Голосование пользователя

– О нет конечно, милочка, что же ты, – быстро воскликнула Берта в ответ Сании.

Ссутулив плечи сильнее, Джек исподлобья наблюдал за поднявшимся Леви.

– Все ли в порядку у нас? – переспросил, почти шипя сквозь сжатые зубы.

Хозяин возвышался над Леви на голову, его косматая макушка почти цепляла потолочную балку. Крошечная вена пульсировала на покрытом слоем пота и грязи виске, выдавая переполнявшую Джека лютую злобу.

Сания почувствовала себя совсем маленькой, незначительной – в сравнении с великанскими пропорциями Джека и Берты, на фоне которых даже рослый Леви терялся, девушка вдруг почувствовала себя хрупкой, чудовищно уязвимой. Она ощутила предательский толчок беспричинного страха, словно впервые за вечер осознавая, насколько мало места в крошечной хижине, и насколько невообразимое количество пространства занимают хозяева.

Джек шагнул вперед, нависая. Берта, не переставая добродушно улыбаться, отступила к окну. Клавдия быстро спрыгнула с табурета и вернулась в свой угол.

– Я знаю кто ты, охотник, – просипел Джек, незамутненная ненависть полыхала в его темных глазах.

Умом Леви понимал, что скорее всего его и Санию сейчас выставят из хижины со скандалом. Ему приходилось встречать такое отношение в прошлом – в конце концов, у многих местных хватало причин недолюбливать охотников и без учета распространенных в провинциях предрассудков. Но что-то другое – не разум, чутье, заставило все внутри сжаться при виде бушевавшей в глазах хозяина хижины нечеловеческой злобы.

– Он отведал жаркого! – взвизгнула Берта, и охотники уловили в ее голосе плохо скрытое ликование.

Глаза Джека сверкнули, и Леви понял, что тот принял решение. Хозяин взмахнул ладонью и, повинуясь его воле, свечи погасли. На долю секунды мир погрузился в кромешную темноту, но в следующий миг хижину залил другой свет, теперь красный.

Наблюдавшая за Клавдией Сания недоуменно моргнула – сидевшая на угловой лежанке девочка растворилась в кратковременной вспышке мрака, словно ей просто не нашлось места в новом багровом мире.

Леви отчего-то не мог, как ни старался, преодолеть порожденное любопытством оцепенение. Там, где стояли свечи, охотник видел серые давно оплавившиеся огарки. На подоконнике был установлен старинный фонарь, и зловещий багровый свет распространялся по хижине сквозь его окрашенный в алый стеклянный плафон. По принципу устройства он напомнил фонари корпуса, мягкий синий оттенок которых выступал для охотников в ночи и опознавательным знаком и ориентиром.

Но свет красного фонаря Джека не только углубил тени и придал фантасмагорические очертания силуэтам, но преобразил до неузнаваемости саму хижину. На опрятном столе теперь темнели пятна крови вперемешку с прилипшей требухой и ошметками кожи. В мисках, вместо восхитительного жаркого Берты, плескалось отталкивающего вида темно-красное варево, в котором полусырое мясо плавало бесформенными кусками. Внутренняя отделка хижины потускнела, обтесанные бревна сгнили и покрылись лишайником, а в крыше образовалась пробоина, сквозь которую внутрь заглядывало безлунное небо.

Но хуже всего были судорожные конвульсии, что сотрясали тело хозяина хижины. Уловив движение краем глаза, Леви мучительно медленно, словно в кошмарном сне, повернул голову. Свежие пятна крови толчками проступали на грязном плаще Джека, его голова была запрокинута к потолку и безвольно болталась из стороны в сторону на сломанной шее. С оглушительным треском рвущейся ткани прямо из грудной клетки Джека вырвались окровавленные когтистые лапы, словно нечто чудовищное прогрызало себе дорогу на свободу прямо из тела.

Сания не могла отвести глаз от Берты. Добродушная улыбка хозяйки ширилась и с каждой секундой становилось все более неестественной, охотница уже видела во всей красе кривые ряды грязно-желтых зубов. Улыбка продолжала расти, лицо Берты напоминало созданную безумным скульптором гротескную маску, и кожа на краях рта треснула, аккуратно расходясь по невидимым швам. Челюсти Берты раскрылись, поглощая лицо, кровь вырвалась наружу черно-бурым фонтаном, и в потоке крови в недрах зияющей раны возникла другая пасть, ощетинившаяся концентрическими кругами клыков.

Старый тракт убегал все дальше на север. Неприветливые серые облака, казалось, нарочно не пропускали весь день скудные солнечные лучи - даже закат вместо ярких красок подарил лишь тускло-кровавое марево на западном краю неба.

Обстановка вроде бы призывала быть начеку, но вместе с тем однообразием своим постепенно притупляла бдительность. Дорога оказалась скупа на приключения. Эмберли так и не определилась, хорошо это было или плохо. С одной стороны, ей не пришлось волноваться за сопровождаемых новичков чрезмерно, а с другой – жаль, что не слишком много они сумеют вынести из первой охоты. Хотя и общение Эмбер в роли наставницы с этой парочкой, кажется, грозило ощутимо затянуться... Кто знает, что ждет их теперь, после нового назначения.

Конь под ней оступился, запнувшись о какую-то ямку. Девушку ощутимо тряхнуло, отчего моментально слетела задумчивость.
Эмбер успокоительно потрепала утомившуюся за день животину по гриве, услышав в ответ довольное фырканье. Верным все-таки было этот решение. Не зря охотница пересмотрела пару десятков лошадей, прежде чем выбрала Граната – за мягкость аллюров, чтобы в долгих дорогах, подобных этой, позвоночник не грозил ссыпаться в сапоги. За покладистый нрав – с жеребцом не приходилось сражаться за главенство в критически важные моменты. А еще за отсутствие отметин на ногах, что позволяло меньше беспокоиться за его копыта.

Да уж, не хватало, чтобы еще и Гранат начал преподносить сюрпризы. Как будто мало было ей возни с юнцами. Да еще и мнящими о себе значительно больше сопоставимого с навыками. Когда Эмберли поручали этих двоих, никто не упомянул, что Вильгельм не уверен, с какого конца хвататься за револьвер. Неужели он каким-то образом умудрился прогуливать уроки стрельбы? Или... Кто же их вел у этого курса? Франтоватый Артур, неизменно обращающийся к своей "леди Марии" по имени? Мрачный Джонатан, так леденяще стреляющий взглядами из-под нависших бровей, что даже Эмбер становилось не по себе? Уже не важно. Важным оставалось лишь то, что парнишку на первой же охоте чуть не отравил василиск, а Эмберли нужно было следить не только за тварью, но и за безопасностью вверенного ей питомца Чертогов.

Впрочем, были и хорошие новости. Список имен членов формируемого отряда в письме верховного магистра не только удивил, но и порадовал Эмберли. Задержав взгляд на имени Арлетты в этом перечне, охотница тепло улыбнулась – почти незаметно, но знающему ее человеку была бы очевидна радость охотницы.
Они виделись в столице пару месяцев назад, хорошо провели время отдыха, но с тех пор Эмбер почти не слышала вестей о подруге, и порой ловила себя на мысли, что скучает по ней. Как замечательно, что их направили на это задание вместе!

Приписка в конце письма, однако, заставила девушку слегка нахмуриться. Возглавлять отряд опытных охотников? Ей не по душе было даже водить по пустошам пару юнцов, а в Гримфолде, оказывается, ее ждет работа куда более сложная.
Семь человек в подчинении. Герхард явно переоценивает Эмберли. Хорошо хоть, пятерым из них точно не придется на пальцах объяснять, почему перед охотой оружие нужно заряжать, а после – чистить.
Эмбер еще раз мысленно пробежалась по списку. Итак... Пара охотников, чьи имена почти не вызвали узнавания – отдельным удовольствием будет изучать их на ходу, напарываясь на неизбежные подводные камни.

Джозеф, дознаватель... Лично с ним Эмбер познакомиться пока не довелось, но сама его должность уже говорила достаточно. Почему командиром отряда назначен не он? Тем более, учитывая цель. Все это выглядело довольно странно.

Леви, о котором – вернее, о некоторых его склонностях – Эмбер, кажется, смутно слышала... Да, от Арлетты. Но все же его тоже смело можно было приписать к незнакомцам.

Сания, которая, будучи ровесницей Эмберли, закончила обучение гораздо раньше и в годы ученичества казалась недосягаемо талантливой... Что же она представляет из себя сейчас?

И особенно цепляющий своим наличием Ханс. Как, спрашивается, руководить человеком, который дюжину лет назад учил тебя же владеть мечом? А сам он что скажет на это?

Эмбер сдержанно вздохнула, прекрасно понимая, что несмотря ни на что обязана справиться. Раз уж так решил верховный магистр... Что ж, на его приказ остается ответить только "есть". Хотя постскриптум о назначении командования был сделан вовсе не его рукой. Впрочем, слишком мала вероятность, что послание было перехвачено и изменено, ведь правда?

Между тем подошла пора позаботиться и о более насущных на сегодня вопросах. Охотница уже некоторое время присматривалась к обочинам тракта, прикидывая, где будет удобнее остановиться. Но когда взгляд ее упал на вполне подходящее с виду место, оказалось, что подумала она об этом слишком громко.

– Вильгельм, – совершенно спокойно произнесла Эмберли, однако нечто скользнувшее в ровном ее тоне, казалось, всколыхнуло в воздухе облако снежинок, тут же начавших неспешно опадать на оставшиеся на вытоптанной поляне редкие травинки, объяв парочку подопечных почти ощутимым холодом. – Ты абсолютно прав.

Разговор этот, конечно, вполне мог бы сложиться мысленно, как зачастую и принято у охотников, работающих вместе, и Эмбер могла бы нарочито проигнорировать реплику парня, намекая на нелепость последней... Но вывести ее из себя за минувшие дни не удалось даже этой дотошной занозе с натурой кислой, словно обратившееся в уксус вино.

– Изабелла, – ничуть не изменив интонацию, Эмбер обернулась к юной охотнице. – Напомни, что следует сделать, разбивая лагерь на незнакомой местности? Помимо разведки и подготовки места для огня, которое у нас уже есть.

Она ожидала услышать перечисление обыденных дел: распределения караульных, установки сигнальной сети, устраивания лошадей и заботы об ужине и питьевой воде. Справится ли уставшая девчонка? Или в ответ со своими поправками опять влезет вездесущий занудный очкарик?

Эмбер развернула коня, чтобы хорошо видеть обоих. Спешиваться она не торопилась, несмотря на все крепнущее желание размять уже наконец ноги. Охотница внимательно прослушивала, что творится вокруг. Насколько безопасна чаща вокруг милой полянки. И что несет пахнущий тревогой туман с топей по ту сторону тракта. Чутье редко ее подводило.

  К выездным заданиям у Арлетты всегда было двойственное отношение. Будучи профессиональным алхимиком Корпуса, она не столь часто, как ординарные охотники, оставляла Чертоги, и возможжность сменить обстановку, повидать новых людей и места и, наконец, просто развеяться от приятной и любимой, но все-таки рутины, воспринимала с радостью. С другой стороны, подобные выезды неизменно были связаны с отсутствием элементарного комфорта, клопами в придорожных гостиницах, похожим на подошву солдатского сапога мясом на тарелке, непритязательной и ограниченной публикой, лужами под ногами и моросью над головой – и вот во всем этом ничего хорошего не было.
  К всему прочему, девушке была глубоко чужда та страсть погони и убийства, что двигала ее коллегами – свой восторг и наслаждение она находила, перебирая ингредиенты, составляя эликсиры и яды и пытаясь создать нечто новое. Таким образом, главного наслаждения от заданий она была лишена, воспринимая его скорее через призму того, что можно получить с очередной твари, а не с самого процесса умерщвления. Хотя, следует признать, интеллектуальная часть Охоты – найди, где спряталась тварь, и придумай, как ее можно быстро и безболезненно прикончить, была ей также не чужда: но в этом Арлетта находила скорее удовольствие игры разума, чем обязательную прелюдию к бою.
  Нынешнее же задание не могло доставить даже такой радости: чья-то умная голова наверху – чтоб ему весь день икалось! – решила, что для охоты на Охотника нужны именно ее алхимические таланты, и легким росчерком пера отправила девушку в далекий порубежный Веллингтон, где наверняка нет ничего, кроме унылых горожан, пары старых церквей, господского замка или его руин на холме, да парочки унылых вурдалаков, флегматично грызущих старые кости на кладбище в ожидании, когда их наконец прикончат. Тоска! И, что самое паршивое, с чудовища можно было бы пополнить запас ингредиентов, а с Меченного взять было нечего, кроме проблем.
  Но раз уж приказание получено, делать нечего – пришлось отправляться, прощаясь с родной лабораторией и уютной комнатушкой в Чертогах, тихонько ругая высокое начальство на чем свет стоит.

  Неудовлетворенность от поездки мог бы скрасить добрый спутник – но и с этим не повезло. Напарник, представившийся Хансом, оказался мужчиной мрачным и нелюдимым, чуждым радости общения и эстетического любования окружающей природой. Зато он производил впечатление бойца, способного, не запыхавшись, прикончить кого угодно и что угодно, а для Охоты это качество было куда как полезнее. К тому же эдакий неразговорчивый тип – далеко не самое худшее, что мог бы представить Корпус. Представив на миг, что ей могло понадобиться сотрудничать с кем-то вроде того же фанатика Юргена, алхимик внутренне содрогнулась.
  Долго – с полчасика – подосадовав над невозможностью нормального диалога, Арлетта решила, что попросту будет говорить за двоих, и вывалила на односложно отвечающего собеседника целый ворох свежих сплетен из Чертогов и охотничьих баек представителей действующего состава Корпуса, периодически разбавляя их новостями из столицы и королевского двора. И, конечно же, не могла не удержаться от того, чтобы поведать о собственных подвижках на ниве экспериментального зелье- и ядоварения.
  К вечеру бурный ручеек информации иссяк, а мужчина так и не проявил готовности общаться, так что разговор в итоге тихо умер. Ненадолго он воскрес за вечерним костром, когда расстаравшаяся Арлетта приготовила более чем достойный ужин, и начала нарываться на комплименты, параллельно припоминая, как сама вот так сидела у тепло потрескивающего огонька в дороге к очередному заданию, не зная, что ее ждет завтра.
  Окончив трапезу, она зажгла фонарь и, устроившись на переметных сумках, вытащила записную книжку и перо. Нацепив на нос круглые очечки в металлической оправе, сразу придавшие ей вид ученой девы, Арлетта продолжила раннее начатую работу, покрывая страницы мелкой вязью формул и периодически ругаясь, как портовый грузчик, когда та или иная теоретическая выкладка не приводила к ожидаемому результату. Несколько раз за вечер она подскакивала с места, начиная мерять полянку торопливыми шагами, и под активную жестикуляцию что-то бурчала себе под нос торопливой скороговоркой только для того, чтобы радостно улыбнуться, кивнуть себе и снова ринуться записывать новую идею.

  Следующее утро показало, что что до цели оставалось всего ничего: можно было бы и не останавливаться на привал. Зато все-таки Веллингтон был городом, а значит, был шанс на некоторое удобство: гораздо хуже было бы, если бы погнали в какую-нибудь деревню на болотах с кособокими домишками и жителями, на лице которых стоит печать долгого инбридинга. Так что по улицам охотница ехала в приподнятом настроении, расточая улыбки направо и налево и приветственно помахивая ладошкой смурным по раннему часу горожанам. Мечта добраться до трактира и хлебнуть чего-то крепенького уже почти превратилась в реальность, и девушка уже предвкушала, как насладится заслуженным отдыхом, совмещая его с планированием операции.
  Название кабака заставило Арлетту понимающе хохотнуть:
  - Демонстративная лояльность, однако!
  Не остался без ободряющего комментария и юный конюх, которого алхимик ободряюще похлопала по плечу и обнадежила, скрашивая угрозу Ханса, которого она про себя окрестила Мрачным:
  - А если все пройдет хорошо – я тебя в лоб поцелую!

  Внутри «Фридрих» оказался ровно таким, каким и ожидался быть кабак на севере – массивный, темный и совершенно без изысков. Сюда люди приходили в первую очередь пить, и уж потом есть и общаться, и ни в какой красоте убранства не нуждались. А трактирщик, по всему видно, не нуждался в гостях, подобных Охотникам – но это уже были его сугубо личные проблемы.
  Скинув походя плащ на крючок, под звонкое цоканье каблучков Арлетта споро прошествовала к трактирщику, краем глаза заметив, что Ханс взял в оборот дознавателя. Навалившись на стойку, девушка белозубо улыбнулась, всячески демонстрируя свое расположение:
  - Утро доброе, милейший! Хорошее у вас заведение, я посмотрю – внушительное, строгое, и сразу видно, достойное. По сравнению с теми, что я проезжала сюда, просто небо и земля! Тут такое дело: мы с моим спутником проголодались – организуйте нам, будьте любезны, потрапезничать, а мне еще и кофейку, если найдется, сварите, и пунша поставьте. А если их нет, то и ладно! Думаю, мы и подогретым элем с медом и яйцом обойдемся.

  Завершив короткую беседу, алхимик, вернулась к сослуживцам и, не чинясь, устроилась между мужчинами, с блаженством вытянув ноги.
  - Приветствую, коллега! – легкий кивок символизировал поклон, - Арлетта, алхимик. Моего общительного и веселого спутника, если он еще не успел представиться, Хансом кличут. А вы – Джозеф, верно? Ну-с, что вы имеете честь нам сообщить? Сразу к делу и берем быка за рога, или сначала культурненько побеседуем за завтраком о природе да погоде, а потом и к сути перейдем?

Искореженное дерево осталось далеко позади, и тропа уводила охотников глубже в чащу. Крючковатые ветви густого подлеска цепляли поджарые бока лошадей, с шелестом облизывали ноги всадников. Становилось темнее, голые деревья плотно смыкали над головами переплетенные ветви, превращая тропу в тонущий во мраке лесной туннель.

Тени уплотнялись и танцевали в синеватом свете фонаря Сании. Леви ехал впереди – то и дело ему приходилось пригибаться, чтобы спасти лицо от напоминающих растопыренные старческие пальцы ветвей. Тропа вела, казалось, в самое сердце чащи, и теперь охотники не могли различить даже отдельных клочков почерневшего неба.

Несколько минут спустя Леви увидел просвет впереди. Подлесок неохотно расступался в стороны, открывая вид на надежно укрытую среди зарослей небольшую поляну. Очередной порыв ветра донес до слуха странное бряцанье вперемешку с постукиванием. Леви вскинул голову и осмотрелся в поисках источника звука – на нижней ветви одного из деревьев покачивался странного вида амулет из крошечных, возможно птичьих, костей, связанных воедино красными нитями.

Посреди поляны стояла хижина. Окруженная густым кустарником и ветвями, она была сложена из грубо обтесанных бревен, сплошь покрытых мхом и лишайником. Сквозь мутные окна хижины наружу пробивался теплый оранжевый свет, источником которого могли быть свечи или разожженный камин. Из печной трубы на крыше хижины вырывались клубы черного дыма, что густым столбом поднимался навстречу непроницаемо черному безлунному небу.

Веллингтон.
Типичный сонный городишко, кои щедро рассыпаны в провинциальных землях. Ханс достаточно повидал таких. Дремлют, устроившись на перине традиционных укладов, укрывшись одеялком благочестия.
Но порой в процессе охоты это одеяло сползало, и под ним обнаруживалось истинное лицо города. Зависть. Ненависть. Коварство, какого устыдились бы упыри и волколаки, и блуд, заставляющий покраснеть даже суккуба.
Уважаемые отцы, исправно чтящие Единого, а по ночам избивающие жен и насилующие дочерей. Любящие жены, травящие мужей беленой и аконитом. Почтительные дети, выгоняющие из дома дряхлых родителей, душащие их подушками ради наследства. Змеиный клубок интриг, добрососедский быт пауков в стеклянной банке.
И главное, что беспокоит такие городки куда сильнее ячейки вампиров или угнездившегося в стоках риггера - любыми средствами сохранить маску благочестивой сонливости, не дать сползти укрывающему его истинное лицо одеялу. У нас тут такого никогда не было, господин охотник. Верните все как было, господин охотник. Делайте что хотите, господин охотник, но позвольте нам и дальше тихо жрать друг друга, не опасаясь, что это сделает кто-то другой. Кто-то чужой.

С такими тяжелыми мыслями въезжал Ханс в окрестности Веллингтона, привычно не обращая внимания на шарахающихся, тайком осеняющих себя крестным знамением, украдкой плюющих вслед местных. Обычное дело. В подобных местах не любят чужаков. А охотники, так уж выходит, чужаки вдвойне. Уже не люди, еще не чудовища, застрявшие посередине, чужаки и для тех, и для других.

Возможно, Ханс был слишком предвзят. Хватало, в конце концов, даже в таких городках приличных, хороших людей. Просто сказывался опыт, личная склонность к мрачному фатализму и пока неясный, но тревожный контракт с участием дознавателя.
Вернер не любил убивать людей. Это противоречило самой сути его ремесла. Но на самом деле, если уж быть честным до конца, он боялся. Боялся того, каким восторгом упивается внутренний зверь, глядя на стекленеющие глаза покойников, ощущая горячую кровь на руках. Зайди по этой тропе чуть дальше, и следующий дознаватель может прийти уже за твоей головой.
Корпус должен постоянно самоочищаться, это вбивали в головы адептов во время обучения, это подтверждала практика после инициации. Это было необходимое зло. Но нравилось ли это Хансу? Нет, Хансу это чертовски не нравилось.

Вернер отдавал себе отчет в том, что производит довольно мрачное впечатление даже на охотников, так что с попутчицей старался вести себя мягко, даже, страшное дело, пару раз улыбнулся. Это было несложно, девушка оказалась крайне миловидной и дьявольски обаятельной, а Ханс, хоть и был наполовину гончим псом Корпуса, на вторую половину все же оставался мужчиной. Он украдкой поглядывал на ее точеный профиль, пытаясь припомнить, не встречалась ли она ему в столице, в чертогах? Похоже, что нет. Такие запоминаются. Вероятно, Арлетта была из тех охотников, что больше работают головой, нежели клинком, потому что многих вчерашних адептов Ханс знал как раз по углубленному курсу практического фехтования против нелюдей, который он вел несколько лет.
Девица, кажется, была не прочь пообщаться, и даже Единый не сумел бы упрекнуть ее в отсутствии попыток наладить контакт, но односложные ответы Вернера не располагали к непринужденной беседе, и остаток пути до Веллингтона охотники проделали в тишине.

Передав поводья Ветреницы парнишке-конюху, Ханс бросил ему монетку.
- Лошадей почисти хорошо, фуража не жалей. Будет нужно, доплатим, - сказал он слуге и добавил, показав клыки, - Если что-то из поклажи пропадет - найду и съем.

Притороченный у седла тяжелый меч Ханс отстегнул и так, положив его на плечо, шагнул в полумрак постоялого двора. Заведение пустовало, так что на опознание контакта много времени не потребовалось. Не тратя время на плешивого хозяина, Вернер сразу проследовал к одинокой фигуре дознавателя, ибо никем иным единственный посетитель "Его величества Фридриха" быть не мог.

- Лорд Джозеф? - Вопрос не подразумевал ответа, был скорее данью вежливости. - Ханс Вернер.

Серебряная собачья голова на цепочке не оставляла пространства для разночтений и дополнительных пояснений, как и оленьи рога на инсигнии дознавателя. Не дожидаясь приглашения, Ханс сел, положил шляпу на стол, прислонил меч к стене и не мигая уставился на собеседника без малейшего намека на дружелюбие.
Если охотников не любил простой люд, то дознавателей не любил вообще никто, даже другие охотники. Потому что дознаватели суть охотники на охотников, а быть дичью - штука неприятная. Сегодня они работают вместе, а за кем этот тип придет завтра? За Хансом? Арлеттой?.. Ханной?

Леви никогда не слыл большим интеллектуалом. Вполне заслуженно, как он сам признавал. Мозги его ещё с детства шевелились нехотя, с большим скрипом усваивая науки во времена обучения в Чертогах. Мальчишкой ещё, в те времена он невыносимо скучал на занудных уроках со строгими учителями, и ему не терпелось поскорее дорасти до отработки приёмов на манекенах, учебных спаррингов и прочих профильных занятий - уж там он себя покажет, ещё как! Большинство усвоенных знаний в его голове выветрилось, а остаток добила амнезия, так и не долеченная до конца. Но вообще-то, тупым он не был - скорее, недисциплинированным. Не умел он заставит себя думать и анализировать что-то, что ему совсем неинтересно. К чему, по мнению Леви, Королевскому Охотнику нужно учить, какой там по счёту Карл в каком бородатом году какой именно подписал Великий Статут? Ну, или там, в какой точке отрезка встретятся два летящих навстречу друг дружке с разной скоростью гуся? Или что надменный сальноволосый учитель получит, если смешает корень златоцветника и настойку полыни? Или что там на самом деле означает крылатая фраза "Aquĭla non captat muscas", и прочая такая чушь? Дело охотника - убивать всякую нечисть, дайте уже чертов меч, а лучше ружьё! А все эти знания лишь захламляют его голову, словно старый чердак. Вот и не задерживались в симпатичной ветреной голове Леви никакие ненужные, по его мнению, знания. Но, так-то, ум у него был, и даже воинская служба за полтора года не смогла ничегошеньки с этим поделать. И умом этим Леви пользовался. Он думал.

Да, думал. Всё это время, с самого начала думал, ещё когда только-только прибыл в Остин, дожидаться неведомую напарницу. Думал даже тогда, когда уместил у себя на коленях ладную девку, разносчицу в этом трактире, и шептал ей в самое ухо что-то такое, от чего она неприлично-громко хихикала и деланно, без всякого усилия, отпихивала бравого экс-карабинера от себя. Думал, даже несмотря на то, что в голове шумело от выпитого, а на столе перед ним, словно солдаты на смотре, выстроилась уже целая шеренга опустошённых деревянных кружек. А думал он вот о чём - уж до чего скорбная ситуация была с его памятью в последнее время, а всё ж не припомнил он такого случая, чтобы на дело отрядили сразу семерых охотников. Обыкновенно за глаза хватало двух-трёх - к чему больше-то? На четверых-пятерых и награда плохо делится, тем более что приходится отстёгивать половину Корпусу, так что чтобы послали больше трёх - это должно крепко запахнуть жареным. И что же такого случилось в этом их Гримфолде, что понадобилось сразу семеро? В подвале местной церкви завёлся сам Верховный Архидемон, повелитель Преисподней, и искушает местного священника злоупотреблять церковным вином? Шутки шутками, но рациональная сторона личности Леви вполне находила в таком раскладе повод для тревожного звоночка.

И всё же, Леви не тревожился - не имел такой привычки. Более того, даже предвкушал нечто интересное, что станет проверкой для его навыков. По правде говоря, руки-то у него чесались уже давно - всегда хотелось, фигурально выражаясь, прибить над камином башку какой-нибудь особо крупной дичи, чтоб было чем гордиться. Понадеялся вот недавно на вервольфа, про которого нарассказывали столько небылиц, а там... Эти волки лишь раздразнили впустую его адреналиновый голод. Суеверные селяне, по большому счёту, могли бы и сами справиться с десятком серых шавок, которые навели на них столько страху. Ну, зато они всё равно заплатили, хоть Леви и честно сказал, что никаким оборотнем там и не пахло - честные люди, и принципиальные, редкость в такое лихое время.
Пребывать подолгу в задумчивости Леви тоже привычки не имел. А зачем? Думай - не думай, бойся - не бойся, а приказ выполнять надо. В этом и у армии, и у Корпуса была полная моральная солидарность. А покуда его не погнали в очередную забытую Единым дыру, можно было развлекаться дальше. Времечко летело, как птичка, полученный гонорар стремительно таял, а Леви выигрывал уже пятое состязание в "кто кого перепьёт" с местным мужичьём. На выигранное - тут же покупал пива для всех посетителей таверны. Трактирщик-то, небось, будет этот день ещё долго вспоминать - обогатился как никогда.

Когда прибыла Сания, Леви уже был удручающе-трезв. Это было раннее утро, деревня по большей части ещё спала, Леви лечил утреннее похмелье, плавно переходящее в новый этап пьянки. От гонорара к утру остались лишь гроши, которые он уже обратил в холодный, только что из погреба, кувшин с элем. Санию он ждал давно, ещё с момента, как услышал от координатора слово "охотница" - уж больно любопытно ему было, а красивая ли. И да, красивая, просто-таки столичная леди из высшего света! Чистое личико, ухоженная кожа, большие голубые глаза, а фигурка... О, что за искушение! Ну Леви-то сразу перья распушил, как полагается - как привстал, как улыбнулся самой обворожительной из своих улыбочек, как приподнял свою карабинерскую треуголку в галантном жесте, мол, так и так, не иначе я умер и попал в рай, что передо мною предстало такое ангельское создание... А дальше было одно разочарование. Сидеть и пить с ним Сания(так охотница назвалась) отказалась наотрез - вот прям сейчас ей подымай задницу, ружьё под мышку, и бегом марш в седло. И ни лесть, ни комплименты не действуют - девица знай себе краснеет, отворачивает разрумянившееся личико, а потом берёт себя в руки, сдвигает свои ладные бровки к переносице, хмурит взор и строго так требует не тратить время. Это же надо - из всех девчонок, служащих в Корпусе, именно ему попалась такая зануда и такая недотрога!

Ну, делать нечего, пришлось собираться. Торопливо допив из кружки и ещё отхлебнув из кувшина, Леви был утащен прочь от стола, на улицу, где всё-таки пришлось лезть в седло, верхом на старину-Полковника. Как отъехали от Остина, Леви попробовал вновь начать непринуждённую беседу. Получилось неплохо, первоначальное впечатление о Сании немного выправилось. Всё-таки не зануда. Не затыкает Леви на каждом шагу, слушает, в нужных местах восхищается, в нужных смеётся. Только вот всё равно недотрога! Чуть только попробуешь "прощупать почву" - а она сразу дичится. Разговор прерывает, лошадку свою пёстренькую пришпоривает, и проезжает чуть вперёд, дескать, мне ваше общество более неинтересно. Леви какое-то время молчит, конечно, и позволяет обоим ехать в тишине, но потом всё равно становится слишком скучно, и он снова выдаёт нечто типа "а зябко сегодня, леди Сания, не находите?" - и светский разговор начинается вновь.

Так охотники и скоротали первые сутки пути. Когда к концу подходили вторые, Леви уже рассказал Сании примерно половину своих забавных армейских историй(в них частяком фигурировали всякие неприглядные стороны жизни), и в процессе успел выдать с два десятка комплиментов разной степени приличия. Он знал, какая будет реакция, но как раз это и находил забавным - уж очень потешно было выводить скаутку из душевного равновесия в те моменты, когда она совершенно этого не ожидает. Но когда начал наступать вечер, поводов для смеха становилось всё меньше, а всяческие разговоры как-то сошли на нет. Сания всё больше беспокоилась, всё чаще и внимательнее рассматривала карту, вертя её и так, и эдак. Леви поначалу тоже подшучивал, но постепенно и ему становилось не до смеха.

Когда же Леви увидел дерево... Он бы сам себе в этом никогда не признался, но ему стало не по себе. Сколько бы он там ни подшучивал над Санией последние пару часов, он отдавал себе отчёт в том, что скауты вот так вот просто не ошибаются. Если уж по непрофильным предметам посачковать было можно, то свою специальность охотники, хошь-не хошь, а изучали досконально. Леви ещё не понял, как именно и в какой момент, но уже чуял, что парочка охотников попала в какой-то переплёт, из которого совершенно неясно как выпутываться. Но именно поэтому Леви натянул на лицо свою извечную расслабленную улыбочку, чуть обгоняя остановившуюся на дороге Санию.
– Неужели, леди Сания, вам настолько понравились здешние красоты, что вы специально решили проехать в этом месте дважды, чтобы ещё раз увидеть сей прекрасный пейзаж? – С деланной чопорностью произнёс он, полуобернувшись к напарнице и придержав пальцами кончик треуголки. Слово "прекрасный" он прям выделил иронической интонацией. – Потому что, если мы не заблудились, больше у меня объяснений нет.
Однако, взглянув на Санию, Леви понял, что сейчас ей не до глупых и немного издевательских шуточек. Девушка уже в сердцах бросила свою карту в землю, хотя до этого очень ею дорожила, и даже не давала Леви держать её в руках дольше пары секунд.
– Спокойно. Не нервничай. – Леви попытался немного успокоить раздражённую охотницу. – Это же север, дьяволова задница как она есть. Когда тут последний раз был какой-нибудь картограф? Неудивительно, что карта устарела и по ней никуда толком не выедешь. Когда я служил в армии, у нас в штабе вообще все карты были устаревшие. Вот из-за этой чёртовой карты мы и заплутали. Но это же ерунда. Пустяки.

Леви подошёл поближе к охотнице, держа за поводья своего коня и поглаживая его по морде.
- Дороги тоже просто так не появляются. - Рассуждал он вслух. - Обычно они ведут к тем, кто их протоптал. Куда бы мы ни пошли, куда-нибудь всё равно придём, а там уж сориентируемся. Мы же в прошлый раз влево повернули, так? Ну в этот раз свернём вправо. Может, и правда спросим дорогу у местных.

Узкая проселочная дорога змеилась и петляла среди деревьев. Солнце садилось за горизонт, оставляя позади кроваво-красное небо. Прощальные лучи окрашивали в алый сплетающиеся над головами всадников голые ветви, озаряли натянутые между стволами редкие нити паутины кармином. С каждой минутой становилось темнее, и совсем скоро в права вступят ранние осенние сумерки.

Леви уже не рассчитывал, что за очередным поворотом откроется вид на деревенский трактир. Согласно карте Сании, охотники должны были добраться до деревушки Остроги к полудню, и чем больше проходило часов, тем чаще девушка натягивала поводья и вытаскивала потрепанную карту из сумки. Теперь она сверялась с картой на любом перекрёстке – петляющая по просторам темнолесья дорога время от времени пересекалась с другими. Иногда это были едва заметные звериные тропы, чаще – столь же безлюдные заброшенные дороги. Ни на одной из них не смогли бы разминуться даже два дилижанса, но Леви вполне обоснованно сомневался, что на всём севере найдётся два дилижанса.

Сания нервничала. Кривые стволы низкорослых деревьев были похожи друг на друга как две капли воды, а тенистые просветы меж ними с каждой минутой будто бы углублялись. Она не опасалась очередной ночевки в лесу, не впервой – охотницу беспокоило, что реальность наотрез отказывалась сотрудничать с картой. Уже несколько часов дорога одаривала спутников перекрестками, которых не должно было быть, а главный ориентир разведчицы, деревня Остроги, словно вообще не существовала. Меньше всего Сании хотелось признавать правоту Леви и подтверждать, что они заблудились.

Становилось темнее. Лес казался гротескным переплетением ветвей и стволов, сплошь покрытых запекшейся кровью. На прощание вспыхнув мутным багрянцем, солнце зашло. Небо окрасилось в глубокий тёмно-синий оттенок, подчеркнувший белые стрелы крошечных перистых облаков в высоте.

Ехавший позади Леви вдруг натянул поводья, остановившись. Сания замедлилась и бросила назад быстрый вопросительный взгляд – в конце концов это она, а не Леви, инициировала все последние остановки. Охотник указал на что-то впереди коротким кивком – туда, где находился уже примеченный Санией небольшой перекресток.

Дорога резко сворачивала влево прямо перед деревом, выделявшимся среди прочих. Когда-то это был дуб, могучий и древний, но удар молнии расщепил ствол с вершины до трети, и дерево, так никогда и не восстановившись, осталось стоять мёртвым и обугленным напоминанием о былой красоте. Вправо от дуба в дебри уходила утоптанная тропинка.

Леви готов был поклясться, что видел именно это дерево и тропу, уходящую в сторону, пару-тройку часов назад. Он даже предложил тогда в шутку свернуть и спросить направление у кого-то из местных. Сания, тоже вспоминая, нахмурилась – она была абсолютно уверена, что всё это время дорога стрелой бежала строго на север.

7 июня 2019 года, послеполуденные часы
Атлантический океан, 25 миль к западу от Бермудского архипелага, палуба яхты "Quantum"

Общее

Поль действительно пребывал в неком... обалдении. Причем с момента отхода яхты от пирса. Точнее, с того момента, как чемодан Киры уверенно прописался в носовой каюте.
Казавшаяся ему изначально неплохой идея подвезти мисс Склифософскую до аэропорта, два часа малым ходом вокруг архипелага в неспешных разговорах о профессиональных нюансах - вылилась в реалистичность перспективы провести с дамой в открытом море несколько дней.
Misunderstood внезапный. Ну откуда же ей было знать, что оба главных отеля Гамильтона предлагают трансфер на катере напрямую до терминала аэропорта - вот только багаж в таком случае принято отправлять коротким путем, на автомобиле...
Хорошо еще, что порядок на своей яхте Поль поддерживал близкий к образцовому, и по психике нежданной гостьи никакие разбросанные носки ударить не могли, за неимением таковых.

Вопрос Киры застал Поля врасплох. Очень хотелось ответить "Да, сейчас вот отойдем подальше от берега - и...", но привычно ушедший в зону расчетов мозг тут же выдал вероятности развития событий при попытке утопить готового к нападению человека, и цифры получались неутешительные. Поль аж головой помотал, отгоняя внезапное наваждение - он что, реально собирался?... Бррр...

- Простите, Кира, задумался... - фраза прозвучала глупо, но надо же было с чего-то начинать - ...Искать нас с вами, надеюсь, никому не придется. Яхта оборудована по последнему слову техники, спутниковые маяки и все в таком духе.

Намек на собственную маниакальность Дробин, с учетом только что проскочивших в голове мыслей, решил проигнорировать.

Всем. Небольшая перепалка - даже скорее спор - итогом которой становится полученный Тревором "червяк" тестера и не утраченная Мадлен коробочка с дроидом, быстро сходит на нет. Девушка, коленно-локтевую позу приняв, вперед выдвигается, сноровисто ладонями от пола толкаясь, спутник ее - следом следовать собирается.
Миг. Стоит голове медика пересечь порог, как тут же, дугу широкую описав, молниеносно, со свистом воздух вспоров, лопастью прокручивается тускло блеснувшая в полумраке полоса клинка, справа налево и сверху вниз прямоугольник прохода на долю секунды перечеркнув.
- Мьерда...
Успевает выдохнув, прошипеть "Бобер". А потом гермошлем хиспанки - вместе со своим содержимым - с влажным хлюпаньем отлипает от торса и, глухо щелкнув об пол лицевым щитком, катится в сторону.
- Назад!!!
Переходит на полурык-полурев стрелок. Тело же бьет в пустоту коридора из перерубленной вместе с воротом скафандра шеи тугим фонтаном крови, заливая горячей, тягучей краснотой - как из брандспойта - все и вся вокруг. Еще буквально мгновение постояв, заметно покачиваясь, на четвереньках, обезглавленный труп заваливается на левый бок.
- Вбок!!!
Вжимается спиной в стенку стрелок, бешено стволом винтовочным в пределах рамки дверной водя.
- Вбок!!!

Альтамирано. Всем

Убегающие вниз каменные ступени крошатся под ногами, напоминая об осторожности. Всё здесь кажется каким-то древним, усталым.

Лестница сбегает вниз, к превратившемуся в поле битвы плато.

Отряд добирается до первого тела. Здесь, у ступеней, их не так немного – чем ближе к мосту, тем чаще встречаются трупы. Около защитных сооружений они свалены грудами, словно некоторые умирали на телах уже павших соратников.

Сколько здесь, сотня? Может статься, что две.

Синее знамя одиноко трепещет на фоне возвышающегося вдали мёртвого города. Не таким представляли себе нарисованный мир люди снаружи, совсем не таким. Это место имеет настолько мало общего с картиной художника, что невольно закрадываются сомнения – точно ли это то самое место?

Мост впереди. Широкий каменный мост, опорные столпы которого уходят далеко вниз, скрываясь в едва заметно колышущемся непроглядном тумане. Некогда величественная конструкция походит на собственную бледную тень – обрамлявшие обе стороны моста резные парапеты обрушились, обвалились. Вместе с ними обвалились и отдельные фрагменты моста – мощеное полотно зияет огромными дырами, среди которых лавирует уцелевшая почти чудом тропка из цельных сегментов. Мост проходим, однако особого доверия не внушает.

Тишину разрывает пронзительным вопль, что гулким эхом разносится над просторами безрадостного пустынного мира. Этот вопль зарождается в нечеловеческой глотке, сперва вызывая неразрывные ассоциации со страданием, болью, невыразимым словами отчаянием. Однако взлетает на несколько октав почти сразу, становится громче, мощнее – и теперь в нём чувствуется опасность, угроза.

Оглашая окрестности заунывным пробирающим ревом, из-за громады замка вдалеке вылетает дракон. Людвиг сразу понимает, что это дракон, потому что ничем кроме это существо, по определению, не способно являться. Тем не менее, выглядит оно странно, болезненно. Совсем не похоже на ту могучую тварь, огонь которой не так давно терзал изнывающую столицу.

У этого – вместо чешуи пепельная болезненно-бледная кожа, которую местами прорывают растущие из хребта шипы, напоминающие заостренные карминовые кристаллы. Размах кожистых крыльев впечатляет даже на расстоянии, но мембрана испещрена паутиной вен и выглядит почти что прозрачной. Длинный хвост завершается подрагивающим двузубцем хитина, лобастую морду венчают кристаллы-рога.

Взмахнув крыльями, дракон проносится мимо над серпантинами улиц. Взмахнув ещё раз, выгибается, взмывая ввысь, к затянутым серыми тучами небесам. Если дракон Стормхолда казался хищником, мощным, безжалостным – то это существо своим видом скорее внушает жалость. Кажется, что даже полёт ему даётся с неимоверным трудом. Кажется, что дракон страдает, и пытается излить боль от своего существования в крике.

Словно растратив остатки энергии, существо тяжело падает вниз, растопырив бледные крылья, и скрывается за громадой замка художника.

Возвращается тишина.

- Никак, - просто ответила сиятельная дама. Не отрезала, не нахамила и не имела целью напугать. Просто...
- Здесь нет деревни, только мой лес, - продолжая разглядывать Белкиных, красавица в белом наконец улыбнулась. Не им, нет. То ли своим мыслям. То ли пришедшей на ум идее. Во всяком случае один из ее спутников, отчего-то спешился и ведя под уздцы коня, встал возле почтенной русской четы, совершавшей незапланированный променад с неопределенным концом в шотландском лесу. Чужом лесу.
Лесу, который, оказывается, находился в собственности вот этой леди, потому что так можно было в Шотландии.

Надежда, что реконструкторы или актеры просто упражняются на случайных прохожих в своем мастерстве, угасла враз, стоило даме вновь заговорить.

- Зачем же вы открыли окно? - буднично, словно они сидели за столиком в кафе, а не смотрели на нее, задрав головы, спросила она.

Алексей и на этот раз не произнес ни слова и при взгляде на него Юлия поняла, что он не ошарашен вовсе, а словно околдованный пялится на даму в белом во все глаза.

- Вы поставили под угрозу эти земли, - нахмурившись, произнесла она. – И потому вы здесь. Мне придется оградить от вас также и этот лес, но прежде вам придется исправить то, что натворили.

Те, кто говорит вот таким тоном, возражений не терпят. Снег повалил сильнее. Хлопьями. Будто кто-то там наверху желал укрыть Белкиных от гнева лесной хозяйки.

- Вам, - в упор уставившись на Юлю, уточнила она. Всадник, что стоял рядом, указал Алексею на своего коня, красноречиво похлопав по седлу.
- До тех пор ваш возлюбленный побудет у меня в гостях.

Алексей, словно сам не свой, сделал шаг к животному, даже не посмотрев на жену.

Е

Хозяйка дома полностью отвечала стереотипам, сложившимся о чопорности британских дам. Говорила она мало, лишь когда спрашивали, в основном кивала и Юля часто ловила ее взгляд, направленный куда-то в окно кухни.

О кухне, к слову, стоило сказать отдельно. Оформление кирпичом, настоящим красным кирпичом, деревянная, покрытая лаком мебель - натуральная, не фанера - глиняная посуда, ручная роспись, тканые полотенца, грубо сколоченные стулья, кресло, уютный аромат которого сразу погрузил Юлю в атмосферу старинного шотландского поместья, где выросло не одно благословенное поколение шотландцев. Лишь современная техника разрушала иллюзию, что Белкины нырнули на пару веков назад, трясясь в карете старого лепрекона по колючим холмам.

О гостиной тоже можно было сочинить песнь. Большая часть времени ушла на созерцание богатств медленно умирающей шотландской культуры. Но разве можно не восхититься настоящим камином высотой с целого Алёшу, убранством, пусть и привнесенным в гостиную неистовыми обожателями тартана, грубо обтесанными балками, державшими на себе, казалось, целый дом и конечно, коллекцией английского фарфора, из которого, по словам хозяйки, пили чай еще ее прабабушка и прадедушка. Гостиная оставила двоякое впечатление и напомнила игру "Тик энд крос": "Отметь настоящую реликвию и зачеркни подделку".


Вот спальня Белкиных была поистине аскетичным местом и напоминала по сравнению со всем остальным комнату для прислуги или... нежданных гостей. То самое окно было здесь, к слову, единственным, в комнате было довольно душно и не открывать его казалось по-настоящему издевательской просьбой. Мужа это однако ничуть не смутило - он захрапел еще до того, как Юля тихо закрыла дверь за собой и спустилась вниз к чаю.

Когда здесь обедали, было непонятно, но хозяйка это вопрос не поднимала. Лишь ближе к вечеру, Эльза чуть оживилась и принялась поглядывать в окно с живейшим интересом. Спустя какое-то время - Юля уже поднялась в себе, переодеться к трапезе, которую пообещали доставить из злополучного отеля - в дверь и правда раздался троекратный стук, да такой, что стены задрожали и Алёша проснулся.
Юлия совершенно точно помнила дверной звонок, но, видимо, пришедшего, которого так ждала Эльза, он не занимал по причине благозвучия и довольно тихого притом.

Спускаясь вниз, Юля услышала голоса. Точнее голос. Эльза радостно с кем-то щебетала, прямо ожила. Тот, впрочем, казался молчаливым собеседником, так и не ответил ни на одну ее восторженную реплику. Дверь в комнату Эльзы была приоткрыта, но таинственный гость сидел или стоял так, что Юля не смогла увидеть его, проходя мимо и невзначай заглянув внутрь.
Потом появилась и сама хозяйка, смущенно прикрыла за спиной створки дверей своей спальни и торопливо произнесла:
- Это мой жених. Он работает до темноты и приходит поздно. Сейчас я накрою на стол.

Жених, работавший до темноты, оказался не голоден после трудового дня и не осенил своим присутствием обедавших гостей. Впрочем, Эльза тоже откланялась, сказав, что не ест после шести. Белкины вкушали дары отельной кухни в парном одиночестве.

-

За стеклом машины пролетали ели и каменные отроги, маленькие деревеньки и мосты через ручьи. Клятый туман наконец закончился, и можно было ехать без опасения познакомиться с ближайшим столбом. Два часа дороги – это не то расстояние, чтобы испугать даже не столь опытного, как Каари, водителя, но жизнь и погода внесли свои коррективы, а посему приходилось разгонять тяжелый джип, ласково называемый хозяйкой из-за своих габаритов «Сарайчиком» до максимально разрешенного на трассе режима. И слава Богу, что она по привычке выехала с запасом, иначе точно бы опоздала!
Не то, чтобы женщина так уж рвалась на сегодняшний корпоратив, но не поддерживать командный дух было дурным тоном, а уж для нее, для которой это была подработка, тем паче. А посему на празднестве следовало присутствовать, даже если вариант «остаться дома с книжкой» был предпочтительнее. Много лучше было бы, если мероприятие проходило бы в городе – так можно было до полуночи досидеть, а потом сбежать, словно Золушка: к тому моменту подвыпившие коллеги не заметят дезертирства не самого активного участника застолья.
При загородном варианте такой возможности не было: не каждый таксист согласится в ночи езжать к helvetti на рога, а потом обратно. Впрочем, на сей раз выбранный деятельной Сату формат оказался вполне приемлемым: из Наантали как раз ходил паром на Аланды, так что можно было, сославшись на живущего в Мариенхамине дядюшку Оскара, при необходимости сделать ноги. Может же, в конце концов, пожилому мужчине потребоваться помощь, или нет!? И даже то, что сама Каари будет наверняка подшофе, не будет преградой – за пару банкнот какой-нибудь официант или охранник Лоухисаари наверняка согласится довезти джип вместе с его хозяйкой до парома, а на той стороне уже встретит и сядет за руль дядюшка.
Проработав таким образом пути к бегству, удовлетворенная собственной находчивостью экономист остаток дороги провела в приподнятом настроении, открыв окно и выдыхая клубы табачного дыма, быстро рассеивающегося в морозном сентябрьском воздухе. «Туман!, - хохотнула своим мыслям Каари, - Я и сама могу напускать туману и словами и, - выдох, - сигаретами»!

…Как, собственно и ожидалось, корпоратив был уныл и скучен. Одна отрада – не заставили участвовать в идиотских конкурсах и позориться. Так что ассистент главного бухгалтера госпожа Вальгрен оказалась одной из тех, кто спокойно сидел на своем месте, ожидая, когда закончится официальная часть и можно будет спокойно заняться своими делами или попросту отдохнуть от тяжелых будней. Каарина неторопливо потягивала вино, ковырялась изредка в салате, с аппетитом поела рыбки и даже пару раз потанцевала – когда музыка располагала к движениям, а не к эпилептическому припадку.
А пока коллеги вели разговоры о семье, детях, отдыхе, постройке чьего-то дома и прочем, мало интересовавшем (положа руку на сердце, вообще не интересовавшем) женщину, она вела у себя в душе форменную войну с наступлениями, отступлениями, неожиданными маневрами, уступками территории и кровопролитными баталиями. К вящему удивлению экономиста, толи пропустившей информацию мимо ушей ранее, толи и вправду узнавшей об этом только сейчас, Лоухисаари предлагал своим постояльцам возможность кемпинга, и тут было, над чем поразмыслить. В чужой палатке Каари отдыхать бы отказалась, но в багажнике «Сарайчика» ждала своего часа ее родная хорошая палатка, с полиэфирной тканью и фиберглассовыми дугами, комфортная, легкая в переноске и установке. Это, конечно, не папина армейская брезентная, где они втроем с отцом и братом могли бы расползтись по углам и не задевать друг друга, но тоже – вещь неплохая.
Так что выбор стоял, с одной стороны, между комфортным номером в старинном, пускай и несколько мрачноватом поместье, и пребыванием на «собственной земле», вместе с нечасто выпадающей возможностью встретить рассвет на берегу. Плюсов было достаточно и там, и там, и мысли блондинки пол-вечера металась, не зная, на чем остановиться. В итоге она остановилась на палатке, убедив себя, что там меньше шансов услышать шатание нетрезвых полуночников, а рассвет в компании с сигареткой, кружечкой густой арабики, свежеприготовленной на горелке, и, может, чем-нибудь согревающим, вроде стаканчика коньяка из фляжки, с лихвой компенсирует все возможные трудности. Тем более что в противном случае Эльза, узнав о том, что она выбрала номер, еще неделю будет подкалывать «маленькую сибаритку Рину» - а этого Каарине совсем не хотелось.

Была еще одна маленькая проблемка – одежда, вернее, практическое ее отсутствие. Каари не рассчитывала на ночевку лагерем, и не удосужилась загрузить обратно в багажник рюкзачок с походными вещами, так что из чего-то теплого, в чем можно было переночевать, у нее был только старый, широкой вязки отцовский свитер с национальным орнаментом. Кто-то, морща нос, скажет: «фи, одежда с чужого плеча, да к тому же мужского!», - но дочери флотского офицера на это было наплевать. Этот свитер не только грел, но еще был вещественным напоминанием о семье и домашнем уюте, а это стоило куда дороже, чем любая новая, сколько бы она хороша не была, вещь. К тому же сама Каари была невысокой, а капитан Вальгрен, напротив, был мужчиной рослым, так что в спускающийся ниже середины бедра свитер можно было без труда укутаться, спрятать руки в длинных рукавах, а нос – в широком воротнике, и быть в тепле.

…Когда, наконец, можно было безбоязненно удалиться, Каари в числе первых спустилась на парковку и, выгрузив из «Сарайчика» палатку, компресс-мешки со спальником и тонким надувным матрасом, блок-горелку и пакет с гигиеническими принадлежностями, футболкой с гербом хельсинкского порта и верным свитером, навьюченная всем этим, отправилась разбивать лагерь. «Гробик эгоиста», как она ласково называла свою палатку, устанавливалась быстро и просто, так что вскоре на площадке возле самого берега возник невысокий зеленый купол.

Солнце уже золотило последними лучами верхушки елей и оставляло таинственные изжелта-серебряные письмена на озерной глади, когда женщина, подсвечивая себе фонариком на телефоне, нырнула в палатку. Поворчав в очередной раз на свою непредусмотрительность, она сменила нарядную белую блузку и чернильно-синий костюм на растянутый свитер, благо по длине он был немногим короче юбки, оставив из предыдущего наряда только колготки и сапожки, и выползла наружу.
Вскоре с земли закатному солнцу отвечали от самого берега два огонька: бело-синее пламя горелки и рыже-алое – сигареты. Стоя у самой кромки воды в накинутом сверху пальто, Каари неторопливо курила, периодически заправляя за ухо выбивающиеся прядки, которыми с достойной лучшего применения настойчивостью пытался поиграть легкий ветерок. Сейчас ей было куда комфортнее, чем за столом: не смотря на наличие вокруг других обитателей палаток, она ощущала себя совершенно одной, оторванной от людей и большого мира – и это было превосходно.
Последние лучи мешались с подступающей синевой, и казалось, что водная гладь раскинулась не только под ногами, но и над головой. Туманы как смесь молочная уже укутали серый лес на том берегу, поглощая все звуки, и с плавной неотвратимостью наползали на озеро, укутывая его мягкой пеленой. Это было чарующе красиво и немного тоскливо – идеальная картина для легкой, возвышенной меланхолии. Каари улыбнулась своим мыслям и глубоко затянулась.

Sumu - Туман
История по мотивам финской сказки "_________________________".
ссылка

Набухший от влаги воздух не предвещал подходящей для прогулок погоды. Туман рассеялся только к полудню и ехать по озябшей сентябрьской трассе стало легче. Опаздывать к началу было неприемлемо, но душу грело осознание, что туман наверняка задержал всех до единого сотрудников отеля на их пути в живописный городок Наантали.

Уж в чём, а в выборе мест для корпоратива, пиар-менеджер отеля, Сату Корхонен, была изобретательна донельзя. “Вы едете в Наантали, это недалеко от Або!”. Уроженка Стокгольма, она прожила в Хельсинки пятнадцать лет, но по-прежнему именовала Турку на шведский манер.
Неизвестно, в чем заключалась ирония организаторов, но для ежегодных мероприятий они выбирали здания, не менее мрачные, нежели сам отель, построенный на костях прежней тюрьмы. Средневековый Лоухисаари - особняк, один из старейших в городке, приветливо распахнул скрипящие двери спешащим на корпоратив сотрудникам. На вид он тоже выглядел как тюрьма или госпиталь. На худой случай, как казармы. Что они будут делать двое суток? Играть в прятки? Слоняться по коридорам, избегая друг друга и рассматривая портреты на стенах? Устроят званый ужин у камина? Вызовут привидение?

Немного погодя, когда первое впечатление схлынуло, владелец особняка, лично встречавший всех, успокоил собравшихся, рассказав, что для них приготовлена, так называемая, зона отдыха с грилем, тентами и комарами на берегу “живописнейшего озера”, что расположено неподалеку от средневекового ужаса Лоухисаари.

В первый вечер всё шло довольно прозаично: те, кто производил впечатление весельчака, веселился и не мешал веселиться другим; унылые коллеги (как тот же Матти Валонен) стали еще тоскливее, стоило произнести первые пять тостов, директор заскочил на пять минут и пожал всем руки, тоже как всегда. Развлекательной программы с конкурсами, к счастью, не предполагалось и когда выдалась возможность лечь спать, большинство тотчас ретировались по приготовленным для них "уютнейшим номерам" Лоухисаари. Примерно четверть корпоративных гуляк облюбовали палатки, оборудованные в зоне кемпинга на озере, что при подобной сентябрьской промозглой хмари было несколько опрометчиво, хоть и весьма живописно. Когда сумерки опустились на озеро и еще не совсем стемнело, Каари смогла сосчитать все оттенки синего и первая заметила задумчиво наползающий на берег туман.

