Голосование пользователя

Томми во время переговоров с «ложно обвиненным» бандюганом, бывшим, скорее всего, мразью гораздо большей, чем рыжие плоды многолетнего кровосмешения, ожидаемо молчал. Да и к чему ему, остолопу рот лишний раз открывать? Только позориться зря. А среди виккенцев, к счастью, и так хватало и желающих поболтать, и, что куда важнее, умеющих говорить складно и по делу. Сам же, то ли «мастер Барнс», то ли «мальчик» после скоротечной драки с Шакли и отъема их плота вообще почти ни слова не проронил. Перекинулся только парой фраз с Бобом, когда тот принёс нож Спива. Поблагодарил, поинтересовался, будто бы невзначай, может ли тот плавать в реке, да предложил поближе к их плоту держаться. Ну, типа на всякий случай; мало ли что. Хотелось напрямую предложить оказавшемуся единственным встреченным в большом мире нормальным «человеком» таракану бежать вместе с ними, но, не зная, что на это скажут остальные, на приглашение Молчун так и не решился. Струсил, что его не поддержат, если уж быть совсем честным. Кеннета за возможность смыть грязь, конечно же, тоже поблагодарил, а потом затих на краю плота, погрузившись в мысли совершенно невесёлые.

Мысли Томми, как и он сам, были простоватыми, но от этого ничуть не менее печальными: Томми думал, что потерял себя. Что предал надежды родителей. Что проклятые «матушкины» фанатики и породившая их выгребная яма, гордо именуемая градом Касторажем, украли у него не только привычную жизнь, но и то, что делало его им. Его суть. Его душу. За последние пару недель он успел убить человека, потерять веру, с которой вырос, лишиться семьи, согласиться работать на преступников ради призрачной надежды отомстить, оттолкнуть от котла с едой невысокого мужичка со смешным, свёрнутым на бок носом, который, должно быть, сейчас тихо плачет где-то в темноте, скрученный голодом в бараний рог, и, наконец, схватиться насмерть за право просто сидеть на гребенном ящике в, мать его, трюме корабля-тюрьмы. Если уж это не история потери себя, то ничто нет. Молчун более не был Томасом Барнсом из Виккена, а кем был, хрен кто разберет, но вряд ли кем-то хорошим. У хороших людей, а конце концов, когда они смотрят на говорящее дерьмо вроде “мистера” Грилла, не возникает желания вцепиться ему в шею и сжимать ее до тех пор, пока не лопнут хрящи и позвонки.

На вопрос Септа Грил пожал плечами. Было видно, что он как-то не был готов к такому вопросу.

- Нора? Не проще вам спросить у неё самой, когда выберетесь отсюда? Или вы думаете, что я вам скажу о ней какие-то секреты, которых она вам не скажет? Мы не друзья с ней, и почти не пересекались. Может быть, работали на одного нанимателя, раз или два. Я знаю о ней не так много. В Гильдии она давно, чуть ли не с детства. Вроде как, родом с улицы. Специализируется на решении разного рода... щекотливых ситуаций, скажем так. Хотя и обычным заказом на, кхм, извлечение ценностей не брезговала. По крайней мере раньше. В последнее время нашла себе как-того серьезного нанимателя, работает на него на постоянной основе. Правила Гильдии это не запрещают, до тех пор, пока соблюдаешь остальные, делаешь взносы и так далее. Что еще? Вроде как что-то у неё в семье случилось. Вроде бы она была замужем, и что-то случилось с мужем? Ну это так, на уровне слухов от старых торговок рыбой. Может и вранье. В общем-то и все. Можете считать эту информацию бесплатным подарком от меня, не думаю, что она стоит каких-то денег.

- Вероятность есть, но большой я бы её не назвал. Процентов 10-15? В первую очередь они займутся мной, разумеется. Если вы не будете афишировать вашу помощь в моем побеге, возможно, вы и вовсе избежите их внимания. Дальнейшее наше с вами общение после освобождения будет происходить через посредников.

На речь Анны Грил хмыкнул.

- Прошу прощения, юная леди, но у вас невеликий опыт в переговорах, по крайней мере, в тех кругах, в которых мы с вами сейчас вращаемся.

Он обвел руками жижу вокруг плота.

- Всегда стоит иметь при себе как кнут, так и пряник. Но, прошу прощения, если вас как-то напугал или задел, это не было моей целью, исключительно объяснить вам мое и ваше положение. По поводу того, что я могу вам предложить - вопрос резонный. Деньги - это самое простое. В золотой и серебряной монете, мелких драгоценных камнях, банковских векселях, как сочтете нужным. Думаю, что около трехсот золотых я мог бы собрать в скорое время после освобождения. Больше сразу - нет, мне потребуется помочь и моим друзьям тоже.

По меркам Викена триста золотых были умопомрачительными деньгами. Столько было только у отца Септа, да и то, если бы он продал существенную часть своей земли, чтобы их обналичить.

- Могу предложить товаром, почти любым. Оружие, алхимические зелья, инсектум или другие наркотики, что сочтете нужным, связи у меня налажены с производителями и импортерами. Что дальше. Информация? Могу найти вам человека в Блайте или королевских землях. Или вещь. Разумеется, доставить вам этого человека или вещь - это уже будет более сложная задача, требующая отдельной оплаты. Могу найти секреты и скелеты в шкафу той или иной особы. Члены королевской семьи и Королевские судьи, разумеется, не рассматриваются, жизнь моя меня тоже интересует. Наконец, могу найти вам "помощников" в том или ином деле. Кража, взлом... более радикальное решение проблем. Или, наоборот, эксперты по тем или иным вопросам. Но - не все сразу, разумеется. Хорошая работа сама по себе стоит оплаты.

Охотники рассредоточились, завершив обсуждение. Ханс и Джозеф разбрелись в стороны, удаляясь от Арлетты на примерно равное расстояние. Образовав подобие перевернутого треугольника, они молча переглянулись, легли на землю и поползли.

Бледное солнце сияло в ослепительно чистом небе. Налетавший с севера ветер волновал пожухлую умирающую траву. Возвышавшаяся вперед каменная башня казалась давно оставленной, совершенно безжизненной. Мерзлая земля остервенело впивалась в колени и локти, лицо так и норовила разодрать разлапистая поросль немногочисленного кустарника, к одежде и волосам прилипали колючки.

Охотники продвигались вперед мучительно медленно – башня впереди вырастала с каждой минутой едва ли на дюйм. Ханс оставался в непоколебимой уверенности – внимательный наблюдатель на верхней площадке наверняка заметит распластавшиеся посреди равнины черные кляксы. Ханс не сомневался потому, что сам бы заметил. Уповать на неопытность Эстебана не приходилось, а значит оставалось только надеяться, что ни одна живая душа не наблюдала за равниной с вершины полуразрушенной башни.

Сбыться этим надеждам не было суждено. Хансу показалось, что на верхней площадке старого донжона что-то сверкнуло. В следующий миг пуля выбила неподалеку фонтанчик мерзлой земли, и, безнадежно опаздывая, прогремел выстрел. Глухим эхом рокот разнесся над пустынной равниной, а охотники, вскакивая, приходили в движение.

Мозг Ханса, как это часто бывало в моменты опасности, заработал со скоростью, опережавшей даже рефлексы. Не похоже, что стрелок ставил перед собой задачу убить – либо Эстебан ужасный стрелок, либо метил мимо нарочно. Не меньше трех сотен футов открытого пространства оставалось до способных выступить ближайшим укрытием построек у стен. Насколько бы быстрыми не казались охотники, даже им будет непросто обогнать пули.

Вернер отчего-то с самого начала этой авантюры не сомневался, что, в конечном счете, все придет к этому.

Тем временем, астероид постепенно замедлил тягу, и к ощущениям пилотов звена постепенно стала возвращаться нулевая гравитация — где-то внизу в последний раз хлопнули термоядерные двигатели. Скопление астероидов, станций и пылевых облаков — к которому М-6995 принадлежал совсем недавно — было позади, и продолжало отдаляться. Зато в стороне к астероиду, на фоне звёздного неба, приближался массивный, метров 200 длиной, толстотелый тягач. На корпусе у него виднелись харрисонские опознавательные знаки — включая характерную ХАшную эмблему с окружностью вписанной в равносторонний треугольник — однако он передавал сигнал с идентификаторами ВКФ Союза, да и в эскорте у него висела пара "Металмарков" из звена "Байкер". Один из них как раз обратился на общем канале:

— Байкер-7 на связи. Подходим с юго-востока на вашей карте, не стреляйте. У вас там всё нормально? Вижу пару красных отметок.

Нуэ привёл в боеготовность те системы "Лича", которые не пострадали от недавнего пристраивания реальности и отказа систем — пока НЧП на борту, с характерной для класса "Дидимос" слегка беспокойной интонацией, отвечал откуда он улавливает эти переговоры — сперва он выделил звезду в небе, издали кажущуюся слегка синей, и пометил её на интерфейсе: "Источник: звезда HIP 88469, созвездие Стрельца, ~175 световых лет". Однако спустя несколько секунд поток переговоров продолжился, и теперь он вместо звезды выделил двойной рамкой одного противников: "Источник: 1702, 48 метров". Тот же самый, напряжённый мужской голос продолжал, а два других голоса ему отвечали:

— "Патриот", мы отходим. Моего снайпера только что выбили с поверхности. И у меня тут... хуйня какая-то хорусовская летает, ёбаный...

Нуэ услышал как на заднем плане у говорящего отгремела длинная очередь, а затем характерный звук помех, которыми обычно сопровождается активация обратного телепорта его собственного фрейма.

— Срочно эсминец нужен, срочно нужен! Сколько мне ещё тут торчать?
— Апатит-Главный на связи. Эсминец задерживается. Я отправил к вам отделение "Эхо". Перегруппируйтесь, займите позицию где-нибудь на краю, и продержитесь ещё минут 10-15 пока...
— Нет у меня столько времени!
— Это "Патриот". Показания паракриптографа говорят что на канале посторонний, всем перейти на 4-ый...

Юйлань тем временем вдарила по вражескому командиру своим орудием, однако в очередной раз луч всего лишь прошёлся между камней и задел его руку. Спустя несколько мгновений ветеран-штурмовик, закончивший перезаряжать свою винтовку и массивный подствольный гранатомёт, возник над камнями и собирался в ответ залить Юйлань поток бронебойных снарядов — однако... совершенно внезапно реальность вокруг как будто бы свернуло в узел, и на его месте возник Нуэ в его "Гисине", а большое количество полупрозрачных, рябящих копий ветерана-штурмовика — иногда с разным оружием, с разным окрасом, а некоторые даже в слегка отличающихся фреймах — возникли в разных местах вокруг командира звена, Мандеза и Нуэ. Спустя несколько мгновений одна из этих копий, стоящая в стороне, дала длинную очередь по появившемуся у камней Нуэ — мгновенно перестав рябить. Однако Нуэ испарился в воздухе, вернувшись на исходную позицию. Вражеский ветеран, в конфузе, перевёл внимание на Юйлань - обрушив на неё поток своего РЭБ. Но усилия Гекса дали здесь знать — защитные протоколы сработали сверхъестественно хорошо, отразив какую-то часть помех обратно в атакующего.

Двое штурмовиков вокруг, похоже, оказались настолько растерянны всем произошедшим — а также фактом того, что они оказались прибиты к поверхности астероидаего ускориением — что отреагировали на манёвр Мандеза с задержкой. Один из них пропустил удар мономолекулярным лезвием — противник только в последний момент дёрнулся, и закрылся от удара по центру массы рукой — лезвие прошло через неё насквозь, отсоединив её от корпуса чуть ниже локтя. Добавив ножом, и не останавливаясь — Авис как раз открыл линию огня Гексу, который уложил в лежачего короткую очередь из всех трёх автоганов. Противник так и остался лежать, искря проводкой из оборванной руки и пробитых дыр на корпусе.

К удивлению Ависа, к моменту когда он оказался на позиции — вместо вражеского командира он на мгновение увидел стоящего к нему боком "Лича" Нуэ, который моментально исчез, пропуская через себя поток бронебойных трассеров. Второй штурмовик, отпрыгнувший от Лича в сторону до того как тот исчез, отпустил винтовку болтаться на металлической груди. В вакууме сверкнуло полированное, зазубренное лезвие ножа — противник окинул Ависа оценивающим взглядом своих сенсоров, и набросился на него с этим самым ножом. В скорости ему не занимать — он и успел нанести пару ударов ножом, пытаясь ухватить "Змея" своими широкими руками за что-нибудь — однако Авису удалось оторваться, и восстановить дистанцию на короткое время...

На другом фланге, в каком то смысле, было спокойнее — по крайней мере, без временных аномалий. Григорьев разыграл вражеского огнеметчика как шахматную фигуру - сначала приземлив мину у него за спиной, а затем раскрыв у него за спиной локальную гравитационную аномалию. Вверх поднялся поток пыли с поверхности. Разведывательный беспилотник вцепился в поверхность всеми своими конечностями, и удержался на месте — пока в него не влетел "Чингиз", столкнув его назад, прежде чем аномалия свернулась сама в себя и исчезла. Так или иначе, оба сейчас стояли в идеальной линии для Ционе: последующий выстрел из рельсотрона пробил "Чингизу" бронепластины на боку, задев по пути топливный бак на спине, и оставил крупную дыру в теле беспилотника у него за спиной. "Чингиз", медленно сифоня топливом и воздухом в вакуум, завалился набок и уткнулся лбом в твердь астероида.

Робот-беспилотник, проецирующий вокруг себя мерцающее поле, впрочем так и остался стоять. Михаил мог видеть, как робот уставил свой ЛЦУ прямо на него... и спустя секунду в воздухе над позицией двойки раскрылся взрывом конус кассетного снаряда, рассыпавшего по поверхности несколько десятков небольших боеприпасов. Большинство из них просто рыхлят грунт и поднимают пыль в вакуум. Ционе каким-то чудом пронесло: один снаряд ударился прямо в утыканную сенсорами голову фрейму, однако по какой-то причине не сдетонировал и соскочил вниз. Однако в массивный горб "Искандера" Григорьева, который едва-едва оправился от облепившего его напалма, влетает несколько крупных снарядов, заставивших метал корпуса заскрежетать в ответ.

У Сайруса и Брайта случается очень короткая конфронтация с вражеским снайпером и невидимкой соответсвенно. Выстрел Майлза из дробовика почти в упор отправил снайпера в свободный полёт за пределы астероиды — его раскрутило, пилот явно потерял управление — спустя секунду он скрывается за краем астероида, пулемётную очередь приходится досылать ему только вслед. Остап даёт выстрел в противоположную сторону, прикрывая отход Брайта обратно на позицию — однако камуфляж "Спектра" снова запутал прицельные системы, и выстрел уходит в точку где его на самом деле не было.

В ответ — "Спектр" на несколько секунд сбросил с себя камуфляж, делающий его практически невидимым. Стоял сейчас на поверхности астероида, расправив металлические плечи и подняв "подбородок" головы вверх, как будто по стойке "смирно". Разве что вместо воинского приветствия — он игриво помахал Брайту прямо в камеры на прощание, а в радиоэфире на открытом канале раздался мягкий женский голос, с язвительной самодовольной интонацией.

— В следующий раз, мистер Брайт.

В следующую секунду "Спектр" бесследно испарился в белой вспышке, оставив после себя только разлетающиеся в разные стороны, искрящиеся частички и небольшое облако пыли.

Его же примеру и последовала пара вражеских штурмовиков — командир медленно пятился назад, озираясь по сторонам, а ударивший Ависа ножом дуто бы собрался самостоятельно нырнуть с поверхности в бездну. Робот-беспилотник, проецирующий вокруг себя мерцающее поле, просто держать свои сенсоры на Григорьеве. Даже появившаяся недавно тяжёлая двухместная артиллерийская установка медленно соскользнула с поверхности обратно в открытый космос.

Громадный и тёмный силуэт тягача продолжал приближаться к поверхности астероида, теперь в свете светила можно было разглядеть отдельны детали корпуса - покатый "лоб", утыканный антеннами, застеклённый капитанский мостик, пару огромных сопел термоядерных двигателей по бортам. Спустя короткое время, нервным и высоким мужским голосом, к звену обратились по радио уже с него:

— Это "Медуза". Кондоры, убирайтесь с поверхности — этот зверь выдаст 16 жи ускорения толкая астероид, вы не захотите это на себе испытать. У нас есть ангар оборудованный контргравитационными компенсаторами, места там достаточно, давайте сюда.

Спустя несколько секунд, и серию шорохов и тресков характерных когда рацию передают между руками — добавил уже другой голос, более уверенный, низкий.

— Можем выдать и 60G, если включим околосветовой разгонный блок. Он у нас полностью целый и исправный, вопреки ожиданиям. Тогда ускоряться на цель будет в разы быстрее, но придётся немного пересчитать курс. Что скажите?

В стороне, на фоне удаляющегося астероидного скопления, продолжали сверкать отдельные вспышки и лучи энергетического оружия — хотя несколько отметок больше напоминали группу активировавшихся двигателей, разлетающихся в разные стороны, прочь.

  В какой-то момент третьего настоящего боя в жизни Оуэну стало смешно. После гоблинов и солдат Ордена - нелепые ругательства и возня в полумраке, где хорошо видел, похоже, только он сам, и все больше мазали, чем попадали по цели. Тем обиднее было аккурат после этой мысли наткнуться на кулак одного из братьев. Впрочем, мгновение спустя Оуэн был отмщен, а вскоре и предводитель рыжей банды отправился на дно искать себе развлечение. Пятившегося Лэнгдона полукровка сперва проигнорировал, убирая нож и аккуратно притрагиваясь к лицу в попытке оценить степень повреждений. По всему выходило, что до пыточных мастеров Ордена Милосердной кулаку Шакли было далеко, и парень с лёгким раздражением спрыгнул с плота. Достать из жижи откормленных на тюремной контрабанде братьев оказалось куда сложнее, чем отправить их в неё, и Оуэн не стал особо церемониться в процессе, в результате чего рыжие бандиты обзавелись ещё парой синяков и ссадин. Имущества они также лишились - виккенцы, к счастью, были благородны, но прагматичны. А когда Томас начал доносить до Лэнгдона новый трюмовой порядок, полукровка придвинулся к шепелявому и изобразил одну из своих любимых мрачных улыбок, иллюстрируя всю жестокость и несправедливость мира. Прилетевшая младшему Шакли пощёчина от Айлинн стала прекрасным дополнением к переговорному процессу.

  Так, отведя душу, виккенцы разобрались с основной проблемой и переместились на свежезахваченный плот. Разместившись на нем, Оуэн было решил озаботиться обыском, считая, что Шакли не могли не спрятать здесь что-нибудь ещё из имущества. Однако реальность внесла свои коррективы в планы молодого тифлинга. Кеннет, раскрывшийся с неожиданной стороны, внезапно стал источником чистой воды, и Оуэн ни разу не удивился, когда первой за его предложение ухватилась Айлинн. Вместо обыска плота парень задумчиво уставился на с энтузиазмом мывшуюся девушку. Волос, конечно, не хватало, но в целом представление было, пожалуй, даже более захватывающим, чем недавняя схватка. Сперва Оуэн было подумал, что их подруга вдохновилась успехами команды и решила приманить ещё одну группу, и хотел было уже сказать, что им вовсе не нужен ещё один плот, но, поразмыслив, решил никого не отвлекать и промолчал. Вечер в трюме определённо переставал быть томным.

Неизбежной драки с рыжими Томми ждал, конечно, без особой радости, но и сказать, чтобы он был совсем против решить вопрос “прописки” силой, тоже было нельзя. Лезть на ножи, рискуя жизнью ради репутации и доставшихся им даром вещей, все так же не хотелось, однако доводы остальных виккенцев это нежелание перевешивали. Шакли, оказавшиеся не властителями трюма, а просто самыми наглыми его обитателями, прессующими слабых и растерянных, могли и не успокоиться, получив только часть вещей, могли помешать побегу и определенно рассматривались остальными сидельцами в качестве проверки на борзоту. Да и просто выместить на ком-то накопившиеся злость и обиду казалось идеей не худшей.

Сама схватка, правда, вышла какой-то скомканной и оставила у Молчуна неприятное послевкусие, так что об улучшении настроения можно было забыть. Будто молока летом жарки залпом хлебнул, недавно скисшего. Победа, да, но пока остальные дрались, он только потешно махал оружием, не в силах отличить смазанные полумраком силуэты братьев-свинопасов от пустого места. Так и промахал до тех пор, пока Оуэн, Эдвас и, кажется, Кеннет всех не положили. Будь жива Джозефина, померла бы, наверное, от стыда за такого ученика. Но, как бы там ни было, победа команды – это все равно победа, пусть даже и добыли ее без твоей помощи. Может потом когда-нибудь он всех выручит, а не все его. Может, конечно, и нет, но этого сейчас не угадать.

– Сучья мать твою так темнота, – прошипел Томми сквозь крепко сжатые зубы и зло сплюнул в воду, будто именно она была каким-то образом виновата в его неудачах.

Лэнгдон, проведший весь бой где-то на периферии, если он все правильно расслышал, как ни в чем ни бывало просил перемирия и возможности вытащить на плот своих братьев, так что Молчуну даже пришлось унимать возникшее вдруг желание взять того обеими руками за голову и бить о борт корабля пока не затихнет. Будто не эти уроды сюда с ножами пришли за данью. Будто они виккенцам перемирие дали бы, пойди драка как-то иначе. Но, с другой стороны, дать трем людям захлебнуться в нечистотах было как-то неправильно, да и внимание стражников трупы привлекут скорее, чем просто мордобой.

– Ладно, говорливый, мир так мир, – негромко пробурчал юноша, спрыгивая с их неказистого плота, и, направляясь к дрейфующему неподалеку Спиву. – Только теперь ваш плот – это наш плот. И есть у нас такой обычай: прописаться надо, поделиться своим барахлом. На поклон, правда, можете не ходить, а барахло мы сами возьмем. Ну, а если нет, пеняйте на себя.

На последних словах Молчун, подцепивший уже тело старшего Шакли за ногу, подошел к шепелявому любителю переговоров совсем близко и посмотрел сначала на него, потом на все еще зажатый в левом кулаке пружинный нож, лезвие которого было недвусмысленно направлено в промежность свинопаса, а затем снова на него:

– Идет?

Бой был короткий - и, к великому удивлению Кеннета, он пару раз довольно метко угодил непривычным ледяным потоком в Шакли.
Это не могло не радовать, но халфлинг старался не слишком сильно улыбаться. А то еще подумают, что ему нравится бить людей.

В любом случае, после коротких переговоров, большая часть вещей Шакли досталась виккенцам - только шипилявый не хотел делиться.
Впрочем, у Кеннета была идея, как и его можно было убедить.

Он подошел к последнему.
- Хей. - Окликнул он Лэнгдона. - Слушай сюда. Если этим твоим братьям понадобится свежая, чистая вода - приходи. Один, без оружия. С подарками. А то вам там стража их приносит - нам тоже хочется. И другим можешь рассказать. Понял? А пока, давай затаскивать твоих на плот, чтобы не захлебнулись.
После этого, убедившись, что последний Шакли воспринял информацию, принялся помогать.

Впрочем, Кеннет не был бы Кеннетом, если бы не имел желание присвоить что-нибудь: в конце концов, было крайне несправедливо, что пострадавший меньше всех Шакли не лишился ничего.

===

Уже на плоту, раньше принадлежавшем Шакли, Кеннет поинтересовался у товарищей.
- Может, кто-то помыться хочет?
Халфлинг, чтобы продемонстрировать, что имеет в виду, отошел на краешек плота, и создал над собой чистой воды.
Она обрушилась на Кеннета, обливая его и смывая слой мерзкой жижи, накопившийся из-за путешествий по местному говноводью.
После этого халфлинг так же сосредоточился, и его одежда и волосы в момент высохли.
- Вот так.

Астероид продолжало крутить, а пилотов - вдавливать в кресла под действием ускорения мощных двигателей, толкающих скалу прочь из астероидного скопления. Превозмогая тяжесть и давление на грудную клетку, Нуэ подготовил системы "Лича" к очередному перемалыванию ткани пространства-времени в труху, и вскоре обрушил концентрированный поток параказуального кода - на этот раз, правда, не в противника, а прямиком во фрейм командира звена. В считанные секунды обмен тактической информацией "Ямы" и остальных фреймов восстановился, и Юйлань могла видеть как прямо у неё на глазах иконки каналов связи снова пришли в нормальный окрас, а запутывающий прицельные системы шум из фиктивных враждебных целей исчез — как будто бы его и не было никогда совсем.

С возобновлённым контролем над всеми системами своей машины, Чжун навела своё полностью заряженное орудие на вражеского ветерана-штурмовика — тот успел рвануть вниз, пряча свой силуэт за камнями. Луч раскалённого материала быстро полоснул его по корпусу, оставив видимый след, но вряд ли нанёс какой-то серьёзный урон. Впрочем, свою механическую серо-матовую голову над камнями он так и не показал - усердно проводя какую-то операцию со своей винтовкой, как будто бы перезаряжая её свежим магазином и оперативно меняя раскалённый ствол. Сбоку от ветерана, на короткое мгновение, возник один из его товарищей, который вдарил по Чжун короткой очередью — но снаряды вязнут в окружающем "Яму", разрастающемся урагане из жидкости ферромагнитной брони, перемолотых кусочков поверхности астероида и обломков снарядов предыдущих попаданий. Несколько снарядов было поймано магнитным полем печи, пополнив запасы материала в стволе только что отстрелявшегося орудия. Поняв полную безрезультативность своего огня — вражеский фрейм отплевался невидимой вспышкой маломощного помехопостановщика, и нырнул под камень — или скорее упал, не справившись с перегрузками — в сторонке от своего командира.

Совсем рядом с командиром Мандез попытался расправиться с лёгким летающим фреймом, который продолжал держать свою металлическую руку — с закреплённым под локтем блоком РЭБ — направленной на командира. Последний явно не совсем понимая, почему электронное подавление внезапно перестало работать, но Мандез особо и не оставил ему шансов об этом подумать. Цель пришла в движение и начала усердно маневрировать, чудом увернувшись от лезвия мономолекулярного клинка, но поймала достаточно попаданий из пистолетов. Фрейм-штурмовик неподалёку попытался прикрыть своего товарища, дав по Мандезу ещё одну не слишком точную, но насыщенную, длинную очередь — и сам летающий фрейм уже собирался ударить чем-то ответ, поднявшись вверх и полуобернувшись к "Змею" спиной. Расположенное за спиной орудие, похожее на жало, пришло в движение... что бы немедленно отделиться от корпуса. Очередь из всех трёх автоганов Гекса разворотила повреждённый корпус. Летающий фрейм рухнул обратно на разгоняющуюся поверхность астероида, с серией дымящихся дыр. Одним противником на позиции меньше.

На другом фланге дела обстояли не менее жарко. А, возможно, и более: Ционе кое-как закрепился на поверхности, превозмогая перегрузки. Быстро обсчитав огневое решение, Веро делает единственный, мощный залп рельсового орудия — разогнанный до чудовищной скорости снаряд пронзает насквозь спрятавшийся за камнями харрисонский фрейм с двухствольным термальным лэнсом, выбивая из его спины волну осколков. Следом снаряд пробивает насквозь десантный шаттл — заставляя его скрыться в вспышке взрыва, разбросавшего куски его обшивки на несколько метров вокруг. Сразу за ним падает в твердь астероида уже повреждённый ранее пулемётчик — через сквозную дыру, пробившей его аккурат в центре массы, из пробитого реактора в вакуум рванули потоки плазмы, испепеляющей остатки пилота и внутренние системы.

Прежде чем очередной толчок поверхности опрокинул "Солхаггера" набок — Ционе мог видеть, даже чувствовать кожей, как часть предохранительных систем его собственного реактора вышла из строя — не справившись с перегревом, активировались аварийные теплоотводы, выпуская раскалённый газ наружу. Внутри кокпита верещали тревожные отметки, умоляя пилота срочно принять меры.

Григорьев отправил последнюю мину из запасов за спину во вражеского огнемётчика — харрисонский "Чингиз" успел отпрыгнуть в сторону, попав под ракеты и очередь от Веро, оставившие на нём пару вмятин. Противник попятился назад, наблюдая за тем, как фрейм Михаила облепленный ремонтными дронами стремительно восстанавливается и тушит очаги пламени на корпусе — доставая с пояса массивный баллон напалмовой бомбы, и швыряя её между Григорьевым и Ционе. Веро к тому моменту уже на короткое время потерял управление, его фрейм перевернулся и боком сполз в небольшую яму — это его в какой-то мере от взрыва и спасло, вспышка пылающих брызг прошлась мимо него. Григорьева, однако, накрыло от души — едкие кусочки белого фосфора облепили корпус, разогревая внутренние системы. Следом он полил их позицию из своего огнемёта, слева-направо - медленно, методично, накрывая обоих потоком полыхающей даже в вакууме, липкой напалмовой смеси.

Длилось это, правда, не долго — очередной толчок поверхности астероида сбил "Чингиза" с ног и опрокинул его на спину, и струя напалма ударила вверх. Однако, сбоку к нему харрисонский беспилотник, закрывшей его неким маскирующим полем. На месте огне метчика, за облаком быстро осядающей пыли, теперь виден только его полупрозрачный силуэт.

Чуть севернее, Сайрус буквально раскатал в блин мех, прикрывавшей перезаряжающегося снайпера — последний даже не успел вскинуть свой дробовик на "Калибан", который влетел в него как шар для боулинга, сбивая его и снайпера у него за спиной с ног. Сминая обшивку, броню и отправляя отдельные детали корпуса "защитника" улетать в разных направлениях. Обесточенный остов фрейма с дробовиком рухнул спиной прямо снайпера, закрывая его своим телом — во многом по этой причине выстрел Брайта по снайперу по этой причине не принёс особого результата. Поток высокоскоростной картечи только разворотил уже уничтоженный фрейм, служивший ему живым щитом. Или уже мёртвым щитом. Снайпер, впрочем, усердно шевелил всеми своими четырьмя руками даже лёжа под трупом, досылая новый снаряд в патронник...

Система оповещения об облучении уведомила Брайта, что его снова подсвечивают — всё оттуда же, со спины. А также о подозрительной активности рядом — мимо Брайта проскочил харрисонский же "Спектр", прикрыв своё перемещение потоком радиоэлектронного подавления. Перемещаясь рывками, как будто при просмотре видео в омнинете на тормозящем терминале — он вскочил на позицию которую Остап и Майлз занимали недавно, и исчез над ней. Видно как его шаги выбивают небольшие камешки с поверхности — но сквозь маскировку не разглядеть ни что он там делает, ни где он точно.

Нуэ, который был внутри "Лича" забравшего себе помехи направленные на командира, впрочем, обнаружил что хотя его связь с остальным подразделением и ожидаемо прервалась — его фрейм, однако, довольно своеобразно воспринял собственную "сенсорную депривацию". Каким-то не совсем постижимым образом, хорусовские системы даже под эффектом радиоэлектронного подавления начали ловить другие переговоры. Похоже на вражеские. Например, чей-то напряжённый голос усердно сотрясал эфир:

— "Патриот", ну и где этот эсминец, где этот эсминец? Мы даже сейчас вниз опуститься не можем, с противоположной стороны ведут плотный огонь, всё! Мы уже здесь в кольце сидим, в кольце. Где помощь? Нужна помощь.
— Брат, мы и так тут всех пинаем, всех пинаем. У меня связи с тем эсминцем нет. Мы получили данные что он прошёл через 5-ый сектор.

Впрочем, спустя несколько секунд системы пришли в норму (насколько понятие "норма" в принципе применимо для мехов ХОРУСа), и незнакомые голоса в эфире сменились на их полное отсутствие. Астероид как раз ощутимо сбавил ускорение, и вращение небосвода над головами прекратилось - перегрузки достигли комфортного уровня, почти на уровне обычной планетарной гравитации...

  Новость о том, что ее напарники не располагают запасами для приготовления декоктов, девушка встретила скорбным вздохом: решить проблему простым способом не удалось. Это, а также невозможность приступить к любимой практике, радости не доставляло. Но больше всего печалило осознание, что теперь, в случае открытого конфликта, она будет не то, что бесполезной, а просто обузой. Свои фехтовальные навыки она оценивала здраво: одолеть простого человека, даже обученного, она сможет, а вот против Четырнадцатого и минуты не продержится. А, значит, вся надежда только на умение убеждать.
  Отпив еще кофе, алхимик задумчиво покачала ногой, протянув задумчиво:
  - Н-да-а-а… Обидно, господа, обидно и не предусмотрительно с нашей и, в первую очередь, с моей стороны. Раз расклады такие невеселые, то тогда самая главная помощь, которую я смогу оказать при столкновении – это немелодично вопить, как спятившая от одиночества банши, чтобы у Эстебана корчи начались. Честно признаюсь: меч у меня, конечно, не для красоты, но в данном случае он не более полезен, чем ореховые скорлупки, которыми я могу закидывать Меченого – вреда будет ровно столько же.
  Что же до вспомогательных зелий, с ними у меня тоже швах: из полезного нам имеется только лечебное снадобье, но до него, надеюсь, дело не дойдет. Вот были бы у меня редкие ингредиенты вроде языка виверны или ногтей пака – можно было бы поработать. А была бы кровь совершеннолетней благородной девственницы, - хохотнула она, - так жертве вообще пришлось бы худо. Но легче найти живого дракона, чем этот редчайший компонент, многими почитаемый сказочным…

  В дальнейшее обсуждение тактики алхимик не лезла, сосредоточившись на тарелке. И то, как она в присутствии только коллег – трактирщик не в счет, доев, ловко собрала насаженным на вилку хлебным мякишем остатки трапезы, говорило о ее детстве больше самых долгих монологов: алхимик явно привыкла беречь пищу и не оставлять перед собой ни кусочка. Можно было понять, что все аристократичные манеры, все умение изображать из себя леди не только по почетному титулу, но и по поведению – не больше, чем благоприобретенные навыки, а не въевшееся в кровь достоинство, как у того же Джозефа.
  Принятое по итогам дознавателем решение целиком и полностью устраивало Арлетту, так что она, пожелав предводителю удачи в сборе сведений, спокойно допила кофе, посетовав мимоходом, как его мало здесь подают, после чего отправилась к стойке. При всей своей поверхностности и легкомыслии, при неумении копить, в чем-то в финансовых вопросах девушка была крайне щепетильна, не позволяя себе пользоваться статусом и жить и питаться за счет принимающей стороны. Если хозяева сделают скидку или предложат свои услуги «за счет короны» - это одно, но самой наживаться на простых людях охотница позволить себе не могла, считая это низким и недостойным поведением. Вот и теперь, хотя Гюнтер молчал и не требовал оплаты, она узнав цену, рассчиталась, на сдачу присовокупив воздушный поцелуй, похвалу повару и – не могла удержаться! – клятвенное обещание рекомендовать трактир всем остальным собратьям по Корпусу.

  В конюшне, исполнив обещанное и поцеловав мальчишку в макушку, она вспрыгнула в седло и потрепала Вьюнка по шее:
  - Нам снова предстоит прогулка, малыш но не расстраивайся: погода хорошая, по лесу через корни продираться не придется – в общем, не путешествие, а сказка!

  Уже потом, встретившись с Джозефом у низко нависающих городских ворот с траченными временем, как ухмылка старика, зубцами, она радостно поздоровалась с дознавателем, как со старым приятелем, и с места в карьер поинтересовалась, есть ли какие-то полезные новости. Узнав, что на столь необходимые компоненты рассчитывать не приходится, она раздосадовано присвистнула:
  - Ну что за жизнь, а? А я так надеялась, что можно будет пополнить запасы за чужой счет, пускай даже на короткое время. Ну и ладно, - махнула рукой охотница, - значит, справимся и так. Достойные лорды, - изобразила она, на сколько позволяло седло, куртуазный поклон, - леди готова к утреннему променаду и беседе с достойным, хотя и оступившимся, лордом! Прошу вперед, и да не оставит нас… - после театральной паузы вместо ожидаемого «Единый» она закончила, - удача!

  Всю дорогу до руин Арлетта откровенно любовалась раскрашенными осенью окрестностями, с наслаждением подставляя лицо свежему прохладному ветру и щурясь от удовольствия. Она всегда любила как осень, так и весну: эти хрупкие хрустальные моменты, когда природа, прежде цветущая, увядает, или, напротив, пробуждается от смертного зимнего сна. Вот и теперь игра золотого солнца на одиноких упрямых листочках, на нагих растопыренных ветвях и каплях застывшей смолы на сухой коре настраивали ее на философский лад. Против обыкновения, алхимик даже не болтала без удержу, а только мурлыкала себе под нос разнообразные песни, от старинных романсов до фривольных трактирных напевов.
  Показавшийся, наконец, старый форт она встретила удивленным фырканьем и недоуменным покачиванием головой, после чего, подъехав практически стремя к стремени к мужчинам, полюбопытствовала:
  - Джозеф, Ханс, а поясните-как глупой женщине – может, я чего не понимаю? А с какого ляду кому-то взбрело в голову строить форт в низине? Я не солдат, конечно, но что-то читала: фортификация в местности, где враг может занять высоту, и где может укрываться за естественным ландшафтом просто бессмысленна. Или у этого милого домика было иное предназначение? Но тогда какое?
  В любом случае, - осмотрелась она, задержав взгляд на отдельных островках рощ, - ждать здесь малоосмысленно: предлагаю двигаться дальше – только лошадей стреножить и на корде оставить, и самим особо не отсвечивать. А вообще, джентльмены, умеет ли кто-нибудь изображать из себя скаута и читать следы? Чем бес не шутит, может, найдем и поймем что. А на нет и суда нет – сунем голову в петлю и будем верить, что наши шейки крепче веревки, не так ли?

Получив добро от капитана Лливелин начал подготовку к шоу эпических масштабов. Нужно было всё сорганизовать по высшему разряду. И нужно было дать шанс поучаствовать всем. Да. Нужно разузнать кто что умеет. Капитан должен всех знать. И нужно составить программу. Так много дел. Глаза бегут. Ноги горят.

Это будет не просто цирковое представление. Это будет Морской Цирк-Карнавал. А это значит, что зрители тоже смогут поучаствовать. К тому же несколько членов экипажа даже выразили желание устроить бокс-соревнование. Это отличная идея. Её стоит обязательно включить в программу. Но всё по порядку. Нужно проверить реквизит. И понять что можно с ним устроить.

— Так. Грим. Краски. Накладные Усы. Ходули. Да, это всё пойдёт в Антре. Одноколёсный велосипед. Шесты. Обручи. Батут. Булава. Все пять булав на месте. Можно ещё попросить зрителей докинуть чего-нибудь случайного и второй юмористический номер готов. Так, дальше. Кукла. Кукла? Нет, я к чревовещанию ещё не готов. Может в следующий раз. Арапник. Клетка. Платформы. Кольца. Можно в теории сделать из этого последний юмористический номер. Интересно, а Спарки согласится? Надо у него спросить. Зверь он всё-таки необычный. И глаза у него умные. — мысли так и кружились в голове у бывалого циркача. Он так долго мечтал снова выступить, что план его выступления на бумаге начинал походить на иллюстрацию экспрессиониста.

— Так, а остальные? Говарда надо посвятить в маги. Но не в министерские. А в наши. — поток мыслей ненадолго прервался неудобностью ситуации, — Нужно попросить его чтобы он принёс торжественную клятву. Там уже и решим с чем он выступит.

— Можно ещё помимо Говарда позвать Чарли выступить в качестве провидца. Надо с ним познакомиться. Если он согласится, то для него даже имеется замечательный тюрбан. Вообще, он ему очень пойдёт. Для образа. — умозаключил Хивел многозначительно ухмыльнувшись.

— Для бокса в принципе всё имеется. Хочется разве что добавить в него изюминку. Можно устроить шахбокс. В здоровом теле - здоровый ум, как говорится. И нужно дать шанс выступить оставшимся зрителям. Можно устроить открытую сцену для музыки и прозы. Моряки будут в восторге. Надо, кстати, найти среди них тех, кто может составить аккомпанемент. Может, Эрл? Нужно ещё подумать о еде. Надо будет ещё зайти к коку. — программа в голове начинала давать практически осязаемые очертания. Теперь дело "за малым". Осталось со всеми договориться.

...

Говард

— Можно? — вежливо постучал Лливелин в каюту к магу, — У меня к вам важный разговор. - неловкость ситуации обильным потом стекала с его бакенбард, — Мне нужно посвятить вас в маги... и чтобы вы произнесли клятву фокусника.

— Я понимаю, для вас это может прозвучать смешно. Особенно учитывая ваш статус. Но мы, бродячий народ, чтим традиции. Для нас это то немногое что мы сумели сохранить. — в глазах у шпрехшталмейстера не было никакой уверенности. Сам факт того что маг согласился выступить фокусником уже перевесил все ожидания. Да и что такой маленький человек как Хивел мог бы сделать если бы получил отказ. Это больше не старый мир. Старым обычаям всё тяжелее находить место в этом новом мире.

Клятва Фокусника:
"Клянусь бережно хранить тайну фокуса. Клянусь не раскрывать секрет иллюзии мирянам и не-ученикам. Клянусь использовать чудеса во благо, а не вред. Пусть невозможное становится возможным. Пусть фантастическое обращается реальным. И пусть возможности будут безграничны."

Вне зависимости от решения Говарда, шоу должно было состояться. И Лливелин предложил магу четыре номера на выбор:
- Летающие Жезлы: (ссылка)
- Цепь Из Чаш: (ссылка)
- Парад Мечей: (ссылка)
- Бесчисленные Диски: (ссылка)

...

Спарки и Эрл

Эрл всё по-прежнему рыбачил. А Спарки тихонько существовал возле него. Это во многом упростило их поиски, избавив хозяина цирка от ненужной беготни.

— Есть успехи? — вопросил Хивел, немного заглядывая через борт, — Если что хорошее выйдет, я договорюсь с коком чтобы тот приготовил из этого настоящую шотландскую похлёбку. — тело машинально начало покачиваться взад-вперёд, — Слушайте, Эрл, а вы умеете играть на музыкальных инструментах? Ну или, может, знаете кого-нибудь кто умеет? Шоу нужен аккомпанемент, а я хоть и умею немного играть на гармони, к сожалению, не в состоянии существовать в нескольких местах одновременно. - в этом умении можно было бы позавидовать Спарки, — В общем, если удастся с этим что-нибудь придумать, то представление выйдет великолепным.

— Кстати! — обратился Хивел к спектральному псу, — Спарки, мне будет нужна твоя помощь. Я придумал юмористический номер. Вкратце, идея следующая. Я в образе клоуна выйду выступать с якобы дрессированным тобой. И, как только я замахнусь на тебя арапником, ты его вырвешь и начнёшь меня гонять по всему манежу. На платформы. Сквозь горящее кольцо. И в конце концов в клетку. Вот умора будет-то! Что думаешь? Я могу тебе ещё вяленого мяска дать, если хочешь... — только вот щедрый любитель всех угощать поймал себя на мысли о том что он даже понятия не имеет как ему должен ответить Спарки. Наверное он кивнёт или ещё что.

...

Чарли Морган

— Здравствуйте! Мистер Чарли Морган, у меня к вам есть разговор. — немного запыхавшись от пробежки, обратился к экстрасенсу хозяин цирка, — я подготавливаю цирковое представление на корабле и я хотел бы вам предложить присоединиться к нему в качестве загадочного провидца. У меня даже тюрбан есть красивый. Вам подойдёт. Всё равно будет интереснее чем помирать со скуки. Нам ещё плыть да плыть.

...

Джон Мюррей

Судового повара было довольно просто найти. Как и полагалось всем поварам, он был на кухне - перебирал и сортировал уцелевшие съестные припасы.

— Здравствуйте! Мы в скором времени будем устраивать цирковое шоу. Если у вас будет возможность, то было бы неплохо организовать трапезу для всех членов экипажа во время антракта. — и тут Лливелин вспомнил, — Кстати, вы же знаете моряка по имени Эрл? Он сейчас рыбачит на палубе. Есть ненулевые шансы что ему удастся поймать что-нибудь съестное, так что не пугайтесь если он к вам вдруг ворвётся посреди готовки.

...

Артур и Эйс

— Капитан! Разрешите передать программу мероприятий. Я прошёлся по кораблю и подтвердил участие всех кто задействован в сегодняшнем представлении. Единственный кто остался это доктор. Нужно его оповестить о турнире, чтобы удостовериться в том, что боксёрский турнир пройдёт без неприятных неожиданностей. — выдал циркач подытожив.

— О! Господин Эйс, — заметил любителя бокса Хивел, — я слышал что это вы хотели устроить боксёрский турнир. Так вот. У меня есть к вам небольшое предложение. Как насчёт того чтобы вместо обычного бокса провести шахбокс? Это, собственно говоря, междисциплинарный гибрид между боксом и шахматами. Битва острых умов и твёрдых костяшек, так сказать. Я уверен, вам всем понравится!

...

Закончив работу с людьми, пришла пора заняться самим цирком. Очертив белой краской арену циркового представления, Хивел обратился к оставшимся незанятым членам экипажа, попросив их подготовить места для зрителей. Теперь они точно увидят эту белую полосу.

...

Лливелин стоял у зеркала с лезвием бритвы. Пришла пора вернуться к корням. Пришла пора вспомнить что значит быть клоуном. Пришла пора попрощаться со своими старыми бакенбардами.

Иеремия хмыкнул.

- Знал когда-то, лет двадцать или тридцать назад, когда мы после занятий тайком выбирались в доки Святилища в веселый дом. Чем он занимался после окончания семинарии - понятия не имею. Судя по всему, нашел каких-то деревенщин, чтобы показывать им свою мазню. Ну что тут сказать, каждый несет слово Матери, как может. Раз у вас есть жажда священного знания, может, его труд и не пропал напрасно.

Он выпрямился и встал у своего ящика, словно у кафедры на проповеди.

- Святая Матерь, Всеобщая Матерь, Богиня Семьи, Порядка и Традиции. Ты называешь Её Милосердной, но это лишь один из Её аспектов. Она покровительствует Касторэджу и, как записано в священных книгах, Королевской семье.

Иеремия поморщился.

- Но не стоит верить подобной лжи. Эти грешники давно потеряли любую надежду на Её милосердие своим чудовищным погружением в бездны порока. Но вот простым людям в Касторэдже и иных землях, куда принесли Её слово, Она дает надежду, оберегает от темных сил и взращивает Своих сыновей и дочерей в гармонии и добродетели.

Он прокашлялся.

- Сказано, что у богини есть три лика. Милосердная Мать, Справедливая Судия и Праведная Воздаятельница. В первом облике она помогает матерям в чадорождении, оберегает детей, дает крепкие семейные устои. Во втором: ниспосылает праведные законы, по которым должна жить паства, учит строить общину, в которой есть место для каждого, и у каждого есть свое место, каким бы высоким или низким оно ни было. В третьем: несет кару грешникам, вероотступникам, еретикам и неверным.

Обычно, служители Матери выбирают один из Путей, которому они будут следовать. Служители Милосердной Матери выбирают Блаженный Путь, Праведной Судии - Право Закона, Праведной Воздаятельницы - Праведный Кулак. Первые - лекари, учителя, благотворители, вторые - судьи, законоблюстители, писцы, третьи - воины, инквизиторы, крестоносцы.

Он задумался.

- Сам я хотел выбрать сначала Блаженный Путь, затем - Право Закона. Но я чувствую, что Богиня выбрала для меня особый Путь. Не нести Её Воздаяние, но проповедовать Весть о нем!

Его голос набрал силу и заполнил собой почти весь трюм.

- Ибо грядет БОЖЕСТВЕННАЯ КАРА, ГРЕШНИКИ! АНГЕЛ СМЕРТИ СПУСТИТСЯ С НЕБЕС И СКОСИТ ВАС, СЛОВНО КОЛОСЬЯ В ПОЛЕ! ЗЕРНА БУДУТ ОТДЕЛЕНЫ ОТ ПЛЕВЕЛ! ПРАВЕДНИКИ ВОЗНЕСУТСЯ, А ГРЕШНИКИ БУДУТ НИЗВЕРГНУТЫ В ГЕЕННУ ОГНЕННУЮ! ПОКАЙТЕСЬ И СПАСИТЕ СВОЮ ДУШУ!

В ответ от остальных заключенных раздались ругательства, полетел разного рода мусор. Но Иеремия словно наслаждался подобным ответом, стоял гордо раскинув руки.

"Братья" бились головой об плот и истово молились.

Хиспанец не надолго завис - слишком быстро все произошло: только его сюда выбросили, как уже одного из тех, кто тут очутился также, как и он, пристрелили. Еще и девушку. Хорошенькую такую - жаль, что с нее начали. Однако, вновь подавшая голос Ошибка, вернула его в себя... насколько это сейчас вообще возможно.

- Если Мозаичный Пророк что-то от вас хочет - лучше просто дайте ему это, если можете, - мужчина обратился к присутствующим, - не зря говорили, что эта тварь - псионик, вот и взболтал тем, кто дорогу перешел мозги, да сюда запихнул поразвлечься себе и своей банде... или он лег под этих нелюдей щупальцевых..? Они тоже в мозги лазить любят! В общем, если он сейчас и есть та Ошибка - нам всем крындец. Помирать будем долго, но забавно. Если нет - хех, просто дайте сердце им, и делов то!

На последних словах хиспанец кивнул в сторону свежего трупа.

  Согласившись, что собственный плот сейчас будет полезнее, чем потасовка с неизвестным исходом, группа взялась за дело. Оуэн, пусть и не будучи специалистом по сборке, не ограничился сбором деревянного хлама, но и высказал пару удачных идей о том, как этот хлам собрать в относительно устойчивую структуру. Впрочем, все так или иначе внесли свой вклад, а опасения, что в процессе им помешают, не подтвердились.

  Наконец подобие плота было завершено, и полукровка устало забрался на него, прислонившись к стене. Следующие полчаса Оуэн сидел с закрытыми глазами, неосознанно поглаживая правую кисть. Безусловно, в деревне ему было не до забот о том, куда делся его меч, - в конце-концов, чудом казалось и то, что все они остались живы, - но теперь парень испытывал определённое раздражение и чувство пустоты от отсутствия клинка рядом. И дело было не только в желании иметь под рукой привычное и понятное оружие. Причина раздражения была в чем-то другом... И смутное осознание этого факта раздражало не меньше.

  Спустя какое-то время к редким фразам его спутников добавился размеренный плечу воды. К ним определённо кто-то приближался, не стараясь скрыть свое перемещение. Оуэн открыл глаза, повернулся на шум и ничуть не удивился, Обнаружив одного из рыжих братьев. Предсказуемо, но полноценно отдохнуть им не дали. К предыдущим двум причинам для раздражения добавилась ещё одна. Мысленно вздохнув, Оуэн выслушал то, что можно было бы назвать приветственной речью, но в исполнении "Лэнфдона Факли" больше напоминало звуки порой устраиваемых после употребления перебродившего сидра деревенскими мужиками извержений. В общих чертах, впрочем, все было понятно. Братья Неттлы даже успели попытаться вступить с визитером в беседу. Совершенно бессмысленную, с точки зрения Оуэна, но мешать он не стал. Не стоило явно показывать разногласия наблюдающим, - а в том, что они были, бывший виккенец не сомневался. И сейчас, медленно обводя окружающее пространство взглядом полуприкрытых глаз, пытался определить, кто проявляет к происходящему наибольший интерес.

  Когда мнение выразил уже Молчун, Оуэн решил, что на этот раз ответить стоит, и так же негромко, как и Томас, заметил: - В начале была иная ситуация. Тогда мы мало что знали, сейчас есть возможность выяснить больше. Нужно поговорить с остальными группами. И, к примеру, обозначить их как-нибудь для удобства в дальнейшем. Шакли - это рыжие братцы, здесь все очевидно. Вторая группа, что проявляла к нам интерес, - бандиты во главе с умного вида типом, - допустим,.. - парень чуть задумался, - писари? Клерки? Прошу простить, у меня сейчас отвратное настроение, и плохо работает фантазия. Экзотически выглядящая четвёрка, - удивлён, что они к себе ещё таракана не посадили, - Полукровки? И столь дорогие сердцу Нэйта молящиеся... Милосердные? - Оуэн хотел было сказать "сектанты", но в последний момент решил, что в дискуссию с Неттлом-младшим вступать не имеет ни малейшего желания, а потому изменил обозначение на более нейтральное.

Мадам Кхамали, позволив себе легкую улыбку, приветствует торопящегося к столу Йодрика. Его присутствию она непритворно рада. Это мужчина был, несомненно, одарен во всех отношениях, провидение обделило его лишь такой отвратительной в глазах каждой аферистки чертой как скептицизм. Прорицательнице почти не приходилось прибегать к магии, когда она в очередной раз раскладывала карты перед рыжебородым здоровяком, советуя избегать черной белки, не ранить затесями кору молодого бука и не проходить под ветвями битого молнией дуба - богатырь, выбравшись из очередной передряги в лесу, был свято уверен, что это именно ее советы спасли ему жизнь. И теперь, кажется, им суждено пойти в одной компании на опасное дело? Прекрасно, просто замечательно. Мадам Кхамали уже знала, кто именно понесет ее тяжеленную дорожную сумку - не говоря о таких элементарных вещах, как прикрывание дамы своей широкой спиной от хищных лесных обитателей или хозяйствование на привале в дикой местности.

Эльфа она поприветствовала куда сдержаннее. У этого столь неприятного всем своим видом для каждого картаканца субъекта были, разумеется, интересные для аферистки черты - и любопытство, и романтическая жилка, но, чтобы раскрутить его как следует, нужно нечто большее, чем легко обезоруживающие невежественных деревенщин дешевые трюки. Когда-нибудь Кхамали достигнет уровня, на котором станет щелкать как орешки подобных персонажей, но - не сейчас. Не сейчас.

Пожалуй, из всех собравшихся за столом немой вызвал у нее наибольший интерес. Даже сам маг-живописец укладывался в определенный шаблон, а вот почему здесь оказался городской убогий (имени которого она как-то не запомнила) - это понять оказалось куда сложнее. Однако определенные способы имеются - ты же не просто так зовешься прорицательницей, а, мадам?

Речь Тандора Кхамали выслушивала с понимающим видом, удовлетворенно кивая. По идее, на данном этапе потенциальным наемникам следовало засыпать своего работодателя вопросами, и таковые у гадалки имелись, однако образ ее не позволял вопросительных интонаций - только утвердительные. Она же все знает и понимает, духи давно сообщили ей о сути дела и любых возможных затруднениях на пути - так что пускай вопросы задают мужчины: среди них определенно хватает опытных путешественников. А вот она попробует наладить контакт с немым - заодно и покажет себя заботливой компаньонкой.

- Молодой человек, - обратилась она к Люку, проморгавшемуся от эффектов изолирующего заклинания. - Вы, конечно, можете доверить свои мысли бумаге, но, если хотите сказать что-то побыстрее - можете доверить их мне. - Я медиум, посредничество в общении - это моя работа. Просто скажите про себя то, что вы хотите до нас донести - заодно и познакомимся.

Приветливо улыбнувшись, мадам Кхамали возложила руки на череп (в пустых глазницах которого, кажется, мелькнули искорки?) и закрыла глаза, начав шептать таинственные слова, пытаясь коснуться своим разумом мыслей немого сапожника...

  К выездным заданиям у Арлетты всегда было двойственное отношение. Будучи профессиональным алхимиком Корпуса, она не столь часто, как ординарные охотники, оставляла Чертоги, и возможжность сменить обстановку, повидать новых людей и места и, наконец, просто развеяться от приятной и любимой, но все-таки рутины, воспринимала с радостью. С другой стороны, подобные выезды неизменно были связаны с отсутствием элементарного комфорта, клопами в придорожных гостиницах, похожим на подошву солдатского сапога мясом на тарелке, непритязательной и ограниченной публикой, лужами под ногами и моросью над головой – и вот во всем этом ничего хорошего не было.
  К всему прочему, девушке была глубоко чужда та страсть погони и убийства, что двигала ее коллегами – свой восторг и наслаждение она находила, перебирая ингредиенты, составляя эликсиры и яды и пытаясь создать нечто новое. Таким образом, главного наслаждения от заданий она была лишена, воспринимая его скорее через призму того, что можно получить с очередной твари, а не с самого процесса умерщвления. Хотя, следует признать, интеллектуальная часть Охоты – найди, где спряталась тварь, и придумай, как ее можно быстро и безболезненно прикончить, была ей также не чужда: но в этом Арлетта находила скорее удовольствие игры разума, чем обязательную прелюдию к бою.
  Нынешнее же задание не могло доставить даже такой радости: чья-то умная голова наверху – чтоб ему весь день икалось! – решила, что для охоты на Охотника нужны именно ее алхимические таланты, и легким росчерком пера отправила девушку в далекий порубежный Веллингтон, где наверняка нет ничего, кроме унылых горожан, пары старых церквей, господского замка или его руин на холме, да парочки унылых вурдалаков, флегматично грызущих старые кости на кладбище в ожидании, когда их наконец прикончат. Тоска! И, что самое паршивое, с чудовища можно было бы пополнить запас ингредиентов, а с Меченного взять было нечего, кроме проблем.
  Но раз уж приказание получено, делать нечего – пришлось отправляться, прощаясь с родной лабораторией и уютной комнатушкой в Чертогах, тихонько ругая высокое начальство на чем свет стоит.

  Неудовлетворенность от поездки мог бы скрасить добрый спутник – но и с этим не повезло. Напарник, представившийся Хансом, оказался мужчиной мрачным и нелюдимым, чуждым радости общения и эстетического любования окружающей природой. Зато он производил впечатление бойца, способного, не запыхавшись, прикончить кого угодно и что угодно, а для Охоты это качество было куда как полезнее. К тому же эдакий неразговорчивый тип – далеко не самое худшее, что мог бы представить Корпус. Представив на миг, что ей могло понадобиться сотрудничать с кем-то вроде того же фанатика Юргена, алхимик внутренне содрогнулась.
  Долго – с полчасика – подосадовав над невозможностью нормального диалога, Арлетта решила, что попросту будет говорить за двоих, и вывалила на односложно отвечающего собеседника целый ворох свежих сплетен из Чертогов и охотничьих баек представителей действующего состава Корпуса, периодически разбавляя их новостями из столицы и королевского двора. И, конечно же, не могла не удержаться от того, чтобы поведать о собственных подвижках на ниве экспериментального зелье- и ядоварения.
  К вечеру бурный ручеек информации иссяк, а мужчина так и не проявил готовности общаться, так что разговор в итоге тихо умер. Ненадолго он воскрес за вечерним костром, когда расстаравшаяся Арлетта приготовила более чем достойный ужин, и начала нарываться на комплименты, параллельно припоминая, как сама вот так сидела у тепло потрескивающего огонька в дороге к очередному заданию, не зная, что ее ждет завтра.
  Окончив трапезу, она зажгла фонарь и, устроившись на переметных сумках, вытащила записную книжку и перо. Нацепив на нос круглые очечки в металлической оправе, сразу придавшие ей вид ученой девы, Арлетта продолжила раннее начатую работу, покрывая страницы мелкой вязью формул и периодически ругаясь, как портовый грузчик, когда та или иная теоретическая выкладка не приводила к ожидаемому результату. Несколько раз за вечер она подскакивала с места, начиная мерять полянку торопливыми шагами, и под активную жестикуляцию что-то бурчала себе под нос торопливой скороговоркой только для того, чтобы радостно улыбнуться, кивнуть себе и снова ринуться записывать новую идею.

  Следующее утро показало, что что до цели оставалось всего ничего: можно было бы и не останавливаться на привал. Зато все-таки Веллингтон был городом, а значит, был шанс на некоторое удобство: гораздо хуже было бы, если бы погнали в какую-нибудь деревню на болотах с кособокими домишками и жителями, на лице которых стоит печать долгого инбридинга. Так что по улицам охотница ехала в приподнятом настроении, расточая улыбки направо и налево и приветственно помахивая ладошкой смурным по раннему часу горожанам. Мечта добраться до трактира и хлебнуть чего-то крепенького уже почти превратилась в реальность, и девушка уже предвкушала, как насладится заслуженным отдыхом, совмещая его с планированием операции.
  Название кабака заставило Арлетту понимающе хохотнуть:
  - Демонстративная лояльность, однако!
  Не остался без ободряющего комментария и юный конюх, которого алхимик ободряюще похлопала по плечу и обнадежила, скрашивая угрозу Ханса, которого она про себя окрестила Мрачным:
  - А если все пройдет хорошо – я тебя в лоб поцелую!

  Внутри «Фридрих» оказался ровно таким, каким и ожидался быть кабак на севере – массивный, темный и совершенно без изысков. Сюда люди приходили в первую очередь пить, и уж потом есть и общаться, и ни в какой красоте убранства не нуждались. А трактирщик, по всему видно, не нуждался в гостях, подобных Охотникам – но это уже были его сугубо личные проблемы.
  Скинув походя плащ на крючок, под звонкое цоканье каблучков Арлетта споро прошествовала к трактирщику, краем глаза заметив, что Ханс взял в оборот дознавателя. Навалившись на стойку, девушка белозубо улыбнулась, всячески демонстрируя свое расположение:
  - Утро доброе, милейший! Хорошее у вас заведение, я посмотрю – внушительное, строгое, и сразу видно, достойное. По сравнению с теми, что я проезжала сюда, просто небо и земля! Тут такое дело: мы с моим спутником проголодались – организуйте нам, будьте любезны, потрапезничать, а мне еще и кофейку, если найдется, сварите, и пунша поставьте. А если их нет, то и ладно! Думаю, мы и подогретым элем с медом и яйцом обойдемся.

  Завершив короткую беседу, алхимик, вернулась к сослуживцам и, не чинясь, устроилась между мужчинами, с блаженством вытянув ноги.
  - Приветствую, коллега! – легкий кивок символизировал поклон, - Арлетта, алхимик. Моего общительного и веселого спутника, если он еще не успел представиться, Хансом кличут. А вы – Джозеф, верно? Ну-с, что вы имеете честь нам сообщить? Сразу к делу и берем быка за рога, или сначала культурненько побеседуем за завтраком о природе да погоде, а потом и к сути перейдем?

Веллингтон.
Типичный сонный городишко, кои щедро рассыпаны в провинциальных землях. Ханс достаточно повидал таких. Дремлют, устроившись на перине традиционных укладов, укрывшись одеялком благочестия.
Но порой в процессе охоты это одеяло сползало, и под ним обнаруживалось истинное лицо города. Зависть. Ненависть. Коварство, какого устыдились бы упыри и волколаки, и блуд, заставляющий покраснеть даже суккуба.
Уважаемые отцы, исправно чтящие Единого, а по ночам избивающие жен и насилующие дочерей. Любящие жены, травящие мужей беленой и аконитом. Почтительные дети, выгоняющие из дома дряхлых родителей, душащие их подушками ради наследства. Змеиный клубок интриг, добрососедский быт пауков в стеклянной банке.
И главное, что беспокоит такие городки куда сильнее ячейки вампиров или угнездившегося в стоках риггера - любыми средствами сохранить маску благочестивой сонливости, не дать сползти укрывающему его истинное лицо одеялу. У нас тут такого никогда не было, господин охотник. Верните все как было, господин охотник. Делайте что хотите, господин охотник, но позвольте нам и дальше тихо жрать друг друга, не опасаясь, что это сделает кто-то другой. Кто-то чужой.

С такими тяжелыми мыслями въезжал Ханс в окрестности Веллингтона, привычно не обращая внимания на шарахающихся, тайком осеняющих себя крестным знамением, украдкой плюющих вслед местных. Обычное дело. В подобных местах не любят чужаков. А охотники, так уж выходит, чужаки вдвойне. Уже не люди, еще не чудовища, застрявшие посередине, чужаки и для тех, и для других.

Возможно, Ханс был слишком предвзят. Хватало, в конце концов, даже в таких городках приличных, хороших людей. Просто сказывался опыт, личная склонность к мрачному фатализму и пока неясный, но тревожный контракт с участием дознавателя.
Вернер не любил убивать людей. Это противоречило самой сути его ремесла. Но на самом деле, если уж быть честным до конца, он боялся. Боялся того, каким восторгом упивается внутренний зверь, глядя на стекленеющие глаза покойников, ощущая горячую кровь на руках. Зайди по этой тропе чуть дальше, и следующий дознаватель может прийти уже за твоей головой.
Корпус должен постоянно самоочищаться, это вбивали в головы адептов во время обучения, это подтверждала практика после инициации. Это было необходимое зло. Но нравилось ли это Хансу? Нет, Хансу это чертовски не нравилось.

