Голосование пользователя

На каменистом перевале Лос Колмилос, где стояла лишь одна одинокая хижина, вокруг которой лежали вперемешку лед и обледеневший козий навоз, в один из холодных осенних дней появились две могилы. Вернее - две насыпи из мелких камней, в каждую из которых было воткнуто по сделанному из двух веток кресту с деревянными табличками. Редкий путешественник, который остановился переночевать в хижине у молчаливого старика-мексиканца и его сварливой жены, получил на свой вопрос о могилах такой ответ от старухи:

- А, это те сумасшедшие гринго! Влезли втроем в мой дом, потом подрались и чуть все не разгромили, вышли на двор - и спустя три минуты вернулся только один из них. Индеец. Лопату попросил. - старуха выпучила глаза и осуждающе помотала головой, красноречиво показывая свое отношение к безумной дуэли. - И даже вернул. А мне-то поначалу показалось, что он на одного вора похож, был тут у нас один краснокожий в округе...

- Так что вы не налегайте на текилу, вот вам мой совет! - назидательно подняла крючковатый палец старуха, - А то кончите так же, как эти несчастные гринго!

- Что-что? Кто написал те слова на табличках? О, это один странный сеньор, который был тут проездом по своим делам. Он к нам в дом не заходил, но зачем-то заинтересовался этими покойниками и сказал, что каждый человек заслуживает последнего слова - вот как! Ну мой старик и дал ему пару дощечек, а я рассказала, кто где лежит...

"Здесь покоится преподобный Джозеф, неплохой парень и скверный священник. Джозеф вряд ли заработал себе билет на райский экспресс, поэтому помолимся за его душу и постараемся вместе наполнить его пустой карман скромным подаянием доброй памяти."

"Здесь лежит Джек по прозвищу "Одной ногой в могиле". И вы сами понимаете, что добавить здесь нечего".

События того удивительно морозного дня положили начало, только лишь начало сильной вражде в окрестностях Трундхейма. Выжившие в столкновении мстили как того велела честь и не было тех добрых людей что смогли бы замирить стороны, чтобы прославиться. Кровь пролитая однажды, вызвала к новым кровопролитьям. Но как и у всякой вражды и у этой был свой конец, но это уже совсем другая история...

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

enda

Оглушительные завывания колючего ветра. Низкое, перекрывающее вой стихии, рычание оголодавших до потери страха зверей. Горячая кровь людей и животных, смешивающаяся алыми пятнами на холодном снегу.
Среди белоснежной тьмы неистово мечутся из стороны в сторону серые тени. Скулят, умирая, заражённые хищники. Смотрят остекленевшими глазами уже завершившие свой путь беглецы в безразлично чёрное небо.
Хрипы, лязг стали, отрывистые команды – всё перемешивается в нечто несуразное, целиком и полностью заполоняя сознание. Схватка за жизнь превращается в бойню, из единой баталии распадается на многочисленные совершенно обособленные островки.

Волки жадно обгладывают, не обращая внимания на гибель вожака стаи, лицо Симоны де Винтер. Налетают скопом на упавшего Оравера, превращая ещё совсем недавно живого полноценного человека в кусок окровавленной плоти.
Голод и болезнь застилают глаза, поглощённые гневом и безысходностью звери не думают об опасности. Почуяв в воздухе запах крови, хищники бросают жертв, которые огрызаются в ответ холодным металлом.
Забыв обо всём, они мчатся к поваленным трупам и, пусть и истекающим кровью, но ещё живым беглецам.

Дитрих.
Ты не привык сдаваться и ожидать, пока прибудет подмога извне. Ты понимаешь, что чумные хищники, скорее всего, уже сделали своё дело, но тебя это в данный момент не волнует. Тебя обуревает злость, переполняет лютая ярость – перехватываешь поудобнее рукоять топора, всаживаешь с противным чавканьем лезвие по самый обух в голову повисшей на руке твари.
Зверь умирает, но его челюсти по-прежнему сведены чудовищной судорогой – висит на тебе, мёртвый, но так и не отпускает. Отдираешь с кусками мяса, вырывая изо рта хищника полусгнившие зубы. В нос бьёт противный приторный запах.
Не успеваешь опомниться, как невесть откуда налетают новые твари. Опрокидывают, ударив в грудь когтистыми лапами. Размахиваешь впустую топором, лёжа на снегу. Чьи-то зубы впиваются в бок, кто-то стаскивает со здоровой ноги драгоценный ботинок.