Город – это как большой взрослый. Он смертельно опасен и безумно интересен, он может дать много полезного и может убить, он легко может стать врагом, и почти никогда другом, но совсем избежать городов нельзя. Со временем Макс и сам надеялся осесть в каком-нибудь безопасном городе и стать частью сильной людской стаи. Но пока у него иная цель.

Города всегда начинаются с пригородов. Макс решил на некоторое время задержаться здесь. Осесть лучше в пригороде – тут могут быть колодцы с доступной водой, сюда может забегать кормиться зверье из леса, здесь меньше шансов встретить какую-нибудь опасную банду, а встретив – легче уйти. В город же он будет наведываться на «работу» - прибарахлиться, поискать добычу, осторожно посмотреть местных. Может, удастся найти какую-нибудь общину.

Выработавшийся звериный инстинкт заставлял перед заселением убедиться, что не попал в чужое гнездо. Макс скрылся в придорожном кустарнике и некоторое время постоял там, повернув голову боком к рядам домов и приоткрыв рот – ему казалось, что так он лучше слышит. С тихим клекотом в стороне пролетела птица, где-то рядом ветер скреб ветвями дерева по кровле дома. Неподалеку чуть подвывала одичавшая собака Задрав голову, парень тихо, но глубоко вдохнул несколько раз, пытаясь учуять какой-нибудь запах – дым костра, вонь гниющей свалки, какую-нибудь химическую дрянь или технические запахи.

Твой крайний опекун, Иван, разодрал себе ногтями шею и истёк кровью. Его лицо посинело и опухло, он задыхался — "анафилактический шок". Ты мог сделать что-то, мог вскрыть ему горло и тем помочь дышать, но испугался и лишь сжимал нож, наблюдая апатично, как умирает последний заботившийся о тебе человек. "Трахеостомия", так называл он "операцию". До Иван учился на "врача" и знал много бессмысленных слов.

— Твари насрали нам в воздух, — говорил он, показывая тебе очередного мертвеца с раздутой головой. — Удивительно ли, что мы, дыша им столько лет, развиваем в себе "летальную аллергию"? Ну-ка, помоги ему...

И смотрел, как ты, трясущейся рукой, разрезаешь гнилую плоть, и кивал, и улыбался. А когда умирал, смотрел на тебя так удивлённо и с обидой. Порой размышляешь, спас бы его, если б вмешался, и к горлу подступает комок.

А до него были Семён и Маша. Пара "выживальщиков" с богатой коллекцией оружия и двумя десятками подобранных детей. Жёсткая дисциплина, казарменная жизнь, изматывающие тренировки. Они называли вас "Армией Возмездия", готовили к битве против "Захватчиков Человечества". Всё бы ничего, но еды не хватало, супруги отказывались покидать обжитый бункер, попытки пополнить запасы мародёрством всё чаще венчались неудачей. И, в отчаянии своём, Семён и Маша всё регулярней и всё болезненней срывались на вас. Не знаешь, что стало с ними — сбежал, в один прекрасный день, и долго, до встречи с Иваном, блуждал в одиночестве.

А до них была Женя, твоя сестра. Плохо помнишь её, лишь отрывочные образы: лицо, покрытое кудрями, веснушки, щербатая улыбка и ласковые руки. Она рассказывала о мире До, о "родителях", погибших в первый день, "школе", "видеоиграх", "фильмах", "аниме", "военных", что всех однажды спасут, "правительстве", что где-то ещё есть и помнит про вас. Ты не верил тогда. Не веришь и сейчас. Что случилось с ней, не знаешь тоже. Однажды она бегом занесла тебя в какой-то из бесчисленных домов, посадила в шкаф, велела молчать, чтобы не происходило, и ушла. Ты послушался. Были крики, был топот, был смех, ритмичный барабанный бой и рёв моторов. Потом всё стихло. Ты ждал, но Женя не возвращалась. Ты ждал ещё, но её всё не было. Потом ты заснул. Потом брёл куда-то по пыльной дороге. Таким тебя и подобрал Семён.

— А я знал, — говорил, порой, он, приняв горячительной жидкости. — Но кто бы меня слушал. Ещё и психом клеймили. Пидоры. Только Машка верила. И ещё кое-кто... погибли потом все. А я предупреждал! Они ж среди нас давно были, ещё с "Древнего Египта". Готовились, гады, "разведданные" собирали. Ну, ничё, подрастёте, и дадите им прикурить. Главное — внутрь залезть. А там они, мягкие, из мяса. С дерьмом, — на этом месте он обычно заливался хохотом.

А Иван говорил другое:
— Бред! Ну полный же бред! Никто в здравом уме в них не верил, "астрономы" не нашли никаких следов "внеземных цивилизаций". И тут нате вам. В один день по всему миру появились. И даже охуеть нам времени не дали.

Смотришь сейчас на огромное парящее в воздухе блюдце, тенью своей накрывающее весь город, и недоумеваешь, как такое можно не заметить. Самой встрече не удивляешься: видел подобные штуки уже не раз, они над всеми встреченными тобой крупными городами зависают. Этот, впрочем, особенный, встречает тебя выцветшим и заляпанным видом красивой почти обнажённой женщины и обещает быть последним перед бесконечной водой, если ты верно запомнил указания Ивана. И он целый: кажется, его не бомбили. Пустые небоскрёбы зияют оконными провалами, брошенные автомобили ржавеют на асфальтированных дорогах. Здесь должно быть безопасно... по крайней мере, о радиации тревожиться не придётся. Но ты ещё не в нём, до стены тьмы, отделяющей солнечную пустошь от вечно ночного (закрытого тарелкой от неба) города, осталось несколько десятков метров.

— Пусто, — сам ответил на свой вопрос, о наличие вещей в шкафчиках.
  Ввернул внимание еще одному мертвецу, а точнее живым вокруг него. Люди менялись на глазах. Девушка, в которой чувствовалась изломанная кукла, теперь приобрела осанку. Подвижный парень, представившейся членом экипажа, словно оказался стянут плотной лентой по рукам и ногам, потеряв часть той свободы, с которой он скакал недавно.
К ним возвращается память? Проследил взглядом за новой походкой девушки, за открывшейся дверью. Люди будто одевались в одежды, за которыми их переставало быть видно.

  Подавил порыв, чтобы наброситься с вопросами на того, кто хоть что-то помнил. Команда, корабль... космос. Когда придет время, ответы будут получены. Сейчас же они были бесполезны. Просто звук посреди комнаты полной алого.
  Подошел к лежащему мужчине. Пощупал пульс.
— Пульса нет, — сообщил служащему корабля, что уже взялся за тело.
  Пошел следом за девушкой, остановился на пороге каюты, не пересекая границы.

  Принял журнал, что она отдала вместе со своей историей. Мельком взглянул на ее фотографию. Похоже, нечто когда-то важное, сейчас обратилось в пустяк.
— Лучше укрыть простыней того, кому холодно, чем рвать. Можно? — протянул руку к простыне, что была куда важнее журнала.
— А если есть чем резать, то взяться за обшивку дивана. Ее материал крепче, и лучше подойдет для защиты ног.

0 – ТУРНИР! В Лубритани начинается новый ТУРНИР! Все Рыцари должны поспешить в Амелот (лубр: "I-​am-a-lot"), Королевский Замок, чтобы принять участие в сем достойном настоящих воинов испытании. Это будет хорошая проверка ваших умений держаться в седле и сражаться различным оружием, но также и умения выбрать Прекраснейшую из Дам...

"...На то и Лубритань, там имя – как удар!..." (с) "Лэ о Леще"

"...Турнир! Вот и все терзанья окончатся, что ни есть.
Кто выиграет состязанье – тому и дама, и честь!..." (с) всё о нем же.



...Турнир - как много в этом слове для сердца Рыцаря слилось! Это и благороднейшая из забав помимо войны и охоты, и возможность померяться силой с другими добрыми Рыцарями, и блеснуть перед Прекрасными Дамами, а также потешить славного Короля Артура Мандрагора. Кстати говоря, а вот и он: могучий черноволосый муж с кудрявой бородой и яростным взглядом. Его роскошный наряд из вышитого золотом бархата и дорогих мехов хорош, но ему куда больше шли бы кольчуга и панцирь. Понимание этого прискорбного факта заметно и по взгляду Артура - издалека видно, какая зависть мелькает во взоре правителя, когда тот оглядывает очередного проезжающего к ристалищу Рыцаря. Ну ничего, по крайней мере сегодня у Короля и его прекрасной златовласой Королевы Гиневры будет место с лучшим обзором!

Кроме Короля с Королевой на турнир прибыло множество самого разного люда: королевская свита и челядь, стражники, юные оруженосцы, трубадуры, шуты, торговцы, вольные землепашцы, ремесленники и просто зеваки-бездельники. Даже монахи, хоть с виду и осуждающе глядящие на военные упражнения Рыцарей, нет-нет да и с любопытством посматривают на происходящее. А иные самые крепкие и юные среди носящих черные рясы выдают себя горящими глазами при виде мечей и пик: сразу видно, что не по этим молодцам молчание монастырских келий и смирение плоти! Парни из простого люда тоже приглядываются к бранным затеям с интересом, но больше кучкуются у стрельбища, где вскоре выступят лучшие лучники Королевства. Хотя Рыцарям не возбраняется использовать лук и стрелу на охоте, в бою они всё-таки предпочитают разить врагов могучей рукой и верным мечом. А вот у смердов таких предрассудков не водится, из-за чего стрелки-чемпионы среди простолюдинов чуть менее популярны, чем лучшие Рыцари Королевства.

С азартом и любопытством глядят и Прекрасные Дамы со своей галереи, лишь притворно ахая и сочувствуя неизбежным в таких случаях раненным и погибшим, но вместе с тем и внимательно высматривая самых ловких, сильных и приятных по виду и манерам Рыцарей. Каждая в глубине души надеется, что именно ей будет поднесена корона "Королевы Красоты" этого турнира - случись такое и твой портрет появится на страницах ежегодного "Ye Olde Vogue", особой летописи куртуазной жизни Королевства, а значит жизнь прожита не зря!

– Медовый напиииитооок! Медоооовыыыый напииитоооок! - надрывается один торговец-разносчик.
– Фрукты в меду для Прекрасных Дам! Сладкие персики для Прекрасных Дам! - подхватывает второй.
– ЖАРЕНОЕ МЯСО! А КОМУ ЖАРЕНОЕ МЯСО! - ревет драконом третий, потрясая цельной свиной ногой.

Лязгают мечи в тренировочных схватках, свистят и втыкаются в мишени оперенные стрелы, ржут боевые кони, смеются и осушают кружки с элем зрители и участники. Уже совсем скоро начнется торжественный выход благородных Рыцарей на ристалище, а затем...

Каждый из вас, Рыцари, сейчас стоит подобно витязю на распутье - вам следует принять решение о том, как лучше подготовиться к турниру и в каком именно виде рыцарского спорта вам выступить.

7

Седьмой попадает в коридор, достаточно быстро догоняя одного из мужчин. Тот, кажется, появился из капсулы под номер десять и выглядит так, как будто отчаянно нуждается в помощи. Идёт, шатаясь и словно постоянно запутывается в ногах, цепляется руками за стены.

Седьмой нагоняет его, заглядывает в лицо и встречается с вытаращенными безразлично глазами. Десятый бледен, его рот слегка приоткрыт, широкий лоб обильно покрыт каплями влаги. Он словно бы пытается сказать что-то, но не выходит.

И вдруг глаза Десятого стекленеют. Отчаянно хватая ртом воздух, тот падает, пытаясь зацепиться хоть за что-то – либо стену, либо стоящего в непосредственной близости человека. Седьмой не даёт бедняге упасть – подхватывает того лишь затем, чтобы встретиться с моментально опустевшими уставившимися в бесконечность глазами.

Смерть. Смерть словно преследует Седьмого, не отпускает.
Смерть окружающих.
Не его собственная.

19

Девятнадцатый понуро бредёт за другими. Достигнув комнаты отдыха, замирает в дверях. Кровь шумит, неимоверным давлением барабанит в ушах. Девятнадцатый глубоко дышит и рассматривает дверной проём, терпеливо дожидаясь, пока отпустит.

Не отпускает. Сердце бешено колотится в груди, аритмично. Дыхание, совсем недавно глубокое и стабильное, вдруг сбивается. Откуда-то изнутри медленно накатывает удушающий страх. Девятнадцатый осматривает комнату перед собой в поисках помощи.

Симпатичная девица сидит на диване и листает журналы. Мужик в самом расцвете сил изучает содержимое холодильника. Другой мужчина тыкает в консоль управления створкой обзорного иллюминатора. Другие целенаправленно разбредаются по каютам. Девятнадцатый хочет что-то сказать, но мир вдруг озаряется вспышкой.

Ноги внезапно сгибаются, пол приближается с удручающей скоростью.
Девятнадцатый грузно падает лицом вниз, с хрустом ломая нос о металлический пол.
Тёмная кровь медленно растекается по металлу.

8 \ 9

Красная консоль ничем не отличается от соседней красной консоли.

Единственная надпись – «Доступ запрещён».

Никаких вариантов. Никаких опций. Никаких пояснений.

1 \ 3

Дверь в каюту автоматически отъезжает при приближении.
Консоль блокировки обнаруживается только с внутренней стороны.
Два замочка на экране, ничего нового.

Две пары коек в два яруса. Четыре спальных места.
Шкаф-купе, стол, зеркальная панель над столом.
Мягкие тона аварийного освещения.
Совершенно ничего лишнего.

Никакого постельного белья. Никаких личных вещей.
В шкафу обнаруживается несколько пустых пластмассовых вешалок.
Сплошное разочарование. И небольшая дверь в дальнем конце.
Санузел.
Раковина, унитаз, душевая кабинка.

15

Пятнадцатый приближается к металлической заслонке.
Он уже начинает понимать, что окружающим миром управляют консоли – ещё одна обнаруживается и здесь.
К сожалению для Пятнадцатого – горящая красным.

Доступ запрещён.

Ничего нового.

11

Проводит пальцем по верхней грани обесточенной плазмы. Пыли нет. Удивительно.

5

Пятый подходит к одной из красных контрольных панелей в коридоре, но уже, приближаясь, смутно чувствует безнадёжность этого предприятия. Красный на дверных консолях значит лишь то, что они заблокированы. Обесточены. Энергии либо не хватает, либо она перенаправлена куда-то ещё.

4

В голове пустота. Скомканная, наполненная смутными отблесками неуловимых воспоминаний, но, в то же время, абсолютная, пустота.

6

Каюты выглядят одинаково. Три из них. Четвёртая выделяется. Она единственная снабжена внешней консолью. Не обычной консолью, но с дактилоскопическим сканером. Шестой прикладывает палец – ответом ему служит неизменное «Доступ запрещён».

Потерпев неудачу, мужчина направляется к соседней каюте.

14

В каютах нет ничего. Пустые койки, пустые шкафы с пустыми же вешалками. Небольшие санузлы с раковинами и унитазами без воды. Ничего полезного. Совсем ничего.

20

Холодильник, как ни странно, работает.
Внутри – чистые пустые полки.
И три банки тёмного нефильтрованного пива "Титан".
Если верить гордому сообщению на этикетке, то срок годности при надлежащем хранении – бесконечность.

13

Тринадцатая, успешно забыв о собственной наготе, изучает журналы.
Взгляд безразлично скользит по кричащим пафосным заголовкам, не цепляясь за содержание.

Рекордный урожай на Оклахоме-16! Система встречает своих героев!
Прорыв в области Искусственного Интеллекта! Как скоро нейросети поработят человечество?
Эвелин Монро, новая мисс Вселенная!
Искусство войны: самонаводящиеся ракеты класса «Центурион» способны поражать цель с расстояния в 48 парсек!
Стелларис-2: индустриальная столица Федерации или финансовый крах?

Множество имён и названий, ярких картинок и фотографий, не говорящих Тринадцатой ни о чём.
Девушка перебирает журналы дальше, не останавливаясь.
С обложки очередного на неё с выражением подчёркнутого чёрной тушью превосходства смотрит эффектная девушка.
Строгий брючный костюм, элегантные часы на тонком запястье, стрижка-каре.

Самая успешная леди Земли по версии «FORTES».

С обложки журнала на Тринадцатую смотрит её точная копия.

- Нашел чем попрекнуть! А когда мне еще быть романтичной, как не в старости? Смолоду одни заботы да дел невпроворот, не до романтики...
Перебирает ногами старая Маргарет, а кажется, не бежит, а сквозь теплый сумрак летит, только ветер свистит сквозь дырку в груди. Эх, как расступается воздух вокруг, какая легкость необычайная, какая скорость! Совсем молодая стала Маргарет! А ведь давно забыла, каково это - быть молодой, быстрой, гибкой. Как же хорошо-то! Вот бы снова... Подольше бы! Надо же, никогда не думала, что сердце такое тяжелое у нее. Сколько в нем, в сердце, она таскает: и Фреда, и дочку Миллисент, и сына старшего Джейкоба, и младшего Лоренса, и внучков Сью, Джин, Генри, Джессику и Питера. И еще Фреда. И кобылу пегую Дэйзи, и пса Блэка, и котов Сильвера и Шона, и подружку старую Люси, и много кого еще. Она, глупая бабка. думала, что сама жива, пока они все с ней, живые и мертвые, а оно вон как. Унесло всех ветром, отпустило, и хорошо-то как , легко, беспамятно!
Бежит Маргарет и на бегу перечисляет книжки. Вот пригодилось ей кнгочейство ее.
- Маргарет, Маргарет... куда ни плюнь - одни Маргарет, всех не упомнишь! Сказки немецкие внучкам читала про Гензеля и Гретель да про пронырливую служаночку, как ее... "Умная Грета", вот как. Да еще старую шотландскую - про принцессу Маргарет, которую превратили в зеленого дракона... Ну да это сказки. А вот "Королева Марго"! Да про ту же королеву у немца этого, как его, "Юные годы короля Генриха Восьмого",* только там она не злосчастная красотка, а шлюха бесстыжая. Ну, одно другому не мешает. А вот еще одна Маргарита** была из благородных - рожей страшная, как смертный грех, Мужики от нее бегали, как черт от ладана, и наплевать им всем, что она умница, учтивая, ангел просто... не повезло бабе! И еще... "Прекрасная Маргарет", тот же, кто "Копи царя Соломона" написал, скучища страшная. И "Тюдоры", там леди Маргарет, мамаша короля Генриха, крутая была женщина... а. да это сериал не книжка. "Проклятые короли" - еще была одна французская королева Маргарита! Правда, ее задушили во втором томе , недолго продержалась. Маргери Тиррелл! Подходит? Тоже до конца книги не дожила. Ведьма Маграт из книг сэра Пратчетта! Эта сойдет иль как? Вроде как сказка, не поймешь, для детей или для взрослых; да я сказки не очень люблю, я все такое, историческое больше уважаю...

Маргарет тоже продержалась не очень долго. Она начала иссякать. Что за беда, вроде бы каждая вторая - Маргарет, Марго, Гретель - а вот же в голову не идет..
- Еще... Вот! Вспомнила! Маргарита Готье. Тоже скучища, только слезу выжимает. А еще... еще... Ну как же, Гретхен из Фауста! Есть еще русский роман один, про дьявола, писателя и жену инженера. "Мастер и "Маргарита" называется. Не осилила я! Хоть убей, не понимаю ни черта, кроме одного: все русские - двинутые на голову. с такими романами... Зареклась я с тех пор русские книги читать! (А если бы читала, то знала бы Маргарет про лейтенанта Риту Осянину, погибшую на карельском перешейке, но она не читала).
Ну все... нет, еще детишкам читала - Джеральд Даррелл, Моя семья и звери", там у него сестра была, Марго, дура-дурой, но забавная такая... Эй, ты, сударь любезный! Довольно с тебя иль нет? Много ли мало ли, а спасибо тебе и на том, что дал побегать напоследок!

— Ну, ты, конечно, баба не надёжная, — отрезал Эндрю, заводя мотоцикл. — Сказала "обгонишь", так вот я, обогнал — впереди сижу, — с места тронулся, чтоб не соскочила. — Вот скажи... — сделал драматическую паузу, пытаясь от запаха отплеваться, — хуле ты ко мне тридцать лет назад не пришла, когда я героином увлекался? Или двадцать, когда первый инфаркт случился и концерт сорвал? Да десять хотя бы, когда голос сел и я петь не смог? Зачем ждала, пока в развалину жалкую превращусь? Посмеяться решила? Ну, смейся, смейся. И это, — кашлянул, опять тухляка вдохнув, — ты б помылась, воняешь. Я понимаю, работа, ответственность, всё такое. Но себя-то запускать зачем?

Помолчал, подумал. Добавил: — Говорят, пизду брить от запаха помогает, попробуй.

Миазмы душили, девчонка висела тяжёлым грузом. Но МкКорнал не унывал, ездить со смертью за спиной было ему не в новинку. Когда-то, будучи восходящей (а позже взошедшей и закатывающейся) звездой молодого ещё панк-рока, он на грани передоза объездил чуть ли не весь мир. Теперь же поход до ближайшего магазина был для него серьёзным испытанием. "Нет, так жить нельзя", — решил он. Лучше разбиться, всего одно движение рулём. Но юношеский задор, порой ещё игравший в одном месте, и упорство, всю жизнь ломавшее встречные препятствия, не давали сдаться.

Дорога бежала, однообразная в своей прямоте. И, как часто это случалось в последние годы, Эндрю начал проваливаться в воспоминания.
"Смерть на дороге, под колёсами беспилотного мотоцикла? Неплохо, неплохо. Кинг писал об этом. Кристина, Грузовики, Грузовик дяди Отто. И даже снимал — Максимальное ускорение. У Желязны ещё рассказы были: Аутодафе, Автодьявол. Погоня ещё какого-то японского писателя... не помню, совсем ли про то. Фильм "Автомобиль". И по телеку, помню, недавно "Эш против Зловещих мертвецов" (смешных фильмов продолжение) показывали, так там в одной серии всех тачка убивала. Ещё что-то? У Лемми, вот, хорошо было. Как там?" — повспоминал минутку и пропел по памяти:

— Life on the road isn't easy, my friend
— You can remember, you can pretend
— All of your dreams can really come true
— All of your nightmares are waiting there, too*

И сплюнул. Он не слышал своего голоса из-за рёва моторы и шума ветра в ушах, но знал, что вместо крепкого баса звучало лишь старческое сипение. Лемми. Да, Лемми. Ровесник ведь. И тоже севший голос, но выступал до последних дней. Умер пять лет назад, в семьдесят, от рака простаты, аритмии сердца и сердечной недостаточности. Вздохнул МкКорнал. Он предпочёл бы уйти как Леннон, в расцвете сил, от пули, быстро и с хлопком.

  Ну вот пора. подумал Федор глянув в окно. Вытащил из под кровати черный, странный саквояж и положил его на стол. Он не разу его не доставал, с самого своего заселения. Рядом положил два пухлых, белых конверта - всё свое сокровище. Ловка щелкнул замками и откинул крышку саквояжа. Внутри хранилось настоящее сокровище. это было ни что иное как саксофон тенор CLASSIC DELUXE чешской фирмы "Amati Kraslice". Он блестел и переливался в последних лучах солонца скрывающегося за холмами. Теми холмами которые и были целью предстоящего путешествия. И кто только придумал это? Федор задумался но так и не смог вспомнить. Ладно нужно поспешить. Федор аккуратно положил конверты в футляр. Бережно закрыл его и опираясь на трость пошел на террасу. Обычно спуск в гостиную у Федора занимал около 5-7 минут и ни вызывал никаких проблем. Но вооруженный гpoмoздким и довольно увесистым футляром спуск занял более 15 минут. Футляр постоянно цеплялся за углы и стенки лестницы, что чудом не привило к падению. Так дело не пойдёт.
  Наконец справившись со спуском Федор положил футляр на обеденный стол. Открыл его. Достал гайтану и одел её на шею. После достал корпус саксофона и уверенным движением прикрепил к нему эску и поджал контрольный винт. Достал конверты и положил их во внутренний карман пиджака. Между конвертами аккуратно положил небольшое, квадратное зеркальце. К которому резинками были прикреплены две камышовые трости. Защелкнув гайтану на кольце саксофона. Двинулся в след за остальными, оставив открытый пустой футляр.

Аарон увязался вслед за прочими мятежными старикашками. Однако он сам до конца не понимает, что им движет. Разумеется, он не верит ни в какие глупые росказни. Дурачье! Они на столько боятся костлявой, что выдумывают всякую чушь, лишь бы не глядеть в глаза правде. Это скучное, нелепое, осточертелое кино под названием "жизнь" наконец подбирается к титрам.

Вероятно, Аароном движет жгучее злорадство. Ему будет приятно посмотреть, как они будут плестить обратно. Смертельно уставшие, терзаемые одышкой и головокружением, эти развалюхи усядутся на бордюрный камень на обочине. И кто-нибудь наверняка не сможет подняться. Так и будет сидеть, простофиля, держась за ребра до приезда санитаров.

Аарон даже позабыл за этим ехидством о том, каково придется ему самому. Очень уж велик соблазн. И вот он плетется вместе с ними прочь от надоевшего дряхлого дома в темную неизвестность.

Роланд помедлил, и зашагал через дорогу. Не быстро, как он мог раньше, но быстро, как умел сейчас. Оказавшись на обочине он обернулся. Поглядел на особняк, на человека с фонарем в окне, на звезды над крышей, на зацепившуюся за трубу сырную голову Луны. Ветер потрепал его по щеке. Он привык к другому ветру. Когда сидишь в открытой кабине тренировочного биплана и винт перед тобой превращается в единый дрожащий круг, тогда и ветер становится диким зверем, норовящим сорвать шапку и защитные очки, ворваться тебе в уши и в рот, и в нос, сдавить тебя, вышвырнуть из кабины. Этот был игривым ребенком. Если люди играют в игры, то почему нельзя так поступать ветру?

Вы не можете просматривать этот пост!

III

Вдох.

Порывистый вдох проводит черту между небытием и реальностью.
Сквозь лихорадочный гул крови в ушах пробивается мерное щебетание неизвестных приборов.
Сквозь судорожные спазмы и жжение толчками проникает в лёгкие живительный кислород.
Запястья горят, поясницу ломит, задеревеневшие икры пронзает незваная судорога.

Накатывает волнами страх, подбирается паника.
Загнанный взгляд упирается в полупрозрачную панель в каком-то десятке сантиметров перед лицом. Там, по ту сторону мутной преграды, разливается волнами яркий электрический свет, проступают тут и там неразборчивые силуэты коконов-установок.

Разглядеть странные агрегаты как следует не выходит – глаза слезятся, постоянно моргают, а панель озаряет изнутри слепящей синевой виртуального интерфейса. Какая-то жидкость стекает вниз, к ступням, по груди и спине. Привычное тепло постепенно сменяется угрожающей в скором времени перерасти в холод бодрящей прохладой.

Волны паники несколько сдерживает горящая теперь перед глазами белая надпись.

СОХРАНЯЙТЕ СПОКОЙСТВИЕ.

Ниже бегут мелкие строки какого-то информационного текста. Причин для паники нет. Не должно быть.

В голове пустота.
Пульсирующая толчками резкая боль на фоне полного отсутствия каких бы то ни было воспоминаний о прошлом.
Ни лиц родных и знакомых, ни имени, ни осознания причины собственного пребывания в этом тесном гробу.

Одинокое определение понятия «стазис» вяло барахтается где-то на задворках сознания.
Полупрозрачные трубки вьются вокруг, оплетают предплечья, впиваются иглами в вены чуть ниже локтя.

СОХРАНЯЙТЕ СПОКОЙСТВИЕ.

Яркий свет снаружи на мгновение вспыхивает, выжигая гиперчувствительную сетчатку, и гаснет. Спустя мгновение, показавшееся практически вечностью, загорается снова.
Синий экран виртуального интерфейса покрывается рябью, ровные аккуратные строки текста вспарывают уродливые дефекты помех.

Синева сменяется алым – огромные, увеличившиеся чуть ли не вдвое буквы «СОХРАНЯЙТЕ СПОКОЙСТВИЕ», пляшут, не попадая больше целиком в поле зрения, прямо перед глазами.
Чуть ниже можно разглядеть новую сводку информационного текста.

Корпорация «Оракл» приносит извинения за доставленные неудобства.
Не пытайтесь самостоятельно покинуть стазис-капсулу без крайней необходимости.
Терпеливо дожидайтесь прибытия реанимационной команды.
В случае возникновения крайней необходимости, используйте аварийный рычаг, который расположен в области досягаемости вашей левой руки.
Обязательно извлеките инъекторы прежде, чем пытаться самостоятельно покинуть стазис-капсулу.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Невнятная перекличка спутников, ржание лошадей, шёпот моря, толчки и покачивание. Карета вздрагивает всем телом, подобно испуганному зверю. Непроглядная ватная мгла вокруг. Сегодня небо спустилось на грешную землю, прильнуло к ней, укрыло ладонями облаков, стёрло различия между верхом и низом, забыло, где ему надлежит быть. В мире остались лишь два цвета: белый и чёрный. Иногда это удобно - знать, какую занять сторону.

Спутники мои, как горох из созревшего стручка, один за одним высыпаются наружу. Я медлю. Сложно сказать, почему, но страх здесь совершенно точно ни при чём. Странное чувство тревоги вползает в душу, властно берёт за горло, заставляет до боли в глазах всматриваться во мглу за окном. Бывает ли мрак белым? Туман может укрывать чудовищ с той же готовностью, как это делает ночь. Почему он не рассеивается под порывами ветра? Почему становится плотнее? Ладонь давно поглаживает рукоять леди Марии, гладкую, ещё не покрывшуюся царапинами и потёртостями. Нас много, мы - королевские охотники. Мы способны справиться с любой напастью. Почему так замирает сердце?..

Стряхнув наваждение, я одним резким движением выскальзываю из уютного нутра кареты. Револьвер сам собой прыгает в ладонь, без слов умоляя побыстрее пустить его в дело. Но ещё рано: я не вижу цель. Осматриваюсь, быстро понимая, что снаружи удастся рассмотреть ровно столько же, сколько изнутри: то есть ничего особенного. Остаётся положиться на интуицию - и на нетерпеливость тварей, решившихся напасть несмотря на многочисленность добычи. Может, посмотрят на нас из тумана да уйдут, решив не связываться. Рассчитывать на это я не собиралась, как и на банальную разбойничью засаду. Лошади Корпуса не сходят с ума просто так.

Один, два, три... пять, один на крыше. В поле моего зрения оказываются пятеро, считая Бернардо, который тоже не пальцем делан и уже вооружается мушкетом. С трёх сторон к нам не подберутся, остаётся четвёртая. Туда я и направляюсь, вскоре заметив последнюю из нашего отряда. Без слов занимаю позицию рядом, спиной к карете, поднимаю револьвер наизготовку. Цель всё ещё не торопится обнаружить себя, однако я спокойна: Анна-Мария позаботится обо мне. Ни здесь, ни там я не окажусь без защиты.

Странным было это задание. И нетипичным – если то, что она знала о стандартной численности отрядов, правда. Ну да командованию виднее. Сказано осуществить передислокацию до получения более подробных распоряжений, значит так и надо. Ее дело маленькое, а Корпус не армия: посылать людей на убой просто так не будут.
Так что время в дороге Элен предпочитала посвящать сну, следуя непреложной армейской мудрости о том, что солдат спит – служба идет. И то верно, о чем сейчас разговаривать? Кого-то из напарников она знала больше, кого-то меньше, с кем-то виделась вообще первый раз, так что беседовать на абстрактные темы о природе и погоде было как-то не с руки. А говорить о задании, не имея четких данных, было бессмысленно. Так что все просто: к чему говорить, когда все и так понятно, и тем более к чему говорить, когда все равно ничего не понятно.
К тому же не об алхимии же ей говорить: тут собрались серьезные мужчины и девицы, стрелки и бойцы авангарда – им точно эти знания нужны, как собаке пятая нога. Да и кто она? Так, нестроевой персонал. Не настолько, конечно, как те алхимики и оружейники, что безвылазно сидят в штабе корпуса, но и не боец переднего края: всего лишь оперативный резерв пополам с медсанчастью, которая может при случае пострелять.

Элен не то чтобы удручало ее место в корпусе: чему сочли нужным обучать, то и преподали, а спасать жизни не менее почетно, чем их отнимать. И все-таки, все-таки… Как хотелось иногда вернуться в строй, где все просто и четко, где нет места сомнениям и размышлениям, где твоя жизнь и жизнь товарищей зависят не от правильных пропорций эликсира, а от того, как ты метко и быстро стреляешь!
Но простота вся эта издохла на горных тропах, когда она пыталась выйти к своим. Тогда не спасали ни бинты, ни капсула с морфием: под конец раненая нога ныла так, что ползти приходилось на одних руках. Ее нашли патрульные – вернее, только ее тело. Одна половина души осталась в безвестном ущелье среди таких же, как она, красных мундиров, а вторая потерялась в бегстве от немертвых, что не хотели отпускать захватчицу со своих земель живой. И во теперь у нее другой путь, который надо принять со смирением и всей ответственностью.

Из чуткого сна Элен вырвала особо резкая встряска и ругань кучера. Девушка разомкнула объятия, которыми прижимала к себе верный мушкет, и перехватила оружие поудобнее. Приоткрыв осторожно один глаз и оглядевшись, она не увидела никакой опасности, и уже была снова готова погрузиться в сон, как карета замерла. Истеричное ржание, напрасные уговоры Бернарда, резкий свист хлыста – это мало было похоже на спокойное прибытие.
Первым решил проверить, что происходит, граф Норфолк. Из распахнутой двери пахнуло свежим ветерком, принесшим с собой поэтичное переплетение ароматов леса и моря, и алхимик с наслаждением подставила лицо легкому утреннему морозцу, прогоняющему остатки дремы. Засада это тварей или обыкновенных разбойников, просто ли досадная случайность, но лучше и вправду поберечься: слишком уж много знала она храбрых и беспечных, и все они давно кормят червей.
Поправив шляпу, девушка задумалось на миг: а не пора ли нацепить свой талисман? Наверное, все-таки нет: рано еще, да и нечего привлекать опасность готовностью к ней. Спрыгнув на мягкую землю вслед за коллегой, Элен прислушалась настороженно, досадуя на коней, заглушаюших своим ржанием почти что любой шум. Параллельно она приглядывалась, как половчее забраться на крышу кареты: пускай среди чемоданов и саквояжей, но с верхотуры огонь вести все равно сподручнее.
Добавлять что-либо к рекомендациям Норфолка она не стала: все равно командира среди них нет, командовать некому, а все и так люди взрослые и опытные, способные самостоятельно решить, что следует делать, а что нет. Поначалу ей, привыкшей к уставщине и четкой иерархии, такой подход казался странным и нерациональным, но пришлось смириться: такова уж особенность корпуса, когда слушают не того, у кого больше корон на плечах, а тех, у кого больше опыта. В этом были свои недостатки, но и плюсы тоже были. А пока оставалось только ждать дальнейшего развития событий.

Предместья Гримфолда, в двух милях от городских стен

Чёрный экипаж корпуса мчится, подпрыгивая на кочках, по просёлочной дороге ведущей к Гримфолду. Поздняя ночь переходит в раннее утро – за стеклами кареты проносятся смутные силуэты одиноких деревьев и скалистые безжизненные равнины. Туман, поднявшийся перед самым рассветом, сгущается с каждой новой минутой – двойка лошадей без устали прорывается сквозь молочную мглу, старательно подгоняемая бессменным на протяжении последнего десятка часов одиноким возницей.

Небольшой посёлок Кернхолл, место последней остановки охотников, теперь кажется чем-то смутным, призрачным и далёким. Та непродолжительная стоянка происходила почти двенадцать часов назад – практически стерлись из памяти невыразительные лица упитанного трактирщика и его разносившей с хихиканьем подносы отчаянно флиртовавшей с каждым встречным мужчиной пухленькой дочки. Длительное путешествие подходит к своему завершению – и здесь, в окрестностях Гримфолда, будто в самом воздухе конденсируется и клубится тревога.

Ещё минута – за окнами уже плещется, переливаясь, совершенно непроницаемый непроглядный туман, сквозь который с колоссальным трудом кое-как пробиваются робкие немногочисленные лучи восходящего солнца.
Осталось немного – и они в конце концов прибудут на место.

Ситуация неясна.
Что же такого написал в послании Корпусу мэр, раз руководство приняло решение отправить на дело не двойку, не тройку, а сразу семерых королевских охотников?
Что ожидает их на месте после прибытия?
Вопросы, ответы на которые в самом скором времени предстоит получить.

Но уверенно мчащийся сквозь мглу экипаж с серебряной инсигнией на борту замедляется.
Резкий щелчок хлыста и брань скорчившегося в складках накидки на козлах Бернарда разрывают ставшую уже было привычной практически тишину.
Испуганное ржание лошадей, колесо, попавшее в особенно глубокую кочку – встряска, вырвавшая из утренней дрёмы всех пассажиров. Тех из них, кому, по крайней мере, удалось сомкнуть этой ночью глаза.

Карета замедляется свой ход, вздрагивает, останавливается.
Возничий, отчаянно матерясь, спрыгивает на землю и принимается поглаживать сопротивляющуюся неистово лошадь.
Истошное истеричное ржание наполняет совсем недавно ещё спокойное утро – животные рвутся в разные стороны, натягивают упряжь и лягаются что есть сил.
Бернард, пробуя попеременно то ласку, то хлыст, встревоженно поглядывает из-под капюшона в сторону дверей экипажа.

И двери в конце концов открываются, впуская в застоявшийся салон свежий бодрящий утренний воздух вместе с отрезвляющим порывом ледяного ветра со стороны моря.
Впуская клочья удивительно густого тумана, рокот волн, накатывающихся где-то совсем рядом ритмично на прибрежные скалы.
Тёмные силуэты лошадей и Бернарда проступают сквозь серую пелену – едва видимые даже на смехотворном расстоянии в несколько ярдов.

–В лошадей вселился сам дьявол, милорд! – выкрикивает глухо несчастный возничий, дергая что есть сил за поводья и даже не пытаясь разобраться, кто именно предпринимает попытку первым выбраться наружу из экипажа.

Жизнь в ботинках становится приятнее и проще, не в первый раз замечаю. Комбинезон плотно облегает тело, спасая от холода. Карабин выверенным движением уходит назад, за плечо.
Паника и хаос, возникшие после пробуждение, постепенно сходят на нет. Ничего страшного не происходит, процедура на проверку оказывается не такой уж и аварийной, в то время как я наконец могу заверить себя, что целиком и полностью контролирую ситуацию.
Гарнитура время от времени передаёт какие-то отрывистые команды, несколько раз я слышу своё имя, но до поры до времени не реагирую на взаимоисключающие приказы. Апатично наблюдаю за тем, как кто-то уходит, кто-то приходит, без особого интереса прислушиваюсь к попыткам полковника установить контакт со внеземной цивилизацией в воксе, в ответ на несколько обращений лишь безразлично пожимаю плечами. Меня это не касается, после всплеска адреналина и порождённого холодом и возбуждением стресса, накатывает апатия. Я предпочитаю не тратить энергию, не делать лишних движений, не участвовать в бессмысленной охватившей большинство окружающих суете. Прислонившись к бортику капсулы, я осторожно копаюсь в девственно чистой памяти, пытаясь понять, кто я такой и почему оказался здесь. В конце концов ведь амнезия должна начать проходить, не так ли?
Терпеливо жду, пока кто-нибудь наконец подаст здравую мысль выбираться из этого холодного гроба. Снаружи тепло и красиво, там солнце и пляж. Стазис-отсек пустеет, пока мы не остаёмся в довольно тесной компании. Усмехаюсь – теперь действительно только и остаётся, что сыграть партейку-третью в бридж. Едва ли любое другое наше действие на проверку может оказаться более осмысленным.
Винни, впрочем, на месте совсем не сидится. Предлагает идти помогать полковнику разговаривать с ксеноморфом, чем бы эта тварь не была. Мне, признаться, никуда двигать особо не хочется – вокруг тихо, относительно безопасно и почти исключена возможность получить пару-тройку сомнительных, но безусловно напряжных, распоряжений. Чуть позже, когда это броуновское движение приобретёт хотя бы подобие чёткой организации, когда эти метания обретут хотя бы толику смысла…
Красноречивый взгляд Винни, которая ко мне, впрочем, в общем-то даже не обращается, говорит тем не менее сам за себя. Если девочку-исследователя сожрёт инопланетная тварь, я, пожалуй, расстроюсь. Лесби или нет, она довольно забавная.
– Пошли, – бросаю, впервые за продолжительное время заговорив. – Посмотрим, что там за форма жизни такая.
Без особо энтузиазма отлипаю от бортика. Как бы не пожалеть.

Фух, вроде отпустило. Как истинный медик, Мэри не рассматривала вариант побега от болезни как способ исцеления, но он на удивление сработал. Чертова псионика! Она не знает, как относилась к ней раньше, зато сейчас ее явно невзлюбила.

- Мне уже лучше, сэр, - сказала Мэри нежным голосом курильщика. - Нужно поскорей вытащить остальных!

Теперь, проверив надежность могучих командирских рук, она была готова уступить сие почетное место другим пострадавшим. Например, тому смуглому бедолаге, что ползал по полу от бессилия.

      — В сухом остатке мы имеем безымянного полковника, который так и не соизволил представится, зато начал палить из пистолета когда его вполне резонно послали нахуй, а также захваченный корабль конфедерации. — Торрес продолжал стоять сложив руки на груди, смотря в основном на Новака и Лунга. — На скальпеле выбита звезда конфедерации, на упаковках бинтов и бутылках с препаратами знаете что? Тоже звезда, и надпись «ВС КССС». Вы не конвоиры — вы захватчики и мародеры с непомерным самомнением. Даже ваши трусы, и те в конфедерации сделаны.

      Закончив с обвинениями, Рикардо отправился к двери, демонстративно почесав задницу под натирающей поясницу резинкой трусов «Ну давай, железка, узнай уже меня...», вертелась мысль в голове лейтенанта. Глубоко вздохнув, он приложил руку к замку, в надежде, что справедливость будет восстановлена и сбоящая система наконец признает законных хозяев.

А при конфедерации — всё будет заебись
Она скоро победит — надо только поднажать
Там всё будет бесплатно, там всё будет в кайф
Там наверное вообще не надо будет умирать
Я проснулся в криокапсуле и понял, что —

           ВСЁ ИДЁТ ПО ПЛАНУ

— Люблю вздремнуть, но нынче как-то не задалось. — Ворен горько усмехнулся, принял от Торреса свои пожитки и протянул ему правую ладонь ребром вертикально. — Будем знакомы.

Азиат-полковник пояснил за звание, всплыла некая Конфедерация. Конкретных воспоминаний о ней пока не обнаружилось, только эмоциональная муть: на уровне ассоциаций — усталость и опустошение, удручающая забота. Война?

От верности этой самой Конфедерации старлей явно не отказывался, что добавляло ему симпатий в глазах морпеха: какой-бы там залупе он в своё время ни присягал — выживание выживанием, а гибкость позвоночника ради блеска шкуры — другая история. Впрочем, если надавить по науке — кто не прогнётся?

Ворен обернулся к дядьке с выразительными бровями и подтвердил ему, что сам тоже назначен конвоиром. Наконец-то его ввели в курс дела, за что он был весьма признателен. Слушая фамилии подконвойных, Герман пристально изучал их лица в меру доступных с его точки ракурсов и освещения.

— Ценная сводка. Остаётся неясен режим профилактики насилия внутри нашей стихийной группы. Есть… — морпех закашлялся — Есть гражданские среди нас? — Ворен взглянул на Новака с выражением спокойного вопроса, чуть сдвинув брови в удручённой задумчивости — Выглядит всё так, словно внешняя угроза превышает любую внутреннюю.

Ворен вытянул из пачки сигарет три штуки, прицепил вместе с зажигалкой к запястью резинкой. Не забыл прикрутить бумажку: не иначе как на память.
— Уинсли, заберите курево для раненных и нервных.

— Сэр, жду ваших указаний. — Ворен вновь вытянулся перед полковником, руки на этот раз включились в протокольную дисциплину, благо тремор и онемение прошли. — Прошу уточнить, чем возможно меня снабдить, сэр. — морпех приготовился обрести нихуя.

Клайд. Винни. Сара. Марк. Лили. Зак. Общее

Путешествие на мостик не заняло долгое время. Прямо скажем, в мире сверхдальних космических путешествий оно заняло ничтожное количество времени. Субатомную часть секунды. Предельную планковскую величину миллисекунды, быть может. Как и в случае со всеми другими дверьми, ведущими куда-либо, две из них, перекрывавших путь на мостик судна, открывались по прикосновению руки одного из федератов. Без исключений. Вид мостика поднял со дна памяти кусочки, всполохи прошлого. Для Зака и Лили в частности. Зак, как полковник, в свое время командовал полком. Все марсианские бригады, не просто так величаемые Бригадами Смерти, всегда находились на острие наступательных действий. Оборонительных тоже, если того требовал момент. О да. Марс. Маленькая, но грозная красная планета. Некогда колыбель того, что позже стало КССС. Новая Спарта. Там вырос Зак, вроде бы. Там же и родился. Или не там? Ускользают факты прошлого. Узловатые и грубые руки марсианских женщин. Суровые условия. Широкая автономия и свои традиции, несмотря на членство в ФКС. Волнения. А ведь полк Зака перемещался по космическому пространству на трех таких кораблях. Батальонных транспортниках, стало быть. Десять боевых постов на мостике. На возвышенности, выше остальных постов, пост и кресло ККС'а. Девять помельче. Два рулевых, два поста связи, навигатор, три инженерных, и один - канонира. На боевых кораблях чуть другая конфигурация и другое распределение боевых постов. Тут уж в голове Кейс закипает работа. Но с трудом. Вид мостика, таким образом, приносит ей головную боль. Ноют виски. Надо стараться меньше думать, иначе можно запросто повторить судьбу того несчастного. Как она оказалась в космофлоте? Манили облака? Новые планеты? Романтика бескрайнего космоса? Оставьте это дерьмо для плакатов и сержантов на рекрутских пунктах. По мелочам она понимает, что они оказались на борту транспортника конфедератов. Общие для обоих сторон принципы, это само собой. Но разница в деталях. Чуть иной подход в каких-то вещах. В кнопках. В неизбежных военных стандартах, что кочевали от одного космолёта к другому. Батальонный транспортник предполагает две смены экипажа. Как ночной и дневной дозор. Пока один спит, другой бодрствует. Десять человек там, и еще столько же - там. За каждым своя стазисная капсула закреплена. Кое-что становится на свои места. Похожая история с солдатней. Батальоны бывали разных составов, от маленького трехротного до большого - в пять рот каждый. Такая же ротация, как и с экипажем. Только она происходит чаще. Одна из рот бата бодрствует, обитая в казарме, готовая, случись чего, вступить в бой. Для отражения попытки абордажа, например. Ну и, в целом, для экономии конечно. Пять сотен человек сложно прокормить. Всем надо пить, ссать и срать вдобавок. Пришлось бы возить за собой еще один такой же корабль, забитый снабжением. Поэтому большая часть солдатиков всегда спала. Нет, бывали и другие типы транспортников, конечно. Для переброски пушечного мяса на короткие дистанции. Вы же имеете дело с кораблем дальнего плавания, это однозначно. Именно поэтому у него имелся отдельный стазисный отсек для солдатни. Условия не в пример хуже, чем были у вас. Забудьте про индивидуальные койки. Солдатики спали в общих, братских могильниках.

Но вот, дело доходит до изучения самих постов непосредственно. За капитанским креслом висит плакат. Жизнеутверждающий и поднимающий боевой дух.

Навигатор разместил у приборной доски фотографию домашнего питомца.

Изображение любимой женщины рядом с ПБУ канонира, наконец.

Всё выглядит так, будто ещё вчера здесь были люди. Об этом напоминают пара забытых пластиковых стаканов из-под кофе. В которых уж кофе давно нет. Эхо войны. Всё это, конечно, здорово. Если не считать того факта, что вся местная аппаратура безнадежна мертва. На первый взгляд уж точно. Что несколько странно, с учётом того, что электричество на борту точно есть. Разобраться будет непросто. Особенно с учётом того, что из всех присутствующих хоть сколько-то компетентным в вопросах космических полетов была лишь Лили. Но, попытка не пытка.


Фридрих. Керсон. Ричард. Общее.

Спускаетесь в самый низ, оставляя палубу со стазисными капсулами, следом - палубу с казармой. Вам - в самый низ. Огромные гермодвери неохотно открывают путь. Вы понимаете, что находитесь в чертовски огромном помещении. Как пара баскетбольных залов, а то и больше. Нет, точно больше. Тьма мешает осознать истинные размеры, но вскоре эта проблема исчезает - с щелчками и хлопками, под самым потолком зажигаются лампы. Скорее даже прожекторы. В первые секунды мозг натужно пытается переварить увиденное. Десятки контейнеров разнообразных расцветок. Высокие стеллажи. Чуть дальше за рядами выглядывает некая техника. Пока сложно сказать, для чего она предназначена. Но угадываются гусеницы и колеса. Что-то покрыто брезентом, а что-то стоит совсем голое. Намертво прихваченное тросами и цепями к полу. Массивные карабины. Чуть позже осознаете общие принципы. Что все ящики сгруппированы по сути своего содержимого. Причем самый маленький из ящиков соответствует размерам уличного биотуалета, поставленного на бок. Такой же синий или зеленый, иногда черный, иногда - красный. Разнообразная экипировка. Оружие. Припасы. Инструменты. Многочисленная военное снаряжение для самых разных нужд. Глаза разбегаются. Всем этим добром, наверное, можно снарядить целый батальон. Хотя нет, даже больше. На военном корабле в ангаре оставляют больше свободного места. Здесь же заставлено наглухо всё свободное пространство. Остались лишь узкие проходы. Лабиринт минотавра, не иначе. Логика и память подсказывают, что выход с борта корабля находится в противоположном конце ангара.

Нужное, ненужное, конфедератское - все в коробку! В медицине принцип "Что федералу хорошо, то конфедерату - смерть" не работает. Мэри лихо кидала свои трофеи в коробку, надеясь, что в ее отсутствие народ не перестрелял друг друга и осталась хотя бы Терри, которая поможет всех обработать. Терри - и ее спутница, имени которой Мэри не знала, но помощи которой явно обрадовалась.

- Захвати матрасы! Лучше парочку, чтоб раненых переложить! - выпалила она, набрасывая себе на шею простыню и, подхватив коробки, помчалась обратно. Большой тапочек, сорвавшись с ноги, улетел в угол, так и оставшись там печалиться о потере своего собрата.

Мэри же полетела в комнату с капсулами, прикидывая, что из найденных медикаментов кому понадобится. Простыня развевалась за ее спиной аки плащ, придавая девушке геройский и залихватский вид, с которым и вышла на финишную прямую. Мимо Сары пришлось просвистеть, дабы не потерять в скорости, зато при влете в двери только мигалки не хватало. Так ведь ездила древняя скорая помощь? И фельдшера там были, как Мэри, - запыхавшиеся, но деловитые и не смущающиеся ничем. Разве что ходили они не в лифчиках.

      Торрес, откровенно говоря, не понимал, какого черта люди в таких же трусах как у него, выбравшиеся из таких-же капсул, предъявляют ему какой-то плен и преступления, которых он не совершал. Количество предложений отдать пистолет и варианты выбора следующего его владельца, так и вовсе превысили все разумные рамки. Даже если каждому по одному патрону отдать, и то на всех не хватит. Тем не менее, полковник все-же решил совершить самоубийство его руками, не дав времени на ответ и оставив последнее слово за собой. Плохой план. Рядом с ним было всего двое: азиат предусмотрительно отступил назад, подполковник почему-то стоял возле трупа, по лицу последнего выбравшегося из капсулы уже текла кровь, хоть он и нашел в себе силы подобраться ближе.

      Полковник начал уходить в сторону от возможного выстрела, но Рикардо и не стал его преследовать. Было видно, что парень кривился на один бок при ходьбе, да и пистолет у него удалось отобрать относительно просто. Логичнее было стрелять в цели покрупнее. Лейтенант просто отпрыгнул назад не вступая в бой, оставив больше времени остальным на реакцию, вместо того, чтобы укладывать всех кто дернется двоечками в центр масс. Но нажать — нажал конечно. Правда не на спуск, а на кнопку экстракции. Придержав мизинцем выезжающий магазин, второй рукой отвел назад затвор, чтобы экстрагированный патрон ткнулся в согнутую ладонь. Обратное движение и затвор слетает с пазов под ноги, туда же летят и выстрелившие возвратной пружиной остатки пистолета. Только потяжелевший на патрон магазин остается в руке, вместо свинчатки: ломать лица тем, кто не понимает слов.

Вроде и приятно, когда твои ожидания сбываются, даже если они все со знаком "минус". Но Ричарду было не до удовольствий. Он видел, как один за другим падают те, кто заявлял о принадлежности к КССС. Они его товарищи, так или иначе. Как минимум, прослойка между ним и этими конвоирами. Без всякой сентиментальности. Прижавшись к капсуле, он смотрел, как захлебывался кровью толстяк, как с дыркой в пузе оседала на пол гора мяса. Как под жутким углом повернулась голова главного бузотера. Эти люди ему не нравились. Но он бы предпочел не любить их в живом виде. Кто знает, может, он сам окажется следующим на очереди после того смуглого парня. И ведь никто не остановит эту бессмысленную бойню. Никто, только он сам. По крайней мере, попытается. И обязательно умрет в процессе, подсказала шальная мысль. Ричард встал в полный рост и глубоко вздохнул.
— Отставить хуйню! — заорал он на весь зал так громко, как мог, пытаясь не сорваться на визг. После чего ткнул пальцем в Торреса. — Всем съебать от него!

А сам тем временем медленно направился к Рикардо с чуть приподнятыми руками, надеясь что эти слова возымеют хоть малейший эффект. Он ощущал себя безнадежным клиническим деградантом, пытающийся остановить несущийся на полном ходу поезд. Но пути назад уже не было. Сказал "А", говори и "Б". И он говорил, прерывисто дыша, стараясь не выдать свой страх:
— Пятьдесят седьмая добровольческая... "Красная Заря"... — слова давались с трудом, как и воспоминания о том, что ему сообщили при пробуждении. — Младший полевой командир... Лейтенант, отдай мне этот ебаный пистолет.

У Ричарда был план. Абсолютно идиотский. И вряд ли осуществимый. Но другого пути он не видел.

— ХА-ХА!
Полноценно рассмеяться времени не было, поэтому вышло лишь громко и обидно окликнуть горе-стрелка. Даже чуть прихрюкнул в конце.
Пуля — дура. Да и вообще в безоружного стрелять бесчестно. Хотя чего ещё ожидать от федератов...
В рукопашке этого офицеришку Кас бы сломал на раз-два, благо его смуглокожий товарищ уже во всю этим занимался.

Федерат, правда, тоже был не один. Жополиз какой-то его охраняет, хуки раздаёт. Такой крутой. Так и хочется заставить его харкать кровью.
И рванул в бой. О том, что пистолет всё ещё у врага он не думал. Война, всё-таки. Тут и убить могут.

Неприятно. Влажно. Липко.

ТЕСНО!!!

...кажется, живем!

Общее - каждому лично.

Ожила автоматика систем, а вместе с ней и ты. Укол расплывается тёплой волной по телу. От макушки до стоп. Мышцы завыли в болезненном спазме, тело дугой выгибая. Быстрее, чем просыпается зрение, с чпокающим звуком от лица отделяется маска. За ней следом из глубин глотки выползает белёсый гофр шланга. Прячутся в нейлоновых недрах капсулы. Легкие, что давно не дышали сами, делают первый вдох. Обжигает кислород, но это хорошая боль. Жизнь - это боль. Хоть и не только она. Далее просыпается дневная подсветка стазисного контейнера, обнажая толстое стекло крышки. Сквозь парящий воздух и капли конденсата на ней, ты различаешь чьё-то лицо. Далеко не сразу приходит понимание: это твоё отражение. Онтологический шок сменяется более насущными проблемами. В капсуле тесно. Под телом неприятно хлюпают остатки противоперегрузочного бульона. Старая система кондиционирования плохо справляется с вентиляцией. Легкие с трудом гоняют влажный воздух туда-сюда. Шумит что-то, будто фен включили. Подозрительно щелкает где-то в недрах стазисной капсулы. Но это мелочи, всё же. Важно другое.

В какой-то момент на стекле возникают голубые строчки голограммы. Мигают, заставляя обратить на себя взгляд.

