабра, раздался негромкий «ой!» и какое-то судорожное копошение. И вот распахнулась дверь, впуская вместе с улыбающейся Верочкой зябкий порыв холодного воздуха.
- Пообщалась! – с порога весело бросила она.
Пока девушка пристраивала пальтишко на вешалку и снимала туфельки, Мария могла заметить, что неприкрытые одеждой белые ноги Данилевич уже несколько посинели и покрылись мурашками. Вряд ли в гостиной топили, а вездесущие сквозняки в доме Лейцингеров, как уже стало ясно, имели безоговорочную власть. Но вот бывшая контрразведчица закончила разоблачаться, поежилась, торопливо подув в сцепленные замком ручки, и вернулась на свое удобное место на выхолаживающейся кровати. Подогнув под себя ноги, она бодро доложилась:
- Господин Рындин действительно сейчас на службе, но изволит почивать – мне дежурный сообщил. Михаил Константинович только лег, и просил разбудить его часа через три, так что у нас есть время, чтобы отдохнуть. Практически даже с запасом! – она иронически прищурилась. – К тому же мне сказали, что он точно будет готов нас принять: так что все не зря, как оказалось!
Довольная, охваченная той живой адреналиновой активностью, что снисходит, когда разрешается тяжелый и неудобный вопрос, Вера была готова на что угодно, и все глубже пробирающего холода в таком приподнятом состоянии духа почти не ощущала.
- До Полицейской идти недалече, собираться нам тоже долго не потребуется: не на званный обед идем все же, так что ближайшие часа два целиком и полностью в нашем распоряжении. Какие идеи? Можем лечь подремать – но тогда я настаиваю, чтобы ты осталась здесь и рядом. Не думаю, что господину начальнику доставит радость наблюдать вместо двух кандидаток перестукивающие зубами ледышки. А можем и не тратить время на бесполезный сон: тогда я ради такого дела выставлю из секрета неплохой коньяк – для сугреву и на удачу. А чего хочешь ты? – Данилевич снова блеснула белозубой улыбкой.
***
Высокие договаривающиеся стороны, скрепив документ подписями, поднялись из-за стола, пожимая друг другу руки. Увидь их кто сейчас, ни за что бы не предположил, что между статным офицером и седобородым господином кошка пробежала – оба они выглядели донельзя довольными и наверняка считали, что мастерски провели оппонента. За столом блаженно щурился усталый Чайковский, с видом глубокого удовлетворения поправляя широкий ворот халата, а в углу, с наслаждением утонув в единственном кресле, смолил Чаплин, стряхивая серый пепел прямо на гладко струганные доски пола.
На Торнхилла они тайком от визави нет-нет, да посматривали с благодарностью, считая, что именно его неприметное заступничество обеспечило успех именно их позиции. Сам же контрразведчик лицом походил на каменного Будду, чья вежливость и доброта были всеохватны, но абсолютно неподвижны. Англичанину в очередной раз удалось не только достигнуть своих целей, но и остаться на коне, не растеряв при этом благорасположения никого из этих странных русских. Теперь он мог спокойно продолжать политику Его Величества руками аборигенов – и это было превосходно. Чаши незримых весов, где дипломаты и военные Британской Короны играли в подковерные игры на многострадальной русской земле, заколебались и снова пришли в движение – и на сей раз голос мира и демократии оказался слабее.
Убедившись, что неуступчивые участники переговоров отдыхают от жарких дебатов, Катберт неспешно отошел к окну, жестом подозвав к себе Рощина. Не глядя на собеседника, он неспешно скользил взглядом по склоненным мокрым ветвям разлапистых кустов, по острому краю забора, по светлеющему на горизонте небу и влажной, тугой и ноздреватой земле. Говорил он еле слышно, почти незаметно двигая губами:
- Николай Борисович, примите мои поздравления. Ваш бенефис в роли организатора Северорусского правительства был превосходен: особенно с учетом того, что ни Вы, ни я не были осведомлены ни о том, каким образом пройдет беседа этих двух упрямых ослов, ни о тех персонах, что они предлагали. Боже мой, какой же они пытались устроить фарс, предлагая в министры никому неизвестных персон, лишенных и амбиций, и политической жилки.
Но это все лирика – вы справились превосходно. А пока что у меня к вам несколько взаимоисключающих предложений: подумайте на досуге, я не требую от вас незамедлительного ответа. Более того, я готов выслушать и вас, если будут какие-то идеи. Пока я могу предложить вам возглавить военно-санитарно-ветеринарное управление Северной Области – если, конечно, вы желаете поработать с ними, либо остаться со мной как офицер для специальных поручений или заведующий гражданским отделением Союзного военного контроля. А я, в свою очередь, похлопочу перед Пулем и Линдли, чтобы вам представили полноценное британское гражданство.
За спиной коротко звякнула чашка о блюдце, и послышалось старческое кряхтение.
- Николай Васильевич, куда вы собрались? – послышался веселый голос кавторанга.
- Извините, а я должен вам отчитываться – Чайковский был готов продолжать фехтовать словами.
- Не отвечайте вопросом на вопрос. Хотя вы патриарх, но вам это не идет! – хмыкнул из кресла офицер.
- Георгий Ермолаевич, вам еще не надоело? Я иду к своим коллегам успокоить их. А заодно, - он покосился на Рощина, - побеседую с Петром Юльевичем по просьбе нашего общего знакомого. Ситуация и верно досадная, и не совсем понятная.
- Дерзайте! – фыркнул капитан, вытаскивая из портсигара очередную папиросу. – А я, пожалуй, сейчас набросаю обращение к войскам о том, что ситуация в тылу наконец переменилась, и теперь о фронте забывать не будут.
- Верю, что у вас получится! – оставив за собой последнее слово, председатель Правительства громко хлопнул дверью.
***
Рассветное полупрозрачное солнце выжелтило дырявые крыши бараков и заиграло первыми неуверенными зайчиками на редких стеклах. При свете пробуждающегося дня глазу одесную предстали унылые деревянные пирсы Бакарицы, полные обломков пустых бочек, и натянутые у воды на колышках сети, напоминавшие паутину гигантского паука, и какие-то разбухшие доски, плешивые старые поленницы из шероховатых сосен, утопающие в вязком берегу древними черепами ржавые консервные банки и перевернутая телега о трех колесах.
А по правую руку – длинные ряды сгорбившихся, словно норовящих врасти в землю полубараков-полуземлянок. Когда-то здесь ночевали сезонные рабочие – но природа не терпит пустоты, и то, что было временным, стало постоянным обиталищем для тех, кто оказался не только на окраине Архангельска, но и самой жизни. Работай все лесозаводы – у этих людей был бы шанс вырваться из тянущегося безпросветья без конца и края: но война остановила огромные предприятия. Гулко грохочущие машины и визгливые пилы встали, опытные мастера разъехались, владельцы, кто еще остался в живых и не уехал за границу, не желали инвестировать в малоприбыльное в текущих условиях дело. В гнетущих хибарах остались только те, кому некуда было идти и нечего было терять.
Меж этих угрюмых хмурых жилищ, минуя грязевые сопки и лужи онежских размеров, обходя завязшие в земле непонятные обломки, и шла летящей походкой Ласточка. Отходящие доски, дыры, открытые ветру, безыскусные заплаты на стенах, грязь вокруг и мусор прямо под ногами. Заколоченные окна, неожиданные маленькие ливни с крыш, корявые покосившиеся заборы, прикрывающие собой маленькие бедные огородики. Самодельные лавки у крылечек из заграничных ящиков. Ни фонарей, ни брусчатки, ни даже привычного деревянного настила на дороге – казалось, что в городе об этом крае уныния все забыли.
Пружинисто проследовала Наташа мимо единственных выползших из жалкого, но хоть какого-то убежища барака на промокшую насквозь улицу местных обитателей: примостившегося на грубо сколоченной лавке блестящего лысиной сухонького старика в многократно шитом армяке, покуривавшего вонючую «козью ножку», и кудлатой, непонятного окраса псины самой «дворянской» породы, положившей тяжелую голову на вытянутые лапы. На фоне темной стены с широкими свистящими щелями между досок контуры этих двоих настолько размазывались, что они казались зыбкими, почти призрачными.
Обе ранних пташки, не сговариваясь, проводили девушку заинтересованным взглядом, но ни звука не издали. Старик вытер тыльной стороной ладони с проступающими венами слезящиеся глаза, с кряхтением наклонился, потрепав за ухом так и не сдвинувшегося с места пса. Распрямился, задумчиво пустив в серое небо дымное облачко.
И только потом, когда спешащая Наташа прошла мимо, тишину вспороло громкое козлиное старческое дребезжание:
- Тришка, Митроха! Судой барыня пожаловали! Одна-а!
- Гав! – коротко подтвердила собака.
Из ветхого жилища послышалось надсадное, бьющее по ушам скрипение, какие-то стучащие, торопливые звуки. Почти тут же настежь распахнулась тонкая перекошенная дверь, и на свет Божий выползло еще трое местных: пара приземистых костистых мужиков под тридцать, с неровными бородами и сальными патлами, в тертых шинелях на голое тело, и нескладный долговязый парень с лицом спившегося сельского интеллигента, кутающийся в шерстяную женскую шаль поверх серо-желтого исподнего.
- Стой, слышь, бля! Куды намылилася!? – ударил эсерку в спину злой резкий голос, взрыкиванием своим скорее напоминающий лай.
- Во-во! К нам дуй, а мы, кхе-кхе, беленькой угостим! – во втором голосе скользит бесшабашный пьяненький задор.
- И леденца пососать дадим! – глумливо добавил первый.
- Гав. – поставил запятую в разворачивающейся истории забившийся под лавку пес.
|
Луций решает, что разговаривать с Аспургом лучше как можно более прямо. – Ты рассказал, что тебя послали шпионить в пользу гуннов. Рассказал, когда Руис об этом упомянул. Но я припоминаю, что ты хотел прийти ко мне перед обедом, и, видимо, именно об этом мы и должны были поговорить. Короче, если тебе надоело служить им шпионом, у меня есть предложение. Опасное. Смертельно опасное. Но зато такое точно мало кому выпадало на долю. Луций понижает голос, как заговорщик. – Предлагаю тебе наебать гуннов. - Это, - удивился Аспург, - как? – А так, – отвечает Луций. – Для гуннов ты их шпион. Руис знает, что ты мне это рассказал, но он же не гунн. Всегда можешь сказать, что он пытался тебя перекупить и послал подарки. Ты подарки взял, но отказался. Вот он на тебя и клевещет. А когда мы их встретим, ты сможешь рассказать им обо мне. Ты ж не обязан говорить им правду. - И? – И они не будут знать, зачем меня послали, – разводит руками Луций. – Кому им верить, как не собственному шпиону? Но это первая часть. Есть и вторая. Как ты, наверное, понял на обеде, в Рим тебе возвращаться опасно. Если языги пойдут войной на Рим, тебя казнят. Но. У нас теперь есть план войны против готов, который, я уверен, сработает. После нашего похода я сниму с тебя твои клятвы. Ты вернешься к языгам, расскажешь им, что Рим силен, и когда начнется война, вы не будете участвовать в ней на стороне готов. Когда твои соплеменники увидят, кто победит, они поймут, что римляне – это шанс надрать гуннам задницу. И когда будет война уже с гуннами, вы присоединитесь к нам. Аспург задумался. - Это очень плохой план. И он не сработает. Я думаю, зачем ты едешь искать хунну, Луций Цельс Альбин? Заключить мир и разведать, что же они такое. Или что-то еще? – Поделись своими сомнениями, – говорит магистриан. – Что тебе не нравится в этом плане? - Все. Ты строишь планы, не зная, о чем строить. Ты думаешь, что гунны это такие же враги Рима, как те, с кем вы воевали в прошлом. – Гунны – люди, – говорит Луций. – А всех людей можно обмануть. Если у тебя есть план получше – излагай. Но подумай сам: пойдешь со мной – гунны тебя спросят, что ты тут нашпионил. Надо быть готовым к этому. Что конкретно им говорить – решим позже. Останешься в Риме – языги поддержат гуннов – и тебя убьют римляне. Вернешься к языгам прямо сейчас – убьют гунны. Это даже и не план еще пока. Это – предложение, причем единственное разумное, что я могу тебе сделать. Опасно, да. Но все остальное для тебя еще опаснее. Ты же был на обеде, сам все слышал. - Ты странным образом делаешь свои выводы и строишь планы на совершенно ошибочном основании. Я не боюсь умереть. А гунны, они кто угодно, но только не люди. Выродки, дети козла и ехидны. Не знаю. У них нет богов, нет веры, нет законов, нет ничего. Просто сумасшедшие помешаные на крови ублюдки. Могут выслушать тебя и зарезать на середине фразы. И все. Они ничего не боятся. Никого не боятся. Не знаю, есть ли у них боги, или они выплеснулись из тьмы у основания мира, плевка ведьмы и дерьма змеи. Ты не сможешь с ними договориться. Они не договариваются. – Я вроде не предлагал ни договариваться с ними, ни пугать их. Мне наплевать, кого они боятся, мне надо понять, как их победить. А вопрос не в том, боишься ли ты умереть. Вопрос в том, как ты хочешь это сделать. Без толку на плахе или с пользой для меня и вредом для гуннов. Я слышал очень похожие истории о многих племенах. Кимвры, тевтоны, даки, да пятьсот лет назад то же думали и о галлах – "убьют и не почешутся, все сметают на своем пути, нет спасенья". Потом оказывалось, что у всех есть слабые места. Но продолжай, я готов выслушать все, что ты знаешь о гуннах. Это может быть важно. - Пятьсот лет назад, это когда было? Тогда Рим был другим и все вокруг боялись его, но знали, что Рим силен и справедлив. Сегодня Рим не так силен и полагается на помощь готтов и прочих. И все это знают. А гунны не справедливы и жестоки. Народы степи боятся их до усрачки. Рима боялись, но знали, чего от него ожидать. Кроме того, Рим далеко, а гунны близко. Поэтому они будут воевать за гуннов. Я думаю, если Рим хочет перетянуть их на свою сторону, он должен разбить гуннов. Хотя бы в одном сражении. Но наголову. Чтобы слухи пошли. Все остальное бесполезно. – Ну, бесполезно или нет, – говорит Луций. – увидим. Пока война с ними не начнется – мы все равно их не разобьем, ни наголову, ни как-то еще. Но для тебя-то это что меняет? Ты все равно гуннский шпион для гуннов, заложник для римлян. В чем смысл тебе не попытаться? - В том, чтобы не делать заведомо глупые вещи? Мне было бы крайне неприятно, если бы гунны посадили тебя на кол, хотя тебе от этого будет еще неприятнее. – Моя жизнь – не самое важное, что есть на свете, – замечает Луций. – А смерть на моей службе – дело не такое уж из ряда вон выходящее. Но я повторю – ты можешь мне помочь. Они все еще думают, что ты шпионишь за мной. Вот и шпионь. Просто говори им то, что я тебе скажу. Конечно, ты рискуешь. И я рискую. Что с того? Нет смысла браться за меч, если не готов рисковать. - Нет смысла браться за меч, если тебе нужен лук. Дело не в риске, а в риске зря. – А конкретнее? Слушай, – говорит Луций, меняя вдруг тон на более мягкий. – Ты что, меня отговариваешь? Это пустая трата времени. Ну, гунны, ну, головорезы. Я в любом случае пойду туда, даже если они трех метров росту, с шестью руками, рыгают огнем и пердят молниями. Я-то тебе говорю не об этом. Я говорю о том, что ты – гуннский шпион, а еще заложник. Боишься ты смерти или нет, твое положение очень шатко. Но я вижу, что человек ты с понятием о чести, и вижу, что ты рассказал мне о гуннах и о том, что они тебя послали, не просто так. Ты мне нравишься, и я бы даже мог тебя отпустить прямо сейчас. Только опять же, куда ты пойдешь? Останешься в Риме - тебя убьют. Пойдешь к своим - тебя убьют. Можно, наверное, скитаться и прятаться, но мне почему-то кажется, что это не для тебя. Что будет потом, если нам удастся вернуться, и сможет ли Рим перетянуть на свою сторону племена – это пока не самая большая проблема. Но если ты хочешь идти со мной – мне нужно понимать, что ты скажешь гуннам и как, когда они тебя спросят обо мне. А ты хочешь? - Я ведь не прошу, чтобы ты меня отпустил. - Аспург подумал, но говорить вслух не стал, - самая большая проблема не в том, удастся ли Риму перетянуть на свою сторону племена. Это вообще не твоя проблема, поскольку ты ее решить не можешь. И не моя. Самая большая проблема в том, как ты будешь говорить с гуннами. А что я им скажу ... это тоже не особо важно. Скажу, что ты видный римский военачальник, но дальше - проблема. Они не представляют себе, что кто-то сможет встать у них на пути. До сих пор они сметали все. Напугаешь их, или даже насторожишь, они тебя убьют. – Ну, чья это проблема – еще вопрос. И скорее твоя, чем моя, – говорит Луций. – Но об этом и правда можно подумать потом. А сейчас вот что. Вставать у них на пути я, конечно, не собираюсь. Речь не об этом, а о том, зачем меня послали. Рассказать им надо что-то такое, во что они поверят. История такая: меня послали узнать, как идет переселение готов в империю. В ходе этого отравили двух вождей - Алавива и Видериха. В Риме думают, что это сделали римские военачальники, которым выгодно, чтобы война с готами началась в ближайшее время. А я подозреваю, что это сделали гунны. Мне надо узнать, собираются ли они сами нападать на готов или нет, чтобы отвести подозрения от своих. Либо наоборот - не отводить. Вот если тебя спросят – такое можно им и рассказать. Что думаешь? Аспург пожал плечами. Он действительно не знал. - Может, тебя просто убьют за то, что ты заподозрил гуннов. Или сделают рабом. Или подвергнут пыткам. Или посмеются, как хорошей шутке. По этой части я плохой советчик. Представь себе, что ты говоришь с одержимым, который уверен, что все преграды на его пути надо смести. И которого не пугает ни жестокость, ни ... да вообще ничего. Как ты думаешь, его заинтересуют твои речи о каких-то готах? – Это ценный совет, – говорит Луций. – Я это обдумаю. И возможно, мне о готах говорить действительно не стоит. Посмотрим. Но не всегда сумасшедший тот, кто выглядит или хочет выглядеть сумасшедшим. Они отправили шпионить тебя, отправили Эохара, и наверняка из других сарматских племен еще кого-то – чтобы вы не сговорились врать им что-то одно. Они же послали Эохара туда, где был Руис, чтобы те действовали сообща. Это все не поступки безумцев, а очень хитрых и коварных людей. Как знать, может, ты прав, и они всего лишь сумасшедшие, и тогда мы обречены. Но если нет... Они-то сами знают, кто отравил вождей. А чтобы из-за этого казнили какого-то римского военачальника – я думаю, они будут в восторге от такой мысли. Просто потому что это будет означать, насколько они хитры. И тогда они меня отпустят, чтобы я сказал своим: нет, это сделали не гунны, казните его. Шансы есть. - Где-то за спинами воинов гуннов, может, и сидит царь, который умен и коварен, но я его не видел. И, чтобы то, что ты говоришь, дошло до его ушей или до ушей его помощников, надо хорошо продумать то, что ты будешь говорить. – Лучше не скажешь, – соглашается Луций. – Последний вопрос. Ты говоришь по-гуннски? Хотя бы немного. - Да. Знаешь, что я им скажу? - Что? - Что Рим не особо полагается на нечисть вроде готов, что его армия сильна и без их помощи, и что она будет крепким орешком. Но вожди Рима погрязли в междоусобицах. Если вбить между ними клин, может, и получится победить империю. И еще я скажу, что ты служишь одному из могущественнейших вождей. Идет? – Ну вот, – говорит Луций, – соображаешь еще лучше меня! И такую голову ты подставлял вчера под удары. Расточительно, расточительно! Идет! А вот еще... что касается языка. С нами поедет такая Фейруза Аль-Лахми, ты её видел, да? Она говорит по-гуннски. Якобы. Так вот, никому в отряде не стоит знать, что ты на нем тоже говоришь. Особенно ей. Он переводит дух. – Ну что же... знаешь, кто такие гладиаторы? Когда они спускаются на арену, они кричат Августу: "Идущие на смерть приветствуют тебя." Этот клич нам бы с тобой подошел, но мы свободные люди, а не рабы. Так что просто выпьем за удачу. Уж что-что, а она нам точно понадобится. – - За удачу.
|
 «О вождь, ужели презренны
Эти десницы тебе, столько раз победные в сечах?
Разве мы для тебя — ничто? Зачем удостоен
Запад счастья иметь тебя над собою у власти?
Что мне родные края, что мне дети, с которыми свижусь,
Что мне за радость почтить пенатов любимого дома?
Все без тебя мне не мило. А там нависает тирана
Пуганый гнев над моей головой: уж верно, он мыслит
Новую кознь против нас, и быть нам добычею диких
Гуннов или в рабах ходить у немирных аланов!
А ведь еще не иссякла во мне природная сила
И не отвыкла рука владеть разящим железом!
Знай же: останешься ль ты под закатным своим небосклоном,
Все равно, для меня и вдали ты единый
Вождь, и верность моя — для тебя. Тебя ожидает
Должная жертва от нас: да свершится святое закланье!»О берег тот, о негостеприимный берег, где ледяная серая вода подобна огромной луже строительного раствора, что Бог использовал при сотворении вселенной. Низкорослые, голые деревья, да поникшие стебли камышей — вот и все, кто встретил вас, кто качнули головами и ветвями с легким порывом ветра и тут же вновь склонились, будто оплакивая судьбу путников, дерзнувших отправиться туда, где им совсем не место. Дорога прошла на удивление благополучно — капитан Фейрузы, боспорский грек Саваг, знал эти воды. Ещё на горизонте покажется нежное белое облачко, а он уже с поклоном просит госпожу Фейрузу разрешить созвать гребцов и повернуть корабль к берегу. И только спустя несколько часов, когда корабль уже вытащен на берег, а солдаты дружно успели проклясть «мерзкого раба», разражается буря. Дождь хлещет не переставая, голубые молнии сверкают на горизонте, огромные волны топят берег в облаках белой пены, и видится людям, будто среди бушующего моря скользит по поверхности воды и пускает фонтан, невиданных размеров морское чудовище, каких отродясь не видали ни в этих краях, ни в иных, известных человечеству, кроме может быть Британии да западной оконечности Галлии или Иберии. Один Луций не смотрел в море, но оглянувшись, тревожно разглядывал скалы — ему показалось, будто на одной из них стоит знакомый силуэт колдуна Руиса. Спали под двойным караулом, но нападения так и не последовало. Поначалу корабельный быт показался многим адом. Фейруза заняла единственную одиночную каюту — покои подле неё остались за Квириной, Тиестом, Архипом и рабыней-камеристкой Аттикой. Телохранительницы-арабки разместились в центре, надежно отделив тонкими деревянными перегородками и ширмами своё обиталище, а с ним и обиталище своей госпожи от похотливых солдатских взглядов. Но даже их преследовал вездесущий, идущий от воды и дерева, холод... Солдатам на верхней палубе приходилось ещё тяжелее. Март — жестокий месяц. Если днем ещё можно обмануться считая, что наступила весна, то ночью в море гуляли по настоящему зимние морозы. Люди прижимались друг к другу, кутались в припасённые (слава Иосифу Сайферу) одеяла и всё равно каждый день хоть один легионер начинал кашлять. И тут уже слава Аделфу, пополнившему в Новиодуне запас микстур. Всё усугубляет качка и морская болезнь. В первые дни едва ли можно было выйти на палубу и не услышать характерный рвотный звук. Но и потом нашлись те, кому море крепко вцепилось в живот — в основном не знающие воды арабки, но досталось и Аспургу и Тамар, вдруг обнаружившим, что хотя дух их крепок, тело норовит отправить сначала всё съеденное, а потом и просто «всё» за борт. Шептались, что Фейрузе так же тяжело, но хитроумный Квирина приготовил ей микстуру, смягчающую бурление желчи. В действительности, Клавдий просто окуривал госпожу сонным дурманом чтобы даровать ей несколько часов покоя. Постоянная тряска вызывает боль в ранах. Не раз среди ночи Аделф или Эрвиг просыпались с воем, от которого подскакивал весь корабль — слышалась шаркающая походка Квирины, разносился приятный запах маков, полыни и конопли — и воцарялась тишина. В те дни вы впервые действовали как отряд. Поддерживали друг друга чем могли — даже завязавшееся соперничество не принимало форму вражды. Фигурантами оказались Архип, Эморри и Эрвиг — и началось все с того простого момента, когда однажды германец поднёс к столу Луция пойманную им огромную камбалу. Присутствовавшая там же Фейруза что-то шепнула стрелку, и на следующий день тот подстрелил на обед большую морскую птицу, которую арабка почему-то тоже отправила магистриану. Так и пошло — варвары в основном рыбачили, как принято в их народах, лучник же натягивал тетиву, раз даже попав в дельфина, оказавшегося на удивление вкусным. Соперничество продолжалось, пока однажды Архип не обыграл вчистую оппонентов, к которым присоединился Аспург, в кости, и кто-то не закричал «да ему колдун помогает!» После того как все едва не кончилось дракой, состязание было прекращено волей обоих почтеннейших господ. Гектор был ещё задумчивее и молчаливее обычного. Порой он внимательно смотрел на Фейрузу, идущую в сопровождении Квирины по какой-либо надобности — но ловил себя на мысли, одному ему ведомой, и отворачивался. Только сжатая в кулак рука могла выдать терзающие легионера в тот миг чувства — да ещё то, что потом трибун всякий раз садился с солдатами на вёсла. Делать это приходилось довольно часто — точно пару раз в день. Обычно — при выходе с места стоянки и соответственно при швартовке. Ночевать в море Саваг настоятельно не советовал. В прошлом он был капитаном пиратов — Аврелиан приобрёл его с молотка после неудавшегося налёта — и точно знал не только все береговые бухты, но и повадки местных бандитов. Оказывается, готы порой предпочитали подкараулить корабль, который узнавали по зажженным фонарям, и подойти к нему на гребных шлюпках среди ночи. Забравшись на борт со звериной ловкостью и избавившись от часовых, они сеяли ужас и смерть порой на вполне защищённых судах. К чему строить корабль когда хватает хижины и лодочного навеса на берегу, да пары дозорных с глазами на правильном месте? К тому же ночью сложнее увидеть приближающийся шквал или иное бедствие. Поскольку вы шли вдоль берега — можно было запросто сесть на мель или вовсе напороться на скалу. И хотя у Савага были четыре помощника, опытных матроса со сходной судьбой, каждый из которых мог работать с парусом или рулевым веслом — они чередовались каждые три часа — даже эти морские волки были отнюдь не всевидящи или всеведущи. Особенно по ночам. Да и днём бывали эксцессы, правда больше по вине неопытного экипажа. О, вы никогда не забудете ворчание солдат, не желающих подчиняться рабу, несвоевременные хлопки весел о воду, и наконец — удар! Мель! Ещё в устье Дуная! Капитан ругался так, что его несомненно ждала бы порка если бы хоть кто-то кроме него знал, что делать. И следующие несколько часов римские гордецы стаскивали судно с мели по берегу за канат, привязанный к мачте. После этого капитана в общем-то слушались. По крайней мере он очень мягко и вежливо объяснил гордым господам, что там, где на реке был песчаный нанос и плотный ил, в море будет подводная скала, которая пропорет днище на раз — и мигом отправит, так сказать, на днище, без малого восемьдесят человек и двадцать лошадей. Сам Саваг конечно умеет плавать и не сомневается в таковом умении благородных господ — и все же не желал бы чтобы хоть кто-то прибегал к таковым умениям. Так что лучше бы оставить на берегу все эти «да это же просто тучка» или «мы спешим, ночью поплывем» или «а чего у берега сидим, давай в открытое море». Впрочем, на всё воля господская. Ухаживает за больными Квирина. Повязки меняет, щурится довольно. Аделф поправляется словно над ним колдун постарался — может так и было, а может медицина показала свою силу, но хоть и с палкой, лекарь уже через несколько дней мог ходить. Эрвиг навсегда сохранит косой шрам на лбу и такой же на бедре, многие глядя на него будут замечать легкую хромоту — но и ему удалось сохранить ногу и даже не оказаться прикованным к палке. Сложнее всего пришлось Эморри, чья рана хоть и не была опасна, оказалась наиболее заметной. Одно дело — благородный шрам на лбу, другое — перебитый нос, к которому возможно никогда не вернётся прежняя форма, даже когда срастутся кости. Легионеры прозвали его Ринотмир, что в переводе с греческого означало «разрубленный нос». Впрочем, даже у злейших из шутников хватало проблем. Сложнее всего солдатам давалось дежурство на мачте — грот достигал в высоту одного акта. Представьте себя на миг Архипом в день, когда по какой-то надобности наверху понадобился его острый взор. Представьте, как лезете по снастям, стараясь не смотреть вниз и не обращать внимания на качку, как наконец оказываетесь на топе мачты, где для дозорного установлена пара досок, на которые можно встать, крепко держась обеими руками за ту самую мачту... Корабль и вода внизу кажутся маленькими, а вот качка на высоте усиливается многократно. Ветер и волны несут Архипа из стороны в сторону, опасно накреняя то туда, то сюда, мурашки бегут по его коже, ему кажется, будто корабль вот-вот завалится на воду бортом, и он, Архип, полетит от этого удара в непрозрачную серую воду... А снизу: «Что видишь ты, Архип?!» И как не ответить: «Смерть вижу» Но вместо этого лучник вдруг набирает побольше воздуха в грудь и что есть мочи кричит — Земля! Земля! Последний отрезок пути. Единственный выход в открытое море, капитан Саваг считает, что следует достичь Днепра до темноты. И вот, Архип наконец увидел землю. Коварно море — лишь через пару часов то, что очевидно дозорному на мачте, наконец увидели солдаты на палубе. И лишь на излете дня услышите вы наконец команду — Убрать парус! Перейти на вёсла! Полная смена! Саваг мрачен. Он рассчитывал добраться до Днепра раньше, чем подует береговой бриз — а теперь судно будет вынуждено бороться разом и с ветром и с течением. — Тейран, давай за барабан! Полная смена значит полная! Нужны все гребцы! Мне плевать, если ваши руки стёрты в кровь, плевать если у вас болят задницы или суббота! Вы выдадите мне полный ход и в следующие несколько часов единственное, что вы должны слышать это тот барабан! Ритмичные удары разносятся над кораблем. Мокрые от пота рубашки гребцов натирают кожу, и несмотря на холод многие предусмотрительно сбросили их. Саваг принимает рулевое весло с одной стороны кормы, один из его помощников — с другой. Наконец, ещё двое отправляются на бак и мачту. Время от времени они перекрикиваются на одном им известном языке. То дозорный подаст сигнал, и корабль резко вильнёт, обходя невидимую мель или препятствие, то капитан вдруг крикнет барабанщику, чтобы тот ускорил или замедлил темп. А иногда и вовсе над палубой проносится крик — Чего расселись, слабаки! Мне самому сесть на вёсла?! Я сука десять лет на вёслах отсидел, и ни разу такого позора даже не видел! Держать темп! Весла это вам не сиськи ваших жён и мамаш! Давай! Давай! И корабль входит в лиман, входит под слабый скрежет снастей, под треск ветвей голых деревьев и шуршание камышей. Луций стоит на носу. Словно статуя замер он в окружении Марка, Аспурга и Тамар, и кажется будто не разведчик он, но завоеватель, бросивший жребий, не на переговоры идущий, но на войну. Фейруза возлежит на корме. Рабы с поклонами подносят ей вино и изюм, разминают утомленные качкой ноги, а один, стоящий у борта, красочно пересказывает то, что видит. Для неё это просто прогулка. Идёт вперёд гордая либурна — редкие льдины бьются о корпус. Холодный ветер бьет в лицо магистриана, словно плеть проходится по спинам гребцов — а угрюмое серое небо безразлично гонит к морю отару облаков. Сама природа норовит покинуть эти земли — зачем же идёшь ты сюда, Луций Цельс Альбин, против ветра и течения, против опасливого голоса разума и пророчеств злой судьбы. Что ты надеешься обрести? Зачем на самом деле ты ищешь гуннов? Очищается персиковое небо на западе. Солнце заходит, и в лучах его вы внезапно видите город на холме. Ольвия. Последнее пристанище идущих на север, вольный полис, тяготеющий то к Империи, то к Боспорскому царству... Теперь метания завершились. Чёрные от копоти стены окружают огромное кладбище — с одной стороны жители положились на крутой склон и в прошлом ограничились частоколом, но сейчас огонь подарил вам четкий вид разрушенных домов и башен, сваленных в кучи обугленных тел... Страшнее всего было зрелище кольев, выставленных вдоль береговой линии. Когда-то на них были тела защитников города, но морские гады и птицы оставили только кости. Вот куда вы идёте. В земли, где остались только мертвецы... Либурна входит в Днепр. — Всадники! Около десятка, вооружены! Вдруг кричит дозорный на мачте. Но когда корабль подходит туда, где кавалеристов могли бы увидеть остальные, их уже и след простыл. Мрачен Саваг. Мрачен — ибо видит в призраках Днепра знамение грядущих смертей. Но есть ли у него иной выход кроме как сказать что-то, кроме того, что он должен сказать? — Госпожа Фейруза. Я бы бросил якорь посреди реки, не высаживаясь на берег. Мой народ называл эту страну «землёй ведьм». И хотя это лишь легенды — кто знает, кого можно встретить в этих проклятых землях...
-
В посте очень много "но": эпично, динамично, исторично, чудесно!
-
Хороший тамада мастер и конкурсы броски интересные!)
-
Арррр, суррровое моррре!
-
+
За одну картинку можно плюсик ставить, а ведь текст еще круче.
-
Отличный пост, заполненный деталями и бытом на корабле.
-
У меня от этого поста морская болезнь
|
|
|
***
Берс и Рауш, один – своим нахальством, второй – нетерпимостью, спутали англичанам все карты. Теперь компромиссный путь, самый удобный для них, становился еще более зыбким и неверным, как полузатопленная гать сквозь топь: а это значило, что неуступчивый американский посол Фрэнсис, чье личное мнение полностью совпадало с позицией президента Вильсона, наверняка предпримет ответные демарши против резко поправевшего правительства, попутно обвиняя заодно еще и офицеров Его Величества в колониализме, попытке установления диктатуры и политической близорукости. Но слова – это еще полбеды: за Фрэнсисом стояло четыре американских батальона, три пехотных и один инженерный, и несмотря на то, что укомплектованы они были плохо обученными новобранцами, это была сила, с которой в Архангельске приходилось считаться.
Ведь победи адъютант Чаплина – за офицерами будет сила диктовать эсерам свои условия, победи Берс – состав правительства станет вообще непредсказуемым, но вряд ли сбалансированным. И то, и то послов априори не устроит, а британские офицеры, поддержавшие переворот, будут выглядеть бледно. Даже те послы, кто был настроен против эсеровского правительства, вроде французского посла Нуланса, при таких грязных методах попросту не рискнут высказываться за пребывание у власти Чаплина, Старцева, Филоненко и компании. А что еще хуже лично для Торнхилла, так это то, что он даже не мог обратиться к вышестоящему командованию: Пуль был высокомерным снобом даже по меркам англичан, и его скотское отношение к русским разрушило бы даже тот шаткий мостик взаимопонимания, что стороны еще могли навести.
Примерно такие соображения Катберт Торнхилл и озвучил Нику, пока секунданты выясняли условия дуэли. Хотя лейтенант-полковник и провел в России четыре года, вращаясь в кругах, приближенных к армейскому командованию, и немало пообщался с щепетильными к вопросам чести гвардейскими офицерами, такая неожиданная и странная дуэль для него была в новинку. А самое главное, он не мог до конца просчитать всех ее последствий. А посему от Ника снова требовалась помощь: пообщаться с нервно почесывающим подбородок Филоненко и усталым, нелюбящим «славяно-британцев» Чайковским и постараться убедить их, пока идет перестрелка и подготовка к ней, достигнуть хоть какого-то компромисса, чтобы противопоставить самоуверенности Чаплина некое соглашение левых, пускай даже весьма условно, сил, уравновешивающих его притязания на самовластие. Сам же контрразведчик собирался после дуэли приступить к «обработке» Главнокомандующего, и по возможности выбить из него бравурные, шапкозакидательские настроения.
Так против своей воли Николай Рощин, столь активно пытавшийся бежать от такой мутной и вонючей ямы, как политика, оказался против своей воли втянут в нее по уши. Будущее Области и, как следствие, самого доктора, зависело теперь от его сообразительности и умения убеждать и находить компромисс. Конечно, не только он становился на час вершителем истории – таких здесь было немало, но роль его здесь была далеко не последняя. Можно было высоко взлететь здесь, можно было заручиться благосклонностью англичан для комфортной жизни там… А можно было, пока все отвлекутся на дуэль, позвонить в американское посольство и ввести в игру нового участника.
***
А пока один англичанин убеждал своего русского компаньона, а второй смолил вонючую сигару, с немалым любопытством наблюдая за «ритуальными плясками» русских дикарей, Чайковский, чья судьба как политика висела на волоске, подсел поближе к Наташе. Хотя он был и недоволен ее молчанием в самые ответственные моменты, другого близкого сторонника у него здесь попросту не было. К тому же сторонника столь активного и не боящегося действовать, а не говорить: по крайней мере, так полагал Старик.
- Что же они творят, ну что же они творят, - совершенно по-стариковски сетовал председатель правительства. – Вместо того, чтобы думать о том, как спасать Россию, погрязли в своих мелких склоках, борьбе за власть. И при этом уверены, что эта власть нужна и мне тоже, как золотой телец. Охохохохонюшки…
Да я бы от всего этого с радостью отказался бы, если бы знал, что Север в надежных руках. Хоть КОМУЧу передал бы, став только его представителем в Архангельске, хоть еще кому-то, кто печется о стране, а не о себе и не о восстановлении старых порядков. Так нет же, считают, что если кругом псы и псарня, то лаять и грызться должны все и каждый. Вот скажите мне, Наташенька, ну почему они считают, что спор можно решить только оружием? Почему тот, у кого есть винтовка, мнит себя властью? Почему слово и дело стоит меньше красивого и невыполнимого балабольства большевиков и непробиваемого упрямства цепляющихся за свои чины и старые порядки реакции? Что можно сделать, чтобы их образумить? Пускай они меня расстреляют, но будут потом идти вместе и до конца не за офицерство и не за купечество, не за фабрикантов и аристократов, а за всех русских людей: рабочих и работодателей, крестьян и помещиков, офицеров и солдат! Как, как же их этому научить… Почему все хотят убеждать только силой?
Старика перебил шутливый вопрос Рауша. В ответ тот лишь сокрушенно помотал головой, но пытаться разубедить молодого офицера не стал: понимал, что это попросту бесполезно. Усталый, старый, надломленный, нелепый в своем халате среди одетых людей, он прихлебывал чай, сугубо по-мещански отставив сухощавый палец с пергаментной кожей, и всем становилось ясно: нет у него никакого влияния на тех людей, кем он должен был руководить, ни на события. Из первого лица он превратился всего лишь в молчаливого свидетеля. И вся его несгибаемая гордость старого революционера была попросту бессмысленна.
***
- Милостивые государыни, прошу следовать за мной! – напустив на себя важный вид человека, которому поручено ответственное задание, попросил молодой юнкер звонким ломким голосом. Ему еще двадцати не было: он, по-видимому, был из тех ребят, кто на начало войны учился в средних классах кадетских корпусов, и кто изо всех сил духа, изо дня в день мечтал окончить ненавистную учебу в корпусе и, пройдя трехмесячные курсы училища, получить заветные погоны прапорщика и попасть наконец на фронт. Мечта сбылась, но не так, как хотели эти почти дети: война пришла к ним раньше, вломилась в двери жизни, как вахлак в трактир, поставив крест на учебе и Высочайшем Повелении о присвоении первого офицерского чина – война самая страшная, война гражданская.
Сквозь мокрый сад, мимо плачущих ветвей, под неумолчный бой траурных барабанчиков капель они обходили лужи, несколько раз попав под маленький дополнительный дождик, когда колышущийся штык юнкера задевал ветки. По палой листве уходящего лета, по густой каше земли до заскрипевшей зеленой калитки и в обход. Сосредоточенный, гордый, с прямой спиной, Веня, будто кол проглотивший, ведет девушек за собой.
Сбоку прошелестел негромкий голос Веры, протиравшей стекла очков – занятие, абсолютно бесполезное в дождь.
- Я… Я даже не знаю, что сказать. Правда, мне со стороны просто говорить… Отпустить или убить… Душа вопиет об отмщении, а разум не уверен. Вот только не в моей руке был пистолет – а он меняет ощущения. Я их, - голос дрогнул, - всем сердцем ненавижу, демонов в обличье людей, и или умру, или увижу, как их царство антихристово падет. Прости за такие излишне религиозные сравнения… Но стрелять вот так того, кто не сопротивляется… Не знаю. Прости за молчание, прости за бездействие. Я слишком слабая, куда слабее, чем представлялась самой себе.
Поворот, еще один. До дома уже недалеко, и Осипов прибавляет шаг, уверенно меся сапогами жидкую грязь архангельских дорог, за это время еще сильнее размокших. Но дорогу ему преграждает ражий рыжий англичанин с унылым селедочным лицом. «Камон», - подзывает он юнкера к себе, а его напарники держат женщин на мушке: просто так положено. Короткий разговор: британскому сержанту плевать, кто перед ним и где живет, сказано, что никого не пущать, значит не пущать. Куда там городовым, этим царским «держимордам»! Они еще могли понять ситуацию, решить по сердцу, а не по уставу. Этим же все равно: проблемы аборигенов колонизатора не волнуют. Бессильный что-то изменить, с недовольным перекошенным лицом Венечка отошел к девушкам:
- Милостивые государыни, прошу простить. Этот «камон» ну никак не хочет нас пропускать. У него, дескать, приказ, и ему проще нас застрелить, чем выяснять, что да как. И откуда они только находят таких! – Осипов за возмущением своим нечаянно пустил петуха и тут же стушевался. – Нам придется ждать, пока все закончится, или идти еще куда-то, где работают круглые сутки. В «Париж» или в баню, например. - юноша при этих словах покраснел, как маков цвет.
- Кажется, - задумчиво протянула Вера, - я знаю, как пройти до дома в обход. Если мы через Садовую выйдем на Петроградский, а потом свернем на Финляндскую, то оттуда до нашего дома по Троицкому рукой подать. В крайнем случае, там уже дворами пройдем. Я, - она смущенно опустила глаза вниз, - на всякий случай искала пути отхода, если большевики решат поднять в городе бунт.
***
Секунданты скрылись на кухне, обсуждать условия дуэли. Первоначальная беседа длилась недолго: Берс только успел развязным тоном записного бандита стрельнуть у англичанина сигару и закурить ее, как показался Хетагуров, объявивший:
- Произведенное оскорбление квалифицировано секундантами как оскорбление второй степени, нанесенное равным равному. Посему ищущий сатисфакции офицер, изъявив право выбора оружия – пистолеты, имеет также право на выбор одного из шести законных родов дуэли на пистолетах. Какой вид дуэли требует лейб-гвардии штабс-ротмистр барон Рауш фон Траубенберг?
- Дуэль с приближением. – раздумье Константина Александровича было недолгим.
- Ваши слова услышаны и будут внесены в протокол встречи. – кавказец церемонно и даже несколько старомодно поклонился, ничуть не напоминая былого абрека.
Вскоре появились уже оба офицера: застегнутые под горло, чинные и строгие. Хорошо поставленным голосом Чаплин огласил условия дуэли:
- Господа, нами определены следующие условия дуэли на пистолетах с приближением: дистанция в тридцать пять шагов, место проведения – Троицкий проспект напротив общежития, на равном удалении от фонаря, определяемого секундантами на месте. Второй выстрел должен последовать в течение тридцати секунд с момента первого выстрела, по истечении тридцати секунд с момента первого выстрела противник, стреляющий вторым, теряет право на выстрел. Если после обмена выстрелами не будет определено о повторении того же вида дуэли, дуэль состоится из обмена противниками двумя выстрелами. Руководителем дуэли определен капитан второго ранга Чаплин Георгий Ермолаевич. Помощником руководителя дуэли прошу выступить штабс-капитана в отставке Миллера Степана Яковлевича. Прошу стороны подписать оба экземпляра протокола условий дуэли.
- Почту за честь. – отозвался немало удивленный таким выбором эсер.
На бумаге рядом с подписями Чаплина и Хетагурова легли размашистая подпись Миллера и витиеватая роспись Рауша. Эсер подошел к Берсу:
- Подпишите.
- Щ-щас! – атаман поднялся, покачнулся и поставил свой автограф.
- Вы пьяны! – поморщился Степан Яковлевич. – А ведь могли спасти ситуацию, вместо того, чтобы так бездарно…
- Иди н-на… - огрызнулся «кавказец».
- Оскорбление словом. – меланхолично заметил Степан.
- Могу и действием!
- Подписи сторон получены! – проигнорировав слова задиристого, как галльский петух, ротмистра, громко объявил помощник секунданта.
Всей гурьбой участники дуэли и зрители вышли на улицу, где майор Мур быстро разогнал британских стрелков и передвинул на новую пулеметный расчет. Английский солдаты, впрочем, вовсе забыли о службе: такое представление они пропускать не хотели, а разгонять их было некому – офицеры и сами во все глаза наблюдали за приготовлениями к поединку.
Секунданты начертили на земле две линии, определяющие, где становиться стрелкам, потом рассчитали расчертили барьеры: так как на грязи в темноте их видно не было, пришлось на их место вертикально втыкать отобранные тут же винтовки. Оба поединщика были вооружены «Наганами»: их Чаплин и освидетельствовал со всей пристальностью. Участники дуэли заняли свои места, секунданты развели противников по местам. Теперь, в неровном тифозном свете фонарей, очертания стрелков смазывались и почти терялись. Главнокомандующий вторично осмотрел револьверы, показал их синхронно кивнувшим секундантам, после чего церемонно огласил давнюю формулу:
- Господа, вам известны условия дуэли, вы их подписали и одобрили. Я напоминаю вам, что, когда я отдам вам пистолеты, честь обязывает вас не делать никаких движений до моей команды «начинайте». Точно так же вы должны немедленно опустить пистолеты по команде «стой».
Отдав пистолеты противникам, он поднял ворот шинели, выждал с десяток секунд и, спросив, все ли готовы, и получив утвердительные ответы, резко и отрывисто, так, как на эсминце отдавал приказ об открытии огня, скомандовал:
- Сближаться!
Несколько шагов барона и громкое: бан-нг! – вспышка выстрела на миг разогнала ночную тьму. Берс не стал ждать и первым открыл огонь. Лейб-гвардеец, строгий и собранный, даже не шелохнулся, кавказец же негромко выругался словами, с которых бы умилился и просоленный пятью океанами боцман. Не желая рисковать понапрасну, или еще по каким-то причинам, барон сделал еще несколько шагов и вскинул руку. Снова ночную тишь разорвал похожий на гром выстрела. Где-то зашлась лаем собака, захлопнулись чьи-то ставни. Горец под всеобщий «ах!» покачнулся, но не упал, а только шире расставил по-кавалерийски кривоватые ноги да хмыкнул в ответ: еще одна пуля пошла мимо.
- Я тебя и отсюда достану! – прозвучала гордая похвальба и… очередная пуля ушла в молоко. Вторая. Ротмистр-полковник, самозваный атаман и князь снова выругался и опустил руки с уже бесполезным «Наганом». Теперь ему только оставалось ждать, промажет ли его оппонент, которого он сверлил ненавидящим взором, или нет. К чести Андрея Александровича, страха в нем не было – только ярость и гордыня.
- Ну давай! – скомандовал он конногвардейцу.
А тот, невозмутимый с виду, достиг барьера и снова поднял руку, в которой блеснул темный жестокий металл. Фонари словно загорелись чуть ярче – а может, просто короткое расстояние позволяло увидеть соперника получше? Короткая задержка на прицеливание – выстрел! Поначалу, первые несколько секунд, показалось, что ничего не случилось, но к неожиданности всех присутствующих, кавказец покачнулся, как попавшая под горный сель чинара, захрипел, забулькал, заклокотал, ноги его подогнулись, и, он рухнул на колени, а потом завалился на спину.
Время ускорилось, послышался невнятный глухой гомон. Первым к поверженному атаману бросился его секундант, рухнул в грязь рядом со своим командиром, взрывающим каблуками грязь, склонился к самому лицу бледного как мел Берса, и бросил в никуда голосом, исполненным слез:
- В шею! Артерия перебита! Доктора! Доктора, Аллахом молю!
Рядом на одно колено опустился Чаплин, наплевав на свою любовь к внешнему лоску и чистоте. Одного взгляда ему хватило, чтобы сказать максимально нейтральным тоном, как подобает руководителю дуэли:
- Он не жилец, господин полковник. Слишком сильная рана – тут нужен не доктор, а священник. Так что нам остается только составить протокол…
Говоря все это, кавторанг прятал в глубине глаз радость: одним камнем на пути стало меньше.
Глаза бедового «князя Эристова» закатились, он захрипел, выкашливая сгустки крови, судорожно дернулся и… затих. А в равнодушное низкое северное небо взлетел истошный вой, больше присталый волку, а не человеку – то Хетагуров оплакивал своего вождя.
***
С опаской слушали матросы первые слова Грушина. Кириллов был им зло известное, привычное, и вот что посоветует ему инспектор, оставалось загадкой. Вроде бы он «ахфицер» нормальный, ровный, но кто же ведает, какая вожжа ему под хвост попадет? Но сказанное в итоге опасения развеяло, хотя довольства и не вызвало: все понимали, что проштрафились и что наказать их могли куда как жестче, но надеялись на милость судьбы, которая убережет их, таких бравых парней, от лишних тягот.
Устроило сказанное и командира. Огладив лысину, он крякнул, почесал подбородок и с расстановочкой так, неторопливо и весомо постановил:
- Ну что, братцы? Инспектор вот один в один мои мысли озвучил. Ну так быть по сему, орлы вы мои… водоплавающие. Тяга к знаниям – это, конечно, похвально, но не в ущерб же службе. А ну как случись что в городе, забастовка али бунт какой, а вы тут уши развесили! То-то же!
Я, стало быть, вызову дежурного офицера – он тоже свое получит, индюк перепончатый, а он вами уж займется. Сейчас – проштрафившимся караульным, кстати кто это из вас, родные? А с утреца – всеми прочими.
- Я это был, да. - понуро повесил голову один из моряков, один в один крестьянский паренек, от сохи вчера оторванный.
- Балда! – в тон ему ответил капитан и с грузно поднялся. Нависнув над склонившим голову подчиненным, он отвесил ему по-отечески крепкую затрещину и поинтересовался:
- Понял, за что, олух царя небесного.
- Да, господин капитан.
- «Да» будешь дома говорить, когда тебя будут спрашивать, в гальюне ли ты. Как отвечают командиру?
- Так точно, господин капитан!
- Вот так бы сразу, родной! Ну что, братцы, осознали?
- Осознали, ваш б-родь!
- А ты, - сарделькообразный палец уткнулся в спокойно наблюдающего за воспитательным процессом Бустрема, - пойдешь с нами. Беленькой попьем, о грехах наших тяжких поговорим. – Не откажешь? – тон офицера, хоть и не угрожающий, альтернативы не подразумевал.
- А у меня есть варианты? – философски спросил меньшевик. – Бывайте, братцы! – попрощался он с матросами.
- Павел Николаевич, дорогой, пойдем.
Забрав из коридора недовольного и мрачного Мальчиковского, офицеры поднялись наверх по широкой – впору дворцу - лестнице. Коридоры, которыми они следовали, оставляли гнетущее впечатление: грязноватые стены с обвалившейся штукатуркой, горки мусора то тут, то там, порскнувшее из-под ног мышиное семейство… По дороге командир полуэкипажа отлучился ненадолго в одну из тускло освещенных комнатушек, где с матами разбудил какого-то заспанного, взъерошенного мужчину, отправив его вниз, к матросам.
Наконец все достигли покоев Кириллова, узких и тесных, пустотой своей напоминающих самые дешевые доходные дома. Покосившийся шкаф – грубое произведение местного мастера, да смятая койка: вот и вся обстановка. Ни занавесей, ни фотокарточек, ничего. Покопавшись, капитан выставил на подоконник мутноватую бутылку еще царской «монопольки» и несколько металлических стаканов, один из которых был погнут так, что казалось, что хозяин им разгонял чертей в углу.
- Ну, - задорно гаркнул комполэк, - будем, господа!? А потом господин эсер поведает нам, за каким лешим он приперся, заставил нарушить порядок службы нижних чинов и что им втирал. А мы послушаем да вопросы позадаем.
- Да я в принципе уже все рассказал.
- Э-э-э, нет, господин хороший, - погрозил пальцем политику Кириллов, - чую я, что не все. Ты за программу свою расскажи, чтобы мы тоже знали-ведали. Павел Николаевич, родненький, вот ты, например, человек умный, в Английском клубе сидел. А я всю службу был, куда Макар телят не гонял: последний десяток лет туточки, в Архангельске. О чем бы ты спросил нашего гостя?
- А мои вопросы вас не интересуют? – Мальчиковский не мог удержаться от шпильки.
- И вас выслушаем, не извольте сомневаться! – отмахнулся было капитан, но внезапно замер, словно ему было Откровение. В прежде доброжелательном тоне его скользнули нотки подозрительности. – Кста-ати, господа, а позвольте поинтересоваться, а что принесло вас в казармы в столь поздний час?
Грушин не стал ждать, что придет в голову обиженному, словно гимназистка, на некорректного адмиралтейца «варяжцу», и пояснил, что это всего лишь внеплановая проверка, а все остальное – следствие отсутствия часового. Версия была шита белыми нитками и не объясняла, например, присутствия Мальчиковского, но Кириллова устроила. А вот Бустрема, судя по подозрительному взгляду, которым он наградил старшего лейтенанта, нет.
- Па-анятно. – с тоской протянул капитан. – Павел Николаевич, будь ласков, ты уведомляй меня заранее о внеплановых проверках, а я уж сам к ним все стадо разгоню и напомню, что сапоги они должны надевать на свежую голову, и никак иначе. Ладно? Так что давайте выпьем, господа, и вернемся к нашим делам грешным.
-
За шикарнейшую дуэль, которая прошла практически в реальном времени в Дискорде. Это было чрезвычайно захватывающе! =D
-
Просто эпично!
-
Торнхилла почти жаль)
-
Матушка, да ты сама себя превзошла!
Читала про дуэль, дыхание затаив.
Истинный архангельский блокбастер!)
-
Дуэль - просто 10 из 10
-
+
Очередной отличный пост.
-
Горец с возу ...
|
-
Это было в кайф.
-
Отлично получилось - живо и необычно
-
Что-то здесь заслуживает плюса. Вот вроде рядовой пост, но что-то в нем есть.
|
|
|
-
- Я постараюсь донести до магистра оффиций, что ты оказал мне всякую поддержку, на которую был способен, - "то есть, блядь, никакую, и ни на что ты не способен." - Более мне нечего добавить и я покоряюсь твоей воле.
|
-
Очень жестоко это даже как-то.
И сам же шутку поддержал.
-
Как хорошо, что эти парни не оставят мемуаров, которые потом откопают археологи.
|
-
+
Сплю ли я с Тамар в одной постели? Конечно! Тамар охраняет её от других женщин, ведь как ты и сказал, мы Христиане. А значит, должен же я как-то хранить верность супруге вдали от дома!
-
Достойный ответ
-
За ответ про Тамар и за то, как Луций ведет беседу.
|
|
|
|
|
Луций и Тамар
Кликнув Тамар, Луций наконец собрался в баню. Аврелиан снял (или, может, одолжил у друга), очень хорошую виллу — здесь есть купальня. Маленькая, тесная, тёмная, даже отапливаемая по черному — зато своя, что могли себе позволить только самые знатные семьи Империи. Пусть не обманет вас то, что обложенная камнями топка и подвешенный над ней котёл с водой навевают мысли скорее о завтраке где-нибудь на природе, ибо каждый римлянин знает, только в такой, настоящей бане, можно вымыться по-настоящему.
Возле небольшой каменной постройки, служащей для омовения, солдаты перебрасывают друг другу большой кожаный мяч. После недавнего столкновения с готами, привычный досуг стал для них настоящим глотком свежего воздуха, то и дело, когда мяч попадёт в раба или шмякнет кого-то из играющих, раздаётся взрыв хохота. С христианским удовлетворением, Луций может отметить, что на всех туники — общественная нравственность окончательно приспособила языческие обычаи предков к новой эпохе.
При появлении магистриана люди стихают. Кланяются. И только когда пройдёт — позволяют себе проводить Тамар хищными взглядами, направленными на прикрытые столой ягодицы. В этот поход рабынь запретили брать даже тем, кто могли их себе позволить. Многие легионеры уже успели отлучиться в лупанар, но деканы отпускали "повеселиться" только по два человека из десятка и остальные коротали время чем могли.
Домашняя баня состоит всего из двух комнат — аподитерия и кальдария. В первом вы оставляете одежду. Жар из топки ощущается даже здесь — тела мгновенно покрываются потом. Прежде, чем Тамар прикроет дверь, оставив вас в полумраке, Луций может разглядеть, как красиво поблёскивает её тело в золотых лучах холодного, весеннего солнца...
Потом вы входите в парную.
Здесь трудно дышать, раскалённый пар, смешанный с дымом из топки, заставляет снова и снова пытаться вдохнуть воздух — и всякий раз его будто немного не хватает. Теперь Тамар предстоит зачерпнуть специальным ковшом раскалённой воды из котла над топкой, выйти в предбанник, где смешать кипяток с приготовленной для заключительного омовения холодной водой так, чтобы стало возможно мыться.
Сполоснув Луция, ей предстоит намазать его маслом, которое потом тщательно стереть бронзовым стригилем перед заключительным, холодным омовением.
Сарматку бани не удивляют, её народ моется сходным образом, хотя и реже. Странно лишь то, что хотя римляне посещают купальни ежедневно, они так и не додумались до самой приятной части, когда кидаешь на раскалённые камни ростки конопли, и через какое-то время хочется улыбаться, хохотать, обнять всех...
А без этого — в чем соль?
|
Луций пропускает мимо ушей чепуху про соки и про то, какой Марк из себя прекрасный. Обычная болтовня молодняка. Им когда кажется, что они сейчас в агентес ин ребус рванут, рвет крышу, и они начинают думать, что вот-вот поймают за яйца кого-то важного, ну а там уже сенат не за горами.
Из всего этого Марк мог сказать одну полезную вещь - в чем его недостатки. Навроде такой шанс - предупреди заранее: я ленивая скотина и плохо запоминаю имена. Или там... да неважно. Да нет, сколько Луций себя помнил, ни один сразу об этом не сказал. Ну и ладно, в общем-то, надо иметь яйца, чтобы о своих недостатках начальнику всё выложить. Что докопался до парня? Тем более, что дальше Марк наконец выкладывает интересное. Луций слушает не перебивая.
Ага, двоеженец, распутник. "Рыбак рыбака видит издалека, да Луций?" - "Да нет, какой я двоеженец, я просто очень долго не вижу жену. Которую за меня выдали, не спросив моего мнения. Мда. И вообще. Когда появляется такой голосок - ты дави его Луций, дави сразу намертво, потому что ты работаешь для Империи, а не для себя. А Тамар - она тебе просто нужна, потому что нужна, потому что не надо перекрывать воздух, а потом удивляться, почему человек сдох. Вот так."
Ладно. Чепуха все это. Все просто. Распутник - и с этим можно работать. Такая блестящая женщина, как Флавия, и такой орел, как Кесарий, к ней ни разу не подкатил на колеснице с членом вместо дышла? При таком-то муже-философе? Да не может быть! Еще как подкатил. Только судя по тому, что в глазах у Флавии, судя потому, что она готова сдать собственного отца потому что так надо, получил от ворот поворот. Вот и славно. Можно работать.
- Ммм, вот оно что! - произносит он, едва не покатившись со смеху, когда Марк рассказывает про Перво... дви... не, это слишком смешно, чтобы воспроизводить. Луцию хочется сказать: "Сынок, ты же хочешь карьеру сделать? Выброси эту муть из головы!"
Но какое ему дело? По молодости кто как не дурил, "перводвигатель" - не худший вариант. Тем более хоть что-то полезное рассказал - уже не безнадежен. Ладно, попробуем в деле.
- Пойдешь со мной к Аврелиану на обед. Попробуй вспомнить что-нибудь из своего Фемистия - он оценит, я уверен. Тебе надо будет его обаять, только веди себя естественно, не напряженно. Поперек него не лезь - и все будет хорошо. Всё, смени одежду после дороги, омойся и жди меня.
Теперь Эморри.
Варвар. "Не предаст так просто." Что этот молокосос вообще знает о предательстве? Что он знает, сука, об Аргенторате? Что это для него - просто слово. "Он умеет преодолевать натуру."
Мальчик, он двадцать лет служил Империи. Что ты в этом понимаешь? Натуру, сука, умеет преодолевать.
- Я - Луций Цельс Альбин, - говорит Луций. - Для тебя просто "магистриан". Садись. В бумаге, которую мне привезли сказано, что ты поступаешь в моё распоряжение. Мы идем в Тиру морем, куда дальше - узнаешь потом. Раз вас послал Софроний, а тебя приставил телохранителем к этому телку, значит, ты в службе уже давно и сам все понимаешь. Это задание - полная жопа, так что если выберемся живыми - с меня причитается амфора хорошего вина. Ты, видимо, спекулятор, но у меня будешь выполнять обязанности этериала. Предыдущего командира разведчиков я сжег, потому что он был дурак, предатель и баловался колдовством. Был бы ты вроде него, я бы сейчас завернул какую-нибудь херню типа "не повторяй его ошибок", но ты на службе двадцать лет и уже их не повторил много раз, когда мог. У тебя в подчинении будет пока что один тервинг, мне его дали в проводники. Его зовут Эрвиг. Разберись, что за человек, чего может и насколько ему можно доверять. Я бы с удовольствием расспросил, где ты служил и что умеешь, но сейчас дел по горло, на корабле успеется. Так что вопрос у меня один - накормили тебя или нет. И если нет - иди и поешь, потому что может быть что мы двинем отсюда уже сегодня. Вопросы есть?
Потом добавляет, как будто что-то вспомнив.
- А, кстати... Эйтни Британка - знаешь такую? Спекулятор. Бывший. Если увидишь - бери живой. Есть к ней пара вопросов.
-
Так что вопрос у меня один - накормили тебя или нет
Ну вот это по-хозяйски!
-
За диалог и общую суровость сурового магистриана!
-
Луцию хочется сказать: "Сынок, ты же хочешь карьеру сделать? Выброси эту муть из головы!"
Офигенная реакция)))
"Он умеет преодолевать натуру."
Мальчик, он двадцать лет служил Империи. Что ты в этом понимаешь? Натуру, сука, умеет преодолевать.
И вот это конечно шик)
-
Очень круто пишешь. И персонаж крутой. В общем читать сплошное удовольствие.
-
+
она тебе просто нужна, потому что нужна, потому что не надо перекрывать воздух, а потом удивляться, почему человек сдох.
-
Предыдущего я сжег.
Очень впечатляет в плане карьерного роста.
|
С Россией кончено... На последях
Ее мы прогалдели, проболтали,
Пролузгали, пропили, проплевали,
Замызгали на грязных площадях,
Распродали на улицах: не надо ль
Кому земли, республик, да свобод,
Гражданских прав? И родину народ
Сам выволок на гноище, как падаль.
О, Господи, разверзни, расточи,
Пошли на нас огнь, язвы и бичи,
Германцев с запада, Монгол с востока,
Отдай нас в рабство вновь и навсегда,
Чтоб искупить смиренно и глубоко
Иудин грех до Страшного Суда!
М. Волошин, Коктебель, 23 ноября 1917
- Хорошо. Мы подождем господина Главнокомандующего. – благосклонно кивнул Торнхилл, взявший на себя роль председателя импровизированного совещания.
Англичанин сидел прямо, будто кол проглотил, и выправке его могли бы позавидовать многие гвардейцы. А уж сейчас, после приснопамятного февраля семнадцатого, видеть такую гордую посадку было и вовсе редкостью. Стараниями господ Маслова и Лихача в Северной армии единая и понятная униформа не прижилась, как не было разработано и должное чинопочитание. Даже в формировании армии порядка не было: те части, которые были в Архангельске, формировались и служили по русским уставам, те же, в создании которых принимали участие британцы, действовали по уставам английской армии. А те, кто шли на фронт – а таковых были единицы – действовали не по писанному, а от сердца.
— Господина Главнокомандующего, — с вальяжной издёвкой, с оттяжечекой повторил Берс таким тоном, что было ясно: главнокомандующим он его считать отказывается.
— Вас что-то не устраивает? — обернулся Торнхилл.
— Ждать не люблю, — бросил Берс, не глядя на Торнхилла.
— Вам придётся подождать, — ледяным тоном сказал Торнхилл.
— Подождем, чего уж там, — согласился Берс так, будто одолжение делал. — Во имя защиты Родины и интересов революции! – издевательски продекламировал он первые строки любого постановления Временного Правительства северной области.
Берс развалился на стуле с наглым и самоуверенным видом индийского набоба: это впечатление усиливали два кавказских офицера, стоявших за спиной своего атамана. Эти, однако, чувствовали себя не в своей тарелке: нервно оглядывали собравшихся за столом и явно с трудом удерживались от того, чтобы угрожающе положить ладонь на рукоять револьвера или шашки. Но их волнение не передавалось Берсу: на чернявом лице его блуждала лихая ухмылочка, чёрные глаза весело поглядывали то на одного, то на другого из сидящих за столом: так разглядывает соперников заядлый игрок за зелёным сукном, так своей хамоватой наглостью он пытается вывести их из равновесия.
Когда Наташенька произнесла свою полную горячности фразу, Андрей Александрович взглянул на неё с восторженно-презрительным любопытством. «Ты-то куда лезешь, сучка?» — читалось в этом взгляде, а вместе с тем — восторг от того, в какой забавный балаган эта забывшая своё место баба превращает собрание ненавидящих друг друга мужчин. На скромно занявших место за столом Машу с Верой он глядел иначе — оценивающе, снисходительно, покровительственно.
Стушевавшись под жадным взглядом Берса, Вера Антоновна беспомощно огляделась в поисках бумаги – вряд ли ее можно было отыскать на кухне. Поняв, что никто из офицеров и думать не думает о том, чтобы ей помочь, девушка приняла на себя тон строгой учительницы и заявила:
- Господа! Если вы хотите, чтобы я записывала принятые решения, извольте найти мне бумагу и карандаш. Или будете полагаться только на память.
Мур, только было вытерший мокрый лоб широким платком и занявший место за плечом начальника, переступил с ноги на ногу, склонился к Торнхиллу и, получив от того утвердительный кивок, широким шагом, оставляющим на деревянном полу грязные мокрые следы, подошел к Вере и вынул из планшета стопку желтоватых хрустких листов с коротким погрызенным карандашом:
- Write it down, – резковато и грубовато бросил он.
Данилевич, обжегши англичанина взглядом (Берс с непонятным выражением цокнул языком), ни слова не сказала, круто развернувшись и заняв свое место рядом с Машенькой. Поправив платье, она незаметно взяла соседку за руку, толи ее поддерживая этим немудрящим жестом, толи себя.
Чайковский сидел, облокотившись на стол, скрестив пальцы: поняв, что не все здесь выступают против его кабинета, патриарх русского социализма заметно успокоился и походил сейчас на университетского профессора во время учёного совета. Он внимательно слушал речи всех собравшихся и явно готовился отвечать им — по тезисам, культурно, как полагается интеллигентным людям. И лишь нет-нет, да поглядывал он из-под кустистых белоснежных бровей на развалившегося напротив Берса — со страхом поглядывал: так смотрят на бешеную собаку, которую по недомыслию запустили в аудиторию. Берса взгляды Чайковского немало забавляли: теперь он с косой ухмылкой вперился взглядом в старика, будто подвешенную на крюке мясную тушу рассматривал с тесаком в руках. Чайковский избегал встречаться с Берсом глазами.
Филоненко с приятелем тоже предпочитали воздерживаться от пикировок. Максимилиан Максимилианович широко улыбнулся в ответ на холодный комментарий товарища Симоновой, да приложил тонкие пальцы сначала ко лбу, потом к груди, потом к животу, изобразив учтивый поклон, несколько не вяжущийся с последовавшим шутовским пожатием плечами. То, что за столом политической игры внезапно прибавилось игроков, и весь план летел псу под хвост, его, кажется, совершенно не пугало. В этом был весь Филоненко: он, как и Берс, походил сейчас на карточного игрока — но не главаря шайки, решившего азартно перекинуться в картишки, а на рискового шулера, знающего, что от того, сможет ли он держать на лице маску непробиваемой уверенности, зависит исход игры. От него подобной реакции Ласточка могла ожидать: а вот короткого взгляда, которым обменялись Берс и напарник хитроумного эсера – вряд ли.
На подколку Ласточки Торнхилл почти не отреагировал – только лишь бросил на нее спокойный и холодный взгляд, после чего, будто бы здесь не решались вопросы будущего устройства русского Севера, коротко бросил:
- Corporal!
- Sir! Yes, sir! – в дверном проеме возникло лицо одного из охранников.
- Send two soldiers here. Let them serve at the table.
- That's right, sir lieutenant colonel. We'll do it now!
Ожидая прибытия подчиненных, контрразведчик, спокойный, как восточный божок, ответил Рощину:
- Николай Борисович, мы ждем только господина Чаплина. Остальные министры, полагаю, поддержат позицию господина Чайковского. К помощи же дипломатов и генерала Пуля я пока что не счел нужным обращаться: как говорят у вас в России, «не будем выносить сор из избы». Так, кажется?
Получив приказание, в кухню удалились два английских солдата – без винтовок, но со штыками в поясных ножнах. Засвистел и смолк там чайник, доносились шаги, бряканье посудой, тихий английский разговор солдат, мерно тикали часы на стене: половина третьего ночи. Всё это было похоже на странные полуночные посиделки, что-то потустороннее, что-то в духе Леонида Андреева: глубокой промозглой полуночью с разных концов города стянулись в одну комнату разные люди и в молчании собираются пить чай. Издалека, с ветреного холодного простора Двины снова донёсся пароходный гудок.
Вошёл солдат с подносом, деловито и спокойно принялся за сервировку стола, не обращая внимания на присутствующих, всем видом выражая, что лишь выполняет своё поручение, не интересуясь происходящим. Будь на его месте русский – наверняка бы робел, извинялся, спрашивал у «их благородий», чего те изволят и при этом всячески бы старался сделать все в лучшем виде. Английский же солдат, — низенький, с каким-то игрушечным лицом, как у потешного автоматона в витрине, — делал все споро и молчаливо, явно ко своим обязанностям относясь с небрежением, исходя, судя по всему, из уверенности в том, что раз это не его прямая обязанность, то и стараться не надо. Он расставил перед сидящими шесть стаканов ароматного, крепкого чая, — в такой посуде чай подавали в купеческих домах: мужчинам в стаканах, женщинам в чашках; но англичанин, конечно, в премудростях русского чайного этикета не разбирался, и чай достался Торнхиллу, Ласточке, Вере с Машей, Берсу и Рощину.
В дверях уже появился было солдат со вторым подносом, но остановился, отошёл в сторону, пропуская того, кого так долго ждали: в комнату вошел лидер заговорщиков капитан второго ранга Чаплин Георгий Ермолаевич, которого правительство так любило обвинять в монархизме и чуть ли не черносотенстве.
Главнокомандующий, коротко и странно оглядев собравшихся, снял тяжелую вахтенную шинель, передав ее вошедшему с ним подпоручику Якимовичу, и остался в черном сюртуке повседневной службы. Под сюртуком виднелся ворот крахмально-белой рубахи и тонкий черный галстук, чуть зауженных к низу черных брюках, грязных по низу. Вымараны в грязи были и щегольские кожаные туфли: нынешняя погода к чистоте обуви не располагала, а привести себя в пристойный вид офицер не успел. Простоволосый, гладко выбритый, прячущий пальцы под белыми перчатками, с золотыми погонами на плечах и наградной планкой на груди, где после «Анны» и «Станислава» сиял полученный еще в далеком шестнадцатом британский крест DSO – он смотрелся сейчас настоящим офицером и защитником Родины.
Электричество задрожало, перемигнуло, затускнело, оставив в лампе под потолком дрожащую красную, почти не дающую света спираль. Английский солдат, не дожидаясь указания, зажёг керосиновую лампу, поставил её в центр стола. Небрежно выдвинутый слишком далеко фитиль – и язычки пламени начали коптить стекло, наполняя комнату едковатым запахом керосина. Впрочем, для присутствующих в комнате этот запах давно должен был стать обыденностью: в Петрограде и Москве, в Казани и Архангельске перебои с электричеством давно стали обыденностью. Чаплин кинул короткий взгляд на электрическую лампу, снова молча осмотрел собравшихся.
- Рад видеть вас, господин Главнокомандующий, – поднялся с места Торнхилл. Филоненко с Миллером последовали его примеру, а вот Берс и неожиданно присоединившийся к нему Чайковский остались сидеть: Берс глядел на Чаплина вызывающе, нагло, Чайковский вовсе избегал смотреть на него. Чаплин коротко кивнул присутствующим и, поджав губы, проследовал к стулу. Но не рядом с англичанином, куда указывал Торнхилл, а напротив, во главе стола.
- Вот теперь мы можем… - британец собирался было открыть совещание, как Чаплин поднял вверх палец, привлекая внимание.
- Я вас слушаю? – лейтенант-полковник – сама учтивость.
- Это я вас слушаю, господа. Что здесь делаете вы и Николай Васильевич, а также мои сторонники, я понимаю. А вот что здесь делает этот мародёр? — указал он на Берса.
— Мародёр? — переспросил Берс.
— Мародёр, — холодно повторил Чаплин.
— Господа! — попытался вмешаться в разговор Торнхилл, но Берс его не слушал.
— Вы сейчас назвали меня мародёром? — ласково и, кажется, даже с удовольствием переспросил он.
— Я назвал вас мародёром, потому что вы мародёр, — жёстко ответил Чаплин. — Может быть, вы слова этого не знаете? Это французское слово.
- Считайте для простоты, что они со мной, а ротмистр Берс со своими кавалеристами… — повысил голос Торнхилл, явно не желая, чтобы разговор превратился в склоку.
— Всадниками, господин полковник, всад-ни-ка-ми! – бесцеремонно встрял Берс.
— …пришли сюда сами, — не обращая на того внимания, продолжил Торнхилл повышенным тоном. — Пришли сюда сами, неведомым путем узнав о вашей авантюре.
- Ну почему неведомым! У меня, может, Откровение было! И я прилетел сюда аки голубь мира, разнимать почти дерущиеся стороны – как и вы, ведь верно!? – было не ясно, юродствует ли непредсказуемый ротмистр или играет в одну ему понятную игру.
— Что это за клоунада, — не вопросительно, а скорей утвердительно процедил Чаплин.
— Отличный вопрос! — хлопнул по столу ладонью Берс. — Я и сам не прочь выяснить, что это за клоунада!
- Подождите, господин полковник. – англичанин продолжал стараться держать тон. – Господин ротмистр Рауш вон Траубенберг кратко описал вашу политическую платформу и объяснил, почему армия под вашим началом сочла для себя нужным сегодня вмешаться в политику, проигнорировав все предупреждения, даже мои. Хотел бы выслушать вас.
— Я… — начал было Чаплин, решив, что Торнхилл закончил говорить, но англичанин тут же продолжил, перебив его:
— Постойте, я ещё не закончил. Я объясню, почему здесь с вами сижу именно я, и нет более никого ни из английской военной миссии, ни из дипломатического корпуса. Ваша свара, господа, поставит крест на восприятии вас как взрослых политических игроков, — действительно, Торнхилл принял тон ментора, выговаривающего непослушного ученика, — и на доверии к вам со стороны населения. Поэтому мы – да, госпожа Симонова, именно мы, все вместе, и будем решать, как выходить из ситуации, не передравшись.
— Можем и передраться, — склонив голову на бок и скалясь, весело заявил Берс, сверля взглядом Чаплина. Сейчас он был очень непохож на того предупредительного офицера-кавказца, встретившего дам на тёмной улице, чтобы предложить свою защиту — ни следа не осталось от галантности, от воспитанности даже: казалось, он нарочно провоцировал присутствующих.
— Помолчите, господин полковник! — голос Торнхилла зазвенел, и на какой-то момент показалось, что Берс сдерзит ещё раз, сделает какую-то глупость — опрокинет стол, рванёт, как американский проходимец в салуне, револьвер из кобуры… но тут в комнату наконец вошёл переминавшийся до того за порогом второй английский солдат с чаем, принялся расставлять стаканы перед остальными собравшимися.
- Я… - Чаплин, не обратив внимания на стакан перед ним, принялся стягивать с левой руки перчатку. Он замялся, видимо, соображая, как бы начать: этот разговор очевидно застал его врасплох. – Я не сомневаюсь, что Константин Александрович объяснил все правильно. Я главнокомандующий, но в диктаторы себя не мечу. Я главнокомандующий, но не решаю никаких военных вопросов, кроме управления имеющимися войсками: даже мобилизация вне моих полномочий. У нас сейчас идет война, если кто позабыл, с немцами и их наймитами. Еще в марте сего года они пытались финскими руками отобрать под Мурманском часть российской земли, да и сейчас на территории Беломорской Карелии, в Кемском уезде, наши и союзные войска сражаются с германо-финскими войсками. Разве не так? — оглядел он собравшихся.
— Так, так, — с ласковым безразличием кивнул Берс: продолжай, мол, петь, пташечка.
— А мы что? — оглядел Чаплин собравшихся, повышая голос. — Мы проводим либеральнейшую политику, превращаем армию в подобие того, что было при Керенском: слабую, трусливую. Армия должна воевать, а не решать политические вопросы и голосовать «хочу-не хочу»! Но мы вынуждены лезть в политику, потому что политика отняла у армии ее основную задачу. Сейчас на фронте только добровольцы, а их, увы, немного. Что же до политики, то мы не против партии эсеров: они выражают волю народа. Но не всего: в правительстве должен быть более широкий спектр партий – кроме большевиков, конечно же. Одного прошу от вас, — хоть Чаплин и обращался ко всем, но глядел в это время на Торнхилла, будто бы умоляя его одного, — дайте мне делать свое дело так, как должно, и так, как того требует мой долг – и я оставлю политику в сторону!
Чаплин остановился, переведя взгляд на длинный жёлтый лепесток чадящего пламени лампы в середине стола, между ним и Берсом.
— Подкрутите язычок, коптит, — почти неслышно подал голос Филоненко, которому до лампы было тянуться далеко.
- Николай Васильевич? – не обратив внимания на реплику эсера, Торнхилл обернулся к Чайковскому, давно и прилежно уже ждавшему своей очереди высказаться. – Ваши возражения и пожелания?
Чайковский привычно, как умелый оратор, прокашлялся, раскрыл уже было рот, но осёкся: Филоненко, длинно перегнувшись через стол, потянулся к лампе, принялся подкручивать язычок. Пламя утихло, в комнате потемнело ещё больше: электрическая лампа под потолком уже не давала почти никакого света: углы помещения тонули в полумраке.
— Надо было подкрутить, — оправдываясь, сказал Филоненко. — Коптит.
На короткое время восстановилось молчание: только шелестел за окном, в чёрном, заросшем саду, холодный дождь, да быстро и зло шуршал карандаш Данилевич, покрывая бумагу стенографическими загогулинами.
— Я могу начать? — глубоким, спокойным голосом спросил Чайковский, непонятно к кому обращаясь. Торнхилл молча сделал приглашающий жест.
— Тогда я начну, — с расстановкой сказал старый народник, — но сперва я хотел бы, чтобы вы удалили отсюда того русского товарища, что рядом с вами. Русский человек, он предпочел служить британской короне, посему, при всем моем уважении, никак не может присутствовать при обсуждении судьбы своего, теперь уже бывшего, отечества.
- Это невозможно, — откликнулся Торнхилл. — Николай Борисович – мой человек, и будет там, где захочу я. Прошу прощения.
- Так я и думал, - сверкнул глазами Чайковский, что всем сразу стало понятно, что он сумел Торнхилла в чем-то поймать. — Обращу внимание, что народ как раз недовольства правительством не высказывает. А о политических настроениях его говорить сейчас, пока не прошли выборы в городскую думу, мягко говоря, преждевременно. Против нас нет ни бунтов, ни выступлений, даже меньшевики, и те молчат.
Что же до фронта, то смею напомнить Григорию Ермолаевичу, что наши и союзные войска сейчас гонят большевиков к Котласу, Вологде и Вятке. И напомню то, что Мурманская Народная армия, кстати, целиком и полностью стоит на платформе демократических преобразований. С ее командующим, генералом Звегинцевым, и его начальником штаба Гапоновым вы и без того на ножах: вы желаете расколоть Северную Область на Архангельск и Мурманск? Нет-с, господа, этого я вам сделать не дам.
Да, у нас есть некоторые недостатки в деятельности, вызванные нехваткой опыта. Но пока наши войска гонят красных, мы можем навести порядок в тылу и дать сытую и спокойную жизнь. А добровольческие части эту жизнь защитят: потому что насильно мобилизованные крестьяне будут бунтовать, как при Керенском. А из вас, если бы ваш переворот удался, сделали бы нового Корнилова. Или Алексеева – а Корниловым бы стал, например, ваш излишне рьяный подчиненный – он указал на Рауша.
Что же до вашей готовности, Наташенька, - повернулся он к Ласточке и грустно улыбнулся, - я ценю вашу готовность защищать наше дело с оружием в руках, но заклинаю быть мудрее. Мы можем договориться и убедить их в нашей правоте, потому что нет худшей ситуации, чем дрязги в доме, когда он уже горит с трех сторон.
Тем временем за окном послышался шум, треск мотора, хлопки дверьми. Шум и повышенные тона не могли не вызвать интереса Катберта Торнхилла, и он, извинившись, поднялся, приказав Рощину следовать за ним. Неожиданно с ними направился к выходу и Филоненко.
Обернувшись у порога к членам совещания, англичанин проникновенно посмотрел на каждого из присутствующих и твердым тоном указал:
- А чтобы освежить всем в памяти последствия городских волнений, среди нас есть прекрасная юная барышня, простой обыватель, своими глазами видевшая Петроград времен Керенского. Я думаю, она своими словами напомнит вам о том, кого мы защищаем. Мария Карловна, - англичанин легко поклонился девушке, - я понимаю, что вам наверняка больно вспоминать об этом, но я настаиваю. Поведайте всем о том, что стало с вашей прекрасной столицей и обычными людьми, населяющими ее.
Маша почувствовала, как на ее руке вжались тонкие пальчики Веры. Архангелогородка склонилась на миг к ее уху, опалив его горячим дыханием и пощекотав шею выбившимися прядями:
- Мария Карловна, в его словах и правда есть смысл. Станьте им голосом разума и совести, заставьте их подумать о людях, а не о Родине в целом и делах фронтовых. Они все правы и все заблуждаются, но все хотят добра. Наверное, мы с вами и вправду можем помочь им переступить через гордыню и объединить усилия? Начните – а я вас поддержу.
Как оказалось, перед общежитием правительства стояли, задержанные английским караулом, уже знакомые Нику лица – Александр Порфирьевич Постников и поручик Васильев: видимо, присяжный поверенный нашел-таки замену сбежавшему доктору.
***
Блажен, кто в дни борьбы мятежной,
В дни общей мерзости людской
Остался с чистой, белоснежной,
Неопороченной душой.
Блажен, кто в годы преступлений
Умом и сердцем устоял,
Блажен, кто, вписывая повесть
В скрижали четкие веков,
Сберег, как девственница, совесть
И веру дедов-стариков.
Блажен, кто родину не предал,
Кто на Царя не восставал,
Кто чашу мук и слез изведал,
Но малодушно не роптал.
С. Бехтеев, Старый Футог, май 1921
Ответ Грушина, гораздо менее резкий и даже доброжелательный, оказал свое благотворное влияние на начавших закипать матросов. Понимая, что стоящий перед ними офицер пока что не враг, зная, что командир полуэкипажа капитан Кириллов, хоть и любит заложить за ворот (а кто ж не любит-то!) и при случае пройтись тяжелым кулаком по нерадивому подчиненному, своих в обиду не даст, нижние чины немного успокоились. Незнакомый офицер им не начальник, а свои, дай Боже, в обиду не дадут.
Владимир Владимирович же, выслушав рассудительную речь офицера, заложил большой палец за ремень брюк и пояснил свою позицию, на сей раз гораздо напористей:
- Павел Николаевич, я действительно не знаю вас, но хорошо осведомлен, как ваши сослуживцы относятся к попыткам сделать из моряков образованных и здравомыслящих людей, умеющих смотреть дальше собственного кубрика. Слова вашего спутника это вполне подтверждают и ни в коей мере вами не были опровергнуты. А это значит, гражданин старший лейтенант, что даже если вы внутренне не согласны с подобными поступками ваших братьев по оружию, вы попустительствуете им бездействием.
Граждане военморы, - вполоборота развернулся он к экипажу, с интересом слушающему диалог агитатора и офицера, - что вы скажете о гражданине офицере?
Ответом ему стало невнятное бурчание, похожее на рокот далекого прибоя. Кажется, никто не хотел брать на себя ответственность высказаться первым. Наконец один из матросов, долговязый жилистый парень с сибирской хитринкой в глазах, взлохматив пятерней густые русые волосы, пробасил:
- Ну, тады я за все обчество выскажусь. Пал Николаич нами не командовал, и мы знать не знаем, каков он в строю, но в своем анспехторстве он, тудыть-растудыть, по мордам не стучал, карами разными не грозил и, эта, не держимордствовал. Стало быть, обчество супротив него ничего не имеет. Верно, братва?
- Верно. Верно. А то ж! – на разные лады ответили матросы, поддерживая оратора.
- Спасибо, Прохор. – поблагодарил его Бустрем, вновь переводя свое внимание на Грушина. Цепким, оценивающим взглядом пробежался по его форме, задержавшись на миг на виднеющихся из-под шинели погонах, по лицу, слишком взрослому для чина. Чуть прищурился, словно запоминая сделанные выводы, и на шаг приблизился к собеседнику.
- Что же, гражданин офицер, как я вижу, матросы к вам относятся хорошо, несмотря на то, что вы в открытую демонстрируете приверженность старым порядкам, нашим областным правительством давно отмененным. Это похвально, что во флоте остались еще такие люди, как вы.
Вот только, уж простите за резкость, - не смотря на слова, извинительного тона не было, - сейчас на двух стульях не усидишь. Я, может, и нарушил по незнанию распорядок службы военморов, но у меня у самого работа, и я на их образование трачу личное время, раз уж в экипаже с ними никто не занимается. А вы, Павел Николаевич, на чьей стороне будете: старого аппарата, где солдат и матрос есть лишь автомат, к ружью приставленный, или нового времени, когда человек считается человеком не от того, в каких чинах и титулах были его предки и он сам, а по неотъемлимому праву рождения?
Пока Бустрем говорил, за дверью послушались тяжелые, размеренные шаги человека, спускающегося по ступенькам. Так что практически сразу же после того, как чиновник договорил, в комнату вошли собранный, с крепко сжатой, словно перед дракой, челюстью Мальчиковский и хорошо знакомый Грушину капитан по адмиралтейству Константин Матвеевич Кириллов. Невысокий и коренастый, с кирпично-красным лицом и редкими бледными светлыми волосами, которых почти было незаметно на сидящей на мясистой шее голове, он не производил впечатления сколь-нибудь опытного офицера, напоминая скорее ушедшего на покой лавочника: тем более сейчас, когда он был одет лишь в нижнюю рубаху да брюки на помочах.
- Павел Николаевич, дорогой! Здравствуйте! Антон Гаврилович сказал, что у нас тут некоторые недоразумения произошли и, - офицер повернулся к морякам и резко гаркнул, - нарушение порядка прохождения караульной службы!?
- Да мы…
- А-атставить, олухи Царя Небесного! Сначала господин старший лейтенант расскажет, потом вы, а затем, - он указал мясистым пальцем на Бустрема, - вы, господин хороший.
- Вы не доверяете моему суждению, господин капитан по адмиралтейству? – недовольно спросил Мальчиковский, нарочно подчеркнув разницу между собой – флотским, и Кирилловым – береговым.
- Доверяю, доверяю. – отмахнулся Кириллов, - Но Павел Николаевич по своей должности и опыту знает экипаж лучше вас. Присаживайтесь, господа, и вы, господин хороший, тоже не маячьте, словно сосна, что на севере диком растет одиноко. Подвинься-ка, братец, - потребовал он у одного из матросов и, когда тот освободил место, плюхнулся на истерично скрипнувшую койку. Достал сигарету, чиркнул спичкой, пробудив к жизни фосфорное пламя, и с нескрываемым блаженством затянулся.
-
С Россией кончено... На последях
Ее мы прогалдели, проболтали,
Пролузгали, пропили, проплевали,
Замызгали на грязных площадях,
Распродали на улицах: не надо ль
Кому земли, республик, да свобод,
Гражданских прав? И родину народ
Сам выволок на гноище, как падаль.
О, Господи, разверзни, расточи,
Пошли на нас огнь, язвы и бичи,
Германцев с запада, Монгол с востока,
Отдай нас в рабство вновь и навсегда,
Чтоб искупить смиренно и глубоко
Иудин грех до Страшного Суда!
М. Волошин, Коктебель, 23 ноября 1917
С козырей зашла.
-
Полотно!
-
Что-то я забыл сразу плюс поставить. А пост весьма благостный!
|
|
|
|
Так как никто не торопился ответить "юноше младому со взором горящим", это дало возможность и время Симоновой, чтобы высказать свою позицию.
- Говорить присутствующим "доброй ночи", я не буду. Это было бы лицемерием, так как я отнюдь не считаю эту ночь доброй. Николай Васильевич, - последовал легкий кивок головой, - не расстраивайтесь. Худшего не произошло. Я пришла сюда с англичанами, а не вместе с ними. Надеюсь, разница не требует разъяснений. Просто я узнала о перевороте, находясь с джентльменами в одной, хм, бане. Просто совпадение. И лейтенант -полковник Торнхилл, убедил меня, что прежде чем кидать бомбы и поднимать народные дружины, стоит поговорить с нашими заговорщиками. Дать возможность нашим верным союзникам, - два последних слова женщина произнесла с нескрываемой иронией, - отыграть назад. Репутацию себе они этой попыткой убили напрочь. Но лучше мертвая репутация, чем трупы на улицах.
Она скользнула холодным и равнодушным взглядом по Филоненко и Милеру.
- А вы, Максимилиан Максимилианович не радуйтесь раньше времени. Игра только начинается.
Потом Ласточка ядовито улыбнулась Раушу.
- Вы правы, молодой человек. Стоит дождаться господина Чаплина. Мне даже интересно познакомиться с этим самоубийцей. Почему-то, планируя переворот, он забыл, что имеет дело с эсерами. А в ряды нашей партии, вместе с политиками, народниками, агитаторами, хозяйственниками, обывателями, рабочими и крестьянами давно затесалась горстка отщепенцев.
Симонова скорбно сложила губки.
- Называя вещи своими именами, профессиональных убийц и террористов. Которые, худо - бедно, боролись с охранным отделением и полицией целой империи. А пройдя великую войну, лично я, не говорю за других, выучила множество новых трюков. Так что если бы переворот оказался успешен, Георгий Ермолаевич скоропостижно бы скончался. С вероятностью десять против одного, буквально не дожив до вечера. Хотите пари?! - спросила она с вызовом.
Потом Ласточка улыбнулась Берсу.
- И, как говорил этот симпатичный военный, народ, поддерживающий эсеров, не потерпит военных у власти. Вам просто нечего им предложить. Людям нужны земля, свобода, выборы, социальные гарантии, работа, профсоюзы. Чтобы воевать с большевиками, надо иметь почву под ногами. Иначе вы сами толкнете людей в лапы красных.
Последним под улыбку и язвительный язычок Ласточки попал Катберг:
- Господин Катберг, я понимаю, русский язык для вас не родной, так что грубая ошибка вполне простительна. Вы сказали "мы" так, как будто это "вы" собираетесь за союзников решать как и что им делать. На самом деле решать будем именно "мы", все, а не "вы".
Женщина коротко рассмеялась.
- Мне кажется, что я попала прямиком в басню дедушки Крылова. Про лебедя, рака и щуку. Если что, - Ласточка коротко ткнула пальцем в сторону стены напротив себя, не особенно разбираясь какая это сторона света, - Москва и Петербург где-то там. И нам надо довести туда телегу.
-
Прямо орлица, а не ласточка.
-
В этом модуле моё дело сторона, но так-то... за эсэров, конечно!)))
Так их! ;)
-
Очень хлесткие выпады! Градус дискуссии нарастает!
-
За мертвую репутацию :)
|
Шкр-шкр.
Точильный камень в очередной раз прошелся по лезвию кинжала вверх-вниз. Всегда, когда надо было привести мысли в порядок, на помощь приходила работа руками. Шкр-шкр. Шкр-шкр. Минута-другая, и все возвращается на круги своя. Время уже не кажется таким скоротечным.
Все, кто отказались нести службу дальше, пошли под топор. Наивно. Видимо, посчитали, что перейдя вброд реку крови, можно вот так взять и выйти абсолютно чистым и незапятнанным. Даже если ты лично сможешь дожить свою жизнь так, то Рим — вряд ли. Он в должной мере ревнив к своим секретам. В не меньшей — к дисциплинам, которым обучает. Рассчитывать на то, что спекулатор, оказавшись в вольном потоке, не начнет торговать сведениями, Вечному Городу не приходится. Как и на то, что спекулатор не предложит свои опыт и навыки в услуги врагам Рима. Очень часто самый надежный способ застраховаться от потерь — он же самый прямолинейный. Секира и петля. Дохлый пес на луну не воет.
Один раз Рим уже ошибся. И ошибся фатально — разведка подвела его буквально в полном составе.
Слухи, донесшиеся вместе с новым назначением, вызвали у Эморри кривую ухмылку. Вернее, вызвали бы, не будь он приучен скрывать от окружающих вообще всё. Комит римской Африки оказался вымогателем и мздоимцем. Использовал силу золота, чтобы вовлечь в схему множество прочих чиновников. А тут еще и магистр оффиций — первое лицо разведки! — оказался не чужим человеком. Властные круги, кровные связи, подспудное расположение Августа, деньги, возможности... Уже где-то здесь была пора хвататься за голову. Какая неожиданность! Кто бы мог подумать?
Смешно получилось, в общем. Кто-нибудь, сыграйте удивление в этой дешевой пьесе.
В итоге все сложилось, как это часто и бывает. Дурака сваляла лишь горстка, а пострадали вообще все. Но к новому назначению Эморри отнесся достаточно спокойно. Все же охрана курьеров могла сойти за заслуженный отдых. Хорошо подготовленное покушение один человек все равно не остановит, так что ответственность почти нулевая. А все прочие трудности — мелочи жизни. Да и не так Эморри молод, как еще был тогда, на пике карьеры. Пора и о себе уже подумать. Не кликай лихо, оно и не придет.
Впрочем, чем дальше заходили мысли о задании, тем более явно открывался его тайный смысл. Или, по крайней мере, казалось, что открывался. Курьер, как бы к нему кто ни относился, все же состоял в рядах agentes in rebus. С охраной может справиться и наемник — да даже вооруженный раб с нужным прошлым. Именно спекулятор для этого не то чтобы сильно нужен. Что, если Эморри и Марка поставили в пару следить друг за другом? Первого — чтобы второй не вскрыл пакет до поры, а второго — чтобы первый не сорвался за рубеж?
Делиться подобными измышлениями с Марком Эморри не решил. Или не знает, или не скажет. Сейчас ничего не прояснится.
Шкр-шкр.
— Что дальше, Марк? — Эморри провел лезвием по ногтю, проверяя остроту заточки. — После того, как пакет попадет в нужные руки, куда нам велено прибыть?
|
-
Пост понравился.
Но я о другом: для наших персонажей Рим это две противоположности. Интересно как бы шел разговор по душам, и чем бы закончился.
-
Сам поскользнулся и упал.
-
насчет клиентуры - циничненько! Но реалистичненько!))
-
Мне нравятся рассуждения о господах и их жёнах.
|
-
Какая экспрессия!
-
Что хорошо, то хорошо.
|
|
Сожжение.
Казнь для изменников, колдунов и еретиков.
Верил ли Требоний, что до этого дойдёт? Верил ли Луций, что до этого дойдёт? Верил ли хоть кто-то? Когда приходится казнить или ждать казни — всегда ждёшь, что кто-то вмешается. Остановит. Заставит передумать. Но все просто молчат.
Не предлагает магистриан отвязать бывшего трибуна, ограничившись на сей раз страхом неизбежной смерти. Не молит о милосердии сам Пульвис, как не просит и о достойной смерти. Татион, Флавия, Метаксас, Архип — никто не вмешивается. Никто не просит о снисхождении. Не воскликает: "Ведь это живой человек! А мы с вами, мы с вами сейчас его убьём! Сделаем так, что он больше не выпьет вина, не приласкает женщину, не сразится за Рим!"
Все просто ждут.
"Я покажу вам, как это делается".
Масло течёт по телу медленно, словно вторая, поблёскивающая в свете факелов, кожа, обтекает волосы, лицо, бежит вниз по мускулистому телу. На несколько мгновений Требоний делается похож на атлета перед состязанием, каждый может рассмотреть, насколько он на самом деле красив, притягателен, даже харизматичен...
О чем думал сам Пульвис в эти мгновения? Обрушивал ли проклятия на голову Луция Цельса Альбина? Или все силы души пускал на то, чтобы не обделаться?
Масло бежит вниз. Образует широкую, тёмную лужу, не спешит впитываться в голую землю. Трибун вдруг дрожит, покрывается крупными мурашками, его взгляд сейчас напоминает звериный, метается из стороны в сторону, губы что-то неслышно шепчут, так, что не разобрать, молитва это, мольба или проклятие.
Кажется, он пытается подняться. Скребёт коленями по мокрой грязи.
Луций подносит факел.
Масло вспыхивает мгновенно, наполнив воздух характерным, напоминающем о доме запахом. Секунду или две кажется, будто Требоний переживёт и это, даже охваченный огнем, он замирает, сжав зубы...
А потом кричит. Кричит так, как люди неспособны кричать, всей грудью, надрывно, захлёбываясь и давясь проникающим вместо воздуха в грудь пламенем, так что вопль обращается в сипение, в какой-то сжатый, мычащий звук, исходящий изо рта. Тело бьется из стороны в сторону, как трясутся бесноватые.
И не обмякает.
Мгновение за мгновением, минута за минутой.
Уже исчезли волосы, уже покраснело всё тело, теперь напоминающее огромную мясную куклу, нити которой спутались — а он всё бился.
— Боже мой. Боже.
Сказал кто-то из солдат.
Больше никто не шутил.
|
|
|
|
-
Эта херня хуже, чем месячные! Просто Отвратительно!
Эта пять
-
Эта херня хуже, чем месячные! Просто Отвратительно!
Сравнила так сравнила
-
я хлопаю стоя
-
Дворфийская вертуха такая) Вот как надо перед девочками выпендриваться
-
Хмм, интересное сравнение)))) Ну и крит, конечно, вышел внезапный - иногда "везет" так везет.
-
Сравнение с месячными!
|
|
|
"Чертовы варвары", - думает Луций с досадой, хотя внешне приветлив. - "Что вам до моих слуг? Они что, подкидывают вам яд? Ругают вас в лицо? Чертов мальчишка, чего ты такой борзый!? Вам Рим протягивал руку, а вы её кусали, на кой мне теперь вас обожать? Докажите, что что-то изменилось сначала, тупые вы свиньи!"
Чертовы варвары.
А помнишь время, когда императорских посланников встречали, заикаясь от страха? Когда заложников предлагали сами? Когда все псы, от Африки до Британии, поджимали хвосты еще до того, как ты доставал палку?
Нет, Луций таких времен не помнит. А если бы были такие времена, здесь хватило бы Требония - что ни скажи, все будут ловить, открыв рот. А Луций сейчас расследовал бы дело о хищении средств при строительстве моста через Рог или статуи Августа, или еще какую чепуху. Сидел бы на балконе, грелся на солнце, разложив бумаги. И сын бы пришел, и рассказывал о своих успехах, а дочь играла бы неподалеку, в саду... И запах свежего хлеба. И Валерия моложе почти на десять лет. А не это всё.
Ёбаная яма с дерьмом и змеями!!!
Но времена другие. И на Лимесе нужен ты. А ты ошибся. Получится исправить эту ошибку? Кто знает.
А просто навалилось всё. Пьяный раб. Глупый трибун. Готский священник. Эти два придурка из свиты Флавии, нашли время из лука друг в друга пострелять! Степняк, потерявший берега. Руис. Пропавшие разведчики. "Змея" эта - перебирание трех телег под дождем.
И не на кого положиться, совсем не на кого. Все как сговорились - творят лютую дичь. За всеми всё надо проверять!
Тамар тоже. "Я была рядом! Я уберегла!" Рядом - это значит, что тебя не надо искать! И брат её ещё. Луций вообще не знал, что у неё есть братья! Она всегда была как пленная царица амазонок из легенды, как будто и не было у неё прошлого, просто легенда - и всё. А оно есть. И наверняка попробует забрать её у него. Чертово прошлое. Чертовы варвары.
Пусть, сука, попробуют! Я, Луций Цельс Альбин, Скорпион, и лучше вам не видеть моего жала.
Луций вдруг отчетливо хочет кого-нибудь убить. Никогда не хотелось, а тут вдруг прямо тянет. Всегда это было как неприятная часть работы. А тут прямо подмывает. Всадить, повернуть, вынуть и еще разок. Забрать жизнь, чтобы почувствовать, какой ты живой.
Блажь какая. Надо успокоиться.
***
- Сойдет и гревтунг, если ты в нём уверен, - говорит он. - Тебе я верю, рейкс. Ищем одного важного человека, который пропал где-то в тех местах. Хороши, да. Почему спросил? Да знаешь...
Аланы. Вот оно что. Ну конечно, кто еще мог так ловко все провернуть с повозкой.
Как подмывает всё ему рассказать. Но что тогда Алавив сделает? Перебьет аланов? Возможно. Убьет Руиса? Навряд ли. А может, испугается еще больше и подпадет под его влияние?
А может, уговорить его провернуть простую схемку? Сказать, что Аларих заболел. Руис тут же прибежит его "лечить". Вот и попадется.
Нет, рейкс, тебе-то я, может, на словах и верю, а вот в тебя верю не очень. Надо самому.
- А у тебя их не осталось? Моя женщина обожает их, - говорит он, тоже смеясь. - Знаешь, тут как с лошадьми. Даешь ей зерна, она скачет хорошо, всё в порядке. А дашь яблочко - повезет совсем по-другому.
И подмигивает.
Посмотрим при случае, как аланы любят сестер.
|
Луций
— Ты ставишь палку между собой и псом. И раз уж отныне твоя власть будет отражением моей, и теперь у тебя самого у руках появится палка, я хочу быть уверен, что ты знаешь, как её использовать. Слабая палка ломается, Луций. Или уже сломана. Как и слабая рука. Не допускай слабости. Никогда. В конечном счёте это и значит быть моим агентом.
Август Констанций в последний раз заглядывает тебе в глаза словно пытаясь понять, понял ли ты что-то из сказанного, а после поднимается из-за стола, и на месте его остаётся лишь Софроний. Спокойный, чуть сутуловатый, иногда подсознательно загибающий длинные пальцы когда говорит — словно отсчитывая одному ему известные списки.
Воспоминание сменяется видением, такого разговора никогда не было. Но он мог бы быть.
— Давай подумаем, что ты знаешь о нем. Прежде всего язычник из старого рода, ещё и итальянского. Это уже плохо. Язычники, особенно знатные, всегда считают себя умнее других, а жители Италии ещё и считают настоящими римлянами только себя. Знаешь всю эту песню с: "Мы наследники тех лет когда Рим ещё был великим?" А это значит, что Требоний каждый раз глядя на тебя видит в тебе вестника великого разрушения, иберийца, который пролез туда, где должен быть "настоящий римлянин". Это может не отразиться на его верности — но точно отразится на лояльности. Ты ведь понимаешь разницу, Луций?
Сидящее на месте Алавива видение магистра оффиций не улыбается. Только покручивает в руке золотую чашу с вином, так что жидкость перекатывается от края к краю.
Верная. Но не лояльная.
Ты догадываешься, что на сей раз у вас один источник информации, ещё одно воспоминание об Августе, как-то походя объяснившего тебе разницу.
— Верный человек не предаст тебя даже если считает идиотом. Лояльный верит в то, что ты делаешь. Потому верных людей лучше посылать куда-нибудь на границу, где они могут умереть за тебя — а лояльных следует приблизить к себе, чтобы они могли вместе с тобой трудиться над тем, во что вы оба верите. Палка не должна ломаться — но доспех должен в первую очередь подходить тебе. Запомни это, когда будешь выбирать слуг.
Софроний молчит, давая тебе время вспомнить. И лишь потом продолжает.
— Служил на Лимесе. Это вообще-то неплохо, значит есть реальный опыт — но может быть вредно именно потому, что ты не служил на Лимесе. Значит ты не просто вестник уничтожения, ты столичный идиот и царский палач, который после своих потешных войн и охот на колдунов вздумал полезть в настоящее дело. Потом перевод в Британию. Плохо. Значит был на плохом счету. Я слышал причина в том, что однажды он пропал на месяц — возможно, дезертировал. А вернулся чистым и с новым мечом, сославшись на туман, де, отбился от отряда. Ему поверили, но сослали на Вал Адриана.
Магистр оффиций чуть коснулся пальцем вина, так что по гладкой поверхности побежали круги. Такого кажется не бывает в природе с чашами? Но видение есть видение.
— Дальше. "Подвиг" Пульвиса за который его удостоили кучи наград. Когда солдаты по всей Британии дезертировали, завёл отряд в засаду в самоубийственной атаке. Верность несомненно похвальна. Но обрати внимание — повёл солдат в самоубийственную атаку. Не организованно отступил в Лондиний. Не начал партизанить, пользуясь навыками разведчика. Он всегда идёт прямым путём и не отличается гибкостью мышления. Ему бы в пехоте служить.
Короткая усмешка. Софроний не слишком любит пехотинцев, считая их чем-то вроде вспомогательных сил, и, справедливости ради, разбирая личность того же Татиона, наверняка вспоминал бы род его службы при каждом удобном случае. Выглядело бы это так: "Да, он герой, но он же пехотинец. Был бы всадником, был бы героем ещё лучше!"
— И наконец последнее. Борода. Можно было бы сказать, что он следует эллинскому стилю, но ты хоть раз слышал, что Пульвис поклонник эллинства? Нет. Он отрастил бороду под варвара. Иные сослуживцы доносили что он даже сделал татуировку на манер дикарей. Он поклонился колдуну. Он считает себя истинным римлянином, но на самом деле давно "оварварел". А значит и усвоил... Их мышление. Как он там говорил? Потребовать коня, оружие, свободу, а потом женщину и дань? Как... Самоиронично. Подведём итог — у тебя в командирах ходит Атаульф в хламиде, хуже того, в случае твоей смерти, именно он как старший, благодаря службе в кавалерии, возглавит отряд.
Но ты ведь уже и сам всё это знаешь?
Подходит время выводов.
— Он опасен, Луций. Если не напрямую для тебя — то опасен для дела.
Ты снова видишь перед внутренним взором императора.
Видишь улыбку Констанция, в миг, когда отказался поднять на него меч.
— Не допускай слабости. Никогда.
Требоний
Ты выходишь под дождь.
Один. Снова один.
Как тогда, в тумане, когда набрел на старое капище.
Как когда тебя взяли в плен те, кого ты считал друзьями.
Как когда вся твоя семья умерла, а тебе сообщили об этом лишь спустя несколько лет.
Рим обречён. Ты видишь это ясно как никогда. Обречен пока им правят такие самодовольные ублюдки как Луций Цельс Альбин.
Вообще-то ты ведь второй человек по рангу в отряде. Даже Татион, который равен с тобой по званию, уступает тебе — пехотинец всегда уступает эквиту. И что же? На Гектора оставляют лагерь, а тебя берут с собой и не дают никакого определённого поручения!
Берут только чтобы присматривать.
Не доверяют? Разве вся жизнь, отданная службе, причём в таких местах, в которые нос этого мудака-иберийца даже близко не залезал, не доказала твою верность?! Кровью — не доказал?
О, ты помнишь таких Луциев по Британии. Когда запахло жареным они дружно раздвинули жопы перед варварами. Ты не знаешь биографии Альбина (а знал бы, несомненно поразился бы своей проницательности — только такой человек и мог сдать всех своих друзей попав в плен под Мурсой) — но ты знаешь таких людей.
Так в чем же дело? Почему тебя гнобят?
Потому что чувствуют угрозу. Чувствуют, что ты не будешь лебезить как шлюха, в надежде на поощрение в виде пары лишних монет. У тебя есть чувство собственного человеческого достоинства, а эта команда новых управленцев-христиан понимает лишь то, что падает перед ними на колени и целует их сандалии. Ты, сука, римлянин! Sic semper tyrannis!
Твои предки изгнали Тарквиния, вышвырнули царей, установили республику, когда предки этого иберийского выскочки трахали овец на своих Пиренеях!
Он делает всё тебе назло.
Ты приказываешь стеречь Аспурга? Снять цепи и повести на пир. Аспург выкидывает фортель и идёт на бои за меч? Ой, вот незадача, разве кто-то об этом не предупреждал?!
И разве неясно было что приказ степняку сдаться лишь ещё больше его озлобит? Нет, я здесь главный, а ты только передавай себе мои приказы. Варвар послал нахер? Ой, вот незадача, ну кто бы мог подумать?
Ты хочешь заняться делом, настоящей разведкой, вместе со своими людьми осмотреть лагерь? Нет, сиди возле меня, там, где нахер не нужен. В это время какой-то готский поп едва ли не громит наш лагерь? Ой, вот незадача и... Дальше вы уже знаете.
Мудак.
Стоит заметить что все эти мысли приходили как бы извне. Словно другой, невидимый Требоний говорил их в твоей голове. Сходное чувство было в ходе разговора с колдуном.
Может кто-то играет с твоими мыслями?
Пытается настроить тебя против Луция?
Но с другой стороны...
Ты ведь правда справился бы лучше.
И случись что-то с магистрианом — справишься.
Ты старший по званию.
И ты можешь сделать все по мужски.
Небольшим отрядом. Без баб, прислуги и бесполезных заложников.
Надо только чтобы ночью, выпив вина и трахая свою аланскую сучку, старый боров вдруг схватился за сердце. И есть микстуры, которые могут это обеспечить.
А личный врач Луция — язычник...
Мысли уходят сами собой едва вдали показались повозки. Ровно три — Татион исполняет все приказы как хорошая девочка. Но не твои приказы.
"Пока не твои" — Шепнуло что-то на краю сознания.
— Трибун!
Один из солдат приложил кулак к груди.
— Трибун Татион получил твоё послание! Он велел передать, слово в слово — на данный момент он не имеет возможности исполнить твой приказ. Когда лагерь будет обустроен, он обещает подумать, но сейчас вынужден отказать. Но в любом случае он считает это решение неправильным и советует получить одобрение господина Луция если тебе нужно, чтобы трибун Татион всё же исполнил твою волю.
Во рту кисловатый привкус. И совсем не от дурного варварского вина.
— В пути произошёл инцидент. В темноте телега наехала на какую-то яму. Нам удалось вытащить повозку, но сложилось впечатление, что яма была намеренно вырыта на нашем пути, чтобы в ней увязли колеса. Я взял на себя смелость проверить содержимое телег — и оно казалось лежащим немного по-другому хотя вроде ничего не пропало.
Инстинкт разведчика подсказывает — в невинном эпизоде с ямой есть какой-то подвох.
Но может пусть великий Луций Цельс, мать его, Альбин с этим разбирается?
А ты просто выполняешь приказы.
|
-
Мне почему то представился образ Карлсона, который спрашивает у Малыша: "Ты что, с ума сошел?"
Прям 1 в 1. Как по мне)
-
Вот кстати, наверное как-то так бы благожелательный императорский агент и отреагировал бы.
-
Безупречно
-
+++))))
|
|
|
Рожденные в года глухие,
Пути не помнят своего,
Мы, дети страшных лет России,
Забыть не в силах ничего.
Александр Блок
В комнате Дедусенко было пусто и темно. Громада платяного шкафа, нависавшего над изголовьем заправленной аккуратными руками горничной кровати, письменный стол у зашторенного окна, бледноватые рамки фотокарточкек на стене… Присмотришься к ним – это уж точно не Дедусенко. На стуле сидит, опираясь на трость, плотный мужчина с завитыми к верху усами, рядом с ним сидит, сложив руки на коленках, какая-та женщина в летах – супруга, видимо, за спиной главы семейства – две молоденьких улыбчивых барышни. Внизу подпись: «Фотостудия Я. Лейцингера». Барон знал, что Яков Лейцингер, бывший Архангельский городской голова, был страстным фотографом, и в предвоенные годы его карточки с изображениями русского севера можно было встретить чуть ли не в любой книжной лавке. Скончался он еще в четырнадцатом, а значит, на карточке были изображены, вероятно, предыдущие владельцы дома. Как сложилась их судьба, где они? Ответов не было.
На этом осмотр дома можно было считать законченным, даже в подвал спускаться не пришлось: это уже сделали эсеры. Какой-то широкоплечий мужчина в черной тужурке инженера путей сообщения, разгоняющий темноту керосинкой, выбрался из-под пола наверх и, увидев всю многочисленную публику, замер, увидев офицера и не понимая, кому докладывать. Наконец он принял Соломоново решение:
- Максимилиан Максимилианович, господин ротмистр. В подвале никого нет, все спокойно. Только это… - он замялся.
- Что «это»? – нетерпеливо спросил Филоненко, напоминающий сейчас маленького азартного сеттера, почуявшего лисий дух.
- Генератор барахлит-с. Может, починить его, раз уж мы здесь?
- Зачем? – лидер эсеров явно логику подчиненного не понимал.
- А вдруг будет нужен?
- Нет. – резко отрубил Максимилиан Максимилианович. – сейчас не время и не место.
- Ладно. А я бы покопался в его устройстве… - кажется, вся идея инженера была вызвана простым желанием удовлетворить свое профессиональное любопытство.
…- Мразь псовая! Скважина! Брус шкафутный! – выругался Чаплин. – Максимилиан, ты же говорил, что сделаешь так, что все министры будут здесь! – развернувшись к эсеру на каблуках, гневно и требовательно спросил офицер.
- Говорил. – спокойно пожал плечами не потерявший прежней бодрости Филоненко. – Но это же не значит, что мои люди стояли за плечом у каждого у них и не пускали из общежития.
- А должны были бы. Я свою часть выполнил, а ты… А, ладно! – скривившись, как от лимонного сока, кавторанг махнул рукой. – Один черт ничего уже не поменяешь. Объясняешь, объясняешь… С кем только не приходится работать!
Отвернувшись от Максимилиана Максимилиановича, Чаплин вытащил из кармана знакомый Раушу серебряный портсигар, на крышке которого сквозь металлические волны продолжала свой неумолимый ход маленькая металлическая же подлодка. Вьющаяся лента, обвивавшая гравировку, гласила: «HMS E1». Сунув папироску под усы, он нервно закурил, лишь со второй попытки добыв огонь, и ответил Константину:
- Господин ротмистр, я в вас не сомневался. Тогда оставим кого-нибудь из младших офицеров с караульной командой, а сами скорым маршем в казармы. Под чертовым этим ливнем. – дернул он губой. – Ну да ладно, непогоды бояться – в море не ходить. Константин, берите Ганжумова и свою группу, отзывайте людей Томары и готовьтесь – мы выходим за вами.
- Эммануил Петрович! – окликнул главнокомандующий разошедшегося подчиненного. Тот не откликнулся. – Князь! – ноль внимания. – Поручик Ганжумов, черт бы вас побрал!
- Георгий Ермолаевич! – офицер наконец изволил отвлечься от перепалки с Масловым.
- Поступаете в распоряжение ротмистра барона Рауш фон Траубенберга.
- Так точно! Извините, ваше высокоминистерство, - паясничая, козырнул он Маслову, - продолжим потом. Спешу-с!
…За порогом все также лил дождь, только к тому времени, как Константин покинул уютное тепло правительственного общежития, он стал еще сильнее и крупнее. Ни «засадного отряда» Зеленина, ни караульщиков Лукошкова во тьме было не видать, а предательский свет раскачивающихся на ветру фонарей, вместо того, чтобы освещать улицы, только лишь путал зрение.
Впрочем, спешно подошедший к ротмистру поручик Томара, привыкший, кажется, за время стояния в секрете к такому калейдоскопу, видел немного больше:
- Ваше высокоблагородие! – абсолютно старорежимно начал он. – Там, - штык винтовки указал на здание бывшего фотографического ателье Лейцингера, - какое-то шевеление было несколько раз. Словно людские фигуры. Прикажете проверить? – всегда достаточно вольный в поведении, сейчас офицер был предельно сух и собран.
***
Казалось, еще чуть-чуть, и на голове поручика зашевелится мокрый блин фуражки от идущих строем, словно солдатские вши, мыслей. Бедняге не позавидуешь – куда ни кинь, всюду клин. А самое главное, даже времени на подумать нет. Наконец офицер, подняв очи горе и предсказуемо не найдя на небесах ответа, протянул неспешно, словно лифляндец из незамысловатых петроградских шутеек:
- Видите ли, сэр, мой командир дальше по дороге, так что если вы намерены двигаться дальше по проспекту, то мы его никак не минуем. С вашего позволения, я бы прошел вместе с вами, и доложил бы, как полагается.
Перехватив взгляд Ника, обращенный к Торнхиллу, он переспросил лейтенант-полковника на плохоньком английском:
- Вы позволите, сэр?
- Позволю, поручик. – Если бы холод в словах англичанина был бы материален – быть Лукошкову ледяной статуей. – Становитесь рядом с майором Муром. – коротким кивком он указал русскому его место.
Тот кивнул и, уныло опустив голову, занял место согласно новой диспозиции. И только когда колонна, повинуясь короткой команде Торнхилла, продолжила марш, опомнился и вскинул голову словно норовистый конь:
- Власов!
От русского строя отделился один из солдат, быстрым шагом поравнялся с офицера и замер в ожидании.
- Разбуди прапорщика – пускай принимает на время командование. Не сумеешь или он не захочет – командуй сам. Что делать, я уже говорил.
- Так точно, тов… вашбродь!
- Выполнять!
А пока Лукошков решал, кому и как делегировать свои полномочия, Катберт и Ник немного приотстали. Англичанин, снова лишившийся прежней жесткости – будто шарик сдулся – благосклонно выслушал доктора и, чуть призадумавшись, ответил:
- Найти-то можно, но, как подсказывает мой опыт, где одна, там и желание найти и вторую, и третью. В этом русские ничуть не хуже англичан. Хотя… Так ли нам нужна их бдительность? Сержант! – окликнул он ближайшего пехотинца. – Раздобудьте-ка пару фляг с чем покрепче и вручите нашим союзникам!
- Есть, сэр!
- Как вы полагаете, Николай Борисович, если…
Что «если», договорить он не успел, резко остановившись и вскинув руку. «Стоять»! – последовала короткая команда. Посмотрев вперед, Ник увидел, что в стане путчистов произошло какое-то брожение. Одна группка, вышедшая из общежития, замерла. А напротив них собиралась вторая команда, все больше в длиннополых шинелях и, кажется, меховых папахах.
- Что-то здесь не так, доктор. Вам тоже так кажется? Кажется, дело начинает дурно пахнуть, и нам пора вмешаться немного в другой форме, чем планировалось изначально. Прогуляетесь со мной между двух огней?
Гилмор! - окликнул он замершего неподалеку ирландца, продолжавшего укрывать зонтом свою спутницу от нескончаемого дождя. Вы тоже.
***
- Спасибо. – Вера склонила голову перед решительностью соседки. Опущение руки, сжимающие пистолет, опущенная голова, белая одежда… Поза жертвенности, никак, казалось бы, не вяжущаяся с упрямым огнем во взоре. Вот только маховик времени, качаясь все сильнее, менял людей под себя, калечил души, вытаскивал на свет Божий то, что было сокрыто. У большинства это была животная, звериная ярость, пугачевская вольница и вседозволенность, пьяный угар от резких, трескучих слов. А у других – их были единицы, но они словно магнит притягивали других, достаточно стойких, чтоб не поддаться красному туману, но слишком слабых, чтобы поднять голову. В этих людях сплетались яростная вера крестоносца и жертвенность раннехристианских святых, они шли против несправедливости, не кланяясь ни власти, ни пулям, влекомые одними ими ощущаемым ветром, наполняющим их белые, нечеловечески чистые паруса. Левушка, вдохновенный, трепещущий, однажды читал ей прерывающимся от душевной боли Цветаевское:
Белая гвардия, путь твой высок:
Чёрному дулу — грудь и висок.
Божье да белое твоё дело:
Белое тело твоё — в песок.
Не лебедей это в небе стая:
Белогвардейская рать святая
Белым видением тает, тает…
Старого мира — последний сон:
Молодость — Доблесть — Вандея — Дон.
Это было про них, отринувших плотское ради мечты об очищении. Это было и о Вере. Что сломало эту неразговорчивую девушку, что сподвигло еще тогда, когда еще каждое утро в церквах возносили молебен за здравие царской семьи, пойти в такое неженское, такое всеми презираемое занятие, как разведка – шпионаж и сикофантство, ежели угодно? Почему она сейчас готова была идти туда, где самое пекло?
- Оденемся подобающе. – Эхом откликнулась она, поднимая на Машеньку строгие глаза. – Я быстро, а потом зайду за вами.
Оделась она и вправду быстро. Все то же, привычное по работе, черное платье с белым воротничком, камея под шеей, треснутая с краю, старые сапожки, за которыми как не следи, а все норовят собраться гармошкой. Платок пуховый покрывает затылок и укутывает шею. Не зная, кто перед тобой, можно предположить, что она – гимназистка седьмого класса. Не зная – и не видя оружия в тонких руках.
Спускались девушки тихо, стараясь никого не разбудить. Но шумы уличные, а они все продолжались, подняли с постели и еще одного обитателя дома – Алексея Флегонтовича. Подслеповато щурясь, широкоплечий купец стоял в ведущем на лестницу дверном проеме, а из-под ночной рубашки виднелись белые сытые ляжки. Услышав спускающихся обитательниц второго этажа, он сначала даже начал что-то говорить, но, узрев в руках идущей первой Веры вороненный металл пистолета, сдавленно крякнул и порснул внутрь. Через секунду с оглушительным грохотом захлопнулась дверь – кролик спрятался в норке. Обыватели, будь они хоть трижды мужчинами, лезть в вероятный конфликт не собирались.
Мужчины у дома были одеты совершенно не так, как солдаты правительства, не так, как союзники. Кто в бешметах, кто в черкесках с блестящими газырями, иные в пышных папахах, другие в бекешах, они словно сошли со строк Лермонтова. Это было чуждо, это было дико даже для вавилонского столпотворения Архангельска – но именно эта чуждость дала понять Маше, кто перед ней. Беломорский конно-горский отряд, первым при подходе союзников поднявший Славное Восстание. Дикие кавказские горцы, обрушившиеся на большевиков подобно орлам. Первые два дня всадников отряда и их командира – толи ротмистра, толи полковника Берса чуть ли не на руках носили, а на третий выяснилось, что храбрые спасители подчистую разграбили казну губернского советского исполкома, растаскав по карманам кто говорил что двести тысяч, кто говорил что ажно два миллиона рублей. Их арестовали – даже перестрелка была, в которой один из горцев – ротмистр Ислам Абациев, был убит, а из правительственных войск ранен прапорщик Жгилев. А теперь, гляди ж ты, горцы были на свободе.
Понять, кто из них командир, а кто – простой всадник, было нелегко, и Машенька обратилась к ближайшему мужчине в алой черкеске и густой мохнатой папахе. Тот развернулся на каблуках, явив девушкам заросшее густой бородой лицо, на котором выделялся здоровенный горбатый нос, и грубым гортанным голосом что-то ответил. Судя по тону – что-то оскорбительное.
На удачу девушек, его громкие слова привлекли внимание офицера – в свете фонарей золотом блеснули погоны с двумя просветами – полковник. Черная строгая черкеска с серебряными газырями, невысокая «кубанка», живые черные глаза над закрученными черными усами и аккуратной бородой, широко расправленные плечи и… бьющая через край энергия сильного, уверенного в себе человека. Энергия мужская, животная почти что, подавляющая и властвующая – еще один типаж юного века: магнетический, харизматичный лидер, берущий свое не разумом и не словом, сколько интонациями, притяжением и непоколебимой уверенностью в себе.
Левая рука покоится на золотой рукояти шашки с георгиевским темляком, на поясе – кинжал в изукрашенных ножнах, во второй руке – змеей пляшущая у сапога нагайка. Голос грудной, с легкой хрипотцой – только легкий запах алкоголя смазывает впечатление:
- Наказной Атаман Северной Области полковник Берс князь Эристов. Простите, очаровательные барышни, но мы спешим: видите ли, господин главнокомандующий решил свергнуть господ эсеров и установить свою диктатуру. Поэтому мы здесь. Но если мы чуть подождете, - в интонациях скользнуло кошачье мурчание, - то я обязательно загляну к вам рассказать, как все происходило!
***
Мальчиковский улыбается белозубо волчьим оскалом – ему, пережившему позор изгнания с корабля, возможных мятежников ничуть не жаль. Закинув зонт на погон, он открыл лицо дождю, и Грушин видит, как по молодому, безусому лицу лейтенанта бегут от зачесанных назад волос крупные мокрые дорожки, теряясь где-то под воротником.
- Поль, - ответчает он с покровительственной усмешкой, - ваш вопрос – сугубый гаф. Но, так и быть, скажу вам так: Георгий Ермолаевич предупредил, чтобы, не допуская вооруженного мятежа, мы насилия не чинили и не настраивали ни народ, ни нижних чинов против нас. А потом добавил, что остановить, тем не менее, мы должны любой ценой. А это значит, что можно горлопана-большевика или сочувствующего им застрелить, как бешенную собаку. Да что там можно – нужно! Сколько такие, как эти мерзавцы, нам крови попортили – не счесть. Или вы забыли, что они делали с нашим братом-офицером в марте семнадцатого в Гельсингфорсе и Кронштадте, в декабре – в Севастополе!
Поэтому нам с вами придется взять на себя самое тяжелое: при необходимости нарушить приказ Главнокомандующего и выкорчевать заразу на месте. Весь гнев будет направлен на нас, но зато Георгий Ермолаевич будет ни при чем. Так сказать, как говорит крупа, «вызываем огонь на себя»! Я, - лицо его становится серьезным и даже торжественным, - ради мира и порядка на это готов. А вы?
Остановившись, Антон Гаврилович вгляделся в дождь и восторженно вскрикнул:
- Извозчик! Ну-ка, Павел Николаевич, это наш шанс!
Быстрыми шагами, разбрызгивая по сторонам воду и грязь, он, едва не переходя на недостойный офицера бег, достиг съежившегося на козлах извозчика, требовательно постучал зонтом по плечу мужчины и резко скомандовал:
- Милейший! Ну-ка, просыпайся! Нам в Соломбалу, к Экипажу! И давай-ка лихо, понял?
- Как не понять, господин ахфицер! – сразу же бодро ответил извозчик. – За двойную все сделаем в лучшем виде, будьте покорны!
- Ах ты! – в сердцах бросил Мальчиковский. – Едем!
К вящей досаде адъютанта Чаплина, быстро не получилось. Если поначалу экипаж действительно шел на полной скорости, так, что трясло немилосердно и беседовать не было никакой возможности, то на узких улочках на подъездах к Соломбале пришлось двигаться медленнее, иначе существовал вполне реальный шанс попасть колесом в ямину и перевернуться. Менее тряским движение, впрочем, не стало. К тому же у моста буквально из ниоткуда возник патруль городской милиции, потребовавшей у извозчика бляху, подтверждающую право заниматься извозом. Старшему лейтенанту снова пришлось раскошелиться – иначе экипаж бы арестовали, и дальше офицерам бы пришлось плестись по непролазной грязи.
Преодолев все трудности, они наконец достигли длинного здания казарм полуэкипажа. За символическим – по грудь забором виднелись мокрые склонившиеся деревья, усыпавшие землю вокруг палой листвой, пустое поле раскисшего в грязь плаца и сами монументальные казармы. У ворот никого не было – Мальчиковский только хмыкнул, предвкушая, видимо, какой цук он устроит греющимся внутри караульным. Но когда господа офицеры по тропинке дошли до входа в казармы и распахнули тяжелые дверные створки, внутри их встретила все та же пустота.
Лишь в одной комнате чуть дальше по коридору из-под двери пробивался свет и слышалось чье-то негромкое:
- …такой вот момент, товарищи. Водники и работники лесопильных заводов, портовые и строительные рабочие имеют свои профсоюзы, и они…
Антон Гаврилович, мрачный и нахмуренный, кивнул в стону светлой полосы из-под двери, и приглашающим жестом позвал Грушина за собой.
-
Саспенс!
-
Господа! Я всех поздравляю с тем, что мы вплотную подошли к ситуации, которая может поменять реальный ход истории. И в этом исключительно ваша заслуга!
Лишь у того, кто выложит все карты
В конечном счете, сложится пасьянс.
(с)
-
Повторюсь. Это роман.
|
|
|
|
|
|
Возражать и требовать соблюдения каких-либо прав господа-товарищи министры не стали: Чайковский продолжил хранить высокомерное молчание библейского патриарха, Мартюшин же, понимая бесперспективность всяких попыток переменить ситуацию себе во благо, предпочел абстрагироваться от ситуации и шокировать возглавившего конвоиров Венечку необычной просьбой:
- Молодой человек! У меня в комнате, на тумбочке в изголовье кровати, лежат гроссбух и книга. Не могли бы вы их принести?
- К-какую книгу? – сбился с шага юнкер. – Зачем? Какой, е.., - сглотнув вырвавшееся ругательство, - гроссбух? Вы о чем, Григорий Андреевич?
- Алексеевич. – мягко поправил Стоян, - Я полагаю, нас будут допрашивать, всех вместе и по очереди. Я бы не хотел сидеть ждать своего часа без дела, и мог бы продолжить чтение «Критики чистого разума» Канта – вы читали ее? А так как Канта негоже читать запоем, я бы предпочел заполнять паузы другими делами, и как раз бы поработал: понимаю, что сейчас я уже не начальник отдела, но не значит же это бросать дела на полпути? К тому же я, с позволения ваших командиров, написал бы письмо Маргарите Николаевне – своей супруге: предупредил бы ее, что я жив и, - он нервно поправил ворот пиджака, - в относительном порядке. Пускай и сама не волнуется, и сына успокоит: Игорек совсем маленький еще…
- Я принесу. – Один из стрелков кивнул эсеру и, развернувшись, в вразвалочку, придерживая винтовку, направился назад.
- Не положено! – Взвизгнул Осипов, представивший себе, как Мартюшин пишет под видом сообщения жене какие-то шифровки, после чего толпа эсеров, меньшевиков и большевиков, вылезшая изо всех щелей, берет приступом общежитие правительства.
- Не по-христьянски это, господин юнкер. – Поддержал сослуживца еще один рядовой – коренастый мужчина с рябым лицом. – Жинку-то и сынку в чем виноватые?
Под суровыми, укоряющими взглядами взрослых степенных мужчин, годившихся ему в отцы, Венечка засмущался, весь покраснел и наконец махнул рукой:
- Да берите, что хотите! Только побыстрее!
Константин Александрович тем временем настороженно следовал по коридору. Прошел мимо разверстой пасти двери, ведущей в темные покои Чайковского, мимо неплотно занавешенного окна, сквозь шторы которого узким клинком пробивалась с улицы болезненно-желтая полоса света. Увидел у самого пола мелькнувшую на краю глаза черно-серую тень, которая, когда на нее навели золотое пятно фонарика, обратилось в толстую, пушистую кошку, с недовольным мявком в несколько прыжков исчезнувшую из поля зрения.
Впереди раздались чьи-то шаги и негромкое перешептывание. Кто-то простуженный сипло дышал, выдавая себя за добрый десяток шагов. Вряд ли в общежитие проникли сторонники министров: навстречу Раушу мог идти только отряд Филоненко. И верно: вскоре перед бароном возник довольно улыбающийся Максимилиан Максимилианович со свитой. Окинув друг друга взглядами, оба отряда остановились, убедившись, что на свободе остались только свои.
Эсер, толи на правах командира отдельного отряда, толи по привычке тянуть одеяло на себя, первым взял дело в свои руки:
- Ну что же, господин ротмистр, все прошло без сучка и задоринки? Всех взяли? У нас в чистом банке Маслов и Зубов. Кстати, слышали выстрелы? Это Алексей Алексеевич Иванов, наш безпортфельный друг, вошел в тильт и решил прогуляться за окно. А когда понял, что там его ждут ласковые руки Томары и его бойцов – открыл огонь. Но, - Максимилиан Максимилианович довольно усмехнулся в усы, - мы тоже не лыком шиты, так что оне-с от коллектива не отбились, и теперь вместе с соседями гостит у Чаплина.
- Господин барон! – подал голос один из эсеров, - А вы Дедусенко не видели? Мы нашли пустую комнату, суде по одежде – его, а самого Якова Тимофеевича нет. И кровать заправлена…
Удостоверившись в отсутствии управляющего отделом продовольствия, промышленности, торговли и путей сообщения и поняв, что он, на свою удачу, в общежитии сегодня не ночевал, заговорщики, не таясь, отправились на кухню, в которой уже зажегся мягкий домашний свет керосинки. Кто-то закурил, сиплый спутник Филоненки с превеликим наслаждением высморкался и оглушительно прокашлялся, прочие же живо обсуждали на удивление простой и бескровный захват власти. Сам же Максимилиан Максимилианович гордо нес последнего «пленника» - ту самую откормленную кошку, что спугнул Рауш. Зверь сам подошел к эсеру, выбрав его из всех людей, и принялся тереться о ноги, настойчивым мурлыканьем прося внимания. До человеческих разборок ему дела не было.
Победителей встретила деловитая суета: изображавший из себя дикого кавказца Ганжумов пререкался разом со всеми управляющими отделами вместе, какой-то пышноусый унтер кипятил чайник, сам же Чаплин ходил из угла в угол, заложив руки за спину. Увидев своих «ударников», он тут же набросился на них с вопросами:
- Ну, Дедусенко нашли? Что можете доложить, господа? Где ваш обещанный «приятный сюрприз», Максимилиан Максимилианович?
- Не знаю, - развел руками эсер, - видимо, в дороге еще. Обстановка же…
- Об обстановке, - грубо перебил его кавторанг, - расскажет барон. Константин Александрович, прошу. И еще, господа, подумайте, не перебазироваться ли нам в казармы Архангелогородского полка? Черт знает, успеем мы поймать Дедусенку, прежде чем он дел наворотит, или нет, но лучше поберечься: слишком многое сейчас на карту поставлено. А там уж решим, кто его ловить будет и где.
***
Военные обычно не склонны к пустому фантазированию, а британские – тем паче. Но Гилмор был ирландцем, так что стоит ли удивляться, что в мыслях своих он нарисовал апокалиптичные, достойные пера Босха картины недовольства энергичной и бескомпромиссной женщины, чей вечер он столь безнадежно испортил? Капитан ожидал чего угодно: от высокомерного афронта до скандала в лучших традициях итальянских опереток, так что легкое, успокаивающее прикосновение Наташеньки стало для него чем-то толь же драгоценным, сколь для одинокого странника в пустыне – обнаруженный древний колодец, полузанесенный песком, но еще хранящий в себе живительную влагу.
Так что, когда все вышли из бани и Джеймс распахнул над своей леди черный купол зонта с изящной черепаховой ручкой, не надо быть умельцем в чтении людских душ, чтобы заметить на лице мужчины выражение опасливой надежды. Воспользовавшись отсутствием сослуживцев рядом и сжав тонкие пальцы требовательной рукой, он, склонившись буквально на миг, негромко шепнул ей, обдав ушко горячим дыханием:
- Леди Натали, вы все-таки ангел! Суровый, но ангел. Поверьте, я приложу все усилия, чтобы восстановить наш отдых, оказавшийся столь хрупким под давлением обстоятельств. И, - в голосе ирландца лязгнул-таки металл, словно кто-то загнал снаряд в казенник, - нам тогда никто не помешает: ни Бог, ни черт, ни командиры. Прошу, поверьте мне еще раз.
Всю дорогу до поста промокших насквозь белых капитан держался рядом со своей спутницей, защищая ее как от разверзшихся хлябей небесных, так и от неуместных вопросов других британцев, с недоумением косящихся на единственную женщину в отряде. Теперь же, когда ситуация стала напряженной и появилась нешуточная вероятность перестрелки, он одним уверенным шагом вперед встал меж девушкой и русскими позициями, настойчиво попросив:
- Натали, я не сомневаюсь в вашей отваге, но прошу не высовываться. Я не прощу себе не только если вы погибните, но даже если шальная пуля ранит вас.
Тем временем чуть впереди, под довольным взглядом Торнхилла, доктор Рощин вел свою беседу. Ставший нежданной преградой на пути англичан поручик, услышав от человека со знаками различия сержанта армии Его Величества чистейшую русскую речь, вначале опешил, и даже промедлил с пожатием протянутой руки, но, видимо, вспомнив о том, что в британской армии на Севере есть немало русских, особенно в Славяно-Британском и Карельском легионах, не стал интересоваться персоной своего собеседника, приняв и его слова, и его мундир за должное. Стянув тонкую, ни капли не спасающую от холода перчатку, он наконец ответил Николаю крепким рукопожатием уверенного в себе человека.
Стоило заметить, что сказанное все-таки выбило его из колеи: как и предполагал Ник, намек на осведомленность англичан и дружественность их визита не вызывали у офицера повстанцев внутреннего противоречия. Но приказ, отданный лейб-москвичу, был все-таки не терпящим двойных толкований, так что выбора у Лукошкова не оставалось:
- Видите ли, господин… не знаю вашего имени – боюсь, мы друг другу не были представлены. У меня есть четкий приказ, - судя по сомнению в голосе, офицер сам сомневался в правильности своих действий, - не пропускать никого. К тому же… - молодой гвардеец замялся, прикусывая в задумчивости нижнюю губу и не зная, как бы сказать так, чтобы его было понятно, но при этом не выложить все прямым текстом, - наши манэвры проходят, если можно так выразиться, успешно, и помощи в их проведении не требуется. А о вашем участии меня не уведомили.
Пытаясь убедить Ника и стоящих за ним англичан не настаивать на продолжении маршрута, Лукошков нервно теребил снятую с руки перчатку, то комкая ее, то пытаясь разгладить. Спокойный и уверенный взгляд Рощина, ведущего себя как человек, знающий, чего он хочет, и хорошо осознающий свои права и возможности, заставлял лейб-москвича выкручиваться вместо того, чтобы стойко стоять на уставном «не положено». Эта не самая мудрая тактика загоняла непривычного к таким беседам несчастного все глубже и глубже в ловушку слов и недомолвок.
Понимая, сколь неубедительно звучат его слова, Павел Степанович предпринял последнюю попытку задержать англичан:
- Господа, вы же понимаете: у меня приказ. Возможно, лучше я сейчас пошлю стрелка за кем-либо из старших офицеров, и вы решите вопрос с ним?
Держащий руки в карманах Торнхилл, по-прежнему улыбаясь, сделал шаг вперед, став рядом с Ником. Не смотря на кажущееся добродушие англичанина, Лукошкову показалось, что перед ним подняла голову гигантская змея, вроде питона или удава, пока сытая, но уже размышляющая, не подкрепиться ли так кстати подвернувшимся человеком. К чести офицера, он не отступил, повторив лишь:
-Господа! Позвольте позвать моего командира: это много времени не займет.
Николаю Борисовичу стало ясно, что крепость эта скоро капитулирует: пара аргументов наподобие предыдущих, и белогвардеец предпочтет не ввязываться в пререкательства и пропустит солдат дальше. Как убедительно показывала практика, в нынешние времена быть в России англичанином, или даже русским на британской службе, было выгодно и полезно. Вряд ли этот Аргус архангелогородского разлива пропустил бы другую русскую часть, или даже французскую, не говоря уж о сербах, поляках и прочих двунадесяти языках.
***
Когда-то давно, словно бы в другой жизни – целых пять лет назад, разбивающий ночную тишь и спокойствие выстрел поднял бы на ноги всю мирно почивающую улицу. Озарились бы отблесками свечек и ламп сонные окошки, распахнулись бы ставни, и испуганные, взбудораженные, не понимающие ничего горожане переговаривались бы, пытались понять, что стряслось, и вести с одного края долетали бы до другого быстрей, чем по телеграфу. Примчался бы городовой, вскоре бы на штатном «ваньке» приехал бы околоточный надзиратель… А с утра в газете обязательно появилась бы статья о ночной стрельбе, и кумушки по всему городу еще долго обсуждали бы, до чего докатился непутевый наш народ.
Сейчас же ни одного звука сверх случившегося не нарушило тишину, не сплели свое свечение с фонарями лампы темных квартир. Только лишь внизу, в комнатушке на первом этаже рядом с магазином, по-прежнему выводил заливистые рулады Алексей Флегонтович, который, к слову, фактически был в своей собственной лавке не более чем старшим приказчиком – основная доля в его деле принадлежала известному местному купцу и концессионеру Мартемьяну Демьяновичу Базарному.
Не слышно было и мирно спящей левой части дома, где жили его хозяева – обширное семейство Лейцингеров, детей предыдущего городского головы, чьи фотокарточки с красотами русского Севера Машенька могла помнить еще по довоенным временам. За полтора года после свержения монархии город привык к стрельбе, ночному разгулу и воплям, понял, что ночь может стать опасной, и стал осторожным и вместе с тем безразличным – дьявольское сочетание: пока беда не постучит в ворота, мало кто придет на помощь ближнему своему.
А теперь, коли отодвинуть красивые ажурные шторы, подметающие пол гладкий дощатый пол, и краем глаза выглянуть в широкое панорамное (но, к сожалению, постоянно холодное) окно, можно увидеть, как в тусклом свете фонарей под косыми струями дождя суетятся серые шинели, поднимают кого-то с земли и смачно, с размаха, бьют. Раз, еще раз, пока ноги человека не подгибаются, и он не падает в грязь. В эти годы в шинелях ходит каждый второй – но когда их много, когда над головами возвышаются одинокие рога винтовок, разве можно усомниться в том, что это солдаты?
При должной доли фантазии можно было бы представить одну из тех полицейских облав, о которых писали в газетах, если бы не одно «но»: дом напротив, где за высоким забором раскинулся уютный ухоженный сад с клумбами роз, был общежитием правительства Северной Области, где жили те, кто волею случая в это лихолетье стал у штурвала сопротивляющегося красной горячке кусочка прежней России. И «облава» эта, по всему видать, была именно на них. Армия, призванная защищать, боролась с теми, кто был под ее защитой. Хорошие или плохие, но члены правительства были избраны в свое время народом в Учредительное собрание и выражали интересы большинства – а теперь на них охотились.
Скрипнула дверь, с негромким шуршанием скользнула по полу. Оглянешься за спину – и видна маленькая уютная комната, где у голубой печки-голландки с изразцовыми плитками стоит неширокая кровать с металлической спинкой – но не Зальцмановской, простой и безыскусной, из прямых прутьев и двух шариков, а витая, орнаментная, перекликающаяся с бежевыми обоями, где тоже видны травяные узоры. Никакого мещанского псевдо-ампира, никаких строгих и бездушных вертикальных полос – все изящно и сделано не для временных постояльцев, а для себя, для своей семьи.
В ногах кровати – тумбочка светлого дуба с плавными обводами, а у окна – стол и два стула того же гарнитура. Платяной шкаф с зеркалом завершает картину – высокий и двустворчатый, он не выглядит при этом массивным, дополняя уютный образ и завершая его камерность. Пара вязаных половичков, несколько цветов в горшочках – сим облик машенькиного жилища можно было считать законченным. Оставалось ответить лишь, что кухня и дамская комнаты были за пределами двери, и пользовались барышнями Иессен и Данилевич совместно.
Мягкой, неслышимой походкой в дверь скользнула светлая тень. Белая ночная рубаха чуть ниже колен, распущенные черные волосы, блестящие на вздернутом носике стеклышки круглых очков, за которыми видны умные карие глаза – выстрелы, видимо, разбудили и Веру, или, как ее, не смотря на молодой возраст, привыкли называть коллеги, Веру Антоновну. Комнатка Данилевич выходила на задний двор дома, и видеть происходящее она не могла: а посему решилась побеспокоить соседку, из чьей комнаты можно было осмотреть всю улицу.
С маленьким дамским «Браунингом» в тонких пальцах, в неглиже она выглядела бы неопасной и даже смешной, если бы не полыхающая во взгляде упрямая решительность. Такую Машенька видела у идущих на фронт в августе четырнадцатого офицеров, такой же взгляд был у коммандера Френсиса, когда он стрелял в бандитов. Вера, не смотря на юность и принадлежность к слабому полу, была солдатом – в этом сомневаться не приходилось.
- Мария Карловна. – Даже в подобной ситуации девушка не забывала о приличиях, коротко кивнув соседке. – Что там происходит?
Получив ответ, Данилевич встала рядом, взглянула в окно и коротко прокомментировала:
- Это наши. Видите, с воротами рядом, мужчина без винтовки? А на шинели – погоны. Офицер. Это наша армия. Вот только… что они делают?
Завершив осмотр, Вера маленьким шажком отошла от окна, укрывшись за стеной. Посмотрела на Машеньку пытливо, будто пытаясь прочесть мысли, и спросила:
- Возможно, нам следует выйти и узнать, что происходит? Я не сторонница, - она дернула уголком губ, - эсеровского правительства, но оставаться безучастной нельзя – это путь погибели. Вы со мной?
***
- Эх, Павел Николаевич, да где же сейчас надежных людей найдешь! – досадливо махнул рукой Мальчиковский. – Вы собирайтесь, собирайтесь. Пока ничего серьезного, но поясню ситуацию я, с вашего позволения, уже по дороге, а то и у стен есть уши. И зонт, зонт не забудьте – на улице то льет, как из ведра, то моросит мелко, но никак не прекратиться. Я буду ждать вас на первом этаже.
Милочка, - повернулся он к Фире, - ведите.
Грушин вполне понимал, что подразумевал его гость, говоря про уши у стен. Главнокомандующий Чаплин, прямой начальник Антона Гавриловича, был известен своими правыми взглядами, да и сам Мальчиковский, если верить слухам, был резким противником всех начавшихся с Февральской революции перемен. Павел Николаевич не слишком интересовался сплетнями, но в таком небольшом коллективе, как кают-компания ФСЛО, невозможно было не узнать о своих сослуживцах много нового. Собственно, о Мальчиковском как раз рассказывали, что его, еще в бытность старшим штурманским офицером на «Аскольде», сразу же марте семнадцатого свежесформированный судовой комитет убрал, как выразителя крайне монархических взглядов и человека, крайне грубого с нижними чинами – весьма выразительная характеристика, особенно с учетом того, что в первые дни после падения Империи такие эксцессы были редкостью.
Петр Герардович же, хозяин дома, был скорее сторонником кадетов, хотя без зазрения совести работал на своей немаловажной должности и при эсерах, и при большевиках. И не было никакой гарантии, что он не предпочтет поделиться подслушанным с политическими противниками неудобного всем левым силам Главнокомандующего.
Переодевшись, Грушин спустился по темной лестнице на первый этаж. Легкий скрип ступеней не разбудил спящего дома, и обитатели его продолжали мирно спать в своих постелях и видеть спокойные сны. Пройдя неосвещенным коридором через прихожую, где на вешалках открытого гардероба соседствовали флотская шинель с погонами старшего лейтенанта, теплое пальто с мягчайшим меховым воротником, и изящный девичий редингот. Чуть в стороне от господских одежд, на вбитом в стену гвозде висела темной тряпкой винцерада Фиры, клеенчатым блеском отражая свет, льющийся из распахнутой двери на улицу.
В дверном проеме, облокотившись на косяк, неторопливо курил Антон Гаврилович. Как всякий кадровый офицер, он не мог позволить себе нарушить негласное правило этикета – курить только под крышей, но и не хотел задымлять не предназначенное для того помещение. Каждые несколько секунд алый огонек освещал гладко выбритое лицо молодого человека, заставлял светиться бликами ширококрылый нос и играл яркими бликами на кокарде.
- Пойдемте. – Отлепившись от косяка, Мальчиковский коротким щелчком отправил окурок в недолгий полет, закончившийся в луже, и, распахнув зонт, вышел в ночь. Дождавшись, когда Грушин окажется рядом с ним, он продолжил прерванный разговор:
- Смотрите, Павел Николаевич, какая пиеса у нас получается. Правительство у нас розовое же, эсеровское, верно? – Не дожидаясь ответа, он сам подтвердил, - Верно. И по старой террористической привычке они армию боятся и не любят, и больше всего опасаются Георгия Ермолаевича, который один пытается скоординировать действия с союзниками и освободить Россию от краснокожих. Старик-Чайковский и его клика же, дорвавшись до власти, играют в правительство и делают вид, будто большевики все исчезли, а Северная Область находится на острове где-то далеко-далёко от Петрограда и Москвы.
Будто бы мало этого – теперь они решили ликвидировать мнимую угрозу своему положению, официальным письмом отправив всех офицеров штаба Командующего, да и большинство офицеров штаба Флотилии на сухопутный фронт, где связь с городом даже у англичан редка. Георгий Ермолаевич, в отличие от Леонида Леонтьевича*, сразу понял, что это означает сейчас и к каким последствиям приведет в перспективе, а посему, заручившись молчаливым согласием англичан и той части эсеров, для которых родная страна важнее идеологии, твердо решил отстранить Учредилковцев от власти, пока еще не все потеряно.
Разговор на какое-то время прервался, потому что выросшая перед офицерами на дороге лужа явно старалась стать новым архангельским заливом и уже заполнила собой все пространство от стены и до стены. Обходить ее, чтобы не вступить в чавкающую жидкую грязь, в которую превратилась дорога и дощатый тротуар, пришлось по стеночке. От такого «променада» впору было пожалеть, что в Архангельске, в отличие от Москвы и Петрограда, извозчики предпочитали в ночь под дождем не мокнуть, дожидаясь загулявших клиентов – просто потому, что редко кто из горожан кутил где-то вдалеке от дома.
-Проблема в том, - выбравшийся на относительно сухое пространство Мальчиковский скривился, будто уксуса хлебнул, - что у них все равно немало сторонников. Но если «сапоги», - с истинным презрением флотского упомянул он прозвище сухопутных сил, - в основном из деревенских, и никуда не пойдут, то наш полуэкипаж, как вы и без меня знаете, еще тот рассадник всякого рода эсеровско-меньшевистско-большевистской мрази. Пока что все тихо, и воду никто, вроде бы, не мутит. Но если какой-то доброхот сообщит им о перевороте… - адъютант Чаплина не стал продолжать, оставив многозначительную паузу, чтобы его спутник сам мог представить, что случится, если левацки настроенные матросы выйдут на улицы сонного губернского города.
Наша задача – любой ценой не допустить, чтобы матросня узнала об этом до того, как все закончится. Подчеркиваю – любой ценой. Это не приказ Чаплина, - продолжил он уже мягче, - это просьба к тому, что еще не забыл, что значат погоны морского офицера, и не готов отказываться от них в угоду политиканам-«моментам».
|
|
|
|
 "И у истоков Дуная, неведомых римским анналам,
Первый прими эту весть о лаврах, кончающих войны, —
Весть, летящую вдаль.
Продолжайте свой путь неразлучно,
И обоюдной струёй тесните багровое море"
Авсоний, "Мозелла"Северный берег встречает вас отвердевшей, мёрзлой землёй. Словно на голый камень ступают римляне — кажется невозможным, что через какие-то несколько недель, здесь уже разойдётся зелень. А вместе с цветением природы, что смягчит травяным ковром луга Фракии, смягчатся и души варваров. Старый враг обратился в союзника. Война окончена. Навсегда. Окончена ли? Меж палаток скользят человеческие тени. Сбиваются в кучки. Тянут голодные, грязные руки. Полгода на римской земле превратили гордых воителей в жалких попрошаек, вымаливающих еду или пару монет. Чумазые матери норовят сунуть под нос патрициям своих тощих, бледнокожих детей. — Господин мой! — Господин мой! — Господин мой! Слышится со всех сторон. Но варвары не знают латыни. "Dominus meus" они говорят — как нелепо! В Риме ошибок таких даже дети не делают. Вдруг точно дым расползается грязь человеческая. В стороны. Солнце заходит, в янтарь обращает блестящие шлемы. Воины. Целый отряд. Все одеты по готски. Старший идёт напрямую к патрицию Луцию. — Господин мой Луций, прозванный Альбином! Я Алика, куни народа рикисов! Дукс Алавив, мой господин, приглашает тебя к своей трапезе! Сами по себе, готы мало удивляли римлян. Много было в Империи рабов из готских племён, купцов, наёмников, порой встречались и переселенцы... Все они коротко обрезали светлые волосы впереди, но отращивали их сзади так что "грива" закрывала уши и ложилась на плечи. Бороды также оставались в неприкосновенности — сбривание бороды в их народе было наказанием за бегство с поля боя. Не было ничего удивительного и в накидках из звериных шкур, которые носили все готы от сотрапезников дукса до последнего раба — хотя если простолюдины довольствовались овечьими, то среди знати считалось почётным носить костюм из дикого зверя, собственноручно убитого на охоте. В остальном вышедшие вас встречать напоминали германцев, те же полотняные рубахи и штаны, да кожаные ботинки со шнуровкой у колена. Удивительным было иное. Луций как-то слышал, что в готском обществе у каждого есть кольцо, подносимое вождём, именуемым оттого "кольцедарителем". Знатный воин получал кольцо из золота, свободный человек — из серебра, серв — из меди. Сейчас эта байка полностью подтвердилась. На пальце каждого воина можно было заметить золотое кольцо, пояса же встречающих украшали пряжки, тоже из золота — знаки, что дукс отправил встретить вас знатнейших из своих воинов. О том же свидетельствовало и их вооружение — сарматские кольчуги или трофейные римские лорики, вытянутые вверх каски, круглые щиты вместо эллиптических строевых и конечно, длинные мечи-спаты и кинжалы на плечевых портупеях. Общий вид варваров внушал обоснованные опасения. Хорошо, что накануне переправы их разоружат. Куда сложнее дела обстояли с внезапным приглашением. Несомненно, узнав о вашем приближении от гребцов и точно выведав имя приближающегося знатного римлянина, дукс Алавив решил по варварскому обычаю оказать Луцию честь, пригласив его к своему столу. Отказаться — большое оскорбление. Да и выведать у дукса, воевавшего с гуннами, можно должно быть больше чем у перепуганного простонародья. Но и стол вождя представлял собой совсем не лучшее место для обсуждения секретных вопросов. Готская элита — сотрапезники, узнают о миссии отряда и разнесут слух по всему лагерю, а оттуда он разойдётся повсюду. К тому же ужин с Алавивом означает, что всей группе придётся остаться на ночлег рядом с голодными, нищими готами. Решать предстояло Луцию. Впрочем, у него и без приглашения хватало проблем. IЛуцийПо правде сказать, вряд ли Луций имел что-то против евреев. И точно ничего не имел против снабженцев. Но когда вместе с когортой, Альбин получил Иосифа Сайфера, готового добровольно снабжать всё предприятие, интуиция подсказывала — где-то есть подвох. Всё объяснилось когда вместо скромного интенданта на телеге с припасами, подкатил какой-то богач с тремя слугами, восемью рабами и четырьмя фургонами (а также в общей сложности двенадцатью лошадьми). Провожавший еврея агент-провожатый низшего ранга тут же сообщил, что в общей сложности Сайфер взял с собой в поездку к гуннам несколько тысяч денариев, ювелирные изделия и неопределённое число товаров. Припасов и вина там, правда, тоже хватало, но что из этого предназначалось солдатам, а что, очевидно, на продажу, знал только сам Иосиф. Очевидно, хитрый еврей решил использовать подряд на снабжение, чтобы поторговать с варварами под прикрытием мечей легионеров. Таки сорок человек охраны во главе с императорским агентом за вино и пищу на пару месяцев — почти даром! Вот только даже из тех баек, которые ты слышал о гуннах, можно было понять, что идея Сайфера звучала на их языке примерно так: "А слабо напасть на караван из пятидесяти человек, из которых тридцать — солдаты? Они кстати сами к вам едут!" IIТатионСолдаты нервничают. Нищие готы становятся всё настойчивее. Тянут к легионерам руки. В любой момент их мольбы о помощи могут перерасти в самоубийственную жадность. У многих бойцов пальцы уже лежат на рукояти мечей... Даже если ты придумаешь как убедить нищих убраться подобру-поздорову и избежишь кровопролития — придётся ночевать если не в готском лагере, то неподалёку. Следует ожидать воров. И пока магистриан будет поднимать тосты за здоровье императора с дуксом – проблемы безопасности лягут именно на плечи молчаливого Гектора. IIIПульвисПульвис уже видел и нищету и протянутые руки. В Британии. Кончилось всё плохо. Что ещё важнее — вы совершенно не знали, какая ситуация будет ждать вас утром на дорогах к северу от Дуная. Вряд ли готы носят оружие просто чтобы позвенеть им перед гостями. Они ждут нападения. Гунны могут быть ближе чем кажется. Или не могут? Если отправить всадников на ночную разведку, они смогли бы точно определить, не окружает ли вас прямо сейчас вражеское войско. Но тогда твои люди наверняка устанут и завтра, когда отряд тронется в путь, будут клевать носом в седле. К тому же у местного вождя наверняка есть и караульные и разъезды. IVЭйтниДухи здесь неразговорчивы. Косятся на тебя — и тут же норовят скрыться. Птица Эйтни. Чужая и принадлежит незнакомому существу. Носит знак. Впрочем, не факт, что их пугаешь именно ты. Может дело в колдуне? Ты хорошо знаешь таких как этот Мета... Мата... В общем, колдун. Такие не просят у духов помощи, они скручивают духа незримыми путами, сжимают, пока тот, измученный болью, не сделает что велено. А потом "очищаются", чтобы прочие духи не отомстили за своих. Но нет. Не колдуна боятся духи. Дело в вашем предводителе. С ним что-то совсем не так. Ты никогда не видела такого прежде. Не колдун. Не дух. Что-то иное, страшное, пришедшее из глубины веков... У него глаза из серебра. Серебряный свет пульсирует вокруг него как пара крыльев, единственное движение которых приводит в движение само мироздание. Колдун тоже это видит. И боится. VФлавияПатриция. Люди кланяются тебе. Тянутся, но стоит тебе посмотреть в их сторону, отшатываются как от огня. Может, дело в твоём телохранителе? Или в колдуне? Нет, в тебе, одетая в шёлк и золото! Для них, едва ли видавших такое богатство, ты практически богиня. У тебя первой следовало бы просить милостыню, но вместо этого они шепчут иное. — Исцели дитя... — Пошли дождь... — Упокой мёртвых... И ведь это всё ты можешь сделать. Отец снабдил тебя людьми как раз по таким вопросам. VIКвиринаЗдесь много боли. Много тех, кто страдает. Наверняка, иные из них даже приняли святое Крещение. Твои услуги стоят дорого, но может добродетель бесценна? VIIМетаксасЖжёт глаза. По носу сбегает скупая слеза. Нет, ты не расчувствовался, во всем виноват магистриан. Стоять рядом с Альбином — всё равно что сидеть слишком близко к огню, от жара перехватывает дыхание. Столько силы. Столько чистой энергии. Откуда? И самое главное... Он вообще человек? Или нечто иное, что лишь притворялось Луцием Цельсом Альбином? VIIIАрхипНищие! Кругом нищие! Ты знал, что придётся защищать Флавию, но не догадывался, что делать это придётся так быстро! И что-то подсказывает, что дальше будет только хуже. На колдуна и врача надежды мало. Даме уровня госпожи нужен надёжный эскорт. Из легионеров, держащих мечи наготове. Молчаливое обожание варваров легко обращается в жажду. А то, что эти дикари жаждут, они разрывают на куски. IXАтаульфЗдесь могут быть твои родные. Здесь могут быть твои родные. Здесь могут быть твои родные. Одна мысль пульсирует в висках. Но даже если ты не найдёшь родичей, ты ведь даже не знаешь судьбу своего племени! Уцелело оно или нет? Выжил ли кто-нибудь в войне с римлянами, а потом в нашествие хунну? Вот только вместо того, чтобы выяснять это, ты вынужден стоять возле Альбина как столб. Конечно, соплеменники видят тебя. Видят, что ты был одним из них. Пока не стал рабом и подстилкой для римлян. Никто не заговорил с тобой. Никто даже не посмотрел. Хочешь ли ты, чтобы твоя семья увидела тебя рабом? XТамарЖадные взгляды мужчин скользят по твоему телу. Не только готы — легионеры тоже отнюдь не прочь были бы позабавиться с хозяйской игрушкой. Пока что дальше взглядов дело не заходит. Может стоит держаться поближе к Луцию? А может и наоборот. Наверняка здесь могут быть и твои соплеменники. Не аланы конечно, но хотя бы какие-нибудь языги. Что-то, что подскажет тебе судьбы родного края. Подскажет, как вернуться домой... XIИосифПрежде чем пустить тебя в отряд, провожатый-агент, оставшийся на той стороне реки, провёл осмотр твоего имущества. Формально: "Чтобы убедиться в исполнении условий договора". Но что-то в этом осмотре тебе не понравилось. Не только у магистрианов есть интуиция. Поначалу твоя интуиция только шептала. Сейчас — буквально кричала. С того самого момента, как агент представил тебя не магистриану, а сурового вида трибуну, Гектору Татиону, буквально следующими словами. — Это твой командир. Кажется, произошло какое-то фатальное недопонимание. Или хуже. Подстава. XIIРегулБыть личным врачом магистриана не так уж и плохо. Быть личным врачом магистриана, едущего непойми куда, чтобы его там убили — уже хуже. Есть и другая проблема. Ты видишь как устроен готский лагерь. У реки, да ещё при полном пренебрежении чистоплотностью, здесь наверняка настоящий рассадник заразы! Может имеет смысл убедить командира разбить отдельный лагерь? XIIIАспургДомой. Первый шаг сделан. Рим позади. Но по правде ты не знаешь как далеко дом. Ты не знаешь, какие перемены могли произойти за время твоего отсутствия. Тебе нужно как-то узнать все возможные новости. На празднике? Посидеть у костра? И то и другое сложно пока рядом Пульвис, который даже когда ты идёшь по нужде отправляет с тобой двух провожатый.
|
-
За то, что ты читаешь меня правильно
-
самая внимательная, рассудительная и справедливая
|
К этой мутной стылой реке Флавию вела вся ее жизнь – жизнь, которой позавидовали бы многие. Флавия Лупицина никогда не знала ни голода, ни нужды, ни унижения, помимо того, что было порождением ее же собственного чрезмерного самолюбия, ни принуждения, помимо того, которое диктовало высокое положение ее семьи. Каждому свое, поистину. Но когда два года назад отец глядя сквозь нее вдаль, в какую-то видимую ему одному точку, коротко бросил: «Ты едешь в Антиохию», она почувствовала себя жестоко обманутой, чуть ли не преданной им, она едва ли не впервые в жизни воспротивилась, сказала: «Почему я не могу опять поехать с тобой?» - а она даже не услышал и не ответил, он уже был где-то далеко Никогда она не выказывала недовольства, наоборот, ей грело душу это «мы едем», а не «ты едешь», и она без единого слова срывалась с места и ехала – в Британнию, во Фракию, в Паннонию…. Отец был бдительным оком и указующим перстом, а когда нужно - сокрушительным кулаком Империи на ее варварских окраинах, медом сладким либо стрекалом острым для ее усердных либо же нерадивых служителей и представителей. А Флавия - не просто его золотце, вишенка и куколка, она очень нужная и полезная куколка. Если бы было иначе, разве он таскал бы ее за собой из конца в конец обитаемого мира? Она всегда была рядом с ним, стояла за его плечом и сидела за его столом, скромно и молчаливо, как полагалось хорошо воспитанной девице, потому что они – здесь и сейчас представляют лицо Империи, это лицо должно быть достойны и желательно приятным на вид. Она научилась быть приятной и располагать к себе родню нужных людей и конкурентов, против которых они с отцом вдвоем «интриговали» - как же приятно было это «мы»! - даже когда ее тошнило от этих жалких и ничтожных людей. Ничтожных рядом с отцом. Она научилась молчать, смотреть и слушать, ведь при ребенке многие могут сказать то, чего никогда не осмелятся сказать при взрослом; научилась быть рядом, когда нужна, и не мешать, когда не нужна. Вместе с Флавией, небесплатным приложением к ней, по всему свету таскались ее педагоги – длинноносая гречанка Эвлалия, обучавшая ее хорошим манерам, танцам и пению; пожилой нудный Гордий, преподававший латинскую грамматику, риторику, литературу и историю… и самый бесполезный Филипп, учивший ее понемногу всему остальному – арифметике, астрономии, точнее астрологии, и географии. Флавия усердно училась, потому что образованная женщина – украшение и гордость семьи… Она так хотела, чтобы отец ею гордился. Она, в свою очередь, гордилась тем, что отец высоко ценит ее и позволяет ей быть частью его лица, а значит, и лица Империи. Он служит Империи, значит, и она тоже служит, раз она помогает ему, облегчает и украшает его жизнь. Разве не этим прославились знаменитые женщины Рима - те, что были матерями, женами, сестрам и дочерьми его великих сыновей? Они помогали, утешали, давали советы, разделяли их славу и погибали вместе с ними, когда эта слава превращалась в пыль. Некоторые были добродетельны, другим же приходилось не только утешать и помогать, но и интриговать и подсыпать яд в вино… не без этого! А самые лучшие – те правили вместе со своими мужчинами, даже не вместе, а вместо них… Великолепная Ливия Друзилла! Три могущественные женщины из великого рода Юлиев – Юлия Домна, Юлия Авита Маммея, Юлия Меса… их было немало! Зачем заглядывать в далекое прошлое, если есть на свете царственная Галла Плакидия…
Глупая тщеславная девочка Флавия. Неужели она не замечала, что Маркусу, хотя он Cекундус, а она Прима, поручают настоящие дела, а ей остается стоять за плечом отца и украшать его жизнь… Замечала, и это изрядно отравляло ее любовь к Маркусу, а ведь она любила его, своего милого младшего братика! Зачем она только родилась женщиной… И все же она старалась быть терпеливой и дождаться часа, когда судьба позволит ей сделать шаг вперед и сыграть свою крошечную роль в бесконечной веренице людей, возносящихся и падающих вниз, на миг вступающих в круг света и навеки исчезающих в тени, но вкупе творящих историю великого Рима… Но на что рассчитывать ей, когда даже отец – сам Флавий Лупицин попал в опалу, несмотря на все свои заслуги перед Римом, просто оттого, что не нравился императору Юлиану! Вдруг все пошатнулось. Его отстранили от дел и от должностей. Амбициозный, деятельный мужчина то метался по своей константинопольской вилле как лев в клетке, то впадал в апатию. Флавия опять пыталась помочь и утешить… но у нее это плохо получалось. Когда же ненадолго взошла звезда Иовиана и он снова приблизил к себе отца, она была так рада за него, так счастлива, так горда! Вот, его все же оценили, без него нельзя обойтись! И снова приготовилась ехать с ним… куда-нибудь. И тут он ей говорит: ты едешь в Антиохию!
Что-то надломилось внутри Флавии, она возроптала, хотя отец этого и не заметил, поглощенный своим возвращением на арену большой политики. Ей уже целых восемнадцать лет. Милая юность быстро проходит, старость безжалостно наступает и никого не щадит. Большинство ее знакомых девиц из приличных семей давно замужем, а отец не соизволил дать ей достойного мужа, которого можно было бы поддерживать и на которого можно было бы… влиять. Ну, поучиться влиять. Отец хочет, чтобы она продолжала учиться! Кем он ее видит - монахиней, ученой женщиной? Да он ее вообще не видит! Нет, Антиохия, конечно, не какая-нибудь дыра вроде Иудеи, Дакии, Фракии или Британнии. Но и не столица, по сравнению с Константинополем, а тем более с Римом. А ей так хотелось в Рим! И тут еще, к удивлению и даже негодованию Флавии, выяснилось: мало того, что Антиохия – отнюдь не дыра, среди местной золотой молодежи она, Флавия Лупицина, выглядит едва ли не провинциалкой! Ужасно! Зачем она только дожила до этого позора! Флавия решила: надо войти в этот круг. Стать своей, обзавестись друзьями среди тех, кто, быть может, лет через десять станет влиятельными. К тому же - мода, развлечения, музыка, изящная литература, театр - это приятно. Может же она заняться тем, что не только полезно, но и приятно. Извини, папа.
-
Ну да, повлиять...
-
стоять за плечом отца и украшать его жизнь
Очень драматичный, прелестный пост о жизни римлянки! Как она переживает о неравном, мужском мире, об отце...
Мне сразу вспомнился, кажется, Плутарх, который писал, что добродетели женщин весьма немногочисленны и ограничены, так что хваля одну женщину можно хвалить их всех.
Флавия не хочет быть такой «женщиной в общем смысле» и это красиво)
-
+
Бедная брошенная девочка.
-
Извини, папа.
Прости-прощай, папаша Флавий!
Антиохия ждет меня!
-
Будущая Клеопатра!
-
Твои героини по хорошему схожи. Они не бросают весел и не полагаются на судьбу.
|
Как Луций и предполагал, Август оказался человеком жестоким, но здравомыслящим, и советы его тоже были вполне разумными. Палки? Ну да, так и есть. Этим римляне и занимались всю свою историю - тыкали палками другие народы, чтобы те поворачивались, как надо и виляли хвостом, а не скалили пасти. Собственно, человека от зверя и отличает то, что он знает, как обращаться с палкой. И кто-то должен быть этой палкой. Почему бы не он?
Кроме того, он вполне спокойно отнесся к навязанному браку. С чего бы вдруг он в двадцать один год лучше императора знает, кого взять в жены? Вполне вероятно, что нет. И возраст невесты его нисколько не смущал - пока она вырастет, он сможет добиться больших успехов и не повторит историю своего отца. Луций твердо знал, что его жена никогда не посмеет ударить его или его сына. В своей семье палка будет только у него. Фигурально, конечно. Ему удалось повергнуть брата императора без единого удара, уж тем более это не понадобится, чтобы справиться с девочкой-подростком. Как-то Софроний спросил его, что он думает о своей женитьбе, и Луций даже осторожно пошутил, мол, главное, что не на сестре.
Он даже перешел в арианство - а почему бы и нет? Спор о том, един ли Бог, казался ему довольно бессмысленным, а вот простота арианского учения выглядела более стройной и логичной. Тем более, если это ускорит продвижение по службе, то зачем отказываться? Возможно, это тоже потом сыграло свою роль в том, что он стал биархом.
Служба с этого момента стала еще интереснее. Да, было хлопотно, но зато он посмотрел мир. Успев уже позабыть родную Иберию, он взглянул на неё по-новому и нашел, что эта страна богата, но в сердце своем все еще непокорна. Африка была красивее, жарче, а работать в ней проще. Восточное мировоззрение, в котором мир - всего лишь рынок, и продается все, а особенно слова, показания, свидетельства, серьезно упрощало его задачи. Правда, слова здесь стоили дорого, но должность циркитора давала "большую скидку".
Житница империи была прекрасна. Луций любил жаркий климат, сухой ветер, налетавший из пустыни, и плеск теплых волн. В шумных, суетливых прибрежных городах он чувствовал себя, как рыба в воде. Еще ему нравились женщины с темной кожей и подведенными черным глазами. А в Египте он увидел покоренное, древнее царство, которое существовало задолго до Рима, и которое Рим подчинил, но не стал растаптывать. Мощь дает право на милосердие.
Время лечит. Пять лет упорной работы с редкими визитами домой - и Луций уже не чувствовал себя тем же человеком, который всерьез планировал пронзить себе грудь клинком. Жизнь по вкусу все больше напоминала мясо - сочное, с привкусом крови, заставляющее побегать за собой, чтобы потом окупить труды, придав еще больше сил. Да, старых друзей было не вернуть, но завелись новые, и Луций осознал, что те, старые, сейчас бы не понимали его, а эти - разные чиновники, комиты, префекты - понимают хорошо. Появились и враги, но теперь у Луция Альбина были покровители, а что важнее - он научился тыкать палкой злобных псов так, что они прятали зубы. А тем из них, кто был бешеными, он пару раз ломал хребет.
И конечно, когда он узнал об отставке, это его не обрадовало. Однако некоторое злорадство помогло ему не впасть в меланхолию: Софроний забрался куда выше, и лететь сверху ему пришлось дальше. Теперь Луций почувствовал даже какое-то удовлетворение - тот, кто втянул его в службу, пострадал еще сильнее. Была в этом какая-то высшая справедливость.
С другой стороны, все это подчинялось логике процесса, ведь не зря же сказано: Novus rex, nova lex*. Было бы странно, если бы они с Софронием, занимавшиеся таким щекотливым делом, как политический сыск, сохранили свои места. А если с врагами бороться можно и нужно со всем упорством, то биться головой о логику процесса себе дороже.
В то же время по здравому размышлению Луций пришел к выводу, что они еще легко отделались - ну, отставка и отставка. Он поработал для империи на славу, и если кто-то решил, что его услуги больше не нужны - этот кто-то делает хуже только себе.
Подсчитав деньги, Луций даже удивился тому, насколько он богат - не сказочно, но вполне впечатляюще. Все эти годы работы у него было столько, что тратить деньги он особенно и не успевал, а к щедрости Августа добавлялись еще и взятки, которые, если решения по ним не противоречили интересам Империи, Луций брал, не колеблясь. Иногда, например, отец просит за сына-лоботряса, попавшего в дурную компанию - ну и отчего бы не помочь? В каком-то смысле весь его путь до Мурсы повторял эту историю.
Не было и речи о том, чтобы с помощью интриг попытаться вернуться на службу. Во-первых, Луций был бывшим мятежником. Во-вторых, он участвовал в расследовании против брата Юлиана, что само по себе делало его мишенью. В-третьих, веротерпимость веротерпимостью, а все же в фаворе было язычество. В общем, участвовать сейчас в политической борьбе было все равно, что в одном хитоне прыгнуть на арену ко львам. Нет уж, спасибо!
А кроме того, Луций понимал, что если про него империя скоро забудет (и хорошо, если честно), то про Софрония будет помнить - слишком крупный он человек. И очень опытный. И когда он снова окажется на коне (а в этом Луций не сомневался), ему понадобится его старая гвардия. Поэтому свою отставку Луций воспринимал скорее как временный и заслуженный отпуск. Все вернется на круги своя, рано или поздно. И тогда дверь, которая сейчас со стуком захлопнулась перед ним, и о которую другой на его месте начал бы сбивать костяшки на пальцах, откроется сама.
Irreparabilium felix oblivio rerum**. Этот отпуск он употребил с пользой для себя. Чем же он занялся? Потерпев кораблекрушение и оказавшись на острове среди дикарей, германец начнет охотиться или воевать, грек - философствовать, римлянин же будет править этим островом. Покойный Август говорил об управлении империей, и Луций решил попрактиковаться в управлении хотя бы поместьем - одно дело быть частью работающей системы, другое - выстроить свою систему. И довольно легко в этом преуспел.
Позже он вспоминал это время очень тепло - хороший климат, хорошая земля, хороший дом, в котором он был хозяином. Молодая жена, как раз окончательно созревшая к этому времени: хотя за время его отсутствия Юлия несколько чересчур напиталась вольностью, привести её к покорности было задачей скорее любопытной, чем трудной. Деньги, на которые можно было превратить поместье в образцовое хозяйство и обеспечить себе безбедную жизнь до конца дней. Наконец, уважение соседей - да, Луций сейчас был в опале, но в провинции биарх, даже бывший, был фигурой, к тому же, все может перемениться в любой момент, и лучше быть приятелем человека, который сжигал колдунов и подписывал смертные приговоры римлянам, чем его врагом. К тому же Луций бывал в разных странах, видел Императора и многих сановников и имел что рассказать.
Тосковал ли Луций, в двадцать семь лет оказавшийся на обочине большой политики, по настоящему делу? О да! Но была ли такая жизнь скучна? Нисколько! По примеру Констанция, Луций занимал свое тело физическими упражнениями - ездил верхом, бегал и занимался на брусьях, а также вспомнил, как держаться за меч, в чем давно не имел практики со времен службы в армии. Тело его окрепло на свежем воздухе, появился здоровый аппетит, спал он прекрасно. Тяги к сочинениям Луций в своем возрасте не испытывал - все же не так много он повидал, да и теорию без примеров считал сухой и мертвой, а возьмись он приводить примеры из своей службы - и можно было рассказать что-то лишнее. Однако была тяга к чтению - деньги позволяли ему покупать какие угодно книги, и он прочитал их целую гору, от Юлия и Ливия до Катона и Плутарха. Не обошел он своим вниманием право и риторику. В детстве полученное им образование было поверхностным, и теперь он с удовольствием восполнил этот пробел.
Ну, и конечно, не было развлечения лучше, чем следить за царствованием Юлиана и ждать, когда же он споткнется. Германцев он (с третьего раза) победил, но впереди был враг посильнее. И Юлиан "не разочаровал" опального agentes in rebus. Кажется, наставал момент подыскать хорошего управляющего для поместья.
-
Да, это прям для тебя модуль, амиго)
Всё как в хорошей книге.
-
+
быт римского пенсионера :)
-
Выпуклый персонаж
|
|
 "Смогут другие создать изваянья живые из бронзы,
Или обличье мужей повторить во мраморе лучше,
Тяжбы лучше вести и движенья неба искусней
Вычислят иль назовут восходящие звезды, — не спорю:
Римлянин! Ты научись народами править державно —
В этом искусство твое! — налагать условия мира,
Милость покорным являть и смирять войною надменных!"
Вергилий, "Энеида"Был вечер. Чёрная вода неспешно перестукивала друг о друга тонкие, полупрозрачные льдины. Иногда гребцы отталкивали лёд вёслами, но чаще просто полагались на прочность своих лодок. Они спешили. Старались перевезти как можно больше людей прежде, чем тень опустится на массивные кубоидные башни каструмов, а на стенах зажгут сторожевые огни. Каждый день, работы по перевозке начинались едва взойдёт солнце, а заканчивались на закате, и всё же число угрюмых шатров и палаток на северном берегу не уменьшалось, а только росло. Готы бежали. Бежали в ужасе, отнюдь не свойственном этому могущественному и гордому народу. Напряжённая тишина стояла над их лагерями, но стоило им пересечь середину Дуная, как варвары, точно избавляясь по старинному поверью от заклятья, перейдя бегущую воду, начинали обмениваться байками, шутить и петь, и песни, и смех далеко разносились на сухом зимнем воздухе. Император принял их. Даровал защиту против врага столь чудовищного, что по рассказам очевидцев казалось, будто не люди опустошили страну Ойум, но демоны. — Чёрные всадники на черных жеребцах! — Они возникают из ниоткуда! Ни одно войско не может двигаться с такой скоростью! — Их стрелы в воздухе оживают и визжат как демоны! — От городов, куда они приходят, не остаётся ни единой постройки! — Они берут в плен и лишают юношей разума так что те забывают свой дом и племя! — Никто не выжил! Суеверные дурни! Если никто не выжил, то кто же в таком случае рассказывал байки? Куда важнее — готы всерьёз верили, что таинственные "хунну" в любой момент появятся возле Дуная, дабы истребить весь их народ до последнего ребёнка. Верили настолько всерьёз, что бросались в ледяную воду и на копья легионеров. Флавий Валент отнюдь не был сердобольным человеком, но придворные быстро разъяснили ему всю выгоду, происходящую из отчаяния старых врагов. Новые подданные, которых можно использовать в качестве живого щита от тех-самых "хунну", которых готы так боялись. Новые рекруты в римскую армию, которых можно использовать против главного врага — Персии. Поражение Юлиана под Ктесифоном лишило Рима Месопотамии от Нисибиса до Синганы, открыв шахиншаху дорогу на Пальмиру и Антиохию. В 374 году Валент уже попытался нарушить мир, но испугался численного превосходства персов. Десятки тысяч готских воинов могли позволить ему не только вернуть утраченное, но и исполнить мечты всех императоров со времён Гордиана. Судьба римлян — править миром, и от исполнения этой великой судьбы их отдаляли лишь стены Ктесифона. Не столь неприступные, если полить их готской кровью. Придворные льстецы на все лады воспевали мудрость, проницательность и благородство духа Августа, заново открывшего старую максиму: "Использовать варваров против варваров". Лучший оратор Рима, Квинт Аврелий Симмах, заключил эту идею в наиболее изящную формулу, величие Рима определяется не числом уничтоженных врагов, но милосердием, позволяющим обратить их труд на благо Империи. Но подлинным идеологом планов Валента в отношении готов стал Фемистий, принцепс Сената Константинополя. Этот глубоко пожилой грек хранил верность богам далёких предков и говорил, ссылаясь на величие Аристотеля. Только милосердием к готам римский император побудит этот жестокий народ присоединиться к Империи, и тем самым окончательно его одолеет. Империя сокрушила алеманнов, пиктов, берберов, отбросила персов от границы, добила последних узурпаторов. Закончилась, говорил Фемистий, эпоха бесконечных войн со всеми подряд. Осталось только добить персов — и пятисотлетняя война за господство завершится. Совсем скоро, в Римской Империи настанет мир. Хунну в этом потоке цветистых речей попросту не упоминались. Не говорили о них при дворе, а если и вспоминали, то как счастливый случай, поставивший гордых варваров, наконец, на колени. — Племена постоянно грызутся друг с другом, — говорил император своему верному сподвижнику, магистру оффиций Софронию, — "Хунну" кем бы они ни были, утонут в варварском море. Если они и подойдут к нашим границам, у нас есть лимес, армия готов и мощь всего мира. Для твоего беспокойства нет оснований. Софроний только вежливо кланялся. Это был удивительно тихий человек и с возникающими проблемами он разбирался так же тихо. Начав императорским нотарием, он заслужил высокое звание главы императорской канцелярии тем, что сумел убеждением или подкупом рассеять войска узурпатора Прокопия. С тех пор безопасность Империи стала личной ответственностью Софрония. И где император мог просто рассмеяться и отвернуться, что важно, не дав прямого запрета на те или иные действия, магистр оффиций не просто мог, но и обязан был начать работу. Наибольшей трудностью было избрать агента. Софроний всегда остерегался громких имён и безупречных репутаций, предпочитая знать о своих подчинённых то, чем мог бы при случае смирить их амбиции. Иные сказали бы — Луций Цельс Альбин не заслуживает доверия, он помилованный мятежник, изгнанный императором Юлианом с государственной службы и вернувшийся только чудом! С точки зрения магистра оффиций именно поэтому Альбин и заслуживал доверия. Одно слово не в то ухо, и всемогущий магистриан окажется в той грязи, в которой уже однажды побывал. Тем больше для него причин работать на совесть. Конечно, такие вещи не произносят вслух. Вслух произносят другое. — Прости, друг мой, что я вынужден потревожить тебя. Будь моя воля, я ни за что не стал бы прерывать твой заслуженный отдых, особенно после столь выдающегося успеха в Африке. Но дела Империи требуют нашего вмешательства, и Август желает чтобы я послал лучшего. Разумеется, ты можешь отказаться. Луцию не следовало обманываться. Отказаться он не мог. Был вечер. Темная вода неспешно перестукивала друг о друга тонкие, полупрозрачные льдины. Мимо проплыл самодельный плот — группа варваров не пожелала ждать перевозки и теперь при малейшем ветре плот заливало ледяной водой. Некоторые готы пытались пересечь реку вплавь. Их окоченевшие тела уносила река. Вас переправляли в несколько ходок. Загружали по десятку пассажиров на небольшой корабль — остальным приходилось зябнуть, кутаясь в меховые плащи. Первыми на борт естественно поднимается знать. Сам Альбин и высокомерная Лупицина, дочь комита Фракии — оба в сопровождении свиты из рабов и личных врачей. Возле гордой патриции несколько смущённо стоит солдат, по виду эллин. Кажется, ему куда спокойнее было бы с легионерами, или на худой конец с разведчиками, ожидающими своей очереди, чем рядом с колдуном — ещё одним спутником Лупицины. Отряд соответствовал задаче — одна когорта при поддержке турмы прокурсаторов. Когорта! Сильно звучит, правда? Сразу представляются шагающие в ногу пять сотен легионеров. На такой эффект наверное и рассчитывал комит Фракии Флавий Лупицин когда обещал выдать магистриану целую когорту в виде сопровождения. IV Martia quingenaria под командованием не кого-то, а самого Молчаливого Гектора, героя войн с германцами и персами как никто заслужившего звание трибуна! Вряд ли опытного Луция Альбина обманули громкие слова. Два десятка копейщиков, да десяток лучников — вот и вся когорта. И добро бы ветераны — новобранцы. Разве что три декана в подчинении Гектора в настоящем бою бывали. Иначе обстояло дело с прокурсаторами. То, что турма не насчитывала обещанных тридцать всадников уже можно было догадаться, зато десять конников под командованием трибуна Требония Пульвиса послужили в самых разных частях лимеса, прекрасно умели читать знаки и вообще знали своё дело. Своеобразным украшением турмы была Эйтни — завербованный как говорят лично Пульвисом спекулятор, отличающаяся проницательностью и способностями к варварским языкам. Вёз Пульвис и заложника — сына какого-то мелкого сарматского князька. В результате общая численность группы превышала полсотни человек. Более чем достаточно чтобы отбиться от банды головорезов, а больших трудностей в пути и не ожидалось. Что могло пойти не так? История I ЛуцийЛуций Альбин родился во времена Константина Великого в Иберии, близ города Тарракон. Его род, Цельсы, хотя и был несомненно старинным, ничем похвастаться особенно не мог. Ещё дед Луция, Валерий Цельс Альбин, мог гордо хвастаться тем, что его семья происходит от самого Цельса — философа, некогда одним из первых доказавшего ложность христианского учения. Потом Август Константин возвёл христианство в небывалый почёт, и рассказывать о происхождении от ярого противника новой веры стало как-то немодно... Чтобы такие рассказы и вовсе никогда не всплыли, отец Луция, Валерий Цельс Альбин Младший, поспешил принять крещение, хотя богобоязненностью особенной не отличался, и когда в семье кто-то заболевал, посылал слуг с дарами в храм Асклепия. Его жена, добрая христианка, спросила духовника, что делать в таком случае, на что священник посоветовал личным примером кротости и смирения пред ликом Творца, склонить супруга к благочестию. Какое-то время мама следовала этому совету, но вскоре взялась за палку, ибо обладала даром просвещения. Стоит ли говорить, что Луций быстро усвоил, что значит "единосущный", и почему рубить ухо пришедшему тебя арестовывать легионеру это плохо? Образование, впрочем, этим не исчерпывалось. Луций освоил латынское письмо и даже научился неплохо выговаривать греческие слова, прежде чем дед принял решение отправить мальчика подальше от "бабьего царства", туда, где перед ним откроются самые большие возможности — в Вечный Город. Но и здесь юный Альбин не задержался надолго, в 15 лет (шёл 949 год) он отправляется по протекции магистра оффиций Марцеллина в действующую армию где поступил под руководство франка Гаизона, тогда незначительного офицера. Здесь из столичного юноши мигом выбили весь гонор. Забавно, но служи Луций лет через пять, его часть мирно стояла бы в каком-нибудь городе, без намёка на палочную лагерную дисциплину. С одной стороны обидно, конечно, но с другой — он ещё успел увидеть, что такое настоящая римская армия. Когда молодёжь будет ныть о невыносимых условиях, у старика-Альбина всегда будет готов ответ. То-самое восхитительное "вот в наше время!" И это будет ложь. Как в любой хорошей лжи, в ней будет много правды. Но сколько всего не будет сказано! Например, как ты, ещё мальчишка, с всадниками обшаривал южную Галлию в поисках свергнутого императора, брошенного всеми. Судьба уберегла тебя от участия в грехе цареубийства, но ты видел тело. Красивого, безбородого юношу нашли в церкви и вытащили, после чего Гаизон зарубил его самолично. Он был старше тебя лишь на каких-то пять или семь лет. Sic semper tyrannis. Был ли Магненций хорошим императором? Сложно сказать. С одной стороны он открыто раздавал должности язычникам, что обещало положить конец долгой вражде вер. Его солдаты были верны ему и принимали дисциплину. Его любили варвары. Галлия, Британия и Иберия покорились ему без борьбы. Наконец, Магненций хотел мира, и даже предлагал покориться Констанцию как старшему Августу. Не раскалывать Империю. Просто править ей в согласии, со знанием особенностей местного населения. Разве это было плохо? Вот только кончилось всё бойней. Мурса. Ты навсегда запомнишь это слово. Вас было вдвое меньше, но вы сражались за то, чтобы самим править родной землёй. Самим выбирать себе веру. И, в конечном счёте, за то, чтобы самим выбирать своего императора! Вы готовы были заплатить за это кровью. Тридцать тысяч пришли на поле. Двадцать тысяч там и остались. Погиб Марцеллин, твой покровитель, архитектор заговора, погиб Гаизон, бесстрашный командир, показавший тебе не только, что значит быть солдатом, но и то, что на войне порой приходится принимать нелёгкие решения. Ты тоже мог погибнуть, но рана оказалась несмертельной. Второй раз ты мог погибнуть когда победоносный Август Констанций, принёсший в жертву ради победы около тридцати тысяч единственно из своего честолюбия, решал судьбу пленных. В тот день ты впервые и встретил Софрония, а с ним и восхитительное сочетание agentes in rebus. — Луций Цельс Альбин. Выходец из сенаторского рода Цельсов. Владения находятся, — Он точно назвал местонахождение поместий твоей семьи, — Живые родственники, — И снова точный перечень. Даже слишком точный. Этот человек знал твою семью лучше, чем ты сам. Позднее, проводя аналогичные разговоры, ты поймёшь, что всезнание часто бывает залогом покорности. Всегда сложнее отказать тому, кто знает где живёт твоя мать. Но Софроний и не думал тебе угрожать. Наоборот, он много и складно говорил о том, что ты ещё молод. Он знает какая дисциплина царит в войсках, как тяжело юноше пойти против слова офицера. Несомненно, тебя принудили к участию в мятеже. Он, Софроний, знает, что ты никогда бы не пошёл против детей Великого Константина. Некоторые сохранили верность узурпатору, бежали с ним, кстати, владения их семей сейчас конфискуются, а потом в их отношении будет проведено самое серьёзное расследование. Но не в отношении тебя! Ты ещё так молод! У тебя впереди прекрасное будущее! Ты служил в прокурсаторах, так отчего бы не сменить род деятельности? Поступить на службу к истинному Августу. Конечно, обычно заговорщиков разжалуют, чтобы подать пример остальным. Но как христиане, мы всегда готовы простить раскаивающуюся душу, верно? Всего-то и надо, что написать одну единственную бумажку. Назвать имена тех, кто как тебе известно добровольно и по злой воле вступил в заговор. Они предатели и цареубийцы. Но ты сам видишь как милосерден Август! Прощён был магистр пехоты Паннонии Ветранион, который одновременно с Магнецием объявил себя императором, но сам, добровольно сложил с себя власть. Сейчас ему назначена пенсия, не было отчуждено ни одно поместье. Если Август и хочет знать врагов его брата, то лишь чтобы обойтись с ними столь же милостиво! Софроний знал своё дело. История IIТатионРаскалённый железный прут медленно, почти деликатно, утыкается в ребро. Зубы сжаты. Тело инстинктивно дёргается прочь, но верёвки держат крепко. Варвары смеются, перебрасывают друг другу мелкие серебряные монеты – они делают ставки, когда же ты закричишь. Многие из них сегодня останутся без денег. Так уж ты воспитан. Отец, галл по происхождению, служил в армии Константина II и погиб при Аквилее когда тебе было три года. То был бой не с врагами Рима — сыновья Константина Великого не поделили власть в государстве. Победа Константа навсегда отдалила твою мать от мира — она нашла утешение в общине Донатистов. Ты очень быстро узнал, что Август неправеден потому что идёт на компромиссы с язычниками и распутен — христиане так на поступают. Они страдают за свою веру, и нет ничего прекраснее чем искаженное болью лицо мученика. Возможно, потеряв мужа, мама помутилась рассудком, но одного у неё не отнять. Она сделала тебя стойким. Попав на Лимес, ты никогда не жаловался ни на холод, ни на издержки армейской дисциплины. И когда гражданская война оставила вас без подкреплений, ты хорошо сражался. Ты не бежал, как иные малодушные трусы. Ты защищал Лугдунум. И когда тебя, пленного, оттащили на островок посреди Рейна, когда руки заломили за спиной, а грудь жгли калёным железом... Ты не кричал. Тебя нашли полуживого воины Цезаря Юлиана. Узнав от пленных германцев о твоей храбрости, Цезарь лично наградил тебя званием центуриона или, по гречески, центенария. Шёл 357 год... Тебя окружают хорошие люди, жаждущие возмездия нечестивым алеманнам за жизни товарищей. Их жажда была утолена — летом варвары разбиты у Аргентората. Но достаточно ли этой общей мести Молчаливому Гектору? История IIIПульвисПульвис оказался в Германии существенно позже Татиона. Алеманны были умиротворены Юлианом, Лимес и основные крепости — восстановлены, а на байках о "молчаливом Гекторе" в основном запугивали новобранцев, чтобы те не отходили от лагеря. Примерно с такой интонацией обыкновенно рассказывали историю Гая Муция, в одиночку пробравшегося во вражеский лагерь и будучи захваченным спалившего себе руку, чтобы доказать, что он не боится боли. У этой истории двойное дно. "Вот герой!" — Скажет любой. А потом задумается и поймёт, что влезть во вражеский лагерь с целью убить царя, даже не зная, как тот выглядит, было наверное не самой лучшей идеей. Не случайно Гаю Муцию надменный государь этрусков сказал: "Ты больше навредил себе, чем мне". В общем, разведчиком ты был скорее осторожным и жечь себе руки не спешил. И, говоря по совести, так ли ты был уверен, что попав в плен не расскажешь всё, что знаешь, едва познакомившись с раскалённым железом? Дважды тебе случалось терять свой отряд. Один раз — ещё легионером. Второй — трибуном. Но лишь первый раз ты запомнишь навсегда. В нем было что-то колдовское. В 361 году таой отряд отправили за Рейн. Следовало в точности определить, предпримут ли алеманны новое нападение на римлян. Есть ли следы передвижений их войск? Свежие кострища, оставленные небрежными лазутчиками? Как же ты тогда был молод, всего девятнадцать лет! Лес манил тебя, шептал что-то на ухо, очаровывал — и обманывал. Оглянулся на секунду, а после видишь, вокруг никого. Только каркают вороны на ветвях огромных дубов. Кар! Кар! Ты здесь чужой, римлянин. Эта земля забрала многих твоих соплеменников, заберёт и тебя. Твою жизнь. Твою душу. В дебрях зарослей ты различил старые, поросшие мхом, валуны. Ты неплохо понимал в технике и догадывался, что глыбы такой формы точно обтесал человек — но кто, зачем, когда притащил их в середину веса, и как удалось дикарям-германцам сложить блоки в идеальное кольцо... Внезапно, жуткий страх обуял тебя. Неестественный. Навеянный извне. Беги! Беги сейчас, римлянин! Ты потревожил что-то дурное. Что-то, смотрящее на тебя тысячей вороньих глаз. Птицы срываются с ветвей. Кружат. Норовят клюнуть. Кар! Кар! Кар! Умри! Умри! Умри! История IVЭйтниЭйтни из народа каледониев. Высоки стены двора твоего отца, забиты соленым мясом его погреба, полны зерном амбары. Но жизнь твоя не ограничивалась единственными вратами каменного круга. Домом твоим был лес, деревья своей тенью укрывали тебя, холмы приближали к бескрайнему голубому небу, реки ласкали кожу прохладной водой. И в пении птиц, в крике зверей, во всем читались знаки судьбы. Плачьте, люди, радуйтесь, люди. Не для людей рождена Эйтни, дочь Эрилиха. Не будет у неё восьми мужей — по одному от каждого племени. Не передаст она дом свой старшей дочери, не благословил оружие семи своих сыновей. Так было сказано богами, ибо боги каледониев не есть природа. Боги — есть судьба. Помнишь ли ты, дочь Эрилиха, священные символы? В них заключено знание о ветвях. О ветвях, что пронзают мир, соединяют небо и землю, мир зримый и мир незримый. Нарисуй луну, что смотрит вниз, нарисуй ветви, устремлённые вверх. Нарисуй два мира, и ветвь, что их разделяет. Лунный свет закрывает дверь тем, кто снаружи, видя символ луны, они принимают его за луну, и исчезают. Но нарисуй над порогом символ моста, и духи пройдут в дом. Раздели небо и землю задвижкой — и тогда духи не смогут выйти, и ты сможешь призвать их, говорить с ними. Соедини двух змей — и все узнают, что место не для людей. Запомни символы, ибо через символы ты говоришь с духами. Учись читать знаки — через знаки духи говорят с тобой. А видишь зверя, что плывёт по воздуху, точно по воде, с длинными щупальцами и клювом, как у аиста? Это зверь смерти. "Руками" своими он душит старых и больных, а потом клювом выпивает две души. Единственный способ отогнать смерть — одна из рук зверя тянется к небу, ибо он должен держаться за небо, чтобы стоять на земле. Если колдун отрубить зверю смерти руку в момент, когда он забирает душу — смерть отступит. Потому и можно спасти больного или раненого. Помни также что у каждого человека две души – одна животная, заложенная в теле, другая человеческа, полученная от богов. Ты принадлежишь богам, потому укроти тело и закали дух. Ты не выйдешь замуж. Не родишь детей. Но только тебе по силам будет прогнать смерть. Учитель твой — змей, что живет в воде. Посмотри в стоячую воду — и увидишь змея. Он повсюду ибо везде. Всё змею известно, всё может быть сказано. За плату. Помни, лишь судьбы равно руководят духами и людьми. Потому каждый человек носит hual — цепь. Ткань слаба. Прикрой железом плоть. Пусть остальное закроет краска. Твой рисунок — облик твоей души. Такова истина. Таково знание. Всё то, что даётся бесплатно. Дальше — лишь выбор. Три глиняных фигурки. Лошадь. Птица. Тюлень. Выбирай. И пусть судьба выберет твоей рукой.