Вернер отдавал себе отчет в том, что производит довольно мрачное впечатление даже на охотников, так что с попутчицей старался вести себя мягко, даже, страшное дело, пару раз улыбнулся. Это было несложно, девушка оказалась крайне миловидной и дьявольски обаятельной, а Ханс, хоть и был наполовину гончим псом Корпуса, на вторую половину все же оставался мужчиной. Он украдкой поглядывал на ее точеный профиль, пытаясь припомнить, не встречалась ли она ему в столице, в чертогах? Похоже, что нет. Такие запоминаются. Вероятно, Арлетта была из тех охотников, что больше работают головой, нежели клинком, потому что многих вчерашних адептов Ханс знал как раз по углубленному курсу практического фехтования против нелюдей, который он вел несколько лет.
Девица, кажется, была не прочь пообщаться, и даже Единый не сумел бы упрекнуть ее в отсутствии попыток наладить контакт, но односложные ответы Вернера не располагали к непринужденной беседе, и остаток пути до Веллингтона охотники проделали в тишине.

Передав поводья Ветреницы парнишке-конюху, Ханс бросил ему монетку.
- Лошадей почисти хорошо, фуража не жалей. Будет нужно, доплатим, - сказал он слуге и добавил, показав клыки, - Если что-то из поклажи пропадет - найду и съем.

Притороченный у седла тяжелый меч Ханс отстегнул и так, положив его на плечо, шагнул в полумрак постоялого двора. Заведение пустовало, так что на опознание контакта много времени не потребовалось. Не тратя время на плешивого хозяина, Вернер сразу проследовал к одинокой фигуре дознавателя, ибо никем иным единственный посетитель "Его величества Фридриха" быть не мог.

- Лорд Джозеф? - Вопрос не подразумевал ответа, был скорее данью вежливости. - Ханс Вернер.

Серебряная собачья голова на цепочке не оставляла пространства для разночтений и дополнительных пояснений, как и оленьи рога на инсигнии дознавателя. Не дожидаясь приглашения, Ханс сел, положил шляпу на стол, прислонил меч к стене и не мигая уставился на собеседника без малейшего намека на дружелюбие.
Если охотников не любил простой люд, то дознавателей не любил вообще никто, даже другие охотники. Потому что дознаватели суть охотники на охотников, а быть дичью - штука неприятная. Сегодня они работают вместе, а за кем этот тип придет завтра? За Хансом? Арлеттой?.. Ханной?

Женщина, известная некогда как Безумная Сказочница, не смогла бы ответить на вопрос о том, почему она появилась этим вечером в картакасской гостинице, преодолев многочасовую дорогу из Гармонии в Скальд с увесистым дорожным мешком за плечами в образе полноватой гадалки, известной большинству картакасских простушек, верящих в магию крапленых игральных карт и поддельного нефритового черепа. Не смогла бы по одной простой причине: каждое утро эта рыжеволосая короткостриженая полуэльфийка, просыпаясь, ощущала в первую очередь мучительную пустоту в том месте, где полагалось быть ее подлинной личности. И это не была простая амнезия: ужас вызывало то, что не только воспоминания, но и характер, и способ мышления оказались утрачены, оставив после себя зияющую дыру в сознании, и ужас продолжался, пока женщине не удавалось ухватиться, как за спасительную соломинку, за свой текущий образ. Личность заменили личины. Много личин, как прекрасно проработанных, так и набросанных лишь в общих чертах - каждая со своим мировоззрением, характером, прошлым и социальным статусом. В отличие от матерых пройдох и актеров, она не играла роль - она была каждой из своих ипостасей в текущий момент. В противном случае ей пришлось бы оставаться наедине с пустотой, дырой, бездной, ужасом небытия...

А вот у мадам Кхамали имелись свои весьма веские резоны откликнуться на призыв известного чародея. Как и многих аферистов, вынужденных оперировать в ограниченном и замкнутом мирке маленьких городков и деревенек, в определенный момент ее настиг творческий кризис. Сеансы спиритизма в затемненной комнате, сопровождающиеся простенькими иллюзиями, вызывание духов умерших мужей и сыновей, карточные фокусы с крапленой колодой и чтением поверхностных желаний клиенток - все это приносило свой доход, однако некоторые источники потихоньку иссякали: даже отборных дур нельзя доить до бесконечности, теряя берега, это может оказаться попросту опасно. С женами же самых богатых и уважаемых людей обоих поселений, этим лакомым кусочком, ухо приходилось держать востро - прежде всего из-за их муженьков, которым так-то палец в рот не клади. Да и в целом - аферистке, лишенной возможности кочевать с места на место, набегами разоряя доверчивых простаков и сразу же скрываясь за горизонтом, приходилось вести себя крайне осторожно с собственной кормовой базой.

Вот недавно, по рекомендации подруг, к мадам Кхамали домой инкогнито заявилась госпожа Гассар, пятидесятилетняя жена известного скальдского торговца шерстью. Зашла она с весьма интересным пожеланием - изготовить приворотное зелье, способное влюбить в нее ее собственного племянника, юношу, который едва разменял шестнадцатую весну. Сумма за это дело предлагалась столь серьезная, что заставила "Странницу Туманов" всерьез задуматься над комбинацией, которая удовлетворила бы клиентку и не привела к визиту в дом скромной прорицательницы делегации с вилами и факелами. Проблема состояла в том, что ее возможности была пока что весьма ограничены: известность и репутация - спорные и сомнительные, магические силы - скромные, финансы, которыми можно свободно оперировать в целях получения прибыли... нет, не будем об этом, тут все совсем печально.

И предложение Тандора давало возможность решить сразу несколько ее проблем: тут тебе и слава, и денежное вознаграждение, и - чем духи не шутят? - новые магические секреты. Разумеется, мадам Кхамали хорошо осознавала риски данного предприятия, однако у каждого афериста в глубине души скрывается романтически-авантюрная жилка, стремление поставить однажды все на карту - без таких качеств не стоит и пытаться встать на эту скользкую преступную дорожку.

***

Она не вошла в гостиницу, а, скорее, величественно вплыла - сразу же, как только привела себя в порядок после долгого и утомительного пути в Скальд. Обилие слегка шуршащих пышных юбок, темно-зеленая накидка на распущенных рыжих волосах, бесчисленное множество фальшивых украшений с разными мистическими символами, и, наконец, поддельный нефритовый череп в руках - по словам самой Кхамали, добытый в где-то в небывалом туманном запределье у сущности столь древней и могучей, что сам звук ее имени вселяет ужас в сердца отборных храбрецов...

- Поклон и почет незримым хозяевам этой обители! - выйдя на середину обеденного зала и привлекши к себе максимум внимания, провозгласила глубоким грудным голосом гадалка, воздев руки и кланяясь пустому пространству в одном из темных углов. В этот момент несколько свечей в люстре над головой женщины погасли, но тут же снова загорелись, будто ее приветствию кто-то все же ответил. Затем, обведя взглядом набитый зеваками зал, она с деланным недоумением добавила:

- И вам здравствовать, честные люди Скальда, - эту фразу, впрочем, мадам Кхамали произнесла довольно небрежно, давая понять, что "незримые хозяева" интересуют ее куда больше публики из плоти и крови. Она уже уловила взгляды узнавания и удивления своих клиенток - иные из них смотрели на нее с радостным восторгом, но большинство, особенно женщины, приходившие с делами скользкими и деликатными, делали каменные лица и отводили глаза. Госпожа же Гассар, старая сладострастница, и вовсе побагровела как свежесваренный бурак (на который она, скажем прямо, весьма походила и формой своей физиономии).

- Приветствую, мессир. Позволите? - прошествовав к столу легко узнанного мага, аферистка, не дожидаясь приглашения, сбросила свою поклажу и величественно устроилась прямо напротив потенциального работодателя, аккуратно поставив череп на стол и положив на него сверху холеные ладони. - Духи сказали мне, господин Тандор, а люди подтвердили, что вам нужна помощь в некоем деле. Мадам Кхамали, медиум и прорицательница из Гармонии, к вашим услугам.

- Вы как хотите, а я пойду послушаю о чём говорит вон тот дяденька, - предупредил Нэйт, до которого сквозь остальные шумы людного трюма донеслось знакомое "Милосердная Матерь". Судя по всему, человек попал за решётку по тому же обвинению: ересь. И молодой Неттл видел в нём возможность разузнать о местных верованиях побольше. В чём именно заключалась та принципиальная разница в почитании богини, из-за которой целую деревню решили сжечь, а всех, кто имел хоть малейшие шансы "подхватить заразу ереси", казнили? Именно об этом маг и хотел разузнать.

Храмовники говорили что-то о какой-то дамбе, которую Громвелл якобы хотел разрушить... Речь шла, вероятно, о дамбе между мирами. Всё это звучало очень фантастично, и от того невероятно увлекательно. Нэйта даже не столько волновало кто прав, а кто виноват, сколько подробности этой истории. Ну а если удастся лучше понять местных, то это будет только на руку потом. Во-первых, если делать всё по местным обычаям, то никого не разозлишь, а значит больше шансов достичь собственных целей. Во-вторых, отец всё ещё был в плену, и лучшее понимание теологии возможно поспособствовало бы его вызволению.

Экстрасенс осторожно проследовал вперёд, выверяя каждый шаг и двигаясь медленно и аккуратно, чтобы не проскользить по дну трюма на глубину или не загнать в ноги занозу. Уроки тёти Сорши приучили юношу к чистоплотности при работе с различными субстанциями, так что ему не надо было объяснять, что основная опасность местной воды грозит ему в том случае, если зараза из неё попадёт в раны. Или если он наглотается этой гадости. К слову... Если эта вода была грязной, то что давали пить заключённым? Рыжие братья явно не голодали, а значит, что-то узникам да перепадало. Хотелось верить, что никто не устраивал драк из-за еды. В смысле: зачем, если есть риск в ходе стычки уронить всё в эти помои и сделать пищу непригодной для употребления? Это было бы попросту не рационально. Вели ли себя местные рационально - вопрос пока что оставался открытым.

Кеннет и Оуэн начали осторожно обходить трюм, пытаясь оценить обстановку.

Трюм занимал довольно большое пространство, где-то сотню футов длинной и пол-сотни шириной. Посередине он был разделен поперечными ребрами, примерно на три больших части, хотя сами ребра едва торчали из воды. Некоторые островки были закреплены к ним, чтобы держаться на плаву.

Крупных островков было четыре. Один, плот из широких досок, закрепленный у ближайшего ребра, содержал четырех человек. Судя по схожим лицам, рыжеватым бородам с бакенбардами и комплекции, это были те самые братья Шакли. Оуэну, который лучше видел в темноте, бросилось в глаза, что по комплекции и цвету кожи они отличаются от большинства обитателей Касторэджа, что они видели, и больше походили на деревенских жителей, таких как они сами. Братья оживленного что-то обсуждали, ели сушеное мясо. У лидера, здорового мужика под два метра, с собранными в хвост волосами, под изорванной в лохмотья тюремной робе был повязан пурпурный шарф. Приглядевшись, Кеннет и Оуэн увидели у него какую-то бутыль.

Когда показались новички, братья внимательно изучили их с минуту взглядом, затем продолжили свое застолье.

На другом, довольно большом плоту из скрепленных ящиков сидела другая группа. Часть из них, пятеро, выглядели прожжеными уголовниками, со шрамами на лицах и татуировками, но они явно слушались человека, который на первый взгляд совершенно не был похож на преступника. Это был высокий, худощавый мужчина средних лет, сидевший, сложив ноги. С удивлением, Оуэн заметил, что он носил очки. Его соратники тесно его окружали, но от Кеннета и Оуэна не укрылся лучик света. Похоже, у этих людей был какой-то фонарь или другой источник света.

Двое викенцев пошли дальше, перебравшись через ребро. На нем сидел одетый в абсолютно оборванные лохмотья человек с погруженными под воду ногами, бормотавший под нос что-то невнятное. В отсветах от лампы сверху виднелись люди, держащиеся за бочки или ящики, пытающиеся ухватиться за ребра. Некоторым удалось собрать из обломков небольшой плот, на которым хотя бы можно было сидеть, свесив ноги в грязную воду. На Кеннета течением, создававшимся от раскачивания корабля на волнах реки, вынесло тело, которое просто плавало на спине в мутной жиже. Что это не труп, полурослик выяснил, когда наткнулся на него, и тело разразилось приступом брани.

На кривоватой конструкции из едва скрепленных обломков бочек, ящиков и досок сидели несколько индивидуумов. Один был похож на полуорка, хотя потоньше сложением, с вытянутыми руками и ногами. Другой выглядел с виду человеком, но лицо его было каким-то странно-сплюснутым, напоминая свиное рыло. Рядом сидели полурослик и гном.

На последнем плоту, ближе к другому концу трюма, сидел мужчина с выбритой тонзурой, напоминавшей отца Громвелла. Он был одет в совсем рваные лохмотья. Руки его были покрыты даже не столько татуировками, сколько шрамами, изображающие символы Святой Матери и какие-то письмена, на спине были следы от плетей. Он сидел на ящике и бубнил молитвы перед склонившейся на коленях паствой из трех человек.

Внезапно прямо перед Оуэном из грязной жижи вынырнуло существо, похожее на таракана размером с теленка. Никого из заключенных его появление не удивило, не вызвало интереса. Таракан что-то прострекотал, махая своими усами, схватил челюстями плавающий в воде кусок какой-то субстанции, после чего поплыл куда-то в темный угол.

Наконец, в дальней части трюма, обнаружился полурослик, сидящий на плавающем ящике. Он был один, но остальные заключенные держались от него на почтительной дистанции. Рыжие волосы были заляпаны грязью, но под описание он подходил.

На дальнем конце трюма на высоте где-то 20 футов над уровнем воды был мостик и другие ворота. Судя по всему, оттуда охрана могла спуститься вниз, если потребуется, с помощью веревочной лестницы.

Большая часть заключенных оглядела новичков и продолжила заниматься своими делами.

- Хах! - удовлетворительно крякнул Григорьев когда вражеский транспортник подорвался на удачно установленной мине. Это было далеко не лучшее его произведение, всё-таки, лишь одиночный взрыв, пускай и усиленный товарищами по группе. Когда-нибудь Михаил надеялся создать цепную реакцию, которая решила бы исход боя. В смысле: в спокойной обстановке не так интересно, тебе никто не мешает. А вот ты попробуй предугадать действия врага, и взорвать всё так, чтобы они все посыпались как доминошки! Вот это было бы действительно мощно!

- Отмучились, - добавил он, поразмыслив о том, что случилось с пилотами. На секундочку ему даже стало их немножко жалко. Но он быстро отмёл эту мысль. Пилоты мехов или пилоты шаттла - все они были комбатантами, взявшимися выполнять боевые задачи, а следовательно, готовыми к тому, что их могут уничтожить. Верно это было и в отношении самого пилота искандера. Любишь кататься - люби и саночки возить, как говорится... Но про "отмучились" он говорил вполне искренне. Хотелось верить, что мозги подорвавшихся ребят даже не успели осознать, что им больно, как провалились в небытие. Нет никакого смысла измываться над поверженным врагом. Если только ты, конечно, не трусливый слабак, который таким образом выплёскивает наружу свои психологические трудности.

Пока Миша рассуждал, товарищи оперативно разобрались с недобитыми мехами врага. Быстро же работают... Эх, молодость!

- Я тогда выдвигаюсь вперёд, возможно нашим придётся подсобить... - отрапортовал он и направил Сапёра к краю астероида, где чуток притормозил. Он уже начал понемногу привыкать к космосу, но всё равно ещё было немного страшновато шагать прямиком в пропасть. А в данный момент именно это и надо было сделать, чтобы добраться до зоны эвакуации.

+ + +
(Не)официальный саундтрек: ссылка
+ + +

Белая группа высыпала из десантной капсулы, и фреймы двинулись в разные стороны - прежде чем харрисонцы на астероиде перед ними успели организовать какой-то ответ.

"Яма" Юйлань и "Манаштхала" Брайта пересекли пустое пространство, разделявшее астероид высадки, и тот через который маршировали харрисонцы - и сместились на самый край оного, закрепившись силовыми подошвами на его поверхности за слой небольших выступающих кусков горной породы, с хорошо различимыми в лучах светила, искрящимися металлическими прожилками. Однако любоваться было особо некогда - Юйлань обогнула выступ скалы, и на полной скорости влетела в вражеский мех, с феррофлюидным копьём наперевес... Удар копья пронзил сферический корпус — скорее не меха, а массивного робота, явно беспилотного, безоружного, и оснащённого только антеннами и блоком ЛЦУ — повредив какую-то часть внутренних систем. Поток ферромагнитной жидкости, отделившейся от материала копья, обволок его механические суставы и заткнул часть сопел маневровых двигателей, лишая его мобильности на какое-то время. Бушевавшие вокруг сверхмощные магнитные поля экзотических конфигураций заставили песчинки в верхнем слое поверхности астероида плясать, срочно выстраиваясь в изменчивые дуги вокруг вдоль магнитных линий — вокруг робота-разведчика из поверхности астероида будто бы поднялись клешни из песчинок, кусочков пыли и сверкающих частиц железной руды.

Чуть более медленный ISP-шный мех Брайта успел только разместиться неподалёку, активировать свою броню, и взять оружие наизготовку - прежде чем последовал первый харрисоновский ответ.

Группа колониальной милиции в скафандрах, сразу роботом-разведчиком, пришла в откровенную панику от появления двух многотонных машин перед ними — даже не смотря на усилия двух командиров позади скоординировать какой-то огневой ответ. Солдаты активировали свои маневровые ускорители и отлетали назад, отплёвываясь редкими очередями трассирующих пуль по "Яме" - оставив несколько вмятин на обшивке, и насытив окрестности меха ещё большим количеством металла. Кто-то выстрелил из реактивного гранатомёта - но ракета, явно тоже выпущенная в панике, прошла мимо и исчезла без следа где-то наверху. Однако, следом прилетела тяжёлая артиллерия. Буквально. Почти сразу после залпа пехоты - в пространство между Брайтом и Юйлань влетел управляемый реактивный кассетный боеприпас - разделившийся в воздухе над ними на огромное количество небольших снарядов. Обе машины накрыло волной осколков и шрапнели, однако машину Юйлань пощадило - только ободрало краску, не более. Более широкий, крупный фрейм Брайта - напротив, поймал несколько прямых попаданий.

Массивная громада шестиного металлургического-завода-на-ножках в отдалении издала резкий, громкий электронный рык (по крайней мере, так система повышения ситуационной осведомлённости решила интерпретировать всплеск излучения с её стороны), обдав волной вылетевших из брюха светящихся нанороботов несколько мехов неподалёку от неё, после чего стала перемещаться в сторону - дав короткий залп неким лучевым орудием по Брайту. В точке попадания внешний слой брони буквально содрало, оставив неглубокий, но широкий кратер - Брайт видел, как крохотные частички внешнего слоя брони сорвались и рванули по этому лучу, прямиком к корпусу 0861-Х. Как будто Брайт и его мех - это кусок скалы, и эта шестипалая громада его сейчас добывала каким-то шахтёрским оборудованием.

Однако самое тяжёлый ответ пришёл от небольшого меха с цилиндрообразным нексусом дронов, который плёлся в тени 0861-Х: неприметный харрисоновский мех выпустил волну крохотных дронов, которые пролетев над ними распылили в вакууме над "Ямой" и "Манаштхала" облако едких, искрящихся синим наноботов. Брайт и Юйлань могли слышать звуки снаружи своих кабин - уже настоящие, не виртуальные звуки - с которыми они стали скрестись о корпуса их машин, будто пыль или песок. Очень едкий, опасный песок, способный декомпозировать человека за несколько минут.

Чуть в стороне своя война шла у Сайруса, война более близкая и персональная. Майлз резво перелетел на соседний астероид, дав в полёте очередь вперёд - скорее в общем направлении группы роботов-шахтёров, чем в кого-то конкретного. Четыре гротескных, массивных, похожих на какую-то смесь из жестяной банки и пачки из под сигарет робота — сразу же вынырнули ему навстречу. Неуклюже перебирая конечностями, и компенсируя свою неуклюжесть маневровыми ускорителями которые прижимали их к поверхности астероида — они все четыре разогнались, и с холма, налетели на лансера.

Последующие события больше напоминала сцену из фильма в омнинете — не то фильма ужасов, не то комедии (возможно, обоих). Четыре высоких робота окружили Сайруса и начали размахивать конечностями во все стороны - взвизгнули циркулярные пилы, взревели силовые буры и дрели, сверкнули плазменные резаки и наточенные металлически клешни. Однако, первым же делом один из роботов с размаху вмазал буровой установкой по своему соседу - пробив его тонкий корпус насквозь, и отправив кусочки его начинки разлетаться во всех возможных направлениях в невесомости. Судя по всему, примитивные сенсоры и откровенно тупая бортовая электроника, не дотягивающая даже до уровня КОМП/КОН-систем, явно не была предназначена для боевой обстановки - роботы просто двигались хаотично, бья в случайных направлениях, в слепой надежде что хоть что-то зацепит их цель. Сайрус отпрянул назад, и пригнулся, пытаясь уворачиваться от их конечностей... и это даже работало, ему удалось избежать какого-то количество ударов. Но их было элементарно слишком много. Чья-то буровая установка, во время уклонения от одного из ударов, прошлась по касательной по корпусу, разворотив секцию внешнего слоя брони и заставив небольшой "Калибан" содрогнуться.

Сбоку прилетело и от отряда пехоты - пока Майлз развлекался с роботами, группа из одиннадцати космонавтов в белых скафандрандрах ускоренно пересекала пространство между двумя астероидами в противоположном ему направлении. Один из солдат затормозил в пространстве между астероидами, вскинул трубу гранатомёта, прицелился и пальнул — Майлз почувствовал как его качнуло, когда ракета впечаталась его фрейму прямо в бок, сомнув несколько бронепластин. И как будто этого мало - четвероногий мех, похожий на IPSшный "Ланкастер", нарисовался неподалёку и выбросил вперёд, между складок местности, короб - который быстро трансформировался на месте в крупнокалиберную автоматическую турель, которая дала по Сайрусу короткую очередь. Сам мех-кобыла, каким-то странным гарцующим движением - развернулся на месте кормой (крупом?), и сделал залп на север - обдав Брайта волной снарядов из скорострельного зенитного орудия. Остап мог слышать, как в окружающем его облаке нанитов стали раздаваться разрывы осколочных снарядов - царапающих внешние слои брони, и угрожающие повредить сенсоры или что-нибудь чувствительное...

У Ционе, наблюдавшего за всем позади и бравшим в фокус своих прицельных систем громаду 0861-Х, могло сложится впечатление что вражеское внимание его совсем обделило — однако, это определённо было не так. Откуда-то сверху прилетел странный цилиндический беспилотник, затормозивший неподалёку от него в пустоте: системы фрейма мгновенно отреагировали, заверещав об облучении радаром. Заботливая SSCшная прошивка даже подсказала, что это "ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО: СИСТЕМЫ УПРАВЛЕНИЯ АРТИЛЛЕРИЙСКИМ ОГНЁМ". Да и манёвр отряда пехоты неподалёку, как будто пытавшегося выйти ему во фланг - тоже не к добру...

У красной группы, окружавшей шаттл, тем временем активно шла подготовка к встрече шаттла. Мендез рванул вперёд, заготавливая гранату, а Григорьев выбросил на наиболее возможном курсе сближения свою мину. Шаттл следовал позади, отплевавшись вперёд своим ремонтным дроном - стоявшие по бортам Нуэ и Гекс готовили свои именитые ХОРУСовские системы хакинга и радиоэлектронного подавления, способные, как говорят некоторые, взломать саму ткань мироздания. Что, в общем то, и произошлою

Спустя несколько мгновений, над гранью плиты-астероида вынырнул раскрашенный в "хаки", крупный харрисоновский десантный корабль - похожий на летающий кирпич, с характерной широкой, остеклённой кабиной. Бортовые системы фреймов обвели его в рамочку и присвоили идентификатор: "2561". Корабль затормозил маневровыми двигателями, выплёвывая сине-белое пламя из своих сопел вдоль нескольких осей, прижимаясь к поверхности. Первыми, почти синхронно, активировали свои системы Гекс и Нуэ - поток помех, вредоносного кода, и того что некоторые могли бы назвать "параказуальной техномагией" - незримо ударил прямо в шаттл, практически сразу найдя свой путь к его реакторным системам. Корабль дёрнулся в сторону, двигатели начали "кашлять", а тепловая сигнатура корабля начала немедленно расти — спустя секунд десять на корабле раскрылись вышибные панели, над активировавшейся аварийной системой охлаждения. Автоматика начала разбрызгивать в вакуум некую раскалённую жидкость, или расплав металла — в тщетной попытке унести немного тепла с собой и охладить неожиданно обезумевший реактор.

Корабль, однако, продолжил приближаться - и Мендез мог видеть, как двое пилотов за остеклением только сейчас заметили, визуально, что и кто у них прямо по курсу. Авис бросил в них свою гранату, но не слишком хорошо рассчитал таймер: она разорвалась без ощутимого эффекта, лишь чуть-чуть задев борт корабля.

Однако, точку в судьбе корабля поставила заранее заготовленная мина Григорьева. Харрисонский корабль шёл на небольшой высоте, вероятно пытаясь скрыться за складками местности от радаров, явно не ожидая что противник будет его встречать прямо здесь — и поэтому, когда он проходил над миной на высоте пары метров — последняя резко ожила, и подпрыгнула ему навстречу. Она преодолела расстояние до цели за несколько секунд, удачно занырнув в итоге прямиком под вышибную панель, между распрыскивателями системы аварийного охлаждения... по направлению прямиком к реактору. Михаил мог буквально видеть, как в последнюю секунду один из пилотов — тонкая женская фигура в скафандре, с прозрачным забралом шлема — резко развернулась к своему коллеге, и вероятно в отчаянии прокричала ему что-то, потянув за ручку катапультирования внизу...

В следующую секунду рядом с "АЛОЭ" вспыхнула небольшая сверхновая.

Харрисонский корабль полностью растворился, исчез в резко вспыхнувшей, иссиня-белой сфере слепящего света. Мощный электромагнитный импульс ослепил сенсоры на короткое время — даже связь оборвалась и поток виртуальных звуков снаружи затих, оставив лансеров слушать только треск дозиметров и гул систем жизнеобеспечения своих фреймов. Когда, спустя несколько мгновений, вспышка исчезла, а системы и сенсоры снова заработали — на месте корабля осталось широкое пятно белого дыма, облако поднятой с поверхности астероида пыли, и несколько крупных осколков конструкции, которые по инерции пролетели мимо "Алоэ". Тревожный голос "Волопаса" раздался на канале секунду спустя:

<< Кондор-6? Кондор-6, всё в порядке? Я потерял ваши сигналы на несколько секунд. >>

Однако, на поверхности астероида перед красной группой, неподалёку от места аннигиляции корабля — теперь красовалась троица боевых мехов, вероятно бывших его пассажирами, и успевших эвакуироваться в последний момент. Опалённые, искорёженные, откровенно прокопчённые, и вероятно с глубоко шокированными пилотами... но, тем не менее, ещё относительно боеспособные. Приземляясь после эвакуации с корабля на поверхность астероида - они прямо в полёте открыли по лансерам рассеянный огонь. В вакууме вокруг вспыхнули трассеры от крупнокалиберного пулемёта, прежде чем облако шрапнели из чьего-то крупнокалиберного дробовика - с филигранной точностью, прямо в робо-голову — ударило в "Пегаса" Кондора-2...

Смыв грязь и кровь, и, переодевшись в относительно чистое, Томми почувствовал себя пусть капельку, но увереннее. Цельнее. Будто снова собой стал после недели пребывания в горячечном бреду. Соображать быстрее он, правда, все равно не стал, и все вопросы, которые хотелось задать охранникам, задали до него, что, впрочем, было и неплохо. Сидя на колченогом табурете позади всех, слушать Джоша было даже сподручнее. И запоминалось легче. Полезного тот сказал не так уж и много, но то, что всё в этом их Кастораже крутится вокруг и по воле золотых “сестричек”, Молчун таки уяснил. Монеты так монеты. Осталось только понять, как их заработать тому, чью совесть никто не торопится покупать.

Уверенность и собранность его, однако, испарились, стоило им только выйти наружу, сменившись оторопью и…страхом. Кастораж с его домами-мусорными кучами, непереносимой вонью, маслянистым смогом и заполненными нечистотами каналами оказался столь непохожим на все, что юноша видел в своей жизни, что ощущался чем-то нереальным. Ненастоящим. Невозможным. Плодом безумного ночного кошмара, обретшим плоть по воле неизвестного архитектора. В итоге весь путь до арестантского блока он так и прошел с отвисшей челюстью и выпученными в испуге глазами, шарящими вокруг в поисках хоть чего-то привычного. В поисках, надо сказать, тщетных.

В трюм Молчун спустился первым, надеясь, что, глянув на его рожу, хоть кто-то из местных решит не докапываться до новичков. Не то, чтобы после нескольких дней допросов и лицезрения своего нового обиталища он выглядел как-то особенно грозно, но всяко суровее Нейта или Айлинн. Ну, и если сразу будут бить, то тоже пусть его. Иллюзий по поводу пользы, которую он мог принести в деле вызволения оборотня из полузатопленной плавучей тюрьмы, молодой охотник, ясное дело, не испытывал.

– Предлагаю сначала найти этого рыжего хрена, – негромко бросил Томми через плечо, не отводя ни на мгновение взгляда от забитого то ли кровожадными бандитами, то ли такими же как они неудачниками трюма. – И давайте не разбредаться. Куда один – туда все.

Джош хмыкнул в ответ на вопросы, видно было, что отвечать ему лень, но, видимо, вторая часть оплаты полагалось, если викенцы выживут и успешно выберутся, поэтому интерес в его выживании у них был.

- Охрана редко спускается вниз. Если какая-то массовая драка, разве что. Но если труп будет - заключенные начнут орать, чтобы его забрали. Там, как бы это сказать... не очень с санитарной обстановкой. Поэтому лучше без трупов. Вы не хотите, чтобы охрана спустилась вниз и начала разбираться. Самый опасные? Это будут братья Шакли. У них тоже есть контрабанда. Я бы советовал не связываться с ними, вы тут собрались день-два провести, а не всю оставшуюся жизнь. Они с вас потребуют дань, дайте им что-нибудь из того, что вам подкинула Нора. А насчет Граста - вы его ни с кем не перепутаете. Рыжий халфлинг с бровями как жирные черви и лицом, будто он - внебрачный сын королевы.

Когда Венда закончила со стрижкой, охранники повели вас сначала в коридор, а затем - в открытую дверь, на палубу.

Вы впервые оказались на свете дня со времен Викена. Правда, особо свет вас не ослепил. Небо было затянуто тучами, из-за чего казалось, что на улице царят сумерки, хотя, судя по пробивавшимся отдельным лучам, была середина дня.

Первое, что вы почувствовали - это запах. Запах был омерзительный. Пахло человеческими выделениями, мертвечиной, какими-то алхимическими субстанциями. Джош и Венда подгоняли вас к краю палубы, откуда вы смогли взглянуть на воду.

Вы находились на старым транспортном корабле, который, как и было вам сказано, соединен с другими мостиками и переходами. Он стоял на якоре в реке, вода которой была черной, с зеленым отливом. Казалось, что это какое-то грязное масло, а не вода. На борту корабля оставались грязные разводы там, где его омывали воды реки. Вода была абсолютно непроглядна.

Вокруг реки царила смесь водянистого тумана и смога, с запахом жженого угля и чего-то более отталкивающего, навевающего воспоминания о зельях, которые варила тетушка Сорша.

Сначала вам показалось, что вы видите горы через смог. Лишь немного приглядевшись, к вам пришло осознание: вы видите дома. Весь берег был покрыт строениями, которые напоминали буйство сошедших с ума муравьев, чья королева велела им построить не один муравейник, а целую стену из них. Некоторые здания выглядели величественно, другие производили впечатление, будто из возводили из кучи мусора, этаж за этажом, каждый из которых не походил на нижний, и непонятно было, как этот домик карт еще не рухнул.

Вдали вы видели мосты и отведенные от реки каналы, но вся береговая поверхность, насколько вы могли видеть, была покрыта этой безумной застройкой. От некоторых построек валил дым, смешивающийся с чадом.

- Добро пожаловать в Касторэдж, - саркастически произнес Джош, - наслаждайтесь вашим пребыванием.

Их повели к пристроенным к борту лесам с лестницей, ведущей вниз. Там стоял еще один охранник в серой стеганой шапке и курил трубку, вглядываясь в мутные воды. Увидев Джоша и Венду он встрепенулся.

- Эй, Джош! Чего вы возитесь с этим мусором? Зашвырнули бы их в трюм, и все тут. Вы там их на королевский бал решили нарядить?

Джош спокойно прошел мимо него, доставая из кармана монету. Не "сестричку" - серебряный квадрат, который вы нашли на наблюдательном посту.

- Да задолжали они одному серьезному человеку, он не хочет, чтобы они просто так сгнили, пока не отплатили долг, - он кинул охраннику монету в ладонь.
- А, ну ладно, смотри там. А то с этими рыцарями начальство на стреме, приколов не поймет. Венда, а ты что молчишь? Рот занят? Ахахаха!

Венда молча продемонстрировала ему неприличный жест, который знали даже в Викене.

Когда вы начали спускаться по лестнице, она вдруг заговорила, низким грудным голосом:

- Ублюдок может нам все поломать.
- Барт-то? - ответил Джон, - пиструн он свой может поломать. Все знают, что он на подсосе у братьев Шакли. Если он заложит нас, мы заложим его, все проиграли. Сам виноват, что не взял нас в долю, какого хрена, спрашивается, мы его должны брать? Обойдется "cтолбом".

Вода маячила рядом с вами, за небольшим бортиком. Прыгнуть особой проблемы бы не составило, но Джош помотал головой: - поверьте, клянусь Матерью Милосердной, вы НЕ хотите туда. Я как-то видел, как туда сиганул заключенный. Бррр...

Вы, наконец, спустились по лесам и попали на небольшой деревянный док с причалом, который пока что был пуст. Там же в борту корабля были встроены ворота с металической решеткой.

Джош развел руками:

- Вот тут я буду этой ночью. В теории. На самом деле здесь будет человечек в комплекте случайно выброшенной за борт формы, со своей лодкой. Все поняли?

Он начал открывать ворота.

Венда смерила вас мрачным взглядом:

- Не обосритесь.

Ворота открылись, и они затолкали вас внутрь.

Вам предстал трюм большого транспортного корабля. Никакого деления на камеры здесь и близко не было. По вашим оценкам, здесь было пол-сотни заключенных, если не больше. Дно трюма покрывал где-то по лодыжку слой мутной воды, но часть заключенных собрала из какого-то мусора небольшие островки, где они и ютились своими группами.
Те, кому места не нашлось, сидели в воде, кто-то плакал, кто-то просто был в полной прострации.

Единственное освещение - тусклый свет фонарей на верхней палубе, который светил из проделанного отверстия прямо вниз, оставляя отсветы на на стенах.

Перед вами стояло две задачи. Первая: найти Граста. Вторая: в идеале, найти какое-то место, где вы можете просидеть день, не купаясь в омерзительной маслянистой вонючей жиже.

Нора уставилась на Нейта тяжелом, давящим взглядом и вздохнула.

- Вот так я и знала, что придется возиться с деревенскими остолопами, которые в жизни ничего кроме коровьего вымени и колосьев ржи ничего не видели. Вот, блин, я добрая, понимаешь, женщина, не могу руку поднимать на убогих, да еще и денег в вас вбухано. А в трюме ты пошутишь так с кем-нибудь, придется всей братии твоей тебя отбивать, чтобы язык не укоротили. Или еще что-нибудь ненужное. Учись за базаром следить, короче. Навык жизненно важный в Язве, а вы тут прописались надолго.

На слова Септа она покивала.

- Вот, молодец, умный паренек. И вопросы задает интересные. Честно тебе скажу - я не знаю, откуда тела. Есть люди, которые тебе все достанут, вопрос в деньгах. Я обратилась к такому человеку, чтобы он нашел мне семь тел, более-менее подходящих под описание. Откуда он их возьмет - это не мое дело. Тела в этом городе - ходовой товар. Есть мастера, которые много с ними могут сделать, но я попросила чистые, разве что, немного подрихтовать под ваше описание. Но скажу так, если тебя это успокоит - не думаю, что кто-то специально их убил. В этом городе за ночь может умереть сотня человек за ночь. Кто-то будет кормить угрей в Лайме, кто-то поедет к мертвецким хирургам или големосшивателям, а кто-то окажется молодым пареньком из далекой деревушки. Не самый худший финал, если задуматься.

Оуэну она хмыкнула.

- Честно скажу, не специалистка. Но я не думаю, что они стали бы делать на тебе одном метки, а потом - отправлять на виселицу. Скорее всего. это какие-то защитные знаки. Решили, что ты одержим там какими-нибудь сущностями в виде гномика, или рога и крылья у тебя в тени увидели. Блин, тень у тебя и правда странная. Короче, забей, сделать все равно сейчас не сможешь ничего.

Когда с вопросами было покончено, Нора пожелала им удачи и направила их наружу, где их взяли под руки охранники.

Их отвели в другое помещение, которое, видимо, служило чем-то вроде приемного пункта. Здесь был своеобразный душ в виде кабинок с тазом, заполненным водой, которую можно было пустить, если дернуть за ручку. Вода не пахла ничем, поэтому, видимо, имела какое-то магическое происхождение. Не из местной реки.

По прибытию с вас сняли кандалы на руках, охранник-мужчина достал дубинку и начал задумчиво поглаживать её, глядя на викенцев с намеком.

- Нас тут меньше, чем обычно, сами понимаете почему. Но если будете выделываться, подкрепление быстро прибудет, так что играем по правилам. Или - сделка отзывается.

Охранники бесцеремонно стали загонять их в кабинки. Когда викенцы обмылись, их старая тюрюмная одежда со следами крови и пыток была исчезла, заменена на новую. Джош и Венда не особо разглядывали внимательно, как вы переодеваетесь, но держали в поле зрения.

Когда переодевания закончились, вас усадили на лавку, после чего Джош, крепкий мужчина лет сорока, с коротко стриженными темными с проседью волосами и щетиной, начал по одному вести вас к стулу напротив стола с бронзовым зеркалом. Венда, невысокого роста женщина с короткими коричневыми волосами и лицом со складками, напоминающими бульдога, достала ножницы и начала быстро обстригать вас. Не налысо, но достаточно коротко.

Сочетание душа, свежей одежды и даже обстриженной головы влияли на вас хорошо. Без грязных и смотанных косм чувствовалось как-то легче.

Пока Венда управлялась с ножницами с Айлинн, Джош сел напротив остальных на свободный табурет. Он достал из кармана монету, которую ему дала Нора.

- Золотой шекель. На лицевой стороне - портрет нашей возлюбленной королевы. Поэтому эти монеты зовут сестренками. На эту монету я могу месяц кормиться. Или прогулять за ночь на шлюх и инсектум. За ваш побег меня оштрафуют, могут даже вкатить кнута, но у меня окажется в кошельке много таких маленьких сестренок. Все окупится. Не знаю, на что потрачу. Венда, вот, копит, хочет открыть свое дело. Венда, не хочешь стать цирюльником?

Женщина лишь фыркнула в ответ.

- А я реально все спущу. На что еще тратить. Но вот в чем загвоздка - мертвецам деньги не нужны. А если кто-то узнает о нашем участии, то болтаться мне на вашем месте. Поэтому вы. Ни. Слова. Никому. Не скажете. Про нас. Поняли меня? Ни заключенным, никому. Иначе я сам спущусь в трюм и прикончу вас. Понятно? И еще, совет. В трюме куча мала народу, часть - серьезные ребята, часть - доходяги. Но одному там тяжело. Там рулят те, кто держится вместе. Вас много, вы достаточно крепкие. Если будут докапываться, покажите, что готовы стоять друг за друга, слабину не показывайте. Тогда, может, и протянете здесь день. Если все пройдет как надо, ночью вам откроют ворота к доку. Меня там не будет, но если вас схватят, я там был, но не успел вас поймать. Все ясно? А, и еще одно, последнее. Скажем так, мы - не единственные здесь, кто любит сестричек, а вы - не единственные, у кого в трюме будут игрушки в штанишках. Сечете, о чем я?

– Он прав, – пихнул брата в бок кулаком Эдвас, подйдя и добавил чуть тише: – Не лезь на рожон...

– Мои извинения за тот глупый вопрос, уважаемый член Гильдии. – слегка поклонился женщине полуэльф. Вместе с тем сдерживаясь, чтобы не обратиться к Септу с ответом, тот уже переключился на наемницу со своим вопросом. Оуэн, вступивший в разговор только в этот момент, был тоже прав по своему. Всему свое время и место. Не стоит тратить время сейчас на обсуждение чего-то не жизненно важного. Но потом вежливая улыбка на лице Эдваса повыцвела и он нервно глянул на как всегда пугаюше спокойного Оуэна.

Эта его невозмутимость иногда пугала его сильнее чем пресловутая тень, которой страшились самые младшие из деревенских детей поголовно. Эдвас даже слышал про сочиненую кем-то сказку о том что непослушных детей ночью в Виккене забирает и ест тень приемыша Джеральдины.

Эдвас занервничал когда задумался что лично он станет делать, если Оуэна сейчас просто решат прикончить. От этого он сразу же стал терять нить беседы, что заставило его ещё больше занервничать бегая глазами по лицам окружающих в попытке поймать контекст происходящего через чужие эмоции. В конце концов ему пришлось заставить себя выдохнуть и закрыть на пару мгновений глаза, чтобы успокоить взбаламученный разум.

Только так он мог удержаться на краю и продолжить понимать что происходит. Что было жизненно-важно. Проклятье было пожалуй одним из центральных факторов формирования у него спокойного и взвешенного характера. Без спокойствия он просто превращался в глухо-немого изгоя. Перспектива неприятная.

  Валкое, муторное путешествие на корабле запомнилось плохо – лишь отдельные эпизоды врезались в память, да бесконечный стыд от того, что она вынуждена справлять естественные потребности в присутствии мужчин. Айлинн помнила, как она сидела в углу, притянув колени к подбородку, и смотрела неотрывно в одну точку. Помнила, как она страдала от неприятного запаха от самой себя. Помнила, как однажды подскочила с места и заметалась по трюму, простукивая доски в поисках выхода. Помнила, как первые разы воротила нос от равномерного месива похожей на рвоту баланды, и как потом, оголодав, ела ее так, что за ушами трещало, и была готова попросить добавки.
  Она помнила, как, измучившись от тупого ожидания неизбежного и от отвращения к себе самой, зараставшей грязью по уши, отколупала длинными ногтями длинную твердую щепку от борта, чтобы использовать ее в качестве заколки, и как потом часами разбирала волосы прядь за прядью, пожертвовав ради них кружкой с водой в попытке хоть как-то избавиться от грязи. В памяти осталось, как она, облокотившись спиной к балке и скрыв лицо в ладони, негромко пела песню за песней, с каждым разом все больше и больше погружаясь в меланхолию. Не забывала она и то, как за попытку попросить флейту получила надменно-самоуверенное "думаешь ты сможешь нас убаюкать своей дьявольской песней, ведьма?" и хлесткую пощечину. И снова – песни, песни, песни: омут чужих жизней, позволяющий отрешиться от мрачной действительности.

  Под конец она уже не понимала, где она и кто она: толи пленница Ордена, толи умирающая воительница, толи старый ветеран, толи идущий на смерть менестрель... Когда ее, одуревшую от однообразия, спертого запаха нечистот и немытых тел, ожидания неизвестности и воловьей покорности тюремщикам вздернули за шкирку и выволокли, натянув на голову мешок, куда-то наверх, Анна не сопротивлялась, и даже не пыталась шевелить ногами, не видя в том смысла. Но когда кожи коснулся легкий свежий бриз... Девушка почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы, и взмолилась всем известным богам, чтобы еще хоть раз увидеть широкий простор и бескрайнее небо.
  Но здесь, в этой обители приговоренных, боги были глухи и слепы. Никто не помог, когда она, облитая водой, хрипло кричала от резкого холода. Никто не откликнулся, когда она отчаянно отбивалась от настойчивых рук, а потом сжималась, нагая, прикрывая срам. Ни одна небесная сущность не видела, как она, красная, как маков цвет, торопливо одевалась в отвратные тюремные одежды и как потом, давясь и громко сглатывая, жадно поглощала пищу, боясь, что ее отнимут.

  Одиночное заключение, благодаря которому стыдиться стало некого, недолго утешало полуэльфийку. Как оказалось, для нее, всегда общительной и привыкшей быть окруженной людьми, одиночество было пострашнее стыда: вскоре она была готова согласиться на общую камеру с товарищами по несчастью, лишь бы видеть хоть чьи-то живые черты и слышать голос, не заглушаемый стенами. Промаявшись так на жестком, как доска, матрасе, показавшемся по сравнению с трюмом королевским ложем, Айлинн снова обратилась к проверенному выходу – бегству за пределы сознания через песни, снова и снова уводя свой разум из болотного уныния действительности в другие жизни, нанизывавшиеся одна на другую, как бусины на ниточку.
  Впрочем, канцоны и баллады, что неустанно исполняла бардесса, пока что еще оставались в пределах разумного и последовательного, имея в своих словах тот или иной смысл. Пока что...

  А потом начались бесконечной чередой пытки и вопросы, вопросы и пытки. Она поначалу сопротивлялась – не ради Громвелла, не ради его учеников: просто вопреки всему. Площадная, страшная брань – на искривившихся полудетских губах. Ломкая линия вздернутых бровей. Рваные, марионеточные движения. Сузившиеся миндалевидные рысьи глаза. Сжавшиеся в птичьи хищные лапы пальцы. Гордо вздернутая голова, словно она – королева среди вассалов.
  Все это ломают страшные и жестокие, выверенные удары, заставляющие захлебываться кровью. Снова слезы и снова затапливающая все тело боль. Руки, обхватившие живот. Руки, растянутые на дыбе. Плеть, оставляющая на спине багровые набухающие полосы. Бессильно упавшая голова. Прилипшие к ранам волосы цвета крови. Потухший, смирившийся взор. Иссиня-черные поцелуи палки на бедрах и ребрах. Кровь на губах, кровь везде – она течет из голодных разверстых пастей ран, впитывается в бесформенные одежды, остается на миске с едой, выходит из тела вместе с вязкой слюной....

  Попытки огрызаться сменяются молчанием, за молчанием идут попытки убеждения в своей непричастности. Все оказывается бесполезно, и бардесса сдается, сыпля всей правдой, которую может припомнить, как зерном из дырявой корзины. Снова ей не верят, снова бьют, пока слабое тело не теряет сознание. Песни сменяются на все более странные, чередуются молитвами о смерти.
  Она начинает соглашаться со всем, рассказывать, как Громвелл призывал демонов и сношался с ними, как похищал людей в торговых караванах, принося их в жертву своему темному хозяину, от одного имени которого непосвященные умирают, а домашних животных разрывает на куски. Взахлеб, давясь словами, она с упоением рассказывает, как каждую проповедь Громвелл становился словно бесноватым, суля уничтожение Касторэджу и грозя наслать на него трижды по три легиона отборных демонов. С экстатическим упоением девушка “вспоминает”, как священник хвастался, что нашел союзников и среди вернейших слуг Матери, которые будут до последнего дня рядиться в одежды праведников, чтобы нанести в последний момент удар в спину благонравным, и на их костях установить царстве беззакония и жестокости....

  Ложь не спасала также, как и правда, как и любые другие попытки. Напротив – к истязаниям прибавились какие-то эксперименты и чары. Айлинн то противилась, бьясь за себя до последнего лучика сознания, то покорно все принимала, то со смехом просила не тушеваться и продолжать, продолжать. И снова пела – теперь среди общей печали и черноты стали попадаться и светлые, чистые вещи, словно в бегстве от себя она искала другой мир, где все светлей и добрей. Полдень ли, полночь ли – охранники и другие узники могли услышать, как надтреснутым колокольчиком звенит девичий голосок, выводящий новые строки.


  Недолго оставалось до того момента, когда Анна предала бы себя в руки безумию. Но смертный приговор заставил ее встрепенуться, собраться с силами и духом и стать почти нормальной: коли уж сегодня суждено помирать, то лучше делать это возвышенно и достойно, как те, что прощались с жизнью на белой скале под палящим солнцем. Ей даже хватило смелости – а, скорее, отчаяния обреченной, бросить своим палачам:
  - На моей могиле вырастут цветы, а вы заживо обратитесь в гной!
  Девушка надеялась, что это прозвучит гордо, но, выплюнув фразу, поняла, сколь жалко она звучала. Обессиленная, не сумевшая даже уйти с честью, она покорно позволила надеть на себя мешок и смиренно приготовилась к смерти, думая в тот момент почему-то только о маминых малиновых пирожках. Совершенно не подходящая мысль для смертницы, но навязчивая, как пьяный охотник, месяц ходивший по лесу и теперь жаждавший женского внимания. И хотя смерть должна была прийти с минуты на минуту, девушке все равно было безумно стыдно – словно это могло что-то изменить.

  Но, как и подобает легендам, на выручку готовящимся умереть героям пришла “кавалерия”. Правда, не оттуда, откуда ждали – из самой Язвы, а не в лице чудесным образом спасшихся викенцев или юного герцога, случайно проезжавшего мимо с дружиной и узревшего несправедливость. Но это было и не важно – главное, что она будет жить. Эта мысль рефреном отдавалась в мозгу Айлинн, мешая слушать Элеонору, а в груди клокотала буря восторга, растягивающая сухие, потрескавшиеся губы в широкой, ненормально веселой усмешке.
  И когда прозвучал вопрос, бардесса, топнув от воодушевления ножкой, каркнула во всю мощь легких хриплым, сорванным в застенках голосом:
  - Я согласна!

  Когда веревки с шеи наконец были сняты, ноги полуэльфики подломились, и она упала где стояла, зайдясь громким, надрывным плачем, размазывая кулачками слезы и упоенно повторяя:
  - Жива! Жива! Я не умру! Не умру! О, богиня, как же хорошо жить! Небо, как же хорошо видеть небо и дышать! Жива! Жива-жива-жива!
  На все прочее ей было наплевать.

  Направленный на Септа взгляд Оуэна помрачнел. То, что его спутник вознамерился остановить явно не высказывавших милосердия солдат "добрым словом", было... Наверное, в стиле юного жреца. Сперва полукровка хотел сказать что-то более жесткое, но в итоге кивнул и произнес только "Удачи." После этого Оуэн жестом показал детям, куда надо двигаться, и устремился в укрытие уже сам, подавая им пример. Однако все эти ухищрения не спасли, - преследователи словно чуяли, где их добыча, и вскоре, очнувшись после короткого забытья, молодой человек смог лицезреть сцену с "напутствием" Михаэлю и остальным. Сам полукровка на подобную милость не рассчитывал, однако их с Септом определили в ценные пленники и без лишних церемоний привязали к лошадям в качестве груза.

  А дальше стискивавший зубы Оуэн оказался на площади, где среди прочих трупов разглядел и тела своей наставницы, когда-то заменившей ему мать. Ему всегда казалось, что он выдерживал дистанцию и не старался особо сближаться с наемницей, - и та, судя по всему, замечала эту тенденцию, не навязываясь "племяннику" больше необходимого, - однако теперь внутри что-то словно резко оборвалось. Холодная ненависть заполняла все естество, побуждая вырваться из пут, калеча себя в попытке достать хоть кого-нибудь из врагов. И в то же время из самых глубин сознания едва осознаваемый голос начал убеждать сохранить эту ненависть, запрятать до времени, когда ее получится воплотить в лучшем виде. Резко, до боли, зажмурившись, Оуэн выдохнул и расслабил кулаки, уже почти сведенные судорогой. Предстояло ждать. Все дальнейшее уже не смогло поколебать внешнее спокойствие, и оставшееся время вплоть до надевания на голову мешка полукровка провел с каменным лицом, всматриваясь в лица и запоминая.

Если Молчун и собирался стоически вытерпеть все тяготы и невзгоды, которым предстояло выпасть на его долю, планы эти пошли псу под хвост так же стремительно, как и вся остальная его жизнь. В первый день он еще пытался бодриться, убеждал себя, что никто не станет брать пленных лишь для того, чтобы уморить их в пути, и даже позволил себе мгновение радости, узнав, что двойняшки спаслись, но первый день сменился вторым, второй третьим, ну, и так далее. Время текло мимо вялой рекой, подобно той, по которой их везли словно скот в темном трюме, и с каждым днем Томми становился все более замкнутым и мрачным. Не помогало и то, что к духоте, волнению за близких и, чего уж таить, страху сначала прибавилась качка, от которой он блевал так часто, что чуть не издох, потом голод а потом еще и побои.

И не сказать даже, чтобы Молчун как-то особенно рьяно защищал неизвестно чем провинившегося перед черно-красными Громвела. Скорее уж наоборот. Священник для Томми был никем, и, знай он хоть что-то, выложил бы все, как на духу. Но вот со знаниями, как раз, были проблемы. Юноша не понимал даже, о чем его спрашивают. Вообще. Что за вовне? Что за дамба? Что за сонмы ангелов и дьяволов? Что вам вообще надо, суки? Он не мог рассказать правду, не мог соврать, не мог убедить вопрошающих черт знает о чем выродков, что просто, мать его, охотник, а не колдун. Не мог сделать ничего, что остановило бы руку с плетью.

Будь Молчун в одной из приключенческих баек вроде тех, что иногда рассказывала, подвыпив, Джо, или в одной из баллад Айлинн, выдержал бы пытки как Мужчина (прям, вот, с большой буквы), параллельно осыпая ведущих допрос тварей едкими колкостями, а потом освободился бы и бежал, но реальность оказалась от баек и баллад довольно далека. На третий, кажется, день он даже отвечать уже не мог, а лишь мычал что-то сквозь слезы, пока уставший от несговорчивости орденский исступленно лупил его плетью. На четвертый стражники нашли его в камере в том же месте, на котором оставил вчера, свернувшимся на полу и испуганно скулящим, стоило только открыть дверь. На пятый, а может на шестой или седьмой его повели на казнь.

Боль, ужас и унижение выпили Томаса Барнса до дна, оставив лишь покрытый синяками и ранами каркас, так что, когда повешение сменилась диким предложением поработать на какого-то неизвестного мужика, он даже выговорить ничего не смог. Лишь беспомощно смотрел на то ли спасителя, то ли дельца, берущего скот задешево, мутным взором единственного не заплывшего от удара глаза, пока его головой не кивнул Томми-Молчун. Не тот Томми, что вырезал племянникам зверушек из корней и тайком водил их в лес посмотреть зайчат, а тот, что с теплом вспоминал мгновение, когда его топор проломил грудину орденского солдата. Тот, который хотел это мгновение повторить. Тот, который хотел мести.

- Я не знаю, у вас есть какие то нормы? - почему-то первая фраза тюремщицы рассмешила Нэйта, но после всех побоев его хватило на то, чтобы просто улыбнуться, - Я усёк, давайте своё задание. Кого надо убить?

Помнится, прошлое задание, на которое молодого мага подписали, кончилось не очень хорошо для деревни. Кто знает, может, ему повезёт, и у этих ребят тоже хата сгорит? Зря ему, что ли, видение было, в конце концов...

Молчун…молчал. Молчал и сидел неподвижной кучей тряпья с безвольно склоненной к груди головой. Будто не живой человек, а просто кукла, брошенная хозяином за ненадобностью. Не рычал сквозь кляп, не вращал дико глазами на налетчиков, не силился разорвать стягивающие руки путы и даже не клялся страшно отомстить. Ничего не делал. Не было у него ни на что ни сил, ни, честно говоря, желания.

Грядущую большую беду Томми почуял сразу же, как пришёл в себя на торговой площади. Не догадался, что именно случится, не сложил в голове очевидные, вроде бы, факты, не вырвал нити правды из разговоров главарей черно-красных выродков, а именно почуял каким-то сугубо животным чувством. Так загнанный волк понимает, что направленный на него арбалет несёт смерть, так осиротевшие твоей рукой лисята начинают верещать, когда их несут топить, так ленивый неповоротливый хряк вмиг оживляется, стоит только подойти к нему со свиноколом. Так Молчун знал, что небытие дышит ему в лицо, и что сделать с этим он ничего не может.

Хотелось помолиться в тщетной глупой надежде, что высшие силы явятся и спасут невинных, но молитв кроме адресованных Матушке Томми не знал, а молиться ей было выше его сил. В конце концов, будь она и правда милосердной и всесильной богиней, не позволила бы убивать виккенцев во имя себя. А раз позволила, то или не богиня она вовсе, или, что скорее, не милосердна она и не справедлива. Глупо, пожалуй, вообще было верить в сказки бати Эдваса. Нет ничего и никого изначально справедливого в этом мире. Нет рая для «хороших», нет высшей правды, нет никого, кто заступится за тебя, если ты сам не сдюжил, а вся справедливость - это только та, которую ты сам принес. Которую принёс на лезвии клинка и в сжатом кулаке. Сильный живет, слабый умирает. Жаль только, что Томас Барнс слабым оказался.

За такими вот мыслями Молчуна и застала новость о том, что конкретно его жизнь лидер нападавших решил сохранить, а вот односельчан признал бесполезными и приказал казнить. Всех, кто не представлял «ценности». То есть навесил на живых людей ценники, как в мясной лавке, и решил, что окорок и колбасу можно с собой взять, а вот кости суповые пусть в яму выгребную идут. Вот тебе и бескрайнее милосердие Матушки от ее золоченого прислужника.

Отвращение от осознания происходящего подступило к глотке Томми рвотным позывом, но, к ужасу своему, под тонкой пленкой омерзения плескалось облегчение и чуть ли не радость. Живой. Он выжил. Он проснётся завтра. Он будет есть, увидит солнце, почувствует ветер на лице. Отомстит, если сможет. Конечно. Да, конечно, Томми, говори себе, что рад возможности отомстить, если так будет проще свыкнуться с тем, что чувствуешь. Ну и сука ты, Томми…

Все.

Один за другим, викенцы, связанные, избитые, возвращенные лечебной магией с грани смерти, так или иначе, пришли в себя. Стоя на коленях на торговой площади, с кляпами во рту. Звуки боев стихли, пожары догорали. Собравшиеся солдаты проводили перекличку и выясняли потери.

Семеро молодых жителей деревни стояли отдельно, спиной с полусгоревшей "Cмеющейся Свиньи". На другом конце площади стенали остальные викенцы, охраняемые строем солдат.

Кроме охранников, следивших, чтобы они не ерзали на коленях и не поднимали слишком голову, было рядом несколько людей. Все тот же рыцарь-командор, мужчина лет около пятидесяти, с обветренным лицом воина, шрамами на лице и переломанным носом. Коротко обстриженными волосами и бородой цвета соли с перцем. Лайнелл Мортенсен, высокий и худощавый мужчина с тонким аристократическим лицом и светлыми, аккуратно расчесанными по бокам кудрявыми локонами, кривился на руку, видимо, исцеленную магией, но все еще беспокоящую. Чуть поодаль стоял мужчина в черном балахоне с позолоченным шитьем и красными оккультными символами, который, однако, был распахнут, и под ним виднелась мифриловая кольчуга. Капюшон был спущен, и маска висела на поясе, в результате чего было видно его лицо: лысый мужчина с аккуратно подстриженными усиками. На шее его был шрам, будто кто-то пытался перерезать ему горло. Он общался о чем-то тихо с рыжеволосой девушкой в темной куртке с красными разрезами на рукавах. Маски на ней не было, но Кеннет узнал в ней поймавшую его магичку.

Все разговоры закончились, когда на площадь выехала группа всадников. Рыцари в латах с флагами с символом их ордена. Но возглавлял их человек в доспехах по-настоящему роскошных, с чернением, позолотой, буквально покрытых разного рода символами, словно целый магический манускрипт. Табард из шелка с замысловатыми геральдическими узорами, бархатный алый плащ с меховой оторочкой.

Лицо его тоже выражало совершенство: красивый мужчина средних лет, с идеально уложенными по бокам волосами цвета вороного крыла, аккуратными усами и бородкой. Его зеленые глаза с интересом изучали все происходящее.

Солдаты, рыцари, маги, все стянулись к площади. Даже огры, которых оказалось аж трое, бубня что-то под нос прибыли сюда.

- Лорд Паладин Оккулярис!

Красно-черные преклонили колено перед своим лидером. Приняв их знак почета, наслаждаясь которым он провел пол-минуты, Лорд Паладин обратился к воинам.

- Братья и сестры! Вы выполнили сегодня долг перед Милосердной Матерью, Касторэджем и Королевой! Все жертвы принесенные были ненапрасны! Сегодня великий день! Вражеские козни были сорваны, наш город в безопасности, а в наших руках - священное знание, которое позволит обезопасить его, победить еретиков и нести свет истинной веры в земли иные и Вовне!

Речь была встречена всеобщими возгласами.

- Однако наша задача еще не выполнена. Продолжайте сохранять бдительность. Мы должны осуществить задуманное до конца, иначе проклятая змея, которая едва не вызрела у нас на груди, все еще может укусить нас! Продолжайте службу!

Рыцари вернулись к своим делам, а мужчина спустился с лошади с помощью одного из младших рыцарей и направился к группе лидеров.

- Почтенный Рыцарь-Командор Хальштатт. Почтенный Лорд Аркан-Оккулярис Ритт. Мистер Мортенсен.

Трое поприветствовали его еще раз.

- Я жду доклада об успехе нашей операции.

Командир рыцарей шагнул вперед первым.

- Мой Лорд Паладин. Зачистка деревни закончена. Жители под нашим контролем, пытавшиеся бежать - уничтожены. Возможно, нескольким удалось скрыться, я отдал приказ всадникам прошерстить окрестности. Но все персоны, обозначенные вами как имеющие значение - в наших руках. Деревня подготовлена к окончательному уничтожению. Осталось решить вопрос с пленными. К сожалению, мы понесли потери существенно больше, чем ожидалось. Четырнадцать братьев и сестер погибли, еще больше получили ранения.

Он опустил голову.

- Я готов понести любую ответственность за этот провал.

Лорд Паладин благородно развел руками.

- Рыцарь-Командор, не печальтесь. Вы выполнили свой долг. Мы были предупреждены о том, что сия деревня - обитель греха и порока. Местные культисты, колдуны и злодеи представляли серьезную опасность. Братья и сестры погибли за правое дело, осознавая свой долг. В контексте всей операции, потери приемлемые. Кроме того, насколько я понимаю, основные потери среди рядовых братьев и сестер, не посвященных рыцарей и служителей Аркан-Оккулярис?
- Так точно. Рыцарь-лейтенант убит в патруле на окраине и брат Аркан-Оккулярис погиб от стрелы во время последней битвы. Остальные - рядовые братья и сестры и сержанты.
- Хорошо. Я уверен, что вести о нашем успехе благоприятно подействуют на наши усилия по набору новых членов в Орден. Позаботьтесь о телах наших убитых, они заслуживают должного погребения, и мы не должны оставить следов. Лорд Аркан-Оккулярис Ритт, мистер Мортенсен?

Лысый маг и наемник сменили рыцаря.

- Мистер Мортенсен здесь прекрасно выполнил свою задачу, - начал маг, - он вместе со своим подручным сумел изобразить художника, оказаться в церкви в момент атаки и убедить "отца Неттла", - духовный сан Ритт произнес с явными кавычками, - в том, что он не имеет отношения к нападению. В итоге ему удалось нанести скрытый удар и занять контроль над церковью. Неттл в наших руках, записи Громвелла и его работы - тоже, все в полной сохранности.
- Мистер Мортенсен, у вас не было проблем с вашей, кхм, легендой?

Наемник пожал плечами.

- Нет, Лорд Паладин. Я сказал, что сначала займусь карандашными набросками, скетчами перед основной работой. Даже выполнил пару. Вот, взгляните.