«Внимание!»
«Идет процесс идентификации личности...»
«Считываю данные ИПЧ...»
«Загрузка данных...»
«Ожидайте окончания процедуры»

Чуть в стороне возникло напутственное изображение:

Их похоронили в саду императора. Прямо во внутреннем дворике величественного дворца, на некогда зелёной, но давным-давно почерневшей земле. За неимением подходящего инструмента пришлось оружием и чуть ли не руками вгрызаться в мёрзлую грязь – работа затяжная, изнурительная, совсем неподходящая для героев из мифов. Работа необходимая, помогающая хотя бы отчасти сбросить с плеч чувство вины и тяжесть неподъёмной ответственности.

Отвыкшие от света глаза нещадно слезятся на солнце – лица павших товарищей кажутся особенно бледными и измученными в свете разгорающегося нового дня.
Мрачная необходимость на время отвлекает от мыслей о дальнейшей судьбе империи и вопросах престолонаследования – подобные мысли казались чем-то кощунственным в те секунды, когда тела Эвелинн, Фелиции и Виссиль грязные вспотевшие люди бережно опускают на дно вырытой общими усилиями братской могилы.
Вплоть до самого конца погребения ни один из участников не проронит ни слова.
Они просто сделают то, что сделать необходимо.

После окончания похорон наступает пора возвращаться. Объявить о победе. Найти и выявить тех, кто по-прежнему в праве решать судьбу возрождённого мира. Отыскать, в конце концов, для Януса какого-нибудь завалявшегося целителя Круга.

Один за другим они выходят из главных ворот императорского дворца на ведущую вниз, к столичным улочкам, бесконечную лестницу.
Лучи солнца ласкают затылки и мшистые камни, тянутся дальше, ниже и ниже.

К мостовым, заваленным тысячами и сотнями бездыханных тел.

Все поглощённые.
Все ночные обитатели тёмной столицы.
Все те бесчисленные участники церемониальной процессии, сопровождавшие упорное продвижение к бреши немногочисленного отряда.

Мертвы все до единого, никто не вернулся. И дарующие робкое тепло лучи солнца облизывают заострившиеся тронутые печатью неотвратимости лица. Подёрнутые пеленой смерти безразличные глаза мертвецов, избавившись от клубившегося в них совсем недавно первозданного мрака, подслеповато и отрешённо взирают в бездонное издевательски синее небо.

5 – Epilogue

В эдмурской таверне этим вечером многолюдно как никогда. Люди, не имевшие ни малейшего отношения к победе над тьмой, собрались сегодня для того, чтобы праздновать. Впервые за долгие годы их лица лишены неизменной печати ужаса и тревоги, в обеденном зале царит весёлый гомон и смех, периодически раздаются возгласы проставляющих выпивку окружающим незнакомцев.

Янусу всегда нравился Эдмур, его центральная таверна в особенности. Кажется, местный трактирщик не унывал даже в самые тёмные часы вечной ночи, еду подавал неизменно хорошую, а выпивка здесь была не такой уж паршивой. Кейтлин, жена хозяина и, по совместительству, главная и единственная официантка, ставит на стол перед Толстяком горшок с исходящей аппетитным паром похлёбкой.

Подумать только, он всё-таки выбрался. Не истёк кровью, выжил, преодолел путь назад. Януса не сильно волновали вопросы престолонаследования – куда больше наёмника беспокоило собственное изгрызенное порождениями любимое брюхо. Однако, он дотянул. На остатках сил упал на руки одному из заклинателей круга, который успел оказать необходимую помощь и поставил наёмника на ноги.

К собственному удивлению, Янус стал вдруг героем. Ему жали руку какие-то тщедушные виконты-аристократы, на него с восхищением засматривались девушки из толпы. Первые несколько дней Толстяку даже не удавалось сбежать от этой мирской суеты – лишь на третье утро ему удалось всё-таки вырваться и на время исчезнуть, вернувшись для отдыха в родной сердцу Эдмур.

И похлёбка, если судить по запаху, здесь по-прежнему хороша.
Янус задумчиво покрутил в руках медальон, снова и снова рассматривая потрет, каждый штрих которого будто бы уже запечатлелся намертво в памяти. Кто она, эта девушка? Почему картина с ней висела во дворце императора? Почему этот медальон носил с собой Эдерлинг?
Вопросы, на которые Толстяк теперь едва ли получит ответы. Захлопнув крышку, Янус принимает за похлёбку. Его внимание привлекает разговор за соседним столом.

Невообразимо жирный бородатый мужик по-хозяйски расположился на хлипком стуле. На одном его колене восседает местная светловолосая шлюха, с меркантильным приторным обожанием разглядывая обрюзгшее покрытое оспинами лицо щедрого в потенциале клиента. Ещё две девушки, уже, по всей видимости, не продажные, занимают остальные стулья и прислушиваются к нарочито громогласному рассказу жирдяя.
– Да, скажу прямо, было непросто. Когда мы входили в столицу, твари лезли просто из каждой щели, – толстяк заливисто хохочет. – Огромные змеи, тёмные вепри, но знаете что хуже всего?
Выдерживает паузу, давая возможность глазам слушательниц округлиться от удивления.
– Эти мерзкие пауки! Каждый – размером с корову!
Многие посетители начинают с интересом прислушиваться к рассказу, пресыщенному неуместной экспрессией.
– Был с нами парень, один из этих, церковников. Говорит, значит, нужно молиться создателю, он и поможет. А я ему – дурья башка, только щит и меч твой поможет. И давай своей булавой мочить первого паука!
Одна из барышень охает.
– Прорывались, значитца, с боем. Многих хороших парней потеряли. Да, скажу прямо, было время и я труханул…
– А какая она, Брешь? – спрашивает негромко темноволосая.
– Брешь! Ха, брешь…

Договорить оратор не успевает. Один из посетителей у стойки, хмурый невысокий мужик, осведомляется с скептицизмом:
– Это ты чтоли до бреши ходил?
– А тож, – отвечает как ни в чём ни бывало самодовольно.
– Наёмник я, Янусом кличут. Янусом Толстяком, – он с хохотом хлопает ладонью по пузу. – Ума не приложу почему!

Янус переводит взгляд с похлёбки на мужика. Может статься, что у него найдётся пара-тройка замечаний по этому поводу.

***

Илль медленно бредёт по утреннему девственно чистому лесу.
Тут и там на мёртвой земле пробиваются ростки зелёной травы, роса серебрится на деревьях в лучах восходящего солнца.
Звёздочка до сих пор не верит, что выжила. Что вернулась обратно. До сих пор не может понять, вернулась ли до конца.

Каждую ночь девушку донимают кошмары. Чёткие, пугающе яркие, состоящие из притупленных страшных воспоминаний.
Она снова одна, в пустоте без времени и пространства.
Она снова чувствует мертвенный холод равнин запределья, которого будто бы не касался свет Создателя никогда.
Она снова и снова просыпается с пронзительным криком в холодом поту – часами лежит, уставившись в темноту, в ожидании, пока перестанет бешено колотиться разрывающееся от ужаса сердце.

Забавно, но на руинах нового мира для Илль Ваас фон Гульден почти ничего не осталось. Хаармс погиб где-то там, во тьме. Быть может, так и остался гнить рядом с другими телами на узких мощёных улочках старой столицы. Почти все, кого она любила или когда-либо знала, сгинули без вести или мертвы. Девять из десяти знакомых ей рейнджеров, людей, которые её растили и обучали, которые стали новой семьёй взамен той, которую девочка потеряла, выступили вместе с Грегором Орландским и не вернулись. Жалкие остатки рейнджеров Пограничья – блеклая тень былой славы. Бледные призраки на руинах старой империи. Призраки, которых она решила возглавить.

Орсо де Труа основал орден Рассвета не просто так. Теперь Илль была рыцарем, что бы это ни значило. И пусть её привилегии в качестве рыцаря по-прежнему оставались для девушки туманной загадкой, Звёздочка совершенно точно знала одно. Несмотря на победу, время отдыхать и пожинать плоды славы ещё не пришло. Империи больше не существует, и как только люди перестанут нежиться в лучах восходящего солнца, на свету проступят проблемы, требующие незамедлительного решения.

Для ордена Рассвета и рейнджеров Пограничья всегда найдётся работа. Устранение нанесённых тьмой разрушений, подготовка к грядущей зиме. Банды мародёров, зверствовавших на дорогах империи на протяжении последней декады. И, конечно же, порождения.

Илль уже слышала о случаях нападения тварей – не все они сгинули, сгорая заживо в свете. Многие спрятались, затаились в пещерах и логовах. Для того, чтобы каждую ночь выходить на охоту. Время остановиться ещё не настало – пусть этот мир и получил новый шанс, однако по-прежнему отчаянно нуждается в помощи.

Илль пока не задумывается о собственном будущем. Сможет ли снова чувствовать, переживать и любить, наслаждаться мелкими житейскими радостями? Глядя на прорастающие на мёртвой земле первые ростки зелёной травы, Звёдочка начинает верить, что сможет. Но это будет потом, когда её миссия завершится хотя бы отчасти.

Через восемь дней в столице будет собран совет, призванный решить дальнейшую участь империи. Расходясь они все – Джон, Орсо, Янус и даже Элиас, пообещали, что каждый из них будет там. Герцог де Труа отбыл в родное имение полный решимости довести начатое до конца. Построить на руинах новую империю, лучше и великолепнее сгинувшей. Его решимость передалась отчасти и Илль. Она обещала присутствовать на совете, и намеревается во что бы то ни стало сдержать обещание.

***

Джон возвращается домой по знакомым дорогам, неузнаваемо преобразившимся в свете полузабытого дня. Опережая наёмника, по империи разносятся вести о героических свершениях храбрецов, о достигнутой невероятно высокой ценою победе, о чудовищных невообразимых потерях в последней решающей схватке. В каждом трактире и на каждом перекрёстке только и судачат о том, что никто не вернулся. Что каждого или почти каждого, кто спустился в низину, сожрали заживо нетопыри, волки, змеи и невесть откуда взявшиеся в россказнях тёмные пауки размером по меньшей мере с телёнка.

Пожинаемый тревогой, Джон пришпоривает делегированного ему герцогом жеребца. Страшно подумать, как себя в эти мгновения должна чувствовать Мириам. Оплакивает ли его? Продолжает ли верить до последнего в чудо?
О том, что с ними могло что-то случиться, не хочется даже думать. Пройти через все круги ада, дойти до сердца тьмы и вернуться обратно лишь для того, чтобы обнаружить тьму дома?
Немыслимо. Создатель не способен на такую жестокость.

Очередной поворот – и голые деревья наконец расступаются. Наёмник видит впереди знакомые стены поселения Роттердам, возвышающуюся над городом башню ныне потушенного путеводного маяка. Гнедой жеребец, повинуясь воле всадника, переходит на галоп. Сердце наёмника бешено колотится в груди в нетерпении.
Джон помнит чувство, которое испытал, когда де Труа вручил ему корону, бережно снятую с мёртвого императора. Не впервые возвращался мыслями к словам Элиаса, к предложению Орсо. Немногочисленная уцелевшая знать, встретившая их группу на выходе из столичной низины, кажется, крайне скептически отнеслась к предложению герцога. И, в то же время, Джон не мог не понимать одного – во многом Орсо был прав. Именно сейчас, когда никакой Империи по факту не существует, закостенелая система способна переживать радикальные изменения. С поддержкой такого влиятельного в старом обществе человека как де Труа, можно попытаться добиться немыслимого.

Джон размышляет. Знать приняла решение о сборе всеобщего совета в столице через десять дней. Сходка всех осколков старого мира, каждого, кто ещё имеет хоть какую-то власть и способен хоть на что-то влиять. Джон пообещал, что будет там в срок. Орсо вернулся в имение с целью как следует подготовиться и созвать вассалов, не откликнувшихся на его первый суицидальный призыв. Почти невозможно представить, чем может закончиться этот совет, но если де Труа сделает всё, что обещал Джону во время прощания…

Впрочем, сейчас наёмника в большей степени занимает другое. Едва не сбивая нерасторопных прохожих, одинокий всадник мчится по улочкам городка. В конце улица уже виднеется до боли знакомый небольшой особняк – тот самый, который в последний раз он видел ещё в багровых отблесках пылавшего над городом пламени маяка.
Джон спешивается, спрыгивая в конце концов на твёрдую землю.

Он врывается в дом быстрым шагом. Он находит Мириам отрешённо смотрящей в окно на крошечной кухоньке. Она поворачивает к нему бледное заплаканное лицо – глаза покраснели от пролитых слёз, распущенные волосы растрёпанным водопадом ниспадают на плечи. Робкая недоверчивая улыбка призраком проступает на тонких губах.
После рассвета, в свете нового дня, Мириам кажется Джону как никогда очаровательной и прекрасной. Она медленно поднимается, нерешительно шагая навстречу. Она повисает на нём, прижимаясь к шее наёмника горячей щекой.
– Слава создателю, – беззвучно шепчет одними губами. – Все говорят, что почти никто не вернулся. Что порождения сожрали каждого, кто спустился в низину. Что мы во что бы то ни стало помнить героев… Джон, Джон…
Хрупкие плечи Мириам сотрясают рыдания. Она поднимает к нему заплаканное лицо – в бездонных глазах плещутся любовь и безграничное обожание.
– Ты правда сделал это, Джон, – в её звонком голосе чистое восхищение. – Ты дошёл до сердца тьмы и вернулся обратно. Ради всех нас.
Горячий полный слёз поцелуй прерывается донёсшимся из соседней комнаты топотом.
– Папа! Папа! – Джон, извернувшись, подхватывает на руки Ниэль, крепко прижимая к себе.

Только теперь наступает момент осознания. Он действительно сделал это. Прошёл сквозь тьму и вернулся обратно. Эвелинн завещала – «Живите».
И он будет жить. Никогда не забывая о павших.

***

Орсо, сгорбившись, выводит очередную строчку при свете одинокой свечи на желтоватом пергаменте. Останавливается и, скептически сощурившись, перечитывает написанное.

История часто предвзята. История помнит царей и завоевателей, великих мудрецов и великих подлецов, но мир стоит на костях таких вот простых людей, как Фелиция. Пускай они не знакомы с науками, не умеют танцевать на балах кадриль, не морщат высокие лбы на военных советах, ворочая тысячами чужих жизней. Зато они просто стоят, когда нужно выстоять. Стоят насмерть.

Хмыкает одобрительно, довольный полученный результатом. Вроде бы даже выходит неплохо.
Герцог де Труа отправлялся к сердцу тьмы сломленным, морально опустошённым, мёртвым внутри. Там, в пути, он умер физически, но благодаря свету Эвелинн вернулся обратно. И за то, что вернулся, в то время как многие другие, значительно более достойные, так никогда и не смогли увидеть рассвет, винил себя до сих пор.

На выходе из столичной низины их уже ждали. Несколько заклинателей, готовых оказать помощь Янусу, новый предводитель храмовников, снарядившие чародеек в поход архимаги из круга. Несколько мелких феодалов, бароны и виконты, наверняка по чистой случайности припозднившиеся на брошенный Грегором клич. Настоящие герои погибли там, в низине, для того, чтобы эти падальщики могли продолжать своё жалкое существование.
Цвет аристократии старой империи сгинул вместе с Годриком Аттельстейном и безвременно покинувшим свой народ императором, в то время как шакалы и подлецы тряслись в ужасе за надёжным стенами родовым замков.

В одном Орсо был прав – от империи ничего не осталось. Стервятники, слетевшиеся после генеральной битвы на пир. Стервятники, понятия не имевшие о том, через что пришлось пройти людям перед рассветом.

Ни один из этих мелких аристократов не мог и близко ничего противопоставить тем правам на трон, которые имелись у де Труа.
Кажется, никто из них всерьёз не рассчитывал, что Орсо вернётся.
Едва положение дел прояснилось, как архимаги Круга, посовещавшись, предложили Орсо корону. Речь их представителя была долгой, напыщенной и чрезвычайно проникновенной – тем большим оказалось удивление чародея, когда герцог от предложения отказался. Когда он отрёкся от прав на престол, выдвинув Джона в качестве кандидата, изумление собравшихся возросло. Маркиз де Шаль, тщедушный слащавый франт, даже осмелился фыркнуть под нос – «Простолюдина? Наёмника?».

Именно в этом момент герцог в полной мере осознал, что, по крайней мере отчасти, Рассмусен был прав. Для того, чтобы стать императором недостаточно сесть на трон и надеть корону на голову. Для осуществления плана, Джону потребуется поддержка. Поддержка, которую он, герцог де Труа, вполне в состоянии предоставить. Придётся действовать жёстко и аккуратно для того, чтобы не развязать новую бойню. Придётся убедить остальных, что более достойного кандидата, чем Джон, не сыскать.

И он, Орсо, сделает всё возможное. Ради всех них. Виссиль, Деборы, Бедвера. И Эвелинн. Конечно же Эвелинн. Ради каждого, кого уже не вернуть.

Вопрос престолонаследования временно остаётся открытым. Через неделю в столице назначен совет, где будет каждый, кто хоть сколь-нибудь заинтересован в этом вопросе.
Де Труа вернулся домой, в родное поместье. Собрать остатки людей, созвать вассалов, напомнить о клятвах тем, кто задержался в ответ на его первый призыв. От империи действительно ничего не осталось – придётся долго и упорно работать для того, чтобы её возродить. По крайней мере, теперь у Орсо есть цель. И он сделает всё от него зависящее ради её достижения.

Беспокоили де Труа одни лишь кошмары. Каждую ночь они повторялись – всё четче, страшнее. Он снова был там, в лишённой самосознания пустоте, непроглядной бездне, в которой плавают багровые непостижимые огоньки. В этой бездне он видел разодранную Виссиль, выпотрошенную Фелицию, раздираемую щупальцами на части Дебору. Видел Эвелинн, которая снова и снова кромсает себя ритуальным кинжалом.
С холодной испариной на лбу де Труа просыпался.

По крайней мере, в реальном мире он обрёл наконец-то умиротворение. У него есть планы, есть цель, и он по-прежнему более чем способен отличать сны от реальности.
Работа над рукописью скрашивает ожидание, в то время как концы, загоняя лошадей, мчатся в замки вассалов с новым не терпящим пререканий распоряжением.
Выдержанное вино из погреба отвлекает от мрачных дум и наполняет решимостью. Кстати, о вине…
– Валетт! Вина! – кричит герцог служанке, и крик его гулким эхом разносится по пустынным коридорам поместья.
Никто не спешит на зов с новым бокалом – в груди де Труа поднимается злость. В последние дни он всё чаще подмечает раздражающую нерасторопность прислуги – иногда кажется, что он и вовсе один проводит ночи в своём роскошном имении.

Тёплая родная ладонь опускается на плечо, моментально опровергая последнюю мысль. Орсо поднимает голову вверх и с улыбкой смотрит снизу вверх на свою обожаемую жену.
– Она отпросилась сегодня пораньше. Я принесу вина, милый, – отвечает с любовью Аделаида, отступая назад и растворяясь во мраке.

Орсо улыбается в полумраке своего кабинета, начиная выводить чернилами новую строчку на желтоватом листе.

***

Отблески факелов отбрасывают косые тени на стены, одинокий символ Создателя проступает перед глазами сияющей путеводной звездой. Жалкие остатки Ордена собрались в церемониальном зале традиционно после заката для отдания дани уважения павшим. Совсем мало – несколько десятков храмовников, бледная тень былого могущества Церкви. Наверняка их осталось значительно больше – отдельные братья продолжают изо дня в день подтягиваться с далёкой периферии. Просто обязано остаться значительно больше. Пусть даже из похода в столичную низину ни один не вернулся.

В оглушительной тишине гулким эхом разносится властный голос нового магистра Ордена, Тириона – голос жёсткий, поставленный, не терпящий пререканий.
– В самый тёмный час, на границе гибели и забвения, в своём милосердии Создатель даровал нам искомое искупление. Он даровал нам рассвет, ещё один шанс для детей своих, грешников. Он даровал нам возможность попробовать снова, заново отстроить утраченное, возможность жить дальше, не допуская впредь ошибок былого.
Преклонивший в окружении братьев колено перед алтарём Элиас внимательно слушает, но думает невольно совсем об ином. О другом утопающем в полутьме зале, о другом символе создателя, треснувшем и лишённом ложного лоска искусственной позолоты. О хрусте костей мёртвых воинов кровавого герцога Эдерлинга, об Эвелинн, в руках которой вот-вот должен был вспыхнуть спасительным светом кинжал.

– Мы должны быть благодарны Создателю за его божественный свет. Но, в то же время, мы должны помнить. Помнить о том, что Орден, даже обескровленный и ослабленный, устоял. Подобно маяку наша вера сияла посреди океана первозданного мрака, возвращая заблудшие души свету Создателя. Не смотря ни на что, мы соблюдали заветы и клятвы, не жалели себя ради блага своего ближнего. Так вспомним же, братья. О каждом из нас, кто пал смертью храбрых, не дожив до рассвета. Кто выступил вместе с герцогом Орландским в его последний поход и, что ещё важнее, о тех, кто отправился в отчаянную вылазку к сердцу тьмы.
Громогласная речь Тириона перерастает в монотонный речитатив, пока магистр перечисляет павших храмовников. Элиас различает в бесконечном списке имена Роберта и Антуана, Бедвера и Гераса. Почти все, кого он когда-либо знал. Братья. Соратники. Значительно больше, чем просто семья.

– Их жертва никогда не будет забыта. Но не должны мы забывать о другом. О том, что при свете восходящего солнца Новая Империя нуждается в Ордене не меньше, чем под покровом непроглядного мрака. Не должны забывать и о том, что с самого начала времён, с самого начала истории Ордена, первые храмовники-основатели были правы. О том, что истинное зло не только лишь тьма, которая скрывается по ту сторону завесы и даже не та тьма, которая прячется в людских помыслах. Но о проводниках тьмы, истреблению каждого из которых, в том числе, каждый из вас посвятил свою жизнь. Прошлые верховные магистры, мои предшественники, оказались непростительно мягкими, допустив чудовищную трагедию. Вы все понимаете, о чём именно я говорю. Знаете, кто виноват на самом деле в том, что случилось. Знаете, что наша цель – во что бы то ни стало не допустить повторения.
Тирион берёт паузу, но Элиас и без того уже догадывается, к чему клонит новый магистр.
– Чародеи. Их круг богомерзких чуждых человеческой природе существ, играющих с силами противоестественными и запретными. Слишком долго мы смотрели сквозь пальцы на их мерзкие выходки. Вспомните сами. Только взгляните, к чему привело наше непростительное бездействие.

Элиас запоздало осознаёт, что участвует не просто в церемонии скорби.
Одно из первых публичных выступлений нового магистра вполне однозначно очерчивает политику Ордена на ближайшее будущее.
Неужели это действительно так?
Неужели вновь грядёт чистка?
– Великое затмение не должно повториться, – гремит голос Тириона, в то время как обрамлённое золотистыми прядями лицо Эвелинн встаёт перед мысленным взором Расмуссена. – Во что бы то ни стало мы должны положить конец своеволию Круга. Призвать отродий к ответу за то, что они совершили. За каждого брата, который сгинул во тьме, исправляя ошибки их ахримагов.

Их не было там, в тронном зале.
Их не было в той часовне.
Тирион был вторым человеком в Ордене несколько последних десятилетий, и нет ничего удивительного в том, что после смерти магистра Эверинда в составе объединённой армии Орландского, именно он оказался у власти.
Но Тирион... Где он был, чем он вообще занимался во время событий последних недель?

– И теперь, как никогда прежде, Церкви нужны её воины. Свирепые, несгибаемые, несущие железо как снаружи, так и внутри. Те, кто не устрашится тьмы, кто никогда не отринет веру из сердца. Встань же, брат Элиас.

Склонивший голову Элиас слышит собственное имя из уст Тириона.
– Невозможно переоценить твой вклад в наш триумф. Ты огонь веры до сердца тьмы и, уничтожив его, вернулся обратно. Встань же, и повтори данные однажды обеты. Орден умеет быть благодарным к своим наиболее верным и рьяным последователям.

Элиас уже догадывается, что скажет дальше магистр.
– Поднимись с колен, Инквизитор. Встань и прими с честью заслуженную награду.

Инквизитор. Прежняя должность самого Тириона. Второй человек в Ордене, несущий ответственность лишь перед верховным магистром и Создателем персонально.

И взгляды всех присутствующих оказываются прикованы к Элиасу в одночасье.
Он медленно встаёт, встречаясь взором с серыми глазами магистра.
Он уже знает, что должен ответить.
Голос храмовника глухим эхом разносится под сводами церемониального зала.

Герцог, совсем несолидно барахтаясь на полу, сумел таки вывернуться из-под туши демонической твари, вскочил и занес клинок... И тут только понял, что бестия мертва. Оскалился зло, кровью и ихором волчьим перемазанный, сам не краше того демона, поискал глазами новую цель.
И тут...

Свет. Нежным перламутром отблески поползли по стенам, по телам верной долгу до конца лейб-гвардии Императора, по темным волчьим отродьям, заставляя их корчиться и тлеть. Свет теплый, мягкий, совсем непохожий на тот, что рождает дрожащее пламя, или на холодный, безразличный чародейский.
Меч опустился в руке герцога, Орсо замер, жадно всматриваясь в алеющие останки витражей.
Рассвет.

- Рассвет... - выдохнул он осторожно, будто боясь спугнуть, боясь поверить. И услышав собственный шепот, поверил. - Рассвет!...

Горло непроизвольно исторгло какой-то каркающий кашель, и Орсо понял, что смеется. Смеется, глядя, как веселые солнечные зайчики до черного, жирного пепла растворяют последних порождений тьмы. Смеется, глядя как розовеют лица мертвых товарищей, когда их касаются ласковые длинные пальцы пробуждающегося от долгого сна светила. Смеется, хотя режут глаза не сумевшие родиться слезы. Стоит и смеется, когда хочется завыть, зареветь навзрыд, отпихнуть к чертовой матери Элиаса от тела Эвелинн, вложить в ее еще теплые пальцы проклятый кинжал и колоть, колоть, колоть ее рукой себя в грудь, потому что все не должно было закончиться вот так, потому что не ей следовало умирать здесь, упасть на меч у останков Виссиль, окропить ее своей кровью, как будто эта запоздалая жертва сможет ей помочь, сможет хоть кому-то помочь в этом мире, порожденном злой шуткой съеденного Тьмой бога...
Давясь неуместным смехом, герцог взглянул на Латифьер в своей руке. И разжал пальцы. Живите, сказала она.
- И мы будем, - шепнул он одними губами, когда уже не осталось сил смеяться, и из груди рождались только истеричные всхлипы. - Будем жить. Я буду жить. Для тебя, девочка. За тебя. Для вас и за всех вас.

Как-то разом навалилась усталость. Словно она тактично ждала, когда можно будет наконец напомнить о себе. Всплыло вдруг в памяти, как Орсо в начале похода переживал из-за мозолей, и герцог с трудом подавил новую вспышку дурацкого хихиканья. Звездочка деловито штопала пострадавшего в последней схватке толстяка Януса. Вот уж в чьей воле к жизни Орсо даже не сомневался - выживет, выкарабкается, выцарапает себя у костлявой. Такой уж человек.
Спотыкаясь, добрел до изувеченных останков Виссиль, поднял ее невесомое тело, уложил рядом с Фелицией. Закрыл ладонью незрячие глаза, прошептал - "Прости меня". А больше и нечего добавить. Никакими словами эту ношу не облегчить, и миг, когда чародейка нуждалась в защите, не вернуть. Укрыл ее исковерканное тело остатками своего плаща, окончательно превратившись из помпезного дворянина в усталого, грязного старика.

Заметив лежащий в куче золы нож Храброй, поднял и вложил в коченеющую ладонь Хранительницы Копья. Почему-то показалось, что это важно.

Вот и все. Победа. Не думал он, что переживет этот миг. Шел сюда, как в могилу. И что теперь? Разве что... кто-то должен написать об этом. Написать, пока барды и трубадуры окончательно все не переврали.
О бароне Ко'Драпе, воплощавшем медвежью стать и хитрость куницы, жившем ярко, столь насыщенной событиями и извилистой сюжетной линии, как его биография, не отыщешь ни в одном из тех романтических рыцарских романов, коими так увлекался покойный брат Орсо, Жерар.
О старике Георге, бывалом егере, что сгинул в болотах. Звездочка Илль наверняка найдет, что поведать о нем.
О медноволосой Деборе Варун, старшей из чародеек. Той, что пала первой из троицы.
О Фелиции Храброй, воительнице, Деве Битвы и Хранительнице Копья. Той, что сразила кошмарное порождение тьмы на болоте, но увы, так и не увидела Солнце.
О храмовнике Роберте, чья верность долгу оказалась столь крепка, что перевесила судьбу целого мира. Никаких компромиссов, даже перед лицом Апокалипсиса.
О Виссиль Алакрейн, второй погибшей чародейке. Убитой подлым бездействием самого Орсо.
О Звездочке, побывавшей за пеленой смерти и сумевшей промолчать об этом. Кому, как не де Труа, понимать, каково было ей. О Янусе, простом солдате, влезшем в непростую историю и выжившем, вопрек всему. О лидере отряда, рыцаре церкви Элиасе, что всю дорогу тащил на себе ответственность за всех, за каждого погибшего, раненого, уставшего. Тащил и ни разу не дрогнул.
И о Светлячке Эвелинн. Конечно, о ней.
Что он мог знать о них всех? Ничего, кроме имен. Но ведь остались те, кто знал. Наверняка остались.
А еще нужно увековечить сира Орландского и каждого из тех воинов, чьей кровью в немалой степени была вырвана у тьмы эта победа.
Звучит, как задача, для которой потребуется... целая жизнь? Вот и славно.
Однако, осталось еще кое-что. И кое-кто.

Герцог остановился у трона, занятого монаршьим костяком. Империя будет жить, но Империи нужен император. Кто уцелел из наследников? Уж не один ли де Труа, хоть и дальняя, а все же родственная кровь правителя?
- Ваше величество, - поклонился почтительно Орсо и аккуратно снял золотой, резной обруч короны с черепа монарха. Покрутил его в руках, задумчиво. Затем поднял голову и встретился глазами с Джоном. Сократил расстояние несколькими быстрыми, порывистыми шагами, и преклонил колено перед наемником.
- Сир Джон, Хранитель Рассвета. Я, как один из дальних наследников государя, добровольно отказываюсь от престола и предлагаю занять его тебе, сир. Не спеши отказываться, Джон, подумай. Империи нужен новый монарх. Кто, как не герой, вернувший людям Солнце, достоин этого? За кем еще пойдут люди? Империи понадобится человек, знающий настоящую цену войне и цену миру, а не жаждущий славы и воинских почестей сопляк из урожденных аристократов. Человек, который, в то же время, сумеет дать укорот объявившимся из ниоткуда "настоящим" наследникам Императора. А они появятся, причем очень скоро, уверяю тебя. Человек, который снова сумеет сплотить разрозненные тьмой племена заблудших, потерянных, озверевших в единый, гордый народ. Возможно, ты сам в этом сомневаешься, но я вижу в тебе силу. Ты - сможешь. А я... что ж, я помогу тебе. На первых порах.

Сияющее лезвие кинжала снова и снова впивается в плоть, потоки хлещущей крови вплетаются в сияющий водоворот окутывающего заклинательницу лучистого света. Ярко-алые капли блестят и переливаются, неуловимо напоминая рассыпанные в пространстве жемчужины и алмазы – с каждым мгновением всё больше жизненной силы Эвелинн принимает в себя сверкающий вихрь, и рваная рана на ткани реальности начинает медленно и с неохотой срастаться.

Девушка видит омерзительную безразмерную тварь, тянущуюся к ней сквозь пространство и время. Видит океан чудовищной пустоты – кажется, последнее, что ей суждено лицезреть в этой жизни. Ритуал начат и пути назад уже нет – все они здесь ради единственной цели. Цели, в сравнении с которой меркнут крошечные незначительные огоньки жизней отдельно взятых членов отряда. Эвелинн чувствует, как ритуал её убивает. Становится холоднее, сердце вхолостую пытается перегонять кровь по пустеющим венам. Всё закончится совсем скоро.

И, быть может, по крайней мере для её друзей в скором времени взойдёт солнце.
Тварь, тем временем, кажется, даже не понимает. С тупым апатичным упорством продолжает плыть к свету, будто бы даже не осознавая, что не успеет.
Силы оставляют Эвелинн – чародейка падает на колени, с мрачным удовлетворением наблюдая, как уменьшается на глазах ведущее в бездну окно. И там, во тьме, в безлунном мире вечного мрака, пляшут и переливаются колоссальными багровыми огнями глаза…

Попавший в окружение волк сопротивляется яростно. Взмах обсидановых серповидный когтей располовинивает по диагонали одного из солдат, вторая лапа буквально отделяет от шеи голову следующего.
Но место павшего воина тотчас же занимают другие.
Сверкает тусклым серебром некогда величественная броня, трепещут на ветру некогда белоснежные крылья на шлемах. Взмах первого меча отсекает монстру крыло, тычок второго пронзает насквозь бугристую шею, размашистый удар третьего перерубает оскаленную тёмную пасть. И волк, извиваясь в конвульсиях, замирает. Искромсанных и изрубленный, в окружении изувеченных тел поверженных им же солдат ныне мёртвого императора.

Янус добирается до ближайшего порождения прежде, чем бестия прекращают заунывно и угнетающе выть. Чудовище медленно поворачивается, оказываясь едва ли не на две головы выше рослого Януса – кожистые крылья угрожающе растопырены, с когтей стекает кровь разодранных жертв, багровые глаза кошмарного существа сияют тупорылой неистовой ненавистью.
И, тем не менее, наёмник не отступает. Молот с размаху обрушивается на мерзкую морду, кроша с хрустом зубы и кости, выбивая фонтан неестественно тёмной и густой крови. Волк пошатывается, припадает к земле – исключительно удачное положение для того, чтобы Янус обрушил сверху вниз ещё раз молот на треснувший череп. Кости хрустят, кости деформируются и вминаются, тёмная кровь хлещет из глаз и распахнутой пасти. Окрашиваются в угрожающий багрянец клыки.
Янусу достоверно известно – ни одно живое существо не способно пережить эту сокрушительную атаку.

Но волк поднимается. Кровь тонкими струйками течёт из ушей, оскаленная искривлённая морда напоминает образ из самых тёмных полузабытых кошмаров, но тварь по-прежнему остаётся в сознании. Янус пытается покончить с чудовищем новым ударом, но когтистая лапа перехватывает молот за рукоять – и оскаленная зловонная пасть щёлкает в дюйме от лица замешкавшегося наёмника.

На бреющем полёте два волка пролетают над рядами хладнокровно перезаряжающих арбалеты гвардейцев. Изогнутые когти собирают кровавую дань – срезают, не встретив ни малейшего сопротивления от брони, сразу несколько склонённых голов.

Ещё один пикирует на Фелицию – своевременно отскочив, наёмница оставляет на теле твари изогнутую продолговатую рану. Не обнаружив добычи, волк взмывает с протяжным воплем к своду тронного зала – в его тушу впивается вторая ледяная стрела Илль, и тварь, каменея, падает вниз, подминая под себя нескольких непоколебимых гвардейцев. Кольцо воинов смыкается вокруг поверженной жертвы – сверкают тускло мечи и лезвия алебард, отсекая крылья, конечности и кромсая жилистую мощную шею.

Однако, Фелиция не успевает восторжествовать – второе чудовище нападает на наёмницу со спины, пронзая насквозь тело женщины своими когтями. Вместе с ней волк взмывает прочь от земли – когти прямо в воздухе кромсают беззащитную плоть, челюсть чудовища смыкается на открытой трепещущей шее.

Ещё одна тварь падает грузно на пол, сражённая новым арбалетным залпом гвардейцев. Крылатые рыцари подступают к обескураженному и лишённому возможности для манёвра созданию…

Закрывается брешь.
Сияющий водоворот света вспыхивает и навсегда пропадает – обескровленная фигурка Эвелинн в засаленной мантии лежит на полу, у подножия того места, где совсем недавно зияла рваная рана на ткани реальности.

Уцелевшие гвардейцы с лязгом падают на пол один за другим. Будто марионетки, в одночасье лишившиеся своего кукловода. Клубящийся мрак отступает рывками. Теперь снаружи – скорее безлунная тёмная ночь, чем непроглядная первозданная тьма.

Всё кончено, ритуал проведён? Уцелевшие волки, кажется, полагают иначе.

    Да, теперь было всё понятно. Понятно, почему Корпус так туманно описал действие ритуала, почему кинжал потянулся к ней и почему всех так удивило его решение. Кто бы отважился взять на себя такую ношу? Кто бы отважился проделать этот путь, зная, что в конце его ждёт лишь смерть? И уж кто как не Виссиль, решительная, смелая Виссиль пожертвовала бы собой?
    Магия крови. Виссанти не любила её, если не сказать – презирала. Грубое, лишенное изящности колдовство, темное чародейство, ставящее под угрозу жизнь каждого, кто соприкоснётся с ним. Легкий путь всегда имеет свою цену.
    Наверное, трудно поверить, что хрупкая, кроткая Эвелинн смогла бы пойти на такое. Она и сама не верила в это сейчас: как, она – и умрёт? Вот так просто, и не будет больше улыбок и смеха, она не увидит солнца, за которое так отчаянно сражалась?
    Но видимо Рассвет знал волшебницу лучше неё самой. Знал, что она не отступит. Что сдержит обещание догореть до конца. Слезы полились ручьями из невидящих глаз Светлой, когда она вонзила кинжал в свою плоть.
    Кровь под действием магии плеснула плотной струёй. Эвелинн с ужасом поняла, что рука её не слушается. Дрожит.
    Можно было бы конечно попытаться придумать что-то ещё, но... но даже сквозь все защитные завесы она чувствовала, что на той стороне гибнут её друзья. И тогда она запела. Волшебница не слышала себя, но слова в яркой золотой вспышке отпечатывались внутри неё. Она понимала: стоит ей остановиться и она уже не сможет довершить начатое, не сможет нанести последний удар.
    — ... Ярко горит...
    Лезвие продолжало полосовать тело девушки, оставляя крупные порезы – уж насколько хватало сил в слабеющей руке. Давай, забирай! Пусть кинжал пьёт всю скопленную за девять лет радость! Всё, что не истерлось двенадцатью годами Тьмы! И ведь она сумела сохранить в себе что-то. Даже приобрести. Пей, Рассвет, пей радость и счастье, любовь и надежду!
    — Огонь...
    Она до рукояти погрузила кинжал в живот, на секунду сбившись и сплюнув кровью. Давай же, забирай.
    — Посвящённый...
    Рассвет пронзил ладонь. Пусть Бездна подавится нашей силой.
    — ЛЮДЯМ!
    Вскинув кинжал в победном жесте, Эвелинн громко и отчетливо прочла последние слова заклинания, вызывающего силу от крови. "Dah leht!" – прошептала чародейка слабеющим голосом, растворившись в золотой вспышке кинжала.

    И вместе с золотистыми брызгами пепла до соратников долетело прощальное слово: "Живите!".

- Фух…

Джон, когда Годрик упал, потянул из ножен меч, чтобы нее с голыми руками встречать гвардейцев, которые, по всем законам бесчестия войны, должны были двинуться добить победителя. Это только в сказках бывает, что поединок один на один решает судьбу королевства, и никто не против этого и не пытается сделать грязный ход. Победа над чемпионом может сломить моральный дух врага, но если они готовы идти до конца, если им по-настоящему есть, за что сражаться, то она лишь лишает противника сильнейшего бойца.

Однако гвардейцы, вместо того, чтобы строем шагнуть вперед, оттесняя наемника к его немногочисленному отряду, преклонили колено. Вышколено, как будто их этому учили. Хотя, быть может, и учили – ведь это были тени людей, что чествовали самого Императора.

Джон посмотрел на то, как свет в рунах копья слабеет. Затем достал из кармана платок и вытер вспотевшее лицо. Холодная испарина, проступившая после первого неудачного удара, начала ощущаться только сейчас. Да и вообще что-либо. Усталость, боль в ногах, ломота в перенапряженных мышцах. Мелкие неприятные детали, говорящие о том, что он еще жив.

- Фух…

Наемнику нечего было сказать. Он не был уверен, что они победили. Но бой явно остановился. Возобновится он или нет, предсказать было почти невозможно. Что он мог сказать? Воздать хвалу павшим до него? Сказать, что без них у него ничего бы не вышло? Это казалось ему очевидным настолько, что не заслуживало слов.

Сказать что-то о своем противнике? Те, кто обращался к Годрику, кто видел в нем что-то от древнего героя могли бы это сделать. Но не Джон. Его противник не был чем-то мыслящим, в этом Джон был уверен. Это было боевое мастерство, но даже не отражение, а память. Живой Годрик не дал бы ударить себя зачарованным копьем прямо в грудь. Он бы оценил угрозу, не стал бы полагаться на доспехи, отбил бы удар мечом или щитом…

Джон знал, что удар его был ударом отчаяния. Что он не мог бы сравниться с легендарным воином в честном бою. Он полагался сперва на внезапность и магию, а потом исключительно на магию, не на свой навык. Он бросил взгляд на Фелицию. Этот удар должна была нанести она. Ей были сказаны последние слова Орсо. Она приняла вызов честно. В красивой сказке она бы и повергла Годрика.

Но жизнь отличается от сказки тем, что добро не всегда побеждает. И что нередко ради благих целей в ход идут бесчестные средства. Джон пожал плечами (точнее, попытался это сделать – под кирасой так себе заметный жест) в ответ на реплику Януса.

- Нас резать не стали, и хорошо. Не ждал я, что они по правилам играть будут.

Шутка Януса была не слишком уместна. Более того, после нее Джону стало по-настоящему неуютно. Что, если коллега по ремеслу прав? Что, если он действительно может повелевать этими тенями мертвецов? Он сделал несколько шагов к Фелиции и положил копье около нее, после чего, двинулся навстречу спешащим к погибшим соратникам чародейкам, поднимать свое оружие. В душе вознося молитву Создателю, чтобы то, что те задумали, у них получилось. Павшие заслуживали, чтобы их вернули.

Подняв, вновь встал в строй. Сперва защищать волшебниц, чтобы дело свое сделали, а потом на свое привычное место в отряде. Он старался прогнать все лишние мысли, сосредоточившись лишь на окружении, но это было куда сложнее, чем во время кажущейся бесконечно далекой битвы за церковь. Вторая гибель Годрика, склонившиеся, как по команде, гвардейцы Императора, весь их путь сюда заставляли Джона думать о материях ему незнакомых, задаваться вопросами, не свойственными обычно наемнику.

Вопросами, через которые могла до него добраться Тьма. Несмотря на изъявление покорности алебардщиками, он сомневался, что это последний трюк мрака. Он прикоснулся к фигурке, сделанной Ниэль. Мысль о том, что, возможно, есть еще шанс увидеться, грела душу как никогда. Возможно, потому что это желание, пройдя через момент осознания безнадежности, вспыхнуло новой надеждой.

Но, возможно, было еще одно препятствие. Которое они упускали.

- Командир, а не магики ли эту брешь открыли? Мы со всем сталкивались пока, но не с ними.

Он окинул взглядом зал, пытаясь выискать следы чар или чародеев, которые Брешь и призвали в этот мир. А с нею – Тьму.

Heart of the Darkness beats
Path through the dead man streets
Pulses with fear and sorrow
Straight to the fate we follow

How many friends behind
Lost. Can you keep in mind
What are you fighting for?
Due to this worthless war

Sometimes you cannot win
Sometimes Life Wheel won't spin
You've taken the highest bet
And all that you've got...

Is regret.

Они высыпаются из домов по обе стороны улицы.
Десятки и сотни безликих теней, образующих для людей живой коридор. Залитые мраком глаза безразлично следят за процессией, бледные лица проступают во мраке белесыми пятнами.
Их становится больше – те, мимо кого отряд проходит, начинают следовать на почтительном расстояние за живыми. Поглощённые слева, поглощённые справа – невообразимая, преградившая своей массой узкую столичную улочку толпа тянется позади.
Сотни, если не тысячи.
Их количество возрастает с каждой новой минутой. Кажется, всё население старой столицы собирается на пути экспедиции с целью посмотреть представление. Пути назад уже нет – стоит обернуться, как взгляд натыкается на копошащуюся во мгле безликую массу из наблюдателей.

Сквозь шёпот пробивается мерное биение гнилого тёмного сердца. Оно где-то там, впереди, теперь совсем рядом. Пульсирует, разгоняя чистый мрак по невидимым венам. И с каждым тактом обрушивая на живых волны кошмара.

Шёпот не утихает, становится громче, настырнее. В толпе бледных лиц каждому начинают чудится близкие и родные. Взгляд скользит по ним, то и дело цепляясь за знакомые образы.
Однако, стоит остановиться и начать вглядываться, как казавшийся знакомым человек исчезает, растворяясь в безликой толпе.

Где-то там стоит Хаармс, одобрительно кивая и оказывая поддержку. Ты всё правильно делаешь, Илль. Ни в коем случае не сдавайся, иди до конца. Ты сильная, всегда была сильной, ты сможешь. Ты увидела пустоту по ту сторону грани, ты знаешь, что ничего хорошего после смерти ждать не приходится. Сделай это. Сделай ради меня.

Эдвард и Ройс, павшие в бою почти пять лет назад товарища Януса, безмолвно улыбаются наёмнику и призывно машут руками. Зовут к потрескивающему уютно огню походного костерка. Столько всего они прошли вместе – не грех и пропустить немного вина на дорогу.

Элиас видит в толпе поглощённых строгое лицо своего наставника.
Не сдавайся храмовник.
Не поддавайся на искушения, помни обеты.
Если не справишься ты, то кто сможет тогда?
Ты всегда был одним из лучших, не подведи в самый тёмный час Орден, который в своё время дал тебе всё.

Фелиции видится мать – бледная и с тёмными глазами, но вполне нормальная мать. Что она делает здесь, так далеко от деревни? Неужели пришла искать брата? Брат, к слову, стоит с ней рядом. Просит безмолвно прощения за отсутствие. За то, что бросил. Что не смог защитить.
И лишь отец привычно молчит – пальцы женщины невольно касаются рукояти одного из ножей.
Отец не оставлял её никогда. Был всегда рядом. В этой толпе он сейчас находиться просто не может.

Многоголосый шёпот в голове почти ревёт, оглушает.
В нём злость и угроза. Раздражение.
Примите свою судьбу, никчёмные смертные. Вы всё равно ни на что не способны, прекратите сопротивляться.

Роберту среди мертвецов видится Элиас. Тот самый Элиас, который втолковывал ему прописные истины всего лишь каких-то десять минут назад. Как он там оказался? Неужели несгибаемый храмовник сдался так быстро? Если тьма сломила непреклонную решимость железного командира, то как может продолжать сопротивляться сам Роберт?
Храни обеты, брат. Не поддавайся на искушение. Во что бы то ни стало заверши начатое. Оставайся верен себе до конца.

Муж Виссиль стоит среди мертвецов, глядя на девушку залитыми мраком глазами с укором. Держит на руках двухлетнего сына – ребёнок безжизненно висит на плече у мужчины, не глядя на мать.
Ты сделала то, что должна была. Я понимаю, Виссиль, я всё понимаю. Но почему ты бросила нас? Почему нас не защитила? Ты же чародейка Круга, ты владеешь магией света? Где ты была, когда мы в тебе на самом деле нуждались?
Голоса, минуя посредников, вторят оглушительному шёпоту в голове.
Самое страшное то, что Виссиль понимает – даже если конкретно этот образ лишь наваждение… То её родные, скорее всего, действительно находятся где-то в этой толпе.

Эвелинн видит мать. Почти такую, какой запомнила её в тот, самый последний, раз. Контрастная бледность и антрацитовые глаза лишь подчёркивают общее сходство. Она улыбается ей безмолвно, кивает.
Продолжай в том же духе, Эвелинн. Не сдавайся. Ты нужна им, ты несёшь свет. Лети вперёд, Светлячок. Это твой единственный шанс всех спасти.
И лезвие Рассвета вспыхивает тускло во мраке, его тепло проникает через подушечки пальцев в тело молодой чародейки. Кинжал отгоняет в сторону наваждение. Кинжал просит её не бояться. Он впервые по-настоящему говорит с ней после того первого раза в разрушенной храме.
Не верь тьме, Эвелинн. Не слушай шёпот. Ты знаешь, что делать. Ты не одна. Ты никогда не будешь одна.

Сердце Джона в ужасе пропускает удар, когда он видит среди сопровождающих Мириам и Ниэль. Они не могут быть здесь, они за сотни миль отсюда, за надёжными стенами, в безопасности. Он идёт ради них в сердце тьмы, он готов спасти мир, чтобы дорогие для него люди способны были продолжать жить при свете нового дня. Неужели всё зря? Неужели он уже проиграл?
Мириам, утончённая и невыразимо прекрасная, улыбается с грустью. Совсем как тогда, в момент их прощания – лишь необычайная бледность и мрак в глазах контрастируют резко со светлым воспоминанием. Она держит за руку дочь, которая безмолвно произносит «Папа» одними губами. Но Мириам не обвиняет его, не укоряет, отнюдь.
Продолжай идти, Джон. Не сдавайся, мы ждём тебя. Пожалуйста, продолжай. Возвращайся домой. Ты спас нас однажды, ты сможешь сделать это ещё раз. Не сможешь ты – никто больше не сможет. Я верю в тебя, Джон. Возвращайся домой. Просто возвращайся, пожалуйста.

Орсо понимает, что происходит прежде, чем действительно видит. Недоброе предчувствие терзает герцога, голоса в голове издевательски хохочут, будто тоже всё понимая.
Бледное лицо Аделаиды в толпе он принимает с мрачной решимостью. Она улыбается одними губами – улыбается грустно, и улыбка эта гораздо сильнее напоминает оскал мертвеца. На хрупкой шее аристократки – оставленные грубой верёвкой багровые пятна. И её голос, знакомый и чистый, в унисон шёпоту бездны звучит в голове.
Хранители рассвета?
В тоне насмешка.
Надежда? Орсо, ты совсем с ума сбрендил на старость лет? Ты как никто знаешь, чем это кончится. Ты понимаешь, что в этом мире не осталось места надежде. Ты верил в лучшее до последнего – ты искал место, строил новое поместье мечты. И чем это закончилось, Орсо? Ты достаточно умён, чтобы не совершать дважды одну и ту же ошибку.
Истерический смех. Тот самый, неповторимый, который преследует герцога последние месяцы.
Ты хочешь умереть, де Труа. Не будь трусом, не позволяй тьме делать твою собственную работу. Ты всегда был человеком слова, Орсо. Обнажи меч. Закончи эту историю сам.
Лицо Аделаиды исчезает и смазывается. Образ уродливого слепого младенца впечатывается в сетчатку. Тот тянет к герцогу скрюченные окровавленные ручонки, беззвучно открывая время от времени рот.
Ты ничтожество, Орсо. Признай это. Сделай, что должно.

Дома расходятся, улочка выходит на набережную. Толпа поглощённых, пестрящая фантомами далёкого прошлого, плещется и беснуется позади. Каменный мост перекинут через делящую столицу надвое реку. Там, на той стороне, в магическом свете шарика Эвелинн, проступают гротескными силуэтами готические шпили и башни императорского дворца.
Брешь где-то там, внутри.
В самом сердце Империи.
И настолько близко к ней не подбирались ещё никогда.

3 – The Capital

Лес и маленький лагерь остаются далеко позади, преодолена безжизненная равнина, отделявшая отряд от старой столицы. Неверный свет факелов выхватывает из тьмы мощёные улочки и коттеджи предместий – кажется, что на этом этапе продвижение вперёд должно даваться сложнее всего, но люди не встречают ни единого препятствия на дороге.

По обе стороны улицы – мёртвые и будто бы нетронутые дома, за окнами некоторых из которых по-прежнему можно разглядеть аккуратные пыльные шторки. То и дело попадаются пустые и брошенные на обочине экипажи, ветер, гоняя воду и грязь, завывает над безлюдными улицами. Брешь впереди манит, зовёт. У каждого, кто хоть немного знаком с устройством столицы, с каждым шагом остаётся всё меньше сомнений – источник скрывается где-то там, на другом берегу разделявшей город на две равные части реки, в непосредственной близости от покинутого ныне дворца императора.

Столица выглядит оставленной и нетронутой. Все двери закрыты, все здания уцелели. Ни единого звука не издают раскинувшиеся вокруг бесконечные городские кварталы. И никто не препятствует продвижению, никто не мешает. Ни единая живая душа, ни единое порождение, ни единое искажённое животное или даже простой поглощённый – отряд останавливается на перекрёстке, выбирая более подходящее направление и, после некоторых сомнений, сворачивает на новую улицу.

Странно видеть огромный брошенный город. Оставленный в сердце мрака, забытый и будто бы никому теперь больше не нужный. Проплывает мимо витрина лавки портного – пыльные разноцветные платья разложены по-прежнему аккуратно на стойке, словно магазин на рассвете откроется и оживёт в ожидании новых клиентов. Выступает слева монструозной громадой оставленный храм – обитель Создателя, шпили которого вздымаются значительно выше, чем способен дотянуться пляшущий в руках людей свет. Местное безмолвие лезет в голову, давит – и без того ощущавшееся уже некоторое время воздействие тьмы с каждым новым шагом чувствуется сильнее. Тьма лезет в голову, выворачивает наизнанку сознание, вязкий и пропитанный клубами мрака воздух затрудняет дыхание.
Нарастает тревога – у каждого члена отряда появляется стойкое ощущение, что это ловушка. Что дорога идёт слишком гладко, что тьма позволяет живым продвигаться с какой-то одной ей ведомой целью. И лезет в голову, путает мысли, заставляет забывать обо всём, кроме необходимости ритмично переставлять время от времени ноги.

Абсолютная тишина, будто бы забившая рты и головы ватой.
Воспоминания, всплывающие из самых потаённых уголков памяти, воспоминания извращённые и искажённые тьмой.
Или, на самом деле, совершенно нормальные?
Чудовищные образы, обрывки картин, которые видеть никому из людей не положено.
И, кроме прочего, шёпот.

Различить шёпот удаётся не сразу, но стоит однажды услышать, как приходит жуткое осознание – эти чужеродные безликие шелестящие голоса нашёптывают что-то каждому уже довольно давно. Каким-то непостижимым образом их удавалось не замечать, до поры не обращать на эти леденящие потусторонние голоса никакого внимания. Но услышав однажды, отстраниться уже невозможно. Шепот возникает прямо в голове минуя необходимых посредников, шёпот сообщает жуткие вещи и подрывает решимость, путь даже человек и не понимает ни единого слова этого чужого шелестящего языка. Он становится громче, настойчивее, вынуждает спотыкаться и сбиваться с дороги. Он будто бы намекает, что все усилия тщетны, а закономерный конец этой экспедиции даже её непосредственным участникам прекрасно известен.

И становится очевидно, что если продолжать идти, зациклившись на себе, то очень скоро от рассудка ничего не останется. Личность и разум просто развеются, растворятся без остатка во мраке. Если не отрешиться от этого, если не заглушить его, не прекратить слушать, то совсем скоро станет простительно поздно.
Нужно вспоминать. Говорить, если не с целью общения, то хотя бы с целью услышать собственный голос. Выдавить из головы мрак, вспоминая о свете и о чём-то хорошем.

Перед лицом темных видений, что возникали изменчивыми образами, стоило лишь закрыть глаза, Роберт вспоминал своих наставников.

Брат Томас учил любви Создателя и смирению перед невзгодами. "Много в жизни нашей печали и горестей", - говорил он, не разгибаясь, возделывая монастырский сад, - "Но то есть испытания для наших душ. Тело смертно и бренно, душа бессмертна и чиста. Для того и нужны напасти, чтобы мы могли проявить лучшие свои качества и, не запятнав души своей, предстать перед Создателем без стыда, но в смирении, и в награду за кроткую стойкость обрести вечный покой. И есть в этом высшее благо".

Епископ Туччи учил гневу Создателя и страху перед ним. "Тяжела десница Создателя, карающая нечестивцев за грехи их! Так станьте же разящим мечом, что сжимает эта десница, служите верно и исполняйте Волю его беспрекословно и не зная ни сомнений, ни сожалений, ибо праведной яростью своей направляет Создатель свой удар и горе тому, кто обернется против его воли!".

Брат Филипп, старик, что ухаживал за мертвыми и знал все могилы по именам, учил безразличию и служению. Он ухаживал за надгробиями всю свою жизнь, делая, что должно, усмиряя порывы своего некогда чуткого сердца. И сказал всего лишь раз, но так, что врезалось в память намертво: "На погосте живучи, всех не оплачешь".

