Голосование пользователя

Тепло на душе. Улыбка красит лица. Они выросли, мои родные. В душе расцветает цветок. Красный, яркий, красивый. Видно что близнецы пытаются сдержаться. Валят вопросы на мою бедную голову. На секунду я обхватываю голову, в притворном ужасе. А затем подхватываю Томаса и Мэри. Обнимаю обоих. Кружимся. Мать где-то рядом. Не рискует сунутся в этот братско-сёстринский смерч. Я мельком вижу как она улыбается - на её глазах поблескивают слёзы. Кажется, ещё недавно я катал на плечах их обоих. Ладно, вру, всё-таки, по одному, я никогда не был настолько силён, чтобы вытянуть сразу двоих. Вот мы успокаиваемся. Смеёмся. Смело, открыто, беззаботно. Наш хохот кажется может вызвать обвал в горах. Мы маленькая буря, топчущаяся на одном месте. Маленькая счастливая буря, которая наконец опадает тремя человечками на пол. Мать опирается на подоконник. Красные капли на занавесках - Том не успел всё спасти, но она с улыбкой пьёт то что осталось.

Смотрю на них. Близкие, родные. Кажется, вот-вот расплачусь от той сентиментальной неги, что окрасила мою душу. В глаза что-то попало. Раскрываю глаза - широко-широко. Надуваю щёки - кажется что вот-вот лопнут. Мотаю головой, пытаюсь хмурится. И тут эти негодники сделали то, что делали раньше. Оба с двух сторон давят на мои щёки. Как раньше. Воздух покинул мои щёки с неприличным звуком. Звонкий хохот с обеих сторон. Я присоединяюсь. Мать пытается хмурится, но тоже примыкает к нашему веселью. Я вернулся, вернулся, вернулся!

Кажется, я понимаю что чувствовал Одиссей, вернувшись после осады Трои. - Ладно, шалуны. - я улыбаюсь, похлопываю их по плечам. Пора унять этот шторм веселья, а то с нас станется в угаре что-нибудь раздолбать. - Я отлично, доехал с Густавом. Чесслово, этот старик такой невозмутимый. "Молодой Уолтерс, тебя до дому подбросить?". Прям на улице остановился, едва с автобуса вышел! Клянусь, у этого старика нюх как у пророка! -

- Полёт, брат..это потрясающе. Ты никогда не сможешь чувствовать такого на земле. В небе всё другое, правда. Я летел на пассажирском лайнере, но это совсем другое. Попробуй как-нибудь, полетать сам. У меня кстати есть немного лётных часов в небе, за штурвалом! Представляешь? Я умею пилотировать. Ну, конечно с инструктором. Я конечно не особо мастер, мёртвую петлю не сделаю, но рассчитать полёт смогу. -

- Австралия, Мэри..Это совсем по другому. Там жарко. Ты представляешь, там совсем нет бюрократии! Они живут там до сих пор, как...как на фронтире! И их континент до сих пор не весь освоен. Словно попал в вестерн, чесслово! А уж все эти ядовитые гады..брр. Там некоторые твари настолько ядовиты, что секрета, выделяющегося железами хватит на целое побережье! Брр! А в воде?! Ууу! Что там творится в воде - эта страх и ужас. Я как-то посмотрел на море. Рядом со мной товарищ был. Вот смотрите фотография. Правда, милая спокойная речушка, впадающая в море? Так и хочется окунутся. Так вот. На этой фотографии пять крокодилов. Да-да, тех самых, которые в солёной воде живут. И в ус не дуют. Вот такая вот там природа. - обхватываю брата за шею, склонившегося над фотографией, шебуршу шевелюру. Шепчу ему на ухо - Вот возьми, пока мама не видит. Это одного из этих проглотов. - И в раскрытой руке зуб крокодилий, на цепочке. Том торопливо прячет зуб в карман нагрудный.

- И да, брат, вот тебе одна штука, говорят помогает путь находить. Компас. - деревянный коробок с откидной крышкой, с вытравленными в дереве чёрными узорами. Она кажется нарочито грубоватой, крепкой, словно говорящий "я ещё вас всех переживу". - Ты будешь смеяться - они там везде популярны до сих пор. В каждой машины, хотя бы простенький но есть. Хотя и навигаторы есть. -

- Так, Мэрри, мам. Идите-ка обе сюда. У меня для вас кое-что есть. - подождав, пока обе представительницы прекрасного пола приблизились торжественно извлёк из-за пазухи. - Знаю, знаю, но когда я увидел их..не сумел удержаться. - Две маленькие шкатулки - даже на вид изящные. Янтарная заколка для волос - матери. Яркая искра огня для тёмных волос матушки. И серьги для сестры - как ни смешно, деревянные, круглые, узорчатые. И в центре кошачий глаз - маленький, зелёный.

Жизнь продолжается. По крайней мере, жизнь отдельно взятого Джаккарта Нолана не обрывается ударом костяного ножа в горло, и продолжается в ближайшем обозримом будущем. Ошеломленный отпором абориген мотает головой, разбрызгивая черные капли, но прийти в себя ему уже было не суждено.
Отбросив мертвое тело, Джа рывком поднялся и стиснул зубы от вспышки боли в плече, наконец-то давшем о себе знать.
— Спасибо! — коротко крикнул он в сторону Руби. Это больше не был дежурный ответ с имитацией эмоций — сейчас, на волне адреналина, с ощущением смерти на кончике языка, он снова был на мгновение живым. И взгляд, которым он одарил Руби, излучал не только благодарность. В нем была жизнь, искра, желание, и невысказанный ответ на ее предложение, брошенное вскользь еще при заселении в аванпост.
Джа полной грудью вдыхал морозный воздух и впервые за последние несколько месяцев вновь что-то по-настоящему чувствовал. И это было чертовски приятно.
Он знал по опыту, что это будет недолго. Стоит пройти горячке боя, стоит схлынуть остроте ощущения смерти, и пустыня вновь поглотит его расцветший на мгновение эмоциональный сад.
И тогда его снова придется удобрять травой, алкоголем и поисками новой опасности.
Но пока этого не произошло — можно было еще немного пожить.
— Отличный выстрел, — негромко сказал Джа Слепой, опирая винтовку на парапет и выискивая цель. Сейчас он был готов отвесить комплимент даже Черепу... но, пожалуй, от этого действительно стоило воздержаться.

Когда цели закончились, Джа с удивлением обнаружил, что Мэлани каким-то образом успела пробраться на балкон. И с еще большим удивлением он обнаружил, что наивность в ее глазах сменяется не закономерным отвращением к "побоищу", а... восторгом?
— Что? А, пустяки... наверное. Как видишь, ему досталось больше.
Вспыхнувший огонек жизни в груди медленно затухал, однако теперь Джа пытался разобраться в эмоциональной реакции Мэлани куда больше, чем в своих собственных. Похоже, тихая девушка-доктор из благополучной семьи скрывала в себе кровожадную натуру под стать отъявленным наемникам, в компанию которых попала. От этой мысли Джа улыбнулся, запоздало подумав, что Мэлани может неправильно (или наоборот, правильно?) принять улыбку на свой счет.

Когда барон встал со скамьи, Роланд ясно понял, что дальнейшего разговора у него не получится.
Заверив его в том, что обеспечит безопасность семье и деревни, ведьмак оделся первее Бруггена и перед самым выходом остановился:
- Только вот о награде барон, мы поговорим уже после праздника.

Музыка


Выбравшись на улицу, предварительно забрав свои мечи, Роланд глубоко вдохнул ночной свежий воздух и плотнее закутавшись в свой потрепанный плащ с меховым воротником, отправился бродить по деревни. Было о чем подумать.
Скверное дело получалось - восемь сотен марок за невесть что. В лесу творится мрачная чертовщина. Темное прошлое барона и его семьи. Люди пропадают. Супруга слегла от неизвестного недуга. Ведьма. И ведьма ли?
Встреча с бароном дала понять только одну вещь - проблем ведьмаку здесь решать много и за какую из них браться непонятно. Завтра обязательно что-то случится, а Роланд даже не может представить себе, чего ему ожидать.
Снег размеренно хрустел под ногами, уютно горел свет в окошках и волею случая, ведьмак оказался возле местной корчмы.
Постояв, прислушавшись к веселым голосам внутри, Роланд решился было сделать шаг, но тут ему пришла в голову очень странная идея. Он постоял, взвесил все за и против, которые однозначно перевешивали.
"Это самоубийство", - говорил ему Глас рассудка. Но ведьмак его уже не слушал.

Отыскав свою лошадь, в конюшне, Роланд потрепал её, погладил.
- Ну что Урса, прогуляемся?
Не услышав ничего в ответ, ведьмак оседлал свою лошадь и рысцой поскакал из деревни в направлении к ближайшему лесу.
Он прикрепил на грудной ремешок три эликсира: Ласточку, Гром и Кошку.
- Прогуляемся.., - тихо промолвил ведьмак, приближаясь к мрачному, черному лесу.

Подъехав к первым деревьям, Роланд прислушался, проверил мечи на спине, медальон и удостоверившись, что все нормально, легонько отправил Урсу вперед. Шел он сюда с миром, но в лесу он был предельно внимателен, стараясь не заблудиться и приметить что-нибудь особенное.
И конечно же рассчитывал на встречу с ведьмой.
Страшно ему не было, но скверное ощущение никак не покидало Роланда.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Жажда крови рокочет в ушах космическими барабанами.

На самом деле это не она, конечно. Ведь внутри по-прежнему выжженная пустыня, и распускающиеся цветки эмоций вызваны исключительно содержимым электронной сигареты. Единственное, что заставляет ощущать хоть что-то. И единственная причина, почему рядовой Джаккарт Нолан еще не подсел на что-то покрепче — лишь тот факт, что крепкая дурь была тем же пистолетом, приставленным к голове. Только пуля будет лететь не долю секунды, а несколько лет.
А нажать на спуск у Нолана никогда не хватало духу.

И, пожалуй, лучше Мэлани никогда этого не понять.

Ветер бьет в лицо — ощутимые морозные оплеухи, приводящие в чувство, от которых кожа превращается в чужеродную маску. Цветы в голове снова меркнут, барабаны отступают, заглушаемые грохотом выстрелов. Приказы сержанта расставляют бойцов на места, и сейчас Джа снова превращается в маленький винтик военной машины.
И вот это — самое прекрасное ощущение во время боя, ради которого он ввязывался в новые и новые задания, не отдавая себе отчета в этом.
Когда мыслям практически нет места в голове, и нет времени даже подумать и осознать это.
Когда ты просто делаешь то, что умеешь.

Впрочем, все идет не так гладко, как хотелось бы. Джа занял позицию на правом фланге, и то ли это было неудачное место, то ли он сам был сегодня не в фаворе фортуны. Он целился, но пули настигали лишь снег. Он попадал, но вместо кроваво-костяного крошева в стороны разлетались лишь дырявые шкуры, скрадывавшие силуэты тел. Он стрелял раз за разом, но едва ли один из десятка его целей по-настоящему упал и не поднялся.
Да и с тем одним еще вопрос, он ли его сложил, или Руби...

Ответный огонь не заставил себя ждать. Смех, казалось бы — заточенные кости и палки против композитных металлов и технологий. Однако костяные наконечники остры, а сил в тощих руках дикарей хватает, чтобы нанести опасный для жизни урон.
А те, у кого хватает денег на активную энергетическую броню или экзоскелеты, не ходят в наемниках. Или берут куда дороже, чем может себе позволить Фарлент для банальной защиты удаленных блокпостов.
Острая кость рвет ткань капюшона, заставляя рефлекторно пригнуться, спрятавшись за перилами. А следом за стрелой на галерею проскальзывает эск, всем весом наваливаясь на Джа и опрокидывая его на тронутый ледяной коркой пол. Удар ножа вспарывает подставленное плечо, но до того, как боль добирается до сознания, на выжженной равнине души расцветает еще один цветок, затмевая собой другие.
Тянущее ощущение смерти. Знакомое до слез в глазах и хруста зубной эмали.
Не его ли ты искал, Джа, когда ощущал на языке металл пистолетного ствола, засунутого в собственный рот?

Пожалуй, не его. Или, по крайней мере, не сегодня.
Приклад винтовки принимает на себя удар ножа, и очень целеустремленно несется к провалу носа дикаря.
Потому что Джа в очередной раз в последний момент решает пожить еще немного.

Вы не можете просматривать этот пост!

Саломея всплеснула пухлыми руками:

- Ох ты ж девочка моя! - она всхлипнула растроганно, увидев, как Марси поливает слезами пирог. - Кушай, деточка, кушай! я тебе еще дам. Ох, где же это видано - такие голодные грустные девочки! Ох ты ж моя птичечка! - она заохала, захлопотала вокруг, заметушилась, забыв про все на свете - и послушные ее воле пироги слетались один за другим, устраиваясь румяной ароматной грудой на столе.

- Голодные дети на моей кухне! Вот уж не думала, не гадала! Сначала кушать а потом уж и помогать будете. Да я и сама справляюсь всегда, вот только сегодня... ну как же - самая длинная ночь! И все хотят кушать, вкусненького, тепленького, свеженького. Пока ночь не кончится - все тут будет пыхтеть, томиться, вариться и тушиться. Иначе никак! - Она серьезно воздела вверх пухлый палец, обмахнула передник от невидимой пыли и велела:

- Вы тут пока кушайте, а потом, если не уснете и не сбежите, можете и помочь. Вот, например, перетаскать на тот стол яйца и вон тот мешок муки, потом, значит, стащить мне три вязки лука, потом еще сушеные абрикосы из ларя залить кипятком вот в этой кадочке, а грибы из корзины вывалить в лохань с водой, а я тут соусом займусь, уж как милорд любит соус из трюфелей. Ну-ка, где вы, мои хорошие, сюда, сюда, - повариха, приговаривая, уже приплясывала возле большого таганка, взмахивая огромной ложкой - и под таганком вспыхивал огонь, весело потрескивали угли, а Саломея ловко скользила от шкафчика к шкафчику, беспорядочно распахивались дверцы, в таганок стряхивались душистые специи, ножи, радостно стуча, шинковали странные сморщенные грибы, которые сами собой ссыпались в аппетитно шкворчащий соус. И все это с приговорами, прибаутками, уговорами и припевками:

- Ложкой свет мешая
Тётушка большая
Ужин приготовит из вас.. хо-хо... для ва-ас, - и действительно, казалось, свет струился в таганок, смешиваясь с булькающими в нем трюфелями, сметаной, зеленью и еще бог весть чем ароматным и пряным.

- О! А что тут еще? - Повариха подняла голову, глядя в потолок. - Эй! Ты где прячешься? Иди сюда!

Она прислушалась, приставив руку к уху, потом захохотала раскатисто и весело.

- Каков нахал! - она ни на минуту не переставала помешивать свой драгоценный соус, принюхиваясь, добавляя того-сего, прислушиваясь к тихому бульканию и убавляя огонь под таганком. Да под ее требовательным взглядом дрова, угольки, прежде пылавшие ярким пламенем, вдруг присмирели. Огонь опал, а пыхтение соуса стало намного тише. - Как же, "иди сюда", - явно передразнила она кого-то. - Делать мне больше нечего!

Между тем, ни Марси, ни Джон не слышали того, с кем она там болтала. Может быть, звук был слишком тихий, а может, госпожа Саломея говорила с каким-нибудь котелком. С неё станется.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Кажется, Джа ей не нравился. Впрочем, если бы он сам простоял на посту с полчаса на таком ветру, он бы сам автоматически ненавидел бы каждого, кто оставался внутри теплого бункера. Предложение разделить косяк было отвергнуто — то ли Слепая не употребляла, то ли не употребляла на посту. Рекомендацию об осторожности Джа пропустил мимо ушей.
Причин оставаться на галерее не было, разве что еще подействовать на нервы Эрике. Но Джа уже пришел в себя, вернул расслабленно-наплевательское отношение к миру, и теперь ему просто хотелось в тепло. Он уже почти сформулировал эту мысль для себя, чтобы попрощаться и уйти, но похоже слишком долго это делал, потому что азиатка вдруг... Что? Кажется это была попытка улыбки?
Ты красавчик, Джа. Смирись с этим.
Она даже как будто бы смутилась этим проявлением эмоций. Прилипла обратно к прицелу, отгораживаясь от нарушившего ее уютный одинокий холодный мир Джа. А еще она была слегка недовольна, что читалось в напряженной позе и немного нервных движениях. Еще бы, ее профессионализм поставили под вопрос, и теперь она готова в лепешку расшибиться, чтобы доказать, что это сканеры Джима сбоят, а нее аугментированные глаза.
Но, действительно, что это за черт?..
— Можно взглянуть? — танцующая в снегу фигура не была плодом воображения (или, чего уж там, кумара в голове), но хаотичные движения скрадывались метелью, и Джа хотел убедиться в том, что видит, но дождаться ответа не успел: Джим сообщил о движении.
"Джим, тебе что, моего дыма надуло сквозняком?" — хотел спросить Джа. Инженер докладывал о приближении объекта, который визуально оставался на месте. Нервы Эрики в конце концов не выдержали, она сорвалась на крик. А Джа вглядывался в танцующую фигуру до слез в глазах, пытаясь уловить закономерность и понимая, что у Джима действительно сбоят приборы — ведь "шаман", как его окрестила Эрика, не двигался.
А затем рядом с шаманом появились они. Аборигены, черным роем испещрившие снег, вооруженные копьями и ведомые чьим-то приказом безумной атаки. В их наступлении было что-то завораживающее, и Джа не двинулся с места, хотя должен был бежать вниз, за своим оружием и перчатками, выкрикивая в рацию подтверждение данных сканера. Мгновения утекали сквозь пальцы вместе с расстоянием, остававшимся между дикарями и аванпостом.
— Подтверждаю... На нашей вечеринке незваные гости, — слова нехотя вылазили изо рта в микрофон рации. Джа сделал над собой усилие, чтобы сдвинуться с места и сделать хотя бы шаг в сторону двери.

Войдя в баню, Роланда обдал жар, от которого стало нелегко дышать даже ведьмаку. Барон явно суровый мужик. Оставаясь в дверях еще пару мгновений, Роланд привык к горячему воздуху и, разглядев человеческую фигуру сквозь плотный пар, направился напрямую в противоположный конец бани. Ведьмак ничему не удивился - именно таким он и представлял себе барона Бруггена. Широки, но не заплывший, среднего роста, хваткий, властный. И захмелевший - это единственное где просчитался Роланд. Вылакать целый бочонок пива за такое короткое время? Барон явно суровый мужик.

- Долго же ты добирался до наших краёв, ведьмак!
- Что верно, то верно, - улыбнулся Роланд, - Но ведь как говорит народ: поспешишь - людей насмешишь.
Он помолчал, разглядывая барона, подмечая детали внешности, которые для острого глаза выдавали какие-то особенности и черты характера. Не похож он был на человека, которому нужен ведьмак, у которого люди из села пропадают, или хозяйство страдает, или, наконец, проклятие висит.
"Так зачем же ты позвал меня тогда?"

- Мы в бане, ведьмак. Не упаришься в своей одежонке-то?
Роланд бросил взгляд на свою мокрую, прилипшую к телу одежду и ответил:
- Упарюсь барон, и если твои слова можно расценивать как предложение, с удовольствием приму его, - и получив положительный ответ, ведьмак быстро сменил дорожную одежду на одно только полотенце.
Усевшись напротив Бруггена, Роланд смахнул ладонью пот с лица и взглянув в глаза барона, неожиданно для себя вспомнил слова своего наставника.

Валдемар - мастер, наставник, суровый и строгий учитель будущих ведьмаков школы Медведя нередко читал лекции четырем мальчуганам, в перерывах между "мучильней" и уроками фехтований:
- ...особенно важно уметь общаться с разными людьми. Со знатью и простолюдинами надо вести себя соответствующе. Но, открою вам секрет, с любым человеком гораздо легче о чем-либо договориться, если вы будете искренне интересоваться его проблемами, его заботами и радостями. И неважно - богатый ли это урожай, или удачно срезанный кошелек...
Вальдемар хоть и был строгим, но вел себя без фанатизма, хотел только лучшего своим ученикам и старался поделиться с ними самым важным, что у него было: многолетний опыт и умение убивать. Именно он показал Роланду дорогу в Каэр Морхен и познакомил с Весемиром.
Спустя пару лет, после того как Роланд вышел на большак, его учителя растерзала стрыга где-то на территории Редании. Услыхав этот слух, он направился в те места, расквитаться с тварью. Там же он встретил и двух своих старых друзей ведьмаков: Миклуху и Якса.

- Рассказывай. Как тебя звать, как путь-дорога? А как Вешенки тебе мои? - барон отвлек Роланда от его воспоминаний.
- Благодарю тебя за гостеприимство барон. Меня зовут Роланд, ведьмак. Дорога была долгой, это ты верно подметил, но мне повезло познакомиться с твоими краснолюдами, так что ехать было в радость.
Он еще раз смахнул пот с лица. Шумно выдохнув.
- Врать не буду, барон, Вешенки меня впечатлили. Я много разных деревень и поселений видел - твое одно из лучших. Особенно сейчас, в свете предстоящей свадьбы. Прими мои поздравления барон, мир и процветания молодоженам, - Роланд помнил уроки Валдемара, они не раз помогали ему в жизни, - Расскажи, как дела со свадебным празднеством?

Вы не можете просматривать этот пост!

Лео ждал чего-то, прижимаясь к ледяному металлу стены. Ждал и прислушивался к тишине, которая то и дело проскальзывала сквозь размеренный вой сирены. Здоровой рукой солдат держал полностью готовую к бою винтовку – весь его вид своей напряжённостью говорил, что скорее всего вот-вот придётся пустить её в ход.
Когда Дженна вдруг приблизилась вплотную, прижимаясь всем тело и жадно обвивая тонкой рукой его шею, Лео оторопел. Застыл на мгновение, однако почти сразу опомнился. Девушка почувствовала сильную руку на талии, почувствовала, как он, чуть подавшись вперёд, страстно отвечает на поцелуй.
И если для неё, возможно, это была лишь форма проявления благодарности, то Лео определённо вложил в свой ответ нечто большее.

Его голубые глаза бесстрашно встретили серо-стальной взгляд Дженны. Он коротко кивнул, соглашаясь тем самым быть осторожнее и обещая одновременно вернуться. Не двигался, пока она вела ладонью по его гладкой щеке. Провожал ошеломлённо-восторженным взглядом.
- Не задержусь, - произнёс почти беззвучно, одними губами.
Дженна, однако, успела услышать.
Словно желая компенсировать мгновения промедления, Лео расторопно снял с пояса одну из гранат и выставил регулятор мощности на наиболее подходящую отметку. Он продолжал задумчиво смотреть на пересекающую отсек Дженну, казалось, забыв о потенциальной опасности, которая неуклонно приближалась со стороны коридора.

Спасательные капсулы представляли собой массивные круглые люки в дальней от входа стене. Около каждого из таких находилась миниатюрная консоль управления, разобраться с которой смог бы, казалось, даже пятилетний ребёнок. Несколько кликов по сенсорному экрану – и на нём появляется жизнерадостный весёлый замочек, таймер под которым начинает размеренно отсчитывать тридцатисекундную подготовку к запуску капсулы. Интерактивная подсказка чуть ниже сообщает Дженне, что осуществить непосредственно запуск можно и изнутри. В самой капсуле, размерностью примерно три на два метра, достаточно тесно – в глаза сразу бросается отсутствие иллюминаторов и наличие нескольких не слишком удобных на вид кожаных кресел.
Дженна заметила, как Лео повернулся и посмотрел на дисплей – едва ли обычный человек смог бы разглядеть цифры отсчёта на таком расстоянии, но умная оптика в глазах блондина наверняка справилась без труда.

Он снова осторожно выглянул в коридор и тут же вернулся в укрытие – на этот раз алые лучи запоздали всего лишь на смехотворную долю секунды. И скорее походили на короткую очередь из штурмовой винтовки, чем на стандартное вооружение дроидов.
Матернувшись под нос, Лео не глядя швырнул боевую гранату в проход – лишь затем, чтобы она тут же с ускорением вернулась обратно.
Блондин с беспокойством глянул сперва на Дженну, после – на смертоносный металлический эллипс. Он явно находился к источнику взрыва ближе, всего в десятке метров от гранаты – и всё же даже не пошевелился, моментально оценив расстояние и припомнив выставленное значение регулятора мощности. Контролируемый взрыв разворотил одну из капсул, но до людей, к счастью, не дотянулся.

Из коридора, тем временем, открыли ураганный огонь – десятки алых лучей прорезали в одночасье пространство. Стреляли явно на подавление, мешая Лео что-либо предпринять.
Дженна, стоя около распахнутого люка спасительной капсулы, видела, как тот медленно, спиной вперёд, начинает отступать к ней. Видела, как в проходе появился первый из нападавших – высокий и черноволосый, он напоминал спутника Дженны статью и выправкой. С тем же выражением тупой отрешённости на лице, которое отличало Лео при первом знакомстве, универсальный солдат вскинул винтовку. На которую блондин ответил очередью мгновением раньше.
С нечеловеческой ловкостью нападавший предпринял попытку уклониться – и, несмотря на мизерное расстояние, у него почти получилось. Выпущенные Лео заряды прожгли левый бок оппонента, но тот, нисколько не смутившись, саданул ребром ладони по запястью блондина, с неприятным хрустом выбивая оружие.
Искорёженная винтовка скользя по полу, отъехала в сторону, а обезоруженный Лео был вынужден вступить в рукопашную схватку.

Дженне определённо никогда не приходилось видеть в своей жизни более странного зрелища – за половиной движений она просто физически не могла уследить, этот поединок походил на отрывок из фантастического фильма куда сильнее, чем на реальность.
Продолжался он смехотворно малую долю секунды – Лео, пропустив сокрушительный удар в район солнечного сплетения, отлетел на несколько метров и, врезавшись в стену, съехал на пол. Сознания он, впрочем, не потерял, тут же предпринимая попытку извлечь из кобуры на бедре пистолет. Брюнет же без лишних слов снова вскинул винтовку.
Таймер на консоли отмечал, что осталось всего семь секунд до конца подготовительной фазы.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Тук. Тук.
Вокруг голоса, гул, звон бокалов, смех, тяжелый сигаретный дым. Маска лица улыбается, отвечая на шутки, подбрасывая свои остроты — короткие и колкие. Крепкий виски с далекой окраины, тяжелый, насыщенный и терпкий, обжигает горло, заставляя маску лица кривиться, а уголок глаза — заблестеть.
Тук. Тук.
Это сердце. Глухие, тяжелые, редкие удары, сбитый ритм. Именно так оно звучало, когда он зашел в свой дом тогда. Этот звук остался с ним навсегда.
Тук. Тук.
И больше ничего. Бушующее пламя — гнева, обиды, непонимания, чувства несправедливости, жажды мщения — давно выгорело, оставив за собой покрытое пеплом ничто. И эти воспоминания, всколыхнувшиеся сейчас, не взметнули огонь до воображаемых небес.
Лишь мертвый танец пепла на ветру.
Тук. Тук.
Ах, да. И этот звук.

Белый шум из динамиков вылился холодным душем на сознание, выдергивая его из пляшущей тьмы.
— Есть, сэр, — Джа отозвался на автопилоте, поднимаясь со стула, и с трудом подавляя удивление — в руках откуда-то взялись бокал и сигарета. О чем вообще тут шла речь?
К счастью, у него был повод свалить. Лучше, чем повод — приказ.
Джа поднялся на второй этаж, оставляя за спиной ступеньки лестничного пролета, прокуренный воздух жилой зоны, и заодно — привкус пепла воспоминаний на зубах.
Замер на втором этаже, скрывшись от взглядов оставшейся внизу команды. Мгновение одиночества, скрашенное голыми бетонными стенами функционального коридора, и холодным безжизненным освещением. Торопливо достал из кармана небольшой пакет и тонкую трубку электросигареты. Едва заметно подрагивающие пальцы сноровисто заправили технологичный "косяк". Сладкий вдох.
В голове привычно распустился цветок размером с Вселенную.

— Привет.
Холодный воздух на галерее тут же залез под куртку, заставив пожалеть о забытых внизу перчатках, о моментально выстуженной металлической сигарете в руке, о разгоняющем кровь вине. Даже вселенский цветок в голове поблек и опустил листья, съеживаясь от холода.
— Виктор сообщил о движении. Видишь что?
Глаза слезились, несмотря на то, что ветер сюда практически не долетал — все же, оборонительный каземат строили с некоторой заботой о людях, которые будут нести здесь свой пост. Джа различал силуэт девушки, прильнувшей к прицелу своей винтовки, возле широкой бойницы. Прикрыв дверь, он торопливо затянулся еще раз, не давая цветку в голове погибнуть.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Жутковатые охранные дроиды преследовали Дженну уже долгое время. Все они – модификации одной единственной, до неприличия популярной модели, практически не отличались между собой. Белые роботы встречали её впервые в офисе Фрайзера, пронумерованные зелёные приветствовали на борту «Ренессанса». Почти такие же здесь, в сердце подводной империи Отто, девушку пытались методично прикончить. А красные-диоды глаза, казалось, всегда взирали на людей с одинаковой металлической ненавистью.

Но на этот раз всё оказалось иначе – на этот раз Дженна не чувствовала себя перед ними беспомощной. Она была вооружена и готова нанести ответный удар – с какой-то странноватой уверенностью подкрутила дистанционный регулятор ЭМИ-гранаты и на удивление метко отправила в коридор крошечный шарик.
Откалиброванное энергетическое поле прошло сквозь стену, едва не дотянувшись до Лео. Оценить результат своих усилий Дженна как следует не могла, но наполнивший стерильный воздух резкий аромат гари однозначно извещал об определённом успехе.
Лео, отлипнув вдруг от двери, смело выступил в коридор, открывая ураганный огонь по наступавшим противникам. В противоположной стороне от той, куда Дженна отправила немного раньше гранату. Несколько алых зарядов неуверенно пронеслось мимо парня, а сразу после стрельба полностью стихла – с оглушительным лязгом поверженные дроиды один за другим стали падать на пол.

С момента начала схватки успели миновать какие-то доли секунды, однако всё было кончено. Три охранника с выжженной дотла электроникой застыли посреди коридора безмозглыми истуканами, а ещё три – лежали на полу, красуясь многочисленными дырами в корпусах. Лео вновь забросил винтовку за спину и, кивнув Дженне, быстрым шагом направился к выходу. Девушке, для того чтобы поспевать за ним, приходилось почти что бежать. Время от времени блондин оглядывался, словно желая убедиться, что спутница не потерялась и не отстала.
Так и шли в гнетущем молчании по залитым искусственной кровью коридорам подводной темницы.

Эвакуационный отсек и правда оказался недалеко. Продолговатая прямоугольная комната с несколькими стеклянными круглыми люками в противоположной от входа стене – за каждым таким скрывался небольшой отсек модуля аварийной эвакуации. Достаточно было забраться внутрь, нажать на большую красную кнопку, и спусковой механизм выстрелит капсулой, которую после мощные двигатели выбросят на поверхность.
Впервые за долгое время спасение оказалось действительно рядом – достаточно было лишь вытянуть руку и потянуть за рычаг активации модуля.
Лео вдруг вновь бросился в сторону, отталкивая Дженну с простреливаемого прохода. Привычно запаздывающего энергозалпа на этот раз не последовало – девушка не могла видеть, что происходит там, за углом, в коридоре, но вместо гудения сервоприводов ответом её чуткому слуху стала лишь тишина.
- Давай, - шепнул Лео, кивком указав на дальний от входа спасательный люк. – Быстрее, активируй его. Я следом.

Я ползу по лестнице. Первый. Вверх. В мои уши бьются стучаться крики дикарей. Кому они молились, в этих заброшенных казематах? Кто им отвечал? Почему они настолько изуродованы..это всё не имеет уже значения. Последний вопль, метящийся в шахте эхом прерывается противным мокрым хрустом. Дальше я слышал лишь тишину и дыхание. Своё - и товарищей. Такие вот дела. Они остались в вечности. И плевать на них. Я не вписался за этих уродцев тогда, и не буду вписываться и в своей памяти. Хотя бы Розовые от нас отстали.

Темнота в шахте щекочет мне нервы. Хочется говорить с остальными - но я молчу. Знаю, разговоры сейчас опасны. Хотя может и удержат нашу нестройную команду от симфонии саморазрушения. На ощупь перебираю перекладины. Молюсь про себя Белой Госпоже - лишь бы лестница не закончилась ничем. Мы не выдержим висеть тут несколько часов. Кто-нибудь сорвётся, и тогда придут Розовые. За свежим мясом. Клыкастая окровавленная пасть ещё стоит у меня перед глазами. У меня слишком живое воображение. Но всё же, мне стоит возблагодарить Смерть за то что свой конец в зубах этих тварей закончилась не моя жизнь.

Первые створки оказались наглухо сварены. Я бы не понял даже что они здесь были, если бы не парочка лучей света, пробивающихся во тьму шахты оттуда. Вверх. Сколько мы так проползём? Следующие..наглухо заблокированы. Кажется, кто-то любезно засыпал их каким-то мусором, чтобы никто отсюда не пролез. Вперёд. Сколько ни есть - всё наше. Без конца. Сколько таких этажей мы миновали? Я не знаю. Устал считать после десятка. Решил что лучше уж сосредоточусь на перекладинах. И вот наконец - удача. Я первый вываливаюсь из дверей лифта.

И сразу же оглядываю помещение. Лампы. Кто-то здесь живёт - очевидный вывод. И часто пользуется этим местом - иначе зачем столько усилий, чтобы осветить его? Здесь была война. С применением тяжёлого вооружения, которое не ожидаешь увидеть в тюрьме, пусть даже такой разноплановой как эта. Я определённо чего-то не знаю. Чтобы сдержать зэков не нужно пушки способные дырявить стальной шлюз словно вилка - фольгу. Эта мысль запускает в моей голове цепочку. Война на уничтожение, никак не меньше. Кто-то прикатил сюда изрядные силы, и похоже, что остался жить здесь навсегда. Зачем? Что это может быть? Карантин? Неведомая форма жизни, прилетевшая в одном из заключённых?

Сколы на бетонных плитах отнюдь не блестят новизной. Гильзы..кто бы это ни был - проблем с материалом они не испытывают. Они лежат небольшими мусорными кучками, по углам. Тусклые уже. Точно, конфликт был уже давно. Что-то подсказывает мне, что здесь не было армейских подразделений. Возможно, этот этаж держат такие же как мы, заключённые, просто выбравшиеся чуть пораньше. Я вслушиваюсь в окружающий мир. Пыхтение моих соратников из шахты. Потрескивание ламп. Больше ничего. Я помогаю выбраться остальным, и ухмыляюсь, глядя как Марика выбирается последней. Шикаю на неё, чтобы не вздумала балаболить по извечной женской привычке. И осторожно тихонько притворяю лифтовые створки. Нет, их можно конечно раздвинуть, причём с обоих сторон. Но вдруг поможет, когда сюда кто-то следом за нами пройти попытается?

Жестами показываю остальным чтобы держались поближе к пыльному полу. Да, одежка от этого чище не станет. Ну и что? Зато живы будем. Осторожно подхожу к стальной двери шлюза. Её можно отворить, особенно если приложить кой-какие нехитрые усилия. Какой-то кретин испортил эту шлюзовую камеру, издырявив её нахрен. Так и представляю какого-нибудь психопата, дорвавшегося до..а хрен его знает, какие сейчас пушки в ходу. Мои знания об огнестреле наверняка устарели, как дятлы с Колыбели. Не то чтобы я знал, кто такие дятлы, но деды с Грита иногда их поминали. Помнится даже отец мне пикт показывал, с какой-то пичугой. Похрен.

Медленно подхожу к шлюзу. Не тороплюсь ломать дверь. Вдруг внутри растяжка? Или сигналка какая? А я её хрясь, и ногой. И будут собирать Луиса Ортегу по всем закоулочкам этой вшивой комнатёнки. И ребят моих. Я остановился, собираясь с мыслями и духом. Ай, да чего уж там. Напоминает мне эта комнатка душегубку одну, из плохого места. Вроде как приёмная, только для не очень хороших гостей. В которой не стыдно и гостей незванных принять, свинцом и плазмой, и званных через неё провести - мол глянь, враги у нас конечно есть, да вот только мёртвые они ужо. Давненько. Подходы к лагерю какому-то, не иначе. И глядит на меня сейчас из какой-нибудь щели падла, да ухмыляется куску острому куску металла в моих ладонях. Потные ладошки, чего уж скрывать. Он-то, небось уже давно с огнестрелом дело имеет, а я с этим самоделом хожу, которым только горло себе перерезать можно, и то стыдно. Всё, время, хорош нюни распускать.

Медленно и осторожно я подкрадываюсь к неподвижному мёртвому зверю. Это я про шлюз. Не то чтобы он был до того как его издырявили был живой. Но мне так спокойней про себя балаболить. Воот. Подхожу значит. Не шаркаю. Носом тихонечко соплю - в обе дырки. Воздух значит втягиваю. Почуять чего пытаюсь. Сердце в груди колотится - после подъёма-то, конечно. Пот потихонечку по спине стекает. Вот так вот. К стене прижимаюсь. Чтобы значит - свет не закрывать, и людей, если они в шлюзе есть, раньше времени не напрягать. Перекрещиваюсь. Смотрю на гидравлику побитую. Даа, камрад, эту дверь гаечным ключом не починить. Нихрена себе тут калибр, йопрст. Дай мне такой, и я бы розовых по всему комплексу бы гонял. Вместе с дикарями, и любой пакостью, что здесь водится. Ладно, с Богом. Не дай Госпожа мне там увидеть пулемёт, направленный мне прямо в рожу. Ей-же-ей испугаюсь. Хоть бы там просто была сигналка, которую обойти можно, если дуриком не переть.

Вы не можете просматривать этот пост!

Атмосфера в аванпосте слегка разрядилась — кажется, Джа удалось верно подобрать тон разговора, да и шутку Череп оценил. Чувство юмора у него, конечно, как дорожка в казарменный сортир — вытоптанная в плоскость и чуть-чуть пованивает.
Впрочем, вместо атмосферы в жилой зоне тут же сгустился дым. Табак Айзенберга был плевком в лица экологов всей галактики и вполне мог вызвать необратимые локальные изменения климата. Прагма-3 была действительно известной планетой в определенных кругах — ОСН размещало немало заказов оттуда. Центральной властью на планете официально был один из крупных конгломератов наподобие Фарлент, но пока никто не пытался посягнуть на их колонии, им было плевать на то, что происходит за периметром. Поэтому за периметром царил тропический ад — вечная борьба контрабандистов, охотников за головами, искателей удачи, самопальных плантаторов и даже местных племен, у которых вожди могли позволить себе закупку оружия и наемников извне.
— Конечно, с удовольствием, — Джа принял угощение и оглянулся в поисках пепельницы. Ничего похожего не нашлось, вполне возможно в связи с правилами компании касательно курения в жилых помещениях. Впрочем, если в кадровой службе Фарлента работали не совсем уж идиоты, они должны были предусмотреть некоторые особенности работников класса "наемники"... Логические рассуждения увенчались успехом: подняв взгляд, Джа обнаружил вентиляционные прорези в потолке прямо над столом — значит, архитектор догадывался, что здесь будут курить. А раз предусмотрена вытяжка, должна найтись и пепельница. Осмотревшись, Нолан заметил, что маленькая декоративная ваза на одном из шкафчиков покоилась на толстом керамическом блюдце, в в краях которого будто бы для дизайна были сделаны характерные прорези. Водрузив импровизированную пепельницу на стол, Джа затушил сигарету и прикурил подарок Черепа, стараясь поменьше затягиваться — табак был тяжелый, как удар под дых. Впрочем, взатяг такие вещи курили только психи вроде Айзенберга.
— Неплохо, да, — сказал Джа, выдохнув густой горький дым и едва сдержав кашель, рвущийся следом.
Инвентаризация, проведенная Гремучкой, обнадеживала желудок. Однако упоминание алкоголя заставило Джа едва заметно вздохнуть. Сигара, выпивка... черт, придется делиться травой. Впрочем, он все равно отказался от мысли провести всю миссию накуренным в сопли.
Ухмыльнувшись в ответ на замечание Черепа, брошенное в сторону Мелани, Джа так же громко ответил:
— Я считаю, что крайне невежливо так отзываться о крепком задке доктора Браун. В иных обстоятельствах я бы вызвал тебя на поединок за оскорбление дамы... но беда в том, что я полностью согласен с твоим мнением.
Поднявшись, он положил незатушенную сигару в пепельницу и направился в кухню вслед за обладательницей обсуждаемого задка, бросив через плечо:
— Не помню, чтобы Серж объявлял свободное время, но по-моему на этом столе весьма не хватает стаканов.
Зайдя в кухонный блок, он нарочито громко принялся шариться в шкафчиках в поисках посуды.
— Мэлани, у меня к вам острый социальный вопрос: вы когда-нибудь оставались запертой на две недели в грубом и преимущественно мужском коллективе? — вполголоса спросил он, не глядя на девушку.

Бутч, готовый подобно бойцовому псу, по-первому сигналу рвануть в бой, внезапно был остановлен женской рукой хватающей комбез у самых мягких частей мужского организма. Да, то что это была женская рука, можно было легко догадаться, ведь никого кроме Марики Барбэры не могло лезть по лестнице за ним, но парень в этот момент не очень то думал головой, а скорее наоборот её отключал, дабы не так болезненно было по ней получать. И вот как раз из-за этого отключения мыслительной функции, парень не слабо перепугался, почувствовал настойчивую хватку у попы. Слава Богу, Марика одновременно с этим подала голос, что уберегло её от удара ногой по-лицу.

Парень замер на несколько секунд, смотря в стену перед собой, после чего отпустил правую руку и извернулся что бы хорошенько разглядеть девушку. Убедившись что это действительно она, а не какой-нибудь мутант-подражатель, Худ кивнул девушке-хакеру и перевел взгляд на мужчин с молчаливым вопросом - вы с нами или как?

Вы не можете просматривать этот пост!

Зелёная кнопка откликнулась на нажатие подтверждающим писком – дисплей вспыхнул на секунду зелёным, а после погас. Принял код не требуя подтверждения, словно безоговорочно доверял вводившему его человеку.
Лео, стоявший чуть в стороне и усмехнувшийся при упоминании о тунике, кивнул. Без лишних вопросов одобряя решение. Несмотря ни на что, он интуитивно чувствовал, что уничтожение комплекса было правильным выбором. Это был единственный способ уничтожить самого Эйзенхауэра, его армию универсальных солдат и результаты других, наверняка не менее ужасных, экспериментов. Только огонь мог бы полностью очистить эту зловещую подводную цитадель зла. И потенциально возможные жертвы в лице других подопытных выступали здесь вынужденной необходимостью. Они действительно делали хорошее дело, вот только намного легче от этого всё равно Дженне не становилось.

Кабинет и, наверняка, весь комплекс окрасился в багровые тона аварийного освещения. Ударил по ушам пронзительно-неприятный сигнал тревожной сирены. Дженне казалось, что всё шло по плану, но выражение обычно бесстрастного лица Лео наглядно сигнализировало, что на самом деле это не так.
- Проклятье, - только и проговорил он, непроизвольно снимая ремень винтовки с плеча.
Солдат без заметных усилий удерживал одной рукой увесистое оружие.
- Это не предупреждение об эвакуации, - произнёс тихо. – Это обычная тревога.
Он в недоумении посмотрел на панель, после – на Дженну, соображая.
- Теперь они знают где мы. Бежим, - только и смог он в бессилии повторить последние слова девушки.
С одной стороны, кабинет Эйзенхауэра действительно оказался ловушкой. С другой – с хрупких плеч Дженны вдруг спала колоссальная ответственность за практически единоличное уничтожение целой лаборатории.

Лео, больше не медля, бросился к выходу и осторожно выглянул в коридор. Спрятался сразу обратно – сквозь распахнутую дверь до девушки донеслось характерное жужжание сервомоторов, а в косяк неподалёку от головы Лео впился заряд тяжёлого бластера, обугливая дорогую обшивку.
- Оперативно, - мрачно прокомментировал парень.
На его лице отпечаталось выражение суровой решимости – в этот момент блондин, как никогда прежде, являлся именно универсальным солдатом. Орудие Эйзенхауэра вновь обратилось против него самого. Окинул придирчивым взглядом кабинет в поисках надёжного в достаточной мере укрытия. Посмотрел с сомнением на Дженну, прикидывая уровень её безопасности.
- По меньшей мере шестеро, - зачем-то обратился к девушке. – С разных сторон.

Роланд пожелал удачи парню, подумав про себя, что случайные встречи, зачастую не случайны. Интересно было знать, встретятся ли они еще?

Ведьмак с неподдельным интересом рассматривал дома, людей, суету. В каждой деревне, кто бы что ни говорил, есть своя уникальная особенность, придающая определенную индивидуальность или шарм. Это может быть обычай вешать над дверью какую-нибудь безделушку, траву, цветы, чтобы притягивать удачу. Или используют какую-то необычную манеру речи. До смешного глупое суеверие. Все что угодно.
Роланд с азартом выглядывал местные особенности.

Тонкий слух ведьмака уловил тихий голос Янни. Он посмотрел на девушку и улыбнулся одними только уголками рта. Роланд не стал успокаивать или подбадривать жрицу, для неё сейчас очень важно перебороть этот страх перед этим, скорее всего, первым серьезным заданием. Самое главное и сложное сражение - это битва с самим собой и если девушка справится, то дальше будет легче, несмотря ни на что. Уж кто-кто, а ведьмак знал в этом больше всех.

Поведение краснолюдов, то как они вступились за Роланда было очень приятно ведьмаку. Краснолюды за дружбу убить готовы и это, пожалуй, их ценнейшее качество. Эх, если бы люди были такими же...
- Какие проблемы? - Роланда расстегнул ремни и снял оба тяжелых меча, - Я дождусь, когда он закончит париться. Вряд ли ваш барон посылал за ведьмаком, чтобы тот его вениками отхлестал, - он улыбнулся и подмигнул краснолюдам.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Бросьте оружие? Знатная формулировка фразы. Звучит так, будто группа разношерстных путников уже является военнопленными. Эмблема рыцаря и бойкость этого странного, красно-черного попа. Имперцы? Разъезд этих ублюдков, откололся от основной армии и решил перезимовать в оккупированном замке? Или они были оставлены здесь в качестве гарнизона? Больше вопросов чем ответов. Может стоит покинуть это место прямо сейчас…Юрген покосился на маленькую госпожу. Не выдержит, умрет от холода и усталости в дороге. Не факт, что получиться найти ближайшую деревеньку что кормит этот замок. Придется остаться. Яд и пламя.

На раздраженные и презрительные взгляды старик никак не отреагировал. Люди почти всегда на него так и смотрели, так что телохранитель к этому привык. «Рыцарь» его не впечатлил. Знал Юрген таких как он. Как и все его «благородное» племя. Тех, кто мнил себя «войнами». Забавно, они никогда не копали укрепления, не зарывали крепостные рвы, не карабкались по шатким, разваливающимся осадным лестницам во время штурма крепости. О нет, они оставляли эту работу простому люду. А сами комфортно оказывались на стенах, с помощью осадных башен или неслись закованные в броню плотным рыцарским клином на голожопую пехоту. Петушки. Да их даже не убивали, а брали в плен согласно какому-то рыцарскому кодексу или из-за желания получить славный выкуп. Срамота, да и только.

А вот поп внушал смутное чувство тревоги. Он вел себя здесь как главный, что было весьма странно для человека его профессии. Да духовенство могло понукать чумазыми крестьянами, но вести себя так в присутствии рыцаря? Хотя этот старый пень мог быть капелланом имперцев. Это бы все объяснило.

Юрген снял с пояса кинжал и положил его на землю рядом с топором Пуатье. Затем продемонстрировал пустой колчан от стрел и лук со спущенной тетивой. А вот саблю солдат бросать на землю отказался, показывая, что любимое оружие передаст только из рук в руки. Рустоваться с любимым оружием было сложно, телохранитель сразу почувствовал себя не полноценным и не защищенным.

К разбитому посту наблюдения подступиться было не просто. Оживить хоть какой-нибудь из мониторов, практически на ощупь что-то найти, да не сдаться сразу, понимая, как же плохо все работает - дело не самое простое.
Кажется, Марика нашла какой-то архив видеонаблюдения, ролики, кажется, хаотично переключались сами по истечении определенного отрезка времени, изображение было тусклым, то и дело скрываемое помехами. Звука, естественно не было, монитор и так работал на последнем дыхании, то и дело грозя погаснуть навсегда.
Запись первая - это самое помещение, где сейчас находились освобожденные узники, только нет никакой разрухи, все чисто и опрятно. Четверо охранников в патрульной униформе и при снаряжении ведут заключенного по, кажется, направлении к криокамерам. Заключенный в оранжевой робе, в кандалах, щуплый, сгорбленный лысый паренек, затравленно озирающийся. Весь покрыт вязью каких-то татуировок, но рисунок не разобрать из-за хренового изображения. Вдруг, неожиданно даже для подготовленной охраны, зэк сверхестественно быстро дергается в сторону, толкает одного из охранников плечом и, видимо, что-то кричит, пытаясь убежать прочь. Но тут его достают шокеры остальных безопасников и "оранжевый" валится на пол в конвульсиях. Запись сменяется.
Чернокожий охранник в какой-то, видимо, повседневной форме что-то обсуждает с собеседником,остающимся за кадром, то и дело отпивая что-то из большого пластикового стакана и активно жестикулируя. Отпивает снова, делает пару шагов по незнакомому Марике помещению, действие явно происходит не здесь. Охранник беззвучно смеется, запись сменяется.
Группа заключенных, еще даже не получивших оранжевых роб, находятся в какой-то странной, темной комнате. Кто-то лежит у стены, кто-то сидит прямо на полу и раскачивается туда-сюда. Зрелище странное и довольно жутковатое.
Один из заключенных встает с пола, делает несколько шагов к камере и уставляется немигающим взглядом прямо в объектив. Лицо молодого мужчины не выражает никаких эмоций, он словно бы оживший манекен. Из правой ноздри зэка начинает бежать струйка крови. Запись меняется.
Несколько напуганных, вооруженных дробовиками и пистолетами охранников в патрульной униформе медленно продвигаются по длинному коридору, опасливо озираясь. Один из них делает жест остановиться и группа начинает осматривать потолок и прислушиваться. Резко одна из из решеток вентиляции у них над головами вылетает из креплений, охрана быстро поднимает оружие. Они явно что-то кричат. Из шахты вылетает размытая, нечеткая тень.
Экран гаснет. Теперь уже окончательно.

Вы не можете просматривать этот пост!

Помнил ли Флинт? Конечно, помнил. Только признаваться себе в том совершенно не хотел. Дитрих защищал их, легко разрубил несколько волков, стоял бок о бок, совсем рядом. Потом — рухнул. Флинт помнил лицо Ашиля напротив, помнил, как легко и безвольно упал в снег принесённый лук. А потом не помнил ничего.
— Скоро придёт, — улыбнулся Воронёнок наконец, с трудом проглатывая последний кусок мяса. — Наверняка охотится где-нибудь рядом или ещё что-нибудь... Он придёт. Всё хорошо будет.

Мысли о Дитрихе захватили Флинта целиком и полностью. Несколько раз, когда Эйты не смотрела, он с беспокойством отворачивался и начинал оглядываться по сторонам в поисках знакомой фигуры. Ни следа.
Обращаться к Ашилю с этим вопросом сейчас было не лучшей идеей: тот выглядел ужасно ослабшим. Да и не то чтобы Флинту действительно хотелось об этом говорить...

Воодушевление Волшебницы и её сияющий от радости взгляд самую малость приободрили Воронёнка. Замок, точно. В замке тепло и спокойно, никто их не тронет. Они смогут отогреться и как следует отдохнуть. А потом — обязательно доберутся до Эредина. Обязательно.
— Обязательно, — отозвался Флинт с бодрым кивком.
Кажется, даже его улыбка в этот момент слегка задрожала. От холода, разумеется.

* * *

А потом они двинулись в путь.
Отдых у костра придал мальчишке сил и позволил идти наравне с остальными — благо, процессия и так двигалась медленнее обычного, помогая измождённым. Помня о наказе Сании, Воронёнок держался рядом с Эйты и время от времени даже передавал ей мотыгу: с таким своеобразным посохом брести по сугробом было гораздо проще. Да и что за Волшебница, в конце концов, без посоха?

Впрочем, когда компания, наконец, приблизилась к воротам замка, мотыгу сжимал уже Флинт — очередь есть очередь.
Сжимал — и с удивлением рассматривал показавшегося из-за калитки старика. Давненько он не видел таких пёстрых господ. На фоне тёмных стен замка и белоснежного пейзажа вокруг новый знакомец выглядел почти нелепо, но что-то внутри не давало Воронёнку расслабиться и по привычке мысленно усмехнуться. Странный он, этот Земляничный старикан. И голос у него — вон какой... А взгляд — и того суровее.

По коридору мальчишка ступал с опаской, крепче сжимая рукоять мотыги и всё ещё не отходя ни на шаг от Волшебницы. Если что-то и вправду не так с этим Земляничным, она поймёт первой. Может, и Флинту расскажет, если повезёт.
А внутри их встретил ещё один. Этот на старикана совсем не походил — бородатый и при плаще, а ещё сразу назвал себя по имени. Сразу видно — настоящий рыцарь, совсем другое дело. Вот только просьба его Воронёнку всё равно ужасно не понравилось. Ишь чего удумал — мотыгу ему отдать. Ага, конечно. Флинт с ней расстаётся только по собственному желанию и только тогда, когда кому-нибудь рядом посох походный нужен. А зачем рыцарю походный посох? Ему и так живётся неплохо.

Поборов первый порыв — надуться, фыркнуть и прижать мотыгу поближе, чтоб никакой рыцарь не отобрал, — Воронёнок поджал губы и задумался. Пришлось соображать как можно быстрее — вряд ли эти местные господа станут долго раздумывать.
Когда рядом прозвучал вопрос Земляничного, Флинта было не узнать — растерянно оглядевшись по сторонам, он тихо всхлипнул и обернулся через плечо, тут же наткнувшись взглядом на обессиленного Дрега. Подойдёт.
— Па-а-ап?..
Жалобный тон — то, что надо. Когда-то такими манёврами Воронёнок выбивал себе вторую или даже третью порцию обеда. Потом, правда, Алистер пронюхал, что мальчишка всего лишь хочет набить брюхо досыта, и пресёк дальнейшие попытки посягательства на общие запасы пропитания. А жаль. Такая схема была...

Чтобы подойти к Дрегу, Флинту хватило бы и пары широких шагов, но он поступил совершенно иначе. Как следует опёршись о мотыгу, он перенёс вес тела на левую ногу и доковылял до коробейника со всем возможным трудом.
— Вы же поможете папе, да? — Мальчишка всхлипнул ещё раз, чуть-чуть потянув Дрега за рукав и преданно переводя взгляд с Земляничного старикана на его дружка-рыцаря. — Папе тяжело сейчас, он устал очень...
Лезвие мотыги было благополучно скрыто под слоем снега, так что та вполне могла сойти за обычную походную палку для раненого или калеки, но кто этих внимательных знает. Земляничный вон так точно всё видит этими своими хитрющими глазёнками.
— Палочку бросить надо? Я без неё не смогу, — доверительно пробормотал Флинт, обращаясь к Дрегу, но всё-таки говоря достаточно громко, чтобы и эти двое сумели различить его слова.

Нет уж. К чужим он без своей мотыги ни за какие коврижки не сунется.

Молча наблюдают за развернувшимся представлением воины Дункана – если они и находят что-то неправильное в этой картине, то тщательно прячут свои мысли за безразличными масками. Преподобный невозмутимо принимает вежливые поклоны Уны и Каталины, отвечая всего лишь мимолётным кивком. Он явно воспринимает подобную дань уважения как нечто повседневное и обыденное. Дункан провожает проходящих через калитку девушек лёгкой ухмылкой, в то время как старик в красной мантии без промедления направляется вслед за ними.
Рыцарь, тем временем, удостаивает взглядом Энзо.
- А где зайцы не водятся? – отвечает вопросом на вопрос с заметной ленцой. – Мы периодически посылаем несколько человек на охоту, если погода благоприятствует.
Он задумчиво смотрит на покрытую сияющим снегом равнину – там, вдалеке, виднеются верхушки деревьев и хорошо заметная на белом фоне вереница крошечных тёмных фигурок, спешащих к этим не слишком гостеприимным стенам.
- В последние дни бушевала метель. Бьюсь о заклад, этой ночью вам пришлось в поле несладко.

Получатели: Лорензо (Энзо) Эль`Райнер.
- А деревни… Было несколько, на севере и на востоке от замка – часть разграбили бандиты и мародёры, две сожгли в профилактических целях. Лишь одна до сих пор уцелела, всего в нескольких милях отсюда, - отвечает совершенно спокойно и приглашающе махает рукой. – Добро пожаловать в замок.
И уверенно вступает первым в проход.

После непродолжительного путешествия сквозь тёмные недра барбакана ворот, путников встречает тесный внутренний дворик замка графини. Слева от входа виднеется небольшая часовенька с гордо возвышающемся на крыше крестом Единого, справа – какое-то приземистое длинное здание, отдалённо напоминающее казармы или бараки. Спереди же – ступени и каменное крыльцо основного сооружения замка. По стенам расхаживают ничем не защищённые от взглядов изнутри арбалетчики – тихо переговариваются, разглядывая сверху гостей. Солдат немного – внимательный наблюдатель насчитает при необходимости только лишь семерых. Ещё трое сопровождают процессию – остальных, если таковые имеются, пока не видать.
- Графиня Уинтворт распорядилась накрыть дополнительные приборы к обеду, - вводит в курс дела тем временем Преподобный. – Трапеза будет готова в течении часа, как раз успевают прибыть остальные. А пока… Дункан, покажи нашим гостям их покои.
Старик открыто и обезоруживающе улыбается и, посетовав на бездну не терпящих отлагательств дел, уходит в направлении той самой часовни.
Дункан сопровождает гостей к зданию, которое больше всего походит со стороны на бараки.
- Раньше здесь были казармы, - подтверждает предположение рыцарь. – Но война и болезнь не пощадили личный состав. Часть комнат мы ответили под гостевые покои.
Он ведёт путников по тёмному коридору мимо одинаковых деревянных дверей.
- Не королевский дворец, но здесь всё-таки лучше, чем на морозе, - комментирует на ходу.
Ещё двое солдат встречаются по дороге.
- Преподобный вскоре пришлёт кого-нибудь растопить камин, - он открывает одну из дверей и перед взором путников предстаёт длинная комната с несколькими кроватями. Тот самый камин располагается в стене посредине – дневной свет пробивается сквозь несколько окон, узких и вытянутых на манер бойниц. – Подождите здесь, я пошлю за вами, как только всё будет готово.

-\\-

Приземистые и мрачные стены кажутся чем-то грандиозным после пяти дней бесконечного холода и лютых метелей. Около ворот вас не ожидают друзья, стрела Каталины не попадалась в снегу на пути. Издалека замечаете сверкающие на солнце металлические шлемы на стенах, наглядно свидетельствовавшие о том, что спасительный замок всё-таки обитаем.
Стоит вам приблизиться достаточно близко, как небольшая калитка справа от ворот отворяется, выпуская на свет Единого крепкого старика в рясе тёмно-красного цвета. Он выглядит одновременно жестоким и добрым. Суровым и справедливым. Производит, в общем и целом, крайне двоякое впечатление.
- Нас предупреждали о вас, - звучный голос пожилого мужчины устремляется к путникам. – Добро пожаловать в замок графини Уинтворт.
Пристальный взгляд серых глаз старика скользит требовательно по лицам – останавливается чуть дольше на Дреге, Ашиле и Юргене. И если первых двух выдаёт их почти полная неспособность стоять на ногах, то лицо Юргена, по всей видимости, просто производит неприятное впечатление. Тонкие губы незнакомца искривляются на секунду в улыбке, но он тут же возвращает контроль над своими эмоциями и произносит на удивление дружелюбно:
- Проходите. Графиня вас всех ожидает к обеду. Сразу после трапезы, - он с некоторым сомнением смотрит на коробейника. – Мы окажем больным всю необходимую медицинскую помощь.
По ту сторону прямого словно стрела коридора оказывается тесный и ничем особо не примечательный внутренний дворик, кроме того, разве что, что посреди уже выстроился в ряд добрый десяток вооружённых солдат.
Во главе строя обнаруживается рыцарь в полном боевом облачении – не хватает разве что шлема, а поверх лат накинут на плечи меховой плащ.
- Можете звать меня Дункан, - бросает он безразлично. – Думаю вы понимаете, что мы не можем позволить доброму десятку вооружённых людей без присмотра шататься по замку.
Взгляд светловолосого рыцаря с неприязнью задерживается на лице Юргена. Несколько арбалетчиков на стенах вроде бы ни в кого и не целятся, но держат, на всякий случай, взведённое и готовое к стрельбе оружие наготове.
- Надо же, дети, - произносит шёпотом старик в красном. Так тихо, что лишь стоящие к нему ближе всего могут расслышать.
- В связи с чем я попрошу вас бросить на землю всё, что может так или иначе сойти за оружие, - требовательно, но в то же время совершенно спокойно, выкрикивает рыцарь. – Не беспокойтесь, ваше имущество будет возвращено вам сразу же, как только вы решите покинуть замок.
- Какому богу вы поклоняетесь, господа? – возвысив голос, продолжает гнуть свою параллельную линию проповедник.

Увидел Луис, что как-то не вдохновила полоска девушку. Покоробило его это сначала. А потом понял мужик, что дело тут не в чёрной неблагодарности, а в неразумности. Не жила никогда девчонка в трущобах. Небось одежду как ремонтировать даже не знает. Фифочка. Повезло ей, что Луис ей задолжал за своё освобождение. Поэтому Ортега только вздохнул, да головой покачал. С руками у него всё на месте было, да и голова работала неплохо. Те тапочки что побольше, он себе поверх первых своих, родных, нацепил. Вроде как двойная обувка. Походил из стороны в сторону. Бутчу подмигнул, мол, учись, студент, пока я жив. Как кеды на шерстяной носок одеть. Затем железку свою острую тканью обмотал. Чтобы держать в руках было не больно, и ударить можно было сильно, без раздумий, как бы так извернуться, чтобы пальцы не порезать. Закончив с приготовлениями, Луис поднялся, и бодро зашагал к девушке, что погрузилась в рытьё в компьютерных железяках. С точки зрения уличного бандита со стажем, это был хлам.

- Ты, Марика, конечно умница. Но сразу видно, на улицах не жила никогда. - голос у Луиса был тихий и спокойный. Доброжелательный даже.

- Руки вверх подыми! -рявкнул вдруг Луис. Вперёд наклонился, ленту в руках держа. Дёрнулась Марика испуганно. Руки рефлекторно подняла. А Луис между тем ленту свою вокруг талии обвил, и затянул. Туго затянул, крепко. И бантик завязал. К уху наклонился, ненароком будто, тяжёло и жарко дыша.

- Ну вот. Так куда лучше будет. - хлопнул Ортега дружески по плечу девушку. Отстранился. На два шага отошёл. Полюбовался фигуркой. Цыкнул, одобрительно эдак, ухмыльнулся и бровь изогнул. Нет, комбинезон всё так же, мешковатым был и таким же и остался. Но теперь было чётко видно талию. И это придавало Марике определённый шарм. - Теперь, твоя одежда не зацепится за что-то острое, и не порвётся. Цени заботу. А за кушак можешь кость свою засунуть. Всё одно выхватывать удобней, если..кто-то подойдёт сзади. -

Ведьмак был доволен своей компанией. Может быть не самый лучший на свете вариант, но кого еще, кроме волков и филинов, можно было найти в лесах Каэдвена?
Роланд не чурался краснолюдов и даже поддерживал беседу, вставляя в нужный момент те или иные комментарии. Более того, когда речь зашла о ведьмаках и о том, как в целом поживает ведьмачий цех. Роланд немного скривился, кое-что обдумал и удостоверился в том, что молодая жрица спокойно спит. В последнее время, ведьмак либо избегал подобных разговоров, либо начинал ворчать, аки дед старый. Впрочем, атмосфера располагала потрепаться.

- Тяжело. Казалось бы, война, плодятся трупоеды, мужиков из деревень посгоняли в армии - сплошная благодать. Но нет. В одно село приедешь - тебя камнями закидывают и кричат, чтобы "мутант окоянный, коий на беде наживается...", - тут Роланд еще раз взглянул на повозку, проверить, не проснулась ли Янни, - "...на хер валил отседова!". В другое заедешь - просят принести голову страховидлы, которая в лесу, якобы, мужиков к соитию склоняет. Им говоришь, что отродясь не водились такие "страховидлы" в лесу и, что мужики то небось сами погуливают. На юге опасно задерживаться, то за дезертира примут, то за шпиона. Один раз еле ноги унес от виселицы.
Роланд, с видом обиженного ребенка, горько сплюнул на землю.
- Но надо признать, работа найдется. Ходишь по лесам третьи сутки без крохи во рту, натыкаешься на деревню. Спрашиваешь, есть ли работа. И о чудо, староста выдает тебе долгожданный заказ. На кортоплю.
Роланд заметно потемнел, но рассказывать продолжил:
- Когда уже голод загнал, плюешь на все и берешься поле картошки выкапывать. Не поверите, у ведьмака это получается в два раза быстрее. Иногда задумываюсь, а не перепрофилироваться ли мне? Из убийцы чудовищ в убийцу сорняков и копателя картошки? - он невесело рассмеялся, - Зато накормили, крышу над головой обеспечили, да и мешок этой картохи всучили. Как-никак - награда.
На этом Роланд затих и больше не разговаривал оставшуюся дорогу.

Атмосфера разрядилась к середине дня. Толбат, видимо понимая настроение ведьмака, попросил молодую жрицу спеть какую-нибудь песню. И надо признать, пение молодой девушки хоть как-то отвлекло Роланда от мрачных мыслей и осознания того, что Предназначение и та Великая Цель, которая заставила ведьмака бросить насиженное место, дом и женщину в Скеллиге - на самом то деле оборачивается постоянным голодом, невежеством, презрением и агрессией.
Когда Янни закончила петь, Роланд поймал то, чего не мог заметить никто другой. Тишина, не свойственная в лесу. Оглушительная тишина.
Все это насторожило ведьмака. Он украдкой проверил рукоять серебряного меча и, засунув одну руку под плащ, взялся за медальон, чтобы уловить даже самые малейшие колебания. Кроме того, Роланд стал внимательно осматривать снег, кусты, деревья, в надежде не встретить следы, которых встретить не хотел бы.

Янни отвлекла его.
- Нам действительно по пути. А надолго ли я задержусь в этих местах... не знаю, Янни, увидим, - и уже больше обращаясь к краснолюдам, - Давайте подгоним лошадей, пока солнце не зашло до конца. Чем скорее доберемся, тем лучше. Урса, вперед!

И с этими словами Роланд, пустил свою гнедую кобылу рысцой.

- Совершенно ненормально! - Возмущенно прогудела госпожа Саломея, глядя вслед Жулиане, что уже скрылась за шкафами. - На моей кухне капуста не имеет права вытворять всякие пакости! Ишь, что удумала! - И шкафы согласно хлопнули дверцами.