Он показал лидеру лист бумаги.

- Мммм... а ведь неплохо! Получилось очень убедительно. Вы учились рисовать, мистер Мортенсен?
- Было дело, в юности. Отец настаивал на моем изучении искусств. Я учился игре на клавесине, рисованию и танцам.
- Уверен, все оказалось полезным в вашей профессии. Какие-либо проблемы в церкви? Подозрительные события?
- Нет, Лорд Паладин. Разве что картины эти действуют на нервы. Кажется, будто эти ангелы все смотрят на тебя. Но никаких голосов я не слышал, если вы это имеете в виду.
- Хм. Хорошо, пусть будет так. Лорд Ритт, а это, я так понимаю, те молодые люди, о которых шла речь?

Лорд Паладин подошел ближе к вам. Лицо его показалось подозрительно знакомым, как будто вы видели его где-то.

- Да, это они. Их связь с Громвеллом подтверждена моими предсказаниями и докладами агентов. На них сильная печать Вовне - сильнее, чем на Неттле. Возможно, Громвелл ставил на них какие-то эксперименты. Скорее всего, они сами не знают, что с ними происходит, но силы из темных сфер уже проникают в их разум через видения и сны. Нужно их внимательно изучать. Разум, тела.
- Разумеется, мой друг, разумеется.

Неожиданно, к вам пришло осознание. Вы видели "Лорда Паладина". Тогда он был выбрит и пострижен по-другому, но это тот самый джентльмен, который приезжал посмотреть на картины Громвелла и хотел их купить, а затем прислал "художника".

- Что насчет работ Громвелла?
- Я провел магический анализ, пока что они достаточно латентны, хотя скрытый потенциал пока трудно оценить. Картины забрать не составит труда, а вот фрески нужно снять с помощью специальной техники, если мы не хотим их повредить. Мои ученики должны справиться за несколько часов. Вы доставили свинцовые контейнеры, которые я просил?
- Разумеется, мой друг, разумеется. Итак, в целом, успех, успех...
- Лорд Паладин!, Рыцарь неожиданно обратился к своему лидеру.
- Один из наших братьев был захвачен в плен и допрошен этими людьми. Он сообщил нам, что они вели себя странно... но выглядели так, будто действительно не в курсе ереси Громвелла.

Лорд Паладин ущипнул ус.

- Были или не были они в курсе, это не имеет значения. Вы знаете, какой опасной ересь может быть. А наш брат, я боюсь, попал под искушение дурных сил. Боюсь, мы не можем это просто так оставить, угроза слишком велика. Позаботьтесь об этом, рыцарь-командор.

Рыцарь отошел и обратился к своим воинам. Через некоторое время, принесли бывшего пленного и поставили на колени его же товарищи.

- Твое имя, брат?
- Й..Йохан, мой Лорд Паладин.
- Ты позволил взять себя в плен этим людям, брат Йохан? - он указал рукой на вас.
- Их.. их магия и силы были сильны... но они были шокированы тем, что произошло... они молились Матери...
- Зло может принимать любой облик, брат Йохан. Ты был научен этому при поступлении в Орден. Ты позволил своему разуму ослабнуть и быть зараженному темными силами. Вина на этом лежит на мне, я послал тебя в эту обитель зла неготовым. Прости меня, брат. Рыцарь-командор?
- Лорд... Лорд Па...

Рыцарь взмахом меча снес Йохану голову. Мортенсен отступил назад, чтобы кровь не попала на его туфли.

- Благодарю, рыцарь-командор. Прискорбная, но неизбежная необходимость. Распорядитесь позаботиться о теле. Итак, мои друзья, нам стоит закончить наше задание. Лорд Ритт, займитесь эвакуацией работ. Прозекутор-Оккулярис Мински!

Он подозвал стоящего вдали красно-черного, в облегченной броне, черном плаще с капюшоном.

- Займитесь перевозкой особо ценных пленников.
- В Светлую Цитадель, мой Лорд Паладин?
- Нет. Мы не можем вести туда всех подряд, только Неттла и работы Громвелла. Привлечет ненужное внимание. Этих... - он кивнул на вас, - отправьте их на "Искупление". У меня есть договоренность c Королевским Судьей Блэкбрайаром. Тюрьма послужит нашим целям в качестве скрытого места для изучения этих... субъектов.
- Да, мой Лорд Паладин. Мы можем воспользоваться рекой, чтобы добраться быстрее.
- Прекрасно, прекрасно. Рыцарь-Командор?
- Лорд Паладин?
- Полевые допросы завершены?
- Большей частью.
- Закончите их. А потом - завершите нашу работу в деревне.
- ... Лорд Паладин?
- Мы не можем вести с собой всех жителей деревни подряд. Отберите тех, кто может представлять некую ценность. Остальных - уничтожьте. Сожгите все дома, убейте всех, кого мы не возьмем с собой.
- Лорд Паладин! Там же женщины... дети....
- Все поражены чумой ереси и зла, рыцарь-командор. Поверьте, мы сделаем им услугу, если освободим их от их несчастного существования. Угроза слишком велика. Воспользуйтесь ограми, если потребуется. Они все еще под нашим контролем. Убитые ими тела будут убедительным доказательством.
- Я...но... да, Лорд Паладин.

Рыцарь склонил голову.

- Хорошо. Тех, кто еще могут быть нам полезны, но не представляет особого интереса, отправьте в наш полевой лагерь. Мы сможем их переправить в Цитадель, когда это станет возможным. Или - ликвидировать, когда в них пропадет нужда.
- Да, Лорд Паладин.
- Прекрасно, друзья. Прекрасно. Если кто-то из жителей скрылся в лесах, скорее всего, они погибнут там от голода, как дикие звери. Но даже если выживут, их слова не будут иметь значения. Репутация Ордена безупречна. Если им хватит смелости обвинить нас в чем-то, мы быстро разберемся с сбежавшими крысами. Да, так и будет. Друзья, поверьте, сегодня великий день. Первый шаг к началу нашей истинный победы, к триумфу нашей веры! Пройдемте в церковь, я хочу взглянуть на наши трофеи. Пощадите, кстати, церковь. Прекрасная архитектура. Может быть, мы сможем её переосвятить в будущем.
- Лорд Паладин....
- Ах да, мистер Мортенсен. Ваше вознаграждение у казначея, все как оговорено. Я надеюсь, в будущем мы сможем воспользоваться вашими услугами. Но я прошу вас пройти со мной в церковь. Вы - человек не чуждый искусству, как выяснилось. Нам с вами будет что обсудить. Удовлетворите мою небольшую просьбу?
- Кто платит, тот и заказывает музыку, - пожал плечами наемник.
- Прекрасно, прекрасно. Пойдемте, друзья!

Группа отправилась к ступеням церкви, а вам на головы надели мешки. Были слышны команды солдат и панические вопли ваших земляков, но скоро глухо завязанный мешок скрыл и заглушил их. Вас схватили и потащили куда-то, после чего загнали, судя по всему, в какой-то крытый вагон.

Остатки деревни, где вы провели всю свою жизнь, залитые кровью и огнем, так и ушли от вас не поправившись, в темноте и тишине...

Оуэн, Септ.

Оуэн потащил своего напарника в сторону, пытаясь найти укрытие от всадников. Cепт, видимо, все еще пребывал под воздействием разговора с пленным, поэтому какого-то внятного ответа не дал. Дети заметались, не зная, бежать ли за ними, или дальше по дороге, в конце концов, выбрали второй вариант.

Пара молодых викенцев укрылась за чьей-то дровницей, которая чудом избежала огня, и пыталась прикинуть дальнейший путь. Получалось, что нужно или идти вглубь, куда-то по следам Кеннета, или пытаться переправиться через ручей пешком. Задача эта была вполне осуществима, хотя и опасна, но если бы получилось - можно было бы рвануть в лес. Но судьба распорядилась другим образом.

Всадники, один из которых был рыцарем в доспехах, подобных лидеру патруля, с небольшим флагом на копье, а двое других - рядовыми бойцами в кольчугах, с более примитивными шлемами-шапелями с широкими полями. Они без труда догнали детей и погнали их обратно в сторону деревни.

Петер плакал, двойняшки обняли друг друга, Михаэль хватал воздухом ртом, будто рыба, выкинутая из воды.

- Где культисты, которые напали на наших солдат! Где, отвечай! - кричал рыцарь.

Михаэль несколько секунд стоял в ступоре, после чего показал рукой в сторону дровницы.

- Там! Туда они пошли! Пожалуйста, не убивайте, я вас прошу!

Показав сигналом одному из конников следить за детьми, рыцарь со вторым двинулись в сторону дровницы. Оуэн и Септ попытались выбежать к ручью, но не успели. Всадники сшибли их с ног тяжелыми, но не смертельными ударами.

Очнулись они оба уже связанные, стоя на коленях. Пред ними была все та же сцена, рыцарь с двумя солдатами, теперь уже спешившиеся, и дети.

- Пожалуйста, я вам все сказал! Отпустите нас, - плача причитал Михаэль.

Один из создал мотнул головой и повернулся к рыцарю.

- Рыцарь-лейтенант, может, ну их? Мы сюда еретиков и культистов пришли ловить, а это же реально дети. Что мы с ними делать будем, потащим их обратно в город? Будем держать в казематах? Зачем? На улицу выкинуть или в приют, так проще их сейчас убить.

Молчание рыцаря, чье сосредоточенное лицо было открыто поднятым забралом, заставило бойца вздрогнуть.

- Нет, нет, я на такое не подписывался. Праведный Кулак - Праведным Кулаком, но Матерь такого не одобрит!
- МОЛЧАТЬ, БРАТ-ЕФРЕЙТОР!

На минуту воцарилась тишина, даже дети перестали плакать. После чего рыцарь подозвал латной перчаткой Михаэля. Второй рукой он вытащил кинжал. Мальчик дрожал, слезы лились по его лицу, но он продолжил идти вперед.

Рыцарь-лейтенант указал на него кинжалом:

- Ты здесь старший. Куда собрался идти?
- В.... в дер... деревню.... Фен...Диттон... тетя там есть... у меня...
- И ты думаешь, что дойдешь?
- С папой.... ходили... дойду...
- Тогда слушай сюда. Когда дойдешь, ты никому не скажешь, о том что видел здесь. Нас здесь не было. Твою деревню сожгли огры, убили всех твоих родных и друзей. В деревню возвращаться нельзя, огры здесь останутся, когда мы уйдем. Это правда, останутся. Ты понял меня?

Побелевший Михаэль кивнул.

- Дай свою руку.

Мальчик протянул руку. Рыцарь резко схватил её и провел по ней кинжалом, оставив глубокий порез. Михаэль вскрикнул.

- Клятва на крови. Поклянись, что сделаешь как я сказал. Перед лицом Матери Милосердной, что никому не скажешь про нас, только про огров. И проследишь, чтобы твои младшие друзья тоже ничего не сказали. Как старший. Понял меня? Клянись.
- К... клянусь... Матерью.... Милосердной...
- Хорошо. Шрам тебе останется на память. Если я узнаю, что ты нарушил клятву, я вернусь и сниму с тебя и твоих друзей шкуру этим ножом. Понял меня?

Михаэль закивал.

- Ну а теперь все. Беги.

Постояв несколько секунд, все еще не веря случившемуся, он собрался с силами, обхватил детей и побежал в сторону мостка.

На некоторое время снова воцарилась тишина.

- Спасибо, рыцарь-лейтенант!
- Не благодари, мы еще можем сильно об этом пожалеть. Лучше навьючьте этих двоих на лошадей. Подходят под описание ценных пленников, рыцарь-командор пожелает взглянуть на них.

Брат-ефрейтор и его молчаливый товарищ начали приматывать Септа и Оуэна поперек лошадей.

Молчун, преисполненный неизвестно откуда взявшейся уверенности, что на этот то раз он точно сумеет достать вертлявого стрелка, уже почти опустил топор на удачно подвернувшийся затылок, когда Оуэн ловкой подсечкой сбил того с ног, подводя черту под скоротечной схваткой. Добить копошащегося под ногами черно-красного ублюдка хотелось безумно, но воспитанник Джозефины явно хотел взять врага живьём, так что вместо того, чтобы развалить тварь надвое, будто березовое поленце, Томми лишь припечатал пяткой тянущуюся к выроненному мечу пятерню, похожую на огромного отвратительного паука. Припечатал, правда, с удивившим даже его самого чувством глубокого удовлетворения. Будто жил он ради того, чтобы слушать, как кости всякой сволочи под его ногой хрустят.

Шумно выдохнув через стиснутые до ломоты зубы, Молчун с некоторым трудом, но все же разжал сведенные злобной гримасой челюсти, аккуратно крутанул ноющим после попадания болта плечом и оглядел поле боя, усеянное трупами непонятных налетчиков. Оглядел и…и будто не трупы изрубленные увидел, а пару курей, хорьком задушенных. Ну, Беллу, пожалуй, было жалко; хорошая была псина. А этих вот скотов нет. Они же, строго говоря, даже людьми не были. Скорее уж взбесившимися животными, вроде волков, что особенно лютыми зимами подходят к деревне совсем близко в поисках собак, детей и одиночек. Мерзостью, что носит человечьи лики, чтобы скрывать свою грязную суть. Выродками, пришедшими убить их родных.

Сестры! – хлестнула словно пастуший кнут внезапная мысль, так резко вырывая Томми из странных размышлений о природе их врага, что он даже сжался немного, будто от реального удара, ощерив зубы в поистине зверином оскале.

Но это все длилось лишь на мгновение. Хватит. Прочь размышления, прочь раздумья, прочь эту пугающе-странную тянущую тоску по мгновению, когда ощущаешь, как лезвие топора, входит во врага. Встряхнуть головой, сплюнуть наземь, насупиться, как ни в чем не бывало, и вперед. Где-то там в деревне Роза, Элли и мальчишки еще могут быть живы, а значит его путь лежит туда.

– Там наши еще бьются, я слышу, – то ли прохрипел, то ли просипел Молчун, выдавливая слова между тяжелыми вдохами. – Я к ним, а потом к своим. Идемте все. Может еще сдюжим, если это ворье все такое же убогое, как эти пятеро.

Ждать, что решат остальные (ну, кроме Кеннета, которого уже как след простыл), он готов не был, и поэтому почти сразу зашагал на звуки боя, стараясь хоть немного усмирить горящие после часового забега по лесу легкие и выровнять дыхание. Остановился только раз, отойдя уже шагов на пять, и как-то очень грустно посмотрел на остальных через плечо:

– Не вышло у нас как в приключении, да?

Бой потихоньку стихал.
Враг разбегался - а Кеннет все еще не до конца понимал, какого черта тут происходит.

Он метал во врагов что под руку попалось, и разок даже удалось неслабо залепить, но все остальное ушло мимо.
Когда адреналин немного схлынул, Кеннет обнаружил, что вокруг-то... трупы.
И Белла порубленная, и эти мужики в красно-черном, и вообще.

И остальные зачем-то собрались вокруг последнего, обезоруживать - как будто других проблем нет.
Халфлинг осмотрелся: никого другого видно не было.
А ему нужны было кровь из носу вытащить инструменты из дома, и механизмы, и всё остальное!
Это было всё, что у него было, последнее, за что он вообще мог цепляться тут.

Если оно сгорит - это же, ну. Правда придется идти, черти знает куда.
Без подготовки, что моральной, что материальной.

В общем, Кеннет юркнул в кусты - и двинулся в сторону своего дома. Вытаскивать сокровища.

Отдернул руку от спины Молчуна, которого до того лечил Эдвас магией — как самого окровавленного из своих. Все они теперь, наверное, свои. Словно сироты из приюта Викена. Мысленно парень родных уже похоронил, но ещё не смирился с потерей.

Отдернул руку и пошатнулся — за копьё держась, оглядываясь кругом. Всюду кровь, свежая. Парящая. Труп Беллы прямо под ногами, справа. Голова распалась и кость белеет на красном. Снова полуэльфа замутило и он словно пьяный закачал головой. Когда шагал вперед, следом за спиной рвущегося в бой Томаса, не замечал. Кто-то сзади кричит, непонятно. Враг – окруженный тоже кричит, ещё бормочет. Тарабанщина. Не понять ни слова. Проклятье!

Снова коснулся двумя пальцами спины парня впереди, нарисовав прежде в воздухе круг. Молитва об божественном руководстве, на абиссале звучала странно – чужеродно. За язык цеплялась. Но работала, а это сейчас главное. Томас сможет отомстить. Самому подойти и ударить копьём не вышло. Руки дрожали, ноги вело. Как бы не зарубили его прежде самого.

Нэйт где-то позади, враги вроде бегут. Почти победа? Горькая, как пепел на зубах. На лице Эдваса написано мучение, хоть и затянулась его рана на плече незримыми усилиями Септа. Пылающая деревня впереди, перед глазами.

За что Милосердная Матушка?
За что это нам?!

Вооруженный мечом боец отбил атаку Томми, но получил удар в спину мечом Оуэна. Вдобавок, Нейт, собрав в кулак свои резервы, ударил по его разуму, заставив пошатнуться.

Солдат крутился на месте, крутя трясущимися руками мечом то в одну сторону, то в другую, глаза с расширенными до упора зрачками явно ничего не видели. Его зубы стучали, выбивая мерную дровь.

- Дьяволы! Демоны... не возьмете меня живым!

Услышав голос Септа, он повернулся в его сторону и закричал: "НЕ СЛЫШУ ЛЖИ! НЕ СЛЫШУ ЛЖИ!" - продолжая пошатываться.

Его собрат получил в плечо арбалетную стрелу от Айлинн. Он пошатнулся, и даже на большом расстоянии был слышен его вскрик. Бросив арбалет, он схватился свободной рукой за болт, но продолжил бежать вглубь деревни. Скоро он скрылся за столбами пыли и дыма.

Сорвав голос криком, солдат прохрипел:

- Убейте меня. Закончите с этим. Убей...те....

Тем не менее, он все еще пытался поддерживать стойку, готовясь отразить удар.

  Музыка – только в ней спасение, когда за пеленой слез все размывается, когда сердце колотится так, словно готово выскочить наружу, когда открывшееся взгляду терзает душу так, что вся прежняя боль по сравнению с этим кажется смешной и незначительной. Только «перезвон серебром меж пальцев ручьем» может остановить, когда одновременно хочется и упасть на колени и вцепиться в родную землю, завывая не хуже профессиональной плакальщицы, и когда скрюченные птичьей лапой пальцы желают безо всякого оружия вцепиться в глотку тем, кто причастен к царству смерти и огня в Викене.
  Руки девушки, буквально рванувшей ремень лютни, дрожат, не попадают с первого раза по струнам. Плечи сведены судорогой, стали почти как каменные, чуткие подушечки не чувствуют отзывчивости ладов. В горле сухо, как в пустыне, зубы сведены до скрипа, а внутри все словно оборвано, пульсирует комком боли и неверия, словно кто-то играет на ней стакатто.
  Пальцы сжимаются на грифе, словно хотят его задушить – и тут же становятся мягкими. В голове – хриплый галечный голос старого Брана: «Держи лютню так, словно держишь птицу – чуть слабже, и она улетит, чуть сильнее – убьешь». Резкий, тревожный удар по струнам рождает мелодию. Обычно аллегро поют более веселые вещи, но сейчас в сердце певицы не осталось ни капли радости.
Я знаю то, что со мной в этот день не умрет:
Нет ни единой возможности их победить.
Но им нет права на то, чтобы видеть восход -
У них вообще нет права на то, чтобы жить.

  И снова – нота резонирует в воздухе, своим звучанием творя незримый щит между девушкой и ее страхами и слабостями. Она не отрезает ее от боли, не отрезвляет от бешенства, но дает силы делать хоть что-то, а не стоять столбом. Выкристаллизованная, острая ярость становится оружием, и всяческие мысли о жалости к людям и доброте к другим смывает эта темная, густая волна. В иное время Айлинн убоялась бы обуревавших ее эмоций, но сейчас принимает их, как что-то должное, с мрачной и торжественной радостью человека, обретшего возможность отомстить за свои страдания.
  Свист и тяжелый удар в предплечье заставляет поднявшую было за арбалет бардессу взвизгнуть и схватиться за пораженное место. Белый пышный рукав рубахи окрашивается алым, набухает кровью, текущей сквозь пальцы. Это был не первый раз, когда Анна проливала кровь, но раньше это было или из-за нелепой случайности, или по собственной безалаберности – теперь же ее просто и незамысловато хотят убить. Также, как мистера Беарнса, также, как тетю Леону – это же она лежит перед своим домом? – также, как и всех остальных.

  - Тва-ари! – дико вопит она, стреляя в обидчика, почти не целясь, влекомая болью и озлоблением.
  Почти утратившей рассудок от увиденного Анне даже в голову не приходит, что сейчас она пытается убить человека, мыслящего, чувствующего, и, наверное, в чем-то неплохого. Сейчас обидчики для нее хуже гоблинов, хуже демонов, отвратнее всего, что только можно придумать. Под разочарованный вой девушки тупоносый болт пролетает мимо, а стрелок даже ухом не поводит. Прошипев сквозь зубы невнятное ругательство, она подрагивающей от напряжения рукой тянется за новым болтом и торопливо начинает крутить ворот: только бы успеть выстрелить, только бы принести воздаяние тому, чья душа сейчас кажется темнее самой черной ночи!

  Слезы продолжают катиться из глаз, размазывая тушь еще сильнее. Она не успела смыть прошлые следы, на которые указал добрый Септ – а теперь к размазанным следам присоединяются неровные траурные дорожки. Одесную кипит бой, кто-то кричит, звенит сталь, но Айлинн внезапно становится все равно: весь бескрайний мир сужается до одного незнакомого мужчины, само существование которого кажется оскорблением всему доброму и светлому. Краем глаза певица еще улавливает, что знакомые силуэты стоят на ногах, а, значит, все свои живы – и этого ей сейчас достаточно.
  Снова выстрел, и снова промах, и снова шипение сквозь зубы, как от гадюки, на которую нечаянно наступили.

  Она не может, не хочет понимать, как можно даже помыслить о том, чтобы оставить в живых убийц. Кто бы они ни были, молятся Милосердной или нет, убивали деревенских с охотой или просто выполняли приказ – в сердце Анны сейчас нет ни капли жалости. Забыты слова Джозефины, забыты собственные опасения, оставлена за спиной прежняя легкомысленная бесшабашность и лихие улыбки.
  Была ли это жестокость, или голову подняло что-то темное, что всегда сидело внутри? Вряд ли – скорее всего, это были просто боль и страх за своих, попытка хоть как-то отрешиться от собственных страданий бессмысленной местью. Айлинн была нужна хоть какая-то цель, какой угодно смысл, лишь бы не рухнуть в пучину отчаяния, и она избрала самый простой и очевидный вариант. Должна ли она себя за это винить? Возможно. Но не сейчас – сейчас ей требовалось только одно: заглушать свою боль болью других.

  - За маму, за дядю Эдди, за мистера Турнгем… - бормочет она, доставая болт и старательно прицеливаясь в спину бегущего. – За вас за всех, за Викен, за мой дом…
  Снова выстрел пролетает мимо под разочарованный вздох бардессы. На миг девице кажется, что ее преследуют одни неудачи, но тут же, словно отвечая на ее невысказанные жалобы, окровавленной и немилосердно саднящей руки касаются чьи-то мягкие целебные чары, стягивая края раны и останавливая кровь. Боль плотская отступает, оставляя только страдание сердца. Не оборачиваясь, Анна бросает сквозь зубы короткое:
  - Благодарю!, - и снова суетно вертит ворот под новую негромкую «молитву», - Пепельная Хозяйка, Рождение и Смерть, Начало и Конец, направь мою руку, пролей кровь за кровь…

  Толи обращение к богине, толи исцеленная рана делают свое дело – с целеустремленностью гончей болт находит свою цель, вонзаясь в плечо убегающего. Мужчину бросает вперед, но он остается на ногах – и восторженный выкрик полуэльфийки сменяется проклятьем.
  - Стой, гадюка! Дай отомстить! – орет она, снова готовясь к выстрелу в тщетной надежде, что успеет быстрее, чем солдат скроется из вида.

  Обратный путь Оуэн проделал молча. Не поддерживал обсуждение письма, не рассуждал о том, чем их встретит деревня. И, заметив дым над местом, где располагалась деревня, он практически не удивился, словно ждал подобного. Не стал он и пытаться обнадежить спутников, уже представивших жуткие картины, или напротив, пытавшихся придумать успокаивающие объяснения. В деревню явно пришла беда, и она была связана с тем, что обнаружил их отряд.

  Дальше парень двигался максимально экономия силы, насколько это вообще было возможно, когда добрая половина отряда рвалась сквозь лес, не замечая препятствий и лишь чудом избегая серьёзных травм. Эмоций наружу, как ему казалось, он не проявлял, лишь тень исказилась ещё более обычного, - к удлиннившемуся лезвию вместо руки добавились ещё два рваных крыла на том месте, где у тени была спина.

  И все-же, добраться до деревни, сохранив силы и дыхание, не вышло. Уже на подходе, достав клинок и всматриваясь в горящие дома и жителей, ставших жертвами неизвестных налётчиков, Оуэн запретил себе думать о Гроге, Джозефине и остальных, и лишь раз за разом вспоминал советы последней, как сражаться, когда ты устал и выдохся, а противник тебя сильнее, опытнее и лучше экипирован.

Нэйт медленно и довольно небрежно, словно бы не замечая веток, которые хлестали его по бокам когда он их раздвигал, а затем, по мере продвижения, отпускал, продрался сквозь кусты туда, где недавно стоял вождь гоблинов, в голову которого маг только что проник. В одной руке парень крепко сжимал кухонный нож, спёртый ещё утром с кухонного стола. Вторая рука просто была собрана в кулак. В походке его что-то неуловимо изменилось.

Остановившись над тем местом, где был враг, Неттл наклонился к земле и понюхал, а затем и потрогал пальцами капли пролитой крови. Натекло, разумеется, немного: большая часть осталась у гадёныша на одежде. Но кое-что монстр всё-таки после себя оставил. Кровь была... обычной? Нэйт даже облизал окровавленный палец, пробуя образец на вкус. Да, практически такая же...

- Не сдох... - задумчиво произнёс он, не особо стараясь понижать голос и глядя вслед бегущему врагу. Примерно в таком состоянии его и нашли товарищи.

Кеннет хотел что-то ответить и Септу, но...
Парень-то был хороший. По-настоящему хороший.
Он наверняка совершенно искренне переживал за халфлинга и сочувствовал.

В общем, Кеннет махнул рукой на Оуэна и занялся своими делами.

***

По пути к гоблинам халфлинг шел хмурый, все еще пережевывая прошедший разговор.
Не совсем потому, что он его сильно волновал - скорее, чтобы отвлечься от мыслей о том, что уже скоро ему придется, вероятно, вступить в драку.
Настоящую, а не как раньше. Где кто-то может пострадать, или умереть.

В этот момент к нему подошла Айлинн, тоже постаравшаяся его успокоить.
На нее злиться было вообще просто без толку - слишком она уж позитивная для этого.
Да и сложно - больно красивая.

В общем, Кеннет просто кивнул:
- Верно.

***

А затем уже и лагерь гоблинов.
Честно говоря, Кеннет заметил, что у него дрожат руки и ноги - но это был не приятный мандраж, когда забираешься к кому-то в дом, чтобы стырить вяленного мяса: когда у тебя под ногами скрипит половица, когда слышишь голоса и шаги в соседней комнате.
А паршивый, как в темноте.

В общем, чтобы это скрыть, в том числе, Кеннет зашел чуть-чуть в заросли - чтобы и "свои" не видели.

  На слова Оуэна о Джозефине девушка инстинктивно дотронулась до рукоятки рапиры, и тут же одернула руку от теплого металла, словно боясь обжечься. Не зная, куда после этого девать руку, она несколько раз дернула ей, словно активно жестикулировала в разговоре с неизвестным собеседником, которого пыталась в чем-то убедить, и в итоге, вздохнув, принялась накручивать на палец многострадальную прядь.
  - Да помню я, - отозвалась полуэльфийка невесело, - и шапкозакидательских настроений у меня нет. Не полезу я в первые ряды… Но и от Приключения не побегу!

  Конфликт тем временем угас, оставив после себя лишь тлеющие угли нерешенности, из которых еще могло с легкостью зародиться новое пламя. А все почему? Потому, что мальчики ее не послушали, каждый считая ниже своего достоинства извиняться. Упрямцы, и через это все их проблемы: даже если чувствуют за собой вину, то все равно не признают, боясь, что это сочтут за слабость. Вывод из этого напрашивался сам собой и был проще пареной репы: последить за ребятами какое-то время, чтобы недовольство не вылилось в «ты мне бац, я те хряс, ты мне в нос, я те в глаз».
  А пока следовало обратить внимание спорщиков на то, к кому надо прислушиваться, чтобы не сглупить. С довольной улыбкой, снова пришедшей на место праведному раздражению – словно солнце выглянуло из-за туч – бардесса горделиво подбоченилась:
  - Ну что я говорила? Спасибо, дядюшка Барнс! Вот видите, вопрос решился сам собой, и решился бы раньше, если бы вы не ссорились, а слушали меня, и дождались мнения профессионала. Я рада, Оуэн, что ты прислушался к гласу разума! Ну что, забираем наши первые трофеи, самую настоящую военную добычу, и отправляемся в логовище наших злобных врагов, так и жаждущих разрушить мирный покой нашего дома?
  Конец фразы девушка произнесла с должным пафосом, но пляшущие в глазах бесенята и выражение искреннего веселья на подвижном личике не оставляли сомнений, что все это не всерьез.

  Когда все выступили, Анна догнала Кеннета и пристроилась рядом с полуросликом, негромко начав:
  - Не бери в голову, дружище. Никто не хотел тебя по правде обидеть, а если кто что и сказал, так это в сердцах. Я знаю, что ты не считаешь нас всех посторонними, и не чувствуешь, что Викен и все викенцы тебе чужды. Ты – хороший парень, уж я-то знаю и, как служительница искусства, чувствую это. В общем, - на плечо собеседника легла тонкая кисть с длинными пальцами, от запястья которой приятно пахло свежестью ландышей, - знай, что я тебя поддержу. Мы же не «здравствуй-до свидания», верно?
  Приотстав, девушка уже чуть громче обратилась ко всем, напомнив о недогоревших посланиях. А чтобы у всех было, о чем подумать в дороге, озвучила написанное и предложила к обмозговыванию свои версии, по три на каждое письмецо. Сочтя на этом свой долг выполненным, она, заложив большие пальцы за ремень и негромко насвистывая, принялась осматривать лес в поисках зеленокожих мерзавцев.

  Вскоре отряд без происшествий добрался до лощины. Замолчавшая, наконец, Айлинн, следуя указаниям разведчиков, высунулась из кустов, с любопытством рассматривая гоблинов, с которыми вживую никогда не сталкивалась. Маленькие зеленокожие были забавными и казались совершенно не опасными, но из баллад бардесса хорошо знала, что эти трусливые и жестокие чудовища в большом количестве могут стать проблемой даже для опоясанного рыцаря, не то, что до группки деревенских авантюристов.
  Скрывшись обратно, Анна тихо-тихо обозначила свое мнение:
  - Что дальше делать – я не представляю, мальчики, и поэтому буду слушать вас. Так-то единственное, что мне приходит в голову – попытаться неожиданно разобраться с теми, кто слева, пока на шум не примчались остальные. А в целом, наверное, лучше мне достать арбалет и устроиться за спиной мистера Барнса, помогая вам оттуда. Дядь Томас, вы же не против?

  Наблюдая за мирно беседующими гоблинами, девушка осталась при прежнем мнении, что враги –полуразумные зверьки, только по чистой случайности похожие на людей, полуросликов, гномов и так далее. А значит, убеждала она себя, сражение с ними недалеко уйдет от охоты: ведь подстреленного зайца никто не жалеет, верно? И это не смотря на то, что он будет покрасивее гоблы!
  Вот только червячок сомнения никак не хотел униматься, продолжая нашептывать, что убийство даже таких нехороших созданий, как гоблины – все равно убийство, пускай и из самых благих целей. Об этом Айлинн старалась не думать, но поблекшая вымученная улыбка и поджатые губы выдавали все ее душевные тревоги с головой.

Отряд начал изучать загадочный лагерь.

Септ и Айлинн довольно быстро осознали, что обгорелые обрывки бумаги принадлежал к разным листам. Некоторые выглядели гораздо более грязными и старыми чем другие. Белла подошла к ним и начала аккуратно обнюхивать место у края выкопанного убежища. Проследивший за ней Оуэн обнаружил на земле следы чего-то, похожего на птичий помет. Видимо, у местных обитателей была клетка с какими-то летучими гонцами.

Бумагу кто-то изорвал в клочья и тщательно сжег в костре, поэтому особо много выудить не удалось.

С трудом Сетп и Анна собрали куски того, что выглядело как сердцевина одного из листов:


ЖАТЬ НАБЛЮ
ВЕЛЛ ОСТАЕ
ЛЕННО СООБ

Другой обрывок был с края и выглядел более свежим.


ЧАТА
ГЕНТА
АГЕРЬ

В это время Кеннет, осматривая следы на краю укрытия вдруг понял, что они ему что-то напоминали. Три следа, с характерным надавливанием. Два под коротким углом, против друг друга, третий под длинным поперек. Это тренога, на которую было установлено что-то длинное и вытянутое. Судя по различающимся бороздам от следов, устройство могло как-то двигаться на зафиксированной треноге.

Сделать дальнейшие выводы, сопоставив следы с местом не составило особого труда. Это была большая, установленная на треногу подзорная труба. К югу от холма раскидывала сначала сосновый лес, который, по мере спуска, постепенно спускался березняком. Прямой дороги к деревне здесь не было, так как пришлось бы идти в гору среди густо заросшего леса. Но к горизонту холм начал редеть. Казалось, приглядишься еще немного - и увидишь ручей, через который они перешли. А за ним и основная дорога к развилке до Лонг Стэнтона.

Септ изучил клеймо на мече. Сначала оно не казалось знакомым, но затем он вдруг вспомнил, что видел похожий щит, правда, с явно более отчетливо прочерченными крыльями в церкви, на одной из старых икон, принесенных основателями часовни, еще до отца Громвелла. Отец Громвелл, кажется, говорил, что это один из символов Матери Милосердной как защитницы порядка, но в Викене этот символ почти не применялся.

Нэйт в это время просто обходил окоп, пытаясь найти что-нибудь интересное. И ему повезло. В одном месте он обнаружил, что земля явно была недавно прикопана. Разрывшив землю, он вытащил аккуратно сложенный плотный сверток, в котором была завернута коробка. В нем было две бутылочки с красноватой жидкостью, моток веревки, фонарь и банка масла для него. Кроме того, там было несколько монет. Пара крупных, странных, восьмиугольных монет из меди, и одна серебряная, квадратная. На ней будто было отчеканено что-то вроде башни.

  Под такие немудренные разговоры Айлинн и Оуэн добрались до фермы Джозефины. К вящему прискорбию девушки, за разговорами о предстоящем боевом походе на гоблинскую орду не удалось обсудить не менее важные новости, к тому же более близкие, чем какие-то зеленые бандиты. Поднимать их при наемнице на покое вряд ли было правильно, так что бардесса решила, что вернется к ним по дороге назад – тогда уж точно ничего не помешает поговорить, пускай и коротехонько!
  Полюбовавшись, как Джозефина распекает батраков, девушка аж приосанилась: уж она-то знает, с какой стороны браться за оружие, врага не боится, и может любому показать, кто здесь хват, а кому в руки ухват. Дождавшись, пока наемница закончит разбираться с криворукими олухами и подойдет к забору, полуэльфийка распахнула объятия и, в несколько резвых шагов преодолев расстояние до женщины, повисла у той на шее, радостно завизжав:
  - Здрасте, тетя Джоззи! А вы в точку – дядь Грог нас на битву с гоблинами посылает, потому что мы, за исключением вас, опытных и умелых, надежа и опора деревни!

  Разорвав объятия, певица отскочила на пару шагов, лихо прокрутилась на одной ноге и, сорвав с головы берет, низко поклонилась наемнице:
  - Леди Джо, ваша смиренная рыцарь просит благословить ее на подвиг ратный изгнания зеленокожих чудищ с окрестностей достославного Викена, и просит выдать ей благородную сталь рапиры из арсеналов ваших, дабы она смогла покарать ей тех недругов, что вплотную сунутся. А то кинжалом моим острым, немало колбас да грудок куриных вспоровшим без жалости, с гоблинами воевать не с руки!
  На ироничную ухмылку Джозефины полуэльфийка, ни капли не смутившись, ответила – хотя правильнее будет сказать «ответствовала», столь много театральности было во фразе:
  - Не зря вот уже несколько лет как я, отрывая время от песен, что в крови моей звенят, прихожу сюда, на плац этот тренировочный, и с рапирой занимаюсь, чучел опасных побеждая и даже иногда попадая в цель так, что оружие мое не вязнет напрочь в соломе да мешковине. – не делая паузы, на одном дыхании, Анна сменила тон на просительный, - Ну те-еть Джо, а вдруг они и вправду ко мне подлезут, не лютней же их гвоздить и не флейтой карать…

  Согласие женщины вызвало новый всплеск бурных эмоций, аплодисменты и громкое:
  - Спасибочки! Я вас обожаю!
  Улыбка померкла и весь ажиотаж пропал, когда воительница на покое предупредила, что отдает девушке самое настоящее боевое оружие, ужа попившее крови. Потянувшаяся было за клинком, Айлинн отдернула руку и даже отступила на полшага назад, с опасением воззрившись на оружие:
  - Вы думаете, что клинок, который я возьму в руки, изменит меня, научит решать вопросы силой и жестокостью там, где можно все решить добрым словом? Что я буду применять его не для спасения своей жизни и жизней друзей, а для дурных вещей? О-ох… - взлохматив пятерней волосы, бардесса воззрилась сначала на чистое небо, а следом, не найдя ответа наверху, на чистенькие носки собственных сапогов, которые оставались столь же безмолвными, как и в момент, когда их построили.
  Вздохнув, как кающаяся грешница, девушка решительно шагнула вперед, протягивая руку:
  - Я вас поняла и запомнила ваши слова, тетя Джозефина. Постараюсь не обнажать клинок без нужды и не делать того, о чем потом могу пожалеть. Я, - она шмыгнула носом, мигом убив всю серьезность речи, - знаю, то оружие не терпит беспечности, халатности и веселья, и буду серьезной, когда придется брать его в руки. И… я не посрамлю клинка, что вы дали мне, и буду всячески слушаться и Оуэна, и вас, и буду чаще ходить тренироваться, а не как прежде, от случая к случаю.

  Приняв рапиру, Анна склонилась перед наемницей в полупоклоне:
  - Благодарю. – после чего приладила ножны к поясу, проверив, легко ли выходит клинок, и ничто ли не мешается. Удовлетворившись результатом, она кивнула самой себе, и надела, наконец, берет, привычно заломив левый край на ухо.
  Выслушав советы бывалой искательницы приключений, певица непривычно сдержанно кивнула:
  - Мы поняли. Засады, ловушки, яды. Смотреть под ноги, не шуметь, быть начеку и ждать любой подлянки со всех шести сторон. Постараемся не вляпаться обеими ногами в то, что они нам приготовили.
  Ну, - полуэльфийка задумчиво подергала кончик заостренного ушка, - мы тогда поспешим назад, теть Джо, а то и вправду нас уже ребята заждались, поди. Да и Эдвас просил поспешать… В общем, до скорого! – вымученно улыбнулась она, еще не отошедшая от осознания, какой дар ей достался. – И спасибо за рапиру!
  Пойдем, Оуэн! – зовущим жестом позвала она напарника.

  Большую часть обратной дороги Айлинн молчала, приходя в себя и отгоняя видения разумного клинка, побуждающего ее творить жестокие и злые вещи. Наконец, убедив себя в том, что наемница просто призывала ее быть серьезнее и не думать, что рапирой можно махать где угодно и когда угодно, она поуспокоилась и снова разулыбалась, окидывая взглядом деревню, надеющуюся на ее, девицы Линсен, помощь и защиту.
  - Слыхал, обратилась она к спутнику, решив-таки поделиться теми самыми «прочими важными новостями», - у Люсьена Хербаста, кажется, новая девушка появилась: намедни видели, как он с Лиззи под ручку ходил. Да нет, не с той, которая толстая, а с рябой! А еще у старого Фарелла снова забор прохудился, второй раз за седмицу, между прочим, а сын старшой его никак не починит – пришлось старику самому трудиться. Ну и я помогла маленько, чего уж не помочь. А у Рисы опять молоко убежало – говорят, ее кто-то сглазил. И еще, представь…

Конец лета в Викене. Лучшая пора. Работа в знойную жару - уже позади. Промозглые ветра сырой осени, мороз и снега зимы - еще впереди. Скоро новый урожай, скоро праздник Яблочного Спаса, когда отец Неттл посвятит плоды во имя Матери Милосердной за её доброту и божественную помощь. Яблочные пироги и сидр до набитого как бочонок желудка, пляски у костра всю ночь напролет. Ускользающе короткая, но такая нужная благодать, время, ради которого стоит трудиться, стоит жить.

Но не все спокойно в этом раю. Иначе на окраине деревни вас не собрал бы главный деревенский охотник, Дикий Грог.

Мужчина уже подходящего к концу среднего возраста, с каштановыми волосами с седыми нитками, собранными в хвост волосами и густой, но подстриженной по краям бородкой, курил трубку, опершись плечом на ограду. Рядом с ним сидела одна из его гончих, целиком черная, значит, Белла.

- Аха, юнцы! Я вас уже заждался. Ну что там у нас, - он затянулся из трубки, - хотели вы у меня приключения? Ну что, получите.

Вы слышали уже несколько дней, что за пределами деревни были какие-то проблемы, какие-то возможные неприятности, но совет деревни пока держал язык на замке, не рассказывая подробностей даже своим родным и близким.

- Итак. Приключение. Все как в книжках, которые вы таскали у отца Громвелла, храни его Матушка Милосердная. В лесу к западу от нашей деревни, через ручей, завелись гоблины. Сначала сам не верил, но нашел помет и мусор от этих паршивцев. Запах ни с чем не спутаешь. Сами по себе они не то, что опасны, но очень паскудные твари. Судя по следам, их не больше десятка. На деревню в открытую они не полезут. Но могут напасть на кого-то одинокого на окраине или в лесу. На ребятишек. Утащить что-нибудь. Мистер Хербаст жаловался, что кто-то у него тягает яблоки опять, но у меня чувство, что это какие-то наши местные гоблины. Нивуни или кто-то еще.

Он просверлил Кеннета взглядом.

- Короче, соседи нам такие не нужны, совсем нет. И я бы пошел и сам бы с ними разобрался. Но...

Его до этого вполне жизнерадостное лицо посерьезнело.

- Есть у нас еще кое-какие.... проблемы. Хардинг, рыбак, приперся, заявляя что кого-то видел на берегу. Сам он алкаш страшный, поэтому я не поверил, но жена его утверждала, что он прямо чуть ли не обделавшись пришел. Посмотрел я и..., - он поскреб бороду, - есть там какие-то мутные следы. И что мне не нравится, явно по размеру не гоблинские. Слухи в последнее время ходят нехорошие. Общался я на днях с охотниками из Фен Диттона, - одна из соседних деревень от Викена. Вторая по близости. Лонг Стэнтон ближе, но народ там еще более замкнутый, и с чужаками почти не общается, - говорят, видали они каких-то чуть ли не великанов в лесу. Ерунда, конечно, какие у нас великаны. Но ребята они нормальные, не совсем пьянчуги. Я слышал, что гоблота иногда служит тварям покрупнее. Какие-нибудь хобгоблины, багбиры, прочие уроды. Так что я боюсь, что весь этот гоблинский табор может быть отвлекающим маневром. Пойду его искать, а в это время кто-то нападет на деревню. Мы посовещались советом и решили: с гоблинами пойдете разбираться вы. Рябята вы уже взрослые, все способные по-своему. Не надо их там всех вырезать и уши приносить. Просто шуганите их, прибейте пару. Они трусливые, сами убегут. Боятся собак. Можете взять с собой Беллу - он указал на гончую, - одну собаку я вам дам. Только тогда извольте её вернуть целой. Если нужны какие-то вещи или оружие, могу подкинуть, но в меру.

Охотник затянулся и окинул взглядом деревню.

- А мы с Джо, отцом Неттлом, десятком батраков мистера Хербаста и прочими способными людьми пока будем наготове. Проучим, если это чей-то трюк. Ну а если нет, вернетесь нам героями, будете кормиться в "Смеющейся Свинье" забесплатно месяц. Только - берегите себя. Если что пойдет не так - лучше возвращайтесь в деревню, никакого геройства. Приключенцы не всегда герои. Герои всегда помирают в конце концов, на то они и герои. А приключенцы иногда уходят на покой.

В его глазах промелькнуло слегка мечтательное выражение.

- Ну что, задача ясна? Нужно что-нибудь?

Боюсь, что некоторые уже подзабыли, где кто находится, поэтому я освежил вам карты.
Так что найдите, где вы.

1. Взгляд на правый фланг – Хобо и пацаны.


2. Взгляд на позиции первого взвода.


3. Взгляд на передний край.

Что-то видимо проняло в словах Виктора Голдфиша. Возможно, на их доходчивость повлияло и то, что буквально перед носом пирата разворачивалась самоотверженная схватка Копья-7 с мехом Язя.

— О, у вас ещё кто-то разговаривать умеет? — мрачно огрызнулся Родриго. — Я заставлю вас отрабатывать на моём корабле говночистами до тех пор пока выгода от этого не покроет повреждения моего меха. И только потом я разрешу вам умереть. Один уже, кстати.

но прозвучало это как-то не особо уже. Возможно потому что Голдфиш был занят починкой меха или созывом оставшихся пиратов. Фатум тем временем подтвердил слова Голдфиша: несмотря на все старания, Язь всё-таки удачным маневром впечатал суперсолдата в стенку – и вонзившийся в грудь клинок, предназначенный вообще-то для рассечения брони мехов, поставил точку в существовании боевого клона. Глаза лэнсера закрылись: он исполнил свой долг до конца.

Закончилось и везение Джина. Убежав прочь от выстрелов одних пиратов, он привлёк внимание чуть отставшей погони. Те в очередной раз упустили юркую Кикутиё, и поэтому решили выместить своё зло на мужчине, тем более что им было проще сбежать через западный выход от восставших жителей станции. Понадобилось не особо много: первый завернувший за угол пират разрядил в Зеада дробовик, того отбросило к стене, и сползло по ней уже мёртвое тело.

Кикутиё же успешно убежала в сторону лифтов, где закопалась в груды мехов и трупов, оставленных там когда-то Садахарой и Копьём. Перепугавшаяся баронесса вжалась в чей-то полуразрушенный каркас и старалась не дышать и не стучать зубами. Это было трудно, учитывая, что совсем неподалёку скрипел лифт, и слышалось перестукивание механизмов подъёмника. Она не слышала последних криков Родриго, но могла догадаться сама: скоро здесь будут новые пираты. И её вполне могут заметить. Жизнь повисла на волоске, превратившись в булевую величину: ноль - заметят, один - не заметят.

Всё теперь было в руках западного фронта. И там тоже всё было не гладко: Садахара всё-таки был выведен из строя червями. Ненадолго – всего лишь заглушил системы меха, после того как избавился сразу от двух. Но чтобы третий, который уже скребся через последний слой обшивки каюты пилота, не лишил самурая движения по Пути преждевременно, пришлось всё-таки Металмарк отключить.

Впрочем, там уже спешил на помощь Рамбольд, буквально кавалерийским наскоком впечатав в стену очередным ударом копья, и паля из всех орудия "Орчиса". Тут даже хладнокровному Акуле было явно не по себе: он продолжал получать повреждения, гореть (сбить с себя пламя в таком положении было невозможно), что дополнительно помогало карракинскому рыцарю лучше наводить свои удары и предугадывать положение врага, ориентируясь по трассерам и тепловым сенсорам.

Самуил тем временем предпринял отважную попытку помочь Копью-7, но, увы, всё было к тому времени кончено. Мужчина только успел повредить мех Язя, да заставить Родриго вновь выйти на связь:
— ХА! Ты не дотянешь до моего корабля, попрыгучий ублюдок! — вернув себе уверенность, откликнулся Голдфиш. — Сдавайтесь, крысы! Я сейчас располовиню эту станцию к чертям!

Ситуация была опасной. Но вот влетели в коридор новые силы пиратов, и их тут же встретило главное орудие "Шермана" – а "артиллерию" Харрисон Армори удачно прикрыл влетевший в группу врагов Рамбольд, расшвыряв врагов как игрушек. Садахара и Самуил как два пара невидимых призраков выкашивали тылы врагов, пользуясь своей невидимостью. Но всё это было безнадежно: силы пиратов только увеличивались. И хотя отважно сражались на их стороне теперь и поднявшие оружие колонисты, ситуация была далека от уверенной победы. Тем более, что "Монарх" Кикутиё пал вслед за Джином, доведённый состояния полной небоеспособности и даже "неремонтируемости" – только заново печатать.

— ВНИМАНИЕ ГОВОРИТ КОРАБЛЬ СОЮЗА "ЭГИДА"! — взорвались вдруг динамики у всех лэнсеров вторгавшейся в эфир передачей. — "ПИРАТСКОМУ КОРАБЛЮ "ГОЛОВА РЫБЫ" ПРИКАЗЫВАЮ СЛОЖИТЬ ОРУЖИЕ"!

— У меня здесь корабельное орудие класса "Апокалипсис"! — выкрикнул Родриго, вновь теряя над собой контроль. — Тронете мой корабль – я и станцию, и вас в щепки разнесу, черти драные! Валите отсюда!

Дальше что-то произошло. Первой это коснулось Кикутиё: она поняла, что тросы станционных лифтов перестали терзать её слух своим скрипом. Смысл этого до неё нашёл чуть позже: пираты прекратили спуск. Она будет, будет жить!

Вслед за этим на станции раздался вопль, полный бессильнйо ярости.

— СТОЯТЬ! КУДА! ЭТОТ КОРАБЛЬ МОООООООЙ!

На какое-то время после этого на "Диармайде" воцарилась тишина. Но, естественно, Родриго не собирался просто так сложить оружие – он бился до конца, и остатки экипажа бились рядом с ним. Только благодаря самоотверженным действиям оставшихся лэнсеров обошлось без серьёзных повреждений: ещё один кавалерийский наскок Рамбольда сбил направленный "в центр станции Апокалипсис", направив его выстрел куда-то вверх, а Садахара точным и выверенным ударом пронзил несколько слоёв брони "Барбароссы", дотянувшись до пилотской кабины, оставив Голдфиша захлёбываться собственной кровью.

Самуил, Мохсен и самозванный "полководец" этой битвы, Виктор, тем временем без каких-либо проблем очистили базу от оставшихся. Язь погиб в схватке с Самуилом, а сдерживавший натиск всей остальной толпы владелец "Хоруса" позволил Кардиналу поработать настоящей артиллерией, выкашивая ряды штурмовиков и ассассинов четкими импульсными выстрелами Z4F. В сущности, без подкреплений и без руководства, заведённые Кардиналом в ловушку, пираты были лишь мальчиками для битья – и часть из них даже попросту сложила оружие.

Битва за "Диармайд" была выиграна. Но какой ценой?

* * *

Патрульный корабль "Эгида", относящийся к классу "патрульный линкор", пристыковался к станции. Первыми выдвинулось несколько отрядов регулярной пехоты. Увидели они только горы трупов и предельно измотанных лэнсеров и жителей станции. И ни одного пирата. "Барбаросса" дымился ещё, развалившись мемориалом из металла в северной части станции. В переговоры авангард Союза не вступал: доложили куда надо, дали знак лэнсерам вести себя смирно и встали в караул. Вскоре подтянулся и группа принимающих решения – во главе с адмиралом, представившимся как Сильвестр Стоун. За ним неизменно следовала блондинка в белых одеждах – судя по всему, сотрудник каких-то внутренних служб, потому что знаки различия, у них, собственно, различались. И только у Сильвестра они, собственно, относились к Космофлоту. Когда все вопросы утряслись, состоялась наконец встреча – ни дать ни взять давно стёршаяся из истории памятная встреча на Эльбе.



— Удивительно. Я бы не справился точно. Кто у вас тут командовал... а, вы, мистер Битти? Вашу руку, если позволите, — Стоун вполне искренне протянул для рукопожатия свою руку в перчатке. — Корабль их, кстати, мы взяли на буксир – кажется, там не было никого, кто справился с управлением достаточно, чтобы уйти из-под захвата.

— Надеюсь, его, кхм, реализация, будет перечислена на счёт "Диармайда", — встрял в разговор Жан-Поль. — Мы имеем на это право. Ну или Комитет может поднять вопрос о гуманитарной помощи...

— Да нет, всё так, — бесстрастно ответил адмирал. — Всё что будет возможно, будет использовано в ремонте станции, всё остальное так или иначе продано и перечислено вашей станции в качестве возмещения материального ущерба.



Блондинка тем временем продолжала внимательно изучать выжившую компанию. Наконец заговорила и она:
— Комитету было бы интересно поработать с вами, господа Лансеры. Мне бы хотелось получить ваши данные для возможного установления контактов на будущее, — неожиданно заявила девушка.

Адмирал вздрогнул, словно что-то вспомнил.

— Мм-м-м, простите, забыл представить... Сибилла Арти, наш м-м-м... сотрудник по внешнему контролю.

— Ваши достижения показывают превосходную результативность. Потерять всего двух человек, и защитить станцию от пиратов до нашего прибытия. — Сибилла произнесла это таким тоном, словно потерять две пуговицы с мундира для неё было бы досаднее. — Это заслуживает внимания. И предложений сотрудничества.


* * *

Да, в итоге "Диармайд" несмотря на все разрушения, воспрял даже лучше, чем был. Все причинённые разрушения покрыла продажа корабля пиратов и реализация того, что они успели награбить. Жители станции были настолько щедры, что даже установили памятную панель в одном из залов "Диармайда" – восемь имён, напротив двух из них равносторонний параллелограмм: математический символ законченного земного пути. Инициатором выступил Зед, с которым Джину довелось подраться и выпить в баре – он же был одним из тех, кто повёл колонистов за собой в той атаке, спасшей жизнь хотя бы Кикутиё.

Кто же от этого выиграл? Точно не лансеры: о них вообще забыли практически сразу, как миновала опасность. Вопрос о повышении гонорара, конечно, витал в воздухе, но... Жан-Поль очень ловко его свернул, погрузившись в восстановление "Диармайда". Стало понятно, что все ресурсы уйдут на процветание станции, а контракт с лансерами... закончен. Конечно, можно было бы попробовать надавить... но уж с шестью-то теперь обученное Виктором ополчение могло сдержать. Да и корабль Союза был не так уж далеко. В общем, даже если мысль такая и возникала, то была отметена как нереалистичная. Союз тоже по итогу ничего не приобрёл, кроме разве что не потерял одну из отдалённых станцей Дальнего Рубежа, производящей ценный товар.

С другой стороны – какое-то время отряд всё ещё мог пользоваться бесплатными благами, едой, комнатами. Намекать, что уже пора бы, им начали к чести жителей станции, где-то на неделю-вторую.

В итоге, как мог справедливо отметить Кардинал, выиграли опять простые жители станции. Впрочем, они всегда были в выигрыше в отличие от странствующих рыцарей, таковы законы этого мира.

Вселенная звала к другим звёздам и станциям, к другим историям – возможно. А возможно это был отличный повод поставить уже точку.

Мохсен был не сильно обеспокоен ситуацией на своем "фронте", да и помощь Самуила пришлась кстати - он дал возможность Балору немного отдохнуть и привести себя в порядок.

Лансер на боковом мониторе заметил вспышку напалма, и вновь рассмеялся, все так же не слезая с радиоволны пиратов:
- Ахахах! Знаете, чем отличается пират от бекона? У бекона ожог всего третьей степени!
Рассмеявшись над своей собственной шуткой, старик продолжил свое до невозможности благое дело - доставать пиратов стрельбой.

Первым делом он метнул свою ослепляющую гранату - Акуле стоило попридержать свою прыть.
А затем двинулся наверх, чтобы поддержать своих товарищей, не сводя свой пулемет с Акулы, и посматривая на противника Кардинала.

Мощный таранный удар щитом превратил фрейм одного из пиратов в разлетающиеся обломки. Другому повезло чуть больше , и он успел уклониться от удара, кусков машины своего приятеля. Но тут на месте показался шиманец и сделал из него суши. Или что едят шиманцы. Так или иначе, Рамбольд поднял копье в приветствии соратнику, показавшему себя достойным воином.

Но дальше дела стали идти ощутимо хуже. Пираты выбросили новую волну, Рамбольд сбился со счету какую. Кроме того, они стали воспринимать оппонентов серьезно (если бы они не сделали это, потеряв уже с десяток фреймов, и без того невысокое мнение рыцаря о них упало бы ниже шахт Санджака). И стали применять грязные трюки. Чем-то попытались отрубить Окаду. И выслали против него рой роботов, которые пытаются прогрызть обшивку и сожрать пилота внутри. Отвратительное оружие. Верх никчемности и бесчестия. Все ответственные за его применение должны умереть.

Проблема заключалась в том, что у него не было возможности избавиться от этих паразитов, по крайней мере, когда прямо перед ним стояла толпа врагов. К счастью, датчики показывали, что крепкий корпус "Дюрандаля" (спасибо корпорации Окады за помощь в разработке) способен выдержать этих термитов какое-то время. Поэтому надо было сначала разобраться с ублюдками-вилланами. И добраться до командира, которому тоже приходится нелегко.

Для этого ему нужен был шиманец.

- Сэр Окада! - он решил, что воин Смит-Шимано заслуживает причисления к воинскому сословию, - я выпускаю дрон, который усилит вашу защиту! "La Glace", пошел, пошел!

Отделение в корпусе "Дюрандаля" открылось, и оттуда вылетел дрон, производства, кстати SSC. Небольшая, по крайней мере, на фоне "Орчиса", вытянутая сфера, увешанная различными антеннами, усилителями сигнала и прочими устройствами. "Ля Глас" послушно пропищал и начал генерировать поле помех, защищая союзные фреймы в зоне действия от вражеских воздействий. Спасти машину Окады от уже примененной атаки он не мог, но он начал переправлять вражеский поток даты, глушащий её системы, давая шанс защититься от насевшего на него пирата. Правда, сам воин Смит-Шимано тоже не мог применять подобные атаки, но это малая цена за свободу действия.

Сам он двинулся вперед, готовясь блокировать атаки ближайшего фрейма, чтобы прорваться вперед и поразить копьем одного из пиратских штурмовиков, насевших на "Кардинала".

Фрида

Легко, уверено, без колебаний – Фрида, выцелив горящую алым глазницу, стреляет.
Пуля входит аккурат в линзу – та, взорвавшись осколками, гаснет.
Союзар спотыкается, падает на колено.
Вторая линза бесконтрольно мерцает. То угасает, то вспыхивает инфернальным огнём, в то время как из дыры в глазу на матовый лицевой щиток толчками хлещет вперемешку с кровью машинное масло.

Фон Гаузен, выдохнув, опускает винтовку. Даже стоя на коленях и дрожа в агонии предсмертных конвульсий, массивный штурмовик по-прежнему устрашает.
Это был хороший выстрел, чертовски хороший – при учёте калибра М-92, союзар почти наверняка лишился трети содержимого черепа.

Моментальным возмездием за мгновение торжества выступают новые взрывы. Ещё две ракеты выводят из строя оставшиеся турели – почти весь плац уже затянут пеленой дыма, в которой мелькают тёмно-зелёными контурами выезжающие из ангара «фальконы».
Фрида, прищурившись, всматривается во мглу – один, второй, третий. Лихо оттолкнувшись от «взлётки», взмывает в небо «фантом» – которым, как ей совершенно точно известно, может управлять только один из инструкторов. Что происходит? Откуда столько пилотов?

Но времени обдумать всё как следует не оказывается. Уцелевшая глазница союзара прекращает мерцать – теперь она фанатично горит, а сам штурмовик, вместо того чтобы подохнуть, тяжело поднимается. «Паукоботы», клацая зацепами, оббегают штурмовика – запрыгивают на выступающие укрытиями бетонные блоки, подмигивая диодами.

Фрида оглядывается – Заброски отчего-то уже лежит на земле; Бренди, Дан и Вайт, по всей видимости, разбросаны взрывом. Сейчас боты начнут прыгать – взрываться, отрывая голову жертве. За несколько коротких секунд фон Гаузен может потерять всё – жизнь, незначительные тактические успехи, лишь чудом избежавших смертельной опасности подчинённых.

Фрида смотрит на сжавшегося на бетонном блоке в паре метров от неё дрона. Понимает – тот прыгнет, прыгнет прямо сейчас, в следующую секунду, а она, Фрида, едва ли даже успеет снова вскинуть винтовку. По «диску» дрона щёлкают пули, разбивая диод – тот отлетает, катится, срывается с блока. Люди появляются сзади, из-за спины – выступает полковник Ковальски с дымящимся пистолетом, за ним ещё трое штабных офицеров и группка бледных перепуганных техников.

– Курва! Эвакуационный борт на подходе, валите их! – орёт Ковальски, продолжая стрелять.

Пистолетные пули бессильно свистят, рикошетя от брони выпрямившегося в полный рост штурмовика-союзара.

Конец лета
12.47 по местному времени
Температура - 21 градус по Цельсию
+++
Далеко не все жители даже самой Сиблии осознают масштаб пустотных станций и не понимают необходимости отправки на подавление тамошних бунтов столь большого количества войск и ресурсов.
В разъясняющих данный вопрос брошюрах, выпущенных для населения используется довольно сложный для понимания бюрократический язык и великое множество терминов и словосочетаний, выдающих в составителях людей очень далеких от серых масс.
Поэтому стоит обойтись без них:
Даже самый малый из этих артефактов золотого века человечества - настоящий город, подвешенный в холодной пустоте космоса. Наиболее крупная - скорее является рукотворной луной. И каждая из них содержит множество технологий и механизмов, что уже нельзя воспроизвести, что вынуждает техножречество Марса содержать на Сиблии скромный анклав, единственной достойной задачей является обслуживание колоссальных добывающих конструкций.
Когда же взбунтовавшиеся шахтеры захватили их - техножрецы быстро перешли к открытым угрозам, требуя возвращение гигантских артефактов.
Губернатор Николаус Виндсбрук просто не имел другого выхода, кроме сбора армии, куда влились едва ли не 70 процентов частей СПО планеты.
Кампания по возвращению затянулась хотя бы потому, что станций несколько и нанесение ущерба хотя бы одной заставит вмиг лопнуть и без того натянутое терпение Сиблийского анклава...