Что оставалось Безмолвному? Дождаться лишь, пока командор скомандует о привале, да начать чистить доспех и ухаживать за оружием, готовясь к последней, решающей битве

Фелиция, потрясенная, замерла у поверженной туши. Такая сила, Создатель! Мыслимо ли, могла ли она представить, что возможно подобное могущество! И герцог доверил ей такое... такая честь не то, что пользоваться этим оружием, не то, что касаться его, а даже взглянуть на него! С благоговением она преклонила колено и выдернула копъё Годрика, отсалютовав им всем своим товарищам.

На тварь ужасную перевела взгляд. Теперь, когда та была мертва и безопасна – можно было утолить своё любопытство, отдать дань омерзению и удивлению. "До чего дошло, надо же", – сокрушенно качала она головой. Этак нам тяжко придется, ведь чем дальше, тем хуже будут твари. Благословен его светлость, что взял с собою свое чудесное оружие.

— Не я спасла, – ответила проходившему мимо измученному Джону. – Это вот всё оно – могучее оружие. А тебе – благодарность моя и поклон низкий, – она склонилась в пояс перед наёмником. – Если б не ты, бежала бы я, как дура, прямо в эту прожорливую глотку. Ох, стыдно. Как глупо, за мороком побежала. Спасибо тебе, уберёг.

Храбрая увидела герцога – она искала его взглядом. Пока высматривала его светлость – увидела, как чародейки исцеляют раненых. Как возвращают Илль. Просияла – радость-то какая. Неугомонная все ж с нами. И тут же как ударило – она-то с нами. А барон, что меч пивом поил? А Георг? А Дебора? Укорила себя, что не смогла уберечь. И понимала, что не в силах её было что-то сделать, а виноватой себя чувствовала. Эх, если б не поддалась мороку, хоть Дебору бы удержала. А то и Георга. И сразу всплыло столько слов - хороших, добрых, что могла бы им сказать, но не сказала. От этого совсем в глазах защипало. Тяжко-то как. Горько.

А вон и герцог – факелы зажигает. Пошла к нему, смущаясь. Все же не привыкла она вот так запросто к владетельным аристократам подходить. Хоть тут и поход, и наравне он бьется, и ест из одного котла, а все ж таки неловко.

— Спасибо тебе, вашсветлость, что такое оружие мне доверил, – Фелиция благоговейно погладила древко копья. – С такой-то силою мы непременно тьму разгоним. Ух, оно как сверкануло, – не утерпела, задохнулась запоздалым восхищением. – Я будто живую молнию в руках держала - могучую, но послушную. Такой молнией порождения тьмы как косой косить можно! Я вот думаю, вашсветлость, – Храбрая замялась. Как сказать-то то, что тревожит, и не задеть чести дворянской. – В твоих-то руках, вашсветлость, Сила, небось, еще мощнее будет. Я-то что, я так. То ли крестьянка, то ли бой-баба. Боюсь чего напортить, не так сделать. Не слишком ли велика честь для меня? А вдруг не сдюжу? загоржусь? А ты, вашсветлость, потомок знатного рода. Кому и разить тварей, как не тебе, таким-то оружием. А? - и она протянула бесценный дар герцогу, покраснев до корней волос.

Эвелинн опускается около Илль на колени – уже давно не такое белое одеяние пропитывается ледяной болотной водой. Осторожно приподнимает голову девушки, которая безвольно болтается на переломанной шее.
Опущенные Элиасом веки закрыты. Грязь на бледном обескровленном лице, грязь на одежде и в волосах.

Чародейка начинает вполголоса произносить заклинание, обращаясь к силам, осознать которые до конца на самом деле не в состоянии. Она знает, как это должно работать теоретически. Сперва, используя привычную энергию исцеления, необходимо восстановить пострадавшее тело. Всего лишь дело техники для опытного целителя – свет Эвелинн выпрямляет шею Эвелинн, сращивает сломанные позвонки, восстанавливает повреждённые ткани.
Минуту спустя Илль выглядит так, будто просто прилегла отдохнуть – вот только её тело, пусть и обновлённое, пока что пустует.
Настоящее искусство здесь в том, чтобы вернуть, пока не стало непростительно поздно, обратно и душу.
Мягкие нити света срываются с пальцев Эвелинн, ласкают мертвенно бледное лицо Илль. Чародейка продолжает пытаться, зная, что с этим заклинанием нет ни малейшей гарантии, что задуманное на самом деле сработает. Сложно понять, в какой именно момент становится очевидно, что ничего не получится – чародейке известны как случаи, когда люди возвращались с того света практически моментально, так и истории, когда оказывалось совершенно бессильно многочасовое непрерывное воздействие света.
Бледность Звёздочки медленно отступает, уступая место здоровому цвету кожи. Веки девушки начинают отчаянно трепетать, первый хриплый вздох сдавливает горящие лёгкие.
И Эвелинн понимает, что получилось. Успех, в который почти невозможно поверить.

Илль резко переворачивается на бок, сплёвывая грязную воду. Тяжело и прерывисто дышит, пытается вспоминать. Мысли путаются и разбегаются, она помнит тварь, помнит щупальца, помнит недостаток воздуха и наступившую темноту. Там, где она была, определённо не было ни света, ни долгожданной встречи с Создателем.
Только холод и тьма, абсолютная пустота, в которой нет места ничему кроме.
Там не было ничего, даже самосознания. В этой пустоте можно было находиться целую вечность и, при этом, этого совсем не осознавать.

Но с каждым новым вдохом смутные и никогда не существовавшие воспоминания исчезают. Возвращается обычный человеческий холод, который разгоняет кровь, вновь струящаяся как ни в чём ни бывало по венам.
С каждым вдохом воспоминания о той тьме всё путанее, туманнее. Будто и не было её никогда.

Но, в то же время, Илль чувствует, что какая-то часть её там осталась.

Понятно. Алька с мухи рухнула, дуб ее укусил. Но а вдруг? Ведь правда, Тихоновна раньше не летала, а тут хоба, и полетела! Да и снаружи началась какая-то бойня. Это кто еще там такой умный без стука вошел, а? Любовь Тихоновна подтянула поясок, стукнула клюкой о пол, подвинула Альку со словами "Ну-ка с дороги" и грозно вышла в коридор.

Убийцы в белых халатах! Ишь до чего дошла советская медицина! Ну а что, правильно! Нет пациента - нет болезни! Логично же, вот этому и учат в буржуинских клиниках. Это все фошисты из пиндостана их науськали, точно! Она поглядела на происходящее, услышала что вопит пр-роститутка белогвардейская и с трудом но сообразила - шприцы с ядом! Укол в мозг, прививка от жизни. Отличный план, разбираться будем позже. Но что более страшное...

- К-куда грязными ногами по чистому! - Старуха грохнула палкой по полу и махнула рукой в верх, решив что так все шприцы разом улетят наверх, прям как она после пробуждения. - Три дня назад мыли, градусники вы с ногами! А ну живо разуваться!

Копье ли высвободило часть своей дремлющей мощи, или же Фелиция твердой рукой направила его в уявимое место чудовища, но тварь тьмы оказалась повержена. Опали и съежились бессильно отростки-щупальца, оставляя людей в оглушительной тишине. Истинный лик тьмы оказался страшен. Краткий миг, и отряд лишился как минимум двоих соратников.
Орсо огляделся, тяжело дыша, так и не успев вонзить пылающий клинок в раздутое брюхо порождения мрака.
Он полагал, что готов принять смерть во имя великой цели. Но теперь, вспоминая жуткий, уродливый провал пасти этой твари, окруженный мелкими острыми зубками словно бахромой, герцог уже не был так уж уверен в том, что желал бы такой гибели. Тем печальнее было думать об ужасающей участи, что постигла старого медведя Ко'Драпа и егеря Георга.

- Вечная память... героям, - пробормотал Орсо отстраненно, как всегда. - Павшим... и живым.

Он посмотрел на Фелицию, твердо сжимающую в руках оружие, некогда называвшееся Копьем Годрика. Теперь же оно имеет все шансы остаться в памяти людей Копьем Фелиции. На глазах Орсо творилась новая история этого мира, он почти физически чувствовал, как становится свидетелем легенды. Если, конечно, у их маленького отряда получится, и царство людей получит второй шанс. Простая девушка из народа, кто знает, может даже из поместных деревень лёна де Труа, встала на пути тьмы. И тьма отступила.
История часто предвзята. История помнит царей и завоевателей, великих мудрецов и великих подлецов, но мир стоит на костях таких вот простых людей, как Фелиция. Пускай они не знакомы с науками, не умеют танцевать на балах кадриль, не морщат высокие лбы на военных советах, ворочая тысячами чужих жизней. Зато они просто стоят, когда нужно выстоять. Стоят насмерть.

Как стояла в свое время третья имперская когорта, двое суток удерживая перевал под накатывающими яростными волнами дикого народа коней. Как стояли в коридорах дворца лейб-гвардейцы его величества, так и не пропустив вчетверо превосходящих сил мятежных баронов в альков, где скрывалась монаршая чета с детьми. Как стояли солдаты герцога Эдерлинга, сдерживая саму тьму, обрекая себя на участь похуже смерти.
- Смог бы я? - думал Орсо, глядя на наемницу. Со всеми своими титулами, родовым древом в пяти томах, со всем своим куртуазным воспитанием и этикетом? Смог бы я выстоять? И понимал - разница между ними в том, что эти люди не задают себе вопросов. Они просто знают, что больше некому.

Чародейки немедленно занялись ранеными, среди которых оказалась и проводница Звездочка. Ранена или... впрочем, безо всяких "или" было ясно, что невозможно вывернуть голову под таким углом самостоятельно. И крохотное озерцо болотной воды, плещущееся в безвольно открытом рту девушки... Скрипнула латная перчатка, герцог с силой сжал кулак, словно намеревался поймать в него саму тьму и раздавить. Единственный проводник... Проклятая знала, куда бить. Склонилась над телом Светлая, шепчет не то заклятье, не то молитву. Падают и пропадают в черной бездне мелководья слезы молодой колдуньи. Орсо ощутил воспрявшую надежду - а ну как вырвет Светлячок душу Илль у костлявой? Бывали же случаи, когда магам удалось возвращать покойных.

Не видя, где бы еще пригодилась его помощь, Орсо последовал примеру Джона и занялся разжиганием нового факела.

Когда стих бой, командир встал, словно его оглушили. Внезапно умершее от рук Фелиции существо, обмякшая в руках Илль и нелепо покачивающийся на островке мокрой травы сапог с картой. Что это было? Почему он так бездарно себя вёл? Растерялся, думал о чём-то другом совсем? Запаниковал?
Сказать было сложно. Отчасти всё и сразу было в этом поведении и теперь Элиасу было как-то горько за всех, кто погиб.
"Хватит!" - в очередной уже раз одёрнул себя. Заставил себя проглотить ком ненужных чувств поглубже, сосредоточившись на бое. Только кончики пальцев подрагивали слегка, хорошо что не видно в латных перчатках.

Пусть со стороны он мог показаться хладнокровным мерзавцем, первое, что сделал Расмуссен - это не поспешил к своему брату по вере, который плавал в кровавой воде и готов был испустить дух. Не подставил локоть под голову изломанной проводнице, помогая Эвелинн с исцелением. Командир, в первую очередь, схватил сапог и вытащил карту. Проверил её в свете волшебного шара - цела! Молодцы, следопыты, не делали хрупких вещей! Карту он ещё раз пробежал взглядом, выжигая в своём сознании значки и чёрточки. Убрал под доспех.

Второе - это Роберт. Склонив колено возле Безмолвного, Элиас аккуратно подхватил его под руки и помог мистресс Алакрейн коснуться кожи. Его не заботило то, что когда-то магия исцеления была еретичной. Это не ересь, это другое воплощение Света и воли Создателя.
- Ну же, - пробормотал командир, сосредоточенно глядя в лицо волшебнице (и с сожалением отмечая то место, куда пришёлся его удар). Роберт зашевелился, Виссиль направилась к Янусу.
- Брат, как ты? - тихо позвал храмовник. Приподнял товарища, помог сесть, снял с него шлем. Ему было важно увидеть разум в глазах, увидеть немое движение губ. Или сосредоточенный кивок.
Крепко стиснул руку Безмолвного. Отпустило немного.
- Держись. Наш долг ещё не исполнен. Держись, брат. Пойду, посмотрю как там Илль, а то сопли распустил совсем, командир-хремондир, - усмехнулся, а в глазах облегчение. Хлопнул по стальному плечу и на ноги поднялся.

Снова преклонил колено, снова опустился в напитанную водой землю возле волшебницы. Положил руку на плечо Эвелинн, тихо сказал ей:
- Ты справишься, с тобой Свет, - и начал следить за тем, что происходит с телом проводницы. Ужасные раны, торчащие в разные стороны сломанные кости. Открытый девичий рот, полный болотной воды. Взгляд, направленный в никуда. Элиас прикрыл глаза мёртвому телу, пусть она их снова распахнёт уже сама, если у них всё получится!
- Ты творишь чудо, в очередной раз, - продолжает тихо шептать Светлой. - Не сомневайся в себе и в своих силах никогда. Создатель не зря послал нам тебя, потому что ты - его орудие.
Храмовник говорил эти слова искренне. Он был чёрствым человеком, что касается человеческих связей. Привязанности никогда не распространялись дальше некоторых братьев по Ордену, а жестокие времена часто вносили коррективу в количество близких. К примеру, командир знал, что если для достижения их Цели ему придётся отправить брата Роберта на смерть - это необходимо. И Роберт это знал. И поступил бы так же к Элиасу, в этом была честь каждого храмовника.
А вот как относиться к Эвелинн мужчина не знал. Он видел её как-то иначе, чем других колдуний. Чем других женщин, даже.
- Ты справишься, - прижал её к себе одной рукой, потому что знал, как она устала. Как устали они все. И сколько ещё предстоит им впереди.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

И без того неверная почва окончательно уходит из-под ног. Та же тварь, что уничтожила Ко'Драпа, добралась и до Роберта. И теперь мужчина не питал иллюзий относительно того, сколько ему жить осталось. И пусть сейчас он борется и сопротивляется изо всех сил: он повержен. Лежит, вырываясь, но не в силах ни ударить молотом, ни прикрыться щитом - уж больно сильны и ловки щупальца.

Прямо как Бедвер, совсем-совсем недавно. Безмолвный знал, что через мгновение та непреодолимая сила, с которой он, самый обычный человек, не справится, сокрушит его. Из этих объятий смерти не выбраться, не выпутаться.

И все, что он может - это выиграть время. Совсем немного времени, но, может, его хватит, чтобы они смогли уйти... Чтобы Элиас смог отступить с теми, кто еще стоит на ногах. Чтобы вывел чародеек... И дошел до трижды проклятого сердца тьмы, уничтожил его!

По крайней мере, он, Роберт, выполнил свою клятву. Он все еще защищает Эвелинн. И, кажется, будет защищать ценой жизни. Лишь бы эти дурни отступили. Лишь бы они отступили... Лишь бы...

Щупальца извиваются в грязной воде.
Омерзительная вздутая туша с чудовищным неторопливым величием надвигается, лоснясь от слизи и навевая одним своим видом отчаянные мысли о безысходности.

В неверном свете единственного уцелевшего факела мрачно и гротескно проступают силуэты людей. Переливается отблесками огня холодная сталь, брызги похожи скорее на кровь, хлещущую фонтанами из невидимых ран.
Люди гибнут один за другим, скрываются под водой. Совсем недавно был человек, теперь – очередная жертва порождения, меркнущее воспоминание.

Щупальца оплетают Роберта, заслонившего собой Эвелинн. Молот месит размашисто воду, обрушивается на отростки, крушит их. Но это оружие, оружие грозное и беспощадное, не слишком эффективно в сложившихся обстоятельствах. Тентакли опутывают нагрудник храмовника, стискивают. Оплетают ноги, рывком выбивая из-под Безмолвного почву. Роберт оказывается в одно мгновение на спине, начинает барахтаться на мелководье с сражении с противником, одолеть которого ему не по силам.

Размашистый удар особенно жирного щупальца по затылку сбивает Януса с ног, вынуждая, размахивая вслепую молотом, упасть на колени. Какая-то слизь вместе с болотной водой стекает по лбу, застилая глаза. Наёмник рвётся, силясь вырвать рукоять молота из захвата опутавших оружие мерзкие тентаклей.

Предательская кочка препятствует движению Илль – в объятиях твари девушка испытывает парализующую беспомощность. Её факел, последний факел, от которого Джон лишь чудом успевает подпалить свой фонарь, встречается с водой и с шипением гаснет. Отчаянно сопротивляющаяся следопытка, которую тварь тащит навстречу собственной оскаленной пасти, изворачивается и почти из-под воды посылает стрелу. Один из распахнутых безумных глаз порождения лопается, щупальца начинают хаотично извиваться и мельтешить, часть бесформенной туши белеет от инея. Однако, воодушевиться и проникнуться торжеством как следует Звёздочка всё же не успевает – сдирая и царапая кожу, один из тентаклей закручивается на горле.

Мир вокруг беснуется, пенится и дрожит.
Всё больше людей падает в воду, вступая в отчаянную борьбу за жизнь с болотным созданием.
Едва успев метнуть свой кинжал, Фелиция теряет равновесие и присоединяется к остальным. Почти сразу за ней в воде оказывается Элиас. На ногах остаются лишь Эвелинн, Орсо и Джон, тлеющий фитиль фонаря которого внезапно становится единственным источником света на мили вокруг.

Наёмник пытается шагнуть вперёд, но не успевает – извивающийся отросток на излёте бьёт по коленям, вынуждая упасть. Фонарь выскальзывает из рук и исчезает под водой. Тварь опутывает Джона, стискивает живот и грудь тугими спиральными кольцами.

И наступает абсолютная темнота.

Мужчина вытер пот со лба. Странно было смотреть на себя и не в зеркале. Но - пока получилось... В смысле с часами этими, будь они неладны. Вот только будить никого нельзя, а то сон тот недосмотрят.... Так, теперь вперед, кони удалые!

Саныч развернулся и со всех ног пустился в комнату Матрены, прикрыв за собой дверь "к себе".
- Лексей Иваныч, ты меня знаешь, я языком никогда просто так не болтаю. Прошу ради всего на свете, послушайся и сделай как скажу, объяснять потом буду. Игоревна в завещании написала, что тебе одна вещь из этой кучи причитается, на выбор. Возьми себе что-то, но вот прямо сейчас. - последнее выделено голосом так, что не оставалось никаких сомнений - дело серьезное. - Да хоть веник, только быстро.

Вздох. А коленки-то дорожат, нервишки-то шалят. Чай, не 18 лет уже.

- Туська, не прячься, ругать не собираюсь. Для тебя дело смертельной важности, если справишься как надо - с меня мороженое любого вкуса, какое захочешь! Дуй к Ритульке, прямо к ним в комнату.. не перебивай! Да, входи без спроса и без стука! И стой там, пока она не проснется, но не буди. Как проснется - скажи, чтоб сестру не будила а стрррррашно срочно нашла мена в коридоре, вопрос жизни и смерти, понятно? Но не буди! Иваныч, а ты потом Гришку позовешь но тоже не раньше, чем проснется, ладно? Скорую я встречу. Жизни и смерти!!!

Вот так раздав указания, Саныч поспешил ко входной двери, прихватив по пути стул - звонки-то высоко висят. Какие звонки? Да дверные же! Теперь надо попробовать продлить сон остальных. Может хоть на два слова больше услышат - и то польза будет. А для этого надо отключить все звонки - пока скорая звонить то в один то в другой будет - глядишь, побольше времени и пройдет. А хорошо, по-правильному отключать звонки времени нет - значит, где просто скрутку оборвать, а где молоточек у звонка отогнуть, чтоб по воздуху впустую молотил, а где чашечку звонка отвернуть... а тут просто оборвать этот чертов провод. Одного обрыва на звонок достаточно.

В квартире внезапно начало твориться что-то совсем странное. Жильцы квартиры сражались с санитарами так, что это самым живым образом напомнило Волкову городские бои в Кенигсберге - и он рефлекторно отшатнулся в сторону, а рука сама собой потянулась в пустоту, нащупывая оставшийся в далеком прошлом "Тульский Токарева". Внезапно Алексей Иванович понял, что дошел до своего внутреннего предела, когда растерянность и страх упираются в глухую стену праведного негодования и желания разобраться в происходящем любой ценой.

Трофейный веник был убран в угол. "Бабах!" - с грохотом ударила об пол прочная, еще едва ли не дореволюционных времен табуретка, привлекая внимание всех жильцов квартиры.

– Отставить драку! - рявкнул Волков, невольно на минуту забыв о том, что на нем нет гимнастерки с лейтенантскими погонами. - Прекратить самосуд! Доложите обстановку!

Серые выцветшие глаза Алексея Ивановича сейчас побелели от злости и прямо-таки метали молнии. Всё было как в тот единственный раз в Восточной Пруссии, когда ему пришлось наводить жесткий порядок в своем отделении, где пара бойцов едва не подбила остальных на мародерство и насилие над не успевшими сбежать немками. В тот раз его, хилого "зеленого" лейтенанта, испугались матерые бойцы, прошедшие через ад и не боявшиеся ни бога, ни черта - ему не пришлось стрелять, но все поняли, что он сделал бы это без колебаний. Получится ли и сейчас навести порядок среди своих, спустя столько прожитых лет?

Капитан Арчибальд отдает команду к открытию огня, и вал огневых средств обороны Мердж-эль-Ката обрушивается на противника как лавина из огня и стали: со всего города и окрестностей по наступающим конийцам открывают огонь танки, открыли огонь из ПТУРов и пулемётов фузилеры, а нарастающий с востока рёв свидетельствовал о приближении воздушной поддержки.

Свою лепту в разыгрывающуюся у Мердж-эль-Ката огненную симфонию вносит и машина самого Арчибальда: сержант Картер, подав кумулятивный выстрел с стеллажа в боевом отделении в орудие, кричит: "Готов!", и вскоре раздаётся бойкое рявкание Тейлор в ответ: "Выстрел!". Танк содрогается отдачей, и на всю округу раздаётся грохот, сопровождаемый характерной иссиня-белой вспышкой электротермохимического орудия. Гарольд в свой прицел мог видеть как снаряд практически по прямой впечатывается в наклонную лобовую плиту выбранного целью "Азапа", скрываясь во вспышке взрыва. Когда облако дыма рассеивается - командир роты мог видеть результат попадания, весьма далёкий от желаемого: "Азапу" оборвало выступающий над маской орудия блок, похожий на лазерный целеуказатель или дальномер, а несколько квадратных блоков ДЗ, расположенных на лицевой бронеплите корпуса вражеского танка, потемнели и покосились.
- Сэр, попадание не эффективно! - Поспешила добавить Тейлор, прошипев в добавок. - Проклятая ДЗ... Кендрик, давай бронебойный!
- Сэр? - заряжающий переспросил Гарольда.

Находящийся рядом с командиром роты 1-ый взвод поддерживает огнём: 213-ый танк, сержанта Робинсона, не слишком метким попаданием попадает в нижнюю проекцию лицевой части "Азапа", обозначенного в БИУС танка как "Т-8". Причём именно туда, где у врага была довольно крепкая броня, да и расположенная к тому же под довольно серьёзным углом: в итоге снаряд рикошетит влево, выбивая с ходовой части опорный каток и разрывая гусеницу на две части. Машина полностью обездвижена. Залп делает и Mk. 23B Дагурссона - однако противник, заметив нацеленный на него ствол рельсотрона, выпускает вперёд залп мортиры и делает манёвр уклонения, скрытый в дымовой завесе. Потеряв наводку, стрелок экипажа Дагурссона мажет - снаряд рыхлит землю.

Лейтенант Блэкбурн неподалеку, раздав цели подчинённым, сам захватывает в командирский прицел один из вражеских лёгких танков-антигравов, и вскоре наблюдает как отметка азимута главного орудия сходится с азимутом цели - капрал Ли наводится на цель и быстрым, решительным движением отправляет бронебойный снаряд почти на полтора километра севернее. Вспышка орудия сверкает на стенах и окнах расположенного рядом дома, перед тем как грохот главного орудия "Мерлина" разбивает эти окна вдребезги и поднимает с земли вокруг килограммы пыли в воздух. С экрана, на котором дублировалась картинка стрелка Блэкбурн мог видеть, как выпущенный с упреждением снаряд по дуге впечатывается в силуэт танка-антиграва на том конце, точно в корму. Сию секунду вражеская машина скрывается в месиве из языков пламени, дыма и металлических осколков, вылетая из него покорёженной и пылающей. По-инерции скоростной антиграв ещё какое-то время пролетел вперёд, пока не упёрся носом в земную твердь и не перевернулся несколько раз, едва не разломавшись на части в процессе и ни секунду не переставая гореть. Однако экипаж, вспыхнув ускорителями кресел, успешно катапультировался. Пилот и стрелок спускаются сейчас на парашютах в сотне метров, на северо-запад от машины.
- Цель поражена, лейтенант, сэр! - Отрапортовал Ли в наушниках гарнитуры, с довольной интонацией. - Долбануть по второму?

Сам Блэкбурн пользуется моментом и тратит немного времени на разглядывание в тепловизор командира танковой группы в центре.

Противник на севере явно не ожидал такого сопротивления, однако вражеский командир быстро перехватил инициативу. Два оставшихся на ходу танка - "Т-9" и "Т-10" пришли в движение, очевидно, намереваясь сократить дистанцию для более уверенного поражения "Мерлинов" первого взвода из своих более слабых орудий. Фузилёры в придорожном особняке неподалёку от северной группы выстрелили из окна по Т-9 своим ПТУРом, ракета с шипением проделывает путь в шесть сотен метров в мгновение ока, прилетая "Азапу" прямо в лоб... однако враг оказался на удивление живучий. Попадание лишь содрало несколько квадратных блоков ДЗ с места, оставив в центре фронтальной проекции крупное пятно - такое же как у его брата Т-8. В ответ Т-9 без промедления, с ходу, выстрелил по машине Дагурссона - очевидно, посчитав его рельсовое орудие самым опасным - попадание приходится по-касательной, однако катки по правому борту задеты, и структурная целостность гусеницы под угрозой. Его товарищ Т-10 шёл сбоку на удалении нескольких десятков метров, разворачивая башню и ловя "Маршалл" командира роты в прицел. На мгновение в аппаратуре в месте Арчибальда даже загорается отметка о лазерном облучении, и раздаётся короткий звуковой сигнал...

... который тут же прерывается, когда в дело вступает Кей и орудие его Mk. 60 "Харматан". Невидимый и находящийся во фланге наступающего противника. Башня с орудием под управлением стрелка рядового Эдвардса сошлась точно на борту "Азапа", и последний, прикинув расстояние по старомодному оптическому дальномеру, стреляет. Грохот 90-мм электротермохимического орудия, может быть, не такой суровый как от 110-мм пушки "Маршалла" и тем более 125-мм "Мерлина", однако громыхнуло будь здоров - ветки и листья в зелёнке разлетаются в разные стороны, а висящий в воздухе танк качнуло в сторону, пока гравитационные компенсаторы не выровняли его положение. Снаряд попадает аккуратно в центр боковой проекции "Азапа", пробивая корпус и приводя к детонации расположенного в карусельном автомате заряжания боекомплекта. В мгновение ока "Азап" под обозначением Т-10 вспыхивает, как спичка - выбрасывая башню, языки огня и кусочки металлоконструкций (или членов экипажа) на десятки метров вокруг. Вспышка была настолько яркая что в ПНВ можно было видеть отброшенные в её свете тени других танков - прежде чем дисплей оборудованный системой HDR автоматически понизил яркость, дабы можно было увидеть хоть что-нибудь ещё. Башня танка выброшенная в воздух ещё не успела приземлиться в рыхлую Ар-Рахманскую твердь - как Киттельсен уже включил форсаж, а экипаж прижало к спинкам кресел, пока механик-водитель (или уже, скорее, пилот) разворачивал машину под крутым углом, разгоняя её в сторону высоты 47 и пряча "Харматтан" от остальных танков за склоном.

Кей не останавливается на подбитом танке, и перехватив ненадолго управление прицельными системами у стрелка, у которого всё равно пока шла зарядка орудия, командир экипажа наводит одну из ЗРК на правый из заходящих с севера штурмовик. С шипением ракета, оставляя за собой дымный след, разворачивается в воздухе и взмывает прямо к цели, ярко сверкая в ночи, пока не раскрывается вспышкой взрыва под самым кокпитом штурмовика. Кей не видел во всех подробностях какой эффект это произвело - но вражеская "Гюзель", получив ракетой под брюхо, спустя пару секунд закладывает крутой разворот на северо-запад и увеличивает тягу, уходя из поля видимости прицельного устройства.

Намерений двух других штурмовиков, впрочем, это не изменило - более того один из них, увидев откуда прилетела ракета для его товарища, наклонил корпус и заложил разворот в сторону машины Кея, намереваясь сделать ему ответную любезность - на секунду на своём экране Кей увидел на крыльях у последнего две авиабомбы, впечатляющего размера контейнер с крупнокалиберным орудием, и пару неких ракет на законцовках крыльев. Непонятно, впрочем, каких. Второй штурмовик курса не изменил, и продолжал идти на юго-восток почти не снижаясь.

На Юге бой также принял достаточно ожесточённый оборот. "Азап" Т-2 выпустил залпом 2 ПТУРа из своих боковых установок по машине Кокенуа, и последний нажатием клавиши активирует противолазерный аэрозоль - несколько "банок" выстреливают из мортиры на лобовой пластине, и разрываются в нескольких метрах над корпусом, создавая на пути лазерного луча довольно плотное, серо-коричневое облако практически непрозрачного "искусственного тумана". Уведомление о лазерном облучении тут же исчезает. Стрелок-наводчик Моррис, тем временем, прицеливается орудием на вставший на минном поле "Азап" помеченный как Т-1. Мамбуэн, недовольно кряхтя, загрузил БОПС, и спустя несколько секунд - под аккомпанемент крика "выстрел!" - звучит грохот 125-мм электротермохимического орудия. Выстрел разгоняет искусственный антилазерный аэрозоль над танком и разбрасывает мусор на улице под танком. Результат, впрочем, оставляет желать лучшего - снаряд на полной скорости впечатывается в нижнюю полусферу "Азапу", обездвиживая машину... которая и без того, уже, похоже была обездвижена.

"Маршалл" капрала Шермана сошёлся в танковой дуэли с "Азапом", отмеченным системой как Т-3. Едва только заряжающий капрал Хенриксен закинул свежий бронебойный снаряд в казённик орудия, а Танака уже был готов выстрелить - неожиданно вражеский главный калибр разразился яркой иссиня-белой вспышкой. Противник не стал ждать и выстрелил на опережение: разгоняя темноту к "Пеплу" понёсся сверкающий снаряд 105-мм электротермохимического орудия. Попадание могло бы придти в башню или корпус и закончиться плачевно, но младший капрал Вуд, повинуясь приказу переместить машину, в мгновение предшествующее выстрелу врага сдал назад. Вражеский снаряд падает аккурат в лобовую часть левого переднего гусеничного модуль, пробив сравнительно тонкий слой брони, которым он был закрыт спереди. Внутри танка раздался жуткий грохот, экипаж тряхнуло, и Танаку отбросило от прицела ударной волной - звук такой, будто на кто-то уронил шкаф с инструментами. Причём прямо на голову. Слева что-то протяжно заскрипело, и танк на несколько мучительно долгих мгновений остановился.
- Сбой электродвигателя во втором гусеничном модуле! - прокричал мехвод капрал Вуд, щёлкнув пару тумблеров у себя над головой. - Включаю резервный!
Скрип слева затих, и "Пепел" вновь пришёл движение, пусть и шёл теперь медленнее.

И как будто этого мало - вражеский танк следом за выстрелом из орудиям выпустил пару ПТУР с одной из боковых установок, и обе - прямо в Шермана. Танака вновь ловит врага в прицел и делает ответный выстрел, разбивая грохотом танкового орудия окна в доме неподалёку. Попадание было метким и пришлось прямо в маску главного калибра "Азапа" - броня не пробита, однако главный калибр противника превращён в груду металлолома. Однако две ракеты, управляемые отдельным прицельным блоком, всё так же продолжили движение к Шерману, как вдруг...

... вражеский танк скрывается в ослепительно-яркой вспышке. Противотанковая ракета, выпущенная отделением фузилёров из дома неподалёку, ставит жирную точку в истории "Т-3" и его экипажа. Выпущенные врагом ракеты теряют наводку и разлетаются по-сторонам. По этой причине и глушить было уже некого.

В стороне от всего этого, за зданием придорожной кафешки спряталась "Тайра" лейтенанта Аль-Халиля. Раздав указания и морально подготовив экипаж к столкновению, Сейфулле только остаётся наблюдать за их работой. Вот, Тейн переключает передачу на "реверс". Вот Джамиль выхватывает из механической руки устройства, подающего снаряды, бронебойную композитную болванку, аккуратно размещая её в казённике рельсотрона и рапортуя: "Готов!". Вот Эстер защёлкала тумблерами в своём оборудовании, включая ручную доводку орудия, микроволновый дальномер и выключая режим ночного видения - не смотря на высокое качество она всё равно доверяла своему естественному ночному зрению. Секунды проходят, и подтвердив наведение на цель, Эстер шепчет что-то со злобной интонацией по-эридански. Чуть погодя, добавляет с истеричной ноткой: "выстрел!".
В следующий миг ослепительно-яркий луч белого света вырывается из ствола "Тайры", с грохотом похожим на раскат молнии - корпус М90 дёрнулся, и внутри машины почти целую секунду спустя выстрела, с характерным металлическим лязгом, работает механизм гашения отдачи. Проделав путь в почти километр меньше чем за долю секунды луч разогнанного до космической скорости снаряда пронзает башню "Азапа" в боковой проекции - практически насквозь, выбив громадный сноп ярко-жёлтых искр с другой стороны. Танк противника проехал ещё несколько метров, после чего свернул чуть в сторону и остановился. Что бы там не случилось - экипаж в башне уже, скорее, груз а не экипаж. Внутри самоходки свистят омни-конденсаторы, накапливая заряд для следующего выстрела.

Расположившись в разрушенном доме Симондс, раздав команды экипажу, наводит свой прицел на центральную группу пытаясь разглядеть вражеского командира здесь, параллельно слушая как экипаж работает: Мэддокс окрикнул рядового Питтса, и тот с отсутствующим лицом подал к орудию БОПС. Рейес довольно резко сдал назад, и Питтс ударился обо что-то головой, но орудие зарядил. Мэддокс кричит "выстрел!" и, несколько секунд спустя, на другом конце прицела снаряд 110-мм орудия приземляется аккурат в башню стоящему посреди минного поля Т-5. Снаряд не пробил лобовую броню башни, однако основой калибр явно пришёл в негодность - было видно как орудие упало вниз, будто целясь в землю. Тем временем Сара начала было глушить связь Т-2 своим комплексом РЭБ, переведя его в "лучевой" режим - однако спустя несколько секунд "Тайра" лейтенанта Аль-Халиля сделала это намного более эффективным способом.

Так или иначе, наблюдение приносит Эрику следующий вывод: машина, обозначенная как Т-4, безусловно в отличии от других была оборудована дополнительной радиостанцией. Её антенну было трудно разглядеть, тем более в тепловизор, но не невозможно. К слову, эту же антенну заприметил и Блэкбурн. И даже Бертони приходит к такому выводу. Выбрав одну из целей на радаре и отправив в её сторону ЗУР "Парагон", командир проводит не совсем одобряемый полевым уставом, но всё же вполне возможный манёвр - переводит детектор облучения радаром в режим радиопеленгатора, настраивает его на частотный диапазон используемый конийцами, после чего нацеливает его на вражескую группу, по-очереди сканируя им каждый танк. И именно машина Т-4 дала самые крупные "всплески", явственно говорящие что именно она наиболее разговорчивая, и там больше всего рабочего радиооборудования. Кроме того Ренцо, абсолютно случайно, заметил ещё одну интересную особенность которую Блэкбурн и Симондс заметить в принципе визуально не могли: ответные "всплески" радиосообщений машине Т-4 приходят откуда-то со стороны Тавры, и судя по тому как эти "реплики" следуют одна за другой - это определённо осмысленный разговор двух людей.

Напоровшись на волну огня, враг понёс довольно тяжёлые потери - фактически, за несколько минут конийцы полностью потеряли три танка, с ещё двумя балансирующими на грани выбытия из строя, а также один из 3-х штурмовиков был вынужден отступить. Вражеский командир понемногу начал понимать всю тяжесть положения, в которое он и его люди попали. И он поспешил принять ответные меры по ситуации: центральная группа танков набрала дистанцию между собой, на время воздержавшись от ведения ответного огня. Группа БМП за их спинами тоже меняет своё поведение - машины резко дёрнули в рассыпную, выплёвывая наружу отделение за отделением пехоты: солдаты с пулемётами, с гранатомётами, с лёгкими противотанковыми винтовками, с безоткатками. Кто-то достаточно глазастый мог разглядеть даже отделение миномётчиков - ну или что-то, очень похожее на отделение миномётчиков.

Когда машины в колонне БМП и танки набрали достаточно дистанции - противник в центре наконец открывает ответный огонь. И это было достаточно слаженная, скоординированная атака. Четыре БМП с переднего края нападающих почти синхронно открыли шквальный огонь из автопушек по северной группе. Разброс снарядов был ужасный, и осколочно-фугасные снаряды рвутся повсюду вокруг: в домах, в земле, в кустах и деревьях, но практически не попадают в танки Виварийцев. Практически. Два снаряда всё же приземляются в машину Дагурссона, превращая лазерный дальномер в кучку искрящего хлама. БМП на южном направлении также открыли огонь из автопушек и ПТУРов: несколько снарядов попадают в машину Шермана, ломая одну из мортир дымовой завесы.

Следом за этим четыре "Азапа" (включая подбитый Симондсом Т-5) делают синхронный залп из ПТУР: в воздух взмывает рой из восьми ракет. Следом за ними ещё 4 ПТУРа добавляют и БМП, стоящие позади стрелявших из автопушек. В танках северной группы трещат многочисленные сигналы о входящей ракетной угрозе. Достаётся даже "Йомену" сержанта Рэмси: занятый прогревом и включением радара командир экипажа был вынужден отвлечься на тактический монитор системы КАЗ, нарисовавший к юго-западу от него красную стрелочку приближающейся ракеты. На Южном направлении успехи конийцев были ещё хуже: из трёх выпущенных ПТУР лишь один успешно зафиксировался - на машине Кокенуа. И судя по отсутствию ревущего во всю сигнала - навёлся он совсем не по-лазеру.

Однако, не смотря на зрелищность, лишь немногие ракеты конийцев удачно захватывают цели: сказалась и отсталая электроника, и большая дистанция, и плохая видимость, и вероятно даже обилие тепловых сигнатур от уже запущенных ракет. Подавляющее большинство ракет улетает в небо, падают в землю, мечется из стороны в сторону. Однако две ракеты были весьма уверены в своих целях - одна на полной скорости несётся к машине Блэкбурна, а другая намеревается поразить пришедшего в движение Рэмси.

- Сразу видно хорошего человека! - показал и свое мастерство престидижитации Петрович, материализовав три рюмки и протягивая руку за чекушкой и выдавая самую радушную из своих улыбок. - Уж позвольте разлить хозяину...

Урусов был уверен, что этой секунды пополам с вежливым напором интеллигентного (когда надо или трезвого) алкаша позволят ему сомкнуть пятерню на заветной таре. Это же ж просто праздник какой-то! В такое время - и чекушка, да нахаляву!

В общем план по экспроприации огненной воды был прост и эффектен. Сложить два и два, чтобы вычислить принадлежность мужика к касте извозчиков смог бы и ясельник.

- Ах ты убийца! ПьянЫЫЫЫЫЫМ!!! За руууууууль!!! - заголосил Петрович, намереваясь половчее скрыть чекушку с глаз, обвиняюще тыча пальцем и переходя на полный негодования рев на отдельных гласных звуках. - А ну как задавишь кого?! Алкоголииик!!! ОПРИЧНИИИИИК!!! ВЕНИКОМ ЕГО, АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ, ВЕНИКОМ, УБИЙЦУ!

И, чтобы уже добить окончательно, выдал все на тех же тонах:
- Товарищи! - от слова этого Петровича заметно перекосило, но цель была практически в руках и остановиться он уже не мог. - Что ж это делается?! Бухают в квартирах честных людей а потом - за руль! Ату его, шелудивого!!!

После встречи врачей, стоя на пороге, Сашку как осенило! Ему вдруг пришло осознание того, что очки имеют память и хорошо помнят свою предыдущую хозяйку. С мыслью о том, что любопытство не порок, а средство познания, он решил немедленно вернуться в свою комнату и попробовать узнать кем она являлась.

Войдя в комнату, заперевшись и не включая свет, он взял со стола очки (их блеск даже в темноте уже не казался странным) и сконцентрировавшись на вопросе "кем была предыдущая хозяйка очков?" одел их.

Забористая фраза как-то сбила мысли девушки с толку. Только-только ее сестра сообщила, что бабка Матрёна в главные ее выбрала. Шутка ли? Вряд ли это решение самой старухи. Поди не позаботилась о преемниках заранее, возможно, излишне на силы надеялась, а на тебе... И впопыхах, что успеешь, то и сделаешь. Так, выбери книгу кто другой, стал бы он? Хотя... Может и знала Матрёна, кто что выберет? Да нет... Вот у нее с калейдоскопом и вовсе случайно вышло.
Испугалась Рита, вдруг кому другому предназначался? Вдруг соседка рисовала себе картину, где сели всем миром и разобрали, что по душе пришлось?
Нееет... С трудом верилось в такое. А то бабка жильцов не знала.
Ладно, что вышло то вышло. Вот только Альке как? Порадуется или бремя почувствует?
Ей сложно было представить человека, не испытавшего чувство тяжелой ответственности в разрезе плохо понимаемой ситуации и крайне малого количества знаний...
Сестра хоть и была фантазерка, но не легкомысленная дура же.

Прислушиваясь к гулу в коридоре, Маргарита отошла от окна и присела рядышком. Да, совсем по-другому книга видится.
Обняла Альку за плечи и сказала тихо:
- Куда уж нам деваться, как-то будем. Чай соседи поддержать должны в такой ситуации, помочь. Главная - это не та роль, где все самой, это - мастерство увидеть, услышать, понять суть, из пространства, от соратников. И выбрать лучшее. Всем вместе. Коли б у людей противоречия не рождались, им, пожалуй, и главный был не нужен. И так все знали бы, как быть. А тебе, солнышко, как никому, теперь придется внимать всему вокруг, знать больше других и их помощи не чураться. Разные точки зрения они, как мешают, так и помогают, шире взглянуть, под разными углами. Порой от того и вовсе что-то новое рождается. Еще совершеннее, целостнее и разумнее. - улыбнулась Рита.
А сама подумала - и что там смешного такого? Чего медик ржет, как лошадь на всю квартиру? Бабка ожила, что ли? Так уже гам поднялся бы такой, что всю коммуналку на уши поставили бы.
- Аленька, - снова заговорила, - что-то еще пришло от бабки? Я увидела, как через калейдоскоп могу мысли читать... Кажется, я могу их даже внушать другим. Вижу свечение вокруг тебя. Красное. - на свою руку поглядела. - А вокруг меня - желтое. А на книгах руны вижу, да только читать их не умею.

- Ах ты срака старая!.. - Проснулась Тихоновна, не успев отдать Коготь должное за "тритона". - Варан горбатый! Пакость какая, а...

Бабулька тряхнула руками и подлетела к потолку с воплем "Вааай! Бесовщина!". Йопушки-воробушки сугробики на гробиках, как резко все плохо стало! А это из-за Коготь все, точно! Колдунской ведьмой была она, и теперь сделала и Любовь Тихоновну подобной! Ах что делается то... Вот жили при Сталине - такого не было! Ни бабки не летали, ни пирамидо-треугольники не пирамидо-треуголили. Хотя бабки все же иногда летали. Но не самостоятельно же!

- Падла проклятая! Чтоб тебе пусто было, да упокоит хосспаде твою грешную душу! Караул! Улетаю! - Вопила старая карга на потолке, размахивая руками.

Алексей Иванович обычно спал чутко, если не сказать - тревожно. Ему слишком часто снились беспокоящие душу сны о войне, снова и снова погружая его в те страшные годы. И он неосознанно пытался сбежать из этих тягучих и мрачных, как болото, снов, то и дело просыпаясь посреди ночи и с немалым усилием снова заставляя себя поверить, что сейчас не 1941й, а 1985й год, что он в своей комнате, а не в землянке под Ленинградом. Но в этот раз Алексею приснилась Лена - она ничего не говорила ему, только сидела рядом и гладила по руке, улыбаясь. "Посидим на дорожку" - сказал сам себе Алексей Иванович, сам не понимая, к чему бы всё это. Ему так не хотелось, чтобы этот сон заканчивался, но в эту минуту что-то случилось у соседей.

Еще лет десять тому назад он бы оделся быстро, как бывалый солдат, поднятый по тревоге, - за время, пока горит спичка. Но годы берут свое и ему потребовалось немало времени, чтобы просто подняться с койки и кое-как приодеться (выходить на люди без штанов и старого пиджака старику было стыдно, пусть даже пиджак был надет прямо на майку). Алексей Иванович машинально пригладил голову, хоть волос там оставалось совсем немного, с досадой поскреб седую щетину - и, как сказал бы поэт, "совершил ошибку", выйдя из своей комнаты в освещенный коридор, уже наполненный суетящимися людьми.

– Дмитрий Саныч! - поймал он за локоть соседа, с которым более-менее регулярно общался. - Что за переполох? Горим?

Узнав в общих чертах о произошедшем, Алексей Иванович тяжко вздохнул. Не было у него с Матрёной особого взаимопонимания - коробило Волкова от ее поминочных привычек, - но и вражды не случалось. А что хорошего в смерти даже чужого человека? Это всегда горько - даже когда ты повидал столько смертей, что уже потерял им счет. Намеки на возможную чертовщину Волков пропустил мимо ушей, даже не вникая - нормальный коммунист даже спорить не будет о таком, чепуха ведь, и так понятно. А вот слова о старухином "наследстве" заставили ветерана похлопать выцветшими серыми глазами.

– Это еще с чего бы? - охрипшим голосом спросил он Саныча. - А милицию, милицию-то вызвали? Надо ведь смерть зафиксировать, чтобы по закону всё...

Вернулся Всеслав, а никто его слушать и не подумал. Кроме Риточки. Хорошая девушка, все-таки. Остальные так и вьются у стола прямо рядом с покойницей, хозяйство делят. Чародей вздохнул, головой покачал. Впрочем, лично ознакомившись с содержимым записки из шкатулки, задумался. Да и черт с ним, поди, сплошные безделушки. А с участковым Всеслав договорится как нибудь.
Ремень вот, добротный вроде. Сгодится. А то штаны через шаг подтягивать приходится. Его и взял.
У дверей обнаружилась еще одна жиличка, Люда Орлова. Скромница, красавица, скрипачка. И куда только мужики смотрят, спрашивается? На себя то Всеслав уж давно рукой махнул, но все равно было обидно. Несправедливо, когда этакое сокровище в одиночестве пропадает. А всяческую несправедливость Чародей на дух не переносил.

- Матрена Игоревна преставилась, Людмила Петровна. Отжила свое старушка. Скоро врач должен приехать. - ответил он на ее вопрос. И вернулся, как и обещал, к Петровичу.

Сел тяжело на табурет у стола, ремень тут же пристроил.
- Ну что, белогвардейский подпевала, нальешь сто грамм отставному псу кровавого режима?

Они давно были знакомы, и всегда общались в форме этакой шутливой пикировки, еще с тех времен, когда Всеслав работал в милиции и приглядывал за неблагополучным в идейном отношении стариком. Так с тех пор и повелось, один другого контрой кличет, второй в долгу не остается и опричником первого величает. Так и жили.

- Там Игоревна, того, - Всеслав характерным жестом скрестил руки на груди, - давай, что ли, за помин несуществующей согласно доктрине материализма души. Каждому еще какой то сувенир завещала, представляешь, Петрович? И тебе тоже. Сходил бы, глянул.

Больше всего ящер был похож на земного динозавра, однако на спине его выдвигался частокол костяных пластин. Во время извержения его придавило куском скалы, и теперь обречённая рептилия жутко, надсадно, почти человеческим голосом кричала, чувствуя близкую гибель. Языки лавы, которые на этой планете почему-то имели синий цвет, подбирались всё ближе. Вокруг падали камни, большие и маленькие.

Алька ничем не могла помочь. Вцепившись в рукав комбинезона сестры, она старалась перекричать грохот раздающихся в жерле взрывов: "Может, мы всё-таки можем что-то сделать? Ну пожалуйста, он же погибнет! Веревку привязать к камню и поднять звездолётом!". "Верёвка не выдержит, нужно автомобильный трос. А он ещё в прошлый раз порвался, на Бетельгейзе, когда ты звездолёт в каменную трясину загнала", - укоризненно отвечала Рита. Алька потупила голову. По всему выходило, ящеру хана. Самих исследовательниц окружало силовое поле, защищающее от бомбардировки камнями, комбинезоны - лиловый у Риты, оранжевый, фосфоресцирующий в темноте (чтобы знать, куда несносная умотала в этот раз) у Альки - не пропускали жар. Ящер такой роскоши не имел. Чтобы не видеть, как он страдает, Алька предпочитает проснуться.

Однако ящер не умолкает. Он кричит, и кричит, и кричит, и... Алька сонно хлопает глазами, приподнимается, оглядывается. Подушка наполовину сползла с кровати, предательски обнажив фонарик и новый "Сборник рассказов молодых фантастов" за 1985 год с синей обложкой. В библиотеке такой выдают ровно на неделю, под запись. Ценность! Алька читала его, укрывшись под одеялом. Завтра в школу, потому читала не до утра, как могло бы быть в иное время, а всего лишь до глубокой ночи. А крик всё не умолкает. Более того, к нему присоединяется сиплый голос Леонида Петровича. Спать решительно невозможно. Да Алька и не собирается: какой уж там сон, когда в доме творится форменное светопредставление? Загорается лампа, торопятся к двери лёгкие шаги сестры. Алька вскакивает, попутно застряв в одеяле, кое-как высвобождается из его мягких объятий, суёт ноги в тапочки (перепутав правый и левый, конечно же) и тоже несётся к двери. Пижама (белая, с мишками) ей давно мала, но по-прежнему любима, тапочки наоборот велики, затрудняют передвижение.

К старухиной двери Алька поспевает, когда та уже раскрыта и все желающие ввалились внутрь. Может, и к лучшему, потому что внимание Риты сосредоточено на вездесущей Туське, сестра предоставлена самой себе. Алька заглядывает в дверной проём, как раз чтобы застать последние мгновения старухи Коготь в этом мире. Смотреть страшно, так что Алька отворачивается, лбом прижимается к косяку. А слова всё равно самовольно залетают в уши, врезаются в память. Вампир? Часы? Вот уж кто в квартире меньше всего походил на любителя фантастики, так это старая Матрёна Игоревна! От непонятных слов становится ещё страшнее - и любопытнее. Алька никогда не видела смерть. Но взрослые здесь, рядом. Взрослые знают, что делать в таких случаях. Любовь Тихоновна точно знает, уже указания раздаёт. Алька открывает глаза и пялится в комнату, которую до этого никогда не видела. Замечает шкаф, выделяющийся на фоне дореволюционной мебели как крестьянин в простой рубахе среди богатых помещиков. Взгляд останавливается на спятивших часах. Алькины глаза становятся совсем круглыми. Голова, и так словно ватой набитая со сна, пустеет окончательно. Одинокая мысль бьётся застрявшей в силках птицей: "Неужели началось?". Что именно началось, она и сама не может сформулировать. Что-то. Взяло и началось, пока все спали. И Альку сейчас выгонят из комнаты вместе с Туськой. Непременно выгонят, детей всегда просят на выход, когда случается такое. А Алька ведь ещё ребёнок. И она всё пропустит!!!

Чтобы не пропустить, она проскальзывает мимо Селивёрстова в комнату, куницей метнувшись в сторону шкафа. Хоть краем глаза увидеть, что читала Матрёна Игоревна! Может, там и "Малая земля" есть? Тело обходит по дуге, стараясь не смотреть.

- Вот падлюка! Сдохла раньше меня! - Негодовала древняя бабка, со всей дури огрев клюкой часы на полу. На бредни про каких-то там вампэров она не обратила внимания. - Захлопнись нахрен, певун недоделанный! Себе бантик на ху... лоб приделай. Опять нализался как скотина подзаборная! У нас тут трагедия, а ты горлопанишь что есть мочи. Ух я тебе покажу, когда нибудь! Дети. Надо накрыть покойницу.

Но не сейчас. Надо взять покрывало и накрыть дохлую старуху... и посмотреть вокруг. В эту комнату она никогда никого не пускала. Интересно до жути что она тут делала! Вдруг у нее тут иконы припрятаны в уголке? Или что-то еще... Впрочем да, заткнуть пьяницу надо. Распоясался. Когда хотя бы голову старухи накрыли покрывалом, бабушка медленно направилась в комнату к Петровичу, с почти никакущей силой, но зато грозно на вид лупася его клюкой.

- Ты чаго творишь, скотина! Менты с врачами припрутся щас. Заберут тебя сейчас с ней, гад окаянный! А ну заткнись нахер! Гад такой, а! Ни стыда не совести, девка малолетняя тебя слышит, а ты пошлятину гонишь!

Для местной достопримечательности, алкаша Петровича, в такие дни, как этот, не существовало понятия "время суток". Шел второй день, как удалось разжиться бухлишком и, дойдя до нужной кондиции аккурат к двум часам пятидесяти трем минутам, Урусов пошел "на обход". То есть никуда он не пошел, разумеется, но как собака начинает истошно выть или даже лаять при команде "Голос!" так и Петрович завел свою шарманку, ревя хриплым, с надрывом голосом так, что временами тряслись фанерные стены, адресуя свои пьяные выкрики соседям, которых нежно и бережно, но довольно специфически, любил.
- ОДНА-А-А РАБОТНИЦА МЕСТНОЙ ГАЗЕТЫ
УМЕЕТ ШИКАРНЫЕ ДЕЛАТЬ... ГАЛЕТЫ!
И МУЖ ЕЙНЫЙ ИМИ ОБЖИРАЕТСЯ ЗНАТНО!
А НОЧЬЮ ОНА ВСЕ СЪЕДАЕТ ОБРАТНО!!!

- ОДНАЖДЫ СЛЕСАРЬ НАШ В ТРУБУ
ЗАПХНУЛ ОГРОМНУЮ... ЗАГЛУШКУ
И ДОЛГО ПОМНИЛА СТАРУШКА
ЕГО ГИГАНТСКУЮ ЕЛДУ!!!

- СВОЙ ДЛИННЫЙ... НОС НАШ ВЕТЕРАН
ПО ПРАВДЕ, ТОТ ЕЩЕ... РОМАНТИК
ТИХОНОВНЕ МЕЖ НОГ ПРИСТРОИЛ... БАНТИК
НУ ПРАВО ЖЕ, КАКОЙ ЕБЛАН!!!

- А ЖЕНЕЧКА НАША НУ ПРОСТО МОДЕЛЬ
И КАЖДЫЙ ДЕНЬ ОНА СТРОИТ... ТЕАТРЫ
А ИХ СРЕДИ КРЫТЫХ УКРОМНЫХ КЛУАТРОВ
ПЕТРОВНА ЛЮДКА ПРЕВРАЩАЕТ В БОРДЕЛЬ!!!

- А В ЛАГЕРЕ ЦВЕТЫ ЦВЕЛИ
ВОЖАТЫЕ ДЕВЧАТ... ВСТРЕЧАЛИ
И НА ГИТАРЕ ИМ ИГРАЛИ,
А ПОСЛЕ, ВСЕ-ТАКИ, ЕБЛИ!!!

- УЧИТЕЛЬНИЦА МЛАДШИХ КЛАССОВ
РАСТИТ ГОЛИМЫХ... ТЕХНАРЕЙ
НО НАГЛЯДЕВШИСЬ ТРУСЕЛЕЙ
НА СТОЛЬ БОГАТОЙ ДО ИДЕЙ
НА НАШЕЙ ТУСЬКЕ-ОЗОРНИЦЕ
ТЕМ УДАЛОСЬ ОПРЕДЕЛИТЬСЯ
И ПРЕВРАТИТЬСЯ В ПИДАРАСОВ!!!