-
+
Круто. Но когда я начинаю думать, что мне придется соответствовать этому...
-
Игра, которой не хватало ДМчику))).
Любопытно, что она не про попсовую империю и не про легендарную республику, а про 4-й век. Есть в этом особый эстетизм.
-
Волшебно, мурашки по коже.
-
Плюс простого человеческого сочувствия.
"Скажи Боссу, что я тоже Большой
Скажи Мастикоре, что я болен душой
Я мог бы мастерить на пятерых человек
Но я упустил эту роль."
-
Ave!
Хорошо зашел, пусть так дальше будет.)
-
Пусть выберет!
-
Чудесно! Рим.
-
Это огромный труд. Браво!
-
Красота
-
За фундаментальность и как всегда основательный подход!
Так держать!
|
|
|
В отличие от излишне разговорчивого Гуковского и слишком уж прыткого Лихача, Мартюшин не стал ни сопротивляться, ни вставать в позу оскорбленной невинности, ни пытаться бежать. Спешно возведенные им баррикады, так и не сумевшие остановить солдат, были, видимо, последней надеждой задержать путчистов до подхода лояльных правительству частей, но раз уж этого не случилось, Григорий Алексеевич не видел смысла сопротивляться. Вежливость Рауша он не воспринял как признак слабости, и вообще, вел себя так, словно ожидал ареста со дня на день и теперь, когда за ним все-таки пришли, успокоился. - Выхожу. – из-за комода показалась немного несуразная фигура человека, в годы молодые сухощавого, а теперь начавшего заплывать жирком. До груши на ножках, коею со временем становились многие чиновники и интеллигенты, Мартюшину было еще далеко, но объемистое брюшко уже не могло быть скрыто нижней рубахой. Подслеповато сощурившись, он посмотрел поверх очков на застывшего в ожидании приказаний стрелка, перевел взгляд на ротмистра и поправил сползшие на самый кончик длинного острого носа очки. Удовлетворившись увиденным и убедившись, что сопротивление бессмысленно, он немного извиняющимся тоном уточнил: -Господа, вы позволите мне одеться самостоятельно? Я вполне готов, чтобы за мной в это время наблюдали и убедились, что я безоружен и не планирую бежать. Это займет… Просьба управляющего отделом финансов, так и незавершенная, повисла в воздухе, прерванная резкой командой Константина Александровича. Поняв, что старшему над мятежниками сейчас не до него, Мартюшин уточнил у бородача-солдата, не спускающего глаз с коридора: «Так можно же?», и, получив утвердительный кивок, скрылся в глубине комнаты. Выступивший из тьмы, не освещенной даже лучиком света из плотно занавешенного окна в конце коридора, человек проигнорировал приказ барона. Он шел медленно и спокойно, чинно ступая навстречу чаплинцам, словно это были не вооруженные и явно недружелюбно люди, а верные сторонники, принесшие ему радостную весть. Полы длинного, в пол, халата, кажущегося сейчас чернее ночи, качались в такт прихрамывающим шагам, проблескивая лучиками золотых нитей. Бледные венозные руки прятались в карманах, так что видна была лишь узкая полоса кожи. Густая белая борода мужчины, без которой его образ, казалось, невозможно представить, была чуть растрепана. Всегда мягкий и вежливый, производящий впечатление добродушного старичка, сейчас он смотрел на ротмистра с такой властной суровостью, которую никогда не видели у него на правительственных заседаниях. Весь облик его демонстрировал уверенность и величественность: горькая ирония, что только перед своим смещением тот, кого сторонники за глаза называли «Дедушкой», а оппоненты – «Стариком», проявил-таки необходимые руководителю воюющего государства качества. - Я председатель Временного правительства Северной области Чайковский. – густой, красивый, почти шаляпинский бас старого народника звенел недовольством. – А вы, как я понимаю, барон Рауш фон Траубенберг, верный помощник господина Чаплина. – не смотря на преклонные годы, на память Николай Васильевич явно не жаловался. – Сочли уместным нарушить присягу и организовать переворот, как я понимаю? Тяжелый, полный брезгливости взгляд Чайковского пересекся со взглядом барона. Вздохнув скорбно, он спросил риторически: - И не стыдно вам, барон, жандармствовать по указке амбициозного авантюриста? Да что с вами говорить, все равно не вы решаете. Ведите меня к Чаплину, молодой человек, но помните – история вас запомнит не как Цезаря, а как Брута. Из комнатушки своей тем временем, после короткого скрипа мебели по полу, показался Мартюшин, на ходу застегивающий твидовый серый пиджак в мелкую клетку. - Николай Васильевич, и вас тоже? - Как видишь, Стоян. Или ты думал, что меня не тронут? – Старик отвечал своему подчиненному спокойно и дружелюбно, словно вокруг них никого не было. - Да нет… - стушевался Григорий Алексеевич, - это я так, спросил просто… - Нас ждет наш мятежный главнокомандующий, калиф на час, как приснопамятный Берс. Пойдем, послушаем, что нам скажут. Повернувшись к Раушу, Чайковский высокомерно повторил свои слова, звучавшие словно приказ: - Ведите. *** Достаточно двусмысленное сравнение Ника Торнхиллу явно понравилось. Хохотнув, англичанин перевел молчаливому Гилмору слова русского доктора, после чего прокомментировал само шаловливое высказывание: - И не говорите! Целебная клизма здесь и вправду не помешает многим уважаемым, или мнящим себя таковыми людям. Особенно, как говорили господа гвардейцы, трехведерная. Но, за неимением ее, придется мне для начала пропесочить самых самоуверенных, чтобы не забывали, какое они дело все делают. После короткой паузы, паузы, посвященной сгрызанию баранки, он добавил: - А что до учебы, так в нашем деле лучшей школы, чем практика нет, и лучшей бумаги, чем собственная шкура, тоже. И тот, кто сможет избежать проставления на себе точки, особенно между глаз, может рассчитывать, что в его послужном списке будет не одна запятая. Уж поверьте, Николай Борисович, из подчиненных моих мало кто раньше имел необходимый опыт, а о наших русских специалистах и говорить нечего: таковых наберется дай Бог двое-трое. И то, уж извините, их опыт в царской контрразведке слаб исключительно потому, что направление сие у вас развито было прискорбно слабо. Под такие неспешные беседы почти незаметно (для самого Торнхилла, по крайней мере) пролетели отведенные для ожидания минуты. Появился названный Муром спутник лейтенант-полковника, на сей раз одетый в униформу с погонами майора, уведомил, что запрошенные взводы ожидают приказаний перед баней. Правда, как со смешком добавил майор, местный управляющий был резко против, и пытался в одиночку разогнать солдат, аргументируя это тем, что они разгоняют клиентов, но пара приемов доброго английского бокса быстро убедила его, что важней английских стрелков и пулеметчиков для него никого нет. Катберт согласно покивал подчиненному, допил одним мощным глотком чай и, отложив так и недоеденную очередную баранку, которую он макал в варенье, объявил пятиминутную готовность. Скрывшись за дверью, он вскоре вернулся переодетый. Гилмор времени тоже не терял, нацепив на себя оливковый мундир – безо всякой радости, впрочем. Контрразведчик выглядел довольным, как кот, объевшийся сметаны, словно бы и не на подавление мятежа шел, а в биллиардную в хорошей компании. Вот только взгляд его узких глаз, жестких и бесстрастных, убедительно подтверждал, что вся веселость его – напускная и поверхностная. Внутри Торнхилл терпеливо ждал своего момента тигр-людоед, и сейчас он выходил на охоту. Опередив замешкавшегося Джорджа, не хотевшего оставлять букет банщикам, лейтенант-полковник вполне по придворному шаркнул ногой и, лучась улыбкой, подал Ласточке руку: - Прошу вас, сударыня! Вы боец, куда более твердый духом, чем большинство мужчин, но все-таки вы – женщина. И что бы не говорили суфражистки, заслуживаете обращения более уважительного. Позвольте пригласить Вас на спасение Северной области от внутренних разногласий! …Напротив макаровских бань, кто прячась от тяжелых капель под неширокими скатами крыш, а кто, кому не досталось места, стоически мокня под дождем, ждало около сотни британских солдат. Под брезентовыми накидками угадывались очертания четырех пулеметов Виккерса – убедительный аргумент для всех, кто решит померяться силой с сынами туманного Альбиона. Да и в принципе в масштабах Архангельска сотня штыков была способна решить почти любую проблему. Джеймс, стоило Наташеньке выйти за дверь, распахнул над ней зонт. Торнхилл же, наплевав на дождь и только лишь подняв воротник шинели, уверенным шагом вышел на центр улицы, скомандовал громко: «За мной!», и вскоре уже, выстроившись в колонну, англичане, возглавляемые «банным советом», двинулись к правительственному общежитию. Шли молча, в ногу, с сосредоточенными лицами – от русских сил такого порядка и в прежние времена было сложно ожидать, а теперь, после революционного пожара, прошедшегося горячим кнутом по душам, и подавно. Остановились англичане, только когда им путь преградила застава белых русских. Впрочем, застава – это громко сказано. Сидевшие на корточках маленькими группками солдаты, мерзнущие под холодным дождем – у многих не было даже легких английских шинелей, не говоря уже о русских – хорошо если подняли голову на подошедших: что воля, что неволя – все равно. Только лишь молодой офицер, сверкая новенькими парадными золотыми погонами, превращающими болезненно-желтый свет фонарей в благородное золото, браво стоял по самому центру улицы, изображая из себя неусыпного Аргуса. Он, да еще несколько переминающихся с ноги на ногу стрелков рядом (если бы не темнота и дождь, можно было бы заметить, что большинство из них – младшие офицеры) – вот и все силы чаплинцев. По крайней мере, здесь и сейчас. Лейтенант-полковник коротким взмахом руки приказал колонне остановиться и замер сам, шепнув подчиненным и сопровождающим короткое: «Стоять. Подождем». После нескольких десятков секунд, показавшихся некоторым часом, русский офицер решил первым проявить инициативу. Передав винтовку ближайшему подчиненному и стряхнув воду с промокшей насквозь фуражки, он двинулся навстречу британцам. - Господа русские, - прошелестел негромкий голос контрразведчика, - не стесняйтесь добавить, если есть что. Посмотрим, что нам скажет этот, вне сомнения, не ожидавший нас, юноша. Поименованный же юношей офицер, остановившись в трех шагах от возглавляющего колонну Торнхилла, четко, как на параде, козырнул, умудрившись в этой грязи звонко щелкнуть каблуками. Малинового звона, который так любили вчерашние юнкера, ставившие на сапоги стальные набойки, не было, но в архангельских условиях и простой щелчок звучал тенью прошлого. Английский офицера был небезупречен, но вполне понятен: - Лейб-гвардии поручик Лукошкин, сэр полковник! Извините, но улица закрыта. Маневры. Ночные маневры. Выберете другой путь, пожалуйста. Англичанин промолчал, давая возможность высказаться своим спутникам. Зачем он это делал? Считал важным услышать их мнение и доводы? Вряд ли. Сам не знал, что сказать? Катберт Торнхилл не походил на мятущегося, неуверенного человека. Возможно, он просто проверял, на что способны волею судьбы присоединившиеся к нему русские и как их полезнее будет использовать? Кажется, это предположение могло походить на правду. *** И пока над землей
Небеса высоки,
Не сдается планета живая:
Родниковая кровь
Наполняет виски,
Алым светом глаза заливая.
С. Самченко Для кого-то англичане были интервентами, для кого-то – всего лишь союзниками, для кого-то – спасителями Родины. Для Маши все было гораздо ближе и камерней – англичане спасли ее. Поверенный в делах Великобритании в Петрограде сэр Френсис Освальд Линдли (Francis Oswald Lindley), иногда заглядывавший в дом Иессенов, Бог весть почему, но ответил согласием на последнюю просьбу Карла Петровича. Понимая, что защитить оставшуюся одинокой девушку он физически не сможет, если не будет рядом, дипломат поступил просто и безыскусно, но тем не менее вполне надежно: устроил Машеньку на службу в британское посольство вольнонаемным писарем. Конечно же, от девушки никто не требовал выполнять ее обязанности: бумаги о том, что она работает на иностранцев, должны были послужить надежной защитой от комиссаров. От прочих же угроз юную леди обещался хранить очарованный красотой Марии Карловны британский военно-морской атташе коммандер Френсис Кроми (Francis Newton Allan Cromie), удивительно молодой для своей должности офицер, непозволительно для чопорного британца галантный и улыбчивый, но никогда не переступавший планку рыцарственности. В выглядящей неприкрытым вызовом разнузданному анархизму, пропитавшему весь город, черной морской форме с золотыми эполетами, статный, умудряющийся достать даже в голодном обнищавшем Петрограде прекрасные букеты, он не раз навещал девушку в ее опустевшей обители на Грибоедова. Соседушки – вчерашние мещане, злословили, конечно, называя барышню английской подстилкой, но связываться боялись: особенно после того, как Кроми безжалостно перестрелял в колодце внутреннего двора трех заросших и пропахших никотином и водкой типов, решивших поживиться за счет «проклятого золотопогонника и шалавы». Впрочем, не только визиты Кроми наносили ущерб репутации Маши в глазах люмпенов: вечно занятой и суетный Линдли, чувствуя обязанность присмотреть за дочерью покойного вице-адмирала, нашел где-то молодого юнкера Леву Канегиссера, предпочитавшего считать себя поэтом, а не солдатом. Петроград – город тесный, и стоит ли удивляться, что добровольный помощник дипломата и Мария Карловна были известны еще по довоенным временам: тем паче что отставной адмирал Иессен инвестировал в кораблестроение, а отец Левушки, или, по паспорту, Леонида, возглавлял Николаевские судостроительные верфи. О юноше и раньше ходила дурная слава гомосексуалиста и любителя эпатировать благородную публику, а теперь, в разрушившую мораль и нравственность бурю, он стал еще более безнравственен, всецело отдаваясь декадансу и смущая адмиральскую дочку фразочками на грани похабщины и пикантными историями о своих адюльтерах. Цветы он не дарил, но зато, когда начинал читать свои стихи – полностью преображался. Молодой повеса, эдакий Верлен современности, уходил в тень, и на его место вставал человек, полный религиозного экстаза и жертвенности. Со своих стихов он с легкостью перескакивал на творчество Есенина и Цветаевой, на помять цитировал многих акмеистов – а потом снова становился прежним Левой, эпатажным и непристойным. Он был словно аверс и реверс, словно отражение эпохи в человеке – одновременно бесстыдный и склонной к самопожертвованию. Большевиков он ненавидел всем сердцем и считал, что единственный шанс сбросить их с шеи – война, беспощадная и жестокая, на фронте и в тылу. Убийства, диверсии, провокации – не было такого оружия, которое он счел бы непригодным для уничтожения кровососущих клопов на шее страны. Francis Oswald Lindley  Francis Newton Allan Cromie  Леонид Иоакимович Канегиссер  Кто знает, чем бы закончилась история Марии Иессен, останься она в Петрограде до конца года, но волею случая, принявшего облик поверенного Линдли, она была вынуждена покинуть столицу. В июне послы союзных держав приняли решение перебраться в Вологду – тихий и спокойный губернский городок, далекий ото всех треволнений Петрограда и Москвы. Сэр Френсис не счел возможным оставить подопечную в городе – и Машенька вместе с персоналом посольства погрузилась в литерный эшелон, несколько вагонов которого были отданы англичанам, а прочие – новоявленным совслужащим. Помимо Машеньки, под покровительством поверенного была еще одна барышня – вдова полковника Шульц Настасья Парфентьевна, урожденная Рогожина. Дородная дама на пятом десятке, отличающаяся полным отсутствием вкуса и громким командирским голосом, в компании Френсиса вела себя тише воды ниже травы, но стоило тому перейти в другой вагон к подчиненным, как сразу же пыталась застроить Марию Карловну, указав, что в их внутренней женской иерархии они – никто, и звать ее никак, и дело ее – во всем слушаться несчастную вдову и помогать ей по мере сил. Можно и физически, но лучше – материально. Дорога, которая в мирное время заняла бы несколько дней, ныне растянулась почти на две недели. Долгая стоянка была в Ярославле, и когда наконец поезд, весело стуча колесами, отправился по узкой, затерянной меж высоких сосен колее к кажущейся такой Вологде, уставшие от ожидания люди почувствовали себя будто на празднике. Наверное, радости было бы еще больше, если бы они знали, что почти сразу после их отбытия офицеры и юнкера подняли восстание, которое, не поддержанное никем, было потоплено в крови. Расстрелы были и в Вологде, где озлобленные Ярославским восстанием чекисты старательно чистили «контру». Тем, кому повезло не попасть «в расход», отправлялись в рабочие отряды, искупать потом свою реальную или мнимую вину перед новой властью. Хотя, откровенно говоря, не все красные занимались террором: когда Марию, продолжавшую числиться делопроизводителем посольства, ограбили прямо на улице, советские милиционеры быстро обнаружили преступников и безо всяких сантиментов поставили их к стенке. Украденное вернул один из руководителей облавы: вежливый и строгий латыш Фрайденфельс. А в конце июля барышню Иессен ждало новое путешествие: все дипломатические миссии, не исключая и британской, спешно погрузились в эшелон и отбыли из советской Вологды в не менее советский Архангельск. Вот только, когда состав прибыл на железнодорожную станцию Архангельск-пристань, в нем уже произошел военный переворот, более удачный, чем в несчастном Ярославле. Воины белого дела, поддержанные союзниками, с легкостью свергли бездеятельное комиссародержавие и вернули город в руки правительства, выражавшего интересы многострадальной России, а не кучки немецких агентов и их прихвостней. Линдли, исполнивший свою миссию, честно предложил Марии Карловне и Настасье Парфентьевне отправиться в Англию. Обе отказались. Последней помощью дипломата барышне Иессен стало устройство ее письмоводителем Главного управления право-маршала: фактически британской военной жандармерии. Теперь, хотела Машенька или нет, ей следовало являться на службу к десяти часам утра и до пяти вечера переписывать документы: в основном послужные списки нижних чинов. Правда донельзя скучная и бесполезная для России работа на право-маршала лейтенант-полковника Страчана (Ernest Frederick Strachan) продлилась недолго: Марии Карловне предложили перевестись в Союзный военный контроль, или, проще говоря, в контрразведку. Пока что на ту же серую должность письмоводителя: но зато с перспективой однажды перейти в состав агентов. Контрразведка оплатила своей новой сотруднице проживание в небольшой комнатушке в доме на углу ул. Воскресенской и Троицкого проспекта, прямо над лавкой «Колониально-бакалейной торговли Петрова». Совсем рядом поселилась и напарница Маши: тихая и застенчивая, словно усталая от жизни, барышня Вера Данилевич. По обмолвкам девушки, она одно время работала в русской контрразведке, но вынуждена была оставить ее, когда совершенно прекратили платить жалование. ул. Успенская, дом Лейцингера, где поселилась Мария Иессен  Все шло своим чередом, и в спокойном Архангельске можно было позабыть о разнузданной матросне и ночной о стрельбе за окном. Но в ночь с пятого на шестое сентября тишину разорвал одинокий выстрел, прозвучавший для не забывшей еще кровавые гуляния Петрограда подобно удару хлыста. И если выглянуть за ажурные занавесочки и сдвинуть в сторону чахлую гортензию в пузатом горшочке, то можно было увидеть в фонарном свете, как чуть дальше, у правительственного общежития, под дождем толкутся солдаты… *** Пока еще нужны своей стране,
К бессмертию готовы…
Но почему ночами снится мне:
К нагорью пришвартован
Осколок суши где-то на краю
Забывчивой державы,
Где мы, ему вручив судьбу свою,
Должно быть, были правы.
С. Самченко После антибольшевистского переворота служба поразительно стала напоминать о прежних, еще царских временах. И даже не тем, что вернулась дисциплина, и офицеры почувствовали себя на кораблях не заложниками, а командирами – изменился сам ритм службы, став более размеренным и спокойным. Кайзермарине было уже не до военных операций на севере, большевики своего морского флота здесь попросту не имели, а значит, Флотилии Северного Ледовитого океана – ФСЛО, как ее привычно сокращали, оставалось только заниматься восстановлением боеспособности личного и корабельного состава, изрядно пошатнувшейся за полтора года безвластия. Процесс это был небыстрый и связанный с немалым количеством трудностей: так, верфи Архангельского порта, не говоря уже о Кольском и Сорокском, не были предназначены даже для текущего ремонта военных кораблей; не было необходимых запчастей и снарядов, а уголь приходилось закупать в соседней Норвегии. С экипажами было все еще хлеще: после начавшейся в апреле демобилизации немалая часть корабельных специалистов покинула Север, а смена им так и не прибыла. Те же, кто еще оставался в строю, были до последней косточки пропитаны эсерско-анархистско-большевистской пропагандой, и служить совершенно не хотели: ни белому правительству, ни какому-либо другому. Вкусившие полной ложкой безнаказанную вольницу, когда их Целедфлот составлял реальную конференцию губернскому и городскому Советам, они жаждали восстановления прежнего периода безвластия – и офицеры, пытающиеся вернуть им дисциплину и порядок, закономерно воспринимались как враги. В итоге из всей флотилии могли более или менее профессионально действовать тральщики, большинство из которых в девичестве было рыболовными траулерами: экипажи их, укомплектованные из не знавших воинской службы поморов-рыбаков вполне были в состоянии выходить в плавание весь период навигации. Второй силой, правда, пока что формирующейся, была Северо-Двинская речная флотилия, где и офицеры, и нижние чины были добровольцами, предпочитающими сражаться с большевизмом на передовой, а не в тылу. И на этом – все. Учебных заведений, способных готовить компетентных нижних чинов, на Севере не было: не считать же за таковое Архангельское торгово-мореходное училище? И посему семенем будущего обновленного ФСЛО долженствовал стать распущенный при Керенском и совсем недавно, семнадцатого августа, воссозданный Архангельский флотский полуэкипаж. К счастью, добрая половина предыдущих его офицеров осталась в городе и поддержала переворот, и теперь будущие флотские артиллеристы, торпедисты, рулевые старшины, механики и гальванеры были в надежных руках. Так, например, командир полуэкипажа капитан по Адмиралтейству Константин Матвеевич Кириллов с 1911 года был ротным командиром Архангельского дисциплинарного флотского экипажа, и имел богатейший опыт по контролю над матросами, совершившими уголовные преступления и обвиняемыми в антиправительственной агитации. Правда, сей достойный офицер нередко злоупотреблял спиртным и не стеснялся рукоприкладства – но это, право дело, не великий грех. Но так как полуэкипаж находился в ведении Кириллова, а вопросы наполнения его мобилизованными решались одновременно распорядительной частью штаба командующего ФСЛО и уездными по воинской повинности присутствиями, периодически возникали спорные вопросы и конфликты. Именно для этого и был нужен офицер, наделенный властью разрешать указанные противоречия. Им стал, в должности инспектора формирующихся частей при начальнике штаба ФСЛО, старший лейтенант Грушин. Служба эта не представляла больших сложностей. Ежели не было никаких споров, Павел Николаевич пару раз в неделю посещал казармы полуэкипажа, расположенные в другой части города – Соломбале, выслушивал доклад Кириллова о состоянии формирующейся части, состоявшей пока что из единственной роты, и направлял докладную записку в канцелярию своего непосредственного начальника - каперанга Медведева Владимира Ивановича. Во все остальное время старший лейтенант был предоставлен самому себе. Казармы полуэкипажа:  Поселили Павла Николаевича, до этого снимавшего угол в грязной портовой Кузнечихе, в доме архитектора Петра Герардовича Минейко, ныне занимающего должность товарища управляющего отделом путей сообщения и водного транспорта Дедусенко. Эсер-агроном, волею случая ставший министром, в логистике не разбирался совершенно, и Минейко, занимавший ранее должность главного инженера портов Беломорского района, фактически исправлял обязанности руководителя, пока его непосредственный начальник на правительственных совещаниях обсуждал малореальные прожекты обогащения Архангельска и превращения его в торговое сердце Северной Европы. Минейко навязанному постояльцу был крайне не рад, но с флотским начальством спорить не стал, выделив Павлу Николаевичу меблированные комнаты у мезонина и предупредив, что остальная часть дома находится «вне сферы интересов господина офицера». С тех самых пор Грушин встречался с архитектором только за завтраком, но сумел убедиться, что общественное мнение о Петре Герардовиче абсолютно справедливо: это был раздражительный, резкий, привыкший говорить на повышенных тонах человек, мелочный тиран в семейной жизни и сторонник палочной дисциплины на работе. Вместе с главой семьи за завтраком собирались все домочадцы: супруга архитектора Надежда Михайловна – одетая всегда в черное сухонькая строгая женщина, по которой сразу можно было сказать, что лучшие годы свои она провела, будучи классной дамой; двадцатичетырехлетняя Ксения – дочь Петра Герардовича, очаровательная выпускница Мариинской гимназии с мягкой, немного грустной улыбкой, и устало смотрящими сквозь стекла очков карими глазами, ныне беременная первенцем; и тихий, немного сутулящийся бывший студент-историк Алексей Гемп, супруг Ксении и подчиненный своего деспотичного тестя. Псковский проспект, дом Минейко П.Г., где на мезонине жил Павел Грушин  Петр Герардович Минейко  В дождливую ночь с пятого на шестое сентября Павел Николаевич мирно спал в своей постели. День грядущий обещал пройти без хлопот и забот, и, казалось, никто и ничто спокойному отдыху человека с чистой совестью помешать не может. Увы, но это оказалось не так. За окном была непроглядная тьма, когда офицера разбудила Фира, горничная семьи Минейко – невысокая кряжистая русоволосая девица откуда-то из-под Холмогор. - Павел Николаевич, барин, проснитесь. Проснитесь же, к вам по службе пришли! Незваный гость, что, как известно, хуже татарина, не стал дожидаться, пока Грушин оденется и выйдет навстречу, а бесцеремонно вошел в комнату. При тусклом свете ночника Павел узнал старшего лейтенанта Мальчиковского 2-го, Антона Гавриловича – адъютанта главнокомандующего Чаплина. Друзьями с Павлом он не был, да и в принципе знакомство было поверхностным: а с учетом того, что Чаплин флотилией не командовал, оказию для такого визита придумать было непросто. Мальчиковский, впрочем, не стал долго томить Павла ожиданием и сразу взял быка за рога: - Павел Николаевич, извините за поздний визит. – Его неопределенный взмах рукой долженствовал, видимо, означать извинение. – Есть мнение, что сегодня могут начаться волнения в полуэкипаже, что никому совершенно не нужно. Узнал об этом господин Главнокомандующий, и посему просил не допустить бунта. Вы – офицер сугубо надежный, верный России, открыто носящий погоны не смотря на запрет Чайковского: вот почему я решил обратиться к вам. Адмирала Иванова беспокоить этим не стоит: сведения не точные, и неясно, как все обернется. Посему считайте, что вы, как инспектор, устроите Кириллову внеочередную проверку. Не откажите в любезности посодействовать!
-
Ух, проклятые империалисты!
-
Это не пост, а песня! С почином)
-
Мама, я в телевизоре!
-
Я хочу видеть это в виде книги!
-
А я помню Веру Данилевич ещё по незабвенному 1917 году!
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
На втором этаже китайцев не обнаружили — только Расчёскина на сеновале: калужанин бродил в пыльном полумраке между примятых куч зелёного свежего сена, тыкал в них штыком, распинывал сено сапогами, но никого не нашёл. Пуста была и верхняя комната: здесь нашли пару длинных медных трубок, больше на флейты похожих, — сперва и не поняли, зачем они нужны, потом сообразили: и блюдечко с горкой серого пепла тут было, и на лавки были навалены грязные подушки, перины, и в воздухе ещё витал застоявшийся сладковатый перегар. Загажено тут было: узорчатый коврик на дощатом полу был заляпан грязью, по углам — тряпьё, мусор, консервные банки, поваленная прялка, спиртовка с грязной, с чёрными разводами пригоревшей каши кастрюлей, щербатые эмалированные кружки, разодранная религиозная книга полуставом на полу. Нефёд Артюхов заглянул в одну из боковых комнаток за дощатой перегородкой и скривился — оттуда резко несло калом. Выдранные страницы из книжки тоже там нашлись.
Пока искали наверху, на первом этаже разбирались с китайцами, засевшими на печке. Сперва им кричали из сеней: те не отвечали и не стреляли. Вышедший наружу Шестипал, единственный последовавший указанию Фрайденфельдса, принялся было целиться через окно, но никого не видел. Затем Седой с Петровым и Илюхой осторожно, пригнувшись, прошли в горницу, прокрались под продырявленными десятком выстрелов полатями, выглянули наверх — на них с печки по-совиному таращился белый от ужаса, ничего не соображающий безоружный ходяшка. Его товарищ, с которым они переругивались, сидел рядом, скрючившись, с бритым черепом, раскрывшимся на макушке как цветок: китаец выстрелил себе из обреза в рот. Обрез так и остался у мертвеца в руках, второй ходяшка даже забрать оружие не попытался. Седой с Петровым принялись стаскивать китайца с печки и только тогда увидели, что нога у того ранена, перевязана на ступне грязным уже бинтом. Выволокли его во двор, вопящего от боли, с разматывающимся, волочащемся по полу бинтом, бросили у крыльца.
— Чего с ним делать-то? — оглядывался по сторонам Илюха.
— Да списывайте падлу! — гаркнул с завалинки очухавшийся уже Живчик, которому Агеевы бинтовали торс, устраивали перевязь для правой руки.
— Братишка, ты как? — подошёл к нему Седой.
— Амба! — страдальчески мотал чернявой кудрявой головой Живчик. — Небо с овчинку показалось!
— Вольно ж тебе было под пулю лезть, — ухмылялся Ерошка. — Терпи таперича.
— Ты ж Живчик, жить, стал быть, будешь, — добавлял наблюдавший за перевязкой Дорошка. — Не зря ж тебе такую кликуху дали.
— Это от фамилии, — кривясь от боли, когда Ерошка трогал его руку, отвечал Живчик. — Живчинский моя фамилия.
— Поляк, что ль? — настороженно спросил Ерошка.
— Сам ты поляк! Русский я!
— А мабуть, из жидков? — с глумцой поинтересовался Дорошка. — Что-то я русаков с такими фамилиями не знаю.
— В морду б тебе съездить, вша окопная! — к наслаждению обоих братьев огрызался Живчик.
— В морду ты, мил друг, не скоро ещё кому-то съездишь, — философски заметил Ерошка. — У тебя, кажись, лопатка сломана, аж хрустит. Я хоть не фершал, но такое на фронте видал. Славь ещё Бога, что кровь изо рта не идёт. Погодь, под локтём пропущу, сейчас больно будет.
— Давай, сыпь на весь двугривенный, — обречённо выдыхал Живчик.
Ходяшка, трясясь от ужаса, лежал под ногами красноармейцев, скрючившись: Шестипал походя пнул его сапогом под рёбра. Поля стояла поодаль, зябко обхватив себя руками, дрожа. К красноармейцам приближаться она опасалась.
— Барышня, а барышня, — несмело подошёл к ней юнга Петров, — вы б в дом, что ли, зашли-то, чего на ветру стоять.
Поля не отвечала, странно глядя, как по двору разбредаются красноармейцы, как со стороны поля тащат пулемёт латыши, собирающиеся занять позицию за домом. «Да нет там никого, не торопись ты так, надорвёшься!» — кричали им. Латыши, однако, прилежно тащили пулемёт, куда велено: за дом, мимо трупов ходяшек, раскиданного по двору хлама.
В доме тем временем продолжали спорить из-за денег. Мухина, который завладел червонцами, калужане просто так отпускать не собирались, окружив и галдя. Мухин выяснил их имена.
— Ты хучь и комиссар, а казначеем мы тя не выбирали! — заявлял моряку косоносый калужанин, Клим Кузнецов.
— По справедливости надо делить! Законный трофей! — добавлял рыжий и рябой Влас Цыганков, грозно зыркая на Мухина.
— Ты свово Федьку не выгораживай, потому он крыса! — частил третий, Терёшка Ульянин, с костлявым, пучеглазым лицом и впалыми щеками. — Крыса и есть! Мы ходяшку закололи, за второго взялись, а он ему за нашей спиной за пазуху полез!
В загаженной и захламлённой как притон горнице, у входа в которую и разворачивался спор, на полу действительно лежали два мёртвых китайца, с разбитой головой и штыковыми ранами в груди.
— А вы второму за пазуху не лазали? Я вообще червонцы отдать хотел! — оправдывался Зотов из-за спины Мухина. — Что я, вас, махру, не знаю? Прикарманили бы, никто про эти деньги вообще не узнал бы!
— Варежку закрой, крыса! Не с тобой разговор! — кричали на него калужане.
Из двери кладовой в сени вывалился ещё один калужанин, с вощёной головой сыра в руках.
— Там жрачка, братцы! — довольно объявил он, обходя распластавшегося на полу мёртвого ходяшку с лежащей подле него иконой.
|
- Это решение из разряда "что нам делать с зубными врачами", дорогой Грегуар. Ничего с ними не делать, если они нам ничего не делают. В противном случае, применяем политику "зуб за зуб". Если они что-то забирают у нас, мы должны ответить подобающее.
Но по большому счету, Вампиры - не пришельцы, у них нет миссии по изучению Земли. Они просто существуют на этом низком материальном уровне, понемногу возятся в своей песочнице, манипулируют, гипнотизируют месмеризмом, и не могут попасть на план следующий, не могут проникнуть в сон, в Навь и в Правь. Их потолок низок, а судьба незавидна.
Если хочешь, заведи себе коллегу-вампира и исследуй, почему. Это будет, пожалуй, интересный проект, потому что хотя вампиры не стареют, их тело можно уничтожить. А твой дух, брат, бессмертен. Мы убедились в этом благодаря АНБ и благодаря Мари. Теперь представь, что это за жизнь: узнать, что сноходцы по-настоящему вечны, и потом трястись каждый день и каждую ночь за сохранность своего тела.
Наши оппоненты не родились вампирами, они ими стали в середине своей жизни, не случайно, а по долго вынашиваемому замыслу, с лабораториями, с исчезновениям и смертями на камеру. Они принесли в жертву часть себя и всю свою жизнь, чтобы стать теми, кем они стали. Наверное, они себя ощущали королями вселенной. Теперь представь, что появляешься ты, весь такой белокрылый, и как лучшие из вампиров теперь будут себя чувствовать? Ущербными, в лучшем случае. Что бы они не отдали, чтобы получить частичку того, чем мы являемся!
На дока нашел раж, и он повернулся к Райконену.
- Давайте проверим мои слова, а? Инспектор, у вас есть контакт с любым из вампиров, желательно постарше? Давайте позвоним им.
|
|
|
|
|
***
Судя по скривившемуся как старое яблоко лицу, горлопанистому лакею идея пропускать явно нервных офицеров наверх, где отдыхают, помимо искомого, и прочие гости, совершенно не понравилась. Но спорить со строгим англичанином, безупречно изъясняющимся по-русски, и его напряженно кусающим губу молодым спутником было себе дороже, и Сытник попросту предпочел переложить все с больной головы на здоровую, рыкнув на подчиненного:
- Слыхал, бестолочь!? Веди их! Они же по нужде служебной! И если они, - мужчина погрозил пареньку, чей взор так и не покинула меланхоличная тоска, костистым кулаком, - нечаянно помешают кому, то вылетишь отсель поперед собственного визга, и никакая Агнесса Федоровна не спасут!
Тришка в ответ на вопли только повел костистыми плечами, и протянул:
- Ну что же, тогда камон, сэры, фор ми.
Прежде чем подняться по лестнице наверх, в дворянские нумера, мужчинам пришлось миновать часть коридора, относящегося к общим баням. Там, за разверстым пастью чудовища пустым дверным проемом, стоял шум и гвалт, доносился чей-то басовитый мат и тонкий, с подвизгиванием хохот. Отчетливо пахло застарелой грязью, стоялой водой и дымом. Даже стены, и те были со следами копоти и чего-то серо-коричневого, так, что чьи-то попытки размазать этот слой мокрой тряпкой, оставившие после себя характерные следы, выглядели утонченным издевательством. Из двери напротив бань, где оборудовано, видимо, было помещение, долженствующее изображать из себя гардероб, мимо «англичан» прошествовали двое мужчин: один по виду явный купец с обширным брюхом и ухоженной бородой лопатой, второй, длинноволосый и верткий – то ли приказчик, то ли работник. До Ника донесся обрывок разговора:
- Так если же это все правда, - с окающими интонациями поинтересовался купец, - то почему же эти бани еще не рассыпались карточным домиком?
- А вон видите, как стены-то засрали! – хохотнул его спутник, скользнув взглядом по англичанам, - На этой грязи-то все и стоит! Отмоешь и все – приходи, кума, любоваться!
- Да-с, я у себя такого не позволяю. Ну давай, голубчик, показывай, как тут в публичной зале. Посмотрим-с, оценим-с…
То, что для привилегированных гостей предназначены верхние нумера, сомневаться не приходилось: архитектор словно намеренно подчеркивал их отличие. Хотя, конечно, виной всему была крайняя макаровская расчетливость: зачем украшать и мыть то, что предназначено для небогатых? И так придут, никуда не денутся. Тем паче, что, победив пробольшевистский профсоюз банщиков, купец не видел себе помех делать, как считал нужным, и получать максимум прибыли при минимуме вложений – особенно с учетом того, что от самого банного дела он давно удалился, предпочитая использовать его только как источник средств для иных проектов.
Лестница вниз, грязная и полутемная, была освещена единственной тусклой лампой, и мерный гул, доносившийся из-под земли, а также тяжелый спертый воздух, напоминали о Преисподней. Разительным контрастом был подъем наверх, вымощенный белой ромбовидной плиткой с синими узорами. Конечно, и в щелях между ними были видны следы грязи – живое свидетельство небрежности персонала, — но по сравнению с только что пройденным недлинным маршрутом отличие было огромно. А чтобы недовольные визитеры публичных бань не помешали отдыхать господам, у подножия на невысокой табуретке сидел небогато одетый страшно потеющий детинушка с тупым воловьим взглядом, держащий на коленях, словно примерный ученик, здоровенные лапищи.
Молчаливый Тришка, кивнув охраннику, начал споро подниматься по лестнице, и какое-то время Ник и Тристрам могли лицезреть вырастающую из бьющихся парусом штанин костлявую подростковую спину с острыми лопатками и по-гимназистски бритый затылок их Вергилия. Преодолев первый лестничный пролет и миновав огромную, помпезную и страшно мешающую вазу, в которую чья-то безразличная рука понапихала веник цветов и веточек, они поднялись до чистого бежевого коридорчика дворянских нумеров.
На удачу визитеров, стучаться по номерам в поисках начальника контрразведки не пришлось. Торнхилл, укутанный в длинное банное полотенце на манер римского патриция, курил у невысокого ажурного столика, беседуя с двумя мужчинами: высоким рыжеволосым молодым человеком с полотенцем на бедрах, нервно постукивающим пальцами по столешнице, и смолящим толстую, в большой палец, сигару коренастым и брыластым типом в подштанниках.
- …which is why de Lubersac must be removed from office. – Торнхилл, не заметивший поднимающихся гостей, негромко объяснял что-то своим спутникам. – He’s useless as an intelligence officer, diplomacy has never been his forte either, yet his liaisons with Archangel’s industrialists may cause us trouble. That means…
Увидев Пайн-Коффина в компании одетого в британскую форму давешнего русского доктора, контрразведчик прервался и сразу весь словно подобрался. Поза его, прежде вальяжная и спокойная, сразу стала напряженной и готовой к действиям. Ник не мог не отметить, что недавний знакомый его жилист и явно ловок, хотя возраст и нередко сидячий образ жизни уже дали жирку возможность коснуться фигуры англичанина. Катберта Торнхилла можно было сравнить с диким лесным котом: похожий, казалось бы, плавностью и некоторой вальяжностью на домашнюю мурлыку, он гораздо более опасен и жесток, и заходить на его охотничьи угодья опасаются даже волки.
- Tristram. Николай Борисович. – англичанин спокойно, словно к нему в баню каждый день приходят визитеры, кивнул офицерам. – Я так понимаю, вы по срочному делу. Прошу подождать момент. George, — обернулся он к рыжему, — There are too many officers in my room, even Army ones. Be a good chap and lend us yours, will you?
— Молодой человек, - уже по-русски он обратился к Тришке, - вы свободны. – Понятливый банный служка кивнул и мигом загрохотал вниз по лестнице.
- But there’s a lady in my room, – названный Джорджем мужчина, светлокожий, как и большинство рыжих людей, мигом вспыхнул смущением, да так, что еще чуть-чуть, и от него можно будет прикуривать.
— The lady may wait. Or just send her away.
— She’s not that kind of lady, Cudbert! She’s… decent. I mean, — он ещё более смутился от внезапной двусмысленности своих слов, — maybe not decent at the moment, but morally…
— Oh, if she’s a morally decent kind of lady, — со значением улыбнулся Торнхилл, — she’ll surely understand you belong not only to her, but to His Majesty first and foremost. Besides, I believe we shan’t take long. We shall wait here till she’s… decent.
Джордж скрылся за ближайшей дверью, а контрразведчик махнул новоприбывшим рукой:
- Please come in, gentlemen, I…
- Sir! - Пайн-Коффин явно не был намерен ждать, напоминая сейчас молодого рысака на первых в его жизни Дерби.
- Cudbert, – ласково поправил Торнхилл, намекая на то, что в британской армии (как и в русской гвардии, кстати) в неформальной обстановке офицеры обращались друг другу по имени, без чинов. – Tristram, please wait. There are no prying eyes and ears here, but just to make certain… Or do you intend to report on some trivial matter?
- No, but…
- Then wait we shall. Николай Борисович, вы, видимо, подумали над моим предложением?
А пока офицеры беседовали, Наташеньку от ее дел отвлек всполошенный Гилмор:
- Натали, простите меня! К одному из моих начальников прибыли офицеры с важным докладом, и тот решил их заслушать вдали от посторонних, и решил провести переговоры здесь! Черт побери, зачем я вышел с ним говорить! – англо-ирландец зло саданул кулаком по стене. – Но это не должно быть надолго… надеюсь. Нам надо одеться, ведь… да что я говорю, вы и сами понимаете. И не спрячешься же никуда… Пр-роклятье! Мы потом обязательно продолжим наш отдых, но так получилось.
…Когда все вопросы за дверью были урегулированы, Джордж, натянувший на распаренное влажное тело штаны и рубаху, высунулся в коридор с мрачным: «Прошу». Офицер был более чем недоволен, что его приватный отдых нарушен посторонними людьми, но, как дисциплинированный офицер, не мог отказать начальнику. Все потянулись внутрь.
Входящие офицеры здоровались со спутницей Джорджа, сохраняя на лицах чинное и спокойное выражение: только лишь молодой лейтенантик покраснел при виде девушки и чуть заикнулся, приветствуя ее. Для них она была всего лишь неизвестной русской – но не для Торнхилла. Лейтенант-полковник, вошедший последним, смерил Наташеньку оценивающим взглядом, причем не как очаровательную женщину, а как абстрактного человека, после чего церемонно поклонился, нимало не смущаясь собственным облачением:
- Лейтенант-полковник Катберт Торнхилл к вашим услугам, леди. Наталья Григорьевна, счастлив видеть Ласточку революции, что осенила своим крылом Архангельск! Вы уж простите нас за такое наглое вторжение, но в помощи другу не всегда есть время отдыху. Мы постараемся не украсть у вас много времени. И, конечно же, никуда из номера не гоним: это было бы дурным тоном с моей стороны.
К столику у окна контрразведчик подходить не стал, предпочтя облокотиться на стену. Посмотрел в глаза Пайн-Коффину, еще сильнее покрасневшему, и поощрительно улыбнулся Нику:
- I’m all ears.
- Sir… Cudbert, the thing is… The doctor came to me, and I immediately decided to report to you, so…
- Immediately? All right. Что же, Николай Борисович, прошу вас. Мы все внимание.
***
Мой серебряный век,
Оказавшийся веком свинцовым,
Не почил навсегда
В недописанных пыльных томах.
Брызнув кровью по серым
Суконным солдатским обновам,
Он меня окрестил,
И штандартом повис в небесах.
С. Самченко
В доме стоит такая тишина, что хриплое, с присвистом дыхание одного из стрелков звучит набатом. В такой обстановке все начинает ощущаться стократ сильнее, чем есть на самом деле: вон, от высокого бородача у двери в надвинутой почти на глаза папахе до одури резко разит чесноком – не разбудит ли этот резкий запах мирно спящих «министров»? Но пока что, кроме бойцов маленького отряда, никто не нарушает мирной спокойной тиши дремлющего дома.
Осипов, не знающий, чем ему заняться и не получивший персонального указания, переминается с ноги на ногу, нервно сжимая винтовку. Сглатывает мелко, резко озираясь по сторонам – сразу понятно, необстрелянный еще, вот и нервничает в своем первом деле и жалеет, что оно проходит под дверьми, а не у места с каким-нибудь героическим названием. Зато нижние чины, на удачу, все фронтовики, давно не боящиеся ни Бога, ни чёрта. Спокойные, собранные, деловитые – никто и не думает лезть поперек приказа и проявлять ненужную инициативу. Это хорошо – неожиданностей можно не ждать, но это же может в одночасье стать и проблемой – если Константин хоть немного растеряется, упустит контроль над ситуацией, то подчиненные огрех командира не исправят. И, как назло, в его охотничьей команде нет ни одного толкового младшего офицера, на которого можно было бы опереться: все приходится делать самому.
И вот гладкую тишь разбивает вдребезги уверенный, требовательный стук человека, знающего, что он имеет полное право ломиться ночью в чужие покои. В ответ за дверью слышится чье-то кряхтение и тихая ругань, шарканье ног и сонный голос:
- Ну какого лешего, а? Темнота же за окном! Кто там? Стоянчик, ты, что ли? Если еще что понаписал, и решил, что я твой личный рецензент…
Медленные, шаркающие шаги человека, тяжело подволакивающего ногу, приближаются к двери. Слышно, как трется в замке ключ, как ворчит про себя хозяин комнаты, интересуясь, почему собеседник молчит, и предполагая, что у кого-то явно мало работы, раз позволяет себе заниматься ночными шутейками. Наконец с надсадным скрипом, который в ночи кажется способным перебудить всю округу, дверь распахивается вовнутрь, являя перед ротмистром облаченную в белую длинную рубаху, похожую скорее на женскую сорочку, невысокую плотненькую фигуру, освещенную только неверным светом американского фонарика – разбуженный человек предпочел свет не включать.
Рауш сразу понял, что не ошибся: перед ним, закрываясь рукой от бьющего в лицо света, стоял Александр Исаевич Гуковский, эсер с давним партийным стажем, присяжный поверенный и публицист, неоднократно арестовывавшийся как царским правительством, так и Советами, проявившими поразительное единодушие в признании для себя вредным этого бойкого на язык принявшего лютеранство еврея, который что в газетных статьях, что в устных выступлениях мастерски переходил от насмешек к четким логическим конструкциям, от издевок – к звучащим неоспоримо фактам. Уж он-то наверняка бы смог провести параллель между расхристанным революционным морячком в тельняшке и пахитоской меж желтых зубов и вежливым и сдержанным гвардейским офицером, способным без запинки перечислить имена не одного десятка благородных титулованных предков.
Впрочем, вспомнилось барону, догадаться о том, кто живет в этой комнате, можно было с первых же шагов. Благообразный Гуковский с аккуратной серебряной бородкой и высоким открытым лбом при ходьбе заметно прихрамывал, тяня ногу за собой. Говорили, что во время одного из тюремных заключений в одиночной камере ему толи охранники переломали ноги, толи он сам на прогулке попытался покончить с собой. Как бы то ни было, но с тех пор мужчина охромел и ходил не без труда, сразу выдавая свое приближение.
- Какого? – смесь сонливости, бьющего в глаза света и начинающих терять былую остроту глаз не позволила эсеру доподлинно увидеть, кто перед ним, но прийти к логичному выводу, что стоящий перед ним явно не относится к обитателям дома, профессиональный арестант мог в любом состоянии. Побледневший мужчина без криков и возгласов, которые могли бы спровоцировать «гостя» на решительные действия, выставил перед собой руки ладонями вперед, отшатнувшись вглубь темной комнаты с белеющим пятном растрёпанной кровати и письменным столом, заваленным книгами. — Не подходите! Я буду кричать! — вздорно выкрикнул он.
А в это время в другом коридоре эсеры шли выполнять ровно то же задание, что истовые монархисты. Скажи кому лет десять назад, что убежденные противники самодержавия будут действовать рука об руку с его вернейшими слугами, никто не поверил бы. А гляди же ты – бывает, что бедствие, прошедшее по душам людским, заставляет объединиться даже заклятых врагов.
Обстановка давила на нервы. Искагорские рабочие озирались вокруг в диком вареве из любопытства и испуга, братья Черноруцкие – типичные провинциальные чиновники, бывшие к тому же официально беспартийными, жались друг к другу, жалея, что ввязались в эдакую авантюру, и только маленький архангельский наполеончик Филоненко гордо вышагивал впереди. В сером мраке коридора Миллер видел, как нервничает Филоненко: он то и дело оглядывался на товарищей, не отстали ли, начинал насвистывать какой-то водевильчик, почти сразу прерывал себя, перебирал в пальцах гнутую рукоять мокрого зонта. Гулко грохали два десятка пар сапог по коридору, — сперва таились, но сейчас, поспевая за Филоненко, перестали следить за тем, как идут, — сдавленно чертыхались, наталкиваясь в коридорной тесноте на стены, друг на друга, заглядывали в проёмы пустых тёмных комнат.
— Виной и злобой упоенны идут убийцы потаенны, — с судорожной, беспокойной весёлостью процитировал Филоненко. — Только это не про нас.
Все было хорошо – то того момента, пока путь боевого отряда не пересекся с совершенно не ожидавшим такой встречи Масловым. Не ожидали увидеть в коридоре одного из начальников отделов и путчисты, так что некоторое время все изображали немую сцену из «Ревизора», причем в роли городничего выступал никто иной, как Сергей Семенович. Не ожидавший, выйдя из клозета, встретить замершую за спиной Филоненко толпу вооруженных и явно недовольных людей, он аж присел, раскинув в изумлении руки и судорожно соображая, бежать ли ему, звать ли на помощь или попробовать убедить визитеров в том, что они не правы.
Первым опомнился Филоненко. На губах эсера, почти поймавшего за хвост удачу, появилась обаятельная вдохновенная улыбка, делающая похожим его на опиатного наркомана. Упругим легким шагом подойдя к Маслову, он приложил палец к губам и громко прошептал:
- Сохраняйте спокойствие! Тут заговорщики! Всем будет худо, если вас услышат! Мы здесь для того, чтобы спасти Область, но для этого надо соблюдать спокойствие. У меня есть рескрипт от англичан. Петр Федорович, - подозвал он младшего Черноруцкого, - дайте бумагу!
- Ка-какую? – непонимающе икнул помощник Старцева.
- Ту, которую я вам дал! Сюда, ко мне, живо! – шипению Максимилиана Максимилиановича могла позавидовать и змея.
Чиновник под прицелами двух десятков глаз просеменил к напряженно замершему начальнику военного отдела и застыл в недоумении. Никакого рескрипта, ясное дело, Филоненко ему не давал, и несчастный мужчина теперь судорожно пытался понять, что делать.
- Я-а… Мнэ…
- Просыпайтесь, чёрт бы вас побрал! – гневался его временный начальник. – Он у вас в нагрудном кармане, ослиная вы голова.
- Д-да. – совсем запутавшийся, Петр Федорович начал копошиться в карманах, а его брат Северин, не выдержав напряжения, подошел поближе, тихонько протянув:
- Пе-етя...
Нелепость происходящего отвлекла стремительно просыпающегося Маслова, который, не сводя глаз с Черноруцкого-старшего, негромко и требовательно скомандовал:
- Что за дерьмо тут происходит!? Мне объяснит кто подробнее, или нет? Что за заговорщики? Бред! Петр Федорович, да дайте мне, наконец, эту бумагу, будь она неладна!
В этот миг Максимилиан Максимилианович, дождавшийся, что от него отвлеклись, перехватил зонт словно винтовку, и с коротким, словно у лесоруба, хэканьем резким выпадом нанес удар в живот не ожидавшего такой подлости однопартийца рукоятью зонта, словно прикладом в окопном бою. Сергей Семенович хрипло выдохнул, выкатив глаза, как вареный рак, и, схватившись за нутро, упал на колени. Следующий короткий удар пришелся по спине, выбивая остатки воздуха и роняя несчастного министра на пол.
- Вяжите. – последовала короткая команда. – И кляп не забудьте.
- Из чего? – поразился один из искагорцев, тезка Степана Яковлевича.
- Из хера мово! – грубо срифмовал мрачный и на удивление злой Филоненко. – Свяжешь – бери Иван Трофимыча и Фердинанда Ансовича и стереги этого. Давай живей!
Рабочий вздохнул тяжко и сел рядом с тяжело хрипящим Масловым, подметая полами шинели полы библиотеки:
- Не побрезгуйте, мы же не со зла, но ведь оно так вот эдак… - приговаривал он, запихивая в рот эсера хрусткий носовой платок. – Это не надолго, ты помолчи пока, это надо и партии, и всем…
Максимилиан Максимилианович же с горящими мефистофелевым огнем очами и гордой улыбкой тем временем повернулся к Миллеру:
- Степан, там, по коридору дальше, дверь приоткрытая. Видимо откуда выбрался этот клоп. Ты как, его нору осмотришь или дальше по коридору? Если дальше – то действуй быстро и решительно: никто не должен и пискнуть. А то разбегутся, как мыши из-под веника, и ищи-свищи. Не верю я, что поручик с женским именем сможет поймать таких опытных товарищей, как Дедусенко или Лихач. Так что не жалей, если что, но и не переусердствуй. Не хватало нам еще кого-то из них ненароком в Могилевскую губернию управлять направить.
-
Классный пост. Тут и дописывать-то нечего было.
-
За шикарнейшее, как всегда, качество постов.
Ну и как прекрасен Филоненко! Про мефистофелев огонь очень уместно - из Максимилиана Максимилиановича вышел бы хороший такой демон-интриган с красным хвостом и рожками.
-
+
Нам надо одеться, ведь… да что я говорю, вы и сами понимаете. И не спрячешься же никуда… Пр-роклятье! Мы потом обязательно продолжим наш отдых, но так получилось.
-
Читаешь, как книгу. Хорошую.
|
|
|
Оба направления были одинаково важны, и Вероника сочла, что не стоит складывать все яйца в одну корзину. Если инспектор видел какие-то зацепки в Нью-Йорке - отлично. Она покопается в ниточках, оставшихся в Нью-Орлеане.
А они были.
Кесарево кесарю, в том смысле, что вся полицейская составляющая осталась инспектору. Вероника же решила действовать через АНБ и через Сон. Она все-таки была сноходец, к тому же нью-орлеанские вампиры залегли на дно, и подобраться к ним было разумней через человеческих помощников. А еще Веронике хотелось потренироваться в навыке работы с чужими сновидениями, то есть в практике выноса мозгов.
Итак.
1) Общие сведения о вампирах - к ПавлуВо время распития водки Вероника сочла, что задушевная беседа оказалась куда менее задушевной, чем она сперва решила. Поэтому Вероника, почувствовав себя не у дел, ушла на Тропу Зеленых Огней. В прошлый раз, когда она потащила Джо к Избушке на Курьих ножках, она ошиблась адресом. И вот она вспомнила про Слепого Павла: здесь было теплее. По некоторым признакам, Павел, до того, как стал ушельцем на Тропе, проживал в Яви на просторах старого континента, где, по словам Ванессы, вампиры кишмя кишат. К тому же из всех известных Веронике пород нелюдей Павел больше всего напоминал ей оборотня. Он мог что-то знать о вампирах такое, что Ванесса не сочла нужным им рассказать. Об их организации, связях с людьми, сильных и слабых сторонах.
2) Через АНБ: Очень Здоровые охранники
Нужно собрать данные о биографии: они не болели с момента рождения и ли с момент поступления на работу в фирму? Задачи: а) искать пересечения в биографии - на уровне семьи и личных связей, по работе и карьере; наличие связей с кем-то из лаборатории. Может, им всем вводилась какая-то особенная вакцина? ;-) б) данные о фирме. Там все такие работники здоровые или именно нанятые Синтией? Если да, то навести справки о владельце и руководителях компании, ищем связи с лабораторией. Если нет, то спросить у Синтии, давали ли ей распоряжения нанять конкретных людей или кого компания пошлет. в) Попрошу выдать список охранников, фотографии, возможно попрошу организовать личную встречу, задать несколько незначащих вопросов, - короче, лично познакомлюсь. Потом буду искать их во Сне. Каждого. Если они люди и могут спать, буду во Сне ездить по их мозгам. Цель - выяснить, являются ли они вассалами Магистра и Co. и нарыть новую инфу по организации нью-орлеанских вампирам. Может, их там целая хорошо организованная армия)
3)вассалы Эдди и Трейси Ванесса обещала в тот же день позже дать контакты вассалов Эдди и Трейси. Дала? Если да, то аналогично: получаем возможность их лично идентифицировать и залезаем в их мозги во время сна. То есть Сна. Цель: квартира, Мари, Софи, если можно - ближайшие планы Эдди и Трейси.
4) поклонники Вивьен и Терри Обычный поиск в соцсетях. Терри и Вивьен - сексаппильные красавчики и бонвиваны, у них должны быть не только вассалы, но и тьма фанатов и фанаток, которые должны в розовых соплях и слюнях выкладывать в сети их фоточки ( возможно, на фоне себя). Поиск человеческих связей. Потом - та же процедура: личная идентификация, влезание в мозги с целью воссоздать воспоминания людей об адресе и плане квартир(ы), где Терри и Вивьен бывают. Просьба: "Давай сходим туда вместе? ."
-
За чёткий и подробный план.
Вообще, Ванесса блещет идеями!
-
За возвращение к системному и рациональному мышлению, от которого мы, в последнее время, отказались.
|
|
Даём инструкцию старшему группы:
- Сообщить мистеру Хаммершельду, что он задерживается по подозрению в соучастии в преступлениях группы террористов. Информируем о правах, увозим в участок, где проводим полноценный допрос - проверяем телефон и электронную почту на наличие в ней знакомых номеров, предъявляем всю группу Магистр, проясняем детали. Одновременно с этим разбираем квартиру по винтикам.
Касательно выпивки:
Инспектор нарезал свежих огурчиков, откупорил баночку аджики, налил стопарик Русского стандарта комнатной температуры. Так же тщательно и с глубоким вниманием к деталям подготовил выпивку и закуску для Джо, Вероники (пока предположим, что она не отказывается), Грегори и мистера Муди. Не торопимся, как будто у нас впереди всё время этого мира.
- Ну, Tapaamiselle то бишь за знакомство!
Горьковатое послевкусие водки едва успело наполнить рот, как по нему ударила светлая волна свежего огурца и острая решительная нота аджики.
Будем...может быть, действительно, и будем. А может, сами в закусь и пойдём - все переменчиво в этом мире.
- Я почти не знаю Вас, друзья, а вы не знаете меня. Давайте поговорим о том, что же движет нами в этом бушующем мире.
Тепло прошло по всем жилочкам, надо бы добавить вторую, но нельзя...почему никогда нельзя, когда хочется?
- До полиции Нового Орлеана я служил в полевой жандармерии в горячих точках. Мы искали террористов для того, чтобы дома, в штатах, жизнь стала чуток безопаснее и люди могли садиться в самолёт, не опасаясь погибнуть во славу Аллаха. Мы, в общем-то победили - в том смысле, что мы нашли преступников и преступники понесли заслуженное наказание. Стало ли безопаснее и спокойнее жить в Новом Орлеане? Это вопрос, на который я, пожалуй, ответить не рискну. Но мы, по крайней мере, сделали всё, что смогли.
Потом я поступил в полицию Нового Орлеана. Зачем? Уж точно, не ради денег и не ради славы. Ради справедливости. Для того, чтобы люди могли безопасно жить в своём родном городе. Чтобы все были равны перед законом, и никто не мог считать себя достаточно крутым, чтобы сказать - эти ваши законы не для меня писаны. В том числе и поэтому для меня так важно поставить достопочтенного Магистра на место. Он ведь прикончил двух людей, похитил трёх - и как с гуся вода. И если он чего и боится - так точно не закона. Дерьмо. В этом смысле Ванесса из них наиболее человечна.
Он хмыкнул. Как она удивилась, когда я спросил её про волонтёрство! "Надо же делать добрые дела". Достойная синьора и, думаю, надёжный напарник, хотя нас, грешных, и в грош не ставит.
- А как насчёт Вас, мистер Мууди? Я знаю про Вас только то, что Вы большая шишка в федеральном агентстве. Но зачем Вам всё это? Чего Вы хотите достичь?
|
|
|
- Итак, видят все боги существующие и выдуманные, я ещё раз предлагаю сотрудничество. Вам нужна наша кровь. Точнее, не нужна, вы её боитесь. Она убивает вампиров. Вы её исследуете. Зачем – не признаётесь. Тогда я предположу. Чтобы продолжать бояться, но знать, с чем имеете дело и как «правильно бояться»; чтобы нейтрализовать её, сделав противоядие или просто нас уничтожить; делать из неё оружие для своих каких-то целей. Зачем нужны нам вы? Э… не могу придумать. Наверное, поэтому вы не торопитесь раскрывать свои планы и идти на соглашения. Правильно? Но тем самым вы приближаете то время, когда «кому-нибудь в голову придёт гениальная идея зарядить шприц». Просто, чтобы вас не было, - Мари немного помолчала, наблюдая, как изящные пальчики девушки стучат по экрану, затем продолжила: - Магистр мне показался очень интеллигентным и с принципами. Я даже благодарна, что он опустился до моего уровня и побеседовал. Не думаю, что он собирался воевать с такими, как мы – особенными. Однако, даже он не смог выжать из нашего разговора всё, что желалось, иначе, мы бы не беседовали тут приватно, развалившись в кроватке. Значит, где-то политика не верна, - приблизилась к Вивьен и посмотрела ей прямо в глаза. - Никто не хочет войны. Но вы начали первые с насилия, а не с переговоров. Давайте исправляться.
Она была рада, что у них будет время на перекус, который даст время всё обдумать. Странность, которая не давала Мари тут же попытаться уснуть и сбежать, была в том, что им свободно разрешали это сделать. Зачем только Вивьен огорчилась (или сделала вид, что огорчилась), что они сбегут? Да ещё Софи всё продолжает настаивать, что она не сноходец и ничего об этом не знает. Что если они придумали/изобрели какую-нибудь штуку, которая затянет вампира вместе со сноходцем в сон, поэтому и подослали милую добрую красотку, расслабить и отвести подозрения. Ну как тут уснуть.
- И спасибо за заботу. Надеюсь, вы с нами перекусите…ой, - Мари зажала рот ладошкой и громко засмеялась. – Ой, простите, не подумав сказала.
|
- П-присягу? – непонимающе протянул англичанин. – Я… я не могу, простите. Не имею права… - в голосе юноши сквозили испуг и гордость. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, но при этом был горд, что этот странный русский попросил быть олицетворением Британии именно его. – Но я буду за вас просить! Большинство присягнувших на верность Его Величеству идут в Славяно-Британский легион, но я уверен, что ваши таланты выше, чем быть простым стрелком: ведь многие русские офицеры в нем служат рядовыми. Ах, да, - перебил он сам себя, - если вы карел или финн, то можете вступить в свой национальный легион: но я все равно уверен, что вам лучше быть… - он жалобно поморщился, не представляя, что сказать – ну не контрразведчиком же! – В общем, я уверен, что вы сами решите, где принеете больше пользы, а я вас поддержу!
По поводу солдат понял, а позвонить не могу, - на грустного Тристрама было жалко смотреть, - сами понимаете, полномочия, иерархия… Но я уверен, что сэр лейтенант-полковник решит этот вопрос предельно быстро!
Пока Ник переодевался, а лейтенант бегал наверх, сержант решил позволить себе покурить на свежем воздухе. Оправив растянувшиеся на коленках бриджи и одернув китель, он неторопливо, вразвалочку прошествовал к двери и распахнул ее. В небольшую комнатку мигом ворвался осенний ветер-шалун: переворошил бумаги на столе, обнял своим холодным касанием начавшего раздеваться доктора, стал раскачиваться на зеленой ткани плафоне. Тускловатая лампочка стала отбрасывать гротескные, искаженные тени на стены: они то вырастали до гигантских размеров, то становились почти карликовыми, прыгали в сбивчивом свете с места на место.
За то время, пока Рощин беседовал с англичанами, дождь только усилился, и сразу стало слышно, как он барабанит по лужам и крышам, по фонарям и стенам. Щелкнул портсигар, являя на свет желтоватые зубы сигарет, и почти сразу же вспыхнул дрожащий огонек зажигалки. Сержант блаженно затянулся и выпустил к потолку тотчас растерзанный ветром терпкий дым. Сыроватая свежесть дождливой ночи смешалась с ароматами табака. И пускай стужа быстро выедала тепло, но в комнатушке была крыша над головой и неверный свет электричества, а за распахнутой дверью, кроме распластанного по земле светлого пятна – только ночь и тяжелые капли безразличного ко всему ливня.
Хрупкое молчание нарушил дробный перестук сапог – словно человек спешил и летел через ступеньку. Распахнулась дверь, и на пороге предстал чуть запыхавшийся лейтенант Пайн-Коффин, прижимающий к себе две шинели и держащий подмышкой пару зонтов. Юноша явно постарался причесаться и выглядеть прилично, но делал это наверняка не перед зеркалом, и теперь несколько топорщащихся неприглаженных вихров делали его возмутительно молодым.
- Пойдемте? – звонкий голос отскочил от стен.
…Недолгая прогулка по мокрым улицам – экипажа в такое время не сыскать, - и Ник со своим спутником достигли Макаровских бань. Войдя внутрь, они не успели оглядеться, как словно из-под земли перед ними вырос согнувшийся в услужливом поклоне лакей, чей мясистый лысый затылок блестел в тифозно-желтом свете ламп.
- Чего господа англичанцы изволят? – голос халдея был басистый и протяжный, как у пономаря. – Нумера, или в общие бани? Вино, водка, девок? Мы все добудем, только скажите! Вы по-русски-то понимаете?
|
Саманта
Вероника тоже смягчается, разжимает застегнутое на молнию лицо, вспоминая хорошенькую белокурую девочку с фарфоровым личиком и совершенно недетским взглядом больших голубых глаз. Внимательно слушает, кивает. Хорошие новости: с Евой все в порядке, Ванесса обещала не трогать клинику. Плохие новости: это касается только Ванессы, а сообщение, что в клинике до сих пор живет и здравствует информатор вампиров, поставляющий им информацию о потенциальных подопытных свинках, кажется, никого не волнует, включая Саманту. Саманта сказала все, что хотела, утомилась и закрылась, и ответа не ждет. Но у Вероники четкое ощущение, что она последний раз разговаривает с Самантой - вот так, лицом к лицу. Может быть, она все еще способна услышать кого-то, кроме своей соратницы.
- Саманта, - говорит Вероника очень тихо, но если бы она была во Сне, реальность вокруг нее сейчас бы плавилась, рвалась на куски и разваливалась на кучки пикселов. - Послушайте. Вы хотели, чтобы поняли Вас и сородичей. Постарайтесь понять и Вы. Мы, сноходцы, можем быть тщеславными, высокомерными, эгоистичными, бессердечными – какими угодно. Но наше существование не основано на систематическом насилии над людьми. Нам дано больше, но люди для нас – не рабы, не пища, не обслуга, не домашние зверушки. Вам нужно было видеть их охранников и секретаршу – все обласканные, откормленные, довольные, счастливые, как поросята в загончике, с совершенно промытыми мозгами, кастрированной памятью и скорректированной личностью. Саманта, Вы же так высоко ставите свободу, независимость, оберегаете неприкосновенность чужой жизни. Да ни одна спецслужба мира не способна так порабощать! Скажете, они такие, они так живут? Земля, конечно, их дом, они другие, они имеют право. Прекрасно. Какое право Вы хотите оставить для нас своим свободным выбором? Помочь им ампутировать нам зубы, когти, глаза и конечности, чтобы ваши новые друзья сказали: о, ребята, теперь вы для нас безопасны, будем жить дружно, будем вас резать и стричь как прочих двуногих. Вы нас лишаете последнего аргумента сдерживания, “memento mori” для тех, кто считает себя всесильным. Саманта, Вы считаете, что у нас и людей нет никакого права, кроме милости вампиров? Никто не хочет геноцида. Но у нас тоже есть право. Право на самозащиту. На нашу тайну. На нашу память. На нашу личность. На неприкосновенность территории Сна, Дома Сна, наконец! Прошу Вас, вспомните об этом, прежде чем Вы расскажете Ванессе все, что знаете, о нас, о Сне и Доме, когда Вы вместе будете «распространять знания» о нас среди вампиров, как планировала Ванесса. Эти знания не помогут нашему мирному сосуществованию, а сделают нас беспомощными жертвами. Лучшие отношения у тех соседей, меж домами которых стоит высокий прочный забор. От Вас очень много зависит, Саманта. Очень. Пока действительно непоправимое не случилось…
Вероника обрывает речь. Что себя обманывать? Саманту почти ничего не связывает со сноходцами. Весьма скоро Саманта, вероятно, станет первым в мире модифицированным вампиром и откроет сородичам путь в Сон. Вот это и будет непоправимое. И это тоже будет ее совершенно свободный выбор, аллилуйя.
Грегори. (конфиденциально)
- Грегори, давай лучше сделаем так. Я очень хочу послушать и понаблюдать, а через Сон я этого сделать не смогу. С твоего телефона будет идти прослушивание. Когда у тебя возникнет необходимость сообщить мне что-то важное, скажи кодовое слово, я немедленно перемещусь в Сон и буду тебя там ждать. Какое слово? . Скажем, «ненароком» или «внезапно». Да, пусть будет «внезапно». И, действительно, говори поменьше, не раздражай их понапрасну, береги себя, не надо больше тебе умирать. И знаешь что? Хватит с них уже информации о нас, обойдутся. Особенно о нашей семье.
- Да, будь готов к тому, что тебе спать не дадут. Создай в кармане записочку - так же, как делал гранату, скажи кодовое слово и отправь это в Дом.
-
За взвешенные и разумные аргументы!
-
О!!!
Я, как человек, а не как ДМ мог много чего бы сказать по этому поводу (и скажу дальше по игре), но я очень рад, что именно эта дискуссия выплеснулась.
|
|
- Т-так точно. – лейтенант, кажется, был поражен до глубины души. Побледневшее лицо, большие темные глаза на побледневшем лице… А в глазах этих, смесь испуга и лихого огонька удачи. Кажется, юноша решил, что это его шанс показать себя в бою и оправдаться перед теми, чьи имена печатались в приложении к London Gazette перед списками повышенных в звании и награжденных. Он даже забыл на миг, что перед ним – русский наемник на службе Британской Короны, а старший офицер.
Не менее поражен и тихо выругавшийся сержант: шутка ли, англичанин позволил себе вырваться в присутствии офицера! Мир застыл – немая сцена, как в «Ревизоре». Вот только эпилога не предвидится: сейчас ею завершается пролог. В сосредоточенной работе мысли проходит несколько ударов сердца, и легкая суетливость молодого офицера разбивает покой.
- Сержант, оружие доктору. Господин Рощин, - как же он нервничает!, - у меня тут патруля нет, только мы с сержантом да его сменщик. Тоже нестроевой. Может, на улице попытаемся остановить? Или сэр лейтенант-полковник кого-то мобилизует? Или нам в bania меньше, чем в десятером, лучше не соваться? Тогда, наверное, сначала до казарм? Я, простите, не имею права поднимать тревогу без приказа!
Шквал вопросов прерывает сержант, протянувший Нику тяжелую «смитовскую» кобуру с полным ременным комплектом. А следом – аккуратно сложенную и отглаженную стопку оливковой униформы. На рукаве кителя желтым сверкают три галуна, как и у самого караульного.
- Переоденетесь, - басок сержанта исполнен заботы. – Это запасная фора одного из наших, он ее в прачечную отдавал и не забрал. Вам чутка коротковата будет, но зато сухая. Да и лучше, чтобы все видели, что вы не гражданский, а из наших. – помолчав, мужчина добавил короткое: - Сэр.
- Да-да, верно. Переодевайтесь, доктор, а я за зонтами и всем прочим. Мигом метнусь – буквально туда и обратно, и располагайте мной.
На столе в свете лампы лежит чужая форма. Чистая, опрятная – но с чужого плеча. И чужой страны. Пока что вы еще в России, доктор Рощин, и Америка все так же далека. Примете ли вы чужие знаки различия, чужое командование? Станете чужим для своих, еще не покинув кровавую безумную Россию? Примерите ли на себя чужую судьбу, доверившись тем, кому их дом важнее вашего? Или ответите, что выбор внешний ничего не меняет в душе, а человека человеком делает не костюм, а его дела?
|
|
|
-
РСДРП(с): Российская социал-дьявольская рабочая партия (сатанистов)
Не ну, это пять.
-
РСДРП !!!
-
Великолепная классификация!
-
Лол!
-
Да, РСДРП – это прекрасно(-с)!
|
|
После того, как представился Ник, офицер, справившийся, наконец, с застежками кителя, отрекомендовался в ответ. Легкая ночная хрипотца из голоса молодого человека уже отступила, и оказалось, что у взъерошенного англичанина вполне приятный баритон:
- Второй лейтенант Тристрам Джеймс Пайн-Коффин (Tristram James Pine-Coffin), Третий Девонширский. – После секундного размышления он уточнил: - Меня записали в специальный лист, поэтому здесь…
Судя по этой оговорке, можно было с высокой долей вероятности предположить, что офицер не слишком-то в восторге от своего назначения, и предпочел бы быть зачисленным во фронтовой батальон. Тыловая, пускай и опасная служба, казалась ему, исполненному, видимо, юношеского максимализма, предосудительной по сравнению с теми, кто проливал кровь на передовой. Лейтенант наверняка считал, что все его за глаза осуждают, и был готов в любой момент повиниться и покаяться, что нынешнее назначение – не его желание.
И вот теперь бедному Тристраму предстояло принять весьма серьезное и ответственное решение. Незадолго перед ним с такой проблемой столкнулся сержант – но у того была возможность переложить груз ответственности на другие плечи: счастье, которого лейтенант был лишен.
В нервном приглаживании волос, в затравлено метнувшемся из стороны в сторону взгляде, в дерганых движениях англичанина и менее наблюдательных человек, чем доктор Рощин, понял, как волнуется офицер. С одной стороны, сразу же направлять незнакомого иностранца к командиру было непрофессионально и неправильно. А с другой, Военный контроль работает круглосуточно и с совершенно разными людьми, и действительно важная информация может прибыть ночью с не меньшими шансами, чем при свете дня.
Обычный армейский метод тут был неприемлем, а избавиться от визитера под надуманным предлогом не позволяли совесть и осознание того, что его вести действительно могут безотлогательными. Как итог, «страдания молодого Вертера» оказались недолгими, и лейтенант принял, как ему показалось, соломоново решение:
- У вас почти безупречный английский, доктор Рощин. А значит, вы явно заслуживаете доверия. Сэр лейтенант-полковник сейчас должен быть дома: позвольте, я вас провожу и помогу вам убедить остальных, что ваше дело стоит его сна.
- Сэр! – прежде, чем Николай успел ответить, выпрямился отложивший книгу сержант, старательно втягивающий немаленькое уже брюшко. – Разрешите обратиться!
- Э-э-э… Да, сержант? - Пайн-Коффин удивленно посмотрел на подчиненного, не понимая, что тому нужно.
- Сэр лейтенант-полковник после службы планировал направиться в русский bania. Возможно, его лучше искать там, сэр?
- Правда? – заинтересованно переспросил офицер. – А откуда вы это знаете? Хотя какая разница… Сержант, оставайтесь тогда за старшего, а я помогу сэру доктору.
- Так точно.
Обернувшись к Рощину, офицер извиняющимся тоном попросил:
- Не могли бы вы подождать, пока я возьму фуражку и зонт? И шинель еще, наверное. И… А вы знаете, где найти этот bania? Там может опасно? Надо брать оружие?
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Вероника, которая во время этого совещания что-то сосредоточенно чертила на листке бумаги, закончила свое занятие.
- Извините. Попыталась прикинуть ситуацию, пришла почти к тем же результатам, что у Вас, инспектор. Хотя мне далеко до Ваших способностей к системному анализу. У меня получилось вот что – с небольшими поправками:
- В составе четверки, покинувшей Серый Дом за несколько часов до начала штурма, кроме Эдди, Барни и Трейси, был Терри – по остаточному принципу, объясню чуть позже. Они созвонились с Вивьен и пригласили ее с собой. Это Вивьен приехала на Мазератти. Вивьен – красотка и сердцеедка, любит шикарную жизнь, ее поклонники – знаменитости и богачи. «Мазератти» - в ее стиле, плюс мы знаем, что на «Мазератти» ездила средних размеров женщина. Итак, Вивьен.
- Фрида. Она не производила впечатления женщины, способной на самоубийство из-за разрыва с мужем, вот как хотите. Думаю, это был несчастный случай, как и , было сказано, из-за ее жадности. К моему сожалению, предполагаю, что они раскололи секрет Сна, но не до конца поняли, что это такое и как этим пользоваться, иначе сноходцы были бы им уже не нужны – но я могу недооценивать ситуацию, увы. А из Сна, Джейсон, при известном навыке, можно притащить в Явь все, что ты способен себе достаточно хорошо представить: деньги, наркотики, драгоценности, оружие. Плохие новости для стража порядка, да? Придется полагаться на скромность и личную порядочность сноходцев, пока законодательство Соединенных Штатов распространяется только на Явь... Так вот, возможно, Фрида решила запастись перед уходом, а мощности канала, или что там у них было для выхода в Сон… не рассчитала. Аппаратура рванула, мы слышали этот взрыв в самом начале штурма. Гипотеза, конечно, но правдоподобная.
- Тогда остаются шестеро: сам Магистр, Джед (он, возможно, тоже собрался свинтить, когда Вы его тормознули на выезде – на свем сером лендровере, но потом был почти до самого конца в Доме,говорил со мной), Корнелия (это она позвонила Магистру – так Синтия сказала), Киитори и Лайза (они производили впечатление пары – значит, скорей всего, держались вместе) – и, судя по всему, этот «тигр» Чиуэлл. Он бывший военный и что-то вроде личного телохранителя Магистра, и оборона Дома - это было как раз по его части. Так что Терри попадает в группу Эдди. Насчет аспиранта ничего не скажу, но возможно, он остался на связи? Если есть несостыковки - я их слушаю.
- «Зеленый Уголок». Да, среди персонала есть информатор, который слил им Айсу и Небойшу. Работает не меньше месяца. Установить его будет просто, если это человек – по содержимому мобильника. А «нечеловека» вычислить еще проще: надо просто посмотреть на него со стороны Сна. Наши «нелюди» во Сне отсутствуют.
Вероника помрачнела и поправилась:
- Отсутствовали. Не знаю, как далеко они продвинулись во Сне.
«Если да, то они теперь круче нас на порядок,» - подумала она и покосилась на Фила. – «Universal soldier, супермутанты. Для АНБ просто идеал…» А еще Веронику волновало, что через Мари пятерка Эдди проберется в Дом Сна, тогда конец всему. Айсе в Дом Сна дороги нет, но Мари…
- Неясно, отчего это они вдруг побежали из Серого Дома, как крысы с тонущего корабля, всего через пару дней после приобретения ценных трофеев. Начали драться друг с другом за вдруг свалившуюся на них власть над миром? Другого не придумаешь.
- Еще могу предположить, что они попробуют войти в сговор с кем-нибудь из нас. Я имею в виду присутствующих… и отсутствующих, извините. Я намекнула Магистру, что мы – семья, и обладаем особым положением во Сне. Но он то ли искренне не понял, то ли изобразил голубые глаза. Возможно, до него скоро дойдет, что можно было бы заключить что-то вроде сделки - власть в обмен на власть, информация в обмен на информацию. Но это буду не я и не Джо. Удостоверения АНБ, которые мы с Джо использовали, чтобы войти в Серый Дом (Вероника снова покосилась на Фила, потому что про это самоуправство она ему пока не сообщила), им сильно не понравились. Так что от нас Магистр и его группа постаараются держаться подальше и сотрудничать не будут, но на других это не распространяется.
- Все же с большой долей вероятности можно утверждать, что они не до конца разобрались со Сном. Тогда им будут нужны сноходцы. Группа Магистра осталась без сноходцев. Возможно, они захотят еще кого-нибудь добыть? Они знают, что потенциальные лабораторные свинки живут в «Уголке», большинство новички, но есть и опытные. Я бы на их месте рванула именно туда.
- Короче, нам действительно нужно в Уголок.» Но я там ни разу не была, Джейсон, я Вас не проведу. Может, Джо?
Оставался один неразрешенный вопрос. Какого черта Франческе понадобилось лететь в Индию? Индия. Всякие эзотерические практики, места силы и прочая фигня. Переселение душ она, что ли, затеяла? И это независимая Айса, готовая удавиться, но не уступить никому ни капли своей свободы? Не верю…
-
Это плюс за анализ.
За сам факт, за качество и за основные выводы.
Детали ... тут всяко может быть, забыл я начисто, кто там у нас прячется.
|
|
|
Первые несколько суток бесконечного морского пути Флоренс провела, лежа на спине и глядя широко открытыми глазами в потолок каюты. Морская болезнь ее не мучила. На свою беду, она, несмотря на обманчивую фарфорово-хрупкую внешность, обладала несокрушимым, омерзительным, чисто британским физическим здоровьем, доставшимся ей в наследство от отца. Лучше бы она страдала физически. Наверное, этот дискомфорт убедил бы ее, что она не спит и все это – пароход, отдельная каюта, чистое белье – наяву. Флоренс боялась уснуть. Несколько раз она проваливалась в сон и просыпалась с криком, потому что явственно слышала лязг замка, открывавшего камеру и пронзительный голос надзирательницы, командующей подъем и утренний сбор арестанток, приглушенную женскую брань, стук ложек о латунные миски; отчетливо ощущала вонь прелой соломы из серых тюфяков, луковой баланды, кислый запах пота немытых женских тел. Это было правдой, единственной ее реальностью, а все остальное – грезой, фата-морганой, иллюзией истощенного сознания. На четвертый день Флоренс заставила себя выйти наружу. Она задохнулась от яростной, буйной атлантической сини, соленого ветра и брызг в лицо, громоздящихся облаков – безмерности пространства, опрокинувшегося куполом над ее головой. Голова закружилась, она беспомощно осела вниз. Стюарт предложил ей поставить шезлонг на палубе и дать плед, чтобы она могла дышать свежим воздухом, так ей будет лучше. Ее бледное осунувшееся лицо ни у кого не вызывало удивления – морская болезнь щедро брала свою дань с пассажиров парохода. Это был прекрасный предлог ничего не делать, почти не общаться ни с кем из ее новой компании, а просто полулежать, укутавшись пледом до подбородка и еле обмениваясь приветствиями и полуулыбками с окружавшими ее людьми, и постепенно понимать, что это все же не сон… заново учиться Флоренс возвращалась назад к жизни, где ее окружали цивилизованные, просвещенные и безукоризненно воспитанные люди, которые каждым жестом, каждым словом признавали ее достоинство и право глубоко дышать, держать спину прямо, улыбаться и смотреть людям в глаза без страха получить удар или брань.
Нет, она не обольщалась и не обманывала себя. Она лишь сменила свою тесную клетку на другую – поудобней и попросторней. Вот хотя бы эта палуба… что если Флоренс, гуляя взад и вперед, вдруг захотела бы выйти за ее пределы? Ей бы пришлось упокоиться в ультрамариновых волнах, которые на самом деле не были ультрамариновыми. Если взглянуть из глубины… а только так и нужно глядеть, потому что это правда… это темно-синяя муть, уходящая вниз в кромешную черноту. Флоренс закрывала глаза, и ее изнутри заливал мрак. Не нужно лгать себе, она никогда не сможет вернуться назад. Она никогда не сможет стать прежней девочкой Флоренс, выросшей среди лужаек, живых изгородей, построек из массивного серого камня, резного дуба гостиных и библиотек, книг в кожаных переплетах, фарфоровых сервизов, учтивых улыбок, «как поживаете» и файвоклоков… - всех набивших оскомину атрибутов незыблемости старого доброго Британского мира, который на самом деле давно уже дал трещину и просел. Туда больше нельзя вернуться, нельзя снова стать ребенком вольным и снова жить в родных горах…. И все же она жива, жива! Она вольна выбирать – выпить ей кофе или чаю, съесть тост с сыром или джемом, лечь спать или пойти прогуляться… Боже, какая пошлость, какая малость. Но какое в этом счастье – никто из окружающих ее людей не понимает. Просто не может понять, - думала Флоренс, - сколь много им дано, эти милые мелочи, эти ничтожные малости, которых в здравом уме никто не замечает, как не замечает своих рук или ног, пока их не оторвет снарядом…
К концу путешествия Флоренс исцелилась настолько, что ела за двоих и спала сутками, и наконец она начала допускать к себе воспоминания о недавнем прошлом, которые, казалось, заперла на замок, изгнала из головы, потому что они не давали дышать… - воспоминания о тех временах, когда она была счастлива… ли ей так казалось? - и даже воспоминания о тюрьме Френ. Лет через двадцать она бы может, даже гордилась бы, что сие место скорби, где она томилась без малого год, освятили своим присутствием мученики Сопротивления. Но сейчас, сходя по трапу в Порт-Жантиль, чтобы пересесть на другой пароход, Флоренс Уолден как бы впечатала огненными буквами себе в сознание: Я мерзавка, я убийца. Пускай. Я не вернусь в тюрьму. Никогда. Ни за что.
«Что здесь происходит?» - это ее растерянный голос прозвучал с палубы, когда лоснящиеся на солнце тела чернокожих одно за другим ныряли в мутную воду. Ей объяснили, предложили присоединиться. «О… это довольно забавно, правда, господа?» - с легкой полуулыбкой произнесла она. Но это было совсем не забавно. Зачем они ныряют, неужели мелкая монетка стоит жизни? Неужели негры действительно готовы умереть, только чтобы позабавить белых господ? Флоренс почти обрадовалась, когда они отказались нырять, испугавшись снующих вокруг акул. Она так и не кинула свою монетку, зажав ее в ладони. Не хочу пытать свою судьбу. Не хочу сейчас об этом думать.
…Пароход неторопливо нес пятерых европейцев в сердце черной Африки. Желтая илистая вода, душный воздух джунглей, зуденье насекомых, крики незнакомых птиц. Здесь кончался цивилизованный мир, мерзкий в своем притворстве, и начинался другой - нагой и простой, в своей суетливой жажде продолжения рода, в утолении голода, гниении отжившей плоти и рождении новой. Ты все еще цепляешься за то, что люди называют культурой, бедняжка Флоренс? Это единственный способ скрыть правду о том, кто мы все есть на самом деле… Джозеф хвастался, много болтал, немного задирался перед месье и отвешивал сомнительные комплименты; одним словом, вел себя как петух в курятнике. Типичный француз. Типичный мужчина. Помогая ей усесться в каноэ, он задержал ее руку в своей… Утлое суденышко предательски качнулось, Флоренс неловко замерла, глядя на мужчину расширенными глазами, как кролик на удава. Потом осторожно потянула руку назад, боясь дернуться слишком резко… Фу, как нелепо, неловко! Флоренс, чувствуя, как на ее скулах совсем не к месту вспыхивают красные пятна, смущенно и сердито сдвинула брови. «Дорогая!» Ну и нахал! Самонадеянность француза ее возмутила и рассмешила, и это помогло ей овладеть собой.
- Берегитесь, месье Жозеф, – ответила она ему на приличном французском, слабо улыбаясь, - если Вы будете так бесцеремонно хватать меня за руки, Вы действительно имеете шанс познакомиться с местными крокодилами, пытаясь меня спасти… Я попала в эту компанию, потому что очень хотела сюда попасть. Я звукооператор, но истинная причина - Papilio zalmoxis. Знаете, что это? Парусник Залмоксиса, огромная ярко-синяя бабочка с угольно-черными краями крыльев, невероятно красивая. Водится в этих краях. Мой отец, известный ученый и коллекционер, мечтал о ней, но – так и не успел добавить ее в число своих трофеев. Я хочу исполнить его мечту и исполнить долг памяти по отношению к нему. Так что я тоже, в своем роде, охотник, видите? Вам это, наверное, кажется смешным, – при желании это можно было принять за шутку, но Флоренс говорила очень серьезно, хотя она улыбалась. Это не было ложью. На одном из планов бытия это было чистейшей правдой. Покойный Чарльз Реджинальд Уолден и правда был коллекционером – в полном смысле этого слова. Она была не самой прекрасной бабочкой в его коллекции…
Доктор Сигберт был на вид милейшим чудаковатым профессором, бессребренником и гуманистом. Католическая миссия. «И мухи не обидит.» Как хочется ему доверять. Может быть, в этом «затерянном мире» еще выжили такие прекрасные в своей допотопности динозавры? Если бы Флоренс не знала, как бывает обманчива внешность мужа, увенчанного благородными сединами… Она поблагодарила, встала из-за стола, оставив доктора в обществе мужчин и двух очень, очень милых леди, кивнула Джозефу: «Конечно, я все сделаю. Я в самом деле собиралась немного прогуляться перед сном. »
Флоренс шла к причалу, накинув на плечи легкую шаль. Духота и тьма обволакивала ее со всех сторон. Флоренс задумалась. Все начиналось довольно быстро. Завтра рано утром, пока доктор будет спать, Джозеф успеет пристрелить какую-нибудь Божью тварь, а они начнут делать то, зачем приехали. Флоренс думала об этом довольно отстраненно, ее гораздо больше волновала совсем другая мысль: Боже мой. Всего три дня, и сколько всего ей нужно успеть сделать! Да, и в том числе Papilio zalmoxis. И еще этот симулякр... артефакт... аппарат для звукозаписи, как его там! Конечно, она помогала отцу записывать лекции по энтомологии; он наговаривал ей на микрофон фрагменты своих книг и статей, которые она потом превращала в связный письменный текст. Но это была совсем другая работа и немного другая техника - попроще, скорее любительская, чем профессиональная. С ней надо было успеть разобраться. Придется не спать; а вставать рано!. Как бы завтра не начать клевать носом в самый ответственный момент.... Да, телеграмма! Интересно, кто на этом причале может отвечать за ее отправку? Наверное, кто-то из команды парохода, находится на берегу; нужно найти главного. Это нетрудно.
На причале Флоренс полюбовалась медузами, нашла боя, ответственного за выгрузку аппаратуры. Ее было много. С Флоренс моментально слетела сонливость. Нет, такую ответственную работу нельзя доверять какому-то невежественому чернокожему дикарю! Надо было самой все проверить и пересчитать; а выспаться она успеет через три дня на обратном пути, подумаешь! Флоренс, не жалея сил, начала передвигать и пересчитывать ящики и коробки. А вот и ее громоздкий кофр с магнитофоном и отдельно - сумка с кассетами пленки. Она их узнала. Флоренс схватила все это сомнительное богатство и потащила подальше от края причала, как вдруг...
Этот громовой рев пронизал и потряс все ее существо. Флоренс никогда не слышала ничего подобного. Он не был похож ни на рык крупного хищника, выходящего на ночную охоту, ни на другой звук. Так могло реветь только древнее хтоническое чудовище, каким-то образом уцелевшее в этих джунглях, которые сохранились неизменными , наверное, с юрского или мелового периода, когда эти гигантские монстры бродили, наводя ужас на все живое... Флоренс почти беззвучно вскрикнула, тропическая ночь поплыла у нее перед глазами, тело сделалось ватным, пальцы ослабли... казалось, выйди из тени деревьев гигантская тварь, она бы и шагу не смогла бы ступить, чтобы спастись. Ручка кофра вскользнула у Флоренс из рук.
- Что это? - почти беззвучно спросила она. - Боже мой, что это? Что это? Помогите! - истерически выкрикнула она, заметалась, спотыкаясь о коробки и кофры, села на доски причала, мелко дрожа... Но никакая тварь не вышла, чтобы пожрать ее. Вот черт. Ох ты, господи. Он не мог разбиться. Ну конечно же не мог.
Флоренс вернулась в больницу неверным шагом, бледная как смерть . Было совсем темно, окна были закрыты. Доктор сидел один в гостиной. Все уже разошлись.
- Вы... слышали? Я так испугалась! Я еле дошла, мне казалось, меня съедят по дороге... Что это было?
-
За тонкое и верное описание возвращения к жизни после тюрьмы
-
какая она хорошая получилась. Чувственная, стеснительная.
Интересно, за что она сидела.
-
Она ведь отца убила, да?
-
На свою беду, она, несмотря на обманчивую фарфорово-хрупкую внешность, обладала несокрушимым, омерзительным, чисто британским физическим здоровьем, доставшимся ей в наследство от отца.
И дальше.
-
Мрак, такой мрак, но как на его фоне играет свобода! Флоренс пахнет страхом и свободой.
-
Мама, я влюбился)
Прекрасный персонаж, с какой стороны не посмотри.
И очень реалистичные флешбеки, в которые проваливаешься сам, гадая: мои ли это воспоминания или чужие, – настолько сильно и вовремя оживают образы перед глазами.
Спасибо за эту красоту)
-
Как всегда на высоте! Ёля прекрасна
|
|
|
Проследив взглядом за уходящими поляками, укрытый под широким зонтом Чаплин удовлетворенно кивнул и докладу Рауша, и праведному возмущению Миллера, ответив офицерам с довольным хмыканьем:
- Ну и слава Богу, значит они нам карты в руке поганить не будут. А там называй хоть Пилсудским, хоть Иродом, хоть Навуходоносором – все едино. Главное, что они молча отдали швартовы, и мы без проблем можем решать наши вопросы, не перестраивая планы и идеи на ходу. Ну что, господа, возвращаемся держать совет?
Все в том же приподнятом настроении, уверенный, как броненосец среди кочей, кавторанг широкими шагами напрямую через лужи вернулся к оставшейся части отряда, отмахнувшись небрежно от вопросов «зачем?», «как прошло?», «что они тут делали?». Собрав вокруг себя небольшой импровизированный военный совет, в который, естественно, вошли Константин Александрович и Степан Яковлевич, Чаплин хорошо поставленным, четким командным голосом представил свою диспозицию операции:
- Итак, господа. В данном здании ночуют члены правительства в полном составе, и мы должны сделать так, чтобы ни одна живая душа не ушла. Кроме того, охрану осуществляют пять солдат комендантской команды: и, на наше счастье, они сняли пост с улицы, решив, видимо, что в такую непогоду проверки не будет. Значит, вероятно, они сейчас в тепле дома. Наша задача нейтрализовать их как можно быстрее, не допустив тревоги или стрельбы. И, естественно, постараться не убивать их: это нас неслабо дискредитирует.
Но есть одно, - Чаплин снизил голос до шепота, вынуждая офицеров склониться к нему еще ближе, - «сапоги» из комендантской имеют право не выполнять приказов никого, кроме разводящего и своего ротного. Но вряд ли они выставят Главнокомандующего. Так что их я беру на себя. Князь, - Ганжумов весь сразу подобрался, готовый ринуться в бой, - вы берете нескольких стрелков, при необходимости обезоруживаете караульных и охраняете их до момента ареста правительства. Вам ясно? – «Да», - Ганжумов резко поскучнел.
Дальше у нас задача арестовать всех пребывающих в доме. Чтобы никто не выбежал, полагаю поставить у окон снаружи по паре караульных. Во избежание, так сказать. После устранения охраны я, барон и часть отряда берем нижний этаж, Максимилиан Максимилианович и Степан Яковлевич берут второй этаж. Брать стараемся одновременно.
И внезапно, оглядев собравшихся, Георгий Ермолаевич сделал то, чего от него вряд ли ожидали. Слишком уж мало Чаплин пробыл главнокомандующим, чтобы привыкнуть к традиции большинства главнокомандующих, главноначальствующих, Верховных и иже с ними. Зато следующие слова его вполне укладывались в непривычные для армии флотские традиции, особенно яркие на не-капитальных кораблях (к которым относились подплав и эсминцы, на которых Чаплин служил почти всю войну), когда капитан перед каким-то делом интересовался мнением кают-компании.
- Господа, я все-таки морской офицер, а не сухопутный, и посему могу что-то не учитывать. Прошу вас высказать свои мнения, а потом приступим к действиям по ордеру.
Конечно же, первым подал голос Филоненко. Поправив шляпу, эсер улыбнулся в усы и добавил:
- Тут нужен скорее не сухопутный опыт, а знания жандармов. Или тех, кто от них уходил. Так что я бы порекомендовал сразу ограничивать подвижность задержанных, чтобы они не вытащили ствол из-под подушки или еще откуда-то. И еще бы сразу всех сводил в одну комнату под охраной. Пускай лучше переговариваются между собой, зато все будут на виду. А там уже тех, кого нужно, можно и отдельно брать за воротник и уводить общаться.
- Логично, - сухо откомментировал Чаплин, - Еще мнения?
***
- А я охотником на фронт попал в пятнадцатом, прапорщиком уже за боевые стал. А Брусиловское наступление достойное дело было, достойное и тяжкое. Мой почет. Правда, говорил мне один артиллерист, что не все так просто там было. Соседи тоже готовились к прорыву, но Берейтор* решил атаковать сам-один, решив, что и без поддержки на флангах справится. Лавры Суворова ему покоя не давали, к тому же хотел свое повышение поперек фронтовых генералов оправдать. Но да Господу одному ведомо, как там было на самом деле. Но слухи такие ходили…
Когда Ник начал свое движение, он услышал за спиной размеренные шаги по лужам: Михаил Васильевич, отвечая, пошел за ним. Раз, два… Офицер договорил и облокотился на стенку экипажа, хоть как-то скрывающую от неприятного ветра. Шаги смолкли. Сейчас доктора мог видеть только скорчившийся на передке кучер, который, скрываясь от дождя, натянул капюшон рыжего брезентового плаща чуть ли не на самый нос и тем почти закрыл себе обзор, да вполглаза – оставшийся стрелок, и то лишь немного дальше плеча.
А во внутреннем дворе тюрьмы тем временем раздались чьи-то приглушенные голоса…
-
Ух, как всё продумано-то!
-
Чаплин живой, да и поручик тоже.
|
|
|
|
|
|
В одной норе жил хоббит… Простите, занесло..
Она приехала в Африку, чтобы убивать! Кадр первый. Гданьск. Костел святой Марии. Панорамная площадка окаймлена острыми шпилями, будто держит вас в пасти огромное чудовище, показывая вид на свободу, которую они имеют, которая их ждёт. В основании шпиля она. Стоит спиной. Смотрит со всеми на старый город. Больше таким его не увидеть ни с какой другой точки. Кирпичные крыши зданий не в фокусе. В фокусе пышная копна волос, взлохмаченная потоком воздуха, что всегда разгуливал с подвываниями по макушкам замков.
- Как ваше имя?
- Мария.
- Пресвятая Дева…… Злотый. В её кошельке лежал единственный злотый. Зачем она взяла с собой это напоминание о своей стране? Ну, не мешочек же с землёй, затянутый шнурочком ностальгически хранить за пазухой. Заглушить сожаления и расстаться с этим последним напоминанием. Именно здесь. Именно в гавани, наполненной хищными рыбами. Вряд ли он пригодится тому, кто его поймает. Без всякого размаха, просто опустив руку за борт, разжала ладонь. Блеснул и исчез. Так быстро. Почему-то она представляла его полёт замедленной киносъёмкой. Как монета подставляет то одну, то другую грань солнцу, разбрызгивая блёстки перед тем, как залечь на дно. Потом плавно входит в воду, оставляя ровные круги, обозначавшие место его захоронения... Ничего подобного. Даже ныряльщики не спохватились, чтобы нырнуть за монетой. Мгновение и тишина. В тот раз было по-другому. Кадр второй.- Великолепная экскурсия, не находите?
- Да, я давно хотела побывать в Гданьске.
- В места, где было хорошо, возвращаются.
- У вас есть монетка?
Магда протянула ладонь с горсткой монет.
- О, вы всегда носите с собой столько мелочи? Киньте их богу морей Нептуну. Он тут с семнадцатого века стоит, но фонтан отреставрировали недавно. Он вернёт вас обратно когда-нибудь.
- Или когда-нибудь затянет глубоко в море. Возьмите и вы монетку.
- Нет, я должна кинуть свою. Но у меня нет. Я не вернусь.
Магдалена бросает горсть, пытаясь попасть в чашу приношений богу моря.… Вот и первый закат на полуострове. Пара лодок с тонкими стоячими фигурками. Их словно выстругали из черного дерева вместе с лодкой и они теперь никогда не смогут поменять своей позы. Лишь руки взмахивали веслом, словно приделанные на шарнирчиках, разгоняли водную гладь, прочерчивая розовые дорожки от закатного солнца. Магдалена, не жалея плёнку, снимала застывший пейзаж сумерек. Лишь было досадно, что она не сможет запечатлеть сумасшедшие цвета этого странного мира. Но Бесса* могла оставлять кадры, смотря на которые ты помнишь все цвета, что создает природа. Глядя на кадры, ты начинаешь раскрашивать свои впечатления сам. Бесса не подводила. Кадр третий.- Магда, сними меня у этой клетки. Смотри, какой он огромный.
Счастливое лицо Марии. Одной рукой она указывает в сторону слона, второй приставляет вафельный рожок к своему носу, видимо пародируя своего напарника по фотосессии.
- Готово. У тебя выпал шарик мороженного.
Достать платок и аккуратно вытереть растаявшие сливки в уголках рта. Наклониться ближе и… нет, тут слишком людно.
- Ну ты и замарашка. Посмотрим кто вышел лучше ты или слон.… я бы поспорил на свою винтовку, что засадил бы пулю той макаке прям в глазКамера была спрятана в чехол и висела на шее Гурки. Первое впечатление самое правильное. Видишь – лови момент. Она не могла представить себе, как будет это делать, осуществи своё желание охотник. Он ещё не начал стрелять, а из его ствола-глотки уже вылетали слова-пули, раня душу. Зачем она вспомнила тот кадр? В чём был повинен тот слон? Магдалена старалась смотреть в противоположную сторону, чтобы не выказывать свою неприязнь к проводнику. Вряд ли она уже сможет поменять своё отношение к нему. Ловко перепрыгнув с трапа на качающуюся лодку, руки она не подала. Что там крокодил, если рядом с ними находится такая угроза всему живому, стоит только подать ему в руки ружьё. Их компания приближалась к больнице. Гурка чуть отстала, чтобы не слушать бесконечную болтовню проводника. Она осматривала свою компанию на фоне тропиков, и странное чувство ностальгии выковыривало из памяти то, что стоило бы забыть. Николя Дюран, статный, высокий, загорелый и красивый, как киногерой выделялся на фоне всех, будто желающий быть в центре кадра. Кадр четвёртый.Пятеро смеющихся совершенно раскованных людей с наполненными бокалами вина тесно сидят на диване. Тостующий протягивает руку оператору, приглашая быстрее присоединиться, пока не прошла отсрочка старта. Станислав так и остался в кадре на переднем плане. Тем горше было смотреть на это фото потом. Потом – намного позже.... – А как же ты похорошела, Луизочка! – восклицал доктор в который раз.
– Это точно! – включился в разговор охотник. – Ну кто не устоит перед такой красоткой? И этот человек хотел сделать из неё союзницу в своём жестоком деле! Истерический смех клокотал внутри, сдерживаемый лишь здравым расчетом. Магдалена по-дружески похлопала по руке охотника, что решил скрепить договор не дружеским пожатием рук, как полагается, а поглаживанием по коленке. - Я бы точно не устояла, - пристальный взгляд на Луизу и лёгкая усмешка в уголках губ, которую мог бы заметить лишь самый проницательный взгляд и Луиза. - Ну-ну, не плачь, милая. Так распорядилась судьба, - дружеские объятия и поглаживание по волосам превратились в снисходительное похлопывание по плечу.
С тех пор она терпеть не могла, когда к ней прикасаются в разрез с её ощущениями, показывая классические приёмы кинесики.Кадр пятый (чужой).
- Смотри, Магдалена. Я заснял это на прошлой неделе.
На пороге кинотеатра счастливая парочка. Рука Станислава лежит на её тонкой талии, голова Марии закинута назад. Она, явно, громко смеялась.
- Карл, зачем ты мне это притащил? Убери. И уходи.… Полезны ли разговоры о политике перед сном? Конечно, нет. Может нагрянуть бессонница. Гурка, не так давно уехала из своей страны, постоянно раздираемой борьбой за свою независимость и восстановления справедливости, которой не существует. Маяком свободы в Европе поляки считали Францию. Может, поэтому после ноябрьских и январских восстаний 30-31 гг. начался массовый побег поляков на землю франков. На это время пришелся переломный момент и в жизни Магдалены Гурки. Её перемалывало заживо гнетущее чувство предательства. Она не могла больше выносить одиночество, что закрадывалось ей в душу каждый раз, стоило выйти на улицу. Сам воздух Польши был слишком родной и желанный. Тем тяжелее ей было осознавать, что где-то рядом смеётся и плачет, веселиться и грустит, любит и ненавидит та, что предала её ради мужчины. Их общего друга, который был товарищем и завсегдатаем их вечеринок, и надёжным советчикам в делах душевных, да и бытовых тоже. - Ты пойми, Магда, он лучше всех, то, что было у нас, это ведь просто мимолётный флёр, проходящая романтика, навеянная старым городом. Мы стареем, я хочу детей, семью. Так лучше, пойми. Я всё равно буду любить тебя всегда. Она всё равно… никогда…никогда не простит ей. Уснуть, забыться, исчезнуть. Она не смогла больше выносить эти кадры между снами. Она никогда… никогда… не сможет сбежать от этой обиды. Но она попыталась. Гурка удивительно быстро оформила документы и сбежала так далеко, как только могла. Так называемая, великая эмиграция захватила своей волной оптимизма и предчувствия свободы Магдалену Гурку и выкинула на берег Нишефора Ниепсе и Луи Дагерра. Но прежде, она сожгла все фотографии и плёнки. Все кадры исчезли навсегда. … Магда не могла уснуть, не посмотрев на звёзды южного полушария. Быть на обратной стороне от экватора, по восприятию приравнивалось к путешествию на другую планету. Увидеть своими глазами мифологию Греции на сцене небесного театра, как побывать в космосе. Странной была идея связать легенды и космос. Ещё более странным казалось то, что Греция, которая стала прародительницей имён южных звёзд, находится в Северном полушарии Земли. Магдалена не успела проникнуться магией звёзд, силуэт человека, приближающегося к больнице заинтриговал. Стало любопытно, что за гость мог пожаловать в такое время. Оглушительный рёв раздробил чернющее пространство южной ночи. Казалось, что сама ночь взорвалась, а её осколок залетел в здание. Она встала в тени коридора и видела, как этот осколок южной черной ночи влетел в здание. То негритёнок торопился к доктору. Магда осторожно, на носочках вернулась в свою комнату. Завтра родится новая ночь, и звёзды, и луна, и тишина… Она приехала в Африку, чтобы убивать! Убивать свою боль!
-
Это один из самых старательно написанных постов, которые я у тебя читал. Действительно напомнил женскую прозу тридцатых, роман в духе "Спаси меня, вальс". Что характерно, Мэг своеобразный "нарратор-сплетница", она очень обращена вовне — она может думать об охотнике, о Луизе, о Николя, о невинно убитых животных, даже о собственной камере... Но никогда не задумается всерьёз о себе. Её мир состоит из Других.
-
Мне нравится все, но особенно то, что в начале. Под спойлером. И еще первое предложение после спойлера.
-
за исторический экскурс и убийство своей боли..
-
Гурка интересная!
-
А сколько их ещё будет, этих новых и чудных кадров...
-
(перечитала) Столько жизненной правды! Она так сражается с собой и со своей любовью, отсекает ее от себя , прямо рубит по живому, а любовь, негодяйка, никак не хочет становиться прошлым, все всплывает и всплывает на поверхность!
|
|
|
Сантим тонет, и Луиза смеется. Ее веселит не забава, а воспоминание: ей девять, она кажется себе очень умной и умелой, она кажется себе всесильной. Отец учит ловить рыбу. Запахи моря запутались в густой курчавой бороде. Запахи рыбы застряли в огромных и горячих ладонях. Перо* тонет, и маленькая Луиза смеется.
Все на пароходе бесят ее. Все вокруг бесят ее: веселые, по-детски наивные, по-младенчески глупые. Им всем она кажется очень близкой, почти родной, очень похожей на них самих - эта способность отражать и нравиться в крови, дар божий - но она не родная и не близкая. Это их заблуждение бесит, пожалуй, больше всего.
Не заблуждается только муж, ему досталось немало ее молчания и холода. Там, где другие видят улыбку, благодушие и смех, ему выпало обнаружить скрещенные на груди руки, поджатые губы и сдвинутые к переносице брови - она быстро смекнула, что не сможет отражать его всю жизнь, и перестала отражать вовсе, кроме как на людях. Он знает, что у Луизы абсолютно специфическое чувство юмора, а вечерами она теряет способность любить и остро нуждается в одиночестве и тишине. Пожалуй, Луиза - лицемерка: днем - открытая миру, удобная, притягательная, солнечная, радушная, ночью - застрявшая в раковине улитка, густая и темная мгла. Муж не заблуждается, и потому не бесит. Муж не заблуждается, и поэтому она может быть с ним, и даже... Возможно, любить его.
А ведь когда-то все было совсем иначе. Запахи моря и солнца путались в густой курчавой бороде, а в огромных и горячих ладонях застряли запахи пота и... Нет, не рыбы, чего-то иного, чего-то очень манкого и притягательного, чего-то, что Луиза до сих пор не смогла идентифицировать. Прикосновения несли не боль, а благословение. И казалось, так будет вечно: звезды и ветер, жар ночи и освежающая прохлада утра. И она смеялась тогда точь-в-точь, как в свои девять, точь-в-точь как сегодня: открыто, ярко и заразительно.
Пароход отчаливает, и Луиза скрывается в каюте. Она проведет взаперти весь день, сославшись на морскую болезнь. На самом деле никакой морской болезни у Луизы нет.
- Сигберт, сколько времени прошло, но Вы ничуть не изменились! - распростертые руки и улыбка, полная солнца.
А ведь доктор действительно ничуть не изменился. Люди вообще в большинстве своем не меняются, и в этом их проклятье.
- Все также любопытны! Ждете пикантных подробностей, так ведь? Что ж, отсыплю вам щепотку: в день нашего знакомства Николя вышел из моря. Взгляните на него, он прекрасен как Аполлон. И все-таки, Вам, мужчине, вряд ли удастся представить, какое впечатление мой муж произвел тогда на меня. Вы, мужчины, ничего не смыслите в этом. Роковой взгляд, меткое слово, раскаленный песок, соленая кожа - он просто взял меня за руку и повел за собой, а я... Знаете, я пала.
Луиза сдалась тогда горячим ладоням, хоть по-настоящему она доверилась этим ладоням много-много позже.
Дни и ночи перепутались между собой и слились в единый клубок впечатлений и событий, вспоминаемых лишь вспышками, фрагментами, деталями. В день, когда Николя сделал предложение, Луиза ужаснулась (насколько далеко зашла эта игра, это удовольствие, это путешествие, этот прибрежный миф!) и согласилась (пусть!). Такая всесильная в своей власти над мужчинами в общем и над одним конкретным мужчиной в частности, такая наивная, юная, неопытная...
- Впрочем, может, вам лучше спросить Николя: какой я предстала перед ним на том берегу! - она впервые за день прикасается к мужу: скользит ладонью о ладонь. Мужу известно, что это прикосновение пронзает ее как тысячи до и тысячи после, неизменно будоражит, словно в первый раз, и никакой заслуги Николя в этом нет, в этом нет ни капли романтики - у нее всего лишь слишком чувствительная кожа, поэтому Луиза очень скупа на прикосновения. Эта ласка - ширма благочестивого и полного нежности брака.
Впрочем и благочестие, и нежность в этом браке есть, ровно как и тысячи других оттенков, неизменно сопровождающих истинную близость между людьми.
-
Муж не заблуждается, и потому не бесит. Муж не заблуждается, и поэтому она может быть с ним, и даже... Возможно, любить его.
Красиво, чувственно, меланхолично.
Дерево и стекло.
-
интересно вырисовывается характер
-
За штрихи, которые хочется додумывать, дополнять, фантазировать.
-
Чертовски чувственно, есть тайна, есть горечь, есть проникновение и отстраненность. Что-то от богини в ней есть.
-
Ох, что будееет!
|
По пути обратно Вероника прокручивала в голове события этого очень длинного дня. Ее смертная плоть, говоря высоким штилем, сейчас почивала в номере отеля. Та Вероника, которая безуспешно пыталась проломить круговую оборону обитателей Дома, безуспешно пыталась отыскать что-то важное посреди штурма, а потом в конце тоннеля - все так же безуспешно, а теперь возвращалась на исходные позиции, была виртуальной копией самой себя. У нее бы голова закружилась, наверное, если бы она начала думать, где каждая из Вероник сейчас находится и какая из них подлинная, но ситуация не располагала к рефлексии в стиле Алисы. Гонка окончилась, адреналин схлынул, и Вероника сейчас терзалась горечью поражения, стыдом и еще омерзительным чувством, будто она подвела и кинула всех , кто имел несчастье на нее положиться. Прав Ален, тысячу раз прав. Она не должна была. Он прав, потому что они проиграли. Иначе бы этот вопрос, наверное, вообще не возник...
Не о том надо думать, мать, - подумала она по-русски. Она все реже думала по-русски, разве что о самых важных вещах. Предстоящий совет требовал собрать всю информацию, которой по крупицам владел каждый их них, и составить единую картину из этого паззла. И здесь была одна чертовски трудная штука - отделить агнцев от козлищ, так сказать, то есть информацию важную для дела - и информацию личную, частную, семейную. Веронике все больше казалось, что ей нужно было рассказать все. То есть вообще все - про Барона и его семью, про Зеленый уголок, про Мари. Иначе каждая недомолвка будет рождать новые сложности и приводить к очередному поражению. Ситуация складывалась так, что личное пространство детей Субботы и иных сноходцев сжималось все больше и, возможно, никто из них не мог бы сохранить конфиденциальность ради общей победы над противником. Вероника сама уже довольно долго качалась между двумя полюсами - ролью лабораторной мыши, спящей вечным сном среди проводов и датчиков, и безответственного вольного кота, который гуляет сам по себе, где хочет.
И вот теперь было необходимо достичь какого-то вразумительного баланса - не только ради собственного комфорта, но и ради общего дела...
Вероника сидела и внимательно слушала, убрав все свои эмоции в карман. Оказалось, что тайна "Зеленого уголка" - секрет Полишинеля, Агентство в курсе, а она-то хранила тайну, уважая желание Айсы сохранить полную независимость. Возможно, этим она подставила Айсу... и еще кого-то, кто остался без защиты в критический момент. Наверное, вот этого слегка укуренного парня, который, кажется, сам не вполне различает Сон и Явь.
- А вот меня, Джо, это как раз удивило, - возразила она и продолжила, все еще избегая глядеть агенту Муди в глаза. - Да, Мари и Грегори оба пережили физическую смерть в Яви. Но мы знаем, что сноходец, погибший в Яви, продолжает жить в Сне как собственная виртуальная копия. Инспектор, не спешите звать санитаров, дослушайте до конца, пожалуйста. Мари и Грегори оба получили возможность приходить в Явь и уходить обратно в Сон в собственном вполне материальном облике. Да, мы тоже можем это делать в случае необходимости, хотя предпочитаем засыпать в безопасном месте... но Мари даже физическое тело никак не связывает. Почему на не ушла? Я согласна с Грегори, они либо научились как-то блокировать навыки сноходцев, или они ментально подавляют Мари, они могут осуществлять ментальный контроль над человеком - внушать эмоции, подавлять волю. Наверное, это продолжение их способности манипулировать Явью. У Алена и у меня есть доказательства этой их способности. Но я не исключаю, что им как-то удалось просто уб едить Мари сотрудничать, хотя верить в это не хочется.
- Я хотела бы задать другой вопрос: зачем им сноходцы. Мистер Небойша, кого из них Вы видели? Они Вам объяснили, чего от Вас хотят? Вас расспрашивали о Сне?
|
|
|
Ты помнишь причал? Помнишь тихого, вечно погружённого в работу, Фернандо, даже в жару никогда не расстающегося с твидовым коричневым пиджаком? Он всегда носил с собой блокнот — настоящий фанатик своего дела, и периодически делал заметки. Вроде бы говоришь с ним скажем, о погоде на завтра, и тут — раз! "Погода августовская!" — Вдруг глубокомысленно замечал испанец, — "Слыхали ли Вы, у нацистов большинство в Рейхстаге?!"
Ответ его, как водится, не волновал.
Ты помнишь его любовь к шахматам. Он часто предлагал сыграть на маленькой складной доске. Всегда выигрывал. "Читали ли Вы "Мою шахматную карьеру" Капабланки? Там всё сказано, уверяю Вас!" — Замечал он, и неизменно готов был предложить потрепанную книжку двадцатого года издания, помещенную, впрочем, в сшитую на заказ кожаную обложку. О, Фернандо болел за Капабланку так же, как иные болеют за боксёров. Когда в 1927 году Алехин победил Капабланку, для брата это было настоящим потрясением. "Уверяю Вас, это временно. Русские жульничают, они всегда жульничают! Они абсолютно ничего не знают об интуитивной игре, просто просчитывают все партии! Алехину помогали Боголюбов с Ботвинником".
Ты помнишь как год за годом Фернандо гордо демонстрировал всем записи партий Капабланки с Эйве, Нимцовичем, Боголюбовым... Но годы шли, а мировое первенство неумолимо ускользало от Капабланки, как ускользало и от тех политических сил, которые поддерживал мсье Гонсалес Авила-и-Мартин. У него было определённое очарование, свойственное всем республиканцам, готовым всегда ответить что-то вроде: "Нет, этого не может быть, этого совершенно не может быть" — Со всей высоты своего авторитета, а когда это всё-таки случалось, сослаться на шок общества от войны или упадок нравов.
Четыре известных человека по всему миру носят фамилию Гонсалес, и все они коммунисты, вот почему Эрнан всегда подписывается полным именем. Для него важно случайно не быть спутанным с одним из "этих". Пожалуй, он тщеславен.
Ты помнишь как ждал его. Или может ждала? И помнишь злость на журналиста, пропустившего отплытие. Тогда же тебе наверное и бросился в глаза щегольски одетый испанец в белой "двойке" с серым галстуком и совсем уж колониальным пробковым шлемом. Помнишь чёрные, со вкусом подобранные туфли. А вот лицо непримечательное.
Испанец тогда заметил твой взгляд и улыбнулся тебе.
Только через пару дней ты узнал, что это и есть мсье Фернандо Гонсалес Авила-и-Мартин.
Вернее, таким он отныне будет.
Этот Фернандо тоже любит шахматы, но на этом сходства заканчиваются. Вряд ли ты знаешь о нем много — он не любит говорить о себе, но делает это, весьма изящно топя в потоке бесконечных фактов полное отсутствие чего-то по настоящему важного. Единственный раз когда тебе удалось добиться от него чего-то по настоящему содержательного — момент, когда он открылся тебе.
— Мой брат серьёзно болен. Гонорар ушёл на больницу в Швейцарии, так что отказаться от поездки он не мог. Бесспорно это обман, и я понимаю неудобства, связанные с этим, но уверяю Вас, мсье...
"Мадам", "мадемуазель".
— Я абсолютно компетентен в области журналистики и сделаю весь необходимый объём работ.
Вот и вся информация. Даже своего настоящего имени "Фернандо" не назвал.
— Это не от недоверия к Вам. Просто нам всем так будет проще. Вы не сбиваетесь — я не волнуюсь.
— Послушайте, мсье Гонсалес...
Скажешь ты. А он только улыбнётся.
— Мсье Эрнан будет вполне достаточно. Мсье Гонсалесом был мой отец.
Тут-то и начинался бесконечный поток пустых историй.
Знаете ли Вы, друг мой где находится Авила? Позволю себе предположить, что вряд ли. В лучшем случае, возможно, Вы когда-то слышали выражение "Авильский фарс" — в значении "нечто, выдающее себя за серьезное, но на самом деле смешное". Как-то король Кастилии и Леона не поладил с магнатами и те объявили его низложенным, разыграв представление с куклой, за неимением живого объекта низложения. Парадокс в том, что меньше чем через три года после этого брат короля, в пользу которого все затевалось, умер, а большинство "революционеров" дружно поддержали дочку того-самого короля.
Как бы то ни было, первые четырнадцать лет моей жизни Авила была мне домом. Хотите представить её себе? Вспомните любой старый маленький средиземноморский городок юга Европы. Те же домики эпохи позднего Средневековья, порождающие ощущение застывшего времени, даже крыши одного цвета! Городской собор строили почти четыреста лет, его история могла бы стать неплохой метафорой истории всей блистательной Порты — первые камни закладывались буквально под мечами мавров, последние — уже при Фернандо и Изабелле. Тогда вокруг города уже выросли стены — и поныне возвращаясь в места детства, я люблю гулять в их тени. Когда-то за ними скрывалась жизнь, но уже давно, лет сто, а может быть и двести, обманчивый флёр истории возлежит на всеобщей апатии и нищете как фата невесты на седых волосах.
Возможно, Вы читали работы святой Терезы Авильской.
В XV-XVI веках город дарит Испании много достойных людей, некоторые из которых, прошу, не примите за бахвальство, приходятся прямыми предками Вашему покорному слуге. Род д'Авила верно служил императору Карлу и королю Филиппу, хотя и оставил по себе дурную славу "Испанской яростью". Как бы то ни было, те времена давно прошли.
Вы верно заметили как я пишу свою фамилию — "Гонсалес Авила-и-Мартин" — Материнская фамилия моего отца стала едва ли не последним всплеском глубоко ушедшей воды в старом колодце. Я храню этот всплеск, вместе со старинным написанием, как дань памяти тому ушедшему, чего уже не вернуть. Что до отцовской фамилии моего отца — Гонсалес, она весьма распространена, хотя, признаться, подарила мне массу неприятных эксцессов. Наконец фамилия моей матери — Мартин, самая распространенная в Авиле, так уж повелось.
Я родился в год великого потрясения. Асорин позднее так и назовет нас — "Поколение 98-го" — Те, кому суждено говорить о "Двух Испаниях".
Отец назвал меня в честь Кортеса, уже это лучше всего характеризует его позицию по колониальному вопросу. Для него этот вопрос еще был в полной мере практическим. Его упомянул в мемуарах Черчилль когда писал о своей поездке на Кубу в девяносто пятом, помните, полный офицер, благодаря которому молодому Уинстону лучше спалось под пулями.
Через два года меня зачали. Отец взял увольнительную на полгода. Потом поцеловал меня, младенца, в лоб, и уехал на войну с американцами. Был ранен в битве за Сан-Хуан, больше на фронт не возвращался, но на всю жизнь сохранил ненависть к "проклятым голландцам". Вскоре он с мамой перебрался в Лиссабон, говорит там спокойнее, так что в Авилу я возвращаюсь только проездом — формально в гости к одной из многочисленных маминых родственниц, на деле - я вспоминаю детство.
Славное было время.
Мать стирала белье. Отец нес гарнизонную службу. Мы жили бедно.
Тем не менее я периодически бывал на сходках городской элиты.
Парадокс, правда?
Такое нельзя представить в Англии, Франции, Германии, даже в Италии! Тогда это казалось мне демократичным — старая и новая аристократия, богачи и разорившиеся, художники и ученые, военные и иностранцы - наш "Свет" принимал всех... Уже потом я узнал, что это — следствие нашей отсталости. Читали ли Вы маркиза де Кюстина и его записки о России? Изучая это произведение я обнаружил некое сходство...
Впрочем, это открытие мне предстояло сделать еще нескоро.
В младшей юности меня более всего поражало людское лицемерие.
Испания достаточно консервативна, у нас даже к ручке подходят только если хотят эпатировать всех вульгарностью — но на ночных свиданиях барышни искали отнюдь не любви, вернее не той любви, о какой пишут в книгах. По правде сказать любовь в те годы волновала меня куда больше жизни, и мне удивительно, как при всех ветрах, царивших тогда у меня в уме, я умудрился принимать серьезные решения.
Вы оценили как многое я умудрился "не заметить" — Раскол либералов, Кровавая неделя в Барселоне, Марокканский вопрос, Великая война, последовавшие за ней голод и "испанка", Всеобщая забастовка, наконец, Анваль! Нельзя сказать, что я этого не видел.
Просто когда ты молод — всё кажется ненастоящим.
Ты создаешь что-то, что кажется тебе великим, а в перерывах делаешь кучу барышень несчастными с четким намерением сделать их счастливыми.
Потом твоя подружка выходит замуж за парня, который ей омерзителен, но может дать ей стабильную жизнь. Какое-то время вы оба смеетесь над этим. Через пару лет она привыкает к нему и начинает видеть в том, как он сморкается, даже некое очарование.
Вы расстаетесь, и ты клянешься себе, что с тобой это не повторится, что тебя минует чаша сия. Ты молод, эксцентричен, решаешь мировые проблемы между завтраком и сиестой...
Тут слушатель и понимает, что в какой-то момент поток фактов сменился "байками" о жизни, девушках, родственниках... Вместо стройной системы "дорогой друг" получал поток бесспорно интересных, но абсолютно несвязанных историй, в основном относящихся к довоенному периоду. Но ведь если Фернандо родился в 1898 году то простая математика подсказывает, ему было в 1914 году всего 16 лет!
Да и истории, которые рассказывал "Фернандо"... Когда-то ты их уже слышал. "Если братья росли вместе, воспоминания у них частенько совпадают" — Отвечал невозмутимо испанец и предлагал сыграть в шахматы. Хотя бы эта черта у братьев была общая, они оба прекрасно играли. И поскольку каждый из них побеждал, впору задаться вопросом — когда они играли между собой, кто выходил победителем?
Ах, право, какой поток бессвязного свовоблудия. Пристань, Капабланка, костюм-двойка, пробковый шлем, средневековые короли, Тереса Авильская, Черчилль, Асорин, "Великое Потрясение", "испанка", женщины, женщины, женщины...
Если у вас уже лопнула голова, поздравляю — Вы поняли, насколько эффективны были расспросы Фернандо о его прошлом.
За деревьями терялся лес.
В данном случае, лесом было отсутствие у попутчика каких-либо документов. И уж совсем Лесом — наличие у Фернандо пистолета в специальной скрытой кобуре под пиджаком.
— Это опасные места.
Улыбался журналист.
Он всегда улыбался.
В вечер апельсинов, испанец был так же спокойно эмоционален, теплохладен, как и обычно. Проблемы с кожурой он решил в обход всех норм этикета, складным ножом. Это на самом деле просто. Отрезаешь у апельсина один "краешек" где плод крепится к ветке. Затем противоположную часть. Затем на оставшейся части кожуры делаешь ровные вертикальные надрезы и... Снимаешь получившиеся полосы по одной, будто лепестки цветка.
Фернандо улыбается. Он любит такую ритмичную работу, делает её с такой сосредоточенностью, словно бомбу собирает. В эти моменты братья очень похожи...
И в то же время так отличаются друг от друга.
— Мсье Жозеф, на эту тему как раз есть отличная работа. Может быть, ты читал? "La rebelión de las masas" сеньора Ортеги-и-Гассета. В наши дни происходит постепенное повышение роли простого избирателя в демократической жизни, что к сожалению в данный момент значит приход консервативного крестьянина на избирательный участок. Этот крестьянин проголосует за короля, назовёшь ты его генералом или рейхспрезидентом, и проблема не в персонажах, нет, проблема именно в массах. Их необходимо учить, необходимо просвещать относительно политических сил, действующих в нашем и в иных обществах. Вот чего ты на мой взгляд не совсем понимаешь о республике, это не конституция, это процесс. Даже само слово республика буквально значит "наше дело".
Фернандо мастерски соскальзывает со сложных тем, отвечая на вопросы, которые ему не задавили, но так, чтобы они казались связаны с действительно заданными. Спросил про революцию? Получи про революции. Спросил про течения? Получи про течения. Что там ещё осталось?
— Я рад, что тебе нравится моя работа. А это именно что работа. Долгая, кропотливая... И порой скучная. Ты вот хочешь историю, а я хоть убей не представляю, что тебе рассказать, мсье Жозеф. Наверное самая лучшая часть моей работы это видеть совершенно разных людей. Сегодня ты интервьюируешь коммуниста, завтра проститутку, а послезавтра гроссмейстера. Я же рассказывал как брал интервью у Капабланки? Великий человек. Кстати.
Испанец вдруг хитро подмигнул собеседнику.
— А не воспользоваться ли нам случаем и немного поработать? Надо же мне записать жуткие откровения настоящего охотника! Не пойми неправильно, сам я против охоты не имею решительно ничего, но как ты заметил... Публика любит разгромы.
"Разве я сторож брату моему? — Воспоминания охотника о братьях наших меньших"
Благодаря мсье Дарвину мы узнали, что человек по биологической природе своей является не более чем высокоразвитым животным. Тем не менее самые разные учения от религиозных до этических, сходятся в том, что помимо животного начала в человеке есть и иное, разумное, моральное основание. Факт биологической близости человека и зверя в зависимости от признания одного из этих оснований, делает человека сверххищником — или пастырем. Провозглашает тотальный эгоизм или здоровую ответственность за братьев наших меньших. Сегодня мы побеседуем с мсье (не забыть, вставить имя), который глубоко убеждён в том, что ни один человек на является сторожем брату своему меньшему. Побеседуем с охотником, собственноручно умертивившим десятки если не сотни зверей. Их мясо стало основанием той похлёбки, ради которой он отказался от первородства с налагаемыми им обязательствами с пользу бессмысленной войны всех против всех, которую этот человек считает естественным порядком. Нас спросят, зачем говорить с таким человеком? Ответим — нужно знать, чтобы презирать.
Мы сидим в гостиной в мавританском стиле. Хозяин, доктор, ревностный католик и известный активист по защите окружающей среды. Мой собеседник не погнушался обманом, чтобы попасть в сей благочестивый дом — он притворился переводчиком. Сейчас он накалывает небольшие кусочки мяса убитого накануне негра льва бегемота (исправить — merde, кто вообще живёт в этой поганой Африке?!) гну на перочинный нож и поджаривает над огнём, чтобы затем с аппетитом съесть. Когда говоришь ему, что в цивилизованном мире так давно не едят, он лишь смеётся: "Меня этому научили негры. Они так едят людей". Надеюсь, он шутит.
Я спрашиваю: "Что Вы чувствуете, когда убиваете?"
Он отвечает: "Человек не может безнаказанно убить человека. Охота дарит тебе ни с чем не сравнимое наслаждение варвара, который ни от кого не зависит. Позволяет прийти в львиное логово, убить зверя словно врага, затем трахнуть (перебор, исправить) пристрелить по одному его жену, их детей. А потом съесть их плоть под чучелом из головы отца семейства. Тебя ничто не сдерживает, ты царь природы с властью как у падишаха".
Весь лист перечеркнут. Львы живут прайдами, основная метафора насмарку. Ничего. Можно поработать ночью.
Есть над чем работать, есть...
Чтобы размять ум, Фернандо в голове прокручивает другую историю, настоящую историю, историю, которую нигде не запишет и никому не расскажет.
Еще один из рода Гонсалес.
1895 — Рождение. Старший сын в семье.
1912 — Лишился невинности. Хотел жениться.
1913 — Ну вы поняли.
1914 — Пошёл добровольцем на Войну во французскую армию. Сделал это отчасти назло той стерве, отчасти потому что отец — боевой офицер, и это его бы порадовало.
1916 — Ячейка. Долой войну.
1917 — Участие в мятеже. Демобилизация. Смертный приговор. Замещён тюрьмой. Через год досрочное освобождение вместе с другими бунтовщиками по случаю конца войны.
1919 — Россия. Слава революции.
1921 — Гребаные ублюдки-коммунисты. Франция. Она с бомбой в руке. На руке кольцо.
1924 — Бум.
1925 — Бум.
1926 — Бум.
1927 — Бум.
1928 – Всё пошло не так. Она лежит. Суд. "Психопатия".
1932 — Хорошее Рождество. Шахматная партия. Вино. 1933 — Африка.
Нерассказанная история.
Возможно, когда-нибудь он сбежит как Клеман Дюваль и издаст свои мемуары.
Возможно, он уже сбежал и дело за малым.
-
Это великолепно!
-
За краткую и ёмкую биографию!
(как зануда добавлю - в 1927 г Ботвинник только пробился в чемпионат СССР и занял там 5-6 места :) вряд ли он бы готов помогать Алехину)
-
спасибо, позволил ещё раз погрузиться в Историю, которая даётся мне с трудом.
Насыщено, много, харАктерно...
Как-нибудь посоциалим
-
Я давно и надолго стал твоим почитателем.
-
Если у вас уже лопнула голова, поздравляю
Спасибо за поздравления!))
А пост очень классный. И обо всем, и ни о чем, как я люблю)
Курсив прекрасен.
-
Люто-круто
-
Я родился в год великого потрясения.
Через два года меня зачали. Отец взял увольнительную на полгода. Потом поцеловал меня, младенца, в лоб
(перечла еще раз)
Я одна замечаю эти временные экивоки?)
Фернандо - талантливый мистификатор. Он как бы есть и его как бы нет. Совсем запутал следы.)
|
|
-
Он знает, как с такими типами обращаться - просто, но эффективненько)
-
Чудеса должны держаться от инспектора подальше.
|
9 января 1933 г. Африка, Мыс Лопес, Порт-Жантиль.
Золотистое небо. Подобные облаку дыма чайки. Искрящаяся водная гладь. Пронзающие море лучи солнца. Подводная мгла. Стая мелких рыбешек, похожая на проплывающий мимо чешуйчатый доспех сакского воина. Склизкие водоросли – выходящие из самых глубин щупальца предвечного зла. И падающая, все глубже и глубже уходящая, пропадающая, теряющая свой блеск, свою яркость, растворяющаяся, немеющая в окружении морских теней, облепленная пузырьками воздуха, лопающимися, улетающими, пропадающими во мраке, уходящая на дно монета. И прыжок в воду! И брызги, взрывающие водный покой; брызги, достигающие смеющихся европейцев; брызги, оживляющие скучное утро. И робкий потерянный голос с палубы: “Что происходит, господа?” “О, это местная забава. Перед отплытием в следующую гавань гости бросают монеты за борт, а местные негры ныряют и ловят их. Если твою монету вместе с негром не сожрет акула – это к удаче! Так у нас говорят”.
– Всё, дамы. Последняя монета, и уплываем в Ластурвиль! – перекрикивая негров, пытающихся своим ревом отогнать акулу, заявил Джозеф и, сделав драматичную паузу, швырнул 10 сантимов за борт.
Монета упала в десяти футах от плавника акулы. Девушки, закрывая глаза, одновременно и завизжали, и засмеялись. Негры побоялись нырять за такой опасной добычей. “Ну давайте же! Это всё, больше вы ничего не получите! – ругался охотник, прибавляя к этому какие-то местные выражения. – Эх. Ну хотя бы все живы, а значит, удача на нашей стороне. Погнали, капитан! Нас ждет знатная охота”.
Один из двух речных плоскодонных пароходов тронулся в путь, в путешествие по венам веков – медным африканским рекам, берега которых хранят тайны допотопных ландшафтов. Все глубже и глубже в Африку – и судно кажется все меньше; деревья, которые издали казались невысокими, вырастают до самых небес, тучнеют и встают могучей стеной, заключающей солнце в свой капкан; а там, у берегов, где в воду вторгаются толстые сплошь увитые лианами корни, меж сгнивших плавающих стволов порой мелькают чешуйки боязливых кайманов и показывается, словно вышедший из книги Иова, ужасающий одним своим взглядом бегемот. А над его усатым носом беспечно проносятся голубые птички; поднимаются над водной гладью, взлетают и, закружившись, растворяются в небесах.
– Если бы мы могли остановиться и заснять это, я бы поспорил на свою винтовку, что засадил бы пулю той макаке прям в глаз, – показывая в сторону непроглядных джунглей, продолжал Джозеф. – Но тут кругом гиппопотамы, и один резкий звук введет их в ярость. А вы, Николя, умеете стрелять? Я с детства поглощен охотой: в десять спер у отца ружье и ушел стрелять глухарей. Не хочу говорить, что было потом, ха-ха, но с тех пор у меня зуб на этих непокорных тварей. На этих, и на революционеров. За милю их чую. Только попадись мне кто из них на тихой охоте, я себя не сдержу… У вас красивая жена, мой друг! Даже жаль, что она поехала не одна, ха-ха, – охотник протянул фляжку с чем-то веселым Дюрану и рассмеялся. – Не томите, расскажите свою историю, mon amie.
К вечеру пароход подошел к миссионерскому пункту. Несколько продолжительных гудков заранее предупредили жителей о прибытии гостей, и совсем скоро на белой как снег от отражающихся лучей солнца глади воды появилась пара темных силуэтов гребцов. Сначала казалось, что это два гондольера, распевая свои песни, выплывают из солнечного пристанища и наперегонки спешат к судну, чтобы забрать его пассажиров в светлые воспоминания о Венеции… Но прекрасными гондольерами оказались два косых негра, чудом балансирующие на казенных каноэ, причудливо выдолбленных из цельного ствола одного дерева. И плыли они, мягко говоря, не на перегонки. Остановившись на полпути, они подплыли друг к другу, уселись лицом к лицу и завели десятиминутный диалог ни о чем, сначала смеясь в голос, а потом эмоционально ругаясь. Понарошку, конечно же. Наконец, съемочная группа вместе с охотником перепрыгнули на “лодки”.
– Осторожней, барышни! – предупреждал Джозеф, под шумок сжимая ручку Флоренс, как будто бы так и следовало делать. – Не двигайтесь, иначе каноэ перевернутся, и вы отправитесь на корм крокодилам, хе-хе! А вам, дорогая, нечего переживать: благо рядом я. О, сколько барышень я спас из подобных передряг, вы бы знали, дорогуша! Большей частью это были француженки. А вы, часом не из Англии? Как вы попали в эту группу? О, мне так интересно…
Не успел Джозеф перейти к своей любимой части разговора – охотничьим байкам, как группа достигла берега. “Не волнуйтесь, как я и сказал, ваши вещи привезут на втором пароходе ближе к ночи. Об этом позаботятся люди доктора. А пока у нас будет время обсудить план лучшей охоты в нашей жизни!”.
– Исключено! Нет, нет и нет! Никакой охоты! – возмущался доктор Сигберт. – По своей наивности я полагал… Ну надо же каков идиот! Полагал, что вы приехали брать интервью обо мне, моей клинике, этих начинаниях, этих людях и наших проблемах. Что вы приехали с благими намерениями… И что? И я узнаю, что я – доктор Сигберт Кёхлер – просто приживала; да нет, настоящий пособник мирового зла под названием истребление невинных божьих тварей! Вы вообще в курсе, что приехали в католическую миссию? В миссию святого Франциска. Вы можете себе представить, что святой Франциск, окончив свою проповедь птичкам, достает из-за пазухи обрез и шмаляет по голубям, чтобы подкрепиться белком?! Это немыслимо, Джозеф! В прошлый раз вы представились переводчиком, и я вам поверил. Но что я узнаю? Мой хороший друг перешел на сторону…
– Не драматизируйте, доктор. От охоты еще никто не умирал. Камеры и оборудование этих господ будут подготовлены только к вечеру следующего дня, вы только вдумайтесь. К тому времени у них останется сил лишь на интервью с вами и съемку пейзажей. Я это обеспечу. Нечего переживать, дорогой. Охота – это просто громкое слово, которое я неосторожно допустил.
– Охотно верится. И все же, драгоценные гости, если вы все же решились на страшное, в том числе на обман меня, старика… То я прошу меня предупредить. И тогда кровь невинных тварей (и того пусть и повинного слона) не прольется. Дорогая Луиза, мы знакомы с вами не один год, и я полагаюсь на ваше благоразумие. Да. – Доктор вздохнул, опомнился и, хлопнув себя по коленям, позвал всех ужинать: – Пойдемте-пойдемте, пока все не остыло. Ах, да, дорогая Луиза, неужели вы успели выйти замуж? Я так рад! Расскажите мне все как на духу.
За окнами столовой для белых стало совсем темно и душно. Доктор не позволял открыть окна, потому что в комнату мог залететь глупенький мотылек и, полетев на зов света керосиновых ламп, обжечь свои крылышки. Вместо этого Кёхлер предложил гостям растаявшее, не похожее на десерт мороженое. Совсем теплое. А Джозеф на автомате рассказывал байки, строя глазки медсестрам и думая о чем-то другом. В один момент он схватил апельсин, помял его в руках и, выдержав паузу, сказал:
– Точно! Ну как я забыл о самом главном. У нас всего три дня. Мы обязаны успеть закончить наши, как я понимаю, съемки природы. Назовем это так. Завтра просыпаемся ближе к обеду, радуем доктора своей компанией, подготавливаем… ну, место где будем брать интервью, да? И к вечеру заканчиваем. На следующий день я покажу вам прекрасные виды. И в третий день… ну, отдохнем, я думаю, да ведь? Но главное вот что: если мы не успеем вечером третьего дня на пароход (сначала на каноэ, потом на пароход), то…
– То следующий придет через полгода, друзья мои! – ворвался в разговор доктор.
– Вот именно. Нам никак нельзя опаздывать.
– Никак нельзя опоздать! – подхватил доктор.
Джозеф положил апельсин. Поправив усы, он, казалось, задумался, но, не меняя выражения лица и продолжая смотреть в никуда, обратился к Флоренс:
– Раз уж вы захотели первой покинуть стол, то будьте так добры: предупредите боя на здешнем причале, чтобы он принял технику, а не то пока мы будем искать ее где-то в джунглях, наши дни здесь кончатся, и мы, вероятно, останемся тут еще на полгода. И проверьте ее на повреждения, вы же профи, а мало ли что – Джозеф поднял глаза и улыбнулся. – И, прошу, убедитесь, чтобы распорядились послать повторную телеграмму о том, что мы отплываем через три дня. Спасибо, дорогая, – подмигнул он.
...
Доктор не унимался:
– Луизочка, но до чего же вы хорошего приметили мужа! Вы воевали, мой командир? – доктор дотронулся своей трясущейся ладошкой руки Николя и с верой посмотрел ему в глаза. – Я вижу в вас истинного героя. За кого еще могла выйти моя милая девочка?
Тем временем Джозеф шептался со своей соседкой справа Магдаленой:
– Дорогая моя, на вас вся надежда. Старик даже не понял, что я наврал ему с три короба, но теперь ваш ход. Я сказал, что мы будем спать до обеда. Ха, но как бы не так. Старый хрыч просыпается в восемь, значит нам следует встать к пяти, взять камеры, все вот это. И двинуться в путь. Я перебрал, немножко. Сам не встану. Но вы. Вы то всех и разбудите. Только тс-с-с. Пусть это будет всеобщим сюрпризом от меня. Разбудите всех, хорошо? Иначе мы не пойдем охотится на этого слона, хах. А я только и жду его крови.
– А как же ты похорошела, Луизочка! – восклицал доктор в который раз.
– Это точно! – включился в разговор охотник. – Ну кто не устоит перед такой красоткой? Да даже женщины бы, мне кажется, не удержались бы, а, Магдалена? – рассмеялся Джозеф, положив руку на колено соседке.
…
Ужин заканчивался. Доктор приглашал Луизу и Николя посмотреть фотокарточки здешних мест в своем кабинете, приказывал боям проветрить спальни гостей перед сном и настаивал на беглом осмотре. Со стола убирали. Пришло время апельсина и политики. Апельсин не очищался, а поговорить о политике ну очень уж хотелось. Джозеф начал:
– Фернандо, друг мой, а передай-ка нож. Да-а-а, – затянул он, развалившись, – слыхал о революциях? Болит сердечко? Республике конец, мой друг. Республике. Ко-нец. Кризисы. Разбои. Сам знаешь. А этот идиот Санхурхо? Сказочный персонаж. Вообще я думаю (и мне не важно, монархист это или республиканец), что любой создатель переворота – не достоин называться человеком. Его глаза покрыты пеленой, он слеп, он ничего не видит: ему важна только его власть, только его благополучие. Он не хочет даже видеть, что из-за него начинается гражданская война. Я уж молчу о выводке анархистов, этом клубке нечистоплотных завистников. Фанатики. Фанатики, я считаю. Хотелось бы мне, чтобы их имена навсегда пропали из истории. Все как ты писал, дружище. Я номера “NN” только из-за твоей колонки и покупаю. Так их. Знаешь, что делаешь, уважаю. Расскажи о себе побольше. И, да. Выпьем? – и Джо протянул фляжку Фернандо. – В наших краях отпить из одной фляжки значит стать братьями, дружище!
10 января 1933 г. Африка, Ластурвиль.
Наконец во всей больнице, кроме кабинета доктора, погас свет. Доисторические пейзажи снова погрузились в свое многозначительное молчание, утихла вода, успокоились звезды. Им навстречу выплывали из речной тьмы похожие на электрические шары медузы, кружащие в беззвучном вальсе. В отражении луны они были подобны танцующим в кругу богатой залы парам, не знающим конца и начала музыки. Они парили где-то внутри луны, а она содрогалась от весел проплывающего мимо местного гондольера. Он нес свое послание для доктора. Сойдя на берег, он медленно зашагал на свет единственного желтого окошка вдали, как вдруг послышался дикий, сумасшедший, ни на что, разве что на рык леопарда, не похожий рев. Гондольер рванул с места и в охватившем его смертельном ужасе за десять шагов преодолел расстояние до больницы.
– Не волнуйся, дорогой. Что такое? Послание, в такой час? – доктор обнял негритенка и кое-как вырвал телеграмму из его дрожащих пальцев.
Было написано: “Передайте охотнику после отъезда негр все же нырнул тчк его съели”. Вновь послышался рев, но теперь и доктор смог его услышать. Он тут же закрыл дверь, задернул шторы и, усадив посыльного, выключил свет.
– Только не это, – прошептал он во тьме.
-
С почином и не болеть!
-
Да прибудет с нами Вдохновение!
Интнресно обыграл ввод персонажей в историю!
-
Начали Вкусно Счастлива
-
За массу замечательных идей и за то, как это написано.
|
Итак, записываясь в модуль, надо первым делом выбрать роль.
Роли разделены на 3 уровня.
- (***) - роли доступны для: Draag, Вилли, V2_35_Rus, Swin, Магистр, Masticora, Francesco Donna, Очень Хочется Кушать, Black Dragon, CHEESE, Агата, GreyB, Зареница, Inanky, Zloy Z, zzapad, Azz Kita, grighoul, luciola, Azur. Если никто из них их не занял, то (**) тоже могут их брать.
- (**) - роли доступны, для тех, кто у меня играл больше 1 раза или у кого рейтинг 400+.
- (*) - роли, доступные всем желающим.
Зачем я так распределил?
- Потому что на ключевых ролях должны быть те, в ком я уверен.
- Потому что должны же быть плюшки для ветеранов ДМчика).
- Потому что я бы не хотел, чтобы рядовыми никто не записался.
- Люди, которые (***) и (**), могут играть как новобранцев, так и людей, побывавших в деле (однако нельзя сказать, что ваша дивизия - закаленная в боях. Так... повоевала немного, так что разрыв небольшой). Соответственно, могут брать навыки, отмеченные (**). Люди, которые (*), играют за морпехов без боевого опыта. Нет, это не значит, что персонажи ничего не умеют. Умеют, вас хорошо тренировали. Просто в боевых действиях вы еще не были или были в тыловом эшелоне, не на передовой.
- Мастер может отказать без объяснения причин. Но если у нас с вами было не все ровно, вы скорее всего и так об этом знаете.
- Разумеется, все обсуждаемо. Если никто из *** не захочет брать какую-то роль, то ** тоже могут её взять. Но основной принцип такой.
Также важно:
- Ролей лейтенантов - всего 2 (командир обычного взвода и взвода тяжелого вооружения). Предварительно вторая занята Franchesco Donna
- Роль комендор-сержанта - всего 1 (самая имхо крутая роль).
- Остальные роли - в пределах штата роты ниже. То есть, 4 взводных сержанта, и куча всех остальных.
- Роль танкиста - всего 1. Предварительно занята Вилли.
- Ролей снайперов-разведчиков - максимум 2. Одна предварительно занята Магистром
- Ролей сапёров - 2. Либо напарники-подрывники в составе основной партии, либо 1 в основной, а один высаживается с огнеметом на пирс вместе с разведчиками снайперами. Предварительно заняты V2_35_Rus, Major fortuna
Рота морской пехоты образца 1943 года по штату E представляет собой произведение искусства в сфере организации, блеать! Штат E - это усовершенствованный экспериментальный межвоенный штат, на который корпус не успел перейти перед войной в связи со спешной мобилизацией и вернулся к нему после кампании на Гуадалканале.
Рота состоит из штаба, 3 стрелковых взводов и 1 взвода тяжелого вооружения.
Роли, доступные для игроков, выделены в штате жЫрным.
Обратите внимание, что роль - это и должность, и звание, и положенное по штату оружие.
Штаб роты.
- Командир роты, капитан. Карабин М1.
- Заместитель командира, 1-й или 2-й лейтенант. Карабин М1.
- Первый сержант. Карабин М1.
- (***) Комендор Сержант (ганни). Карабин М1 - вообще он ведал снабжением боеприпасами, но в бою был помощником командира взвода тяжелого вооружения. Ну и вообще обычно это мега-боевой товарищ, который видел еще траншеи Первой Мировой или поучаствовал в Банановых Войнах или просто служил в Корпусе хрен знает сколько лет.
- 2 посыльных, рядовые или рядовые 1-го класса. Винтовка М1.
- Интендант, оружейник, сигнальщик, плотник, 2 клерка, парикмахер, сапожник, водитель, 8 морпехов для прочих работ (резерв роты), сержант по столовой, старший повар, полевой повар, помощник повара - разный небоевой состав, который на берег вряд ли полезет, а потому нас не интересует.
- 6 санитаров, приданных из флота (не знаю, почему, но в те времена у USMC своей госпитальной службы не было).
3 стрелковых взвода. В каждом штаб и 3 стрелковых отделения.
В каждом штаб и 3 отделения.
Штаб:
- (***) Командир взвода, 1-й или 2-й лейтенант. Карабин М1.
- (**) Взводный сержант. Карабин М1. - в USMC должность и звание называется одинаково. В армии это был бы штаб-сержант.
- (**) Взводный разведчик, сержант. Винтовка M1. - Вообще-то это platoon guide - проводник. То есть сержант, у которого все хорошо с ориентировкой и который идет впереди колонны в незнакомой местности. Но и в разведку его тоже посылают чаще других.
- (*) 3 посыльных, рядовых или рядовых 1-го класса. Винтовки М1.
- 1 морпех для прочих работ, рядовой или рядовой 1-го класса. Винтовка М1 - по факту это резервный боец. Но в наших реалиях он пойдет в бой вместе со штабом роты.
3 отделения:
- (**) 1 командир отделения, сержант. Винтовка М1.
- (*) Помощник командира отделения, капрал. Винтовка М1. Часто гранатомёт M7.
- (*) 2 стрелка из BAR, рядовых или рядовых 1-го класса. Автоматическая винтовка M1918A2 BAR.
- (*) 2 помощника стрелков из BAR, рядовых или рядовых 1-го класса. Винтовка М1.
- (*) 6 стрелков, рядовых или рядовых 1-го класса. Винтовка М1. 1-3 из них также был гренадерами - с ружейным гранатометом М7 (в новом штате это не было отражено, но оружие осталось).
И взвод тяжелого вооружения (3 миномета и 3 легких станковых пулемета):
Штаб:
- (***) Командир взвода, 1-й лейтенант. Карабин М1.
- (**) Взводный сержант. Карабин М1.
- (*) 2 посыльных, рядовых или рядовых 1-го класса. Винтовки М1.
Группа легких пулеметов M1919A4 ("легкие" они не потому что легкие, а потому что легкие по сравнению со "средними" M1917A1, которые были в роте тяжелого вооружения в батальоне):
- (**) Командир группы, Сержант. Винтовка М1.
3 отделения пулеметчиков, в каждом:
- (*) Командир отделения, капрал. Винтовка М1.
- (*) Стрелок (первый номер расчета), рядовой или рядовой 1-го класса. Пулемет M1919A4 и Карабин M1.
- (*) Помощник стрелка (второй номер расчета), рядовой или рядовой 1-го класса. Карабин M1.
- (*) 3 подносчика боеприпасов, рядовые или рядовые 1-го класса. Карабин М1.
Группа минометов:
- (**) Командир группы, Сержант. Винтовка М1.
3 отделения минометчиков, в каждом:
- (*) Командир отделения, капрал. Винтовка М1.
- (*) Наводчик (первый номер расчета), рядовой или рядовой 1-го класса. Миномет М2.
- (*) Помощник наводчика (второй номер расчета), рядовой или рядовой 1-го класса. Карабин M1.
- (*) 2 подносчика боеприпасов, рядовые или рядовые 1-го класса. Карабин М1.
Дополнительные роли:
- (***) Боец из взвода снайперов-разведчиков. Сержант, капрал или рядовой 1-го класса. Винтовка М1 / Винтовка M1903A1 Unertl 8x target-type telescopic sight / пистолет-пулемет / 12-ga M12 Trench Shotgun. M37 Demolition Kit
- (*) Сапёр из приданного отделения. Капрал, рядовой или рядовой 1-го класса. Или командир этого отделения, сержант. Карабин М1 / пистолет-пулемет М3, взрывчатка M37 Demolition Kit (для тех, кто с основной партией) или огнемет. M1A1 (для тех, кто с разведчиками-снайперами).
- (***) Командир танка. Танк М4A2 (заморожено)
Возможные вопросы:
- "Че такое взвод тяжелого оружия?" - станковые пулеметы и минометы. Формально они были единым взводом. По факту пулеметы обычно придавались по одному на взвод стрелков.
- "Нахрена мне быть подносчиком боеприпасов? Что за хрень?" - Збагойна. Это нужная, важная и опасная боевая работа. Заменишь первого номера расчета когда его убьют. А кроме шуток - ты уверен, что НПЦ донесет боеприпасы до берега? И чем стрелять будете?
- "В чем вообще разница между лейтенантом и сержантом?" - лейтенант командует, сержант орет на солдат, чтобы они выполняли приказ. Потом одного из них убивают или ранят, и второй начинает выполнять обе задачи.
- "Почему ганни - самая крутая роль?" - потому что это очень опытный и бывалый морпех. Что-то вроде ротного старшины, только в более-менее свободном полёте - появляется, где горячее всего, и спасает задницы обычных морпехов.
- "Кем мне быть, рядовым первого класса или просто рядовым?" - без разницы. Просто рядовой - это скорее всего либо совсем новобранец, либо раздолбай-залетчик, которого в назидание не повысили до первого класса, либо разжалованный. Там была мизерная разница в зарплате - и всё. Обязанности одинаковые, а в бою так точно разницы нет. Если это как-то особо не обусловлено в твоей истории, ты рядовой первого класса.
- "Фу, минометы! Это значит, что я буду постреливать из тыла? Скукота!" - во-первых, это легкие минометы, которые поддерживали морпехов практически из-за спины. Во-вторых, мин у вас с собой на 2 минуты интенсивной стрельбы, а потом вы пехота. В-третьих, вы сначала до берега с минометами этими доберитесь, ага.
- "Огнеметчик - это смертник?" - да, правда, не совсем как в кино. Бак взрывался, если вентиль был открыт. Если он был закрыт, напалм был не под давлением и так эффектно, как в кино, не взрывался, но мог загореться. Но ничего приятного в том чтобы идти с этой штукой в полный рост на вражеский ДОТ, конечно, не было. Роль для экстремалов.
- "Разведчики-снайперы - крутые ребята?" - ага! Лучшие морпехи полка, собранные из всех рот. Но не супермены. Больше разведчики, чем снайперы, эдакая разведывательно-диверсионная группа. На Бетио у них было особое задание, а потом они присоединились к обычной пехоте.
- "А че за танк?" - танк как танк. Будешь играть за командира. Сольная ветка, которая пересечется с основной если ты вообще доберешься на этом чертовом танке до берега.
- "Кем надо запилиться, чтобы взять томмиган?" - офицером или взводным сержантом. Или просто сержантом и взять соответствующий навык. Пистолеты-пулеметы были выведены из штата "типа чтобы унифицировать боеприпасы". Но из оружеек они никуда не делись.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
-
— Возможно, — отозвался Райнер и, поднявшись с седла, перекинул ногу через свой мотоцикл. — Клэр? — плюнув на сигарету, затушил её и спрятал в карман. — Звучит как имя моей бывшей.
|
|
|
|
|
-
На кухню, к рабочему крану, пить до тех пор, пока не захочется больше никогда не вспоминать о воде.
О чем мы и позабыли :(
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
- Ах ты бедолага, высохла-то как, - при взгляде на иссохшую яблоню у старой Мардж глаза краснеют, она шмыгает носом. Мардж совсем не удивляется говорящему дереву. Она всегда знала, что яблони и вишни в ее саду - живые и все понимают. Она разговаривала с ними, жалела, когда их побеги и почки объедали прожорливые гусеницы и тля. Она, ворча и вздыхая, лечила их ссадины и болячки садовым варом и прижигала медным купоросом. А уж когда приходилось корчевать древние трухлявые деревья, пережившие свой срок - тут Мардж всегда плакала, не скрываясь от домашних. Яблоня - все равно что человек, все понимает, только не говорит, по крайней мере вслух.
- Чем же тебе помочь-то, сердечная ты моя. Полить бы тебя как следует, а на тебе, опять книжки понадобились. Деревья живые, значит... Когда Бирнамский лес пойдет на Дунсинан... нет, не то, и не деревья вовсе это были... Стряси мои яблочки, девочка, тяжело мне стоять... речка-речка, укрой меня... нет, опять не то. Под моими корнями сидит жаба, убейте ее - и родник снова забьет... Молодильные яблочки... Молодости, значит. Авалон, сады яблоневые посередь то ли моря, то ли большого озера... Нет, не помню, склероз. Вот досада какая...
А почему солнце зеленое? Где было зеленое солнце, в какой книжке? Склероз... - в горечью думает Мардж и качает головой. Ей кажется, она сейчас засохнет, как та яблоня.
Выдав невнятную мешанину отрывков из всех прочитанных когда-то на ночь внучкАм сказок и легенд, Мардж замолкает, глядя перед собой и щевеля бесцветными губами. А потом начинает говорить нараспев, как книжку детишкам читает:
- Ну вот разве что сэр Толкин годится, он в ходячих деревьях знает толк, вот какая присказка вышла. Были, значит, такие живые деревья разумные ходячие - энты. Любили они гулять себе привольно и праздно в великом лесу Фангорн... значит, лентяи они были и бездельники, вот что. Ну еще любили они окунать корни в горные потоки, что начинались у подножия гор в том лесу, и макушки в водопадах мочить. Прохлаждались то есть они вовсю. А их жены, энтицы - те без работы не слонялись, любили, когда у них все цветет и колосится, значит. Любили сажать сады - яблони там, груши. Вишни и сливы тоже. И еще абрикосы с персиками, во. А в горных лесах сады особо не вырастишь. И земля не та, и камня много. Видят энтицы - мужьям до их забот дела нету, обиделись они и ушли через великую реку на восток, в великие степи - бурые земли, сады выращивать. А в степях земля жирная, хорошая, солнце жарит, а воды маловато. И стали энтицы румяные и загорелые, кожа, то есть кора, обветрилась и потрескалась от жара. И с тех пор искали энты энтиц, искали, да так и не могли найти. Так вот... Вернуться тебе, милая, надо, в западные края. Там мужики без вас одичали совсем, стоят дубы-дубами. Уж договорились бы как-нибудь, места на всех хватает. Там и водички хватает, речек много - хоть Андуин великий, хоть Изен, хоть Итиль, хоть Сероводная, хоть этот, Брендуин...
Мардж опять замолкает, глядя в свои видения.
- Не знаю, правильно ли рассказала... что еще сказать-то, не знаю...
Ах, да. Самое главное забыла. Склероз проклятый. Книжка называется "Властелин колец". Воды там хватает...
|
На душе у Миллера было скверно. Возможно, дело было в погоде: в холодном, пробиравшим до костей ветре, в тяжелом ливне, не оставлявшем сухого клочка одежды даже под зонтом, в непроглядной темени слишком рано наступающей на севере зимы. Но, скорее всего, причина была в затее, в которую эсера втянул Филоненко. Нет, конечно, винить товарища было не в чем - Степан сам согласился на его предложение, практически не раздумывая, потому что в душе был согласен - области нужны перемены, и за прошедший день он убедился в этом окончательно, но вот то, каким образом да с кем эти перемены затевались, было категорически неверно, и теперь Миллера терзали зловещие предчувствия. Он сильнее сжал рукоять пистолета в кармане, но тот не принес успокоения. Такое со Степаном было впервые, а бывало с ним всякое, невеселое и даже мрачное. Страшно - было, до ужаса, до понимания, что вот она, смерть, глядит тебе в лицо, - было. А так, чтобы с каждым шагом хотеть развернуться и бежать прочь - впервые. Даже когда его волокли на виселицу, эсер не испытывал этого гнусного сожаления. Досада была, обида, но ни капли раскаяния в содеянном. А теперь же каждым мгновением крепла убежденность в ошибочности выступления и, что хуже, его обреченности. А самое паршивое было то, что Степан мог на эти события повлиять, но не смог - или не захотел - сделать нужного шага.
На вопрос Филоненко хотелось ответить "нас, надо первым делом изолировать и подальше, потому что нет сейчас в Архангельске большего врага революции, чем мы все". Вслух Миллер этого, конечно, не сказал, но прочитать мысли на лице эсера было несложно. Степан рассчитывал переговорить с товарищем до выступления, попытаться убедить его в пересмотреть свой план, но вышло так, что после утренней встречи следующий раз они с Максимилиан Максимилиановичем увиделись уже когда тот стучал в дверь Миллера, вызывая его на выступление. Теперь протестовать было уже поздно, оставалось только надеяться, что каким-то чудом, да хоть божьим провидением, ситуация не обернется катастрофой. Если господь-боженька и правда был где-то на небесах и хотел убедить грешного Степана в своем существовании, сейчас было самое подходящее время. Потому что других путей к спасению, кажется, не оставалось.
- Если все будет как запланировано, то никого арестовывать не придется, - умиротворяюще проговорил вслух Миллер, после чего решил перевести разговор на деловые рельсы, - Лучше давай, Максимилиан Максимилианович, еще раз проговорим наш план. Чтобы если придется разделиться, я знал что нужно делать. Чаплину и его офицерам для ареста мы не нужны. Одного взгляда достаточно, чтобы понять - у него все схвачено. Что мы делать будем? И, главное, какие гарантии дал Георгий Ермолаевич под наше участие? Какие предлагает со своей стороны уступки для сохранения партии в правительстве? - говорить вслух этого не хотелось, но вопрос нужно было задать, пускай и тише, чтобы никто другой, кроме Филоненко, не услышал его, - Он вообще хоть что-нибудь обещал конкретное? Потому что мне в лицо он от всего открещивался и только адъютанта своего подослал, якобы от его лица. Не хотелось бы статься, что вместе с министрами под замок посадят и нас с тобой, как левую контру или как они нас там про себя называют. На честное офицерское слово можно даже не смотреть, Чаплин присягу принес тому правительству, которое сейчас идет свергать, какая тут честь офицера?
Успокаивающей эта речь не вышла совсем никак, даже наоборот, но заставила Миллера задуматься. Может, боженька-то не так и нужен. Филоненко был человеком многих талантов, амбиций, но и пороков немалых. Как знать, может этот порок сейчас обернется на пользу.
- Можно я скажу, - после паузы проговорил Степан, все еще вполголоса, - Как товарищ. Мы, все-таки. в одной петле висели, оно обязывает. Чувствую, что ты хочешь с Николай Васильевичем сквитаться, за обиду, которую они тебе нанесли. Ладно я, человек маленький, но ты-то был не последним и при Керенском, и в Совете спасения. Понимаю. И разделяю твои чувства. Но если ты хочешь до Чайковского добраться, то не с той стороны мы пошли. Потому что сейчас выходит так, что только оставив старика на месте, мы сможем на что-то рассчитывать, - Миллер поднял взгляд на Филоненко, чтобы убедиться, что тот слушает. Вроде слушал. Но услышит ли? Неизвестно, но стоило хотя бы попытаться, - Наша, я имею ввиду, революционная, власть в области держится на союзниках. Как ни поверни, а без них от нас не останется и следа за месяцы. Пока что без их помощи мы ничего не сделаем. Через полгода, девять месяцев, как проведем осеннее наступление, как начнется зима, тогда можно будет думать думы. Но сейчас - никак. Я это понимаю, ты это понимаешь, Чайковский это понимает, и Чаплин должен понимать, если не дурак. Не знаю, на кого он рассчитывает. Может, на военное командование. Рассчитывает, что после истории с Дюпо... Днепо... Дтьфу, Донопом, Пуль на его сторону встанет. Вроде бы они с ни дружайничают. Только Пуль один ничего не решает. Руководит миссией американец Фрэнсис, и он, считай, мне прямым текстом сказал, что правительство текущее союзников полностью устраивает и перемены им не нужны. А вот теперь вопрос, если Георгий Ермолаевич сейчас всех министров арестует, что на завтра начнется? Когда англичане с американцами на пальцах ему объяснят, что без Чайковского не будет ни ружей, ни танка, ни солдат?
Миллер покачал головой. Терять было уже нечего, если Максимилиан Максимилианович хотел на него обидеться, то уже обиделся, так что можно было говорить начистоту. От этого на душе сразу стало легче.
- Переворот, как он есть, обречен. Единственный шанс, который у офицеров есть, это заставить Чайковского пойти на уступки. Чтобы для союзников это все выглядело так, будто бы Николай Васильевич и Георгий Ермолаевич повраждовали, да договорились. Офицерам дадут несколько портфелей, старик сохранит видимость власти и все счастливы. Сам Чаплин на такое не согласится, конечно. Но мы с тобой сможем его в этом убедить, уверен. Только вот вопрос, если у Чаплина будут не все портфели, а только часть, от каких он, как ты думаешь, откажется? От своих или от тех, которые нам обещал? - Вопрос был, конечно же, риторический, - В общем получится, что и Чайковский на месте и мы не у дел, откуда и начинали.
-
нас, надо первым делом изолировать и подальше, потому что нет сейчас в Архангельске большего врага революции, чем мы все
Правильно мыслите, товарищ. Пройдемте...
-
Один из самых вдумчивых и рассудительных персонажей, всегда рассматривающий дело с нескольких сторон и пытающийся найти лучший вариант. Как вот сейчас.
-
Миллер, как обычно, очень крут в рефлексии всего происходящего. И понимает всё очень тонко, и объясняет толково, и написано красиво. И здорово, что про виселицу не забыл!
-
Дипломатия - искусство возможного :)
|
|
|
|
НЕМНОГО О НАШЕЙ ВЕРСИИ МИРА В XIX в.:
год 1870 от рождества Христова, ШвецияDISCAIMER: Повторюсь – автор и мастер модуля (я, ваш покорный слуга) по образованию – культурный антрополог, а не историк, поэтому аутентичность и достоверность всего, что будет составлять 99% модуля (культура, фольклор, традиции, предания, религия, искусство и т.п.) я гарантирую. Никаких выдумок, никаких искажений, только качественный аутентичный продукт, поскольку фольклор Скандинавии сам по себе настолько прекрасен и уникален, что ни в какой дополнительной фантазии и выдумках не нуждается. Тем не менее, для удобства и игроков, и мастера, некоторая вольность в исторической последовательности событий допускается и будет иметь место быть (например, я не гарантирую, что те предметы и объекты, которые ваши персонажи будут встречать и использовать в ходе игры, т.е. в нашем виртуальном 1870 году н.э., фактически были уже изобретены и/или введены в широкий обиход). Мне кажется, это "меньшее зло" и несущественный элемент, поскольку главной целью модуля – не воссоздать со скрупулёзной точностью все 100% исторических реалий того времени, но воссоздать полностью и достоверно дух, культуру и быт для получения максимума удовольствия от погружения в "Мифический Север".Итак, на дворе – осень года 1870, через три года после Стурьсвагóрет (Storsvagåret, "Год Великой Слабости") - последнего великого голода в Европе, ставшего причиной массовой эмиграции скандинавов в США. Правит король Карл XV, правит, не зная, что ему осталось всего два года жизни и правления. Экономика постепенно налаживается, индустриализация и модернизация полным ходом, деревни опустели, крестьяне до сих пор оправляются после Года Великой Слабости, который так же именуют Лавóрет (Lavåret, "Год Лишайников", поскольку беднякам приходилось питаться древесной корой, покрытой лишайниками, чтобы не умереть от голода). Зато в городах жизнь налаживается с каждым годом, вот-вот Швеция и Дания заключат Скандинавский Монетный Союз. Финляндия уже более полувека как утрачена Царской России, зато Норвегия - уже часть Швеции. Летом этого года умер Хенрикь Рёйтердаль, архиепископ уппсальский, который возглавлял Шведскую Лютеранскую Церковь последние полтора десятка лет, и который покровительствовал науке, прогрессу и усовершенствованию системе образования в стране. На смену ему пришёл Антон Никлас Сундберг, который будет управлять духовной жизнью Швеции последующие три десятка лет...  ЭКОНОМИКАЗа XIX век Швеция прошла путь от очень бедной сельскохозяйственной нации до развитой промышленной. Несмотря на войны в начале века и на несколько голодных лет в середине столетия, ставших причинами (наряду с религиозными гонениями) массовой миграции шведов в США, за эти сто лет народонаселение страны увеличилось практически в два раза. Основными продуктами экспорта являются железо и прочие полезные ископаемые, различные виды древесины, шерсть и овёс. Основные продукты импорта – пшеница, хлопок и изделия из оного. ФермерствоКрепостного крестьянства в Швеции нет, но не все те, кто обрабатывает землю, ею же и владеет. Основные виды крестьян: Óдальбёндер (odalbönder) – фермер-землевладелец. Фермой семья владеет уже на протяжении многих поколений. Бёндер (bönder) – крестьянин в более широком понимании этого слова, земледелец, не обязательно владеющий обрабатываемым земляным наделом. Лáндбурь (landbor) – фермер-арендатор, арендующий свой земляной надел у землевладельца (одальбёндера или знати) или институции, владеющей этой землёй (государство, церковь, учреждение и т.п.). Арендная плата может взыматься как деньгами, так и натуральными продуктами, или же определённым кол-вом дней в году, которые ландбурь работает на землевладельца. Стáтаре (statare) – наёмные рабочие, которые получают большую часть оплаты за свою работу на ферме в виде жилья и питания. Их нанимают на основе одногодичных контрактов, в течение действия которых ни одна сторона не имеет права их расторгнуть. Нередки случаи, когда статаре оказывается должным больше, чем заработал, и остаётся по истечению контракта отрабатывать долг, становясь таким образом де-факто долговым крестьянином (хотя де-юре сохраняя свободу). Обычно только муж/отец семейства является статаре (поскольку все они обязаны быть семейными на момент подписания контракта), но порой и другие члены семьи получают какую-либо подработку на ферме. ПромышленностьУвеличение спроса на металлы и прочие полезные ископаемые с ростом индустриализации в Европе обусловили увеличение объёмов разработок полезных ископаемых и металлических руд с феноменальной скоростью и в невероятных масштабах. Открываются новые шахты, а с ними – перерабатывающие предприятия. Увеличение спроса на мануфактурные материалы (в первую очередь – лён и шерсть, которыми славится Швеция) также повлияло на темп роста кол-ва фабрик и заводов. Кризис сельского хозяйства и голодные годы 1860-ыхК середине XIX века в Швеции начался индустриальный бум, который стал предпосылкой к увеличению спроса на рабочую силу в городах. Крестьяне, привлечённые обещанием хороших заработков и «цивилизованной жизни» в городах массово оставляли деревни и фермы с тем, чтобы переселиться в города и устроиться работать на фабрики и заводы. Это привело к упадку сельского хозяйства, что, в свою очередь, стало одной из основных причин нескольких крупных голодов в 1860-ых годах, когда из-за похолоданий и плохих погодных условий требовался максимум квалифицированной рабочей силы в полях для избежания угрозы неурожая и для борьбы с грибками и плесенью, вызванными продолжительными осадками. Поскольку большая часть рабочей силы, как уже упоминалось выше, на тот момент переселилась в города, крестьяне не справились с обстоятельствами, что привело к голодным годам неурожая, которые, в свою очередь, стали «последней каплей» простого люда в решимости отправиться в поисках лучшей жизни за Атлантический океан, в США. Таким образом сейчас, в 1870 году, страна понемногу отходит от кризиса, но тем не менее многие деревни и фермы были брошены или пришли в запустение. ПОЛИТИКАГеографическое и административное разделениеС географической точки зрения Швеция разделена на несколько территорий несколькими способами. У этих способов различное происхождение и цели, территории часто пересекаются весьма запутанным способом. Традиционное культурное разделение на т.н. провинции (« лáндскап», landskap) не носит политического значения. Двадцать один ландскап сгруппирован в три основные части (« лáндсдель», landsdel): Гёталанд (Götaland) на юге, Свéаланд (Svealand) в центре и Норрланд (Norrland) на севере; из них две трети всей территории страны занимает Норрланд. Каждый ландсдель и ландскап отличается своим диалектом, традиционной одеждой, культурой и фольклором. Политическое деление страны – на двадцать ленов (län), более-менее соответствовавших понятию «губерния». Порой лен соответствует ландскапу, а порой – нет (в зависимости от населённости ландскапа). Каждый лен разделяется на несколько уездов (« фёгдери», fögderi), каждый из которых управляется своим судебным приставом (именуемым « кру́нуфугде», kronofogde). Бóльшая часть Швеции вне пределов Норрланда разделена на « хéрады» (härad), старинную административную и судебную единицу, возникшую ещё в районе XI в. Каждый херад разделяется на четыре четверти, называемые « фьéрдинг» (fjärding). Религиозное деление страны – 13 епархий/диоцез (« стифт», stift), которые разделяются на 150 « контрактов» (kontrakt). Каждый контракт разделяется на приходы (« ши́ркьсуккен», kyrksocken) и на « юрдебукьссуккен» (jordebokssocken) – округи. Порой приходы совпадают с округами, а порой – нет. Приходы порой объединены в пастораты, которые сотрудничают по решению экономических вопросов. Главой пастората является пастор; другие священники в пасторате носят титул викария (« коммини́стерь», komminister). Несколько пасторатов составляют один контракт, упомянутый выше. Государство и демократияШвеция – конституционная монархия. Монарх (король) обладает огромной, но не абсолютной властью. У короля функции исполнительной власти (вместе с его министрами), и он отвечает за ежедневное управление страной. Он также обладает законодательной властью, за исключением вопросов налогообложения и государственного бюджета. Парламент (« Ри́кьсдагь», Riksdag) – довольно новое образование в стране, созданное всего четыре года тому назад, в 1866 году, в том формате, в котором оно существует ныне. Он состоит из двух палат; в первую члены назначаются двадцатью т.н. «земельными советами» (лáндстинг, landsting), по одному на каждый лен; члены ландстинга избираются людьми с правом голоса (на который даёт право обладание имуществом и недвижимостью; незамужние женщины, обладающие имуществом и недвижимостью, могут голосовать наравне с мужчинами). Члены второй палаты напрямую избираются народом (опять же – теми, кто имеет право голоса, см. выше). До недавнего времени Парламент состоял из представителей четырёх сословий: знать, клир, бюргеры и крестьяне. На самом деле новый формат не слишком изменил состав Рикьсдага, поскольку люди с правом голоса остались те же, кто голосовал и за предыдущий состав, и влияние у власть имущих осталось тем же самым. Судебная власть регулируется Верховным Судом, чьи судьи назначаются монархом. ЧиновникиНаивысший представитель государственной власти в лене – губернатор (« лáндсхёвдинг», landshövding). Он отвечает за сбор налогов, приведение законов в жизнь, публичные иски и взыскание долгов, а также за целый ряд прочих управленческих функций. Каждый фёгдери в лене управляется крунуфугде, «королевским сборщиком налогов», которому помогают в его нелёгком деле крунуленсмены (kronolänsmän), которым, в свою очередь, помогают деревенские старосты (« фьердингсмены», fjärdingsmän), назначаемые местными жителями. Раньше на один фьердинг приходился один фьердингсмен, но позже это было изменено на соответствие «один церковный приход (суккен) = один фьердингсмен»; фактически в настоящее время на корону работают более двух с половиной тысяч фьердингсменов, которые фактически являются наинизшим рангом представителей государственной власти. В каждом фёгдери учётом всей информации касательно налогов, налогоплательщиков и недвижимости ведают т.н. уездные писчие («херадскри́варе», häradsskrivare). Международные отношенияС 1814 года Норвегия является частью Швеции благодаря Шведско-Норвежской Унии, заключённой в результате наполеоновских войн (когда владевшая ранее Норвегией Дания проиграла, встав на сторону Наполеона, и вынуждена была отдать Норвегию Швеции). Норвежцы далеко не рады навязанной зависимости от Швеции; в течение столетия всё сильнее становится движение по национальной самоидентификации норвежцев, и всё хуже становятся взаимоотношения этих двух народов внутри унии. Финляндия до 1809 года была частью Швеции на протяжении сотен лет, но в ходе наполеоновских войн Российская империя отобрала у Швеции эту территорию. Финнам живётся куда лучше в составе Российской империи, чем когда им жилось в составе Шведской Короны, поскольку они пользуются большой степенью автономии. Тем не менее, националистические движения и идеи независимости начинают крепнуть и там. Дания и Россия – одни из «традиционных», извечных врагов Швеции. Только за последние двести лет, когда Швеция вышла из Кальмарской Унии в 1523 году (Унии, объединявшей Данию, Швецию и Норвегию под эгидой датских королей) Швеция и Дания воевали 11 (sic!) раз. Тем не менее, после наполеоновских войн, в которых Дания выступила союзницей Франции, Дания оказалась на проигравшей стороне, утратила значительную часть своей былой силы – и с тех пор взаимоотношения Дании и Швеции начали налаживаться. В течении тех же двух сотен лет, на протяжении которых состоялось одиннадцать шведско-датских войн, с Российской Короной Швеция воевала десять раз. Утрата Финляндии стала для Швеции сильным ударом, а также «последним гвоздём» в гроб шведского бытия одной из сильнейших держав Северной Европы – позиции, которую Швеция удерживала на протяжении всего XVII и часть XVIII веков. На Швецию в разные периоды её истории оказывали сильное воздействие другие европейские державы; в первую очередь – Германия (особенно в эпоху Ганзейского союза), Нидерланды, Франция и Великобритания.
|
|
Эх, давно миновало то времечко, когда Маргарет бежала через росистый луг, перепрыгивая кочки и рытвины, сбивая крепкими стройными ногами росу с высоких метелок летних трав. М-да... Вовремя сэр Роланд отдал команду "Стой, старые вешалки!" Маргарет уже добрых четверть часа тянула на чистом упрямстве, на привычке плевать на ломоту и боль во всех мыслимых частях тела и доделывать до конца задуманный заранее отрезок работы, а потом уже падать, охая и стеная. На один вдох - три шага. Вот еще двадцать шагов. Прошла. Вот еще двадцать. Один вдох - два шага. Еще десять. Шаг - вдох. Ну не могу уже, все. Можешь, ты не думай, ты просто иди. Стой, старые вешалки, привал.
Нельзя сразу садиться, а то ведь не встанешь потом. Дыхание надо чтоб успокоилось. Маргарет согнулась, навалившись грудью на клюку и разгружая позвоночник. Смотрела она при этом, понятное дело, себе под ноги. Видела резкие контуры травинок в свете фонарика. Удивлялась, куда вдруг делись сверчки и кузнечики. Ночь вдруг стала немой, неподвижной. Маргарет выключила фонарик - батарейка разрядится, куда она тогда будет ноги ставить? Тьма мягко окутала маленький отряд - словно они очутились на дне тихого темного омута. Опять чудеса какие-то...
Маргарет стянула с плеч шерстяную шаль, подстелила на влажную траву, с кряхтением села, отправила в рот таблетку, водичкой запила. Запахло ментолом во рту, дышать стало легче. Можно и на небо взглянуть, чтой-то говорят про надписи на небе. Чудно...
- Бис пуери сенес. Ну да, "бис" - понятно. "Пуер" - это чай такой китайский. У городских в моде. Я знаю, меня дочка угощала, больно ей хотелось перед матерью похвастаться, какая она стала вся тонкая столичная штучка. Ну что сказать... Сено оно сено и есть, если сено кипятком залить, как раз оно самое на вкус и запах. Все как по написанному. К чему оно тут, в толк не возьму. Что-то нас к чайному столику никто, однако, не зовет, и может, оно к лучшему. Я б вторую чашку этого пуера не осилила.
А вот что значит SOS - это понятно, объяснять не нужно. У соседей правило такое - ты поможешь, а потом помогут тебе. Как аукнется, так и откликнется. Только это у соседей.
- Кому и как помогать надо, не пойму. Это ж в небе, а мы тут на земле, далеко до неба-то. Да что мы можем, из самих песок сыплется.
Глаза привыкли к темноте. Взглянула еще раз - кто тут помощи просит? Покажись!
,
|
|
Прямая дорога через заброшенный луг вела сквозь густую траву, путающуюся в ногах. Луна мигнула и погасла, теперь лишь слабый луч фонарика, да далёкие звёзды отделяли семерых стариков от благоухающей разнотравьем тьмы. А за спиной и вовсе ночь сгустилась, как вакса, поглотив огоньки Мидвич-хилла, словно и не существовало ничего за спиной, словно едва-едва различимые в звёздном свете силуэты холмов - единственная реальность, данная здесь и сейчас. Идти оказалось тяжело, ноги то и дело запутывались в траве, попадали в выбоины, чертополох цеплялся за одежду, пытаясь удержать путников. Велосипед, со скрипом и скрежетом (видно у него тоже имелись больные суставы), ехал впереди, ехал медленно, но путники еле поспевали за ним, непривычные к таким долгим переходам они стали выдыхаться, не пройдя и половины пути.
И всё же, несмотря на усталость, ночь была сказочно хороша! Светили некрупные звёзды, как угольки в костре, который только что прогорел, колыхались высокие травы, тёмным пиратским флагом качался в ночи ковыль, неведомые ночные жители завели негромкий, но мелодичный концерт, степную колыбельную, немудрёную, но такую близкую любому, тянущемуся к красоте сердцу.
Путники шли, почти не различая в темноте силуэта убежавшего шагов на десять железного провожатого, ориентируясь скорее на скрежет и лязг. Как вдруг звуки прекратились, велосипед въехал в небольшую ложбинку и там улёгся на бок, уставив руль в небо и не желая двигаться дальше. Когда старики спустились следом, невероятная тишина потрясла их. Только что раздававшийся концерт сверчков, ночных жучков, мотыльков и бог знает ещё каких диковинных музыкантов, замолк, словно оборвалась на полуслове запись. Велосипед лежал неподвижно в траве, ясно видный в звёздном свете, тут было светлее, казалось, звёзды светили ярче. Странное, заколдованное место.
|
|
|
|
|
- Фу... Фу-ух, - Маргарет села, отдуваясь, прямо на траву, ноги свесила в придорожную канавку. Может, зря уселась. Потом еще обратно вставать. - Ну и заморочил ты старухе голову, сударь мой! Да знаю я: таким как ты людей морочить - самое милое дело, милей не бывает, - проговорила вслух.
Конечно, она знала, кто этот бархатный господинчик. Не дьявол он и не Смерть с косой, он из тех, старых Господ-с-холмов, это они, Сами-Знаете-Кто, любят играть с людьми, как кошка с мышью играет: поиграют - и сломают, даже не со зла, а так просто. Что с них взять - не люди они. Малой девчонкой Мардж от бабки всякие рассказы слышала, а та ведь ирландских кровей, много знала про ихние нелюдские повадки.
Оглянулась - а с кем говорила-то? Пропали вороные кони, пропала карета, пропал господин за бархатными запавесками. И сердце ее при ней, вон, бьется тяжело и неровно, как ржавый часовой механизм натужно, с хрипами и скрипами двигает зубцами шестеренок. И по-прежнему там, внутри - и Фред, и Милли, и Джейк с Лоренсом, и внучки, и лошади, и коты... все-все-все, только нести их не тяжело как раньше, не обидно и не горько, а легко, будто собрались они и держат ее старое сердце в руках, чтоб не терялось больше. Какая разница - далеко они или близко. Все здесь, все.
Беззвучно рассмеялась Мардж. Хорошо бы стать опять молодой, пожить еще. Чем дольше живешь, тем больше в сердце принимаешь. Всем в нем места хватит, и еще останется. Чем больше - тем жить легче. Вот как, а она и не знала, все обижалась и себя жалела, брошенку несчастную.
Оглянулась бабка еще раз - все старички по эту сторону уже собрались, только один дедок лысенький задержался, все ковыляет, бедолага. Интересно, что ему-то приморочиось. И каждому, верно, что-то свое прилетело, знают Добрые Господа, за что каждого взять, за самое свое, тайное, чего никому не скажешь. Ну, она никому в душу не полезет, конечно. Сидит, с собою вслух говорит.
- А морочится тут всякое, да? - сказала вслух. - Вроде и кажимость одна, а человеку ухлопаться до смерти иль с ума спрыгнуть - в самый раз! Эй, мистер Смит, брюзга старый, шевели ластами, давай сюда! - махнула она клюкой в ободряющем жесте.
|
|
|
|
— Ну, ты, конечно, баба не надёжная, — отрезал Эндрю, заводя мотоцикл. — Сказала "обгонишь", так вот я, обогнал — впереди сижу, — с места тронулся, чтоб не соскочила. — Вот скажи... — сделал драматическую паузу, пытаясь от запаха отплеваться, — хуле ты ко мне тридцать лет назад не пришла, когда я героином увлекался? Или двадцать, когда первый инфаркт случился и концерт сорвал? Да десять хотя бы, когда голос сел и я петь не смог? Зачем ждала, пока в развалину жалкую превращусь? Посмеяться решила? Ну, смейся, смейся. И это, — кашлянул, опять тухляка вдохнув, — ты б помылась, воняешь. Я понимаю, работа, ответственность, всё такое. Но себя-то запускать зачем?
Помолчал, подумал. Добавил: — Говорят, пизду брить от запаха помогает, попробуй.
Миазмы душили, девчонка висела тяжёлым грузом. Но МкКорнал не унывал, ездить со смертью за спиной было ему не в новинку. Когда-то, будучи восходящей (а позже взошедшей и закатывающейся) звездой молодого ещё панк-рока, он на грани передоза объездил чуть ли не весь мир. Теперь же поход до ближайшего магазина был для него серьёзным испытанием. "Нет, так жить нельзя", — решил он. Лучше разбиться, всего одно движение рулём. Но юношеский задор, порой ещё игравший в одном месте, и упорство, всю жизнь ломавшее встречные препятствия, не давали сдаться.
Дорога бежала, однообразная в своей прямоте. И, как часто это случалось в последние годы, Эндрю начал проваливаться в воспоминания.
"Смерть на дороге, под колёсами беспилотного мотоцикла? Неплохо, неплохо. Кинг писал об этом. Кристина, Грузовики, Грузовик дяди Отто. И даже снимал — Максимальное ускорение. У Желязны ещё рассказы были: Аутодафе, Автодьявол. Погоня ещё какого-то японского писателя... не помню, совсем ли про то. Фильм "Автомобиль". И по телеку, помню, недавно "Эш против Зловещих мертвецов" (смешных фильмов продолжение) показывали, так там в одной серии всех тачка убивала. Ещё что-то? У Лемми, вот, хорошо было. Как там?" — повспоминал минутку и пропел по памяти:
— Life on the road isn't easy, my friend
— You can remember, you can pretend
— All of your dreams can really come true
— All of your nightmares are waiting there, too*
И сплюнул. Он не слышал своего голоса из-за рёва моторы и шума ветра в ушах, но знал, что вместо крепкого баса звучало лишь старческое сипение. Лемми. Да, Лемми. Ровесник ведь. И тоже севший голос, но выступал до последних дней. Умер пять лет назад, в семьдесят, от рака простаты, аритмии сердца и сердечной недостаточности. Вздохнул МкКорнал. Он предпочёл бы уйти как Леннон, в расцвете сил, от пули, быстро и с хлопком.
-
Хороший пост. И Желязны
-
Супер!
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Казалось, мексиканец делал всё, чтобы вывести мистера Борелли из душевного равновесия и превратить совместную поездку в сущий кошмар.
Мало того, что Катран постоянно переключал радио на "что-то потяжелее и менее попсовое", так ещё делал грохочущую музыку почти на максимум. Курил в открытое настеж боковое окно и не упускал возможности поругаться с кем-то на светофоре или показать фак обгоняемому автомобилю.
Не со зла, а скорее по привычке, курьер просто веселился и скрашивал монотонную дорогу как умел. Постоянно пытался втянуть слишком серьезного, по его мнению, детектива в непринужденную беседу о бабах, тачках, мексиканской кухне, рэгби и политике. Последнее обычно превращалось в неудержимую ругань в адресс американского правительства, зажравшихся чиновников и ущемление прав и свобод цветного населения.