- Это точно они? - С видимым сомнением спрашивает у своего ординарца офицер, словно сошедший с пропагандистских плакатов - чисто выбритое лицо, выглаженная, без единой пылинки униформа, до блеска начищенные ботинки и фуражка из под которой скромно торчат светлые волосы. Ножны с вычурным мечом на поясе и блестящий металлический нагрудник дополняют образ молодого офицера, что будто бы и старается говорить вполголоса, но его все равно прекрасно слышно.
- А никого получше нет? - Повторяет вопрос никто иной как Антоний Виндсбрук, младший сын губернатора - О, Трон... Ладно.
Гордо подняв голову, офицер вышагивает перед построившимися бойцами. Ваши плечи еще немного побаливают от утренних инъекций вакцины от Гниения крови, но жаловаться и корчить страдальческие лица что-то совсем не хочется.Причина ли в неизбежных дисциплинарных взысканиях за подобное или же в заразной энергетике этого человека - в общем-то и не важно. Виндсбрук принимает от ординарца листок бумаги и быстро пробегается по нему глазами.
Коротко откашлявшись, Антоний закладывает руки за спину и начинает вышагивать перед строем по ферробетону плаца, словно бы в ритм чеканя и свой монолог
- Здравия желаю, бойцы. В этот славный день перед вами стоит весьма простая, я бы сказал элементарная задача, но - На лице офицера, будто бы, поселяется высокомерная, чуть садистская полуулыбка - Некоторый опыт подсказывает мне, что следует как можно яснее изложить задачу, дабы не произошли... Определенные проблемы и осложнения. Сержант Тавенсон, вам приказывается проследовать в один из удаленных районов города и силами вверенных вам солдат обеспечить охрану и сопровождение автомобильной группы медиков, обеспечивающих вакцинацию местного населения. Информацию по маршруту и точке прибытия уже у адепта Левандовского, что также поступает под ваше командование. - Виндсбрук резко останавливается и на каблуках разворачивается к строю, медленно осматривая каждого. Взгляд пронзительно голубых глаз, в котором читается легкое презрение, ненадолго задерживается на Крейне.
- Дополнительно разъясняю, что высшим приоритетом адепта Левандовского является сохранение вверенного бронеавтомобиля и вы, сержант Тавенсон отвечает головой как за транспорт, так и за сохранность самого адепта. Вам... - Продолжает офицер, однако резко осекается - И не менее важное. От моего внимания не ускользнул тот факт, что некоторые из ваших бойцов проявили завидное... Хм, рвение в подготовке снаряжения. Приказываю вам, сержант, провести разъяснительную беседу с личным составом и донести до него, что подобное, в следующий раз, я могу посчитать ничем иным, как разворовыванием армейского имущества. И Император упаси, чтобы до этого дошло. -Очевидно самодовольная ухмылка исчезает с лица Виндсбрука - Адепт, готовьте машину. Остальные - вопросы? Уточнения? Я слушаю.
Отчетливо и облегченно выдохнув, Левандовский бежит к припаркованному позади строя броневику, задорно бряцая аммуницией. Несколько секунд спустя слышатся тихие литании к машинному духу, с просьбами запустить двигатель и оживить бортовую электронику. Взгляд офицера же выжидающе осматривает солдат.

У Мохсена работы в эти два дня было мало - взрывчатки решили заложить не так много, как хотелось бы.
Причиной тому, возможно, было то, что взрывчатки было мало.
Конечно, можно было бы постараться и найти что-нибудь на станции - всегда есть опция самодельной взрывчатки... Но ладно, не надо лишний раз пугать местное население.

Свободное от работы время Немати посвящал двум вещам - пассивному наблюдению за жизнью станции, за тем, как, возможно в последний раз осознанно и с целью, туда-сюда носятся местные жители.
Хотя, если повезет, пиратов удастся выгнать отсюда без особых повреждений для станции.
Тогда в следующий раз, правда, они придут еще сильнее и злее - или просто другая кучка пиратов решит занять слот.
В любом случае, конечно, пока станция не научится защищать себя сама, так, чтобы на них было тупо дорого нападать, все эти приключения будут продолжаться.

Наконец, два довольно бесполезных дня закончились - и скоро должно было начинаться что-то более интересное.
Мохсен сидел в своем Балоре, ожидал начала представления.

И вот - услышал сообщения по радио. Пираты между собой переговаривались, и вскоре появились из лифтов - к сожалению, не тех, до которых адекватно мог добраться лансер.
Что же, оставалось только одно.

Когда уже началась стрельба, и стало ясно, что их обнаружили, Мохсен, на общей с пиратами частоте, начал говорить:
- Однажды, отправили пирата в больницу. С ранением серьезным. И что бы вы думали? На второй день он спиздил чужое судно!
И так, добродушно, рассмеялся.

Вайт

Сколько Вайт помнит, она всегда выбирала наиболее неподходящие моменты для подключения. Этот, впрочем, лидирует среди прочих. Уткнувшись носом в бронепластину на груди Бренди, мысленно балансируя между жизнью и смертью в ожидании взрыва, Геральд ощущает чужое прикосновение: бесцеремонно внедрившееся в мыслительные процессы сознание.


Получатели: Геральд Вайт.

Два дня Рамбольд провел в полузабытьи. Нет, он не нажирался до потери пульса и заблевывал пол в выделенных ему, кхм, "апартаментах". Это было бы падением, которые ни один подобающий представитель благородного класса Баронств не мог себе позволить. Просто сидел на на диване, посасывал потихонечку мед, глядя на газовый гигант. Надо сказать, редко все-таки выпадает просто расслабиться, пить оказавшийся вполне приятным напиток (это не какой-то дистиллят из охладителя, который ему как-то пытались подсунуть, после чего он сам чуть не сжег эту станцию вместо рейдеров) и глядеть на такой вид. И не думать ни о чем. Или вспоминать приятные времена. Балы, поединки в панкратионе. Кузин. "Если кузина троюродная, так засади ей посильней" - так любил говорить его друг, сэр Болдвин. На Санджаке он потерял глаз и пол-лица. Вряд ли теперь много кузин будут гулять с ним под ручку. Хм. Эта девица, из дома Ивахара, выглядела странно. Рамбольд встречал подобных ей, молодых дворян, которые устали от дома, отправились в Союз или подобные дикие места, и там развлекались, изображая из себя местных. В высшей степени сомнительный способ времяпрепровождения с точки зрения Рамбольда, но тренд на игру в дикарей с каждым поколением возвращался в моду. Ладно, пусть с этой кузиной развлекается кто-нибудь другой, помоложе.

Остальные его не особо заботили. Он отметил про себя командира. Харрисонианца. Отношения между Баронствами и этой псевдокорпорацией были, мягко говоря, не лучшими после войны, по сути вялотекущие столкновения между прокси-силами никогда не прекращались. Но Рамбольд уважал воинов Рас Шамры. Какими бы бездушными и злобными дикарями они ни были, у них есть стержень, чего не скажешь о прочем местном сброде. Субъект из SSC еще интересен. Корпорация эта приложила руку к созданию его "Орчиса". Но уж больно они все там жеманные эстеты, которые всегда выглядят, будто им место на чайной церемонии, а не на поле боя. Остальные - вообще окраинный сброд какой-то. Ну да ладно. Думать о них особого желания не было, но надо было думать о чем-то, чтобы не вспоминать Санджак.

Было два способа не вспоминать Санджак. Пить. И убивать. Ну, был еще третий, так сказать, радикально решающий вопрос. Капитально. Капитальное наказание, кажется, на древнем земном языке означало "с лишением головы". Но до этого мы еще не дошли. Пусть сначала попробуют. Он отсалютовал призракам, которые глядели на него с той стороны иллюминатора, на фоне газового гиганта, и прикончил стакан залпом.

...

В день битвы он поднялся рано, едва начался местный цикл по графику станции. Побрился, помыл голову и уложил напомаженные волосы. Надел идеально выглаженную форму дома Гортенри (пришлось немного подкинуть местным за работу). Поверх - доспехи кавалера. Рондель с гербом Дома Гортенри был украшен лентой темно-бордового цвета, отражая вассальную присягу Дому Камня. На поясе были шпага из композитного материала и пистолет с реактивными зарядами.

Затем он проследил за приведением "Дюрандаля" в полную готовность. Хотя его конкретное исполнение принтером менялось, дух был одним и тем же, и он заслуживал должного почтения. Фрейм был помыт, покрашен в цвета Дома Гортентри. Скута или щит был отмечен значками, отображавшими победы в турнирах по панкритиону и сражениях. Как обычно, он отметил среди них знак, выданный домом Камня за помощь в экстракции заложников. Единственная награда за Санджак, которую он получил.

Вытащив шпагу из ножен, он склонился, чтобы произнести молитвы Страстям. некоторые воины предпочитали проводить сеансы гадания о своей судьбе, но Рамбольд всегда считал, что будущее проще всего узнать, прожив его. Тем менее он, он вознес молитву Титану, Страсти, с которой он считал себя связанным. О твердости руки, точности глаза, холодности головы и непоколебимого пламени сердца. Поднявшись, он отсалютовал "Дюрандалю", который, с его точки зрения, был идеальным тотемом Титана. Вот и все. Пришло время войны.

...

- Понял вас, мистер Битти.

Называть странной кличкой командира он не мог. Это было бы неуважением к к ордену Ксеноглоссии. Но выполнять приказы старшего в бою - единственный способ сохранить свою честь. Чего бы этого не стоило. Левую сторону лица дернул тик, и Рамбольд встряхнул головой, пытаясь переключиться на настоящее.

Понестись кабанчиком. Хм. На Рас Шамре водятся кабаны? На Каярадине он как-то участвовал в кабаньей охоте на специально выведенных животных. Могучие и быстрые звери. Должно быть, харрисонианец делал им комплимент.

- Ну что, старый друг, - пробормотал он Дюрандалю, глядя на голографическую карту станции, - достаточно мы с тобой прохлаждались. Пришло время размяться!

Он запустил реактор на полную мощность, передавая всю энергию двигательным системам своего фрейма. Держа копье и щит на перевес, "Орчис" сорвался с места и понесся вперед. Его быстрый топот, словно звук копыт, напомнил коридоры станции.

Наблюдение за жалкими попытками местного населения освоить хотя бы азы курса молодого бойца вызывали у солдата не только смешки, но и ещё большую уверенность, что его создатели поступили правильно. Именно из-за этого он здесь. Чтобы этим смешным фермерам не нужно было учиться, за какой конец держать винтовку, и всё равно погибнуть раньше, чем опустеет её магазин. Если бы он допускал мысли о том, чтобы спорить с командиром, он бы сказал Кардиналу и Самуилу прекратить тратить время и заняться чем-нибудь полезным. Эти люди не готовы воевать. У них есть важная для станции работа, у них есть мечты и планы на жизнь, у них есть родственники и друзья. У них есть, куда и к кому возвращаться. Они не солдаты. Им не место на поле боя. Их гибель - трагедия. Гибель 243-его - часть рабочего цикла.

Но спорить с командиром было нельзя. К тому же, строго говоря, они сами тоже не были готовы. Из всех собравшихся лансеров Копьё-7 мог назвать солдатами лишь ещё двоих - Тень и Рыцаря. Они оба готовились воевать с рождения и, технически, были для этого рождены. Технически. Тень не являлся сконструированным с нуля клоном. У SSC всегда был какой-то странный подход к вещам. 243-ий как-то раз видел кабину их фрейма изнутри. Обитое кожей сиденье сложной формы с регулируемым... всем. Декоративная отделка внутренних поверхностей, которую не слишком испортило даже то, во что превратил пилота прошивший броню подкалиберный снаряд. С Тенью было так же. Прирождённый солдат, но родился естественным путём, рос и учился как обычный человек. Кажется, даже воспринимался так же. Сложно, дорого, непрактично.

Рыцарь же и вовсе являлся обычным человеком, просто принадлежавшим к социальному слою, подразумевающему исполнение обязанностей солдата, а значит соответствующую подготовку и снаряжение. Впрочем, не похоже чтобы на его родине солдат кто-то отбирал по психологическим и физическим критериям. К тому же Рыцарь выглядел старым. 243-ий не заметил у него проблем с подвижностью или восприятием, но старый солдат затребовал больше рекреационных ресурсов, чем остальные, и, кажется, за два дня почти не покидал предоставленную комнату. Копил силы перед боем? Расточительно. Копьё-7 не мог позволить доводить себя до подобного. Какой прок от солдата, если ему нужно два дня непрерывного отдыха для восстановления боеспособности даже без ранений?

Остальные... Они, возможно, умели сражаться, но можно ли было назвать их солдатами? Врядли. 243-ий не мог в должной степени предсказать, как они поведут себя в бою. Не струсят ли, увидев пиратов? Не бросятся ли в безрассудную атаку, погибнув раньше времени? Не начнут ли в ключевой момент колебаться и спорить, вместо того чтобы выполнять приказ? Так ли хороши их навыки? Когда его окружали лишь братья, было намного проще. Одинаковые лица, одинаковые мысли. На любого можно положиться как на самого себя - потому что он и есть ты. Впрочем, от этих размышлений не было никакого толка. Взвод теперь состоит из одного Копья-7 и в предстоящем бою ему придётся полагаться на тех, кто есть. Поэтому солдат отбросил ненужные сомнения и сосредоточился на подготовке к обороне станции, которую, судя по конструкции, никто никогда и ни от чего не собирался оборонять.

По сигналу тревоги Копьё-7 незамедлительно явился к коменданту, уже облачённый в боевой скафандр, увешанный оружием и снаряжением. Выслушал короткую и ожидаемо не блещущую подробностями вводную, отдал честь, надел шлем и отправился к своей машине. Кардинал позволил выбрать позицию и 243-ий решил разместиться в центральной секции "Диармайда". Оттуда можно было простреливать или хотя бы наблюдать четыре из шести лифтов, оттуда же можно было выйти во фланг или тыл противнику, атакующему любую другую часть станции. К сожалению, там же располагалась и вересковая ферма, которую могли повредить даже близкие попадания. Однако Копьё-7 рассчитывал, что как минимум в начале столкновения пираты не смогут вести ответный огонь из-за слишком большого расстояния.

Когда Кардинал передал, что пираты начали спуск, 243-ий занял позицию напротив двери к восточному лифту и подал питание на циклонную винтовку, одновременно запуская зарядку "Мьёлнира". За стенками кабины послышался лязг автоматов заряжания и гул конденсаторов. Звук успокаивал. Солдат навёл оружие на дверь и приготовился. Система дополненной реальности вывела точки, обозначающие примерное положение противника, находящегося в поле зрения других мехов.

- Восточная группа. Средний, - коротко обозначил Копьё-7, отдавая команду системам станции. Наверное, стоящий перед дверью пират удивился, когда она открылась сама собой и в дальнем конце коридора вспыхнуло маленькое солнце.

В тот вечер Кикутие зависла в баре. Как бы потому что надо было собирать сплетни, посмеяться с местными, выпить, потанцевать; но если бы в бар не пошел Джин, сплетни можно было бы собирать в другом месте.

Когда началась драка было немного немного страшно. Недолго. Пол секунды может, пока не стало очевидно — Джин полностью контролирует процесс. Он двигался так, будто мог видеть будущее, и станция, с ее докучливой силой тяжести словно сражалась на его стороне. Кикутие аплодировала и что-то одобрительно выкрикивала. Не совсем по-баронски, ну и пусть.

А потом они сидели за столом, над ними висел холодный светодиодный нимб, воздух пах алкоголем, а прилипчивому мотивчику популярной сто лет назад мелодии аккомпанировал тихий перезвон бокалов. Рядом гудел Зед и толкались его друзья, но это было не важно.

Позже в огромной (руками не достать до противоположных стен) комнате Джин был тяжелый и душный. Зато он был после душа и потому пах достаточно приятно.

Секс был коротким, диван тесным — но Кикутие смирно лежала между спиной Джина и стенкой, стараясь дышать не слишком громко. Пока Джин, что-то ворча про жару, не ушел.

Кикутие полежала немного, на диване, навязчиво тыкающемся в бок, надела трусы и полезла чинить кондиционер.

Джин спал как убитый, отвертка нашлась в тумбочке, кондиционер издевательски дул горячим, а Кикутие сдавленно крыла хуями нерадивых механиков станции.

-------------------

— Они тут! Кардинал, прямо тут! Лифт один, у ангара!

Кикутие пробежала пальцами по панели, включая передачу данных сенсоров. Этой секундной заминки хватило Джину, чтобы выскочить из-под огромного бока Монарха и ворваться в толпу пиратов, едва достающих ему до груди.

— Арнольд, протокол наведения!

Промахнуться с такого расстояния было нельзя. Но Кикутие боялась зацепить Джина.

Лобстер
  Сержант кивает, достает гранату из оттопыренного кармана.
  – Перестрахуемся. Подожди, по команде внутрь. Только по команде! – шепчет он, явно боясь, что ты забежишь сразу, а тут она и рванет.
  Хлопает запал, от лимонки идет дымок, граната исчезает в темноте и катится, отскакивая и щелкая по бетону, как камешек. Звук отдает слабеньким эхом, и он такой... холодный почему-то! От звука будто бы веет прохладой!
  Ва-дууум! – глухо и страшно бухает внутри, а проход выдыхает облако пыли, как проснувшееся и чихнувшее чудовище, от которого над землей видно только голову.
  – Пошел!
  Кидаешься вперед, непроизвольно кашляешь, хочется закрыть лицо ладонью. Колешь штыком пустоту. Темно. Прохладно. Никого нет, в темноте мерещится что-то враждебное. Раздумываешь, не пальнуть ли от греха...
  Отпустив винтовку левой рукой, шаришь ею в темноте. Ага, стена. Проходишь три шага наощупь, штык со стуком упирается во что-то твердое. Щупаешь. Дверь похоже! Деревянная. А что за ней? Вот и ручка. Открывать?

Манго
  Блондин кивает и удаляется в сторону своего взвода, Кремень тоже кивает и остается рядом.
  Слипуокер высовывается, чтобы передать приказ Винку, находит его глазами.
  Вроде все нормально, план, хороший или плохой, начинает работать.
  Запоздалое предчувствие, что сейчас...

Диаманти
  – Да че ты лечишь-то, – отмахивается пренебрежительно Уистлер. – Наши-то, конечно, победят. Только доживем ли мы до этого?
  Он пожимает плечами. Тут его зовет Клонис.

Скрипач
  Москит вздрагивает, поворачивается. Он смотрит вроде на тебя, а вроде и куда-то за тебя.
  – Не знаю, – говорит он тихо. – Не знаю.
  Потом вдруг переводит на глаза на твоё лицо, словно замечает, что с кем-то разговаривает. И пугается.
  – Я не... Не надо, – просит он, вжимаясь спиной в стенку. – Не надо... Я не... Я...
  Подтягивает колени к животу.
  – А ты кто? – спрашивает, вдруг что-то поняв, спохватившись. – Напалм? Где? Не надо! – снова пугается.
  А тебе уже пора бежать дальше. Ну, не бежать, конечно. Карабкаться, перебираться, ползти. Наконец-то уйдешь от этой стены.

Слипуокер
  Высунулся, нашел глазами Винка. Не сразу нашел – они с Домино в углублении засели, мешками обложились. Передал приказ. Делов-то. Мог бы и сам крикнуть, начальник. Впрочем, твоё дело простое, передал и передал. Домино кивнул, дескать, поняли. Что еще лейтенант Донахъю прикажет?

Крот
  – Немного коктейлей не хватает для счастья. Да оставь себе курево, пригодится ещё, – откликается Смайли. – Красотка со своими, там, на правом. А на что он тебе?
  Потрошишь рюкзак, выбрасывая на песок ненужное. Ложки-миски обиженно звякают. Так, что ещё? Шнурки... на кой ляд тебе шнурки? Тут бы ноги целы были. Победоносных марш-бросков, кажется, не предвидится.
  Уже возвращаются Кюрасао с Ушастиком.
  Спрашиваешь у лейтенанта, но он занят – говорит с посыльным. Ты некстати. Хотя ну какая разница? Сейчас и тебе ответит. Несколько секунд, это же чепуха.

Клонис
  Уистлер, вздрогнув (он о чем-то говорил как раз с огнеметчиками), оборачивается, слушает тебя, выражая готовность на потном лице.

Инджан
  Вот так, приписан к другому взводу. Ну, и не беда!
  Посыльный – вроде хорошая должность: не пошлют грудью на пулемёт. Повезло тебе. Или не повезло? Придется одному бегать под пулями, и ещё и как можно скорее.
  Сложно сказать, тут всё не сахар.
  Офицеры командуют, ты сидишь. Замечаешь винтовки, сложенные сбоку, выбираешь себе одну. Оттягиваешь затвор – вроде, всё в порядке, песок не набился. Жить можно.

Сирена
  Газолин косится на тебя.
  "Ебать-копать, какое рисование, вы что меня, не прикроете из окна?!" – читается в его слегка ошалелом взгляде. Но вслух он этого не говорит.
  – Есть.
  Он идет к тому же окну, через которое вы залезли.
  Газолин совсем недавно женился, и ему тяжело. У него в Новой-Зеландии – неудовлетворенная женщина, красивая, как кинозвезда. Ты не был на свадьбе, но слышал от тех, кто был, что там какая-то просто фамм-фаталь невероятная. И ему надо сейчас быть не тут, где его могут в любой момент сделать инвалидом или просто убить. По любым законам, божеским ли, человеческим, ему надо сейчас быть в Веллингтоне и жарить свою красавицу без остановки, как стейк-рибай или, как его называют местные, "Шотландское Филе"... А он здесь, среди потных недоумков, на никому не нужном острове, где в бессмысленной битве десятки парней превращаются в стейки и отбивные у него на глазах.
  Но он держится, как скала. Он – очень хороший морпех.

Хобо, Ферма, Красотка Джейн
  – Есть! – парни достают гранаты, шатают проволочки, ослабляя чеку, "но не слишком". Собраны, готовы. "Вот это дело" – написано на лицах. И даже видишь зависть во взгляде Заусенца! Все воспряли духом. Да, тяжело. Да, херня какая-то. Но – можно бить япошек. Ещё немного, и побьем! Подорвем их в этой их развалюхе, осмотримся и пойдем дальше. А там уж и до другого берега рукой подать.
  Сутулый меняет магазин на полный. По уставу он скорее должен со своей дурой прикрывать вас, а не лезть вперёд, но и свой резон в твоем приказе имеется – как захватите барак, будет легче с автоматической винтовкой оттуда отстреливаться.
  Абориген выбирается первым, через окно. Вы ползете через дверь, загребая локтями. Вот он, барак, приближается, всё ближе и ближе. От земли он кажется здоровенным, а пальмы вообще высоченными, как телеграфные столбы. От земли всё кажется большим.
  Уязвимо вы себя чувствуете. Но ничего, Хоббс и Паркер поспевают за тобой. Ещё столько же проползти – и всё, можно ебашить. Страшно, конечно, что какой-то япошка выглянет и гранаткой вас. Но Заусенец и Красотка бдительно следят. Всё будет нормально.
  "Нормально делай – нормально будет!" – говаривал отец Фермы.
  Сейчас-сейчас...
  Красотка видит где-то на периферии зрения, как ползут морпехи, но взгляд сосредоточен на "мишени" – провале окна, снова четко проступившем, когда пыль сдуло ветром. Пусть кто-нибудь только попробует высунуться.

***

  Но не только на руке у лейтенанта Донахъю тикали часики: три человека в этот момент одновременно смотрели на циферблаты и ждали момента.
  Один из них был унтер-офицер Ооцуки, другой старшина Такано, а третий – унтер-офицер Итикава.
  Ооцуки ждал, когда стрелка доползет до 10:35 с нетерпением. Ему было двадцать четыре года. Это был свирепый, крикливый и жутко активный коротышка. Перед начальниками он всегда тянулся в струнку, а подчиненные его побаивались – на них он всегда орал, едва не срываясь на визг, придирался по малейшему поводу, выпучивая при этом глаза, так что видны становились белки. Он становился при этом похожим одновременно на бешеного кролика и на маленького дикого кабана. Одет сейчас (как и всегда) Ооцуки был по всем правилам, несмотря на жару: тропический китель наглухо застегнут, подбородочный ремешок плотно обтягивает подбородок, фигура затянута ремнями в рюмочку. Левая рука в белой нитяной перчатке как прибитая гвоздем прижимала к бедру меч, а в правой он сжимал палку. Ему было плевать на жару – сегодня был лучший и самый главный день в его жизни: он надеялся вскоре погибнуть в бою и твердо верил, что после смерти станет ками.
  Итикава был флегматичным тридцатилетним моряком, который принял своё повышение до унтер-офицера несколько лет назад скорее с тоской, чем с радостью. Но он был старательным, и командирам этого хватало. Третий день он страдал от зубной боли – на острове разбомбили лазарет, и стоматолог погиб – но выполнял свой долг с упорством фаталиста. Итикава то и дело прижимал руку к щеке и кривился, и лицо его становилось в этот момент жалким. Он знал об этом и старался немного отворачиваться от подчиненных, чтобы солдаты не видели этого. Он тоже знал, что скоро умрет, но ждал этой смерти, как избавления.
  А старшина Такано вообще не думал о смерти – ему было двадцать шесть, и он делал свою работу с легкой небрежной гордостью: "Вот я какой! Я лучший в своем отряде! И лейтенант Фукуи знает это, и я знаю, и это в порядке вещей." Он только старался не зацикливаться на мысли о воде, которая плескалась у него во фляжке на поясе. Он не знал, будет ли ещё вода, и мысленно хвалил себя, если удавалось не думать о воде хотя бы десять минут. Его китель был расстегнут на две пуговицы, а кепи – слегка сдвинуто на затылок, и он знал, что ему не сделают за это замечания, но большего он себе никогда и не позволит.
  Все трое находились на разных позициях, в сотнях метров друг от друга, но все они сейчас готовились выполнить приказ, доставленный посыльными от майора Кикути. Собственно, они его уже выполняли, просто в 10:35 каждому из них надо было подать новую команду своим людям.
  Когда до 10:35 осталось полминуты, нетерпеливый Ооцуки по обыкновению заорал на подчиненных и принялся размахивать палкой, бегая по позициям. Итикава просто отдал команду и дождался, пока один из бойцов, часто моргая, повторит её и начнет выполнять. Такано же сначала посмотрел на лейтенанта Фукуи, который стоял метрах в пятнадцати справа и тоже смотрел на часы. Их взгляды встретились. Фукуи кивнул. Такано тоже кивнул, неслышно, одними губами проговорил "Хай!" (всё равно лейтенант уже тоже наполовину оглох), отдал команду и спокойно принялся обходить позицию, чтобы убедиться, что подчиненные всё делают верно.

  Потом практически одновременно все трое сказали одно и то же слово.
  Ооцуки при этом выставил свою палку в сторону северного берега – того его места, которое можно было, глядя на японскую карту, назвать "центральная часть штабного сектора 7-го отряда". Раздув ноздри, выкатив глаза, он прокричал это слово дважды хрипло и яростно, как будто медлительность подчиненных бесила его или как будто он сейчас втыкал в чье-то тело свой меч:
– УТЭЭЭЭЭЭ! УТЭЭЭЭЭ!
– Утэ! – коротко выдохнул Исикава, морщась от накатившей боли и взмахнув рукой, как умирающий журавль.
– Утэээ! – гулко, словно колокол, хорошо поставленным голосом выкрикнул Такано, уронив в пропасть заранее поднятую руку.

  Вы, конечно, ничего этого не знали и не видели. Для вас это всё выглядело, как на несколько секунд произошедшая в канонаде на левом фланге заминка. Большинство её даже не заметили, увлеченные своими делами, разговорами и планами.
  Заминка, не более: замолчавшие было пушки где-то на другом краю острова опять бухнули: Дууум! Дууум! Ду-дуум! И опять раздался шелест, свист и рокот летящих снарядов.
  Но он звучал слегка по-другому – чуть ярче, чуть громче, чуть резче, чуть...
  Даже не все в последнюю долю секунды осознали, что все эти снаряды летят теперь... В ВАС!

  Никто из вас раньше не был под таким обстрелом.
  "Как же так? Мы же сейчас вот только, на пляже... минометы эти, которые гранатометы... и шрапнель тоже рвалась в воздухе совсем недавно..."
  Нет, всё это было абсолютно "не то", парни.
  Заряд коленного миномета – это что-то вроде "толстой" ручной гранаты. Когда она бабахает, даже близко, вздрагиваешь с мыслью: "Ох, йопт! Что это было?", как если бы где-то поблизости внезапно рванули петарду. Вздрагиваешь от звука, он и пугает, но и только.
  Когда в воздухе раскалывается шрапнель – это тоже страшновато: как будто гром и молния, только что сверкавшие в миле от тебя, внезапно ударили совсем близко. Оторопь берет! И вообще шрапнель – опасная штука, особенно на открытой местности. Когда огонь корректируется, она буквально выкашивает пехоту, даже залегшую – недаром скорострельные французские пушки в Великую Войну называли "адской косой". Но беспокоящий огонь шрапнели, да ещё вслепую – это тоже не более, чем пугающе, пока свинцовые шарики не попали в тебя или в соседа. Шарахнула молния: "Уф, напугала! Хорошо, что не в меня!" – и воюем дальше.

  А когда восемь пушек выплевывают по вашим позициям каждая по семь-восемь осколочно-фугасных гранат в минуту, и они рвутся одна за другой на пятачке сто на тридцать ярдов – это сродни чувству, как будто ты находишься на улице во время землетрясения, и на тебя со всех сторон падают дома. Уворачивайся, не уворачивайся – тебя раздавит. Да, пушки стреляли вслепую, но по хорошо известным ориентирам, а дистанция до них была смехотворная – наводясь в центр вашей позиции, каждое из орудий полностью вписывало в неё свой эллипс рассеивания.

  ГРА-АХ! ГРА-АХ! ГРА-ГРААХ! БАДААААХ! БАДААААХ!
  Перед тобой встает из земли что-то большое, как дерево, что-то сильно больше тебя, и падает! Одновременно тебя бьет воздух – буквально бьет, под дых, в лицо, толкает по всему телу. Не ветром обдувает – бьет, как туго набитым мешком с рисом, как мокрым полотенцем. Это не просто пугает – это ошеломляет. Земля вздрагивает раз, другой, опять, кажется, что с каждым разом всё сильнее и сильнее! Пыль и песок взлетают не вскинутые фонтаном, в середине взрыва, а приподнимаются вместе с ним целым пластом ярдов десять в диаметре! И снова! И снова!
  Тело непроизвольно начинает дрожать. Если бы спинной мозг и вестибулярный аппарат умели говорить, то стонали бы что-то вроде: "Хватит! Пожалуйста! Хорош! Не надо больше!"
  Горячий воздух избивает тебя, пыль накрывает пеленой, и через эту пелену летят смертоносные осколки, открамсывая куски бревен, свистя и визжа. И не только осколки! Летят камни, куски всего, что находилось на земле – листья, каски, мешки с песком, обломки досок, осколки бетона, фляжки, оружие. Сверху падает дождь из песка и всего чего угодно. Ты даже не можешь понять, что это за предметы проносятся со всех сторон и во все стороны: какие-то великаны играют в бейсбол этим островом, понимаешь? А ты – козявка на их мяче.
  Люди кричат, но их крики тонут в грохоте разрывов.

  Бывалые пехотинцы из страшного 1917 года посмеялись бы над вами – четыре легкие гаубицы и четыре полевые пушки? Да это чепуха какая-то! Они неделями сидели под градом шестидюймовых "чемоданов", они под ним спали, ели и рассказывали анекдоты. Но для вас, застигнутых врасплох (никто даже окопаться не попытался) сосредоточенным огнём на подавление, который вели четыре огневых взвода рикусентай по приказу майора Кикуты, это был абсолютно новый опыт. Никакие учения к такому подготовить не могли. Это было... как будто вы ехали по дороге, насвистывая "Горниста из роты B", и тут в ваш Форд врезалось десять других автомобилей подряд. Как будто вы зашли в клуб, чтобы потанцевать, а вас ослепили яркой лампой и начали безжалостно охаживать бейсбольными битами. Как будто вам завязали глаза, но вместо чувственного поцелуя стали поливать тяжелой, сбивающей с ног струёй из пожарного брандспойта!

  Ничего похожего на Гуадалканале никто из бывших там не припоминал. Ваш батальон обстреливали, конечно, но не так. Огонь на подавление – это не то же, что пара взрывов в полусотне ярдов.

Виктор медленно наблюдал за тем, как его "отряд" вживался в обстановку на станции. Местный парнишка сразу же начал учить администратора жизни — как будто бы это его вина была. Сэр благородный рыцарь с Карракиса запросил себе "благородные" покои: очень благородно. Интересно, что он там делать будет, два дня то. Виктор не успел его узнать достаточно хорошо — но сомневался что он будет там медитировать, смотря на закрытую бутылку алкоголя и тренируя свою силу воли. Суперсолдат напряжённо отсутствовал. Баронесса чего-то вздрогнула. Дед, видимо решив что уже достаточно пожил, решил заняться сапёрством — всё таки правду говорят про всех тех, кто пилотирует мехи от HORUS. Ну а Джин, вот, в насел на мёд вообще особо не парясь, выхватив бокал у 243-его. Самый понятный, и в то же время самый сложный из всех. Оставалось надеется что алкоголизм не погубит отряд до прилёта пиратов.

Замечание Окады, однако, оставило неприятный осадок. Виктор не совсем понимал, с какой позиции он это сказал — тут виделось и какое-то ощущение собственного превосходства над остальными, и какая-то наиболее депрессивная и бесчеловечная интерпретация нравоучений Союза про материализм и детерменизм. Виктор не питал особых иллюзий на тему местных и их способности воевать, но с молчаливым согласием перед лицом угрозы согласится не мог. От слова "совсем". Ни в себе, ни в окружающих.

— Человек, готовый пожертвовать своей свободой ради временной безопасности, — Виктор задекларировал древнюю цитату, приподняв бокал с мёдом, — не заслуживает ни свободы, ни безопасности. Среди честных и трудолюбивых людей этой станции найдётся достаточно патриотов которые это понимают. Этого будет достаточно что бы прикрыть тылы и создать последнюю линию обороны.

Вторую возникшую в памяти цитату, про то что дерево свободы требует, что бы его поливали кровью патриотов и тиранов — Кардинал говорить не стал. Слишком жестоко. Мистер Ришар может понять немного не так. Но это правда. Свобода это не что-то само собой разумеющееся, а то что достигается жертвой. Если это значит что какая-то часть местных погибнет в бою — значит, так тому и быть. Остальные продолжат жить, запомнив их имена.

Виктор тряхнул головой, отвлекаясь от абстрактных мыслей о смысле свободы. Вернулся на землю — вернее, на палубу станции. Посмотрел на карту, открытую и изученную заранее, на планшете перед собой. Ещё немного подумал над ней, сделав пару глотков мёда из бокала, и изложил первый набросок своего видения предстоящей обороны.

— Хорошо. Что касается плана обороны - я ожидаю, что пираты окажутся здесь и здесь. — Указал на точки возле амбара и поста связи. — Ещё не знаю как, но это почти гарантированно. Поэтому: как я говорил, готовьте своих людей выносить амбар. Пираты придут за вашим вереском, и я предлагаю не облегчать им задачу. Тюремные камеры подойдут для временного содержания. Заключённых... куда-нибудь пристроим, я думаю.

Интересно, насколько мистер Ришар офигеет, если предложить ему сделать из заключённых какую-нибудь "штрафную роту"? Мол, пускай попробуют искупить свои злодеяния перед обществом станции. На поле боя.

— Но оборону амбара будем продолжать держать, как ни в чём не бывало. Ровно до того момента, как не отступим — оставив пиратов наедине с парой сюрпризов.

Виктор чувствовал себя в подавленном состоянии. Голову, по мере приближения, забивали неприятные и даже почти депрессивные мысли. В какой-то мере он даже начинал немого жалеть, что в принципе согласился пуститься во всю эту авантюру: эта их вересковая бормотуха, при всём уважении, может и не стоит того, что бы ради не напрягаться. Возможно. Может быть, с точки зрения эволюции, гибель этой станции от рук пиратов это даже хорошо? Ну, подумаешь, помрёт кто-то. Отберут урожай, семена. Пираты ведь не собираются всех убивать. Выжившие сядут на какой-нибудь корабль и улетят, в поисках новой жизни. Приспособятся, в итоге. Кто-то умрёт в процессе, конечно... но такова жизнь.

Однако, одно дело - абстрактные социал-дарвинистские размышления о судьбах сообществ и цивилизаций, и дело немного другое — оказаться среди живущих здесь людей. Уже оказавшись на борту станции, разглядывая её стены и жителей по дороге в Административное Крыло, и поняв в каких условиях живут местные — "Кардинал", наконец, вновь вспомнил зачем он вообще на всё это пошёл. Эти люди обратились за помощью к ним не потому что они какие-то неправильные, или беспомощные, или сделали что-то не так и не могут справится с последствиями: они обратились за помощью потому что им больше ничего не оставалось. Они в полном отчаянии. Даже если пираты не собираются убивать их всех — устоявшийся, вероятно, веками уклад жизни будет разрушен. Тут уже сам Виктор их хорошо понимал: по сути, такие же пираты как и эти, разрушили устоявшийся уклад его жизни тоже. И это было, скажем так, не слишком приятно. Врагу такого не посоветуешь. Иной такого бы просто не пережил: и многие действительно не пережили. Например, среди группы членов экипажа, вместе с кем он спасся в своё время — в живых на сегодня осталось всего несколько человек.

И ведь самое интересное: как у истории самого Виктора, так и ситуации вокруг станции — есть виновные.

Строго говоря, их две группы. Первые виновные вполне себе конкретные: собственно, пираты. Никто не заставлял их становиться пиратами. Человек - существо со свободой воли, свободой совести, и способностью к осознанному выбору. И они осознанно выбрали быть уёбищами. А Виктор достаточно прожил и всего повидал, что бы понимать, что с уёбищами надо бороться. Официальные лица Союза, конечно — если бы они здесь сейчас оказались - сказали бы, разумеется, что это всё не совсем так. А вернее: совсем не так. Они бы начали говорить что-то про объективные социоэкономические факторы, системное притеснение отдельных слоёв в обществе Дальнего Рубежа, про неравенство доходов в результате деятельности корпораций, коэффициент Джини и капитализм. И что, мол, бороться нужно не с отдельными пиратами или даже пиратством как явлением — а с коренным причинами, которые его вызывают. Как идея — звучит очень хорошо, тут не поспоришь. Что это значит на практике — ярко показывала ситуация с поддержкой космофлота Союза, описанная Администратором. Мол, пока мы на Колыбели будем думать, обсуждать и голосовать за то, как *этично* бороться с социально-экономическими проблемами — вы тут справляйтесь как хотите. В переводе с бюрократического на человеческий: "вы не жители Столичных миров, вас никто не считает, ваши смерти ничего не значат". Вот так это надо понимать.

И вообще, поддержка флота — это милитаризм, а от милитаризма рукой подать до антрошовинизма. Нельзя-нельзя так.

Поэтому, увы — но со вторым виновным, намного более абстрактным, сделать было ничего невозможно. Ни Виктору, ни кому-либо в отдельности. Всё что остаётся — это голосовать за НЧФ на ближайших выборах, и надеется, что лет через 10-50-100 они всё таки получат конституционное большинство. А вместе с ними — придёт децентрализация, федерализация, и способность наводить порядок на местах своими силами. Это ведь так просто: один хороший принтер, один отряд мехов с пилотами — и пираты бы 30 раз подумали, прежде чем сюда нападать...

Размышляя над этим и мыча про себя мотив песни "Keep Your Mech by Your Side", Виктор пожал руку местному Администратору. Выслушал его вступление.

— Спасибо за тёплый приём, господин Ришар.

Оглянулся на отряд, вместе с которым он сюда прибыл. Состав... своеобразный, мягко говоря. Тяжеловооруженный пенсионер на "Балоре", наивный Диармайндский юноша, суперсолдат с суицидальными наклонностями, немного странная баронесса с Карракиса и странствующий рыцарь-алкоголик оттуда же. И ещё один алкоголик, но уже не с Карракиса, и не рыцарь, а нигилист. Ну и, в довесок: SSCшный ницшеанский сверхчеловек. Или пост-человек? Так или иначе, какими бы не были их настоящие причины: они откликнулись на зов, и готовы защищать станцию и её жителей. Это главное. Остальное - мелочи.

— Я скажу честно: ситуация выглядит довольно непросто. Но мы, лансеры, не ищем простых путей.

Виктор хотел было добавить "мы же не ВКФ Союза". Но сдержался. Вовремя заткнул себе рот бокалом с вересковым мёдом. Отпил, смакуя экзотический вкус напитка.

— В любом случае нам нужна будет ваша помощь. Нужно будет посмотреть, что у вас тут есть за оружие, и что за люди могут его держать. Сможем ли мы организовать что-то вроде Народной Милиции из ваших фермеров, что бы вы могли нас прикрыть... в качестве последней линии обороны. Если это возможно, то я хотел бы пообщаться с вашими с людьми напрямую: я думаю, у меня получится найти вам достаточно добровольцев. Плюс, стоит заранее заготовить боеприпасы, проверить медикаменты и медицинский персонал, организовать ремонтные и пожарные бригады. Они потребуются, когда снаряды и разряды энергии начнут летать во все стороны.

Загадочно почёсывая свою бородку, "Кардинал" оглянулся на других лансеров за столом.

— Что касается плана обороны... его ещё предстоит обсудить, но с высокой вероятностью нам потребуется временно эвакуировать запасы вереска из амбара. Поэтому, будьте готовы, что дополнительные рабочие руки нам в эти два дня точно потребуются.

Слепящий диск "Диармайда" неожиданно выплывает из-за облака астероидов и заполняет иллюминатор капитанского мостика, вынуждая зажмуриться. Синий газовый гигант даёт достаточно освещения, чтобы станция могла существовать преимущественно на солнечных батареях. Грузовой корабль делает небольшой поворот – и в игру света включается бездонная тьма внутреннего кольца станции, куда не долетает свет от местного солнца. На транспорт ушли последние деньги ваших "заказчиков": принтера на станции нет, так что ваших мехов пришлось отпечатать заранее, на станции "Олдрич", где вы сначала и собрались.

Следом за величественным пейзажем космической станции и открытого космоса, вы сталкиваетесь с станционными лифтами. Те кто опытнее, рефлекторно замечают, что лифты приспособлены легко вмещать в себя меха класса "Г2"*. Разгрузка происходит довольно шустро – вашей разношёрстной компании стремятся угодить как можно старательнее. В давние времена, когда "Колыбель" ещё именовалась совсем иначе, существовала классификация, делящая галактики на десять типов. Сейчас, а 5017 году П. С. Э., галактики прежде всего делятся на два типа: безопасная и нет. "Диармайду" не повезло – он оказался во второй. С этой проблемой мехводы, собравшиеся вокруг "Кардинала" по разным причинам, зачастую известным только им самим, и должны были помочь космическим фермерам.

Восьмёрку довольно шустро провели в Административное Крыло, проведя краткий экскурс по станции. В комнате для совещаний вас встретил Администратор – собственно, главный здесь. Как вы успели понять по обрывочным диалогам и маловнятынм ответам своих нанимателей, на этой станции была какая-то своя форма демократии, и Администратор был чем-то вроде президента: впрочем, наделённый довольно широкими полномочиями. Помещение носило следы былого лоска, когда станция была процветающей: аристократичная белизна (кое-где уже посеревшая от времени и пыли), массивный овальный стол в центре комнаты, удобные кресла. Перед вашими местами поставили бокалы, наполненные вересковым мёдом. Традиция, сказали вам, но было в общем-то понятно: случайным гостям такого не нальют. Цена, которую вам способны заплатить эти люди слишком смешна, чтобы озвучивать, так что фактически вы работаете за постой, еду и репутацию – вот они и пытаются вам угодить.



— Рад видеть вас на нашем скромном ковчеге, и тем более рад видеть, что среди вас есть те, кому станция приходится родиной, — улыбнулся Самуилу беловолосый мужчина неопределенного возраста. — Меня зовут Жан-Поль Ришар, и я являюсь Администратором этой станции, как вас уже наверное предупредили.

— Сразу к делу: не так давно к нам пришли посланники "Рыбьей Головы", с ультиматумом: мы передаём им все запасы вереска, они – оставляют нам жизнь. Раньше они довольствовались только половиной и мы могли кое-как выживать, но теперь... сами понимаете, без очередного урожая, мы можем просто лечь и умереть. Да и всё производство просто встанет, потому что они требуют даже отложенное под посев.

Он вздыхает, собирает пальцы "домиком" и продолжает.
— Сами мы им сопротивление оказать не можем: за века существования станции, у нас не осталось экспертов в обращении с многими военными технологиями Союза, да и надобности-то не было, в общем. У нас есть оружейная с некоторым количеством разнообразного вооружения, но люди им владеть не обучены. Да и против "Рыбьей Головы" это что слону дробина, ведь у них-то полно лансеров. Сами союзовцы здесь тоже работают по принципу "когда убьют, тогда и сигнализируйте". В смысле, заранее их не вызвать – они отрабатывают только по сигналу SOS. У меня получилось кое-как убедить отправить их корабль хотя бы патрулировать район поблизости, но даже так – они прибудут только когда всё будет кончено. Самое главное, с чем мы можем вам помочь – демонтаж каких-то конструкций в коридорах и наоборот. установка новых. Мы ожидаем прибытие пиратов через два дня. Это всё, господа, если у вас есть вопросы – то пожалуйста. Если нет – располагайтесь и чувствуйте себя как дома.

Винк
  Слава Богу, мешков надо было переложить не так уж много. Вы хлопали их друг на друга один за другим, как толстые панкейки, и проверяли руками, крепко лежат или кое-как. Вроде крепко – ну и хорошо.
  Пролетело звено истребителей: матово сверкая на солнце алюминием обшивки они спикировали, как на учениях, прошили западную оконечность Бешио (ту, которая на схемах выглядела, как голова птички) очередями пулемётов и унеслись куда-то влево. Казалось, самолеты запоздало пытались расстрелять сам остров, чтобы он угомонился и перестал вас убивать. Но острову это было, похоже, что слону дробина.
  – Давят япошек, чтобы силы перебросить не могли. Правильно! – сказал Домино, посмотрев им вслед.
  Уложили последние, сели передохнуть, попить воды. Даже глоток – уже кое-что в этом пекле. А будет хуже – ты знаешь. Будет хуже. Во всех смыслах. Но карты говорят, что как-то вы выпутаетесь. Им виднее, правда же?
  Твой рассказ о картах явно произвел на Домино впечатление.
  – Круто! Слушай, а ты в гороскопах тоже разбираешься? Я это, че к чему... Я вот никогда эту хрень в расчет не брал. Но мне как-то сказали, что я стрелец, а стрельцы, мол, добиваются всякого хорошо. Целеустремленные. Я вот думаю... Ты сам как считаешь? Работает эта хреномантия звездная?
  Странно, да? Тебя вот проняло всё это – мозги товарища в каске, как в тарелке, перестрелка, бой... Домино тоже вроде бы только что чуть не размазало гранатой, а он – хоть бы хны.
  Или это для виду только?
  Смотришь повнимательнее – да, для виду. Домино так сам себя пытается подбодрить болтовней. Подмечаешь, что раньше для него был "этим стариканом", и он вообще с тобой не разговаривал почти. Почему? Да как объяснить... ты ж как из другого мира человек: с семьей, с детьми, уже и жизнь, можно сказать, прожил. Что ты в его молодой жизни понимаешь, в которой были танцы, девчонки, бестолковая работа старшим помощником младшего кого-то там... не помнишь даже, кем он там работал на гражданке. А теперь ты для него – просто живой человек.
  Просто ещё живой, рядом с которым чувствуешь себя живым. И больше ничего не важно.
  Просто живой.
  Когда он с тобой – он доказывает этим себе, что и сам ещё жив, потому что, если честно, в это может быть трудно поверить.
  – Вот в карты я верю! У нас в Огайо была одна гадалка, у меня тётка к ней ходила...
  Умолкает на полуслове.
  – Ладно, потом расскажу, надо за сектором следить. Да?

  Смотрите вперёд. Японцев нет. Окидываете взглядом из своей амбразурки между мешками бараки, блокгаузы: рядом с ними копошатся морпехи – видно Сирену, неуклюже перебирающегося в просвете между постройками и влезающего в окно. Ранен, похоже. Видно, как ползут оттуда к вам четверо. Зачем ползут? Вдруг атака сейчас начнется? Зачем Сирена отослал сразу четырех солдат с позиций? Один из них приподнимается, стреляет из винтовки куда-то в сторону развалин, перебегает, стреляет снова, падает. Снова ползет.
  Справа, подальше (вам за мешками теперь не видно, если не высовываться) рвутся гранаты, хлопает одинокий, и отчего-то хорошо различимый выстрел. Не бой, но возня какая-то военная идет. Заметили, видать, кого-то, ваши товарищи, вот и решили прихлопнуть. Ладно, там не ваш сектор, там Парамаунт с братьями Гловерами держать должен.

  А ваша позиция – ровнехонько напротив места за стенкой, где устроили военный совет лейтенанты. Пока возились с мешками, было особо не до того, чтобы прислушиваться к их разговорам. Но теперь поневоле каждый из вас ловил ушами фразы, когда разрывы слева не глушили их.
  – Дроздовски, – говорит Манго. – Передай Винку, чтобы занял воронку чуть впереди, перед двумя бараками, потом обратно ко мне. Анджело, сможешь дать несколько человек, чтобы перетянули туда хоть сколько-​то мешков для укрытия?
  Ещё один гениальный план лейтенанта, который вам предстоит пережить. Или не пережить.

  – Зря с мешками корячились! – говорит Домино вполголоса. – Ну и ладно. Что, я тогда станок возьму и одну коробку, а ты сам пулемёт тащи, да?
  По уставу обычно не так – пулемётчик при смене позиции несёт треногу, а второй номер – ствол. Потому что пулемётчику виднее, как своё оружие расположить. Но это актуально, когда ещё три оболтуса коробки за вами таскают, а сейчас их нет.
  Проползают мимо вас ребята из передовых отделений – сначала Канифоль с Кротом, потом Кюрасао с этим как его... Ушастик, точно! У него "лопухи" его смешные даже под каской видно. Ползет он как-то странно, видать подранили.
  Морпехи переваливаются через мешки того самого бруствера, от которого вы отщипывали для своего укрепления. И тут по нему бьет пуля – шпых! Задорно так бьет, вышибает облачко пыли. Ух, не задела никого! Удачно, что вы бруствер-то сложили.

  Слушаете, что там ещё сзади скажут лейтенанты.
  А у них там, бляха-муха, натурально военный совет, битва при Ватерлоо в декорациях двадцатого века.
  "...Проблему я вижу в том, что при таком плане на этапе фланговых ударов..." – долетает до вас.
  "...придется, – Манго нажимает на слово придется, а кому именно, ты не слышал, – отвлекать их и имитировать угрозу атаки."
  Дальше что? Циркумвалационная линия? Действия на морских коммуникациях противника? Плечо подвоза?
  Манго не успел роту принять, а уже на дивизию метит что ли?
  Ладно, наверное, на то он и командир. Но ты видишь по лицу Домино, что он немного в ахуе от такой проработки плана. Он смотрит на тебя, подняв бровь, и ты считываешь невысказанную мысль: "Вот те большие шишки, которые нас сюда послали, они, наверное, тоже так же как-то это всё обсуждали: первый эшелон сюда прямым клином, второй вот так обратным, а третий наносит отвлекающий маневр в боевом порядке буквой "дабл бля".
  Дальше Манго допрашивает какого-то морпеха, кажется, не из вашего взвода. Тот рассказывает... да ничего нового – отбился от своих, попал под минометы, потерял товарища, ничего толком не знаю.
  Тут Дроздовски, вместо того, чтобы передать вам приказ, влезает в разговор, и что-то там спрашивает про носилки – неудивительно, раз получилось у парня людей спасать, значит, в эту сторону теперь и думает. Не торопится с приказом, но чего тут торопиться-то? Успеется. Высунуться из-за бруствера и крикнуть: "Винк, Домино, пиздюхайте вперёд до воронки!"
  И вам, если честно, из-за бруствера своего вылезать пока не хочется. Нехорошо как-то эта пуля по мешку саданула. Фу бля, как нехорошо!
  – Скажи, что стрельцам в таких историях обычно везет, – просит Домино наполовину в шутку. Наполовину.

Мир вокруг словно превратился в размытое пятно. Для Бронислава, который несся вперед с эффективностью органической машины, теперь существовали только две точки, между которыми требовалось как можно скорее сократить расстояние: он сам и его верный "Сокол". Периферическим зрением он отметил тушу десантного шатла, готовую высыпать на ВПП тренированных убийц, которые перережут охрану аэродрома вместе с пилотами и тем самым убьют его эскадрилью ничуть не менее эффективно, чем это сделала бы эскадрилья истребителей в небе. А может и более. В голове Гачиньского уже возник план... Вернее, не то чтобы план - скорее первое и неотложное дело, после выполнения которого можно подумать и о настоящем планировании.

– Привет, милая! - выпалил Бронислав в ответ на приветствие электронного штурмана, поспешно пристегиваясь и запуская системы истребителя, а сам уже готовился поймать в перекрестья пушек силуэт десантного шатла. Для этого ему придется пожертвовать временем и возможностью поскорее взмыть в воздух, как это сделала (судя по рёву двигателей) Лердал, но оставить своих людей с голой задницей против взвода профессиональных десантников капитан просто не мог. Поэтому он на малой тяге повел истребитель к выходу из ангара. Над головой пронесся атакующий истребитель Союза. "Курва!" - подумал Бронислав, ощущая себя жуком на танцплощадке: ему сейчас хватит любого попадания, тем более что по взлётке молотят за милую душу. Но прежде всего - разобраться с шатлом.

– А туда ли ты зашёл, дружок-пирожок?! – с этими словами Гачиньский навел орудия "Фалкона" на цель.

Осень, сырая пора постылой учёбы, прогулок с псом по лужам и вечеров под нестройное мурчание котов. На самом деле коты мурчали редко, предпочитая бегать по углам, кусать за пятки, требовать корм, и страдать от своих, котячих болячек.

Здесь дыхание этой уютной, домашней осени не ощущалось. Военная аскеза бетона не давала пробиться зелёной поросли, а ГСМ и запах свежей серой(!) краски прочно занимали обоняние людей. Лишь промозглая сырость и вкрадчивая прохлада, хоть как-то давали знать о том, что там за забором базы жизнь размеренно шла своим чередом.

Сирены, будто хрип при вздохах больного, продолжала гудеть, не давая Бржишеку спокойно вздохнуть полной грудью. База была словно муравейник в которой ткнули палкой. Шевеление повсюду, деловитая суета, частью которой он, Бржишек, был. Увы, тот кто ткнул палкой в польскую базу на достигнутом эффекте останавливаться не собирался.

Первый взрыв, и басовитый лай турелей. Кат-Дзик чуть дернулся вниз, но замер, вглядываясь в оранжевое пламя. Она здесь. Война, к которой он столько лет готовился. Басовитый лай стационарных турелей - чечётка вставной челюсти старика.

- Курва! - война здесь, а он, зараза такая, не готов!

О да, у этого престарелого осколка Альянса были зубы. Но Кат-Дзик чётко понимал, что если это действительно атака Союза, то путь у него один. В небо.

Нужны фальконы и нужны в воздухе, на боевом дежурстве. Соколы Элизиума могли переломить ход событий. А значит он, Бржишек, должен быть в кабине своего истребителя.

Поляк рванулся вперёд, прямиком через плац, презирая опасность получить попадание от неведомой здоровенный херни в воздухе. Конечно, мертвый пилот бесполезен. Но пилот без своей птички бесполезен вдвойне.

И почти сразу же Бржишек почувствовал груз прожитых лет. Беспрестанное курение не смогло сгубить могучее здоровье, и он конечно же сдавал нормативы, но здесь требовалось нечто большее чем просто нормальная пробежка.

В конце-концов даже самый матёрый кабан становится просто старым. И сейчас летчик явно демонстрировал именно то, что он, чёрт побери, оказался не готов к атаке на базу.

Ага, а имя, значит, помнит! В отличии от звена!
– Тревога – это... – начала было запоздало цитировать устав, но тут в потолке грохотнуло. Да так, что всякую игривость сдуло. Тревога не была учебной.
Высказывать вслух всё то, что промелькнуло в этот момент в голове, Ангела не стала – и без мата стрёмно. Переключилась в сосредоточенную серьёзность. Погано, конечно, что здесь, а не в кабине, но что поделать. Распорядок-с. Ну, хоть оружие дают. С ним спокойней, хоть и жила внутри надежда, что не придётся применять. Всё-таки, должна же быть на базе профессиональная пехота? Должна же? В идеале так и до них могло не дойти. Всё же, база была хорошо защищена.

Ожидая своей очереди, Ангела достала телефон. Не от скуки уже, какая уж тут скука. От волнения. Тревожность переполняла. Быстрый взгляд на значок вай-фая, тычок пальцем в приложение с новостями. Что-нибудь? Что угодно, кроме "нет доступа к сети"?

А там и очередь подоспела. Натянула жилет, ухватила болтер. И селфи бахнула. Так, машинально, по привычке. Аккуратно – чтоб ничего лишнего в кадр не попало. Постить пока не стала. Отложила на сутки - мало ли. Планировщик, в случае чего, сам справится.

...А говорили ведь, войны не будет.

ссылка

O mój Boże... звуки сирены и голоса слились в единый наводящий ужас адский звук. Казалось, он уже слышит тяжелую поступь десанта Союза - но это стучало его собственное сердце. Ему нужно оружие... скорее!
Карл зажмурился, борясь с паникой, пока ожидал своей очереди.
"Этого не происходит... не может происходить... еще слишком рано!"

"- Штурмовая киберпехота союза не имеет аналогов" - провизжала сирена. Поляк открыл глаза, посмотрел на Фриду, которая выдала ему бронежилет, и просто стал облачаться, практически на автопилоте...
Он где-то читал, что некоторые люди во время боевых действий зацикливаются на том, чтобы таскать ящики с патронами, например, даже если в них нет особой надобности, потому что чувствуют острую потребность делать что-то понятное и знакомое. Ему тоже нужно было что-то делать, чтобы не двинуться умом от страха. И он делал, как делают другие.
"Генетически модифицированные пехотинцы не чувствуют боли, ставят выполнение задачи превыше инстинкта самосохранения" - звучал голос из телевизора в голове; повезло им! Это лучше, чем чувствовать как душа уходит в пятки и бороться с мыслью лечь где-нибудь в углу в позе эмбриона и просто ждать, когда все закончится... когда самому от себя тошно.
Младший лейтенант закрыл забрало, представив, что теперь никто не увидит, как ему страшно. И что теперь, когда на нем бронежилет 2 класса защиты «Sentinel», он больше не Казимеж Забродски, а чертов Бэтмен! Попрыгал на месте, проверяя, чтобы все правильно сидело!
Взял автоматическую штурмовую винтовку M-92, - как положено, убрав палец от курка и направив ствол вниз в безопасном направлении; Gun safety! - и гранаты. Экипировка была Штатовская, так что в ней/с ней Карл чувствовал себя почти как дома.

"Вот и всё, приплыли. ВСЁ!"

Тревога не учебная. Это нападение. Полномасштабная война. Или местный теракт. Или диверсия, или что-то ещё. Многоголосый гул, хаос, отзвуки панических настроений толпы, оставшейся внизу. Шум взрывов, дрожь земли, вой сирен. Всё взаправду. Всё по-настоящему. А это значит, что... Шальная пуля, взрыв поблизости - и поминай как звали. И всё. Смерть.

Пусть внешне Гертс был спокоен и сосредоточен, дисциплинированно следовал за Лердал, но эта гадкая мысль раскалённой иголкой вонзилась в мозг, не давая покоя, а сердце бельгийца стучало, как бешеное. Благо, хороший образчик ледяного спокойствия в лице шведки был совсем рядом, что немного способствовало обузданию волнения. Так что Кристиан старался, как мог, не ударить в грязь лицом.

- Понял, майор. Звено! Херман, Кат-Дзик, выполняем приказ! Двигаем к ангару, там поднимаем боевые машины и следуем за инструктором. Двигаемся быстро и не кучно, чтобы...

"Чтобы всех не накрыло одним снарядом."

- ...чтобы не наступать друг другу на пятки. Всё, пошли, ходу, ХОДУ!

Глубоко вдохнув, Кристиан взял низкий старт и рванул к двери ангара вслед за элизийкой.

Был тому причиной избыточный энтузиазм или приступ паники на фоне обещаний устроить "разбор полетов" в качалке - неизвестно, однако могучего капитана едва не затоптала нестройная толпа его собственных подчиненных, так что он не сразу сумел попасть в дверной проем и покинуть лекционный зал. Когда это наконец произошло, недвусмысленные потряхивания пола и стен дали понять Брониславу, что либо Ковальски совсем рехнулся и решил им устроить "учения, приближенные к боевой обстановке" (поди лично пикирует сейчас на штурмовике на взлетку со своими любимыми НУРСами!), либо полковник тут не при чем и, как говорил один французский полицейский комиссар, "мы в дерьме!". Но командир подразделения, оказавшегося в полном дерьме, должен нырять в оное первым, в самую гущу.

– Спокойно! - буркнул Гачиньский в сторону турчанки, которая сбила его с мысли. - Ясное дело к "Соколам", куда еще! Алексы, Ямур - за мной, не отставать!

И не имея в планах на ближайшее будущее застрять в лифте с Йылмаз, Бронислав поспешил к дверям, ведущим на лестницу, надеясь что в этот раз тренированное тело сослужит ему хорошую службу. "Попасть бы в кабину "Фалкона", а там... Поглядим, кто чего стоит!".

"Это не учебная тревога."

Руд вздрогнула, услышав спокойный голос Вайта. Ссутулилась, будто на нее взвалили что-то потяжелее болтера. Наверное ошибка. Какая может быть боевая тревога, если они еще не закончили обучение? Глупая, нелепая мысль, и все же — неужели сегодня? Сейчас?

Наверное, Бренди и до слов инструктора знала, что что-то не так. Чуяла, как говорится, дупой. Был какой-то нездоровый, лихорадочный оттенок в привычном хаосе, что-то было неправильно — в отрывистых командах, в выражениях лиц, в доносившихся с поверхности звуках, так что сеньорита волновалась, амиго, ты был тысячу раз прав.

Но — мало ли. Могло и показаться. Да, своей жопе Руд не слишком доверяла, а вот капитану Вайту почему-то поверила сразу.

Дочь сержанта пехоты и внучка сержанта пехоты (а возможно — и правнучка сержанта, так глубоко под корни семейного древа Бренди не копала), лейтенант Руд выглядела в бронежилете и шлеме куда естественнее, чем в пилотском комбинезоне. Правда, когда дело дошло до лент с патронами и гранат, девушка стала больше напоминать не коммандос, а рождественское дерево с милитаристическим уклоном.

— Что, нравлюсь? — Руд перехватила взгляд Мигеля, который, вероятно, гадал, свалится она под весом всего этого железа или постоит до марта. И только через секунду, словно вспомнив, что так положено после шутки, улыбнулась. Голос Бренди был нарочито спокойным, а выразительность мимики — примерно как у бронетранспортера, так что вопрос прозвучал неожиданно серьезно.

Почему-то с оружем в руках Руд почувствовала себя не увереннее, а наоборот. Будто болтер сделал происходящее... более настоящим.

Вайт

Инструктор быстрым шагом выходит из аудитории, опережая поднимающиеся позади суету и неразбериху. За ним по пятам семенит чернокожая девчонка, задавая вопросы – в то время как все остальные члены «резерва» безнадёжно медлят, запаздывая. Вайту даже не нужно сверяться с часами, чтобы понять – со времени прошлой учебной тревоги чудес не случилось, его подопечные по-прежнему изображают не столько шестерёнки слаженного военного механизма, сколько стадо овец, которые разбегаются куда угодно, но не в правильном направлении. Нет смысла даже прикидывать скорость выполнения норматива по меркам Элизиума – необходимо повторять тревогу снова и снова до тех пор, пока пилоты не смогут продемонстрировать хоть сколь-нибудь удовлетворительный результат.

Тревожные лампы окрашивают в багрянец серые стены, мимо пробегает, едва не врезавшись в Геральда, штабной офицер. Убедившись, что оба подконтрольных ему «резервных» звена изобразили построение в коридоре, Вайт быстрым шагом проходит мимо ведущих в жилые блоки дверей, заворачивает за угол и останавливается перед бронированной дверью местного арсенала. Датчик реагирует на приложенный к дактилоскопическому сканеру палец, и тяжёлая створка, натужно вздрогнув, сдвигается.


Леманн

Медленный хаос. Все врезаются, налетают друг на друга, создают заторы в дверях и совершают до противного много мельтешащих движений. Подопечные Ядвиги, к сожалению, тоже не отличаются безукоризненной подготовкой – приходится, глотая злость, шагать следом за инструктором Вайтом и влетать в помещение арсенала сразу за ним.

Белая плитка на полу, заставленные прозрачными шкафчиками и стеллажами серые стены. Ровные ряды крупнокалиберных винтовок в держателях, развешенные на специальных креплениях тяжёлые болтеры, сваленные в пластиковые ящики разгрузки гранат с активированными предохранителями и, конечно, элементы защитной экипировки штатовского стандарта.

Ядвига упрямо напоминает себе – главное не суетиться, не нервничать. Спокойно занять левую сторону арсенала, оставить правую Фриде. Выдать оружие и экипировку своим ребятам, после – экипироваться самой. Когда звено будет готово, уже станет известен сценарий учебной тревоги. Вылет на перехват? Отражение нападения? Остаётся только гадать.