- АБРАМОВ ВЕСЬ ДЕНЬ НА ЗАВОДЕ... БАТРАЧИТ
НАЧАЛЬСТВО ЕГО С ПРИЛЕЖАНЬЕМ... ЕБЕТ!
НО АЛЕКСАНДР НЕ БАБА, НЕ ПЛАЧЕТ!
ПОД НОС СУНУЛИ ХУЙ - ТАК БЕРИ ЕГО В РОТ!

- ЧТО ЗА МУЖИК НАШ ЧАРОДЕЙ!
ОН ЛЮБИТ В ДОМ ВОДИТЬ... ПОЭТОВ!
ЧТОБ СООБЩА СЛАГАТЬ СОНЭТЫ
И ИМИ РАДОВАТЬ БЛЯДЕЙ!!!

Что сказать, талантливый был человек, и с поэзией знаком не понаслышке. За все годы проживания в коммуналке не повторился ни разу, что говорило само за себя. Вопля Коготь, правда, не услышал: своим был занят. А что до крика старушки на него самого никто внимания особо не обращал: так все привычные.

"Выключался" Петрович довольно просто: всего-то надо было прийти к нему, можно даже без бутылки. Когда у деда включался режим народного певца, это лучше прочего сигнализировало о том, что Урусов и сам кому хочешь нальет.

За день Туська так наигрывалась - на чердаке, в подвале, даже за столиком, где распивали сивуху (отец едва не ушёл из семьи, когда она нечаянно назвала сивухой дорогущее импортное шампанское, которое он привёз матери из командировки), что ночью её и крик «бабматрёны» над ухом бы не разбудил.

Но сегодня она была наказана. За ту самую сивуху, которая шампанское. Наказана по статье «без права выхода в коридор» с общепринятой поправкой «только в туалет».
За день стояния в углу, чтения басен Крылова - половины слов она, кстати, не понимала - уборки в своей комнате, что само по себе было утопией, ухода за цветами, коих было «до дуры», как говорил Витька «Прогрессор» из соседнего двора (о нем позже), и вымаливания полчасика прогулки у родителей Туська не только не устала, но и набралась какого-то раздражающего утомления - не поиграть-не уснуть одним словом.

В голове уже пол ночи крутилась фраза из магнитофона Витьки «Прогрессора», подростка тринадцати лет из соседнего двора. Он приходил со своими дружками в надежде выпросить у мужиков алкоголя, но те только качали поддатыми головами в такт музыке и грохоту домино. Туська завоевала Витькино доверие, когда во время очередного его визита принялась подпевать Константину Кинчеву:
Моe поколение смотрит вниз.
Моe поколение боится дня.
Моe поколение пестует ночь.
А по утрам ест себя.
Конечно, воображение Туськи подкидывало картины одна психоделичнее другой, но голос у неё был что надо. Даже мать признавала за ней талант: «орёт, но в ноты попадает».
И Витька проникся. И стал приходить во двор не только за сивухой.

Слова «Моего поколения» крутились у Туськи в голове вот уже четыре часа и было ни разу не смешно. И тут, как избавление, раздался крик. Мать, страдавшая мигренями, тут же застонала в соседней комнате. Отец, страдавший любовью к командировкам, нынче утомился, тоже застонал, но во сне. А Туська поняла, что это шанс, которого скоро может не быть и при других обстоятельствах она бы спала, а вот сегодня её время пришло и плевать, что ночью. Спустя минуту она уже стояла одетая возле матери, успокаивая её и обещая, что разберется, после чего выскользнула в коридор, едва не приплясывая в такт снова раздававшимся в голове словам.

- Здрааасти, - в своей манере поздоровалась она, сна в любопытных глазенках как не бывало.
- Чего, открыть не можете? Так вон, шпилькой надо, - утерев ладонью сопливый нос, она кивнула на прически присутствующих дам, словно предполагалось, что шпильки там имеются по определению.

ссылка

Григорий отрыл глаза, было темно и лишь свет уличного фонаря освещал стену их уютной комнатки-супружеского гнёздышка. Аня сладко спала у него на груди. Её лицо было расслаблено, а в уголках губ играла едва различимая улыбка. Гриша медленно и акуратно поднял руку и поправил сбившейся локон. Она вздохнула и заёрзала во сне.

На будильнике было около трёх чесов ночи, всего пару часов назад он погасил настольную лампу, взял на руки Аню и отнёс в кровать. Опять заработалась допоздна. Опять какая-то сверхважная статья о достижениях народного хозяйства. Ему это было не очень интересно, а вот освободить жену от халата совсем другое дело.

Пара легких движений и бантик пояса развязался, а полы разошлись обнажая соблазнительное тело спящей девушки. Полные чаши грудей, острые розовые соски и соблазнительно округлый животик. И хотя в браке они были уже несколько лет Гриша почувствовал, как тёплая приятная волна прошла по всему телу, а сердце забилось быстрее. Он потянулся к ней и осторожно высвободил руки из рукавов халата. Каким-то шестым чувством ощутил как бьётся жилка на нежной шее. Во сне она начала что-то говорить и прильнула к нему словно котёнок ищущий зашит и тепла.

Несколько секунд Селиверстов боролся с собой, так хотелось разбудить её жадным горячим поцелуем и как следует покувыркаться на старой пружинной кровати. "Но ведь она опять не выспится, опять ляжет поздно... Нет, будем спать", принял он решение. И вот, не прошло и двух часов, и опять какие-то проблемы. "Ох уж эта комуналка! Кто-то опять нажрался и буянит что-ли?", - мысленно вздохнул Григорй.

Еще до остановки у выпотрошенного оленя Джон начал уставать. Дорога сквозь темный лес казалась однообразной, а путь через болото начал и вовсе сливаться в череду повторяющихся моментов. Шаг вперед, нога под водой чуть проваливается в грязь, усилие, чтобы вырвать другую ногу из липкой жижи, усилие, чтобы поднять ее и сделать еще один шаг вперед… повторить до бесконечности. Огни факелов и фонарей не разгоняют тьму, как световые шары волшебниц, а просто отталкивают ее, их свет колеблется в такт движениям и бросает странные тени.

Тени танцуют в тумане, и очертания их пугают. Но вот Георг находит обходной путь, и идти становится чуть легче. И мир становится чуть светлее, чуть естественней, и маленькие бирюзовые светлячки пляшут над водой и болотными травами, успокаивая, вселяя уверенность и надежду. Не все мертво даже в этой обители тьмы! Звучит приятная мелодия, и…

Это неестественно. Разум кричит, что это неправильно, что нет тут ничего живого, кроме отчаянной попытки отряда людей пробраться к средоточию тьмы, что все это иллюзия или колдовство, но этот крик тонет в мелодии, которая придает огням форму. Хочется шагнуть к ним, прикоснуться к ним, закружиться с ними в танце...

- Я так устал…

Шепчет Джон. Тяжесть доспехов, тяжесть поклажи, тяжесть оружия, тяжесть тела – все это продолжает давить, и кажется посторонним, ненужным, странным.

- Какие, к дьяволу, танц…

Внезапный рывок веревки бросает в воду, и только вонзив гвизарму перед собой, наемник удерживается на коленях, а не плюхается прямо в ледяную жижу лицом. Наваждение уходит, и на смену ему приходит жуткая картина храмовника, которого что-то тащит в болото. И Джона вместе с ним, несмотря на упор на копье. А с другой стороны веревка на мгновение натянулась, а потом ослабла, и никто больше к ней не привязан. Еще рывок, и Джон начинает падать вперед, так как Бедвера держит только он.

- С-с-скотина!

Орет Джон, но, поворачиваясь к молчаливому ублюдку, понимает, за считанные доли секунды, почему тот поступил именно так. Стальные объятия храмовника не дают Эвелинн, а вместе с ней и кинжалу, сгинуть в болоте. Выхватив из-за пояса кинжал, Джон перерубает веревку, и, когда сила, тянувшая его в глубины, исчезает, падает таки в воду. На мгновение. Ее холод окончательно приводит наемника в чувство, и он, крутя по сторонам головой, вскакивает, пытаясь понять, что происходит.

И, когда понимает, неловко бросается вслед за бредущей в болото Илль, которая, играя на свирели, уже прилично так отойти успела. Сбивает с ног, макает лицом в холодную воду. Ему помогло, может, и ей поможет. А если нет...

- Кинжал! Рассвет! Используй!

Эта идея пришла сама собой. Людям вообще свойственно полагаться на проверенные делом методы. А кинжал Рассвета был проверенным в деле оружием против Тьмы. Мысль о том, что собственное оружие верное оставил позади, а тварь, утащившая Бедевера, никуда не делась, потом уже пришла.

Вы не можете просматривать этот пост!

За свою долгую жизнь барон часто искушал судьбу. Как и многие иные военные аристократы, не поднявшиеся излишне высоко, он больше ценил уважение среди солдат, чем личную безопасность. Бедвер всегда был рад испытаниям, только с годами они приобрели более ясный смысл. Долг. Не перед какими-то людьми, не перед родом и раскидистым семейным древом, уходящим корнями в хорошо сдобренную кровью землю. Только перед Создателем и юнцом, указавший тропку к спасению своей жизнью.

Проклятая мошкара. Проклятая гнилая вода, предательские отблески которой навевают дурные воспоминания. Несколько раз левая нога оскальзывалась, и только шест удерживал рыцаря от позорного соскальзывания в грязь. Унылый пейзаж, и духота, медленно забирающая силы, рассеивающая внимание, и холод, медленно тянущий пальцы к сердцу. Чёртовы комары - кажется некоторые нашли уязвимые места, и успели немного хлебнуть крови брата-храмовника. Парочка за это точно поплатилась, но иные улетели, разнося вести пронзительным тонким пением о вкусе родовитой крови. После этого гнусь начала лезть особенно активно.

Правый бок привычно ноет. Напоминает о том что даже такой доблестный воин, как Ко'Драп смертен. Бирюзовые огоньки. Голоса..такие знакомые. Неужели это Гилберт? Старый друг, оруженосец.. Кажется мужчина слышит рога охоты? Неужели это голос сенешаля? Или это Ихтар призывает приложится к бурдюку с таким притягательным Борским? Какая разница, они рядом, надо лишь сделать шажок в сторону. Что-то настораживает воина, он крупно вздрагивает, встряхивается, словно старая гончая попавшая под дождь. Лязгает доспех. Но глаза храмовника по прежнему прикованы к вестникам мучительной гибели в зловонном болоте. Надо бы выпить...ладонь сама тянется к заветному меху, срывает его..

Создатель присмотрит за тобой.
Не по годам мудрый и до одновременно наивный взгляд карих глаз. Чудится? Удар оземь. Клацают зубы - кажется прикусил себе щёку, и поэтому такой знакомый привкус крови.. В себя Бедвер пришёл уже в воде.

- Пёсья кровь! - пробулькал Бедвер с глубины. Шест и бурдюк он выронил на тропе, но это не означает что он безоружен. Щупальца, как он мог быть настолько слеп?! Скорость с какой его тащило неведомое существо немного замедлилась - это натянулись верёвки, давая возможность выдернуть Фэнэс. Пивохлёб сверкнул в пляшущем свете факелов, отрицая саму возможность каких-то там бирюзовых дурманящих искр. Есть только он и чудовищно сильная тварь. К сожалению даже фонарь на доспехах потух. В темноте у монстра точно преимущество.

Куница ненадолго вынырнул..

- К оружию! - хриплый крик разнёсся по топям, подкрепляя словами очевидное. Вот щупальца вновь ускорились, но Бедвер уже со всей дури бьёт их. Своя кровь на языке, и окровавленный искажённый проблеск блеск жёлтых зубов. Фамильный гнев застилает глаза. Как всегда, кстати. Заставляет вкладывать в удары всю свою застарелую ненависть. Всё своё желание жить. Он не сдохнет вот так! Только не в болотных топях, по горло в вонючей жиже, сжимаемый кольцом неведомых щупалец!

Вторая ладонь нащупывает рукоять кинжала - если это существо захочет познакомится с ним поближе, ему будет что сказать ей напоследок. Сейчас Бедвер готов был даже рвать зубами поганую тварь - и плевать что монстр больше его в разы.

Куницам неведом страх. Бедвер в значительной мере перенял эту черту родового зверя. Только холодное осознание того, что из этой схватки ему не выбраться. Он задаст монстру такую трёпку, что тот запомнит до конца своих поганых дней вкус плоти Ко'Драп. Но эта неизбежность только придаёт остроту схватке. Надо сделать так, чтобы чародейки добрались до места! Тогда они спасут всех! Фенэс вгрызается в плоть, его сталь покрывает мерзкий тёмный ихор.

Свет! Вновь! Воссияет! Желание жить творит чудеса. Ноют от натуги мыщцы, удар мечом, страшный, яростный, насколько это возможно его нанести без опоры. вспарывает воду, подымая целую тучу брызг, и клинок вгрызается щупальце, чуть ниже доспеха.

- Погань! Я! Ещё! Жив! - злой, клокочущий рык. Где-то на краю мелькает мысль, последняя чёткая и сформированная до конца перед тем как разум Бедвера полностью тонет в схватке за жизнь.

Ещё жив. Но над могилой Бедвера не будет креста.

- Создатель. Присмотри за ними. - хриплый шёпот тонет в бороде рыцаря. Он вернул благословение. Как мог и умел.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Место, куда дополз в полубессознательном состоянии Джон, давало неплохой вид на разворачивавшиеся события. Даже несмотря на то, что попытка встать и куда-то панически сорваться с продырявленной ногой сказалась, и багровые круги перед глазами, дурнота и дымка на периферии зрения вернулись, он видел, что происходило. И не понимал.

Вот Янус, отойдя от вспышки света, бредет к дважды трупу герцога Эдерлинга, склоняется над ним и хорошо знакомыми Джону профессиональными движениями обыскивает на наличие чего-то ценного. Обычно наемнику это не показалось бы даже чем-то странным, но тут. Зачем? Он что, думает, будто в будущем ему понадобится та драгоценная цацка, которую он только что прикарманил? В любом из будущих?

Джон криво усмехнулся.

Вот Фелиция, кличка которой оказалась далеко не преуменьшением, а, скорее, даже наоборот, недооценкой ее боевых талантов, рефлекторно продолжает чистить от остатков кости и чего-то липкого кинжал, не без усилия выдернутый ею из черепа предводителя мертвого воинства. Лицо меняется на почти незаметное мгновение, и на нем проскальзывают другие, явно непривычные для этих черт эмоции. Но все возвращается на круги своя, и наемница садится к камню, чистить свой странный меч. Со словами, что Тьма испугается оружия, и не сунется сюда. Человек, у которого на глазах зарезали товарища, может либо бежать, либо мстить, либо замереть, парализованный страхом и неуверенностью. Но мыслила ли Тьма как человек? Что для нее воинство старого герцога? Они уже пытались оценить ее по каким-то человеческим понятиям, пытались и поплатились. Почти. Кинжал совершил чудо, но полагаться на чудо постоянно…

Джон криво усмехнулся. Еще раз. Шрам через лицо изогнулся и немного побагровел, слабее, чем обычно. Не было крови достаточно в теле.

Вот храмовник, искупанный в свете, что-то бормочет под нос себе. Лицо почти не различимо за забралом, но Джон готов поклясться, что с губ Ко’Драпа срывается молитва. Раздробленный наплечник поправив, Бедвер обращается к закончившему с мародерством Янусу, благодарит его за помощь. Чистит меч и произносит речь над павшим мертвецом, чуть было не отправившим его на тот свет. Затем таскает камни, сооружая подобие могильника и начинает что-то искать, мотая головой из стороны в сторону.

Ха. Срывается с губ Джона. Ха. Чуть слышное.

Целительница, Виссиль (Джон постоянно путал ее фамилию с фамилией другой магички, Виссанти) пытается встать с пола, на который упала, когда окатил ее свет. Что такого она увидела, что не смогла устоять на ногах? По лицу ее текут слезы, и рука сама поднимается, чтобы позвать ее ближе и сказать что-нибудь хорошее. Но другая чаровница, которая, наверное, лучше понимает и бабское, и колдовское, протягивает руку, помогает подняться. Бредет с лицом, которому пытается придать обычное выражение, будто горечь увиденного не оставила на нем соленые дорожки, а глаза не покраснели от плача, к де Труа.

Ха. Это зрелище не смешно, но наемник не находит в себе сил остановиться. Ха. Голос его становится чуть громче.

Командир. Его лицо не выдает эмоций. Он просто не может себе этого позволить сейчас, когда лишь его воля может направить столь разных людей. Но в глазах его, смотрящих на то, как исцеляют колдуньи раненных есть что-то. Что-то, с чем Джон, не раз смотревший смерти в лицо, не хотел бы встретиться на поле боя. Что ему показал свет? Неведомо. Но, наконец, он отрывает свой взор от процесса исцеления и начинает командовать. Разное воспитание, разные поля боя, разный опыт жизни… но, похоже, он пришел к тем же выводам, что и сам наемник. Мы не такие разные?

Ха. Ха. Ха. Мысль о том, что все они, и напыщенные аристократы, и хрупкие колдуньи, и циничные наемники сейчас друг от друга, по сути, ничем не отличаются, во всяком случае с точки зрения тьмы, внезапно кажется смешной. Звуки срываются с губ, а взгляд тем временем бредет дальше.

Проводница вправляет нос, в который воткнуты куски ткани. Она воротит глаза от остальных. Стыд за то, что оказалась недостаточно стойкой? Но что один человек перед мощью тьмы. Плечо соратника – вот единственное, что удерживает тебя от проклятия. Один на один с тьмой любой проиграет. Рано или поздно. Фелиция ей то же самое говорит. Что винить себя нельзя, и прошлого не изменишь. Кашу предлагает. А второй рейнджер, Георг, говорит, что его ведьмы соблазняли, а он их того, сжег.

Шутка вроде бы не смешная, но Джон смеется. Тихо. Нервно. Почти незаметно. Закрыв рот рукой окровавленной, зная, что странно это смотрится со стороны.

Сидящий где-то неподалеку у стены де Труа, клятый аристократ, после вспышки света сорвался. Из последних сил пальцем указал на Эвелин. "Ненавижу". "Ведьма". Обвинения и искренняя ненависть во взоре. Он начал подниматься, но не смог, и ноги под герцогом подломились, после чего де Труа застыл бы в не слишком благородной позе, если бы не молчаливый храмовник, рывком поднявший его на ноги, и не чародейка, начавшая вливать в него . Что такого ему показал свет, если он вместо слов благодарности выпалил в лицо чародейки разве что не самые черные проклятья?

Джон потянулся рукой к висевшему на спине арбалету, и, пересиливая боль, начал снимать его с перевязи, как вдруг осознал, что взвести его все равно сейчас не сможет. Ножной взвод. Как подгадал. Еще одна вспышка тихого смеха. Смеха над горькой иронией судьбы.

Эвелинн что-то говорит, но ее слова начинают уже тонуть в боли. Смех Джона переходит в хрип, и он начинает заваливаться вбок. Но чьи-то руки поддерживают его и он слабо улыбается. Если пришла пора умирать, то хорошо вот так, не одному… но ни смерть, ни забытье не приходят, вместо них льется свет и какие-то успокаивающие слова, разобрать которых наемник не может, но они вселяют надежду. И что-то Виссанти говорит про надежду, когда сознание возвращается. Как раз к словам Георга.

И тот опять говорит про ведьму.

Джон встает. С трудом пока, опираясь на гвизарму, как на посох. Ковыляет по направлению к Георгу, но, сделав несколько шагов, останавливается, чтобы отдышаться.

- Без этой "ведьмы" ты был бы мертв.

Поворачивает голову к парочке, состоящей из храмовника с аристократом.

- И ты был бы мертв.

Обводит собравшихся, живописную картину почище неких разбойничьих банд, взглядом. Слова сами рвутся с языка, пусть часть из них мешается с хрипом.

- И я был бы мертв. И все те, кто там, за нами, ради кого мы идем, были бы мертвы.

Взгляд его возвращается к рейнджеру.

- Башкой работай, когда тьма свет использовала? Это все…

Пальцем в сторону, где лежит придавленная камнями обвалившегося проема груда мертвецов. Мертвецов, некоторые из которых, даже будучи полураздавленными, продолжали ползти в попытке добраться до людей. Что там до людей. До волшебниц. Джона пробрала дрожь, когда он понял, только сейчас понял, что пройдя мимо их строя, они не били в спины людям, а шли убивать чародеек. Целенаправленно. Как будто в этот момент что-то в их головах отдавало осмысленные приказы.

- … На иллюзию ведьмовскую похоже? То, что из нас мертвяки сейчас кишки не тащат, тоже, наверное, морок!

Еще раз обвел глазами отряд. Тогда, стоя в строю и отбивая удары скелетов, он только и мог делать, что орать "Держать строй!" Сейчас, раз уж начал говорить, останавливаться смысла не было.

- Тьма, бля, радуется, смотря на нас. Последняя надежда света, и грыземся, как бандиты подворотные из-за добычи. Чудесному спасению в зубы смотрим. Неодобрительные взгляды бросаем. Мы одной стеной стоять должны, единым кулаком бить, единой башкой думать, а не за наживой гнаться, честью или смертью. Сдохнем тут – и похер всем будет, насколько благородно каждый Создателю душу отдал. Если вообще Создателю. Потому что никого "всех" не будет. Только тьма.

Эта речь, казалось, заняла все его силы. Он оперся на гвизарму, навалившись на древко всем своим весом. Сгорбившись почти. Сейчас особо заметно было, что Джон не молод. Совсем не молод.

- Мы сюда не умирать славно шли. А чтобы ради живых дойти.

С трудом выговорив последние слова, он сел на бревно-скамейку, чтобы дать телу отдохнуть. Затем криво усмехнулся еще раз. Потому что как минимум часть сказанного относилась и к нему.

Фелиция отложила свой меч, который надраивала после боя, подняла взгляд на подошедшую проводницу.

- Отпустило? - помедлила, всматриваясь пытливо в глаза девушки - и не нашла в них ни отблеска тьмы. - Вижу, отпустило. Вижу, винишь себя за это. - Наёмница вздохнула. - Это правильно. Вини. Знаю, не ждала и не желала ты, чтоб тебя одурманило. Не совершила ничего дурного. Но всё же виновата ты невольной виной. Если будешь чувствовать эту провинность - будешь крепче, сможешь дать отпор в другой раз. Будешь начеку. А казнить себя не надо. Всё обошлось, слава Создателю.

Храбрая протянула Илль её лук со стрелами.

- Забирай, неугомонная. Кашу-то сгубила или доесть ещё можно? - Улыбнулась Фелиция девчонке, чтобы строгость сгладить.

И не хотелось строжить её, а как иначе? Или тоской заедаться будет, что слабину дала, или в браваду может удариться - преодолела, дескать. А так, слово простое, может, даст ей опору. И с этой опорой дальше двинемся, деваться-то некуда.

    Легкий звон извлекаемого из ножен металла отзывается эхом в душе Эвелинн. Усталое отражение в клинке заставляет её на секунду задержать взгляд, застыть, отвлечься - это правда она? Вроде, и она: всё те же голубые глаза. Всё те же черты лица. И всё же, что-то неуловимо меняется. Что-то внутри неё. Словно песня меняет мотив.
    До этого она ни разу не встречалась с подобным. Лишь слышала полуправдивые истории. Она не держала в руках мощных артефактов, наделённых сознанием. Не видела подобной мощи. И всё-таки сейчас Виссанти была готова сделать всё, чтобы помочь остальным. Чародейка ещё не окончательно уверилась, что зов "Рассвета" что-то значит, но во власти Тьмы человек ищет любой лучик Света. Этим лучиком для неё и стал кинжал. Она не раз подмечала, что невольно быстро к нему привязалась, но связывала это с наивной потребностью во что-то верить. Сейчас же Эвелинн начинала понимать, что за поддержкой, которой одаривал кинжал, скрывается нечто большее, чем человеческое желание жить и верить в лучшее. Артефакт сам впитал в себя надежду и веру, тоску и скорбь, тепло и радость, чаяния и мечты тех, кто его создал. Последняя воля Корпуса, самое сокровенное желание тех, кто приложил к созданию этого предмета руку - всё это сейчас мощным потоком неслось сквозь разум волшебницы, наполняя смыслом, множеством смыслов, каждый миг её существования. Сутью. Чародейка наконец успокаивается: если она должна рискнуть, она рискнёт. И либо преуспеет, либо погибнет, сражаясь. Решение даётся нелегко, но ответственность, возложенная на неё остальными, заветное желание увидеть Солнце подпирают её сзади, а бушующее величие могущественного артефакта, что буквально плещет энергией перед ней завораживает. И, глубоко вздохнув, Виссанти нырнула в неё, растворившись в золотистых песчинках целиком, без остатка.
    "Так вот значит...это...Надежда? То, как она выглядит на самом деле?" - мелькает мысль в голове волшебницы, когда закружившийся водоворот из множества образов уносит её ввысь, к чему-то светлому и теплому. Эвелинн снова дома. Снова прячется под столом от матери, предвкушая радостный момент воссоединения. Девочка невольно опускает глаза и ахает от изумления: сквозь одежду, кожу, ясно светится яркий золотистый огонёк - такой же, что полыхает, переливается волнами снаружи. Трепыхается, отвечая на каждый всплеск бескрайнего Океана Света. Вот почему на собрании кинжал достался именно ей? Он почувствовал этот родной огонёк, ответил на немой зов внутри самой Виссанти? Светлая ощущает внезапный приступ эйфории - словно долгие годы она спала, и наконец проснулась. Проснулась - прочь от Теней! Вперёд, навстречу ярким лучам Солнца! Значит, она всё-таки ещё может светить. Значит, её пламя ещё не погасло.
    И даже когда видение исчезает, а Виссанти возвращается в реальность - уверенность Светлой остаётся. "Рассвет" напомнил ей о клятве, данной декаду назад. Она обещала стать для остальных светом - и она будет им. Она пожертвует всем, чтобы исполнить это обещание. Её больше не пугают мертвецы, скребущиеся за дверью, алчущие того, что она держит в руках. Нет ни страха, ни отвращения. Лишь скорбь и сострадание переполняют сердце Виссанти. Теперь она понимает: эти существа просто желают того, чего были лишены давным-давно. И наверное, они тоже заслуживают коснуться - хотя бы в последний раз, того, что так долго алкали.Кинжал в её руке расцветает золотистым цветком. Вспыхивает факелом. Сверкает солнечным лучом. С её языка срываются слова полузабытого языка.
    — И был Свет. И была Надежда. "Рассвет", пылай! — вскрикивает Эвелинн, вскидывая кинжал вверх, словно факел, высвобождая кипящую в нём силу.

Роберт никогда не сомневался в приказах Роберта, не станет этого делать и впредь. Но, прежде, чем отойти от недавно еще связанной проводницы, он наклонился к ней и пристально, угрожающе посмотрел сквозь прорези шлема. Расмуссен добр и великодушен - но он может ошибаться. А Тьма хитра и коварна, никогда не знаешь, какие новые фокусы она припасла для тебя. Быть может, семя зла, посаженное в это хрупкое девичье тело, спряталось от глаз, чтобы прорасти в момент, когда они будут уверены в собственной безопасности... Кто может погубить отряд быстрее и лучше, чем проводник, работающий на врага - особенно, если он сам не знает об этом?

И стоило лишь Безмолвному отойти от одной девушки - подала голос вторая, да так, что впору поседеть было. Ведьмовское исцеление походило на чудо - но совершенно точно не было им. Роберт практически видел, как ощущение власти над жизнью и смертью, иллюзорное приближение к всемогуществу Создателя через это оскверненное искусство туманило разум. Еще один обвал? Неужели она не слышала, как тряслись стены этого старого храма?! Еще один обрушенный свод с легкостью мог похоронить их всех под тяжестью древних камней.

И, взбешенный этой трижды проклятой беспечностью колдунов, о которой думал уже не раз, Роберт рывком подошел к ведьме и крепко схватил ее за ворот плаща, заставив смотреть на себя. После чего медленно покачал головой.

Затем, отпустив одежду чародейки так же резко, как и схватив до того, отвернулся и пошел исполнять приказ. Чувствуя стыд за то, что поддался гневу и влез на территорию принятия решений - в ответственность командора.

Но злоба грызла Роберта изнутри. Злоба от собственного бессилия уберечь этих людей от необдуманных, неосторожных, самонадеянных и смертельно опасных решений.

Камни с грохотом погребли под собой мертвецов и один свободный проход из церкви. Командир быстро осмотрел людей и отметил для себя, что все успели убраться из-под летящих обломков вовремя. А потом увидел кровь, стекающую по ноге сира де Труа и смятый наплечник.
- Осмотрите его! - отрывисто отдал команду волшебницам, махнув рукой на раненного. В том, что касается ран, даже сам Элиас обладал достаточным знанием, но сейчас лучше было предоставить место магии и надеяться, что им удастся поставить герцога на ноги. Раненый, с травмой ноги, он будет лишь мешать им в дальнейшем.

Как раз об этом храмовник принялся лихорадочно думать.
- Хватаем камни, быстро! Заваливаем дверь изнутри, балка и двери их надолго не сдержат! - решение было спешное, но им была необходима передышка хотя бы больше минуты. Усталость сковывала движения, очень скоро она проникнет в разум и люди начнут совершать ошибки.

Проводница пришла в себя. Села, запрокинула голову, слова молитвы были знакомы, а тон искреннен. Элиас осенил себя знамением Создателя, но всё равно должен был сделать то, что требовалось.
Меч в руке, суровый взгляд, латы все в грязи и костной муке. Храмовник встаёт на колено рядом с Илль и требовательно запрокидывает её голову, заглядывая девушке в глаза. Кровь на её лице, несколько синяков, нос распух и выглядит не на месте - сломан.
Он ищет следы Тьмы, следы одержимости, животные инстинкты и искажение. Тьму в серых глазах, что блестят в гаснущем свете сфер.
- Скажи мне, в чём твоя цель? Кому ты служишь? Какое имя тебе дали при посвящении Свету?

Вы не можете просматривать этот пост!

Латифьер поднимается и падает вниз, перерубая очередную оскаленную безразличную морду. Эта победа не приносит ни удовольствия, ни удовлетворения – в сражении со скелетами есть что-то неуловимо неправильное. Они не испытывают страха, не чувствуют боли – просто ломятся вперёд безликими истуканами, к одним им ведомой цели. Герцогу кажется, что отступи он в сторону – мертвецы пройдут мимо. Но он не отступает – плечом к плечу с Фелицией и Джоном кромсает скелетов одного за другим, преграждая дорогу. Разрубая рёбра, позвоночники и костяные запястья. Лежит в роскошных доспехах искромсанный и изломанный Эдерлинг, которого Орсо доводилось знавать когда-то при жизни. Все они будут там. Кто-то окажется позже, кто-то – значительно раньше.

По нагруднику де Труа вскольз проходит, оставляя царапину, чьё-то копьё. Несущий Свет настигает обидчика, в то время как из сплошной стены мертвецов выныривает, обрушиваясь на наплечник герцога, тяжёлая булава. Плечо взрывается болью, фамильный меч едва не выскальзывает из рук. Подгибается почти одновременно колено – Орсо смотрит вниз и видит скелета. Точнее то, что от него ещё остаётся – нижняя половина тела отсечена и потеряна, голова и грудная клетка упорно продолжают ползти вперёд на руках, остановившись лишь для того, чтобы вогнать под коленное сочленение доспеха герцога окровавленный ржавый кинжал. Череп и рёбра с хрустом ломаются под тяжёлым стальным сапогом де Труа, но ожидаемого удовлетворения возмездие не приносит. Ещё один мертвец буквально врезается в нагрудник герцога на полном ходу – Орсо оттесняют назад, сплошным потоком гнилых костей выносят из строя. Раздробленное плечо отказывается повиноваться – Латифьер беспомощно свисает, царапая пол.
Колено тоже отказывает – герцог тяжело и грузно падает на второе, оказавшись вдруг в одиночестве в окружении безликих оскаленных черепов. Те, впрочем, не обращают на поверженного аристократа внимания – бредут мимо, направляясь к мнущимся около костра чародейкам. Рассыпаясь один за другим от ударов молота Януса, врезающегося в спины шагающим мертвецам.

Герцога оттесняют назад, строй в очередной раз разрывается. Сразу несколько скелетов наваливаются на Джона – один из них, зацепившись тазом за крюк, давит своим весом гвизарму к земле. Враги напирают, один из них буквально повисает на наёмнике, неуклюже размахивая перед лицом мужчины обломком меча. Приходится выпустить древко, вступая в ближний бой с навалившейся нежитью. Одного удаётся перерубить мечом, второго – буквально обезглавить резким ударом защищённого железом локтя. Третий скелет наносит предательский удар копьём, пробивая насквозь ребра висящего на Джоне соратника – остриё, фантастически удачно проскальзывая между слоями брони, входит Джону в бедро, заставляя того выдохнуть и отступить ошарашенно в сторону. Не столько сама рана беспокоит наёмника – приходилось за долгую жизнь повидать и страшнее, сколько обильно украшавшая остриё гниль и ржавчина.

Бедвер сидит на полу, наблюдая за проходящей мимо молчаливой процессией. Он не сразу замечает свет, который проникает, распространяясь волнами, под доспехи. Сердце бешено колотится в груди, разгоняя кровь, плечо перестаёт пульсировать, боль отступает. Зуд под наплечником вызывает сильное желание почесаться, но храмовник терпит, чувствуя, как его наполняет взявшаяся невесть откуда энергия. Будто и не было герцога, будто и не было чудовищного, угрожавшего оставить его на всю жизнь калекой, удара. Смотрит назад – видит нити света, срывающиеся с пальцев застывшей и будто окаменевшей Виссиль.

Копья Эвелинн вонзаются в рёбра четверым сразу – те, даже пробитые насквозь, продолжают шагать, но энергетические дротики взрываются, высвобождая разрушительную энергию высшей магии. Фиолетовые шторма разгораются в пустых глазницах гнилых черепов – один за другим скелеты спотыкаются и падают на пол, где и остаются лежать, не подавая больше признаков жизни. Другие копья устремляются навстречу орде – проносятся над головами поверженных Бедвера и Орсо, мелькают в нескольких дюймах от лица неистово орудующего гвизармой наёмника. Они пронзают насквозь целые колонны скелетов, разряжаясь фиолетовой магической энергией в самом сердце наступающей армии. Другие заряды бьют прямо в стену святилища – люди отступают назад, избегая срывающихся и выбивающих облака пыли обломков. Фиолетовые вспышки прорезают вечную тьму, грохот, кажется, должен быть слышен за многие мили.

Вслед за оглушительным грохотом наступает прерываемая судорожным дыханием тревожная тишина.
В тишине с хрустом разлетаются под ударами людей на части немногочисленные прорвавшиеся сквозь цепочку скелеты. Ещё несколько секунд – и всё затихает. Защитники обмениваются тревожными взглядами, одинокая костяная кисть скребёт пальцами по каменному полу святилища.
Затишье, впрочем, очень скоро заканчивается – на главную дверь церкви обрушиваются новые и новые удары невидимых топоров – сквозь проломы и щели виднеются с любопытством заглядывающие внутрь белесые черепа. Мертвецы полны решимости во что бы то ни стало завершить начатое, но, по всей видимости, заклинание Эвелинн дарит живым долгожданную передышку.

Как тяжко-то.

И несть им конца, поди ж ты, откуда их столько набежало. Рубишь-рубишь, крошишь-крошишь, сыпятся-трещат мертвые кости, источая гниль. А всё лезут и лезут новые. Хоть и тупые, нет у них живой хитрости и изворотливости, а все ж лезут. Не уменьем, так числом задавят. Вон, трое ли четверо уже прорвались сквозь заслон.

Ээхххх, как же так-то! Храбрая сцепила зубы, не позволяя себе отвлечься на прорвавшихся. Душа рвалась на части. Тянуло зачистить этих шустряков. Но нет, неправильно это. Знала - если даст слабину, тут же в этом месте вместо четверых два десятка окажется. Молилась про себя, чтоб магессы или Георг сверху хоть кого-то завалили.

Ну, когда же вы закончитесь, беспокойные кости? Что вам не лежится в земле? Противно, поди, после смерти тащиться, греметь, позориться тут.

- Нна! Нна! И тебе пора на покой! Всем на покой, кому сказала! Кладбище по вам плачет, а вы тут шляетесь. Вон, ваш-то главный уже откинул копыта. Давай-давай, рассыпься.

И как-то оно здорово пошло, надо сказать. Плечо чувствовало поддержку. Вот Джон своей крючковатой гвизардой трощит тварей на мелкие осколки. Вот светлость возвращается, сразив знаменосца. Храмовники сияют светом веры. Прорвёмся!

Фамильный меч сокрушил мертвеца, и Бедвер довольно ухмыльнулся. Он жил битвой. В конце-концов мёртвые солдаты после того как перерубить им хребет падали точно так же как живые. - Ещё! Или вы забыли как Я стоял на Серой Горе?! - барон был в своей стихии. Мёртвые, живые, главное одно - враг здесь, и он может его убить.

- Только для битвы я был рождён! Вам не сокрушить Крепкошеего! Я первым взошёл на стену замка Крайт! Растеряли свою выучку?! Ну так и лежите в земле! Я обещал своим братьям славный бой, а не суповой набор в доспехах! - Старый Ко'Драп продолжал кричать, распаляясь ещё больше, бравируя и подбадривая солдат. Жажда крови уже понемногу туманила рассудок храмовника. Тьма отступит перед его яростью - или он просто втопчет своих противников в прах.

Внезапная буря, завывающая за стенами церквушки заставила мужчину вспомнить. Почти два десятка лет назад, когда он уже был рыцарем, а отец был ещё жив, в одну зимний день, он участвовал в поединке, во славу Эдерлингов. В тот день его меч принёс славу и победу, но противник ранил его в бедро. Уже существенно позднее, рыцарь из-за той раны начал прихрамывать.

И вот теперь, навстречу, из круговерти снежинок ему шагает старый сюзерен. При жизни Эрих отличался завидной статью, и смерть не убавила от его роста ни сантиметра. Грозный соперник достался старому рубаке, и два осколка прошлого готовились сойтись в битве. Честь или людская спесь двигала рыцарем, когда он сам сделал шаг навстречу врагу!

- Да! Наконец-то достойный соперник! - Старая куница была ощутимо ниже Его Светлости, однако Ко'Драп слишком часто бился, чтобы подобная мелочь хоть как-то его смущала, тем более, что с возрастом плечи рыцаря становились только крепче и шире.

Щит встретил булаву высокопоставленной особы. Удар был страшен, однако храмовник устоял, даже не пошатнувшись. Всего лишь маленькая хитрость со щитом, подставить под правильным углом.. Опыт сотен схваток сейчас жил в храмовнике, каждое его движение было выверенным и точным. А теперь пришло время оттеснить своего соперника. Далеко не все столь крепки, как он.

- Эрих! С тех пор как пал последний из Эдерлингов, я поднял стяг Ко'Драп над Гартуном! - Шаг вперёд, и толчок щитом. Отвлекающий манёвр, всего лишь для того чтобы герцог потерял на мгновение из виду меч. - Это мой род нынче защищает остатки герцогства! - Приняв ответный тычок булавой на щит, рыцарь заученным движением отбросил булаву в сторону. Мёртвый герцог против живого барона.

- Тьма падёт перед слугами Создателя! - наконец-то очередь дворянина наносить удар, и куница ударил, сверху вниз, вкладывая в удар все те силы, что у него имелись. Ударил со стороны руки с булавой, надеясь её повредить. Нападение определённо удалось. Фэнэс довольно проскрежетал о латы герцога, заставив его пошатнутся, и нанеся, как надеялся храмовник, нанеся серьёзную рану.

- Ты мой, Эрих! - барон ощерился, внимательно следя за мёртвой светлостью, и готовясь отразить новый натиск. Битва ещё не окончена, и ему совсем не хотелось пропустить удар булавы по бацинету. Даже для такой живучей сволочи, как Ко'Драп это вполне может оказаться фатальной ошибкой.

Молот Януса врезается в грудь мертвеца, продавливая и сминая нагрудник. Кости под бронёй не выдерживают встряски и крошатся – рука, поднимавшая секиру, отделяется от тела прямо во время замаха. Скелет заваливается назад, обрушивается на землю беспомощной грудой костей и металла. Бесстрастно переступая тело павшего собрата, вперёд выходят другие. Ещё один удачный удар молота сверху сминает безоружного мертвеца – переломившаяся в позвоночнике тварь продолжает ползти, вцепившись с сапог Толстяка костлявыми лапами.

Гвизарма Джона, в отличии от молота, не демонстрирует в этой ситуации потрясающей эффективности – ему удаётся сдерживать их, отталкивать, местами пробивать гнилые кости насквозь – но мертвецы продолжают идти, не обращая внимания на бреши и раны. Они не чувствуют боли, не ведают страха – и наёмнику невольно становится не по себе при мысли, что произойдёте, если один из них всё же до него доберётся.

Меч Элиаса взлетает и опускается – непоколебимый храмовник рассекает сокрушительными диагональными ударами кости, пронзает насквозь мертвецом мощнейшими выпадами – те, впрочем, не обращают внимания, с мрачной целеустремлённостью лишь сильнее насаживаясь на смертоносное лезвие. Одного особенно настырного, приходится оттолкнуть щитом – резкий толчок ломает грудную клетку несчастного, моментально превращая того в бесполезную груду костей на земле.

Кости трещат под ногами наступающей армии. Нежить остаётся совершенно безразлична к крикам, нравоучениям и угрозам Бедвера.
Полоса ослепительно-яркого светового барьера вспыхивает за спинами авангарда наступающих мертвецов – внушительная тёмная фигура кровавого герцога лишь отчётливее выделяется на фоне сияния. Проходя сквозь барьер, в поле зрения защитников появляются всё новые и новые твари – надежда стремительно тает при виде потрясающего воображение количества наступающих.

Бедвер, продолжая провоцировать герцога, срубает подобравшегося к нему низкорослого мертвеца. Может показаться, что мёртвый Эдерлинг никак не реагирует на слова своего вассала из прошлого – наблюдает за штурмом с видом чрезвычайно уверенного в своей тактике полководца.
Кровавое забрало, не отрываясь, смотрит на злосчастный пролом. Герцог не двигается, но Бедвер вдруг чувствует – что-то меняется. Он почти уверен, что существо в недрах стального шлема взирает теперь с презрительной ненавистью именно на него.

Будто прочитав мысли Бедвера, Эдерлинг приходит в движение. Он перемещается несколько быстрее и сноровистее своих подчинённых, его необычного цвета броня выглядит почти что неповреждённой. Герцог, обломанные крылья шлема которого возвышаются над головами солдат, пробивается к пролому, расталкивая плечами и сбивая с ног подчинённых.

Последнее слово магической формулы срывается с губ Деборы – заклинание, отгремев, замолкает. Девушка на мгновение закрывает глаза, направляя энергию в полумрак по ту сторону обороняемого пролома. Она чувствует, как чистая магия закручивается в ледяные снежные вихри, как десятки тысяч снежинок, повинуясь её воле, материализуются в воздухе.

По ту сторону пролома бушует вьюга – из сплошной пелены завывающего ветра и кружащихся в безумном неистовом хороводе снежинок, выныривают, один за другим, заснеженные, посиневшие и покрывшиеся инеем монстры. Замысловатые морозные узоры проступают на их ржавых доспехах, кромки зазубренных лезвий побелели от холода, но, по всей видимости, метель не дезориентирует их, не замедляет и не наносит им никакого вреда.

Облака пара вырываются при дыхании изо ртов разгорячённых схваткой наёмников – на каждого из них наваливается с каждой секундой всё больше молчаливых скелетов.
Фамильный меч Бедвера перерубает пополам ещё одного мертвеца – храмовник отмечает, что пока, несмотря ни на что, удаётся их сдерживать. Ко’Драп поднимает голову, вглядываясь в кружащийся в нескольких шагах от него сплошной калейдоскоп из снега и льда.
И видит в белесой дымке могучий багровый силуэт в латном доспехе.
Эдерлинг надвигается на Бедвера, шипастая булава грозно поднимается вверх.
Щит с символом Создателя решительно взмывает навстречу.

Тьма. Джон сделал выпад, атакуя пока еще невидимого для Деборы врага. В плотном ряду воинов, прикрывающих чародеек, на единственное мгновение появилась брешь, и в ярком, словно солнечном свете Дебби наконец увидела ИХ. Страх, уже мурашками поднимавшийся вдоль позвоночника, вытесняла мысль: “Неужели в своем видении я была вот этим?!” Дебби очень живо представила себя в виде одного из таких скелетов с иссохшим костяком и странно-зрячими провалами глазниц. Бестолковый прорицающий скелет!

Первые магические потоки заклинаний заполнили пространство вокруг Дебби. Эвелинн неплохо справилась с атакующим заклятием, которое самой Деборе никогда не давалось, хоть и было по ее специальности, Виссиль уже занялась барьером. Только сама Дебби все еще завороженно глядела в то место, которое вновь занял Джон. “Мужество - это презрение страха.” – словно мантру, повторила она слова Грегора Орландского.

Встрепенулась и, досадуя на собственную нерасторопность, последовала примеру коллег по Корпусу. Опустившись на колено и коснувшись пальцами шершавой каменной плиты. Так она могла видеть хотя бы ноги мертвецов, едва скрепленные ссохшимися сухожилиями и лишь поэтому не позволяющие им передвигаться также резво, как и при жизни. Для заклятия, которое она собиралась сотворить, Деборе необходимо было знать, где находится противник. Последнее, что ей хотелось сделать сейчас – это навредить своим.

По залу разнесся нарастающий и набирающий силу речитатив, слова чародейки, срываясь с губ облачками пара, мгновенно оседали изморозью. Вспыхнули серые глаза. За стенами храма загудел, отвечая на призыв ветер. Вокруг Деборы закружились потоки ледяного воздуха, причудливо переплелись в едином вихре, который, повинуясь движению ее руки, ринулся вперед, разметав полы одежд бойцов, стоявших перед ней. Пока еще безобидный, он направился в толпу оживленных неизвестной силой покойников, столпившихся за проломом, стремительно набирая силу.

Чуяло, чуяло сердце, что скрип снаружи - только отвлеченье внимания. Основная беда придет с другой стороны. Потому и периметр пасла глазами, как велено. Вверх тревожно взглядывала. Ждала. И дождалась. Старый рейнджер встретил тьму. Фелиция сразу поняла это - по его возгласу короткому, в котором прозвучало всё. Тревога, опасность, сражение, призыв.

Наемница сорвалась с места, лишь только прозвучал приказ мессира. Помчалась наверх поскорее. Ждала полчищ тварей, что из тьмы лезут. Бездны голодных глаз, зияющих в разбитых витражах церкви ждала. А беда оказалась другой. Подлой.

Проклятье проклятущее, это как же! Проводница неугомонная захвачена! Уж кто-кто, а Фелиция навидалась таких затянутых густым мраком глаз. Так мать смотрела, когда её... И сестра. И вновь всколыхнулась боль. Обида кровная за свою семью, за деревню разрушенную. А ещё знала Фелиция, что тьма не сразу насовсем забирает. Сколько раз она мать пыталась вернуть - и кажется, вот она, вот. Родная. Глаза ясные, улыбка прежняя. Тесто заводит. А потом КЛАЦ! - и скрежещет зубами, вот как Илль сейчас. Эх, может, если б были в родной деревне маги - то смогли бы вернуть назад мать. И сестру.

А ведь у нас-то маги есть. Целительница Виссиль. Она как раз давеча и говорила про это, что лечить будет. Светлячок. Неужто не справятся? Должны. А уж Фелиция подсобит, как сможет. Рука набита, и силой всевышний не обидел. Обычное дело.

- Найдем, найдем веревку, как не найти. Ну тихо, тихо, хорошая девочка. Хорошая. - Голос ласковый, баюкающий, отвлекающий. А сама, значит, тихонько сбоку подобралась, момент улучила и аккуратно так, с коротким замахом, проводницу в челюсть приложила.

-Знаю, простишь, милая. Зато, может, в себя придешь. - Мать поначалу вырубать страшнее было. Не могла заставить себя руку на неё поднять. Потом как-то свыклась. Зато после этого мама вроде как в себя приходила на какое-то время. Может, и Илль очухается.

В итоге они увидели не одного заблудившегося мертвеца, а целый отряд давно погибших воинов. Было бы хорошо, если бы славные воины, когда-то отдавшие свою жизнь, чтобы люди смогли сбежать из поглощённого мглой места, оставались лежать. Но этого не случилось.
От взгляда храмовника не укрылось то, что скелеты не рискуют шагнуть дальше, перешагнуть край освещённого круга. Что это значит? Магический свет им вредит? Они блефуют, подрывая мораль живых? Собираются с силами перед бросоком? Много вопросов, в то время как на верхнем этаже продолжается возня.
- Нет, - роняет тяжелое слово Элиас в ответ Янусу Толстяку. - Нам некуда отступать, все ходы внизу, кроме этого, заблокированы. Если они полезут мы сможем сдержаться. И мысль правильная, - командир кивнул и коротко повернулся в сторону колдуний.
- Свет сюда! Прямо в проём! -

Если бы второй этаж не служил стратегической позицией, чей козырь - незаметность, её шар был бы уже там. Но, увы...
Всегда одни и те же "если" терзают беспокойный дух. Если Тьма чует их... Если бы они знали наверняка... Если бы только масштабная армия заглушила это чутье, как громогласный удар похищает слух. Ослепила солнцами их душ... Если, если...
Виссиль, тяжело вздохнув, оглянулась на стоящих поблизости.

Упоминание о покойнике заставило кровь похолодеть в жилах. Что это? Почему? Как? Сознание лихорадочно пыталось вспомнить хоть что-то полезное. Тщетно. Редкие практики еще более редких колдунов. Что им сейчас способно дать такое знание? Лишь осторожное предположение обжившегося во Тьме и приспособившегося некроманта? Чьи мотивы им не объять, в чьи помыслы не проникнуть. Тьма же изменчива. Даже если прежде ничем подобным не потчевала.
Зловещее предсказание Деборы душило непроницаемой мглой.
Крик сверху лишь усугубил и без того безрадостное положение. Что же стрялось? Почему никто не скажет? Какая помощь нужна? Очевидно, что чародеям без острой нужды не стоит покидать вверенное место. Возможно, ушедшие наверх справляются сами?
- Что там? - раздался беспокойный оклик.
Мучимая напряженным выжиданием, Виссиль бросала тревожные взгляды наверх в чернильную тьму пролома, затем неизменно возвращая их к командиру, пытаясь за спинами воинов разглядеть хоть что-то.
Слова Джона заставили поежиться. Что??? Они?! Они??? Кто они? Еще покойники? Или другие враги? Много?
Ну почему, почему так жестоко?! Хоть крупицу ясности, хоть глоточек сведений!
Чародейка и не заметила, как судорожно напряжены ладони. Растянутая в безвременье боевая готовность... Колышущаяся в пространстве энергия не выпущенных чар...
Бледное каменное лицо женщины ожило и она кивнула наемнику.
Свет пришел в движение, прорисовывая новые узоры на стенах. Шарик осторожно устремился в сторону оберегающих пролом мужчин. Виссиль рассудила, что торопиться не стоит и вела его медленно. Дабы в случае нехорошей реакции топчущихся снаружи, прекратить и вернуть назад прежде, чем что-либо усугубится.

Сверху что-то стряслось, но вроде звуков полноценного боя слышно не было. На какое-то жуткое мгновение Джон думал, что все полегли за считанные секунды, и что тьма не повелась на отвлекающий манёвр Герцога, а точно, будто мизинцем букашку, сейчас из всех и раздавит. Но затем раздался голос Баума, и от сердца отлегло так, что выдохнул наёмник шумно и с облегчением. Под конец, мертвяки были прямой угрозой, и, хоть и двигались колдовским манером, навряд ли были особо крепкими. Хотя испытывать это не хотелось. Один из них, особо наглый, остановился чуть-чуть за гранью досягаемости гвизармы Джона, буквально один-два шага вперёд и тычок, оружие вперёд выбрасывающий. И пялился своими мертвыми глазищами. Ну или как глазищами, проемами.

Надо сказать, наемника так и подмывало сделать этот шаг вперёд и удар последующий. Но чертово воображение рисовало картину, в которой после этого вся эта армия нежити с невозможной для сухих костяков или подгнившей ломанется вперёд, как будто падет барьер. Страшно было. Не готов оказался он на себя такое решение брать.

- Че пыришься?

Сковозь зубы процедил Джон, обращаясь к авангардному скелету. После чего мотнул плечом и чуть повернул голову.

- Чародейки, а можете подвинуть свои шары? Кажется, они их опасаются, не обычного пламени-света.

Глазам Орсо открылась настолько неожиданная картина, что он замер столбом, не веря глазам. Девушка-следопыт, та самая Звездочка Илль, отчаянно отбивалась от навалившегося на нее косматого, седого егеря Георга. Подобное скотство не укладывалось в голове. Орсо прищурился, чувствуя как закипает в груди гнев, шагнул вперед...
- Веревка есть? Ей тьма в мозги залезла.. - проворчал обернувшись через плечо Георг. И тут герцог разглядел, в чем на самом деле была причина столь странного поведения старого рейнджера. Глаза Илль плотно стянула тьма, точно такая же непостижимая, неодолимая, как и та, что плескалась снаружи убежища. Лицо ее искривилось, она извивалась всем телом, как угорь, и яростно била пятками в доски настила.
Орсо подбежал и навалился на ноги рычащей девушки, прижимая их к полу.

- Держи ей руки, я за ноги подержу!.. Веревка?... Проклятье, нету! Фелиция, у тебя есть? Скорей!..

Надо же! Проводник-то - дочка той самой дамы, за внимание которой сэр Бедвер бился с тем столичным родовитым хлыщом. Чудны дела твои, Создатель! Дважды копья разлетались в труху - а на третий сэра Бедвера, тогда ещё и отважного рыцаря выбили-таки из седла. Тот дворянин, сейчас уже не вспомнить как его звали, но точно из этих Ваас Фон Гульденов держался к седле так крепко, что словно бы гвоздями себя к седлу прибил. Воспоминания о былой славе согрели сердце храмовника, и он уже собрался рассказать девушке о славном прошлом её отца - ещё бы, опрокинул не кого-нибудь, а одного из бешеных куниц!

Но ничего рассказать не получилось. Боевая тревога объявленная командиром. Сам бы барон сделал бы немного по другому, но критиковать возницу, сидя на телеге сзади каждый может. В конце-концов его действия были планомерны. Сквозь забрало бацинета, барон ждал. Ожидание неведомой голодной угрозы разжигало аппетит - но не тот, что в желудке. Подгоревшей галеты хватит на некоторое время.

- Да, Храбрая, Фэнэс, он такой. - Латная перчатка только крепче сжала рукоять меча. А Бедвер будто бы случайно взглянул на крестьянку, отметив весьма странные метательные ножи. Кости? Видимо, в эти тёмные времена не один он одержим суевериями. - Когда-то этот меч принадлежал моему отцу, сэру Ульфриду Ко'Драп.. Я расскажу сегодня у костра тебе историю, как он сражался и пал. Однако, с тех пор его часть навсегда осталась в нём. - С такими словами мужчина и отбыл на свой пост.

Храмовник жаждал битвы. Или хотя бы поединка! Это было в какой-то степени эгоистично, и недостойно брата из добрых паломников, но привычка к крови делала своё дело. Предвкушение скорой схватки не оставляло мужчину, даже когда стало ясно, что враг не придёт прямо сейчас. Всё равно близко. Кружит. Рядом. И, он, Бедвер Крепкошеий, дождётся его, и сломает!

Стоя у ворот, рыцарь с беспокойством прислушивался. Один из рейнджеров, что наверху, кричал о помощи. Нет, он не может себе позволить отступить со фланга чтобы проверить - ворота слишком велики, если враг пройдёт сквозь них, то воспользоватся преимуществом стен не получится! Однако храмовник может приглядеть и за воротами, и за завалом.

- Давайте, создания тьмы! Я уже больше суток не пускал вам ваш гнилой ихор! Подойдите ко мне ближе, мне не с руки за вами бегать! - рычал себе под нос рыцарь, сжимая щит и меч. Он переступал на месте в нетерпении, словно голодная дрессированная псина у миски, которая ждёт позволения хозяина набросится на еду.

После первого часа Янус опять загрустил. Возможно, вместе с командиром - тому тоже должно было быть фигово стоять и тупить целый час на страже. Впрочем, еду и воду он принес, и Янус с благодарностью принял и то, и другое. Приятный перерыв в напряжении, но потом - снова, все стоят, смотрят и... ничего. В таких ситуациях самое противное это мыслишка, что если сейчас успокоиться и расслабиться, то сразу что-нибудь накинется. Просто потому, что чуть-чуть не дождались.