Доставалось всем, и консерваторам, и демократам, левым, правым, ЛГБТ сообществу и даже Илону Маску с Греттой Тунберг, которым мексиканец желал нестандартных суксуальных отношений в ракете на орбите Марса в компании политиков и участников ЛГБТ сообщества.
— Грёбанные идиоты! - в очередной раз выругался Райнер и хлопнул ладонью по борту машины, когда она наконец проехала ворота и притормозила у главного входа в Уголок.
Бегло осмотрев атопарк у крыльца, мужчина улыбнулся.
— Кажется, док на месте. Встретимся внутри... — и не дожидаясь ответа, Катран направился в гараж, где оставил своего железного коня, дабы убедиться, что с ним ничего не случилось и никто не поцарапал краску или хром. Словно ревнивый муж, вернувшийся с работы, Ротт ворвался в помещение и бросился к ненаглядной Харли, чтобы лично проверить, что она ни с кем не спуталась пока его не было дома.
Огладив ладонью приятные округлости каплевидного бензобака и изящные изгибы рулевой вилки, курьер опустился в седло и блаженно прикрыл глаза, ощущуая невероятное тепло разливаяющееся внутри. Это была его малышка, его Харли, его девочка, его строптивая лошадка, которую он любил и оберегал, о которой заботился и по которой невероятно скучал во время расставаний.
Проведя с "возлюбленной" несколько минут, Рай окончательно убедился, что она в порядке. Можно было отправиться в дом, а точнее на кухню и сварить себе кофе с перцем. Хотелось надеяться, что у гринго в доме есть перец.
-
Нежность к ревущему зверю
-
. округлости каплевидного бензобака и изящные изгибы рулевой вилки нежность во всём!
-
-какие твои самые любимые вещи?
- Жена и мотоцикл.
- Разве жена это вещь?!
- Да, жена не вещь. Вот мотоцикл - это вещь!
-
Yeah babe!
|
Через небольшой утоптанный двор конвойные провели Ника во внутренние помещения тюрьмы. Душный воздух, кирпичные стены, проглядывающие тут и там через полуоблупившуюся серую, некогда белую известку, решетки на окнах и постные рожи тюремного персонала не могли породить ничего, кроме уныния. И это была только административная часть! Как слышал Рощин в свое время от Агнессы Федоровны, здесь в камерах на десять человек держали иногда по полсотни, и запрещали любые посещения: даже врачей не пускали.
Свернув по скрипучему дощатому полу коридора направо, караульные были вынуждены остановиться, пропуская своих товарищей, тащащих под руки коренастого мужчину в серой шинели с разбитой головой. Слипшиеся от крови волосы падали на лицо, делая совершенно невозможными все попытки понять, кто это. Несчастный тихо постанывал, а скорее даже скулил, когда волочащиеся ноги цеплялись за очередную неровность пола.
На плечо доктора легла тяжелая рука: - Нельзя, барин. Понимаю, но нельзя помогать. Простите покорно, - под давлением обстоятельств Ник со своей свитой проследовал дальше, к тяжелой дубовой двери в конце коридора, за которой был слышен гул голосов. Один из охранников распахнул скрипящую дверь и доложился о том, что господин Рощин доставлены.
Самоуверенный басок с ехидцей поправил его, что не «господин», а вполне себе «товарищ», потому что если солдаты не называют господами гнид в волосах, то почему так обращаются к гниде о двух ногах? Хохотнув своей шутке, басовитый скомандовал уже серьезно: - Заводите.
Доктор оказался в просторном светлом кабинете, где кроме двух столов, трех стульев, один из которых стоял в центре комнаты, да вешалки ничего из мебели не было. За столом побольше расположился высокий, толстый мужчина в военной английской форме с русскими погонами защитного цвета. Его вполне было можно принять за армейского офицера, и только темно-синяя фуражка с светло-синим кантом говорила о принадлежности к тюремному ведомству. Закинув ноги в блестящих сапогах на стол, офицер поигрывал простой некрашеной палкой на кожаном ремешке, к концу которой был приделан толи тяжелый железный болт, толи барочный гвоздь.
Чуть сбоку, за маленьким конторским столом, сидел невысокий брюнет в русской форме с унтер-офицерскими лычками и масляными глазами, который, высунув язык, что-то старательно выводил на бумаге. У зарешеченного окна курили два бугая в белых рубахах. Глядя на их тупые лица и полные тяжелой воловьей покорности глаза, становилось ясно, что приказ начальства для них святее всего на свете.
- Принимайте гостя, - скомандовал офицер, - повелительно взмахнув палкой. Курильщики, верста коломенская да косая сажень в плечах, приняли Николая с рук на руки у конвоиров и усадили на стул в центре комнаты. Даже веревок никаких не требовалось – путовые ручищи прижимали доктора надежней всего прочего.
- А теперь поздороваемся по-нашему, - хохотнул офицер, блеснув чуть раскосыми глазами на гуранистом монгольском лице, - пускай поймет, что мы тут не в бирюльки играем. Два коротких движения – первый удар бугая выбивает дыхание, заставляя хватать ртом воздух, второе – прямо в лицо, разбивая нос и вызывая соленый вкус крови на губах. Тюремщики свое дело знают: ударили аккуратно, без переломов, но весьма болезненно.
- Ну что-с, будем говорить? Или мальчикам еще раз освежить тебе память, мразь?
|
-
Плюс! Просто плюс!
-
Кое-что в точку.
|
|
|
|
|
|
|
Англичанин двумя пальцами изобразил некое вольное подобие воинского приветствия: скорее как знак уважения этому храброму русскому, чем что-либо иное. Продолжать вмешиваться в ситуацию он не стал: только дал знак одному из караульных, который незамедлительно скрылся внутри здания, а сам так и остался стоять на месте, неподвижный и спокойный. Зато Козлову спокойствия точно не хватало. То бледнея, то краснея, он дергал уголком губ, от чего забавно шевелился мелкий пушок над ними, и смотрел на Рощина взглядом, полным удивительного сочетания злобы и ликования. - Вы гляньте только, как этот добровольный ходок пытается удержать хорошую мину при плохой игре! Сразу окружающие стали ему не товарищами, а всамомделешними друзьями! А твою покойную матушку… Продолжать фразу прапорщик не стал. Толи на совсем воспитание пропил, толи понял, что за такие слова могут и убить. И далеко не факт, что стрелки – мужики из глухих деревень, за него вступятся. За такое у них дома оглоблей по лицу бьют, так что вряд ли тут станут быстро всепрощенцами. - Пошли на трамвай. Если этот ретивый-говорливый вздумает бежать, стреляйте на поражение. К вящей досаде Козлова, трамваем воспользоваться не удалось. Как назло, ровно в тот час, когда комендантский патруль ждал на остановке, в городе отключилось электричество. Не первый раз и не последний, но, судя по тихой ругани офицера, на сей раз сделано это было исключительно с целью помешать его, прапорщика Козлова, карьере. Пришлось брать извозчика и добираться до тюрьмы на нем. Солдаты, сдавившие Рощина с двух сторон, особо не усердствовали в ограничении подвижности заключенного, да и потом, когда все покинули экипаж, помогли «барину» слезть. Оставив Ника и конвойных в пустующем в этот час тюремном дворе, прапорщик перемолвился парой слов с охранниками и, прислонившись к обшарпаной кирпичной стене, блаженно закурил. Минут пять все ожидали невесть чего, пока наконец из дверей основного корпуса не показался одетый в черную форму тюремной стражи человечек. Небольшого роста, кругленький, суетливый – он был бы комичен, если бы не знаки различия тюремного чиновника, которые редко когда давались за нравственную чистоплотность и душевное благородство. Один из караульных, наклонившись к доктору, представил собеседника Козлова: - Это, значицца, второй помощник начальника – Воюшин, только что назначен помощником из старших надзирателей. Его все Шестеркой тута кличут. Хам с заключенными и нами, услужливый и льстивый перед начальством. Дрянь человечишка, раньше служил половым в одном трактире «Низкий»: совершенно бандитское заведение. Ну ничего, барин, этот еще не самый тут плохой, как та собака, что брешет, а не кусает. Так что… Словоохотливого мужика перебила хлесткая, полная самодовольства команда Козлова: - Этого – к Судакову, раз он политический! Караульный испуганно выдохнул, а его напарник тихо добавил: «ой бля…». И если бы Ник обернулся, он бы увидел горькие, сочувствующие взгляды своих охранников.
|
|
|
Кофе в чашке Филоненко на холодном сентябрьском ветру почти остыл, но это мужчине было не важно. Ритмично постукивая зонтом по полу, он внимательно слушал Наташеньку. Его чуть прищуренные темно-карие, глубокие глаза неотрывно следили за девушкой, словно два пулемета за жертвой, хотя и не спешили открывать огонь. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что молодой представительный мужчина любуется своей воздушной, легкой собеседницей, но Симонова понимала, что сейчас она в первую очередь интересует Максимилиана Максимилиановича как товарищ по партии, а не красивая девушка, хотя в начале разговора эсер явно старался соблюсти баланс между женским и партийным началом собеседника.
Судя по побелевшим костяшкам лежащих на зонте пальцев, но зарождающемуся пламени в глазах, по паре раз нервно дрогнувшему уголку губ, Филоненко явно не рассчитывал на такой ответ. Его натура, не менее горячая, чем у авиатриссы, требовала выхода чувств и эмоций – руганью ли, громким возмущением – неясно. Но, к чести мужчины, он нашел в себе силы сдержаться: только на несвоевременно подошедшего лакея по-львиному рыкнул «Пшел вон!», и тот, криво поклонившись, спешно ретировался.
Крылья красивого носа трепетали, дыханье было чуть прерывистым, а за стеклом глаз можно было углядеть пожар бушующих страстей: адово пламя, способное сжигать все на своем пути, словно таежный пожар. Такие люди умеют поджигать свое трепетное сердце, красным словом и змеиной хитростью вести за собой других. Но в пламени этом не было той густо-черной искорки безумия, столь свойственного для тех, кто готов за идею не только убить, но сам умереть.
Тем не менее, несмотря на чуть дрогнувший тон, Максимилиан остался в рамках приличий, хотя в голосе его и прорезались некоторые нотки гордыни, приправленные медовой тягучестью.
- Товарищ Симонова, ваш выбор во многом понятен. Вы много сделали для общего дела, и никто не может вас упрекнуть в желании чуть отдохнуть. Тем более ситуация нынче не столь проста, как прежде, и сделать правильный выбор куда сложнее, когда кажется, что по обе стороны баррикад могут быть товарищи и друзья. Осторожность похвальная черта, как и умение мыслить. Но мне вспомнился один старый кавказский тост, если позволите: Бог дал нам время убивать врагов и время заводить друзей, время пить молодое вино и время любить прекрасных женщин, время совершать глупости и время их исправлять… А еще он дал нам время остановиться и подумать – зачем мы все это делаем? Так выпьем же за то, чтобы он забрал его обратно!
Признаться, в этом разговоре я ожидал услышать другое, но мы понимаем и принимаем вашу позицию. Для нас Наталья Симонова навсегда останется Ласточкой Революции, мерилом сознательности и жертвенности, - в этом «Мы» Филоненко было столь много горячего, бурного «Я», что можно было и не задумываться, кого он сейчас имел ввиду, - Знайте, что бы вы не решили, вы всегда можете попросить у меня руку помощи и получить ее, если эта рука и голова будут на месте.
А пока что спрячьте кошелек: я вас сюда позвал по делу, а значит и счет будет моим. И не возражайте: я не Лихач и не Марюшин, и продолжаю оставаться в чем-то старорежимным. И, конечно же, это будет не последняя наша встреча: вы слишком интересный собеседник, чтобы так просто вами разбрасываться. А пока что я продолжу играть в наши игры ради того, чтобы чистоплюйство некоторых товарищей не стало нам всем домовиной.
…На улице моросил мелкий дождик, распрощавшийся Филоненко прыгнул в пролетку и умчал куда-то, еще раз попрощавшись, за спиной в кафешке что-то тренькнуло и послышался басовитый голос неизвестного, видимо, повара, ругающего на чем свет стоит власть, не способную удержать в руках даже «ляктричество», что говорить о городе. Чуть дальше, у общежития правительства, можно было заметить солдат, оттирающих большие белые буквы «БЛЮ». И вряд ли это кто-то признавался в любви к власти столь оригинальным способом.
-
полное блю во всем городе
-
Однозначно лучший непись этого модуля.
-
+
какая прелесть
-
За трепетание (в том числе и крыльев носа).
И за британский флот, который вполне был in doing тоже.
|
-
Перевод: "Ты че, доктор, рамсы попутал?"
Рощин, конечно, хотел просто с достоинством ответить, но мальца перегнул палку про горящий взор. Так что я ждал подобной реакции.
-
Унижение просто десять из десяти.
-
Взвода кого?
|
|
|
Карина была преимущественно молчалива. И тому было несколько причин. Скрупулезная работа, закономерная усталость от перенапряженной деятельности и отсутствие внятных знаний о США относительно деталей, обсуждаемых местными.
Устало потерев лоб ладонью, девушка улыбнулась пришедшим и поприветствовала их.
Результаты поисков были не густыми, но относительно ожиданий, можно сказать, весьма успешными.
Жаль только, что с автомобилем вышла засада. Товары масс потребления - дело такое. Впрочем, логично выбрать именно подобный инструмент для снижения вероятностей опознания.
Дама же, которая следовала за Мари и ее похитителем, к слову, могла оказаться и тем, кто сидит на хвосте у похитителя. И до Мари ей особо дела нет. Нельзя исключать и такой вариант.
- Есть вероятность, что преследовательница заинтересована не в Мари, а в ее похитителе? Мало ли, у кого какие разборки.
Дальше девушка просто слушала, стараясь ничего не упустить. Хотя в иное вникнуть было сложно, потому что вообще не понятно, о чем речь. И если о сторонах типа АНБ и конторы Гриншпунов еще было понятно, то Тропы и прочие штуки... То ли запамятовала, то ли и не сталкивалась.
Зато Вероника подкинула еще идею о соцсетях. Вот только как ее так грамотно провернуть, чтобы рыбка клюнула и на голову не свалилось лихо похлеще...
Надо подумать.
Мысли сбивал комплимент Грегори. Ну что ты сделаешь. Пришлось приложить усилие, чтобы выпрыгнуть из смущения и снова собрать все измышления в кучку. Карина скрыла улыбку. Приятно вдохновлять. Все же очень притяно.
Итак, о чем это она?
Дама, похититель с ментальным контролем, вуду... Ресторан напротив, странное типа совпадение или спланированность... Прошлое Мари или нынешнее Мари...
Случайно выбранный ресторан, следовательно - слежка либо удача. Типа и так хотели, а тут рыбка сама подвернулась. Мари. Или просто сноходец? Или еще кто... Мало в мире извращенцев? Вдруг какой-нибудь мужик искал похожую на очень обидевшую его барышню. Чтобы затем отыграться на ни в чем не повинной личности.
Да и без этого - куча интриг отовсюду, как обычно.
Тонкий лед.
И минимум сведений.
Красота.
Реплики о дыбе и пытках снова выбили из размышлений. Карина очень старалась себе это не представлять. Что человеку с живым воображением давалось сложно.
Впрочем, беседа на месте не стояла и благотворно подхватила в свой поток, избавив от мучений.
Нет, не избавив.
Дальше будто пересказывали ее собственное прошлое. Девушку немного замутило от дурных воспоминаний.
Такой участи она никому бы не пожелала. Даже врагу, если честно...
Испугавшись, что упустила что-то важное, Карина с переменным успехом попыталась вслушиваться дальше.
Так, поискать в нете фото из прошлого. Да, и картины. Это - логично.
Поесть бы еще чего-нибудь.
- Хорошо, я займусь. Хотя, не уверена, что оцифрованы все архивы и к ним имеется публичный доступ...
Тут заговорили о телохранителях.
- Может, еще хакера нанять заодно? Грегори, и поесть бы что-то... - несколько виновато закончила брюнетка.
|
|
|
|
Наташа чуть слышно фыркнула пару раз, отмечая про себя особенно уж примечательные моменты в речи собеседника. Может быть Филоненко и не догадывался о том, что дает Ласточке нужную информацию, которая помогла ей окончательно определиться. После чего женщина ощутила, что разговор дошел до своего логического финала и больше она не узнает ничего интересного. Значит, осталось высказать свое решение и закончить с посещением этой замечательной кофейни.
- Видите ли, Максимилиан Максимилианович ваши идеи и ваши «приближенные к правительству мы», - она сделала короткую паузы, - с моей стороны это видится как банальная грызня за власть, отчего мне делается печально, одиноко и холодно. Я понимаю, что эсеры, что мои товарищи по партии, обычные люди, со своими достоинствами и недостатками, а вовсе не святые подвижники. Но, честно говоря, мне просто бесконечно жаль, сколько сил и энергии тратиться на борьбу со своими, а не с большевиками. Конечно, все это под соусом «перемен к лучшему». Кто будет начальником отдела, а кто заместителем? Кто будет председателем правительства? Кто будет подписывать бумажки для союзников? Кто будет делить деньги? Вам самому на это не жаль тратить силы, товарищ Филоненко?
Ласточка, перевела дух.
- Хотя извините, я вас забросала такой кучей вопросов. Скажу лучше про себя. Мне для счастья вполне достаточно мотора впереди и крыльев за спиной. Я с царизмом боролась не из-за желания прославиться или получить хоть что-то для себя. Просто совесть не позволила остаться в стороне. А сейчас моя совесть молчит. Не хочется ей свергать и менять. Может правительство Северной области работает не идеально, может некоторых товарищей действительно стоит заменить. Но не устраивая при этом заговоры и революции на ровном месте. Подумайте об этом. Максимилиан Максимилианович. Просто прошу, подумайте, туда ли вы идете. Я, даже, по женской глупости не совсем понимаю, зачем вы решили со мной поговорить об этом. В любом случае, я не собираюсь бороться с одними своими, против других своих. Можете считать меня наивной. Вы меня понимаете?
Наташа сделала небольшую паузу.
- Можете не бояться, я не побегу вас закладывать Чайковскому или Лихачу. Но если вдруг увижу нечто, что коснется моей совести, то буду действовать сама. И, вполне возможно, что методами нашей, утонувшей в реке времени, БО. В смысле «нет человека, нет проблем от этого человека». Это не угроза и не предупреждение. Просто, вы же знаете, я не смогу стерпеть несправедливость или предательство.
Симонова посмотрела прямо на Филоненко.
- Большое спасибо, Максимилиан Максимилианович, что вы познакомили меня с такой замечательной кофейней. Правда, не ожидала, захотите еще попить кофе в моей компании, отказываться не буду. Играйте в свои игры во власть без вреда для партии и народа, и мы не станем врагами. Большое спасибо. За себя я заплачу сама.
Ласточка достала кошелек, отчего ее собеседник мог «срисовать» кобуру с револьвером и крикнула официанта.
-
Знатная угроза. =)
-
Изящно и дипломатично отказать - это надо уметь!
-
За желание решить проблемы мирно!
-
Утонуть в реке времени, это здорово сказано.
|
|
|
-
Итак, кто-то берется за ум, наконец.
-
вот это подход. Верю, появился настоящий сыщик
|
-
Ты почти победила, но Ник немного другого сорта персона. Мне казалось, правильных слов, чтобы его завербовать никто не найдет. Ты нашла. Но почти. :(
|
-
Магистр, как всегда, образец галантности, даже в такой роли на таком фоне.
-
И правда забавно поговорили) надо будет повторить.
-
За тонкий троллинг шотландских стрелков.
-
— Рад знакомству мсье Поллок. Я наслышан о шотландских стрелках...
"Правда в Средние века, во Франции и от Вальтера Скотта"
|
|
Могло показаться, что Райнер готов взорваться не то от смеха, не то со злости. Смуглое лицо покраснело, скулы напряглись, а в глазах загорелся нездоровый огонёк.
— Безмерно признателен тебе, гринго! Мало мне было своих проблем, так ты меня втянул в свои... Я что, похож на волшебника страны ОЗ или грёбанного Гарри Поттера?
Курьер взлохматил волосы и нарисовл ногтем молнию на лбу, которая через пару секунд исчезла без следа.
— Если бы это были люди Рауля, то Саманте крупно бы повезло умереть быстро и одним куском. Сначала вам прислали несколько пальцев, потом уши и другие части тела. Ты или она, кто-то из вас двоих точно бы не выдержал. Рауль умеет склоять людей к сотрудничеству и делать то, что ему нужно. Как в прочем и избавляться от тех, кто стал бесполезен или опасен.
Райнер небрежно махнул рукой и залпом допил остатки вина в бокале.
— Помяните мои слова, док. Когда появятся люди Рауля, мы все дружно будем завидовать той девочке в морге и молить святую деву Марию о быстрой и лёгкой смерти.
Переведя взгляд на второго собеседника, мужчина сокрушенно покачал головой. Парень, который представился Юджином, явно что-то вынюхивал и пытался засунуть нос не в своё дело. Возможно, это было праздное любопытство, а может за этим скромным человеком в инвалидном кресле стояло нечто большее. Возможно это был федеральный агент под прикрытием... Слишком уж много было с его стороны недомолвок и неопределенностей, чтобы неосмотрительно доверить ему свои секреты.
— Не вдаваясь в подробности, — Катран запустил руку в нагрудный карман куртки, извлёк помятый прямоугольник визитки доктора, положил на стол и пододвинул кончиками пальцев ближе к Юджину. — Примерно так же, как и эта бумажка, который здесь быть не должно. Но что-то пошло не так и, благодаря гринго, вы все оказались в той же заднице, что и я.
Усмехнувшись, Рай поднял руку и громко попросил принести стакан виски. Внутри было паршиво.
— В общем, Док, если считаешь, что рассказ хоть как-то поможет выбраться из задницы в которую ты нас запихнул, то валяй, рассказывай. Пусть и парни поймут всю глубину этой отстойной ямы, в которую их втянуло. Рауль не будет разбираться кто вы и насколько мы были близки. Всех похоронят рядом...
Официантка принесла стакан виски и Катран залпом опрокинул его в себя, даже не закусив.
— Вот дерьмо... — несильно стукнул кулаком по столу. — Теперь только магия или чудо поможет. Так что, Гендальф, тащи свой волшебный посох, скоро будет очень жарко.
Ладонь легла на пояс и подушечки пальцев прошлись по холодной вороненой стали пистолета, даря обманчиое чувство спокойствия и уверенности в собственных силах.
|
|
|
НЕДЕЛЯ ПЕРВАЯ
Представьте себе старую сказку.
Лишь недавно кончилось лето, и мало-помалу вступающий в свои права пан Вжесень (сентябрь, как говорят на востоке) уже тронул своей дождливой рукой зеленые листья, превращая их в золотистые, словно царь Мидас. И если человек взлетит, как птица, он увидит прекраснейшее из полотен: серебром бежит тонкая лента реки меж зелено-золотых, как изумрудное кольцо князя, берегов, расстилаются вокруг широкие колосящиеся поля, раскидывают свои ветви могучие древа в непроходимых лесах… Серые ниточки дорог от темных точек хуторов стремятся разными маршрутами, переплетаются и расходятся, но все ведут к прекрасной жемчужине Великого княжества Литовского – славному Гродно.
Опустимся же вместе с сим человеком птицей и мы на островерхую крышу городского собора и, свесив ноги над землей, замрем в немом трепете сердца, смотря, как поднимается над миром ласковое и теплое солнце, разгоняющее тьму и вселяющее в сердца людские радость. Увидим мы, как наливаются яркими красками прекрасные картины переплетения мира Господнего и творений рук человеческих, и вслушаемся в хвалебное песнопение птиц, воспевающих поднимающуюся зорьку.
Но не только птиц услышим мы: рассветные лучи будят и горожан. Просыпаются пекари и монахи, расталкивает подмастерье кузнец, сладко потягиваясь, поднимается швея. А вот и тяжелый лязг открывающихся ворот – он перекрывает все звуки. Почему так рано? Но нам с высоты видно, как придерживая взмыленных коней, по ту сторону славного Гродно ждут несколько одетых в сияющие в лучах доспехи благородных панов, полукругом ставших вокруг вислоусого мужчины в одеждах цветов великого князя. Мы видим, как они минуют врата мимо склонившихся в поклонах стражников, стыдящихся скромности своего облачения, и протирающих глаза заспанных нищих в вонючем рубище. Мы видим, как гордая кавалькада галопом мчится по пока еще пустынным улицам, минует Каменную площадь, на которой нет ни души, и останавливается у одного из немногих двухэтажных каменных домов, огражденного от всего мира высоким забором.
Караульный, узрев прибывших, отбрасывает недообглоданный сухарь, спеша открыть ворота. Мимо старых дубов и молодых клумб с цветами, мимо приусадебных построек следуют верховые, пока не останавливаются перед входом в дом. Старый каштелян, помнящий многих князей и градоначальником, спрашивает негромко княжьего человека и, удовлетворенный ответом, проводит его в дом. Туда нашим глазам не проникнуть, но последнее, что слышим мы, это исполненная достоинства речь: «Герольд Великого князя к градскому солтысу Тышкевичу».
Что же, коли на то их воля, то пущай пообщаются без лишних глаз, а мы подождем.
…А теперь представим себя через восемь квадрансов после того визита, либо же спустя два часа – кто как время считать привык. На Каменной площади уже раскинулась ярморочка, голосят продавцы да покупатели, и гомон их складывается порой в презабавный разговор:
- Мясо, свежее мясо!
- А из кого!
- Настоящий бойцовский пес из земель тевтонских!
- Так он же железный!
- Смотри, прямо как мой Маркусь!
- Спелый, сочный! Так сам бы и съел!
- И сколько?
- Подайте медяшку Христа ради…
- Что-то мало…
- А дрынищем по спинищам за такое не хочешь!?
Но вот раздается густой звук трубы и все словно замирают. Медленно, величаво, охраняемые рыцарями с обнаженными мечами, из дома градоначальника выступают пан Тышкевич, выглядящий непривычно-задумчиво, и незнакомец в немного пыльном красно-белом табарде дома Гедыминовичей. Мимо склонившихся в поклонах горожан, мимо лотков с мясом и кожами, скарбом и утварью, под лай никак не умолкающего подзаборного пустобреха они поднялись на невысокий дощатый помост.
Это маленькое сооружение было сердцем города: здесь казнили, клялись, оглашали указы сообщали городские новости.
- Ти-ихо!, - громкий голос солтыса прокатился над площадью, ударился о каменные стены окрестных домов и вернулся еще более громким, - Достойные жители Гродно! Ныне у нас прискорбное время, когда нет князя над нами, нет единой головы. Добро ли это? Любой из нас скажет – нет! И Великий князь Ягайло услышал наши стенания, плач детей, оставшихся без отца. И ныне благородный пан Сокол-Ясинский озвучит волю нашего правителя, да будет имя его воспето в веках!
Вислоусый пан Сокол, подстриженный под горшок, прокашлялся и взглянул на услужливо развернутую служкой бумагу, внизу которой мерно раскачивались три тяжелых печати. Голос его, низкий и рокочущий, заставлял вспомнить недавний звук трубы:
- Я, Великий князь Ягелло, сердцем радею за прекрасный Гродно и горюю, что ныне он остался без направляющей руки того, кого мог бы назвать своим князем. Я мог бы сам назвать его имя, но любовь моя к гродненцам огородила меня от шага такого. Град сей, разумный и достойный, много больше пользы принесет, ежели сам из своих рядов назовет того, кто достоин властвовать им и служить мне.
Но не желая, чтобы каждый, в ком течет благородная кровь, решил попытать счастья и тем вверг город в смуту всех против всех, я самолично избрал пятерых наиболее достойных. И я уверен, что гродненцы с моим выбором согласятся: ибо если не они, то кто?
Этими достойными шляхтичами будут…
Герольд словно специально взял паузу, и тишина стала прямо-таки осязаемой. Никто не ожидал такого развития событий, и все ждали, что будет дальше. Даже псы, и те замолкли. Наконец пан Сокол сделал шаг вперед, к самому краю помоста, и громко отчетливо прокричал:
- Пан Казимир Будикидович!
- Пан Болеслав Вилковский!
- Пан Антони Волкович!
- Пан Эугениуш фон Корф!
- Пан Яцек Юхнович!
- Да здравствуют шановны паны, избранники княжьи!, - Тышкевич стал рядом с герольдом, - Гродно счастливо оказанной милости, и мы сами бы не нашли более достойных кандидатов! Слава Великому князю Ягайло!
- Слава! Слава!, - на разные голоса послушно откликнулась толпа.
Взмах руки Сокола остановил крики:
- Это еще не все! Выбирать князя будет градский Сеймик, но и я, и архиепископ также объявят свое мнение. Но! Четвертый голос будет принадлежать вам, гродненцы, и его у вас не отнять! Вы сами через пять седмиц прокричите, кто вам люб! Коли сойдутся поровну голоса, то еще через две седмицы мы снова услышим мнение! А если уж и тогда согласья не будет, то решит все Сеймик!
И сим я, Великий князь Ягелло, говорю: кто порядок в городе наведет, податковые поступления в казну увеличит, да бандитов изживет, тот заслужит пристальное внимание мое! Архиепископ же Ченстоховский Бодзанта просил меня донести до вас его благословение и речь о том, что добрый христианин и миссионер, крестящий людей в веру Христову, будет ему боле всего угоден!
Повелеваю! С сегодняшнего дня настало время действия, но не ожидания! И да хранит вас то, что вам ближе всего! Да будет так!
Толпа, и мы вместе с ней, взорвалась восторженными овациями и славословиями князю, солтысу и избранным. Но к середине дня все успокоилось, да и княжий посланец отбыл нести слова Ягайло другим. Народ по размышленью решил, что паны рубятся – у холопов чубы трещат, и ничего хорошего не ждал. Пан Боровец крыл всех руганью и недоумевал, почему не выбрали его. Пан Белецкий, говорили, тоже клял всех, и особенно немчуру-Корфа. Пан Кульчицкий громко посетовал, что вчерашним смердам вроде Юхновичей дали шанс стать князем. Святоши из храма, поговаривают, недовольны были избранием вчерашнего язычника Волковича. Только панов Будикидовича и Вилковского, кажется, особо не хулили – ну разве Айтварс Джургис в своей излюбленной манере прошелся по всем, да так, что нам стыд и совесть не позволят воспроизвести его слова.
В основном же замерший город ждал, что день грядущий ему готовит. Никто не верил, что гениальное великокняжеское решение будет реализовано без крови: где это видано, чтобы шляхта добровольно отступалась от таких перспектив? Всех ждало новое время, бурные, страшные, жестокие недели, ломающие одних и возносящие других.
Вы и правда хотите услышать эту историю? Итак…
-
Красота)
Чувствуется, что ты много души вложила в эту игру.
-
Ну что, слава князю Ягайло и да здравствуют шановны паны! =)
-
В добрый путь!
-
Да! Да! Ну конечно хотим!
-
Обязательно хотим услышать эту историю!
-
Ну чего, погнали! :)
-
Фу ты какое пышное начало!
-
+
красота какая
-
До чего же вкусная история!
-
За бодрый дебют, интересный миттельшпиль, неожиданный эндшпиль!
-
Прекрасно, захватывающе, сказочно. Никогда еще не читала в модулях ничего равного этому началу. ^^
Уровень достойный классиков.
|
|
|
|
- Проведем, - кивнул степенно так и не назвавший своего имени доктор Кеннеди, - не сомневайтесь. Впрочем вы, по действиям и заслугам видно, человек опытный и повторный осмотр ничего нового не даст. Насчет характера повреждений, судя по всему, вы тоже правы. Увы, некоторым младшим офицерам хочется выдать желаемое за действительное, и они предпочли бы лечить раненного героя, чем случайно пострадавшего. Но мы с этим боремся.
А вы, как я вижу, не боитесь помогать вне зависимости от нации и ситуации, что похвально. Сейчас вы передадите санитарам, - последнее слово Кеннеди произнес громко, - инструкции по уходу, после чего, я настаиваю, проследуем в мой кабинет и побеседуем за чашечкой чая. С вашим руководством, если что, я вопрос улажу. Отказы, доктор, - он запнулся, но сказал почти правильно, - Росчин, не принимаются.
Словно ожидавшие под дверью, в палату вошли пара солдат в белых передниках и с повязками на рукавах. Англичанин приказ выслушать «русского коллегу» и исполнять все его рекомендации по отношению к потерпевшему. Санитары четко, по-военному козырнули и почти синхронно перевели взгляд на Ника.
Тут явно чувствовалась выучка и, видимо, неплохая школа: в русской армии санитары набирались из рядовых, которым давали краткий курс первой помощи, и все. Выше санитаров шли фельдшеры с неполным или незаконченным медицинским образованием или хотя бы с практикой без обучения, а выше – белая кость, врачи. Ну и отдельно совершенно шли сестры милосердия. Британцы же к подготовке медперсонала относились серьезно, и нижние чины-санитары были способны дать фору и некоторым фельдшерам. Особенно если учитывать то, что на английский батальон, численностью поболе русского, был единственный офицер-медик. Подданные Его Величества предпочитали лечить солдат не в расположении части, а направлять в один из госпиталей обширной и разветвленной системы, от полевых до таких, как этот, стационарных и укомплектованных опытными специалистами разного профиля.
В маленьком кабинете Кеннеди поставил перед Ником кружку чая с сиротливым куском лимона. Кружка и блюдце были местные, семинарские, с крестом и «Спаси и сохрани». Но англичанина это не смущало, видимо, ни капли. Поговорив минут пять о погоде и воздав дежурные похвалы русской природе, он, наконец, перешел к делу:
- Доктор Росчин, то, что я хочу вам предложить, не мой профиль, но меня попросили уважаемые люди. Вы здесь, а не там, а значит, готовы бороться со смутьянами в Петербурге. Плохо то, что некоторые из них есть и тут, в Archangel. Это может плохо закончиться, и нельзя дать им действовать. Вы врач, а значит, можете узнать многое. Это было бы… Полезно всем. Так вот. Не желаете ли побеседовать с лейтенант-полковником Торнхиллом (Cudbert John Massy Thornhill)?
Про Катберта Торнхилла Николай, конечно, слышал. Говорили, что именно благодаря его стараниям Румыния поддержала Антанту. Что он – личный друг бывшего Самодержца и поклялся отомстить за него. Что он до этого был офицером в колониях, где расстреливал недовольных. Что он – профессиональный разведчик и шпион и узнает решения правительства чуть ли не раньше, чем они о нем только подумают. Что Пуль – не более чем свадебный генерал, тупой солдафон и пляшет под дудку Торнхилла. Что Торнхилл подмял под себя всех союзных посланников и Чайковского и самолично правит в Архангельске. В общем, известная и при этом весьма таинственная персона.
-
Ну ничего себе интрига-то закрутилась
-
Ты... короче, это было в точку.
В каком-то смысле для меня это флэшбэк.
|
|
|
|
Сержант оказался вполне разговорчивым малым. Родился он на ферме близ одного из Великих озер, и до момента мобилизации успел многое: и поле с отцом копал, и на сейнере с дядькой работал, и в роли лесоруба успел себя попробовать. Но все было не то, и когда начались первые стычки в Европе, он пошел и записался добровольцем в Национальную Гвардию Мичигана. И уж потом, когда стали формировать полк, его, как опытного солдата, перевели из Гвардии в армию.
Оно и понятно: неглупые и крепкие парни – вот на чем держится любое войско. И в Америке таких навалом! Так что, когда немцы совсем распустились и Президент объявил им войну, судьба европейских драк была решена. За кого вписались янки – тот и победит! А уж как воевать, они союзников научат! Вон, во Франции научили, и здесь в Archangel, покажут, как надо воевать и делать правильную демократию!
Под эдакий пангерик американской военной машине экипаж быстро домчал пассажиров до здания бывшей духовной семинарии, теперь переоборудованной под главный военный госпиталь союзных сил. Часовые у ворот сначала напряглись, но вид американских военных их сразу успокоил. Еще на подъезде Мюррей начал вопить, что у него тут раненый и срочно требуются санитары.
Долго разбираться британцы не стали. Из ворот, словно черти из табакерки, выскочили два солдатика с носилками – судя по белой повязке с красным крестом на плече – санитары, готовые принять жертву лихой езды, быстро умчали внутрь. Старший дежурный медицинской смены, совсем молодой безусый парень с погонами лейтенанта, попросил было сержанта и его спутника проследовать за ним, но американец, перебив его бесцеремонно, заявил, что этот русский – доктор, и ему он доверяет больше, чем гринго с островов. Несчастный британец, удивленно хлопая большими, словно у юной девицы, глазами, не придумал ничего лучше, чем пробормотать:
- А этот, ваш русский доктор, он по-английски понимает? Пускай тогда говорит, что делать…
И санитары, застывшие с носилками, и караульные у ворот, все покосились на растерявшегося офицера, пряча улыбки, от чего тот смутился еще больше. А Мюррей, вынув из кителя несколько смятых бумашек, попытался сунуть их Нику в карман:
- Док, ты того, помоги ему.
|
|
-
но, чёрт возьми, оно того стоит!
отлично сказано ;)
-
Хороший ход, хотя реакция чиновников может быть совершенно другой.
|
|
|
|
|
|
-
Интересные мысли.
-
За ответственность
|
Результаты не баловали и Карина начинала понемногу скучать. Так обычно всегда происходит, когда знаешь недостаточно, чтобы даже полноценно вклиниться во взаимодействие. Пока они с Грегори путешествовали, девушка уже успела подзабыть, каково это быть "хвостиком". Впрочем, тогда вне Сна ситуация усугублялась еще и незнанием английского, благо, ей переводили.
И все же то неловкое чувство, когда в компании говорят о непонятных тебе вещах, а ты - слоник...
Только здесь - целое семейство и похищение. Мало знакомая Мэри. Уже не просто социальная досада, да.
Карине было неуютно, что от нее мало проку и, увы, ничего полезного девушка пока придумать не могла, как ни пыталась.
Внезапно появившуюся Минни она оглядела со сдержанным интересом. Хотя забавный принт не мог не привлечь внимание, вызвав невольную улыбку.
Впрочем, от завязавшегося диалога не понесло стереотипными громами и молниями и срочно спасаться, кто может, не пришлось.
Карина последовала за остальными, весьма существенно подвиснув на вопросе Грегори.
С одной стороны, выпить бы не помешало. С другой стороны, увлекаться не стоило... Тупить в такой ситуации - мало приятного. Впрочем, тупить вообще не айс.
Словив взгляд мужчины, она лишь виновато посмотрела, скандируя в голове: пить или не пить - вот в чем вопрос.
Занятная была эта Минни. А дальше стало поинтереснее, сумев заинтриговать, так что девушка даже как-то более живо включилась в происходящее. Впрочем, комментарий про язык невольно заставил поморщиться.
И тому было сразу несколько причин. Ну, во-первых, они с Грегори не пара. Во-вторых, Мини в самом деле может лишить его речи? Жуть. В-третьих, слишком вульгарный намек, что ли... Впрочем, сам по себе он может и был бы воспринят более нейтрально, если бы не окологуляющие темы про распущенность барона. Или ей так показалось? А его потомство?
Не то чтобы Карина была пуританкой. Но спать предпочла бы с тем, кого захочет. Да.
Девушка надеялась, что данная грань не отчалила от нее в поисках лучшей жизни на фоне пережитого. В последнее время приходилось думать о чем угодно, кроме этого.
- Спасибо за уточнение, - слова оттенила несколько мрачная усмешка. - Пожалуй, я выпью мартини... - несколько рассеянно добавила Карина.
Он не такой крепкий, как ром. Хотя недавние беседы и заинтересовали в местном напитке.
- Почему именно двоих? - не удержалась от любопытства девушка.
Прояснить - лучше, чем надумать невесть что.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
-
Хоть я и не поспеваю за тобой, мне нравится, как ты ведешь. Мир оказывается шире, чем персонажам кажется. Это вдохновляет.
|
|
|
После инертного привычного мира, сменившегося беспросветным адом рабства, путешествия во Сне казались прорывом за границы. Бесконечной бескрайней свободой. Если бы не обстоятельства. Как всегда. Обстоятельства.
Но она стала свободна. Путь ценой кошмара, который больше не хочется вспоминать, пусть некоей толикой одержимости, как акт бесконечного побега от своего прошлого. Но стала ведь. Это лучше, чем кануть в небытие, так толком ничего и не познав, не увидев и не попробовав. В собственном праве идти туда, куда тебе по душе.
Мир через призму социальных сетей, туристических сайтов. Все то, что так и оставалось недоступной картинкой на экране. Все то, чем она так отчаянно желала обладать. Наверное, поэтому удалось столь преуспеть в создании чего-либо в мире Сна...
Найти отдушину в месте Силы, оторвавшись на полную.
И все же... где бы ты ни был.... смешная ирония изречения - покой нам только снится. Нет, даже во сне его не бывает.
Пожалуй, это просто стоило принять.
И она пыталась.
Грегори подарил ей возможность вырваться из рамок собственного сознания и увидеть что-то новое. И Карина была благодарна ему за это.
Настоящий мир, к которому теперь достаточно было протянуть руку.
В чем-то она была согласна. Мегаполисы все одинаковы во многом. И в своей философии жизни, и в своем ритме. Но не сказать, чтобы совсем уж похожи друг на друга.
То же самое можно сказать и о глубинке.
Ирония заключалась в том, что она, дитя провинции, не соприкасалась с ритмом больших городов. Кроме как в СМИ, фильмах, литературе...
Ничто не успело набить ей оскомину, потому что она ничего еще не видела. Не посещала.
И даже самое заезженное другими место, если смотреть на него своими глазами, не потеряет истинного очарования.
Как и любое другое явление.
Люди во многом были заложниками побега от так называемого обычного.
И все по той же иронии, списком оного у каждого было свое.
Пресыщенным жизнью в большом городе свойственно было находить очарование в провинциальной жизни. Провинциалам же, наоборот, стремиться к сердцу их стран, к широким возможностям, которые обещали крупные города, а в особенности, столицы.
Первым этапом их путешествия стала провинциальная Америка. Любопытно было посмотреть, как живут такие же простые люди в другой стране, тем более, претендующей на лучшую в мире.
Частные домики были контрастом для ее провинциального городка, который, несмотря на всю свою забитость, все же вмещал основную часть населения в многоквартирных домах.
А иметь свой дом - действительно здорово.
Ты не мешаешь соседям, они тебе. Это тоже своего рода свобода.
В особенности, если вокруг как не пьяница какой-нибудь, так наркоман, или вечно несчастные матери-одиночки с детьми-хулиганами. И общая аура затхлости и застоя...
В этом плане атмосфера в американских городках ей понравилась больше. Хотя Карина и понимала, что показывают всегда лучшее. Гости приехали и уехали, а подлинная жизнь осталась в области, над которой ни она, ни Грегори свечу не держат.
За этот период девушка иногда делилась хорошими воспоминаниями из своей жизни. Теть Маня, с самыми вкусными пирогами, которые не мог воспроизвести никто. Бабушка Люся, у которой в детстве собиралась детвора, игнорируя вездесущий интернет. На памяти Карины - это был самый добрый человечек, который как никто, умел рассказывать и подавать сказки особенно волшебным образом. Жаль, она умерла так скоро.
Пикники в лесу...
Но все чаще и чаще они оставались дома, интернет поглощал собой все вокруг, если не хочешь, чтобы снаружи поглотили наркотики. Сеть предлагала что-то поинтереснее, поярче. И ломка была не такая страшная.
Было кое-что еще, что заставило девушку отстраниться от сверстников в пору юности. Однажды она оговорилась, что при жизни была не слишком красива. Но и всего. Сейчас это уже не имело значения. Лишь остаточное эхо былой неуверенности, метафора на былую обиду.
Как мгла, которая оставалась позади вместе со зверствами Ивана.
Провинция настырно напоминала о прежней жизни, но Карина понимала, что нелепо будет избегать подобных мест. Ей нужно учиться справляться со своей болью и идти дальше.
Потому девушка мужественно вытерпела и нашла свое удовольствие в подобных местах.
Радушные и дружелюбные люди подкупали. Любопытные особенности городков и их уникальная гордость отвлекали. Казалось, жизнь налаживается.
Силиконовая долина не просто порадовала, а по-настоящему восхитила и впечатлила. Похоже, не только Грегори находил упоительным гений человеческой мысли, ученых, исследователей и просто умных людей.
Карина честно поделилась, что такие люди кажутся ей космосом. В каком-то смысле она даже завидует им. В мире Сна можно получить красивую внешность. Но вот собственную гениальность...
Тем не менее, всегда можно полюбоваться другими и девушка активно этим занималась.
А еще это место разбивало миф, будто умными могут быть только синие чулки и страхолюдины.
В планы вклинилось приглашение в музей.
Упоминание русской диаспоры стало очередным испытанием. Она была русская. И русское несло на себе отпечаток муки и болезненных воспоминаний, как та же провинция. А еще она не любила родную культуру. Вернее, видела ее лишь с однобокой унылой стороны бесконечно тупых примитивных людей, недоразвитых, пьяных, озабоченных, низкопробных. Конечно, умом Карина понимала, что ее личным опытом весь русский народ не исчерпывается и благоразумно не стала вываливать подобные соображения на голову Грегори.
Внешне она отнеслась к приглашению нейтрально.
- Любопытно будет посмотреть, что из русской культуры принесли с собой эмигранты.
В самом деле, начиная с чистого листа, что эти люди нашли важным сохранить и прижить в другом месте? Может, и она увидит что-то большее, чем вся та хрень ее прошлой жизни.
Да и закрытый показ звучит вкуснее. Суета снующих туристов не отвлекает. Впрочем, смотря сколько приглашенных...
- Дресс-код? - уточнила девушка.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
День неторопливо умирает, давая рождение вечеру. Прохладный ветерок шевелит листья на деревьях - и волосы Сэм. Она стоит, отрешённо глядя на тело темнокожего мужчины, распростёртое у её ног. Оно кажется чужим, словно опустошённый кокон. Сложно поверить, что это тело некогда было полно жизни, шутило, смеялось, учило, спасало, делало то, чего раньше не делал никто. Любило жизнь во всех её проявлениях и умело ухватить удачу за жабры. То, что делало доктора - Доктором, ушло, а без этой искры тело представляет собой не более чем мешок с костями. Так стоило ли тащить его сюда?
И Сэм, и Айса знают: стоило. Соратники дока имеют право узнать, что случилось с их патроном. Имеют право на скорбь - и на ответы. Айса и Сэм обязаны до них их донести. Что будет дальше, они пока не хотят думать. Будет день - будет пища.
Сэм тоже изменилась за этот бесконечный день. Пропала извечная сутулость, плечи выпрямились, взгляд заиграл новыми оттенками. Она всё ещё боится хотеть, но уже знает, что это возможно. Что желать умеет не только лишь Айса. Что у неё тоже получится... когда-нибудь. Только теперь это "когда-нибудь" несказанно ближе, чем неделю назад. Саманта потихоньку начинает верить, что у неё тоже получится. Что? Это она ещё посмотрит...
Уловив движение, Сэм поворачивает голову. Всматривается в идущего навстречу мужчину, не смущаясь и не отводя глаз. Есть в нём что-то странное, нечеловеческое. Молча ждёт, пока незнакомец приблизится, сделав неосознанно пару шагов к той, что во Сне была Евой. Они теперь связаны. Сэм не может объяснить, но чувствует. Об этом красноречиво свидетельствует факт, что Ева нашла Айсу в хитросплетениях Сна, пробила дорогу в место, тщательно оберегаемое от простых смертных. Искала, хотела найти - и у неё получилось. Почему-то это очень важно. В одиноком мире рядом появился кто-то знакомый, прошедший тот же путь. Вероника замечательная, только пути у них разные. Пересеклись, какое-то время пролегали рядом - и разбежались. Сэм уверена, что Айса ещё встретит подругу на неисповедимых путях Сна. Но это будет потом. Сейчас Саманта и Айса смотрят в упор на человека в сторогом костюме, вызывающе неуместным в своей элегантности, и ждут его реакции на мёртвое тело, не менее неуместное посреди буйства зелени.
|
|
|
|
-
За точку зрения, за грани.
-
Это случается и всё. Посмотри под нужным тебе углом и жизнь засияет новой гранью. Жизнелюбие и стойкость ++
|
|
|
|
|
|
|
Что-то коробит неприятно. Если доктор Гилель такой добрый и мудрый, то как она мог не попрощаться с девочкой, которая его так любила, перед тем, как уйти в свою нирвану? Зачем просить инопланетян о таких вещах, если на родной Земле есть подобные практики, мог бы к каким-нибудь буддийским монахам обратиться, что ли. Пошел бы в какой-нибудь горный монастырь объединяться разумом с Великой Пустотой, переходить в эфирную форму, или что там они делают, когда "рождаются". А лучше всего, раз такой просветленный, помогать другим, вроде Айсы. Порядочные боддхисатвы так и поступали. Чего-то о своем докторе Айса не знала, подумала Вероника. И уж лучше теперь и не знать, наверное. А вообще говоря, мечта о вечном существовании и бессмертии - самая скверная и опасная в человеческой истории, кажется. Самые большие гадости делались во имя того, чтобы избежать смерти и стать бессмертным. Странно, что доктор Гилель на это повелся, раз он был мудрый... Вероника только сочувственно кивнула Айсе и, так же как Ева, молча погладила ее по плечу: держись. Что тут скажешь? Опять мелькнуло перед глазами: Гай... Лис... они тоже? Ну нет. Может, они не особенно мудрые, но у обоих со здравым смыслом все в порядке. Черт, как же не хочется думать: было....
- Попробуем им объяснить про зомби, - коротко ответила она Мари. Кажется, девушка вот-вот нащупает какую-то важную мысль... - Вообще говоря, я задавала ему конкретные вопросы, а он не ответил. Ничего, я повторю, я не гордая.
- Тот кто Слышит. Вот первая часть моей речи: Хочу понять, что вы такое и как устроена ваша жизнь. У вас есть обычные смертные существа, не обладающие развитым интеллектом, творческими способностями и способностью к принятию решений. Биологическая масса. Вы называете их Нижними. Те, кто находятся на более высокой стадии развития, перерождаются в Вечно Живущих, или Богов. Нижние почитаю Вечно Живущих как Богов и Предков. Я тебя правильно поняла? Где живут ваши Нижние? На какой планете? В каком мире? Что еще дают Нижние Богам, кроме почитания? Скажи об этом.
Вечно Живущие. Их тела мы видим перед собой. Связаны ли их сознания в одну сеть? Зачем они существуют, есть ли у них назначение? Есть ли у них обязанности по отношению к Низшим? К другим существам? Скажи об этом.
Ты сам, Тот Кто Слышит - кто есть Ты? Ты сказал: мы, Вечно Живущие, будем говорить со мной. Что это значит? Ты - общее сознание Вечно Живущих? Существо еще более высокого порядка? Есть ли у тебя тело? Можно ли тебя видеть? Скажи об этом.
- Вторая часть моей речи. Люди - один биологический вид, но они очень разные, и физически, и интеллектуально. Есть те, кто попроще, а есть одаренные, развитые и творческие, которые видят, как устроен мир, и способны создать что-то новое, изменить существующий порядок вещей. Но мы не разделяем людей на Низших и Высших, - Вероника согласно кивнула Грегори. Интересно, он думает о том, же, что она? - То есть... Разделяли в прошлом и кое-кто разделяет сейчас, но в большинстве - нет, не разделяют. Все люди смертны.* Их существование конечно, и срок жизни короток. В истории людей есть учения и предания о том, что люди, достигшие особо высокого развития, великие мудрецы и герои, изменялись, становились вечными, присоединялись к Мировому Духу, Вселенскому Разуму, Великой Пустоте, сонму Богов и так далее. Освобождались от привязанности к телу, становились бессмертными и совершенными. Даже утрачивали свою отдельную личность. Получали возможность напрямую воздействовать на устройство мира, сами становились частью основы мира. Много разных учений. Разных. Раньше обычные люди почитали богов, предков и святых, приносили им жертвы, молились, просили дать им то, что им нужно. Сейчас многие думают, что Богов не существует. У нас так.
- Какова цель вашего путешествия в космосе? Вы летите, чтобы помогать родиться тем, кто до этого дорос? Или вы ищете себе новых Нижних? Или что-то другое?
(Прямо как в опроснике: укажите: а, б, другое... тьфу.)
Иссякнув от умственного напряжения и работы речевого аппарата, Вероника умолкла. Вопрос о том, какого черта они плодят зомби, она решила оставить на следующий раунд переговоров. Пока надо попробовать понять, с какой стены этот паук. Но ей все больше кажется: они пришли с миссией всех облагодетельствовать, и сами в это верят.
Интересно, умеют ли они лгать?
-
|
|
Ева, в последнее время следовавшая по течению и больше помогавшая Айсе, чем пытавшаяся самостоятельно понять, с чем или с кем они столкнулись в этих «гробиках», хмурится и чуть морщится от необычных ощущений в голове - чужого вторжения в собственные мысли. Когда-то, совсем в другой жизни, у неё был опыт создания мысленных барьеров, препятствующих таким вторжениям без разрешения. В Яви она - вернее, он, Евгений, был начитан разной эзотерики, и ему попадались книги, где достаточно подробно описывались подобные практики. Сейчас Ева машинально поставила такой барьер, представив в своих мыслях кокон, оберегающий её мысли, её разум, её сознание. Кокон был цельный, окружал её целиком, однако имел пропускную функцию для общения с чужим разумом. Только общения. Не пропуская его глубже поверхностного слоя, необходимого для телепатического контакта.
«Я - Человек! - таков был её ответ, и это звучало гордо. - А что есть ты и что тебе надо здесь?»
Мыслеобщение - это была круть. Ведь оно не было ограничено лишь словами. Мысленно можно передавать отдельные картинки и крутить за считанные мгновения целые кинофильмы. Вот Ева и передала незримому собеседнику «киноплёнку» с описанием событий, которые привели её на Оумуамуа. Мелькали кадры из воспоминаний летающей девочки из Нави и прикованного к инвалидному креслу мужчины из Яви. Живой мертвец в ручье, глядящий на Еву подвижными глазами из-под толщи воды. Женщина-мертвец из кошмара Китти Сарк. Новости из интернета про похожие случаи в снах людей со всего света, вернее, из определённых его частей. Джейкоб, увлечённо рассказывающий о своём открытии, связанном с Оумуамуа. Попытка сноходцев разобраться с этой проблемой. Слова Айсы про исчезнувшего доктора Гилеля. И вот они здесь, чтобы всё понять и спасти Землю, если ей действительно грозит опасность. Свой дом нужно защищать, и Ева полна решимости. Так что, собеседнику лучше прямо признаться в своих намерениях. Кем бы он ни был.
- Знаете, что я подумала? - говорит девочка по внутренней связи скафандра. - Если мы на звездолёте, который много тысяч лет летел в нашу звёздную систему, чтобы колонизировать Землю, на которой во время открытия её этой цивилизацией ещё не было людей, то его экипаж до прилёта к Земле могли погрузить в анабиоз, или криосон, или ещё что аналогичное. И им сейчас снятся сны. Что, если наша Навь столкнулась с их Снами? Или они стали сноходцами в Нави? Чужой, не человеческий разум, выстраивающий вокруг себя привычные ему условия существования... У каждого сноходца есть Место Силы. И этот астероид может быть таким местом у них.
|
|
-
Мне очень не хотелось называть вещи своими именами.
- Фактически, мистер Митчелл,- Леонард вежливо улыбнулся,- мы предлагаем вам делать вашу работу и не перекладывать на нас ответственность за непопулярные решения.
|
|
|
|
|
|
|
-
В точку.
-
Емко!
-
Кхм, возможно, стоит поменять концепты местами?) Хотя звучит, конечно, как полный нуар.
|
|
|
|
|
|
|
|
Неожиданное ощущение, когда тебя вдруг оставляют одну. Такое редко бывало в её баре. Или ей это только казалось - постоянное присутствие кого-то. Незримая публика на перекрёстке миров и она, неусыпный страж, подневольный наёмный, оплачиваемый служением свою илюзорную жизнь во Сне, взятую взаймы.
Теперь, казалось, что мир вокруг застыл, запечатав её в желе времени и пространства. Она боялась нарушить это состояние.
Нет, она не стала расхаживать по комнате, ища себе занятие; не стала заметать следы их с Аленом пиршества души и тел; даже не стала представлять, что скадет барону, если он вдруг появится.
Он закрыла глаза, откинувшись на просторной кровати, она, маленькая девочка, для которрй всё кажется большим и волшебным. И непременно созданным для неё. Если ты видишь что-то, можешь это потрогать, значит это существует для тебя. Если ты умеешь что-то делать, то сделай это для другого. Так рождаются вещи и дела, которыми весь мир обменивается друг с другом...люди, животные, деревья...и... Двор любимой бабушки, куда тебя привозили на лето родители. На простор, который ощущался тем острее, чем теснее был город в котором ты жила. Маленький дом, с трубой из которого дымок шёл даже летом. Это потому, что ты любила тёплую печь, а бабушка радовала и баловала тебя. Даже разрешая всё срывать с огорода; даже если не поспело; даже если всё рассчитано на запасы, да бережется каждый плодом на небольших грядочках. Много старушке не надо было. А радовало её, когда внучка ела хорошо и аппетитно. Поэтому тебе можно было хозяйничать тут всегда. Всё для тебя, весь этот мир.
Но главное, яблоня! Она, как главный здесь обитатель, раскинула свои ветви, почти на весь двор. И в жару под ней кайф и в дождь не страшно и даже проголодаться не даст. Всегда на ней яблоки висели огромные розовобокие, с кожуркой тоненькой, будто прозрачной. Казалось, что она вечно стоит тут с плодами. (просто ты всегда только летом тут). И нигде во всём свете вкуснее не сыщешь. Уверена ты, что это те самые яблоки, из сказки. Жар-Птицу однажды караулила, ночью сбежав из кровати, у дома спрятавшись, терпеливо ждала, долго, не шелохнувшись, не дыша, кажется. Так и нашла тебя бабушка тогда спящей на завалинке.
Но самое главное, это на дереве. В ветвях ложбинка из переплетений кручёных, как раз для тебя будто создала природа. В ней укроешься, не видно. С книжкой часами сидеть можно, мечтать, стихи писать или вот, например, открытия совершать. Ведь там никто думать не мешает, никто! Столько идей и фантазий рождается с шелестом листьев и, изредка, с тихим шлепком. Бух – бух. Это ветерок подул сильнее, яблоки с дерева сбрасывая. Как-то сидела ты под деревом долго, ждала, чтобы попало тебе. по голове. Начиталась про законы тяготения, мечтала открытие сделать, чем ты хуже Ньютона?…она ждёт. В пространстве тягучем, как желе и ожидание делает её ... Лучше
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
-
И опять: Эдди прелесть!)))
-
дедукция, блин)
Последняя фраза такая пафосная, что я хохотала в голос.
-
Твой металлист очень выпуклый. Мне нравится.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Вероника слушает, Вероника узнает. Кивает головой.
- Все мы выглядим иначе здесь и там, ничего страшного. Представь себе, того же самого хочу. То есть хотела. Свободы. Когда-то у меня было свое место во Сне. Одинокий дом на берегу озера. Еловый лес на склонах. Горные пики за ними. Кострище на берегу, огонь в камине. Тишина. Сиди не хочу. Ну вот сидишь ты месяц, другой, третий, год сидишь. Дальше что? Если сидеть дальше, растворяешься. Умереть, уснуть и все такое. RIP. Если можешь лепить и гнуть реальность как угодно, это тоже вскоре надоест. Все, что хочешь , за окном. Все, кто хочешь, рядом. И все твое. Все делают то, что ты хочешь. Тоска. Самонаводящаяся иллюзия.. В этом нет свободы, Айса. Слишком все легко дается, ничего не стоит. И тогда встает вопрос: а чего ты хочешь от своей свободы? В чем твоя свобода? Только в том, что ты следуешь своей истинной природе. Вот так, простенько и со вкусом, да?
Вероника рассмеялась низким, хрипловатым смехом, крутнула бокал с вином. Багрово-черная жидкость мягко поплыла вниз, оставляя кровавые потеки на стеклянных стенках.
- Короче, Сон требует ответа на вопрос: что ты такое на самом деле? Особенно Дом, если в нем живешь. Наверное, поэтому очень многие обитатели Сна боятся Дома как чумы. Мало кто по-настоящему хочет это знать, в основном все довольствуются красивыми легендами о себе. Ну да ладно. Я разболталась. Так чего тебе налить? Кофе? Колы? Рома? Я тут за хозяйку пока Папы нет.
Вероника встала, подошла к буфету, открыла дверцу, протянула руку. Теперь она уже знала, что может вынуть оттуда все, что захочет - так же, как делала Джо.
- Хорошо, когда есть конкретная цель. Хорошо, когда реальность сопротивляется. Показывает тебе зубы, устанавливает пределы того, что ты сейчас можешь Поэтому мне нравится эта заморочка с мертвяками. Расширяет границы известного, знаешь ли. Так... значит, что мы уходим в реальность по одиночке и работаем самостоятельно? Можно и так, но одна голова хорошо, а две лучше. И там, и здесь найдутся те, кто захочет тебя прихлопнуть. Ты где сейчас находишься физически? Или это секрет?
-
что ты такое на самом деле?
Вечный вопрос человеков, который не даёт им жить спокойно и этой жизнью наслаждаться 8)
-
Просто чудо, как ты обживаешь Дом!
|
|
|
|
|
Взгляд Бьорк Эдварда нимало не обескуражил, впрочем, руку он убрал, перед этим подержав ещё секунды две, дескать, дело не во взгляде, просто самому убрать захотелось. А взгляд девушки он бестрепетно встретил улыбкой, которая давала понять, что парню приятны её прикосновения и интерес к его косухе, на которую он с такой любовью приделывал шипы и заклёпки. - Нравится? Сам делал? И вот это тоже! Эдди указал на цепочку, свисающую с куртки на манер аксельбанта. - Красиво? Звякает круто. А если опасненько, можно сделать так... С этими словами он достал из одного из многочисленных карманов небольшой замочек вроде тех, что вешают на почтовые ящики, в секунду отомкнул один конец цепи от куртки, прицепил к ней замок и крутанул в воздухе пару свистящих восьмёрок. - И ни один коп не придолбается! А потом, - чик... Открыл замок ключиком, неприметно висящим на одном из звеньев, убрал замок в карман, а цепь снова закрепил на куртке. - Такая штука да промеж ушей очень впечатляет! Явно гордясь своей изобретательностью, металлист подмигнул Бьорк и направился в свою комнатку. Видимо, слушать музыку в одиночестве. Оставшийся полёт до Барселоны, поездка в "Бентли" до замка, - всё проходило без его участия. А вот как лимузин подкатил к воротам, и Джон и Джейн вышли из машины, так наш герой появился в дверях, позёвывая и почёсываясь. Лениво поглядев на экраны, на которых как раз Ирина здоровалась с супругами, он почесал затылок и выдал: - Ебаааать! Ну и вкус у этого Грега! Я такую грёбаную выдру тока по ящику-то и видал, когда одна моя подружка Fashion-TV врубить попыталась. С тех пор больше не видал. Ни таких страхолюдин, ни той дуры. А эта ещё и русская, что у нас, своих, отечественных крокодилов мало? Коммунистка, небось! Все русские коммунисты, так по телику говорят! Бля, по ходу от Грега всего можно ожидать, если он мог совать член в ТАКОЕ! После чего по мере того, как перед глазами Джейн (и соответственно, на экранах) один за другим представали новые знакомые, каждый удостоился комментария. Когда тётя Фиона чмокнула Джейн в щёку, Эдди аж передёрнуло:
- Такая же грёбаная выдра, как и та! Только старая и хитрая, та пока так не умеет, но эта её научит. Отличная будет парочка - две змеи в одном клубке... Хмм, две змеи в клубке, крутая получится татуха на предплечье!
Бен Аффлек какой-либо значимой реакции не вызвал, вероятно, Эдди не видел с ним ни одного фильма, зато вот адвокат тёти вызвал бурю эмоций:
- Ага!!! Что я вам говорил! Вот они, русские! Спелись и плетут свои коммунистические сети! Наверняка уже ползамка товарищей, по телеку зря болтать не станут!!!
Пистолет мистера Маккалоу удостоился уважительного кивка, вырез Кэтрин - одобрительного "О, то ли дело!", а кадык Дэни - громкого "Фууууу, ёб твою мать!"
После всех знакомств гости приступили к фуршету, а на всех обитателей головы Джейн повеяло волной стыда, аж щёки покраснели. Эдди потрогал себя за щеку и поморщился. Стыдливость явно была малознакомым ему ощущением и ничего приятного в ней он не находил. - Хосспаде, нашла чего стыдиться! Гламурные выдры, коммунистические прихвостни, какие-то гомосеки... Да мы в этой компании самые нормальные! Ну, не считая мистера Маккалоу, конечно. Но надо что-то делать, а то она нас всех тут сожжёт. Сгорим от стыда. Заживо! Металл!!!! Короче, пусть скажет, что такое стрёмное платье типа потому, что только с самолёта, типа надела стрёмное, чтоб хорошее не помять, а оно, типа, в чемоданах. А там пожрём на халяву и срулим!
-
Эдди прелесть!
-
Сочно и смачно!
|
|
|
|
|
Вортексу лучше всего думалось на родной Станции, где он оказался после того, как уснул. А подумать было над чем — Изабелла неплохо рассказала, как создавать предметы, но всё остальное она едва упомянула. По работе он привык иметь дело с четкими методиками, и сейчас ему как раз такой не хватало. Вот как он должен искать человека? Представить его лицо? Или характер? Или всё вместе, да еще предположительное место, где тот находится? А если он ошибется на какую-нибудь деталь, скажем, глаза вспомнит зелеными вместо голубых? Тогда он найдет совершенно другого человека? Или вообще никого не найдет? А перемещаться тогда как? А...
Вортекс поморщился и сказал сам себе:
— Успокойся. Будем работать с тем, что есть. Нет нужды заваливать себя кучей вопросов. Эмпирика, чувак.
К тому же Вортексу не хотелось запятнать это место нервозностью и тревогой. Пройдя по перрону, он дошел до своего шезлонга и разложил его. Сейчас торопиться некуда. После сумбурного дня он особенно резко ощущал умиротворение, хотел продлить его. С наслаждением растянувшись в кресле, Вортекс покрутил колесико радио, после чего запрокинул голову и посмотрел на небо. Всё такое же пронзительно-голубое. Где-то вдалеке успокаивающе прогрохотал товарняк. Из динамика едва слышно потрескивала музыка. Медленная, тягучая. "Stone in Focus", с удовольствием отметил мужчина.
В памяти всплыла фотография той, кого ему нужно найти. Вероника. Красивая брюнетка, короткие волосы. Судя по виду, еще молодая. В её серых глазах и полуулыбке чувствовалась какая-то загадочность, тайна. Она не выглядела надменной, но и слабой тоже не казалась. Будто знает себе цену. Словно дает понять, что к ней нельзя относиться легкомысленно. Почему-то хочется сказать "благородная".
Интересно, задумался Вортекс, что же с ней могло случиться? Глядя на нее и не скажешь, что готова бросить реальный мир. Наверняка у неё есть хороший дом, машина. Престижная работа. Может, даже семья. Тогда внешние факторы? Похищение, или еще какая-нибудь жуть типа той, что рассказывал Муди? Вортекс покачал головой. При недостатке вводных любой анализ превращается в гадание.
Полежав еще минуту, он медленно поднялся на ноги. Да, надо попробовать тот же самый метод, что и при создании предметов. Представить себе Веронику настолько точно, насколько возможно. А потом... мысленный импульс на перемещение? Попытаться стоит.
Вортекс вышел к ограничительной линии и закрыл глаза. Будет забавно, если в ответ на этот запрос к Станции подъедет поезд. Ведь раньше его редкие случайные перемещения происходили именно при помощи железной дороги. Подъезжал состав, Вортекс туда садился, а потом оказывался в другом месте. Тогда он не давал никаких конкретных направлений, выбор пути происходил, как он считал, подсознательно. Что произойдет, если он попытается задать конечную точку маршрута?
Улыбнувшись, мужчина на всякий случай отступил от линии и еще раз представил себе Веронику. Женщина-загадка. Где она? Что с ней? Вортекс постарался вспомнить каждую деталь, которую фотография была способна передать. Ярко выраженные скулы, тонкие брови, оценивающий прищур глаз. Всё это он хотел увидеть перед собой.
|
|
-
 Это наше все!
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
год 1372, 5 мая, вечер дорога на УзурВ одинокой карете стоявшей у обочины дороги без единого зажжённого фонаря на бортах, плелись интриги под стать королевскому двору. Пожалуй, обычному прохожему со стороны, представься ему шанс прослушать и посмотреть на всю беседу Маришки и Аннель, было бы жутко интересно чем же всё закончится, и кто же есть кто на самом деле, ну и кто всё таки кого отдерёт?! - Прости, я не хотела... - раздался несколько извиняющийся голос в темноте. - Просто ты, ты... - голос Аннель становился всё тише и нерешительней, пока девушка вовсе не замолчала. Несколько мгновений в темноте кареты висела давящая тишина. Баронесса то и дело издавала некие нелепые не то звуки, не то вздохи в попытке что-то сказать. А потом она вовсе замолчала, но лишь затем что бы разразиться с новыми силами: И вообще! - тон баронессы был сердит и очень раздосадован, будто у учительницы отчитывающей школяра - Кто кого должен защищать?! Мне что больше заняться нечем, чем свою же охрану от страхов ночи спасать?! Аннель по всей видимости была готова сказать ещё что-то, но очередная фраза оборвалась еще на начальном вздохе: - Ты слышишь? - опять полушёпотом спросила она у Маришки, до сидящих в карете доносились отголоски пения с улицы. Пауль, сидящий рядом с Кейрой на козлах, съёжился и замер. Вроде как обычное дело: встречные путники на торговом тракте, но нынешняя ситуация, в которой против своей воли оказался немой кучер, заставляла искать подвох даже в банальных ситуациях. Свет фонарей в купе с разливающимся пением мерно приближались со стороны столицы. Сейчас в тусклом свете фонарей уже можно было различить силуэты, да и в уже местами различимые женские песнопения вплетаются всё более отчётливые звуки скрипящих колёс и фырканья лошади. Пауль стал прищуриваться пытаясь разглядеть всё получше, а вот Нуар могла обойтись и так. Её глаза и слух, привычные к ночной жизни уже предоставляли хозяйке нужную информацию: крытый фургон, запряжённый не самой породистой лошадкой; В фургоне, средь каких-то тюков и мешков сидят люди, трое, может четверо; Еще один, пристарелый мужчина в соломеной шляпе, на козлах правит фургоном; оружия не видать. В то же время на небольшом подворье у ближайшего хутора оборвалась жизнь горе мародёра. Примо нырнул в едва различимый мрак сарая. Даже в тусклом вечернем свете, тонкой струйкой втекающим через распахнутые двери с улицы, Шакал чувствовал себя уверено. Несколько шагов и вот Моретти уже около первого из мародёров, мужчины лет сорока в оборванных простых одеждах. Мужик не успел ничего сделать, да что там сделать, он не успел даже бросить мешок из рук, возможно, он даже не успел как следует испугаться. Короткий удар в область шеи мужика не был идеален, но его было предостаточно дабы оборвать жизнь этого человека. Из наполовину рассечённого горла мародёра потоками брызнула горячая кровь, мужик хрипя упал на пол и дёрнувшись несколько раз замер. В след за звуком падения убитого мужика, через секунду, раздался еще один глухой звук падения, это второй из лиходеев оторопев выронил всё то что удерживал до этого на себе. - А-а-а-а-а - заверещал горе грабитель при приближение Примо. Второй мародёр был не слишком отличен от первого, тоже в потрёпанных крестьянских одеждах, тоже не мыт, не брит и не стрижен уже давно, правда на вид лет этак на десять моложе первого. Предчувствие дикой опасности бедолага кинулся на утёк в поисках спасения, да только куда там спрячешься от умелого убийцы в тесном сарае, к тому же ноги предательски не хотели подчиняться своему перепуганному хозяину. Настигнув горе беглеца в пару шагов, Примо приставил меч к горлу бедняги и принялся расспрашивать. Стоило Моретти задать первый вопрос, как из крестьянина полелось: сопли, слёзы, рассказы, признания, извинения, мольбы и обещания, к концу бедняга даже обоссался. В целом, если отбросить эмоции и мольбы о пощаде, то можно было понять следующее: Звать горе грабителя Мори, фамилии не имеет; Из здешних, на хуторе жил с самого детства; С ночи были с братом в лесу, на зайца силки ставили; Как к обеду пришли, глядь - а воины конные всех из деревни уводят; Куда уводят? А дальше по дороге лагерь поставили, туда и уводят; Зачем? А то неведомо; Ну вот они с братом и решили, пока всем в округе известно не стало, как вечереть стало, так дома соседей всех и обнести... Дальше пошли сплошь мольбы о пощаде, вперемешку с соплями и слезами. год 1372, 5 мая полдень столица, площадь трёх храмовМихаэль аккуратно бросил несколько взглядов кругом, и тут шпион замер. Лаудруп насчитал как минимум полтора десятка пар глаз вокруг следящих за ним и каретой, в данной ситуации успокаивало только одно - глаза эти принадлежали страже. Ещё одна аккуратная визуальная проверка, нет, сомнений быть не может. На площади и вправду слишком много стражи, оно не мудрено, всё таки центр города, однако помимо обычных патрульных и блюстителей порядка, было ещё как минимум три отряда с разных сторон, которые незаметно, но очень пристально наблюдают за каретой, а теперь еще и за подошедшим к ней Примо. К слову сказать, ещё заставляло задуматься то, что у половины следящих за каретой стражников в руках были тяжёлые арбалеты. Шпиону понадобились лишь пара мгновений что бы прочитать этих стражников: "Нет, эти ребятки далеко не простая городская стража, коими пытаются казаться, слишком уж они хорошо делают беззаботный вид, да и выправка... Скорее всего - элитный отряд наёмников, ну или личная натасканная охрана"Михаэль еще раз оглядел дорогую карету, и, отбросив сомнения, отворил дверцу. Едва Михаэль предпринял движения что бы залезть в карету, как чьи-то крепкие руки схватили его за плечи и втащили в карету. Будто бы шпион не собирался сделать того сам?! Однако обладатель огромных лапищ не особо задавался вопросами желаний шпиона, он с силой втащил Михаэля и одним волевым рывком усадил на место рядом с собой. Обладателем столь сильны рук оказался мужчина лет тридцати пяти, с прямоугольным подбородком и носом переломанным раз пять, и весь образ дополняла идеально выбритая до блеска голова и бычья шея. В следующую секунду сердце шпиона вновь замерло. Нет, не образ вояки заставил его замереть, и не манера с какой шпиона затащили в карету, Михаэль увидел того, кто сидит на противоположной стороне кареты. В элегантном тёмно фиолетовом котарди с блестящими позолоченными, а быть может и золотыми пугавицами... Властно и непоколебимо сидел Франческо Ольдорн, младший брат короля. Франческо медленно демонстративно провёл брезгливо оценивающим взглядом по Лаудрупу, а затем с недовольством посмотрел тому в глаза: - И кто ты, мать твою, такой? - проговорил брат короля повелевающим тоном  Франческо Ольдорн 31 год Мужчин, желающих поработать оказалось не много, трое, в числе которых оказался Саймор. Мужчин отвели в сторону, выдали деревянные лопаты и провели быстрый инструктаж, затем всю троицу отрядили помогать вкапывать частокол вокруг воздвигающегося лагеря. Всех же прочих отвели в указанные ранее временные шатры. И даже принесли воды, что не могло не оказаться своевременным. Хотя дальнейших прелестей гостеприимства ждать не приходилось: На все расспрос фермеров стражники лишь бранились, расходиться и сильно шуметь не давали, а тем, кто был слишком настойчивым, давали познакомиться с древком копья, или дубинкой. "Всё ради вас! Всё из-за болезни! Потерпите и не спрашивайте ничего" - После пары часов подобных ответов т воинов барона, сами эти однотипные ответы уже всем осточертели. Стражники стали отвечать менее сдержано, и добавлять аргументы базирующиеся на физической силе, а люди в свою очередь стали просто меньше спрашивать. К полудню лагерь был возведён, по крайней мере самих шатров и палаток стало в разы больше, и сейчас лагерь спонтанно возникший прям на перекрёстке торгового тракта, раскинулся на пол сотни во все стороны. - Слушайте все! - гаркнул вошедший в большой навес широкоплечий мужик в доспехах. - Сейчас, что бы вы все друг друга не позаражали тут, вас проведут по шатрам, где вы будете пребывать. так что встаём и выходим все! За широкоплечим в шатёр вошло несколько стражников и людей в монашеских робах. Фермерская масса людей закипела и тут же пришла в движение. Все принялись поднимать свой скарб, в пол голоса материть власть, и пытаться не быть затоптанным... Осматривая всё происходящее, неожиданно для себя Генрих почувствовал как его руку с силой сжимает рука Амисии. Благоверная богослова стояла держась одной рукой за живот сжав глаза от боли... - Ничего, ничего... - проговорила она мужу дрожащим голосом. Генрих осмотрелся, отца нигде не было видно, каких-то минут десять назад бодрый старик заявил, что будет тихонечко болтать с кем-то из своих старых друзей, но сейчас, в этой единой движущейся массе людей, его не было видно. - Идём. - тихо сказала Амисия. И держась за мужа они направились к выходу из шатра. При выходе люди в монашеских робах и воины барона разгоняли потенциально заражённых по нескольким более маленьким палаткам. "По десять человек! По десять! Ты что, пёс, считать не умеешь?!" - раздавалось с каждой стороны. - А-а-а-а - тихонько взвизгнула Амисия и её пальцы впились в руку Генриха. - Началось! - вырвалось с губ женщины
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
К счастью до самого утра больше ничего неожиданного не произошло. Ночь нехотя отступала, словно чёрная краска, смываемая с окружающего мира.
Катя пошевелилась в кресле. От долгой неподвижности тело немного затекло и двигалось будто с ленцой. Тут же лёгким дискомфортом отозвалась щиколотка. Девушка неслышно вздохнула, не отрывая взгляда от оживающих улиц города. Эта привычная, столь естественная картина просыпающегося города успокаивала. Мир остался прежним, небеса не разверзлись. Поднявшись из кресла, она подошла и приоткрыла окно, наполняя живыми звуками города свою пустую квартиру. Постояла, прислонившись лбом к холодному стеклу. Как бы невзначай отвернула полу халата и скосила взгляд на щиколотку, желая убедиться, что ей всё это не причудилось. Не причудилось. Кровоподтек никуда не делся. Синяк будет, - мелькнула мыль.
Запахнув халат, она вновь взглянула в окно. Но увидела не улицу, а собственное отражение в стекле. Взлохмаченные волосы, бледное лицо и усталые глаза. Мысли тоже были не особо ясные, будто опутанные серой паутиной усталости. Пожалуй именно эта картина помогла Кате выпрямиться и расправить плечи. Хватит. Нужно приводить себя в порядок. Ей на работу идти и следует постараться принять нормальный вид. И, в первую очередь, надо принять душ и взбодриться.
В душевой она ополоснулась и попыталась сосредоточиться на рабочих моментах компании. Получалось из рук вон плохо. Мысли то и дело соскальзывали на события прошедшей ночи. Выходило бы лучше, если бы не побаливающая периодически щиколотка не напоминала о себе. Но всё же после душа стало полегче.
Одевшись и заправив постель, отправилась приготовить себе что-нибудь на завтрак. Обычно она ограничивалась бутербродом, но сегодня решила сделать чего-нибудь более существенного. Ей нужно было занять себя, чтобы не было много времени размышлять о произошедшем. Ведь что делать - Катя не знала. Вот и оставалось только делать вид, что всё нормально.
Пока завтракала и пила кофе включила телевизор - послушать программу новостей. Затем принялась собираться на работу. Аккуратно нанесла лёгкий макияж, поправила складки на деловом брючном костюме, который выбрала чтобы спрятать яркий синяк на щиколотке. Слишком сильно тот бросался бы в глаза, а придумывать каждый раз оправдания не хотелось. Не будешь же всем говорить правду, в которую и самой-то плохо верится? Последним этапом уложила волосы в причёску.
Разглядывая себя в зеркале, Катя видела идеальный образ молодой офисной работницы. Во взгляде промелькнула тоска. Предстоящий день не обещал чего-то интересного. Очередные пустые офисные будни. Лишь спрятанный под одеждой кровоподтек говорил о том, что что-то в её жизни изменилось. Правда изменения эти оказались пугающие и совсем не такими, какими бы она желала. Оставалось надеяться, что за работой она сможет отвлечься от ночного кошмара.
До работы девушка добиралась на метро. Этот вид транспорта ей даже чем-то нравился - можно было увидеть очень много разных людей, за каждым из которых скрывалась история его жизни. Иногда она занималась тем, что, глядя на людей, пыталась представить как они живут и каике они. Но сегодня желания заниматься подобным не было. И, чтобы скоротать время до работы, решила почитать. Достав электронную книгу, задумалась что выбрать и в итоге решила остановиться на одном из самых любимых рассказов её коллекции - истории Пола Атрейдеса из знаменитой Дюны. И хоть история его и была известна Кате, но пожалуй чтобы скоротать время в метро и отвлечься от собственных проблем подойдёт как ничто иное. До работы она доехала одновременно с прилётом семейства Атрейдесов на Арракис.
События ночи требовали поделиться ими с кем-то, но точно не с коллегами. В итоге события ночи она рассказала своей подруге Марине, с которой когда-то и приехала в Штаты. Единственное что - умолчала о том, что происходящее во сне оставило ей свои следы и в реальном мире, так как расскажи ей о таком к примеру та же Мариша - она бы не поверила. Но возможно та что-то слышала о столь ярких и детальных снах. В любом случае Катя планировала ещё вечером, добравшись до дома, поискать информацию о подобных случаях в интернете.
|
|
|
|
|
Где-то на середине дороги, даже такая добросовестная девушка, как Маришка подустала, и перестала раздавать наставления мужу и служанке. А вместо этого задремала, пристроившись к уголку кареты. На плечо мужа было сложно рассчитывать, больно он любил играться в игрушки, а не думать о своей ненаглядной супруге.
Проснулась. В уши била настойчивая интонация, не громкая, но обращающаяся на себя внимание. Проморгалась. Аннель повторила свой ультиматум.
Тем временем Кейра высказалась о ночевке. Мнем жопы в карете всю ночь... Сама Маришка лучше бы воспользовалась мягкой кроваткой.
- Животом, так животом. Подумают залетела молодуха, вот и мается,- просто ответила леди Мари, прикрыла ротик ладошкой и зевнула, показывая глазастому Примо, насколько действительно хорошо могут тянуться ее челюстные мышцы.
Что до таверны?.. Если верить карте, то ближайшим нормальным местом для сна был форт в ночи езды. Но может здесь, за время от ее нарисованния, что-нибудь построилось? Тогда, пусть сбегает, уточнит. Не кучера же посылать? Чтобы он там рыбу изображал, крестьян веселил.
Дождалась, когда Аннель последует приказу Кейры . Протянула руку к ее волосам, и начала мягко поглаживать ту, массируя пальцами кожу головы по кругу.
- Петси, почувствуй мои пальцы, думай только о них. Ощути, как они скользят среди волос. Почувствуй их движение, почувствуй каждое прикосновение,- заговорила размерено.
Хотела спасть. Ну пусть спит. Всего делов-то, нужно отвлечься от кареты, тряски, неудобной позы, ненужных мыслей и страхов, и вуаля, все что останется, это спать.
Маришка, вот, сделала это без проблем. Правда, шея, сволочь, теперь во всю ныла.
|
|
|
|
|
|
-
Ты чудесно играешь, играть с тобой одно удовольствие.
И еще 1000 выглядит лучше, чем 999, хотя в 999 есть что-то особенное, чего вы 1000 нету.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Маришка с удовольствием рассматривала свое новое платье. Зеленое, под цвет глаз, с белым пышным жабо визуально увеличивающим грудь и сочетающимся с ее обретённой бледностью лица, а еще платье украшало, множество черных вставок и кружева на рукавах, плечах, складках юбки, все под цвет волос. Дополнительно, на руках красовались тонкие перчатки до локтей, прикрывающую не столь бледную кожу, как на лице.
Перед отъездом, поднявшись в свою комнату, девушка быстро припудрила личико обретая бледность, в пару ловких движений маслянистым угольком подчеркнула форму глаз, делая акцент на миндалевидности, а затем скрутив рыжие волосы, одела поверх парик черной копны до плеч. Теперь, в ней вполне узнавались черты мамы или кузины, что они там решат? А некоторая бледность лица, похоже была фамильной чертой.
Теперь уже брюнетка, с некоторой болью услышала вопрос Нуар о сундуке, что прибыл ранее и со страданием проводила взглядом три кошеля, ускользнувшие от нее.
Серебряный крестик был у извозчика отобран и вместе с цепочкой передан Примо, с той же целью. Чини! Супруг дорогой. Пока дамы платьями закупаются.
В торги она не лезла. Чай не черноногая какая, за каждую монетку глотку драть. Дворянка! Теперь уж...
В карете, в дороге поучала Пэтси. В глаза людям в дорогой одежде не смотри, пока не окрикнут. Мужчинам в бедной тоже, только женщинам и детям. И, конечно, прощение попросила у нее заранее, если будет грубо вести себя по отношению к ней. Вынуждена! Против воли и чувств идти ей нужно, но безопасности Аннель ради.
Кейра пыталась втюхать ей шляпу... хмм... а с более светлым платьем, очень даже... Маришка уже потянула руку... как... ну нет и нет. Отвернулась. Да и кому такая нужна? Да, еще и когда ее назад забрали.
А потом Кейра брякнула про смертельное оружие в виде Аннель. Вот же дура! Кто такое в лицо говорит? А слетит с катушек рыжая и что делать?
- На это не стоит полагаться. Мы доставим Аннель к отцу до полной луны, а там ее вылечат,- погладила коленку рыженькой, успокаивая.
Пока ехали в карете, уточнила детали их легенды о матушке или кузины. А заодно, у Примо, а чем это тут сир Гуго звенел так усилено. Лучше бы она этого не делала... Насколько же велико, оценил его Величество, откупные за эту попорченную по его недосмотру задницу... Поглядела на рыжую.
|
Настроение ссылкаСтавки объявлены, роли розданы, кровь закипала и герои приступили к действию. Наконец таки после долгого томления в ожидание работы отряд приступил к своим обязанностям - защищать интересы короля там, где прочие не справятся. Едва Шакал откланялся и стал подниматься по лестнице, а Маришка закончила фразу о платье, дверь таверны поспешно отворилась. На крыльце стояла Инес с ведром в руках: - Всё! Замыли все поганые знаки, будто и не было! - слегка запыхавшись проторила девица. - Ты еще громче крикни! А лучше вообще выйди на улицу, тебя же не слышно каждому прохожему... - Раздался недовольный голос Жака из-за спины разносчицы, и от голоса этого и строгой интонации бедняжка вся съежилась не решаясь обернуться. - Ну что встала, давай проходи. - Слегка рявкнул тавернщик и подпихнул оторопевшую девчушку в спину, не сильно, так что бы действительно просто дала пройти. - Господа, всё упаковано. Можете отбывать - по военному строго и коротко отрапортовал Хвост. И в действительности, в скором времени все члены новой дворянской семьи были готовы к отправлению. И уже практически у порога, Нуар обернувшись спросила у Жака об оставленном вчера сундуке. - Так он у меня тут, под прилавком стоит, дожидается вашего распоряжения. - С небольшими нотками недовольства в голосе сказал Жак. Поймав на себе пару укоризненных взглядов тавернщик без каких либо более лишних слов нырнуть под барную стойку, что бы через мгновение выудить из под неё среднего размера сундук. В сундуке содераось следующее: 6 котдармов с гербом торгового дома "Леон и сыновья"; бумага с печатью торгового дома, в которой подтверждался найм представителя сего документа как сопроводитель груза; 3 увесистых кошеля; и лён. К слову лён занимал практически три четверти объёма сундука, видимо, уложен был для полноты сундука, а так ничего особенного - белое качественное льняное полотнище. Кейра взяла один из кошелей в руки, и взвесив тот развязала вязки. По примерным оценкам веса и объёма кошеля выходило примерно около пятидесяти золотых разным номиналом и весьма потрёпанными монетами. Взяв необходимое группа выдвинулась... Солнце уже давно встало, и город окончательно проснулся, день обещал быть ясным и жарким. У крыльца по прежнему сидел немой возничий, в руках которого Маришка увидала серебрянный крестик с цепочкой в платке самой Маришки. Без какого то злого умысла Пауль пытался починить цепочку засопожным коротким ножом, и на это было больно смотреть, ну не починяются такие вещи ножом сидя на скамейке. Но такая мелочь уже не могла остановить никого. Едва выйдя на улицу, Аннель, ныне уже названная Пэтси, не поднимая головы юркнула в повозку. За ней уселась остальная тройка героев, не забыв дать кучеру внятные пояснения куда править. Через пару мгновений карета тронулась. На крыльце, как и в прошлые разы стоял Жак, молча с глубокой тоской в глазах провожая господ на задание, будто отец провожает сыновей на войну. Никлас Аренстоф не солгал, кучер действительно знал своё дело. Без каких либо "Но", "Дорогу" и прочих типичных выкриков возничих, Пауль быстро и достаточно мягко довёз карету по указанному адресу ткацкой мастерской. Хотя нельзя сказать что правил он беззвучно, все слова ему помогал заменять хлыст. Пауль орудовал кнутом не хуже дознавателей в застенках инквизиции, крепкий не особо длинный кожаный хлыст в руках возничего то и дело взмывал в воздух, что бы в следующий миг разразиться на пол улицы резким щелчком. Остановив карету около самого крыльца ткацкой мастерской Паул несколько раз постучал по крыше кареты: - Дескать, приехали. Кейра и Маришка отправились на примерку. Модам, встретившая в столь ранний час двух очаровательных покупательниц, была несколько растеряна от запросов. Ведь обычно платья не продаются готовыми. В лучшем случае необходимо время хотя бы до вечера, что бы подогнать уже почти готовое платье под конкретную даму, но девушки были уж сильно убедительны. Хозяйка мастерской не стала ломить три дорого, но и отступать не собиралась. За два вполне приличных платья пришлось выложить хорошую стоимость, плюс добавить за крайнюю срочность подгонки, плюс добавить небольшую неустойку за то, что якобы одно платье было уже заказано и ждало свою покупательницу. Проверить последнее не было ни времени, ни сил, было просто легче согласиться. В итоге пришлось скрепя сердцем отдать 35 золотых монет, зато в знак признательности Кейра получила абсолютно бесплатно аккуратную соломенную шляпу. Процедура подгонки была крайне быстра, но всё же она заняла почти час. И спустя час повозка вновь отправилась, но теперь уже прямиком к северным воротам города. К тем воротам, где уже были давно прикормленные стражники. Получив пару серебряных монет, стража у ворот даже не стала задаваться вопросами кто и куда едет, сразу же видно - честные добропорядочные люди. Едва карета выехала за стены замка и отъехала на сотню метров, кучер остановил экипаж игромко постучал в крышу кареты. Впереди была развилка, и немой Пауль сейчас просто не знал куда ему править.
|
|
|
-
А ты глупец, который никогда не видел дальше собственного носа. Проклятье моего имени ещё долго будут жить в людских сердцах, а посеянные семена дадут благодатные всходы. Надежда - удел покорных рабов. Удел же свободных - двигаться вперёд, принимая на себя ответственность за содеянное и принятые решения. Меня не страшат ни вечные муки, ни Ад и я не сожалею о том, что сделал, таков был мой выбор. Ни у одного смертного не хватило сил, чтобы одолеть меня и даже демон поразил меня только потому, что я так решил. Но тебе не понять. Твоё сердце давно прогнило, а внутренности пожрали трупные черви. Твои глаза не видят света и той искры, что я сохранил и которая вспыхнет новой путеводной звездой. Светоносный был первым, но не единственным. Мне не в чем каяться, подобно низвергнутому ангелу моё имя покроют грязью и нечистотами, назовут убийцей и чудовищем, но цель, Яромар, она достигнута… Не это ли важно? Крутейший монолог
|
|
|
|
Рэндом не сильно разбирался в политике, зато он довольно неплохо представлял корпоративные интриги, ведь он сам получил немало выгоды от подобных перестановок. Нет, он, конечно, не был профи, а скорее даже был третьей стороной, но понимал, что очень тяжело переоценить пользу от значимых фигур на стороне своих интересов. Но при такой игре, риски тоже возрастали. Местная феодальная возня, вряд ли могла сравниться в масштабах с интригами внутри межзвездных корпораций, но принципы наверняка не сильно отличались. Он почесал подбородок, и посмотрел на Алана.
- Насколько я понимаю, Бертран желает встрять в это дерьмо не больше нашего. – Произнес он. – А раз так, то нам не стоит спешить с тем чтобы расстаться с ним. И все же стоит учитывать ситуацию, в которой у генерала не останется выбора. Но к тому моменту обстоятельства наверняка изменяться, и появятся новые факторы - именно тогда стоит ещё раз повторить размышления на эту тему, не раньше. И ещё. Я хочу напомнить всем о местных ресурсах, и валюте в частности. Нам нечего продать местным, а предложение своих услуг на незнакомом рынке связано с крупными рисками, в нашем случае эти риски далеко не финансовые. Выходит, что на данном этапе Бертран – это наш банк. Мы можем брать у него деньги пока они у него есть, и в этом нет никакой аферы – если нам удастся улететь и взять его с собой, то среди наших миров он окажется в симметричной ситуации, и будет получать деньги на свои нужды от нас. Если же нам всем не повезет и улететь не удастся, - то он окажется в положении человека чей лотерейный билет не выиграл. Не думаю, что он сильно опечалиться, а мы в свою очередь получим достаточно времени чтобы отблагодарить его за помощь в начале.
Рэн посмотрел куда-то на юг, но быстро вернул внимание капитану и спутникам.
- Отсутствие крупных финансов, радикально усложнит нашу задачу. – Продолжил он. – Транспорт, провиант, снаряжение – это всё только для похода в Пустые земли. И мы не знаем, что обнаружим там, но это точно не будет готовый к отлету звездолет. Сколько времени придется там провести? Нужен ли будет лагерь? Что понадобится для ремонта? Здесь нет техники, так что возможно придется нанимать большое количество некачественной рабочей силы. На всё это нужны ресурсы, и в тайне подобные шаги удержать не выйдет. Если на нашей стороне будет местное государство, во главе с диктатором – задача будет облегчена многократно… Но, пожалуй, я забегаю вперед, сейчас стоит принять решение о том стоит ли оставаться на барже, или сойти и направиться в замок Бертрана за пополнением финансов.
В глазах Рэна вспыхнули голубые огоньки интерфейса – он еще раз быстро посмотрел на карту, и убрал её.
- Генерал говорил, что его замки гораздо южнее, наверно про этот он забыл. Если замок действительно не далеко и в нём можно пополнить денежный резерв, то я за этот план. Если денег будет достаточно, то можно вернуться на реку и добраться до Харрисы. А там еще раз рассмотреть план морского путешествия в Пустые земли, - это минимизирует шанс вляпаться в политику по пути туда. Если же такой возможности не будет, наличные пригодятся нам если мы все же решим разделиться с Бертраном.
|
- Пока! - сказал Ален, поглядев вслед растаявшему отцу. Непонятное чувство шевельнулось внутри дока, уважение смешанное с удивлением. Что-то переменилось. Пропал киллер-нарцисс-психопат, появился мудрец и оракул, но не пассивный, а полный жизни. Самди показал себя способным лидером, хорошим ориентиром, даже моделью. Будь Ален посильнее, он бы хотел стать таким как Инсурральде. По крайней мере, не таким растерянным.
Док посмотрел на то место, где стоял только что барон и задержал рассеянный взгляд на земле. Потом он поднял глаза, и сказал отстраненным голосом.
- В жизни мужчины есть две силы, - сказал Вирель. - Правильно было бы облечь их в стерильные формы научной теории, но мне больше нравится подход Юнга, он более элегантный: Эрос и Танатос. Когда ты и я хотим что-либо, скажем, внимания прекрасной женщины, или, например, создать ouvre на века, то это Эрос. Когда мы теряем интерес и надежду, когда мы с тобой перестаем считать себя уникальными и привлекательными, когда все становится безразличным, и десять раз в день ты просишь, чтобы какой-то несчастный случай забрал тебя, и избавил тебя от груза ответственности и ежедневных страданий, то это когти Танатоса. Ничего сложного. Ты или стремишься к объекту твоего желания, или сползаешь в забытье подземного мира. Жажда жизни и тяга к смерти.
Постепенно голос Алена набрал силу. Док раскрыл руку и растопырил пальцы перед корпусом, как будто поймал невидимую добычу.
- Но есть два нюанса. Трюка, так сказать. Первый трюк в том, что сила проявляется в тот момент, когда остальные сползают, а ты находишь внутри резервы для стремления. Тогда ты превращаешься в лидера, и некоторое время держишь эту позицию. Превращаешься в лидера раз семь с регулярным постоянством, и эта репутация прилипает. По крайней мере, до тех пор пока не появится молодая шпана, чтобы стереть нас с лица земли. Ну и второй трюк. Он посложнее. Фишка в том, чтобы захотеть не для себя, а для кого-то другого. Перенести свою тягу к жизни, свободе и любви на другого человека или, еще круче, на группу людей. Тогда ты непобедим. Ничего тебя не остановит, ни грусть, ни усталость, ни комфорт. Потому что такая работа никогда не окончена. А если и бывает успех, то это просто короткая передышка перед новой схваткой. Понимаете, Грегори, Джо? Стремиться и надеяться можно вечно.
- Мы с вами здесь надолго, и хоть мы и принцы, но таких принцев десятки, может сотни. Нужен маленький трюк, чтобы встать на шаг впереди.
Вирель выдохнул и приглашающе помахал рукой.
- Пошли. Нас тоже ждет дама.
|
|
|
|
|
|
Монолог Харады…
-…- в трубке царило гробовое молчание какое-то время. Слышался лишь какой-то тихий скрип, будто бы что-то трется друг о друга, а так же тихий перезвон капелл и периодическое журчание воды. Незадолго до окончания речи Юко послышался тихий хлюпающий звук,- Прошу прощения, что прерываю вас. Скорее всего, Вы ошиблись номером. Я не могу дать вам тот ответ, что вы хоте ли бы услышать,- послышался наконец всё такой же беспечный по сути, и всё такой же ненавязчиво давящий по интонации звонкий голос Харады. Мужчина говорил достаточно бодро, и голос его был разборчивым, чётким,- Не кладите трубку, девушка. Не хочу вас разочаровывать. Потому, опишу как прошёл мой день. В обратном порядке,- послышался очередной хлюпающий звук, и, тихий звон, похожий на столкновение стекла с чем-то твёрдым. Харада продолжал вещать,- Сейчас, я лежу и отмокаю в ванне. Пью хорошее, вкусное, красное полусладкое. Ем марципан. Я это делаю, потому что ещё пару часов назад был запятнан с ног до головы. Вы спросите – где я так испачкался?- тон мужчины стал чуть более напряжённым, но всё ещё с нотками жизнерадостности в нём,- Я являюсь владельцем клиннингового агентства «Бакуда». Я редко работаю сам. Большую часть времени провожу в офисе. Офис находится в доме, где я живу,- жизнерадостность пропала из голоса. Тон стал куда более холодным,- В этот раз, работа приехала ко мне на дом. Четырнадцатью часами ранее, к моему дому подъехало шесть фургонов. Фургонов с мусором. И бесцеремонно раскидало весь этот мусор прямо у меня под дверью. А потом и в моём офисе. А потом, и у меня дома,- тон Харады резко упал по температуре. И казалось бы, одним своим голосом он мог бы остановить глобальное потепление, а то и начать Ледниковый Период. Даже тембр его резко упал, с фальцета переменившись на сухой баритон,- Я должен быть рад этому. В теории. Ведь это моя работа – выносить мусор. Но, за это работу мне никто не заплатил,- последовала короткая пауза,- Девушка. Я думаю, что вы, что наполнение тех фургончиков – всё едино. Как и ваши Матроны, что нагрузили меня сегодня поутру работой сверх меры. Уверяю вас. Я не оставлю этот «труд»… безвозмездным. Вы… заплатите. Заплатите мне сполна. Это… вы можете оставить при себе,- вдруг его голос вновь потеплел. Стал даже насмешливым,- Не спешите никуда. Можете не утруждать себя передачей данного послания. Всё равно – вы вряд ли успеете это сделать. Не волнуйтесь, я сам им всё передам, при личной встрече. Доброй ночи вам, девушка. Насладитесь ей сполна. Жизнь – жутко коротка…- послышались короткие гудки.
Перед отбытием…
- Тебе видней…- неопределённо ответила официантка. И хлопнула себя рукой по животу, где-то в области печени. Нахмурилась. Ещё пару раз. А потом опустила взгляд к животу. Она прошлась пальчиками по одежде, будто бы ощупывая её. А потом быстро проверила свои карманы. Девушка скисла. Накуксившись, она посмотрела на Байши. Её брови сложились домиком. И казалось бы, сейчас она должна была высказаться на счёт его слов. Набрав воздуха в грудь, почти со смертельной досадой девчушка выдала,- Я потеряла карман с сигаретами!- и звучало это с жуткой смесью детской обиды, непонимания и негодования, что сложно было сказать, серьёзно ли она это скала, или же нет.
Свидетели событий в кафе так и не очнулись, оставаясь в глубоком, вязком забытье. А после укуса Кали, впрыснувшей гормональный коктейль им в кровь, параллельно с тем поубавив количество живительной жизни в организме, дальнобойщику и хозяйке заведения теперь снились кошмары. Или какие-то похожие сны. Дурман заставлял их постанывать и чуть дёргаться во сне, но, из-за влияния яда кровопийцы, они впали в ещё более глубокий транс. Кали же чувствовала себя намного лучше. Пускай «чокер» под кожей всё ещё стягивал шею, и оставлял лёгкое чувство дискомфорта, слабость прошла, а вместе с тем, её тело стало сильнее, быстрее и легче. Склоки вампиров подходили к логическому завершению.
- Я не особо понимаю, что тут происходит,- проговорила официантка. Глядя на то, как Майкл вытирает свои отпечатки, девушка сделала пару шагов в сторону выхода. Она не особо вписывалась в диалог. А потому, и сделать какое-то весомое предложение не могла. «Эби» сказала первое, что ей пришло в голову,- У меня кончились сигареты. Тут их не продают. Поехали до заправки,- с этим предложением, она вышла на улицу, и зашагала уверенно в ту же сторону, в которой шатко шагал Коста. Кажется, она следовала за ним. Просто потому, что он чаще всего обращал на неё внимание… кроме Майкла, и Кали, а выбор из этих двоих был явно паршивой идеей.
-…Не бойся, малыш. Папочка заберёт тебя со штрафстояночки федералов, починит, почистит, покрасит заново, и будешь как новенький,- вещал панк, глядя по боку свой истоптанный профессором чоппер. С тяжестью на сердце (что невероятно четко ощущал Джек), он снял с байка свою седельную сумку, и прикрепленный к нему ранее рюкзак. Поднявшись с корточек, и отойдя от своего железного коня, он, как и Джек шедший на небольшом расстоянии от него, приблизился к Корпиндеру. Тот что-то набирал на телефоне, и видок у него был не самый здоровый. Его старый форд всё ещё не загорелся, не смотря на угрозы джентльмена. Ирландец раздосадовано цыкнул.
- Я не могу её поджечь,- с какой-то хмурой отрешенностью, констатировал Корпиндер. Он сел на капот машине,- Ни «Кредо», ни «Бакуда», ни «Сан-Саспего» сегодня не работают, и, не зачистят стоянку. У всех у них сегодня есть некоторые «технические неполадки», что наводит меня на мысль… будто бы пока мы возились с этими мерзкими сектантами, а может даже ещё раньше, случилось нечто неописуемо отвратительное. Хах,- кисло усмехнулся тот. Корпиндеру сейчас на вид было где-то в районе 50, хотя в начале знакомства с ним, ему едва ли можно было дать 40. Мужчина сильно постарел, и будто бы чуть усох,- Я догадывался что мою жизнь прервет один безумной глупый плохой день. Но никак не надеялся на целую череду таких вот мелких гадостей. И если честно, искренне надеялся, что причиной моей смерти будет праздность. Или чьи-то слишком крепкие объятия,- блекло улыбнулся старик. Его губы чуть дрожали. А глаза блестели. До белезны костяшек, он сжал свою трость,- Если я выживу, клянусь всем святым – ноги моей больше не будет в придорожных забегаловках!- уже громче, переходя на едкий рык, выпалил он,- Никаких больше приключений! Тихий дом… Вкусная еда… тёплая кровать, а в идеале – дружная семья. Никаких больше путешествий…- его ноздри раздувались, и сужались, ходя ходуном как у быка. В этот момент, к нему подошёл Айзек. И протянул джентльмену раскрытую ладонь.
- Давай, Корпиндер!- весело сказал панк.
- Что давай?..- проговорил тот неуверенно.
- Ключи,- улыбнулся во все 32 зуба (которые успели полностью восстановиться после драки) панк.
-…- Корпиндер вытащил свои ключи из кармана пиджака. Чуть подумал. Посмотрел в сторону. И кинул ключи в сторону Айзека, но, не в него, а за его плечо, прямо в грудь Джеку. Поймать их вампиру не составило бы труда,- Друг мой… вы не откажите нам в услуге побыть немного водителем для джентльмена в полном рассвете сил,- сказал тот, чуть прикрыв глаза, и приложив ладонь к своей хрипящей груди,-…И Айзека,- добавил тот, кивнув в сторону охотника.
-…Ну или так,- не став спорить, согласился охотник на вампиров.
- Трогай,- проговорила официантка, сев на заднее сиденье машины. Она облокотилась на спинку машины, и откинула голову. Девушка потянулась,- Остановись на следующей заправке, до, или сразу же после Де-Мойна. Мне надо купить сигарет, а то мои куда-то делись,- проговорила та. Она нахмурилась, и какое-то время просто спокойно сидела на месте. А потом, кивнула,- Мы вроде бы не знакомились. Но, мне и сказать особо нечего. У меня в голове сплошной туман. Я с трудом что-то о себе помню, не то что сказать что-то могу. Это… последствие вампирского обращения?- кисло поинтересовалась она. А потом мотнула растрёпанными, и больше не стянутыми в пучок на голове, волсоами,- Хотя… лучше не говори. Если это какое-то отклонение, или мне что отшибло – лучше я буду думать, что это просто последствие обращение. И оно пройдёт. Со временем,- протянула та. А потом, улыбнулась, глядя на Косту через зеркало заднего вида,- Ладно, забыли… меня зовут Ной. Ной Гольдман. А тебя?- на этих словах, в машину сил Майкл, заняв переднее сиденье, сбоку от Косты,- Йо, вождь,- поприветствовала прибывшего официантка.
Вампиры были готовы к отправлению. Осталось лишь вжать педаль газа в пол, и отправиться в путь. Их ждала долгая дорога впереди. Достаточно долгая, чтобы притереться друг к другу…
|
"Вот и хорошо, вот и рыдай",- мысленно приговаривала Маришка, размышляя над тем, что и как стрясти с этой глупой девчонки, как только они ее довезут. Руки плутовки работали сами собой. Замирая на вдохе, и вновь двигаясь на выдохе рыдающей девушки, поглаживая ту.
Тут девица сбрыкнулась решив кровушки себе пролить. Маришка продолжала гладить ту, смотря как Аннель калечит себе руку. Ну и ладно, доктор у них есть. Пусть проявит чудеса медицины, ручку девичью перевяжет.
А вот когда кровь закипела на ладошке дворянки, Маришка ощутила как мурашки бегут по спине, а волосы встают дыбом. Может... а ну эту королевскую службу? Она как раз хотела съездить в соседние королевство, посмотреть как там житье. Ведьма ощутила настойчивый, и такой знакомый взгляд в спину. Будто Павел, спрятавшись от всех, наблюдал. Прятаться в ее комнате было практически негде. Разве что Старший Дознаватель залез под кровать, и сейчас подсматривал за обнаженной дворянкой от туда. Даже представив эту сцену, Маришка не ощутила ни капли желания засмеяться. Ладно... еще побудет здесь немножко...
Может это что-то вроде бешенства? Там тоже пузыриться все... ну слюни, так точно. А может крестик у Аннель какой бракованный достался? Медные зеленеют, а этот вот... Кожу же ведь не прижигает? И вообще, смех да и только, оборотни... Ха-ха-ха... а кровь пузырилась и шипела... Нуу... Маришка тоже могла такой трюк провернуть... Но все же...
Мысли неслись в скач, а Маришка продолжала поглаживать девушку сохраняя маску внимания на лице. Нужно было срочно что-то думать... И она занялась этим.
"Допустим оборотни есть. Когда это человек, то человек, как человек. Только кровь, вот шипит... А когда оборотень, то это волк... Ну... такая большая собачка. Очень большая... собачка." - думала Маришка.
Судьба( и Старший Дознаватель) связали их вместе, а значит нужно устраиваться наилучшим способом. Если эта тварь проклятущая в монстра обратиться, то лучше пусть жрет всяких докторов и других своих защитничков. Вот например ее верный щит. Кейру. Тут есть за что цапнуть. Авось нажравшись, к Маришке не притронется. А для этого, лучше чтобы эта тварюшка привыкла и приластилась к ней, пока в человеческой форме. Мол, Маришка из своей стаи. Старшая сука, самая сучастая из всех сучек! Ее не нужно кушать, ее нужно слушать. Внушала себе девушка. Ну или хотя бы младшая... Если бы Маришку не стали разрывать на клочки, она была согласна на любую роль в этой стае.
И тут ведьмочка поняла, что раз перед ней тварь(возможно! Маришка еще в глубине души надеялась, что у девушки просто сезонная аллергия на серебро), то как и любая животина, она нутром чует, когда ее человек боится.
Выдохнула, размирая из своей ласково-поглаживающей позы.
- Шипит и пузырится. Ну прямо, как у тех двух девушек. Сильное видимо проклятье, госпожа, что даже Ваша чистота не уберегла от него,- глядела на ладошку Маришка, словно ей под нос такие дела каждый день суют.
Посмотрела прямо в глаза Аннель, через слезы ее горючие.
- Их вылечили,- ну, одну точно, если верить самой себе,- и Вас вылечат.
Маришка смотрела в глаза рыжей и думала накручивая себя:
"Какая же ты хорошая, как же я тебя люблю." - она вытравливала всякие задние мысли, чтобы зверь внутри человека не учуял запах правды. Ведь лучшая ложь, эта та, в которую ты веришь сам.
"Все это глупости. С тобой все хорошо. Я доверяю тебе. Мы вместе, мы друг за друга."
Под этими мыслями, само тело ведьмочки подстраивалось, передовая посыл. Она льнула к обнаженной девице, челюсть расслабилась, губы приоткрылись, а ее личико было так близко, что можно было ощутить поток дыхания друг друга. Если до этого она действовала как слуга, то сейчас ее движения стали подобно равной, и даже потихоньку начинали все больше вести. Маришка мягко давила на тело Аннель выправляя ей осанку, одновременно приручая слушаться своих рук.
Такие вещи ведьмочка не умела делать в пол силы. И сейчас просто отрешилась от мира, полностью сконцентрировавшись на Аннель. Пребывая в подобие транса, в который она вводила и дворянку.
- Я с вами. Я здесь,- мягко и размеренно проговорила девушке, обдувая ее губы и не отрываясь от глаз. Голос ведьмы стал ниже и глубже, едва вибрируя,- Сейчас все хорошо. Все будет хорошо.
О том что перед ней жуткий оборотень, чья кровь содержащая проклятую заразу, что теперь течет рядом с ней на пол, она в данный момент полностью забыла.
|
|
|
|
|
Маришка внутренне ликовала, когда видела, как зазнавшаяся тупая дворянка получает по заслугам. А затем девчонка сдалась подняв к верху ручки.
- Энто тоже хорошо, госпожа. Как говориться, береженого бог бережет.
И быстренько помогла снять шелковую камизу оставляя девушку голышом. И это уже было хорошо... И речь не о теле девушки, хоть с этим у той все было прекрасно. Нет, дело в том, что в одежде была сила. Она преображала людей, давая уверенность им в том, кто они есть. Доктор черпал силу в своем клюве, а дворянка в дорогой одежде. А кто она сейчас? Голожопая рыжая девка. Выкинь на улицу, грязью обваляй и попробуй отличи от подзаборной рвани. Хотя, конечно, нежная кожа и холенные ручки выдавали суть, но самое главное, своей основной защиты девушка лишилась. Этим и воспользовалась Маришка.
Приблизилась к Аннель. Нежно приобняла согревая телом обнаженную плоть, прижала той голову к плечу и погладила по головке, будто ребенка.
- Все хорошо, госпожа. Все будет хорошо. Мы вас доставим через всех убийц к вашему папеньке, а там уж вас и вылечат,- тихо приговаривала поглаживая рыженькой голову и спинку. Давала той привыкнуть к своему запаху, выработать привычку, что если беда и что-то плохо, вот есть Маришка, с ней хорошо и спокойно.
Если девушка разрыдалась, проявив перед ней слабость, дала ей проплакаться сбросив все заботы, не спеша успокаивая. Перед Маришкой можно было быть собой. Испуганной девочкой, которая не знала что ей делать, а не притворяться стальной дворянкой, которой все по плечу.
Ох и стрясет она с нее что-нибудь за эти услуги, как до папеньки оной доберутся.
Закончив успокаивать Аннель, Маршика бы собрала все вещи и завернула в плащ девушки. Конечно бы, обувь тоже прихватила. Кейра уже должна была закончить с осмотром вещей.
- Конечно, госпожа Нуара. Сейчас принесу,- поклонилась любительнице обтягивающей одежды. И как ее в темной подворотне еще не зажали, чтобы задницу платьем не прикрытую поиметь? Наверняка из-за того, что мурашки по спине начинали бегать, стоило в нее вглядеться подольше. Интуиция кричала, что утехи лучше искать в другом месте.
Послушала отданный на ушко приказ узнать состояние дел у доктора. Кивнула.
Забрала вещи и улыбнувшись рыженькой напоследок вышла. А дальше уже можно и сжечь все на кухне, а после этого поговорить с доктором, ну и конечно, посмотреть. А что же все таки в карете?!
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Знаете, а на самом деле не так уж и просто взять и рассказать обо всем. Я имею ввиду, что при сухом пересказе сюжета потеряется та самая внутренняя составляющая, идея так сказать. Это меня огорчает, ведь именно я не довел дело до конца. Ну что ж поделать, это будет мне очередным уроком.
Я начну с того, что расскажу два момента, с которых все собственно и началось. Об идее и осознании. Это займет не много времени. Я понимаю, то просить его у вас не имею права, но надеюсь, что не слишком отягощу своей писаниной.
Итак, я каждый день хожу пешком от станции автобуса до работы. Мой путь пролегает через промышленную зону. Эта территория бывшего керамотрубного завода, который к нашему времени, давно закрылся, что не успели разворовать, то сгнило или проржавело, а остальное покрыто толстым слоем грязи и прочей мерзости. По технике безопасности советских заводов на территории производств должен быть резервуар с водой, на случай пожара. Обычно его делают в виде озера, или канала, ну не суть. И вот, каждый день проходя там, я через ржавый забор наблюдаю картину. Пейзаж. Небольшая "лужа" примерно метров сто на сто, обильно заросшая камышом, остовами сгнивших деревьев, по краям заваленная мусором. Это не очень приятная картина, в купе с тем, что вокруг "мертвая" промзона: покореженные заборы, щербатый бетон и везде мусор, бутылки, кульки... Так вот, на "другом" берегу, противоположном тому, где я обычно иду, стоит старое кресло. Просто каркас, но с остатками обивки. Старое желтое кресло. Это... Я не смогу передать это буквами, но представьте: все "это" вокруг и кресло на берегу забытого всеми озера для план-тушения заброшенного завода. С той стороны нет ничего, нет дороги или тропинки, просто лесополоса и дальше поля. Кресло стоит таким образом, что если сесть в него, то видно озеро и промзона, дорога по которой редкие люди ходят. Раз оно там стоит, значит его туда поставили, верно? В один из дней, мне пришла в голову мысль: о чем думал человек, который принес туда желтое кресло и сидел там, смотрел на озеро, на людей, вдыхая аромат гнилого озера.
Это была идея, да именно так меня и поразила мысль: в том желтом кресле сидел человек, у которого были желтые мысли. Потом я читал о штатах Америке, меня заинтересовала Луизиана, с её трагической судьбой, противостояния разрушительной силе природы. Там, я имею ввиду Луизиану, полно болот, невероятное количество пустого пространства и эти богом забытые ранчо и хутора, где на многие мили вокруг нет ни души. Там мог оказаться человек с "моего" озера, человек который мог сидеть на желтом кресле.
В начале я сказал, что напишу об идее и осознании. Про идею уже написал, теперь пришел через осознания. Так вот, я учился на бюджетной основе, таким образом по окончании института был обязан отдать долг родине и отработать в госучереждении минимум три года. По распределению был назначен следователем в районное отделение милиции. Не буду долго вдаваться в подробности, но в то время я был полон гуманизма и природной, знаете, такой дурацкой любви к справедливости и глупой надежде сделать что-то хорошее. Вот честно. (Сейчас пишу и улыбаюсь, забавно так, ну да ладно, не суть.) Пара слов о текучке: раз или два в неделю нужно было дежурить, это значит сутки кататься по всем вызовам в районе в составе опергруппы. Бытовые скандалы, кражи, взломы машин, пропажа детей, просто скандалы, хулиганства и прочее. Звучит непонятно, но на самом деле рутина. В прочее входили также выезды на скоропостижные смерти, то есть когда человек умирал своей смертью и для того, чтобы зафиксировать этот факт, что все в порядке, судмедэксперт вместе со следователем, осматривал труп и составлял акт, так мол и так, все в порядке, признаков насильственной смерти нет, это смерть по естественным причинам. У нас был довольно криминальный, но в то же время тихий район: много преступлений, но ни убийств, ни изнасилований не было (это контрольные статьи, при их выявлении создается следственная группа, в общем все "на ушах"). Так вот. Спустя примерно год работы, я приехал на вызов. Банальный, за сутки дежурства доводилось не раз по таким ездить. Старенькая, но чистая и ухоженная квартира, семейная пара. Мужу около шестидесяти, жене было чуть меньше. Мы заходим, а он, бедолага, сидит на маленькой табуретке у входной двери и курит. В пол смотрит, говорит: "Там", на проход в комнату кивает. Заходим дальше в квартиру, слева на полу, возле кровати лежит жена его. В халате, таком, которые все домохозяйки "за пятьдесят" ходят, с цветами большими. Лицо спокойное, только крови чуть-чуть на полу и вокруг носа. Видимо когда с кровати упала - ударилась. Вот и все. Мужик говорит, проснулись, попросила его чай сделать. На кухню вышел, чайник поставил, сахар закончился. Сходил на балкон за сахаром, спрашивает: " С лимоном?" и поясняет:"Она у меня с лимоном не любит, ей горчит... Горчило." Опять в пол смотрит, потом продолжает. "Стою, говорит, а ответа нет. Захожу в комнату с лимоном в руках, а она на полу". Все.
Я долго с ним разговаривал. В то время еще курил – сходили на балкон покурить и не раз. Рассказывал как на дачу ездили с ней, как крокусы сажали, а они все, гады, пропадали. Жалко было что до дня рождения не дожила, все хотела юбилей отметить: "А сколько? – Она всегда говорила, что когда будет шестьдесят, то позовет всех друзей, накроем стол, ну, знаете, чтоб было что вспомнить! Песни по поем, знаете как она у меня поет?...Ой. – Ну да, понимаю."
Примерно часа полтора ждали судмедэксперта. Я бы я сам все заполнил, но чертова бюрократия: на акте нужна было подпись и медсотрудника, одной подписи следователя не достаточною. Так вот. Сидим, значит, на кухне с ним, ребята мои отработали соседей, опросили, все в порядке, ждем эксперта. Он чай налил. С лимоном. Выговорился. Курим и молчим.
Приехал эксперт – молодая, красивая девушка. Я еще с ней заигрывал все время, ну во всяком случае пытался. Начали осматривать, она быстро диктует – я пишу. Ложем трупа является... и прочее и прочее. Она говорит: "Глянь сюда." Я смотрю: "Шея как шея, ожирение еле-еле проявлено, складки, пятнышки какие-то, чего?" Она на меня взгляд переводит, серьезная стала, пальцем по виску стучит и говорит: "Пятнышки? Это кровоподтеки. Кровоподтеки овальной формы на шее трупа. Там еще лунообразные полосы, видишь?" Еще ничего не понимаю, но в тот момент внутри у меня противно заныло что-то в животе. Я не понял, а опер, который стоял рядом, оказался более сообразительным. Или просто опыт сыграл, в общем без лишних слов, сходил он на балкон за мужем, вернулся с ним. Уже в наручниках. А я стою как дурачок со своей папкой, ручкой, документами. Охреневший. Смотрю на него. Он на меня. "Зачем?", спрашиваю. Он отвечает: "Она, сука, мне надоела. Она мне за всю жизнь все мозги проела, тварь!"
Когда я дописывал протокол, в тот момент, когда писал: "Смерть наступила в результате механической асфиксии, удушения." ко мне пришло осознание, что буквально десять минут назад сидел с убийцей за столом, пил чай, жалел его. Держал за руку, утешая. За ту же руку, которым он часом ранее задушил свою жену. Понимаете? Вот какая штука: я понял, что все мы, я имею ввиду людей, находимся на границе нашего сознания. Мы думаем, что все мерзкое, неправильное или страшное и ужасное находится где-то там, в криминальных сводках, на заброшенных заводах и пустырях, что убийцы либо в фильмах, либо где-то "там", а насильники и извращенцы сидят в тюрьмах. Ну или не в тюрьмах, а в своих "норах", не суть. Понимаете? Но это не так. На самом деле "они" рядом, граница, что отделяет от "них" проходит прямо внутри нас. Человеку достаточно сделать один маленький шажочек и он перейдет на "ту" сторону, окажется в рядах ублюдков и недочеловеков. Желтые люди повсюду, нужно быть осторожным, приходя на их охотничьи угодья.
Вот и все. Все что хотел рассказать. Ах да, имя убийцы. Я думаю это понятно. Я завершу игру и все сообщения откроются, так вроде бы должно быть по механике сайта, но если вдруг не произойдет, то напишите мне в личку пожалуйста. Как и обещал, я написал имя убийцы в самом начале игры: комната "Фонтан", сообщение №2
|
|
|
|
|
От путаных и не несущих в себе никакого смысла речей Гуго отвлекся на смутно знакомую карту, так и представляя себе коварные засады на каждом шагу. Вот их отряд едет по дороге, как вдруг дорогу им перегораживает безумный чернокнижник, адски хохочет и затягивает речь про то, что сам Сатана по сравнению с ним - щенок, и что путникам никак не миновать страшной гибели. Чуть позже из-за деревьев выходит банда лесных братьев, требующих отдать им благородную даму, посылку, золото и коней, и весь отряд дрожит в страхе и готовится уступить разбойникам, как вдруг бесстрашный и невозмутимый фон Химмельштос говорит своему оруженосцу:
- Скажи-ка, сынок, ты из того же теста, что и эти трусы - или еще надеешься стать настоящим рыцарем? Срази их главаря - и я клянусь, что ты оденешь шпоры!
После чего воодушевленный юноша, которого он просто не мог воспитать неправильно, врывается в ряды бандитов, раскидывая их как кегли, и вступает в поединок с главарем. Где-то до или после колдуна и разбойников отряд останавливается в неприметной покосившейся хибаре, в которой подло затаилось демоническое воинство, а потом...
От необходимого любому великому полководцу представления всех возможных вариантов событий и прописывания пути к победе в любом из них рыцаря отвлек тот факт, что присутствующие начали расходиться. Куда? Неужели они уже все обсудили? И как он мог пропустить важнейший момент - кто командует их отрядом? Взгляд и мысль Гуго беспокойно метались в поисках достаточно авторитетной фигуры, чтобы возглавить благородную и трудную миссию, полную выдающихся подвигов. Девки на эту роль не подходят, тем более, что одна рыжая, а другая желторожая - обе никак не походили на воодушевленных дев-воительниц, зато внешностью и повадками сильно напоминали какую-то пакостную нехристь. Хиляков Теодора и Барджа он затруднялся даже представить себе с клинком в руках, а командир должен всегда быть на острие атаки, воинственным кличем и яростным напором на врага пробуждая в своих бойцах жажду битвы.
Примо? Примо... Если подумать, то Гуго часто замечал за Моретти, что тот каким-то непостижимым образом раньше него прорубается через ряды противника, проходя из фронта в тыл как нож сквозь масло. Разве что рыцарь не замечал, как Примо мчался бок о бок с ним в атаку - но мало ли чего он в пылу не замечал. И воин хороший, и на лицо христианин, и за всякими сомнительными с точки зрения благочестия книжками не замечен. Точно, Примо будет ими командовать!
Но тут же на безоблачном небе мрачно сверкнула молния - Моретти совсем не благородных кровей! Плакать хотелось от такой несправедливости: такой хороший человек и доблестный воин не носит шпор. В сердцах Гуго дал себе клятву заставить Примо прямо во время поездки совершить как можно более безрассудный и опасный для жизни подвиг, оттеснив на второй план оруженосца, чтобы Моретти после него посвятили в рыцари. Хотя Гуго мог бы сдаться ему в плен, и получить свободу только при условии посвящения пленителя в рыцари...
Тоскливый взгляд не находил никого, кто мог бы им, рыцарем Ордена Меченосцев, по праву командовать. Пока наконец в голову фон Химмельштосу не пришел он сам - так вот же он, дворянин, христианин и ревнитель! Да еще и дает всему этому сброду кров в своей таверне, и что-то не помнит, чтобы собирал с них десятину - таверна ведь почти то же, что и земельный надел? - за постой. Так что если хорошо подумать, то весь отряд состоит из его ленников, обязанных по первому зову собираться под знамена герра Гуго фон Химмельштоса.
Встрепенувшись и сбросив всякое недоумение, Гуго поспешил сказать еще присутствовавшим на собрании:
- Властью, данной мне Королем, Богом и гроссмейстером ордена, объявляю себя комтуром нашего боевого братства! И своим первым указом велю вам всем избавиться от любого недостойного оружия, осуждаемого церковью. Словом, увижу у кого-то арбалет, алебарду, фламберг или что-то похожее - голову оторву!
И, совершенно довольный собой, пошел снимать Грегора со "Стойки на дыбах", чтобы оруженосец подготовил все необходимое для путешествия, пока Гуго будет наедаться и напиваться на неделю вперед.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
 Настроение ссылкагод 1372, 4 мая, раннее утроУже несколько минут Жак не спал, он не спешил подниматься с кровати и приводить себя в порядок, а лишь лицезрел через приоткрытое окно на то, как утренний свежий ветер играет в весенней листве. Такое поведение было не свойственно Жаку, но не лень или расслабленность послужили поводом нежбы в кровати, скорее - некая тонкая ностальгия и желание просто порадоваться еще одному мирному утру. - Старею - слегка улыбнулся тавернщик и волевым движением скинул с себя одеяло. Поднявшись с кровати мужчина подошёл к окну и отворил ставни. Раннее весеннее солнце только только показалось у горизонта. Город еще толком не начал просыпаться, а кое где еще даже не уснул. Случалось, и в "Латунной Принцессе" проходила гульба, как говорится, "До последнего стоящего на ногах", но не этой ночью. Всех засидевшихся буйных или чрезмерно весёлых спроваживали еще до полуночи, позволяя остаться только мало мальски вразумительным личностям, разумеется если они могут за это заплатить, таков уж устоявшийся закон Принцессы. В конце улицы показался крайний для этой ночи патруль стражи, с уже практически бесполезными масляными фонарями в рука. Понаблюдав за ленивым маршем хранителей порядка и закона, Жак отошёл от окна и приступил к полноценному пробуждению. Через четверть часа Жак показался в общем зале Принцессы, как всегда не забыв проходя через кухню, организовать себе позавтракать... Сегодня под руку попался кусок сыра и ломоть ржаного хлеба. В общем зале было не людно, от силы пол дюжины местных работяг спавших по лавкам, да на полу около центрального камина, в котором лениво дотлевали головешки. Около центрального входа в полудрёме сидел Хенри. Молча поприветствовав своего нанимателя солдат потёр затёкшее больное колено, а затем поднялся с насиженного места и от души потянулся. - Ну, я пойду - спокойно отрапортовал Хенри, сдавая пост - Давай, жду как обычно - Столь же сухо и по делу ответил Жак. Вообще, в таверне по этим двоим можно было сверять часы. Раз сменились, значит уже почти шесть утра. Тавернщику уже пора приниматься за работу, а вышибале отоспаться, привести себя в порядок и к шести часам вечера быть в Принцессе, и так изо дня в день. Правда, если господа, уехали, то график этих двоих меняется, но это уже особый случай, а на особый случай, особый обычай. - Доброго всем утречка! Давайте ребятки, выметаемся! - Громогласно организовал побудку Хвост, при этом несколько раз постучав пустой пивной кружкой по столу. - Всё, нечего тут разлёживаться, скоро уже новые на ваши места придут... По скрипучим половицам подле лестницы зазвучали быстрые шаги - Вильма погнала девок работать. Девчушки своё дело знали хорошо, хотя, такую характеристику можно дать каждому обитателю таверны. Спустившись в зал, девочки поприветствовали начальника, и приступили к своим обязанностям, а в первую очередь это чистота и порядок. Так что тряпки в зубы, метла в руки, и шуршать! Через пол часа в Принцессе был наведён порядок, а на кухне уже потрескивал камин, таверна была готова к приёму посетителей. Большой город задаёт свои ритмы: Через пол часа лениво потянутся на "Кружку эля и чего нибудь пожевать" городские стражники и различный рабочий люд с ночных смен; Затем, ближе к полудню, пойдут "Что у вас сегодня из харчей?! Несите два"; Ну а к вечеру пойдёт самый разгар "Выпить, а там видно будет"; Перед зданием таверны остановилась знакомая всему персоналу телега. - Малец, сбегай за старшими... - окрикнул сидящего на крыльце Мельвина, седой мужчина на козлах, и паренёк поспешил внутрь предупредить, что приехал дед Симон. В таверну по утрам несколько разных людей привозили продукты, это было выгодно всем сторонам сделки. Одним, рынок сбыта и клиент исправно платящий, другим, поставка необходимых товаров без посредников, причём сразу до ворот. Если не считать захожих продавцов мёда или пряностей, то в регулярном порядке пару раз в неделю приезжало 3 человека. Один из них вот держатель большой фермы - Симон, он регулярно посылает в город телегу гружёную яйцами, сыром, молоком и прочей продукцией со своей фермы. Чаще конечно приезжает кто нибудь из сыновей Симона, но и старик пока не теряет хватку. - Так, и что мне с вами сегодня делать?! - говорила себе под нос кухарка Вильма, смотря на свежих кролей привезённых пять минут назад. - Знаю, потушу с овощами! - Можно заметить, что "потушить с овощами" является самым распространённым рецептом Вильмы для любого мяса. - Там дед Симон приехал - протараторил вбежавший на кухню мальчуган. - И что мне теперь, удавиться от счастья?! - буркнула в ответ кухарка - Иду... На крыльце старшую Гюрго уже ждал Жак. Тавернщик не упускал случая выйти и поприветствовать хорошего человека, да и помочь донести продукты кухарке не мешает. После коротких приветствий и дежурных обменов слухами и сплетнями, стороны перешли к делам. .... - Значит: две головы сыра, три дюжины яиц, творог, пара фунтов масла.... - Прокрутил в голове всё взятое у Симона. - Да, вроде ничего не забыл. Вот, я не обидел - с этими словами Жак протянул фермеру отсчитанные монеты. - Благодарю тебя - с искренней улыбкой сказал старик, принимая монеты. А после он слегка склонился к Жаку и проговорил снизив голос: - Я проезжал через одного нашего друга - С этими словами из рук Симона в руку Жака перекочевал небольшая записка. - Ну что же старина, доброго тебе пути, удачных дел и здоровья всей семье. - Попрощался с фермером тавернщик, и, взяв с телеги купленный только что сыр, пошёл в таверну. Отнеся продукты на кухню, Жак вернулся за стойку. В таверне пока еще никого не было, так что не опасаясь лишних глаз мужчина достал из кармана небольшую записку. Свернутую в маленький свиток бумажку, скрепляло тонкое простецкое латунное кольцо, хороший условный знак принятый уже давно. Сняв кольцо, мужчина развернул записку. "Доброго вам почтения, намереваюсь заехать к вам сегодня, дабы ублажить свои нужды. Ожидайте меня не позднее семи часов вечера. Н.А." Хвост громко свистнул. Через пару мгновений около стойки уже стояли обе младшие Гюрго. - К нам едут гости. Ты... - Жак указал на Лею - поспеши в поместье Эгмонтов, сама знаешь, что делать. По пути скажи Мельвину, что бы нашёл в городе господина доктора. Передайте, что "гости будут к семи". И поспешайте оба, даю два часа на обернуться. - Едва Жак договорил, как Лея кивнула в знак согласия и была такова - Теперь ты - обратился Хвост к Инес - подготовьте таверну и передайте маменьке, что бы постаралась с ужином.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
-
Оо, это так приятно, что Мир понравился Антону)
-
Очень живой пост. Как все.
|
|
|
|
|
|
-
За речи.
И за те чудесные метаморфозы, которые претерпевает Вероника.
-
Вероника всегда не перестает меня удивлять)
|
|
|
|
|
-
Хичкок тихо курит в сторонке.
-
Мне нужно было подождать, пока перезарядится плюсомет, не не отметить этот пост невозможно.
|
|
|
|
|
-
За фонтан.
-
За позитивчик :)
|
|
|
|
После такого откровения я молчала минуту, наверное. Смотрела на Алису и Колю. Сложила нож, кинула в сумку. Убивать нас вроде не собираются, самозащита откладывается. Голова пухла. Поток мыслей стремительно прибывал, как горная речка весной, грозя прорвать плотины, воздвинутые разумом давным давно. Жаждала ответов? Получай. Кушайте, не обляпайтесь. Да, ответы не такие простые и очевидные, как хотелось. Какие уж есть. Как с ними жить - твоё дело, дорогая. В мутном потоке мыслей упорно всплывала одна и та же: у нас не было выбора. Не было с того самого момента, как в дверь офиса номер 217 вошёл Павел Михайлович. Мы были обречены влипнуть в это потусторонее дерьмо с ведьмами и перевёртышами. И назад дороги нет.
Есть, конечно, некоторая вероятность, что мы стали жертвами дурного розыгрыша. Только он чересчур правдоподобен - и ему пора бы уже закончиться. Другая возможность: Алиса доигралась в догонялки с ветром, наши бренные тушки размазаны тонким слоем по встречному камазу, а наши души переживают эту красочную историю в качестве последнего подарка от жизни перед тем, как раствориться в небытии. Но тогда я должна была бы запомнить удар, вспышку света - что-нибудь подобное. Или я банально и незатейливо сошла с ума. Хотя это вряд ли, первые звоночки прозвенели бы намного раньше, а я всегда полагала себя психически устойчивым человеком. Версия четвёртая, экзотическая: Олеся таки попала к сектантам, нас поймали во время её поисков, накачали наркотой, и сейчас мы с Алисой валяемся в каком-нибудь подвале, пускаем слюни и видим умопомрачительные сны. Боже, сколько ещё правдоподобных версий способен сгенерировать мой взрослый здравомыслящий мозг, лишь бы не признавать очевидную истину: происходит невероятная хрень? Я чувствовала себя артистом второго плана, которого неожиданно вытащили на сцену во время спектакля, сценария к которому он в глаза не видел, и велели играть одну из ключевых ролей. И вот сумрак ночи, отражённый в тысячах биноклей, направлен на тебя в ожидании невероятной игры - а ты слов не знаешь.
"Сань, это полный провал" - говорила Ритка, вытянув на экзамене билет, которого она в глаза не видела. Или когда единственное её приличное платье для клубов и свиданий оказывалось облито дешёвым вином и непоправимо испорченным. И в этот трагический момент я была готова её прибить за Саню, а вместо этого давилась от смеха. Так вот, это - полный провал. Мы достигли дна. Пора оттолкнуться и всплывать. А что я, собственно, теряю? Больше всего потери окажутся в случае, если всё происходит на самом деле, а я отнесусь к этому как к глупой шутке. Нет уж, лучше считать, что сверхъестественная хрень происходит в реальности. Посмеяться над собой, наивной легковерной идиоткой, я всегда успею, а вот собрать обратно внутренности после ритуального ножа - не факт.
- Вы нас совсем не знаете. Что, правда вот так готовы принять в свою команду первых встречных? Ну хорошо. Представим, что мы на всё согласные, лишь бы не сдохнуть. Как мы можем обрести магию? Придётся залезть в эти коконы? Но вы сами говорите, времени мало. Я вообще удивляюсь, как дедуля до сих пор не пришёл по ваши души. Вы ведь особо не скрываетесь, засветились везде, где только можно, следов наоставляли, свидетелей. Мы на вас вышли меньше чем за полдня, и то при условии, что не понимали, что именно нашли, просто копали, куда копается. Если ваш дед получил то, что ему было нужно для охоты - всё плохо. Он совсем скоро выйдет на этот дом.
Следы нужно было заметать тщательнее, ребятки. Раз уж мы, обычные люди, хоть и профи в сфере поиска людей, без особого труда наткнулись на ваше логово, что говорить о профессиональном охотнике на ведьм? Интуиция вопила, что времени в обрез.
|
|
|
|
Это не комната - эшафот. И подниматься на него подобает с гордо поднятой головой, а не втянув её в плечи (скоро всё равно потеряешь, так чего дорожить?). Приглашение на казнь разносят всё с той же доброжелательной улыбкой, знакомой по вчерашней экскурсии, и от него не увильнёшь, не скажешься больным. Ты и есть больная, девочка, терапия нужна тебе, как воздух. Доктор вправит тебе мозги, вновь станешь полезным членом общества, будешь ходить на работу, как все, перестанешь думать о суициде и других странных вещах, перестанешь шарахаться от людей. Научишься улыбаться, как все, говорить, что у тебя всё в порядке. А главное - у тебя в самом деле всё будет в порядке. Жизнь наладится. Никаких маньячек-мучителей, никаких зомбей в зеркале нет. Они - плод твоего воспалённого воображения (но в зеркало лучше не заглядывать, мало ли...). С этим необходимо работать. Это лечится. Вон доктор Гилель, и доктор Браун - они помогут.
Сэм застывает в дверном проёме, зависает на несколько секунд, не поднимая глаз. Тяжело быть первой. Невыносимо тяжело сделать шаг вперёд, как в бассейн с ледяной водой. Дыхание перехватывает, живот скручивает безжалостной рукой. Сэм переступает порог, деревянной походкой идёт по стеночке, огибая комнату - пока до неё не доходит, что уединённо расположенных кресел нет. Они все равноудалены от центра. Все на виду. Все отлично просматриваются. От ласкового взгляда докторов не укрыться в дальнем ряду. Чёрт, чёрт! Вот засада! Сэм всё-таки завершает движение. Она сделала почти полный круг по комнате, прошла за спинками кресел до крайнего, самого дальнего от двери, и остановила свой выбор на нём. По крайней мере, у неё будет лишь один сосед. Она садится на краешек кресла и замирает в этом неудобном положении: чуть подавшись вперёд, руки сложены на коленях, колени плотно сомкнуты, взгляд направлен вниз. Ей кажется, её видно насквозь: все её нелепые страхи, глупые мысли, неуклюжие попытки выглядеть нормальной, комплексы, детские воспомнания. Она не уникальна, в этих стенах наверняка не такое видели. Здесь должны помочь. Но ей почему-то страшно. Лечение ведь может не закончиться одними душеспасительными беседами... И тогда она вспомнит бостонский мост, но будет поздно. У неё может просто не остаться решимости покончить со всем этим. Но выбор сделан. Сбежать не выйдет, как показало сегодняшнее утро.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
-
Как??? К это вообще возможно!?
Пока я читал пост, думал о том, кого же будем назначать. Почему-то вспомнился железный дровосек, но, думаю, чет не то. И тут ты со Страшилой... Мистика.
-
Идея. Хотя он слишком добрый.
|
|
|
|
-
Врагу не сдается наш гордый "Варяг". И правильно делает!
|
|
|
|
Вероника напоминала себе обезглавленную курицу: головы уже нет, а она еще по инерции бежит, суматошно хлопая крыльями. Адреналин еще вовсю бурлил в ее жилах, а она растерянно глядела, как тают в воздухе стены жуткого дворца - воплощенной мечты садиста. Честно говоря, она не ожидала такой быстрой победы. Она думала, что долго будет долбить Угай-до, уворачиваясь от тварей, лезущих из стен, окон и дверей. Демонов, которые были изображены на резьбе двери. Вот их бы она разнесла в пыль с большим удовольствием! А они взяли и пропали в никуда вместе с тираном, как и десятки людей, стоявших у трона.
Это ее добило окончательно. Вот так взяли и растворились.
Это, конечно, была челядь Угай-до, с трудом отличимая от мебели. Но это были все же люди, разумные существа... и каждый из них думал про себя , что живет на самом деле, каждое утро просыпался, пил чай, или что они там у себя пьют... пили... думал, что вот надо тащиться на проклятую службу, ловить каждый чих босса без перерыва на обед, молчать и кланяться, чтобы не повиснуть на стенке без рук-ног... а куда деваться-то? Интересно, были ли у них желания? Привязанности? Семьи? Хотел ли кто-то из них сбежать в другие места, начать новую жизнь?
Как это вообще происходит? Они спят и видят, что каждый день встают и идут в тронный зал кланяться Угай-до... а потом вспоминают все меньше, меньше, становятся плоскими и картонными, а потом стираются совсем, как пыль тряпкой? Они что-то чувствовали, когда исчезали? Они по крайней мере хотели жить, раз боялись Угай-до...
Когда Вероника еще была Верой, она жила, наверное, точно так же и хотела постоянно спать, ей было отрадно камнем быть. Молчи, прошу, не смей меня будить. Ее стерли тряпкой, как пыль, в том самолете. Потом она жила на базе АНБ, ощущая свою новую жизнь как нечто слегка нереальное, странный сон, хотя и очень приятный, в основном благодаря Филу. Потом она уснула... и стерлась из памяти Фила, наверное, как десятки других его женщин, которых одновременно в голове держать невозможно, а то с ума сойдешь...
Кажется, Вероника в полной мере поняла, что означают слова, которые она недавно - тыщу лет назад - сама произнесла: "Мы созданы из вещества того же, Что наши сны; и сном окружена Вся наша маленькая жизнь..."
Может быть, все они - такая же суетливая челядь Барона Субботы. Стало скучно старому демиургу, и приснил он себе несуществующую семью, выросших вдалеке от него детишек... и пустил их попрыгать, чтобы скрасить себе тысячелетнюю скуку. И растворятся они, как только папе наскучит их докучливая беготня.
Что от них тогда остается? Выходит, только воля и желание что-то менять вокруг себя, идти вперед и вперед. Тогда ты будешь жить и не растворишься.
От этой мысли Веронике стало просто физически тошно. Адреналин схлынул, она покачнулась и опустилась прямо на висящую в пустоте дорогу. Вот чего у нас не отнимешь, философски подумала она.
Вероника прокрутила в голове все только что произошедшее еще раз и кое-что поняла получше. Такой всегда спокойный и сдержанный Лис. Кажется, она ни разу не видела, чтобы он выходил из себя. Идеальная защита.
- Лис, - проговорила она. - Я только что пришла к банальной мысли, что в мире нет ничего, кроме воли. Наверное, это полная чушь, но выглядит как правда... Каждый из нас проявляется так, как ему должно, только в той жизни это имеет очень мало значения, сходит куда-то на нет... а здесь - только оно и имеет. Лис, ты потрясающе сильный защитник. Я могла изображать фейерверк сколько угодно, но наверное, схлопнулась бы очень быстро, если бы за спиной не находилось что-то невероятно прочное и надежное. Ты себе что представлял? Дай угадаю. Стену? Нет, там было что-то... эластичное, прозрачное, но непробиваемое. Что это было, Лис? Чем ты стал?
|
|
Лис скорее не понял, а ощутил, как ощущают приближение шторма бывалые моряки, что рядом с ним Вероника делает нечто... невообразимое. Как назвать то, от чего на загривке встают волосы, в животе появляется непонятная давящая пустота, а во рту зудят десна? Назвать это одним словом может и можно было, вот только Серый этого слова не знал.
Это можно было сравнить с тем, как тысячи лет тому назад, где-нибудь на берегах Борисфена, безымянный рикс готов, пронзенный двумя-тремя копьями римских легионеров одним взмахом огромной секиры перерубал древка и шел дальше, разрывая цепь строя.
Это можно было сравнить и с тем, как спустя несколько веков такие же безымянные варяги, попав в "котел" к превосходящим их печенегам как минимум в десять раз, выходили в рать и втаптывали их, вбивали по самые ноздри в пыль степей.
Дело было в том, что их воля была настолько сильна, настолько рафинированная, что она изменяла реальность, сминала и изгибала её как того требовал хозяин сей воли. Вероника не играла с Угай-До, все верно, она просто материализовала свою волю.
Лис ощутил как по спине промчалась стайка мурашек. Он не знал получится ли задуманное у девушки, но понимал, что его задача сейчас сделать все, чтобы ей никто не помешал в этом. Беглый взгляд по сторонам лишь убедил мужчину, что дела плохи. Что же, пора принимать удар!
Серый попытался расслабиться, он глубоко вздохнул, выдохнул и повторил процедуру несколько раз. Было чертовски страшно, что стены этого проклятого замка просто схлопнутся и раздавят их как тараканов, сплющат. Лис отбросил эту мысль и вызвал в памяти образ безмятежной водной глади. Озеро, над которым витает туман, а поверхность воды как стеклянная. На миг может показаться, что даже упади камень или огромный валун – поверхность останется безмятежной, а камень сотрется в пыль, исчезнет, рассеется, оставив бессмысленные попытки нарушить гармонию мира.
Лис прикрыл глаза, чтобы не мешало мельтешение теней, непроизвольно поднял руку, словно говоря: "Вот я. Эй... Меня нужно, это... что вы там собираетесь делать..."
А потом, изо всех сил постарался стать тем самым озером, в глубинах которого укроется Вероника.
|
Вирель внимательно посмотрел на Мари. Он не оскорблял ее и не ругался, так чем же он заслужил подобное отношение? Ален медленно приблизил лицо вплотную к собеседнице, нос к носу. Время читать лица и собирать камни.
Ее покровитель оставил ее здесь давным давно. Бросил живой, но безумно одинокой, без семьи и друзей, в окружении выдуманных спиртных напитков и книг, дал ей задание и ушел по своим делам. "Взамен ты будешь привязана к определенному месту, пока не станешь достаточно могущественной, чтобы покинуть его..." Обещание давало надежду, но надежду обманчивую. Сколько времени она тут уже сидит? И пока она здесь, все что могла делать Мари - как русалка заманивать путников в свой омут. Ален оказался таким путником, он проявил к девушке внимание и пришел сюда дважды. Теперь она ожидала услышать от него, наверное, более смелых признаний в любви и верности, а жалость и покровительство выводили ее из себя. Не говоря уже о том, что Вирель наступил на ее больную мозоль, залез в душу, но не ответил полной искренностью.
Ален подумал: а какой же искренностью он мог ей ответить? Он не был влюблен в Мари, не испытывал страсти. Ему нравилась внутренняя хрупкость и дружелюбие барристы, ее интерес к чтению и готовность к диалогу. Ее бунтарская татуировка, неясная динамика между самодостаточностью и отчаянием одиночества, резкие переходы настроения отбивали интерес Алена. В ней сильно было детское начало "Хочу/не хочу", как в гневе Джозефины, как и в том жесте, которым Наталья указала Вирелю на дверь. Ален эгоистично считал и надеялся, что не все женщины такие, и на свете есть кто-то еще, с кем он в один прекрасный год построит долговременные отношения. Та, кто станет его Музой в сумерках, собеседником и соратником днем, любовницей ночью на долгое время. Та, чьи недостатки он будет готов принять. А пока этой идеальной женщины не случилось (ну или хотя бы той, что смогла бы пробыть Идеальной дольше чем пару часов), он готов был ждать и перебиваться случайными рандеву.
Док подумал, что если он сейчас уйдет, то Мари, пожалуй, сначала разревется, а затем навсегда захлопнет за ним дверь. "Навсегда" приобретало какое-то тонкое значение в мире Сна, где смерть не обязательно означала конец жизни. Нет, Вирель подумал, что не хотел бы провести "навсегда" вместе с Мари в этом баре. Зато они могли бы распить множество аперитивов и перетереть множество косточек. Девушка не подходила на роль русалки или спутницы жизни, но из нее мог получиться хороший и честный друг. Что Вирель был готов дать взамен? Быть может...
- Давай-ка вытащим тебя из этой норы, а? Что скажешь? Слово принца крови, - подмигнул Ален.
Предложение, от которого сложно было бы отказаться. Тем более той, кто согласилась бы на что угодно ради возможности сменить свою судьбу. Он не знал, получится или нет, но он всерьез поставил себе задачу. Пусть другие убивают злодеев. Ален займется освобождением demoiselle en détresse из башни.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Снаружи было всё, как Тереза ненавидела. Несильный, но постоянный промозглый ветер, который сразу принялся выстуживать лицо, хорошо хоть одежду не продувал. Унылый горный пейзаж в вечерних сумерках, слишком далёкий, чтобы быть выразительным, и неприятно резкий в прозрачном воздухе. Там, где они стояли, слежавшийся снег по лодыжку, выше по склону развороченная кораблём каменистая почва, а ниже — застывший ледяными глыбами снег, растопленный жаром обшивки. Сощурив глаза от солнца, Тереза выслушала капитана.
— Да могут они идти, что с ними сделается, — с раздражением ответила она. — Перестань. Тем более вниз. Мы ведь в гору не полезем?
Поднимая капюшон от ветра, она отвернулась в сторону корабля, и только сейчас обратила внимание на его состояние. Закатные лучи придавали изуродованному корпусу апокалиптический оттенок, заглушая тусклое свечение навигационных огней.
— Охренеть, — отчётливо произнесла Тереза, округлив глаза. — Айрин, это что, твой челнок? Ты посмотри, какая дыра… А двигатель где? Ларри, ты что, без двигателя нас посадил? Ты вообще нормальный?
Произнеся этот странный комплимент, она посмотрела на пилота с нахлынувшим чувством жалости, потому что лишь сейчас осознала, что именно отвлекало её от недавней игры. «Светлячок» умирал. Она ощущала это подсознательно, находясь внутри, и снаружи в этом вовсе не оставалось сомнений, а ведь Ларри был свидетелем и невольным соучастником агонии корабля с самого начала. Ларри, Генри, Алан, и, конечно же, Рейчел — бедная Рей — должны были переживать крушение гораздо острее, чем Тереза. Мысленно она решила приглядеть за этой четвёркой, хотя Ларри, судя по его поведению, уже примирился с потерей самостоятельно.
— Это смотря какой туризм, — возразила Тереза пилоту, затягивая капюшон. — Если мы с горы спустимся, а там будут тропики и пляж с цветными ракушками, то я офигенная туристка. Сто лет в море не плавала. А когда один снег и ветер вокруг, то какой в этом интерес? Это у нас только Аби уважает. Небось уже снежного человека выследила.
|
|
|
|
|
Над ней нависала мускулистая фигура демона с бегущими по тёмному телу разрядами. За исключением блестящей шипастой короны, демон был гол, и этим не сильно отличался от Терриэль, которая сражалась в золотой, под цвет волосам, броне, небрежно прикрывавшей наиболее выступающие части её великолепного эльфийского тела. Демон поднял руку, соткал из воздуха громадный молот и, широко разевая пасть, потряс им в сторону Терриэль. Та коротко и презрительно ответила, достала из-за спины два боевых топора, описала лезвиями несколько восьмёрок и заняла оборонительную позицию, оскалив красивые зубы. Через несколько секунд грузовой отсек альдебаранского флагмана взорвался действием. Противники выписывали кульбиты в воздухе, посылали друг в друга сгустки энергии, в щепки разбивали окружающие предметы, безжалостно рубили и молотили. Корона демона, как, впрочем, и броня Терриэль, держались на них вопреки всем законам физики.
Тереза допустила несколько промахов в самом начале, и теперь отчаянно пыталась довести бой до победы. Что-то отвлекало её, но чтобы понять, что именно, надо было отвлечься от консоли. Сделав серию широких выпадов без защиты и уронив здоровье почти в ноль, она заполнила шкалу суперспособности и немедленно её активировала. Из лопаток Терриэль вырвались белоснежные крылья, экран залило сиянием, демон попятился, закрываясь руками. Но больше ничего сделать Тереза не успела, потому что кресло под ней провалилось. Она всплеснула руками, хватаясь руками за обивку, и выронила консоль на живот. Секунда противной невесомости — и новый удар с глухим грохотом. Пока всё вокруг приходило в равновесие, Тереза торопливо схватила консоль, но, бросив взгляд на экран, с досадой поморщилась и медленно откинулась на спинку кресла.
— Зараза, — негромко прокомментировала она, потягиваясь и чувствуя холод. Так её и застало объявление капитана.
Что-то в этом роде она ожидала с самого начала. Её собственные сборы много времени не заняли. Выбирать было особенно не из чего. В медотсеке кто-то успел прибраться и заодно окончательно опустошил небьющиеся запасы. Ларри? Айрин? Наверное, Айрин. Тереза не задержалась здесь и минуты. Сделав крюк к своей каюте, она вышла оттуда одетая для непогоды, нагруженная двумя аптечками крест-накрест на длинных ремнях. Третью Тереза несла в правой руке, камуфляжный рюкзак в левой, и свой собственный, довольно раздутый, на спине. Заметно хромая под таким весом, она не спеша спустилась по лесенке к пассажирскому люку, где и оставила все вещи у входа. И только потом отправилась в каюту Сигора — проверить, всё ли в порядке.
|
– Тебе решать кто и что слышит. – Проконстатировал факт Ржавое Сердце, таким образом обозначая одновременно и свои не-убийственные на данный момент намеренья, и то, что Мари теперь ответственна сама за то, что кто-то может подслушать потенциально важную ей информацию.
Насколько информация была всё ещё актуальна в свете последних "откровений" Эрик не брался даже анализировать, слишком много неизвестных переменных.
– Твой луч был очень полезен. Я не могу дать тебе ту вещь из Дома Сна. Взамен я дам равноценное, на мой взгляд, количество, сопутствующей информации о моём нанимателе, сопутствующей ситуации, и о Доме Сна. Во-первых, Дом Сна искало в этот момент приличное число существ, все виденные из которых выглядели для меня как люди, и вели себя схоже. Исключая меня, ещё пятерым удалось дойти до Дома и найти там искомый предмет: картину с маяком. Насколько мне известно, картину нашла некто, называющаяся Вероникой. – Он сжато, но точно описал Веронику. – Её знакомым был Лис. – Он сжато, но точно описал Лиса. – По моим наблюдениям, у неё какая-то эмоциональная от него зависимость. Не любовь, но что-то вроде постоянного поиска поддержки или совета. Ещё одного зовут Вирелем, окружающие обращались к нему "доктор Вирель"; ещё одну звали Джозефина, кратко Джо. – Он сжато, но точно описал Виреля и Джо; в слишком подробных деталях не было особой необходимости, поскольку в Сне облик не всегда оставался постоянным. Кратко, но точно описал оставшуюся неназванной Алхимика. – Имя пятой я не уловил. Спустя какое-то время присоединилось ещё двое, имен не уловил. – Он сжато, но точно описал Грегори и Стаса. – Насколько я понял, как минимум один из них мёртв в реальном мире.
– Поиск картины был испытанием, созданным бароном Субботой. Сама картина не имела значения, но была чем-то вроде лакмусовского теста человеческого характера и, одновременно, средством провокации его друзей или соперников, или, возможно врагов; этот момент мне не понятен. Информация о том, что искомый предмет был чем-то важным на глобальном уровне был провоцирующей дезинформацией; сама картина была уничтожена. Из всех дошедших, одна лишь Вероника, возможно пятая и второй из двух последних (который не факт что мертвец) не были наняты им. Я был нанят через посредника. О посреднике не могу что-либо сказать, последующий контакт отствовал. Барону Субботе было необходимо увидеть кто будет достаточно целеустремлён и компетентен дойти до Дома Сна, и как эти существа будут действовать в ситуации сначала стресса пауков в банке, когда им необходимо "поделить" что-то неделимое, но важное для каждого, и затем беспомощности перед лицом превосходящей силы в его лице. Барон склонен к театральным эффектам и драматизации, и он показывает харизматичное и уверенное лицо богатого человека. Он любит представлять себя искренним и следующим нормам приличия перед теми кого хочет очаровать. У него завышенное ощущение собственной ценности и важности, даже для существа его калибра, на отрицание которых он реагирует нетерпимо, но он не гнушается вытащить карту "я старый человек" когда необходимо. Когда в позиции власти может делать жесты, которые выглядят как благоволение или усилие предоставить помощь, но которые ему, на самом деле, ничего не стоят и служат его дальнейшим целям. Я бы сказал за этим фасадом он прежде всего прагматичен и безжалостен. Весьма возможно control freak. Я не знаю как он реагирует на лесть, но честность, анализ и нейтральность ему могут быть неприятны, если не служат его целям или не соответствуют его взгляду на мир. Его конечные цели мне не известны.
– На момент когда меня убрали из Дома Сна, из дошедших Барон вполне возможно завербовал на свою сторону всех кроме меня, неизвестной пятой и второго из позднее прибывших; Вероника, Вирель, Лис и мёртвец воспринимали его предложения благожелательно, Джо была в курсе с самого начала, однако конечный итог мне всё же неизвестен. Природа вербовки эмоциональная манипуляция, где он представил себя как биологического отца каждого, желающего собрать достойных потомков для поиска наследника, фактически сделать их принцами и принцессами в Доме Сна. Старое обещание власти, групповой поддержки и исключительного статуса. Возможно в деле было сверхъестественное влияние, поскольку те, кто минуту назад хотели его уничтожить, согласились с ним даже не имея никаких твёрдых доказательств, вроде ДНК теста. Возможно это просто человеческая природа – пятая всё-же отказалась.
Эрик замолчал и повернул маску в сторону Мари.
– Я думаю этого достаточно для первой части моего ответа. Разве что у тебя есть какие-то уточняющие вопросы.
-
Много логики, мало эмоций, очень подходит для персонажа.
Надеюсь, ты сам не вполне такой.
Иначе это страшновато.
|
Обнинск тонул в угрюмых кварталах, серых пейзажах и сырости. Мелкий засранец дождь не слишком уж напрягал прохожих, и все же без зонта идти не хотелось, так или иначе, а намокнешь, пока дойдешь. Так все и мучились. На фоне этого унылого осеннего пейзажа на лавочке к друг другу, как маленькая кошка к большому псу, жались двое. Им было некуда идти, по крайней мере, они решили, что некуда. И теперь сидели, смотрели на все это осеннее гадство и ждали неизвестно чего. Тем временем, неизвестно чего неминуемо приближалось. Оно шаркало по лужам и чвакало по грязи, стучало палочкой по асфальту и подходило все ближе к Кате и Егору.
- Поди ж ты, сидят, голубчики.. - констатировала старушка, - и не холодно вам че-ли тут сидеть? Здоровые ребятишки, как я погляжу, а места вам совсем нету. Айда-те ко мне, поможете старой перечнице, а я вас накормлю, да обогрею, как в русских сказках, хе-хе.
Выглядела старая перечница интересно: на ней была малиновая шляпка, фиолетовое пальто и рубиновый зонт, а также голубые тени и ярко-розовая помада. Очень эпатажно выглядела эта старая модница. И долго уговаривать она никого не собиралась. Сказала да пошаркала к своему подъезду.
Елизавета Федоровна, как и положено, дождалась Машу из ванны и встречала распаренную девушку уже горячими пирогами с ароматным малиновым чаем.
- Сегодня по новостям показывали, что у нас в городе люди пропадают. Причем в разных местах и совершенно невероятным образом. Кто за угол зайдет и исчезнет, а кто дома прям пропадает. Раз - и нет человека. Власти это дело никак не комментируют, полиция руками разводит, а какие-то ребята бегают по районам и эти места пропажи знаками отмечают. Якобы, чтобы жители всегда были наготове. Ты слышала о чем-нибудь подобном? У вас на работе это не обсуждают?
Алиса, насмотревшись на коллекцию Валентина, решила быстро дать деру. Уж слишком сильны были впечатления. И, выскочив из квартиры, как ужаленная, она рванула домой, не забывая замести следы от возможных преcледователей. Попав в свою обитель, она испытала заметное облегчение. Тут была своя атмосфера. Квартиру свою, на которую она умудрилась заработать, Алиса обставляла сама на свой вкус, и то, что из этого получилось, ей безусловно нравилось. Ничего лишнего, все строгих форм и цветов. Четкие формы и отсутствие лишних деталей как нельзя лучше характеризовали свою хозяйку. Если стол, то темный и без всяких там клееночек. Если кружки, то большие и тяжелые. Если кровать, то широкая и жесткая, если телик, то большой и на всю стену. Светло-серые обои, темная мебель, оливковые детали в интерьере и небольшой бардак - все так, как и должно быть. Здесь Алиса чувствовала себя в своей тарелке. Будь она чуть сентиментальней, считала бы свою обитель родным домом, но сентиментальной она не была. Поэтому самым ласковым прозвищем, каким она могла назвать свой дом, это было лишь "обитель" и не более чем.
Оказавшись в квартире, она устало кинула ключи на полку, скинула массивную обувь, не утруждая себя поставить ее как следует, и направилась в комнату, где стояла широкая кровать, а перед ней чернела плазма. Свет включить не удалось, кажется, во всем доме вырубили электричество. Добравшись до спальни, Алиса была вынуждена остановиться и испытать неприятное чувство страха. Из темноты комнаты на нее смотрели два янтарных глаза. Они были не человеческими, светили будь здоров, а еще принадлежали существу совсем небольших размеров. Привыкнув к темноте, Алиса смогла распознать в незнакомце черную кошку. Черная кошка в черной комнате совсем не выглядела тут зверем случайным. Она смотрела на Алису выжидающе и терпеливо. И лишь спустя пару минут Алиса смогла увидеть еще одну инородную ее миру деталь: за кошкой в углу комнаты висел злополучный портал. Висел он тихо, даже не зловеще и пугающе, а как-то вынуждено. Будто и самому ему было неловко тут появиться. И когда Алиса уже успела примириться со всей этой малоприятной картиной в ее спальне, кошка неожиданно громко мяукнула, поднялась с кровати, спрыгнула на пол и начала нетерпеливо крутиться вокруг черного стекла портала, поглядывая на девушку.
Антон решил чуть задержаться, и, оставшись наедине с Вениамином, только что закрывшим дверь за Алиской, испытал немалый дискомфорт. Паучий маньяк что-то там плел о своем хобби, о его масштабах и коллекциях, о каких-то паучьих форумах любителей и своем статусе знатока на оных. А потом вдруг перевел разговор в другое русло.
- Знаешь, а ведь первый паук сам ко мне пришел. Я, помню, тогда его даже не испугался, хотя он был не малых масштабов. Я сейчас.. - и он скрылся за одной из дверей, - вот, вот он! - в небольшой колбе Валентин нес заспиртованного паука,и , подняв его на уровень глаз Антона, продолжил: - я их еще тогда сушить не умел, поэтому заспиртовал беднягу. Оказалось, что это был.. - на этот момент сознание Антона немного повело, ведь заспиртованный паук был идентичен тому, что сейчас копошился в его сумке, - ... очень редкий экземпляр, вообще не встречающийся в нашей полосе! Откуда он взялся у нас - ума не приложу. За столько лет изучения и коллекционирования паукообразных, я больше ни разу не встретил такой вид. Говорят, они водятся только в Австралии и там их тоже сравнительно немного. Может, в Обнинске тоже есть какой-то безумный коллекционер, который разводит этих Амарантусов, но ни на одном из форумов я такого не встретил. Что думаешь, откуда он мог взяться? - жуя малиновый кекс, спросил Валентин.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Айса открывает глаза и видит над собой совсем не привычно белый потолок. Вернее, над головой тоже белое, только это небо, затянутое облаками. Но разве бывают настоящие облака столь равномерного цвета без малейшего перепада оттенков?
Айса садится, с недоумением осматриваясь. Каким ветром её занесло на скамейку в сквере? Деревья стоят голые, будто сейчас поздняя осень. Под ними чернеет земля с остатками жёлтой травы. Сквер небольшой, с трёх сторон его зажимают дома, четвёртая открывается на небольшую площадь. Дома - обычные невысокие, безликие. Такие можно найти и в Штатах, и в Канаде, и в Восточной Европе, и даже в Китае. А ещё здесь тихо. Очень тихо. Непривычно тихо после вечной песни прибоя. Ни птиц, ни насекомых, ни двуногих не видно и не слышно. Город будто вымер. Айса встаёт и бредёт наугад налево. Пересекает узкую дорогу, на которой кое-где припаркованы автомобили с номерами из ничего не говорящих цифр. Вокруг всё целое, нетронутое - значит, это не война, не эпидемия, не нашествие враждебных пришельцев и Всадников Апокалипсиса.
Саманте бы здесь понравилось, - думает Айса, уже понимая - не понравилось бы. Последним желанием Сэм, перед тем, как она провалилась в сон - смутным, неоформленным желанием - было оказаться где-нибудь где никого нет. И вот, пожалуйста... В Доме-на-Скале тоже никого нет, однако там одиночество имеет совершенно другой вкус. Там оно естественное и приятное. А пустой город - как человек с вырванным сердцем. Смотрит на тебя тёмными глазницами окон, и от этого по спине носятся стада мурашек. Но Айсе не страшно, она не злится на Сэм, что по милости той её закинуло в неизвестность: это же Приключение! Прежде если ей и доводилось просыпаться не дома, это всегда были ближайшие окрестности. А тут совершенно иное место, незнакомое. Ну, на нервы давит, есть маленько - только это не повод отказываться от его исследования. Здесь ведь кто-то жил. Куда все делись? Айса даже пытается запеть, доказывая себе, что она в порядке. Однако звук в сухом, безжизненном воздухе быстро лишается силы и затухает. Мёртвый город, раскинувшийся под мёртвым белёсым небом, с затаённой насмешкой наблюдает над залётной мухой, ползущей по серому потрескавшемуся асфальту.
Решив проверить, не сидят ли все по домам, Айса подходит к ближайшему и заглядывает в окно. Сначала ей кажется, что там просто темно. Однако мгновение спустя до неё доходит, что комнату заполняет тьма - и эта тьма каким-то невероятным образом живая. Айса смотрит в темноту. Темнота смотрит на Айсу. У неё нет глаз, но это не имеет значения. От этого пристального взгляда Айса отшатывается и пускается прочь со всех ног. За её спиной из щелей в окнах, из дверей парадных, из канализационных люков и сливных решёток начинает струйками сочиться мрак.
|
|
"Мои вкусы специфичны. Ты не поймёшь".
"Посвяти же меня в них".
"(Валентин показывает Алисе (и зачем-то припёршемуся сюда Антону) коллекцию пауков)".
"Больной ублюдок".
...
"У Вали было 2 мешка корма, 75 литров некоего спиртового раствора, пять видов мощнейших птицеедов, пол-аквариума сенокосцев и целая галактика засушенных, наколотых и заспиртованных пауков различных расцветок... Ещё литр формалина, один пустой аквариум, ящик специальных ламп и две дюжины мышей. Не то чтобы всё это нужно было в квартире, но раз уж начал коллекционировать пауков, то иди в своём увлечении до конца. Единственное, что меня беспокоило - это ядовитые тарантулы. В мире нет никого более беспомощного, безответственного и безнравственного, чем человек, разводящий тарантулов. И я знал, что довольно скоро мы с ними познакомимся".
...
Была определённая разница между тем, чтобы увидеть одного паука, и тем, чтобы лицезреть полчища.
Антон демонстрировал эту разницу собственным бледноватым лицом. Он старательно подавлял в себе нарастающее желание бросить фразу "Screw you guys, I'm go home" и свалить. Было мерзко, но всё-таки клерк понимал, что раз уж он согласился, то отступать теперь глупо. Даже прикрываясь фразой "I never asked for this". Именно прокручивание в голове шуточных мемов, применительных к данной коллекции, и позволяло Антону демонстрировать титаническое спокойствие и даже подобие интереса. Ну, внимания Валентин точно заслужил.
"Не бойся, Серёга, я не отдам тебя этому маньяку", - думал клерк, с выразительно-задумчивым участием на лице слушая жалобы Вали на долгую просушку. Антон так и не раскрыл наличие у себя паука, хотя бы потому, что специалист в лице Валентина его немного пугал своим фанатизмом. И в то же время парень не стеснялся задавать некоторые вопросы, старательно делая вид, что это не личный интерес, а "чисто для просвещения".
Мураши ползали по телу, когда Антон представлял себе, что будет, если случится несчастье (а оно, как был уверен клерк, рано или поздно случится) и из всех этих террариумов выползут на волю ужасающие восьмилапые узники. Наверное, кто-нибудь в страхе сожжёт весь дом. Аж дыхание перехватывало, если в голове пробегал образ, как все эти твари ползают повсюду, и по нему тоже. В общем, будь у Комарова огнемёт, он бы навёл в квартире Валентина порядок.
- Давай кексик. И чай тоже. Или хотя бы воду, - ответил взбудораженный от полученных впечатлений Антон и обратился к Алисе, - мне надо промочить горло после такой... познавательной экскурсии. Я не собираюсь задерживаться, - и пожал плечами Валентину, - дела.
Как же хорошо когда-то бродилось среди террариумов в зоопарке... когда Антон был маленьким.
|
|
|
|
|
Джессика ломала голову: Как навести Джастина на личность Тары и синюю машину? Вроде Джастин сидел в одной машине с Тарой и Стоункортом, раз он упомянул парня и девушку. Но они очевидно не могли быть Тарой и Стоункортом. Или они его подвезли не до поворота. Или не до того поворота... Надо спросить Джона: умеют ли аутисты обманывать?
А ведь Джастина кто-то подвез "туда". Наверное, подвез. Интересно, есть ли у него друзья, с кем он гуляет вдвоем. Слишком долго для пешей прогулки. Чистые джинсы... до нашего поворота...
Джессика достала из рюкзачка блокнот и ручку.
- Джастин, я сейчас буду рисовать твое путешествие. Смотри, - сказала она непринужденно-веселым тоном.
- Правда, рисую я не очень, но ты разберешься. Так вот, Джастину повезло. Просто невероятно повезло! Мы с друзьями иногда устраиваем походы по Манчакским лесам на спор, кто точнее пройдет маршрут и не собьется. Так что я примерно знаю это место. У меня скаутское прошлое! - гордо сказала она и продолжила вдохновенно врать, рисуя одновременно непритязательный комикс:
- Я в школе была в скаутском отряде, старое увлечение, ну вы понимаете... там такие заросли, миссис Мэй, просто ужас, такие болота... а он прошел через лес совсем один. Шел-шел Джастин... совсем один... - Ручка Джессики быстро итзобразила худощавую фигурку в джинсах, майке и колечком в оттопыренном ухе с рюкзаком за плечами посреди высоких толстых деревьев.
- ... и вышел к заброшенному поселку... там еще кладбище в лесу... такое место мрачное, просто ужас! Я бы ни за что не пошла туда гулять одна! А Джастин не только не заблудился и не увяз в болоте, вышел прямо к кладбищу, оставил там сумку - там эту сумку и нашли, на кладбище, а внутри - те самые бутерброды, правда, они испортились, и карточка с адресом, - рядом с надгробием с преувеличенно здоровым крестом, с которого свисали волнистые нити мха, появилась сумка с лямками, и тропинка, ведущая куда-то вдаль.
- И Джастин вышел из леса по тропинке прямо к стоянке, то есть не к стоянке, а к мастерской; там есть автомастерская рядом с дорогой, - нарисовала Джессика дом Ника Дарвица, сарай, шлагбаум и широкую дорогу рядом.
- Это глухое место, там попутку не поймаешь, а Джастин взял и поймал. Потрясающе! Джастин - везунчик. Или великий скаут южной Луизианы, - сказала она шутливо, заканчивая повествование о великом странствии Джастина.
Последняя картинка была - машинка, заштрихованная синей гелевой ручкой. Это была синяя машинка, имевшаяы некоторое сходство с Фордом Тары. Из заднего окна глядела уже знакомая голова с круглой серьгой в ухе, а из переднего - торчала голова девушки - длинные прямые темные волосы, по крайней мере Джессика изобразила вполне правдоподобно.
- Так все было, Джастин ? Посмотри. Я тебе их дарю, - сказала она, кладя свои корявые картинки на край стола.
|
|
Вероника переживала что-то вроде рецидива "детской болезни" бывшей зажатой девочки, которой вдруг стало все можно и все доступно, и все, что хочешь - за окном. (с) На какой-то время ей отказали сдерживающие механизмы, ослаб привычный контроль и даже чувство меры и хорошего тона, и она превратилась из взрослой, вполне вменяемой женщины в трудного подростка. Если бы кто-нибудь видел, что она громоздила в своих покоях! Все ее немудреные представления о сибаритстве и роскоши, включая огромные розовые подушки до потолка и золотой унитаз со встроенным компьютером... кислотные ландшафты за окном... искривленное и завязанное узлами пространство ее комнат... да, и на потолке она тоже пробовала спать, и одеяло с нее не сваливалось, презирая законы гравитации. К счастью для себя и окружающих, переболела она быстро и начала наводить порядок внутри и вокруг себя, приводя в равновесие стремление к сибаритству и привычку к дисциплине.
Это вылилось в общий минимализм с явственным оттенком азиатского стиля. Естественные тона. Ненавязчивая прямоугольная геометрия кубов и параллелепипедов. Низкая мягкая мебель. Французские окна в пол. Раздвижные двери. Много стекла и натурального дерева, много света, много пустого пространства. Спальня с низким мягким ложем (размеры не позволяли назвать это "кроватью"). Огромная купальня, отделанная деревом и цветным камнем, с отделением для сауны, большим бассейном и чем-то вроде горячей бочки-фуроси для отмокания организма была диковатой эклектичной смесью востока и запада. Большая комната универсального назначения с низким столиком и камином в углу (дался ей этот камин! Он был деталью совсем другого интерьера, но Вероника любила смотреть на открытый огонь по вечерам) плавно перетекала в широкую открытую террасу, на которой можно было пить чай, заниматься фитнесом любого рода - гимнастикой хоть дыхательной, хоть совмещенной с чем-то боевым, медитировать и просто пить либо чай, либо что-то покрепче, глядя на открывавшийся вид - уходящая вниз горная долина, куда справа и слева с утесов срывались нити ручейков и радовал глаз расположенный террасами хорошо продуманный с точки зрения ландшафтного дизайна сад. Вниз уходил серпантин рассыпающихся узких тропинок, метрах в двадцати внизу располагалась широкая площадка, а от нее вела вниз дорожка, достаточно широкая, чтобы по ней проехал всадник либо небольшая легковая машина; но вряд ли что-то более крупное.
Недоверчивая и осторожная Вероника отнеслась к Барону на удивление легко, признав за ним, э, право на некоторые шероховатости характера. Не знавшая раньше сильной семейной привязанности, она приняла его присутствие в своей жизни однозначно как перемену к лучшему - без излишне сильных эмоций, но и без паранойи и без настороженного оскала. Единственное, что ее удерживало от щенячьей доверчивости - отчетливое представление о том, что Барон - не Рождественский дед и не благодушный папаша-миллионер, а неслабый демиург с двойным, тройным и четверным дном, с которым всегда надо было держать ухо востро, не распускаться и не вываливать скелеты из шкафа. Что-то ей подсказывало, что такой подход самого Барона вполне устроит.
|
|
- Я не силён в местной географии, Генри, но это не самая худшая из задниц вселенной, - с вымученным оптимизмом проговорил Ларри, и медленно подтянулся к оборудованию, - кругом горы, если через них пройти, выйдем к морю. Я даю полсотни километров на этот переход. Ммм-хм, средняя широта южного полушария, ближе к полюсу... Это будет жёсткий переход, партнёр. А кораблик почти что мёртв. У нас работает только резервная энергосистема. Можно выгрести топливо, чтобы зажечь костёр. На большее остатков не хватит. Левый двигатель потерялся, правый сильно злится, чуть что - рванёт, если его пыл не остудить. Корпус цел, ну, его вообще сложно сломать. Аккумуляторы скоро сядут. И ещё... что-то у нас спасательные шлюпки отвалились. Не знаю, правда, в каком смысле. Это надо посмотреть. Ладно, я здесь больше ничего не узнаю.
Закончив монолог, обращённый к капитану, Ларри снова хлопнул по приборной панели. И отключил её. На этом его работа, как пилота, закончилась. Вставая с кресла, Пикси ещё несколько секунд с тоской в глазах разглядывал самое любимое место на "Светлячке". Ему совсем не хотелось покидать мостик. Но, как и в тот день, ничего иного ему не оставалось
"Чёрт, я буду скучать", - Фольке вздохнул, развернулся... и встал, как вкопанный. Он похлопал себя по карманам, а потом резко заозирался по сторонам, словно... что-то потерял? У него в этот момент было именно что потерянное лицо. Пилот с задумчиво хмурыми бровями прошёлся по кабине.
- Ах, вот ты где! - обрадованно воскликнул Ларри, когда заметил блеск металла в укромном уголке. Там ему пришлось вдоволь покряхтеть, прежде чем брелок-самолётик попал в руки вымотанного парня. Он нежно погладил модельку, стряхивая с неё грязь, и придирчиво разглядел каждую вмятину.
- Теперь ты похож на мозаику без кусочков, - с досадой прокомментировал Ларри отколовшуюся краску на модели. А уже потом вспомнил, что капитан ждёт всех, и поспешил в кают-компанию, на ходу пряча модельку. Когда запыхавшийся Ларри краем уха перехватил фразу Уильяма, лицо разошлось в ухмылке. Посмотрев на контрабандиста самым невинным взглядом, пилот с шутливой гримасой на полном серьёзе ответил:
- Ох, прости меня, партнёр. Эта посадка была бы самой мягкой, если бы я посадил корабль на седьмую палубу Рая, прямо напротив Адмирала Петра, а тот бы поприветствовал нас и открыл бы врата, и мы бы с тобой играли на лирах в окружении хора прекрасных валькирий под дирижёрством нашего кэпа.
Ларри весело рассмеялся, придерживая рукой не то живот, не то сердце.
А потом сразу же прокашлялся. Когда уже закончится бешеное родео в груди?
|
|
|
|
Было такое ощущение, что в погожий, солнечный денек тебя окатили из ведра ледяной водой. С головы до пят. Однако вместо ощущения свежести, шока, переходящего в кайф, пришла боль. Заломило зубы, затем метнулась к вискам и ушла куда-то "назад", в затылок.
На периферии взгляда что-то мельтешило, падало, но это не слишком и важно было. Там впереди, панорама рассыпалась мириадами трещин, казалось вот-вот и корабль лопнет, треснет пополам. Но он держался, вернее выдержал, не дал погубить никого из экипажа, во всяком случае на это надеялся капитан.
Генри облизнул пересохшие губы. Миг, еще один. Вдох-выдох. Провел ладонью по голове, пошевелил волосы, выпрямился.
– Господа. - пауза. - Дамы. Мы сели. Ларри, я не в курсе куда именно мы сели, - мужчина наращивал темп мыслей, ощущая как время ужасно быстро, словно песок, уходит сквозь пальцы, - Можешь проверить по картам? И вообще, что с кораблем? Пробегись по датчикам, хорошо?
– Алан, ты где? - следующая фраза была адресована старпому, - мне нужно понять что случилось, окей? - Генри почему-то даже не допускал мысли, что с "железным" Бурном что-то могло случиться, - жду на мостике.
– Док. - пару мгновений молчания, Генри продолжил, - Осмотри членов экипажа, пассажиров. Сама понимаешь что делать, верно? - капитан не ждал ответа, к счастью он был уверен в команде "Светлячка".
– Рей! Солнышко! - капитан усмехнулся, представляя как сейчас девушка тряхнула копной светлых волос, внимательно прислушиваясь, - пробегись по "Светлячку", только прошу тебя, аккуратно.
Капитан замер на пару мгновений, прислушиваясь к внутренним ощущениям.
– Абигайль, глянь как дела в трюме и ко мне, на пару слов. - мужчина пожевал губы, немного, добавил, - Уильям, ты мне тоже нужен на пару слов.
Генри упер руки в пояс и задрал голову вверх, рассматривая потолок. Ему хотелось что-то делать, действовать, но, черт побери, бездумно метаться и "тыкаться", пытаясь действовать наобум, он не считал разумным.
– Айрин? Ты как? Помоги пожалуйста людям собраться на кухне, нужно будет обсудить что делать дальше, после того как придем в себя. - капитану хотелось поскорей узнать, что со всеми все хорошо, никто серьезно не пострадал. Относительно "Светлячка" таких иллюзий Генри, к сожалению, не питал.
-
С почином. Ты будешь замечательным капитаном.
-
Все верно. В критической ситуации лучше всего собраться на кухне - еда рядом, нервы целее))
|
|
|
|
Учитывая, что на Светлячке Саид пробыл всего ничего, причём большую часть этого самого чудесного времени явно чувствовал себя крайне паршиво в связи с вынужденным отрывом от своей родной планеты, на которую он ещё чёрт знает, когда сможет вернуться, вряд ли стал большим откровением тот факт, что биолог весьма и весьма усердно стал опустошать запасы фруктовых настоек, не забывая разбавлять затянувшеюся попойку раскуриванием самокруток собственного приготовления.
Жилище Саида превратилось в подобие берлоги бывалого растамана с неистребимой дымовой завесой, расставленными тут и там образцами пышно цветущей флоры и, собственно, самим нечёсаным хозяином этакой красотищи, мирно ведущим беседы с папоротником о погоде в космосе.
Не обошлось без эксцессов, понятное дело.
К примеру, как минимум пару раз Саид путался в направлении и самым наглым образом вваливался в комнату к Айрин, приманенный запахом трав. Вряд ли кому-то придётся по нраву, когда твоё личное пространство нарушает явно поддатый покачивающийся незнакомый мужик, виновато мычащий несуразицу себе под нос и старательно пытающийся что-то высмотреть у тебя в декольте.
Также волей шутницы судьбы Саид постоянно сталкивался с пилотом Ларри именно в тот момент, когда учёный был вымазан удобрением и грязью с ног до головы. Оставляя после каждого своего шага комки первосортной землицы, биолог всегда приветливо протягивал улыбчивому парню свою руку, частенько забывая снять изляпанную перчатку.
Подозрительный тип с блокнотом вызывал у Саида кошмарные приступы паранойи! Вечно что-то вынюхивающий, высматривающий и обязательно записывающий все наблюдения в блокнот. Явно подсадная утка, не иначе! Биолог пытался сообщить о своих наблюдениях капитану, но понимания почему-то не нашёл.
Попеременно докапывался до первого помощника со своими советами касательно стряпни. Всё норовил пихнуть бородачу на кухню нечто похожее на перезрелый кусок салата, якобы улучшающий самочувствие, пищеварение и потенцию. Искренне недоумевал на кой хрен он носит вечно тёмные очки. Подозревал, что тот слепой, как крот.
С черным проповедником таки удалось перекинуться партеечку в шахматы. К середине партии стало понятно, что у Абуны совершенно кошмарный вкус по части готовки, вредность его рецептов могла соперничать разве что со способом приготовления излюбленного лакомства подпольщиков - крысбургера. Ну и под конец шахматного сражения Саид не удержался и оставил своему сопернику пару ссылок на труды Чарлза Роберта Дарвина. Так называемого Иисуса мира науки. Проповедовать можно в обе стороны. Так-то.
Подходить к очередному ковбою и спрашивать, где он оставил лошадь, Саид как-то постеснялся. Револьвера с собой не было. Да и не умел им учёный пользоваться, так что разговаривать с милитаристом было по сути не о чем. Если только невзначай предложить пилюли по разжижению излишек тестестерона.
К сожалению, корабельного доктора Саид застал в период жесточайшего менструального периода. Как-то по-другому объяснить застывшую кислую мину на лике в общем-то симпатичной девушки было довольно проблематично. Да и её вечные попытки уйти в виртуальный мир как бы намекали… Биолог был по натуре своей человеком добрым, поэтому от чистой души предложил одну особую настойку для уменьшения… дискомфорта. Понимания почему-то не нашёл.
А вот Рейчел пришлась Саиду по вкусу. Всегда приятно встретить коллегу по цеху, худо-бедно разбирающуюся в травоведенье. Хоть и на уровне торчка-студента, знающего с какой стороны браться за бонг. Этакая ламповая Гаечка в вакууме, которую всегда можно запрячь ремонтом дрона в обмен на пару шишек.
Ещё одна пассажирка модельной внешности особо не светилась. На контакт не шла, предпочитая изображать из себя книжного червя. Получалось у неё не лучше, чем у одного волка из известной сказки выдавать себя за божий одуванчик. Поэтому подгонять ей ещё литературки Саид как-то особо не спешил, как и приглашать в читальный кружок.
Было на борту ещё пару девиц, но про них, увы, Саид ничего сказать не мог, из-за закономерного недостатка информации.
Кэп же похоже метил в космические султаны, или около того. Другого объяснения почему у него на борту кружит столько девиц, выполняя вполне себе мужскую работу, Саид найти так и не смог. Может всё дело в лучезарной улыбке, на которую слетался противоположной пол, как мотыльки на огонь? Занимательная тема, над которой можно поразмыслить у себя в каюте, скуривая очередной гербарий.
|
Если долго смотреть на Ларри Фольке, он обязательно посмотрит в ответ. И улыбнётся.
Улыбаться для парня вообще в порядке вещей. По поводу и без повода. Такое лицо, богатое на мимику, ещё поискать надо. Едва уловимыми движениями лицевых мышц Ларри скажет собеседнику больше, чем простыми словами. Фольке охотно совмещает вербальное общение с невербальным, чтобы максимально ясным языком донести свою точку зрения.
Когда требуется действовать быстро, Ларри говорит чётко, кратко и отрывисто. В обычной жизни пилот любит протягивать фразы и ставить паузы между словами, сохраняя при этом обычную чёткость, отчего у слушателя создаётся ощущение "подчёркивания" если не всего высказывания, то наиболее важных его частей.
Фольке почему-то не любит пение. Просто не "переваривает". Как своё (ещё бы), так и чужое. Поэтому он слушает исключительно инструментальные мелодии. Впрочем, из правила есть исключения. Сюда же попадают и простые рифмоплёты со своими стихами.
Бывает, что если совместить Ларри и ночное дежурство посреди межпланетного перелёта, то, случайно проснувшись, можно в иллюминатор увидеть вращение Вселенной... Иногда на Ларри находит приунылое настроение и он разворачивает движки на 90 градусов, чтобы дать совсем чуть-чуть импульса вращения "Светлячку" вокруг продольной оси. Это не мешает движению по курсу, не тратит особо топлива. Пилот просто "залипает" на медленно вращающиеся в иллюминаторе звёзды...
Бывает и наоборот - на Ларри, находит совсем уж приподнятое настроение. Тогда, пока никто не видит, парень играет самолётиками в "воздушный бой". Разумеется, главный самолётик, тот, что брелок, всегда побеждает. Для такой игры у парня в каюте лежит коллекция игрушечных боевых единиц. Об этом деле знают в основном те, кто "не вовремя" заглядывал в разгар "боя"...
Пикси умеет спать и читать в любом положении. К тому же, он читает всё подряд, за что зацепится его глаз. И вообще он бывает иногда очень любопытным, но в меру дозволенного и знает, когда необходимо вовремя остановиться. Всегда "отвечает за базар". Его часто видят в носу корабля, или рядом с каютой, если не в ней, чуть реже - в кают-компании.
Для пассажиров Ларри обычно недоступен. Члены экипажа могут обращаться к нему в любое время. Не затруднит. Он и выслушает, и поможет мускулами, и на дежурство выйдет вместо кого-нибудь - в случае уважительной причины. Хотя дежурить парень любит и без этого. Он вообще не стесняется работы, ну, кроме самой унизительной. И не оплачиваемой. За отдельную плату пирожки состряпает. Хотя это и не его, совсем.
А ещё Фольке не терпит грязь. И сам постоянно отряхивается, и мусор подбирает. Чёрт его знает, чем сор ему не угодил. Также старается избегать больших скоплений людей, больших настолько, чтобы они размывали отдельные личности.
Все люди для него в целом одинаковы, независимо от пола, звания или цвета кожи. В рабочем общении с кэпом рапортует с вольным формализмом ("Как скажешь, шеф!"). Пока мусульманин или христианин не тычут в нос религиями и просто не мешают работать, Пикси лоялен к ним. Но всегда думает: "Верующий - до первой ракеты на хвосте. В таких ситуациях на Бога уповают лишь те, от кого ничего не зависит".
Что тут ещё сказать?
|
|
|
|
|
|
|
Если бы Эль Греко не рисовал таких больших ладоней, таких контрастных теней и этих забавных тяжелых одежд, занимающих весь холст и никому не нужных, оставляя от картины лишь портрет, то прослыл бы за карикатуриста.
Щетина чесалась. Чай обжигал язык. «Еще глоток. Да, весь язык, кроме его кончика. С чего бы это? Какая разница? Вон, на улице ветер, деревья, то есть листва их колышется. Туда-сюда. Если с той стороны север, то, должно быть, ветер юго-восточный. А если там не север, а юг, то, верно, северо-западный. Может быть. Тут же работает симметрия? На работе Андрюха обижается. Чего вдруг? Слушай, ты не обижайся на меня, это я зря вчера… Нет, не так. Слишком искренне и прямо. Надо пошутить, отшутиться, да. Хах, Андрюх! Ты это, вчера, помнишь… Нет, как-то наигранно и… Чай остывает. Уже не обжигает. Чаинки на дне. Их восемнадцать. Пять-шесть-двенадцать-семнадцать… Нет, их девятнадцать. Ну, если не считать маленьких. Может и их посчитать? Да ну. Надо ехать уже. Рубашку гладить, ботинки… ну, ботинки можно и не чистить. Кто смотрит на них? Ремень жмет. Надо дырку проделать еще. А вдруг она будет неровной? Неровной, неровной. Чай остыл. Почему так быстро? Это же не на руку ему. Эу, чай, ты чего. Хорошо, что никто не читает мои мысли. А то бы… Андрюха, чтоб его. Ну вот с чего он на меня обиделся? Джинсы у него дырявые. Зачем он шутит об этом? Это же так странно. Зачем ему так унижаться, так странно? Может, потому что ему не о чем говорить. У темных людей неинтересное молчание, все дела. Чай холодный. Зачем я окно открыл? О, ветер кончился. Нет, не кончился. Может, когда-нибудь я подойду к окну и, подумав, что ветер кончился, он действительно кончится? А что, если бы у меня была волшебная палочка. Да ну. Думать еще об этом. Так, ехать надо. Рубашку гладить. Надо. Ботинки. Ну, ботинки можно и не чистить. Это ж ботинки! Сократ выпил сок цикуты. И философия умерла вместе с ним. Зачем он ответил этому провокатору Критону… Так, о чем я думаю? О, дождь пошел. Кап-кап-кап. Сейчас бы в детство. Пюрешка с огурцом и черным хлебом. И масла кусок. Сто грамм? Пятьдесят? Сколько там было положено? Бабушка рассказывала. Может, жене фартук купить? У нее день рождения как раз. Да ну какой фартук! Что за бред. В прошлый раз она кое-как от ножей отошла. Блин, ну почему Андрюха то обижается. Что за бред. Фу, какой гадкий холодный чай. Хотя… ничего. Что это я. Так, надо идти. Рубашку гладить, ботинки. И вообще. О, хлеб засох. Почему? Ну здрасти. Почему – это философский вопрос. Мне бы с Андрюхой разобраться. Ну вот что он? А, да, и какой там садик у дочки? У меня же дочка? Ну да. Таня. Это же женское имя. Какое странное имя. Таня. Я хотел Андрюху. В чем вообще прикол того, что рождается не то, что хочешь? Я мужчина или нет в конце концов? Будет Андрюхой, все решено. Блин. Ой, Андрюха… Ну что он? Я в его честь, значит, дочь называю, а он обижается… Еще у жены день рождения. Может… может фартук ей и подарить? Какая хорошая мысль. У нее же как раз нет фартука. Ну, она им не пользуется. Ну значит будет. Да. Короче, дочь – Андрюха. Андрюха Викторовна. Звучит. А жена – фартук. И рубашку погладить».
