Первое, что цеплялось за глаз по заходу в вагон - это излишество роскоши. Любая мельчайшая деталь интерьера, на которую захотел бы посмотреть пассажир, была сделана ради услаждения его взгляда. Стены и паркет были отполированы до ослепительного блеска, и, судя по виду, сделаны из редчайших пород дерева. Настенные керосиновые лампы красовались золотым корпусом, с выгравированными на нём гротескными растительными темами. Стекло на них, как ни странно, тоже было почти что кристально чистым. Можно было сделать предположение, что поезд совершает свой первый рейс. Кстати о стекле - на окнах оно было вычищено настолько идеально, будто никакого стекла не было и вовсе. Сами окна были обрамлены в элегантные позолоченные рамы с настолько вычурной формой, что они могли служить каймой в геральдическом щите не самого последнего герцога. На стенах висели картины, большинство из которых изображало пейзажи Самхафы. Две из них, не без удивления определил Александр, были написаны художником Михаэлем Толлем, его близким другом. Неужели "Восточный экспресс" не пожалел денег на подлинники?
Журналист медленно - и не без капли сожаления - шёл по роскошным самхафским коврам, укрывавшим паркет. С полуоткрытым ртом он, словно в музее, вертел головой по сторонам, рассматривая изящество вагона. И это был всего лишь коридор. Подойдя к лестнице на второй этаж, он приметил седого старика с тростью, разговаривавшего о чём-то с проводником. Старым он был во всех смыслах - одежда хоть и была подобрана со вкусом, но была бы более уместна лет двадцать назад. Поравнявшись с Сюркуфом, он бегло осмотрел того подозрительными, слегка прищуренными глазами, спрятанными за оправой очков. Александр вежливо улыбнулся и инстинктивно потянулся правой рукой козырнуть цилиндром, но внезапно вспомнил, что забыл его дома. Незаконченный жест пришлось неуклюже переделывать на ходу во что-то, что в итоге напоминало приветствие. Неловко кашлянув в кулак, он поспешил подняться на второй этаж.
Купе, как и предполагалось, по экстравагантности своего интерьера ничуть не уступало коридору. Размером он был примерно с небольшой офис, и являлся двухкомнатным. Двухместная кровать, раскладной диван, санузел с туалетом и душевой кабиной - всё ради максимально комфортабельной поездки. Приметив маленький письменный столик, писатель положил рядом с ним футляр с фотоаппаратом и выложил на него из саквояжа свой журнал - благо, бесплатные чернила входили в стоимость билета - и часть книг. Большинство из них были сборной солянкой психологической прозы разной степени паршивости, взятые чтобы словно шлифовальным камнем держать свой разум в остроте. Усевшись за столик, Александр развернул свежий выпуск "Вестника Готтсбурга", лежавший в углу. К чёрту репортаж о военном параде и прочую подобную бессмыслицу для бездумного люда - тем более, что репортажами занимается этот напыщенный толстяк фон Юнц, у которого каждая вторая статья разбавлена квасным патриотизмом. Больше всего Сюркуфа интересовала криминальная хроника за последнее время, а в особенности тот, кому передали работу над ней в его отсутствие. Пролистав газету, он увидел имя "Люциус Бек" и довольно хмыкнул. Люциус - остроумный малый. Даже жаль, что его талант тратят на оформление хроники. Но по крайней мере Александр знал, что колонка под его руководством будет в безопасности на время экспедиции. Далее он наскоро пробежался пальцем по самой хронике. "Сегодня днём несовершеннолетние грабители в магазине пекаря в Портовом районе были избиты скалкой", "Ночную массовую драку в трактире удалось остановить силами полицейского наряда". Неужели, пока он готовился к отъезду, в Готтсбурге стало настолько скучно?..