Во втором часу Янус уже стоял не с молотом в руках, а опираясь на молот. В этом плане оружие было удобным. Полноценной подпорки из него не выходило, конечно, но поддерживать себя в вертикально положении помогало. В таком положении он и услышал новые звуки. Источник которых вскоре появился. Присмотревшись и нахмурив лоб, Янус удивленно прокомментировал:
- Это покойник! Какого это вообще... - сообщил он громким шепотом. Удивление его было понятно, это было немного не то, что он ожидал увидеть. - Это что, предсказанная атака? Давайте я ему голову проломлю, и отдохнем тогда? А маги пусть разбираются.
Янус не знал, откуда мертвец взялся и как он таким стал, но он двигался медленно, и хотелось просто добить его, чтобы он не бряцал и не нервировал. И проломить голову, конечно же, чтобы покойник точно упокоился.

    Эвелинн всю дорогу старалась не отсвечивать. Только изредка выглядывал белоснежный капюшон из-за плеч, да любопытный взгляд скользил то по одному из участников экспедиции, то по другому. Виссанти робела, но крепилась: когда сосем уж накрывало, она запускала руку под плащ и украдкой разглядывала "Рассвет", касаясь его рукояти. Это успокаивало, придавало сил. Чародейка, наверное, была самой физически слабой из отряда, так что, когда из непроглядного мрака появились лоттервильские стены, Светлая даже с облегчением вздохнула - хотя казалось, в нынешнем мире покою места уже не будет. Ноги ужасно болели - она не привыкла столько ходить. Хотелось есть, пить и спать. И гнетущая тревога, которая только нарастала, вслед за клубящимся мраком. Создатель, укрепи...Последние слова чуть не сорвались с губ Эвелинн и она испуганно оглянулась на своих соратников: не услышали? В Корпусе веру в бога порицали, а Виссанти очень не хотелось ссориться со своими коллегами. Она не знала, как они к этому отнесутся – хотя теперь-то уж они были сами по себе. Да и знакомые лица. Поджав губы, поправила прядь светлых волос, налезшую на лоб.
    Выглянула из-за плеча Деборы ещё раз - и живо юркнула обратно, наткнувшись взглядом на суровое лицо Георга, которого уже про себя окрестила "дедушкой". Мудрые его глаза вызывали у неё непроизвольное желание попросить рассказать какую-нибудь сказку. Правда, Эвелинн подозревала, что сказки будут мрачные и с грустным концом. Следующая вылазка любопытства закончилась удачнее: трое храмовников. Один всё прятал своё лицо под топхельмом, но выглядел внушительно. Второй - кажется, его звали Бедивьер...или Бедвер, Эвелинн плохо расслышала - выглядел прямо как настоящий рыцарь. Суровый, статный. Виссанти любила читать про их приключения. И, наконец, Элиас - его имя девушка легко запомнила, потому что начиналось так же, как её собственное. Кажется, он проигрывал в статности второму храмовнику, но в его лице чародейке виделось что-то...одухотворённое, светлое. Что-то, что напоминало ей собственную веру. Сообразив, что она уже достаточно долго рассматривает храмовников, девушка одёрнула себя и снова скрылась позади Деборы. С соратницами ей повезло, конечно: Дебби - весёлая и приветливая, Эвелинн её любит, как старшую сестру. Виссиль - строгая, к ней Виссанти относится скорее, как к наставнице. Но тоже очень-очень уважает. Хоть и строгая, Аллакрейн по-настоящему добра и в беде не оставит.
    Набравшись духу и накопив любопытства, чародейка выглядывает ещё раз. И цепенеет. Взгляд встречается с тяжёлым взором Орсо де Труа. В его глазах, казалось, гаснет любой свет - они словно сами источник мрака, клубящегося вокруг. Вселенскую печаль - не больше, не меньше, чувствует Эвелинн. Холодом обдаёт, кажется, вот-вот он взглядом погасит свечу девушки, и, по-настоящему струсив, она вновь прячется за своими соратницами, до самого привала не поднимая уже взгляд.
    Но добравшись до церкви, Эвелинн всё-таки не выдерживает, когда видит разрушенный алтарь. Присев рядом с осколками, Светлая почти любовно погладила камешек, грустно вздохнув. Интересно, кто это сделал? Твари из Завесы, не ведающие света? Люди, что его утратили? Чародейка надеется, что не последние...если же всё-таки так, то пусть Создатель будет к ним милосерден. Оглянувшись по сторонам, светловолосая поднимается с колен и робко предлагает:
    — Может, стоит развести костёр? Я могу помочь! — сама она отошла к одному из матрасов, и опустилась – хотя вернее сказать, сползла по стене, на него. Выдохнула, и рукой крепко вцепилась в «Рассвет» вновь, чтобы поддержать теплившуюся в ней надежду. Все эти годы она ярко горела в ней – почти пылала. И вот странно, теперь, когда в масштабах прожитого, до цели осталось всего ничего, вера вдруг начала угасать.

— Тише будь! — зашипел Георг на молоденькую дуру, что зазвенела голоском. — Твари слышат! Всю округу сюда созовёшь! Всех касается.

Зла не было — люди-то к Границе непривычные, но почуял рейнджер, что стоит предупредить, а то беды не избежать. Усталости он не чувствовал, давно позабыв, каково это — быть отдохнувшим. К Илль подошёл, присел рядом на корточки, на плечо ей ладонь положил. Зашептал:
— Не ссы, доча, всё нормально, дошли. Справилась ты, довела. Поспи теперь — я посторожу.

Заозирался по сторонам уверенный, что церкви без колокольни быть не может и где-то тут должна быть лестница наверх.

- Привал?! – неожиданно звонкий голос прорезал густой застоявшийся воздух и эхом пронесся по залу, отражаясь от каменных стен.

Дебби смущенно прикрыла рот ладонью и бросила виноватый взгляд на спутников. Ей казалось, что стоит зазвучать под мертвыми сводами человеческой речи и разрушить гнетущую тишину - тьма хоть на мгновение отступит.

Еще одна остановка? Дебору подгоняло нетерпение. Ведь нужно как можно скорее добраться до цели! Каждый час промедления может стоить жизни сотням бойцов, которые вместе с ними нырнули в беспроглядный мрак. Весь этот невероятно долгий день Дебби казалось, что отряд двигается слишком медленно, вязнет в липкой тьме, окружающей со всех сторон. Но сил почти не осталось, а мысль об отдыхе и горячей пище была столь соблазнительна…

Внимание Дебби привлекли слова проводницы, и отступившее было беспокойство вернулось. Что делать, если экспедиция заплутает, потеряет дорогу? Девушка отогнала пессимистичные предположения. Конечно же они справятся! Просто не могут потерпеть неудачу! Это все следствия усталости, стоит только отдохнуть и набраться сил, как все сразу наладится. Просто впредь стоит быть еще осторожнее.

И нужно посмотреть… Не сейчас, чуть позже. Может быть дар подскажет, чего стоит ждать. От чего беречься.

Мир не будет прежним. Наверное, это понимал каждый из тех, кто шагал сквозь темноту по заброшенной, безлюдной деревне, которая, лишенная света солнца уже многие циклы, казалась жутковатой поделкой на дне запертого сундука. Но почему-то именно сейчас Роберт подумал об этом так ясно, как никогда прежде. Быть может, тому виной была церковь, разрушенная, покинутая, потерявшая всякую святость? Эти стены не хранили молитв и надежд, в алтаре не осталось ни капли людской веры - теперь это было просто здание из камня, пригодное для более-менее безопасной стоянки...

Вот так происходило и со всем остальным. Землями. Деревнями. Городами. Зданиями. Людьми. Тьма овладела этим миром, отравила его злобой, безумием... страхом. Безмолвный смотрел на тех, кто шел рядом, на встревоженные, напряженные лица.

Рейнджеры? Что их проводница Звездочка, что старик Глаз - добровольные изгнанники из мира людей, променявшие цивилизацию и общество себе подобных на дикие леса и чудовищных тварей. Да, Роберт и сам не раз отправлялся в походы - но всегда возвращался к людям. Эти же словно убегали от себе подобных... Если живешь среди зверей и теней - рано или поздно сам станешь на них похожим.

Наемники. Здесь не было никаких вопросов. Толстяк, Храбрая, Джон (воин был уверен, что это не настоящее имя, а такая же кличка) - всего лишь мечи, продававшие себя за звонкую монету. Во многом они были даже хуже шлюх: последние хотя бы дарили своим жертвам не только боль вместе с болезнями Венеры, но еще и наслаждение. Эти же просто торговали страданием и смертью.

Герцог. Затихающее эхо былого величия, отголосок силы и власти, некогда окружавших аристократов. Сейчас же благородные - что дом разделенный, грызутся за земли, влияние, жалкие крохи некогда огромных богатств. И пусть Орсо де Труа все еще окружен аурой возвышенности над мирской толпой, он - что старый пирс, подбитый прибоем, из последних сил держащийся на подточенных волнами и жуками подмостках.

Чародеи! Или, точнее, три ведьмы, к которым Роберт не испытывал ни капли доверия. Церковь осуждала женщин, как носительниц первородного греха, волшбу - как противную воле Создателя магию. И, пусть прямо об этом не говорилось, но Безмолвный, как и многие другие, считал, что Тьму призвали именно они - чародеи. Нет среди людей других, столь же могущественных, сколь и взбалмошных, себялюбивых.... небрежных. Опасно, необычайно опасно небрежных!

Братья Бедвер и Элиас - вот, с кого стоило бы брать пример этим потерянным душам! Но, разумеется, они даже не станут смотреть, разве что фыркнут презрительно на образ храмовника. А ведь именно Орден с его законами, именно Церковь с ее догматами дают братьям ту силу, что могла бы оградить мир от тьмы - или хотя бы не дать погаснуть в ней свету сердец. Когда вокруг царят ужас и злоба, лишь строгие и жесткие догмы могут уберечь тебя от гниения изнутри. Порядок. Честь. Долг. Три столпа, на которых зиждется непоколебимая сила.

Никакой опасной философии. Никаких развлечений. Трусость, предательство, гордыня, неподчинение, эгоизм - строжайше запрещены. Служение идеалам, более высоким, чем комфорт - вот, что придает жизни смысл, а характеру - непоколебимую твердость в том, что, отдавливая очередному выродку яйца кованым сапогом, ты делаешь это во имя великой и благой цели. Вот почему, каждый раз сражаясь более яростно, чем эти сучьи твари, Роберт знал, что путь его - праведный. Вот почему ему хватало сил стойко терпеть невзгоды.

И сейчас, не взирая на усталость, он не стал снимать шлем, а с плеча - походный мешок, что нес при себе, как того требовал Кодекс: каждый храмовник сам несет свой скарб в походе. Безмолвный лишь повернул голову, посмотрев на брата - и своего командора - Элиаса, готовясь услышать приказ.

Скажет - будет привал. Скажет - будет дозор. Скажет - и Роберт продолжит путь.

Порядок. Честь. Долг.

Было хорошо повторять про себя эти три слова. Всегда помогали чеканить шаг.

1 - Lotterville

Тьма.

Кромешная непроглядная тьма, обступающая со всех сторон, пронизывающая воздух липкими щупальцами ужаса, затекающая в лёгкие и поглощающая срывающиеся с губ немногочисленные слова. Тихое размеренное дыхание, редкий лязг стали и приглушённый шорох шагов. В кромешном мраке сквозь пустоту плывут дрожащие испуганные огни – пламя нескольких факелов в руках путников пляшет и трепещет на сильном ветру. Отбрасывает на спины и лица людей глубокие тени, играет с воображением, заставляя то и дело сердца пропускать предательские удары.

Каждый из этих людей много циклов прожил в темноте. Каждый из них почти успел забыть, как выглядит солнце. Их мир – мир опустевших заброшенных городов, умирающих от недостатка света карликовых тщедушных деревьев и, раскиданных по бескрайним тёмным равнинам путеводным огням немногочисленных поселений. Они привыкли к темноте, приспособились. Они сделали её другом, союзником.

Но мрак, клубившийся в столичной низине, не был обычной темнотой в привычном понимании этого слова. Он походил на бушующее тёмное море тумана, развеять которое оказалось не способно даже пламя многочисленных костров разбитого у самой границы объединённого лагеря.
Когда человек впервые видит низину, у него замирает дыхание. Руки наиболее смелых начинают дрожать, мысли – разбегаться и путаться. Эта темнота противоестественна, ужасающа. Она взывает к первородным инстинктам первобытного человека, она внушает необходимость бежать.

Но они не бежали.
Они спускались во тьму с твёрдой уверенностью, что где-то там, в милях к западу, герцог Грегор Орландский в последний раз обходит готовые к бою стальные когорты, воодушевляя солдат. Что вместе с ними в низину спускается армия, образованная из разрозненных остатков былого великолепия старой Империи. Грозная армия с огнём в руках и сердцах – лучшая, которую этот умирающий мир себе может позволить. Армия, готовая дать последний бой порождениям мрака – ценой множества жизней отвлечь внимание тьмы от небольшого отряда.
Отряда, решимости которому придаёт осознание, что они растворятся в этой тьме отнюдь не одни.

Илль возглавляет отряд, вглядываясь во тьму до рези в глазах. Узнавая в кривых разлапистых силуэтах мёртвых деревьев знакомые ориентиры. Темнота непроглядна – даже с факелами в руках невозможно увидеть практически ничего дальше нескольких десятков шагов. Как правило, любого путника на дороге всегда ведут ориентиры – разожжённые костры на вершинах наиболее высоких замковых башен, указывающих заплутавшим странникам путь, напоминающих об убежище, тепле и цивилизации. Здесь, в низине, нет ничего. Только тьма.
Илль прекрасно знает дорогу – она участвовала в составе разведывательных операций на этой местности не единожды. И, тем не менее, она не уверена. Её не покидает ощущение, что каждый раз что-то во мраке неуловимо меняется. Появляются новые развилки, прежде неведомые. Деревья и кочки мигрируют, обманывая самого матёрого следопыта. Она целеустремлённо ведёт людей вперёд по тропе – и может вплоть до самого последнего момента только молиться Создателю, что все они движутся в правильном направлении.

Они спустились по склону немногим более суток назад. Рейд шёл спокойно – они продвинулись достаточно глубоко, приближаясь к центральной области столичной низины. Приближались к самому краю исследованных разведчиками территорий и, в то же время, до сих пор не встретили ни единого порождения. Слишком просто. Слишком тихо. Даже как-то тревожно.
Лошадей пришлось оставить у склона. Животные крайне тяжело переносят воздействие мрака, превращаясь из верных помощников в обезумевших неконтролируемых бестий. За время пути отряд уже дважды останавливался на привал в оборудованных разведчиками убежищах – вплоть до этого момента Илль не сбивалась с дороги. Но теперь она сомневается.

Оглядывается назад лишь затем, чтобы увидеть мрачное молчаливое шествие. Трепещущие огни факелов, обращённые на неё вопросительные тревожные взоры. Атмосфера совершенно не располагает к непринуждённой беседе – мрак давит, клубится вокруг, время от времени в нём раздаются нечеловеческие вопли где-то там, в отдалении.
Илль отворачивается и продолжает шагать, убеждая себя, что всё в полном порядке. Что последнее убежище на границе центральной равнины должно быть теперь где-то рядом. Ей кажется, что они должны были добраться до города около получаса назад.

Нарастает тревога.

Полуразрушенная каменная стена проступает во тьме уродливым силуэтом. Лоттервиль, наконец-то. Небольшая деревушка на самой окраине неизведанной зоны. Последний оплот – разведчики, уходившие глубже, ни разу не возвращались.
И именно в Лоттервиле следующее убежище. Последнее убежище. Именно здесь проходит граница знакомых проводнику территорий. Дальше – лишь неизвестность и непроглядная тьма.

Отряд шагает по мёртвым улицам небольшой деревушки. Вслед им скалятся тёмными провалами окна покосившихся унылых домишек. Абсолютная тишина, прерываемая время от времени лишь истошными завываниями осеннего ветра.
Ни единой живой души на многие мили. Ни единого огонька, только трепещущие светлячки дюжины факелов. Над деревней возвышается мрачной каменной громадой старая церковь – именно в ней оборудовали укрытие отряды разведчиков. Илль толкает чудом уцелевшую массивную створку – затхлый воздух бьёт ей в лицо, обещая отдых, тишину и относительное спокойствие.
Илль всё же справилась – группа на месте.

Через семьдесят лет после поцелуя Соры с Госпожой Смертью небо было всё таким же голубым, а Солнце всё так же щедро дарило свое золото всему, что живет под его лучами. Империя, истощенная до предела и израненная страшными бомбардировками, не погибла - хоть от былого величия остались только отрекшиеся от своей божественности Императоры (от одной мысли об этом четверо бы, наверное, окаменели от ужаса!) и Острова Метрополии. Раны, пусть и оставив шрамы навечно, затянулись и зажили.

Враг ступил на землю Империи... но не было массовых расправ, как, бывало, поступали сами Имперские Войска в завоеванном Китае (где лучшие имперские армии были в итоге разбиты Другим Старым Врагом за считанные недели). Не было и новых страшных грибов, стирающих в пыль целые города. Напротив, Враг, насколько сумел, наладил новую жизнь - и пусть многим гордым имперцам было тошно прислуживать тем, с кем когда-то они вели бой на равных, но жизнь брала свое и через десяток-другой лет многие дети Империи уже подражали Врагу и его культуре, стараясь быть похожими не на своих предков, а на тех, кто победил их, отвечая на воинственный дух и безжалостную готовность убивать и умирать во имя Неба упорным трудом, смекалкой, простой, без лишнего пафоса, отвагой и духом товарищества. И оказалось, что... Врага вообще-то было за что уважать. И было чему поучиться у него, переступив через многовековое презрение к чужакам. Кто знает, как бы повели себя четверо, встретившись с ними - теми, кто поливал их огнем сквозь прицелы зенитных орудий - просто как люди, которым незачем убивать друг друга? Мы никогда не узнаем этого.

"Я помню домик у реки,
Сосновый лес вокруг.
Овраг, в котором тек ручей,
И за рекою луг.
И нас, по целым Божьим дням,
Плескавшихся в реке.
И мамин смех, и сосен шум,
И камешки в руке.
Я вновь недавно в те места
Пришел издалека.
Разрушен дом, и лес сгорел,
И высохла река.
Всё было чуждым, как во сне
Мне кажется с тех пор,
Что жизнь моя приснилась мне
И снится до сих пор.
И значит темная вина,
Лежащая на мне -
Лишь тень, мелькнувшая на миг
В счастливом детском сне.
И, значит, скоро я проснусь
И, выпив молока,
По тропке вниз туда помчусь,
Где плещется река..." (с)

Но, сколько бы ни было совершено ошибок, порой трагических, порой страшных, люди не забыли тех, кто отдавал свои жизни за саму возможность их появления на свет. В самых темных и страшных вещах есть искра света, если они были сделано во имя любви. Это не оправдание - но зерно, из которого может вырасти понимание и принятие. Это урок - о том, что любовь бывает искренней, но слепой и жестокой. О том, что иногда любви не оставляют иного выхода и её не принимают иной, кроме как слепой и жестокой. Что с этим делать? Нет ответов, решать вам, чья жизнь начинается и пока еще длится.

– ...Здравствуйте, дети! - сказала учительница, улыбаясь.
– Здравствуйте, Аюми-сенсей! - хором ответили дети.

За окнами школьного класса светило яркое Солнце. Такое же яркое, как тогда, в последнее утро перед вылетом четверых. Пахло свежей листвой и детские взгляды нет-нет да и "сползали" с доски на то, творилось на улице, где звучали звонкие голоса, шумели машины и ворковали голуби. Но строгая Аюми, скрывая улыбку, вернула внимание школьников на тему сегодняшнего урока истории.

– Надеюсь, все вы помните, что сегодня мы делаем доклады по теме "Вторая Мировая Война: наши предки". Сора, ты готов?

Парень, которого учительница назвала по имени, встрепенулся, но не сразу ответил. Его толкнул в бок его сосед, давясь от смеха, а еще двое на задней парте зафыркали, словно все трое только что услышали какую-то отличную шутку. Заулыбался и сам Сора.

– Так, потише, вы, господа! - нахмурилась Аюми. - Особенно ты, Юичи! Имей уважение к своему товарищу! И вы двое там, Катсу и Муизяки! Вот все вчетвером и пойдете к господину директору!

– Не надо к директору! - попросил Сора, пытаясь защитить притихших друзей. - У меня всё готово...

Мальчик вышел к доске и повесил на ней портреты всех четверых. И, изредка запинаясь и поглядывая в текст, Сора стал читать доклад, посвященный "четверке из Кагосимы" - одному из последних подразделений тэйсинтай, успевших принять участие в великой войне и сумевших тяжело повредить один из сильнейших боевых кораблей неприятельского Тихоокеанского Флота. Учительница одобрительно кивая головой, время от времени шикая на отвлекающихся школьников - но когда Сора дошел до места, где говорилось о том, что все четверо были совсем молоды, почти дети, даже самые заскучавшие ученики были потрясены этим. Во взгляде Аюми больше не было веселья, только печаль и задумчивость. "Вот и мой прадедушка был таким же молодым, когда пропал без вести в Манчжурии... Каким же он был, каким мог стать? А эти четверо?...".

– ...Сейчас, через семьдесят лет после вылета "четверых из Кагосимы", мы должны почтить их память и поблагодарить их за урок для всех нас. Урок заключается в том, чтобы случившееся больше никогда не повторялось. - голос Соры понизился и задрожал. Чувствовалось, что мальчик едва сдерживает свои чувства: - Спасибо вам, четверо!...

Аюми ничего не сказала (только незаметно вытерла блеснувшую в уголке глаза слезинку), но весь класс дружно, хоть и не слишком организованно, встал со своих мест и поклонился фотографиям на школьной доске. И до конца своих дней каждый из тех, кто скучал в классе в этот теплый солнечный день, помнил четыре лица - в малейших подробностях, как запомнил их Дзиро, как помнили их до последнего своего дня их родители и все те, кто любил их при жизни.

Всё однажды заканчивается - но в наших силах помнить о тех, кого мы любим, и рассказывать о них, пока мы сами не станем лишь воспоминаниями.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Он играючи отклоняет очередной выпад Милы и наступает. Диагональные размашистые удары заставляют предплечье вздрогнуть от судороги – искусственный локтевой сустав противника позволяет ему менять направление в воздухе, используя самые непредсказуемые углы. Спектр вновь отступает, не видя даже тени человечности в беспощадном пламени прорезей маски.
– Со служением кому-либо. Я. Закончил давно, – искажаемый синтезатором голос совершенно бесстрастен.

С каждым мгновением Милу всё сильнее накрывает волной паники и усталости – мир перед глазами плывёт, изумрудное марево проносится всё ближе к лицу.

Спина спектра врезает в перегородку стены, предоставляя уникальную возможность понять, что отступать больше некуда. Невесть откуда вынырнувший стальной локоть попадает прямо в висок, заставляя голову дёрнутся, сминая и деформируя шлем.

Когда очередной финт чудовища выворачивает кисть Милы, вынуждая спектра выпустить меч, ей уже практически всё равно. Катана отлетает в сторону, с грустным звяканьем скатываясь вниз по ступеням, а зелёное лезвие противника на скорости входит в солнечное сплетение девушки, заставляя окружающий мир ненадолго померкнуть.
– Извини, – слышит сквозь темноту. – Не стоило становиться у меня на пути.

Сквозь пелену забытья Заноза чувствует, как копошится в её внутренностях противник, поднимаясь выше и вскрывая буквально грудную клетку.
От невыносимой неистовой боли она распахивает глаза – лишь затем, чтобы сетчатку обожгло зелёным огнём.
Он не просто убивает – он почти потрошит.
И вдруг останавливается.

– Логан.
Мила будто издалека чувствует, как медленно по стене сползает на пол. Сквозь барабанный грохот крови в ушах слышит знакомый бесстрастный голос. Тихий, печальный, преисполненный мрачной решимости. Голос, который, как она полагала, больше никогда не доведётся услышать.

Не без труда размыкая слезящиеся разбухшие веки, девушка видит, как зеленоглазый отворачивается, оставляя её в покое.
Там, позади, в полный рост стоит, с мечом в опущенной правой руке, Призрак. Его искорёженный шлем сорван и валяется в стороне, длинные светлые волосы свисают спутавшимися окровавленными прядями. Синие глаза горят на обескровленном бледном лице, выдавая решимость не отступать до конца.

Призрак без маски всегда походил скорее на утончённого художника или музыканта, чем на безжалостного убийцу из Ордена.
В сравнении с бугрящейся мышцами и имплантами спиной монстра, он кажется и вовсе худощавым подростком.

– Ты ещё жив? – в шипении синтезатора сквозит удивление.
Призрак невесело усмехается.
– Зеркальное расположение органов. Врождённый дефект, – и, помолчав, добавляет:
– Я узнал тебя, Логан.

Зеленоглазый приходит в движение, сокращая дистанцию.
Мила, которой, кажется, никогда в жизни не бывало настолько хреново, моргает.
Мощнейшим диагональным ударом снизу зеленоглазый выбивает из ослабевших рук Призрака меч.
Когда Заноза открывает глаза в следующий раз, она видит, как лезвие по самую рукоять входит в горло спектра и смещается влево, перебивая позвоночник и оставляя лоскуты плоти. Кровь из перебитых артерий брызжет фонтаном – зеленоглазый опрокидывает тело обезглавленного практически Призрака мощным пинком и, не обращая больше на Милу никакого внимания, как ни в чём не бывало возвращает меч в ножны на поясе и начинает подниматься по лестнице.

Размашистый диагональный удар, который Мила блокирует в последний момент, уже почти привычно отступая на шаг. Запястья ноют, моля о пощаде, однако неумолимый и безжалостный оппонент по-прежнему наступает.

Резкий выпад, от которого спасает лишь своевременное смещение в сторону.

Робкая контратака Милы, которая едва не заканчивается для неё потерей оружия вместе с кистью, судорожно сжимающей рукоять.

– Спектры, – выдыхает с ненавистью. – Тупоголовые церберы на службе у Ордена.

Снова удар. Ещё и ещё. Пространство для маневрирования стремительно испаряется, сзади уже подпирают стена и уходящие ниже ступени.

– Не останавливающиеся ни перед чем. Слепо чтящие кодекс. Любая угроза должна быть устранена, не так ли? Устранена, несмотря ни на что.
Искажённый маской неузнаваемый голос цитирует любые реплики Магистра с насмешкой.
– Скольких из вас я должен убить для того, чтобы оставшиеся наконец-то начали думать? – рычит, устремляясь вперёд.

Клинки снова сходятся. В выжигающей зелени линз Мила видит чистую ненависть, без единого намёка на снисхождение и пощаду.

Вы не можете просматривать этот пост!

Недобро вспыхивают изумрудным пламенем линзы. Ядовитая зелень силового клинка сходится со спокойной синевой меча Призрака. Мила устремляется на помощь, вперёд, в то время как спектр с неизвестным обмениваются серий молниеносных ударов.

Пусть Заноза и служила в Ордене дольше даже самого Призрака, пусть и помнила его первые дни в качестве простого стажёра – даже она вынуждена была признавать, что никто из них не способен обращаться с табельным оружием настолько же хорошо. Этот парень будто родился с катаной в руках – спокойный, хладнокровный, ритмичный и бескомпромиссный, он неминуемо выигрывал Милу в каждом тренировочном поединке.
Девушки иногда казалось, что он бы смог, при необходимости, схлестнуться даже лично с Магистром, о боевом искусстве которого ходили легенды.

И, тем не менее, Призрак не побеждает.
Клинки скрещиваются снова – воздух вокруг резонирует, лучится от излучаемой лезвиями энергии.
Противник движется фантастически быстро – его мощнейшие размашистые удары появляются будто из ниоткуда, вынуждая Призрака отступать.
Зеленоглазый продвигается неумолимо вперёд, не давая спектру ни мгновения передышки – он бьётся рвано, пугающе асинхронно, совершенно непредсказуемо, неминуемо тесня Призрака назад шаг за шагом.

Зелёный меч Милы дрожит, рассекая полумрак коридора.
Она обрушивается на неизвестного с фланга – встречается с источающими ледяную ненависть линзами в глубине капюшона.
Играючи незнакомец парирует первый выпад Занозы – от мощи встречного удара непривычно немеет кисть. Кажется – он просто забывает про Призрака, теперь смертоносные удары, которые будто меняют угол и направление прямо в воздухе, наскакивают на лезвие меча самой Милы.

Взмах – зелёные мечи сталкиваются, плечо отзывается ноющей болью.
Выпад – даже не пытаясь отклонить этот чудовищной силы тычок, девушка в последнее мгновение смещается в сторону.
Диагональный разрез – принимает на меч, едва не выпуская рукоять из слабеющих пальцев.
К подобному натиску годы службы совершенно её не готовили. Противник – не человек, какое-то ужасающее чудовище. Никто и никогда на её памяти не дрался таким невообразимо впечатляющим образом. Разве что…

Додумать проступившую было мысль Мила просто не успевает.
Зелёный меч вспарывает нанокостюм на боку, сознание застилает багровая пелена, в то время как драгоценная кровь брызжет на пыльный пол. Мила отшатывается, в то время как на зеленоглазого налетает вновь Призрак.
– Не вмешивайся, – доносится из динамика спокойный и предельно сосредоточенный голос.

– Это проверка? – в искусственном искажённом речевым синтезатором голосе Миле слышится плохо скрываемая насмешка. – Шакалы.

Зелёные линзы обжигают презрительно холодным огнём. Незнакомец поднимает правую руку с наручным коммуникатором и начинает набирать что-то на сенсорном дисплее с явным намерением передать спектрам идентификационные протоколы. В глаза Миле бросается характерный металлический блеск – правую руку наблюдателя, по всей видимости, заменяет какой-то протез.
Трое оперативников не опускают оружие. Призрак молчит, отчего-то полностью уступая Занозе инициативу.

Браслет-коммуникатор тихо пиликает, оповещая о входящем сообщении от неизвестного отправителя. Девушка разворачивает его, ожидая увидеть на экране идентификационные протоколы, однако вместо этого на дисплее высвечивается всего одна строчка.

«Проявление эмоций для спектра – признак слабости».
Прямая цитата одного из наиболее популярных положений кодекса Ордена.
К чему это здесь? Нехорошее предчувствие пронзает Занозу – что-то не так.

Девушка поднимает голову как раз вовремя для того, чтобы увидеть, как незнакомец с фантастической скоростью приходит в движение.
Как вылетает из недр плаща его левая рука с автоматическим пистолетом, как почти сливаются воедино несколько отрывистых вспышек, как взрываются кровавыми брызгами стёкла респираторов Рейнора и Миллигана.
Как выскальзывает со свистом из ножен синий меч Призрака, и как он на лету отражает предназначавшуюся для Харпера пулю.

Призрак устремляется бесшумно вперёд, и Мила почти физически ощущает его злость.
Мучительно медленно заваливаются назад убитые на её глазах оперативники Департамента, оставшийся на ногах Харпер выпускает короткую очередь. Пули с визгом рикошетят от скрывающей лицо незнакомца металлической маски, впиваются в массивное тело, заставляя огромную тушу зеленоглазого вздрогнуть.

Мила видит, как тот откидывает левой рукой в сторону полу плаща. Как пальцы его обычной руки перехватывают рукоять закреплённого на поясе силового клинка – вопреки обычаям спектров, он не носит свой за спиной. Изумрудное лезвие наискось прорезает воздух, отражая молниеносный выпад Призрака сокрушительным диагональным ударом.

Призрак оказывается около Милы во мгновение ока – синий меч резонирует и вибрирует в его правой руке, неисправная диодная полоска визора маски тревожно мерцает.
Он останавливается ненадолго на лестничной площадке, провожая взглядом уходящего вниз в одиночестве Райдера и первым начинает взлетать по ступеням.
Заноза и остальные оперативники не думают отставать.

Повторные сканирования демонстрируют пустоту – этажи выше практически полностью свободны от заражённых, а до поднявшихся выше синих индикаторов коммуникатор не добивает.
На лестничном пролёте сорок четвертого этажа им попадается несколько трупов – случайно забредшие сюда заражённые: некоторые из них рассечены наискось, другие попросту обезглавлены.
Практически не кровоточащие хирургически ровные разрезы внушают смутное беспокойство. Миле известен только один инструмент, при помощи которого можно без труда провернуть в полевых условиях нечто подобное. Тот самый, рукоять которого хищно выглядывает из-за её собственного плеча.

Призрак тоже останавливается, отмечая необычный характер полученных заражёнными повреждений.
Никак не комментируя увиденное, устремляется выше.

Я воплочусь и изменю историю... Ради будущих поколений, я буду помнить. Я должен помнить..


Когда мир вокруг слишком шумел - он всегда вспоминал и оживлял внутри головы тексты песен. Музыка затмевала ему всё - головную боль, жажду и даже чувство своего полного, абсолютного ничтожества в этом мире, куда он пришел чужим, будто какая-то злая рука подложила ему, Карлу Хайнрику Марксу, жребий самый жалкий, ничтожный, невзрачный из всех. Перед его пытливым взором вновь и вновь проходили образы и образцы - Шекспир, Руссо, Гете... Все они появились в самых передовых странах своего времени, у каждого из них от рождения несомненно была некая предопределенная Богом цель, а в каждом из них находилось что-то вроде пламени, подобное которому ощущал в себе и сам юный Маркс...

Так почему же ему суждено было родиться в самой отсталой, закостенелой в своем деспотизме, Пруссии, способной даже из философии великого Гегеля сделать что-то вроде колбасок к пиву, которые обладают непревзойденным вкусом мещанства, но при том не имеют и малейшего сходства с живой свиньей...

Отца арестовали, грозили судом и лишением практики за то, что тот пожелал королю царствовать вместе с народом, а не против него... Рабы, рабы, кругом рабы. Кругом жажда кнута и добрых надзирателей... Если же и станет кто из них надзирателем, возьмет в руки кнут, то не отшвырнет его, но напротив, с удвоенной решимостью примется хлестать бывших друзей и братьев, точно стремясь доказать порочному кругу, что вся его особенная жизнь (а всякая успешная жизнь - особенна) служит единственно собственной особенности. Потому так много забытых хороших ученых, писателей, мудрецов - к себе самим обращали они свои строки, высокомерно забывая о толпах, которые оставили отнюдь не внизу, как им мнилось, а всего-навсего на соседней улице, под собственным крыльцом...

Несомненно, Карл не был столь высокомерен, так почему, почему Пруссия? С малых лет он воспитывал в себе самоотверженность и величие духа... Впрочем, быть может, ему только казалось это. Стоя одной ногой в будущем всегда подводишь прошлое к этому шагу, и все же вспоминая сейчас себя, запрягающим сестру дабы на ней торжественно выехать в церковь, явственно виделось - этот мальчик знал, что станет великим.

"Все люди делятся только на две категории - тех, у кого есть Гений и тех, кто его не имеет" - Сказал, кажется, кто-то из римлян. Гений, кстати, это не качество, а младшее божество, направляющее человека и дарующее ему доступ к интуитивным прозрениям.

Про абстрактных существ, конечно, чушь. Но то, что примитивные люди в меру развитости своего сознания интерпретировали объективное явление - в этом Карл был уверен.

Раздумья отвлекали его от всего. Раздумья и какая-то тихая песенка, кажется, из Готфрида Бюргера.

Впрочем, отвлекаться становилось всё тяжелее. Вновь и вновь мысли Маркса возвращались к зеленым глазам и белым рукам, смешиваясь с чувством, которое юноша и сам назвать толком не мог. Сначала оно казалось ему любовью, потом в минуты отвращения к самому себе - тщеславием... Наверное, истина была где-то посередине, но вот для этого озарения сил пока что не хватало. Лишь одно несомненно, причина того, что Карла влекло к Женни, была не в том, что она была первой красавицей Трира. Одно, и может быть другое - если бы дело обстояло иначе, никакого влечения бы не возникло.

"Несомненно, я стану великим. И в тот момент рядом со мной будет прекрасная женщина. Она полюбит меня, хотя я буду черным как мавр и злым как черт, потому что увидит во мне то, что никто кроме меня самого во мне не видит... Увидит, что я хочу совершить для будущих поколений и останется неравнодушна. Вместе мы пройдем через пламя, отвергнув обывательскую скаредность, ибо как сказал Гегель, история вершится в душе каждого из нас. А я - тот-самый новый человек, обязан отыскать женщину, способную стать мне парой, и взрастить ее до своего уровня. Так и Ева была ребром Адама..."

Такие мысли играли в уме. Но как и всегда, любование собой сменяется острым отвращением к себе.

"Но это не Женни. Несомненно не Женни. Женни отвергнет черного мавра, потому что к Женни сватаются офицеры... И вообще, что ты заладил, Женни-Женни-Женни..."

Хочется вина. Незачем тратить жизнь на глупые мечты, когда человек создан для счастья, а Особенный человек для очень, очень большого счастья. Счастья всего человечества, которое для него будет своим. Уже было потянулся Карл к бутылке... Но тут вспомнил отца. Как бледен тот был, когда чудом избежал суда.

- Видишь, Карл.
Сказал тогда Генрих Маркс
- Я всю жизнь работал чтобы получить свою практику, и все же у меня могут отнять ее простым росчерком пера. Потому ты должен закончить университет и стать доктором, сынок. Это нельзя отнять.
- Но папа, я не хочу быть юристом, я хочу философом, как Руссо.
Сказал тогда, год назад, шестнадцатилетний мальчик.
- После университета присваивают степень доктора философии, так что ты им станешь, Карл.

Вино коварно. Выпьешь стакан - хорошо. Два стакана - хорошо. А после третьего начинаешь делать глупости.

Нельзя позволить себе ошибиться. Не сейчас, за два месяца до экзаменов, когда для сына неблагонадежного еврея безупречная учеба - единственное, что может проложить дорогу в университет, к заветному званию философа. Нужно приложить усилие и слушать. Разбираться в греческом...

Писать.

"ТО Тϒ ΤΩ ФА ФЕ ФН ΦΙ ФО Фϒ ΦΩ
ХА ХЕ ХН XI ХО Хϒ ΧΩ."

Слоговая система. Азы.

Это скучно. Это уныло. Но Карл точно знал, что признаком хорошей диссертации для ученых является работа с древними текстами в подлиннике. А стало быть, изволь читать кодекс Юстиниана, написанный, кстати, на двух языках...

Оперативники отступают под арку, в то время как вокруг Милы мельтешат, хрипя, уродливые безликие тени. Девушка активирует наруч компактного огнемёта, мощности которого, тем не менее, должно оказаться более, чем достаточно.

Ослепительно белое пламя вылетает из сопла – и девушка радуется, что фильтры костюма не пропускают омерзительный запах. Мир взрывается ослепительной белизной, в которой проступают, извиваясь и вздрагивая, обугленные чёрные силуэты.

Пламя ревёт, неся очищение.
Аннигиляцию в терминологии Ордена.
Единственный доступный и эффективный инструмент в борьбе с заражением.

Обычно подобным занимаются команды чистильщиков Департамента, но сегодня выполнять грязную работу приходится Миле.
На удивление компактное чудо техники генерирует действительно впечатляющую струю пламени, превращающую заражённых в дрожащие высокие факелы. Даже скверна не способна уцелеть после обработки при помощи настолько высокой температуры.

Наруч щёлкает, оповещая о полной разрядке.
Мир возвращается к привычному зеленоватому сумраку.
На лестнице – пепел и сотни неподвижных обугленных тел. Некоторые продолжают карабкаться вверх, поднимаясь – но это, кажется, последние уцелевшие единицы.

На визоре вспыхивает очередная схема сканирования. На сороковом она видит точку Рейнора – неизвестный, как видно, успевает подняться выше, выходя за пределы максимально доступного девушке радиуса.
– Поднимаюсь, пока никого, – отвечает оперативник.
– Иду за ним, – Призрак.

Лезвие меча Тени мчится вперёд – и вот оно, кажется, мгновение торжества.

Металлическая левая рука оппонента сгибом предплечья бьёт по чёрной катане, заставляя ту сместиться левее и выше, впиваясь в ключицу и выныривая беспрепятственно из плеча.

Девушка видит, как лезвие выныривает из тела ублюдка, раскраивая сочленения, сухожилия, рассекая на выходе грубую ткань. Высекая снопы ослепительных искр и успевает отразить предназначенный самой Тени смертельный удар за мгновение до того, как становится поздно.

Мощный толчок в грудь отбрасывает девушку назад и вновь лишает дыхания – это выстрелила, будто пружина, усиленная сервоприводами металлическая рука. Тень восстанавливает равновесие, пусть не хватает кислорода и темнеет в глазах. Спиной она нащупывает опору в виде стенки одного из многочисленных серверов.

Поднимает меч, готовая отражать вихрь новых атак, но, внезапно, с удивлением понимает, что их не последовало.

Ветер уносит остатки плаща, предоставляя Тени возможность во всей красе рассмотреть своего оппонента. Лицо скрывает стальная маска, впаянная, по всей видимости, в плоть. Лысый череп покрыт уродливыми рубцами и мелкими шрамами. Обнажённый торс представляется нелепым конструктором из органики и металла.
Тут и там среди стальных пластин на груди девушка замечает выделяющиеся накладки искусственной кожи. Она-то знает о подобных не понаслышке.

Левая ключица раскроена – искрит и заливает грудь зеленоглазого чёрной субстанцией, подозрительно сильно похожей на машинное масло.

– Ты на удивление неплоха, – резюмирует хладнокровно.
Искусственно сгенерированный речевым синтезатором голос теперь прерывается и шипит.

Зелёное лезвие рассекает ветер со свистом – он опять переходит в неумолимое наступление.

— Все, девчата, папа пошел. Ведите себя хорошо, в лифте не прыгайте.
Быстро пробежав до лестницы, спектр проверил верх и низ, готовя пистолет.
— Проклятье, шлюха! — вдруг панически воскликнул, ударяя себя по забралу, — Рэд - Призраку. Как слышно? Рэд - Призраку! В слове «шлюха» ошибка, повторяю: в слове «шлюха» ошибка!..
Он быстро преодолел пролет, внимательно выглядывая новые растяжки.
— Поправь быстрей, брат, я ж не выдержу.

Призраки Маркса

Название нагло стащил у Деррида

Я просто положу здесь названия книжек, посвященных Марксу. И несколько работ классиков анархизма. И мои размышления по поводу всего этого. В общем будет такой маленький блог.
Здесь и далее - "молодой Маркс" - Маркс до 1848 года, то есть до Манифеста.
Зрелый Маркс - Маркс 1848 - 1867 - От Манифеста до первого тома "Капитала". Лондонская эмиграция.
Поздний Маркс - 1867 - 1883 - Период полного краха надежд Маркса. Он начинает изучать русский язык, представляет русскую секцию в Интернационале, сходится с анархистами и республиканцами.
В 1871 году когда появится Парижская коммуна, Маркс горячо поддержит ее. Распад коммуны предопределит распад и Интернационала - Интернационал будет распущен в 1876 году после ссоры Маркса с Бакуниным в 1872, когда оттуда изгнали анархистов. Остаток жизни Маркс будет помогать писать программы компартиям - и писать Капитал, но выйдут тома 2 и 3 уже после его смерти.




О Марксе
Как образцы советских панегириков (Маркс - едва ли не святой, этакий пророк, причем мечтающий именно о советском государстве в России) - Галина Серебрякова. Все работы, но наиболее сжато - в ЖЗЛ Маркса. К сожалению после СССР его не переписывали.

Еще одна советская работа - "Молодой Маркс" Николая Лапина. Дельно, но конечно про то, "как Маркс пришел к коммунизму". Все по Ленину.

А вот более современная, Вадим Межуев - Маркс против Марксизма. Основная мысль работы в русле западного антимарксистского канона - Маркс мало общего имеет с тем, что с его учением сделали Марксисты и особенно марксисты советского образца. Маркс по Межуеву - сильный ученый, собиравшийся совершить переворот в науке, но никак не создавать секту своего имени.

Вообще это характерно для западных трактовок - обойти Маркса невозможно, слепо ругать - тоже, слишком великая фигура. Зато можно взять его ранние работы и доказать, что сам Маркс в общем-то безобиден, а вот проклятые Советы... Истина между Серебряковой и Межуевым где-то посередине.

Из западного -

Георг Менде - "Путь Маркса от революционного демократа к коммунисту" - коммунист из ГДР писавший эту книжку работал с большим набором источников на немецком. Например, Менде прочел выпускное сочинение Маркса.

Фрэнсис Вин - "Карл Маркс. Капитал" - Это маленькая брошюрка, предельно популярная и наверняка с кучей огрех, но она очень наглядно показывает, где в "Капитале" заканчивается наука и начинается художественность или философия.

Конечно много интересного о Марксе писали Альтюссер и Фромм, но это сложное чтиво на любителя.

И наконец Мэри Габриэл - "Карл Маркс. Любовь и Капитал" - Книга, получившая пулитцера. Посвящена Марксу в личной жизни. Опять же, книжка популярная и написана журналистами, а не историками, но для создания яркого образа Маркса как персонажа игры мне очень подошла. Что мне понравилось - так это то, что в нее вошло и хорошее и плохое. Это не спектакль с Рори Киннером где Маркс - комичный персонаж, но и не советский панегирик.

Мои познания о Марксе очень ограничены. Это вся литература, которую я нашел за два дня и которая показалась мне достойной, но я буду очень благодарен всем читателям этого поста, если они подскажут мне хорошие книги о жизни Карла Маркса.

О фильмах

Есть три фильма о Марксе, которые показались мне интересными.

Во-первых, Советско-ГДРовский фильм "Молодой Карл Маркс".
Во-вторых фильм 1993 года "Женни Маркс - женщина дьявола"
В-третьих, франкогерманский фильм 2017 года "Молодой Карл Маркс".

Ни один я пока не посмотрел. Посмотрю все три, обязательно припишу свое мнение.

"Год как жизнь" по роману Галины Серебряковой "Похищение огня" в подборку не включаю, но коммунистам это маст си, ибо это именно тот Маркс, который только и мог быть в СССР.

Ну и наконец есть две пьесы.
Одна, "Берег Утопии", идет в РАМТ, правда десять часов. Она не про Маркса, но Маркс там есть. Имхо чудесный спектакль, хотя автора, Тома Стоппарда, в основном знают по другой его пьесе - "Розенкранц и Гильденстерн мертвы".
Другая, 2017 года, "Молодой Маркс", идет в Лондоне, но можно найти в интернете версию с субтитрами. Это комедия, собравшая все забавное что есть в жизни Маркса и все слухи. На любителя.


Об анархизме вкратце - Анархизм это по большому счету ярчайший пример идеи "за все хорошее против всего плохого".
Во времена молодого Маркса, он мог познакомиться прежде всего с идейным предшественником анархизма, Уильямом Годвином. В сущности это и предшественник коммунизма - Годвин в духе Просвещения увидел причину человеческого неравенства в частной собственности поскольку пока она есть - богатые будут притеснять бедных, а бедные создавать им новое богатство.
И Маркс и Анархизм родились из Гегеля. Отцов анархизма - Штирнера (отец индивидуал-анархизма) , Прудона (мютюэлист), Бакунина (анархо-коллективизм) Маркс знал лично хотя отношения с ними сложились ой как по разному.
Штирнер был корреспондентом Рейнской газеты Маркса. Это период Маркса-младогегельянца, Энгельса тогда Маркс спустил с лестницы. Но уже в 1846 году сойдясь с Энгельсом Маркс разнесет главный труд Штирнера - "Единственный и его собственность", заодно со всеми бывшими друзьями Маркса, в частности Фейербахом. На этом их взаимоотношения кончаются - судьба Штирнера сложилась трагически, он был практически забыт.
Прудон был первым серьезным оппонентом Маркса. С ним как и с Бакуниным Карл знакомится прибыв в Париж. Их столкновение случится когда в 1846 году Прудон выпустит свой главный труд - "Философия нищеты", на который Маркс напишет рецензию "Нищета философии".
Лучше отношения сложатся с Бакуниным, но уже после 46 года когда Бакунин был верным последователем Прудона. Кстати, вот что напишет Бакунин о Марксе в 1843 году: "Мы довольно часто виделись друг с другом потому что я уважал его преданность делу пролетариата. Я с интересом слушал его разговоры, всегда интересные и умные, если только они не вдохновлялись жалкой злобой, что, к сожалению, бывало очень часто. Он называл меня сентиментальным идеалистом и был прав, я его мрачным, тщеславным, вероломным человеком и тоже был прав".
В 1847 году Маркс пустит слух что Бакунин - оплаченный агент царя.
Потом Бакунин начнет колесить по Европе участвуя во всех восстаниях куда попадал и встретятся они только спустя много лет - в 1868 году Бакунин вступит в Интернационал. С одной стороны именно Бакунин переводит Манифест, с другой - у них большие контры, Бакунин называет Маркса "государственником", его идею - "государственным коммунизмом" и борется с ним за лидерство.
В 1872 году после скандала с делом Нечаева (Бакунин поддержал скандального "уголовного" революционера, который сначала "повязал всех своих товарищей кровью", а потом сдал их полиции) Бакунина вышвырнут из Интернационала, что сильно расколет организацию - она после этого проживет всего четыре года.
Анархизм вообще делится на три упомянутые выше ветки -
Индивидуальный - Человек может делать что хочет, сила - единственный источник права. Если государство мешает Человеку - он его сметает, если помогает - использует.
Мютюэлизм ("Взаимнизм" если переводить непереводимый термин) - Собственность есть кража и угнетение слабого сильным, но при коллективном владении слабый угнетает сильного, при собственности сила становится правом, при общности посредственность становится силой. Поэтому единственный выход - система равноценного обмена, созданная справедливым правительством созданным на основе автономии и децентрализации. Взамен все люди должны трудиться на благо этого общества, но на индивидуальных началах.
Анархо-коллективизм - Всё зло от собственности и государства. Только самоуправляющиеся коммуны, только коллективное принятие решений. Ну и да, революция. По большому счету Анархо-коллективизм возник как этакая радикальная секта внутри коммунизма, потому что коммунизм не предполагал сразу же устранить государство и перейти к коммунам, он предполагал переходный этап использования государства.

Роль исторического Маркса для анархизма - скорее враждебная, критика Маркса и его колоссальный авторитет одновременно сильно подхлестнули развитие коммунизма (вернее, начали это развитие) и нанесли сильный удар по расколотому и только начинающему формироваться анархизму, превратив его по крайней мере в глазах большинства из тяги к всеобщей справедливости в "мешанину поверхностных идей, нахватанных справа и слева: равенство классов (чушь), уничтожение наследственного права (Сен-Симонистская чушь), атеизм как догмат (чушь), воздержание от политического развития (Прудонистская чушь). Детские сказки. В теоретической области это нуль".

Отчасти Маркс был прав. Анархизм не сформирует ни одного государства так и оставшись пристанищем наивных идеалистов, выступающих как за "законы джунглей" так и за "полное отсутствие угнетения". Однако, те государства, которые создадут сами коммунисты, станут мягко говоря далеки от идеала всеобщей справедливости. Пророчества Прудона об "угнетении сильного слабым" сбудутся.
Быть может не в последнюю очередь от того, что подхватив одну социалистическую идею и отвергнув другую, восходящую к тому же корню, Маркс подрубил движение, было набиравшее силу и претендовавшее на ту же социальную базу - рабочих.

Ковчег. Трущобы.
Окрестности жилого комплекса №44.
19:45.

Прошло девять дней после полной изоляции сектора Трущоб от остальной части Ковчега.
Гермоворота закрыты и тщательно охраняются.
Контрольно-пропускной режим осуществляется только по спецразрешениям высочайшего уровня.

Эта часть сектора абсолютно мертва. Пустые узкие улицы, безжизненные тёмные подворотни, мрачные серые громады однотипных жилых корпусов. Один из периферийных кварталов Трущоб, в числе первых подвергшийся заражению. Неоновые вывески многочисленных увеселительных заведений первого яруса отключены, владельцы пабов либо мертвы, либо переехали или просто сбежали, вполне возможно, распространяя вместе с собой и заразу.
Именно здесь сильнее всего ощущается смерть. Чудовищность и размах постигшей Ковчег катастрофы. В особенности для тех, кому приходилось бывать на этих улицах прежде – кишащих людьми, забитых автокарами, не умолкавших, казалось, ни на мгновение за всё время существования.

Теперь же здесь царит абсолютная тишина, нарушаемая лишь редкой и тихой капелью топлива, мучительно медленно вытекающего из пробитого, как видно, не так давно бака одного из брошенных автокаров.
При виде этого железного склепа, утопающего во мраке и вязкой безжизненной тишине, становится немного не по себе. Приходится вплотную столкнуться со скверной – с явлением, которое пока что обходит стороной счастливых обитателей более фешенебельных секторов.

Отряд осторожно продвигается вперёд – восемь одинаковых фигур в чёрной униформе, вооружённых автоматическими винтовками, стволы которых хищно заглядывают за каждый угол и в каждую подворотню. Лица оперативников скрывают зеркальные забрала респираторов нового образца, продвинутые визоры работают в режиме ночного видения и позволяют уверенно перемещаться в условиях полного отсутствия освещения – квартал полностью обесточен в целях экономии дефицитной электроэнергии.

Двое спектров бесшумно скользят позади группы оперативников. Их движения хищны и изящны, их лица скрывают от внешнего мира опущенные забрала защитных масок. Из-за плеча каждого выглядывает рукоять силового клинка, в магнитной кобуре на бедре скрываются пистолеты.
Случайного наблюдателя могло бы до глубины души впечатлить это молчаливое шествие, вот только в окрестностях жилого комплекса №44 случайных людей уже давно не осталось.
Сам комплекс мрачно возвышается впереди, по правую сторону от дороги – многоэтажная металлическая громада без окон, с немногочисленными выступами балконов общего пользования, с белыми цифрами порядкового номера на фасаде – цифрами высотой в несколько десятков этажей.
– Тридцать восьмой этаж, – шелестящий негромкий голос Призрака доносится из динамика. – Здание, как и ожидалось, полностью обесточено. Лифты не работают, остаётся два лестничных марша.
– Кернер, в подвал и разбираешься с генератором. Включишь при необходимости по команде, – уже на общем канале одному из оперативников.
Десять крадущихся в кромешном мраке фигур замирают у входа. Призрак поворачивается к напарнице – и, пусть защитное забрало маски полностью скрывает лицо, в его голосе можно услышать усмешку.
– Тебе левую или правую?

Анархист пришел из СССР.

Именно поэтому он так тонко ощущал как существование угнетения со стороны системы, так и попытки ее обойти. Школа-с. Пока нет победы и нет поражения, всегда можно отдаться попутному ветру четко зная, что однажды он принесет туда, куда нужно, раствориться в невероятной легкости бытия. Сегодня тебя бьют по морде, а завтра ты посылаешь на гильотину тех кто бил, послезавтра оказываешься на ней сам, а потом возвращаешься, и музыка начинается с начала...

Так и сейчас, говоря, по своему сражаясь, Анархист не вполне был уверен, что убедит Петра, даже вполне уверен был в обратном, и пожалуй больше всех возможных наблюдателей удивился тому, что "пролетарская сознательность" сработала. Это огорчение - вечное чувство всех тех, кто жили протестом, ничто так не огорчало их как борьба, украденная из под носа.

"Вперед, на штурм Трои" - Сказал Агамемнон. Где-то в альтернативной реальности Троя просто сдалась. Никаких тебе десяти лет войны, пылающего города. Просто царь Приам поцеловал жезл, выдал бабу, хорошенько выпорол сына... И вроде бы победа! Но лишенная всякого вкуса, достигнутая без борьбы, а вроде как даже по согласию с представителем той системы, против которой была направлена...

Часто современники вспоминали о Белинском, насколько неуверенно тот чувствовал себя в разговоре. "Висюша" заикался, дрожал, не мог связать и двух слов... Чтобы стать "Неистовым Виссарионом" ему нужен был спор, нужен был противник, которого следовало повергнуть, повергнуть всеми силами своей души, выжав из голоса все, до крови, бегущей из горла... Возможно, это был Анархист.

Однажды в Сиднее один аспирант пристрелил декана факультета на банкете по случаю, собственно, получения профессорской степени. Этот аспирант ненавидел систему, в своих статьях всячески разоблачал ее, искренне веруя, что станет мучеником, и потому услышав хвалебные речи о своем огромном, невероятном вкладе, о том, как много его труды значат и так далее и так далее - не выдержал. Возможно, это тоже был Анархист.

Был ли он когда-нибудь счастлив? Умел ли вообще быть счастливым?