Дождь усиливался. На другом конце города в курчавой голове шептались совершенно другие мысли: «О чем с ней говорить? Она всегда так странно молчит. Когда мы едем с ней в ВУЗ на одном трамвае, то она молчит. Я люблю молчать, я человек молчаливый, но… это очень неудобное молчание. Это молчание в пустоту. Если бы мы с ней молчали и наше молчание было на одном языке, на одной частоте, то, конечно, конечно бы я понимал ее, чувствовал ее. В диалоге люди находятся на одной частоте, в сообщающемся сосуде их мировоззрений. Это поразительно. Один знает, о чем думает другой, и не надо говорить слов. Слова нужны только, чтобы настроиться на волну. Но просто «Привет»-«Привет» и молчание… Это странно. То есть, это странно вовсе не потому, что это как-то ненормально. Это странно потому, что мы с ней друзья. Вроде. Почему мы должны молчать? Зачем? Мы умрем, умрем и от этого молчания ничего не возьмется в вечность. Ничего, кроме как чувства нахождение не в своей тарелке. Разве она не понимает, что мы можем сдвинуть мир двумя репликами? Архимед. Архимед просил рычаг и точку опоры вне земного шара, чтобы двинуть эту планету. Вот она, эта точка: цельность мировоззрений в диалоге. Из этого рождается вечность, время, космос, звезды. Из этого Логоса любви исходят смыслы, наполняющие остальной мир смыслами. Может… То есть, может быть она дает мне эту возможность найти точку, поймать волну наших мыслей, просто я невнимателен, а она очень чувствительна и душевна, что, поняв, уже уходит в астрал нашего трансцендентного мышления, нашего невещественного диалога, нашего… Я весь промокну под этим дождем. Как она на меня посмотрит? Как на дурачка и придурка, конечно. У меня и волосы по лбу разбросались и прижались. А еще и губы обветрились, скукожились и ничего не чувствуют… Хоть бы мы не встретились сегодня. Хотя, хоть бы встретились. Хотя…»
Прогремел гром. Из кинотеатра недовольно вышел низенький мужчинка в тяжелом пиджаке и жилете на пуговицах. Пуговиц было пять, все они были застегнуты. По пути к трамвайной остановке, не обращая никакого внимания на погоду, губы незнакомца чуть дрожали, будто бы проговаривая мысли, которые телеграммой вещались из-под смешной советской шапки: «Возмутительная фильма. Ни слова о курсе к капиталистическому обществу, ни слова о примате материи над идеей, ни слова об эволюционном развитии личности, детерминированной способом производства. Какая-то пошлая зарисовка о любовничках! Страна в опасности: интересы капиталистической общественно-экономической формации с ее рыночной или, вернее будет сказать, смешанной экономикой, вернее, еще точнее, смешанным типом экономической системы (хотя и со скрытым приматом государства, верхушки жадных лидеров капитализма) побеждают в диалектической борьбе классовых систем и идеологий. Капиталистические силы, выраженные в этой похабщине, а еще точнее, антисоветской, антигуманной похабщине, рассчитанной на глупых потребителей, не желающих вести классовую борьбу, на слабых индивидуумов, нумеров, ничего не представляющих, которых и призван усовершенствовать реакционный репрессивный аппарат… Так вот, силы эти, желающие лишь денег, ясно представленные в этом фильме, якобы, а на деле, в этой пошлятине, пропагандируют молодежи неверные ценности. Роль вождя совершенно уничтожается, нивелируется, все процессы общества и государства, политической и светской ветвей управления демаркируются, детерминируясь неким движением духа! «Духа»— так эти фанатики называют свою собственную детерминированность движением материи, «любовью» называют они естественную потребность рода к возобновлению своих членов во имя продолжения существования экономической системы — базы, абсолютной и несокрушимой базы общественного благополучия. Безумцы, потерявшиеся в своем заблуждении, характерном этому низшему экономическому типу, чье диалектическое становление давно окончилось реактивностью становления, то есть движением и изменением бытия в ничто и ничто в бытие, в новое бытие, бытие уже не чистого ничто, но целостного, сложного и вызванного движением материи примата труда над инстинктом. Труда, то есть целесообразной деятельности по обмену веществ между человеком и природой, в ходе которой человек приспосабливает вещество природы для удовлетворения своих потребностей. И если коммунизм – это учение об условиях, то почему же, мать вашу, это великое учение в этом дурацком фильме, в этом «Ромео и Джульетте», не транслируется? Все потому, что властям выгодно говорить о каких-то любовничках малолетних, но не о несовершенстве своей давно отжитой экономической системы…»
Лил дождь, трамвай скрипел как мог. В нем сидели все наши новые знакомые. Поразительное совпадение. На заднем сидении с дочкой задумчиво сидел типичный работяга в мятой неглаженой рубашке, у заднего входа молча держались за поручни юноша, промокший до нитки, и девушка, а призрак коммунизма теребил себя за пуговицу, с грозным видом вглядываясь куда-то вникуда. В трамвай зашел еще кто-то в малиновом галстуке.
«Что же она молчит? Почему она снова молчит? Почему она не может найти хоть какой-то, ну, даже не повод, а хотя бы… Как бы это выразить. Неужели она не чувствует, что что-то не так? Что это молчание, когда мы стоим рука к руке, такое неестественное, такое чужеродное, не родное. Ну, конечно, она мне и не родная, по сути. Но. Но я же чувствую, чувствую, что в нас течет одна и та же кровь, и мы как вена, перерезанная под струей горячей воды. Неужели она не понимает, что вот так стоять рядом, смотреть в пол вместе с ней, это ни к чему не приведет. А если трамвай сойдет с рельс, и мы умрем? Что я скажу в лицо смерти? Она встанет передо мною в своих черных одеяниях, поднимет капюшон, ухмыльнется и, двинув русой бровью, спросит меня: «Ну что, Игорь, ты готов сыграть со мной в игру?» А я буду забиваться в угол, истошно крича: «Нет, отойди от меня еще на несколько лет, я еще не знаю правил, я еще не понимаю игры. Как же я могу победить в ней, если я ее не понимаю?» И тут возвестит она: «Что же ты делал все это время, данное на прочтение правил?» А мне не чем будет даже оправдаться, и я скажу, держась за стены зеркального трона смерти: «Я нашел, нашел книгу правил, правда, но она не захотела говорить со мною». Тогда смерть не будет даже раскладывать шахматы, а безо всякой игры и надежды обнажит свою косу…»
— Оплатите проезд, — сказала кондукторша усатому старикану. Тот стал шариться по карманам, улюлюкая что-то на своем стариковском языке. Кондукторша почесала свои нарисованные фломастером брови и в ожидании облокотилась на сиденье.
«Блин. Как быть. Наверное, короч, в мире нет человека, который бы терзался проблемами, которые у меня. Ну, масштабом проблем, в смысле. Потому что… Андрюха. Андрюха, чтоб его. Ну вот чего он на меня, дурака, обиделся? Или он не обиделся? А что он со мной тогда не попрощался? Может не увидел меня просто? Да нет, вроде тогда даже смена… Точно, вчера же дневная была смена, все он должен был видеть. Я ему руку протягиваю, а он. О, гроза. Гром гремит, земля трясется. Блин, надо жене подарок придумать. Как бы это странно дарить в один и тот же год и маме, и теще, и жене один и тот же подарок, нет? Ну, как бы, фартук – это не плохой подарок. Был бы я женщиной. Интересно, а если бы я был женщиной, как бы я Танюшу назвал? Типо, точно не Таней. Что за имя такое: Таня?! Это можно выбрать было только для того, чтобы лишний раз был повод отпраздновать. Почему нет дня Виктора? Викторов день. Был бы такой государственный праздник, концерты, торжества, поздравление президента. Да. А если бы я был президентом? Президентом США? То, что бы я сделал в первую очередь? Наверное, научился бы играть в судоку. Нанял бы себе штат знатоков этой японской хрени и разобрался бы как следует. А потом бы Андрюхе купил лимузин. Такой, бордовый. Он же любит бордовый цвет. Ну. Вот так и поступим, собственно. Так. Надо в магазин будет зайти. Цветов хоть купить. Может, фартук будет. О! А может Андрюхе чего купить? И правда. Он же давно у меня блесну просил, а мне все жалко было отдать. Нет, он, конечно, и рыбы то ловить не умеет, не то, что я. Вот был бы у меня сын, я его бы рыбалке научил, короч. Мы бы с ним, значит, рыбу ловили. Там… и… И, может… Ну, в общем, рыбу бы мы с ним ловили. Но Андрюха. Что вот он такой обидчивый? Я ж ему просто говорю: эта доска сюда не походит. А он?»
— Ангел мой, солнышко, — умилительно мурлыкал усатый дядя в малиновом галстуке, не найдя мелочи. — Вы же, так сказать, смилосердитесь, голубушка моя ненаглядная, надо мною, пораженному вашей, так сказать кра - *кхе-кхе* - сотой? Уж не могу простлаться пред вами на колени, ибо в мои ли годы, боярыня… — завел Евгений Александрович привычную песню, заготовок для которой у него со временем накопилось на три с половиной часа.
«И вот, мы подходим к очень важному разделу, без которого заключить объективной оценки этому пошлому фильму о малолетних извращенцах не представляется возможности. Тут мы должны правильно указать определение социального института. Но перед этим крайне важно будет отметить понятие самого определения, чтобы не упустить материализации суждения. Итак, понятие – суть такое бытие, через которое просвечивает сущность. Гений Георга Фридриха Вильгельма Гегеля точно выражает материализм с его определением понятия как выражения в понятнийности, суть тех же понятий. Так вот, выводя чистое бытие социального института в рассмотренную частность, в понятие, мы становимся перед таковой просвечиваемостью сущности и существенности: социальный институт – это устойчивый комплекс формальных и неформальных правил, принципов, норм, установок, регулирующих взаимодействие людей в определенной сфере жизнедеятельности и организующих их в систему ролей и статусов. Тут то и проявляется гниль «Ромео и Джульетты»! Где же в этой похабщине толика устойчивости элементов, регулирующих организацию материальной жизнедеятельности?! Это же настоящее ниспровержение всей социалистической модели. Такое чувство, будто бы режиссер ставит отношения людей выше материально-экономического базиса общества. Как будто бы он отвергает тем самым весь смысл всей своей жизни – борьбу пролетариата за Абсолют классового распределения потребностей к труду. Очевидно, очевидно, товарищи, что фильм этот реакционный и его нельзя допускать к просмотру немыслящей массе, погруженной в свои, отвлеченные от реальной жизни, размышления. В свои пустые размышления ни о чем, в свой дурной самообман, в свои системные философствования. Если бы молодежь действительно думала о вечном… Об экономике. О классе. О формации. То они бы не допустили такого своего духовного омертвения. И все из-за этих фильмов, и все из-за этих дурных…»
Размышления мужчины перебил сиренный рев кондукторши, завопившей о том, что без билетов проезд воспрещен. Но Евгений Александрович не растерялся и перешел ко второму пункту своего алгоритма по «заговариванию всего и вся 1968» (таково его изначальное название). Теперь он подключил жесты и мимику. Третьим и конечным пунктом было подключение усиков, но это была крайняя мера.
«А вот и плоды деградации, суть движения высшего к низшему, сложного к простому в обществе. В обществе, то есть в совокупности людей вместе с их взаимоотношениями. И, первенствующе, экономическими отношениями! Этот проходимец не позаботился о том, чтобы оплатить чужой труд. Этот проходимец не видит своей роли в обществе. Этот проходимец… О, моя остановка. Надо бананов сейчас купить и йогурт. С ягодами или дольками абрикоса? Наверное, с ягодами, потому что я вчера ел в абрикосом. Но вчера было весьма вкусно. Можно снова взять с абрикосом. И еще у меня же соль кончилась. Сколько она стоит? Может, без соли сегодня? Ну, может быть… » — трамвай остановился и мужчина, дернув себя за пуговицу, весело побежал в «Пятерочку». И губы его нервно дрожали, будто бы произнося что-то, как всегда, очень важное и существенное.
К Евгению Александровичу подбежала девочка лет пяти, звали ее, как вы, наверное, поняли, Танюшей. Она козочкой попрыгала вокруг него. Старый ловелас воспользовался моментом и наклонился к девочке как раз в тот момент, когда кондукторша готовилась испепелить его взглядом. Он взял Танечку на ручки и улыбнулся во все усы. Она ткнула его пальчиком в кончик носа. Камышев засмеялся и посмотрел, не растаяла ли от этого кондукторша. Но она была неподкупна и, казалось, ждала лишь момента, когда старик отпустит чужую дочку, чтобы, не боясь поранить кого-либо, огреть его по позвоночнику. Ногой. Дважды.
А отец девочки находился где-то очень далеко в своих размышлениях. Вот о чем он сейчас думал: «И вот, я говорю: «Ксения Собчак, а почему вы некогда хотели стать президентом?», — а она мне: «Ну, понимаете, мистер президент, я хотела приготовить стези к вашему приходу»… Блин. Андрюха. Точно. Это же надо было взять, да. И обидеться на меня. Короче. Короче говоря. Сейчас отвезу Танюху… Боже, кто ж ее так назвал? Что это за имя вообще? Где я был, когда ее так называли? Может, еще не поздно звать ее другим именем? Она привыкнет и все дела. Будем звать ее Аделиной или… Викторией. Не знаю. Да хоть как, но не Танюхой. Самое бы то дать ей имя Саша. Ну. Саша, Шура, Александр. Замечательное имя. Или Женя. Тоже ничего. Ой, точно, еще же фартук надо купить. Так, куплю фартук, если не забуду, и отвезу Сашу домой. Если не забуду. Туда-сюда, поздравлю. И поеду к Андрюхе домой. Посидим, разберемся, бахнем. Может, наладится все. Уж не знаю, чего он. Я же всем уделяю внимание. Постоянно. Вот, у жены день рождения. Вроде. Хоть бы в этом году не перепутать, как в прошлом. И потом… О, в лужах какое отражение интересное. Красненькое, с синеньким. Как треники Андрюхи. Куплю ему костюм, короче. Что он во рванье ходит, в джинсах рваных? Куплю костюм, конечно. Вот, и магаз как раз!»
— Сашка! Ну, в смысле… Танюх, пойдем, наша остановка, зайк. Щас купим дяде Андрюхе костюм и блесну, набор для рыбалки, маме фартук. Мне купим чаю вкусного, а тебе мороженого.
— Ула! Молозегого! — улыбнулась Танечка.
— Да, только маме не говори. Щас бы мороженое в октябре хавать. Пойдем, милая.
Тем временем Евгений Александрович перешел к плану «З». Это был его девятый по счету план, после планов «А», «Б», «В», «Г», «Д», «Е», «Ё» и «Ж». Редкая птица долетит до плана «Ё», но кондукторша была вовсе не птицей. Она была реактивным истребителем, и ничто ее не пробирало. Наконец, старик увидел свою остановку у перекрестка и стал медленно шагать задом к выходу. Кондукторша, подобно буйволу, тучно поплелась за ним. Двери распахнулись. И Евгений Александрович столкнулся с юношей, имя которого, напомню, Игорь. Это не важно, на самом деле. Но если вы до сюда дочитали, то потеряйте, будьте любезны еще немного времени, раз уж у вас его достаточно, чтобы тратить на такие странные, чесн слово, посты. Так вот, они столкнулись с Игорем, но я не досказал историю юноши. Вот что было до того, как Саныч вперся в плечо парня:
«И что же получается? Сознавая это молчание, это непонимание, эту тоску о сердце, я сам молчу? А может быть она, я верю в это, я хочу в это верить, я обещаю в это верить, сама задается такими же мыслями: почему он молчит? Почему он заставляет меня страдать и думать о том, почему же время так тягуче и невыносимо? Может быть, если сейчас я скажу ей что-то, то мы найдем ту точку в общении, вернее, ту запятую, которой мы искали? Как бы я хотел этого. И надо попробовать. Ибо смерть, вот она, гремит и блещет косой. И слава небу, что молнией оно напоминает об оскале смерти, мерно расставляющей шахматные фигуры на столе вечности. О чем сказать? И надо ли говорить, ведь, если она ждет чего-то, то только одного. Того же, чего жду и я. Разрешения уз, полного ответа, снятия седьмой печати. Неужели я решусь на это. Неужели я делаю это!» Игорь наклонялся к щеке девушки, взволнованно дыша и дрожа от холода, видимо. Она услышала его и повернулась. Носы их соприкоснулись. Он поцеловал ее и застыл в ожидании ответа. И ответ был. Но он его. Не почувствовал. Ведь губы его. Обветрились и скукожились. И не чувствовали ничего.
Игорь с горечью отпрянул от нее, но столкнулся с Камышевым. Старик поглядел ему в глаза. И в его голове пронеслась мысль: «Ох, мальчик, мне бы твои проблемы!». Юноша услышал его молчаливые мысли и так же молчаливо ответил на них: «А мне бы ваши». Саныч ухмыльнулся и, оттолкнув парня, успел выйти из трамвая за секунду до того, как двери закрылись. Трамвай пропыхтел что-то. В заднем окне виднелись две фигуры. Они стояли неподвижно какое-то время, но потом, когда трамвай тронулся, по инерции двинулись. И двинулись, вопреки всем законам физики, друг к другу.
|
|
...но никто не пришел.
- Ну и к черту эти кресла, - с досадой произнесла Вероника. - Подождите, мисс... не знаю, как Вас зовут. Не будем пороть горячку. Сейчас мы берем картину и... то есть, мы ее не берем, а вслед за доктором Вирелем перемещаемся...
... и Вероника опять зависла. Она будто бы тянула время, не торопясь поднять руку по кличу доктора Виреля и в составе дружной команды сигануть прямо через картину, потому что... какие-то сомнения ее глодали. Что-то в этом решении было неправильным. Ну вот они уйдут... а куда? Она так и не увидела, не поняла, что было внутри картины. Нельзя просто взять и прыгнуть туда всем составом, оставив картину за спиной, рисунчатая девушка права. Чего-то они не додумали. Вот Вероника и думала, думала, упершись взглядом в картину и отпивая кофе мелкими глотками.
Думай-думай, голова, шапку куплю.
Вот оно! Умница Лис! Вероника выпала из ступора. Не просто использовать, а использовать против Барона. Общего противника для всех, кроме, пожалуй, Вероники, но наверное, хозяйка избы на куриных ногах будет довольна тем, что ее избавили от конкурента, и не станет Веронику пряниками заедать...
Барон в телевизоре выглядел просто душкой. Такой легкомысленный и веселый бонвиван, делающий дамам нескромные предложения за стаканчиком рома...
- Ах ты, з-з-зайчик, - произнесла она с присвистом сквозь стиснутые зубы. Положим, ей вряд ли грозило отрывание головы, но... лучше Барона девать куда-нибудь, где он был бы не опасен для общества.
- Давайте лучше раздадим друг другу печенек, после того как найдем выход из этой ситуации, - смущенно сказала она рисунчатой девушке... - Кстати, как Вас зовут? Я Вероника, а это Лис, - еще раз представилась она. - Вы правы в том, что не стоит оставлять картину здесь без присмотра. И нельзя уходить в нее всем сразу, не зная, что там внутри, оставляя снаружи Барона и всех, кого он еще может сюда послать. Извините за промедление, доктор Вирель! Я просто не знала, что делать. Я подумала, что мы рискуем здорово напороться, если вдруг картина окажется не порталом в какой-то дивный новый мир, а ловушкой для противника, замкнутым измерением, местом заключения. Вроде острова Святой Елены для Наполеона; необитаемого острова для Робинзона. Понимаете? У меня не было никаких идей, как использовать картину. А что если мы превратим картину в тюрьму строгого режима и перенесем туда Барона? Создадим такой пространственный карман и засунем его туда? А потом уже заберем картину и унесем ее... хоть в реальность. Лис! Как тебе? Как именно ты собирался использовать картину против Барона?
|
|
|
|
|
|
-
что-то вроде лозунга: "Маяк в каждый дом! Даешь маяк в руки каждому рабочему!"
Каждой бабе по маяку... в смысле, по мужику! ))
Вообще-то это перефразированное отсюда:
...И он уже больше не пытался думать. Он только твердил про себя с отчаянием, как молитву: "Я животное, ты же видишь, я животное. У меня нет слов, меня не научили словам, я не умею думать, эти гады не дали мне научиться думать. Но если ты на самом деле такой. . .всемогущий, всесильный, всепонимающий. . .разберись! Загляни в мою душу, я знаю, там есть все, что тебе надо. Должно быть. Душу-то ведь я никогда и никому не продавал! Она моя, человеческая! Вытяни из меня сам, чего же я хочу, - ведь не может же быть, чтобы я хотел плохого! . .Будь оно все проклято, ведь я ничего не могу придумать, кроме этих его слов:
"СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, И ПУСТЬ НИКТО НЕ УЙДЕТ ОБИЖЕННЫЙ! " ("Пикник на обочине")
-
За мысли
|
"Отлично. Теперь мне придётся отдуваться за всех мужиков нашего офиса. Ну спасибо, ну спасибо"
Хотя внешне Антон сохранял обычное спокойствие, внутри ему было очень неловко. "Тайное свидание" с двумя милыми девушками за закрытым столиком способствовало тому. Сердце Комарова стучало почти как поршень в судовом дизеле. Будь сейчас рядом Бухой или, на худой конец, усатый дядя, волнения не было бы абсолютно никакого. Вот почему клерк старательно внушал себе мысль:
"Это всего лишь деловой разговор. Ничего особенного. Ну, кроме порталов. Но мне надо узнать, что же там у них случилось?"
Дабы не зацикливаться на этой встрече, Антон разглядывал декорации кафе. Причём даже с искренним интересом. Ибо знакомство парня с культурой Японии начиналось и заканчивалось на: одной визуальной новелле, нескольких работах Миядзаки, нескольких интересных аниме-сериалах. Ну и, чего греха таить, клерк ещё посмотрел парочку хентайных видео, которые оставили его в глубоких раздумьях ("Вот зачем они показывают процесс траханья в разрезе? Для наглядности? Или это дополнительные материалы для уроков биологии? Попробовать погуглить... хотя нет, гугл узнает ещё, чем я интересуюсь"). Признаться честно, клерку ещё отчего-то нравилось звучание японских голосов, без какого-либо понимания смысла реплик. Наконец, в большинстве просмотренных Антоном произведений, так или иначе, проглядывалась таинственная японская душа (ничуть не меньшие потёмки, чем русские или американские души).
"Хм, и о чём только думают те, кто пишет, что аниме надо запретить? Наверное, они думают, что тонна шлака делает жанр аутсайдером? Ну так и наша мультипликация, и зарубежная, все они не без изъянов. Разве что они не настолько конвеерные, но так ли уж это важно?"
Поэтому слова "сакэ" и "суши" не ввели Антона в ступор (да и всё чаще звучали из других источников), а побудили открыть меню. На всякий случай. Ибо мужчина уже давно чётко решил для себя, что его путь - это крепкий чай или кофе. Иногда - водка. Совсем редко - хороший коньяк.
- А что такое этот портал? - осведомился клерк, задумчиво приподняв бровь и наклонив голову.
Алиса могла бы догадаться о беспокойстве Антона только по тому, что он избегал прямого взгляда в её сторону. Лицо же, в мешках под глазами которого пряталось по котёнку, знало пока лишь одну эмоцию - флегматичность. Отвечать вопросом на вопрос было, разумеется, не особо прилично, но риторический контекст оного должен был искупить деяние клерка. Он чётко дал ей понять - знать не знал о порталах и уж тем более не лез в них, но, раз уж такое дело, то послушал бы о них.
|
|
|
|
(продолжение)...А можно, открыв дверь, отвинтить краны у бочек, чтобы смоделировать определенную задверную реальность. Скажем, хочу я увидеть за ней маяк. Тот самый маяк, на картине. Блекло-голубое северное море, длинные песчаные дюны, крики чаек, свист ветра. Маяк на далеком мысу. Нормандия, Бретань, Шотландские острова. Сидр, кальвадос.
Вероника тронулась в путь вдоль длинного ряда бочек, испытывая смутную неудовлетворенность ситуацией. Бочки, бочки, бочки. Что они все-таки означали? Почему именно бочки? Почему не... полки с книгами, сад, музей, кунсткамера? Какая разница?
Вот именно. Какая разница. Это могло быть чем угодно. Это не хранилище. Это...послание, вот что это такое. Вероника настроилась на разгадку паззла, а может быть, здесь не было никакого паззла. Дом Сна пытается говорить с ними на своем своеобразном языке.
(В памяти Вероники всплыли: торжественный гул органа, хоральная прелюдия Баха... медленные волны желтоватой протоплазмы накатывают, обнимают маленькую точку-остров, на котором проявляются: черные ветви мучительно сплетены в древесную тайнопись; водоросли колышутся в ритме тока речной воды; яблоки, мокрые от вечного дождя на вечно открытой веранде старого дома - и на пороге коленопреклоненный человек припал к величавому старику в позе Блудного сына...*)
И тут она заявляет, что не не хотела бы общаться с этим сознанием, потому что оно слишком велико - безмерно велико, как велик Творец, к примеру, а она слишком мала, видите ли; просто тварь дрожащая.
И Вероника поняла, чем она была так недовольна. Не только тем, что они оба запутались, утратили понимание ситуации и вообще своего места во всем этом. Она была недовольна собой. В ней, кажется, опять заговорила эта зануда, пескарь премудрый, Вера, Яна... вот уж точно никакой разницы.
Что значила картина с маяком, который они должны были здесь найти? Почему именно маяк? Почему картина, а не бочка? Имело ли это какой-нибудь смысл? Что вообще здесь имело смысл?
- Лис, - Вероника вдруг остановилась на полпути к двери. - Слушай. Не имеет значения, с чем эта картина, с маяком или нет. Картина вообще не имеет значения. Мы хотим понять, что все это значит, а все наоборот. Он тоже хочет нас понять, Дом Сна; а может, и себя. Мы должны сказать ему, чтобы он нас услышал. Мы должны с ним найти общий язык, понимаешь? Если во всем этом есть какой-то смысл, то только в этом. А бочки... наверное, они только усиливают резонанс, в смысле, что настраивают на какую-то тему. То есть... мы хотим видеть за этой дверью тот самый маяк, или картину с маяком. И мы ее там увидим. Для пущего эффекта можно открыть какую-нибудь бочку. А можно не открывать. Что ты думаешь?
-
Это было шикарно и в точку.
-
Это чудесный пост. Вот еще немного и начинается зыбкая грань за которой абстрактное понимание сотрется, а останется лишь индивидуальное. Этого хочется, но в то же время и страшно.
|
|
|
|
|
"Вот так и живём. Когда пусто на события, а когда густо. Иногда даже слишком. Но в круговороте жизни надо было всегда держать в голове простую мысль: всё есть прошлое. Всё проходило. Всё растворялось в бездне мироздания, оставляя лишь слабое послевкусие расплывчатых воспоминаний. Прошлое мертво. А люди ещё живы. Проблема заключалась в них. Всегда. Они доставали дурно пахнущий труп истории из его гроба. Напоминали о нём, кичились им, оправдывали им свои ублюдочные поступки. Эти события не останутся без последствий из-за проклятых людей. Когда-нибудь человечество перейдёт на невероятно высокий уровень осознанного существования, но это случится или через пару тысяч лет, или через пару войн до полного истребления."
Антон сложил руки на столе и смотрел в никуда. Так и проходила его "медитация". Тихое погружение в мутный водоворот собственных мыслей, в поток сознания без истока и без русла. Работа не шла, а никто его не гнал. Комаров притаился в своём уголке. Угрюмый внешне. Расслабленный внутри. Парень сполна воспользовался заминкой, вызванной появлением "портала".
"Киллер? Забыть. Вряд ли мне угрожает что-то серьёзное. Не в этом городишке, не мне."
"Паук? Понять. Серёга, наверное, давно уже живёт в этом здании. Быть может, он мне окажет услугу?"
"Портал? Принять. Чёрт его знает, что это и как это, ну и ладно, пусть будет. Мне в общем-то и похрен, только бы всякие мутные типы сюда не набежали. И чтобы во второй раз здесь не произошло. Это будет прекрасно."
"Антон ведёт Машу домой? Простить... Э-э-э, стоп, я не понял..."
Парень вдруг резко захлопал глазами и поднял те над монитором. Чем-то он стал сильно похож на сову. В голову влезла посторонняя мысль. Въевшийся в подкорку мозга голос "старой мочалки" вырвал клерка из объятий бога раздумий не хуже, чем отбойный молоток соседа воскресным утром. Офисный служака пропустил объявление понедельника выходным днём, но он увидел, что народ собирался, валил прочь. Антон бы остался, поработал бы ещё в этом приятном, старом музее. Но столкновение со взглядом зама директора отбросило эти мысли, как того придурка, который сделал последнее в своей дурацкой жизни "селфи" на фоне приближающегося поезда.
"Чтобы через две минуты тут никого не было!"
"Две минуты. 120 секунд. И ещё 14, чтобы наверняка."
Антон отсчитывал в уме каждую секунду, когда выключал компьютер и прибирал бумаги на своём столе. Пакетик с Серёгой мужчина забрал с собой. Потом клерк аккуратно поместил его в пакет для продуктов, который всегда носил с собой. Антон пока не мог сказать себе точно, почему он хочет взять сего паука. Сердце наполнилось теплотой от взгляда на то, как всё уложено на его столе. Но разбилось после того, как глаза Комарова зацепились за рабочее место Лизы. Неприбранное такое. Клерк нахмурился. Теперь уже и до него дошло, что пара человек не вернулись. Возможно, даже навсегда ушли. Хотя он особо не испытывал чувств ни к Лизе, ни к Владу, невидимый червь беспокойства куснул Антона в душу. Паренёк постоял немного в ступоре. А потом...
"Чёрт, я рискую задержаться больше чем на 14 секунд!"
Но Комаров так и не смог подавить в себе позыв прибраться на чужом месте. Он быстро отключил всё и разложил пасьянс из предметов. Ручка туда, эта бумажка сюда, а это ещё что? В урну! Антон торопился, и когда в конце окинул взглядом плоды трудов своих, остался недовольным. Нет предела совершенству. Но время, сволочь такая, поджимало. Стол Влада не избежал участи принесения в жертву идеалу. Пока никто не видел, Антон вошёл в раж и принялся поправлять всё на других столах, которые только ловил глазом...
Этот кошмар (коллегам ещё предстояло столкнуться с последствиями одержимости Антона) закончился только тогда, когда клерк пулей вылетел из музея. Самым последним. Причём не просто так выбрался, а очень скрытно. Он был нарушителем "правила двух минут" и не горел желанием проверять на себе гнев заместительницы.
"Надеюсь, Маша уже сама убежала достаточно далеко и мне не придётся её провожать".
Эти мысли разбились, не успел клерк сделать и двух шагов от входа, на ходу набрасывая на себя куртку. Пики слов Алисы прокололи решимость Антона дойти до дома. Та лопнула, как воздушный шарик. Да ещё и сзади послышалось коварное дыхание хитрого усатого дяди. Клерк встал, будто у него изнутри сорвали стоп-кран. И шея почему-то зачесалась, хотя те самые усы ещё не щекотали её. Пока. Антон вздохнул.
- Пошли, - простодушно ответил Алисе офисный служака, задумчиво почесав затылок. Через дорогу...
Чувство слежки. Странно. Абсолютно чёрные машины. Ещё более странно. Но не более странно, чем та хрень, что уже успела произойти этих утром. Антон нетерпеливо потоптался на месте, подошёл ближе к Алисе. Ему хотелось уже двигаться. Прочь, прочь, прочь.
Потому что рабочая неделя начиналась с фразы, незаметно потерявшей свою шуточность...
"...vsyo pash-low puppies day".
|
Космос. Бесконечный, безмятежный океан темноты, которую не смог объять свет; темноты, которая даже не знает своего звания – так много у нее звездочек на погонах вечности; темноты, не слышащей смеха и плача людей, копошащихся на какой-то пылинке-планете. Космос просто держит в своих руках Землю, просто держит, бездумно, даже не глядя, даже не слушая, а человек думает, что космосу есть до него какое-то дело. Но нет, бесконечность лишь отекает планеты, звезды, астероиды и все прочее, бессмысленное и глупое, как сама жизнь в лермонтовской интерпретации. Но и она, гениальная, ничего не значит для этой неохватной чернильницы, в которой плавают, лопаясь, пузырьки-звезды. Что сделала наука, что сделал человек! Он обессмыслил космос, пространство и время, он обессмыслил себя.
Как было бы здорово вернуться в античность, в гомеровскую античность, заговорить ионийским акцентом, воспеть Ахиллеса, Пелеева сына и, глядя на монументальную, чарующую своим величием статую Зевса, развернуть у себя в голове папирус мировоззрения древнего, хотя уже и не хтонического, человека: небо держится на плечах атлантов, а на соседней горе пируют греческие боги, заигравшиеся в собственные интриги. И что эти боги для человека? Так, культ, ни к чему не обязывающий, только к поклонению во имя держащегося на ручищах полубогов неба. Небо это так же бессмысленно, так же тупо и глупо, как и современный космос. И в этой тупизне грек видел себя, осмысляемого и значимого что-то для этого неба. И если бы сегодня мы мыслили ровно так же, то тот факт, что Евгений Александрович, смутившись словами Валентина о том, что «кто-то стоял у двери», выглянул на улицу в поисках этого человека, — этот факт имел бы смысл, имел бы достоинство, общечеловеческое достоинство совершенного во времени. Тот факт, что действия Саныча запечатлелись в прошлом навсегда, в этом прошлом под греческим небом, - заслуга человека, которому остается для сохранения этой заслуги лишь приносить жертвы выдуманным богам. Но сегодня мы знаем, что небо это не упадет на нас сверху, что бы мы ни сделали, и, избавившиеся от этого страха, мы предстаем перед бесконечно тупым космосом, который просто держит нас в своих медвежьих лапах, просто держит, бессмысленно и безэмоционально. И прошлое его тоже бессмысленно, и факт прошлого безрадостен.
А как было бы здорово перенестись в кабинет писателя эпохи лишь появляющегося психологизма, например! Писатель этот, всматривающийся в души своих персонажей, усматривал в них величайшие смыслы, величайшую ценность в самом движении этих душ, того, что выразилось в живом эллинском Ψυχή — одновременно, в душе, в духе, в жизни и… в бабочке. Поразительно значение этого слова, воспринятого ближневосточными мудрецами в первые века: в нем бьется великий смысл, порождающий величайшую ценность и осмысленность. И поиск этой бабочки в душе — вся жизнь писателя той поры. Какой же смысл нашел бы он в том, что Евгений Александрович, заинтересовавшись тем, что за дверью «кто-то» стоял, вышел на улицу! Писатель проник бы в душу этого героя, рассмотрел ее под лупой (высмотрел бы даже то, что Евгений Александрович пребывал в блаженстве от окончания процесса рассасывания барбариски и проч.), писатель бы вдохнул, обязательно вдохнул бы смысл в эти пустые действия: старик взял ручку двери, открыл ее, вышел за дверь. Писатель создал бы целый роман, захлестнувшись душою в этот момент банального открывания двери! Впрочем, у него был бы и вариант короткопостнуть, это да. И сегодня скажу я вам, нет разницы – роман или короткопост, ведь сегодня мы знаем, что космос просто держит нас в своей скупой памяти. Перед таким пустым космосом исчезает всякий смысл души.
И только подумайте, а что бы могли сказать об обычном действии Евгения Александровича люди, которые находили великий смысл в абсолютной бессмыслице: бизнесмены и художники, сектоведы и трактористы, ветераны и врачи, композиторы и учителя…
Но перед космосом все это бессмысленно, ибо все бесконечно. Все, кроме человека, который умирает и переживает эту смерть, это умирание. В христианстве этот момент осмысленного проживания смерти, по сути, единственной осмысленной и имеющей смысл вещи в жизни, называется успением. И смерть, дающая все же человеку смысл в этой неумирающей космической бессмыслице вокруг него, по мысли выдающегося мыслителя конца XX века А. Шмемана, является таинством – осмысленным соединением человека с этой вечностью и превращение ее, тупосмотрящей на вещи, в человеческую вечность. Вечность с сострадающими глазами.
И пусть этот рассказ не имел много смысла перед вечностью, повествуя о том лишь, что Евгений Александрович вышел на улицу, он кончается, а значит, мне хочется в это верить, обретает какой-то чарующую и космическую ценность.
-
Короткопост :)
-
Впрочем, у него был бы и вариант короткопостнуть, это да. И сегодня скажу я вам, нет разницы – роман или короткопост, ведь сегодня мы знаем, что космос просто держит нас в своей скупой памяти.
Посмеялась от души ) Прямо князь Болконский )
|
|
-
На самом деле правильно 180 толчков за две минуты, а потом два вдоха, но это было именно то, что и ожидалось.
|
|
-
Збагойна.
В смысле, спокойствие персонажа и соответствие аватара характеру, плюс как это описано.
-
Если бы клерку в этот момент очень хотелось в туалет, он бы, как говорила его любимая мама в детстве (мир её праху...), "пустил лису"
Никогда не слышала, но очень порадовало)))
|
|
Ни для кого не секрет, что порталы - вещь очень ненадежная. Тут уж как повезет - выкарабкаешься ли живым и здоровым или как.. Анна например.
Первым из портала вышел Егор с Катей и Мариной на руках. Встретили его восторженные Вероника и Ирина Юрьевна. Уложив Марину на пол, пришедшая в себя Вероника принялась приводить подругу в чувства, забыв как сама минуту назад готова была тронуться умом. Директриса же больше внимания уделила подборщикам, ощупывая, рассматривая и расспрашивая их. Однако, диалога как такового организовать не удалось - из портала вышла Маша и вышла Алиса. Напоследок из портала без чувств выпала Анна и .. портал схлопнулся.
Все, разумеется, кинулись к Анне. И ко всеобщему ужасу обнаружили, что Анна мертва. Пульс не прослушивался, дыхания не было, тело медленно остывало. Сказать, что всем стало не по себе - ничего не сказать. Наступила глубокая тишина. На какой-то момент все осознали, что с такой же легкостью каждый мог оказаться на месте Анны.
А потом произошло то, что многие хотели бы считать чудом. Тело Анны резко дернулось, будто от толчка, и задышало. Сердце забилось, кровь активно заструилась по венам. И все облегченно выдохнули. Не прошло и минуты, как только что почившая открыла глаза и увидела склонившуюся над ней бледную Ирину Юрьевну.
Директриса за несколько минут уже успела и порадоваться за Маринку, и успокоиться, увидев, как все возвращаются живыми и здоровыми, и чуть не поседеть от такого возвращения Анны, а теперь вот снова заплакать от радости, что та воскресла прямо у нее на глазах. Кажется, фатальные ошибки в производстве уже не смогут нервировать ее так, как прежде.
И все же, не успели все порадоваться за Анну, как осознание потери снова вернулось. Портал, из которого ждали еще двоих, исчез, рассекаясь молнией, в точности, как изображали на символах в подвороднях. Ни Влада, ни Ильзео. И что с ними, живые ли - не узнать.
Евгений Александрович распахнул дверь, попридержав Антона, и обоих тут же окатило влажным вихрем из капель дождя, а после их растолкал и прошел внутрь всем нам известный Валентин.
- Уф! Вот это ливень! - произнес насквозь вымокший парень, - вы поглядите, что творится! - он был как обычно изрядно возбужден и полон энергии, - пол квартала оббежал, чтобы аптеку найти! А потом еще обратно по лужам! А вы как поняли, что я подхожу? Кстати, мне показалось, что у двери кто-то стоял, когда я подходил?
А потом взгляд парня скользнул по пакету.. с пауком. И вырвалось из Валентина что-то очень напоминающее всхлип. Молча, не говоря ни слова, кинулся он на второй этаж.
Вбежав, он растолкал всех в поисках Ирины Юрьевны, и наконец вручил ей трофей - пачку успокоительных. Дрожащими руками Ирина вытащила блистер и выдавив пару штук быстро запила водой из стакана, что сочувственно протянула Вероника. После безмолвно предложила повторить процедуру другим.
- Объясните, что там, мать вашу, произошло? - не своим голосом вопросила она присутствующих.
-
За схлоп, за труп, за двоих отрезаных.
За ощущение реальности нереального мира и очень четкую передачу ощущения, что мир игры небезобиден, но не всевластен.
Если ты прекратишь эту игру, я лично приеду в Москву, или где ты там живешь, и поставлю тебе фингал под глаз.
|
|
|
|
|
|
Устроившись поудобней, Евгений Александрович потерся ладошками о коленки и, укутавшись в крылья пиджака, достал из кармана брюк расплющенную барбариску. Он еще утром заметил ее, так скажем, поддавленное состояние, но не рискнул пачкать руки, разнося начинку этой дешевой розовой карамельки по всему карману брюк. Теперь же был особый случай: Камышев попил чайку, отдал все документы, поразгадывал кроссворды… теперь не хватало лишь противной кислой карамелькой за щекой, — бытие Евгения Александровича буквально распадалось по швам, лишившись этого сладкого пятого элемента, связующего воедино все вопросы об экзистенциальном жизневоззрении и о платоновском идеализме в контексте культурологии христианского Логоса. Да, хотелось барбариску. И рука Евгения Александровича начала робкий вход в пещеру кармана: она медленно пробиралась меж катышков, скользя по зашитому белыми нитками полу, а все пространство меж сводов этой пещеры было окутано липкой розовой паутиной, оставляющей робкие блики в полумраке брюк. Но рука не страшилась этой проказы, размазанной по всему потолку кармана, но, напротив, она все дальше и дальше разрывала себе проход к тупику; пройдя еще немного, она, захлебнувшаяся в полной темноте, коснулась чего-то. Это было нечто липкое, но крепкое; нечто, что и исторгало из себя эту самую розовую смолу и было приковано к самому углу пещеры… Луч света, и это — настоящее карамельное сокровище нибелунгов, священный грааль из долины сладостей, ковчег кисленького завета… Ну, достал, в общем, он барбариску и заложил за щеку. Сидит, значит, посасывает… туда-сюда ее по рту языком катает… неспешно так, с античной созерцательностью…
- Евгений Александрович, - тихо и мягко произнесла Ольга Ивановна, остановившись подле него, игнорируя злобный взгляд уходящей Веры Васильевны, - Вам бы тоже пойти домой. Там такое страшное творится, на втором-то этаже. Никак нельзя оставаться, Евгений Александрович. Нам с Вами надо беречь себя. Может проводите меня до остановки, если Вас не затруднит? А то там такой ливень и гроза, а я очень боюсь гроз, Евгений Александрович.
Камышев был вовсе не из тех, кто начинает брюзжать, когда к нему прикасаются, но это был тот самый редкий случай, когда «барбариска во рту и пусть весь мир подождет». Уверен, что у каждого в жизни бывали такие минуты, когда все хорошо, и вдруг в кармане находится карамелька; ты ее очищаешь от прилипшей обертки, кладешь в рот, вытираешь пальцы о лацкан пиджака, пока никто не видит; и тут приходит бухгалтер и просит проводить до остановки. В этот момент нужно просто взять и пойти, прижав конфетку к щеке, оставив ее тем самым до лучших времен. Просто взять и пойти… Взять и пойти… — именно на этих словах в своем внутреннем монологе и зациклился Евгений Александрович, гоняя барбариску по рту и залипая на дождь за окном. Осознав, что он уже не получает того удовольствия от карамельки, какое бы мог ощутить, разделавшись с вызовами мироздания, Саныч по-доброму взглянул на Ольгу Ивановну. Разведя усами в стороны, и этим как бы запротоколировав свое согласие, Евгений Александрович встал из-за стола и с первого же раза правильно придвинул стул.
— Олень-ка… олень-ка. — повеселел он, как только услышал свой теплый махровый голосок, — Я понимаю, милая моя, ангелочек, что сложная работа у вас, что завал и вообще, но зачем же так на это реагировать, душенька? Да и я, в общем-то, поверьте, совсем не хочу выговор схлопотать, вот. Во-о-от. Ага. И у меня даже зонта нет, — Евгений Александрович очень артистично похлопал себя по карманам пиджака. — Да, сегодня же я его совсем не взял. Вот незадача, родная. Как же мы пойдем-то. Ай-яй, нехорошо получается, милая.
Хватая себя за голову, побивая карманы, расчесывая усы и активизируя весь остальной арсенал первокурсника актерского факультета, Евгений Александрович тем временем проводил Ольгу Ивановну до двери так, что та уже была одной ногой на улице, при том, что Саныч полностью в офисе.
— Так что да, родная. Видно, милая, придется самой идти, ай-яй. Нехорошо получилось… — и тут же захлопнул дверь, отправив дамочку под дождь, а сам счастливо вышагнул меж столов, играясь с барбариской. Именно в этот момент конфетка раскрылась целой плеядой вкусов и Евгений Александрович имел шанс испытать нечто вроде вкусового катарсиса: когда не хочется есть больше ничего в этой жизни, кроме как того блюда, которое жутко понравилось здесь и сейчас. Где-то в хлипких чертогах рассудка Саныч уже рассчитал, сколько будет стоить годовой запас барбарисок, но воспоминание о вкусе пюрешки с котлетками и в этот раз одолело очередную секундную страсть пролетария.
— Антоша, — тут же мяукнул Камышев и запинающимся котенком подпрыгнул к Комарову, — Антоша, родной. Слушай, там, говорят, что-то серьезное происходит. Бегают все чего-то, суетятся, смотри. И правда, Антоша. Ай-яй. Как же ты не видел-то всего этого, сынок, м? Грозы что ли боятся они, думал я. Но тогда зачем… Кхем. Антоша, давай, вставай, поднимайся. Пойдем, посмотрим, что там вообще, а? — на этих словах Евгений Александрович, как ни странно, присел рядом со столом Комарова. — Может быть там… Матерь Божия!
Камышев вскочил, увидев огромного паука, ползущего по столу коллеги. Медленно отходя к стене задом, Евгений Александрович мурлыкал нечто несвязное про то, что надо идти, хотя и самое страшное, что только может быть на свете уже представлено восьмиглазым чудищем, захватившим весь… стол, контору, Обнинск.
-
Барбариска!
-
И рука Евгения Александровича начала робкий вход в пещеру кармана: она медленно пробиралась меж катышков, скользя по зашитому белыми нитками полу, а все пространство меж сводов этой пещеры было окутано липкой розовой паутиной, оставляющей робкие блики в полумраке брюк. Но рука не страшилась этой проказы, размазанной по всему потолку кармана, но, напротив, она все дальше и дальше разрывала себе проход к тупику; пройдя еще немного, она, захлебнувшаяся в полной темноте, коснулась чего-то. Это было нечто липкое, но крепкое; нечто, что и исторгало из себя эту самую розовую смолу и было приковано к самому углу пещеры… Луч света, и это — настоящее карамельное сокровище нибелунгов, священный грааль из долины сладостей, ковчег кисленького завета… Ну, достал, в общем, он барбариску и заложил за щеку. Сидит, значит, посасывает… туда-сюда ее по рту языком катает… неспешно так, с античной созерцательностью…
Ой, ну неподражаемый ведь!)
|
|
|
Катенька нередко ощущала себя беспомощной. Правда, в основном это случалось в разговорах с мамой, когда та безапелляционно рассказывала что девушке следует делать, а Катенька считала иначе, но никогда не находила слов, чтобы что-то возразить. Теперешняя ситуация была другой, но ощущения были похожие. В густой траве не было ни ветки, которую можно использовать как дубинки, ни камня, который можно было швырнуть во врага... И почему в книжках у всех попаданцев сразу находится какой-то артефакт или верный помощник и уж тем более - оружие, а ее, во-первых, затащили в этот портал силой, а во-вторых, тут ничего нет, кроме монстра!..
Хотя нет, рядом были ее коллеги, и все они явно знали, что делать... Маша отвлекла на себя слизня, вынудив того бросить Маринку, Владислав окружил его, позволяя всем брать в клещи, а Алиса так и вовсе достала какой-то черный предмет и... выстрелила в монстра?!
Рот Катеньки приоткрылся. Она что, случайно попала в контору, где работают спецагенты, а весь этот поиск клиентов - это просто прикрытие (то-то все так хреново работают, на самом-то деле!!!)?.. И сейчас они просто действуют по какому-то буквенному плану (там А, Б или F-23), а она... она просто тут ненароком?.. Или это проверка, и ее хотят завербовать, проверяя на стрессоустойчивость?.. Голова у Катеньки пошла кругом, особенно, когда она увидела, как Глеб - большой, сильный и такой храбрый! - рыбкой нырнул в траву и попытался вытащить бездыханную Маринку.
- Мамочки... - едва слышно прошептала она. Но мысль о проверке и вербовке билась в голове Кати, и держала ее в тонусе. Иначе она бы давно или в обморок от страха хлопнулась, или побежала с воплями подальше... или вовсе нырнула в портал назад. Да-да, вон он еще висит в воздухе неподалеку, можно просто уйти, наверное?..
Катенька несколько раз глубоко вздохнула и даже легонько шлепнула себя по щеке. Ноги были ватные, но она была полна решимости. Она начала рыться в своей сумочке, делая несколько небольших шагов к основному месту действия. Ну, она не боевик, да и лезть к этому слизню было слишком уж страшно. А вот в качестве поддержки она может! Да!.. Что тут у нее есть... Но-Шпа... Вряд ли это подойдет кому-то, разве что Маше, когда они добьют слизня... Ага, вот и нашатырь. Может, поможет, привести в себя Маринку? И вода в бутылочке. Можно попить, можно полить, смыть с нее слизь, мало ли, она ядовитая.
Полная решимости, с двумя сумками наперевес - женской, где она уже могла парой движений достать то, что она сочла полезным, а второй - сумкой-холодильником, все еще приятно пахнувшей свежей выпечкой, Катенька ожидала, когда спецагенты справятся со своей задачей, и она сможет хоть кому-то помочь.
-
-
Она что, случайно попала в контору, где работают спецагенты, а весь этот поиск клиентов - это просто прикрытие (то-то все так хреново работают
Вынесло ))) Особенно последняя фраза. Катенька — прелесть. Удивительно естественная и классная! )
-
За вербовку!
|
-
Лишь когда комар садится на твои яйца, ты понимаешь, что всегда есть возможность решить конфликт мирно
))))) Вынесло )
-
За здравомыслящее поведение персонажа.
|
|
|
|
|
|
-
Классный пост. Ильзео очень нравится. А ещё мне нравится, когда в партийной игре игрок затрагивает в своих постах других, замечает свое окружение, что-то думает на его счет, а не существует сам по себе в вакууме. Вот у тебя это на данный момент очень хорошо получается.
-
За бедро.
И за топор.
И еще за кучу таких мелких деталей.
Очень здорово.
-
Почему-то верилось что у Антона есть. Огромный окровавленный топор с прилипшими к нему прядями чужих волос...
"Перестань блин дура, ему негде его прятать!
Весь пост прекрасен) но последнее вообще добило)
|
-
Хорошо, что мы этого не узнали. Иначе захочется приобрести автомат и отстреливать... всех.
Ну ты даешь. Вот это жесть.
-
Это можно не плюсовать?
-
Да у них там каждый второй - маньяки?) Надеюсь, что хоть не каждый первый))
|
|
Если раньше провести параллель между овощем и Антоном не составляло большого труда, то вот прямо в этот самый момент парня настигло невиданное доселе повышение уровня: дерево! Он чувствовал себя единым целым со стулом, который пустил корни в пол и даже под него, в сырую землю, богатую влагой. Врос с концами в собственное рабочее место. И бессильно следил за тем, как его коллеги убегали туда, наверх, в истошно вопящую и кричащую неизвестность.
Звонок "киллера" забылся, словно его никогда и не было.
Голова Комарова после воплей Ирины Юрьевны была занята потоком мыслей, напоминавших мантру:
"На помощь?? Помочь??? Идти, или не идти? Вот в чём вопрос... Ничего, без меня справятся, ничего... Я там не нужен, я всем сделаю только хуже, буду мешаться под ногами... сиди, Антон, сиди и не рыпайся. Всё будет в порядке, всё будет... Оно?! Уволокли?! Бля, серьёзно? Нет, всё-таки? Нет, никуда не пойду, лучше посижу тут... Не меня зовут ведь? И меня не зовут? Нечего и возникать... Но... ёбана..."
Да, если прохожему на улице станет плохо, то Антон пройдёт мимо. Ничего необычного.
И, хотя армия мурашей уже отмаршировала своё по спине клерка, хотя кровь вернулась к нему, а члены теряли приобретённую секундами ранее деревянность, он продолжал сидеть, лихорадочно думая. Что, что, что делать? Всякий рабочий настрой полетел коту под яйца. Тщательная подготовка, проведённая в выходные, закончилась обломом. Понедельник не задаётся, а осадок останется до самой пятницы.
Крик курьера ("Стойте, долбоёбы!") окончательно выдернул вздрогнувшего клерка из прострации.
Не в силах решиться на что-либо, Антон ждал развязки. Он нервно посматривал по сторонам, да следил за гостями, за сотрудниками - в кои-то веки по случаю чего-то необычного выглянул за монитор. Хрустел и барабанил пальцами. Елозил задницей по стулу, словно там не шило застряло, а паук ползал и кусался. И всё это с грустной, обеспокоенной клерковской мордой, на которой чрезмерно играли желваки, будто Антон пытался силой челюстей прожевать бушующую в душе панику. Только флегматичная натура парня не давала эмоциям выплёскиваться наружу, отчего те бились об стенки его разума, подобно разогретым броуновским частицам.
"Определённо, с такой работой я подсяду на антидепрессанты..."
|
|
Оторвавшись от потомка калькулятора, с интересом оглядел помещение, облокотившись на спинку кресла и заложив руки за голову. Забавно - оно все больше и больше наполнялось колоритными личностями. Кстати, о них. Влад часто задумывался - как так? Конечно, каждый человек уникален, но поработав в кадровом агентстве... Ну, допустим, с год - начнешь понимать, что каждого можно отнести к какой-то категории, по, подчас, еле заметным признакам. Хотя, чаще всего все гораздо очевиднее. Но что-то пошло не так. И в этой маленькой, по сути своей, конторке собрались... Довольно необычные личности. Как ни странно, за ними всеми было очень интересно наблюдать.
Приветственно махнул рукой сисадмину. Скучно - обратись к нему. Заболтает насмерть. Неиссякаемый источник историй. Впрочем, в этот раз даже попытаться поверить казалось смешным. Нет, допустим, голую девушку в подворотне еще получалось представить... Но вот зачем ей понадобился Валентин? Рвать свои шаблоны не очень хотелось, а придумать логичный вариант - не выходило. Поэтому, выразил скепсис фразой через зал:
- Продолжаем тему глюков. Увидишь зомби - не пугайся, это Станиславский.
Впрочем, тут же забыл об этой истории. Работа пришла сама. Ворвалась в жизнь, смяв остатки умиротворения и выкинув их в урну, перед этим подпалив. В виде старого, но не сломленного жизнью демона, прямиком по заказу из ада. Ибо ничем другим, кроме как вмешательством потусторонних сил, эту какофонию из самых ненавистных в жизни запахов объяснить было сложно. Кисломолочка, которую называл несколько иначе - тухлая дрянь... В тихую попивая кефир с зажатым носом. Лук, который на дух не переносил в сыром виде, ибо каждую простуду в детстве заедал килограммами этого странного произведения природы. И, конечно, навоз. В сравнении с двумя предыдущими - лапочка. Покивал с "серьезно" сморщенным лицом, мол - да, вы по адресу. Стрельнул глазами в сторону - черт, окно уже открыто.
Эх, стульчик. Как я тебя понимаю.
- Вы не думали заняться геополитикой? Кажется, у вас есть задатки, - прокомментировал моментально сдвинутые вещи. Поразительно - сразу захватывает пространство! - Поговорить? Все хотят поговорить, а вы попробуйте послушать. Сейчас, я скажу вам секрет, делающий из обычного человека адепта чистоты. Уборщица - это фея! Она приходит туда, где царит грязь, и мановением волшебной палочки, на которую натянута волшебная же тряпка, заставляет ее бесследно исчезнуть! Бес-след-но! - повторил, указывая пальцем на поверхность своего стола. - А это что такое? Вы взяли и нарушили порядок, который я выстраивал годами, одним движением руки. Какая вы после этого фея? Злобный зубастый источник хаоса. Дальше. Как может нести чистоту человек, с которого, - протянул руку и резко сорвал с платка соломинку, - сыпется мусор? Вот прошлись вы шваброй, сделали шаг - а за спиной снова грязно! А так как вы бодрая, значит, двигаетесь больше, чем обычный человек.
Выбросив соломинку в ведро под столом, продолжил:
- Давайте так. Вы приходите завтра нарядная, опрятная, надушенная - в общем, презентабельная и красивая. И наше агентство с удовольствием подберет работу вашей мечты, чтобы побыстрее распро... - упс, чуть не прокололся, - странить ваши самые лучшие качества? По рукам?
А на завтра я однозначно возьму отгул. Как раз скопились.
-
Вы приходите завтра нарядная, опрятная, надушенная - в общем, презентабельная и красивая...
А на завтра я однозначно возьму отгул. Как раз скопились
|
|
Антон тихо запаниковал. Что-то народу стало кругом слишком много...
Он со всей мочи вжимался в стол. Лишь бы его не увидели! Лишь бы к нему никто не обратился! Скопление людей вокруг внушало клерку ужас. Вы бы испугались роты солдат, которая бежит, чтобы растоптать вас и растереть тяжёлыми ботами по тротуару в кровавый порошок? Для Комарова даже три кучкующихся человека были равносильны этой роте. Что сказать про его коллег по работе и кучу посторонних? Да лучше бы клерка прямо сейчас гендиректор вызвал к себе и отчитывал бы весь божий день! По сравнению со множеством суетящихся и говорящих друг с другом людей общение с глазу на глаз, пускай и с противным старым козлом, прямо сейчас вдруг показалось Антону манной небесной.
В общем, на его лице отчётливо нарисовалась тоска.
"Голые бабы в подворотне, порталы... слушайте, говнюки, вы работать будете?"
Порталы... нет, это всё массовый бред, выдуманный кем-то. Антон отказывался верить тому, чего не видел сам. Антон отказывался принимать в свой мир явления, не стыкующиеся с его мировоззрением. Или можно проще. Антон отказывался выглядывать за пределы кокона, в который он когда-то заплёл сам себя.
А вот и первые клиенты. Кто-то пешочком подходит (ух, для чего интернет создан, или, на худой конец, телефон?!), а кто-то, слава Богу, звонит. "Тыр-тыр-тыр, тыр-тыр-тыр!" Антон настроился на разговор, нацепил на рот улыбку (чтобы проще было вжиться в роль вежливого специалиста), вызвал из головы заученную фразу и начал вежливо чеканить:
- Агентство "Коллеги"...
И в этот момент все слова комом застряли в горле.
"Молодой человек..."
"...приветствует вас! На связи Антон. Чем могу служить?"
"...а вам киллер не нужен?"
"..."
"Пиздец".
Кровь отлила от лица Антона и он в ступоре застыл. По телу прошлась крупная дрожь. Глаза смотрели сквозь мир, за границу вселенной. Ветер мыслей пронёсся в голове, а ответа на вопрос он так и не принёс. Конечно, товарищ Комаров итак знал, что ответить.
Но этот вопрос незнакомца прозвучал, как удар молотка по яйцу.
Слишком прямо.
Слишком жёстко.
Слишком больно.
Созвучно с ударом грома за окном.
- А... э... н-нет, э-э, не нужен, - с трудом промямлил клерк и резко отодрал прилипший к уху динамик. Набрал воздух в лёгкие, выдохнул, потом набрал разум в мозги. Свободная рука потянулась ко лбу и стёрла капли пота. Те стекали по лицу парня, минуя его полные растерянности глаза.
"Сообщить в полицию? Или сначала директору? Или кому-то из своих? А если это чья-то шутка? Или чёрт с ним, лучше не связываться и посчитать это страшным сном, который забудется через неделю?"
- До свидания, - резко, но сохраняя остатки вежливости, выпалил Антон. И тотчас же положил трубку. Теперь осталось только вернуть себе самообладание. И стоит ли говорить о том, какой вариант поведения выбрал клерк? Осадок необъяснимого страха подсказывал ему сидеть на заднице ровно и не отсвечивать.
Что Антон и сделал.
|
Джессика подумала, что Гарри должен видеть в них обоих классическую пару: она сама - доброжелательный и снисходительный коп; и Джон - суровый и непреклонный коп. Не то чтобы ей хотелось влезать с головой в список грехов Гарри, но... вдруг это каким-то неожиданным образом сможет помочь ей и Джону продвинуться в поисках? Пока она придерживалась мысли, что Гарри, скорее всего, устроил аварию, возможно, с пострадавшими или даже жертвами, испугался и скрылся с места происшествия. Это укладывалось в один ряд с его визитом к Нику, ремонтом крыла... она не механик, но очевидно, что крыло рихтуют, чтобы убрать следы удара.
Гари был сейчас настолько неуравновешен, что, кажется, стоило на него надавить совсем немного, чтобы он
Она многозначительно поглядела на Джона. Даже если бы Джон носил на голове шапочку из фольги, ее взгляд был столь красноречив, что ее мысль почти не нуждалась в словесном выражении: "Пожалуйста, Джон, еще пять минут".
Она ободряюще улыбнулась мистеру Талботу - мол, ну же, смелее; и взяла в руки запотевший бокал. Он выглядел очень привлекательно, но Джессика не торопилась.
- Спасибо, мистер Талбот. Вы понимаете, что мы обязательно узнаем все до мельчайших деталей, причем скорее рано, чем поздно. Мы готовы на многое закрыть глаза, - правда, Джон? - и даже представить все более благоприятным для Вас образом, если Вы расскажете нам все, так сказать, из первых уст.
(Что здесь все-таки делала Тара? Насколько Джессика успела рассмотреть на карте дорогу Манчак, эта дорога начиналась к западу от Батон-Руж, за широкой петлей Миссисипи, а потом шла на юго-запад по широкой дуге, огибая болота с тем же названием.
А болота Манчак... болота Манчак - гиблое место, привлекающее биологов, исследующих жизнь аллигаторов и змей в естественных условиях, и психов-туристов, падких до местных страшилок, в которых обязательно присутствуют всплывающие со дна топей трупы столетней давности, оборотни, проклятия королевы вуду... В Луизиане полно более привлекательных мест.)
|
|
"Ненавижу, ненавижу, ненавижу!" Похоже, это сегодня для Анны было словом дня. Она проснулась со стойким ощущением ненависти, завтракала с отвращением, шла на работу с негодованием, а, оказавшись за рабочим столом, снова вернулась к ненависти.
Вообще то к работе своей Векшинская относилась спокойно. Есть и есть, деньги приносит, и ладно. Хотя, иногда бывало интересно. Когда нужно было подобрать какого-нибудь структурального лингвиста (да, да, а вы что думали, никому не нужны специалисты такого профиля?) или физика-ядерщика. Тогда поиск спеца становился эдаким квестом, погоней за невидимкой. В такие дни стол Анны, и так заваленный всякими-разными бумагами и предметами (иногда не канцелярского свойства), превращался в первозданный хаос, в котором она сама, кстати, прекрасно ориентировалась. Коллегам лучше было держаться в сторонке. Векшинская, увлеченная поисками, могла быть резка, а иногда и груба. Тем более, что коллег своих она не особенно любила. За исключением Лизы, пожалуй, да и та ей нравилась не всегда, а время от времени. Ах нет, еще Векшинская жаловала Владислава. Ну, любила она вечных спорщиков, что тут поделать, а Алехин был именно из них. Ну и внешне - мужчина в ее вкусе. А всех остальных она в лучшем случае терпела, в худшем - терпеть не могла.
Но сегодня был особый день. Если бы Стейнбек писал не "Гроздья гнева", а "Гроздья ненависти", Анна Векшина была бы главной героиней романа. Трудно сказать, что спровоцировало этот взрыв. Может быть то, что облюбованное ей путешествие на Мачу Пикчу пришлось аккурат на конец ее отпуска, который передвинуть (ну, кто из этих козлов согласится с ней поменяться?) не было никакой возможности. А может быть то, что продавщица в кофейной лавчонке оказалась записной сукой и продала ей кисловатую бурду под видом стопроцентной арабики.
Бензину подлил этот мерзопакостный Камышев со своим вонючим чаем и вонючими бумагами. Анна едва сдержалась, чтобы не кинуть бумаги в физиономию с этими отвратительными усиками. Однако совсем уж не ответить не могла.
- Ах, дражайший Евгений Александрович, - яда в ее голосе хватило бы на то, чтобы отравить половину Обнинска, - не нужно шоколадок, прошу вас. Экономьте деньги, в вашем возрасте они могут понадобиться в любой момент. На лекарства там или еще на что. Не дай бог, конечно. А время, правильно - нужно беречь, его у вас не так много осталось. Опять же, не дай бог, конечно...
Анна смахнула бумаги на край стола и включила компьютер. Пока ничего срочного нет (а этот хрыч пусть лесом идет со своими бумагами, до обеда перетопчется), можно посмотреть, чем еще, если уж не Мачу Пикчу, можно будет занять отпуск.
|
Мерзенький день понедельник же, эдакое надгробье для прошедших развеселых выходных. В выходные праздник, чудеса, пляски, семейные чайки и пир для разбушевавшегося желудка. В понедельник же хмурость сплошная, дождь на сердце царит и чугуниевые ноги портят жизнь, метафорически если выражаться, эдакие отяжелевшие ноги не способные нести тело в легком беге.
В понедельник люди не отправляются в сказочные путешествия, не встречаются с загадочными монстрами в ближайшей подворотне, в понедельник чудеса чаще всего происходят со знаком минус. Вот ты еще вроде бы отдохнувший после выходных свежий чел, но ты уже заранее уставший, заранее опечаленный новой предстоящей неделей.
Так думала про себя Ильзео, пробираясь в здание нового офиса. Она была крепка, пышна, она не сидела на диетах как большинство молодых девиц Обнинска – о ужас, она даже любила свое оформленное тело и с утра завтракала вкуснющей булочкой! Игнорируя овсянки, кефиры, брокколи и прочую оздоровительную снедь, которую полагалось вкушать всем «истинно-худеющим» дамам, от восемнадцати лет и до восьмидесяти восьми. О да! Темнокожая донна Ильзео щедро сахарила свой кофе, уважала преданные анафеме бутерброды с сыром да ветчинкой, в сумочке она всегда носила шоколадку, а по поводу злосчастных калорий даже и не парилась. Это плюс её «мулатости» - чем больше попа, тем она красивее!
Стол Ильзео не отличался оригинальностью. Ей ведь девятнадцать лет всего. Студенточка. Здесь она только подрабатывала, а мечтами своими была уже в Москве, в этом городе вечного праздника и движения, куда она обязательно уедет когда закончит институт. Нет! Африка, если кто он об этом подумает, её совершенно точно не манила. И знала об Африке наша донна Ильзео ровно столько же, сколько знает об этом загадочном континенте любая среднестатистическая россиянка. Песнь Гумилёва не трогала ее двойственную душу, изысканно бродящие под солнцем жирафы не снились нашей мулатистой деве. Не тревожило её думы озеро Чад, не били в уши воображаемые там-тамы. А потому и стол у нее был простой: чистенький да аккуратненький, такой себе среднестатистический офисный стол.
Разве что серебряная банка кофе на нем выделялась, ибо пить бурду из автомата - себя не уважать. Или эту химическую дрянищу из пакетика, под названием «три в одном». Нет. Ильзео принесла из дома большую кружку с рисунком Вудди Вудпеккера, принесла с собой банку не самой дешевой растворимой ерунды, принесла коробочку с сахаром-рафинадом, а в ящике всегда держала молочную шоколадку, на всякий пожарный случай. Ежели нервы нужно будет заесть срочным образом! К сотрудникам относилась доброжелательно, но без какого-либо желания дружбу завести.
На работе Ильзео не мечты свои в реальность претворяла, она просто работала за деньги, всё так. С девяти до шести оставаясь в офисе телом, и уносясь в далекие грёзы своими думами.
Любила Лиза фантастические рассказы, любила дешевенькие фентези с попаданцами, коми предстоит спасти мир. Любила незатейливые видео с котятами смотреть, а иной раз и с каким-нибудь парнем попереписываться, снова и снова надеясь отыскать свою пламенную любовь. Переписки, впрочем, были ни к чему не обязывающими, не парящими такими. А своя работа Ильзео даже нравилась – карманные деньги всё ж. Самодура начальника можно потерпеть, на старпёра Саныча не обращать внимания, обеденный перерыв может скрасить какой-нибудь рассказ Лукьяненко, а накопленный за день стресс она может сбросить на танцах вечерком.
Нормальная такая себе жизнь в Обнинске. Разве что понедельник угнетающий день, совершенно точно не волшебный, омерзительно реалистичный же. Такой прямо себе день тусклищный, который целой плиткой молочного шоколада хочется заесть!
-
Классный пост и классная Ильзео :-)
-
За очень правильного персонажа. Не стандартного. Не лишенного недостатков, но таких, которые легко превращаются в достоинства.
|
|
"Vsyo pash-low puppies day".
Антон Комаров каждую рабочую неделю начинал именно с такой фразы. Откопал её клерк случайно, в бездне социальной помойки под названием "ВКонтакте", и так она застряла в голове. Аккаунт в соцсети нужен был Комарову только для двух вещей - для работы с персоналом и для деградирования, спасибо "мемам". Юмор фразы заключался в том, как она произносилась, а Антон немного "шарил" в английском языке. И сейчас, когда парень сидел за столом и ловил краем уха эти приказы "зайди ко мне", он думал только об одном.
Еженедельный "puppies day" в этот раз открывался с "Катеньки". Когда дойдёт очередь до него? Когда этот седой ублюдок примется полоскать ему голову помоями из своего рта, откуда воняет оценочным мнением, как со скандальной московской свалки? Антон мрачно покачал головой. Вместо терзаний он предпочёл перевести свои размышления в другое русло. В его голове не было места мусору.
Он ещё вернётся к этим вопросам, но потом.
Потому что для начала неплохо было бы представить героя этого повествования честной публике. Ведь первое впечатление клиента о сотруднике складывается из мелочей. Чтобы хоть как-то показать, что он не "алкаш за партой, за которой сидел ещё его прадед", Антон соблюдал строгий порядок. Каждой вещи - своё место, будь это ручка, клавиатура или бланки договоров. Парень педантично раскладывал всё это в одном ему ведомом порядке, и очень, очень ревностно охранял его. Никакого завала и беспорядка он не терпел, всегда стремился всё привести в божеский вид, как бы плотно его не завалили работой.
"В моих чертогах разума я держу только необходимые мне инструменты, и потому они у меня находятся в идеальном порядке", - у клерка было здоровое самомнение, как бы не сомневались в этом остальные и товарищ (не)уважаемый директор.
Порядок на столе, порядок в голове, порядок в документах. В этом был весь Антон-На-Работе.
Кого он видел со своего места... а никого. Клерк предпочитал работать, а не таращиться по сторонам в поисках развлечений. Каждый день предлагал ему 8 часов насыщенной интимной жизни, не считая ещё сверхурочных. Глаза либо в мониторе, либо в бумаженциях, либо в локтях - если выдавалась свободная минутка, чтобы вздремнуть (обычно в обед). Никаких разговоров! Этому зануде не до них.
Да и кому он нужен, таракан в уголке (кроме начальства)? Он любил это место, вдали от любого света. Здание бывшего музея вообще само по себе завораживало Антона.
"Если бы меня спросили, почему я прихожу сюда, я бы ответил - потому что мне нравится это место. В нём я вижу что-то родственное себе. Упадок, разрушение, бессмысленность существования, но при том продолжение осознанного бытия, полного страданий, потому что так надо кому-то свыше, потому что я сам не хочу ничего менять. Я застрял во времени, как это здание, и мне не под силу ни созидание, ни разрушение".
Клерк думал об этом, а в его голове автоматически крутилась депрессивная, тягучая мелодия без слов.
Понедельник...
Такой же день, как и все остальные. Только вместо "старой мочалки" - "генератор поноса 9000". Ладно. Он переживёт этот день. Так же, как и все остальные. Поругается, выскажется, поплачется, обсудит - и всё это мысленно. Антон умел общаться с самим собой и находил себя прекрасным собеседником.
"- Ах ты, мешок дерьма, опять ты дрыхнешь на ходу и просрачиваешь отчёт! У тебя дедлайн, пидрила ты такая! - Извините, господин директор, всё будет улажено. - Звездуй тогда отседова! Следующий!"
И сразу как-то спокойнее на душе. И пускай разговору ещё предстоит случиться, Антон уже его провёл в своей голове и был вполне доволен результатом. А что там случится в реальности - его это не касалось. Нагадит Викторович в уши, а он выйдет, встряхнёт голову, чтобы из неё вывалилось всё лишнее, и будет работать дальше. Лишь бы этот ублюдок платил, а там он может заказывать хоть какую музыку.
Волнение сняло, как рукой.
Как обычно.
Как всегда.
-
Педант и зануда. Хорош )
-
Vse pash-low puppies day
Я тоже запомнила эту фразу в свое время) Хороший пост)
-
Сочные мысли. Сочный персонаж.
-
Ах, один из моих любимых типажей
-
Воу, мрачный.
|
Только-только Мыша спохватилась, что бесцельно качаться на стуле и коситься на начальственную дверь — не слишком-то удачный выбор, и собралась сделать вид, что усиленно работает, чтобы выпустивший из капкана Кэт директор сразу проникся... вот прям сразу! В общем, не успела она приступить к реализации этого плана, как обстоятельства в виде Евгения Александровича грубо вторглись в него.
— Коллеги, может хочет кто-нибудь? Несите-ка сюда ваши стаканчики, ну-ка, бахнем чайковского, так сказать, — донеслось до Машкиных ушей.
Евгений Александрович был, надо сказать, фигурой загадочной. У него имелась перьевая ручка. Машкина бабушка, тысяча девятьсот сорок восьмого года рождения как-то рассказывала, что в детстве застала такие. В детстве! Мыша давно провела нехитрые вычисления. Чтобы в шестидесятых застать закат великой эпохи гусиных перьев, нужно родиться около семидесяти лет назад. Следовательно, Саныч или так великолепно сохранился или дело было вовсе не в привычке. А в чём? Теории у Машки были фантастические. Одна интереснее другой. Саныч агент инопланетян, прогрессор, засланный к нам с Альфа Центавра. Но что-то там перепутали при подготовке. А может быть, у центаврян индивидуальная непереносимость компьютера. Саныч родился в начале девятнадцатого века, но в результате хроносдвига его забросило в наше время. Саныч... В общем, тайна перьевой ручки распаляла воображение.
Сейчас, однако, Мышь, у которой в животе с утра и кусочка сыра не было, интересовало другое. Чай. Это же заваривать не надо и кружку мыть. Пожалуй, успеет до экзекуции. Она было пискнула что-то утвердительное, потянувшись за кружкой, но осеклась, увидев, что агенту центаврян и жертве хроносдвига явно не до неё. Саныч обходил дозором столы, косясь на девочек. Словно выбирая кого-то. Так оно и было. Мышу, конечно, Саныч не заметил. Её вообще редко замечали в офисе. Решив, что обойдется без чая, Машка сделала вторую попытку придать лицу рабочий вид, но тут из кабинета вылетела заплаканная Кэт, а её саму позвали на процедуру. Девушку уже принялся утешать Егор, Мышка улыбнулась ободряюще малой, проходя мимо них, мол, не дрейфь, юнга, но говорить ничего не стала — зачем людям мешать. Придала лицу вид испуганный и чуть виноватый и скрылась за дверью. Представление началось.
|
Евгений Александрович был в Раю. Казалось бы, ему немного и осталось до переезда в «классический» Рай, но местный домовой сам сотворил себе Рай в этом расходящемся по швам шалаше. И ничто в этом непрестанно культивируемом блаженстве пребывания за рабочим столом не могло вывести Евгения Александровича из состояния мягкого душевного трепета. Ему казались воздушными просиженные скрипящие стулья, свежим и животворящим представлялся ему спертый воздух; за Висячие Сады принимал он засушенные на подоконниках цветы в неоднократно побитых горшках, а за Александрийский маяк – кулер, к которому стекались все сотрудники как к спасительному огоньку в ночи. Вообще, потерянность этого места во времени воспринималась Евгением Александровичем как прикосновение ко вневременности, миру инобытия, бреши в пространственно-временном континууме, в который почему-то заходили клиенты и начальство. Надо сказать, что всякое инородное этому месту существо встречалось некогда почетным работником с такой же опасливой радушливостью, что и теоретическая встреча им инопланетянина, приземлившегося на Землю: Евгению Санычу было безумно интересно расспросить гостя о семье, быте, культуре, предпочтениях в прессе, погоде и пробках вне кадровой конторы, но всякое посягательство на «святая святых», то есть на эту самую контору, расценивалось местным первосвященником как богохульство за которое предписывалось побивание камнями. Так же он воспринял некогда уход на пенсию его закадычного друга и его замену Бухим, что было для Евгения Александровича одной из труб апокалипсиса. Долго не мог он привыкнуть к здешнему Колоссу Родосскому, но и это чудо света вскоре было принято его чутким розовым сердцем. Сейчас же, когда Бухой пошел за кофе, Евгений Александрович, сидевший за соседним столом, добродушно взглянул на встающего коллегу и улыбнулся усами, заискивающе подняв брови – он всегда так делал, когда хотел, чтобы его слова были восприняты как нечто сокровенное, но несерьезное одновременно. Так вот, когда Бухой проходил мимо, протискиваясь между столов, то вечный пролетарий, доставая из-под стола термос, проводил его бодрой речью, снабженной не менее по-стариковски бодрыми жестами:
— А у меня вот свой чай, Егор Палыч, да. — Все в конторе (от уборщиц до начальства) не просто знали этот факт, но уже терпеть не могли его очередной огласки, однако его усвоенность для Евгения Саныча казалась неочевидной. — Я сюда завариваю каждое утро индийский чай. В «Магните» он, кстати, дешевле, чем в «Пятерочке» на шесть рублей. Я каждый день хожу проверять, да. У меня как: выходишь из трамвая, а тут (я же на проспекте живу, направо от перекрестка), тут на углу «Пятерочка». И я тут же, как Чацкай, с корабля на бал, за картошкой в нее захожу. Почему? Потому что там картошка немытая и маленькая чаще всего, а это дешевле и вообще. А потом иду в «Магнит», это чуть дальше от моего дома, за аркой там есть такой проходик мимо площадки. И там я беру чай и вафли. Но про вафли-то я уже сто раз рассказывал, так что знаете. Вот. А сегодня, вы не поверите, заварил кроме черного индийского сюда еще и пакетик зеленого. Очень озорно должно получиться, решил я. Вот так вот. — Бухой скрылся за горизонтом где-то на втором предложении, но это не мешало Евгению Санычу философствовать на весь этаж. — Коллеги, может хочет кто-нибудь? Несите-ка сюда ваши стаканчики, ну-ка, бахнем чайковского, так сказать. Давайте-давайте, не стесняйтесь, берите, что вы.
Непередаваемый запах дешевого чая, индийского и зеленого, чуть не материализовался в еще одного сотрудника, заполнив собой весь этаж. Евгений Александрович налил напиток в крышку термоса, взял внушительную стопку бумаг со своего стола и отправился покорять сердца сотрудниц. Но я бы остановился у стола генерала чайных войск, потому что это рабочее место явно выделялось из всех остальных. Во-первых, потому что за ним не было компьютера. Когда-то его сюда ставили, но он оставался прикрытым салфеточкой. Во-вторых, стол был покрыт зеленой скатертью в желтый горошек. В-третьих, на столе стояла чернильница с перьевой ручкой, которую никому не позволялось трогать. Тут же для нервных клиентов, которым бы только что-нибудь потрепать в руках, лежал целый набор шариковых ручек, связанный синей резиночкой. Да, у Евгения Александровича не было чувства вкуса. Для него степень красоты определялась степенью яркости и колоритности цветов. Кстати, именно из этих положений он пришел сегодня в малиновом галстуке. В-четвертых, на столе был идеальный порядок. Такой порядок и комфорт, что это был один из приличных островков в офисе, на которой было не стыдно запустить клиента.
А владелец этого рабочего места тем временем дошаркал (да, это он протер весь линолеум) до Алисы Селезневой. Он любил эту девушку, но про себя называл ее «деви́цей». Он покосился на сотрудницу, но понял, что скорее всего она вновь откажет ему в помощи. Постояв так еще минуты две, он все же двинул дальше. «Шоколадку», как он называл Ильзео, он тоже прошел мимо, потому что отважно сражался за вафли в нескончаемой чайной битве поколений и, не находя Катеньки, подошел к Векшинской. Делать было нечего – Евгений Александрович знал, что его усики не работают на мужчин, так что… Векшинская. Саныч считал ее старой девой, хотя был куда старшее ее. Он огляделся. Да, Катеньки не было. Ну, значит только Векшинская…
— Ангел мой, солнышко. — Тихонько промурлыкал Евгений Александрович и все в офисе поняли, о чем будет монолог. Но наш Казанова не был из тех, кто, забросив удочку, сразу же выбрасывает крючок на сушу. Он покряхтел, отпил чаю, громко хлюпая, вытер усы и продолжил: — Душа моя, милочка. Смотрите, что я принес вам. Вот, это все надо внести в компьютер, я все заполнил и сделал, так что да, только внести, — и положил на клавиатуру стопку бумаг, заполненными аккуратно выведенными буковками. — Это же не займет у вас много времени, правда? Конечно нет, ласточка моя. Зато как я буду вам благодарен. Ведь эти бездушные машины так уничтожают мозг, понимаете. Это вредно, это нечеловечно. Так что займитесь этим вы, пожалуйста. С меня шоколадка, обещаю. Нет, не вы, Лизанька, — поднял он голос в направлении Ильзео. — В общем-то, смотрите, у вас как раз есть полтора часа, солнышко. Но можете разделить с кем-нибудь, конечно. У вас свобода творчества, ангел мой! Ах, творчество, творчество… Ну, не буду отвлекать вас, дорогая. У меня и без того много дел, не буду отвлекаться на постороннее. Спасибо вам еще раз. Спасибо.
И пошел-пошел к своему месту, не глядя на Векшинскую, громко посасывая чай из крышки термоса.
-
Он мне уже нравится )) Особенно про пространственно-временной континиум классно )
-
Ой, я так смеялась!)) Потрясающий персонаж)) Просто аплодирую стоя))
-
За домового. Сильный персонаж.
-
Ооох, колоритный джентльмен!
|
|
|
-
Атмосферно. С почином!
-
За атмосферу
|
-
Только сейчас до меня начало доходить, как же на самом деле ей наверное тяжело. Черт. Держись там!
-
За то, насколько это осязаемый пост.
|
|
|
-
За грань и за Балора.
У меня была приготовлена для него другая смерть, но, возможно, не все шансы еще потеряны :)
|
|
|
|
-
А вот это я даже плюсану, посмеялся)
-
Согласен.
-
Суровое напоминание о том, что порой единственной ошибки достаточно, чтобы разрушить даже самую крепкую дружбу. Я думаю, каждый из нас был когда-то Тимом; а кто-то даже - Конаном.
Поэтому сегодня вновь, все мы - Тим.
-
Жесть.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Похоже Миллер каким то образом почувствовал настроение Френка: за несколько мгновений, пока Ремоуз говорил, он втянул голову в плечи, потупил взгляд и даже умудрился почти бесшумно выпить всю колу. Еще немного и парня хватит удар, ей-ей!
– Я... кмх, э... то есть г-кхы... мы... - Эдди сглатывал слюну на порядок чаще, чем произносил слова.
На выручку внезапно пришла Джессика – мужчина в очках с благодарностью взирал на неё, пока та говорила. Он даже несколько секунд "протормозил", пока она спрашивала о карте, заглядевшись на неё. Поэтому ей пришлось чуть ли не силой втиснуть в руки свою карту.
– Нет-нет! У меня все есть. Дайте пару секунд и я соберусь с мыслями. - он потер виски и...
Невероятным образом стал меняться: от фразы к фразе, словно путник пересекающий пустыню, с каждым днем сбрасывающий фунты веса, Эдди же наоборот, мощно набирал уверенность. Его голос становился тверже, взгляд приобретал оттенки хищника, а движения переставали быть хаотичными. Он словно окунулся в известный только ему многоуровневый бассейн, где был полноправным архитектором, стражем и хозяином. На миг, всего на мгновение показалось, что за одним с столом с ними сидит не "забитый" очкарик, а человек, который знает что говорит и что нужно делать. Маститый, черт его подери, охотник за головами. Не иначе.
– Вы упомянули бюро... ФБР это прежде всего политическая организация, а лишь потом силовая, - он сделал движения руками, дескать, а что поделать, - сейчас в стране не самые лучшие времена, чтобы открывать "сундук пандоры" со стикером "Серийный убийца": если пойдет все хорошо, то ненужные парни могут забрать главный приз, а если плохо – всем... - Эдди выразительно провел ногтем большого пальца себе по шее.
Он отодвинул прочь от себя коробки с едой и разложил папку. Вытащил пару снимков. Несколько вырезок из газет и записки.
– Девять с половиной лет назад мою жену похитили. Я смирился. Много лет прошло и я не думаю что я её отыщу. Я не идиот. Я хочу найти Его. - он выдохнул, словно подводя черту. Утер лоб и продолжил, - для этого нужно взять самые "свежие" дела и пытаться их "раскрутить". Таких дел, на мой взгляд, пара-тройка. Самое последнее от начала, а значит самое важное – похищение Лизы Ноутвилл. Второе дело ваше, - он кивнул в сторону сестёр и Френка. - Там Он убил парня по имени Дин Барлоу и похитил двух девочек: Кейт Ремоуз и Элли Бейли. Третье – убийство Ричарда Стоункорта и похищение Тары Блэйк. Как видно последние два дела весьма похожи между собой.
Эдди взял небольшую паузу, сортируя фотографии. Закончив, он продолжил снова. Его речь стала поразительно быстрой, без препинания и дурацких "смущенных" пауз.
– Первое. В убийстве Лизы Ноутвилл обвинили Эрика Сноу, вашего брата мистер Сноу, - мужчина указал рукой на сидящего напротив, - Полиция отработала свои часы* и нам практически не к чему прицепиться, кроме озер Кай Айленд и Бей Сириус. Дело в том, что машину Лизы нашли между городками Катахоула и Хендерсон, они расположены возле озер. Полиция сделал что смогла, но не стала обследовать сами озера, - Эдди щелкнул пальцами, - там должны быть хутора и дома, в которых живут люди, которые могли что то видеть.
Он закончил говорить, взял стакан с колой, попытался отпить, обхватив трубочку губами, но та лишь жалобно "захрипела" в ответ. Впрочем, этого Эдди, похоже, даже не заметил и продолжил увлеченно говорить. Снова записки, фото, толстые мазки черной типовой краски на белых полосках газет.
– Второе. Двойное похищение и убийство Барлоу. Все произошло тут, - он ткнул пальцем в карту, - именно тут некто Джерри Хоуп нашел машину с трупом. Он там на подобии лесничего или что то вроде того. Так вот, у меня есть данные, что самому Джерри уже исполнилось шестьдесят шесть и всю работу за него делает его сын – Альфред Хоуп. Может он что-то и видел, его полиция не допрашивала. Ко всему прочему рядом с местом есть церковь, там обычно бывает много народа, нужно тоже наведаться и туда.
После этого, по всей видимости, горло Миллера окончательно пересохло. Тоскливо глянув на обилие стаканов за столом, он проложил дальше.
– Третье. Последнее. Тара Блэйк была похищена из машины, которую бросили на дороге Манчак-роуд. Недалеко от туда есть стоянка, где торгуют подержанными автомобилями. Хозяина этой стоянки зовут Ник Дарвиц, я списался с ним, он что-то знает, но не хочет это писать, - Эдди смущенно пожал плечами, - нужно съездить и поговорить с ним. Вот. Мой план такой: мы разделяемся, я могу взять кого-нибудь с собой, у меня фургон. Получается три группы. Каждая группа берет по направлению и после сбора информации – собираемся снова на брифинг. - тут он снова стал тем Эдди, который виновато улыбаясь, оглядывал всех присутствующих из-под черных очков.
|
|
-
"Эге, - пробурчала она самой себе, - да ты, старая калоша, уже за корону одной рукой схватилась, что твой пехотный сержант за сиську обозной девицы".
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
-
Я сижу и думаю, как мне выразить то, что герой думает и чувствует, а не то, что делает. А ты в два штриха рисуешь картину.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
-
Плюс за то, что ты очень точно выразила то, что должен был подумать Данкан. Теперь мне придется подбирать другие слова, но это не страшно.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Раннее утро как всегда сопровождалось тихой благодарственной молитвой богу, за то чудо, что «юноша» получил. За почти четыре месяца священник так и не понял, кем он стал для Инны, разве что, теперь она была с ним более открытой. Иногда она даже позволяла ему ложиться спать вместе с ней. Местные же больше почти не пугались странноватых белоснежных или алых одеяний Альзаса, да и он не делал никаких попыток внести свои правила в чужой монастырь, скорее пытался изучить культуру. Епископат считал, что у странного ребёнка, проклятого богом есть или один год или вечность, потому сын патриарха никуда более и не спешил. Он почти потерял здесь счёт времени, столь же незаметно могло бы пройти и с пару лет, но...
Но Альзас хотел чего-то другого, он иначе смотрел на женщину, с которой жил и как ни старался, не мог дать ответа кто она: Равенна эн Крайнц или же Инна – простая путешественница, а ещё больше его мучил вопрос - кем она стала для него за эти месяцы?
То, что девушка согласилась, наконец-то, показать эту загадочную поляну, сильно приподняло настроение «мальчика», ставшего в последние дни крайне задумчивым. Он с лёгкостью отказался от тренировок с оружием, которые так и остались неотъемлемой частью каждого дня, проводимого епископом на Селестине, разве что молитвы приходилось теперь чаще читать про себя, а не вслух, да отвязаться от привычки осенять мирян крестным знаменьем. Местные так и не поняли, что это значит, как он не объяснял, а в конце и вовсе списали на иномировое приветствие. Хотя были и приятные вещи, такие, как местная пища и питьё – они восстанавливали силы «юноши» куда как сильнее привычного рациона его родного мира, да есть, после насыщения ими не хотелось довольно долго.
И вот Альзас мерно вышагивает практически неслышными шагами, лишь совсем немного шелестя полами своего белоснежного одеяния о сочную листву бурной флоры этого мира. Золотое шитьё блестит на солнце, а камушки, переливаются радугой. Едва различимыми бугорками выпирают клинки, покачивающиеся при ходьбе и только посох – неизменный спутник епископа, мерно отмерял каждый последующий шаг.
Священник внимательно слушал рассказ Инны, хотя большую часть его он и так уже почерпнул от местных. Мысли были немного спутанными, но вовсе не от новостей об ужасной трагедии, с которой его собственно так никто и не просил разобраться, воспользовавшись благословением бога, а лезть самому – было не с руки. И так за дитё малое принимали, так ещё чего доброго наказывать полезут и придётся нарушить обещание, что священник дал можно сказать родной матери, а на такое пойти Альзас не мог. Потому и не стал напрашиваться сам.
Вид поляны, впрочем, его не то чтобы поразил, но заставил желудок слегка свернуться. Зрелище напоминало жуткие эксперименты магов, за которые алые братья и карали этих монстров. Ведь человек перешедший границу и возомнивший себя творцом приравнивался церковью к демонической твари, что подлежала уничтожению или же кровавой расправе. В любом случае такого человека ждала смерть! Епископ поднёс руку, сжатую в кулак ко рту, коснувшись указательным пальцем своих губ. Он уже хотел задать Инне вопрос, когда из кустов показались двое...
- Полагаю признак высокомерия и крайней степени бескультурья, свойственного лишь необразованным безродным девкам, вроде вас юная леди, - без эмоционально отозвался ребёнок, смотря своим единственным глазом, цвета чистейшего изумруда, на незнакомку, словно сверху вниз, хотя и был куда ниже её. – А в прочем, я рад приветствовать вас в этом странном мире, путешественники, моё имя Альзас эн Крайнц и я – самопровозглашенный страж этой милой леди и её деревни.
|
|
|
|
|
|
-
Плюс не за то, что сдала Дом, мне по игре это было фиолетово. Но за то, как это сделала и прочувстовала!
|
|
|
|
|
|
- Поговорить с Опорой Варга может и стоит, с Джессикой-то у них точно отношения не сложилось, - вздохнула Лина, решив не комментировать шансы на то, что две альфы женска полу, молодые и красивые, сумеют хоть в чем-то сойтись. Ага, аж три раза, разве что какой общий враг (на свою голову) найдется. С тетушкой, кстати, альф выходило аж три, хорошо хоть тут соперничество было в другой плоскости, в силу возраста, - Но обещать ей поддержку Дома Багир через голову Джессики не стоит. Представляете, что будет, если каждый из нас будет раздавать обещания от имени Дома, разным претендентам? Да на нас пальцами показывать будут, а эмблему Дома сменят на лебедя, рака и щуку. И, конечно, обещание нашей поддержки в таком случае не будет стоить ломаного гроша. И вообще, тетя Стерре - а вы не спешите? Домов у нас тридцать, так? И чтобы выбрать короля, надо получить хотя бы большинство, да, Урбино? Или не меньше, чем сколько-то голосов? Как ни крути, мы еще далеко не всех сосчитали. Давайте, может, прикинем, сколько голосов есть у каждого из серьезных претендентов? И сколько еще не определилось? Ведь они вполне себе на уме и могут как раз сейчас сколачивать свои союзы. Из крупных игроков Крассон и Нора - известно, что они мутят? Абракс, я так поняла, тоже прикидывают. Джойс вот нас уже прощупал, но что у него на уме - Вигго его разберет. Да я бы и Торговую Палату со счетов не сбрасывала, голоса у них может и нет, а вот влияние есть. И у мэра. И даже регент - ему тупо подчинен гарнизон столицы и форта, который порт запирает. Про ведьм я вообще молчу. В нашем положении оказаться по разные стороны с Норой - себе дороже. Вылетим в трубу. Короче, как по мне каша еще только закипает.
Лина потянулась к вазе с фруктами, насобирала горсть слив.
- Давайте, может, прикинем, на сколько голосов может рассчитывать Варга? Варга и ее подпевка - три, плюс четыре от Теута и компании, так?
Лина выложила рядком семь темных, отливающих красным слив.
- Семь из тридцати. Восемь, если мы решим играть в эти ворота. Против тридцати - маловато будет.
|
|
|
|
|
|
-
Правильная реакция, верная.
-
За живой пост.
За наплевательство на режим, выпивку и секс.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Информация, которую принес проснувшийся американец, казалась невероятной. Настолько невероятной, что в нее и поверить-то сложно. Если идея коллективного сновидения еще могла найти себе какое-то объяснение, то таскание предметов изо сна в реальность выглядело по меньшей мере мистификацией.
Но теперь Маша уже ни в чем не была уверена. Логика реального мира развалилась, как карточный домик, и на руинах пышным цветом прорастали цветы безумия. Словно рыба, выброшенная на берег, девушка открывала и закрывала рот, намереваясь что-то сказать, пока не решила промолчать, махнув на все рукой и продолжая следить за жестянкой с суеверным ужасом до тех пор, пока Грегори не ушел.
Когда же в салоне остались только она и девушка-ковбой, юрист подозрительно покосилась на соседку, и раньше не желавшую активно беседовать, и устало прикрыла глаза. Ей очень хотелось закатить истерику, выплеснуть все скопившиеся чувства и порыдать на чьем-нибудь плече. Но, увы, никто из жертв сновидений, как оказалось, не стремился к разговору по душам: каждому своя рубашка была ближе к телу.
До боли в пальцах вцепившись в подлокотники, Маша судорожно размышляла, упрямо стремясь привести мысли в порядок и выстроить логическую цепочку суждений. Проблемы оказались серьезнее, чем они казались даже поначалу, но, как выяснилось, и возможностей было больше. Из сна можно приносить предметы в реальность. Значит, верно и обратное. Что еще из этого следует? Что предметы так сказать «материального свойства» подвержены воздействию спящего. Можно предположить, что потенциальная возможность осуществления тех или иных действий завязана на силе воли спящего, что позволяет ему изменять мир под себя и даже воздействовать на внешний мир. Если презумпировать, что изречения и угрозы барона являются истинными и осуществимыми, то подобное знание следует применить на практике.
Маша боялась сна. Боялась – но одновременно тянулась. Желание проверить новые знания манило, преследовало в мыслях, искушало открывающимися возможностями. В конце концов, вдруг она сможет создать во сне красивое платье или изящное украшение, и подарить его себе в реальности? Или во сне воздействовать на разум судьи, чтоб выиграть дело? Или в том же сне уговорить работодателя ей больше платить и давать процессы поинтереснее? Если это все возможно – открывающиеся перспективы безграничны, и попытка их реализовать стоит угрозы жизни.
Так может, пока все суетятся, попытаться первой прийти к финишу? А там, дай Бог, барон раскроет ей некоторые секреты своего мастерства. Ну а если это все только галлюцинации, то ее все равно вылечат. Наверное. По крайней мере, попробовать стоило.
Под эти приятные мысли крепче слипались веки и уже расслабились пальцы. Усталый организм прекратил бояться сна – и сновидения мягкой кошачьей походкой пришли к Марии. Коснулись ласковой лапкой висков, пушистым хвостом стерли строгую реальность салона самолета. Врата в царство Морфея распахнулись.
|
|
|
|
|
|
|
Прихватив из конюшни веревку, Лина понаблюдала как рыжулю выводят. Девушка не могла избавиться от ощущения, что тут кроется какой-то подвох, скорей всего, хитрая красавица была с характером. Выездка без седла не была на пользу лошадиной спине, зато позволяла лучше установить контакт, к тому же некоторые щекотливые лошади попросту не любили, когда на них громоздят седло.
И потому Лина (для похода в конюшню надевшая, естественно, брюки для верховой езды), начала с дальних подступов. Не стала хвататься за поводья, а тихонько прошлась параллельно ходу лошади. Рыжая в свою очередь сделала вид, что в упор не замечает эту белобрысую пигалицу, а очень, очень интересуется чем-то за воротами. Эта полуигра заняла у девушки и лошади минут пять. Лина шла мягко, плечи чуть согнуты. Для лошадей это приглашение в личное пространство. Мы в одном табуне, иди сюда. Коняшка косила глазом и пару раз дернула ухом, но старательно не замечала. Тогда Лина ослабила веревочное кольцо, и тихонько щелкнула по земле, в направлении Рыжика, но довольно далеко. Лошадь резко развернулась, "разглядев" циркачку, и, принимая игру, галопом пошла наискосок. Лина, выставив правое плечо вперед рванула, перекрывая линию движения коня. И опять. И опять. Именно так лошади в табунах обозначают свое главенство - понять, куда скачет другая и поставить себя на линию движения. Считайся со мной. Рыжик попыталась проскочить, недовольно попятилась, коротко заржав. Мол, тут какая-то ненормальная мелкая лошадь чего-то хочет! Лина снова всей позой постаралась передать приглашение - подойди ко мне, ну же, умница, красавица. Нет, в ту сторону и не мечтай. Со стороны оно могло показаться пугающим, для тех, кто не говорит на языке лошадей, языке быстрого бега, где главенство означает право определять направления - хрупкая девушка уверенно лезла перед полутонной с крепкими копытами. Но Рыжик каждый раз сворачивала.
А затем.... затем Рыжая не свернула с линии движения, подошла почти вплотную, опустив голову, фыркнула Лине почти в живот. Лина, как в первый раз замирая от ощущения большого, полного силы, и скорости тела, чуть повернулась, и девушка и лошадь пошли бок в бок. Лицо маленькой циркачки светилось изнутри, радость смыла все дурные воспоминания, все опасение, напряжение от необходимости играть... На манеже, в леваде с конем Лина вновь была сама собой.
Затем Лина вдоволь наобщавшись, решила провентилировать вопрос с седлом. Она взяла у Одноглазого длинный прут и принялась играть с Рыжей, проводя по бокам, спине, вдоль хребта, но не касаясь обычно чувствительных мест на крупе. Лошадь нежилась, пару раз чуть дернувшись. Кажется, особо неприятных для касания мест не нашлось.
Ласково потрепав лошадиную шею, Лина подвела уже почти родную красавицу к ограде (взлетать в седло, чуть придерживаясь за гриву было, конечно, шиком, но лучше приберечь это для более близкого знакомства), и легко влезла по ограде на спину, выбрала поводья и чуть сжала лошадиные бока. Покатаемся?
Рыжая была не щекотливой, не тугоуздой, циркачка старалась передавать сигналы только сжимая коленями бока, почти не пользуясь поводьями. По кругу, чуть быстрей, а вот тут спокойней, да! Летим! Свобода, полет, ощущение взаимопонимания, счастье....
Лина и Рыжая повернулись к зрителям, крупной рысью подъехали почти к ограде. Девушка не находила слов, и просто улыбнулась сияющей, беззащитной улыбкой счастливого человека.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
-
Шикарные литературные отсылки!
-
За Берлиоза.
Хотя он-то тут точно не при чем.
-
В мысли Рэдфилда упорно и настойчиво лез проклятый Берлиоз, которого Грэг изо всех сил старался оттуда выкинуть и сосредоточиться на текущих проблемах.
ахахахах)) Берлиоз! Это было очень остроумно)) Как раз дочитала этот роман
|
|
|
|
|
Громада «Неустрашимого зайца» занимала целый сектор центрального космопорта Каниса. Изначально корабль был не рассчитан для посадок на планеты. Так что один из двенадцати двигателей продолжал работать даже во время стоянки, обеспечивая силовую опору для массивного корпуса. Это было не слишком экономичным решением, но единственно возможным. Большинство членов экипажа трудились, проводя последние проверки оборудования и снаряжения. Тело Тома Нейтана мягко приняло в свои объятия рабочее кресло в кабинете, который находился рядом с рубкой, но на один уровень палуб ниже. Конечно, он мог связываться с компьютерами и Русалочкой и с ручного коммуникатора, но стационарный пост давал значительно больше возможностей. Голографический экран развернулся в воздухе, охватывая оператора полукругом. Проблема была в том, что Том не знал точно ни производителя, ни марку ИИ, ни его полную мощность. В это время рядом в пространстве возникла голограмма Русалочки. Ее рыжие волосы чуть колебались, как при легком ветерке, а в воздухе ощутимо прибавилось влажности. Зеленые глаза моргнули, а потом губы задвигались и из динамиком прозвучало: - Привет, новенький. Тестировать меня будешь, или ты умеешь по-другому с девушками знакомиться? *** Вот для Кунгура и Даратара сейчас особых дел не было. Их работа «полевая». Она идет на других планетах, так что сейчас оставалась не мешать специалистам. Кают-компания «Неустрашимого зайца» была пожалуй на уровне круизных лайнеров. Помещение было отделано редкими породами дерева, а кресла и диваны обтянуты натуральной кожей. Бар, курительная, биллиард, карточный стол, музыкальный центр, голопроектор, чего тут только не было. Так что приятелям было чем себя занять. Дверь в кают-компанию скользнула в сторону, чтобы впустить очередного члена экипажа. Вот только никто не вошел. Вместо этого внутрь стремительно влетел какой-то предмет. Он ударился о стенку музыкального центра, срикошетировал и отлетел под ноги Кунгуру. Предметом оказалась большая кость с прикрепленным пластиковым листом. На нем были небрежно начерчены три буквы «С». *** Арсений Баринов осуществлял осмотр и диагностику вверенного ему оборудования. В это время рядом с ним находился оффо Иболла. Ему было ужасно интересно все на свете, а тут появилась возможность посмотреть как работает врач хомо. Арсений обнаружил, что оборудование ему досталось не новое, но вполне работоспособное и надежное. В основном, армейские образцы с тройным запасом надежности. Кибердиагност, киберхирург, регенерационная камера, стазис-камера, и много других полезных для улучшения здоровья устройств. Потом Баринов начал изучать медицинские карты экипажа, результаты диагностики при найме и психографики из личных дел. А это дело было долгое и кропотливое. *** Габриела дежурила около погрузочного пандуса. Около «Неустрашимого зайца» стояли несколько огромных грузовиков на воздушной подушке. Сейчас нагнетатели воздуха не работали и машины лежали брюхом на металопластике взлетного поля, как тюлени на берегу. Вокруг них суетились миралиссы, дроны и роботы. Один за другим контейнеры отправлялись вначале на сканирование, а потом в створ силового луча, который втягивал груз в трюм. Над пандусом располагалась автоматическая турель сдвоенного скорострельного бластера, и эммитер силового поля. Так что в случае внезапного нападения Картер не пришлось бы полагаться только на ручное оружие. Распоряжался погрузкой логистик Артем, высокий, худощавый. Он то и дело отдавал команды через коммуникатор и при этом энергично размахивал руками. Для опытного глаза Габриелы было видно, что организм Артема кибернизирован, у него была другая пластика движений, чем у обычного хомо. Кроме того на погрузке присутствовал карго-мастер Нирлан Мононо. Могучий веганец возвышался над Габриелой на полголовы. Солнечные лучи скользили по выбритому синему черепу и сверкали в драгоценных камнях серьги. Последние несколько минут Нирлан не столько наблюдал за погрузкой, сколько флиртовал с Габриелой. - У нас в кают компании, конечно, отличный бар, но до моих личных запасов не дотягивает. Там средний срок выдержки от пятидесяти лет. Представляете, их заложили раньше чем мы с вами родились. Хотите продегустировать? В этот момент Артем застыл на месте в явно неустойчивой позиции, у него даже белки глаз закатились. *** Майлз сидел в своем удобном кресле перед огромным тактическим экраном, и проводил стандартную предвзлетную проверку. В то время несколько дроном облетали корпус корабля снаружи, производя своими камерами и датчиками контроль обшивки. *** Сергей Ромашин был на галактическом транспорте единственным пассажиром. Но скучать ему не пришлось, по той причина, что Фермадесса убедительно попросила его сопроводить даму в портовое казино. Корабли прилетали и улетали в любое время суток, поэтому, несмотря на утро, внутри было много посетителей. Дорийка предложила Сергею при желании сыграть по-маленькой или воспользоваться баром, а сама решительно направилась к покерному столу. Ромашину поднесли на подносе традиционную бесплатную рюмку «для разогрева». Так же с поклоном вручили пару самых мелких фишек и плоский инфоэкран, на котором были видео местных жриц любви. *** За этой парой могла наблюдать Лина Смит, которая находилась в том же заведении. Незадолго до этого она провела целое исследование, просеивая в поисках крупиц информации целые горы данных. И ей удалось обнаружить кое-что интересное. *** Стармех и оператор дронов проверяли каждый свое хозяйство. Рутина, но абсолютно необходимая для безопасности полета. При этом Оливеру было сложнее, чем Джину, в едь его подопечные не стояли на месте а ползали, летали и катались по всему кораблю. Тем более. Что часть из них была в это время задействована на загрузке. *** Уна и Сар`Акир`О`Шовах отправились в здание космопорта. Пилоту требовались кабины гиперсвязи, чтобы поговорить с родными. На «Неустрашимом зайце» узел связи был, но кораблям запрещалась пользоваться ими на планетах, чтобы не сбивать возмущениями гипера все местные настройки. Потом Уна собиралась заняться таким милым сердцу женщины шопингом. Дорос пока просто шел рядом, так как им было по пути. На редкого четырехрукого гиганта откровенно пялились и вежливо уступали дорогу. До поры до времени. Пока прямо навстречу не попался не менее редкий альвианец. Он высадился на ВИП-стоянке, ближайшей к зданию порта, и теперь шествовал внутрь. Небольшой рост не мешал ему демонстрировать окружающим свое превосходство. Конечно, те времена, когда младшие расы должны были приветствовать альвианцев опускаясь на колени давно прошли. Но некоторые привычки из «ночных филинов» не могло выбить даже всемогущее время. Торговца, а судя по цвету ритуальной маски этот альвианец был именно торговцем, а не врачем или дипломатом, сопровождала небольшая свита. Один разумный зонтиком прикрывал господина от солнца, другой на ходу обмахивал веером. Слева шел дроид-переводчик, справа полуодетая веганка, чья одежда в основном состояла из драгоценных камней. Сзади шли два хисса в боевой броне. Впереди скользила высокая и тощая фемина неизвестной расы, затянутая в облегающий комбез. Она повелительно выставила ладонь в сторону Сара и Уны, невербально выражая послание: «Прочь с дороги». *** А вот Айдан Спок успел проскочить в порт до появления очень важной птицы. Огромное здание имело типовую архитектуру, и до боли напоминало своих сородичей на других планетах. Стекло и светлый пластик. Толпы разумных снующих туда-сюда, и небольшая, но сплоченная армия робо-уборщиков, убирающих за ними мусор и чистящих пол и стены от грязных следов. Варгры в форме и с оружием, и сканеры для вновь прибывших на Канис. Голоса, хрипы, сопение, повизгивание, стрекот и щебетание сливались в один неясный гуд. Вот в этой сутолоке Айдана и окликнул незнакомец. Такой среднестатистический хомо, совершенно не выделяющийся из толпы. А что глаза прикрыты визирами с затемнением, так их половина технарей таскает. - Эй, парень, ты же с «Зайца»? Хочешь по легкому срубить сотку кредитов? Надо просто передать записку одному из ваших. *** Корнелий Дьезе в городе попал в похожую ситуацию. Только к нему пристал смешной и шустрый робот. Мелкий, в пол человеческого роста, он чем-то напоминал обычную крысу. Он протянул к Корнелию лапки с небольшим стандартным пластиковым контейнером и заверещал на интерлингве. - Посылка, посылка, посылка. *** Наверное восемьдесят процентов работы звездного капитана происходит на поверхности планеты. Такой вот парадокс и никакой романтики, в основном административная работа. Куча документов требует прочтения, осмысления и электронной подписи капитана. Подчиненные нуждаются в добром совете или направляющем пинке, да еще дела «АшшА». Сейчас, к примеру, Гектор беседовал с Маей Кремер. Вот только о содержании их разговора узнать было некому. Вилмонт временно отключил на мостике даже камеры и датчики любопытной Русалочки. *** Что миниатюрную землянку Ширли Уайт понесло в город, может сказать только она сама. Возможно просто захотелось посмотреть новую для себя планету, подышать воздухом иного мира, изучить достопримечательности или пообщаться с аборигенами. Тем более, что универсальная сыворотка, еще одно наследие Предтеч, позволяла не бояться большинства естественных микроорганизмов любых миров. Правда, прежде чем есть незнакомую еду, ее следовало хотя бы протестировать анализатором. Но штатному контактеру «Неустрашимого» не удалось вкусить местных деликатесов. Просто потому, что к ней устремился контакт. Бегом. Расталкивая варгров под аккомпанемент их лающей речи. Хомо. Очкастая, растрепанная, потная и покрасневшим от напряжения лицом. Она увидела в толпе кого-то своего вида и чисто инстинктивно устремилась к нему. То есть к ней. Ширли. - Помогите! – выдохнула она приблизившись. – Я великий археолог! В это время из за угла улицы вынырнули двое преследователей. Одним был хисс, ну или какой-то его родственник, крупная рептилия с хвостом. Вторым анкх, с «бородой» из щупалец внизу лица
-
За поднятый неподъемный пост
-
Высший пилотаж )
-
Чот забыл с почином плюсануть
-
Мне нравится стиль повествования)
Не отличить от книги))
-
Плюсану за эпичность, в первую очередь. То, что все очень живенько, тоже не может не радовать, единственно, при таком разнообразии квестов и массе игроков возникает опасение, что мы никуда не полетим. Что ж, поживем — увидим, угумс.
|
|
|
|
|
Когда предупредительная стюардесса попросила Машу переместиться на время в другой салон, у девушки душа ушла в пятки. Читая, она краем глаза заметила, что не она первая, кого просят встать. И, что интересно, все прочие как один оказывались похожи на людей из ее сна – мистика, да и только. Сердце было полно нехороших предчувствий, но делать было нечего, да и любопытство узнать причины подобного сборища вполне себе перевешивало доводы разума.
Усевшись в кресло салона второго этажа, юрист чинно сложила руки на коленях, являя собой образец спокойствия и благообразности. Мария старалась поддерживать это состояние, но все-таки не могла удержаться от того, чтобы краем глаза присмотреться к собравшимся.
Как оказалось, организатором собрания был тот мужчина, что осматривал скончавшегося юношу. Этот господин сразу взял быка за рога: без лишних экивоков и словоблудия резюмировал, что все они видели один и тот же сон и подтвердил статус покойника в реальности за жертвой барона во сне. После чего глубокомысленно подвел итог, поставив перед собравшимися вопрос о возможности дальнейшего влияния хозяина кошмаров на сновидения своих жертв.
Слушая его, девушка все вжалась в кресло, судорожно вцепившись в подлокотники. Ей даже не пришла в голову мысль, как представившийся Аланом человек смог прийти к подобному логическому выводу, а не счесть все происшедшее нелепой случайностью. Услышав от него свое имя во сне, Маша еще сильнее побледнела, испуганно прикрыв веки.
Это казалось невозможным, чтобы несколько человек видели один и тот же сон и более того – помнили его одинаково со всеми подробностями. Еще более невероятным казалась возможность смерти во сне, приводящей к смерти в реальности – это было что-то из разряда мистики и фантастики.
Но мистер Вирель говорил так уверенно, да и факты были на его стороне! Это казалось немыслимым, не укладывающимся в рамки разумного, но было же! Как объяснить реальность сна, чтобы было логично и не противоречиво? Ответов на эти вопросы юрист не знала.
Но вопрос был. И вопрос требовал ответа. Как бы то ни было, но все они – товарищи по несчастью. Глубоко вздохнув, Мария поправила очки и ответила со своего места. Английский у нее был чистый и правильный, даже слишком: так говорят те, кто выучился ему по учебникам, не имея практики с носителями языка:
- Мария Ровецкая, юрист. Русская. Майвинн, как вы меня верно назвали. Сэр Ален, я Вас также видела во сне, как и часть здесь присутствующих. Как и… Как и того юношу, что вы осматривали, - Маша инстинктивно не стала говорить «мертвого», словно бы опасаясь обобщить факты из сна и реальности.
Мне кажется, всех подряд будить бессмысленно – не все же были за столом у барона. А тех, кто был там, но нет тут – их можно. Хотя, видит Бог, я не понимаю, что это и как оно произошло.
Начать говорить было сложнее, чем продолжать. Взволнованная, Мария продолжала прожектерство, начав дополнять свои слова жестами и игрой интонаций:
- Узнать ответы на прочие вопросы мы заранее не сможем, как не пытайся. И если это не коллективная галлюцинация, может, нам создать общую конференцию в каком-нибудь вотсапе или ином средстве интернет-общения и раз в день выходить на связь с целью контроля за снами? Будет все хорошо – забудем, как страшный сон. Так и будет, надеюсь. А если нет, то будем думать.
Я же, со своей стороны, наверное, пойду к священнику – иных мне мыслей не приходит. Я, извините, помолилась во сне и проснулась. Помогло же! А вы что планируете предпринять?
Извините за сумбур мыслей и излишнюю веру в то, что в происшедшем есть нечто странное – я сама до сих пор в это поверить не могу, - девушка опустила голову, чувствуя себя донельзя неловко и неуверенно, будто вновь оказавшись первый раз в суде.
-
Это казалось невозможным, чтобы несколько человек видели один и тот же сон и более того – помнили его одинаково со всеми подробностями. Еще более невероятным казалась возможность смерти во сне, приводящей к смерти в реальности – это было что-то из разряда мистики и фантастики.
Наконец-то нормальная реакция на происходящее
-
За вотсап конференцию и другие чудесные мысли
|
|
|
|
|
-
Вот это пост, которого я очень сильно ждала. Лён чудесен! И спасибо за эльмари без ненависти и без, кто не с нами, жаль не помер. Даже не представляешь, КАК мне это важно.
-
Замечательный эльмари!
-
Замечательно!
-
Понравилось, как оппозиция "тишина - звук" выстраивает композицию и создаёт контрастную образность за счёт столкновения этих противоположностей.
|
|
|
|
- Барон, но…, - недовольно возразила девушка, но мужчина не стал и слушать, переключив свое внимание на длинного парня, сидевшего неподалеку. Новый собеседник злого гения этого сна казался Марии смутно знакомым: вроде как она его видела при посадке в салон самолета. Хотя, конечно, это могла быть всего лишь игра воображения.
Какие доводы хотела привести в опровержение позиции своего визави юрист, так никто и не узнал. Эффектная точка, поставленная де Инсерруальде перед своим исчезновением, мигом выкинула из головы девушки все мысли. Конечно, во сне ей доводилось наблюдать чужие смерти – но они были иными: более простыми, более плоскими и менее яркими.
Взвизгнув, Майвинн отскочила от мертвеца, опрокинув кресло и сбив бокал с так и не выпитым вином. На стол тут же потекла алая жидкость, смешиваясь с алой кровью. Застав подобно жене Лота, поднесшая руки ко рту Маша, словно бы желавшая удержать рвущийся наружу крик, во все глаза смотрела на с такой непередаваемой легкостью обезглавленное тело. Угрозы внезапно опрели плоть, став до ужаса реальными.
На какое-то время юрист отключилась, перестав замечать мир вокруг. Все пространство неумолимо заполнило мертвое тело, а на краю сознания исчезающим видением парил образ барона, обнимающего уродливую оторванную голову и абсолютно удовлетворенно улыбавшегося. К горлу барышни подступила тошнота, ставшие внезапно ватными ноги хотя и держали тело, но не понятно, какими силами – не иначе как Божьим попущением.
В голове Марии роились, клубились, появлялись и исчезали мысли:
“Сон! Нет, не сон! Но какой до ужаса реальный! Я никогда подобного ранее не ощущала, и не видела в нем малознакомых людей. И барон, черт его подери, серьезный будто взаправду! Что же это такое!?
Это сон, сон, сон… Меня просто сморило в самолете, и уставший от избытка разум породил кошмар. Сон разума рождает чудовищ, правда ведь? Это всего лишь сон, бояться нечего, он просто до одури реальный.
Но кто виноват и что делать? Как развеять этот ужас, если это только сон? За что мне такое наказание? Мама говорила, что молитва поможет, а у меня даже крестика нет! Мама, маамочка, прекрати этот ужас!”
Закрыв глаза, девушка опустилась на колени, молитвенно сложив руки. Те слова, что рвались с языка, исходили еще из глубокого детства, когда она вместе с мамой еженедельно ходила в костел. Как же давно это было! Как многое забылось! Ей казалось, что все слова давно мертвого языка уже забыты, но нет – стоило только начать, и все вспомнилось само: будто бы и не было взросления, будто бы она не спала в самолете и не видела кошмар. Из глубин памяти поднимался запах ладана и ощущение мягкого, заботливого тепла, пока губы сами собой шептали:
Pater noster,
qui es in caelis,
sanctificetur nomen tuum.
Adveniat regnum tuum.
Fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra.
Panem nostrum quotidianum da nobis hodie.
Et dimitte nobis debita nostra,
sicut et nos dimittimus debitoribus nostris.
Et ne nos inducas in tentationem,
sed libera nos a malo.
Amen.
|
|
|
-
Гладим кота. Машинально. Кототерапия, *****. Снова пардон. Кототерапия, "батюшки-светы"! Тут в мозгу что-то срабатывает.
- Погоди... То есть ты ТАМ.
Указал вверх. Сам не зная почему.
-Тоже человек и я сейчас обнимаю мужика? Или пардон... Мадам?
Пищу!!
|
|
|
Прав был парень, кричащий, чтобы они не связывались. Как в воду глядел. Ида принялась спешно распутывать веревку, видя, что Лён делает то же самое. Эльмари совсем забуксовал.
- Сейчас второе дыхание откроется, жди, - утешила его аппаратчица.
Но пока второе дыхание задерживалось, мимо них проплывали тени, которые ночь слизывала, как сахар в чае. Ида продолжала буквально тащить спутника вперед, она по урокам физкультуры, которые были-то сто лет назад, но, как говорится, оставили неизгладимый след, помнила: в марафонах главное не останавливаться. Устал - иди хоть шагом, но иди и жди это чертово второе дыхание, как только станешь - все: бок заколет, ноги дальше двигаться не захотят. Объяснять это сейчас Лёну было просто некогда, поэтому она молча тащила его за руку, боясь только потерять направление. Обгонявших их очень быстро скрывала тьма. Скоро лишь один смутный силуэт совсем уж экзотических очертаний маячил рядом. Кажется, человек тоже не выдерживал темп. "Ряса вроде", - Ида протянула к идущему вторую руку, надеясь, что не ошиблась:
- Святой отец, цепляйтесь.
Она себе сама сейчас напоминала аицын паравоз, который прет изо всех сил, таща вагоны. Только вот толку было мало, расстояние до остальных не сокращалось, а лишь увеличивалось, скоро уже почти неразличимые силуэты мелькали где-то метрах в десяти. Так и вовсе можно было потеряться.
- Прибавим жару в топку, ну, - тени вроде бы чуть приблизились, женщина уж было обрадовалась, что они сумели сократить дистанцию, но когда разрыв совсем уменьшился, поняла - это не они ускорились, это остальные застыли соляными столбами среди пустыни. Что-то странное происходило: второй эльмари стал напоминать прожектор, а его спутник прилип к нему, словно на оголенный провод с током наступил. Впору брать резиновый коврик и сталкивать. Остальные сбились в кучу-малу. Ида притормозила, чуть не врезавшись в парочку с разгона. В темноте она разглядела опознавательный цилиндр.
- Эй, Валер, вы чего? - кажется, это и был тот самый дар, о котором трепались в городе. И что теперь делать? Ида бы треснула обоих, приводя в себя и разделяя, но кто его знает, вдруг такая терапия их вообще убьет. Она повернулась к Лёну.
- Что с ними делать, ты знаешь?
И тут светляк, который тоже видимо хотел разделиться, достал ножи. Если бы достал, а то они появились буквально из ниоткуда. Цирк да и только. Ида не знала, верить ли своим глазам, или просто освещение сыграло с ней злую шутку. Но, блин, в городе о даре светляков такие небылицы рассказывали, что поверишь во что угодно.
- Ого, нифига себе практическая материлизация. Господин эльмари, а вы тент так наколдовать можете? Большую такую парусину с четырьмя колышками.
|
Чашечка неловко брякнула о блюдечко. Бездумно-счастливая улыбка, какая бывает у детей и даунов, поползла прочь с лица Вероники.
"Как - совсем?" - подумала она. Вероника привыкла считать свои сны областью абсолютной, ничем не ограниченной свободы, где она может сотворять хоть сверхновые (только зачем они ей нужны, сверхновые?), либо не делать ничего, то есть совсем ни-че-го, считая отсутствие деятельности чрезвычайно наполненным и осмысленным действием. Сон был царством безнаказанности. Она могла падать с высокой стены или остаться один на один с большой зубастой тварюшкой (зачем было смотреть на ночь всякую дрянь? а телевизор частенько оставался включенным до утра, Виталику брюзжать на эту тему уже надоело... кто такой Виталик, кстати?). Но в последний момент всегда была возможность вынырнуть из сна, как из темной пучины - в буквальном смысле вынырнуть, сделав всем телом движение, похожее на глубокий вдох. Глубина-глубина, отпусти. Но умереть по-настоящему...
- О как. Дороги нынче Сны. Не пятачок за пучок. Надо подумать. Надеюсь, у нас есть выбор.
Думать надо не о том, что ты хочешь приобрести, а о том, чего не жаль потерять. Вероника нарезала круги ложечкой в чашке, ложечка позвякивала о стенки: звяк...звяк... звяк. Вероника думала, чего ей было бы не жаль потерять. А тем временем Глубина разворачивала свои необозримые дали прямо в ее воображении. Звяк. Ах, оставьте вашу навязчивую рекламу. Самое главное в договоре всегда пишется мелким шрифтом и на десятой странице. Но Бабушка пренебрегла этой уловкой, выложив карты на стол. Или не все?
- Все истории про странников сквозь грезы или виртуальную реальность, - очень серьезно сказала она, - имеют одну и ту же незамысловатую мораль. - Мы пускаемся в это путешествие, чтоб в конце узнать что-то важное о себе любимых и приблизиться к собственному идеалу; осознать, что единственная необходимая нам реальность ждет по ту сторону снов, а мы бездарно ее разбазариваем. Хотела бы я знать, существует ли в принципе какой-то новый, свежий, оригинальный подход? Даже не знаю...
Страраясь вспомнить события своей жизни, счастливые или несчастные, Вероника не в первый раз заметила, что событий-то она и не помнит. Какая-то вязкая тягомотина, тягучая как резина. Родился, женился, работал. Не привлекался, не состоял, не замечен. Не был, не был, не был, не был, даже рядом не стоял.
- А что надо делать для выражения согласия? Кровью там расписываться или еще что-то в этом роде? И, мм, какая-нибудь еще засада есть, кроме внезапной смерти?
|
|
-
Или голоса ВООБЩЕ НЕ СУЩЕСТВУЕТ?!
Когда две ложные предпосылки дают правильный ответ в итоге ))
-
За шкалу.
И все остальное :)
-
Ха! Отредактированная параноидальная шкала порадовала))
Начать подозревать себя - это плюс))
-
Я ждал когда же Гриффин и сам попадет в топ))
|
-
Связались веревкой, все - порядочный человек эльмари обязан жениться! Очень улыбнуло с утра пораньше.
-
людской ласкательной позиции)))
-
За то, что ночь лжет.
И за то, как ты передаешь чуждую психологию.
|
|
|
|
|
Эмоции боролись с логикой. Раздражение захлестывало изгнанника, заставляя скрежетать зубами, но внешне он оставался спокоен. Приходилось мириться со своими ошибками, правда это был тот неловкий момент, когда ошибки могли привести к летальному исходу и мириться с ними было равносильно мириться с неизбежным суицидом. Хотелось не на долго превратиться в эльмари, посмотреть на мир глазами этих холодных светящихся лампочек, на мир состоящий из целесообразности и необходимости, без угрызений совести и колебаний.. Наверное легче жить, когда у тебя словно рудимент, отмирает эмоциональная часть.. или у них не так? Кто может понять этих холоднокровных, рождаются они такими или выжигают лишнее в процессе воспитания.. Но жить без лишних эмоций, когда от восторга или страха тебя трясет, когда ты не в полной мере можешь предсказать свою же чертову реакцию на очередное события, когда выбор твой продиктован расчетом а не личными пристрастиями или низменными инстинктами. Валерий понимал что идеализирует светлячков, пытаясь разглядеть в них то, чего наверное не хватало самому. Понимал, что ни за что не согласился бы стать таким же, ведь тогда Валера бы умер.. А что родилось.. Вряд ли что-то хорошее..
Валерий двигался вслед за колонной, обдумывая свой просчет и отношения с этими людьми. Был ли он недоволен компанией. Да. Готов ли он что-то с этим делать, наверное нет. Ему нужны были те, кто готов поставить общие интересы над личными, те кто готов бороться со своими животными инстинктами и помогут в этом и ему. Ему нужна была зона комфорта, чтобы забыть про внутреннюю угрозу, чтобы начать разбираться со внешней. Он все думал, что же это сейчас происходит.. чья в во всем этом выгода.. Кто гениальный дирижер этого оркестра, организовавший такую хитроумную провокацию. Никто даже не думал о том, на сколько все происходящее похоже на фарс.. Или может это досадная случайность..
Тьма поглотила всех, резко вырывая человека в реальность.. первая мысль была странной. У него до сих пор в руках нож, и сейчас в темноте на него может кто-то напороться... Не понятно было только почему он переживает из-за этого.. Но тем не менее он на ощупь стал запихивать в футляр железку, которую до того так и крутил в руках после разговора Гриффином.. да, этот странный разговор с сумасшедшим.. После него у изгнанника еще некоторое время тряслись руки от возбуждения, словно он не сделал того, что должен... Но нож нужно убрать.. от греха, сейчас ведь накроет..
- Куда, придурок, - Валерий не успел осознать, что отвечает. Тихо но в голос. Он остановился прислушиваясь.. да его накрыло. Как всегда в такие минуты его сознание словно разделилось. Он осознавал себя со стороны, понимая что та вторая часть не подконтрольна. В мозгу всплыли разговоры об этой тьме, о голосах умерших во тьме.. Если это так, то сейчас нужно орать и рыдать, звать, просить, шарахнуться в золу, чтобы хоть как-то притупить эмоции и размазать пепел по голове и смешать его с соплями.. ведь если это правда то он остался один. Снова как в том другом чужом мире.
- Зачем мне это, ради чего - человек не двигался, прислушиваясь к собственному голосу и звукам сталкивающихся и чертыхающихся людей впереди.. Послышалась песня, на столько же неуместная как и необходимая. Послышался отрезвляющий призыв.. заставляющий отбросить наваждение. Он поднес руку ко лбу пытаясь на несколько мгновений выбросить из головы все мысли.. Нужно перезагрузиться, стереть все ненужное .. нужно избавиться от наваждения.
-
Люблю читать про внутреннюю борьбу и всё такое.
Рассуждения про эмоции понравились.
Не могу не отметить ёмкие фразы "Valkeru-style", типа такой:
Послышалась песня, настолько же неуместная, как и необходимая
-
Сочно
|
|
|
|
|
|
Этим утром искусственный свет этого мира согрел меня так же как и всегда. Я осмотрелся вокруг, просто люди. Один эльмари. Один зверь необычного типа. Все - потеряны как листья на ветру, им не ведана истина. Им неясен мир. Мои глаза закрыты, ибо я столь же потерян. Навеки изгнан, врата за мной закрылись и не осталось ничего кроме туманной утопии, в которую я толком-то никогда не верил. Но было кое-что отличающее меня от остальных - Истина. Каждую секунду своей жизни я знал, я верил, я убеждал себя, что я здесь не зря, что моя жизнь имеет хоть какой-то смысл. Каждое утро я так же подставлялся свету и чувствовал себя в мире, чувствовал какую-то космическую общность между собой и всем вокруг. Ворота закрылись за мной, но общность не исчезла, напротив, моя кровь быстрее приливается в мозг даруя невероятную ясность ума. Этот мир - лишь химера, создание чьего-то больного ума. Лишь идея, связанная с чем-то из мира людишек. Причина в объемах, они уверяют что их вселенная бесконечна, а мы даже не знаем что именно находится на горизонтом и уж тем более за небесами. Стало быть этот мир точно женщина, несет в себе какую-то загадку, ее можно ублажить и тогда вопрос пропадет и останется лишь голое и не самое лучшее тело, а можно оставить и тогда к не лучшему телу прибавится не лучший голос, а заодно и вопрос - "была ли загадка" - будь ты хоть тысячу раз уверен, что ее попросту не существует. Сегодня мир встретил меня так же как всегда, и я доверился ему. Погрузился в него. Позволил нести меня к смерти или судьбе. Я здесь не зря. Мои глаза открываются, моч воля чиста. Оценить. Спланировать. Действовать.
Что волнует их - предатель? Мне все равно кто он, что бы не случилось теперь они все находились в одном Городе, вернее вне его. Все они обречены на смерть. Так в чем разница кто из них был подлецом среди живых? Иные скажут о справедливости, о правосудии. Люди всегда чересчур эмоциональны и пафосны. Это придется учитывать.
Выживание. Вот что волнует их всех. Вот что объединяет меня с ними. Этот мир - точно дурная фантазия безграмотных богов, что не смогли создать его живым. И все же если я здесь рожден то моя жизнь имеет смысл, а значит я должен выжить. И к моему счастью я не был один. Нет. Не счастью, счастья нет, люди зовут им гедонистический духовно-экстатический образ, а экстаз мимолетен. Лишенное постоянства постоянно в отсутствии. Следовательно счастья нет, лишь удобство. Мои друзья - мое удобство. То, что они люди, лишь все упрощает - я могу законно отказать себе в боли когда их не станет. Подхожу к Валериану. Улыбаюсь - коммуникативный жест приязни. Раскрываю объятия проявляя готовность к дружбе. У людей так принято показывать искренность крайней степени, что же, я готов быть искренним.
- Шутка провидения. Мы еще живы - хорошая новость. Нестабильность этого факта - плохая. Люди погружается в паранойю и сходят с ума не дорожа своим временем. Стоит держаться вместе и идти быстро. Человек сказал - пещера.
В тот миг меня настигло видение. Общее безумие не минуло меня, и все же мне сложно сказать что это вызвало во мне. Я уже читал про миражи что сводили с ума людей в пустыне. Общее безумие не минуло меня. Слишком мало данных. Я люблю своего брата. Мне сказали он жив, молвили как молвят обреченным. И будь это правдой не ронял бы я слезы лишь бы вновь заключить его в объятия? Не стал бы я человеком? Этот мир что-то для меня приготовил. Либо я буду мертвым потому что верю миражам. Либо живым потому что верю миражам. Нечеткая логика. Осмысленность или бессмысленность. Фокусирую разум. Мысленно спрашиваю пустоту.
- Где ты, моя кровь? Мне не хватает тебя. Каждый миг, я будто потерян. Почему ты шепчешь на краю моего рассудка, почему покинул мою грудь, где находишься как подобает частице моей души? Не уходи. Это лишит меня единства. Просто не уходи.
-
За образ. Чудесный образ.
-
Замечательный эльмари, как по мне.
-
Наконец-то я добралась до нормального компа. Давно хочется отметить ряд моментов, которые мне особенно понравились.
Конечно, психологизм. Стиль изложения для тебя несвойственный, но здесь он подходит как нельзя лучше. Импонирует синтаксис, без перегруженности сложноподчинёнными и причастными оборотами. Адекватно тому психическому состоянию, в котором находится герой. Плюс концентрация на внутреннем мире. На мой взгляд, тоже верно. Художественные описания здесь были бы излишни, поскольку в критические моменты сознание сильно сужается, голову поднимают аффекты (по крайней мере, у человека; допускаю, что у эльмари процессы протекают иначе:))
Особенное мышление, отличное от человеческого. Вот эти кусочки особенно понравились:
То, что они люди, лишь все упрощает - я могу законно отказать себе в боли когда их не станет.
Улыбаюсь - коммуникативный жест приязни.
Люди всегда чересчур эмоциональны и пафосны. Это придется учитывать.
И иная форма чувствительности (не знаю, как это назвать получше. В общем, у твоего героя ощущения совсем иначе формируются).
Этим утром искусственный свет этого мира согрел меня
Мои глаза закрыты, ибо я столь же потерян
чувствовал какую-то космическую общность между собой и всем вокруг
счастья нет, люди зовут им гедонистический духовно-экстатический образ, а экстаз мимолетен
Вообще цитат было больше, но потом я поняла, что тогда надо весь текст цитировать))
Правда. Здорово раскрыто.
И на фоне сформированного тобой образа безэмоционального, сухого, даже чёрствого, может, героя (по сравнению с экзальтированными людьми) - вдруг вот эта фраза:
- Где ты, моя кровь? Мне не хватает тебя. Каждый миг, я будто потерян. Почему ты шепчешь на краю моего рассудка, почему покинул мою грудь, где находишься как подобает частице моей души? Не уходи. Это лишит меня единства. Просто не уходи.
Не знаю почему, но меня очень зацепило. Верный акцент (ибо сильная, концевая, позиция текста), лаконичное изложение и вместе с тем "неутяжелённое" лексическое наполнение. Всё вместе даёт классный эффект. Наверное, поэтому :)
Я редко сожалею, что за пост можно ставить только один плюс. Но сейчас жалею. Молодец, хорошая работа.
-
Причина в объемах, они уверяют что их вселенная бесконечна, а мы даже не знаем что именно находится на горизонтом и уж тем более за небесами.
Мы еще живы - хорошая новость. Нестабильность этого факта - плохая.
|
|
- Нам стоит окопаться тут! - вклинился Гриф. - А если до пещер дойдут единицы? От подполья не останется ничего. Не забывайте, что, если мы найдем путь через пустыню... К чему-нибудь - то надо будет вернуться и рассказать остальным! Чем больше дойдет - тем выше шанс, что нужная информация будет передана!
На самом деле, конечно, Моузу было наплевать. Но он был уверен, что правители светляков ЗНАЮТ, что в пустыне или за ней, что-то есть, а все остальное - обычная пропаганда. И уж наверняка их не выпустили просто так, не подстраховавшись...
Кто-то здесь хочет, чтобы они устроили марш-бросок через бурю. Чтобы люди погибли сами, вроде как "случайно". "Мозги" подполья менее приспособлены к жизни вне города, хуже развиты физически. Если они сдохнут первыми - предателю это будет только на руку...
Они смотрели на Орта - а Гриф смотрел на них. Читал их лица. Выискивал проблески радости или удовольствия среди тех, кто хотел двинуть к пещерам. Кто хотел смерти остальных...
Канзас-сити шаффл. Все смотрят направо, а ты идешь налево.
Орвилл... Следопыт. Главная гарантия выживания в этой пустыне из кремированных тел. Он лучше всех ориентировался здесь, лучше всех знал местные законы - а потому был лучшим кандидатом для ликвидации всей партии разом. Стоит лишь завести всех подальше, а затем незаметно исчезнуть из виду - и люди останутся обречены. Не спасет даже компас Крингла, который еще не факт, что работает здесь.
Овсальд - страж с военной выправкой, которую привез еще с Земли. Такую хрен вытравишь, да он, похоже, и не пытался. Поэтому вопрос встает ребром - на кого работает этот вояка? Потому что если он работает не на Подполье, ему достаточно было получить приказ. Шмон для него вполне мог быть показушным, и теперь этому майору Пейну достаточно будет вынимать нож из сапога и втыкать его в шею - одну за другой... Да еще эта фамилия - Крингл. Кажется, так звали маньяка из компьютерной игры!*
Эрик. Один из немногих, кому Гриф немного доверял. Им приходилось много работать вместе: художник оставлял секретные послания Моуза через свое... "искусство". Он точно также всей душой ненавидел светящиеся морды... Но, может, потому и пошел на сделку? Взорвать пару кварталов - действительно соблазнительный, саморазрушительный способ отомстить. Где грань между художником-радикалом и террористом, который жаждет уйти со сцены под крики умирающих людей?
Святоша, мать его. Оптовый поставщик даров Господних для народа. Странный чувак в рясе, с бородой и добрыми глазами, которому недалекие люди поверяют свои тайны во имя "очищения души". Гриффин не сомневался, что эти разговоры идут "наверх", вот только идут они не к боженьке, а в правительство Империи. И он отказался участвовать в операции - но, тем не менее, вот он, стоит рядышком...
Агата. Она была с Эриком, когда все полетело к чертям. Могла быть в сговоре. Могла не быть. А могла и подбить его на это дело. Гриффин знал о ней мало - СЛИШКОМ мало - и это было чертовски веским поводом для подозрений.
Кассия. КАКОГО ХРЕНА ОНА НЕ ПРЕДУПРЕДИЛА?! Она ДОЛЖНА БЫЛА ПРЕДУПРЕДИТЬ!!! Гриффин вспомнил, как обособленно она держалась на собраниях, как подозрительно шепталась о чем-то с этим... светляком... Она не понравилась Грифу с самого начала - нельзя верить шлюхам. Тем, которые только притворяются ими нельзя верить вдвойне.
Валерий... Он давно в подполье, почти с самого начала. И он занимает действительно высокое положение в нем - а значит, располагает большим доступом к данным. Ему проще остальных было бы предать всех целиком и сразу, выдать КАЖДОГО подпольщика Империи. Осталось лишь вычислить его мотивы...
Арсений. Пешка. Шестерка. Не лез в лидеры. Активной позиции не принимал. Его завербовали - он не сам пришел. Его ставили на места - он их занимал не самостоятельно. Его всегда двигали. Им управляли. Быть может, это его и бесило? Или же он изначально был двойным агентом и сидел себе тихо, пока не настал момент всех сдать. Он был "глазами" операции - которые показали не ту, что надо картину.
Роуз. Вторая, после Эрика, кто пользовался хоть каким-то расположением Гриффина, впрочем, вряд ли этот факт был ей известен. Она терпеть не могла этот город и мечтала если не вернуться, то хотя бы уйти. А еще она не делала ничего, кроме песен, а потому вряд ли могла сильно навредить подполью. Да и роль ее в операции была такой же - петь, играть, отвлекать. Если бы к ним нагрянула гвардия - тогда да, она была бы в подозрении. Но вот устроить взрыв... Разве что на самом деле она была совсем в другом месте, когда должна была отвлекать. Ведь, судя по донесениям, там НИКОГО не было, верно?
Ида. Милая улыбка, невинный взгляд. Она не была в подполье. Не была на операции. Но вот она, прямо перед глазами. Вся такая... НЕПРИЧАСТНАЯ. С этим котом... После того, как он попал сюда, Моуз был готов поверить во что угодно - даже в то, что этот кот обучен убивать людей, а когти у него пропитаны ядом.
И, наконец, вишенки группы изгоев. Светляки. Светящиеся морды. Мерзости, из-за которых ежедневно умирают или попадают в рабство люди.
Ленн Ротт. Целитель - и этим все сказано. Он был слишком, слишком, СЛИШКОМ важен для подполья. Он был примадонной. Ему оказывали привилегии. Его терпели. Ему были благодарны. Он мог использовать это как угодно.
Хету. Чертов Маркс - идейный революционер, философ, который вознамерился извратить подполье ради собственных целей. Хотел использовать людей, чтобы создать общество по своим, светляковским потребностям. Весь из себя такой величественный. Можно сказать, Лицо Нового Мира. Идеальный кандидат для продвижения собственных, никому не известных интриг.
О, нет, Гриффин не хочет, чтобы кто-то отстал. Или потерялся в буре. Или умер от жажды или голода.
НЕ РАНЬШЕ, ЧЕМ ОН УЗНАЕТ, КТО ИЗ НИХ БЫЛ ПРЕДАТЕЛЕМ!!!
-
Классный пост )) А все-таки тру-параноик обязан сделать еще одну вещь - заподозрить самого себя )) Это я, как тру-параноик говорю, в мафии бывает, когда ничего не понятно, свою роль хожу перепроверять )
-
Крутой пост. Жуткий параноик;)
-
Параноидальная шкала Грифа
Это прекрасно)
-
Неплохо-неплохо)
-
О да! Гриффин это чересчур удачное приобретение для партии! Лично я ликую, как ребенок))
-
за расчеты и расклады
-
Плюс за мысли.
-
+
|
|
|
|
|
Это была Теффи, вернее, ее сборник юмористических рассказов. Старая книга, 1910 года издания, не раз уже менявшая переплет, но бережно хранимая. Сокровище это являлось главным аргументом Рэдфилда в жарких спорах с теми, кто наивно полагал, будто электронные книги ничуть не хуже бумажных. Но стоит только взять в руки этот источник смеха, зародившегося больше сотни лет назад, но все такого же веселого и жизнерадостного - и разница становится очевидной. Желтые, кое-где порванные или смятые листы ничуть не умаляют ценности произведения, что было отпечатано на них. А этот тонкий аромат старины. А эти лишние буквы, которых не встретишь в современных изданиях! Грэгори уже не мог воспринимать эти строки иначе - написанные ли современным языком, отредактированные ли, переведенные или, не дай боже, аудиоверсия... Магия юмора куда-то исчезала, испарялась. То есть, все еще было смешно, но уходило что-то очень, очень важное, что могла дать только эта "Тэффи", такого далекого тысяча девятьсот десятого года...
Тот факт, что с ним поздоровались, дошел до Рэдфилда не сразу. Понадобилась пара секунд, прежде чем он вспомнил, что находится в самолете, а сбоку от его, у иллюминатора сидит кто-то еще. Он повернул голову и машинально поздоровался в ответ, правда получилось у него это довольно специфично.
- Хэлло-о-оу-у-у...? - именно так, чуть растянув гласные и с легким вопросом в конце прозвучало это его "здрасьте". Рядом с ним, оказывается, сидела девушка. Или девочка. В общем, все, что угодно, от шестнадцати до двадцати двух, с учетом звездануто-полосатых реалий. Впрочем, подростков вроде бы одних в самолеты не пускают? В любом случае, студентками Рэдфилд не интересовался с тех пор, как сам закончил универ, а потому взгляд имел неискушенный.
Маленькая*, худенькая, светлая. Не поздоровалась бы - и не заметил бы. А потому сейчас пытался предугадать, в чем же была причина этого еще не состоявшегося разговора? Вероятно, девушке что-нибудь нужно, выйти там или еще чего.
Разве может быть другая причина для того, чтобы отвлекать незнакомого человека от чтения?**
|
Настроение ссылкаКакая удивительно спокойная ночь, и зачем же кому-то понадобилось так её омрачить?! А звёзды тут совсем другие... - мысли спокойно и очень лениво меняли друг друга в уставшем сознание. Саймс не выходил из кареты, и даже не думал менять своё удобное полулежачее положение. Как бы вальяжна его поза не выглядела бы со стороны. Да и кому на него смотреть?! Одни заняты лицезрением разрыва между мирами, некоторые, даже думают, как этот разрыв можно открыть. А остальные, просто наблюдаюсь за происходящим, хотя как по мне, так сомнительного интереса зрелище. Через слегка приоткрытую занавеску молодой лорд смотрел на ночное небо. Звёзды наполняли ночное небо еле осязаемым бело голубым светом, некой квинтэссенцией спокойствия. Они были так близки и так понятны, даже казались родными, но в то же время, они были абсолютно чужеродны, холодны и бесконечно далеки. А еще шум океана... Даже сейчас, если прислушаться, то можно отчётливо различить удары волн вдалеке. - Я слышу, учитель... - Тихо проговорил Саймс и улыбнулся. И в этот момент в его улыбке не было ни толики фальши, в единое мгновение его сознание будто вырвалось из тесных рамок его тела, и перенеслось туда, в большой портовый город Ольдорн, на добрый десяток лет назад. - У всего в мире есть свой ритм, у птиц, у зверей, у растений... Всё в мире подчинено своему ритму, и даже ты. - Говоривший был мужчиной лет сорока. Высокий, статный, весь внешний вид мужчины, как и каждым жест его явно намекали на высокое воспитание и происхождение. Мужчина наливал крепкий, свежезаваренный чай в небольшие белые чашки. - Вот, к примеру, ты... - Мужчина поставил чайник на стол и посмотрел на юного паренька, сидящего рядом - Ведь у тебя есть свой ритм? Ты дышишь, моргаешь глазами, и даже твоё сердце тоже подчинено определенному ритму. Измени этот ритм, или прерви его, и ты уже не сможешь чувствовать себя комфортно. Мужчина взял свою чашку чая и сделал аккуратный глоток. - Вот так и со всем, что тебя окружает. Всё подчинено своему ритму. И даже сознание! - мужчина сделал еще глоток, и отставил чашку в сторону. - Если хочешь научиться контролировать свои силы, вам юноша, необходимо для начала научиться чувствовать ритмы мироздания. Начните с простого, вы слышите шум океана? - Слышу.. - Робко проговорил юнец, сидящий рядом. - Тогда потрудитесь, и удалите из своего сознания всё, что отлично от этого звука и ритма. А затем отдели его, подчини и измени... Ты хочешь уметь управлять силой сознания. Поверь, управлять целым океаном, хоть и внутри своего разума, куда проще. Настроение ссылка- Я слышу... - Проговорил Прилл еще раз. Улыбка очень легко и естественно сошла с его лица, уступая место предельному спокойствию и сосредоточенности. Эх, старик Гером, если бы ты знал, что твой сорванец собирается сделать... Безумство, но разве не ты учил меня не останавливаться?! - Саймс успокоил своё сознание и постарался полностью сосредоточиться на задуманном. Сознание не может не жить. Оно есть в любом из миров. А значит и переходить сквозь брешь между ними, хоть и приоткрытую, оно может, хотя бы чисто гипотетически. - Ворон несколько раз глубоко выдохнул, будто готовился нырнуть в ледяную воду. А затем он решился... Если выживу, то обязательно найду тебя, старик Гером. Ох и удивишься ты...Саймс не пытался более распространять свои силы, задача была очень явственно очерчена перед ним. Направить своё сознание сквозь приоткрытую брешь между мирами, и если это ему удастся, то уже там отыскать пропавшего члена их команды.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Последний раз она оглянулась назад. Последний раз всмотрелась в темное небо Штатов. Еще несколько часов, и она покинет эту страну. Может быть навсегда, а может быть – лишь ради того, чтобы снова вернуться. По работе ли, или просто так – не важно. Немного жалко было оставлять так и не узнанную страну, но вариантов не было: ее ждала дорога домой. И радость возвращения в родные стены теперь скрашивалась этим чуть горьковатым ощущением расставания с неизведанным. Отвернувшись и надев на себя дежурно-невозмутимую маску, Маша неторопливым шагом уверенного в себе и в своем времени человека проследовала к стойке контроля.
В мыслях ее в один клубок сплетались впечатления уходящего дня, удовлетворенность от сегодняшней работы и размышления о том, что было написано в тонкой книжке, лежащей сейчас где-то в бизнес-кейсе. До вылета оставалось достаточно времени: а значит, можно будет, пройдясь по дьюти-фри, зайти где-нибудь посидеть с чашечкой кофе, коротая время перед самолетом.
Суету и беготню, вечно царившую в присутственных местах и в точках отправления, Мария не любила: всего было слишком – слишком шумно, слишком суетно, слишком организованно и обыденно. И все-таки в таком большом скоплении народа, где нет ни одного знакомого и где ни с кем не требуется общаться, есть один плюс: возможность побыть самой собой, отрешиться от привычного облика бизнес-леди и попробовать вновь почувствовать казалось бы знакомое окружение с другой стороны. Двуличностью Маша подобное не считала – скорее вынужденной необходимостью.
В конце концов, правильно сказал Оскар Уайльд: «Большинство из нас - это не мы. Наши мысли - это чужие суждения; наша жизнь - мимикрия; наши страсти - цитата!». Тем притягательнее возможность побыть не той, которой нужно обществу, а той, которой хочется быть для себя.
…Юрист замерла перед витриной «Starbucks», неторопливо размышляя, хочется ли ей только американо, или что-нибудь перекусить тоже. Сосредоточенности мешали не только шумная компания детей неподалеку, но и мысли женщины, в которых рефреном звучали строчки одного из прочитанных незадолго перед аэропортом сонетов Лорки:
Веду я снов каравеллы
в таинственный сумрак ночи,
не зная, где моя гавань
и что мне судьба пророчит.
Шум раздражал, и Маша, вновь придав лицу соответствующе-строгое выражение, попыталась абстрагироваться от него, скрывшись за привычной личиной, как мышка в норку. Холодно процедив: - Вечер добрый. Американо и круассан, будьте любезны, - она расплатилась и отправилась к ближайшему незанятому столику.
И тут случилось несчастье. Случилось непоправимое. Пропуская порснувшего куда-то ребенка, она оступилась и дернулась, пытаясь восстановить равновесие. Маша удержалась на ногах, а вот кофе в стакане – нет. По вселенскому закону подлости оно пролилось прямо на сидевшего за столиком мужчину, обдав его кипятком. Одно радовало – пролилось не так уж много.
Маска слетела, разбилась вдребезги, сменившись испуганно-потерянным выражением больших карих глаз. Расстроенная, полная стыда, женщина затараторила:
- Ой, простите, я не нарочно! Вы не обожглись? Я…. Ой!
Oh, i'm so sorry! I'm so clumsy! Are you okay?
|
Разговор на повышенных тонах – как же не хватало этого сегодняшнему вечеру. Не то, что Теодор слишком был против этого, но такие вещи обычно не шли на пользу.
Охранник скривился, однако не стал вмешиваться. Николас был этим вечером там, где была схватка. Нечестная, грязная, замешанная на магии и потусторонних силах. Проигрыш в таких делах обиден в двойне. Тед понимал, что видимо этот вечер не самый лучший в жизни капитана, а значит это всего лиш пар. Пар от бурлящих эмоций, пар от вина, но и в том и в другом случае, его слова не несли ничего дурного, наоборот, Николас заботился о Джесс, а значит был с Тедом на одной стороне. В конце концов все пошло своим чередом и разногласия ушли. Слова, брошенные госпожой, заставили задуматься Теда. "А вот действительно: отдам ли?"
Да и будет ли толк, в том что он лишится жизни, ведь может выйти так, что он попрощается с жизнью, но не убережет её от такого же "прощания", разве что на секунду позже. Но не в этом вопрос, верно дружок? Пока он не выкупит свою жизнь у Вигго, ему придется отвечать "да" на этот вопрос. На языке прямо таки вертелся вопрос: "А дальше?", одна на этот раз он предпочел его себе не задавать.
– Все верно, моя госпожа. - заверения были сказаны без тени напыщенности или стремления убедить, скорее буднично и устало.
Но вот, перед глазами Теда появились пистоли. Грубые. Тяжелые. Мощные. От них даже на расстоянии веяло уверенностью и силой. Окажись по ту сторону выстрела – ты не жилец: лишиться руки было наверняка лучшим исходом, по сравнению с тем, например, чтобы собирать выпавшие кишки с пола. Тед зачарованно протянул руку и взял один из них. Ноздри уловили знакомый запах стали. Тед сглотнул и облизнул пересохшие губы. Эта власть, власть решать одним лишь пальцем, кому жить в этом мир, а кому нет – манила, тянула к Тедди свои алчные руки. Он смерил взглядом пистоль, иногда задерживаясь на царапинах и небольших вмятинах: этим оружием уже не раз лишали жизни, он будто на миг увидел те чарующие моменты!
– Хорошо, - охранник примерил пистоль, держа у пояса, затем высвободил один из шнурков и повесил на него. Поднял взгляд и, улыбаясь краешком рта, посмотрел в лицо капитана, - Спасибо за оружие. Капитан.
|
|
-
Николас настоящий мужик! Этот и следующие посты ... карахтер что надо!
-
Правильные вопросы задаешь)
-
Прекрасно. Я в начале не совсем понял сути, а потом еще раз перечитал и, прямо таки, удивился, как верно расставлены акценты в посте.
|
|
|
|
|
-
В целом за весь пост, но отдельно хотелось бы отметить вот это: это ровна на две больше, чем мне бы хотелось
-
Ну вот мы ждали и дождались маленького шедевра :)
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
К моему предложению Эльстер отнёсся с пониманием, хоть и без энтузиазма. Что же, что есть – то есть, я не склонен упрашивать коллегу, тем более, что затея, с высокой степенью вероятности – безнадёжна. Вновь скрипит перо. Протягиваю вторую записку Кеворрину: Je suis encore en vie. A.L.* - Это вам. Если на пути Вас забросит в мирок под названием Уэстерфлэйт, ищите на карте маленькую северную страну – Лефройд. Графство Корбэау, замок Вороний Погост. Отдайте записку владельцам – кров, пищу и защиту, если необходимо, они обеспечат. Хозяйничают там двое с фамилией вашего покорного слуги, - шутливо кланяюсь коллеге. - Андре, задира, любитель крепкой выпивки, не менее крепкого словца, и морских просторов; Анри – зануда, математик и домосед. Только ради всего святого – не показывайте послание официальным властям – вы же не хотите весело качаться в объятьях пеньковой верёвки под порывами ветра за связь с коронным преступником? А теперь – удачи, - пожимаю руку, - и прощайте. Может быть, увидимся в гостинице, но тем не менее... Я иду прочь. Несмотря на одолевающую меня сонливость, двигаюсь отнюдь не в гостиницу. Сейчас разум разрывается в противоречиях – он жаждет уединения и толпы, крайнего напряжения мыслительного процесса, и в то же время, пустоты. Мерзкое состояние, вызванное тем, что самое важное, цель целой человеческой (человеческой ли?) жизни была спрятана долгое время, и лишь сейчас ненадолго выбралась наружу, чтобы хотя бы мельком глянуть на очередной мир, и бегущих мимо людей. Я буду ходить долго. Просто так, чтобы забыться. Буду скользить по улочкам и переулкам столицы, осторожно огибая спешащих по своим делам горожан. Человек, идущий из ниоткуда в никуда, в камзоле с чужого плеча. ______________________ * - Я всё ещё жив. А.Л. *** Служка выполнил мою просьбу довольно споро – притащил в номер пузатую бутыль вина и пару простеньких кружек. Бросив мальчишке мелкую монетку, поудобнее устраиваюсь в кресле – самое время ждать гостей, пусть даже приходят они во снах. На сей раз Альдо явился по мою душу через окно, за которым здесь клубилась иссине-черная тьма. Присел на кровать, сноровисто откупорил бутыль.
- Тебе налить?
- Нет.
- Зря, - предок неодобрительно качает головой. - Мы по-прежнему на первой трети пути, и на твоём месте я бы выпил. Всё это, - рука с бокалом описывает круг в воздухе, - прошло...несколько тяжело. Впрочем, легко подобные вещи никогда не даются...
- И поэтому ты пытаешься не дать мне отоспаться?
- Нет-нет, не займу много времени, не бойся, - тонкие бескровные губы складываются в подобие улыбки. – Просто решил, что тебе довольно путешествовать одному.
Порыв ветра распахивает ставни, стекла звенят.
На подоконнике неторопливо складывает свои крылья ворон. Не Вальтер, другой. Огромная черная птица с серой полосой, охватывающей клюв.
Кривлюсь.
- «Ты – трус, предатель и убийца, Леруа!»
- Вижу, вы уже немного знакомы. – Альдо хмыкает. – Его зовут Франц. Думаю, что при необходимости сможет дать тебе пару-тройку ценных советов. Всё-таки две с половиной сотни лет опыта – не пропьешь, - назидательно говорит предок, и прикладывается к бутылке. Одним глотком прикончив остатки напитка, отставляет опустевший сосуд в сторону. – Вино неплохое. До скорой встречи. *** Мне снится Вороний Погост.
Снится черный замок, стоящий на серой скале над морем цвета стали. Черный замок в обрамлении яркого солнечного света.
Снится, что не было войны. Что нет виселиц на обочинах дорог, не сходились на смерть на полях Лефройда люди короля и графов, не умер на операционном столе кирасирский корнет – тот самый, у которого я одолжил палаш после боя в Уэстфилде. Не приходила чума на улицы Уогхаула, и не поднимался ядовитый гриб над Илионом. Жива моя мать, Пенелопа Леруа, и она по - прежнему любит музицировать, особенно на флейте, а Арно, младший из нас, четверых братьев, безмерно любит читать и постоянно таскает книги из замковой библиотеки. Шрамы на теле отца получены им на охоте, а не на утопавших в крови полях Двадцатипятилетней войны.
Я – дома и брожу по комнатам, где каждый фут знаком с давних пор.
Непрестанно снует прислуга, приводя помещения в порядок. Гремят котелками и посудой повара на кухне, чистят клинки немногочисленные стражники в казарменных комнатах, добродушно ворчит на всех экономка.
- Добро пожаловать домой, - говорят все встречные. – Ваше путешествие было долгим.
Я хожу по комнатам и пытаюсь привыкнуть к тому, что вижу. Свои покои - оставляю на потом, их черед наступит в финале.
Позади остаётся кухня, гостиная, большой зал, комнаты семьи. Пора к себе.
Перед дверью в мою спальню на жёрдочке сидит ворон. Огромная черная птица с серой полосой на клюве.
При моём приближении она поднимает голову и вперивает в меня взгляд своих глаз-бусинок.
- Ты трус, предатель, и убийца, Леруа, - звучит в голове незнакомый, хрипловатый голос. – Трус, предатель, и убийца.
Солнечный свет за окнами Вороньего Погоста меркнет, наваливается чернильная тьма. Время словно бы замирает.
- Тебя не должно здесь быть, - говорю я птице.
- Ты знаешь сам. Всё это – ложь, - Франц нахохливается, становясь похожим на изображение на родовом гербе.
- И что с того, - рычу я. – Что с того?! Кошка тебя раздери, я знаю что это, это всё – мираж, иллюзия. Этого нет!
Того, что я видел – действительно, никогда не будет.
Мне никогда не переступить порог Вороньего Погоста – коронных преступников «рады» видеть на своей родине. Страна – в руинах, королевское семейство - мертво, графы правят свой кровавый бал. Мать – умерла, когда мне было двенадцать (что, к слову, и сподвигло меня стать доктором), Арно не прожил и года. В смерти его Пенелопа всегда винила отца...
- Что с того, птица?! Оставьте меня в покое хотя бы здесь!
Ворон наклоняет голову, на мгновение раскрывает клюв. Словно бы усмехается.
- Ты умеешь смиряться, - вновь бьются в разуме чужие слова. – Это прекрасно. У каждого человека в жизни есть некая дрянь, и способность нести её, принимать как должное – одна из важнейших. Именно это отличает наше семейство. Тебе осталось немного до идеала – признать тот факт, что ты опоздал...*** Просыпаюсь. Пустая бутылка стоит на полу, а на спинке стула, застыв, словно каменное изваяние, сидит ворон. Огромный черный ворон с серой полосой на клюве. - Не привиделось, - ворчу я. – Франц? Птица поднимает голову. - Иди сюда, - протягиваю руку. Вестник дурных событий послушно перебирается на кожаную перчатку, цепляется за неё когтями. Привычно провожу другой рукой по черным жестким перьям. *** Александру Леруа предстоит прожить долгую (по меркам своего рода) жизнь. Он успеет найти ответы на те вопросы, что столь долго преследовали его. Правда, как это водится, знание это будет невесёлым, ведь такова плата за факты, что способны полностью изменить картину окружающего мира, не так ли? Но пока что военный хирург не знает об этом. Он может только предполагать и догадываться, что его ждёт... и посему - имеет полное право гладить птицу, предаваться размышлениям, и тратить свободное время так, как пожелает. *** На чистом, ярко-синем небе – ни облачка. Неяркое солнце. Над площадью недалеко от окраины города пробегает лёгкий ветерок. Треплет гриву неспешно идущего коня, норовит забраться под плащ. Спешат по своим делам горожане, о чём-то негромко беседуя друг с другом. Пора уходить. Я не спешу, наслаждаюсь моментом. Скоро тропы будут открыты в очередной раз, и этот мир останется за спиной, как и несколько десятков других, и хотелось бы хоть чуточку его запомнить. Ненадолго останавливаюсь у ворот, ведущих прочь из города, предъявляю страже бумаги. Уже за городскими стенами бросаю последний взгляд на оставшуюся за спиной столицу. - Прощайте, леди Астор. Прощайте, месье Кеворрин. На мгновение, прежде чем пришпорить коня, устремляю взор в синее небо, щуря красные от недосыпа глаза. Пора. - Ты опоздал.В ночь перед переходом мне снилась Эжени. Моя спальня в Вороньем Погосте, и на ослепительно белых простынях, под балдахином, на резной кровати из морёного дуба – она. Серое домашнее платье, усеянное темными пятнами. Несколько одеял, чтобы удержать ускользающее тепло. Бледное – ни кровинки! – лицо. Запах духов – лимон, корица, крыжовник мешается с ароматами шафрана , перца и... Волосы, шелковистой волной разметавшиеся по постели. Закрытые глаза. Тонкие губы, сомкнутые не то в улыбке, не то в усмешке – не то мука, не то удовольствие, а может быть – всё сразу; из левого угла рта к шее тянется тонкая красная струйка. - Ты трус, предатель, и убийца. Ты опоздал, - шепчет голос в голове. Эжени...она была прекрасна. Потрясающе, восхитительно, невыразимо прекрасна. Она была мертва. Всё было хорошо. Всё было в порядке. Так, как и должно было быть.
-
Спасибо за игру и интересного персонажа
-
Я бы хотела написать эпилог, но ты сделал это даде лучше, чем я могла предположить.
-
Сложный персонаж.
|
|
Лина не вмешивалась в разговор, но слушала внимательно, занятая попытками понять, что же нужно нежданному знакомцу. Он говорит, что не имеет никакого интереса, но при этом у него свои корабли, торговля, козы, вино, оливки. Как у нас, то есть, он считает себя примерно равным Великому Дому, хоть и захудалому. Да еще и "предоставляет право решать, кому лезть на эшафот, самим добровольцам", то есть, то ли смотрит на возню свысока, то ли считает, что при необходимости может вмешаться..? И эти рассуждения о форте... когда Дрон только спросил про форт, у Лины мелькнула мысль о ловушке, проверке. Пришлось спешно перебирать в памяти краткую обзорную экскурсию от Урбино. Но затем оказалось, что Дрон, вроде бы, намекал на другое. И, главное, если он не имеет никакого интереса в здешней возне за власть, на кой ему сдалось бы подходить именно к нам двоим..?
Лина мимоходом вздохнула, сообразив, что забыла про эту рыбалку. Значит, поход за лошадью завтра с утра отпадает, сама Лина никогда лошадей не покупала и даже не представляла, как к этому подступиться.
- Вы так здорово разбираетесь в театре, - с искренним восхищением протянула Лина. Он действительно была впечатлена новым знакомым, и вообще, уважала людей, которые знали в чем-то толк, - и в делах разбираетесь, я вот никогда не задумывалась о значении Кабры... в некоторых вопросах, и еще охотиться любите... И еще у вас корабли, торговля, козы, вино, оливки. Такие разносторонние интересы, как вам хватает на все это времени?
Лина постаралась спросить как можно мягче, при этом хлопая глазами с как можно более простодушным видом. При этом девушку немало занимал вопрос - да ктож ты такой? А то как-то стремно было ,что СветЛана собралась на охоту в такой компании, да еще на каких-то, прости господи, махапутов, знать бы еще, что это такое и с чем его едят.
|
|
|
|
- … и вот он смотрит на меня своими маленькими тараканьими глазками, они так и блестят, а я и думаю – а вот шиш тебе! Думает, если переживет ядерную войну, то и в Бруклине выживет?! Нет, уж с теми деньгами, которые дерут за это клоповник…
В любом хоть отдаленно имеющем отношение к сфере обслуживания и городским службам учреждении всегда есть свои «постоянные посетители», приходящие раз за разом и уже чувствующие себя как дома, сообщить о (обычно бессмысленной) проблеме, рассказать, что новенького, просто пожаловаться на жизнь. То, что оператор делал заинтересованное выражение на лице не очень-то вдохновенно, а восклицание вставлял невпопад, не очень смущало устроившегося на неудобном стуле посетителя. Если бы смущало – он бы усердно делал карьеру, зарабатывал на оплату услуг психоаналитика, и изливал бы душу, лежа на кушетке в окружении дипломов на стенах. Если же на высокоученого специалиста денег нет – то свободные уши ищутся как раз в местах, подобных офису «Disinsection, fumigation and rodent control», что в Бруклине.
Офис располагался в «непричесанной» части Бруклина. Реформы последних лет и несколько чрезвычайно активных мэров привели в порядок часть района, провели ремонт некоторых известных или являющихся памятником архитектуры мест – Общественной Библиотеки и Музыкальной Академии. Так же в относительный порядок были приведены часть центральных улиц, на которых выросли многочисленные бары, забегаловки клубы, не столько фешенебельные, сколько с оттенком дикости. В чем и был шарм Бруклина, так тесно связанного с историей мафии и музыки. Сюда ехали, чтобы оторваться, спустить пар и то, что за пределами освещенных улиц в темноте копошилась другая, весьма опасная жизнь, только придавало остроты ощущениям. В той же части округа, где располагался офис, Бруклин оставался старым, добрым Бруклином. Сам офис, несмотря на все усилия дежурных, выглядел несколько неприбранным и, не смотря на постоянный запах разнообразной химии, грязноватым. Впрочем, в этом был залог успеха – по причинам непонятных вывертов психики смертных, в этом бизнесе стерильные, блистающие чистотой помещения не пользовались успехом. Городу же было выгодней давать субподряды, чем содержать собственную службу, так что конкуренция была и в этой сфере деятельности. А может, город просто не хотел держать среди своих офисов эту сверх-ароматную службу…
Впрочем, представителей старшего эшелона правления компании, оккупировавших внутренние помещения старого здания, мало беспокоили запахи в офисе. Собственно, они уже привыкли определять по лицам сотрудников, когда надо принюхаться, а когда – сделать вид, что принюхиваются, но ни в коем случае этого не делать. Дело в том, что запахи автоматически ощущают лишь те, кто испытывает потребность в дыхании.
Сегодняшним вечером в офисе все шло своим чередом, когда его удостоили посещением владелец и представители руководства. Дежурный, который с вялым интересом выслушивал историю постоянного клиента, вежливо кивнул Давиду и Джону и повернулся навстречу Кеннету.
- Шеф, добрый вечер. Вторая машина на Ютика-авеню, первая возвращается от Грин-Вуда. Сегодня пришлось выплатить сверхурочные первой дневной смене, опять подвалы в Грейвсендс.
Словом, обычный вечер, час после заката, начало обычной ночи. Однако в дверях офиса замаячила фигура, не относящаяся к привычному интерьеру. Человек был одет просто, удобно и без попыток самовыразиться, но беглый, но цепкий взгляд, которым он окинул комнату и присутствующих и неуловимый отпечаток усталости, для опытного глаза говорили сами по себе. Например, что прибывший относится к славному племени поедателей пончиков, медноглазых, легавых, или любому другому термину, принятому в среде, где слуг закона предпочитают не называть прямым текстом. Чтобы не накликать.
- Вечер, - вздохнул прибывший, видимо, не питая никаких иллюзий насчет добрости этого вечера, - детектив Оклхоу, Второй участок, Бруклин. Я хотел бы видеть Джо Гарднера и побеседовать о Джо Гарднере Не обязательно в этом порядке.
Дежурный бросил на Кеннета растерянный взгляд. Джо Гарднер был старшим той самой первой дневной смены, которому сегодня полагались сверхурочные.
|
|
Она подходили все ближе и ближе, с тревогой ожидая увидеть что-то леденящее душу в зеркале. Тьма в зазеркалье понемногу рассеивалась, обнажая скрытую картину. Это был такой знакомый лес. Будто в окно глядели сейчас девушки. Да тот самый лес, из которого они только что выбрались, сейчас смотрел на них, заглядывал из зазеркалья в самую душу своими таинственными огнями, что тут и там сверкали-перемигивались. И это голубое сияние, как неповторимо оно и как до боли знакомо трем путешественницам поневоле. Сияние струилось из-за деревьев, а черные тени то тут, то там скользили меж стволов, каждым своим движением заставляя храбрые девичьи сердца невольно сжиматься. Лес был более чем жив в этом странном обряде. И, будто само собой, пришло осознание глубокой насыщенной тишины в помещении. Алиса, Ангелина, Саша отвели взгляд от зеркала и.. к своему невообразимому удивлению, встретились взглядами с призрачными девушками. Призраки смотрели на девушек в невольном оцепенении, не в силах закричать от ужаса, сковавшего их глотки. И в этот самый благородный миг немого девичьего визга раздался оглушительный треск за стеной. Призраки в тот же миг исчезли, вместе с зеркалами, мерцающей во тьме свечой и иллюзией недавнего убранства. Комната приобрела обветшалый вид, накинув одеяло пыли на старую добротную мебель. Огромная кровать, прикроватная тумба с давно забытыми ожерельями и бусами, едва отражавшимися в обросшем пылью зеркале, тяжелый сундук, и та самая тьма уныло посмотрели на девушек, а треск за стеной продолжал отчетливо раздаваться, и до того громким он был, что создавалось впечатление, будто весь здешний мир трещит по швам. Ее крик еще долго будет вспоминаться ему, ее плачь, ее мольбы о помощи. Он шел, окруженный вереницей призраков, не зная дороги и цели этого шествия. Но тени упрямо двигались куда-то во тьму, сливаясь периодически с тьмой, тьмою этой становясь и из нее же рождаясь. Георгий шел, не говоря ни слова, ведомый странной процессией неведомых теней. Они неслышно плыли, упрямо следуя своей дороге, и наконец парню стало казаться, будто начинает светать. Но нет, это призраки стали гораздо светлее. Будто плотность их сходила на нет. В конечном итоге, спустя полчаса хотьбы, он едва видел их, а после и вовсе забыл об их существовании, когда наткнулся на нечто странное. Это был филин, большой, просто огромный филин. Он распростерся на земле и не подавал признаков жизни. Но то, что с ним творилось не могло оставить равнодушным. Из глазниц его вытекла черная смола. Она бурлила, едва заметно, но бурлила. Кажется, она заполнила его изнутри и отчего-то вытекла именно из глазниц. Во всяком случае, зрелище это было угнетающим. Когда Гера пришел в себя, теней уже не было. И, кажется, небо начало светлеть. Настала пора двигаться дальше. Наблюдая за тем, как вырастают на земле тени от пробуждающихся светил, Георгий смог наконец оглядеться и обнаружить невдалеке темное пятно, пробивающееся кляксой сквозь буйную лесную зелень. Подойдя поближе, выяснилось, что это темнеет изба. А в избе оказалось гораздо больше любопытных вещиц, нежели прежде в башне. Везло Георгию на всякого рода припасы. В избе он нашел пучки неизвестных сухих трав, склянки с чем-то маринованным. Связки сухих красных стручков и многое другое, что Георгий никогда не встречал в привычном ему мире. Что из того можно было есть, а что нет - сказать было трудно. Все стояло здесь уже давно. И восковые свечи в в углу, и странного рода символы на полу. Все здесь очень давно ожидало возвращения кого-то. Взгляд жадно ощупывал содержимое, желая наткнуться на что-то любопытное. Вот странные свертки, что покоятся у сухих цветов, вот семена, аккуратно ссыпанные в горстку подле маленькой баночки с чем-то белым и жидким, а вот крышка погреба, заросшая и засыпанная сухой листвой и соломой от времени. В самом углу стоит большая корзина, накрытая черной тканью, а поверх нее вековым слоем пыли. И запах, конечно же этот запах старых вещей и сушеных трав. Все здесь давным-давно скучало. А Веня так и не решился ни окликнуть девушку, ни отправиться за нею вплавь. Странно, вроде и вода была теплой, и девушка красивой. Тем временем, сочные плоды принялись сползать по своим стеблям прямо в воду. Да так шустро, что пришлось немало изловчиться, чтобы что-нибудь успеть ухватить. Плоды плюхались в воду и расплывались сочной лужицей по воде, привлекая внимание подводных жителей. А когда Вениамин принялся стаскивать плод, то не смог не уловить запах гниения. Плод за несколько минут успел просто-напросто сгнить. Есть такое не хотелось. И еще этот странный звук. Кажется это где-то неподалеку бурлила вода. Звук медленно нарастал. Но стоило Вене попытаться выйти из воды, как он понял, что его ноги что-то держит. Быть может это были зыбучие песни, а может какой-то сорт глины, но ноги его, пока он вожделел белокурое создание, безнадежно по щиколотку ушли в пучину и никак не хотели оттуда выбраться. Алый камыш жутко затрясся от вошедшего в его чертоги бурления. Светало. 
|
|
|
|
|
-
Ага, здешняя живность, она такая)
-
За честного малого и за физиономию.
|
Жизнью и мирозданием управляют две вещи – судьба и разум.
Первая – на редкость капризная и мерзкая дама, склочная, истеричная, склонная к издевательству над всеми. Второй – средство преодоления трудностей, познания и преобразования окружающего мира.
Разум может всё. Разум способен заставить тело пренебречь болью, творить и разрушать.
Разум, пусть даже и в несколько...кгхм...странном состоянии способен и должен превозмогать всё.
Сегодня разум достиг новых высот – перед его натиском пали логика и здравый смысл.
Согласно им, шуметь нужно было как можно меньше, а действовать – больше, но в тот момент, когда закончил тихо поскрипывать винт взводимого арбалета, я просто послал ко демонам и дьяволам всё – единственным желанием было заставить залезшего наверх хоть как-то проявить себя.
С грехом пополам запалив одну из петард, ваш покорный слуга вознамерился использовать её вместо болта, и загнав её на направляющие. С учётом отсутствия у снаряда вообще какой-либо стабилизации, стрелял я, откровенно говоря, наудачу, посылая импровизированный снаряд по навесной траектории, так, чтобы на крышу дома адмирала родственница фейерверков упала сверху.
Петарда, послушно оставив в воздухе дымный хвост, ушла в неведомые дали. Оставалось дождаться результата, и последний оказался весьма неплох - шутиха хлопнула, да так, что мне почудился звон немногочисленных стекол в соседних домах.
Неизвестному, судя по его воплям, несомненно, заслуживавшим тщательного изучения профессорами высокой и низкой словесности – настолько выразительны были фразы, срывавшиеся с его уст, подобный фокус не понравился.
Привлёк он и жителей окрестных домов. Наверняка скоро сюда прибегут все, начиная от городской стражи, и заканчивая зеваками. И самое плохое – причина ругани любителя чужих крыш неясна. Может, его не оглушило, а просто напугало, или он хотел влезть к сеньору адмиралу скрытно, но что-то пошло не так.
Однако, наш разговор с неизвестным не был окончен. Хотя бы потому, что лимит глупых поступков, совершаемых мной за сегодня, исчерпан не был, и посему, закинув арбалет за спину, я поспешил к стене дома адмирала, на ходу выдергивая из сумки верёвку с крюком.
Нет, конечно, во множестве легенд и сказаний герои лихо преследовали убегающее от них зло, но вот героем я себя не ощущал. Скорее - дураком, потому что вторая идея, тонко намекала на то, что некоему доктору пора в отставку и лечиться, лечиться, и ещё раз лечиться, потому что подобное приходит только в ненормальную голову. И лезть следом было третьей ненормальной идеей, которую мне пока что следовало отложить на потом.
|
|
|
Странное ощущение чужого присутствия, которое ощущалось на пыльной кухне, Сашу не то чтобы пугало, скорее нагоняло жути. Оказавшись даже в абсолютно точно покинутом, но ранее бывшем жилым месте большинство людей начинали испытывать нечто подобное. Даже если ты чётко видишь на всех горизонтальных и не очень поверхностях, включая пол, слой пыли толщиной в палец, всё равно начинает казаться, что кто-то тут кроме тебя есть, причём иногда кажется, что этот кто-то совсем недружелюбный и намного страшнее тех же ЧОПовцев. Наверное, это была какая-то особенность человеческой психики, заставляющая пытаться обнаружить чьё-то присутствие, потому что по внешним признакам здесь кто-то когда-то жил, ну или считать, что раз тут теперь никого нет, значит что-то тут очень не так. Особенно сильно это ощущение проявлялось, когда ты находился в достаточно хорошо сохранившемся месте, где должно быть много людей. Саше как-то довелось побывать на экскурсии в Припяти и, хотя она прекрасно знала, что город покинут, равно как и почему он покинут, девушка могла поклясться, что во время прогулок по пустынным улицам ей периодически казалось, что из тёмных оконных провалов на неё кто-то пристально смотрит. Причём оглядывать окна в поисках этого самого наблюдателя очень не хотелось. А может, тогда и сейчас, это было всего-лишь её бурное воображение? Так или иначе, шаги наверху Александра точно не вообразила, поэтому решила концентрироваться на них. Проверенный способ избавиться от ощущения всякой жути - отвлечься от неё на что-нибудь другое и постепенно вовсе забыть, что особенно легко, если ты несколько рассеянный.
Когда девочки закончили перерывать кухню и вооружаться, Александра жестом попросила их подождать и сама юркнула в помещение, чтобы где-то через минуту вернуться оттуда с кочергой. Из всего имевшегося на кухне она была отнюдь не самым опасным или лёгким в обращении "оружием". Ножи были куда опаснее и ими легче было бы кого-то запугать, в то время как скалкой, сковородкой или тяжёлой железной кружкой было проще долбануть по голове. А лёгкая железная кружка, если вспомнить фильмы про лысого парня в круглых чёрных очках на резинке, вообще могла быть пострашнее ножа. Но у Александры не было стремления кого-то запугивать или, упаси боже, калечить. Ножом легко можно было убить при неумелом обращении, при этом остановить им нападавшего так же было весьма трудно. В новостях частенько говорили, как во время очередной поножовщины какие-нибудь алкаши умудрялись пырнуть друг-друга по десятку раз, прежде чем окочуривались. А ударно-дробящее оружие предполагало близкий контакт с нападающим. Кочерга же, благодаря своей длине, вполне позволяла отмахиваться от возможного нападения с безопасного расстояния, а изгиб на конце подходил для того, чтобы подцепить его под ногу и уронить или толкнуть в грудь, не опасаясь её случайно проткнуть. К тому же по форме и длине она примерно соответствовала длинному мечу, так что Саша могла орудовать ей довольно ловко и умело, что и продемонстрировала, крутанув красивую восьмёрку.
- Смотри-ка, у неё даже гарда и яблоко есть, - приподняв свой "меч", девушка показала Геле и Алисе небольшие выступы перед рукоятью кочерги и утолщение на её конце, - Ну натурально полуторник, даже весит вроде столько же. Мечерга, хех. Вот теперь можно идти с хозяевами знакомиться.
Однако хозяев наверху не оказалось. Кажется, даже звуки пропали, словно обитатели замка затаились, стоило лишь девушкам подняться на второй этаж. Александра даже начала думать, что это так и хотела было попытаться позвать их, ведь они не воры или убийцы, чтобы тайно шастать по замку и пугать его законных хозяев, но не успела. Из комнаты неподалёку вышла девушка и, невозмутимо прошествовав через коридор, скрылась в двери напротив. Саша от неожиданности и озадаченности замерла с приоткрытым ртом. Девушка вела себя так, будто их троих тут не было. Можно было бы сослаться на темноту, да только девушка и её словно бы не замечала. Либо она помнила замок как свои пять пальцев и могла передвигаться по нему с закрытыми глазами, либо, что вполне вероятно, тоже кушала ягоды ночного видения, но в таком случае она не могла не заметить стоящих посреди коридора чужаков. Быстрее всех предположение о причинах такого странного поведения высказала Алиса.
- Охренеть.., - шёпотом пробормотала Александра, - А может, всё-таки не мир, а замок? Ну знаешь, замок с привидениями, как в ужастиках. Может тогда не стоит их трогать? А то мало ли, разозлим ещё, - девушка с сомнением покосилась на мечергу, - Хрен мы от них тогда отобьёмся, они ж того, нематериальные.
|
Город создан для пряток.
Для смертельно опасных игр с судьбой в тонких кружевах улиц и перекрестков, для танца со смертью на каменных мостовых площадей. Для бега наперегонки с судьбой по черепичным, деревянным или соломенным крышам.
Я видел много разных местечек. Заснеженные узкие улицы детищ моей северной родины, утопающие в грязи по самые уши трущобы тропического юга. Слышал песнь песка на площадях пустынных городов, и плеск моря у порогов домов в градах морских. Научился гнать прочь от своего слуха чавканье падальщиков там, где все, волею случая, оказались мертвы.
Город создан для пряток.
Лабиринт с бесконечным числом входов и выходов. Убежище, где можно хоть ненадолго остановиться, дабы перевести дух.
Город создан для пряток – утверждал опыт. Опыт не учел одно-единственное отягчающее обстоятельство – коня.
В течение по меньшей мере трёх четвертей часа мы ( то есть, я и конь) бродили вокруг резиденции адмирала в поисках какого-никакого укрытия. От идеи затолкать животинку в один из окружающих домов я отказался сразу – слишком много шума, слишком велика вероятность, что нам не обрадуются (а кто обрадуется вооруженному незнакомцу, выставившему дверь и затолкавшему в лавку коня?), и, следовательно, убежище следовало искать на открытом воздухе. В конечном-то счете им стал неширокий переулок, частично перегороженный несколькими телегами. Порадовавшись, что местное ездовое животное всё-таки не элефант*, и с грехом пополам привязав «транспортное средство» так, чтобы и отвязать можно было быстро, и чтобы само не убежало, я взялся за дальнейшую подготовку.
Первым делом, немного поскрежетав рычажным воротом, взвёл арбалет и снарядил его стрелой со снотворным. Второе – попытался разместиться таким образом, чтобы как можно меньше привлекать внимания. Оно, конечно, сложно, особенно с учетом наличия коня в переулке, ну так пусть в первую очередь весь первочередной интерес будет сосредоточен на моём четырехногом спутнике. Третье – очистить голову от мыслей. Особенно – от мыслей о Астор. Леди рискует собой, и будет рисковать, собой пока смерть не приберёт её к себе, и вот именно о последнем я старался не думать. Пока об этом не размышляешь, не рассматриваешь как факт возможного, как форму реальности – это не может случиться. Нарушишь правило – исход наверняка будет дурным.
От моей импровизированной медитации меня отвлекло вполне неожиданное событие – характерные трескучие хлопки. Пистолетные выстрелы? Вполне возможно. Кто мишень? Астор? Навряд ли, леди, с большой степенью вероятности в доме. Эльстер? Возможно. А может быть и не его персоне кто-то уделил столь активное внимание – мало ли прохожих и отребья ночью бродит по улицам. С одной стороны, следовало бы познакомится с источником шума поближе, с другой стороны – а если леди решит, что довольно с неё гостеприимства адмирала, а меня не будет на месте?
Мелкая монетка легла в ладонь. Бросим раз эдак... пять. Номинал – идём смотреть, что это за ерунда. Герб – сидим на месте и ждём.
_______________
* - слон
|
|
|
|
|
|
|
|
Огонёк свечи дрожит, мечется из стороны в сторону, скрипит перо, выводя на бумаге слова. Тонко очищенный кончик едва подрагивает, капли чернил срываются на тряпичную подкладку, расплываются уродливыми кляксами. В тех краях, где я родился, огонь символизировал жизнь. Ровно горящая свеча – это спокойная, без резких изменений, судьба. Монотонная, тягучая, как патока. Неторопливое шествие из одной точки к другой, от цели к цели, и затем – к финальной черте. Порой, знаю, всё бы на свете обменял на подобное тихое болотце. На уют и спокойствие. На чтение книг вслух в объятьях пледа, обязательный пятичасовой чай и назидательное ворчание супруги. Впрочем, можно и без оного. Но свечи в Вороньем Погосте редко горели ровно. Чаще – метались, отбрасывая странные, причудливые тени. Свечи знали гораздо лучше людей, что жизнь бывает какой угодно, но отнюдь не обязательно – счастливой. Пляшущее пламя – знак дурной судьбы. Знак непреодолимого стечения обстоятельств. Аккуратно складываю письмо. Нагреваю на огне сургучный шарик, давлю его родовым медальоном. На красной смеси остаётся оттиск – нахохлившийся ворон, сидящий на человеческом черепе. Это всё, что я могу на случай провала сделать для Кеворрина, если, конечно, он останется в живых. В конечном счёте, мне – экая пошлость! - нечем отблагодарить человека, ставшего на краткое время моей тенью, и лезшего вместе со мной в петлю. Монсеньор!
Если Вы читаете эти строки, то сие означает, что автора этого письма, как и большей части тех, кого Вы посылали за ожерельем, более нет среди живых. Честная смерть – это лучшее, что может предложить судьба для наёмника, провалившего задание, не так ли? В любом случае, мы боле не достойны Вашего внимания.
Тем не менее, я прошу Вас проявить снисхождение к мэтру Кеворрину. Он прекрасный врач, храбрый человек и надёжный друг. С точки зрения военной науки, его ценность, несомненно, не велика – лекарь вряд ли может в бою заменить солдата, но самое бесполезное занятие на этом свете – судить рыбу по тому, как она летает. Я верю, Вы найдете его талантам достойное применение.
За сим, уповаю на Вашу милость.
Александр Леруа, граф Корбэау.
Военный хирург.
P.S. Если в Ваши руки каким-либо образом попадут мои вещи – прошу Вас, отдайте синьору Кеворрину мои записи. Они представляют интерес только для медиков, причём весьма и весьма сведущих, к коим я отношу и своего коллегу. Дурная судьба – это следовать за человеком, ведомым оной. Не так ли, Эльстер? Хотя, вы рационалист и со мной вряд ли бы согласились... На тряпичную подкладку ложится второй листок. Серебряный медальон выскальзывает из руки, вытягивается на цепочке. Подцепить и щелкнуть малозаметной застёжкой, откинуть крышку, ощутить на себе пристальный, суховатый взгляд тёмных глаз. «Здравствуй...» Вновь оживает перо. Я не забочусь ни о почерке, ни о том, чтобы строки были ровными и аккуратными. Это письмо всё равно никогда не дойдёт до адресата - есть места, куда не летают голуби и не ходит почтовая карета. А ещё я знаю – завтра, в это же время оно будет сожрано безжалостным, мечущимся огоньком свечи. Съедено знаком дурной судьбы, как жизнь отправителя. И жизнь адресата.
Здравствуй, сердце моё.
Как странно после стольких лет нарушать молчание. Слишком много времени прошло.
В тот вечер, двенадцать лет назад, отправляя последнее письмо, прежде чем начинать свой безумный бег по кругу, я верил, что добьюсь своего. Я найду – то, что должен был найти, совершу чудо, отберу из лап Кошки то, что ей не принадлежало.
Годы и жизнь развеяли эту уверенность, обратив её в привычку. В машинальное действие.
Я до сих пор помню о том, что должен сделать. Эта память ведёт меня через все преграды и препятствия. Она – единственное, в чём я могу быть уверенным.
Единственное, во что я верю. «Леруа не верят никому и ничему, даже себе!» - сказал бы отец.
Я нарушил этот запрет.
Потому что это – всё, что осталось у меня. От меня. Это я сам. За грязью людской, за гранью миров, что жестоки и ужасны, сей долг – последняя светлая вещь, до которой ещё не добрались вымазанные кровью и дерьмом пальцы различных реальностей.
Временами я забываю о нём.
Не потому что хочу его сбросить со своих плеч, нет.
Просто чтобы не замарать. То, что я делаю, не всегда красиво и благородно, но является шансом. Шансом на очередной песок в часах, потраченный не на поиск пропитания или пролитую кровь, но ушедший на поиск ответа на вопрос, который я задал самому себе.
А до этого его задала мне ты.
И я провинился перед тобой. Я ушёл искать, хотя следовало остаться.
Ты помнишь, графы из Коалиции говорили о том, что всякая власть – от Бога. Великая власть – от великого Бога.
Они разрушали и уничтожали всё, что не соответствовало их меркам. Всё, что осмеливалось противиться их воле.
Великая власть – от великого Бога. Даже если это – власть творить беззаконие.
Но что, если любая власть уже не добра по самоей своей сути?
Даже если она чужая. Особенно, если она – чужая.
«Только Бог властен творить чудеса», - говорят священники.
Мой род отобрал у него небольшой кусочек этой власти. Присвоил себе право заглянуть за ту грань, где смертным нет места.
Графы, поднявшие мятеж против короля, обратили половину страны в руины и пепелище. Они присвоили себе чужую власть, и ничего хорошего из этого не вышло.
Ничего хорошего не вышло и у нас, Леруа. Но ведь за всё надо платить, не так ли?
И мы расплачиваемся.
Прости. Это всё, что я могу тебе сказать.
И да, ты слышала только половину пословицы. Первую половину, лживую.
«ВОроны никого не любят».
Это не так.
«ВОроны никого не любят, но если любят – один единственный раз, и на всю жизнь».
Вот так, и только так верно.
Я знаю, ты умеешь читать между строк. Ты всё поймешь. Например, почему я не выбросил медальон.
Прощайте, госпожа Денэ, графиня дю Монтень.
Прощай, Эжени.
Прощай, сердце моё.
*** День прошёл незаметно. Завтрак, обед, и ужин – нечто безвкусное, дабы набить желудок. Время между этими тремя ключевыми моментами было забито всяческой вознёй: смазать дротики для арбалета, разлить остатки препаратов в шприцы-инъекторы, в очередной раз перебрать вещи. Сон не шел долго, потребовался почти час всеаспектного изучения потолка гостиничного номера, чтобы провалиться в привычную темноту. «... Теплый ветер треплет плащ, норовит сорвать берет с головы. Небо затянуто тонкими белыми облаками, напоминающими кисейную ткань. Под ногами – серые гранитные плиты площади, огороженной невысокой чугунной оградкой, подобной тем, что можно увидеть на бульварах морских или речных городов.
На противоположном конце высится собор. Длинные, устремлённые в небеса, тонкие шпили и арки, узкие окна-витражи. Здание кажется нереальным – слишком уж хрупки и изящны очертания, подернутые дымкой, слишком высоко находится флюгер на центральном нефе – словно бы тонет в белой мякоти облаков.
Если подойти к ограде, то можно увидеть, что за ней ничего нет, только густые облака, сквозь разрывы в которых далеко-далеко внизу видно сине-зелено-серое полотнище земли.
Дубовые двери, с вырезанным на них орнаментом – песочными часами распахиваются навстречу. Внутри собора царит тихий и теплый полумрак, нарушаемый разве что равным мерцанием множества свечей. Здесь нет ощущения холодного, неодобрительного взора, что вперивает во входящего наблюдатель свыше, нет желания потянуться к клинку.
« У зла нет власти...» - звучит фраза в моей голове. «Нет, нет, нет, нет...» - громким шёпотом отзываются из всех углов голоса, мужские, женские, старческие, детские, знакомые и незнакомые.
На одной из скамеек в первом ряду, перед неторопливо подымающейся вверх, к алтарным дверям из редкого северного белого дерева, лестницей, замерла человеческая фигурка. Тонкое серо-белое платье с синим бантом на груди, жемчужное ожерелье на шее, вьющиеся, густые каштановые волосы. Гитара в изящных женских ручках, тихий перебор струн.
Звонкий голос, осторожно поющий слабо различимую песенку.
Я иду ближе. Иду осторожно, чтобы не помещать, и даже сейчас с уверенностью могу сказать: леди мне не знакома.
Ружейный дым так сладок на заре,
Отныне он - ваш спутник серебристый.
Храни Господь стрелков и дуэлистов!
Вы мне назначили свиданье в октябре,
Вы мне назначили свиданье в октябре...
На полпути из-за колонны навстречу мне делает шаг мужская фигура. Мутно-белые глаза, кожаный дублет и черный нахохленный ворон, вцепившийся когтями в кожаную перчатку.
- Кто это? – негромко спрашиваю я Альдо, кивая в сторону дамы. - К чему весь этот спектакль?
- Есть вещи, которые следует помнить, но иногда наступают интересные времена и тогда...тогда их следует забыть, - мой далекий предок поднимает руку, негромко звенит, разматываясь под грузом, цепочка.
В руке у основателя рода Леруа медальон, навроде моего – серебряная безделушка.
Сгорают клены в пурпурном костре,
На наших землях монсеньор загнал оленя.
Я в пятый раз читаю "Опыты" Монтеня,
Вы обещали мне вернуться в октябре,
Вы обещали мне вернуться в октябре.
- ВОроны никого не любят – так гласит пословица, - тонкие губы кривятся в усмешке. – Арман не был исключением. Он не любил никого – ни Пенелопу, ни другую женщину, ту, что была верна ему до большой войны.
Вальтер срывается с перчатки, делает круг по залу, осторожно планирует, усаживается на спинку скамейки, рядом с дамой, наклонят голову, словно бы прислушиваясь к песне.
- Знакомство их состоялось в возрасте одиннадцати лет. Корнелия Хауэр, дочь одного из вассалов семейства дю Монтень, на долгие годы ставшая для Армана единственным другом. В отличие от прочих, она не боялась страшных сказок и легенд, пусть даже и воплощённых в реальность. Может быть, она даже и не верила в них. Но детство быстро проходит... – Альдо невесело улыбнулся чему-то своему. – Слишком уж быстра река, что называется «время».
Под мелкий дождь, во всеми проклятой дыре
Вы пьете херес и копаете траншеи.
Храни Господь и вашу честь, и вашу шею!
Вы дали слово не погибнуть в октябре,
Вы обещали мне вернуться в октябре.
- Детская привязанность сменилась дружбой, дружба – первой, и как оказалось, единственной любовью. Она помогала твоему отцу во многом. Именно Корнелия в какой-то степени вытянула его из того мрака, в котором долгие сотни лет пребывало и до сих пор пребывает всё наше семейство, научила видеть достойных людей и не смотреть на мир как на болото. И Арман по - своему заботился о ней - не раз брался за клинок, дабы отвадить злые языки от желания обсуждать взаимоотношения некоей пары - графа Корбэау и княгини Хауэр. Не меньше дюжины дуэлей, и все – выиграны. Но во всём этом, в этой трогательной картине всегда было одно серьёзное «но»...