Размеренные размышления прерывает тяжёлый рокот. Словно далёкий и ленивый громовой раскат, что перерастает в глухой грохот над головой, от которого вздрагивает земля, и песок тонкими струйками ссыпается с потолка. Сразу следом – ещё один, к надрывному вою тревожной сирены присоединяются приближающиеся разрывы. Почти сразу к ним добавляются совсем близкие отрывистые хлопки – Леманн приходилось слышать этот звук всего лишь несколько раз, но она безошибочно определяет работу противовоздушных стационарных турелей.

Неохотно подбирается осознание – тревога настоящая, не учебная. Осознание привносит в отработанную рутину растерянность. Прервать выдачу экипировки и бежать со всех ног к истребителям? Продолжать действовать по регламенту, который кто-то как раз для подобных случаев разрабатывал?

Вопросы пресекает ещё один взрыв, от которого вздрагивают, осыпая дешёвую штукатурку, серые стены.


Бронислав

Звено Гертса, демонстрируя впечатляющую степень выучки и организации, исчезает в коридоре вместе с Эльзой Лердал. Сам же Бронислав, испытывая только нарастающий стыд, сперва врезается в кого-то, после теряют глазеющую по сторонам Ямур и, наконец, просто вываливается в коридор, волоча под локоть Алексы.

В коридоре – многолюдная суета Не только пилоты, взгляд Бронислава цепляется за примелькавшиеся лица мелких чинов из местного штаба, подмечает пару тёмно-синих кителей тех-персонала. От Гертса, Лердал и даже Вайта не осталось следа – Гачиньский понимает, что безнадёжно отстал и плетётся в хвосте. Растолкав парочку тех-работников, он преодолевает перекрёсток и устремляется к лестницам.

Взрывы на поверхности настигают его уже на площадке между лестницами и лифтом. Бронислав резко останавливается – в широкую спину едва не влетает Ямур. Влодзимерский тоже рядом, на вечно насупленном лице, кажется, что-то среднее между недовольством и недоумением. Взрывы сверху всё отчётливее, всё ближе. Со стен подземного коридора осыпается штукатурка, плитка под ногами вибрирует.

Тревога не учебная. Нападение. Разумно ли выводить своих людей на поверхность, под взрывы? Бежать к истребителям или за тяжёлым вооружением в арсенал? Гачиньский обводит тяжёлым взором стремительно пустеющий коридор, но рядом, как назло, нет никого более значимого ни по должности, ни по званию.


Бржишек

Спокойствие и размеренность. Не все понимают это, но ключ к успеху во время тревоги это спокойствие и размеренность. Никакой суеты, абсолютный минимум лишних движений, скупая экономия энергии и отсутствие паники – ключ. Бржишек просто следует этому ключу, держится позади Гертса, по левую руку от Хермана, и не выпускает из поля зрения светлую шевелюру пани Лердал.

Кат-Дзик отдаёт себе отчёт, что его звено неплохо справляется. Выходя на лестничную площадку он позволяет себе быстрый взгляд назад, в коридор – и видит столпотворение, хаос, участником которого, к счастью, сам не является.

Вслед за Гертсом взбегает по ступенькам, преодолевая пролёт за пролётом. Ещё пара шагов – и поляк вылетает на улицу, полной грудью вдыхая осенний воздух.

Ночное небо затянуто облаками. В крошечном просвете в полотне тёмных туч вспыхивает, чтобы сразу же скрыться, идеально круглый диск бледно-жёлтой луны. Сирены ревут, и вой разносится над укутанными ночным туманом полями – вдалеке сквозь белесую мглу проступают очертания соснового леса. Одна за другой автоматически гаснут источники освещения: небольшие лампы над воротами ангаров, освещавшие центральный плац фонари, окна в здании солдатской казармы. Из казармы высыпаются тёмные фигурки людей, установленные по периметру базы противовоздушные турели прекращают вращаться, замирают и, хищно подрагивая, смотрят задранными стволами в чёрное небо. Доносящийся издалека мерный рокот авиационных двигателей нарастает – на холме по ту сторону полосы леса расцветает, освещая ночь, первый взрыв.

Столп огня поднимается над деревьями, пожирая вечнозелёную хвою, испаряя окружающие клочья тумана. Почти сразу следом ночь расцветает выпущенными в небо осветительными ракетами, несколькими взрывами левее и ближе и, наконец, в одно мгновение превратившейся в оплавленный пылающий остов стационарной турелью.

Гул двигателей переходит в душераздирающий вой – из облачной завеса выныривает, спускаясь, что-то огромное, тёмное, ревущее многочисленными турбинами. Начинают синхронно лаять, огрызаясь, оставшиеся турели.

Несколько секунд – и обманчивое спокойствие ночи окончательно разлетается вдребезги.

Руд вздрогнула и прислушалась к звукам сирены. Похоже, в небесной канцелярии снова как-то странновато проинтерпретировали ее просьбу — "пожалуйста, пусть это прекратится". Только учебной тревоги сейчас и не хватало, когда все нежрамши, неспамши и огребши полные уши дерь... простите, справедливой конструктивной критики.

И все же Бренди была рада, что можно не продолжать эту абсурдную партию. Ей казалось, что все это время Вайт и Лердал осуждающе смотрели прямо на нее — как она, взрослая половозрелая женщина, лейтенант вооруженных сил, сидит за первой партой и страдает херней.

Что вообще может быть тупее, чем страдать херней — и даже не получать от этого никакого удовольствия?

Тем не менее, рыжая аккуратно свернула листок с клетчатым полем и убрала в карман. У каждого пилота, наверное, были свои суеверия и ритуалы. Так получилось, что после смены машины Руд осталась без своего самого любимого и надежного. Что же, может, недоигранная партия в "морской бой" сойдет в качестве талисмана. Последний выстрел Леманн ушел в молоко ("Мимо" — успела шепнуть лейтенант своему командиру).

Хорошая ли это примета? Время покажет.

Звено Бренди сегодня было резервным, и в иной раз она бы, пожалуй, порадовалась, что можно слегка расслабить булки, но именно сегодня Руд предпочла бы оказаться в кокпите, проветрить голову. К тому же у нее было дурное предчувствие, что пилотам "резерва" после разноса Ковальски тоже найдут, чем заняться.

Лейтенант без особой спешки выбралась из-за парты и ненавязчиво пристроилась за плечом Хереса. Не то чтобы она считала, что за Мигелем надо присматривать...

Ладно, именно так она и считала.

"Какой пиздец" — почти благоговейно думала Эльза. Что, что с этими людьми не так? Они идиоты? Смертники? Идиоты-смертники? Она и раньше была невысокого мнения о дисциплине в группе, но сегодня бились просто все рекорды, мыслимые и немыслимые. И это в присутствии старших... если это и правда лучшее, что есть у Евроальянса, они, похоже, обречены. С освоением "Фалькона" хорошо справились только двое, и даже баламутной прусачке не пришло в голову пытаться взять инструкторов на слабо. Смотря на затеявшийся вокруг балаган хотелось просто закатить глаза и ждать, пока командирам звеньев и Гачиньскому придёт в голову, что надо бы это дело прекратить.

В сторону Хермана она даже смотреть не стала – того быстро одернул Гертс и, в общем, провинившийся получит от своего непосредственного командира. Вмешиваться и требовать какой-то особой кары Лердал не стала. Кристиан производил впечатление по крайней мере понимающего, что если не разберётся с дураками в своём звене, разбираться уже будут с ним.

Но не успела шведка даже открыть рот, чтобы объявить конец занятий, раз уж полковник ушёл, как подорвалась Ямур. И вот её слова заставили шведку очень сильно пожалеть о двух вещах: что она здесь инструктор и что выше по званию. "Этой шведке"? Как она в армии вообще оказалась-то? Первый в мире случай взятки чтобы ПОПАСТЬ в армию? Рука невольно потянулась к левой скуле – туда прилетел кулак сокурсницы, когда ещё во время учёбки, Лердал поспорила с ней насчёт выгодного угла атаки на Фальконах. Дрались молча, сжав зубы, чтобы не спалиться перед командованием. Очень сейчас хотелось повторить тот опыт, и "выбить пыль" из зарвавшейся турчанки, в общем.

К счастью для Йылмаз, звучит сигнал тревоги, который сразу отвлекает Эльзу от размышлений – с левой, с правой или всё-таки попросить Гачиньского не только прочитать притчу, но и сразу назначить наказание. Ни о какой тревоге ей не было известно, и это беспокоит. Блондинка бросает вопросительный взгляд на Вайта, но, вспоминая, что формально тут ей принимать решения, командует аудитории:
— Занятия окончены! Все свободны, действуем согласно правилам.

Вновь повернулась к Вайту.
— Давай я к истребителям, а ты к арсеналу.

Гачиньский смерил Гертса испытующим взглядом из-под нахмуренных бровей, повертел пальцами карандаш, затем с звучным хлопком положил его на стол и кивнул:

– Под твою ответственность, лейтенант. Надеюсь, ситуация улучшится! - а затем перевел взгляд на Ямур и задумчиво пригладил светлые короткие волосы большой ладонью. И заговорил, ни к кому конкретно не обращаясь: - ...Полковник со своими байками мне тут одну историю напомнил. Полностью пересказывать ее не буду, сразу к сути перейду и поучительным выводам. Когда ты в качалке вес берёшь, главное не превзойти самого себя или другого атлета. Самое главное и первое - не обосраться. А потом уже можно и про превосходство подумать.

Капитан сделал глубокомысленную паузу с целью дать подчиненным осмыслить метафору.

– Всему своё время. Я в вас верю, но не торопите события. - добавил он, чтобы придержать рвущихся в бой пилотов и позволить союзникам-инструкторам нормально закончить свою и без того непростую работу.

Евроальянс, Польша
70 км к северу от Варшавы, засекреченная учебная база
11.09.32 21:47

Эльза Лердал

Симуляция завершилась. Требуется немного времени и несколько вдохов, чтобы напомнить себе, что затянутые сизой дымкой холмы остались в виртуальной реальности, в то время как вокруг нависают привычно серые стены. Эльза, как и весь лётный состав, не покидала расположение последние три недели, и единственным спасением от повсеместной серости неизменно становились учебные вылеты. С высоты невозможно разглядеть безысходность, приходится наслаждаться убегающими вдаль ассиметричными жёлто-коричневыми заплатками осенних польских полей. В небе так просто забыть об окружающей нищете, унынии и нависшей тенью над всей Европой угрозе.

Эльза бросает на часы быстрый взгляд. Время подсказывает – полковник Ковальски уже начал свой брифинг, а значит ей тоже пора отправляться в аудиторию и быть готовой провести инструктаж.

Три недели интенсивного обучения позади, но результаты разочаровывают. Эльзе обещали опытных пилотов – лучших из лучших, элитных асов местных военно-воздушных сил. На деле у подавляющего большинства из них отсутствует боевой опыт как класс, а лучшие имеют отдалённое представление о базовых манёврах и построениях. Они едва освоили азы управления «фальконами» – страшно представить, что этим людям, возможно, в скором времени придётся сражаться с лётчиками союза.

Если эти пилоты – лучшее, что может предложить ей Евроальянс, то не хочется даже думать, что из себя представляют другие. Они не готовы. Едва ли будут готовы достаточно в ближайшие недели, если не месяцы. Асы союза, настоящие асы, просто порвут их в небе – и это будет её, Эльзы, ответственность и вина.

Пилоты эскадрильи едва осознали, что научились, выражаясь метафорически, ползать.
В ближайшие недели Эльзе предстоит научить их летать.


Кристиан Гертс

Душная аудитория заставлена старыми партами, доставленными сюда прямиком из университета. Тусклая лампочка под потолком заливает болезненным жёлтым светом серые стены, вокруг защитной решётки светильника мечется, то и дело с раздражающими шлепками врезаясь во всё подряд, здоровенный ночной мотылёк. Полковник Ковальски продолжает вещать об утраченной молодости, расхаживая с маркером в руке вдоль магнитной доски. На доске – несколько штрихов, которые должны были иллюстрировать поясняемый полковником классический манёвр звеньевого обхвата, но так и остались бесформенными штрихами. Звеньевой обхват потерял актуальность в ту же минуту, как Ковальски упомянул, что, помнится, именно этот манёвр спас ему и его напарнику жизнь в небе над горящим Алеппо. Собственно, это произошло в первую же минуту.

Рядом скучает Бржишек – пожилой поляк, опытный пилот и подопечный Кристиана по совместительству. Подперев щеку ладонью, он с отстранённым видом наблюдает за энергично расхаживающим из стороны в сторону полковником, который разогревается всё сильнее. За соседней партой первого ряда – Ядвига и Бренди, за следующей в гордом одиночестве восседает, скрестив руки на груди, Бронислав.

В глазах каждого Кристиан замечает то же отстранённо-усталое выражение, которое, наверняка, царит в его собственных. Бесконечный день начался ещё в семь утра, включал в себя три часа изнурительных физических тренировок и два комплексных тренировочных вылета. Теоретическая подготовка, которая началась после пяти вечера и без того была достаточно утомительной, а лекция полковника в качестве персональной добивки способна усыпить даже наиболее стойких.

Опыт подсказывает, что спасти от Ковальского эскадрилью способно только своевременное прибытие инструкторов. Начинает казаться, что этот день не закончится. Начинает казаться, что мягкая подушка и одеяло – роскошь, которая больше недоступна пилотам.


Бронислав Гачиньский

Старик опять разошёлся. Истории про Алеппо вместо теоретической лекции нагоняют тоску и сон на и без того уставших ребят. Даже самому Брониславу усилием воли приходится держаться открытыми слипающиеся глаза – сидя полубоком спиной к стене, он осматривают заполненную пилотами аудиторию. Многие хоть как-то изображают заинтересованность, каждый на деле валится с ног от усталости. Это был длинный и насыщенный день, в конце которого каждый стал чуть более подготовленным, чем был, просыпаясь.

Бронислав ловит себя на мысли, что начинает гордиться успехами эскадрильи. Сформированное три недели назад учебное подразделение быстро проходит слаживание, уже вполне сносно управляя импортной техникой. Некоторым освоение «фалькона» даётся проще, другим тяжелее. Тем не менее, ещё несколько месяцев – и это будет подразделение, появления которого будут опасаться лучшие пилоты союза. Разумеется, таких подразделений будет становиться всё больше – как только Элизиум убедится в эффективности учебной программы, за первой поставкой техники последует новая.

Дверь в аудиторию открывается, принося бодрящий сквозняк и инструкторов. Вайт входит в аудиторию следом за Эльзой, и появление обоих явно обескураживает погружённого в воспоминания об Алеппо полковника.

– Кхм, – изрекает, придирчиво изучая два нанесённых маркером на доску чёрных штриха, и начинает энергично стирать их. – Вы как раз вовремя.

Ковальски отступает в сторону.

– Прошу вас, я тоже послушаю. Ведь учиться никогда не поздно, так ведь, инструктор Лердал? – издав неоднозначный самодовольный смешок, полковник направляется к (о боги) пустующему месту за партой самого Бронислава.

Клонис
  – Есть, сэр! – кричит Уистлер и, придерживая каску, ползет на четвереньках, вдоль стены.

  А ты пытаешься разглядеть, что происходит впереди – там дымится все что можно. Постепенно рассеиваются, но всё ещё извергают дым шашки. Из окон блокгауза валит дым, похожий на пар – там, похоже, не пожар, а просто разнесло всё, что было внутри. Оседает пыль от взрывов – тех, что были, и тех, что мучают землю прямо сейчас – от тех самых японских гранат. Оседает на каски, на форму, на живых, на мертвых, на раненых.
  Жутковато, потому что когда прячешь голову за бревна, а за ними раздается очередной взрыв, то когда ты её поднимешь, может оказаться, что там уже все умерли. Вот что ты будешь делать, если все умерли? Возьмешь карабин наперевес и уйдешь за ними, навстречу смерти? Или будешь сидеть тут, примешь свой последний бой? Или попытаешься прибиться к другой группе, офицер без бойцов? Лучше об этом не думать.
  Но вроде впереди теплится какая-то жизнь – кто-то перекрикивается, куда-то ползет, перебирается на четвереньках. Это непросто – понять, что делают в тридцати шагах от тебя люди. Непросто, потому что они прячутся. На учениях не так – там все залегли, но ты знаешь, что они ждут команды, и они знают, что будет команда. Они лежат, но они лежат так, чтобы их видел ты. В бою... в бою это вообще не главное. Люди вжимаются в землю, в каждую малейшую ямку, лишь бы оказаться пониже. Многие вообще лежат, как убитые. Грохнул взрыв – залегли. Зачем вставать сразу или ползти? Лучше подождать... Мало ли там, еще взрыв или очередь? Куда спешить? Нееее, спешить никому не хочется. И хрен ты заметишь такого за пеленой пыли и дыма, а заметив, хрен отличишь от мертвого.

  Слева грохает граната или даже две – ОЧЕНЬ близко, спасибо, что за стенкой, хотя тебе показалось, вообще совсем рядом. Дергаешься всем телом, как олень при звуке выстрела. Что там такое? А там – огнеметчики: переждали взрыв за стенкой и не сговариваясь, почти одновременно сиганули за неё. У Диаманти – пистолет японский в лапе, у Янга – карабин. Перемахнули – и ещё раз Скрипач перемахнул там, через мешки, видимо, а Диаманти что-то замешкался. Но тебе уже неинтересно – делают свою работу, сказал япошку прикончить, значит, прикончат.

  А что там впереди?

Продолжение следует


Скрипач, Диаманти
  Вы перемахнули через бревна легко, как на полосе препятствий. А дальше было по-разному.

  Скрипач
  Ты сразу решил перелезть и через мешки. Да чего там перелезать, перешагнуть можно было! И сразу увидел тела. Они лежали в канаве, присыпанные землей, и сначала не очень были похожи на людей – так, тряпки какие-то. Но потом вдруг дернуло током: вот рука, вот нога, вот голова. Это люди. Мертвые. Мертвецы.
  А вот того, что вы подорвали гранатой, было видно сразу – он лежал на боку, а бок его, поднятый вверх, был разорван. Лоскутами свисала форма и тянулись, как сопли, гроздья то ли окровавленной же материи, то ли кожи, то ли ещё чего. Самое было неприятное, что часть этой крови сверкала на солнышке и была яркой, как рубин, как клубничный джем сверху на белом мороженом. Но другая часть была запорошена песком, вываляна в этом песке, и выглядела, как всё липкое, вывалянное в песке – отвратно. Особенно мороженое. Было что-то священное в открытой ране, а в открытой ране, которую изваляли, загрязнили – что-то оскверненное. Японец лежал, откинув руку за голову, отведя её назад. Ты опустился на колени, уперся задом в стенку канавы, пригнулся пониже – потому что вокруг вовсю стреляли. Ты смотрел на то, что будет делать Диаманти.
  Диаманти через мешки с песком не полез, а остановился за ними. Это он правильно, так защиты больше. Диаманти глянул на японца, держа пистолет в руке, и вдруг японец открыл глаза и крикнул что-то короткое и яростное: чего-то там "яроо!" и махнул рукой. Диаманти качнуло – японец бросил ему в глаза песок.

  Ты поднял карабин. Сейчас ты его уложишь! Сейчас! Чуть дрогнуло сердце, но ты не промахнешься! Между вами метра ДВА!

  Но что-то вдруг ударило тебя в спину, толкнуло вперед, и ты упал лицом в канаву, прямо в эту пыль лицом. Это что-то навалилось на спину, и карабин оказался прижат к земле твоим собственным телом.
  Оно тебя прижало, извернулось на тебе со стоном и скрипом зубов и схватило. Схватило за плечо, вдавило это плечо тоже в землю, а на лице у тебя оказались пальцы – цепкие, чужие. Ты не успел и пикнуть, а они зажали тебе рот и нос. Попробовал рефлекторно мотнуть головой – нет, не сбросишь! Он только отпустил нос на секунду, а потом ты почувствовал ЕГО запах. Этот запах был... чужой. Знаешь, так, наверное, пахнут цыгане или итальянцы... ну, не так, но... настолько инородно! Запах был не то чтоб сильный, ты бы ни за что не сказал, чем пахнет. Другое мыло. Другие сигареты. Другая еда. Другая ткань, другая кожа, другая краска, другое всё! И когда ты почувствовал это, он опять зажал тебе нос, так что ты мог только мычать.
  А он (ты не видел его лица, ты только чувствовал его проворное, неслабое тело, чувствовал, что оно поджарое и ловкое), зашептал тебе что-то на ухо – полная тарабарщина. Он шептал это не с ненавистью, не со страхом, в его голосе слышалась какая-то обреченность и что-то похожее на уговоры. И это не вязалось с тем, как сильно он давил на тебя. Это наоборот было похоже на тот раз, в школе еще, когда тебя прижал один мальчик, Джо Харпер, прижал к стене, локтем к шее, так что ты чувствовал на лице волосы на его предплечье, и ущипнул за живот. Он был на год тебя старше и любил пугать тех, кто младше. А ты... ты ничего не мог сделать.
  А сейчас сможешь?

  Диаманти
  Хоп! – перепрыгнули через стенку. Малой вон тоже, не растерялся.
  Дальше че? Мешки с песком, да. Присел за них. Заглянул. Вот он, гад. Нихерово ему бок-то разворотило. Кишки вроде не вываливаются, но посекло так посекло. Сразу несколько осколков, видно, вошло. Но трупов в канаве ещё много было. Чем это их, гранатами?
  Япошка вдруг открыл глаза – и крикнул тебе что-то обидное, на выдохе эдак, как харкнул: хер знает, что, ты в японском не шаришь. Если бы он не крикнул – ты бы просто пристрелил его, и всё, но от этого крика ты вздрогнул – неожиданно, йопт! И сразу он в морду тебе песку сыпанул от души: "Ннна, дорогой, угощайся"!
  В глазах закололо, ты зажмурился, потому что любой бы зажмурился, обе руки дернулись к лицу, только поздно! Бля! Глаза не открываются ни хрена! Фу, черт!

Отстрелявшись, Пол перезарядился на автомате, застывшим взглядом продолжая смотреть, как всё ещё палящие товарищи решетят доски, а потом ещё какой-то морпех разносит пол-сарайчика на щепки гранатой. На фоне общей какофонии боя всё происходящее с обнаруженной Винком позицией врага выглядело настолько логичным, что Дроздовски едва ли удивился бы, проедься сейчас по руинам разгромленной постройки какой-нибудь танк, скинь следом бомбу внезапный самолёт и жахни вдруг туда же орудие одного из кораблей, что виднелись вдали. Ультимативное разрушение. В каждой. Конкретной. Точке. Там, где есть человек. Там, где нет его. Здесь не выжить.

Слипуокер вздрогнул и проморгался. Вот ведь наваждение. А всё потому, что на миг подумал: что если стрелок там внутри уже на мушке именно его, Пола Дроздовски, держал? Что если секунды ему не хватило до выстрела? Во второй-то раз мог и не промахнуться. Аж холодком повеяло словно, не смотря на горячий песок внизу и палящее солнце вверху. Всё-таки одно дело шальной осколок слепой мины, и совсем другое — когда человек на тебя сквозь прорезь прицела смотрит.

Отпустило, впрочем, быстро. Стоило где-то неподалёку ещё паре взрывов грохнуть, паре очередей пулеметных прострекотать, паре криков боли раздаться, и сразу встрепенулся, сглотнул, сжал до боли в пальцах цевье винтовки, вжался спиной в стенку, задрожал. А ведь это только начало. А ведь там-то, за стеной и строениями...

— Лейтенант, сэр! — Пол замахал рукой при виде возвращающегося Донахъю, пытаясь привлечь его внимание.

Бросились в глаза и огнемётчики, и вообще народу вокруг будто прибавилось. Встретившись глазами со Скрипачом, Пол показал тому зачем-то ту же руку, которой лейтенанту махал. В кисти прокрутил её туда-сюда и только потом понял, что это память будто замену вырванному недавно кадру искала — впихнула в пробел звенящий замечание Айзека на корабле, по поводу обработки ссадин на наказавших каску костяшках. Вот и показал ему Слипуокер, получается, смотри, дескать, зажило всё давно. Сам себе ухмыльнувшись от таких чудных мыслей, подмигнул посыльный огнемётчику младшему, а старшему посерьезней кивнул вместо приветствия. То ж Диаманти, парень тёртый, по Гуадалканалу известный. Странное только дело, бумагу Серджио вроде изводил не меньше Пола, строчил свои рац-предложения себя не помня, а Слипуокером прозвали поляка, а не писаку-итальяшку. Причин Дроздовски не понимал, но в любом случае мрачному своему коллеге по перу не завидовал. А сейчас так и вовсе рад был видеть рядом ещё одного ветерана. О, а вот и Манго подоспел.

— Лейтенант, сэр! Там за бараками пехота, пятеро минимум, вот с минуту назад из-за правого за левый всей гурьбой перебежали, я видел! А внутри ещё сидят, ждут атаки! Но главное, справа от того блокгауза... ай, дайте на песке нарисую! Во, вот тут, ярдах в трёх от угла, тут пулемёт, прямо сюда смотрит, вдоль берега до самого пирса. И он оттуда, справа, ну куда вы ползали, не виден, короче, замаскирован наглухо, просто кочка! Как её... Отсечная позиция, во! А её наверно такая же прикрывает где-то там же, рядом. Или наоборот, с левого фланга, чтоб какбы крест-накрест. Ток второй пулемёт я найти не успел.

Пол насупился и замолчал, водя напряжённым взглядом по лицам сгруппировавшихся морпехов, но то и дело возвращаясь к глазам Донахъю. Ух, щас будет что-то. Лишь бы не отмахнулся лейтенант, не приказал дуром вперёд лезть.

  "Что же случилось и почему всё пошло не по плану?" – вот вопрос, которым задавались многие морпехи в этот момент. Неужели в штабе были одни идиоты? Неужели артиллеристы – все сплошь косые и убогие? Неужели гидрографическая служба легкомысленно отнеслась к своим обязанностям? Неужели операция была спланирована плохо?
  Нет, нет и нет.
  Вступил в действие фактор случайности, плохой осведомленности, недостаток опыта и непредвиденные обстоятельства, цеплявшиеся друг за друга. Они словно образовали паутину, в которой намертво запутался первый эшелон десанта. Я расскажу о них. Придется вам немного подождать, прежде чем узнать, что же стало со взводом лейтенанта Клониса, смог ли рядовой первого класса Слипуокер перехитрить японского снайпера и отвлечь его от Манго и Винка, как сложилась судьба сапёров, чем обернулся марш к пирсу отряда взводного сержанта Физика и что стало с группой сержанта Трещотки, упорно пробиравшейся под пулемётным огнем по кораллу по грудь в воде.
  Думаю, вам хочется понимать, почему все обернулось ТАК ПЛОХО.

  Во-первых, гидрографическая служба рассчитала всё настолько верно, насколько могла. Это было нелегко – данных по акватории Бетио не имелось, поэтому пришлось опираться на информацию по акватории Австралии, Чили и Самоа. Сопоставив известные факты, офицеры пришли к выводу, что в это время года над рифом в прилив должно было быть никак не меньше четырех футов воды. Однако майор Фрэнк Холланд, офицер-резервист Новозеландского флота, который ещё до войны жил на острове неподалеку от Бетио, предупредил командование, что в акватории Таравы случается "ускользающий прилив". Что это за херня никто не знал, и никаких научных данных, подтверждающих эту странную идею, не было. Адмирал Хилл пожал плечами – операцию надо было проводить, и проводить сейчас, потому что Спрюэнс грозился отменить её совсем в пользу других операций. Кроме того, принимались во внимание данные радиоперехватов, свидетельствовавшие, что японцы постоянно наращивают укрепления и силы на острове.
  Только в 1987 году феномен "ускользающего прилива" был объяснён. Влияние фаз луны на приливы и отливы в то время было хорошо изучено – в зависимости от полушария её фаза вызывает повышение или понижение уровня воды. Но помимо фазы изменяется ещё и расстояние от луны до земли, и тоже влияет на приливы, а этого тогда ещё не знали. Воздействие это в целом незначительно, и только накладываясь на экстремумы фазового воздействия, оно может вызвать при некоторых условиях заметное повышение или понижение прилива и отлива. В 1943 году было всего ДВА дня, когда максимальные колебания из-за расстояния накладывались на предельные положения луны по фазе в районе Таравы – 12 апреля и 19 НОЯБРЯ!!! 19 ноября луна была на минимальном расстоянии от земли, и это положение "украло" у вас тот самый решающий фут или полфута глубины, из-за которого лодки Хиггинса не смогли пройти риф. Это было просто поразительное невезение, которое никто не мог предусмотреть.

  Стойте-стойте! Но полковник Шуп как раз всё предусмотрел – его план включал в себя пункт, которым капитан Хилл поделился ещё на борту "Зейлина" с лейтенантом Клонисом: если воды не хватит, амфибии организуют "шаттл" между берегом и рифом, чтобы доставить морпехов из четвертой и пятой волны.

  Почему из этого ничего не вышло? Почему амфибия, которая встретилась группе Трещотки была одной из немногих, сумевших вернуться к рифу, а большинство из более чем 100 амтраков так и остались у стены. "Огонь японцев!" – подумали вы. Но из всех амфибий на подходе к острову было уничтожено только восемь, ещё пара десятков повреждено, но дотянуло до берега, как машина, которую вел Хобо. Большинство дошло без серьезных повреждений. В чем же было дело?
  Две причины. Во-первых, амфибии были все же гражданской разработкой, приспособленной для военных нужд. Да, спереди их защитили спешно наваренными бронеплитами (как я уже писал, операцию и так отложили, лишь бы амфибии к ней успели). Но с боков брони не было. В борта амфибий были вмонтированы заполненные воздухом понтоны. Винтовочные пули обычно не пробивали их насквозь (ну, конечно, речь не о крупнокалиберном пулемёте, изрешетившем "сорок шестую" сержанта Стэчкина), но они легко пробивали внешнюю поверхность понтона, лишая его герметичности. В результате многие амфибии, попробовав добраться от берега до рифа, начали тонуть.

  Вторая же причина заключалась в том, что из-за маневра транспортами (того самого, из-за которого прервалась погрузка вашего батальона в предрассветный час) по приказу адмирала Хилла (вообще-то приказ был вполне здравый) амфибиям пришлось лишние полчаса-час болтаться в море, встав на циркуляцию, а потом преодолевать сильное течение, и многие, как та же сорок шестая, просто выработали горючее, прибыв на берег с почти сухими баками.


  Но всё это не отвечает на вопрос, почему столько японцев пережили артобстрел и бомбежки. И если авиаторам ещё можно поставить в вину низкую точность, то комендоры линкоров и крейсеров стреляли весьма неплохо. Беда заключалась в том, что их орудия были предназначены для борьбы с другими кораблями, а не для обстрела укреплений. То есть, конечно, будем честны, японцы построили на острове просто превосходные бомбоубежища – из армированного бетона, укрытые толстой подушкой песка, некоторые вмещали по сто человек. Наиболее мощным даже прямое попадание было не страшно. Укрепления же были сосредоточены по периметру острова. Корабельные орудия имели очень настильную траекторию, и если попасть в плоский, как блин, остров они ещё умудрялись, то прицельно стрелять в береговую линию в условиях качки просто не могли – это было как попасть в муху из пистолета. То, что им удалось подавить береговые батареи, подорвав магазин со снарядами "сингапурских" 8-дюймовок на Западной оконечности острова (взрыв, который вы видели из лодок), уже говорит о том, что стрелять они умели отлично.
  Но, увы, этим проблема не исчерпывалась. Взгляните на 16-дюймовые снаряды линкоров.

  А теперь представьте, что чушка такой формы по очень пологой траектории (напомню, что эти пушки делались, чтобы всаживать свои подарки в борт вражеского корабля на дистанции до 20 километров, а не чтобы прикидываться гаубицами) падает на плоский остров, покрытый песком. Что с ней происходит? Вы догадались, да? ОНА РИКОШЕТИРУЕТ, как мячик для гольфа от лужайки!!! До того, как остров окутывали облака пыли, артиллерийские офицеры с линкоров могли наблюдать, как из всего залпа на острове разрывались 1-2 снаряда, а остальные просто уносились в море.
  Вот почему обстрел оказался столь неэффективен.


  Всего этого вы не знали. Вы даже не могли понять, как проходит высадка, просто чувствовали, что что-то пошло не так. А как? Я расскажу.

  Именно благодаря использованию амфибий первая и вторая волны десанта достигли берега без больших потерь.

  Лучше всех дела обстояли у второго батальона третьего полка майора Кроуи, высаживавшегося на РЕД-3 слева от вас и от пирса. Его бойцы начали выпрыгивать на песок из амтраков в 9:17. Огонь эсминцев, в отличие от линкоров до последнего момента прямо перед высадкой утюживших Бетио в этом секторе (что вы могли наблюдать из амфибий), загнал японцев в их норы, в результате чего морпехи потеряли совсем немного людей и взяли стену практически без боя.

  Некоторые амфибии найдя проломы в стене даже доехали до аэродрома, но затем повернули назад. Но вот дальше пехота двинуться не смогла – она попала под перекрестный огонь из трех хорошо защищенных огневых точек – бетонного дота с несколькими амбразурами, стального наблюдательного колпака, приспособленного для стрельбы из пулемета, и большого бомбоубежища, возвышавшегося холмом, вокруг которого заняли позицию выбравшиеся оттуда японцы из 3-го особого отряда береговой обороны.

  Этот район получил впоследствии название "треугольник". Третий батальон будет штурмовать его больше суток, а пока что он лежит, прижатый огнем, и надеется, что к берегу доберутся танки и вынесут японские бункеры.

  Хуже всего пришлось третьему батальону. Он атаковал самое сильное место во вражеской обороне – пляж РЕД-1. Здесь, в заливе, образованном "шеей птички", был район обороны 7-го особого десантного отряда.

  Обороной этого участка, который позднее будет фигурировать в отчетах офицеров под обозначением "Карман", руководил коммандер Такео Сугай, кадровый военный, прошедший войну в Китае, выпускник военно-морской академии. Он сам формировал 7-й отряд на базе в Татеяме и по-видимому вместе с лейтенантом Мураками, ответственным за инженерную подготовку укреплений, планировал оборону. Берег залива создавал две естественные фланкирующие позиции, и Сугай использовал этот эффект по максимуму.

  3-й батальон морпехов достиг берега РЕД-1 первым, в 9:10 утра, и тут же попал под убийственный огонь противотанковых пушек и пулеметов Сугая. Слева высаживалась рота K под командованием капитана Крэйна, в первые же минуты из пяти лейтенантов она потеряла убитыми трех и ещё одного тяжелораненым. Справа высаживалась рота I – десантники первой волны, покинув амфибии, сразу же пошли в атаку, а пулемётчики развернули на берегу Браунинги и попытались прикрыть её. Стена в этом месте была не достроена, поэтому не давала им надежного укрытия. Неся потери, пустив в ход штыки и гранаты, морпехи захватили 75-мм зенитную батарею и прикрывавший её спаренный двуствольный 13-мм пулемет. Старшина Чума и все его люди погибли.
  По иронии судьбы снаряды, которых испугался рулевой на лодке сержанта Физика, были одними из последних, выпущенных батареей. Задержавшись в катере под прикрытием подбитой баржи с танком и переждав короткий налет "коленных" минометов, его отряд смог бы высадиться на риф, не потеряв людей и снаряжение. Но не стоит винить сержанта Физика – он действовал исходя из той информации, которой располагал, исходя из интуиции, которая подсказывала ему, что сидеть на месте нельзя.
  Японцам она подсказывала то же – они яростно контратаковали третий батальон. Обе высадившиеся роты скоро потеряли больше половины личного состава убитыми и ранеными. Оставшиеся в живых, лишившись большинства командиров, скопились в разрозненных воронках – прижатые огнем, они были не в состоянии ни наступать, ни отступать, только отчаянно обороняться и ждать подкреплений. Вывести из строя 70-мм гаубицы на берегу залива, одна из которых ранее и подбила амфибию Трещотки, они уже не успели...
  Положение на РЕД-1 было отчаянным. Скорее всего именно отсюда в эти первые минуты сражения неизвестный радист, должно быть, простой морпех, схвативший микрофон из рук мёртвого оператора, открытым текстом прокричал в эфир: "Высадились! Неожиданно сильное сопротивление! Потери семьдесят процентов! Удержаться НЕ МОЖЕМ!" Вероятно, услышав эти слова, командир батальона Майор Шёттел малодушно решил пока остаться в своей лодке на рифе.

  А подполковник Ами, ваш командир батальона, уже спешил к вам, не имея ни малейшего понятия, как у вас идут дела, лишь видя горящую амфибию Хобо и понимая, что его люди попали в переплёт.

  Его, то есть, ваш батальон достиг берега в 9:22.
  Что же происходило на РЕД-2 потом?

  Скоро узнаете.

Скрипач и сам собирался облобызать твердую землю, когда они с ней наконец встретятся. Но красотка-Тарава не стала дожидаться, пока он там решится и сложит губы правильной трубочкой, и взяла инициативу в свои руки. Отплевываясь от песочка, скорчившись в ногах Диаманти этаким бойцовским чихуахуа, Айзек подумал, что учения напоминают реальную высадку, как онанизм игру на тромбоне — лишь в самых общих чертах

(Объективно, не очень удачная метафора, но Скрипач поставил себе очко стиля за "онанизм". Правда, тут же снял два за "тромбон". )

На учениях бывало всякое, но Айзек всегда представлял хотя бы приблизительно, где его командир, где он сам, а главное — зачем он там, где он есть. Сейчас же он вообще не понимал, что происходит. И подозревал, что не он один.

Перебравшись за подбитый амтрак, народ начал доставать сигареты. Скрипач воспринял это как знак, что в ближайшее время они больше никуда не поползут, и полез в рюкзак. К его огромному удивлению, тосты даже не намокли. Наверно, самые удачливые тосты на всем побережье. Хотя конец-то все равно один. Айзек протянул один тост Диаманти, во второй вгрызся сам. Ему совершенно необходимо было понять: вот это мерзкое холодное сосущее ощущение в желудке — это страх или все-таки голод? Ведь голод, да? Взгляд Скрипача упал на один из трупов, и он едва не подавился куском, но заставил себя сглотнуть. Жутко, но не очень. Не вполне верилось, что вот это — человек. Ну, было человеком еще четверть часа назад. С именем и прочим. Будто... будто статист в кино, которого даже в титрах не упомянут.

(А ты, по-твоему, кто? Главный герой?)

(Смерть всех видит вот так — одинаковыми.)

Сердце снова пропустило удар. Нет, все-таки не голод, страх.

Поразительно, как по-разному можно было бояться! Спускаясь в лодку, пригибаясь под обстрелом в амтраке, глядя на зажимающего рану Водокачку. Тогда, изнывая от невозможности что-то сделать. Сейчас, когда сделать можно было что угодно, да только никто не знал, в какой стороне смерть, а в какой спасение. Если вообще была такая сторона. Айзеку не хватало слов для всех этих оттенков. Вспомнилось почему-то, как мама пыталась объяснить отцу разницу между занавесками цвета “белый шепот” и оттенка “лунного луча” (колоссальная, дорогой, как же ты не видишь!).

Нужно было что-то делать. Нельзя сидеть тут и ждать, и думать. Айзек боялся страха больше, чем смерти. Смерть была где-то там, а страх — вот он. Антрацитового цвета, темный и тяжелый.

Диаманти заметил, что Малой как-то… нездорово приободрился. Завертел башкой во все стороны, заерзал тощей задницей. Это определенно было не к добру. И когда Дасти начал вызывать добровольцев, Скрипач разве что не подскочил.

— Я могу по…

Мрачный произвел едва заметное, но энергичное движение ногой.

—...сидеть тут с баллонами и не выеживаться, — закончил понятливый Айзек.

Тугодума убили. Был бы Пол в бою впервые, может, ещё подумал бы, что парень, наверно, жив. Что просто упал и ударился, что ответит, как очухается, попозже. Но всё было не так. И тягостная пауза после вопроса Подковы стала молчаливым коллективным приговором. Был бы Пол в бою впервые, наверняка подумал бы на миг, что это они так Джонатана убили, вот этим вот всеобщим неверием в его удачную судьбу. Но это тоже было не так.

Просто война.
Просто тут убивают.
Думать тут о живых надо, себя посчитать не забыв.

А то, что вокруг какой-то армагеддон творится, и так ясно. Дроздовски ехал отстреливать бешеных псов Тодзё, а попал на грёбаную псарню, в целое, матьиго, предприятие, организованное, с охраной, арт-отделом продаж и подпольными собачьими боями! И чего теперь? Назад не попросишься! Псарня или мусорка, всё тут надо сжечь к чёрту и вручную, раз уж весь флот и вся авиация не справились!

Вот только накручивай себя не накручивай, а всё одно в итоге под пули сперва вылезти придётся.

Домино, Ньюпорт и Счетовод зелёные совсем, не то что Подкова, Парамаунт, Болоньезе, Ветчина и Шахтёр, хотя и те-то с лица сбледнули. Неудивительно. Тугодум вон тоже Гуадалканал прошёл, и что, где он теперь? Слипуокер и сам подрагивал. Только сидеть на месте и ничего не делать было ещё страшнее. Поэтому когда лейтенант завёл речь про добровольцев, Пол быстро оглядел других ветеранов (большинство отвели глаза в сторону) и вызвался вторым, после Винка.

Только Манго что-то зачудил. Отрешённый какой-то стал будто, взгляд медленный, голос нарочито-спокойный, да что с ним, контузило что ли? Куда он в первую партию лезть собрался? Кто потом командовать будет?

— Сэр, втроём разом, и это треть шанса, что пуля ваша будет. Треть шанса — штука паршивая! Давайте я высунусь-пальну-спрячусь, а Винк вон там в сторонке за борт махнёт. После Винка я, после меня вы, там же где Винк. Выстрел одиночный был, вряд ли пулемёт. Будем вразнобой лезть то тут, то там, и стрелок запутается.

Пол дождался кивка Донахъю и, приободрённый, ткнул Стэнтона кулаком в плечо, кивнул — прикрою, дескать, отвлеку внимание на себя. Пол знал, как тяжело идти вперёд первым и был благодарен товарищу-добровольцу. Да и вообще, уважал он старину-Вилли, и побольше чем других морпехов, пожалуй. 35 лет, как-никак! Осознанный, матьиго, выбор сделал, не иначе. Не то что тот же Пол — эмоции, психоз и срыв. Да мало кто вообще вокруг хладнокровно башкой думал, в Корпус записываясь! И это не то, чтобы плохо... просто Винк какой-то не такой был, как все. Вроде переросток, а лямку тянет наравне, не ноет. Вроде хмурый вечно (после Гуадалканала так точно, ну а кто веселее-то стал?), а что делать, знает. И делает. Ровно, аккуратно, без пыли и шума. А ещё Вилли везло, и по слухам — крупно. И это всё вместе, и возраст почтенный, и спокойствие, и компетентность, и удача с таинственно-суеверным ореолом — и вызывали у Пола уважение на грани зависти. А ещё наивную слепую веру в причастность.

Поэтому когда Слипуокер, выдохнув, встал в полный рост и сделал два выстрела куда-то в сторону пальм, ему не было так уж страшно. Он не первый на песок лезет, но первому помогает, и первый этот — не абы кто, а везунчик-Винк. А значит, часть его удачи и Полу достанется.

  Манго флегматично смотит на кажущуюся с борта амтрака бесконечной линию побережья, где в иной день и час хорошо бы было, вдосталь накупавшись, вытянуться на белом теплом песке и неспешно беседовать с Флорэнс обо всем и ни о чем. Сестренка наверняка бы начала рассказывать историю открытия этого клочка суши, чем он знаменит и чем здесь можно заняться помимо безделья, а он бы спокойно курил и слушал, неспешно потягивая виски с колой. А под вечер в уютном бунгало можно было бы поиграть с Эдом, помогая малышу делать первые шаги во взрослую жизнь. Но... песок был на месте, пальмы - проклятье на головы косоруких артиллеристов, не могущих грамотно зачистить плацдарм! - тоже, а вот вместо семьи была толпа узкоглазых, желающих только одного: зверски убить именно его, Фрэнсиса Джеймса Донахъю. Ну и прочих морпехов заодно, н-да.
  Злым коротким перестуком ударила в борт очередь, похожая по звуку на то, как смуглые аборигены высыпают в жестяные баки свежесобранные плоды манго. Прикусив губу, офицер ныряет под броню, не собираясь по глупому подставляться. “Ничего, - убеждает он себя, - сейчас доедем до сектора, занятого уже нашими, а там будет проще. Главное – успеть”.
  А потом неизвестный джаповский стрелок вцепился в бедную машинку, как мастиф в кролика, желая всю ее изорвать пулями, прикончить каждую живую душу внутри. Манго бледнеет, бесконтрольно перестукивает пальцами по бедру, напряженно думая. Новая очередь и разрывы, водитель орет вылезать, а морпехи желанием лезть под пули ожидаемо не горят. Не хочется покидать относительную безопасность амфибии и лейтенанту, но тут разум сильнее страха: “Если остаться под броней, то рано или поздно косоглазые или изрешетят ее, или пальнут пару раз из минометов, и тогда точно крышка. Пора спускаться на грешную, чтоб ее, на землю – только где ж для этого сил найти?” Фрэнк ловит себя, что в задумчивости начал грызть ноготь на большом пальце, и отдергивает руку ото рта – хорошо, что вовремя опомнился.

  Парамаунт трясет с вопросами, как будто не понимает, что его командир судорожно ищет выход из той задницы, куда они по милости командования угодили.
  - Выходим-выходим. – с деланным спокойствием отвечает офицер. – Сейчас только разберемся, куда лучше, обожди.
  И капрал обождал, а вот Тугодум – нет. На долю секунды промедлил рядовой, прежде чем прыгнуть, и этого оказалось достаточно. Мертв – отчетливо понял Фрэнк, чувствуя, как начинает бешено биться сердце, так и норовя вскрыть изнутри клеть ребер. Одно дело – знать, что погибают другие: такие же морпехи, но из других взводов, а терять своего, за которого ты, как командир, в ответе... Такому ни по одному наставлению не научишься.

  Страх вцепляется во всех, как пулеметная очередь в тело неудачника, и Манго – не исключение. Но он осознает, что кто-то должен попробовать. Стать первым. Если сейчас послать на смерть кого-то из бойцов и его положат, то ни в жизни эти парни, собранные со всех Штатов, не прикроют больше командира, случись что. А значит, пример должен быть личным. Но как же мечты о капитанском чине, как же обещание увидеться вновь? Все это держит, сука, как якорями. Что же, настала пора сбросить это все мешающее и потягать удачу за хвост – тогда еще фифти-фифти, а иначе – не будет больше ни солнца, ни улыбки сестры, ничего не будет. Трус всегда найдет свою пулю.
  И все же, все же... Есть шанс обмануть Костлявую, и этого слишком меткого стрелка заодно. Прижав ладонь к борту, а вторую положив на “Томпсон”, лейтенант обводит взглядом поредевший отряд и уведомляет всех спокойным тоном, каким обычно в Новой Зеландии говорил, что уходит на квартиру. Только сердце бьется по-прежнему дико, отдаваясь в ушах гулом.
  - Я пойду первым. Нужно еще два добровольца. Прыгаем одновременно, на “три”, чтобы джап запутался в мишенях. Прочие – следом. Перемахнули - даем место остальным и залегаем.Ветчина – снимаешь пулемет, потом прыгаешь. Ты, - смотрит он на второго номера амфибии, - потом перекидаешь нам пулеметы, коробки и все такое – высовываться для этого не надо. Ну, кто со мной?

  Думать надо быстро. За броней много не высидишь, надо идти вперед. К тому же, как на зло, на самой кромке воды не окопаешься – коралловый, мать его, риф, только присыпанный песочком – не тугая ноздреватая земля где-то на Сомме или под Обозерской, где воевал отец. А зарыться в землю хочется чертовски, и только потом уже думать, что делать. Пинком под зад настигает досада – плыл бы сейчас с минометчиками, так из-за борта можно было бы спокойно обстрелять японцев. Но рядом только пулеметы, которым надо бить прямой наводкой, и лучше будучи в укрытии. Может, потом рвануть к той маленькой стеночке, у которой скорчились парни в хаки? От миномета не поможет, но лучше что-то, чем ничего, верно? Но сначала – выбраться.
  - Спаси и сохрани. Аминь. – шепчет Донахъю, скидывая рюкзак. – Погнали!

  На амфибии с номером шестьдесят один было написано ещё и имя собственное – "Дёрти Герти". Наверное, девушка какая-нибудь. На ней к берегу следовал лейтенант Манго, и два отделения пулеметчиков.
  Напарник у водителя попался разговорчивый. Стоя у пулемета и держась за крышу кабины, он рассказал вам, обращаясь ко всем и ни к кому конкретно, как формировали их амфибийный батальон, как он записался в него добровольцем, как с грехом пополам обкатывали амфибии, как выбивали для них пулеметы.
  – Говорят, сам генерал Джулиан сказал: "Не будет амтраков, не будет операции!" Прикиньте, парни!
  Пулеметчики кивали – они были не против такого "радио". Потом Парамаунту это надоело, он стал расспрашивать помощника с преувеличенным интересом, то и дело вставляя "Да что ты говоришь!", "Да иди ты!", "Ну ни хера себе, правда что ли?!", перебивая, усиленно кивая и делая большие глаза. Тот понял, что над ним издеваются, обиделся и заткнулся.
  Тогда Парамаунт протиснулся поближе к Манго.
  – Лейтенант, – вполголоса спросил он. – А че происходит? Почему самолеты летают, но не бомбят, не обстреливают. Корабли вон тоже стрелять перестали. Разве так должно быть? Я чет волнуюсь, сэр. Все как надо идет?
  Братья Гловеры, установив пулемёт в гнездо, сосредоточенно жевали табак – старший сплевывал через правый борт, а младший через левый. Ветер сдувал плевки ему на форму и он сдержанно матерился.
  Домино вдруг понесло, и он стал рассказывать бородатые анекдоты про ирландцев.
  – А вот, слушайте, парни! Одиннадцать братьев О'Коннор насилуют жену Гитлера! Она кричит "Найн, Найн"! Что происходит?
  – Ой, бля! Опять! Двое братьев О'Коннор пожимают плечами и отходят в сторону, – быстро закончил Подкова, чтобы обломать это выступление. – Поновее ничем не порадуешь?
  Но Счетовод вдруг засмеялся. А потом, спустя несколько секунд, захрюкал Тугодум, и это было само по себе так смешно, что хохот разобрал всех по цепочке, как будто зажгли бикфордов шнур. Счетовод даже икать начал.
  – Попробуй дыхание задержать!
  – И водой холодной в лицо поплескай!
  – А это помогает? – спросил Болоньезе с интересом, когда Счетовод уже потянулся через борт, чтобы набрать пригоршню.
  – Я не в курсе, вот и узнаем!
  – Ах-ха-ха!
  – А вот ещё, парни! – не унимался Домино. – Плывут два ирландца в лодке, удят рыбу и случайно вылавливают бутылку с джинном...
  – Бля, пристрелите его! – взмолился Подкова.
  – Слипуокер! А расскажи нам анекдот про японцев! – вдруг попросил Ньюпорт.
  – Дайте я, я знаю! – снова влез Домино.
  – Нет, пусть Слипуокер расскажет!

  Винка между тем всё ещё роскошно и мягко пёрло с амфетамина. Встающее солнце было необычайно красиво. Корабли смотрелись по-киношному величественно. Все дрожали от холода, а Винку было так жарко, что хотелось расстегнуть дангери и подставить грудь водяным каплям. Качка, перестав быть пыткой, превратилась в приятные волнующие колебания. Как будто ты герой. Как будто летишь на самолете всех спасти, и вот, спасешь, они скажут спасибо, а ты небрежно так: "Да пожалуйста!"
  И даже когда трехдюймовый японский снаряд лопнул в воздухе с оглушительным хлопком, это было, черт возьми, круто!

  Но остальным так не показалось.
  И Счетовод опять начал икать, но уже от страха.

  Кас только и успел, что порадоваться: не хотелось остаться серым на всю жизнь. А то ещё решат, что это мутация такая... А если просто свет так падает, то какая разница? Воевать можно и ночью, и в сумерках, и на слух, если понадобится. Воевать можно как угодно, только помолись.
  "Вот, вышагивают, как на прогулке!" – подумал он, вглядываясь в серые лица. – "Эх, причесать бы их!" Но чувствовалось, что комиссар прав: заряды ещё понадобятся, а этих, наверное, сколько ни перебьешь, за каждого убитого ещё десять встанет. Сука! Воевать с целым городом вшестером (ну ладно, ввосьмером) – это, канешн, дело почетное, но перспективка не самая радужная. А впрочем, говорят, любой возраст подходит для славной смерти в бою. Жаль ток не перепихнулся напоследок.
  – Давай, святой отец, поднажми! – крикнул Кас. На пути нарисовался очередной "бесцветный". – О, бля! Дави её, да-ауууваа...!!!
  Тут кар мотнуло, и всё чет закрутилось куда-то не туда, полетело, грохнуло, и мир чуть не свернулся колбасой.
  – Ебись хером бронебойным! – выдал он, потряхивая головой и проверяя, выдержал ли череп. Кажись куда-то впечатался. Вот на кой хер каску-то снял, мудила!? Сука. На кой забыл ремень пристегнуть, баранья башка!? Хорошо ещё, что как пошел на взлет, сразу и приземлился – ладно бы сам убился, но в карапасе мог бы Маченко с Соломеей размазать, как масло по бутерброду. Ещё и щеку порезал. Ничо, "шрамы украшают" и всё такое.
  – Потом, святой отец, исповедь подождет! – сказал он, откашливаясь, на извинения священника. Пыли облако целое, ни хера толком вокруг не видно, только шляпа этой карги, которая на дорогу выскочила. Ненормальная. А. Ну. С чего бы ей быть нормальной, в этом-то городе?
  Тут Гёссер приказал открыть аварийку. Там чет такое с ней надо было сделать, то ли ручку повернуть, то ли защелку открыть, а сначала ещё помолиться, чтобы она не заклинила. Надо было вспомнить, но Кассий решил, что много слишком нагрузки на голову в такой момент.
  – Есть!
  "Ярра помогает," – скомандовал комиссар.
  – Ярра не мешает! – хохотнул сержант, перевернулся в мятом салоне, ухватился за ручку, уперся спиной во что-то, согнув ноги в коленях, и со все дури долбанул керамитовыми ботинками по металлу.
  Дверь с грохотом сорвалась с пазов и повисла на какой-то погнувшейся херне.
  – И ещё разок! – прокомментировал Кас и ударил снова, от чего аварийка со скрежетом отлетела и упала в пыль. – На выход, личный состав!
  И полез из ставшего ловушкой кара.

  – Побили. – утвердительно кивнул головой Диаманти и хлопнул Малого по плечу. Пока с него достаточно, похоже.

  День высадки был бы, в теории, обычным, если не считать, что их подняли в какую-то срань, когда даже япошки спать должны. Диаманти тоже предпочел взять с выдуманных японцев пример и поспать лишние полчаса, гаркнув что-то злое на бедного вахтенного. А вообще, все будто бы как обычно началось. Покушать только можно хорошо, и старые со своих столов с неким цинизмом посмеивались с молодняка, давящегося от превосходнейшего стейка и лакаюшего отличный кофе, как рыбий жир. Блин... слишком отличный кофе, ой-ой-ой...

  Наконец, пошли задачи. Для начала - проверка снаряжения. И тут уже все серьезно. Это уже не просто посмотреть, нет ли на чехле дыр, а на патронах ржавчины.
  Сержанты и отдельные представители рядового сержанта под присмотром взводного начали изготавливаться к бою. Проверяли все, от надежности шнурков на ботинках до ремней на шлемах. Укладка вещей в рюкзаке. Шпеньки застегнуты, ремни затянуты. Идеальный боец свободы, вашу мать.
  Потом огнеметчики идут чуть отдельно. Первого номера надо подготовить почти как водолаза. Конечно, семьдесят фунтов геенны огненной может поднять и один человек, но зачем, когда у тебя есть почти штатный помощник? Ремни тоже надо подтянуть, но надо и целостность баллонов проверить, и работу батареек. Со стороны, наверное, кажется, как священнодействие какое-то. Помощникам тоже надо баллоны проверить. Потребовать еще показать пальцами, помнят ли, что крутить. Шмурдяк всякий выбросить. Впрочем, Диаманти оставил Малому даже ручные гранаты, несмотря на неодобрительное хмыканье. Наверное, бой тоже вести придется, пусть уж будут.
  Раздался приказ лейтенанта, следом окрик взводного сержанта. Даже не окрик, на удивление, а более дружелюбное: "Ребята, пора!". Серджио в очередной раз подергал за ремешки каску Янга и спросил:
  – Готов? – и затем уже сказал всем: – Пошли, факелоносцы.

  На палубе уже пошла движуха. В последний раз перед высадкой взводы доблестного Первого инженерного, бывшего Второго, строятся вместе. Офицеры оглашают, какой роте какое отделение и какому взводу какая четверка. Все уже обыгрывалось на учениях, и изменений немного, но в данной обстановке все равно выглядит как-то торжественно, что ли. Звучит команда "Разойдись!", но никто не расходится сразу. Все поворачиваются друг к другу и начинают жать руки, обниматься, просить какие-то дебильные просьбы и выкрикивать последние дебильные шуточки. Мрачный, конечно, мрачный, но обнимаются и с ним, и Малому руки жмут, дружелюбно прохаживаясь на его счет. Один хрен тут все морпехи. И инженеры, вдобавок.
  Рано или поздно все переобнялись и пошли искать "свои" пехотные взвода. Рога Гольф, первый взвод. Рота Гольф, первый взвод... Серджио уже видел и лейтенанта, да и ряд парней примелькались на тренировках, но черт, как же тут много народу! Будто хотят слепить из кучи морпехов одного большого Джи-Айа, который будет топтать япошек огромными ножищами. О, наконец-то.
  Диаманти подходит к уже возрастному для своего звания лейтенанту и докладывает сходу, удерживая правую руку на огнеметной "трубе", а не стремясь отдать честь:
  – Лейтенант, сэр, саперы Первого инженерного прибыли в ваше распоряжение.

  Вас разбудили около полуночи. Времени было много, поэтому никто не стал ни врубать ревун, ни играть на горне – просто вахтенные матросы подняли несколько бойцов, а те растолкали всех остальных. Но многих, особенно молодых, даже и будить не пришлось – они вскочили с коек, как подброшенные, и принялись лихорадочно напяливать форму.
  – Да не спеши, в душ же ещё! – остановил кого-то Кюрасао со смешком.
  И правда, времени было предостаточно – почти три часа на помывку и завтрак.
  Стоишь в душе, намыливаешь тело и невольно закрадывается мысль: а не в последний раз-то? Не оторвёт чего? Ну, мало ли... Разглядываешь пальцы на ногах, перебираешь ими.
  – Давай быстрей! – кричат из-за двери.

  Надев чистое белье, приготовленное со вчерашнего дня, и форму, потомившись немного в кубрике (и мгновенно опять пропотев до самых копчиков), морпехи пошли на завтрак – в половине второго. Светать ещё не начинало, вы завтракали при ярком, режущем глаза свете ламп, заливавшем столовую, но оставлявшем под близко расположенными друг к другу столами черные непроглядные тени.
  – Ешьте досыта, парни! Обед может задержаться! Заправляйтесь как следует! – кричал Голландец на всю столовку.
  А завтрак, который накладывали вам моряки, дежурившие по кухне, был просто убойный! Говяжий стейк, яичница, картошка фри, джем с тостами для всех желающих! И две кружки горячего, дымящегося, черного кофе, крепкого, как поцелуй мексиканочки. Ну, почти как в Новой Зеландии! Если бы ещё пот со лба в тарелку не капал – вообще было бы замечательно, только... Только не всем еда лезла в глотку. Пока одни уплетали за обе щеки, другие лениво ковырялись в тарелке, а Флориду Кида даже стошнило в проходе.
  – Еманарот! Жевать надо было лучше! – сокрушенно воскликнул Недомерок.
  – Мне бы стейк оставил! Салага!
  – Извините, – буркнул Флорида, вытирая рукой бледные губы. – Простите. Я не специально.
  – Иди, умойся, моряки приберут, – сжалился над ним Голландец.
  – Есть.

  Большинство же морпехов либо смели всё с тарелок за двадцать минут, либо оставили попытки набить живот за те же двадцать минут. Всё, не лезет так не лезет. И кстати, ВСЕ слышали истории о том, что с полным желудком идти в бой опасно, но всё же раз начальство кормит, словно на убой, то, наверное, все правильно, так и надо...

  – Десант! Разойтись по кубрикам и проверить снаряжение! – раздался голос по громкой связи. Это Ами.
  А чего там проверять? Все уже двадцать раз проверено-перепроверено. Хоть бы уж быстрее...

  В три часа утра приказали строиться на палубе. Вышли из кубриков уже обвешанные оружием и патронташами, замерли, посеребренные лунным светом, бледные грибастые тени в касках. Складываете свои казарменные баулы на палубе – к вечеру их обещали на берег доставить.
  Не все сразу ощутили, что именно изменилось. А когда прислушались, поняли: стало тихо – машины корабля больше не работали, "Зейлин" стоял на месте, отдав якоря.
  Сержанты стали выкликать имена по списку.
  – Ковальски?
  – Здесь!
  – Тревино?
  – Здесь!
  – Хоббс?
  – Здесь!
  Было темно, но никто не подсвечивал фонариком: уже давно все всех помнили наизусть.
  Из роты Гольф не хватало пары человек из второго и третьего взвода. Их заменили резервными морпехами, как и было запланировано накануне.
  Из всего батальона только дюжина бойцов не стояла сейчас на палубе: один был заперт на гауптвахте, пятеро валялись с малярией, но собирались присоединиться к десанту завтра, двое повредили колени ещё на учениях, один отходил после удаления аппендицита, и ещё четверо с разными травмами – кто свалился с трапа, кто куда не надо пальцы сунул, в таком роде.
  А вы все стояли.
  Кто-то из сержантов не выдерживал, давал последние наставления немного ворчливым голосом, типа "На берегу столбом не стойте!" или "Прежде чем открыть огонь, проверяйте прицел! Запомните! Проверяйте прицел!" или "Во что попало не палить!" или "Никому не геройствовать! Никакого глупого геройства!" или просто "Помните, чему вас учили!"
  И тут из динамиков без предупреждения грянула музыка.
  ссылка
  Это было так неожиданно, что вы даже не сразу врубились, что это "Дворцы Монтесумы", более известные, как Гимн Корпуса Морской Пехоты США. Ваш гимн.
  Это капитан "Зейлина" решил вас так подбодрить.

  И вот музыка доиграла, а вы все стоите – шеи мокрые, во рту сухо, пить вроде как рано. Когда уже светать начнет?
  – Рота "Эхо" – приготовиться к погрузке в десантные средства!
  Вытянулись очереди от борта к борту. Люди идут мимо вас, позвякивая снаряжением, хмурые, сосредоточенные.
  – Пока, парни!
  – Увидимся на берегу!
  – Помни про наше пари, Парамаунт, ага?
  – Ага!

  Прошла очередь.

  – Рота "Фокс" – приготовиться к погрузке в десантные средства!
  И снова мимо вас шагают бойцы с винтовками, ящиками, коробками с пулеметными лентами, кто-то натыкается на баки огнемета идущего впереди сапера, чертыхается.
  – Удачи парни!
  – Эй, оставьте нам хоть одного япошку!
  – Если они вообще там есть.
  Весь ваш батальон – в первом эшелоне десанта. Первые две волны – роты "Эхо" и "Фокс". Третья волна – вы. Четвертая и пятая – резервы, рота тяжелого оружия, часть саперов и штаб батальона. Первые три волны – на амтраках, остальные – в лодках.

  И вдруг громкий голос из динамиков: "Прекратить посадку в десантные средства!" Очередь замирает. Никто не понимает, что происходит.
  С грохотом и лязгом, поднимают якоря, гудят где-то под палубой машины, "Зейлин" набирает ход. Куда? Зачем? Никто не в курсе, никто ничего не знает. Вам даже к борту подойти и поглазеть нельзя.
  Полчаса спустя опять бросаете якорь. Посадка продолжается. Что стало с теми, кто уже был в лодках? Что вообще происходит? Ничего не ясно. Ясно одно – высадку не отменили, просто корабль зачем-то переместился.