Повариха внимательно оглядела Марси и Джона:

- Новенькие? Что-то я вас не помню. Конечно, новенькие. были бы старенькие - знали бы... - она хохотнула. - Я уж знаю, какие вы меж собой байки рассказываете. Никакая я не колдунья! Я Хозяйка Кухни! - с гордостью пропела госпожа Саломея. - Скажете тоже, - она фыркнула, - колдунья! Вот Жулиана - она да, ей выше колдуньи никогда не подняться. Мелкая душа, - толстуха уже не выглядела сердитой, гнев ее явно остыл. - Слегка зарвалась. Вы её не бойтесь. Она, конечно, въедливая и ехидная, но у нас так не заведено, чтоб детей поедом жрать. Жулиане сегодня тоже не сладко приходится - везде поспеть, за всем уследить, такая ночь, большой бал. Если что-то пойдет не так, князь Вильгельм ей голову снимет и на пожарную вышку повесит вместо колокола, - Саломея от души рассмеялась. - Шучу, шучу, князь - добрейшей души человек. А уж в Ночь Большого Бала из него можно веревки вить. - повариха сменила тему. - Так что, помогать будете или удирать? - Она еще раз оглядела ребят и удрученно покачала головой. - Что же вы такие тощие да обтрепанные? И где вас подобрали-то? Какая с вас помощь, заморыши. Идите вот, хоть по пирогу с молоком съешьте.

Хлоп! Крышка ледника распахнулась, оттуда выпорхнул кувшин и, весело кружась, полетел прямо в руки толстухе. Плюх-плюх - и две большие кружки с теплым молоком уже ткнулись в руки Марси и Джону. А Саломея уже протягивала каждому по большому куску пирога с мясом, луком и яйцом.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вместо ответа Лео лишь пожал безразлично плечами, позволяя Дженне делать с его рукой всё, что ей только заблагорассудится. Проявленные девушкой в процессе перебинтовки осторожность и аккуратность, блондин, казалось, не заметил и вовсе. Убрал решительно руку, стоило ей только закончить.
- Ты будешь меня только задерживать, - откликнулся совершенно беззлобно.
Было заметно, что он вовсе не собирался оскорбить или обидеть её – всего лишь с присущим ему холодным профессионализмом констатировал факт. Впрочем, упорствовать Лео тоже не стал – вместо этого пристально смотрел в глаза Дженны пару секунд, после чего - вздохнул, уступая.
- Ладно, пошли.

И вновь одинаковые хитросплетения коридоров, некоторые из которых уже начинали казаться странно знакомыми. По крайней мере, Дженна безошибочно угадала последние два поворота и без помощи Лео. Не прошло и пяти минут, как они остановились перед дверьми кабинета Отто фон Эйзенхауэра.
Вновь у блондина не возникло никаких проблем с проникновением внутрь – пока что всё проходило настолько гладко, что невольно в голову начинали закрадываться нелепые подозрения о предательстве и ловушке.
И снова девушка оказалась в кабинете профессора, словно и не бывало этих последних безумных часов. Здесь всё оставалось по-прежнему – тот же экран во всю стену, те же книжные полки, тот же массивный и наверняка дорогущий письменный стол.
Именно к столу решительно направился Лео – упал в просторное кожаное кресло Эйзенхауэра и, крутанувшись, с улыбкой заявил:
- Подойди. Я хочу знать, кто ты такая, - относительно неплохо пародируя старческие интонации деспотичного главы исследовательского отдела.
Ослепительной молнией кольнуло воспоминание – именно такими словами встретил её Отто тогда, когда девушка впервые оказалась на пороге этого кабинете.

Парень прикоснулся к торчащей из специальной подставки золотой ручке и, осторожно надавив на неё, привёл к действие какой-то замаскированный механизм. Одна из книжных полок беззвучно отъехала в сторону, обнажая непривлекательную голую стену с одинокой кодовой панелью на ней.
Лео, казалось, оживал с каждой проведённой на свободе минутой – умудряясь по-прежнему оставаться не слишком эмоциональным универсальным солдатом, он стремительно развивался в то же время как полноценная личность. Лео теперешний значительного отличался от того странного уникума, с которым Дженна была вынуждена взаимодействовать сразу после «перерождения».
Он с видимой неохотой оторвался от кресла и приблизился к панели. По памяти набрал шестнадцать цифр кода без малейших сомнений и замер. Палец блондина, подрагивая, танцевал около зелёной кнопки «принять». Даже со спины Дженна видела, как борется с собой её спутник.
В конце концов, долбанув изо всей силы кулаком здоровой руки по стене, он, тяжело дыша, отступил, предоставляя Дженне возможность завершить начатое.
- Действуй, - произнёс хрипло. – У нас будет около пятнадцати минут, чтобы отсюда убраться.

Вы не можете просматривать этот пост!

Чуть поскрипывал снег под ногами, а замок впереди только начал приближаться. Во время дороги Уна решила обсудить с лучницей еще один вопрос. Женщина ей нравилась, поэтому девушка задумывалась о том, как привязать ее к себе. Она извинилась перед Лорензо, что им необходимо посплетничать о своем, о женском. И после этих слов увлекла лучницу чуть вперед.
- Каталина, - начала она, - хотела спросить, а как ты видишь свое будущее? Ну, когда мы спасемся от зимы. Я тут подумала, есть у меня в баронстве плохонький кусок земли, зато со звучным названием. Ты как, золотые шпоры не хочешь? Я за спасение своей жизни имею повод и право возвести тебя в рыцари. - девушка сделала паузу.
- Тут правда придется вассальную присягу принести, мне. Но сама понимаешь, плюсов намного больше. Даже если попадешься имперцам, они тебя не повесят. Выкуп заплатишь, ну, или, в крайнем случае, голову потеряешь.
После последних слов Уна грустно усмехнулась, так как была совсем не уверенна в судьбе собственной головы.

У замковых стен она, однако, распрямилась насколько могла. Плечи назад, грудь вперед, подбородок вздернут. Казалось, даже на высокие стены девушка смотрит сверху вниз. Арбалеты нервировали, и Уна едва удержалась от фразы:
- Хорошо же вас тут напугали, что целитесь в даму из арбалетов.
Ее она проговорила мысленно. Ни к чему начинать знакомство с нападок и оскорблений. Вслух же прозвучало:
- Уна, баронеса де Верск, с сопровождением, просит гостеприимства у хозяина этого места!
Звонкий голос девушки легко взлетел вверх, к светлоголовому.

Принеся ветки, Сания пошла посмотреть, как там лекарь, не пришел ли в себя. Ему по-прежнему было худо. Девушка закинула на плечо сумку Ашиля и криво усмехнулась: - Теперь моя очередь носить. Пойдем к костру, лекарь, согреешься. И повела его к разгорающемуся огню.

- Санни, - раздался голос Каталины, - тут тоже нужна твоя помощь. - Девушка поспешно усадила Ашиля у костра и склонилась над коробейником с лекарством:

- Вот выпей. Цел твой рюкзак, не переживай, у лекаря он был, - и она заставила Дрега выпить микстуру. Рюкзак действительно валялся возле сугроба, где они откопали Ашиля. Сании его было не поднять нипочем. Осмотрев всех и отметив, что из мужчин лишь Юрген выглядит более-менее, она обратилась к нему, указывая на рюкзак:

- Юрген, даже если если Дрегу полегчает, идти с грузом он вряд ли сможет. Поможешь донести до замка?

Не дожидавшись ответа, она поспешила за девочкой, рядом с которой как раз крутился Флинт. Так вот кто, оказывается, её рыцарь. Сания невольно улыбнулась.

- Идемте-ка к теплу, ребята. Завтракать. Флинт, для тебя есть поручение. Можешь ей помочь, когда пойдем к замку? - Сания кое-как помогла девочке подняться, подхватила одеяло и повела к огню.

Делиться особо было нечем. Последние остатки вина она отдала Дрегу, а от хлеба осталась лишь маленькая краюшка, которую Сания и положила в общую кучу. Набрав из котелка растаявшей и согревшейся воды, она напоила девочку, дала воды Ашилю и Дрегу, потом выпила сама. Тепло было приятно, а вот то, что двоих они так и не докричались, болью отозвалось в сердце. Эларика она даже поблагодарить не успела, а ведь он спас ей жизнь.

С такими грустными мыслями она и слушала Каталину. А рыженькая Уна оказывается аристократка. Санни никогда не думала, что аристократки бывают такими, пожалуй, если бы все были, как Уна, жить стало бы повеселее. Она жевала хлеб и мясо, пыталась накормить больных и молчала. Вопреки обыкновению шутки не шли на ум, разыгрывать оптимизм и бодрость не было сил, да и притворять перед ними больше не хотелось. Что их ждёт там в замке, кто знает. Лучше об этом не думать - решила Сания, а думать о более насущных вещах. Например о том, не растерять бы имущество.

Смежить веки. Всего лишь набраться сил, одолжить сил у самого себя, на минуту-другую, не больше. Шершавый язык на лице. Хотел бы Дрег иметь силы сказать Шварксу, чтобы тот оставил его в покое и не мешал уснуть, укрывшись мягким белым одеялом. Снег кружится в темноте, два тела прижавшиеся друг к другу в попытках сохранить хотя бы кроху тепла. Сопротивление? Его больше нет. Есть только холод, пробивающий до костей. Озноб, разделённый на две души - собачью и человечью. Осуждённые рогатым владыкой на медленную гибель, они спят и погружены в свои видения. Дыхание через раз вырывается с хрипом. Ресницы и борода покрытые красивым снежным налётом.
***

Темно. Крепкий деревянный сруб. Окна забранные стеклом и крепкими деревянными ставнями. За ними тьма - не увидеть ничего. Там ходят сохатый, с метелью в рогах. И справедливостью в распоротой требухе. Очаг горит ярко, яро, словно нарочисто старается дать побольше тепла, но свет от него идёт не дальше пяти шагов. Вся обеденная зала тонет во тьме, и масляный фонарь на столе не в силах этого исправить. Дом почти весь во власти ночи, и только парочка мрачных торговцев отказывается отдаться старому доброму сну, отказываются отдать себя воющей тьме и холоду на своём сердце.

Дрег и Эрнесто сидят за столом. Они пьют что-то горячее и исходящее паром. Красное, как кровь. Крепкое, пахнущее алкоголем. Их разговор внешне спокоен, но исполнен подспудной борьбы, прежде всего с самими собой. Здесь нет правых и виноватых. Есть лишь учитель и ученик. Оба связанные семейными узами. Оба связанные дружбой и партнёрством длинною более десятилетия. Оба бородатые и похожие как два сапога. Даже беда у них - одна, на двоих. Сейчас они далеко от чумы и войны. У Эрнесто остался один только сын, из троих. Пустеющий дом зажиточного купца. Прислуга разбегается. Говорят, что на чердаке ещё слышат скрип верёвки, на которой повесилась жена Эрнесто. Говорят что её тень ещё ходит по дому, и стонет над двумя опустевшими кроватями. Боги безжалостны.

- Дрег, я всё понимаю. Возможно, сейчас для этого не лучший момент, но с тобой, мой старый товарищ, мы... - Эрнесто подымает чашу, будто собираясь провозгласить здравицу, но синяки под глазами и осунувшееся мрачное лицо говорит о другом. - Сможем дойти до столицы. И мы сможем окупится, окупится с лихвой. Я знаю, я уже прикидывал, каково это будет по деньгам. Кой-какие товары на складах есть, а моё слово, всё ещё весомо среди иного торгового люда. А уж если мы с тобой вместе пойдём, как встарь, то народ в нас поверит. Соберём караван, наберём охраны и.. -

Но Дрег видел, что за краснобайством Старшего стоит. Кому как не ему видеть, что творится на душе у старого друга? Кому как не другому прожжённому торгашу видеть правду, даже когда старший сумел выторговать решимости у самого себя? Не хочет Эрнесто отправляться в путь. Здесь сын. Родная кровь. Здесь разваливающиеся дела. Здесь могила жены и двух детей. Не дай боги, сгинет всё это, без крепкой руки хозяина. Смутное время. А как потом заново жить начинать? Эрнесто уже не так молод, как встарь. Опять же, сын. Нет, добрые люди не дадут ему сгинуть, но всё же...

И всё же молчит северянин. Пьёт вино неразбавленное. Знает. Знает что это единственный путь попасть туда, в стольный град. Дойти туда сейчас, когда морозы уже вовсю замели, а на дорогах больше нет закона и стражи. Туда в очаг свирепствующей чумы. На могилу Эйсли, своей жены. Отдать ей последние почести, как велят суровые северные боги. Так предками заповедано. Не её предками, но его. Знает коробейник, скажи он хоть слово поперёк этой затеи, и с радостью Эдуардо откажется. Но молчит. Позволяет говорить. И с каждым словом Эрнесто сам себя всё больше и больше убеждает. С каждым глотком креплёного вина, крепкого, красного, сладкого. Вот уже щёки раскраснелись, а в глазах мелькнула прежняя живость. Грузно поднимается Эрнесто. Подходит смотрит на пламя очага, бороду свою длинную оглаживает.

Дрег качает головой, и медленно к окну бредёт. Тело ломит непривычной болью и слабостью. Чудится, будто слабые далёкие голоса во тьме его зовут. Будто ребёнок какой поёт. Или какой-то солдат зовёт, надрываясь, называя смутно знакомые имена. Кто такая Уна и Санни? Смутное что-то брезжит на краю памяти. Дрег со вздохом отходит обратно, к своему другу, и смотрит в очаг. Пляска пламени завораживает как всегда. Маленькие огненные ящерицы играют в чёрном от жара полене. Позже, они подтащат скамью укрытую овечьими шкурами, уснут на ней, у очага. Убаюканные уютом и лаской тепла.

***

Медленно приходит в себя Дрег. Дрожит под мягким одеялом снега. Под грузом сугроба. Шваркс уже пробудился. Пёс перенёс лютый холод куда лучше. И сейчас только ждёт пока хозяин очнётся. Тычется носом в лицо. Встаёт медленно, раскидывая снег. И каким-то чудным образом оказывается больше чем коробейник. Но это почему-то его не удивляет.

Пёс смотрит на безбрежную долину, засыпанную снегом, а затем садится на задницу и неожиданно девичьим голосом молвит. - - Уна! Уна! Я здесь! -

- Шваркс? Ты..чего? Ты же всегда был кобелём, ты чего по женски..лаешь..говоришь. - Дрег с ужасом смотрит на своего пса. А тот клыки щерит. И рычит.

- Подъём! Солнце встало, не прохлаждаемся! Выбирайся из-под сугроба! - в глазах пса разгорается синее пламя. И кажется растут рога. На долину будто тень наползла.

- Нет.. - звонкий разбойничий свист пронзает весь мир, заставляя Дрега вздрагивать всё крупнее и крупнее. И отползать от пса всё дальше. А Шваркс не сдаётся. Подходит одним крохотным шагом. Вглядывается в лицо своего хозяина. Открывает свою пасть, полную тьмы, и скулить начинает.

- Доброе утро. Пойдём в замок. Микстуру от жара! Замок! Котелок и огонь разожгите! С мечом веток набрать проще! Ветки лучше волков! Рубка дров - предки-выдумщики! - и всё разными голосами. И вот тут-то Дрег не вытерпел, и вскочил, да как рукой за нос уцепился.

- А ну молчать! Хорошие псы не говорят! Они только гавкают! Ах ты сучья морда, да чтоб при мне больше ни слова сказать не смел! Да я тебя сейчас! -

Тут-то Дрег и проснулся.

***

Шваркс рядом крутится. Выбрался уже из сугроба Дреговского, где коробейник уставший лежит. Выбрался и уже нору изрядную сделал. Всё что нужно - это пойти по его разрушенному следу. Распрямился кое-как усталый скрюченный Дрег. Выкарабкался. На четвереньках стоит. Ноги ноют. Шею будто свело - поворачивать голову больно и то больно. Идти нужно куда-то. Первый рывок чуть не стал последним. Так и клонит обратно в снег плюхнуться. И озноб. Холодно. Холодно не снаружи, холодно внутри. И вместе с тем жарко. Потно. Словно в бане побывал только. Знает, что это такое, каждый опытный путник. Знает что скоро лихорадка заберёт все силы.

Каталина руку протягивает. Рядом лучница. Рядом. Руку протягивает, помощь предлагает. И коробейник не отказывается. Встаёт. Медленно. С кряхтением.
- Рюкзак. Отведи. Меня. - говорить ещё не больно, но слова уже экономишь. Кашлянул, раз другой Дрег. Сплюнул в сторону. - Рюкзак. Палатка рядом с ним. Палатка и рюкзак рядом. Большой сугроб и поменьше. Где они? - закрыл глаза на секунду Дрег, сосредотачиваясь. Даже думать маятно. И чуть не упал, когда Шваркс подпрыгнул, да в лицо заглянул.

- А ты мне тут разглагольствовать не вздумай! - суровую хриплую отповедь дал Дрег. - Лучше рюкзак мой найди! Веди! К палатке веди, балбесина! - и пёс, довольно задрав хвост удрал куда-то вперёд. А Дрег на Каталину уже навалился.

- Помоги. Доковылять. К замку не надо. Костёр надо. Дымный. Крепость увидит. - перед глазами плывёт всё. Но главное Дрег успел увидеть. И совет пытался дать, как мог. Фразы рубил. Мысли рубил. Перерывы делал между словами и фразами. - Часовые придут. Помогут. Или убьют. Вы через часок в лес отойдите. Если с собаками, то всё равно не поможет, а так, вдруг уйдёт кто. А я здесь. У палатки останусь. Да. Встречу. Арбалетом. Иль словом добрым. -

- Хорошо живым быть. Да. Умирать тяжело. Особенно от руки неумелых. -

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Лео спокойно наблюдал за тем, как вооружается девушка – безмятежно стоял, прислонившись к одному из оружейных стендов и придерживая здоровой рукой перекинутый через плечо ремень винтовки. Раненая рука свисала безвольной плетью – с кончиков изувеченных пальцев на белоснежно-стерильный пол срывались теперь уже редкие ярко-алые капли. По всей видимости, кровотечение всё-таки останавливалось.
Он ухмыльнулся при виде того, с каким восхищением Дженна разглядывала стройные ряды винтовок и пистолетов и с какой жадностью после стала вооружаться. С увешанным гранатами магнитным поясом, пистолетом и громоздкой винтовкой хрупкая девушка действительно выглядела нелепо в этой идиотской лабораторной тунике.
Когда Дженна рассмеялась, Лео лишь сдержанно улыбнулся. Как ей показалось – скорее из вежливости, чем действительно оценив иронию ситуации.
- Любишь оружие, - спокойно констатировал блондин с всё той же непонятной улыбкой.

При упоминании о ранении, парень с неохотой посмотрел на собственную конечность. Пошевелил, поморщившись, изуродованными пальцами.
- Не смертельно, - мрачно заверил, чуть побледнев. – Это можно исправить. Но сейчас на это нет времени – задерживаться здесь дольше необходимого слишком опасно.
Он вновь отвёл взгляд и опустил руку.
- Я потерплю, - произнёс было в тот самый момент, когда Дженна начала рвать на себе и без того немногочисленную одежду.
Не отвернулся, без тени смущения наблюдая за обнажившимся ненадолго стройным бедром.
- Не стоит, - запоздало попытался предотвратить порчу имущества. – Мой организм вполне в состоянии самостоятельно справиться с…
Осознав, что туника всё равно безнадёжно испорчена, он вздохнул и послушно протянул Дженне руку.

Смотреть на неё было действительно страшно. Переломанные пальцы, выглядывающие сквозь пробитую кожу осколки костей, порванные связки и сухожилия. Могло показаться, что проще ампутировать кисть и прикрепить на её место протез, чем восстановить в надлежащем виде органику. Впрочем, Дженна прекрасно знала, что современная медицина рутинно делает то, что назвали бы истинным чудом всего несколько десятилетий назад.
- Надо выбираться отсюда, - спокойно повторил Лео, пока девушка осторожно обматывала тряпкой руку. – Нас явно заждались некоторые дела на поверхности.
Он замолчал, о чём-то задумавшись.
- Отсюда недалеко до спасательных капсул. Они выбросят нас на поверхность океана, откуда без труда можно будет связаться с кем-нибудь и запросить помощь. Или…
- Или можно рискнуть и попробовать пробраться в кабинет Эйзенхауэра, откуда нам, быть может, удастся запустить процедуру самоуничтожения станции.
Добавил:
- Это может быть довольно опасно. Знаешь…
Запнулся. Некоторое время смотрел в пустоту, после чего отобрал у девушки перебинтованную кое-как кисть.
- Я объясню тебе, как добраться до спасательных капсул. Сам загляну в кабинет Эйзенхауэра и там догоню. Без обид, но без тебя я смогу двигаться гораздо быстрее.
Блондин требовательно смотрел на Дженну. Прямо в глаза. Ожидая ответа.

Несмотря на многократные попытки оленя убедить беглецов убираться подальше от этого места, большинство всё равно решает противостоять ему и остаться. Судорожно обхватив побелевшими от страха и холода пальцами рукояти бесполезных против кошмарной бестии топоров и мечей, ждут действий со стороны мёртвого зверя. Некоторые пытаются отогнать его криками, Энзо выходит вперёд и пытается начать с тварью переговоры, Ашиль запускает в оленя горящую головню. Люди, воодушевлённые перед лицом смерти необычайной решимостью, размахивают подожжёнными палками перед порождением вьюги в попытке его отпугнуть.
Олень не обращает на это никакого внимания – брошенная доктором деревяшка гаснет в полёте и беспомощно падает в снег, так и не добравшись до цели. Животное, впрочем, прекращает идти – стоит теперь неподвижно, разглядывая выживших без особого интереса. Быть может, выбирая среди них новую жертву.

Крики, паника, полный разброд – Юрген уходит прочь от лагеря, утаскивая на себе Адрианну. Коробейник, напротив, отважно шагает навстречу неподвижному рогатому силуэту. Олень наблюдает, как Дрег приближается вплотную к всё ещё беспомощно скулящей собаке. После – за тем, как торговец бредёт с Шварксом назад, утопая по колено в снегу. Не препятствует. Ничего не предпринимает.
Смотрит, как мечется в ужасе безымянная девочка. Насмешливо скользит взором по вновь приготовившейся к стрельбе Каталине. Кажется, его забавляет отчаянная глупость этих людей, возомнивших себя способными с ним совладать.
Слово благородного графа Эль’Райнер для оленя, по всей видимости, тоже значит немного – он столь же безразлично игнорирует пламенное выступление Энзо, как игнорировал чуть раньше всё остальное.

Олень смотрит внимательно на застывшего рыцаря Пуатье. Словно говоря ему – не сегодня.
И, распахнув пасть, снова неистово ревёт на людей, отвечая таким образом сразу и всем. В рёве этом сквозят завывания ветра – тотчас же усиливается в сотни раз вьюга, обрушивая на путников едва ли не сплошные потоки непроглядного снега.
Темнеет настолько, что вы с трудом можете различить поднесённую прямо к лицу собственную ладонь. Снег моментально прилипает к одежде, заполоняет собой капюшоны, проникает в любые, самые крошечные, щели. Совсем недавно рядом были все остальные, но, внезапно, вы остаётесь совершенно одни. Исчезают в белой мгле спутники, стоявшие совсем недавно всего лишь в паре шагов. Лишь держась за кого-то руками можно не потерять его в неистовой пелене. Ветер гасит насмешливо головню в руке продрогшей до костей танцовщицы, заносит снегом жалкие остатки разбросанного костра. Погребает белым саваном трупы людей и животных. Захлёстывают одиночество и отчаянный страх.

Ветер и снег летят, обмораживая разгорячённые лица. Застилают глаза, вынуждая беспомощно закрываться руками. В сумасшедшем вое тонут любые слова, пропадают даже душераздирающие, полные неимоверного ужаса, крики. Кажется, что весь остальной мир вдруг перестал по воле оленя существовать.
Двигаться куда-либо в таких условиях практически невозможно. Любые ориентиры исчезли, поглощены или уничтожены вьюгой. Не разглядеть теперь впереди путеводный красный плащ Каталины. Никогда прежде никому из вас не приходилось видеть столь беспощадный буран.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Аванпост выглядел маленьким филиалом колонии — не столько по внешнему виду, сколько по ощущению основательности. Хотя, конечно, в такую дыру никто не стал вбухивать лишнего. Просто, скромно и надежно. Последний параметр вселял ощущение уверенности в том, что каким-нибудь гребаным копьем стену не проткнут, а что до первых двух — Джа не рассчитывал на тропический курорт, читая о вечной мерзлоте в путеводителе.
В конце концов, тропические курорты тоже сидели опостылевшей костью в горле, но долго на этих мыслях зацикливаться было нельзя — черное покрывало тоски так и норовило опуститься занавесом, поднять который хоть ненадолго могла только трава и алкоголь.

"Хоть не платья с туфельками," — с трудом удержался, чтобы не буркнуть это вслух, перехватывая кейс поудобнее. Вместо этого с ноткой деланной заинтересованности спросил:
— А часто раненые появляются?
В ответ на комплимент о своей речи лишь усмехнулся, с трудом переводя кислую ухмылку в вежливую.

Внутри аванпост не шокировал контрастом с наружностью — просто, удобно, надежно. Глядя на "гостиную", Джа молча закатил глаза. В этом месте команда так или иначе будет собираться, обсуждать события дня, травить байки и прочими способами социализироваться. Почти без шансов откосить, а заявляться каждый раз накуренным до бровей на такие собрания — помимо удара по репутации, чреватой снижением планки заказов ОСН, у него банально трава кончится через неделю.
Придется терпеть.
Новый социальный мостик перекинулся тут же — Слепая, которую Джа машинально вычеркнул из списка женского персонала, оказалась по-своему симпатичной, когда он встретился с ней взглядом. Если Мелани казалась декоративным комнатным цветком, а Руби — живучей подвижной лозой, то Слепая была диковинным заморским растением, от которого веяло загадочностью. На этом Джа притормозил свои гербалистские аналогии, понимая, что подсознание уже настойчиво подталкивает его к тому, чтобы побыстрее забить косяк.
Естественно, основной вес загадочности Слепой составляло молчание, но тем не менее импланты ее глаз придавали ей особый шарм бездонности взгляда. Черт, Джа мог бы счесть ее красивой, не будь ему настолько пофигу.

Вьюга пришла на эти земли. Ветер разметал жалкий костерок, оставив лишь шипящие угли в снегу. Нет больше защиты от Агни. Огонь умер, не успев стать выше и сильней. От него не будет тепла, не будет надежды. Можно забраться на в палатку и надеяться на то, что лики многочисленных богов отпугнут этот кошмар. Но так ли это? Дрег остановился. Буран за оленем усиливается. Могущественный дух, ночной демон., что кружит за собой целые потоки ветра. Буран пришёл. Сердце бьётся где-то у горла, кажется вот-вот выпрыгнет изо рта, окровавленным комком прямо на холодный снег. Коробейник замер, пошатываясь. Сапфиры глаз цепляют воспоминания прямо из души. Метят. Копаются.

И казалось бы вот - он конец. Колени подгибаются. Хочется закрыть глаза, не видеть, не слышать это чудовище. Чёрное на белом, с яркими точками глаз. Шажок - и распахивает свою пасть. Тьма внутри, ещё тёмнее чем сам силуэт лося. Упасть. Закрыть глаза. Не двигаться. Но ноги несут вперёд. Всем телом налегает коробейник. И под одежду медленно вползает мороз. Рёв бьёт по ушам, кажется бесконечным. Шваркс впереди скорчился калачиком. Борода вся седая и жёсткая. Шаг. Ещё шаг.

- Ты..ты! Нет! -

Провал. Ожидание. Это было так давно, что этого почти не было. Старый-старый остров Ирр. Народа Ирр. Скалы, которые оттаивают летом, скалы, скованные зимой. Их приводили сюда. Не всех, нет, это был долгий путь. Для тех Ирр, что осели вне острова. Они приводили сюда своё потомство. Чтобы оставить его на одну ночь на скале посреди острова. Всегда в один и тот же день, но только один раз. Чтобы потомки знали, что такое настоящие герои и боги. Говорят - что весь остров, это старый бог скованный во льдах. А старые легенды говорят что герой, первый Ирр, вырвал своё сердце и бросил его в океан, чтобы его детям было где жить. Бог, сердце героя, просто скала. Это всё неважно. Важно лишь одно. В одну единственную ночь на острове всегда слышно могучий удар, рокот которого слышно по всему острову.

Маленький Дрег стоит на утёсе. Внизу спокойное безбрежное море. Солёный ветер врывается в ноздри. Дёргает волосы. Хочется закрыть глаза. Мать очень просила не спать этой ночью. Держать глаза открытыми - и мальчишка весь день готовился. Он без колебаний выпил ту особую настойку, что раздавал мудрец Ирр среди детей. Проглотил горечь. От неё немного тошнило и голова кружилась, но теперь, ночью, когда слабый серп луны едва освещал рельеф острова..Дрег не чувствовал усталость. Лишь лёгкость во всём теле, да необычно яркие звёзды, глядящие прямо на него. Бесконечность. Было бы здорово задуматься над этим. У ветра сегодня особый вкус. Он что-то поёт, но Дрегу никогда разобрать слов. Утёс, непоколебимо вздымающийся над водой. И будущий путешественник и торговец стоит, вглядываясь в небо, слушая ветер. И кажется, что начало Тропы-к-Очагу так далеко. Сколько он так стоял? Сколько было таких же как он, по всему острову? Когда пришёл первый удар он был один. Дрожь, сотрясающая весь остров. Дрожь от которой он чуть не упал вниз, в море.

Падение - на землю. Раскинуть руки, вцепится в пук травы, испуганно замереть, устремив взгляд в небеса. И слушать ветер. Рокот стих на мгновение. А затем ударил ещё раз. Восторг. Кажется что нечто огромное, живое, прямо под тобой выпускает воздух что набирало весь год. Ветер что кружит вкруг маленького тела в ритуальных одеждах - дыхание его. Что слышится биение сердца, звучащего так редко по сравнению с сердцем перепуганного мальчишки. Будто кто-то громадный и бесконечный положил на свою ладонь. И чуток покачивает. Звёздная бесконечность кружит. Твердь вновь сотрясается под мальчишкой. А сердце продолжает биться, не попадая в ритм этого острова. Слышаться песнь - одна общая, единая на всех. Со всех сторон. Кажется поёт сам остров. Слов не понять, но люди, люди множество людей стоят в темноте и поют будто одно единое целое. В унисон. И чувствуется единство. С людьми. Островом. Ветром. Мальчишка закрывает глаза, позволяя унести себя этой песне, этому медленному биению огромного живого существа, Ирр. Народ. Остров. Бог. Скоро он встанет, и пойдёт к остальным...

Глаза слезятся. Дрег продолжает смотреть во всепоглощающую тьму пасти Существа. Много лет прошло, но коробейник ещё помнит то биение, помнит, как мир и он были едиными. Ему ли боятся смерти? Ноги перестают дрожать. Краем глаза торговец видит Шваркса. Собака свернулась, и лишь жалобно скулит. И почему-то этот скулёж для Дрега больше значит, чем вой оленя. Верный пушистый комок..

Утро. Белый снег режет глаза. Долгая и одинокая дорога. Верная ломовой конь, запряженный в телегу, долгая снежная дорога, милостивое солнце на вершине. Дрег уже выехал несколько часов назад из Каленцов, когда приметил нечто необычное. Маленький щенок, вмёрзший в лёд. Маленький пушистый комок, скулящий у тракта, под неказистым деревом, давшим ему приют. Оставленный людьми, оставленный даже своей стаей и матерью если она у него была. Жалобный взгляд прощающегося с жизнью животного. Вялое тявкание на подъезжающего странника..И Дрег не выдержал. У него было мягкое сердце - братья не раз ему это говорили. И теперь, разводя костёр Дрег чётко осознавал их правоту. Сколько щенок просидел здесь? Все лапы во льду. Может кто-то из деревенских таким жестоким образом избавится от лишнего помёта, и разлив воды оставил щенка там? Вроде бы уже не совсем мелкий, псина. Если так - то это изрядная жестокость. Костёр, весёлый, яркий плясал у дороги уже через пять минут. Дрег не пожалел ни лампового масла, ни сил чтобы развести это тёплое чудо.

Щенок, уже слабый от холода скалит зубы, когда человек приближается с котелком горячей воды.
- Ну же, маленький, спокойно. Сейчас я тебе ноги освобожу. Потерпи только, ещё чуть-чуть. - Первая кружка горячей воды заставила щенка выпучить глаза. Нет, Дрег лил не кипяток, но прикосновение чего-то столь тёплого, как язык матери и столь же заботливого было для маленького пса в новинку.
- Как же тебя угораздило, маленький? Уснул под утро нешто? Вот глупенький. -

Уже минут через двадцать Шваркс грелся у костра, преданно заглядывая в глаза своему спасителю, и пожирая едва подогретую солонину. Такой большой и сильный, человек, победивший лёд, вожак который был достаточно упрям, чтобы не пройти мимо гаснущей искры жизни. Торговец, потративший несколько часов светлого времени суток, которые можно бы было потратить на дорогу. Друг и хозяин до смерти.


- Отдай моего пса, тварь! - Дрег наконец встряхивается. Ломает свои словно заледеневшие суставы. Мчится к собаке. Бранясь, спотыкаясь, вскидывая посох, словно для того чтобы ударить, или хотя бы просто погрозить этой тонкой смешной веткой огромному ревущему существу. - Заткнись, мразь! Сучий потрох! Никто не смеет обижать мою собаку! Я обломаю тебе рога и выколю ими твои зенки, сволочь! -

И достигая наконец желанного комка меха и шерсти, коробейник замирает. В нерешительности. Он бы поговорил с лосём. Попытался бы что-то сделать, втолковать этому духу что незачем гневится на людей. Но прежде надо вывести Шваркса из под его влияния.

- Я здесь, Шваркс, я рядом. - и руки в знакомых варежках хватают пса. Цепляются в шерсть. Подымают - одним рывком. Слышно как Дрег немного кряхтит. Посох пришлось бросить - прямо в снег, но собаку в одной руке не утащить.

Интерес Роланда к супу исчез сразу же, как только он услышал, что жрица направлялась в дом барона по некоему поручению - иными словами, к еде он почти не притронулся. Мысли, догадки, неозвученные вопросы занимали его сейчас гораздо сильнее. Дело, о котором говорил слуга барона, обещало и, что самое главное, уже было интригующим. Объяснение: "на доченьку и его семейство могут навести колдунство, вот и нужен ему защитник от всякой ворожбы. А милсдарь ведьмак к тому лучшее средство...", - очень поверхностное. Для защиты от ворожбы лучше деревенскую ведунью позвать или, коли барон был не из бедных, раскошелиться на чародейку. Ведьмак не колдун, чтобы амулеты или защитные грамоты всучивать от злых чар. Именно поэтому, Роланд тогда не воспринимал предложение всерьез, предполагал, что все будет намного тривиальнее - наемный меч на свадьбе, следить за порядком, недоброжелателям и завистникам зубы скалить. Но все же любопытство тогда взяло верх и подтолкнуло его двинуться в Каэр Морхен через Вешенки. И видимо не зря.

Роланд делал вид, будто внимательно слушает, хотя сам был в своих мыслях. Зачем барону, аккурат к свадьбе его дочери, понадобилась жрица культа Мелитэле? Несмотря на висящую в воздухе недосказанность, интуиция подсказывала, что деликатное дело касается именно барона или, что вероятнее, его дочки. Она беременна? Ей нужна медицинская помощь? Или дело обстоит с неким проклятием, которое уже поганит здоровье невесты? В любом случае, Роланд не припоминал, чтобы жрицы Мелитэле снимали чары. А еще, память подсказывала, что такие молоденькие девушки, навроде Янни, должны сидеть в храме под суровыми взглядами старших жриц. Роланд попытался вспомнить, где ближайший храм Мелитэле и насколько он далеко отсюда. Девице крупно повезло - вырваться из стен обители, да еще и попасть в приключение, которое, к счастью, хорошо закончилось - будет что рассказать подругам.

В компании был еще один человек, который привлекал внимание Роланда. Ротт, если это вообще его настоящее имя.
Дезертир? Навряд ли. Шпион? Слишком заметный. Роланд, конечно, не специалист в вопросах теневой разведки, но тут, полагал, ошибиться сложно. Войска специального назначения? А вот эта мысль звучала наиболее правдиво. Слышал он о таких отрядах - лучшие из лучших, выполняют только самые опасные приказы, где-нибудь в тылу врага, под завесой ночи, пока пехота и кавалерия друг другу ребра считают. Эту теорию подтверждал тот факт, что мужчина, назвавшийся Роттом, слишком хорошо владел кинжалом. Обычный человек, точным ударом, практически убил свирепого волка. Это вызывало уважение. Только вот одно не сходилось: Роланд не думал, что в таких отрядах бывают заслуженные ветераны ушедшие на покой, овец разводить, да в земле копаться. Почему он здесь, а не на юге, хотя бы на границе с Аэдирном? Хотя, нужно признать, Роланд сам когда-то сбежал на Скеллиге, где чуть ли не стал вполне себе домашним человеком.

Парень из богатых, чье имя он сразу же забыл, волновал Роланда меньше всего. Зато краснолюдам он был искренне рад. При других обстоятельствах, Роланд бы уже давно открыл бутылку водки, которой, как на зло, у него с собой не было, да поинтересовался бы, нет ли у них с собой колоды карт для игры в Гвинт. Несколько лет назад, ведьмаку доводилось встречаться и путешествовать с краснолюдами. Сплошное удовольствие. Они научили его играть в краснолюдскую карточную игру, весело проводили вечера, рассказали уйму баек и даже все вместе умудрились напиться до состояния, где "всем очень весело" переходит в "проблемы на жопу", кои, кстати, они и нашли. Закончилось все, надо признать - благополучно.
Роланд любил прокручивать в голове события тех дней. От только одного мимолетного воспоминания на душе стало гораздо теплее, чем от костра и супа.

- Всё это до чрезвычайности неинтересная информация. Кому охота знать о каких-то там баронах и их свадьбах…
- Ну, господин Таггз, вы это зазря. Мне вот, например, интересно. Получается, что барон - способный предприниматель. Так что же, брак по расчету или по любви? Кто этот молодой счастливчик? - прервал свое молчание Роланд. - Вы простите мое нахальное любопытство, но сую я нос не в свои дела, лишь от того, что в последнее время все разговоры, как правило, невеселые. Война, да раздоры. А тут свадьба, как никак, радостное событие, верно я говорю, милсдарыня?

Флинт не из трусишек. Никогда он не боялся ни людей, ни животных. И олень, пусть даже мёртвый и слегка жутковатый, исключением точно не станет.
С расстояния он видит, как Эйты медленно приближается к зверю, и успокаивается окончательно. Волшебнице он доверяет целиком и полностью. Если волшебница уверенно идёт в сторону посланного им духа, значит, он хороший. Значит, он может помочь.

Флинт встряхивает головой, сбрасывая комья приставшего к плащу снега, и проводит ладонью по лицу, силясь разглядеть сквозь вьюгу удаляющуюся всё дальше Эйты. А когда он снова открывает глаза, всё рассеивается и пропадает в синем пламени двух точек-зрачков.
Флинт не из трусишек и потому отвечает оленю встречным взглядом.

* * *

— Мала Синичка, да коготок востёр, а?
— Убирайся к чёрту, дурак надутый!
Низенькая девчушка в жёлтой рубахе старательно делает вид, что не дуется, и с тяжёлым вздохом сбрасывает инструменты на землю. Длинноносый паренёк рядом поступает так же. Флинт усмехается и тоже опускает лопату и грабли, оставляя в руках только верную мотыгу.
— Брось ты это, Скворец, — улыбается он во все тридцать два, хитро поглядывая на мальчишку. — Любой пятилетка знает, что ты без ума от нашей Синички, а всё равно задираешься. Я вот думаю: может, вас, голубков, сегодня одних оставить работать, чтоб помирились?
— Ну, Воронёнок!..
Синичка стремительно краснеет, а в следующую секунду слишком уж угрожающе хватается за грабли. Заливаясь смехом, Флинт срывается с места: он знает, самой младшей беспризорнице ни за что его не перегнать, так что и стараться не следует. Обернувшись, чтобы взглянуть на её успехи, он вдруг застывает на месте с широко распахнутыми глазами.
Огород старых Хиггсбери исчез. Перед ним — старая разваленная хибарка, в углу которой жмутся друг к другу двое: низенькая девчушка в жёлтой рубахе и длинноносый паренёк. Их плечи едва различимо дрожат, а тела наполовину увязли в сугробе.
Флинт тянется к ним и понимает, что его губы сковывает тот же мороз.
Флинт тянется к ним и не может издать ни звука.

* * *

— Он сказал, там плохие люди.
Ей определённо сложно говорить, но она продолжает, поднимая на Флинта взгляд светлых-светлых глаз. Чайка всегда была любимицей Алистера, и это признавали все. Быстрая, юркая, лучше всех на свете рассказывающая сказки, она почти всегда была рядом с ним, не отставая ни на шаг. Алистер не возражал — только улыбался и качал головой, когда кто-нибудь начинал злиться и ревновать.
— Он сказал, так нужно, потому что Альбатрос — самый старший и сильный. Старшие и сильные всегда защищают тех, кто слабее.
Альбатрос действительно был старшим и сильным, был тем, кто ушёл первым. А ещё Альбатрос был братом Чайки — вот почему сейчас она изо всех сил сжимает Флинта за плечи, как будто надеясь на то, что сейчас он встанет, пойдёт и вернёт Альбатроса назад.
— Алистер сказал, так нужно… Сказал, что он справится.
Флинт слышал это. Алистер сказал: «Он молодец. Не бойтесь: в конце концов, у нас с ним даже имена на одни и те же буквы начинаются, а? Значит, я всегда с ним, всегда могу его защитить. И всё будет хорошо».
— Алистер же никогда не обманывает, правда?
Флинт сжимает зубы и заставляет себя встретиться с чужим взглядом.
С безжизненным, пустым взглядом. Холодные руки Чайки уже не сжимают его плечи, а всего лишь безвольно обмякают поверх. Её тело скатывается на землю, и Флинт видит, как бегущая куда-то толпа давит затерявшуюся среди них девочку. Быстрая, юркая, лучше всех на свете рассказывающая сказки, Чайка умирает у него на глазах.

* * *

— Так что, я должен идти?
— Ага. Увидимся с тобой в Эредине, дружок.
Улыбка Алистера на этот раз даже теплее обычного. Его тяжёлая ладонь путается в волосах Флинта, и мальчишка по привычке доверительно закрывает глаза.
— И Скворец придёт? И Синичка тоже?
— Конечно.
Два маленьких мертвенно бледных тела жмутся в углу, засыпанные снегом. Алистер хлопает Флинта по плечу.
— И Альбатрос потом вернётся к нам?
— Обязательно. Плохие люди уйдут, потому что он очень сильный. Он — и остальные тоже.
Кровь струится по широкой груди брата, и он беззвучно протягивает руки к небу — так же, как сестра, задавленная бегущей толпой. Алистер вручает Флинту мотыгу.
— Всё же будет хорошо, да?
Флинт видит, как Алистер хмурится и говорит, но не слышит его слов. Несколько крошечных фигурок — тёмных, искалеченных, замёрзших, убитых и растоптанных — тянутся к нему в последнем объятии и утаскивают куда-то вниз.
А потом всё вокруг снова затягивает метелью.

* * *

Флинт слышит крик где-то позади. Замечает, как падает в снег Командирша. Видит, как оттаскивают в сторону волшебницу. Трясущиеся плечи и мокрый снег, отчего-то так не вовремя забившийся в глаза, заставляют его сделать усилие и подняться на ноги.
Только тогда Флинт наконец замечает лежащую под ногами мотыгу и всё равно не помнит, когда успел выронить её из рук. На секунду он отчётливо ощущает обиду и отвращение, смешанные с желанием забросить глупый, никчёмный инструмент как можно дальше в метель. Это ведь даже не оружие. Зачем глупый Алистер подарил ему такую бесполезную штуковину? Зачем он постоянно смеётся над ними и обманывает? Где на самом деле сейчас Синичка, Скворец, Альбатрос, Чайка и остальные? Где все?
Горло стискивает чем-то тяжёлым и мёрзлым. Флинт слепо прижимает мотыгу к груди и смотрит на отвернувшегося оленя — долго, настойчиво и — совсем немного — потерянно.
— А я всё равно верю, — упрямо выдыхает Воронёнок Флинт. — А ты злишься. Ты хороший, просто тебе неприятно, что мы тебя обидели. Поэтому ты… так. Но всё хорошо.
«Всё же будет хорошо, да?» — отдаётся воспоминанием собственный голос где-то под коркой сознания.
— Всё хорошо. Мы просто боимся, но не хотим тебя обижать. Вообще не нужно никого обижать.
Медленно-медленно Флинт несколько шагов в сторону, всё так же прижимая мотыгу к груди, как плачущего ребёнка. Рядом — длинный Юрген и волшебница, которая всё-всё знает и понимает. Которая говорит, что им нужно уходить.
«Так что, я должен идти?» — снова доносится до него собственный голос.
— Всё будет хорошо, — доверительно говорит Флинт кому-то. — Никто не умрёт.

Вы не можете просматривать этот пост!

"Мне тоже жаль" - мысленно ответил Макс оленю.

Пуатье рывком толкнул девочку к себе за спину, прямо в руки старого телохранителя, успев лишь буркнуть что-то вроде "уведи" и тут же вернул своё внимание зверю. Максимилиан стоял широко расставив ноги и держа топор в руках, готовый к бою. Лесоруб смотрел прямо в бездонные ледяные глаза. Смотрел без страха и стыда. Да, мертвый олень оказался не просто мертвым оленем, возможно дух леса какой-нибудь, что сейчас защищал свои владения от людей, но в этот раз, не люди представляли угрозу лесу.
Чем дольше Макс участвовал в зрительной дуэли с чудовищем, тем сильнее скалился, уподобляясь зверю. Кем бы ни было это существо, оно либо отступит, либо падет. Либо...

Олень видел прошлое Максимилиана Пуатье, некогда благородного человека, рыцаря, который потеряв всё, вынужден был бежать на север, укрыться в лесах, лишь бы уберечь жизнь жены. Если бы не она, он бы пал в битве за своё. Теперь же, у Максимилиана не осталось ничего и никого. Только его собственная жизнь, которую он продаст по-дороже.

Но он больше не будет бежать...

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Меланхоличный взгляд холодных глаз провожает убегающих потрепанных "санитаров леса". Адрианна отчаянно избегала смотреть на кровь и трупы, от чего выглядела неестественно и скованно. И еще более напуганной, чем обычно. Губы ее дрожали.
Вдох. Выдох.
Ей то и дело приходится напоминать себе, что она все еще жива. Может, все действительно не просто так? Может, судьба благосклонна к аристократке, не привыкшей носить ничего тяжелее ажурного веера на украшенной перстнями руке во время бала?
Чушь.
"Просто кто-то дрался в первых рядах, рискуя собственной жизнью. Вместо тебя умер кто-то другой. А ты даже имен их не помнишь, неблагодарная девчонка." Так бы рассудила ее добросердечная, но порой излишне справедливая нянечка. Она была из тех старушек, что безумно любишь и столь же сильно боишься будучи ребенком.

Инстинктивно девушка замирает. Будто странное существо ее чудом не заметит, если старательно не шевелиться. Взгляд ищет спасения в уверенности Юргена. И не находит.
Возможно, сама смерть настигла их. Отмщением за чужие провинности. Справедливости больше не существует, она погребена в руинах старого мира.
Нехорошее предчувствие заставляет сердце испуганно колотиться в груди, а жар приливает к вискам. Аристократичная натура в прежние времена, скорее всего, подсказала бы ей упасть в обморок. И пусть ответственность берут на себя сильные мужские руки. Так поступали почти все малодушные богачки. А теперь? Теперь нужно проблемы решать, а не избегать их.

Лесной хозяин. Адрианна не знала баек о белом олене, что охранял свое царство природы подобно королю. Но когда сталкиваешься с чем-то, что царственно взирает на тебя, побеждая саму смерть, начнешь воображать и не такое.
- Это... это... это оно издало тот крик?- девушка вырвалась из оцепенения, сковывающего и не дающего мыслить хоть сколько-то здраво. Вопрос глупый и неуместный. Но себя было уже не перебороть.

Эйты идет на встречу белому демону, чей взгляд был пустым и пронизывал насквозь одновременно. Смотришь в глаза призраку, и видишь само время, что неотвратимо ускользает.
Кто-то решает отдохнуть. Серьезно?
Бородатый мужчина, похожий на лесоруба пытается остановить запутавшуюся маленькую девочку. Юрген же в свою очередь пытается остановить его. Кровопролитие и бой уже изрядно поднадоели. Переговоры с демонами- вот, чем путники еще не пробовали испытать себя на прочность. Не рехнулся ли Юрген, случаем?
Каталина не мелочится. Как лидер и человек твердого характера решает стрелять. Можно ли убить то, что уже мертво? Даже если отсечь голову. Странные обстоятельства и столь же странные размышления.

Удивительно, но Адрианна доверяла Юргену куда больше. Даже если тот тронулся умом. Аристократка рванула по сугробам к лучнице, стоявшей в боевой стойке и натянувшей тетиву лука. Она подбежала к той сбоку и попыталась предотвратить выстрел или направить его куда-то выше, нежели в цель.
- Не делай этого! Может, он пройдет мимо и все? Если ты можешь поверить в ходячего мертвеца, кровавую магию или некромантию, что мешает тебе поверить во владыку леса? Вдруг, Юрген и Эйты правы? А если так, то нам не одолеть его: он олицетворяет саму природу, он- идея,- аристократка пыталась навести Каталину на мысль, что конфликт не всегда- решение проблемы. Тем более конфликт с чем-то, чего не понимаешь. Правда, не смотря на это, продолжила она неуверенно.- К тому же... он и так мертв.

Если белый величественный олень действительно лесной владыка, он и так уже страдал. И причина тому никто другой, как люди. Нельзя усугублять все еще больше.

Не смотря на все происходящее вокруг, лишь Тэрия и Ашиль вели себя благоразумно, помогая раненым.

Чуть расправив затекшие плечи, Ашиль вытер свои руки чистым снегом, хотя найти его у него получилось не сразу. множество крови, трупы волков, зайчатина, остатки бывших товарищей. Все, все смешалось в эту зимнюю ночь. Все те ужасы что он видел на войне, сейчас это все было так же как и тогда. Куски плоти, кровь и погибшие, и он с кровавыми руками стараятся спасти жизнь еще одному солдату. Да, все ему кричали, орали, что его место там - в тылу. Но Ашиль знал, в некоторых случаях только срочная помощь могла помочь выжить солдату. И сколько б на него не кричали капитаны при подчиненных за то, что Ашиль в очередной раз нарушил дисциплину, когда они оставались наедине, всегда было одно и тоже, всегда капитаны отворачивались, смотрели куда-то в сторону, и бурчали "Спасибо". Да, хороший капитан знает цену жизни каждого солдата, но есть дисциплина, есть то, на что должны все равняться.

С кряхтеньем встав с колен, Ашиль взглянул на оленя. Он не искал глазами его глаза, что бы встретиться с ними, как может быт ьпоступили бы многие, или не кричал другим что не идите, или не смотрите в глаза. У кого хватит ума, тот сам это сделает, у кого нет - Ашиль уже ничем не поможет. Олень для него - мерзость, олицетворение того, чем не должен становиться любой умерший. А лучше что бы никто умершим и не становился. Гниющая плоть, прорехи. Мерзость. Пульсирующая кровь, жаркое дыхание - жизнь!

Краем глаза, Ашиль заметил как в бликах от костра мелькнула чья то тень. Повернувшись, он видел как возле костра стоит Пад, бурча себе что-то под нос. Его нож был всунут в костер а в отблесках костра была четко видна рана.
- Не вздумай заниматься самолечением Пад, я врачом не за красивые глазки и хорошую попку стал!,- поворачиваясь спиной к оленю вымолвил Ашиль.
Там сзади всего лишь лже жизнь, мертвая мерзость, которая еще просто не поняла, что она мертва, или не хочет этого понять. А тут - впереди костра жизнь, живой, которому требуется его помощ. И плевать Ашиль хотел на то, что у него стоит сзади. Он уже и так труп, так что пусть смерть ждет своего часа, а Ашиль пока, постарается может и не вылечить полностью всех, то хотя бы продлить им максимально жизнь. На столько, насколько он сможет это сделать.
- Так, что у нас тут ?,- задал Ашиль опять же риторический вопрос, обращаясь скорее к себе, чем к кому либо. Его инструменты были с ним, быстро проколив их в костре, и окропив спиртом, он занялся новой раной. Спасение жизни не терпит отлагательств...

"Потерпишь", конечно же. Джа безучастно затолкал сигарету обратно в пачку. Снова прозвище играет с ним злую шутку, Серж не зря буравит пачку взглядом. Нет, сержант, извини, это не олицетворенная легенда про "Лаки страйк", это обычный говенный никотин, благо хоть натуральный, потому что табак спокойно и не напрягаясь растет на гидропонике.
А то, что тебе скорее всего заранее не нравится, у Джа во внутреннем кармане, и полежит там еще, грея душу.
Скользнул тем же безучастным взглядом, дежурно ухмыльнувшись в ответ на оскал Черепа. Ну хоть кому-то шутка зашла.
Впрочем, плевать. Никто не любит одиночек, поэтому главное плавать на грани дружелюбия. Тогда никто не полезет тебе в душу.
Хотя, возможно, для этого придется изобразить попытки залезть под униформу к Руби. Какая-то собака пробежала между ней и Виктором, оставив грязные следы на их возможных отношениях. Почему-то Джа представил себе Айзенберга, изменяющего Руби со своим миниганом, что и стало причиной размолвки. Не сдержал кривой ухмылки в итоге. Похоже, выкуренный вчера на ночь косяк давал остаточный полет фантазии.
Альтернативой для демонстрации интереса к женскому полу была Мелани, всеми повадками "пассажира" напоминающая девчонку-бойскаута. Лишь бы под пули не лезла, мозги на фоне белокурых волос смотрятся некрасиво. В том, что они у нее есть, невзирая на цвет волос, Джа не сомневался, однако подозревал наличие некоторых особенностей мышления.
"Слепая" азиатка, помимо воли Джа, вылетела из воображаемого списка даже в качестве гипотетического варианта, сравнившись по каким-то неведомым критериям сексуальности с миниганом Айзенберга.
Кого же выбрать? Осознав, что всерьез начинает задумываться над этим вопросом, Нолан тряхнул головой. Да ну нахрен, парень, так ты еще и всерьез захочешь кого-нибудь склеить.
История Гремучки на фоне размышлений пролетела мимо сознания. Пожалуй, к лучшему, потому что Серж прервал ее, не дослушав, и выдал Охренительно Важные Указания. Черт, похоже он тоже мерил команду по личному дерьмометру, и если ему пришлось выдать сентенцию о необходимости беспрекословного подчинения, они удачно набрали баллов эдак восемьдесят из ста. Вяло козырнув, Джа усмехнулся, услышав бойкое "сэр-есть-сэр" Мэлани.
Великие Боги Вселенной, если вы есть, храните эту белокурую головку от лишних металлических предметов в голове, дабы не нарушить этот заповедник.

Прибытие вызвало внутри Джа легкое, едва ощутимое чувство предвкушения. Сейчас все слова путеводителей, брифинги и описания наконец приобретут визуальное подтверждение.
И если пейзажи не подкачали, то вальяжное отбытие предыдущей команды свело на нет все тусклые искры радости и новизны. Они были расслаблены, неторопливы, сонны и ленивы. А значит, он сам будет таким через пару недель, когда вдоволь налюбуется опостылевшим пейзажем.
Кажется, надо будет внести еще один критерий для ОСН — "чтоб нескучно".

На глаза попалась Мэлани, похожая на муравья, сражающаяся со своей поклажей. Неподалеку Серж перебрасывался словом с предыдущей сменой. Тоска лениво стучалась в обледенелые двери сознания. Она не спешила и не наседала, ведь впереди у нее хренова куча времени.
Очень хотелось курить, но Серж сказал свое слово, а конфликтовать с ним — значило предпринимать какие-то активные действия.
Мэлани в очередной раз опасно пошатнулась, перевешиваемая ящиком в руках.
Ну, парень, ты же хотел изобразить интерес?
— Какой черт вас сюда понес, мэм? — осведомился Джа тоном воспитателя, подхватывая коробку из рук Мэлани и уже жалея о проявленном благородстве — двойная поклажа была не такой уж легкой.

Одинокий конь устало шел вперед, а мирно покачивающийся в седле всадник казалось заснул. Снежинки медленно покрывали его плащ. Неожиданно вздрогнув, остановив лошадь, всадник отряхнулся, снял капюшон. Мужчина, с яркими кошачьими глазами, выпрямился во весь свой могучий рост, прищурился, прислушался и глубоко вдохнув морозный воздух подогнал лошадь к более энергичному шагу.
Смеркалось.
Чем быстрее найдешь крышу над головой - тем лучше. А до ближайшего поселения, казалось, уже совсем недалеко. Бесконечные ели и сосны должны рано или поздно кончиться. Ноябрь выдался крайне холодным, в народе говорили, что это близится Час Белого Хлада, он же Час Безумия и Час Презрения, ибо, как говорится в пророчестве Итлины: "И поднимется король Юга против королей Севера, и зальет их земли могучим потоком...". В моменты таких разговоров Роланд молчал, спорить было бесполезно, а сам он всю свою жизнь сталкивается и с презрением, и с безумием, да и морозные ветра на Скеллиге похолоднее будут.
От одного только воспоминания о безжалостных островных вьюгах, ревущих меж скал, ведьмак поежился и сильнее закутался в плащ.

Несмотря на погоду, настроение было хорошим. Ведьмак успевал добраться до Каэр Морхена, куда и держал свой изначальный путь. Порядочному ведьмаку следовало бы сейчас быть на юге, где развелось трупоедов и прочей нечисти. Но Роланд, решил, что если в другое время года можно провести ночь под открытым небом, то зимой с этим будет проблематичней. А народ и постоялые дворы нынче не жаловали гостей в своей избе, не говоря уже о мутанте, с двумя мечами за спиной. Да и в передрягу какую военную попасть не очень то хотелось. Поэтому, взвесив все за и против, Роланд отправился на север.
По пути удалось пополнить кошель, но ничего серьезного из заказов не попадалось, отчасти это было только на руку - ничто не задерживало ведьмака.
Единственное, что заинтриговало Роланда была история, приключившаяся с ним на одном из постоялых дворов.

Случайно познакомившись и разделив трапезу с одним вельможей, выяснилось, что его господину помощь ведьмака очень даже пригодилась бы. На замечание, что ведьмаки не телохранители и не наемники, Роланда уверили, что дело деликатное. Обещав подумать и уточнив где живет господин, на утро, ведьмак и слуга разъехались в разных направлениях.
Предложение было действительно интригующим, если Роланду не наплели какой-то чепухи, то любопытство подталкивало хотя бы просто узнать, что именно барону требуется. А если это глупости какие, то никто задерживать его не станет, благо идти было куда...

Размышления Роланда прервал женский крик. Резко остановившись, прислушавшись, ведьмак весь напрягся. Он уже догадывался, что его ждет, времени думать не было, поэтому больно ударив шпорами, пустил свою лошадь в галоп. Ветер больно резал лицо. Ведьмак мчался туда, откуда исходил шум.

- Это ещё что за чертовщина на наши головы? Тоже по заячьей похлёбке соскучился? Открыть трактир для упырей что-ли, - Сания опускает кинжал. Сомнительно, чтобы им можно было успешно атаковать нежить, хотя, кто их знает, жрецов Урфара - какие у них там цеховые секреты имеются. В любом случае ей совсем не хочется причинять вред животному. Видок у оленя, конечно, тот ещё, но, как говорят аэдверцы, на себя сначала в зеркало посмотрите. Зеркала нет, и хвала Единому. Тут, впрочем, и без него всё ясно. Ну дохлый олень, и чего кривиться? Они вроде как живые? Она смотрит на Дитриха, над которым склонился Ашиль, на Пада, пытающегося унять рану. Кому-кому, а Сании ясно - они уже мертвецы, как и этот олень. Да только они ли? На груди у Санни письмо, можно сказать дневник. Признаки, симптомы, сроки, развитие болезни, попытки лечения. Все неудачные. Тогда, осенью, слоняясь по полям в ожидании, пока зараза до неё доберётся, она находила прямо-таки мазохистское удовольствие перечитывать всё это помногу раз, как будто сама отлично не помнила, с чего всё начинается и чем заканчивается. И про опасность крови там тоже было. А тут всё кровью просто провоняло.

Сания спохватывается, что и на её замечательную песцовую накидку, спасибо имперской шлюхе, у которой её одолжила, крови пролилось немерено, хорошо хоть на кожу не попало. Она рывком скидывает с себя мех, оставшись в одном шерстяном платье. Зверский холод обжигает, как и сознание, что сейчас достаточно внимательно к ней присмотреться, чтобы догадаться обо всём. Поэтому она действует быстро, очень быстро. Тщательно вытирает кровь о снег, подпаливает ветку от костра и безжалостно выжигает роскошный мех везде, где были кровавые следы. Теперь накидка выглядит страшно и жалко, от неё несёт горелым, да и в плане согрева много теряется, зато проклятой крови не осталось. Она одевается, а олень смотрит, кажется, прямо на неё. Знает он что-ли?

***
Тогда снег выпадал в основном по ночам и таял к утру, но всё равно было чертовски холодно. Особенно если на тебе тонкий, осенний плащик и туфли, кто спорит, модные и дорогие, но совершенно не приспособленных для ходьбы по дорогам в такую погоду. Эйфория от того, что чума обошла стороной, очень быстро сменилась отчаяньем. Денег у неё не было, вот не подумала Санни о каких-то там деньгах, уходя, зачем они мертвецу, а есть хотелось. И подножного корма попадалось всё меньше и меньше. Вдобавок, ночуя на улице, она вполне рисковала к утру замёрзнуть. Попытки переждать зиму в каком-нибудь трактире или деревне не увенчались успехом. Изголодавшимся и озлобленным людям вовсе ни к чему был лишний рот. В одном месте на неё просто собак спустили, как на какого-то разбойника, а она всего лишь попросилась на ночлег. И, кстати, о разбойниках, разной швали по дорогам шаталось в достатке. Эти могли зарезать просто так или за кусок хлеба, стоило только попасться им на глаза.

- В одиночку девушке нечего и думать добраться до юга, - уныло размышляла Санни, сидя в углу придорожного трактира и ковыряясь в миске пустой похлёбки. Последняя монетка, из случайно обнаруженных в подкладке плаща (да здравствуют дыры в карманах, и ленивые девушки, которые во время не чинят одежду), ушла на эту нехитрую пищу и возможность подремать до утра на лавке в общей зале, а что будет завтра? Послезавтра? - Что-то надо делать, это плохо закончится, - сказала Санни похлёбке. Та закончилась. И тут к дверям трактира подъехала карета. Роскошная такая карета, с имперским гербом или как там эта штука называется. И трактир мгновенно опустел, всех смело, как тараканов, при виде веника. А Санни в углу старательно прикидывалась ветошью, деваться ей было некуда. Дама, что ехала в карете, в роскошной песцовой накидке и отороченных мехом высоких сапожках, сразу же потребовала комнату, жаровню, горячей воды, ужин и вина. Внизу она не осталась. А вот её свита, довольно многочисленная, заняла столики и гоняла трактирщика с женой в хвост и гриву, требуя лучшие вина и блюда.

- Да откуда у него тут возьмутся лучшие блюда, людям жрать нечего по вашей милости. Впрочем, зала как по волшебству наполнилась ароматами, которых Сания, кажется, целую вечность уже не встречала. Но ей, недавно страдающей от голода, стало не до еды. Всё, о чём могла сейчас думать девушка, куда направляется карета. И по всему ехала она в Оретан, а куда ещё может ехать карета с эскортом из имперцев? Слухи ходят, что там сейчас сам император, чтоб он абрикосовой косточкой подавился. Карета большая, дама едет в ней одна. Внутри тепло и они будут в столице ещё до наступления настоящих морозов. У Санни есть драгоценности, это дураки-трактирщики ничего в этом не смыслят и отказываются даже тарелку супа налить, а леди, похоже, аристократка, должна увидеть, какая им цена. Да и в конце-концов разве ей не пригодится служанка? Корсет там расшнуровать, грелку в постель, что ещё служанки делают? Сания понятия не имела, они слуг не держали. Мама вполне могла себе позволить помощницу, но не желала, чтобы по дому шастали чужие люди. Но в любом случае, ничего хитрого в такой работе быть не могло, это не лекарства составлять. Идти просить, да ещё у имперцев было до того противно... Вот не просто унизительно, а удавиться сразу легче, чем что-то у них просить. Санни бы ни за что не пошла. Но она дала обещание. И должна была выжить. Любой ценой. - А гордость и достоинство можешь засунуть себе..., - внутренний голос глумливо уточнил, куда это всё засунуть. - Для тебя это непозволительная роскошь. Сания встала и тихонько поднялась вверх по лестнице.

В комнате дамы горел свет. Девушка притворила дверь. Посреди комнаты весело горел огонь в маленькой жаровне. Меховая накидка висела на стуле, а сапожки стояли возле кровати. Кровать была шикарная, с настоящей периной. Дама полулежала на ней и пила вино. Сания начала говорить быстро, чтобы не передумать и не сбежать. Её переполняло чувство отвращения к себе. На даму старалась не смотреть, поэтому и пропустила момент, когда недопитый бокал полетел в голову. Но уж визгливый крик пропустить было не возможно. И тут такое началось... Истерики на тему, что тут привечают всякую шваль, нищенок и побирушек, ор пьяных имперцев, обещающих спалить этот клоповник, бледное, как у покойника лицо трактирщика. В общем, выставили её на улицу среди ночи, а она, между прочим, честно заплатила за ночлег последнюю монетку. Но кто слушать-то будет.

Идти только куда? Ночью, по холоду отправляться в путь - самоубийство сразу. Сания и осталась возле трактира, под окном, стараясь, чтобы изнутри её не заметили. Топала ногами, как танцор, чтобы согреться, но всё равно через пару часов зуб-на зуб не попадал. К тому времени свет в зале погас, видимо все разошлись спать. Санни подергала дверь - заперта, конечно. А замок-то не хитрый. Не сложнее весов будет, сколько раз доводилось перебирать и калибровать. Достала серёжку, ту самую, за которую супа не налили, поковырялась. И ничего сложного, оказывается. Или это она такая способная. Ничего худого она делать не собиралась, просто погреться, а поутру уйти, пока не заметили. В конце-концов, честно уплачено. Камин почти догорел, только слабый отсвет бросал на столы, с которых ещё не убрали остатки трапезы. Вот твари же! Нет, ну какие твари! Не доели даже. Санни жадно доела, стараясь не шуметь и вино из всех бокалов допила. Оно, видимо, и ударило в голову с отвычки. Молча сняла плащ и туфли сняла, поднялась наверх. Дверь была заперта, спала скандалистка имперская. Санни вновь поковырялась в замке, замки тут были - одна видимость. Огонь в жаровне все еще горел, сохраняя приятное тепло и освещая комнату, как ночник. А дама действительно спала. И не одна. Но меньше всего сейчас девушку волновала интимная жизнь этой шлюхи. Главное, вещи были на прежнем месте. Швырнула туфли и плащ на пол, сгодится сучке, схватила сапожки с накидкой и вылетела оттуда с бешеной скоростью. В сапогах и мехах на улице было тепло, даже жарко, Сания неслась по дороге, стремясь до утра убраться подальше от трактира, от пережитого волнения, даже про опасность не думала. И уж тем более не позволяла себе думать, что сделают утром психи-имперцы с толстым трактирщиком и его женой. Сами виноваты, она честно заплатила, и ей надо выжить.

***
Мёртвый олень смотрел так, как будто знал. Или ей мерещится уже. - Что ты хочешь от нас, что? - выдохнула она устало. - Нам просто надо выжить. Ты мёртвый, а мы живые. Ещё пока. Надо нам, как ты не понимаешь? - Лекарь, она повернулась к Ашилю, - нужно убираться отсюда как можно скорее, иначе нам всем конец, чума сожрёт. Ты должен это понимать. Объясни людям. Вздохнула, подобрала кинжал, но поднимать не стала. Нашла глазами Каталину. Если не выжить в одиночку, нужно действовать вместе, это Санни поняла ещё тогда, в конце октября. - Что дальше? Каталина, что теперь делать?