- Позволь догадаться, какое, - говорю я .
- Да, - Альдо кивает. - Он считал её другом, испытывал уважение, принимал сочувствие и понимание – именно она одна поддерживала его в обществе, которое его ненавидело и которому он отвечал взаимностью, именно она нарушила те запреты, из-за которых мы все – весь род, от первого колена до последнего - считались изгоями. Но сердцу нельзя приказать полюбить, и за тонкой красной линией, которой судьба связала Армана и Корнелию, сердечная привязанность была только с одной стороны.
Чужая блажь не стоит ничего,
Чужие опыты губительны для слуха.
Теперь я знаю, глух Господь на оба уха:
Молитвы любящих не трогают его!
Молитвы любящих не трогают его...
- Она настаивала на свадьбе, и, в конечном счёте, добилась своего. Им было семнадцать, когда их обвенчали. Твой отец долго отбивался от этого шага, но, однажды, неожиданно для всех – в том числе и для Корнелии - согласился. Так княгиня Хауэр превратилась в графиню Корбэау.
...Листва осыпалась к рождественской поре,
А в декабре месье Монтень почти несносен.
Вы навсегда остановили эту осень.
Вы изменили мне со смертью в октябре,
Вы изменили мне со смертью в октябре...
Альдо поворачивается ко мне спиной, жестом приглашает следовать за ним, и начинает неторопливо идти по направлению к первому ряду скамеек, к алтарю.
- В ту октябрьскую ночь в Вороньем Погосте было холодно. Арман отправил молодую супругу в спальню, но сам к ней не пошёл. Вместо этого треть ночи он просидел в библиотеке, треть ночи пьянствовал в компании стражи, а последнюю треть - играл в шахматы с Вальтером Деверу, ты его знать не мог, он рано погиб... А наутро, - Альдо обернулся, в его глазах мелькнуло нечто странное – не то удивление, не то некая невысказанная печаль , - прибыл гонец на взмыленной лошади. Началась Двадцатипятилетняя война, и Арман Леруа, даже не попрощавшись с молодой супругой, отправился на неё. Отправился, чтобы вернуться двадцать пять лет спустя, абсолютно, абсолютно, абсолютно другим человеком.
Женщина встаёт со своего места, откладывает гитару, подходит к лестнице, ведущей к алтарю, склоняет голову и складывает руки перед собой. Мне кажется, что я вижу, как шевелятся губы, шепчущие слова молитвы.
Альдо останавливается неподалеку от Корнелии, кладёт руку на рукоять палаша, обводит взором алтарь.
- Когда ей и твоему отцу было пятнадцать, они часто говорили об этом месте, о том, что им бы хотелось придти сюда. Церковь, парящая над облаками, Церковь Памяти, Церковь Воспоминаний... Иногда сказки – оказываются былью, особенно страшные. Впрочем, нам ли об этом не знать, - далекий предок вытаскивает платок, неторопливо утирает им губы. – Так вот, легенда гласит, что если мужчина и женщина любят друг друга и они пройдут сквозь алтарные врата, - рука основателя рода указывает на дверь из белого дерева, - то они всегда будут вместе. Что бы с каждым из них не случилось – смерть ли, разлука, потеря памяти...
- Красиво, но далеко от реальности, - сухо отвечаю я. – За долгие годы наслушался подобного...
- Это не сказка, - Альдо резко поворачивается ко мне, в голосе проступают нотки недовольства. – Это быль. Светлая и чистая, что само по себе – большая редкость. Знаешь ли, в грязном и жестоком мире должно быть хоть что-то доброе, и если уж существует Кошка, то должно быть и что-то...обратное.Так вот, оно - перед нами. У зла здесь нет власти, а по меркам неведомых строителей этого места мы, дорогой потомок - зло.
- А что стало с ней? – я киваю в сторону женщины.
Голос Альдо становится сухим и бесцветным, шелестит словно бумага.«Убийца...» - привычно отмечаю я.
- Корнелия Леруа, графиня Корбэау, умерла четыре года спустя, от тоски. Увяла на глазах прислуги и стражи менее чем за сорок восемь месяцев. А ещё двадцать один год спустя полковник Леруа вернулся домой. К слову, он всё-таки здесь успел побывать. А возвратившись отсюда в Вороний Погост, приказал садовнику ухаживать за могилой его первой супруги.. .а потом словно бы забыл о Корнелии, как будто её и не было никогда. А полтора года спустя, после возвращения, познакомился с Пенелопой Этье. Дальнейшее, тебе, я думаю, рассказывать не надо...
- И в чем же причина столь короткой памяти?
- Есть вещи, которые лучше забыть, потому что жить с ними тяжко. У тебя за душой тоже подобное есть. Например, ты был здесь лет этак пятнадцать назад, но об этом не помнишь.
- Навряд ли, - пожимаю плечами.
- Я не склонен лгать, - предок качает головой, протягивает раскрытый медальон с портретом Корнелии мне. – Может быть, ты вспомнишь. «Ты похож на кислоту, которая полюбила синицу...» - так ведь Арман говорил тебе когда-то.
«Которая полюбила синицу...» - слова эхом отдаются в ушах, металлический обруч стягивает виски, в которых немедленно начинают постукивать молоточки.
- Альдо, - рычу я сквозь стиснутые зубы.
- Да именно, так. Кислота и синица. Смертельный яд и маленькая проворная птичка с наивными глазами. И да – ответ на твой вопрос прост: не стоит тревожить мёртвых без дела. Не следовало показывать то, что будет, в номере гостиницы. Даже избранным тобой образом.
- Карр! – словно соглашаясь с Альдо, подаёт голос ворон.
- В наших краях говорят – человек живёт до тех пор, пока жив последний из тех, кто его помнит. Каждый из нас – настоящее кладбище, дом в котором живут духи умерших. Не следует удивляться, если после подобных фокусов сознание тебе подбросит что-нибудь или кого-нибудь, - основатель рода забирает медальон с портретом Корнелии из моих рук. – А теперь – иди отдыхай. Я провожу даму, и посмотрю, что ты собрался делать далее...*** Ничего удивительного в том, что на момент начала нашего похода к резиденции адмирала самым злым и невыспавшимся из нашей компании был я. Впрочем, сейчас собственное моё самочувствие меня не особо волновало – если не справится Астор, и не справлюсь я, то появится прекрасная возможность отоспаться на том свете, причём разом за все дни и годы, когда сна не хватало. Уже в переулке, прежде чем расходиться по местам, предупредил женщину: - Леди, если вы оттуда не выйдете через три-четыре часа, то тогда в гости к адмиралу иду я. На мгновение остановив собравшегося уходить Эльстера, протянул письмо. - Друг мой, это всё, что я могу сделать для вас. Если с Астор и со мной что-то случится, а искомое не будет найдено, прошу Вас, не рискуйте понапрасну, отдайте письмо нанимателю. «Вот и всё». После этого я, осторожно ведя коня в поводу, отправился искать удобную позицию для наблюдения за окнами особняка адмирала, на одно из которых сейчас покушалась госпожа Гунлауг.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
-
Шеф крут
-
За сериалы и погреба. :)
|
 Рассвет поливал все вокруг янтарной патокой. Кто-то из заблудших уже мог заметить, что из-за горизонта выплывают два светила. Два одинаковых солнца. Они идут параллельно друг другу, вопреки всем законам физики. Быть может, одно из них куда больше и дальше второго, но глазу они представляются совершенно равными. А еще создается неприятное впечатление, что с неба на вас смотрят. Правда, долго об этом думать не получается. Так или иначе, а больше заботит тот факт, что лес пуст. Ни паутинок, ни жучков, ни птичек. Ну где же утренние песни птиц? Где радостная встреча светил? Нет песен, только шорох твоих ног о траву и валежник. И все же тут безумно красиво. Блестит изумрудом мох, статные тени ложатся на махровый ковер. Пустая красота природы без излишеств. И никакой фауны. Ты - единственный представитель чего-то живого, наполненного кровью и кишками в этом мире. Вениамин отведал гречку. Гречка как гречка, остывшая, но вкусная. В ней попадались куски неизвестного студенту мяса. Что-то похожее на очень жесткую свинину. Вкусно, но непривычно. Кто мог наготовить столько еды и оставить ее нетронутой? Кто покидает дом накануне ночи и не возвращается к рассвету? Кто оставляет в избе свет и никаких опознавательных знаков о себе? А теперь поставим вопросы иначе: А можно ли заходить в чужое жилище накануне ночи и есть чужую еду? А можно ли забирать из дома кочергу и уносить еду с собой? Так чей же этот дом и где хозяин?.. Недалеко удалось Вениамину продвинуться в своих исследованиях местности. Он успел оглядеть грядки: неизвестные сухие травки, о которых уже никто давным давно не заботился. Он успел прошагать метров триста-четыреста в сторону от дома, не ощущая ничего тревожного внутри себя. А потом все поплыло перед глазами: так густо и мутно стало. И эта безудержная усталость, от которой ноги сами собой решили согнуться и положить отяжелевшее тело на теплую землю... Желудок нещадно жгло, а в глазах все чернело. В голове происходил сумбур: как же можно было ожидать подвоха в этой янтарной липкой красоте? Как могло произойти что-то плохое во время всепобеждающего рассвета? А разум тоже заполнялся тьмой вместе с глазами. Черная горечь во рту, жжение изнутри, холодный пот, тут же с ознобом охвативший все твое естество, и страх, стылый ужас от того, что все так быстро может кончиться. Так быстро и несправедливо. А потом наступило забвение. И два светило равнодушно осветили бледное тело студента, распластавшееся на земле. Алиса, немного помешкав, все же решила воспользоваться случаем и перейти реку по мосту. Рассвет уже хорошо освещал мелкий лес, который стоял по ту сторону реки. Вообще светила довольно быстро бежали по небу. Кажется, длина дня тут была значительно короче привычной земной, об этом стоило хорошо поразмыслить, прежде чем предпринимать серьезные решения. А вот направление, куда стоило двигаться девушке, кажется, уже было выбрано за нее. Внимательному глазу предстала странная дорожка из крупных булыжников, змеей уходящей в лес. Поскольку больше ничего интересного в зоне видимости наблюдать не приходилось, осмелимся предположить, что Алиса сделала свой выбор в пользу вереницы каменьев. Что любопытно, на каждом камне был начертано по одной руне, и, если Алиса что-то знала о письменности древних германдцев, то вполне могла узнать именно ее на камнях. Ей пришлось довольно долго идти по этой странной кладке постепенно уменьшающихся в размере камней, покуда, пройдя с километр вглубь незнакомого леса, она не вышла к большой поляне, на которой и заканчивалось это странное сооружение. А заканчивалось оно внушительного вида спиралью, занимающую все лобное место. Камни шли на убывание постепенно, с перфекционизмом расставленные по спирали. И вся эта удивительная картина из гладких булыжников с начертанными на них рунами завершалась "глазом": голубым полупрозрачным самоцветом, размером с куриное яйцо. На нем не было высечено руны, он был чист и гладок, правда, как и полагается, имел свои неровности, которые его нисколько не портили. Звенящая тишина стояла в лесу на той расписной опушке. Алиса чувствовала, как движутся светила по небу, как заглядывают ей через плечо, пытаясь заглянуть в самую душу. Что же ты выберешь, милая? Украсть камень или пройти мимо?
Представший перед глазами Саши пейзаж завораживал. Извилистая река, питавшая великий лес, холмы и предгорья, переходящие в огромные горы и бесконечно красивое небо, расцветающее, подобно цветку, прямо у нее на глазах. И всюду дикая природа, нетронутая руками человека.. на первый взгляд. А если приглядеться, то можно разглядеть мост, перекинувшийся через реку, очертания какого-то небольшого замка, упрямо застывшего на утесе, башни, то тут, то там подставляющие макушки свои под лучи восходящих светил. А еще, о чудо! человека, переходящего по тому самому мосту через реку! Нет, не олешку, а именно человека. Одиноко бредущий странник. Ни больше, ни меньше разглядеть она была не в силах. Их разделял час пути, при этом Саше придется спуститься с холма, поросшего густым кустарником, благо к мосту бежать не придется: она и так на нужной стороне леса, и при этом еще найти как-то человека в этом самом лесу. А можно пойти по краю леса и потом по хребту холмов добраться до миниатюрного замка. А можно и вовсе пойти к реке: вода источник жизни, как никак. В любом случае, решать нужно скорей: человек уже исчез из виду, а два светила уже спешно шествовали по небосводу. Марата лизнул по лицу луч восходящего солнца, и все вокруг начало преображаться. Исчезло тягучее напряжение, исчезла тьма, растворен был сумрак ярким светом с проступающего сквозь деревья горизонта. Там, со стороны реки, воскресали светила. Они протягивали свои лучи к отчаявшемуся сильному мужчине и целовали его изможденное от страха лицо. Никто не гнался за Маратом, никто не пытался его напугать. Тихий рассвет, беззвучный, властный вступал в свои права. Не встречало его пение птиц, не суждено лучам его было запутаться в паучьих сетях. Только величественные стволы встречали его безмолвным приветствием и Марат. Его встречал Марат. Пройдет время, и он тронется в путь. Уставший, измученный шеф тронется в путь. И первое, что он найдет - будет башня. К башне его приведет звук ломаемой древесины: Георгий не церемонился с сундуками. Взору Марата предстанет старая, заросшая плющом круглая башня. Серый камень, когда-то искусно обтесанный под кирпичи, весь истрескался и осыпался по краям, а в трещинах пророс мох. Во дворе, слева от башни, располагались пять заросших могил с воткнутыми в них ржавыми мечами и шлемами, лежащими на земле. Справа от башни было что-то напоминавшее огород, на котором уже давным давно ничего не росло. Также там стояло незнакомое дерево, напоминающее дичку. А еще этот треск изнутри.. Там определенно кто-то был. Георгий, тем временем, целиком и полностью был поглощен разрушением во имя высшей цели. Все складывалось как нельзя лучше. У него была база, пусть не слишком комфортная и удобная, но всяко лучше, чем отсутствие оной. Дед ушел и уже не вернулся. Кем он был и что ему было нужно: так и останется загадкой, покуда не наступит ночь. Приоткрою вам завесу этой маленькой страшной тайны. , тем временем, направилась к просвету, туда, где по ее соображениям, протекала река. И да, реку она нашла. Большая, широкая и бурная река встретила ее оглушительным шумом и шелестом вод. Это был новый звук, после томного лесного молчания. Река была болтливой, она глушила собой звуки, голоса и мысли. Все, что оставалось, это лишь шелест вод ее о гладкие валуны, потертые ею, вылизанные до гладких макушек, покорно выступающих из живого покрывала. А вместе с рекой предстал взору Ангелины и первый ее в этом мире рассвет. Яркий, спелый, сочный, как мякоть персика, проступающая сладким соком из-под бледной мохнатой кожуры. Он встретил ее апельсинового цвета всполохами на воде, нежным румянцем на камнях, теплыми поцелуями на щеках. Рассвет мягкой поступью входил в этот мир, развеивая тьму и ужас ночи.
-
Красивый и душевный пост...
-
За возвращение в игру и за пост, который заставляет сильно призадуматься.
-
Шоу маст гоу он! ^^
Отличный мастерский. Молодец!
|
|
Действия, больше действия! Вениамин понял, что его буквально сожрут, сдайся он сейчас, и когда, как не сейчас, начинать брать себя в руки и сопротивляться, бороться за свое тощее костлявое тело, за свою бледную кожу и красный нос. Бороться за жизнь! Он принял этот вызов и всадил неизвестной твари кочергу в самое нутро. И раздался ужасающий рев. Когтями она впилась в дверь, ревя от злобы и боли, в попытке разодрать к чертям дверь, на порог посыпались опилки. Сиреной выла тварь, смертельно было для нее ранение железом. А потом вырвалась из объятий смерти и чухнула куда-то во тьму, безвозвратно, озлобленно и несчастно. И все как-то постепенно стихло. Тихонько горела лампадка, аромат гречки снова вернулся на свое законное место, теплота и уют дома навалились с новой силой на Веню, и покой окружил его со всех сторон. А еще за окном расцветал рассвет. Рассвет! Он застал всех невольных гостей розовой вспышкой. Рассвет победителем прокатился по темному статному лесу. Марату удалось вырваться из цепких рук зубастых тварей с пышными женскими бедрами. Они полетели будто яблоки с яблони, если ее хорошо тряхнуть в теплый душный август. Рассыпались вокруг Марата, плюхнувшись кто на бок, кто на аппетитные бедра. Они, разумеется, отдохнуть на бережку не пожелали и принялись спешно подниматься, третья уже нашла каменюгу и собиралась зарядить в голову убегающего мужика, когда первый яркий луч прорезал горизонт и твари дружно взвыли. Марат уносился в лес на всех парах, а зубастые бабы выли, обхвативши руками голову. Они предпринимали тщетные попытки доползти до воды, укрыться в темных пучинах холодного озера, но лучи уже застали их, беззащитных, прямо тут, неподалеку от спасения. И происходило с ними страшное, немыслимое, жуткое. Только не было уже тому свидетелей. И что случилось с тремя купальщицами узнать никому не дано. А Алису рассвет застал одиноко бредущей вдоль реки. Потоки чистой воды бурно омывали гладкую гальку и облизывали тяжелые валуны. Река стремилась куда-то, настойчиво прокладывая себе путь мокрыми ступнями и, в конечном итоге, Алиса вышла к мосту, перевалившему через реку замшелым булыжником. Мост был впечатляюще древним. От него так и тянуло старинными фресками, каретами, запряженными лошадьми, стучащими по камню неровным стуком. Но, вот что странно, ни к мосту, ни от него не тянулось ни одной дороги, будто и не было их тут никогда. Словно какой-то мальчишка воткнул этот мост куда захотел и забыл о нем, наплевав на всю архитектурную стройность. Тем не менее, у Алисы появилась возможность перейти по мосту на другую сторону реки. Ничего особенного по ту сторону ее не ждало. Рассвет коралловым цветом окрашивал небо, и макушки деревьев скромно охватило румянцем. Лес по ту сторону был меньше и от реки стоял чуть дальше. И все же это был тот же самый лес. А Саша, тем временем, олешков нагнать не смогла. Они слишком резво ушли восвояси, позабыв о своей находке. Зато темный лес осветился нежностью и тронул бледную щеку девушки розовым своим сиянием, будто в знак поддержки. Худой и светлый лес в этом сиянии и вовсе потерял всякую тьму, сразу же истаяв, отразив все, что Саша могла лицезреть. А лицезреть она могла темную стену высокого леса, обрамляющую ее прозрачный пролесок. И только в одном месте темный лес будто имел тропу насквозь. Кажется, именно туда ускакали ее олешки. Наверняка они знали об этой лазейке, ведь это настоящий выход. И когда Саша добралась до этой лесной двери, то обнаружила, что за огромным высоким лесом простирается долина. Холмы, покрытые цветами, небольшие лесочки, серебряная гладь змеистой реки, и огромное коралловое небо, возвещающее о новом дне. Гера, тем временем, развлекал себя беседой с молчаливым дедом. Дедок смотрел на Геру, слишком далеко от двери не отходил и все так же жевал губами. А потом, после оброненной молодым человеке фразе о чае, взял и вышел вон. Разумеется, ничего не сказав. За чаем ли пошел, али куда по своим делам - было не ясно. Только вот изменилось что-то. Ах да, светлее стало. Небо стремительно набирало цвет и пунцовой пудрой осыпало светом все, до чего могло дотянуться. И на душе, вместе с этой переменой, тоже становилось светлее. Ангелине, тем временем, удалось перевязать существо и не потерять при этом много крови. Он все еще еле слышно дышал, и глаза все еще тускло светили. А еще он шевелил губами и что-то сжимал в свободной руке. И когда Ангелина справилась с перевязкой, он неровным движением попытался что-то вложить ей в руку. Это оказалась странного вида ягода, напоминающая красную оливку. Дыхание его участилось, будто он силился что-то добавить, произнести. Но не смог и, кажется, провалился в беспамятство. Выживет ли?
-
За рассвет! И подбор фото.
-
За яркие описания и иллюстрации
-
Я продолжаю, как попугай, твердить, что у тебя вкусные посты, и это действительно так.
-
Ух, красота пост! И такие прекрасные фотографии.
Мастеришь с душой, Паника!
|
-
Плюс за законченую главу.
Итог, пусть даже временный, заслуживает того, чтобы его отметили.
-
Отличная глава, интересно играть! )
|
|
|
- Как будет угодно! - также поднялся со своей жердочки Дятел.
Провожал он ведьму неспешно, позволяя той самостоятельно выбирать путь, которым следовать по обширным владениям знатного рода. Разве что перед дверьми чуть повышал голос, да неистово сверкал глазами на тех слуг, что поглупее: "Кланяйтесь!".
- Была, значится, такая штука. Пришла одна шабол...э-э-это я по-иноземному, не извольте оскорбляться. В общем, профурсетка одна решила грязно оболгать одного весьма знатного господина, обвинив в насилии над собой. Он, разумеется, ничтоже сумняшеся, говорил, что свою благосклонность та девица подарила ему совершенно добровольно. А свидетелей, как водится, нет. В общем, оба нарисовались - она та еще жадоба, а он - знатный шалун. Во всех смыслах, разумеется. Стали судить, дело рядить - а ну, кто-то же прав из двоих? И тут один из тех, кто дело то слушал, говорит: "А давайте наш господин виру* уплотит, а мы с нее дольку взыщем в пользу хозяина гостевого дома, которому девица простыни каблучками изгваздала. А профурсетка как заверещит: "Я туфли сняла!!!". Тут-то и разобрались, что к чему...
- Вы не думайте, мать Эсмеральда, у меня что ни байка - то быль! Жил в свое время дядька, как звали его никто уж не помнит, но погоняли все Краснобаем - так заливисто врать умел. Ни слова правды - а заслушаешься! И вот как-то работают, значит, мужики, а мимо Краснобай проходит. Торопливо так, сноровисто, по деловому. Те, разумеется, тут же к нему кинулись: "Краснобай, а Краснобай! Соври чего-нибудь! Да чтоб получше, чтоб мы поверили!". А он все останавливаться не хочет, отмахивается лишь со словами: "Некогда, некогда, ребятушки! Там озеро высохло, бегу вот к куму за сетями - рыбу грузить!". Мужики, ясно дело, побросали инструменты, про работу забыли, похватали кто мешки, кто ажно бочки, да побежали к озеру скорее, а до него верст шесть! Взмыленные, взъерошенные добрались - а озеру-то что? Стоит, как стояло, да рыбка в глади резвится. После за Краснобаем бегали с топорами да молотками, а он мужик резвый, лишь пятки сверкают да хохот слышен: "Сами же, ребятушки, просили соврать!"
|
Лень – двигатель прогресса.
Действительно, чего только человеческий разум не выдумал, для того, чтобы можно было облегчить работу, освободить драгоценные крохи быстротекущего времени, а каких-то дел – и вовсе избежать.Скука – тоже своеобразный мотив. Благородные господа и простолюдины приложили немалое количество усилий в разработке средств по избавлению от этого весьма назойливого недуга. Музицирование, чтение, скачки и бега, азартные игры, светские приёмы, народные гулянья – всё перечислить было сложно.А самым надёжным средством от скуки были дела. Неотложные. А временами - глупые и нелепые.К последним-то я и обратился, хотя и предпочёл бы что-нибудь иное, ну да ломберный или шахматный стол посреди улицы никто не поставит, а время следовало убить, убить любым способом.
За прошедшие полтора часа наблюдений мне явно грозило присвоение титула «самого странного прохожего рядом с резиденцией адмирала». За девяносто минут я успел:
- перекинуться парой-тройкой слов со всеми более-менее симпатичными торговками-лоточницами, проходящими по улице, посмотреть товар, послушать в основном бесполезные сплетни из разряда «кто с кем спит, что ест, и не переломится ли королева, если её вытащить из корсета»;
- измерить улицу в шагах, футах, ярдах, метрах – в ширину, длину и даже наискось, хотя при возможности ходить по воздуху несомненно добавил бы еще один аспект измерения - высоту окружающих зданий;
- ознакомиться и изучить все немногочисленные вывески, таблички и объявления;
- купить у местных мальчишек пару довольно крупных жуков-индрикотериев*, неясно откуда взявшихся в этих краях. Живых. Над первым я довольно долго ставил эксперименты по пересечению насекомым улицы, пока судьба его трагически не окончилась под лошадиными копытами. Второго я отпускать не стал, поскольку на морде (если у этой тварюшки, конечно, есть морда)подопытного было написано страстное желание меня забодать;
Однако все это не приблизило меня к выполнению просьбы Астор. Через резиденцию адмирала прошло немалое количество посетителей, но ни одного знакомого лица я так и не увидал.
От идеи воспользоваться гостеприимством синьора Кастелнуово я отказался. Среди людей Антонио наверняка могли быть те, кто представлял себе (или знал) мою скромную персону в лицо, и те, кто могли связать мое любопытство с кучей неприятностей, обрушившихся на подчиненных адмирала.
Излишнее внимание - вредно, к тому же здесь явно был его переизбыток - не думаю, что за свою историю улица видела много прилично одетых господ, при помощи тонкой тросточки гоняющих огромного, в кулак взрослого мужчины, жука. А значит, придется возвращаться без каких-либо конкретных результатов.
В гостиницу я пришел кружным путем, дабы проверить наличие или отсутствие посторонних глаз. Глаз, впрочем, как и ног, ушей, и прочих частей тела, обнаружить не удалось, зато Эльстер порадовал новостью: господин Клероманс желает нас видеть после полуночи. Новость вызывала двоякие эмоции - с одной стороны, ничего хорошего ждать явно не следовало, а с другой - а ну как нам выдадут план резиденции адмирала или еще что полезное для незаконного похищения ( формулировка заставила меня задуматься - бывает ли законное похищение?) ожерелья?
На встречу я собирался с холодной решимостью человека, равнодушного к собственной судьбе. То, что ждет впереди - не самое страшное, особенно если до того видел много, настолько много всего, в особенности - грязи людской, что окружающий мир порой частенько приобретает серый, пыльный цвет.
В конечном - то счете, сейчас я боле, чем когда-либо следовал своей судьбе, и принципам своего рода. Никакого бега от опасности, наоборот, стремление заглянуть в бездну. Лишь бы она на тебя самого не глянула в ответ.
Ужин был поздним и не плотным. Бегать сподручнее на умеренно набитый желудок, да и с точки зрения медицины - безопасней. В идеале - лучше вообще не есть, если зацепят пищеварительные органы, то сепсиса избежать проще при пустых кишках, но размахивание палашом требует энергии, следовательно, сьесть что-то необходимо.
Без десяти минут полночь я присоединился к своим друзьям на месте встречи, притащив с собой терпкий аромат незадолго до того выпитого кофе. Повар в гостинице долго удивлялся моим инструкциям, но напиток мне все-таки приготовил.
- Ставлю что угодно, на то, что нам не скажут ничего хорошего, но дадут возможность продолжить работу, и довести дело до конца, - проворчал я себе под нос, но так, чтобы слышали мои спутники, и принялся тихонько напевать себе под нос странную песенку, что давным - давно слышал от старожилов-колонистов в жарких тропических джунглях, щедро напоенных человеческой (и не только!) кровью, где - то на задворках родного мирка:
"...Тишь ночная бьёт тревогу,
За порог не гляди,
Ночью бродит по дорогам
Тот, чьё имя Samedy.
Дверь захлопнет полнолунье,
Скрип, ключа поворт,
Тот, кого боятся люди,
Ходит мимо ворот..."
________
* - жук - носорог
|
|
Он умирал, мучительно уходил в небытие, откуда не было еще возврата. Не ясно было, боялся ли он смерти или же боролся с ней до последнего, хотел умереть или хотел выжить не смотря ни на что, но то, что смерть его забирала, было неотвратимым фактом. И рана, которую Геля смогла разглядеть, была смертельной. Крови уже вытекло изрядно, были повреждены ребра и, возможно, задето сердце, глаза почти совсем потухли, движения уже едва угадывались. А аптечки никакой не было, как и не было воды. Повсюду был лишь проклятый папоротник, заботливо укрывающий человеко-оленя. И нет, он не был фавном или сатиром, каким хотел казаться на первый взгляд. От человека этому существу досталась только грудь с руками. Голова и ноги были оленьи. У сатиров, как водится, голова тоже принадлежала человеку. Ангелина слушала его затихающее дыхание в этой лесной густой тьме, едва подсвечиваемая почти потухшими глазами существа, и вдруг ... услышала посторонний шум. Кажется это была река. А темно вокруг было, хоть глаз выколи, поди умудрись что найти. Но шум, кажется, шел с правой стороны, а еще там будто бы редели деревья и был какой-то угрюмый просвет. Да, определенно там был спуск, а где спуск, там и вода. Но до спуска было совсем не рукой подать. Добрых 300 метров придется прошагать по темному лесу, чтобы добраться до источника звука. Только поможет ли это олешке?
Вениамин, тем временем, благородством решил не страдать и из избушки не вышел. Напомогался, хватит. Забаррикадировав окно, он уселся прямо на пол и принялся раздумывать над дальнейшими действиями. А потом плач стал слышен лучше, а в дверь начали скрестись. Мерзко так, и не снизу, как скребся бы зверь, а где-то на уровне человеческого роста. И чувствовалось, что скребстись есть чем - когти будь здоров. И этот ужасающий звук "шкряб-шкряб" был таким навязчивым, и так тяжело становилось на душе от этого шкрябания, будто душу эту из тебя вынимают. И ведь это шкрябание было не желанием дыру в двери прошкрябать. Оно именно психологическим приемом было. Как железом по стеклу, так этими когтями по древесине. Так размеренно и, вместе с тем, отвратительно.
А потом на дверь начали напирать, и, что самое ужасное, дверь начала поддаваться. Пополз по полу неохотно стол, и щель дверная стала ужасающе увеличиваться. Приехали..
Марат мужик серьезный, он бабам спуску не давал. Достал пушку и тактично приказал "обосновать, что у них тут творится". Обосновывать ему никто ничего, разумеется, не стал. Если конечно переглядывание и хихикание он не принял за ответ. Какие милые дурочки, все им смешно. И пистолет его их нисколько не смутил, даже никакой реакции не вызвал. Совсем дурные, видимо. Стоят хихикают, ротики ладошками прикрывают. А потом каак кинулись зубастыми тварями. Исказились их милые лица, жуткий оскал приобрели улыбки, разве что когти на руках не выросли, нечем вцепиться было. Сил маловато. Другое дело, если бы в воде стояли, там уж разгулялись бы. А потому пришлось им его тащить. Три бабы на одного Марата. Хотят бабы мужика искупать. Им бы хоть одной до воды дотянуться, хоть шажочек до нее сделать. А там уж они ему покажут любовь.
Сумка с вещами Гоши нашлась достаточно быстро, Георгий обнаружил ее у Гоши на поясе, прикрытую ветхими лоскутами ткани. В сумке обнаружилось та самая зажигалка, пара, кажется, медных монет с непонятным гербом, странная фигурка из серебра, назначение которой было вовсе непонятно, и истлевшие остатки чего-то непредставимого.
Железо хоть и проржавело, но все же не так сильно, как все остальное в этой комнате, пара ударов об камень собьют ржавчину и железка снова будет годиться для высекания искр.
Что же до сундуков - в них был непонятный хлам, видимо остатки одежды и личные вещи караульных, опять же монетки, непонятные куски металла и так далее. Тем не менее в одном из сундуков сохранилась пара бутылок с горючим маслом и переносным фонарем, который на этом масле и работал. Стекло в нем было мутным и грязным, но все еще поддающимся очистке. Также в одном из сундуков сохранилась позеленевшая бронзовая фляга для воды, она, видимо, была пустой все это время, поэтому вполне годилась в использование, если её помыть. Сами же сундуки, не смотря на свою старость, были достаточно сухими, и прекрасно сгодились бы на дрова, туда же, при необходимости, могут отправиться и кровати, а с маслом и зажигалкой зажечь огонь проблемы нет никакой. Держателей для факелов на стенах не нашлось, но имелись лампы для жидкого топлива, видимо для того самого масла, которое Гере посчастливилось найти.
Где-то снаружи послышались шаги. Вкрадчивые, не слишком осторожные. Кто-то шел мимо башни.
Волнение. Это первое, что почувствовала Саша, когда из прозрачного леса встретили их другие олешки. Они начали о чем-то курлыкать, взволнованно топтаться на месте и совсем позабыли о девушке. Курлыкание длилось достаточно долго, и все это время они поглядывали в сторону темной части леса, которую не достигал голубой свет незнакомого светила по причине высокой "сосны", ставшей на его пути. И за то время, что они курлыкали, Саша смогла понять, что там что-то стряслось. Но они, почему-то, не хотят туда ходить. Слишком много тревоги, слишком много этого бесконечного топтания на месте. Саше даже казалось, что она видит очертания чего-то, что лежит на земле. И пока она приглядывалась, олешки пришли к выводу, что надо лучше идти куда подальше, и нестройным косячком двинулись дальше по лесу, предоставив Сашу самой себе. Она, конечно, могла поспешить и пойти с ними, а могла и остаться, в конце концов лес выглядел безопасным..
А вот в случае с Алисой, лес совсем безопасным не был. Опасность! Тревога! Страх! Олешки трусоваты, этого из них никто не скрывал. И, потоптавшись на месте, олешка решил свалить подальше, оставив Алиску один на один с неизвестностью. Тихо стало в лесу. А потом вдруг послышался шепот. Нашептывалось одно и то же слово, но разобрать его было трудно. Привыкнув глазом к темноте, Алиса с трудом смогла разглядеть за деревом неясную фигуру. Черная, но совсем какая-то неплотная. Будто полупрозрачная. Она шептала непонятное слово и подходить не собиралась. А потом пошла за деревьями, периодически исчезая за стволами и снова из-за них проглядывая, и постепенно маршрут ее начал пролегать прямо к Алисе. Она приближалась. Неясная, черная дымка. Шептала странное слово и все ближе и ближе подходила к девушке.
|
|
|
|
Да, эта тварь опять схватила Гелю. Нереальная, несуществующая, а схватила как совсем реальная. Только обличье сменила. И неизвестно чем бы это все закончилось, если бы не вмешалась опять Высшая Сила. На этот раз стоит пояснить, что ИНой знал, что, спасая Ангелину, ему пришлось еще и чужую в мир ее протащить. Вот только забрать ее обратно не мог: не числился в том мире посторонний, значит и не забрать никак. Только вкупе со "своим". А потому, когда старушенция на Гелю кинулась и лишь едва успела задеть, как их тут же выбросило обратно в ИНой. Ангелине представился шанс свалить куда подальше, ибо вышло так, что оказалась она на берегу очень знакомого болота, а тварь, по-видимому, где-то в том самом болоте. Только на этот раз темно тут было, огоньки над болотом кружили и со дна мутного болота пузыри всплывали. А вокруг болота все тот же лес, только теперь ночной.
А где-то в этом самом ночном лесу ходил одинокий Гера. Немногим раньше он стал свидетелем глупой смерти, а сейчас сам находился неизвестно где и по какой причине. С неба сияла таинственная голубая планета, которую парень принял за Луну, а мобильник был глух как камень: экран черный, на механические действия не отзывается. Хоть какие чудеса с ним твори, а законы миров нарушить не удасться.
Так что же из себя представлял тот лес, в котором блуждал наш Гера и пребывали остальные путники. Как уже было описано: лес был огромен и чист: не было так примелькавшихся глазу осколков стекла, целлофановых пакетов, пивных бутылок и просто грязи, повально оставляемой человечеством везде, куда оно попадало. Лес был девственен относительно цивилизации. А еще в том лесу не было развешанных паучьих гирлянд на каждом шагу, не было привычных насекомых, кишащих тут и там, не было щебета птиц и стрекота сверчков. Глухой беззвучный лес - вот как можно было его описать. Это удивляло, это заставляло прислушаться. Не было в нем той самой гармоничной музыки природы, за которой так едут уставшие от городской жизни люди. Здесь также не было ветра, только ночная прохлада, опустившаяся нежным одеянием на плечи незнакомцев. Мир этот никого намеренно пугать не желал, никому не строил он западни. Мир знакомил своих гостей с лесом, с озером, с небом. А уж как гости вели себя при знакомстве - то было их решение.
Марат, к примеру, решил познакомиться с барышнями. Галантно дождался, пока они скроют свои прелести в воде, а после вышел на берег и в софите голубого света предстал перед девицами во всей красе.
А девушки на его вопрос не ответили. Вообще появления они его не испугались, и когда обернулись, глаза их сияли любопытством. Лица у них были очень хорошенькие, любо дорого поглядеть. Щечки румяные, кожа бархатная, упругие пышные груди нежно скрывались под чистыми водами, а волосы золотыми ручейками, будто лучами, окружали белокожие плечи. Они не отвечали, но и не терялись в догадках. Спокойно смотрели на него и улыбались. Потом переглянулись и захихикали, потом глазки опустили стыдливо, краской залились, опять переглянулись и две барышни, что стояли поодаль, решили отплыть, а третья осталась. Стояла, взирала на Марата и ждала чего-то, улыбаясь. А после сделала шаг к нему навстречу и ровно настолько, что кромка воды аккуратно коснулась сосочков, легонько приоткрывая их.
А вот у Вени не было таких красивых собеседников. Зато ему досталось жилище, землянка, только и всего, а в ней было хорошо, тепло и, относительно гулкого ночного леса, безопасно. Вениамин поблуждал вокруг землянки, отметил несколько небольших грядок поблизости. На них что-то росло, но в темноте не разглядишь. Никакого ограждения вокруг постройки не было, просто в лесу стояла землянка, как она есть. А Вениамин, ко всему прочему, оказался не только воспитанным человеком, не решившим воспользоваться чужой стряпней и ночлегом, но еще и смышленым парнем: вернувшись в свое убежище, он забаррикадировал дверь, закрыл ставни на окне и приставил табуретку. Все. Он в безопасности. Теперь только рюкзак под голову и спать. Угу.
Только вот шорохи вокруг уснуть не давали. Вокруг дома кто-то ходил. Размеренно так шагал, по-хозяйски. А входить не пытался. Вениамин прекрасно слышал, как избушку его несколько раз огибали по кругу, останавливались и снова продолжали ходить.
А с Сашей тоже говорить никто не захотел. Неизвестные ушастики подняли головы, некоторые испуганно дернулись, будто ожидали кого похуже, но потом аккуратно приблизились. Так, сама того не замечая, Сашенька оказалась в центре внимания незнакомых существ. Они осматривали ее, кто-то аккуратно касался волос, рассматривая глазами-фонариками их на свету. Кажется, девушка им понравилась: несколько человеческих рук протянуло ей горсти ягод, пересыпало в руки, и дальше принялось осматривать гостью, шевеля бархатными ушами. Существа эти издавали какие-то мелодичные тихие курлыкающие звуки. Руки их были теплыми, тела мохнатыми, козлиные ножки оканчивались копытцами, а глаза светились белым, освещая ее бледное в этой синеве ночного леса тело. А ягоды были крупными и красными, похожими на оливки.
Точно такую же ягоду сейчас взяла и Алиса, все еще сидя на ветке дерева. Она взяла ее нерешительно и есть побоялась. Незнакомое существо на ее "спасибо" отреагировало резко встрепенувшимися ушами, а на предложение самому искушать ягоды реагировать не стало. Лишь продолжило внимательно осматривать девушку. А потом аккуратно потянуло руку, желая коснуться волос девушки.
-
У тебя удивительно емкие и вкусные посты.
-
За мастерский труд, за красивый мир ИНого!
Действительно очень живописный мир. С удовольствием прочитала. Красота.
|
|
|
|
|
|
|
А время неумолимо надвигалось к обеду. А что происходит в офисе на обеде? А на обеде там происходит самая что ни на есть жизнь во всем ее разнообразии. К примеру, Вера Васильна, изрядно наслушавшись происходящего в офисе, достает из своей большой кашелки шуршащий маленький пакет и начинает стремительно вытягивать из него потертый старенький контейнер с едой. Этот контейнер, кажется, еще ее молодой помнит. Откуда у нее такой раритет - никто не знает, да и навряд ли кому интересно. Вера Васильна, высунув кончик языка от натуги, вскрывает чеплышку и идет к микроволновой печи, расположенной в небольшой и мрачной столовой. Столовой эту комнатушку назвать трудно по одной простой причине: в ней всегда темно. Лампочку никто не вкручивает: говорят, она тут же лопается, разлетаясь осколками по всему помещению. В столовой есть какой-то длинный стол и стулья-инвалиды, печально и бессмысленно прозибающие в этой темной кладовке, в которую заходят лишь затем, чтобы дойти до микроволновой печи. Загаженная насмерть, она олицетворяет собой стойкого советского солдата, который уже не жилец, но еще отчаянно ползет под танк с гранатой. Так вот, эта микроволновка еще ползла! И грела, нещадно грела все, что в нее попадало. Казалось, она намеревалась расплавить весь мир, вот так, подползая под танк. И сейчас Вера Васильна помогала совершать микроволновке ежедневный ритуал по захвату мира. Картофельное пюре принялось возмущенно стрелять, сопротивляясь убийственным микроволновым лучам и умирая, под их гнетом, в то время как тучная женщина медленно ходила по кругу в темной кладовой, освещаемой лишь щелью из двери и лампочкой из микроволновой печи.
В это время Юлечка стояла и смотрела широко распахнутыми голубыми глазами на Георгия. Она пыталась понять, как он мог догадаться, что это писала она? А еще какие ее ждут последствия. А еще, что ей делать дальше и как реагировать на бумажку. Наконец, она не выдержала этой пытки и возмутилась:
- Чего ты мне этой бумажкой в лицо тычешь? Я не знаю, кто это писал! - И она уже собиралась оттолкнуть Георгия со своего пути в офис, когда вместо нее это сделала Екатерина, в расстроенных чувствах стремительно покидающая офис.. и город. и страну. и даже планету. Катя, так уж вышло, двинулась вслед за Герой, в последний раз любуясь этой статной фигурой скромного идальго. Ах, она все бы отдала, лишь бы коснуться этой спины хоть пальчиком. Но спина удалялась, и Катя удалялась вслед за ней, прощаясь и прощая всех и вся. И вот уже впереди маячил выход, когда статная спина остановилась в проходе, загораживая ей путь на волю. И Катя, осознав, что это единственный ее шанс осуществить свою мечту и впервые в жизни сделать что-то немыслимое, решила оттолкнуть Георгия, положив ему руки на талию. Да, и пройтись по его ребрам своими толстыми пальчиками. Правда, это она все решила в своей голове, а по факту она просто грубо отпихнула его, пролезая вперед. Увы, а может и к счастью, не всем удается грамотно распоряжаться своими намерениями и телом.
- Э! - бросила ей Юлия вслед. Быдловское такое "э", совсем не вяжущееся с ее невинной внешностью. Просто Катюша ее тоже оттолкнула, проторяя себе дорогу к свободе.
Однако Катя отвечать не стала. Только чухнула еще быстрее в сторону остановки, чтобы быстрей-быстрей исчезнуть, раствориться в толпе, которой, к несчастью не было. Она была уверена, две секунды - и Гера забудет о ней. Две секунды и она станет пустым местом для всех в этом мире. Как всегда.
- Корова.. - буркнула мрачная Юлия и направилась в офис, с ненавистью сжимая проклятущую бумажку в левом кулачке.
А вот Александре так просто из офиса слинять не удалось. Совершенно неожиданно в ее руки вцепился Паша, внезапно посерьезневший после минуты смеха.
- Погоди. Черт с ней, с рубашкой. Новую куплю. - говорил он вкрадчиво, заглядывая ей в глаза, - Саша, сходи со мной сегодня на ужин. Пойдем куда скажешь. Ты первая, кто позаботился обо мне бескорыстно. Я не смогу оставить это просто так. Пожалуйста! - по-человечески просит, от чистого сердца. Видно и впрямь задела ее рука помимо рубашки еще и чувства парня.
Марат, тем временем, стремительно удалялся в сторону центра города в неизвестном ему автомобиле. На вопрос Марата мужик удивленно пожал плечами:
- Куда-куда! Решил, что от истерички тебе смотаться надо, вот и повез. А куда тебе надо ты сам скажи, я не экстрасенс. Это у меня бабка наперед все видит: какая порча на мужике лежит, каким недугом страдает. Что самое интересное: только на мужиках и видит. А с бабами, говорит, хер разберешься, они и сами, мол, не знают, какого черта у них в башке и в жизни происходит. У меня вон, недавно, друг в аварию попал, а потом его, едва из больницы откинулся, машина сбила. Так я бабку свою привел, показал, а она: "Порча, - говорит, - лежит на нем. Дура какая-то положила. Волосы у нее, вижу, рыжие." И знаешь, как в воду глядела! У него как раз мартышка новая появилась. Ну встречались по выходным, развлекались, а эта сучка решила, что он ей изменяет и принялась всякую херню творить, порчи, значит, тварь, на него наводит. Ну мы Васька быстро на ноги поставили с бабкой. Он теперь ходит спрашивает о ее здоровье. Цветет мужик. А с бабами это дело такое, оказывается, не шуточное. Они же, стервы, одна другой рецепты всякие ведьмовы передают. Дуры, блять! - мужик в сердцах схаркнул в окно.
- Ну как знаешь, - загадочно ответила старушка, поглядывая хитрым глазом на уходящую Ангелину.
И девушка направилась на поиски своей дома, вспоминая детали ее утреннего похода за котом, когда обнаружила для себя неприятное обстоятельство: старушка следовала за ней. Черным нелепым пятном она ковыляла следом, будто следила за девушкой. И как бы Геля шаг не ускоряла, старушка все также неизменно следовала за ней.
И все же Геле повезло: она наткнулась на знакомую тропку и вскоре смогла выйти к временному своему жилищу. А позади, метрах в двадцати от нее, стояла черная фигура и внимательно наблюдала.
А в это время обезумевший от происходящего Вениамин с клоунской сноровкой жонглировал чебуреками-беляшами-хот-догами и пирожками так, что слюнки текли. Студенты напирали тяжелым авангардом, пиками-руками тычась в окошко. И все бы хорошо, и все бы расчудесно, когда новый звук ворвался в галдящую толпу. Сперва никто не придал этому значения, но звук не унимался. наоборот, он поглощал студенческий гомон, заменяя его тяжелой тишиной. Тягучая ложка дегтя плыла по этому студенческому меду, подбираясь к лавочке. Наконец странные люди, совсем не желающие есть, судя по их кислым лицам, вплотную подошли к авто-лавке.
- Здравствуйте, молодой человек. Санэпиднадзор, - представился мужчина и оставшаяся часть студенческой толпы, что еще продолжала галдеть, замолчала. Рядом с представителем такой неприятной организации стояла женщина и еще двое мужчин. Все они внимательно смотрели на Вениамина, как змеи смотрят на кролика, которого вот-вот выдадут им на ужин, - Вы владелец этой автолавки?
На отрицательный ответ молодого человека, представители Роспотребнадзора потребовали начальство это предъявить.
-
за неожиданную микроволновку.
-
За то, что ты умеешь так чудесно создавать выпуклый объёмный живой мир.
|
|
|
|
|
|
"Вообще уже охуели!" - возмущенно стучало в висках у Марата, когда он хлопнул дверью своего кабинета. Дверь была знатная: стучалось ей громко и внушительно, за что Марат ее любил, а весь офис дружно ненавидел. Все ждали, когда же эта тварь наконец слетит с петель или треснет от переизбытка чувств, но двери, кажется, нравилось такое положение дел, и она, со знанием дела, стучала мощно, громко и с отдачей по всей мебели, что находилась в офисе. Мелкие бумажки взлетали со своих мест и приземлялись на соседние столы, разделяя секреты и планы с соседями. "Позвони стоматологу!", "Я в полной Ж..", Займи до ЗП" и т.д. и т.п. летело по офису, кружилось и падало замертво на чужие столы и стулья. Так, у Геры на столе появилась бумажка с нацарапанным на ней кривым цветочком, и вторая с надписью "Змий". Павлу досталась бумажка с номером телефона и подписью "шлак", а растерянная Юлечка принялась рыскать по кабинету в поисках "Змия", испуганно поглядывая на коридор, в котором скрылся Георгий. Записку девушка так и не нашла, а вскоре и вовсе о ней забыла.
А Вера Васильна удивленно выглянула из своего кабинета и вопросительно поглядела на Сашу, стремительно уходящую из офиса. Любопытной женщиной было принято решение блюдить за происходящим, и дверь в кабинет буха осталась открытой вместе с большим ухом, торчащим из нее.
А Марат, тем временем, плюхнулся в кресло и набрал Анжелу. В голосе Марата, не смотря на ласковые обороты, звучала угроза и желание убивать одним лишьголосом. Анжела была бабой не глупой и быстро смекнула, что дело не чисто.
- Доброе, зая. Не, ну мне сказали, это не заразная хрень. В любом случае, я уже пропиваю курс и через неделю буду абсолютно чиста. А что, что тебе сказали? Все плохо? А насколько? А ты уверен, что от меня подхватил? И вообще, какого черта ты звонишь мне так рано?! Я еще, между прочим, сплю! Пошел нахер, козел! - и в трубке раздались гудки. Опешившему Марату слова вставить так никто и не дал. Сама придумала, сама обиделась, как говорится. Анжелка вообще так любила делать: почувствует вину, распсихуется и во всем тебя еще виноватым козлом сделает. С ней можно было только обдолбанным общаться, тогда она не кажется такой психопаткой.
Сеня был покорным парнем, особенно когда курнет. По просьбе Александры он остановился и остался на своем месте, немного пошатываясь и лениво улыбаясь собственным мыслям. Ему представлялось, как они всем офисом сложили кострище прямо посреди кабинета и на столб в центре водрузили Марата. А потом девчонки сняли с себя всю одежду и принялись плясать вокруг разводимого костра, потряхивая прелестями. Круче всех плясала Вера Васильна, ей было чем потрясти, в отличие от модельных девушек. Катерина тоже от нее не отставала, но масштабами все равно не выходила. Марат же в это время истошно кричал и просил выколоть ему глаза от этой красоты. На этой детали Сеня захихикал и схватился за плечо Александры, стоящей поблизости. Сашенька что-то эмоционально рассказывала двум голубкам, а голубки ей что-то втирали в ответ. Видимо, обсуждают какое дерево лучше горит.
- Ребят, у нас тут только дубы поблизости, - авторитетно заявил Сеня, - ну я пошел, - и медленно отчалил в сторону кабинета вместе со всеми.
В это же время перед мутным взором разгневанного армянина стоял хлипкий парень, смутно знакомый, и что-то там лепил о девушке, которая не в беде, но которая в эту беду-то всех и ведет. В голове Бабиша все переворачивалось с ног на голову и гулко стучало: Сообщница. Обманщица. Иуда.
- Иуда, - задумчиво произнес Бабиш, и рука с ломом медленно опустилась. Весь он как-то обмяк, расстроился и чуть было не расплакался. Лом отшвырнул в сторону и ушел в подсобку, прочь с глаз Вени, проводить инвентаризацию и просто шелестеть пачками сосисок.
А с улицы на Веню смотрел опешивший в немом возмущении клиент. Клиент был молодым человеком, держащим в руках мелочь, забрызганный кетчупом и гневом. Позади него валялся вышвырнутый хот-дог, будто извлеченный из нутра: в луже сладкой крови. А парень стоял тихо и возмущенно таращился на Веню, не в силах произнести ни слова. Ему хотелось, ему страшно хотелось точно также раскричаться, раздолбить всю эту армянскую лавчонку тем самым ломом и уйти, гордо подняв голову на свою унылую работу, но он просто-напросто боялся, что, начав кричать, навлечет на себя гнев только утихшего мавра и окажется погребенным под этой армянской лавчонкой, и в закат с гордо поднятой головой уйдет уже не он. А потому он стоял и мысленно душил Веню взглядом.
А в офисе, уже посчитавшего его своим личным, водрузив ноги на стол, пил свой кофий Павел Александрович. Кофе на редкость был хорош, будто его ему лично преподнесла Леночка. Нет, не Леночка, та, по-моему, и чай-то сделать не в состоянии. Александра, да. Это рыженькая явно не только кофе хороший делать умеет. Нужно к ней присмотреться. Не даром же ей букеты все то время, что он работает, шлют. Ох, неспроста. Строит из себя тихоню, а сама, чуть ночь, бабочкой раскрывается.
На этих приятных мыслях и фантазиях на тощее плечо Павла опустилась тяжелая рука. Сказать, что Павел вздрогнул всем телом, это не сказать ничего. В доли секунд Павел выплеснул на себя кофе, сдернул со стола ноги, закашлялся и, не смотря на жар, распространявшийся по животу, принял позу усердно работающего человека: вперил взгляд в комп и зачем-то принялся щелкать мышкой. Лишь после совершения этих действий он смог остановиться, осознать, что уже спалился и обратить свой взор на подкравшегося Геру. Фух, Гера. Это ж меньшее зло из всех! Но возмущаться не стал, слишком уж перенервничал парень. А на белоснежной рубашке, одетой по случаю первого совещания, тем временем, распускался кофейный цветок.
А Гера, тем временем, вещал ему и Екатерине о своей гениальной задумке. И если Катерина голова была пасть на колени и восклицать, какой же гений вы, о, Георгий! то Паша воспринял эту идею очень и очень скептически. А на фразе "потом мы с Сеней позвоним по тем же самым номерам и будем продавать эту самую пасту" вообще хмыкнул, но, как ни странно, промолчал. А промолчал лишь потому, что в рукаве у него уже был припрятан нужный туз, чтобы свергнуть этого самозванца с трона Юнидита.
- Сию минуту! - воскликнула Катенька, глядя на Геру полными восхищения глазами, и кинулась к компу в поисках нужных телефонов. Скуратов, тем временем, спешно удалился, дабы сделать чай заслуженным труженикам офиса. А Паша, пользуясь случаем, поскакал к Александре.
- Ах, Александра, не проходит и минуты, чтобы я не думал о твоей неземной красоте. И как тебе удается отстреливаться от всех своих обожателей, ума не приложу! Я думаю, как нибудь за чашечкой мокко в уютном ресторанчике вечерком ты расскажешь мне эту увлекательную историю. А я к тебе вообще за аптечкой, птичка, прилетел. Мне перекись нужна. Ты же у нас аптечкой заведуешь? А то,смотри на эту красоту, - и он указал на кофейного цвета пятно, - как я могу претендовать на свидание с рыжей красавицей, когда у меня такая беда случилась. Нужно это дело срочно исправлять, прелесть моя, - и слащавыми глазами он поглядел на Сашеньку, раздевая ее взмахами рыжих ресниц.
Сеня с Алисой покорно были усажены на "диван ожидания" из белого кожзама - в свое время прихоть Марата: хочу белый и кожаный. Благо, удалось убедить хотя бы из кожзама купить. На другой цвет так уговорить и не удалось. И сия красота зияла посреди всего этого офисного бедлама и постепенно загаживалась. На диване любила всхрапнуть техничка, отчего он насквозь пропах хлоркой, и победителя соревнования: "кто просидит на Белом Диване Смерти дольше" никто так и не запомнил. Это белое жуткое чудо, обманчивое и манящее своею белизной, служило отличным местом для приведения себя в чувства. Вот подумаешь, как все гадко в жизни выходит, присядешь на эту красоту, потом ляжешь в позе покойника и ждешь... покуда глаза не заслезятся. А потом вскакиваешь с него, возвращаешься на свое место и понимаешь, что все у тебя в жизни не так уж и плохо выходит. Прямо очень даже не плохо. И жить-то как хочется!
И вот на этом диване сейчас дружно восседали Сеня с Алисой, чувствуя, как проникает в них удушающий запах хлорки.
- Мне кажется, если мы сейчас и дальше тут будем сидеть, нас уже не откачают.. - задумчиво изрек Сеня и извлек из нагрудного кармана очередной косячок. Решил эту мыслю выкурить.
-
Мощный, ударный пост... Почему-то не ждал мата от Паники :), даже если и было раньше - глаз не цеплялся. Хотя псевдоним и намекает..
-
Плюс за атмосферу.
За мелкие детали.
За то, что поэтому все оживает!
|
|
|
|
|
|
Всю дорогу, занявшую едва ли около часа, Лина смотрела в окно да изредка строила глазки Николасу. Первое - потому что это было интереснее, чем смотреть на спящую Стерре и слушать её ровное дыхание. Второе - потому что Бельфлауэр чувствовала, ей придётся в скором времени играть роль видной партии в игре Великих Домов, и нужно было потренироваться на кошках, а Николас был вполне себе подходящим для этой цели котом. К тому же, она замечала его взгляды на себе всю дорогу, что и заставило Лину отвечать ему примерно такими же взглядами и улыбками. А если уж совсем честно, то Николас был не последним мужчиной, интерес которого был ей по-своему приятен.
Но достаточно лирики. Юная госпожа Багир, удостоив при выходе из кареты Оскара лишь одним нейтральным взглядом, вошла в Лимонный павильон со всем возможным достоинством для её персоны, поприветствовала пожилую леди Аннеке и её молодую помощницу. Удивительным образом их две пары напоминали друг друга. Две тётки в возрасте, обе с грубоватыми манерами и любящие выкурить трубку, понимавшие друг дружку с полуслова - это было так смешно, что Лина старательно делала вид, что у неё чешется нос и она смахивает с него пылинки, чтобы лишний раз улыбнуться под прикрытием ладони. И две более молодые представительницы своих Домов, тихие, скромные, молчаливые, играющие в этом спектакле роль мебели. Или, вот, посуды для разливки чая.
- Да, спасибо, - сдержанно улыбнулась и кивнула Лина предложившей чай Дебби.
Она никоим образом не собиралась вмешиваться в игру тётушки Стерре, но послушать и понаблюдать было не просто интересно, это было настоящее удовольствие. Маркитантка Лине определённо нравилась, хоть и была тяжела по характеру.
Услышав грохот снаружи, девушка невольно вздрогнула, но вскакивать не стала. Бросила взгляд на выход, заметила готового к действию Николаса и повернулась обратно к столу, пошарила по нему взглядом в поисках ножа или вилки - всего, что могло сойти за оружие, но ни к чему не притронулась. Вместо этого уняла дрожь в пальцах и спокойно, как ни в чём не бывало, поглядела на Дебби, ожидая обещанный чай.
Бельфлауэр была готова действовать в любую секунду. Внешне спокойная, внутри она превратилась в натянутую пружину. Однако девушка полагала, что ничего им сейчас не грозит. Слишком просто бы это было. Да и ругань снаружи как бы говорила, что там всего лишь произошла некая незначительная неприятность с кем-то (Оскар?).
|
-
Браво!
-
В точку!
-
Очень здорово выручил
|
|
|
Компания, в которой работают все наши персонажи
Название: Юнидит. Более адекватное название на английском - You need it.
Зарегистрирована как ИП, штат - 12 человек, тип налогообложения - вмененка.
Официальная сфера деятельности - калл-центр.
Работает компания по найму - заключает контракты с другими организациями и рекламирует их товар по телефону. Это может быть что угодно, от массажеров простаты, до интернета.
Штат:
1 Насяльника.
1 бухгалтер Вера Васильна. Ленивый. Религиозный. Толстый. Вне своего кабинета замечена не была.
1 техничка. Человек-невидимка. Её вроде нет, но полы всегда чистые.
1 секретарь-на-все-руки. Помимо прямых обязанностей секретаря ищет вам новых клиентов, и новых сотрудников.
5 операторов калл-центра, ваши обычные трудовые лошадки, в число которых входит Гера. Мечтают спалить контору и потанцевать на пепелище.
1 сисадмин, работающий не на полную ставку, в офисе появляется только если нужно физическое присутствие. В остальном работает по удаленке.
1 художник, который рисует для вас логотипы и рекламные буклеты. Работает по удаленке, но решила недавно посетить ваш город, заодно посмотреть на ваши кислые лица.
1 курьер, занимающийся развозом барахла, которое вы продали, а так же привозит товар, который вы должны распространять. Периодически тырит ручки и туалетную бумагу.
Часть операторов даже не трудоустроена официально, они здесь как мушки-однодневки. Три дня поработали, потом "извините, вы нам не подходите" и они идут гулять нафиг, а на замену им сразу же приходят новые.
Гера один единственный трудоустроенный оператор, который существует чтобы показывать "как все может быть круто".
Большая часть доходов скрывается, сотрудники получают серую зарплату, размером с кукиш.
Контора занимает этаж в захолустном офис-центре, недалеко от центра города. На весь офис - всего один кондиционер - и тот в кабинете насяльника, все остальные сотрудники больше напоминают мокрые губки, чем людей, из-за того что лето жаркое. В офисе есть большое окно, за которым прекрасный вид мусорных баков, в которых периодически копошится бомж Виталий. Виталий даже не подозревает о том, что техничка часто смотрит на него из этого окна и что это именно для него курьер прячет туалетную бумагу за мусорными баками. Виталий это питомец офиса, все любят собираться и слушать пьяные песни Виталия, а как-то раз он подрался с котом из-за подгнившей селедки. Кот, кстати, победил и Гера просрал бухгалтерше 500 рублей, потому что ставил на Виталия.
В это самое окно весь день шпарит солнце. Окно стеклопластиковое, но старое, стекла уже немного изогнуты и выполняют роль лупы. Открыть эти окна невозможно, поэтому днем на подоконниках можно жарить яишницу. На весь офис раздается запах пота и грязных носков.
Куллер, в котором должна быть холодная вода, вечно пустует, потому что насяльника жлобится на воду, сотрудники вынуждены пить воду из фильтра, который не менял свой картридж последние три года. У самого насяльника, впрочем, есть свой личный куллер, в котором только самая лучшая вода. Иногда из этого куллера удается попить секретарю, но делать это приходится осторожно, чтобы сотрудники ненароком не возненавидели избранницу императора..
Отдельной особенностью офиса является Беатрис - громадная кофе-машина, которую когда-то заносило внутрь два грузчика, один из которых повредил спину. Зачем Беатрис приехала в офис до сих пор не совсем понятно, но с её появлением сотрудникам стал доступен кофе, который быстро вытеснил на задний план старый фильтр для воды. Сбоку на Беатрис прикреплена бумажка с графиком. В этом графике прописано кто должен мыть Беатрис сегодня. Забавным моментом графика является то, он всегда указывает на кого-то из мушек-однодневок...
Заправляется Беатрис большими, практически промышленного масштаба, картриджами с кофе. Одного картриджа хватает надолго, но найти новый - проблема, которую по очереди решают все. Эту обязанность так и не смогли возложить на мушек однодневок, бухгалтер слишком жирная чтобы бегать и искать что-либо, а сисадмин и техничка кофе не пьют. Поэтому эту обязанность поделили Гера, курьер и секретарь. Эта тяжкая необходимость часто дает возможность свалить с работы пораньше, с молчаливого согласия начальства, поэтому никто особо от нее не отбрыкивается, просто идут домой, а пятикилограмовый картридж заказывают на ебее.
Так как офис занимает последний, четвертый этаж здания по весне он больше напоминает затонувший корабль - со всех стен течет вода, с потолка капает. Примерно то же самое происходит во время сильных ливней. В одном из углов офиса расположилась колония грибов. Один из грибов зовут Фигари, он любимец Геры, он даже его поливает иногда.
Другая особенность офиса - противоположная от окна стена. Когда-то, в необозримом прошлом, она была белой, но время и постоянные потопы с небес взяли свое и стена превратилась в серую, облупленную стену скорби. Именно к этой стене развернуты все рабочие места (иначе солнце безжалостно выжигает всем глаза паяльной лампой). Когда-то одна из мушек-однодневок решила что будет неплохо разрисовать эту стену маркером, и на стене появились красивые корабли, веселенький экипаж, солнышко и тучки.... а ночью внезапно ударил ливень и рисунок размыло, превратив, в целом, красивую картину, которая внушала сотрудникам радость во фантасмагоричную фреску из какой-нибудь из книг Говарда Лавкрафта. Тучки превратились в щупальца, веселенькая команда в морских чудищ из гнилой плоти, а сам корабль в корабль-призрак с подраными парусами и дырками в корпусе. Потом маркер наконец высох и стереть его со стены стало практически нереально.
Немного позже выяснилось что этот маркер был флуоресцентным и теперь эта ужасающая картина светится темными зимними вечерами мрачным темно-зеленым светом....
От этого "чуда искусства" несколько раз пытались избавиться - завешивали белыми простынями и даже пытались закрасить другим маркером, но свечение пробивалось через простыню и от того становилось только еще более жутким, а маркеры смывались при первом же дожде, и она так и осталась висеть, пока в итоге Александру эта картина в конец не задолбала и она купила пару банок белой краски и закрасила всю стену целиком. У мужской половины офиса в тот день было необычайно хорошее настроение и на удивление непродуктивный рабочий день, что было списано на невыносимый запах краски на весь этаж. На самом же деле Саше очень не хотелось красить стену в своей обычной рабочей одежде, поэтому она занималась этим в свободной футболке на пару размеров больше, чем положено...
-
За трехмерный пост.
-
Так как офис занимает последний, четвертый этаж здания по весне он больше напоминает затонувший корабль - со всех стен течет вода, с потолка капает
Товарищ мастер, а когда вы поставили скрытую камеру в моем кабинете? ) Даже этаж совпадает )
|
|
|
Заслышав слова Родрика, Джесс, улыбаясь, потупила взор и даже слегка покраснела, будто смутилась такого неожиданного комплимента. Верно, входить в роли ей удавалось удивительно точно. Что ж, отвечать на комплимент она не стала, а вот поклон Опоры Дома Теута игнорировать не стала, ответила тем же с большой охотой.
Джессика видела, сколь приятно ему было ее общество, как видела и то, что сейчас он разбивался меж симпатией к ней, как маленькой девочке, что сидела у него на коленях, и как к красивой девушке, что возбуждала неуместные фантазии. Что ж, когда-то ее отчим столкнулся с тем же.
Двери богатейшего Дома острова Донмай распахнулись перед ней, будто новые возможности, и Джессика почувствовала пленительный запах перемен. Приняв предложение руки Родрика, Джессика обернулась к ее сопровождающим, дабы представить их. Пред ней стояли Теодор и Саймс Багир. Два чужих для нее мужчины.
- Это мой кузен Саймс. Прекрасный юноша! - с Саймсом было проще. Отчего-то представлять Теодора было труднее. Причины она не понимала, и это еще больше ее беспокоило.
- А этот человек поклялся защищать меня, ценой своей жизни. Теодор. - произнесла и очень выразительно взглянула на Теда, будто ловя его на собственном слове. Будто спрашивая, так ли это? Ведь ты действительно не дашь меня в обиду за пару тысяч золотых, если появится возможность?
Дом Теута, что возвышался сейчас за ее спиной, зиял неизвестностью и опасностью, и только Теодор на сей момент станет ее опорой. Во всем этом неизведанном мире только на него была вся надежда. Надежда хрупкой красивой женщины, шагнувшей в самую большую авантюру в ее жизни.
- Едва ли я смогу что-то вспомнить, - с грустью произнесла Джессика, когда они вошли в дом, - Никогда не отличалась хорошей памятью. Но мне тут определенно нравится! Думаю, в детстве я была в восторге от здешних мест, - она крутила головой, будто девочка, пытаясь охватить все, до чего могла дотянуться взглядом.
На вранье, решила она, далеко не уедешь. Рано или поздно, а на этом могут подловить, и тогда последствия будут плачевнее, чем подозрения. Поэтому, прикинувшись забывчивой девушкой с девичьей памятью, она постаралась прочувствовать все, что могло вдохновить ее маленькую, и заостряла внимание именно на таких деталях.
|
-
Тетушку, кажется, придётся показать психиатру.
Хотя, если у вас мания преследования, это ещё не означает, что за вами не следят.
|
|
|
|
|
|
-
Хорош телохранитель
-
За книксен
|
|
Теодор допивал из фужера багряную жидкость, изредка делая мощные глотки. Так не принято было пить вино в светском обществе. Каким-то чутьем он улавливал, что не принято, но не мог, вернее не хотел, менять своим привычкам. Поэтому продолжал глотать вино ровно до того момента, пока где-то там, на периферии сознания, не почувствовал легкие нотки опьянения. В этот же миг он прекратил пить и съел парочку крылышек какой то дичи, искусно запеченных в медовом соусе с орехами и причудливыми лепестками трав. Повара постарались на славу и Тед, не желая нарушать буйство вкуса, царившее во рту, хрустел крылышками вместе с костями. Те лопались под ударами зубов, словно хрупкие веточки хвороста в пламени пожара.
Вечер подходил к концу. Во всяком случае Тед не находил причины оставаться тут еще дольше, ради созерцания лиц компаньонов. “Черт, они же господа Дома. - он мысленно укорил себя. - Какие компаньоны? Брось даже думать на старый лад, Тед, привыкай быстрей!”
Раздались гулкие шаги. Тед повернул голову и облизнул узкие губы. Кто-то чеканил шаг, словно топча землю перед стройными рядами солдат. Двери распахнулись и перед всеми показался молодой рыцарь. Открытое лицо, правильные черты лица, даже благородные, можно сказать. Хорошо сработанные доспехи и эта вбитая в подкорку выправка: ровная спина, подбородок, задранный вверх и руки вдоль тела. Все как положено рыцарю. Он прошел через весь зал и бухнулся на колено перед Джесс, словно желая признаться ей в любви. Или верности. Тед скривился, будто загнав занозу под ноготь.
Мимолетный взгляд госпожи, словно она желала подтверждения, что это действительно происходит на самом деле, что это не кажется ей одной. В ответ лишь смущенное пожатие плечами Теда, дескать: “Да, он, в самом деле, похож на фанатика…” Такие манеры действительно поражали своей галантностью, но подобные правила куртуазности, похоже, были приняты в этом мире. Или нет? Или это лишь плетение лжи, брошенные в их глаза. Глаза охранника сузились, превращаясь в щелочки. Похоже было, что он пытается заглянуть ему в душу, не иначе. Но когда Жан начала говорить, лицо Теда лишь шире расплывалось в ухмылке. Каждое слово молодого рыцаря словно “обдувало” ветерком галантности и преданности, того позабытого атрибута благородного мужчины – чести. Куда уж устоять перед таким красавцем, героем. Только не Теодеру. Он не верил молодому рыцарю. Ни единому слову не верил.
Тед хотел зарваться, начать провоцировать, может быть сказать что-то, например: “Да уж, горевать не стоит, одна рука тоже на что нибудь может сгодиться”, но во время прикусил язык. Во-первых, он был не на улице, и не в компании головорезов, где нужен лишь повод, да и то, не всегда. Он был в высшем обществе, да еще подле госпожи, поэтому следовало подождать решения её светлости. Или прирезать в подворотне. По тихому и без лишних глаз. А во-вторых, он будет умней. Теодор не станет пороть горячку и позволит этому шпиону разыграть партию. Вот тогда, когда он оступится, а это обязательно произойдет – ведь Тед постарается – нужно будет лишь подставить нож в то место, куда он упадет. И крепко удержать, чтоб не соскочил. Конечно, могло так оказаться, что парень действительно был предан и чист душою, Тед не претендовал на роль искусного эмпата. Он просто не верил и все. Никому.
-
Отличный у Джесс телохранитель)
-
За образ
-
может быть сказать что-то, например: “Да уж, горевать не стоит, одна рука тоже на что нибудь может сгодиться”
Нравится Тед)
-
Мощно. И про хруст крылышек понравилось.
|
-
За шлюха. И противоречивость. Это делает нас живыми.
-
Достойнейший пост. Вот такое и надо плюсовать, а не мои каракули.
-
Это таки да. Мысли. Все четко.
|
|
|
|
- Примите мои восторги, мастер Геванс! - обратилась Стерре к управителю кухонь, - Я и так-то не страдаю отсутствием аппетита, а уж здесь чуть и подавно голова кружится от ваших ароматов! Не знаю, что там в королевском дворце, но будь я на месте тамошнего управляющего, то уж постаралась бы переманить вас к себе!
"Ну, ну, толстяк, - думала матушка Аллемаа вместе с тем, - давай, поговори со мной о дворце. Начнем с кухни, а уж потом, как чихнуть, узнаю о последних сплетнях..."
Эктор Гевнас величественно обернулся к Стерре, кивнул, и открыл рот, чтобы ответить, но его перебил слуга, возвестивший, что тетушку Стерре Багир ожидвют в трапезном зале к обеду.
Стерре даже крякнула от досады. Однако, не явиться к столу она не могла.
- Не хочу показаться навязчивой, как та муха, - снова обратилась маркитантка к Гевансу, - но кухня - моя слабость. Не откажите, мастер, показать ваше хозяйство лично!
Не дожидаясь ответа, "ага, пусть посмеет только сказать нет хозяйской тетке", Стерре удалилась.
В обеденном зале она заняла свое место и, не скрывая вожделения, стала ждать начала обеда.
- Как по мне, так нам надо отправиться с визитами, - ответила Стерре на вопрос, - на других посмотреть, да себя показать. Если кому не охота, то я могу и сама по гостям покататься.
Матушка Аллемаа сделала небольшой перерыв на поедание крабового мяса. "И это они называют мясом! Ни пожевать как следует, ни наесться, - Стерре отодвинула тарелку с крабами и ухватила вилкой кусок свинины, - Да ни в жисть не променяю я вот это на ихние делита...деликатесы, о!"
- А еще надо бы говорить с челядью, - продолжила она, прожевав сочный кусок, - там много чего оседает, как мусора на дне, вот это бы все на поверхность поднять. Наверняка полезное что узнаем.
|
|
|
|
|
Чонка следил за суетой вокруг сквозь полуприкрытые веки. Благородные господа выбирают платья? Пусть. Ему, Дятлу, одно бревно - рвань во всех мирах выглядит одинаково.
Помыться-то он, конечно, помылся, да толку? Одежку ему выдали почти такую же, что и была - рубаху со штанами. Онучи и лапти еще послужат а там, ежели чего, новые он и сам смастерит. Куртку даже чистить не даст - легкая тошнотворная сладкая вонь, от нее исходящая, так здорово освежала память...
А землистого, от недоедания, которое стало стилем жизни, цвета кожи, смыть не удастся вовек теперича. Спасибо, хоть зубы все при себе - да и то, до первой, небось, кабацкой драки. Так что как был вид непромытый у Оскара, так и остался. Чернь - что еще скажешь?
Когда речь зашла о порохе, Дятел улыбнулся - широко, мечтательно, словно вспомнил нечто очень приятное. А, между тем, мстилось* ему, что, когда старого барина на вилы поднимали, вскинул тот пистоль, да пальнул дуплетом. Януш-то упал, да была мужиков там добрая дюжина, на всех не перезарядишь.
Потом, конечно, вздернули всех, кого поймать сумели, да было там полтора человека: полоумный Филипп да хромой Лыкр, который до лесу доковылять не успел.
Только сейчас, когда Урбино стал расписывать богатства новообретенного Дома, Дятел вспомнил его насмешливую харю там, на судне ("Морская щука", мать ее! Еще бы сомом океанским назвали!), когда леди Багир кормила завтраком рыбу. Дятел не понимал слуг, которых забавляют блюющие господа. Быть может, их так веселит сиюминутное сходство исторгаемых с гулкими звуками нечистот, что роднят благородных и безродных в моменты недуга?
Чонка совершенно точно знал, что каждый человек по натуре своей засранец, будь он младенцем, девой или стариком. А, раз уж все засранцы, так лучше быть не мелким, а большим - верно?
Потому Дятел, не слушая досужей болтовни, харкнул на мостовую.
- Господа, вам представляется возможность начать жизнь заново. К вашим услугам целый мир! Не упустите этот шанс. - сказала всем присутствующим госпожа Багир.
- А блевать-то по-старому будем, - пробормотал себе под нос Оскар. - О, безысходность!
-
Хороший пост, живой персонаж
-
Грустно, но сильно.
-
Я просто в шоке. Жаль, что один рост нельзя плюсовать дважды
-
Ох, и мрачный же тип прорисовывается - очень "выпуклый"...
-
Очень атмосферно
|
|
|
|
|
|
|
Валар Маргулис.
Эх. Валар-Варон...Трудновато писать про этого героя, как и про самого Варона.
Играли мы вместе больше двух лет, и в основном именно с персонажем Валаром. Сроднилась я прям с валерийцем!
И вот когда пригласила Варона к себе в игру, - а мы всё мечтали что нам удастся свободно поприключаться и поиграть такой веселой компанией - и Валар должен был пойти с Ульрихом в Гемландию и должны были случиться веселый попойки, пьяные корчмажки и веселые песни...Короче, когда я пригласила Валара, я как-то думала что у нас сейчас прямо рекой потечет радость, бушующей и радостной такой рекой, ведь все мечты могут осуществиться!
Но так не вышло. А вышло так, что играли вместе мы с переменным успехом - то всё хорошо шло, а то вдруг спотыкалось и становилось трудно. Пожалуй даже слишком трудно. Сталкивались мы и характерами, и манерой игры, и на сюжет порой совсем по разному смотрели....В общем было по всякому, но Валара я любила и в игре старалась дать ему важную роль. Валар был Ведущим. Ведьмаком. Персонажем умеющим перемещаться между мирами! В общем я надеялась что со временем мы всё же прииграемся и будет только радость от совместного дорожного приключения.
Но так не получилось, к сожалению. Варон ушел с ДМ внезапно, ушел в разгаре веселья когда и сам вроде бы был всем доволен, и я просто перенесла этот же внезапный уход в игру, потому что меня ОГОРОШИЛО. И внезапное покидание моей игры, и покидание всех игр и уход с ДМ.
Не знаю что произошло у Варона, но я не верю что рыжий Валар Маргулис всех бросил просто так. Я все же думаю что этот герой ушел чтобы помочь своим - возможно он что-то узнал, или его кто-то срочно призвал. Или это был отчаянный шаг в борьбе с Кумой, когда счет идет на секунды!
Если игра доживет до своего окончания, я все же думаю Валар появится ненадолго, чтобы не исчезать насовсем.
Я не знаю вернется ли на ресурс Варон, но я верю что Валар еще сыграет свою роль напоследок, независимо от того, появится ли на ДМ игрок или нет.
Ибо я люблю справедливость. И правду. И я не верю что свои бросают своих просто так.
Валар появляется в игре начиная с главы №4 "Белый плен" и внезапно исчезает из игры со словами: "Простите и прощайте" в самом начале главы №7 "Дивные места в одном дивном лесу".
И по традиции пост игрока на память о совместной игре (Глава 4, пост 45):
- Моя госпожа, ты как всегда великодушна и снисходительна к своему скромному почитателю. - Вал с благодарностью принял предложенную теплую одежду и постарался поскорее в неё укутаться.
Рука Феари взлохматила замерзшие рыжие сосульки, а внутри стало теплее. Горячее сердце застучало быстрее, разгоняя кровь стылую кровь по венам.
- Не уверен, что окажусь прав на все сто, но похоже ветер был попутным. Будь иначе, меня бы пронесло мимо. А как? Этого пока не знаю, увы. Но я несказанно рад, что встретил вас здесь.
Поднявшись на ноги, ведьмак обернулся к рыцарю, немного раставив руки для приветствия.
- В-в-аалар М-маргулис, пы-ыривет тебе, друг!
- Ва..лар... доха... эрис... - на выдохе произнес ведьмак, когда на его ребрах сомкнулись могучие ручищи фон Брандена.
- Ат... атпусти меня, медведь северный, пока все ребра не переломал! Я тоже рад тебя видеть, но не настолько, чтобы умереть, задохнувшись в твоих объятьях.
Оказавшись на земле, рыжий демонстративно схватился за рёбра, охая и отдуваясь.
- Да уж, смотрю хватки ты не потерял... - Плюнув в ладонь по старой-доброй Гемландской традиции, перенятой у Ульриха, он с хлопком вложил свою ладонь в его, чем определенно добавил ещё больше поводов для обсуждения Ям-ямам.
Руку обожгло ледяным холодом, слюна почти сразу застыла, а ведьмак отдернул руку, оставив кусочек собственной кожи в ладони Ульризха.
Шикнул от неприятных ощущений, к счастью мороз притуплял боль.
Подняв ладонь, Вал изумлённо смотрел на розовою плоть, переодически переводя взгляд на рыцаря и обратно. Золотое свечение струилось в его глазах.
- А ты изменился, старина. Не могу сказать в худшую или лучшую сторону, но... Как и обещал, попробую тебе помочь. Твоя дурная голова по прежнему на месте и если ты меня ен убил сразу, значит и мысли в ней всё те-же дурные. - Опустив руку, Валериец улыбнулся.
- Значит только твоё тело. Надо будет изучить тебя получше и осмотреться. Надеюсь ты не забыл "дядюшкины зелья"? - мужчина весело подмигнул собеседнику и протянул руку, принимая мохнатую зимнюю одежду. Принялся натягивать поверх своей одежды.
- Найдем подходящие реагенты, сварим тебе зелье... Наверняка, как в минувший раз, будет на вкус дерьмо... Но ведь главное, чтобы помогло, верно? - не смотря на то, что зубы Валерийца стучали словно кастаньеты, голос его был веселым.
Натянув на себя последний зимний аксесуар, ведьмак вновь посмотрел на Ульриха.
- Скоро начнем, не переживай, вот только согреюсь немного... Ууу... Холодина... - поёжившись, мужчина сунул руки в варежки.
- Повезло тебе, умертвие ходячее, не мерзнешь. - передразнил Вал.
- А я уже ног не чувствую. Ну ничего, вот согреюсь, осмотрюсь и примусь искать корешки, ягоды и всё, что попадется. Верну крестоносца Святой Гемландской Церкви, глядишь в благодарность мне индульгенцию подарят...
Непрошибаемый оптимист и весельчак, старающийся приободрить друзей в трудную минуту. В каком только дерьме им не приходилось бывать, но везде они цеплялись друг за дружку, помогая в самые трудные моменты. Сейчас в это было трудно поверить, но когда-то они едва не перегрызли друг другу глотки.
Хлопнув Ульриха по плечу, Валериец направился к леди Феари, чтобы помочь ей с облачением в тёплую одежду.
- Выше нос приятель, а то сосульки под носом вырастут!
Вытащив ещё одни штаны из вороха одежды он расправил их и протянул леди Гвидичи, принялся искать меховые унты, чтобы ножки богини как можно скорее оказались в тепле.
"А сэр Ульрих теперь мертвец!"
Глаза ведьмака взорвались тяжелым валерийским золотом и он резко повернул голову в сторону оруженосца. Желтые светящиеся глаза с вертикальными зрачками смотрели в самую душу.
- Не смей так говорить, парень... Ульрих жил с больным коленом, с проклятьем лесной крови, проживет и с этим, пока не найдем способ ему помочь. Если боишься за свою шкуру, то держись от него подальше, у него есть друзья, которые позаботятся о нем в трудную минуту.
Может изничтожить, а?
Взгляд стал настолько невыносимо колючим и бешенным, что парню в пору было начать бояться живого ведьмака.
- Ульрих силён, он справится, а мы поможем. - Валериец почти что цедил слова, словно они были густым ядом. За своих друзей, этот смертный не раз шел на риск и умирал, возвращаясь только благодаря другу и своей богине, но если потребуется, он был готов повторить всё вновь. Дружба не ржавеет, в отличии от купленных служителей, чья преданность измеряется наличием золота и безопасностью собственной задницы. Кому как не наемнику, было знать об этом.
Эх, Варон. Желаю тебе добра! Не знаю, вернешься ли ты или нет...но отпускаю тебя с пожеланием всего самого хорошего. Верю что это было необходимое решение, хотя все равно очень грустно.
Будь счастлив в реале!
|
|
|
Наутро после первой ночёвки конвоиров определённо укусила какая-то муха - началось всё с мелких, но неприятных напоминаний о свободе разговоров и кормёжке, а на выходе сопровождающие вообще умудрились воспользоваться Эльстером как орудием издевательства над домашними животными, вернее над одним-единственным – местным псом. Пёс, на счастье головотяпов и коллеги, оказался не агрессивным, и не полез кусаться, но без воплей, шума и криков не обошлось. Это было нехорошо, просто по той причине, что и без того нервные по неизвестным причинам подручные шевалье могли начать творить всякие глупости, отнюдь не полезные для нас.
Затем пошли очередные N часов тряски в карете, которые основном расходовались мной на сон, дрёму, и чуточку - на размышления. Вопрос о том, чьими гостями мы стали пока что оставался открытым.
Второй вопрос был более интересным – о беседе с заплечных дел мастером. Нет, пыток я не боялся – приходилось бывать на операционном столе, где происходило ковыряние разнообразными металлическими предметами во всяких живых организмах, в том числе и моём, и хирургия с местными традициями дознания, в принципе, схожа, но меня интересовало одно – как себя поведёт дурная кровь? Кошка явно не захочет, чтобы её глаза мучали, следовательно у меня есть блестящая перспектива сдохнуть в самом начале пыточных мероприятий, будучи сожранным малоизвестным существом, сойти с ума или...
Об «или» я старался не думать. Всё-таки есть большая разница между мной и отцом. Дю Монтень утверждал, что после Уэстфилда ребятки из графской коалиции заявились в Вороний Погост. Отец отозвал всех – и слуг, и немногочисленную стражу и встретил гостей сам, на малой лестнице – шестнадцать ступеней. Слово за слово, разговор перерос в ссору, подручные графов требовали провести обыск в замке, Арман упорствовал. В ответ было заявлено, что обыск будет произведён силой.
- Вы не дойдёте даже до двенадцатой ступени, - последовал ответ.
Они не поверили. Ни ему, ни Дю Монтень, что предупреждал о возможных последствиях.
А зря.
Последний сложил голову аккурат на одиннадцатой ступени, а отец прибавил себе на совесть груз из ещё дюжины покойников. Но в конечном-то счёте, он был героем самой жуткой войны моего века, и Кошка слушалась его почти беспрекословно. А вот меня...
Пока под моими руками на операционном столе в Илионе умирали раненые, наш нейтралитет поддерживался – у твари было много еды, и она не беспокоила меня. Не было повода. С другой стороны - сейчас обилия уже нет, и Кошка стала настойчивей, галлюцинации - реалистичней и болезненней. Символ того, что, дескать, за всё надо платить, и за спокойствие – тоже. А то, что дар, за который уплачено, ты по назначению не использовал – твои проблемы, плату это не отменяет.
С другой стороны, шанс этого «или» ничтожно мал. Но если сработает – как объяснить это Эльстеру? Что провидение – это не провидение, а беседы с жуткой неведомой дрянью, готовой в определённых обстоятельствах сожрать почти всё что угодно, лишь бы оно было живое?
С этими невесёлыми мыслями я был фактически втащен на новый постоялый двор. Комната довольно сильно напоминала предыдущую – опять огромное количество мер предосторожности вкупе с пустотой.
Эльстер почти сразу же принялся искать что-то.
- Что вы делаете, коллега? Вам помочь? – негромко осведомился я.
|
|
Все это время Дятел пил вино. Как только осушался кубок - он доливал еще. И еще. И еще. Оно было сладким и далеко не таким крепким, как то пойло, что наливали обыкновенно таким парням, как он, так что вожделенное помутнение мыслей все не наступало.
Происходящее вокруг напоминало ему день рождения барина, когда тот, решая раз в год вспомнить о том, что хорошо бы проявить заботу и щедрость, устраивал для работяг потешные сценки-забавы и дарил подарки. И взрослые вполне люди, словно босоногая ребятня, все также клялись в верности и почитании, бранясь потихоньку, кому что достанется.
Первее и громче всех оказался Петух, прозванный Дятлом так за перо, задиристый нрав, привычку раздувать грудь и бестолковое кукареканье. По всему видать, что из бойцовых, иначе бы так долго не прожил: подобные ему бросают вызов всем и каждому, подчас забывая о здравом уме.
Один из немногих, благородного вида господин, не выказывал преданности новому Королю - а именно таковым оказался Вигго среди знатных и незнатных, единым надо всеми. Но не уважение вызвало это у Дятла, отнюдь. С высокомерным презрением обратился господин ко всем, и подобострастно заявил, что лишь исполнение задачи поставил своим единым помыслом.
А вот Меченый шрамами лиходей, напротив, прекрасно понимал то же, что и Чонка. Все и каждый здесь плевать хотели на Вигго с высокой колокольни. Всем важна была лишь своя шкура и возможность свалить с пепелища в новый мир. Не обязательно в лучший - просто в другой. И Меченый говорил, что думал, а думал о том, о чем следовало...
Возникшая из ниоткуда дверь не поразила Оскара - он успел повидать и бородатых женщин, и двухголовых коров, и карлика, что был сильнее трех мужей. Гораздо более чудным оказался факт, что курва стала знатной дамой, госпожой каждого из присутствующих. Это было странно, но, признался себе в душе Чонка, верно, ибо кто, как не женщина, знает, куда привести этот мир?
А затем началось представление. Словно на ярмарке, начали люди примеривать обличья и маски, словно не понимая, что ряженых толпа все равно разглядит. И лишь Лина - Лань, как назвал ее про себя Оскар - понимала опасность. Теперь она напоминала Дятлу не пичужку, а молодую оленицу, что щиплет траву, постоянно вращая ушами, и готова в три легких прыжка убежать от напасти.
Подумал Чонка и про себя, вспомнив "Сказку о Максли", пузатом и грязном чащобном гноме, что вырядился в барские одежды, когда конюх благородного господина оборонил в лесу сундук. Как принимали и обхаживали его крестьяне, и как жестоко расправились настоящие господа, когда, пригласив гнома на обед, раскрыли его по звериным речам.
А потому Дятел лишь произнес, встав со своего места и поклонившись в пояс:
- Госпожа Верховная Опора, леди Джессика Багир, велите слово молвить. Звать меня Оскар, Дятлом кличут. Простым работягой был рожден, таковым и в землю положат. Ваш слуга отныне и вовеки, прошу об одном лишь, госпожа - позвольте сберечь вашу родную кровь и плоть от людей нехороших, леди Бельфлауэр! - с этими словами, не разгибаясь, Чонка посмотрел на циркачку.
Наука запоминать имена и титулы разных господ вбивалась в него с младых ногтей узловатыми палками. А льдисто-голубые глаза смотрели одновременно и покорно, и упрямо, как подобает всякому на свете хорошему слуге.
-
Чудесный вдумчивый пост, но я бы хотел, чтобы Оскар подумал еще и о том, почему вдруг все так просто.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
-
Брайана не жалко.
-
такая атмосферность!
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Маргит была из тех людей, кто редко раскаиваются в принятом решении. В ней странным образом переплелись неуемный оптимизм и вера в собственную счастливую звезду, мрачный мадьярский фатализм и уверенность в том, что Бог не делает - все к лучшему, искреннее любопытство и любовь к этому обширному неисследованному миру. Решив посетить становище, она поначалу сомневалась, что ее, бледнолицую женщину, примут хоть сколько-нибудь хорошо, но после первых же минут в лагере убедилась, что все ее подозрения безосновательны.
Аборигены оказались общительными, добрыми и удивительно милыми людьми - настоящими благородными дикарями. Маньи подумалось даже, что венгры времен Арпада, наверное, были такими же, как эти краснокожие: не по внешнему виду, но по этому первобытному духу храбрости, открытости и благолепия. От осознания подобного духовного родства с этими людьми девушка только сильнее улыбалась, со всем пылом горячего интереса вникая в подробности жизни племени.
Языковой барьер не представлял для нее никаких хлопот: с такими замечательными людьми можно договориться и на интернациональном языке жестов и эмоций - было бы желание. Не смущал авантюристку и свой внешний вид, разительно отличавшийся нетолько от местных, но и от тех европейцев, которых они могли видеть.
Пользуясь временной стоянкой, Маргит с наслаждением выстирала пропитанную потом и грязью походную одежду и с наслаждением сменила штаны на пышную длинную юбку, напоминающую любому европейцу о вездесущих цыганах. В ней она и заявилась в индейский лагерь, заодно сменив клетчатую рубашку на зеленую блузу и укутав плечи в воздушный цветастый платок. Смуглокожая, с немного восточным разрезом глаз, с чуть вьющимися распущенными темными волосами она действительно напоминала ромалэ: нечастое зрелище для Америки, а уж для Пустошей - тем более.
Не прошло и часа, как любезные хозяева буквально задарили мадьярку разными украшениями: странные, диковатые, чуждые глазу жителя Старого света, они, тем не менее, с точки зрения Маргит, были весьма милы и предестны - и необычны, как минимум. Обрадованная Тернегг-Ратц с удовольствием украсила себя варварскими украшениями, щеголяя теперь в ожерелье из ракушек, деревянных бусах с индейским орнаментом и разных других дарах. Не желая быть никому должной, и намереваясь ответить любезностью на любезность, она и сама вручала индеанкам некоторые свои украшения: те, что попроще, и те, что наскучили - наверняка для аборигенок это такая же диковинка, как для нее - перья и орнаментально-анималистические вышивки.
А еще она стала обладательницей массы поразительно интересной, но по большей части бесполезной информации о повседневной жизни индейцев, придерживающихся Старых Путей. Кухня, ежедневная работа, развлечения, охота - все было интересно любопытной бледнолицей, и местные жители безо всякого смущения и опасения делились с ней своими рассказами. И пускай не все из сказанного было понятно новоявленному этнографу, она все равно была искренне довольна узнанным, утвердившись во мнении, что индейцы - далеко не такие дикари, как себе их представляют в городах. Впрочем, все эти беседы достигли, как надеялась мошенница, еще одной цели: даже если случится конфликт, краснокожие теперь наверняка не станут убивать ни ее, ни сестру. Если она все правильно оценила, коренное население стойбища убедилось в том, что белые скво - не враги им. А значит, даже при самом негативном раскладе обе Тернегг-Ратц в очередной раз выйдут сухими из воды, даже если придется оплакать гибель всех попутчиков.
Все эти прогулки и яркие, горячие беседы закончились закончились закономерным итогом: внимания Маньи стали добиваться аж трое индейских воинов. Впрочем, первые двое стараниями третьего быстро выбыли из игры, что спасло мадьярку от необходимости выбирать самой.
Все происшедшее стало для нее некоторой неожиданностью, и нельзя сказать, что неприятной: она и сама с интересом засматривалась на крепкие мужские тела охотников, не отказав себе в удовольствии даже представить себя с ними в весьма фривольных и пикантных позах. Но чтобы вот так, сразу, с наскоку - на такое она не рассчитывала. Да еще это небрежно брошенное наземь золото: не меньший шок для непривычной к такому подходу девушки, не так ли?
На щеках смущенной представшей перед ней сценой Маньи вспыхнул легкий румянец, быстро сменившийся со смущенного на стыдливый и раздражительный: да за кого этот дикарь ее вообще принимает!? За шлюху, что ли!? Она что, похожа на распутную девку, что без возражений даст первому, кто бросит монетку! Вон как небрежно швыряется золотом, козел безрогий, как чертов хозяин жизни!!!
Гнев схлынул также быстро, как накатил. Авантюристка наконец вспомнила, что перед нею не белый мужчина, а настоящий всамомделешний индеец. Кто знает, какие у них нравы и обычаи? Может, он ее и не покупает вовсе? Тогда все не так плохо. Кроме того, Маргит вполне хорошо осознавала, что если она оскорбит воина, тот может затаить нешуточную обиду, а то и открыто начать гневаться - а это не то, что хотелось мадьярке. Да и, чего уж греха таить, мошеннице и самой хотелось разделить ложе с индейцем: в битве и на охоте он неплох, это ясно, а каков в постели? Плюс ко всему, находчивый разум девушки уже придумал, как можно и золото взять, и не продаться.
Склонившись и подобрав рассыпанные слитки, мадьярка в несколько шагов достигла шрамированного, прильнув к нему всем телом и позволяя заключить себя в объятия. Верным знаком того, что она согласна, стал горячий, страстный поцелуй: пускай дикарь знает, как хороши белые женщины! Маньи не стеснялась ни поверженых молодых воинов, ни любопытных вокруг: пусть думают что желают, а она получит то, что хочет, и ни человек, ни дьявол не сможет ей помешать!
Нетерпеливый любовник не стал медлить: Маргит почувствовала, как ее запястье охватил железный захват, и индеец, не терпя возражений, потянул ее в свое типи, не сильно интересуясь, идет ли бледнолицая за ним сама, или приходится ее тащить. Девушка не стала сопротивляться, позволяя мужчине ощущать себя владыкой и хозяином положения. Она только бросала по сторонам довольно-горделивые взгляды: пусть знают, какой видный охотник возжелал именно ее, а не соплеменниц.
На мягких шкурах, что покрывали пол индейского шатра, ее любовник уж тем более не стал церемониться, начав с недолгих крепких и даже жестких поцелуев, пока его руки блуждали по долгожданному белому телу. Маньи бесстыдно отвечала взаимностью, лаская крепкое мужское тело и гладя бугорки шрамов, пока охотник словно бы пытался выпить ее всю. Долго он сдерживаться не стал: не успев и ойкнуть, мадьярка оказалась на коленях с задранной юбкой, а пристроившийся сзади дикарь начал делать то, что мужчины привыкли делать с женщинами со времен Адам и Евы.
Все это стало только началом долгих дня и ночи любви, в которых партнеры будто бы в последний раз в жизни изучали друг друга и никак не могли насытиться этими минутами. Искушенная в любовных играх авантюристка демонстрировала своему случайному любовнику все, чему она научилась за долгие годы странствий по разным странам, а тот в свою очередь, будучи способным учеником, знакомил Маргит со всей страстностью и жаром индейского народа, поражаясь, наверное, тому, какой активной и изобретательной может оказаться женщина.
|
|
|
А Феари молчала. Молчала до последнего, пока все не обратили на нее вопросительные взоры. Всякий думал, что эта пылкая женщина выскажется если и не первой, то уж точно не последней. Но Феари молчала. И когда пришел ее черед говорить, она тяжело вздохнула, чувствуя выжидательные взгляды, и заговорила, глядя больше в пол, нежели на кого-нибудь еще.
- А я.. я за то, чтобы убить последнего из рода, - сказала и тяжело сглотнула. Было видно, что ей очень тяжело даются слова, как бы она ни пыталась это скрыть. Более того, на лбу ее выступила испарина, а щеки раскраснелись настолько, что не заметить это было трудно. Но, полно. Ее внешнее и внутреннее сейчас было наименее важным во всей этой перепетии сюжета.
- Слишком.. слишком много зла за вашими плечами.. и вы должны смыть это своей.. кровью, или что там у вас. Даровать вам жизнь.. можно.. но, я считаю, слишком щедро это.. особенно от рук тех, чьи жизни вы загубили.. - она подняла на последнего из рода тяжелый взгляд свинцовых глаз. Взгляд ее был полон не злобы или грусти. Он полнился равнодушием. Каким-то болезненным равнодушием, вынужденным, от которого, бывает, не убежать. Когда усталость и терзания уже перестают играть роль в твоих решениях, и остается это грубое неотесанное равнодушие, открывающееся, словно второе дыхание, у тех, кто уже обессилел. Одни называют это откровением, другие истинной, третьи Богом. Феари не имела никаких представлений о том, что испытывала в данный момент, но она четко осознавала, что то, о чем сейчас говорит, она повторит и через десять, и через сто лет, не изменив ни слова в своей речи. Таково было ее послание последнему из рода. Ни человеку, ни зверю, но существу, особому существу, после смерти которого не будет уже подобных, и хвала Богам.
|
Валериец стоит неподвижно. Разорванный между двух миров, разум и тело на разных чашах весов, стрелка колыхается между добром и злом, между долгом и желанием, между любовью и ненавистью. Сложный выбор на грани отчаяния, ведь всё потеряно, остались лишь два человека за которых цепляешься, как за соломинку, подобно утопающему.
Есть рыцарь, господин Ульрих фон Бранден - друг, товарищ, человек, что не бросил, не предал, хотя и знал с кем имеет дело. Даже сейчас, потеряв дорогую женщину, не будучи обременен долгами и обязательствами он идет рядом, сражается за то, во что верит, за тех кто рядом, кого считает друзьями и возможно такими же соломинками для себя.
Есть девушка леди Феари Гвидичи - воплощение богини Огненной Айрин, тепло и огонь согревающее душу, путеводная звезда, которая всю жизнь светила на дальнем небосклоне, а теперь оказалась так близко, на расстоянии вытянутой руки, но всё ещё осталась недосягаемой, пугающей своей красотой и возможностью быть отвергнутым и обращенным в пепел.
Воспоминания крутились в голове подобно водовороту, затягивая всё глубже. А меж тем, ситуация вокруг становилась всё хуже.
Он узрел того, кто был кукловодом и причиной многих бед этого мира. Узрел его отвратительную сущность, подобной которой никогда не встречал ранее, увидел и ощутил его чувства, но сам остался беспристрастен, как беспристрастен ветер обдувающий камни.
- Оглянись и посмотри...- невидимые сгустки-пальцы протянулись к меркнущим нитям, провели по ним словно по струнам.
- Это всё чего ты добился... Зачем?.. - немой вопрос, заданный уставшим сознанием. К чему привели ето существо его выборы, к тому же, к чему пришел и сам ведьмак. К пустоте, гибели и одиночеству. Такие разные и такие похожие.
Вал оборвал одну из нитей, но удержал в своей руке.
- Ты ведь знаешь зачем пришли к тебе и что будет дальше? - вместо слов импульсы образов, короткие, коих между ударами сердца множество.
Не отвёл желтых глаз от Вигго, слушал и слышал его слова, ответил, когда тот обратился к человеку:
- И то и другое... - тихо ответил человек без имени, приняв на себя очередное имя, толь похожее, но всё же чужое.
- Контракт навязал меня неопределенные обязанности, четких приказов и поручений, кроме как сопроводить господина фон Брандена и спутников, не было. Когда же они оказались в беде, я решил им помочь...
Вал посмотрел на Мартина, как ловко он, но необдуманно, ринулся на натхо, за реакцией исполина и последовавшим молчанием, посмотрел и на Ульриха, стоявшего между двух огней.
- И вот я здесь... по воле нитей судьбы...
Перевёл взгля на рыцаря, выслушивая разговор двух неприятелей.
- Дружище Ульрих, они не люди или нелюди. Я повидал многих, но с подобным столкнулся впервые...
Вновь обернулся к таможеннику.
- Не вам судить его по вашим законам, которых он не понимает... - рука дернулась в направлении невидимых нитей.
- У него свой разум, отличный от привычного вам настолько насколько солнце отлично от луны. Оно, скорее всего, даже не поймёт, за что вы его судите и за что заставляете страдать, почему неволите. Но какое бы решение вы не приняли, помните, что любой, даже самый благой поступок несёт кому-то вред. А старый и знакомый враг, лучше нового и неизвестного. Устранив угрозу и Иерарха натхо сейчас, вы освободите место в полотне судьбы. Вы сделаете хорошо сейчас. Но Равновесие будет нарушено, весы качнуться в сторону добродетели и судьба их обязательно уравновесит, положив на противоположную чашу весов то, с чем вы не сможете совладать. Оставьте иерарха, дайте возможность уйти, покинуть этот мир, отдайте ему пустой и необитаемый, где он сможет продолжить жить. Возможно он будет строить планы мести и возвращения, пусть. Вы знаете этого противника и как с ним бороться. Возможно он воспримет текущий урок, и выберет иной путь...
Вал замолчал и отступил к Феари. Не видел, но чувствовал её присутствие спиной, даже с завязанными глазами не ошибся бы. Вновь неподвижно замер, ожидая многих ответов и решений, нити в руках были натянуты и мужчина надеялся, что у него хватит сил их удержать.
-
Я просто в экстазе. Ты чудо.
-
Очень хороший пост. Это правильно, слова Валара правильны как и решение.
Хотя я и не видела приватов, но я согласна с ведьмаком.
И за душевность тоже плюс.
-
Устранив угрозу и Иерарха натхо сейчас, вы освободите место в полотне судьбы. Вы сделаете хорошо сейчас. Но Равновесие будет нарушено, весы качнуться в сторону добродетели и судьба их обязательно уравновесит, положив на противоположную чашу весов то, с чем вы не сможете совладать.
Отлично сформулировано. Очень понравилось.
|
|
|
|
Мэр Симмонс очевидно принял неверное решение, но Даффи не стал уж разубеждать его, поберег слова, и лишь посмеялся надо всем этим, скользнув уничижающим взглядом по лицам других советчиков, которые все сплошь были иностранцами, ничего не смыслящими в выживании на диких территориях.
Этому болвану Симмонсу вообще не стоило выезжать из своего захолустного пыльного городишки в четыре дома, главой которого он по какому-то недоразумению являлся. Сидел бы там и дальше, крутил коровам хвосты и пудрил головы остальным местным недоумкам. Может быть тогда бы он и остался без этой своей маленькой мисс Ратц и без её хитрой сестрицы, ну не похожи они на тех, кто долго сидит на в одном месте, но, чёрт возьми, от этой разлуки он только бы выиграл. Целее был бы…
Присоединятся ко всему этому балагану изначально было ошибкой. Дак в очередной раз выругался сам на себя за то, что дал Шелби уговорить себя. Но теперь, видимо, уже пришло время разъезжаться в разные стороны. И если уж все остальные так жаждут бегать на побегушках у дикарей-краснокожих и охотиться на червей и чудовищ, то они вольны это делать. А он сам хочет лишь посмотреть на упавшую с неба летательную штуковину, из личного и праздного интереса. Возвращать плату, полученную от мэра за сопровождения каравана, маленький охотник не собирался. Может быть это было и не очень-то честно, но его репутация выдерживала и не такое…
Заглянув в фургон к Чёрному Джэку, коротышка велел тому подниматься и седлать свою лошадь, так как они все сейчас уезжают, и, если он не хочет остаться здесь со всеми этими недотёпами, которые скоро пойдут на червиный корм – ему стоит поторопиться.
Черномазый бедняга оставаться без хозяина не хотел и предпринял попытки к сборам, но оказался всё еще слишком слаб, ранение-то его было не из простых. Братья Шелби, уже понявшие, в чём дело, предложили погрузить негра на лошадь кульком и поехать так, но… Но Даффи уже и сам всё понял. Бросать Джэка он не собирался, что ни говори, а верный боец под рукой всегда пригодиться, пусть даже и чёрный… А значит уехать в данный момент никуда не получится. Можно было бы, конечно, разбить лагерь и обождать день-другой, но задерживаться в этих местах вчетвером так надолго было слишком опасно…
Настроение у Дака сразу испортилось, разразившись ругательной шепелявой тирадой, он с новой силой набросился на своих ирландцев, на этот раз раздавая тумаки уж им обоим. Он даже выхватил из фургона огромную дубину, принадлежавшую Чёрному Джэку, и попытался орудовать ею, приходуя Шелби по спинам и головам, но к счастью для них, дубина оказалась тяжеловата для их маленького сердитого босса, и он вскоре бросил эту затею.
Чуть позже Даффи вынужден был смириться со своим временным положением и вернулся к роли охранника каравана, которая, впрочем, сейчас была не очень-то актуальна. Ушлые индейцы, сумев отыскать себе бледнолицых дурачков в помощь, теперь конвоировали их до места будущей славной охоты, и до тех пор можно было особенно о безопасности не волноваться. Впрочем, у остальных путешественников ощущения могли быть совсем иными, потому, дабы избежать лишних воплей и стонов, Дак велел на ночь поставить фургоны в полукруг и обозначил дежурных.
Ночью случилось чудо, иначе и не скажешь, Чёрный Джэк обнаружил, что все его раны необъяснимым образом затянулись, он снова теперь мог передвигаться и был полностью готов к чему угодно, в том числе и к охоте на индейских змей и червей. Сам Джэк склонялся к тому, что это духи лоа сжалились нам ним и вернули его к жизни, а Даффи, не веривший в жалость духов, предположил, что черномазый в очередной раз перезаложил свою душу дьяволу. Так или иначе, теперь покидать группу уже было поздно, краснокожие просто не дали бы всадникам покинуть стоянку.
Когда дошло дело до обсуждения уже самой охоты, Даффорд согласился с витавшей в воздухе идеей взорвать чудовище в его логове, а на разведку предложил ехать всем тем, кто считал себя способным на такое мероприятие, то есть не был трусом, умел стрелять и хоть как-то сидеть в седле. А также призвал быть готовым к тому, что охотиться будут вероятно не они на чудовище, а чудовище на них. И сообщил, неизвестно откуда почерпнув эти знания, что прятаться и таиться от монстра нет никого смысла, так как будь он хоть червём, хоть змеёй, он все равно услышит топот лошадей очень издалека, и скорее всего сам себя и проявит каким-нибудь образом.
|
|
|
К вящей радости Маргит, чаша весов сомнений мистера Симмонса все-таки склонилась в пользу плана сестричек. Довольная победой в словесной баталии, мадьярка продолжила путь, широко и довольно улыбаясь, как кошка, объевшаяся хозяйской сметаны. Она могла собой гордиться: раскусив милую маленькую слабость Гидеона, сестры Тернегг-Ратц теперь через него исподволь могли навязать свою волю всему отряду. При этом наивный влюбленный мэр будет свято уверен, что план его, а раздражительная охрана и прочие достойные и не очень спутники, в случае неудачной идеи, будут винить именно его, но никак не Маньи и Софи. Удовлетворенно щурясь, авантюристка самодовольно усмехнулась, постаравшись, впрочем, чтобы ее довольство не заметили посторонние: "Приятно, черт возьми!"
Не прошло и пяти минут, как мошенница смогла убедиться в правильностьи своего выбора: на случай отказа караван поджидала индейская засада из двух-трех десятков верховых. И, если бы путешественники отказались, вся эта свора приверженцев лука и томагавка немедленно набросилась бы на них! А это значит, что экспедиция сократилась бы минимум на треть, только вступив на территорию аборигенов. И кто знает, сколько бы еще атак им пришлось пережить! Ясное дело, этот отряд всего лишь авангард: раз уж тут живет целое племя, здесь не меньше двух сотнен дикарей, а то и все пять! А это значит, что боеспособных мужчин у них от пятидесяти до ста: хватит для того, чтобы перебить весь караван за счет подавляющего перевеса в численности.
А еще краснокожие могли просто и незамысловато перестрелять всех лошадей: они мишени большие, а без них белые люди никуда дальше не пройдут. Ну а потом уже, лишив экспедицию скорости и защиты фургонов, они могли взять их в натуральную осаду. И вот тут, полагала Маргит, начнется самое страшное. Умирать ни за понюшку табака наемники и, наверняка, часть примазавшихся странников не будут, а значит - дезертируют под покровом ночи, оставив остальных на расправу. Или того хлеще: расплатятся головами главы похода и сестер за право безопасно вернуться назад. МакКой запросто так может, братцы-ирландцы - тоже, дв и мистер Дак, при всех его положительных чертах, вряд ли согласиться сложить голову, охраняя обреченный караван: мертвым деньги ни к чему.
...К счастью, ночь прошла спокойно и без эксцессов. К счастью, ни одна горячая голова ни с той, ни с другой стороны не решила навестить с "дружеским визитом" соседний лагерь. Иначе бы завязалась перестрелка, полилась кровь и появились первые покойники, и тогда можно было счесть, что все ее достижения на ниве дипломатии полетели в тар-тарары. Мужчины, умудрившись сделать из трех фургонов маленький вагенбург, бдительно несли охрану, но и Марица не почивала все ночное время. Девушка ощущала некоторый дискомфорт от того, что рядом лежит раненный, требующий заботы, и с трудом дождалась ночи. Ей не хотелось, чтобы кто-то стал свидетелем ее таинственных сил, а выздоровление Джека можно было запросто списать на умения доктора. Прошмыгнув под покровом ночи в повозку, мадьярка склонилась над спящим и тихо зашептала молитву, возложив руки на бинты. Пусть господь будет милостив ко всем своим детям, какого бы цвета кожи они не были.
Лишь на следующий день "поисково-спасательная" экспедиция достигла становища племени. И снова опасения Тернегг-Ратц подтвердились: краснокожих тут было вполне достаточно для того, чтобы снять скальпы со всех путешественников, потанцевав заодно на их костях. Уроженка Европы, хоть и не первый год живущая под американским солнцем, Маргит раньше никогда не встречала индейцев в естественных условиях, и не могла сдержать своего любопытства. Ей было интересно все: как живут, чем дышат, как относятся к женщинам, детям и старикам, откуда появился червяк-переросток, что значат разноцветные перышки в прическе во-он того молодого, сильного и красивого юноши, что, должно быть, улыбался именно ей. Плюс ко всему, помимо желания удовлетворить свой интерес, авантюристка тихо надеялась и на то, что ей удасться завязать если не дружбу, то некое подобие приятельства с местными молодыми мужчинами и жещинами-скво, да и узнать о дирижабле бы не помешало: наверняка дикари наблюдали его падение, а то и сами посещали место гибели технической новинки.
Что же до планов охоты на червя, позиция дочери кавалерийского офицера была проста и пряма: конная разведка боем, захват тела убитого детеныша червя, обнаружение основного логова, а затем - подрыв динамитом этого лаза вместе с его хозяином. Ну и само собой, Маргит вызвалась участвовать в разведке: она и зоркая, да и доказала местным, что она - вполне неплохой стрелок. Плюс - кое-что знает о первой помощи, и может помочь довести раненного до доктора. А доктора-то как раз надо беречь, он - залог жизни и здоровья отряда.
-
Маргит, пожалуй, самый инициативный и рассудительный персонаж из нашей партии)
-
У этой девушки в голове компьютер. А их пока не изобрели :(
-
Чуть запоздалый плюсик от восхищенного Мастера замечательному Игроку.
|
|
-
Как жаль, что не у всех персонажей есть такое же количество здравого смысла :)
-
Зачем? Зачем вы пришли на таможню? За что умер мой командир? Что вы искали там?
Вопросы по существу. Считаю, с них и нужно было начинать нашу беседу. Молодец
|
|
|
-
Уль стал достойным.
Я беспричинно горжусь тем, что мой персонаж участвовал, хотя и недолго, рядом с ним.
Он прошёл большой путь, и я рад что вижу его финал.
-
Самоубийственный инстинкт Ульриха не может не быть отмечен.
|
|
Мартин смотрел. И с каждой секундой понимал горькую и простую истину. Сейчас, все его навыки, вся сила, вся ловкость, каждый собранный им трюк, уловка, они бесполезны. Время меча, время для стона мышц кончилось ещё не начинаясь. Будь здесь Ила, будь здесь его солнце, они бы вместе смогли сделать всё. Крепыш был бы кочкой, о которую так легко споткнуться. Но что значит кочка без волны?
-"Что делать? Куда его ударить, если он двинется вперёд? Где? Где уязвимость, где слабое место?" - глаза шарили по громадной туше. Есть ли выбор? Есть ли что-то за что можно зацепиться? Глаза? Нету. Живущим во тьме нет нужды в ловить каждое движение. Огонь здесь редкий гость, не говоря уже о солнце. Ушей тоже нету. Слуховые отверстия? Даже сейчас, в ярком свете волшебного огня стекающего со стен (укол ревности - Ила так не умела) следопыт не видел их. -"Как? Как они нас чувствуют? У них нет даже чувствительных усиков, чтобы пробовать воздух! Солнце моё, дай мне знак!"-
Но давно уже отпылала душа, и стучался пепел в щиты сердец. Был ли Мартин холоден или тепел? Нет. Может - мертвец? Росомаха встряхнул головой. Не время. Не сейчас. Левая рука сместилась. Ответ на любой вопрос следует начинать искать изнутри. И один из этих ответов сейчас лежал в мешочке, подвешенном у пояса. Горловина узко стянута. Звездолов не обращался к нему уже больше месяца. Пальцы с трудом нащупывают мешочек. Для стороннего взгляда он кажется пустым - но Март знает, это не так.
Там холодная вьюга. Там ветер, воющий в горах, скрип чахлых сосен и долгие вечера у тёплого очага, за крепкими бревенчатыми стенами. Там частица далёкого-далёкого мира, оторванная от всего остального клана, но вместе с тем пребывающая с ним. Некоторые изделия резчики создают за пару дней. Некоторые - за месяц. Иные же создают за год, бережно подбирая подходящий кусок древесины, стружка за стружкой снимая слои, вкладывая душу в каждый изгиб затейливой резьбы. Немного таких амулетов, и дают их не всем. Марту - дали. Воины уходящие во тьму должны помнить, почему они шагают в недра гномьих глубин, почему они терпят две недели пути по подземным рекам и местам которые не хочется вспоминать. Почему, когда они выходят по ту сторону гор они щурят глаза в слабой попытке спасти своё зрение от беспощадного солнца. Щурят - но не закрывают. Краски поверхности для так прекрасны после долгой подземной тьмы...
Наконец, горловина открыта, и пальцы скользнули внутрь. Торопятся, спешат. Надо нащупать. Острые края резьбы ткнулись в ладонь. Будто недовольный зверёк легонько куснул кончик пальца. Сейчас не время вспоминать, как он добывал этот кусок редкой древесины, что не знает сноса, что тверда как камень, и даже стальные резцы берут её лишь после долгой подготовки.
-"Брат-братец, меньшой брат."- Март стиснул зубы, пытаясь дозваться до духа, что сидел в сторожке. Ритуальная узоры оставили его лицо почти бесстрастным, но узоры чуток сместились. Сердце сжалось. Звездолов редко это делал в присутствии Илы. Не стесняется, нет, но..неловко как-то. Так слепец стесняется своего увечья рядом со зрячим. Но даже слепец может ткнуть в лицо.
Там где не справляется сила, там где не хватает остроты разума - нужна хитрость и немного удачи.
|
|
Как и всем, спуск в подземелье Валерийцу давался с трудом. Но по сравнению со своими спутниками, он чувствовал себя лучше и в чём-то даже проще. Он знал на что идет, ради чего и зачем, с ним были его друзья и его богиня, чья незримая забота продолжала восстанавливать его и поддерживать, даже не смотря на то, что Вал просил не расходовать силы. Ведьмак не знал, что то чудо технологий, которое использовала девушка, накачало его кровь зельями и теперь они продолжали свое действие, даже когда леди Гвидичи ушла вперед.
Постепенно возвращалась чувствительность второй руке, голова болела всё меньше, хотя в ней по прежнему белым шумом ощущалось присутствие незримого и грозного противника.
Сам спуск напомнил о сгоревшем городе и обвалившемся подземелье. Воспоминания усиливались ещё и благодаря запаху паленого, доносившегося откуда-то из глубин мрачного лабиринта. Тогда он выкарабкался, полагая, что нашел спасение. Сейчас же, спускаясь всё ниже и ниже, он уже не питал иллюзий. Как известно, благими намерениям выстилают дороги в преисподнею. Казавшееся спасением предложение Таможенников обернулось мучительным долговым рабством, ставшим причиной многих горестей и потерь. Что сулило это подземелье, Валар не знал, да и не хотел знать. Он уже не питал иллюзий относительно своего будущего, не строил планов и не терялся в догадках. Он просто шел следом за теми. кто значил в его жизни чуточку больше, чем все прожитые года и тяжкие воспоминания.
Примерно каждый десяток шагов, ведьмак останавливался и прислушивался к собственным ощущениям, на краткий миг погружаясь в паутину судеб и читая узоры ближайшего будущего, он сдавливал ноющие виски и пытался распознать направление в котором им нужно двигаться и возможные ловушки, что могут преграждать путь.
Шел последним и последним же добрался до остановившихся на распутье. Неслышимым приблизился, положил руки на плечи Феари, успокаивающе провел по ним ладонями, склонился и шепнул: "Не беспокойся моя королева и не волнуйся. Тьма безвредна, а от прочих напастей тебя есть кому защитить, твой разум и тело в безопасности. Представь, что над головой не тьма подземелий, а бескрайнее ночное небо..."
Легонечко погладив плечи, Вал успокаивающе скользнул рукой по волосам и вновь замер, прислушиваясь к струнам бытия и глядя на мир желтыми светящимися глазами. Молчал не долго.
Неприятно чувство внутри, подобно мясорубке, перемалывало внутренности, доставляя немало тревоги и сомнений.
- Прежде чем отправиться в путь, прошу выслушать меня до кона. - голос у валерийца был тихим и задумчивым.
- Оба пути верны и оба приведут к тварям, вот только... - вал осёкся, размышляя над следующим шагом и тех последствиях к которым это может привести.
- Правый коридор приведет к скоплению натхо. Их там чуть более десятка, а нас всего пятеро. Левый, же... - Вал тяжело вздохнул.
- Левый приведет к одному, но отличному от тех, что мы видели ранее. Это существо выглядит иначе в сумрачной паутине. Можно было бы предположить, что это их лидер, мать или оракул, но... Существо одно, оторвано от остальных и без надлежащей защиты и охраны. В смутные времена принято защищать своего господина, а его оставили, значит это нечто не вписывающееся в ценности здешних обитателей.
По непонятной причине, Валару было достаточно тяжело говорить и он поглядел на Феари в поисках моральной поддержки, словно она знала, о чём хочет поведать ведьмак. Потупив взор, Валар продолжил:
- Я не позволю уничтожить последнего из рода, без веской на то причины. Если в стане врага две правящие ветви с отличным мировоззрением, то я бы предпочел оставить более... благоразумную и не несущую угрозы людям. Возможно удастся убедить уйти или найти некий компромисс... Иной мир, пустой и отрезанный для их новой жизни... Не знаю...
Вскинув голову, Вал сверкнул желтыми глазами.
- Прежде чем уничтожить, оставьте мне возможность понять с чем имеем дело. Возможно натхо в своей массе не однородны как люди, руководствуются различными принципами. Как бы то ни было, даже старый Геральд, мой учитель, не стал убивать последнего дракона...
Вал вопросительно посмотрел на спутников.
- Впятером против десятка, даже если из других тоннелей придет подкрепление, будет жарко. Впятером против одного, пусть и отличного, вероятно есть шансы, но... если это последний из рода, я не позволю его уничтожить без веской на то причины, если не будет угрозы вашей жизни и другим людям. Знаю это сложно понять, но ведьмаки не убийцы и не святоши, мы хранители порядка и равновесия. Полнейшее уничтожение чего-либо, это перекос в одну из сторон в хрупком равновесии полотна мира. Все существа в равной степени заслуживают жизни и то что одним несёт добро для других зло. Это лишь нормы морали и восприятия. Дадите ли вы мне шанс разобраться?
|
|
|
|
Маргит, как и подобает настоящей дочери народа Арпада, никогда не была слишком доброй или слишком доверчивой. На своем жизненном пути ей неоднократно довелось столкнуться с примерами человеческой корысти, алчности, злобы и самой черной неблагодарности, и она уже привыкла к тому, что облагодетельствованный может запросто предать благодетеля, нанеся тому удар в спину. Так что удобнее всего было недоверять никому, кроме сестренки.
Но при всем при этом ее рациональном подходе было еще одно "но": в достаточной степени богобоязненная, мадьярка понимала, что они с Софи живут небогоугодной жизнью, и менять ее не собираются. Посему на старшую из сестер периодически нападало неотдолимое стремление творить добрые дела, даже когда она понимала, что они по итогу окажутся вредны для нее самой. Таким образом, она полагала, тяжесть их грехов каким-то образом ослабляется, и весы добра и зла приходят в равновесие от брошенных на одну чашу благих деяний.
Так было и сейчас. Нинет, и без того не внушавшая доверия авантюристке, еще сильнее раздула пламя ее подозрений, когда ответила тон в тон. Ее слова о том, что, дескать, "не по-христиански говорить так", звучали для Маньи донельзя наигранно и фальшиво: словно бы путешественница пыталась таким образом расположить ее к себе, изображая из себя примерную прихожанку, страдающую духовно из-за смерти других, абсолютно не известных ей, людей. Видимо, девушке и впрямь было необходимо продолжить путь с их маленьким караваном, и она ради этого пыталась пойти на все. Мадьярка, чья подозрительность только усилилась, дала себе мысленный зарок следить за новой спутницей как самостоятельно, так и попросив о помощи других.
Впрочем, держать тон опытная мошенница на доверии умела, и на просьбу Нинет ответила лучезарной улыбкой:
- Конечно можете! Это не причинит нам никакого беспокойства. Располагайтесь сами и кладите ваши вещи в центральный фургон. Что же до оплаты, то об этом вам следует поговорить с мистером Симмонсом, - она плавным жестом ладони указала на мэра, - он - глава нашей небольшой группы путешественников.
Провожать Нинет до фургона или тем паче помогать ей донести вещи Маргит не собиралась: взрослая женщина может справиться и без ее помощи. Мадьярке было просто необходимо поговорить с мистером Даком и она, дождавшись, когда рядом не останется лишних ушей, подшла к сидевшему верхом невысокому мужчине и, облокотившись на его ногу, твердо посмотрела глаза в глаза:
- Даффи, мы правильно сделали, что помогли ей, но я все равно ей не доверяю. Не мне тебе говорить, но, может, пускай один из ирландских братьев последит за ней? Превентивно, так сказать.
И еще одно: МакКоя укусил ликантроп, верно? Я так подумала, что, судя по сказкам, он может заразиться и сам стать оборотнем. Даффорд, я верю, что ты, если что, не дашь ему перекинуться в зверя, верно?
|
|
|
|
-
"М-мы втроем. Это гы-ылавное."
и воот она суть. Вы втроём, это главное.
-
Сэр Ульрих упорен.
Это пост по совокупности.
|
Замечание Ланселота о молчании, которое золото, тяжелым обухом опустилось на плечи Феари. Нашла о чем кричать, дура. Но что она могла с собой поделать? Слишком о многом приходилось думать и переживать.
- Возвращайтесь. - Сухо ответила она и вышла наружу, не желая более ни о чем распространяться в стенах этих сводов. А выйдя, схватилась за грудную клетку, сердце решило напомнить о том, что оно не бесчувственный орган и тоже умеет причинять боль в ответ. Поморщившись, Феари выпрямилась, отнимая руку от груди, и направилась обратно к своим мужчинам, размышляя о том, когда же может вернуться Вигго.
Вигго сейчас был тем, на кого она готова была во всем положиться. Снять с себя все полномочия, все заботы и тревоги, взвалить все ему на спину и плечи и спокойно уйти, уводя за собой друзей, забывая по пути обо всех пережитых кошмарах, обо всех проблемах и потерях. Ей ужасно хотелось уйти. Вся эта тьма, обступающая их в этом мире, давила не снаружи, а изнутри. Душила черным кольцом, напоминая о себе и своей возможности причинить еще большее зло, чем она уже успела.
Валар страдал, страдал и Ульрих, страдали те, кто находились сейчас в пещере. Никто из них не знал, вернется ли он оттуда живым. Все было размыто рамками неопределенности, везения и просто удачи. Сколько этих тварей там осталось? Пять? Десять? На что способны те, кого зажимают в угол? Крыса кидается кошке в морду, если попадает в угол. Потому что крыса хочет выжить. И сейчас они были той самой кошкой, которая загоняла в угол крыс. Они были почти смертниками, вступая в чужие владения, не имея карты помещения, не имея с собой ничего, окромя святящейся штуковины, пары бластеров и тонны мужества, которая обеспечить победу могла лишь относительно. Разумеется, им нужно было подкрепление. Разумеется, им нужен был Вигго. И Феари твердо намеревалась дождаться его появления, потому что потери этой битвы были слишком велики. Потому что она уже пожертвовала один дорогим ей человеком и не собиралась жертвовать оставшимися двумя.
- Мы остаемся ждать Вигго. Пока сюда не прибудет подкрепление, я туда ни ногой. Остальных я предупредила. Думаю, они сейчас поднимаются, - Феари тяжело опустилась рядом с Валаром на землю, и коснулась его лица рукой. Сейчас ей хотелось разорвать всех этих тварей зубами, глядя на измученное лицо Валара.
-
Решимости это
-
Ух, боевая барышня!
|
|
|
|
|
|
Если уж богиня говорила, что огонь не поможет, то не простому смертному сомневаться в истинности её слов. И хотя последовала демонстрация огненной магии, Вал всё равно верил, в могущество Огненной Арин, даже если она и сама сомневалась. К несчастью, чуда не произошло и каменная дверь не рассыпалась пеплом и не стекла оплавленным железом к ногам. Как стояла, проклятущая, так и продолжила стоять, беззвучно издеваясь над собравшимися. Вал приблизился к спутникам и молча встал за ними. - Не беспокойтесь, друзья, я буду за вашими спинами, даже когда вы меня не будете видеть... Его устраивал любой вариант, и он даже внутренне согласился, что стоит попробовать садануть двуручником второй раз, в надежде, что преграда не выстоит. Вот только в процессе возникла небольшая заминка. Кто-то из людей не то таможни, не то Айронсайда, принялся готовить очередной ритуал и пришлось ждать некоторое время, слушать разговоры про гонцов и личностей, которые были валерийцу неизвестны. Но зато потом, когда Ульрих занёс меч для повторного удара, Вал приготовился, чуть напружинив ноги... Philip Wesley - Far and away: ссылка *Бом* Погребальным колоколом над сгоревшей часовней, разноситься звон. *Бом* Магическая сталь в руках рыцаря взмывает в воздух невесомым перышком. *Бом* Опускается, сверкнув искрами в зените своего могущества. *Бом* Дрожит земля, словно сотрясаемая приближающейся конницей. *Бом* Ударные волны, подобно чуме, начинают расползаться во все стороны. *Бом* Сердце уходит в пятки, а из под земли бьет сильнейший толчок, подбрасывающий тело в воздух и отбрасывающий его на пару метров назад. *Бом* Время замедляется. Словно муха в янтаре, ведьмак видит замершие фигуры в разных позах. Падающие и пытающиеся удержаться на ногах. *Бом* Магическая дверь расколота и мелкое крошево земерло в полёте. *Бом* *Бом* *Бом* По ком звонит старый колокол? Ветерок холодит спину или это спина рассекает прохладный утренний воздух? *Бом* Мир вновь приходит в движение и руки тянуться куда-то вперёд в поисках опоры, но пальцы хватают лишь пустоту. *Бом* Последний, тринадцатый удар колокола. Отброшенное магической волной тело ведьмака отлетает в сторону, падает, приземляясь на камни, что ветрами и дождями были смыты в лощину. Удар, хруст в голове, треск в теле. Это старая часовня не выдержав напора ветра, накренилась и, ломая сгоревшие балки, обрушилась. В небо взмыла стая ворон. Много, очень много. Тысячи, возможно, десятки тысяч, они заполонили собой всё небо над головой и погрузили мир во тьму. Вал лежал неподвижно, глядя широко распахнутыми глазами в утренне, сереющее небо.
|
|
|
|
|
|
Добравшись буераками и оврагами до запертой двери Вал остановился и дождался остальных, благо конный пешему не товарищ и ждать не пришлось. Следовавшая за ним процессия появилась почти сразу.
Ведьмак, смотрел на каменное изваяние, как бараны смотрят на новые ворота из известной присказки. Он конечно сталкивался с дверьми и с хитроумными запорами всех мастей, но чтобы у двери не было даже замочной скважины, петель или запорных механизмов, такое он видел впервые. Возникало гаденькое предположение, что эта дверь лишь высечена из камня и никакого прохода за ней нет. Но нет, чутье подсказывало куда нужно двигаться, но оно совершенно не говорило как.
Видя друга в унынии, ведьмак оставил свои тщетные попытки разыскать замочную скважину и направился следом за своей богиней, присел возле рыцаря, дружески притянул к себе за плечо.
- Ульрих, у тебя случайно нет молитвы, которая открывает запертые двери? Поскольку я не вижу ни малейшего намёка на замочную скважину, а это значит, что она запирается изнутри. Если бы это была крепость, можно было попытаться проникнуть внутрь через сточные каналы или попытаться перелезть через стену... Но тут нет ни стен, ни каналов...
Покосившись на двуручник, Вал отрицательно мотнул головой.
- Даже и не думай. Хочешь чтобы я надорвался? Да у меня в жизни в руках ничего тяжелее топора не было, а ты предлагаешь мне тягать твой двуручник. Я же или покалечусь сам, или кого-то ещё покалечу, а то и на ногу уроню... А ведь там эта тварь схоронилась... Как дверь откроется, я точно свалюсь, буду пускать кровавые пузыри на потеху присутствующим. Так что давай, соберись, старый пёс. Вспомни, о леди Мэль, возможно за этой дверью та самая тварь, что лишила леди Феари подруги, а тебя любви. Неужели зайдя так далеко, ты хочешь передать возмездие Айронсайду и его людям?
Склонившись над ухом фон Брандена, ведьмак горячо зашептал:
- Дьявол тебя побери, господин фон Бранден. Вставай и сражайся, на зло врагу и всему миру. Эту тварь можно одолеть только зажав в двух мирах. Не справитесь вы - погибну я, и наоборот. И вообще, кто-то должен позаботиться о леди Феари, а из всех, кому я доверяю её честь и свою жизнь, здесь только ты. В моей стране говорят, что для каждого боя есть своё время и место. Твоё время пришло, так выбери удобное тебе место и победи... И не вздумай жалеть противника. Он не пожалел леди Мэль...
Вал пытался разбудить в рыцаре зверя, напомнить о больном, о данном обете, об утрате. Пусть он будет зол, но порой злость лучше отчаяния. Да и положа руку на сердце, Вал мало что мог в прямом бою, не было у него магии, не было кинжалов, от влияния натхо он уходил в мир сумрака, оставляя беззащитное тело на земле. Да и кто-то должен был помочь ему на той стороне, ослабляя противника в мире света и добивая его, когда истерзанной душе и разуму удастся лишить древнее зло её поганой магии. И кто-то должен будет его вернуть в мир живых. Человеческое тело слишком хрупкое, чтобы выдерживать подобные нагрузки без последствий.
Валар посмотрел на Феари и благодарственно кивнул.
- Без вас, это мероприятие и мир обречены на провал. Прочность цепи измеряется её самым слабым звеном. Где тонко, там и рвётся. У нас одна жизнь, у натхо тысячи. Если мы проиграем, через сотни лет они вернуться и все наши успехи окажутся тщетными...
-
Очень вдохновляюще
-
В этом посте просто куча вещей, за которые надо плюсовать. За идеи.
-
Сочно, хорошо. Добрый пост.
|
|
Сложнее всего было разуму. Настойки, магия, прикосновения богини в купе с её благодатью были способны творить чудеса с истерзанным телом, возвращать его, по своей воле и прихоти, из пограничного мира в мир живых, не давая душе уйти во тьму и напитать корни родового дерева.
Вот только разум, материя тонкая и непонятная, пребывал в замешательстве и отчаянно боролся с приступами безумия, силясь преодолеть чувства собственного тела и нахлынувшими чувствами. В Сером сумрачном мире разум не ощущал тела и был лишен какой бы то ни было связи с реальным миром. Он нечувствовал боли и не исптывал сожалений, здесь же, в мире реальном и светлом, он ощущал биение сердца, чувствовал как кровь течёт в жилах и как сокращаются его мышцы. Он был несколько потерян, поскольку не мог отличить где закончилась серая пелена и началась реальность и то, что сейчас перед глазами является вымыслом или его собственным безумием.
Оставалось только стоять и терпеливо ждать, когда морок рассеется или разум привыкнет к тому, что не замечал в повседневной жизни. Агония разума, разве может быть что-то хуже и болезненнее, чем неприятие собственного тела разодранным в клочья сознанием? Он уже не понимал, кто все эти люди, о чём они говорят и почему их так много. Всё что он видел, это знакомые лица Феари и Ульриха, чуть размытые лица Шраги и Айронсайда и абсолютно незнакомые лица всех остальных.
"Что они все здесь делают?" - вопрос так и остался в голове, блуждая в лабиринтах памяти. К счастью, ведьмак ещё мог осознать себя как личность и испытывать простые эмоции. Его богиня и друг были рядом - это хорошо. Незнакомцы - плохо. Но если кто-то из них попытается причинить им вред, разум не будет удерживать тело.
"Чёрт, почему нас так много?" - раздвоение или даже растроение личности валерийца сводило с ума. Голоса звучали громко, стараясь перекричать друг друга. Он зажмурился, силясь заставить их замолчать. а потом на помощь пришла леди. Она разом оборвала все мысли, единолично завладев сознанием. Её мягкие и чуть влажные губы скользнули по щеке и валерийцу нестерпимо захотелось заключить её в обьятия. Нельзя. Она богиня, она сама выбирает, а ты лишь жалкий смертный, который должен исполнить её огненную волю.
Вал открывает глаза и преданно смотрит на женщину-бога. Медленно кивает, собирая мысли и воспоминания.
- Оно уходит вдоль реки, моя королева. Быстро, очень быстро. Но я ещё чувствую след. Я могу показать, могу идти, могу сражаться...
Валериец с долей испуга посмотрел на окружающих, словно опасаясь, что его сочтут безумным калекой. Но нет, он ещё может связать разорванные нити своего сознания, он ещё помнит кто он и что должен делать и для кого.
|
|
|
|
|
|
-
Я уже сама не знала, как разрулить эту ситуацию. Идиотскую, забавную, но потенциально опасную для игры.
|
|
|
|
|
Мерный шорох сапог, стук каблуков, дыхание смерти вокруг.
Вал идет вперед стараясь не отстать и не споткнуться о лежащие тела. Ржавым запахом крови и сладковатым вкусом тлена пропитан воздух. Клокочет сердце, надрываясь от переполняющего чувства опасности и переживаний, стонет разум в предвкушении новой порции боли.
Смрад сгоревшей плоти раздирает ноздри, заставляет глаза слезиться, но нет в жизни большей тревоги и боли, чем страх за близкого человека. В ад, в пекло. в раскаленного горнило с голым задом, на лезвия клинков, в петлю, на морское дно, но со своими.
Неожиданный грохот и все срываются на бег, вламываются в комнату и сразу рассредотачиваются. Каждый выбирает себе цель, а Вал останавливается, раздираемый противоречиями. Нужно идти за своей богиней, но рядом с ней достаточно людей и богов, владеющих огненными резами. Ульрих в меньшинстве, но его поддерживает Шрага, да и эта глупая просьба...
Волны ломающие волю и сознание накатываются с новой силой, их много, гораздо больше чем минутами назад. Вал дрожит как осиновый лист на ветру, мышцы сводит судорогой, а агония вгрызается в голову раскаленными зубами. Двое, трое... В четверо больше нагрузки и Валар вцепившись ногтями в стену оседает. Поджившие раны начинают вновь кровоточить, но теперь это не пугает. Страшно в первый раз. когда сталкиваешься с неизвестным, когда ощущения новые и непознанные. Познав глубину однажды, ты уже не боишься нырять.
Сейчас от него нет проку в бою, он бесполезен, но его поле битвы находиться там, куда другим не дотянуться, и только там он может помочь своим друзьям.
Перестает сопротивляться, расслабляется, чтобы скорее провалиться в могильный холод темного небытия. Фигура у стены окончательно складывается на пол, захлебываясь собственной кровью, но это лишь тело. Разум арбалетным болтом несется навстречу неизвестности, туда, где чадят смердящие свечи, четыре проклятые кадила извращенного бога, прожигающего полотно мира ради собственной прихоти. Вал не видит себя и не ощущает, но почему-то знает, что его горящие янтарем глаза будут замечены темными, невидимыми жрецами бездны. Именно в пустоте будет его бой, на поприще теней, обмана и ловкости. Только там, можно восстановить равновесие, лишить противника сил и связать нити из которых сложиться новое полотно мироздания.
"Горят янтарем глаза в темноте,
Плетет узор, паук на стене.
Мерцают свечи в четырех углах
Обращая полотно мироздания в прах.
Забыто бренное тело в пыльном углу
Разум ушел из него в пустоту.
Но не прощения пошел он просить.
Ведьмак устремился свечи тушить..."
-
Скажите теперь, что этот пост можно не плюсовать?
-
потрясающе! так атмосферно, что сердце обрывается
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Манипуляции Кеворрина с компасом возымели определённый успех – удалось определить, что часть тоннелей, возможно, идёт в сторону от города. Выбрав для путешествия первый попавшийся проход, мы отправились по нему.
Коллектор, как и тот, что вывел нас к подземной реке, страдал хроническим насморком, минут через десять преградив нам путь очередной мембраной. На сей раз я, переложив почётные обязанности сжигателя соплей на коллегу, с удовольствием пронаблюдал за процессом.
Однако, практика, показывавшая, что выбирать первое, что попалось под руку, чревато последствиями, решила в очередной раз напомнить о себе, и на нашей дороге очутилась крыса.
Почти что обычная, хотя, как сказали бы наёмники, с которыми мне довелось шастать по джунглям Уолтсхейма лет восемь назад, настолько здоровенная, что у неё вполне хватило бы наглости *****уть в жопу ослика, на котором мы таскали немногочисленные пожитки, а затем ещё и сожрать его вместе со всеми вещами. Ну да наёмные солдаты – люди простые, и юмор у них простой и очень специфичный, но того факта, что представитель рода Rattus отъелся до весьма серьёзных размеров, это отменить не могло. Как и мысли о том, за счёт чего эта скотина отожралась – неужели подъедает всяческих случайно забредших к ней путешественников?
- Коллега, вас случайно в аптечке не завалялись Matricāria chamomīlla, Cynoglóssum officinále или Méntha piperíta? Их запах нам сейчас весьма и весьма помог бы...
- Ромашка, чернокорень, перечная мята? – негромко осведомился я. – По идее, могут быть. Хотя...не проще ли ей швырнуть кусок мяса? Если крыс здесь много, есть вероятность того, что эти твари передерутся меж собой, поскольку окружение явно не способствует хорошему и обильному питанию. Да и одна она отвлечётся...
Говорить коллеге о том, что эта крыса может быть и не крысой – слишком уж неправильный ум чувствуется за взглядом, опять же – слишком... человечным? Это всё вызывает неправильное ощущение - животинке словно бы интересно, что мы предпримем.
Вполне возможно, что это – какой-нибудь хитрозадый наблюдатель за канализационными коллекторами. И может быть , это не только наблюдатель. Усатая красноглазая морда вполне может оказаться ещё и доедателем. Например, доедателем нас. Или носителем какой-нибудь пакости, способной превратить человека во что-нибудь зубастое и кушающее других человеков.
|
|
|
|
- Поживи с моё... - не то пошутил, не то на полном серьёзе ответил музыкант, ожидая окончания обработки запроса.
Не-жизнь научила ходить по тонкой грани дозволенного, опасно балансировать между интересами кланов и группировок, между кормом и сородичами, между законом и криминалом. Контрабанда, теневые махинации, сомнительные сделки, ещё более сомнительные контакты с контрагентами всех мастей. Всё это было бы невозможно проворачивать, если не учитывать возможных последствий и не планировать десяток запасных путей для отступления. Любого, кто имел наглость и неосторожность встать на этот путь ждали большие неприятности и только от того, насколько ловко и изворотливо их удавалось обойти или решить, зависело продвижение вперёд. Пока рокеру везло и ему удавалось выходить сухим из воды.
- Бенисио Михель, Давид Хаменес, Агель Вилья... повторил музыкант на слух запоминая имена, словно они были словами новой песни...
К делам Рок подходил основательно, стараясь получить максимум информации из доступных источников и пока не исчерпывал все возможности, не спешил отправляться за следующим.
Вот и сейчас, задумавшись, Дизель пытался понять, что ещё полезного можно разузнать у Карлоса прежде, чем отправиться на склады. Но похоже здесь он исчерпал все возможности. Недостающие кусочки информации Карлос просто не мог предоставить, так что некоторые вопросы повисли без ответа.
Но надо отдать должное парню, он здорово помог, сэкономил кучу времени, отфильтровал и отсортировал информацию, на ручную обработку которой ушла бы не одна неделя. Даже в БД залез те, в которые ему залезать не следовало.
"Определенно, полезное млекопитающее... Надо взять на заметку, мало ли когда могут пригодиться его таланты."
Рокер достал визитку и протянул собеседнику.
- Вот держи. Ты мне здорово помог и я перед тобой в долгу. Возникнут проблемы, захочешь попасть на концерт или произвести на свою девушку впечатление - звони, помогу.
Широко улыбнувшись, Дизель поднялся со стула.
- Полагаю, дальше мне следует пообщаться с грузчиками, поскольку всё, что могли, мы с тобой уже узнали. Чёрт, ставлю десятку, если бы была возможность узнать какие трусы сегодня надел начальник порта, ты бы и с этим справился...
Рок старался наладить контакт и оставить о себе хорошее впечатление, поскольку именно свита делает короля и чем больше у Дизеля будет друзей, приятелей, контактов, фанатов и просто людей относящихся к нему благосклонно, тем проще ему будет добиться собственных целей в дальнейшем. Благо эти цели были достаточно миролюбивыми и не шли в разрез с мировоззрением его приверженцев, не заставляли их поступаться собственными принципами и делать что-то против их воли.
Набрав на телефоне номер одноклубника, Рок дождался ответа:
- Мазута, помнишь КПП где я прошел? Да, то самое... Отстегни из казны три сотни и отдай молодому человеку по имени Карлос. Да, он скоро подойдёт.
Повесив трубку, музыкант улыбнулся.
- Подойдешь к КПП, где сестрёнка работает. Мазута отдаст тебе деньги, которые у тебя занимал на выпивку. Две сотни твои, ну и на сотню сделай сестре приятное. Ну там цветы, конфеты, шампанское или что она любит? Пусть знает, что ты и про неё не забыл в своей благодарности.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Ночь, улицы, фонарные столбы и порт...
Тишина царящая в этом районе города нарушалась только мерным рокотом хорошо отлаженных двигателей. Пятёрка мотоциклов вывернула с перекрёстка и не спеша подъехала к основным блокам КПП.
Яркие портовые прожекторы, установленные на погрузочных кранах, яркими софитами разрезали черную маслянистую гладь воды. Словно в зеркале в нём отражался город, звёзды и луна. Тихими и глухими басами звучали корпуса пришвартованных судов и сухогрузов о бетонные пирсы. В воздухе пахло солью, сыростью и выхлопными газами силовых агрегатов.
Кортеж остановился. Мотоциклы встали в одну линию, почти притираясь бортами друг к другу. Страшноватого вида мужчины в коже и татуировках спешились, обступив одного, что продолжал сидеть, положив голову на скрещенные на руле руки.
- Чип, у тебя сигареты есть? Прикури мне одну...
Голос музыканта звучал тихо, почти на выдохе, а хрипотца отдавалась грудным басом.
Окружающие байкера Сыны молчали, поскольку знали, что Дизель не приветствует курение и если он сам попросил сигарету, значит дела совсем хреновые. Но спрашивать никто не решился. Привыкли и знали, что Рок держит всё в себе и сообщает окружающим уже обдуманную информацию или принятое решение.
Бородатый байкер покопался в недрах кожанки, извлёк помятую сигарету, зажал губами и отвернувшись от ветра закурил. Сделал несколько затяжек, раскуривая никотиновую палочку и протянул рокеру.
Вместо слов благодарности последовал кивок.
Организм уже давно не ощущал воздействия табака и алкоголя, но ощущал горечь и жар в лёгких от раскалённого дыма. Затянувшись, Дизель выпустил дым через ноздри, пытаясь придумать, как лучше всего донести информацию до Сынов. Сигарета успела истлеть до половины, прежде, чем начал говорить.
- Местные авторитеты прочухали про некий ящик прибывший в порт в обход их интересов. Возможно наркота, возможно оружие, возможно что-то ещё. В детали меня не освещали, но дали понять, что многие заинтересованы в том, чтобы его получить в свою собственность. Своих людей не посылают, опасаясь привлечь лишнее внимание со стороны конкурентов и поручили это липкое дело нам. Засада в том, что "гастроли" нам отменили до нахождения этого ящика, а найдя ящик, мы скорее всего наступим кому-то на больной мазоль или перейдём дорогу и нам постараются припомнить "грехи молодости"...
Сигарета почти полностью истлела и Дизель, бросив её на асфальт, раздавил мыском ботинка.
- Дело дрянь и сила не на нашей стороне, так что я пойму, если вы решите соскочить. Я слишком много вложил в Сынов и как лидер не могу отступить. Вы - можете. Если вы со мной, то официальная версия такова, что мы ищем ящик с музыкальным оборудованием для концерта, размером примерно два на два. Ящик отправлен заранее и должен находиться где-то в порту. Нужно узнать где он сейчас или кто забрал, если его нет. И постарайтесь без жертв, нам ещё здесь концерт играть, наверно...
Поднявшись, Рок заглушил мотоцикл, сунул ключи в карман и направился к будкам охраны. Ещё на подходе он помахал служащим рукой, привлекая внимание.
"Мда, дерьмово ночка начинается. Ну ничего, посмотрим у кого яйца крепче, господин Мендоса. Мой концерт только начинается. Впереди вас ждёт грандиозное шоу."
Нацепив дежурную улыбку лицедея, Дизель Рок нагнулся к окошечку и поприветствовал:
- Эй, привет мужики, посылки забирать это к вам?
|
|
|
Камень вокруг, сталь под пальцами, темнота, шум льющейся воды, вонь.
Я – не я. Я – плоть, затянутая в кожу перчаток, кисти рук. Главное – не позволить мыслям отвлекаться от пальцев, которые давно уже живут своей собственной жизнью и заняты своими собственными мыслями.
Мир пульсирует. Мир сужается и расширяется, каменные стены то становятся огромными, отдаляются, исчезают, то начинают давить, как камзол, подобранный не по размеру.
Вниз. Только вниз.
Сталь крюка в очередной раз вгрызается в скобу, давая хоть какую-то уверенность, что бренная тушка не превратится в фарш через несколько секунд случайно начавшегося полёта.
Передохнуть. Утереть пот со лба тыльной стороной рукава камзола, и вновь – ниже, ниже, ниже.
В какой-то момент чувство высоты начинает подводить, попросту отказывая напрочь - словно бы и нет уходящей неизвестно куда лестницы и колодца. Тянет разжать руки и погрузиться в дрёму.
Вниз не смотрю, но, зажмуриваясь, и чувствуя на языке терпкий привкус перца и корицы, знаю – очередного «приступа» избежать уже не удастся.
... Кошка сидит. Сидит против всех правил и законов логики, в (или на?) воздухе. Чёрные провалы глаз, в которых клубится тьма, смотрят на меня.
Я знаю, чего она хочет.
Кошка предлагает. Разожми пальцы, - требует она. Ощути несколько секунд полёта, - говорит она. Приди ко мне, - просит она.
Нет, - говорю я. Мне рано, - утверждаю я.
Никогда не бывает рано или поздно, - тьма упорствует.
Я упрямлюсь тоже. Не сегодня и не сейчас! – отмахиваюсь от твари.
Кошка зевает, потягивается, выпуская и пряча острые когти, обнажая желтые клыки и полусгнивший язык.
Ей скучно. Она слышала мои речи много сотен раз.
Она ждёт. Знание, что много сотен лет подтверждается практикой – рано или поздно её глаза придут к ней. Неважно, как.
Важно, что этого никто не смог избежать. Никто и никогда.
Тварь вновь усаживается, и снова начинает сверлить меня взглядом.
Закрываю глаза. Так только хуже, окружающее пространство кажется киселём, в котором можно плавать. Кисель пахнет корицей, яблоками, гноем, мочой, сладковатым запашком разложения.
Кисель вливается в лёгкие, забивает их, дышать становится тяжело, к горлу подступает тошнота.
Плевать. Главное – не видеть. Просто не видеть окружающего бреда.
ГРАФ:
Чего ты боишься, лекарь?
ДОКТОР:
Человеческой жестокости.
ГРАФ:
Почему?
ДОКТОР:
Она похожа на чуму…Нет! Она и есть чума!
ГРАФ:
Объясни.
ДОКТОР:
Вы разносите её как болезнь. Как заразу. Каждый ваш шаг влечёт ответное проявление жестокости. Скажем, Коалиция не тронула бы никого, если бы не те три наглых щенка, которых вы, господин де Корбэау, зарубили. Вы…заражаете ей всех, кого встречаете на своём пути.
ГРАФ (усмехается):
Они это заслужили. Иногда лечит только Кошка, так ведь?
ДОКТОР (испуганно, приглушённым голосом):
Не произносите это имя всуе… Она всё слышит. И да, с таким отношением, вы хотите, чтобы болезнь прошла? Вас слишком, слишком, слишком многие ненавидят.
ГРАФ:
Плевать. Плевать я хотел на них всех. На всю псарню.
ДОКТОР:
Вы хоть знаете, отчего это всё?
ГРАФ (насмешливо):
И отчего же?
ДОКТОР (устало):
Слишком много ненависти. Вашей и чужой. Она из вас выплескивается, вас ей тошнит. Отсюда ваши припадки.
… Звёзды, звёзды светят с трудом, пробиваясь через тьму ночи и снег. Тонкий длинный шпиль режет мрак над головой, продуваемая всеми ветрами площадка из чёрного грубо отесанного камня в футе внизу словно бы чуть раскачивается. Где-то далеко шумит море.
В какой-то момент хочется отпустить скобы и спрыгнуть – металл холодит руки даже сквозь перчатки, но я сдерживаю себя. Это – иллюзия, ничего более. Это не родной дом. Тебя здесь нет, или вернее, этого нет, а ты сам – реален.
На краю появляется человеческая фигура. Чёрный плащ с гербом - рисунком в виде нахохленного ворона на человеческом черепе, серая льняная рубашка, коричневый кожаный дублет.
Ветер треплет черные волосы, свистит в горлышке бутыли, удерживаемой в руках любителем ночных прогулок.
Фигура склоняется над пропастью. С той стороны – пролив, вспоминаю я. Если прыгнуть – шесть сотен футов полёта, не меньше. Шесть сотен футов полёта - и всё. В клочья, не иначе.
Хочется крикнуть, предупредить, но слова застревают в горле.
- Тебе не дано изменить прошлое, - произносит знакомый голос над ухом, отец выныривает из тьмы, прислоняется спиной к стене, по которой тянутся скобы лестницы.
- Это было?
- Это есть, и будет, - бесцветные глаза смотрят устало. – Неверию здесь нет места. Да и за всё нужно платить. Это, - кивок в сторону края, – цена за знание. За наглость, собственную трусость, и глупость. За то, что с нами было и есть. За то, что будет. За то, что может быть.
- Не слишком ли дорого?
- Нет. В тот вечер он напился вусмерть - для храбрости - и прыгнул с Костяного Шпиля. Остатки тела в заливе искали неделю, но так и не нашли. Но именно с тех пор на площадке гнездятся вороны. А теперь – пойдём. Пусть свершится то, что было…
Канализационный колодец после всего показался необыкновенно спокойным и, не побоюсь этого слова, уютным местом. Кой-как спустившись по скобам вниз, я позволил себе небольшой отдых – прежде чем лезть дальше, в очередной лаз, из которого слабо тянуло вонючим ветерком, следовало, по меньшей мере, отдышаться.
|
-
Это плюс за определенные идеи, поданые как в этой игре, так и в параллельной. К сожалению, нельзя плюсовть дважды.
|
|
|
|
|
|
Могло показаться, что человек без имени умер или превратился в статую. Он сидел неподвижно, кожа приобрела белёсый оттенок, а взгляд смотрел в пустоту перед собой. Словно высеченная из камня горгулия, Вал пребывал в неестественной позе, сжимая виски побелевшими пальцами и только вздутые, пульсирующие на шее вены выдавали в нём искhe жизни.
Медленно заворочавшись на своём месте, мужчина поднял голову при помощи руки и оскалился, что видимо означало его приставучую улыбку.
- Благодарю, мейстер, но я не просил меня чему-то учить, я лишь просил поделится доступной информацией. Достаточно того, что вы не отказали миледи...
"Как же болит голова. Неужели я отвык от бани и перегрелся?... Ммм..."
Мысли в голове были похожи на гигантский муравейник, где каждая толкалась, топталась и пыталась подвинуть соседнюю, в числе первых проникнуть глубже и стать истинной. И не смотря на этот беспорядок, голова валерийца продолжала сопротивляться набегу самых нелепых домыслов и идей, стараясь сосредоточиться на самом важном. Вспомнить детали, которые могли быть упущены по различным причинам.
Добравшись до коробки с эмоциями, Вал ощутил, как неприятно заскрипели когти по железу, седце невольно сжалось, прислушиваясь к эху далёкой грозы. Что-то знакомое проступило в серой пелене и яркой молнией разорвало пелену, с грохотом обрушиваясь в сознание и разгоняя более мелкие и незначительные мысли.
Глубоко вздохнув, ведьмак повернулся к спорящим Ульриху и Нацеру.
- Сэр Бранден, вы говорили, что эти вещи не принесут добра, значит рано или поздно мы найдём их, по трупам. Если потребуется, я с особым пристрастием могу допросить людей лорда, если он не будет против. Но боюсь, что количество слуг может резко уменьшиться, что в сложившейся ситуации будет играть только на руку противнику. И...
Вал несколько раз моргнул, пытаясь унять резь в начинающих желтеть глазах.
- И помниться я обещал, что мы отправимся в твои родные края, чтобы попытаться найти способ излечить ваше колено. Надеюсь твой дом не обделён достатком и удастся найти достойную замену утраченным вещам. Главное не терять самого главного, то, что у тебя в душе, Ульрих...
Ещё немного и Вал вот-вот рухнет на стол. Желтые глаза закатились, тело покачнулось и несколько прядей рыжих волос окрасились белым. окончательно, а тело покачнулось.
- Они были здесь... Двое... Один мёртв... второй...убийца Мэль... прошел дальше... выше... в башню... был т... там... потом ушел... под землю... пока мы были снаружи...
Голова валерийца склонилась к столешнице, а из носа потекла капелька крови, оставляя след на губах и подбородке. Утерев багровую жижу обмоткой, Вал пошевелил головой из стороны в сторону.
- Не так быстро, Ульрих. Подожди немного, дай отдышаться. Видимо я перегрелся.
Повернувшись к владельцу поместья, Вал благодарственно кивнул:
- Хорошая у вас баня, лорд Айронсайд. Достойное испытание для души и тела. Может быть у вас, или вашего мейстра, найдутся сборы трав, которыми я мог бы воспользоваться и заварить отвар, чтобы угостить присутствующих?
Получив ответ, Вал обратился к миледи и Ульриху:
- Моя королева, надеюсь ты не откажешь нам в чести, сопроводить тебя к хранилищу знаний и оберегать, пока ты ты будешь черпать тайные знания о наших противниках?
- Сэр Ульрих, мне потребуется ваша помощь, поскольку потом, нам предстоит забрать тело леди Мэль и доставить, куда ты посчитаешь нужным. Вот только немножечко приду в себя...
Потустороннее всегда было для ведьмачьего племени серьёзным испытанием. Вспомнить хотя-бы попытку дотянуться до признака Меллори. Даже тогда, будучи в силе, у ведьмака ничего не вышло, что же говорить о теперешнем состоянии, когда Вал был измучен и слаб. Чутьё и понимание вымотали его окончательно, но он продолжал играть хорошую роль при плохой игре. Страх это слабость и по тому, кто испугался уже побеждён.
|
|
|
|
Когда раздался первый стук и слуга поинтересовался состоянием дел, взгляд Валерийца скользнул по спутникам, губы чуть скривились в неком подобии улыбки.
- Вспомни Локли, он и появится...
И хотя присказка была из другого мира, другой культуры и другого религиозного толка, но её смысл, как успел заметить ведьмак за годы скитаний, мог быть понятен почти где угодно.
Здраво расценив свои силы и возможности, мужчина поторопился с облачением в свою странную странную, местами экстравагантную одежду со множеством карманов, кармашков и пряжек с застёжками. Чтобы скрыть длинный шрам на руке, он распорол оставшийся рукав на несколько длинных полос, обернул вокруг запястий и более тонкими ремешками затянул, чтобы не сваливались. Самодельные манжеты-напульсники, достаточно хорошо сочетались с кожаной курткой без рукавов. Не вызывали внешнего отчуждения и надёжно скрывали нежелательное от посторонних глаз.
Появление переоблаченной Феари всколыхнуло душу. Вал не был великим мудрецом и знатоком женщин, но и его познаний и опыта хватало, чтобы понять те чувства, что сейчас могли беспокоить его богиню. Да, отказ в любом деле воспринимается неприязненно. Всегда горько не получить желаемого и мужчина понимал это, поскольку сам страстно желал этой женщины. Но она была для него гораздо больше слепой похоти, шире мира и неба над головой. Он не мог дать ей часть себя, как нельзя дать жаждущему всего один глоток из кувшина и отобрать. Он хотел отдаться ей целиком и без остатка, погрузиться в пучину любви и страсти, не боясь что кто-то потревожит или нанесёт удар в спину. Отказавшись от сиюминутного наслаждения, Вал скрипел зубами, с великим трудом сдерживая жар своих чресел и рвущуюся наружу энергию. Но так было правильно. Мужчина вверил своё сердце в нежные ладони богини, единственной и неповторимой женщины, сравниться с которой не могло ни что на свете. Но было и понимание, что данное решение может быть роковым или даже стать фатальным. Кто-то из них может не дожить до момента, когда они смогут насладиться друг другом или она предпочтет сердцу иной орган, возможно, что и сам Валериец будет отослан проклятой таможней к Локли на рога. Всякое могло случиться, но одно Валар знал точно - он будет стремиться к ней, зная, что она его ждёт. Будет подниматься сам, поднимать её, разрушать стены и преграды и всё ради того, чтобы раствориться с ней в неземном экстазе.
Валар поймал себя на мысли, что неотрывно следит за каждым движением миледи, видя не прикрывающую её одежду, а ту неземную красоту, что она дозволила ему увидеть. Смутился, понимая сколь вульгарно и липко может быть истолкован его переполненный любовью взгляд. Постарался отвернуться, опустить взгляд в стол, но почему-то вместо этого, поднял его, чтобы провалиться в бушующий океан её глаз. И если бы не "Галеон Айронсайд", проплывавший мимо утопающего, Валару суждено было бы сгинуть в этом бушующем океане навсегда.
Стараясь не выдать своего страха и восхищения перед бушующей стихией, Валериец привстал, приветсвуя "капитана", а когда он и его помощник уселись за столом, тоже пополнил свою кружку порцией вина и приготовился слушать.
По мере услышанного, мужчина становился всё серьёзнее и задумчивее. Если бы не его самообладание, скорее всего, его глаза бы просто вылезли на лоб от удивления. Конечно, сказанное Айронсайдом не было откровением, о чём-то подобном Вал догадывался, но вот чтобы всё было так запутано, чтобы столько случайностей сошлись в одной точке времени и пространства, этого бы он не предположил даже в самых своих смелых гипотезах.
Теперь предстояло взглянуть на известные вещи под иным углом. Жена-ведьма, такое бывает сплошь и рядом. С виду вроде обычная девушка, откуда только после свадьбы ведьмы беруться? Вал задумчиво хмыкнул и провёл ладонью по губам предотвращая на нём весёлую ухмылку, которой сейчас было не место.
Ведьма хотела власти, это тоже понятно, как понятно её обращение к древним с целью получить в своё распоряжение великую силу, которую она полагала контролировать. Любовник для ведьмы тоже дело естественное. Вот только чтобы этот любовник угодил в капкан, чтобы люди лорда его нашли, а потом перестарались. Потеряли, а потом прерванный ритуал... Смерть ведьмы в подобном деле была более чем предсказуема, как и то, что древние натхо воспользуются её обликом.
Так, так, так.... Шраге удалось разобраться... Любопытно, а как он смог распознать натхо в ином обличии, чтобы спасти лорда? Любопытно. И стрелы он изготовил...
Валериец чуть поднял голову и мельком оглядел мейстра, силясь понять, что же это за человек и человек ли?
Им как-то удалось загнать древнего в подвал... Явно не уговорами. А ведь речь не про подвал, а про клетку. Вряд ли тварь была столь глупа, чтобы самостоятельно шагнуть в неё. Парализовали болтом? Нет. Тогда бы уже знали, что Мартин... Мартина не умрёт... Кинжалы... Почему приняв облик Кларисы, натхо не нашли их, хотя могли? Женщина разбирающаяся в своих вещах, что может быть естественнее... Почему пропал только один, когда разумнее взять все, раз они служат некоему способу размножения тварей? И Матрина.... Мартина... Что-то не так. Ведь если тварь может менять свой облик, то зачем ей путешествовать в одном. Люди Безликого бога и те меняют обличие достаточно быстро, чтобы сбить преследователей со следа. Зайти в подворотню красивой девушкой, выйти стариком и никто не заподозрит... Зачем так усложнять?.. Не было сил на трансформацию или древнему существу зачем-то это было нужно, чтобы его настигли и ранили, убедив тем самых преследователей, что оно мертво. Получается, что существ было несколько и судя по поведению они между собой не особо ладят. Значит ли это, что Шрага может быть одним из них и по какой-то причине защищает лорда? Возможно. Изготовил стрелы, точнее знал как изготовить. Клеть в подвале. Распознал натхо в обличии Кларисы, но не смог распознать леди Мэль. К нему же в башню явилась тварь, но утащить успела только части Меллори. Да, я мог её спугнуть, но то, что я наблюдал сегодня за шатрами, говорит о том, что тварь могла от меня достаточно легко избавиться, но не тронула, предпочла сбежать. Почему? Явно в стане врага не всё так гладко и среди натхо есть те, кому невыгодна вражда... Стоит попытаться разыскать это существо...
С задумчивым видом, Валар поднялся со своего места и сделал несколько шагов вперёд-назад вдоль стола. Остановился возле Ульриха, положил руку на плечо могучего рыцаря.
- Похоже, сэр Бранден, наши догадки оказались не далеки от истины, но мы и предположить не могли, что всё на столько сложно и запутано...
Сжав пальцами плечо приятеля, Вал убрал руку и пару раз легонечко, пальцами, толкнул его в спину, незаметно для окружающих. Уверенности не было, что рыцарь знаком с тайными знаками наёмников, оставалось надеятся, что подобный жест привлечёт его внимание и заставит насторожиться.
- Признаюсь, я несколько в растерянности. Примите наши соболезнования милорд и вероятно извинения. Подобное развитие событий даже сложно было представить. Я бы принял всё за добрую шутку, если бы не услышал из ваших уст. Не удивительно, что люд судачит кто во что горазд, пересказывая всевозможные небылицы.
Вернувшись на своё место, Валар незаметно извлёк нож и зажал в левой руке обратным хватом. Правую же положил на стол и подняв кружку, пригубил вина.
Собственная паранойя не давала покоя, в висках стучал набат опасности, но было ли разумно начинать бой сейчас или стоило попытаться узнать чуть больше, прикидываясь ничего непонимающими просточками.
Сдавив уставшие глаза пальцами, Вал поинтересоваться:
- А что это за метал из которого сделаны арбалетные наконечники и клеть, способные ослабить натхо или удержать его?
Вал решил не спешить и не раскрывать всех карт, в прочем и не форсировать события, выводя собеседников на чистую воду.
|
|
|
Вспоминать о прошлом всегда неприятно, особенно, когда в твоём прошлом нет ничего хорошего, а те крохи воспоминаний, что остались из детства, которого по хорошему и не было вовсе, мало отличимы от снов и фантазий. Смешавшись в единую массу, мечты, сны и обрывки воспоминаний представали перед внутренним взором идиллической картиной сказочного мира.
Валар с трудом мог собрать осколки памяти чтобы порадовать себя, чего же говорить о том, чтобы пsnfnmcz передать их в устной форме кому-то другому.
Нанося бальзам на раны, Валериец замер. задумчиво разглядывая узор из бурых, желтых и белых пятен.
- Эта страна называлась Иркланд. Когда то это была лучшая страна из тех, что можно найти на континенте. Зелёные луга с тучными стадами, реки и озёра были полны рыбы, леса птицей и зверем, горы наполнены металлом и драгоценностями. Там жили радостные люди. Они были умелыми ремесленниками, пахарями, скотоводами и воинами, ведь такая земля издревле привлекала внимание завоевателей своими ресурсами. Именно по этому, каждый человек, в не зависимости от своих занятий, умел обращаться с оружием...
Губы Валерийца дрогнули и он вновь принялся наносить мазь.
- Столией Иркланда был город Валерия, в нём жили и работали лучшие ремесленники, искусные мастера и ученые. Я же родился на северо-западе, возле красных утёсов. Поселение так и называлось- Редклиф. Оно было расположено среди холмов и большую часть времени жители занимались скотоводством и земледелием. Земля была жирной, трава зелёной, скот тучным, а люди радостными. В некоторые годы можно было собрать до двух урожаев и тогда излишки отвозили в Валерию, где их продавали, а на вырученное золото покупали то, что было нужно селянам. Особенность Иркланда в том, что большинство его обитателей имели огненные волосы, а женщины...
Мужчина зажмурился вспоминая свою мать и сестёр.
- Они были прекрасны. Молочно белая кожа, румянец на щеках, озорные веснушки, стройные, пышногрудые, вспыльчивые и страстные, улыбающиеся... Улыбавшиеся... Пока с севера не пришла война. Сначала ушли воители из числа приближенных Ярла, абсолютно все, от хирдманов до хускарлов, все мужчины способные держать оружие отправились на север. Там и остались, отправившись во владения Трорна с оружием в руках, чтобы ожидать наступления Рагнарёка.
- Я поню, как с высоты утёсов, я видел чернеющий горизонт и языки пламени. Слышал запах костров и тлена. Пришедших из-за моря было великое множество. Значительно больше, чем людей, которых привёл Ярл. Но ни один из них не дрогнул, не сбежал и не вернулся. А следом за мужьями ушли их женщины, отправив детей на юг. Среди них был и я. То был год Черной луны, нечисть плодилась и вылезала из под земли, но это ещё больше замедлило и потрепало вражескую армию, но не остановило полностью. Волхвы...
Вал мотнул головой.
- Волхвы, Ульрих, это как священники, только становятся ими ведьмаки, которые дожили до глубоких седин и познавшие мудрость древа жизни. Ведь жизнь делится на Дангард- жизнь до рождения, это корни, подземный мир, мир твоих предков, что удерживает тебя и твой род. Мидгард - от рождения до смерти, это ствол дерева, что постоянно растёт и тянется вверх. И есть Асгард - крона дерева, Мир богов и тех достойных, кто смог возвысится. Иногда листья Рода падают в Дангард, чтобы пройдя его, вновь возрадиться в Мидгарде. Даже сами боги, спускаются на землю и живут среди смертных. Помогают им делом и советом. У них бывают дети, коих называют Асами... Говорят, что однажды Редклиф посетила Огненная Айрин. Файер Айрин, Файрин, Феари... У неё множество имён.
Взгляд обратился к присутсвующей леди, а затем мужчина вновь вернулся к делу.
- Она обожгла утёсы своим пламенем и окрасила волосы обитателей, чтобы отличить детей своего Рода, от Рода других богов. Но, видимо храбрости воинов и помощи богов было недостаточно, чтобы уберечь Иркланд от захватчиков...
Закончив с мазью, мужчина вытер пальцы и протянув руку, взял со стола остывший, и пропитанный отваром, бинт. Принялся забинтовывать ногу рыцаря.
- Почти готово, ещё немного и можете одеваться. Моя королева, вам так же стоит облачиться. Полагаю не стоит злоупотреблять гостеприимством хозяина и заставлять себя ждать.
Поднявшись на ноги, Вал пощупал собственную одежду, которая едва успела подсохнуть.
"Ну ничего, на теле высохнет."
Взяв штаны и куртку без рукавов, ведьмак принялся сноровисто влезать в мокрое кожаное облачение, застёгивая всевозможные пряжки и ремешки.
|
|
|
|
|
|
|
Выслушав девушку, Вал подался вперёд и заключил её в свои объятия. Крепко прижав к груди и тяжело дыша, он едва не задыхался от сводящих с ума и переполняющих чувств и телесного возбуждения.
- Истинно так, моя королева. Но тем и отличается похоть от любви, что похоть преследует эгоистичные желание утолить собственный голод, сиюминутный порыв. А любовь, это желание отдать себя без остатка, но не жалкими крохами длинной в несколько минут. Вместе купаться в океане чувств, растворяться друг в друге и бесконечности. Я хочу чтобы мы испили друг друга до дна, а не довольствовались жалкими глотками. Я всецело принадлежу тебе, моя любовь, и во мне слишком много чувств, чтобы успеть отдать их тебе за короткий промежуток времени. Я действительно искал тебя всю жизнь и найдя хочу провести с тобой вечность, а не несколько мгновений.
Поднявшись, мужчина двинулся следом за возлюбленной, совершенно не стесняясь собственной наготы и возбуждения, поскольку бессмысленно пытаться скрыть переполняющие чувства, когда находишься рядом со столь прекрасным существом. И он вновь обнял Феари, на этот раз за плечи, подойдя сзади.
- Найдя тебя, не хочу потерять. Я позабочусь о безопасности и нашем будущем, а оказавшись в укромном и тихом месте, мы сможем как следует насладиться друг другом в полной мере. Надеюсь не придется долго ждать...
Ласково и осторожно развернув Феари лицом к себе, руки по прежнему невесомо удерживали её за плечи.
- Ульрих нужен нам, он не плохой человек и славный малый, но я пока не знаю с какой стороны к нему подобраться. Слишком мало мы знакомы. У меня есть только догадки, возможно поговорив с ним, я смогу подобрать подходящий ключ. И если у меня получится, я прошу тебя помочь ему, как ты помогла мне, моя огненная богиня.
Вал смотрел на женщину дурными и влюблёнными глазами, с трудом сохраняя здравый рассудок. Ни одна женщина не вызывала в нём подобных чувств, не трогала души и не заставляла трепетать как мальчишку.
- Ступай, моя королева, отдохни и, расслабься после горячей бани. Надеюсь тебе понравилось эта необычная процедура. Я выйду чуть позже, как только спадёт напряжение...
Валериец улыбнулся, коротким взглядом вниз указал на возбужденный орган. Убрал руки и отступил на шаг, намереваясь покинуть парную сразу, как спадет возбуждение...
Когда леди Гвидичи покинула тёмное и жаркое помещение, Валар вернулся на верхнюю полочку, сел и попытался сосредоточиться на том, что он знал о рыцаре, что слышал от него, что успел узнать о его мировоззрении. Сделать это было не просто, мысли постоянно возвращались к его богине, но они же придавали сил, ведь от правильности выбранного решения может зависеть из дальнейшая судьба, смогут ли они быть вместе, смогу насладиться друг другом, или человек без имени сгинет, оставив два расколотых и одиноких сердца. Сердце рыцаря и сердце возлюбленной.
И когда примерный план был готов, Вал оглядел себя, понял, что возбуждение отступило, поднялся с места, опрокинул на себя бадейку воды и покинул парную.
Оказавшись снаружи, мужчина с удовольствием вдохнул прохладный воздух и подсел к своим спутникам. Задумчиво глядя на рыцаря, Вал поинтересовался:
- Ульрих, могу я осмотреть твои раны? Я обеспокоен твоим состоянием и будет жаль, если ты в полной мере не сможешь ознакомится с баней, раз уж выпала такая возможность.
-
Третий пост хочу лайкнуть и не могуу. Это так удручает. Каждый из них прекрасен, каждый цепляет, задевает, не оставляет равнодушной.
Спасибо тебе за это. Это здорово.
-
Ну вы даете, сэр!
|
|
|
- Не делай поспешных выводов, Ульрих, пока полностью не разобрался в ситуации. Я частенько видел, как те, кого считали друзьями, всаживают нож в спину, а тех кого считали врагом, протягивали руку помощи... "Да-да, я ведь тоже не самый надёжный союзник. Степень моей верности решало золото и стремление к власти. Знай ты обо мне больше, доверил бы свою спину или предпочёл разделить мечом на две равные половинки? Стал бы ты терпеть возле себя такое нечестивое отребье или отправил на суд господа? "- Какими бы ни были интересы мейстера, полагаю есть собственные опасения относительно Таможни. Ты же помнишь, они не отпускают. Посмотри на нас, на меня посмотри. А Шрага сбежал от них и ему есть за что переживать, особенно если ситуацией с Натхо заинтересовалась Таможня, а он находится где-то рядом... Посмотрим, куда кривая выведет... Поднявшись с места, Вал направился следом за леди Феари, попутно прихватив тазик и веник. - Воспользуемся моментом, сэр рыцарь, а когда потребуется, мы будем готовы и достойно встретим и отблагодарим наших... благодетелей... Последние слова были сказаны нейтральным тоном и сложно было понять о ком именно идёт речь, о лорде, Шраге, Таможне или Натхо... Ясно было одно, что человек без имени, слепо не доверится никому, будет настороже, ожидая подвоха и постарается переиграть противника в этой незнакомой игре, где правила узнаются во время очередного хода. Скидывая полотно, Вал привычным жестом вогнал нож в дверной косяк и повесил на него покрывало, скрывая его от сторонних глаз. Приоткрыв дверь, вошел в жаркую паровню, поставил рабочий инструмент на пол и приблизился к женщине. - Я буду нежен, моя королева. Вал оглянулся в поисках скамьи, переставил в центр и накрыл простынёй. - Приляг, расслабься и ни о чём не беспокойся. Отвернувшись, чтобы не смущать женщину, Валериец занялся подготовкой. Осушил веник, стряхнув душистые капли на камни, и когда густой пар окутал тела присуствующих, когда его богиня устроилась поудобнее, Вал запел Иркландскую песенку, ритм которой отлично подходил под ритмичную работу рук и веника. I am a true Irishman and there I was born.
I'm living there in places far across the native foam.
I'd like to sit and have a drink and tell you of my day.
I am what I am and I do not give a damn.ссылкаПодобно песне, касания ветвей и листьев были осторожны и нежны. Не было хлёстких ударов, заставляющих выгибаться и стонать от боли. Ласковые поглаживания и похлопывания, шелест зелёных листьев и горячий летний ветер гуляющий следом за ними по обнаженному телу. Листва гуляла от плечиков до пяточек, дразнила кожу невесомыми прикосновениями, разгоняла кровь и наполняла тело негой каждый раз, когда более жесткие прутики находили жизненно важные точки на теле и стимулировали их. Разгоряченное тело покрывалось здоровым румянцем от улучшения кровообращения, а Вал всё продолжал и продолжал, стараясь вложить в каждое движение всю свою теплоту, ласку и чувства, подарить своей богине как можно больше приятных моментов и ощущений, дать отдых телу и расслабить разум, чтобы его спасительница хотябы на миг забыла о земных невзгодах и переживаниях.
|
- Мартина Пэлли, - Феари задумчиво произнесла, будто бы пробуя имя на вкус.
Нет, девушка ей была не знакома. С такой печальной судьбой как у нее она знала многих. Почему-то в пути умирают самые невинные. Дорога уводит самых чистых с тревожного пути. Она будто вчера еще видела того юного мальчишку, что шел на войну. Думал, станет самым бесстрашным, самым великим, и барышни будут кидаться к его могучим ногам и виснуть на крепком теле. А потом самый первый словил лихую стрелу. И как и не было мечтателя. Стихло тогда что-то в ней. Она, наверно, тайно и сама мечтала стать героем, а как увидела сколь быстра и азартна смерть, похоронила вместе с мальчишкой и свои глупые надежды. Так кончается детство.
Валар парить не повел. Сказал, нужно обождать, и посадил ее обратно. По Феари было видно, как невмоготу ей было сидеть на одном месте. На самом деле, Феари двигало банальное желание сбежать. Сбежать подальше от двери, за которой скоро вот-вот послышатся тяжелые шаги. И звука этих шагов она сейчас боялась больше всего. Вслед за шагами последует стук, а после выяснится, по чьей вине Айронсайд был прислан сюда, когда его никто, собственно, и не звал. В общем, Феари была настроена скорее растаять как пар в парной, нежели ждать приговора. И все же она вернулась обратно за стол, а вместе с тем, вернулась и к разговору о Мартине Пэлли.
- А я бы не стала мстить за нее. Как по мне, девчонка изначально пошла неверной дорогой. И, видит Бог, ей сейчас куда лучше нашего. Если конечно, ее не превратили в ходячего мертвеца. Тогда ей не позавидуешь, это да... - она задумалась, потягивая вино. Кажется, ей уже была лишним эта чарка, но никто ведь не останавливал.
- Лично я бы начала с выяснения причины, почему она вообще была разодета в мужчину. Может она скрывалась от тех кто ее, в конце концов, и нашел? Кем она была, м? Этого вы не выяснили? Чаще всего причины всех своих несчастий человек носит в себе. А Мартине, очевидно, было что скрывать, - она допила остатки и утерла рот обратной стороной ладони, шумно вздохнула и с тоской взглянула на Валара, намекая, что невмоготу ей уже ждать этих веников.
|
|
|
Феари время даром не теряла. А может, как раз этим и занималась. Пока мужчины вели неспешные разговоры, пока Валар был погружен в собственные ритуалы, а Ульрих с любопытством, кажется, на это взирал, Феари обходила банное помещение, прислушиваясь и присматриваясь ко всему, что ее окружало. Ну, что тут сказать - узнавать что-то новое она любила с детства. Потому и бегала где ни поподя, куда было нельзя и куда можно, чтобы еще больше увидеть и услышать, еще больше собрать себе шишек на голову и ссадин на энное место. А детство оно такое - оно въедливое. Оно продолжает течь и струится под твоею кожей, сколько бы тебе ни было лет. И при ужасном стечении обстоятельств, так или иначе, влияет на твою жизнь. Именно поэтому сейчас Феари находилась в эдакой бане с двумя мужчинами, знакомство с которыми состоялось едва ли не этим же вечером. Да, стоит признать, без участия Мель, эта картина была ой как двусмысленна.
Однако Феари стыдиться было нечего. Мир этот для нее был чужим, ночь была темной, а боль от потери Мэль, да, об этом она уже тоже вспомнила, еще сильнее умаляла беспокойство по поводу пересудов. И все же, в глубине души, Феари чувствовала смущение. И это смущение переполнило ее всю, до краев, когда она услышала речи Валара, обращенные к ней. Простыня? Снять простыню? Тогда-то и пришло к ней осознание того, на что она согласилась. Судя по алым щекам женщины, можно было решить, что баня ей уже была не нужна. И так накалилась до предела. Теперь только в снег. И чтобы там же и остаться, до посинения. Пока совсем стыд не иссякнет. Что произойдет, видимо, уже посмертно.
Валар и не посмотрел в ее сторону. Видимо все это было самим собой разумеющимся. В порядке вещей. И Феари вдруг осознала, что она не решится. Не решится пойти на попятную. Кто его знает, что происходило в этой девушке всякий раз, когда жизнь преподносила ей совершенно необычный подарок. Феари на все любила отвечать свое веское да. На все любила идти во имя неизведанного. В конце концов, если Валар не видит в этом ничего предосудительного, то почему ей нужно это видеть?
Только вот чего-то здесь не доставало. Во всей этой истории. Феари не любила недосказанность, Феари не любила двусмысленность. Когда нужно было вскружить кому-то голову, она становилась юркой и хитрой, и била точно в цель. Но, когда чувствовала, что чего-то недопонимает, то вся становилась прямой и гладкой сталью. Она направила свои стопы к Валару. Подошла к нему почти вплотную, переключила его внимание на себя. И когда он взглянул на нее, вкрадчиво произнесла:
- Ты хочешь, чтобы я была обнажена? - в глазах ее сверкали звезды. В них не было вызова или возмущения. Все, что отражалось в ее глазах, было лишь заинтересованностью, попыткой узнать у него подсмысл или же донести его до него.
- Ты действительно хочешь, чтобы я была ..? - она не договорила, желая увидеть в его глазах ответы, полуулыбкой встречая его глаза.
|
- В ды-древности, Валар, г-гемландцы в моем мире молились деревянным истуканам. И кто-то верил будто они их слышат. П-потом н-некоторые стали молиться Лесным Людям. И э-это было с-самое гы-глупое что м-можно было выдумать! Лесные люди и-иногда о-отвечали на м-молитвы… Святое небо! О-аотвечали такими и-изощренными способами, что со временем желающих м-молиться Лесной Жути почти не осталось...з-за-заветные желания людских сердец всегда о-осуществлялись самым страшным о-образом. П-проклятая н-нечисть ра-развлекалась н-нами к-как игрушками. Но. Д-даже не смотря н-на гибельный страх ты всегда н-найдешь в лесах старые алтари м-моих родственничков…У Лесных людей нет облика - их изображают в виде козлиного черепа н-на детском теле. Н-некоторые гы-грешники и по сей день подвязывают цветные ленточки и относят свой хлеб лесной нечестии. Н-надеются б-будто Лесные Люди п-пощадят их за эти н-нехитрые дары. Гы-глупцы.
Ульрих подергал себя за косу.
- Я вот о чем…Кы-кто-то всегда хотел верить б-будто Лесная Жуть эта х-хорошая сила. Н-но она всегда б-была равнодушна к людям и к человеческому г-горю. Н-независимо от н-наших м-молитв! Лесные Люди лишь смеялись н-над нами…К-кто хотел верить бы-будто их слышат деревяшки. Н-но деревяшки н-не учили добру. Кы-кровавый войны, страшные к-казни…вся суть ды-ыревних гемлов. А Господь. Господь есть добро. Мы осквернили это до-добро, и-изуродовали его, измазали гы-грязью, н-но Бог все равно нас любит. М-молимся м-мы ему или н-нет. Он все время ды-дает нам шанс. Кы-каждый день. К-каждый час!
Я не церковный философ, Валар, я п-просто дурак. И я н-не знаю, п-прорастает ли вера в нас и-ли м-мы растим ее сами? Н-но я знаю! За-знаю что д-добро н-не умирает…б-будет ли кто-то верить в него и-или нет. Д-добро это добро. И л-любовь это любовь. И вся м-моя жизнь…Святое Небо всегда пы-предлагало м-мне и-иные варианты, о-оберегало, пы-предлагало стать кем-то о-отличным от Лесных Людей. И во всем что с-слу-училось виноват я сам. Ты-только с-сам! П-потому что ты-тупой придурок…Н-несет ли м-моя Лесная К-кровь несчастья мне с-самому? К-конечно! А еще я н-несу себе н-несчастья сам. П-потому что гы-глупец.
Задумавшись, Ульрих с грустью поглядел на то, как Валар выбросил кусок стекла в огонь.
...В мире фон Брандена простые вещи имели особый смысл – теряя память, каждый день забывая что-то из своего прошлого, рыцарь всегда старался оставить себе напоминания, чтобы когда нахлынет абсолютная пустота, вытаскивать себя из безумия при помощи простых символов.
Годельшедельваргхен. Герцог Гром. Больная нога. Мизерикорд, который сейчас находится где-то у Айронсайда…
Шрамы. Раны. Каждый день Ульрих просыпался с трудом понимая кто он и что он в этом мире. Чувствуя себя вечным пленником в тюрьме Андреаса. Каждый день Ульрих вспоминал о себе при помощи простых вещей – одежда в которой он спит, меч за который держится во сне. Все это было кусочками мозаики которая помогала воскресить Память. Все это было фрагментами витражей помогающих выбраться из черного омута забвения, где нет ни мыслей, ни рассудка…
Так было изо дня в день.
Ульриху тоскливо вздохнул, глядя на то, как Валар вот так запросто выбросил кусочек своего прошлого. Впрочем, судя по всему, ведьмак не страдал припадками безумия: Он мог впасть в детство только в самом плохом случае, если напоролся на отравленный шип и одновременно выпил ядовитое зелье.
Рыцарь молча выслушал рассказ Валара о бане.
- Как Йоргмердаг. – Подтвердил он в конце. – О-обряд Йормергдаг, бы-благочестивый пост! С-семь дней п-постящиеся с-сохраняют строгую а-аскезу, а перед ними ставят с-самые вкусные блюда и у-угощения. Если ты соблюдаешь Йормердаг, т-ты должен пить только воду. Н-но перед тобой стоит стол уставленный явствами…и кы-кто-то ест за ним и пьет, чтобы было м-мучительнее. Это испытание м-мужества. И-испытание Веры. С-сможешь ли ты у-устоять п-перед о-обжорством? П-перед самим собой? С-сможешь ли ты с-сидеть и петь благочестивые песни, к-когда тебе предлагают выпивку, кы-красивых женщин и с-самые вкусные у-угощения?
Ульрих фон Бранден задумался.
- За-значит я ды-должен сидеть в своём пы-платье, в п-проклятой жаре, ч-чтобы п-познать суть своего с-сегодняшнего гы-греха? А к-кольчуга? И-или я д-должен сидеть в железе к-как Святой рыцарь Х-христин, к-который н-не снимал к-кольчуги и шлема, и всегда жил в пустыне и т-топил печь, у-утраивая ж-жару и собственные м-мучения? Т-таким было его П-послушание. И т-такой он взял себе обет. Святой Х-христин символ стойкости - он умер н-не снимая доспеха.
…Как всякого истинного гемландца, Ульриха явно интересовали всевозможные мучительные самоистязания и обряды связанные с доказательством собственной мужественности. Судя по всему, рассказ Валара вызвал в гемландском рыцаре живейший интерес.
- Я с-согласен. Ты-только в-воды н-не нужно. М-мало. Ее н-не должно быть мы-много. Или…Я п-провалю своё и-испытание сразу же. И д-даже не вспомню что с-собирался что-то и-испытывать…
Последние слова дались фон Брандену с особым трудом. Всегда неприятно признаваться другому крепкому бойцу в своей слабости. В червоточине, которая может погубить все дело.
|
|
Каждый во что-то да верит.
Одни верят в бога, другие в дьявола. Третьи в приметы, а иные в неотвратимость судьбы. Так или иначе, вера есть неотъемлемая часть жизни и когда теряется всё, человеческое существо взывает к единственному, что у него остаётся- к вере в нечто, что способно облегчить страдание в последние минуты перед неизбежным.
Валериец знал множество богов, многим служил, выполняя грязную работу их адептов и последователей. Все сулили блага и покровительство, и сам человек соглашался и принимал благословения в виде золота, драгоценностей и серебра. Вот только не было в нём веры иной, кроме образа рыжеволосой девушки. Ведь именно она приходила в самйе тяжелые моменты, когда другие боги, щедрые на обещания, отворачивались. Именно она появлялась, протягивала руку, манила за собой, давала силы подняться, чтобы сделать шаг, и ещё шаг. Он знал её всю жизнь. И хотя в этой жизни было множество наложниц, но не было ни одной женщины, поскольку именно своей рыжей богине он принадлежал без остатка. Не подпускал никого близко и не стремился сблизиться. Он знал что она есть, где-то далеко, возле врат Вальгаллы она будет его ждать, она заберёт его с собой и они будут вместе. Но пока она гнала его вперёд, это значило, что время ещё не пришло и Каин Редклиф находил в себе силы подниматься снова и снова. Устав, он засыпал с мыслью о ней, представляя её нежные прикосновения и горячее дыхание влажных и мягких губ.
Она.
Всё что происходило с ведьмаком до, уже можно было бы назвать чудом. Но все чудеса меркли по сравнению с тем, что сейчас его богиня находилась за спиной, а кожа ощущала её прикосновения и благодать.
Чудо поймёт и примет только тот, кто ждёт его, кто готов. Вал не просто был готов, он не сомневался в рыжей женщине. Чувствовал, что она та самая Огненная Айрин, что приходила раньше и пришла сейчас. Ей и только ей человек мог вверить свою жизнь и от неё принять любое чудо, которое она захочет сотворить. Ведь она богиня, она помогала раньше, помогала и сейчас.
Вал не знал и не видел, что творилось с его спиной, какие чудеса вершила она и что делал рыцарь. Всё что он мог чувствовать это боль вынимаемых осколков, обжигающее прикосновение к ранам и собственную дрожь, которая медленно отступала, возвращая телу тепло и желание двигаться дальше, за своей судьбой.
Разум и тело были измотаны, но Вал и не думал сдаваться. Он держался изо всех сил. И когда экзекуция была закончена, он едва не рухнул на бок, оседая, опёрся на руку, обернулся и благоговеянно посмотрел в глаза своей богини. Он хотел поблагодарить её и убедиться, что она не исчезнет как это обычно бывало.
Натолкнувшись на взгляд голубых глаз, человек судорожно кивнул и осторожно взял её руку, чтобы уткнуться лбом в её ладонь и прикоснуться губами к пальцам, которые успели изрядно испачкаться в крови.
Подняв взгляд, но по прежнему не отрывая руки от щеки, Вал попытался улыбнуться, когда встретился с серо-льдистым взглядом рыцаря.
- Спасибо за участие, но мы справились самостоятельно. Из Ульриха вышел не самый плохой аббат милосердия... Пожалуй к нему можно обратится если в спине окажется пара лишних стел или Гангрел решит отгрызть руку... А миледи... Я никогда не сомневался, что она способна творить чудеса...
Сказал человек Шраге, после чего вновь поцеловал ладошку девушки и наконец то выпустил выпустил из своих обьятий.
- Мейстер, вы можете распорядиться принести в дом несколько вёдер воды? Не хотелось бы осквернять убранство помещений собственной кровью. Мне нужно немного времени отдышаться, а затем неплохо бы смыть кровь с наших рук, пока она окончательно не засохла.
Валар учтиво кивнул, как кивает обычно просящий и благодарный гость, после чего попытался прилечь, пристроив голову на коленях леди Феари.
Прежде, чем возвращаться вдом, Вал дейсвтительно хотел немного передохнуть. Силы хотя и возвращались, но требовалось немного времени, чтобы их накопилось достаточно для самостоятельного перемещения, а не на руках у Ульриха или леди Феари. К тому же, хотелось поговорить со спутниками с глазу на глаз, без присутствия посторонних.
Чтобы потянуть время, Вал сменил тему на нейтральную, обращаясь к рыцарю, намереваясь так же поделится забавной историей:
- Несколько лет назад, с отрядом, прибыли в один небольшой городок на окраине Керворта. Отряд тогда был небольшой и решили остановиться в трактире. А трактир тот, находился на одной улице вместе с церковью. Первую ночь гуляли. Затем вторую. Церковников это не устраивало, по понятным причинам, и днём на каждой проповеди они призывали горожан молиться, чтобы бог покарал нашу гуляющую братию. И вот на третий день, точнее ночь, случилась сильная гроза, молния ударила в трактир и он сгорел дотла. Люди кто в чём повыскакивали на улицу забыв про имущество и одежду. Церковники обрадовались, но ненадолго - утром мы обратились к местному лорду с требованием компенсации ущерба. Церковники, естественно, все отрицали. Выслушав обе стороны, Лорд заметил: "Я пока еще не знаю, какое решение принять, но из сказанного следует, что какие-то Вольные клинки верят в силу молитвы, а церковный епископат - почему-то нет..."