  Очереди движутся.
  – Ну всё, сейчас мы.
  – Точно.
  – Кларк, ну мы это... держимся друг друга если что?
  – Да.
  – Давай.
  – Давай.
  Хоуторн и Шерлок жмут друг другу руки, торопливо, крепко. И ещё некоторые морпехи жмут, некоторые украдкой.
  – Ты главное держись за мной и всё будет ништяк, – говорит кто-то кому-то. – Ты не переживай, не дури. Все ништяк будет.

  – РОТА ГОЛЬФ – ПРИГОТОВИТЬСЯ К ПОГРУЗКЕ В ДЕСАНТНЫЕ СРЕДСТВА! – кажется, что команда звучит оглушительно. А на самом деле – нет, всё так же как у других.
  Выстраиваетесь в полумраке один за другим. Идёте медленно вперед, шаг за шагом.
  – Смотри! Смотри! Вооон там!
  – Где, где!?
  – Воооон там!
  На темном небе вдалеке рассыпается гроздь красных огоньков, крохотных, красивых – сигнальная ракета.
  – Что это?
  – Не знаю, япошки, наверно.
  – А может, самолет наш сбросил?
  – Может.
  – Это на Бешио?
  – Наверное.
  Никакого Бешио ещё не видно, только смутная граница между морем и небом.
  – Руки на продольные! Ноги на поперечные! – приговаривает кто-то, как заведенный, совсем рядом. – Руки на продольные! Ноги на поперечные!
  Лейтенант Клонис смотрит на свои новые водонепроницаемые часы, стрелки чуть светятся фосфором. "Четыре часа сорок одна минута".

  Двигаешься в очереди шаг за шагом, словно в душевую, только не в душевую. И вот уже видно борт корабля.
  – Руки на продольные! Ноги на поперечные! Не задерживаться! – видишь флотского старшину, который руководит погрузкой. Ему вторят другие – у других сетей. Рядом с леером – два морячка со спасательными кругами под рукой, страхуют вас, пока ставите ноги в ячейки сети. Один из них говорит каждому четному:
  – Удачи, парни, – голос у него равнодушный, гнусавый.
  А второй приговаривает:
  – Удачи, морпех, – этот говорит каждому, голос у него теплый, чуть подрагивающий, честный. По голосу слышно, как он рад, что не он сейчас лезет в десантный бот, и как ему стыдно не за то даже, что он остается, а за эту радость.
  Смотришь вниз – а там под бортом черная пропасть, и в ней на черной волне ходуном ходит тупорылая лодка Хиггинса, выделяясь светлым пятном, постукивая о борт "Зейлина". Видишь во мраке грибные шляпки касок тех, кто уже сидит в лодке и ползет по сети. Сеть качается. Возникает немного неприятное ощущение в животе.
  Поворачиваешься спиной к морю, держишься руками, вставляешь ботинки в ячейки.
  – Удачи, морпех.
  – Руки на продольные! Ноги на поперечные!
  Шаг вниз. Ещё шаг. Ещё шаг. Перед глазами маячит серый стальной борт с потеками краски, освещаемый луной. Руками чувствуешь грубое волокно "волосатых" канатов. Если сейчас что-​то произойдет – ну, что угодно – главное удержаться на воде те секунды, пока бросят круг. Они же найдут тебя даже в темноте, да? А можешь и не удержаться на поверхности – с этим рюкзаком, ботинками, каской, тщательно рассованными по карманам и подсумкам патронами и гранатами... кто его знает? Бултых – и пошел ко дну.
  Шаг за шагом. Сверху доносится всё то же:
  – Руки на продольные! Ноги на поперечные! Не задерживаться! – и потише, – Удачи, парни. Удачи, морпех.
  Сеть качается, внезапно отклоняясь от борта. Но лезешь, все равно упрямо лезешь вниз, стараясь не смотреть на неприятную щель между бортом катера и бортом корабля. Если ты туда попадешь, тебя раздавит даже не в лепешку. Но как ты туда попадешь? Нет, не попадешь ты туда никак, тебя от неё сеть отделяет. Переставляешь ноги. Поднимаешь голову – сверху видишь темные подошвы и задницу другого морпеха, его фляжку на поясе и поблескивающий, окованный сталью приклад винтовки. Ползете все вместе дальше, как муравьи по увитой плющом стенке.

  Наконец, ещё раз обернувшись, видишь катер совсем близко. Тебя берут под руки товарищи, помогают, чтобы не упал – катер пританцовывает на волнах. Ууууф! Готово. Теперь можно встать поближе к корме и передохнуть, помочь другим. Пулеметы, минометы, ящики с боеприпасами спускают на тросах вслед за людьми. Вдруг сильная волна – хрен знает от чего – перехлестывает гребнем борт и плещет тебе на форму. Соленые брызги. И ты понимаешь: холодно! Экватор, ноябрь, а тебе холодно! Под тобой, под палубой десантного бота – ледяная могила океана, она никогда не бывает теплой. И от неё несёт величественно-равнодушной прохладой, безмолвием и смертью.

  Лодка, заполнившись морпехами, заводится, отваливает от борта, чтобы дать место другой. Пока, "Зейлин". Ну не прощай же, да, не прощай?! У тебя там баул с вещами остался.
  Глухо рокочет мотор. Брызги опять летят в лицо.
  – Черт, холодно!
  – Замерзли дамочки, да!? – смеется рулевой в своей огромной каске, у которой поля опускаются на уши.
  – Есть немного.
  – Ничего, скоро светает!

  – Граааааахххх! – разносится гром над морем. – Грааааах!
  – Что такое?
  – Началось?!
  – Началось, началось, уймись.
  – ГРААААМ! ГРАААМ! ГРАААМ! Граааах! Граааах!
  – Это "Мэриленд" шарашит! И "Колорадо"!
  – Вон! Смотри! Началось!
  – Смотри-смотри!
  – Шестнадцатидюймовки!
  – Ага!
  – ГРААААМ! ГРАААМ! ГРАААМ! Граааах! Граааах!
  Видишь, как линкор, черный, гордый, освещается вспышкой, окутывается облаками дыма, и с задержкой долетает грохот залпа.
  – А куда бьют-то?
  – А вооон, вон туда!
  Облокотившись на борт лодки, видишь вдалеке, во мраке, огромные водяные столбы, и замечаешь за ними что-то. Что-то приземистое. И вдруг понимаешь. Вот он, Бешио. К нему летят по четыре маленькие оранжевые огоньки, исчезают во мраке и опять поднимаются белые столбы взбитой воды.
  И тут... начинается ЭТО.
  Огонь открывают ВСЕ боевые корабли, которые ты видишь. Крейсера и эсминцы – все начинают свой концерт.
  Грааах! Граааам! Грааам! Рррах! Ррррах! Ра-ра-рааах! Рррах – буууууум! Грааааах! Грааааам! Гра-гра-грам! Ррррах! Ра-ра-рааах! Буууум! Грааааах! Гра-гра-грах! Буууум!
  Лупят скорострельные восьмидюймовки крейсеров. Неистово плюются снарядами пятидюймовки эсминцев. Солидно гаркает главный калибр линкоров.
  Небо усеивают мириады огоньков. Все летят туда, к острову. А там...
  Тонны воды взлетают вверх и опадают. Клубы дыма и пыли поднимаются там и здесь даже не облаком, а сплошным маревом. Вдруг – яркая вспышка озаряет остров: огромный столб пламени, похожий на гриб, поднимается, расцветает и опадает. Грохот чудовищного взрыва доносится даже до вас, а тут мили три, не меньше!
  – Оооо! Ништяк!
  – Маладца!
  – Ну, флот даёт!
  – Красота!
  – На такое можно вечно смотреть!
  – Задали жару!
  – Косоглазые сами напросились!
  – А прикинь облом, если их там нет!?

  И тут всплеск воды возникает ярдах в трехстах от вас.
  – У кого-то из флотских проблемы со зрением или что?! Это с крейсера или с эсминца? – спрашивает Лафайетт.
  – Ты что, дебил? – смотрит на него Долговязый.
  – А что?
  – "Что, что". Это японцы.
  И становится на время тихо.
  Все ждут. Ещё несколько одиночных всплесков – высоченных, видите, как медленно опадает вода миллионом брызг, как на поверхности ещё на какое-то время остается белое пятно взбудораженной пены, а потом растворяется в океане.
  – Это те их восьмидюймовки? – с тревогой спрашивает Хоуторн.
  – Хер знает.
  Потом всплески прекращаются. Потом опять поднимается столб воды. Потом вам уже всё равно – никто не верит, что япошки попадут.

  Лодки идут куда-то одна за другой, затем встают на циркуляцию. Некоторые морпехи даже не понимают, что движутся по кругу. Канонада продолжается. Вы уже привыкли. Уже мало кто пялится на остров, не отрываясь.
  – Эй! Эй! Не курить!
  – Ой, забыл.
  Небо светлеет. Теперь уже лучше видно Бешио, вернее, сплошное облако пыли и дыма, в которое он превратился.
  – Красивый был островок, наверное, парни! – смеется Лаки-Страйк.
  – Скоро узнаем.
  – Думаю, не узнаем как раз. Его не узнаем.

  Наконец, видите подруливающие амфибии. Они не такие, как в спецификациях – более приземистые и... меньше что ли? Хлопают особыми гусеничными лопастями по воде, раскачиваются на волнах. Хищно ощетинились пулеметами поверх выкрашенных серой краской кабин, у некоторых на лоб наварены стальные плиты с узкими прорезями, как будто транспортеры подслеповато щурятся в полумраке, пытаясь распознать в десантных лодках своих собратьев.
  Перекрикиваются рулевые, офицеры.
  – Какая у вас рота?
  – Где первый взвод?
  – Давай туда!
  – Понял!
  – Какой номер катера у второго взвода?
  – В душе не ебу!
  – Посмотри с той стороны!
  Море глушит голоса, им приходится кричать изо всех сил. Уэлл-Уэллу сейчас не позавидуешь: похоже, всё насмерть перепуталось. Какие амтраки к какому взводу должны идти? Кто куда? А ночью ещё и не видно ни черта – небо-то светлеет, а солнце ещё даже не показалось.
  – Донахъю! Лейтенант Донахъю! – кричит он со своего катера. – Твои вот эти два! Что?! ТВОИ ВОТ ЭТИ ДВА! Понял? ВОТ ЭТИ ДВА-АА!
  И начинается погрузка в амфибии. И это цирк с конями, только с морскими. У вас же роли сразу две – вы и клоуны, и акробаты.

  Амфибии подходят к борту, вернее, пытаются подойти, выровняться, крупные волны растаскивают суденышки.
  – Крепи трос, блядь!
  – Нет, давай заново!
  – Давай ещё раз!
  – Да крепи его, блядь! Ну вот, снова-здорова.
  – Давай ещё раз!
  – Подработай! Подработай веперёд!
  – Чуть влево возьми в этот раз!

  А потом вы, морпехи, должны перебраться из одного танцующего стального гроба побольше в другой танцующий стальной гроб, поменьше. Борт с грохотом бьется о борт, противно скрежещет. У лодок Хиггинса борта из фанеры, а у амфибий – стальные. Ты же понимаешь, что будет с твоими пальцами или с ногой, если они попадут в щель между плавсредствами, и в это время море захочет поиграть в кораблики? Ничего хорошего.
  "Ебаный в рот, кто придумал это всё и нахуя?" – примерно такая мысль написана на рожах, когда вы вцепившись в кромку борта, обламывая ногти, пытаетесь не сорваться в холодную воду и перебросить своё тело, утяжеленное рюкзаком, оружием и всем остальным, в амфибию. Многие, перевалившись, падают, катятся по боевому отделению амтрака, хватаются за кожух вала, идущего вдоль пола, лишь бы не выпасть.
  – Че расселся, помогай других ловить!
  У амтраков низкий борт – волна то и дело перехлестывает его. Под ногами плещется влага. Вы начинаете дрожать. Холодно! Дожили! Вы умудрились замерзнуть на экваторе! А может, это от напряжения уже озноб бьет?
  Пахнет морем. Горький привкус океанской воды ощущается на губах – у тех, кому брызги прилетели в лицо (то есть, почти у всех). Дует бриз – ну почему на "Зейлине" вы его совсем не ощущали!? А, верно, потому что бриз не дует в открытом море.
  – Слышь, Оливер, твою бы женушку сюда, она бы меня согрела! – начинает подкалывать Газолина Кюрасао.
  – Она бы ужаснулась и прыгнула за борт от одного твоего жалкого вида!
  – Гыгыгы!
  – А вот от кого бы она не отказалась, это от сержанта Стэчкина. Да, Газолин? Зачем ей рядовой, когда есть целый сержант, да ещё и красавчик!
  – Если тебе башку не оторвет сегодня, сможешь вернуться в Веллингтон после войны и спросить у неё, зачем.
  – Если тебе оторвет, я ещё и утешу вдовушку.
  Газолин ничего не отвечает, то ли устав препираться, то ли задумавшись над последней фразой всерьез. А над морем всё грохочет и грохочет. И высадка всё ближе и ближе.
  – Да не может там никто выжить! Ну посмотрите сами! И это ещё авиация не отработала!
  – А во сколько?
  – Через пятнадцать минут должны прилететь.

  Пол шестого утра.
  Скоро в бой.

***

  Разведчики-снайперы
  А у вас всё куда проще. Погрузились одну лодку – весь взвод в неё поместился, и ещё шесть саперов с огнемётом. За старшего – Хок, а заместителем его – лейтенанта Лесли, из инженерного.
  – Ну что, морпехи, готовы?
  – Готовы вернуть вас домой к маме, лейтенант! – хорохорится Шарки.
  Олд-Фешн толкает его в бок.
  – Ни слова о матери лейтенанта, морпех!
  Все смеются.
  – Вы знаете, что происходит прямо сейчас?
  – Что, лейтенант?
  – Военно-морская авиация бомбит Джалиут, Науру, Вотже и Кваджалейн. Чтоб ни один самолет оттуда не поднялся. А скоро и по Бешио ударит.
  – Япошки только свой сраный кофе сварили, а в него вместо кубиков сахара падают бомбы? Красота!
  – А во сколько по Бешио ударят?
  – Через четверть часа. В пять сорок пять.
  – Будет шоу, черт возьми!
  Готовитесь. Что бы и как бы там ни было, вы пойдете в бой первыми. Самыми первыми. Не прямо сейчас, конечно, до острова ещё далеко, вы ещё в лагуну-то не вошли. И все же пушки ещё будут грохотать, бомбы рваться, а вы уже должны быть на этом проклятом пирсе. Будут ли там япошки? Кто знает.

  Ещё одним признаком, по которому вы поняли, как всё серьезно, был масштаб привлеченных сил. Вы НИКОГДА не видели столько военно-морской мощи, сконцентрированной в одном месте. Дюжина линкоров. Дюжина! Авианосцы, от эскортных каракатиц до самых мощных, таких как "Синий Призрак Лексингтон" и "Йорктаун". Множество крейсеров всех видов и размеров, от тяжелых броненосных до специальных ощетинившихся зенитками крейсеров ПВО. Десятки транспортов. И целые дивизии эсминцев в ближнем и дальнем охранении. Вы видели эсминцы вблизи – это были полноценные боевые корабли с пятидюймовыми пушками (у вас во всей дивизии орудий такого калибра не было), утыканные многоствольными скорострелками, вооруженные огромными торпедами и глубинными бомбами, снаряженными циклонитом. А сейчас даже эсминцы на фоне всей этой мощи смотрелись несерьезно, как детишки рядом с суровым папой.
  Кораблей было столько, что вы даже сосчитать их все не могли – ордер, казалось, уходил за горизонт. А над головой у вас, под облаками, барражировали звенья истребителей – на случай если какой-то сумасшедший самурай попробует прорваться через сплошную завесу зенитного огня.

  "Зейлин" был набит морпехами – около тысячи человек: тут был ваш батальон, тут были прикомандированные саперы, тут были разведчики-снайперы.

  И многим это не пришлось по вкусу – в ваших казармах в Новой Зеландии было достаточно просторно, и хоть вы и жили в одном пространстве, но хотя бы не сидели друг у друга на головах. А на корабле в узких проходах люди быстро скапливались, все время приходилось протискиваться мимо друг друга. Чуть попроще было офицерам и старшим сержантам, но даже и у них личных кают не имелось – они спали по пять-шесть человек в одном помещении. На палубе тоже частенько собиралась толпа – воздух внизу был спертый, душный, вентиляция надсадно гудела, но справлялась не очень хорошо.
  Кроме того, кормежка стала явно хуже, чем в Новой Зеландии – обычное армейское хрючево из консервов, бобов и круп. Где вы, сочные отбивные, свежие овощи, ванильное мороженое!?

  Но не лучше духоты было и гнетущее чувство неопределенности. Куда же бросят вторую мардив после всей этой усиленной подготовки? Рабаул или Бугенвиль? А может, командиры решили, наконец, отобрать назад у Япошек остров Уэйк? Было бы круто! У морской пехоты был неоплаченный счет к японцам по поводу острова Уэйк, и все вы, конечно, видели замечательный фильм Джона Фэрроу. "Они дали хороший бой," – говорилось в финале, когда герои погибали за своим пулеметом, – "Но это ещё не конец!" И, черт возьми, кому из вас не хотелось "снять своё продолжение"?

  Тем временем, армада достигла острова Эфате к западу от Фиджи, где дивизия провела общую высадку. Вниз по сетям, в десантные боты – и вперед, к берегу. Лодка Хиггинса мягко тыкается дном в песок, аппарель падает, вы бежите по колено в воде вперёд на пляж, занимаете позицию. Потом продвигаетесь вперед на семьсот ярдов в джунгли, имитируя атаку. У многих тогда возник вопрос, а почему только на семьсот, а не на пару километров?
  Запоминающимся зрелищем был вид 1-го батальона шестого полка, высаживавшегося на резиновых лодках – целая флотилия этих суденышек была спущена на воду. Морпехи из "один-шесть" под ваш свист отчаянно старались перегрести прибой игрушечными веслами, а "Вилли Кей", командовавшего этой клоунадой, быстро окрестили "адмиралом презервативного флота".
  Настоящий флот тоже потренировался – пару часов пушки крейсеров и линкоров бухали в отдалении, утюжа крошечный островок Эррадака. Островок от вас скрывал мыс, но рокот над океаном разносился будь здоров, а флотские ребята, видевшие обстрел с кораблей, рассказали, что выглядело очень круто: целые пальмы на воздух взлетали!
  Вы вернулись на корабли к вечеру и на следующий день повторили высадку ещё раз. Получилось ещё лучше, ещё организованнее, ещё более четко. Одно беспокоило – транспортеров-амфибий вы так и не увидели. Где же они? Но может, раз тут всё так хорошо, получится обойтись и без них?
  Всё это время в штабах шли совещания и даже целые конференции, но о чем там говорили, что обсуждали?
  И вдруг, после второй высадки, пришла ошарашивающая новость: у командира вашего полка, полковника Маршалла, прихватило сердце. Его заменили. Правда, Клонис и Донахъю краем уха слышали, что это только официальная версия, а на самом деле у полковника был то ли нервный срыв, то ли переутомление. То ли он заснул где-то там во время учений, то ли не смог ответить "Генералу Джулиану" на какие-то вопросы по поводу роли его полка в предстоящей операции...
  Новым командиром стал повышенный до полковника подполковник Шуп, тот самый, который гонял вас на учениях в Веллингтоне, он же теперь был ответственным за весь первый эшелон десанта. Квадратный дядька с похожей на окорок плотной физиономией, бычьей шеей и громким голосом, Шуп смотрелся грозно. В корпусе он служил с двадцать шестого года, был в Шанхае, вот только... боевого опыта у него не было, и это некоторых офицеров настороживало.

  Вместе со своим штабом он тоже расположился на "Зейлине".

  Вы ещё немного потомились в кубриках. По вечерам крутили кино – киноленты меняли раз в два дня. В основном это были фильмы категории "Б" пятилетней давности, но уж какие есть.
  Наконец, флот развел пары, "Зейлин" со скрежетом поднял якорную цепь и лег на новый курс. И только тогда подполковник Ами по громкой связи зачитал вам боевой приказ. Вы собирались захватить... какую-то Тараву. В каких-то островах Гилберта? Что за чепуха? Командование заверяло, что флот больше не бросит морпехов, как на Соломоновых островах, что гарнизонные части прибудут, как только вы захватите остров, а уж остров-то вы захватите точно, потому что такая силища собралась! Выглядело все довольно неплохо, только... не многовато пафоса для острова, о котором никто из вас никогда не слышал, и который по размеру дважды уместился бы в "небольшое техасское ранчо", как сказал Скэмп. Всё дело оказалось в каком-то вшивом аэродроме, который там построили япошки, и с которого можно бомбить Маршалловы острова. "Подумаешь, Гибралтар херов!" – так решили многие, испытав разочарование. Захватить Уэйк казалось большим делом, за которое не жалко и рискнуть шкурой, а Тарава? Ну что такое Тарава? Еще один клочок суши типа Тулаги, рядом с другим островом, рядом с другим островом, рядом с другим островом... "Опять, наверное, малярия. Ну хоть сменить быстро обещали."
  Начались брифинги – Ами рассказал всё своим офицерам и взводным сержантам, офицеры и сержанты проинструктировали личный состав. Подробно, с расстановкой, тыкая указками в макеты этой гребаной Таравы, которая еще вдобавок называлась почему-то Бешио, вам объяснили, как вы будете атаковать, кто где должен быть, какие позиции врага обнаружены.

  Самые тупые из вас так и не поняли, почему, что за Бешио, если говорили про Тараву, и не поменялась ли цель атаки. Но кому какое было дело? Был один остров, стал другой, а может, и правда один и тот же. "Не спрашивайте, как оно пишется! Это вам не понадобится," – сказал на брифинге Голландец, тоже явно нацеливавшийся на Уэйк и потому несколько разочарованный.
  План был такой: прямо сейчас остров попеременно день за днем обрабатывали то "Либерейторы" своими бомбами, то тяжелые крейсера восьмидюймовыми снарядами, а палубная авиация нещадно долбила японские авиабазы в этом секторе Тихого Океана, чтобы ни одна косоглазая сволочь не смогла скинула бомбу на десант. Высадка же начнется на рассвете двадцатого числа. Сначала линкоры и крейсера пару часиков хорошенько проутюжат остров. Вы в это время погрузитесь в лодки Хиггинса, а из них передовые части перелезут прямо в море в амфибии, транспортируемые сейчас на отдельных кораблях, и вместе с двумя другими батальонами пойдут в первых трех волнах. Те же, кому амфибий не хватит (третий взвод в случае вашей роты), пойдут резервом сзади на LCVP в четвертой волне, ну а рота тяжелого оружия – в пятой. Пока вы будете идти к берегу, палубная авиация ещё разок, для надежности, выбьет дерьмо из уцелевших япошек и огнем крупнокалиберных пулеметов заставит их забиться в свои норы. К моменту, когда они осмелятся высунуть головы наружу, вы уже будете на берегу.
  В целом вашей роте отводилась роль резерва – роты "Эхо" и "Фокс" захватят берег, а если где-то понадобится помощь – поможете. А вот после захвата берега, может быть, поменяетесь местами с какой-либо другой ротой, если у неё будут потери, и пойдете брать аэродром и дальше до противоположного края этого Бешио (тут и стало понятно, почему в джунгли на учениях вы не углублялись – зачем?).
  Подчеркивалось, что это первая высадка против обороняемого побережья, и первая высадка прямо по коралловому рифу. "Как оно там будет", – сказал Ами в разговоре с офицерами, – "неизвестно, может, нам останется просто прогуляться по берегу. Все зависит от эффективности огневой поддержки. Но расслабляться, конечно, не стоит." Однако сам он в успехе не сомневался, или по крайней мере делал вид, что не сомневается: оказалось, они с Кроуи, командиром "два-три", то есть третьего батальона вашего полка, заключили пари: чей батальон первым пересечет остров, тот получит ящик виски! Ну и остальные относились к этому бешио-шмешио примерно так же. С шуточками, разочарованием и уж точно без особого любопытства.
  На брифингах личному составу показали фотографии: общие планы острова, снятые с самолетов, и мутные виды берега, сфотографированные ночью подводной лодкой "Наутилус" (эти были больше полезны рулевым десантных средств, но и вам взглянуть дали). Отметили, чтобы вы не налегали на воду из фляжек в первые часы: не обеззараженная местная вода может вызвать дизентерию. Предупредили, что мародерство недопустимо, и что солдат, пытающихся присвоить военное имущество противника, военная полиция будет предупреждать один раз, а затем стрелять на поражение.

  А между тем, с каждым часом вы приближались к экватору, и от благословенного климата Новой Зеландии не оставалось и следа. Жара теперь стояла страшная, до тридцати восьми и даже сорока по цельсию, и это в тени на верхней палубе! Влажность была невыносимая, кубрики превратились в душегубки: в них висел густой запах пота и нестираных солдатских носок. Даже в коридорах стоял "аромат", как будто "в лицо тебе плеснули из ведра, где мыли грязную посуду". Потели вы просто адски, каждый день съедая по несколько противных солевых таблеток. Душевые с пресной водой работали час утром и час вечером, в них выстраивались длиннющие, хмурые, нетерпеливые очереди, а самых невезучих отключение воды заставало прямо в процессе помывки. На корабле имелись душевые и с морской водой для желающих, но таких находилось мало: от соли тело быстро начинало зудеть, а грязь соленая вода смывала плохо.
  Большинство морпехов ходили без рубашек, некоторые даже заработали солнечные ожоги. Подполковник Ами сильно не возражал против свободной формы одежды: он и сам в своей полевой форме потел, как жеребец на скачках. Абориген как всегда щеголял темным, почти шоколадным загаром – за него он свою кличку и получил.
  Ночи тоже не приносили приятной прохлады: по соображениям светомаскировки большая часть иллюминаторов закрывалась и плотно завешивалась. Ночные часы были душными и тоскливыми, некоторые не могли спать и часами торчали на верхней палубе. К счастью, была возможность поспать и днем, и многие дрыхли по десять и даже по двенадцать часов.

  Чем же вы занимались? А особенно ничем. Час в день занимала проверка оружия: почистить, смазать, проверить, чтобы ржавчины не было, наточить в десятый раз штык – вот и всё. Первое время набивали запасные ленты и магазины патронами, но скоро все было набито и подготовлено.

  В один из дней по громкой связи объявили, что вы входите в воды противника – это означало, что за борт нельзя бросать ничего: ни пачку сигарет, ни консервную банку, ни использованный презерватив, если ты, морпех, настолько дисциплинирован, что даже передергиваешь в нем – малейшая мелочь могла выдать ваше положение врагу. Курить теперь разрешалось не круглые сутки, а только когда горит специальная лампа.
  Иногда случалась тревога – душераздирающе пел ревун, все напяливали спасательные жилеты и бежали вниз, в кубрик, а наверху оставались только те везунчики, смена которых по боевому расписанию занимала посты у трехдюймовок и спаренных зениток (расчеты состояли из моряков, но морпехи должны были подносить и подавать снаряды). Сначала сидеть в кубрике после тревоги напрягало – а если торпеда или бомба? Но потом вы привыкли к тревогам: почти всегда они означали, что кто-то принял наш самолет за вражеский или кому-то померещился перископ подводной лодки.
  Чаще же никаких обязанностей у вас не было.

  По рукам ходили книжки – буклеты об обычаях местных аборигенов (кстати, и на брифингах вас предупреждали, что местные очень плохо реагируют на обман, а за измену супруга у них полагается смерть, а ещё что если они разговаривают с вами сидя, то таким образом выражают своё уважение), туристические брошюры, иллюстрированные журналы, захватанные детективы с мятыми страницами, романы про гангстеров и ковбоев, всякого рода легкое и бульварное чтиво. Но попадалась и классическая литература, те же "Казарменные Баллады" Киплинга, Марк Твен, сборники О'Генри, а во второй роте у одного сержанта был том Фицжеральда.
  Другим "развлечением", если можно так сказать, стали религиозные службы – их проводили одновременно: католическую, преподобного Келли – у палубного люка Номер 4, а протестантскую, преподобного МакКуина – у палубного люка Номер 7. На каждую сходилась толпа народа, как верующих, так и не особо, и некоторые даже покрестились прямо в море. А бывало и такое, что протестанты из любопытства шли к католикам (всем было любопытно, как проходит исповедь), а католики – к протестантам. И никто никому не мешал.


  И, конечно, игры! В твиндеке играли во все что можно: в кости, в джин рамми, в бридж, в покер! Устраивали настоящие турниры, и один парень сорвал на таком банк в ШЕСТНАДЦАТЬ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ! Ему многие завидовали.
  А вот кому не завидовали – так это переболевшим малярией и не до конца оправившимся от неё. Во влажном и тяжелом тропическом климате легко начинался рецидив: ребят лихорадило, трясло по ночам, пот крупными градинами катился по лбу. Таких отправляли в лазарет и пичкали хинином.

  Один морпех скрупулезно подсчитал всё, что сделал за это время на борту "Зейлина": выходило, что он сыграл 215 партий в джин рамми, выкурил шесть блоков сигарет и коробку сигар, выпил девяносто три чашки кофе, постригся, одиннадцать раз постирал нижнее белье, прочитал два эссе, девятнадцать новелл, один роман и "Карманную Историю Соединенных Штатов".

  Единственное, пожалуй, что было действительно замечательного вокруг вас – это морская жизнь. Киты вспарывали гладь океана неподалеку, выпускали свои фонтаны и снова ныряли. Стаи дельфинов увязывались за кораблем, не в силах побороть любопытство, они выпрыгивали из воды, словно живые, совсем нестрашные торпеды, а потом опять уходили под воду, поднимая веселые фонтаны брызг. А по ночам океан иногда источал таинственное, потустороннее мерцание – это светился диковинный экваториальный планктон.

  Где-то числа шестнадцатого разлетелась новость: при очередной бомбардировке противник на острове замечен не был, "зенитный огонь очень слабый". "Зенитный огонь очень слабый" могло означать, что какому-то пилоту облачко показалось разрывом зенитки, а огня не было вообще. Люди стали роптать – зачем тратить столько усилий на этот остров, если на нем и японцев-то скорее всего нет? Будет как на Кыске... "Уэлл-уэлл" тут же провел дополнительный брифинг, где всячески подчеркнул, что высокая дисциплина огня в предстоящей операции – крайне важный фактор успеха. Короче говоря, он имел в виду, чтобы вы не палили во все, что движется. Бандит даже заявил: "Да повернули бы весь флот и пошли бы прямо на Токио – тут войне и конец!" – и некоторые его поддержали. Они и представить не могли, насколько логистически сложной была даже эта операция, и сколько топлива сжирала ваша армада даже не ежедневно, а ежечасно.
  Некоторые парни помоложе, Москит, Хоуторн, Кальмар, Лафайетт и Крот, и многие другие, ещё не видевшие боя (да и многие видевшие тоже), откровенно расстроились.
  – Жаль, так хотел меч раздобыть, – жаловался Хоуторн.
  – А я подстрелить хоть одного япошку, – сокрушался Крот.
  – А я бы нашел японский труп и плюнул ему в харю. Прямо в открытый рот! – заявил Кальмар. – За всё! Эх, теперь новой операции ждать.
  – Ну ничего, захватим бетио-шметио, двинем дальше, на Маршаллы. Уж оттуда-то они не сбегут так легко, – попытался успокоить его Лафайетт.

  И всё же чем ближе к намеченной дате, двадцатому ноября, тем больше парней начинало потряхивать. Например, идешь ты и видишь: какой-нибудь морпех травит старые байки, а все смеются. Но смеются как-то неестественно, нервно, каждый не слушает краснобая, а думает о своем.
  За три дня до высадки люди дружно перестали бриться, и никто не делал замечаний. У некоторых появились усики или бакенбарды.

  Восемнадцатого вы стояли на палубе, глядя, как скользят боевые корабли по бесконечной глади океана, а стайка истребителей нарезает круги над ордером флота. К вам подошел мужчина в форме и сказал:
  – Ребята, я Боб Шеррод, военный корреспондент.
  На вид он был нормальный парень, даже уже и не парень, а взрослый дядя лет за тридцать. Корреспонденты всякие по кораблю и правда ходили, некоторые снимали что-то на фото и кинокамеры. А некоторые из вас даже помнили статьи Шеррода в "Лайф" и "Тайм" про то, как армия штурмовала остров Атту на Алеутах. Шишка! А с вами ведет себя запросто.

  – Ну, и что вы думаете об операции? – спросил он, делясь "Лаки Страйком". – Какие мысли? Как оно будет? Есть там япошки или нет?

  До высадки оставалось меньше двух суток.

  Бледная как полотно, с покрасневшими глазами и хлюпающим носом, юная леди ван Хеккинг подняла на комиссара большие зеленые глаза, в которых стоял подлинный, не наигранный страх, и судорожно кивнула – только сережки мелодично звякнули. Растекшаяся черными дорожками по щекам тушь и выбившиеся из прически прядки делали ее похожей на представительницу какого-то дикарского культа скорби. Приняв протянутую руку, она поднялась – Кристобальд почти не ощутил веса – и, оправив дергаными движениями платье, проследовала за аколитом.
  - Ибо что есть произошедшее, как не испытание нашей воли и силы духа? – голос отца Маченко напоминал густой пышный мех, в котором вязнут пальцы. – С тех, кому многое дано, с тех много и спрашивается. Ужели вы, избрав своей стезей служение Святым Ордосам, лелеяли надежду, что тяготы служения Ему минуют Вас, мефроу ван Хеккинг? Император всегда дает нам дело по способностям, и лишь от нас зависит, сможем ли мы оправдать доверие Его. Раз вы здесь, вместе с нами, вы – одна из избранных. Ваш долг – спасти свой дом и вернуться с победой. А для этого, как мудро сказал мой друг, вам следует внимать тем, чей опыт несоизмеримо выше, и делать то, что они говорят. В частности, помочь сейчас менэйру Гёссеру.
  - Ю-юфроу. – с запинкой выдавила девушка.
  - Позвольте?
  - Мефроу следует обращаться к замужней даме или в официальном общении, а к незамужней корректнее всего будет обратиться юфроу. – пояснила она.
  - Благодарю за разъяснения. – мягко улыбнулся клирик. - Почему-то братия, с которой я общался, таких тонкостей мне не поведала.
  - Это сохранилось скорее в юнкерской, аристократической, то есть, среде, чем у обывателей.

  Отвлеченная Иштваном на разговор о том, в чем она хорошо разбирается, девушка даже немного успокоилась: по крайней мере, плаксивый интонации из голоса исчезли, да и походка стала немногим более уверенной. Священник, поймав взгляд комиссара, медленно моргнул, чуть склонив голову, и, сложив руки в знак аквилы, снова улыбнулся Николетте – ни дать ни взять, добросердечный пастырь. Словно это не от предлагал несколько дней назад приступить к решению ситуации весьма радикальным способом. Судя по всему, слухи о доме Маченко в чем-то все-таки были правдивы.
  - А теперь, дочь юфроу ван Хеккинг, я препоручаю вас заботам Кристобальда. Постарайтесь ответить на все его вопросы: от этого зависит многое, и жизни многих людей тоже.

  Благословив девушку, клирик отошел чуть в сторону, чтобы не мешать беседе и не перетягивать внимание на себя. Впрочем, Гёссер мог не сомневаться – он все слышал и пристально наблюдал за реакциями Николетты. Дворянка тем временем, сложив перед собой ручки и потупив взор, начала свой недолгий рассказ.
  - Нельзя сказать, господин Гёссер, что это меня привело к господину ван Дайку – скорее его ко мне. Я, - она стыдливо покраснела, - в свои семнадцать очень хотела приносить пользу Батавии, а не расти цветком в саду, который никому, кроме садовника не нужен. Но мой папенька были против такого, и я подняла маленький бунт, решив самостоятельно устроиться хоть в какую-то службу. Но идти против воли Герхарда ван Хеккинга никто не собирался, и я везде слышала только отказ. А потом пришел господин агент: Узнал, видимо, о моих потугах. Он сказал, что раз уж я так жажду послужить Империуму, то буду работать на него. И, в подтверждение своих слов, показал… сами знаете, что. Я, конечно, согласилась, и поклялась никому, кроме причастных к Ордосам людей, об этом не рассказывать.
  Правда, - она несколько обиженно вздохнула, - оказалось, что вся моя служба заключается в сборе сведений и передаче их ван Дайку. И, иногда, помощь ему своими связями. И все – а я, когда соглашалась, представляла себе дела куда более славные. А пару дней назад он связался со мной и сообщил, что из всех своих агентов он выбрал меня на должность проводника полевых аколитов Инквизиции. Это такая честь! – живое личико ван Хеккинг расплылось в счастливой улыбке. – Я, конечно, согласилась, даже не интересуясь, за что мне такая честь, и вот теперь стою здесь, отрезанная ото всех без шанса выйти-и…

  Улыбка продержалась недолго: вспомнив о нынешнем своем положении, девушка снова помрачнела. Но, к чести ее, на сей раз от бурного потока рыданий удержалась, продолжив после пары всхлипов:
  - О том, куда я еду, никто не знал. Папеньке с маменькой я сказала, что решила съездить к подружке на одну из островных вил, а перед остальными отчитываться не обязана. Эти двое, - она плавным движением руки указала на беседующих с Каллаханом телохранителей, - тоже узнали обо всем по факту. Я их знаю… - она задумчиво подняла глаза к небу, - Тийберта лет пять, Маркуса – года три. Они оба приставлены ко мне папенькой, и служат в одной из двух смен. Сегодня просто их смена. А почему папа их выбрал на охрану меня – не знаю. Видимо, хорошо себя показали. Я, господин Гёссер, - в смущении посмотрела она на комиссара, - никогда таким не интересовалась. И как они себя ведут, тоже не наблюдала. По крайней мере, ничего совсем уж подозрительного не замечала, извините. Так вы думаете… - девушка не закончила мысль, закрыв рот ладошкой и испуганно посмотрев на телохранителей.

  Отец Маченко, дождавшись очередного взгляда Кристобальда, кивнул – все в порядке, дескать, во лжи ван Хеккинг не уличена. Пока что не уличена.

***

  Тем временем, пока комиссар общался с дворянкой, Кас в своей непринужденной манере взял в оборот ее охранников. Тийберт и вправду, увидев, как Николетта отходит в сторонку, хотел пойти за ней, но был остановлен словами сержанта. По зрелому размышлению, здоровяк не стал противиться и пытаться как-то помешать диалогу, а вернулся на свое место у капота.
  - Не ссы. Мы чё, похожи на совсем тупых, бля? Тоже разумеем. Марки, - позвал он напарника, - харэ там сидеть и сопли размазывать. Ну не платили – так мы потом об этом с Папашей Хеккингом перетрем. Выберемся: чай у нас руки тоже не из жопы растут. А сейчас-то что делать?
  - Муравью хер приделать! – огрызнулся второй, но все же подошел к машине и закурил.
  Тийберт, вытащив из штанов мятую пачку лхо, сунул одну сигарету в крупные желтоватые зубы и предложил Каллахану:
  - Угощайся, браток. А ты сам, видать, в гвардии лямку тянешь? Мы тоже служивые бывшие: я в «Мореходах» десяток лет оттарабанил, боцманматом ушел. А Маркус по контракту в роте корабельной безопасности служил, пустоту бороздил. А теперича вот тут, на непыльной работенке.
  - До сего момента. – прокомментировал его приятель, надвинув кепку почти до самих очков.
  - Типа того. Сколько на Хеккингов не работал, ни разу моего вмешательства не требовалось. Знай сопровождай, куда скажут, мотор води да покупки носи и строй каменную рожу, чтобы всяким там неповадно было. А платят при этом так, что другим и не снилось, ей-Император! А ты-то, браток, сам из каковских будешь? Раз уж мы в одном дерьме сидим, реально надо знакомиться!

***

  Пока прочие аколиты беседовали или обеспечивали безопасность, Ральтус занялся своими прямыми задачами: выяснять, какие сверхъестественные проблемы на сей раз подстерегают агентов инквизиции, и искать возможность их решения. И первым из них был барьер. Странный, признаться: будучи сам созданным с помощью варпа, он, тем не менее, не концентрировал силу Имматериума внутри – словно кто-то использовал Силу только ради того, чтобы построите незримую стену. При этом – Гравель мог поклясться на чем угодно – такое было возможно только при том условии, что разрыв, ведущий в Мир-за-Гранью, прикрыт отдельно.
  Погуляв мимо границы туда-сюда, он припомнил еще одно: при использовании ограждающих психосил действует правило «серой» зоны: тонкой полосы, где чары еще действуют, но при этом уже не ощущаются. Если прикрывать куполом себя самого, эта территория не будет превышать несколько сантиметров, а если прикрыть целый город? Наверняка больше! Тогда, по всей вероятности, аколиты попали именно в это пространство, где психическая мощь создателя барьера уже не ощущалась.

  Оба предположения были с равной степенью вероятности, но, увы, оба не отвечали на самый главный вопрос – можно ли прямо сейчас проделать в грани прореху и выбраться из этой клетки. А посему для того, чтобы удостовериться, что именно здесь происходит, следовало двигаться дальше. Хотя, возможно, прежде следовало побеседовать с увлеченно роящейся в записях сестрой Саломеей. Эта обтянутая эбонитовой кожей ходячая энциклопедия уже убедительно продемонстрировала, что знает многое – возможно, ей удастся что-то добавить к тому, что помнит псайкер.

И противник, словно почувствовав искреннюю браваду Андре, разваливается под новым ударом, растекается беспокойными ручейками. Качнув головой, руад с усмешкой смотрит на окропленные водой мертвеца зеркальные лезвия, и, обернувшись, окидывает побережье вызывающим взглядом. Видит, рассыпается ещё одна лошадь, на скаку столкнувшись с стеной огня.

Победа уже выглядит неминуемой, неизбежной – словно не настоящий бой разворачивается вокруг, но тренировка, разминка. Продолжая обходить противника по широкой дуге, мастер меча, прищурившись, наблюдает за отступлением уцелевших кэлпи. Скимитары небрежно опущены вниз, их острия почти касаются земли, готовые оставить борозды на прибрежном песке.

И вдруг всё меняется. Морские кони врезаются в замешкавшегося Сейведа – пребывавший в состоянии крайней прострации гвардеец даже не предпринимает попытки сопротивляться. Совершенно беспомощно Андре наблюдает за тем, как лошади утаскивают соратника в море – слишком далеко, чтобы хоть как-то помочь. Сейвед и кэлпи исчезают одновременно, и отряд остаётся на берегу в тишине. Накатывает волной одиночество, ощущение неправильности случившегося.

Руад медленно приближается к линии прибоя, заглядывая в ласкающие прибрежный песок волны, что монотонно накатывают на берег. Море остаётся спокойным и безмятежным, проглотив человека заживо и того не заметив.

И в голове, и в душе Андре пустота – он не очень хорошо знал молчаливого гвардейца, лицо которого большую часть похода оставалось скрыто за железным забралом. Не отпускает только ощущение потери, неправильности. Противник не казался свирепым или опасным – на глазах Андре Сейвад показывал себя в бою львом, преодолевая значительно более суровые испытания. Может ли статься, что гвардеец потерял волю к сопротивлению? Может ли статься, что Сейвад уже сдался и в глубине души желал смерти?

Андре отворачивается от воды, заглядывая в лицо приближающихся соратников. Тень того же душевного надлома он уже видел накануне у Керидвен. Одним богам ведомо, какие мысли скрываются за ворчливой угрюмостью Рейнольда. Они не могут сдаться так просто. Ведь если руады опустеют и падут один за другим, тогда туман…

Тогда туман одержит победу.

– Миледи, вы не против, если мы закурим?
– А?! – Увлеченная разглядыванием происходящего на улице, Саломея даже не сразу сообразила что представительный мужчина в одеждах комиссара обращается именно к ней – А... да! Т-то есть нет! Нет не против!
Ужсно смутившись, госпитальерка натянула клобук пониже и вжалась в сидение так сильно, что казалось она пытается провалится сквозь кар.

Закончив осмотр своих новых товарищей и выслушав их разговор с ван Дайком, Саломея осторожно поправила апостольник и воспользовавшись возникшей в обсуждении паузой, начала говорить сама. Как это часто бывало, когда ей выпадал шанс показать свою эрудированность, голос госпитальерши, обычно робкий и тихий, теперь звучал уверено и отчетливо
– Святой отец, вам не следует требовать от господина Соломона слишком многого. Со позиции старшего письмоводителя-​ордината departamento peruculum oficio Logis Strategos, я сомневаюсь что он может оказывать существенное влияние на происходящее. Вдобавок, если мои подозрения верны, то бросать туда все новые и новые войска может быть опрометчиво... как и пытаться его уничтожить и особенно отправлять туда неподготовленных людей со способностями псайкеров – Тут Саломея немедленно сотворила аквиллу, отгоняя зло – Я полагаю мы имеем дело с малефициумом, а конкретно с инвокацией. На основе имеющейся информации я не могу предположить кто же конкретно из известных Инквизии демонов здесь замешан, однако основываясь на паттернах могу предположить следующее: – Звонко на всю комнату щелкнула бусина деревянных четок
– Если нам повезло, мы имеем дело с каким-то из самолюбивых демонов не имеющих хозяина, тем из слуг Губительных Сил, что посвящают себя "Хаосу Неделимому". "Везение", это не совсем то слово которое подходит в данной ситуации, поскольку подобные существа все ещё весьма могущественны и опасны, но альтернатива может оказаться куда хуже – Ещё один звонкий щелчок бусины – Альтернатива заключается в том, что возможно мы имеем дело со слугой невероятно сильного порождения Имматериума, которого оккультисты и демонопоклонники называют "Чар" или "Тзинч", "Владыка Перемен" и "Архитектор судеб". Но возвращаясь к городу. Основываясь на известных мне оккультных практиках, я могу назвать несколько обрядов инвокации, которые могли бы с определенными изменениями быть использованы для достижения подобного эффекта, однако для реализации любого из них нужно либо множество жертв, либо высокоэнергетический катализатор – желательно и то и другое вместе – Саломея на мгновение запнулась, а затем, с некоторой неохотой добавила – Впрочем мне приходилось слышать истории об исключительных людях, способных подчинять князей демонов лишь силой своей воли и хотя я считаю их сомнительными, подобную версию тоже не стоит исключать. Тем не менее, пока стоит сконцентрироваться на катализаторе и жертвоприношении – Ещё несколько громких щелчков бусин
– Анализируя действия Адептус Механикус, я считаю логичным остановится на предположении о катализаторе энергии. Какое-то мощное техническое, возможно даже археотехническое устройство, расположенное внутри или вблизи города. Однако, следует учитывать что текущая аномалия, есть лишь ничто иное как вуаль, кокон, внутри которого, подобно жидкости в сосуде скрывается настоящее зло. Вы правильно поступили потребовав решительных действий, господин ван Дайк – Госпитальерша коротко поклонилась старшему коллеге-аколиту – Отрадно, что даже после процедуры ваш разум остался столь же острым и цепким. И однако... – Саломея вскинула вверх палец, обводя остальных аколитов внимательным взглядом своих алых глаз и особенно задержавшись на Кассии и Ярре – ... я бы желала предостеречь и от слишком поспешных действий. Я не хочу подвергать сомнению боевые навыки ветерана десантных операций на Кретее и Айбен-Амеле, точно также как я не сомневаюсь и в вашем (это адресовалось уже дикарке) опыте в борьбе с демонами, однако я прошу также и вас не испытывать сомнений и довериться мне. Чем больше мы узнаем о нашем враге сейчас, тем легче нам будет потом. Следует как минимум ознакомится с архивами местных служителей Культа Машины, а также поговорить с ними самими, а также возможно осмотреть архивы Администратума касательно этого города. К тому же возможно господин... – Саломея замешкалась вспоминая имя псайкера-дикаря, которое вроде бы назвала девушка-убийца – ...господин Гран, сможет узнать что-нибудь используя свои умения в дисциплине предсказания? Я осознаю, что как Храмовник Каликсис вы больше привычны к использованию своих способностей в бою и к тому же я не столь многое знаю о искусстве биомантов, но мне приходилось слышать о том что благодаря своим способностям, мастера предвидения превосходят в умении собирать информацию даже наиболее одаренных в дедукции савантов... – Вновь благочестиво сотворив аквиллу, Саломея испытующе посмотрела на псайкера, но затем вновь перевела взгляд на дикарку – Кстати, могу ли я вас спросить, сколько времени прошло с того момента, когда вы почти погибли в бою? Я прошу простить мое любопытство, но подобная информация может иметь значение в будущем, госпожа... эм... извините, вы не назвали свое им... – Госпитальерша неожиданно застыла с открытым ртом, а затем вновь страшно смутившись, склонила голову, теснее натягивая клобук – О, Боже-Император! Я тоже не назвала свое имя! Мои глубочайшие извинения! С-Саломея, из ордена скорбящих сестер Веспила. К-к вашим услугам!

  Агент смотрит на первым задавшего вопрос псайкера тяжелым взглядом, словно сомневаясь в его разумности, а потом отвечает таким тоном, словно только что троном одарил:
  - Уважаемый, за прошедшее с момента происшествия время никаких изменений с пропавшим городом не происходило, но гарантировать, что они и не произойдут, никто не может. Таким образом, сказать, есть ли у вас время на подготовку или нет, я не решусь. Могу только предполагать, что завтра ничто не изменится, но гарантировать – увольте. Что же до точно количества попыток, то пояснить не могу: первой была попытка направления роты штурмовиков. Вторая, третья и четвертая – направленные моим непосредственным начальством ревизионные группы Администраторума, усиленные в том числе силовиками. Не менее двух официальных попыток предпринималось механикусами. Кроме того, ряд нобилей и простых граждан пытались осуществить проникновение в частном порядке, в том числе с использованием профессиональных наемников. Полагаю излишним дополнить, что никто из отправившихся в Эльдерн назад не вернулся? – в устало-раздраженном тоне хмурого адепта прозвучали едкие нотки.



  Если вопрос дикаря вызвал только тяжелый взгляд, то слова Кассия удостоились еще и тяжелого вздоха, а тон «стаци» упал до уровня криокамеры:
  - Аколит, высадка роты была произведена первым же мероприятием по указанию командира планетарного гарнизона полковника Николааса Тьярда ван Старкенборг Стахувера в соответствии с протоколом единовременного удара с разных направлений, так как никто не предполагал невозможности вернуться. Снаряжение роты, состоявшей из ста двадцати семи человек, не включая прикомандированного псайкера, было стандартным, точный перечень могу поднять при необходимости. Последующие попытки вытащить людей на тросах, направление людей зафиксированными на выдвижных платформах типа строительных кранов и тому подобное к успеху не привели, добровольцы не возвращались. Тросы обрывались, платформа ломалась… при этом если человек двигался по принципу «шаг вперед, два назад», то после пересечения границы он – или его проекция перед зрением наблюдателей, по одной из догадок – уходил за ближайший угол и исчезал. Как ни крути, живое существо или вещь, попавшие за границу, там и оставались.
  Разметки этой границы, предвосхищая вопросы, нет ни на земле, ни на воде, нигде. Людям просто запрещено приближаться в зону отчуждения в пятьдесят миль от городской черты. Это расстояние с существенным запасом, естественно. Я понятно ответил на ваш вопрос, агент?

  С Гёссером ван Дайк общался чуть более вежливо – раздражение почти не прорывалось в словах. Правда, смотреть он предпочитал на свои скрещенные пальцы, иногда мелко вздрагивающие, чем на собеседника:
  - Нет, астропата закидывать никто не пытался. Обращу ваше внимание, уважаемые аколиты, что я не являюсь крупным функционером Администраторума, и своей волей продавить ту или иную идею не всегда могу. Хотя, откровенно говоря, мне подобная мысль в голову не приходила. А вот виновность шестеренок активно муссируется всеми, кто знает про цель их миссии. Но… - он помолчал, подбирая слова, - наши друзья в красных робах отказались делиться какими-либо сведениями о ходе и результатах раскопок, на словах заверив губернатора, что уж они-то к этому непричастны и, напротив, требуют решить проблему, препятствующую мирному ходу исследований. Как минимум, священными механизмами они пытались узнать, что происходит внутри. – Соломон нелепо дернул плечами – этот жест, видимо, у него сходил за их пожатие. – Не вышло, и они свернули работы, предпочтя посылать обращения по инстанциям.
  Подозрительных и заметных лиц я, само собой, проверил: как местных, так и новоприбывших. Ответ – нет. Эльдерн не был культурным центром и даже поместий в черте города не имел, так что все пропавшие, за исключением техножречества, местные. Если кто-то и прибыл, то сделал это нелегально и весьма умело, и я об этом не осведомлен.

  Встрявшую же в неторопливую беседу Ярру мрачный, как похоронная команда, адепт наверняка бы испепелил взглядом, если бы умел. Когда он ответил ей, то скрежет его и без того неприятного голоса стал походить на звуки рассыпавшегося гравия:
  - Уважаемая, я обеспечу вас этим, если потребуется. Но, полагаю, более разносторонне развитые коллеги ваши смогут сами понять, что требуется. Спасибо. – последнее слово прозвучало почти как «заткнись».

  Святой отец тоже удостоился попытки нормального общения, хотя Соломон и обращался к нему всего лишь как к аколиту, а не как к тому же и представителю Экклезиархии. Но для постоянно кривящего губы ван Дайка и это было прогрессом.
  - Во-первых, уважаемый, уничтожение, равно как и обстрел города, ветированы механикус. Во-вторых, на планете артиллерийские батареи, кроме законсервированных, отсутствуют. Попытки минометного обстрела и обстрела из ручного оружия привели к оставлению соответствующих следов, которые подтверждаются визуальным осмотром.
  Так как феномен, как вы его назвали, не классифицирован, подобные экстраординарные меры не предпринимались. Населению объявлено, что город взят на карантин – без объяснения причин. Также распускаются слухи о случайной активации ареотехнического защитного контура, который пока что не удается снять. Волнений среди простых граждан избежать удалось. И снова напомню, аколит, что я за подобное решение не отвечаю. Не считайте, что я складываю с себя ответственность, пустив все на самотек: это действительно не в моей власти, а планетрарное правительство не собирается совершать действия, могущие помешать дальнейшему развитию Батавии.

  - Также я хочу… - начал было «стаци», как Ярра, одновременно с его словами, задала новый вопрос. Соломон скрипнул зубами и процедил. - Таких указаний я не получал. Так вот, уважаемые аколиты, также я хочу вас предостеречь от публичной демонстрации своего статуса: полагаю, вас постараются втянуть во внутренние дрязги вокруг губернаторского дворца, и вместо решения поставленной перед нами задачи вы будете бежать на месте.

За свою достаточно долгую уже жизнь Иштван Маченко принес много жертв во благо человечества. Одной из этих жертв был покой.

С самых первых дней службы Иштвана в Святых Ордосах чувство тревоги, иногда под личиной разумной лишь бдительности, а иногда и в форме животного всепоглощающего ужаса, не покидало его разум. Почти каждое мгновение жизни его оно таилось там, где-то в темном уголку сознание, нашептывая о мириадах опасностей, грозящих агенту Святого Трона, о грандиозной ответственности, лежащей на его плечах. Иштван привык к этому своему вечному спутнику, сделал его даже частью своего естества просто в силу необходимости сохранять рассудок. Но все же... До сих пор аколит искренне наслаждался каждой возможностью если и не изгнать тревогу с задворок своего разума, то хотя бы усыпить ее на краткий срок, погрузить в дрему уверением в том, что сейчас от его действий ничего не зависит и он может наконец расслабиться. Такое случалось обыкновенно тогда, когда по телу проходил такой уже знакомый, но все еще слегка неприятный трепет, сообщающий о том, что космический корабль только что покинул материум и погрузился в глубины варпа.

Иштван Маченко любил варп. Наслаждался пребыванием в нем и искренне ждал возвращения после долгой разлуки. Варп, пожалуй, был его домом, ведь что есть дом, если не место, где человек может позабыть о своих тревогах и насладиться покоем?

Другие боялись варпа, знал Иштван. Малые умы трепетали пред ним суеверно, будто чувствуя, что не должно им, неразумным, летать среди звезд. Умы великие наоборот, знали слишком много, но не находили в себе сил обуздать собственный разум, разыгрывающий вновь и вновь в чертогах своих страшные сцены последствий контакта незащищенного человеческой души и плоти с океаном имматериума. Иштван же знал одно: поле Геллера может подвести его, но точно также может подвести его и двигатель гелликоптера, и система обеспечения продовольствием улья, каждый из которых, как известно, всегда в 3 пропущенных приемах пищи от хаоса. Он не имеет контроля над всем этим, а значит не должен испытывать беспокойство, не должен искать лишней информации об этом. Презрение к лишнему, чрезмерному знанию было щитом его. А потому на борту "Надежды Святого Домитиуса" он позволил себе расслабиться и насладиться путешествием, во время которого все беды и проблемы мира оказались отделены от него завесой между материумом и варпом.

Долгий полет Иштван коротал за беседами с другими пассажирами, чтением в корабельной библиотеке и многочасовыми визитами в прекрасную купальню, оборудованную на борту. Всем он этим искренне наслаждался и находился вечно в приподнятом настроении. Особенно он сошелся с корабельным священником, отцом Никомедом, дружеским дебатам о великом множестве различных вопросов с которых он посвятил бесчисленные часы. Магистра Ильмари Хямялайнен же отец Иштван решил культивировать в качестве контакта, скорее, правда, из праздного интереса, нежели искренней надежды воспользоваться им когда-то в будущем. Пользуясь долгим полетом, Маченко принялся втираться в доверие к своей цели, вытягивая из того все доступные ему познания о политике Батавии и щедро сыпля намеками на то, каким ценным союзником он сам может оказаться для новоиспеченного магистра Администратума. Для этой цели Иштван даже разработал сносное на первый взгляд прикрытие, согласно которому он направлялся на планету для того, чтобы стать неофициальным медиатором в одном из бесконечных споров о церковной десятине между местными ветвями Адептус Администратум и Адептус Министорум. Эту историю он и скармливал крохотными порциями Хямялайнену, дабы не дать тому потерять интерес.

Был на борту "Надежды" еще один попутчик, спутница Иштвана, сестра Саломея. В первые дни полета он и вовсе позабыл о ней, но только лишь до тех пор, пока не обнаружил ее без сознания в часовне. Опасаясь уже, что случилось то, чего так боялась сама Саломея, - кратковременное нарушение работы поля Геллера - Иштван пришел в тихую ярость от того, что госпитальерка довела себя до потери сознания сама. Приведя ее в чувства парой оплеух и отправив на медицинский осмотр, он зарекся не спускать с неразумной девчонки глаз. Все же ее мозг был слишком ценным активом, подвергать который риску она не имела никакого права.

На следующий день после происшествия Иштван мягко извинился перед Саломеей за то, что вынужден был ударить ее, а затем произнес долгую речь-проповедь о том, что ее стремление столь истово молиться сейчас проистекает из гордыни и страха, а оттого не угодно Императору. Вместо этого же она должна всецело посвятить свои силы подготовке к предстоящей миссии, а если же сделать прямо сейчас что-то полезное невозможно, по меньшей мере надежно хранить свое принадлежащее Императору здоровье и энергию, а не разбрасываться всем этим напрасно, ради показной только набожности, что суть греховна.

Чтобы помочь Саломее воздержаться от разрушительного для ее же самой поведения, Иштван охотно отвечал на все ее вопросы потом, делясь с нею многочисленными (зачастую на месте же и придуманными) историями о его путешествиях по Империуму.

***

Полет был долог, но не бесконечен, а потому Иштван вновь был вынужден спуститься на грешную почву очередной заштатной планетки и погрузиться в дела Святых Ордосов. После краткого знакомства с агентом ван Дайком он вместе с сестрой Саломеей остался ожидать еще двух своих коллег, которые по словам ван Дайка должны были скоро явиться. Иштван остался задержкой весьма недоволен и только скривил губы, провожая взглядом удаляющегося Соломона. Затем поправил свою белоснежную (под цвет сутаны) шляпу-галеро и обернулся к заходящему местному светилу, за заходом которого он мог наблюдать сквозь стекла зеркальных солнцезащитных очков.

Когда солнце уже зашло, а долгожданные коллеги-аколиты все же прибыли, Иштван одним плавным движением снял бесполезные уже очки и зацепил их за ворот сутаны. Затем степенно кивнул.

- Отец-исповедник Иштван Маченко.

Один из подошедших, солдат по имени Кассий, попросил благословения. Иштван сотворил эффектное, за десятки лет отточенное знамение Аквиллы и произнес хорошо поставленным голосом:

- Император благословит, сын мой.

В машине же, когда тот самый солдат вдруг предложил ему палочку лхо, святой отец оживился. Разумеется, курить лхо священнослужителям было запрещено, однако подобными запретами Иштван пренебрегал даже до то того, как поступил на службу в Инквизицию.

- Ты ведь не будешь против, сестра? - любезно осведомился Маченко у сестры Саломеи, однако папироску из рук сержанта принял не дожидаясь ответа.

- Вы позволите, сержант... - Маченко закурил от зажигалки Кассия и с большим наслаждением затянулся ароматным дымом лхо, - Благодарю!

Воистину, лишать агентов Его малейших отдохновений посреди праведных трудов суть есть покушение на эффективность работы Святых Ордосов, а значит и преступление против Императора, Империума и всего человечества.

***

Иштван устроился в кресле, закинул ногу на ногу и достаточно долго молчал, пребывая в задумчивости. Только приподнял брови и одобрительно покивал, когда комиссар Гессер предложил отправить в город астропата. Затем недовольно сморщился в ответ на слова Ярры.

- Или варп! - добавил он громко еще один пункт в список возможных сред, предложенных дикаркой.

- Если же все так просто, как полагаете вы, достаточно будет просто направить в город еще одну роту. Или две. Или три. Сколько потребуется. Это можно сделать в любой момент и для этого нет нужды отрывать аколитов Святой Инквизиции от расследований.

Иштван повернулся к Соломону, не дожидаясь ответа.

- Позвольте, еще одна мелкая деталь... Не пробовали ли, скажем, обстреливать город из минометов или артиллерийских орудий? Видны ли следы разрушений с воздуха?

Он выслушал ответ и покивал.

- Но это мелочи... Скажите, прошу вас, как и где координируются действия местных властей и присутствующих на планете Адептус относительно произошедшего? Организованна ли блокада города? Как случившиеся освещается в средствах массовой информации? Я полагаю, исчезновение целого города трудно скрыть - его нужно как-то объяснить.

- Ну и остается вопрос классификации... Вы, если я правильно понял, полагаете, что феномен не имеет психическую природу? Возможно... - Иштван пожал плечами, хотя почти и не сомневался, что природа случившегося носит именно психический характер, - Но отбрасывать такую вероятность совсем, однако, было бы неразумно, не правда ли? Ведь может возникнуть необходимость, как того требует Лекс Империалис*, ликвидировать всех возможных свидетелей несанкционированного психического феномена... Которых, я полагаю, весьма много. Какие-то мероприятия по подготовке к подобному уже начаты? Составлены ли списки потенциально подлежащих ликвидации? Созданы ли лагеря для их изоляции и последующего уничтожения? - тут отец Иштван тепло улыбнулся, словно извиняясь перед ван Дайком, - Это рутина, да... Но согласитесь, рутина весьма важная.