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Щелк. Новое письмо.
Он сам поставил этот звук на уведомления от заказчика. Глухой стук, похожий на падение деревянной бусины четок в руках древнего старика, которым он ощущал себя порой. Очередная точка в бесконечном колесе Сансары. Или сухой щелчок патрона, досылаемого в патронник затвором, короткий и завершенный в своей лаконичности.
Иногда он представлял, как этот звук становится последним в его жизни.
Ведь выстрела пистолета, вставленного в собственный рот, он наверняка не услышит.
Щелк. И все, конец.
И все же — нет. В очередной раз нет, в очередной раз еще одна работа. Условия не слишком важны — он оставлял ОСН, "Организации Свободных Наемников", достаточно критериев, по которым следует подбирать ему задания, и комиссия в десять процентов, которую он платил с каждого перевода в свой адрес, окупалась полностью. Только надежные заказчики, только реальная работа, требующая его умений, только фиксированная сумма. Он давно потерял желание торговаться о том, сколько стоят его таланты.
А о том, сколько стоит его жизнь, он и не пытался думать.
Щелк. Яркое пламя зажигалки лижет сигарету, в которой табак щедро перемешан с травкой. Вдох, дарящий мимолетное облегчение в голове. Миг просветления, когда тяжесть слетает с плеч, и ты можешь воспарить даже не птицей, но космическим сознанием, обозревая у своих ног всю Вселенную разом. Потом реальность вернется, и потребуется еще один щелчок.
"Подтвердить".

Планета VL-«Райгон» имеет весьма суровый климат  – девять месяцев из тринадцати на ней царит зима. Также она имеет рельефный ландшафт – почти половина поверхности планеты покрыта горными хребтами и утёсами...

Путеводитель не врал — иней холодным языком облизывал даже тройные стекла транспортника. Украдкой убедившись, что на него не смотрит, он с каким-то детским любопытством прильнул к стеклу, изучая дивный новый мир под ногами, который станет его домом на ближайшие две недели минимум, пока пройдет испытательный срок. Но поскольку этот срок для наемников его уровня в большинстве случаев является лишь формальностью, его пребывание здесь продлится несколько дольше. В конце концов, ОСН держалась на рынке благодаря надежной репутации что для заказчиков, что для исполнителей. "Получаешь то, за что платишь" для первых, и "Делаешь то, на что нанимался" для вторых — исчерпывающие и самодостаточные девизы.
Вклады корпорации Фарлент высились над неприветливой местностью, сравниваясь в значительности с окружающими горами. Тысячи вложенных кредитов надежными опорами поддерживали основательное поселение — было видно, что корпорация решила остановиться здесь надолго. В описании планеты было что-то про ресурсы, однако он пробежался по ним взглядом, не вникая.
Не его дело.
Щелк. Опоры транспортника выдохнули, представляя новому обитателю планеты ступить на холодную землю.

Новая команда. Дежурное "Рядовой Джаккарт Нолан прибыл в ваше распоряжение" — короткое, по-военному четкое. Такое не нравится только бандитским отморозкам, с которыми Джа завязал работать раз и навсегда после пары инцидентов. Тогда-то и сформировались четкие критерии для отбора заказов в ОСН.
Джордан Баулер на отморозка похож не был, как и его команда, и это было бы хорошо, если бы не было настолько фиолетово. Джа завязал работать по дерьмовым заказам, но дерьмовая команда его волновала ровно настолько, насколько мешала в работе. Эта команда не выглядела дерьмовой, но... не более.
Впрочем, шутке Руби он дежурно улыбнулся, окинув девушку заинтересованным взглядом. Он давно научился имитировать интерес к женщинам — полное безразличие не нравилось даже проституткам.

Щелк. Заслон поднялся, транспортник рванул в холодную неизвестность, скрипя траками, увозя команду и "пассажиров". Пассажирами Джа по привычке именовал всех небоевых специалистов, при том что Мэлани, носящая гордую фамилию колонии, выглядела не просто небоевой, но катастрофически неуместной в этом суровом краю.
И началось знакомство. Кроме Джа, новичками в команде числились азиаты с частично арабскими именами — спасибо глобализации и интернационализации, но Серж первым ткнул пальцем в него. Джордан явно не ждал от него сухой информации, изложенной в резюме. Джа понимал, что его послужной список и биографические данные ничего не говорят о том, что он за личность. А личность важна для работы в команде, так что...
...так что Джа в общем-то было плевать, какое впечатление составит о нем Серж, поскольку его личное отношение к команде не заходило дальше критерия "отмороженности".
И все же, промолчать было как минимум невежливо.
— Здравствуйте, меня зовут Джа, и я наемник, — начал он тоном, которым обычно рассказывают о себе в группе поддержки чего-бы-то-ни-было. — Я наемничаю уже лет восемь, и никак не могу остановиться. Я пробовал все способы, чтобы слезть с этой дряни — служба в регулярных войсках, частные военные компании, личная охрана... ничего не помогает. Я подсел на это дело еще в молодости — в том захолустье где я родился, было просто нечем больше заняться. Поначалу мне это нравилось, как и всем, наверное — я мотался по галактике, наемничал там и здесь, разными способами, находил что-то новое. Но потом кайф ушел, и осталась лишь зависимость. Последний раз я продержался два месяца, но вот четыре дня назад ко мне на почту пришло предложение... и я не смог ничего с собой поделать. Я сорвался. Извините меня.
Для поддержания шутки ему в конце нужно было изобразить рыдания, но Джа было лень что-то делать, поэтому он просто отвернулся в сторону. Покопавшись за пазухой, он выудил пачку сигарет, достал из нее никотиновую палочку и вопросительно глянул на Сержа.

Вы не можете просматривать этот пост!

Лопасть мотыги врезается в морду. Флинт готов поклясться: на долю секунды он действительно замечает, как путаются между собой ряды кривых зубов. Тело валится в сторону. Крепко сжатое в обеих ладонях оружие — продолжение руки, и мальчишка действительно чувствует, как под его воображаемой, клинкоподобной ладонью обмякает волчье тело, некогда живое, поджарое, по-настоящему хищное.
Изголодавшийся падальщик сам превращается в падаль.
По коже бегут мурашки.

Резким движением Флинт тянет застрявшую мотыгу на себя, подаётся назад всем телом и, не удержавшись, падает в снег.
Две секунды — ровно столько он позволяет себе валяться посреди поля боя. Через две секунды он вспоминает о том, что пообещал защитить. И с трудом поднимается на ноги, опираясь о верное оружие, как настоящий воин, давший доблестную клятву.

А потом всё заканчивается.

Оно кричит. Флинту очень хочется верить, что кричит оно от боли, но так от боли не кричат. Это — устрашающий, победный вопль, вопль-обещание.
Когда они всей компанией возвращались домой — уставшие, но отработавшие свой дневной паёк, — Алистер всегда начинал петь песню. И тогда все они — Воронёнок, Скворец, Синичка, даже Альбатрос и многие другие — обязательно подхватывали. Это звучало гордо, победно и правильно.
Возможно, оно тоже всего лишь поёт. Вот только совсем, совсем другую песню.

Остекленевший на пару мгновений взгляд Флинта обретает ясность. Он боится смотреть вниз, на заметно покрасневший снег, и потому — насильно заставляет себя опустить взгляд, чтобы преодолеть страх. С этим зверем бороться оказывается в разы сложнее.
Заметив Дитриха, мальчишка на миг цепенеет вновь. Мотыга едва не выпадает из ладони.

Он не знает, что делать. Два шага вперёд — и останавливается, застанный собственной неуверенностью. Один шаг назад. Сжимает зубы, беспокойно шарит взглядом вокруг в поисках знакомого лица. Алистер бы знал, что делать. Алистер бы всё сделал правильно.
Потом — вдруг спохватывается, отбегает в сторону, неловко пошатываясь, и поднимает с земли лук. Это ведь оружие Дитриха. Нужно вернуть его владельцу, а то как же — тот, наверное, беспокоится. Наверняка. Любой воин беспокоится о своём оружии. Вот и Флинт тоже. Только его мотыга всегда при нём, а Дитрих... Дитриху нужно помочь.

Лук ложится по соседству со своим хозяином, и какое-то время мальчишка ждёт чуда, падая на колени, перевод взгляд с одного на другого, словно — того и гляди — могучий артефакт поднимет Дитриха на ноги.
Но нет. Ничего.
Флинт взрывает снег руками и поднимает глаза на Ашиля, чтобы онемевшие губы произнесли всего одно слово, по-настоящему волшебное:
— Пожалуйста.

Настоящие рыцари ведь не умирают. Флинт знает. Точно.

Еще один удар, быстрый, не имеющий лишних движений, практически идеальный. Клинок наискось срубает верхнею часть волчьего черепа, оставляя тварь биться в последних предсмертных конвульсиях. Юрген взмахивает клинком еще раз, очищая оружие от поганой крови и серого вещества больного животного. Лишенные эмоций, рыбьи глаза обшаривают окружающие пространство в поисках следующей твари, угрожающей маленькой госпоже. Старик видит несчастных, разрываемых волками и своих спутников, которым повезло больше. Воин успевает заметить труп жрицы. На его лице появляется неприятная, похожая на оскал усмешка. Ну и где теперь твой бог? Перехватив саблю по удобней, старый солдат собирался продолжить бой, добить тех животных что еще представляли опасность...но твари неожиданно прекратили свою кровавую трапезу. Начисто перекрывая вой вьюги, над поляной проносится леденящий кровь нечеловеческий вопль. Усач прежде не слышал ничего подобного, и в его душе начало нарастать какое-то давно забытое им чувство. Волнение? Беспокойство? Нет, кажется это был страх. Чумные волки бежали, трусливо поджав хвост. Они бегут, презрев голод и усталость, пытаясь спасти те считанные дни, что еще оставила им болезнь. Наверное, выжившим стоит последовать их примеру.

Телохранитель повернулся в сторону ужасного вопля. Он исходил с севера. С той стороны откуда пришел побитый жизнью отряд. Откуда пришли и волки. В этой бушующей снежной буре, Юрген не мог точно опередить расстояние до источника звука. Оно могло быть в 300 шагах от них или в паре километров. Черт возьми, что это? Гуль, аль стрыга или какая-то другая тварь, что не нашла себе места в суевериях простого народа.

Телохранитель еще раз пробежался глазами по месту бойни. Здесь нельзя было оставаться. Если они заночуют тут, то черная хворь перекинется на всех. Так что получается? Либо это Лихо порвет их на части, либо они умрут от холода и усталости.

Пальцы не произвольно стиснули рукоять сабли. Он замер, как встревоженный сторожевой пес, ожидая что-же последует за этим страшным воем.

Странный, больше похожий на гигантское шило, чем на оружие, клинок Симоны не наносит волку никакого вреда. Проклятие! Сания снова опускается на снег, ноги совсем не держат. Крик доктора не придаёт сил, похоже, их просто не откуда больше черпать, но вселяет в душу надежду. Она не одна, их много, они сильнее, они помогут друг другу! Затуманенному усталостью и голодом сознанию мерещится лицо императора вместо волчьей морды. Император проносится мимо неё, жадно припадает к разлитой на снегу похлёбке, спеша нажраться. Его волки всей сворой набрасываются на раненых. "Мы умрём", - Сании кажется, что она кричит, на самом деле голос едва слышен: "слышишь ты, мразь имперская, мы умрём, но мы умрём людьми. А ты сдохнешь, как тварь". Остаётся только сидеть и смотреть, не в силах помочь, не в силах помешать. Надеяться, что когда звери доберутся до неё, у неё хватит сил на удар. Надеяться на то, что воины будут быстрее. Надеяться на чудо.

Словно в ответ на её мольбы раздаётся душераздирающий крик. Так не может кричать ни человек, ни зверь, так кричит сама стихия. Если это чудо, то злое, лютое чудо. Очередная насмешка. Дикая мысль рождается в голове - это Урфар явился мстить за жрицу собственной персоной. Своевременно, как обычно. Зато волков пронимает, они удирают, оставляя уцелевших своей судьбе. И тут же, словно вторя неведомому демону, кричит Дитрих. Кричит отчаянно, умоляюще, захлёбываясь словами. В этом крике столько человеческой боли и надежды, что ужас перед неведомым отступает. Они люди, они ещё живы, а это... может оно промчится мимо. Чем бы оно не было, пусть оно промчится мимо. Пожалуйста, пусть промчится. Они так устали...

Сания, шатаясь, встаёт, отступает к костру, сжимая кинжал Симоны. Почти бесполезный в её неумелых руках, но всё же оружие, с ним не так страшно. Старается не смотреть на трупы, не смотреть на раненых. Нашаривает свой рюкзак, удивительно, что он ещё цел. Самое время поужинать - перед грудой обезображенных тел, человеческих и звериных, под демонический вой. Приятного аппетита. Наплевать. Если она сейчас свалится окончательно, то не сможет помочь ни себе, ни кому-то другому. Хватит ли у неё сил сражаться с новой напастью? Или хотя бы убежать? Девушка жадно, держа бутылку трясущимися руками, делает большой глоток вина, проливая жидкость, вгрызается зубами в хлеб. Мутит, но становится чуть легче.

Она снова стоит, сжимая клинок. Не думать о страшном, они справятся. Сания с надеждой смотрит на Каталину, на Энзо, на Уну. Они воины, они знают, что делать, скажут, что надо сделать. Главное, не паниковать. Мы справимся, мы должны. Это не должно так закончиться. Пожалуйста, ну пожалуйста...

Рвущие плоть клыки и когти исчезли, ушли куда-то в темноту подгоняемые жутким воем. Кровавая пелена спала с глаз, мир по-немногу начал принимать очертания. Ярость отступала на ее место становилась боль, просачивалась в тело Дитриха сквозь рваные раны, застрявшие в его теле гнилые зубы словно были для нее открытыми воротами. Для боли и смерти. Верный топор, еще недавно бывший продолжением руки, вывалился из ослабевших пальцев в снег. Преодолевая слабость и боль во всем теле, Дитрих с трудом поднялся на ноги и начал оглядывать лагерь. Он не вслушивался в крик, оглашавший окрестности, не смотрел на улепетывающих волков, его взгляд не останавливался ни на мертвых, ни на живых, пока не уперся в Ашиля. Левая рука из которой все еще торчали волчьи зубы медленно поползла вверх, пока выставленный указательный палец не стал показывать точно на медика.
- Ты, - прохрипел Дитрих и сделал пару неуверенных шагов вперед, подволакивая при ходьбе израненную ногу. - Врач. Ты — врач, - слова давались с трудом, с паузами. Они напоминали капли воды, падающие вниз через протекающую крышу. Но вдруг что-то прорвало и речь потекла сплошным потоком, набирая силу и громкость. - Помоги мне! Спаси меня, врач, и, клянусь Единым, я не останусь перед тобой в долгу! Я найду для тебя золото! Сделаю все, что скажешь! Донесу на руках до самой столицы, слышишь?! Я сделаю все, только умоляю тебя, Ашиль, спаси меня!
Крик прервался так же внезапно как и начался, рука с указующим перстом безвольно повисла вдоль тела. Разумеется Дитрих слышал достаточно о болезни. О ужасном море, против которого бессильны магия и медицина. О ненастье, единственным методом борьбы с которым является огонь, пожирающий болезнь вместе с носителями.
- Я хотел защитить детей. Это не должно было закончится так, - шепчет разбойник, - о, Единый, я просто хотел защитить детей. Неужели это не стоит капли твоего прощения?
В глазах помутилось и далекая земля начала стремительно приближаться. В последний момент рука успела вылететь вперед, останавливая падение и принимая на себя удар, отдающийся очередной волной боли. Желудок скрутило в спазмах, но блевать нечем. Сегодня Дитрих так и не добрался до долгожданного ужина. Поэтому он кашляет. Кашляет так, словно пытается выплюнуть потроха наружу. Это продолжается несколько секунд, после которых глаза застилает тьма и уже не поддерживаемое ничем тело грузно падает в снег.
Дитрих видит образы, недавние и почти забытые. Они перемешиваются и накладываются друг на друга. Вот банда — сборище ублюдков и отморозков, его единственные друзья. Дед улыбается. Сегодня он впервые поведет маленького Дитриха бить кроликов. Женский силуэт тянет к нему свои руки, лица не разобрать, но от него исходят тепло и забота. Это мать или бабушка. Похороны одной из них. Кроме Дитриха с дедом пришло всего несколько человек. Первая в его жизни девка. Длинные рыжие волосы зажаты в кулаке, на лице гримаса ужаса и боли. Тела разбойников лежат на земле, утыканные стрелами и изрубленные мечами имперцев. Снова дед. Он пьян и с упоением рассказывает о своей потаскухе-дочери, оказавшейся достаточной дурой, чтобы поверить обещаниям заезжего торговца. Снег устилает землю белым покровом. Колонна путников пробирается вперед по замерзшей пустоши. Начинается вьюга.

Вы не можете просматривать этот пост!

Джон, отстранив Марси, подобрался к люку и толкнул его, надавив руками на крышку. Отчаянно, изо всех сил, он давил толкал и нажимал. Тщетно. Крышка не сдвинулась ни на полдюйма, как влитая. Люк действительно заперли или что-то на него поставили.

Шутки ли это товарищей - не самые остроумные и безобидные, надо сказать, но от кое-кого такого вполне можно было ожидать - или проснулись Блэквуды, или Бетси вдруг заявилась - неизвестно. Однако прямо сейчас выяснить это вряд ли возможно.

Две непокорные капусты-головы тем временем вопреки всем законам тяготения катились по лестнице вверх, упорно норовя ухватить ребят за пятки.

Кухарка - царица кухни госпожа Саломея - недовольно сдвинула брови, что смотрелось довольно комично на ее щекастом добродушном лице.

- Эй! - контральто заглушило все остальные звуки. - Я кому сказала! - бросив стряпню, она протянула руку и схватила здоровенную кочергу. - Сию минуту! - в ее голосе уже звенел гнев. - Немедленно! Я! не позволяю! - и, будто повинуясь ее гневу, огонь яростно загудел в печи, а кочерга сама собой раскалилась докрасна. Несколько быстрых неуловимых шагов, и толстуха уже возле самой лестницы, казалось, она не идет, а скользит, причем с неожиданно большой скоростью.

Хрясь! Хрясь! И два мощных удара раздробили головы в ошметки салата. Слегка подгоревшего капустного салата. И никаких волос, ушей и глаз. Может, действительно, наваждение?

Госпожа Саломея так не считала, судя по ее все еще рассерженному покрасневшему лицу.

- Там нет выхода, - небрежно бросила она беглецам и ткнула кочергой в противоположную сторону. Через всю кухню к дальней стороне. - Хотите удирать - вам туда.

И, забыв о Марси и Джоне, сжавшихся в самом верху лестницы, круто развернулась к сухопарой даме.

- Госпожа. Жулиана, - она говорила очень раздельно и гнев клокотал в каждом ее слове. - Немедленно. Покиньте. Мою. Кухню. Вы. Мешаете. Мне. ГОТОВИТЬ!!! - последнее слово она проорала так, что задрожали кастрюли и котелки. Совершенно ясно было, что никто никогда ни за что ни под каким предлогом не смеет нарушать это священное действо.

Жулиана как-то слегка усохла и стушевалась, видимо, осознав, что перешла некие границы.

- Не извольте беспокоиться, госпожа Саломея, - яд капал с ее слов, но яд бессильный. - Лишь бы потом никто не жаловался, что не хватает поварят и все разбежались.

Подхватив юбки и оправив наколку, госпожа Жулиана высоко подняла голову и с достоинством простучала каблуками, скрываясь за шкафами и буфетами.

Толстуха, все еще раскрасневшаяся, оперлась на кочергу и переводила дух, медленно остывая.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Дрег смотрел на промысел богов. На гибель маленькой жрицы, почти девчонки, храброй и сильной, с волей и мудростью чуждого ему Урфара в сердце. Она была достойна жить на Севере. На смерть Оравера, могучего кузнеца, выронившего свой молот. Сильные руки поникли, борода окрасилась кровью. Волки рвут его, рвут на части гиганта. Коваль был куда сильнее, чем коробейник, но даже его неоспоримая стать и сила спасовали перед тремя волками. Северные боги пришли сюда. И это их жестокость, их воля, что никто из людей Севера до сих пор не пострадал. Уна, чьи движения столь стремительны, что её меч опережает животных на три шага. Белая даже в этом пляшущем полумраке полоска клинка, Рыцарь Энзо, ставший скалой для голубки-Каталины. Хотя какая голубка, вон как клекочет, требует и угрожает. Орлица скорей. И он. Торговец. И тоже цел.

Здесь, у костра, почти безопасно. Шваркс у ноги, жмётся и скалит клыки на серые тени. Проклятые твари скачут среди людей, пытаются отхватить кусочек ещё живого, кровоточащего мяса. Можно вновь поднять арбалет. Безумная мысль - вытащить из рюкзака кое-что, и облить волков, пусть носятся палёными тенями во тьме, валяются в снегу, пытаясь потушить угли в свалявшейся шерсти. Мысль была соблазнительна, и должно быть, её нашёптывал сам Агни, всегда радующийся языкам пламени. И даже правильной - в конце-концов, маги боролись именно так. Но доставать из недр рюкзака бурдюк, а затем аккуратно обливать струйкой их и кидаться углями в волков? Долго, глупо, в одиночку не справится. Зато каков бы был эффект! Все бы покупатели точно обратили внимание на Дрега, люди любят всё яркое. Но лохматый был недостаточно безрассуден для такого шага.

И вот, бородач решился. Услышал рокот биения сердца Ирр? А может это Угг коснулся его плеча, подбадривая его огнегривым кивком? - Эйты! Флинт! Сюда! - Крикнул Дрег и перехватив посох устремился к своему мешку. Не приведи Угг, навалится какая-нибудь тварь сзади на мальца, будет плохо. Или это жалкое моровое отродье начнёт трепать рюкзак.. Это же сколько сжечь придётся! Ярость поднималась из глубин души торговца. Злоба человека, чьё имущество выродилось теперь в один-единственный, путь и большой, рюкзак. Все его надежды теперь - в нём. Его - и жизнь довольно многих зависит от этого мешка. Никто не посмеет отнять это у него, пока его сердце способно стучать. Катастрофа чумы не переломила торговца в мелкую щепу, и от неё он будто бы стал только крепче.

- Блохастые, лохматые твари! - начал орать разъярившийся Дрег. - Мои товары бесплатно никто ещё не получал, нет! Ни поганая знать! Ни ебучие разбойники, конченные висельники! Ни клыкастые мерзавцы из окаянных трясин! - потрясая посохом торгаш вошёл в раж. Слюна летела из-зо рта, желтоватые зубы скалились в кривой усмешке. А в глазах светилось безумие, и вера в собственную непобедимость. Ведь северные боги здесь, они защищают своих язычников. Да и чёрное слово, как известно, лихо гонит. - Нахуй отсюда валите, волосатые мешки с чумой! Пока я вам яйца не отбил! -

Наконец, захлебнувшись словами торговец перехватил посох в обе руки - так было удобней, и просто глухо заворчал, словно большой и очень злой зверь. Да, его горловое ворчание было не очень убедительно и громко, но гримаса застывшая на лице, оскаленные зубы, яростный взгляд и самое главное - длинный палка в руках, всё это могло внушить волкам некоторую опаску. Шваркс, опять же, рядом. Единственное о чём Дрег жалел, так это о том, что до сих пор не последовал совету Эрнесто о посохе. Нет его был всем хорош, чуть более массивный и тяжёлый на нижнем конце, ухватистый удобный. Но Эрнесто рекомендовал отдать посох мастерам, чтобы они вырезали часть низа, и залили внутрь жидкий свинец. Старший партнёр утверждал, что в драках такие посохи здорово помогают, хотя сам и предпочитал валашку.

Когда рык прерывается отчаянным скулежом, а перепутанное окровавленное пятно, бывшее когда-то волчьей мордой, пролетает мимо, игра заканчивается. Начинается что-то другое.

Флинт смотрит на упавшее серое тело широко открытыми глазами и успевает сделать целых два вдоха-выдоха, изо всех сил впиваясь обеими руками в рукоять мотыги. Не отнял. Убит.
Совсем не похож на дворового пса. Ещё более тощий, страшный, обезумевший.
И мёртвый.

Крики откуда-то со стороны заставляют его вернуться в реальность. На секунду мальчишке кажется, что он попросту заплутал где-то в кошмарном сне. Что нужно только ущипнуть себя посильнее, и всё закончится. Что совсем скоро он проснётся и расскажет Алистеру, как ловко одолел волчище вместе с девчонкой-волшебницей. Вот Чайка, должно быть, удивится! Она-то всю жизнь мечтала повстречать настоящего мага, а Флинту повезло раньше.
А Флинту...

На секунду он оборачивается и кое-как распознаёт Эйты застеленным непонятной расплывчатой пеленой взглядом. Как будто глаза снегом завалило, а растаял он очень быстро, словно у тёплого костра. Проклятая метель.
Шмыгнув носом, Флинт улыбается волшебнице через силу и напоминает себе, что они справятся. Напоминает каким-то чужим, но до боли знакомым, поселившимся внутри голосом: «Всё будет хорошо».

Он слышит чью-то команду, но в ответ только сжимает зубы и подступает ближе к Эйты. Нет уж. Может, за мальчишеской спиной никому спрятаться и не удастся, но и сам он ни за что не сбежит вот так просто, поджав хвост. Пусть бегут сами хвостатые. Пусть уж лучше бегут, чем... вот так.

Флинт насильно отводит взгляд от волчьего тела и перехватывает импровизированное оружие поудобнее. Всё. Сейчас он не беспризорный мальчишка с мотыгой в руках, а рыцарь, защищающий своё войско от противника.
И всё получится.
Вдох-выдох, смахнуть ладонью застилающую глаза пелену (всего лишь снег, талый снег) и стиснуть зубы.

Громкий возглас Каталины, пара секунд — и на мальчишеском лице появляется уверенный оскал, всхлипывающая усмешка.
А потом Флинт бросается вперёд. Застывший в воздухе крик чуть дрожит — не то от вымученной ярости, не то от остатков веры в то, что всё это — сон.

«Боишься, Флинт?» — беспокойно-заботливо вопрошает внутри всё тот же знакомый голос.
«Нет уж. Не боюсь».

Вы не можете просматривать этот пост!

Волки скалятся. Тихо рычат, наблюдая за людьми затуманенными голодом и болью тупыми глазами. В конце концов, не выдерживают. Быть может, в роли катализатора нападения выступает резкое движение, отрывистый крик или поднятое оружие. Не имеет значения. Срывается с места вожак и, не отставая, мчатся по пятам остальные.

Дитрих.
Одним из первых ты замечаешь угрозу. Прекрасно понимаешь, чего можно от волков ожидать – твари не просто оголодавшие, твари явно чумные. Хриплым окриком предупреждаешь детей, привычно натягиваешь тетиву лука.
Звери срываются с места с жутковатой синхронностью – выцеливаешь одного, мчащегося во весь опор в твоём направлении. Выдыхаешь, отправляя стрелу в короткий полёт – и промахиваешься. Вот ведь проклятье. Проносится в обманчивой близости от безжизненно лежащего уха зверя и заканчивает своё непродолжительное путешествие где-то в глубоком снегу.
Отбрасываешь в сторону лук, выхватываешь топор, своё основное оружие. Готовишься встретить уродливых тварей. Быть может, это будет твоя последняя схватка.
Первая серая тень отталкивается от снега и неуклюже прыгает в твою сторону – вовремя отступаешь, посылая вслед зверю сильный пинок. Второй, появившийся невесть откуда, впивается в ногу, прокусывая штанину и добираясь до плоти. Тут же отскакивает назад – из пасти животного рекой льётся кровь и, кажется, кровь не только твоя. Волк в страхе скулит, скалится – и ты понимаешь. Кажется, в твоей ноге остались в немалом количестве его полусгнившие зубы.
Налетает, не медля, и третий. Бьёт лапами в грудь, едва не опрокинув на спину. Каким-то чудом отмахиваешься и остаёшься стоять. Но тварь не унимается, секунда – и уже висит на безоружной руке, кромсая беззащитные пальцы.

Сания.
Словно смертница скользишь тенью среди могучих и вставших на твою защиту мужчин. Мимо Дитриха с луком, мимо Энзо и Каталины. Ты бежишь на волков, а волки бегут на тебя. Страшно. Болезненное безумие ютится в глубине звериных глаз, приоткрытые пасти напоминают о болезни и смерти. Но ты ненавидишь их, ненавидишь чуму. Ты мстишь не только волкам, ты мстишь заодно мору и самому императору. Ведь это несправедливо, сколько хороших и добрых, достойных, людей, забрала на тот свет болезнь только у тебя на глазах. А сколько матерей, отцов и детей погибло от эпидемии на просторах целой Теравии.
Всё это напоминает сон, какой-то жуткий кошмар. Ты – с маленьким ножиком, и кровожадная свора бегущих навстречу волков. Бросаешься на одного из них, всаживаешь в шею кинжал, временно одолженный рыцарем. Вместе с ним кубарем катишься в снег. Горячая кровь бьющегося в агонии зверя хлещет тебе на одежду, он отшвыривает тебя в сторону, вырывая из рук единственное оружие. Бьётся в конвульсиях рядом, тщетно пытаясь подняться. Мгновение – и он умирает.

Энзо.
Без колебаний и промедления вскидываешь арбалет. Практически не целясь стреляешь. Дротик на удивление удачно находит для себя жертву – один из волков спотыкается, получив заряд прямо в глаз. Но у тебя нет времени думать о нём – прямо к тебе и Каталине бегут уже двое других. Выскальзывает со свистом из ножен клинок – готовишься принять удар, продемонстрировав волкам закалку добротной северной стали.
Но Каталина, по всей видимости, не просто так постоянно носит на плече лук. Стрела со свистом проносится мимо и глубоко заседает в шкуре ещё одной серой зверюги. Волк с истошным визгом укатывается в сторону, оставляя на снегу кровавую полосу.
А последний на тебя прыгает. Встречаешь его, извернувшись, ударом по морде плашмя. Отшвыриваешь обескураженного хищника в сторону. Бой ещё не окончен, но первый раунд в этом столкновении определённо остаётся за вами.

Эйты.
Кушать волчики и правда хотят очень сильно. Настолько сильно, что бросаются к костру забыв обо всём, разделяясь на группки и нападая на ни в чём не повинных людей.
Некоторые бегут целенаправленно в твою сторону. Есть, конечно, Флинт – он обещал защитить. Есть хмурый и неразговорчивый Дитрих, который становится на пути у жутких зверей молчаливой преградой.
Но ведь ты и сама можешь за себя постоять. Нащупываешь рукоять кривого ножа под одеждой. Видишь, как набрасываются сразу трое на Дитриха. Один, промахнувшись, оказывается к тебе чудовищно близко. Ещё двое кусают мужчину.
Напевая что-то себе, кидаешься бесстрашно вперёд. На волка, который уже подбирается к Дитриху со спины. Подбегаешь близко совсем, почти вплотную – притуплённое обаяние больного зверя слишком поздно предупреждает того об угрозе. Несколько раз вгоняешь по рукоять нож волку в шею. Заставляя того рухнуть на снег с жалобным визгом. Он дёргается, брызжет во все стороны горячая кровь. Ты убила его. Вот только, кажется, никого убивать совсем не хотела.

Каталина.
Лай Шваркса вовремя предупреждает тебя об угрозе. Волки бросаются в атаку и вид мчащейся на людей своры вселяет ужас. Энзо, внезапно решивший проявить благородство, оттесняет назад, решительно вставая между тобой и клыкастой угрозой.
Пользуешься возможностью. Ты – в первую очередь, лучница, и только потом командир. Тебе прекрасно известно, что в бою лучники нуждаются в хорошем прикрытии. Натягиваешь тетиву до предела, задерживаешь дыхание, целишься. Легко и без лишних колебаний отправляешь стрелу в короткий полёт. Привычно отмечаешь попадание – ты вообще редко промахиваешься. Не промахнулось даже по такой юркой и бесконечно стремительной цели. Но на единственном выстреле бой не окончится – ещё один волк налетает на Энзо, но рыцарь, кажется, и без твоей помощи прекрасно контролирует ситуацию.

Уна.
Выходишь вперёд, предпочитая не прятаться за спинами мрачных мужчин. Высвобождаешь именной клинок, и без того непростительно долго засидевшийся в ножнах. Чумные волки, мчащиеся во весь опор на тебя, почему-то совсем не пугают. Быть может, ты чувствуешь, что можешь справиться с ними.
Первый прыгает – уходишь в сторону и, на развороте, огреваешь мечом по спине. Подпрыгиваешь и пронзаешь насквозь зверюгу, прибивая к земле. Едва успеваешь извлечь из него меч, лезвие которого обагрено чумной кровью, как подбираются новые.
Двое – рычат, демонстрируя гнилые клыки. Посматривают с беспокойством на бушующий за твоей спиной костерок. Отпугиваешь их резким взмахом клинка – волки отпрыгивают, но не убегают.

Тэрия.
Вскакиваешь, вовремя спохватившись. Выхватываешь кинжал. Раскалённую головню из костра забираешь. Озираешься – похоже, волки тобой не заинтересовались. Все как один обходят тебя стороной.
Не унываешь. Бросаешься на одного из волков, окруживших Симону. Тех явно слишком много собирается на одну хрупкую жрицу. Налетаешь внезапно, всаживаешь в предплечье животному клинок по самую рукоять. И, с удивившим тебя саму лютым ожесточением, добиваешь мощным ударом в основание шеи.

Ашиль.
И твари подходят, совсем не стесняются. Один из волков танком прёт прямиком на тебя – хрипит, смотрит жадно на свежее мясо в обёртке из живого пока ещё человека. В его залитых кровью глазах ты видишь свою скорую гибель, в мерзких фурункулах на шее хищника ты видишь своё личное поражение. Крах, как врача.
Вокруг, кажется, много людей, но почему-то тебя терзает навязчивая ассоциация с личной дуэлью. Словно нет рядом других, словно только ты и этот единственный волк схлестнулись среди бесконечной метели.
Он бросается на тебя – и лишь чудом ты в последний момент умудряешься отскочить в сторону. Заторможенный зверь проносится мимо, врезается в твой костерок и сносит, переворачивая, котелок с готовым отваром.
Вновь оборачивается и без промедления прыгает. Врезается лапами в грудь, опрокидывает тебя на спину, в снег. Клацает в нескольких дюймах от твоего носа жуткая пасть, горячая кровь хлещет на лицо и одежду. Тяжесть зверя на груди не позволяет дышать. Тебе кажется, что всё уже кончено, но вдруг понимаешь – твоё оружие давно и надёжно засело в горле зверюги. Он извивается на тебе, заливает тебя своей кровью, но, в то же время, стремительно умирает.
Сталкиваешь не без труда с себя мёртвую тушу. Лежишь, глядя в метель, на снегу.

Юрген.
Выхватываешь саблю. Встаёшь между хищниками и их добычей – по совместительству, порученной тебе леди. Один волк. В самый раз для одного пожилого солдата, шепчет рассудок. Но у тебя нет времени думать и размышлять. Как знать, возможно ты и погибнешь сегодня.
Чудовищной силы ударом разрубаешь морду прыгнувшей на тебя твари. Брызжет во все стороны заражённая кровь. К счастью, Адрианна разумно держится до поры до времени позади. Отступаешь в сторону, позволяя поверженному зверю беспрепятственно рухнуть на снег. Кое-что по-прежнему можешь. Ждёшь остальных.

Адрианна.
Ждёшь, готовая при необходимости попытаться помочь. Наблюдаешь с тревогой за Юргеном. К счастью, на вас отвлёкся из общей своры всего один волк – надеешься, что телохранитель сможет с ним справиться. Зверь прыгает – Юрген встречает его свирепым ударом.
Всё заканчивается быстрее, чем ты успеваешь как следует испугаться.

Пуатье.
Оказываешься моментально в первых рядах. Рядом отбиваются от наседающих зверей люди нещадно. Двое серых заинтересовываются и тобой – один рискует напасть, но ты размашистым ударом топора едва ли не располовиниваешь полусгнившего зверя. Кровь вперемешку с гноем льётся на снег, а чумной волк, хрипя, пытается уползать, волоча кишки за собой следом.
Второй, более свежий, бросается на тебя. Отшвыриваешь его обратно пинком – сегодня ты определённо в ударе.

Симона.
Подрываешься, превозмогая страх перед зверьём и болезнью занимаешь место в строю. Отважно встаёшь в первых рядах, уповая на силу Урфара.
Ты боишься, тебе страшно до ужаса. Но ты можешь это контролировать, тебе не впервой. Готовишься к схватке.
Из белой мглы прямо перед тобой возникают сразу трое хищных зверей. Первым из них мягко ступает наиболее крупный – одноухий вожак. Подходит ближе – отгоняешь его раскалённой головней.
Вас так учили. Огонь – самое эффективное средство борьбы. Причём, как выясняется, не только с ересью, но и с чумой.
Размахиваешь палкой, отпугивая чумных хищников среди белой ночи. Замёрзшая, слабая, одинокая леди де Винтер.
С каждой секундой они всё меньше боятся огня, вот только выхватить вместо палки клинок ты просто не успеваешь. Прыгает первый, едва не сломав руку, на которой держится баклер. Вожак бьётся в ноги, опрокидывая тебя внезапно на землю. Падаешь в снег – внутри всё сжимается. Хочется закричать, от обиды и страха.
Острые зубы впиваются в беззащитную шею – тебя накрывает волна обжигающей боли.
Не волнуйся, Симона. Это скоро пройдёт.

Клаус.
Отступаешь назад, ближе к костру. Видишь, как двое волков опрокидывают и рвут на части жрицу Урфара. Другие проскальзывают мимо защитников и всех остальных, серыми тенями мчатся прямо к тебе.
Вокруг кипит бой, хлещет на холодный снег кровь и людей, и волков. Никому сейчас нет до тебя дела, приходится разбираться с проблемой самостоятельно. Первый волк медлит, присматривается. Второй – бросается на тебя и, прежде чем ты успеваешь что-либо предпринять, впивается в ногу.

Эларик.
Шагаешь медленно, разумно, позволяя остальным умирать за тебя. Пока ты шагаешь, волки облепливают несчастного Дитриха. Волки впиваются в ногу Вернера. Пока ты шагаешь, справедливо опасаясь чумы, звери опрокидывают и начинают рвать на части леди де Винтер. Один из них, к слову, вожак.
Ты уже выбрал для себя подходящую цель. Копьё в одной руке, в другой – верный щит. Ты сражался с имперцами в первой стычке на переправе. Видит Единый, ты хороший солдат, но чуму победить ты просто не в силах. От этой проказы хочется дистанцироваться, держаться подальше.
А ты приближаешься. Заглядываешь поверх голов волков в лицо одинокой жрицы Урфара, Симоны де Винтер. Голубые глаза девушки остекленело смотрят в пространство, пробирая до дрожи. Вместо шеи и нижней половины лица – уже обглоданное хищниками кровавое месиво. Имперский божок не удосужился помочь своей рьяной жрице. Паломничество Симоны, похоже, трагически завершилось.
Вожак, словно почувствовав что-то, поднимает голову и смотрит на тебя. Его разорванное ухо едва заметно трепещет на сильном ветру. Пасть волка в крови – крови той, что совсем недавно считалась одной из вас.
Без колебаний всаживаешь копьё в горло ублюдку. Тот хрипит, дёргается, едва не вырывая у тебя древко из рук. Додавливаешь, выжимая последние капли жизни из твари.

Умар.
Всего один волк проскальзывает мимо всех остальных и выбирает тебя своей жертвой. Ты не воин, ты прячешься за спинами остальных, но для волка это не имеет никакого значения.
Чумного зверя не пугает ни сталь в твоих руках, ни пылающий совсем рядом в полную силу походный костёр. Взмахиваешь скимитаром и, кажется, почти достаёшь. Только кажется.
Волк повисает у тебя на руке, дробя челюстями запястье и пальцы и вынуждая выпустить единственное оружие. Сбрасываешь кое-как зверя – рука болит и чудовищно кровоточит. В ране остаётся несколько полусгнивших волчьих зубов.

Дрег.
Арбалетный болт отправляется в полёт вхолостую. Выискиваешь среди творящейся вакханалии взглядом Шваркса – находишь, псина бегает вокруг Энзо и Каталины и тявкает. Кажется, то и дело хочет броситься в атаку на ближайшего волка, но что-то, какой-то инстинкт, останавливает. В конце концов, Шваркс, пождав хвост, устремляется к тебе и костру.
Отворачиваешься от этого зрелище раньше, чем вожак сбивает с ног Симону. Не знаешь, что мог бы спасти жрице жизнь, удели в своё время чуть больше внимания боевой подготовке. Тебя это в данный момент не волнует – ты призываешь на помощь отверженным могущество богов настоящего Севера. Выворачиваешь на снег ваш несостоявшийся ужин – шипящее варево действительно заставляет одного из хищников немного отпрыгнуть. Другой с подозрением принюхивается к еде.
Пока ты взываешь к Агни, волки тебя почему-то не трогают. Не замечают. Хватаешь из костра подожжённую палку. Бросаешь в сторону наибольшего скопления заражённых волков. Свистишь, привлекая внимание. Но твари не отвлекаются. Продолжают делать своё кровавое дело.

Пад.
Призываешь других к бою, сам обнажаешь клинок. Уже привычно держишь его одной рукой, высматривая в буране клыкастых тварей.
Те, впрочем, не заставляют ждать себя слишком долго. Выныривают из темноты, устремляясь к тебе и к костру. Коробейник рядом взывает к своим странным богам и, похоже, совсем не нуждается в помощи. Один из волков вцепился в Вернера, но помочь ему ты просто не успеваешь.
Две мутноглазые твари вырастают перед тобой – скалятся, насмехаясь над старым калекой. Их не пугает ни взметнувшееся от варева коробейника ввысь пламя костра, ни клинок в твоей здоровой руке. Прыгает первый и, удивлённый твоей ловкостью, отступает, отделавшись длинной царапиной. Второй оказывается слегка расторопнее – впивается зубами в бедро. И к боли укуса примешивается холодное осознание – вот и всё, приехали. Укус волка гостеприимно отворяет ворота чуме.

Флинт.
Обещал защищать девочку и обещание держишь. Не рвёшься вперёд, поджидаешь серых и мохнатых чуть позади. Сразу несколько набрасываются на грозного Дитриха, но ещё один – минует его и бежит прямиком на тебя.
Страшный зверь, грозный, клыкастый. Однако ты его не боишься, только слегка опасаешься. Встречаешь размашистым ударом мотыгой – хорошо пошло, чувствуешь, удачный удар.
Удар оказывается настолько удачным и попадает волку прямо по пасти, что оттуда, вперемешку с кровью, вылетают осколки зубов, а сам зверь отлетает чуть в сторону и падает замертво.
Оглядываешься – девочка, которую ты защищал, сама побежала вперёд и напала на волка. Тоже убила.

Оравер.
Старый друг придаёт уверенность своей притягательной тяжестью. Много лет ты при помощи этого молота ковал серпы и подковы, теперь пришло время орудию послужить для других целей, пусть и тоже на благо.
Занимаешь место в первых рядах. Смотришь решительно на мчащуюся навстречу ораву. Ты знаешь, что и как должен делать. И не унываешь даже тогда, когда перед тобой появляется добрая тройка матёрых волков.
Отпугиваешь серых размашистым, хоть и не достигшим намеченной цели, ударом. Снова замахиваешься, но недостаточно быстро. Сказывается усталость после пути, напоминают о себе скованные от холода и голода мышцы.
Волки бьются в ноги, рвут на части штаны, намереваясь тебя опрокинуть. Третий вцепляется в кисть, заставляя выронить молот. Отмахиваешься, отбиваешься, но тварей слишком много. Хочется кричать, но ты почему-то молчишь. Хоть и проигрываешь неравную чудовищно схватку с дикой природой. Понимаешь, что ты в любом случае мёртв. Чего не сделают волки, то закончит чума – и, словно в подтверждение этих мыслей, зверям наконец-то удаётся тебя завалить. Чувствуешь, как смыкаются клыки хищников на твоём открывшемся на мгновение горле.

Вы не можете просматривать этот пост!

Разбиваете лагерь. Кто-то добывает для костра хворост, кто-то, не жалея себя, рубит дрова. Некоторые копают подкоп, коробейник торопливо расставляет палатку. Весело пляшет на ветру, разгораясь, пламя вашего походного костерка – кто-то уже успел позаботиться об огне, служившем единственным источником света среди этой морозной и белоснежной ночи.
Хочется бросить всё и просто сесть у огня, вдохнуть полной грудью аромат варящихся в котелке зайцев – хоть это и не какой-то невероятный деликатес, но после почти целого дня изнурительного голодовки наверняка покажется вам вкуснее, чем самые изысканные лакомства со стола императора.
Глядя на жизнерадостно потрескивающее пламя костра можно ненадолго забыться, прекратив беспрестанно размышлять о проблемах и грядущих невзгодах. Можно запамятовать ненароком о завтрашнем переходе, не менее изматывающем чем тот, который многие из вас сегодня перенесли с огромным трудом. Глядя на весело облизывающие поленья языки пламени, можно понадеяться даже, что жизнь постепенно налаживается. И всё, что терзало вас на протяжении этого чрезмерно длинного дня, до поры до времени медленно отступает.

Рыцарь Энзо оттаскивает в сторону Каталину, что-то говорит ей, но слова почти полностью заглушают завывания ветра. В некотором отдалении от них замирает, внимательно наблюдая за сценой, дворняжка коробейника, Шваркс. Уши пса агрессивно приподняты, хвост мечется из стороны в сторону ходуном – кажется, собака оставила Санию с её зайцами только лишь для того, чтобы продемонстрировать остальным свой бойцовский характер.
Со стороны может показаться, что скалится Шваркс на чрезмерно агрессивного Энзо в смешной и нелепой попытке защитить Каталину. Но уже секунду спустя становится ясно, что на самом деле это не так. Просто безродный пёс Дрега учуял опасность немногим ранее слишком поглощённых своими нехитрыми делами людей.
Волчьи силуэты выныривают из клубящейся белой мглы один за другим. Бесшумно ступают по снежному покрову когтистые лапы, хищники приближаются к добыче в гнетущем молчании. Люди замечают опасность за несколько секунд до того, как заливается пронзительным лаем пёс коробейника.

Волки движутся не спеша, почти деловито. Растянувшись в цепочку, охватывая полукругом добычу. Теперь уже видна всякому их болезненная худоба, нещадно выпирающие на боках рёбра. Заметна болезненная нервозность движений, обычно чуждая природной грации хищников. Эти волки не просто изголодали, от недостатка пищи они практически обезумели.
Если уж решились напасть раньше времени на внушительную по размерам группу сносно вооружённых людей.
Один из волков приближается быстрее и увереннее остальных – матёрый серый зверюга с в клочья разорванным ухом. Быть может, вожак. Он останавливается – замирают чуть позади и другие.
Вожак рычит, демонстрируя на всеобщее обозрение внушительные клыки, по которым стекает, срываясь каплями вниз, густая слюна красноватого цвета. Он весь дрожит в предвкушении, то и дело чуть приседая на задние лапы. Ещё чуть-чуть - и бросится ведь, подавая пример.
Но пока выжидает, позволяя как следует рассмотреть окончательно озверевшую стаю.

В глаза бросаются кровавые пролежни на боках у многих зверей. Залитые кровью глаза – практически красные, без неуместных в эту минуту метафор. Уродливые язвы-проплешины на спинах и шеях. Жутковатые судороги, заставлявшие то одно, то иное животное непредсказуемо дрыгать конечностями.
Обречённые звери решили устроить себе напоследок последнюю трапезу. Объятые ужасом и чувствующие близость неминуемой смерти, они окончательно лишились самообладания и рискнули напасть на людей в отчаянном суицидальном рывке. В наивной надежде, что исцелиться и встать на ноги им поможет добрая порция свежего мяса.

Чумные волки безразлично взирают на людей своими залитыми кровью глазами. Их глазами на вас смотрит болезнь – мор, с которым оказались не в силах справиться даже всемогущие целители Гильдии. От этой болезни хочется бежать, прятаться, держаться как можно дальше. Но как тут побежишь, если серая бестия наверняка настигнет и вцепиться в спину?
Волки внушают одним своим видом животный практически ужас – слишком хорошо многие из вас знают чуму, слишком быстро и чудовищно эта болезнь убивает. Ставки в одночасье значительно выросли – дело теперь не только в том, что звери могут вцепиться вам в глотку и вырвать жизненно-важный кусок мяса из тела. Нет, теперь для сравнительно медленной, но неминуемой, смерти достаточно даже простого укуса. Да что там, даже находиться близко от заражённых созданий небезопасно. Колдовская чума не лечится, вакцины не существует. Огонь – вот единственный достойный ответ Гильдии Магов в ответ на угрозу.

С каждым шагом Ашилю все труднее становилось сдерживать свой кашель - его вечный спутник уже не один десяток лет.
- Гадский мороз,- проскрежетал он своим сиплым от кашля голосом себе в покрывшуюся инеем бороду.
Последние шагов... а кто знает столько именно шагов? Просто последнее время Ашиль начал уже проклинать себя за то, что взвалил на свои плечи сумку Сании. Даже такой, для кого то легкий вес за спиной давался Дейверигу с трудом.
В кромешной тьме, не различая впереди практически никакой дороги, идя скорее ощущая протоптанную кем-то дорогу, чем видя её, Ашиль не сразу понял смысл того, что откуда-то издали прокричала Каталина.
Подняв вгляд и осмотревшись вокруг мутным от усталости взглядом, Ашиль услышал радостные возгласы. Пока он стоял, ничего не понимая, где-то вдалеке забрезжил слабенький огонек.
"Привал",- всколыхнулось у него в голове. " Ну наконец-то!" И в воздух взвился еще один вздох облегчения.
Откуда-то взялись силы, что бы дотопать до маленького огонька, который, впрочем, все быстрее и быстрее разгорался в больший костер. Некоторые члены из их отряда уже отправились за хворостом, другие же начали обустраивать место для ночлега. Решив не вмешиваться и не мешать остальным Ашиль отошел чуть в сторону, и прикрыв глаза допил последние остатки жидкости, что была у него во фляге. Хоть к этому времени чувствовался какой-то затхлый запах да и привкус отдавал чуть большей кислинкой чем нужно, Ашиль не обратил на это внимания. Он полностью был отдан той мысли, что он дошел до еще одного привала, и это его несказанно радовало. Еще, пока что, он не упал. Еще, пока что он может идти и не нуждается в чужой помощи. Еще, пока что он жив.
Из этого состояния его вывел звонкий голос Сании. Открыв глаза, и постаравшись глазами найти её лицо, Ашиль дружелюбно улыбнулся.
- Тут не за что благодарить Сания, я просто помог, чем смог, как и остальные вот и все. Переведя взгляд на кролей, у Ашиля непроизвольно начала выделяться слюна. Да, долго он уже не ел ничего горячего, но его котелок был предназначен не для такого.
- Конечно котелок со мной, куда ж мне без него, но на готовку уж извини, я его не отдам. Думаю я не единственный у кого тут есть котелок, а мне в своем еще поварить кое чего нужно, так что не обессудь. ЗА разъяснение спасибо понял, если что буду иметь ввиду тебя, но надеюсь ничего серьезного ни с кем не случится.
Ободряюще смотря на Санию, Ашиль вдруг вспомнив том, что его левое плечо уже саднит от тяжести.
- Ой, чуть не забыл! Вот возьми свою сумку. Травы и микстуры я оттуда забрал, пусть лучше они у меня побудут, а остального ничего не трогал, так что вот возвращаю,- сказал и поставил сумку на землю рядом с Санией.
- Ладно пойду я тоже помогу нашим, только по своему,- ухмыльнувшись и подмигнув напоследок Ашиль направился к общему костру.
Отойдя на пару метров от костра, Ашиль подготовил местечко для своего небольшого костерочка. Подойдя к общему костру уже достаточно разгоревшемуся для того, что бы от него шел ощутимый жар, Ашиль взял из него горящую палу и при помощи нее разжег свой небольшой костерок. на который водрузил котелок наполненный снегом.
Ашиль подождал пока вода первый раз закипит, после чего поставил котелок в снег, который сразу же начал пропадать под котелком. Более менее остывшей водой он заново наполнил свой бурдюк после чего заново поставил котелок, полный снега на костер, но на этот раз собираясь добавить в него кое какие травки как только снег превратится в воду.
Спустя некоторое время варево было готово.
Кряхтя приподнявшись с колен и прочистив горло, Ашиль не громко, но так, что бы услышали все сказал:
- Эгей народ! Перед сном обязательно выпейте по чарке из этого котелка. Он на углях, так что варево будет тепленьким. Сильно оно вам силы конечно не предаст, но завтра думаю вам будет идти чуть легче.
Увидев, что его услышало хотя бы большинство, Ашиль сам, первый достал свою кружку и зачерпнув, сделал пару глоточков.
Выплюнув на снег пару попавших в рот травинок, Ашиль взял свои вещи и пошел обустраивать себе место для ночлега, надеясь, что придя к ужину, ему еще оставят кусочек зайчатины.

Переход после заминки дался Дитриху не без труда, даже не смотря на открывшееся второе дыхание. Впрочем, силы пока еще оставались, а значит их можно было потратить на что-нибудь полезное. Тем более, что попавшийся им ельник казался вполне себе неплохим убежищем в буран. Если бы кто-то спросил Дитриха, он бы даже поставил теперь на то, что эту ночь группа переживет. Впрочем, его никто не спрашивал и это было проблемой. За время его пути с группой, он едва ли перекидывался с кем-нибудь парой фраз в день и одиночество начинало понемногу давить на него. За последние годы у Дитриха было достаточно времени, чтобы привыкнуть к человеческому общению. Да даже до этого, в детстве, когда контакты с односельчанами ограничивались тумаками и оскорблениями у него был дед, который всегда расскажет что-нибудь интересное, выслушает накопленные за день обиды на сверстников, а то и научит чему.
Тем не менее в лагере потрясти языком с бывшим крестьянином никто явно намерен не был. Кто-то обустраивал лагерь, напыщенный рыцарь начал пререкаться с возомнившей себя командиром девицей, звездочет что-то выводил на снегу. Сплюнув на снег, Дитрих закинул бесполезный в такой темени лук обратно на спину, вытащил из-за пояса топор и отправился вслед за пареньком с мотыгой и странной девчушкой. Кто-то из взрослых должен был проследить, чтобы неразумные дети не отошли далеко от лагеря, не стали обедом волкам да и набрать себе лапника для подстилки не помешало бы.
Найдя их неподалеку, Дитрих прочистил горло и попробовал завязать разговор:
- Вы б это, мальцы, далеко не отходили. А то можете вместо ужина у костра сами стать ужином у стаи. Вы ж этого не хотите, ха? Ну, вы не боитесь, нормально все будет, - примерившись к ближайшей ветке, Дитрих срубил ее, сбил снег и кинул на расстеленное одеяло. - Добротный у тебя инструмент, паренек, уж я то в этом деле понимаю. Только он все ж это, топор-то не заменит.

Не такая уж и тяжелая была эта аристократка... Хм, можно сказать, легкая. Благородные, они, пока молодые, обычно все худые... Тем более тащили они ее вдвоем. Так что Оравер практически не устал, а то что шаг стал не таким бодрым, так это все проклятая вьюга, будь она не ладна... Эх, сейчас бы в кузницу, да выковать что-нибудь этакое...
Придумать что именно он хотел бы выковать, кузнец не успел - идущая впереди лучница скомандовала привал, тем самым поставив точку в сегодняшнем переходе. Ну что ж, теперь надо было заниматься обустройством лагеря. Дело это безусловно нужное и полезное, без хорошего отдыха завтра обессилевших может стать столько, что и не утащишь.
За дровами Оравер не пошел - топора у него не было, а молот для этой задачи не очень подходил - так что будем копать. Кинжалом, раз лопаты нет (кстати, вот что надо будет потом выковать...).
И кузнец полез под елку углублять их самодельную землянку, по странному совпадению вновь оказавшись рядом с Юргеном.

Однако до того, как она успела сделать что-то ещё, Макс направился собирать хворост. Лин согласно кивнула, тронула его за руку, шепнула короткое: «Будь осторожен».

Лесоруб остановил и обернувшись холодно взглянул в глаза девушки, да так ничего не ответив и даже не кивнув, мол, да буду, растворился в снежной пелене.

Сколько Максимилиан проходил - неизвестно. Сам он уже давно потерял счет времени. Тем не менее, ходил он не зря, мужчина возвращался обратно, тянув за собой обвязанную верёвкой внушительную кучу дров, что оставляла глубокий след в снегу. Разгоряченное дыхание клубами пара вырывалось из его рта Пуатье, при каждом его тяжелом шаге, при этом лицо было довольно бледным, замерзшим от холодного ветра, а борода и усы, полностью померзли, превратившись в мокрые сосульки. Вся эта работа, неплохо разгорячила Макса, так что рубаха начинала прилипать к спине. И хоть пока ему тепло, лишь пальцы на руках-ногах, да лицо замерзли, всё может довольно скоро изменится. Нужно поскорее добраться до костра.

Макс появился в импровизированном лагере, словно призрак, выйдя из снежной мглы. Оставив дрова неподалеку от костра, Макс молча развязал веревку и смотав убрал в заплечную сумку.

Всё, его работа на этом закончена. На ночь дров хватить должно. Теперь только отогреваться, кушать и отдыхать. Да надеяться, что волки выберут иную ночь для нападения.

Вы не можете просматривать этот пост!

Продолжая это шествие надежды, отрезанный от остальных снежным вихрем, Пад остался один на один с собой. Худший собеседник. Временами лживый, но зачастую жестокий и честный:
-       Сколько уже пройдено и сколько предстоит пройти? Осилят ли все этот путь, да и куда он ведет? Юг, неужели они и вправду считают, что там лучше, чем те земли что мы уже оставили позади? Война прошла, но до мира еще далеко. Смерть и разрушение повсюду, болезни и голод - вот что принес нам Артодан. А теперь он засылает к нам своих воинов слова, ведь сломать врага мало, нужно его сломить.
      Сучка Урфара мало того что пытается казаться доброй, так еще и позволяет распевать себе песни своего мерзкого божка. Чертовы фанатики пришли в его страну и убивали его людей, друзей. Да только вот его самого оставили в живых, и правильно, к чему убивать того, кто уже сломлен. Сломанные мечи идут на переплавку, сломанные же люди - в могилу. Надеюсь, удастся выбрать себе подходящее место и если Единый подкинет нужных карт, то может один из лесорубов вырубит для меня полусгнившее деревце, доски которого станут стенами уютного домика в земле.
      Хотя вряд ли эти двое занялись бы подобным. Марку, казалось нет дела вообще ни до чего, что впрочем, не удивительно. Потерять жену и дочь в таком кошмаре, представить не могу каких мук ему стоило пройти Орлану. Никому бы не пожелал такой участи, разве что имперским собакам, зрелище сгораемым когорт, несомненно согрело бы душу. А что доставило бы другому лесозаготовщику? Глаза светятся умом, он не так крупно сложен как предыдущий экземпляр, но куда более шустрее и проворнее, по крайней мере, Паду показалось именно так. Ни слова о прошлом, ни фразы о будущем и лишь действительность может претендовать на короткое предложение. И если этот серьезный мужчина просто не высказывал желания к разговорам, то вот сумасшедшая девочка была хоть и застенчивой, но все же более словоохотливой.
      Когда она там прибилась…хм, наверное…нет, да ладно признайся уже, что ты побаиваешься ее. Боишься и сторонишься, ибо не знаешь, что от этого существа ждать. Какие мысли крутятся в ее чудной голове, и нет ли среди них такой, как прирезать всех ночью во сне? Повадки зверя и то легче предсказать чем, то что выкинет эта девчушка, а значит она опасна, опаснее зверя вдвойне. Если кто-то и не боялся опасности так это Каталина. Всегда впереди, думаю так было и до того как свора жалких, слабых, не готовых к такой жизни людей, повисла на ее плечах. Надеюсь, она простит меня за то, что взвалил на нее это бремя, ведь сам я его уже не способен нести. Чудо что не несут меня. Хотя кто знает, как сложилось бы судьба куда менее милого бродяги, наверное оставили бы в снегу и он бы присоединился к своим братьям по оружию.
      Но вот их мы не бросили. Еще бы, одну точно дотащили бы, вон какой у нее верный цепной пес. Сама во всем черном, траур? Калеке бы польстило, если она одета в цвета грусти и скорби из-за тысяч погибших во славу короля. Но Пад не был настолько наивным, личная драма -скорее всего, а королевство, кому оно нужно? Нет его больше. Да и ты, разве ты сам не цепляешься за него, только потому, что под стягами его величества ты был на коне и хорош собой? Но вот теперь ты никто, тень себя прошлого, которого не вернуть, как бы не хотелось. А вот кого хотела бы вернуть Сания, остаётся загадкой. Кто этот Тьер? Кто он для нее? С другой стороны, какая мне разница, был ли то Тьер или она воды просила, будучи в бреду и полу-сознании. В конце концов, могло и послышаться. Знал я одного Терра, когда-то и его вела дорога приключений, а потом ему прострелили колено. Еще грудь, плечо и голову, конечно же. Дурак не носил шлема. Интересно он сразу умер или успел взглянуть на мир одним глазком? А какой он мир, глазами ребенка?
      Наверное, такой же лживый как сам Флинт. Такой же побитый и неунывающий. И мир и этот мальчишка повидали всякого дерьма, но ни тот ни другой не сломались, в отличии от сам знаешь кого. Это Алистер дал ему эту мотыгу? Если да, то он глупец, лучше подарил бы мальчишке меч. С другой стороны, глупцом, возможно, был мой отец. Растить ребенка, что бы тот отнимал чужие жизни, это ли не глупость. Стоит признать, делал он это хорошо, с непоколебимой уверенностью в собственной правоте. Шутка ли, сорок два убитых за шесть боев. Герой войны. Так ты думал о себе, с гордостью неся зарубки на левом наплечнике? Сорок два греха и это только те, которые ты сопроводил взглядом, только те которые ты помнил. Убийца.
      Ну а скольких убил ты, высокий, худощавый немолодой мужчина отталкивающей внешности? Уверен, твои руки тоже в крови. Пад в некотором роде завидовал ему. Здоровый и сильный, имеет цель и идет к ней. Надеюсь, его дорога будет усеяна, куда меньшим количеством трупов, чем моя собственная. А в том, что Юреген дойдет, наемник даже не сомневался. Другое дело Ашиль.
      Полная противоположность воинам, человек чье призвание спасать жизни. Неужели на севере мало больных, да и сам он выглядит не очень-то здоровым. К чему такое рисковое путешествие? Я бы хотел услышать его историю. Но что бы услышать узнать ее, рассказчик должен быть жив и об этом стоить помнить. Да, Пад, его жизнь стоит дороже твоей, постарайся не забыть это, когда придет время. Если уж и говорить о цене жизни, то больший интерес вызвала Тэрия. Аааа…плевать, сколько стоит ее жизнь, куда важнее, сколько стоит ночь с ней. Девушка была необычайно красива и вполне вызывала чисто мужское желание. Правда, не в такой холод. Но в целом он понимал, почему этот недобиток прильнул к ней. На взгляд самого Паддида, собеседник из нее был так себе, но тут похоже их с Элариком вкусы различались. Да и в конце концов явно не слов от нее хотели мужчины. Захотел бы поговорить пристал бы к Уне.
      Не то что бы она сильно уступала, но полагаю, на расположение ее промежности у меня бы просто не хватило денег, да и духа наверное тоже. Чего доброго – пырнет мечом. Аристократка, на севере, одна и с беглецами, да еще и с оружием обращаться умеет. Откуда только такие берутся. Хотя, если бы отец позволил, Пад попытался бы найти именно такую. Однако искать позволяется далеко не каждому. Да и не каждый найдет. А ты, Умар, что ты нашел в этом богами проклятом севере? Как тебе наша погодка, не нравиться да? Да и мне, честно говоря - тоже, забери меня с собой на юга, а? Слышал там император обосновался.
      Пад сплюнул в заснеженную мглу. Затем еще раз, уже в собачий след. По поводу Дрега, в голову мыслей приходило не очень много. Обычный торговец, хитрый, ушлый, болтливый. С таких, хорошо снимали всяческую мзду и налоги. Парой их грабили, порой «Падшие» сами грабили тех, кто грабил. Понятное дело – торговцам никто ничего не возвращал. Ну, хоть дороги вновь становились безопасными. Но вот кто действительно мог чувствовать себя в безопасности так это здоровенный мужик Оравер. Счастье, что такие довольно редко участвуют в войнах. Только представьте себе как в дребезги разлетаются кости под чудовищным ударом молота. Эээх, вот и нога снова заболела.
      Вот бы идти, так же быстро как Дитрих. Ублюдок всем своим видом показывает как ему тяжело с нами. А нам с ним как буд-то легче, вон торговец постоянно озирается и судя по бандитской роже – не зря. Но судить людей по внешности – дело мерзкое, пора бы уже прекращать. Кто знает, что у них внутри. Лорензо выглядит надежным, надеюсь таковым и является. Пад возлагал на него определенные надежды, боялся лишь, что может не успеть их озвучить, прежде чем умрет.
      …Звездочет…Звездочет в снежной пустыне…Слушай, Единый, никогда ничего не просил, но поведай тайну, что этот придурок тут забыл?
       -Стоим! ПРИВАЛ!

Самое время. Надо бы костер разжечь. Холодно, ссука.

Вы не можете просматривать этот пост!

После того как большинство путников проявили такое живое участие к девушке на ЕЕ одеяле Уна чуть заметно улыбнулась и почувствовала, что мороз в душе отступил на пару шагов. Потом девушка достала из того же мешка, что без одеяла заметно уменьшился в размерах, веревку и привязала к двум углам шерстяного полотна.
- Привал затянулся! - опять громко обратила она на себя внимание. - Поехали!
После чего взялась двумя руками за веревку, как будто везла детские санки. Ширина одеяла позволяла не толкаясь встать рядом с ней еще паре человек.

- Нда, - подумала Уна, - я видела ездовых лошадей и собак, видела бурлаков на реке и диковинного верблюда, но никогда не знала, что бывают ездовые дворянки. Надо будет потом рассказать дочке аптекаря, какая ей была оказана честь.

Зарраза! Ноги всё-таки подвели её. Сания лежала в снегу, который с каждой секундой казался всё теплее и теплее, и злилась.

На себя - какая же она дура, чего стоило взять из дома хотя бы лыжи. Свои собственные, которые так и остались навсегда стоять внизу, под лестницей, не дождавшись в этот раз зимы и катаний на озере. Да что там лыжи, среди кучи бесполезного хлама, что она захватила с собой, выбираясь осенью из города, не нашлось даже ножа. Хорошо хоть остатки лекарств догадалась захватить. Сейчас они ей сильно помогут, кто бы спорил! Отравить волков, да-да, когда подберутся совсем близко. - Шу-шу-шу, хорошая собачка, милая собачка, скушай сладкий порошочек, меня не надо. А что подберутся было просто вопросом времени. Санни пыталась подняться, но ноги окончательно отказались подчиняться, просто предали хозяйку в самый ответственный момент. Да она же вовсе не устала, ну вот совсем нет, она бы еще шла и шла, а только ноги, заразы, сволочи, не желают. И глаза закрываются. Хочется поудобнее устроиться в снегу и поспать... всего минуточку, снег такой мягкий, словно перина. Она поспит совсем немного, так тепло и мягко, а потом пойдёт дальше. Непременно встанет и пойдет.