Валериец улыбнулся и принял кувшин из рук рыцаря. Поднёс к лицу, принюхался. Глаза блестнули золотом, проявляя дар ведовства, который поможет распознать отраву или сонное зелье, будь такое добавили в вино.
|
|
|
|
-
По-моему, Ульрих как раз самый здравомыслящий в компании субъект.
Ну, по крайней мере, он претендует на первое место :)
|
-
Жаль, что невозможно дать дюжину плюсов. Во-первых, чудесная идея в обсуждении. Просто великолепная. Во-вторых, чудесное исполнение. Мелья действительно виновата во всем сама.
|
Он застыл, оглушенный правдой. Скованный льдом, он не мог пошевелиться – просто стоял и смотрел на эту жуткую картину. Ему было холодно. Он отчаянно мёрз.
Ульрих уже знал что его ждет, Феари не знала.
Рыцарь мысленно умолял Валара подойти и поддержать свою женщину. Дать ей тепла. Святой Господь! …Это же ее подруга умерла, часть ее жизни, родственная душа – они прошли вместе столько дорог, Мэлья же говорит об этом постоянно!
То есть, говорила.
Целовала. Любила. Обнимала. Единственная, которая видела в нем своего мужчину.
…В прошедшем времени.
Ульрих чувствовал что он должен отпустить Красавицу, но не разжимал пальцев продолжая держать ее за руку – захочет, разожмет кулак сама. Вырвется. Начнет обвинять. Ударит. Разрыдается. Плюнет в лицо.
Это будет правильно – кто как не Ульрих фон Бранден виноват в смерти своей возлюбленной? Это же он потел и дрожал на несчастливом пиру, это из-за него Мэлья убежала не в силах выносить убожества собственного кавалера. Плохой танцор. Плохой защитник.
«...Я буду держать тебя вечно, Мэлья»
Не удержал.
Все менялось. Мир дрожал, вопил, рыдал на разные голоса разбиваясь цветными стеклами. В голове крутились глупые строчки. Семейное проклятье. Глупая гемландская песенка. Она снова и снова вгрызалась в мозг и он не мог от нее отделаться…
Пляшут кости на могиле, старый филин пьёт вино
И проклятые вампиры к ведьме Хильде зачастили,
В Деревушке Сто!
Ведьма Хильда ведьма злая, бородатая косая,
Варит зелья для крестьян. Знает сказки и поверья
Древних гемлов суеверья сохраняет на года.
В деревушке Сто одна.
И однажды в час полночный к ней приходит гость порочный
Бархат, знамя и шелка. Видно, гость-то свысока!
- Кто ты, - шепчет от испуга, вздрогнув, скверная старуха.
Но ответ она уж знает, ведь в проклятьях понимает.
В деревушке Сто гуляет очень мрачная беда.
- Сам барон в твоей деревне! Видишь замок? Дом мой древний.
Путник ведьме отвечает, на ее вопрос серчая.
Разве ведьма не сильна? Уж проведала она:
Что за гость пришел к порогу, запылившийся в дороге.
- Что за кровь во мне течет? Силу дал Лесной Народ!
Как Проклятье мне свести, ну же ведьма Говори!?
А не скажешь – обещаю: Все дома предам огню.
Как барон твой повелит – деревушка Сто сгорит.
Каждый дом вскипит огнем. Станет здесь светлей чем днём!
Кровь прольется, крики, смрад.
На земле устрою ад!
Крики, вопли, боль и гарь.
Отвечай скорей же, тварь!
- Гость высокий мой, гость древний.
Сам Барон в моей деревне! Оддо Бранден величают!!!
Ведьма Хильда отвечает.
- Твой отец привел жену. Из Лесных людей одну!
И над Бранденсбургом зло – страшной карой проросло.
Не могу тебе помочь, здесь волшбе простой не смочь
Черных чар не отвести. Станет кровь Зверей расти.
И твои потомки Оддо будут прокляты навек.
Слаб пред роком человек. Не свести тебе проклятье.
Бесполезное занятье!
Я в свидетели беру – Солнце, Звезды и Луну.
Не дожить мне до рассвета. Но скажу тебе я это.
Дом твой лихом осквернен – Нелюдь правит ныне в нём!
Лес пришел в твое жилище – каждый Бранден горю пища.
Край твой проклят навсегда.
В деревушке Сто беда!
Каждый сын твой, дочь и внуки рождены будут для муки.
Вы не люди, вы не звери. Вы не тени, вы не свет.
Вас как будто бы и нет.
И проклятье ваша доля. Имя – Нелюдь. Жизнь – в горе.
…Создаем ли мы сами свою жизнь, или каждый момент в ней предопределен заранее?
Кримхильда фон Бранден полюбила запретной любовью своего родного брата Кримхальдера. Вместе они совершили самый тяжкий грех – вступили в связь будучи братом и сестрой! Говорят. Кримхильда любила Кримхальдера больше жизни, а потом этот высокий, породистый красавчик был взят в плен на поле боя. Шла вторая Гемландская Междоусобица. Знатные Дома запугивали друг друга, состязаясь в мерзостях которые они чинили над своими пленниками.
Дом Зайгме пытал Кримхальдера: ему сломали обе ноги, изуродовали, выбили большую часть зубов и конечно же оскопили. А потом, еще живого, отправили Кримхильде чтобы она полюбовалась на своего братца.
…Отец отчаянно любил Эйнену Гоффендорф. А потом она рожала ему сыновей, каждый из которых нес в себе безумие. Каждый из которых был проклят, рождаясь с уродствами. А потом отец пил, пытаясь утопить свое горе в бочонке с вином, а Эйнена Гоффендор кашляла, умирая от проклятой северной погоды. Кашляла кровью и чахла на глазах, но отцу не было до этого дела - тонкая красавица проводила большую часть жизни одна. Пьяный муж скакал по чужим койкам, Эйнена Гоффендорф бродила одиноким призраком, теряясь в бесконечных коридорах и галереях. Всегда одна. В серебрянном краю нелюдей который так и не стал ей домом. В нелюдском замке, который она никогда не смогла полюбить.
Она всегда мерзла. Куталась в шаль и дрожала от холода. Самая красивая птица Гемландии выставленная на мороз в серебрянной клетке.
Каждый отцовский сын был насмешкой над его большой любовью. И даже самый младший, рожденный без изъянов – наделенный крепким здоровьем и ясным умом - даже самый младший свалился с лошади в четыре года, расколотил голову о камни и превратился в полудурка. В урода. В насмешку, которую отец уже не сумел пережить.
Он ненавидел своего младшего сына до самой смерти. Ненавидел черное проклятье, которое всегда видел на месте своего младшего отпрыска.
…Ульрих фон Бранден. Прошел сотни дорог мечтая найти одну единственную. Мечтая найти ту – которая полюбит его просто так – не за деньги, не за грязные анекдоты. Полюбит его настоящим – не под личиной поганого скота и угребка. Полюбит таким, какой он есть. Редкое, невозможное чудо - чтобы кто-то полюбил дурака - но ведь он нашел такую женщину! Сейчас она лежит в луже крови, растерзанная неизвестным врагом.
Мертвая ведьма Хильда, от которой уже и праха-то не осталось, предсказала всё это триста лет назад.
-
!!!
-
Не могу найти слов, чтобы выразить свое восхищение и уважение, Лисса! Пост читается на одном дыхании, сказка завораживает, поступки и мысли Ульриха внушают уважение и сострадание. Браво. Просто Браво.
-
Историю, ещё и в стихах, невероятно!
|
|
|
|
|
|
-
Ахха, Вальгалла это как раз по теме Валерийца, он из тех краёв... :)
-
Кажется, сэр Ульрих готов смириться с появлением магии в руках его друзей :)
|
Тревожное предчувствие опустилось на ее сердце. Феари замерла после своих слов. "Он там" в ее голове окончилось печальным выводом "А мы здесь", и ощущение присутствия чего-то нехорошего накрыло ее с головой. Она ничего не видела, и была почти уверена, что увидеть не сможет. Бросила неуверенный взгляд в темноту, откуда, казалось, за ними наблюдают, но темнота была кромешная. Хотя, конечно казалось, что какие-то неверные очертания видит. Только вот испуганным глазам доверять не стоило, а вот предчувствию в самый раз. И она заставила себя не тешиться надеждой, что ей лишь показалось. Перед трагедией всегда меняется атмосфера, и люди, способные почувствовать изменения, способны избежать опасности. Одни называют это хорошей интуицией, другие удачей. А Феари предпочитала всегда быть настороже, не взирая на все, что происходит вокруг. И сейчас она верила больше своему неожиданно встрепенувшемуся сердцу, нежели ночной тишине и молчаливым звездам. К черту звезды, родная задница дороже.
- Ульрих, будь готов, - как можно мягче произнесла она, чтобы не выдать в голосе тревогу,- тут что-то не так, - и нервно улыбнувшись, взяла в руки бластер.
А потом пришла идея, как всегда приходит, когда осознаешь, что, может так сложиться, что тебя, вместе с твоими страхами и тревогами, может через пять минут уже не стать. Затея была рискованной, но не столь сумасшедшей, чем пойти на гулкий треск в мрачной темноте у забора.
- Послушай, послушай внимательно, - она говорила тихо и нервно, стараясь не столько смотреть во мрак, сколько улавливать боковым зрением неясные движения, - я сейчас.. ненадолго уйду в транс. Прикроешь меня, если что. Ты же знаешь, надеюсь, что я.. - она осеклась, подумав, что ее могут не только слышать, но и понимать. - Доверься мне, Ульрих. И будь на чеку. И что бы ты не видел, я настоящая буду стоять тут, - совсем тихо окончила она, всем сердцем надеясь, что он поймет, о чем она.
И Феари тихо и плавно создала иллюзию себя же, выходящей из дома, чтобы появиться перед незримым наблюдателем как можно естественней. А потом направила ее в сторону сгрудившейся тьмы у забора, осторожно присматривающуюся к темноте. Шаги все больше и больше замедлялись, а лицо становилось все напряженней.
|
На несколько секунд улыбка исчезла и лицо стало сосредоточенным, словно высеченным из камня. Собеседник взвешивал все "за" и "против", а так же оценивал возможности и шансы на успех в купе с возможностями для торга. И хотя ничего нового в подобных переговорах для Валерийца не было, было всё же одно но, которое невозможно было игнорировать. У него не было ничего, что можно предложить в замен. Не было тех ресурсов и возможностей, что были доступны ему когда-то.
Нейтральная улыбка вновь вернулась, а руки Валара поднялись на уровень груди и поочерёдно принялись расстегивать стягивающие ремни. Дойдя до последнего, человек дёрнул плечами назад, скидывая верхнюю часть одежды и оголяя изрытый всевозможными шрамами торс.
На теле легко читались длинные прямые линии мечей и кинжалов, кресты стрел и болтов, рваные отметины от клыков и когтей животных, но были столь специфичные, что было тяжело предположить, какое оружие или зверь могло их оставить. Глубокая впадина на левой груди окаймленная десятком алых точек, словно от гигантской пиявки. Оплывшая плоть вокруг каплевидной раны оставленная болотным кислотником. Перечеркнутая нить одинаковых ран, опоясывающая тело поперек и похожая скорее на треугольники, оставленная щупальцем пещерного червя.
- Милорд, вы не хуже меня понимаете, что всё это звенья одной цепи. Чтобы действовать максимально эффективно нужна информация. С информацией, люди смогут эффективнее применить свои таланты для достижения цели. Меньше людей, меньше шанс на успех. Я мог бы предложить вам горы золота, арсеналы натхо и их древние города, корону наконец. Но я не считаю вас глупым человеком, чтобы поверить мне на слово и тем более не думаю, что вы хотите поделить шкуру неубитого зверя. Даже человек, о котором мы говорили, может никогда не прийти, если мероприятие потерпит неудачу.
Протянув вперед руку, Валериец продолжил:
- Коснитесь моей руки и вы увидите на что способны ведьмаки. Более того, помимо охотника на нелюдей, в данном деле будет покровительство одной, заинтересованной в успехе, организации, чья помощь и возможности будут крайне полезны. Более того, озвученное ранее приветствие... Для кого-то вы можете стать тем самым человеком с необычной просьбой. Ну и наконец, вы можете назвать свои условия, если сказанного и увиденного вам покажется недостаточно. Тени повсюду, они постоянно меняются, подстраиваясь под меняющееся окружение. Пока я не могу сказать точно как именно я собираюсь помочь вам, поскольку план всегда подстраивается под меняющийся мир и обстоятельства, но ведьмак может видеть полотно и то к чему приведут те или иные поступки. Он может менять и выбирать, к какому результату вести нить действий.
|
|
|
|
Она могла ощутить, как под прикосновениями её пальцев, мышцы Валерийца вздрогнули, а спустя миг затрепетали, словно их обжигало огнём. В остальном же, сидящий человек оставался спокоен и непоколебим.
Он знал, что всему в этом мире есть своё время и своё место. Есть время любить и ненавидеть, жить и умирать, наступать и бежать с поля боя, чтобы оставить за собой право ответного удара, когда момент будет подходящим. И пусть сейчас его тело и разум были измучены, держась только на чудодейственном зелье, пускай. Эта женщина не должна видеть его боли, его слабости, его отчаяния. Рядом с ней будет вечный воитель, неутомимый слуга, преданный пёс и надёжная опора, способная удержать её и каменным волнорезом разбить накатывающие неприятности.
А неприятностей с каждым мгновением становилось всё больше и больше. Что-же, переживать заранее, значит переживать дважды. Валар медленно кивнул, коснувшись щекой запястья леди Феари. Решать проблемы лучше всего по мере их поступления.
- Не ври себе, Ульрих. Сегодня мы пришли помочь небезразличной тебе женщине и подруге леди Феари. За ней пришли, с ней и уйдём. Уверен, что ни в одном из чёртовых рыцарских кодексов и святых писаний нет ни строчки в которой говориться о том, когда именно нужно смывать нанесенное оскорбление. Даже если я ошибаюсь во всём, есть строки и ты солгал мне, что леди тебе дорога и ты боишься ей признаться в своих чувствах, то хотя бы имей мужество услышать отказ из её уст. Признаться, я не большой знаток рыцарских традиций, мало что знаю о тебе, но полагаю, что приносить обидчику свою жизнь на блюдечке ещё больший позор для мужчины, откуда бы он ни был, из Гемландии, Иркландии, Фаеруна или любой другой страны. Сегодня ты готов к смерти, но не к бою, а это не одно и то же. Загляни в себя, Ульрих. Что ты там видишь? Оскорбленного калеку жаждущего скорой, успокаивающей смерти или сильного духом мужчину, воина Господня, который думает не о собственном умиротворении, а об исполнении данных обетов? Готов ли ты предстать перед своим богом так и не исполнив данных обетов? Твоя честь, будет ли она весомым оправданием за лож и нарушенную клятву Всевышнему?
Слова- яд. Кому, как не ведьмаку и капитану наёмников, знать цену горьким и сладким токсинам, убивающим и дурманящим разум. Кому как не им знать, что всё зависит от дозы и концентрации. Там где одно убивает, там оно же способно исцелить и если капли пролитого яда будут способны вернуть трезвость ума, мучимому безумием, рыцарю, то пусть так и будет, даже если после этого он возненавидит безымянного выродка и захочет убить.
-
Тут просто вагон восклицательных знаков надо поставить.
-
Хороший пост. Не легко слушать правду, поэтому речь Ульриха пока краткая. Но он тебя услышал.
-
Очень. Во всем.
-
отлично.
|
|
|
Валериец неопределённо пожал плечами.
- Я не встречал подобных тварей ранее и не могу с уверенностью сказать, была ли это именно та самая или некое иное существо. Всё, что я сейчас знаю, основано на обрывочных сведениях, закономерностях и произошедших событиях. Но мои суждения могут быть ошибочными.
Усевшись на землю, мужчина вытащил пояс, соорудил самозатягивающуюся петлю и принялся скручивать руки и ноги егерей за спиной.
- При моём первом посещении этого дома, я спугнул незваного гостя. Судя по возможностям и повадкам, которые мне удалось увидеть сегодня днём, я могу предположить, что это она. Но тогда остаётся два вопроса. Днём ранее я принёс перевязь с подобными клинками, и Айронсайд, сегодня, спугнул тварь. Вполне вероятно, что это причудливое оружие, созданное натхо, единственное что может её убить, подчинить или отпугнуть. Этим, пожалуй, можно обьяснить, почему она послушалась лорда Нетцера. Но судя по всему, сами клинки, без соотвествующего ритуала, бесполезны. Возможно оружие магического толка нуждается в подзарядке, такой же тёмной и извращённой, как описывают предания самих натхо. Возможно это часть призыва или пробуждения. В противном случае, древних тварей было бы больше одного.
- Сегодняшнее происшествие говорит о том, что дом айронсайда лишился некой защиты, отсюда и стража, сторожевые псы. Айронсайд знает, что тварь идёт за ним. Первая может пробудить остальных и следующее звено - наш лорд Нетцер. Лишенный защиты он натравил собак, слуг и попытался сжечь огнём. Возможно у него получилось, возможно нет...
Закончив вязать путы, Валар уселся рядом с телами, потёр переносицу и сдавил пальцами уставшие глаза.
- Айронсайд или Шрага хотели получить в свои руки опасное оружие, но не рассчитали своих сил. Тварь вырвалась на свободу и захотела отомстить. Возможно это не чистокровный натхо, а полукровка. Слишкм мало информации, а получить больше не получилось. Ульрих, возможно не только вы являетесь плодом опасной любовной связи...
Валериец задумался, умолк, а затем хмыкнул.
- Не самый плохой день, Ульрих. Бывали и хуже. Дни в которых не было надежды, дни когда боги не сходили с небес на землю. Я всё ещё на ногах, сэр рыцарь, но голова уже не моя. Она полна сомнений. А если появились сомнения, то доверившись мне, вы рискуете похоронить всё предприятие. Да, увы, бывают обстоятельства, при которых лишняя пара рук будет неуместна. К примеру, при походе в уборную... - "Эй, приятель, подержи, лишняя пара рук мне не помешает..."
Вал тихонечко рассмеялся.
- Нельзя доверять свою спину тому, кто даже в себе не уверен. Его рука может дрогнуть, он может оступиться или сбежать. Для меня сейчас слишком многое поставлено на кон, а времени играть длинную партию в кракэн у меня нет. Нужно успеть вернуть вам долг чести, освободить леди Мэль, помчь леди Гвидичи и при этом не сделать ещё хуже, чем есть сейчас. Она слишком дорога мне, Ульрих, слишком, чтобы я позволил себе рисковать её доверием. А времени у меня чуть меньше, чем до рассвета... В прочем, если мне суждено умереть, я умру счастливым человеком, зная, что меня целовала богиня, а рыцарь смог спасти свою даму и отомстить за убиенную девушку и поруганное тело усопшего рыцаря. В прочем, я слишком много говорю, не к добру это.
Похлопав связанного егеря по спине, Валар продолжил.
- Эти ребята говорили о "мелкой сучке", что пришла почти вместе с тварью. Тверь подпалил ваш знакомый Шрага, а "сучку" посадили в темницу, решая что именно делать с ней дальше. Вероятно речь идёт о Леди Мэль. Если так, то в темницу можно пройти миновав кухню и пройдя по коридору, спуститься по лестнице. В прошлый раз я пробрался через верхний этаж. Сейчас же на кухне Шрага латает пострадавших в схватке псов. Если сунетесь, вряд ли стоит рассчитывать на радушный приём, учитывая ваш прошлый опыт общения.
Вал промолчал в ответ, тоскливым взглядом проводив удалившуюся богиню. Тихонечко, еле слышно, прошептал.
- Прости меня моя королева, за глупость и безрассудство, но так нужно... Ради твоей просьбы, ради спасения Мэль, ради Ульриха.
Проглотив собственные чувства, Вал поднялся на ноги.
- Мой сон будет вечен, Ульрих. Позаботься о леди...
Подняв взгляд на засвеченное окно, Валериец улыбнулся.
- Настала пора навестить лорда. Если повезёт, получим союзника. Враг моего врага- мой друг. Он отпустит пленницу, если нет... На шум сбежится вся стража и путь в подвал будет свободен, сможете спасти леди Мэль. Валар Моргулис...
И Валериец, сверкнув глазами, направился к дому. План был безумием, но ещё большим безумием было пытаться прорубиться через стражу и колдуна-мейстра. Возможно, получиться добраться до Айронсайда и попытаться добиться успеха там, где не получилось у рыцаря. Да и сказать пару благодарственных слов, за возможность повстречать богиню, не помешает. Во всяком случае иного шанса раздать долги уже не будет.
-
Мужской выбор. Я горжусь Валором.
-
а еще, может, им эти клиночки нужны
для пущей силы
что творится, ай-яй-яй
хороший пост, да
|
|
Крепыш внимательно посмотрел на мейстера. Постарался поймать его взгляд, помолчал немного, что-то прикидывая, и раздумывая. - Вам виднее. Я доставлю ваше письмо. Если ваши люди найдут какие-то следы, и вам неожиданно понадобиться помощь опытного бойца, то до утра я буду в деревне. - Звездолов не выпуская из губ мундштука поднялся со стула, закинул на плечо свой мешок. Разговор состоялся. Теперь он может считать свою миссию здесь хотя бы частично завершённой. Дождавшись пока советчик лорда закончит письмо, и запечатает его, росомаха бережно убрал его в свой мешок.
Уже перед самым порогом Мартин обернулся к старику. - Пусть предки направят ваш взор и разум. Да будет милостив к вам Урр, и отсрочит от вас начало Тропы. - закончив свою велеречивую речь Звездолов, сделал странный жест рукой, будто взял что-то у своего сердца, и просыпал на комнату Эдриена. Как и многие другие солдаты, Звездолов был суеверен, и нёс в своей голове множество поверий. Закрыв за собой дверь, коротышка неспешно вышел в основной коридор.
Под сводами замка царил полумрак. Слуги не спешили жечь факелы сверх необходимости, что вполне устаривало Марта. Можно было постоять щепку-другую и докуривая трубку привести мысли в порядок. Определённо, с этим уже можно было связываться с Хурином и гильдией. Знакомый рыцарь на гобелене проводил варвара своим высокомерно и горделиво выставленным подбородком. - Всё-таки у него запор..- пробурчал напоследок охотник, и вышел во внутренний дворик.
Ку-мин встретила следопыта без особой радости во взоре, скорее с покорностью и смирением. Пускай её напоили и накормили, но неумелый всадник это мука не только для наездника, но и для самой скакуна. Звездолов со вздохом затянул ремни седла, как учили(кобыла с укоризной поглядела на мучителя), и вывел из стойла. Почему-то знаток лесов и снегов никак не желал вновь сбивать свою задницу о седло. Поэтому замок и его окрестности воин покинул пешком, ведя лошадь в поводу.
Едва замок скрылся из виду, Мартин увёл Ку-мин на обочину, и кинув поводья на кусты, достал ту самую странную коробочку, которую дал Хурин. Подозрительно оглядев её, росомаха осторожно лизнул её. Скривился - у коробочки был вкус его специй. Видимо неплотно закрутил один мешочков. Осторожная проба на зуб тоже ничего не выявила - кроме явно повышенной вандало-устойчивости этого артефакта. Звездолов ещё немного покрутил штуковину в руках, но та не спешила себя проявлять на такую наглость охотника. Март немного покряхтел, и наконец сделал то что давно хотел - оставил на приметном камне немного еды и мелкую монету.
- О духи дорог и путей! К вам обращается сын клана Бурых Росомах! Эта пища теперь ваша. Будьте ко мне благосклонны, и позвольте воспользоваться заёмной магией - не чините ему излишних препятствий. И прошу вас - проследите чтобы те духи, что принесут мне голос Хурина ничего не переврали! - закончив свою молитву, воин помолчал немного, вслушиваясь в ветер и шум листвы. Сочтя его достаточно удовлетворительным, Март раскрыл коробочку, как учил его Хурин и потыкал пальцем как тот показывал. А затем приложил к уху, и принялся напряжённо слушать аппарат.
Первый гудок заставил охотника испуганно вздрогнуть. -"Ух! Ила! Я никогда не слышал таких птиц! Должен признаться - духи этой коробочки действительно что-то могут. Единственное что плохо, они повторяют одну и ту же трель. Чтож, подождём пока духи донесут мой вызов до нанимателя."-
-
Мартин неподражаем
-
Добротный пост)
|
Луна медленно катилась по небосклону, отмеряя пройденный путь голубоватыми россыпями звёзд. С каждым новым шагом, сомнения всё больше и больше одолевали человека. Несколькими днями ранее он бы запретил любому, находящемуся в подобном состоянии, начинать некое мероприятие. Перенёс бы задуманное на следующий день, чтобы иметь возможность успокоится, всё как следует обдумать и подготовится. Но у человека не было завтра. Было только жуткое вчера и крохотный кусочек хорошего сегодня.
Человек остановился, прислушиваясь к словам и осматриваясь, пытаясь понять, что же ему делать дальше.
Самым правильным решением было не беспокоить стражников, оставить их как есть и проникнуть дальше в дом. Так было бы больше шансов на успех. Но вот на другой чаше весов остались Феари и Ульрих, которые не будут ждать. Если человек замешкается, то они начнут действовать и тогда... Тогда полторы калеки и одна дама получат неприятностей больше, чем способны будут одолеть.
Рассчитывать на то, что одолеть двух стражей голыми руками и не поднять шум. было просто глупо. Заткнуть две глотки разом, голыми руками, это просто абсурд. Хотя бы один, но поднимет тревогу, поствит на уши спящее поместье и похоронит надежды, вместе с жизнью человека тысячи лиц.
От безысходности Валар скрипнул зубами и полез в карман. Извлёк парочку камней, один из них плотно обмотал клочком шерсти. Нужно было отвлечь внимание егерей и метание камушков в нужном направлении могло помочь. Один камушек в лоб, второй и третий в сторону противоположных кустов. Чистой воды хулиганство, но оно же должно спровоцировать караул пойти разобраться с тем, кто кидается в них камнями. А уж как только они повернуться к нему спиной или будут проходить мимо, можно попытаться. Выйти за спиной крайнего. тихо свернуть шею, завладеть оружием и попытаться успеть метнуть его в глотку того, кто будет идти первым.
Но Вал ещё не знал, что простая, казалось бы задачка, обернётся сложным выбором. То, что раньше делалось без зазрения совести, сейчас встретит внутренне сопротивление и не позволит убить егерей. Что в самый неподходящий момент он задумается о происходящем, о том, что и у этих людей могут быть их богини, и что люди служат Айронсайду, человеку, который по непонятным причинам, вмешался и спугнул тварь. Что убив сейчас этих людей, он может лишиться возможности нормального общения с лордом. Да и ещё лицо фонарщика, вставшее перед глазами. Человек умерший только по тому, что оказался не в то время, не в том месте, рядом с тем, кто не видел ничего кроме убийства.
Тень скользнула вдоль кустов, приблизилась. Два тёмных отростка со скрюченными пальцами потянулись к шее, намереваясь сломать трахею, свернуть голову и позвоночник, но...
Память вновь вернулась к Феари, к её голубым глазам и той безмятежности, что она дарила своим присутствием. На секунду показалось, что не шея, но тонкая нить перед ним, оборви её и богиня отвернётся от тебя.
"Довольно крови. Хватит."
И Валериец сжал пальцы на артерии, стремясь прервать ток крови в мозг, чтобы организм потерял сознание, но не умер.
Только позже, он попытался найти логическое обоснование своему поступку, мотивировав его тем, что Чистая одежда егеря позволит какое-то время оставаться незамеченным, будучи принятым за своего... Во вссяком случае с расстояния.
|
-
Метафоры Ульриха, конечно, поражают. Что там писали про стадо слонов в джунглях...
-
"могу быть тихим и незаметным"
прелесть же
|
Луна царствовала над Миром. Таинственно сияли звезды и задумчиво колыхалась трава. Они направлялись в дом к Айронсайду, и каждый был погружен в свои мысли. Феари украдкой посматривала на широкоплечего наемника, ведущего под уздцы ее коня. Лунный свет благородно сиял на его коже, возбуждая и притягивая. Хотелось ощутить его рядом, за спиной, так близко, чтобы сердце замерло. Но.. в этих многочисленных вселенных всегда есть какие-то "но", созданные для препятствий к получению удовольствий. Вот и сейчас, рамки приличия и времени играли против нее. Они сплели в ее локонах колкий терновый венец. Только Феари не отчаивалась. Она вполне серьезно смотрела в темноту, раздумывая над дальнейшими действиями по спасению Мел, в промежутках между мыслями о Валаре. Ну а куда деваться.
Пес деловито вел их сквозь тьму, вероятно думая о чем-то своем, собачьем. Глядя на силуэт пса, очерчиваемый серебристым сиянием, в памяти всплывало прикосновение Валара к собаке. Властное, сильное и умелое. Сама она не слишком ладила с собаками. Они видели в ней слишком страстное создание, чтобы беспрекословно выполнять ее команды. За это Феари на них обижалась и старалась с ними не связываться. Единственный давно погибший кот тоже не слишком ее любил. Жирный и ленивый, он то и дело поглядывал на рыжую негодницу, рассекающей по лугу в белом платье, с ожиданием ненавистного его сердцу тисканья. И было, впрочем, что ненавидеть. Его пушистую тушу Феари любила больше всех своих игрушек. Ведь он был теплым.. хоть и нещадно царапался. Вспоминая его, Феари всегда улыбалась. Как тогда, когда вспоминала затейницу Мел. Только сейчас мысли о ней совершенно не будили улыбку.
В голову закралась мысль, что если бы она так и не приехала навестить ее в этот погожий денек, то так и не узнала бы, что с ней здесь приключается. И нервы бы сберегла. Но.. взгляд на наемника, и все этой непоседе прощалось. С лихвой. Оборачиваясь к Ульриху, Феари начинала сомневаться: а Мел ли они едут спасать? Казалось, они едут спасать самого рыцаря. Ведь все, что у него было ценного в этом мире, это воспоминания славной Гемландии и непоседливая птичка Мел. Сердце сжималось от боли при виде его глаз, когда он думал о ней. Будто вся тяжесть вселенной лежала на его плечах в тот момент. И желанием было только дать увидеть это Мелье, дать поглядеть в его столь печальные глаза, отражающие всю глубину его изможденной чистой души. Но они уже шли за ней. Шли, вероятно, чтобы дать увидеть боль потери ее, родимой, в чужих влюбленных глазах.
Добравшись до особняка, Феари не преминула воспользоваться помощью красивого наемника, млея в его руках, а после и объятиях. Каждое прикосновение перетекало в объятие, каждый неосторожный взгляд в погружение. Этому невозможно было противиться. Всё в них тянулось друг к другу. И от того было так сладко и так тяжко не иметь возможности отдаться этому вихрю чувств.
- Как поступим? - тихо вопросила она, задумчиво глядя на единственное окно, излучающее свет.
- Может не будем сразу геройствовать и зашлем меня Троянским конем в его обитель? В смысле я пойду, а вы меня прикроете? Не думаю, что Айронсайд попытается спустить на меня всех собак. Так нам хотя бы удастся выиграть время, и, быть может, ввести его в заблуждение.
|
Тропинка ведет через лес. Маленькая рыжевласая девочка несется сквозь лесной массив с маленьким ведерком в руках. У нее важное задание. Крайне важное. Она идет собирать лотосы. Это очень почетное задание, которое может выполнить лишь она! Лес плавно начинает переходить в болото, окаймленное густой порослью деревьев. Но если обойти вон те две сосны, протиснуться сквозь кусты смородины и прокрасться под большим поваленным ясенем, то можно выйти к самому волшебному месту, которое только можно найти. На темной поверхности этой части болота лежат огромные лотосы. Белые, синие, желтые. Их много, и они плавно качаются, если потревожить воду. Маленькая Феари осторожно ступает на первую кочку. Сейчас она может дотянуться до первого лотоса. Он светло-лимонного цвета. Таких много и их очень любит ее мама. Но девочка не срезает его. Еще две кочки позади и теперь перед ней качается синий лотос. Заманчивый, сияющий своей небесной синевой, он так и манит срезать его. Но, крепко сжав ведерко в руке, Феари прыгает на следующую кочку. Ее учили добиваться желаемого, не растрачивая себя на доступные варианты. Вот уж и кончается лотосовая заводь, дальше сплошной камыш. Но она знает, что кажущиеся преграды порой бывают обманчивы. Она переходит на новую кочку у самой осоки и осторожно раздвигает острые листы. Там, в самой гуще зеленой остроты, на маленьком пяточке свободного от осоки пространства неизвестно как, но вырос лотос. И не простой. Это самый большой лотос из всех ею увиденных. Огромные белоснежные лепестки окаймляют нежно-желтую середину. У Феари каждый раз замирает сердце при виде него. Она смотрит во все глаза, наслаждаясь его величием, насыщаясь его ароматом, и из раза в раз она смыкает листву и уходит прочь, набирая желтые и синие лотосы и рассказывая после, что там, в самой гуще осоки растет самый прекрасный в мире лотос. Ей никто не верит, ведь она ни разу не попыталась его сорвать. Но видеть его там, цветущим, сияющим своей белизной гораздо важнее, чем сорвать и наблюдать, как он умирает, только от того, что ты захотел обладать им.
Однажды она сорвет его. Вернется домой и узнает, что началась война. И лотос упадет к ее ногам, окропленный слезами. С той минуты у нее начнется совершенно другая жизнь. Острая и яркая, словно вспышка света сквозь непроглядную тьму. Вся жизнь ее была этой вспышкой, от которой резало глаз, но которая была маяком для многих заблудших душ.
"Желтые лотосы для мамы. Синие для папы. Белый для меня."
Валар был для нее тем самым белым лотосом, от которого захватывало дух и подкашивались коленки. Он манил своей красотой и отреченностью от всего окружающего мира. Он обнимал, и его объятия были самыми нежными, самыми теплыми, самыми важными. Он смотрел ей в глаза, и птицы в ее душе наполняли небеса своими песнями. Когда она коснулась его губ, то чуть с ума не сошла от своей смелости, от столь необдуманного шага, на который пошла от какого-то отчаяния, от ощущения, что теряет его, от признания, что не в силах вырвать его из этой темной бездны. А он обнял ее. И в этом объятии было столько тепла и нежности, что Феари разом простила себе всю свою смелость и отчаянность. После такого хоть смерть. Ничего уже не важно. Все уже прощено и искуплено. Война окончена. Война_окончена. Самые лучше слова на земле.
А она забывается в его сильных руках, пропадает в его биении сердца, утекает сквозь его дыхание, растворяется в этом звездном небе над их головами. Все суета. Небо вечно. И их объятия часть этого вечного неба.
Но что это.. Его губы приближаются к ее губам. Неужели это все и правда происходит? Неужели он решится на этот отчаянный шаг? Неужели и вправду не остановится.. Нет. Нет. Не остановится. Только не остановись.
Касание губ. Стремление его губ к ее. Горячий и вместе с тем нежный поцелуй, от которого сводит нутро. От которого сердце уходит в пятки и враз кружится голова. Поцелуй, за который готов платить жизнью, душой, всем, что есть. Лишь бы пережить его хоть раз. Лишь бы найти того, кто вот так низвергнет все звезды к твоим ногам с их холодного черного неба. И горячими острыми осколками они падут к тебе, признавая свою никчемность в сравнении с тобой. Той, ради которой он сотрясал небо.
И Феари отвечает на поцелуй. Горячо, страстно, умирая от страха и желания. Ей по-прежнему безумно страшно от красоты происходящего. Она боится так, как никогда и ничего не боялась. Боится этой силы чувств, которые она испытывает к нему. Боится себя, своей слабости к нему. Страшится, что все это может свести ее с ума, ведь она никогда и представить не могла, что можно чувствовать так, с такой силой и таким наслаждением. Она целует его, обвивая крепкую шею, запуская руки в рыжие волосы, понимая, что пропадает. Вот прямо сейчас пропадает. Тонет в самой бездне мироздания и не боится этого. Срывает все якоря и уносится в море неизведанных ей доселе чувств. Она целует его и объявляет войну своей независимости. Теперь она знает, что становится гораздо уязвимей, но вместе с тем гораздо сильнее. Свет ее души достигает самых дальних уголков вселенной, озаряя темноту сиянием далекой рыжей звезды.
Незыблемая священная тишина. Они замирают, все еще не в силах оторваться друг от друга. Слушают сбившееся дыхание друг друга и пытаются найти силы, чтобы открыть глаза. Ночь. Ульрих. Мелья. Айронсайд. Ряд воспоминаний спускает с небес на землю. Надо торопиться. Она еще припомнит этой беглянке, чем ей пришлось жервтовать во имя ее неусидчивой попы.
- Браслет, - шепчет она ему, все еще находясь в миллиметрах от его лица, - ищейка должна взять след, - дыхание понемногу восстанавливается, хотя сердце до боли колотит грудь изнутри. - Надо спешить, - дрожащими от волнения руками она проводит по его волосам, пытаясь хотя бы на мгновение продлить эти волшебные мгновения. Но понимает, что все тщетно. Нужно спешить.
-
Жаль, что мы не пишем роман :)
-
моя ж ты радость!
умничка!
отличный пост, парит
-
Просто бомба! На пять с плюсом. Так чувственно, что аж дух захватывает.
-
Красиво и душевно. Хороший слог, прекрасно описано.
|
Вал чувствовал её взгляд и ему становилось не по себе. Тяжело было смотреть в эти прекрасные глаза, а не смотреть в них было просто невозможно. Они вызывали в нём бурю противоречивых чувств от смятения и стыда, до восторга и ликования. Пожалуй так мог бы смотреть бог на своих непутёвых созданий. Маленьких и дурных, но всё таки любимых. А ведь она была богом, точнее его богиней, его мечтой. Нежным, ласковым и светлым существом, в создание которого Каин Редклиф вложил остатки чувств, нежности и радости, прежде чем стал мрачным и угрюмым Человеком без лица и без имени. Словно в маленькую шкатулочку поместил, надёжно запер и спрятал в самых тёмных глубинах своего сердца. Спрятал за высокими стенами жестокости, под охраной гончих ненависти, окружил рвом из пролитых слёз и страданий, ощетинился шипами недоверия и никого, никогда, даже близко, не подпускал к самому сокровенному сокровищу своей истерзанной души. Стены надёжно защищали и оберегали, но они же не давали ему приблизится к ней. Он жил, зная, что она где-то там внутри, но и сам оказался лишенным чего-то важного. Только несколько раз в жизни, на грани смертельной опасности и неминуемой гибели, стены рушились и Айрин приходила к умирающему защитнику, ставшему её же тюремщиком. Приходила, чтобы оживить его, вдохнуть надежду, показать, что она всё ещё рядом.
Вот и сейчас, Валериец с тоской и надеждой смотрел на леди Гвидичи и понимал, что Айрин переросла созданную им темницу, разрушила её, ушла и поселилась в новом, просторном и шикарном замке. Наполнила его светом, теплом, негой и теперь звала его к себе. А он боялся. Хотел, страстно желал, но боялся сделать шаг навстречу. Феари стала тем замком, в котором он теперь видел всё самое светлое и прекрасное, что некогда было в его душе. Сомнения цепями сковывали тело. Имеет ли он право, достоин ли такого снисхождения и благодати, что волнами безграничного океана накатывали на него из распахнутых голубых глаз?
Вал буквально ощущал, как её волны рушат выстроенный замок-темницу, оказавшийся на поверку, замком на песке.
А потом произошло невероятное. Валар даже позабыл, что секундой ранее, Феари дала ему браслет. Нежные, мягкие и бархатистые губы обожгли кожу, словно он прикоснулся к кружке горячего травяного чая, такого же обжигающего и вкусного, как уста желанной женщины. Глаза расширились от удивления, а рот немного приоткрылся, когда челюсть медленно поползла в низ. Дыхание спёрло, лёгким отчаянно не хватало воздуха и их начинало жечь огнём. Тело обратилось в камень, парализованное таким неожиданным событием.
Из головы разом пропали все мысли, оставив место только двум противоречиям. Ульрих, Феари, Мэль. Феари, Мэль, Ульрих... Как поступить, что делать? Уйти? Остаться? Как не поступи, что не выбери, любое решение будет не верным. За своей мечтой нужно идти, за неё нужно бороться, с ней нужно быть рядом. Обнять и не отпускать. Разве не этого человек желал всю свою жизнь? И пусть от жизни осталось всего несколько часов, неужели что-то в мире может иметь большее значение, чем мечта? Что будет с мечтой, когда человека не станет? Будет ли она счастлива или погрузится в пучину скорби и грусти? Имеет ли человек право давать какие то надежды, зная, что грядущий рассвет может стать его последним? Она просила помочь, просила быть рядом и человек хочет быть, пока дышит и пока бьётся сердце. Но он так же должен помочь ей и Ульриху найти леди Мэль. Должен отказаться от, возможно, самых счастливых часов своей жизни и помочь вернуть им, Феари и Ульриху, сбежавшую любовь и подругу. Наступить на горло собственных чувств ради них или отказаться от них ради своего счастья... На этот вопрос не существовало ответа. Любой выбор был ошибочен. Нельзя оставить Феари, нельзя ей не помочь, нельзя уйти, но нужно. Или не нужно? Подойти, обнять, заключить в объятия, подхватить на руки и унести на край земли? Но как же это эгоистично. Одна, с нищим оборванцем, без друзей и подруг с тяжким грузом вины за спиной за оставленного Ульриха, который был брошен, когда нуждался в помощи и поддержке. А ведь он не бросил, когда Валар, подобно ребёнку, пребывал в счастливом беспамятстве. Неужели он заслужил быть брошенным в одиночестве, потеряв свою любовь? А Мэль? Она ведь тоже была там... Заглядывала под кровать, оберегала от страшных лека... Бросить её, когда ей угрожает опасность, исходящая от неведомых тварей натхо? А её просьба...
Всё не так, всё не то. Все варианты ошибочны и ведут в бездну.
Валериец стоял словно каменное изваяние. Он не мог пошевелиться, не мог сделать шага, не мог отвести взгляд от Феари, безоговорочно веря ей, принимая её непонятную игру, в которой не было места прикосновению, но было место поцелую.
Немая сцена затягивалась и разум понимал, что время неминуемо уходит, но вот сердце н ежелало слушать разум, а тело не подчинялось ни разуму ни сердцу. Воздуха в груди совсем не осталось и человек шумно вдохнул, словно вынырнул из океанской бездны. Отчасти так и было.
- Моя королева... На выдохе прошептал Валар и тряхнув головой, сделал шаг вперёд. Взял ладони леди Гвидичи в свои и прижал к груди.
- Нам всем понадобиться удача, но впервые в жизни я не знаю, что должен сделать и как поступить. Я хочу помочь вам и не хочу с вами расставаться. Невозможно сложный выбор. Вы для меня больше чем человек, миледи, больше чем небо над головой и земля под ногами. Я чувствую, как меня неумолимо влечёт к вам. Похоже именно этой встречи я ждал всю свою жизнь...
Смутился, понимая, что словами невозможно выразить чувства, а такая шикарная леди, как Феари, слышала все возможные вариации хвалебных дифирамбов от назойливых кавалеров, падких на красоту.
Тяжело вздохнув, Вал решился на отчаянный шаг. Глядя в глаза, обнял за плечи и шагнул в голубую бездну, обнимая своё божество и открывая на распашку сердце, выпуская чувства наружу. Может быть это будет последним, но самым счастливым моментом. Она либо сможет почувствовать либо захлопнет его сердце навсегда. И уж лучше получить по лицу попытавшись, чем всю жизнь сожалеть о том, что даже не попробовал прикоснуться к ангелу.
Обняв девушку, Вал склонил голову и коснулся её губ своими губами. Вдоль позвоночника прошлись раскалённым хлыстом и мужчина прикрыл глаза. Самое невозможное событие из невозможных свершилось. Он дотянулся до мечты, смог обнять и прикоснуться к ней губами. То, что будет дальше уже не имело значения. После такого даже умереть будет не страшно, поскольку это будет смерть счастливого человека. Но если проклятые боги бездны решат иначе распорядиться, то эту женщину он не отпустит никогда, сделает её всё возможное и невозможное, чтобы она была счастлива. И счастливы будут те, кто ей дорог. Ульрих, Мэль... Валерийский Ведьмак найдёт способ совладать с любой напастью.
-
Красиво и вкусно описано. И я рада. Хоть пару минут счастья для усталого наёмника.
Прекрасный пост.
-
Этим постом ты осчастливил по крайней мере двух женщин: Феари и меня)
-
Ты продолжаешь радовать меня своими постами. Больше уверенности :) Все будет хорошо и даже лучше :)
-
замечательно!
|
|
Покуда Валор и его рыжеволосая леди вели разговоры предназначенные для двух влюбленных, Ульрих отошел в сторонку, с интересом принюхиваясь к запахам ночи. Он словно пробудился ото сна: запахи мокрого камня мешались с запахами прокаленной за день, остывающей уже пыли. Земля. Звезды. Небо. От самого рыцаря пронзительно пахло соломой и живыми лошадьми...
Запахи жизни, запахи радости и надежды.
Мужчина улыбался. Просто улыбался этой простой тихой радостью – я могу дышать, я могу думать, я это просто я!
Тревога за Мэлью мешала почувствовать настоящее счастье.
Но!
Впервые, за долгое время в голове не было мучительного песка. Ульрих как будто вынырнул из ледяной проруби – ожидал стужи и кошмаров, а внезапно, рыцаря принял в свои объятия теплый солнечный лень. И зеленая трава, и желтые одуванчики близь утиного озера Дармштайнер. И лежал он на траве, как в детстве: когда только бесконечная синева неба, пушистые облака которым можно придавать любую форму в воображении и радость ожидания. Скорее бы стать взрослым и исполнить все свои мечты!
…Рыжеволосая леди Кравица – это леди Феари. Валар – он же Джонатан Блэйк. Хмельной трактирчик, хриплый смех, развеселые пляски веселых пьянчуг…кажется это было только вчера. Ночью он гнал на таможню, спасая отравленного наёмника. Сегодня утром они встретились с Мэль, потом они увели Валара с Таможни. Ульрих участвовал в Турнире и победил – а потом забыл про победу, забыл про всё что было важно, медленно но верно утонув в своих кошмарах.
Это началось еще на турнире, а дальше становилось все хуже и худе.
Как же, мать его, это было несправедливо!
Скотство!!!
Терять память, самого себя, надеяться что ты все еще такой же – все тот же человек, которым был день или час назад, а потом, очнувшись, понять насколько же глубоко насколько сильно проела тебя болезнь. То, что еще час назад было мучительно страшно, больно, невыносимо – теперь лежало на полочках и с усмешкой глядело на Ульриха фон Брандена. Разрозненные куски воспоминаний этого дня собрались в единое целое.
Ради интереса Ульрих решил заглянуть в прошлое – и! Резко дернулся назад – будто в лицо кипятком плеснули: Тьма все еще была там. На месте. Старая и привычная пустота беспамятства. Она глядела на господина фон Брандена и мурлыкала нежной кошкой: «Мррр – мой, мой, м-м-мой. Никуда от м-меня не денешься дитя Лесной Крови! Мррр. М-может эта отрава прогнала м-м-меня подальше, но ты же знаешь, м-м-мой мальчик, я возьму тебя быстрее чем ты это поймешь. Безумие, м-м-мяу! Безумие всегда подкрадывается незаметно. Сейчас - ты это ты. Мррр. А через час будешь звать Йема и болтать глупости. Муррр-мурр. Наслаждайся обретенной памятью, фон Бранден из проклятого рода Бранденов Лесных Людей. Теперь ты еще лучше знаешь, что тебе предстоит потерять. Хи-хи-хи…»
Между тем, что-то изменилось. Мучительно вздохнув, Валор отстранился от своей леди, и Ульрих услышал конец фразы:
- Сэр Ульрих, леди Феари, вам следует двигаться вперёд. Я же вернусь к зданию Таможни, возьму скакуна и догоню вас. Это позволит передвигаться быстрее. Повреждённая нога и выходное платье не самые лучшие попутчики для быстрых переходов...
Ульрих попытался вмешаться, впрочем он боялся что Валар уже не расслышит.
- Эти пы-прохиндеи знают о м-моих деньгах! Сэр Д-джонатан!!! Лошадок м-можно включить в мои п-подорожные и п-просто выкупить!!!
Потерев ногу поглядел на Феари:
- Расслышал ли? Святой Господь, нам всем н-не хватает этого самого...Обсуждения! Но ладно. Один миг! Моя палка за-замечательная спутница и все прочее, и я д-думаю я с ней уже породнился! (рыцарь смачно поцеловал свою палку, надеясь этой дешевой клоунадой отвлечь Феари от тревоги) Но. Сэр Робин Айронсайд н-не будет рад увидеть мою рожу в своём доме. Ха. Мать его так, уж совершенно точно он не предложит мне своего з-засохшего печенья, к-как это было в прошлый раз. А п-потому надо кое-чего сделать…
Рыцарь справедливо порешил не посвящать своих спутников в сложности их взаимоотношений с почтенным лордом Айронсайдом. А конкретно, упустить в своей речи ту крошечную деталь, когда Айронсайд пообещал убить Ульриха фон Брандена, буде они еще раз встретятся с лордом Робином. Оно действительно не имело знчения для Ульриха.
- К-когда мы придем к нему в дом и поднимем его с постельки, наш обиженный лорд будет хмур и н-недоволен, и я д-думаю будет лучше…будет н-намного лучше если мы все сможем стоять на ногах. О да! Особенно если леди М-мэлья уже успела разбудить нашего несчастного за-засранца…Не уходите далеко, леди. Мне нужно быстренько перебинтовать н-ногу. П-потуже! От вас требуется только три вещи: не уходить в ночь о-одной к-как это делают все наши спутники, к-кричать если случится какая-нибудь дурь и…не смотреть.
Усмехнулся.
- Н-нога пораженная проклятьем, это не то, на что следует смотреть. И я пошутил про крик. Я у-уверен что вы не будете визжать в случае о-опасности. Ха!...Скорее за-за-авизжу от страха я сам.
|
|
Блейк вытер вспотевший лоб ладонью.
- Ульрих, тебе бы пару фунтов веса сбросить, а то натощак не поднять...
Вал устало улыбнулся и опёрся спиной о ствол дерева, присаживаясь рядом.
- На вкус и цвет, твоя правда, редкостная гадость, но зато благодаря этой дряни я нахожусь здесь и стою на своих ногах, а не пускаю слюни в сточной канаве... Ты, в прочем, тоже. И уж лучше дерьма хлебнуть, чем... Мне доводилось пробовать и более отвратительные отвары и настойки, к примеру брагу Иогара, настоенную на внутренностях опоссумов...
Человек поморщился, припоминая мерзопакостный вкус настойки. Покосился на рыцаря.
- Хорошо будет, когда леди Мэль найдём и тварь прикончим. Желательно не одну, а всё гнездо разом. Трусливые мрази...
Валериец повернулся и стукнул кулаком в плечо рыцаря. Не сильно, но вполне ощутимо.
- Сопли подбери, солдат и никогда больше не смей решать за леди, кто у неё есть и с кем идти. Это шлюх можно взять силой или за монету. Миледи же предлагают себя. А что ей может предложить нищий оборванец? Какое будущее ждёт самую прекрасную женщину, с таким... с таким... со мной? Она достойна замков, шикарных платьев, украшений и веселья, со мной же её ждёт нищета, рваные рубища, грязь и тоска. Я увидел в ней нечто, что очень дорого и не хочу ей подобной участи. Я пойду за ней хоть на край света, оберегая и ограждая от неприятностей, выполняя малейшие капризы. Пойду, пока буду в состоянии подняться...
Валериец с нежностью посмотрел на силуэт Феари и смущенно поднял лицо к небу, глядя на его оттенок, прикидывая, как скоро наступит рассвет и сколько у него осталось времени.
- Телеге нужно пятое колесо, на случай если одно из четырёх сломается. Кто-то должен будет продолжить путь и завершить начатое... проговорил Валериец, сожалея, что время течёт так быстро и он просто не успеет насладиться её обществом. Теперь что-то скрывать стало бессмысленным, каким бы ни был костюм на пиру, он был всего лишь маской, а за маской не было ничего, что можно было предложить лучшей женщине на свете. Разве что руку, которая по самые плечи была в чужой крови, и сердце, чёрное словно ночь.
И вновь взгляд вернулся к ней, Валар никак не мог налюбоваться её взглядом, чертами её лица и теми чувствами, что она вызывала в нём.
Валар говорил медленно, слова давались с большим трудом, а договорив, он тяжело выдохнул. И хотя он не кричал, но слова в ночной тишине были слышны достаточно отчётливо.
Оттолкнувшись от дерева спиной, изогнувшись волной, Вал поднялся на ноги и направился к знакомому силуэту. Приблизился, а затем опустился на одно колено перед леди, склонил голову в знак покорности.
- Да миледи, всё сказанное чистая правда. Всё что у меня есть, сейчас при мне и я не задумываясь готов отдать это вам. Когда-то давно, в иной жизни, я был другим человеком. Все те осколки хорошего, что остались во мне, объединились в чистейший кристалл, имя которому Айрин. Возможно он был создан лишь в моём воображении и никогда не существовал, но этот образ всегда заставлял меня подниматься, как бы сложно не было. А сегодня я увидел его во плоти, в очертаниях, в отражении ваших глаз, в ваших очертаниях и ваших волосах, таких же прекрасных, как рыжие утёсы Иркланда. Вы появились нежданно, разорвали мутную пелену и вдохнули в меня надежду. Там в таверне. Благодарю вас, миледи. Моё сердце всецело принадлежит вам...
Замер в ожидании приговора. Выдохнул, словно груз свалился с души после исповеди. Тихо прошептал:
- Нам следует продолжать путь, пока для леди Мэль не стало слишком поздно.
|
Она лежала на его руках и совсем неслышно вдыхала ночную прохладу. Холодный густой воздух проникал в нее, касался ее губ и плеч, скользил по венам и остужал взволнованное сердце. Ночь была волшебным временем. Ей всегда отводилось особенное место в жизни Феари. Ночью всегда происходило то, чего никак не могло случиться при свете дня. Ночь таила в себе сотни возможностей и случайностей. Достаточно было шагать легко и осторожно, чтобы не впутаться в новую паутину событий. Вся ее жизнь переплеталась в воспоминаниями о ее детских похождениях. Диких и сумасбродных.
А сейчас она лежала в руках сильного красивого мужчины, и стоило осознать это, как сердце вновь начинало исходить в безумной пляске. Она, беспомощная и едва дышавшая, совсем не заметила, как оказалась подле него на коне. Бережно придерживая ее и поводья, Валар неспешно вез ее по городу, кружа переулками и темными аллеями. Феари уже не чувствовала недомогания, ночная прохлада и биение его сердца отрезвили ее, вернули прежний румянец ее лицу и блеск губам.
- Спасибо, что увез, - прошептала она ему, касаясь спиной его груди. Неуемная фантазия озорной девицы не оставляла ее в покое, пока они не спешились. Хорошо, что ночная тьма укрывала ее излишне алые губы и слишком румяные щеки, эти сияющие глаза и плавность возбужденного тела. Спустившись на землю, Феари почувствовала, как обуздавшие ее чувства постепенно исчезают, оставляя после себя легкую поволоку приятных воспоминаний. И вновь он не выпустил ее руки. Казалось, оставь он ее сейчас, одну, в этой ночной тьме и прохладе, она сможет раствориться в этом городе, в этой ночной жизни, забудет все, что с ней было, и к утру ее уже не вспомнят, будто и не было ее. Но он, будто предчувствуя это, не отпускал. Держал за руку, шагал в ногу, чуть улыбался и дарил ей тепло. Душевное, моральное, физическое и.. родное. Глядя на него, чувствуя его рядом, Феари становилось несказанно уютно. Если бы кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь хоть раз, сказал ей, что есть на земле такой человек, который сможет вернуть все, что ты оставила в прошлом, глядя на которого все возвратится вновь, Феари бросила бы все и всю свою жизнь посвятила поискам такого человека. Ибо с ним ничего более не имело для нее значения. Все становилось слишком эфемерным, слишком незначительным и..
Взгляд Ульриха острым кинжалом вонзился ей в сердце. Он страдал. Он так тяжело страдал. Рука ее непроизвольно дернулась. Она хотела кинуться к нему, хотела обнять, но быстро спохватилась, остановила себя, удержала. Ах, как жаль что Мел не было тут. Она бы не остановилась. Мел не умела слушаться разум, ее всегда вело сердце. И в этом была ее святость и ее проклятие. Феари хотела кинуться к нему, но лишь крепче сжала руку Валара. Непроизвольно, инстинктивно. Потому что сердце сжалось также от той боли и страданий, что бушевали сейчас в Ульрихе. Бедный, бедный Ульрих. Феари затопило его страданиями. Она ушла на это дно добровольно, опрометчиво, но добровольно. И вся сразу сжалась, закрылась. Окаменела.
Валар чувствует ее. Берет ее тонкую руку, раскрывает сжавшуюся от чужой боли кисть и целует. Горячим умелым поцелуем. И вновь холодные горные воды разрывают камни, сковавшие душу и сердце. Теперь она чувствует, что это его силы приходят к ней, наполняют ее. Он гораздо сильнее нее, одним взглядом он рушит ее оковы, одним прикосновением усмиряет боль, одним поцелуем возвращает к жизни. Кто он, имеющий такую власть над ней? Что ей чувствовать теперь, после такого? Восхищение, опасение или.. все ту же бесконечную нежность? Имеет ли она право испытывать к человеку обладающему столь большой силой, такие чувства? И почему - она? Почему не Мел или какая другая девушка? Что в ней такого, отчего он держит ее за руку, целует и смотрит таким долгим внимательным взглядом? Сколько загадок, сколько вопросов сейчас восставало в ее существе. И Феари растерялась.
Они направлялись к Хурину. Великому и ужасному. Феари чувствовала, как идут они к нему совсем не как к другу. Что стояло за их напряжением к Таможне? Ей ужасно хотелось узнать, но она молчала. Кусала губы, горела вся изнутри, но молчала. К Хурину вошли трое. Взволнованный Ульрих, молчаливый Валар и горящая жизнью Феари. Полыхающая от волнения и готовности горы свернуть за родимую Мел. Валар воскрешал ее. Давал ей силы жить, неминуемо теряя свои. Феари еще этого не знала, но что-то несомненно чувствовала. Самой душой чувствовала, что все не так, каким кажется на первый взгляд. И у самого сильного когда-нибудь кончатся силы.
-
Хурин только не очень Великий и Ужасный.
Скорее, под эти определения подходит Вигго.
-
Зри в корень. Жаль не смог написать всё, что хотелось. Надеюсь ещё будет такая возможность.
|
|
|
Он уходил с бала посмешищем, ничтожеством, человеком которого бросила дама.
Ульрих слышал смешливые шепотки, ловил на себе сальные взгляды подвыпивших рыцарей – участие, злорадство, насмешки, неодобрение…
…Будто мало того, что он чужестранец, заика и хромоногий – короля бала бросила его королева! Назавтра никто уже не вспомнит о турнире и славной победе добытой честно и с трудом – все будут вспоминать неудачника этого года, перемывать кости, острить и сочувствовать.
Снова и снова. Смаковать недостатки господина фон Брандена, насмешничать и обсуждать между собой.
Снова и снова.
Айронсайд и Ульрих фон Бранден! О них еще долго будут судачить местные острословы. Два идиота прилюдно брошенные своими женщинами на глазах толпы. Среди всех! В центре зала. Чтобы было как можно гаже и позорнее – в миг торжества! Униженные самым жестоким унижением – брошенные своими дамами на глазах жадной, обожающей подобные зрелища толпы.
Ульрих ловил на себе взгляды, - от него ждали эмоций, над ним посмеивались, делали ставки: унесется ли он в гневе как Айронсайд – опрокинув стул и залившись румянцем гнева, или отчебучит что иное.
Он знал все эти сальные шутки наперед:
…«Кажется нашему «королю» наставили рога», «А королева-то убежала следом за Айронсайдом – недаром говорят что лорд Нетцер жаркий парень – одна дама сэра Робина бросила, зато вторая спешит приголубить!», «видать заика оказался не слишком хорошим танцором, ха-ха-ха», «небось бедняге с длинной меча не повезло. Вся стать ушла в двуручник, а личный клинок коротковат – не смог удержать свою женщину возле себя даже на один вечер, оля-ля…»
Ульрих знал как о нем будут говорить мужчины. Как изменится отношение к нему.
Как в один миг из короля и победителя он превратился в парию и насмешище.
Люди ненавидят победителей, люди обожают смотреть на то, как победители оступаются и прилюдно падают лицом в грязь. Мужчина который не смог удержать свою женщину подле себя, король, от которого убежала его королева (видать, даже пару часов было сущей пыткой для несчастной дамы, обреченной сидеть с ним) – что может быть позорнее, желаннее и смешнее?!
Проклятый чужестранец получил по заслугам!
Чертовы свечи. Ухмылки и пьяные рожи. Он стоял в центре зала обреченный пить эту горькую чащу до дна.
Что случилось? Почему Мэль его бросила? Почему унеслась сразу после танца, ничего не объясняя, - покинув его в этом многолюдном зале, среди тысячи чужих лиц. Разве она не ласкала его взглядом? Разве не обещала любовь? Разве она не приняла приглашение? А если приняла, зачем выставила его таким посмещищем, таким полным ничтожеством бросив на балу среди всех этих людей?
…Грозила ли ей опасность? Бросилась ли она спасать чью-то жизнь? Или все дело в том, что проклятый калека ей просто надоел – как надоел лорд Айронсайд Рыжей леди.
Ульриха бросало то в жар, то в холод. Иногда ему мнилось будто его спутница похищена неизвестными людьми, умирает в пыточных застенках, страдает – будто ее скрутили и уволокли во тьму, а леди Валькирия что-то напутала. Или ее запугали. Или она просто не видела что случилось…
Ульриху мнилось будто Мэлья зовет на помощь, будто умоляет спасти ее.
Он умирал, таял воском. Боль становилась невыносимой: почему я не бросился следом? Почему я допустил чтобы ей причинили вред?
Потом он приходил в себя, понимал что так не может быть – что все много проще и глупее. Что Мэлья просто захотела его бросить – что ей искренне плевать на его позор, на урон родовой чести, на то, что все забудут про поединок и будут помнить только неудачника которого оставила королева бала, оставила сразу после танца, на главном месте, на глазах сотен аристократов.
Боль. Страх. Отчаяние и надежда. Кромешный мрак в душе и вспышки света…
Мир покривился – тревога овладела сердцем. Он хотел бежать, мчаться, лететь на коне во весь опор чтобы разыскать эту женщину, понять что случилось, убедиться что она жива и ей не грозит опасность.
И если ей не грозит опасность…что тогда? Если все это каприз, прихоть, смеха ради, потому что ей плевать на его чувства…? Если леди Мель его просто бросила – потому что могла бросить и хотела это сделать.
Что тогда?
Как прежде уже не будет. Никогда. Он не сможет быть рядом, он ни останется возле нее ни на миг. Он уйдет сразу же и навсегда. Он…
Ульриху казалось что между ними существовали чувства, что это была вспышка - ему казалось этой женщине можно доверять, что она не предаст. Что она за него. Что она понимает и принимает его честь!
…И такое завершение бала.
Но прежде чем он примет какое-то решение, Ульрих фон Брандел должен удостовериться что с леди Мэльей все в порядке. Заглянуть ей в глаза. Понять, что же произошло – зачем она поступила с ним так жестоко? Зачем унизила его прилюдно? Заставил ли её пойти на такой шаг опасный недруг, тяжелая обязанность проклятой таможни или все это был лишь дамский каприз?
Он должен был понять. Удостовериться. Убедиться в том, что она жива и здорова. А потом…
…Потом Ульрих фон Бранден видел лишь пустоту. Он не знал. Он всё еще не понимал что случилось. Не мог осмыслить. Не принимал случившегося. Твердо знал только одно – как раньше уже не будет, - лучше всю жизнь платить шлюхам за продажную любовь, чем однажды оказаться в подобном положении. Переживать. Ужасаться. Мучаться страхом за чужую жизнь и понимать, что возможно все эти мучения глупы и смешны….
- Благодарю вас, с-сэр Джонатан. Ра-аспорядитесь пы-пожалуйста…и…имейте ввиду…, - господин Бранден с трудом вернулся к действительности.
Поймал взгляд Валора, мельком глянув в сторону сэра Джуффина. Говоряще глянув. Отчаянно надеясь что наёмник искушенный в подобных вещах поймет что за ними уже идет слежка. Сумасшествие этого вечера не осталось незамеченным. Опасность теперь грозит всем.
– М-мы н-не о-одиноки в нашем г-горе…н-некоторые люди разделяют его с нами, с-сэр Ды-джонатан Блэйк.
А потом Ульрих надел на лицо бесстрастное выражение, замкнулся в нем, как замыкался уже не раз в доспехах и на виду всех этих потешающихся над ним рыцарей, сердечно простился с хозяином замка. Он говорил о плохих вестях из дома и о том что ему следует немедленно откланяться, хвалил вечер и благодарил хозяина за гостеприимство.
Он актерствовал. А сердце и душа рвались на части выжигаемые огнем и льдом.
Он не помнил как ушел из этого зала. Не помнил лиц, не помнил тех людей кто смеялся над ним.
Спустился в конюшню. Принялся ждать. А когда дождался, прояснил свой план, разрубая слова на холодные части.
- Н-нужна Та-аможня. Я п-пойду Х-хурину. Он следит за-за-за всеми. Всегда. За-знает что п-происходит. Л-леди М-мэль служит та-аможне. Х-хурин ды-должен за-знать...Ды-должен. Х-хренов м-маг. Уже за-знает. К-куда так п-поспешно. У-удалилась леди М-мэль. Его ч-человек. И! Г-где ее искать. Т-то что с-са-случилось н-на балу. Будут п-последствия. Ды-для всех. П-предлагаю д-держаться вместе. С э-этого ч-часа. Н-ни моя честь. Ни честь Ры-рыжей леди н-нас более н-не защищает. Мы н-нарушили правила. М-мэ более не под за-защитой к-кодекса чести. Мы п-потеряли у-уважение. Этих лю-у-дей.
-
Хорош, чертовски хорош.
-
Очень эмоционально! Видно, что написано от души горячим и страстным сердцем. Живой и красивый пост. Браво.
-
Как жаль, что плюсомет перезаряжается только раз в три дня.
-
Это воу!
Это огого!
Мощи пост. Мне стыдно за Мель! Какая она противная девчонка!
И блин, ради таких эмоций рыцаря ей стоило уйти, хотя бы раз пропасть!
А еще позабавило: оля-ля
|
Джонатан, следовавший за Ульрихом, остановился чуть позади и с боку, как полагается верному феодалу благородного господина. Стремительно разворачивающиеся события несколько сбили его с толку. Возникло стойкое ощущение того, что он пришел слишком поздно, к финалу пьесы и пропустил смысл основного действия. Поднявшийся, и опрокинувший стул, Айронсайд направился к выходу. Следом ушли попутчики, началась суета и шепотки. Речь рыцаря, которая заставила треснуть выбранную маску. Слова гостей, слова пронырливого слуги. Всё происходящее скрежетало металлом о металл в голове Валерийца и он пытался найти некий выход из сложившейся ситуации. Переступив с ноги на ногу и приняв величественную позу, Джон Блейк свысока посмотрел на говорливого Диммарока, и презрительно хмыкнув сказал, обращаясь скорее в пустоту, чем к челяди: - Не магготу решать за благородного лорда. Важные дела могут требовать его немедленного отбытия, но это не значит, что ЕГО место непременно нужно занять. Джонатан поклонился словам сидящего рядом Джуффина. - Похоже, это место слишком горячее, чтобы усидеть на нём и не обжечься… Да и подсиживать благородного сэра… Кхм… Можно испортить отношения заочно, хотя лично ещё и не имел чести с ним познакомиться… Лицо нежданного визитёра просияло хитрой, двусмысленной улыбочкой. А потом, с неприятным известием, явилась леди Гвидичи и Вал окончательно сник, хотя внешне это никак не отобразилось на его лице. Он всё понял без слов. Каким то странным, звериным чутьём ощутил, что он здесь лишний. Что все его старания тщетны и не приносят пользы, лишь добавляют проблем, рушат чужие и собственные планы. Он отвернулся, из приличия делая вид, что не слышит, о чём беседуют двое. Всё, включая собственный мир и жизнь, трещало по швам. Треск, разрываемого полотна мира, отчётливо звучал в ушах, придавая скучающему гостю оттенок усталости. Слова рыцаря, его вид, его взгляд, его жесты говорили о том, что и он надолго не задержится за столом. Леди Мэль ушла, скоро уйдёт и Ульрих. Леди Гвидичи он не был представлен Ульрихом ни тогда в таверне, ни сейчас. Каким-то непостижимым образом, он вмешался в события, нарушил чужой замысел, лишился возможности не только защитить тех, кого считал друзьями, но и возможности понаблюдать и пообщаться с Айронсайдом. Человек не мог разорваться, быть сразу во множестве мест. Всё зря, всё в пустую. У него осталось всего чуть больше десяти часов, прежде чем зелье окончательно выжжет остатки сил… Джонатан, наблюдавший за тем, как слуги поднимали стул и суетились меняя приборы, устало улыбнулся. Дождался, когда поставят кубок и виночерпие наполнит его вином, поднял его, покатал в пальцах. - За вас господин Бранден, за вашу победу и величие вашего дома. «Всего десять часов? Чёрт, Каин, у тебя ЦЕЛЫХ десять часов, так проживи их так, как хочешь. Хуже смерти ничего не будет, а мёртвые сраму не имут… » Залпом осушив кубок, Блейк дал знак виночерпию, чтобы тот его наполнил повторно. Дождавшись же, двинулся вдоль стола, оставив беседующих Ульриха и Феари наедине. Остановившись возле Джуффина, Блейк учитив склонился и задал вопрос: - Видели ли вы поединок, достопочтенный господин? Был ли он честным? Поднимете ли со мной кубок за достойных противников?.. Джонатан говорил достаточно громко, стараясь перетащить внимание публики на себя и отвлечь от случившихся событий. Дождавшись ответа, Блейк мягко улыбнулся, скрестил кубки с пожилым рыцарем, отпил из кубка и обратился к следующему человеку, сидящему за столом. Затеянное Джонатаном действо было призвано не только воспеть победу рыцаря, но и уважить его достойных противников, смягчить горечь поражения и предотвратить возможные кривотолки. Ведь уважаем лишь тот, кто уважает своего противника. А достойный противник, может стать хорошим другом, приятелем или союзником. Да и немного мёда для горьких сердец не повредит. Блейк двигался вдоль стола, обращался к присутствующим, задавал вопросы. Шутил, восхвалял достоинства собеседников, хвалил удачный выбор одежды, обращал внимание на необычный оттенок ткани, украшений или оружия, искренне сокрушался, что лично не видел этих достойных поединков. В общем делал всё то, чтобы каждый мог разглядеть его – этого эксцентричного молодого барона, желающего завести новые знакомства в незнакомом месте. Дойдя от одного края стола до другого, Джонатан остановился и хмельным взглядом оглядел тех присуствующих, с кем удалось пообщаться и тех, с кем ещё только предстояло. «Простите меня леди Гвидичи. Прости и ты, Ульрих. Мне не следовало приходить. Но я не мог не прийти. Не мог оставить вас, но теперь я вынужден сожалеть, что испортил вам не только праздник, но и смешал ваши планы. Мне жаль. Я не могу разорваться, быть везде и всюду, помочь каждому из вас, поддержать, предупредить и оградить от той угрозы, что возможно нависла над вами.» Взгляд Блейка задержался на Феари. Рот наполнился горечью сожаления. Быть так близко и так далеко, а теперь ещё дальше, когда рыцарь решил воздержаться от традиций этикета и не представить их друг другу. Что же, это его право. И он прав. Такому ничтожеству не место рядом с такой женщиной. И дело вовсе не во внешности. За свою недолгую жизнь человек видел много красавиц, достаточно чтобы перестать доверять очаровательной мордашке, красивому телу или великолепному платью в купе с томными вздохами и жгучими взглядами. Было в ней нечто, что заставляло сердце дрожать и видеть в ней нечто большее, чем просто красивую женщину. Человек даже был готов согласиться ослепнуть, не видеть её, но не терять этого странного душевного трепета, исходящего откуда-то из глубины прошлого. Взгляд зелёных глаз наполнился тоской, а лицо скривилось с досады. Такое было невозможно терпеть, невозможно скрыть. Можно лишь было выдать свою оплошность за что-то другое. И Джонатан замотал головой из стороны в сторону. - Милостивые боги, за что вы наградили этих убогих талантом, которым они не могут воспользоваться? Блейк демонстративно прижал руки к вискам и закатил глаза. - Благородные сэры, леди, прошу меня простить, но с этим нужно что-то делать. Блейк резко развернулся и уверенным шагом направился к музыкантам. - В до мажоре, магготс! Обратился он к музыкантам, ставя кубок на ближайшую подходящую поверхность и буквально вырывая из рук одного из них гитару. Пальцы привычно легли на гриф, струны запели. Несколько движений, гитарный бой, удары каблуком об пол, высекающие ритм и взгляд растворившийся среди лиц, но посвященный одной единственной, с которой так хотелось оказаться рядом. И если нельзя было сказать словами, пусть хотябы музыка расскажет ей. ссылкаИ он играл. Играл для неё, вкладывая всего себя в музыку, пьянея от чувств и, переполняющего сердце, боли. Закончив играть, Джонатан рывком вернул инструмент музыканту, ловким движением подхватил кубок, осушил и поклонился гостям. - Вуаля. Одна из мелодий, которую довелось услышать за годы странствий. Надеюсь, вам понравилось. Она посвящена женщине… И вновь наполнив бокал, Блейк двинулся вдоль стола, прислушиваясь к собственным ощущениям, пытаясь распознать опасность. Но чувствовал только её, женщину, которая была так близко и так далеко. Поскольку иных мест не было, пришлось присесть на «горячее место», поёрзать, словно пробуя на свой заднице горячий жар сковородки и, откинувшись на спинку, задумчиво разглядывать собравшихся.
-
Просто чудесно. Нет слов.
-
с "горячим" стулом, это очень славно подмечено
и штрихи обстановки, детализация - высший пилотаж
|
|
|
|
…Он был странником, он шел домой. Стирая ноги до крови, ломая кости, с мучительным упорством двигался к одной единственной цели бросая на кон всё что у него есть. Если надо - будет ползти на зубах, на четвереньках, как проклятая псина. Сплевывая кровь, сдерживая крик боли – будет ползти как угодно, в пыли и грязи, вырывая суставы и ломая ногти. Глотая горькое безумие. До самого конца. Домой!
Ульрих смотрел на Мэлью и был им - странником затерянном в бесконечности времени. Серые глаза, высокий рост – в это мгновение он казался призраком не принадлежащему этому миру, Казался частью древней, позабытой всеми живыми сказки, что была потерянна давным-давно.
Рыцарь жил своим возвращением, он заставлял себя снова и снова просыпаться по утрам собирая разбитый разум в единое целое – снова и снова, день за днем проходить эту мучительную пытку, вырывая себя из бездны болезненного безумия. В серых глазах плескалась она – страшная, напоенная жарким огнем черной ненависти мечта. Эта мечта выжигает сердце и душу, эта мечта невыносимая, жестокая, беспощадная к своему хозяину. Это была суть Ульриха фон Брандена – вся жизнь ради Бранденсбурга!
Здесь не нужны слова. Сейчас. В этому минуту, когда он смотрел на нее, слова были не нужны.
Прощение? Принятие своего проигрыша?
В эту минуту Ульрих был настоящим, он не скрывал своего лица.
Он идет домой.
Он живет этим возвращением, жаждой мщения и мечтой о Доме. Эта мечта возвращает его к жизни снова и снова, наперекор болезни. Наперекор семейному проклятию. Глаза переливались странным, нечеловеческим светом. Стальная серость! Они мерцали обжигая иномировым холодом. И там, сквозь холод – горел яростный огонь – теплый и холодный одновременно. Ненависть и надежда.
Беспощаден к себе. Измучен. Потерян. Единственная мечта – домой, домой, хочу домой! Хочу вернуться к родным стенам, доползти, прикоснуться рукой к подножию привратной башни, растереть в пальцах мокрый суглинок родной земли, вдохнуть ледяной воздух Севера и…
- Я п-прощу своего бы-брата леди М-мэль. П-прощу, кы-когда Годельшедельваргхен о-отсечет г-голову А-андреаса. Б-бранденсбург п-принадлежит м-мне, а я пы-принадлежу ему.
Он сказал это. Бесконечная грусть точила сердце.
Он был хозяином своей мечты. Он был заложником своей мечты.
- Бранденсбург это м-моя судьба. Это м-мой дом. Я и-иду д-домой, леди М-мэль. Я и-иду в Б-бранденсбург чтобы п-победить сы-своего брата. Чтобы с-сотворить в-великий г-грех и сделать д-доброе дело…х-хотя у-убийство не м-может быть д-добрым д-делом…Н-никогда! И все же…Бранденсбург н-не должен оставаться в руках А-андреса. Или он. И-или я. И-иного н-не дано. Б-бранденсбург живет в м-моем брате, и в-во мне. Э-это н-наш дом, на-а-ше гы-гнездо, н-наша кы-кровь. Н-но ты-только один м-может быть его хозяином. И...Всё. Ради. Бы-бранденсбурга. Это девиз м-моей семьи.
Сказал это. Серьезно. Жутко. Без фальши и шуток, посвящая эту особенную женщину в свои дела.
И этот танец!
Ульрих наслаждался ее движениям, рассказывая о Бранденсбурге. Не всегда словами, не всегда вслух. Но Мэлья. Танцовщица Мэлья! Она поймет, она увидит.
…Шестнадцать серебряных башен и ни одна не будет похожа на другую. Замок совсем не походит на примитивное строение грубых людей – такого другого замка нет ни в одном из миров. Пройди тысячи вселенных, тысячи дорог - никогда не встретишь крепости подобногй Бранденсбургу. Самый мрачный замок Гемландии, самый подавляющий и один из самых красивых!
Высокие башни попирающие землю, стрельчатые арки и холодные шпили башен, вонзающиеся в рыхлую плоть небес. И над всем этим горы – кажется, будто Бранденсбург парит над миром. Вместе со своими мостами, зубцами, стенами – кажется, будто он сотворен плоть от плоти из гор и снега. Будто он привиделся некому чародею во сне и был создан из фантазии.
Нелюдская. Жуткая. Великолепная крепость!
А там дальше…Там начинается вековечный Лес и Нелюдские Владения. С большой буквы! Открытые всем ветрам. Заповедные чёрные леса, ревущие моря и могучие реки. Никем не названные. Не заселенные. Вечно проклятые земли закрытые для живых людей.
Родина Ульриха фон Брандена. Снег и скалы. Душа Ульриха фон Брандена.
Он рассказывал Мэлье о своём доме в этом танце. Иногда тихими словами, иногда жестами. Ульрих не умел танцевать – но это и не важно. На лице его застыло упрямое гордое выражение – пусть он не умеет, но он не опозорит липким страхом ни Мэлью, ни самого себя.
Не сейчас. Не тогда, когда он говорит о своём Доме.
-
Я же обещала лайкнуть) Я не забыла.
Очень-очень очень крутой пост. Странник, путь домой, душевные терзания и гордая Гемландская натура. Все в этом посте. Так и веет холодной зимою и хрустом снега под ногами. Шикарно, Лисса.
-
Отличный образ внутренней силы. Браво.
-
Это круто.
Мне хочется сделать третью серию про это.
|
Феари сперва не поняла, что обращаются к ней. Она уже собиралась уходить, вновь возвращаться к тому, от чего ушла. С покорностью и принятием всего происходящего. И вдруг.. в вихрь ее мыслей и жизненных перепетий ворвался голос незнакомца. Она бросила на него усталый равнодушный взгляд. Ничего сейчас не могло привлечь ее внимания. Уж слишком многое сейчас свалилось на нее, чтобы суметь зацепить, выдернуть из этого шумного потока событий. И все же..
Перед ней стоял ухоженный, чуть уставший и чем-то раздосадованный мужчина. Он вежливо ее поприветствовал, приблизился ровно на то расстояние, на которое она могла вообще кого-либо сейчас к себе подпустить. Ровно то расстояние, чтобы можно было взглянуть друг другу в глаза. Все то время, что он подходил и кланялся, она устало разглядывала его. Ничего примечательного. Он был еще одним из тех, кто так любил увиваться вокруг юных недоступных особ и собирать внимание юных наивных барышень. Однако, сейчас ему не требовалось ее внимание. Он нуждался в помощи, и эту помощь она была согласна ему оказать. Перед ней в первую очередь стоял человек, нуждающийся в помощи. И уже совершенно не имело значения какого пола и статуса был этот человек. Это все было второстепенным и не имевшим значения. В каждом она видела сперва человека.
И тогда она взглянула ему в глаза. С одной стороны, чтобы показать свое внимание и желание ему помочь, с другой стороны понять, сколь искренне он просит, и сколь важна для него эта проблема. Но все это тут же потеряло значение. Все ее мысли и соображения исчезли. Она увидела те самые зеленые глаза и.. потерялась.
Тот самый взгляд. Взгляд осеннего человека. Те самые зеленые глаза. Не может этого быть. Сердце ее на пару мгновений замерло. Дыхание перехватило. Даже кровь, казалось, застыла в жилах, не решаясь течь. Да что там кровь, весь мир в эти мгновения остановился. Когда их взгляды встретились, время замерло. Рассыпалось все, что их окружало, люди, животные, камни. Все превратилось в птиц и унеслось в небеса. И они остались вдвоем смотреть друг другу в глаза.
Валар. Осенний человек. Человек - туман, человек - холодная горная река и промозглый осенний ветер с красными обрывками листьев, уносящимися в небо. Холодный и горячий одновременно. И Феари всем своим существом прочувствовала, как скучала по нему. Острая тянущая боль скользнула по груди, когда она встретила теплую лесную зелень его глаз, будто вновь очутилась в тех лесах близ их дома, куда она маленькая бегала собирать лотосы. Да, еще мгновение, и она найдет лотос в его глазах. Если еще чуть ближе.. чуть дольше..
Ей хотелось схватить его и прижаться как можно крепче. Там, в нем, было что-то до боли родное, то, чего она лишилась с приходом войны. То, что унесла с собою мать, то, что осталось позади, за спиной, лишь в обрывках памяти, то, что невозможно было вернуть обратно, зацепить рукой, выхватить, вырвать со слезами. Все это было по какой-то причине в нем. По какой-то совершенно необъяснимой причине. И все ее существо тянулось к нему, ничего не объясняя удивленному разуму, совершенно его игнорируя, переступая через его вопросы и возмущения. В Валаре было что-то очень важное для нее. Настолько важное, что все вокруг становилось пустой и глупой шуткой, чем-то совершенно посторонним, мешающим самому главному... И она совершенно не понимала в чем же было дело.
Когда она смогла принять то, что перед ней стоял непонятно откуда взявшийся Валар, непонятно зачем так выряженный и почему-то говорящий со странным акцентом, она спохватилась и принялась вникать в суть его проблемы. Прослушав половину из того, что он успел ей сказать, она еще с пару секунд кивала головой и внимательно смотрела на него, будто продолжала слушать, не смотря на то, что он уже закончил и служка, как и он сам, ждали ее ответа.
- Ульрих! - вдруг сказал она, чуть охрипнув от волнения, - Ульрих, конечно.. конечно сможете, - охотно закивала она и, пригласив его следовать за собой, направилась внутрь, чувствуя, как сердце исходится в истеричном стуке, да таком, что закладывает уши и темнеет в глазах.
Проводить к Ульриху и ничего не спрашивать. А еще важнее, не обернуться, не остановится. Иначе совсем потеряет голову. И так уже почти потеряла. Куда уж еще больше. Ни за что не оборачиваться. Ни за что.
|
Невозможно описать взгляд раскаявшегося вора, пойманного с поличным на краже в церкви, на которую его толкнула крайняя нужда.
В этом затравленном взгляде всё. Отчаяние, мольба о помощи и быстрой смерти, презрение к самому себе, надежда и страх, обреченность и вечность. Начало и конец пути. В них бескрайний океан разочарования в собственной жизни и поступках. Именно таким был взгляд Валерийца, когда его застукали работники Таможни.
Вынырнув из лоханки, он смотрел немигающим и колючим взглядом, не произнося ни слова и не шевелясь. Язык онемел, не находя не только слов, но и мыслей, способных оправдать поступок, который даже среди наёмников считался постыдным - крысятничество.
Человек покорно ждал своей участи, как палача ждёт приговоренный. И тем больше было его недоверие и душевная боль, когда вместо удара кнутом, мечом или кинжалом, вошедшие оставили на полу некие вещи, а затем удалились.
Крупные капли текли по волосам, огибали брови и скулы, очерчивали овал лица и скапливаясь на подбородке, падали на пол. Вцепившиеся в края лохани пальцы побелели, а подбородок задрожал. Слёзы раскаяния предательски хлынули из глаз. Закусив губу, человек уселся на пятки и согнулся, прижимая руки к груди. Его тело содрогалось в немом рыдании.
Медленно растягиваясь на полу, он потянулся к кинжальной паре. Дрожащими пальцами дёрнул за рукоять и пододвинул поближе. Бледная ладонь сжала клинок и провела длинную, узкую линию вдоль предплечья. Алые капельки крови, маленьким водопадом заскользили по руке. Скапливаясь на костяшках пальцев, срываясь в воду и расцветая в ней причудливыми цветками, так напоминающими цветки лугового клевера далекой Иркландии.
Но не долго человек любовался чарующим зрелищем. Сверкнувшая сталь поднялась к горлу, скользнула к уху и замерла возле самой мочки.
Дрожащие губы зашептали нечто неразборчивое и вздрогнув в последний раз, человек с силой дёрнул клинок в сторону, отрезая часть длинных волос, собранных для удобства в косу. Ещё несколько движений, срезающих лишнюю растительность на голове, придавая некое подобие короткой, рваной причёски.
Со звоном нож падает в окровавленную воду, а человек берёт одну из склянок, откупоривает зубами и даже не пригубив и не понюхав, выпивает. Для него перестала существовать разница между такой жизнью и смертью, которую ему може принести сталь, яд или когти неведомого существа. Нет разницы, так зачем беспокоиться понапрасну?
Собрав ладони лодочкой, ждёт, когда они наполнятся кровью, поднимает над головой и начинает втирать в белёсые, выцветшие пряди, возвращая им давно утерянный цвет.
В жилах медленно начинает закипать зелье, движения человека становятся более уверенными и резкими. Он соскабливает с себя грязь, глядя в собственное отражение в мутной воде, скоблит шею, подбородок и щёки. Бреется на сухую, лишь изредка умываясь. Терпким вином омывает лицо, заставляя отступить мертвецкую бледность и наполнится румянцем. Доводит себя до приемлемого состояния и окончательно смывает грязь из стоящей рядом ёмкости с чистой водой. Смывает кровь, споласкивает волосы. Вычищает грязь из под ногтей, срезает лишнее, приводя руки в человеческий вид. Встаёт и распрямляется, глядя в собственное отражение в зеркале. Ещё несколько штрихов, утереться на сухо, подсушить волосы, перевязать руку, подогнать платье по фигуре, на чистить сапоги, спрятать кинжальную пару и повесить рапиру на видное место.
Лицо-маска, чужая жизнь - роль. Наёмник, человек с тысячью имён и тысячью лиц примеряет на себя облик Джоната Блейка. Придирчиво осматривает, тщательно подбирая мельчайшие детали. Взгляд, плечи, осанка, всё должно быть выверено и не вызывать сомнений. Айронсайд, да и многие могли видеть служку, но они не должны даже допустить мысли, что Джонатан Блек имеет к ней хоть какое-то отношение.
Подсохшие волосы, господин Блек подравнивает всё тем же кинжалом, аккуратно укладывает их в причёску. Фиксирует при помощи фруктового сока. Облачается, не забывая спрятать под одеждой кинжалы. Немного работает над костюмом, придавая ему облик чистого, но слегка помятого облачения. Долгий путь проделал Джонатан Блек...
Присаживается на стул, пробуя сесть и так и эдак, пробует кушанья, гримасничает, словно беседует, шутит или флиртует. Грациозными движениями угощается лакомствами, чтобы выглядеть максимально эффектно. Тело помнит движения, ему нужно лишь напомнить роль. Когда же человек остается доволен результатом, он замирает неподвижно, словно каменное изваяние и сидит так несколько минут, приводя разум в соответствие с обликом. Легенда должна соответствовать облику.
Примерно час спустя с момента, когда в здание на опушке леса явился нищий оборванец, его покинул молодой аристократ, щеголь и франт, решивший развеять тоску родового имения странствиями по необьятному миру. Он достаточно резво спустился по ступеням, взял под уздцы расседланного коня и пешком направился в город. Добравшись до означенного места, он небрежно кинул поводья конюху и деловито распорядился.
- Нап'ить, нак'ормить и расч'есать, саваж маг'гот!
Рука достала из кошеля монету и звонко отщелкнула её конюху.
На этом Джонатан Блек потерял всякий интерес к простолюдину и направился к стоящему у дверей человеку.
- Сак'н'дизель, маг'гот! Краи'к... Сообщит'е Улер'икх фон Бранд'ен...
Джонатан пощелкал пальцами, подбирая подходящее слово...
- Джон'атан Блэк кеад миле фаил'т... Пер'дает тыс'ча прив'ейтов! Бъяг'ом маг'гот!
-
Все это произвело сильное впечатление.
P.s. наконец-то я тебя дождалась)
-
Красиво и хорошо, хотя и очень грустно. Душу разрывает. Но хорошо.
-
!
|
|
- Не знаю, о-останется ли Валар здесь... - Ответил Ульрих рыжеволосой Деве, размышляя о словах Человека перед уходом. – М-может быть д-да, и-или н-нет. Всё н-не просто. Разрушить что-то легко, а с-создать за-аново с-са-о-всем н-не просто. Н-наёмник ч-человек г-гордый.
Рыцарь задумчиво отпил горячий отвар, разглядывая серебристый дымок вьющийся над деревянной плошкой.
Леди Валькирия обжигала своей холодной красотой. Ульрих не испытывал к ней любовного влечения, но в тоже время, не мог не наслаждаться столь прекрасным зрелищем: Это как звезды, или пышный снегопад, или северное сияние в месяц Ярг! Величественное, подавляющее зрелище. Это что-то недосягаемое, но от того вечно манящее и остро влекущее за собой.
…Люди говорили, будто Эйнена Гоффендорф, мать Ульриха, была самой красивой женщиной Гемландии. Говорили, будто Господь создал ее совершенной красавицей: высокая, светлокожая дева с волосами платинового цвета. Будто снег зимой, - так вспоминали – будто сверкающий снег, выпавший в холодную ночь на скованную льдом землю.
Хорошеньких девчонок в Гемландии много – но Эйнена Гоффендорф считалась самой красивой. Лучшая среди лучших! Не удивительно что отец потерял голову, сходя с ума от желания обладать подобной женщиной.
…В Гемландии не может быть любви между высокородной невестой и женихом. Все решают родители – главное здесь титулы, родовые земли и замки. Брачные договоры составляются еще в детстве. Нередко прямо у младенческой колыбели.
Кабан Гоффендорф продал свою прекрасную дочь довольно дорого - отец уплатил ему за свое сватовство замками, особняками, табунами лошадей и конечно же землей. Невиданное дело, если говорить прямо – чтобы невесту покупали так дорого! Но отец был истинным фон Бранденом, нелюдская кровь толкала его на самые сумасбродные поступки.
В шестнадцать лет, когда Эйнена Гоффендорф вошла в пору совершеннолетия, состоялась пышная свадьба. Отец был пьяным от своего счастья. Бранденсбург оделся яркими флагами, связками цветов и пестрыми ленточками. Сам король Кристиан Штайнер присутствовал на пиру. Еще бы ему не быть! Две враждующих семьи объединялись друг с другом: Брандены всегда сражались против Гоффендорфов, для короля Кристина это был удобный шанс укрепить свою власть на севере. Дом Гоффендорфов всегда стоял за семью Штайнеров.
Это можно было легко себе вообразить: Запах майских роз и хмельной дух радости! Суровый бородатый рыцарь и тоненькая шестнадцатилетняя красавица отданная ему в невесты. Сидят за одним столом покрытым скатертью в честь великого праздника. Переломлен ритуальный меч вражды и старый Кабан Гоффендорф сухо целует барона Эбберхарда в щёку. Как никак, они теперь одна семья! Тяжело блестят золотые кубки, молодое вино течет алой рекой.
Будущее обещает бить безоблачным и счастливым.
Да.
Хорошая сказка для детей. К несчастью, Ульрих знал продолжение этой великолепной истории…
Нет. Ульрих фон Бранден не испытывал запретного влечения к прекрасной деве. Он слишком хорошо знал цену такой любви. В реальности, для Красавицы и Чудовища будущего нет – леди Валькирия может стать хорошей приятельницей, но он не чувствовал к ней мужской тяги. Не ощущал этого страшного отцовского желания обладать самой красивой женщиной на земле. Увы, Ульрих слишком хорошо знал, чем закончилась любовь матери и отца, какое уродство породил союз красивейшей женщины и человека с Лесной Кровью.
А Валар все же не прав!
Рыжая Леди прекрасна до боли и все же она не Эйнена Гоффендорф! В отличие от матери, незнакомка из другого мира сама могла выбрать свое будущее: Здесь не действовали законы Гемландии - родной отец не мог принудить красавицу к замужеству.
Леди Валькирия сотворена из плоти и крови. Умеет гневаться. Умеет сострадать. Очевидно, и любить она тоже умеет. Эта женщина не снег и не северное сияние. А Рыжий Наёмник не нелюдь - даже при все своей магии он остается живым человеком.
Измученный и усталый, Странник все же полноценный мужчина: всамделищный человек, такой же живой как и сама леди Валькирия – кровь наемника не осквернена запретным смешением. Он сам хозяин своей судьбы – он не может быть грязью для такой женщины, ибо женщина подобная Рыжей Красавице, вряд ли станет делить людей на чернь и аристократию.
Ульрих видел как она смотрит на Валора. Так смотрят на равного, на того, кто может стать даже больше чем равным.
Наёмник мужчина, а леди Рыжая - женщина. Их история имеет право закончиться совсем иначе, чем история Эйнены Гоффендорф и барона Эберхарда фон Брандена.
Айронсайд!
…Она ведь что-то говорила про Айронсайда. Про того самого…Как же его? Про этого мутного воителя Робина Айронсайда с которым пойдет на бал. Про этого человека. Который! Притягивает к себе все неприятности этого мира.
Непутевый муж. Хороший воин. Изрядный ублюдок.
И Рыжая Леди идет на бал к Айронсайду, в то время как Человек не желает идти в это место.
«Вот же ж дерьмо!!!»
Руки затряслись еще сильнее, проливая лечебную воду - господин Бранден опустил чашу на землю, тяжело сдвинув брови.
Нужно было успокоиться.
«Как я смогу присмотреть за ней, когда с трудом помню собственное имя? Как я смогу быть полезен? Этот Айронсайд ходячая неприятность. Из всех засранцев – Айронсайд самая большая заноза в заднице! Что же делать? Что же мне следует делать? Да. Наверное мне нужно успокоиться первым делом...наверное не следует быть истеричкой...»
- Эм…леди Йёгмельхар…я ды-должен предупредить вас…я д-должен с-сказать…да…вы…в-вам...не стоит…п-по...по-пони-и-маете…, - мысли выплясывали бешенным хороводом. Ульрих не успевал за ними. Слишком много времени уходило на то, чтобы найти нужные слова и произнести сквозь чертово заикание!
Дерьмо.
Зажмурился. Заставляя себя выцедить самое нужное. Медленно и так как нужно.
- Эт-тот лорд А-айросайд… да…к нему липнут все н-неприятности. Я н-не думаю что у-убийца это он… Но кы-кто-то очень сильно н-не желает ему ды-добра. Его к-колдун мастер…или кы-кто-то ближний…или еще кы-кто-то еще. И. Он притягивает к себе всё з-зло. Да! Будьте…э-э-э…вам следует быть подозрительной…Будьте о-осмотрительны, леди! Айронсайд…вся ды-дрянь, вся г-гадость…она крутится вокруг н-него. Он жертва. И он не из тех…кы-кто привык быть жертвой. Па-а-аршивое сочетание. Вы...Я ж-желаю вам п-приятного вечера. Но...Пы-прошу вас быть о-осторожной. Тут за-замешано колдовство.
-
Обожаю Ульриха. Обожаю историю его рода, историю его жизни. Ты потрясающая рассказчица, Лисса! Ульрих такой живой, такой неповторимый. Я не устаю удивляться твоему таланту)
-
За историю матери и вообще.
|
ссылкаВалериец устало улыбнулся и дружески потрепал рыцаря по плечу: - Красный рыцарь? Что же, кто-то бывает не обожжен, а кто-то уже треснул при обжиге... Хотя не совсем понимаю, какое отношение имеет дружба, к женскому предательству? Как по мне, мораль такова, что обжиг это и есть предательство. Кого не предавали, того легко разрушить ибо он наивен, как ребёнок. А если уж прошел через предательство, то доверяясь кому-то, осознаешь возможные последствия и готовишься к ним. Во всяком случае не будешь застигнут врасплох. Человек тяжело вздохнул. - Ульрих, вся моя жизнь прошла за кругом света, в тенях. Я слишком рано познал суть предательства, а чужая помощь, чаще всего, выходила боком. Только мы сами те, на кого можно положиться и кто способен помочь в трудные времена. Для каждого из людей, дружба несёт свой собственный смысл. Мой смысл в том, чтобы отвечать ударом на удар, добром за добро. Ты был добр и я не хочу тебя обманывать, по тому и говорю всё так, как есть... Похоже человек и вправду старался рассказать всю свою жизнь за несколько минут откровенного общения, хотя может это было единственное, что он мог сейчас сделать для рыцаря- быть открытым и откровенным, стараясь вернуть неоплатный долг. Ты хоть умри, но отвечай ударом-на-удар.
Не трусь, не ври, а также не ломай чужих гитар.
Два пальца в рот по локоть, коль не умеешь пить,
Своих девчат не трогать и лежачего не бить...- Веселье уместно, когда на него есть время, силы и возможности. Когда ты равный среди равных. Не найти в захудалой корчме благородного принца, и не найти бродяги на королевском пиру. Слишком велика пропасть, чтобы преодолеть её. Кто-то всегда будет чужим на этом празднике жизни... Валар опустил взгляд, а затем и вовсе отвернулся, при упоминании леди Феари. - Больше всего боюсь, что ваши слова, господин фон Бранден, окажутся правдой. Как тень, или же слуга, я могу находиться с ней рядом, но мне никогда не стать достойным её внимания. Мне никогда не дать ей то, что она заслуживает в своём величии. Она ангел, полный света и сострадания. Она как богиня из моих снов, которой я мог только молиться и любоваться на расстоянии, но никогда не смог дотянуться и прикоснуться к ней, опасаясь, что прикосновением я оскверню её светлый образ... И что бы мне никогда не попасть в Ирей, если я хоть чем-то огорчу её... Она... Вал умолк. - Что-то я заговорился, Ульрих. Тебе нужно привести себя в порядок и отдохнуть. Мне, в прочем, тоже это не помешает. Валериец коротко кивнул, чуть поклонился и вышел. Спустя время, когда Ульрих осведомился об отваре, Валериец улыбнулся и ответил: - Ни с того, ни с другого конца. Дуб не слабит, дуб крепит... Можешь быть спокоен. Вернувшись на соломенную подстилку, Вал подтянул колени к груди, обхватил их руками и положил сверху подбородок. Ульрих был прав. Леди выглядели изумительно и тот глупец, кто попытается оспорить это заявление. А потом трое зашли в шатер и Вал, оставшись один, уставился на пляшущие языки пламени. Прислушиваясь к потрескиванию дров, человек прикрыл глаза. Перед внутренним взором он вновь увидел голубые топазы очаровательных глаз и едва не утонул в них. Вынырнул, отфыркиваясь и откидывая непослушные, мокрые волосы с лица. Добрался до берега и растянулся на рыжем песке, что покрывали берег возле Красных утёсов. - Знаешь, что Красные утёсы, это наши волосы. Волосы людей живущих у их подножия. Они дали нам фамилию - Редклиф... Пошли! Я покажу тебе их поближе. Паренёк поднялся на ноги и взял леди Гвидичи за руку. Нежно сжимая её ладонь, он мягко ступал босыми пятками по мягкому ковру из луговых трав и клевера, помогая и удерживая спутницу от падения, пока они поднимались наверх. - Там очень красиво, а ещё видно нашу деревню и соседнюю, правда в хорошую погоду. Вот вчера был шторм и на берег выбросил много морской травы. Старики говорят, что в ней можно найти подарок морского владыки. Я весь берег обошел и представляешь, нашел! Парнишка остановился, сунул руку в карман холщовых штанишек и вытащил кусочек янтаря. - Вот, это тебе. Говорят, что каждый вечер, когда солнце опускается в воду, его лучи замерзают в воде и откалываются, а потом их собирает морской владыка в свою сокровищницу. А когда он гневается, начинает разбрасывать свои сокровища и на море шторм бушует. Так что у тебя в руках самый настоящий кусочек солнца... Рыжий, зеленоглазый мальчуган улыбается, щуриться и наконец выводит леди на вершину утёса возвышающегося над морем. С моря дует тёплый бриз и совсем не холодно. Он берёт ладошку Феари и поднимает на уровень глаз подаренный янтарь. - А если посмотреть на солнышко через него, то мир будет ещё ярче... И приподнимает руку, чтобы и Феари могла насладиться этим зрелищем ярких красок. Она смотрит и свет начинает наполнять её словно неведомое волшебство, словно ангельское свечение переполняет изнутри. Ярче и ярче, больше, до рези в глазах. Свет заполняет всё вокруг и очертания черного становятся отчетливо видны на теле рыжего парнишки. По венам пульсирует черная жижа, кожа покрыта тёмными пятнами, руки дрожат, а голос хриплый, как у старика. В глазах страх и слёзы. Он осматривает себя, пытается оттереть грязь, потом пытается соскоблить ногтями, раздирая кожу в кровь. - Феари, что со мной? Не надо. Я не хочу так. Мне больно, сжалься... Парень всхлипывает и начинает рыдать... Её яркий свет отчётливо проявил весь мрак и грязь прожитых лет. Дёргается. Просыпается от собственного крика. Всё так же горит и потрескивает костёр, всё так же текут слёзы. Тишина вокруг. Вал садиться, ежится от холода, закрывает рот ладонью и пытается унять собственные слёзы. Оглядывается, но никого не находит. Лагерь и шатёр пусты. Он сидит неподвижно и глядит перед собой. Они могут быть в опасности. Тварь. Я должен быть рядом. Леди Мэль, Ульрих, леди Феари. Миледи просила о помощи, она ей нужна. Нужно быть рядом. Ради её улыбки. О боги, как бы хотелось взять её за руки и никогда не выпускать. Смотреть в бескрайний океан её глаз и говорить, говорить, говорить... Узнать кто она, откуда... Образ ли она созданный моим воображением? Разочароваться или вознести до небес, обнимая за плечи...Человек поднялся на ноги и сделал неуверенный шаг вперёд. "Есть только один способ узнать. И плевать чего он мне будет стоить. Ниже падать всё равно некуда. Даже если это окончательно разрушит моё самоуважение, я должен сделать это ради неё. Мне нужен мощный стимулятор, платье и оружие. Кажется, на кого-то из баронов я был похож в соседнем мире... Что-же, очередное лицо для человека с тысячами имён и тысячами лиц. Придётся обратиться к ненавистной Таможне..."- Из тени вышел я, в тень и обратился... Пробормотал человек, делая второй, более уверенный и целеустремлённый шаг. Мечта требовала от него полной самоотдачи и Валар был готов пожертвовать всем, что ещё оставалось от него самого. Идти на поклон к Гильдии, значило потерять себя, сломать окончательно, расколоть остатки уважения к себе и втоптать в грязь собственные достоинство и гордость. Но чего они будут стоить, если с леди Гвидичи, Ульрихом или леди Мэль что-то случиться? Сможет ли он найти оправдание собственной жизни? Нет, оборвёт свою жизнь, поскольку ничего в ней более не останется.
-
Великолепно. Один из самых прекрасных постов.
Браво.
-
Добротный хороший пост Варон! И прошлое - Уммм!
А сказка на то и сказка, что каждый мораль в ней сам для себя ищет. Гемландские сказки хороши))
-
Очень, Вар! Даже слов нет. Снимаю шляпу
-
Сорри. Раньше плюсомет не работал :(
-
Придётся перечитывать ветку с самого начала.
Слишком много хороших постов прошло мимо моего внимания.
Варон - спасибо за этот пост. Он дышит жизнью, той самой, которую я так люблю.
|
|
ссылкаБесконечно долгий взгляд голубых глаз. Невыносимый, обжигающий холод синего льда, искрящийся, покалывающий кожу мороз. Замерзает дыхание, замирает сердце, покрываясь кристалликами льда. Тихое завывание ветра, глухой шепот сквозь снежную пелену. Окружающий мир замёрз, остановилось время посреди жаркого дневного пекла. Человек смущен и отводит взгляд в сторону, словно виноват во всех вселенских бедах и неудачах. Он не знает, чем вызвал столь пронзительный взгляд и ему не по себе. Возможно он сказал что-то не то и не так. Кажется он сейчас треснет и рассыпется ледяным крошевом, чтобы растаять и уйти в землю мелкими каплями. Тело содрогается в попытке согреться. В промерзших глубинах ледяной бездны, зарождается вулкан. Сотрясает плоть и землю под ногами. Рокочет, взрывается, раскалывая ледяной панцирь и выбрасывая наружу раскалённую магму. Вены обжигает, когда вместо крови в них начинает течь огненный расплав. И человек поднимает голову, чтобы быть лицом к лицу, глаза в глаза. Яркая, летняя зелень, высокогорных лугов Иркланда, встаёт на пути сошедшей с гор ледяной лавины. Принимает в свои объятия, разбрасывает по полям, растапливает солнечными лучами, что-бы стать ещё ярче. Впитать в себя талую воду и наполниться новой силой, дав ростки молодой, свежей и сочной, поросли. Валериец смотрит своими зелёными глазами и не в силах оторваться. Душа опасливо трепещет, когда слова благодарности касаются слуха. - К вашим услугам, миледи... И мужчина покорно склоняет голову перед своим божеством, показывая смирение. Он делает шаг за ней, чтобы хоть чуточку, но быть ближе, оказаться рядом. Водоворот мыслей и сомнений поглощает его, заставляя на время забыть об окружающем мире. Выныривает, когда слышит слова рыцаря. - Я в порядке, сэр Бранден. Как скажете, час, значит час. И я осмелился распорядиться о доставке заказанной, но не тронутой еды, в шатёр... Вал смутился. Часа было мало на отдых, даже если бы он рухнул спать прямо сейчас. А ведь предстояло ещё помочь рыцарю привести себя в порядок. И дело не только в мыльно-рыльных процедурах, но и в его физическом и эмоциональном состоянии. Немного придать сил можно было при помощи массажа специальных точек организма и разминания мышц, но что делать с коленом? Простым массажем не помочь, а нужных трав достать так и не удалось. Даже если удастся воспользоваться утварью, как он сможет узнать свойства вещей, если потерял свой дар... Сложно, всё слишком сложно и запутанно. - Сэр Ульрих, не думаю, что моё присутствие на празднике будет хорошей идеей. Я бы назвал её даже вредной. Рассудите сами. На подобные мероприятия слуг не приводят. А если и приводят, то они сидят и ждут на заднем дворе. Я бы предпочёл дожидаться вас в шатре. Так будет лучше для всех. Тем более, я не могу там появиться в качестве спутника госпожи Гвидичи. Видите ли, сегодня имел честь общаться с сэром Айронсайдом, о чём упоминал в письме. И я представился вашим слугой. Если он узнает меня, а он узнает, то это будет ужасным ударом по чести и репутации миледи. Я не могу этого допустить. Да и в качестве слуги, я не лучше, чем из... Ну, вы понимаете... Человек устало улыбнулся, откидывая с лица непослушные волосы. - Одежда у меня есть, достаточно её только почистить и привести в порядок. Как и меня самого. Полагаю времени, которое вы проведёте на пиру, будет достаточно, чтобы успеть всё, включая и отдых. Он шел следом и старался не отставать. С каждым шагом шатёр был всё ближе, а госпожа Феари, шедшая впереди, была отличной путеводной звездой, не позволявшей сбиться с шага и упасть.
-
 Потрясающий пост! И музыка очень в тему. Очень тронуло.
-
Человек ожил?
|
|
Она стала девочкой, потому что женщина не нужна. Женщину не видят. Мелья - нематериальная, отражение мира вокруг. Кривое зеркало. Всем кажется, она кто-то, но она никто, реакция, запах, голос. Отражение. Как и положено женщине, чье поле - энергия. Можно приумножить, можно погасить, можно раздать, можно сломаться. Она, что цветок, способна расцвести от заботы и ласки или зачахнуть от равнодушия и боли. Мелья чахла. Женщина Мелья ломалась. И прятала это за девочкой. По всему выходило, ее не было меньше дня. Предстоял пир. Пир, на котором ей придется танцевать с безумцем, безумцем, которого она любит. Это ненормально - быть нормальной с ненормальными. Эти люди меркли. Мелье намного спокойнее быть внутри девчонки, девочка, сколь бы веселой и неугомонной не была, не столь ярка, не женственна. Безумцы всех мастей. Морю все равно. Ложке не важно. Человек Мель способен чувствовать. И злиться. И ненавидеть. И умирать. Хоть девочка, хоть женщина. Она вспомнила, что работает на Таможню. Она вспомнила себя утром: девицу со шрамом, загнавшую лошадь. Она молчала и вспоминала себя. И она забывала любовь, которая прямо сейчас, сколь бы сильна ни была, приносит ей только боль. Нет любви, где есть боль. Море когда-то любило алхимика, пришедшего к его берегам, но море никогда не любило человека, обернувшегося Порядком. Та история закончилась смертью женщины. Море погибло. Мелья - не море, а Ульрих - не алхимик, и все-таки его безумие... Мел не могла справиться. Не справлялась. Через мгновение на месте девочки стояла девица. Рука скользнула по щеке, резко и смазанно, вернув коже шрам. Отвратительный шрам, уродующий лицо - меч Острога. Следом лицу вернулся платок. - Можно говорить где угодно. Пройдемте к лесу, разведем костер. Мне нечего сказать, я могу идти на пир, могу выслушать то, что скажете вы. Пара куцых предложений. Больше не сыскалось - гиблое место, гиблое, черное нечто, просачивающееся в людей. Боль неизменна. Мелья отвернулась, отчаянно смеясь внутри над самой собой: "Глупая, маленькая Мел. Острог снова разыскал тебя. Отрог не Кукловод, его не прогонишь любовью. Острог - любовь сам, гнилая любовь, которая боль. Сломанная-переломанная девочка, конечно, в что же ты верила нынче утром? Веришь ли в то же на закате?" Она встала ровно. Она ни на кого не смотрела. Голая прямая спина. Слишком прямая спина. ссылка
|
|
Человек едва не подавился, когда женщина, в свойственной им импульсивной манере, произнесла трогательную и эмоциональную речь. К сожалению или к счастью, но сейчас эмоциям было не место, поскольку разум рыцаря находился в тумане и нуждался в более конкретных и чётких ориентирах. Эмоции хороши лишь тогда, когда окружающий мир понятен. Ясно где белое, где чёрное, когда события и поступки вызывают резонанс, одобрение или порицание, есть с чем сравнить и что вспомнить. Но в тумане... Чем больше дёргаешься в слепую, тем больше теряешься.
Стало несколько неприятно от осознания того факта, что вся долгая и кропотливая работа рассыпалась словно карточный домик. Сложно собрать пальцы в кулак для удара, когда руку свело судорогой. И как на зло, пальцы жили своей жизнью. Нужно было волевое усилие, чтобы собрать их воедино, но где его взять? Где взять силы, чтобы подняться? Подхватить падающее знамя, остановить разбегающийся отряд, перегруппировать и вновь направить в бой.
Женщина поднялась. По вискам садануло словно эфесом меча. Оглушило и ошарашило, когда она заплакала. Задело за живое, напомнило о больном. Заплаканное лицо девушки в подвале разрушенного города. В горле комок, в сердце безнадёга и отчаяние, в шею вцепилась конопляная тётушка и хочет задушить в своих объятиях.
Расстегнув ворот куртки, человек оголил грудь, в надежде, что так будет легче дышать. Помогло лишь малость. Найти чтобы потерять. О да, коварна судьба изгоя, боги потешаются, глядя на его мучения. Но нет, не ломается то, что уже сломано. Нечему ломаться и сцепив руки в замок, Валериец кладёт на них подбородок и испытующе смотрит на собеседника. Наблюдает за его действиями. Ждёт.
Тихим напевом начинает рассказывать лежащему на столе рыцарю:
- Ваша смерть, господин фон Бранден, не нужна никому, кроме вас. Смерть никого не приближает к цели, не делает сильнее, не избавляет от мучений. Она никому не помогает. Она лишь приумножает горести и беды. В смерти нет геройства и романтики, в ней только позор и бесчестите. Невыполненные обеты, нарушенные обещания, признание собственной слабости... Что может быть большим позором для мужчины? Задача воина бороться и сражаться, а не умирать. Умерев, мы не сможем никого защитить, никому помочь. Единственный путь, которым следует идти, это путь боли и мучений. Подниматься каждый раз, когда вас сбивают с ног. Снова и снова, через боль и через "немогу", возрождаться фениксом, восставать из праха, чтобы вновь вспыхивать огнём и держать удар...
Расцепив руки, Вал отодвинул тарелку в сторону и подался вперёд.
- Сэр Бранден, мой король на аверсе золотой монеты. Он подобен солнцу в лучах славы, но никого не может согреть. Он убивает не хуже стали и мне неприятно вспоминать, что я был его достойным солдатом.
Человек вновь откинулся на стуле, вертя в руках кружку.
- Кто она? Простите, господин Ульрих, но не имел чести быть представленным ей. Полагаю, только вы сможете дать ответ на этот вопрос.
Валериец был расстроен, что так и не смог узнать её имени, расспросить кто она и откуда, не слышала ли она про Иркланд и Редклиф... Но виду не подал. Наступив на горло собственных чувств, он не давал им ни единой возможности вырваться наружу.
- Почему кричит? Она в отчаянии, растерянна и напугана. Что ещё остаётся у бедной девушки, кроме крика, когда все её надежды рассыпались, а помочь в её горести некому? Только кричать от боли и безысходности...
Человек без имени проследил, как рыцарь поднимается из-за стола.
"Ну вот, теперь пальцы не только свело судорогой, но их ещё и отрезают... и они словно черви расползаются в разные стороны..."
Нахмурившись, Валериец пропустил слова рыцаря мимо ушей. Кто он такой? Пастух, убийца, человек с тысячами имён и лиц, без прошлого, настоящего и будущего. Какие у него шансы, что благородная леди обратит на него внимания. За душой ни гроша, ни коня, ни меча. Что он ей сможет предложить? Черное сердце и руки по локоть в крови? Кто на такое согласиться...
- Ульрих. Произнёс человек, когда рыцарь обернулся и собрался направиться к выходу.
- Четверо, сэр рыцарь. Вы сами сказали четверо. Трое здесь. Нужно найти четвёртого. Тогда осколки станут единой мозаикой и всё станет на свои места...
Оставшись за столом в одиночестве, Валериец с тоской поглядел на еду, на оставленные монеты.
"Вот и покушали, отдохнули и подкрепились. Что же, значит в другой раз."
Залпом допив морс, Вал поднялся из-за стола, сгрёб монетки и направился к барной стойке.
- Вот деньги. Соберите то, что не доели и доставьте к шатру господина фон Брандена. Слуги тоже имеют право устроить небольшой пир в честь своего господина...
Валериец улыбнулся и хитро подмигнул толстушке. Получил одобрительный кивок и добавил.
- И положите два кувшина вина и чего нибудь покрепче.
После чего направился к выходу.
Капитан наёмников не привык отступать, в особенности, если дело касалось его отношений с Айрин. И если нужно собрать этих людей вместе, значит он это сделает. Из под земли достанет, лишь бы только на шаг приблизиться к своей богине... или её дочери?
Человек постарался прогнать эту мысль. Как, откуда, это было просто невозможно, что бы быть правдой.
|
|
Дернувшаяся рука рыцаря заставила прикрыть веки в ожидании удара. При иных обстоятельствах, человек, возможно, попытался бы уклониться, парировать удар, даже вернуть то, что получит. Сейчас же, он сильно сомневался, что сможет сделать хоть что-то. Удар кулака победителя турнира может стать последним, что он увидит в этой жизни, прежде чем воссоединиться с богами в небесном чертоге. Удара не последовало ни через секунду, ни через две. Рыцарь заговорил, что уже давало призрачный шанс дожить до конца этого дня. - Вы совершенно правы, милорд... Согласно кивнул мужчина и открыл глаза, стараясь не потерять связь с реальностью, поскольку стал проваливаться куда-то в пустоту. - Не хуже и не лучше иных мест. Если угодно, насиженное и обжитое... Сощурив глаза, Валериец в очереднйо раз попытался сфокусироваться, а когда не получилось, он подался чуть вперёд, чтобы получше рассмотреть эмоции на лице великана. Указующий жест заставил сердце сжаться в тягостном ожидании и с облегчением забиться вновь, когда рука прошла мимо и указала на стол и несколько стульев, к которым и направился Ульрих. Вал в приглашающем жесте отвёл руку в сторону, предлагая королеве пройти следом и занять подобающее место за столом. Как только она сдвинулась с места, человек тут же пошел за ней, неотступно следуя за её правым плечом на почтительном отдалении, чтобы не смущать леди ароматами конских яблок и потом, которые источал его организм и одежда. Единственный раз он дозволил себе приблизиться, когда отодвинул стул, помогая ей устроиться. Отступив на шаг, поклонился обоим. - Благодарю вас, милорд, миледи. Но... Валериец замялся. - ...слуге не положено сидеть за одним столом с благородными сеньорами. Только если вы приказываете, хотя бы дозвольте отлучиться, чтобы смыть смрадный дух. Вал посмотрел на миледи, затем на Ульриха. Как мужчина мужчину он понимал, что аппетит такой мелочью, как запах, вряд ли можно испортить бывалому военному. Конское дерьмо, это малая толика того амбре, в котором порой приходилось пребывать во время военных походов. Что же касалось леди, то тут дела обстояли несколько сложнее. Женщина, а тем более благородная дама, требует особого, деликатного отношения и конский дух в это особое отношение совершенно не вписывался, особенно за столом, где кушают. Остатки уважения к себе и окружающим Вал не растерял, а по сему, если и не удастся полностью избавиться от запаха, то хотя бы умыть руки, лицо и тело, чтобы свести неприятности к минимуму. - Милорд, у вас хороший вкус. Если вы говорите, что здесь хорошее пиво, значит так оно и есть. Я понимаю о чём вы говорите, ведь вы имели честь останавливаться здесь ранее... Вал бросил украдкой взгляд на факел алых волос, освещающий размытую пелену окружающего сумрака и пояснил, обращаясь к огнегривой богине. - Некоторое время назад, милорд и ваш покорный слуга, посещали это заведение. Кухня не дурна, а пиво хотя и кисловато, но это особенность местного хмеля и традиций пивоварения. А вот музыка была совсем плоха... Смущенно опустив глаза, добавил. - Пришлось взять инструмент в руки и исполнить одну из песен, что мне удалось собрать за годы странствий... Показалось? Или он действительно на миг увидел её прекрасное лицо и ту глубину горького отчаяния, которое невозможно скрыть за показной маской спокойствия. Короткий взгляд, глаза в глаза, секундная указка на рыцаря и печальный, бесконечно долгий, молящий взгляд. Но прежде чем потерять её прекрасный образ в мутной воде реальности, Валериец успел опустить глаза и ресницы с едва уловимым кивком. "Да моя королева. Я понимаю твою озабоченность. Я сделаю всё возможное и невозможное ради твоего спокойствия и блага фон Брандена. Видимо не мне одному он помог и я не брошу его, хотя понимаю, что ничем не могу быть ему полезен. Только быть рядом и попытаться достучаться до его сознания, как он некогда достучался до моего..."В слух же человек произнёс: - Сэр Ульрих, миледи, не извольте беспокоиться, я распоряжусь подать на стол... Всё будет исполненно в лучшем виде, я скоро... Поклонившись, человек отступил на шаг, и опираясь на гитару направился к стойке сделать заказ. - Ах тыж шельмец! Весело поприветствовал хозяин таверны, или хозяйка. В царящей мути и гомоне было сложно разобрать, кто это. - Вновь порадовал посетителей. Я ведь тебя вспомнила... "Так значит всё таки она!?"- Правда выглядел ты в прошлый раз значительно лучше. Неужели разругался с другими слугами, выясняя, кто победит на турнире? Каркающий смех больно резанул по ушам, но Валериец нашел в себе силы улыбнуться. - Что-то вроде того. Господин Бранден не только с мечом хорошо обращается, но и требует хорошего выполнения своих распоряжений от слуг. Пришлось постараться, выполняя приказ. Многозначительный кивок, стал красноречивее тысячи слов. - И сейчас милорд вновь пожелал насладиться вашей кухней. Понимаете к чему я клоню? После турнира он пришел именно к вам... Верно говорят, что горбатого могила исправит. Даже сам, еле стоя на на ногах, человек пытался вертеть миром в нужном направлении, меняя чужие мысли и судьбы в угоду собственным целям. - Извольте принять заказ. Закуски: сыр, мясо и колбасы, зелень и овощи. В качестве основного: ваше фирменное блюдо. Ах да, вечером милорд приглашен на бал, по сему всё должно быть на высшем уровне, вы же не хотите чтобы в самый ответственный момент с ним случился конфуз? Вал многозначительно приподнял бровь. - Уверен вы всё сделаете как надо. И вот ещё, вместо пива ягодный морс. Милорду предстоит танец с королевой турнира, и он должен уверенно стоять на ногах. Никакого пива, вина и браги. Женщина понимающе кивнула. - Милорду не следует переживать, всё будет в лучшем виде. Кайриш, поди сюда... Толстуха вкратце сообщила парню что от него требуется и отправила на кухню собирать заказ, после чего выставила на стойку несколько сырых яиц и воду. Таков был уговор за развлечение гостей. Дождавшись, когда менестрель в один присест проглотил всё предложенное, она попросила. - А может ко мне работать пойдёшь? Еду, ночлег и пару медных монет смогу тебе обеспечить? Валериец вновь улыбнулся и отрицательно покачал головой. - Это вряд ли, но сегодня я непременно порадую присутствующих музыкой. Возможно не один раз. А пока мне бы хотелось умыться. И вновь толстуха кликнула одного из своих подчинённых, чтобы тот проводил слугу почётного гостя к умывальнику И пока обслуга резво собирала на стол, Валериец, оголившись по пояс, смывал с себя заскорузлую и присохшую грязь, оттирал кожу на руках, на шее и на лице, а вместе с ней и большую часть зловония. Конечно не полноценное мытьё, но лучшее, что было сейчас доступно. Утеревшись сухим ручником, он несколько раз ударил курткой о стену, сбивая с неё всё то, что налипло и засохло. После умывания, яиц и воды, стало несколько легче, пелена дурмана отступила, а телу стало легче двигаться, ведь в сырых яйцах много полезного и питательного. Когда Вал вновь появился в помещении трактира, к заветному столику уже несли большую доску с закусками и кувшином морса. Теперь Вал мог это видеть. Он даже разглядел полнотелую толстуху. А после, поймав на себе взгляд ожигающих глаз, улыбнулся прекрасной незнакомке, ставшей для него путеводной звездой в царстве сумрака. Улыбнулся и коротко кивнул. "Я вижу тебя моя королева. Не переживай, я сделаю всё, что от меня зависит."А потом человек вновь направился к сцене, чтобы усладить слух рыцаря, богини и всех присутствующих, столь необычной и полюбившейся песней, про одинокого странника. И вновь пальцы коснулись струн, заставляя смолкнуть голоса и обратить внимание на маленькую сцену, чтобы секундами позже, взгляды присутствующих устремились внутрь себя, и увидели странников, которые идут по этой грешной земле не взирая ни на что... ссылкаМелодия была быстрой, полной противоположностью той, что звучала минутами ранее. Она звала за собой, заставляла сердце биться быстрей и дарила надежду в завтрашний день. После исполнения, Валерийский менестрель поклонился публике и поспешил вернуться к столику. Во всяком случае теперь он стал чище, хотя до идеального состояния ему было далеко, но теперь было не так стыдно присесть за один стол с благородными. - Милорд полагаю вы упоминали об этой песне. Я взял на себя смелость исполнить её для вас и для дамы... Она, возможно, её не слыша. Взгляд скользнул к женщине, потом прошелся по столу и яствам. - Так же я распорядился об угощениях. Надеюсь вам понравиться. И господин Бранден,.. Не сочтите за дерзость, я распорядился не подавать пива и иных крепких напитков. Таможня, лека, Мэль... Последние три слова, три ключа, которыми человек старался взломать двери, что удерживали разум Ульриха взаперти. Всего три слова вместо тысячи увещеваний и разговоров. Три слова о главном, о том, что могло быть важным. Совместная ненависть к Таможне, к злым и коварным Лекам, от которых удалось избавиться совместными усилиями и Мэль, совета о которой спрашивал рыцарь и даже зарекался не пить. Три капли живой воды в сухую землю сознания, чтобы маленькая семечка сознания проросла в его душе и выросла в полноценное дерево.
|
Феари тоже отвлеклась. Пиво приносило с собой воспоминания. Привычный ряд печальных и приятных событий. Радужное детство, красивая юность, а потом все перечеркнуто войной. Окровавленные глотки, фальшивые улыбки, блеск кинжалов и свист стрел - картина не из приятных. И она. Посреди всей этой жути. Совсем молодая, напуганная до смерти, сжимает медальон матери - единственное, что останется от нее после этой войны. А потом ее окружают люди, они все о чем-то говорят, смеются, доверительно о чем-то рассказывают, и спустя какое-то время Феари понимает, что знает их. Что уже узнала.
И вот, проходит немало времени, и на поле боя появляется уже совсем другая барышня. Ловкая, хитрая, стальная. Теперь она не чудом спасенная. Теперь она обучена искусству боя и искусству запудривания мозгов. Да всякому обучена, даже тому, что и не пригодится ни разу. А вокруг по-прежнему идет война. И Феари в самой ее гуще, с верной Мел в очередной попытке выполнить задание и не оставить там же душу. И в вечный бой.
Музыка. Все эти воспоминания навевала музыка в купе с опьянением. Сейчас Феари ее услышала. Ульрих начал что-то говорить, но она лишь больше хмурилась, пытаясь расслышать слова песни. В какой-то момент до нее дошло, что певец, очевидно, присутствует в зале, а не в ее голове, и стоит попытаться поискать его глазами. Она принялась вертеть головой, замечая как быстро все поплыло перед глазами. Но, в один прекрасный момент взгляд выцепил одинокую фигуру, в сторону которой были направлены головы и уши. Рыжий. Это первое, что отметила про себя Феари. Странно, что-то было связано с рыжими в последние полчаса ее жизни. Что, собственно, она делает в этом трактире? И Ульрих.. Что он тут забыл? Что вообще заставило их оказаться здесь, вдали от Мел и всего турнира?...
И тут воспоминания недавних событий всколыхнули всю ее изнутри. Мел ложка! Ульрих безумен! Найти рыжего наемника! Феари вздрогнула всем телом и отчего-то испуганно вскочила на ноги. Уставилась на Ульриха, потом перевела взгляд на певца. Потом села.
- Ульрих, - произнесла она, не отводя взгляд от рыжего, и почему-то стукнула ладонью по столу, - мне кажется это он, - и она указала на певца, - мне кажется его мы ищем, - и, не став слушать никаких рассуждений, добавила: - Жди здесь, - и направилась прямиком на музыканта. Пошатываясь и икая, она подошла почти вплотную в грустному исполнителю, но песня была так хороша, что она просто опустилась перед ним и уселась на полу, скрестив ноги по-турецки.
Вздорная девичья привычка - поступать так, как хочется, и вести себя согласно порывам сердца. Но она была чудо как хороша, даже спустя две пинты пива.
А когда песня закончилась, Феари спросила:
- Ты тот кого мы ищем?
|
|
|
Снова ночь, и в глаза вползает страх
Сон и смерть так похожи - брат и сестра
Страшно быть одному и ждать рассвет
Как спасенья
Страшно плыть по теченью - войны уже нет
Нет, а я молчу
Нет, я жгу свечу, чтоб не спать,
Нет, а я молюсь
Нет, а я клянусь не отступать
Я стал свободным от чужих команд
Война осталась в прошлом, сгинула в туман
Здесь от холеных лиц меня тошнит
Я вспоминаю мертвых, и душа кричит
Солнце в глаза, как там, среди камней
Я никому не нужен, тень среди людей
Молча беру оружие, каждый - враг
Я не терял рассудка, ненависть - мой флаг!
Он идёт к намеченной цели, ноги заплетаются, цепляются мысами ботинок за мельчайшие выступы улицы, тело спотыкается и каждые два десятка шагов падает. Раз за разом человек поднимается, чтобы продолжить путь. Раз за разом, он остаётся лежать всё дольше, тяжело дыша и сглатывая горькую слюну. Близко, совсем близко, ещё немного, ещё шаг, пол шага, подняться и идти. Минуты растягиваются в часы, небольшое расстояние выматывает словно многодневный переход, но он доходит.
Дурной от усталости и еле стоящий на ногах, он выпускает из рук ведро, отвязывает с пояса котелок и падает, зацепившись за полог, при попытке войти в палатку. К счастью, внутри никого нет. Скрипит зубами и ползёт к столику, опираясь на табурет встаёт и склоняется над бумагой. Руки непослушно дрожат, буквы выходят уродливые и не ровные:
"Милорд, Миледи.
Благодарю Вас, что дозволили взять Ваше имущество. К сожалению, мне не удалось им воспользоваться в полной мере. Возвращаю его в целостности и сохранности. Полагаю, что другие им распорядятся более умело.
Ах да, чуть не забыл. Милорд, как-то в разговоре вы упомянули некоего человека. Сегодня мне удалось с ним повстречаться. Не самые приятные обстоятельства встречи, должен вам сказать. Но это не важно. Важно то, что у него в услужении находится нечто. Не спрашивайте, что именно, я не смогу ответить. Полагаю, это как-то связанно с тем необычным предметом, что сейчас находиться в вашем распоряжении. И теми интересами, которые вы преследуете.
Существо подобно допельгенгеру, перевёртышу или оборотню, оно способно менять свой внешний вид и тем самым незаметно передвигаться среди людей. Мы с ним почти "подружились", но ваш знакомый прогнал его. Да, это нечто приняло иной, не человеческий облик и хотя благородный сэр подходил со спины, он не мог этого не видеть. Он приказывал ему так, словно это его слуга. Мне не повезло, я не смог с ним сразиться, как не смог своевременно распознать.
Нижайше прошу прощения, но и травы, для вашего больного колена, мне добыть не удалось. Выражаясь понятным вам языком, я ослеп. Единственное, чем я могу вам помочь, это предупредить. Он обладает властью над этими существами или не тот кем кажется. В любом случае, будьте осторожны.
PS: Существо с некой целью пыталось проникнуть в шатёр вашего знакомца. Возможно у них не всё так гладко, и они не могут ему противостоять в открытую, готовят козни. Постарайтесь при встрече не принимать угощения, возможно они предназначены не вам.
Удачи Милорд и будьте счастливы. Я же постараюсь исполнить просьбу Миледи. Возможно такмне удастся помочь вам достигнуть цели и одержать очередную победу. Да, на турнире вы были неподражаемы, я бы дважды подумал, прежде чем вступать с вами в поединок.
С почтением, Валар."
Поставив точку, человек перечитал сообщение, тяжко поднялся со стула и подойдя к центральной балке, пригвоздил сообщение ножом. Так рыцарь его точно не пропустит.
Короткий отдых позволил немного восстановить силы и человек, покинув палатку, направился искать доску, на которую обычно вывешивают поручения для отчаянных людей.
Возможно это поручение станет последним, но в нём не будет поражения. Как бы не сложилась судьба дальше, его устроят оба варианта.
И снова улицы, люди, лица. Такой близкий и столь далёкий путь для уставшего человека. К ногам привязаны гири, каждый шаг даётся с трудом, а надсмотрщики сознания, тычут в спину пиками безысходности, заставляя идти вперёд на эшафот. В глазах периодически темнеет и человек старается более не смотреть по сторонам, не терять внимания и концентрации. В одночасье его страшный сон оборачивается явью. Дневной свет начинает меркнуть, некогда зелёная трава сохнет на глазах, а по голубому небу начинают бежать клубы черного, едкого дыма. Всё слишком реально и осязаемо, даже чувствуется дрожь земли от надвигающейся конницы. Человек знает что сейчас будет, он это уже видел несколько раз. Озирается, оглядывается, чтобы поймать знакомые очертания в этой накатывающей волне безумия. Когда же взгляд вновь устремляется вперёд по улице, то натыкается на до боли знакомый образ. Он останавливается как вкопанный, в голове возникает нестерпимый звон, словно ей ударили в колокол. Тело берёт на излом, такое ощущение, что его запихнули в железную деву. Он смотрит и не может поверить, неужели он уже умер?
Слабая печать радости появляется на уставшем лице, уголки губ растягиваются чуть в стороны, а затем появляется смятение и скорбь. Не так человек представлял себе эту встречу, не в таком состоянии он хотел явиться перед очи богини. Ему стыдно, он хочет провалится под землю, лишь бы она его не заметила. Но нет, образ созданный его памятью, его воображением, его мечтами и надеждами непреклонен. Неумолим как рассвет, не отвратим как прибой. Она смотрит на него не отводя взгляда, раздвигает волны мрака в стороны своим божественным сиянием. Она молчит, но и человек не в силах произнести ни слова. Он только может чувствовать сердцем, но оно пропускает удар за ударом каждый раз, когда её ресницы делают взмах.
Землю выбивает из под ног, и человек падает на колени. Ему хочется отвернуться, закрыть лицо руками и рыдать, как может рыдать только сын огорчивший мать и молящий о прощении.
Он слышит её, но не её голос, пульсацию, эхо, шепот, чувства, эмоции. Они раздирают его на части оголяя нервы, сдирая кожу и выжигая изнутри. Неужели всё было напрасно? Все годы ожидания и кровопролития, подъёмы и падения,... Неужели она сомневается, что всю свою жизнь он посвятил ей, маленькому воспоминанию, образу, своему идеалу, собранному из тысяч разбитых судеб и уничтоженных жизней. Он оберегал её и сам прятался в её объятиях, когда становилось невыносимо холодно, когда боль лилась через край, когда душа просила очищения. Неужели он не уничтожил то, что было ей противно, совершив тяжкий грех предательства во имя незнакомого человека? Она просит вновь убивать... Вновь взять в руки оружие, подняться, восстать из мёртвых, чтобы свершить её волю и уже навсегда воссоединиться с ней или быть отвергнутым навеки.
Да, да, да... Тысячи раз да. Он сделает невозможное. Пройдёт все круги ада, если потребуется дважды, трижды. И пусть она реальна так же, как сон в предрассветный час, пусть она создана его изломанными чувствами, порочной страстью и любовью на грани безумия, но Айрин это его светлый образ, та частичка тепла и доброты, ради спасения которой он готов пойти на всё, сделать то, что невозможно.
Человек не может ответить, всё что он может, это еле кивнуть, дрожащими ресницами показывая своё смирение и согласие. Он так долго ждал, так долго искал, надеялся и верил, что не может отказать ей.
- Айрин... На выдохе, через сведённые судорогой скулы он шепчет заветное имя и упираясь в землю руками пытается встать.
- Мой бой не закончится, пока бьётся сердце...
|
|
|
|
|
Человек идёт не разбирая дороги. Задевает плечами прохожих, его отталкивают, он шатается из стороны в сторону, ноги заплетаются, он едва не падает, но продолжает идти, неся, ставшую не подъёмной, ношу. И эта ноша отнюдь не ведро конского дерьма, это ноша прожитых лет, разбитых надежед и несбывшихся желаний. Груз осколков, пепла и чужих слёз.
Дорога уводит его всё дальше и дальше. Вот уже ристалище осталось позади, а впереди раскинулись крепостные стены и массивные створы городских ворот с коваными узорами. За ними мост над широким рвом и пыльная дорога уходящая в поля, леса и бесконечность горизонта. Человек идёт неспешно, минует стражников и вываливает содержимое ведра в ров. Переворачивает ведро вверх дном, присаживается на него верхом, смотрит на зеленеющую воду, на плавающую ряску и конские яблоки. Взгляд устремляется в глубь себя.
"Вот видишь, Айрин, как изменчивы и непредсказуемы пути Макоши. Даже будучи изгоем удаётся найти иной путь, подняться и возвысится. Даже дерьмо всплывает на поверхность, хотя сам став его частью, хочется пойти ко дну. А куда ещё идти, если иных путей не осталось? Чужой мир, чужие дороги ведущие в никуда. Нет ни дома, ни друзей ни врагов. Даже зацепиться не за что. Чёрт, даже такое простое дело, как сбор трав, я умудрился провалить. Возвращаться к рыцарю с пустыми руками, стать для него обузой, ещё одним бесполезным нахлебником, мало чем отличающимся от тех нищих, что обитают в каждой подворотне. Крошечный, почти мизерный и едва уловимый шанс и тот упущен, просочился между пальцев утренним туманом.Прямо как ты, Айрин, прямо как ты.. Возможно рыцарю бы пригодились навыки знахаря и возможно получилось бы со временем подлатать его колено, но... Теперь про это можно забыть. С незнакомыми травами, не видя сущности вещей и не понимая их свойств, лучшее на что я способен, это найти придорожные лопухи, которые прикладывают мальчишки к разбитым коленкам.
Но я благодарен тебе, моя милая Айрин. Ты всегда была рядом, когда мне было плохо. Ты единственная, кто был рядом. Помнишь Редклиф? Помнишь красные холмы, горы и утёсы? Помнишь зелёные луга и голубые озёра? Помнишь Грейривер, эту маленькую деревушку с ворчливым старостой и добродушным кузнецом? Он же тогда тебе подарил твой первый серп, а мне первый нож. Сколько нам тогда было? Восемь, девять? Хм... Не помню. Так давно это было, что уже кажется, что и не со мной вовсе. А когда началась война и всех мужчин феоды забрали. Помнишь? И пепелища, и побитый скот, и слёзы матерей и эти тучи... Тёмные, тяжелые, серые тучи, что закрыли солнце и весь Редклиф. Они закрыли всё от Голубых озёр до Красных холмов. Чужаки пришли и зелёные луга покрылись выжженой травой. Они обильно полили её нашей кровью, такой же яркой и алой, как наши волосы и утёсы. А потом было бегство. Мы бежали на юг, но эхо войны, словно громовой раскат, катилось быстрее. Он настиг нас у форта, забрал последнее, что у нас было. Оставил ни с чем. Тогда я впервые поднялся... Хотя нет. Это ты меня подняла, заставила встать, наполнила ненавистью, напитала гневом и дала сил отомстить тем, кто разрушил наш дом. Тогда мне казалось, что я обрету покой, когда поквитаюсь с убийцами, но вместо успокоения, я получил пустоту, стал тем, кем стал и получил то, что заслуживал. Помшишь как мы сражались? Как плутали, отступая лесами и болотами и каким был удар того копья, опрокинувший и пригвоздивший к земле. Если бы не Геральд... Старик Геральд. Он пытался меня изменить, сделать лучше, дать некую цель. Но черного кобеля не отмыть до бела. Я до сих пор жалею, что не умер тогда на опушке. Сколько я всего натворил. Я уподобился тем, кого так люто ненавидел. Айрин, ты не представляешь, что делает власть над людьми и на что способны люди имеющие власть... Я даже про тебя забыл, утонул в водовороте страстей, жаде золота и кровавом дурмане. А потом словно пелена с глаз упала. Почему то та девушка напомнила о тебе. Я пошел против тех, с кем стоял в строю плечом к плечу. Да моя милая Айрин, ты всегда меняла мою жизнь, ты была моей путеводной звездой, тем, что вело меня по этой жизни. Как видишь, я от много отказался... По делам и расплата, глупо сожалеть о неизбежном. У всего есть своя цена и когда трактирщик выставляет счёт... Изволь платить. Свои долги я оплачивал с полна и никогда не опускался до просьб. Просить удел слабых. Надеюсь, ты подождёшь ещё немного. Скоро, совсем скоро мы увидимся и будем вместе. Ты мой единственный путь, моя звёздочка, моя любовь. До встречи."
Человек немного отдохнул, поднялся на ноги, кривясь от боли в рёбрах, нагнулся и поднял ведро. Предстояло вернуть одолженное имущество, написать письмо рыцарю и наведаться в трактир за контрактом, на этот раз, возможно, последним. Текущее состояние совершенно не радовало человека, а ничего иного он более не умел и не мог. Да и признаться, что-то менять было уже поздно. Многие и до его лет не доживают, пора уступать дорогу молодым. Более ловким, дерзким и отчаянным. Тем у кого ещё вся жизнь впереди. Несколько исполненных обещаний, несколько розданных долгов, что ещё нужно, чтобы со спокойным сердцем попытаться или умереть.
И всё не так плохо, Айрин ждёт, она всё ещё ждёт его, рыжего непоседливого мальчугана, который гонял овец ради потехи и сочинял весёлые песенки. Где-то там, за сумрачной пеленой они будут вместе. Каин и Айрин, Айрин и Кайн. Навсегда.
-
Но черного кобеля не отмыть до бела.
Сильно.
-
Браво. Очень хочется верить, что это начало кое-чего плодотворного.
|
Феари было вольготно среди этой дикой толпы. Она чувствовала как играет в ней кровь, как горят от удовольствия глаза, как волнительно бьется сердце в возбужденной груди. Неимоверное удовольствие полыхало в ней от всего этого действа. Победа! Это была их победа. Победа, нужная им с Мел, необходимая Ульриху и Хурину.
Восторг пылал в ее глазах, когда Ульрих фон Бранден направился в сторону Мел, дивной Мел, сейчас застывшей, словно хрустальное изваяние, живущей лишь одним Сейчас в данный миг, дышащей, вопреки Феари, через раз. Стоит у всех на виду ее тоненькая Мел, и один лишь Ульрих существует сейчас для нее. Ради него это все. И ради нее это все. Во имя них.
Феари, в тот самый миг, когда Мел, счастливая и робкая, снимает платок с копья, вдруг вся обращается к Нему. Айронсайд, одинокий и томный, сидит двумя ярусами ниже, обращенный к ним. Она встречается с ним взглядом, и все в ней в этот самый краткий миг взрывается. Словно тысячи стекол, зеркал, хрусталя в одно мгновение бьется вдребезги с оглушительным звоном. Так, что уши закладывает, так, что хочется отдать душу, лишь бы еще раз.. еще хоть один раз.. умереть, оставаясь живой.
Разбиться изнутри, разлететься в тысячи сверкающих осколков, захлебнуться этой прозрачной смертью с привкусом амальгамы. Умереть сотней смертей в своих глазах и вернуться назад, обратно, в себя. Что испытал он? Заметил ли то, что произошло с ней? Ведь она улыбается, смотрит чуть поверх, с легкой небрежностью и поволокой, будто все это уже тысячу раз происходило с ней и не с ней. Будто все это уже хорошо изученный спектакль, и ей даже чуть скучно в очередной раз видеть все это. Она глядит на него вопросом: А тебе не скучно? А ты бы так смог? А ты способен бросить вызов всему тому, что бьется изнутри?
Спустя мгновение она уводит взгляд, вновь обращается к Мел, слегка улыбается, и чувствует, как внутри стало странно, без тысячи этих странных зеркал. Пусто и.. легко.
|
|
|
После оказания помощи «раненому» ничего особенно интересного не случилось. Гунлауг рано отправилась спать, выдав своим компаньонам ценные указания:
- На вашем месте, жентлемены, я бы отправилась в лучший столичный бордель. Я, конечно, уважаю Вашу выдержку и то, что вы не пробовали перевести наши отношения в горизонтальную плоскость, но разрядка нужна. А то будут в голову всякие… змеи лезть. Сотня золотых на двоих не такие большие деньги в нашем случае. А то, если завтра кто-то потеряет голову, то уже не сможет вкусить плодов любви.
Говорила Астор вполне серьезно, только в глазах плясали чертики, или это была игра света.
- Я останусь тут, «накушалась» на месяц вперед.
Утром путешественница не стала завтракать, только выпила две порции гоголя-моголя и одну маленькую чашечку густого черного кофе. Наслаждаясь при этом больше запахом напитка, чем его вкусом.
Потом начала одеваться и краситься, напевая:
Cherno-belo ne berite,
Da I net ne gjvjrite.
Vi poedite na bal…
Только вместо вопроса в последнем предложении было утверждение.
- Поеду, поеду, - буркнула она под нос, другим голосом и посмотрелась в зеркало. – Куда я денусь?! Поеду.
Лицо белое, следов загара не видно, «н»…
Белокурый парик выглядит естественно, «о»…
Губы ярко-красные, «р»…
Глаза подведены в «кошачьем стиле», «м»…
Украшение выглядят как дорогие подделки, для тех кто в этом разбирается, «а»…
Копия диадемы, чтоб сегодня адмиралу и всем присным его икалось, тоже, «л»…
Выражение лица, не так, еще не так, вот… «ь»…
Взгляд, я «такая милая и пушистая сучка», «н»…
«о»…
Последнюю букву слова-мысли губы, горло и язык Астор превратили в звук. Он ударился в лживую поверхность стекла, которая отражала фальшивую, как поддельные украшения, внешность и заставил ее завибрировать. Еле заметно, но изображение на миг дрогнуло и чуть исказилось. Более высокий звук заставил бы стекло расспыться, но сейчас это было ненужно.
Астор поклонилась зеркалу и сделала реверанс.
- Старый хрыч, начальник контрразведки, когда хотел меня поддразнить называл «Моя Джельсаминка». Я так и не выяснила, кто была эта женщина и откуда. Жалко. А у него уже не спросишь. Сгорел вместе с дворцом. Осталась только тень, выжженная на камнях… Пора идти…
-
Последнюю букву слова-мысли губы, горло и язык Астор превратили в звук. Он ударился в лживую поверхность стекла, которая отражала фальшивую, как поддельные украшения, внешность и заставил ее завибрировать. Еле заметно, но изображение на миг дрогнуло и чуть исказилось. Более высокий звук заставил бы стекло расспыться, но сейчас это было ненужно.
Астор поклонилась зеркалу и сделала реверанс.
И не только за это.
|
Шутка, небольшое весёлое действо, которое задумал человек не удалось. Доморощенный воришка, который должен был получить небольшой урок и стать посмешищем для своих собратьев по цеху, был явно любимчиком богов.
Задумака с треском провалилась. Мягкая улыбка утонула в гримасе боли, когда этот треск прозвучал в районе грудины. Трещащие и ломающиеся рёбра, раскалённым щипцами вырванный из лёгких воздух, тёмно-красная пелена перед глазами, мерцание и круговерть звёзд в чистом синем небе.
Удар был столь сильным и неожиданным, что человек даже не понял, как оказался в нескольких метрах от шатра. Только скатившись кульком по ткани и оказавшись на земле, он смог различить примятую и пожухлую траву перед глазами. Голова кружилась, организму катастрофически не хватало воздуха. Прижимая левую руку к груди, Никто поднялся на четвереньки и попытался вдохнуть. Острая колющая боль стилетом пронзила грудь, а рот и губы задёргались так, словно это был не человек, а выброшенная на берег рыба.
Секунды, словно песчинки часов, с грохотом проваливались в колбу застывшего времени. И без того ослабленный отсутствием еды и длительным пребыванием на солнцепёке организм, сражался с волнами накатывающего забытья, стараясь не потерять ту хрупкую грань, за которой наступает чернильная пустота. Пять секунд, десять. Лёгкие начинает жечь огнём. Человек старается не шевелится, медленно. маленькими глоточками оно втягивает в себя воздух. Словно капли студёной колодезной воды на раскалённую сковороду, они приносят малую толику облегчения, приглушая клокочущее внутри пламя.
Человек остаётся на земле и вряд ли сможет подняться в ближайшие время. Треснувшие, а возможно и сломанные рёбра, надёжнее стальных цепей, удерживают его от любых телодвижений. Но он улыбается, ему смешно от собственных мыслей:
"Отлично, просто великолепно. Сначала Вы лишили меня надежд, затем всего, что было дорого. Сделали меня пустой оболочкой. Вы отринули того, кто решил идти своей дорогой, сделали изгоем, прокляли, лишили своего покровительства, забрали свои дары. Что же, смотрите и удивляйтесь. Я всё ещё живой. Всё ещё дышу и существую. Вам не сломить меня, сколь бы вы не старались. Ни боль ни смерть не страшат меня. Благодаря вам, я познал их сполна, когда сеял семена гнева, а пожинал плоды боли и разрушения. Я смеюсь вам в лицо, Боги."
Сквозь плотно стиснутые зубы, человек растянул широкую улыбку. Раньше он полагал, что лишился благословения Сумрачной Леди, теперь же и талант, переданный старым ведьмаком, отказал ему. Ведьмак, словно старый пёс, потерял нюх. Стоя возле шатра он не уловил, не ощутил и не почуял ничего, что сообщило бы об опасности, колдовстве или изменении в полотне мира. Что же, пусть так, теперь он уже не сможет заработать охотой на монстров, сбором трав и врачеванием, зато из него может получиться замечательный базарный шут-менестрель. Да, умения играть на струнах, знания песен и сказаний позволят ему обеспечить себя монетой на день. В прочем, переупрямить богов, задача не простая. Они могут лишить его пальцев, рук и языка... Плевать, но им никогда не сломить его. Его! Каина Редклифа из Иркланда, упрямого, словно стадо баранов, сукина сына, взрослого мужчину с израненной душой маленького мальчишки, не знавшего любви и не видевшего ничего кроме боли войны, постоянных лишений и человеческого отчаяния.
|
|
|
|
|
В голове трещало и скрипело, а воды для умывания не было: не было поблизости колодца или поилки для коней. В прошлый раз Ульрих опустошил последнее ведро с водой, а потому, сейчас приходилось довольствоваться жаркой тенью безлюдного шатра да коротким отдыхом. Присев на ближайший стул, Ульрих вытянул правую ногу, откинув голову назад. Прикрыл глаза, отгораживаясь от мира.
…Представился Йем. Папаша. Умирающий сэр Годри.
Потом подумалось о Валоре – значит, Наёмник не ушел в лес? Наверное, сэр Бранден что-то не так понял…
…Словно наяву привиделся смеющийся Оддо фон Бранден – красный призрак красного прошлого.
Горячие искры и вонь горящей плоти! Прихоти ради, Оддо приказал сжечь деревеньку Сто. Тогда это был почти город, а не жалкая деревня - хижины, скотина, многочисленные семьи. Много крестьян тогда погибло – ночь, пожарище, едкий дым затопил окрестности - люди не успевали проснуться, задыхались в едком чаду. Брехали псы, отчаянно кричали женщины. Белый снег укрывал обгоревшие тела. В свете обезумевшего огня зловеще темнела фигура Рыжего Барона – именно в ту ночь Годельшедельваргхен приобрел свой особый, алый оттенок. Именно в тот роковой час, легендарный двуручник сокрушил последнюю ведьму Гемландии, окропив семейное проклятье невинной кровью…
Оддо смеялся, глаза его превратились в две обжигающие серые искры – вороньими крыльями трепетал за спиной чёрный плащ. Высокий рост. Холодные глаза. Черные тени извивались у ног барона будто спятившие пиявки. Оддо наслаждался своей нелюдской кровью, он кричал в ночь:
- Лесные Люди! Вы это видите? Вот что вы заставили меня сотворить!!! Смотри, матушка. Ты мной гордишься?!
…Голос Ланселота прогнал серебристую дрёму – исчезли призраки прошлого, растворился в небытие Рыжий барон и его крики.
Потерев переносицу, Ульрих с радостью приложился к тяжелому кубку с шестью каплями проклятого вина.
- Ох уж эта м-моча…ни рыба, н-ни мясо - ни вино, н-не вода. Охо-хо-хо, сейчас ч-чего бы п-па-окрепче…, - пробормотал, облизывая пересохшие губы. – Д-да ладно, и так обойдусь. Жаль доброго к-конягу! И д-дурака этого тоже, м-мать его, жаль…Х-хитрец, т-тоже мне! П-придумал давить пешего к-конём. А если не умеешь д-даже в таком положении побеждать, за-зачем б-ерешься?
Тяжело вздохнул.
- И х-хуже всего, т-теперь этот М-манфред станет е-еще п-пакостнее. Это только в дамских сказках, п-пережив страдания, рыцарь становится д-до-обрее. А на деле, п-получится еще более о-отборная м-мразь. И кто в э-этом в-виноват? Я виноват! Э-этого щенка следо-овало к-кончать, но я не у-убийца. Я сотворил хромого у-ублюдка, к-который будет ненавидеть всех в-вокруг с удвоенной энергией. П-по-одходящий случай чтобы н-нажраться к-как свинья…
Встал с кресла, потирая правую ногу.
- Д-добрые у-устремления н-не оправдывают с-совершенного зла. Вот в чём б-беда. Что же…- Выпрямился, собирая волю в кулак – отбрасывая боль и лишние мысли. Для этого еще будет время, но не сейчас.
– К-каждому жить и умирать со своими г-грехами. И-идёмте.
|
|
|
«Ай-яй! Не просто будет одолеть этого стервеца! - подумалось Ульриху, наблюдающему с трибуны за боем Айронсайда. – Возможно, более удобным будет бастард…»
Герольды протрубили имя победителя. Глубоко задумавшись, рыцарь прикрыл глаза, пытаясь понять, что же лучше сгодится для боя с сэром Робином: Годельшедельваргхен или полутораручный меч Джу?
…Проклятое солнце обжигало веки, вызывая в голове трескучую боль. Синее солнце, фиолетово сизая боль в голове. Эта боль всегда была синей! Нудной пиявкой, намертво присосавшейся к переносице – холодная боль всегда начиналась с рези в глазах, с этих особенных, мерзеньких мушек перед глазами. Оно накатывало, оно штормило, оно звенело ледяными каплями, вгрызаясь в кости черепа: кап-кап-кап…
Рыцарь потёр лоб, пытаясь отрешиться от своей надоедливой головы. По всему выходило что бастард более удобен в хороших руках, но семейный двуручник в данной ситуации, выглядел куда более значительно.
Эффектная точка в споре с Айронсайдом! Если Ульриху фон Брандену суждено умереть, он, как и многие его родственники умрёт сжимая родовой меч. Если останется жив - за душой у Годельшедельваргхена появится еще одна история. На сей раз даже героическая...
Годельшедельваргхен. Таинственный меч предков, наделенный множеством странных свойств, ни одно из которых не делает бойца более сильным или более выносливым.
Проклятое оружие! За триста лет меч вдоволь напился крови, поражая чужаков и предавая каждого, кто не принадлежит роду Бранденов. В семейных архивах существовала запись о том, что однажды оружие захватили ленгличане - некий диковинный богатырь Ричард Локк взял себе Годельшедельваргхен в качестве трофея, поражаясь его тяжести. Триумф был недолгим. В первом же реальном бою двуручник переломился, предав своего владельца – Локк был убит на месте.
Хруст костей и жирное сияние крови! Несчастный рыцарь даже не успел удивиться, осколки Годельшедельваргхена смешались с его вывалившимися потрохами.
Свитки мудрости противоречили друг другу. Монах, записывающий деяния Бранденов утверждал в своих записях, будто меч поспешно захоронили вместе с телом Локка. Однако в семейный архивы попала другая запись. Почерк менялся, новый писарь утверждал будто ленгличане убоявшись черной души меча, отправили сломанное оружие в Гемландию, передав осколки лично в руки Ульбрехту Отчаянному, тогдашнему владельцу Бранденсбурга. Там же было записано: «звериный страх внушает лесное оружие. Нелюдская сталь. Ты спишь, ты бодрствуешь – но душа меча следит за тобой каждый миг. Он более непригоден к бою, Слава Небесам! Он сломан. Но есть в этом поверженном двуручнике нечто неописуемое, нечто настолько чуждое, что лишает сна крепких воинов. Чужой меч. Меч, созданный не рукой человека.»
Лесной Меч. Так двуручник прозвали ленгличане. Лесное Проклятье.
Писарь рассказывал, будто Ульбрехт был огорчен поломкой родового меча, но воспринял это как добрый знак - возможно, проклятье нелюдской крови будет снято! Радость была недолгой. Спустя несколько дней Годельшедельвагхен объявился в его покоях целым и невредимым. Напрасно Ульбрехт допрашивал слуг, пытаясь понять откуда взялось оружие: Люди клялись и божились что никто из них не трогал Годельшедельваргхена, что его последним пристанищем стала оружейная под Северной Башней. Помилуй господь, никто не желает иметь дело с проклятым двуручником!
Ни один живой человек в этом мире, не смог бы объяснить, каким образом Годельшедельваргхен был восстановлен. В Гемландии не существовало технологии чтобы перековать такой меч.
Это было чудо. И это холодное чудо вовсе не принадлежало Небесам…
«Но я завишу от него больше чем другие из моей семьи…»
Тяжело вздохнув, рыцарь встряхнулся, пытаясь прогнать нарождающуюся боль в висках. Обхватил рукоять, ощущая под пальцами прохладную надпись.
«Годельшедельваргхен ослабляет болезнь.
…И тысяча мудрецов не ответит на вопрос одного дурака: Почему пьянчуга Улле сохраняет память, сжимая меч в своих руках. Разбитый клинок служит разбитой голове. Айронсайд силен, но и у него есть слабость. Слишком любит позёрские поступки! Плюнуть на тело поверженного соперника, само собой, трибуны съедят подобное представление с особым удовольствием. Что ж это он не помочился-то…
Свят Господь! Щекочущий меч служил разным целям, но только его владелец выбирает свою судьбу. Деяния героические и деяния постыдные. Каждый из моих родственников принимал решение сам. Быть убийцей или быть рыцарем. Это сложно. Случись мне одолеть этого гордеца, удержать свою руку будет нелегко…»
Господин фон Бранден потёр раненый бок.
« Он сохранил мне жизнь в насмешку, чтобы растоптать гордость еще сильнее. Не дал мне почётной смерти в бою. Проклятый ублюдок! Сохранил мою паршивую жизнь, и я не могу с этим не считаться! Скотина.»
|
|
- Ваша память не гримасничает, она жрёт вас поедом, с чавканьем и хрустом, - говорю я леди, полушутливо-полусерьёзно. – Впрочем, не думаю, что у нас двоих она лучше. А пташки… хочу показать один старый фокус. Да, если вы любите птиц, то наверняка он будет весьма и весьма неприятен.
То, что должно быть сделано, не нравится и мне самому. Обратиться к своей дурной крови, продемонстрировать даже не сотую - тысячную, миллионную часть ее способности, из-за которой человеческая (и не только!) ненависть ползет по пятам за нашей фамилией почти восемь сотен лет.
Именно крохотную частичку. На большее, без посторонней помощи, если можно так назвать непосредственное явление кошки, её капризы, и сказку под названием Безымянный Шёпот - не способен. Зато – жив… и в здравом уме. Вроде бы. Пока что.
Пересадить одну из птичек на край стола, смести в кучку хлебные крошки - пусть клюет. Вторую - осторожно спрятать в ладони и высадить подальше, в стороне.
Серебряный медальон - к первой.
«Прости».
Кошель с инструментами - к первому пухляку. Большой скальпель - не то, малый тоже не подойдет - крупноват, грубоват. Ланцет, обыкновенно используемый для вскрытия и чистки разнообразнейших нагноений? Пожалуй.
«Прости».
На мгновение прикрыть глаза, заглянуть в себя, во тьму, где нет ничего, кроме пустоты, черной, мертвой, напоминающей по своей консистенции залитые во флакон чернила.
Вернуться в реальность.
Распускается серая грубая нить, освобождая крылья. Осторожно взять одно из них, чуть отвести в сторону.
Синица, маленькая серо - бело - черная птичка, смотрит. Смотрит... с любопытством? С осуждением? С осознанием и пониманием?!
"Ты похож на кислоту, которая..."
Тревожно блестят маленькие глаза - бусинки, мелькают в них отголоски страха.
По серебряному медальону скатывается на доски стола капля крови, возникшая словно бы из ниоткуда. И еще одна.
«Прости».
Я начинаю шептать, беззвучно, одними губами. Старые, давно забытые, загубленные, убитые, изношенные слова, ставшие для меня (и не только для меня) - величайшей ложью. Слышанные неизвестно когда и где.
Словно надеюсь, что красные капли, срывающиеся с украшения на стол, исчезнут, испарятся, развеются как дурное наваждение. Остановятся.
«…Une vie d'amour
Que l'on s'était jurée
Et que le temps a désarticulée…»
Бесполезно. Очередная алая дорожка расчерчивает серебряную поверхность.
Ланцет в левой руке чуть подрагивает.
"Успокойся, чёрт тебя дери, иначе загубишь все!"
«…Jour après jour
Blesse mes pensées…»*.
Сталь вгрызается в птичью плоть одним движением. Годы практики дают о себе знать - инструмент стремительно рассекает сухожилие. Спланировать пухляк сможет, взлететь - уже нет.
Ланцет с капельками крови, несколькими клочками пуха со звоном выскальзывает из пальцев на пол. Плевать.
Искалеченное существо - на ладонь, крохотные коготки отчаянно пытаются уцепиться за складки кожи.
К окну. Комната кажется необычайно просторной, заполненной черно-серым, липким, густым туманом. Туман пахнет кровью, и серой, серой, сгорающей в адском огне, на котором, несомненно, жарятся мои предки, и на который, несомненно, когда-нибудь попаду и я.
Из угла навстречу делает шаг невидимая для остальных фигура. Широкополая шляпа, маска на лице, черный плащ и длинный тесак в руке.
УБИЙЦА: Никогда…никогда бы не подумал. Вы страшнее меня.
ДОКТОР: С чего бы?
УБИЙЦА: Я убиваю только живых. Без издевательств. Раз - и всё. Я не могу мучить, пытать мёртвых... тем более - ради собственной прихоти.
ДОКТОР: Заткнись, щенок, иначе Кошка сожрёт тебя с потрохами. По моей просьбе.
КОШКА (подтверждающе): Мяу!!
УБИЙЦА: молча отходит в сторону.
Распахиваются ставни. За ними - внутренний двор, поросший невысокой травой, пробившейся через желтоватую почву. Серая городская стена - здесь же.
Облизываю губы, откашливаюсь.
- Как вы думаете, дамы и господа, что будет с пташкой? - оборачиваюсь.
Чёрт. Даже голос не мой. Бесцветный, сухой, отстраненный, шелестящий.
Голос «невидимки» в углу.
Убийцы.
Уцелевший пухляк поднимает головку, отвлекаясь от крошек.
Под медальоном уже натекла небольшая красная лужица, но украшение продолжает «плакать».
Мир начинает раскачиваться, цвета становятся более яркими, режущими глаз. Это плохо, очень плохо, но выбора нет – дело надо довести до конца.
________________
* - строки из не менее известного стихотворения, чем предыдущее упомянутое.
-
Я вчера читала вечером и меня пробило. Отлично написано! Плюсануть не могла потому что с сотика, но вообще очень мрачный ништяк. И не могу не оставить это здесь:
-
Это мне нравится.
|
Глупое сердце пропустило пару ударов, когда она заговорила об отъезде - Ульрих крепче схватил тяжелый ножик, до ломоты в пальцах цепляясь за рукоятку. Показалось, будто хороший удар копьем прямо по шлему пропустил. Тяжело дышать!
…Нож с хрустом пробил крепкий панцирь краба, заливая столешницу дурно пахнущим соком. Рыцарь попытался откусить кусок - но ничего не получилось - проклятый панцирь скользнул по расколотому, шатающемуся в десне зубу, заставив рыцаря ухнуть от боли.
- Айронсайду с-слу-ужат трусливые псы. Д-даже втроем, о-они н-не су-умели в-вышибить мне з-зуб! Малохольные с-слаба-аки…н-не сломали мне ни одной к-кости, н-не отбили мне к-кишки и д-даже зуб не смогли своротить. А ведь били втроём…Проклятое о-отребье! Н-ничего н-не делают как надо...
Сердито оттолкнул тарелку, скрестив руки на груди.
- В Г-гемландии, леди М-мэль, есть слово «ф-флихт». О-обязанность, д-долг. А есть словосочетание «з-зэх люстигх». О-очень весело…о-чень смешно. М-между ними лежит бездна! К-каждый д-должен делать то, что он может делать лучше всег-го. Даже если это не весело. О-особенно, если это не весело…
Вздохнул, потирая полыхающую огнем ногу.
- В моей стране л-любимую женщину п-принято з-защищать. М-мужчина бьется на войне, а дама рукодельничает в высокой башне, до-дожидаясь вестей с поля боя. Э-это приятный д-долг! Лучшая в ж-жи-изни о-обязанность! Но вы не из м-моей стра-аны, леди М-мэль и я н-не знаю что мне ска-азать. Вас не устроит судьба птицы в з-золотой к-клетке, а я н-не палач, чтобы за-запирать вас в неволе. Г-господь Свидетель, я н-никому и никогда н-не буду тюремщиком! Я д-думаю в-вы-ы всё уже решили. Вы не спрашиваете, в-вы лишь уведомляете, п-подобно г-государю К-кристиану Штайнеру. Вы о-отдаете п-приказ. Что ж, я всё п-понял – н-не буду вам мешать. П-полагаю в-ваше дело о-опасное и н-нужное. В д-добрый п-путь!
Встал со стула, остро ощущая свою никчёмность. Рука потянулась к кувшину с вином, резко отдернувшись, когда Ульрих понял, что более всего сейчас желает напиться. И он напьется, если цепкие пальцы доберутся до виноградного напитка - сэр Бранден затушит проклятый пожар, утопит горе в вине, отрешится от проблем купаясь в пьяном угаре!
Трус, проклятый же трус...
Залился алым румянцем, похромав в сторону выхода. Никаких пьянок. Завязал! Закусил до крови губу, чувствуя как земля выскальзывает из под ног. Пошатнулся, но устоял, со злостью, из-за всех сил, со всей мочи наступая на больную конечность.
…Валор уходил в свои леса, торопясь возвести крепкую стену неприязни между богатыми и бедными. Память вернулась к нему, и Ульрих более не мог удерживать возле себя здорового мужчину – Наёмник отказался от предложенной пищи поспешив покинуть палатку. Ему не нужна еда с господского стола - как пояснил сметливый, простой на слова Найджел – сэр Наёмник считает Ульрихово угощение дерьмом. Джонатан Блэйк, будучи умелым ведьмаком может осмотреть ногу господина, но не возьмет в рот ни капли предложенной снеди, да и гостеприимство считает всего-лишь очередным хреновым унижением для себя.
Так думал Найджел. Так просто и безыскусно он поделился своими мыслями с Ульрихом.
Валор уходил в леса. Мэль просачивалась водой сквозь пальцы. Проклятая, шелковистая стихия – основа жизни. Вода! Мэлья. Как же так? Снова один посреди кривляющихся лиц.
Снова. Один.
- М-мэль, - рыцарь обернулся к девушке, произнося тихо и жестко. – Берегите себя. Я п-порежу А-айросайда н-на куски, если с вашей г-головы у-упадет хоть волос.
|
|
"Отчего же они так долго? Почему еще ничего не окончено? Почему он не вышел еще мне на встречу, чтобы провозгласить о своей победе?" Ей хотелось увидеть его кривляющееся лицо, услышать голос, услышать какую-нибудь бесшабашную глупость, увидеть его фиглярство, хоть она отчего-то знала, что когда увидит, этого вcего в нем не будет, сразу не будет. Он не шел встретить их. Он принадлежал себе и трибунам, которые ждали и жаждали. Незнание оборачивалось ударом, но Мел держала удар, держала собой, держала жаждой творить. И быстрее шла, молча внимая скупым словам загадочного спутника. - Валор... Тихое, вкрадчивое, с бесконечной тонной любопытства. - А свой... Свой клубок ты видишь? Вот что всегда было интересно ей, когда она встречала магов. Вот что глупая она попробовала сотворить в 11.
Мелья улыбалась. Довольство самой собой заполнило ее все, до края, было готово вырываться наружу и переливаться через.
- Дочь?
- Да, пап.
Он сразу понял. Глядел на белую каплю жидкости на кончике ложки, которую она держала в руках и ощущал Силу. Капля содержала магию, древнюю, мощную, от капли веяло жизнью и... смертью. Он сразу понял, что она доигралась, что доигрался сам: она сотворила нечто страшное, нечто страшнее Девяти Мечей. Он не знал что! Что могло понадобиться ей? Ей одиннадцатилетней шпане, которая не умела ровно завязать пояс на платье, которая жаловалась, что болят ножки, когда они долго шли, которая предпочитала спать среди цветов в траве тому, чтобы слушать его. Она никогда не умела слушать! Не могла по-настоящему: очень внимательно смотрели глаза и любой, любой обманывался, думая, что она слышит, он сам обманывался - он только теперь это понял. Она не слышала, за внимательным взглядом пытливых глаз всегда скрывалось нечто бОльшее, чем просто внимать: мысль шалила там, внутри нее всегда гуляла мысль и выдумка. Бесконечная трансформация того, что видела вокруг, внутри себя. Он только сейчас понял, явственно увидел в том, как она жила: как добавляла этикетки его колбочкам с зельями, как рисовала цветы на стенах дома, где они жили, как натянула веревку между своим и его окном, чтобы каждое утро отправлять ему послания, а на ночь получать письма от него, как выдумала фею Сплюшку и поверила в нее сама. Меняла реальность. Она сможет, всегда, даже абсолютно не зная магии или алхимии. Она поверит в то, что захочет, и эта вера не будет иллюзией, эта вера сразу же обернется правдой. Она топнет ножкой, и жизнь уступит - только сейчас он понял. Она меняла реальность собой, рвала на кусочки и кроила из тех, что хотела, оборачивала жизнь самой себе доброю и мягкою стороной, такою, которой ей хотелось ей, бесконечно пребывающей внутри счастья душе. Он только сейчас понял, насколько она в этом сильна - до того он был уверен в обратном, думал, что таким она уязвима, боялся, что кто-то черный и опасный, подобный ему самому сломает.
- Это слишком серьезно, Мел. Это нельзя.
- Можно! Это только, чтобы узнать, что будет со мной, какая я к примеру буду когда вырасту, красивая или нет, чем я стану заниматься и где опасность, которую стоило бы обойти. Нам с тобой.
- Нельзя!
Он кричал, впервые кричал на нее. Выхватил ложку и выпил сам, ведь зелье не растворится в воздухе, кто-то должен выпить его, а их здесь было лишь двое.
- Нельзя знать будущее. Мел! Мел...
Он сел и обхватил свою голову руками.
Теперь он все знал. Знал, что завтра она оденет розовое платье, а через неделю потеряется в лесу и найдется сама вечером. Знал он и то, что станет теперь сходить с ума и как умрет, и когда. Скоро, очень скоро, и все равно очень долго, чтобы вынести это знание каждого момента будущего и понимать неотвратимость, понимать что теперь, узнав, ничего не изменишь, пролив свет на магию, сделав ее простой и понятной, магию жизни, загадку пути, опростоволосился сам. Дочь опростоволосила его. ЕГО! Поделом! Поделом, поделом, поделом!
- Обещай мне! Обещай, что никогда, никогда ты больше не станешь творить так!
- Да, пап.
- Уходи. Убирайся. Вон.
Он налил себе спиртовой настойки в стакан и махом выпил, желая только спать, желая незнать.Сегодня она станет творить и нарушит обещание, данное отцу. Разрушены цепи и сожжены мосты! Мир, яркий и огромный окружал ее, мир, где она уже не принадлежала самой себе. Распахнута, открыта настолько, что ни один удар не настигнет ее, истинно нематериальная, ведающая больше, чем просто жизнь. Она больше не принадлежала себе, она теперь была для всех, крылатая птица счастья, она наконец досталась миру! Это всегда было в ней, только просило проснуться, рвалось наружу и пряталось недобуженное. Мел вдруг отчетливо поняла, что если вот так... Если бы вот так забрал себе море ее отец. Оно действительно принадлежало бы ему, да и оно принадлежало, оно итак было - для всех, но в себе самом. Вода. Мел - вода, Мел - мать, Мел - жизнь. - Говорят, жемчуг появляется на песчинке, попавшей в раковину, ты знаешь, что это не так? Знаешь, Валор? Это только красивая легенда торговцев, окруживших свой товар романтическим флером. Мы любуемся жемчугом, не зная, что самая прекрасная жемчужина - это всего лишь перламутровый саркофаг для червяка. Жемчуг рождается, когда внутри ракушки умирает крошечный паразит, пробравшийся туда сквозь створки, чтобы поесть мяса мидии. Изолируя угрозу, мидия начинает покрывать его слоями перламутра, и так до конца жизни. Это раковая опухоль моллюска, Валор, окруженная красотой. Мелья вытащила жемчужное ожерелье. Они уже были у шатра. Мальчишки ждали указаний. Я окончательно обернулась водой
Спокойной и стремительно-быстрой,
Живительной другим и для себя живой,
Упорной, вкусной и невозможно чистой.
Я разливаюсь в дали, в судьбы:
В свою\чужие, без всяких разрешений,
И слабый думает - "не утонуть бы",
А сильный - "в воду, без сомнений".
Я разливаюсь в мудрые книги мыслью,
Я разливаюсь в хитрые взгляды стержнем,
И разливаясь, множу безмерно смысл -
Собственный смысл: каждый барьер повержен.
Я созидаю небо и время года,
Я собираю звезды и формы листьев,
Я отражаюсь в мире, в любой погоде,
Во всем я, и я отдельно. Зависимо-независим.
Я все объясняю богом, любовью, своим теченьем,
Я все замечаю тоньше, я даже дрожу острее.
Я вновь открываю знаки, приметы и их значенья,
Я видеть могу любого - и жестче теперь и злее.
А все потому что водам границ не писали сроду,
Огня посильнее воды, хоть сами всегда в движеньи,
Воды послушны ветру, земли ждут\жаждут воду,
Небо ласкает воды, лишь в них найдя отраженье.
|
-
Просто великолепно!
-
Красиво и душевно. Люблю когда в постах присутствует двойственность.
-
Глупенький Каин... Непоседа Редклиф...
Отличный пост, обожаю такие легенды, всякое такое "ух!", и имя истинное у персонажа что надо, вкусное.
|
Удивительно, но Кеворрин даже не спросил о том, куда мы собираемся. Поразительней сего мог быть только факт того, что я всё-таки решился на эту, быть может, безуспешную прогулку – в странах, подобных Исмаилии, как правило, к чужой вере относились весьма и весьма настороженно. Культовые сооружения иной, отличной от официальной религии, здесь могли быть под запретом, как собственно и само верование во что-либо другое.
Церковь после длительных расспросов и блужданий всё-таки была найдена. Небольшая, но довольно высокая, с вытянутыми вверх стрельчатыми арками и узкими оконцами. Серые гранитные стены, аккуратно вписанные в окружающий пейзаж. Зодчий старался, и хотя ему вряд ли удалось создать нечто близкое к шедевру, определённого внимания его творения заслуживало.
Перед входом я стянул с головы капюшон, заменивший на эту прогулку традиционный потрёпанный берет с пером.
«Ты не носишь шляпу, для того, чтобы ни перед кем её не снимать…»
Особенно если этот кто-то - твой враг. Бессмертный, всемогущий, но равнодушный.
«…Voici, mon Dieu, je suis une petite chose…*»
Шаг под арку, в открытые врата.
Наше противостояние началось давно, а вот обрело серьёзные черты не столь большое количество времени назад. Помнится, ещё во время учебы в университете я любил издеваться над студентами - богословами, задавая им вопросы в духе «Если господь Бог всемогущ, то может ли он поставить сам перед собой задачу, которую не сможет решить?», активно пропускал занятия по религии, не ходил на службы. Преподаватели и вышестоящее руководство пытались влиять, но тщетно – в отличие от них, моя посмертная судьба никогда не была для меня тайной за семью печатями. Леруа – твари земные, и на небе, мы все, как один, лишние. Жизнь одна, она закончится, и на сиём - всё. Только ветер в чёрных перьях, а после и этого – чернота, пустота, вечное падение в пропасть, где нет ничего, даже дна.
А потом… потом я схлестнулся с властителем судеб уже серьёзно. Грязный, грубый, уродливый, жестокий мир, из которого бог забирал лучших людей – тех, что делали эту страшную жизнь немного светлее и чище; лень небесного наблюдателя при полном, якобы, всемогуществе и идиотские объяснения в духе «человека нельзя заставлять, он должен всё понять сам», жадность и глупость его слуг…ну и не скрою, были и личные мотивы.
И тогда я вызвал всевышнего на поединок, отказался от его поддержки совсем. Спасти кого-то? Только благодаря себе, своим знаниям и умениям, и может быть – слепой судьбе, которая бывает куда как благороднее. А судить меня будут люди, и здесь, при жизни, а не там – они хоть и плохо помнят добро, но лишь у них есть это право, потому что многое делалось именно для них. И для себя.
Но "спаситель" - не ответил. И это удивляло и раздражало одновременно.
Порой это безмолвие, безответность высшей силы доходили до критической точки, и тогда мне начинало казаться, что бога нет вовсе, и спорить не с кем. Есть только кошка, дохлая, мёртвая полуразложившаяся кошка с содранной кожей, смотрящая на мир моими глазами. Существо чуть более справедливое, чем создатель всего и вся сущего, обещающий райские кущи. Существо, возможно, способное испытывать страх, страх перед людьми, которым нечего терять, которые всё видели в этой жизни, и ничего уже не боятся.
Или же способное прятать под ним тщательно замаскированное любопытство и удовольствие от времяпровождения с новыми игрушками.
Но сейчас я пришёл сюда. Пришёл не просто так, не для себя. Для других, что в него всё-таки верили.
«Что же, дорогой мой др… враг, посмотрим, как ты относишься к тем, кто тебя почитал…»
В помещении было тихо и пусто, лишь свет пробивался через стрельчатые окна, да звук наших шагов разносился по залу.
Менее минуты спустя навстречу нам вышел человек в темно синей сутане с налысо обритым черепом, поинтересовавшийся целью нашего визита.
- Здравствуйте. Скажите, Prêtre**, у вас проводятся поминальные молитвы по усопшим? Мне бы хотелось попросить почтить память двоих рабынь господних, - я с трудом скрыл иронию в последнем словосочетании, - как положено, два раза в месяц, на протяжении, хм… пяти - десяти лет. Каким должно быть пожертвование в ваш приход?
__________________________
* - строка из одного очень известного стихотворения.
** - пастор, священник.
|
Она и не заметила, как он сумел поймать ее.
Затормозил, отвлек.
Украл.
Обращение перевертыша. Краткий миг меж всех миров, миг, в который она не женщина, не девочка и не ложка - дух. Серебряные нити вселенной. Бескрайнее море. Запах, тонкий ускользающий шлейф. Она - смерть, воплощенная в следующую же секунду в жизнь или в вечность.
Она и не заметила, как он сумел поймать ее.
Украл ее у нее же. Украл у самой вселенной. Остановил превращение собой, заставляя ее поддаться, прочувствовать, умереть... Умереть иначе - жизнью, самой яркой из всех возможных, жизнью в любви.
Но боже, каким же наполненным, каким же полным случился этот миг! И боже, как нещадно мало и коротко.
Ведь в следующий же мгновение он целовал мираж, скользил внутри наваждения, удерживал то, что удержать нельзя.
Наконец, она стала девочкой и девочка не засмеялась, девочка смотрела на рыцаря столь же грустно, сколь он на нее.
Хоть и у девчонки это очень скоро пропало. Пропало, когда стало возможным сидеть на лошади около, положить крохотную голову Ульриху на грудь, закрыть глаза, слушать песню с глупой, блуждающей улыбкой на лице.
Быть может, он не понимал.
Быть может, он не понял там в комнате. Быть может, не понимал сейчас. Скорее всего, не понимал.
Да только ее такое вот обращение за всю жизнь видели единицы, и никто, никто из ее мужчин, которые в общем-то не так и часто случались у красавицы Мел, ее, такую, не знал. То, что смогла она довериться там, что смогла она спрятаться сразу же за этой мощной спиной в комнате, позволила себе, то, как доверяла здесь, вверяя самое дорогое, самое детское, самое, что более всего нуждалось в заботе и заботы себе просило - это скрывало за собой самый правдивый ответ.
Не является любовь туда, где нет доверия. Это страсть может явиться куда годно, истинное же, нечто, многим прочнее, сильнее и глубже, никогда не находится там, где нет доверия. Не может любить мир не умеющее довериться ему существо, существо, которое боится, которое ожидает удара, а не поцелуя.
Хоть и, конечно, Мелья сама не могла сообразить, как так вышло. Как ей так вышло, очароваться им в первое же мгновение, мгновение его нерешительности и хитрости. И главное чем? Не было в фон Брандене решительно ничего такого особенного, но казалось особенным все, вплоть до шрама на переносице и заикания. Это же никогда непонятно: почему влюбляются. Вот только истина в том, что ни за что и не вопреки - сопряжение миров, схождение солнечных лучей, дуновение ветра и теплое течение. Это возникающая из ничего общая болезнь. Перекресток нитей судьбы.
И она наслаждалась дорогой этим узором нитей. Счастье, казалось, еще никогда не было столь полным. Хотелось всего: говорить, танцевать, петь, бегать по лужам и целоваться. Вместе с тем абсолютно всего стало достаточно, вот только бы слышать это сердце все также рядом. Всегда. Вечно. Здесь и сейчас.
Она задыхалась и вместе с тем дышала.
И совсем около палатки обернулась. Положив голову рыцарю на грудь, сидела верхом дамским способом вполне взрослая женщина Мелья.
- Вы обещали выставить между нами меч. - тихое и ровное, настолько ровное, что непонятно, что последует после, и последует ли.
- И как хорошо, что вы позабыли свое обещание.
Мягкое, обволакивающее, прячущееся.
Она все так же не открывала глаз, только коснулись губы того, до чего могли дотянуться - мокрые и влажные уткнулись в шею.
И Мел поняла, что сгорает, прямо сейчас и здесь, сгорает ото всего, находясь, о боже, в абсолютном спокойствии.
|
-
надо было бы все посты плюсовать ...
-
не смог обуздать себя да и не захотел
проросла я от такого поста, да
|
|
|
|
|
Скакать в одиночестве, может, не так весело, как топать с ними, но это всегда то, что нужно.
Можно о кое-чем подумать, можно не думать совсем - такой выбор и такую свободу жизнь предоставляет не часто, но в пути неизменно, в пути с самим собой.
Мелья улыбается верхом, там, под платком, она улыбается - благостно и блаженно: ей нравится так, так свободно, расслабленно и вместе с тем подвижно.
Толпа течет на турнир - загодя чувствуется, читается в разрозненных группках путников, объединенных одним - местом, в которое устремлены. Хлеба и зрелищ, говорили. Мел уверена: зрелищ, только зрелищ, за зрелища люди готовы отдать даже хлеб.
Движется в толпе сначала верхом, там, где поток самый нещадный, где желания и устремления каждого еще не определены. Соскакивает с лошади и ведет под узды, когда становится легче дышать. Осматривается как будто принюхивается.
Ничего нового. Ничего особенного. А ей вот как-то иначе. Ей не безразличен исход турнира - вот почему так, небезразличен исход в отношении одного рыцаря...
Впереди юнец колпачит зрителей в наперстки. Мел знает, что стоит ей только выкрикнуть "Ша!", юнец пропадет, растворится в толпе будто и не было его.
- Сзади, спереди красива.
Королева!
Он ей ход, он ей бряк!
Не дурак, не тюфяк,
Но никак. Такое дело.
Выкрикивает и перебирает руками быстро-быстро. Успевает околпачить троих, пока Мел вяжет Тумана к столбу. Перевертыш кидает червонец шпане, чтобы лошадь неожиданно сама-собой не исчезла, следом в наперстки играть вызвалась - села на корточки напротив юнца, широко ноги расставив, руки в замок сложила, смотрит, ждет.
- Руки-крюки, а все в боки,
Пузо выкатил вперед.
Мел перебивает:
- Набивает себе цену,
Пока шишек не набьет.
Левый!
Юнец даже глаза поднял, следом левый наперсток, мяч испод него достал, Мелье деньги протянул. Взяла. И "Ша!" говорит.
Умный юнец добро свое собрал живо, в топлу юркнул, Мел следом. Около идут. Мелья тогда ему деньги обратно тянет, тот сразу спрашивает:
- Че надо?
- Айронсайд. Есть тут такой. Высмотри мне об нем все: как чувствует себя, чем биться станет, а особенно - какие девочки ему по сердцу, на кого засматривается чаще, на брюнеток или блондинок, есть ли с ним спутница какая-нибудь. В общем слушай внимательно. Я в палатке буду с гербом летучей мыши, туда вести принесешь, понял?
Малец кивает и пропадает.
Мелья вернулась к лошади, вперед-назад еще на кобыле погарцевала, высматривая. Ничего себе нового и интересного больше не усмотрев, оставила Тумана у палатки Ульриха, а сама вошла внутрь.
- Что с настроением? Боевое-нет?
|
|
|
|
|
- Хорошо, - на редкость спокойно согласился я насчёт «купить» и смолк.
Астор казалась мне не то удивительно оптимистичной, не то удивительно самонадеянной. Хотя, возможно, сейчас это в леди удивительным образом сочеталось. Вроде бы всё должно пройти просто, но за сией обманчивой лёгкостью - несколько сот нюансов, которые могут стоить головы. И не только нам троим.
Вероятно, конечно, госпоже Гунлауг виднее, но просто так бросать всё на волю случая – не следует. Просто потому что случай – редкостный сучонок, и из-за него, как показывает практика, погибли, погибают и погибнут очень-очень много случайных людей. Порой - хороших, порой - плохих. «Расскажет правду, расскажет чистую правду…» - слова Астор звоном разбитого стекла, десятками лопающимися хрустальных шариков звенели по полу. «Правду, чистую правду…». Только вот «правда» - понятие относительное, её искажают с удовольствием, а в нашем случае – с животным удовольствием, пахнущим кровью и болью.
Инквизитио. Тот, кто попал на эту процедуру – вряд ли выйдет с неё… разве что по частям. Даже если ничего не знал.
Госпожа Гунлауг должна об этом знать, но относится к грядущим событиям… Леди, несомненно, обладает интереснейшим опытом, но откуда вот эта вот наивная уверенность, что сторонний – не пострадает? Слишком, слишком непрофессионально. Или же, как вариант – она не видела, что с человеком в интересные времена могут сделать даже не за знакомство – за взгляд, слово или движение. А я – наоборот, подобного нахлебался с лихвой. Да, то было далеко и давно, на гражданской войне… только вот есть у меня такое подозрение, что для тайного сыска война не заканчивается. Никогда не заканчивается.
Тихонько звенит цепочка, на мгновение натягиваясь под тяжестью груза – серебряного медальона, начинающего своё движение вправо-влево, обращающегося в маятник.
- Воля ваша, леди, - говорю Астор. – Но мы всё-таки играем в нехорошие игры, и гладко в них всё бывает только на бумаге или на словах. Надеемся на лучшее, но готовиться следует к худшему - посему на вашем месте я бы всё-таки подумал над судьбой вашей подруги. Впрочем, решать вам – убеждать или просить – не собираюсь, - последняя фраза упала резко и некрасиво, жестко, словно отрубленная конечность - в дорожную грязь.
Я действительно не собирался переубеждать госпожу Гунлауг. Если что-то и случится – это её груз. Только её, не мой.
- В принципе, план действий понятен. Эльстер, отправитесь в посольство сейчас в одиночку, или подождёте меня? Хотелось бы уладить ещё одно личное дело, - пальцы, обтянутые черной кожей перчатки осторожно перебрали цепочку и стиснули серебро украшения.
|
- Д-да и правду, нервничаю к-как девка на сносях…- Хмыкнув, рыцарь по быстрому расшнуровал ворот своей рубахи.
– П-по-о-огодите М-мэль. Я н-не долго! Вы можете отвернуться. Н-наемник прав, он же переодевался у всех н-на виду! Д-до-обре Валор, ты п-прав. Я переодэса здесь.
Покачав головой, Ульрих быстро стянул свой дорогой, расшитый шелковой нитью и жемчугами камзол, оставшись в нижней рубахе без рукавов. К счастью, рубаха была довольно длинной и прикрывала нижнее бельё, доставая до середины бедра.
Был Ульрих скроен довольно ладно – широкоплеч и высок, хотя без удачно подобранного костюма был всё-таки тощеват. Вдобавок, покрыт ссадинами, синяками и застарелыми шрамами.
Рассеянно почесав затылок, рыцарь пришел к мнению, что бинты на правом боку трогать не следует – умелец Шрага отличный парень и обработал рану как следует, не зачем перебинтовывать! Рану слегка печет, но в общем-то болит не слишком сильно - потерпеть можно, да и голова варит прилично. А будь там заражение или яд, так к этому времени господин фон Бранден бы уже слёг в горячке, потея ледяным потом и пуская кровавые слюни изо рта.
- Шра-ага. Вот же ч-чернокнижник х-хренов! - Одобрительно произнес рыцарь. – Счастлив-вая с-самоуверенная з-задница. Змей! М-магией к-колдунствует. В-валора чуть не о-отравил. Но лечит к-как следует…д-да, м-мудрый паук. Это н-нужно за-запомнить, Шрага н-не глуп.
Приняв из рук Валора новую рубаху с длинным рукавом, рыцарь быстро натянул рубашку на себя. Зашнуровал ворот. Сверху – парадная туника в цветах дома фон Бранденов: синий, черный и золото. Стальные наручи. Перевязь для меча. Меч советника Джу на пояс и родовой двуручник на спину. Вот и все. Кольчугу и боевой камзол, рыцарь собирался одеть уже на арене, чтобы не терять зря силы, расплавляясь от жары на солнцепеке. Кто его знает: полезет Валор на лошадь или нет?
...Возможно, и пешочком придется пройтись.
- Леди М-мэль, а мне к-казалось никто вам не указ, ч-чтобы в-вы так легко прислушивались к мнению т-таможни? Хотя. Что к-касается охоты, тут я согласен, - произнес рыцарь, подтягивая ремень на поясе. – Н-не стоит недооценивать людей Айронсайда. М-мне, г-говоря прямо, н-неприятна мысль, что вы будете водиться со сборищем этих пауков. О-однако! Н-на турнире будет м-много иных людей. Если к-красивая дама решит по-о-любоваться сражением, в-возможно найдется болтливый скворец, желающий п-поделиться м-местными новостями и сплетнями, п-порассказать о правилах, почирикать о д-достойных б-бойцах…
Закончив возиться с ремнем на поясе, рыцарь похлопал по плечу Валора, благодарно кивнув Наёмнику.
- Спасибо, к-комарад. М-можно взять у т-тебя на время о-один н-нож?
|
Ульрих замер тупо уставившись на Мелью. Серые глаза наполнились тоской, - на мгновение, на несколько секунд пожалуй, вылезла наружу истинная сущность рыцаря: Был он печален. Был он обескураживающее прост – не привык лгать и изворачиваться, часто выходило ему это боком, а всё равно лгать не получалось. Били его за это, сам от этого мучился - а по другому не умел. Толи слишком упрям, толи беспросветно туп.
Был Ульрих давно лишен надежды. Странствовал по миру без цели, цепляясь за какие-то иллюзорные свои якоря. Что хуже всего – рыцарь нёс вину. Сам придумал – сам нёс. Стыдился. Был не уверен в себе. И стыдился от этого еще больше.
Одинокий, никому не нужный странник. Ульрих фон Бранден, человек без дома отчаянно стремящийся домой. Глаза глубокие, серые, наполнены обжигающей тоской. Ни жажды мести в них. Ни злости. Ни ненависти. Одна лишь тоска – ледяная, холодная, беспросветная и властная как Гемландская зима. То-с-ка. Потянулся губами к Мелье, стремясь ответить на ее воображаемый для себя придуманный поцелуй, хотел что-то сказать. Жаркое. Настоящее. То, что рванулось из глубины.
…Не оставляй меня. Наверное.
Потом вздрогнул всем телом, словно наткнувшись на невидимое препятствие. Надел маску, спохватившись что глухой шлем не прикрывает лицо. Миг! И губы прочертила легкая полуулыбка, теплотой наполнилась льдистая серость глаз - игрушечной, нарочитой, да и какая разница? Просветлели глаза наполнившись жизнью. Вернулись заботы сегодняшнего дня.
Первым делом рыцарь охнул – запоздало дернуло болью потревоженную ногу. Сначала господин фон Бранден направился к Валору, размышляя о том, как бы получше ответить на вопрос Мэль. Наёмнику основное внимание – ведь он болен, он многого не понимает…Похож на Кристиана, хотя конечно не Кристиан. Наёмник умнее – его яд изменил, это не врожденное проклятье. В отличие от старшего брата, у Валора есть все шансы вернуться в себя.
- Чловека Н-найджел может войти сюда? Т-ты не против, к-комарад? Н-найджел к-комарад. Мне нужно сменить облэченни. Нэ мужоми вистоупать. Д-дерьмо! Я с-сейчас как баба в пестрых тряпках…И б-без оружия. Мне н-нужно переодеться. Чэловеку Ульрих н-нужно сменить облэченни. Н-найджел будет п-помогать мне. Н-найджел дитё, нэ лека. Ты не против, что бы он сюда вошел? Н-нэйци проти?
Поглядывая на Валора, Ульрих подумал что чего-то не хватает. Плаща быть может…Хотя. Дело конечно не в плаще. Увереннности. Жизни не хватало в наёмнике. Внутренней опоры.
- Д-держи плащ, - рыцарь протянул наёмнику последнюю деталь его облика, продолжив заплетать свою косу.
Быстро. Проворно. Ведь это обряд древности, уходящий своими корнями в дохристианские времена. Дер летце сон зейнер муттер.