Как все беспокойные, жаждущие души, он много носился вокруг счастья, исполнял вокруг него танцы с бубном, распевал ему гимны, но почему-то всякий раз находил новый повод сделать шаг назад, потому что только собственное движение выделяло его из всех, давало стимулы жить дальше.

И казались бы, победа, "Маркса ему"!

Но отчего так паршиво на душе?

Мечтатели часто придумывают себе воображаемую публику. "Позор" - кричала эта публика - "Продался за хорошую жизнь, за хорошую судьбу!"

И вроде бы утешаешь себя величием замысла, что может быть благороднее чем разрушить ненавистную систему изнутри, что дарит больше тайного упоения, чем чувство, что сатрапы и опричники обмануты... А только паршиво на душе.

Впрочем, стоит отметить, что ни Петра, ни Бориса, Анархист не считал ни плохими, ни презренными. Это еще одна черта борцов, собственные враги им часто могут быть куда ближе и роднее друзей. Без друзей при должном желании можно прожить, но как прожить когда некому в морду дать? А если и есть кому, то никто в ответ не двинет...

Вот и выходило что и Петр и Борис вполне могли быть хорошими и честными ребятами, которым не грешно бы прежде чем драться купить пиво. Просто в этой борьбе они, так сказать, по другую сторону баррикады. В соседнем окопе. Можно разок с ними побрататься под Рождество, обменяться историями, договориться сгонять друг к другу в гости после войны, а потом застрелить друг друга, обычно даже не зная в кого стрелял. Иногда зная - тогда можно постараться помочь семье погибшего. Но война есть война...

Борис рассказывал о судьбе Маркса даже не подозревая, что судьбу эту в СССР заставляли штудировать всех и каждого. Анархист не перебивал.

Анархист даже не думал.

Он предвкушал. Пробовал землю лапами. Охотник выходящий на охоту.

И конечно не мог не заметить определенной странности тона Бориса, хотя и объяснить эту странность для себя не вполне мог.

Карл никогда не сделал Женни счастливой.

Женни! Я могу смело сказать,
Что мы, любя, поменялись нашими душами,
Что, пылая, они бьются как одна,
Что их волны бушуют потоком.
Поэтому я с презрением бросаю перчатку
В широкое лицо мира,
И ничтожный исполин рухнет со стоном,
Но мое пламя не погаснет под его обломками.
Подобный богу, я буду расхаживать,
Победоносно ходить по царству развалин.
Каждое мое слово станет огнем и действием...

Такие стихи писал он, будучи студентом, готовясь стать одним из самых молодых профессоров в истории (в двадцать три полных года, побив рекорд Лютера, хотя позднее самого Маркса оттеснит Ницше), жениться на самой красивой и умной девушке в Трире...

Тогда Женни пожалуй была счастлива, не замечая, что ей посвящена лишь треть стиха.

С мужем она переживет несколько изгнаний. Он в этот период начнет жить по настоящему, прервав утомительные компромиссы, которыми была наполнена жизнь в Германии. Будут встречи с Энгельсом и Гейне, диспуты с Прудоном и Фейербахом, манифест, будь он неладен, роман с экономкой, от которого даже родился ребенок...

Женни будет писать грустные, пронзительные письма о разлуке с Родиной, с семьей, о том, как ее детям не хватает еды, о том, как вновь и вновь приходится закладывать фамильное серебро, о том, как пальцы сводит от постоянной работы пером - приходилось вести корреспонденцию мужа...

В советских панегириках это охарактеризуют просто: "Карл, много раз я теряла силы, а ты возвращал их мне, верни и на сей раз" - Но кто знает что чувствовала женщина, выходившая замуж за гениального студента с большим будущем, а оказавшаяся рядом с революционером, бороду которого она всегда ненавидела и много раз просила сбрить...
- Все пророки носят бороды.
Отвечал Маркс.


Однажды Карл захочет сжечь старую тетрадь своих любовных стихов. Женни вырвет ее у него из рук с криком: "Они не твои!" - Последняя память о том, что когда-то было, несомненно было...

Несомненно было и то, что он не мог обойтись без жены, ставшей его костылем.
- Революция - дело нашей жизни.
Будет отвечать Женни всем, кто спрашивал ее как она держится.
Кажется, потом она плакала в подушку, но к счастью для девичьей гордости - никто не держал свечей.

Женни умрет за два года до мужа. Тот будет всю оставшуюся жизнь носить при себе ее фотографию.

Анархист пока еще не был Марксом.

Пока еще.

- Мне нравятся бороды.

Ответил он Борису с тем, что замещало душам улыбку.

Никакого коммунизма, никакой революции, никакого фашизма, никакого тридцать седьмого года, никакой Войны, застоя, карательной психиатрии...

Если бы проблема была в этом.

Если бы...

Анархист пришел из СССР.

В сущности там он был, кажется, даже не анархистом. Жизнь порой мутит нам голову, заставляя верить, что мы чего-то желали, желали всей душой, а тут - Пуф! - И оглядываясь понимаешь, что желал совсем не этого, желал чего-то совсем обратного, но хотя время и нелинейно, однако, назад оно все-таки не бегает...

Когда Анархист задумывался о космосе и собственном месте в нем, его всегда посещали чувства, схожие с высказанными как-то одним мусульманским вождем: "Лучшая теология - помогать Аллаху мечом" - Вероятно, Анархист и был тем-самым автором которого цитировал. Или не был. Так много позади. А впереди всё то же, и нет исхода...

Кажется, я схожу с ума.

Анархист пришел из СССР и не особенно удивился, когда после смерти для него ничего особенно не изменилось. Помните "Теркина на том свете" Твардовского?

Позади Учетный стол,
Дальше – влево стрелки.
Повернул налево – стоп, Смотрит:
Стол проверки.
И над тем уже Столом –
Своды много ниже,
Свету меньше, а кругом –
Полки, сейфы, ниши;
Да шкафы, да вертлюги
Сзади, как в аптеке;
Книг толстенных корешки,
Папки, картотеки.
И решеткой обнесен
Этот Стол кромешный
И кромешный телефон
(Внутренний, конечно).

Анархист понял, что скучает по исламу. С гуриями оно как-то повеселее. Впрочем, были ли гурии, да и нужны их они вообще, эти гурии, если нечем их, так сказать, огурить...

Смерть - это всегда уныло.

Никто не свободен от Смерти.

Мы рабы, песчинки, бессильно наблюдающие за тем, как всё дальше становится вершина склянки. Потом мы падаем и оказываемся здесь, в лимбическом (впрочем, как уже говорилось, Анархист был из СССР и подумал немного иначе, но поскольку в очереди вполне могли оказаться дамы - сработал внутренний цензор). Анархист любил дам. Что впрочем, не исключало, что порой он рождался дамой. Это вроде как с рубашкой, раз надел наизнанку - на улице уже не переоденешься. Если конечно ты не в. Вудстоке. Советский человек - человек атеистический, Рай себе он поместил на Запад, одновременно географический и воображаемый. А только вот нет никакого Рая. И Ада нет.

Да и Свободы в сущности нет.

Есть лишь рука, вновь и вновь переворачивающая часы...

Кажется я схожу с ума.

Пельмешек бы. Со сметанкой, с перчиком, плавающих в мясном бульончике...

И бабу.

А потом можно и социалистическую революцию. Впрочем, хе... хеликоптер с ней, с социалистической революцией. "Куда угодно только не в Совок" - С тоской подумал Анархист - "Потом не отмоешься"

Тут бы и прийти обреченности, да только вот поддаться ей, раззюзиться сейчас - значит признать своё бессилие перед объективным ходом вещей, смириться, что если всё вот так, так стало быть так и надо. Но Анархист знал Зло, видел его во множестве лиц, и худшим из этих лиц всегда было уныние, эта подсознательная готовность многих произнести: "Я говно" - И потом жить, будто ничего не случилось. Ну правда, говно и говно, с кем не бывает?

Что-то мы увлеклись. Жизнь тяжелая, смерть еще тяжелее.

Особенно если забыл отчество Петра... Как там его по батюшке? Все. Надоело. Перерыв. Минутка поэзии.


Дядя
есть
в губисполкоме.
Перед дядей
шапку ломят.
Он,
наверное, брюнет -
у брюнетов
жуткий взор.
Раз -
мигнет -
суда и нет!
Фокусник-гипнотизер.

От поэзии делается тошно. Нет свободы, нигде нет, везде, все, сверху донизу - кругом рабы!

Анархист уверенно работая чем-то, что у него вместо локтей, протискивается к столу. Стол это как ключи от квартиры - есть деньги или нет дело десятое. А только вот чей стол, того и хата. И раз уж этот Петр и занимался чем-то подобным...

- Товарищ!

Впрочем, чушь получается. Какой он к зюзиной бабушке товарищ?

- Уважаемый! Я тут в списке приметил Карла Маркса. А еще я ни капельки не антисемит, наделен революционной сознательностью и люблю бороды...

Снова дурно выходит. Будто он, Анархист, что-то у кого-то там просит. Как выезд за границу - а партбилет-то покажи, а с комиссией поговори, а куда на самом деле отправить хочешь и партбилет и комиссию - цыц. Иначе сам туда отправишься.

Раба в себе нужно изживать по капле.

- В общем, дружище. Я верю, что ты - парень сознательный, как и все мы. Наверное горбатишься двадцать четыре на семь, жизнь не сахар, а стало быть понимаешь. Очередь здесь - как в поликлинике, пришел за справкой - заболеешь, пришел лечиться - помрешь. А пока я здесь, трудяги там внизу, работают на заводах без выходных. Женщины, дети! Маленькие детки! И кто вступится за них, кто первым выступит за свободу от эксплуатации для всех и каждого, кто живет не чтобы угнетать? К тому же я как видишь коммунист...

(А в кармане - или что там у душ вместо карманов - сложил кукиш) Добраться бы до Карла Маркса - шиш вам, а не коммунизм. Нет коммунизма - нет революции - нет фашизма - нет тридцать седьмого года - нет Войны - нет Застоя и карательной психиатрии...

Свобода для всех.

- Пропусти из пролетарской сознательности, а? Не для себя прошу, для людей...

[Hero of war - ссылка]

НОДы под куполом. Прорвались первые, к их числу присоединяются новые с каждой проходящей секундой. Задымленный раскалённый воздух Парадиза прорезают перекрёстные лазерные лучи. Борт транспортного отсека шаттла призывно опущен – очередные счастливчики запрыгивают в его тёмные недра, лелея призрачную надежду на возможность спасения. Одно за другим несокрушимый мех закидывает в транспортник бездыханные тела. Второй оператор, проигнорировав Салливана, продолжает палить из всех доступных орудий по наступающим ботам, время от времени поглядывая малодушно в сторону шаттла. Стокман ошарашено смотрит на Джея и пытается что-то ответить, но, осознав тщетность сопротивления, решает молчать. Отступает одним из последних Ярвинен, отстреливаясь короткими, но успешными чертовски очередями.

Сол залетает в кабину одним из первых и падает на кресло пилота. Приборная панель искрит и дымится, красные диоды слепят, оповещая о полном выходе из строя самых разнообразных систем. Плевать. Хорнсвуд привычно разбирается с управлением, кликает по контрольной панели, удовлетворённо отмечая гул разогревающихся движков. На соседнее кресло опускается Юна – сквозь стекло видно небо, бьются на орбите исполины-дредноуты и роятся вокруг точки-истребители.

Уолтерс занимает место за освободившейся лазерной установкой. Даёт первую очередь, разнося пехотного бота из числа стрелявших в спину бегущим солдатам. Сразу следом – второго. И ещё одного. Мощь орудия потрясает, противники превращаются в металлолом одним за другим. И не хочется смотреть на стремительно пустеющий индикатор боезапаса. И совсем не хочется думать о том, что будет, когда этот индикатор совсем опустеет. Эти синтетические твари отняли у Уолтерса всё, что он любил и всё, во что верил. Уничтожили Оклахому. И пусть бесчувственным болванчиком всё равно, сам Карл с каждым погасшим глазом-диодом чувствует глубоко внутри нарастающее мрачно удовлетворение.

Бакстер метает позаимствованную гранату. Отмечает, как та падает практически точно в цель, поражая целое звено НОДов. Будь у него время и ещё пара десятков гранат, дай ВКС бой, а не начни отступление почти в полном составе, кто знает, быть может…
Бак вжимается обратно в укрытие, слыша позади разогревающиеся двигатели шаттла. Бросает быстрый взгляд через плечо, стараясь не думать о хищно-изумрудных лучах, с завидным постоянством мелькающих где-то над головой. Он видит, как замирает безжизненно около самого транспортника один из мехов и как выпрыгивает прямо с кабины на трап, эффектно перекатившись через плечо, незнакомый солдат-оператор. Бак чувствует себя брошенным, преданным, и лишь тяжёлая установка Уолтерса продолжает монотонно гудеть где-то рядом. Здоровяк видит и бегущую со стороны ангаров одинокую фигурку в G-8 – солдат, забыв обо всём, мчится к шаттлу. Прямо на полном ходу срезает его зелёный луч – бедняга спотыкается и скользит по асфальту, замирая безжизненно в каком-то десятке метров от трапа. Одним из последних сдаётся Джей Ди – поднимается защитное стекло кабины его меха, а сам Джей, оттолкнувшись, вкатывается в пассажирский отсек. Трап, словно задумавшись ненадолго, начинает медленно подниматься, официально завершая эвакуацию. И сразу становится как-то спокойнее. Улетают без вас, но сожалеть об этом уже как-то поздно. Всё кончено, ничего сделать больше нельзя. Бак поворачивает голову и упрямо смотрит вперёд. Десятки НОДов решительно вступают под сень защитного купола. Изумрудные глаза-прожектора хищно мерцают, зелёные лучи расчерчивают задымленный плац. Замолкает орудие Уолтерса – лежит Карл рядом, уткнувшись безвольно забралом в асфальт. За мгновение до того, как один из лучей бьёт прямо в лицо, Бак видит и их – неторопливо и величественно выкатывающихся из самых недр транспортных отсеков НОД мехов.

Шаттл отрывается от земли и устремляется в небо. Заложив пробный вираж, проносится над территорией бывшего учебного центра. С высоты открывается превосходный вид на превратившийся в поле боя искорёженный плац. Отсюда видно, как подобно нашествию чудовищных металлических тараканов стальная волна НОД накатывается на удерживаемые силами ВКС ещё совсем недавно позиции. Как обступают они немногочисленные оставшиеся лежать на асфальте тела. И, наконец, как синхронно задирают головы вверх, беспомощно наблюдая за взмывающим ввысь шаттлом и даже не предпринимая попыток стрелять.
А там, в небе, тем временем, узел НОД вспыхивает десятками крошечных взрывов. Всё новые и новые залпы дредноутов ВКС стремятся превратить в пыль зловещий тетраэдр. Навстречу крошечному шаттлу устремляется один из перехватчиков, который тут же взрывает прицельной очередь спикировавший истребитель сопровождения из Эгиды. Впереди – десятки минут отчаянных попыток зацепиться за жизнь, воздушные манёвры и уклонение от хищных беспилотников НОД. И, тем не менее, при виде разрываемого десятками взрывов узла, при виде безмятежно-бездонного неба Парадиза-4, на смену отчаянию и панике приходит надежда.

***

Вялотекущая десятилетняя война закончилась в одночасье. Изучив в достаточной мере повадки и инфраструктуру противника, центральный узел НОД, просчитав все варианты, перешёл в полномасштабное наступление практически по всей линии фронта. Сотни и тысячи тяжёлых флотов с воистину впечатляющей синхронностью обрушились всей своей мощью на пограничные силы Федерации. Не ожидавшие подобного напора и отчасти потерявшие в период затянувшегося затишья бдительность, формирования ВКС отступали. Сотни периферийных миров оказались потеряны, мобильные отделения ВКС отходили вглубь обжитых секторов для перегруппировки. Колоссальные потери в личном составе повлекли за собой всеобщую мобилизацию. НОДы предпринимали отчаянные и безнадёжные на первый взгляд глубинные рейды, жертвой одного из которых стала система Стеллариса. В результате серии ожесточённых боёв эскадре адмирала Арчера удалось разгромить и отбросить противника, потеряв всего три планеты в системе – Парадиз, Оклахому и, собственно, сам Стелларис.

Новобранцев должны были перебросить в новые учебные центры, временно прикомандировав уцелевших к боевым подразделениям до последующего перераспределения. Распределения, которое, ввиду всеобщего хаоса и неразберихи, так и не наступило. Так и не дождавшись соответствующего приказа из главного штаба, локальное командование приняло решение бросить рекрутов в бой. Многому пришлось учиться по ходу, живя и умирая за Федерацию. Ни о каком возвращении домой теперь не могло идти даже речи – демобилизация солдат откладывалась на неопределённый срок, в то время как неутолимая машина войны продолжала пожирать всё новые и новые людские ресурсы.

Прошло четыре года.
Джоди больше никогда не видела никого из своего учебного центра. Её прикомандировали к 81ому корпусу космического десанта – батальону, который уже на второй месяц перебросили на периферию двадцать первого сектора. Сперва ветераны корпуса посмеивались над хрупкой и неопытной девочкой, однако, назло им всем, она продолжала выживать. Она прошла то, что впоследствии получило в масс-медиа громогласное название «Ледяное кольцо Арканума» - мясорубку на безжизненной поверхности промёрзшей насквозь планеты, в ходе которой прекратили своё существование восемь корпусов космического десанта. После побоища был официально расформирован и 81ый. Джоди присвоили орден Героя Федерации, звание сержанта и перебросили в новое подразделение. Она продолжала выживать, отделавшись несколькими ожогами и двухнедельным отдыхом в госпитале. Война стала чем-то обыденным, сделалась повсеместной рутиной. Не было мыслей о конце всего этого, не сильно волновали мечты и об отпуске. Стеллариса больше не существовало – ей просто некуда было в случае чего возвращаться.

Юна в одночасье перестала быть дочкой богатенького папаши. Фамилию Дэлтон забыли – отец, корпорация, капитал и всё накопленное за годы влияние сгинуло вместе со Стелларисом. Можно сказать, что ей повезло – в момент сражения она оказалась в относительной безопасности, вдали от умиравшей планеты. Вместе с Солом Юна попала в корпус пилотов, где прошла дополнительный короткий курс обучения по управлению истребителями. В этом деле девушка обнаружила в себе настоящий талант, значительно превзойдя Хорнсвуда и выйдя живой из более чем десятка сражений в космосе, не будучи ни разу подбитой. Истребитель Сола вспыхнул во втором же бою – парень получил обширные ожоги большой части тела и почётную демобилизацию после продолжительного курса восстановления и реабилитации на Дейтройте-92.

Алекс и Конор попали в 93ий пехотный, практически в полном составе уничтоженный на Аркануме. В условиях снежной бури, почти полного отсутствия видимости и прорезавших белоснежную мглу алых прожекторов, они, лишившись командования, собственными силами вывели из строя прорвавшего оборону механизированного пехотница НОД, за что были незамедлительно представлены к орденам. Бейкера собирались направить в один из отдалённых учебных центров в качестве сержанта-инструктора, однако, после длительного собеседования с штатным психологом ВКС, приняли решение утвердить на эту должность Конора Солда.

Онни Ярвинен, стартовавший с крайне положительными рекомендациями лейтенанта Стокмана, был отправлен на дополнительное экспресс-обучение и переведён в элитный пехотный корпус специального назначения, в составе которого блестяще принял участие в крупномасштабной операции по эвакуации уцелевших с Арканума, в ходе которой в первый и единственный раз встретился с Джоди. Через два года Ярвинен – во многом, благодаря внушительной нордической внешности и благородному профилю, был возведён в сан героя войны, обвешан всевозможными орденами и даже принял участие в съёмках нового агитационного ролика ВКС. После чего отправлен в академию ВКС для дополнительного обучения с дальнейшей возможность занимать руководящие должности.

***

О’Коннор входит в зал, проходит мимо нескольких рядов заполненных журналистами и свидетелями кожаных стульев и, заложив руки за спину, останавливается перед трибуной. Напротив него, за столом – трое седых и явно утомлённых полковников, главный из которых со скучающим видом смотрит на очередного участника, подперев подбородок ладонью. О’Коннор выглядит внушительно и впечатляюще в парадном мундире – на его плечах новенькие погоны майоры, на груди сверкают три ордена, в том числе – наиболее почётный, героя Федерации.
– Командир тридцать первого специального батальона двадцать девятого корпуса космического десанта майор О’Коннор, – чеканя каждое слово, представляется он.

Седой полковник устало машет рукой, предлагая поскорее покончить с формальностями. Он монотонно доводит О’Коннору то, что приходилось повторять сегодня неоднократно. Дескать, проводится инициированное свыше разбирательство трагически известных событий на Парадизе-4, внутренняя проверка компетентности командования и принятых в ходе инцидента решений. О’Коннор ухмыльнувшись, кивает – прошло почти четыре года с тех самых событий, четыре года ожесточённой войны. Никто из власть имущих и не вспомнил бы о том инциденте, никто бы не стал поднимать это со дна в подобное время – никто не стал бы, если бы не нашумевший фильм этой девочки Уинслет и не поднявшийся вслед за ним общественный резонанс в центральных мирах. Полковник начинает задавать вопросы по протоколу, О’Коннор сдержанно и совершенно спокойно на них отвечает.
– По имеющимся данным, вторым учебным взводом на тот момент командовала лейтенант Миа Кортес…
– Миа О’Коннор, – с улыбкой поправляет майор. – Моя супруга. Списана в запас после полученного на Парадизе ранения, сейчас на Земле.
Полковник делает какую-то пометку с усмешкой.
– Нам так и не удалось обнаружить какие-либо данные о лейтенанте Стокмане…
Ничего удивительного – в хаосе последних лет бесследно исчезали целые подразделения, не то что отдельные люди.
– Насколько мне известно, погиб на Аркануме, – отвечает, тем не менее, О’Коннор, задумавшись о том, долго ли будет продолжаться весь этот фарс.

Очевидно, что всё заседание – показательная постановка, ответ власти на общественные волнения. Полковник делает очередную пометку в блокноте.
– Понятно. Как вы считаете, майор, были ли ваши действия на Парадизе оправданными? Я читал рапорт относительно этой ситуации с Райзом.
О’Коннор хмурится, но отвечает уверенно:
– Полностью оправданными. В условиях реальных боевых действий боец стал угрозой – я не мог позволить себе рисковать жизнями подчинённых, Райз ослушался, нарушив прямой приказ непосредственного начальника. Мы сделали всё возможное, чтобы минимизировать потери и свести их к минимуму, сэр. На Парадизе, при всём уважении, была настоящая мясорубка. Полковник Корнуэлл проявил свою полную несостоятельность и некомпетентность. Как, впрочем, и капитан Уилсон. Как я и указывал в рапорте, при учёте сложившихся обстоятельств мне, как старшему по званию, пришлось взять командование на себя и возглавить организацию обороны.
Полковник кивает одобрительно, в зале позади кто-то тихо переговаривается.
– Сэр, я двенадцать часов назад вернулся с боевого задания. Корпус отбывает в девятый сектор через двое суток. Если ко мне нет больше вопросов…
– Одну минуту, майор. Кажется, у нас остался на сегодня последний свидетель.
О’Коннор раздражённо сжимает несколько раз в кулак за спиной протез, заменяющий ему правую руку.
– Долорес, будь так добра, пригласи в зал старшего сержанта Салливана.
О’Коннор хмурится, вспоминая. Забытая за прошедшие годы фамилия кажется офицеру смутно знакомой. Взгляды присутствующих обращаются к двустворчатой двери. Щёлкают камеры.

Так уж получилось, что позиция Салливана, Ярвинена и внезапно погибшего Вудкроуна была неподалёку от рации. И пока кто-то разглядывал падающих с неба роботов, кто-то наблюдал, как мозгляк Лил Вуди вскинул руку и "снял" с неба "Харвестер" ("Ебать, как это у него получилось?!") - Джей Ди подозрительно смотрел на Дэлтон. Юна Дэлтон, он чувствовал, что что-то знакомое было ещё тогда, на пляже, правда всё было такое новое, такое нервное, а сиськи девочек такие упругие, поэтому память его подвела. Зато теперь словно ударил кто-то - Дэлтон! Рой Дэлтон, гелиевый магнат, владелец заводов, блогов, спутников и прочей ерунды, который может, при желании, купить себе такую же херовину, на которой прилетел Арчер. А может и две. Та самая Дэлтон, о которой без умолку трещали девицы, с которыми на непродолжительное время сводила судьба Салливана. Он сам не читал модных голограмм-журналов, не смотрел передачи "Жизнь в шоколаде", его не приглашали на люксовые вечеринки в лучшие клубы Стеллариса - у него был несколько иной круг общения и интересов, однако эта светская информация белым шумом всегда была где-то рядом. Так что не было удивительным, что в его мозгу засели кое-какие вещи.
- Ух, вот это встреча! - удивление, адреналин от возможной близкой и быстрой смерти, не слишком устойчивая психика - вот это всё заставило Джея откровенно заржать.
- Дэлтон, ну охуеть! Теперь!
Внимание, направленное на девушку, охватило и то, что говорили из рации, а так же то, что в ответ говорила сама гламурная дива. "Удачи" - ответила рация. "В смысле? В каком это смысле?"
Блуждающий взгляд на половинку полковника. На бабу. На О'Коннора. На рацию.
"Удачи" - это значит, что им и правда пизда, как предрекал сам Салливан буквально пару минут назад. На них забили болт, здоровенный болт с самой орбиты планеты. Таким, наверное, можно сшибать боевые звездолёты пидорских роботов.
Онни стрелял, Вуди умирал, а Джей Ди Салливан с воплем ненависти подорвался к рации. Отпихнул в сторону Юну и заорал:
- Эгида, блядь, один! Говорит рядовой Салливан, Парадиз-Омега! Слышите меня, пидарасы?! Рядовой Вудкроун сбил "Харвестер", а ещё у нас здесь дочь Роя Дэлтона и если вы нас не вытащите, он натянет ваши жопы на самый большой калибр, который можно найти в ВКС и выстрелит в сторону ближайшей сверхновой! Как слышно, Эгида-1?!
- Блядь!! - выплюнув ругательство, солдат посмотрел на Юну, на капитана и оскалился. - Что? Хуже уже не сделаешь!
Вскинул "Фалкон" и выдал длинную очередь в набегающую волну металлических ублюдков. Хуёвый день, просто хуёвый.

Хельсинец пристально следил за каждым движением громадины в небе. Он чувствовал её электрические цепи, чувствовал мощь и что может если не остановить эту мощь, то хотя бы изрядно подпортить - достаточно, чтобы увеличить шансы товарищей на выживание. Вуди также понимал цену, которую придётся заплатить за сей подвиг - его собственный мозг такое напряжение вряд ли переживёт.
И ещё он помнил, как обещал родителям вернуться с войны. Словно сторонний наблюдатель, он осматривал развернувшийся вокруг ад: люди в огне, техника уничтожена, всюду дым и кишки. Где-то носятся выжившие, но долго ли они сохранят этот статус, если ничего не предпринять?
Нельзя сказать, что Вуди не колебался. Ещё как колебался. И поразмышляй он ещё с пару секунд, точно бы бросил эту затею.
- Эй, Онни, тебе боевая задача. Выживи и навести моих родных.
Вудкроун вытянул руку в сторону харвестера, словно Нео из одного старого фильма. И сосредоточился.

Алекс присвистнул, когда увидел зависшую над головой здоровенную хрень. Таких консервных банок он еще не видал. Судя по далеко не радостным воплям в эфире, она еще и не наша. Блин, как удобно-то, а? Только Бейкер заскучал, как война предложила ему самый настоящий концерт из агонизирующих стонов, человеческих ошметков и запаха глубокой прожарки. Рекрут завороженно смотрел, как в воздух взмывают грузовики, а горящие люди исполняют взрывные пируэты. Такого в кино не покажут!

Лежа на земле, Бейкер смеялся как ребенок, в глазах его отражался огонь. Лишь когда обстрел прекратился и харвестер начал плеваться десантом, Алекс успокоился. С этими врагами он уже знаком. Кто-то сейчас отхватит и за баньку, и за кафешку.

Ткнув кнопку включения щита, Бейкер подполз к ближайшему обломку, и приспособил на нём винтовку, внимательно следя за действиями железных дуболомов.

Полковник Корнуэлл изучает снующих вокруг и стремительно разбирающих снаряжение рекрутов. Кажется, ему не очень нравится то, насколько мало он и другие офицеры принимают участия в руководстве. Переговаривается о чём-то вполголоса с Уилсоном, то и дело поглядывая на зависшие на орбите дредноуты. О’Коннор, кажется, полностью теряет интерес к подчинённым. Вместо этого он подходит к медикам и молча наблюдает за их действиями, не задавая лишних вопросов.
Стокман отвечает на вопрос Джея достаточно лаконично:
– Держи щит включённым, мало что может быть глупее, чем умереть до его активации. Отмечай цели при помощи умного наведения – тогда другие будут иметь представление о местоположении противника, даже если он находится за пределами их собственной видимости и смогут помочь. Не подставляйся. Что из себя представляет наша броня в местных реалиях ты, я думаю, уже понял.

– Полный порядок, - даже не поворачиваясь, отвечает Юне сосредоточенно изучающий сенсорную панель модуля связи техник. – Хороший сигнал, прямой канал связи с орбитой.
Кажется, они поглощены работой и не сильно заинтересованы в дальнейшем общении.

Следующее предложение Джея привлекает внимание самого полковника Корнуэлла, который явно не находит себе места и нервничает в ожидании эвакуации.
– Кто это сказал? Представься, солдат! – полковник срывается с места и идёт прямо к Салливану. – Может ты думаешь, что самый умный? Что я и все остальные здесь для того…
Для чего здесь полковник Корнуэлл и остальные на самом деле прояснить окончательно не выходит. Тот осекается, когда относительную тишину вновь разрывает низкий гул стационарный турелей. Задирает голову, смотрит вверх – на стремительно опускающуюся к земле металлическую коробку, по периметру которой переливаются зелёные индикационные линии. Она на проверку оказывается гораздо больше истребителей и даже бомбардировщиков – тень от внушительной конструкции распространяется едва ли не по всей поверхности плаца.

Обе уцелевшие турели бьют в днище устрашающего воздушного судна, однако их мощные сдвоенные лучи без видимого труда поглощает силовой щит НОД. Очень скоро сомнений не остаётся – объектом внимания монструозного летательного аппарата становится именно учебная база.
– Что мать вашу… – голос Корнуэлла на главном канале, уже не такой чопорный и самодовольный. Почему гораздо сильнее напоминает теперь не бас, но фальцет.
– Харвестер, – единственное обронённое Стокманом слово предваряет волну статики и помех.

Из днища корабля синтетов выезжает несколько установок, каждая из которых выпускает целую серию ракет. Оставляя позади себя дымные шлейфы, боеголовки с бешеной скоростью мчатся к поверхности, порождая единственно верную мысль прижаться к земле и прикрыть голову руками. Те немногие смельчаки, в число которых невольно входит и выпавший в прострацию Корнуэлл, которые не падают лицом в асфальт, но продолжают смотреть, могут увидеть, как по полусфере энергетического щита базы распространяются похожие на молнии всполохи. Как щит вспыхивает и исчезает, как остальные ракеты беспрепятственно прорываются к цели. Здание штаба взрывается будто бы изнутри, расшвыривая по плацу на манер шрапнели искорёженные куски металла и элементы отделки. Детонирует по цепочке топливо обоих транспортников – словно в замедленной съёмке полыхают объятые пламенем грузовики. Один из связистов в чёрной униформе по инерции шагает вперёд – чем-то ему с практически хирургической точностью срезало по диагонали и плечо, и всю правую руку.

Мимо проносятся, смешно дёргаясь, горящие заживо люди. Ещё один взрыв переворачивает мир с ног на голову, отшвыривает в сторону и заставляет беспомощно скользить куда-то в броне по асфальту. Мимо скользят ошмётки менее везучих человеческих тел. Всё происходит в гротескной тишине, чудовищно сильно контрастирующей с творящейся вокруг вакханалией. То ли G-8 предусмотрительно глушит все внешние звуки, то ли аудиосистема костюма просто вышла из строя, то ли во всём виноват вызванный лёгкой контузией гул в ушах. Сквозь поднявшийся дым с трудом можно разглядеть огрызающиеся турели – вот одна из ракет заставляет вздуться первую, вот превращается в столп пламени и другая.

Солнечный день на райской планетке в рекордные сроки превратился в филиал ада. На асфальте вокруг – кровь и чёрные пятна, обломки и трупы. Вместо неба над головой – безжалостное серое днище монструозного аппарата, вместо чистого воздуха – дым, гарь и оседающий пепел.
Парниша на чудом уцелевшем джипе с противовоздушной установкой на корме как-то исключительно запоздало приходит в себя. Его лицо искривляется от страха и ненависти, все четыре ствола начинают с бешеной скоростью выплёвывать в небо лучи, совершенно неспособные повредить металлическому чудовищу. Мгновением позже на месте джипа вырастает ещё один огненный столп, покончив, тем самым, с последней попыткой сопротивления.

Нет, не последней. Многие из солдат по-прежнему живы. Мерцнув, восстанавливается купол щита. На плацу начинают копошиться разбросанные повсеместно тела. Призывно моргает зелёный диод на корпусе чудом уцелевшего модуля связи, вокруг которого уже почему-то не осталось ни единого техника. Зелёный диод естественно означает только одно – входящий сигнал. Сигнал, на который кто-то должен ответить.

– База только одна, – отвечает Стокман сквозь зубы. – Именно туда мы сейчас и направимся.
Убедившись, что все, включая Онни и раненого Вуди, разместились кое-как в кузове, лейтенант отдаёт по радиосвязи приказ трогаться. Транспортник начинает маневрировать, пытаясь развернуться на узком полотне асфальтированной дороги.
Смягчившись и взяв себя в руки, Стокман как-то по-новому смотрит на Уолтерса. Догадывается, что всё или практически всё новобранцам пришлось делать без помощи Мии. Они справились – не безупречно, но справились. И, даже более того, рискуя жизнями вытащили Кортес.
- Хорошая работа, - произносит своим обычным флегматичным голосом Стокман, и в его устах это звучит почти как высшая похвала.
Транспортник, развернувшись, скользит по дороге. В небесах два дредноута Арчера продолжают лениво обмениваться лучами с узлом, в то время как всё больше чужеродных мелких объектов оседают в атмосфере планеты.

На развилке грузовик останавливается. Сидящая в кабине Юна сперва чувствует одно лишь недоумение, не обнаружив на дорожном полотне никого, однако мгновением позже трое уцелевших альфовцев во главе с самим капитаном О’Коннором выходят из джунглей и начинают один за другим запрыгивать в кузов. Сам капитан, проходя мимо кабины, одаривает Дэлтон красноречивым взглядом, однако, подобно Стокману, решает проявить благоразумие и не спорить. Забирается в транспортный отсек последним, тяжело приземлившись на лавку. Опускает голову, осматривая лежащее у его ног тело Кортес. Ничего не спрашивает, ничего не говорит – лишь с холодным щелчком опускается зеркальный щиток забрала, скрывая лицо О’Коннора от глаз окружающих.

Транспортник вновь приходит в движение. С каждой минутой пути в гнетущем молчании, база всё ближе. Когда до пункта конечного назначения остаётся едва ли больше десятка минут, на общем канале раздаётся голос О’Коннора:
- База и другие объекты на поверхности Парадиза полностью не уничтожены до сих пор только потому, что наш космический флот связал НОДов боем. Разборка с наземными объектами временно должна стать менее приоритетной задачей. Сопротивляться своими силами мы, очевидно, не сможем. Необходимо найти полковника Корнуэлла, если он ещё жив, и надеяться, что Арчер решится организовать попытку эвакуации.

Водитель слева от Юны почти механически крутит руль. На его лице – отрешённость, налицо попытка уйти от реальности, сосредоточившись на том, что он действительно умеет и знает. Он ничего не говорит, не предпринимает каких-либо попыток наладить контакт. Парень, лишённый даже сомнительной защиты бронекостюма G-8 явно нервничает гораздо сильнее, чем пытается показать.

Дорога выравнивается. Прямая стрела асфальта уходит вперёд, завершаясь прямо на главном плацу учебного центра. Дэлтон видит обступающие плац одинаковые приземистые сооружение, видит внушительные турели, две из которых уже успели превратиться в жалкие оплавленные обломки. Ещё две по-прежнему огрызаются, то и дело разнося на куски порхающие в лазурной синеве истребители. Несколько зданий, в их числе, баня и столовая – тоже разрушены. Однако по-прежнему стоит штаб. Вокруг непосредственно прилегающему к штабу участку плаца мерцает едва заметная на солнце защитная полусфера – очень напоминающая ваши персональные энергетические щиты, вот только покрывающая площадь в добрые несколько десятков квадратных метров.
– Давай к штабу, – командует водителю капитан, и грузовик проносится мимо уничтоженных турелей, влетая на плац.

Водитель искусно лавирует на асфальте, объезжая выбоины, оплавившиеся участки и разбросанные тут и там изуродованные тела в остатках бесполезной брони. Впереди, под куполом энергетического щита, видно какое-то копошение – несколько человек в чёрной униформе, суетясь, разворачивают странного вида установку с небольшой спутниковой тарелкой, вокруг топчутся какие-то люди в G-8, два транспортника стоят углом, образуя, вместе со стеной штаба, некоторое подобие защищающего с трёх сторон временного укрытия. Ещё один джип стоит рядом – вместо пассажирских сидений на нём установлена четырёхствольная противовоздушная пушка, оператор которой водит стволами из стороны в стороны, пытаясь выбрать в зоне досягаемости максимально приоритетную цель и, в то же время, не рискуя привлекать к себе внимание, преждевременно огрызнувшись огнём.

Водитель выворачивает руль и тормозит – транспортник останавливается в нескольких метрах от силового щита, развернувшись к нему задним бортом.
О’Коннор первым спрыгивает на асфальт и, заглянув в кузов, командует:
– За мной, бегом марш, – и, задумавшись над выбором кандидатур на мгновение, решает добавить:
– Хорнсвуд, Балор, берёте носилки с лейтенантом Кортес. Головой отвечаете.
– Ярвинен, помоги Вудкрону, - вставляет комментарий и Стокман, тоже выпрыгивая из кузова на асфальт.

Тиа вроде бы и смотрела прямо на, с позволения сказать, работодателя, и в тоже время не видела. Прыгнувший на язык вопрос - на чем играть-то? - девушка сама вовремя поймала. Что-то подсказывало, что в стиле данного типа будет совет пойти в лес, вырыть шахту, добыть металлу, сделать струны, тем временем вырастить дерево, спилить, сделать инструмент и приступать к исполнению. Про дорогущие инструменты, где струны были из кишок животных, даже и вспоминать не хотелось. Да, а управиться, само собой, в три дня и три ночи. Нет, неорокерше случалось проводить ремонт инструментов, она их неплохо чувствовала, но сделать самой...? Да тут даже дудочку вырезать не чем, да и не из чего - не живое же дерево кромсать.
Девушку распирали два противоположных желания - врожденное стремление не подчиняться требовало послать всех лесом с такими вот шуточками. А какая-то смутная, недавно проснувшаяся часть души требовала немедленно браться за дело, пробовать, экспериментировать, вновь испытать то волшебное состояние, которое доступно лишь в любви, музыке или полете. Ну, и в магии, как оказалось. Хотя Тиа была дитем своей рациональной планеты, и умела пользоваться логикой как инструментом, естествоиспытательский зуд, требующий разобрать каждое новое явление на составляющие, классифицировать и навесить ярлыки, не был ей изначально свойственен. Разум еще переваривал возможность волшебства, и временами слабо вякал, предлагая рациональные объяснения, но увлеченность, способность полностью отдаваться любимым занятиям, которые всю жизнь толкали Тиа на странные дороги, уверенно взяли бразды правления в свои руки.
И вообще, музыку надо сперва написать, а в процессе можно и нужно услышать, какие инструменты нужны, чтобы она зазвучала для всех, снаружи. Так что не будем ставить телегу вперед лошадей. Тиа прислушалась.
Она знала, наука твердит, что творчество является функцией разума, но, как и многие, способные творить, испытывала мощное подсознательное подозрение, что все мелодии уже были когда-то написаны и звучат в неком загадочном пространстве, дожидаясь, пока появится кто-то, способный их расслышать и принести в мир. Возможно, это пространство было снаружи, возможно, внутри. Тиа владела нотной грамотой, умела мыслить музыкальными категориями, подбирать, складывать. Но намного чаще мелодия выстраивалась сама, а мозг лишь конспектировал, переводя образы в значки на бумаге.
Небольшое высокое круглое окошко в кухне было крест-накрест прочерчено полосами древесины, и сквозь него проникали, ложась наискось лучи солнца. Как улыбка сквозь слезы, дождь уже забылся, только на траве блестели капли. Вдох, и легкие наполнились странно свежим для помещения воздухом. Гроза прошла, как и накатила, мимолетно, и лес посвежел. Выдох, ветер пробегает по верхним ветвям, и один за другим великаны начинают мягко качаться, будто дышит гигантский зверь. Где-то внизу возникают и вновь поглощаются тенью солнечные пятна, из-под листьев на дне проглядывают ягоды. Тиа, как большинство горожан, знала лес скорей по Галакнету и ТV, не считая псевдонаучной концепции генетической памяти, но прямо сейчас в скорее образы архетипа, которые всплывали в сознании, начали вмешиваться новые сюжеты, они вплетались в мелодию, как ручьи в поток, становясь более живыми, менее идеалистичными. Как будто огромный организм леса вокруг расслышал нарождающуюся музыку и от всей шири своей души поделился. Олень медленно проходит по колышущейся траве. Кошка, припав к земле, притаилась в засаде, маленькое тело хищно напряжено, момент, еще момент, прыжок – и оглушительный грохот крохотного мышиного сердца обрывается под когтями. Пестрая птица плавно опускается на гнездо, стремительно выкатывает одно из лежащих яиц, и оставляет свое, скоро вылупившийся птенец вытолкнет всех остальных. Мелодия стала более протяжной, в такт ночной перекличке волков. Звери расступаются. Птицы взлетают повыше, когда покачивая головой и роняя пятна пены, проходит бешеная лиса. Мерцают маленькие глаза из-под зарослей земляники, едва слышный топоток, легкое покачивание листьев, маленькие тайны у самой земли…
Мелодия росла, перекликалась, в нее вплетались все новые ручьи, Тиа уже почти не слышала, что напевает, ее накрыло с головой. Она чувствовала свое дыхание, как медленное колыхание крон, ритм сердца перепутался с тысячами других, приливы и отливы заставляли то чувствовать себя полностью обновленной, то бросали к порогу небытия. Девушка практически полностью потеряла контроль над потоком музыки, ее несло, грозя поглотить искру сознания, помнящую себя как Тиа Чейн. Сопротивляться не было ни сил, ни особо желания, только махонькая искра сознания пыталась бить тревогу…

Кок все время заключения вел себя исключительно примерно. И только раз в день, в 17.42 он подходил к стене и бился об нее головой.

Бета

Бакстер шёл как в каком-то тумане, ничего не видя перед собой, просто переставлял ноги. Словно
бы сильно перебрал в кабаке и теперь тащится до дома на автопилоте... Только почему-то
каждый шаг отдаётся болью по телу, а перед глазами всплывают мутными образами какие-то
малознакомые лица.
Баку почему-то стало нехорошо, когда он до конца осознал, что все остальные погибли...
Если бы НОДы решили еще раз напасть прямо сейчас, то здоровяк вообще бы их не заметил.

Оживился он лишь когда остатки взвода вышли к дороге. Заглянув в транспортник, помог погрузить внутрь офицера.
Слова Карла, обращённые к Егозе пришлись в пору и Бакстеру. То что надо...

— Я тоже умею!... — сообщил он Карлу, подумав, что оказаться сейчас за рулём трака было бы очень здорово.

Бета.

Тима нигде нет. Точнее, где-то он наверняка есть – валяется рядом с другими обгоревшими трупами на ненадолго превратившейся в арену боевых действий поляне. Слишком многих они потеряли, слишком быстро перешли от стадии знакомства к стадии расставания, чтобы с этим можно было так просто смириться.
Импровизированные носилки вполне держат вес. Веки Кортес дрожат, время от времени она начинает стонать и бессознательно мычать что-то, намекая носильщикам, что они стараются не зря и Миа пока что ещё цепляется за реальность. Чуть впереди идёт Бейкер – на своей привычной позиции, в качестве авангарда. Бакстер громыхает справа от образованного Карлом и Юной обоза.

Настройки радиостанции предусматривают всего два канала – «Общий», по всей видимости, предполагает связь с базой по умолчанию. Вот только это самая база почему-то не отвечает. Зато отвечает О’Коннор.
– На связи О’Коннор, – он, кажется, совершенно забыл о военной конспирации, позывных и прямом запрете на использование званий и фамилий в эфире.
Быть может, решил, что «Альфу-1» не смогут инициализировать наиболее смышлёные новобранцы. Тем не менее, насмешливый и чуть самодовольный голос капитана внушает уверенность. Кажется, что вот он, человек, который действительно знает, что делает. Который поможет выбраться живыми из этого усугубляющегося с каждой новой минутой дерьма. В этот тёмный час в него хочется верить. Нужно ведь верить хоть в кого-то кроме себя, а О’Коннор, несмотря на проявленный местами непрофессионализм и откровенно неуважительное отношение к новобранцам, тем не менее, производит не самое отвратное впечатление.
– Всем новобранцам. По всей видимости, на Парадиз-4 напали. Узел НОД висит на орбите, это объясняет перезапуск роботов. База не отвечает. Вынужден сообщить, что ваше обучение на этом закончилось, – он прокашлялся. – По крайней мере, приостановилось. Сейчас вы – солдаты звёздной пехоты военно-космических сил, защищающие спокойствие мирных граждан и готовые преподать урок железякам. Вы все. Каждый из вас. Не успев даже толком начать обучение, вы столкнулись с реальным противником. То, что некоторые из вас по-прежнему живы и слышат меня, характеризует каждого уцелевшего с исключительно положительной стороны. «Бета» - приказ продолжать движение к транспортнику. Необходимо перегруппироваться и соединиться. «Гамма»… Стокман?
Стокман не отвечает. Голос О’Коннора становится тише, он вдруг спрашивает, обратившись к Карлу почти напрямую:
– Уолтерс, что с лейтенантом Кортес? – кажется, или он действительно боится услышать ответ?

«Бета» боевым порядком выходит к дороге. Водительская дверь транспортника открыта, сам солдат спрыгивает на асфальт и идёт навстречу возглавляющему процессию Бейкеру.
На общем канале слышен знакомый бесстрастный голос.
– Стокман на связи, – жив значит. – Наш транспорт уничтожен, большие потери.
Водитель безмолвно пересчитывает солдат, бросает красноречивый взгляд на носилки.
– Какие будут приказы, сержант? – бурчит неразборчиво, по всей видимости, здраво оценив ситуацию.

Кок был зол как никогда. Что это за шутки. Захватили его подопечную, выдают себя за него. Когда информация появилась, что они в космопорт улетели, то Кок уже решил, что сейчас он за ними погоняется и уже даже мысленно потерял руки. Но потом... потом... Они взяли корабль. ЕГО МАЗАФАКА КОРАБЛЬ, И улетели на нем. Благо деньги которые выдвли на путешествие остались у него. Сказать что Чу-Чу был взбешен, значит ничего не сказать. Искры из него сыпались практически в прямом смысле этого слова. Он помчался в аэропорт, арендовал самый быстроходный корабль на который у него хватило денег и бросился в погоню. Это пассажирские летают аккуратно плавненькими переходами, да с паузами. Он же делал гиперпрыжки на пределе возможностей организма и уходил в следующий без паузы, программруя прыжок пока находился в гиперпространстве. По его рассчетам выходило, что он должен был прибыть на Индиго минут за пять до вора. Теперь оставалось только надеяться и ждать.

Дамир скакал. Скакал быстро, ловя паутинки странного видения. Его пальцы, человеческие пальцы, обыкновенные, ласково гладили гриву Серко. Не было больше тигриных когтей. Помстилось тебе, ром. Не было никогда никакого Бреннарда. Не было и Фомы-медведя. Не было. Всё это лишь палая листва под копытами твоего коня. Галоп. Вперёд! Быстрей! Быстрей, Серко, верный друг! Быстрей! Сердце колотится. И из глотки обрушивается на тёмные стволы деревьев клич. Дикий, первозданный, немного пугающий. Торжество! Радость жизни.. и глубоко запрятанная тревога. Нет истины большей, чем миг здесь и сейчас. Нет истины большей чем ночной свежий воздух, холодящий круп лошади и грудь цыгана.

Возвращайся, брат. Не дело тебе шастать в вечерней темноте. Сестринский взор смотрел тебе вслед с тревогой, нет нужды лишний раз тревожить молодых. И бирюза..бирюза в этих браслетов. Помнишь, Дамир?! Помнишь как ты тонул в этом отравном мареве?! Руки всадники безвольно опустились. Пережитые события навалились грузным медведем. Кажется что сама ночь принажал легонечко на плечи, а глаза цыгана помутнели. Неужели всё это - мара?! Неужели всё это - помстилось?! Конь замедляет шаг, чуя странную безвольность тела своего друга.

Маленькая тень у обочины. Два глаза сверкающие во тьме. Дамир поворачивает голову. Серко всхрапывает, немного пятится. Что это? Лисица с человечьей головой? Очередной привет из далёкого Леса?
Неуверенное мяукание, и осторожный шаг из густых, как сливки теней. Кошка. Обыкновенная кошка. Никаких следов того, что когда-то она могла быть человеком. Два огонька, чуть приплюснутый нос, рыжая шёрстка, мягкая, неслышная поступь. На что ты смотришь Бритый? Никогда кошек не видел? Зверёк порскнул через дорогу, вильнув напоследок хвостиком.

Дамир чертыхнулся на своём ромском наречии. И развернул Серко. Обратно. Здесь не найти никого. Он вернулся как раз вовремя. Чьи-то глаза, яркие лалы. Шальная песня, губы на вкус как вишня, стройный как кипарис стан.. О морэ, мой морэ! Ласковая узкая ладошка подрагивая проникает куда-то вглубь праздничных одежд Дамира, а голова красотки прильнула к груди конокрада, и в танце, парочка медленно отдаляется от общей сумятицы и толпы. Ром всегда живёт настоящим.

И хотя прошлое всегда найдёт лазейку, в этот вечер мужчина была счастлив. Да и в последующие, тоже. Поговаривают, что Бритый изрядно остепенился. Стал играть на лютне, подобно своему отцу. Что в его песнях были странные мотивы и напевы, жестокие, как тигриные когти рвущие плоть. Но это не помешало ему завести детей.. говорят, что когда Дамир стал седым, а на его макуше образовалась проплешина, его видели на границе Леса. Того самого Леса. Удалось ли ему пересечь границу, или он повернул обратно, ветром умчавшийся дальше по тропе своей жизни?

Засмеялся Бреннард беззвучно: пошутила над ним судьба, ох весело. Теперь навечно связан он с Лесом, который уже давно ему наскучил. Надо было на границу идти: или помер бы, или ушел бы подальше, стал бы наемником, солдатом удачи. Но упущен шанс, и винить некого - Дамир надоумил, да Бреннард пошел, интересно ведь было.

Вот и застрял в Лесу. Нет тут жизни, нет охоты, нет движения - видимость одна. Только круговорот смертей без толку, без цели, без азарта. Магическое болото, рай для колдунов-вырожденцев.

Тосковал Бреннард, да вырваться не мог. Не знал как, да и вряд ли было возможно. Стал он пользоваться тем, что дали: следил за душами, попавшими в лес - охотниками, жертвами, все для него были едины. Перебирал их как песок, рассматривал, думал от безделья. Много думал.

Справедливостью он никогда не отличался, и желания судить в нем не было. Но смелых вознаграждал, полным жизни давал второй шанс. Но это занимало его немного. Зрела в нем мысль сразиться снова. Выйти еще на один бой, и пусть даже погибнуть, пусть даже в банку с солью. Неважно.

Стал он исследовать свои, как Стража, возможности. Стал изучать пути душ, по которыми они могли пойти в этой мясницкой. Стал наблюдать за магами, как дела они свои черные делают. Экспериментируют. Стали они сами для него экспериментом, который поглотил бывшего Бреннарда полностью.

Замыслил он разрушить тюрьму. Освободиться самому. А то, как оно случится, если случится вообще, ему было без разницы. Если сможет он сделать так, что нарушит планы магов, разрушит барьеры, уничтожит магию Леса, темницу эту гребаную, и себя в том числе - отлично. Он успокоится. Приведут ли действия его к гекатомбе жертв, тысячам погубленных жизней, магическим катаклизмам - пусть знают, как усмирять стихию. Ничего не произойдет, он потерпит поражение и уйдет в небытие, а Лес останется таким, каким и был - чтож, он пытался.

Впереди у Бреннарда было очень, очень много времени. Это было даже неплохо.

Бета
Кто-то обращался к нему, используя дурацкий позывной...
Бак не мог разглядеть кто это. И вообще не мог понять, что ему говорили.
— Ты кто?! Карл?!... — вопросительно замычал он, хватаясь за человека за плечи, удерживая равновесие —...Меня подстрелили! Кажется... Я ранен!..

Осознание этого факта как-то привело Бакстера в чувство. Они его ранили! Сукины железные ублюдки ранили его! Вот же твари...
Выдохнув пару раз, здоровяк огляделся еще раз по сторонам. Увидел тела в развороченных боевых костюмах.
Сколько же их? А это... Это же тот чёрный парень с пончиками!
Кто-то собирался оружие с павших.

— Дай мне ружьё!... — глухо прорычал Бак, обращаясь к собирателю.

Бета.

Бейкер перекатывается в сторону и вжимается в землю. Уолтерс, избегая беспощадного взгляда уцелевшего НОДа, эффектным прыжком перемещается за какое-то прогнившее насквозь бревно. Юна Дэлтон, кажется, единственная не поддаётся желанию спасти в первую очередь собственную драгоценную шкуру – снова целится, пользуясь тем, что противник не обращает на неё внимания, явно преисполненный решимости прикончить окончательно временного сержанта.

Карла спасает не собственная сноровка и даже не очередной сбой повреждённого прицельного модуля бота. Его спасает Джерри Смит, внезапно покинувший свою позицию и решительным спринтом устремившийся к необъятной туше раненного Бакстера Риверса.
Датчики движения стандартного пехотного бота НОД определяют медика как первостепенную и наиболее легкодоступную цель. Встроенное оружие с металлическим лязгом поворачивается, безошибочно выбирая новую жертву. Первый выстрел заставляет щит Джерри лопнуть, словно мыльный пузырь. Второй лишает самого Джерри плеча, ключицы и внушительной части туловища.
Выстрелить ещё раз машина не успевает. Юна наконец спускает гашетку и на удивление точным, практически профессиональным, выстрелом с хирургической точностью обезглавливает бесновавшуюся до последнего железяку.

Бакстер пробирается сквозь багровый туман и со стоном возвращает себе остатки сознания. По визору то и дело пробегает какая-то рябь, внутри костюма, кажется, разгорается всё сильнее костёр, а невыносимая боль заставляет слёзы проступить даже в суровых глазах бесстрашного ковбоя из оклахомского захолустья. Небезызвестному рейнджеру из серии комиксов время от времени приходилось попадать в подобные ситуации, но он неизменно переносил страдания с брутально поджатыми губами и печатью решимости на карикатурном лице. В реальности всё оказалось немного иначе.

Гамма
Челси поднялся на ноги, и начал постепенно отходить, пока не наткнулся взглядом на бойца, который снимал с трупов орудие и батареи. У Стоуна перехватило дыхание. Это было правильно, до чертиков логично, но в то же время этот поступок отдавал каким-то предательством. Неожиданная мысль пронеслась в голове у Челси.
-Командир... Нельзя наших так бросать. Не по людски как-то...А что если они живы? Надо их забрать отсюда.
Голос Стоуна был тихим и хриплым. Было слышно, как трудно ему даётся говорить каждое слово. Подойдя к ближайшему телу и наклонившись, Челси сквозь забрало разглядел Монтанну.
-Извини, сестренка.- Чуть слышно шепнул солдат.- Не уберег...
Наклонившись, Стоун поднял дело в тяжелом бронекостюме и начал постепенно идти следом за остальными.

Бета.

Их всего двое. Кто бы мог подумать, что всего две излучающие багровый свет жестянки смогут оказаться настолько опасными. Нерешительность, промедление, несвоевременное подключение боевого функционала – всё это очень дорого обходиться бойцам «Беты».