  – Да ладно, шеф, чего вы так, мы ж там быстро! Зашли и вышли, операция на двадцать минут! И вернемся однорукого этого ловить. Сделаем его еще и одноногим, одноглазым, а потом и безголовым, гы-гы! – так Горилла прощался со своим начальством, поправляя гранатомет. Рамона была хорошим начальством: не без закидонов (чем одной амасек хлестать из горла, могла бы и команде налить), но и не без разумения. Без этого вот: "Вы должны тут подохнуть потому что... а хер его знает, почему, но в итоге все должны тут подохнуть! Такова воля Его!" Как говорил один капитан (его, правда, потом расстреляли): "Солдат не надо жалеть, но их надо беречь." Вот золотые-то слова, в устав бы их бахнуть! А уж агентов-то тем более – их по десятине сотнями не завозят. А Рамона это умела: "Тут вам такое снаряжение подойдет, здесь передохните, там голову под молотки не суйте, а вот здесь работаем на полную, ребятки!" Понятно, что когда так вкладываешься в людей, а потом их отбирают в формате "дай погонять на задание, с которого рота штурмовиков не вернулась", это задевает за живое. Всё понятно.
  У него у самого на душе тоже было не особо роскошно – приказ есть приказ, но кто обрадуется, когда, можно сказать, уже разгрызенную кость из пасти вырвали? Да никто.
  Поэтому на погрузке Кас скорчил торговцу страшную рожу: хер его знает, чего он там хотел, вот пусть больше нихера вообще не хочет!

***

  Находиться вдвоем с Комиссаром для гвардейца, даже и бывшего – это всегда как быку ходить под ручку с мясником. Нет, конечно, Гёссер был не такой, как большинство, и всё такое, да и Кас уже не в гвардии... но это давно на подкорке, иначе ты был бы дохлым. Тут как со снарядами: слышишь свист – ты же не думаешь, что это там за снаряд такой, ты прыгаешь в укрытие и держишь ухо востро. А видишь фуражку комиссара: тем более не думай, что он там за комиссар, а держи оба уха востро! Комиссар – это существо, определяющее: твои проступки – просто раздолбайство, за которое сержант сдерет с тебя шкуру, или же измена, за которую с тебя снимут голову. Вот ты не поприветствовал офицера должным образом – и это залёт. А если не поприветствовал комиссара – это уже без пяти минут мятеж. Ну, и так далее.
  Поэтому хоть там Гёссер был сто раз прекрасен и обаятелен, в бутылку не лез, всякой глупой херни не требовал (опять же, с чего бы? Сейчас-то они оба аколиты. Но всё равно вот ждешь невольно!), Кас в его присутствии расслабиться не мог. А так бы расслабился! На хартистском корабле всегда дисциплинка пожиже – идет судно по маршруту и идёт. Здесь зашли на борт одни, там вышли другие, всем на всех, в общем, по барабану. Всегда найдётся, кому рыло начистить и из-за чего, а корабельная полиция – это не флотская служба безопасности и не арбитры: ты им не скажешь даже, а так, намекнешь, по чьему приказу летишь, и они живо отвалят.
  Кас всё же не удержался и в Нью-Арке отгулял в баре за время погрузки-выгрузки "в форсированном темпе". Там у него состоялся в частности такой диалог с какими-то мутными типами, старательно изображавшими отработавших смену разгрузчиков:
  – А ты кто? Ты дреанец что ли?
  – Слышь, времени мало. Давай без этих, а сразу пойдем-выйдем!
  И пошли! И так у него появились следы побоев на роже и два "конфискованных" грамма "слота" на кармане. Конечно, одному на такие виражи заходить опасно, но Гёссер – человек умственного полёта, его в бар морды бить не потащишь – а ну как по голове получит? И с кого тогда спросят? К тому же, он своим прикидом распугает всё живое, и придется тупо пялиться на голо-графику и бухать. А это скучновато.
  Но в общем, справился и один. Только и тут вышел облом – "слот" же сам по себе не даёт ощущений, он так, усиливает только, в зависимости от того, что вокруг происходит. А так... что на чартернике происходило? Да ничего, опять же, рядом с Гёссером бузить настроения не было. (А вот было бы ещё полграмма пыльцы, даже пусть совсем чуть-чуть - и вот это вот было бы дааа!) А так-то че? Поэтому Кас решил не упарываться им без толку, а отложить про запас. Зато в очередной раз порадовался, что работает на инквизицию. Если ты – частное лицо, тебя любой арбитр перетряхнёт и даже если не упрячет, то всё заберёт. А тут в случае чего говоришь: "Для задания нужно, не имею права разглашать," – и всё, никто интересоваться не будет. Подумаешь, че там, два грамма!

***

  Кас знал, что они будут работать не вдвоем, но не знал, с кем именно. А тут на тебе: священник с такой образиной и такими одеждами, как будто он с иконы сошел и пошел, благославляя, и сороритка с красными глазами и синей кожей. Что это значило, Горилла был не в курсе, но ничего хорошего. Раз в бой посылают клириков, значит, только молитвы и помогут.   Десантник поддернул рюкзак, подошел с почтением и сложил ладони поверх толстого армапласта нагрудника:
  – Сержант Кассий, – нарочно пробасил он, как и положено сделав рожу кирпичом. – Благослови меня, отче!
  Лучше священник, чем дикарь какой-нибудь! А то у других инквизиторов всякие есть.
  Поэтому позже в машине, закуривая лхо от своей зажигалки, на которой был вытравлен крылатый череп с цифрой 76 на лбу, а под ним скрещенные молния и лазган, он спросил у Маченко:
  – Папироску, не?*
  Кто их там знает, чего им можно, а чего нельзя, пусть сами разбираются.

***

  Но дикари, как оказалось, тоже были, целых два! "Прямо вот накликал."
  Да, вон оно что. Видать собрали кого можно. А впрочем, хер его знает, может, есть в этом какой-то смысл, о котором ему не сообщили.
  – Я сержант Кас, а это комиссар Гёссер, – представил он старшего по званию. Ну, не старшего в данный момент. Но как бы всё равно старшего. "Смотри выше", как говорится. Он оглядел дикарей. Оба с клинками, оба вышли ростом, оба русоволосые, кареглазые. У девки хотя бы козлиной бороды не было, что выгодно отличало её от напарника. Ну, помимо... помимо прочего.
  – Вы че, брат и сестра что ли? – осклабился он, радуясь догадке.
  Но болтать было особо некогда, так как их невеселый проводник начал свой инструктаж.
  Инструктаж, твою мать!
  "Полнота, блядь, означает пустоту" – вот прямо хотелось встать и спросить: "Лысый, ты сам понял, чего сказал, а?"
  Горилла, раздражаясь, почесал за ухом. Потом наклонился к Гёссеру и шепотом спросил:
  – А че значит в "физическом вакууме"? У меня пустотного костюма нету с собой. Может, спросить его?
  Вакуум какой-то. Хрень какая-то.
  – У меня вопрос! – поднял он руку, когда ван Дайк ответил бородатому. – Там, говорят, рота штурмовиков пропала. Ну, целая рота. Я это... спросить хотел. А че они, на тросе никого послать не попытались? Зашел человек за угол, а как перестал по микробиду отвечать, так его и вытянули обратно. Не? И это... сколько там человек-то их было? И какое оснащение?
  Про трос вообще-то он придумал не сам: это была мысль Рамоны, озвученная инквизитором между другими умными мыслями, которые Кас сейчас вспомнить не мог. А запомнил почему-то именно про этот гребаный трос. Но звучало логично.

– Не думаешь, что есть что-то странное в этом... – тут сир Гравель, близкие знакомые коего знали что это его "парадное" имя и сам по себе, он ни сир и не Гравель, в общем шаман в очередной раз убедил всех в действенности гексаграмматических печатей нанесённых ему на уста ещё при путешествии на Святую Терру, которые и заставили его споткнуться на имени демона, пусть даже это была кличка никак не связанная с настоящем "именем" того монстра что они оставили на Эклипсисе. – ... деле, том что мы оставили позади? – гладко, как мог, закончил он свой вопрос почти не заикаясь, в один из дней изоляции после прибытия.

Обращался он, конечно, к Ярре, единственной коллеге, что была с ним один на один до приезда, тех избранных, что собрал инквизитор МакАльпин из разных миров обширного сектора здесь. Вообще-то, обычно среди аколитов было не принято обсуждать незаконченные "дела" инквизиции, в которых они участвовали (и, если уж на то пошло, к законченным это относилось в той же самой мере!), но псайкер занимавшийся какими-то своими медитациями или тренировкой с мечами, большую часть суток, вдруг решил все же поднять эту тему. Видимо она мучала его уже давно и даже на пороге нового, опасного, как наточенной лезвие, задания он все ещё возвращался мыслями назад, в душные джунгли.

Прием оказанный ему местным агентом оставил его то ли равнодушным, то ли полностью его устраивал, сложно было сказать точно, так как Грак никак это не комментировал в своей молчаливой манере. Да и все дорогу от космопорта он тоже молчал, кивая лишь иногда в ответ на указания и чуть улыбаясь в ответ на вопросы. А вот то что было до взлета с базы "Альфа" не давало покоя.

Вообще, конечно, стоит описать этого самого человека неспособного без запинки выговорить слово "демон" сколько попыток ему не дай. Иногда это было просто таки курьезно. На кону души людей, а один из доверенных людей стоящий по левую руку от Золотого Трона цедит "па-па-ра-а-ак-ля-тие д-де-де-мм-о-нн-ов" пока собравшиеся вокруг него напряженно вслушиваются в этот запинающийся "шифр" аля деревенщина с агромира впервые попавший в столичный собор и пытающийся описать впечатления обуявшие его дух. Но это ладно. Первое что стоит упомянуть, не его манера речи – в остальное время более менее нормальная, ну насколько вообще могут быть нормальны слова у дикарей из какой-то Императором забытой дыры. Первое — это его борода и внешность бандита из подулья. Серьги в ушах, шрамы через всю рожу. Если бы не худая фигура, да посох украшенный знаками принадлежности к Астра Телепатика и множеством печатей чистоты, с которым он почти нигде не расстаётся, то узнать в нем одного из санкционированных псайкеров было бы довольно сложно. Лицо пышет здоровьем и дикостью первобытных миров. Костяшки кулаков огрубевшие от драк, мозолистые ладони фехтовальщика, этот его пронзительный взгляд. Нет, не тот что отличает телепатов и прочих обычных псайкеров, это совсем другой взгляд. Напористый и даже самодовольный, нахальный вызов читаемый в нем. Но так бывает не всегда, в храме, например, он кроток и его глаза отражают лишь пламя истиной веры. Собственно Гравель способен вести себя как подобает и часто этим занимается молчаливо наблюдая со стороны за событиями, редко роняя веское слово другое. Но первое впечатление он производит странное, согласны? Его, истертая на сгибах долгим использованием, армейская плащ-защита усиленная кевларом все ещё выдает высокое качество использованных на неё материалов, в то время как ботинки и серая роба словно для контраста поражают небрежностью. Ещё и мечи на поясе. Их два и оба словно произведения искусства валяющиеся посреди улицы в грязи, ножны - украшенные ликами святых, словно бы порицающее смотрят лучшие люди на то как их используют: без должной заботы и великолепия. Если отвлечься от первого впечатления, то видно конечно что одежда и снаряжение держится в порядке, не идеальном, но достаточно ревностном. Взглянуть хотя бы на свежие блестящие печати чистоты, которые регулярно сменяют собой старые, потрескавшиеся.

***

Заняв одно из кресел и скромно прислонив свой посох к нему же, Ральтус прикрыл глаза некоторое время размышляя над словами собравшего их своим астропатическим запросом ВанДайка(так Граку почему-то было легче произносить и запомнить это имя). После чего произнес полуприоткрыв веки и глядя куда-то в сторону агента, но не прямо на него:
– Как вы оцениваете, сколько времени у нас есть на подготовку к проникновению? Прошло уже достаточно много дней с тех пор как возникла эта... ситуация... – псайкер постарался не вставлять обычные для него словечки вроде "типа" или "короче", характерные для его родного диалекта и местами заполнявшие нишу слов-паразитов в его речи на готике, от чего наверное казался изрядным снобом подбирающим каждое слово словно часовщик детали.

– Сколько уже всего было попыток? Если у вас есть даже простые подозрения, мне бы хотелось их услышать. – после чего вздохнул, перенося внимание на остальных аколитов. Если кто-то будет возражать, ему останется лишь отступить. Это совсем не его "епархия" – подготовка и планирование операций.

Гравель Ральтус, Ярра

Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить.
(1 Петр.5:8)

  Если послушать любого завсегдатая портового кабачка, если открыть очередной номер комиксов, что распространяются среди неграмотного населения ульев, то можно будет предположить, что агенты Трона, преследующие разнообразные темные и злые силы, всегда таятся в тени, действуя исподволь и под прикрытием, объявляя свою сущность или перед самым страшным противником, или уже после победы. И в целом будут правы: часто так и бывает. Но иногда на долю аколитов выпадают задания, где от них требуется только прямота и мастерство боя.

  Одна из таких миссий выпала на долю ячейки дознавателя Мордекая – огриноподобного верзилы с какого-то дикого мира. Сам дознаватель производил впечатление груды мяса с лицом, не обезображенным печатью интеллекта, однако это была лишь маска, под который скрывался умный и хитрый человек, который привык решать проблемы равно как силой разума, так и мощью кулаков. Группа Мордекая была отправлена на первобытный мир Эклипсис, где уже несколько лет длилась компания против аборигенов, в один далеко не прекрасный день решивших, что Император – Бог ложный, а те создания, к алтарям которых клали требы их далекие предки, и есть истинные владыки мира. В непролазном переплетении лиан, окруженные сонмищем москитов, атакуемые змеями и иными хищными тварями, страдающие от болезней и адской жары, гибнущие в засадах и на ловушках, солдаты карательной экспедиции несли огромные потери, шаг за шагом очищая мир от скверны. Слишком медленно – по мнению некоторых.
  Завязшие в джунглях и болотах полки требовались в других местах, и Теронский Конклав, по согласованию с Департаменто Муниторум субсектора, выделил несколько групп аколитов для уничтожения лидеров новой веры и тех демонов, что были призваны в реальный мир. Людям МакАльпина выпало одно из самых сложных заданий – отловить варпово отродье, которое гвардейцы называли «Попрыгунчиком». Бесформенная тварь, передвигающаяся молниеподобными скачками, обожала набрасываться на экипажи танков и огнеметные батареи, в несколько ударов сердца вырезала наблюдательные посты и командные центры и вносила настоящую сумятицу в ряды воинов Его.

  Первый месяц охоты оказался бесплодным: хотя аколиты сумели убить нескольких младших жрецов, поддерживавших стабильное пребывание Попрыгунчика в том или ином секторе, ни до самого демона, ни до его истинного хозяина добраться не удалось. Был разработан новый план, основная тяжесть которого должна была лечь на плечи одного из самых метких стрелков – ассасина Роха: его верный арбалет, бесшумный и снаряженный намоленными отцом Виссарионом болтами, должен был положить конец бесчинствам демона. Гравель должен был прикрывать стрелка, сам Мордекай, Ярра и еще несколько бойцов – отвлечь чудовище, но астропатическое послание от инквизитора МакАльпина помешало немедленной реализации идеи.
  Кеннету требовались люди на новую миссию, выглядящую куда более самоубийственной, чем все предыдущие. Мордекай должен был направить на никому неизвестный далекий мир Батавия двоих из троих упомянутых инквизитором аколитов: Роха, Ярру или Гравеля. Матерясь на чем свет стоит, но не смея перечить начальству, дознаватель, скрепя сердце, избрал псайкера и рукопашницу, надеясь, что и имеющегося состава хватит на устранение зловредного Попрыгунчика.
  Ячейка, донельзя расстроенная приказом, попрощалась со своими друзьями, провожая их словно на охоту в далекий лес: все, как один верили, что могучие силы шамана и верный клинок девы-змеи помогут им одолеть любую опасность, проистекающую что от рук человеческих, что от демонических козней. Старый убийца, известный всем под прозвищем Маленький Большой Бык, поведал всем, готовым слушать, одну из сонмища своих историй, похожую на предстоящее задание уходящих: там виной всему был колдовской туман, оградивший деревню, и малефик, который питался душами запертых людей.

  Спустя несколько дней мужчина и женщина, покинувшие переплетенное буйство зелени и прибывшие на тыловую базу «Альфа», взошли на борт старенького транспортного корабля «Bellerophon», что был приписан к экспедиции как судно снабжения, непрестанно курсируя между Эклипсисом, Раджой, Селеной и Батавией. Полет прошел без особых проблем, хотя постоянный скрип обшивки и периодически сбоящий с мерного гудения на надсадный кашель шум двигателей мог немало испугать непривычных к этому пассажиров. Как бы то ни было, к назначенному сроку корабль вышел в реальный мир на орбите Батавии. Пришвартовавшись к орбитальным докам, он застыл громадой сонного зверя, а немногочисленные пассажиры, среди которых были два аколита Святой Инквизиции Его, покинули борт.

  Судя по всему, местный представитель Ордосов был оповещен об их прибытии, так что встретил Гравеля и Ярру внизу, на поверхности планеты. Долговязый мужчина, выглядевший так, словно его долгие годы морили голодом, представился Соломоном ван Дайком и, продемонстрировав аколитам знак своих полномочий, попросил проследовать за ним. Пройдя утомительную и долгую процедуру регистрации новоприбывших и ответив на стандартные вопросы, новоприбывшие покинули космопорт и на принадлежащем стационарному агенту каре отправились в столицу.
  По дороге до Грюндерна виды из окна были самыми пасторальными: высаженные на обочине аккуратные деревца, простирающиеся в обе стороны широкие разноцветные поля, кажущиеся игрушечными беленькие деревушки на невысоких холмиках, многочисленные изящные мостики через журчащие речки и ручейки. А вот в самой столице природой и не пахло: фактически, это был полноценный улей, только пока еще в миниатюре, со всеми плюсами и минусами, свойственными такому огромному скоплению людей, добрая четверть из которых большую часть дня чистого неба над головой и не видит. Все окраины стремительно расширяющейся столицы были превращены в одну сплошную стройку, да и ближе к центру то тут, то там можно было увидеть, как гигантские краны под присмотром техножрецов поднимают тяжеленые блоки.
  Но даже строительство не спасало город от перенаселения: смена варп-маршрутов и близость к орбитальному порту закономерно привела к тому, что на поверхность планеты прибывало все больше и больше людей, и теперь на улицах было не протолкнуться, а в глазах рябило от одежд уроженцев разнообразнейших миров Империума. Плохо для местных, кроме тех, кто зарабатывает на гостях Грюндерна, и хорошо для аколитов: в такой толпе на них никто не обращал внимания.



  Ван Дайк, неразговорчивый и мрачный, на все вопросы отвечать отказался, сообщив, что доложится, когда прибудут все аколиты. Пересекши город насквозь, он оставил агентов в маленьком домике, выходящем окнами на узкий и неглубокий, курица вброд перейдет, канал. Район, в котором поселились гости Грюндерна, еще не подвергся глобальной урбанизации, и состоял в основном из небольших частных жилищ, окруженных опрятными зелеными лужайками.
  Все объяснения Соломона сводились к простому: магазин продуктов там, дорога в центр там, морды прохожим не быть, амасек не пьянствовать и вообще стараться лишний раз носа наружу не показывать. Не то, чтобы ожидалось какое-то противодействие, да и вряд ли кому-то было дело до новоприбывших, но береженного, как известно, Император бережет, а за небереженного на упокой души молятся. Процедив все это, мужчина отбыл восвояси.
  На ближайшие трое суток аколиты оказались представлены самим себе, пока наконец в одну из теплых ночей, когда на бархатной глади неба засеребрились гвоздики далеких звезд, а добропорядочные соседи готовились отойти ко сну, не послышался рев двигателя и у ворот не остановился еже знакомый серый кар ван Дайка. Стационарный агент прибыл не один – помимо него, в авто было еще четверо пассажиров.

Кристобальд Гёссер, Кассий Каллахан

Но теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму: а у кого нет, продай одежду свою и купи меч… Они сказали: Господи! Вот, здесь два меча. Он сказал им: довольно.
(Лк.22:36,38)

  След таинственного воина с вопящим мечом, прошедшего уже через три системы, оставляя после себя в городах и весях смущение умов и душ, затерялся было среди высоких шпилей Селены, но группу дознавателя Рамоны Кастильо это не остановило. Долгие поиски завершились коротким и жестоким боем в особняке лорда-префекта Ипполита Нордстрема, стоившим жизни сразу двум аколитам и доброму десятку арбитров. Лорд-еретик и его присные предстали перед трибуналом, но неуловимый враг, попавший в организованный Гёссером и Каллаханом огневой мешок, хоть и лишился левой руки, сумел скрыться.
  Следы нечестивца, в очередной раз ускользнувшего от правосудия, вели на станцию Раджа, средоточие торговли и, как говорили, всех пороков. Рамона, упрямая и мстительная, для которой отступник давно стал персональным врагом, уже готовилась отправиться вместе с уцелевшими соратниками в погоню, как получила приказ МакАльпина выделить двух лучших аколитов для выполнения особого задания. Женщина рвала и метала, не собираясь ослаблять и без того поредевшую ячейку, и даже устроила настоящий скандал по астропатической связи, требуя отменить распоряжение. Бесполезно: инквизитор принял решение, и менять его в угоду дознавателю не собирался.
  Вернувшись к своим коллегам, Кастильо, не говоря ни слова, приложилась к бутылке драгоценного кваддиского вина, которое по всем правилам подобало пить, неспешно смакуя каждый глоток и наслаждаясь послевкусием, и только потом не терпящим возражений тоном скомандовала покинуть на сутки базу всем, кроме Гёссера и Каллахана. Только потом, убедившись, что информация не станет достоянием лишних ушей, вручила мужчинам послание от милорда Кеннета.
  А потом последовал вдумчивый построчный разбор сообщения на предмет всех возможных проблем, которые могут случиться на задании: был у женщины такой пунктик – пытаться все заранее предугадать и предусмотреть. Совместным обсуждением решалось, что следует взять с собой сверх нормы, от чего можно отказаться, и о чем следует поинтересоваться на месте. Только спустя почти пять часов, когда дознаватель сочла, что повысила шансы своих товарищей вернуться живыми, она отдала команду на сборы.

  Спустя несколько часов Кристобальд и Кассий грузились на борт небольшого хартистского фрегата «Hope of Saint Domitius». Само собой, под присмотром Рамоны: та делала вид, что без нее никто не разберется, как и куда лететь, а на деле же, и для мужчин это секретом не было, уже заранее скучая и не желая расставаться со ставшими почти что друзьями напарниками. Кажется, на прощание она совсем расчувствовалась, поминутно вытирая глаза и громко ругаясь на вездесущую пыль.
  Но вот прощание подошло к концу, и аколиты вслед за группой инженеров-строителей (также следующих в Остфрисланд, если верить их разговорам) и свитой какого-то расфуфыренного жеманного торговца, умудрившегося даже начать строить шкафоподобному Кассию глазки, погрузились на транспорт. К сожалению, фрегат не следовал напрямую на Батавию: это была только третья точка маршрута, а перед тем аколитов ждало недельное ожидание в опасных, по слухам, доках Нью-Арка, где «Надежда» должна была выгрузить транзитный груз и принять на борт новых пассажиров.
   Но вот наконец долгая дорога завершилась на орбите Батавии. Юркий кораблик, которому требовалось гораздо меньше места, чем здоровенным транспортникам, да еще с таким ушлым человеком во главе, как капитан Билл Страттон, форсировав двигатели, обогнал неторопливый зерновоз и первым причалил к свободной зоне западного пирса. Вместе с делегацией восторженно галдящих архитекторов, большинство из которых впервые спускалось на другую планету, спустились на поверхность Батавии и аколиты.



  После прохождения почти что полукилометровой регистрационной очереди аколитов на земле их встретил смурной и неразговорчивый незнакомец в белых одеждах чиновника Администраторума, представившийся Соломоном ван Дайком, старшим стационарным агентом. Продемонстрированный украдкой знак эти слова подтвердил. Местный резидент кратко уведомил мужчин, что, оказывается, с ними на том же самом корабле прибыло еще двое аколитов, ожидающих сейчас в машине, и толи попросил, толи приказал следовать за ним.

отец Иштван, сестра Саломея

Всё мне позволительно, но не всё полезно; всё мне позволительно, но ничто не должно обладать мною.
(1 Кор.6:12)

  В отличие от спутников своих, отец Иштван и сестра Саломея получили приказание из первых рук. Когда было принято решение, что проверка сообщения ван Дайка будет возложена на подчиненных МакАльпина, помянутые аколиты пребывали на базе Конклава. И тот, и другая были слишком ценными людьми, чтобы использовать их в ординарных миссиях, а посему они фактически выполняли роль резерва и свиты самого инквизитора. Тем более, что госпитальера, хотя и числилась среди людей Кеннета, являлась протеже самой леди Лайнэ Корвалайнен, главы Ордо Маллеус Теронского конклава.
  Пригласив аколитов к себе в кабинет, мужчина, не таясь, поведал об особенностях и странностях задания. Чувствуя, по всей видимости, себя неуютно от того, что, он направляет людей на верную гибель, инквизитор откровенно извинился перед подчиненными за то, что не может сопровождать их: решением леди Корвалайнен ему предназначено другое задание. Кажется, Кеннет, несмотря на то, что уже получил инсигнию, до сих пор ощущал себя дознавателем своей эксцентричной начальницы.



  Через неделю после этой беседы отец Иштван и сестра Саломея покинули расположенную на безымянном астероиде базу Конклава. Их путь лежал через мир-кузню Ноктус к ульям Нью-Арка. Такой, казалось бы, запутанный маршрут был обусловлен одним – секретностью. Магосы имеющейся в их распоряжении информацией не делились, а пассажиропоток на мире-улье был слишком велик, чтобы с уверенностью его контролировать. От Нью-Арка до Батавии они добрались первым классом на небольшом хартистском фрегате «Hope of Saint Domitius».
  Судя по всему, капитан как раз делал ставку на перевозку важных пассажиров, так что полет прошел с максимальным комфортом. Тут была и неплохая библиотека, и купальня с водой, очищенной карнелианскими серебряными камнями, и величественная часовня, за которой присматривал добродушный и велеречивый отец Никомед. Соседние каюты занимал магистр Администраторума Ильмари Хямялайнен, следующий к новому месту назначения: представительный и весьма образованный светский мужчина, способный поддержать разговор практически на любую тему. Будучи человеком воспитанным, целью прибытия своих собеседников на Батавию он благоразумно не интересовался, справедливо полагая, что у Экклезиархии могут быть свои тайны.

  Варп фрегат покинул с филигранной точностью, практически не отклонившись от предполагаемого времени прибытия. После швартовки, когда пассажиры второго и третьего класса покинули судно, за обитателями первого класса прибыл роскошный транспорт, доставивший их к контрольному посту. Очереди, в отличие от общей зоны, здесь не было, так что вскоре священник и госпитальера оказались на поверхности планеты. Там их встретил сам автор письма – Соломон ван Дайк, который, помимо официальной должности в Администраторуме, являлся старшим стационарным агентом на планете. Впрочем, статус этот не подразумевал, что он может командовать аколитами: как максимум, его роль сводилась к советам и оказанию необходимой помощи.
  Уведомив новоприбывших, что вскоре он вернется со второй партией аколитов, ван Дайк провел гостей к своему кару и, вручив Иштвану ключи, нетвердой медлительной походкой отправился обратно. Парковка, на которой остались агенты Трона, была расположена на открытом воздухе, и, с учетом того, что само здание космопорта располагалось на высоком, явно искусственном плато, ничто не мешало насладиться видами нового мира.
  Над головами аколитов раскинулся купол бескрайнего неба столь насыщенно-синего цвета, что контуры пробегающих облаков казались резкими и четкими. Вечерело, и румяный свет заката весело играл на жестяных крышах расположенных на уровень ниже ангаров, расцвечивал яркими красками широкие поля и заставлял нарядно блестеть многочисленные вены рек. Судя по всему, ночь здесь наступала быстро, и прямо на глазах аколитов последние лучи, еще желтее и гуще, уходили по холмам, с трудом карабкаясь по вершинам и оставляя внизу расцвеченные многочисленными фонарями сумерки.

Кристобальд Гёссер, Кассий Каллахан, отец Иштван, сестра Саломея

  Прошло около часа, прежде чем Соломон вернулся, ведя за собой двух мужчин.
  - Вот и все в сборе. – хрипло каркнул он. – Сейчас едем к тем, кто прибыл раньше, и там уже будем совещаться. Всем все понятно?
  Видимо, и сам «стаци» понял, что последняя фраза прозвучала слишком резко, и, чтобы сгладить ситуацию, решил перевести разговор на другую тему. Впрочем, тон его от этого приятнее не стал.
  - Мы поедем не через Грюндерн – там сейчас пробки на дорогах, а в объезд. За безопасность места совещания можете не беспокоиться: я дополнительно ее усилил, и мы будем защищены от любого постороннего наблюдения либо вмешательства. – помолчав, он добавил. – Впрочем, внимание посторонних не предполагается.

  Тяжелый кар ван Дайка двигался в плотном потоке по широкой и хорошо освещенной автотрассе, идущей в объезд стремящегося к небесам будущего улья. Благодаря обилию света желающие могли наблюдать, как за стеклом бежит ровная линия посаженных через равные промежутки аккуратных деревьев, за которыми темнеют равнины полей. Поразительно часто встречались небольшие толи деревушки, толи фермы: изящные небольшие домики красного, реже коричневого цвета с покатыми крышами, прихотливо украшенные контрастно светлой резьбой. Высокие фронтоны – простые либо украшенные всевозможными фигурами – придавали им особое уютное очарование, а широкие окна делали дома светлыми и воздушными. При этом, что наверняка было дикостью для жителей многих миров, какого-либо единого стандарта в строительстве не было: все домики, хоть и были похожи друг на друга в общих чертах, во всем прочем были совершенно индивидуальны.
  Те, кто предпочитает делать выводы на основании увиденного, вполне могли сформировать общее мнение как о Батавии, так и о местных уроженцах, чего нельзя сказать о ван Дайке. Часто по облику авто и его содержимому можно получить немало информации о владельце – но не в данном случае. Большая машина, удобная для передвижения как по дорогам, так и по бездорожью, аккуратная, не битая и не царапанная, была произведена явно давно. В салоне, за исключением иконки в углу стекла, не было никаких украшений – все строго, сухо и формализовано. Можно было бы подумать даже, что авто это – служебное, но вряд ли кто-то представил бы письмоводителю, пускай даже старшему, подобный кар для его личных целей. Да и из редких обмолвок Соломона можно было сделать выводы, что это его машина. Скорее всего, такое, несколько безликое, обличие транспорта было все же вызвано вкусами владельца.
  Интегрированный в машину вокс-приемник настроен был на местную музыкальную волну, и салон заполняли звуки похожей на низший готик, но гораздо более протяжной и мелодичной речи. В ней без труда угадывались знакомые слова, но общий смысл от слушателей пока что ускользал, хотя та же сестра Саломея, например, могла с уверенностью заявить, что спустя несколько часов общения с аборигенами сможет не только понимать, о чем идет речь, но и самой общаться на местном диалекте.

  Спустя несколько часов дороги аколиты въехали в пересеченный сеткой каналов пригород, где в сени деревьев располагались маленькие домики, кажущиеся на фоне яркой громады улья почти игрушечными. Попетляв по узким улочкам, и проехав какое-то безумное количество мостов, ван Дайк остановился перед оградой одного из небольших домиков, в широких окнах которого горел мягкий теплый свет.
  - Приехали. – буркнул Соломон. – Выгружаемся. Пять минут приводим себя в порядок и совещаемся.
  Повернувшись к вышедшим из дома постояльцам, он сварливо спросил:
  - Еще не весь дом разнесли? Ладно, kameraaden, пошли в гостиную, а там уже все обсудим.



Гравель Ральтус, Ярра, Кристобальд Гёссер, Кассий Каллахан, отец Иштван, сестра Саломея

Не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть. Вот, диавол будет ввергать из среды вас в темницу, чтобы искусить вас, и будете иметь скорбь дней десять. Будь верен до смерти; и дам тебе венец жизни.
(Откр.2:10)

  Через некоторое время аколиты и стационарный агент собрались в обширной светлой гостиной, занимавшей почти весь первый этаж. Задернув воздушные бежевые шторы, они отгородились от непрошенных взглядов, а после активации сферы тишины – и от возможного прослушивания. Тихо потрескивающие дрова в бело-голубом изразцовом камине служили скорее для создания атмосферы, чем для света и тепла: отделанное светлым дубом помещение с белым потолком освещалось аккуратными настенными лампами, дарящими уютный рассеянный свет.
  Сам ван Дайк расположился в кухонной части, за широким обеденным столом, нарочито массивным и грубоватым. Отодвинув все стоявшие напротив тяжелые высокие стулья с резными спинками в сторону, чтобы ничего не мешало обзору, он оставил агентам возможность занять расположенные у камина глубокие кресла и мягкий диван, стоящий напротив широкого голопроектора с аккуратно встроенной в панели стереосистемой. На журнальном столике с вогнутыми ножками стояли в белой вазе желтые и красные цветы, смотревшиеся самым ярким пятном в сдержанном помещении: даже висевшие на стенах пейзажи были в пастельных тонах.

  Сложив перед собой руки и переплетя пальцы, старший стационарный агент на Батавии обозрел собравшихся перед ним тяжелым взглядом, словно начальник, собравшийся учинить разнос нерадивым подчиненным. Но вместо этого сказал:
  - Уважаемые агенты, благодарю, что откликнулись на мое сообщение. Я постарался изложить ситуацию максимально полно: к сожалению, эта полнота на деле означает пустоту. За прошедшее с момента отправки доклада время ситуация не изменилась ни в лучшую, ни в худшую сторону: Эльдерн по-прежнему находится в информационном и физическом вакууме, связи с ним нет, и новые попытки проникнуть в город успеха не принесли: никто не вернулся. Даже установленные техножречеством рекордеры не зафиксировали в городе ни движения, ни звука.
  Из новой информации: после пересечения границы люди, зайдя за первый же угол и пропав из зоны видимости, исчезают навсегда. При этом параллельная съемка сверху никаких передвижений не фиксирует в принципе. Планетарными авгурами выявлено, что никакого внешнего воздействия на Эльдерн нет, и с высокой вероятностью можно предполагать, что и не было.
  Если есть какие-то вопросы – спрашивайте. Если я могу оказать какую-либо помощь – говорите. Я слушаю.
  Продолжая держать пальцы сплетенными – хотя руки слега подрагивали – Соломон откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на аколитов.

Книги

- Марк Твен, "Приключения Гекльберри Финна". Отличная энциклопедия жизни довоенного Юга, написанная аутентичным языком. Очень рекомендую, только читайте обязательно не сокращенную версию.
- Чарльз Портис "Железная хватка". Эта повесть — лютый, бешеный маст-​хэв. Да и фильмы по ней сняли отличные, что старый, что новый, но о нем отдельно напишу. Главные герои – деловая девочка, едущая мстить за отца (повествование идет от её лица), федеральный маршал, в прошлом контрилловский головорез, и техасский рейнджер. Прекрасная книга, чтобы почувствовать дух времени.
- Уильям Фолкнер. "Непобеждённые". Еще одна повесть, написанная аутентичным языком. Там начинается во время войны, а заканчивается на послевоенном Юге.
- Зейн Грей "В прериях Техаса". Тягомотный роман об охотниках на бизонов, практически производственный. Он скучноватый, но дает понять, что из себя представляла эта адова работенка.
- Брет Гарт "В приисковой глуши". Повесть о молодом учителе среди калифорнийских обрыганов. Если кто будет обретаться в Калифорнии – самое то. Брет Гарт жил и писал в интересующее нас время, поэтому хотя писатель он специфический, ознакомиться с ним небесполезно.
- Кормак Маккарти "Кровавый Меридиан" - действие происходит слегка до событий нашего модуля (в 1840-х), но написано так круто, что не могу не порекомендовать. Вот отрывок оттуда про нападение индейцев:


Для Драага (ну и для остальных тоже, просто у него как раз ковбой):
- Луис Ламур, "Конагер". Я не очень люблю Ламура, потому что персонажи у него плоские и прямолинейные. Но вот "Конагер" — отличная повесть. Может, потому что от третьего лица написана, а не от первого? Главный герой - как раз ковбой.
- О'Генри "Маркиз и Мисс Салли". Отличный рассказ о нравах ковбоев!

Пока хватит :).

Насколько подавленно чувствовала себя охотница во время перебежек к дому Шширка, настолько же она приободрилась теперь, когда отряд бросал вызов всему этому крысиному логову. На губах Люсиль мелькала нервная, но живая, искрящаяся усмешка, не предвещавшая ничего хорошего тем, кто теперь рискнёт послать в нее очередную ядовитую стрелу. Усмешка исчезла, когда руады вышли на площадь и стали свидетелями расправы над ещё одним изгоем среди горожан. Люсиль молча кивнула в ответ на возглас Андре - и ее пальцы в кожаной перчатке уже привычно натягивали тетиву лука, поскольку предназначенная палачу стрела уже была приготовлена заранее и только ждала мгновения, когда сорвётся в короткий и смертоносный полет. А это в свою очередь должно было прекратить натяжение веревки, сдавившей горло того маленького бедолаги. "Когда тонкая верёвочка окажется прочнее стальных цепей и петли виселицы..." - вспомнила Люсиль слова из дедовской сказки и на ее лице вновь сверкнула отчаянная улыбка.

Вторая же стрела последовала за первой, но была нацелена в сердце "крысиного короля" - не столько из-за его "королевского статуса", сколько из-за намерения Люсиль не дать ему довершить то, что было начато палачом. Пусть прижмёт свой хвост и держится подальше, пока руады разбираются с его сворой!

Повадки Андре изменились. Теперь он не бредёт рассеянно позади – он движется первым, время от времени предупреждая остальных об опасности взмахом ладони, или выкрикивая отрывистую команду. Теперь он собран, сосредоточен и энергичен – как человек, который прекрасно осознаёт возложенное на плечи бремя ответственности. Мечник проводит отряд по извилистым улочкам, самодовольно усмехаясь каждый раз, когда очередной его манёвр заблаговременно раскрывает западню крыс. И, тем не менее, он не может не сомневаться в правильности принятого решения. Открыто выступив против мнения Керидвен, он навязал отряду свой план, в надёжности которого не мог быть в полной мере уверен.

Поиск шариков на болоте казался мероприятием не только опасным, но и бессмысленным. При других обстоятельствах Андре предпочёл бы держаться от Уайт-Пика как можно дальше, но эта дыра – единственная зацепка в поисках Мерехайна. Руадам необходимо обследовать достопримечательности города и найти очередную путеводную руну. Было бы форменным безумием продолжать исследовать город под постоянным обстрелом. Как более сильная сторона, Андре жаждал схватки – ему импонировало предложение Люсиль. Припугнув как следует крыс, руады могли получить шанс на более спокойное перемещение по грязным и извилистым улочкам города. Ничто не способно припугнуть крыс сильнее, чем явная и открытая демонстрация силы. Ничто не демонстрирует силу более впечатляющее, чем триумфально проведенная генеральная схватка.

Именно поэтому Андре осознанно ведёт отряд к главной площади. Крысы, чувствуя свою слабость, предпочитают тактику бесконтактного боя, нападая и сразу скрываясь. Чем более решительно продвигаются руады вперёд, тем больше шансов спровоцировать крысолюдов на открытую схватку. Улица впереди раскрывается, вливается в площадь. Уже издалека Андре видит там беспрестанное копошение, и усилием воли отбрасывает мысль о том, что мог замахнуться на задачку не по силам. Взяв на себя временное руководство отрядом, он принял ответственность за жизни соратников. В таких условиях он просто не может позволить себе осторожничать, прятаться.

Руады выходят на площадь, и усмешка на губах мечника растягивается сильнее. Он видит толпу, видит возведённый посреди грязи помост, видит мышку в петле и крысиного короля. Это – то сердце города, которое он искал. Именно то сердце города, которое он собирается показательно выжечь. На глазах Андре мерзкое трехглавое чудище вопит, палач в красном колпаке дергает за канат, и приговоренный повисает в воздухе без опоры.

Крысы оборачиваются и смотрят на пришельцев горящими глазками. Пока что в них – злоба, но Андре собирается поселить в глазах-пуговках страх.
– Люсиль! – выкрикивает мечник с задорным смешком, кивком указывая лучнице на помост.
То ли на задыхающегося в петле пленника, то ли сразу на крысиного короля.
– Маэстро Маркус, дайте огня! – ещё одна команда, которую Андре выкрикивает самоуверенно, громогласно.
Он хочет убедить крыс, что пришельцы уверены в своих силах и не боятся.
Хочет дать им понять, что дрожать в ужасе здесь должны только крысы.
– Сейвад, – повернув голову, обращается к мечнику, и первым выходит вперёд.

Андре идёт в полный рост, прямиком к помосту и королю. Обнажая скимитары, он позерски проворачивает каждое лезвие в воздухе отточенным движением кисти. Много лет назад он часами тренировал это движение для того, чтобы красоваться перед девчонками. Сегодня оно пригодится ему, чтобы повергнуть в страх сердца крыс.

Андре лёгким шагом движется напролом к королю. Это существо правит другими, потому что оно самое большое, злобное и самое мерзкое. Его власть держится и основывается на страхе.

Но знакомы ли крысам такие слова, как преданность, честь, самопожертвование, отвага?
Что бы не говорили о руадах, но никто не рискнул обвинять бы их в трусости.

Неприятный поход в Уайт-пик дороже всего вышел для Маркуса: в какой-то момент пиромант запнулся, качнулся вперёд и толкнул рукой заросли ядовитых растений, из-за чего в воздух взвилось целое облачко пыльцы. Которую мужчина невольно вдохнул, когда возвращал себе устойчивое положение. Легкие обожгло, как будто он выпил кипяток, в глазах помутнело, но всё же он смог устоять на ногах и даже продолжить путь – теперь, правда, морщась от боли.

Отряд немедленно решил обезопасить себя от этой напасти в будущем: сразу трое отправилось на поиски хоть какой-нибудь травы, способной если не излечить совсем, то хотя бы облегчить муки Маркуса. Вновь преуспела Люсиль: пожалуй, охотница сейчас из всего отряда была той, кто лучше всех приспособился к путешествую по землям Руад Эно. Во многом вызовы этой страны не отличались от того, что приходилось переживать ей в путешествиях по Эдо Ренмей. Вот и сейчас она довольно быстро обнаружила траву, с которой практически каждый следопыт начинал обучение новичка: "Синий огонёк", спасающее от многих ядов. Один запах заставил ноздри и глаза расслабиться после ядовитых паров болота. По наводке Люсиль Маркус и Керидвен тоже ухитрились отыскать ещё по одному ростку: важны были, впрочем, именно корешки, так что не имело значения, насколько сильно успело разрастись растение. Возможно, внимание лосморцев привлекли ещё и странные посадки, сделанные "на берегу" болота, со стороны частокола: кто-то, связав тонкой веревкой, забросил комья плотно свалянной ни то глины, ни то грязи, в болото, где они теперь буквально обрастали мхом и тиной. Выглядело это одновременно странно и непонятно.

Путь к башне – если так конечно можно назвать деревянную постройку, оборачивается очередными опасностями. В какой-то момент тишина перестаёт быть гробовой – медленно нарастающий шорох, похожий одновременно и на цверканье сверчков, и на какой-то писк, заполняет улочку. За углами домов мелькают какие-то тени, но прежде чем вы успеваете что-то предпринять, воздух наполняется глухими щелчками, будто кто-то бьёт маленькой палочкой о дерево. Разгадка не заставляет себя ждать: пять-шесть стрел одновременно вылетают на вас с разных сторон улочки, неприятно раня. И, судя по неприятно жжению, неизвестные использовали яд из того же растения, что вы повстречали на болоте. Нападавшие исчезают так же внезапно, как и появились, вместе с ними, кажется, пропадает и шёпот-писк. Но этот странный говор уже поселился у вас в голове: кажется, окончательно он не пропал совсем, а только стал тише, едва различим.

А в темной щели очередного дома нет-нет да мелькнёт пара горящих глаз.

Но вот вы добираетесь до наблюдательного пункта Уайт-пика. Судя по всему, временами он служил даже маяком: вы находите следы большого костра внутри, а от башни рукой подать до пристани, к которой, несмотря на всю её неказистость, может причалить корабль людей. Возможно раньше Уайт-пик жил торговлей: но сейчас он находится в полном упадке, а его жильцы видят в вас угрозу. Помимо открывшейся взгляду пристани, отсюда можно разглядеть, что в одном из домов, расположенных почти у самой стены – просто далеко от ворот, похоже, что-то горит. Во всяком случае, над крышей вьётся темный дымок, который сносит ветром в море. Само море теперь холодного синего оттенка, в котором тонут золотистые лучи солнца, приближающегося к зениту; а чуть дальше можно различить другой берег, на котором вздымается густой зелёный лес. И кажется, будто есть в нём что-то зловещее. Встретившиеся вам по пути леса Дал Фиатах были мрачны и безжизненны: но не один из них не вызывал столь тревожного чувства. Наконец, отведя взгляд от этого зрелища, вы замечаете ещё несколько мест, которых не могли заметить снизу – небольшое количество домов за городской стеной, чуть восточнее входа в Уайт-пик и огромный выжженный участок города, в котором, кажется, происходит какое-то копошение.

— Лосмор? Первый раз слышу о таком городе! Это где-то на юге? Или на севере? — восклицает с неподдельным удивлением Лоэнгрин, но тут же добавляет с сомнением в голосе. — Хотя по одежде, не сказать, что вы пришли из Ульда Северных Земель или Исхалаима.
Некоторое время рыцарь молчит, по-видимому тщательно обдумывая, стоит ли дальше продолжать разговор с незнакомцами. Но вот, тряхнув копной соломенных волос, он снова улыбается.
— Странные вы люди, но не вижу причин таиться от жрицы Луны. Да сейчас и время-то странное... Родился я под Ар Маэланном, а жил и воспитывался в Ниад Итиле, там стоит ковенант Синих Щитов, к которым я и принадлежу. Не такой знатный орден, как гвардейцы Ллевелина, конечно или паладины Фиарна, но тоже знаем немало славных побед. Знали, вернее... хехе... — собеседник вдруг мрачнеет, тень пробегает по его лицу и он невесело усмехается. — А отправляюсь я в ковенант Фоссоров. Уж не помню я, сколько скитаюсь по Дал Фиатах, и всё реже вижу людей. В Склепе Первого Мертвеца я ищу битвы с Погребённым, тварью, что захватила тело героя и моего наставника. Но, к сожалению, сколько я ни пытался, всё не мог пройти дальше их заставы. Словно чьё-то колдовство отводит меня от этого места... Был у меня попутчик, имени не назвал, а просил звать его Заплаткой. Да разминулись мы с ним, и заодно моё кольцо Синих Щитов куда-то запропастилось...

Лоэнгрин снова кривит губы в невесёлой улыбке и разводит руками – мол, что тут поделаешь? Опустив голову, рыцарь надолго уходит в себя – кажется, даже забыл, что вы тут, совсем рядом. Но начавшаяся вокруг возня с кухней привлекает его внимание и он снова удивленно округляет глаза.
— Вы... вам всё ещё нужна еда? — в голосе сквозит недоверие. — Я уже не помню, когда последний раз вообще задумывался о том, чтобы даже воды глотнуть. Не знаю уж, кого боги Дал Фиатах прокляли – нас или еду, но... пища уже больше ничего не даёт этому телу.
Лоэнгрин выставляет вперёд свои руки и обводит всех единственным глазом, словно предлагая увидеть, что с ним не так. Впрочем, через доспехи его ордена не получится понять, действительно ли его тело подвержено какой-то болезни или проклятию.

И самое главное, самое пожалуй нехорошее, что сейчас может ощутить Маркус и все другие, кто мечтали о вкусной еде или хорошем ночлеге – звенящее безразличие к этим мыслям. Лосморцы всё ещё могут думать об этом, мечтать; но организм никак не отзывается на эти мысли. Кажется, что внутри вдруг стало совсем пусто, и только огонь, поддерживающий внутри вас тепло, помогает справиться с этим непривычным ощущением.
— Видал издалека, — кивает одноглазый рыцарь Маркусу. — Хотя сам не охотился. Даже зверьё сейчас забирается поглубже в чащи, видимо прячется от отголосков войны.

  Последний Страж, укутанный вспышками пламени, на миг кажется облаченным в нарядные багряные одежды. Опаленный, с выщерблинами на камне, он кажется непобедимым и несгибаемым, но уже можно понять, что руады, пускай и ценой немалых усилий. Смогут одолеть его. Каждый удар, каждая стрела, каждая рдяная вспышка ослабляют могучее создание, и недалек тот миг, когда магия, скрепляющая каменные глыбы, рассеется, и могучий защитник руин падет грудой безжизненных камней. Люди способны рубить огромные деревья и вытесывать из камня огромные замки – а значит, и с этим воплощением гнева земли справятся.
  Жрица видит, как повисает на вбитом в крепкий камень клинке Седьмой, как оружие это медленно ползет вниз, расширяя рану. Хранитель пытается скинуть надоедливого человека, и гнев его рождает волнение земли. На глазах Керидвен на земле прорезаются разверстые, расширяющиеся раны, из которых под струящийся с потолка свет тянутся острые скальные клыки. Изгибистой молнией они взрезают почву, раздвигая густые травы, прямо по направлению к ней. Не надо быть пророком, чтобы понять, что удар из глубин земли будет силен и страшен, и верная служительница Лунной Богини снова отпрыгивает в сторону: шаг в бок, прыжок на покрытую мхом плиту – не поскользнуться бы! – перепрыгнуть через расширяющийся шрам на челе природы, оставляя за собой зубы гранитных осколков. За спиной земля вздыбливается, и слышен дробный перестук камней , некоторые из которых на излете ощутимо бьют в спину: спасибо толстому плащу, смягчившему удар, иначе бы обширных гематом, а то переломов не избежать.

  Выдохнув сквозь плотно сжатые губы, женщина видит, как соратники длят бой. Чувствуя душой, что сил нести милость Девы у нее почти не осталось, жрица сталкивается с дилеммой: ожидать исхода сражения, чтобы своевременно затянуть раны соратников, или присоединить свою руку к тем, кто пытается одолеть колоссального защитника. В конце концов, у нее есть булава, которой крушить камни несколько сподручнее, чем пытаться их выщербить острым клинком. Размышление не занимает много времени: совесть и чувство долга не позволяют той, кто приносила клятву Богине защищать детей ее, оставаться в стороне, когда остальные сражаются.
  Ведь, положа руку на сердце, что сделала она: исцелила их раны? С тем же успехом помогло бы и зелье Веланны. Она обязана хоть как-то помочь своим, присоединить к их стараниям свои, пускай невеликие, силы, и хоть чем-то оправдаться перед самой собой. А значит – вперед, к бешено размахивающему мечом каменному гиганту. А дальше – будь, что будет.

Еще один огненный вар возникает перед пиромантов и устремляется на этот раз в грудь исполину, подальше от гвардейца. А затем, видя разъяренного стража и то, как Сейвад, принявший на себя разрушительный удар, в отчаянной попытке вцепился в застрявший в исполине меч, Маркус вновь воззвал к своему дару, расточительно расходуя последние силы. Но в этот раз пламя не появилось под големом, не устремилось от пироманта, обжигая все вокруг, нет. Оно возникло прямо вокруг головы хранителя, скрывая за языками пламени то, что можно назвать щелями для глаз. Их было так много, что все что было выше плеч стража обратилось в огромный пылающий факел. Увы, столь яркое воплощение стихии вряд ли могло нанести вред противнику, ведь на создание достаточного разрушительного эффекта у Маркуса уже нехватило сил.

- Давай, Сейвад, сделай что должно! - крикнул Маркус гвардейцу прерывисто, стараясь не потерять связи с источником.

Он надеялся, что сможет дезориентировать голема и дать шанс гвардейцу завершить начатое. А потому старался удержать пламя так долго, как сможет.

Ошеломляющая мощь магии Стража сбивает с ног больше половины отряда. Боль пронзает тело, застревает как клинок в ране и раздражает своей пульсацией ваши тела. Давит в висках, трудно даже сориентироваться в полутьме храмового парка – пока не поднимается над остальными голос Керидвен. Вновь золотистый свет окутывает раненных, а вместе с ним приходит и облегчение. Больше не кружится голова, грудь не сдавливает тисками и можно свободно вздохнуть, даже подняться с колен. Подняться, чтобы продолжать бой дальше.

Вот только Андре приходится позаботиться о себе самому. Откидывается крышка с фляги, глотается зелье, и чудодейственный эликсир Веланны растекается по венам, изгоняя боль и залечивая ушибы. Как раз вовремя, чтобы напитать тело силой для очередного рывка – ещё мгновение и громадный меч колосса обрушился бы на голову мастера меча. Вместо этого он просто пропахивает борозду земли в том месте, где ещё мгновение назад находился мечник. Каменный хранитель уже готов вновь занести своё грозное оружие над головой Андре, но...

По оболочке Стража практически одновременно ударяют три взрыва – пламя Маркуса и ведьминский, брошенный Рейнольдом, отвлекают колосса от расправы над мечником. От каменной брони отлетают небольшие куски, сыпется каменная крошка, кое-где добавляется трещин; но он всё ещё крепко стоит на ногах, и даже влетевшие одна за другой две стрелы Люсиль, теперь весьма живописно торчащие из прорези в шлеме, не причиняют ему, кажется, серьёзного вреда. Но этого достаточно, чтобы на некоторое время дезориентировать хранителя древних руин.

... Чем пользуется гвардеец Ллевелина. В зрелищном прыжке, как будто броня на Седьмом и не весит ничего, воин хватается за меч, торчащий из надплечья и крепко цепляется обеими руками. Используя весь свой вес, он тянет меч на себя, рассекая клинком камень. Лезвие идёт тяжело, то и дело останавливаясь, несмотря на все усилия Седьмого, но всё-таки идёт. И, судя по всему, это доставляет Стражу серьёзную боль: он начинает беспорядочно махать мечом в разные стороны с такой силой, что поднимаемые взмахом воздушные волны дробят камни вокруг. И едва ли успевает рыцарь порадоваться тем, что сам он находится за спиной у колосса – мощный удар каменной руки обрушивается на спину, выбивая воздух из лёгких.

  Опасения жрицы, что мужчины, каждому из которых открыт свой дар магии, начнут выяснять отношения, не оправдались, и она, прислонившись спиной к приятно холодящей каменной стене, украдкой смахивает пот. Слава Иркалле, что оба достойных мужа сочли себя выше мелочных разборок, и оба все-таки были заинтересованы в слаженности действий больше, чем в столь любимых мужчинами статусных играх. Подробно ответив на вопросы Маркуса, женщина присоединяется к исследованию сокровищ библиотеки. Один за другим пролистанные тома отправляются на пустой стеллаж, который Керидвен не без некоторой натуги поднимает с пола. Быстро заполняется одна полка, другая, третья, но это все капля в море: для того, чтобы изучить содержимое хранилища знаний, пускай даже читая по диагонали, потребуется минимум несколько дней. Это огорчает – но еще более обидно то, что все обнаруженное является лишь пересказом давно известных легенд, пускай и более подробным. Ничего, что могло бы пролить свет на загадку той тайны, что укрыла серым покровом Дал Фиатх, так и не обнаруживается.
  Убирая на четвертую полку с печальным вздохом священные книги Громовержца и Ярчайшей, служительница Девы-Луны жалеет, что гарнизон замка, судя по всему, не воздавал должного уважения Иркалле – ах, если бы она нашла древние молитвы, угодные Владычице Ночи, это было бы бесценнее любого сокровища! Следом полку почти полностью забивают отчеты замкового квартирмейстера – информация, давно уже никому не нужная. Чуть интереснее оказывается подшивка личной переписки, где под тисненной обложкой хранятся написанные изящным, несколько архаическим почерком письма. Узнав из них о Ниад Итиль, библиотека которой куда богаче крепостной, Керидвен оповещает мужчин о находке: коли им доведется быть неподалеку, обязательно надо посетить местные архивы.
  Дальнейшие поиски оказываются бесполезными: ни сведений об обнаруженном пиромантом рисунке ключа, ни данных о малом народце исследователям не попадается. Спустя еще какое-то время жрица понимает, что буквы уже начинают прыгать перед глазами, а смысл прочитанного две минуты назад уже напрочь стирается из памяти. Да и сами усталые глаза уже болят и слезятся. Остальные, видимо, в таком же состоянии, так что решение прекратить поиски и присоединиться к остальной части отряда принимается единогласно и без лишних возражений. Перед уходом клирик долго думает, по старой, еще детской привычке наматывая на палец густую смоляную прядь, взять ли с собой в дорогу томик легенд поинтереснее, но все же со вздохом отказывается от этой идеи: знания ценны, но брать лишнюю тяжесть в долгом походе, когда каждый кумал на счету, попросту неразумно.

  …Немного времени потребовалось, чтобы дочь Бранвен вместе со спутниками своими поднялась по узким, как и положено крепостным, лестницам донжона почти к самой его вершине. Осматриваясь всю дорогу, Керидвен невольно сравнивала могучую крепость с новорожденным Лосмором и с городами, оставленными на Новой земле – и сравнение было не в пользу последних. Воистину с течением лет руады многое позабыли о знаниях предков – но тайны Дал Фиатх могли приоткрыть эту завесу и вернуть детям четырех богов былое величие.

  Но все это дела далекого будущего – а сейчас Керидвен стоит перед спутниками своими, что исследовали башню. Рассеивая их недоумение при виде прироманта, она коротко, по-военному рапортует об истории пироманта и о том, что библиотека, увы, не дала ожидаемых ответов, а в ответ слушает о том, что повстречали изучавшие башню воины. И теперь, когда каждый напоил другого из родника знаний, ей впервые предстоит решать за тех, кто доверился ей.

  Глядя на закатное солнце, что осветило небосклон багрянцем и золотом, расцветившим глубокую синеву, она опирается руками о тяжелые камни крепостных зубцов, глядя в неизведанные дали, таящие множество загадок. Обдумывая все варианты и не находя идеального, жрица понимает, что молчание скоро станет невыносимым, и говорит размеренно:
  - Друзья мои, Рейнольд во многом прав. Мерехайн не зря оставил нам свой знак – а значит, спуститься вниз мы просто обязаны. Кроме того, скоро Изиль скроет свои жаркие лучи и свет, а значит, даже перебив тех, кто наверху, мы не узрим то, что вдали. Ночь же – время Иркаллы, и самое время для того, чтобы исследовать тайны подземелий.
  Поняв, что она до сих пор стоит к спутникам спиной, женщина поворачивается назад, пытаясь скрыть смущение:
  - Извините, задумалась. Так вот, еще я скажу, что без Рейнольда, источник сил чей временно иссяк, мы будем вынужденно биться не в полной силе – осмысленно ли это? Я рекомендую нам сейчас отправиться вниз, а наверх подняться уже утром, когда все мы отдохнем после долгого пути и будем готовы к битве. Если, конечно, вернемся: кто знает, возможно, внизу нас ждет потайной проход, что выведет нас в совершенно ином месте за пределами крепости, и назад мы решим не возвращаться. Если воины, на чей опыт я полагаюсь ничуть не меньше, чем на свой, не уверены, что победа будет легкой, мы поступим именно так.

Так долго Маркус не слышал человеческой речи, что смысл слов доходит до него не сразу. И не весь. Но кое-что пробивается сквозь пелену эмоций и... новых ощущений. Между угрюмым волшебником, который, по всей видимости, заинтересовался библиотекой больше чем пленником, и заботливой жрицей Маркус делает свой выбор, отвечая женщине первой.

- Кажется, он не в духе с тех пор как прибыл в Лосмор. - улыбнулся Маркус. - Но ничего, у меня есть кое-что, что сможет развеять его тоску. А мне бы не помешала прогулка на свежем воздухе и... да! Я так давно ни с кем не разговаривал. Может быть ты можешь поговорить со мной? Расскажи что-нибудь. Не важно что. Просто одиночество там... - Маркус боязливо покосился в сторону подвала. - ...оно много дней сводило меня с ума. И если бы не книги, не записи из форта - я бы точно тронулся умом. Но на мое счастье мне удалось захватить немало рукописей, да и в подземном хранилище нашлось что почитать.

Вывалив скороговоркой на жрицу поток эмоций, Маркус прерывисто задышал. Ему потребовалось время, чтобы придти в себя.

- Я буду рад пойти с вами. - легко согласился пиромант. - Тем более, кажется, я обязан кому-то жизнью. Но где остальные?

Получив ответ, Маркус крикнул негромко:

- Рейнольд! Подойди, пожалуйста. У меня есть кое-что интересное. - Дождавшись когда волшебник приблизиться, Маркус продолжил. - Раз мы будем путешествовать вместе - я хотел бы поделиться с вами кое-чем любопытным и важным. Когда я пришел в библиотеку впервые - здесь уже кто-то побывал до меня. И отнюдь не с благими намерениями. Самые ценные рукописи были уничтожены. В библиотеке я провел несколько дней, изучая записи. Но когда солдаты начали вести себя агрессивно, я укрылся в подземном архиве, забрав с собой те рукописи, которые мог унести. Жаль, что во многом они были бесполезны: это были записи о том, сколько запасов было сделано в крепости, сколько камня было выделено на укрепление стены и сколько денег стоит заплатить солдатам в следующем месяце. Но были и любопытные находки! Я точно узнал, что если идти на север от последнего стража - мы попадем в Долину Веторов, миновав которую мы сможем оказаться в Ульде, столице Северных Земель. Мне также удалось найти записи о том, что подле Исхалаима расположен Кристальный Оазис, по легенде наделяющий испившего из него необычными силами. Еще я нашел переписанную легенду о трёх Пустынных Королях. Похоже, они обладали божественной силой, а их государство расположено на Востоке. Сколько правды в этой легенде мы можем только гадать. И самое интересное! Вот. - Маркус явил на свет небольшой сверток. А развернув его сделал пламя в ладони сильнее.



- Обратите внимание какой он странный формы. Без привычной бородки, но с ветвящейся шейкой – будто множество щупальцев. И хотя на ручке красуется голова дракона - похоже, добавили её уже значительно позже. И в сундучке с ним я нашел записи, но разобрать не смог. Может быть у вас получится? И расскажите что вам удалось узнать во время путешествия?

Пино несколько выдохся после долгих пеших (но совсем не эротических) путешествий туда-обратно, поэтому позволил компаньонам начать диалог за него. К сожалению, он явно свернул куда-то не туда. Реплика Дункана вызвала у него сильный приступ талдорского стыда, поэтому он решил вмешаться превентивно, прежде чем фетчлинги начали показывать, "какие их доказательства" кулаками и вилами.

- Йоу, серокожие братья! - решительно начал он, выдвинувшись из тени, - мы пришли жевать флайлиф и решать проблемы, но флайлиф у нас кончился. Хм. Это я к чему. Я уверен, что все беды в вашем милом городке взаимосвязаны. Проблема барона, паника местных, ваши неприятные обстоятельства. Поэтому их можно решить одна за другой: поможем барону, барон утихомирит местных, местные вас оставят в покое. Как складывающие костяшки осирианского домино, улавливаете? Но чтобы разобраться в этом всем, нам нужна ваша помощь, сами мы не местные. Так давайте поможем друг другу! Поясните нам за ситуацию и помогите добраться до барона, а мы постараемся вытащить вас из этого дерьма.

Брайан Смит

— Принято, BG-8985. Передаём видео из провала. Ожидайте.

Пауза. Оператор снова начинает говорить.

— Эвакуируйте "Персефону" и отступайте к "Меркурию", BG-8985. Повторяю: эвакуируйте "Персефону" и отступайте к "Меркурию". Немедленно доложите о выполнении. Мы разворачиваем Ковчег для орбитального удара.

Стоило Игнацию положить оружие на стол, как из пустоты, в которой должен был находиться пленник, раздался голос

- Воистину, Мордехай вел вас к единству и сплочению, но каким-то образом вы пришли к взаимным обвинениям. Словно воины Огня, чуть не сгоревшие в собственном пламени. Вселенная бывает до ужаса циклична.

На плечо магу легла тяжелая рука в кольчужной перчатке.
- А и верно, мессир, - Голос рыцаря был, как ни странно, вежлив и негромок, но лицо выдавало всё. Жестокие, стальные глаза и злая улыбка-гримаса, что выражала не приветливость, а желание покалечить за дерзость, - Давай отойдём и ты мне лично пояснишь. А, мессир?
Он дошёл туда, куда дошёл, не потому, что прощал неуважение к себе. А сейчас он ещё и представитель короны. Можно сказать, самый длинный палец на протянутой длани короля. Длань, похоже, где-то застряла, но это, Баатор дери, не повод затыкать Рыцаря Пурпурного Дракона!