Последний сын своей матери.
…Хурин, дурак! Думает будто на карту поставлены только его люди и престиж Таможни, но все намного намного сложнее. Намного! Учитывая что Кристиан мертв, а Андреас не может иметь детей.
- Леди М-мэль, - оглянулся на девушку. – Я н-не собираюсь проигрывать! Кто вам с-ска-азал что я трус? М-может я и дурак, но не настолько. Война…э-это всё чему м-меня учили. С самого детства, за-заметьте! Нет смысла б-бояться своей судьбы. Н-но я не собираюсь просто идти туда и подыхать с м-музыкой. Со м-мной меч м-моего рода, вы будете на-наблюдать за боем...Я не такой м-мудак, чтобы плюнуть на всё это. Это не мне. Это им не поздоровится!
-
Сэр Ульрих взрослеет.
-
Это не мне. Это им не поздоровится!
Это не меня заперли с вами, это вас заперли со мной! (с) Роршах
Хороший пост, и главное с хорошим потенциалом на будущее.
-
Ульрих вырос. Однозначно вырос и повзрослел. =)
|
|
|
Что ж, сэр Валор упрямился с одеждой, - что не удивительно, ведь он потерял память, а в комнате было достаточно тепло, и к тому же, сэр Валор не рос в Бранденсбурге.
…Ульриху припомнилось, как папаша приучил его спать одетым на все оставшиеся дни. Молодой Улле тогда только оправлялся от своей болезни, и не знал, что отец впадает в чёрную ярость от любого неосторожного чиха. Причем в буквальном смысле, а не в качестве поэтического преувеличения. Андреас что-то наябедничал и отец ворвался в комнату разъяренной древнегемландской фурией: Опрокинул стул, грохнул какую-то ерунду о стену в своем неподражаемом духе.
«Живо одевайся!» - И кипа одежды летит в морду со сна. «Я считаю до десяти».
Рыцарь так и не помнил, успел ли он тогда напялить хоть что-нибудь на себя, покуда отец очень быстро считал до десяти. Скорее всего нет, наверное он тупил и задавал вопросы, что выбешивало отца намного сильнее. «Чёртов щенок. Тупой уёбок…я научу тебя уважать правила!» И отец поволок его вон из комнаты – сначала пытался ухватить за ухо, но семилетний Улле как последний идиот вертелся, и в итоге всё стало еще хуже, отец схватил его за волосы и в таком неприглядном виде – голого и орущего, проволок через пол замка к своему кабинету.
Этот довольно позорный эпизод в истории гордого рыцаря, все же послужил к пользе – никогда больше Ульрих фон Бранден не спал в кровати без одежды. Со временем, он также приучился спать с ножом и взведенным арбалетом, на случай если Андреас решит устроить какую-нибудь шутку. Оказалось, что одежда дает сотню преимуществ – особенно перед папашей. В этом случае вспыльчивому барону Эберхарду приходилось волочь своего одетого сына за шкиру, а за шкирку всё ж лучше чем за волосы – можно вертеться, плеваться, кусаться, пинать отца и если повезет, например ткань треснет, можно вообще убежать от отцовских разговоров. Тем более что все эти разговоры, в основном велись при помощи кулаков.
- Вот м-мой папаша м-мог бы рассказать, за-зачем ему одежда. Ха! К-крепкий дар у-убеждения у м-мужика был…– Усмехнувшись, сэр Бранден наконец обнаружил аккуратно сложенное на стуле «облэченни» Валора. Двинулся к одежде, стараясь не испугать голого человека – Н-нормально н-наёмник выглядит, М-мэль. Д-дуумаешь, он б-благдарен будет, когда у-узнает что м-мы его через весь город г-голышом протащили? Н-не. Н-нахрен т-такое.
Стараясь поймать любопытный взгляд Валора, Ульрих попытался объяснить наёмнику тихим голосом весьма щекотливый вопрос…
- Чловек Валор н-нэ облэчени. Чловек Валор сверкает своим п-петухом - Ульриха не интересовали гениталии Валора, поэтому он попытался показать на себе. Скользнул взглядом по груди. Потом по животу. Потому спустил взгляд ниже, красноречиво уставившись себе между ног. – Член. Чловек Валор нэ облэ-ечении. Это п-плохо. Трэба х-хо-о-дит облэчэни. Иначе. Чловека нэ Валор, видит (палец к глазам приложил) член чловека Валор (указал пальцем вниз)
Переложил одежду поближе к наёмнику.
- Облэчение чловека Валор (указал мужчине на тряпки) И-и-и, п-послушай, М-мэль. – Ульрих не смог спустить шутки взбаламошной девчонке. – Д-давай, превращайся уже во взрослую д-девушку и раздевайся д-до гола! Нужно п-показать Валору пример, к-как правильно о-одеваться (Ульрих обернулся на Мелью, придав своему лицу самое кроткое и невинное выражение). Нам придется п-пойти н-на этот тяжелый шаг только ради блага Д-джо-онатана Б-Блэйка! Д-давай. Скидывай с себя лишние т-тряпки!
|
|
|
|
|
|
|
Незадолго до рассвета Ульриха разбудил хмурый и невыспавшийся Найджелл. Потирая красноватые глаза, парнишка объявил рыцарю о том, что с ним желает пообщаться Хурин. Да и вообще, утро уже на дворе и пора бы уже господину фон Брандену просыпаться. В конце-концов, не у каждого приличного человека, в эту проклятую и дурацкую ночь, был шанс выспаться!
Судя по тому, с каким раздражением Найджелл выговаривал хозяину сии слова, намекал парнишка, конечно же, на себя любимого.
…Просыпался Ульрих с трудом, пытаясь собрать воедино ошмётки воспоминаний. Ночь. Айронсайд. Еще что-то…Ах да, турнир же! Некоторое время рыцарь пялился в потолок, пытаясь вспомнить кто он и что он. Потом, придя в себя, припомнил о ране. Бррр! Какой-то смутный кошмар привиделся Ульриху в эту ночь – будто бы его лечил дьявол, будто бы его заставили продать душу в ад и лечиться силой колдовства. Будто бы Господь отвернулся от него навсегда, и ему уже никогда не будет спасения - его телом овладел демон, исцелил его раны и наполнил сердце огнем адовых печей.
Прежний рыцарь умер. Остался только проклятый, обреченный на вечные муки загробного мира, отверженный Богом грешник. Смутно, господин фон Бранден припоминал, что в тот момент когда черти напичкали его магией, он помолился Небу и в глубочайшей тоске, бросился на свой меч, чтобы прервать своё бессмысленное отныне существование.
На этой жуткой, греховной мысли он проснулся окончательно. Вспотев и налившись страхом. Только не это! Только бы это не случилось по настоящему...
Обливаясь потом. Смертельно побледнев. Испытывая леденящий, непереносимый ужас, рыцарь слегка подрезал бинты дрожащщими от страха руками – к счастью, рана оказалась на месте. Никакой магии! Болящие синяки и кровоподтеки – Путь Крестоносца и путь Гемландского рыцаря. Он умрет с честью, так, как и должны умирать гемландцы.
Счастливо рассмеявшись, будто заново родившись, Ульрих с облегчением выбрался из постели. Значит, у него есть шанс! Значит, Господь от него еще не отвернулся, и возможно, крестоносец еще сумет замолить свои грехи. Значит, на Небе в него еще верят. А это самое главное!
Вознеся краткую благодарственную молитву, рыцарь сунул голову в ведро с водой и умывшись подобным манером, отправился вниз к Хурину. Найджелл к этому времени уже крепко спал, уютненько устроившись в уголке, на груде одежды.
Ульрих сиял и счастливо улыбался - никакой магии! У его души ещё есть шанс на спасение.
|
Когда один человек вознамерился выпить море...
Что оставалось делать ему, безумцу, которому посчастливилось увидеть ее: вышедшую из пены морской, смеющуюся в унисон подрагиванию мелких голубых колокольчиков в ее волосах. Он видел ее всю, а запомнил только удивительной красоты руки с необычайно тонкими, изящными пальцами, кожу, настолько белую, что казалась почти прозрачной на просвет, и глаза - точнее даже не сами глаза, а то что пряталась в их глубине, за ними, за нею.
Ему по ремеслу было положено много читать и он узнал ее сразу же. По тому, как она парила чуть над водой, соприкасаясь с поверхностью-гладью только носочками, по тому, как пропадал-рябил в глазах подол платья со слишком неровными краями, по тому как она не могла быть здесь такой чистой, свежей и благоуханной - он понял, что перед ним нематериальная.
А она знала, кому является - умела чувствовать сердца людей, видела насквозь, видела то, что таилось в душах существ. Будучи каплей в море и самим морем она вдоволь наслушалась их душ: тоскующих, веселящихся, злых - тонны людских душ, приходящих к ней, к ее берегу - тонны пустых, ненаполненных ничем, кроме самих себя. Он был другим, это она почувствовала сразу, и сразу явилась ему в надежде говорить с ним, в надежде сыскать себе что-нибудь еще кроме бесконечности. Бессмертная, нематериальная. Его женщина-выдумка.
Он сразу решил, что она - его, хоть и знал: она - выдумка.
Он ушел, не заговорив с нею.
Но именно тогда один человек вознамерился выпить море.
Этого человека звали Ли. А море умело произносить только "Ши..."
Воспоминания родителей, когда-то заботливо показанные ей ими самими, прервал Вигго. Человек там за ширмой... Ему пора было уходить - слишком читаемый намек в вопросе.
Ей настала пора решить.
Мелья бесшумно поправила волосы и вернула лицу платок. Она уже решила - поедет следом, не выдавая по-началу свое присутствие-преследование Диего. Где-нибудь на излете пути к еще двоим наемникам Мел приблудится к Ортису и какое-то время еще станет таиться. Станет таится так долго, сколько это будет возможно, сколько это позволит быть около Диего, а потом еще двоих.
Зачем? Нейтралитет и отсутствие обязательств перед другими и других перед нею - так Мелья привыкла поступать, так решала поступить и сегодня.
Впрочем, "коварный" Вигго мог решить иначе.
Определенно, внутри ложечки - такой же части ее, как рука или нога - Мел не хотела "проспать".
|
-
Очень оригинальное описание неоригинального состояния.
-
Раскачиваясь, человек продолжал сидеть на кровати глядя куда-то перед собой...
бомба! это нечто, это разрыв шаблона вместе с разрывом аорты.
Снимаю шляпу.
|
Находиться на своем месте, быть вправе, там, где сказано, но при этом тайно. Слышать то, что предназначено ушам, что вверено ушам, но при этом подслушивать. Поразительное дело. Дело необычайное. Странное.
Перевертышу странно сейчас тонуть в удобном, обитом красным бархатом кресле за ширмой, отделяющей зону приема гостей от личных комнат. Комнат, в которые по этикету мужчине за ширмой ходу нет. Комнат, в которые по правилам хорошего тона строжайше предписано не входить девушке, даже по приглашению. Мел - не совсем девушка, Мел - перевертыш, наемник, гонец, оборачивающийся кому-то четырехлистным клевером, а кому-то бедой - как повезет. Перевертышу предписано быть здесь и оставаться неизвестной для голоса по ту сторону шторы, голоса, принадлежащего, по словам Вигго, некому Диего Ортису.
Мелья нужна Гильдии - может пригодиться в редких случаях - время от времени только ради информации. Все, что можно взять с Мел, так это хитрость.
Сейчас Мел мало интересуют дела Айронсайда и его покойной супруги, но интересуют дела Вигго. Последний раз, ставший фатальным, вместо привычной победы, завершившийся для Вигго заключением его наемницы в Острог... Мелья была уверенна, что не встретит больше этого загадочного работодателя. Она не выполнила тогда вверенное ей, стоило ли надеяться на сохранение репутации? Мел не надеялась - за ней не водится привычки надеяться. Хоть Мел и не корила себя - за нею не водится привычки корить себя. Это не требуется, когда знаешь, на сколько метров вперед умеешь прыгать, это ни к чему, если понимаешь, что твой путь - он только твой, и с собой придется идти от начала и до конца - вряд ли понравится ходить около неудачника, так зачем считать себя таковой? Тем более, повод вновь ощутить вкус свободы и победы будет. Всегда есть. Вот и сейчас - мотивация выполнить поручение Вигго высока. Единичный провал - случайность. Дважды - закономерность. Мел не хочется, чтобы кто-нибудь думал о ней слишком отлично от того, что она сама думает о себе. Это напоминает неудачный роман - досадно, но нет повода перестать заводить романы, есть повод обязательно завести новый, лучше предыдущего.
Мел слушает предположения Ортиса, неторопливую речь Вигго и думает, не пройти ли ей действительно сей путь совсем уж просто - сунуться серебряной ложкой в карман немолодому мужчине. Тем более, что Вигго вполне недвусмысленно предложил такой ход.
Если Мелья согласится, Вигго узнает. Это оговорено заранее - до ухода Ортиса Вигго заглянет за ширму. Обнаружив Мелью, Вигго промолчит. Обнаружив ложку в кресле - вверит ложку Диего. Девочку Вигго не обнаружит, хоть и знает о ее наличии внутри Мел - это уже давно опасно, путешествовать ребенком. А открыться... Перевернуться у кого-нибудь на виду? Мел не может позволить себе такого. Люди - поразительные существа, столь жадно жаждущие чуда, увидев его, обязательно решат убить.
Мелья решает, стоит ли ей оборачиваться. Проблема ложки в том, что она - ложка. Ложка не ведает, который час, не знает, едят ли ей вареное яйцо или размешивают чай, ложка сама по себе и в себе. Обернувшись ложкой, Мелья может как прийти к финалу путем с наименьшим сопротивлением и наименьшими же затратами, так и пропустить финал, проспать. Секрет насильного возвращения Мельи из царства неодушевленного предмета в тело, в котором родилась, человеческое, с потоотделением и температурой - о, этим Мелья не поделится даже с Вигго. Хоть о "проблемах" ложки Вигго может предполагать - по крайней мере, он производит впечатление человека, знающего все и обо всех. Может, ему нужна серебряная ложка, а не Мелья?
"Заложить в ломбард, а то трудные пошли времена..." - шутит сама себе Мел, бесшумно посмеиваясь.
|
|
|
|
|
|
|
ссылка Росчерки молний синих разрезали неровным узором небо. За ними шествовал гром. И звук его был, настолько громкий и настойчивый, будто само небо разрывало незримое чудище на части. Десантные челноки поджигали атмосферу, за собой огненные хвосты оставляли. С земли к ним тянулись фиолетовые лучи. Сегодня не все десантники ступят на землю и многим из них домой придут скупые голопохоронки и гроб с частицами волос и крови сгоревшего в прыжке воина. Облизывает луч один из челноков. Тот раскаляется красной точкой на небе и вызывается в многоцветной вспышке. Звезда появилась на небосклоне. И погасла. Оставив за собой пыль праха в небесах. И будущие слезы родных дома. Они маневрируют. Кружатся словно огненные бабочки в воздухе. В танце, от каждого пируэта которого зависит их дальнейшая жизнь. Пируэт влево, луч проносится мимо. Пируэт вправо фиолетовая вспышка скользит по воздуху рядом с обшивкой. Капли пота расцветают на лице пилота. Руки лежат на панели управления. Ладони липнут к теплым щиткам. В кабине воняет перегоревшей проводкой и смазкой для агрегатов. Чувствуется вибрация. В забрале шлема отражаются экраны индикаторов. А перед глазами у него стремительно проносится небесная высь. Облака расступаются. И земля видна. С высоты, до которой птицы не могут долететь, все игрушечным кажется, каким то не настоящим. Горы там видны. Опоясывают они полу-дугой огромное желтое пятно, раскинувшееся на половину континента. Десант. Табличка красным цветом пылает "Внимание высадка". Забрала прямоугольные сосредоточенные лица скрывают. Объемные Скафандры индивидуальной защиты от всего и вся - в глухую. Возможно это последние их минуты. Кто-то руки на груди скрестил поверх ремней. Кто-то за штатную винтовку ШВК - 34У, жестко закрепленную с сидением ухватился. За верную боевую подругу держится. А другой беззвучно молится одними губами. Здесь есть мужчины и женщины. Те, кто у кого первый скачок. И те, кто половину жизни провели между землей и космосом. Это самые волнительные и опасные секунды жизни любого десантника. Эти скоротечные мгновения, тянутся мучительно медленно. Есть время подумать о минувших делах. Вспомнить что то хорошее. Или, что сделали в жизни плохого. Взвесить все и предстать перед судом богов. Кто из них после смерти возьмет тебя в свою игру? Кого из них ты будешь достоин? Толчок. Многие из десантников, несмотря на то, что крепко зафиксированы в креслах, инстинктивно пытаются ухватится, зацепиться за что-нибудь. Еще один толчок. И куда-то вверх тянет челнок. И трясет жутко. Внутренности жаждут явиться на свет. Кровь кипит адреналином в жилах. А сердце разрывается от беспомощности. Каждый раз, ступая в десантный отсек челнока, они готовятся к смерти. И изнывают от беспомощности. Пока их тела. И души находятся во власти пилота. Последний толчок. И становится чуть проще. Видимо пилот смог остановить хаотичное падение на планету. Включились атмосферные двигатели. И челнок полетел к месту высадки, скорее всего как любят это делать в космодесанте, прямо на голову противника. Он цеплял брюхом горные пики, ломал струями из дюз двигателей верхушки деревьев, оставляя за собой полосы бурелома в лесу. Шел на самой низкой из возможной высот, дабы меньше попадать в сферу острых органов чувств противника. Жесткое приземление. Челнок вспарывает песчаную дюну и бесцеремонно клубы пыли в воздух поднимает. Обгорелое метало-керамическое тело песком накрывает. И дымки то тут то там вьются. А в борозде виден расплавленный в стекло песок. Кроваво красная надпись “Внимание высадка” меняется на “Пошел!”. Что-то трудно разбираемое орет из селектор внутренней связи голос пилота. В отсеке воняет горелым. Десантники высвобождаются из цепких объятий ремней безопасности. Хватают винтовки и колонной по двое бегут на выход из челнока. Открывается зев челнока. Впускает внутрь свет, пыль и вонь жженого метала. Гулко стучат ботинки по металлу рампы. Жужат и свистят сервоприводы на скафандрах. Стволы винтовок в рукавицах скафандров вниз смотрят. Слышен надрывный вой двигателей. Трак. Один. Второй. Третий. Песок сквозь них сыпется. Слышно, как о гусянку валки стучат. И как врезаются звездочки в гусеницу. В песок вгрызается она. Песок на себе несет, который осыпается сквозь щели и падает вниз. Двигатель шумно урчит в сердце эргономичной бронированной коробки, бока которой уже меняют цвет из черного в песчаный. Вылезает из уютного темного лона челнока десантный броневик. Механик водитель боевой машины аккуратно покидает рампу. За ним на рампу выезжает следующий, малая самоходная артиллерийская платформа, она спускается и весело гребет по песку за броневиком, и еще одна машина появляется, а за ней другая. Вслед за десантниками, которые уже рассредоточились на местности, разведали ее и заняли выгодные для встречи или атаки неприятеля позиции, идет техника. А в небе расцветают все новые и новые синие грозы. Десантные челноки идут на посадку. Кое, какие не долетают до точек высадки, другие уже сели и выпускают рои пехоты и техники. Командный челнок был бы рад, здесь приземлится, выкинуть самого главного из начальников, да не выдержал он встречи с зенитными батареям противника и окропил своими запчастями пески пустыни, где то на юге. Че-нибудь там определенно вырастет, после такого знатного космического удобрения. Десантники после горячей высадки и без того с настроением не дружат, а тут еще и командира в пыль разнесли… Да того самого кто им на ближайшее время и папу и маму и бабушку с ее мифическими пирожками заменил. Тот, кто обучал самому важному из воинского искусства. Тот, кто задницу и сопли вытирал в минуты слабости. Тот, кто пиздил безбожно за серьезные и не очень косяки. В общем, проявлял заботу, за каждым смотрел как за своим сыном или дочерью. Они не боялись смерти, им еще в учебке или академии по этому поводу мозги местные мозгоправы знатно промыли, да и химией пичкали сильной, которая напрочь прогнала животный страх смерти из них, оставив все на власть холодного расчетливого разума. Нет, они боялись умереть только потому, что это могло огорчить их легата. Они умирали с его именем на устах. А теперь умер он. Как и хотел на поле сражения. Уцелевшие взводники, держат совет по внутренней пси-связи. Мысли невеселые. Злые мыслишки, острые как ножи, раскаленные до красна в тела вонзаются. Жаждут мести они. Но с жаждой этой они на вы. Понимают, что на плечах висит забота о оставшихся в живых людях. А еще есть приказ императора, который они должны выполнить любой ценой. Даже свои жизни ради него. Во славу империи. Во славу императора. И все вот в таком духе. Интересно, почему люди до академии эти же самые люди до того, как стать опорой и гордостью императора попасть в ряды космодесанта, они же совсем по-разному к императору относились. А после выпуска из военной академии, все как на подбор готовы умереть за императора. Почему так? Может не только по поводу страхов животных мозги будущим десантникам промывают? Ну да ладно, не наше это дело. Хрен с этим императором. Ээээ, точнее да будет здравствовать наш император во веки веков. Аминь.
|
|
«…Куда это он? – Дёрнулся рыцарь, глядя на то, как Ланселот куда-то уходит вместе с Айронсайдом. - Проклятье! Оставил меня в руках этой змеи…этого чернокнижника. Дерьмо. Дерьмово всё складывается. Вот же дерьмо!»
Сэру Ульриху фон Брандену живо представилось, как этот самый Шрага, сейчас хватит его за волосы и начнет топить в тазу с водой. Или пустит в качестве живого материала на какой-нибудь садистский чернокнижный ритуал. Или заколдует, как уже сделал это вчера, а потом отрежет член. Или совершит еще что-нибудь столь же мерзопакостное…Разумеется, его хозяин будет только рад если удастся унизить незваного гостя какой-нибудь мрачной, экзотической магией. Возможно, именно сейчас Айронсайд договаривается с Ланселотом о чём-то таком. В конце-концов, не следует забывать о том призрачном любовнике, принявшем злую, страшную смерть. Может это Айронсайд. А может это и не Айронсайд. Его вина не была доказана.
И не была опровегнута...
Одурманенная болью голова с легкостью выдавала самые жуткие и горячечные предположения. Щеки Ульриха залил болезненно-бордовый румянец. Волосы тонкими прядями прилипли к взмокшему лбу. Стоять становилось все труднее, но садиться на этот проклятый стул, словно подсудимый на дознании, рыцарь не собирался.
«…Потею как свинья, вот в чем беда! Эта жара убивает – почему в доме у Айронсайда так жарко? Он что, старик с больными костями чтобы так жарко растапливать очаги!? Я сейчас расклеюсь. Проклятье...Гемландцы ничего не боятся! Рыцари ничего не боятся! Сыновья дома Бранденов не унижают себя страхом. У всех Бранденов черная кровь и проклятое сердце. Люди зовут нас оборотнями, потому что в нас кровь лесной жути. А что может быть страшнее лесной жути!?»
- Благодарю вас, Шрага. Я п-постою. – Ульрих постарался нацепить на лицо наглую ухмылку и не выдавать своего страха. Побелевшие пальцы левой руки сжимали меч. Рыцарь еще не решил, как поступить в самом плохом случае с этим оружием: Нужно ли постараться убить Шрагу, или все-таки первым делом, если маг начнет колдовать, нужно убить самого себя чтобы не поддаться чернокнижным обрядам?
- Просто за-абинтуйте меня поверх рубахи. Это-от камзол…он мать его, мне не принадлежит. По-онимаете, Шрага! Вчера, ко-о-гда меня избили и ограбили, я проснулся до-о-овольно нищим жизнерадостным рыцарем. – Ульрих решил что в данной ситуации не помешает немного глупых шуток. Не то чтобы ему хотелось шутить, но это хоть какой-то шанс не расклеиться.
– Знаете, небом на-ам завещано не искать бо-о-огатства и я был рад, что теперь мне будет легче выполнить эту за-аповедь…Пусть земля на помойке, к-куда меня так л-любезно выбросли, и была довольно мягкой периной, но вот вонь, во-о-нь отбивала всё очарование это-ого доброго поступка. Я остался в одной нижней рубахе!...Н-некие д-доброжелатели освободили меня от моих родовых ценностей, ко-олец и даже нательного креста…х-хоть он и просто серебряный. В гостинице мне пришлось взять чужую одежду. Н-но это платье, смотрите Шрага, оно очень бо-о-огатое – и я никчемный, как верно за-аметил ваш хозяин, не стою этой материи.
Ульрих поглядел на Шрагу широко раскрытыми глазами. Третьесортные шутки следует доводить до конца с серьезным выражением лица, не выдавая себя случайной улыбкой или смешком.
- Моя к-кожа срастётся, а вот у ка-амзола только одна жизнь! Его не-нельзя рвать и пачкать кровью. Я у-мо-моляю проявить всё ваше искусство, чтобы спасти жизнь этой аристократической рубахе! Материю нельзя резать и н-нельзя причинять ей напрасной боли. Иначе как я верну эту рубаху её х-хозяину? Все мои деньги были по-ожертвованы стражам А-айронсайда. Но посмотрите, это-от камзол н-на последнем издыхании, Шрага! А вы предлагаете подвергнуть его пытке разреза-ания!? Лучше ска-ажите мне как смыть кро-овь с белого материла? А если решите оглушить меня магией и бить втроем, по-ока я без сознания, то за-аклинаю вас небом и ветрами, хотя бы не портьте добротдо-обротное платье. Оно за-аслужиет чтобы жить!
|
|
Это не легко было, давить свою честь и переступать через собственное «я». Будь Ульрих тем недавним юнцом что тащил сундук с деньгами по сочной траве – всё было бы предельно ясным. Уйти. Оскорбиться. Послать Айросайнда куда подальше, броситься в бой. Умереть гордо! Как полагается воинам Гемландии. И уж точно никаких заигрываний со Шрагой!
Теперь, глядя в тот день – одно из немногих уцелевших воспоминаний о недавнем прошлом – Ульрих понимал. Сундук по зеленой траве тащил не мужчина. Всего лишь глупый мальчишка. Тому мальчишке везло, он был силён и он умел выживать – ребячество, злость, самонадеянность да упрямство, вот его главные черты. Безрассудство возведенное в ранг искусства!
…Воспоминание о том счастливом дне согревало душу даже сейчас – сквозь белоснежную занавесь тумана в котором заблудился искристый шар высокого солнца. Хороший выдался день! Ему тогда повезло, и в другой раз тоже – когда это было, чуть позже или чуть раньше? Он одолел своих противников – сколько их было? Двое или трое…Тогда ему повезло. Умение и сила! Храбрость. Отчаяние. Да…Но не мудрость. Житейской мудрости в нем тогда не было, только желание в очередной раз продемонстрировать свою лихую удаль.
Это не легко было, смотреть на себя в прошлое и выносить такой гнусный вердикт. Мальчишка. И ничего больше. Это гнусно было, грустно и печально.
Ульрих ощутил эту печаль, горькую, едкую, впивающуюся в мясо – жарким расплавленным огнем проникающую сквозь порезанный бок в самую душу. Тоска. Она зрела в нем уже много дней – та первая встреча с Мартиной Пэлли была началом. А теперь, когда произошло так много событий за раз, так много лиц и событий промелькнули перед ним, чтобы забыться, но все же оставить свой след в душе. Теперь. Смертельная тоска овладела рыцарем. Наверное, нужно было попасть сразу в несколько переделок разом, чтобы повзрослеть.
Ульрих молча выслушал Айронсайда, спокойно вглядываясь в его лицо. Стоял прямо, бесстрасно выслушивая речь про осквернение айронсайдова дома и про то, что рыцарю вернут только меч, а иное вроде как ему и не полагается. То есть, сэр Джон Железный Бок не считает нужным возвращать что-то еще своему презренному противнику. Горькие речи, но Ульрих фон Бранден проиграл, а значит ему полагалось выслушивать подобные оскорбления от победителя. Таковы законы игры! Айронсайд упивался своей победой и не собирался щадить достоинства никчёмного противника. Жалость приходит лишь с мудростью, а зачем эта житейская мудрость нужна сэру Айронсайду, победителю многих турниров? Ульрих и сам никогда не щадил своих соперников. Он тоже сохранял жизнь заносчивым юнцам, разбивая их достоинство в пух и прах. Это тоже была его любимая игра – игра в благородство.
Что ж. Жалеть учишься только приобретая опыт поражений.
Не всегда...Но иногда так случается.
А сейчас Ульрих был обречен глядеть в это искаженное зеркало, изнемoгая от горькой, невыносимой печали. Не боль его мучила. Тоска, тоска, невыносимая тоска пожирала!
Где-то в доме затаился наёмник и нужно было потянуть время, чтобы отвлечь Шрагу на себя. Дать Тени еще немного времени, уж если не мечом, то хотя бы общением с этим мейстером. Подколодным змеем, которого Ульрих презирал всей душой. Не могло быть и речи чтобы эта осклизлая тварь касалась его своими погаными руками! Но Ульриху придется смириться. Магии, рыцарь конечно не допустит: «пошел к черту Шрага! Я не буду пользоваться твоим колдовством!», но пусть хоть перебинтует. Кажется, сэр Бранден понял намек Ланселота.
«Я же обещал Тени, что на меня можно положиться»
- Н-не нужно тратить на меня дорогих мазей. Я п-про-ошу…- на этом моменте рыцарю стало особенно горько. – Я прошу м-ма-астера Шрагу туго перебинтовать мою рану, чтобы я м-мог дойти д-д-о-о гостиницы и покинуть этот дом. В гостинице есть хо-ороший цирюльник. Он знает секреты целительства.
|
|
- Какой смысл о-окна н-не бить? – Пожав плечами, рыцарь не стал запускать булыжник в окно, оставив до поры до времени камушек в своей правой руке. Вдруг, да пригодится?
- Это тво-орческое д-действие, друг мой. Это драматизирует сцену! Неужто вы не никогда бывали на-а представлениях ярмарочных ф-фи-игляров? Н-не слышали всех этих напыщенных речей от умирающих влюбленных, не слышали грозных слов и проклятий? «О н-небо, покарай моего врага…и прочая хрень-прочая хрень…умри, о про-оклятый враг!!!» Ха! Не родись я Бранденом, я пожелал бы ро-одиться лицедеем в повозке.
Замолкнув, Ульрих предоставил Ланселоту возможность разбираться с прислугой, а сам между тем, скользнул рассеянным взглядом по череде портретов айронсайдовой родни. Лица. Истории…
По-правде говоря. Господин фон Бранден принадлежал к тому непрошибаемому типу людей, которые всегда считают, что у них дома всё устроено намного лучше. Впрочем, Ульриху действительно было чем гордиться.
...Бранденсбургский замок – один из самых больших замков в Гемландии. Неприступный. Мрачный Жестокий. Выстроенный из серого камня, среди серых лесов и серых молчаливых гор, - этот замок поражал воображение своими размерами, высотой стен и мощью башен. Внутри гуляли холодные ветра, люди зябли и кутались в шкуры, жаркие очаги не могли отопить высоких комнат – галереи ветшали, бесчисленные вереницы комнат и залов покоились в ледяном запустении. Стража теперь охраняла лишь восточную стену – стену, глядящую на безлюдные владения Лесной Нечисти, откуда всегда мог прийти враг.
Да. Замок опустел, а Бранденов стало слишком мало.
И все же, Древний Дом всех Бранденов обветшал, но сохранил былую мощь. Он не умер. Лишь заснул подобно великану из гемландских сказок, заснул ожидая великих сражений и кровопролитных войн, готовясь к длительным осадам и жестоким боям – в подземельях ждали своих узников темницы, в оружейных комнатах хранилось достойное оружие. Конюшни, готовы был принять самых горячих скакунов. Стены стояли все так же прямо. Упрямо вглядывались вдаль могучие башни ожидая узреть своего врага.
По своему, это была еще и очень прогрессивная крепость – защищенная валом, устроенная под защитой гор. Внутренний двор – что редкость в Гемландии! – отделан камнем. Некоторые камни выбились от времени – ровную поверхность испещрили бугорки да кочки - и все же, здесь было достаточно места для людей и коней. Здесь было чисто. Здесь никогда не пахло помоями и дерьмом. Здесь гулял свободный ветер и пахло горьким небом.
Нет, Ульрих не испытывал какого-либо благоговейного трепета перед айронсойдовой родней – он даже гордо выпятил подбородок, нахмурив брови. Словно бы спрашивая у этих разодетых стариков – а так ли уж вы знатны, чтобы я вас разглядывал? Бранденам семьсот лет, а лесные люди, что породнились с нашим родом наделив каждого из нас своим проклятьем и вовсе не умирают. Моей семье есть чем гордиться - мы живем наперекор нашей чёрной крови! Наперекор несчастьям и наведенному мороку!!! А есть ли повод для гордости у вашего потомка, сэра Айронсайда? Ну, кроме того, что он мастер лупцевать человека без сознания.
...И не говорите мне про Шрагу! Хозяин Дома всегда отвечает за поведение своей прислуги.
Покачав головой, рыцарь повернулся к Ланселоту.
- Да-авайте проверим го-остевую комнату, а потом, если он так и не появится, пройдем на-аверх...
Набрав в грудь побольше воздуха, Ульрих снова вызвал Айронсайда на бой.
- Выходи, вор! Я тре-ебую по-о-оединка здесь и сейчас!!!
|
"Вот блин... В кои то веки соберёшься пожрать, так и то не дадут... Вечно кто-то влезет и старательно испортит трапезу разговорами, советами или проблемами. Опять в желудке только вино и..."
Наёмник передёрнул плечами, припомнив события минувшего вечера и ночи, "угощение Вигго" и крысиный десерт, столь живописно оставленные на каменной кладке подземных коммуникаций.
Тяжело вздохнув и медленно выдохнув, поднял взгляд к потолку, слово обожрался.
"Как же вы мне все дороги..."
Поднявшись на ноги, Валор взял с блюда яблоко и поспешил на выход, за удаляющимися спутниками.
Ночь встретила наёмника с распростёртыми объятьями прохладного ветра. Неспешно следуя за благородными сеньорами, Тень принялся мурлыкать песенку, отлично ложившуюся под его шаг...
Кончился день и красное солнце
Ставит на кон жизнь ведьмака.
Вот уже ночь осушила колодцы
И чёрной рекою текут облака.
Через дремучие пни да болота
По скользкой дорожке шагаю домой
И даже если, поперёк кто-то
Не бойся, Айрина - сила со мной...
И пусть накатила усталость на тело,
Пусть напирает ворогов тьма.
Лишь бы рука моя не занемела
И на душе не настала зима.
Всё перетрётся, и через недоброе
Сталью пройду через вражеский строй.
Нежной любовью сердце наполнится
Не бойся, Айрина - я буду с тобой...
Жизнь оборвётся и в землю холодную
Кровь утечёт дождевою водой
Черной душе - небо спокойное
Верь мне, Айрина - я только твой!
Немного увлекшись, наёмник чуть не налетел на широкие спины рыцарей. Остановился, огляделся, подошел к воротам, оценил замок, принялся изучать стены... И в этот момент, неожиданно, к нему приблизился Ульрих. Нет, нельзя сказать, что он не заметил его, заметил, ещё когда он только сделал первый шаг по направлению к нему. Неожиданностью был сам факт того, что он решил поговорить, причём по мнению Тени, для разговоров сейчас было совершенно неподходящее время... Да ещё этот Ланцелот, неужели и его придётся?..
Казалось, слова Брандена не волновали наёмника, тем не менее он слушал его достаточно внимательно и даже пытался разобрать смысл сказанного, поскольку речь была обильно разбавлена заиканием.
"Странно, при нашей первой встрече я что-то не припомню за ним такого недуга..."
Продолжая изучать стену, обильно покрытую плющом, в поисках места проникновения, Тень обернулся и на краткий миг встретился с говорившим взглядом. Ночью глаза наёмника, помимо воли, приобретали цвет и форму кошачьих и вполне заметно подсвечивались желтизной.
- Мессир, моё слово ничего не значит... Что вам с него толку...
Рука резко взметнулась и накрыла руку рыцаря поверх кошелька, так и не дав ему разжать пальцы. Глаза ещё интенсивнее вспыхнули огнём, в них заиграли багровые искорки. На лице, словно на треснувшей от засухи земле, появилась ехидная улыбка.
- Вы верите в бога, верите в могущество, в то, что пути его неисповедимы, что он снисходителен и в тоже время вы верите в предсказания и гадания, в прочее шарлатанство, полагая, что кто-то способен раскрыть истинный замысел всевышнего? Вы называете знания - магией, а шарлатанство - божьим промыслом и провидением? Мессир, вы меня разочаровываете... На сколько я успел Вас узнать, верить в детские сказки не пристало человеку Вашего статуса и положения.
Коротко кивнув на зажатую руку, Тень продолжил.
- У меня... "контракт"... есть определённые обязательства перед Вигго и Хурином, и я не приму золота ни от вас, ни от кого бы то ещё. А что до завтрашнего дня, то до него ещё нужно дожить... Все люди смертны, мессир... И я пока в состоянии позаботиться о себе самостоятельно. А в остальном... Молитесь милорд, чтобы Ваш всемогущий бог отвёл ваших же обидчиков с моего пути. Поскольку мой бог не прощает и не поощряет трусости, все люди должны служить... И если мне поручено найти и вернуть Ваши вещи, узнать, к чему имеет отношение Айронсайд и Шрага, я сделаю это. Бреган Д'Эрт не гнушаються в выборе средств, но и бесплатно не убивают. Всякая смерть должна нести ту или иную выгоду...
Тень отпустил руку и отвёл взгляд в сторону.
- Ступайте мессир, и да помогут нам наши боги...
|
|
|
|
|
|
|
…Ему припомнились старые пыльные гобелены. Темная галерея скованная холодом и льдом – поседевшие картины, застывшие в вечной тоске сумрачные образы. Охотники, обреченные столетиями гнать перед собой оленя; умирающий на поле боя воин; единорог, благословляющий сельский колодец. Все это длилось веками и залитый кровью гемландский рыцарь, был приговорен год за годом, тянуться к своему мечу выгибаясь в агонии…
Гобеленный зал в Бранденсбурге - темное и безлюдное место, солнечные лучи проникая сквозь узкие бойницы не в силах осветить этот высокий, сумрачный склеп. Солнечные лучи полосуют воздух раскаленными пиками света – но тьму прогнать не могут. Ярятся. Подсвечивают одинокие пылинки…
… Здесь никого не бывает. Здесь холодно и спокойно. В юности, Ульрих любил приходить сюда: Не нужно бояться отца, не нужно ждать козней от Андреаса. Одна беда – холодно очень! А так, в этих галереях можно было бы даже жить.
Лет в восемь, «За-за-за-заика Улле» серьезно задумывался над тем, чтобы спрятаться здесь на всю жизнь. Тогда не нужно было бы выслушивать день за днем чужие насмешки, не нужно было бы посещать эти отвратительные ужины, на которых отец запретил ему разговаривать и приказал стоять с Болдами,- с отцовскими бастардами – тогда как Андреас и сам Папаша, конечно же сидели за столом. Это позже Ульрих вырастет и пошлет папашу нахер, со словами: «А ты попробуй заставь меня!» А тогда, после долгой болезни, За-за-за-Заика Улле серьезно надеялся порадовать своего отца, доказать что он не дурак, что в него стоит верить. Он еще научиться говорить как надо, он еще станет лучшим рыцарем в округе чтобы заслужить отцовское уважение!
…Старая картинная галерея – огромные, в два человеческих роста, гобелены, брошенные на съедение пустоте и гнили. Ульрих фон Бранден брел по этим пыльным коридорам, пытаясь вспомнить, когда же именно он сюда попал. Ведь он забыл об этом убежище лет с тринадцати – после первых своих побед. Забыл об умирающем гемландце; о грациозном единороге элегантно склонившемся над замшелым колодцем; а главное, - рыцарь постарался забыть о никому не нужном тощем мальчишке, прибегающем сюда чтобы выплакать горечь.
Здесь все осталось по старому: Холодные ветра. Солнечные лучи пронзающие ледяной сумрак. Золотистые пылинки танцующие на свету. Сочные тени, сгустившиеся по углам. Что-то правда изменилось…
Гобелены, события, люди. Куцая память Ульриха неведомо как перенесшаяся на мертвую материю. В неверном свете чадящего факела, разглядеть что-то дельное было трудно: Он помнил об отцовских ужинах, о Болдах…, о своей самой приятной победе в шестнадцать лет, на турнире Летнего Солнцестояния, когда его посвятили в рыцари.
Дальше – хуже. Не хватает света, гобелены слишком гнилые – материю проточили плесень и грибки, и Ульрих едва ли может разобраться что там изображено. Впрочем нет! Все что касается Андреаса, освещено ярким и страшным светом – Ульрих закрыл глаза проходя мимо верениц картин связанных со старшим братом. Слишком много воспоминаний – и почти ни одного хорошего. Мерзость, кровь, боль! Андреас, смеющийся перед тем как сломать Ульриху ногу…Нет. Открой здоровый глаз - и наверняка утонешь в этом болоте. Попадешь в нижнюю темницу. Нет!!! Андреасу здесь нет места, он здесь бессилен – это убежище принадлежит только младшему из Бранденов. Всегда принадлежало ему одному.
Но чем дальше идешь – тем меньше света. Гобелены крошатся от случайных прикосновений, под слоем плесени и пыли уже нельзя рассмотреть цельной картины. А если дохнешь неосторожно – хрупкая материя порвется, осыпется прахом. Изъеденные временем картины стали призраками самих себя.
…Чадящий, слабый факел. Он прищурился чтобы разглядеть хоть что-тнибудь в тусклом свете угасающего огня: Тяжелый сундук волочащийся по земле – запах травы и счастья – огненный маг всех спас…Пушистые снежинки белым дождем покрывающие обледеневшую землю – неплохой день для смерти, ведь нога болит очень сильно и надежды почти нет …Глупая девочка умирающая от случайной стрелы на пути к Книжному Граду - это моя вина, я же обещал защиту…Сэр Годри, погибающий в обозе с раненными от пустяковой раны - всего-то стрела!...но рана загноилась.
Слишком много разрозненных обрывков, слишком мало света – помощь где-то дальше, и нужно успеть найти Потерянное. Он бежит по гобеленному залу, ветер вгрызается в кости и факел в руке почти погас. Мне нужна только одна картина чтобы стало лучше! Череда обрывков. Поступков. Высокие и низменные деяния: за что-то нестерпимо стыдно, а что-то вызывает гордость в душе; о чем-то нужно помнить, что-то необходимо забыть. Он спотыкается. Кричит. Гобелены рассыпаются – слишком старое место! Все здесь уже давно мертво, разбито, уничтожено болезнью. Необходимо найти потерянный фрагмент! Но вода уже наступает и топит его под собой. Вода!!! Слишком много воды набивается в горло…
…Ульрих проснулся с отчаянным криком. Мокрые волосы прилипли к горячему лбу, а из разбитого носа хлестала кровь – он сам же и треснул по нему рукой, когда метался и орал в постели.
Успокаивая опешившего Найджелла, господин фон Бранден одновременно пытался прогнать воспоминания о черной воде, набивающейся в глотку и в нос.
- Сп-п-по-о-койно, п-па-арень, успо-о-окойся ради Бога! У меня все в порядке… – Успокаивал Ульрих своего оруженосца. – Н-не надо меня бояться. В-вот. Возьми денег…Прости за эту сцену, дружище. Так н-не должно быть, тебе не нужно это видеть…Н-но т-так есть…
Спешно распрощавшись с оруженосцем и надеясь что пара вымученных похвал и деньги, сумеют хоть немного исправить положение, рыцарь покинул комнату.
«Проклятье! Сколько же времени я орал и ничего не помнил? Не знаю…Найджелл был напуган…он хорошо знает свою работу, говорил, как по писанному…Турнир, копья…Но даже моя похвала за прекрасно исполненный герб не возымела действия…Мальчишка напуган. Это плохо. Я сам напуган. Нельзя спать. Нужно скорее найти…Скорее…Что!? Сэр Ланселот Озерный должен помочь. Это работа для настоящего героя, не для меня. Работа для Величайшего из рыцарей…»
Утирая кровь под носом, Ульрих отправился искать рыжеволосого наёмника. Вроде они сговорились встретиться возле конюшен.
- Э-этому человеку тоже не повредит встреча с Л-ла-анселотом Озерным. Он д-должен у-увидеть н-на-астоящего рыцаря. Я п-передумал, я раньше б-был не прав. Нам всем необходимо знать, в-видеть, п-по-о-нимать что в мире есть хоть что-то х-хорошее.
|
|
|
Сидя у края моста, человек перебирал в памяти события далёкого прошлого...
Мир был мёртв. Привычный мир, в котором он родился и жил. Война, катившаяся с севера на юг стирала поселения и покрывала некогда плодородную землю пеплом и телами, обильно удобряла её человеческой кровью и слезами.
Маленький рыжеволосый мальчик из Родников, в поисках спасения и лучшей доли, отправился с матерью на юг. Вестей от отца уже не было несколько лет и возможно уже не будет. Рекрутер забрал его, выдал меч и щит вместо косы и плуга, поставил в строй и угнал на север, к стенам Бафора.
В Дальнолесье, куда беглецы добрались спустя несколько недель, они нашли приют. Казалось в лесу всегда есть где прятаться, но эта безопасность оказалась мнимой. Войска Бафора, точнее один из передовых отрядов, добрался и сюда, в глубинные замели Империи. Вновь тлен и пепел наполнили воздух, а сердце юноши, горькой болью утраты.
Каин несколько дней просидел на пепелище, перетирая в пальцах то, что осталось от его дома и матери, заживо погребённой в пылающем доме. То, что с ней могли сделать, до того, как предать огню, Каин даже не хотел представлять, но он знал, что именно так и было.
На третий день, когда не осталось слёз, когда даже сухие стоны перестали вырываться из его глотки, он поднялся на ноги и огляделся. Красные, заплаканные глаза, смотрели на мир с холодной жестокостью и презрением. В сердце, где раньше жили теплота и любовь поселилась ненависть и злоба.
Среди убитых он разыскал припасы и оружие, после чего отправился на северо-запад в Астерот, столицу Империи.
Путь был долог, но именно на этом долгом пути, он повстречал множество людей, таких же отчаявшихся и злых. Беглых разбойников, каторжан. простых солдат и просто неудачников. И именно они стали его первым маленьким отрядом.
Методично двигаясь на северо-запад вдоль границ объятых войной земель, шайка разбойников постепенно прирастала, пока не столкнулась с когортами Империи. Что бы сохранить жизнь, пришлось представиться Наёмниками и примкнув к войску, и идти в захваченный Равен.
Осада, постоянные штурмы и ночные вылазки. Наёмники сбились со счёта, сколько их было. Злато и серебро уже не влезало в карманы, а молодой командир наёмников никак не мог успокоиться, каждую ночь отправляясь в очередной рейд в захваченный город. Один из них стал переломным. Рейд поддержали штурмом легионы Империи. Город пал во славу освободителей. К несчастью для наймитов, Легат усмотрел угрозу в неконтролируемой шайке. Страна была истощена войной, золота было мало. Нужно было платить легионерам, а не наёмникам. Да и если их перекупит Бафор, то это будет сильный удар в спину. Легат решил нанести удар первым.
Когда волчье войско праздновало победу и богатую наживу, Легат отдал приказ атаковать. Вновь зазвенела сталь и полилась кровь. Глупец! Если бы Легат знал, что капитан ведёт своих наёмников к стенам Бафора с целью отомстить...
Не ожидавшие такой подлости наёмники умирали один за другим. Кому-то удалось бежать, но конница догоняла и их. К утру немногим счастливчикам удалось сбежать, побросав добычу и схоронившись в кустах и канавах. Среди них был и капитан, которому прилично досталось.
На этот раз судьба отвернулась от наёмников. Они продолжали убегать на северо-запад, надеясь укрыться в диких землях или Чернолесье, но преследующая конница и постоянные стычки с патрулями изматывали отряд и его численность постоянно уменьшалась. Жирную точку в этой истории можно было бы поставить возле Тремоса... Но на этот раз фортуна в очередной раз вильнула бёдрами, показав свой переменчивый нрав...
Тяжело вздохнув, Тень поднялся на ноги и побрёл обратно к таможне. День не его время.
Добравшись до ненавистной обители, наёмник уединился за конюшней, стянул через голову одежду и принялся обухом метательного ножа соскабливать грязь. Через некоторое время он закончил, оделся и вошел в дом.
Ничего интересного и касающегося его лично в помещении, по мнению наёмника, пока не происходило. Он привычным, цепким взглядом, осмотрел присутствующих и зевнул не открывая рта, одной гортанью, плотно сжав губы и зубы.
Очень хотелось спать. Последние несколько дней боли и разочарования не способствовали умиротворению и восстановлению сил, от чего раздражительность только усиливалась.
Признаться, Тень предпочёл бы оказаться где-то подальше от этих напыщенных сеньоров.
Покосившись на рыцаря, Тень едва сдержался, чтобы не высказать пару ласковых, но присутствие Хурина и обязательства, заставили сдержаться.
"Да, для вас, чёрт побери! Ну так и жрите молча, мессир, не обляпайтесь. Говорят вредно говорить с набитым ртом, можно подавиться... Кость вам поперёк горла и клинок поперёк задницы. Хотите подчеркнуть своё положение и статус? Да плевать я хотел на вас и ваше снисхождение, благородные сэры. Мне ваш показушный статус, что собаке пятая нога."
Сдерживая звериный оскал, Тень попытался мягко улыбнуться и вежливо склонить голову в обычном полупоклоне.
- Благодарю, мессир, вы очень любезны. Я не голоден. Приятного ВАМ аппетита...
Тень перевёл взгляд на Хурина и принялся изучать детали его одежды.
-
Круто, что сказать. И ты тоже крут. Преодолевать обстоятельства дело трудное, поэтому уважуха и респект.
-
Красивые реминесценции. Может, псевдореминесценции. Но мне нравится.
|
|
УБИЙЦА: Кошка милостива, пока не наиграется, господин доктор. Или пока сыта.
ДОКТОР: Не думаю. Сомневаюсь, что этому существу присуще милосердие, любезнейший.
УБИЙЦА: А вы не сомневайтесь – может и увидите… Отвлеките её или накормите - знаете, как это сделать.
Наглость Торичелли имела под собой определенные основания – несомненно фехтовальщиком он был более чем достойным, быть может разве что в лучшие, в молодые годы я смог бы выйти один на один, но явно не сейчас. Свои качества нахал продемонстрировал весьма наглядно – ушёл из – под отчаянного рывка Кеворрина, ткнул коллегу шпагой, и Эльстер упал…не поднялся.
Впрочем, это было не столь важно, потому что синьор Винченцо наконец-то уделил своё внимание мне, на сей раз дотянувшись ковырялкой до левой руки. Чирк – и по коже потекло что-то теплое - то, что рука, по всей видимости, хотя бы частично уцелела, можно было списать на «подвешенную защиту». Вцепившись зубами в шарф, чувствуя характерный вкус пропитавшийся пылью и потом ткани, проигнорировав очередную порчу шкурки, я увёл клинок вправо вниз, в низкую приму, надеясь цапнуть посланца за внутреннюю часть левой ноги, впрочем - напрасно, и следом с некоторой злостью отмахнулся горизонтальным рубящим из октавы и…поскользнулся.
Не то под подошву сапога попала кровь из пробитого бока, не то камень площади сам по себе был скользкий, но дистанция сократилась резче и быстрее, Торичелли только - только подтаскивал свой клинок к позиции, которая неромантично называлась «внешний полукрюк»…
Краски замерли, звуки умерли.
УБИЙЦА (вытирая нож): мне неприятно об этом говорить, синьор, но вы умираете.
ФЕХТОВАЛЬЩИК: молчит.
Хлестнуло по ушам липкими щупальцами Безымянного Шепота. Вгрызлись в виски настойчиво твердящие множество неразборчивых слов голоса.
Серое существо стремительно вскарабкалось на плечо Винченцо. Тонкая полусгнившая лапка с остатками черной шерсти коснулась щеки, тварь неторопливо спрыгнула на землю и поспешила уйти в темноту.
На коже посланца застыл ярко-алый отпечаток кошачьей лапы.
Лёд времени треснул, брызнул осколками. Жадно чавкнула сталь, прогрызая себе дорожку в человеческой плоти.
Торичелли со смесью недоумения и интереса смотрел на четырехгранный ромбический клинок, застывший в левом боку.
Налилась ярко-алым полоса на животе задиры, синьор попытался что-то сказать, но слова превратились в бульканье, и фехтовальщик, дернув головой, завалился назад на камни, выдрав рукоять палаша из моей руки.
Рот наполнился приторно-сладкой слюной – всё та же корица с сахаром. Верный признак того, что дурная кровь ощутила жертву.
« …Если она взяла след – отвлечь её можно лишь куском кровавого мяса».
Кошка не наигралась, но насытилась.
К горлу подступил жгучий, перченый комок.
С трудом поднялся с места Кеворрин, начал оглядываться по сторонам.
- Александр, вы живы? Обыщите этого проклятого дуэлянта и давайте уходить отсюда. Еще одной драки мы... я, по крайне мере, не переживу.
- Прогуливай уроки фехтования – почувствуй себя колбасой. Кровяной колбасой, - я содрал шарф с лица, сплюнул, уронил горечь вперемешку со сладостью на воротник изодранного камзола. – Попробую, если что – поднимете.
С зубовным скрежетом и рычанием кой - как опустился на одно колено рядом с покойным, зажав продранный бок оцарапанной рукой. Где тут на этом, с позволения сказать теле – бумаги? Вот будет потеха, если они безвозвратно испорчены… Клинок, клинок выдрать, не бросать же вещь, которая второй раз голову спасает. И как бы труп спрятать…
|
-
Воу, четкий
-
Глубокий респект
|
|
Мартин вышел позже остальных. Сначала он убедился что Ку-мин никто не обижает. Кобылка флегматично жевала какое-то зерно из кормушки, уже рассёдланная и ухоженное. При всей своей неприязни к верховым животным, Звездолов не мог не признавать, что это животина ему куда больше по душа, чем те кавалерийские грозные кони, с которыми он раньше имел дело. Не говоря уж о других, более экзотичных зверях.
Затем клановик долго собирался, тщательно перебирая свои вещи. Почти всё оружие Март отдал на сохранение в гильдию - негоже идти в гости к богу с оружием которым проливал кровь разумных. Особенно если этого бога зовут Спасителем. Звездолов некоторое время думал, за что его так нарекли. Может о тонущих заботился? Он где-то слышал, что этот самый Спаситель ходил по воде. Решив что религиозный вопрос надо решить позже, Март продолжил сборы.
Нагрудник - снять и тщательно развязать ремешки, уход за своим обмундированием лишним не бывает. Поддоспешник, пропотевший и малость воняющий (о чём Март благоразумно не вспоминал) отправился на чистку. Даже сапоги, в которых следопыт разве что не спал, были отложены в стороны. Всему своё место и время. К добротным штанам, с богатой и тщательной вышивкой, которые следопыт приобрёл в Нетцере отлично подошли родные калиги. Чистая белая рубаха, с яркой вышивкой на рукавах и вороте, подпоясанная старым-добрым поясом с клановым символом. Вышивку частично скрывали наручи, но избавляться от них, побывавших в доброй сотне боёв росомаха не решился.
Можно сказать, что выходя из гильдии Мартин преобразился. Вошёл диковатый в здание гильдии свирепый и диковатый боец, а вышел приличный и законопослушный чужестранец, который исправно заплатил пошлину и желал насладиться приятным вечером в славном Книжном Граде. Увы, стоило приглядеться к уроженцу далёких снегов повнимательней, как тут же становилось ясно что с этим мелким пареньком далеко не всё так просто. Посох, который в умелых руках мог ен только сломать пару ребёр, но и проломить череп. Походка, лёгкая и упругая, движения, вроде бы плавные, но непредсказуемые, ничем не напоминающие сытую и вальяжную походку горожан, и самое главное - взгляд. Живой, внимательный, вроде бы ничем не примечательный, но от него всё же бывалому человеку становилось немного не по себе. Такой взгляд бывает у тех людей, что испили из чаши войны горькой воды.
Улицы встретили путника вечерней прохладой и гомоном веселящихся людей. Ещё не вечер, а завтра турнир и люди стремились подготовится как можно лучше. Март принюхался к воздуху и недовольно поморщился - что ни говори, но город на запах ему нравился куда меньше, чем аромат дорог и родных лесов. Тут тебе и горелый жир, и гарь, которая бывает только от кузниц, жгущих уголь. Но запах это было ещё полбеды. Чуткий слух жителя лесов никак не мог приспособится к городской суете. Слишком шумно. Тут весёлые голоса гуляк, там брань, вопли завывал на потешные бои, звон бубенцов. В подворотне неподалёку кто-то то ли блевал, то ли бился головой о мусор.
Звездолов поджал губы и по привычке положил руку на пояс..чтобы обнаружить отсутствие рукояти хоть какого-то оружия. - Дхик! - рыкнув сам на себя, росомаха направился на рынок, придерживая вместо оружия кошель - чтобы тот не срезали ненароком. Увы, стоящих открытых лавок лекарей-травников осталось считанные единицы. Зато каждой из них была целая толпа народа, не отпугнутых ни высокими ценами, ни усталыми лицами торговцев, которые ошалев от наплыва посетителей с остервенением взвинтили цены.
Нет, здесь ничего стоящего не найти. Пришлось покинуть шумную площадь, и продолжить своё странствие, временами выспрашивая дорогу. Немного поплутав по городу, и полюбовавшись на грозную городскую стражу, чей усиленный патруль в начищенных доспехах промаршировал..ну ладно, вяло протащился в сторону казарм. Вечер - самое время для того чтобы сдать вахту, и завалится спать до утра. Последний из патруля, видимо старшой, окинул росомаху внимательным взглядом, но не нашёл за что зацепится и отправился дальше. Наконец Мартин вышел к храму, перед которым остановился.
Нет. Звездолов не устал. Что пара лишних поворотов человеку ищущему тропку за небесные сферы? Человеку, который на своих двоих преодолел так много дорог и весей иных миров, что и не упомнить? Нет, один из представителей клана маленького пушистого зверя, которого невежественные люди зовут "маленьким медведем", готовился. Готовился к визиту к покровителю этого славного, но такого чужого города. Готовился не снаружи - внутри, где-то на уровне духа. Ведь в гости не ходят просто так - нужно принести какой-то дар. Звездолов не знал, что он мог бы подарить Спасителю - в конце-концов он далеко не шаман, который может испросить у предков вековой мудрости, и не озаботился расспросить Ульриха или Вигго. Может тот любит пожевать жаренного мяса, или испить доброго вина? Быть может по нраву аромат особых трав, которые некоторые шаманы его родины любят вдыхать?
Так или иначе, постояв немного на улице, вперив мрачный и сосредоточенный взгляд в створки парадного входа, Мартин двинулся к каменным ступеням, мимо нищего, выглядевшего слишком ухоженным чтобы быть бедным.
|
|
|
|
И тут Ульрих решил соврать. Соврать по черному, вдохновенно и глупо – устроить третьесортное представление. Снова примерить на себя эту надоевшую, но такую привычную роль шута.
…Возможно, во всем была виновата проклятущая злодейка-ночь, навевающая сонм мыслей о доме. Возможно, подбирающаяся головная боль. Возможно, рыцарь уже бредил наяву, но Ульрих решил, что если и есть возможность подобраться к самому Айронсайду и его людям, следует представиться неким нейтральным, бродячим идиотом. В меру восторженным. В меру придурковатым. Неопасным хреновым ублюдком – таким ублюдком, который сумеет добраться до благородного местного весельчака и поболтать с господином Членоотрезателемм по душам.
Наверняка, компания охотников за головами подосланная Айронсайдом уже передала своему хозяину рассказ о неком рыцаре Ульрихе фон Брандене, взявшем под опеку Мартина Пэлли и не сумевшего в конце концов «его» защитить. Наверняка, - предстоящий разговор не будет из серии дружеских. Угрозы…игры в гляделки…недомолвки и вранье.
А рыцарю сейчас нужна была информация. Правдивая. Из первых рук. Информация о смерти Мартины Пэлли – причастен ли к этому благородный рогоносец, или все таки нет…?
«Нужно успеть… успеть пошевелить мозгами до этого проклятого поединка. Сейчас! Не знаю что будет дальше, но…в конце концов, может ничего и не быть. Вполне возможно, что какой-нибудь идиот огреет меня по голове слишком сильно. Проклятый, трижды траханный мир! Все так похоже на мой дом…Но это не дом. Совсем не дом. Здесь, я ощущаю себя на чужбине еще сильней…»
Нацепив на лицо кроткое выражение, сир Ульрих фон Бранден тряхнул длинными волосами. Томно прикрыл глаза, возвращаясь мыслями к годам своей молодости.
…В конце концов он довольно миловивиден, в конце концов, кто угодно может принять его за знатного молокососа выбравшегося из папкиного замка чтобы прогулять родительские деньги и поглазеть на видных бойцов. Сейчас ночь, тусклое пламя костров. Вряд ли кто-то увидит отсутствующие зубы и поломанный нос. А если удастся добраться до гостиницы и умыться...
- Я б-блаа-агородный сэр Артур Джу, из дома своего отца, А-арсения Джу. Странствующий рыцарь и поэт! Рыцарь бла-агородной Розы (ну конечно же розы, что может быть тупее этих поганых роз?!) Господа! - Ульрих воинственно и комично взмахнул руками, надеясь выглядеть знатным и довольно трусливым недоноском. – В пути н-на мее-еня напали разбойники! Я еще н-н-не успел здесь освоиться, мне нужно м-место что-о-обы привести себя в по-о-орядок! (а заикаюсь я, потому что уже успел наложить полные штаны, ну же ребята, поверьте мне!).
- Я надеюсь увидеть великих и прославленных рыцарей – великолепного сэра Кая Черное Копье и конечно же сэра Айронсайда (чтобы ему в жопу это самое копье воткнулось). Н-на-а-адеюсь, и я когда-нибудь смогу занять почетное место восле этих двух (…заносчивых ублюдков) героев! Оооо, если бы мне только довелось увидеть к-а-аак тренируется с-сэ-эр Айронсайд…ах, господа, говорят, о-он настоящий г-герой нашего времени! Я мечта-аю описать это в своей…э…п-п-па-эме!
Не забывая порхать длинными ресницами и улыбаться будто заправский идиот, Ульрих разыгрывал представление. Что ж. Вот и выясним заодно. Притворяются ли эти ребята, будто действительно не знают кто таков сэр Бранден - или они действительно проглотят эту старую как мир фальшивку?
Ульрих даже развеселился.
Одна беда. Заикался он всё тяжелее, а голова побаливала все сильнее.
В какой-то момент, Ульрих понял что не может произнести ни слова. Замолкнув и склонив голову в изысканном поклоне, томно прикрыв глазки опушенные длинными ресниуами и раздвинув губы в придурковатой полуулыбке – господин фон Бранден ожидал реакции стражников.
«…Он где-то рядом»
«Твою мать – нет его рядом! Не может быть его рядом…»
« С другой стороны, он мог переодеться одним из стражников. Он следит за мной и…»
«…Заткнись, ради Неба, здесь никого нет. Здесь не может быть Андреаса. Не может!»
«Или он спрятался среди толпы. Или он ждет где-нибудь в подземелье. Или он посмеивается из темноты»
«Бред. Всё бред!»
«…А если не бред?»
|
Овьелли не обманул - мы действительно двигались в нужном направлении, о чём утверждали дорожные указатели; перемещались, может быть и не очень быстро, но пока что преимущество оставалось за нами – сигнал на очередной этап гонки на выживание поступил раньше, и пока противник находился в неведении - полученное время следовало использовать с умом.
Иногда народная молва говорит, что жизнь напоминает круг – схожие события, повторяющиеся множество раз, в различных обстоятельствах и условиях. Если верить сему наблюдению – то всю жизнь я бежал от чего – либо. От своей дурной крови, судьбы, предназначения, от человеческой глупости, отсутствия разума, жестокости. Из своей родной страны. Из границ родного мира. Прочь из тесной, грязной, убогой клетки, где слишком многие и многое – люди, судьба, память - жаждали моей смерти.
Но тогда всё было хуже. После боя в Уэстфилде я уходил с неприятным ощущением невыполненного долга - раненных было слишком много, госпитали были переполнены, дороги напоминали водяные потоки, мешанину из остатков королевских отрядов, беженцев из гражданского населения с нехитрым скарбом, и мерзкой, липкой, холодной грязи с нависающим над всем этим «великолепием» серым недобрым небом.
Выбор был невелик – раненые доставались Графской Коалиции, а первоначальное решение остаться и встретить свою судьбу уступило просьбам пациентов, настаивавших на моём бегстве. «Незачем вам губить себя, господин доктор» - смысл фразы, сказанной людьми разных сословий, оказавшимися на больничных койках, сказанной, может быть, не всегда красиво, изящно и витиевато, но от души, от сердца, честно и прямо, был один – уходите. Уходите, чтобы помочь ещё кому – либо, поскольку для нас вы сделали всё, что могли, и дальнейшее зависело только от графов и их воли. Или безволия.
И я сбежал. Собирать вещи особо было некогда – небольшая сумма денег, немного еды и воды, документы, лекарства, набор хирургических инструментов, одолженный у мёртвого кирасира взамен потерянного палаш. Конь породы «Вестфальский почтовый» - саврасый, в чёрных «яблоках» - последний подарок судьбы: раненый вестовой отдал мне животину, подозревая, что ему она больше не понадобится. И вперёд – на восток, не помышляя о родном севере, не останавливаясь надолго где-либо, опережая весть о поражении, к побережью. Тяжелая гонка наперегонки с людской молвой и временем, под грязно-серым безжалостным небом.
Отец должен был бы сказать, что сий поступок – предательство идеалов рода, но смолчал. Я и сам это понимал – согласно своей крови должным было остаться, но в этом случае это было бы предательством тех немногих, кто, как я тогда полагал, любили и ждали.
Именно полагал.
***
Чепотулос оказался городком весьма солидным, хоть и небольшим. Стража на въезде, хоть и сговорчивая (благодаря стараниям Херардо), довольно приличные дома – наполовину каменные, наполовину деревянные, обнесенный забором порт – не иначе, как для защиты от возможных эпидемий и прочих удовольствий, что иногда приносят иноземные суда.
Впрочем, именно на этой клятой ограде мы застопорились.
- Если шум нам поможет, может создать его искусственно? – Кеворрин снял у меня с языка готовую сорваться фразу. - Найдем какого-нибудь бродягу, вернее нескольких, и пусть устроят драку где-нибудь на виду у стражников.
- А я бы предложил кое-что другое, - рука коснулась кошеля. – Херардо, сколько здесь получают стражники? Думаю, что если рассыпать пять-шесть их месячных жалований монетами в каком - нибудь безлюдном переулке, немного разбавить это золотом, а потом провести дорожку из означенных денежных знаков от стражи к месту «залежей», господа отвлекутся надолго. Правда, для этого нужно уметь хорошо прятаться в темноте, посему нам скорее всего потребуется Ваша помощь… Жаль, что коней придётся оставить, но это не самое страшное, что приходилось терять в своей жизни, - шутка вышла несколько невесёлой.
|
Судьба. Она всегда непредсказуема. Ты живёшь и дышишь, не задумываясь и не заботясь о том, что происходит вокруг. Ходишь по тонкой грани, подставляясь под чужую сталь и пуская в дело свою, по прихоти и необходимости. Привычный ритм жизни, карусель смертей и всё это на протяжении многих лет.
Но стоит однажды выйти за рамки отведённых тебе судьбой, как мир теряет краски и превращается в сплошное страдание и разочарование.
Разочаровался и наёмник.
Некогда живой человек, с огненными волосами и зелёными глазами, угас, превратился в бледно серую сущность лишенную цели, смысла и желания жить.
На душе неприятно скребли кошки, дыхание было тяжелым и прерывистым, голова гудела, как пустой походный чан.
Куда он шел, он и сам не знал. Не осталось в мире дорог и путей, которые бы манили и звали за собой. Не было ничего, что вело бы и наполняло жизнь смыслом. Любой путь, любой поворот были абсолютно равнозначны, поскольку даже идти было некуда. Ни дома, ни любви, ничего.
Он шел, шел без остановки и отдыха, отмеряя лиги подземных лабиринтов тихими шагами.
Возможно, где-то там впереди окажется выход, ведущий в сточные канавы за городскими стенами. Смрадная яма с гниющими останками. Возможно перебравшись через неё, удастся уйти в лес. Уйти подальше от города, где ни живой ни мёртвый не смогут побеспокоить его одиночества.
Всё потеряло смысл. Собственное тело и одежда, которые наёмник старался поддерживать в приличном состоянии стали безразличны. Даже голод, терзавший его последние несколько дней, куда то исчез, уступив место безысходности и обречённости. Уже не возникало желания смыть себя грязь и отвратительный запах, насытить свой желудок горячей пищей и вином, прижаться к тёплому женскому телу, поговорить с незнакомцами в таверне, исполнить несколько песен и заработать пару монет...
Тень прокусил губу, всосал проступившую кровь и размазал её языком по нёбу. Гитара, прошедшая с ним горнило сражений, осталась где-то позади, покоясь на холодных камнях грудой серого пепла. Последний раз она наполнила душу и тело наёмника теплом, последний раз пальцы ощутили упругие струны и мягкий изгиб. Всё было в последний раз.
Где-то там наверху, город жил своей жизнью. Он проживёт ещё сотни лет, прежде чем будет разрушен войной. Но к счастью, наёмник этого уже не увидит. Возможно через какое-то время, кто-то из приключенцев наткнётся на истлевший труп, обнаружит оружие Марванской стали и тогда "Жнецы" вновь познают вкус крови.
Тень вытащил оружие, закатал рукав и провёл клинком от локтя до запястья, прорезая причудливой формы борозду.
Вот и всё. Всего один простой росчерк клинка и все сомнения, тревоги и переживания останутся в прошлом.
Возможно это будет не самый достойный поступок. Но и Тень не был достойным сеньором и благородным воином. Он совершал много того, что было низким и мерзким, так что очередная "низость" ничего не изменит. Выбор был сделан, Валор не сломался, он не отступит от выбранного пути, предпочтёт смерть возврату к прошлому. И это будет его последняя, пусть и маленькая, но победа.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Как известно, конный пешему не товарищ. И сколь не старался Валор не отставать, но с каждым шагом он всё больше и больше отставал от спутников, пока и вовсе, не потерял их из виду.
Что же, возможно это было даже к лучшему. Двигаясь где-то позади, он всегда мог их нагнать в случае неприятностей, но таковые не произошли. И когда Тень вышел с лесной дороги на общий тракт, то смог заметить знакомые силуэты пересекающие мост.
"Вот собственно и всё. Маленькое обязательство перед скромной компанией исполнено. Рыцарь прибыл по назначению в город. Прибыл сам и даже одним куском, отделавшись лишь лёгким утомлением в пути..."
Наёмник мягко улыбнулся, огляделся по сторонам. Сделал несколько шагов в сторону и уселся на обочину, чтобы не мешать иным "кортежам" и караванам следующим по своим делам в город и из него.
Хотелось отдыха, покоя. Покоя на несколько дней, которые можно провести в тишине, зализать раны и привести себя в порядок. Возможно в этом горе, как и в любом другом, есть свои тёмные места и улочки, на которых расположены неприметные трактиры в которых собираются те, кто вершит судьбы города по ночам. И возможно среди них найдётся не пыльная работёнка. Были ещё трактиры, в которых плебс искал сорвиголов для управы на того или иного зверя, нечисть, должников и обидчиков. Возможно всё. Мир гораздо больше чем видно от одного горизонта до другого...
Тень вытащил одну из заплесневелых картофелин, срезал кинжалом то, что в пищу совсем не годилось и жадно впился зубами в вялую плоть картофелины. За первой последовала и вторая, немного сухарей и солонины из личных припасов.
Предстояло сделать сложный выбор, пойти в город и искать работы или остаться за его пределами и промышлять контрабандой оленины и прочей дичи... Последнее, как он понял, было делом вполне прибыльным. Не оставит голодным и кое-какую мелочь на житейские нужды обеспечит. Но вот будет ли этой мелочи ему достаточно?
После недолгого раздумья, Тень понял, что "крошки с барского стола" это не то, ради чего он покинул армию победителей и пустился в долгое путешествие. Он хотел чего-то большего, того, чего никогда не имел, но мог создать, получить, украсть... Любовь...
"Глупости! Валор, скольких женщин ты знал, был ли ты счастлив? Ты имел тысячи золотых монет, сотни женщин желали провести с тобой ночь за твоё золото... Но был ли ты счастлив?"
Тень уронил голову на грудь и прикрыл глаза, перебирая в памяти события прошлого. "Нет." Он отрицательно покачал головой, тяжело вздохнул и поднял глаза к синему небу с редкими перистыми облаками. Затем взгляд скользнул по крышам Книжного града, по разноцветным стягам и пёстрым гербам, по сияющим доспехам и плебсу, что гордо именовал себя слугами и питался костями с благородного стола.
- Этот мир мало чем отличается от других. Люди неисправимы, кем бы они ни были и где бы не обитали...
Короткий отдых был окончен и вернув кинжал в ножны, тёмный странник вновь вернулся на дорогу. Руки сменили кинжал на гитару. Шаг стал чуть увереннее...
"Да, чёрт побери. Странствующий менестрель на ристалище... Что может быть обыденнее и привычнее..."
Тронув струны, Наёмник начал играть весёлую и необычную мелодию. Возможно она была чужой, не от этого мира, но в общем балагане человеческих страстей, она показалась ему уместной. Шаг за шагом он приближался к городской страже, будоража прохожих и зевак необычным мотивом.
-
Хорошо. Только вот с социалкой к такому посту не пристанешь. Чисто внутренний мир. Но красиво.
-
По-моему первый шаг сделан. Удачи на дороге. Кажется, у Олди говорилось, что не мы идем по пути, но путь проходит сквозь нас.
|
|
|
Мартин повернулся к Хурину. Всё-таки следовало прояснить кое-что этому представителю гильдии. Он-то оплатил свой проезд! - Послушайте меня, уважаемый.. Сейчас я работаю на вашу Гильдию, но не потому что я задолжал таможне за переход. Я работаю за ту услугу, которую ваша..ор-га-ни-за-ция ещё не сделала. За ответ на простой вопрос. Вигго этого сделать не сможет. И ты тоже. - Пока северянин объяснял свою позицию во всём этом балагане Хурину, то Валор уже успел как следует поплясать вокруг красотки.
Несмотря на все эти танцы, Звездолов никак не мог оставить попыток пояснить Юмико. И его обидело, что его клан, семью сравнили с червяками. Такое отношение вызывало даже не смех, а скорее скорбь и недоумение. И где-то ещё есть целый народ, который отправляет своих лучших детей кидаться на собственные клинки, умирать? Мартин определённо не понимал этого. - Юмико, ты только не обижайся, но ты живёшь благодаря этим червям. Благодаря тому что они живут, ты можешь следовать тому Пути, о котором говорила. Разве сумеешь ты отковать меч, я уж молчу о броне? Вырастить табак, который ты сейчас куришь? Сделать красивый горшок, чашу, которые приятно взять в руки? Вино, сладко льющееся в гортань, греющее душу не хуже подвига? Или быть может в тебе кроется талант кожевника? А быть может ты умеешь слагать саги? Стачать сапоги? Нет? Я так и думал. Ты воин. А если воин не будет ценить свою жизнь, то он не ценит и жизни тех, кто его кормит, обувает, строит ему дом, и обогревает в холода. А из мертвецов выходят отвратительные защитники. - Мартин вновь задался вопросом, чем заняты мудрецы этих "самураев"? Они же явно есть, за всем этим шелестом листвы явно был какой-то умысел, но увидеть хотя бы один его узелок было для следопыта не под силу. Возможно, он когда-нибудь побывает на родине этой надменной орясины, и сумеет понять больше. А сейчас он блуждает в тумане непонимания. - -
В несколько мягких шагов "охотник" оказался за спиной у столь ценящего удовольствия наёмника. - Валор, попутчик до ворот. - в голосе Марта была лёгкая насмешка, однако он был серьёзней, чем холод зимней ночью. Мужчине определённо не нравилось, что в нём отказывались видеть воина, равного...наверное это всё из-за роста. - Давай завяжем пару узелков вместе. В смысле сделаем ситуацию чуть более ясной, чем сделка между двумя гномами. Я воин, а не охотник. Охотник убивает животных. А воин - опасность. - Звездолов отступил немного назад, и прищурил один глаз, будто воробей.
- Я достаточно удачлив, чтобы вынести с той войны не только шрамы, но и свою долю в добыче. Насколько удачлив - ты мог видеть в той таверне. Я оплатил переход. - следопыт скривился. - Но не ответы. И знаете что, попутчики. - северянин неожиданно повеселел и буквально расцвёл. Возможно, в Мартине пропал неплохой сказитель. - Я только что понял одну истину. - пауза, во время которой следопыт попытался изобразить раздумье. - От всех этих споров-разговоров я проголодался. Пожалуй, пойду поскорей к таверне! Кто хочет вкусить стряпни в этой деревеньке - догоняйте. - такими словами Мартин бодро зарысил в сторону коней, еды, и скакунов, которых перед выходом ещё надо было проверить.
-
Хороший пост, с душой.
-
Может, тебе и удастся...
|
Юмико внимательно слушала разговор рыцаря и наемника и ей было мучительно, нестерпимо, невероятно стыдно.
Причем не за поведение товарищей, а в основном за саму себя.
Пока ты и враг тебя победивший были по разные стороны баррикад и встречались только в горячке боя, легко можно поверить (или по крайней мере убедить себя), что ты проиграл противнику более сильному, более смелому, более умному, превосходящему тебя в мастерстве и наконец просто более удачливому. Поражение - это не твоя вина. Просто он был лучше. Казалось бы эта вера - есть последнее прибежище слабого духом и верить в подобное недостойно благородного воина, но как ни старайся, росток подобных убеждений прорастает в душах даже лучших, стоит им однажды познать горечь поражения. Пророс он и в душе Юмико.
Но сейчас... глядя на то как Валор и Ульрих, один из которых воевал, а второй мог воевать в армии Эддарда, оскорбляют друг друга, впустую бряцают оружием и вообще ведут себя как глупые дети, а не воины, воительница могла лишь сокрушенно покачать головой и обреченно спрашивать у самой себя "Как?! КАК?! Как я могла проиграть кому то вроде них?!"
Первые несколько секунд самурай и вовсе думала что просто опять не понимает каких-то культурных тонкостей. Она внимательно выслушала рассказ старика про местных тэнгу, кивая в нужных местах, с интересом осмотрела клинок и удивленно вытаращила глаза на наемника, когда он ни с того ни с сего начал обвинять старика в близости с этим нахуто или как их там. Даже если бы это и было правдой (хотя Юмико решительно не могла понять на основании чего наемник так решил), выдвигать подобные обвинения ближнему советнику влиятельного дайме, находясь на его землях... на месте Валора, она просто оставила бы клинок себе, а затем рассказала бы о своих подозрениях товарищам.
Дальше было хуже. Хотя старик и проглотил оскорбление в дело вмешался Ульрих, который сначала в своей излюбленной манере тоже оскорбил бедного деда, а затем нелестно отозвался и о Валоре, который этого уже не стерпел и ответил ему тем же (впрочем наемник как успела заметить девушка вообще относился к Ульриху с плохо скрываемым презрением). Некоторые время круглоглазые всячески оскорбляли друг друга, а также выясняли что отличает мужчину (некоторое количество органов и неспособность использовать магию и иметь детей разумеется. Какими идиотами надо быть чтобы не знать настолько элементарных вещей?), а затем явно собрались разойтись.
- Вы два заносчивых глупца, не имеющих никакого представления о том что значат слова "Долг" и "Честь"! - Наконец взорвалась возмущенная воительница - Я понятия не имею кто назначил Урику нашим командиром (и что же такого я успела сделать этому незнакомцу чтобы заслужить подобное наказание), точно также как я не имею представления какие приказы Виго дал тебе, наемник. Но наш отряд тает на глазах, а у меня есть обязательства и перед Виго и перед погибшей Пэри. Если этому отряду нужен командир, то я возьму на себя эту роль, потому что совершенно очевидно, что сейчас даже куча дерьма больше напоминает сплоченный воинский отряд, чем наша компания! И не менее очевидно, что если так будет продолжаться, мы все разойдемся в разные стороны, после чего вас двоих наверняка казнят в ближайшем же городе, после того как в ваши светлые головы придет мудрая мысль оскорбить еще кого-нибудь из местных дайме!
|
Приходить в себя после хорошей пьянки всегда чертовски сложно. Перед глазами мутная, молочно белая пелена, в голове колокольный перезвон, а во рту... Вот рту словно кошки насрали. Да ещё этот неловкое чувство, когда не можешь вспомнить где ты, что ты и зачем. Не помнишь где был, с кем и что делал. Даже собственное имя осталось где-то вчера... Робкая надежда, что всё узнаешь из рассказов друзей, а не из видеоролика на Ютубе, набравшим более миллиона просмотров.
"- С-сука! Кто же такой добрый меня в ванную то засунул!? Водичка остыла... могли бы и горяченькой добавить! Ааа!!! Это наверно вытрезвитель..."
Мысли лихорадочно прыгали внутри черепной коробки и стучали рикошетом по вискам. Мужчина задёргался, забарахтался. Не сразу, но почувствовал инородные тела, воткнутые в собственное тело. Заозирался, попытался проморгаться, но всё поплыло и он куда-то провалился, больно стукнувшись о холодный и липкий пол.
Приподнявшись на четвереньки, он пошатнулся и завалился на бок, вырвав несколько трубок и катетеров. Шланг больно ударил по лицу и "пациент" попытался выругаться. Не вышло. Что-то в горле мешало...
"- Ну мать вашу. Я что умер? Или у меня алкогольная интоксикация? Нафига всё это? Капельницы, катереты..."
Мысли продолжали пульсировать в воспалённом сознании, но разум постепенно приобретал чувство реальности. Стальные иглы при каждом движении доставляли массу неудобств и руки против воли принялись вырывать катетеры.
"- Что за? Где медики?"
Глаза сместились к переносице и обнаружили маску, мешающую говорить. Дрожащие пальцы исследовали обьект, а мозг пришел к мысли что этот обьект не является частью организма и тоже подлежит устранению.
Следом за маской потянулся длинный шланг, который извивался в животе словно змея, шевелился в желудке, на что последний отвечал спазмами и пытался вытолкнуть инородный предмет при помощи желудочного сока. Справившись с поставленной задачей, мужчина вновь плюхнулся на пол, утирая губы тыльной стороной ладони.
- Похоже в вытрезвителе садисты из гестапо работают... Собственный голос показался необычным, каким то странным и отчасти чужим. Мужчина прокашлялся и попытался приподняться на локте, но его внимание отвлекло нечто, что проджолжало терзать бренное тело. Склонив голову на бок и заглянув себе через плечо, "пациент" взвыл.
- Ну что за херня!? Зачем из нормального мужика пидараса делать?
Взгляд упал на шланг, который торчал из задницы и служил, видимо, для вывода продуктов жизнедеятельности организма в моменты детоксикации организма.
- Могли бы утку подложить, твари!
С этими словами он извлёк последний шланг связывавший его со странной душевой кабинкой и блаженно уткнулся горячим лбом в холодный пол.
Спустя время пребывания в прострации, показавшееся вечностью, было замечено некое движение и мужчина оторвал голову от пола, увидел обнаженную деву и поспешил зажмуриться.
- Всё, допился, бабы голые мерещатся...
С опаской он приоткрыл один глаз, но чуда не произошло. Вместо девушки был голый мужик. Ойкнув, "пациент" поспешил закрыть глаз и не открывать до прихода санитаров! Ведь не ровён час от такого зрелища крышу сорвёт окончательно.
-
Это отвратительно. Главное условие - пустой бланк истории и отыгрывание полной амнезии. Учитывая то, что вселенная и окружение не известны наличие "Ютуба", "гестапо" и непонятно для чего придуманной предыстории про пьянку где-то в России просто убивает мастерский замысел игры.
-
Ты, как всегда, колоритен.
-
Собственно, могу только удвоить зЗаппа. Так дела не делаются, братишка.
|
|
|
|
|
|
|
|
-
Я даже не знаю, что мне больше нравится в персонаже: ее колоритность, или ее обстоятельность. И у меня есть подозрение, что, решив разобраться, что случилось с несчастным Арчибуроду, она будет двигаться к цели, как бульдозер.
|
|
-
Мне до сих пор кажется удивительным, как много ты можешь вытаскивать из этого персонажа.
-
Валор Терминатор! :) Хорошо написано, с душой. Как там говорят? Верю. Верю, что Валор мужик.
|
-
- Кто последний в очередь, чтобы прирезать Ульриха? Я за вами буду! :))))
Если его не прирежут раньше, то это сделаю я! :))))
-
Это тот самый сэр Ульрих, которого я нежно люблю, но с которым в реале предпочла бы держаться на приличной дистанции. С пушечный выстрел примерно :)
|
|
|
- Да, бедняге Мансу не повезло. Бррр. Нуууу хорошо. – Сладко потянувшись Ульрих поднялся с земли. – Я действительно не прочь поискать голову нашего безголового друга. Полагаю, носить свою черпушку в голове не слишком удобно. Да, дружище?
Рыцарь поглядел на призрака, ожидая согласия, впрочем, ожидая скорее чисто для виду. По большей части Ульрих дурачился - ну вот не трогали его мертвецы, не трогал безголовый друг и даже вся эта трагичная история, слез отчего-то не вызывала…
Может, потому что Ульрих подозревал что кто-то здесь тихо и мирно врет? Может, потому что Ульрих стоял под Илионом и видел горы трупов: безголовых, безногих, разорванных на куски, тлеющих, воняющих, целых и абсолютно неопознаваемых. Может, потому что он и сам посвятил большую часть жизни делу убийства, и после семи лет в пустынях человеческие чувства и страхи как-то слегка атрофировались?
... Так или иначе, господин фон Бранден не испытывал жалости к призраку, не испытывал жалости к рыжему наемнику и даже к прекрасной деве так неудачно сиганувшей из окна, ощущал льдистое и прохладное ни-че-го. Единственным, кто действительно живо интересовал рыцаря в этой сказке, был ныне покойный «Мартин Пэлли». Вспоминая девицу и свое обещание, господин фон Бранден чувствовал дрожь в руках и сбивался с мысли – земля тогда начинала казаться слишком далекой, а своя голова слишком тяжелой.
…Призраку, конечно, очень не повезло расстаться со своей бесценной башкой, с другой стороны, наличие оной у господина Ульриха фон Брандена никогда не облегчало этому самому Ульриху фон Брандену жизни...
...Забавным таким вот образом.
Поёжившись, Ульрих по-собачьи тряхнул головой. Пусть его считают бессердечной тварью, идиотом и глупцом – это намного лучше чем быть слабаком. Ульрих не собирался делиться с незнакомцами своими страхами. Все просто – Ульрих фон Бранден придурок и идиот. Глупец, не помнящий своих обещаний - он не будет копать могилу потому что это по статусу не положено. Потому что он сукин сын и кусок вонючего дерьма.
Здесь вы должны плеваться - изысканные дамы и не менее изысканные сеньоры!
…С другой стороны, ведь не будешь рассказывать первому встречному чудесную новость о том, что нога у господина Брандена болит почти всегда. Болит нудно. Болит по привычке. Болит навязчиво и бесконечно. Не станешь ведь рассказывать первому встречному незнакомцу, чудесную новость о том, что с тех пор как Андреас в уютном подвале сломал эту самую ногу, Ульрих не знал ни одного дня, когда бы этой боли у него не было. Да-да! Если что, в пыточный подвал рыцаря засадил родной брат, вы не ошиблись: «Ах, благородные сеньоры, курфюрсты и курфюрстины у нас очень, ОЧЕНЬ дружная семья!»
Что после одной дружеской и очень теплой беседы - кость срослась неправильно, а после того как пришлось спасаться вместе со своим конем из под развалин Илиона, лучше ноге не стало.
Что после нескольких ранений и ушибов, хромота сделалась лишь сильнее и иногда в алкогольном бреду, господин фон Бранден размышлял что гуманнее было бы эту самую ногу отрезать – пусть братец выкусит, млять! С другой стороны, что-то подсказывало Ульриху что едва ли такой поступок расстроит Андреаса. Скорее, расстроиться придется самому рыцарю.
Хех! «Расстроиться», мать его…
Копать могилу с хромой ногой, далеко не самая лучшая идея. Точнее, вообще дрянная идея, потому как господин Бранден устал, измучился болью и тихим сапом, норовил устроить свой зад на земле. Потому как стоять сегодня было особенно невыносимо. Трудно. Противно. Иучительно. И вообще - Не! Ульрих использовал каждый удобный момент чтобы приложиться к фляге с вином и чуть-чуть посидеть.
Такая вот простая история. Но незнакомцы могут сунуть себе свою жалость прямиком в зад, потому что рыцарь не собирался делиться с ними своими милыми новостишками.
- Я прекрасный организатор, а вот копать…бррр, это не по мне! Спинку ломит, знаете ли…С другой стороны Найджелл молод и полон желания, послужить своему господину в деле раскапывания чужих могил. Хурин, я полагаю, также не побрезгует этой великолепной работой! А я буду сидеть и руководить. Или, если хотите, я взлечу в седло подобно сказочному воину и поищу голову нашего несчастного друга. Да это дело для настоящего героя. Т.е. для меня!!!
-
О, да.
Чемберлен выпадает в осадок.
-
Отличный пост, люблю такие. Есть о чём подумать, есть возможность увидеть персонажа более глубоко.
|
|
|
|
Пройденные лиги пути неторопливо ложились под копыта лошадей нашей скромной компании. Скачка была неспешной, настолько, что я даже успел немного подремать, благо, что погода и условия располагали – последний раз перед трактиром в деревушке Глухой Угол, спать, если, конечно, это можно было так назвать, мне довелось сидя на невысокой ветке дерева, привалившись спиной к стволу, завернувшись в плащ, под проливным дождём.
Река была не особо широка, переправилась на другой берег наша компания довольно быстро. Вновь – в сёдло, и снова – дремать.
«…Сад был небольшим, огороженным каменной стеной в два человеческих роста. Калитки, должные выводить на улицу были заперты и заколочены, плитки на дорожках – разбиты, кусты не стрижены. В полутьме дождливого вечера всё это принимало странные, неестественные очертания, пугая и будоража воображение.
Август вышел дурным, мерзким, отвратительным, и, несмотря на это, яблони, здесь, в городской черте, плодоносили. Сладкий аромат мешался с ароматами гнили, рвоты, мочи и смерти, с пеплом пожарищ и вонью палёного и разлагающегося человеческого мяса.
Тел в саду было немного, и лежали они в основном под деревьями. Усыпанные яблоками мертвецы, сервированные для последнего пира, который госпожа по имени Чума устроила своим слугам - падальщикам. Местные крысы не могли пропустить такое угощение, и собирались стаями похрустеть косточками покойников, нажираясь дармового мяса до отвала, настолько, что при звуке шагов им было лень разбегаться во все стороны, грызуны лишь лениво поднимали мордочки.
Яблони цвели, принося плоды – пищу, что давала возможность не погибнуть с голоду. Не все из тех, кто сумел забраться в сад, смог добраться до яблок, а несколько самых незадачливых индивидов, которых силы покинули в самый ответственный момент, так и остались болтаться в кроне вековых деревьев, зацепившись тряпьём - останками одёжек за густые ветки, словно бы неизвестный художник вздумал украсить зелёно – желтые в свете наступающей осени насаждения изломанными, вздутыми, скрюченными человеческими фигурками.
При моём приближении от ближайшего из стволов с трудом отделилась фигура, сделала пару шагов. Мелькнуло сморщенное, усеянное набухшими и раскрывшимися бубонами лицо.
- Яблоко, яблоко д-дай… - с трудом выговаривают окровавленные губы. - Ну чего…стоит…тебе… Дай…
Рука сама тянется к правому бедру, к рукояти палаша.
- Д-дай… - старик падает, но начинает ползти, судорожно хватаясь узловатыми пальцами за что придётся, переваливаясь через тела. – Д-дай…
Не жилец. Даже если всё вскрыть и вычистить – всё равно не жилец…
- Д-дай, - узловатые пальцы впиваются в край плаща…
- Д…ай, - просит, умоляет, выпрашивает искажённое, исковерканное лицо, за миг до того, как подавится сталью, захлёбнётся, забулькает кровью в распоротом горле, перестанет быть и существовать и окончательно перейдёт в разряд мертвецов, дважды мертвецов…»
Запах яблок.
Стряхнуть с себя, отогнать липкое, словно застывающая кровь, наваждение, разорвать дурную дрёму.
Запах цветущих яблочных садов.
Ненавижу его. Просто потому что смерть, наряду с "ароматами" человеческих выделений, пахнет яблоками. И не только ими. Церковным ладаном, дорогим вином, духами…
Хватит.
Я дернул плечами, словно бы сбрасывая с них груз, прищурился, глядя на появившиеся вдали стены, выглядывающие из-за них башни замка, раскинувшийся кругом пёстрый город.
Уже в городской толчее догнал Астор, остановившись на полкорпуса лошади позади леди, слушая, как женщина расспрашивает о гостинице для торгового люда. Молча кивнул, мысленно соглашаясь с ходом мыслей госпожи Гунлауг – действительно, торговцы – это подходящая нам категория людей. Много где бывают, много что видели и слышали, может, и что полезное расскажут.
|
|
|
|
|
|
16.04.1926, пятница, 23:08
Германия, Берлин,
Шёнеберг, угол Гайсбергштрассе и Кульмбахштрассе,
Клуб “Silhouette”
пасмурно, +8 °С— Ну и кто, Вера Павловна, будет платить? Уж явно не я, — сказал Влас Ильич, жеманно поправляя шляпку-горшок. Действительно, по всему выходило так, что за таксомотор платить должна Вера Павловна. Пришлось ей лезть за деньгами в карман смокинга. Шофёр, крупный, краснощёкий, со складками на шее, принял две марки, глядя на пассажиров с осуждением и презрением. В его немецкой голове наверняка крутилось что-нибудь оскорбительное по поводу эмигрантов. Видимо, по правилам этикета Вере Павловне следовало и дверцу открыть, и помочь Власу Ильичу выбраться из автомобиля. Так девушка и поступила. — Польщён вашей учтивостью, Вера Павловна, — сказал Влас Ильич, беря Веру под руку и неумело цокая на каблуках по панели. — Не беспокойтесь, в клубе все мои друзья. За шампанское вам платить не придётся. Нам сюда. Бородатый швейцар, не испытывая ни малейшего удивления от вида гостей, распахнул перед молодыми людьми дверь клуба “Silhouette”. Мало кто согласился бы составить Власу Ильичу компанию в посещении подобного заведения, но у Власа Ильича были основания полагать, что Вера Павловна от предложения не откажется. «Вы ведь знаете, что я о вас кое-что знаю? — деликатно напоминал Влас Ильич. — Не заставляйте меня делать это знание достоянием публики». Потому-то сегодня Вера и сопровождала Власа Ильича. Влас Ильич фон Зоко был личностью по-своему легендарной в узких кругах. Он был актёром русского театра-кабаре «Синяя птица», сочинителем бессмысленных стихов («Я постригъ взявшiй, я пострадавшiй, / И пшённой кашей, и простоквашей, / Питаюсь я»), музыкантом и человеком иных профессий, иногда чересчур свободных. Фон Зоко, хоть и не был евреем, пел анархистские песни на идиш, и рассказывали, что как-то раз он по собственной глупости выступил с подобным номером в зале, полном носителей коричневых рубашек. Коричневые рубашки были так ошарашены подобным безрассудством, что даже забыли кидать во Власа Ильича пивные кружки, и, наоборот, остались в восторге и щедро осыпали певца деньгами (которые в тот год, впрочем, ничего не стоили). Рассказывали и другую историю, что как-то раз зрителем непристойного номера в исполнении Власа Ильича оказался его старший брат, который затем подкараулил братца за кулисами и избил тростью. Про Власа Ильича говорили, что он наркоман, педераст и большевик, на что сам Влас Ильич возмущённо отвечал, что это гнусный поклёп, ибо из этих утверждений верны лишь два. По поводу того, какое из утверждений ложно, в труппе «Синей птицы» шли постоянные споры, и сходились актёры лишь на том, что фон Зоко: а) не имеет никаких оснований употреблять приставку «фон»; и б) плохо кончит. Чего у фон Зоко было не отнять, так это чувства моды: сейчас он был одет как заправская американская флэппер: в узкую юбку до колен, блузку с нитью крупного жемчуга на впалой груди и жакет. Со всем этим, впрочем, довольно неприятно контрастировали волосатые голени и чёрная бородка клинышком. Вера Павловна в своём взятом напрокат и мешковато висевшем костюме со смокингом выглядела на фоне Власа Ильича скорее старомодно. Когда Влас Ильич с Верой прошли в тесный, битком набитый зал, вечер был уже в разгаре: на сцене плясал обряженный в павлиньи перья негр, надрывался оркестр, а сидящая за столиками публика представляла будто пародию на самое себя, перевёрнутый мирок, где люди ходят на руках и на боках, дальнюю камору кроличьей норы, куда Алису не пустили по малолетству: ярко-алая помада под густыми усами и нарисованные жжёной пробкой усики над торчащими из тонких губ сигаретами, пергидрольные парики с завитыми полумесяцем локонами, спускавшимися на бритые щёки, и склеенные лаком на пробор заправленные за воротник волосы, платья с подложенной ватой и мужские часы на тонких запястьях: словом, Влас Ильич с Верой Павловной здесь были далеко не самыми странными гостями. — Здесь не все швули, — успокаивающе пояснил Влас Ильич, проталкиваясь через толпу к лесенкам, ведущим к поднятым над уровнем пола ложам. — По правде сказать, большинство здесь — не швули, а так. Хотя я, конечно, не проверял. Ну-ну. — Это Дитмар, это Отто, это Магда, это Лиза, — представил Влас Ильич Вере своих друзей, расположившихся на диване в ложе, причём показал сначала на барышень, а потом на молодых людей. — Ты всё перепутал, Влас, — не дожидаясь того, чтобы Влас Ильич представил свою спутницу, сказал один из молодых людей, пухлый господин в бежевом платье и съехавшем набок парике. — Я Отто, это Дитмар, это Магда, а вот Лиза. — Чего ещё ждать от немца: никакого чувства юмора, — сокрушённо развёл руками Влас Ильич, усаживаясь. — Ты не Отто, ты Ма-агда! — пьяно заявила пучеглазая блондинка в белом однобортном пиджаке с галстуком, совсем подросток на вид. — Подожди, Магда — это ты. Или ты Лиза? — серьёзно поинтересовался второй господин, в платье с блёстками и с ободком с перьями на лысой голове (Дитмар? Отто? или всё-таки Магда?). — Лиза я, — заявила брюнетка во фраке с моноклем в глазу. — Не верю! — замотал головой тот, кто должен был быть Дитмаром. — Скажи что-нибудь по-китайски! Лиза произнесла длинную мяукающую фразу. — Лиза у нас из Шанхая, — пояснил Вере Влас Ильич. — Ты что, китаянка? — выпучила глаза Магда. — А я похожа на китаянку? — спросила Лиза. На китаянку она была непохожа. — Я не знаю! — глупо засмеялась Магда. — А что эта фраза значила? — обратился Влас к Лизе. — Я послала его к чёрту, — ответила Лиза, поднося к губам сигарету в мундштуке. Отто заржал. — Эдак и я могу! — объявил Дитмар и выдал какую-то тарабарщину. — Ну, значит, Лиза теперь ты, — с готовностью подтвердила Лиза. Все заржали пуще прежнего. Следующие часы прошли в том же невыносимо пошлом духе: все выясняли, как называть друг друга и Власа с Верой (сошлись на том, что имя Власа стало своим же родительным падежом, а Веры — омонимом немецкого местоимения «кто»), потом Магда стала уверять всех, что только что видела в зале актрису Хильду Хильдебранд, потом пили шампанское в честь Хильды, а также дней рождения Гитлера (предложил Отто) и Ленина (в ответ предложил Влас), и неясна была степень ироничности этих тостов, потом Магду вырвало под стол (все аплодировали), потом пересели за другой столик, потом в дамской комнате к Вере пристала какая-то потасканного вида фройляйн, повиснув на шее и жарко шепча в ухо свой номер телефона, потом оркестр завыл, загремел чарльстоном и пошли танцы. Вера уже заметила, что далеко не все в зале носили наряд противоположного пола, и потому среди танцующих костюмов с костюмами, костюмов с платьями и платьев с платьями было затруднительно разобрать с балкона, какие пары здесь разнополые, а какие однополые. 3:28Разошлись далеко заполночь, когда на сцене остался лишь одинокий несчастного вида юноша, выводивший заунывные звуки при помощи вибрации двуручной пилы. Магда и Лиза куда-то давно испарились. Дитмар хмуро подволакивал к таксомотору совсем обессилевшего Отто, причём последний, потерявший где-то на полпути и парик, и туфли, пытался поцеловать своего приятеля в шею, а тот вяло отбрыкивался, приговаривая: «Я не швуль. И ты не швуль. Разве ты швуль? Я-то точно нет». Подъехал и таксомотор для Веры с Власом. Уселись. — Вы где живёте, Вера Пал-лна? — заплетающимся языком спросил Влас Ильич и тут же устало добавил. — О-ох, как же я ненавижу столько говорить по-немецки.
-
Но ведь было оговорено, что китайского языка не будет!))))
-
вот тебе и перфоманс
-
Душевно ветка началась.
-
А не плохо так:)
-
Могуч.
-
Это... это... это эпично ^^
-
Дурной сон Веры Павловны (%
-
Давай вечером
Умрем весело,
Поиграем в декаданс ©
-
Отпад!
-
На ДМчик похоже.
-
-
По правде сказать, большинство здесь — не швули, а так. Хотя я, конечно, не проверял.
Ну-ну.
Мастер двусмысленной шутки в деле.
|
-
Каждый раз, когда я читаю про то, как твоя перса думает, чувствует и принимает решения, меня это дико восторгает :)
|
|
Какую-то часть вечера Мартин провёл в расспросах. Он плёл небылицы, чушь, пытаясь выяснить, кто, откуда, как, но...всё что он знал, это что в это захолустье прибыло три всадника на усталых лошадях. Мало, бесконечно мало для городка, в котором(немыслимая беспечность!) даже не было частокола..и все защитников как таковых здесь не было. Несколько молодых и невнимательных ополченцев не в счёт. От чего они спасут? От кражи? Приди сюда даже обыкновенный выгрыз попортил бы немало крови.
Да и замок далековато. Стены у него конечно наверное крепкие, но пока оттуда придёт помощь... Сто раз успеют сжечь и ограбить. Одним, Мартин, привыкший жить войной, считал Пустоши дырой. Недаром их так назвали. Но дырой весьма удобной, если учесть мягкость постели, качество выпивки и еды. Возможно не лучший вариант, но всё же здесь можно было весьма неплохо расслабится, после долгой дороги и расспросов.
-"Возможно, они проехали селение и направились прямиком в замок. Или просто, дальше по дороге. В конце-концов где ночевать убийцам как не в поле?"- растянувшись на кушетке, Мартин сам не заметил, как уснул. Впрочем, некоторые меры предосторожности он всё же предпринял. Мало ли кто захочет ночью отведать его крови?
Ночь не принесла успокоение душе росомахи. Проснувшись, он едва мог вспомнить жалкие отрывки тех видений, что посещали его, и хотя он чувствовал себя отдохнувшим, на душе спокойно не было. Он помнил дорогу..нет, даже не так, Дорогу. Громадный, бесконечный путь сотканный из чёрного бархата. Она была совершенно не похожа, на те, по которым Март привык переставлять ноги. Ни снежные горные тракты, ни лесные тропы, она была совсем иной, непривычной ему. Он видел следы невиданных тварей - громадные отпечатки копыт, сияющие неземным, лазурным огнём, или же наоборот, едва видные даже на таком фоне тихо мерцающие следы кошачих лап..Вот только кошка, оставившая их явно привыкла ходить на двух ногах. Впрочем, едва Мартин встал с кровати, как сон почти сразу же позабылся. Осталось только чувство какого-то неведомого приключения, загадки, которую нужно разгадать.
Наконец, утром, когда Март решил дать себе небольшую поблажку, и не надевать доспехи немедленно, Звездолов спустился ко всем, привычно уходя в себя. В конце-концов, такие сны не приходят просто так, следовало немедленно поделится этим со Звёздочкой. Возможно, это какой-то знак от предков, или наоборот, от его любимой. Однако, спокойно выпить чаю и позавтракать не удалось.
Следопыт нахмурился. -"Призрак? О чём толкует этот..нет, он не похож на землепашца. Да и не занимался я обычно призраками, но.."- Мартин встал и медленно, стараясь не пугать человека подошёл к креслу. - Где вы его видели? На что он походил? У него были какие-нибудь характерные черты лица? Вы сумели его разглядеть? И что, во имя предков, случилось с вашей одеждой? - на мгновение Звездолов ощутил укол раздражения, и тут же раскаялся за этот всплеск эмоций. Эти люди не видели в своей жизни ничего опасней бешеной собаки. Выудить ответы из этого мужчины будет непросто.
- Успокойтесь. Сделайте глубокий вдох и выдохните.- Маленький человечек сделался вдруг неожиданно убедительным. Возможно, дело было в том, что он неосознанно положил руку на пояс с оружием. - Сейчас вам принесут выпить, но вы должны поведать нам всем, что с вами произошло. Помните, здесь вам ничего не грозит. Итак...расскажите с самого начала. -
|
Вот тебе и "дикарка", хм. Кавалер-дама, оказывается. Подивился рыцарь ошибке своей. Но виду, не желая обидеть, не подал. Помрачнел только, когда она вопросы свои подковыристые задавать стала. А когда сказала, что на другой стороне воевала, ещё сильнее нахмурился. Но - на миг всего лишь. После которого на лицо его вновь улыбка вернулась. На этот раз - грустная немного. Вздохнул Дженсон печально.
- Немногие, к сожалению. Гораздо больше людей предпочли погибнуть в невежестве своём. Но не от Света была эта смерть. От Тьмы, от Ненависти, от Страха, съедавших их изнутри, толкавших их на страшные поступки. От Боли и Страданий, что подбирались снаружи. От Гордыни и Похоти, что толкнули лорда Абеса украсть прекраснейшую Хельгу, и от Гнева, что заставил Эддарда Блейка пойти войной на своего обидчика. А я? Я - всего лишь скромный Воин Веры, сражавшийся за Спасителя. И, хотите верьте, хотите нет, за людей. За людей.
Ещё раз вздохнул печально рыцарь, в воспоминания свои погружаясь. Много всего было на войне. И плохого. И хорошего. Но плохого, конечно, было гораздо больше. И бередить это сейчас не хотелось. К счастью, тут заговорил Вигго. Выслушал его Дженсон.
- Господин Вигго прав, - заявил, ко всем обращаясь. - Война окончена. Даже если мы бились с вами по разные стороны, это не повод враждовать сейчас. Вы - не враги мне больше.
Повернувшись к Астор, повторил:
- Не враги.
И руку протянул ей:
- Возьмите мою руку, леди Гунлауг, в знак дружбы и забытых обид. Забудем прошлое. Здесь и сейчас мы, с Божьей помощью, в мире.
После чего обратился к Вигго:
- Вы правы, милорд. У меня нет денег, чтобы оплатить Вашу помощь. И у меня действительно есть меч. И та небольшая толика мозгов, что была вложена в мою голову Всевышним. Но "мораль" и "нравственность" - не пустые слова для меня. Если Вы покажете мне дорогу домой, будете честны и позволите выбирать, каким именно делом заниматься - я, мой меч и голова будут к вашим услугам. И я буду биться за Вас до последней капли крови или до тех пор, пока Вы не будете удовлетворены. Если же нет, - рыцарь поднялся, в ожидании ответа, - я предпочту поискать другую дорогу. Надеюсь, не обижу Вас своим отказом.
|
|
|
|
|
Крепко сжав зубы, Ульрих слепо гнал своего коня вперед. Выхваченный из ножен меч, холодный взгляд посветлевших серых глаз – багровая тьма на сердце. Рыцарь не замечал хлещущих по лицу ветвей, не замечал бешеной скачки, даже ежедневной сосущей боли в ноге, рыцарь почти не чувствовал.
В голове пульсировала единственная кровавая мысль: «Найти, догнать, убить». Снова, снова и снова, в такт ударам копыт о землю, - найти ублюдка, догнать ублюдка, убить гребанную тварь! Ублюдка. Сволочь. Проказу…
У-би-ть.
Очередная ветка болезненно треснула по лбу содрав кожу. Герцог жалобно всхрапнул пуская пену, попытался встать на дыбы, - удерживая разгорячившегося жеребца, Ульрих наконец сумел прийти в себя. Кровь и пот заливали глаза, - спрыгнув с седла, рыцарь болезненно скривился - рубанул мечом ближайшую ветку.
Снова и снова, изза всех сил, принялся рубить мечом землю.
«Ублюдок! Ушел. Твар-р-рь.» Скрипнул зубами. Согнулся.
…Обильно вырвало под ноги едкой желчью.
Много смертей видел господин фон Бранден, но эта девчонка…Он же защиту обещал!
Встало перед глазами растерянное лицо глупой пигалицы. Потом, довольная физиономия Андреаса представилась – жирная, лоснящаяся особым удовольствием, такая, какой он ее в тот день видел, когда братцу удалось поймать себе для развлечения крестьянку…
…Жаркий тогда был день, потный. Тринадцатилетний Ульрих надрался как свинья. Спал в сарае, в обнимку с отцовским арбалетом который тот запретил трогать, торжественно пообещав расколотить благородное оружие о голову своего полудурочного сына, если щенок посмеет тронуть арбалет хоть пальцем. На следующий же день Ульрих тихонечко свистнул арбалет из отцовских покоев, - потренировался в стрельбе, надрался как свинья и прилег поспать после обеда в курином сарае.
Тихо. Покойно. Перья летают. Куры хвочат. Уютно пахнет дерьмом и соломой...
....Он так и проспал бы тогда целый день, если бы его не разбудила старая служанка проведавшая о тайной убежище младшего из Бранденов.
Гельда, как и вся дворня была напугана, добродушное лицо милой старухи посерело. Губы сжались в тонкую полоску. Дрожащим голосом поведала благородная старуха о новом развлечении Андреаса и его быков. Из сбивчивой речи Гельды выходило, что Андреас со своими низкородными дружками Уродцем Бергом и Хрипатым Свином, украли из соседней деревушки доверчивую девчонку и развлекались с несчастной идиоткой целый день. Братец не развлекался. Будучи извращенным сукиным сыном он лишь смотрел на творящееся насилие. Упивался чужими страданиями. Наблюдал со стороны.
Получал особое удовольсвие.
Дворовые люди знали об этих милых развлечениях но ничего не могли поделать. Андреаса в Бранденсбурге боялись все. Душитель животных, садист и подлый трус. Опасное сочетание. Тихий и услужливый Андреас навевал тихий ужас. Многие его боялись, почти все…даже папаша начал остерегаться со временем. Глаза у Андреаса были, такие…гнилые. Словно колодец с разлагающимся на дне трупом: смотришь в этот колодец, ощущаешь его трупный запах. Мерзко.
Ульрих брата не боялся. Брезговал, но страха не испытывал. На этом и строились их отношения. За то и ненавидел братец самого Ульриха, люто ненавидел, но и опасался тоже люто...
…Голова тогда болела страшно. Сбивчивый шепот Гельды вызывал раздражение в душе. Перепачканный куриным пометом, страдая отрыжкой и тошнотой, молодой господин Бранден выбрался из сарая. Он не знал что будет делать. Планировал поговорить с Андреасом, собирался как-то усовестить брата, взгреть его на худой конец быть может. А потом его самодовольную морду увидел сияющую от удовольствия. И Хрипатого Свинью с голой жопой, удовлетворенно потирающего своё хозяйство. И девчонку, отупевшую от горя, потерявшуюся, полусумасшедшую. Бесцветно всхлипывающую…
Нет, Ульрих никогда святошей-то не был. Зарядил арбалет и послал болт прямо в горло прыщавому Бергу, а потом разрубил мечом оторопевшего Свинью. Нет, не из засады. Вышел вперед и велел сражаться. Свинья оторопел, ухватил топор потными ручками…
...так и подох прямо со спущенными штанами и со своим топором в обнимку. В снулых глазах простолюдина читался один вопрос. «Как так?». Ульрих тогда ничего не стал говорить брату, да и зачем нужны нужны были слова? Палило солнце, мерзко жужжали мухи. Всхлипывала несчастная девчонка. Андреас молча смотрел как Ульрих поднял несчастную с земли и увёл ее прочь. В темных глазах братца горела ненависть, едкая, жгучая, но Андреас всегда был мелким и слабым. На лицо жирный, а фигурой не вышел…Он боялся Ульриха, ненавидел но боялся. Слабым вышел да зато мозговитым. Уже тогда задумал свою месть. Знал, что рано или поздно Ульрих надерется как свинья и потеряет бдительность…
…Мягкие губы Герцога Грома тронули волосы на голове, горячее дыхание коня обожгло кожу. Ухватитв поводья, сгорбившись и помрачнев, рыцарь повел скакуна прочь.
Не было здесь убийцы. Никого не было! Порой, сила не имеет значения. Острый меч, доспехи, крепкая мощь…ничего не помогает. Выматерившись, господин Бранден припал к бутылке с вином. Обещал себе не пить покуда охраняет девчонку.
Вот и доохранялся…
|
|
-
У тебя чудесные посты, а идеи и того чудеснее. Браво!
-
Люди, имена и лица,
Загадочка чужая культура.
Не понять мне японца...
Хоку! :)))
|
|
|
-
ням ням, Доминика как всегда обаяшка!
-
Браво, леди.
Впрочем, скоро вы узнаете, можно ли было верить Мартину Пэлли.
|
Имя? Жжёный задумался, пытаясь вспомнить что это. Имя — это то, как тебя называют. Его называли по-разному. Бродяга, побирушка, калека, урод, монстр, чудовище, господин... Но эти слова не были его именами. Может быть у него вовсе нет имени? Нет. У всего есть имена. Тому же, что имени не имеет - имя дают. Ему тоже давали имя. Кажется, ему имя давала какая-то женщина. Рядом с ним сидит одна. Может быть именно она давала ему имя? Или, может быть, она просто знает, как его называть?
Колдун долго и пристально всматривался из тени надвинутого капюшона в лицо Идуин, пытаясь найти в нём что-то. Какие-то одному ему известные черты. Нет. Эта женщина вовсе не та. Она выглядит иначе. А как выглядела та женщина? Приложив ладони к вискам, Жжёный отчаянно пытался вспомнить хоть что-то. Что-то, что некогда знал очень хорошо, но сейчас у него это знание забрали. Нужно было вспомнить, исторгнуть знание из глубин памяти точно так же, как он неоднократно вздымал свою огненную силу из недр своей души. Вспомнить, вспомнить, вспомнить...
По телу Жжёного прошла судорога. Скрючившись, он навалился на стол, хватая ртом воздух. За долгие годы Жжёный свыкся с болью. Привык не замечать её. Ступая босыми, покрытыми язвами и ранами ногами по холодному снегу, острым камням и шершавому, солёному песку он не чувствовал, как они ранят ноги. Он не чувствовал боли, которую причиняет грубая мешковина, из которой сделана его одежда, касаясь лишённой кожи голой плоти. Он не чувствовал холода, укладываясь на груду колючего елового лапника прямо под проливным дождём, не чувствовал жара, бредя по раскалённой пустыне. За долгие годы он сроднился с болью. Боль стала его неотъемлемой частью. Но не такая боль. Не эта, что сейчас терзала его нутро и самою его сущность, лишая возможности даже думать. Вспышка!
-...ус, сынок, потерпи немного. Скоро всё пройдёт.
- Мне плохо, мама. У меня болит голова. Мне холодно, мама. Я умру?
- Конечно нет, дорогой мой. Это всего лишь лихорадка. Ничего страшного.
- Я не хотел. Я не думал, что лёд такой тонкий. В прошлом году мы уже катались, и ничего страшного не было. А вчера... Мам, с Джеком и Джуди всё в порядке? Они ведь не захлебнулись подо льдом? Мам, это было очень страшно. С ними действительно всё в порядке?
- Конечно в порядке. Сейчас они дома. Лечатся. Они тоже простыли, но не так сильно, как ты.
- Мам, ты ведь не запретишь мне с ними играть? Они не виноваты. Правда-правда. Это я сам решил заехать на самую середину. Пожалуйста.
- Только если пообещаешь мне хорошо себя вести, и больше так не делать. Но хватит. Тебе нужно поспать. А скоро придёт волшебник Селим, и даст тебе целебное снадобье. Помнишь волшебника Селима?
- И я сразу поправлюсь? Мне больше не будет так холодно, и голова болеть не будет?
- Поправишься. Не сразу, но очень быстро. А сейчас отдыхай.
- Хорошо, мам. Только подкинь, пожалуйста дров в камин. Холодно очень. И не надо сегодня гасить свечу на ночь. А то станет темно прямо как там...
- Как скажешь, маленький мой. Сейчас я разведу огонь посильнее. Главное, чтобы дом не загорелся.
На последней фразе голос склонившейся над ним женщины начал меняться. Становился более грубым, властным. Приобретал глухой, рокочущий тембр. Лицо женщины начало оплывать, словно восковая свеча, и сквозь знакомые и любимые черты начало проступать надменное лицо мужчины. Лицо, которое он видел лишь однажды, и которое до сих пор преследует его в кошмарах. Взгляд холодных, почти чёрных, глаз, смотрящих, казалось, в самую душу, и чем дольше они смотрели, тем сильнее нарастала боль и жар, и тем ярче перед глазами проступало видение комнаты, залитой пламенем пожара.
Колдун хрипел и корчился, не в силах даже закричать от боли. Тело его били конвульсии, а руки сжимали голову, то ли пытаясь оторвать её от тела, то ли наоборот, удержать на месте. Неожиданно кончики лишённых ногтей и замотанных в бинты пальцев начали краснеть и наливаться багровым, подобно металлическому пруту, опущенному в угли кузнечного горна. Из-под ладоней чернокнижника начали струиться тонкие, похожие на серебристую паутину струйки дыма. Забившись в припадке, Жжёный попытался уцепиться за стол, но его налитые багровым сиянием пальцы лишь оставляли на столешнице глубокие, напоминающие следы когтей чудовища обугленные борозды. В помещении трактира сгустился полумрак, а воздух стал раскалённым, словно в пустыне. Свечи и факелы, которыми освещалась обеденная зала, стали чадить клубами едкого чёрного дыма, а огонь на них приобрёл карминово-красный оттенок. Столб пламени вырвался, лизнув потолок, из большого, добротно сложенного из массивных глыб камина, взревев подобно урагану. На посетителей, сотканный из языков пламени смотрел, неторопливо поводя из стороны в сторону чёрными провалами глазниц, череп, сохранивший остатки обугленной и полусгнившей плоти.
Вряд-ли кто-то из поражённых, и напуганных жутким видением посетителей слышал, как бьющийся на столе колдун напрягая последние силы выдавил из себя:
- Марк…
В этот момент тело колдуна перестало биться и дрожать, дыхание выровнялось. Медленным, неестественным, словно у марионетки движением колдун сел на лавку и повернул голову в сторону сидящих напротив Клера и его людей. Под капюшоном чародея клубился непроглядный, не позволяющий ничего разглядеть мрак, и лишь два горящих огненно-алым цветом глаза говорили о том, что внутри робы есть кто-то. Или что-то.
- Зови его Ингишерт Вирангерхейт*. – Произнёс ровный, лишённый какой-либо интонации шипящий голос, который никак не мог принадлежать Жжёному, и в ряд ли вообще принадлежал человеку.
В этот же момент всё закончилось. Пламя камина, явившее жуткий образ опало, оставив в знак подтверждения, что увиденное не было иллюзией копоть на потолке. Удушливый чад и жар, наполнявший залу пропал, а свечи, лучины и факела вновь стали гореть невысоким, ровным, ярко-оранжевым пламенем. Жжёный рухнул на исчерченный выжженными бороздами стол, лишившись сознания.
-
"- Мне плохо, мама. У меня болит голова. Мне холодно, мама. Я умру?"
А вот это кусочек я уже писал ранее, на тему боли и отчаянья... Фр!
-
Ты, однако, монстр. В хорошем смысле этого слова.
-
Не могу сказать что я фанатка Жженого. Но это хороший пост.
Грустный, красивый и персонаж что-то вызывает в душе.
Драмма. И меня это проняло.
|
-
Я несколько раз пыталась отыграть восточную девушку с мечом, правда больше в китайском ключе, нежели в японском. Поэтому вот... читаю и дурею. Очень классно.
-
Приятно читать, приятно играть с хорошим игроком. Приятно учиться.
|
Ещё прошлым утром, Мартин выбрал себе коня. Ну как коня - кобылку. Маленькую, крепкую, лохматую и спокойную, словно восходящее солнце зимним утром. Одним словом под стать себе. У неё было мудрёное имя, со множеством слогов, но откликалась она на Ку-мин. Нельзя сказать что Звездолов сразу привязался к ней, но она терпела такого неопытного седока, как он, и за морковку-другую соглашалась терпеть его странности. Что уж тут говорить о её ровной походке. Да, такая не станет выбрасывать своего всадника из седла из-за какого-то там кролика, прошмыгнувшего через дорогу. Именно благодаря этому самому спокойному колыханию, Март спокойно мог говорить с Илой, и даже совершить маленький подвиг - раскуривание трубки на ходу.
-"Звёздочка, это самое тихое и спокойное путешествие которое я когда-либо видел. Если служба этой самой гильдии вся будет такая.. Пф-ха! Впрочем, о чём это я, не бывает таких синекур. Давай я лучше тебе ещё раз расскажу про свою землю. О, как она прекрасна, ты бы знала. Особенно осенью, если тебя конечно не пугает перспектива скорых заморозков. Ха, наши кланы буквально живут этим. Мы часто справляем свадьбы именно осенью, да. Под красными соснами. Ты что, никогда не видела красных сосен? Ха, оно и понятно, такие чудеса бывают только в наших землях. Говорят, что клятвы произнесённые под их сенью самые крепкие, и предавший слово, данное под сосной, ждёт немилость предков, и Тропа его будет извилиста и скользка..и кто знает, может быть даже от крови предателя?..
Их на самом деле не очень много, это как бы не одно растение, а два. Эдакий..как ты там говорила..этот..как..его...
-Симбоиз, вот!- Март даже прищёлкнул пальцами, и довольный, словно медведь нашедший дупло с мёдом, пришурился на дорогу. -" Так, вот, представь себе обыкновенную сосну, с зелёными иголками, шишками, может даже гнездом совы..и увитую лозой. Девичья ягодка, так она называется, да уж. Что ты смеёшься! Я правду говорю, мы её так и зовём! Осенью, когда весь лес одевается в гномье злато, эта сосна становится красной, будто кровь из сердца. Не без проблеска зелени, конечно.-
- Есть одна легенда, старая-старая, никто в неё уже давным-давно не верит, про парня и девушку, которых сгубило предательство друга, и которых закопали где-то глубоко в лесах, Селвин и Турама, так их звали...Говорят, что первая такая сосна появилась на той могиле, а того самого человека, что их предал, настигла кара предков, да не просто предков, а самого Селвина, который поднялся из могилы и забрал его дыхание, став ходячим деревом. Имя предателя забыли, его узелок на верёвке Клана срезали, и после смерти, его тропа не вела ни к Дому, ни к Очагу! Да и была ли та тропа, а, Ила? Позже, Селвин вернулся на могилу, где простоял до весны. А осенью наши кланы увидели первую красную сосну. Вот такая вот история. Да дорогая, я слышу, видимо спокойная дорога закончилась."-
Звездолов придержал немного кобылку, и орудуя поводьями повернул её боком. -"И чего он орёт, будто у него дурная болезнь? Проклятье, Ила, он и впрямь похож на того паренька, помнишь, из шестнадцатого, в тот день он выбежал от лекаря с таким же лицом! О, предки, надеюсь это не так, я травник-лекарь, могу только оскопить..Не думаю, что это ему придётся по нраву."-
- Говори толком, балда! Я не понимаю твоих панических воплей и не вижу погони! - Между делом Март уже осматривал кусты впереди и позади, а рука тянулась к луку, притороченному к седлу в специальном чехле. Дорожные приключения, что может быть милее сердцу воина и путника?... Если быть честным, почти всё что угодно.
|
|
|
В путешествии Ульрих коротал время сочиняя вместе с Найджеллом героическую балладу.
Своему оруженосцу рыцарь купил молодого коня – легконогий и покладистый меринок вишневой масти обладал добрым нравом, был спокоен и выучен. Словно специально созданный для юного слуги, жеребец прекрасно сочетался со своим новым хозяином.
Проблема двух мужчин и одного благородного жеребца была решена. Теперь Ульрих мог напиваться подремывая в седле, а Найджелл был волен распоряжаться своим скакуном по собственному желанию.
Во время остановок, со скуки, рыцарь напевал сквайру нужный мотив, а Найджелл проигрывал его на свирели, подбирая для слов подходящую музыку. Разумеется, много лучше здесь сгодилась бы лютня, но Найджелл этого инструмента не знал и играть на нем не умел. Посему оставалось мучить несчастную свирель. Более интересных занятий все равно не было. И боже упаси, если на Ульриха нападала жажда деятельности и желание потренировать своего слугу в обращении с мечом! Пропотев пару раз, получив пару десяток болезненных синяков и почти отбив правую руку, сметливый Найджелл понял, что намного лучше сочинять с господином Бранденом героические баллады, нежели уворачиваться от крепких ударов и зуботычин.
Сам Ульрих в этом путешествии не то чтобы скучал, но и не слишком веселился. Днем неторопливое движение в Нетцер. Вечером трактирные шлюхи и выпивка. Ульрих как правило любил развлекаться с двумя девочками за раз, - поэтому в плане любви не особо страдал.
Еще можно было поглядывать за весельем Хурина, представляя себе голую Ямано во всех видах. Можно было представлять мучительную и долгую смерть везучего Хурина…в последнее время, рыцарь стал ловить себя на том, что слишком уж пронзительным взглядом он порой провожает белокожую воительницу Ямано. Было в ней что-то новое и манящее, свежее, нераспробованное…А впрочем, тпру! Не хватало еще из-за бабенки раскисать!!!
Единственной отрадой оставалась героическая сага, которую рыцарь вознамерился сочинить дабы увековечить собственные подвиги. Как и полагается скромному воину, Ульрих изменил имя своего героя с Ульриха, на сэра Уллейриха фон Брайдена. Сэр Уллейрих фон Брайден красив словно бог, высок, и обладает прекрасной походкой, ибо у него нет постыдных недостатков вроде хромоты или увечий. Он обаятелен, он прекрасен словно ангел, у него на месте все зубы. Воплощение красоты и мужской отваги, как говорится, истинный рыцарь благородства, путешествующий по миру в поисках подвигов!
Собственно, на этом моменте Ульрих ядовито ухмыльнулся, подумав что не так уж много он и привирает.
« А я блядь что, разве не благородный герой волшебных сказок?»
Собственно, поэма была почти правдива. Однако ввиду плохого настроения господина фон Брандена, отважному герою Уллейриху фон Брайдену предстояло умереть под Иллионом и быть сокрушенным ударом могучего копья. Рифмы ложились плохо, - у Найджелла в этом плане оказались такие же дырявые мозги как и у самого Ульриха, - поэтому заключение рыцарю решительно не нравилось:
Крепитесь гордые сердца, сегодня смертный бой
Сегодня мы уйдем во тьму. Расстанемся с тобой.
Я воин славного креста, я рыцарь добрых дел!
В могиле сгнить во мгле сырой, мой роковой удел!!!
Пылал закат и кровь лилась как пенное вино.
Вонзилось острое копье в проклятое бедро…
…Здесь Найджелл осмелился возразить, посетовав на то, что часть «Расстанемся с тобой», звучит хреновато. Кто с кем расстается, мужчина с мужчиной или женщина с женщиной? Непонятно. Да и вообще…
- Пошел к черту! – Выругался Ульрих которому точно так же не нравилась эта рифма. – Если, бльдь, ты такой умный парень, выдумай чего-нибудь сам. И вообще, я не стихоплет, лучше уж с мечом потренироваться, хватит мучить рифмы, хватай мой меч…!
На этом моменте Найджелл как всегда предпочел раствориться, отправившись встречать нового всадника и желая поскорее скрыться с глаз своего господина. Сам рыцарь к этому моменту был абсолютно не в духе, поэтому ответил не слишком-то любезно, подъезжая к незнакомцу на своем вороном и могучем Герцоге Громе.
- Хуле тебя от меня надо?
-
Студент, спортсмен, комсомолец, красавец и главное, суко, скромный и застенчивый! :))))
-
Сэр Ульрих в свеом амплуа... Но он находит в нем постоянно что-то новое и прикольное.
|
Всю дорогу Жжёный практически не проявлял интереса к разговору, лишь изредка поворачивая капюшон в сторону проводника. Ещё на скале, только выйдя из прохода, он начал оглядываться в поисках места, на котором можно было бы веткой или коном посоха начертить нужные ему для расчёта график и формулу, однако появление незнакомца помешало ему. Теперь же, сидя в худо-бедно освещённом зале трактира он разложил на столе огромный фолиант, с запираемым на хитрый замок переплётом из потёртой кожи и массивных пластин огненно-красной меди, в корешке которого нашлось потайное отделение для нескольких остро заточенных перьев и маленький медный сосудец с самодельными чернилами из сажи, сала и какой-то дурно пахнущей жидкости. Фолиант явно был не завершён. Чистые страницы начинались приблизительно с середины, и теперь несколько из них были исписаны строчками мелких, на удивление убористых букв и символов, а так же несколькими графиками и диаграммами, взглянув на которые человек сведущий в тавматургии смог бы разобрать формулы, рассчитывающей коэффициент рассеивания и уплотнения эфирных субстанций и магических полей. Закончив работу, Жжёный закрыл книгу, убрал её в сумку и гнусаво хихикнул. Теперь, когда это надменный слепец Виго вздумает насмехаться над его могуществом, будучи уверенным, что лишил Жжёного возможности колдовать, его ждёт большой сюрприз. Этот завистливый слепец считает, что под прикрытием своих бесчестных рассеивающих колдовство талисманов сможет напасть на Жжёного, и отнять его силу, но Жжёный ещё посмотрит, как эта ничтожная тварь корчится, пожираемая языками пурпурного пламени и пытается выблевать собственные лёгкие, задыхаясь в ядовитом дыму.
Повернув капюшон к беседующим спутникам, чернокнижник показал, что не пропустил ни слова из их разговора и, кроме того, несмотря на внешность и повадки безумца обладает некоторой долей разума и расчётливости.
- Если стоит вопрос в престолонаследии - проскрипел, словно ножом по листу ржавого железа, его голос - то почему бы в ответ на попытку устранения наследников соискателем, вместо защиты наследников не устранить самого интригана? В конце концов, даже если нам удастся добыть требуемый предмет, этот Антонио не оставит своих попыток стать первым, среди наследников, если же его не станет, то когда уляжется буча поднятая его смертью, то перед герцогом встанет выбор - отказаться от своей жены и её детей, оставшись и вовсе без наследников, или смириться с положением дел и иметь возможность передать власть в пусть и не любимые, но во всяком случае заслуживающие доверия руки.
|
Мартин находился на той тонкой и топкой гранью между сном и явью. Настолько тонкой что, Звездолов слышал как парят пылинки, как восходит солнце где-то там, далеко-далеко, как звёзды испускают сияние не стремясь в свой последний полёт! Лесник чувствовал приятное тепло на лице, от которого почему-то становилось грустно, и...
- Кар! - сиплый, громогласный звук нарушил идиллию. Вороны, первые стервятники на полях брани, даже в его собственной комнате они не оставляли его в покое! Звездолов распахнул глаза и попытался вскочить..но куда там. Его ловкое тело было в какой-то странной, но знакомой позе, хотя росомаха был уверен, что никогда раньше не то что не принимал такую, а даже не видел подобное переплетение рук и ног! Что-то врезалось в бока, но следопыт решил разобраться с этим чуть позже. Однако поза была не единственной неприятностью этого утра. Главное, что взволновало следопыта, это отсутствие подштанников. Распутав свои конечности и выкарабкавшись из-под своего плаща, Мартин обнаружил приятный сюрприз - привязанный к запястью петелькой, его кинжал был с ним вместе с ключом. Покопавшись немного в памяти, солдат вспомнил, что этот от его комнаты. Несмотря на то, что росомаха совершенно не помнил, как сюда попал, теперь он был уверен в том что сделал это сам и по доброй воле. Узелок был его, завязанный тем самым особым образом, что известен в его родном клане.
Немного повозившись и оглядевшись, следопыт наконец нащупал в складках плаща те самые острые углы, что впивались ему в бока. Шкатулки. Он зачем-то взял их с собой. Следопыт выдохнул и приоткрыл одну из шкатулок, и его лицо на мгновение озарил свет..светом иного солнца, нежели местное голубоватое светило. Успокоив бьющееся сердце, Мартин захлопнул вещицу и щёлкнул задвижкой, и закутавшись в плащ уселся. Люк, приоткрытый за его спиной сулил близкий обратный путь, но воин не спешил обратно. Для начала надо было подумать, прежде чем нагим спускаться и шлёпать обратно. К тому же, с крыши открывался неплохой вид, и раз уж его сюда занесло, то можно было спокойно посидеть. Март уже опознал место где оказался - крыша того самого трактира, в котором ему полагалось спать.
Однако, усевшись на крышу на нагретое собственным телом место, северянин и думать забыл..звёзды. Тысячи их! Небо было полным полно ярких и разноцветных огоньков. Чужих огоньков, но от этого не менее красивых. На мгновение, росомаха задумался, сумеет ли он найти Путь, если умрёт, и как длинна будет его тропа отсюда? Но в следующее мгновение отринул эти мысли. - Ила, Ила, ты только посмотри на эту красоту. Побери меня духи, Звёздочка, когда мы с тобой последний раз просто сидели и смотрели на небеса, а? - Небо с края уже начинало голубеть, но звёзды не торопились сдаваться, хотя уже и порядком поблекли. - Алча милости небес, а? - в этом вопросе, повисшем в воздухе было что-то...такое, будто фраза вырванная из контекста, будто цитата из... - Нет, не вспомнить. -
Мужчина некоторое обернулся, и взглянул на колокольню. Пора. Он распахнул ту шкатулку, что уже открывал, и рассветный свет встретился с иномирным. Всего на несколько минут, но почему от этой выходки на душе Звездолова сделалось светло и легко. Закрыв глаза и подставляя лицо солнцу, он принялся вспоминать.
Вчера...Что же было вчера, до того как он лёг? Ага! Сначала он отдал прачкам почти все свои вещи. Точно. Потом..помнится, он парился вместе с Ульрихом..или это был какой-то другой здоровяк? Затем он точно пил неразбавленное, приближаясь к тому состоянию, когда вино уже не пьют, а лакают. Причём это он делал уже вместе с Ульрихом, это точно, пару раз чуть не двинув ему в челюсть за его туповатый и гонористый нрав и лошадиное ржание. Но потом как-то незаметно отбился от него, и оказался всё в той же баньке, на этот раз вместе с приятного вида девушкой которую хозяин рекомендовал как массажистку. Что удивительно, ею она и оказалась, и отлично размяла всё, доведя Мартина до состояния "вялый студень", а потом вывела его за руки, и помогла нырнуть в бочку с ледяной водой. Ух! От воспоминаний о таком контрасте у Звездолова аж пошли мурашки по коже. Позже...что же случилось позже?
Ага. Он вернулся, и некоторое время распивал спиртное вместе с хозяином трактира. Кажется, Март поделился с ним какими-то своими воспоминаниями, ещё до этой самой войны, какие-то события юности, которые уже и ему казались не больше чем старыми байками, да и сам хозяин оказался весьма сносным собеседником. Это уже было далеко за полночь, и в конце-концов, прихватив пару бутылей, Март вернулся в комнату, где откупорив одну из них благополучно уснул в тёплой и мягкой постели, разговаривая сам с собой. Больше в голову ничего не шло. Он точно помнил, что ушёл к себе в комнату, и заперся на ключ и щеколду, но как он после этого попал сюда?..
Так и не разгадав эту загадку, следопыт наконец поднялся, и осторожно ступая по черепице двинулся к люку, щеголяя голым задом. В плащ крепыш завернул свои шкатулки, очевидно ценя их больше, чем своё тело. Именно так он и вернулся в свою комнату, в которой его ждала его собственная одежда. Слава предкам, он не сжёг её или не выкинул в окно в неожиданном приступе лунатизма. Наконец, после того, как мужчина более-менее облачился, он направил свои стопы вниз, к жрецам храма вкусной еды, проще говоря — на кухню. Несмотря на ранний час, очаг уже пылал вовсю пылал, а несколько поварят носились. К сожалению. Пришлось поймать одного из них за ухо, и приказать принести кувшин кипятка в его комнату. Получив заверения, что всё будет исполнено в лучшем виде, Март удалился наверх, готовится к предстоящему походу, и заваривать бодрень. Шестое чувство говорило ему, что если он насильно не вольёт своё пойло в глотки своих спутников, то они двинутся не раньше чем после полудня.
|
|
-
Оказывается я соскучилась по сэру Ульриху. Хе-хе)))
-
Сей модуль был написан исключительно ради приключений на жопу сэра Ульриха.
-
Ну, сперва бутылочку бы непочатую отыскать…- Героически вздернув бровь, Ульрих почесал подбородок.
Такая компания пропадает! :( Тут две бочки на руках, а выпить не с кем! :)
|
|
Пихт
Неизвестные самолеты русских смущали, но добавляли азарта в тоже время. Когда противник знаком и знаешь все его уловки - становится скучно, даже если смерть всегда за плечом твоим. Но когда враг может выкинуть что-нибудь новенькое, начинается настоящая игра.
Адреналин в крови. Сердце трепещет.
Набираешь высоту.
Противник пикирует навстречу. Использует ту же самую тактику, которую избрал ты.
Огненные нити трассеров вспарывают ночную тьму. Лишь в самую последнюю секунду успеваешь увести свой самолет в сторону немного. Иначе распрощался бы с правым крылом. Камнем бы рухнул вниз. Повезло тебе.
Самолеты эскадры ответили плотным огнем. Но результатов ты не увидел - все происходило уже позади.
С ревом проносятся рядом с твоей машиной русские самолеты. Их очертания чудны - узкий силуэт, длинный нос, кабина пилота расположена практически у самого хвоста. Но тем не менее, они летают. И довольно неплохо при этом.
Но вот - ты над строем русских. Вернее, над "каруселью" в которой смешались как самолеты вашей эскадры, так и машины русских пилотов. Похоже, что комми навязали свою игру.
Трассеры разлетаются в ночи, обозначая направления стрельбы. Горит земля. Полыхает небо. Красиво. Завораживает картина подобная.
Несколько самолетов, объятых пламенем, на землю падают. Не получается в темноте разобрать свои это, или чужие.
Выбрав цель, толкнул штурвал от себя, заставляя самолет перейти в пикирование.
Выбрана цель. Мечется в прицеле.
Очередь. Еще одна, с поправкой.
Один за другим вылетают заряды из твоих орудий. Трассирующие, бронебойные, бронебойно-зажигательные.
Видишь, как силуэт, что мелькал в прицеле, охватывает пламя. Падает на землю сбитый самолет.
Разворачиваешься и набираешь высоту. Удача тебе сопутствует.
Ралль
Неотрывно следуешь за Малецки. Уверенность в своем превосходстве непоколебима. Даже шутки шутить успеваешь, глядя, как приближаются русские.
Они ударили первыми. Сегодня советам повезло и они были выше вас. Этот козырь был разыгран первым.
Ты не увидел, а скорее почувствовал, как более шести десятков самолетов пошли в атаку на вашу эскадру.
А потом ночь впереди взорвалась десятками вспышек и сотни трассеров-светляков полетели навстречу.
Азарт. Страх. Восхищение. Восторг.
Экстаз.
Непередаваемое ощущение. Все смешалось в тебе на секунду.
Но на секунду и только.
Работа превыше всего прочего.
В эфире слышны крики чьи-то. Похоже, что не всем повезло уйти от обстрела русских.
Рядом проносятся вражеские машины. Настолько близко, что кажется - протяни руку и коснешься. Даже показалось, что видел ты лицо русского пилота, в отсветах вспышек. Спокойное, уверенное лицо человека, который знает, что враг силен, но не отступит, ибо дело его правое.
Как-то пропала твоя бравада после этого. Ушла сама собой. Пришло вместо нее осознание, что в отличие от поляков и французов, эти парни будут сражаться до тех пор, пока могут дышать.
Вздрогнул.
Но вот - высота набрана. Самолеты закладывают вираж. Разбирают цели.
Пикируют на "карусель" внизу. И ты тоже пикируешь. Ты выбрал себе цель.
Длинную очередь дал. Но не смог поразить машину русского пилота.
Чертыхнувшись про себя, пошел на новый разворот.
Герберт
Сосредоточен как и всегда. Ничего лишнего. Все внимание на бой. Нет времени на глупые шутки. Каждый миг может стоить тебе жизни. Или твоему товарищу.
Новые самолеты русских заинтересовали тебя. Невиданные ранее машины. На что способны они? Предстоит узнать в бою их возможности. Вряд ли они превосходят ваши мессеры, но чем черт не шутит?
Неотступно следуя за Пихтом, ты видел, как ночь в единый миг взорвалась десятками вспышек.
Даже не успел ты понять в какой момент огненная дорожка трассеров соединила твое крыло и пушку русского самолета.
Машину тряхнуло сильно. В сторону повело.
С большим трудом удалось тебе вернуть управление.
Лоб испариной покрылся в одно мгновение.
Никак не ожидал ты подобного. Но полет продолжать можешь и это главное.
Вслед за Пихтом выполнив разворот, спикировал на свалку, в которой увязли истребители эскадры.
Выбрав цель дал по ней длинную очередь. В отсветах зенитных взрывов увидел ты, что лишился русский пилот части своего крыла и понесся к земле.
И уже мгновением позже, в луче прожектора - парашют.
Добивать не стал - нет времени.
Разворот сделав, пошел набирать высоту.
Гунштейн
Двигатель верного истребителя гудит ровно. Машины идут ровным строем.
Горит внизу земля.
Небо впереди освещают вспышки от разрывов зенитных снарядов.
Все это выглядит донельзя торжественно. Словно все здесь собрались на большой праздник.
Но ты уже не раз видел такую картину. Совсем не праздник. Нет торжества в душе.
Приказ получив моментально перешел к исполнению. Готов показать советам, кто в небе хозяин. Уверен в том, что станешь проблемой для русских пилотов, несмотря на наличие у них новой техники.
Набор высоты - решение верное и нужное.
Советы пикируют навстречу.
Ночь озаряется вспышками пулеметов и огненными нитями трассеров.
Четко видны тебе вражеские самолеты впереди. На такой скорости и при таком малом расстоянии вряд ли их атака нанесет существенный урон. Скорее жест отчаяния это. Менее двух секунд на то, чтобы прицелиться и поразить противника. Даже не стал боезапас расходовать. Практичен во всем ты.
Велико было удивление твое, когда тряхнуло машину от сильного удара. Так и не понял ты - был то осколок от зенитного снаряда, или же заряд из очереди вражеского истребителя. Но на секунду сбился двигатель. Чихнул. Затих. Мгновение показалось тебе вечностью. Но после вновь ожил движок и смог ты продолжить полет.
Набрал высоту необходимую и следуя приказу спикировал, выбрав цель.
Каждую секунду ожидая, что двигатель вот-вот снова заглохнет, волнуясь по этому поводу ужасно, ты все же поразил русский истребитель.
Все удачно закончилось на этот раз. Вновь высоту набираешь.
Малецки
Готов рискнуть. Но рано еще. Нужно сначала пощупать врага. Понять, на что он способен и на что готов. Потом уже можно вперед бросаться, зарабатывая награды.
Чувство азарта, твой постоянный спутник в жизни, и теперь с тобой. Словно не в бой идешь, а садишься за партию в карты с сослуживцами. Только ставки совсем иные в этой игре. Там ты деньги проигрываешь, здесь - жизнь.
Машина слушается тебя как нельзя лучше. Ночные вылеты тебе не в новинку. Знаешь, что ночной бой имеет свои плюсы и минусы. Знаешь, что придется попотеть сегодня. И все равно в предвкушении восторженном пребываешь.
Получен приказ, началась работа.
Ты знаешь, что нужно делать. Так и подмывает тебя нарушить указания и броситься в атаку немедленно, но держишь в узде свои желания.
Добавляешь двигателю оборотов. Ускоряется истребитель. Набирает высоту.
Навстречу пикируют русские самолеты.
Улыбаешься. Адреналин в крови. Сердце трепещет.
Трассеры совсем рядом проносятся. Не обращаешь внимания на них - совсем другим увлечен.
Сейчас настанет твой час.
Вот ты над русскими. Выбираешь цель.
Пикируешь.
Самолет врага в прицеле твоем отчетливо виден.
Только хотел выпустить очередь по нему, как вдруг - кто-то другой поджигает машину советскую. К земле уносится сбитый русский, а ты обиды чувство испытываешь и злобы немного, как если бы за карточным столом кто-то сжульничать посмел. Но здесь не карточный стол и ты практически сразу забываешь о досадной случайности. Выбираешь новую мишень. Даешь очередь, но все выпущенные заряды мимо проходят.
Больше нет времени пикировать. Выравниваешь машину.
Вновь набираешь высоту.
В следующий раз повезет больше. Уверен.
Гребель
Немного страшно тебе, но в то же самое время ты уверен в своей победе. Нет ничего, что сможет остановить тебя.
Легкий мандраж - нормально перед боем.
Десятки русских в небе - ком подкатывает к горлу. Кончились шутки. С таким количеством русских будет трудно справиться. Да еще и зенитки на земле.
Но гонишь прочь от себя мысли дурные.
Тянешь на себя штурвал. Высоту набираешь.
Русские мчатся навстречу. Самолет твоего ведущего дернулся, когда в него угодил заряд выпущенный одним из русских пилотов. Но, вроде бы, ничего страшного не случилось. Продолжает полет боевой товарищ. И ты следом за ним.
Высота набрана.
"Карусель" внизу. Жаркий бой, в котором маневренные русские самолеты становятся опасными противниками. Ни в коем случае нельзя ввязываться в свалку.
Выбрав цель, пикируешь.
Позади остался страх. Полностью сосредоточен ты на выбранном самолете врага. Длинную очередь выдаешь. Видишь отчетливо, как разваливается на части самолет советский. Ты сильнее. Нет больше страха в твоем сердце. Уверенность в победе все заполнила.
Сам собой прицел наводится на другой истребитель советов. Вновь очередь. И еще один русский сбит. Горящая машина падает, оставляя в небе дымный след.
А ты - разворачиваешься и набираешь высоту для нового захода.
|
|
|
Редкие автомобили скользили по залитым солнечным светом улицам небольшого американского городка. Немногочисленные прохожие, рискнувшие в этот знойный день покинуть свои дома, дарующие спасительную прохладу, неспешно брели по тротуарам. Небольшие кафе, оккупировавшие первые этажи большинства зданий пользовались сейчас особенной популярностью – мало кто мог удержаться от искушения нырнуть в объятья установленного в каждом из них кондиционера и немного расслабиться, попивая холодную газировку, приобретённую здесь же.
Температура снаружи поднялась до ужасающе аномальных отметок – синоптики сообщали, что на этой неделе жителям придётся испытать рекордную для данного региона жару. Диктор новостей, не далее, как сегодня утром, донёсший до публики эти неутешительные известия, в придачу выдал целый ряд ценных советов по предотвращению тепловых ударов и оказанию первой помощи в случае их получения. Даже ветер, порывы которого периодически налетали на изнывающий от жары город, не особенно радовали – приносимое им мимолётное облегчение тут же сходило на нет под воздействием палящих лучей безжалостного солнца. В связи с погодными условиями, описанными выше, было бы вполне логично предположить массовое бегство людей подальше от этого пекла – мало кто откажется провести выходной день на природе, устроив, к примеру, барбекю на берегу одного из озёр, которыми были богаты окрестности. Но, по большей части, ничего подобного не происходило, да и удивляться тут было особенно нечему.
Открытие нового торгового центра было само по себе значимым событием для жителей небольшого провинциального городка, даже если забыть о том, что этот объект обещал стать самым крупным представителем подобного класса на многие мили вокруг. Подобное мероприятие, конечно же, не ускользнуло от внимания прессы и телевидения, причём не только местного – церемонию открытия, во время которой мэр города торжественно перерезал красную ленточку, почтил своим присутствием даже журналист канала CNN, некоторое время крутившийся вокруг в сопровождении оператора с камерой.
Торговый центр действительно впечатлял. Уже во время строительство здание стало настоящим центром внимания, буквально притягивающим различные слухи и сплетни. Сплетни касались личности хозяина, количестве этажей, наличия развлечений, отделки, дизайна и, конечно, названия. Почти каждый горожанин так или иначе слышал о появлении торгового центра, а многие - ждали с беспрестанно растущим нетерпением. Бизнесмены – дабы занять площадь под свою новую торговую точку; городские модницы – проверить, стоит ли местное собрание бутиков того, чтобы не ездить в мегаполисы за новинками; безработные – возможность, наконец, устроиться на какую-нибудь должность; дети хотели развлечений; домохозяйки – места для семейного отдыха; студенты – возможности подзаработать летом.
И вот день настал, а вместе с ним возникли около зеркального здания разинутые рты, восторженные взгляды, искусственные улыбки первых лиц. Торговый центр искрился от внимания – весь день и ночь накануне мойщики окон приводили его в порядок. Величественно возвышались все пять его этажей и название с гордостью оставляло умы в неведении – отчего именно «Август»? Это имя владельца, исторически знаменитая личность или просто летний месяц? Ведь открывался центр в июле, что подрывало позицию последней теории.
Торговый центр «Август» распахнул двери перед многоликой толпой ровно в 10 утра, как и было заявлено в пестрящих афишах и флаерах, заботливо предоставленных едва ли не каждому расторопными девушками-студентками. Если снаружи Август блистал, то внутри его блестящее великолепие просто заставляло воображение отказывать. Скептики, безусловно, сразу задались двумя вопросами: на чьи доллары построено это чудо дизайна, уж не честных налогоплательщиков ли; и зачем их захолустному городишке такой замок.
Стекло было всюду. Казалось даже перекрытия, нарушая все законы архитектуры, были созданы из этого хрупкого материала. Работники торгового центра, начиная от уборщицы и до администратора шикарного ресторана, расположенного на третьем этаже, вышколенные, познавшие искусство искренней улыбки, двигались каждый за своим стеклом словно рыбки в дорогущем аквариуме.
Холл – первое, что предстало взглядам вошедших – создавал впечатление маленького оазиса, приюта уставших бродить по бесчисленным магазинчикам, место встречи, место ожидания, что особенно скрашивала находящаяся неподалеку и только здесь курилка, а также снек-бар и, как ни странно, вездесущий газетный киоск. Отсюда же наверх отправлялись широкие лестницы из толстого стекла и прозрачные лифты. Особенно выдающимся элементом был и огромный плазменный экран, почти целиком занимавший одну из стен – на нём постоянно крутили рекламу, иногда вперемешку с экстренными выпусками новостей. Над этим чудом современной техники расположилось небольшой электронное табло, сообщавшее посетителям текущее время, температуру и давление. Вопрос о финансировании наверняка ещё будет поднят неоднократно. Сумма, затраченная на строительство торгового центра наверняка вызовет многочисленные сплетни, споры и пересуды. Но только не сегодня. Атмосфера праздника ещё слишком сильна.
Сейчас холл заполнен людьми – многие сидели на удобных диванах, выставленных вдоль стен, не было отбоя от посетителей и в небольшом, располагавшемся здесь же баре. Группка симпатичных девушек, оживлённо переговариваясь, фотографировала друг друга на чей-то айфон, путём смены фона решив разнообразить свою новостную ленту. Прямо по залу расхаживало нечто, облачённое в костюм огромного бургера, раздавая посетителям брошюры с рекламой ресторана на втором этаже. Двое мужчин в дальнем конце помещения ожесточённо спорили у стены, периодически срываясь на крик и с трудом сдерживаясь от того, чтобы не наброситься друг на друга с кулаками. К находившемуся здесь же киоску выстроилась длинная очередь за газетами, не меньшей популярность пользовался и автомат, за умеренную плату выдающий освежающие напитки. "12.10" - горели красные цифры на циферблате.
|
|
-
Ай яй яй, ронин ухаживает за своей внешностью. Как это деффачково :Р
-
Твоя самурайка нравится мне все больше и больше. Очень хочется водить вас долго.
|
|
|
|
-
Как и обещал...
-
Если бы Юмико поела, это бы нарушило крутость образа. Настоящие самураи не жрутЪ. Они гневно сверкают глазами из под шлема и никто не угадает что тама где-то спрятаны сисьге))))
-
Эта девушка мне симпатична.
|
|
|
|
-
За обзор ситуации в профиле)
и посмешило, и соглашусь)
-
Стимулируем игрока писать чаще, больше и лучше!
-
Присоединяюсь.
-
Мрачный гонор. Железные яйца. Эльдан Брасмер крут как сама крутость и даже круче.
|
|
Проглотив последнюю ложку супа, который любой, кроме Жжёного, будь он даже самым нищим бродягой, назвал бы отвратными помоями, он осторожно отставил миску на край лавки и забравшись рукой старую, многократно залатанную сумку из мешковины начал судорожно в ней копаться, выискивая что-то на самом дне. Нащупав то, что искал, безумный калека, хихикнув, бросил в опустевшую миску маленькую медную монетку. Такую же потрёпанную временем как и её владелец.
Люди, которые шумно прибывали в этот дом сгрудились возле одного из столов, что-то рассматривая и о чём-то говоря. Это заинтересовало Жжёного. Медленно поднявшись с лавки, он взял в руку свой прислонённый к стене возле камина посох и хотел было направиться к группе людей, однако потом, снова повернулся к камину и, наклонившись, поднял с каменного основания небольшой, выпавший из очага и уже почерневший и покрывшийся золой, но всё ещё не до конца остывший уголёк. На мгновенье от бинтов, которыми были замотаны его пальцы, начали струиться тоненькие струйки сизого дыма, на что безумец не обратил внимания, однако тление угля быстро прекратилось под пальцами Жжёного и дымок исчез. Держа уголёк в правой руке, а посох в левой, Жжёный неторопливо ковылял к общему столу, огибая стоящие на его пути препятствия.
Подойдя, он завороженно уставился на стекляшку, на которой проступили колдовские письмена. Жжёный был сильно удивлён, что они написаны теми же рунами, какие были записаны в его собственной дневнике. Рунами языка, на котором составляются заклинания и которым творится колдовство и который практически не применяют для обычного разговора. Где-то в самом дальнем конце его сознания начало подниматься чувство необоснованной тревоги и паники, однако сейчас колдун был слишком отвлечён, чтобы разбираться в собственных мыслях. Он пытался решить логическую задачу - таким образом поменять местами увиденные им руны, чтобы получилась чёткая и завершённая магическая формула. Наконец он понял, в чём была проблема. В задаче не хватало ещё одной руны. Завершающей. Подув на всё ещё сжимаемый правой рукой уголёк и раздув на его конце маленькую багровую искорку, он потянулся к стекляшке и быстрыми, на удивление чёткими движениями нарисовал некую не сложную пиктограмму. То ли эрегированный фалос, то ли ключ необычной формы, то ли гриб, то ли фонтан, то ли гусеницу, возле которого располагался значок, напоминающий стилизованное изображение молнии. Мало кто мог понять, что обозначает эта каракуля, однако посвящённый без труда бы определил символ, обозначающий, в зависимости от контекста, сокрушающее пламя, либо сожжённый пепел.
|
-
Плюс, да. За внимание к потенциальным сопартийцам ^^
-
Чтобы не покончить с собой, когда это делают все, тоже надо изрядную толику мужества.
|
|
|
|
-
Прежняя картинка нравилась мне больше, но доктор реально рулит!
-
Я как бы поддерживаю Агату.
А вот на счет картинки... Зря ты.
|
Общее. Павел и Ольга.
Напряженный воздух пахнет грозой и электричеством, голубыми разрядами молний, сизыми вспышками небесного гнева - вот прямо сейчас, вот-вот, в этой маленькой тесной кладовке что-то грянет! Вспыхнул золотом Пашкин глаз - яростью наполнившись до краев - бросился Смирнов на проклятого гостя, мечтая убить, искалечить, отомстить за всё говно этому проклятому миру.
Р-р-раз. И по морде когтями полосуешь его ты!
Два. Что б тебе, с-сука, неповадно было…
Три. Сволочь, отвали! И удары. По морде, по шее, еще куда-то. Сильные злобные. Больно дышать, в боку колет, ты же не боксер какой-нибудь…Пересохла глотка, но злости твоей на двоих хватит. Сопротивляется гость, отходит в сторону. Вот-вот убьешь его – чувствуешь запах крови, чувствуешь, как когти твои нежную чужую плоть рвут. Внезапно извернулся Гость, лапу твою схватил выворачивая с хрустом. Второй рукой горло сжал, без пощады, выдадвливая из тебя жизнь. Вот и кончилось кажется всё для тебя…сердце тяжело ухнуло в ушах, душно стало, больно стало…
Четыре.
И летят в Пашкино лицо сгустки крови и ошметки теплых мозгов, сладкие капли варенья перемешались на губах с содержимым чужого черепа. Выстрелов болезненный удар хлестнул по ушам. Запоздалый грохот. Ольга не растерялась – две пули и обе в цель! В ушах звон, презрительная ухмылка на губах. Хватит шуток.
Урод злоебучий…
Покачнулся враг, но не упал. Две пули в бошку попали, а он стоит как ни в чём не бывало, только Пашку освободил. И туманный ореол как-то поугас вокруг. Красивое лицо узрела внезапно Ольга. Каноническое такое, словно иконописное. Грустные глаза, острые кошачьи уши, узор прихотливых линий на коже. Жалко такого врага убивать… Сердце сжало предчувствие беды, - словно что-то плохое сделала Ольга, словно чью-то хорошую жизнь оборвала из своего глока. Крови, много крови…
А потом пришла тишина. Исчез Туманный. Быстро и неэффектно, напоследок некие слова произнес, но Ольга уже и не расслышала, - всё еще стоял звон в ушах, после недавних выстрелов.
Мало-помалу ощущения вернулись. Слышно стало как Павел тяжело кашляет до рвоты, слышно стало, как чавкает труп, продолжающий жрать свою тушенку как ни в чем не бывало. И еще легкий мягкий шелест тронул слух – упал подписанный листок с разной непонятной мутью. Для Ольги непонятной. А вот для Павла, что замечательно, понятной вполне…
Кравцова вдруг поняла ясно и четко, Павел может прочитать проклятый листок.
И шепоток мягкого голоса, почудился вдруг Пашке интимно на ушко шепнувший: "Не читай, не помогай ей. Пусть сдохнет. Я, знаешь ли, мой бесценный друг, очень не люблю проигрывать. Взлай. Только попробуй ослушаться..."
|
-
Капитан, я снимаю перед вами шляпу.
-
Нравится ^_^
-
Хорошо пишешь, легко. Про бортовой журнал хорошо тоже. Толково.
-
"Птиську залко", xD
Патетично, но неплохо - мне понравилось :)
|
|
- Ч-че-чего ты сказал? – Ульрих невольно замер словно бы на стену с разбега напоровшись. – Шу…ш...ш-ш (проклятое слово застряло в глотке царапая гортань битым кирпичом. Твою мать же! Твою-то за ногу да еще раз. Простое же слово. Ну!!!)
- Шу...-шэ...-шуу-...(шшш! Блять!!! ) -ш-ш-кхх-куна?
…Отвратительная вода, капли и мерзость, грязь набивается в глотку, топит и выжимает воздух из груди. Она погребает заживо, смыкается над головой, тянет вниз. Медленно убивает старательным садистом. По чуть-чуть. И этот запах. Господь всемогущий! Его никогда не забыть…Они скидывают туда помои и прочую дохлятину, это даже не вода, это теплая склизская жижа пахнущая трупчиной, обнимающая словно разложившийся покойник. Это змеиная кожа. Это вонючая гнилая пасть ведьмы. Утонуть в этом дерьме, в этой выгребной яме…поганая судьба. И это богом проклятые капли! Ежедневно с утра и до ночи, конечно, если в этом ебаном склепе существует день и ночь…
Кап-кап-кап. Ежедневная пытка…кап-кап-кап…вот так и сходят сума под это чертово кап-кап-кап. Как он там нацарапал? Этот бедолага, которому повезло сдохнуть здесь раньше: «Оно зовет меня в темноте»
- Эмм… (рыцарь облизал разом пересохшие губы) Шхуна, ты сказал? Это по воде чтоли? – Ульрих даже про сундук свой забыл и про баб на минутку, сжал кулаки, скрипнул зубами и по собачьи эдак, лохматой головой встряхнул прогоняя непрошенные воспоминания. Ну, нет! Только не перед этим говнюком Джу позориться, только не перед магом способным сжечь человека в головешку за пару мгновений. Как он там выразился?
…Малые мира сего.
Не желая более привлекать к себе чужое внимание, Ульрих быстренько вскарабкался на тележку, предварительно ласково погладив лошаденку и сунув доброй животине пару сухарей (магическим образом всегда имевшимся у рыцаря в кармане). Поправил шлею и быстренько запрыгнул на козлы. Если уж и предстоит пытка водой впереди (что б эту проклятую шхунуу двадцать раз черти на херу отъимели!), то по своей манере Ульрих решил не задумываться слишком далеко. Нужно было как-то перевести внимание с себя, на самого себя (да-да!) То есть отвлечь прыткого советника от своих слабостей дабы продемонстрировать бесспорные достоинства. Дождавшись, покуда богатенький маг устроиться в телеге, рыцарь сунул два пальца в рот и издал пронзительный свист. Вообще-то господин Бранден свистнул со всей мочи, свистнул так громко, чтобы у Джу заложило уши, уж если по правде-то сказать. Свистнул, как в судный день!
Ухватив вожжи и крепко послав кобылу куда подальше по матушке, отдал команду трогаться. Лошаденка напряглась, «легла в вожжи», а Ульрих и не стал ее удерживать. Все таки, Джу надо прокатить с огоньком! Дохнуло ветром, заскрипели колеса подпрыгивая на неровностях, господин Бранден упер ноги в повозку отдаваясь движению, и запел песенку, выдумывая слова на ходу и что называется, по ситуации. Забавным образом, голос у Ульриха оказался приятным да мелодичным, и что забавнее вдвойне, петь слова рыцарю удавалось намного лучше чем говорить. Когда-то, именно пение помогло молодому аристократу отучиться от заикания
…Лошаденка неслась все быстрее, ветер хлестал все яростнее по щекам, Ульрих радостно пел наслаждаясь поездкой.
Что за сла-а-авная картина, всем хорош я, всем пригож
Очень славная детина, конь мой тоже очень гож!
Он умеет петь частушки, знает тридцать три псалма
Злой как бык и резв как вихрь. Лучше Грома нет коня!
Что за сла-а-авная телега и возница хоть куда!
Очень добрая детина, поглядите ж на меня,
Я умею петь баллады, знаю тридцать три псалма!
Меч мой остр, а сердце храбро. Сла-а-авная скотина я.
Ладно скроен и высок. И прекрасен словно Бог.
Всем хорош и всем пригож. Удивительно хорош.
Конь мой Гром, сундук с деньгами
Эх попьянствуем мы с вами…!
...На куплете «попьянствуем мы с вами», Ульрих снова дернул вожжи ускоряя лошадку. Вообще-то об удобстве Джу он уже к этому времени позабыл и развлекал самого себя.
|
|
-
Я не верю, что ты докопаешься и починишь эту железяку, но плюс тебе за то, что бодаешься со стенкой и не поднимаешь кверху лапки.
|
|
|
|
|
|
-
подцепишь что-нибудь... коллективное, бессознательное, потом лечиться не пойми чем...
Муа плакаль.
-
Только хардкор, только возвышенные романтические отношения с балкона...
та не говори))))
|
|
|
-
красиво, черт возьми
-
Стихи подобает плюсовать. Кроме того, я не могу не поддержать плюсом традицию стихосложения в играх, заложенную нами ещё во времена, когда мидмирские жрицы были прекрасны, галактика молода, а грейпфруты в цвету.
-
Молодец!
-
Эх, душевный ты, брат Никодим...
-
Сильно. Пробрало. Прочувствовал.
Хоть это и отдельный фрагмент, вырванный из контекста модуля, но действительно цепляет.
-
ай красиво.
-
за удачный ремейк
-
Стихи... всегда хорошо. А тут еще и удачные! :)
-
awsom.
-
Ничего не кривые. Здорово написал.
-
Обожаю Высоцкого! Спасибо за бережную переделку:)
-
Плюсов я все еще ставить не могу, но это зачетно.
-
И пост хороший, и сам знаешь, за что (%
|
Гребель
В первый раз удачно "причесав" русскую колонну, пошел на второй заход. На учениях множество раз отрабатывал маневр такой и сейчас успешно повторил его, вновь зайдя на удачную позицию. Огонь с земли не представлял для тебя особой угрозы, а цель была как на ладони. Проще и быть не может.
Заработали пулеметы, посылая в цель множество пуль, превращая машины в решето. Транспорт, который поджег Ралль, взорвался едва попав в прицел. Клубы черного дыма в небо поднялись, яркое пламя заиграло, а несколько солдат, что рядом стояли, упали на землю и не поднялись более.
Удачный заход.
Ралль
Следом за Гребелем маневр заложил, выбирая наиболее выгодную позицию для атаки повторной. Маловероятно, конечно, что стрелкам на земле вновь посчастливится попасть в твою машину, но осторожность никогда не помешает.
Удар был выполнен блестяще. Лучше, чем в первый раз. Еще две машины русских охватило пламя.
восторг и ликование охватили тебя. Почти опьянили. Но росчерки трассеров совсем рядом с твим самолетом моментально привели в чувство. Похоже, что русские все-таки сели на хвост и теперь стараются сбить изо всех сил. Плохо, что не выйдет оторваться в ближайшие несколько секунд - у пикирующих русских скорость ничем не уступает твоей.
Как-то вдруг стало не радостно, а вовсе даже грустно и страшно немного. Все ближе росчерки пуль вражеских. Петляешь, но не помогает это. Понимаешь, что ты сейчас как на ладони в советских пилотов и вот-вот тебя собьют.
Представил даже, как наводится пилот вражеский. Совмещает прицел свой с силуэтом твоего самолета. Зубы его крепко сжаты, взгляд суров. Уже нажимает на гашетку, чтобы послать очередь, которая решит твою судьбу. Окончит твой полет. Убьет.
Жмет.
Но вместо советской очереди - вой сбитого самолета позади и рокот пулеметов командира звена.
Пихт
Вниз рванул так резко, что в глазах потемнело от перегрузок, а уши словно ватой заложило. Испарина холодная на лбу выступила. Стук крови в висках стал подобен ударам тарана, крушащего крепостные стены. Но справился. Каким-то чудом в себя пришел и выправил самолет. Практически сразу поймал в прицел одного из русских пилотов, который обстреливал машину Ралля.
Голова раскалывалась, все тело словно в один миг стало ватным, но все же нашел в себе силы собраться для последнего решительного рывка. Длинной очередью сшиб русский истребитель. Пилот, правда, успел выпрыгнуть, но до этого уже не было дела. Выровнял свой самолет и пошел в отрыв.
Герберт
Маневр исполнив и высоту набрав, спикировал вслед за командиром, преследуя вражеские самолеты.
Ничего сложного не было в этом. Отчетливо видел ты, как сбил Пихт одного из русских. Видел, что горят машины на земле и в целом заход успешен.
Дал очередь по взятому на прицел И-16, но в последний момент ушел в сторону русский пилот. Вновь в прицел его взял, и вновь ушел противник из-под твоего огня.
Еще одну попытку сделав, добился лишь того, что советский ас в сторону ушел, бросив преследование.
Гунштейн
Снова пошел последним, страхуя товарищей и рискуя подсадить себе на хвост кого-нибудь.
Но все прошло хорошо. На хвост не сел никто, а ты сам сразу же приметил для себя цель. Один самолет сбил пихт, другой отпугнул Герберт, а тебе третий остался.
Прицелившись хорошенько, выпустил длинную очередь и даже разглядел, как полетели куски обшивки от советского истребителя. Машина вражеская задымилась и на снижение пошла быстро. Еще пару очередей вослед выпустив, выровнял истребитель свой и пошел на отрыв, нагоняя своих товарищей.
Общее
От русских оторвались практически сразу, а они и не стремились вас преследовать, понимая, что проигрывают в скорости.
Топлива до базы хватило практически впритык. Еще бы пара минут и пришлось бы совершать посадку на пустых баках.
В целом, можно заход удачным назвать.
|
|
Красное солнце плавно выплыло из-за маленького зелено-голубого шарика, болтающегося в космическом пространстве на отшибе вселенной. Его резкие лучи тут же проникли в кабину космического корабля, пригрелись на металлическом полу и пластиковых стенах. Чуть прикрыв глаза, Ванесса Райли включила постоянную поляризацию стекла. Темные полосы побежали по тройному бронестеклу, свидетельствуя о активации поляризационных свойств встроенной в него нанорешетки. Всего пара секунд, и в кабине вновь приятные полумрак и прохлада. Сегодня был первый день, когда Ванесса и Анхель могли сполна этой прохладой насладиться. Весь предыдущий месяц они гнала свою маленькую скорлупку по космосу с одержимостью, достойной лучших умов. Пара из пилота и навигатора делала все, чтобы провести корабль сквозь космические вихри, астериоидные дожди и прочие "радости" длительного путешествия по космическим просторам. Тогда все удобства, так удачно встроенные в корабль, казались важной необходимостью. Теперь, когда дело было сделано, они превратились в роскошь.
Целый месяц движки корабля не смолкали ни на секунду. Целый месяц пилот и навигатор практически жили в своих креслах. Порой казалось, что тела срослись с ними и теперь эти двое стали самой что ни есть частью машины. Месяц практически круглосуточного пилотирования по необжитым секторам, где все еще нет навигационных маяков, используемых автопилотами для прокладки курса. И все ради того, чтобы оказаться здесь, в забытом и закинутом месте, на орбите крохотной зеленой планетки, вращающейся вокруг красного карлика. Но, кажется, эти действия возымели свои плоды. В системе, если верить показаниям радара, никого кроме них не было. Стало быть, успели первыми. Значит не зря гнали корабль сквозь пучины космоса.
На фоне мертвой темноты космоса, разбавленной множеством ярких точек, коими являются далекие звезды, да свечением красного гиганта, так сильно ослепившего, привыкших к померной темноте, людей на борту небольшого корабля исследователя, хорошо выделялась разноцветная планета. Впрочем, даже среди этой разноцветности все равно выделялся красноватый цвет, чуть темней, чем тот, который излучало местное солнце. Именно там, в скоплении того цвета, и есть предположительно храм. Приборы, яростно сканировавшие все, до чего дотягивались их лучи, показывали полное отсутствие фауны на поверхности. Что уж говорить о людях, и каком либо подобие земной жизни. Во всем остальном же, планетка эта, обладала практически всеми характеристиками планеты класса "Земля". Именно так называли класс всех, пригодных для жизни людей, планет. Без применения терраморфинга. По имени планеты-родоначальницы большой звездной империи, протянувшейся на многие парсеки вширь и вглубь холодного космоса. К этому моменту выхода корабля орбиту планеты, которая на звездной карте носила имя "ПЛХ 25469", виртуальный интеллект "Агнежка" пробудил экипаж корабля от криосна. Пробуждение получилось быстрым и практически безболезненным. Любезно подогретое системой помещение встретило вылезших из капсул людей завораживающим видом на планету. Мониторы, которые были расположены на одной из стен так, чтобы симулировать окно, проецировали то, что сейчас видела Ванесса и Анхель из кабинки управления. Вид завораживал. Возможно в силу того, что тут достаточно специфическое красное солнце, а возможно это были просто особенности планеты, но тучи, кои плотно укрывали под собой более низкие слои атмосферы, были розоватого оттенка. В голове у Яблонски сразу же зароился целый муравейник мыслей и догадок о том, что является причиной такому явлению. Вдоволь налюбовавшись видом, люди начали спешно одевать уложенные рядом с капсулами комбинезоны. Агнежка любезно проинформировала экипаж приготовиться к вхождению в атмосферу. Лия, быстро сориентировавшись в ситуации, активировала специальные кресла и быстро рассадила в них людей. Последней в кресло села сама начбезопасности. Судно начало трусить, что дальше, то больше, но умелые действия Райли за "баранкой" заставили надежды Салаха на то, чтобы покопаться во внутренностях своих товарищей, растаять как лед весной. Войдя в атмосферу и пройдя сквозь толстый слой туч, который словно перина укрывал этот участок планеты, корабль оказался аккурат над большим лесом, зеленым ковром раскинувшимся под днищем корабля. Проблема посадки на необитаемых планетах заключается в подборе подходящего места. Это на старушке Земле и шагу не ступить без аэро- или космопорта. А тут, чтобы найти ровную площадку, на которую можно не только плюхнуться, но и с которой есть возможность взлететь – великая проблема. Пожалуй, это одна из причин по которой космические скитальцы привычны к пешим прогулкам. Эта посадка ничем от прочих не отличалась. Ближайшая ровная площадка, оказавшаяся каменным плато среди джунглей, находилась в сорока километрах от цели. Но правом жаловаться наделялись только малые дети, да пожелтевшие от времени старики. Остальные же люди, ввязавшиеся в это путешествие, были предупреждены о лишениях и трудностях таких путешествий.
Корабль тяжело усадился на землю. Экипаж облегченно вздохнул, после чего принялся собираться в путь. Агнежка тут же оповестила о условиях за бортом. Согласно ее данным атмосфера и прочие жизненно важные показатели соответствовали допустимым нормам. На улице день, солнечная погода и +21.
Люк корабля открылся, готовый выпустить команду на волю.
|
Общее
Мерное гудение двигателя постепенно перерастает в непрерывный рев, когда самолет уходит в пике. Скорость неуклонно растет и перегрузки вдавливают пилотов в кресла. Сердце начинает колотиться быстрее, против всякой воли. Кровь стучит в висках. Руки удерживают штурвал. Пятерка охотников заходит на цель.
Солнце встает. Небо ярко-голубое. Утренняя свежесть и роса на траве. Грохот очередей пулеметных высоко в небе. Война разрывает в клочья все умиротворение летнего утра.
Пихт
Первым идешь. Командир. Воет движок, вибрирует машина, преодолевая сопротивление воздушной массы. В прицеле дрожит силуэт советского тупоносого самолета. Стремительно сокращается расстояние до цели. Вражеский пилот обречен уже, но даже не подозревает об этом. Секунды растягиваются. Колотится сердце взволнованно, словно птица в клетке. Адреналин бурлит в крови. Чувство азарта захлестывает с головой.
Секунда, другая, третья. Вот уже советский самолет занимает почти половину прицела. Грохот пулеметов. Отлетают обломки от вражеской машины. Огненно-дымная дорожка в небе чертится, поперек И-16 проходит она. Качнулся самолет противника, задымился, на снижение пошел резко. Воспламенился. Доли секунды все заняло.
С ревом сквозь строй вражеский проносишься, вслед за сбитой машиной. С большим трудом рычаг на себя вытягиваешь, выводя свой самолет из пикирования в горку.
Начало положено.
Герберт
Вслед за командиром в пике ушел. Странное чувство испытываешь. Волнение, предвкушение боя, азарт. Смешивается все это, переполняя и оглушая.
Впереди командир, позади Гунштейн. Враг не подозревает о вашем ударе. Считанные секунды до атаки остались. Цель выбранная ровно и спокойно идет. Не составляет труда удерживать советский самолет в перекрестье прицела.
Командир атаку начал. Видишь, как подбитый им самолет падает, разбрасывая обломки и полыхая ярким пламенем. Твой черед настал.
Крайний правый И-16. Очередь длинная в небе след оставляет. Пробивает, разрывает, корежит машину вражескую. Пробует уйти советский пилот с линии огня, но тщетно - нет у него шансов. Падает самолет, лишившийся крыла.
Резко вправо забираешь, выходя из боя. Но... выходя ли?
Трассерный след рядом с твоей машиной. Оглядываешься - советский истребитель на хвосте висит, осыпая тебя свинцом. Мимо пока, но вот-вот пристреляется. Практически кожей чувствуешь ненавидящий взгляд вражеского пилота и тут же пропадает это неприятное ощущение - Гунштейн, шедший следом, сбивает противника.
Гунштейн
Держишься позади 2-1 и 2-2. Страхуешь на всякий случай.
За обстановкой следишь внимательно. Опыт подсказывает тебе, что следует осторожность проявить и не лезть на рожон.
Не зря соблюдал ты меры подобные. Командир, отстрелявшись успешно, из пике вышел ниже русских и высоту начал набирать успешно, а вот Герберт, цель свою поразив, вправо ушел. Советский пилот, успевший понять, что происходит, немедленно на хвост товарищу твоему сел.
Грохочет твой пулемет. Уносятся свинцовые предвестники гибели к вражеской машине. Бьешь прицельно и уверенно. Убираешь русского с хвоста Герберта. Рычаг управления резко на себя тянешь. Слишком резко, наверное. В глазах темнеет на секунду. В ушах звон противный. Но справляешься, набираешь высоту.
Гребель
Унеслись вниз три истребителя. Вслед за ними и вы с Раллем следуете, но на отдалении порядочном, дабы неожиданностей избежать.
Отстрелялись ваши товарищи, троих русских сбив. Остальные семеро немедленно увлеклись главной, как они считали, опасностью, предоставив вам возможность безнаказанно колонну атаковать. Шесть машин всего. Кузова брезентом накрыты. Странно это. Всего шесть машин, а сопровождение в десяток самолетов. Что-то важное, наверное, перевозят.
Машина все быстрее снижается, все сильнее перегрузки. С трудом большим удается вывести самолет из этого падения стремительного.
Параллельно дороге идешь, на бреющем полете. Видишь, как из кузовов выпрыгивает пехота. Винтовки вскидывают, стреляют. Но мимо все.
Очередью проходишься по всем машинам, от первой до последней, и высоту набираешь тут же.
Ралль
Вслед за Гребелем идешь. Точно так же уводишь в пике истребитель свой. И точно так же с большим трудом прерываешь падение. В глазах слегка потемнело, но справился в целом. Интеренсо, каково самому Гансу?
Выкидываешь лишние мысли из головы. Ведущий по машинам огонь открывает, над колонной проносится, подобно огромной хищной птице. И ты точно так же проносишься. Точно так же стреляешь. Загорается от твоих очередей один из грузовиков. Но, ты этого не замечаешь - слишком большая скорость.
Пуля, советским стрелком выпущенная, искры выбивает из правого крыла, дыру в нем оставляя. Но слишком несущественно это повреждение, чтобы ему значение придавать. Вслед за Гребелем высоту набираешь, для повторного захода.
-
Слабо представлял себе, как будет выглядеть игровой процесс в этом модуле, но это мощно, да :)
-
Классно. Ощущаешь на своей шкуре динамику боя.
|
|
|
|
Наконец-то коллеги утрясли все вопросы, уладили все формальности, выкопали из сети всё необходимое и были готовы отправляться в путь. Решали всё, как обычно, без него. Он намеренно уклонился от обсуждения и предоставил решать остальным, хотя, честно сказать, еще и мозги слабо варили в этой кукле. Алекс уже привык, что в начале каждой миссии – а это была их третья совместная – коллеги бузят, гундят и всячески пытаются протолкнуть идеи одна бредовее другой. Некоторые, как самые успешные из параноиков, пытаются нигде никак не засветиться настолько, что предлагают разбиться на независимые группы, с полным отсутствием контактов между собой. Кто-то сразу насилие предлагает. В общем, знакомая унылая картина. И никуда Алексу от этого не деться. На одной чаше весов – его жизнь, возможно, что даже очень неплохая, когда закончится десятая миссия, хотя парень сильно подозревал, что после этого их, как ржавые железяки, спишут в утиль и пустят в расход, а не обеспечат всеми обещанными благами. На другой чаше – пять коллег-придурков, с которыми приходится вести общий бизнес. Вот ей-богу, он бы предпочел действовать в одиночку. Впрочем, командные действия были эффективнее, а коллеги вовсе не все придурки, кое с кем легко можно найти общий язык.
Кстати, а миссия-то на этот раз странная им выпала. Не верил Александр, что «Чаепитие» занимается такими мелочными делами, как устранение безработных. Тут где-то собака порылась, это же очевидно. Вполне возможно, что дело всего лишь в украденной херовине, которую заказчики хотят получить наверняка. Но кто знает, какие тут подводные камни могут всплыть. Стоит копнуть глубже – и завоняет дерьмецом похуже, чем в этом вшивом отеле, куда, похоже, бомжи со всей округи сбегаются нужду справлять. Как бы там ни было, Алекс не собирался параноить и был готов даже плюнуть на коллег и отправиться на поиски Хенстриджа один, но вроде договорились и пришли к чему-то. И то хлеб. Осталось только вздохнуть с облегчением, что их с этим уродом Макани разделили. Что-то подсказывало, однажды один из них таки станет трупом.
Две сумки – одну с лэптопом, другую с плащом-хамелеоном, - оператор оставил с Доу. Понадобятся – заберет, а пока пойдет налегке. Пушку тоже брать не стал, ножа и электрошокера вполне хватит. Вдоволь налюбовавшись на весельчака, чей смех они слышали изнутри, Алекс направился за остальной группой в сторону, где жил один из Хенстриджей. Вряд ли это окажется их клиент, но проверить в любом случае надо.
Руины очень скоро сменились железобетонным лабиринтом жилых кварталов и различных заведений, даже как-то полегчало на душе от такой перемены. Заводские трущобы – намного более худшее место для жилья, чем вот это. Но всё равно дрянь. Битое стекло на тротуаре, надписи всякие, уж лучше бы старый добрый «икс-игрек-йот» увидеть, чем какую-то религиозную хрень. Фанатиков всяких развелось, в каждом мире сектанты. «Здравствуйте. А вы верите в Бога?» А вам какое дело, во что я верю, а что с дерьмом смешиваю? Позвольте мне жить так, как я того хочу, и не суйте свой нос в мои дела, а то ведь могу и дверью прищемить.
Тем не менее, настроение немного улучшилось, и увиденный супермаркет вызвал даже легкую одобрительную улыбку. Ну, привет, родной. Тебя-то мне и не хватало. Проводив взглядом Сэм, Алекс задумчиво посмотрел на Агату. И вот какого хрена единственную женщину сунули в тело мужика, если было аж три бабы. Не иначе, извращение. Или это они нарочно так, типа практики для некоторых.
- Не знаю, как ты... Эмиль, но я зверски хочу пить. А насчет остального – хрен его знает, - приглушил голос Алекс. - Если это наш клиент, придется с ним поговорить.
Вариантов, как поговорить, было несколько. Пытки... сыворотка правды... мужской разговор... соблазнение, в конце концов. Но последний вариант по ряду причин Алекс отметал, не в последнюю очередь потому, что это требовало много времени, которого у них попросту не было.
- И еще мне надо носик попудрить, - иронично заметил парень и двинулся вглубь супермаркета, на ходу доставая деньги. Так, первым делом вода.
|
|
Новая информация ошарашила новоиспеченного чародея. Мысли так и кружились в голове.
"Тридеявятое Царство. Сказка, бля. Люди у них пропадают, и с ума сходят. Охренеть попали. А ты что, думал в Сказку попал? Янтарный город, Амбер, сука. Вот Дара сейчас похудеет... Нет, ну заебись просто, это они наверняка хотят, чтобы мы их говно разгребали. А ты думал просто так магию получил, сейчас - поразвлекаешься, поучишься, и домой по желанию вернешься? Хер тебе а не домой, будут ездить на тебе, пока не заездят, а потом в утиль сдадут - в эту самую Клинику Страждущих Душ. Салтан у них во главе - хорошо хоть не Гвидон. И ведь хер от ведьм этих спетляешь. Ты дурак, или притворяешься? Ну сбежишь ты от ведьм, а дальше что? Под Триаду эту подстелишься? Или тоже пропадешь, а потом частично обнаружишься? Не выебывайся, слушай что тебе стервы скажут, будь хорошим мальчиком, не высовывайся, может и выживешь. Я, между прочим, не меньше тебя домой вернутся хочу. Ну вот, приехали. Совсем пасочки. Я думал - ты это я, а ты, оказывается, шиза моя..."
Аппетит у Игоря внезапно пропал... Хотя стоило пробежаться глазами по столу и, как только взгляд упал на девушку рядом (ее руку, губки, декольте...), аппетит так же внезапно вернулся, пусть и несколько не тот. Однако чтобы чем-то занять руки, парень отправил в рот вареную картошечку, кусок копченой щуки и запил все это дело вином.
- Хм... Белый, черный, голубой - выбирай себе любой. - Как то невнятно пробормотал он, однако ближайшие соседи наверняка слышали, ну а хозяйки могли и в мыслях прочитать. - Вы говорили что представляете организацию которая, как раз и контролирует магические преступления, и следит за этой Триадой. Кстати, триады - это что-то из китайской мафии? Вроде якудзы, только с узкими глазками? - Эта шутка относилась, скорее его землякам, сам Цербер, в принципе, догадывался, что триада, да еще в таком магическом, или сказочном мире - это скорее троица, хотя в данном контексте, и мафия тоже подходит. - Очень подмывало ляпнуть что-то вроде "Я так понимаю, вы не справляетесь со своими обязанностями", но правило "Не стоит спорить с ведьмами, даже если они слабее, они и глупостью навредят" - этом мире пришло в голову само, и Цербер лишь мысленно с ним согласился. - Значит вы знаете об этой Триаде несколько больше, чем знают обычные люди, которые покидают Тридевятое Царство, а раз вам нужны были герои, значит вы не можете либо выйти на главарей, либо справится с ними одним точечным ударом. Это, безусловно, вызывает у меня определенное беспокойство, ведь если задача сложна для столь сильных и опытных чародеек, то как ее сможем выполнить мы, ведь мы только-что оказались в вашем мире, еще не научились толком пользоваться новообретенными силами, зато уже узнали, что пользоваться ими нельзя. Ну, и в чем, собственно должно состоять наше задание?
Договорив, Игорь наконец заметил что тарелка его дамы заметно опустела, и принялся докладывать туда всяких яств, которые, на его взгляд, казались вкусными. И еще выпив вина и подумав, добавил:
- А еще, я гляжу что цифра три - сакральная у вас: И царство двадцать седьмое, в смысле Тридевятое, то есть три в третьей степени. И вас - великих ведьм трое, и сила у вас особая - сила трех. И даже Триада эта, как я понимаю из трех подорганизаций состоит? Но я это к чему? Это все, и так очевидно, а вот нас к вам забросило только семерых. Вообще, семь - это тоже хорошее число, но если наиболее священным в вашем мире является тройка, то, наверное, нашу компанию нужно или уменьшить - до шести, что дважды три - очень хорошо, и будет способствовать удаче, хотя двойка - символ гармонии и двойственности, может постоянно намекать на то что у нас есть шанс не только справиться с поставленными задачами, но и безвременно скончаться. Чего бы мне не хотелось - не только скончатся, но и получать упоминание об этой возможности от числа два. Так что, я полагаю, нашу группу нужно усилить еще двумя, тогда нас станет девять, что три по три - и будет вообще священно, и магия цифр будет на нашей стороне, и все такое. - Цербер еще раз пробежал глазами по залу, остановив взгляд на Кики Море, и докторе Шульце... Хотя, я наверное много говорю, вы, наверное, в своей огромной мудрости, уже обо всем позаботились? - Хотя, если честно, выбирая между клювами, Цербер бы предпочел орла а не доктора... или на худой конец гусыню - все-же молчаливый и мрачный паталогоанатом не проронивший ни слова и не прикоснувшийся к еде - хорошего впечатления не производил.
-
А эльф ведь говориииил))))
-
- Какой умный мальчик, ведь верно, Изофа?
- Есть такое... Как думаешь, он не занят какой-то из этих, Арана?