На Тьера с его манией помогать людям. Ну и кому ты помог? Вот кому? Они даже не твои соседи, ты тут чужак на севере. Они тебе никто, а ты не рыцарь, чтобы давать обеты. Ты просто недоучка, ты им ничем не обязан. И ничего не мог для них сделать. Мы могли бы уйти по теплу, спокойно добраться до Оретана, а они всё равно бы умерли. Они всё равно бы все умерли, как ты не понимаешь? Раз даже маги всё, что смогли придумать, выжигать свои чёртовы круги. Ну и кому помогло то, что ты умер вместе с ними? Так просто умереть, да? Трус. А ты, Санни, иди, ты мне обещай. Скотина, гад, ненавижу тебя, ненавижу. Вот возьму и сейчас тоже помру, тебе назло. Тебе можно, а мне нет, да? Наверно злость была единственным, что не позволяло всё-таки закрыть глаза. Заснуть. Не дожидаясь прихода волков увидеть сны о юге.

Мерзкие твари. Бегут тут за нами, как будто другого зверья, кроме горстки доходяг, не найти. Жрать хотят. Зайцев жрите, чтобы у вас клыки повыпадали и шкура облезла. Воют ещё. Тут самой впору выть. Санни с тоской глядела, как удаляется от нее спина. Чья? Она не помнила, кто шёл впереди, не до того было. Она их вообще не знала, а они её. Какое им до неё может быть дело. Пойдут дальше. Спины, спины... сядут у тёплого костра. Никто не остановится. Разве что, чтобы подобрать мешок. Бросят. А знали бы её секретик, бросили бы ещё раньше.

Она злилась на них на всех за то, что не упали, за то, что у них есть силы идти дальше, а у неё нет. Потому что будут сидеть у костра и уплетать виноград на юге. Она им завидовала. О, как она им завидовала! Ей нужно было выжить, ей. Просто необходимо. Она злилась на Единого. И на этого имперского бога со смешным именем. Сволочи, как только допустили подобное. Видала я ваш рай. У-у-у, я вам все выскажу. Всем все выскажу. Сания закусила губу до крови, чтобы отогнать сон, и снова попыталась подняться. И снова уткнулась лицом в снег. Тогда она просто поползла по снегу, уже не замечая, что тратит последние силы, оставаясь на месте.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

В лесу распахнулась душа Эйты, с чистым воздухом соединяясь. Сама она будто бы тоже со снегом слилась – чистое к чистому, белое к белому. Ощупывая глазами бескрайние холодные земли, щурясь от летевших в глаза снежинок, они с ветром шли навстречу друг другу – девчонка, улыбаясь, ну а снег, безудержно, почти безумно хохоча. Обоим было радостно. Какая разница, отчего!

И было так с того самого дня, как из лесу, белая от налипшего снега, неизвестно откуда, вышла навстречу бредущим путникам улыбающаяся и курносая, с требовательно–любопытным выражением осматривая синеглазо впервые встреченных за долгие дни людей.
Пропустила тех вперед, да и пошла следом. Лишь изредка неясный шепот слышался чуть справа и позади, никому, впрочем, не мешая.
Смотрела она чуть исподлобья и всегда с улыбкой, ласково, словно принимая любое отношение к себе. Говорила тихо, голосок звенел трогательно, в смущении прикусывалась нижняя губа.

Лишь несколько раз Эйты расстроилась. И не было в этой искренней печали ни тени страха от бесконечно пустынных, непрекращающихся белых холодных полей; ни обиды на мерзлые руки, что никак не могли согреться, и расстроенных людей, нет–нет да и отправляющих ее или друг друга идти лесом, куда подальше. Пока беззлобно, да и на том спасибо.
Не было в ее грусти и равнодушия – подёрнутого морозом участия, бывшего человеческого тепла. «Зайчик бедный, совсем жить перестал, совсем. Носик холоооодный….» – шептала звенящим от слез голосом над каждым убитым зверьком Эйты и принималась, ладонями глаза закрыв, шептать еще горше, то ли молясь, то ли оправдываясь «Нам кушать нечего просто, это в последний раз, в последний раз». И каждый последний раз такое случалось – слезы мерзлыми дорожками прокладывали путь, чтобы оборваться и застыть еще в воздухе крошечными льдинками, тряские пальцы преграждали путь зрению, не в силах взглянуть на невинную смерть, призванную виноватую жизнь спасти.

Однако ничто не сравнилось с ее удушливым горем, когда путникам удалось добраться до Орлана. Ноги несли ее по дымящемуся пепелищу, голые ладони подхватывали угольки и не в силах удержать, сбрасывали. Эйты к чему–то прислушивалась, принюхивалась, с кем–то беседовала вполголоса, почти причитала. Лицо мучительно кривилось, но не плакало. «Ох, бедняжечки, совсем ничего, нету ни души – ни крошечки, ни старичка… Зачем же так?!» Приговаривая, Эйты обошла всё пепелище, оскальзываясь на редких островках подтаявшего и превратившегося в лёд снега.
Остановилась в стороне. Замерла, разглядывая причудливую встречу черного и белого, и кивнув, подытожила «Так есть. И будет так, да». Затем встала и, пошатываясь, побрела вперед, даже толпу ждать не стала, словно знала заранее, куда все направятся.

***

– Бедненькие, голодные такие… – пуская изо рта пар и в очередной раз прислушиваясь, сказала она, поджала в задумчивости нижнюю губу, совсем по–детски, замерла на пару секунд, придвинулась чуть ближе к людям, – Есть хотят…
И словно в знак согласия близко, едва не за первым деревом справа, пожаловался ей в ответ протяжный волчий вой. Эйты улыбнулась, кивнула и, бодро переставляя ноги, двинулась дальше.

      Орлана значит, вот как. Это была неплохая перевалочная база, по крайней мере года два или три назад. После конца первой компании, Пад был здесь лишь единожды, так что особой жалости к судьбе обитателей не испытывал. Все что было для него значимо закончило свой путь около двух недель назад гораздо севернее и судя по снегопаду, белый саван покроет всех.
      Погода была мерзкой, и добавить по существу в общем то нечего, почему то разглагольствовать на эту тему не хотелось даже в уме, кажется ветер пробирался сквозь череп, сковывая разум во льдах. Впрочем единственными, что действительно доставляло дискомфорт была собака и свежие рубцы на лице, которые совсем не одобряли те не комфортные условия, в которых пребывала группа.
       Конец войны ознаменовал конец королевства, и среди беглецов были всякие. Сам Пад уже не бежал, его бегство закончилось тем что он обогнал саму смерть и теперь она просто дала ему фору, как бы говоря: "Ну и что ты будешь делать? Куда пойдешь? Зачем? Ты ведь все равно вернешься ко мне." Наемник прибился группе довольно давно, а потому знал практически все истории и судьбы, в той мере, в которой ему это позволили узнать. По крайней мере он с каждым перемолвился словом и перекинулся парой фраз. Внимательные наверняка заметили что это был вовсе не праздный диалог, вернее сказать он был таким по звучанию, но постановка вопросов и ответы Пада говорили об ином - сбор информации.
      Ковыляя где-то между серединой и самым концом, ступая нога в нога за впереди идущим, последние дни наемник практически не говорил. Сейчас же, бросив взгляд за спину он даже слегка улыбнулся. Уна, хорошая девочка, возможно мы убивали и умирали не зря. И все таки, первое мы делали явно хуже чем второе, иначе бы этой группы и вовсе тут не было. От этих мыслей лицо Пада снова сделалось мертвым и он отвернулся, продолжая этот бессмысленный путь.
      Погода ухудшалась, продолжать это безумное шествие становилось не просто глупо, но и опасно. Большой группой риск замерзнуть серьезно сокращался, а вот заблудиться нет. Затеряться и пасть обессиленными могла и целая армия. Прибавив шаг и сравнявшись с головой колонны Пад озвучил очевидное:
- Нужно сделать привал! Надо переждать буран! - воин обернулся и повторил еще раз, уже всей группе, момент пойманный в самый слабый из порывов ветра, должен был донести его слова до всех.

Осторожно, много ненужной воды. Если хотите сэкономить время, читайте со второй части.

I
Новорожденному рассвету исполнилось всего несколько минут, а люди уже умирали. Со своего места стоящий на коленях у дымящегося костра Юрген слышал их крики боли, приносимые холодным ветром, дующим из лощины, и безмолвно вверял их души Единому. Или любому другому божеству, которое, быть может, наблюдает за ними этим суровым безрадостным утром. Лохмотья тумана цеплялись за землю, пока болезненное солнце медленно, словно нехотя, взбиралось на бледное небо, сменяя ползущую вниз полную луну и заливая своим мутным светом лощину, в которой две армии встречали новый день, готовясь уничтожить друг друга. Юрген неуклюже поднялся, массируя распухшее колено, и поморщился, когда его кости затрещали. Он слишком стар для того, чтобы снова спать на земле; все тело его ломило от пронизывающего насквозь холода. Тысячи людей наполнили лощину: копейщики, лучники, меченосцы и потрепанные остатки полков, поневоле задержавшихся после бойни у Ждевки. Они вылезали из-под одеял и раздували едва тлеющие угли костров, возвращая огонь к жизни. С того места, где стоял Юрген, он видел примерно две трети армии. Рядом всхрапнул закутанный в шкуры Щука. Через какое-то время он выбрался из своего лежбища и жадно припал к бурдюку с квасом, которую потом протянул Юргену. Тот кивнул в знак благодарности и тоже приложился к напитку. Лицо Щуки, испещрённое оспинами, растянулось в улыбке.

- Ну, Усач, как думаешь, выбьем мы из них все дерьмо сегодня?

Незамедлительно последовал короткий и бесстрастный ответ.
- Нет.

- Тьфу на тебя. Вечно, это нагоняешь, свой ентот. Писи-пис-писмизм, во! С нами же теперь колдуны. Они уж точно покажут этим мятежным курвам. Теперь численный перевес, этих восставших лордов ничего не значит!

- Эй вы там! Чего расселись как куры на шесте. А ну быстро, вскочили и построились сучьи дети! – донесся до них голос десятника.

В этом сражении и правда участвовали маги, как вы уже поняли только, с одной стороны. Вот только своим колдовством, поливали они не только чужих, но и своих. Что это было, ошибка? Пренебрежение жизнями наемников, что дерутся за звонкую монету? Наверняка не скажет никто. А виновные теперь, сочтут ответ, ниже своего магического достоинства. К их счастью, никто из «благородных» не пострадал. Как и их верноподданные силы. Но репутация волшебников была подмочена. Что, впрочем, не помешало им в конечном итоге приложить все силы, чтобы замять неурядицу и всячески свести на нет нежелательные последствия.

Сожжённая деревня пробудила в Юргене, старые воспоминания, которые он так старался забыть, но видимо не смог. Он узнал эти аккуратные, почти симметричные линии пепелищ. Перед его глазами вновь предстали горящие силуэты и в нос ударил запах горелого мяса. А как они кричали…храни их Единый. Десятник пропал в ослепительном огне быстро, без крика. Наверное, он даже не успел понять, что произошло. Земля, там, где он стоял, оплавилась и превратилась в стекло. Щуке же повезло меньше. Он умирал долго, в страшных ожогах. Юрген видел их…караваны живых мертвецов. Обугленные головешки, которые еще не поняли, что они уже умерили. Бывшие противники, опираясь друг на друга, возводили свои оплавившиеся глаза к небу. Их глотки издавали хрипы. Они шли, пытаясь найти избавление. И падали замертво через десять шагов. Тогда Юргену показалось что он попал в пылающий ад, разверзшийся прямо на бренной земле.

II
Юрген потряс головой отгоняя виденье и грязно выругался. Неужели эта магическая чума, была настолько ужасной, что колдуны использовали последние средство, выжигая болезнь каленым железом? Сколько еще заражённых людей и зверей осталось? Черт его знает. Старый вояка, предпочел не задерживаться в этом Богом забытом месте. Был соблазн поискать уцелевшие погреба, в которых крестьяне прятали свои запасы, но Юрген решил не рисковать понапрасну. Да и вряд ли там что-то осталось.
Их путь продолжился. Морозный ветер, этой зимой превосходил все самые мрачные прогнозы. А Юрген повидал на своем веку достаточное количество холодных зим. В действительности, эта зима ничем не отличалась от той, что была года назад, или два года. Но с тех пор, как он топтал снега прошло достаточно много времени, и его память, вероятно избавилась от худших впечатлений. Ветер пробивал до костей и казалось сдирал с телохранителя кожу живьем, не смотря на дополнительные слои теплой одежды. Усы теперь скорее напоминали сосульки, а нос приобрел красный цвет. Смертельная усталость накапливалась в ногах, а стая волков сжималась как удавка на шее маленького отряда. Звери ожидали своего часа, и он вот-вот наступит.

Юрген шел вместе юной госпожой где-то в середине колоны. На чем он настоял. Аргумент его был довольно прост и бесхитростен. Самые опасные места в любом отряде, это авангард и арьергард, а чем больше живых щитов будет между барыней и предполагаемой опасностью, тем лучше. На поясе телохранителя покоилась сабля и кинжал. За спиной висел походный мешек, колчан со стрелами, и простенький охотничий лук, сейчас со спущенной тетивой.

Начиналась снежная буря. Идти дальше, было не разумно. Как оказалось, старый наемник, не один так думал. Через завывание ветра, Юрген отчётливо услышал голос:

- Темнеет. Метель крепчает. Надо бы подыскать место для ночлега. Серки вроде рядом, да и буран тоже только крепчает.

- Согласен. – проскрипел в ответ Юрген.

Не зима, а ерунда какая-то!
Настоящую зиму Флинт знал. Настоящая зима проходила дома, под тёплым боком Алистера, рослого Альбатроса или, на худой конец, Скворца — уж больно громко храпел последний. Холодно, конечно, но под кучей одеял и знакомой шаткой крышей ночи переживались вполне сносно. А если ещё и Алистер на пару с Синичкой что-нибудь тихое и грустное спеть решат… Да-а, вот это настоящая зима! Не то что эти враки!

Враки были холодными и пробирали до костей. Вот почему Флинт надолго не задерживался на одном месте. Вместе с чьим-то псом он сновал от хвоста процессии к её голове, стараясь перегнать ушастого или… ну, хотя бы не отставать от него совсем уж позорно. Всё-таки четырём лапам следовало отдать должное. Четыре лапы иметь было удобнее, чем две мёрзлые ноги в драных сапогах.

Снова оступившись и повалившись на землю, Флинт тут же вскочил на ноги и, отплёвываясь от снега, нашёл взглядом пса. Чёртов блохастый уже успел допрыгать до самого носа колонны! Ну, сейчас он ему задаст...
«Задать», правда, не получилось.
Поджав губы, Воронёнок мотнул головой — так, как будто отказываясь верить дуэту вьюги и волков. «Ты ус-с-стал…», «Пора отдохну-у-уть…», «Ложис-с-сь…». Тьфу ты. Ещё чего. Он сюда не отдыхать пришёл, а до Эредина топать! Там Флинта и остальных будет ждать Алистер, и следующую зиму они снова переждут вместе, под тёплыми одеялами и родной крышей.

А что до вьюги с волками… Пусть себе завывают! Если совсем тошно станет, Флинт знает, что делать. Он давно заприметил в процессии парочку самых рослых спин. Классический вариант: самый грустный взгляд на свете и умоляющее «Дя-я-ядь, а дядь, повози немножко?».
Всегда прокатывало.

Дрег опёрся на посох. Тяжело. Тяжело вот так вот шагать, каждый час, каждый день. Слушая волков. Думая о том, как далеко ещё столица. Усталость и холод просачивались прямо в кости. Не отстать. Сделать ещё один шаг. И ещё. Дух севера не сломить какой-то там вьюгой. Поправить сумку, и опираясь на посох сделать ещё один шаг. Старый дорожный товарищ, уж он-то не подведёт, если сам не оплошаешь. Крепкая палка, способная отогнать брехливого пса..или даже волка, как коробейник хотел бы надеяться. Не слишком голодного и одинокого.

Торговец осознанно держался поближе к кузнецу, надеясь что этот могучий ремесленник не станет его грабить при первом же удобном случае. А неоспоримая сила коваля давала шанс, что тот сможет отбиться от любого нападения, и если Дрег не будет излишне глуп, то при удаче сможет защитить и его. В конце-концов, он тоже когда-то был мирным человеком, спокойным. Не тем кто привык лить кровь и отнимать нажитое непосильным и долгим трудом. Коробейник на это надеялся. В конце-концов, его повозка сгинула и пришлось брать с собой только самое необходимое.

Другие же вызывали опасения. Рыцарь, явно привыкший брать своё, если понадобиться - силой. Да судя по выговору и тому короткому знакомству, он тоже с Севера, но совершенно из других мест, нежели Дрег. И это тоже внушало опасения, а если уж заикнуться, как ценят жизнь и скарб обычных людей благородные, то этот парень запросто может оказаться первым у его мешка. Однако если Лоренцо внушал опасения, то человек, назвавшийся Юргеном и вовсе пугал мирного торговца. В нём встретилось всё чего может боятся торговец в лихую годину. Шрамы, говорящие о нелёгкой судьбе, взгляд, способный заставить забыть о чём угодно от страха, оружие и непростой доспех. Прочие тоже не внушали доверия, мало ли кто эти бродяги и проходимцы?

Однако Дрег был здесь. И его больше беспокоил тяжёлый груз за спиной, да усталость, что неизбежно приходила даже к такому опытному страннику, как он. Не сбиться с шага, да идти в этой белой пустоте, вперёд, дальше, за всеми остальными. Где к слову Шваркс? Эта беспокойная собака любила походить по каравану, от начала до конца. Коробейник на мгновение остановился оглядываясь. Темнеет. Чёрные ветки деревьев, белая вьюга, метель которая к вечеру только усиливается. Мороз кусающий щёки и пробирающий даже сквозь варежки. Налобный ремень упирается в голову и кажется замёрз в форме эдакого треугольника. Ничего, с ним куда легче идти чем без него. Пёс вроде как был совсем неподалёку. Буквально минуту назад Дрег видел краем глаза его мелькнувший хвост и...чтобы отвлечься от беспокойства, торговец таки не утерпел, и произнёс, будто ни к кому не обращаясь, но всё же вслух и довольно громко.

- Темнеет. Метель крепчает. - облако пара вырвалась из его рта, прямо на поседевшую от инея бороду. А торговец всё так же говорил очевидные всем вещи. Просто потому что кто-то должен их сказать. - Надо бы подыскать место для ночлега. Серки вроде рядом, да и буран тоже только крепчает. - Дрег устало повёл шеей из стороны в сторону, разминая, и пошёл дальше, впрягаясь в свою ношу вновь. Сам себе телега, сам себе возчик и тягловой вол.

1

Мороз. Внезапные порывы сильного ветра, пробирающегося под одежду и обжигающего холодом кожу лица. Облачка пара, вырывающиеся изо рта при дыхании. Тишина, которую прерывает только тихий хруст пробиваемого беглецами снежного наста.
Бредёте вперёд, опустив головы и не разбирая дороги.
От холода и ветра нещадно слезятся глаза – виднеются сквозь белесую мглу зловещие голые силуэты деревьев. Планирует вниз неторопливо, крупными хлопьями, снег.
Не переговариваетесь, сосредоточившись полностью на движении.
И размышляете. Каждый – о чём-то своём.

На исходе вторая неделя пути. Идёте на юг, в сторону захваченного имперцами Эредина. Кто-то – спасаясь от судьбы и невзгод. Кто-то – преследуя свои собственные, одному ему известные, цели.
Вот уже больше четырёх дней продолжается последний затяжной переход.
Кажется, целую вечность назад вы намечали маршрут, отдыхая в небольшой придорожной таверне. Греясь в тепле и купаясь в уюте. Очередным пунктом назначения на пути к окончательной цели должна была стать относительно крупная деревня Орлан – те из вас, кто знает север не понаслышке, наверняка хоть раз в ней бывали.
Орлан обещал передышку, желанную возможность восстановить силы и пополнить припасы. Орлан был тем, что давало вам силы двигаться дальше.

Вчера утром вы наконец-то достигли деревни. Точнее того места, где она должна была, в теории, находиться. Вместо милых приземистых домиков с источающими спасительное тепло светлыми окнами, вы обнаружили только лишь пепелище. Подозрительно ровную выжженную окружность – рваную рану на теле белоснежной равнины. Земля здесь до сих пор продолжала едва заметно дымиться, а приземлявшиеся на её тёмную поверхность снежинки сразу же испарялись.
Для вас же эта находка была катастрофой. Намеченного в планах перевалочного пункта попросту больше не существовало. А это означало, как минимум, ещё несколько суток в пути. Это так и подмывало просто опустить руки.

С момента обнаружения пепелища Орлана, ваше, до сих пор относительно неплохо протекавшее путешествие, стало одну за другой притягивать неудачи. В прежние дни у некоторых из вас получалось сносно охотиться – теперь же окружающий лес словно вымер. За два дня пути и периодических отклонений то в одну, то в другую, сторону от совершенно безлюдного и полузасыпанного снегом королевского тракта, никому из вас не встречались животные. Лишь однажды Лорензо удалось подстрелить парочку тщедушных и, как видно, отупевших от голода, зайцев. Кроме того, морозы с каждым часом крепчали, а бесконечный снегопад постепенно усиливался, угрожая со временем превратиться в полноценную вьюгу.
Ни единой живой души вы не встретили за последние четыре дня пути на дороге. Начинало казаться, что весь окружающий мир просто исчез, окончательно развеялся вместе со своими проблемами, городами и императорами.

Так и идёте, выбиваясь из сил. Продолжаете упрямо переставлять ноги.
Кое-какое зверьё, впрочем, в округе всё же осталось. Худые серые тени скользят на почтительном расстоянии позади бесплотными призраками. Практически бесшумно ступают по снежному насту когтистые лапы. Вот уже несколько дней они рядом – вас преследует внушительная стая оголодавших волков, молчаливых спутников вашего бегства. Словно добрые соседи они наблюдают за вами - издалека, не отставая, но и не давая в то же время себя подстрелить. Ночами воют многоголосо, а собака добродушного коробейника неизменно разражается в ответ заливистым лаем.
Их присутствие беспокоит, внушает тревогу. Сверкающие первозданным голодом волчьи глаза так и мерещатся во мраке окружающей костёр стены ночи. Своим жалким видом изголодавшие волки снова и снова напоминают о смерти. И о том, что случится, если кто-то из вас всё же рухнет без сил лицом в снег, не находя в себе мужества подняться и продолжить идти.

Вскрикнула, дернувшись, Марси. А из корзины по полу покатились человеческие головы.
Волосы зашевелились на голове у Джона, а сердце забилось в таком бешеном ритме, что грудь кольнула острая боль. Что же это?.. Все-таки испечь их? Парень был близок к тому, чтобы впасть в ступор, хотя ноги и понесли его сами следом за девчушкой, рванувшей к лестнице. И только ее фигурка позволила Джону сохранить ясный рассудок.
Он не имел права терять голову.
А эти головы - это никакие не головы, а обычная капуста, и ему просто показалось... Много всего странного произошло в этот вечер, но это уже выходило за рамки, которые установил для себя парень. Он вполне мог принять, что кухня выглядит иначе, ибо не доверял ни своей внимательности, ни памяти, мог принять, что в леднике - подвал, по той же причине, но человеческим головам нечего делать на любой кухне, и он никак не могут следовать за ними, грозязь вцепиться в ноги! Джон не мог принять этого, и он попросту решил отрицать то, что видят его глаза. Иначе он не выдержал бы. Сдался бы. А ему нельзя было, нельзя!..
И Джон не оборачивался, чтобы не увидеть снова головы - да нет же, просто капусту! - и не слушал, что там кричит эта неприятная женщина. Скоро все это закончится, эта странная жуткая ночь подойдет к концу, и все вернется на круги своя...

Марси дернула люк, и он не поддался.
Выхода нет.
Девчушка тут же обернулась к Джону с таким выражением лица, что паника, темной тучей надвигавшаяся на парня, вмиг отступила.
Он не имел права бояться. Ради Марси он должен был остаться стойким.
Джон изо всех сил пытался удержать мысль, что капуста была просто капустой, но осознание того, что видел-то он все же человеческие головы, обесценивало все, что говорила повариха. И парень не слушал ее медовые речи.
Он положил обе руки на плечи дрожащей Марси и проговорил твердо, глядя ей прямо в глаза, хотя под конец голос все же предательски дрогнул:
- Все будет хорошо. Мы выберемся, ясно?
После Джон быстро обернулся к захлопнувшемуся люку. Разве может их положение стать хуже, если он проверит его на прочность? Подчиниться-то они всегда успеют...

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

И снова привычная тьма. Мягкая. Нежная. Обволакивающая. В очередной раз принимает меня в себя будто колыбель утомленное дитя. Неужели я снова не существую ? Этот раз кажется отличным. От чего-то… что было раньше… Да, огонек. Я вижу огонек перед собой. Пламя тяготеет к пламени, и я двигаюсь к нему. Скольжу, лениво перебирая ногами. Сложно сказать, возник ли он предо мной лишь миг назад или был там всегда. Разрастается, обращаясь в сияющий столп. И разгоняет густую смолу, подменяя белой пеленой, обретающей форму придорожной стоянки.

Я стою посреди зеленой травы и любуюсь рассветом. Капли росы переливаются на свету драгоценными камнями, ноздри щекочет тонкий дымок от потухшего костра. Я осматриваюсь. Вижу брошенный на земле меч. Вижу лежащего рядом Нигушура. Неужели он мертв ? Разбил голову об острые камни ? Какая нелепая смерть. Позорная для такого как он. Бездарное ничтожество. Подхожу к его телу и склоняюсь над ним. Касаюсь тыльной стороной ладони его лба, провожу рукой до щеки. Все это кажется невероятно неправильным. Оборачиваюсь через плечо, чтобы увидеть расположившегося рядом мужчину. Приятная внешность, золотистые волосы, надменное выражение лица. Отмечаю, что он очень похож на меня самого. Почти столь же идеален.

«А я уж было начал думать, что орудие больше некому направить».

- Как бы не так, - отвечает всё с той же ухмылкой. – Должен признать, ты неплохо отделал ту псину и кое-чему с прошлого раза всё-таки научился.
Его бархатистый тенор приятно ласкает слух и, кажется, звучанием собственного голоса наслаждается даже он сам.
- Ты ведь знаешь кто я, не так ли? По крайней мере догадываешься?

«Вот и прекрасно», - ухмылка встретилась с ухмылкой. «Потому что я совсем не представляю, как орудию искать нового владельца.» Выпрямившись во весь рост, я направляюсь к собеседнику и занимаю место на бревне по правую руку от него. Сажусь, и продолжаю любоваться восходящим солнцем. Со стороны мы, наверное, выглядим как двое закадычных друзей, вместе встречающих новый день. Едва ли это так.

«Я рад, что зрелище пришлось тебе по душе. Стараюсь учиться быстро. Догадываюсь ли я, кто ты ? Определенно. Знаю ли ? Думаю, ты позаботился о том, чтобы я мог опираться лишь на интуицию, а не на знания. Наверное, я не раз тебе об этом говорил, но я не понимаю зачем, лишать меня памяти и делать этим слабее. Еще, кстати, я догадываюсь, что мы с тобой сейчас говорим не потому что, тебе захотелось принести мне свои похвалы.»

Вместо ответа твой собеседник устало вздыхает.
- Ты снова и снова продолжаешь твердить одно и то же, - произносит он с нарочито скучающим видом. - Я устал объяснять те то, что, по всей видимости, ты просто не способен постигнуть своим крошечным мозгом… Если я когда-нибудь решу, что тебе потребуются твои воспоминания и весь накопленный опыт – ты всё это непременно получишь. Ты слаб ровно настолько, насколько это необходимо в сложившейся ситуации. И да, ты прав, я здесь не для того, чтобы всё утро петь тебе дифирамбы.
Он продолжает:
- Казалось бы, что может быть проще – прекрасная леди в беде, несчастная и всеми покинутая, в одиночку несущая бремя глобальной миссии на хрупких плечах, - декламирует немного напыщенно, акцентируя внимание на шаблонности ситуации. – Признаюсь, мне пришлось слегка постараться, чтобы протолкнуть в число избранных именно твою блондинку-подружку. Казалось бы, превосходный намёк – прекрасная девушка и джентльмен-охотник без цели…
Смеётся, явно находя что-то бесконечно уморительное в описанной ситуации.
- Отличная возможность заручиться её расположением, наладить контакт и, заодно, прекрасный способов обрисовать твою конечную цель. Но нет же! Ты вновь умудряешься всё, что только можно, испортить – и я снова вынужден являться сюда, терпеть твоё общество и словно умственно отсталому объяснять всё на пальцах.

«Неужели у тебя сложилось впечатление обо мне, как о шаблонном защитнике прекрасных дам ? Тогда считай меня оскорбленным до глубины души. Ты столкнул меня с чудовищем (прекрасный намек, спору нет) – я его поверг. Спас твою избранную от смертельной опасности. Заручился ее расположением, наладил контакт. И даже довез бы ее до нашей с ней конечной цели, согласно своему обещанию. Если бы не одно но. Магия. Неужели ты знал, что я не попытаюсь научиться этой магии ? Что она мне откажет, и что мне придется попробовать каждый способ, каждую идею ?» Теперь я скопировал его устало-скучающую интонацию: «И вот теперь ты вынужден снова являться сюда, терпеть мое общество, и, словно умственно отсталому, объяснять всё на пальцах. Хотя всего этого, можно было бы избежать, если бы я знал твой план заранее. По крайней мере, ту часть, где нужно мое участие».

Подхватив его настроение я тяжело вздохнул, давая ему пару секунд, чтобы осмыслить сказанное, вернулся к своему обычному тону голоса и посмотрел на своего создателя: «Предлагаю вернуть беседу в более конструктивное русло. Я так понимаю, одного раза спасти ее жизнь оказалось недостаточно и теперь, мне нужно нагнать эту девицу и спасти ей жизнь еще десяток раз ?»

- Магию? – мужчина вновь начинает посмеиваться. – Неужели ты действительно думаешь, что вы, обезьяны, на самом деле на что-то способны? Магия, ха. Ты и тебе подобные – лучшие представители этой немощной расы, ваши способности на голову превышают оные подавляющего большинства. И что же? Когда-нибудь чувствовал в себе силу повелевать светом?
Он зачем-то проводит ладонью по волосам.
- Сегодня ты особенно уморителен, Нигушур. Вся магия этого «Ордена» - всего лишь моя энергия, смехотворно малой частью которой я позволяю, из личных соображений, этим мартышкам распоряжаться. Я – бог солнца и света, охотник. Не думал же ты, что я позволю этим ничтожным смертным использовать свою стихию без позволения? Ты и сам прекрасно знаешь ответ, - хмыкает. – Чтож, я понимаю твоё недовольство. Ты хочешь быть посвящённым в нюансы плана. Хочешь понимать, ради чего сражаешься и, быть может, даже умрёшь. Не так ли?

Он смеется надо мной. Потешается. Считает, что так демонстрирует мне свое превосходство и величие. Видит во мне всего лишь выдрессированного пса, и при каждом удобном случае не стесняется об этом напомнить. Признаться, это раздражает. Я не отличаюсь стойкостью к издевкам. И с удовольствием свернул бы шею любому, кто посмел бы надо мной насмехаться. Но по мою левую руку сидит не любой. Он властен надо мной и способен сжечь меня в любую секунду, будь на то его прихоть. И он прекрасно знает, что я это понимаю. Я держу свои желания под контролем, и мое лицо не выражает ничего, кроме едва уловимой усмешки.

«Сегодня я особенно уморителен именно потому, что ты сделал меня таким. Я оперирую теми знаниями, что получил за несколько часов. Женщина назвала это магией – я называю это магией. Знаю я, что это дарованная тобой сила ? Нет. Потому что ты сделал меня таким. Хочу я обладать властью над светом ? Да. Потому что ты сделал меня таким. Почему я, настроил Арианну против себя, попытавшись научиться магии именно таким образом ?» Я улыбнулся собеседнику, позволяя тому самому ответить на этот вопрос. Помни создатель, что ситуация в которой мы находимся, в конечном счете – лишь отражение твоих собственных свершений и твоих же собственных планов. Потому что высшее существо из нас двоих только одно, и это не я.»

«Это не недовольство. Я готов сражаться и готов умирать. Я хочу знать свою цель, чтобы я смог ее достичь. Чем больше я знаю, тем я сильнее, и сейчас ты определяешь силу своего орудия. Ты волен не сказать ничего, и, вероятно, обречь меня и весь свой план на провал или сказать достаточно и позволить мне добиться успеха. Так какова твоя воля ?»

- Впечатляющая самокритичность, - изрекает он, самодовольно почёсывая подбородок. – Обычно вы пытаетесь проявлять куда большую независимость. Впрочем, это не имеет никакого значения.
Создатель неторопливо поднимается на ноги.
- Можешь считать, что у меня хорошее настроение - я освежу слегка твою память и расскажу немного о твоей миссии.
Отходит чуть в сторону.
- Как ты знаешь – вернее, когда-то знал, существует практически бесконечное множество вселенных и параллельных миров.
Утро вокруг сменяется на кромешную темень – и всё лишь затем, чтобы проекция Аполлона стала нагляднее. В воздухе перед тобой вспыхивает колоссальное множество сияющих точек, символизирующих, по всей видимости, упомянутые миры.
- Мы, Создатели – вы, смертные, зовёте нас обычно богами, пытаемся следить за порядком в континууме, одновременно препятствуя разрушительной энтропии. Да, Нигушур, сами пространство и время действительно трещат по швам и до сих пор целы лишь благодаря нашим усилиям. Некоторые создатели, в их числе я, - подмечает с ухмылкой. – Активнее иных вмешиваются в естественный ход вещей и пытаются предотвратить вселенский коллапс. Другие же, наивные идиоты, в своей глупости полагают, что в их распоряжении всё время мира – и даже не замечают, как его последние песчинки проскальзывают между неплотно сжатыми пальцами. Дело в том, что естественная энтропия – не единственная наша проблема. Мы находимся в настоящей войне – войне, которую почти что уже проиграли.
Ты внимательно наблюдаешь за демонстрационной проекцией – и наконец понимаешь, что тебя обеспокоило сразу же. Один за другим, сияющие шарики гаснут, растворяясь в окружающей темноте. Стремительно, но, практически незаметно из-за колоссального их количества.
- Но, даже не смотря на это, некоторые из моих сородичей до сих пор отказываются признавать сам факт наличия посторонней агрессии, - презрительно фыркает. – Тупоголовые обезьяны. Как видишь, охотник, тьма наступает. Наступает одновременно по разным фронтам, поглощая один за другим наши миры.
Проекция развеивается, повинуясь мимолётному движению ладони Создателя. И вновь вступает в свои права раннее утро.
- И каждый провал одного из охотников – это гибель целой вселенной. Именно поэтому, Нигушур, ты должен догнать девочку и удостовериться, что она доведёт до конца ритуал.

В ответ на его комментарий, мне едва удается сдержать желчный смешок: этот бог света настолько слеп и самовлюблен, что воспринимает как акт повиновения обвинение в недальновидности и глупости. Я сказал ему о том, что если бы он не заигрался во всесильного владыку, лишив меня памяти и молча «намекая» на мою цель, вместо того, чтобы объяснить свои планы заранее, мы бы с Арианной уже подъезжали к храму. Он же пропустил все это мимо ушей, видимо, пытаясь не выказать восторг от того, что я назвал его высшим существом. Забавно.

Когда я только открыл глаза и бросился сражаться с бестией по повелению своего созидателя, я мнил его чем-то всеведущим. Бесконечно мудрым и сильным. Я ошибался. Орудие оказалось в руках самодовольного болвана, раба собственного эго. Пусть. Не мне выливать ушат ледяной воды в лицо упивающемуся собственными грезами богу. Я никогда не был дураком и декларируя, что являюсь всего лишь жаждущим быть примененным в бою орудием, не называл создателю другие две части собственного кодекса: жажду быть, как выразился владыка света, «охотником» лишь потому, что такое служение делает меня сильнее, и служение ровно до тех пор, пока мой повелитель способен сделать меня сильнее. И момент, когда ему будет нечего мне предложить, может оказаться намного ближе, чем я думал.

Создатель завершает свою речь. И в установившейся многозначительной тишине раскатами грома звучат три моих медленных хлопка. «Прекрасная презентация, владыка, я чувствую себя вдохновленным сражаться и умирать за наше дело как никогда. Но ты рассказал мне о ходе целой кампании, когда мне нужны были обстоятельства одного боя. Кто наш враг на этот раз ? Эти чудовища не могли взяться сами собой, учитывая с каким упорством они пытаются лишить жизни твою избранную, а значит, их кто-то направляет. Как победить этих тварей ? Мечом и светом женщины - понятно, более чем достаточно, но, возможно, ты знаешь еще что-то, что может прийтись кстати. Известны ли тебе планы врага ? Может, с высоты ты уже видишь, как они собираются в стаю и пытаются устроить нам засаду у храма. Не хочешь ли ты рассказать мне еще чего-то важного для успеха моей миссии ?»

Каким бы напыщенным и самовлюблённым болваном не казался тебе Аполлон, столь откровенного издевательство даже он не смог не заметить. Обращённый на тебя неприязненный взор ясных голубых глаз вполне однозначно напоминает, что за подобное отношение к божеству неминуемо полагается наказание. Кажется, он понимает, что в своей заключительно речи ты над ним откровенно глумишься.
Необычная для создателя задумчивая улыбка лишь подтверждает твои опасения – словно он размышляет, как именно отплатить тебе за чрезмерную дерзость. И в такие моменты он особенно опасен в силу своей безумной непредсказуемости. Кто знает, какое наказание может родить воспалённое сознание этого лучезарного эгоиста? Так или иначе, сказанные им дальше слова никак не подкрепляют твоих подозрений.
- Этот мир – своеобразная укреплённая точка на линии фронта, - произносит Аполлон как-то особенно тихо, сосредоточенно разглядывая траву под ногами. – Я позаботился о дополнительной системе защиты – тысячелетия назад, по местному исчислению, создал орден и храм. К слову, твоя белокурая подружка знает меня как преподобного Арамеса, бессменного магистра ордена и единоличного хранителя света.
Присвоенные себе же громкие титулы он перечисляет с нарциссическим наслаждением.
- Благодаря повторяемому раз в сотню лет несложному ритуалу, нам без труда удаётся отгонять наседающий мрак. И время очередного ритуала, как ты уже догадался, вот-вот наступит. Тогда, на дороге, ты одолел не просто монстра – одного из скажённых охотников. Я не в первый раз сталкиваюсь с этими отвратительными созданиями – и, уверен, что вокруг храма рыскает не один. Но по-настоящему тебе стоит бояться не этих отвратительных шавок. Опасайся клубящейся вокруг первородного пламени темноты.
Аполлон смотрит на тебя исподлобья и уверенно произносит:
- Обещаю, в нужный момент ты почувствуешь, что и как нужно делать. И в этот момент ты не останешься без поддержки. А теперь, Нигушур, пора просыпаться - времени остаётся немного.

Значит, то противоестественное существо, сраженное мною, когда-то было человеком ? От такой мысли по спине пробегала дрожь. Сложно даже представить, какая извращенная сила способна преобразить тело до неузнаваемости. Или чья воля. Воистину, враг, с которым я сражаюсь по воле своего создателя, невероятно могущественен. Об этом говорит и то, что, несмотря на мои усилия, усилия подобных мне и даже тщания самих богов, тьма все же берет верх. Шаг за шагом. Мир за миром. Они гаснут с ужасающей скоростью, а все что нам остается – лишь с отчаянием отбиваться от приближающегося ничто и надеяться, что мы, люди, сможем что-нибудь придумать, пока не стало слишком поздно, пока мироздание не обратилось в прах и не погребло нас под своими обломками. Тем не менее, нужно бороться. Бороться хотя бы из отчаяния. По крайней мере, это единственное, что остается помимо того, чтобы рухнуть в бессилии и ничтожности своей на колени и склонить голову перед топором палача. Кто знает, быть может, божественное орудие в руках этого самодовольного божка сможет выиграть время, для изобретения плана, может даже, и само станет сильнее, закалится во мраке и предотвратит надвигающееся поражение.

Киваю. Теперь уже мрачно и серьезно. Без тени насмешки. «Принимаю твое обещание. Я готов достигнуть цели, пробуждай меня». Встаю, как, если бы это имело какое-то значение. И бросаю взгляд на свое тело со стороны последний раз.

Крис улыбнулся собственным мыслям. Признаться, он спрашивал о кисти с целью проверить общую достоверность истории – если бы ему вдруг не удалось обнаружить улику, то это вызвало бы определённый ряд вопросов и новых предположений. В этом и без того запутанном деле, он, в силу объективного скептицизма и субъективного недоверия к единственному свидетелю, невольно ставил под сомнение каждое слово очаровательной журналистки.
Впрочем, озвучивать свои мысли по этому поводу вслух Эллингтон точно не собирался. В ответ на предположение Кэт о базе он просто кивнул, не желая лгать или дополнительно заострять на этом моменте внимание – в конце концов, идея пробить кисть была не так уж плоха. При условии, конечно, что эта самая отстреленная кисть действительно существует. В целом вся история с похищением и без того звучала крайне сомнительно.
- Что подумает свидетельница меня волнует меньше всего. Поговорить со мной в неофициальной обстановке, в первую очередь, в её интересах, - ухмыльнувшись, заявил детектив.
Впрочем, мокрая одежда и правда смущала – в тёплом салоне автомобиля Крис перестал дрожать и отчасти привык, но до конца чувство тяжести и липкого холода по очевидным причинам не отпускало.
- Заедем домой, - нахмурившись, проговорил он, принимая решение.
Со своим месячным окладом неудачника-детектива Эллингтон просто не мог позволить себе приобретение новой одежды всякий раз, когда ему приспичит броситься в озеро за очередным несчастным младенцем.
- Надеюсь, ты ещё помнишь адрес.

Смотрю в прорези, прямо в зеленый огонь. В моих мелькание падающей листы, дрожжащая прозрачность осеннего воздуха, почти невидимая паутина. Взгляд ловит взгляд сетью матерого рыбака, обматывает, обволакивает. Я давлю волей через взгляд, хочу заставить Шеата дрогнуть, моргнуть, хоть на миг потерять уверенность.
Мои губы бросают слова, такие же безобидные как яд гюрзы или кобры. Они ритмичны и завораживающи. Я говорю правду. Одну только правду. Как понимаю ее сама.
- Да ... ты прав Шеат ... конечно, ты прав ... эти люди для меня ничто ... как и для тебя ... мы оба Охотники ... уставшие ... ты лучше и совершенней ... а я только восстала из тьмы ... там так хорошо и спокойно ... там нет воли Создателя и его глупых приказов ... тишина и покой ... только там ты можешь быть самим собой Шеат ... темнота ждет тебя ... зовет ... как мать заблудившегося ребенка ... услышь ее Шеат ... ступай во тьму... я помогу тебе...
С последними словами мои руки посылают оружие в глазницы саркофага.

«Сказка действительно красивая», - соглашаюсь я с Арианной. И до жути идеалистичная. Романтичные юнцы, убогие и обездоленные очень любят такие истории. Тем, кто не способен защитить себя, очень нравится верить в то, что существуют добрые и благородные борцы со злом. Рыцари без страха и упрека, готовые пожертвовать своей жизнью ради других. И если верящие в это глупцы не могут найти таких рыцарей сами, они сочиняют небылицы, поселяют этих борцов с несправедливостью на небеса. Как будто, если никому из этого мира не нужны бесхребетные ничтожества, то найдется кто-то среди звезд. Я сам, хоть, похоже, и схож в умениях и возможностях с этими «охотниками», являюсь лишь орудием. Орудию все равно, что разить: злодея или добродетеля, чудовище или грудного младенца. Орудие пользуется своей силой, пока у него есть цель, и есть хозяин. Пока оно исполняет цель, служа хозяину, оно становится сильнее. И служит оно хозяину только до тех пор, пока он может направить орудие и сделать тем самым его сильнее. Все просто и все честно. Так, наверное, живут и другие «странники», если, вообще существуют.

Девушка тянет руку в костер. Я не пытаюсь ее остановить. Смотрю, заинтересованно ожидая, что произойдет. Меня не заботит, если она получит ожоги по своей глупости. Я дал слово защищать ее от смертельной опасности, а не от самой себя. Более того, она уже не раз доказала, что способна на большее, чем обычная девица. Пламя не трогает ее. Но отдает ей свой свет и тепло. Её воля придает им форму цветка. Затем живого создания. Подобия, по крайней мере. Устремляется, повинуясь желаниям, чтобы рассыпаться солнечной пылью во тьме. Это захватывает дух. Великолепие могущества и власти над светом.

«Научи меня», - мой голос остается спокойным, но взгляд выдает восхищение и волнение. «Покажи, как ты это делаешь, расскажи, что внутри тебя происходит. Объясни, смысл сотворяемых тобой знаков, и ты больше не будешь должна мне просьбу».

В ответ на твою просьбу Арианна лишь рассмеялась.
- Я не могу обучить тебя этому, Нигушур. При всём желании не могу. Ты не член Ордена, ты не проходил Посвящение, у тебя даже нет нашего талисмана… Нас с самого детства учат этому, учат годами. Нет ни единого шанса, что я смогу за несколько часов обучить магии совершенно незнакомого с ней человека, - она говорит искренне и уверенно. Не похоже, что увиливает или же врёт.

«А ты попробуй», - широко улыбаюсь я в ответ на ее веселье. В улыбке этой, впрочем, нет ни капли смеха. И ни капли вежливости. «Хотя бы самым основам. Я – прилежный ученик и быстро учусь. Мы же в любом случае не сможем двинуться отсюда до рассвета, а так проведем время с пользой. Если быть членом ордена, чтобы обучаться – формальность, думаю, мы можем ее опустить. В качестве благодарности за спасение. Если составляющая магии, прими меня в него или расскажи, как им стать самостоятельно. Ты должна знать. Амулет… Его наверняка можно изготовить или ты можешь отдать мне один из тех, что у тебя в сумке. Ты же ведь не хочешь разрушить нашу связь словом ? Она заключается не просто так, и ее разрушение может повлечь за собой очень печальные последствия».

- Не простая формальность, - отрицательно качает головой Арианна. – И я не обладаю достаточной властью, чтобы принять тебя лично. И не могу дать тебе чужой талисман, они обладают особой связью с владельцем.
Она ненадолго замолкает, задумавшись.
- Я не смогу научить тебя нашей магии, Нигушур. При всём желании не смогу.

«Что же такого происходит на посвящении, что открывает в человеке способности к магии ?» Замечаю, что «игра в вопросы» перестает быть игрой, превращаясь понемногу в некое подобие допроса. Теперь, когда задета тема владения магией. Задета моя жажда и страсть. Я вцепился в эту соломинку к власти над светом и не отпущу ее. Так или иначе, я намерен добиться своей новой цели. Во что бы то ни стало.

«Если талисман связан с владельцем и не передается, значит, их изготавливают. Как это делают ?»

- Это сложно объяснить, Нигушур, - спокойно и терпеливо отвечает тебе Арианна. – Каждый человек является своеобразным… Проводником. Существом, способным воспринимать и пропускать сквозь себя магическую энергию, преобразовывая её на выходе в нечто иное. Чаще всего – именно то, что и пытался получить заклинатель. Во время обряда посвящения один из магистров направляет свою энергию в сердце ученика, помогает ему прочувствовать и ощутить безграничные запасы магии света в пространстве… Но даже тогда, после этого, даже лучшие из нас оказываются ни на что не способны. Ни на что не способны без талисмана, который многократно усиливает магические способности своего обладателя. И секреты его изготовления мне неизвестны.
Пальцы девушки продолжают нервно перебирать серебряную цепочку на шее.
- Тогда я была в опасности, мне было страшно. Я хотела лишь защититься и свет проявился ослепительной вспышкой. Это существо, эта жуткая… Тварь… - голос Арианны дрожит. – То, с какой лёгкостью оно расправилось с лучшими рыцарями Ордена… Я никогда прежде не видела ничего подобного.
Она внимательно смотрит на тебя. И, кажется, в недрах бездонных озёр голубых глаз ты видишь отражение жуткого оскала поверженного порождения мрака.
- Словно сама ночь разверзлась и породила это создание. Я ощутила, буквально прочувствовала, истинную важность возложенной на меня миссии… Поверь мне, Нигушур, если подобные твари появляются при свете дня и не прячутся, скрываясь в тенях, это может означать лишь одно. Древние и Настоятель всегда были правы - Пламя медленно угасает. Мы непременно должны провести ритуал как можно скорее.

«Дай угадаю, и ты еще не способна направить энергию в сердце и сделать другого своим учеником ?» , - в моем голосе начинает угадываться разочарование.

Девушка рассказывает мне, что смогла сотворить столь мощную магию лишь в бессознательном порыве отчаяния. Страха перед смертью и желания выполнить свое задание. И у меня рождается идея. Вспыхивает крошечной искоркой надежда, что я все же смогу получить желаемое. Я поднимаю на нее взгляд своих темных глаз, и в них вновь читается интерес. Но сначала мне нужно выяснить еще кое-что.

«Можешь создать свой цветок снова ? Я хочу его коснуться».

- Нет, - она улыбается, словно бы извиняясь за беспомощность. – На это способны только магистры.
В ответ на твой следующий вопрос Арианна кивает.
- Могу. Но ведь это пустяк, просто бесполезная безделушка… - пожав плечами, слегка нахмуривается.
Ты видишь, как в глубинах голубых глаз девушки проскальзывают золотые искры. Как вспыхивает, появляясь из ниоткуда, над её ладонью крошечный светлячок. Секунда – и он трансформируется, превращаясь в небольшую вытянутую свечу, на кончике которой полыхает маленький огонёк, сотканный, кажется, из жидкого света.

В этот раз я наблюдаю за ней тщательно, словно пытаясь разглядеть в Арианне те самые потоки магической энергии, о которых она говорит. Наблюдаю за тем, как к лазури ее глаз примешивается золото. Вижу, как разрастается ядрышко света, играючи меняет формы. На секунду мне кажется, что этот танец форм намерен. Что она пытается поразить меня им словно фокусник годовалого ребенка.

Я медленно и осторожно протягиваю к желанному свету свою руку, будто боясь спугнуть его, и пытаюсь прочувствовать каждой клеточкой своего тела эту сияющую материю. Мне интересно, остается ли свет в ее руках всего лишь иллюзией или наполнен той самой волшебной силой.

«Пустяк, говоришь ? А что бы было для тебя не пустяком ? Что ты можешь сделать со светом, затратив все свои умения ?»

Твои пальцы беспрепятственно проходят сквозь созданную Арианной свечу – свет, вопреки обманчивому впечатлению материальности, совершенно бесплотен. Повинуясь желанию девушки, свеча обтекает твою ладонь, подлетает чуть выше, превращаясь в небольшую лучистую сферу.
- Красиво, правда? – спрашивает она с улыбкой.
И тут же отвечает, уже совершенно серьёзно:
- В нашем мире, странник, свет – ещё одна форма оружия. Оружия Ордена в вечной борьбе с наступающей ночью. Свет неприятен для существ, который черпают свои силы из первозданного мрака. Он способен ранить их и даже убить. Если я захочу выложиться по полной, позволить энергии меня полностью опустошить… Чтож, думаю, я смогла бы ненадолго развеять эту ночь. Разогнать в самых потаённых уголках даже тени. По крайней мере, смогла бы в теории.

Я не отвечаю ни на ее улыбку, ни на ее слова. Полностью поглощенный происходящим. Она любуется рукотворным светом, видит в том, что сейчас делает развлечение, несмотря на то, что живет в таком мире и сражается с порождениями тьмы. Наверное, она может себе это позволить. Приручив эту силу, играть с ней словно божество со своим творением. Я не могу. И для меня повисший передо мной шар магического сияния – совсем не игрушка.

«А если бы ты попыталась не охватить своим светом весь этот покрытый мраком мир, а наоборот, направить свечение и собрать лучи в одной точке ?» , - руки мои тем временем попытались выхватить кусочек сферы, закрыв его от целого. Интересно, пропадет ли он или останется на месте ? «Ты никогда не играла с кусочком кривого стекла ? Не пыталась поджечь через него солнечными лучами сухой мох или траву ? Как думаешь, могла бы ты своей силой развести костер ? Или прожечь кусок дерева ?»

Закончив изучать сферу, я снова посмотрел в ее глаза, напоминающие теперь дневной небосвод с сияющем на нем светилом, и кивнул в сторону золотистой фигуры. «Можешь сделать ее теплой, как бывает теплым солнечный свет, или, например, твердой ?»

Отделённый от общего источника свет пропадает. Просто развеивается. Сфера, впрочем, моментально восстанавливает целостность, стоит тебе чуть отвести в сторону руку.
Очередной твой вопрос заставляет Арианну задуматься, позволив сфере рассеяться. Вновь лишь потрескивающее пламя костра отгоняет от вашего уютного лагеря безграничные ужасы ночи.
- Нет, - девушка медленно качает в ответ головой. – Я никогда не пробовала, но… Не думаю, что такое возможно. Я не знаю, как это сделать.

«Интересно», - меня тут же посещают мысли по поводу этих занятных опытов. «Значит, она не создает свет, подобно материи. Она собирает свою так называемую «магическую энергию» в какую-то точку, превращая ее в источник самого обычного света. Он горит ярко, но не может обойти мою руку. Ее свет не дает тепла. Ни частички. Иначе я бы почувствовал хоть что-то, когда пронес руку сквозь ее светлячка. Это значит, что магический свет не порожден пламенем, подобно тому, настоящему, что отгоняет от нас тьму, или жаркому солнцу, освещающему наш путь днем. Просто свечение. Она не управляет светом. Это всего лишь фокус. Действительно игрушка, оказавшаяся удобной, для борьбы с чудовищами мрака. А вспышка, которой она могла бы прогнать ночь – просто очень большой маячок света. И нет в самой этой силе ничего такого, что жгло бы обитающих в ночи. Обжечь их можно даже светом от обычного факела».

Я разочарован. Уже в который раз за этот короткий вечер. «Этого достаточно». Неопределенный жест в сторону сферы. Я упираюсь в колени и встаю с места. Ночной воздух обдает лицо холодом. Мой меч и щит все еще висят у меня за спиной. Надежные, настоящие. Надежда повелевать светом обратилась дымом и зеркалами. Лишь только на искусство владения клинком я могу положиться в этом путешествии. Впрочем, оставался еще один факт. То, с какой силой отлетела прочь кровожадная бестия, опаленная вспышкой. Несмотря на то, что я не смогу вспомнить, даже если бы и был свидетелем такого прежде, это кажется необычным. Обычный свет не может такого сделать. И я хочу проверить это тоже. Отхожу к самому краю круга света. И оборачиваюсь к спутнице. Инстинкты бьют тревогу. Спиной ощущаю сотни взглядов, устремленных мне в спину. Разум рисует щупальце, ложащееся мне на плечо. Отмахиваюсь от видений.

«Сейчас я на тебя нападу». В подтверждение слов рука обхватила шершавую рукоять. «Я хочу, чтобы ты меня остановила. Рань своей магией. Сбей с ног, как сбила чудовище. Придумай еще что-нибудь. Буду, кстати, признателен, если после этого останусь жив. Бежать тебе не куда, если не хочешь быть разодранной на части во тьме. Оружие не поможет – ты не удастся нанести мне им вред. Ослепление не поможет – как только я приду в себя, нападу снова. Я дам тебе десять секунд на раздумья».

Если она не способна меня научить, есть другой способ. Намного менее надежный. Намного более тяжелый. Но, все же, способ. Когда-то я слышал от мудрого человека одно выражение. Или, возможно, читал. Не уверен в обстоятельствах. Но уверен в смысле: «То, что нас не убивает, делает нас сильнее». Арианна сказала, что смогла защититься, потому что ей было страшно. Она не сотворила заклинание осознанно. Может, страх придаст ей сил и в этот раз. И она сделает своим волшебством что-то, что кажется ей выше ее сил. За одно и проверим, вдруг, эта женщина просто врет, что ничего не может, потому что я не из Ордена. Посмотрим.

«Десять…»

Арианна смотрит на тебя с удивлением и испугом. Новая идея кажется ей странной, безумной, даже бредовой. Весело пляшущие языки пламени вашего костерка отбрасывают на лицо девушки глубокие тени, среди которых ледяными озёрами сияют её невинные голубые глаза.
- Зачем? – кажется, на этот раз в мелодичном голосе собеседницы ты различаешь не только страх и мольбу, но и злость.
Она тоже поднимается в своих белых одеждах – светлые волосы непослушным водопадом рассыпаются по плечам. Даже выпрямившись в полный рост Арианна оказывается ниже тебя едва ли не на целую голову.
Так и смотрит – снизу вверх, немного затравленно, задрав подбородок.
- Чего ты добиваешься, Нигушур? Что и кому пытаешься доказать? – её звонкий голос разносится над пустынной равниной.
- Если ты не собираешься помогать мне – так и скажи, - распаляется всё сильнее, чеканя каждое слово с обидой и злостью. – Я лучше пойду сама, чем стану умолять тебя об оказании милости.
Она приподнимает в нервной улыбке уголки губ, подхватывая с земли свою белую сумку.
- И знаешь, что, странник? – спрашивает, резко мотнув головой. – Я не настолько боюсь темноты, как ты, видимо, думаешь!
Поворачивается к тебе спиной и смело идёт, уходя прочь от костра.

«Доказать ?!», - мои слова сопровождаются удивленным смешком. «Мне не нужно ничего никому доказывать. И объяснять тоже. Люди делятся на две категории: одним объяснять бесполезно, другим попросту опасно. Забыл добавить: слова тоже не помогут. Меня ими не остановишь. Шагай во тьму, если хочешь, не ее тебе надо бояться. Три…»

Меч выскользнул из своей темницы. Негромкий шелест стали о ножны прорезал тишину. Очертил кончиком меча по земле дугу. Развернулся плечом к уходящей беззащитной фигуре. Как же я хотел бы, чтобы это было все же не так. Хоть что-нибудь. Давай же.

«Два…»

Останавливается, опустив голову. Уже за пределами отбрасываемого костром светового кольца. Медленно поворачивается. На лице и в глубине пронзительных глаз ты видишь невесть откуда взявшуюся решимость. Арианна смотрит на тебя со странной смесью страха и ненависти – от недавнего позитивного настроя не осталось теперь и следа.
Тонкие губы девушки едва заметно подрагивают в нервной улыбке - она продолжает перебирать пальцами серебряную цепь медальона.
- Знаешь, - её голос немного дрожит, но, в целом, достаточно успешно доносит презрение. – Когда ты появился и зарубил то чудовище… Я подумала, что ты – посланников богов. Знамение свыше. Но на самом деле…
Твой обратный отсчёт, тем временем, завершается.

Наклоняю голову набок. «Но на самом деле…», - вторю за ней эхом с полувопросительной интонацией. «Пора».

Рывок вперед. Простой. По прямой. Двигаюсь быстро, как если бы сражался с бестией. Или любым другим противником. Ноги пружинят о землю. Промчавшись две трети пути, замедляюсь. Это все еще спринт. Но уже на скорости, которую смог бы развить любой. Замахиваюсь дугой. Широкой. Неправильной. Показной. Никогда бы так не ударил. Убийца поступил бы по-другому: короткий, быстрый укол в живот или горло. Чем ближе к ней, тем ленивей движения. Мышцы ноют протестующее. Лезвие остановится не ближе чем в двух ладонях. Ее жизнь оборвется, только если сама шагнет под меч. Было бы печально. Тем не менее, слежу за каждым ее движением внимательно. Она бесполезна. Или все же ?

Скользишь навстречу, а Арианна даже не думает двигаться с места. И не только потому, что просто не успевает – она не пытается даже просто отвести взгляд или же заслониться руками. Полный холодной ненависти сапфировый взгляд обжигает – в эти секунды блондинка куда сильнее напоминает тебе воинственную амазонку или какую-то прекрасную фурию, чем запуганную и беззащитную девушку.
За мгновение до того, как ты замахиваешься для своего показного удара, что-то меняется. Глаза девушки вспыхивают, наполняясь, на крошечную долю секунды, расплавленным светом – и теперь она действительно походит скорее на богиню, чем на обычного человека.
А сразу после – этот свет вырывается потоком наружу, бесстрашно устремляясь тебе навстречу и разрывая на куски обманчиво тихую ночь. Вполне ощутимо бьёт тебя в грудь – настолько сильно, что разом выбивает весь воздух из лёгких. Рукоять меча выскальзывает из пальцев, а сам ты – отлетаешь, отброшенный могучим ударом. Долю секунды ты можешь наслаждаться тишиной и покоем – среди невесомости и сулящего покой и безопасность мягкого света, заполонившего собой, кажется, весь окружающий мир.
Но, следом – резкий удар затылком о землю. И всё вокруг заполоняет абсолютная темнота.

Скорее всего, сейчас я умру.
Я не уверен, чья это мысль — моя собственная, или Джона Сабика, патрульного, холостого, бездетного и не оставившего в истории о себе хоть сколь-нибудь значимого следа, кроме выдающихся баллов в зачетной ведомости по стрельбе из табельного оружия. Хотя нет, наверняка его имя будет фигурировать в конце концов в новостях, касающихся стрельбы в кафе "У Молли". Вряд ли это тот след, о котором мечтал бы Джон.
Впрочем, меня самого эта мысль не слишком пугает. Я принимаю ее, как констатацию факта, как один из возможных вариантов развития сценария. Он вписывается в рамки импровизации, ведь смерть — это неплохой сюжетный ход.
Я с трудом успеваю разгадать маневры моего противника. Не видя его глаз и лица, я могу лишь по малейшим движениям предполагать, куда последует удар. Глаза — зеркало души, и словно в насмешку над этой избитой фразой я вижу лишь собственное отражение в блестящей и непроницаемой поверхности забрала мотоциклетного шлема. И с каждым ударом он становится только быстрее, не зная усталости, а я... что ж, я все еще так же быстр и ловок, но я слышу собственный пульс в ушах, и легкие мои скоро наполнятся жидким огнем. Гонка со временем не в мою пользу, но мне не надо слишком много.
Я смотрю прямо в шлем моего противника, отмечая его движения краем глаза. И в какой-то момент я проваливаюсь в эту чернильную темноту, заполненную отблесками пламени, взметаемыми хлопьями снега и моей собственной фигуркой, которая пляшет в этом рукотворном аду...

Видение проходит сквозь меня, выбрасывая обратно в реальность, и оставляя кучу вопросов и ни единого ответа. Что это было? Действительно ли это был я? Кто была та женщина? Почему я должен был ее убить? И она — меня? Ворох вопросов кружится в моей голове не хуже метели, которая бушевала вокруг "Форда", несущегося сквозь снег, еще полчаса назад.
Это отвлечение едва не стоило мне жизни, поскольку мой соперник не оказал мне чести побултыхаться в дебрях шуток собственного сознания. Я отшатнулся, едва избежав удара, который разделил бы меня на два не очень равных Джона Сабика — но именно это позволило мне подойти к распахнутому зеву капота на расстояние вытянутой руки.
Мне нет нужды пытаться попасть шипами в моего противника — лента без защелки развернется менее чем за секунду, но зеленоглазому убийце этого времени хватит, чтобы разделать меня как свинью, добраться до Дианы, и после всего он, пожалуй, успеет заварить себе чаю.
Мне надо лишь поставить ленту между ним и собой, чтобы он счел ее достаточно опасной и решил разрубить, как поступил с тросом до этого. Остальное сделает мощный аккумулятор, отличная проводимость стали, и мокрый снег под его ногами.
А мне останется только повторить свой последний маневр — уклониться за долю секунды до смерти.

Марси мгновенно нашла выход - схватив небольшой кочан, она сжала его ладонями, так что листья заскрипели и - да, сейчас она швырнет капусту прямо в эту неприятную особу! Ухватив покрепче кочан за торчащие в стороны листики, девочка вдруг услышала зубовный скрежет.
Капуста не могла бы скрипеть зубами, но звук трудно было бы спутать с чем-либо еще. Одного мимолетного взгляда было достаточно, чтобы увидеть, что Марси держит в руках.

Отрубленную человеческую голову. Девочка держала ее за уши, и синюшное одутловатое лицо смотрело мертвыми глазами прямо на нее, а желтоватые зубы скрежетали зло и угрожающе.

Марси швырнула эту ужасную вещь, скорее даже отбросила ее от себя. Конечно, не стоило уже рассчитывать на меткое попадание, но по крайней мере, она не держит уже это в руках. Отвратительная гадость.

Голова с сочным треском стукнулась о пол и покатилась к сухопарой надзирательнице. Та небрежно пнула ее носком туфли, и ужасный кочан стремительно помчался вдогонку за Марси, которая, что было духу, рванула к спасительной лестнице - подальше от этого кошмара.

Джон, готовый во всем поддержать девушку, успел среагировать быстро. Только-только капустная голова вылетела из ее рук, как парень уже толкнул ногой корзину, и еще десяток отрубленных голов покатились во все стороны.

Омерзительная и жуткая картина. Неудивительно, что Марси спотыкалась на каждом шагу, а Джону волей-неволей приходилось замедлять свой бег, чтобы не обогнать девочку. Да, парень, как настоящий рыцарь, старался защитить даму, хотя в такой ситуации никто бы его не осудил, если бы он удирал без оглядки, забыв и про даму, и про приключения.

Две кочанные головы оказались особенно отвратительными - они ринулись вдогонку за беглецами, норовя схватить их за ноги. Мало того, они кряхтели, скрежетали зубами и плевались.

С горем пополам допрыгав до лестницы, ребята поняли, что путь вверх отрезан. Тоненькая полоска света, что сочилась из люка, исчезла. Крышка упала сама или кто-то его закрыл.

Надзирательница не суетилась.

- Негодяи! - воскликнула она. - Не отвертитесь от работы! - и, жестко чеканя шаг металлическими каблуками, она, не обращая внимания на катавшиеся по полу человеческие головы, направилась к замешкавшимся беглецам.

Ее цепкая рука уже протянулась к Джону, но он ловко увернулся.

- Что за беспорядок на моей кухне? - низкий сочный голос поварихи перекрыл шум погони. - Немедленно прекратить!

И, повинуясь этому голосу, головы послушно замерли на своих местах, обрастая снова листьями - все, кроме двух, самых упрямых, что все еще пытались ухватить за пятки беглецов, и той, самой первой, что, видимо, изрядно рассердилась на Марси.

- Они будут послушными ребятами, правда же, детки? - весело и ласково пропела толстуха. - Госпожа Жулиана, они правда будут послушными, - хозяйка кухни оставалась улыбчивой, мягкой, сдобной, но не было никаких сомнений в том, что именно она правит своим царством еды, а не тощая вобла по имени Жулиана.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Ох уж этот ёбанный телефон, изобретение сатаны. Этим утром Ларри с трудом разлепил непослушные глаза. Рука потянулась к трубе, по пути грохнув на пол пустую бутылку из-под виски. Голос на другом конце линии начал жужать, но пульсирующий разум выцепил из всего трёпа лишь название ресторана. У босса опять засвербело в жопе и нужно было срочно выезжать. Какого хуя дела всегда делаются в такую рань? Они что, в церковно-приходской школе? Может ещё в линейку каждое утро будут заставлять выстраиваться возле хаты Дона? Грязно ругаясь и мучаясь с похмелья, ветеран Вьетнама начал вылезать из постели, попутно почёсывая свою тощую задницу.

Когда Митчелл предстал пред очами консильери, он выглядел, как кусок говна и чувствовал себя также. Небритый, заспанный, воняющий перегаром мужик щурился от яркого утреннего солнца, тщетно пытаясь заправить мятую рубаху в брюки. На свой галстук он уже давно хуй положил. Спасибо хоть ботинки одинаковые напялил и ствол не забыл.