Клаус.
От дикой боли приходишь в себя. Отмахиваешься от повисшего на тебе волка верным лезвием бритвы – дрожит и подводит рука, вопреки ожиданиям не начинает струиться обжигающе горячая кровь зверя по твоим пальцам.
К нему на помощь приходят другие. Один – пролетает мимо, с визгом влетая в костёр и разбрасывая во все стороны обугленные головни.
А другой валит тебя на спину подлым прыжком. С ужасающей чёткостью ты видишь его залитые кровью глаза, различаешь выступающие наружу из пасти клыки.
Зверь смотрит на тебя всего долю секунды – а потом, быстрее, чем ты успеваешь хотя бы подумать о необходимости заслониться, вырывает внушительный кусок мяса из горла.

Умар.
Впервые за долгое время ты чувствуешь страх. Ты, отважный путешественник, исходивший большую часть известных земель, от бескрайних песков далёкого юга до суровых гор обжитого севера. Ты, посвятивший внушительную часть своей жизни охоте за артефактами давно минувших эпох.
Ты нашёл свой страх на заснеженных равнинах старой-доброй Теравии. Первобытный кошмар, взирающий на тебя голодными глазами заражённых неизлечимой болезнью волков.
Хватаешься в попытке спастись за свой скимитар – невесть откуда взявшийся зверь уже висит на запястье, тянет к земле твою ведущую руку.
Второй бьёт в колено с разгона, заставляя рухнуть на снег. Волки обступают тебя, бьёт их смрадное дыхание в нос. Один наступает на грудь – спадает с твоей головы, размотавшись, непригодный для здешних условий тюрбан. Трудно дышать, но всё-таки изворачиваешься. Кое-как вытаскиваешь здоровой рукой скимитар, насаживаешь на клинок взгромоздившегося тебе на грудь волка. Торжествуешь смехотворно малую долю мгновения. А потом теравийские хищники начинают рвать тебя на куски.

Пад.
Стоишь до последнего с гордо вскинутой головой. Калека, ветеран, практически беспомощный инвалид – смирился со своей участью, терпеливо ждёшь смерти.
Ты не сдаёшься, просто принимаешь и без того очевидное. Лишь тешишь себя мыслью, что удастся прихватить с собой на тот свет ещё пару клыкастых зверюшек. Любопытная, надо сказать, выйдет компания.
Но волки не нападают – происходящее всё сильнее походит на полубезумную насмешку фортуны.
Волки проносятся мимо, заваливая вечно летавшего в облаках звездочёта.
Приканчивают отважного путешественника с далёкого юга, Умара.
Рвут на части жрицу Урфара, отнюдь не брезгуют и кузнецом Оравером.
Некоторые, обжигая языки, жадно слизывают со снега разлитую Дрегом похлёбку.
А ты так и стоишь, никому даже на поле боя не нужный. Искалеченный одинокий солдат.

Общее.
Скалится, замерев у ног хозяина, Шваркс – дворняга коробейника Дрега. Лаем отвечает на мелькающие рядом силуэты волков, мечется на месте – словно рвётся в бой, но, в то же время, словно его что-то удерживает.
Чувствует болезнь, инстинктивно боится.
Но всё же, когда несколько тварей оказываются совсем близко – слизывая с земли угрожавшую некогда стать горячим ужином группы похлёбку, всё-таки не выдерживает. Срывается с места с заливистым тявканьем и с разгона прыгает на покрытую язвами спину серого зверя. Пытается вцепиться тому куда-то в загривок, давится холкой и с визгом отлетает куда-то в сторону ёлки.

Увлечённые трапезой волки умирают один за другим, но не спешат отступать. Грызут Дитриха, который извивается на снегу, отчаянно и упрямо сопротивляясь. Грызут и тех, кому уже всё равно, не обращая внимания на приближающееся возмездие в лице других членов группы.
И вдруг разом все замирают.
Волки, люди, пытающийся выпутаться из мохнатых веток ельника Шваркс. Начисто перекрывая вой вьюги, над поляной проносится леденящий кровь нечеловеческий вопль. Видите, как вздыбливается шерсть на спинах уцелевших волков.
Есть в этом крике какая-то лютая безысходность. Страдание, пробирающее до мурашек похлеще самого холодного ветра. Никому из вас никогда прежде не приходилось слышать чего-то подобного: такой звук не смог бы издать ни один человек, оказалось бы не в силах повторить любое животное.
От этого вопля становится жутко, дыхание перехватывает, а по спине пробегают мурашки. Уцелевшие волки, начисто позабыв о еде и трусливо поджав хвосты бросаются в бегство – мчатся по снегу лёгкой рысцой, в сторону противоположную той, с которой первоначально они появились.