С тяжёлым вздохом откинув газету куда подальше, журналист решил для разнообразия пройтись по поезду. Закрыв своё купе на ключ, он спустился по лестнице к проводнику и спросил у того, нет ли где на поезде купить лауданума. Проводник сказал, что стоит спросить в курильне, и указал до неё направление. Пройдя через вагон-ресторан, Александр наткнулся на вагон с дверью, над которой висела соответствующая надпись. Зная, с чем предстоит иметь дело, он, собрав волю в кулак, распахнул дверь. Его лицо тут же окатила волна густого дыма. Человек незнающий подумал бы, что в этом вагоне произошёл пожар, но стоило принюхаться - как тут же понимаешь, в чём дело. В нос ударил терпкий запах табачно-опиумной смеси. Уже первые несколько вдохов давали свой результат - тело Сюркуфа невольно расслабилось, а мысли начали спутываться. Пройдя по задымлённому коридору, он вышел в главный зал. Здесь, в царстве грёз Морфия, на низких диванах разместилась павшая богема. Они тихо лежали на боку, нагревая на опиумных лампах свои трубки, и с безучастным выражением лица выкуривали их. Трубки эти отличались от табачных - они были длинными и тонкими, с выемкой не под табак, но под опиум: небольшой шарик, размером с горошину, называвшийся дозой. Большинству хватало трёх-четырёх, но некоторые не собирались останавливаться и после десятой. Человек под опиумом - жалкое зрелище. Со стеклянными глазами он раз за разом употреблял его, не роняя своим соседям по греху ни слова. Мало что могло вывести его из летаргии, да и не было курильщику дела ни до чего, кроме его собственных снов. Пройдя мимо диванов к стоящему посреди укутанной дымом комнаты смотрителю, Александр обратился к нему:
— Добрый вечер, нельзя ли взять у вас четыре бутылки лауданума?
Хозяин курильни был статным смуглым человеком средних лет, явно не из этих краёв. Его полузакрытые сонные глаза, достойные места, за которым он присматривал, хитро улыбнулись.
— Разумеется. Не желает ли господин также отведать лучший мадак в империи?
— Спасибо, но на этот раз я вынужден отказаться.
— Господин многое теряет!..
— Сегодня я желаю остаться в трезвом сознании.
Медленно и с учтивой улыбкой кивнув, смотритель вялым шагом удалился прочь в подсобное помещение, через несколько минут вынеся четыре склянки, аккуратно упакованные в бумагу. Оставив несколько имперских марок в качестве чаевых, журналист, поблагодарив за настойку, пошёл обратно в купе.
Теперь настала очередь познакомиться с экспедицией. Отойдя от усыпляющих опиумных паров, Александр, проверив опрятность и чистоту своего гардероба, прошёл в салон. Компания здесь собралась достаточно пёстрая, часть из них уже играла в азартные игры, а часть топила свободное время в алкоголе и светской беседе. Знакомых лиц среди них не было... кроме одного. Приметив с дверного проёма герцога фон Баккендорфа, Сюркуф сначала раскрыл глаза от удивления, не желая верить тому, что они видят. Руки сжались в кулаки, губы и зубы стиснулись от внезапно нахлынувшей злобы. Он слишком хорошо помнит этого нахального павлина и связанные с ним аресты журналистов, которые осмелились написать про него правду. Что эта ряженная бестолочь делает здесь? Неужели судьба свела их двоих в одну экспедицию? С трудом совладая с чувствами, писатель, стараясь не подавать виду, подошёл к барной стойке. Взволнованным голосом он заказал джин-тоник со льдом и кусочком лимона, после чего глазами начал искать столик, к которому можно по-быстрому ретироваться. Тот, за которым сидели две дамы и подозрительного вида джентльмен, был выбран как подходящий - тем более, что одна из пассажирок должна была быть Кьярой Ксавье, которая и собрала экспедицию.
Натянув на лицо как можно более добродушную после встречи с герцогом улыбку, Александр подошёл к дамам и, поклонившись, представился:
— Добрый вечер, леди. Прошу прощения за прерывание вашего разговора, я Александр Сюркуф, сотрудник "Вестника Готтсбурга". Не позволите ли присесть рядом?