НОДы продолжают вести огонь. Аккуратные точечные выстрелы – просчитанные, выверенные и от того ещё более смертоносные. Боты стреляют, тут же переводя встроенные орудия на новую цель. Многие из новобранцев уже мертвы, оплавленный и исходящий паром Бакстер стонет в траве и отчаянно борется со смертью. А НОДы стреляют.

Руки Юны дрожат. Она прицеливается в повреждённого противника из укрытия, изо всех сил стараясь справиться со страхом и мандражом. Тем не менее, выпущенный её винтовкой луч проходит значительно выше намеченной цели. НОД же открывает огонь. Но не по Дэлтон – его целью становится Уолтерс.

Алекс целится в неповреждённого НОДа, в то время как встроенное оружие бота начинает один за другим выплёвывать энергетические заряды. Первый разносит в щепки ствол какой-то тропической пальмы, за которой предусмотрительно залёг новобранец. Второй – заставляет вспыхнуть щит новобранца, едва не ослепив его и не лишив того столь необходимой в эту секунду ориентации. Третьего шанса Алекс ублюдку уже не даёт. Бронебойный заряд Бейкера впивается в корпус неповреждённого бота, разрывая на части синтетику и проделывая в корпусе противника внушительных размеров дыру. НОД искрит, вспыхивает диод огромного глаза и тут же гаснет, а оплавленная и изувеченная железяка снова оседает на землю. Остаётся надеяться, что на этот раз бот выходит из строя уже навсегда. Один выстрел – один НОД, впечатляющая статистика. Тот ли это бот, который положил Бейкера во время учебного боя? Парень точно не знает, но, так или иначе, может почувствовать удовлетворение от столь эффектного завершения персональной вендетты.

Повреждённый бот стреляет по Уолтерсу. Его головной модуль сильно деформирован после суицидального нападения Кеннета, глаз-диод горит неровно и с перебоями и, быть может, именно поэтому первый заряд проходит значительно в стороне от намеченной цели. Зато второй вонзается точно в Уолтерса. Вернее, вонзился бы, не полыхни, треща статикой, вокруг сержанта полусфера силового щита, который поглощает заряд и тут же деактивируется. Значок-индикатор на визоре теперь окрашен красным, а самого Карла от ослепления спасает лишь своевременно затемнившееся забрало.

Джерри сноровисто разбирается с интерфейсом – тыкает по интуитивно-понятному символу-крестику на дисплее коммуникатора, после чего одна из нагрудных пластин его костюма отъезжает в сторону, высвобождая небольшую нишу с кейсом-аптечкой. Смит сноровисто разбирается с содержимым медпака, находя среди ампул с кодовыми обозначениями то, что необходимо. Он прекрасно осознаёт, что в полевых условиях едва ли сможет оказать Кортес квалифицированную помощь – лучшее, что он может сделать сейчас, это стабилизировать её состояние и предоставить лейтенанту хотя бы призрачную возможность добраться до лазарета.
– Пошёл ты, Смит, – беззлобно отвечает Миа шёпотом, умудряясь даже изобразить на бледном лице вымученную улыбку.
Произносит срывающимся хриплым шёпотом – кажется, только шок помогает ей оставаться в сознании. Джерри сноровисто вгоняет несколько ампул в приёмник инъектора и, приподняв за подбородок голову Кортес, вонзает несколько игл ей в шею, заряжая в кровь девушке тонизирующий коктейль из передовых стимулирующих препаратов и анестетиков. Несколькими секундами позже она отключается – дышит прерывисто и неровно, ресницы заметно подрагиваю, но, тем не менее, пока что не умирает. На оставленный зарядом НОДа оплавленную дыру не хочется даже смотреть, как и думать о том, какого рода ожоги и шрамы окажутся на груди девушки, если она выкарабкается из этой переделки. Похоже, он сделал на данный момент всё возможное.

[Soldier Side - ссылка]

Бета.

Бакстер отступает назад, панически стреляя от бедра и даже не пытаясь хоть как-нибудь целиться. Его выстрелы терзают несчастные джунгли, проносясь мимо выделяющихся на общем фоне корпусов восставших машин. Туда же устремляется и очередь Тима О’Райвера, который что-то орёт в эфир, поливая неистовым огнём окружающее пространство. Чуть более эффективным оказывается ураганный залп Тайрон – его лучи жадно впиваются в ближайшего бота, как и прежде, впрочем, не причиняя ему никакого вреда.

Кто-то, последовав команде «Кортес», падает вслед за Юной в густую траву, но только не Купер. Презирая трусость и беспомощность сотоварищей, северянин с модифицированной пехотной лопаткой наперевес рвётся вперёд, подлетает к поразившему лейтенанта НОДу и со всего размаха опускает ему на голову острую грань. Автоматика костюма G-8 превращает в грозное оружие инструмент, на голове бота остаётся заметная вмятина, глаз вспыхивает, гаснет и тут же загорается снова. Кеннет, остервенев, продолжает лупить, всё сильнее деформируя голову железяки и выбивая каждым ударом снопы ослепительных искр. Когда уже кажется, что он вот-вот просто раскроит болванчика окончательно, наконец-то оживает второй. Его активировали чуть позже чем первого, несколько секунд НОД перезагружался, мерцая диодами и вспыхивая то синим, то красным, словно будучи не в силах определиться. В конце концов, он останавливается всё же на угрожающе-багровых тонах и первым же выстрелом сносит голову Куперу. Только что был боец, орал, матерился, с ненавистью калечил синтета. А теперь – на месте шеи лишь безупречно ровный запёкший срез, модифицированная лопатка выпадает из разом ослабевшей руки, а тело, извиваясь в агонии, заваливается назад.

НОД не медлит. Его голова стремительно поворачивается с едва слышным щелчком, карающее око прожектора высвечивает Бакстера и стреляет. Непродолжительный полёт энергозаряда заканчивается его встречей с грудной бронепластиной G-8 здоровяка, моментально начавшей с шипением плавиться.
Тем временем, первый бот, всё-таки уцелевший после нападения Купера, тоже стреляет, однако не столь уверенно. Он искрит, его глаз неравномерно мерцает, но, тем не менее, выпущенный заряд попадает точно в О’Райвера. Встроенное орудие тут же наводится на новую цель – Тайрон заглядывает в разгорающееся жерло внушительной пушки, успев лишь только подумать о том, что победа Федерации это конечно важно, но сейчас он предпочёл бы со всей доступной скоростью переместиться как можно дальше от кровожадного бота. Грудь обжигает дикая невыносимая боль, мир плывёт и окрашивается в красный, а боль не уходит. Тайрон видит перед глазами траву, но уже не может думать о том, откуда она там появилась. От боли его спасает очень кстати нахлынувшая непроглядная темнота.

Джерри лежит около Кортес на боку, отважно прикрывая девушку своим габаритным костюмом. Он не знает, что происходит там, за спиной. Он слышит крики, угрозы и характерное шипение энергетических выстрелов. Ему всё это совершенно не нравится, но ещё меньше ему нравится то, что он видит перед глазами. Оплавленную, буквально въевшуюся в плоть броню. Повреждённую и искрящую электронику. Остатки чёрной униформы ВКС, кое-где попадающиеся вперемешку с металлом в чудовищной ране. По самым благоприятным прогнозом здесь стоит ожидать обширного ожога как минимум третьей степени, сопряжённого с невыносимой болью на грани агонии. Плечо, часть шеи и часть груди Кортес представляют собой зрелище пугающе удручающее. Смит поднимает забрало – прикрытые веки лейтенанта дрожат, на виске пульсирует одинокая венка. Она кажется почти спокойной, безмятежной – вплоть до того мгновения, пока не приходит в себя. Лицо девушки искажает гримаса боли, Смит слышит ещё один сдавленные стон переходящий в неглубокое прерывистое дыхание. Широко распахнутые глаза Мии непонимающе смотрят на Джерри, потом на джунгли вокруг, а потом, резко дёрнувшись, она изворачивается и подносит к лицу запястье здоровой руки с горящим дисплеем коммуникатора.

– База Гамме-1, взвод атакован, запрашиваю подкрепление. База Гамме-1… – меланхолично-флегматичный голос Стокмана на общем канале.
– Говорит Альфа-1, всем абонентам, это не учения, – а это уже О’Коннор. – Активировать персональные щиты, приказываю вести огонь на поражение по противнику.
Кортес, глядя на дисплей, одними губами шёпотом произносит:
– «Бета». Разблокировать полный функционал.
И Джерри видит колесо загрузки на визоре. Вспыхивают многочисленные новые опции, загораются тут и там индикаторы. Сфокусировав зрение, снова видит Кортес. Свежие дорожки слёз на лице. Она смотрит прямо на Смита и шёпотом произносит только одно слово:
– Аптечка.

Бета

А вот тут даже Бак испугался...
Происходящее явно выходило за выходило за рамки учений. Эти ноды не должны были подняться сейчас. И уж точно они не должны были сразу стрелять в офицера... И этот запах.
Могучая челюсть здоровяка предательски задергалась. В животе закрутило что-то.. И стало трудно дышать.
Нечленораздельно замычав, Бакстер попятился, наступая на кого-то стоящего позади.
Винтовка в его руках дёрнулась...

- Конечно не знаешь, морэ. - улыбнулся Дамир. Почти что с превосходством. - Это наша сказка, к тому же для детей. Ты бы мог её услышать у наших костров, но вряд ли где-то ещё. -

- Думаю, прав ты. Надо всё-таки идти туда..и посмотреть. Когда ещё такое чудо увидишь? - Дамир повёл плечами, разгоняя кровь после сна. На самом деле он и сам не всё помнил.

- Давай потихоньку пойдём к ней. Если что, мы всегда сможем повернуть к границе. Она вряд ли исчезнет. А вот возможность в башню у нас попасть только одно. Со звериными метками нас точно в Лес как охотников не пустят, и выбросят в колодках, в самой чаще. -

- А я пока тебе всё-таки сказку расскажу. Так вот. Было это так давно, что Солнце было богом и иногда ходило по тропам и чащам. Леса не было и в помине, а люди умели говорить с животными. Ну, не все, но кое-какие. Зверознатцы, так их кажется называли. - Ром сделал вид что задумался, припоминая, как же точно звучала сказка. На самом деле, кое-что он придумывал прямо на ходу. Но он точно помнил старческий голос, который всё это рассказывал. И сейчас, неосознанно он копировал манеру старой бабки у костра.

- Так вот, баро. Промеж этих зверознатцев была одна девочка. Юная, бесшабашная, она будучи недорослью ниже тележного колеса, ушла в лес. Она долго шла. И на пути её встретила маленькая плачущая свинка. Поросёнок. Поросёнок горько пожаловался, что на него никто не смотрит, ибо нет у него никаких украшений. Девочка, недолго думая отдала ему свой венок, сплетённый из васильков и незабудок, и бусы. Поросёнок стал таким красивым, что от гордости, его хвост свернулся крендельком. Поблагодарив девочку, он убежал в лес. Шла девочка, шла..и попался ей на тропе птенец, выпавший из птенца. Добрая девочка научила птенца летать, однако когда он позвал её летать вместе с ней, девочка отказалась, смеясь. Люди не умеют летать. -

- Шла она по тропе..и услыхала дикий рык и рёв. Она пошла к звуку, и на полянке увидела клетку с тигром. Тигр был заперт в ней, однако томился недолго, ибо всё ещё был красив и хорош собой. "Человечий детёныш! Добрая девочка! Сжалься надо мной! Выпусти из клетки! Клянусь, я больше никогда не обижу, ни зверя! Ни человека!" -

- Поднапряглась она, подпёрла палочкой одну заслонку, что тигру путь к свободе преграждала. Однако, стоило девочке выпустить тигра, как зверь тут же кинулся на неё. Скрежеща зубами и выпустив когти, полосатый разбойник взалкал человечьей крови! Девочка же, спрятавшись за дерево горько заплакала. "Господин Тигр, вы же обещали! Я вас освободила, а вы меня хотите съесть?! Это несправедливо!"-

- Тигр же задумался. Нахлёстывая себя по бокам хвостом, он отошёл от дерева, на котором остались глубокие метки его когтей. "Ха! Справедливо! Никакой справедливости нет!". Однако девочка заспорила с громадным котоором. "Как же так!" кричала она. " Спросите кого хотите! Справедливость есть!" - Дамир ухмыльнулся. - И тогда тигр проворчал. " Ну ладно! Хорошо! Спросим у первых трёх встречных! Но если они скажут что справедливости нет - я тебя съем." -

Ром изобразил голодное рычание тигра, немного увлёкшись рассказом, и ударил когтями по кусту, вымещая воображаемую злость на сказочную зверознатицу.

- Так они и отправились, вместе. Хвостатый негодяй всё время ныл - ведь все разбегались только завидев его полоски! "Ходим-ходим, а никого нам не встречается!" ворчал он, и слюна капала с его белоснежных клыков. "Давай я тебя съем, а то шляемся по жаре!"
Однако девочка не соглашалась на такой исход. И вод, под сенью дерева, на бревне, они увидели певчую птицу, что горько рыдала. Тигр спросил птицу, есть ли справедливость на свете? На что соловей ему ответил. "Ах, господин тигр..я прожил долгую жизнь, и не делал зла никому и никогда. И вот, не далее как вчера на закате, моего птенчика проглотила змея! Ах, Солнце! Зачем ты светишь на меня, если мой сыночек сейчас в желудке у удава?! Нет! Нет на свете справедливости!" и соловей горько заплакал. -

- Тигр же, довольно ухмыляясь, повернулся к девочке, и облизнулся. Однако девочка не оставила попыток. Внимание её привлекло дуб, что стоял от всех деревьев наособицу. Вместе с тигром они подошли, и спросили его, есть ли на свете справедливость? - Дамир повёл плечами, словно его резко пробил озноб. - Однако дуб отвечал паре. "Нет, девочка, нет. Много лет я давал тень жителям леса, спасал людей и зверей от зноя. Кормил их плодами своими! Сладки были жёлуди мои! Однако сегодня по утру, матёрый кабан подрыл мои корни." Листва дуба поникла. " И теперь я погибну.. Нет на земле справедливости..." -

- Тигр облизнулся. "Правильно! Нет на земле справедливости! Наконец-то я пообедаю!" Он уже примеривался, как бы половочее юной зверознатице откусить голову, как она погрозила ему пальцем.

- "Вы, господин тигр, очень плохо считаете! Вы обещали спросить у троих, а мы спросили только двоих!"-
- "Чтож" проворчал зверь. - "Будь по твоему...о! Вот как раз старый лис бежит! У него мы и спросим! Стоооой!" и тигр кинулся за лисом, который уже был седым. Возможно, отчасти, от ужаса. Лис припустил со всех ног, но куда ему тягаться с голодным и злым тигром? Догнав и ухватив Лиса за загривок, тигр прорычал. -

- "Ну вот, девочка, тебе и третий встречный!" отпустив его и придавив хвост лапой своей когтистой..- тут Дамир на секунду отвлёкся на свою, рыжую конечность, и выпустив когти из неё. За прошедшие дни он неплохо навострился с ней обращаться. Хотя, конечно ловкости человеческих пальцев ему нехватало.

- Кхм-кхм..так, вот придавив хвост лапой, тигр спросил. "Ну, отвечай, есть ли справедливость на свете?!" Однако девочка перехватила инициативу, и начала говорить. -
- "Дело было так..попался тигр в клетку.." Но лис прервал девочку.-
- "Пожалуйста, говорите громче, я немного глуховат..говорите мне прямо на ухо!"-
- "Дело было так! Попался тигр! В клетку!"-
- "Ага...тигр..в клетку? Какое изумление! Мне обычно попадались такие же тигры как вы, господин! В полосочку! А в какую клетку был тигр? В крупную, или мелкую?"-
- "Ох, вы не так всё поняли! Вот этот тигр попался в клетку! Я его выпустила! А он хочет меня съесть!"-
- "Да..очень запутанная история...Значит, ты говоришь, клетка попалась в тигра, он тебя выпустил, а ты хочешь съесть?"-
- "Да нет! Тигр попался в клетку! Я его освободила!"-
- "А, теперь понимаю!В тигре ревела клетка!"- Дамир зарычал, пародируя раздражённого тигра -"Ох, господин, не рычите..уж очень трудно разобраться мне. Вот если бы я сам видел.."-
- Тигр, рассвирепев от голода, схватил лиса за шкирку, и потащил к месту своего пленения. "Сейчас я тебе покажу! Пошли к клетке! Там ты поймёшь! А если не поймёшь, я сожру тебя вместе с девчонкой! Эта клетка! Понятно?!"-
- "Понятно, господин!"-
- "А я тигр! Понятно?! И я сидел в ней, ясно тебе, ты, рыжий мешок с блохами?! "-
- "Ох, господин, только не ешьте меня, непонятно...-
- "Да что тебе непонятно, ты, бестолочь?!" заревел тигр, щёлкая зубами. -
- "Да что тебе понятно?!"-
- "Ах! Я не понимаю, как такой большой зверь, как вы, смогли пролезть в такую узкую щель? "-
- "Не понимаешь?! ТАК СМОТРИ, СТАРИК!" С таким криком, тигр влетел в клетку! "Теперь ты понял, глупец?!"-
- "Теперь? Понял!" засмеялся старый лис, и выдернул палку, что держала заслонку. И та тотчас опустилась. "Вот так вот! Господин злой и неблагодарный тигр! Есть на свете справедливость!" засмеялся лис. Он ударился оземь, и превратился в прекрасного юношу. А зверознатица, поняла, что пока они с тигром искали тех, кто сможет им ответить на вопрос о справедливости, она уже успела расцвести. Говорят, что от этой парочки пошли родом некоторые лукавые колена ромов, что до сих пор ещё знают пару слов на зверином наречии.. -

Ром перевёл дух. Половину, или даже больше он переврал и напутал, но всё же, какая-то суть осталась.

Гамма.

Конор стреляет по последнему оставшемуся в живых НОДу, ему вторит Уикерс, однако очередь последнего традиционно уходит значительно выше цели. Тем не менее, Солд справляется и самостоятельно – несмотря на попытки бота открыть ответный огонь, синий глаз вспыхивает и гаснет, а механический чурбан медленно оседает на землю, присоединяясь к своим павшим собратьям. Ещё несколько секунд инерционно трясёт, сердце с бешеной силой бьётся о рёбра. После – понемногу всё-таки отпускает. Брошенный на тактическую карту взгляд помогает подтвердить очевидное: всё закончилось, все до единой белые точки погасли.

На визоре Джея крутится бесконечное колесо загрузки. Выскакивает лаконичное сообщение с просьбой дождаться перезагрузки и принудительно не отключать систему костюма. На стекле перед глазами вспыхивают тут и там какие-то артефакты, и, судя по полному отсутствию звуков, радиосвязь тоже успешно накрылась. Салливан дёргается, пытается выбраться из костюма, но экзоскелет не пускает. Ни рукой пошевелить, ни ногой, ни даже голову повернуть. Ничего. Как будто и правда парализован. И никакого представления о том, что происходит за пределами треклятого саркофага. Накатывает тёмной удушливой волной паника. Блядски неприятное ощущение беспомощности, будто бы Салливан оказался погребён заживо.
А потом всё проходит. Снова экран приветствия, вновь чёткое изображение тёмно-зелёного потолка джунглей. Тактическая карта, на которой остались теперь исключительно разноцветные точки. По всей видимости, НОДы повержены. Джей вновь отчётливо слышит голоса других членов взвода. И, даже более того, к костюму возвращается прежний функционал. Шевелит рукой – послушно гудят сервоприводы. Ногой – и здесь всё отлично. Словно не было смерти и беспощадного красного текста перед глазами.

Костюмы и правда перезагружаются. Не только у одного Джея, то же самое происходит и с остальными. Обездвиженные экзоскелеты вновь разблокируются, статус «убит» пропадает.
– Неплохо, – разносится флегматичный голос Стокмана по внутренней связи. – Если учитывать появление меха, то я ожидал как минимум катастрофы. Хорошая работа, Ярвинен. Собирай людей, возвращаемся к транспортнику.



Общее.

Бой окончен. Оживают костюмы. Поверженные рекруты медленно поднимаются, настороженно поглядывая на безжизненные остовы своих недавних противников. Эфир становится общим, моментально наполняясь трескотнёй разномастных переговоров, в которой уверенно превалируют твёрдые офицерские голоса.
– Уилсон явно играет на твоей стороне, О’Коннор, – это Стокман.
– Прошлая группа справилась куда хуже: эти, по всей видимости, не так уж плохи, – Кортес.
– Да, после соответствующей подготовки, при повторной проверке, они могут показать действительно неплохой результат, – комментирует капитан, впервые подав голос в эфире за всё время проведения операции.
– На этот раз больше новобранцев с Оклахомы и Хельсинок, – замечает Кортес. – Хуже всего традиционно адаптируются эти неженки со Стеллариса.
– Думаю, превосходство «Альфы» было всем очевидно, – вставляет О’Коннор насмешливо.
Командир "Беты" благоразумно предпочитает не комментировать данное утверждение, а Стокман лишь недоверчиво хмыкает.

Бета.

Кортес грациозно проходит мимо поверженных воинов в экзоскелетах, неуклюже предпринимающих первые попытки подняться. Она склоняется над Карлом и протягивает Уолтерсу руку, на удивление мощным благодаря экзоскелету G-8 рывком ставя ксенобиолога на ноги. Слегка улыбается.
– Не так уж плохо, – произносит, подняв забрало. – Достаточно креативная попытка достучаться до «Гаммы», которая закончилась абсолютным провалом. Бывает, не парься. И более великие полководцы время от времени ошибаются, хорошо, что твоя ошибка пришлась на учебный бой и не стоила кому-нибудь действительно жизни. Вот только ты проиграл моё пари Стиву.
Несмотря на слегка насмешливый тон, говорит она, кажется, абсолютно серьёзно. Смотрит на Карла внимательно, с интересом.
– Собирай и строй это стадо, возвращаемся к транспортнику, – она неопределённо кивает в сторону уже скрывшихся в листве Тайрона и компании. – Если считаешь нужным, дожидайся Дэлтон и Смита, или прикомандируй их временно к «Гамме», они совсем рядом. В общем, у нас новая цель – вернуться на базу.
И Миа Кортес поворачивается к Уолтерсу спиной и отходит в сторону, с кем-то активно переговариваясь на приватном канале.

Альфа.

– Неплохо сработано, Балор, – голос О’Коннора теперь звучит на внутреннем взводном канале. – Финальная фаза боя с точки зрения тактики при ваших возможностях и ресурсах проведена практически безупречно. Не вступать в бой до проявления третьего НОДа – правильное решение. Даже ценой жизней личного состава, иногда в условиях реального столкновения приходится идти на нечто подобное. Риз и компания – возвращайтесь. Парни справились сами, отходим к машине. Сержант, организуй отступление.
И О’Коннор, решив, как видно, что сделал уже даже более, чем достаточно, отходит в сторону и принимается задумчиво рассматривать одного из обезвреженных НОДов.

Гамма.

Новобранцы начинают стрелять по шарообразному НОДу, который подкатывается почти вплотную к их позициям и, оставляя в зарослях борозду, останавливается. Очередь Уикерса уходит куда-то вверх, прожигая листву и срезая тонкие ветви, которые падают на механическое чудовище, однако ожидаемо не причиняют ему никакого вреда. Монтана и Джей, напротив, бьют точно в цель – однако даже их совместных усилий оказывается недостаточно для того, чтобы тварь не успела открыть ответный огонь. Замерший на месте шар поворачивается – с тихим гулом его спаянные орудия начинают стрелять, сметая всех и вся на пути своей устрашающей разрушительной мощью. Перед НОДом, ко всему прочему, вспыхивает полупрозрачная полусфера силовой щита, которая без труда поглощает очереди новобранцев из «Гаммы». Тяжёлые заряды сносят Джея, причём не просто сбивают того с ног, а бесцеремонно отшвыривают куда-то в заросли. У Салливана, приложившегося при приземлении шлемом ещё и о какой-то булыжник, темнеет в глазах, он машинально хватает ртом воздух, силясь пошевелиться, но G-8 уже ожидаемо обездвижен. Красная надпись перед глазами мерцает, по визору бежит какая-то рябь, вылезают тут и там графические артефакты. Так и должно быть, это нормально? Джей видит новую надпись: «Критическая ошибка. Дождитесь перезагрузки системы, не отключайте питание». Пошевелиться, впрочем, он по-прежнему совершенно не в состоянии.

Тяжёлый бот НОД ни на мгновение не останавливается на достигнутом. Спаренные орудия с монотонным гудением продолжают работать, мощные энергетические заряды вгрызаются в землю, прожигают заросли, добираясь до бойцов в наиболее ненадёжных укрытиях. Наиболее легкодоступной целью, по мнению бота, оказывается Вуди Вудкрон – единственный солдат «Гаммы», который не обращает на ворвавшийся в гущу событий смертоносный шар никакого внимания, предпринимая попытку вывести из строя двух пехотных ботов НОД на другом берегу ручья. Первый заряд безрезультатно утюжит землю, зато второй врезается в спину Вудкрона, по ощущением, едва не ломая тому позвоночник. Совместный огонь рекрутов наконец-то прорывает силовой щит и множество жалящих красных лучей впиваются в корпус шарообразного НОДа. Ещё секунда – и тот, спрятав оружие и вернув на место все броневые пластины, деактивируется. Новобранцы подсознательно ожидали чего-то эффектного – вспышки, взрыва, грохота. Однако, на деле перед ними на земле стоит просто цельный металлический шар, без каких-либо отверстий, видимых повреждений или хотя бы крошечных вмятин.

Опьянённые успехом, новобранцы ненадолго даже забывают об остальных пехотных ботах. Но те не позволяют себя игнорировать – открывают огонь по обнаружившим своё местоположение солдатам, в том числе и тот, по которому прошлась очередь Вуди. Один из этих выстрелов попадает прямо в шлем забывшейся Смайл – кажется, вот оно, они только что победили ебучий механический шар, а опасность внезапно приходит с другой стороны. Приходит, заставляя на визоре Монтаны вспыхнуть красную надпись «Вы убиты». Всё кончено. Моментально. Остальные НОДы концентрируют огонь на укрытии Кеннета – сперва кажется, что тот закопался достаточно основательно и сможет продержаться некоторое время в недосягаемости для выстрелов ботов, однако очередной заряд его настигает.

Гамма

Ебучий шар проложил просеку, испугал бойцов и спутал нам все тактические карты. Как говорят (теперь) в отделении "Гамма": "Первый V-образный клин комом". Перестав понимать тактику и видя глядящую с любопытством из спаренных пушек смерть, я начинаю стрелять.

Скользя взглядом по живописным пейзажам Авалона, Мэгги думала о том, как мало, оказывается, нужно времени, чтобы с чем-то сродниться. Вот этот холм с наползающим на него лесом так похож на тот, на котором они играли с близнецами на второй или третий день – и воспоминание отзывается уже ушедшей было болью в ушибленном тогда о не замеченный камень пальце и мягкой улыбкой на лице. Вот на сочном лугу пасется группа единорогов – не ее, других, но сердце разрывается от тоски расставания. Хочется верить, что временного… Всего за несколько дней Авалон научил ее улыбаться и открываться. И даже знание о другой, темной, полной боли стороне этого мира не умаляло ее любви и благодарности к нему.

Позвольте вернуться… Пожалуйста…

Вот та самая башня – или не та? Очень похожа, но что если таких башен сотни и тысячи? После того как чуть ли не каждая вторая картина начала казаться оушенке знакомой, она стала сильно сомневаться в том, что достаточно подробно помнит места, в которых гуляла последнюю неделю. Да, она могла вызвать в памяти и реку, и лес, и башню, и единорогов, но было ли крупных валунов на берегу ровно семь? Была ли излучина ручья настолько крутой? Был ли этот сук на том дереве? Не стояла ли рощица немного правее?

Вконец запутавшись и уже не доверяя собственным воспоминаниям, Мэг снова остановилась перед белой спиралью. Уж она-то определенно выделялась среди других картин. И даже, казалось, снова начинала притягивать к себе. Попробовать всмотреться? Вдруг получится вернуться тем же путем?

Она не успела узнать, потому что дверь вдруг открылась, и ее ослепил яркий луч фонаря. Вздрогнув от неожиданности и резко повернувшись на звук, она прикрыла глаза ладонью и прищурилась, пытаясь разглядеть вошедшего и придумать, как ответить на его вопрос.

- Э… здрасьте… честно говоря, я сама как раз пытаюсь это понять, - пробормотала она.

Глаза потихоньку привыкали к новому освещению, и ей удалось разглядеть сторожа (по крайней мере, она почему-то сразу решила, что это сторож). Выглядел он не страшно и не агрессивно, поэтому девушка сделала шаг ему навстречу, разводя руки в растерянном жесте, одновременно показывая, что она ничего не украла и у нее нет оружия.

- А где я? – рискуя показаться сумасшедшей, спросила Мэг у мужчины, обводя взглядом зал.

Бета

Тайрон ни секунды не сомневался в перспективности своей карьеры, но скорость повышений превосходила ожидания. Сержант погиб. Да здравствует сержант!
Клауд посмотрел на радар, подсчитывая точки. Белых нет только рядом с синими. Бета - король вечеринки, йоу! Ну а кто ж ещё! С далёкого плаца донёслась маршевая речёвка новобранцев:
Кто надежда ВКС?
Бета разрулИт замес!
Кто сметёт армаду НОД?
Бета! Самый лучший взвод!
Кажется, эту музыку слышал только один боец, остальные довольствовались треском джунглей, вызванным лёгким танцевальным движением Тайрона.

Приказано идти к Альфе. Карл, конечно, прав, приказывая двигаться к малочисленной группе. Логично же, что Железный Онни не даст сожрать Гамму, а вот Альфа без Меткого Тайрона обречена. Но Карлу легко говорить - сам-то первый сержант останется лежать, избавленный от необходимости сближения с капитаном. Может задержаться, исполняя "последнюю волю" по переворачиванию тела? Нет уж, такого подарка для капитанских насмешек не будет. Тайрон ему покажет.
- О-кей, Босс! Разделаем НОДов, как праздничный торт!
Так, кто остался? Бизон-Бакстер, который тоже понимал в пончиках, и какой-то уличный парень, чьё имя Клауд не смог вспомнить.
- Бакстер, ставим всё на красное. Ганста, помоги Боссу и догоняй.
И новый сержант доломал джунгли, набирая ход по кратчайшему пути к Альфе.

Бета.

Выстрел. Мягко палец жмёт на курок. Попадание. Уже видно, как он начинает завалится. Груда отключённого металлолома. Остальные тоже стреляют, но Карл-то видит, чей выстрел стал решающим. Впечатляющий кадр. НОД побеждённый, разорванный на части Улыбка искажает губы. Не такие уж они и страшные, эти НОДы. Теперь бы подняться. Тяжесть наваливается. Что за? Эти хвалёные костюмы не такие уж и надёжные, если посреди боя могут вот так вот намертво встать.

Винтовка выпадает из пальцев. Даже не перехватить! Что-то красное в глаза долбит. "Вы убиты". Чёрт. Когда? Обида хлещет по нервам. Они же так замечательно положили НОДов! А синтетики так замечательно положили двух людей.

Между тем связисты общаются. Лопочут что-то. Память человеческая - странная штука. Когда он целился - и жал на гашетку, то совершенно точно не осознавал, что они там говорят. А вот теперь диалог между двумя "мертвецами" будто высеченный в камне встаёт. Горло перехватывает, щёки пылают алым цветом. И уши кажется тоже. Словно зачарованный, Карл слушает двух спорщиков. И восстанавливает по памяти, то, что они уже наболтали.

Эти трое точно сядут на прополку полей. И если Бейкер оттуда выйдет, то эти двое там проведут все три месяца.

Карл, пунцовый от смущения, уже открыл было рот когда вмешалась лейтенант. Господи, да она же всё это время слышала их трёп и была на их волне!

Рыжик подавил истеричный смешок. У него сейчас есть дела поважней, чем болтливость сослуживцев. Хотя зарубку в памяти сделал. Андроид икеевский спелся с Егозой.

Например то, что он замер в чертовски неудобной позе. Нет, пять минут он высидит. И полчаса. А час или два? Хотя, вряд ли учения столько продлятся, синтетики чертовски быстрые. Тем не менее становится памятником самому себе, да ещё и при жизни - сомнительное удовольствие.

Помимо этого оставалась проблема..командующего. В бою принимать решение только один. К сожалению Тим О'Райвер оказался таким же живучим, как и Карл. В одну могилу считай легли. А значит, они сейчас остались без заместителя.

- Отряд, тишина в эфире. - Карл постарался оставаться убийственно серьёзным. Но в голосе проскользнуло что-то подозрительно похожее на веселье.

Но кого же назначить старшим? Бакстера? Сержантская шапка явно не пойдёт к бороде верзилы. Да и показал он себя не с лучшей стороны. Слишком медлительный, для принятия решений нужна скорость, а не только мощь. Нос чешется.

И точно не Кеннета. Нет, этот парень с хельсинок выполнял приказы. Но почему-то от его взглядов, Карл чувствовал себя..немного не в своей тарелке. Будто примеривается, как бы половчее тебе в зубы заехать. Нет уж, хватит, рукоприкладства только не хватало в взводе!

Остаётся властелин пончиков. Болтливый как старина Кларк после выпивки. Толстый Стог.

- Ввиду того, что и я, и мой заместитель выбыли, временным командиром оставшейся тройки назначается..Тайрон Клауд. Не подведи себя и своих товарищей. Ответственность теперь нести тебе. - Карл сделал паузу, чтобы в головах оставшихся в живых отложился тот факт, что из троих выбрали самого тяжёлого, в качестве и.о. командира.

- Ваша задача остаётся прежней. Уничтожить силы НОД в этом секторе. Однако, ввиду сокращения личного состава, вам придётся объединить свои усилия с кем-то из взводов. Выдвигайтесь..к Альфе. Поглядывайте на сенсор. Приоритет на соединение отрядов. Если НОДы уничтожат оба отряда, постарайтесь перехватить синтетиков до того как они объединятся и уничтожат вас. На этом всё. -

- И это..положите меня на спину. - нос чесался всё сильней, но мёртвый сержант старательно игнорировал этот факт. - И если сможете, выпрямите ноги. Только аккуратно! Не сломайте ничего! -

Бета

Бейкер вздрогнул, когда пронзительно-синий глаз с нечеловеческой быстротой повернулся к нему. Но отточенный рефлекс не дал отступить и палец зажал спусковой крючок с такой силой, будто хотел его выломать. Алекс видел, как мучительно быстро трансформируется рука противника. Видел как его собственные ноги, напружинившись, уводят тело в сторону. Видел холодный металлический блеск за спиной робота. Слишком медленно. Слишком поздно.

Бронекостюм с лязгом падает в тропическое месиво. Винтовка отлетает куда-то в кусты. А мимо с тихим шелестом проходят чертовы киборги.

Неудавшийся охотник, обливаясь холодным потом, смотрит в тревожно-красную табличку, но видит перед собой синий глаз НОДа, казалось бы просвечивающий его насквозь. Постепенно самообладание начало возвращаться к Бейкеру. И столь же быстро исчезать, когда он увидел табличку.
- БЛЯДЮГА!!! - поток злословия прорвал эфир взвода Бета. - Гадина, козёл, хуль ты вылез, сын консервы...

Через некоторое время, исчерпав свой боезапас обсценной лексики, Алекс перестал дергаться в неподвижной груде металла и просто стал ждать исхода боя. Слишком уж быстры эти роботы. К ним нужна другая тактика.

Бета

Снова бег. Юна вырвалась вперед, а Джерри отставал. Воздух уже вырвался из легких нездоровым хрипом, а он все бежал. Не смотрел на тактическую карту даже.

Кричит впереди напарница. Подгонять пытается. А ловко она это про Икею завернула!

- Медбот Джерри Смит прибыл для пополнения кислородного запаса, - даже попытался козырнуть в приступах одышки.

Но не тут-то было. Сзади прикатило нечто металлически-убийственное. Хитроумный каток, что должен был делать блинчики из свежего мяса ВКС.

Не успел сделать буквально ничего. Даже удивиться.

Выстрел. Удар. GAME OVER.

Рассмеялся, лежа. Легко и просто на душе.

- Что приуныла, подруга? - вопросом на вопрос, - Смотри, здесь нет наших близких. Нет кубически-уютного офиса, нет мягкого дивана и синтетических чипсов. Мы родились заново. Одни шмотки. Одинаковая еда. Волей-неволей мы единая Семья.

- Я могу сейчас рассказать, из какой вонючей дыры или золотого унитаза я вылез, а потом ты расскажешь в ответ. И мы забудем разговор в ту же секунду.

- Нам дали второй шанс. Давай жить веселее и не тратить время на формальности. Вся жизнь на них уходит.

- Вот к примеру... - задумался на мгновение, - Спорим, я взорву нашего подрывника с динамитом? Выбирай, на что спорим. И встречное предложение приветствуется.

Бета.

Командный голос Карла снова и снова прорывает эфир, отдавая распоряжения об организации обороны и вызывая кары небесные на головы непокорных, но Бейкеру всё равно. Бакстер, опомнившись, возвращается и как может трамбует своё массивное тело в хитросплетения тропического кустарника, а охотник Алекс не обращает внимания даже на то, что оказывается в конечном итоге совсем один в наступлении. Он пристрелял винтовку, изучил возможности костюма G-8, он чувствует силу и готов выбивать металлическую стружку из НОДов. Он не боится, отважно пробирается в гордом одиночестве сквозь густую листву, перейдя, разве что, с бега на шаг. Карл указывает другим новобранцам из «беты» позиции, но Алекса это уже не волнует – сержант-стажёр где-то там, далеко, и с каждым новым шагом оказывается всё дальше и теряет значительность. Вокруг Бейкера – непроглядные дебри, сквозь которые к нему целенаправленно мчатся совершенно недружелюбные белые точки, если, конечно, верить предоставляемой костюмом интерактивной тактической карте. По всей видимости, они остались наедине, охотник и жертвы.
Алекс слышит треск веток и шелест листвы впереди и, как следствие, замирает. Видит на карте, что НОДы тоже значительно замедляются. Они совсем рядом – белые кружки уже почти наползают на его собственный индикатор! Алекс стоит, вглядывается до рези в глазах в калейдоскоп листвы и деревьев. Они где-то здесь, он почти чувствует это. И вдруг – замечает. Вот он, ублюдок, скользит почти бесшумно вперёд, удивительно гибкий и грациозный для искусственного болванчика. Высокий, выше Бейкера почти на голову, внушительный и мощный на вид. Стандартный пехотный бот – лицо НОДов по версии средств массовой информации Федерации. Именно такого бота неизменно изображают на каждом агит-плакате, именно такого всегда используют в выпускаемых пресс-службой ВКС рекламных видеороликах. Внешний вид именно этого бота ассоциируется у большей части человечества с самим понятием «НОД». Он, а также тяжёлые тетраэдры узлов-дредноутов, чуть менее популярных, но гораздо более значимых. Схожесть данного конкретного образца с теми, из видеороликов, пробирает до дрожи. Тот же самый серый металлический сплав, тот же силуэт и линии корпуса, тот же горящий ледяной ненавистью ко всему органическому единственный синий глаз бота. Глаз, который сейчас направлен совсем в другую сторону – в сторону, но отнюдь не на Бейкера, что позволяет предположить, что противник Алекса пока что не обнаружил.

Остальные члены отряда рассредоточиваются и пытаются выбрать позицию. Кто-то всерьёз полагает, что хлипкое тропическое дерево спасёт их от выстрела ручного орудия НОД, кто-то предполагает, что кусты замаскируют его куда лучше, чем оказывается на деле, а кто-то подходит к вопросу выбора с грамотностью бывалого вояки, вгрызаясь в землю в рекордно короткие сроки и маскируя себя сверху растительностью. И вот, когда уже кажется, что НОДы должны вот-вот появиться и устроить в окрестностях полноценное лазер-шоу, время продолжает тянутся, но ничего подобного почему-то не происходит. Быстрый взгляд на карту проясняет ситуацию – белые точки замедлились, уверенно двигаясь на сближение с одиноким синим индикатором Бейкера.

Юна Дэлтон нервно сверяется с картой местности на бегу – золотистые точки совсем рядом, в нескольких сотнях метров, но белая с бешеной скоростью мчится наперерез. Умом девушка понимает, что нет никакого смысла в постоянной проверке местоположения НОДа, что это лишь отнимает драгоценное время, но, вместе с тем, именно это позволяет сохранять хоть какие-то остатки хладнокровия. Изнуряющий спринт выматывает едва ли не сильнее недавнего марш-броска – Юна вновь чувствует, что пот пропитал насквозь теперь уже армейское новенькое бельё, а дышать в силу местного удушливого воздуха оказывается теперь куда тяжелее. И, тем не менее, она ещё вполне может справится. Бросает взгляд назад – видит вдалеке отставшего Джерри. Всё-таки медик переоценил своё физическое развитие, а может по-прежнему страдает из-за своей изувеченной ноги даже в G-8, но, так или иначе, он просто не успевает, оказываясь в этой гонке откровенным аутсайдером. Рационализм и страх диктуют вполне разумное желание бросить его, выполнить приказ Карла, любой ценой добраться до «Гаммы». Что-то не позволяет. Нервно поглядывая на карту, Юна останавливается, сипло дыша и пытаясь, воспользовавшись заминкой, восстановить хоть как-то дыхание. К тому моменту, когда Джерри её наконец-то почти настигает, уже и без помощи навигатора становится очевидно – НОД совсем близко. С оглушительным треском ломаются ветви, выкорчевываются деревья, разлетается так некстати разросшаяся на пути машины смерти листва. Юна и Джерри успевают переглянуться и, вскинув винтовки, повернуться лицом к источнику звука. Они по-прежнему не понимают до конца чего ожидать, хотя определённо уже успело проясниться одно: Карл ошибался, что бы это ни было, оно не летает.
Сплошная стена джунглей вдруг раскрывается метрах в десяти от неудавшихся горе-связистов. Сквозь листву и лианы с бешеной скоростью прорывается нечто чудовищное – больше всего оно напоминает исполинский механический шар, снабжённый немыслимым количеством подвижных деталей. Он, оставляя внушительную просеку в дебрях, катится навстречу новобранцам – мощный, стремительный, устрашающий. Подлетает на каком-то неприметном пригорке – слишком массивный для подобных прыжков, тут же снова обретает сцепление с поверхностью «Парадиза». Джерри и Юна успевают разглядеть только какое-то смазанное движение – две панели на боках механического «ежа» отъезжают, позволяя появится паре спаянных орудий внушительного достаточно вида. Прямо на ходу, даже не замедляясь, НОД делает два точечных выстрела. Полумрак джунглей прорезают ярко-красные энергетические сгустки. Первый сдвоенный заряд бьёт точно в грудь Юны, даже сквозь бронекорпус выбивая воздух из лёгких и заставляя потерять равновесие. Второй – врезается прямо в Джерри, вынуждая того не менее безвольно рухнуть на землю. Перед глазами загорается красная надпись «Вы убиты», а G-8 послушно переходит в пассивный режим. НОД с рёвом проносится мимо и, больше не обращая на поверженных новобранцев никакого внимания, закладывает крутой вираж и снова устремляется в джунгли. Так и лежите, тупо смотря на красную надпись и карту. Костюм заблокирован, полностью отключена автоматика – ни рукой пошевелить, ни ногой, ни самостоятельно вылезти. Только и можно, что по радиосвязи переговариваться.

Бета.

Карл заметил движение на сенсоре. Белые точки пришли в движение. Лёгкий приступ паники. В голове у сержанта промелькнула мысль. "Они скоро будут здесь." Да, это так. Отдельная точка вдали. Либо возвращаться..Либо прорыв к Гамме. Успеют? Нет? Будь у него здесь полноценный отряд, он бы приказал возвращаться.

- Говорит сержант! Взвод! Остановка!! Оружие на изготовку! В руки! - Скомандовал Карл, подняв кулак.

- Егоза, Джерри! Продолжайте движение! Быстро, в темпе риверданса! Этот НОД не иначе как летает! - Покончив с вестовыми, Карл переключил внимание на более ближние проблемы.

Чего-то не хватало. Спины Бейкера впереди. До этого разведка добросовестно поддерживала "визуальный контакт", однако, стоило Карлу отвлечься, как тут же исчезла.

- Бейкер, блыга ты тупорылая. - ласково начал сержант, не особо заботясь о сохранении чистоты речи. Оклахомский акцентик прорезался. - Какого хера ты попёрся вперёд! Я кому сказал поддерживать визуальный контакт?! Головняк херов!! Назад в строй, сука! Копать окопы в полный рост! - но было уже слишком поздно. Где-то там, за глазами что-то начало пульсировать и сокращаться. Винтовка сама собой оказалась в руках. Нет. Так. Не пойдёт. Он не угробит взвод в лихой атаке из-за одного дегенераты с окраин галактики.

- Бизон? Бакстер! - вот это уже был удар в печень. Прикладом. Фотограф успел заметить, как его грузное величество скрывается среди зелёнки. От земляка он такого не ожидал. Ещё минус один. Сержант заскрежетал зубами.

- Назад, в строй! - всё было безнадёжно. Полный провал. Дисциплина уходила не в ноль, в минус. Пульсация за глазами начала причинять боль. В голове Карла промелькнула мысль, о плане Б. Поджечь что-нибудь. Всё, что горит. К счастью, у Уолтерса благополучно отняли зажигалку, да и в джунглях гореть было решительно нечему.

- Так, окей. Будем воевать с тем что осталось. Кеннет, Тайрон, Тим. Мы только что пробежали отличный валун! За ним и засядешь! Кеннет. Твоя задача немного уйти в зелёнку, и прикрыть меня и Тима. Стог он же Тайрон! Влево, в сторону от дороги уйди немного! Парни, рассредотачиваемся, окапываемся и обороняемся! Ещё не всё просрано! -

Сержант, в мыслях уже приметив замечательный кустик, пробормотал что-то про свою любимую шляпу. Связь в эту секунду он отключил, но если кто-то был рядом, то вполне мог разобрать что-то вроде "Господи, если я уйду с этих учениях на своих двоих, клянусь тебе, сожгу свою шляпу!"

Распределяетесь по отрядам. О’Коннор безразлично кивает всем добровольцам, время от времени окидывая новое пополнение скептическим взглядом. У Стокмана вообще такой вид, будто ему глубоко плевать на всё, что здесь происходит – складывается впечатление, что он хочет быть сейчас совсем в другом месте и заниматься совершенно другими делами. Когда в строю остаётся всего лишь парочка неопределившихся, капитан, цокнув, выбирает Балора и, немного подумав, Эдгара Райза.
– Я сделаю из тебя настоящего профессионала, парень, – произносит насмешливо. – Уверен, ты не подведёшь «альфу», солдат.
Кеннет Уильмс одним из последних присоединяется к «Гамме», предварительно оценив распределение особенно неприятных на его взгляд новобранцев. Лейтенант Кортес, прищурившись, добирает Купера и Бейкера, а О’Коннор начинает снова громогласно вещать:
– Перед сформированными подразделениями будет поставлена первая учебно-боевая задача. Какие-то гении в Министерстве полагают, что чем быстрее вы впервые столкнётесь с условным противником в условиях, максимально приближенных к боевым, тем более эффективно будет происходить дальнейшее обучение, – по гримасе капитана можно понять всё, что он думает о «гениях в Министерстве». – Им, наверное, кажется, что это забавно – поставить перед людьми, которые и винтовку-то в руках не держали, задачу устранить группу НОДов. Предполагается, что вы на собственном опыте почувствуете необходимость в дальнейшем обучении, желание развиваться и самосовершенствоваться, после того как увидите, насколько неэффективны ваши действия в текущем варианте. Предполагается, что через три недели обучения мы с вами попробуем выполнить эту же задачу ещё раз и вы своими глазами увидите реальный прогресс и воодушевитесь. Лично я считаю, что всё это редкостная херня, но кто я такой, чтобы спорить с начальством?
– НОДы, естественно, не смогут причинить вам вреда, – подхватывает речь замолкшего капитана Кортес. – Семь пехотных ботов стандартного образца, несколько месяцев назад привезённые с фронта, восстановленные и перекодированные нашими программистами. Их функционал ограничен, вооружение выставлено на минимальные мощности и ими управляет в данный момент наш кадровый офицер. Тем не менее, не лишним будет напомнить про соблюдение мер безопасности.
Стокман сплёвывает на землю, методично барабаня пальцами по капоту транспортного грузовика.
– Итак, задача, – продолжает О’Коннор. – Выдвинуться на исходные точки посредством марша на транспорте, на месте получить экипировку, снаряжение и тактические данные обстановки на местности. У каждого подразделения своя исходная точка, примерно на равном удалении от позиций противника. Боевым порядком выдвинуться к группе противника, обезвредить его с наименьшими потерями ресурсов. Наиболее грамотные действия будут поощрены. Командиры подразделений назначат одного из вас на временную должность «сержанта-стажёра», исключительно в целях проверки ваших лидерских навыков в ходе отдельно взятой операции. Сами офицеры задействованы в ходе выполнения учебно-боевой задачи не будут. Вы не имеет права обращаться к ним с вопросами, за помощью или советами. Они – наблюдатели. Вопросы есть? Вопросов нет. По машинам!

Альфа.
Взвод трясётся в кузове грузовика. О’Коннор сидит здесь же, вольготно развалившись на одной из скамеек. Поглядывает на новобранцев сквозь стёкла солнцезащитных очков.
– Всё поняли? – чуть подавшись вперёд, спрашивает. – На месте вы получите лазерные винтовки «Фалькон» стандартного образца, модификации «U». Это означает, что функционал ограничен программно, вы будете использовать 20% реальной боевой мощности. Для того, чтобы вы, имбецилы, не перестреляли друг друга и не повредили учебные прототипы. Датчики на корпусе НОДов будут рассчитывать реальную мощность попаданий и деактивировать бота, если посчитают, что полученный урон был критическим. Кроме того, винтовка модификации «U» не позволит вам выстрелить, если сенсоры посчитают, что на линии огня есть кто-то к костюме G-8, однако настоятельно рекомендую не проверять. Ваши костюмы G-8 тоже модификации «U», их функционал ограничен, а датчики обездвижат экзоскелет, если посчитают, что залп НОДа должен был вас прикончить. До гранат и всего остального вы пока что не доросли, деграданты. Я и так буду искренне рад, если весь этот фарс обойдётся без травм.
О’Коннор придирчиво оглядывает своих бойцов, прикидывая, кого из них можно назначить на роль временного лидера группы. Поворачивает голову в сторону Райза. Грузовик, громыхая, мчится вглубь острова по асфальтированной дороге во главе колонны, состоящей из трёх одинаковых транспортников. На развилке ваш сворачивает вправо, а два других – влево. С обеих сторон над узкой дорогой тёмной громадой нависают непроглядные джунгли.
– Будешь сержантом, парень? – спрашивает у Эдагара. – Кто если не ты, правда?
Усмехнувшись, смотрит на Томаса.
– Будешь главным, – кивает. – Все усекли? На ближайшие три часа, это – ваш непосредственный начальник.

Бета.
– Карл Уолтерс, да? – лейтенант Кортес сверяется с дисплеем коммуникатора. – У тебя практически безупречная биография. Ты мне нравишься, побудешь сегодня сержантом-стажёром. Проявишь себя хорошо, может со временем станешь полноценным. Что может быть лучше карьеры в ВКС, правда?
Она улыбается и обводит взглядом своих подчинённых. Грузовик мчится по асфальтированной трассе сквозь джунгли, идущий головным транспортник «альфы» сворачивает, а остальные продолжают движение.
– На время этой операции, он – ваш начальник, – заявляет достаточно жёстко. – Я выступаю просто как наблюдатель, меня здесь нет, на меня не рассчитывайте. Наша задача – как можно скорее добраться до цели и уничтожить учебные прототипы, без потерь и с минимальной тратой ресурсов. От того, чей взвод подстрелит больше НОДов, зависят результаты моего пари с капитаном О’Коннором, так что уж постарайтесь.
При помощи проектора коммуникатора выводит на всеобщее обозрение голографическую карту острова.
– Мы – здесь, – на карте появляется синяя точка. – Здесь «альфа» и «гамма». Противник – здесь, почти в самом центре.
Жирный белый крест обозначает дислокацию НОДов.
– От точки высадки до пункта назначения – чуть больше трёх километров. Суть этой операции в том, чтобы продемонстрировать вам самим, что вы ни на что не способны. Покажите командованию ВКС на что вы способны на самом деле!
Ваш транспортник тормозит, а «гамма» мчится по окружной дороге куда-то дальше.

Гамма.
Стокман молчит. Сидит в самом углу в кузове транспортника, не проявляя к новобранцам ни малейшего интереса. Когда уже начинает казаться, что он так ничего и не скажет, сквозь шум ветра и грохот колёс пробивается сухой металлический голос:
– Будет просто отлично, если никто во время этого цирка не покалечится, – пауза. – Если кто-то решит поиграться с оружием, независимо от того, учебное оно или нет, я всажу этому кому-то в спину три заряда из своего пистолета. Сквозь костюм не убьёт, но, поверьте, почувствуете. Сенсор G-8 решит, что вы получили критический урон и так и проваляетесь обездвиженными мордой вниз до конца операции. Максимальная серьёзность, сосредоточенность. Представьте, что всё происходит по-настоящему.
Что-то в тоне этого человека наводит на мысли, что он определённо не шутит.
– Старшим будешь ты, – кивает на Онни. – Но даже не вздумай возомнить, что это какая-то великая честь или, упаси господи, что ты теперь настоящий сержант. Ты кажешься вполне адекватным.
И Стокман, словно израсходовав весь свой запас социальной энергии, замолкает.

Общее.
Транспортник тормозит на обочине. В сплошной полосе джунглей – небольшая поляна. Там – девять зелёных продолговатых ящиков. В каждом – ваш персональный костюм G-8 «U», лазерная винтовка «Фалькон - U», универсальная сапёрная лопата стандартного образца на магнитном зажиме.
– Экипируемся, – доносится до слуха команда.
Бронекорпус G-8 раскрывается сзади и тут же автоматически закрывается, стоит лишь просунуть в рукава руки. Мимолётный укол свидетельствует о том, что умная автоматика костюма присоединяется считывает биологические параметры организма. Оживает встроенный гибкий экзоскелет, моментально превращающий безжизненную груду металла на плечах в нечто, кажущееся не тяжелее пальто. Собственные движения ощущаются немного громоздкими, неуклюжими, но, кроме прочего, в них появляется потенциальная сила, мощь, которой там прежде не было и подавно. Лопатка удобно встаёт в магнитный зажим на бедре, тактический шлем нахлобучивается на голову. Перед глазами – полупрозрачный щиток визора, по которому достаточно уверенно ползёт горизонтальная полоса загрузки. Её сменяет надпись «Добро пожаловать, новобранец», а вслед за этим всё исчезает. Стоит надеть шлем, как все посторонние звуки попросту исчезают – голоса, ветер, шелест листвы. С трудом разбираешь лишь приглушённые отголоски. На запястье – встроенный в бронекорпус сенсорный дисплей, демонстрирующий доступный функционал. Несколько каналов связи, из которых подсвечивается лишь один, одноимённый названию взвода. Тактическая карта, которая выводит на визор hd-изображение острова с высоты, на котором горят островки красных, синих и золотых точек. А примерно посредине – точки белые, в дебрях лесного массива. Программа-навигатор любезно прокладывает стрелки наиболее оптимальных маршрутов. Несколько опций фильтрации аудио – комбинированный режим, выставленный по умолчанию, полная изоляция либо отключение фильтра. Автозатемнение визора в зависимости от текущего уровня освещения – чрезвычайно полезная штука, по слухам.

Душ расслабил Тайрона так, что великан едва успел понять, кто с кем дерётся, как всё уже решилось, и появился Ночной Кошмар в униформе. Дьявол продолжил уничтожать все связи с прошлой жизнью, на этот раз - изымая личные вещи. И заставляя втискиваться в нечто среднее между одеждой и оболочкой колбасы. Во всяком случае, Тайрон стал выглядеть как здоровенная чёрная колбаса, туго перетянутая оболочкой. Разве что этикетки не хватало: "Новобранец Тайрон Клауд. Сорт: высший".

Мистер Колбаса уже предчувствовал новый забег, но оказалось, что их всё таки будут кормить. Увы, слишком мало, чтобы наесться или понять вкус еды. А потом и вовсе предложили странный выбор: провернуть колбасу в фарш под руководством Ночного Кошмара, умереть от скуки с тихоней в цыплячьем взводе или служить Синей Госпоже. Чувствующий лёгкую неудовлетворённость после душевой, Тайрон уверенно рапортовал:
- Сэр, мэм! Разрешите служить вас. У вас. С Вами.