      Из подвала некоторое время доносились отголоски пьяных криков, но вскоре они затихли. А через некоторое время вернулся обратно в общий зал Кардор. Выглядел дворф несколько взъерошенным, но целым, будто ему пришлось заниматься неким физическим трудом, возможно как-то связанным с теми едва слышными отголосками.
      А в зале искатели приключений и Бальтазаровы наёмники готовились ко сну. Кому-то ничего делать и не надо было: Бальбо уже дрых под стойкой, Гобба зачем-то залез под стол и уже хрипел оттуда, сложив ногу на скамейку. Поскольку отсутствовали комнаты и кровати, то единственным вариантом размещения приключенцев было разложить спальные мешки на пустом пространстве перед сценой. А её занял своей персоной Торендил, тихо жалующийся под нос о том, что, дэ, такие условия приличному барду не подходят и вообще он может застудить горло от какого-нибудь сквозняка. Будто бы тут сплошные ветры пробегают и кружатся.
      Пока все, кто мог, раскладывались, Кардор наводил порядок: залил водой котелки, чтобы остатки подливы, размазанные и чутка прикипевшие к стенкам, за ночь не засохли, превратившись в камень, а наоборот размокли к утру (так помыть посуду будет проще); после этого дворф собрал все опустевшие бутылки на одном из столов, стаканы и тарелки с ложками помыл; на непонятную лужу оранжеватого цвета и алкогольного запаха у стойки накинул тряпку, подождал, пока та впитает в себя жидкость, лишь затем повозил ногой по тряпке по полу, вытирая окончательно лужу; привёл Бальтазара в горизонтальное положение, уложив драконорождённого на спальный мешок.
      Хорошо праздновать, напиваться, жрать в три рыла! А вот почему-то убирать всё затем приходится зачастую кому-то одному, да ещё и тому же, кто приложил больше всего усилий к подготовке пьянки-гулянки. Хорошо, конечно, если кто поможет, однако рассчитывать на это, как правило, не стоит.
      И всё же есть кое-что приятное в уборке сейчас. Ведь порядок Кардор наводил не абы где, а в своём трактире. Своём. Трактире. Ну, и его товарищей, конечно, тоже, но ведь именно дворф тут всё распланировал и провёл работы по перестройке, оказывая посильную помощь нанятым им рабочим. От такого даже усталость, склоняющая к тому, чтобы упасть на ближайшую горизонтальную поверхность и забыться сном, долгим и яростным, будет приятной.
      Но, тем не менее, искатели приключений не теряли бдительности. Они установили дежурство. Первую вахту взял на себя Авенир, привычно отбросив всякое желание спать, чтобы записать произошедшие этим вечером события в заведённым им "журнал приключений". Так что засыпали искатели приключений под скрип пера и слабую дрожь небольшой свечи, испуганно вглядывавшейся во мрак. Следующим часовым был Мартильн, он же инициатор дежурства. Затем Ювар, и в конце Грум.
      На покой ночи никто так и не собрался в итоге покуситься, что, разумеется, совсем не являлось нежеланным событием... Утро пыталось выслать приключенцам на встречу своих наглющих агентов, называющих себя Солнечными Лучами, однако на двух единственных окнах были закрыты ставни. Солнечные Лучи непрестанно атаковали и выискивали слабые места, например, какую-нибудь щель, чтобы проникнуть внутрь, но оборона держалась крепко — ставни не раскрылись даже на миллиметр.
      Первым из искателей приключений (за исключением дежурившего Грума) проснулся, как ни странно, Бальтазар. В горле драконорождённого жутко пересохло. Не сказать ничего, не пламенем дохнуть. В голове стояли непонятная пульсация и пустота. Они одновременно сосуществовали в чешуйчатой голове, не давая Бальтазару подумать связанную мысль, оставляя ему только созерцать окружающее пространство. Правая рука затекла и не чувствовалась телом, казалась каким-то странным обрубком, будто из дерева, приколоченным с непонятной целью к плечу. Пульсация в голове раздражала и казалась праведным гласом сердца, бьющегося в груди о том, что, мол, напиваться хозяин к чертям собачьим больше так не надо. Но, что было самым удивительным, никакой боли Ярджерит не чувствовал. Похмелье обошло стороной, испугавшись его буйного нрава.
      Гобба продолжал храпеть, Торендил, который не спал, потому что эльфы не спят, а отдыхают, пребывая в трансе всего четыре часа, лежал в своём спальном мешке в обнимку с лютней и гладил её струны, наверняка придумывая новую песню.