  Ночь учит терпению и спокойствию, выдержке и осторожности. И пока медленно ползут тяжелые створки ворот, подталкиваемые крепкими мужскими руками, жрица Богини-Девы невозмутимо держит позицию, как ее учили – с поправкой на то, что она леворука – правая нога выставлена чуть вперед и согнута в колене, щит прикрывает корпус и пояс, рука с булавой отведена назад, чтобы нанести приблизившемуся противнику размашистый удар, сминающий броню и крошащий кости. Она чувствует, как приятна свежесть внутреннего двора после сухой пыльности залы башни, чувствует, как легкий ветерок играет с прядями волос и щекотит шею лисьим мехом плаща. Женщина ждет – и с удовлетворением видит, как зазор меж створками становится все меньше, как истаивает полоса света, пока не исчезает вконец, когда ворота с гулким грохотом захлопываются, отрезая тех, кто еще жив, от тех, кто никак не хочет оставаться мертвым.
  Негромко выдохнув, жрица опускает щит, возвращаясь в расслабленную позу. На лице ее – спокойная улыбка:
  - Получилось! Тогда…

  Но вся успокоенность вмиг сходит на нет, когда Жайнир, пышущий праведным гневом к немертвым, сбрасывает на плиты пола деревянно стукнувший засов и, взбугрив мышцы, вновь распахивает ворота, грозя вернувшимся из-за черты последним очищением.
  - К-куда! – истошно вопит дочь Бранвен вместе с остальными спутниками, пытаясь остановить паладина. Но Жайнир, ослиное упрямство и воробьиные мозги, глас разума не слушает.
  - Ишак! Безумец! Чурбан! После поговорим! - хоть и бранится Керидвен, но, наверное, только она, как никто другой, понимает мотивы воина Громовержца. Павшие и вернувшиеся действительно противны Четверке, и навек упокоить их – деяние благое и единственно правильное, являющее собой одну из первейших обязанностей тех, кто посвятил свое служение Богам. Ведь разве кому из живых хочется, чтобы после смерти его бренная плоть искала возможности вцепиться в других людей? Так что, при другой ситуации, жрица первой бы встала плечом к плечу с воином: вот только сейчас на кон поставлено слишком многое.

  Как целитель, она хорошо знает, что всех спасти не получится – попросту не хватит сил. Как воительница – понимает, что иногда командир вынужден оставить малый отряд, чтобы ушла остальная часть армии. Но, самое главное, она осознает, что что размениваться на мелочи, когда их цель, что лежит далеко впереди, важна не для них самих, но для всего народа, просто преступно. Это наверняка не последние мертвецы на пути, и не последняя угроза отряду, и сколько их еще будет – одной Богине ведомо. А коли так, очертя голову, ввязываться в каждый бой, то как они дойдут до Надежды руадов – спящего маяка Ллойннир?
  Нет, смелость и верность идеалам – это, безусловно хорошо, но мудрый понимает, что, увы, есть времена, когда человек боле не принадлежит сам себе, и ради общего блага должен поступиться своими привычками и устоями. Сейчас как раз такой случай, и весьма прискорбно, что Черновоск этого не видит.

  Волшебник первым озвучивает то, что не подлежит сомнению. Глупец или нет, Жайнир – один из них, а бросать своего, когда есть еще шанс выбраться всем вместе – подлость. И Керидвен вновь вскидывает щит, двигаясь вперед во двор, который они недавно покинули. Впрочем, далеко уходить от проема она не собирается: там, где лучники дали один залп, может быть и второй, а последствия его могут оказаться куда как фатальнее.
  - Верно! – присоединяет она свой звонкий голос к словам Рейнольда. – Нам придется вытащить его из боя, пускай даже упокоив всех. Мы должны держаться вместе, так что… - набрав побольше воздуха в легкие, она гаркает, - Вперед, и помните о лучниках! Мастер волшебник, Люсиль, не забывайте о тылах.

      Когда Артур Д. Уайт говорил "иду на разведку", он буквально так и поступал. Слова у него обычно не расходились с делом, как у всякого уважающего себя космического джентльмена. Стоило небольшому, но тяжелому и высокотехнологичному контингенту мехарыцарей выгрузится как его машина шустро посеменила вперед, к цветному пятну, не дожидаясь пока остальные тихоходы последуют за ним.

Тем временем в голове у Артура мелькнули утерянные было в стазисе воспоминания о брифинге и он поморщился словно откусил лимона: "Опять этот эффект отсроченных воспоминаний и я даже ничего не почувствовал, вот дерьмо!" Только проснувшись он не воспринимал часть собственной памяти как оперативную часть сознания, уже в который раз с ним происходило подобное при долгих перелетах. Он все больше начинал опасаться что эти самые суеверия не были таким уж мракобесием как он пытался себя убедить. Вполне возможно он уже одной ногой стоял среди пилотов с "изжаренными" мозгами своими собственными мехами, чтобы там не говорили ему медики насчет того что это случайные последствия испытанных перегрузок при эвакуации. Уайт мысленно поклялся самому себе серьезно заняться своим здоровьем едва только эта миссия завершится. Или пусть отстраняют его от выходов на планеты, черт побери!

Между делом вспомнив о предмете миссии, Артур не мог заново не переоценить степень угрозы операции. Тем более что ближайший купол похоже был полностью разрушен. Быстро передав мыслеимпульс он перенаправил потоки энергии от ядра к генератору стелс-поля. Делая траекторию движения чуть более непредсказуемой для возможного огня условного противника. Это были просто инстинкты пилота не желающего рисковать без необходимости в ситуации неопределенности.

Дэвид Мистри

Стазис. Техно-лимб. Смутное переживание чего-то при отсутствии мышления и воли. На Ковчеге его достигают без криокапсул. Ты смутно понимаешь технологию: нано-машины что-то делают с телом и мозгом — не уверен, что все её тонкости могут внятно объяснить даже сами операторы стазиса. Ещё одно наследство Золотого Века техномагии. Как реакторы ваших мехов. Как "Теург". Никто больше не превращается в промёрзшую насквозь и насмерть глыбу льда с серым трупом внутри. Никто больше не "оттаивает" случайно во время путешествия в гиперпространстве. В смысле, никто на Ковчеге. Остальной мир использует криосон повсеместно. Образ постера вспыхнул в памяти яркими синим и стальным цветами: NOT IN A HURRY ANYMORE — белая надпись поверх сложившего на груди костлявые руки скелета с улыбчивым черепом за стеклом похожей на гроб заиндевевшей капсулы. И ниже — Travel safe with quality SynTech C-capsules.

СинТек. Первые путешественники в гиперпространстве. Первые путешественники во времени. Первый полный киборг. Легендарная корпорация-государство, ставшая пеплом и памятью. Во времена, когда человечество населяло только Землю и Марс, существовало государство Синрос, возникшее из ещё более древних "Сины" и "России". Подобно инвазивному организму в его недрах развилась корпорация Синростех — предтеча СинТека — это было в эпоху заката национальных палеогосударств и расцвета корпораций. Эти ребята любили всё "крио" — не удивительно: они продержали добровольцев в капсулах 30 земных лет, вернули их к жизни и не обнаружили следов старения или угроз здоровью. Технология выглядела многообещающей.

На кону благополучие Веймута. Судьба целого дома. Жизнь ребёнка. Вознаграждение.

Бани вполуха слушала доводы мага и видела перед собой исполинское чёрное дерево, пьющее кровь, и ползущий во все стороны от него полог из костей. Как далеко в лес он расширится? Когда выйдет за его пределы? Когда в груду звериных костей начнут падать человеческие черепа? Эта картина не давала ей покоя. Она как-то была связана с тем, что Бани не смогла найти путь назад. Чем больше думала, тем сильнее она в этом уверялась, тем крепче в ней укоренялось чувство, что они так и не вышли с этой костяной поляны, с земли Волчьего бога. Будто его угодья — это даже не место. Это не где. Это как. Как страх, который они понесут с собой. Который уже принесли в дом старика.

Жизнь ребёнка. Жизнь. Вознаграждение.

Бани с лёгкостью разменяла бы жизнь ребёнка, чтобы избавить родной дом от волчьего гона и страшного пира на костях. Малая цена за гармонию и покой. Гармонию. Южанка покосилась на возницу. Затем скользнула взглядом по синему пятну в тесной повозке и задержалась на Рамунде. Мрачная решимость, с какой жрец Хельма держал на руках тельце Фили всю дорогу через лес, будто не из одного лишь долга, будто мёртвый мальчик был ключом ко всему, постепенно начала передаваться и ей. Смерть малыша Фильдора больше не казалась ей естественной, обязательной ступенью в бесконечном природном цикле увядания и цветения. Может, по чистой случайности, но она стала частью чего-то большего, чего-то чудовищного. Вторжения? Чёрное дерево, неизвестно как появившееся в Королевском лесу, почему-то казалось ей теперь началом вторжения. А они, как первые беглецы, прятались от него в повозке с овощами и с трупом ребёнка на руках.

— Нам не за что оправдываться. И не перед кем, — Бани подала голос, прислушавшись к переговорам спутников. — За нас могут поручиться власти. Кастеллян сказал, что уже послали гонца в Сюзейл. О пропаже мальчика скоро должен знать весь Кормир. Нам везде обязаны будут оказать помощь. Или куда ещё, по-вашему, мы могли выйти из Королевского леса?

Небольшая подначка в последнем её вопросе плохо вязалась с задумчивым видом калишитки. Похоже, она и сама уже не была уверена, что их поисковой отряд до сих пор блуждает по Кормирским землям. Что он не нашёл нечто сверх того, что должен был. Что находить не следовало.

— Нам нужен приют, — шёпнула она спутникам, бросив взгляд на опечаленную пару, но не решаясь пока беспокоить. Её брови поползли вверх, когда Бани различила в разговоре старика и женщины в чёрном знакомые слова. — Мы должны расспросить их, — она согласно закивала вслед своевременному вопросу Альберта. — Нужно понять, что здесь происходит. Мы вляпались во что-то... Çok korkutucu. Очень, очень плохое.

Прожив два года в Лосморе, Рейнольду представлялся Дал Фиатах вымершей тленной землёй канувших в лету королевств в руинах которых покоится лишь история. Все по возможности узнанные легенды и рассказы о странных непостижимых ужасах за пределами Лосмора он считал лишь суеверными безосновательными байками. Изредка в трудах своих он обращался к этим скудным сведениям, но всегда оставлял заметку о том, что подобное не имеет существенных доказательств и считается домыслами. Но вот история оживает на глазах и встречает Отряд Лосмора залпом выпущенных стрел, свидетельствуя о себе самым явным образом. «Отряд Лосмора» – именно так волшебник называет группу, выдвинувшуюся в сторону маяка Ллойннир после истёкшего срока ожидания Мерехайна. Простое и понятное название, тем не менее, отдавало некой значимостью и звучало по-своему сильно, как полагает волшебник. На пути сюда он проговаривал вслух остальным это наименование в разном контексте, рассчитывая на то, что и у его спутников оно отложится в памяти. В самом деле, Рейнольду приходила мысль назвать их группу «Первым Отрядом Лосмора», но звучало это хоть и несколько реалистично, о чём волшебник старался помногу не думать, но слишком фаталистично и обречённо. И всё же стрелы раздражают Рейнольда, сбивают с мыслей, прерывая важные размышления самым возмутительным образом. Приведя себя в порядок, отряхнувшись после попытки увернуться от стрел, волшебник, плотнее укутавшись в дорожный плащ, мрачно ступает в главную башню вместе со всеми.

Последний Страж, однако же, радует чуть ли не с самого порога. Неестественно поставленный стол, заваленный различными бумаги, определённо привлекает внимание волшебника. Даже не записи на нём, а сам по себе стол этот представляет собой небольшую загадку. В действительности смотрится он здесь несколько чужеродно. Рейнольд вслух произносит свою догадку:

- Стол, что передвинул сюда Мерехайн для работы и исследований? Но почему он стоит именно здесь? Возможно, кабинеты и комнаты в остальном форпосте не столь пригодны для требуемого времяпрепровождения…

На мгновение Рейнольду подумалось, что стол этот создан волшебством. Магическая формула «Хамелеон», «Заклинание, позволяющее заклинателю превращаться в неодушевленные предметы интерьера». Волшебник странно и с неким сомнением в глазах поглядывает на стол, осторожно щупает его и аккуратно убирает листок с магической формулой к себе в контейнер для свитков. Для начала ему хотелось разобраться с прочими книгами и записями, прежде чем внимательно приступить к изучению стола или даже попробовать перевоплотить его во что-то иное. Послание от Мерехайна – ещё одна удача. Сколько времени уйдёт на то, чтобы изучить все эти книги и записи? Разгадать их тайны? Несколько дней, неделя, месяцы? И что можно унести с собой в дальнейший поход – всё это предстояло тщательно обдумать. Но шум неподалёку отвлекает. Бряцания доспехов, возгласы спутников. Он слышит, как Керидвен обращается к нему по имени, но так и хочется огрызнуться, прокричать в ответ, что занят. И так неприятно отвлекаться сейчас от найденных воистину потрясающих ценностей. Только он прикоснулся к новым знаниям, как тут же его отвлекают нежелательные факторы внешнего мира. Нехотя Рейнольд отходит от стола и встаёт рядом с Люсиль, отвечая жрице:

- Хорошо. Мы вас прикроем.

Стиснув зубы, говорит Рейнольд и создаёт в руке Лезвия Эйхендиаль – клинки размером примерно 20 сантиметров. Волшебное оружие парит рядом с волшебником и от него исходит характерный морозный пар. Волшебник знает, что, к сожалению, сколь-либо значимое обморожение это заклинание не взывает и эффективно остановить продвижение мертвецов не сможет. Слишком оно слабое. Возможно, одно из первых и самых простых заклинаний, придуманное известной волшебницей прошлого с даром к магии льда, устремляется в ближайшую к воротам цель. Изучать мёртвое гораздо проще, нежели живое, но наблюдение за живым может рассказать о гораздо большем. И пусть поднявшихся с земли солдат сложно назвать живыми, но всё же их воскрешение интригует разум волшебника. «Безмолвный край, утопающий в туманах» зашевелился. Рейнольд вспоминает другие отрывки из записей Мерехайна: «Средь туманов теперь бродят потерянные, ни живы и ни мертвы», «Неприкаянные…» – все эти фразы казались ему лишь фигурой речи, но теперь волшебник понимает, что слова те были буквальными.

- Мерехайн, с какими же опасностями ты столкнулся на своём пути в самом деле…

Странное ощущение. Вживую видеть легендарную крепость, которую с самого детства привык представлять, слушая сказки бабушки. Брести вперёд по зеленой равнине, осознавая, что это – Дал Фиатах, те самые оставленные предками земли, о возвращении на которые руады мечтали веками. Несколько рассеянно кивнув Седьмому, Андре невольно переходит на ускоренный шаг, нагоняя оторвавшихся спутников.

Приближаясь к донжону, Андре, заметив движение светловолосой охотницы, задирает голову и тоже устремляет взор вверх. Там, на головокружительной высоте, каменные зубья сливаются с по-осеннему серым небом. Так и не поняв толком, на что именно смотрела Люсиль, он, качнув головой, собирается отвернуться. Выпущенные стрелы выдаёт характерный свист, с которым те прорезают пространство – свист, который Андре приходилось слышать неоднократно, и который он никогда в жизни не перепутает с завыванием ветра. В такие моменты способна не раз спасти жизнь вырабатываемая на поле боя привычка сперва действовать, полагаясь на инстинкты, и только после обдумывать.

Мужчина, отскочив назад, смещается в сторону – и отмечает, как совсем рядом с ногами в землю уже успело вонзиться несколько стрел. Андре продолжает отходить, высматривая позиции лучников и прикидывая ближайшую от него мёртвую зону – пальцы ласкают рукояти скимитаров в ножнах на бедрах, но атака заканчивается настолько же внезапно, насколько и начиналась. Выдохнув, Андре, тем не менее, рывком преодолевает оставшееся до ворот расстояние и, вместе с Седьмым, налегает на массивные створки.

Только после этого он оглядывается, проверяя – все ли в порядке и не нужна ли кому-нибудь помощь? Услышав обращение жрицы, впрочем, сразу оставляет это дело профессионалам и направляется к главной башне. Внутри бардак. Разбросанные свитки, табуреты столы – хаос даже не столько торопливых сборов или ожесточенной борьбы, сколько хаос чистый и бессистемный. Андре замечает горящие факелы, но даже не задумывается о том, что это может значить на деле. Проходит мимо стеллажей с брошенным и уцелевшим оружием, безразлично минует мечи и доспехи, и останавливается только около треугольного щита, на котором изображен пустивший ветвистые корни меч. Если менять свои скимитары, которые служат ему верой и правдой долгие годы, Андре совершенно точно не собирается, то щит…

Немного повозившись, Андре снимает со спины собственный деревянный щит и водружает на его место руадский. Деревянный он прислоняет назад к стеллажу и, даже не оглянувшись на спутников, продолжает исследовать помещение. Ходят слухи, что руадские щиты зачарованы против магии, и Андре не имеет ни малейшего желания рисковать жизнью из-за возможных разногласий в вопросах этики и морали.

Он почти добирается до Рейнольда, который сосредоточенно изучает какой-то листок на стене, когда вниманием завладевает громогласный крик жрицы. С первых же слов почувствовав предостережение, Андре оборачивается – ладонь вновь соскальзывает к рукояти правого скимитара, и интуиция шепчет, что на этот раз, вполне возможно, не обойдётся без боя.

Руад успевает преодолеть большую часть зала, а жрица всё продолжает раздавать указания. Остановившись в дверях, он смотрит, как мертвецы во внутреннем дворе форпоста медленно поднимаются на ноги. Едва заметно качнув головой, без слов соглашается – дело дрянь.

Люсиль первая подходит к мертвецу, который лежит лицом вниз у стойки с копьями. С виду – ничего необычного: простой стеганый доспех, усиленный металлическими пластинами, штаны из того же материала и наколенники. Шлем валяется неподалёку. Стеганка пробита в нескольких местах, но крови не видно. Но стоит охотнице перевернуть тело, как всё внутри переворачивается, хочется отпрянуть: взгляд серых глаз мертвеца не мутный и бессознательный. Кажется, будто зрачки двигались – он теперь смотрит прямо на неё. Но этого не может быть, лежащий стражник определённо мёртв, давно истёк кровью. Сложно сказать, какая из ран была смертельной, но тяжесть его тела, безвольно откинутая рука, после того как лучница перевернула тело ногой – всё говорит о том, что перед ней всё-таки мертвец.

Возможно, поэтому Люсиль отводит взгляд, и задирает голову вверх, к крыше донжона. Там действительно пляшет под порывами ветра знамя: зелёный лоскут с серебристым узором, который отсюда разобрать может разве что зоркая лучница. Четыре кленовых листка, штандарт королей Руад Эно, известный как Зелёное Знамя. Под ним объединил эти земли первый король Лорн, ныне упоминаемый только в легендах. В бойницах охотница замечает ещё пару голов: они не двигаются, хотя отсюда и не понять, живы они или мертвы.

Подошедший следом Черновоск видит то же, что и Люсиль: те же чувства обуревают паладина. Уж он-то видел множество смертей, и многим её принёс сам. Жайнир видел, как угасает сознание в глазах его соратников и его врагов, как стекленеет взор, пока душа покидает тело. Лежавший перед ним выглядит как спящий с открытыми глазами, вот только поверить в это упрямо не дают три раны на теле. Но в остальном Последний Страж тих и безмолвен: похоже, цитадель не спешит раскрывать свои секреты.

Осмотревшись, отряд решает двинуться в главную башню. И вот теперь, когда отряд углубляется вглубь крепости, Последний Страж будто начинает оживать: слышится вдруг свист ветра, и из-под крыши, там, где Люсиль видела лучников, в вас летят стрелы. Атака обрывается так же резко, как и началась: ни второго залпа, ни воинственных криков. К счастью, массивные деревянные ворота, окованные железом, отворились без труда, когда на них налегли Андре и Седьмой. Жалобно скрипнув под напором сильных рук, они распахиваются, пропуская вас в главную залу. Внутри никого не было, хотя и горели факелы: различные предметы интерьера – столы, стойки, ящики и прочее были разбросаны везде без какой-либо системы, даже нельзя было сказать, что кто-то тут пытался строить баррикады: просто крушили всё, что попадёт под руку. Достаточно много нетронутого оружия, которым вооружали солдат этой земли. Жайнир, Андре, Сейвад легко узнают знакомые образцы. Здесь столько всего, что хватило бы вооружить весь Лосмор, и отправить ещё на Ренмей. Где-то в глубине залы вскрыты плиты на полу – лежат, будто распахнутые створки ворот. Кажется, здесь был какой-то алтарь – возможно, могила одного из командующих фортом или прославленного воина, если судить по надписям и рисункам на самих плитах, и обломкам валяющейся статуи рядом. Вот только не похоже, что так было на самом деле: если заглянуть внутрь, видно длинную круговую лестницу, ступени которой в какой-то момент просто растворяются во тьме. Не похоже на обычное захоронение руадов.

Рейнольд, тем временем замечает, что у правой стены, между колонн, есть стол, который, судя по всему, поставили недавно – слишком неестественно смотрится он во всём этом беспорядке, заваленный книгами и записями. Рядом – огарок свечи. Кто-то вёл или читал записи. Внимание привлекает листок пергамента, лежащий поверх всего остального. Чьи-то записи... Рядом приколот листок с магической формулой – Рейнольд слышал об этом заклинании, но никогда не встречал мага, который знал бы, как его использовать. Оно было слишком маловажным, чтобы знания о нём тщательно пытались сохранить. Заклинание иллюзии, позволяющее принимать облик какого-нибудь предмета. Сбоку на листке приписка: "Для прохода". Последнее, что захватывает взгляд волшебника – высеченная на колонне рядом, руна, слабо мерцающая огнём. Послание от Мерехайна! Знак оставлен слишком недавно, чтобы подозревать кого-то ещё. Руна означает одно-единственное слово: "вниз". Но куда?

А пока отряд осматривается внутри, Керидвен и Люсиль замечают какое-то движение. Похоже, их появление здесь вдохнуло искру жизни в Последнего Стража, или просто разбудило его от долгого сна. Его и его стражей. Солдаты поднимаются с земли и неуклюже бредут в вашу сторону, стягиваясь к воротам – ещё достаточно далеко, чтобы успеть их затворить, но достаточно, чтобы видеть их лица. В них клирик Иркаллы видит не тупую ярость и желание убивать, о котором говорят предания о мертвецах Руад Эно. Не искалеченные души, истерзанные мукой мертвого тела, ставшего клеткой, отражаются в глазах неживых солдат крепости.

В их глазах читается голод, но не плотский, а совсем иной. Они видят в вас что-то такое, что давно утратили. И жаждут этого. Любой ценой.

Арсин учтиво поклонился архимагу. Это же целый архимаг! Точно такой же, каким он когда-нибудь будет! Оказываешься уважение ему - оказываешь уважение себе, просто и понятно.

Товарищи засыпали заказчика вопросами, а молодой волшебник размышлял. Из слов Гаарда выходило, что камни - очень интересная штука. Они вроде как магические, а вроде как и не. Ни на что не влияют, но точно магические. И никому не интересны - вон, архимаг их горстями раздаёт... молодым, перспективным сотрудникам, вовсе не опасаясь усушки и утруски. Бриллианты, поди, так не раздавали бы.

Но все же, почему маг не телепортировался? Ну хорошо, он опасается интерференции неизвестной магической природы камней с остаточными эффектами разрыва ткани измерений при внепространственном переносе - но почему бы не воспользоваться волшебным посланником, или ковром-самолётом, или не призвать призрачного скакуна, или... Словом, у архимагов есть методы. Но нет.

Всё это выглядело так, словно Гаарду принципиально не просто доставить камни в Сильверимун, но доставить их именно таким способом - чтобы группы проходимцев тащили их через весь Север. Зачем? В голову Арсина пришло два варианта. Первое - архимаг отвлекает внимание от чего-либо. Неизвестные враги подстерегут их или другую группу, или подготовят нападение, или... А то, что действительно важно для Гаарда пройдёт незамеченным.

Второй вариант - это экзамен. Своеобразный такой. Группа авантюристов, способная дотащить жменю гравия через полмира, явно способна на все, кроме задавания лишних вопросов.

Арсин решил проверить свои догадки. Он ещё раз поклонился и задал вопрос:
- Уважаемый архимаг Гаард, в дороге может случиться всякое. Переживет ли наш ценный груз, если мы вынуждены будем спрятать его во внепространственном кармане, например, в сумке Хранения? Или даже если мы его телепортируем? Не испортит ли его длительное пребывание рядом с призванным животным?

Вот так, одним махом - двух зайцев. Во-первых, Арсин задал интересующие его вопросы. Во-вторых... Ждал ответов. Если Гаард скажет, что камням все равно - очень вероятно, что они совсем не магические, а значит его предположения начинают походить на реальность...

Андре бредет по вересковому полю в колонне первопроходцев, понуро опустив голову. Идёт не первым, и не последним – ничем не выделяется среди остальных. Время от времени, когда по бескрайней зеленой равнине с шелестом проносится создаваемая очередным порывом ветра волна, мужчина поднимает голову и окидывает окрестности задумчивым взглядом. Если долго наблюдать за необычайно молчаливым в последнее время даже по собственным меркам Андре, то можно заметить, что иногда он невесело улыбается. В шелесте травы, в шепоте ветра, и даже в по-осеннему холодных и безрадостных лучах летнего солнца ему чудится мрачная насмешка Дал Фиатах.

Это место – мечта, которая Андре не принадлежит. Лорен была бы готова отдать всё для того, чтобы вдохнуть полной грудью этот воздух и увидеть хотя бы раз собственными глазами эти бескрайние скованные туманом равнины. Андре продолжает идти, представляя, с какой искренней радостью Лорен могла бы шагать в этой колонне следом за ним. В её сердце оставалось место не только романтике, но и той самой незамутненной искре исследователя – как иначе объяснить её нездоровую тягу к землям, о котором она и знала-то только по старым книжкам и сказкам. В глазах дочери в последние годы Андре видел ту же уже прекрасно знакомую ему затаенную грусть – из всех сказок Алекса больше всего любила легенды и истории об утраченном доме. Моргнув, Андре смахивает выступившую было в самом уголке глаза слезу, и, незаметно проведя тыльной стороной ладони по щеке, ныряет в туман.

И туман помогает. Похищает воспоминания, сковывает под толщей льда чувства. Позволяет просто идти вперёд, не задумываясь о цели и прошлом. Та самая граница, которая на протяжении несколько лет сводила мечущегося от бессилия на одном месте Андре с ума. Все, кто пересекал черту и уходил в туман, не вернулись. И как бы не презирал Андре предписание Мерехайна, осторожность и здравый смысл в нём неизменно преобладали над гневом. «Ты ничем не поможешь Алексе, если погибнешь» – снова и снова повторял он сам себе одну и ту же волшебную мантру, и несколько раз повторенные слова приобретали смысл, унимая эмоции.

Когда Мерехайн не вернулся, последние тлеющие угольки надежды растворились в предрассветном безрадостной мгле. В числе первых Андре вызвался добровольцем – он больше не мог сидеть на месте, не мог строить город, не мог позволять другим рисковать за себя.

Лицо Алексы становится той самой искрой, что вспыхивает, разгораясь, в тумане. Узнаваемые черты, иссиня-черные волосы, внимательные зеленые глаза – с каждым годом она всё сильнее напоминает Лорен. Иногда напоминает настолько сильно, что Андре становится страшно. Лицо дочери напоминает о надежде и цели. Мужчина делает глубокий вдох полной грудью – будто бы первый настоящий вдох за последние годы. Продолжает шагать – и непроглядный туман редеет, развеивается.

Андре видит строение впереди – и, при виде узнаваемых очертаний, сердце начинает биться быстрее. Даже он с первого же взгляда узнает Руад Эно – ласковый шепот Лорен звучит в голове, повторяя уже рассказанные ранее легенды о крепости. Удивляясь собственному воодушевлению, Андре переходит на ускоренный шаг. Ему приходится почти сдерживаться, чтобы не сорваться на бег. Последний Хранитель обещает спасение – магический ветер, что наполнит паруса паравелей, и свет маяка, что разгонит вездесущий туман. Но с каждым шагом идти становится тяжелее, и почти детский восторг сменяется апатичной опустошенностью.

Цитадель пуста. Остановившись на полпути, он беспомощно смотрит в направлении Руад Эно и только сейчас замечает, насколько сильно обогнал остальных. Стоит и смотрит, пока другие первопроходцы догоняют, обходят и продолжают идти.

Туман... Взгляд туда, в эту серую пелену вызвал у Люсиль то самое холодящее чувство, какое бывает, когда отважишься взглянуть с отвесной скалы вниз, ни за что не держась. В голову ударяет восторг от осознания того, на что ты решилась, и вместе с тем потаенный страх - а не вздумается ли безумной или отчаявшейся части тебя сделать шаг вперед?

"Я должна войти туда и выбраться назад" – твердо сказала себе девушка, вновь бросив осторожный взгляд на своих спутников, каждый из которых, кажется, был погружен в свои мысли и отгорожен от остальных. Меланхоличный рыцарь, озаренная светом Луны жрица, любопытный волшебник, отстраненный мечник и ревнитель веры - рядом с этими людьми Люсиль вначале почувствовала себя особенно неуютно, особенно учитывая тот факт, что им придется остаться в этом малом кругу надолго. Возможно, это даже будет последнее общество для кого-то из них или для всех без исключения...

"Прочь, воронье!" – она поморщилась и попыталась прогнать дурные мысли, переключившись на то, чтобы натянуть тетиву лука и взять в правую руку стрелу из колчана, чтобы была наготове. "Зачем ты отправилась сюда, девчонка, ведь не ради того, чтобы каждой тени бояться и сойти с ума от подозрений, верно?" – она сжала древко стрелы, вновь напоминая себе о данном зароке: сделать то, что не смогли сделать Мелида и Лиам, без страха отправиться в неведомое и вернуться с победой, проложив путь остальным. Хватит бежать, словно преследуемые охотниками волки, хватит влачить жалкое существование на чужбине, пришло время вернуть то, что принадлежит нашему народу по праву! Словно в подтверждение этому намерению туман рассеялся и закатное солнце озарило отряд своим светом.

Но искорка бесстрашия тут же угасла в темной воде смущения и оглядки на остальных - безродная охотница почувствовала себя самозванкой в обществе опытных воинов и чародеев. Вот и еще одна стена, способная отделить и отдалить её от остальных помимо угрюмости и замкнутости тех, кто оказался в этом отряде. Будет ли от Люсиль прок в этом месте где может скрываться любая угроза, которую только можно себе вообразить? Ведь несмотря на нетерпимость к принуждению ей всегда хотелось быть полезной и нужной для тех, кто был рядом...

Слова жрицы немного отвлекли охотницу от самокопания - и, кивнув в ответ на речь Керидвен, она опустилась на колени рядом с одним из погибших, чтобы осторожно осмотреть его и понять, что случилось. А затем взглянула на высокую башню, возвышающуюся над крепостью, в окнах которой мерцал отблеск огня - неужто кто-то из стражей выжил в этом побоище? Трепещет ли над цитаделью королевское знамя?

  …Снова сон, и не по-осеннему жаркое солнце плавит человеческие тела, облаченные в металл и толстую кожу. Узкой лощиной, зажатой меж серебристыми исполинами сосен, у корней которых стелется колючий ковер можжевельника, они идут в свой последний бой. Снова сон, и острые лезвия когтей взрезают кольчугу, как нож – буханку ароматного хрустящего хлеба. Снова сон, и видно, как золотая трава, в которую уткнулось искривленное болью лицо, стала червонной от крови. «Храни меня, Богиня», - шепчут растрескавшиеся красные губы. Снова сон, и она, сгорбленная, стоит над таким невесомо-хрупким телом сестры по служению, спрашивая себя: «Почему осталась я, а не ты? Почему?». Но ни сон, ни реальность не дают ответа. Теперь с этим остается только жить…

  Вспышка!

  Плещут над головой лебяжьи крыла парусов, и громада паравеля отплывает, и с каждой минутой расстояние между путешественниками и землей, где они родились, становится все больше. Зелень морских волн пролегает зримой чертой, разделив явь и надежду, реальность и мечту. Вслед уходящим в прошлое рыдают трубы – прощание и пожелание удачи, но почему, почему она слышит в их голосах плач? Все те, кто оставил край родной, стоят на палубе и смотрят, как удаляется берег: обездоленные, ищущие лучшей жизни, и наивные мечтатели, те, кого позвал долг, и те, кого манит все неизведанное, ищущие лекарство от ран на сердце и готовые менять мир под себя. Тогда впервые она поняла, что «отчаяться» и «решиться» - две стороны одной затертой монеты.

  Вспышка!

  Маленький домик с покатой крышей, стоящий у обрыва невдалеке от ажурного храма, стремящего свои шпили к прозрачному и холодному, как снежные шапки на горных вершинах, небу, где днем тлеет солнце – ржавый нимб, а ночью рассыпается бескрайнее поле звезд. Остывает в тесном камине зола, воздух пахнет свежестью орешника и горечью полыни. Мерцает в хрустальном кубке голубоватый звездный свет, скользит по бумаге тонкая кисть, сплетая вязь летящих черт… Из раза в раз из-под ее руки выходит одна и та же картина – изогнувшаяся, словно пламя у окна, фигура, пепельных волос водопад спадает на изящную спину. Что не пиши, а на странице все равно клеймом застынет этот рисунок. Попытайся изобразить хоть что-то, даже как падает багряно-желтая листва в медленные воды – и за листопадом все равно проступит ставший родным силуэт…

  Вспышка!

  …Ломотой в висках возвращается сознание. За спиной осталась Граница, отделяющая хрупкий мир людей от таинственных опасностей их давно покинутой родины. Где-то там остались огни Лосмора и холодная непроглядная пелена тумана. Позади долгие дни сборов, когда она в десятый раз проверяла уже осмотренное не одной парой глаз снаряжение, позади вечера молитв, в которых она просила Иркаллу сделать ее взор чистым, а разум светлым, не прятать верный путь в тенета иллюзий, а провести своей незримой ласковой рукой к самому подножию уснувшего маяка. Она сделала свой выбор, когда решилась променять тихую жизнь при храме на позабытую, казалось бы, свободу решать, на какую тропу ступить с рассветом, и не жалеет об этом.
  И теперь один маленький шаг привел ее дальше, чем десятки дорог, пыль которых впиталась в ее старый плащ, сиротливо висящий дома на крюке. Она стала ближе к Надежде руадов и к тому чарующему Голосу, чей манящий зов и сподвиг ее на эту экспедицию. А рядом с ней стояли те, кому предстояло за время долгого похода стать ее новой семьей: рыцарь короля, чья душа отмечена трещиной грусти; хмурый воитель Бога Грома; невозмутимый муж из тех мастеров, два клинка которым служат продолжением рук; дичащаяся людей охотница и влекомый тайнами мироздания волшебник, спокойный сон для которого давно стал мечтой. Такие разные, но объединенные одной целью.
  Еще недавно они покинули город, и палевый закат провожал их, когда под ногами шуршал ломкий вереск. Первым растаял соленый вкус моря, сменившись терпкой медовой горечью. Сердце дочери Бранвен тоже было исполнено горечи – как бы не манила дорога, расставаться с привычным укладом всегда непросто. Но тоска эта была светлой, ведь она была скрашена сладким томлением узреть то, что давно никто не видал. Стелилась стежка шагов, и впереди было только неизведанное. Что же, теперь же оно вокруг нее.

  А впереди – запечатленная в старых песнях память о былом. Горизонт заслоняет надежная, как горы, и несломимая, как искренняя вера, громада Руад Эно. Они войдут под сень легенды, но останутся ли сами в легендах, или останутся в безвестности, одинокой строкой в пыльном манускрипте? Этого смертным узнать не дано, но жрица твердо знает, что если они будут бездействовать, то не смогут ничего изменить. А посему – вперед, к замшелым старым камням, не утратившим свою гордую величественность.
  - Пойдем. – первой она подает голос, и тут же замолкает.

  Непривычно и странно слышать человеческую речь там, где долгие годы царствовало молчание. Не сказав боле не слова, Керидвен идет вперед. Ей хочется озираться по сторонам с восторгом, как простой селянке, впервые попавшей в большой город, но положение обязывает, и посему осматривается она неторопливо и степенно. В то, что опасность может поджидать на самой границе, ей не верится, а посему она не страшится идти впереди. А даже и случись что, дочь Бранвен верит, что целительные чары и верная тяжесть булавы позволят ей сдержать первый натиск любого неведомого врага. Впрочем, быть первой – не свидетельство гордыни, и ежели кто опередит жрицу, готовясь грудью встретить возможную угрозу, возражений с ее стороны не последует.
  По мосту над чистыми водами безымянной реки к могучим стенам и прекрасной башне, свидетельствующей о недюжинном мастерстве предков. Молнией мысль о том, что солнце, по всем законам должное опуститься в свою постель, все еще на небосклоне, мелькает в сознании, и с быстротой молнии же пропадает. Впереди – внутренний двор крепости, где они, возможно, получат первые ответы о судьбе своей далекой прародины. А солнце может и подождать, хотя служительнице Девы-Луны и ближе та пора, когда ночь снисходит на утомленную дневным светилом землю.
  Но ответов не находится – только новые вопросы. Что же случилось здесь, в Последнем Страже? Где достославный гарнизон, почему нет защитников? Какая беда обрушилась на цитадель, о судьбе которой вот уже две сотни лет не было известно ничего? Брошенное оружие и распластанные тела, встретившие странников, не отвечают, да и не могут дать ответа. Подняв взор на высящуюся прекрасную башню, пощаженную безжалостным временем, Керидвен чувствует себя как никогда маленькой – песчинкой перед горой, мигом в вечном круге жизни.

  Хочется замереть и вдохнуть воздух старины, впустить в себя память о былом, раствориться в оставшемся лишь в песнях прошлом. Но дела насущные не терпят ожидания: коли загадки множатся, самая пора искать ответы. И делать это всем вместе. Женщина задумывается: а как ей, собственно, обращаться ко спутникам? «Братья и сестра» звучит слишком выспренно и, положа руку на сердце, пока что лживо. «Друзья» - преждевременно. «Коллеги» - слишком холодно. Нейтральное «руады» - высокомерно. Остается только вести речь так, как слова сами захотят лечь на язык:
  - Надо осмотреться и понять, что здесь случилось. И надо проверить тела этих несчастных, - кивком головы она указывает на покойников, - и понять, давно ли оборвалась нить их жизни. Полагаю, нам следует не разбредаться, а держаться поблизости, чтобы в случае чего… - она не заканчивает предложения, не желая накликать беду – ведь любое слово может к неожиданности говорящего обрести плоть, а дурное воронье слово – тем паче.

  Керидвен понимает, что оглашает прописные истины, и за это ей немного стыдно – даже щеки порозовели. Подняв лисий ворот нового теплого плаща, она внимательным взглядом оглядывает спутников своих: все ли согласны, никто раздражения не выказывает? Пройдет еще немалый срок и не одна опасность станет на пути, прежде чем они сплотятся и начнут понимать друг друга с полуслова. Но с чего-то ведь надо начинать, верно? И подобный вариант ничуть не хуже прочих.

Утёс Лорелей. Лосмор.

Music: Prologue ~To The Ancient Land~ [ссылка]

С утёсом Лорелей была связана легенда: говорят, две сёстры, когда-то здесь жившие, дали друг другу обещание никогда не расставаться. Скрепив свою клятву перед богами, они прожили вдвоём много лет, пока младшей из них не наскучила такая жизнь. Ночью она взяла лодку и уплыла прочь, в неизвестную сторону. Старшая сестра – Лорелей – не могла поверить в предательство, и навсегда осталась стоять на утёсе, простирая руки в сторону моря. С тех пор этот утёс и получил имя старшей сестры. Скальный выступ, нависающий над изумрудно-зелёными волнами, походил очертаниями на девушку, в мольбе вытянувшуюся над волнами, и, хотя финал у легенды был печален, считалось, что пока Лорелей ждёт свою сестру, она привечает каждый корабль, что проплывает мимо утёса и отводит его от рифов.

Солоноватый бриз, прилетевший с северо-запада, трепал плащи и одежду собравшихся на площади Лосмора. Он раздувал большой костёр, и искры устремлялись вверх, к ясному, но холодному небу. Солнце больше не грело Дал Фиатах: даже летом тут было прохладно и приходилось одеваться в осенние одежды. Однако мало кто роптал среди жителей города, даже несмотря на то, что земля их предков явно не ждала возвращения блудных сынов. Когда только паравель причалил к берегу, магия его парусов исчезла – Дал Фиатах захлопнула за странниками дверь, сделав их узниками. И всё же, они были дома. Пусть поколение руадов, прибывшее на паравеле, никогда не видело эти земли воочию – в сказках у камина, в преданиях и песнях, жила память именно о Дал Фиатах. Из колыбельных и баллад приходили образы, узнаваемые здесь в каждом камне или дереве.

Большой костёр разожгли в честь первого дня лета, и четверо клириков, среди которых была и Керидвен, прочли над ним литании своих богов. Два года руады трудились не покладая рук; так на утёсе Лорелей вырос Лосмор. Раскинувшиеся крестом четыре улочки соединялись на центральной площади в форме круга. Площадь была выложена белой и серой мозаикой, который образовывал спиралевидный узор; в центре этой спирали сейчас и горел костёр. Дома же, зажатые между четырьмя улочками, громоздились друг на друга, срастаясь в причудливые многоярусные конструкции, где не всегда можно было понять, где заканчивается один дом и начинается другой. Архитектура руадов любила «расти» ввысь, устремляясь под самые облака. Конечно, возможностей у жителей Лосмора было на порядок меньше, чем у зодчих Ар Маэланна, но даже так, тесно жмущиеся дома напоминали скорее строящийся форт, чем простые здания горожан: множество внешних лестниц, парапеты, балконы, узкие вытянутые окна, какие-то закутки и площадки. Где-то здесь, в одной из башенок и поселился Рейнольд, кропотливо изучая книги, оставленные Мерехайном.


Особняком держался только храм, обращенный венцом капелл к утёсу Лорелай. В солнечные дни лучи проникали через грубо вырезанные окна-бойницы и освещали сложенный в центре алтарь. Сюда приходила читать литании Керидвен, сюда же приходили молиться Андре и Жайнир. Один за будущее своей дочери и покой жены, второй – за павших товарищей. Особняком держался Сейвад: камни для храма руады взяли из прибрежного форта, который когда-то принадлежал гвардейцам Ллевелина – Седьмой опознал его по остаткам герба, высеченного на сохранившейся стене главной залы. Теперь же память о ордене жила в стенах, где руады возносили хвалу своим богам.

И сегодня, среди каменных колонн и полумрака келий, под высоким сводом нефа, были прочитаны литании во славу Фиарна, Изиль, Иркаллы и Сиала. Низенький и седой служитель бога Молнии произнёс краткую речь с наставлениями – из-за его густых бровей казалось, что он вовсе не смотрит на собравшихся в соборе руадов, и тем всё закончилось. Шестеро первыми покинули бело-серые своды храма, а за их спинами ещё плясали солнечные лучи закатного солнца, заставляя витражи, изображавшие богов Дал Фиатах, сверкать разноцветными огнями. Казалось, что вот-вот сойдут они с картин, чтобы присоединиться к шествию, но, увы, даже когда захлопнулась массивная деревянная дверь, ни один из образов не пошевелился. А за стенами выступавшего вперёд храма бурлило море: зелёные волны, набегая, разбивались о берег, и солёные брызги долетали почти до скального утёса, где часто любила бывать Люсиль, перед очередным походом в ближайший лес. Дичь с каждым разом забиралась всё глубже в чащу, и нередко приходилось ночевать среди густых крон лиственного леса, шепчущих что-то на своём языке.

Однако теперь у паравеля были спущены паруса, и он был отогнан на отмель, чтобы случайным ураганом его не унесло в море: новых же кораблей ждать не приходилось. Если верить запискам Мерехайна, которые так тщательно штудировал Рейнольд, теперь путь к спасению и обретению родины лежал в глубине Дал Фиатах – где-то там, на востоке, должен был загореться маяк Ллойннир и осветить руадам путь.

И вот, с первым днём лета истёк срок, к которому нужно было ждать Мерехайна.Праздник совместили с провожанием шести отважных храбрецов в путь; всё, чем смогла оказать им помощь община – это усилия старого пироманта, сварившего зелье Веланны каждому из участников похода. Всё остальное необходимое они были вынуждены собирать сами.
Людвиг, глава Лосмора, коренастый мужчина средних лет, качая головой, дал вам последние наставления. Он был немногословен. С момента основания Лосмора многие из руадов начали мало-помалу замыкаться в себе, проводя больше времени наедине, чем с шумной компанией Никто не мог толком объяснить, почему вдруг нападала на него угрюмая задумчивость, вызывая вдруг особенно яркие образы в памяти. Ещё пелись у костра протяжные и тоскливые песни об утеренной и вновь обретенной родине, рассказывались сказки – но на больших собраниях всё чаще говорил кто-то один, а остальные лишь кивком или поворотом головы выражали своё мнение.

Так что прощание вышло немногословным. Ушёл не оглядываясь на дом Андре - - настоящий дом был далеко за морем, где осталась его дочь, на попечении бабушки, матери Лорен, Рейнальд собрал свои записи и запер комнаты на ключ. Поставил последнюю свечу в храме Черновоск, прочла последнюю молитву Керидвен. Люсиль попрощалась с семьёй, приютившей у себя, а Седьмой… Седьмому лишь оставалось обратить в последний раз взгляд в ту сторону, где лежали руины цитадели гвардейцев.

А затем с глухим стуком захлопнулись за ними врата Лосмора и шестеро странников остались сами по себе.

Ещё не успело сесть солнце, как отряд пересёк большое поле вереска. Он ещё не зацвёл, и бескрайняя зелёная равнина, волнующаяся под налетающими порывами ветра, походила на море, по которому приплыли руады домой. Изредка слышалось жалобное пение серого ворона. Но вскоре перед странниками встала пелена густого, как кисель, тумана – и звуки вдруг неожиданно стихли. Даже трава под ногами, казалось, переставала шелестеть. Сквозь преграду было видно едва ли на два шага вперёд. Это была граница, которую Мерехайн запретил руадам пересекать; раз или два его предостережение было нарушено, и с тех пор вошедших в туман никто не видел. Теперь же, когда и сам волшебник исчез в туманах Дал Фиатах, его предстояло отыскать шестерым, отважившимся последовать за волшебником в неизвестность. Кто-то из вас делает первым шаг внутрь. За ним следуют остальные. И всё растворяется в серой пелене, застилающей взор.

Туман.


Стоило вам только войти в него, как вашу душу кто-то словно вытащил из тела, оставив пустую оболочку без малейшей искры разума. Чувства исчезли, в голове пусто. Кто вы? Зачем здесь? С какой целью? Вы не помните. Нет ничего. Только серо-белый саван, окутавший вас со всех сторон.

Спустя несколько томительных мгновений внутри вдруг вспыхивает что-то. Искорка, вылетевшая из затухающего огня. И вместе с ней – воспоминание. Какое?

Была ли это дочь, в чьей улыбке ты видишь дорого тебе человека, давно потерянного?
… Или склонившийся над тобой рыцарь, посвящающий в орден Ллевелина?
… Может, это детский плач и слёзы, несдержанное обещание?
… Или гнев, распалявший твоё сердце, когда ты обезглавил еретика?
… Или страх, когда ты понял, какая опасность ждёт тебя в этих туманных землях?
… А может, знакомые очертания кельи, что стала для тебя приютом?

С каждым воспоминанием огонь в груди разгорается всё сильнее. Возвращаются из небытия имена, события, а с ними – лица. Вы вспоминаете себя, свою цель, и людей рядом с собой. Словно очнувшись от долгого сна, вы делаете глубокий вдох, затем, чуть погодя, приходит осознание, что туман остался позади. Перед вами – река, через неё перекинут ещё сохранившийся каменный мост. Солнце почему-то ещё не зашло, и вдалеке, раскрашенное золотом закатными лучами, виднеется монументальная цитадель, главная башня которой увенчана ещё четырьмя башенками, поменьше. Каждый из вас без труда вспоминает рассказы стариков о Последнем Страже – форпосте Руад Эно, служащем воротами в государство руадов. Если он ещё стоит, если ещё не разрушен – надежда есть.

Но стоит подойти ближе, как мимолётная радость исчезает быстрее, чем появилась: цитадель пуста. Никто не встречает вас у ворот, никто не окликает со сторожевых башен. Но по пути вам встречаются брошенные шлемы и копья. А затем… затем вы начинаете замечать тела. Один солдат лежит, перекинув туловище через зубцы крепостной стены. Второй как будто прилёг вздремнуть у стойки с копьями. Их всё больше, и никто не шевелится. Но как? Неужели война всё ещё продолжается? Взгляды обращаются к главной башне Последнего Стража. Кажется, там ещё горят факелы. Может, кто-то остался внутри?

Это место держалось в воспоминаниях народа-скитальца две сотни лет. Даже если здесь никого не осталось, внутри могут быть записи, знания их предков, которые будут полезны и сейчас.

Расположенная на возвышенности, на выступе скалы, фон Нейман — вместе с пристроившейся сбоку МакКей, разумеется — имела, наверное, самую выгодную и живописную позицию из всех, и могла себе позволить тщательно прицелится, сводя перекрестье прицела с вражеской головой. На той стороне был снайпер ХП — невысокого роста девушка, субтильного телосложения, в плотном "нанокостюме" с гексагональной сеткой, при бронежилете, мало что говорящих Элеонор нашивках. Голова была закрытой простой флисовой шапкой, из-под которой торчали собранные в хвост каштановые волосы. Вместе со своим "вторым номером" — массивным бугаем, вооружённым не менее массивной штурмовой винтовкой с квадратным оптическим прицелом, они явно наводились на Фокса, намереваясь открыть по нему огонь. Элеонор выдохнула, сведя перекрестье с областью в районе виска цели. Щёлкнула на клавишу у встроенного в прицел измерителя магнитных аномалий, который примерно за секунду рассчитал поправку на естественное магнитное поле в регионе, и перевела прицел чуть ниже желаемой точки. Только дилетанты думают, что плазма летит по идеальной прямой. Мощное магнитное поле большинства планет, обитаемых людьми, едва заметно — но ощутимо — пытается вытолкнуть плазменные заряды вверх от поверхности, сообщая заряду плазмы нечто наподобие баллистической кривой. Только в противоположную сторону. Потому для точной стрельбы нужно знать особенности магнитного поля — благо, на "Грозе" всё нужное есть. Последняя корректировка, задержка дыхания. Палец медленно опускается на спусковую клавишу...

В следующее мгновение над деревней проносится взрывообразный, с характерной шипящей нотой, раскат выстрела — "Гроза" в точности соответствует своему названию. Приклад толкнул плечо назад, лицо обдало потоком тёплого воздуха, хлынувшего из вентиляционных отверстий на корпусе. Голова вражеского снайпера на том конце моментально исчезла во вспышке из ослепительно-ярких искрящихся брызг, разлетающихся в разные стороны горящих ошмётков и кроваво-красного тумана. Не было видно ни вспышки, ни летящего к цели облака плазмы — ничего. Комбинезон и тело ниже головы — шея, спина, плечи и руки до локтя вражеской снайперши — немедленно вспыхнули и покрылись языками огня.

Второй номер снайпера в панике отпрянул в сторону — не то отталкивая погибшую соратницу от себя, не то отталкиваясь от неё сам. Весь бок, обращённый к убитой, у него тоже вспыхнул. Резко дёрнувшись вниз — спрятался за парапет, скрылся из виду. У повисшего на краю парапета, обмякшего и горящего тела цели от всей головы на месте остался только небольшой кусочек черепных костей, торчащие из шеи противоположной от фон Нейман стороны.

Бойцы "Вспомогательной Полиции" в деревне моментально пришли в движение. Люди на остановке рванули в разные стороны, раздались какие-то крики. Спорадически стал оживать радиоэфир — хотя МСУ у Эверланна, будучи инструментом направленного действия, без постоянной ручной наводки улавливал только редкий треск и помехи.

В западной части деревни первым "открылся" Клотье, выстрелив дымовой гранатой на юго-восток, в сторону заваленного стройматериалами пустыря, отделявшего коттеджи и двор у которого собралась группа — от занятого ХПшниками от кафе. Ствол гранатомёта выплюнул дымовой снаряд, который пролетел несколько десятков метров по кривой, и упёрся в землю — чуть в сторону от намеченной позиции. Но достаточно близко. А когда через секунду на месте столкновения гранаты с землёй взрывообразно возникло почти идеально-сферическое облако непроглядного, светло-серого дыма — о том, что снаряд унесло в сторону, уже почти ничего и не говорило. Тедди, двигаясь вглубь двора, перезарядил гранатомёт — горячая, дымящаяся сорокамиллиметровая гильза плюхнулась под ноги. Следующий заряд предназначался патрулю на севере, по которому к тому моменту уже открыл огонь Эверланн и сопротивленцы рядом с ним. Однако вспышка светошумовой гранаты сверкает метрах в десяти в стороне — едва ли сказав какой-то эффект. Из-за облака дыма позади, отделявшего теперь две враждующих стороны, раздались беглые автоматные очереди — однако сверхзвуковые щелчки раздавались над головами, или даже вообще над крышами домов. Наглядное пособие о полезности дымовой завесы и влиянии её на точность.

Однако, похоже, кому-то из ХПшников было всё равно на точность — уже после поворота за угол, неожиданно во дворе примерно в том месте где Тедди, Ларсона, и следовавший за ними по пятам сопротивленец были пару секунд назад — раздался хлопок взрыва гранаты. В вспышке дыма и пыли пришли в движение ветки кустов, рассыпались расставленные кем-то на улице горшки с цветами. Клотье почувствовал серию ударов по груди, левой руке. Армированный воротник защитного комплекта под шлемом выгнулся к шее, и Тедди почувствовал резкое соприкосновение с его тканью — как будто кто-то с размаху ткнул в бок шеи пальцем. Неприятно. Ларссона, двигающегося впереди в здание вместе с своим псом, огрело осколками по спине — но тоже не критично. А вот молодой парнишка-сопротивленец, следовавший последним — упал, лицом прямо в лужицу крови, стремительно растущую под ним. Волна осколков буквально утыкала его тело кровяными пятнами и содрала с него солидный кусок плоти с шеи.

Чуть в стороне от этого, не сбавляя темпа и продолжая двигаться, Эверланн вскинул свой Mk. 2 на патруль прямо по курсу. Свёл точку на дисплее перед глазом с вражескими силуэтами, заботливо обведёнными электроникой тактического монитора в красную рамочку. Плавно вжал спуск. Затвор шумно забегал по корпусу пистолета-пулемёта, задёргавшегося в руках. Прежде чем патрульные успели бы предпринять какие-то адекватные ответные действия — падают на землю, один за другим. Одному натурально разорвало лицо под шлемом, отправив его валяться на дорогу безвольной тряпичной куклой. Другой упал на бок — выронив ПП и взвыв от боли, ухватился за ногу. Третий — собственно тот, кто заметил Эверланна — упал наземь, с несколькими ранами на бедре и разодранным ботинком, дал ответную очередь из ПП по Ларсу — тот чувствует толчок в районе солнечного сплетения, в районе где тканевый сегмент бронежилета сходился с металлокерамической нагрудной пластиной. Но не больше.
Сопротивленцы за спиной поддержали огнём — один жахнул короткой очередью из ПП по стрелявшему, другой сделал пару выстрелов из дробовика в сторону четвёртого патрульного. Раненный ожидаемо затих, а вот четвёртый патрульный огрызнулся очередью в ответ — правда, безрезультатно.

На востоке деревни, тем временем, шла своя война. Когда раздался выстрел плазменной винтовки с холма — Николас, скрытый тканью стелс-костюма и удобно расположившись под придорожным барьером, тщательно прицеливается — и с филигранной точностью отправляет первый выстрел точно в голову, под шлем, одному из патрульных стоявших возле микроавтобуса с блокнотом в руках. ПП отзывается приглушённым хлопком, выплёвывая наружу гильзу. Абсолютно неожиданно для противника — один из них падает как подкошенный, с дырой в затылке размером с крупную монету. Оставшиеся трое патрульных похватались за оружие, дёрнулись в разные стороны — следующий выстрел настигнул патрульного, ухватившегося за пистолет-пулемёт и пытавшего перебежать дорогу и, вероятно, скрыться за углом здания. Пуля пробивает тому ногу выше колена, немедленно пропитав ткань брюк кровью и ошмётками мягких тканей тела. Упал прямо на асфальт дороги, закричал — рана в ногу смертельной, всё таки, не была. Не сразу точно. Третья жертва перебегала дорогу рядом — и Д'Верньер также целится по ногам, в районе бедра — однако в последний момент цель замешкалась на месте, глядя на распластавшегося на дороге товарища, и хватает его за петлю на спине бронежилета. Николас, взявший упреждение без учёта резкого разворота, промахивается.

Пока один из ХПшников тащил раненного за собой на другую сторону дороги — тот, перехватив ПП одной рукой, дал в ответ длинную очередь. Пули щёлкают высоко над головой — потому что он стрелял тот в лес на холме за Николасом, думая вероятно, что стреляют по нему оттуда.

Фокс, переместившийся за угол сарая, немедленно поддержал разведчиков огнём — скосив ХПшника, тянувшего раненного через дорогу, короткой очередью (хотя лежавший на земле раненный так и остался жив, пока Александр его не добил своей винтовкой). Однако, когда внезапно на какой-то момент показалось что со всеми целями на этом направлении покончено — неожиданно из-за угла дома, слева от дороги и основной части теперь уже уничтоженного патруля, показывается четвёртый человек. Пока виварийцы разбирались с людьми на дороге — он нырнул за машину, и бегом её обогнул, примерно сообразив откуда по ним стреляют. Высунувшись из-за угла дома — он первым делом увидел, конечно же, Фокса. В руках у него разразился громкой, длинной очередью угрюмо выглядящий автоматический карабин — и палил тот почти не целясь, от бедра, решив похоже опустошить весь свой магазин по Гвидо. На несколько секунд окружение вокруг Фокса стремительно деградирует — пули грызут каменный забор впереди, рвут в клочья листья в стороне, трещат в досках сарая за которым он спрятался. В какой-то момент одна упёрлась в ткань бронежилета на животе, слева. А затем вспышка холодной боли уколола руку с той же стороны, под плечом.

Отстреляв весь свой магазин, и выругавшись на своём языке, ХПшник спрятался за углом.

С холма, на котором расположился Кей и Фрейзер, было хорошо видно всё происходящее в деревне — как вспыхнула сверхновой голова снайпера в гнезде в центре города, как Клотье поставил дымовую завесу, как разведчики-невидимки и Фокс почти целиком скосили вражеский патруль на востоке. Однако было видно и то, что — толпа ХПшников возле кафе зашевелилась, разбегаясь в разные стороны. Фрейзеру оставалось только наблюдать за видеопотоком от "Инугами" — когда началась стрельба, дрон методично стал расстреливать массу внизу из громко стучащей автопушки — серия коротких очередей скосила как минимум двоих, разбросав их конечности и ошмётки в разные стороны, прежде чем люди на том конце что-то поняли и начали прятаться за машинами. Сам Утред дал пару прицельных выстрелов в сторону пары патрульных на дальнем конце стоянки — решивших бегом переместится к забору. Взял упреждение с учётом дистанции, сделал два последовательных выстрела им по спинам. В прицел видно как левый ХПшник, с автоматическим карабином в руках — дёрнулся в ответ, оступился, но продолжил бежать. С такой дистанции трудно сказать чем окончилось попадание Следующий выстрел только выбивает пыль из дорожного покрытия на стоянке под ногами у цели, не более. Всё таки дистанция даёт о себе знать. Лаже не смотря на оптику и удлинённый ствол.

Оба подранка добежали до забора, перевалили за него, и заняли позицию там — высматривая откуда по ним стреляли.

Огонь "Инугами" вниз привлёк к высоте внимание противника, поэтому когда Кей, так и не найдя себе какого-то стоящего укрытия, приподнимается над валуном что бы открыть огонь — он почти немедленно попадает под плотный огонь снизу. С стоянки вокруг кафе заработало как минимум несколько пистолетов-пулемётов — пули щёлкают в камнях тут и там, но ужасно неточно. Однако вскоре к ним прибавляется и стрёкот крупнокалиберного пулемёта — намного более точный. Пули щёлкают тут и там, выбивая крохотные кусочки из скал, свистят рикошетя от камней тут и там — пока одна не ужалила Дугласу прямо в правую руку, в районе локтя, где жёсткие пластины наручной брони уступали место небольшому гибкому тканевому сегменту. Электроника шлема выделила вражеский пулемётный расчёт в углу стоянки в красную рамочку: два бойца, облокотившиеся на забор, да массивный ствол пулемёта с водяным охлаждением, стоящий на треноге. Вражеский командир, в кепке и при ярко-жёлтой нарукавной повязке, стоял сзади и кажется давал им указания куда стрелять. Не мудрствуя лукаво, Дуглас активирует "Триумф" мысленным усилием, пойманным электроникой шлема. Сводит появившееся перед глазами виртуальное перекрестье с обведённой в рамку отметкой вражеского командира. И дает выстрел. Ракета, оставляя за собой дымный след, сорвалась с заплечного ракетомёта...

Через несколько секунд северо-западный угол стоянки тонет в вспышке. Огня, белый дым, серая пыль, подброшенные в воздух чёрные куски асфальта — всё перемешивается в сплошную волну, захлёстывающую собой силуэты людей, забор, разноцветные автомобили на стоянке. Стеклянные стены кафе, превратившись в миллиард маленьких сколков, мгновенно обрушились — повинуясь действию взрывной волны. Вместе с доброй порцией стёкол в домах деревни, неподалёку от места разрыва. Когда дым слегка рассеивается — на месте вражеского командира, пулемётного расчёта и нескольких случайных ХПшников вокруг — только изодранные кучки ошмётков, отдалённо напоминающие людей.
Кей продолжает, открывая подавляющий огонь по четвёрке ХПшников, укрывшихся от взрывной волны за машиной — шестиствольный пулемёт в руках взревел, отплёвывая десяток за десятком гильз наружу, и скосив там как минимум трёх человек. Единственный выжиший, вовремя спрятавшийся за кузовом автомобиля — высунул свой ПП над головой и дал короткую очередь в ответ. Скорее просто в сторону Кея, чем в него.

Огонь по кафе открыли и Кнутсен и компания — шумный выстрел снайперской винтовки выбил одного из ХПшников внутри, а пара коротких очередей заставила его товарища упасть на пол, за опрокинутый взрывной волной обеденный стол.

В городе поднялся шум двигателя — завёлся внедорожник. Набирая скорость тот двинулся на северо-запад, к кафе. За пулемётом в башне появился стрелок — человек в тёмно-серой броне, при полузакрытом шлеме, с непрозрачным тёмным визором. Ухватившись за массивный, угловатый республиканский пулемёт он стал поднимать его ствол кверху — к холму, в сторону откуда стрелял Кей.
Одновременно с этим из кузова грузовиков возле кафе, в попыхах вывалила группа человек — четверо, как минимум. Двое из "Вспомогательной Полиции", расчёт гранатомёта — непосредственно сам гранатомётчик, с трубой на плече, и его ассистент — вооружённый, помимо всего прочего, ещё и рюкзаком хитрой формы, вмещавшим в себя несколько снарядов. Оба разместились на краю грузовиков, целясь наверх — выискивая не то Кея, не то "Инугами". Возможно обоих. Ещё двое, впрыгнувших из левого были немного других — были в военной форме незнакомого коммандос образца, при броне, и тех же самых полузакрытых шлемах с непрозрачными визорами на лице — идентичные стрелку за пулемётом внедорожника. Выпрыгнули, рванув к забору и тыча в разные стороны своим оружием.

Точно такого же бойца, в шлеме с непрозрачным визором на лице, можно было теперь отчётливо наблюдать в окнах второго этажа того самого "синего дома" — со стороны Николаса, Фокса и Александра. Стоит внутри, осторожно поглядывая из-за края на восток.