-
Спасибо за заботу о фигуре :)
|
Доу улыбнулся Тимоти. Пластиковая улыбка была жуткой, но после нескольких подобных пробуждений можно было привыкнуть и даже почувствовать некую доброжелательность в этой, на первый взгляд, стерильной эмоции: – Обязательно отправлю служебную записку боссу, мистер Прист. – Куратор провёл ладонью, раскладывая веером бумаги на стойке. Обратился к Сэму, – Сегодня у нас будет не чаепитие, но лёгкий перекус. Вас перебросили на это задание в последний момент, без подготовки. Нет ничего, кроме... Доу подцепил плохо гнущимся указательным пальцем фотокарточку, придвинул её к центру стойки. – Руфус Хенстридж, он же Ксеноцефал. Тридцатилетний безработный из корпоративного поселения Каландор, в котором вы имеете удовольствие находиться. Не женат. Имеет судимость за взлом правительственных ресурсов. Активно участвует в политической жизни поселения. Четыре месяца назад он побывал с частным визитом в метрополии Юл, откуда при участии третьих лиц вывез некую, хм, собственность федерации. Средним пальцем куратор подцепил синтетический листок с рваным краем. – Это страница из местной архаичной адресной книги. На Каландоре существуют два Р.Хенстриджа, оба живут в черте города. Вы должны найти Ксеноцефала, изъять украденное в Юл и ликвидировать ублюдка. У вас есть тридцать шесть земных часов на выполнение поставленного задания. Чем меньше вы здесь... – Джон выдвинул вперёд оставшуюся брошюру соискателя с красивым прибрежным пейзажем. – ...наследите, тем лучше. Где-то далеко завыли собаки. Эхом в бетонном кенотафе недостроя отзывались слова куратора, хруст мусора под подошвой кроссовок и треск затёкших конечностей. За нескладным Доу высилась схематично нарисованная фигура лысого человека в полный рост. Основной контур был напылён синей краской, причем фантазия художника добавила к привычному набору конечностей две лишние пары рук. На лбу у неизвестного красовался третий глаз, начертанный красным баллончиком. Им же выше намалёвана надпись "Пунарджанма", сильно выделяющаяся на фоне привычных "%name% – залупа", невнятных тегов и цветных штампов "горячие киски на сфилис.регул". Между тем, Доу из своего бездонного кармана в спецовке извлёк новую пачку карточек и свёрнутые в трубку купюры. Каждая карточка является стандартным мультипаспортом федерации, на которую записываются: прописка, образование, медицинская страховка, водительские права, права на ношение короткоствола в пределах определённой колонии, трудовая книга и лишь Дьявол Большой Брат знает, что ещё. В перетянутых резинкой трубках свёрнуты корпоративные купюры достоинством 10 и 50 долларов, в ходу исключительно на территории рабочего поселения Каландор. На лицевой стороне зелёных банкнот отпечатан логотип "Ойкумены" – сжатая в кулаке планета. Позади: уже знакомое побережье на десятке; чья-то ухмыляющаяся рожа в массивных очках на полтиннике. Агата – Эмиль Хансен, 3.12.2514
Алекс – Джулия Смит, 18.5.2523
Сэм – Мэри Ли, 20.5.2524
Рик – Говард Смит, 11.3.2519
Тимоти – Александра Уайт, 9.3.2520
Макани – Бернд Мейер, 27.8.2512
У каждого – мультипаспорт с фото, не перепутаете. Ну и налички на 200 баксов каждому. Да, наличка тоже тот ещё архаизм, но на периферии с их ресурсным изобилием, техническими проблемами и общим уровнем здоровой идиотии и не такое встречается. – Спутниковые карты с адресными метками хранятся в местной каландорской сети, "Ун-дор", в открытом доступе. Кроме того, ваши сотовые вполне могут слушать: вся информационная сеть находится под легальным колпаком у местных корпоратов, с которыми лишний раз связываться не стоит. Вопросы? Вновь завыли собаки. Протяжно, даже тоскливо как-то. Будто догадались, что хай-тек жнецы смерти прибыли в этот заурядный посёлок вершить суд над провинившимися обывателями. Вторя вездесущим псам, в техническом коридоре, который ведёт к погрузочной площадке внутреннего двора отеля, кто-то громко и совсем уж гадко заржал.
|
|
... Так, непринужденно общаясь, наши герои наконец спустились в подземелья - точнее, на минус-первый этаж, где по словам Кики располагался банкетный зал (а по словам домоправительницы - также Библиотека, В Которой Читают, и Темные Подземелья, в которых без вести пропадают люди). Коридоры здесь действительно были полутемными, едва освещенными редкими свечами, потрескивавшими в старинных массивных чугунных канделябрах, вмурованных в каменные стены через каждые пару-тройку метров. С потолка с частотой в каждые пять метров свисали на тонких цепях бронзовые светильники, заполненые маслом. Судя по тому, что не во всех них горели фитили, ламповое масло, вероятно, было дефицитом в этом "центральном мире" - равно как и пчелы, если учесть, что большая часть канделябров давно уже не знала хорошей воткнутой в него поглубже восковой свечки. Грязь, паутина и встречавшиеся время от времени в неглубоких стенных нишах ржавые пыльные рыцарские доспехи с проржавевшими алебардами, гизармами и мечами дополняли классический антураж подземелий старинного замка, известный нашим героям с детства благодаря малобюджетным фильмам ужасов и комнатам страха, одинаковым во всех колесивших по всему бескрайнему советскому и пост-советскому пространству чешских "луна-парках". Несколько минут блуждания по лабиринтам этих коридоров, выглядевших абсолютно одинаковыми (и как только местные в них ориентируются? Наверняка зазубривают наизусть формулы типа " Инструкция по тому, как добраться в туалет на втором этаже: прямо, отсчитать три коридора, уходящих налево, войти в следующую дверь направо, пройти по коридору до третьего перекрестка, там - налево, потом дважды направо, пропустить один перекресток и у второго, там еще старый ржавый доспех стоит, налево. Осталось уже недалеко..."), и наконец зеленоволосая спутница наших героев подвела их к высокой массивной двери. Девушка толкнула ее внутрь, и из открывшегося проема на ролевиков хлынул водопад яркого света - сначала они почти ослепли, или лишь спустя несколько мгновений усиленного моргания зрение, наконец, вернулось к ним. - Мадмуазель Мора, не держите наших гостей в дверях, это же негостеприимно! Ведите их поскорее за стол, - обратилась Арана к Кики. Старая ведьма гордо восседала во главе длинного стола, заставленного всеми возможными и невозможными яствами, сам вид которых внушил бы жуткий голод и желание отведать от всего понемногу даже у самого сытого человека. По правую руку от Араны сидела пухленькая улыбчивая Пилепа, розовые щечки которой, равно как и почти приконченная бутылка вина, стоявшая перед нею, говорили о том, что с похмельем уже давным-давно покончено старым дедовским способом: полнотелая пьянчужка снова начала пить. Слева от морщинистой Араны, внимательно рассматривавшей наших героев, принарядившихся "по-местному", через блестящие стекла своих очков ничего не выражающим взглядом, сидела младшая сестра-ведьма - Изофа, которая о чем-то размышляла, уйдя взглядом в какие-то невидимые и явно неблизкие дали, и время от времени меланхочно отщипывала по виноградине со стоявшего рядом с ней блюда с фруктами и отправляла себе в рот. Но не только сестры-ведьмы присутствовали за столом, над ним и под ним. У ног сестер фон Истери терся о ноги, лениво переставляя жирные ляжки, громадный кот ведьм. За столом, слева от Изофы, на целой горке сафьяновых и парчовых подушек, расположился гусь. Или гусыня, судя по нелепому розовому чепчику с рюшами, напяленном на голову птицы. На клюве гусыни располагались миниатюрные очки-половинки, за ними же блестели черные глазки-бусинки, которыми птица с крайне недовольным и осуждающим видом косилась на блюдо с запеченной до румяной корочки курицей. На необычном светильнике, имевшем вид громадного колеса, по ободу которого плакали воском свечи, и который на массивной цепи свисал с потолка зала,гордо восседала еще одна птица, которая, в отличие от гусыни, посматривала на жареную курочку с интересом - это был орел, самый настоящий, со всеми атрибутами, ему по долгу бытия орлом полагающимся - и гордый взгляд, и острый клюв, и роскошное оперение, и грудь гордым изгибом. Словно птичья тема была негласно объявлена главной на этом обеде, еще один клюв поблескивал по правую руку от млеющей над очередным бокалом вина Пилепой - прямо напротив гуся сидел человек или что-то вроде, одетый во все черное, со странной шляпой и в пугающей птичьей маске. Самый настоящий чумной доктор, словно вот-вот сошедший со средневековых европейских гравюр; непонятно, как он собирался есть и пить в такой вот штуковине на лице. Вокруг стола суетилось несколько слуг, и когда Кики открыла дверь, двое из них устремились к нашим героям, приглашая к столу. Арана тоже не осталась в стороне: - Присаживайтесь, гости дорогие. Пришло время обеденной трапезы, и мы решили, что под скромное угощение и изысканные напитки нам лучше всего удастся познакомиться поближе и наконец ответить на все ваши вопросы. Итак, со мной и двумя мои сестрами - Пилепсьей и Изофреньей - вы уже знакомы; я вижу, что с нашим внештатным сотрудником и специалистом по контрабандной деятельности, мадмуазель Кикú Морá, вы тоже уже познакомились по дороге сюда. Позвольте же мне представить вам тех, кого вы еще не знаете, но с кем вам придется работать в ближайшее время очень тесно. Итак, прошу любить и жаловать: еще один внештатник и наш эксперт-паталогоанатом и специалист по хирургическим преступлениям, доктор Дитмар Шульц; начальница отдела по сбору, обработке и архивированию информации и хранительница базы данных СРУ - Матушка Гусыня. Там, сверху, - Аранойя указала взглядом на сидевшего под потолком орла, - наш оперативный сотрудник и непревзойденный специалист по слежке и коммуникациям, мистер Гваихир. И, наконец, вот это, - указательным пальцем Арана ткула в сторону своего кота, - хранитель нашей ресурсной базы и начальник отдела по экипировке, товарищ Бегемот, известный также по позывному "Жерло". Именно так - по прозвищу - он и просит называть его, поскольку с его паспортным именем связаны некие меланхоличные воспоминания почти столетней давности, как он утверждает.
|
|
... Снова что-то пошло не так, и на сей раз из котла повалил удушливый ядовито-синий дым. Изофочка громко и пискляво чихнула, за что получила еще один испепеляющий взгляд от Араны - испепеляющий настолько, что вокруг запахло жжеными волосами. Изофа поплевала на кончики пальцев и стремительным, практически автоматичным жестом пригасила начавшую было тлеть прядку жестких каштановых волос. - Audīteque vōcēs nostra... как там дальше... o spīritūs noctis brevis... ис... ик... ык! - Пилепа несколько раз громко икнула, отчего ее конусообразная шляпа из черного сатина сползла ей на лицо, а очки вот-вот готовы были совершить прыжок веры с кончика ее носа. Арана вздохнула тяжело и обреченно. - Сестры, мы когда-нибудь доведем это дело до конца? Мы теряем драгоценное время, Луна вот-вот достигнет точки зенита. Грань Меж Мирами уже тонка, и мне даже кажется, еще немного, и я смогу четко разглядеть то, что находится там, По Ту Сторону, За Гранью. Изофа и Пилепа подошли к Аране и стали пристально вглядываться в витиеватые клубы дыма, синего, как полевые васильки или горло умершего от отравления цианидом, силясь разглядеть сквозь его пелену то, что, казалось, уже видела их старшая сестра. - Ик! Ничаво нету, - спустя минуту молчаливого созерцания подытожила результаты своего наблюдения Пилепа. - И быть не может, ибо и... ик! зелья мы не те в котел швыряли, и омовение не в молоке рожениц совершали, и младенца не заклали - да будут прокляты эти новые демократические веяния и законы о толерантности к смертным, ик, ик! Ну а без крови невинного ненареченного дитяти - ну кака тут магия-шмагия получицца? Ничаво не получицца, и смотрим мы в ничто и в никуда. Говорила же тебе, Изофка, три предсмертных вздоха черной кошки, один корень девственной женской мандрагоры, истертый в прах пафос придворного барда, две унции белого шалфея, вымоченного в искренних слезах сочувствия ростовщика. Ну или, на худой конец, сборщика податей. Ну а ты? Ну что ты туда еще намешала, что такой дым, ик! пошел? Ык? Изофа тоже оторвалась от созерцания ничего, скрытого клубами синего дыма, и не менее сварливо ответила: - Все по списку собрала и подготовила. Виновата я, что ли, что на грядке все мужские мандрагоры перепортили все женские, и девственных теперь - свищи, ищи! И что уж легче найти похотливые вздохи грудного ребенка, чем ростовщичьи искренние слезы сочувствия? И прежде, чем соринки в моих глазах обсуждать, свое бревно в глазу поправь, оно тебе мешает твои похабные заклинания из этого гроссбуха читать! Материальные компоненты, как доказали последние исследования, почти без утраты эффективности замещаются иными, более дешевыми, главное - соблюдать законы симпатической когерентности и символических соответствий. Все современные чародеи так нынче работают, и ничего! Да и базу данных наших вербальных компонентов обновить вот уж никак лишним не было бы; что это за винтаж такой - на латыни к духам Ночи Солнцестояния взывать? Ты бы еще им хайку на японском сложила, что-нибудь вроде: В небе такая луна,
Словно дерево спилено под корень:
Белеет свежий срез.* Строки Изофа прочла медленно и вдохновенно, но испортила все впечатление, в конце прыснув со смеху. Обе ее старшие сестры снова низвергли на нее ушаты своих осуждающих взоров. - Вот если ты такая умная и прогрессивная, то и предложи свою текстовку. Тысячелетиями адепты семьи фон Истери использовали эти тексты на латыни, и ничего, все всегда им удавалось. Статус и престиж основываются на опыте и приверженности традициям, знаешь ли, - скрипуче отозвалась Арана. - А вот и предложу. Подслушала я недавно, когда бродила в туманах по Иномирью. Эти странные девки, что рядятся, словно они - именитые ведьмы, такое голосили под полной луной, и знаете что? Я вернулась в наш нормальный мир, а ноги мои босые - все мокрые от росы были. Что это значит? Что этим дилетанткам практически удалось открыть Врата За Грань, и я чуть было не оказалась в их варварском измерении! - Ну верно говорят: боги на последнем ребенке в семье отдыхают. В твоем же случае они попросту в глухой загул ушли - отдыхать они вон, на Пилепе еще начали, - сокрушенно покачав головой, ответила ей старшая сестра. - Использовать методы этих животных двуногих, этих недоразвитых... Давай мы еще этими... физикой, ну или алгеброй займемся, а? Или... как его... менеджментом? Вдруг пользу принесут? Все наши проблемы враз решат? Услышав названия прóклятых демонических наук, Пилепа истово начала рисовать перед собой Три Луча Авена, отгоняя злые силы и дурную энергетику. - Право, Аранойя, ты переступаешь все границы... ык! в своем сарказме! Ну как можно, в полуночный-то час, таки... ик! ...е слова произносить! Ык! Изофа, тем не менее, была непреклонна: - Все равно ваша бабушкина метóда никуда не годна, опыт и практика показали. Ну что такого будет, если попробуем разочек? Все же нынче на нашей стороне - и ночь летнего солнцестояния, и Полная Луна (в перигее, прошу заметить!), и мы, три родовые адепты психоскопии и нервотрепатики, силу объединили, и, пусть мы возлияние винное и не совершили, - самая младшая ведьма неодобрительно покосилась на Пилепу, упорно не расстававшейся с икотой, которая предательски выдавала причины того, отчего упомянутое возлияние совершено не было, поскольку возлиять, собственно, не было чем, - но Духи Ночи и Древние Боги с нами! Давайте, девочки, я верю - мы сможем! - Изофа умолкла на мгновение, после чего начала напевать странные слова на непонятном языке: Eko Eko Azarak,
Eko Eko Zomelak,
Eko Eko Cernunnos,
Eko Eko Arada!**Пропев это заклинание единожды, Изофа стала повторять его снова и снова. Уже со второго раза ее сестры запомнили слова и уже спустя мгновения все три ведьмы, отдавшись творческому вдохновению и доверившись ведовской интуиции Изофреньи, вовсю голосили "Эко! Эко! Кернуннос!", чем разбудили и распугали всех сорок и ворон в округе, а филины и сычи покинули шумную поляну еще при первых приготовлениях к ритуалу. Спустя какое-то время все три устали петь и плясать вокруг котла, который, наконец, перестал чадить синим дымом. Минута прошла, за ней еще одна, и вот уже дюжина минут утекла в страну под названием "прошлое", но ничего так и не происходило. Еще немного поругавшись и погрызшись друг с другом, три сестры угрюмо пошли вниз по склону холма, на котором творили свои чары; котел и магические инструменты решили забрать поутру - слишком горько было разочарование, слишком опасной была для них неудача. Вслед трем сестрам фон Истери равнодушно смотрела полная луна в полнеба. Внезапно резко запахло полынью и тысячелистником, и костром. И глинтвейном. * * *... Сырой промозглый утренний туман решил наказать всех тех, кто так неосмотрительно уснул прямо у костра, который, понятное дело, успел погаснуть. Цербер и Марьяна сплелись в единый клубок, во сне пытаясь согреться - ночь выдалась не по-июньски холодной; что-то продолговатое и твердое давило девушке в бок, и та проснулась первая, собираясь было возмутиться неприличным поведением физиологии Цербера; твердым продолговатым предметом оказалась начатая бутылка зеленого абсента - хоть убей, не могла Марьяна вспомнить, когда они успели к ней "присосаться". От возни девушки попытался разлепить веки и Цербер, но все, что парень увидел вокруг, было седым, клубящимся и холодным - он подумал сперва, что кто-то решил "по-пионерски" костер затушить, но вскоре понял, что это туман, густой, почти неестественный туман. Мало-помалу просыпались и другие "отщепенцы" - как прозвали их на полигоне. Кто-то дружил уже много лет, кто-то познакомился на этой полевке, но этих семерых ролевиков объединяло нечто общее: всем им претила непрестанная вакханалия, царившая в главном лагере, поэтому свой мини-лагерь они разбили в отдалении от всех, на вершине холма, который прозвали "Лысой Горой" за то, что был он почти лишен кустарников и деревьев, и это-то посреди густейшего дремучего леса, простиравшегося на десятки и сотни километров во все стороны света. Здесь можно было нормально выспаться, здесь не было так шумно, как там, внизу, здесь можно было наблюдать одуренные закаты и фантастические рассветы. Поэтому никто и не удивился почти полной тишине, которая окружала их ныне. Последний день полигонки уже стал историей, и сегодня все собирались добраться до ближайшего ПГТ, где - электричка, возвращение в сирую реальность, рутину, взрослую жизнь, полную проблем, обязанностей, ответственности и людей, которые не понимали и порой раздражали. Но все это будет позже; сейчас главное - проснуться, привести себя в порядок, согреться. А после кофе и сигареты и весь мир, даже если он будет лететь в тар-тарары, покажется не такой уж неизбежной неприятностью.
-
Пилепсья, Изофренья и Аранойя - это прекрасно! Прям до слёз! =)
-
Понеслась :D
Бутылка абсента явно лишняя была ;)
-
Три девицы под окном, пряли поздно вечерком... )))
-
Нет слов, только положительные эмоции!
Сестрички жгут.
Да и вообще, положкнием тел вещей Игорь доволен :)
Ну и неприличная физиология не могла не порадовать ))
-
С почином!
-
Вдохновенно!
|
|
|
|
|
-
Уж больно вкусен Чарли, хотя, сдается мне, тот еще таракан. Но приятно, что на нашей стороне играет.
|
Шаг за шагом четверо шли - один ведущий волей музыки, и трое ведомых ей, один показывающий путь и трое ступающих ему вслед, один вещающий слова мудрости, и трое слышащие их.
Один раз раскрывшись, жившая в арфе память не останавливалась. Куда бы не ступала нога сэра Данкана, куда бы не долетала музыка лета там замок преображался на глазах. Зеленели и исчезали мхи, сменяясь летним вьюнком, змеившися трещины сглаживались. Следом за рыцарями пестрели цветы, очищались темные, застоявшиеся воды в садовых чашах, и тихие, заросшие тиной ручьи начинали звенеть ясными голосами. Мертвенные светочи вспыхивали ярким теплым светом под старыми сводами, что переплетением ветвей, арками сомкнувшихся рук простерлись над высокой широкой лестницей.
- Не ищет верный конь другого господина, не ищет верный пёс другого господина. - Ответил Киер, ступая впереди рыцарей, впереди лета, шаг - по холодному камню, шаг - по росяной траве. - Как клялся я королю Мабору в вечной верности так и приму решешие его. - Он на шаге полуобернулся через плечо к Тэмлину и едва заметно улыбнулся. - Что хуже может быть, о рыцарь, чем жить остаток дней без памяти о свете, но с памятью - о бесчестии?
Мало встретилось им на пути детей Богини этого темного замка. Мало было тех, кто не следил сейчас за поединком короля Мабора и рыцаря Бранда, древнего из Дану и столь же древнего из фьер-мор. Мало оставалось под арками и в окутанных тишиной палатах. Но будь то паж на побегушках или тюремщик, малый дух, из тех кто мягкими руками расчесывают огромных рысей или же стоящий на посту рыцарь, каждый слышал музыку королевы Нии, память королевы Нии, ветер, и свет, и лето королевы Ние. Были те, что падали наземь в боли. Зажимали уши руками, под недоуменными взглядами золотых рысьих глаз корчились, темнея лицом. Отвердевшее сердце их трескалось под памятью прошлого, рассыпалось под музыкой, и слишком многие пали на землю из дома короля Мабора в этой боли.
Но были и те, что, словно пробужденные от очень глубокого сна, оглядывались вокруг, словно видя впервые и замшелые стены, и темную воду. Воздух застоялый, тяжелый, вдыхали словно впервые. Пусть и малое число их было, но следом за музыкой они шли, поднимаясь вверх по высокой лестнице, один шаг - по стылому камню, второй - по зеленой траве; едва перешептываясь, многие, сами того не осознавая, со слезами в глазах.
Переплетенные руки высоких арок оборвались впереди, и яркий, блекло-белесый цвет бросил назад длинные тени рыцарей и идущих вслед за ними Дану. Перед ними был великий холл замка Мабор.
Нет детям Богини надобности в ремеслах людей, в мощенных крышах их, и рукотворных колоннах их, в искусственных камнях стен. Кольцо древних, окаменевших деревьев - вот великий зал замка Мабор. Прямые и могучие стволы их колонны, резные от возраста ветви их - крыша, массивные корни их - стены да скамьи, и земля широкого холла магией и временем уложена так, что стала та земля тверже мрамора, но шелковой как стекло.
Данкан видел чужой памятью каждую травинку, что ранее росла здесь, каждый исчезнувший лист, каждый живой вьюн что сейчас, окаменев, поддерживал бесчетные светочи в расселинах коры да разломах ветвей. И даже увидев короля Мабора, вздымающего тяжелый меч - выщербленный, и старый, и смертельно опасный спустя все эти века, - увидел его сэр Данкан сначала через любовь и память королевы Нии: молодым обликом, благородным чертами, среброволосым, с бездонным ночным небом в глазах, со станом статным и гибким, улыбкой быстрой и легкой, и движениями полными королевской грации.
Не таким увидели короля Мабора сэр Аарон да сэр Тэмлин. Не таким знал его сэр Киер, остановившийся на кромке лестницы в почтении.
Высок и могуч был король Мабор, но тяжел в движениях словно вырванное с корнями дерево: земля содрогалась под стопами его, раскалываясь в стеклянную пыль. Под гнетом лет ссутулились спина, в полусне веков горб вырос на прежде стройном стане. Темен обликом был король Мабор - в спутанных волосах ядовитый плющ, багряные мхи переплели бороду, и в глазах нет более звезд, но разбуженная вновь ярость к рыцарю фьер-мор. Тот, хоть и сам весьма немалого роста, ныне был был словно паж перед взрослым, и лишь быстротой и гибкостью уходил от удара за ударом; щит его из стали и перламутра давно расколот был в поединке, и броня пробита ударами в нескольких местах.
Кровь - ярко-алая на руках короля до локтей. Кровь собирается тяжелыми каплями, падает на растрескавшийся пол, уходит в холодную землю. Кровь невинно пролитая, несмываемая, гнев и клеймо богов, куда бы не шёл король, чего бы не касался. Лаува дарраг звали Мабора фьер-мор, чьи родичи и близкие из Дол Арлена навеки были погублены в тот день, вытравлены из укрытий и убиты на пороге своих домов безвинно; их кости скинуты в колодец без погребения, их имена навеки забыты.
Поэтому не только честь вела сейчас руку сэра Бранда, но и мщение, и темная ярость его, опасная как подводное течение, делала его равным королю по упорству боя, и был Мабор ранен. И был сэр Бранд ранен не менее, потому что хоть искусен был рыцарь фьер-мор немало, был древний клинок продолжением руки короля Мабора, воли его, и ярости. И воды Дол Арлена не отвечали рыцарю Белого Утеса.
Многие глаза следили сейчас за поединком, неотрывно, с затаенным ожиданием решающего удара. Полускрытые призрачным светом и тенями, возле стен великого холла толпились Ши - бледные, золотоглазые дети леса Темной Клятвы. Были здесь юноши и девы, рыцари и охотницы, и барды, чья музыка оставалась молчанием, и советники, чьи советы были давно невостребованы.
И Иллиостар. Иллиостар Две Тени.
Он тоже был здесь. Наблюдая как послушные его замыслам мариотенки ведут последние узоры своего танца.
И он, наблюдательный как всегда, первый заметил новоприбывшую группу, ещё когда те ступили на порог. Один взмах руки, короткий приказ - и послушные каждому его слову рыцари бросились к небольшой группке с золотой арфой. Сердца этих рыцарей, послушные воле Двух Теней, были глухи к музыке, и хоть были те что пали от боли, многие, слишком многие продолжали идти сквозь боль. Киер Погубитель Ветров обнажил клинок и глубоко вздохнул лето - на прощанье. Кроме него лишь сами рыцари были столь-либо воинами: Ши, что шли за памятью королевы Ние и столпились сейчас за спиной рыцарей были, в основном слугами - слишком мелкими и незначительными, чтобы быть в окружении Иллиостара Две Тени столь-нибудь постоянно и внимать его речам. У кого-то был нож, у кого-то - вертел или ветка дерева, но у тех, кто приближались к ним была глоссамерная сталь поверх пустых сердец и мечи из зачарованного дерева, и каждое из этих лезвий не раз испило кровь.
|
|
|
В ответ на слова Тэмлина ударил в рыцаря Ши гнев освобожденного пламени - только и успел Тэмлин выставить щит, на коем серебро с золотом почернели в момент, но тут же вздыбилась сама земля под ногами прибывших рыцарей, поднимая каждого на безумном гребне перед тем как бросить кулем плоти и костей о камень. Не колебался в атаке светловолосый Фиаллан, ни смирили слова мудрости жгучей ярости рыжего Эдана, и лишь темноволосый Погубитель Ветров, закусив губу до соленого привкуса, взмахом руки отвел падающий на Айдахо кусок замшелого гранита, щитом ветра расплескал ринувшиеся к сэру Аарону жадное пламя.
Чему верить, если сердце говорит одно, но долг твердит другое? Чему верить, если сердце и вовсе молчит, а долг тёмен и стар как застоявшаяся кровь?
- Предательство! - Воскликнул быстроглазый Эдан в гневе, но в этот момент мозолистые пальцы Данкана коснулись струн, и музыка - музыка зажглась вокруг четверых рыцарей солнечным ореолом. Брызнула в стороны, словно жаркие лучи, усмиряя огонь и беснующийся камень, день принося сквозь ночь. Сквозь прозеленевшие яркие мхи подняли головы цветы, голубые, как позабытое небо, белые, как позабытые облака, и ветер - в первые за долгие годы, тронул кроны, наполняя их запахами позабытого лета. Не мастер был сэр Айдахо с арфой, более привычен мечу, и копью, и щиту с луком, но словно рука Господня вела его руку, и не знал рыцарь наваждение ли тот дивный оазис, что расцвел вокруг, память ожившая или же истинная магия давно ушедших времен.
Если сердце живо, воспоминания сколь ни будь горькие, приносят согласие, и печаль.
В то сердце что черно, и отравлено, даже радостная память приносит лишь ненависть и боль.
Мелодия золотой арфы повергла Погубителей Огня и Камня на колени, зажимающих уши, отворачивающих глаза от света. В ответах лета их строгие лики исказила ужасные гримасы, но светловолосый Фиаллан из двоих преодолел боль и шаг за шагом, сцепив зубы как дикое животное, направился к Данкану, потемневший как базальт меч в его руке взламывал выросшую траву и сминал цветы как грязевой сель.
- Ни...один... не ... пройдет... - Прошипел рыцарь (да рыцарь ли более?) поднимая руку на так и не обнаживших оружие, но в этот момент глаза его закатились и рухнул он на колени в беспамятстве. Дыхание его, скованное было силой бывшего побратима вернулось в его тело лишь спустя.
Киер спрятал меч в ножны и воззрился на четверых рыцарей, вокруг которых смягчалась взломанная земля и старые стены замка на глазах сбрасывали года. Погубитель Ветров позволил себе закрыть глаза, вдыхая напоенный ароматами воздух, и когда открыл их, не было там радости, но грусть, грусть и решимость.
- Ради вас предал я побратимов, и нет под небом и землей такого волшебства, что смоет это преступление. - Произнес он вслух, не ища прощения, не прося пощады. - Но невозможно слышать музыку королевы Ние и совершить то, что совершили они. Какое безумие охватило их? Того не знаю. - Он убрал ладонь с рукояти меча и поманил путников вслед за собой. - Какова не была бы цена, я провожу вас к королю Мабору, и пока вы не обнажите оружия против него, не обнажу его и я.
- Идите без меня. - Хрипло произнес сэр побледневший Лосстар, тяжело держась за бок. - Ударило меня камнем и покамесь буду я более помехой чем помощью.
Арфа жила в руках Данкана, не останавливая мелодии, не отпуская его пальцев. Её музыка звала вперед. Только вперед. К любимому, встреча с которым растянулась доселе на столь долгие годы...
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Цак
"Желтоштанники" восприняли подавленный вид Цака с большой настороженностью и подозрительными взглядами. Вспомнив, что одно из правил, которое втолковывали Несовершеннолетним Гражданам чуть ли не с самого момента сцеживания, гласило, что "Не-счастье - Измена!", клон в очередной раз вспотел, еще больше побледнел и сразу же сменил свою вселенскую скорбь и печаль на безграничный восторг и радость. После непродолжительной беседы с представителями СВБ, нескольких тестов и анализа крови, сотрудники Внутренней Безопасности долго смотрели что-то на своем планшете-терминале; когда тот пискнул сигналом о доставке нового сообщения, "желтоштанники" повернулись к Цаку и выдали свой вердикт:
- Ваша личность была подтверждена, гражданин Цак-R-QQQ-1. Вот только миссия - с нею несостыковочка. Компьютер сообщает нам, что ваша текущая миссия вот-вот начнется на складе PLC, в строении W67RE, Сектор WJI. Видимо, сбой в системе оповещения, очередные происки проклятых коммунистов и мутантов! такое случается, но Друг-Компьютер в мудрости своей бдит за всем и вся, и вот - возрадуйтесь! Не зря мы вас остановили. Теперь Компьютер знает о неполадке, и принял соответствующие меры. Сейчас за вами прибудет служебный трансбот, который отвезет вас в указанную локацию.
Словно в подтверждение слов СВБ-шников, из-за угла со скрежетом и грохотом выскочил изувеченный временем и многочисленными авариями трансбот с покрашенными (когда-то) в красный цвет стены. Стекла некоторых окон были разбиты, фары искорежены, по стенам и дверям проходили глубокие царапины. Словно на последнем издыхании трансбот раскрыл свои двери салона, и Цак вошел внутрь, готовый встретиться с любыми испытаниями.
Лоркар
Кэйтлин могла бы сказать много в ответ на слова Лоркара, но в этот самый момент его ПЦК издал новый сигнал о входящем сообщении. Судорожно лизнув сканирующую панель своего коммуникатора чтобы разблокировать его, молодой человек поспешил прочитать новое послание от Друга-Компьютера:
Гражданин Лоркар-R-LET-1! Для исполнения данной миссии, приоритеты и составляющие которой были пересмотрены и изменены, вам немедленно нужно проследовать на склад PLC, строение W67RE, что в Секторе WJI. Добро пожаловать на новую, восхитительную и увлекательную миссию "Команда Чипсики"! Для выполнения данного распоряжения вы будете транспортированы в указанные выше адрес на трансботе, который прибудет за вами через... пять... секунд. Спасибо за сотрудничество и хорошего вам времени суток!
Буркнув извинения за необходимость срочно бежать на миссию, Лоркар оставил Кэйтлин с растерянным видом и раскрытым для ответа ртом. Стремглав сбежав по лестницам своего офисного строения вниз, у входа Лоркар обнаружил громко торохтящий видавший виды красный трансбот, внутри которого сидел какой-то плотного телосложения клон. Мужчина в красном комбинезоне и защитной униформе наладчика был потен, бледен и сосредоточен; в нем Лоркар узнал своего новоиспеченного соседа, с которым он теперь вынужден был делить комнату в общежитии RED. С жутким скрежетом раскрылись покореженные двери салона трансбота, и Лоркару не оставалось ничего иного, как войти внутрь и отправиться навстречу своей судьбе.
Дорога до этой встречи проходила по многочисленным коридорам и туннелям, а также оглушающим грохотом, при котором не только говорить, но даже думать было невозможно.
Марта-Мария Доминика Домингес
В ответ на реплику ММДД, бот начал повторное сканирование биометрики девушки - измерил пропорции черепа, изучил размер, форму и цвет глаз, проверил скулы, челюсть и даже пребольно кольнул ее в палец, чтобы собрать образцы крови. После почти минутного анализа, бот выдал ответ:
- Гражданка Марта-Мария Доминика Домингес R-IBU-1, сцежена в Секторе IBU, Субсекторе 66, восемнадцать лет, двадцать три недели, пять дней, одиннадцать часов и три минуты назад. Сервисная Группа: ЦПУ. Служебная Фирма: E-Z-Form, из блока "Фасилитаторы Документации". Личность подтверждена. Наладчик. На миссии. Миссия не подтверждена. Текущая миссия: обучение самообучающихся ботов нового поколения, Исследовательский Институт АИР, Строение 1100 УльтраТех АИР, Сектор KQF. Распоряжение Компьютера: прибыть немедленно, миссия в процессе, подключиться немедленно. Транспорт вызван. Спасибо за сотрудничество и прекрасного времени суток!
Как только бот закончил свой монолог, к контрольно-пропускному пункту, у которого "застряла" ММДД, подъехал новенький сверкающий трансбот с еще не успевшей просохнуть красной краской на стенах. Миниатюрный, всего на шесть посадочных мест, он с легким шипением раскрыл дверь салона, приглашая девушку войти внутрь; после того, как та удобно расположилась на одном из сидений трансбота, тот помчал ее навстречу неизвестности.
Хью, Томат
Дальнейшая судьба этих Наладчиков описана в базе данных личных дел граждан Альфа-Комплекса, в разделе "СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО. ТОЛЬКО ДЛЯ ULV ДОСТУПА".
Какой ваш уровень доступа, гражданин?
|
*** ВТОРОЙ БОЕВОЙ РАУНД ***Тем временем Чебу-Бот, повинуясь какой-то неведомой силе безумия, охватившей его и его собратьев, продолжил стрелять в своего прототипа (при этом игнорируя суетящихся возле него Дэнни и Блэйка) - на сей раз энергетический сгусток, ворвавшийся в тело Чебу-R, разорвал того на мельчайшие кусочки, забрызгав всех стоящих рядом комочками красноватого горячего фарша. Достойный цвет для RED гражданина, умершего при исполнении! Другие боты тоже не теряли времени - Блейк-Бот выстрелил из газового пистолета; капсула, ярко сверкнув в мерцающем освещении (неоновая лампа по-прежнему продолжала свой сеанс светомузыки), улетела слишком далеко от Наладчиков и, взорвавшись от удара о пластиковый пол, начала испускать зеленоватый дым. Муляж Коммуниста выпустил второй заряд напалма - и опять мимо; на этот раз снаряд ударился о какой-то Пульт Управления Чем-То, окутав тот коконом всепожирающего безжалостного пламени. До неприличия широко зевая, Ларак, уже более не мог сопротивляться действию снотворного, и несмотря на то, что у него были огромные планы по сокрушению изменников и обеспечению того, чтобы справедливость и законы Компьютера восторжествовали, увы, реализовать их ему придется чуть позже. Сейчас же - он отдался в ласковые руки злодея-сна. Уже опускаясь на пол и сладко засыпая, Ларак-R механически сжал пальцы рук, и его лазерный пистолет, до того нацеленный в Рилда-R, выстрелил. Пусть клубы дыма, окутавшие Специалиста по Счастью к счастью для него (ой ли?) и рассеяли большую часть лазерного луча, тем не менее, той порции энергии, которая дошла до Рилда, было вполне достаточно, чтобы попасть в воздушный шарик, который Рилд по-прежнему держал в зубах. Шарик лопнул, а вместе с ним - и голова жизнерадостного изменника. Тело Рилда еще сделало несколько шагов, пытаясь п инерции скрыться в клубах тумана, но... Конец - это конец, и этому клону он, все-таки, наступил. Не терял времени зря и Лайон - воспользовавшись беззащитностью уснувшего прямо на полу, аки несовершеннолетний Гражданин, Ларака, Специалист по Лояльности пустил заряд своего лазерного пистолета в грудь Лидеру Команды. Увы, клубы дыма несколько рассеяли лазерные лучи, но даже этого было достаточно, чтобы оставить на Лараке черное дымящееся пятно поджаренной плоти и расплавленной защитной униформы. Правда, и самому Лайону тоже пришлось несладко - его невероятно тяжелая броня все-таки привела к тому, что молодой человек сделал неосторожное движение, и какой-то из позвоночных дисков выпал, щедро насытив Лайона ощущениями боли и жжения в спине различной интенсивности и оттенков. Блейк-R, пытавшийся бросить активированную гранату в карман Дэнни-R (который в это время копошился в заднем порту входа-выхода информации Чебу-Бота), вроде бы, не сомневался в своих шансах - столько обстоятельств отвлекли одновременно Специалиста по Оборудованию, что тот лишь мотал головой из стороны в сторону (тут вам и осыпающиеся осколки стекла с поврежденной лампы, и клубы дыма, окутавшие лицо несчастного Наладчика, и порыв сквозняка из вентиляционной шахты), но Судьба-злодейка не лишала и Дэнни своего внимания: в какой-то момент странный звук, напоминавший гудок, вырвался из дым-машины, заставив Блейка вздрогнуть, да и граната по странному стечению обстоятельств лежала в кармане Блейка с неизвестно откуда там взявшейся конфеткой Сладкая Радость Со Вкусом Бекона, от этого оказалась липкой и не так просто хотела покидать ладонь Специалиста по Коммуникациям. В конце концов, граната выпала из ладони и упала в карман Дэнни, вот только времени на то, чтобы отбежать у Блэйка уже не осталось. Граната взорвалась, осыпав градом осколков обоих Наладчиков и оторвав тем руки - Дэнни левую, Блэйку - правую. Ну не замечательно ли это? Теперь, обнявшись, они смогут быть полнофункциональными!!! Твои на выстрел ПИ не засчитаны. Дым (выстрелы из лазерного оружия модифицировать нельзя). Объяснение использованным ПИ в аукционе - откровенно слабенькое. В следующий раз не приму. Активировать Причуду Ларака тебе удалось, но он ее нейтрализировал. К тому же, он спит. Так что - ничего не происходит. Все прочие заявки неприемлемы: 1) влиять на движение ты не можешь (ну сколько повторять можно - модифицировать можно ТОЛЬКО броски, а движение - это не бросок и не проверка умения или специализации); 2) в клубах дыма влиять на результаты выстрелов из лазерного оружия нельзя. Итого - ты не потратил ни единой ПИ. Мутантосилы прекращают действие. ПИ ты еще можешь тратить.
-
Так мило!)))
Граната взорвалась, осыпав градом осколков обоих Наладчиков и оторвав тем руки - Дэнни левую, Блэйку - правую. Ну не замечательно ли это? Теперь, обнявшись, они смогут быть полнофункциональными!!!
-
Граната взорвалась, осыпав градом осколков обоих Наладчиков и оторвав тем руки - Дэнни левую, Блэйку - правую. Ну не замечательно ли это? Теперь, обнявшись, они смогут быть полнофункциональными!!!
Это рулит!
|
|
|
|
Комитет по Энергоснабжению (КЭС)
Инициативная Группа «Безопасные Атомы»
Примеры фирм: Rad-I-CAL Living, Rad- Vantage, Inner Glow
Источники дохода: Контракты от КЭС, основанные на результатах измерения уровня снижения жалоб.
Ключевым фактором для производства энергии α-Комплекса является постоянный поток поставок радиоактивных материалов. У КЭС есть ключевые цели и стандарты, установленные для постоянного обеспечения оптимальной безопасности, и они следуют здравоохранительным регуляциям во всех процедурах. Тем не менее, некоторые граждане все еще изъявляют определенную озабоченность, словно все уже готовы прислушаться к злобным СС-овским слухам и безосновательным сплетням об опасностях радиоактивных материалов. Соответственно, КЭС заключил контракты с фирмами данной группы для обучения народных масс Инициативе «Безопасные Атомы».
Маркетологи этой Инициативной Группы предоставляют сведения о позитивном имидже и свои персональные рекомендации касательно всеобщей полезной роли, которую радиация играет в жизнях всех граждан Комплекса. Посредством речевок, песен, футболок и игрушки «Счастливый Нейтрон», сотрудники Инициативной Группы повышают уровень знаний граждан в данном вопросе, отвечают на все вопросы касательно данной темы, борются с невежеством и делают все, что от них зависит, чтобы здоровая радиация вошла в жизнь каждого гражданина. Информационные буклеты и бесплатные образцы радиоактивных материалов по запросу.
Оценщики Радиуса Взрыва
Примеры фирм: Big Bang Brokers; Ground Zero Evaluations
Источники дохода: Оценка, замеры и таксация излишнего разряжения разрешенных взрывчатых веществ.
Беспечность – ближе всего к предательству и измене, так гласит народная мудрость; беспечный гражданин не думает, что он может уничтожить из-за своего невежества и глупости. КЭС предоставляет α-Комплексу широкий диапазон разновидностей батарей, энергетических блоков и миниатюрных атомных реакторов. Увы, все с более возрастающими темпами эти предметы уничтожаются конечными пользователями, которые заявляют, что причиной тому – сбои в работе этого энергетического оборудования.
Компьютер был недоволен КЭС за эту безрассудную трату ценных источников питания. Не будучи способным полностью перевести стрелки вины на других, КЭС вынужден был согласиться возмещать Компьютеру стоимость ущерба в пределах первого метра радиуса взрыва любого источника энергии, а все, что выходило за эти границы, обязан был возмещать конечный пользователь. Многочисленные лабораторные испытания КЭС показали, что ни один из их источников питания не производит воронку или кольцо взрыва радиусом больше, чем один метр, поэтому очевидно, что взрывы с радиусом больше метра – это саботаж, невежество и/или происки СС-овских изменников.
Оценщики Радиуса Взрыва тщательно исследуют и измеряют инциденты, включающие в себя взрывы, произошедшие по причине источников питания. Если радус взрыва превышает один метр, гражданин, вовлеченный в инцидент, обязан оплатить стоимость ремонта и восстановления поврежденной территории и затронутого взрывом оборудования. Стоимость такого штрафа разнится от ситуации; штраф взымается мгновенно – нужно количество вычитается из КТК гражданина, и определенная доля этой суммы идет на баланс Служебной Фирмы и специалиста, замерявшего радиус взрыва.
Обслуживание Реакторов
Примеры фирм: UraniFun PS, Nuclear Integrity
Источники дохода: Контракты с КЭС.
α-Комплекс получает бóльшую часть своей энергии благодаря своим ядерным реакторам – старым, низкопробным, находящимся в ужасном состоянии, источающих радиацию сквозь тысячи микроскопических трещин. Конечно же, есть и новые реакторы, разработанные по высочайшим стандартам АИРа, обладающие чудесными и непредсказуемыми инновационными модификациями и «навесками». Дирекция КЭС все же предпочитает полагаться на старую, но надежную и понятную рухлядь – по крайней мере, они знают, как и когда (примерно) те окончательно выйдут из строя, дезинтегрируются или взорвутся.
Техники по Обслуживанию Реакторов пользуются большим уважением, даже среди элитных представителей КЭС. Даже низкоуровневый RED оператор охладительного насоса или конопатчик перемычек постоянно подвергает себя риску и чрезмерным дозам радиации, имея в качестве защиты лишь свой костюм Фарадея и незыблемую веру в КЭС и Компьютер. Ментальные расстройства, отравление радиацией и мутации – все они процветают среди сотрудников Обслуживания Реакторов, но на освободившееся место всегда найдется замена, причем почти мгновенно – настолько популярна эта сфера деятельности среди граждан.
Канализационная Очистка
Примеры фирм: SuperSump, Septic Thanks!
Источники дохода: Контракты с КЭС.
Помимо обслуживания быстро выходящих из строя ядерных реакторов, КЭС также управляет глубокой инфраструктурой коммунальных систем всего α-Комплекса – дорожное движение и развязки, водоснабжение, вентиляция воздуха. А также они занимаются Канализационной Очисткой, и, понятное дело, данное подразделение КЭС находится в самом низу его инфраструктуры. Каждый день миллионы граждан сбрасывают непрекращающийся поток органических отходов, и все стекает в лабиринты канализации, располагающейся под самим Комплексом. Канализационным Чистильщикам выпадает сомнительная привилегия очищать эти лабиринты, за это их уважают еще меньше, чем работников продуктовых чанов (фабрик по производству синтетических продуктов питания).
INR граждане в Канализационной Очистке выполняют самую грязную работу во всех ее смыслах. RED и ORA граждане – наблюдают за качеством работы и тщательностью очистки. Более высокие уровни доступа не позволяют себе опуститься до уровней под Комплексом, исполненных грязи чудовищной вони; они предпочитают наслаждаться комфортом сверкающе-чистых кондиционируемых офисных помещений.
У сотрудников Канализационной Очистки есть, тем не менее, несколько преимуществ. Они становятся адептами в распознавании необычных органических запахов, а также без труда противостоят отвратительным ароматам и запахам, от которых у других слезятся глаза и спирает дыхание (а также начинаются приступы тошноты). К тому же, канализационные резервуары – великолепное место для того, чтобы избавиться от (кхм) нежелательных органических материалов. СВБ нанимает фирмы Криминальной Судмедэкспертизы, сотрудники которых занимаются поиском и анализом останков тысяч мертвых граждан, тела которых ежегодно находят в канализационной системе. И статус у сотрудников Криминальной Судмедэкспертизы – еще ниже, чем у Канализационной Очистки.
-
Это плюс за идею игры. Мне она кажется очень забавной и надеюсь, с благословения Компьютера, да не сгорит его материнская плата во веки веков, она пройдет с кайфом и во устрашение всех извращенных коммунистических ублюдков и СС-овских недоумков!
|
|
|
|
|
-
За импотента. И вообще Ульрих не перестает удивлять. Если бы мне не было интересно вести эту игру просто потому, что она мне нравится, ее стоило бы вести ради того, чтобы читать твои посты. Спасибою
|
|
|
Рыцари безмолвно последовали вслед за королевой, и картины прошлого оживали перед ними, словно наяву.
Живая память - вот что было этим местом.
Благороден был Мабор. Даже одержав победу над фьер-мор, воспитанник светлого короля Ард-Рие, он не изгнал Древних из своих земель, позволив жить под своей властью, обходясь с ними как со своим народом, честно и справедливо.
Прекрасна была Ние, Светозарная, Касание Весны, Мелодия Солнечного Света, но не лишь красотой своей славилась она среди дочерей Фаэ, соперничая в том с богинями, но и добрым нравом, и милосердием, и благородными умениями затмевала она прочих дев из Туата де Даннан.
Статен и пригож был собой благородный король Мабор, искуссный в копейном бою. Радостью земли воплощенной была прекрасная принцесса Ние, непревзойденная в игре на арфе. Когда встретились они впервые их любовь стала тверже алмаза, и лишь крепла ото дня в день. И не было для Светлого Короля Народа большей радости чем отдать племянницу свою в жены своему воспитаннику по взаимной любви и согласию.
Долгие вместе они правили годы, и мир был в древнем лесу, мир между Дану и Фьер-Мор, мир на долгие, долгие годы. Не было в подсолнечном мире леса краше чем этот лес, с его величественными деревьями, звонкими реками и залитым солнцем цветочными полянами. Сказания складывались о нем, и барды приходили издалека чтобы лишь взглянуть на такую гармонию. Столь велика была любовь двух фаэ, что не мыслил один из них себя без другого, - во всем вместе, рука об руку, шли Мабор и Ние, и копье, позабыв о сражениях, обвито было гирляндой цветов, порожденных мелодией арфы.
Но на великом празднестве, что знаменовало солнечное солнцестояние и добрососедство двух народов, случилось великое горе - порыв случайного ветра подхватил брошенный на состязании дротик, и пронзил он грудь прелесной Нии, и умерла та мгновенно, словно луч солнца погас за грозовой тучей.
Великая любовь порождает великое горе, и столь великим было горе короля Мабора, что изгнал он ветер из своих владений, и стал сей лес тихим бездвижным местом, в коем не шелохнется ни лист, ни травинка.
Великое горе порождает великую ярость, и столь великой была ярость короля Мабора, что погубил он без суда и милости всех фьер-мор в своих владениях, рукой одного из которых был и брошен злополучный дротик, и его собственные руки обагрились с тех пор навечно, дав ему прозвание.
Великая ярость порождает великое безумие, и клятву принес король Мабор, темную клятву смерти любому, кто пресекнет границы его владений, коли не крови его народа они, поскольку лишь Дану были ещё милы его сердцу.
И стал сей лес Долом Арленом, лесом Темной Клятвы. Перелетные птицы покинули это королевство, дожди покинули это королевство, реки его потемнели и покрылись тиной, и мхи заткали бессолнечные лужайки. Солнце, гневное на учиненную над безвинными расправу, не светит более над Долом Арленом, и Дану, что остались верны королю, не избежали его безумия. По велению Ард-Рие было имя короля Мабора забыто, и сказания о его прежнем благородстве и подвигах не звучат более, затменные его жестокостью.
Великое безумие порождает великую тоску. В тоске своей воздвиг король Мабор величественный дворец, сотканный из памяти, живущий памятью, дом для памяти, и стражем на его воротах поставил скованного нерушимыми гесами бывшего короля сего леса, единого, кого не погубил он, хотя не было в том милосердия. Здесь же вечно жила память королевы Ние, память о королеве Ние, прекрасной как солнце, доброй как приют и пища для усталого путника. Сюда приходил король, чтобы в краткие минуты забыть о своей великой тоске, век за веком встречая утро того самого злополучного дня, и никогда не в силах забыть его вечер.
Ибо для памяти влюбленных секунды как века и века как секунды...
- О боги... - Прошептала королева, поднося ладонь к глазам, как если бы желая стереть из памяти увиденное на последней из мозаик, но не было целительства для этой раны. - Мой бедный, бедный Мабор. Что ты сделал с собой? Что ты сделал со всеми нами?..
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
-
За долгие речи, которые он толкает по делу, и не сбивая дыхание. И, главное, по делу.
|
|
Переход был... ну, каким еще вы можете себе представить колдовской переход? Странным он был. Не правильным. Когда даже себя не ощущаешь тем, кем ты являешься. Словно объелся грибов бабки Шойцы, что жила на окраине деревни. У неё из трубы еще часто валил такой странный, зеленый дымок. Интересно, смогла ли старая ведьма пережить приход солдат Блейка, или сгинула вместе со своей избушкой в горниле войны? Так о чем это я. Вот и здесь - вроде бы и ногами перебираешь, вроде бы и не падаешь, а все равно чувства перемещения нет. Как будто повис в киселе каком-то, только разве что сухой. Да еще и голоса эти, с разных сторон раздающиеся, и запрет на посмотреть вокруг, поговорить, руки расцепить... Раньше Африм как-то не шибко с магией сталкивался лично, а вот теперь был уверен - не нравится ему это дело, не его. Не прет.
Через какое-то время мир обрел очертания реальности, и вереница людей втянула Африма во вполне реальное помещение, хотя и темное, как сама жизнь; и глухое, как предсмертный вскрик часового, которому перерезают горло, зажимая рот ладонью. У темноты были и свои плюсы, и свои минусы. Плюс - их самих не видно. Хотя, судя по двери и цыганке, слышно уж точно должно было. Минусы - и сам ты не видишь ничерта. Как вошедший последним, Африм тихо прикрыл за собой дверь, и застыл прямо там, где стоял. Медленно присел на колено и поднял винтовку к плечу. Чтож, если полезет кто - так хоть 1 заряд в пузо выпустить точно успеешь.
А, вот и свет! Ну, хотя бы стало понятно, где они, и то, что убивать их пока никто не собирается. Не соврал Проводник уже хотя бы в этом. Странное помещение. Большущие двери (не хотел бы я сталкиваться с теми, кто в них проходит, пригнувшись), да еще и кирпичами с обратной стороны заложены. Как будто в склепе находишься, из которого наружные ребята выпускать не хотят кого-то. Или что-то. А т.к. сейчас внутри оказалась их милая разношерстная компания, то шансы на приятную ванну и вкусную еду по выползанию из этой норы как-то стремительно тают. Лично он, Африм, увидев вылезающих из замурованного склепа незнакомых людей, сначала бы пальнул - так, для профилактики - а потом уже разбирался, кто это и откуда. Однако сидением на одном месте дело точно не решить, и стрелок встал с колена, перехватил винтовку и предложил:
- Пошли все вместе по одной стороне. И не потеряемся, и - не заблудимся. - Отряхнул полы плаща и пошел следом за Рыжей, проверяя прикладом те двери, что она открывает, на прочность каменной кладки.
|
|
|
Шип практически на ощупь ковылял по дороге, решая про себя неразрешимую задачу: как бы так вспомнить, что он вчера мутил, чтоб при этом от усиленных воспоминаний голова не треснула. Судя по тому, как эта голова ощущалась, опасность была нешуточная и к печальной развязке могло привести любое чрезмерное усилие. Но опыт, как говорится, не пропьешь, и через пару миль, Шип оклемался и начал припоминать самые яркие моменты прошлой ночи. Вот Дрозд играет в карты с какими-то местными, и сперва уверенно дербанит их, а после, уже порядком припив, начинает засаживать все выигранное и уходит в глубокую жопу. Жопа Мелиссы маячит справа-слева, и сейчас уже непонятно, это она так идет и шатается, или это шатает самого Шипа, который волочится за ней следом. Вот Хурт, которому Шип убедительно доказывает, что если нормально закусывать, то водка ваааще не цепляет. Вот бард, который высокомерно кривится, когда пьяный в драбадан Шип, хрипя и коверкая слова, пытается ему подпевать, после чего, и так и не справившись с непослушным языком, наемник уходит прочь. Вот снова жопа Мелиссы, и какая-то знакомая рука на ней. Вот Освальд, что свысока смотрит на развлечения черни. Вот снова стол с игроками. Дерзкая усатая рожа. Что-то пытаются предъявить Дрозду, а тот лишь лыбу давит. Вот нож, которым Шип тычет кого-то в бочину. Пьяная драка, в которой все месят всех, и ни хера непонятно кто за кого. Вот мерзкий бард, которого Шип тащит к драке. Вот Джек, Герман и Кор, которые от души обхаживают ногами мерзкого барда, пока вернувший способность внятно говорить Шип разглагольствует о подлости, ублюдках, напрочь лишенных музыкального слуха, и необходимости радикальной борьбы за честные драки, почему-то упирая при этом на измазанный кровью собственный нож, который, по многочисленным требованиям слушателей, периодически примеряет к руке барда. Какие-то трезвые рожи, кислые от творящейся вокруг справедливости. Две качающиеся ноги, в латаных-перелатаных носках. Хурт, то ли грязно ругающийся, то ли читающий молитву. Гарри, который тащит куда-то двух девок, одна из которых, похоже кухарка и изрядно перемазана чем-то черным. Какие-то девки, опять девки, Мелисса, снова девки, бухло, дурацкая треугольная шляпа. Тысячерукий, мать его, кракен.
Шип, старательно обходивший в своих воспоминаниях любые моменты, которые могли подвигнуть желудок на необдуманные действия, вспомнив морского урода, лишь ценой огромного волевого усилия сдержался и не блеванул. Спаситель похоже сам не чурался спиртного, потому что на трезвую голову создать такую тварину, ну вот просто никак нельзя.
Напоследок память выкинула и вовсе непонятный финт, Шип вспомнил, как сидит, обхватив голову обеими руками, и втолковывает Кору, насколько гадкая штука это курительное зелье. Причем почти дословно.
- Не, не люблю я это дело, бездумно потом руки к неизвестным людям тянут. Был у меня такой случай, клиент резкий, крученый, но курит. Тут и думать не надо, как к нему подойти. Зимой дело было, умаялся я на этой алее его ждать, но дождался таки. Смотрю, идет. Я ему и говорю "разрешите прикурить?", он цигарку с огоньком ко мне поднес, правой рукой, я ее левой придержал, и клиент тут же схватил два удара ножом в печень. Так и осел на землю, прям где стоял. Недаром говорят: курение - вредит вашему здоровью.
|
Ходя рядом со смертью, жизнь чувствуешь острее.
А если это блюдо еще и спиртным сдобрить, то получается совсем остро.
Сим весьма бледным философским изречением я предваряю описание того, как этой ночью в таверне без названия неизвестно где, несколько наемников ужрались до полного безобразия. Очень банальным образом.
И пока Большинство храбрецов направилось истреблять нежить, остальные, менее храбрые либо же находящиеся на службе, пили, ели и трахали служанок.
и друг друга.
Вместе с наемниками Игнациуса в в эту скучную обитель пришел пряма таки настоящий праздник.
Сначала много кушали. И пили.
Потом карты нашли и по маленькой начали играть. И пить. С присоединившимися наемниками и наемницами не ушедшими на охоту.
Конечно, все закончилось пьяной дракой и по деньгам потом не разобрались и при своих остались. И пили еще потом.
После кого-то зарезали, Почему-то решили, что виноват во всем бард, выволокли его на улицу и с шутками и прибаутками повесили.
Все равно уже все так напились, что музыка не нужна. Распевая наемницкие песни во все горло оставшиеся еще на ногах прихватили служанок и переместились, уже к утру, в комнату трактирщика, захватив оставшиеся стратегические запасы спиртного.
И устроили там, уже совсем бухие, нормальную такую групповушку, как в лучших дворянских домах принято. Ну, может не столь элегантную и без лоска от больших денег. И без извращений и кровавых жертвоприношений. И без наркотиков дорогих.
Но зато с душой и весельем.
И до рассвета таверну качало и несколько печальных отщепенцев либо же благородных рыцарей не собиравшихся пачкать своим благородные фаллосы о всяких низкородных, тоскливо забившихся подальше от веселья понимали, что выспаться не удастся.
...И последнее воспоминание, как голая Мелисса в отобранной у неизвестно откуда взявшегося в этих местах капитана с Ликсского флота треуголке, размахивает бутылкой и кричит что собирается все бросить и податься в пираты.
И там, всех, и в том, она клянется именем тысячерукого кракена, раком поставит...
Расплата настигла всех утром.
Традиционная.
Похмелье. Слабыми голосами проклиная все, что принято в данном случае проклинать и трясущимися руками застегивая пуговицы и ремешки на латах, все в очередной раз клялись бросить пить или хоть не так люто напиваться. потому, что, ну сколько жеж можно так же.
Несколько непьющих, хоть и невыспавшиеся но ходили гордо и довольно, снисходительно смотря на мучения своих коллег.
И в путь пора из разгромленной таверны.
И вышли в великой утренней, а утро добрым не бывает, печали, и пройдя мимо грустно качающегося барда, двинулись навстречу грядущим ужасным испытаниям.
И только Мелисса, несколько с утра стесняющаяся, и скромная, философски заметила:
"Ну, трактирщику еще повезло, в общем.
Игнациус бы точно тут все пожег..."
-
Шедеврально погудели!
-
PARTY TOO HARD
-
За кутеж.
|
|
|
Во всем был виноват старина Гром, этот вонючий мешок с дерьмом который сдох так невовремя, - вот и приходится тащиться пешим черт знает сколько дней обряженным во всю эту металлическую погань. От Ульриха воняет. По его телу и волосам шустро ползают насекомые, отвратительные гадкие твари оставляют свои яйца и размножаются на коже, вызывая чесотку и жгучую красную сыпь.
«- Еще они трахаются, - злорадно думает Ульрих пытаясь раздавить одну из проворных тварей. – Они жрут. Они трахаются, они производят своих поганых вонючих детей на свет. Чертовы блохи! Они прямо как люди, только гадят, только размножаются, только портят всем остальным жизнь…»
Илион пал. Их было четверо, когда они вышли на дорогу. Четверо ублюдков которым надлежало умереть и которые все еще жили вопреки всем законам божьим, - впрочем, трое недолго задержались на этом вшивом свете. Животы у бедолаг раздулись словно гнилые бурдюки, зрачки наполнились ужасом когда собственная кожа превратилась в обилие гнойных язв, - взрослые мужчины стонали будто младенцы, проклинали целый мир и пытались заразить друг друга, помирали будто бешеные псы вообще-то. С визгом. А Ульрих двигался дальше. Тогда еще был жив славный старик Гром, тогда еще гордому всаднику было плевать на всех и вся. Вино плескалось в серебряной фляге, пьяный мир покачивался в седле – веки отяжелели, сонные мысли грязными птицами порхали в голове. Можно было пить. Нужно было пить. Илион пал. Этот трижды траханный говнюк «как-то-там» проиграл, а второй трижды траханный говнюк «как-то-там», выиграл, что тут еще можно сказать? Илион. Пал.
Попутчики умерли, а Ульрих остался жить, - только клок волос выпал, а так все в порядке, - у него много этих самых волос, нестриженных и немытых, плевать если какой-то там клок вылез. Только Гром сломал ногу так некстати, чертов уродец, грянулся оземь и начал хрипеть.
Закатывал глаза. Тонко и протяжно ныл. Бедный старик Гром! Ульрих перерезал ему горло, собственноручно вырыл могилу и похоронил скакуна. А это, блядь, было очень непросто! Хоронить такую дородную убогую скотину как Гром. Пот лил в три ручья заливая глаза, болела раненая лодыжка, земля обдирала кожу на ладонях будто осколки мелкого стекла. Ульрих рубил смерзшуюся корку славным мечом да раскапывал глину руками будто некий диковинный крот, выдирая с мясом собственные ногти. Могила вышла дрянной вообще-то. Полное дерьмо, а не могила, если уж по чести сказать! Зато могила Была. Рыцарь забросал вонючую дыру грязью как мог, стер с лица пот и двинулся дальше. Ему было плевать на тех троих что сдохли ранее - чертовы убийцы, таким одна дорога в ад, жаль что они не померли на войне. Так вышло бы намного достойнее. Он оставил их трупы гнить на солнце. А вот скакуна жаль…славным конем был старина Гром, мир его вонючему праху.
А теперь деревня, теперь только тупая боль в пробитой лодыжке да усталось на плечах. Теперь насекомые и многодневный пеший путь, когда жизнь и смерть сливаются воедино. Под серым небом, в серое никуда. Ульрих хочет жрать, хочет наполнить подозрительно опустевшую флягу с вином и трахнуть молодую жирную селянку, дабы смыть наконец смертную эту усталость. Потом набить кому-нибудь морду. Хотя бы тому глазастому уроду, что сверлит его взглядом в этой поганой таверне. Подозрительно чистый и опрятный ублюдок среди этого разномастного дерьма, смотрится прямо как алмаз в общественном сральнике. Так необычно. А Ульрих покрыт грязью с ног до головы и от него несет будто от поганой кучи многодневно измокшего конского навоза, Ульрих бросает свой шлем на деревянную столешницу и с наслаждением чешет спутанные патлы. Потом он попросит пить. Попросит пить, но не есть. Ибо аппетитный запах жирного мяса сильно смущает, - Ульрих еще не готов жрать крыс, трупчину или младенцев, или что там еще придумают готовить сметливые крестьяне. Везде война, разорение и трупы, а у них аппетитный сладкий запах мяса. Как странно! Неправдоподобно нихрена ибо вкусных жирных поросят он нигде не встречал. Поэтому воин заказывает только выпивку, любую дрянную выпивку которая водится в этой паршивой дыре, - хорошую или плохую, это не важно, лишь бы напиться до чертей собачьих.
Лишь бы!
-
Я знаю, что ты от плюсов не тащищься (ну и довольно по-детски от них тащиться). Но во-первых, персонаж больно колоритный. И пост тоже. Так что, извини :)
-
Красавчик. Мылся бы почаще, а то селянки разбегутся ;)
-
Великолепныый старт же.
|
|
|
Пока наемники развлекались, начищая друг другу рожи, Хурт выполнил зарядку утреннюю, по-грамотному. А потом сел себе на пенек, закрыл глаза и начал медитировать, прислушиваясь к своему внутреннему миру. Время от времени он приоткрывал одно веко и с любопытством поглядывал на дерущихся, подмечая, кто какие повреждения успел заработать (может перевязать кого надо, или там, похоронить). Но за оружие никто упорно не брался, поэтому серьезных травм наемникам удалось избежать.
Вообще все происходящее действо выглядело со стороны глупо и неестественно, но в то же время завораживало своей абсурдностью. Каждый день с отрядом случается какая-нибудь хуйня, и приходится изо всех сил бороться за свою жизнь, но даже когда дело доходит до привала, наемники ищут приключения на свои пятые точки. Казалось бы, отдыхай, жри и высыпайся, заслужил! Ан нет, шило в жопе не утаишь, кто-нибудь обязательно умудрится с кем-нибудь подраться, свернуть себе нос и лишиться пары зубов. Удивительные люди!
А потом взъерошенная Мелисса попыталась уладить конфликт угрозами и шантажом, и все как-то улеглось. Жаль ее немного. Видно, что не ее это дело - командовать, и нести ответственность за весь отряд. Но все равно старается же, переступает через себя. А что в ответ? Разговорчики среди подчиненных о смене лидера.
Ладно, собрались и выступили. Якобы день прошагать, и будет деревня, с кабаком и мягкой постелью. Даже как-то не верится, что такое вообще возможно, наверняка какая-нибудь хуйня случится по дороге. Но хуйни не случилось. И даже кашеварить не пришлось на привале (как раз подходила очередь Локера), потому что его не было. Весь путь Хурт шагал возле новичка с Шипом и навострившим уши Гарри, потому что ему тоже любопытно было, что да как в Мельне. И даже сигарету, от которой Шип отказался, стрельнул у Кора, чтоб с собеседником как-то сблизиться. Шли, болтали, знакомились. Локер больше молчал и слушал, но и в разговоры встревал иногда, со своими вопросами и комментариями. А потом, когда уже к деревне подходили, Хурт поинтересовался у Мелиссы:
- А что тут есть вообще, в деревне? Кузня, аптека, библиотека?
|
|
-
Да у вас тут просто праздник какой-то.
-
Чувствуешь себя прям-таки постигающим магическую премудрость.
За сарказм.
И за яйца. Знаешь, у меня никогда в жизни не прели яйца до сих пор :)
|
Книжка оказалась мудреная и совершенно нечитабельная, но Локер упорно продолжал водить глазами по корявым строчкам, стараясь удержать в голове хоть толику получаемой информации. Потому что жутко манила его перспектива приобщения к миру магическому, волшебному. В святом писании что? Сплошные молитвы, в большинстве своем прославляющие Спасителя, и черт разберет, могут ли они вообще приносить хоть какую-либо пользу. А вот с магией дела обстоят кардинально по-другому: ее пользу никому доказывать не нужно, она очевидна, не спроста же все маги такие крутые и уважаемые авторитеты. И не то, чтобы Хурт питал надежды тоже стать когда-нибудь ниибаца магом, просто хотелось ему выяснить, способен ли он отыскать магические способности в себе, или нет? А что касается головных болей, то особого дискомфорта они Локеру не доставляли. Может, так и надо. Может, это вообще мана шевелится, пробуждается.
Как следует забив себе голову волшебными терминами и определениями, наемник решил не спешить, и сосредоточить свое внимание на главном - поиске тайной энергии внутри себя. Уже на привале, пока народ готовился к ужину и сну, Хурт постарался выискать в книжке какой-нибудь метод выявления магических способностей, затем оставил ее на видном месте и отправился есть, попутно переваривая прочитанное.
Выпили за Голодного не чокаясь, а Локер невзначай пару строк из писания в голове прокрутил, к месту. Само уже как-то вспомнилось, непроизвольно. Если и есть на свете Спаситель, так пусть спасает душу павшего воина, если ему не влом. И души коней невинных тоже можно спасти, особенно тех, чьи ноги так вкусно пахнут, приготовленные Джеком. Да хули? И рыцари эти ебнутые тоже пусть с миром покоятся, может они и не желали зла никому, а просто так прогуливались. Хотя не. Главаря ихнего - в ад, а остальным - милость Спасителева, пожалуй, так будет справедливо.
Задумался, в общем, Локер. Погрузился в филосовские размышления. А сам тем временем на книжку поглядывает украдкой, оставленную на самом видном месте, чтоб не спер никто. Не то, чтобы Хурт подозревал кого-то из братвы за воровство, просто за имуществом своим на автомате присматривал. И надо же! Ни кто иной, как Джек, подкрался к заветной литературе, и нагло вырвал из книжки страницу, никого не спросив. Локер и бровью не повел, но немой вопрос "нахуя?" ему еще долго не давал покоя. Подтереться Лысому нечем, что ли? Лопухов по округе не хватает?
В общем, Хурт сделал вид, что выходка Джека прошла незаметно, и после ужина благополучно передал книжку Гарри, как договаривались. А когда Лысый спать завалился, сказав, чтоб утром разбудили, Локер вызвался дежурить в первую смену, вместе с Дроздом. Спустя некоторое время, Локер, воспользовавшись моментом, когда Дрозд патрулировал местность, тайком спер шлем Джека, а через несколько минут положил на место, предусмотрительно стерев отпечатки и избавившись от следов. В темноте шлем выглядел совершенно так же, как раньше, а вот при свете дня на нем можно будет заметить слово, аккуратно накорябанное на весь лоб - "ЖОПА".
|
|
|
-
Не знаю, как остальных, а лично меня убили, прямо насмерть, и я полежу.
Это золото.
-
Жидовская морда :)
(это комплимент, поскольку от меня).
|
|
|
|
|
|
|
|
Дарья
Прибавила ходу чудо-царевна, как звезда небесная, в бездне космической несущаяся, припустила за возницей. В чаще оба скрылись от глаз тех, что в телеге остались. Расстояние стремительно сокращалось. Оглянулся мужичок, взвизгнул и ещё пуще припустил, да когда поворачивался обратно, буммс! – лбом о дерево влетел. Аж зашаталось, бедное. Обхватил он руками дерево, как любовник свою возлюбленную, да спустился прямо по стволу на землю и глаза закатил. Однако ж, когда Дарья подбежала и даже не запыхалась, он шевелился уже и, вяло руку подняв, лоб свой ощупывал, на котором знаменитая такая шишка светилась.
Чурило Пленкович
Первый пшик оказался комом. Ну, то есть, никак парнишка не отреагировал. А вот от второго закашлялся, скривился да руку к лицу поднял, будто отмахиваясь.
- Фу, какая гадость, - промямлил он.
Была у царевны Дарьи нянюшка как-то, давно уволенная за сварливость и строптивый норов. Фрекен Бок её звали, имя такое странное оттого, что она из-за границы была, из краёв северных, с хорошими рекомендациями, а вот ведь, житья от неё не было ни царевне, ни царскому семейству, ни богатырям славным. Баба, одним словом. Так вот она ну точь-в-точь так говорила: «Фу, какая гадость!» Очень похоже у деревенского получилось, словно нарочно упражнялся.
- Айй, - сел парень да руку к затылку ушибленному приложил, на богатыря обиженно поглядел, однако потом задумался о чём-то и лицо его виноватым стало, - прости уж, голубушка, видать, заслужил я шишку эту, - потирая голову, молвил он, - а рука у тебя сильная, - уважительно добавил и снова виновато поглядел на груди богатырские. Ох, ну то есть, в гла… а не, таки правильно.
Тут ни с того ни с сего шум ломаемых кустов, приближавшийся к полянке, прервался, что-то стукнуло и дерево, стоявшее с краю поляны, а сейчас сзади от Чурилы, затряслось. А дальше еще чей-то топот послышался.
Велислава, Мойша Буслаев, Харитон
А пока царевна за мужиком бегала, а богатырь Чурило духами пшикался, в телеге тем временем смертоубийство происходило. Как давай царица и другой богатырь, истрианской национальности, отношения меж собой выяснять, мутузить по лицам белым да кричать-перекрикивать друг друга, да вопросы каверзные задавать! Послушала их, послушала кобыла гнедая, заржала в голос и хвостом куцым махнула, вот ей делать больше нечего, как криков каких-то девки и мальца мокроносых бояться. Морду свою лошадиную опустила и губами к одуванчику, росшему край дороги, потянулась. А он, как назло, от неё. Она – к нему, он – от неё. Она – ещё шаг, а он ветром совсем к траве пригнулся, а пушинки слетели и по воздуху вскачь понеслись. Всхрапнула лошадь недовольно и ближе подошла, чтоб травку край дороги пощипать. Колыхнулась телега и сдвинулась, о камешек споткнулась. Тряхнуло её и мужичок мёртвый, что возле царицы лежал тихо и никого не трогая, на бок перевернулся и рука его на колени Велиславе упала. Холодная и тяжёлая ручища. Хорошо хоть, через одежду не так противно.
Глянула царица на него и узнала. Был то боярин Савва Морозов, она его часто на царских заседаниях видела, хоть лично и не общалась почти. Ну так, здрасьте – до свидания. Помнила Велислава, что накануне судили Савву за взятки и за долги крупные, с ростовщиками боярин якшался, что в царстве 3D-вятом дело противозаконное, простой народ обворовывал налогами неимоверными и всё в свой карман, а в царскую казну жалкие гроши, а это уже дело казни подлежащее. Как раз вчерась его к казни-то и приговорили через повешение, а с ним семью его и домочадцев, за которых он ответ нёс, как то обычно принято.
А с воспоминанием этим и другое пришло. Что где-то она рожу того бугая видела, что за возницей помчался. В царицы-то глупых не берут, а потому быстро смекнула Велислава, что то был Руслан Воля, бывший Горохов богатырь, а ныне разжалованный за то, что с боярином Морозовым дружбу водил и пособничал в делах его грязных.
Тут Харитон голос подал и поинтересовался у царицы, как она чувствует себя в новом теле, юном да хрупком. Лекари придворные они такие, вежливые и внимательные. Иных Горох сразу из Кремля взашей выставлял.
|
-
Правильный лекарь :)
-
Ах, хорошо)
-
Нравится
|
|
|
|
|
|
-
Главное, следом не уйди(
-
за полноценный отыгрыш
-
такие дела.
-
Делай, что должен...
-
грусть.
|
|
|
|
|
|
И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными. 6.8 Откровение Иоанна Богослова -Не беспокойтесь Лара. Я всегда буду к вашим услугам. Мой номер как раз напротив. Оберлейтенант в очередной раз добродушно улыбнулся. Он вообще почему-то в последнее время излишне часто улыбался, в особенности перед этой новой фройлян из Берлина. -К тому же я уверен , у вас не будет столь уж много времени для любования красотами этой страны. Ибо, извините меня за излишнюю прямоту и цинизм к вашему ремеслу госпожа фон Кёниг- уголки лейтенанта слегка ехидно дернулись - но все эти цверги, духи и таинственные встречи с привидениями, как показывает практика по большей части всегда оказываются плодом разыгравшегося воображения перебравших шнапса и одуревших от постоянного страха солдат. Которым всю ночь в каждом шорохе и скрипе мерещатся вездесущие партизаны. Я солдат Лара , один из многих на этой войне, и мне положено умирать по роду занятия, но я не хотел бы, что бы чья то глупая фантазия и вера в сказки погубила бы еще и вас. Ганс замолчал. Ответом на его тираду был громкий хлопок закрывшейся двери. Слышала ли она, что он говорил? Черт знает. Ему было неловко, и в то же время он чувствовал, что все правильно сделал. Пусть она выше его по званию и возможно ему не стоило высказывать свое мнение перед ней, но Штеффену почему то было жалко эту девушку. Эту высокомерную избалованную девочку, которая думает, что знает о войне все. ******************************************************************************************************* Львов. Осень 1941г ссылкаМелкий моросящий дождик тихонько накрапывал на стекло черного легкового автомобиля, образуя россыпь мелких капель, что постепенно собираясь вместе, стекали тонкими струйками к основанию окна. В салоне пахло смесью дыма от дорогого табака и сырости, что задувало сквозняком через приоткрытое стекло. В небольшом удалении от машины, в сопровождении автоматчиков и овчарок , играя на своих инструментах, по городской улице неспешно шел местный оркестр. -Что вы такой хмурной Ганс? Неужели вас расстроила вчерашняя беседа с той миловидной фрау из свиты Гейнса ? – выпустив огромный клубок дыма, весело расхохотался один из сидевших в автомобиле. – Да будет вам, мой юный друг. Вы перспективный офицер, сотрудник Абвера, разведчик в конце концов. Скольких еще подобных секретаршечек будет пускать слюни по вам. В, неспешно следующей за колонной музыкантов, автомобиле находилось всего два человека – оба были одеты в повседневную полевую форму офицера пехотной части, за той лишь разницей , что один был майор, а другой, которого звали Ганс, молодым лейтенантом. - Да нет, просто как то не по себе- руки лейтенанта нервно сжимали и разжимали обод руля. – Зачем нам быть здесь, господин майор? Это дело Миллера и его головорезов. Выпустив в окно очередную порцию едкого дыма, Юстус Отто, по привычке, оставшейся у него еще от юных лет, аккуратно затушил остаток сигареты о панельную доску и положил окурок в карман. -Никогда не знаешь когда на войне кончаться сигареты. – улыбнувшись быстро объяснил он свой поступок лейтенанту. – Сколько лет прошло, а я снова в России и снова экономлю табак, мой дорогой Штеффен. После, кинжально посмотрев прямо в глаза своего адьютанта, майор с минуту помолчал, после чего слегка улыбнулся и хлопнул Ганса по плечу: -Все мы головорезы в той или иной степени . На любой войне и в особенности на этой. Бывают такие моменты, когда судьбой человеку уготовано быть именно тут и именно в данный момент и ничего с этим не поделаешь. Мне нужно быть здесь, а я не могу быть без вас Ганс, следовательно - вам так же предрасположено судьбой наблюдать за всем тем что сейчас произойдет. Достав очередную сигарету и, прикурив ее от бензиновой зажигалки, майор продолжил: -К тому же зная привычки Миллера, посмотреть будет на что. Между тем колонна играющих музыкантов свернула за очередной поворот и вышла, в старый заросший сквер. Следуя приказу Отто, Штеффен заглушил мотор, и остановил свой автомобиль у самого края импровизированного амфитеатра, так, что бы не быть слишком близко и в тоже время отчетливо видеть все, что будет происходить в дальнейшем. Музыка прекратилась. Было слышно, как по крыше автомобиля тихонько настукивает усилившийся снаружи дождь. Через лобовое стекло, сквозь смахиваемые дворниками потоки воды, было видно как группа вооруженных солдат , методично расталкивает толпу музыкантов, пытаясь их выстроить в подобие полумесяца , вокруг стоявшего в центре скрипача. -А где дирижёр? – машинально спросил Штеффен. - Вроде здесь в городе , в Яновском лагере. Я слышал у коменданта на него есть какие то виды. – поежившись от холода и закурив очередную сигарету, мимоходом ответил майор. Весь его взор был сосредоточен на группе «узников». Между тем солдаты, словно пастушьи псы с безвольными овцами, расставили музыкантов в свою незамысловатую фигуру. Издалека было плохо видно выражение лиц стоявших под дождем людей, но судя по тому, как молча и безвольно они себя вели, было ясно, что психика их была подавлена и они удрученно ждали своей дальнейшей участи. Позади зиял адским оскалом зев недавно вырытого котлована, не двусмысленно предсказывающий исход предстоящих событий, а стоявший вперед ощетинившийся оружием взвод солдат только и ждал команды , что бы обрушить оглушительный ливень пуль на несчастных. Ганс с силой сжал руль. Его естество с непреодолимой жадностью впитывало происходящее, дабы в дальнейшем отложить все это глубоко в подсознании на всю оставшуюся жизнь, преобразовав в бесконечный калейдоскоп ночных кошмаров. Штеффен с нетерпением ждал канонады выстрелов, ему хотелось , что бы все это быстрей закончилось, что бы все это быстрей вычеркнуло из его жизни. Он жаждал вернуться на другую войну, туда где есть враг и он может так же убить тебя, как и ты его. Но ожидания не суждено было сбыться… Офицер , что командовал расстрельной командой все не отдавал приказа. Вместо этого он , достав из кобуры пистолет, не спеша подошел к стоявшему в центре скрипачу и , махнув возле носа остолбеневшего от страха человека стволом своего люгера, на ломаном русском громко крикнул: « Игай!». Несчастный не сразу понял смысл обращенной к нему фразы, и оторопело уставившись испуганными глазами на немца, еле дыша , заикаясь спросил : «П-простите г-господин офицер?». -Игай! – злорадно улыбнувшись, повторил офицер. – Музыка, радость. Игай! В дополнение к своим словам , и что бы по-видимому более точно с мотивировать музыканта, немец , передернув затвор, приставил ледяное дуло люгера ко лбу приговоренного. -Игай! – уже раздраженно выкрикнул он. Быстро подхватив скрипу, музыкант начал не спеша наигрывать мелодию. До уха Ганса донеслись робкие нотки польского танко «el sol sueno». Довольно ухмыльнувшись офицер повернулся к стоявшим вокруг него оркестру и ,приободряющее взмахнув руками, так же весело крикнул : - Игай! Музыка, музыка! Корошо, радость! Подхватив такт скрипача, один за другим музыканты поднимали свои инструменты и постепенно встраивались в ритм мелодии. Казалось, не было вокруг ни чего. Ни солдат, ни котлована за спиной, ни смерти. По скверу лилась мелодичная и в то же время печальная мелодия танго. «Танго смерти»- как в последующем назовет ее Штеффен . Лишь шум дождя тихонько аккомпанировал музыкантам. Офицер неспешно ходил вокруг оркестра и словно дирижёр палочкой размахивал люгером в такт лившейся мелодии. Неожиданный оглушительный выстрел разорвал образовавшуюся гармонию звука и природы. Один из музыкантов упал в грязь, окрашивая лужу в ало красный цвет. На лицо скрипача брызнула смесь из крови и чего-то серо-белого. Опешивший от подобного музыкант вздрогнул и ненароком прервал свою игру. Но яростное «Игай!» - вновь донеслось до его слуха, и он вновь остервенело сжал свой смычок. Над начавшими желтеть деревьями , сквозь шум падающей воды снова полилась печальная мелодия подхватываемая оркестром, и словно грозовой барабан, в такт переливающихся в ней нот, звучал очередной выстрел, уносивший с собой еще одну жизнь. Обреченные музыканты, подобно безвольным зомби с непонятным обычному смертному фанатизмом , продолжали играть , словно не замечая , что их становиться все меньше и меньше. С каждым поворотом музыки , словно сорванный с дерева листок в придорожную грязь падал очередной трубач, виолончелист, аккордеонист. Всех их , одного за другим поглощало неумолимое «Танго смерти» на погибель оставшимся и на потеху, скользившему меж них словно призрак, немецкому офицеру. Прозвучал последний выстрел, а вместе с ним и закончилась зловещая мелодия. Обливаемый дождем, в окружении трупов своих товарищей, скрипач медленно опустил свой инструмент. По его лицу текла размзанная водой кроваво серая смесь. Он медленно поднял взгляд на стоявшего перед ним офицера. Будь Ганс тогда рядом , то непременно увидел все то презрение, всю ту отвагу что излучали глаза несчастного, перед лицом палача, все то безразличие к смерти , что испытывал тогда музыкант. Подойдя к последнему, оставшемуся в живых, офицер широко улыбнулся и поднес раскаленный от выстрелов ствол пистолет прямиком к носу скрипача, после чего нажал на курок. Приготовившись так же принять свою судьбу, музыкант инстинктивно сжал глаза - раздался громкий щелчок…… Пистолет не выстрелил! -Оп! – раздосадовано раздалось в образовавшейся тишине. Хлопнув музыканта по окровавленной щеке, офицер в очередной свой бесчисленный раз улыбнулся, после чего достав чистый носовой платочек начал вытирать измаранную руку. - В лагерь его – донеслось до солдат. - Много чести будет а то . Пусть героически сдохнет там , в компании своих кошерных друзей. Более не обращая внимание на узника и, словно потеряв к нему всякий интерес, офицер неспешно направился к стоявшему неподалеку грузовику. *********************************************************************************************************************************** -Поехали Ганс. На тут тоже больше делать нечего - донеслось до Штеффена. Сидевший рядом майор раскрыл лежавшую все это время на его коленях красную папку и достал от туда поблекшую от времени старую фотографию. -Ну что «Сапфир», прощай. Извини что так. Не все герои ныне нужны своему отечеству… Достав зажигалку Отто несколько раз ширкнул по кремнию пытаясь добыть пламя, после чего опустил в огонь край пожелтевшей фотокарточки и , дождавшись пока она почти вся догорит, аккуратно выбросил ее в открытое окно. -Ну все Штеффена поехали отсюда. Тут уже не наш спектакль – раздражённо буркнул он медленно приходящему в себя адъютанту. *********************************************************************************************************************************** Связаться с рекомендованными ей еще в берлине людьми из СС не составило большого труда. Лара с легкостью вышла на одного из местных заправил черного ордена, некоего штандартенфюрера Маттиаса Ленца. Из разговора с ним фрау фон Кёниг выяснила, что место ее назначения не так уж и далеко от города- всего то пара часов на автомобиле по лесам. К тому Ленц заверил ее , что в случае крайней необходимости на объекте для нее вполне найдутся не менее комфортабельные условия для проживания, чем в гостинице. -Приставленный к вам лейтенант Ганс Штеффена, очень опытный и надежный боевой офицер, вы во всем можете положиться на него. Завтра он доставит вас прямиком на место и разъяснит все, что вам будет интересно. Рад был с вами заочно познакомиться госпожа Кёниг. Я думаю, утром нам еще представиться возможность познакомиться лично. Желаю удачи в вашем расследовании. До завтра. В трубке послышались монотонные короткие гудки. -Госпожа, прибыл последний чемодан. – послышался голос горничной – что прикажете делать с вещами?
-
Это очень грустный пост. Мой народ.
-
Хороший ход, хорошая игра.
-
Старый пост, а я вот только нашел. Игра вообще прекрасная, а этот пост до дрожи пробрал.
|
|
|
|
Около часа разведчики обговаривали мелкие детали, касающиеся способов связи. У кого заказывать вино, в каком количестве и какого года выработки. Какими ласковыми словами называть лейтенанта в письме. Не обошлось без стеба. И в конце концов, полковник отпустил наемников. Пьяных, потому как странно притихший офицерский клуб – это крайне подозрительно.
Группа выбралась на свежий воздух. Без Трильо. Тот каким-то хитрым способом собирался тайно покинуть помещение или он собирался доиграть партию в шахматы. В голове сеньора Перейра и Габриэля приятно шумело от объемов выпитого и шатало. Идти прямо по узким портикам затопленного городка, чтоб не упасть в воду, оказалось сложно, а думать о том, чтоб забраться в лодку и подавно. В данной ситуации не начать бы болтать лишнего и весело брататься на весь военный городок. В отличие от сослуживцев, дон Педро и капитан казалось в пустую пили вино. Только зря переводили напиток, потребляя хорошее вино, так как задорное чувство опьянения к ним приходило крайне редко и это очевидно вызывалось более крепкими напитками.
- Эй, парни, - обратился капитан к сослуживцам, выйдя последним и прикрыв за собой дверь. – Идите без нас. Мне надо с Педро переговорить с глазу на глаз. Не волнуйтесь. Вернемся живыми. Идите-идите, - Альварес отправил в казарму Мальдонадо и Мануэля.
Когда парни удалились, капитан провел рукой по месту, где должны бы расположиться усы, но в силу стечения обстоятельств оные не отрастали густыми, подобно бакам, пребывая в задумчивости. Альварес проводил взглядом две шатающиеся фигуры, поддерживающие друг друга, потом обратился к лейтенанту Алатристе.
- Педро, пройдемся? – предложил капитан, махнув в сторону вездесущих пристаней, за счет которых жил Эдив. Звездный свет играл по волнующимся водам озера Венг, воскрешая воспоминания об отвратительном дрожащем вестхартлендском пудинге. В местах, где не проходили лодки и лодчонки, угадывались белые водные кувшинки.
- Хочу с тобой переговорить. Понимаешь, друг мой Педро… Мы… - капитан помолчал, подбирая слова. Как закоренелый солдат, не посещающий двор, он не привык выстраивать высокопарные речи. – Четыре года воюем вместе вот, - он махнул рукой куда-то в сторону юго-запада, захватывая Криммор, Аскатлу, Парскул и прочие принадлежащие Амну земли, - за это. За людей, которые сейчас мерно спят. Их детей. Чтоб это продолжалось сегодня, завтра и в последующие дни. Вместе. И тут такое дело… одна фраза и все, - Альварес посмотрел на Алатристе темными очами, брови его напряглись, нависнув над глазами как тяжелый груз, словно именно в них скопились все тяжкие думы. Он на мгновение замолчал, как-то неодобрительно. – Случись этот неприятный нам обоим инцидент не при наших ребятах, с которыми мы прошли девять кругов Баатора, а с парнями, с которыми мы вскоре отправимся в путь, то как бы я выглядел? Мы на службе, Педро, - капитан сцепил за спиной руки, обозревая темные ночные воды Венга. – А если со мной что-то случится и ты встанешь во главе отряда, то неужто будешь бросаться на каждого со шпагой за насмешливые слова? Судя по словам полковника, с нами церемониться не станут. И не побоятся твоего происхождения, - косой взгляд скользнул по ставшему рядом на краю причала лейтенанту.
Шел где-то четвертый час ночи. Город был погружен во тьму, кроме пары горящих факелов, фонарей у зданий особого назначения и окон жилых домов, где разгулье не утихло. После жаркого дня дохнуло прохладой. От мелководья веяло теплом и немного попахивало тиной и еще чем-то не слишком приятным. И все эти запахи смешивались с рыбой и ароматом весенних цветов. Над головой растянулось сияющее звездами черное покрывало, необъятное и бесконечное. Одна из звезд сдвинулась с места, двигаясь в хаотическом направлении. Перейра и Габриэль заметили блуждающую звезду Шаундрал. Головокружение продолжилось и вскоре взгляд младшего лейтенанта упал на столбик, поросший водными ракушками, раскрывшимися влажными цветами, не ощущая опасности и близости людей. Пытаясь сфокусироваться, взгляд вместо не расплывающейся картинки, скользнул выше, выцепив какую-то знакомую фигуру. На другой стороне затопленной улочки, рядом с горящим факелом, в пламени пляшущего огня, свет выхватил силуэт переодетого в кожаную куртку, штаны и широкополую шляпу сеньора Хуана, ранее щеголявший цветами вставшего на постой восточного гарнизона, теперь же, если б свет не озарил черты его лица, стоило воину заслышать легкий шорох невдалеке, когда он повернул голову, то парня было бы совсем не узнать в другом костюме. На боку висел узкий клинок и кортик. Плащ откинут с левого плеча, а сама фигура, отсоединившись от стены старой лачуги, сдвинулась в тень, вглядываясь в темноту. Сержант Габриэль вовремя отреагировал и, сверкнув молодой прытью, утянул сеньора Перейра в темноту ночи. Оба они затихли. Знакомая фигура Хуана не двигалась с места, с тонким шелестом обнажив рапиру. Но все же этот звук в тишине ночи не смог сокрыть шаги какого-то другого человека.
|
|
|
-
Браво, благодетель. Неожиданно. Я уж думала, щас накрутить мельнский старпер чего-нибудь гадкое. Хотя, если верить месиру Воланду, люди не меняются.
-
Макаренко из Мельна.
|
|
|
|
-
дичь
-
За мишку.
-
шикарная зарисовка.
|
|
-
Классный пост. И все учтено.
В особенности протокол.
-
Пост, скорее всего, спасший игру, заставивший капитана одуматься. Плюс.
|
-
:)
Голова, видимо, и до того, как ее лишили тела, говорила не слишком высоким штилем :)
|
|
6 октября. 7:00 утра.
Мистер Строт приехал в положенный срок. Вежливо улыбнулся, рукой указал на авто. Открыл дверцу, склоняясь в учтивом поклоне. Что ж, Элис придётся идти.
Девушка села в машину. Машина тронулась с места. Водитель включил радио. Запел чей-то совсем незнакомый голос.
Следом за девушкой отправилась в путь ещё одна машина. Через время её сменила другая. Затем, следующая, и следующая, и следующая.
Песня незнакомца была столь причудлива, что совсем не походила на земную знакомую музыку. Незнакомец пел о прошлом и будущем, о лодке плывущей в звездном пространстве, о том, что больше нет сомнений и страха...
А за Элис, словно за своей волчицей, следовали стаей волков ей ребята.
Девушка успокаивалась, позволяя песне смывать напряжение.
Мистер Строт обернулся и расплылся в улыбке. "Беркшир" -- место куда они направляются.
Огромное поместье. Господин Эстерхази встречает их у порога. Сразу предлагает пройтись по окрестностям. Говорит, их ждёт завтрак лишь через полчаса.
Элис увидела лошадей. Они свободно играли на полях вокруг дома.
Завтрак был превосходный. А разговор поверхностный и даже пустой. Господин Эстерхази будто выжидал подходящего момента. Господин Эстерхази, после завтрака, предложил осмотреть конюшни. Лошади -- единственная его страсть и гордость.
8 октября. Время не определенно.
"Это же не важно, что именно с тобой происходит? Главное, что происходит. Если происходит, значит ты всё ещё жив, значит ты можешь ещё что-то изменить, значит нужно бороться. Правильно? Раз-два-три-четыре. Раз-два-три-четыре. Раз-два-три-четыре. Вставай, вставай. И бегом, бегом. Раз-два-три-четыре."
Лес кругом. Девушка совершенно не помнила, как сюда попала. Она знала, что сегодня произойдёт что-то важное. Не помнила откуда знает это. Просто знала.
9 октября. День.
Забившись в какой-то подвал неизвестного дома, девушка замерла в ожидании. По радио вещали о трауре в связи с гибелью детей. Это было отчего-то знакомо.
Девушка просидела в подвале до...
13 октября. Утро.
-- Не бойся, не бойся. Давай руку. Я помогу тебе подняться. Вставай.
Свет. Много света, слепит глаза. Стерильный запах. Много людей.
Девушка на кровати, вся в трубках, что-то рядом пищит. Сознание не стабильно. Оно приходит и уходит лишь по одному ему ведомому закону.
-- Как она? -- Очень знакомый, низкий, приятный голос. -- Есть улучшения?
-- Боюсь, ей придётся тут задержаться, господин Эстерхази. Она очень пострадала. Сильное нервное и физическое истощение. Мы делаем всё, что в наших силах.
-- Конечно, доктор Овенбаум, конечно.
20 октября. Утро.
-- Доброе утро, милая. А вот и завтрак. -- Медсестра Эмилия Хоггарт, или просто мама Эм. Большая, чернокожая, добродушная. Всегда улыбается. -- Ты сегодня великолепно выглядишь, цветочек. Я принесла тебе фруктов.
Девушку перевели из палаты реанимации в фешенебельный бокс.
Господин Эстерхази наведывался каждый день.
-- Ну что? Сегодня вспомнила что-то?
Девушка, как всегда молча покачала головой. Взяла со стола листок бумаги и протянула маме Эм. Карандашный рисунок. Наивный и жуткий. Деревья, девушка, мальчик, чьи-то глаза.
-- Голубка моя, жуть-то какая.
Девушка грустно улыбнулась.
-- Может поговоришь со старушкой Эм? Ну, попробуй, милая. Давай, это не сложно.
Девушка молчала, сосредоточенно всматриваясь в экран телевизора:
-- Сегодня ночью сгорел бар "Одноногая путана". Предположительно, владелец бара, Джон Харвиц, известный в криминальных кругах под прозвищем "Слайби", погиб во время пожара. Также в пожаре погибло двое посетителей. Одиннадцать человек получили ожоги разной степени тяжести. Теперь к другим новостям...
"Слайби" -- имя казалось очень знакомым. От невозможности вспомнить, неспособности что-либо сказать, от переполнявших страхов и еженощно преследовавших кошмаров, от общего перевозбуждения девушка расплакалась. Мама Эм прижала её к своей огромной черной груди.
-- Ну-ну. Не плачь детка. В больнице не будет пожара. Мама Эм о тебе позаботиться.
Эта толстуха совсем не поняла ей. Девушка не боялась пожаров (уж лучше сгореть, чем всё это), девушка боялась неопределённости! От бессилия она забилась в могучих руках гордой дочери Африки, она просто хотела остаться одна, ей надоела эта бессмысленная жалость, надоела неспособность врачей ей чем-то помочь. Мама Эм запаниковала, вызвала санитаров. Они притащили с собой шприц успокоительного. Снова отупляющее забытье. Снова кошмары...
29 октября. Полдень.
Утром её стали собирать. Она знала, что господин Эстерхази приедет за ней. Девушка совершенно не помнила его. Она не знала кем он приходится ей. И не понимала зачем ему всё это.
Мама Эм. Эмилия Хоггарт, медсестра клиники Велингтон, она также собиралась вместе с ней. Господин Эстерхази пригласил её быть сиделкой у Анны (как он сообщил имя девушки в клинике) первое время.
Девушка не была рада этому, она устала от рьяной опеки мамы Эм, она устала от назойливого внимания. Также ей не нравилось её имя -- Анна -- оно было какое-то чужое, не её. Может и не Анна она ни какая.
Господин Эстерхази прислал ей новую одежду в больницу. Одежда, в которой её нашли, видимо была совершенно негодной, мама Эм сказала, что её (одежду) выбросили. Документов при девушке не обнаружили, но это не страшно. Господин Эстерхази всё о ней знал и сообщил куда следует, об этом тоже мама Эм поведала.
Сборы закончились. И Анна, под руку с Эмилией, вышла из больницы. Господин Эстерхази ждал их возле автомобиля. Он помог дамам устроиться. Машина тронулась.
Чем дальше они ехали, тем хуже становилось Анне. Она нервничала. Дыхание сбилось, выступил пот, в горле пересохло.
-- Не волнуйся, милая -- щебетала негритянка, -- скоро приедем. Она, наверное, боится транспорта?
Опять мама Эм всё перевернула. Анна почувствовала знакомое раздражение и гнев. Однако сдержалась, дабы не получить дополнительную порцию успокоительного.
Через некоторое время господин Эстерхази приказал водителю остановиться. Они с Анной вышли из машины, чтобы немного прогуляться пешком до дома вдвоём.
Свежий воздух успокаивал. Осенние поля вдали темнели старым лесом. Птицы стаями улетали прочь из зимнего мира. С неба падал снег. Чистый, белый, мягкий.
-- Всё будет хорошо, дорогая. Всё будет хорошо.
|
Ли. Фай.
Неторопливое течение зеленых мыслей в голове, дремотных и дождливых таких себе мыслей. Дорожка в грязь зарывается, местность понижается, - сырые лужи блестят по сторонам, подмигивают вымокшим людям жизнерадостно. Теперь уже нет гвардейских сосен и стройных елей, теперь все чаще березы попадаются на пути. Все чаще мертвые и облезлые эти березы, истлевшими костями вытягиваются из под земли будто сказочная колоннада какая-то. Привлекают к себе взор. Травы звонкие обратились сырым мхом, птицы умолкли и плотный туман одеялом укрыл болотистую местность погасив звуки, болезненные костлявые кустарники подступили к дороге, царапают черными сучьями горячую кожу.
Дремотная дорога тянется вперед, шагай себе по такой и думай неторопливо. Даже чужестранец приумолк, даже чужестранец сгорбился и затих. Только серый дождь остался, только плавное течение мыслей в голове, зябких да отсыревших.
...Дорога Королей, забытое наследство давно ушедших великих дней. Много тогда дорог было и странных путей, вели эти пути в чащобы запретные, обманывали путников, увлекали силой в дальние края. А кто их проложил? Не короли, - Предтечи. Могучие государи людей выложили старые пути плиткой, облагородили, придали чуждым тропинкам человечий облик. А Пути всегда были, железные страшные проложенные Отцами в забытые времена, путешественники боялись этих дорог, люди опасались по ним ходить. Черные легенды множились сами собой, черные сказки травили пытливые умы, говорили, будто произрастают темные дороги червями сами собой, говорили, будто всякий кто шагает по таким дорогам неминуемо сгинет в чуждом краю, говорили, будто вымощены дороги костями младенцев и в теплое время, сквозь многоугольные плиты просачивается алая кровь …Всякое балакали. Иные тропки и вовсе забросили чтобы не будить лихо, иных боялись и даже шепотом говорить не решались о темном проклятии довлеющем над Предтечами. Иные, вот как Королевский тракт этот, взяли себе. А все же, ни плитка, ни статуи, ни даже беседки вычурные что темнеют сейчас грудой мертвого камня по сторонам, не смогли изменить проклятую черную суть подобных путей. Все-равно остались эти дороги скверными, страшными, черными какими-то и недобрыми, и по нынешний день боялись их. И по нынешний день остерегались самих названий даже, липкий страх внушали древние имена.
Серый Путь, Королевский тракт, Костяная стрела, Лунная Тропа, Черная лента…Остатки былого, страшные скелеты древних дней.
Про Предтеч мало кто ведал. Кем они были, что?
…Уродливые, жестокие, вдвое выше средних людей. Твари. Другие говорили иначе, говорили будто сказочно красивыми были Предтечи, будто сказочно мудрыми были далекие отцы. Верили, утверждали с пеной у рта эти простецы – Предтечи добрыми созданиями были, кроткими и прекрасными, наподобие эльфов что-то, только благороднее и выше и мудрей. Пришли в наш мир спасаясь от великой беды, пришли, чтобы научить мудрости. Чтобы скрыться от чего-то недоступного пониманию людей.
В том что Отцы были необыкновенно высоки ростом, с этим соглашались все. Высоки, мудры, недоступны…Отцы принесли в этот мир правду и ложь тоже, научили людей запретным знаниям, выстроили железные крепости и проложили множество дорог в забытые времена. Там где неделю надо идти и месяцы даже, предтечи проходили за час, дороги их магией были окружены, смертным подобная магия добра не приносила. В конце-концов, как это ни странно, ни одно из изобретений Предтеч не несло в себе добра. Это верно, это не зря подмечали шееги распевавшие песни об отравленных яблоках, которые с увлечением жуют иные простецы. Какое-то зло было в Предтечах, какая-то мерзость, что исподволь прорывалась в наш мир. Сказочные эльфы несли за собой свет, ассоциировались с чем-то детским и далеком. Волшебники подчас смущали умы запретными странными дарами, которые преподносили неизвестно для чего. Как скажем легендарный кубок бессмертия, который напрасно искали многие достойные государи, за который убивали и резали, и который кажется ни одному смертному так и не продлил жизни...Творения Предтеч разрушали душу исподволь, они не обещали богатств или бессмертия, и напротив, околдовывали своей простотой да логичностью строгой. Вот оружие скажем, или доспехи, -прекрасное оружие, прекрасные доспехи, никогда не достичь людям такого мастерства. Да что там людям? Даже эльфам не достичь, даже волшебникам истинным не разгадать, - магия Предтеч никому не была открыта. Дороги. Еще заколдованные двери, говорят, были..Шагнешь за такую и окажешься в Лунной пустыне вдруг. Или из столицы Нра, в забытый северный городок Хмарь мгновенно перенесешься. Говорят, были у Предтеч кристаллы дольновидения, лучи разрушения и даже железные обручи подчинения что лишали смертного души в одно око, обращая любого самого строптивого воина в бессловесного раба. Лишая раз и навсегда своего владельца разума, лишая седца и ума.
…Ашхан, государь славный, благословенный король всех живших и ныне живущих, очень долго искал такие обручи напрасно оскверняя древние могилы. Даже и сейчас, кажется, еще ищет...
…Прервалось течение мыслей, дорога разветвилась вдруг. Вокруг поганое болото на много миль раскинулось, зеленое и вонючее. Королевский тракт под воду ушел, и если дальше идти, нужно жабры отрастить и научиться дышать словно рыба ибо под воду ведет этот путь...Правая дорога под сень мертвых берез кинулась, карабкаясь вертлявой змейкой куда-то вверх. Ступени мраморные, остатки башен каких-то, подвесных мостов, - это если вправо идти. Все волшебное какое-то слишком, все чудесное, коварное даже. Слева кочки, пузыри тухлые и зеленый мох и тропа эта в самую топь забирается, зайцем перепрыгивая с кочки на кочку. Дорожный столб уничтожен давно. Разве что пару надписей еще прочесть с трудом можно. «Аугиз Датшхар. Внимание! Датшхар лева – Дагхаз - права!»
|
Зимний Лес.
Жемчужными нитями стелется под ногами туман, плещется, словно ветреное беспокойное море. Вздыхает. Северянин Лес, будто корабль, скользит в этой сырой пучине, тонет в зеленом сумраке, в искристом этом многоцветье хвойных чащоб задыхается – запахи окружают его со всех сторон. Обволакивают. Кружат голову чуждые ароматы, внушают смутную тревогу привычные звуки. Шепчутся между собой костлявые деревья, хрустят и ломаются сучья под ногами, мелкие лужицы увлеченно булькают промозглым дождем, птицы тонкими голосами перекликаются. Эхо, чудное далекое, какофонию вносит в стройный хор – бормотание и вздохи, хриплый рык да тяжкий стон мерещатся, - провалы вертикальных зрачков, мокрых клыков алый блеск. Чувство, словно некий, опасный зверь притаился неподалеку. Ждет. Следует по пятам, осторожно, переступая с ноги на ногу, крадется потихоньку, Зло...
Неправильные края, исковерканные. Словно липкое болото нагоняют страх, обнимают закисшим илом, норовят проглотить, со смаком, с чавканьем, затиснуть в гнилую свою утробу. И над всем этим дождь: долгий, докучливый, бесконечный кажется. Царит. Бормочет, поет, разрезает острыми иглами серый воздух, напевает хриплым голосом себе под нос: Утоплю, погублю, загублю, плю-плю-плюх…
Хорошо, хоть хейкао бодрит, распроклятый это напиток. Дарит тепло, сладость и горечь одновременно, а еще гниль в костях и вечное желание…пить еще, брать еще, падать раз за разом в темную пропасть. Не останавливаться никогда. Еще!
Пес рядом бежит: хвост баранкой, внимательный нос обнюхивает землю, опустил голову, острые уши прижал к черепу, тявкнул разок, прислушался, дальше побежал.
Земля вниз идет, кренится неторопливо, к Пьяному озеру устремляясь словно корабль на дно – здесь родников прохладных полным полно, ключей кипучих и лесных ручьев изобилье. Но пса не волнуют случайные родники, ищет внимательно нужное озерцо рыжий зверь. Еще разок тявкнул, ухо задней лапой почесал, остановился, возле неприметного водоемчика присел. Подозвал Леса. А водоемчик, что?
Ну, папоротники пышные его окружают, по южному зеленые и кустистые растения блестящими каплями дождя, будто алмазами сбрызнутые. Окаймляют водоем. Рядом мраморная колонна на земле лежит, разбитая скамейка и перевернутая клумба. Ни знаков, ни гробниц, только торжественные руины забытой беседки о былом величии напоминают. Только темное зеркало стоячей воды блестит на ветру. А в озере шкатулка, на песчаном дне, россыпь монет золотых и причудливый меч, доспехи древних лет и обглоданные временем желтоватые кости. Мерещатся. Руку протяни, возьми. Или не бери ничего, пей хейкао и на большее не посягай… Но…Сквозь воду деревянный мяч отчетливо виднеется - простой мяч, кругленький такой, ладный - в такие дети на юге играют, простая южная игра "Так-так", называется…
Мяч на дне, сокровища и темная вода, густая, смолянистая жидкость – отражает черное озеро сумрачные руины, гнилые стены и проклятые замки, грязной крови потеки, уродливые лестницы, червями вгрызающиеся в плоть земли. Леса нет. Пса нет. Башня есть, темного железа мертвая глыба покрытая струпьями неизвестных механизмов, грязными чарами запретной магии оплетенная будто сетью. Башня Ржавого железа, грязный перст, липкая рука, желающая осквернить чистое небо, болезнь, неотвратимо расползающаяся с Запада, старая легенда…
Ли. Фай Люре.
Мертвяк проводил северянина смешливым взглядом, потом к Фаю обернулся разом посерьезнев. На Ли поглядел, нахмурившись тяжко:
- Я слыхивал вы вчера вопросами о Запретных баловались, ну о Киршарах знаетели ли, или Ведунах как их еще бысь зовут…Те-что-Видеть поставлены, Провидцы былых времен. Слуги порядка… Тварюшки они неприятные, но если решили искать, так слушайте внимательно знакомца Прая. Пришли они издалека, пришли, спасаясь от Беды, такой страшной беды что людям и вообразить ее невозможно для себя. Откуда знаю вам не скажу, за что купил, за то и продаю. У Киршаров души нет, сердца нет и костей тоже. Потомки мертвой расы они, обломки былой славы. Древнее Отцов, славнее предтечей…ничтожнее тоже. Раньше вместе жили, теперь поодиночке доживают свои убогие дни. Знают Ведуны много, а говорят мало, любят жрать очень, потому-то и осторожным следует быть. Ежели попал к ним в лапы, пощады не жди – они грехи видят, боль чуют и зло тоже. Этим и кормятся. Раньше люди у них часто просили, теперь редко просят – усвоили урок видать накрепко. Киршары всегда норовят погубить. Врать на прямую слухачи не могут, зато юлить и смущать, сколько угодно. Сыны коварства – это тоже про ведунов. Чтобы найти логововище киршара, нужно верную дорогу знать, особливый тайный путь. Раньше люди знали, теперь ничего не знают, а я вот что скажу– «чтобы найти, нужно искать; чтобы искать, нужно позвать; чтобы просить, требуется дать.» Вот и всего делов…- Смутился мертвяк, замолчал, принявшись свои вещи укладывать. Помолчал, потом неохотно дальше сказал…- Будь я на вашем месте, я бы к Проклятому Озеру двинулся, там сердцевина гнили самая что ни на есть. Там где Добрейшая спит, зло более всего разрослось аки поганый гриб на белом дереве. Люди в окрестностях червивого озера пропадают, дети рассудка лишаются, старики покоя. В самых черных местах Королевства обитают киршары, в самых теневых норах. Имперская столица Нра, серая граница, Лунная пустыня, Бурые холмы, Пьяное озеро…Чем мерже место, чем гаже…Тем лучше для киршаров край. Ежель крепко решили, следуйте за мной, но помните о своей душе...Да! Киршаров не зря зовут пожирателями грехов, ежель что мерзкое вы в жизни сотворили своей, ежель что-то покоя вашему сердцу не дает израненному, если совесть не чиста…Сами понимаете, тогда Провидцы опаснее всего…Они любят грешников, почитают, поедают с особым смаком знаете ли…
Уложив вещи свои, собрав нехитрый свой скарб, Незнакомец двинулся вперед по дороге, доверяя собственную Судьбу королевскому тракту и древним архитекторам, что проложили эту великую тропу, в былые, более счастливые времена.
|
И так началось путешествие сэра Тэмлина Мак Уиншена, рыцаря Золотого Ясеня, через лес Браденбока, называемого среди Прекрасного Народа Дол Арленом, Лесом Темной Клятвы, и иные имена носившего во времена давние, забытые. Бросив вызов власти высокомерного короля Мабора, в свидетели призвав Сребнорукого Нуадду, и Доброго Дагду, и Искуссного Луга, победителя древних врагов, словно луч света метнул сэр Тэмлин копье, дабы указало оно ему верный путь, и пало копье среди дальних древ, расколов могучий ствол надвое, как если бы блеском молнии. Тотчас устремил вперед Тэмлин Мак Уиншен верного коня своего, Этилт-мар-Нел, что ступал легче облака, преследуя поданный ему богами знак, и спутники его, сэр Данкан Айдахо, сэр Лосстар Хьерга и сэр Аарон Лагарос из детей Мила устремились вслед за ним.
Но не скрепляли ни кровь, ни клятвы братства союз этих странников, - каждый нес собственные думы, пятная себя железным крестом, и не было среди них единства давних побратимов. И поэтому, хоть и скрыли высшие силы их путь сквозь темный лес Дол Арлена, от глаз гневного Мабора и гончих кровожадных, от искуссной руки Иллиостара Две Тени средь них главного, не вел путь копья к светлым лугам беззаботной тропой...
Копье сэра Тэмлина вырвалось из руки рыцаря словно луч света, и быстрей чем мог уследить человеческий глаз, устремилось сквозь гущу деревьев, далее во мрак, среди плотно переплетенных стволов. Словно светлая птица бросился вслед рыцарь Ши, и за ним, не мешкая, поскакали остальные, едва видя путь во всей этой темноте и полагаясь на чутье усталых лошадей более чем на собственное зрение. Сэр Варон остался в компании сэра Бранда и вернувшегося от озера Киана.
Запах благовоний, - шалфей, розмарин, душистая смола и холодный, терпкий кедр, - еще витал возле Киана; охотник всё еще сжимал в израненной ладони проклюнувшийся перед его глазами и тут же увявший росток ивового дерева, столь странного в этом мире темных, древних дубов. Боги несомненно подавали ему знак - но какой? Надежду или предостережение? Их воля и мудрость оставалась загадкой.
Временный, темный лагерь встретил Киана молчанием и пустотой: сэр Тэмлин и спутники его отбыли, оставив лишь непреклонного ярла Варона и рыцаря фьер-мор; последний вдобавок выглядел тенью в темноте, и только блеклый перламутр маски указывал то место, где сэр Бранд стоял, опершись спиной на одно из древ.
|
|
|
|
Пес, хмуро посмотрел на Фая, положив длинную морду свою на лапы. Затем, янтарные глаза в костер уставились немигающим взглядом, грусть и тоска, кажется, овладели зверем, - выдохнув тяжко, подрезанную конечность зализывать принялся старательно…
Оборотень, древний дух, не добрый и не хороший, словно заброшенный дом, неизведанный. Наполненный тенями да призраками, сумеречный посланец. Древняя проклятая кровь. Или напротив, кровь отмеченная особым Даром. Истину давно уже не знали, забыли и растеряли эту никому не нужную в общем-то правду, бабкиными сказками подменив древние знания. Страшнее всего, говорили, Аи-Арахи, - стражи северных гробниц, мертвенно-белые волки, потомки былых чародеев. Красные глаза светятся в ночи, немигают, прозревая туманное будущее - холодным снегом покрыта белая шкура, мощные лапы не оставляют следов за собой. Живут и рождаются в тени могильников эти волки, пожирая чудных, невиданных в цивилизованном мире зверей…Единорогов там, крылатых коней, золоторогих оленей, что выбивают изумруды из под земли, ударом изящного копытца… Растут, множатся, питаясь запретным мясом, крадутся под луной проклятые твари. Уносят души больных детей на своих морозных спинах. Серебрянные колокольчики, по слухам, способны прогнать данную нечисть, еще отвар полыни собранный на перекрестке трех дорог или порошок из костей висельника…Хотя, это вроде, против чертей…
Суеверия одни лишь.
Впрочем, все оборотни так или иначе, считались неправильными созданиями, исковерканными, - в подлунном мире остро чуждые, забытые давным-давно духи.
Как Белая башня, как предтечи, как ожившие мертвяки - старые сказки всего-лишь, никчемные предания летних дней, годные разве что, для Шеегов-нечистых…
- Нет, нет, нет. Не следует о Всевидящих во мраке болтать. Нет уж нет! Их трое говорят, пришедших из иных миров…сущностей. Тварей. Ублюдков, вечно недремлющих теней…А впрочем, что это я? Вот солнце взойдет, тогда и побалакаем, покуда нет здесь шеегов истинных, не будем Куму-Черную матерь искушать. Хватит уж дерьма с нас. Возьми еды лучше дружище, набей пузо да прикорни, пока возможность есть. Отлей в кустики. Яйца там почеши, уж если на душе свербит… – Свистнул носом, проглотив разом изжарившуюся картофелину пес.
Поглядел на своего приятеля, мертового да живого одновременно человека, скрутившегося возле костра мучительно, - кажется, был в забытье тот, иногда постанывал и шептал на разных языках, далеко не простой в общем-то «простак». Раны, нанесенные Савариеном заживали тяжело, заростали нехотя, по земле, от холодного тела распространялась бледная изморозь, сковывая близлежащие кусты тонким льдом...
Пес по имени Снежок, продолжил.
– Идем мы с другом известно куда. А можно сказать и неизвестно, хрен ли в этом темном мире известного-то теперь? К Пьянящему озеру путь держим, дабы предсказание Юной Богини получить. Помолиться и преклонить колено, чин по чину, значит. А кто она, Богиня эта? Скажу я вам, кто: спит она в озере, вечная дева по слухам, такая прекрасная и ужасная одновременно, укрытая пепельными розами. В короне бессмертных Эльфов, в доспехах предтечь, юная дева. Шестая Волшебница родом из былых времен. Когда-то, основательница Самой Фейрии, могучая и великая властительница…А теперь…Слышали ведь наверное, про северное проклятье? (вздохнул жалостливо пес) Так вот. Богиня тоже там была. И когда на костер Думетриуса повели, Богиня стояла среди прочих чародеев…Говорят, она пыталась остановить казнь, пыталась спасти некроманта, говорила что-то про Башню и три артефакта, про свое Последнее Видение, про дверь в Обратный мир.... Умоляла выслушать ее...! Но. Слыханое ли дело, заступаться за некромантов! Чародеи были сильными, гордыми воинами, естественно, они и слушать не желали молодую совсем женщину…Казнь свершилась. Вот с тех пор Богиня Зверей тоже проклята, как и все семеро. Спит в озере и гниет оторванная от своего любимого края, забытая людьми. Не мертвая, не живая дева. Пораженная скверной. Но душа у нее добрая, если кто не знает что делать, если вопросов тьма, а ответов нет, тогда, говорят, Ласковая Богиня помочь может; иногда помогает, иногда нет. По разному вообще-то. Времена меняются, двигаются горы, старые боги умирают. Дом Львов превратился в выгребную яму нынче, Южная Твердыня обитель гнили теперь, маги в наше время промышляют мелкими фокусами раз что, а боги носят новые имена, знаете ли «Деньги», «Власть», «Война»…Кто знает, жива ли еще богиня? Исдохла ли уж давно…? Мы не знаем, но вот, решили счастья своего попытать с дружком…
|
|
|
|
Мучат людей от зари до зари
Глазами зверей из стекла фонари.
Фиксация снов на бумаге из льда,
И мозг заполняет золотая вода.
Клемент стоял и улыбался. Улыбка выходила холодной и печальной. Он не сдался, он не знал, как это - сдаться. Только слышал про такое. Он ждал. И сделал шаг вперед, стремясь настигнуть Охотника, поймать, не дать ему разорвать дистанцию. Клемент уже не надеялся ни на чье вмешательство. С чего бы? Он один. Как обычно.
В общем-то, это не вызывало ни удивления, ни гнева. Клемент баловался привлечением к себе всеобщего внимания - но потом от оного ускользал, не позволяя себя затронуть. Как от тех людей в клубе. Да и зачем они ему? Кто они все ему?
Никто. И он им - тоже.
С неба руками звезд не хватать,
Разумные мысли с бредом мешать,
В глазницах сплетать венки из червей
И в лоб целовать погибших детей.
Ласомбра не успел тогда увидеть всю свою жизнь, как это рассказывают. Перед глазами ничего не проносилось. Дикий вампир, выживающий - сам и всех. Дикий и сознательно оторвавшийся сейчас от общества, к которому был... приписан. Приписан от "рождения". Но он - не Гангрел, он не прячется по лесам от цивилизации. Он - Ласомбра. И даже сейчас, безоружный и слабый, пытался взять ситуацию под контроль. Самое сладкое слово для любого Сторожа или Судьи. Не власть, что вы - это удел Голубой крови. Пусть властвуют. Ласомбра стремятся к контролю. Иногда такому же бессмысленному, как бунт Бруджа или переменчивость Цимисхов.
Стекаются тени к центру Вселенной,
Становится сказка легендой нетленной.
Фиксация снов на бумаге из воска,
И жизнь прерывает стальная полоска.
Тьма сгущалась. Но она не могла достать Охотника, помочь своему наследнику. Клемент часто ощущал на себе даже слишком пристальное внимание Бездны. И отвечал ей взаимностью. Жрец. Даже не колдун и уж тем более не воин и светский лев. Он обихаживал эту Бездну, как королеву из юношеских грез: упорно, галантно, жестко и не оставляя ей шанса на отказ. А сейчас он не мог призвать ее на помощь. И умирал - напоказ. Открыто. С улыбкой. Неприкрыто красуясь.
И умер. Даже не понял сначала, что это случилось. Только странный огонек завораживал. Тьма вокруг стала чуждой. Чужой. Незнакомой. Не той, что он с радостью принимал и не той, которой он окружал себя. Вампир изогнулся - чем-то. Кажется. Привычное движение отсутствующего тела. Но зато все еще живого разума!
Вернувшись из рая,любить не уметь.
В грязи умирая, хрипеть, а не петь.
Боясь шевельнуться, во сне танцевать
И мертвых детей в лоб целовать.
Танец продолжался. Неважно, что теперь рядом не было Охотника. Неважно, что тьма вокруг пыталась поглотить его, а не просто коснуться и отпустить. Огонек стал целью. Какая разница, куда стремиться, если все вокруг одинаково? Какая разница, что ждет его там и ждет ли? Свет в конце тоннеля? Пусть будет свет. Лампочка Ильича, которую зажег добрый архангел Михаил своим огненным мечом? Что ж, архангелу он тоже найдет, что сказать.
Не думать. Стремиться. Вперед!
|
|
Тэмлин сидел, погруженный в свои мысли. Лишь когда зал встал, он оторвался от них, вставая вместе со всеми, провожая короля Хьюго и королеву Ниэнет, покидающих пиршественный зал. Певучая пикировка сэра Варона и принцессы Маргарет прошли мимо подменыша, признания и свидания тоже.
"Кто я?" - спрашивал он себя, и не мог найти ответа. Ответов было множество, но были ли они верными, заботило Тэмлина. Были ли вообще ответ на этот вопрос?
Он был рыцарь, он был человеком по крови, но Ши по духу и воспитанию, он был странником и защитником обездоленных, он был семенем Ясеня, взращенным на холмах, он был тем, кто искал себя. Он хотел вернуться в Бевайле и снова быть сыном своих приемных родителей. Он был Ши, и никакие соблазны смертных королеств пока не смогли поколебать его решимость, и бессильно уплывали вдаль изумрудные поля, не могущие пленить его душу, когда Нэл трусил дальше вперед, отмеряя своими тяжелыми копытами лигу за лигой.
Но не только это было смыслом его поиска. Не только. Вернется он, бывший мальчишка, и станет - кем? Кто поднимется к подножью трона Ард-Ри, возвещая об окончании поиска? Рыцарь ли, странник, мальчишка, мудрец, дурак, воин или человек?
Семя Ясеня, Тэмлин Мак Уиншен, летало по свету, крутилось в порывах ветра, пролетая милю за милей, нигде не оставаясь достаточно, чтобы пустить корни.
Кто он? Не семя ли Ясеня, летающее по миру?
Но рано или поздно оно улетит слишком далеко, или будет вынуждено стать зеленым ростком, что упрямо проюивается вверх севозь опавшие листья, из плена сочной, черной земли.
Но как тогда быть со всем, что он делал?
Не просто семенем Ясеня летал он по свету, не легкой крылаткой, подхваченной ветром. Он жил по своей совести, верша то, что мог совершить здесь, в мире людей. И пусть уплывали вдаль изумрудные поля, не в силах поймать его душу, но перед тем он прогонял разбойников, угрожавших им, и спасал дев, что вздыхая, смотрели ему вслед, и лес шелестел своими листьями, спокойный ныне, а не гудящий голосами оскорбленных фейре.
От своих размышлений Тэмлин очнулся уже когда пир подходил к концу, и за столом оставались лишь самые крепкие или уже дремавшие. Он не считал, сколько вина выпил, но его было много, ибо вино - хороший друг размышлениям, так же, как добрый эль друг веселью. Глухая ночь стояла над замком, а подъем предстоял ранний.
- Из тебя вырастет отличный рыцарь, - негромко сказал Тэмлин сонному пажу, стойко прислуживавшему ему до столь позднего часа, - рыцарь должен быть стойким и верно исполнять свой долг. Но теперь можешь идти спать, ты уже славно потрудился сегодня.
|
Дварф без крепости, как пиво без пены. А все безумные приключенцы-бородачи лишь подтверждали это правило, выдержанное веками и крепкое, словно болотный виски. Знали его и коренастые фигуры возле лампы. Безмерно одинокие там, где гладкие стены каверны-привала врастали в естественные ступени пола и через несколько футов погружались в бездну.
- Ну, вино из толстошлемника...
Изрекла первая фигура, чей монолог длился не первый час. Она яростно жестикулировала и пускала пузырящиеся слюни на жесткий волос бороды. Вторая молча буравила взглядом гранитный пол, укрывшись за невидимой стеной презрения. Урист и Шораст. Дварфы.
- ... Из бочки прям. С дурой одной...
Шораст Дварфберг, умелый мыловар, скрипя зубами терпел бредни полоумного товарища. Здоровый глаз блаженного Уриста постоянно таращился на него, второй же порос бельмом и бесцельно блуждал по отражениям на полированном камне. Руки безумца мотались словно флюгер ветреным днём и ещё больше раздражали Шораста.
Для них весь мир сжался до размера грота.
Два дварфа.
Лампа.
Карстовый свод пещеры.
Далёкий метроном грунтовых вод.
Капли мерили секунды, минуты и часы томительного ожидания ушедших за припасами спутников.
Под невразумительные истории у Дварфберга зрел вопрос: а вдруг их бросили умирать здесь? Старого дурака Уриста, и его, Шораста Безбородого. К вихрю плохих мыслей варщика добавилась ещё одна, сугубо личная: мыловар обзавёлся бородой только в четырнадцать лет. Да и тогда она росла медленно, куцыми пучками, над которыми насмехались сверстники и, что ещё печальнее, сверстницы. Именно из-за скудной растительности Дварфберга не взяли в масоны. Именно из-за неё он не овладел искусством гравировки, но выполнял плебейскую работу в бедных кварталах родной крепости "Пивной Сосок". Так считал меланхолик-Шораст. У Уриста же была пышная борода под два фута, да и сам он работал в бригаде каменщиков, пока ущерб от эксцентричного поведения не перевесил многолетнее мастерство.
- Главное, чтобы Уристом тебя не обозвали. Если тебя один раз так обзовут, у тебя потом будет такая кличка, ну это… это хуже всего. - не унимался Урист.
Ещё сотня капель для двух одиноких дварфов под километрами скальных пород. Но мыслям о предательстве противилось древнее знание. Священное число, необходимый минимум. Дварфберг знал, что Армок не одобрит основание новой колонии без семи половозрелых дварфов. Старую крепость заложили семь отважных переселенцев, чьи профили выгравированы в легендарной столовой квартала аристократов. Прекрасные черты гордого племени: заплетённые в косички бороды; широкие скулы; кряжистое телосложение. Гравюра - работа настоящего мастера, каким не стал куцебородый мыловар. Пламя в масляной лампе танцевало с его мыслями, оставляя копоть на мутном стекле, а он продолжал считать секунды разлуки.
- Хочешь на одной ноге постою? - не унимался Урист.
Десять тысяч восемьсот двадцать две. Третий час, по подсчётам Дварфберга. Группа из пяти их товарищей, оставшихся переселенцев, согласно сердечному обещанию управляющего, давно бы дотащила скарб из телеги по расчищенной верхней тропе массива в облюбованную эмигрантами пещеру. Бесполезного Шораста и безумного Уриста - их бросили. С четырьмя сухарями и бурдюком подпорченного вина из толстошлемника.
Опасная мысль.
- ЗАТКНИСЬ! - внезапно взвизгнул Шораст. Мозолистые ладони сжали копьё. - Я не шучу, больной ты ублюдок. Ради бога, ЗАТКНИСЬЗАТКНИСЬЗАТКНИСЬ!
АТКНИСЬАТКНИСЬ вторило зловещее эхо. Их мир-скорлупка сжимался сообразно тающему терпению Шораста. По соляным наростам зашуршали песчинки, потревоженные взрывом мыловара. Но Урист - не песчинка. Он игнорировал тонкие намёки:
- Ну что ты, братишка? Хочешь, расскажу про пластинчатые агаты?
Древко шуршало по камню, а копьеносец тяжело дышал. Если бы дварфийское напряжение могло конденсироваться на стенах пещеры, то капельки кислоты давно бы зашипели в её выщербленных ложбинках.
- Тварь бородатая, кобольд. - пророкотал Дварфберг, ощущая острые грани своего терпения.
Алкоголь - лучший бальзам для растерзанной души дварфа. Чтобы отвлечься от спятившего масона, дрожащей рукой мыловар поднял кожаный бурдюк (осязаемый символ вероломства товарищей) и выбил пробку. Но вместо кисловатого грибного аромата из горлышка хлынула вонь стухшего напитка: миазмы буквально ослепили Шораста. Сделав два неуверенных шага, он наткнулся на Уриста, а тот судьбоносным движением выбил бурдюк, расплескав зловонную жижу на тунику несчастного мыловара.
Вшитые в камень, зелёные прожилки обещали намётанному глазу медь, медный колчедан и малахит, и образовывали причудливые геологические узоры. Шораст уже несколько минут внимательно изучал рисунок месторождения. Говорят, каждый дварф носит в себе частичку гор; осколок их естественного многообразия.
От тлеющего фитиля разбитой лампы на стенах танцевали тени, и с кончика треснувшего копья на ладонь варщика стекала карминовая струйка крови. Кровь, когда-то принадлежавшая плоти под ногами. Дымящейся плоти не в меру разговорчивого дварфа, чьё имя мыловар успел забыть.
Минутой позже Шораст отломил кончик копья и склонился над трупом Уриста.
-
Суть. Она здесь. Это действительно она. Взять на старте мыловара - это тонкий способ получить ФАН.
-
Это круто!
|
---------------------------
Если на рыжий юг отправиться, шагая навстречу солнцу, и день, и два и три, собственную тень ногами попирать, в пыли и усталости двигаться, рано или поздно, небо над головой приобретет густо салатовый оттенок. Выцветет затем, побледнеет, опадет слезами утреннего тумана. За горизонтом. Холода тронут душу, горячка и черная цинга мучить начнут, зубы зашатаются в деснах, обтянутся бледной кожей, загниют в лунках своих. Выступят кровавые корки под носом, земля жесткой костью застынет, травы исчезнут, желтая унылая пыль, сменит южный суглинок. Города, люди, деревни и молебные храмы со временем останутся позади. Увидишь тогда, бесцветный край, безжизненный берег растянувшийся далеко вперед - унылое море, грязное такое да вонючее, с клочьями пены, желтовато рыхлой, оседающей на липком песке. Рудный край. Разрушенные полисы, колонны да статуи, заброшенные шахты, ядовитые болота. Безглазые дома и старые Боги. Червивое безлюдье поет свои песни здесь. Никто не живет испокон веку в этих местах, черная смола, лишь, просачивается из под земли, отравляет душу, наполняет воздух смертью и удушьем, выжигает легкие, убивает потихоньку.
Место Предтеч.
Другое дело, если на север шагать. Великий лес, Рунный край. Горюн-трава, издревле, границей изумрудной, две земли разделяет, - здесь север, там юг, угодья фей на северо-западе располагаются, - многие смельчаки ищут эти легендарные владенья. Вечнозеленый лес, на северо-востоке шумит густыми кронами своими, обманчивые тени скользят меж зеленных стеблей. Среди цветов и корневищ, золото можно найти, позеленевшие монеты лепреконского клада. Отыскать. А еще, говорят, единороги живут, плотоядные оборотни и спящие драконы сей край охраняют: гвардейские сосны подпирают голубое небо, нагоняют страх уродливые вязы, клены изгибаются, звенят сережками грациозные березы девы. Белой лентой королевский тракт скользит. А дальше могильники только, и полоса вечно-ледяной ночи.
Говорят, что более ничего нет, но это неправда.
Первопроходец, Торванльд Рыжий, забирался в самые дебри: заброшенные дворцы минуя, секретные лазы, полуразрушенные башни гнилые, пропуская, забрался на самый край земли человек со своим отрядом. Здесь холода, здесь ветра воют стаей кровожадных волков, серпом острым, берег Серого моря выгибается. Последний край людей, а дальше только зубастый месяц ползет по сапфирной простыне небосклона, лютый месяц рыдает кровавыми слезами, бесконечные пустыни белого снега простираются. На морозе, при свете мрачных звезд, обжигают глаза нагоняя куриную слепоту, эти удушающе-бледные пустыни. Там живет пустота. Там…истории разнятся.
Синего короля, скажем, первопроходец Торнвальд, храбрец из храбрецов так и не нашел, и отряд его не видел черных умертвий и прозрачных ведьм, ледяных цветов потеющих ртутью и омерзительных химер, охраняющих падшие звезды. Все это оказалось на поверку лишь бабкиными сказками, суевериями пустыми. Впрочем. Отряд, не нашел так же мертвых тел, и людей, пропавших незадолго до прихода рыжего южанина в эти края, экспедиция посланная Ашханом два года назад, исчезла без следа, не было животных, не было живых. Только ветра выли. Многое осталось в секрете, многое осталось неразгаданным, Край-ночи, надежно оберегал свои тайны.
Зато!
Видел Торнвальд серебрянную ладью, намертво застывшую среди голубых льдин.
Призрачный корабль, творение предтеч, - навеки сросшееся землей судно без парусов и весел. Корабль изгибается, повторяя очертания костлявой луны в вышине, свет факелов скользит по гладким бортам его. Мутные окна отражают испуганные, замерзшие лица людей, внутрь не заглянешь, колдовские стекляшки не пропускают света, тени скользят по блестящим доскам. Черный страх по капле, начинает протачивать душу. Отчего-то. Вблизи ощущаешь мурашек стайку, ползущих по ладоням, чуждая, неприятная энергия сочится от ладьи. Огромный корабль, без прошлого и без будущего лежит среди льдов. Разлагается. И не известно зачем…Чтобы рассмотреть его целиком, нужно поднять голову и прищурить глаза, - увидишь крючья зубастых матч, уродливые изгибы лестниц и минаретов, сферы синеватых окон, - нет дверей, нет входов и лестниц, скользкое железо жалит руки сквозь плотную ткань перчаток. Если оставаться вблизи небесной ладьи слишком долго, рано или поздно, придет черная болезнь. И будет тогда цинга снова, будет лихорадка. Все те же хвори что и на юге одолеют, только там они от брошенных городов приходят, от грязного моря поднимаются гиблыми парами, а здесь, источает зло, глубинное, спокойное властное зло, серебряный корабль.
И. Как говорится. Если и есть что-то на севере, среди бездушных каменных плит да загробного сияния небесной ладьи, то вряд ли это магия запада, или магия королевства вообще. Здесь гниют механизмы, здесь умирают мечты. Мертвые остовы железных башен, пустые гробницы призраков Предтеч. Мудрые люди говорили…что земля эта осиротела задолго до великой войны и начала Эпохи Осени. Говорили…что Запад никогда не имел здесь своей власти. Что башня, напротив, была поставлена чтобы охранять срединные земли.
Слухи, как и было сказано, сильно разнились…
------------------------------
* Со слов Шегхалти Кея. Записанино Имагеном-южным, собирателем мифов.
- Я не причиню вам вреда! – Произнес Николас, рассеянным взглядом обшаривая окрестности. Руку он по прежнему не отпускал, черная боль, бросила Леса на колени. Глядя на старика, на ошметки черной, загустевшей крови, неторопливо вытекающей изо рта, и из носа бывшего ученого, Лес ощутил, что смерть, пожалуй, не самое худшее в это мире.
А дар шегхалти? Правда или нет…Говорили, странный дар приходил к людям в разное время, знаменитый Альм-Юный стал шегхалти в девять лет, южный старец Иоргем, напротив, ушел из дому лет в шестьдесят, почуяв зов пыльных дорог…Совсем старым будучи, именитым сановником. Оставил угодья, павлинов, финиковую рощу и двух смуглых жен. Пошел странствовать босяком и петь странные сказки. Это именитые, всем известные шееги. А есть много безымянных, стариков чаще всего, иногда бледных девиц, иногда, нескладных парней, бродящих по тропам этого гибнущего мира в поисках пропитания. Некоторые, притворяются конечно, некоторые просто бездельничают, клянчат еду и погибают по глубому в ближайшей канаве. Считается, что притворщики долго не живут. Не живут долго и те, кто отказывается признать свой дар. Отмеченные тенью истинной силы, обязаны следовать простым правилам. А какие там, правила-то? Странные вообще-то: не иметь дома, не поддерживать связи с семьей, не писать истории собственной рукой (только петь и рассказывать устно), не пользоваться деньгами, жить в бедности до самой кончины. Быть. Шеегом…
Небесная Лань, двигаясь в лунном танце, в ритме плавной восточной битвы, нанесла несколько рубящих ударов, очарованным своим клинком, желая уничтожить старика. Клинок, словно горячий нож в масло, вошел в мясо. Раз, и еще раз и еще один. Танец ускорялся, движения становились смертносными и быстрыми. Кровь брызгала, старик не пытался уклоняться. Запахи пустыни и корицы, жемчужной дымкой наполнили воздух, дух фимиама и красных комнат распространился по поляне. Барханы. Дюны, померещились в пыльном воздухе, долгий шепот песка наполнил вселенную. Впрочем, позвоночник Ли так и не сумела перерубить, здесь, лезвие казалось ударилось о крепкое железо, нежели о кость - клинок едва не вырвало из руки, рукоять завибрировала, Ли отшвырнуло на землю Николас замолчал, захрипел, пережевывая своя вялый язык во рту, медленно потекла густо черная кровь из пробитой шеи. Новое тело, казалось не замечало рубящих ударов Ли, впрочем, мертвец все же отступил. Отпустил руку северянина, попытался напасть на дочь дракона, обманчивый маневр используя, дернулся было вперед, потом в сторону резко отскочил, и двинулся по направлению к дороге, пятясь, желая скрыться видимо.
Медленно-медленно потопал. Все-таки, Ли нанесла ему порядочный урон, двигался старец тяжело, нашаривая путь словно слепой. Что-то сказать пытался, ворочая своим губчато-фиолетовым языком, тени судорожно дергались возле его ног.
Лес увидел, что вместе с ошметками черной крови, вылетают мелкие белесые черви, толщиной с волос, копошатся в прелом мясе. Маленькие белые паразиты, скользили и плавали, спаривались и размножались стремительно, в черной крови старика. Ползли изо рта из носа, крошечные, почти неуловимые невооруженным взглядом, белесые личинки. Опасные. Виноватые в том, что произошло с несчастным южанином...Возможно.
Сквозь багряную дымку боли, Лес разглядел, как несколько червей, вместе с брызгами черной крови, попали на бледную кожу восточной Ли. Увидел живые волоски, извивающиеся на клинке и жадно тянущиеся к живой, вспотевшей коже. Девушка была уже вся забрызгана отвратительной жидкостью, и не замечала, кажется, своей опасности, - глаза ничего не видели, а черви были слишком легкими и невесомыми, чтобы почувствовать их. Зато Лес заметил.
Рыжий, мерзкий пес, тоже заметил, шарахнулся в сторону от нежностей Фая, еще больше. От угольев затухшего костра, мелкую палку поджег, подскочил к Фаю, прорычав хриплым испитым голосом:
– Жги ко всем блядьям эту заразную суку!
|
|
|
|
|
Давно при дворе короля Хьюго не было дня столь пышного, собрания столь славного.
Над высокими шпилями замка реет множество стягов, рядом с ало-золотыми цветам королевства на ветру цвета всех доблестных рыцарей, откликнувшихся на зов. Внутри стен замка слуги привели в порядок каждый закоулок, обмахнули пыль с самых дальних углов, протянули везде гирлянды папоротников, и дубовых ветвей, и цветов, пахнущих пряно. Кабаны и лани, жарящиеся на вертелах целиком, не говоря уже о куропатках и мелкий дичи без счета, заставляют вкусные запахи подниматься вверх из кухонь, и из подвалов выкачивают бочки с крепким яблочным сидром и заморскими винами, чтобы затем, перелив вино в кувшины, подать к застеленному сребротканными скатертями столу.
Здесь, в центральном холле замка, среди камней древних и новых, восседает цвет королевства. В лучших нарядах парчи и бархата восседают за длинными столами дамы и придворные королевства, однако слишком редок среди них блеск доспеха с тех пор как лучшие рыцари королевства полегли в сражении против драконов. Но сегодня не день скорби, а день надежды, и ясно чело короля, восседающего на троне когда он смотрит на собравшихся. Облаченный в золото с пурпуром, в сталь и величие, король Хьюго еще крепок телом и здрав разумом, несмотря на шесть десятков зим, что ему довелось пережить. Но пусть зимы окрасили его бороду во все цвета белого и согнули некогда прямой стан, моложе делает его сидящая рядом с ним на троне возлюбленная королева Ниэнет, затмевая всех придворных дам своей красотой и изяществом манер как солнце заставляет меркнуть луну; рубины и золото ее украшений блекнут на коже столь безупречной и белой, что даже дамы Ши разбили бы зеркала свои от зависти.
Но если король и королева как два светила сего обширного зала, юные принцессы прекрасны как прекрасна весна, как небо, как сама юность. Маргарет, старшая, сидит по правую руку от отца, и если бы не ночь ее волос, сказали бы что прелестная Хальдре воскресла из мертвых, и не только обликом, но и нравом, и манерами; мало кто в королевстве сравнится с ней в искусстве пения. Лавена, средняя сестра, рядом с ней, - словно непокоренное пламя ее волосы и взгляд, и лишь она да королева носят тонкий, заморский шелк, оспаривая звание прекраснейшей во дворе. Рядом с ней Мелисента, младшая сестра, свежая как роза и с тайнами, скрывающимися в глубине светло-зеленых глаз: говорят, сама земля Алледора благословила ее грацией. Последней дамой за столом, в наибольшем отдалении от короля восседает леди Ниам, чьи рыжие волосы обильно пронизаны серебром лет, но стан еще строен и зеленые глаза внимательны и живы: старшая и вдовая, бездетная сестра ныне покойной королевы Хальдре, она всю себя отдала воспитанию принцесс, и даже молодая королева не может лишить ее законного места за королевским столом, пусть даже лорд Элмор, кузен королевы, казначей и виночерпий короля занимает теперь место и более почетное. Зеленые и черные цвета леди Ниам соперничают с белыми и алыми лорда Элмора, но взгляды между ними полны вежливости и церемонной приязни.
Левая сторона королевского стола еще пуста, но вот, стукнув изукрашенным тисовым посохом о пол, сеншаль возвещает прибытие рыцарей. Каждого из них сопровождает юный паж, готовый прислуживать рыцарю за столом за право слушать о подвигах и надеяться и самим в будущем добиться славы. Увы, лишь за круглым столом короля Артура все были равны - здесь же, пожилому сеншалю Кенелму, пришлось порядочно поломать голову, чтобы рассадить всех прибывших согласно правилам гостеприимства и приличия. И вот сейчас каждым ударом его посоха, резные двустворчатые двери в пиршественный зал распахивались, представляя взору собравшихся вельмож, придворных и дам каждого из тех отважных героев, что не убоялись выступить против драконов.
- Сэр Кириус Ливио, Его Высочество принц Ши королевства Семи Ясеней, что в давнем соседстве с королевством Алледора!
Принц занимает почетное место по левую руку короля, после облаченного в белое с алым королевского виночерпия.
- Сэр Варон Делрой Олефсон, законный ярл Виндхельма, что в одиночку преодолел опасности сего дальнего пути!
Сопровождающий рыцаря паж пыжит грудь - ведь меч "его" рыцаря не смог поднять ни один мальчишка из прислуги. Ни единый!
- Сэр Данкан Айдахо из достославного рода Айдахо, победитель в честном турнире сэра Гаррета Айдахо, сэра Айронсайда и единым ударом одержавший победу над сэром Робертом Зеленый Бок, прежде неодолимом!
Этот облаченный в цвета своего рода рыцарь более всего здесь как дома. Все знакомо ему, - даже если пышность двора не сравнится с родным замком, вокруг нет ничего чуждого, и как должное он занимает свое место.
- Сэр Лосстар Хьерга, из достославного рода Хъерга. Единоличный победитель великого множества разбойников, что угрожали миру и спокойствию невинных!
Голос сеншаля не спотыкается даже на столь непривычном для уха альбионцев корнуэльском имени.
- Сэр Бранд Л'сие, владыка Белого Утеса, победитель Серой Ведьмы и укротитель морских псов, известных своей свирепостью! - Возвещает сеншаль, и сквозь открытые резные двери проходит статный рыцарь, облаченный в сталь, и перламутр, и морской шелк; пластины его доспеха в виде резных раковин, тусклые зеленые цвета плаща и табарды темнеют в темно-серое, как тает свет в морских глубинах; его левая рука шестипала, его правая рука о четырех пальцах. Сталь же и перламутр маски скрывают лицо, оставляя видимыми лишь серую кожу жестко очерченного подбородка и темные, сжатые в тонкую линию губы - единственное, что открыто взору под сталью, и перламутром, и шелком; его тень трепещет и рвется прочь как живое существо. Фьер-мор нечастные гости в зеленых мирах Альбиона и Эйре, но славные деяния призывают и их. Идущий за рыцарем паж держится на шаг далее, чем то допустимо этикетом.
- Сэр Аарон Лагартос, из славного рода Лагартос, победитель сэра Лейгха Стальной Наконечник и сэра Малькольма из Хоннахта в честном поединке, равно как и разбойничей банды, посягавшей на покой его земель!
Пусть мало кто из присутствующих слышал о доме Лагартос, прошедшая было по залу тень исчезает, словно хлад под жаркими лучами солнца, когда еще один рыцарь занимает свое место за королевским столом.
- Рыцарь Золотого Ясеня, странствующий рыцарь Ши, славный многими подвигами, чья благодетель следует за ним куда бы он ни шел!
Сумерки за окном словно бы яснеют немного, когда в пиршественный зал входит этот рыцарь.
- И наконец, последний среди прибывших, но не последний среди доблестных, Киан из лесов, храбрый охотник и путепроводец, что также вознамерился бросить вызов грозным драконам!
За последним из воинов закрываются двери, и теперь, когда все расскажены, у принцесс и сидящих напротив них рыцарей есть момент поближе рассмотреть друг друга, пока виночерпий наполняет тяжелую золотую чашу короля Хьюго, готового приветствовать гостей и начать пир. Между принцессами и воинами тончайший белый лен скатертей, вытканный серебряными цветами, и уставленный нетронутыми пока еще яствами на серебряных блюдах - но разве на яства смотрят сейчас глаза и тех и других?
|
Ли. Фай Люре. Николас.
Ли с Востока. Дочь дракона, рожденная в красном замке Двадцати Эпох.
Красивая и холодная, прямая, словно клинок женщина, надменная, как и подобает каждому из рода истинных драконов. Лунноликая. Рожденная из огня и стали, небесная лань, наделенная особым даром, Слышать, Видеть, Владеть. И сейчас слышит, знает. Рядом, волшбу кто-то сотворил, скверную, тягучую, опасную, слишком большую уж, слишком для них сильную. Словно смола, черную. Разве бывает так, чтобы лютый хищник, ради мошки простой старался?
Здесь север, бездонное небо и древние боги властвуют, великий дракон лунных земель, не имеет силы над ними. Скверное дело заваривается. Прекрасно знает это Небесная Лань, запах интриг сводит зубы. Слепень так, мелочь. А может и не мелочь совсем, как известно, даже крохотная песчинка, решающей может оказаться на Великих Весах. Кто он, этот Николас? Следует ли приглядеться внимательнее к нему?
Чужие боги покарали южанина, мерзкий яд распространяется по ноге. День-два, и умрет в агонии человек, пуская слюни да отравленные миражи разглядывая.
А. Между тем, великий дракон наградил свою дочь особым даром от рождения, видеть брать, и отдавать – какая бы порча не обрушилась на голову дряхлого старика, женщина востока может утишить боль.
Фай Люре. Череп в руки взял, подписал свой контрактик, значит. К нему особое умение прилагается, старуха Лепра не поскупилась, щедрая тварь. Дар живое мертвым делать, перестраивать, изменять материю - правую руку наполнил. Скверный вообще-то, дар, чудесный тоже - за ближайшее дерево схватился, когда череп в рюкзаке льдистой тяжестью наполнился вдруг, увидел воочию человек – лишайниками да поганками осклизлыми, покрылась свежая кора. Резные листья пожелтели, чахлыми тряпками под ноги опали, поганки синеватые сгнили, мутной кашицей на землю стекли. Сучья безжизненно хворостиной истлели. Живое дерево, мертвым обратилось. У Правой руки, теперь Особое умение.
"Будешь брать, будешь отдавать, преломляя живой свет, теплую материю изменять."
А дерево что погубил Фай, это так…Клен, между прочим.
Николас. Только боль в теле властвовала, не было слышно чужих богов, разве что голова слегка затуманилась, да мысли в разброс порхнули. Когда наклонился, вырвало, обильно и мучительно. Из ослабевших пальцев выпала веревка - собственной отрыжкой пахнуло, едкой горечью. Жарко, как в аду стало. Хотя это не от укуса, это так, по настоящему значит, - задремало солнце, словно прибитое, над головами путешественников зависло. И не двигается себе…
Вот и северянин вылетел, с той же стороны, в которую убежал он. Кубарем выкатился из леса на широкую дорогу, а ведь там и пригорков то почти нет, если своим глазам верить. Северянин. Может знает он, как с этой порчей бороться?
Две ровные дырочки, крови почти нет, неправдоподобно аккуратная раночка. А нога словно омертвела, чужой совсем стала по ощущениям, и не возможно пошевелить ей.
|
-
Жесток
-
Вот нравится, да
-
+ Отлично
-
Молодец
|
|
|
|
-
Кали. Ее звали Кали.
В этом было что-то. Кали была темной. Черной. Как Агата. Как ночь, в которой она плыла. Как ее костюм. Только еще чернее. Как тьма, в которой нет ни конца, ни начала, ни предела. Как любовь. Она ощутила на затылке мягкое прикосновение губ Сказочника.
- Идем, - сказала она, вернее, ее губы сказали. Воспоминания разворачивались внутри нее, словно зародыш из бобового зернышка из детской сказки, вырастая и расправляясь из ничего - прямо к небу. - В библиотеку.
|
|
|
|
|
|
|
|
Утро и вечер поменялись местами. Когда-то, в начале, это раздражало. Немного. Как смена часовых поясов, выбивающая тебя из привычного ритма жизни.
Жизни…
Иногда так сложно избавиться от привычной… терминологии.
Триш не открывала глаз. Свое состояние после пробуждения она описала бы как приступ лени. И ей было скучно. Она подумала о том, чем могла бы развлечь себя, но и об этом было лень думать. Подобная взаимоисключающая ситуация была нормальным для Триш состоянием. Чтобы избавиться от скуки, нужно что-то предпринять, но… лень.
Триш вспомнила Лао-Цзы.
Повседневный мир людей ясен и очевиден,
один лишь я живу в мире смутном,
подобном вечерним сумеркам.
Потом она подумала, что это пошло. И не соответствует моменту. Она открыла глаза.
Ее спальня больше всего напоминала будуар. Что-то из маркиза де Сада… Как декорации к одной из его книг. Триш пыталась вспомнить, что именно она читала, когда занималась оформлением спальни. Точно вспомнить не смогла и забросила и эту мысль тоже. Ей внезапно захотелось что-то изменить в интерьере. Это желание наполнило ее энергией. Но ее было недостаточно для того, что бы в самом деле что-то сделать.
Она перевернулась на бок и пару минут рассматривала причудливые узоры на иранском ковре, переплетающиеся в строгой последовательности белого и золотистого цветов. Потом она встала и оделась.
Она выбрала простое и одновременно изысканное платье глубокого темно-синего цвета, почти черного, если не присматриваться. Платье длинной в пол, с глубоким, но все же недостаточно откровенным декольте, оставляющее открытыми руки и плечи. Триш всегда нравилось одеваться. Несомненно, обнаженное тело прекрасно. Но красивая, правильно подобранная одежда, все равно, что оправа к прекрасному камню. Так она считала. Замшевые черные туфли на шпильках, обманчиво скромные, визуально делающие ее ножки еще более маленькими, дополнили наряд.
Она тщательно наложила макияж и выбрала украшения. Серьги с черными агатами и кольцо к ним в спутники. Она оставила шею без украшений. Она терпеть не могла ошейников, пусть даже они и стоили целое состояние.
Лишь одевшись, она нажала на небольшую кнопку, спрятанную, в изголовье постели, и позвала Софи.
- Пусть Джек приготовит машину, - сказала она, ласково потрепав Софи по щеке вместо приветствия. – Хочется немного развеяться.
Когда девушка ушла, Триш ненадолго задумалась, сидя на краю постели в своем, во всех отношениях, замечательном подвальчике в двести пятьдесят квадратных метров. Он был устроен и обставлен с изысканностью, превращающей его в пещеру Алладина.
Просторная гостиная, и несколько комнат, включая три гостевые спальни. Как будто Триш принимает гостей…
Две туалетные комнаты, одна отделанная черным мрамором, другая розовым. Непростительная роскошь. И библиотека, которую Триш пока еще только начала обустраивать. Она думала, что ей не повредит небольшое хобби. И коллекционирование редких книг, неплохой вариант. Книг, правда, пока еще было совсем мало. Но торопиться не куда, впереди вечность…
Библиотека служила ей и рабочим кабинетом. Там стоял компьютерный стол, стилизованный под общий антураж убежища Триш.
Роскошь влекла Триш почти так же, как огонь манит мотылька. Она чувствовала какую-то одержимость в своем стремлении окружать себя дорогими вещами. Но опасно балансируя на грани китча, она умудрялась сохранять хороший вкус и не впадать в пошлость.
Триш поднялась наверх, прихватив с собой маленькую сумочку-клатч со своими дамскими штучками. Джек уже ждал ее. Серебристый Rolls-Royce был отполирован до зеркального блеска.
Триш обменялась с Джеком приветствиями, он придерживал дверцу машины, ожидая пока она расположится в салоне.
У ворот она попросила его остановиться и опустила стекло.
Мальчик или девочка? – подумала она, глядя на троих молодых людей, ожидающих у ворот, и встрепенувшихся как сонные птицы при ее появлении.
Девушка и двое юношей. У одного из них в руках томик «Скажи, люблю». Именно его Триш и поманила к себе пальчиком. Он замер как олененок, услышавший в чаще неожиданный хруст сломанной ветки. У него были темные глаза, а в глазах ожидание. Он выдохнул и приложил руку к груди, сомневаясь в том, что Триш позвала именно его. Триш промолчала, лишь кивком подтвердив, что он не ошибся. Она прикоснулась рукой к плечу Джека и он, уже давно зная весь сценарий наизусть, вышел из машины и открыл олененку дверь. Триш подвинулась в глубь салона и юноша сел рядом, от волнения у него дрожали руки и он едва не выронил книгу.
Джек захлопнул дверь.
Триш подумала о том, как же просто оленята попадают в капкан. Если бы она играла в глупой комедии, тогда она подумала бы что-нибудь вроде: а вот и ужин… Но это была не комедия. Не сегодняшней ночью. Нет.
Машина тронулась. Триш улыбнулась.
- Как тебя зовут? – спросила она, сочетая в своем голосе нежность и страсть в пропорциях, от которых у юнцов вроде этого ладони мгновенно становятся влажными.
Юноша ответил, но она не запомнила. Она всегда спрашивала, как их зовут, и никогда не запоминала имен. Имена, на самом деле, были не важны.
Свет фар рассекал ранние прозрачные вечерние сумерки.
|
|
|
|
-
Я буду ждать...тебя, - и пусть лучше не попадают они в легенды. Пусть растворятся в веках среди тех, кто вернулся и дождался, но не назвался Изольдой или Гвинивер, Тристаном или Ланселотом.
|
|
|
-
Оружию безразлично, кто хозяин. Оружие служит тому, кто его использует.
Та ещё шлюха это ваше оружие, я вам скажу.
-
Та ещё шлюха это ваше оружие, я вам скажу.
|
Флорида, полдень, середина недели раскаленного лета посреди апельсиновой плантации Таллахасси. Билли негр. Билли и не Билли, Джеймс Даррелл Салливан, вроде так его звали. Хотя никто его так не называл, все звали "Кузнечик" - худой, длинный, и нескладный.
Так вот, брел Джеймс "Кузнечик" Салливан по плантации, с мешком, да под палящим солнцем. Время от времени бросая взгляд на порванные башмаки, в которые все время попадала земля, и из которых через дыры выглядывали пальцы, как детишки в окошко из соседнего сарая в ожидании мамы. Тут Билли понимает, что по спине его течет что-то. Липкое, вязкое, мешок пропитавшее......кровь. И что в мешке-труп. Надсмотрщик. Большой Хью. Ворвался к ним ночью, схватил сестру Джеймса, и потащил куда-то. Конечно, было страшно, но он пошел за ним, прихватив серп. Как увидел что Хью с сестрой делает, так взбесился. Когда очнулся, не было никого, лишь труп изуродованного Хью. Сложил в мешок, и ушел оттуда. Поди уже хватились его, да и то что Хью нигде нет, заметили. Обернулся, и точно, вдалеке - всадники. Бросил мешок, да бегом, к деревьям, даже не осознавая, куда бежит. Лай собак все ближе, и слышен уже топот копыт, и крики "Живым брать, на висилицу, гаденыша". Вдруг спереди, улюлюканье, красные тела в боевой раскраске, стрелы. Индейцы.
Джеймс Даррелл спасен, но все же страшно, и непонятно.
Его ведут к вождю, который ему говорит, что поскольку они спасли его, он обязан жениться на его дочери. И выводят дочь. А она старуха, да еще и толстая. И думает "Кузнечик", что может лучше на висилицу....И бьют там-тамы, песни поются, а ведут его на брачное ложе...
Тут Билли просыпается, и понимает, что не там-тамы это, а телефон, и звуки выстрелов. По ощущениям, во рту ночевала стая койотов, а в голове прошел чемпионат по футболу. Поморщившись, Билли нащупал телефон, и снял трубку.
-Доставка пиццы, готовы принять заказ.
-
"Приключения Бухаря-Билли в Стране Клофелиновых Индейцев"
-
От стаи койотов и до Талахасси - все здорово.
-
Очень кинематографичный сон, а значит, гут. И карма в виде толстой старухи в жены, Бергман с Хичкоком похвалили бы (%
-
Прикольные сны Билли снятся под веществами.
-
Красавчик
|
-
Наверное, каждого человека раз в жизни посещает желание хоть на один день остаться на земле одному. Проснуться поутру и обнаружить, что людей больше нет. Пустые дома, брошенные машины. И пьянящее чувство одиночества и свободы, даже не так – одиночества свободы. И лишь после приходит мысль о том, как же выжить в этом мире одному, без поддержки. Без страховки.
Но вряд ли кто-то в здравом уме мечтает о том, чтобы забыть себя. Вычеркнуть из памяти какие-то события - это да, этим все грешны. А вот так, чтобы разом вычеркнуть всю свою жизнь… бред. Как жить-то потом? Не помнить кто друг тебе, а кто враг. Ничего не помнить. Переворачивать пустые страницы летописи собственной жизни, пытаясь найти там хоть какую-нибудь закорючку, слово, имя. Что угодно, чтобы хоть немного приблизится к понимаю того, кто ты есть на самом деле.
Никто на это не согласится… но бывает, что согласия никто и не спрашивает...
Это так чудесно, что ты поставила вещи правильно наоборот. Про одиночество и пропажу людей. Пока мне нравится игра. Очень.
|
|
-
Хотя Динайна привлекают больше выпуклости сержанта, я могу трезво оценивать твои ходы. Ход рискованый, учитывая контингент, но может оказаться выигрышным. К тому же, красивый. Мой респект. Удачи.
|
|
У неба цвет топленого молока. Оно падает в море как театральный занавес, тяжелый и пыльный. И море такого же цвета, как и небо, и тоже пахнет пылью. Граница, где одно переходит в другое, угадывается интуитивно. Волны лениво наползают на берег одна за другой. У кромки воды, спиной к зрителю, обхватив себя руками за плечи, стоит темноволосая женщина в длинном черном платье. Ветер треплет ее волосы, и их движение нарушает общее состояние картины. Привносит болезненную тревожность в статическое безразличие пейзажа.
Мазки мелкие и при ближайшем рассмотрении рассыпаются перед глазами. Превращая изображение в россыпь цветовых пятен. Закорючка в углу – подпись художника, ставит жирную точку, обрывая последнее сходство картины с реальностью. А тяжелая рама из натурального дерева лишает ее динамики. И в этом есть что-то правильное. Логическая завершенность действия. В первый момент после пробуждения картина кажется реальностью, а все остальное плоским и безжизненным.
Свет, падающий из окна сквозь жалюзи, расчерчивает пространство квартиры на полосы. Темные и светлые. Коричневые и золотистые. За окном лежит город, словно кто-то расставил на шахматной доске вместо фигур глазированное песочное печенье. Дома ссыпаются вниз, туда, где холодным стальным лезвием лежит река, запертая в тиски набережной, но не укрощенная. За пределами города она разливается, и блестит так, что глаза начинают слезиться, если смотреть слишком долго. Автомобильный мост через реку похож на остов динозавра, ощетинившийся металлическими ребрами.
Справа две дымящиеся огромные трубы – ТЭЦ. Западная промзона. Траектория движения солнца оборвется через пару часов как раз между этих двух труб, и город погрузится в ночную зыбь, разбавленную светом фонарей. По-настоящему темно в городе не бывает никогда.
В квартире холодно и тихо. Общая площадь квартиры восемьдесят квадратных метров. Это одно сплошное пространство, символически разделенное на зоны, с тремя окнами от пола до потолка по западной стене. Среднее окно так же является балконной дверью. Балкон тянется по всей протяженности квартиры. Перила - металлические замысловатые решетки, украшенные бутонами, которым никогда не суждено раскрыться. Балкон прекрасное место для размышлений о самоубийстве или о несчастном случае, слишком открытое пространство на большой высоте. Легкость, с которой можно перелезть через перила делает эти мысли особенно привлекательными.
Пол в квартире паркетный, отполированный почти до зеркального блеска. Высокий потолок, минимум мебели. Книжная полка, зеркальный шкаф для одежды, диван и пара кресел, обтянутых натуральной кожей, небольшой низкий стол. Кухонная зона – металл, стекло и пластик. Кухня близкая родственница операционной, вместо ножей картину мог бы завершить набор скальпелей. Кровать низкая широкая, постельное белье шелковое, холодное и скользкое.
Все в квартире выдержанно в бежевых натуральных тонах. Цвет незримого увядания, вечной осени. Общее ощущение таково, словно в квартире не живут.
Две прикрытые двери в восточной стене, вероятно прихожая и ванная.
На низкой прикроватной тумбочке высокий прозрачный стакан, наполненный водой на две трети. И одинокая белая таблетка. Лист бумаги, неаккуратно вырванный из записной книжки, с размашистой надписью «Доброе утро». Сотовый телефон перевернут дисплеем вниз. Время 16.57. Дата: суббота, 16 апреля 2011 год. Два пропущенных звонка с неизвестного номера, заканчивающегося на две тройки. Время звонков 14.46 и 15.02. И тридцать семь пропущенных звонков от абонента Павел, первый в 11.32, последний 16.48. Смс сообщение с текстом: «Возьми трубку!» от него же.
На столике у дивана, в зоне, которую можно считать гостиной, бутылка Dewar`s на половину пустая и четыре квадратных стакана с толстым дном. На одном из стаканов след красной губной помады. Оттенок таков, что может сделать женщину равно стильной или вульгарной. В четвертом - остатки «Русского белого».
На полу у стереосистемы грудой рассыпаны диски.
Эти диски, а также стаканы и бутылка на столе – единственный диссонанс в идеальном порядке, царящем в квартире.
Пробуждение похоже на вспышку. Мгновенный переход из одного состояния в другое. Никаких промежуточных фаз. В голове кристальная ясность мыслей, которым не за что зацепиться, кроме ощущения смутного déjà vu. Тело кажется пустой оболочкой. Странное, почти физически неприятное состояние. Память чиста. Вся важная информация исчезла, осталась лишь операционная система. Земля круглая и вращается вокруг солнца. Правописание частиц «не» и «ни». Законы Ньютона и Евклидова геометрия. Двигатель внутреннего сгорания. Баллистические таблицы. Элвис Пресли. Египетские пирамиды. Закон сохранения массы и энергии. И прочий хлам, который держит на плаву цивилизацию, но не одного отдельно взятого человека.
|
|
|
-
за "бобровольца"
-
За колонну мурашей.
|
- Я тебе Док отсасывать не буду, даже не надейся мля – Негритянка хохотнула, наслаждаясь пошлостью момента этого сполна – Яд в смысле отсасывать не буду, ну ты понял да, господин Жопа старая…И нахрен ты мне не сдался, чтобы тебя гражданина британского, есть. Убьёшь тоже мне, ты бля муху и то не сможешь убить...человечек...
Последнее высказывание даже обиженно несколько прозвучало. Фатально, чего уж тут.
Прислушались звезды скрипучие в вышине, прислушался удивленно снег слежавшийся плотным настом под ногами. Кениша ссутулись вдруг, одиноко хватаясь за свой чемодан побелевшими пальцами. Словно за спасательный круг, словно пытаясь найти опору свою иллюзорную, в расшатанной этой ручке. Хлипкой. Смешные косички, упрямая физиономия. Она отошла чуть подальше, забыв словно про Доктора. Склонилась одинокой фигуркой, прикапывая в снег какую-то безделушку свою, нижнюю губу закусила, нахмурившись поверженной фурией – вот такая вот Кениша. Немного от девочки, немного от монстра – настоящая женщина.
...А наверху…голову только стоит поднять. Тысяча глаз разглядывала Бертона беспристрастно и холодно, осколки чуждых миров, мерещились. Разбитыми стеклами. Или жар поднимался, или видел Бертон как наяву эти брошенные города, тропинки разбегающиеся и узоры сокрытые. Поезд несущий сквозь пространство и искривленные, уродливые тени подбирающиеся к живым. Тени были хуже всего, они чуяли кровь человека, они шептали что-то нехорошее. Подглядывая. Звали к себе, нагоняя добычу. Манили.
Дохнул ветер морозный, кожу холодком пощипывая, сбросил шляпу с головы. Мелкими осколками ледяными, обжег лицо. Звезды вздрогнули в вышине, радужные замки обратились пылью.
- Пойдем нахрен отсюда, я унюхала дорогу, гондон. – Кениша сжала ладонь археолога до боли, и декорации сменились. Буднично так. Каплями дождя по стеклу, растеклись. Они шагнули на поезд прямиков в вагон-ресторан , под ногам расстилалась дорожка бордовая, за окнами властвовала пустыня. Не город. Не вокзал. Однообразно оранжевые пески утомляли взор.
Одинокие ряды столов и стульев, снулый интерьер и кровь липкая, марает скатерти. Крови много тут, пожалуй даже слишком много, этой тягучей и черной жидкости. Кап-кап, капает. Властвует кавардак и разруха, разбиты плафоны изящные у ламп, растоптаны картины под ногами. Пахнет в воздухе потрохами и смертью, шампанским, духами розовыми и дерьмом. А за окнами солнце беспощадно печет и провода вздрагивают, осколками ухмыляется щербатая платформа, одинокая скамеечка манит к себе. Поезд стоит. Боль точит ногу, какое-то шестое чувство преследования не дает покоя. Это в сказке, легко оторваться от преследователей своих, а в жизни…
- А теперь Док я пожалуй откланяюсь…на некоторое…мля…время - Кениша согнулась пополам, выплевывая молочный зуб – Тебе туда. Найди значит моего…крестного…узнаешь его легко. Он тебя выведет. Он такой, ну знаешь такой....Ну как я, только пушистее и ласковее! Хе-хе…не перепутаешь. В кабине машиниста его ищи, Док. И еще...
Сбросила посуду, протягивая доктору перепачканную кровью и едой скатерть
- Этим замотай прекрасную мордаху свою Масса. Тут разные живут…они тебя видеть не должны….. А ногу, ногу лучше сразу отрежь, иначе они тебя выследят, наши станционные друзья. А теперь...
Кениша хихикнула, растягивая пухлые губки в доброй улыбке, послала поцелуй воздушный, звонко крикнув:
- Вали нафиг отсюда, хрен моржовый!
|
|
-
Юнга, это, конечно, немного избито, но тут трогательно и к месту.
-
За негра +
|
|
|
|
|
|
|
|
- Welcome aboard.
Цесса перебросила Диане копьё. Ей казалось, что сейчас они близки к взаимопониманию, как никогда. Поговорить об этом не было времени, но это чувствовалось. Хорошее чувство - как будто на место встаёт сложная деталь. Как будто вставляешь в оружие полную обойму. Рождалась команда.
- Более разумной идеи, чем наколоть ящера на копье, у меня нет. Командира надо убить. Может, тогда они потеряют уверенность. Особенно, если коротышки на них поднимутся. Ты же можешь завести коротышек.
Цесса сначала подумала, что Диана имеет в виду рохазуней. Только потом... Но ведь рохазуни - это идея! Шансов мало, но вдруг!
- Байонет, - весело сказала Цесса, сняв тёмные очки. - Вот тебе задание по силам. Перед тем, как делать ноги, осторожно, не мелькая, проберись в гостевой дом. Скажи караван-баши, Гикуридяо, что эруваа Цеса передаёт следующее: "Афу оказалась в одной клетке с кенгурой и кутушей. Глупая афу будет ждать своей очереди. Цеса не думает, что рохазуни - глупая афу". Потом передай Гикуридяо, что Цеса просит рохазуней одеть боевую одежду и выйти на площадь. Не подходить близко. Просто выстроиться вон там, у озера, и стоять боевым порядком. Цеса будет говорить с кутушей, и она хочет, чтобы кутушя видела, что у кенгуров тоже есть и когти, и друзья. Скажи, что если он не захочет, я не обижусь, но потом от агашиней ему не будет никакой защиты, кроме его охранников. Но если уж он решился, то пусть не медлит.
План обретал форму буквально на ходу. Ведь, чёрт возьми, агашиней можно напугать. Если они увидят гномов. Если вдруг вся многотысячная толпа встанет. О да, это их напугает. Но они захотят всех убить. Но всех сразу убить не выйдет... Чёрт побери, это уже не жест отчаяния, это уже самая натуральная боевая операция.
- Что касается тиранозавра, я об этом думала. И узнавала. Слушайте: во-первых, наездник им управляет какой-то телепатией или выкармливает с цыплёнка. Во всяком случае, команд голосом ему не отдают и никаких уздечек и крючков, которым колоть, нет. Видимо, только наездник и может им управлять. И у этой уруши есть слабое место. Даже два. У него всего две ноги. Как у Сени. Если одну ранить... ну вы видели, что бывает. Лучше всего подсечь ахиллесово сухожилие. Тирка ходит словно на цыпочках - вот этот сустав у неё длинный (показывает на своём голеностопе). Вот здесь, вверху, сухожилие. Видите, через кожу чётко видно. Перерубите его - и всё, тиранозавр уже никуда не бежит. Конечно, всё не так просто. Оно быстрое и опасное, и его будут охранять. Но его можно обезвредить одним ударом. Опасайтесь морды: у него язык метровой длины, сильный и хваткий. И не пытайтесь от него убежать.
Цесса повторила то, что сказала о тиранозавре, по-русски.
- Кажется, у меня вырисовывается план. Времени нет, но всё уже не так безнадёжно. Диана права - если все эруни встанут, сто врагов почувствуют, что сотня - это в сущности не так много. А если вдали ещё будут маячить полсотни гномов... с ними можно будет даже поговорить. Да и за яйца пощупать.
|
|
|
- Ага. Про кляп - это верно. - Сеня поднял брусок и осторожно, но без лишней нежности, поместил его туда, где ему было бы самое место на очень долгое время - в Цессин рот, заставить который молчать можно было лишь таким образом. Проверив, насколько прочно и основательно кляп там засел, Сеня лениво потянулся. Нога в очередной раз напомнила о себе. - Ох и не знаю даже... - с ленцой в голосе протянул он, - Даже и не представляю, как мне начать-то. Просто взять палку, ну или вот эту дубинку - что за идиот придумал называть ее дубинкой? - и ударить? Ну, по идее, наверное, все так и происходит, но вот тут есть одна загвоздка. Небольшой факт об Арсении Семеновиче Сиреневом: он не палач. - Говорить о себе в третьем лице доставляло невиданное удовольствие. Бомбер несколько раз несильно ударил палкой по крестообразным бревнам, подергал веревки. Вроде надежные. - Нет, безусловно, я, может быть, с твоей точки зрения, жесток, глуп, совершенно недальновиден. Но ты хорошо знаешь, что я не садист. - Сеня провел дубинкой по икрам Цессы. - Но ты не спеши выплевывать кляп и орать "Он зассал! Он зассал!". Мне нужна победа после борьбы. Избиение тебя до кровавых соплей мне глубоко противно и совсем неинтересно. Правда, подвох был неочевиден, а я в них не мастер. Собственно, это одна из причин, почему мы стоим здесь. Точней, я стою, покачиваясь, а ты привязана к двум бревнам и светишь сиськами в толпу. Вторая, и самая главная причина - Цесса решила стать пророком. А важным пунктом в программе каждого пророка, Мессии, духовного учителя, наставника, носителя благой вести являются страдания. Которые он непременно претерпевает, и чаще всего от рук своих друзей или близких, ну или из-за них. Если мы вдруг, - Сирений взял дубинку двумя руками и замахнулся, как клюшкой для гольфа. - вдруг предположим, что в основе твоего просветления и всех прочих просветлений и озарений лежит один и тот же тип сумасшествия, то тебе срочно нужно очищение через страдание. Катарсис. И кто-то, чьим именем будут обзываться на злодеев и предателей. Иначе образ неполный. - Сеня оценил замах, цыкнул языком и с сожалением опустил дубинку. - Так бы я тебе, конечно, в этом помог. Но все же, мне кое-что не нравится. Во-первых, вот это, - он обвел дубинкой косой крест, - будет плагиатом. Нет, для эльфиков это внове, но мне этот плагиат будет всю жизнь портить. Во-вторых, я не люблю, когда меня используют. Это очень нехорошо. Это очень не нравится всякому быдлу типа меня. - Сеня потыкал ее в бок. - А вот тут, кажется, жирочки, хе-хе. Понимаешь, Цесса, ты меня наебала, да и это несложно, если честно. Я в этой жизни ничего не добился и не понял. - Сеня достал еще одну сигарету и вновь закурил. - Но все же, я не тупой. В общем, вот. - Сеня быстро пролистал тетрадку со скетчами. - Спецом для тебя. - Ну и напоследок. Объясню тебе кое-что. В этот раз из сумки появился плеер с наушниками. Надев один себе на ухо, Сеня включил нужный трек и начал повторять за немелодичным и монотонным голосом. - С ростом взаимного проникновения конструктивных и деструктивных эмоций увеличивается способность к адекватному восприятию окружающих объектов, нормальные жизненные инстинкты начинают преобладать, становится возможным осознанное разделение людей на друзей и врагов и определение объектов любви и ненависти. Чем выше личные качества человека, уровень его образования, социальный статус и творческие способности, тем в большей степени агрессивность меняет внутреннюю направленность на внешнюю, и правильная дифференциация объектов позволяет полностью нейтрализовать ненависть любовью. - Сеня убрал драгоценное произведение Стива Джобса. - Досвидос. Надеюсь, ты поняла, в чем суть моего поступка. Если это можно назвать поступком. Сеня ударил дубинкой о землю. Она с щелчком закрылась, и бомбер направился в сторону своего лежбища, но затем о чем-то вспомнил и вернулся к полуголой Цессе. Кое-как пнув ее, он развернулся с намерением продолжить свой путь домой.
-
Хуй с тобой, лови плюс.
-
А ведь, хороший человек.
-
В честь того, что Сеня превозмог. Можно было обойтись без этого трека нудного, правда, да и нарвал тоже не особо в тему, ну да ладно.
-
Молодец.
-
Вагабунта, вы с Сирением такие лапусечки!
-
Хоть пендаля прописал и то ладно)
|
|
|
- Ты какой-то мрачный, Байонет. Тебе надо, что ли, девушку местную завести. Лучший способ быстро выучить язык. Радуйся! Мы этот орешек разгрызли! В духе гуманизма, демократии и справедливости. И не без выгоды. Погибло 23 эруня, казнено 13. Нурорцы тех десятерых у тебя на глазах убили? Кроводажные, говоришь? Я бы на тебя посмотрела, если б твоих родственников какие-нибудь ребята из соседнего села ловили и продавали в Африку в анальное рабство! А что на реке? Заблудился? Ну, хорошо, что всё обошлось.
- Кто же знал, что можно собрать столько металлолома с одного города? Серьезно, кстати, сколько городов мы сможем лишить металла таким образом?
- Все, куда не успели рахазуни. Пока держим монополию на плавильню, а наши соседи скоро захотят ноу-хау. Но сливки, я надеюсь, мы снять успеем - к счастью, к нововведениям эльфики относятся с большим подозрением. Всё утро уламывала гагапотов позволить мне наладить паром - так нет "муни не глупые, дорогу через реку не построить". Они свою скотину год таскать будут. Кстати, наш профессор не лучше, так что... что с них-то взять. Становись литейшиком, Байонет - в следующие несколько лет это будет очень прибыльное дело.
За Виталия не могу сказать. А сам я думал сначала, что рохазуни - союзники агашини. Вот и шифровался. И вообще, при разговоре хорошо бы иметь что-нибудь, чем можно торговаться. А у меня не было ничего.
- У тебя сейчас в голове столько ноу-хау, что можно купить десять караванов. Если ты в школе учился хотя бы на троечку. Мог бы для начала показать им эту твою выкидуху. Избавься от неё, советую, от этой ереси. Продай гномам за большие деньги. Я тебе закажу нормальный нож, за который не стыдно. Есть такой отличный штук как push knife - для тебя будет в самый раз.
- а если бы гномы были союзниками агашини, было бы.. неплохо. Перебили бы их - всего делов-то. Но они не союзники, а торговцы. А торговцы всем полезны. Что они могут сказать агашиням? Что появились какие-то эруваини легендарные? Да агашини и не поверят им, наверное. Особого вреда нам такая утечка не принесёт, а вот мы можем узнать об агашинях многое.
- Вобщем, ладно. Планов не меняем. Мы тут прогрессорствуем до вечера, завтра утром отправляемся назад. Если караван уйдёт - бес с ним, догоним - просто поговорить. Не уйдёт - так ещё и поторгуем. Гагапоты нас боятся, но не обращай внимания. Построй с ними пару своих... колодезных журавлей. Мелочь, а приятно. Я надеюсь, они оценят со временем. Сволочные агашини тут им вообще ничего хорошего не сделали. Приличная империя вообще-то защищает подданных, а эти только тупо прессуют.
- Я тут немало выяснила любопытного от каронирцев. У них есть какой-то злак типа зерна, его выращивают на заливных лугах. На том берегу хищников намного меньше, но зато там проблема с землями и жратвой. Эрунийские города воюют за территории, так что землю Виталию будет ох как трудно найти - это я ему сразу говорила, ещё Ото говорил - но тут уж вообще открытым текстом сказали - "ведём, мол, войны, за спорные земли". И ещё кучу интересностей наговорили. За рекой про агашини знают только что это воплощение зла, и не особо их боятся - именно потому что не знают. Так что на случай войны там, я полагаю, можно набрать добровольцев - немного, но горячие головы, думаю, найдутся. Другое дело, что не хочется их использовать как пушечное мясо... Вобщем, будем прикидывать, как и что. Я ещё порасспрашиваю и налажу контакты, покапаю на мозги гагапотам - надо ловить момент, пока им плохо, и оказать какую-то помощь - может, небольшую, но реальную. Не обижайся на прозвание "эруниподобный агашио", я сама им сказала не шептаться и говорить в лицо, что думают. Вобщем, с тебя журавли. А завтра поедешь, наверное, назад, а мы по реке поплывём. Старайся один больше не отлучатся...
- И вот ещё, что... кинематографист. Может, расскажешь, кто ты на самом деле? Откуда эти твои... травмы старые? Где учился и чему? Ну, кроме армии. Как тебя зовут по-настоящему, наконец? Я думала, ты где-то на реке крокодилу в зубы попал, и, думаю, странно так - знаю о тебе меньше, чем о многих эрунях. Даже помянуть если... Время идёт такое, что всякое может быть.
|
|
Цеса поняла, что нашла таки аргументы способные кажется победить даже эльфийскую жадность.
Клац. Щёлк. Бетонная стена дала трещины, а голова осталась цела. Какое же это всё-таки чудесное ощущение. Мгновения назад зыбкая и неустойчивоя морская стихия становится надёжной, словно дорога, и твоя доска скользит по ней, как по рельсам. Схлопнувшийся параплан с характерным звуком разворачивается, спасая тебя от удара о стремительно приближающуюся поверхность моря. В глазах противника, казавшегося непробиваемой горой мускулов, появилось характерное стеклянное выражение. И, наконец, когда прочие аргументы отскакивали от эруней, как от стенки горох, когда ты держишься уже только на упрямстве - находится один, задевший их за живое - вдребезги разбивший их уверенность в собственной непогрешимости.
Цесса позволила себе пару мгновений насладиться победой, почувствовать на губах лёгкий вкус её поцелуя - вкус, незнакомый неудачникам, лентяям и трусам.
One down, two to go.
Подошёл Виталий. Кашлянул, привлекая внимание, рядом и обратился к девушке с неким предложением. Они некоторое время поговорили.
После этого Цесса собрала свою несколько деморализованную агитационную команду и поделилась найденной брешью в броне эрунийской жадности.
Однако праздновать ещё было рано. Для начала надо было закрепить достижение. Цесса (и те, кто ещё ей согласен был помогать) пошла по домам и компаниям, на разные лады повторяя ту короткую речь - негодуя, обличая, сравнивая эруни Сэсэсмунэи с ненавистными агашини - и поражаясь тому, что и в самом деле сходство таково, что не заметить его невозможно. Каким на самом деле очевидным кажется уже найденное решение!
Ну и наконец, Цесса сказала так, прежде чем пойти помыться и приступить к тренировкам:
- Расслабляться не время. Остались ещё заречные эруни со своими претензиями. Им надо будет явить справедливость - да такую, чтобы у них отбило все кровожадные мысли. Для этого нет другого пути, кроме как поехать в Гагапо и заставить их принять более мягкие условия наказания.
- Этим займусь, конечно, я - хотя бы потому, что языком я лучше владею. Я справлюсь и одна, но для солидности можно взять пару человек в качестве эскорта. Если хотите. Только чур - без резких движений. Говорить буду я. И я им расскажу такое, что к концу речи они будут готовы сами своих уруханэни тащить через реку, как "экспедиторы" Виталия. Благо, преувеличивать даже не придётся. Агата, не хотите старых знакомых навестить? Они будут очень смирными. А если не будут очень смирными, то станут очень мёртвыми.
- Выезжаю я завтра после собрания. Надо успеть вернуться в Сэсэмунэи с делегацией гагапотов, явившихся с повинной. После этого я произнесу несомненно превосходную речь, которая растрогает этих вояк зареченских. Подробности... подробности... ещё надо уточнить... Короче... план у меня есть, и неплохой. Если что - буду импровизировать. Главное - успеть послезавтра к утру быть здесь. Если я... если мы вовремя не вернёмся - гагапотам капут.
|
-
Предвидение - классная штука. Но, если воспользоваться его плодам и подумать не о том, что нечто произошло, а о том, почему оно произошло именно так и каков был механизм этого, тут можно найти что-то более вкусненькое. Можешь считать это подсказкой, но ты ее честно заслужила.
|
Ого! А труп-то оказался в морге! Вот этого Крис никак не ожидал. Начинала уже было складываться картинка того, как какой-нибудь ширококостный красношеий заказчик где-нибудь… в Санкт-Петербурге, например, — заказал убить мистера Коновалова и по какой-то своей дикарской славянской прихоти обязательно потребовал привезти ему его голову (доктор Пике теперь уже представлялась в роли Саломеи) или хотя бы отрубленную руку с сизой татуировкой православного храма с куполами и витьеватыми кириллическими буквами по кругу. Поэтому неизвестные киллеры, поставленные перед необходимостью выкрасть тело, подняли цену раз эдак в десять (но русские олигархи, ведь известно, скупают английские клубы и замки, разве для них это деньги?) и были вынуждены вместо одного снайпера привлекать к делу целую бригаду, да ещё и с совсем не железными шансами на успех. А теперь выяснятся, что Коновалов лежит себе-полёживает в морге… стоп. А Коновалов ли там лежит? Не подменили ли убийцы тело? Нет, нет, слишком сложно, но, может быть, забрали что-то, что было у Коновалова при себе? Да, точно — какую-нибудь флешку с секретными документами — вполне могли стащить! Телефон, записную книжку и бумажник у него изъяли — но кто сказал, что у него не было чего-то другого, о чём знал лишь он и его недоброжелатели?
Но самое главное, труп был доставлен десять минут назад, а значит, привезшая его скорая до сих пор в Порт-Дюке или вот-вот выехала из города! А значит, немедленно объявить в розыск по Порт-Дюку и окрестностям машину джорджтаунской скорой помощи (цвет, модель), особое внимание уделить второму, четвёртому и шестому шоссе*, по которым машина, возможно, возвращается в Джорджтаун. Задерживать до выяснения обстоятельств машины, в составе экипажа которых будет находиться доктор — женщина европейской внешности около тридцати лет, кареглазая шатенка**. Сейчас каждая минута на счету!
А пока — связаться с Рутенбергом и узнать у него следующее:
— любые подробности об автомобиле, всё, что могло показаться медику странным или необычным;
— любые приметы членов экипажа джорджтаунской скорой;
— всё, что могло показаться Рутенбергу странным или необычным в поведении «медиков» на месте. Адекватной ли, на его взгляд, была медицинская квалификация доктора Пике и её спутников? Быстро, умело и адекватно ли заполнялись ими все бумаги?
Поговорив с доктором Рутенбергом, Крис решил связаться с моргом и задать те же вопросы медикам, принимавшим от «джорджтаунцев» труп Коновалова.
|
-
как долго я ждал, когда игра дойдёт до чего-то подобного!
с самого начала игры предвкушал.
-
Хорошо описал то, что в животе у перса.
-
За очень правильный пост
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
-
Ну надо же хоть иногда говорить тебе, что ты прекрасно пишешь. Язык...вот уж действительно великий и могучий. А не "Ворд" со словарем на Яндексе.
Если бы твоя игра не была интересной, ее стоило бы читать только за твои посты. Людей, способных так писать тут по пальцам пересчитать можно. И вообще...
Что-то я стала сентиментальной. Это к чему?
-
Ой, не могу не плюсануть такое. Замечательный язык, чудесные детальки - настоящие и осязаемые.
-
сочно пишешь.
Две с половиной сотни килограмм металла, пластика и амбиций,
может, всё же "две с половиной тысячи"? 250 кг - это только одних амбиций там на столько :)
|
Всё это было по сути уже концом, а никак не началом, и револьвер сделав круг, снова оказался в руках у Гая, холодея грозным орудием судьбы и намекая на такой скорый, и главное, абсолютно бессмысленный финал. Покрытый предсмертным потом своих жертв, напившийся крови заправским клещом, но желающий упорно продолжать лакать ещё и ещё жидкость алую, любуясь грязным месивом черепа, тех, кто из игры уже вышел, револьвер жаждал смерти…
И вот Гай снова, жадно хватая воздух кипучий, готовится стартовать. Беговая дорожка вытягивается, застывшие мышцы напрягаются, и мотор в груди выбивает напряжённо - это Спорт, это спор детка! Один на один, мечта радужная, глупая, детская, наивная и единственная, судьбу на лопатки положить. Выиграть, хоть в кои-то веки!
Да.
Он вспомнил бегунов, покоряющих дальние дистанции в объятиях лихорадочного ветра жгучей горячки, он вспомнил, что побеждает только один. Всегда. Правило жизни.
Бегут человек тридцать, разбивают ноги в кровь, сжигают лёгкие, выплёвывая на раскалённую землю измученную душу, рвутся за победой, мечтая до финиша дотянуться и выхватить такую яркую, такую нужную победу. Суметь. Опередить. Взять! Собственным телом воображаемую ленточку рассекая, глотая слёзы боли наперекор естеству и природы законам, мышцы напрягая и ломая себя, затаптывая рассудок бренный о пощаде молящей подошвами кед резиновых, прибежать первым. Суметь! Став тем единственным, кто вырвет победу, ведь золото, достанется лучшему, а все остальные, будут рвать жилы зря. Они останутся лежать комками измученной плоти, и радостная камера, на миг осветив бледные лица неудачников, направит свой взор к герою сегодняшней гонки. Неудачники нужны для статистики, для того чтобы награда победителя, смотрелась ещё более выгодно. По сути, проигравшие тоже приносят пользу, участвуя в длинном кровавом забеге толпой разноцветных, неинтересных клякс, но внимание капризной публики всегда обращено к тому единственному, кто сумел забрать победу. Приз. Взять мечту. Себе!
Люди серые на трибунах, жадным взором бездонных глаз и несчастных душ в теле томящихся, очень любят смотреть на игроков выигравших. Победителей ненавидят, их судят, в обвиняют в допинге и бездарности, ставят подножки и мечтают свалить с пьедестала, с грязью жирной остро вонючей счастливо смешав. Но все же их любят, той извращённой странной любовью, когда ненависть и восхищение замешиваются в одном котле
Итак их трое осталось.
Золото, серебро и бронза, два последних спортсмена получат вместо блескучей медальки, и лаврового венка на голове радостно покоющегося, быструю смерть. Они умрут, в этой гонке, где бегуны попирают стулья и потными руками, одинаково холодея от ужаса пред бездонным дулом и капризами взбаламошной шутницы судьбы, играют со смертью. А. Победит только один.
Получит жизнь на серебряном блюдечке, со всеми её сомнениями и дерьмом, ложками дёгтя в мёде и грязью липучей, с червями мыслей порочных, несправедливостью, и острым запахом мочи, переулки тёмные пропитывающим . Но Победитель будет жить! Просыпаться по утрам, глаза закрывать, пить дешёвое пиво, любоваться закатами, девочку целовать, потребляя все то, что мир нам даёт, быть один раз только.
Из них троих. Кто-то. Уйдёт остюда на своих двоих. Живым. Остальные...
-
Каждый круг выдавать подобное - впечатляет, ага.
-
рефлексия на протяжении всей игры впечатляет!
-
Просто молодец, замечательно пишешь.
|
-
Жжоте, месье)))
Это ты сильно умён добрый дворф, что про лошадь заметил, да не оскудеет, а лишь увеличится твоя мудрость с годами.
Не даром про халфлингов дворфов и гномов говорят "чем меньше рост тем выше ум"!
И конечно же напомнить партии кто тут круче)))
так и дальше не обидят. Разве что совсем из ума выживший кто найдётся?
-
Чем меньше рост, тем выше ум, говорите, милсдарь...
|
Двигались через Итилиен: неспешно, долго, почти шагом.
Буйство зелени и трав, пряные запахи, чарующие ароматы, шепот листвы, звонкий смех ручейков – вечно юный сад гондорский, сумевший уцелеть даже, под беспощадным гнётом низвергнутого Владыки. А между тем, спешившись с приунывшего Перианна, и потрепав благородного скакуна по холке, Эотейн со вздохом вынужден был признать, что три дня медлительного черепашьего шага, сквозь густые кущи изумрудной страны, весьма и весьма, истомили всадника.
Припомнились родные каменистые долины, и безграничные луга сочной травы, простирающиеся до горизонта. Стремительный бег коня, похожий на полёт в бесконечное небо. Эх, вот это скачка! Конь и всадник единое целое, растворяются друг в друге, превращаясь в свободный, неутомимый дух. Яростный галоп и вой ветра в ушах. Это и есть Рохан, сердце любого рохиррима: место где нет границ и препятствий, радость необъятных вольных просторов, вселенная, казалось бы нарочно созданная для быстрой, неутомимой езды. Родина всех свободных.
А здесь нависают над Эотейном деревья, и неизвестные птицы, перекликаются среди зелени древ. Здесь тысячами очарованных голосов, перешёптываются между собой, травы и листья. Здесь цветы, кустарники, папоротник и кизил, смешиваясь друг с другом, создают густо-зелёный ковёр пышной зелени. Здесь нет места для быстрой скачки, горячему конному бою и снопу яростных искр, вылетающих порой их под копыт разгоряченного коня. Здесь нужно идти пешком, вдыхая насыщенно лесные ароматы угретой зелени. Здесь кажется вот- вот, промелькнёт озорная нимфа, огласив лесную тишину, своим хрустальным смехом. Приятные, удивительные места, но такие чуждые, всаднику Рохана...
Угостив Перианна сухарём, и освободив от тяжёлой поклажи, устроил скакуна в тени высокого дерева, обращаясь к Соколу.
- Могу я чем-нибудь помочь?
|
|
|
Он схватил револьвер. Зажал в потном кулаке, приготовившись умереть.
Умереть хотелось героически, и по возможности стойко - чтоб непременно с закатом, и табуном бравых жеребцов, на фоне техасского неба. Чтобы закусить папироску в уголке обветренных губ, и выдать миру послание этаким грустным Клинтом Иствудом, схватив себя за яйца и выцедив напоследок что-нибудь отрадно- философское. Типа, а не пошли бы все нах, ублюдки чёртовы!
И героически сдохнуть, сделав шаг, по направлению к медному шару, раскалённого солнца.
«А не пошли бы вы все нах.., ублюдки чёртовы! » И выстрел, полыхающим взрывом, раздирающий зловещую тишину.
Раствориться в рыжем мареве, иссушенной земли. Под звуки гитары, и траурный крик одинокого коршуна, оплакивающего безвременную кончину.
Только так, на фоне заката и жаркой дымки. На раскалённой сковороде, заживо спёкшегося песка, под плач индейского шамана и драматический вопль прекрасной дамы. Ведь ковбои не сдыхают, ткнувшись мордой в собственное дерьмо. Они не нажираются наркотой, не гадят себе в штаны, не подскальзываются на коровей лепёшке.... Нет! Они успевают докурить папироску, и смахнув предательскую струйку крови, сочащуюся из пробитой груди, смачно втоптать в рыжую грязь отгоревший бычок. Они говорят напоследок что-нибудь сочное, по голливудски эффектное, и успевают послать вас в задницу, прежде чем умереть.
А потом к солнцу. По всем правилам.
Смерть настоящего ковбоя в объятьях пламенного заката и под мрачным взглядом сурового шерифа, снимающего пред поверженным рыцарем Запада, свою просоленную шляпу
«Вот б..ть человек-то был, такие не каждую сотню лет родяться!»
Вот как хочет умереть Гай. В мечтах. В грёбаном ящике.
Но в жизни, из простуженного носа текут сопли, длинные волосы от дождя слипаются липким дерьмом, а из уголка порезанного рта, вопреки шекспировской драме и чувству прекрасного, сочится жидкая струйка слюны.
На деле, Гай трусит как баба, потому что здесь уже три трупа, а будет четвёртый. И он смутно догадывается, что умереть эффектно, врядли получится. И что для таких как он, прекрасный христианский рай, едва ли предвидится. Вообще, едва ли предвидится хоть что-то, кроме жирных червей и жадного чрева матушки земли. А может и этого не будет…
На деле, не подыхай от рака, схватил бы наверное револьвер, и попытался прикончить всех находящихся здесь людей, лишь бы спасти свою жалкую шкуру. И выл бы наверняка псом, раскорячиваясь до последнего, и страстно желая, по крайней мере, забрать с собой в могилу хоть кого-то ещё, за ради компании. Потому что смерть, вот такая близкая, и замогильно- холодная, заключенная в одинокий круг абсолютно чуждых друг другу личностей, в этой поганой комнате, на этом стуле с казённым номером «4» , вот такая смерть, безымянная, безличная, никому не нужная, без сиськастых дамочек и потоков слёз, такая смерть, уж давайте начистоту, - это полная херня!
Так, хорошо умирать только в кино. А здесь… Остаётся только нажать на курок, и молиться. Молиться о спасении, о чуде, о том чтобы добрая мамочка, успела спасти в самый последний момент. Молиться хоть о чём-нибудь, лишь бы эта бесконечная мука, уже завершилась.
-
вау!
-
Размечтался.
-
Нравится
|
|
|
|
|
Анна не сразу поняла, что случилось - она была так жестоко разочарована тем, что пистолет звонко щелкнул впустую, что перестала следить за окружающим. Поначалу она даже подумала, что что-то неправильно нажала, но нигер забрал воронёный ствол без воплей и оскорблений.
Она ещё пыталась как-то смириться с тем, что игра продолжается, как вдруг в комнате что-то резко изменилось. Звук выстрела прогремел оглушительно громко, шарахнул по взвинченным нервам.
Анна ещё не верила свои глазам, когда голова Дяди с глухим стуком падала на стол, ещё не осознала, что произошло, когда амбал что-то ляпнул про труп. Ей всё ещё чудилось, что это очередная дурацкая шутка. С её губ чуть было не сорвалась резкая отповедь, но вдруг взгляд её наткнулся на стол. На окровавленный развороченный череп того, кто ещё миг назад сидел рядом и что-то болтал. На тёмно-рубиновую лужицу крови, обтекающую слипшиеся клочья волос, какие-то омерзительные кусочки и обломки.
Резкая волна тошноты накатила на неё, свела губы судорогой. Рот наполнился вязкой слюной, отвратительный кислый комок затрепыхался где-то в горле.
- Извините, мне надо.., - сквозь стиснутые зубы выдавила Анна, и не договорив, быстро рванулась в сторону туалета, зажимая рот ладонью.
Едва успев захлопнуть дверь, она бросилась к раковине, исторгая из себя какую-то едкую слизь, обжигающую горло. Дикие спазмы выворачивали её нутро наизнанку, слёзы дрожали на длинных ресницах, стекая по щекам.
Извергнув, наконец, всё, что было в её желудке, она, всхлипывая, прополоскала рот. Вода казалась почти сладкой после этой омерзительной кислоты вперемешку с остатками вечернего кофе и какой-то отвратительной желтоватой горечью.
Рвота, кажется, унялась. Анна осторожно умылась, пытаясь не размазать косметику окончательно, и глубоко дыша прислонилась к косяку двери, стараясь унять противную дрожь.
-
Просто круто. Мне нравится игра и пост тоже. Особено, пожалуй. Со рвотой вроде как напрашивалось, если думать о том, как персонаж должен себя вести, но все же это ну.. здорово сделано.
-
как надо.
-
вот это - нормальная реакция, ящитаю.
хорошо, годно. как всегда.
|
|
|
|