Зато задание его порадовало. Ларри был злой, как чёрт и рвался кому-нибудь поскорее начистить рожу. Сплюнув на пол, злостный гангстер прохрипел:
- Будет сделано, босс. Самолично ему в жопу засуну пиццу с острым перчиком, если откажется выкатывать свои гроши.

И отпетые головорезы полетели раскатывать мудака Марио по полу пиццерии. За рулём, конечно, сидел Ларри, ибо, это его, блять, машина была! А свою ласточку он никому не доверял. Бодро вертя баранкой, Митчелл поглядывал на угрюмые рожи своих компаньонов. И так они ему были отвратны, что он задорно крикнул:
- Парни, взбодритесь, блять! Ещё с десяток таких Марио и нас заметят. Свою работу нужно делать с любовью!

Педаль в пол, радио на полную, и вперёд, навстречу мечте!

ссылка

В эту поганую харчевню Ларри зашёл не сразу, а сначала пошуровал в багажнике. Там лежала его муза, его вдохновение, его боевая подруга с которой он прошёл огонь, воду и медные трубы. Запечатлев страстный поцелуй на полотне, Митчелл крепко ухватился за черенок своей драгоценной сапёрной…блять… лопатки и завалился в пиццерию.

Внутри воняло похлеще чем в том дрянном штабе, где солдаты нашли двух обосравшихся дохлых гуков. Стоило мельком взглянуть на хозяина хлева и всё становилось ясно. Настоящий жирный хряк с мелкими поросячьими глазками хозяйничал в этом отстойнике. Ларри ненавидел ЖИРНЫХ ОПЛЫВШИХ УЁБКОВ! Ещё больше он ненавидел ЖИРНЫХ ОПЛЫВШИХ УЁБКОВ, говорящих по телефону! В глазах Митчелла загорелась чистая ярость. Сорвавшись с места, безумный ветеран подскочил к ублюдку Марио и одним отточенным движением разрубил телефон сапёрной лопаткой на две ровные части.

- Наша свинка не ждала гостей? А с кем она тогда тут тёрла свой пяточёк? Ммм? – издевательски проскрипел Ларри, буравя бешеным взглядом трясущегося хряка, - Если мы узнаем, что ты ссучился Марио, то сунем тебе вертело прямо под пяточек и будет медленно жарить свинку на слабом огне, пока её жирные ляжки не покроются хрустящий корочкой…

Вонь раздражала нежное обоняние ветерана. Оставив жирдяя в покое, Ларри с отвращением фыркнул и потопал на кухню, напоследок просипев:
- Проверю, что там за дерьмище готовит наша свинка. Поиграйте пока с ним в плохого и хорошего копа, парни. Думаю мы здесь задержимся надолго…

И всё равно Лео выглядел слегка недовольным. Он молча подошёл к Дженне, оттеснив девушку в сторону и, при помощи всего лишь одной руки, подхватил Эйзенхауэра и вернул на операционный стол без заметных усилий. Не прошло и минуты, как амбициозный учёный вновь оказался обездвижен и пристёгнут всеми ремнями.
Алый пунктир капель крови бесстрастно фиксировал все перемещения Лео по лаборатории – его изувеченная и изломанная рука по-прежнему кровоточила, хоть и гораздо меньше, чем должна была бы в аналогичной ситуации у обычного человека. Парень на свою конечность и вовсе демонстративно не обращал никакого внимания – то ли слишком брутальный, чтобы думать постоянно о таких мелочах, то ли слишком испуганный. Вполне возможно, он просто не желал лишний раз напоминать себе о полученных повреждениях. Хотя и полностью забыть о них было бы достаточно сложно.

Блондин остановился около вновь пленённого Эйзенхауэра – посмотрел сперва на него, а после – на Дженну.
- Знаешь, я достаточно долго был чем-то вроде «личного телохранителя». Ходил рядом, выполнял мелкие поручения. И за это время кое-что видел. Мы с тобой – далеко не единственные подопытные на этой станции. И, поверь мне, тебе повезло гораздо больше всех остальных, - он замолчал, и в обращённом на профессора взгляде Лео явственно читалось бессилие. – Если кто-то здесь и заслуживает смерти, то это – Отто фон Эйзенхауэр.
Он мрачно ухмыльнулся, методично сжимая в кулак пальцы здоровой руки. Могло показаться, что парень борется с собой, тщетно пытаясь пересилить искусственно установленную блокировку. Создавалось впечатление, что если бы не она, то Лео проломил бы профессору череп без колебаний.

В конце концов, он вновь взглянул на Дженну и неуверенно улыбнулся:
- Пошли, я выведу нас отсюда.
Блондин решительно направился к выходу, не обращая ни малейшего внимания на охранников, застывших безжизненными истуканами прямо у входа. Он не боялся их, не старался держаться на расстоянии – поднырнул под поднятым бластером одного, проскользнул в узкий промежуток между двумя другими.
И дроиды не ожили, не среагировали на движение. Так и остались стоять. Обесточенные бесполезные железяки.

Парень шёл впереди, уверенно ведя Дженну по напоминающим лабиринт хитросплетениям одинаковых коридоров.
И вновь комплекс показался девушке совершенно безжизненным – белые стены и потолки, ровные ряды идентичных дверей. Лишь приглушённые шаги беглецов – и больше ни единого звука. Ни жужжащих сервоприводами охранников, ни снующего по своим делам персонала, ни отчаянных воплей подопытных. Ничего. Только оглушительная давящая тишина.
Где-то там, позади, остался прикованный к операционному столу Эйзенхауэр. Запертый в сердце собственных стерильных владений. Он мог бы кричать и звать помощь до хрипа, но здесь, в этом подводном царстве стекла и металла, едва ли кто-либо смог бы услышать его вопли и оказать своевременно помощь.

На протяжении всего пути Лео казался каким-то мрачным. Крайне задумчивым. Полностью погружённым в свои невесёлые мысли. Его широкая спина постоянно маячила чуть впереди, но он никак не помогал Дженне спастись от одиночества и разъедающей тишины.
Вплоть до того момента, пока они не достигли одной из промежуточных целей – очередной двери, за которой оказался небольшой арсенал. Биометрический сканер на входе гостеприимно замигал зеленью перед Лео, открывая проход, в который без труда проскользнула и Дженна.
Взгляду открылось просторное помещение, заставленное стендами с не слишком разнообразным оружием – ровные ряды лазерных винтовок и пистолетов, тяжёлых снайперских установок и контейнеры, доверху забитые связками различных гранат.
- Арсенал для солдат, - прокомментировал Лео.
Каких именно солдат он не стал уточнять, но, поскольку дроиды-охранники явно не нуждались ни в каком арсенале, вариантов оставалось немного.
Парень небрежно закинул на плечо ремень винтовки, разжился поясом и, кое-как застегнув его на комбинезоне, повесил на него пару гранат. После чего прислонился к стене и с интересом принялся следить за действиями девушки.

"Малибу" давно стал эталонным заведением для толстосумов Оушен-Сити. Сюда стекались богачи со всего города, а порой и окрестностей, чтобы послушать выступления знаменитых певцов и певиц, насладиться приятной атмосферой и отдохнуть в приятной компании. Обстановка тут соответствующая: толстые бордовые шторы в пол, дорогие хрустальные люстры, столы из красного дерева, а в центре сцена, где и выступают приглашенные артисты. И мало кто знает, что это чудесное заведение принадлежало одному известному в узких кругах человеку – Джеку О`Рипперу, по прозвищу Бритва. Будучи действующим главой ирландской мафии, он прибрал "Малибу" к своим рукам не свойственным ему методом – бескровно, а потом, потратив исключительно личные сбережения, сделал из простого бара настоящий рай для любителей прилично отдохнуть. Эмбер впервые попала в это заведение ещё в детстве. Тогда у её отца неожиданно появилась куча денег, часть которых он решил спустить отдохнув с женой и ребёнком. Ещё с тех давних пор у урожденной Элис отложилось прекрасное впечатление об этом месте.

Спустя годы, Харт вновь оказалась в "Малибу", но уже не в роли посетительницы. Она получила здесь работу. Девушка быстро добилась славы, а потому с лёгкостью получила место в самом престижном заведении Оушен-Сити.

Стиль бурлеск, который будоражил умы мужчин, а порой и женщин, начал вырождаться уже к семидесятым. Почти все шоу такого плана из престижных выступлений, где участвовали певцы, комики и танцовщицы, стали лишаться своего шика и во многих клубах откровенно превратились в стриптиз шоу. Но было лишь на руку Эмбер, которая не отступала от канонов, чем привлекала не самую молодую, но при этом чертовски богатую аудиторию. Это был успех, который привлёк к персоне Харт огромное число состоятельных людей. Она была лично знакома с высокопоставленными чиновниками, гангстерами и даже парой актёров, которые были довольно таки знамениты.

***

Концерт подошёл к концу к середине ночи. Зрители рукоплескали и требовали повторить шоу, пока Элис шла к гримёрке. Там потратив всего лишь сорок минут, она преобразилась из сногсшибательной певицы, в не менее сногсшибательную девушку. Через час у неё была запланирована встреча с таинственным незнакомцев в ресторане "McJefferson", который славился своими стейками и винами. Конечно, она могла и отправиться домой, не встретив того таинственного человека, но информация не давала покоя. Однако, всё было в руках Эмбер.

Вы не можете просматривать этот пост!

Какая дивная ночь.
Дело даже не в обстоятельствах, наполняющих ее адреналином и смертью. Они, конечно, тоже играют свою роль, придавая вкусу ночи остроту и горчинку, но все же, если это единственные эмоциональные катализаторы, которые вы ощущаете — мне вас искренне жаль. Нет, дивность этой ночи кроется в отдельных лепестках снежинок, кружащих в потоках теплого воздуха над горящей фуры. Магия скрывается в облачках пара, выдыхаемых разгоряченными от волнения легкими Дианы. Волшебство шепчет свои магические формулы в рокоте рассекаемого невесть откуда взявшейся алебардой воздуха... "Нагинанта" — услужливо подсказывает слово память пересмотревшего восточных боевиков Джона Сабика.
Дивная ночь.
Теперь я со всей ясностью понимаю, что эта ночь может стать последней. Убийца слишком силен, слишком быстр, слишком... бессмертен, как поясняет Диана в своем отчаянном выкрике. Что ж, я понял это еще тогда, когда "Форд" мчал нас за пределы Саммерфила, рассекая ночь и метель, увозя подальше от угрозы и рисуя в перспективе сценарий роад-муви, перечеркнутый одним многотонным росчерком грузовоза. И информация о том, что ключ к нашей нынешней загадке — рассвет, вряд ли поможет мне сейчас.
Но, возможно, она поможет Диане.
— Увези ее, — коротко бросаю я безымянному водителю "БМВ". Это их шанс, пока я привлек внимание убийцы к себе. Всецело моя заслуга, которой я по праву могу гордиться, однако без дальнейшего плана она превратится в героическое самоубийство.
Моя в некоторой степени отчаянная попытка пленить убийцу была безжалостно пресечена оружием в его руках. Острота его ярко продемонстрировалась на моем орудии пленения, рассекая его словно снег, а в следующее мгновение, едва ли не опережая предостерегающий крик Дианы, он оказался рядом. Кажется, я даже не заметил, как алебарда появилась в его руках — вот он выхватил продолговатую трубку, а через мгновение в его руках появилась полноразмерная нагинанта с едва заметным изгибом лезвия, бросающая обсидиановые отблески от горящей неподалеку фуры.
Кажется, это теперь не самая большая моя проблема. К такому повороту событий я не был готов.
И все же, не зря мне настолько нравятся импровизации.
Сзади, в шаге от меня, все еще лежала свернутая металлическая шипованная лента. И если сталь не была способна остановить моего визави, возможно, это мог сделать единовременный шоковый заряд под тысячу ампер, обеспеченный усиленным аккумулятором "Форда". Все, что мне нужно было сделать для этого — уклониться от первой атаки и добраться до ленты и второй клеммы. Не так уж и много, правда?

Вы не можете просматривать этот пост!

Эллигнтон ухмыльнулся. Кэтрин действительно не была бы собой, не поставь в уговоре о потенциальной оплате точку последней – уж очень не любила она оставаться в долгу и наверняка предпочла бы, скорее, на самом деле заплатить Крису.
- Мне не нужны твои деньги, - совершенно спокойно откликнулся он. – Если бы у меня не было времени и желания тебе помогать, я бы прямо сейчас вышел из этой машины.
Мужчина выдержал паузу и, улыбнувшись, продолжил:
- Как видишь, я всё ещё здесь. Можешь считать это, хм, одолжением… Оказанной по старой дружбе услугой, - последнее он проговорил как-то особенно мрачно, с плохо скрытой иронией.
В том, что он ни при каких обстоятельствах не возьмёт у девушки ни единого цента, Эллингтон даже не сомневался. Несмотря на плачевное положение, детектив всё-таки умудрился сохранить последние остатки достоинства. И меньше всего ему сейчас хотелось вытягивать из Кэт деньги, которые, вполне возможно, у неё оказались благодаря полученной в своё время у него информации.

Крис прекрасно понимал, что у него есть работа. Более того, свидетельница наверняка уже ждёт в кафе – ждёт встречи, которую он сам же назначил. И, вполне возможно, эта свидетельница оказалась бы в скором времени главной подозреваемой…
Но всё это почему-то совершенно не беспокоило Криса. Он знал, как должен был поступить, знал, что именно будет более правильным. На одной чаше весов оказались жизни и судьбы нескольких человек, его, Криса, благополучие, самоуважение и карьера. На другой же – какая-то сумасбродная авантюра, которая вела в неизвестном, но заведомо неправильном, направлении, ещё больше усугубляя и без того плачевную ситуацию. Идиотское приключение, никакой необходимости соглашаться на которое у Эллингтона, конечно же, не было.
Он всё понимал, знал, как именно должен сейчас поступить. И с решимостью фаталиста продолжал всё делать наоборот, вновь превращаясь в послушную марионетку очаровательной журналистки.

Детектив убеждал себя, что на этот раз не наступит на те же грабли. Не позволит себя использовать – остановится в любой момент, когда только захочет. Врал самому себе, убеждая, что всё это предприятие обусловлено простым желанием помочь старой знакомой. Исключительно с целью потешить собственное эго заслуженной благодарностью. Право слово, не оставлять же в беде прекрасную девушку?
И, в то же время, всегда понимал, что на самом деле это не так. Он вновь с завидным упрямством плывёт в её сети, в нём с ненавистью и презрением к Кэтрин борется страсть. За прошедшее время он не только не охладел к девушке – более того, его чувства перетерпели определённые метаморфозы и, кажется, даже усилились.
Он помнил свою боль – помнил сцену, оставившую на памяти до сих пор не зажившую рваную рану. Но ничего не мог с собой поделать, просто не мог устоять.

Крис слушал Кэтрин, думая о своём.
Периодически терял нить рассказа, вслушиваясь вместо этого в сам голос девушки и наслаждаясь знакомыми перепадами интонаций. При упоминании пристрастия Бэкки к принятию ванн, Крис и вовсе выпал на пару секунд из реальности.
Эллигнтон вспомнил во всех подробностях эту ванную комнату, вспомнил этот вечер в мельчайших деталях. В тот день он привычно принял предложение Кэтрин и, вместо того, чтобы тащиться после работы домой, решил в очередной раз переночевать у подруги. Ворвался в квартиру – голодный, злой и преисполненный презрением к начальству и идиотам-коллегам в участке. Ему хотелось пожаловаться, поговорить – помнится, наедине с Кэтрин Крис раньше частенько позволял себе подобную слабость. Но он не обнаружил девушки ни в комнате, ни на кухне, ни в зале. Журчание воды безошибочно выдало её истинное местонахождение детективу. Он влетел в ванную без стука и… Кажется, именно тогда был лучший секс в его жизни.

Мужчина вернулся в реальность с ощущением, что часть рассказа он всё-таки пропустил. Сложно было определить, сколько именно времени он предавался воспоминаниям, но Кэт ничего не заметила и по-прежнему говорила, а значит всё было в порядке.
Как он ни старался, Крис всё никак не мог заставить себя воспринимать проблему пропавшей сестрёнки всерьёз. Хотя, признаться по правде, пока что он и не особо старался.
Отстреленная кисть и эффектное исчезновение полуночного водолаза.
Эллингтону необходимо было срочно сосредоточиться.
- Звучит всё это действительно странно, - задумчиво прокомментировал он.
Уж не свихнулась ли Кэтрин от переизбытка эмоций?
- Не удивлён, что тебе не помогли нормально в полиции. А эта кисть? Где она сейчас?
Крис не был уверен, на кой чёрт ему сдалась отстреленная кисть похитителя, но пока в этом деле мог полагаться только на свою интуицию.
- В общем, у меня есть встречное предложение. Я помогаю тебе – ты помогаешь мне. Как раз сейчас я опаздываю на одну встречу, но если мы поспешим, то ещё можем успеть. А когда я переговорю с важной свидетельницей по одному делу, то, обещаю, займёмся Бэкки.

Вы не можете просматривать этот пост!

Джон привык к отчитываниям и таким вот надзирателям, стоявшим над плечом, следившим злыми колючими глазами и всегда готовым ударить, толкнуть и вообще превратить и без того тяжелую жизнь в настоящий ад. Они словно бы питались людскими страданиями, высматривая очередную жертву с упоением безумца и не отпуская ее, пока в ней есть остатки чего-то живого. Но, на самом деле, на фоне всего произошедшего за этот вечер - долгого и неприятного обсуждения того, что нужно сделать с Блэквудами, передвижения по теням, входа без разрешения на кухню, странных изменений в обстановке, непонятно откуда взявшихся подвалов со снедью, зовущих мелодий, незнакомых женщин - на фоне всего этого приказ работать от надзирательницы был для Джона даже своего рода отдушиной. Чем-то до боли знакомым и привычным, как старые башмаки - и натирают время от времени, и выглядят плохо, и вот-вот разваливаться начнут, а с ними все же как-то спокойнее, уверенней, чем в новых. Знаешь каждую трещинку, каждую складочку...
Джон начал бы спокойно работать на этой теплой кухне, забывшись в труде. Если был бы один. Но с ним была Марси, и теперь ее защита стала для него наиважнейшей заботой, в которую он и окунулся с головой.
Подойдя к девчушке, он снова ее напугал и смутился. Сильно же Марси увлечена тем, что делает, если умудряется раз за разом не замечать такого бугая, как он... Непонимающе взглянул на ее вытянувшееся от изумления лицо (чего это она каждый раз так удивлялась его появлению, будто думала, что это мог быть кто-то еще), но решил не заострять на этом внимания, давно смирившийся с тем, что людей - и особенно девушек - он совершено не понимает. Хорошим оказалось лишь то, что у девчушки и впрямь был план.

Когда Марси схватили за шкирку, Джон кинулся на помощь, но, к счастью, надзирательница отпустила ее раньше, чем парень успел предпринять более серьезные меры, чем сжатие ладоней в кулаки, а губ - в непривычно жесткую полоску. Но Марси вроде была в порядке, потому парень немного расслабился и, не дожидаясь, пока злая тетка снова начнет донимать девчушку (лучше бы она его, Джона, так потаскала), поднял самую объемистую корзину с капустой.
Невольно он прислушался к песне, которую затянула повариха, и почувствовал вдруг непреодолимое желание поскорей уйти, потому что было в ней что-то... двусмысленное, что не давало покоя. Истопит она печку, чтобы испечь пирожков любимым детям или самих детей?..
С застывшим в глазах немым вопросом ("Что же дальше?") Джон обернулся к Марси, которая... решила сбросить маску довольно дерзким и действенным способом. Он замялся лишь на мгновение, выбитый из спокойного развития событий, но потом впомнил собственные слова... и в сторону надзирательницы полетели-покатились следом за капустой Марси и кочаны из его корзины - все разом, вот веселье!
Джон впервые делал что-либо подобное, бунтарское и ребяческое, и не совсем понимал, нравится ему это или нет. С одной стороны, сердце грело чувство злорадного удовольствия и силы, которой налились в один миг руки и ноги, с другой - Джон никогда не переставал думать о последствиях.
Если их поймают после такого... Джон боялся думать, что будет с ними. И не думал. Он просто бежал. Бежал так быстро, как только мог, но - не быстрее Марси. Чтобы первым поймали все же его, а у нее был второй шанс.

Эйзенхауэр приблизился к пульту связи с плохо скрываемой неохотой. Дроиды по ту сторону двери уже почти завершили на её поверхности раскалённый контур прямоугольника, что свидетельствовало об обманчивой близости потенциальных спасителей. Меньше всего старику хотелось собственноручной отключать сейчас ботов-охранников, но он прекрасно понимал, что в угрозе Дженны присутствовал определённый резон. Если дроидам и удастся одолеть Лео, то сам профессор наверняка станет первой жертвой в этом ожесточённом противостоянии.
Раздражённо цокнув и бросив исподлобья на Дженну испепеляющий взгляд, Эйзенхауэр принялся колдовать над клавиатурой. Меню и окна файлового менеджера на дисплее сменяли друг друга так быстро, что девушка при всём желании не смогла бы ни понять логику управления станцией, ни даже просто воссоздать определённую последовательность действий. Лео же то и дело с беспокойством поглядывал в сторону двери – здоровая рука блондина угрожающе легла на плечо Эйзенхауэра.

Старик вздрогнул, но акт устрашения возымел определённое действие – работать он начал ещё стремительнее. Оставляемый лазерным резаком алый контур так и не успел замкнуться. Дверные створки медленно разъехались в разные стороны, демонстрируя пятёрку безжизненно застывших посреди коридора «охранников» - инфракрасные глазные диоды печально погасли, но даже сейчас от одного их вида пробегали волны мурашек по коже. Казалось, что любое неверное движение могло спровоцировать дроидов – единственна ошибка - и они оживают, синхронно вскидывая орудия, моментально приведённые в боевую готовность.
Некстати вспомнилось, что ту же модель охранников использовал и Фрайзер в своём роскошном офисе, ещё на Земле. В тот день, когда Дженна познакомилась с Эриком. Тогда она не могла ещё даже предположить, что знакомство с потенциальным работодателем обернётся для неё подобной чередой неприятных последствий.

- Довольна? – поинтересовался Эйзенхауэр с противным смешком. – И что дальше? Если бы я мог связаться с повстанцами так просто, прямо отсюда, ни о какой революции бы и речи не шло. Девочка моя, их далеко не так просто найти.
Он надавил ещё на несколько кнопок, пытаясь инициировать исходящее соединение.
- Ваши друзья на «Ренессансе» не отвечают, - он ухмыльнулся. – Похоже, никому из них так и не удалось добраться до корабля. По всей видимости, мы с вами оказались в патовой ситуации, в связи с чем я предлагаю заключить сделку. Я позволю вам беспрепятственно погрузиться в спасательную капсулу и…
Лео явно думал иначе. Он вырубил Отто несильным ударом в область виска – глаза старика закатились, ноги подкосились, и профессор безжизненным мешком рухнул на пол.
- Лучше было бы всё же прикончить его, - озвучил и без того очевидное, не глядя на Дженну, блондин. – И выбираться отсюда как можно скорее.

Времени Крис действительно не терял. Остановился посреди улицы, оглядывая сплошной поток намертво застывших в пробке автомобилей, постепенно покрывавшихся тонким слоем свежего снега. Взгляд зацепился за знакомые контуры авто Кэт, а после – обнаружил среди остальных и его собственный «фордик». Просто так бросить на произвол судьбы старого друга Эллингтон оказался не в состоянии – что бы там не хотела обсудить Уэллс, как бы не интриговало Криса её внезапное появление, в данный момент машина была для него всё же важнее.
- Я мигом, - бросил он, перекрывая заунывные завывания ветра.
И двинулся к «форду», едва ли не утопая по колено в снегу. Криса колотило от холода, натурально трясло. Пальто совершенно не справлялось в одиночку с возложенной на него функцией утепления.
Забрался в салон, дрожащими руками загнал ключ на его законное место. Двигатель, к удивлению Эллингтона, на этот раз завёлся практически сразу – следом мужчина выкрутил на максимум печку.
У него появилось несколько минут одиночества. Возможность прийти в себя, подумать, собраться с мыслями. И, выруливая из транспортного потока к ближайшей обочине, Крис пытался использовать по полной это драгоценное время.

Не прошло и минуты, как он вновь брёл сквозь снегопад, с огромным сожалением покинув уютный салон. Мысленно проклиная себя за идиотизм и вообще жалея, что просто не послал Кэтрин. В том, что именно так ему сразу же и следовало поступить, Крис абсолютно не сомневался.
Он упал на пассажирское сиденье около девушки, захлопнул за собой дверь и выдохнул, растирая окоченевшие руки.
- Ну и погодка, - резюмировал совершенно нейтрально. – Внимательно слушаю.
Крис старался держаться максимально бесстрастно. Наблюдал отстранённо за «дворниками», ритмично счищавшими всё новые хлопья снега с лобового стекла. На девушку рядом он не смотрел. Вообще старался не замечать.
Хоть, как ему казалось, и начинал различать в тепле салона приятный аромат знакомых духов.

Кэт начала говорить, Эллингтон молча стал слушать. Непослушными пальцами он взял фото с панели, рассматривая двух улыбавшихся ему с карточки девушек. Та, вторая, Бекки, была определённо похожа на Кэтрин. Очень похожа. Вот только казалась Крису немного другой. Более милой, наивной. В меньшей степени стервой. Даже запечатлённая на безобидной фотографии, Кэт представлялась ему настоящим воплощением зла. Крису не очень хотелось находиться сейчас в салоне этой машины.
Кэтрин, тем временем, говорила. Явно нервничая и продолжая комкать несчастный шарфик всевозможными способами. Упоминание двойной стеклянной двери, которую Крис, конечно же, помнил, неприятно кольнуло.
Тому факту, что Кэт, как ей кажется, попала по похитителю, он значения не придал. Хоть журналистка и не произвела на него впечатления особы слишком уж впечатлительной, при подобных обстоятельствах человеческая психика способна творить настоящие чудеса.
Крису всё никак не удавалось расслабиться – невольно он продолжал искать повсеместно подвох, попытку снова использовать его и вывернуть ради собственной выгоды сказанное. Пока что не находил, но не собирался так быстро сдаваться.

- Ты обратилась не к лучшему детективу в городе, Кэт, - он мрачно почесал собственную щетину.
Впервые пожалел, что ещё на этой неделе не брился.
Много воды утекло за последний год. Кроме прочего, на Эллингтоне висело сейчас ещё одно дело.
- Допустим, я помогу тебе, - задумчиво протянул он без особого воодушевления. – И что мне за это будет?
Крис оторвал глаза от лобового стекла и рискнул, наконец, заглянуть в лицо Кэтрин.
- Не думаешь же ты, что я буду носиться с тобой по городу, растрачивая своё время и не выполняя свои прямые обязанности, просто так? – он говорил максимально жёстко, не сводя с девушки тяжёлого взгляда.
И следом сразу же обезоруживающе улыбнулся, внимательно наблюдая за сменяющимися на лице Кэтрин эмоциями. Небольшая шутка была призвана разрядить обстановку, не более.
- Естественно буду, - хмыкнул. – Рассказывай. Когда именно это произошло?

Тупорылые сосунки и неженки! Вот, что Ларри Митчелл думал о своём отряде, уминая в лодке за обе щёки Вьетнамский деликатес. Нельзя ни на кого надеяться в этом мире, вокруг одни предатели и крысы. Посмотрите на Джека Уайта. Нервный тип чуть не выхватил револьвер, когда солдат заговорил об ином маршруте. Благо руки мудозвон держал на руле. В случае чего Ларри всегда среагирует быстрее, чем Уайт вытащит пушку. Или взгляните на Тома Кёрка. Малыш даже не скрывал тревожные взгляды, которые бросал на едока. Считает полевого медика за ебанутого каннибала! И это при том, что едет в компании с Безумным Сэмом. Про последнего и говорить было нечего. Саманта давно точит зуб на Ларри. Морпех это нутром чувствовал! Видит всех этих вероломных ублюдков насквозь. Но ничего! Старина Ларри был далеко не дурак. Пока одна рука держала гуковское сладенькое сердечко, вторая в кармане чекой вертела. Случится бунт, все на дно пойдём. Нервозный и параноидальный солдат мог это гарантировать своей «верной» команде. Никому нельзя доверять, Ларри хорошенько выучил урок за сегодняшнюю вылазку!

Каждый встречный мудоёб только укреплял веру в эту незыблемую истину. При заходе в порт героев встречали вскинутыми и взведёнными винтовками. Хотели избавиться от свидетелей всего этого пиздеца по приказу высшего начальства, не иначе. Но свидетелей было много, поэтому повременили с приведением смертного приговора в исполнение. Ларри уже давно всё понял. Ещё когда радист из штаба послал солдата нахуй. Им были нужны лишь бумаги! Эти сраные бумаги, которые Ларри пронёс через весь этот ад! Капитан лично застрелил бы Митчелла, если бы документы оказались именно те, которые он искал. Но нет, в этот раз отряд пронесло. Их отпустили живыми. Блять, как же Ларри не хотел сдавать своё оружие. Без верной винтовки морпех чувствовал себя голым и уязвимым. А уж ложится под нож военного хирурга, не держа пистолет под подушкой…

События, произошедшие на блокпосте Чарли повлияли на Ларри не так, как на остальных членов его отряда. Да, были эпизоды, где Ларри срался, ссался и трясся от страха за свою жизнь, попадая в настоящую свинцовую мясорубку, но Митчелл сумел с этим справится. Выживать надо умело: грабить запасы своей армии, когда закончились твои собственные, самостоятельно выдирать осколки и вытаскивать пули из своей шкуры, жрать чего угодно, когда хочется жрать. Если уяснить правила игры и отбросить всякую мораль, можно и через ад проплыть на байдарке, впоследствии сладко засыпать по ночам с любимым плюшевым медведем. Проблема в том, что не гуки были главной угрозой… Внутренний враг – вот корень вселенского зла.

Дошло до того, что Ларри стал подозревать в измене и предательстве всех подряд. Простых солдат, командиров, гражданских, высшее командование…. Особенно высшее командование! Рядовые хотели прирезать солдата из-за простой неприязни и желания прибрать к рукам амуницию, командиры мечтали превратить Митчелла в мясной заслон для отряда, высшие чины хотели упечь медика после службы за решётку, поэтому составляли на него детальный компромат. И это, не говоря уже о засланных «красных» кротах! Ларри всегда ходил на измене, поминутно оглядываясь и щекоча спутниковой крючок своей винтовки. Последней каплей стала драка со сослуживцем, после которой Митчелл с пеной изо рта всем доказывал, что избитый солдат был "красным" и хотел накормить Ларри цианидом!

Ебнутого мошенника вернули домой, в Штаты. Только на этом ничего не закончилось. Ларри знал, что за ним следят. Только и ждут одного единственного неверного шага со стороны ветерана. Хуй им в рыло! Митчелл просто исчез. Пропал со всех радаров и вынырнул на свет новым человеком. Ну как новым? Всё тем же двинутым клоуном, но с новым ярлычком. Вот только после службы во Вьетнаме он стал параноидальным и опасным двинутым клоуном. Твёрдо стоящим по ту сторону закона. Ядрёная смесь...

Получив свой кусок окровавленного мяса, Сэм внимательно изучил его, прежде чем впиться зубами в краешек. И все же, каким бы отмороженным ублюдком ни был суперхряк, выросший внутри него, сам Сэмюэл Стивенс оставался парнем, который хоть и повидал ужасов войны, но все еще был двадцатилетним щеглом, который еще полгода назад топтал университетские лужайки на Большой Земле. Поэтому, когда вкусовые рецепторы его языка уловили металлическую тяжесть крови — чужой, человеческой — его вполне закономерно тут же вывернуло наизнанку. Выронив кусок гуковского сердца, Сэмми скорчился в спазмах, исторгая из недр своего желудка...
...чуть более, чем нихера. Морпехи слишком давно жрали в последний раз, чтобы от скудного армейского завтрака осталось хоть что нибудь. Положительным эффектом блевания было то, что мозги Сэма со щелчком встали если не на место, то уж по крайней мере на те рельсы, которые вели в нужном направлении.
— Фу блядь... Вот уж точно, сам жри это говно! — Сэм согласно кивнул фразе, брошенной Томом. И тут же оправдался: — Не, сама по себе тема может и ничего, но бля, вот так, без соли, без приправ? Да ну нахуй.

***

Дорога домой была чертовски долгой. Весь путь в лодке Саманта проделал, обозревая единственным глазом цветастую зелень джунглей, настороженный, собранный, готовый стрелять при малейшем признаке опасности. И даже на базе, в окружении своих, под защитой бронетехники и тяжелого вооружения, червячок сомнения то и дело грыз его в подсознании: "А что, если сейчас все вдруг накроется пиздой?.." Он бессильно сжимал пальцы на оружии, стараясь не сильно привлекать внимание, но ничего не мог с собой поделать. Боль в утраченном глазу по сравнению с этим всепроникающим чувством паранойи была сродни комариного укуса.
А дальше было только хуже. Оружие отобрали, и Саманта спал в лазарете с ножом под подушкой, который украдкой прятал туда каждый вечер. Это было единственное средство, которое позволяло ему забыться лихорадочными пятиминутными урывками сна, прежде чем он просыпался, тараща в ночь уцелевший глаз, и пытаясь выловить в мешанине обычных ночных звуков на базе те, что представляли собой опасность — тихие шаги, щелчок затвора, негромкий говор на вьетнамском. Один раз, пока он сидел снаружи лазарета в компании немногих счастливчиков, сохранивших свободу передвижения и поэтому — право курить, неподалеку раздался визгливый вопль гука. Саманта вытащил нож из-за голенища и швырнул его на звук быстрее, чем даже сам успел повернуться. Доброволец из Южно-Корейской армии, споривший о чем-то с интендантом и необдуманно повысивший голос, смотрел на деревянный ящик с крупами в своих руках, и на семнадцать сантиметров стали, засевшей в досках по самую рукоять. Не будь ящика, и нож торчал бы у него в груди.
После этого инцидента Саманта лишился ножа, и возможности спать вообще. На третьи сутки доктор вкатил ему лошадиную дозу снотворного и подписал приказ о переводе солдата в плавучий лазарет в Тонкинском заливе, ввиду невозможности победить гангрену глазницы в полевых условиях. Море подействовало на Сэма успокаивающе — он мог часами наблюдать за бегом пенных барашков и наслаждаться отсутствием мыслей в голове, хотя спал он по-прежнему плохо. Снижение уровня стресса и улучшенное медицинское обслуживание сыграли свою роль, однако переосвидетельствование Сэм пройти не смог. Кажется, он провалил психиатра, хотя уверенности не было. Вообще, чем дальше шли дни, тем меньше оставалось уверенности вообще.

Большая Земля встретила его военным пособием, ненавязчивой сочувственной заботой родных и... полным отсутствием перспектив. Он совершенно не знал чем заняться. Продолжать учебу в колледже после того, чему он научился в Настоящей Жизни, казалось совершенно идиотским занятием. Психиатр, предписанный военным госпиталем, говорил о том, что нужно время и долгая работа, чтобы справиться с психологической травмой. Саманта понятия не имел, о чем треплется холеный ублюдок в костюмчике, который наверняка даже ствола в руках не держал. Он лишился глаза, да, но не чувствовал себя травмированным. Таблетки, которые ему выписывали, исправно поглощал унитаз. Алкоголь и трава успешно заменяли транквилизаторы и антидепрессанты, хотя Сэму и приходилось притормаживать иногда, видя неодобрительные взгляды родственников — ведь его расходы давно превысили все мыслимые выплаты военного департамента.
Все чаще он сваливал из дома "к друзьям" и ночевал в мотелях. По ночам ему грезились джунгли.
А затем, в очередной визит к психиатру, которого тот добился только после трехдневного названивания, Сэм вдруг понял, что плоховато помнит последние события. Впрочем, кому они были интересны?..

Стефан проклинал себя за неосмотрительность и вопиющий идиотизм – едва ли не впервые за долгие годы он сплоховал, и эта единственная ошибка едва ли не стоила жизни мужчине. Сальваторе заигрался, возомнив себя исключительно коварным манипулятором, единственным способным в этом городе на грязную игру человеком. Он посчитал, что его высаженные напротив здания ратуши арбалетчики – вполне достаточная мера на случай возможного поражения. Чтож, на случай проигрыша Стефан может быть и неплохо подстраховался, но он победил… И не предпринял при этом ровным счётом ничего для того, чтобы хоть как-то обеспечить свою безопасность. Он не позаботился о сборе информации относительно планов соперников, не привёл с собой в зал заседания даже парочку верных солдат – вместо этого выбросил все карты на стол, в несвойственной ему манере играя по правилам.
Мысль о том, что кто-то кроме него самого способен на подобную подлость или предательство почему-то даже не приходила в голову Сальваторе. Подумалось, что он, по всей видимости, всё же стареет.
Вокруг пела сталь, свистели стрелы, слышались чьи-то предсмертные хрипы – буйствовала кровавая вакханалия, среди которых схлестнулись два основных оппонента Стефана.

Капитан стражи бесстрашно бросился в бой, отважно защищая оказавшегося на полу Стефана, оправдывая оказанное ему доверие и лишь подтверждая свою и без того безупречную репутацию.
Эстакадо схлестнулся с Джованни в личной дуэли. Серые глаза Сальваторе мрачно блеснули – многое бы он отдал за то, чтобы лично выпотрошить Матиаса в поединке. Тот подлый трюк, который помог головорезу в ратуше с кондотьером до сих пор не давал Стефану покоя. Ему давно не терпелось продемонстрировать Джованни, на что способны в бою настоящие фехтовальщики.
Облокотившись на стол, Стефан начал медленно подниматься – кольчуга, хоть и спасла ему немногим ранее жизнь, теперь изрядно затрудняла движения.
Это был поединок противоположностей. Стремительного и ловкого головореза, напористого и неудержимого, против непоколебимого Эстакадо. Медлительный Данте полагался на выдержку, на броню и сокрушительность каждого размашистого удара. И, чёрт возьми, преуспел.

Чёртовы итальянцы. Горячие, импульсивные, не умеющие достойно принимать поражение.
Матиас выдал новому графу напутствие и покончил с собой, лишив Стефана возможности лицезреть его болтающееся на виселице тело.
Чёртовы итальянцы, никакого смирения. Любой здравомыслящий человек понадеялся бы на милосердие нового графа, рассчитывая на то, что от позорной казни его спасут громкое имя и семейные связи. Любой бы позволил связать себя, заковать в кандалы – всё что угодно, лишь бы прожить ещё хоть немного. Но только не чёртовы итальянцы.
Стефан успокаивающе приобнял правой рукой Магдалену:
- Не беспокойся, всё хорошо.
После чего решительно отстранился и посмотрел на подошедшего Эстакадо.
- Отличная работа, капитан, - на этот раз Сальваторе говорил без тени иронии или сарказма. – Мне жаль, что не так давно я публично подвергал сомнению ваши профессиональные навыки.

Стефан прошёл мимо нескольких распростёртых тел, которые уже начинали выносить из ратуши стражники. Остановился около тела своего основного противника. Поверженного. Вот только, не рукой самого Сальваторе.
В какой именно момент Стефан выиграл это сражение? Тогда ли, когда после приёма у Сориа своевременно сообщил Данте Эстакадо имя настоящего предводителя криминального мира? Признаться, в тот момент Сальваторе ещё не рассчитывал на что-то конкретное. И уж точно не мог предвидеть настолько далекие перспективы.
Или, быть может, тогда, когда подошёл к Данте сразу после окончания избирательного процесса? Развеяв опасения Эстакадо о том, что при новом графе он будет смещён с поста капитана городской стражи? Ведь, в конце концов, ничего не стоило Данте отойти в сторону. Позволить Джованни и его головорезам прикончить практически беззащитного Стефана, а уже после – самому вступить в схватку. Одолей он Матиаса тогда – и у Пьяченцы остался бы всего один претендент на графскую цепь, пусть и набравший наименьшее число голосов.
Стефан Сальваторе, конечно, не сомневался в том, что смог бы одолеть франта Джованни в честном сражении. Как, впрочем, не сомневался и в том, что ни одному человеку не под силу в одиночку уложить несколько десятков его вероломных приспешников.

Пальцы Сальваторе задумчиво перебирали тяжёлые звенья графской цепи. От его недавнего воодушевления не осталось даже следа – напротив, Стефана не покидало ощущение, что он практически проиграл. Победа ценою одолжения оппонента – о, совсем не о такой победе мечтал граф Сальваторе на протяжении последней недели.
Взгляд мужчины зацепился за ещё одно распростёртое тело – старина Эмилио тоже не пережил эту схватку. Несмотря на то, что де Боно раздражал Стефана на протяжении практически всего их знакомства, в груди неприятно кольнуло. Что-то, отдалённо напоминающее мимолётную грусть.

Двустворчатые двери ратуши медленно растворились – новоиспечённый граф Пьяченцы вступил на крыльцо. Медленно поднял вверх правую руку, приветствуя собравшуюся на площади толпу. Мгновение оглушительной тишины, и, после – разноголосый гвалт, преимущественно состоящий из одобрительных возгласов.
Сальваторе сдержанно улыбнулся, окидывая взглядом своих новых поданных. Подумал о том, что нужно немедленно отдать распоряжение найти Беатрис Джованни. Если потребуется, перевернуть с ног на голову всю провинцию. Стефан сильно сомневался в том, что она с сыном по-прежнему дома. Как и в том, что они успели уйти достаточно далеко.
Ему всё-таки, удалось. Свершилось невероятное – Стефан Сальваторе одержал победу в предвыборной гонке и стал новым графом Пьяченцы. Какая честь, какой невероятный триумф! В конечном итоге, мужчина был доволен собой, полагая, что как никто другой достоин занимать эту должность.
От толпы отделился хрупкий силуэт девушки – Эстелла, позабыв о правилах приличия, бросилась на шею отцу. Стефан молча обнял её – девочку всю трясло, слёзы градом катились из глаз. Андре мялся, в нерешительности остановившись чуть позади.
Граф Сальваторе крепко обнимал дочь. Теперь всё изменится, всё будет иначе. С новыми связями, с новыми рычагами давления… О, Стефан сможет подмять под себя этот город за год. И на этом он не собирался останавливаться – прогрессирующие амбиции Сальваторе требовали постоянной реализации.
Стефан победил. Теперь – это его город. Его чествуют, именно ему рукоплещет толпа. Он больше не обязан стелиться перед отцом Феликсом или Сориа. Имя Сальваторе пойдёт дальше, за пределы крошечного провинциального городка. Луиджи был прав – о Стефане де Моро скоро услышит. Вот только совсем не то, что хотел бы донести до него верный приспешник покойного графа.

Общее

Морпехи недолго обсуждали как им плыть. Было решено отправиться коротким путём. "Своё говно" действительно пришлось дожирать в лодке, потому что капитан Джек Уайт явно торопился покинуть этот выжженый пляж.

Лодка завелась с первого раза, что не могло не радовать. А спустя несколько секунд она же бодро двинулась по реке против течения. Не самый мощный движок кряхтел и изо всех сил старался показать, что к таким нагрузкам не готов. Но пара живительных ударов привела в чувство обленившуюся машину.

Рассекая волны, лодка неслась по тёплым водам Вьетнама. Вокруг всё цвело. Глаза утопали в зелени и, если бы не гуки, которые там прятались, то можно было бы признать это место одним из красивейших в мире. А так... Это были сраные джунгли полные сраных азиатов с АК и гранатами. А от такой мысли становилось нехорошо. Впрочем, чем дольше находились на воде солдаты, тем больше они становились уверены в том, что стрелять в них не станут. Уж больно тихо было по сторонам. Да и лес к берегу не близко подступал.

На лодке же двое довольных солдат уничтожали сердце мертвого азиата. Им почему-то казалось, что орган даёт им силы. Но на деле это было простым эффектом Плацебо. Впрочем, кого это волновало?

И вот, спустя почти сорок минут, на горизонте замаячили знакомые берега. Здесь находилась одна из границ родной базы взвода. Они дома.

11.10.1969, 12:22
База Армии Соединённых Штатов Америки
Небо безоблачное, ветер юго-восточный, 0,1-0,3 м/с, температура +37 °С

Капитан встретил морпехов практически сразу после высадки на берег под прицелом снайперов. Увидев, что половина бойцов канула в небытие, он лишь вздохнул.

— Парни, судя по последнему сообщению, я так подозреваю, мёртвого Парка, вы нашли какие-то бумаги. Давайте их сюда. Они могут быть чертовски важны для нас, — кэп чуть ли не выхватил папку из рук одного из бойцов и начал быстро просматривать документы. С каждым листом его взгляд становился всё более пустым, — Рядовые, вам не повезло. Бумаги сгодятся на туалетку. Но есть более важный вопрос, что случилось на блок-посте?

Услышав рассказ об исчезновении всех людей с поста, старый (ну как "старый", скорее в возрасте, потому что сорок лет мало кто назовёт "старостью") вояка побледнел. Прошептав несколько нечленораздельных ругательств, он отпустил выживших парней. Но приказал сдать всё снаряжение Уэсли, а потом можно было заняться чем-угодно. Но всем хотелось добраться до лазарета и свалиться в чудесную раскладушку.

Стивенс

Всё время, проведенное во Вьетнаме, Сэм запомнит надолго. Дождь, дерьмо, комары, взрывы, пули, огонь, трупы гуков, трупы незнакомцев, трупы друзей, всё он будет помнить чертовски хорошо. И Саманта знал это. Чертовски хорошо знал. Эта мысль поселилась в его голове ещё на сраном берегу, когда он стрелял в девушку с винтовкой. И ей повезло. Она откинулась сразу после двух одновременных попаданий. А Биг Эл мучился. Ему было жутко больно. Две здоровые дыры в ногах, это вам не шутки. Казалось, что пуля, разорвавшая его внутренности, стала благодатью для чёрного босса. А Рид, а Парк, а те парни, имена которых выветрились из головы Стивенса? Все они погибли. Но имена забываются, лица стираются из памяти, остаются лишь чёткие воспоминания о трупах, которые несколько минут назад шутили о мамаше сержанта. Это сводило с ума. Заставляло просыпаться в холодном поту посреди ночи. А порой просто доводило до депрессии. Конечно, рядовой не помнил свой взгляд на две тысячи ярдов, которым он впечатлил своих боевых товарищей на блок-посту, но сам факт такого состояния говорил о том, что эта война сдвинула что-то в голове Саманты...

Сэм провёл почти неделю в лазарете на базе. Врачи изо всех сил ухаживали за тем, что осталось от глаза рядового, но каждый день из раны сочился гной. Тогда было принято решение перебросить рядового на один авианосцев в Тонкинском заливе. Спустя несколько дней, Стивенс действительно оказался на огромном корабле. Там он точно был в безопасности. Врачи смогли обработать его раны и остановить гниение. Но всё же, был поставлен неутешительный для сумасшедшего, но радостный для адекватного, диагноз: к боевым действиям допущен быть не может. Саманте пришлось собрать вещи. Ему предстояла дорога домой и жалование за два месяца сверху.

***

— Мистер Стивенс, я бы посоветовал вам пить эти таблетки. Они помогут вам... Приглушить синдромы болезни... — эти ублюдки из правительства выписали ему какую-то бумажку из-за которой надо было ходить к проклятому психотерапевту. Этот старый ублюдок нёс всякую херню о том, что Сэм болен. Но он нихера не понимал. Саманта был здоров, как бык. Был готов свернуть горы! Но нет, врач всё время говорил о какой-то болезни. Стивенс не мог понять о чём именно болтает док, хотя он не мог понять, что же происходило всю последнюю неделю...

Митчелл

Ларри провлялся в лазарете всего пару дней. Раны не были серьёзными, но их было много. На теле появилось немало новых шрамов. Но лицу повезло. Ничего, кроме пары царапин, да кучи грязи, которую Митчелл смыл, выгружаясь из лодки.

Но вот от травм душевных рядовой избавиться не смог. С каждым днём ему казалось, что кто-то жестоко им манипулирует все сильнее и сильнее. Спустя месяц, он начал писать дневник, которому мог доверять. Там морпех излагал свои мысли по поводу постоянной слежки за каждым военным во Вьетнаме, а особенно за ним самим. И не заметить такие изменения в Ларри было трудно. Он стал более замкнутым, мрачным и угрюмым. Тогда его вызвали к местному психотерапевту. Тот очень быстро поставил диагноз "паранойя". Но что этот гражданский мог знать о внутреннем состоянии Митчелла? Правильно, ничегошеньки. Однако мнение командования не совпадало со мнением солдата, а потому, по прошествии двух месяцев службы, рядовой Ларри Митчелл был отправлен домой.

Там его ждало то, от чего он убегал. Правительство. Ларри знал, что за ним следят, а потому первым же делом вышел на своего старого знакомого, который сделал мошеннику новый паспорт, но на то же имя. Теперь он был совсем другим человеком. А также был счастливым обладателем нового дома в не самом лучшем районе, далеко не лучшего города. Но это было хорошо. Ибо все знали, что там полиция там слаба, а значит и слежки меньше.

Кёрк

Осознать произошедшее Том смог только через день. Только с осознанием пришло и забытие. Кёрк даже не мог вспомнить, что случилось одиннадцатого октября. Каждая попытка вспомнить, сопровождалась жуткими головными болями и желанием скрыться ото всех. Даже сам Томми понимал, что это ПТСР. Но немногочисленных познаний в психологии хватило, чтобы понять, что эта болезнь временная и скоро она пройдёт.

Увы, "скоро" было понятием растяжимым. Год службы во Вьетнаме стал настоящим адом для Керка, который после каждой перестрелки переставал осознавать реальность. Это было ужасно. Зато, когда настал прекрасный день возвращения домой, симптомы стали пропадать. И уже в родной США, парень практически освободился от страхов. Да и как было думать о них, когда писавшая на протяжении года девушка была рядом. Сара дождалась своего героя.

Уайт

Джеку повезло. Серьёзных ранений он не получил, отделившись всего лишь парой пуль. А потому из госпиталя удалось выйти через несколько дней. А оттуда отправиться прямо в бой.

Уайт проторчал во Вьетнаме ещё пол месяца. За это время он очень много раз испытал, как и жуткую депрессию, во время которой несколько раз попытался покончить с собой. Сослуживцы сообщили об этом психотерапевту и Джеку поставили диагноз – маниакально-депрессивный психоз. А с такой строчкой в досье служить было нельзя.

"Капитана" Джека отправили домов первым же рейсом.

А, оказавшись на родной земле, он понял, что не знает, как дальше жить. Ветеран с диагнозом не мог найти работу почти два месяца, пока его не приняли в полицию Оушен-Сити. Город славился тем, что на улицах заправляли гангстеры, а копы были из инструментом. И понять, каким служителем закона будет Джек, сразу не удалось.

Но самым главным вопросом для Уайта так и остался этот: как на работу в полицию приняли ненормального?

Да, Данте не был ни рыцарем в сияющих доспехах, ни закоренелым идеалистом; и в его голове появлялись коварные замыслы - ведь молодой капитан городской стражи был амбициозен. Но Эстакадо всегда чувствовал, где надо остановиться, чтобы не стать омерзительным самому себе. Упасть в глазах окружающих - скверно, но зачастую всё же поправимо. Упасть в глазах собственных - явление необратимое. Данте проиграл и остался тем, кем был до всей этой волокиты с титулом. У него, как у капитана городской стражи, был долг защищать закон в Пьяченце. Как бы не стремилось к нулю число поддержавших его в совете, эту обязанность с Данте пока никто не снимал. Это был и его город - город который он действительно отел защитить.
Эстакадо трезво оценивал ситуацию. Пока в крови кипит адреналин сражения, пока открылось второе дыхание, он сможет противостоять Джованни. Но это продлиться недолго. Скоро его движения совсем замедлятся, и Данте станет крайне уязвим. К тому же, броня сильно затрудняет движения утомлённого тела.
Но она же даёт преимущество, которого нет у Матиаса.
Теперь, когда король воров был далеко от Сальваторе, Данте всецело сосредоточился на поединке. Он не замечал, что творится вокруг, доверив всё остальное своим людям. В них Эстакадо не сомневался.
Капитан городской стражи старался вкладывать в удары меньше силы и использовать инерцию полуторного клинка и доспеха. Медленнее, тяжеловеснее, рискованней, но... Его противник, похоже чувствовал себя уверенно. И это хорошо. Пусть он недооценивает того, с кем связался.
- Увы, я не могу остаться в стороне, - выдохнул Данте. - Мы с тобой по разные стороны закона.
Более капитан не сказал ничего. Следовало беречь дыхание и не расслабляться. Проклятый миланский доспех казался стопудовым, бок терзала боль, но Эстакадо не ослаблял своего размеренного напора.
Пусть противник был быстрым, это не позволило ему преуспеть. Броня не подводила своего владельца. Сражение продолжалось в прежнем темпе - тяжёлые удары Эстакадо, ловкие уклонения Матиаса - и прежняя упорная ничья. С той лишь разницей, что Данте преследовал только одну цель и выжидал, когда же Джованни, наконец, ошибётся.
Избранная тактика сработала, когда оппонент собрался проскочить мимо Данте к Стефану и поскользнулся в луже крови. В этот миг Эстакадо нанёс последний удар.
По-прежнему стоя между Джованни и Стефаном Сальваторе, Данте молчаливо наблюдал за моментом краха первого. Что же, на сегодня это поражение - самое горькое. Король не только проиграл войну, но так же потерял корону, а его вассалы разбегаются. Ему грозит теперь только заключение - и все те неприятности, которые обычно отягощают последние дни жизни того, кто поднял оружие против графа.
Но иногда следует позволить противнику уйти с достоинством. Данте заметил, как Матиас достал слабеющими руками нож. Он сделал вид, что замешкался; этого Джованни хватило на то, чтобы отравить себя предназначавшимся Сальваторе ядом.
Но это не слишком много меняет. Лишившись предводителя, преступники Пьяченцы станут уязвимы. В попытках решить, кто теперь главный, они не раз сцепятся, сделав половину работы по собственному истреблению за городскую стражу. Но Данте и его солдаты будут к этому готовы.
Данте Эстакадо тяжело опустился на одно колено, стянул с руки латную перчатку и коснулся пальцами шеи распростёртого в крови мужчины. Что ж, король воров был мертвее мёртвого. Эстакадо осторожно вынул маленький нож из холодеющих пальцев левой рукой, всё ещё облечённой в перчатку.
Капитан городской стражи медленно поднялся; теперь, когда горячка боя утихла, усталость навалилась на него неподъёмным грузом. По правде говоря, Эстакадо было трудно стоять - не то, что двигаться. Но пока дела его незакончены, позволить себе хоть минуту слабости он не мог. Он вздохнул и убрал со лба беспорядочно разметавшиеся волосы.
- Вынесите отсюда тела, - Данте отдал приказ, опираясь о низенькую деревянную загородку и надеясь, что это выглядит непринуждённо, а не так, будто он сейчас рухнет. Его воины и без того знали, что им следует делать, но их лидеру нужно было как-то отвлечься от мучительной боли. - Тех, кого поймали - под арест. Живыми они остаться должны, целыми - в зависимости от оказываемого при задержании сопротивления. Завтра я лично допрошу их.
Сцепив зубы от боли, капитан городской стражи сдвинулся с места. К счастью, его выдержки хватило для того, чтобы подойти к Сальваторе и Сориа, не согнувшись в пути пополам.
- Вам больше ничего не угрожает. Джованни мёртв. Он убил себя отравленным ножом, которым, по всей видимости, собирался лишить вас жизни, синьор граф, - Данте бросил оружие на возвышение, с которого Стефан недавно произносил свою речь - благо, оно было рядом. - Я не успел остановить мерзавца.

- Ларри ты серьезно ? Стой, стой, ты же этой хуйней отравишься? Там же черви всякие могут быть, да и вообще, - но совсем поехавшего солдата уже было не остановить, с хирургической точностью он вырезал сердце из мертвого гука и Митчел впился в кровавый кусок мяса.
И как назло в этот же момент вернулись снайперы, Джек ожидал любой реакции, хотя за Сэма он уже не беспокоился, а вот психика малыша Тома могла серьезно пострадать после увиденного. Одноглазый орел тут же попросил себе кусочек и Ларри конечно поделился и более того, какого-то хуя решил посчитать своим долгом накормить этой хуйней здесь всех. Джек конечно поймал кинутый ему подарок от Ларри и даже на момент задумался держа у себя в руках кусок мяса, но толи эффект от морфия заставивший его резать пальцы, толи Джек все же не на столько ебанутый, но отрезанный ему кусок он швырнул обратно.
- Я не голоден, можешь доесть. - сухо прокомментировал свои действия Уайт. Такое же поведение Тома его обрадовало, а то что он разбирался в картах еще больше.
- Ладно, блять. Теперь залезайте в ебйчую лодку и мы отплываем. Плывем по короткому блять пути, поняли? Все согласны? Ларри, Сэм, дожрете свое говно в лодке. - Начал орать Джек. - Долго плыть с этими окончательно пизданутыми пожирателями сердец, Уайт не хотел, да и от ран тут подохнуть можно.

Светлая улыбка играла на чумазом лице полевого медика. Руки работали, как часы, разрезая ненужные пласты мяса и ловко надламывая рёбрышки сегодняшнего блюда. Словно лягушку на уроке биологии разделываешь. Вопросы морали и простого здравого смысла давно отпали. Во Вьетнаме царят свои первобытные законы. Те, кто это до сих пор не понял, гниют по частям в непроходимых джунглях. Даже клеймо каннибала не особо беспокоило рехнувшегося морпеха. Гуки не люди, гуки трусливые косоглазые твари и годятся только для жарких полевых печей. У Ларри изо рта пошла слюна, стоило ему представить, как после очередной тяжёлой вылазки, повара выкладывают на стол огромные блюда с хорошо прожаренными фаршированными вьетнамскими генералами. И у каждого этого ублюдка из хрустящей пасти торчит наливное сладенькое яблочко.

Заключительный взмах мачете и сердце желтожопой скотины с хлюпом вышло из грудины. Блять, Ларри был готов поклясться, что оно все ещё билось. Всё как в шизанутых детских сказках! Узкоглазый демон долины живёт до тех пор, пока его сердце не будет полностью уничтожено… или съедено и смачно высрано доблестным американским солдатом. Высунув язык, Митчелл принял на кончик несколько капель крови ублюдочного вурдалака. Нектар сатаны пробудил жуткий аппетит у солдата и Ларри, немедля больше ни секунды, впился зубами в источник скверны.

Пиздец, сам дух дяди Сэма вселился в героя! Добрый кусок плоти врага растворился в его желудке, одарив морпеха силой отцов-основателей! Душа трусливого демона пыталась вырваться наружу, но Ларри доблестно выдержал испытание, ознаменовав свою победу смачной отрыжкой.

На запах сладенького слетелись заблудшие души в лице Малыша Томми и Безумного Сэма. Одноглазый орёл тут же затребовал свою долю и, чёрт возьми, кто Ларри был такой, чтобы лишить сослуживца его законной доли? Мачете опустилось на обгрызаный плод, отрезая добрый кусок от кровавого органа.
- Бон аппетито, Сэмми, - кровожадно улыбнулся Митчелл, протягивая морпеху его сегодняшний паёк. Обязанностью Ларри было заботится о самочувствие и сытости всего своего отряда. Остатки сердца было поделены на две равные части.

Первый шматок мяса полетел в руки Уайта со словами:
- Подкрепись Джеки. Слухи не врали. Готов руками горы воротить!

Встав на ноги и крутанув шеей, Ларри послал ненормальный взгляд в сторону Малыша. В два шага оказавшись возле снайпера, морпех вжал последний кусок Кёрку в грудь. Доброжелательно улыбнувшись, Митчелл проворковал:
- Жри, Томми. Мы же не хотим, чтобы от голодухи скрутило нашего самого зрячего паренька?

Оставив Кёрка наедине с кусочком гуковского сердца, Ларри стал задумчиво скрести скальпелем по мачете. Взгляд его был направлен в спину Безумного Сэмма. На солдате живого места не было. Срочно требовалась операция! Медленно двинувшись на морпеха, Митчелл сквозь зубы вопросил:
- И да, Томми, что у нас с картой? Я просил тебя посмотреть. В какую, блять, сторону нам вообще плыть?

Керк, Стивенс

Прослушав чудесную какофонию подземных взрывов, морпехи решили вернуться к оставшимся в живых соратникам. Обратный путь не был таким же торжественным, но свой шарм он имел. Чёрт знает, что именно подорвали Том и Сэм, но это что-то явно имело значение для гуков. А граната уничтожило все под землёй.

Полминуты ходьбы и вот солдаты уже у джипа. На земле лежат ещё горячие гильзы, оставшиеся после стрельбы по вьетнамке. Полезного, кроме остатков аптечки в машине не осталось.

Путь до сарая, где находились морпехи, не был чем-либо осложнен. А вот внутри было интересно...

Уайт, Митчелл

Кажется оба парня тронулись умом. Если Джек ограничился пальцами трупа мирного жителя, то Ларри пошёл дальше и решил сожрать сердце гражданского.

Скальпель аккуратно разрезал грудь тела и открыл доступ к рёбрами, которые доктор Митчелл с хирургической точностью извлек и выкинул к чертовой матери. Тогда перед ним предстало сердце. Оно было ещё тёплым, а возможно уже тёплым. Понять это было невозможно, потому что на улице температура перевалила за 30° и опускаться не собиралась.

Однако остановить безумного Ларри не могло даже это. Трясущимися толи от морфия, толи от волнения, а может и от всего вместе, он обрезал вены и артерии, идущие от сердца, и вытащил его. С полубезумной улыбкой, которая сама застыла на лице морпеха, он вкусил плоти врага. На вкус оно было, как дерьмо, перемешанное со стряпней из дешёвой столовой, но при этом Митчелл почувствовал прилив сил. И блевотины. Именно в этот неловкий момент на сцене появились Кёрк и Стивенс.

Общее

Развернувшаяся в сарае сцена была достойна Оскара за всё, и особенно эффекты. Сидящий с сердцем гука в руках Ларри, Джек, только закончивший затыкать дыры в лодке пальцами все того же несчастного вьетнамца, Саманта, с безумным лицом, смотрящий на всё это. И малыш Томми, который попал явно не туда.

Зато из менее интересного было то, что морпехи обзавелись лодкой и теперь могли покинуть проклятую зону блок-поста Чарли.

Стивенс

Сэм оценил творившийся ад. Его познания об этом регионе синего шарика говорили, что поедание сердца часто практиковалось местными жителями. Лет пятьсот назад. И то, Саманта не был уверен, что это правда. Зато в этом были уверены Джек и Ларри. Особенно последний, уже вкусивший плоти врага.

Досадно. Промахнуться с такого расстояния по мишени размером с мотоцикл из дробовика... да, пожалуй чувство досады будет вполне уместно. Впрочем, я не позволяю ему захватить меня полностью, ведь это лишь очередной сюжетный поворот, да и собственно в мотоцикл я попал, пусть причинив ему вред куда менее значительный, чем планировался изначально.
Что ж, вслед за чувством досады меня должно было постичь — разочарование? Горечь? Ощущение провала? Защитник, роль которого я сейчас исполнял, должен был чувствовать что-то из этого набора, ведь миссия, которую я взял на себя, близилась к финалу, причем совершенно не успешному. Комариный укус дроби, разорвавший шину мотоцикла, никак не мог помешать убийце закончить начатое. Диана стояла прямо перед ним, и, успев на личном опыте познакомиться с его меткостью, я знал, что он не промахнется.
Время тронулось вперед, набирая скорость, но задолго до хлопка глушителя воздух где-то в стороне от меня разорвался другим выстрелом. Чертовски похожим на мой собственный Benelli M4, из которого я так досадно промахнулся. Бритоголовый водитель "БМВ", которого я списал со счетов, полностью сосредоточившись на убийце, оказался в нужном месте в нужное время. И с дробовиком в руках, что только добавляло весомости его присутствию на сцене. И, в отличие от меня, он не промахнулся, выбив седока из мотоцикла и отшвырнув его на снег по другую сторону полицейского "Форда". По всей видимости, убийца тоже списал его со счетов, за что и поплатился.
Впрочем, аплодировать меткому спасителю Дианы не было времени. Я знал кое-что, чего не знал водитель — а именно, что дробь нашему "черному всаднику" была, невзирая на тавтологию, что слону дробина. Нужно было срочно действовать, не давая противнику форы. Хватать Диану, садиться в "Форд" и удирать в метель — вполне себе план.
Вот только я не собирался больше бежать. Еще с того момента, как над перевернутой фурой расцвел пламенный цветок из моих рук, я решил, что больше не буду убегать.

Джонни, как настоящий рыцарь и защитник не стал отсиживаться, ожидая, пока Марси разберется с неприятной ситуацией. Он решился выйти из укрытия, вызывая огонь на себя. И буря не замедлила разразиться:

- А вот и еще один бездельник! - раздраженно-едкий голос сухопарой дамы вонзился в парня. - Конечно, ты поможешь, - она сочилась ехидством. - Или ты полагаешь, что будешь тут на кухне в тепле под боком у госпожи Саломеи набивать свою ненасытную утробу? Для того вас сюда отправили? И не нужно делать вид, что вы заняты делом, - она стояла над ребятами, и острый взгляд сверлил их спины. - Думаете, я дам вам отлынивать от работы и дальше? ну уж нет, голубчики, я с вас глаз не спущу. Что, что ты уставилась, - тетка ухватила пальцами Марси за воротник. Ты не знаешь, как выглядит капуста? - Руки женщины ухватили девушку за плечо и властно повернули ее к корзинам, наполненным крепкими сочными капустными кочанами. - Так трудно увидеть? Давай, бери, неси.

Она явно не собиралась уходить по каким-то своим делам - её властно-выжидательная поза совершенно недвусмысленно об этом говорила. Скорее всего, это была не повариха, от нее совсем не пахло кухней. Да и сохранять такой отутюженно-накрахмаленный вид на кухне было бы невозможно. Ткнув ребят в капусту чуть ли не носом, женщина скрестила руки на груди, буквально подхлестывая ребят своим жестким взглядом. Нечего было и думать о том, что удастся незаметно ускользнуть, напихав за пазуху колбас или стащив пару пирогов.

Настоящая повариха - или, скорее, госпожа, царица, богиня кухни, потому что то, что вытворяла толстуха было похоже на чудо - повариха бросила сочувственно-смешливый взгляд на детей, попавших в цепкие лапы, и заговорщически подмигнула, напевая своим густым контральто:

- Я печку истоплю. Ведь мальчиков! О-о! и девочек! О-о-о-о! Я очень.... ооооочееень.... оченьоченьооооочеееень, - последняя нота была просто небесно высокой, дрожащей трепетным вибрато, - люуууууублюууууу, - тембр укатился в бархатные рокочущие низы.

В тот знаменательный день мало кто из голосовавших за избрание нового графа Пьяченцы мог предположить, что тот накал страстей, что будет при голосовании, еще не предел. Что будет не только битва авторитетов и перьев, но и сталь будет пущена в ход. Погибнут не только мечты о величии, но и те люди, что жаждали его: для себя лично или для кандидатов. Кровь, пролившаяся на улице города, никак не хотела отпускать Пьяченцу из своих уз - и те, кто пережил клинки кондотьеров, снова столкнулись со смертью.

Данте Эстакадо не был благородным рыцарем в сияющих доспехах - и у него были темные планы, как захватить власть в случае поражения на выборах. Но к чести хранителя правопорядка, он преодолел эту слабость, оставшись честным хотя бы перед самим собой до самого конца. Свист Матиаса для него расставил все точки над i - и глава городской стражи бестрепетно ринулся спасать своего более удачного оппонента, только и успевшего, что произнести полную достоинства речь. Решительные действия Данте, последовавшие за этим осознанием, не всем сразу стали ясны: тот же де Боно, узрев, как стражник опракидывает его друга, во весь голос заорал:
- Эстакадо, твою мать, bastardo! Какого diavolo!
Здоровяк уже начал подниматься, гневно топорщамбороду, когда вокруг завертелось самае настоящая вакханалия.

По свисту своего главаря с крыш и окон, из-за портьер и маленьких комнатушек полезли бандиты, готовые с оружием в руках вырвать для соего главаря право править. И, почти одновременно с ними, в ставшем полем битвы зале появились первые городские стражники и солдаты Сориа. Члены Совета, застигнутые нападением в расплох, по-разному отреагировали на происходящее вокруг них безумие.
Марио Марио, по-бабьи взвизгнув, рухнул на пол, прикрыв голову руками и подвывая. Кальдерони, напротив, решив, что оставаться на месте побоища опасно, стал осторожно просачиваться к выходу, как и Его Преподобие, кстати. Зато Марсель Джованни и Самсоне Нинни сразу ринулись в бой - причем, к удивлению стражников и солдат, на стороне бандитов. Кузнец обрушился лавиной на растерявшегося Эмилио, а "родственник" Матиаса - на ближайших стражников. Неаполитанка же, в свою очередь, извлекла откуда-то тонкий искривленный кинжал и, шипя как кошка, медленно-медленно стала приближаться к упавшему Сальваторе. Что же до Сориа, то тот, живо осознав всю опасность происходящего, схватил с тела одного из погибших клинок и ринулся в битву, ругаясь, как пьяный боцман - нетипичное поведение для выдержанного и старающегося быть спокойным солдата.

Бой разгорелся и за пределами дома Совета - с улицы слышались крики и звон мечей, полные паники вопли обывателей и заглушающий все прочие звуки вой раненного. Стрелки разбойников не ожидали того, что жертва внезапно уйдет с линии огня - в Стефана ударила только одна стрела, да и та - на излете. Впрочем, и она могла бы принести немало бед, если бы не подаренная мавританская кольчуга: добрая броня выдержала удар и, не смотря на свою кажущуюся тонкость, спасла жизнь своему хозяину. Сальваторе отделался только дем, что от силы удара у него выбило дух, да наверняка здоровым синяком в месте удара.
Второго залпа преступники сделать не сумели - они были вынуждены вступить в перестрелку со стражей и солдатами. Да и те защитники порядка, которые ворвались в зал, следуя указаниям Сориа и присевшей рядом с новым графом Магдалены, всячески прикрывали своего нового господина как от клинков нападающих, так и от их стрел.
Бой разгорелся нешуточный: стражники были лучше вооружены и более опытны с клинком, а criminale - яростнее и подвижнее. Недостатки и достоинства сражающихся уравновешивали друг друга, и уже не один человек отправился на встречу с апостолом Петром обсуждать свои грехи. Смерть каснулась и членов Совета - пудовые кулаки Нинни разможили голову де Боно, но меч старого вояки не дал кузнецу уйти безнаказанным: тяжело раненный, тот гулко стонал, прислонившись к стене и пытаясь собрать выпадающие внутренности.
Пол был залит кровью и наполнен стонами и криками раненных, но живым было не до них - сейчас умами обеих сторон завладел бой. Бандитам не удалась внезапная атка, но это не обескуражило их. Предчувствуя грядущее богатство, они снова и снова кидались на солдат с целью прорвать их строй и убить Стефана Сальваторе - со смертью графа всякое сопротивление потеряет смысл.

А в центре этой бойни сражались Данте Эстакадо и Матиас Джованни. Миланский доспех и полутораручный меч против легкой кожанной брони и рапиры и даги. Долг против стремления вырвать силой желаемое. Закон против беззакония. И наконец, одна отвага против другой.
Матиас увернулся от первого удара, и capitane пришлось скрестить с ним клинки. Джованни, к удивленю Данте, оказался более чем достойным протвником - он действовал быстро и точно, полностью пользуясь своим преимуществом в легкости и скорости. Он предпочитал не блокировать атаки тяжелого полуторника, а уворачиваться от них, переходя в немедленную контратаку и оттесняя противника. Не раз и не два жало рапиры достигало Эстакадо, но каждый раз качественная броня спасала своего владельца: не иначе, Господь хранил его от ран.
Пот бежал по лбу капитана, волосы слиплись. Проклятый глава воров и разбойников каждый раз с легкостью уклонялся от атаки, и стражник чувствовал, что начинает уставать - сказывалась бессонная ночь и вес доспехов. Но все-таки переменчивая фортуна выбрала себе любимца. Очередная атака - и Матиас подскользнулся на крови кого-то погибшего.
Долю секунды. Всего долю секунды не хватило ему, чтобы уклониться. Тяжелый меч, созданный для пробивания доспехов, с легкостью разбил слабую защиту рапиры, с отвратительно-чавкающим звуком погрузившись в плечо Джованни, ломая кости, разрывая мясо и сухожилия. Боль была безумной - словно бы глава воров заживо попал в лапы к Дьяволу. К счастью, страдания Матиаса были недолгими - стоило окровавленному мечу выйти из раны, как на разум неудачливого путчиста опустилось блаженное забвение.

Стоило их лидеру рухнуть в крови, как все его поддельники живо осознали, что ловить тут нечего. Сальваторе они не убили, Матиаса потеряли, а самим им не в жизнь не стать новыми правителями - сейчас к солдатам подойдет подкрепление, и головы всех нападающих в скором времени украсят собой пики. Надежда на влась и богатство рухнула в кровь и пыль - и бандиты, огрызаясь железом, попросту дали деру. Только когда последний нападающий, сумевший спастись, покинул залу, а с улицы крикнули, что беспорядки подавлены, только тогда солдаты покинули кольцо, центром которого стал граф Стефан I Сальваторе. Раненный в руку стражник, прикрывавший своим телом Стефана, с кряхтением поднялся сам и помог подняться графу.
Подошел и окровавленный Сориа. По лицу мужчины с разбитых губ струилась кровь, но он, хотя и не без труда, проговорил, поклрнившись:
- Благородный граф, мятеж Джованни подавлен. Его люди, кто успел, разбежались, а он сам тяжело ранен capitane Эстакадо. Прикажете отправить людей к дому бунтовщика?

А неаполитанка попросту крепко прижалась к Стефану, прошептав:
- Клянусь распятием, я счастлива, что ты жив.

Треск. Аметистовый огонь перед глазами. Удар, после которого не устоять. И боль, выгибающая дугой тело, уже лежавшее на залитой кровью мостовой, которая кажется закипела. Боль, от которой бьётся сильнее сердце. Быстрее, чем когда-либо до этого в жизни. Барабанный бой в ушах, бешеный, быстрый, от него нет спасения. Пелена перед глазами.

Карл замер. Грудь равномерно вздымается - воздух вглубь лёгких толкает. Но тихо-тихо. Пелена перед глазами рассеивается. Пахнет палёным волосом. Кажется, обгорели даже ресницы. Тайлер этого не видит, но борода вся скрутилась. От неё идёт удивительно омерзительный запах палёного волоса и мяса. Всё тело болит - ожоги в самых неожиданных и неприятных местах. В основном там, где железо было близко к коже. Карл попробовал пошевелится - и понял что каким-то образом кровь, в которую он упал, уже запеклась, будто он лежал на солнцепеке пару часов. И рядом - погибшие люди. Лица, искривлённые в смертной муке. Красная, пошедшая пузырями кожа. Лопнувшие глаза. От бессилия хотелось плакать - но годы закалили Карла не хуже кузнеца.

Шаги. Тихие, вкрадчивые. Безумные слова, не имеющие смысла для простого солдата. Карл вгляделся в фигурку, идущую мимо него. Чёрный посох. Чёрный плащ. Чёрная душа и помыслы скованные из тьмы. Карл никогда таких не видел - и оно и к лучшему. Вторую такую встречу, его рассудок мог бы и не пережить. Карл попробовал в этой жизни если не всё - то очень многое. Он был богат и благороден, ел с серебра и спал на мягком. Он убивал других людей. Схваткой грел своё сердце, и кровь, что он проливал была кровью не только сильных мужей - но всё же грела ничуть не хуже огня. Изведал победы - и поражения. Мстил - и познал лишь то, что месть это всего лишь ещё один способ вцепится в то, что утрачено. Клин, забитый изо всех сил в последнюю дверь. Из которой выглядывают лица мертвецов. И люди тянутся к мести изо всех сил, рвя свои жилы, топчась по всем законам и заповедям. Но когда месть оказалась в его руках, то Карл ничего не нашёл. Только горе и скорбь.

Тайлер оскалил зубы. Он остановит этого колдуна. Он познакомит его с холодной сталью. За ней - всегда последнее слово.

Мальчишка. Марк. Лежит совсем рядом. Белые глаза, красная плоть, волосы дыбом и тошнотворный запах. И метательный кинжал, зажатый в детской ладони. Обгоревшие пальцы вцепились в рукоять - Марк так и не решился кинуть его. Десятник сделает это за него. Смерть беспризорника станет ступенькой к гибели некроманта. Тайлер осторожно вынул кинжал из ладони маленького мертвеца. Лишь бы не ожил. Лишь бы не вцепился обгорелыми зубами в ладонь. И медлить-то особо нельзя.

Если бы Ктона спросили, почему он делает то что делает, то он бы ничего ответил. Почему солдат подымается в бой, когда его зовут? Ради славы? Ради золота? Ради крови и горячки схватки? Или быть может власть горячит кровь мужей, заставляет их хвататься за мечи? В своё время у Карла было всё это, и он всё потерял. Когда-то давно, ещё будучи молодым и глупым, у него был немного странный разговор со старым монахом. Тогда была жаркий июль, но старик, выпивший столь много, казался удивительно трезвым и его взор отнюдь не был затуманен алкоголем.

Помнится, тогда он рёк: "Парень, хватайся за жизнь двумя руками. Радуйся тому, что есть. Власть, слава и богатство - это лишь призраки, дуновения ветра. Попробуй, схвати в горсть ветер, удержи его. Любой путь кончается смертью, последней границей. Грейся от искр, что высекает близость людей. Это единственный свет во тьме времени."

Утром старика нашли на стоге сена, мёртвым. Теперь же, когда уже сам Карл стал немолод, и почти все его свершения остались в прошлом, Тайлер подымал руку на то, что было сильней его так же как стихия сильней муравья. Почему он это делал? Почему он не превратился в камень, не забыл как дышать, молясь Единому лишь о том, чтобы опасность миновала его?

И в глубинах его старого сердца, подстёгнутого молнией некроманта, зрел только один ответ. Ради того, чтобы были искры. Ради того, чтобы было кому освещать себе дорогу во тьме времени. Пальцы нащупали рукоять кинжала. Карл привстал. Оторвал себя от земли, от корки крови. Чуть прикусил губы - лишь бы из глотки не вырвался тихий стон, оповещающий врага раньше времени. Лишь бы некромант не услышал его до срока, до того как острая сталь пробьёт его сердце - или хотя бы лёгкие.

Огромная тень - оказывается выжил не только десятник, уже мчалась на некроманта, стремясь сокрушить колдуна, втоптать в грязь, в прах. И вот тогда Тайлер кинул нож, целясь как, учили, целясь под лопатку. Пусть сталь скажет своё слово.

Время застыло.

Грубые слова парня ещё висели в воздухе, а он уже подскочил к принцессе, закрывая её собой. Выставил щит, схватил девушку и потащил в сторону. Рука, державшая щит, не дрожала, аккауратно закрывая епископа от них. Или их от епископа. Он легко расшвырял стражу. Что сможет сделать один щит против непонятной молнии твари? Правильно, выиграть какие-то мгновения жизни для принцессы. Почему Сиэль так поступил? Что заставило броситься защищать человеческую принцеску, которая плевать хотела на жизни полуэльфов с высоты своего трона? Может быть осознание того, что она является чем-то большим в игре чем кажется? И уж точно более значимой фигурой чем он сам?

Время застыло.

Рука со щитом выставлена, принцесса за спиной и Сиэль смотрит на неё, а не навстречу приближающейся смерти? А что смотреть на епископа? Одна вспышка и жизнь полуэльфа оборвётся. А ободряющая улыбка очень нужна принцессе. И пусть в глазах у Сиэля написал ужас от своего безрассудного поступка, улыбается он вполне бодренько. Не наигранно. Принцесса будет жить, а вместе с ней Айлин, Анна, оставшиеся в живых стражники, бедняки, богатеи, полуэльфы и даже ублюдок-Кляйн, которого уже давно не видно.

Тук-тук. Два удара сердца. И время продолжило свой бег.

Опустошённый, подавленный враз навалившейся усталостью Сиэль пошатывая отошёл от принцессы, которую сразу окружили со всех сторон. Помотал головой, словно не веря в происходящее. Задрожал всех телом словно вспомнив, что должен был это сделать несколько мгновений назад, когда испытывал ни с чем не сравнимый страж смерти. Тяжело привалился к стене, пошатываясь добрёл до подоконника и сел, бросив щит себе под ноги. Несмело улыбнулся и глупо покивал при звуках своего имени, даже не пытаясь понять о чём идёт речь.

- Спасибо! - Внезапно вскинув голову, твёрдо произнёс он глядя на Айлин. И сразу отвёл взгляд. Дрожавщие пальцы выбивали барабанную дробь на подоконнике как бы ни старался Сиэль их унять.

ссылка

Пуховик был отдан в обезличенные лапы толпы, что слепо праздновала маленькое чудо - можно было осуждать обывателей за трусость и робость, но радовались они вполне искренне. С каждой секундой мороз жег кожу Крис и нутро всё сильнее, сводя мышцы судорогой, а сознание - ноющей болью. Движение были вялыми, но перемещение окоченевшего тела в пространстве все же шло на пользу.

Оказавшись в машине*, оба, на краткий миг, почувствовали облегчение - непогода изматывала не только физически. Впрочем, автомобильная печка, включенная на полную, мал по малу возвращала чувствительность замерзших конечностей, но вместе с тем как будто и обострила чувства.
Неловкая пауза затягивалась и весь тот подспудный ком несказанного грозился извергнуться вулканом наружу, погребя под пеплом и этих двоих, и проклятый трафик и весь этот захолустный городок. Чувства и нервы натянулись подобно канатам вышки связи в бурю, что трещали и рвались под шквалом обезумевшей природы.

Двое в машине молчали. Что сейчас будет? Грязная ругань за былые обиды и сердечные раны? Слезы и слова прощения за не сбывшееся и растраченное? Бурный секс на неудобном заднем сидении без лишних фраз и обещаний или бытовое насилие с применением табельного и гражданского оружия?

Ни Крис, ни Кэт не знали этого и сами. Возможно, о чем-то догадывался снег, но белоснежный мерзавец предпочитал молча засыпать лобовое стекло машины и весь город вместе с ним...

Кёрк, Стивенс

Два выстрела прогремели практически одновременно. Две пули разного калибра устремились прямо во вьетнамку и обе попали. Грудь девицы разорвало на части, разбросав внутренности по земле. Руки сучки, убившей Рида, так и не отпустили винтовку, что, впрочем, никого уже и не волновало.

Быстрый осмотр показал, что в кустах больше нет гуков, а значит можно перебраться к домику, откуда уже слышался крик Джека. "Гасите этот кусок вьетнамской грязи и бегом к нам парни!" — чётко услышали оба стрелка. Действия рядового Уайта были не самыми лучшими, в плане безопасности, так как он мог выдать свои сослуживцев гипотетическим гукам, которые лежали где-нибудь в земле и ждали своего шанса. Но разве узкоглазые говорят по-английски?

Из хижины всё ещё валил дым, так что разглядеть что-либо, даже через многократно увеличивающий изображение снайперский прицел было невозможно, так что и Саманте, и Тому оставалось гадать, жив ли кто-нибудь, кроме Джека.

Уайт, Митчелл

Ларри завалился в лодку, к уже скрывшемуся там Уайту. Снайпер выстрелил мимо бойцов, и на мгновение повисла тишина, которая была нарушена спустя секунду. Два выстрела. С другой стороны. Кажется свои стреляли. И хорошо, чтобы наповал.

Однако, полевой доктор Митчелл решил не утруждать себя стрельбой, например, из лодки. Он решил заштопать на себе пару дырок, которые получил в результате слишком тесного общения с миномётом. И сделал это вполне успешно. Морфий подействовал быстро, притупив и боль, и осознание реальности. Но навыки врача не подвели. Осколки вытаскивались легко и непринужденно, и, хотя в глубине души, Ларри осознавал, что без морфия, он бы орал, как сучка, куски металла тащить из своей туши не прекратил.

Не особо послушные, после хорошей дозы обезболивающего, пальцы не могли зацепить совсем уж маленькие куски металла, а потому вытащить удалось лишь самые крупные. А потом начался ад. Зашивать рану, с непослушными пальцами, было очень нелегко. Иголка так и норовила вывалиться и отправиться куда-то под поддон, проскочив между досок, а нить отказывалась влезать в ушко. Но, стиснув зубы, медик победил иглу и её злейшего напарника нить и кровоточащие раны перекрыл.

Общее

И вновь стало тихо. На опыте каждого из предыдущих разов, было ясно, что добром это не кончится, но всё же чувствовалась надежда на то, что сейчас всё будет хорошо.

Айлинн была готова поклясться чем угодно - даже голову положить на плаху за то, что этот выстрел делали не ее руки. Вернее как: стреляла-то она, спусковой механизм направляла она, а вот путь стрелы совсем не зависел от меткости и желаний стрелявшей. Короткий тупой стальной болт, покинув деревянное ложе арбалата, словно бы попал в заботливые нежные руки кого-то - или чего-то - горнего, что приняло выкованную безвестным кузнецом смерть под свою опеку, безошибочно направив ее на то, чтобы стереть с лица замли тот ужас, что был противен всем живущем. Да, это сделала она, и в то же время - нет. Теперь Айлинн где-то в глубине души стала осознавать, что ныне ей до самой смерти гадать, кто направил ее руку.

Онемевшая, застывшая соляным столбом девушка, крепко прижавшая к себе верный арбалет, во все глаза смотрела на умирающее зло, чувствуя, как ясный жар пламени горячит ее кожу. От танца алых языков слезились глаза, но она не отрывала взора до тех пор, пока обгорелое тело не рухнуло на плиты дворца, сотрясаясь в последнпх конвульсиях. Он - такой сильный, страшный, исполненный зла и ужаса умер, а они - простые, ничем не примечательные смертные, спаслись и спасли Ее Высочество - за что Айлинн, будь она в более адекватном состоянии, в ноги бы поклонилась Сиэлю. В конце-концов, немного надо ума и отваги на то, чтобы выстрелить - куда как благороднее и храбрее закрыть своей спиной правительницу. Полуэльф это сделал - честь и хвала ему за это. Гордая таким напарником стражница первой пропоет ему осанну. Но - после.

Сейчас все силы уходили на то, чтобы сдержать в груди тот порыв чувств, что бился внутри, несильно по своей ярости отличаясь от пожравшего тело Епископа пламени. Сумашедше стучало сердце, словно бы надеясь пробить свою клеть и выскочить наружу. Билась набатом кровь в висках, заглушая все остальные звуки. Все мыщцы, всы члены были напряжены, словно взведенный арбалет, и готовы выстрелить в любой момент - но вот цели-то и не было. И от этого, от невыплеснувшегося изнутри безумного пламени Айлинн начинало колотить мелкой дрожью: а вместе с утекающей как вода сквозь пальцы яростью начинала приходить тяжелая, усталая опустошенность. Они сделали это. Сделали. И... все?

Бешенная, безумная энергия не находила себе выхода, но словно быстрая река, скованная крепкой волей словно плотиной, тегла мерно и спокойно, и те усилия, что были затрачены на эту кажущуюся безмятежность, оставались вне пределов взглядов окружающих. Анна была горда за своих подчиненных, и Айлинн тоже гордилась - но иные чувства и эмоции были превыше гордости.
- Спасибо, Анна. Мне просто повезло, - голос стражницы был холоден и безчувственнен, но не от безразличия, а от попыток удержать себя в руках.
- Ее Высочество цело?, - выслушав ответ, Айлинн кивнула, - Слава Предкам.

Наблюдая за суетой вокруг, словно бы отрешившаяся от всего девушка напряженно размышляла: ну не может все так просто кончится - с гибелью главного злодея умирают и его твари. В жизни-то все сложнее, это же не сказка! Наверняка у Епископа были подручные. И не дай Лес, что они попытаются удержать мертвецов от распада и вновь бросить их на Город.
Чеканя шаг, полуэльфийка подошла к Флинн - единственной из присутствующих здесь, кроме Этель, чьим приказам она была готова с охотой подчиняться. Голос девушки был столь же сух и холоден, как и несколько минут назад:
- Мэм. Я полагаю, что у Епископа могут быть подручные - он не мог действовать один. Не отдадите ли нам, - она выразительно погладила арбалет, давая понять, кого имела ввиду под словосочетанием "нам", - приказ проверить собор в поисках сторонников мессира Доминика? Сиэль пусть остается здесь - у него хватит сил спасти Ее Высочество. А вы... пойдете со мной?

Эта ночь должна была быть другой...
Но я слишком люблю импровизации, чтобы сожалеть о несбывшихся сценариях.
Эта ночь могла бы быть другой, но она такая, какая есть, и в этом своем воплощении — эта ночь прекрасна.
Стена огня, многометровый костер из разбитой фуры, ставший фоном для нашей сцены — великолепен. Да, я больше не считаю эту сцену только своей, зеленоглазый убийца заявил на нее свои права, ворвавшись в нее на своем хищном черном байке. Только самоубийца выбрался бы в такую метель на федеральную трассу на мотоцикле — или тот, кому плевать на смерть.
Черный пистолет с глушителем в руках убийцы — шедеврален в своей лаконичности. Он выплюнул целый рой смертоносных ос, от которого я, при всех своих талантах, не смог уклониться окончательно. Одна из них укусила меня в плечо, и я улыбаюсь, падая на снег. Кровь будет хорошо смотреться на белом, а боль придаст контрастности моим дальнейшим действиям.
Черный непрозрачный шлем, скрывающий лицо моего визави — идеален. У смерти не должно быть лица, хоть я и ощущаю легкую гложущую тоску по сапфировому блеску. Но осознание того, что внутри черной коробки бьется все то же голубое пламя, греет мне душу.
И даже Ди, обреченно взирающая на своего убийцу, взмывшего над ней словно карающий черный ангел — прекрасна в своей беспомощности.
Если бы я мог, я бы поаплодировал убийце.

Но я не могу, поскольку беспомощное состояние Ди в данное мгновение влечет только один финал сцены. И он идет в разрез с моими планами.
Что ж, сюрпризы, которые я приготовил в декорациях, останутся пока невостребованными. Впрочем, в импровизации есть свои плюсы, ведь способ, которым я могу остановить убийцу, тот привез с собой. Ведь мтоцикл — достаточно большая цель, чтобы я не промахнулся на таком расстоянии из дробовика. И мне не нужны тонкие расчеты скорости и вектора движения цели, угла атаки, дульной энергии оружия, поражающей способности заряда и прочности бензобака мотоцикла.
Мне достаточно тонкого художественного мазка — направить ствол и нажать на спусковой крючок.

Джон нервничал. Очень. Марси скользнула дальше, а ему пришлось остаться и ждать, с тревогой наблюдая за ящиками, за которыми скрылась девчушка. Неизвестность пугала парня, а неизвестность в отношении того, за кем он должен был присматривать, и вовсе приводила его в ужас, превращая нервы в натянутые до предела стуны.
- Вот ты где! - вдруг громом среди ясного неба прогремел незнакомый голос, и Джон вскочил из своего укрытия под лестницей - не подумав, что лучше ему остаться в тени, а Марси что-то придумает сама, что он может сделать только хуже, что, возможно, эта тетка еще больше разозлится... Девчушку заметили и теперь могут сделать с ней что угодно - как мог Джон отсиживаться в стороне?
Слушая обвиняющую речь, Джон нахмурился, не очень понимая, о каких гостях и о каких остальных идет речь, не изменив, впрочем, своего намерения защитить Марси. Вдруг ее начнут подозревать? Или решат побить за отлынивание от непонятной работы?
Но девчушку ничего, как казалось, не смутило, и она с готовностью согласилась делать, что скажут. Марси, как и он сам, ничего не понимала чуть раньше - значит, она лишь играет... Но зачем? Чтобы не возбуждать подозрений? Джон решил тоже притвориться, что он прятался - благо, тут ждали каких-то остальных, которые должны вернуться к работе. Вдруг у Марси какой-то план, а его помощь вряд ли будет лишней - и для приведения плана в действие, и если что-то пойдет не так.

Он сгорбился и сжал голову в плечи, проходя мимо суровой женщины, пробормотав неловко:
- Простите... пожалуйста. Я ей помогу, а то... капуста тяжелая, - и, не дожидаясь ответа и так не подняв взгляд, проскользнул мимо нее к Марси, которая копалась в сетках. Остановился сбоку и попытался изобразить активный розыск капусты, повторяя движения девчушки в соседних сетках.
Убедившись, что стоит спиной к женщине, прошептал тихонько, не глядя на Марси:
- У тебя же есть план, да? - скорее утвердил, чем спросил Джон, и, помолчав мгновение, добавил, ободряюще улыбнувшись: - Делай, что собиралась, я сделаю то же.

Крис смотрел на Кэт, ожидая ответа, и одновременно всё глубже погружаясь в бездну полузабытых воспоминаний. Сколько переживаний, сколько эмоций и чувств. Сколько всего сгинуло в прошлом. Когда-то, не так к слову давно, он, молодой и уверенный в себе полицейский, парниша из бедной и крайне неблагополучной семьи, мог только мечтать о такой девушке, какой была Кэтрин Уэллс. Он заглядывался на таких, думал о таких, одновременно считая, что у него не может быть с ними ничего общего и стараясь самоутвердиться пренебрежительным к ним отношением.
Кэтрин следила за собой, поддерживала форму, одевалась аккуратно и стильно. Собственно, принадлежала к тому элитарному кругу, из которого Эллингтон вычёркивал себя даже на подсознательном уровне. Тем сильнее он был удивлён, когда в ответ на свой дежурный сарказм внезапно прочувствовал проявление интереса. Ещё сильнее Крис удивился, когда внезапно оказался с журналисткой в одной постели и, позже, когда она заняла в его жизни едва ли не наиболее важную роль.
Наивный идиот, об истинной мотивации Кэт можно было уже тогда догадаться. Меркантильная и стервозная журналистка, ради материала и карьеры готовая почти что на всё. Ценный жизненный урок для юного полицейского. Урок, который он усвоил болезненно хорошо.
С тех пор Эллингтон изменился, стал опытнее и увереннее. Но так и не заводил больше ни с кем серьёзные долгосрочные отношения. Так и не простил Кэтрин, так и не смог, несмотря на многочисленные попытки, забыть окончательно.

При упоминании о машине, Крис ухмыльнулся. Его «форд» так и остался стоять на дороге, наверняка ещё сильнее усугубляя и без того невероятно серьёзную пробку.
- Кажется, моя где-то там же, - он махнул рукой в ту же сторону, что и девушка. – Как-то не хватило времени подыскать парковку получше.
Крису казалось, что за прошедшую минуту стало ещё холоднее. Каким-то образом он пока умудрялся сохранять самообладание и даже находить изредка силы на лёгкий сарказм, но чувствовал, что ещё немного – и его начнёт просто трясти.
Как никогда хотелось оказаться поскорее в тёплом салоне автомобиля, раздобыть где-нибудь чашечку кофе и просто сидеть так минут пятнадцать, наслаждаясь теплом, спокойствием и отсутствием каких бы то ни было неожиданных встреч.

Стоял Кляйн над люком. Качался. Больно. И тяжело. А ещё, отчего-то, вот сейчас, за миг до спасения - погано. Стоял Кляйн. И думал.

Всю жизнь ведь так - бега, погони. Бои кровавые, да жизнь походная. Но и другого хочется, бывает. В стражу поступал, планы строил. Дом, семья, жена-пышка, да деток полный выводок. Что б как у всех, не хуже. Надеялся. Мечтал. Деньжат поднять собирался, да бордель свой открыть. Не судьба?

Застыл в сомнении. Вернуться, может? Прибить епископа, толпу раскидать, ещё пару драконов одолеть? Ну, а что? Стать победителем, которого не судят? Погибнуть пытаясь? Честь, давно забытую, восстановить?

Нет.

Осклабился Герман, да бороду, от пота и крови слипшуюся, потёр. Миновала минута слабости.
Зашевелился. Свечи потушил, да забрал - внизу-то темно будет. Одну горящей оставил - сейчас-то чем-то светить надо.
К люку вернулся. Закряхтел. Отворил.
И спустился. Ну а что? Жизнь такая!

Ганс рванулся вперед. Его дело расчистить дорогу, чтобы жители не попали из обстрела лучниками на мечи мертвецов. Прикрыть их он мог только своим телом, слишком маленькую площадь прикрывал его собственный щит. А вот расчистить дорогу он сумеет. Тем более что там есть хотя бы один еще живой стражник. Однако добегать Ганс не стал. Слишком высокая куча тел перед воротами. Пока жители и стражники будут перелезать они станут слишком легкой мишенью для стрел. И укрывшись за грудой Ганс стал устраивать проход через эту груду, чтобы можно было отступать без риска. Он успел. Теперь до ворот его отделяло несколько шагов. там еще держались. Сейчас он...

Зеленое пламя словно выжгло Ганса и изнутри и снаружи. Однако он сумел выжить, выкарабкаться. Ожоги. Серьезные, но не смертельные. Бывает и хуже. Что это за голос. Странный и мерзкий. Вот он колдун, тот кто сотворил все это. Но что-то у него пошло не так. Все мертвяки лежат безжизненными. Но так же без признаков жизни лежат и его товарищи. Алфи. Эрика. Карл. Нет, стоп, Карл жив. Видна вздымающаяся грудь, да и обожжен он не так сильно как остальные. Скорее всего не сильнее самого Ганса. Тогда еще есть за что бороться. Если выжили они с Карлом, значит есть и другие живые. И значит выход только один. Этот колдун не должен больше жить. Один удар, всего один. Чтобы его голова отлетела как можно дальше. А потом если этого не хватит, Ганс сумеет порубить его на лапшу.

Пришлось прокусить губу до крови, чтобы не застонать пока вставал. Ожоги были слишком болезненными, они мешали, портили координацию. но если у этих мертвецов горел огонь аметиста, то в его глазах горел огонь жизни.

Итак, свершилось!
То, чего так ждала вся Пьяченца, наконец-то произошло. Должно быть, в тот момент, когда Сориа огласил имя Стефана Сальваторе, все вокруг перестали дышать. А потом замерший мир снова обрёл краски, засиял разно окрашенными по смыслу улыбками и едкими взглядами. Все понимали, что конец чего-либо означает начало иного явления. Они стояли на пороге новой эры, за которым Эстакадо наблюдал со своим непоколебимым спокойствием.
Заходя в этот зал рано утром вместе со всеми, капитан городской стражи думал, что будет испытывать ярость по поводу своего поражения. Сейчас же он ощущал в груди отрешённую пустоту, нисколько не походящую на гнев. Должно быть, ярость - это слишком большая роскошь после не самой спокойной ночи. Равно как и радость. Дело было отнюдь не в том, что Эстакадо устал; в этот момент у него словно открылось второе дыхание. Ушла боль, а звуки и цвета вернули прежнюю глубину. Что-то тревожило капитана городской стражи - что-то на грани восприятия, едва уловимое. Он не очень вслушивался в благодарственную речь нового хозяина Пьяченцы, внимательно осматривая присутствующих. Их лица выражали самые разные эмоции, но ещё чаще - попытку скрыть их. У Матиаса Джованни, к примеру, это получалось из рук вон плохо. Дикая ярость изменила его лицо почти до неузнаваемости, и Эстакадо не мог обвинять его за столь откровенную реакцию.
Признаться, Данте был несколько удивлён жестом Сальваторе. Тем не менее, мужчина не показал секундного замешательства, овладевшего им. Он пожал протянутую руку Стефана и сдержанно улыбнулся:
- Я всего лишь стараюсь для любимого всеми нами города в меру своих возможностей.
Неизвестно, хотел ли capitane сказать что-то ещё, поскольку в следующий миг по залу прокатился форменно разбойничий свист. Последовавшие за ним словоизлияния, равно как и нездоровое веселье хозяина тратторий, совершенно не понравились Данте. Он не собирался ждать, чем закончится очередная речь, потому как для него всё было предельно понятно. Пока Матиас на свой манер поздравлял Стефана, Эстакадо незаметно подал знак своим людям, присутствовавшим в помещении. Не зря он явился сюда с сопровождением, будучи уверенным в том, что просто так противостояние за графскую цепь не закончится.
В тот миг, когда Джованни заканчивал свой пламенный спич, закованная в броню фигура Данте пришла в движение со скоростью, мало ожидаемой от того, кто казался смертельно усталым. Пусть он действительно не слишком жаловал победителя, грядущие события нравились ему ещё меньше. Позволить кому бы то ни было совершить преступление капитан городской стражи не собирался. Хватит крови в Пьяченце!

Марси легко убедила Джонни. Может быть, она и сама верила (хотя бы немножко), что сейчас быстренько обернется, натаскает мешков и сеток, и они, нагруженные внушительным количеством припасов, незаметно вернутся обратно, в привычную кухню... Или почти привычную.

Девочка скрылась за ближайшим ящиком, соображая, что лучше тащить.

Крупы? Большие мешки ростом с саму Марси, одни завязанные, другие раскрытые, стояли под стеной. Горох, пшено, кукуруза, рис, маис - все это, и еще что-то, чего девочка не смогла бы определить с первого взгляда.
Большие мешки. Так просто не утащить.

Овощи? Корзины с яблоками, морковкой, репой, картофелем, тыквой. Вязанки лука, свешивающиеся со стен. Целые кусты пряных трав.

Или, может быть, что-то уже готовое? За холодильными ящиками - лари, от которых вкусно тянет свежим хлебом. А вон там, еще дальше! Точно! Окорока и колбасы! Подвешенные к крючьям, закопченные окорока, румяные, с душистой корочкой из пряных трав. И вяленые фазаньи тушки. И перепела связками, зажаренные до хруста. И печеная оленина - прямо целиком, с ветвистыми рогами, обмотанными блестящей фольгой. И колбасы - кольцами, гроздьями, гирляндами - с аппетитным чесночным духом. Наверняка начиненные гречневой кашей с мясом и маааленькими кусочками сала.

А повариха, приплясывая, уже тащит из печи противень с пирожками, большущий противень, на котором рядами выстроились поджаристые пышные пироги. С начинкой!

Дзаннн! - железный лист хлопнулся о большой стол, и толстуха уже хлопотала над ним с веничком, умащивая маслом каждый пирог - с пылу с жару.

- Вот ты где! - громом с ясного неба прозвучал над головой Марси голос. Обладательница этого голоса, сухощавая женщина в чистейшем крахмальном переднике с оборками и с белоснежной наколкой в гладко уложенных волосах, возвышалась над девочкой, уперев кулаки в боки.

Она была недовольна. Сдвинутые брови, строгий металлический голос, поза - она точно была недовольна.

- Прячешься! - обвиняюще сказала женщина. - А остальные где? - ответ ее, по всей видимости не интересовал. - Гости ждут. А они тут в прятки играют. Не сиди, подтаскивай капусту, что там еще? - она бросила вопросительный взгляд на повариху, которая в ответ легкомысленно махнула пухлой рукой и что-то пропела сочным контральто. - Овощи. Фрукты, - женщина поджала губы. - Бес-с-стыжие, - по всей вероятности, это замечание относилось уже не к овощам, а к самой Марси и каким-то еще "остальным". - И учти, кто будет отлынивать, тем я займусь лично, - прищуренный взгляд женщины не предвещал ничего доброго тем, кем она займется. - Так всем и передай.


Джонни, затаившись под лестницей, все прекрасно слышал. Но и он не уловил, откуда появилась эта женщина. Впрочем, это неудивительно - она могла возникнуть откуда угодно, вынырнуть из-за любого мешка, ящика, шкафа. Если не топать как слон, то легко можно подобраться незаметно.

Карл молча смотрел на ворота. На открытые ворота. Ах, если бы они были закрыты. Если до того он боялся что противник своим наступлением заставит охрану закрыть ворота, то теперь бывший рыцарь считал это не таким уж плохим исходом. Дворец, с его тонкими стенами, вычурными воротами, и гвардейским отрядом, который Карл мог назвать солдатами лишь с большой натяжкой..разве смогут они смогут остановить этот аметистовый прилив? Десятник первым вступил в кровь и разруху, намереваясь исполнять приказ до конца. Карл Тайлер прожил долгую и насыщенную жизнь. Он не привык сдаваться, не привык поддаваться обстоятельствам, был стойким, и по-своему, благородным. Если будет возможность, то он попытается провести отряд прямиком на север города, где по его разумению, ещё был шанс уйти за стены города и выжить.

Однако Единый распорядился по другому. Нежить воплотилась из ниоткуда. Много, удивительно много скелетов с этими огромными луками выросли из теней. Они были сравнительно недалеко, и укрыться от них не было никакого шанса. Словно проклятые мертвецы стали засадой! Не то чтобы для этого нужно много ума, но Карлу казалось, что существо двигающееся столь неуклюже столь же неуклюже и в мыслях.

- В строй, сучье племя! Щиты, горожан прикрывай! Эрика, щит подними, курва! Доспех от такой стрелы не спасёт! - Карл отлично помнил, как мучения Георга прервала всего одна стрела. Отставшая пара смотрела на то, как перед их лицами строится жиденькая стена из щитов. Отделяя их от выживания. Командир сделал выбор, и выживание тех, кто был излишне медлителен не предполагалось. - К воротам! Спиной, курвы! - сердце бьётся как бешеное, покалывает, но Карл старательно не обращает на это внимание. На слабость нет времени. И сам пятится, стараясь прикрывать своих братьев по оружию, и горожан. Дети, беречь в первую голову детей, сам-то он уже пожил, а дети-то что, умрут ни за грош.

Сапоги неприятно чавкают в этой кровавой топи. Кровь ещё не успела схватится, поэтому новоявленное болото неохотно отпускает сапоги стражников, но оно уже прикинуло, как бы было здорово заставить улечься побольше народу в эту стылую алую слякоть. Так чтобы пропиталось болью да кровью людской побольше землицы. Надежда на спасение - там, за завалом трупов, там где бой, но ещё надо дойти. Только бы не поскользнутся. Страшный удар в щит заставил Карла шатнутся, нога поехала, но он сумел удержатся. Стрела, больше напоминающая метательный дрот, скользнула рикошетом, да и вонзилась в труп. Повезло - ладонь другая левее, и быть Тайлеру без ноги, как тому мужику.

- Собрались, бестолочи! Эти выблядки, только и ждут чтобы мы дрогнули и побежали! Стервь поганая! Держать строй! -

Стефан неторопливо постукивал пальцами по столу, дожидаясь окончательного вердикта Сориа – уже знавший заветное имя старик мялся, оттягивая момент истины до последнего. Испытывающий взгляд старшего Сальваторе скользил по лицам многочисленных избирателей, вычленяя среди них потенциальных друзей и врагов.
Судьба славной Пьяченцы решалась прямо здесь и сейчас, будущее города буквально висело на волоске – едва ли когда-либо от решения членов совета зависело в одночасье столь многое. Впрочем, вне зависимости от исхода голосования, Стефан Сальваторе не собирался сдаваться. Он не видел за этим столом для себя по-настоящему достойных соперников, он с головой погрузился в Игру и, при необходимости, вновь бы утопил маленький город в крови и интригах, тем или иным способом заставив достопочтенных избирателей пересмотреть принятое решение.

В конце концов Луиджи заговорил – напряжённый до предела ещё секунду назад, Сальваторе моментально расслабился. Губы Стефана тронула самодовольная торжествующая улыбка.
Триумф, победа, абсолютный успех. Данте Эстакадо в решающий момент сделал правильный выбор и, несмотря на потенциальную личную неприязнь, поддержал кандидатуру Сальваторе против Джованни.
Стефан с величавой медлительностью поднялся на ноги. Выпрямился в полный рост, приветственно подняв вверх правую руку. Никому из присутствующих никогда прежде не приходилось видеть Сальваторе настолько радостным и довольным – в своём расшитом золотом парадном костюме мужчина как никто другой походил сегодня на достопочтенного правителя Пьяченцы.
Без лишней спешки приблизился он к Сориа – чуть склонив голову, чтобы Луиджи было сподручнее возлагать на него золотую графскую цепь. Но продолжал исподлобья буравить взглядом при этом морщинистое лицо старика – в безжалостных серых глазах Стефана несчастный, при определённой доле смекалки, мог бы разглядеть для себя приговор.

Тяжёлые звенья цепи наделяли особой, ни с чем не сравнимой, уверенностью. Сальваторе обаятельно улыбнулся восседавшей среди остальных избирателей Магдалене Дестефене, адресовал улыбку и Матиасу Джованни. Правда на этот раз улыбку совершенно иного плана.
В голове Стефана длинной вереницей выстраивались витиеватые имена неугодных ему людей и врагов – грядёт период перестановок, смещений и махинаций. В планы Сальваторе входила замена едва ли не трети благородных господ, занимавших в городе ключевые посты. Замена на верных и надёжных людей, которые ещё сильнее укрепят власть семьи Сальваторе, практически возводя её в недосягаемый для остальных абсолют.

Достанется всем, кто посмел перечить Стефану во время его восхождения. Каждому, кто действием или словом осмелился чинить препятствия новому графу.
Отец Феликс, действующий божий наместник, в скором времени лишится защитного сана. Новое положение открывало новые связи и недоступные доселе возможности, при помощи которых не так уж сложно будет сместить с поста потерявшего страх и уважение старикана.
Луиджи Сориа, доверенный человек старого графа и ярый сторонник нейтралитета. Персона, метавшаяся из стороны в сторону вплоть до финала, и, в конечном итоге, сделавшая неправильный выбор.
И, конечно же, Матиас Джованни – смазливый прохвост, чуть было не опередивший по голосам самого Сальваторе. За маской непримечательного владельца нескольких крупных тратторий скрывался двуличный криминальный авторитет. Стефан стерпел бы ещё на посту главы города Эстакадо… Но если у руля волею судьбы бы оказался Джованни, то не позднее, чем после заката, дом Сальваторе вступил бы в войну. Теперь, пользуясь всеми привилегиями новоприобретённого положения, Стефану наверняка удастся загнать в угол Джованни, прикрыть его подпольную империю и лишить дом большей части влияния. Сам Матиас, наверняка, очень скоро окажется за решёткой или же и вовсе в могиле – образ беззащитной и перепуганной до смерти Беатрис по-прежнему не давал Сальваторе покоя. Вот что означала улыбка графа Стефана Сальваторе, публично адресованная недавнему конкуренту – намёк, угрозу и даже послание. Послание о том, что некоторые секреты давно уже перестали быть таковыми.

К Данте Эстакадо Стефан предпочёл подойти.
- Я благодарю всех членов Совета за оказанное доверие, - громогласно провозгласил он. – Вы все сделали правильный выбор, я же, в свою очередь, предприму всё возможное, чтобы оправдать возложенные на меня ожидания. Процветание и благополучие Пьяченцы – вот моя первая и единственная цель. То, ради чего я и вступил в это противостояние.
Сальваторе протянул Данте руку.
- Благодарю за доверие, синьор Эстакадо, - несколько тише проговорил он. – Надеюсь, вы продолжите радовать нас своей безукоризненной службой на посту начальника городской стражи. Право, мне сложно представить кандидатуру достойнее.
На самом деле, Стефан, конечно же, не был никогда идиотом. Он ни на секунду не сомневался в том, что предвосхитить нападение кондотьеров на город было практически невозможно – его попытки неоднократно акцентировать внимание общественности на факте бездействия стражи были лишь способом временно дискредитировать авторитет Эстакадо.
Сальваторе умел не только наживать уйму врагов, он предпочитал и заводить новых друзей в минуты величия.

Бьется кровь в висках, поет клинок, жаждет продолжения сечи. Но - нельзя. Приходится шаг за шагом, метр за метром отступать вместе со всеми. Приходится держать плотный строй, не нарушать порядок обороны. Как тут вырваться вперед, как отомстить за погибших, чья кровь обагрила Город от бедняцких лачуг до мраморных плит дворца? Никак. Прошел тот короткий яростный всплеск безумия и агрессии, когда она была предоставлена только самой себе. Теперь они - строй, и должны стать монолитом для защиты тех, кто за спиной.

Айлинн еще могла бы ринуться в самую гущу врагов - душа жаждала кровопролития, но долг держал ее крепче поводка. А еще - те слова, что она сказала принцессе. Благородная властительница благославила ее на защиту тех, кто нуждается, и как теперь она можеть подвести Этель? К тому же, Ее Высочество и сама нуждается в защите.
Вместе с этими благородными порывами сердце полуэльфийки подтачивал еще и маленький червячок амбициозности: если она проявит себя достойно в глазах принцессы, то чем черт не шутит, вдруг она возьмет ее в свою личную стражу - благо, место освободилось. Это было бы... приятно. Но все это дела будущего, а пока что надо было выжить самой, прикрыть соратников и не дать погибнуть невинным.

Тяжело дышащая после жестокого боя Айлинн продолжала крепко сжимать обагренный кровью клинок, зорко следя за мертвецами. Шлем она где-то потеряла, но по этому поводу стражница никакого дискомфорта не испытывала - так обзор лучше. Нижняя рубаха вся пропиталась потом, от него же были влажными растрепавшиеся волосы полуэльфийки, и ей иногда приходилось убирать с лица прилипшие пряди, заодно отирая лоб от скопившейся влаги. Раны и ушибы саднили, но девушка старалась не обращать на них внимания: сейчас это не главное, выживет - залечит, а приберет ее к себе Лес или Создатель, что уж там ожидает полукровок - неведомо, тогда тем паче будет все равно.

Вот только угроза пришла оттуда, откуда ее не ждали. И не та, которую было можно ожидать. Услышав грохот и шум из левого крыла, полуэльфийка дернулась, как от удара плетью, и поморщилась от боли в раненном боку. Там было что-то похуже оживших мертвецов, что-то жуткое и огромное. Лезть на тагое с мечом было не лучшим выходом - костяной дракон это ясно продемонстрировал, и Айлинн стала судорожно менять оружие, готовя арбалет к бою.
- Анна, - чуть дрожащим голосом обратилась она к командиру, - я попробую встретить эту тварь с дистанции, ладно?

Но твари не оказалось. Стражница была готова увидеть что угодно: начиная от кадавра, слепленного из множества мертвых тел, и кончая вылезшим во плоти демоном. Но перед ней предстал всего лишь Епископ. И, к вящей тревоге Айлинн, он был такой же, как и все прочие мертвецы. Вот только, в отличие от остальных, он умел говорить. И искал Этель.
В мозгу девушки молнией сверкнула мысль: "А ведь наверняка это он во всем виноват! Научился некромагии и теперь пытается подчинить город своей воле и убить законную правительницу! Он сам стал вместилищем той скверны, что призвал!".

- Нет, мы никогда..., - слова застряли в горле Айлинн, когда с шумом полуночного грома по людям ударила аметистовая гроза Зла. Полукровка пошатнулась, оглушенная, вцепившись в арбалет, как в последнюю надежду. Безумный свон в ушах не давал сосредоточиться, перед глазами плавали разноцветные круги, скрывая за собой фигуру того, кто пришел разобраться с последней линией обороны уцелевших.
По лицу девушки катались слезы боли и бессилия, но ей завладела только одна мысль: "Выстрелить, выстрелить... Только бы устоять на ногах и выстрелить..."
С тихим шепотом: - Предки, направьте мою руку, - наследница эльфов прижала приклад к плечу и выстрелила по качающемуся, скрытому пятнами контуру Епископа.

"Это никогда не закончится". - Наверное, Сиэль произнёс это вслух, но своего голоса не услышал. Он вообще ничего не слышал несколько секунд и с трудом видел. Вот вышел навстречу добродушный старичок, но зоркий глаз молодого человека сразу выцепил кроваво-красные подтёки на шее и испачканную мантию. Выцепить-то выцепил, но среагировать не успел. Просто не сообразил сразу, что самая святая для людей персона в этом городе тоже... тоже... даже слово не подберёшь, что с ним стало. Вроде и не умер, а вроде и сдох...

"Это никогда не закончится" - Простая мысль вертелась в голове Сиэля, когда он смотрел из окна на побоище во дворе. С сочувствием, с унынием, скрипя зубами каждый раз как падал обречённый защитник. Руки гудели от череды непрерывных драк, не слишком-то тяжёлый щит тянул плечи вниз, перед глазами время от времени плыло. Но конца края видно не было. Сиэль использовал любое мгновение для отдыха. И до самого взрыва он глядел вниз тяжело навалившись на стекло.

- Не стой же! Дура! - Не слишком-то почтительно выкрикнул он, импульсивно рванувшись к принцессе. В уставших руках снова оказался щит, а августейшую особу, в один миг оставшуюся без гвардии, он попросту сгрёб в охапку и оттащил в сторону.

Интересно, есть ли какой-то смысл в том, что первое слово которое произнесли покойники это имя принцессы?

Я не сразу понял, в какой момент я допустил ошибку.
Было ли ошибочным решение оставить беднягу водителя догорать в фуре? Джон Сабик, патрульный, холост, пытался кричать во мне о недопустимости такого бездействия, но я не слушал его. Это ведь лишь образ, один из тысячи, который развеется в прах, стоит мне снять маску... или нет?
Было ли ошибкой полагаться на собственное чутье, внезапно проснувшееся во мне, и указывающее на приближение моего оппонента? Мнительность и паранойя имеют те же корни, что и подобное предчувствие, и все же оно в конце концов не обмануло меня... или же наоборот, ввело в заблуждение?
А может, я совершил ошибку гораздо раньше? Еще тогда, тысячи секунд назад, в кафе "У Молли"?

Глядя на водителя черной акулы со значком «BMW» на капоте, я чувствую досаду, разочарование, и ледяное — куда холоднее окружающей стужи — чувство допущенной фатальной ошибки. Его глаза, в которые я вглядываюсь с жадностью бедуина, узревшего проблеск воды на горизонте, в отличие даже от призрачного миража — не блестят. Не отливают сапфировой драгоценностью.
Только благодаря Джону я не вскидываю дробовик, чтобы всадить заряд дроби между его пустых глаз.

А может, ошибки не было?
Ведь восторг вновь переполняет меня, в мгновение ока смывая чувство досады и разочарования, лишь только моего слуха касается новый звук.
Он здесь. По крайней мере в этом я не ошибся.

И пусть он застал меня отчасти врасплох, пусть явился с неожиданной стороны, пусть оказался готов к этой встрече ничуть не меньше чем я...
Все же, теперь это моя сцена.

Принимая бумагу от последнего подписанта, Сориа тяжело выдохнул - словно пловец перед погружением. Сейчас все окончательно решится. Девять человек, не исключая его самого сейчас поставят точку в затянувшемся безвластии. Хорош будет их выбор или нет - покажет время, но любой кандидат в разы лучше той анархии, что захлестнула Пьяченцу: еще недели такого безумия город не протянет.
Пускай грядут перемены, пускай даже сам Сориа лишится своего места - все это меркнет перед тем, что может ожидать тихую Пьяченцу без твердой руки. В конце-концов, правители и их подданые приходят и уходят, а Город остается. Луиджи Сориа был патриотом своей родины, и был готов положить голову на плаху во имя ее блага - поэтому он и выбрал того, кто, по его мнению, сможет обеспечить стабильность и процветание.

Все замерли в ожидании, и было слышно только, как бьется о стекло муха, да как гудит за стенами толпа. Впрочем, этот мерный и спокойный рокот не был предвестником грядущих трудностей: так шумят о скалистые берега волны Адриатики, когда теплый ветер с юга подымает пенные буруны, бросая их о камни в неизбывной борьбе земли и тверди. Избирающие и избираемые, застыв, ждали решения, а люди за стенами дома совета жили своей жизнью. Многие ждали вестей вместе с ними, но большинству было наплевать: толкали свои повозки зеленщики, укладывали стропила нового дома поденщики, плавили железо кузнецы, торговцы в лавках наперебой расхваливали свои товары, а крестьяне, живущие за воротами Пьяченцы, начинали свой ежедневный труд.

Могут ли немногие решать судьбы прочих? Кто дал им такое право? Как случайные, в общем-то, люди смеют взваливать на себя такой груз ответственности: ведь их ошибка будет так дорого стоить, и пострадают не только они, но и те, за кого они высказались. А ведь стоит глянуть вокруг незашоренным взором, и можно понять, что эти, волею судьбы, избранники решают куда больше, чем могут себе представить.
Пьяченца - лишь одна из жемчужин во владениях величественного герцога Миланского, но решения его в чем-то будут продиктованы и происходящим в этом тихом провинциальном городке - одно вчерашнее выступление кондотьеров чего стоит. А действия герцога Сфорца, в свою очередь, оказывают влияние на политику французского короля и Его Святейшества Наместинка апостола Петра. А уж решения этих власть имущих влияют на весь мир. Вот так члены Совета Пьяченцы, мало еому известные за родными стенами, пусть и немного, но влияют на весь мир.
Увы, но мало кто из них думал об этом. Кто искал сиюминутной выгоды, кто-то решал, исходя из личных симпатий и антипатий, кто-то просто был свято уверен в правильности своего решения. Глобальные проблемы их не занимали, но их нельзя винить за это. Мало кто мог охватить разумом что-то за предалами города или, как край, всей раздробленной Италии. Выборщики, в большинстве своем - не могли. А вот те двое, одному из которых суждено было сейчас надеть графскую цепь, змеей свернувшуюся на постаменте возле Сориа, были способны на это. Их талантов вполне хватало на то, чтобы видеть на несколько шагов впереди. Но победил только один.

Луидж Сориа поднял глаза и отчеканил, глядя прямо перед собой:
- Достойные члены Совета Пьяченцы, чьи права на этот выбор дарованы Герцогом Миланским, пришли ко мнению, что правом стать графом Пьченцы наделяется благородный Стефан Сальваторе, глава городского магистрата. Подойдите, синьор Сальваторе, и позвольте возложить на вас сию золотую цепь с гербом нашего славного города - как знак вашего нового титула. Будьте достойны Пьяченцы, и да будет Пьяченца достойна Вас. А те, кто сегодня назвал Ваше имя, готовы словом и делом помогать графу в управлении городом. Слава графу Сальваторе!

Парень, лишь коротко покивал на слова Карла, затем отвернулся, плотно сжав губы. В свете луны его глаза предательски заблестели...

Когда Алфи увидел сотни трупов, то собирался уйти, после того как отошёл от шока. Всё равно ничего не осталось. И никого. И матушка... Конечно сердце сына будет до последнего верить, что она жива, пока воочию не увидит её тело. Поэтому он собирался уйти. Здесь его больше ничто не держит.
Но не успел. Нет, его не остановил Тайлер, это сделали аметистоглазые немертвые ублюдки.

Путей к отступлению не было, их окружили. И стрелы уже целились в тела последних выживших в проклятом городе. Скоро они займут место в этой братской могиле.
Но, как бы оно не было, и хоть исход ясен, Алфи как и Эрика, собирался продать свою жизнь по-дороже. Он уже смерился со смертью, которая всю ночь кружит рядом. Ему уже не страшно. Он готов.

Но в очередной раз, чей-то крик вмешался в ход событий. Надежда удивительная штука. Сразу захотелось жить и появилась вера, что выжить получится. Что ты протянешь ещё пару часов в этом аду.

- Прикрывайте детей! - рявкнул Кебед не своим голосом, одернул Эрику, дабы та забыла об агрессии и позаботилась о собственной безопасности.

Подняв шит, Алфи прикрыл себя и всех кто встанет рядом с одной стороны. Ни одной стрелы не пропустит. Примет их щитом или телом, но доведет всех кого должен до спасительных ворот. А там уже сможет отдохнуть...

С каждой секундой Митчелл всё больше убеждался, что сегодняшняя вылазка — это билет в один конец. Коварные уёбки слишком хорошо укрепились в этой местности и безнаказанно накрывали вояк огнём, пущенным из оружия с меткой «Made in US». Второй залп из миномёта оказался роковым для расшатанных нервов солдата. Бухнувшись на пятую точку, Ларри сжался в клубок и закрыл тело руками. Сердце стучало, как бешенное, морпех задыхался от страха, а снаряды продолжали взрываться, пробивая в земле глубокие воронки с грязевыми гейзерами. Митчелл судорожно пытался найти у себя в памяти светлый эпизод, любое хорошее воспоминание, чтобы не сдохнуть с мыслями о неминуемой смерти. Но не смог. Кровавый Вьетнам вырывает из сердца человека кусок души и забирает его навсегда, оставляя после себя страх, отчаяние и злобу.

Последний взрыв оказался роковым. Митчелл заорал от боли, голова от удара осколком дёрнулась в сторону, на короткий промежуток времени контузив морпеха. Плечо горело адским пламенем. Дрожащие пальцы окрасились в цвет крови, нащупав куски железа на том месте, где должна быть плоть. Оставив в покое израненную часть тела, Ларри откинул голову назад, взглянув на небо. Инфекция, заражение, потеря крови, слабость, ампутация – бессмысленной поток слов кружился в голове медика, но он не придавал ему значения. Блять, какое же всё-таки красивое это небо. Почему он раньше этого не замечал? Глаза слипались, хотелось немного поспать, совсем чуть-чуть…

Губительную сонливость нарушил очередной звук выстрела. Дастер закопошился, закричал, привлекая внимание Ларри. Сука, Рик был похож на отбивную и всё ещё держался! Откуда только силы берёт этот засранец? Скривившись от боли, Митчелл поднялся на ноги и бросился помогать собрату по оружию. Только сейчас он заметил, что отряд потерял командира. Бен сейчас больше напоминал изрезанный кусок мяса, а не человека. Даже если сердце ниггера ещё бьётся, лучше бы оно поскорее остановилась, с такими ранами его ждёт только мучительная предсмертная агония. С горем пополам морпехи втянули тело капрала обратно в джип, пока остальные мстили сучаре, ответственной за контрольный выстрел в Эла.

Медик прослушал сердцебиение пострадавшего, прощупал его пульс и худшие опасения подтвердились. Угрюмо покачав головой, Ларри просипел.
- Ланс капрал Бен Джексон и радист Элис Парк мертвы.

Видимо в рамках солидарности к почившим, решил наебнуться и джип. Благо у Джеки руки не из жопы росли, и повреждённая колымага не успела влететь в пальму. Но на этом хорошие новости заканчивались. Плечо дико болело, по руке струйками стекала кровь, а сам Ларри уже начинал чувствовать некоторую слабость в теле. Остальные тоже выглядели не лучшим образом. На Сэме и Рике живого места не было. Солдат будто через мясорубку прокрутили. Медику отряда срочно нужно было заняться делом, но куда там, когда желтожопые в спину дышат? Ко всему прочему проебалась рация, транспорт, погиб командир… Митчелл практически потерял надежду. Хотелось вколоть себе в вену морфий и, наконец-то, хоть раз в жизни спокойно заснуть, а там будь, что будет.

Чисто на автомате морпех стал собирать вещи. Избавился от большей части туалетки, чтобы запихнуть в рюкзак другую «туалетку». А именно бумаги из штаба. Нахера они были ему нужны, Ларри сказать не мог. Но он был солдатом, а солдаты выполняют приказы, насколько бы ебанутыми они не были. В процессе сборов наткнулся на карту местности. Её он отдал Кёрку со словами.
- Том, просмотри карту. Путь на базу закрыт, нам нужен иной маршрут.

Прежде чем оставить покорёженную машину и труп капрала на поругание гукам, Ларри содрал с шеи Эла жетоны и сунул к себе в карман. После чего порылся в подсумках мертвеца и вытащил на свет осколочную. Задумчиво повертев её в руках, морпех распрямил усики чеки и подвязал с помощью резинки к Бену. Теперь если потревожить труп, чека выпадет из гранаты, и неудачливый мародёр разлетится на части. Последний сюрприз злобного ниггера. Биг Эл остался бы доволен.

Горстка израненных солдат двинулась вперёд, к воде, как будто в этом был какой-то смысл. Восхитительные пейзажи «выжженной земли» открывались перед глазами. На одежду налипли крошечные частичка пепла, нос был забит запахом гари, ноги тонули в нагромождениях сажи. Долина смерти, собственной персоной. Глядя на эти обломки обгоревших зданий начинаешь понимать почему так озлобились узкоглазые дьяволы. Живыми солдат они из капкана не выпустят. В конце пути маячила какая-то хибарка. Честно говоря, Ларри было уже поебать скрывается ли в её стенах какая-нибудь сука, или нет. В округе не было видно иного пристанища, а морпехам было необходимо временное убежище, пока большая часть отряда не загнулась от потери крови. Припав на колено, Митчелл зачерпнул целую горсть пепла и принялся ей обмазываться, чтобы слиться с местностью. Скрипнув зубами от боли, морпех вытащил повреждённой рукой полупустую обойму и заменил её на полную, не забыв передёрнуть затвор. Махнув рукой остальным, Ларри в полу присядке посеменил к хибраке.

Итак, круг замкнулся. Графские полномочия просыпались сквозь пальцы капитана Эстакадо, словно песок. Однако весть о собственном окончательном политическом поражении он принял спокойно. Что толку публично сетовать или скакать от радости, будто дикарь? Что не постигло бы тебя - несчастье или большая удача - держись с достоинством. Похоже, это всё, что сейчас оставалось молодому Эстакадо.
- Чему быть, того не миновать, - в ответ на реплику Сориа Данте пожал плечами и улыбнулся настолько беззаботно, насколько это вообще было под силу человеку, всю ночь проведшему в тяжёлой броне и с оружием в руках.
Впрочем, этот расслабленный жест не означал окончания игры. Вопрос о будущем главе Пьяченцы был так же важен, как пару минут назад была важна пресловутая графская цепь. Настало время немного отодвинуть на задний план интересы родного города и вспомнить о собственных шкурных. Иначе вполне может статься так, что через пару десятков лет в Пьяченце про благородное семейство Эстакадо будут вспоминать разве что дряхлые старцы.
Вариант демонстративного отказа голосовать капитан даже не рассматривал. Этот номер был провально в отношении достижения результата исполнен старым лисом, а Данте не любил повторов.
Следующий вариант подразумевал использование военных ресурсов с целью узурпации власти. От него Эстакадо отмахнулся, точно тот был ядовитой змеёй. В случае успеха мероприятия оппонентов у Данте не останется, это факт. Но чем он после этого будет отличаться от ненавистного Колонны?
Самым разумным оставалось голосование за одну из двух кандидатур. Стефан Сальваторе или Матиас Джованни. Вот на этом и остановился капитан Эстакадо. Его раздумья не были долгими - небрежным росчерком пера он вывел имя одного из своих политических противников и передал листок Луиджи Сориа.

Получатели: Челесте Эстакадо.

Карл огляделся, нахмурился ещё больше. Никого больше рядом? Дети. В голове ещё стучало после боя, но адреналиновый прилив уже стихал, уступая место усталости. Тайлер внимательно оглядел мальчишку. А затем хмыкнул, ободряюще эдак, как лошадь фыркает на заносчивого, но любимого наездника. Мол, оценил твоё рвение, но давай потише, ладно, парень?

- Огонь, значит. – Тайлер на секунду прикрыл глаза. Огонь, отчищающий, до самых небес, губящий всё живое и мёртвое. Люди, трясущиеся в укрытиях, задыхающиеся в дыму пожара, кричащие из последних сил молитвы Единому. Пожар, от которого небесный свод может закоптится. Во всём этом – он. Бог. Стражник тряхнул головой, отгоняя видение. В городе полно каменных домов. И чем ближе к внутренним стенам, тем их больше. Скоро пожар остановится.

Карл глянул на Эрику и Людвига. Та как раз заканчивала перевязку. На лице раненного стражника застыло сосредоточенное выражение, но взгляд выражал муку и страдания. Ухо - это ещё ничего. Сорви с него перчатку, и откуси пару пальцев - было бы гораздо хуже для отряда. Никто не сможет держать меч без пальцев. Что-то на земле привлекло внимание рыцаря. Оружие. Кто-то из растерзанных стражников сумел выхватить кинжал, но не сумел им воспользоваться, и выронил клинок. Контрабандист поднял его, повертел в руках. Ганс, пыхтящий над ухом его нисколько не смущал.

- В такие дни, Марк, находится без оружия на улицах опасно. И я говорю не о булыжнике в мешочке, сорванец. -

Рыцарь взялся за лезвие, нисколько не боясь порезаться, и протянул мальчугану оружие рукоятью вперёд. Знак доверия. Казалось бы – абсурд, Карл помешался. Стражник, дающий уличной шпане холодное оружие. Однако умопомешательство десятника ничем больше не выражалось.

- Носи с честь, используй с умом. – Внимательный и какой-то пробирающий до костей взгляд в лицо Марка.

- Отряаад, стройсь! Марк, сумеешь провести нас по подворотням до Хмельной? Думаю, большие группы мертвецов ещё не добрались до неё, а значит, там есть ещё те кто выжил. Мы должны собрать их как можно больше, и препроводить к дворцу. - Карл искреннее надеялся, что в закоулках нет нежити. Хмельная улица находилась на полпути к дворцу, последнему прибежищу этого города.

Пела в руках сталь, и вместе с ней пела душа Айлинн. Каждое движение, каждый взмах клинка - словно громкая, бравурная нота. Каждый чавкающий звук, с которым меч погружался в плоть очередного безумца - новый аккорд. Безумная, жестокая резня целиком и полностью захватила девушку, вытеснив из души все страхи и сомнения. Громкая, бьющая по ушам музыка, слышимая только самой полуэльфийке, нарастала крещендо, захватывая весь мир вокруг и превращая ставший полем зал дворца в сцену, на которой танцевала та, что несла в себе кровь исчезающего народа.
Захваченная этой музыкой, девушка кружилась и рубила, прикрываясь щитом и уворачиваясь от встречных атак. Она была словно опьянена происходящим: в карих глазах, в которых, казалось, надолго поселился испуг, теперь плясало буйное и жестокое пламя ненависти. Наконец-то она могла выместить, выплеснуть все свои страхи и опасения на врага, врага, которого можно безбоязненно убить в одиночку.

...Айлинн словно бы перестала быть собой, и на месте спокойной и выдержанной полуэльфийки оказалась безумная и жадная до крови демоница. Приняв на щит набросившееся на нее тело, она увернулась от скрюченных пальцев другого и хлестко рубанула поперек лица фиолетовоглазово. Сейчас стражнице было наплевать кто перед ней, наплевать, откуда взялись эти мертвецы с нечеловеческим огнем в глазах. Сейчас ее интересовала только битва, радовал только вид переставших дергаться тел.
Еще один удар - отсеченная рука падает на землю. Но шевелиться - не перестает. Дергается, сжимает пальцы, пытается ползти. Срубив голову очередному противнику, девушка видит дергающуюся конечность, и с полубезумным блеском в глазах и кривой улыбкой на тонких губах с силой наступает подкованным каблуком тяжелого сапога на кисть, круша тонкие кости и давя ее, как поганое насекомое.
Миг - и она забвает о ней, полностью сосредоточившись на двух подступивших тварях. Но, какая бы одержимость не охватила Айлинн, она хорошо понимает, что колящие удары ей не помогут: мертвецу раны нипочем, и пробитое сердце - не помеха. И посему девушка остервенело рубит врагов, бьет их щитом, отталкивая от себя и давая место для удара.
Забрызганный кровью клинок так и сверкает, и нет дара лучше, чем видеть, как гаснет пурпур в глазах чудовищ. Безумная, аритмичная музыка играет стаккато, и стражница знает: здесь и сейчас этот незримый хорал - только для нее. Это ее победная песнь, и если сегодня ей предстоит умереть - она умрет счастливой.

Но что это!? Сквозь свист меча и незримый хор пробивается голос Флинн. Айлинн недоумевает - отступать, отходить? Зачем!? Ведь здесь так хорошо, так легко и радостно! Почему они не могут присоединиться к ней, услышать ту же музыку, позволить ей подхватить себя и нести на волнах абсолютно чистой, ничем не замутненной радости битвы?
Всей душой полуэльфийка жаждала остаться тут, в горниле битвы, алкала новых затухающих огоньков в глазах. Но дисциплина и чувство долга, привитые ей с младых ногтей, оказались сильнее жажды крови. Нехотя, против воли Айлинн аккуратно и неспешно стала отступать к левому крылу, стараясь не упускать из виду Флинн и при этом не спускать глаз с подходящих мертвецов. Музыка, не получившая должной подпитки, начала затухать, станоясь все тише и тише, и виски девушки стали наливаться свинцом.
Покачав головой, не в силах терпеть смолкающию симфонию насилия, стражница вновь атаковала ближайшего покойника. Она отойдет, она выполнит приказ - не может не выполнить. Но - отойдет с боем. И полуэльфийка выдохнула сквозь сжатые зубы:
- Так играй, музыка, играй! Танцуй с клинком, Айлинн, танцуй!

Она понимает тонкую нить второго смысла, вложенного в мои слова. Качает головой, сопротивляясь... чему? Воспитанию? Врожденному чувству жалости? Обычному человеческому сопереживанию? Не столь важно, потому что ее эмоции в этот момент прекрасны — чистые, искренние, неподдельные, и твердо подавленные волевым решением. Внутренняя борьба, отблески которой пляшут на лице Ди вместе с отблесками пламени, заслуживает аплодисментов, и я аплодирую — тихо, незримо, скрываясь под маской Джона.
Крик статиста на фоне сплетается с треском пламени. Второй статист все еще греет снег вокруг себя, и мне все так же нет до него дела. В какой-то момент я даже ощущаю далекий отблеск чувства ошеломления — ведь Джон Сабик, патрульный, холост, и в кошмарном сне не мог представить себе ситуацию, в которой он столь наплевательски отнесется к чужой жизни. Впрочем, Ди солидарна со мной — в этом я теперь уверен, и мне не нужно задавать ей лишних вопросов.
Она делает то, что лучше для нее.
Выживает любой ценой.
И это правильно, поскольку наш бой еще не окончен.
Начало второго раунда возвещает далекий рокот мотора. Я слышу его, мерное биение стального сердца в паре километров от нас, и этот звук едва слышно, но очень настойчиво прорывается сквозь душераздирающие крики съедаемого пламенем водителя фуры, до которого нам обоим нет больше дела. Я слышу его, и я замечаю, что Ди тоже чувствует его — участившимся пульсом, расширенными зрачками, мелкой дрожью в пальцах, обреченной мольбой в голосе.
Я не двигаюсь с места, глубоко вдыхая морозный воздух.
— Нам некуда ехать.
В отличие от Ди, в моем голосе нет обреченности. Более того, я не уверен, что хладнокровный тон Джона смог в достаточной мере скрыть... радость. Восторг. Упоение!
Потому что теперь я чувствовал зеленоглазого убийцу. Так же остро и ярко, как Джона Сабика, патрульного, холостого, как будто я сам был таким же, как он.
Возможно, все это было следствием удара об асфальт, и я просто не заметил, как приложился головой. Но мне казалось — нет, я был уверен! — что понимаю убийцу. Ощущаю его желания. Его цель.
Ведь его цель пересекалась с моей, и это роднило нас сильнее, чем братьев-близнецов. Благодаря этому родству, а возможно, благодаря каким-то безумным мыслям Джона, я понял, что мне нужно сделать.
Я шагнул вперед к Ди, но моей целью был полицейский "Форд", поэтому на девушку я не обращал больше внимания. Наверное, в моих глазах плескалось легкое безумие от переполнявшей меня радости.

Я достаточно хорошо представлял себе итог, но последовательность действий, которая должна была привести к этому, была несколько туманной, поэтому я шел к "Форду", слабо понимая, что мне от него нужно. Однако я так же знал, что до того, как черный, как ночь, автомобиль не спеша доберется до нас и исторгнет из своего нутра зловещего пассажира, у меня есть пара минут в запасе, и я собирался сполна воспользоваться ими.
На заднем сиденье лежал дробовик, который перекочевал мне на плечо. В багажнике стальной змеей свернулась шипованная лента — четыре метра острого металла, которые я бросил на снег у переднего колеса "Форда". Там же нашелся пятиметровый буксировочный трос — два стальных крюка и пятнадцать тонн предельного усилия на разрыв —, толстые жгуты высоковольтных проводов для "прикуривания", и наконец, огнетушитель.
Богатство для какого-нибудь сталкера в эпоху постапокалипсиса, все эти вещи сейчас имели ценность и для меня. Заведя мотор и открыв капот "Форда", я накинул на минусовую клемму аккумулятора "крокодил" и прицепил другой конец к шипованной ленте. Второй провод вцепился в ленту, а "крокодил" другого конца лег рядом с плюсовой клеммой.
— Ди! Подоедини вторую клемму, когда придет время. Я думаю, это будет достаточно очевидно. Возможно, надо будет размотать ленту — защелка наверху, просто срываешь ее, и лента развернется сама.
Отойдя от машины на пару шагов, я поставил у ног огнетушитель, снял с плеча дробовик и повесил вместо него свернутый мотком буксировочный трос. Проверив заряды в дробовике, я аккуратным пинком уронил огнетушитель плашмя, и сгреб ногой небольшой сугроб над ним.
Черный автомобиль приближался, прогрызая яркими фарами снежную темноту перед собой. Чем ближе был он, тем больше восторга переполняло меня, хоть я и еще раз предусмотрительно оглядел свою сцену — декорации были расставлены так, что подъезжающий автомобиль мог видеть меня, "Форд" с открытым капотом, и Ди, стоящую возле него. Фоном для нас был гигантский костер фуры.
Все остальное должно было стать сюрпризом, и ощущение того, что эту сцену пишу я сам, сломало даже хладнокровие Джона.
— Золото, Ди. Сколько золота вокруг!.. — прошептал я, растягивая губы в ухмылке.

Эх девочка, видать навидалась ты в своей жизни, если боишься стражников, чуть не больше чем мертвецов.
- Будем, конечно будем. Но и у вас с братом маленькая Элли большое дело будет. Мы дядьки большие ходим быстро, так что вам надо будет не отстать. А еще у вас глаза и уши молодые, если кого из выживших заметите обязательно скажите.
Гансу было совершенно все равно люди они или полуэльфы. Какая разница то? Главное что дети. И лидер их прав уходить надо и чем быстрее тем раньше.
- Карл, этот мальчишка прав. Уходить надо, и быстро. Если кого из выживших встретим, значит повезло ему, будем защищать, но терять время чтобы по подвалам лазать у нас нет. Иначе никого не доведем.
Ганс никогда не думал, что все может быть так. Древние сказки и страшилки возрождались прямо на его глазах. И люди, они мерли как мухи и все равно оставались людьми. Те кто трусил умирали первыми, те кто был предусмотрителен, последними. Одним везло, другим нет. Но все это меркло на фоне этих мертвецов. Ганс не зря рубил всем головы. Он представил, как увидев знакомое лицо рефлекторно промедлит на секунду и уже не успеет ударить. Таких как он немного, а на этой ночи жизнь не кончалась. Если он выживет, то будут еще и новая служба и новая жизнь. А если нет, то тогда зачем все? А вот эти дети это другое дело. Они можно сказать и жизни еще не видели и вдруг такое. Это отложит отпечаток на всю их дальнейшую жизнь, обязательно отложит. И может быть они не допустятьт тех ошибок, которые допускали их отцы. Хотя одни боги знают, за какие грехи им это наказание в виде мертвецов.

Кёрк

Взрывы ещё гремели, оглушая всех в округе, когда ещё недавно ужасавшийся видом разорванных на части гуков Томас выстрелил в грудь Биклу. Свинец прошёл навылет, выбросив на траву за спиной неадекватного солдата какие внутренности. Соотечественник, пожалуй, всех из этого взвода, рухнул на землю, плюясь кровью. На его лице застыла безумная улыбка, а в глазах читался, как страх, так и ярость. Трясущаяся рука подняла пистолет и навела его на Тома. Щелчок. Осечка? Впрочем, выяснить времени не было. Трэвис откинул голову назад и начал кашлять. С таким сквозным ранением жить ему осталось недолго. А "малыш Томми" уже поднимал раненого друга на плечи. Весил Рид много. Судя по тому, что тащить его было невыносимо сложно, весил раненый в грудь морпех кило на десять больше, чем Том. Но парень справлялся. Первые метров пять. Потом Дастер начал слезать. Что удивительно, самостоятельно. Упав с плеч Кёрка, он дико посмотрел на сослуживца и выдавил: "Я... Сам"...

Дав Кёрку возможность идти без лишнего веса, Джо встал и сразу же рухнул на колени.

— Грязные шлюхины выкидыши.

Сплюнув на землю, Дастер встал и с трудом пошёл к машине, а спустя пару шагов перешёл на медленный бег. Даже то, как бежал раненый парень выглядело болезненно. Что уж говорить о том, какие ощущения испытывал морпех-бегун?

Том же бежал так, что даже олимпийский чемпион бы ему позавидовал, ветки били по лицу, оставляя царапины, портившие ещё не покрытое шрамами лицо парня, но, когда спасаешь жизнь, было не до этого. Спустя всего тридцать секунд бега, достойного занесения в "Книгу рекордов Гиннесса", впереди показался ещё целый джип. Хрип Рида слышался за спиной, так что раненый не отстал.

В машине тем временем Саманта менялся местами с Уайтом. И как раз к моменту появления двух лесников, все сидели по местам.

— Парк, быстро, блядь, помоги Риду, — Биг Эл явно торопился убраться, пока гуки не зарядили по базе ещё разок.

Элис мгновенно выпрыгнул из машины и почти дотащил на себе раненого Дастера. Теперь все точно были в сборе.

Общее

[Iron Maiden - The Trooper - ссылка]

Наступила тишина, прерываемая лишь тяжелым дыханием Дастера. Продлилось это, однако, недолго. Джек вдавил педаль в пол, и джип сорвало с места. Всех пассажиров рвануло назад, а машину понесло к выезду с базы. Казалось, что свобода близко. Но это было не так. Уайт, исполнявший роль водителя, вовремя заметил метрах в двадцати раскопанную землю. Было очевидно, что узкоглазые что-то закопали. А что закапывают гуки, кроме мёртвых гражданских? Мины. А вот джип взрыв такой не переживёт, как и пассажиры. К счастью, Джек вывернул руль так, что, казалось, баранка просто отвалится, но не отвалилась. А машину резко развернуло на сто восемьдесят градусов и понесло в противоположном направлении. Выбора особого не было. По бокам лес, сзади мины, а что спереди ещё никто не знал.

В момент, когда армейская машина повернулась к минам задом, послышалась стрельба. Громкая. Так калаши не шумели. Это было что-то потяжелее. Взгляд Саманты, смотревшего своим единственным по сторонам, засёк, что стрельба велась из леса по бокам от мин. Вспышки с двух сторон, посылали свинец в американцев. Крупнокалиберные заряды свинца попадали по всему: по машине, по земле, пальмам и Парку. Первая очередь ранила паренька, пробив бок радисту. Кровь хлынула рекой, а мальчишка чуть не выпал из джипа, но был удержан Ридом, а вот вторая – пробила испуганному Элису голову. Мозг парня, а точнее его остатки, прилетели прямо в лицо Дастеру, а тело, отпущенное морпехом вывалилось из машины.

— ШЛЮХИНЫ ДЕТИ, ЧТОБ ВАС! — заорал Бен и развернул М60 в сторону кустов, — УМРИТЕ, ГУКИ ЕБАНЫЕ!

Пулемёт начал строчить по лесу, срубая пальмы и пробивая остатки палаток и домов. Но, увы, никого задеть не удалось.

— Я ВАС, БЛЯДЬ, ЕЩЁ ДОСТАНУ, НЕРОЖДЕННЫЕ СЫНЫ МЁРТВЫХ СТАРУХ!

Потом включился Рид. Он выпустил очередь в одного из убийц Элиса, но также не смог нанести значительного урона.

Марси спускалась первой. Не странно ли это? Джентльмен должен пропускать даму вперед или идти первым, подавая ей руку? Детям не было известно, что говорит на этот счет этикет, кто был более решителен - тот и задавал тон. И так уж случилось, что девочка оказалась заводилой в этой рискованной затее.

Винтовая лестница была на удивление основательной и солидной - ребята успели рассмотреть и ступеньки, выкованные из бронзы, и широкие витые перила, украшенные листьями и розами из того же металла, и свечи в массивных канделябрах, вделанных в стену на протяжении спуска.

Кто бы там не напевал нахально, он не обращал никакого внимания на тихие шаги - а дети старались идти тихо, с интересом или опаской ожидая того, что или кто ждет их внизу.

Мало-помалу им стала видна обстановка подвала.

Вначале в поле их зрения появились массивные сундуки, лари, корзины, мешки и шкафы - куда больше, чем в кухне Бетси. Один ларь был открыт - и в нем, переложенные кусками дымящегося льда, лежали курьи и заячьи тушки. С одной из корзин свалилась крышка - из нее торчали кустистые листья неведомого фрукта с одуряюще волнительным запахом.

На самом деле, ледник? Но почему такой большой?

НА этот вопрос ответа пока что не было.

Спустившись до конца, никем не замеченные, Марси и Джонни очутились в огромном - ОГРОМНОМ помещении. Трудно сказать, как оно могло бы поместиться под их домом, даже если и занимало все пространство двора.

Такого склада-кухни дети еще не видели.

Невероятных размеров печь царила среди всей обстановки.

А кроме того - венки из лука и чеснока, горького перца и пряных трав, чугунки, сковородки и кастрюли, в которых можно было положить целиком коня или корову. Ухваты, поварешки, лопаты, поленница дров, вереницы корзин с припасами, просторный кухонный стол, на котором можно было устроить небольшой бал. Несколько плит поменьше, на которых что-то пыхтело, шкварилось и парилось.

И среди всего этого великолепия приплясывала полная, очень полная женщина с поварешкой и кочергой. Двигаясь в ритме звучащей мелодии с удивительной для её комплекции ловкостью, она носилась от кастрюль к сковородкам, что-то помешивая, добавляя, пробуя - и она-то и напевала, гремя посудой и шурудя угли в печи.

Алфи шел всю дорогу молча. Мысли о безопасности матушки, не давали покоя. Наконец он собрал волю в кулак и решил отвлечься. Вспомним о сказанном Эрикой на счет монахинь.

- Эрика, по-поводу монахинь: жизнь не всегда складывается так как мы того желаем. Но они нашли в себе силы измениться в лучшую сторону. Считаешь люди не меняются?

* * *

Когда подразделение вышло на площадь с фонтаном, всю заваленную трупами, не нужно было и к чувствам прислушиваться, а надо было валить от сюда как можно скорее, пока не произошло что-то... Что-то вроде того что произошло.
Покойники, ещё мгновение назад лежавшие неподвижным декором на площади, со стоном и свечением в глазах, начали подниматься. Страх мгновенно сковал стражников, но они, уже столкнувшиеся с этими монстрами, знали, что можно упокоить их навечно, поэтому быстро справлялись с дрожью в ногах. Ну а некоторые и с дрожью, но выполняли приказ, потому что если стоять на месте и трястись, аки, лист кленовый, то пополнишь ряды врагов.

Алфи ещё сильнее сжал рукоять меча, так что костяшки на руках побелели, а повязка на плече пропиталась свежей кровушкой. Приказ Тайлера был несколько неожиданным, но хотелось верить что он знает что делать. Поэтому Кебед кинулся к фонтану, рубить поднимающихся покойников и надеясь что из мутной воды не выскочит ещё кто-то.

Карл только проводил взглядом фигурки дезертиров. И мысленно пожал плечами. После боя их будет ждать трибунал, и скорее всего виселица, и никакой пенсии семьям. Возможно, после боя они рискнут вернуться в стражу. И тогда их ждёт жестокая кара. Если конечно, Тайлеру будет до них дело, и его не выпотрошит какой-нибудь резвый мертвец. Так что сейчас остаётся только сплюнуть на обочину и продолжить свой путь, чеканя шаг и гордо выпрямив спину. Время покажет, кто из них был прав, а кто ошибался. Главное - выжить.

А вот с Георгом вышел короткий разговор. Кажется тот действительно видел больше, чем сам новый десятник. Но то что он видел пугало его ещё больше. И тем не менее он оказывался здесь и сейчас, а не бежал с той парочкой во тьму. А это говорило в его пользу, куда больше чем всё остальное.

- Может ты и прав, парень, и мы обречены. Но знаешь, я бывал в более чёрной заднице, чем эта ночь. И всегда выбирался. Не всегда целым и без потерь, но выбирался. - Карл повёл плечами, отчего ладно пригнанные латы лязгнули громче чем обычно. - Но мы делаем то что делаем, для города и людей. И рано или поздно придёт рассвет. Не в том смысле, что око Единого вернётся к нам, а мы перебьём мертвецов. Даже если мы сгинем, приятель, о нас будут помнить как о героях. Знаешь, когда я был торговцем, я много где побывал. И мне очень запомнился обычай, в одном городке, далеко-далеко на юге. Они часто бывали в осаде, и после последней войны, у них не осталось почти брусчатки, до того продолжительной и жестокой она была, пришлось даже мостовые разбирать, чтобы, значится, на головы вражине было что кидать. И знаешь что придумали власти? Помимо пошлины, каждый приходящий должен был принести с собой один камень, желательно больше чем мужской кулак. В ходовой день у ворот собирался целый холм таких вот булыжников. Кое-что пускали брусчатку, но в основном их где-то складывали, до следующей осады. Я к чему клоню, приятель. Смотри. Вот город. Вот враг, что пришёл пить твою кровь и предать твой дом огню и мечу. И чем больше ты этих мразей убьёшь, тем меньше у них останется сил предавать огню и мечу твой город и пить твою кровь. В конце-концов, нам ведь за это платили жалование, верно? -

Спокойная рассудительная речь абсолютно не подходила для этих тёмных и пустых улиц. Будто бы и не было всей этой крови, этих мертвецов, но Карл надеялся, что если не до сердец, то хотя бы до разума он да достучится. После этой степенной речи новоиспечённый десятник умолк. Настороже стал. Вслушивается, всматривается, чуть ли не вынюхать что-то пытается. Вот и площадь показалась, стиснутая домами, будто дама в укромном уголке с настойчивым и неотразимым кавалером. Пустые окна, крепкие стены, безмолвие и тишина. И мёртвые тела, раскиданные по всей площади. Кажется, ухажёр оказался груб, и прекрасный бутон был растоптан сапогом.

- Не успели мы. - а в голове вертится - и хорошо, что опоздали. То, что порвало два десятка человек, порвало бы их патруль на кровавые лоскуты. И людей бы не спасли и сами сгибли. На слова Георга Карл только мотнул головой. Сам вижу, что место плохое. Кровь к крови тянется. Всегда так было, всегда так будет. И твёрдым голосом скомандовал. - Шагом, парни, шагом, на бег не переходим. -

Вот только перейти им площадь уже не удалось. Выход был всего в десятке шагов, когда нежить зашевелилась. Хриплый сип со всех сторон, будто глупый подмастерье кузнеца с мехами пробитыми играет. Кто-то их направил на отряд живых, пробирающихся в гибнущем городе. - Руби их, парни! За мной, к фонтану! Время сеять камни! - Карл рявкнул зло и первым подал пример. Рванулся что было сил, как только мог быстро к фонтану. Лишь бы успеть раньше, чем мертвецы поднимутся. - Бей-руби-кроши! Пошидам ниеповстшыманы волейа! -

Карлу бы осечься, поостеречься такие слова бросать, да вот только в такие ночи забытые привычки сами собой просыпаются. Да и кто здесь поймёт, чужой язык-то?

Что значат уговоры перед твердолобым упрямством? Разве могут самые искренние слова и заломленные в мольбе руки преодолеть чувство долга? Разве тронут слезы броню уверенности в собственной правоте? Айлинн боялась, что нет. Боялась - но не могла остаться безучастной. Она так и не получила ответы на беспокоящие ее вопросы: прежде чем сотник принял решение, ко своим поданным обратилась Ее высочество. Та, что правит Городом, та, кому они все служат. Этель показала себя мудрой и достойной правительницей, сердобольной к нуждам горожан. И это значило больше, чем все ее титулы: по крайней мере, для Айлинн.
Оставшиеся в живых стражники и спасенные горожане ступили под своды дворца, и полуэльфийка была среди них. То, что открылось ее глазам, было прекраснее всего, с чем ранее доводилось встречаться девушке, и она застыла, неторопливо и вдумчиво любуясь древесными стволами высоких колонн, увитыми диким виноградом решетками, сладкой тенью скамеек и чистой гладью бассейнов. Не будучи архитектором, девушка не могла оценить всего мастерства строителей, но и того, что видела она, было достаточно для того, чтоб сердце исполнилось восхищения. Наверное, так когда-то жили ее далекие предки: но мысль эта почему-то не вызывала негодования - только светлую щемящую тоску.

Та, что стоит превыше прочих, сама вышла к людям, спустилась со своих высот в людское море, дабы донести слова благодарности до тех, кто просто исполнял свой долг. И это было несомненным показателем душевного благородства, столь редкого в наши дни, исполненные злобы и зависти, жестокости и предательства. Айлинн преклонила колено перед Этель, молчаливо склонив голову и внимая каждому слову молодой хрупкой девушки, на чьих плечах лежала ответственность за всех них. Полуэльфика не была искусна в плетении речей, но ответить молчанием на слова принцессы казалось чем-то преступным. А те мысли, чтоилезли в голову - слишком выспренными и пафосными. Так и не найдясь, что сказать, так и не отпустившая арбалет стражница выдавила:
- Служим Городу и Вашему Высочеству.

От лечения Айлинн отказалась: мало того, что Создатель хранил ее от опасных ран, так и сама персона придворного лекаря не внушала доверия - слишком маслянным был его взгляд для того, кто собирался всего лишь лечить. Вместо этого девушка предпочла прогуляться по холлу дворца, честно намереваясь воспользоваться моментом и полюбоваться его красотами. Вот только мысли полуэльфийки были далеки от светлых и чистых: как она не пыталась, а разумом все возвращалась к родителям, оставшимся там, за стеной.
Стражница переходила от одной кучки людей к другой, пристально вглядываясь в лица в надежде отыскать родных или хотя бы знакомых, что могли быть в курсе об их судьбе. Она с неиссякающей надеждой вглядывалась в дворян и простецов, торговцев и нищих, неизбывно веря в то, что вот сейчас увидит усталую улыбку матери или серебристые виски отца, вечную ухмылку дяди или озабоченные лица братьев. Но все было тщетно - их здесь не было, как Айлинн не старалась найти их.
Слабым утешением был только разговор нескольких аристократов, что девушка случайно подслушала. Если эти тайные ходы ведут за пределы города, то некотрые из них наверняка ведут и в черту городских стен. А это значит, что у нее еще есть шанс. Но сначала надо было попробовать другой вариант, каким бы он страшным не был. Собравшись с духом, мрачная и строгая полуэльфийка широким шагом подошла к одному из немногих, кому она могла довериться - к Сиэлю, втиснув мужчине в руки верный арбалет:
- Подержи, пожалуйста, я скоро вернусь. И... будь с ним осторожнее, ладно?

Расталкивая толпу, собравшаяся с духом Айлинн приблизилась к охране Этель, стараясь не выдать свое волнение дрожью рук и закушенными чуть ли не до крови губами. Остановившись, наконец, метрах в двадцати, девушка припала на одно колено, устремив полный мольбы взгляд на принцессу:
- Ваше Высочество! Позвольте обратиться! Там, за стеной, остались наши родные и близкие, и мы еще можем их спасти! Позвольте тем, кто захочет, выйти в город и спасти как можно больше Ваших поданных! Я уверена, что не только воины, но и добрые жители изъявят такое желание!

Полуэльфика ждала ответа и боялась его. Она даже не могла понять, чего боится сильнее - согласия или отказа. Если Этель дозволит - все будет просто. Ну а если откажет... Что же, у нее еще остается шанс найти эти катакомбы.

Побродил Герман, интересное высматривая. Оружия годного не нашёл, увы. Унывать, впрочем, не стал: на всякий случай, второй меч подобрал. И бухлом-баблом-табачком разжился. Всё веселее!

А как внутрь дворца зашли, отвалилась у Кляйна челюсть от окружающего великолепия. И, в особенности, от красоты принцессы. Не, не то, чтобы было в ней что-то особенной, видал мужик и покрасивше, но... Столь высокородной он ещё знал. Хотел было подойти, да предложить свои услуги личного (ха!) телохранителя, но лекарь подошёл, сморщился недовольно, да вопросы задавать начал. Хмыкнул бородач, да по плечу его задорно хлопнул:
- Ран нет! Есть пиздюли! - ухмыльнулся.
Позволил первую помощь себе оказать. Тут вельможи заговорили. Собрался было им ответить что-то вроде "ну и идите отсюда, петушки", но речь вдруг о другом зашла. Вслушался Кляйн. Подобрался весь, рукавом доспеха часть протёр. Откашлялся, внимание к себе привлекая. И вклинился:

- Кхм-кхм. Приветствую, ваши светлости! Я тут краем уха разговор ваш услыхал. Так вот. Мать моя была, в своё время, тут кухаркой. Ну и брала малого меня с собой. Она работает, я шляюсь по местам разным. Многое облазил, да. Бывал и в катакомбах. В общем. За некоторое материальное вознаграждение и, возможно, вашу светлую благосклонность в дальнейшем, готов вывести вас из города, обеспечив, при этом, безопасность, - ухмыльнулся, и широкими плечами повёл, как бы мощь свою демонстрируя и, при этом, на поддержку остальной стражи намекая.

Блять, Ларри всегда знал, что в штабе одни дегенераты сидят и пустоголовый кретин на другом конце провода ещё раз это подтвердил. Морпех считай им всё по полочкам разложил, осталось записать аккуратным почерком в отчёт и идти получать медали. Но нееет, даже на это местные имбецилы не способны! Ох, как же хотелось Митчеллу послать весь штаб на три буквы. Однако, солдат сдержалась. Велика вероятность, что после такого выкрутаса, Ларри и правда будут выдавать ровно один патрон на каждую последующую миссию. С грохотом встав из-за стола, при этом намеренно уронив на пол стул, морпех злобно зыркнул на радиста:

- Всё, я блять, умею Элис! И дырки штопать, и коробку эту настраивать, и гуков штабелями ложить. Универсальный содат, хули. И ведь ничего этого раньше не умел, тачками поддержанными на гражданке торговал. В драку лезть боялся. Вона как война людей меняет. И полный обсосок суперменом заделаться может, стоит ему винтовку в руки взять, - Митчелла понесло совсем не в ту степь, но эмоции-то выплеснуть как-то надо было. Прежде чем покинуть палатку, Ларри собрал все бумажки на которых стояли печати, подписи и даты. Сунув подмышку эту кипу макулатуры, солдат буркнул:

- Ладно, хули тут жопу протирать? Блокпост мы осмотрели, документы собрали, возвращаемся к джипу, Элис. Если повезёт, к ночи будем уже в казарме.

После чего пошлёпал к остальным. К его приходу задница джипа уже успела серьёзно просесть. Джеки, блять, никогда не знал меры. Как ебанутая ворона, которая тащит к себе в гнездо всё красивое и блестящее. Ладно уж, не самая худшая черта. Куда больше Митчелла напряг Безумный Сэм, который уже успел вновь раздобыть огнестрел. Слова Эла его не слишком обнадёжили. Капрал тоже сидел на морфие. А вдруг два торчка сговорились и решили захватить все запасы наркоты?! В голове у Ларри творился сущий пиздец.

Сгрузив все бумажки неебической важности в тачку, морпех примостил свою задницу на переднее сидение и широко зевнул:

- Капрал, документы у нас. Можно отчаливать, - лениво повертев башкой, Ларри поинтересовался: - Кстати, а где наши лесники? На грибную поляну, что ли забрели…

Напугал Марси нечаянно. Коротко виновато сверкнул глазами в темноте и заметил легкое смятение, тенью скользнувшее по ее лицу. Не понял, к чему это.
А девчушка потом еще и разулыбылась. Совсем Джона запутала.

...Джон блуждал по собственному разуму, пытаясь соединять разрозненные кусочки мыслей этого вечера. Жаль, выходило у него это плохо, не то что у Генри или Джозайи: у них края мыслей были ровные и складывались друг с другом ладно, как так и надо, а у Джона мысли кончались какими-то непонятными куцыми обрывками, которые один к другому не подходили. Но парень старался изо всех сил, отчего выпадал из реальности иногда. Вот и сейчас: разглядывал, глядя будто сквозь нее, худющую ручку Марси. Худющую ручку с напряженными мышцами, со всей силы вцепившуюся в железное кольцо...
Вот дундук! Ей же тяжело!..
Джон спохватился, перехватывая приподнятый хрупкой девчушкой тяжеленную крышку, и поскорее поднял ее, чтобы вес с рук Марси снять.

Парень уже и забыл даже, что там должно было быть, но знал точно - не изящная кованая лестница, тонущая в мягком свете, где кто-то возился, гремел и напевал. Точно. Точно?
Марси была в восторге. Ее глаза сияли такой искренней радостью, такое чистая и притягательная в нех была жажда исследования, что в душе в Джона среди пепла сожженного любопытства что-то зашевелилось, задымилось вновь. Приятное чувство, хоть и опасное.
- Да, нашли мы его, - кивнул он в ответ. - Что же он делает в подвале... - замялся в нерешительности, - ...который должен быть ледником? И кто... он? - и потряс головой, окончательно теряя мысль.
- Вор? - Затеплившийся было огонек вмиг затух, но снова Марси его успокоила. - Да, точно, воры не стали бы звать, как та песня. Ну, идем, - согласился он, ободряюще улыбнувшись. - Тихо, да. У меня же это хорошо получается, - и первый сам фыркнул весело.

Кёрк

Морпехи тихо двинулись вперёд, но толи веточка хрустнула, толи у незнакомца слух был, как у бабочки, но всё же "рейнджер", кем бы он ни был, заметил приближение солдат. Он медленно повернул голову, делая это очень неестественно, как будто был под чем-то тяжелее морфия. Причём в разы. Тяжело дыша, незнакомец развернулся полностью. Перед Томом и Джо стоял мужчина среднего возраста, с широким лицом и тонкой шеей. На груди была небольшая белая вставка, где через грязь проглядывалось имя Трэвис Бикл. Одет он был в старую и не ухоженную, как комната подростка, форму. Рукава были закатаны, а на кистях красовались бинты, грязнее грязи под ногами. На поясе висел пистолет, причём не американского производства, такие носили вьетнамцы, да и сам ремень приехал издалека, из холодной России. Звезда хорошо давала понять это, да и кто, кроме русских делает такие большие пряжки? Пустой взгляд карих глаз, прикрытых нестриженными волосами, смотрел куда-то за спины двух американцев, а грудь быстро поднималась и опускалась, дышал Бикл тяжело. Если форма вообще принадлежала ему.

— Они близко, тише, тупицы, — резко прохрипел он и достал пистолет, — Их тут десятки, советую спрятаться, скоро будет жарко, — Трэвис безумно улыбнулся, — Вас же послали сюда? Можете не отвечать, солдатня просто так не приезжает куда-либо.

"Рейнджер" активно жестикулировал руками, совершенно не заботясь о пистолете в одной из них. "Вы опоздали", — хриплый голос стал громче, — "Их больше нет, и не будет. Они там", — пистолет указал на землю, недвусмысленно намекая на преисподнюю, — "Хотя вы тоже там. Это место, даже хуже. Я был в аду, и возвращаться туда без боя не собираюсь", — в глазах вновь заблестело что-то недоброе.

Неожиданно, парень с пушкой посмотрел прямо Джо в глаза.

— Ты, громкий, шёл бы отсюда. Они тебя слышали, беги пока можешь. А ты, — пушка указала на Керка, — мне пригодишься, ой, как пригодишься. Я покажу, где Они, а потом ты их убьешь. Быстро. Бах! Бах, бах! И всё. Никто не выжил, пошли со мной, тут недалеко.

— Мужик, может скажешь что-нибудь адекватное? Что за "Они"? Гуки? Ч...

— Гуки? Ха! Хуже, эти твари точно не заслуживают жить. Это проклятое дерьмо сверчков, жалкое подобие божьего творения, их смерть будет заслуженной.

— Твою ж мать, что ты несешь?

— Иди... отсюда, — пистолет нацелился прямо в грудь Риду. Голос Бикла стал ломанным, а лицо затряслось. Говорил он явно с трудом.

Стивенс

— Ну, беляшик, ты выдал. Ебаный пиздец – это то, что с твоим ебалом гуки сделали, а ты просто кайф половил, — с заметным черно-южным акцентом выдал чёрный кэп, — Ты нихуя не натворил, просто винтовкой поразмахивал, а так, всё в порядке.

Биг Эл, судя по всему, получил куда меньшую дозу ,и теперь представитель вечно обделенного народа немного завидовал подчиненному.

— Пушку ищешь? — заметив движения Саманты, спросил Джексон, — Там лежит, разрешу взять, если ответишь на вопрос, — Сколько пальцев я показываю?

Чёрная кисть с белой ладонью уставилась на Сэмюэля, все пять пальцев были оттопырены в разные стороны. Вторая же рука демонстрировала любимый символ англичан, знак Виктори. В сумме вышло семть пальцев. Надо было лишь ответить. Что Стивенс и сделал.

— Ладно, бери пушку. Только не смей кого-то угондошить.

Морпех выбрался из джипа и, терпя боль в голове, забрал свою пушку.

Уайт

Джек выкинул в багажник всё, что смог украсть из палаток и хижин и увидел, как Сэмюэль берет пушку. Не успев вымолвить и слова, он услышал слова чёрного кэпа: "Всё в порядке".

Митчелл

В чем разница между свинцом и золотом? Я не хочу платить двести баксов за то, что бы попасть под свинцовый дождь. Старая шутка всплыла в голове у морпеха, пока он обливал полевую кухню, о том что ей ещё могут воспользоваться, даже не помыв, он не думал.

Закончив с увлажнением выкрашенной в камуфляж железной поверхности, Ларри вырвался на улицу, оставив две чудесные дырки для выветривания запаха "слитого масла". До штаба добрался быстро, там всё ещё сидел Элис, но он изучал карту, с наушниками на шее. Видать никто пока не связывался с блок-постом.

— Эй, я тут сижу! — успел обижено выдавить юнец, когда Митчелл занял его место и нажал на кнопку. Ожидаемо ничего не произошло.

— Блядь, даже не знает, как рацию врубить. — Парк подошёл и, немного поколдовав, добавил, — База на связи, развлекайся.

И Ларри знатно развлекся. Заливая радисту в штабе свои, как потом выразился мужик на другом конце "Охуительные истории, который переплюнули истории его деда-шизофреника", он потратил некоторое время. А ответ получил тот же: "Берите бумаги и найдите хоть что-то о местных военных. Если совсем плохо будет, валите".

Милостью Провидения, не иначе, ее выстрел все-таки попал в цель. Айлинн словно зачарованная смотрела, как затухал фиолетовый пламень в пустых провалах глазниц, как вся эта груда костей, спаянная воедино чьей-то злой волей, медленно-медленно оседала на землю, где вокруг нее также неспешно суетились фигурки стражников. Миг - и все снова набрало привычную скорость. С оглушительным хрустом тварь все-таки упала, и ее соратники подобно лесорубам накинулись на еще сопротивляющееся порождение ночных кошмаров, рубя и кромсая его. Но чудовище все-еще сопротивлялось, не желая уходить обратно в мир теней, не захватив с собою кого-то еще. Полуэльфийка никак не могла заставить себя присоединиться к товарищам в ближнем бою, но не желала и оставаться безучастной наблюдательницей - и вновь стала готовить арбалет к стрельбе.
Третьего выстрела сделать ей не пришлось - чудище упокоили раньше. Глядя на груду теперь уже окончательно мертвых костей, лужи крови, оторванные конечности и тела вокруг, вдохнув смрад заживо сгоревших, Айлинн поняла, как силы просто-напросто покидают ее. Ноги девушки подломились, и она упала там же, где и стояла. Неподвижная девушка расширившимися от страха глазами взирала на поле кровавой битвы, лишь изредка мелко подрагивая.
Пускай они одолели дракона, но какой ценой? За что умерли все эти люди, и почему именно они, а не она, например? Смогла бы она спасти хоть кого-то, если бы не стреляла с безопасного расстояния, а ринулась в бой. Комок подкатил к горлу, и лишь усилием воли стражница смогла подавить рвотные позывы. Отвернувшись, лишь бы не видеть эту ужасающую картину, она даже пропустила явление Сталкона - а ведь на него она когда-то мечтала быть похожей в числе прочих своих кумиров: быть героиней, сильной и бесстрашной, не знающей сомнений и нервной дрожи, уверенной в себе и своем оружии. А вышло что вышло: трусиха, с трудом находящая в себе силы выполнять свой долг.

Долго полуэльфийке сидеть и страдать не позволили: Анна помогла ей подняться и отправила к остальным. Кивнув благодарно офицеру, безучастная ко всему стражница бросила взгляд в сторону - и вот тогда-то и увидела полутысяцкого. Против воли поникшие было плечи стражницы распрямились, в глазах появилось хоть какое-то подобие осмысленности и твертости, а также первая, неверенная еще решимость.
Впрочем, нельзя сказать, что девушка окончательно пришла в себя: продолжая двигаться ко дворцу, она нежно прижимала к себе верный арбалет, поглашивая ложе и еле слышно шепча:
- У нас есть еще зубки, маленький мой. Мы защитим себя и родных, верно? Не дадим драконам нас сьеть, хороший мой. Нам бы семью спасти, да тех, кто рядом. Мы же сможем, правильно? Сделаем?
Отвлеклась она только на реплику Сиэля, снова чуть вздрогнув и согласно кивнув:
- Да уж. Их нельзя бросать - там же чьи-то родные и близкие. Может, даже мои или кого-то из наших?

А вот и громада дворца. Вцепившаяся в арбалет стражница жалась за плечами напарников, с опаской и надеждой глядя на диалог Флинн и старшего над дворцовыми охранниками, ожидая конца перепалки и веря в то, что у расфранченного гвардейца хватит мозгов послушать Анну. Она даже не сразу поняла, что хочет от нее Кляйн. Смерив взглядом фигурку на балконе, девушка неуверенно протянула:
- Ну... Далековато, конечно, но можно попробовать.
Только слова родной речи в устах Сиэля хоть немного разогнали туман в голове полуэльфийки, и да, бросив гневно-недоумевающий взгляд на Германа, отшатнулась:
- Да что ты несешь, старый? Совсем умом тронулся? Я на это не пойду, идиот!

А спор тем временем затягивался, и Айлинн боле не могла ждать. Продолжая цепляться за арбалет, как молодая мать за спеленатого новорожденного, стражница протиснулась вперед, чуть не плача, присоединив свой голос к доводам Анны и Сиэля:
- Господин офицер, там же женщины и дети! Ни в чем не повинные люди, может, родные и близкие Вас или ваших подчиненных! Вы готовы самолично убить их, оставив здесь? Глаза в глаза, кинжалом под сердце беременной женщине, давя сапогом головку ребенка, ломая кости старику? Если их оставить здесь - их кровь будет на Ваших руках! Внемлите зову сердца и совести: ведь за это не карают!

Короткое выверенное движение - и лезвие пробило горло Иммерлиха. Последний булькающий вдох - и гаснущие глаза. Это был не первый товарищ, добитый Карлом после тяжёлых боёв. Подарить упокоение. Милосердие. Принять кровь на руки - это всегда давалось нелегко, но в душе Грай знал, что это было правильно, и более того, если бы его постигло такое ранение, он бы попросил для себя такого же. Коротко кольнуло в груди, но старик почти не обратил внимания. Не время старому сердцу давать о себе знать. Тайлер снял с пояса полуэльфа кинжал. Он передаст его Виэль, вместе с последними словами десятника. Выпрямился.

-Va fail, yn. - Исковерканное эльфье прощание с погибшими. Тем не менее, в прошлом, Тайлер общался с полуэльфами, и знал слова, которые предназначались павшим. Правда не знал, что они значат.

Яркая вспышка огня. Пожар - недалеко отсюда. Тоскливая дрожь сжимает поджилки. Только не огонь. От бедняцких кварталов останется один пепел, если огню дадут волю. Хрип с той стороны баррикад заставил Таёлера поморщиться. Новые мертвецы. Свежие. То, что подымало этих тварей не видело разницы между трупом пролежавшим в земле пару лет - и погибшем несколько часов назад. И эта тёмная мощь не стеснялась пополнять свою армию прямо на поле боя. Баррикада трещала, загоралась. Запах горящей человечины, палёных волос, дыма - если Карл переживёт эту ночь, то ему будут снится кошмары с этими вещами. Горящие люди, с кожей обугленной пламенем, не перестающие гореть, не перестающие шагать, продираться сквозь завалы мебели и трупов..

Приказ отступать от сотника Гонта. Долгожданный. Оставшиеся офицеры подхватили крик. А затем..пришло то, что можно было назвать костяком нападающих. Они не умели держать строй. Но тем не менее на гнилой плоти держались доспехи, носящие следы сражений. И у них было оружие, которым они не гнушались пользоваться. Это тебе не безоружные горожане, это самые настоящие солдаты. Вооружённые опасны, умелые. Сотник верно возможности своего потрёпанного отряда. Их задача - дать городу как можно больше времени, а не умереть героями. А значит - пришла пора отступить. Занять новые позиции.

Когда Гонт назначил Карла новым командиром их поредевшего десятка, Тайлер стукнул себя в панцирь нагрудника, напротив сердца. Глухой лязг, и полученный приказ. Восемь человек, уходящих одним строем в сторону площади.

- Так, парни, все слышали сотника. Наша задача - найти и спасти. - Бывший контрабандист зорко оглядывал улицы. Фонари горели через один, и на улицах не было ни одного спасающегося бегством горожанина. Зарево вдалеке, шум боя, крики..Но здесь и сейчас - тихо и пусто. - Я знаю, у многих из вас здесь есть семьи. И в такое время, так и подмывает пустится бегом к родному дому, проверить как они. Не делайте этого. - Тайлер прервался, и искоса взглянул на Космача, что-то прикидывая.

- Я говорю это не только потому, что вы можете сгинуть на улицах. У каждого отряда есть своя задача. Чем больше нас, тем быстрее и лучше мы исполним задачу, больше предупредим людей. Это ясно? Точно так же, как мы сейчас, к вашим семьям подбираются отряды стражи, которые эвакуируют их за стены. Будьте верны присяге и долгу, и позвольте другим солдатам спасти ваши семьи. Нет, я не буду подрубать дезертирам ноги, и оставлять их на поживу нашим мёртвым друзьям, но я озабочусь тем, чтобы трус и дезертир попал под трибунал. А сейчас, в колонну, по двое, шибче шаг! Нам надо дойти до площади раньше мертвецов. Ближе к дворцовым стенам начнём искать выживших в домах. Здесь вряд ли кто-то будет прятаться. - Сказано всё это было мрачным тоном, поэтому бывший контрабандист попытался сгладить получившуюся. - Помните - колоть острым концом. -

Как-то само собой вышло, что рядом с Карлом шёл Космач, суровый, грозный, прямой, и какой-то..словно задумчивый. Пустые и тёмные окна, напоминавшие потухшие глаза мертвецов, город казался покинутым, погибшим. Только бы в них не загорелся тот аметистовый огонь... Ктон встряхнулся, и обратился вполголоса к Георгу, стараясь, чтобы другие солдаты не особенно вслушивались в разговор.

- Георг. Ты видишь больше, чем могут видеть..обычные люди, такие как я или Ганс. И ты, и Эрих, вы умеете и знаете больше. Но Ворона погиб. Скажи..что ты там видел, когда мы бились на баррикадах? Не бойся показаться странным. После этих мертвецов, меня ничто не удивит в этом мире.-

- Сталкон. - Прошипел Сиэль, опускаясь на одно колено и упираясь о меч, чтобы не упасть. Андреас, мать его, Сталкон. Герой. - Сколько он наших порубил?

Во взгляде Сиэля сквозила неприкрытая злость. Горячка боя спала и сразу заныли рёбра. Трещина, скорее всего. И не одна. С трудом распрямляясь, молодой человек поднял клинок и только сейчас увидел рукоять. В бою всё произошло слишком быстро - он отбросил в сторону обычный меч, который носит каждый страж города и с кивком принял оружие от Анны. Сейчас он был готов расхохотаться, глядя на герб. Знала ли Анна, что означает этот лист? Знала ли, каким древним было это оружие. Уж он-то, Сиэль-полуэльф, узнал герб мастеров Танроэна и даже на мгновение услышал стук Лунных Молотов по раскалённому железу.

Шипя и гримасничая при каждом шаге, Сиэль последовал за Флинн, так и не выпустив оружие из рук и придерживаясь рукой за раненый бок.
- Слишком долго. - Как-то опять самим собой оказалось, что Сиэль оказался недалеко от Айлин. И внимательно прислушиваясь к перепалке стража и Флинн он обратил свои слова полукровке. - У нас нет столько времени. Эти люди смогут выжить только за стеной.

Оглянулся, привстал на цыпочки, шипя от боли и пытаясь разглядеть поверх голов, что творится сзади. Одного-двух драконов хватит, чтобы разметать эту толпу. Кровавые ошмётки покроют куда не глянь, а кровь...
- "Кровь оросит улицы и площади под жутким взглядом аметистовой ночи..." - Процитировал он слова Умтити-предсказательницы, одной из последних чистокровных эльфиек города. И хохотнул. Взвесил меч в руке и бросил пару бранных словечек. И к крови людишек будет примешана его кровь? Не бывать этому!

- Eguna afil. Non esterado.
Получатели: Айлинн. - Сиэль указал рукой на лучников и отрицательно покачал головой. Протиснулся вперёд мимо Айлин и Кляйна поближе к Флинн.

- Сзади драконы. Скажи ему, командир! Они идут сюда! - Сиэль воинственно взмахнул клинком. - Ослеп!? Здесь никто не хочет подыхать! Толпа растерзает тебя раньше, чем проклятье!

Пал зверь. Сперва на бок, порубленный Кляйном. А потом и вовсе умер, если это слово применимо к нежити. Выдохнул Герман. Привалился к ближайшей опоре, наблюдая, как рассеивается кровавая пелена перед глазами. Задышал тяжело, дух переводя. Наконец, разлепил сами закрывшиеся веки, осмотрел побоище. Вздохнул:
- Бля.
Откуда-то из недр доспехов извлёк сокровище: флягу. Отработанным, отточенным годами движением, свернул крышку и присосался к горлышку. Пинту в один присест не каждый осилит, но оказалось мало. В кои-то веки пожалел, что не налил на службу чего-нибудь покрепче обычного эля. Крякнул довольно. Опустевшую тару в недры вернул. Невидящим взглядом окрестности окинул. Посмотрел пару секунд на перекушенного пополам Берита. И к поверженному дракону подошёл. Двинул носком сапога ближайшую кость. И, латами зазвенев, крепления ослабил, штаны спуская. Вынул внушительных размеров агрегат и мощной струёй останки твари оросил. Ухмыльнулся. Оправился.
- Сукаблять! - эпитафию прочитал.
Повернулся. Резким движением шеи откинул со лба слипшиеся от пота и крови космы. И заявил, не обращаясь ни к кому конкретно:
- Съябывать надо. Прочь из города, да в леса-деревни. Там не найдут! Искать не будут!
Совету своему, впрочем, и сам следовать не стал. Пошёл между трупов, полезное высматривая. Клинок потяжелее, например. Топор (а лучше молот - им кости крушить само то). Бухло. Травки целебные или, даже, наркотические. Прочее.

А потом вместе со всеми двинул. Побузил, конечно, близ ворот. А как фигурка на балконе появилась, ткнул оказавшуюся опять по соседству Айлинн в бок локтём:
- Слышь, красивая. Смогёшь особу эту, - на фигуру кивнул, - еботой своей, - на арбалет моргнул, - достать отсюда? В глаз ты славно захуярила!

Марси решительно и с некоторым вызовом дернула кольцо. Конечно, она бы уже не отступила, ни за что! Маленькая женщина уже инстинктивно чувствовала, когда надо держать лицо до последнего. Гордость и самолюбие подсказывали ей нужные слова и интонации.

Ну и, действительно, ничего не выглядело страшным. Наоборот - интересным и замечательным. Загадочным!

Настоящая тайна - когда ещё доведется с такой встретиться? Как можно удержаться, когда тебя манит тайна, и никакой опасности нет! Ну, почти никакой опасности - да, и они, конечно, будут настороже. Вот, и рогатка уже готова, Марси сжала её пальцами, оттянув упругую резинку. Чуть только - сразу камнем в глаз и наутёк. Камень-окатыш скользнул в ладонь девочки, удобно улегся на кожаную площадочку.

Крышка подвала была тяжеловата для девочки, но Марси, чуть поднатужившись, сумела с ней справиться.

Дети замерли на какой-то миг, напряженно ожидая чего-то нехорошего. Но нет. Ничего пугающего не произошло. Только музыка стала громче и отчетливей, выпевая свой ускользающий мотив.

Что это? Ледник? Нет, конечно. Это было бы жестоким разочарованием.

Дети, разумеется, уже знали, что они увидят не ледник. Надо быть глупцом, чтобы думать, что мелодия и свет льются из охлажденных куриных тушек и кувшинов со сливками.

Их взорам представилась ажурная винтовая лестница с перилами, выкованная из чугуна, спускавшаяся вглубь.

Из недр подпола лился мягкий теплый свет, а лестница уходила вниз, где кто-то двигался и вполголоса напевал.

Заглянув в провал подвала, можно было увидеть, что спуск не так уж глубок, хотя, конечно, намного глубже обычной ямы для продуктов, набитой снегом. И там, внизу, кто-то явственно двигался, вполголоса напевал и гремел чем-то металлическим.

Стоять всегда страшно. Ждать пока враг ударит. Низенькая баррикада, сооружённая на скорую руку, пролом, перегороженный людьми..и мертвецы, наступающие на строй. Злой оскал сам пробирается на губы Карла - будто он собирается им напугать врага. Но мёртвые не боятся. Аметистовая искра где-то глубоко в зрачках. Желтоватый белок. Голод. Хриплое рычание, скулёж. Как минимум один из трупов, каким-то образом оказался на баррикадах, и рухнул вниз, за спины отряда. Но Ктон не отступил, не повернул назад. Он впереди. Рявкнуть громко своё извечное "Грай!", ударить щитом по морде гнилой, отталкивая под удары других стражников. Мерзкий запах бьёт прямо в ноздри. Гнилая плоть, гнилые кости, всё гнилое и оттого хрупкое. Что-то хрустнуло в ногах у твари, повалилась кулём она на землю. Прямо под сапоги бывшего контрабандиста. И Тайлер не подвёл. Первый удар окованного сапога своротил челюсть, отчего создание вывалило свой чёрный язык прямо на шею, всю в трупных пятнах и беспомощно задёргалось. Удар клинка отсёк потянувшуюся было руку мертвеца. Не давай им вцепиться в себя. И вот тут, на помощь к своему мёртвому товарищу, пришёл некто значительное более свежий.

Некто, погибший совсем недавно, носящий кирасу, но уже потерявший свой шлем. Сорвал кто-то, не иначе. Мертвец весь в крови, в своей и чужой. Перегрызенное горло, разорванные штаны - перед смертью этого стражника будто драли остервеневшие псы, в буром месиве бедра то и дело мелькала белая кость. Карл успел среагировать до того, как бывший товарищ по службе вцепился в него. Ударил первым, но кираса спасла мертвеца от серьёзных повреждений, заставив только чуть вздрогнуть и сбиться с шага. А вот Карл напротив - ринулся навстречу. Голая мощь живого и очень желающего жить человека - против аметистового угара мертвеца. Близкий контакт - слишком близкий, дающий опасную возможность для врага, но немолодой стражник был расчётлив..и по своему удачлив. Щит врезался в грудную клетку двуногой сыти, и мертвец не устоял. Повалился на шикарный сервант, оттеснённый толчком. Вот только и Карл был вынужден за ним сделать два шага. И потому продолжил давить мразь щитом, яростно рыча, разбрызгивая слюну. К счастью, руки этого существа оказались прижаты к кирасе - и пускай жизнь этого стражника они не спасли, но зато Карл был очень благодарен городскому магистрату за столь прочный и цельный доспех. Вдавить этого живчика чуть глубже в этот чудесный шкаф. Створки жалобно затрещали под напором, и мёртвый стражник начал уходить вглубь. Хорошая была мебель, добротная, крепкая. Существо захрипело, дёрнулось было в сторону, но прижатое щитом вырваться не смогло.

Движение под ногами. Позабытый гость из могилы пытается укусить за сапог - но без нижней челюсти прокусить толстую кожу сапог невозможно. Карл выдрал ногу из слюнявых объятий мертвеца, отчего существо повалилось на мостовую и отпрыгнул от вдавленного в шкаф. И с яростью, поразившей даже его самого опустил каблук прямо на череп мертвеца, прямо на висок. Хрустнуло и череп разлетелся на куски, прямо как скорлупа ореха - а то что было на месте мозгов разошлось по сапогам Карла, который зарычал хриплым зверем: "Не тебе жрать Грая, выблядок." - аметистовые искры в глазах умертвия потухли, затоптанные тяжёлыми сапогами стражника, так и не превратившись в пожар. Тайлер перехватил меч поудобней, и повернулся к изуродованному в дрова гарнитуру, в который так удачно загнал сослуживца.
Однако, тот время зря не терял, и явно не желая признавать поражение, прямо-таки жаждал реванша. И впрямь, ну не оставаться же в шкафу? Лучше побарахтаться пару мгновений, уцепиться за края пролома, и вылезти наружу, где только что был обидчик. Карл с омерзением приметил обглоданный висок и щёку. Особенно белые на красном фоне зубы, откушенный нос и пустая глазница. Нагрудник, залитый кровью и чем-то ещё, неприглядным, потерял свой былой лоск. И единственный глаз, с вполне заметной фиолетовой искрой, мигом нашедший бывшего рыцаря. Рот создания искривился в голодной усмешке. Карл не стал дожидаться, пока существо окончательно покинет свой импровизированный гроб, и обрушил меч на руку создания, калеча конечность. Затем настал черёд ноги, но и это не успокоило тварь. Она всё так же пыталась выбраться. И только третий удар упокоил тварь, перерубив щею. Тело мигом повалилось назад, в недра шкафа. Голова, всё ещё держащаяся на лоскутах плоти и кожи на прощание мотнулась из стороны в сторону и исчезла там же.

Карл облегчённо вздохнул, и пусть он будет проклят, но воздух показался сладким, несмотря на мерзкий запах крови. Те товарищи вокруг, что остались на ногах, уже добивали своих противников. Враг с той стороны лез на баррикаду, но пролом уже закрыли, отбросили мертвецов.
Тайлер начал было оглядывать поле боя, и пересчитывая солдат понял, что его товарищ по строю не справился. Стражник подошёл к месту последней схватки паренька и только горько покачал головой, глядя на разорванное горло. Выпавший из руки меч лежал рядом, и Карл недолго думая, положил его на грудь стражника. Ладонь погибшего на рукоять. Пальцы ещё были тёплыми, когда он их сжимал. Что-то сдавило глотку, не давая вымолвить и слова.

Карл стоял над сослуживцем, собираясь с мыслями. Парень был молод, и считал его героем. И вот теперь он лежит на мостовой, уставившись навсегда замершими глазами в небеса. А он ничем не смог ему помочь, и даже не видел, как он погиб. Карл горько усмехнулся в бороду, и оттопырив мизинец прикоснулся к своему лбу. Жест, отгоняющий злых духов. Краткая молитва.
- Позаботься о нём, Единый. – и Карл отвернулся. Его смерть была быстрой, хотя и её не назовёшь лёгкой.

Сейчас не время горевать о павших. Пролом закрыт. Нападение отброшено. Там, за баррикадой ещё есть мертвецы, но их осталось мало. Считанные единицы. Карл взгромоздился на стол, которому ещё только предстояло стать баррикадой, и уставился на город и баррикаду, где ещё недавно был пролом. Сейчас он защищал горожан. Таких как та женщина, которая кинулась в темноту за своим ребёнком. Беспомощных, слабых, не способных ни на что перед надвигающейся угрозой. И чем больше Карл об этом думал, тем мрачнее у него становилось лицо. Некоторые долги должен исполнять даже такой, как он.

Монахиня, проходившая мимо рыцаря, мазнула взглядом по трупу рядом с ним. Вопросительно глянула, и прочтя ответ по лицу Тайлера нахмурилась. Что-то ей не понравилось в его взгляде. Ещё одна морщинка появилась на лбу. И она решительно зашагала к нему. Молодая, почти что юная, бледная даже на фоне своих белых одежд. Карл невольно улыбнулся, глядя на неё. Для него она воплотила в себе всё то, что он сейчас защищал. Непрошенная мысль в голове, привет из далёкого прошлого.

- Раны есть? – голос с усталой хрипотцой, внимательные глаза. Послушница бесцеремонно схватила его за руку, на которой осталась пара пятен крови Робби. Испачкался, и сам не заметил. Карл внезапно почувствовал себя очень старым и усталым, но в противовес этому легко соскочил со стола, и перехватил ладонь девушки. Горячая. Удивительно горячая, совсем не похожая на ту уже остывающую ладонь Робби.
- Я в порядке, прекрасная госпожа. – и рыцарь склонился в поклоне, целая ладошку. Кажется, послушница в какой-то момент захотела выдрать её из хватки солдата, но почувствовав прикосновение бороды и усов внезапно передумала. Ктон выпрямился во весь рост. В спине, в районе поясницы что-то щёлкнуло, но Грай не обратил внимания, только улыбнулся. – Идите, сестра. Здесь есть о ком позаботится. –

Наблюдая за тем, как послушница торопливо идёт дальше, Ктон только покачал головой. Хорош, куртуазный рыцарь. С мозгами на сапогах, в крови и только с поля боя. Настоящий образец мужественности и галантности. И всё же монахиня – прекрасный пример того, что город делает для своих защитников. Люди порой не замечают этого..но город..этот город стоит того чтобы его защищать.

Крик Ганса заставил рыцаря нахмурится. Этот здоровяк кричал что-то про десятника, и потроха. Сочетание не очень удачное. Подхватив меч, Карл заторопился к источнику..и увидел Ганса и умирающего десятника. Одного взгляда на его ранения хватило чтобы понять, что полуэльфу пришёл конец. С него буквально содрали нагрудник. Разорвали живот. В той неопрятной требухе, видны клочки ремня и пряжка, которую враг прямо-таки вдавил. Грудная клетка тоже пострадала. Белым вытарчивают сломанные рёбра. И всё это в крови.

Стражник подбежал с к десятнику. – Мы будем помнить, командир. И город тоже. Мы исполним приказ. Ганс, шаг в сторону, пожалуйста. Пусть он увидит не только наши рожи, но и небеса. – а сам рыцарь напротив склонился над стремительно бледнеющим полуэльфом. Минут через десять он отойдёт, но это будут долгие десять минут для агонизирующего десятника. Слишком долгие. Рыцарь бы не хотел умирать..так. Лучше уж быстро. И именно поэтому, на лице стражника гуляли желваки, а взгляд жёстких глаз буквально впился в лицо десятника. – Иммерлих ван Дарен. Вам есть что и кому..передать? Я бы смог принести ваши последние слова. И..я могу оказать вам милосердие. Вы согласны? – как-то сам собой в руке засапожный нож. Не такой узкий и изящный, как мизеркодрия, но в нём что-то определённо было от неё. Один удар, аккуратная дыра напротив сердца – и десятник предстанет перед Единым. И холодный взгляд солдата требовал ответа у командира. Готов ли он принять смерть? Или попросит ещё небольшую отсрочку?

Короткий номер службы спасения сияет на исцарапанном экране телефона безмолвным криком о помощи. Но сегодня, в эту вьюжную ночь, никто не услышит его — я вижу, что номер не набран, и меня это совершенно устраивает, как и тот факт, что владелец этого телефона находится, по всей видимости, в отключке.
Мое внимание отвлекает другой крик о помощи — реальный, надрывный, на пределе человеческих возможностей, доносящийся из кабины фуры, облизываемой языками пламени со всех сторон. И я наслаждаюсь этим криком, но в моем удовольствии нет места садизму — я переполняюсь сопереживанием и состраданием, купаясь в буйстве чувств, которые вызывает во мне звуковое воплощение чужой боли. Это просто другой уровень, восторг от красочности действа, яркости и неподдельности эмоций.
Что может гореть ярче декораций? Конечно же, статисты.
Я смотрю на Диану, и почему-то целое мгновение думаю о том, как бы кричала она, обнаружив себя в ловушке из пламени.
— Я могу попробовать его спасти.
За этим озвученным предложением помощи прячется еще одно предложение на выбор: не вмешиваться. Что-то подсказывает мне, что Ди правильно поймет их оба.

Джон смотрел на то место, откуда, как казалось, струилась мелодия, и все никак не мог оторвать взгляд, который так и тянуло к этой неприметной дверце в полу.
Марси хихикнула в ответ на его слова, и именно это вывело его из ступора - правда, лишь для того, чтобы вогнать в краску. Он неловко улыбнулся, помявшись с ноги на ногу:
- Естественно не играет. Просто ничего лучше в голову не пришло.
Марси сгрызла яблоко, хихикнула и вообще казалась спокойной и расслабленной по сравнению с теми временами, когда он замечал ее в стороне от всех, саму по себе, молчаливую и опасливую. Марси-дикарка - так ее называли, а Джон расстраивался, когда они это делали, и даже злился: бросал осуждающие взгляды на говоривших и просил перестать.
Его не слушали.
Джона вообще редко слушали. Он был незаметным - вроде есть он, а вроде бы будто и нет, - но действовал на других успокаивающе, всегда внешне спокойный, улыбчивый и крепкий, как камень.
Джон считал, что остальным незачем знать, что камень изнутри пуст и в нем бушуют сильные ветра сомнений и противоречий.
И сейчас тоже. В подвал тянуло так же сильно, как тянуло его руку однажды к тёплой, пышущей жаром и оставленной на прилавке без присмотра булочке. Просто возьми её - и сегодня ты будешь есть впервые за два - или три? - дня, шептало что-то. А Джон не послушал. Переборол. Прошёл мимо, стиснув зубы.
Или это совсем другое? Джон не знал, но что-то его настораживало.
- А вдруг этот кто-то не друг нам? Вдруг он поднимет тревогу? - проговорил Джон, мотнув головой, чтобы прогнать наваждение, которое уходить не собиралось. Все тянуло и тянуло… - Что, если это ловушка? - округлил он глаза. - Зачем рисковать, когда все идёт так хорошо. Здесь столько еды, нужно только собрать её и поскорее сбежать подальше от этих.
И, каждое мгновение борясь с собой, попытался отойти и переключить внимание на полки, чтобы найти что-то, во что можно было бы свалить всю эту роскошную еду и чтобы его при этом было бы удобно нести.

Сложно сказать повезло Гансу или нет. Чтобы вырваться вперед он начал обходить защищающихся с фланга. И в этот момент прорыв. Бушующий ураган, который представлял из себя Ганс остался в тылу. В этом ему повезло. Зато он видел как упал от первого же удара Рыжий, как Сьюзен впилась в горло умирающему Эриху. В этом ему не повезло. Смерть рыжего подстегнула Ганса. Обойдя мертвецов с фланга он принялся рубить и крошить их, итак уже мертвы тела. Словно машина. Удары только по шее и конечностям. Первый, отрубил правую руку и пока тот смотрел, снес голову. Второй, пытался броситься в ноги и получил удар сверху вниз, практически располовиневший его. С третьим пришлось повозиться. То ли умения при жизни влияли, то ли удача, но два удара прошли впустую. нет, они не ушли мимо, но на попадания по туловищу мертвяки практически не реагировали. Помог Косматый, сваливший своего противника прямо под ноги Гансу. Такая ступенька оказалось неожиданной для мертвяка и уже через несколько секунд тот лишился головы. Следующей была Сюьзен, которая как-то странно застыла, словно надумала убегать. Не давая ей это сделать и не в состоянии смотреть на ее обезображенное нечеловеческим голодом лицо Ганс располовинил ей голову ударом справа налево. И... И все. Противники, вал которых казался нескончаемым, кончились. Все лежали поверженными. И больше никто не погиб. Рыжий, но его было не спасти. И Эрих, Эрих который был итак сильно ранен, не перенеся теперь новой битвы.

Порыкивание Ганса перешло из непрерывного рычания, в редкие взрыки. Теперь он снова мог контролировать свою ярость. И увидел, что Иммерлих совсем плох. Чем тут можно было помочь ганс не знал.
- Иммерлих, сучий потрох. не смей умирать, иначе я снесу твою башку и буду ей кидаться в мертвяков.
Ужасающий голод и жажда убийства Сьюзен по прежнему стояли у него перед глазами.
- Всем погибшим рубите головы, если не хотите чтобы они бросились на вас как Сьюзен на Эриха.

В миг перед ударом замер Кляйн и эта секунда промедления стоила Бериту жизни. Взвыл Герман:
- Аааа, сссука!
Взмахнул клинком, свежую зарубину на кости оставив. Отскочил. И добавил спокойно:
- Пизда тебе!
До большинства стражников не было воину дела. Но Берит... Он напоминал Кляйну его молодость. Уличную, армейскую, не всегда честную. Он был Германом другого города, другого времени, на пятнадцать лет моложе. Он мог бы быть сыном старого ходока, будь тому хоть какое-то дело до своих многочисленных бастардов. В данную минуту, его смерть рождала очередную смывавшую страх волну ярости. Закрылся Кляйн щитом, вскинул меч. И бросился в очередную атаку.

От удара потемнело в глазах, ощущение полёта, свобода и встреча с мостовой, выбившая из него дух. Стук сердца, боль сковавшая всё тело. Дыхание, что сипло покидало разбитую грудь, оставляя кровавую пену на губах. Он скорчился, только посиневшие мгновенно губы дрожали, и вряд ли кто мог из присутствующих распознать в этом молитву.
Всевышний, дай умереть достойно.
Встать, только встать. Нет, тварь, так просто от Аскера, сына Асафа, ты не отделаешься..
Мрачно и упёрто, он поднялся, сдавленно вскрикнув от боли, и разозлившись тем больше. Клинка в руках не было, он остался там где его руки дали предательскую слабину. Бесполезный и ставший таким тяжёлым щит брякнул железным ободом о брусчатку мостовой. Аскер стянул с себя мешавший дышать шлем и выхватил из-за пояса подаренный отцом нож. Он не смог бы издать ни клича ни крика и просто в немом гневе устремился как мог, спотыкаясь, на тварь, забиравшую жизни его товарищей. Если ему суждено умереть, он сделает это как мужчина.

- Твою же ма-ать, - возмущенно протянула раздраженная Айлинн, когда тяжелый арбалетный болт просвистел мимо костяной головы атакуемого ее соратниками дракона. Проклятая тварь, которая по всем канонам должна была смирненько лежать в земле, не только умудрялась уворачиваться от атак, но и, перехватив челюстями кого-то из напарников девушки, оказавшегося наименее расторопным, попросту перекусила человека пополам, обдав кровавыми брызгами все вокруг.
Несколько горячих красных капель долетели до полуэльфийки, отметив лицо метками чужой гибели, и сжимающая в руках арбалет девушка вмиг побледнела от увиденного, покрывшись холодной испариной. Только сейчас до нее дошел весь ужас того положения, в котором она волею случая оказалась. Древнее выползшее из могилы зло, которым ранее только пугали непослушных маленьких детей, оказалось нетолько до ужаса реальным, но и способным убивать и выживать под напором не последних людей в городской страже. То, что поначалу казалось местью чудищу за страх за родителей, оказалось битвой не на жизнь, а на смерть. И она, Айлинн, простая и ничем не примечательная девушка, оказалась одной из тех, кто ввязался в противостояние с этим детищем чьего-то безумия.

Кто-то из встретивших того, кого даже существовать не должно было, отскочил, кто-то отлетел, оказавшись практически перед Айлинн. Перезаряжавшая рычаговый арбалет полуэльфийка, испуганно-зло скривившаяся и ожидающая в любой момент атаки, бросила взгляд на упавшего. Сукр. Хороший, приличный и пристойный человек. Чужак в городе - как и она сама. Стражница уж было собиралась, подготовив арбалет к стрельбе, помочь соратнику, как тот нашел в себе силы подняться самостоятельно. Под удивленно-недоумевающим взглядом девушки бесстрашный мужчина, презрев все возможные опасности, вновь бросился на тварь, вооруженный лишь ножом. И это было не безумие, хотя и сильно похоже, - это была та разновидность идущей из глубины души отваги, что дает силы сражаться за себя и за других до последней капли крови.
Последовать за ним, выхватив клинок и встретившись с созданием Преисподней лицом к лицу, было бы достойно было бы правильно. Но - страшно. При одной мысли о том, что она может оказаться на месте несчастного, перекушенного громадными челюстями, спину покрывал пот, а руки начинали мелко дрожать. Боязнь непонятного и неведомого запускала свои щупальца в сознание, пытаясь сковать его липкими тенетами безумия и боязни. И Айлинн вновь вскинула арбалет, злобно выругавшись:
- Avaquetima avakarima!*

Черт побери! Она не маленькая девочка, увидевшая большого мохнатого паука, чтобы умчаться прочь, истерически вереща! Она - стражник, защитник Города, она - взрослая и самостоятельная женщина, она - дочь того народа, что некогда владел этой землей! И выходец с того света, будь он даже драконом, не испугает ее! Вашу же мать, он же всего-то дрхлая ящерица переросток, и не более! А это значит, что победа достанется живым и разумным, а отродье вернется в могилу - туда, откуда пришло. И будь она, Айлинн, проклята, если не будет так и никак иначе!

Торопливо заскрипели перья. Все знали, за кого они хотят голосовать. Кто-то интересовался личной выгодой, а кто-то - благом Пьяченцы, кто-то вписывал имя легкой и недрогнувшей рукой, а кто-то мялся, до последнего сомневаясь в своем выборе. Каждый чувствовал, что сейчас за его плечом стоит история: ведь в этот миг они определяют жизнь своей родины - маленькой, тихой и кажущейся стороннему наблюдателю такой пасторально-спокойной Пьяченцы.

Марио затравлено глядел по сторонам, нервно теребя ставший вдруг давящим воротник и никак не решаясь вписать то имя, которое он выбрал. Мужчина то и дело вытирал широким платком испарину, тяня время, пока, наконец, не решился.

Из иного теста был вылеплен Нинни. Не из теста даже - из стали. Уж он-то не сомневался ни секунды. Каждое движение пера - словно взмах кузнечного молота. Самсоне как никто другой уверен, что выковывает в эти мновения обновленный, лучший Город.

Отец Феликс невозмутимо выписывал убористые витиеватые буквы, тихо улыбаясь своим мыслям. У достойного пастыря явно был свой план, и он был непрочь вместе со всеми прочими половить золотую рыбку в мутной воде.

Старый вояка де Боно нп стал на сей раз разглагольствовать. Высунув язык, он старательно выводил буквы, после чего, гордый своим успехом, орлиным взором оглядел присутствующих - словно полководец, оматривающий оставшееся за ним поле боя.

Запустив пятерню в волосы, несколько напряженный Кальдерони выждал, когда первые записавшие отложат в сторону перья, после чего сам неторопливо внес имя своего избранника. Мужчина был аккуратен: не первый, не последний - он оставался в середине.

Единственная женщина в Совете просто проигнорировала замечание священника. Одной из первых поставив имя своего кандидата, она умудрялась ласково и ободряюще улыбаться всем вокруг - словно бы в зале и не шла незаметная война.

В Марселе Джованни никто не сомневался. Юнец быстро вписал чье-то имя - наверняка старшего родича, после чего развалился в кресле, наблюдая за потугами остальных и даже с вызовом глядя на самодовольного де Боно.

Сориа же спокойно и обстоятельно вписал на бумажку имя, после чего приготовился ждать результатов. Внезапная выходка Стефана его, как и всех прочих, немало шокировала. По залу пронесся тихий недовольный ропот таким открытым вызовом общественности, но Луиджи, к чести его, не поддался возмущению большинства, властно махнув рукой и взяв слово:
- Сальваторе, ты нарушаешь правила голосования. Я сказал, что голосуют все, и только за трех кандидатов, за исключением себя. Я, как временно исполняющий обязанности председателя, не буду сейчас разбираться, почему ты решил проигнорировать это требование и попытался сорвать голосование.
Вместо этого я подсчитаю голоса и, если твой не окажется решающим, то так кж и быть, ты сможешь воздержаться. Ежели без твоего выбора не будет ясно, кто победил, ты или проголосуешь, или снимаешь свою кандидатуру. А я уж постараюсь, чтобы весть о твоем самоуправстве дошла до Моро.

Недовольный и суровый Сориа тяжело поднялся, самолично собрав бумаги с именами. Короткий подсчет голосов, и он медленно повернулся к Сальваторе:
- Стефан, сейчас твой голос необходим и в некоторых случаях даже решающ. Ты обязан выбрать Джованни или Эстакадо. Или-или. Ну или я буду вынужден приказать вывести тебя, после чего мы переголосуем. Решай, Сальваторе.

В первое время Эрих не чувствовал даже боли. Умом-то он понимал, что серьёзно ранен, и что меч скользкий совсем не от пота, но – искорёженное, зыбкое благословение – боль поначалу задержались, так что он смог машинально кивнуть Имлериху, одновременно на все его слова сразу, и дойти до прорванной баррикады, и вновь поднять оружие.

Получатели: Эрих `Ворона` Шмидт.
– Что-то внутри их. – Воспользовавшись краткой паузой между ордой и брешью как можно чётче произнес "Ворона", стараясь передать увиденное знание остальным пока была возможность. – Голод, но у всех одинаковый. Все эти мёртвые не сами по себе. Как аметистовая искра внутри каждого.

Какой от того знания был прок сам Эрих не знал. Разве что если кто-то переживет эту ночь, и вспомнит, и расшифрует странные слова, и что-то сделает. Может быть это будет куском мозаики, которая предотвратит такие ночи в будущем. Если бы Эрих мог надеятся по глупым причинам, он бы надеялся хотя бы на это.

На бреши ему хватало стойкости стоять и махать оружием, но удары выходили слабыми, щит тянул вниз, наконец-то пришла боль. Эрих как мог прикрывал Людвига и Робби, что сражались рядом, стараясь хотя бы не быть помехой товарищам, раз уж особо помощью быть не получалось.

Впрочем, вопреки развернувшемуся вокруг театру абсурда усталое лицо капитана Эстакадо оставалось бесстрастным. Во взгляде его тёмных глаз не читалось ни раздражения, ни досады, ни гнева. Губы его не кривились от презрения или злорадства. Он сделал всё, что смог и успел сделать, а потому был спокоен. Данте просто выжидал, когда его труды принесут или не принесут свои плоды.
Он не понимал откровенно самодовольной реакции Сориа, светившегося, точно начищенный медяк. Впрочем, если бы тот опустил глаза долу и краснел, аки семинарист, изменило бы это хоть что-нибудь? Насколько искренне говорит отец Феликс, обличавший Луиджи Сориа во грехе гордыни? Уж не стоила ли эта тирада звонкого золота?
Новые члены совета тоже оказались поразительны. И дело даже не в том, что ни один из них не был из числа предложенных капитаном городской стражи кандидатур. Трудно было представить кого-то менее подходящего на роль членов совета, чем эти двое.
Однако такая деталь меркла перед балаганом, который развернулся дальше. Положим, Данте не был в восторге от уменьшения числа членов совета. Но что насчёт высказываний епископа, недвусмысленно намекающего на некоторые подробности жизни Магдалены Дестефани? Тут Эстакадо невольно скривился - публичное оскорбление в адрес этой женщины (или любой другой, или не женщины) было сверх всякой дозволенности. С тем же успехом можно было окатить помоями всех присутствующих. Отец Феликс выжил из ума? Если нет, то неужели он полагает, что сан сделает его неуязвимым? Старый лис Сальваторе улыбался так многообещающе, и capitane едва ли мог полагать, что святоша проживёт многим дольше, чем жертвы вчерашнего кровопролития. Честно говоря, препятствовать оппоненту в этом начинании Данте не собирался. Во всяком случае, оплот истинной веры куплен не этим плутом – сие теперь очевидно.
Интересно, как присутствующие проглотят речь Стефана Сальваторе? Чем дольше он говорил, тем яснее для Данте становились события последних дней. Эстакадо хотелось до неприличия громко хохотать, потому что происходящее внезапно из дурно поставленной и ещё более дурно сыгранной комедии превращалось в самую чернушную шутку, какую ему только доводилось видеть или слышать. Он едва не аплодировал, но годами взращиваемая сдержанность позволила Данте Эстакадо воздержаться и от рукоплесканий, и от смеха, и даже от тени улыбки. Он с прежним спокойствием взирал на происходящее, никак не демонстрируя своих эмоций.

Получатели: Челесте Эстакадо.

Ебанулись. Оба сразу. И Старик и блондинчик ушастый. Берит даже не пошевелился, чтобы как-то вмешаться, у него зад прирос к мостовой до ближайшего приказа и не колышет. За своих пацанов, он, конечно, беспокоился, но те умные парни, сообразительнее баб и бородатых горожан. А вытащить детей из их нор, это постараться надо. Самого Берита находили нечасто. Практически никогда. Догонять - догоняли, находить - неа.

- Хорошо живут, - согласно кивнул, хотя случаи, когда Берит оказывался за этими стенами можно было пересчитать оп пальцам левой руки. - Половина прост заперта, в другой сидят с самострелом и пасут дверь.
Почесал нос, прикидывая, потом кивнул - Не, я хрень сказал. Можно. - проводил взглдом пробегающего мимо аристократа в сопровождении бочкообразного охранника.

Потом появился дракон. ДРАКОН. И Берит тупо уставился на чудище, открыв рот. И еще один.
- С-ка. Их же не бывает.
Сзади заорали и кто-то побежал. А Берит нет, его как-то исключительно заклинило на пасти дракона, полной здоровенных зубов и том просто факте, что драконов не бывает. Тем более мертвых. Драконы не летают и не пыхают огнем. И не жрут сотников.
А всего остального он фактически и не замечал. Исчезло оно. Вот Дракон, а вот Берит. И должен остаться кто-то один.

- И пройдя долиной смертной тени... не убоюсь я.
Дальше Берит не помнил. Он вообще не был очень набожным, а эту фразу вообще подцепил у какого-то бродячего проповедника. Еще в детстве. Уж больно хорошие слова и в нужный момент услышанные.
Вот сейчас вспомнились, когда вообразивший себя сказочным драконоборцем Берит бросился вперед с криком и высоко занесенным мечом, и успев подумать, что ему бы пригодилась сейчас алебарда.

Сказал Крейг - как отрезал. Тот тусклый огонек надежды, что еще теплился в сердце полуэльфийки, оказался резко и безжалостно потушен суровым командиром - и слава Единому, что обошлось без криков. В тяжелом взгляде Айлинн, брошенном изподлобья на Ланса, мутным варевом смешались взгляд побитой собаки, обжигающий огонь озлобленности и апатичная растерянность и смирение - словно бы всегда справная стражница не смогла удержать на сердце всю палитру обуревавших ее чувств.
Но девушка еще не опустилась окончательно до того, чтобы закатывать командующему безобразную истерику и поднимать бунт - слишком послушной и уважительной она была воспитана. Только брезгливо сглотнула готовые сорваться с языка горькие слова да отдала честь, стараясь боле не глядеть на человека, разрушившего все надежды. Красиво и резко развернувшись на каблуках, словно бы на параде, стражница отошла к ближайшей стене, облокотившись на которую и застыла, сложив руки и мрачно глядя на выясняющий отношения Сиэля и бородатого несостоявшегося ухажера. Злая и раздраженная, девушка и пальцем не пошевелила, чтобы помочь сородичу или как-то прекратить драку - ее больше заботили собственные ощущения. Хотя оскорбленный взгляд проигравшего начало драки Германа она приметила, мысленно дав себе зарок быть поосторожнее в общении со стариком и решив держаться поближе к полуэльфу - не хватало еще, чтобы пегобородый в горячке драки сунул тому перо под ребро чтобы поставить окончательную точку в споре.

Драка ненадолго заинтересовала Айлинн, и вскоре она вернулась к собственным переживаниям. Как она могла быть такой глупой, чтобы понадеяться на то, что сотнику есть хоть какое-то дело до родных и близких своих подчиненных? Тем более - до полуэльфов. Как она могла быть такой слепой и наивной, чтобы надеяться, что ее услышат и поймут? Девушка бросила затравленный взгляд на ворота, оскорбленный - на других стражников, не решившихся поддержать ее, и на краткий миг задумалась над возможностью самостоятельного поиска - зарубив всех пытающихся помешать и открыть ворота. Мысли о Германе с тупым арбалетным болтом в глотке и Лансе, разрубленном от плеча до паха, успокаивали, но полуэльфийка еще не утратила возможности рационально воспринимать происходящеее и не без сожаления была вынуждена отказаться от такого привлекательного, но безперспективного намерения.

А тут и приказ выдвигаться к дворцовым стенам подоспел. Сердце Айлинн болело за оставшихся за стеной, но она уже потихоньку начала свыкаться с мыслью, что ничем им не поможет. В строю она нахально заняла место рядом с Сиэлем, попросту оттерев собиравшегося вновь занять место плечом к плечу с ним стражника - так дочь медика, неисповедимыми путями судьбы ставшая одной из защитников города, чувствовала себя спокойнее. И безопаснее: благо, Кляйн на сей раз решил не доставать ее своими "ухаживаниями", а, поджав хвост, пристроился к Бериту.
По дороге полуэльфийка все больше молчала, погрушенная в свои мысли, даже особо не смотря по сторонам. Не смотря на все переживания, которые, казалось бы, не должны были дать ей ни малейшей возможности отвлечся от моральных терзаний, она нет-нет да обращала внимание то на тот, то на другой элемент ландшафта или изящную постройку. Но не с завистью, как можно было бы ожидать от родившейся вне пределов внутренних стен, а с некой пряно-полынной тоской да горьким вереском словно бы и не своих воспоминаний - словно бы она краем глаза заглянула в прошлое, туда, де еще жили ее предки.

Вся картина благолепия обиталища аристократии оказалась вмиг разрушена, когда с небес спустились два дракона. Вернее, даже не самих дракона, а того, что от них осталось - выбеленные временем костяки. Первым погиб Крейг. Наверное, Айлинн должна была чувствовать мсительную радость от того, что ее обидчик растался с жизнью, но вместо этого она почувствовала, что пустота внутри только расширилась: словно бы со смертью своего первого командира она потеряла еще частичку души.
Кто-то запаниковал и, вереща зайцем, попробовал сбежать, кто-то застыл соляным столбом. А Айлинн, отбежав на несколько шагов в сторону, скупыми и четкими жестами перевесила щит за спину и взвела арбалет. Сейчас девушку ни капли не интересовало, откуда взялись эти обглоданные костяки крылатых тварей и зачем они охотятся на живых, сейчас она даже не почувствовала казалось бы столь ожидаемого и логичного страха. Злоба на окружающих и боль от вероятной потери родных заглушили все другие чувства, наполнив полуэльфийку одним желанием - выместить свою боль хоть на ком-то, расквитаться с теми, кто вверг город в хаос и угрожает ее семье. И невесть откуда выползшая нежить была лучшей целью.

Прильнув к теплому прикладу, Айлинн встретилась глазами с маленьким аметистовым огоньком в глазах монстра. Этот мертвенный свет освещал темные глазницы изнутри, наполняя чудище жалким подобием жизни и желанием проливать кровь. Наверное, подумалось стражнице, именно это пламя и дает ему жизнь. Взгляд поверх стрелы, нацеливание прямо в проклятый огонек. Глубокий и спокойный выдох - как учил дядюшка. Мысленно - молитва. Выстрел.

Они успели. Они прорвались. Они выжили - в отличие от тех, кого поглотила собой толпа. Но надолго ли? Айлинн не знала, да и, будучи откровенной, не хотела знать. Она вцепилась в приказ, как утопающий в последнюю соломинку, и вместе со всеми навалилась на тяжелые створки ворот, стараясь не думать о том, что она сейчас своими руками убивает тех, кто останется на той стороне: не клинком или стрелой, нет - но убивает немногим более жестоко, чем если бы собственноручно пустила им кровь. И что с того, что минутой раньше она держала строй, силясь не убить никого - в отличие от соседей, кому чужая жизнь - грош? Теперь она повязана с ними одним миром, и всем ее попыткам остаться чистой хотя бы перед самой собой пришел конец.

Лязг! Захлопнулись тяжелые створки, отделяющие стражницу от беснующейся толпы, и на миг показалось, что весь мир застыл в ужасе - для того, чтобы взорваться бешенным озлобленным криком из-за стен. Кинув затравленный взгляд на преграду, в один миг отделившую их от тех, кому не повезло, полуэльфийка с совершенно отсутствующим выражением лица стянула шлем, явив соратникам отмеченное печатью страха лицо, где сквозь пыль и грязь пролегали от глаз две тонкие дорожки.
Нетвердой, шатающейся походкой пьяницы понуро опустившая голову Айлинн проковыляла к ближайшей стене. Прижавшись всем телом к холодной после ночи кладке, она широко раскинула руки, словно бы силясь обнять всю ее, а потом с тихим всхлипом сползла вниз, замерев на коленях. Выпавший из ослабевших рук шлем печально лязгнул, на полшага откатившись от владелицы.
Плечи девушки вздрагивали, но рыданий было не слышно. Отдав все силы своему спасению, девушка теперь даже не могла заплакать: ее била нервная дрожь, но ни капли боле не проступило из глаз, как она не пыталась. Впервые столкнувшаяся с подобным, полуэльфийка желала только одного: чтобы все произошедшее оказалось сном, дурным кошмаром, чтобы она сейчас проснулась и оказалась в родной казарме, где все живы и целы, и не знают забот боле патрулей под холодным ливнем, да проигранного в кости золотого.

Но явь, увы, не становилась сном. Не смолкали вопли за стеной, не исцелился внезапно рассеченный подбородок, не растворился камень кладки, чтобы стать подушкой. Реальность оказалась куда хуже самых ужасающих сновидений.
Наверное, Айлинн смогла бы справиться с собой, пересилить весь страх и панику, если бы не одно маленькое "но". Маленькое, но для нее безмерно важное. Там, за стеной, осталась ее семья, ее родные и близкие, те, кто был частью ее души. И того, что они остались в этом безумии, девушка не могла оставить.

Она пыталась встать - ослабшие ноги не держали. Хотелось свернуться клубочком, закрыться от всего мира, как в раковине, и забыть обо всем. Но зов долга перед семьей был выше даже собственной слабости, и девушка, усилием воли преодолев охватившее ее оцепенение, все-таки смогла подняться, держась за стену. Покачнувшись, она подняла откатившийся шлем и нетвердой походкой достигла Ланса, стараясь не обращать внимания на немилосердно стучащую в висках кровь, способную, казалось, заглушить все звуки вокруг.
Как бы Айлинн не было плохо, но понятия "дисциплина" она еще не забыла. Став в струнку перед Крейгом и пытаясь придать лицу спокойное и строгое выражение, измотанная полуэльфийка хрипло выдохнула:
- Сэр! А как же наши семьи? Наши близкие? Они остались там, - кивнула Айлинн головой в сторону ворот, - Не можем же мы их бросить на потребу тому, что творится в Городе! Разрешите нам спасти их и привести сюда, сэр!

Дверь либо оказалась не так настроена против Джона, как половицы, либо весь дом благоволил Марси, а потому и не выкидывал громкие фокусы. И хорошо...
Хорошо?
Девчушка сказала, что тут славно, и Джон, заглянув ей через плечо, не мог не согласиться. Вся комната дышала теплом, уютом и манила, почти завораживала запахами еды.
- Мясо... - незаметно для себя эхом отозвался парень. Округлившимися глазами он смотрел на котел, чувствуя, как рот наполняется слюной. Сглотнул. Можно же наесться и лечь перед печкой, источающей жар, и забыться, и хоть один раз за шестнадцать лет жить, а не выживать...
Поморгал и головой потряс, напомнив самому себе о том, зачем они здесь: набрать еды и сбежать. Джон умел терпеть и отказывать себе во многом. Не зря же постоянно это делал - вот теперь пригодится, чтобы перед искушением устоять.

Зайдя следом за Марси, Джон осмотрелся и тут же нахмурился. Он почти не обращал внимания на мебель, завтракая или обедая, но теперь взгляд так и цеплялся за нее. Чувствовалась чуждость, неправильность, будто эти странные стулья и стол были из того времени, когда Джон еще не родился, или из другого мира - мира вежливых опрятных джентльменов и роскошно одетых дам, огромных домов и позолоченных карет.
Не его мира.
- Не помню я эти стулья, - прошептал он. Может, Марси больше понимает? - Да и стол тоже. Как будто не наша кухня.

Уже какое-то время в ушах звучала какая-то мелодия, которую он поначалу принял за свист ветра или обычные стоны старого дома под его порывами, но теперь эта мелодия становилась все яснее, все более непохожей на случайное творение природы. Нечто похожее он слышал лишь однажды, когда в трущобы, где он жил, забрел шарманщик...

Но та мелодия грустила о судьбе и умоляла что-то изменить, а эта звала и успокаивала, хотя было между ними и нечто общее: обе трогали за живое. Вновь будто очарованный, он побрел к леднику.
- Ага, начну, - с трудом сконцентрировавшись на словах Марси, ответил Джон. Только... - Слышу, - кивнул он, обрадовавшись, что и девчушка тоже слышит таинственную мелодию, и добавил почти неосознанно: - Музыка не играет сама по себе. Нужен человек.
Откуда он здесь, в этой глуши, посреди ночи, Джон не знал, но он не хотел, чтобы мелодия затихала.

Мир изменился. Далеко не всякий человек двигался столь же резво, сколь эти жаждущие крови умертвия. Умирающие и трупы под ногами, истекают кровью. Уже и не понять, кто где. Тела пока лежат без движения, но кто знает, может вот-вот, ещё пару минут, они поднимутся вновь, подчинённые неведомой злой волей? Это действительно пугало.

Мир изменился. Из монастыря Единого лезут живые мертвецы. Может пришла пора и ему Ктону, отбросить старую, въевшуюся в кожу маску? Она бесполезна сейчас. Не время для пряток, не время для робких и прячущих лица в тенях. Робби остался рядом. Верный напарник в такой передряге никогда не помешает. Несмотря на все эти пугающие события, Карл чувствовал себя словно помолодевшим, словно в старые времена, будто на ногах у него всё ещё шпоры.

Карлу, в отличие от Алфи, повезло. Когда люди побежали, стражник остался фланговым, и теперь находился на краю отряда, встречая натиск мертвецов. Как-то неожиданно разумно, четверо из них, предпочли попытаться задрать парочку одиноких стражников, вместо того чтобы броситься на общий строй. Вот и первый из противников. Он ничем не напоминает прежних врагов - кроме желания выпустить стражнику кишки. Гнилые глаза, ветхие кости. И пахнет омерзительно. Хуже чем сборщик налогов. Не то чтобы Карл когда-нибудь нюхал это презренную братию, но дело с ними имел, случалось.

Тайлер не стал дожидаться, пока прущий на него мертвец соизволит добежать. Напротив, он шагнул ему навстречу, и со всего размаха отоварил щитом, прям как в старые времена. Когда-то давным-давно, рыцарь отправил таким же ударом одного назойливого стражника в реку, на погибель. Многие новички забывают, что щит это чудесное оружие, и только обороняются им. Рубанув напоследок ветхие кости, да так, что осколки ребёр полетели во все стороны, Ктон со всей силы завопил свой старый девиз. - Грай! - возможно, кто-то и примет это просто за боевой клич, но когда-то так звали одного молодого рыцаря. От некоторых привычек так сложно избавиться. Крик ушёл в небеса, и кажется, что старое порченное сердце забилось быстрее, провозглашая былые идеалы вновь единственно верными.

Карл редко обращался к Единому, но будь у него возможность, он бы сейчас вознёс ему самую искреннюю похвалу. Он вновь чувствовал себя молодым, злым, у него вновь была правда, и вновь были враги. Чего ещё может желать старый воин? Повинуясь своим старым идеалам, Карл чуть не кинулся в свалку где был Алфи и его напарница, но вовремя осадил себя. Он уже не тот юноша, которому подобный трюк может сойти с рук. Вместо этого он повернулся к Робби и прорычал команду, удивительно командирским и задиристым голосом.

- Робби! Прикрывай! Я помогу им! - Стражник сделал шаг в сторону свалки, и завопил что было сил, ударяя мечом о щит. - Грай! Грай! -

- Эй, гниломордые! Не желаете сразиться с тем, кто одного с вами возраста, а?! - рыцарь зло захохотал, будто вся эта схватка ему и вправду доставляет ему удовольствие, и вновь издал ужасающий лязг - столкновение окованного железом края щита и меча в этот раз даже высекло одинокую искру. Ну, так показалось Ктону-Карлу. В свою очередь, это придало решимости, и он ринулся в бой, к окружённой парочке. Вытащить, спасти хоть кого-то.

Вспыхнувшее пламя разрастается — точно так же, как и мой восторг. Это восхитительно! Волна теплого воздуха обнимает мое лицо, и все рефлексы сигнализируют мне: опасность! Взрыв неизбежен! Беги же!
Но я медлю. Долгие две, три, пять секунд, стоя на ободранном асфальте шоссе, проглядывающему сквозь снежный настил, я жду, пока пламя вступит в полную силу.
Я не могу сказать точно, чего я жду. Может, я хочу убедиться, что водитель фуры подаст признаки жизни, успеет выбраться и избежать участи быть сожранным огнем. Может, я хочу убедиться как раз в обратном — что он уже никуда не денется из созданной мной огненной ловушки.
А может, я просто любуюсь пламенем?
Ведь теперь, глядя на него, я понимаю, что мне действительно был нужен огонь. И совсем не потому, что я замерз за эту бесконечную зимнюю ночь.

Я отхожу назад, когда пламя расправляет плечи, гротескным Атлантом упираясь в чернеющее над головой небо. Я отхожу, внутренне преклоняясь перед его мощью, и внутренне же ликуя — ведь я породил его!
Чей-то слабый голос на краю слышимости поначалу не может привлечь мое внимание, полностью сконцентрированное на творении, а мгновением позже я смотрю на его обладателя, слышу его и даже понимаю отдельно взятые слова, но их общий смысл ускользает, словно вода сквозь пальцы...
...словно искорки, истлевающие в полете...
По всей видимости, это водитель легковушки, неудачно подвернувшейся на пути поверженного левиафана. Я смотрю на него, и сейчас у меня даже в мыслях нет предложить ему помощь, или даже удостоить ответом. А ведь минуту назад, выбираясь из машины, я еще думал о том, чтобы проверить наличие жертв.
Джон, ты такой непостоянный! Мне это нравится в тебе.

Точку в нашем безумном диалоге ставит взрыв. Незнакомец взмывает в воздух, подброшенный волной, чтобы затем безвольно упасть на снег. Я фиксирую в сознании тот факт, что видимых повреждений у него нет — все же, мы успели отойти достаточно далеко от эпицентра — но непродолжительный полет с последующим падением на снег, под которым скрывается твердый асфальт, вполне мог раскроить ему череп.
Впрочем, через это долгое и тягучее мгновение взрывная волна добирается до меня, и избавляет от досужих размышлений о чужой судьбе.
Сбитый с ног, я группируюсь в полете и приземляюсь на плечо, перекатом гася инерцию. Поднявшись на ноги, я снова любуюсь огненным цветком, с ревом рвущим воздух и обжигающим глаза — на том месте, где только что была многотонная фура.

Саманта с трудом удерживал равновесие, и матерился, продвигаясь все ближе к рукоятке бритвы. О незаметности в такой ситуации речь не шла, но гук все равно не видел его. То ли узкоглазый ублюдок был слишком занят чем-то другим, то ли не обратил внимания на новую угрозу, пусть и в десятки раз меньше его самого.
Что ж, он еще успеет пожалеть об этом, когда штык-нож будет медленно взрезать ему шею.
Вслед за этой мыслью Сэм отстраненно подумал, что нож, возможно, окажется слишком коротким, а шкура гука — слишком толстой, и придется изрядно попотеть, чтобы перерезать глотку размером со школьный автобус. Но в этот момент проклятый ви-си, будто заподозрив неладное, начал трясти бритвой в своей потной руке. Саманта закономерно сорвался, едва не оттяпав себе полголовы острым краем бритвы, и пока он летел к бесконечно далекому полу внизу, в уши ввинчивался мерзкий смех узкоглазого.
Смерть была неминуемой, и Сэм внутренне сжался, предчувствуя удар, от которого все кости в его теле превратятся в труху. Падение длилось будто бы бесконечно, позволяя ему прочувствовать все оттенки животного ужаса, но пол неумолимо приближался, готовясь поставить точку в жизни очередного джи-ай.
Неожиданно прямо над ухом кто-то сказал:
— Бесконечность — не предел!
Сэм не узнал голос, но сама фраза каким-то образом отвлекла его внимание, потому что он перестал падать. Точнее, ощущение падения никуда не делось, но теперь он чувствовал его.
Он летел.
Его руки раскинулись широко в стороны на полсотни метров, а в груди вместо сердца рокотало аж восемь турбореактивных "Пратт-энд-Уитни", позволявших его потяжелевшему до восьмидесяти трех тонн телу держаться в воздухе.
Он больше не был рядовым морпехом, он стал...
Боингом "бэ-пятьдесят два" мать его "Стратофортресс" в модификации "джи" для сверхдальних перелетов! И летел он прямо на сраный Ханой, неся в своем нутре двадцать две тонны подарков на рождество чертовым гукам! Ощущения было восхитительными. Как в детстве, когда тебе снятся полеты, и дух захватывает от раскинувшегося под тобой мира, похожего на изысканный вязаный бабушкин коврик с игрушечными домиками, рядом с которыми копошатся двуногие муравьишки. Вот только теперь Сэм мог одним усилием воли изрешетить этот ковер из двенадцатимиллиметровых авиационных пушек, или же превратить его в озерцо бушующего пламени, сбросив свои "подарки".
Команда, поступившая по радиосвязи, заставила Сэма ощутить ответственность. Он не должен размениваться по мелочам, ибо ему предстоит положить конец войне. Уничтожить логово змей. Отрубить змее голову. Раздавить гадюку... хм, похоже, слишком много змеиных ассоциаций. Впрочем, Кремль, который вдруг оказался прямо перед ним посреди пагодок Ханоя, олицетворял собой кроваво-красную гидру коммунизма, пожирающую свободный мир, так что ассоциации с серпентарием были вполне уместны.
Что ж, пришло время поставить точку.
Небольшое усилие воли, мысленный приказ, такой же естественный, как вдох или ковыряние в собственном носу — и двадцать две тонны кассетных зарядов с напалмовой смесью устремились вниз. Сэм прикрыл глаза в предвкушении теплой волны, которая должна вот-вот взметнуться снизу и слегка подбросить его — ведь теперь он чувствовал руками-крыльями воздушные потоки...
Секунды шли одна за одной, а взрыва все не было. Саманта удивленно открыл глаза.
— Ну что, Саманта, покажи, как будешь валить комми в джунглях. Быстро, блядь!
Доусен был в своем репертуаре. Сэм почувствовал, как заболела голова, фокусируя боль в правом глазу, как стали влажными руки, сжимавшие пистолетную рукоять, и каким тяжелым стал ствол в руках. Что происходит? Он спит на ходу, и приснил себе полгода во Вьетнаме? Он ведь на стрельбище, над ухом знакомая брань Доусена, а впереди, в сорока ярдах...
Гук. Тот самый, чье горло фонтанировало кровью, когда их отделение попало в засаду по дороге на блокпост. Выстрелы. Кровь. Гранаты. Смерть. Ранение. Все смешалось в один бесконечный водоворот, и Сэм на мгновение ощутил, что захлебывается и тонет в воспоминаниях, как в мутной воде.
А потом кто-то внутри него снова взял руль в свои руки.
Ствол в руках Саманты медленно повернулся и посмотрел Доусену в лицо. А рот Саманты искривился в злобной усмешке, и выплюнул слова одно за другим:
— Хочешь посмотреть, как я валю комми в джунглях, сардж? Но я уже делал это. Я умею. Так что... иди-ка ты нахуй.
Палец потянул крючок, а затем еще и еще.

Лео задумчиво наблюдал за ползущей по металлической поверхности двери огненной полосой. Безучастно и отстранённо, без тени тревоги. Когда уже могло показаться, что замечание Дженны относительно оружия дроида он вовсе проигнорировал, всё же запоздало ответил:
- Не выйдет. Автономное использование бластеров невозможно – отсутствует спусковой механизм, сигнал подаётся напрямую из…
Лео замолчал, осознав, что лишь тратит драгоценное время своими пространными объяснениями и, подводя итог, мотнул головой.
Эйзенхауэр же продолжал наблюдать за происходящим с видом крайне самодовольным. Словно он целиком и полностью контролирует ситуацию, всего лишь ставя над подопытными очередной, исключительно интересный, эксперимент. Впрочем, подобное впечатление сохранялось лишь до тех пор, пока Дженна не начала буквально срывать ремни, заставляя старика мрачнеть, вздрагивать и периодически морщиться.

Слова девушки, судя по всему, ещё сильнее опечалили Эйзенхауэра. Отто, освобождённый уже практически от оков, сокрушался краху большинства своих надежд и мечтаний. Он, допустивший за годы практики единственную ошибку, очевидную и глупейшую, может в одночасье может лишиться большей части своих достижений. Как былых, так и, в перспективе, грядущих.
- К чёрту, - хрипло огрызнулся в ответ на вопрос Дженны учёный. – Я предлагаю сделку. Вашим друзьям наверху наверняка потребуется сейчас вся доступная помощь. Борман не идиот и…
Лео здоровой рукой рывком поставил старика на ноги.
- За час в худшем случае справится с этим подобием революции… В моём же распоряжении… Имеется армия, - Эйзенхауэр повернул голову и требовательно впился своим блеклым взглядом Дженне в лицо. – Мобильная и несокрушимая армия, которая… Одним ударом может поставить точку в противостоянии. Если вы поможете мне связаться с тем, кто на самом деле, - фыркнул. – Уполномочен принимать значимые решения, мисс Коулман, то мы вполне можешь договориться и заключить соглашение…

Взгляд Лео метался с лица Эйзенхауэра то на алый контур, который проступал стремительно на поверхности двери, то на экран, призывно мерцавший за стеклом в смежной комнате.
- С помощью этого передатчика мы сможем прямо сейчас связаться практически с кем угодно, - всё с тем же неуместным спокойствием отметил он.
Вот только настоящая проблема заключалась в другом. Охранные дроиды крайне умело орудовали лазерным резаком, выпилив себе проход менее чем за минуту наполовину. Даже если Дженне удастся сообщить кому-то их координаты и запросить помощь, то подкрепление ни за что не успеет раньше красноглазых машин. Это проблема, причём проблема с которой приходилось считаться.

Кому вообще нахер сдалась винтовка, когда есть сапёрная лопатка?! Ларри нужно было срочно остановить, пока он не разнёс весь штаб этим универсальным садовым инструментом, ибо видит Бог, сегодня он был в ударе! Крышки от ящиков с огнестрелом отлетали на раз два, стоило морпеху появиться рядом, вместе со своей дьявольской лопаткой. Вот только внутри контейнеров был один шлак. Митчелл обескураженно почесал свой шрам на голове. Можно было подумать, что Дядя Сэм отоваривается у местных гангстеров. Где стволы помощнее?! Не найдя того, чего искал, Ларри с ворчанием засунул один из пистолетов-пулемётов себе в кобуру, не забыв припасти к нему одну обойму. Надо продолжать мародёрствовать, пока капрал ловит фей в Долине Морфия.

Тем временем прибежал Элис, не забыв протереть своим пузом порожек штаба. Митчелл усмехнулся, но ничего не сказал. Связываться со штабом желания у него было. Эти тыловые крысы ничего кроме «Продолжайте поиски, кретины!» сказать не могли. В пекло их. Ну и вскоре, его ожидания оправдались. Какая неожиданность.

А вот подвальчик стоило проверить. Авось чего интересное там завалялось. Может даже парочка бутылок с крепким бухлишком! В дело пошла несокрушимая сапёрская лопатка! Понятное дело, трухлявый замок ничего не смог ей противопоставить. Вот только, когда погребок был, наконец-то, вскрыт, Ларри чуть не вывернуло наизнанку. Однако, блевать было уже нечем. Вся рвота вышла у того злополучного бревна, после огнестрельного ранения в голову. Рывком захлопнув погребок, Митчелл оповестил о находке:

- Блять, в подвале два дохлых обосравшихся гука. Тут я вижу всего два варианта. Либо у местных морпехов самый ебанутый фетиш, о котором я только слышал, либо эти узкоглазые уебаны уже успели здесь побывать. Джеки, предлагаю план. Быстро, в два рыла осматриваем базу. На тебе одна из хижин, палатка. На мне тоже самое. Обчистим эту дыру, встретимся у джипа и решим общим голосованием, чего нам дальше делать. Как раз, эти любители джунглей должны к тому времени подвалить. Ты за? – вытянув растопыренную ладонь вперёд, Митчелл ожидал, что Уайт даст ему пять.

***

- Как хочешь, Джеки. Только не забудь поделиться трофейным морфием с нашими торчками, - кивнул головой Ларри, выходя из штаба вслед за Уайтом. Увидав у джипа вернувшихся лесников, медик приветливо помахал им рукой. А вот при взгляде на Саманту, морпех заметно напрягся. Походу у солдата крышу сносило. Чего-то там лепетал, руками махал. Не нравилось это Митчеллу. Ой, не нравилось. Сощурив взгляд, Ларри крикнул:

- Кёрк, Дастер, разоружите Сэма. Походу слишком большую дозу морфию всадил, он невменяем.

Стефан выслушивал выступления остальных без тени тревоги – он казался спокойным, уверенным в себе и полностью удовлетворённым ходом собрания. Кандидаты Эстакадо действительно были достойны внимания – старик Сориа, казалось, и вовсе был просто для этого создан. Но Сальваторе не отчаивался, понимая другое – идейный и принципиальный Луиджи, даже войдя в совет, вовсе не обязательно отдаст свой голос за Данте. Во главу угла он наверняка поставит благополучие Пьяченцы, закрыв глаза на роль давшего ему подобную власть покровителя во время принятия наиболее значимого решения. Проще говоря, вошедший по воле Эстакадо в совет Сориа вовсе не обязательно проголосует за Эстакадо. Кандидаты Джованни и вовсе показались Сальваторе недостойными внимания публики – едва ли кто-то в здравом уме примет в совет никому неизвестных родственников Матиаса, тем более, когда каждый второй в городе только и делает, что вопит о значимости нейтралитета и непредвзятости выборов.

Когда же заговорил отец Феликс, даже Стефан оказался не в силах подавить рвущуюся наружу ухмылку. Он с первых слов понял, к чему клонит глас Господа всея Пьяченцы и, обнаружив в происходящем иронию, доступную, по всей видимости, ему одному, сдержанно улыбнулся.
Эмилио де Боно оказался, впрочем, в своих чувствах куда более откровенен.
В конце концов, растерявший большую часть напыщенного самодовольство Луиджи поднялся и мрачно огласил имена трёх избранных кандидатов. В ответ на это Стефан лишь покачал головой и устало вздохнул. Идиотизм окружающих не переставал удивлять. Марсель Джованни в совете! Дьявол, вот за чью непредвзятость и откровенность действительно можно перед лицом всевышнего поручиться. Чёрт побери, ведь это фактически равносильно тому, чтобы он, Стефан, на роль нейтральных и руководствующихся исключительно интересами Пьяченцы кандидатов выдвинул бы Андре и Эстеллу. Проклятье.
Поборов гнев, Сальваторе улыбнулся Дестефани. Бедняге Вито Руссо сегодня не повезло.

Фарс, тем временем, продолжался, набирая всё большие обороты. Наступило время голосования – естественно, не раньше молитвы, а голосовать предлагалось им всем. То есть он, Стефан, имел право отдать свой голос за Эстакадо или Джованни на выбор… Право слово, что за вопиющий идиотизм!
Не прошло мимо Сальваторе и замечание отца Феликса относительно Магдалены. Мужчина вновь улыбнулся, улыбнулся злорадно. Вопиющее нарушение любых правил приличий, выставление в дурном свете кандидата за которого он, Стефан, поручился своим авторитетом и своей честью. Пообещал себе, что вне зависимости от исхода голосования, отцу Феликсу представлять в Пьяченце церковь осталось недолго.
Сальваторе поднялся. С высоты своего немалого роста оглядел ещё раз собравшихся и, прокашлявшись, заявил:
- Я считаю, что Пьяченца, город наш с вами родной и любимый, достойна лучшего. Правителя, который будет заботиться о её процветании, обращая внимание не только на нужды господ, но и действуя в соответствии с интересами простых горожан. Я искренне полагаю, что Пьяченца… О, Пьяченца достойна правителя, которым будет гордиться, - Стефан выдержал паузу, преисполненную глубокого драматизма.

Не время для напускной скромности, синьор Сальваторе.
- В связи с чем я прошу уважаемый совет считать мой голос голосом против всех. Вы понимаете, я искренне сочувствую горю семьи Фарадеччи. Бернардо Фарадеччи, первый клинок Пьяченцы, меценат и настоящий аристократ – вот кандидат, который действительно достоин этого города. Будь синьор Фарадеччи, мудрый правитель и достойнейший воин, этот блистательный ум, здесь с нами, в этом зале, я бы без промедления отдал за него свой голос, - ах, как жалел Сальваторе в эти секунды, что никто в этом зале не может по достоинству оценить воздвигаемые им пирамиды из чистой иронии. Первый клинок Пьяченцы, надо же. – Но, к несчастью, достопочтенный Бернардо преждевременно нас покинул.
Стефан выдохнул и закончил:
- Да, повторю прямым текстом. Ни уважаемого синьора Эстакадо, - на самом деле не такого уж уважаемого. – Ни синьора Джованни…
Не уважаемого, тем временем, совершенно.
- Я не считаю достойными кандидатами на эту должность, требующую небывало высоких личностных качеств.
Слегка поклонившись присутствующим напоследок, Стефан вновь опустился на место.

Марси потянула за ручку - дверь поддалась - легко, без скрипа, можно сказать, охотно поддалась. Можно ли так сказать о двери? Есть ли у неё собственное мнение, желания, стремления? Судя по этой двери, есть. По крайней мере, она распахнулась приветливо, будто только и ждала легкого прикосновения.

Тихая флейта стала чуть громче. Ласково пела, приглашая в гости.

Просторная кухня открылась перед детьми. Большая, выскобленная добела, чистейшая, пахнущая тушеным мясом, сладким пирогом со сливами, томленым в печи молочным пудингом, щекочущим в носу ароматом пряных трав и чеснока.

Просторная, большая кухня - днем она казалась значительно более тесной и безалаберной, но сейчас, в полумраке, она была действительно огромной.

Кастрюли и сковородки выстроились строгими рядами на полках, отряды мисок поблескивали в тусклом свете, как стражи порядка. Чашки - строго по линии, как на параде. Подставки щетинились остриями ножей и вилок, круглыми боками половников, гладкими зеркалами лопаточек и лапками щипцов.

Большая печь, сложенная из камня, дышала теплом - а в недрах её непрогоревшие угли подмигивали красно-оранжевыми огоньками. Там, в большом котле, томилось что-то душистое и вкусное вроде мясного рагу с овощами или индейки с кисло-сладким соусом.

Буфет - резной, на гнутых ножках, расправил широкие плечи, приосанившись. Он был явно горд тем, что в глубине его прячутся самые сладкие вещи. Пироги, печенья, марципаны, карамель, черничный сироп, яблочное варенье, сливовый джем, наливка и сидр.

Как ни странно, в кухне было не так уж темно - очертания мебели прекрасно различались. Стол - большой, как в старинной книжке про рыцарей и дам, стулья с изогнутыми спинками, шкафы и полки, ящики с овощами, корзины с фруктами, ларь с крупами. Несметные богатства Блэквудов, за которыми обычно присматривала глуповатая Бетси. Как удачно она ушла!

Но разве так выглядели стол и стулья? Не были ли они намного проще, когда дети прибегали на обед? Или всё дело в ночном освещении?

Тихая флейта напевала - звук шел откуда-то из глубины, где у окна находился ледник, выкопанный в полу и забитый снегом и льдом с самой зимы. Туда Бетси складывала масло, молоко, сливки и прочие скоропортящиеся продукты.

Эрих выдернул из ножен меч скорей машинально. После увиденного, чёткого как никогда, он всё никак не мог придти в себя, как если бы душа нестойко цеплялась обратно к телу, как если бы он всё смотрел на себя со стороны, на себя, и сотоварищей, и побоище вокруг. Удивление Имлериха, боевой клич Ганса, гортанное дыхание Косматого, согнувшаяся словно сожженная спичка Сюзан, побелевшие лица – как отражения луны на тёмной воде – Робби, и Эрика, и остальные, и надвигающаяся лавина рук, и где-то среди всего этого он сам, одновременно хватающийся за меч и не чувствующий в ладони рукояти.

Получатели: Эрих `Ворона` Шмидт.

Ворона прошептал-выдохнул короткую молитву и вышел вперед, заслоняя Сюзан. Изготовил щит, поднял меч рубить тысячи рук смерти (или шеи, или куда достанет). Его трясло, но взгляд у вечного невротика Шмидта был почему-то спокойный.

– Держите строй, как только можно. – Прохрипел-попросил он.

Странно, но некоторые мертвяки (людьми эти, ещё утром говорящие, смеющиеся, ссорящиеся, гладящие детей и кошек тела назвать уже не получалось) бежали вроде бы мимо сражающихся, даже если могли найти живые цели. Словно их тянуло куда-то в город, куда-то ещё. Или показалось?

- Орек, ты, того, не пропадай, лады?
Берит мрачно смотрел в толпу и крепко сжимал рукоять щита. Стражник боялся. Стоять в шеренге привычно, но стоять и смотреть на толпу, готовую по малейшей искре полыхнуть и броситься вперед, желая вцепиться в твое горло и разорвать на части, это совсем другое. И Бериту очень хотелось оказаться где-нибудь подальше.

Как это обычно и бывало, лишняя теплота пониже спины говорит о том, что жопа горит. И не только одна она. Первым двоим досталось как следует. Щитом по лицу, подкованным сапогом в живот и кулаком в ухо. Уносите, следующий. А потом уже и самому Бериту прилетело так, что стражник пошатнулся на месте. В глазах поплыло и глядя на рвущихся к нему людей, парень понял, что его прямо сейчас затопчут. Самым первым. И послав ко всем бешеным псам Анну с её тупым приказом, рванул меч, отмахиваясь клинком от множества человеческих рук.
- Не подходи с-ка!

Они все-таки порвали шеренгу. Не здесь, где-то еще, но когда стражнику прилетело чем-то по хребту, лучше не стало. Берит остервенело рубил людям руки, топтал ноги и просто уже не соображал, работая мечом, как безумный мясник, желающий только остаться в живых до того момента, пока не сможет оказаться в другом месте. Прочь! Прочь люди!
И кажется, Берит отрубил кому-то голову. Бедняга.

Крик Флинн прозвучал, как сигнал к спасению. Закрыть ворота. Через них не пробьются. Не отвлекаясь, Берит в своем кровавом безумии смог врываться к воротам, на лице чужая кровь, на затылке шишка, и бока болят. Но живой. Хвала небесам, живой.

Карл ухмыльнулся. Ему удалось немного снять напряжение братьев по оружию. Уже начались первые споры. Ещё немного, и в них пробудиться настоящий азарт, и тогда уже ни один преступник не ускользнёт от бдительного и воодушевлённого лёгкой наживой взора стражников.

- Поддерживаю! Три серебряника, против твоих трёх серебряников, малёк. - Тайлер оскалился, и принялся преувеличенно бдительно вертеть по сторонам головой, высматривая врагов. А когда-то он спорил на золото и пил вино, терпкое, как поцелуй девицы и сладкое как благость Единого. Горькие размышления, навевающую хандру и тоску. В патруле - абсолютно неуместные. А потому - чётче шаг, рыцарь. Шпоры с тебя никто так и не снял, а значит твоё сердце ещё может быть благородным и честным.

Когда отряд наконец притопал к точке назначение Карл сильно помрачнел. Его кости предчувствовали заварушку, и ему не очень хотелось участвовать ней, не зная ничего. Раненые, кровь на одеждах, полевой лазарет, испуг на лицах. А меж тем, рядом храм Единого. Монахи может и не лучшие врачеватели, но в святом месте полевой лазарет точно легче организовать, там наверняка есть запас воды, чистых тряпок и, если повезёт, некоторый запас лекарств. В крайнем случае можно найти хотя бы слова утешения и молитву.

- Робби, похоже, что-то случилось в самом монастыре, или под его стенами. - прошептал немолодой стражник своему соседу, и перехватил щит поудобней. Ему не улыбалось. Что это может быть? Кто-то пытается осквернить святое место? Или может у церковников раскол, и кто-то из священнослужителей пытается избавиться от неугодных? Настоятель монастыря должен обладать немалым влиянием, и потому его поддержка или смерть может многое изменить.

Тайлер мысленно вздохнул - им всё ещё никто и ничего не объяснил, просто бросили в ночной рейд. Подобные знания - это привилегия благородных, командиров и преступников. А простым солдатам ничего не остаётся как просто маршировать куда скажут, и бить в морду тех, на кого покажут.

Пока полусотник говорил с остроухим, Тайлер попытался разглядеть среди стражников кого-то знакомого. Может быть повезёт? Может он успеет перекинуться хотя бы парой слов, или жестов? Один из солдат проходил совсем рядом, и пока десятник и полусотник были заняты друг другом можно было попытаться узнать у него хоть что-то. - Эй, брат. Что там, в темноте? Что случилось? -

Солдат, проходящий мимо, не был Карлу знаком. На его лице застыло выражение сосредоточенности, если не сказать отрешенности. Заслышав чей-то голос, солдат остановился, огляделся. Столкнулся взглядом с бывшим контрабандистом. Но вместо ответа смачно сплюнул на мостовую и пробурчал что-то нечленораздельное. После чего, не дожидаясь реакции, отошел к своим, провожаемый недобрым и тяжёлым взглядом немолодого стражника.
Тайлер неожиданно почувствовал весь груз прожитых лет и задумался. Десять лет назад, он был рыцарем, который обязательно проучил бы наглеца, не считаясь с последствиями. Просто избил бы мечом, не вынимая его из ножен. Рыцарское звание обязывает. Пять лет назад, он бы устроил мерзавцу хорошую драку, или какую-нибудь подлость попозже. Возможно, шепнул бы начальнику караула, чтобы неудачник остался стоять на стену в ночную и холодную вахту, или распространил нехорошие слухи, чтобы женщины от него шарахались. А сейчас? Стал ли Карл мудрее? В какой-то мере - да.

Так что Тайлер просто пожал плечами, и хмыкнул. Гордые нынче солдатики пошли, злые и напряжённые. Похоже, испугало что-то. Может среди простых горожан найдётся ответ? Может кто-то из них что-то знает? Бывший контрабандист окинул толпу почти профессиональным взглядом. Что скрывает тот человек, скорчившийся клубком у фонтана, и бормочущий молитву себе под нос? Даже отсюда его страх чувствовался.

Десятник скомандовал им выдвигаться, в своей непревзойдённой молчаливой манере, но даже плохо знающий его Карл чувствовал в его жестах злость. Похоже ситуация хуже, чем ему изначально представлялось.

Мимо отряда пробежала женщина – в порыве материнской любви, но никто из стражников даже не окликнул её, лишь Тайлер проводил её бег взглядом и молча её пожалел. Каждый выбирает свою судьбу сам. Кто знает, может Единый убережёт её? Странно, но спустя лишь пару секунд, её шагов уже не было слышно. Либо женщина бегает очень быстро, либо она уже никогда не будет бегать. Или быть, может, она побежала совсем не за дочерью, а за чем-то ещё.
Темнота, тишина и луна. Это сочетание напоминало ему о прежних весёлых деньках. Даже собачий вой не проникал сюда. В этом была некоторая неправильность, но седого это вполне устраивало. Ночной холодный воздух проникал в лёгкие подобно живительному эликсиру, давая некую недолгую иллюзию молодости и былой силы.
После речи командира, над строем повисла короткая тишина. Никто, кроме Эриха, каркнувшего что-то неразборчивое, не спешил вдохновиться речью Имлериха, или хотя бы ответить ему. Сказывалось что он полукровка? Возможно. Карл криво усмехнулся. Для храбрости порой нужно совсем немного. Глоток рома, или пара нужных слов, которые воодушевят солдат. Похоже, командир не сумел вдохновить солдат, а раз так, то это придётся сделать ему.

Карл обнажил меч, и два раза ударил им о свой щит – не со всей дури, но вполне чувствительно, выражая своё одобрение остроухому. Неважно, одобряешь ты командира на самом деле, или нет, но для общего боевого духа будет гораздо лучше, если кто-то поддержит сейчас, иначе потом, в критической ситуации может произойти всякое. Не дай Единый придётся отступать…

Воин оскалил зубы, и воздел свой меч в салюте, как можно выше, будто пытаясь дотянуться до небес. Что-то внутри его тела щёлкнуло, но это резкое и быстрое движение не принесло старику боли, а напротив, будто разогнало кровь.
- Мы крепко держим наши мечи, и готовы пустить их в ход. Наша верность и отвага принадлежат Городу. Мы бдительны, как сборщики налогов, сэр. Острым концом колоть врага, да сэр? – немудрённая шутка заставила Робби хмыкнуть, и несколько раз кашлянуть. Кажется, закашлялся не только Робби. Этот ночной воздух так вреден для здоровья... – Какова наша задача, сэр? -

Эрих очень хотел расспросить Геогра побольше. Нет, его совсем не утешало что Георг сказал о смерти, совсем нет, нисколько. Машинально он нащупал на поясе меч и вцепился в потёртые ножны, что защищали лезвие, как если бы это помогло вернуть мир к утренней норме.

Получатели: Эрих `Ворона` Шмидт.
На площади мысли "Вороны" заметались, он попытался понять что же он видит. При монастыре был госпиталь, и там явно что-то произошло. Вон, монахини (монахини же?) между людьми ходят, перевязывают, явно кто-то ранен. Тёмные пятна, апатичные люди, не апатичные люди, нервничающие солдаты. Кто-то остались внутри (госпиталя?) в том числе и дети. Что-то там произошло и, судя по репликам Имлериха, он отлично понимал что именно, знал природу напасти.

Вспышка проказы? Лихорадки? Чумы? Им придётся убивать больных, пока зараза не поглотила весь город?

При мысле о чуме в нутре у Эриха всё свело особенно судорожным страхом. Кроме милости Единого (или того, другого) от чумы не было спасения. Но почему тогда раненные, откуда? Было ли что-то хуже чумы? Если это болезнь, второй госпиталь в картину вписывался, но трактир? Бедняцкая кормушка у колокольни? Что бы не происходило, это было в четырёх местах, почти одновременно, как минимум в двух связанных с лечением, и в двух с едой, и всех одинаково бедных, но Эриху не было понять, пока никак не было понять что это, откуда, и какая между ними связь.

Он попытался рассмотреть, что именно происходит среди людей и запятанных белых фигур, но лунный свет и глубокие тени – факелы были как будто совсем незаметны – сбивали все детали, отчего площадь в глазах стражника выглядела как ломанный, дергающийся витраж. Когда вокруг них сомкнулись тихие стены (где звуки шагов той истерической женщины, что побежала вперед буквально перед ними, где они, почему так тихо?) Шмидт машинально повернул голову, попытавшись глянуть назад, но было уже поздно.

– Сэр. – Рискнул обратится он, когда слова ван Даарена повисли над отрядом. "Пекло", "расходный материал", "воины"... это слова войны, не городской потасовки, не даже усмирения бунта или восстания. Десятник знал. У Эриха мелькнула мысль что возможно это всё происходило в Городе не в первый раз. – С кем... мы будем сражаться, сэр?

Увы, но его ломанное горло в момент волнения превратило слова в месиво каркающих звуков.

Стивенс

Всю поездку морфий действовал в полную силу и, казалось, что к концу заезда по самым дерьмовым в мире дорогам Сэма отпустит. Лишь казалось. Первые полчаса Стивенс просто не мог сосредоточиться на одной точке, взгляд всё время уводило в сторону, а мысли сбивались в кучу. И, когда поездка подходила к концу, мысли начали собираться в кучу. Но это ничего не значило. Как только одноглазый морпех покинул машину, морфий вновь дал о себе знать.

Саманта вышел из джипа и прошёл пару метров, прежде, чем остановился. Он посмотрел прямо и понял, что оказался не совсем там, где должен был. Перед ним была его родная улица. А стоял он прямо напротив дома, где родился и вырос. Только дом выглядел не совсем так, как выглядел перед отъездом. Окна были выбиты, а дверь выломана. Повсюду на газоне валялась кухонная утварь, а посреди дорожки к двери лежал отцовский телевизор. Это насторожило Стивенса. Он огляделся. Остальные дома выглядели не лучше. Тогда же Сэм нашёл то, что настораживало его ещё больше, отсутствие людей. Полное. Ни живой души. Саманта так и стоял вкопанный, пока не услышал лошадиный топот и ржание.

В эту секунду в голове появилось много вопросов, хотелось закричать: "What the fuck?!" — но до того, как у Стивенса появилась возможность подать голос, из-за дома Люси, которая была очень даже ничего, вылетела конница в форме времён Войны за Независимость. Офицер, который вёл этот отряд, гнал своего коня, но около Сэма остановился.

— Не беспокойтесь, девочки, кавалерия уже здесь! — он крикнул это ы пустоту, как бы не замечая Саманту, а, закончив говорить, после свой отряд дальше.

Такое игнорирование удивило морпеха, невольно, он взглянул на ноги и... понял, что их нет. А точнее, нога у него одна. Деревянная. И растёт до шеи. Хотелось закричать, но не удалось. Рта тоже не было. Вместо головы у Стивенса был почтовый ящик. Всё тело начало жутко болеть, казалось, что такую боль невозможно пережить, хотелось закричать, но не получалось, пока из глотки не вырвался крик страха.

Боль неожиданно ушла и на её место пришёл животный страх. И все потому, что Сэм стоял не на земле, нет, он стоял на лезвии опасной бритвы. И ещё страшнее стало, когда он увидел надпись на ней. Там было не привычное "US army", а "làm ở Việt nam, dao cạo nhiều". Ноги подкосились. Теперь умереть хотелось от страха. Казалось, что в этом кошмаре ничего не произойдёт, потому что по ощущениям прошло несколько минут, как, вдруг, ручку этой бритвы взяла рука. Волосатая, немытая и желтоватая рука. Бритву взял проклятый гук. Сэм, сам того не ведая, оскалился. Надо было что-то делать.

Митчелл, Уайт

Уайт выпрыгнул из джипа и уверенным шагом направился к штабу – хижине, построенной, судя по её внешнему виду, недавно. Соломенная крыша была ещё зеленоватой, но не от того, что гнила, а от того, что была свежей, бамбуковые стены также не пожелтели и обладали ровным зелёным цветом. Само здание выглядело уютным, даже домашним, возможно, потому что перед входной дверью лежал коврик, конечно, без надписи "Welcome", но всё равно он придавал уюта.

Джек не заметил ничего подозрительного, кроме закрытых на ставни окон. Ларри же, возможно, после пули, задевшей голову, стал видеть лучше, а может сам Дядя Сэм благословил его, но суть была не в этом. Раненый в голову морпех заметил что-то металлическое через щель в ставне. И это насторожило его. Митчелл остановил Джека. Чёрт знает, что там за дверью, а рисковать в пустую не стоило.

Кёрк, Рид

Решение осмотреть лес могло бы показаться странным для простого человека, не сведущего в войне, но для морпеха, только что пережившего адскую перестрелку, это решение было вызвано нежеланием словить пулю из леса, или ещё чем-то, но, в любом случае, осмотреть лес стоило.

Рид и Кёрк двинулись вокруг блок-поста, осматривая пальмы, папоротники и траву. В них не было мины, по крайней мере ни один из солдат этого не заметил, но метрах в десяти от джипа они заметили след. Не долго думая Джозеф ткнул ногой в землю неподалёку от найденного следа и пришёл к выводу, что след был от сапога американского производства. И всё бы ничего, да вот только в самой деревне следов почти не было. Объяснение было простым: дождь смывал следы, а дождь кончился вчера вечером. Тогда же, когда и оборвалась связь с этим блок-постом.

А след сохранился. Значит, он был оставлен после потери связи.

Приглядевшись, оба морпеха поняли, что след не одинок и вся вереница отметин от подошв ведёт в лес.

Общее

Пока морпехи разбились по парам и стали осматривать окрестности, Саманта просто смотрел на штаб. Молча и с серьёзным лицом. Все окружающие догадались, что это последствия хорошей дозы морфия, но вот только как скоро это пройдёт, понять было невозможно.

От поисков информации о пропаже персонала блок-поста, всех оторвал неожиданный возглас Парка:

— Твою мать! Связь пропала!

Судя по всему, переносная рация не могла уловить сигнал в этом лесу, оставалось надеяться или на самих себя, или на рацию с блок-поста.

Бил Эл же тем временем сидел в джипе. Морфий подействовал и на него, но доза у Бена была значительно меньше, чем у Стивенса, а как следствие и эффект слабее.

Марси и Джон

Они вышли чуть позже рыжих сестричек и Джека. Во тьму кромешную, хоть глаз выколи. Смутные прямоугольник окна слабо виднелся в конце коридора. Туда было бы идти проще - хоть какой-то ориентир. Но им было в другую сторону - к лестнице. Туда уже ушли трое, и, видимо, спустились без неприятностей. По крайней мере, не было слышно ни раздраженного крика Блэквудши, ни плача, ни побоев.

Марси ступала неслышно, как кошка на мягких лапах. Даже платье не шуршало. Джон мог легко потерять её во мраке, но вот сам он то и дело спотыкался, цеплялся о стены, задевал скрипучие половицы. Казалось, пустой прямой коридор за ночь обзавелся извилинами, поворотами, изгибами, а пол вздыбился и покорежился.

Ребята тихонько продвигались вдоль стен, ни слова не говоря. Кухня - царство еды и вотчина Бетси - ожидала их, манила несметными богатствами - приготовленной на всю субботу и воскресенье снедью. Не только той жалкой кашей и пустым супом с краюхой хлеба, что доставались сиротам. но и чарующими блюдами хозяев. Буфет! Полный вкусностей буфет, ларь с припасами и ледник! Слюнки текли от одной мысли о том, что там кухарка настряпала. Ради одного этого стоило, наконец, рискнуть - чтобы поживиться и хоть раз за эти годы поесть от пуза вкусной еды.

Ветер за окном швырял в стекло горстями листья, дождь барабанил по крыше. Заунывно грустила далекая флейта, напевала, звала, обещала. "Сюда, сюда, здесь вас ждет ужин и ночлег, я печку истоплю"

Ближе, ближе - тихая песня дождя сплеталась с едва слышной мелодией. Вниз, по скрипучим ступенькам, кухня справа под лестницей. Дверь плотно прикрыта.

В строю не должно быть места сомнениям и опасениям. В строю не должно быть места неуверенности и озлоблению на своих же соратников. Не должно - но все это было, и причем полной чашей. И Айлинн, бывшую лишь маленьким винтиком в этом большом монолитном механизме, радовало только одно - воцарившееся молчание. Она всегда была поборницей дисциплины и чинопочитания, и теперь, когда рядом слышались только лишь мерная поступь подкованных сапог да тяжелое дыхание, она, наконец, чувствовала себя комфортнее. Они - солдаты, они - латный кулак города, и им не надо думать и сомневаться - Город направит их командиров, а те, в свою очередь, своих верных подчиненных.
Как там поется в одной солдатской песенке? "Не надо думать, с нами тот, кто все за нас решит?". Вот тото же и оно. Так лучше, так правильнее и спокойнее. Так можно делать свою работу и не заботиться ни о чем - это удел тех, кто выше. Уровнем даже не Ланса - тот может самостоятельно решать только в мелочах, не затрагивая более глобальных и объемлющих сфер - а тех, кто куда выше, тех, кто правит.

Так убеждала себя Айлинн, стараясь стать бесчувственным и хладнокровным исполнителем. Свою беседу с Германом она старалась приписать кратковременной взволнованности, вызванной отсутствием более подробной информации о задании, по подспудно не могла отрицать, что эта полушутошная-полусерьезная перепалка помогала ей в немалой степени сохранять выдержку и силу духа. По крайней мере, не меньше, чем доброта Анны - пускай слова ее были простыми и казенными, но в глазах читалась та же забота об одной из своих "леди", что и всегда.

Но, если в командовании девушка не сомневалась, то сослуживцы по нижним чинам вызывали куда более критичное отношение. Не все, конечно. Тот же Герман, хотя она его и плохо знала, выглядел несколько странноватым, но прямой и открытой угрозы от него не чувствовалось. О Сиэле и говорить нечего - единственный сородич в этом отряде, единственный свой среди чужих, к которому можно не бояться повернуться спиной. В тот же перечень тех, к кому стражница относилась положительно, можно было добавить от силы тройку-пятерку имен: насмешливого Сукра, такого же чужака, как и она сама; циничную Миру; подозрительного Берита, пережившего достаточно, чтобы не изливаться желчью на кого бы то ни было по причине формы ушей и чистоты крови; да еще может быть нескольких человек.
Все прочие, какими бы хорошими стражниками не были сами по себе, были ограниченными слепцами, выплескивающими свою агрессию на тех, кто перед ними ни в чем не виноват: разве что тем, что не похож на остальных. Увы, но это характерно для большинства рода человеческого, и оставалось с этим только смириться. И не забывать о постоянной угрозе и быть всегда начеку.

К вящей радости Айлинн, толпа перед воротами развеяла ее опасения увидеть восстание полуэльфов или очередной погром, направленный против "остроухих ублюдков" - представители обоих народов относительно мирно и слаженно пытались пройти через ворота, которые от них перекрывала жидкая цепочка стражников. А вот это уже было нехорошо. Если люди бегут из города, бросая дома и все нажитое непосильным трудом, взяв только самое ценное, значит, взаправду происходит какое-то откровенно мерзкое дерьмо.
В сердце болью кольнула мысль: "А что же родители, как они? Что сейчас происходит с мамой, папой, братьями, дядюшкой Отто? Не стоят ли они вот также перед воротами в надежде спастись от чего-то? Живы ли? Здоровы ли? Может, дай Бог, в их квартале все тихо и спокойно, и нет смысла волноваться?"
Страх за близких был сильнее голоса разума, говорившего о том, что семья не пойдет к таким далеким воротам. Механически заняв свое место в цепочке и скопировав позу ближайшего стражника из ранее прибывших, судорожно сглотнувшая Айлинн начала нервно оглядывать столпившихся горожан в поисках родичей и близких знакомых, тихо молясь про себя, чтобы их тут не обнаружилось, и чтобы им вообще не пришлось пережить ничего дурного.