      Зря или не зря, Док видимо знал старое правило американских ганфайтеров.
      Правило это устанавливало раз и навсегда порядок в перестрелке.
      Звучало оно так.
      "Стреляй сначала! После разбирайся."
      Револьвер сам прыгнул в руку, палец сам нажал на спуск, и Док выстрелил в прячущегося за Салли "Бревнышко" (бревном она была не только в постели, но и сейчас вела себя точно так же, даже не заметив, что ее используют, как укрытие) мексиканца. Пуля хлопнула его в висок, струя крови брызнула на гостей, бандит повалился на пол, как мешок с отрубями.
      Взметнулся хор недовольных голосов — выстрел прозвучал глухо, люди ощутили липкую жидкость, попавшую на их затылки и костюмы, раньше, чем поняли, что тут, вообще-то, произошла перестрелка.
      Мексиканец лежал мертвый: правая рука на револьвере, глаза открыты, в голове дыра. На лице его застыла последняя решимость.
      Джудит присвистнула:
      — А ты, оказывается, мастак стрелять! Ничего себе! С виду-то тихий такой...
      Пианинст, коротко оглянувшись, продолжил играть. Подумаешь, мексиканца прихлопнули. Самооборона, без вариантов.

Патрик никогда не мог вовремя остановиться. Еще давным-давно, много лет и много галлонов виски назад, когда он начинал свое прибыльное дело по торговле спиртным, и замахнулся слишком высоко, поправ интересы более влиятельных конкурентов. Или чуть позже, когда они с Дорой вовсю развлекались аферами одна авантюрнее другой, затрагивая интересы все более важных персон. Или даже совсем недавно, когда Патрик ввязывался в одну за другой перестрелки только и исключительно по вине несдержанности своего языка.
Пять минут назад Патрику стоило всего-то чуть вежливее сформулировать свои возражения.
Три минуты назад ему следовало бы по-джентльменски принести свои извинения и исчерпать инцидент еще до разговора посредством оружия.
Восемь секунд назад он мог бы просто отшвырнуть свой револьвер в сторону и, подняв руки, рассчитывать на вполне возможное снисхождение со стороны боевой красотки.
Но Патрик никогда не мог вовремя остановиться. И сейчас, когда он осознал призрачность своего видения, когда отсутствие реальной цели этой дурацкой перестрелки могло привести к реальному смертоубийству, когда он понял что Дора все так же далека от него, как и была пять минут и пять лет назад — он тоже не смог.
Он видел, как выпущенная его дрогнувшей рукой пуля зацепила бок красотки, заставив ее тяжело пошатнуться, и даже успел восторжествовать целую секунду — ровно до того момента, как земля вдруг ушла куда-то вниз, и ее место заняло небо.
Небо было завораживающим. Глубокая синева медленно наливалась чернотой подступающих сумерек, и где-то вдалеке тяжелой бахромой ворошились тучи, обещая скорую грозу — а вместе с ней свежесть ветра, прохладу чистых капель и доброе чувство детского боязливого восторга от хлопающего прямо над ухом грома. Небо было невыразимо прекрасным, и оно было единственным местом, где столь долго могла скрываться от него Дора.
По щеке Патрика скатилась спокойная слезинка умиротворения.
Небо падало на него.

1

Мороз. Внезапные порывы сильного ветра, пробирающегося под одежду и обжигающего холодом кожу лица. Облачка пара, вырывающиеся изо рта при дыхании. Тишина, которую прерывает только тихий хруст пробиваемого беглецами снежного наста.
Бредёте вперёд, опустив головы и не разбирая дороги.
От холода и ветра нещадно слезятся глаза – виднеются сквозь белесую мглу зловещие голые силуэты деревьев. Планирует вниз неторопливо, крупными хлопьями, снег.
Не переговариваетесь, сосредоточившись полностью на движении.
И размышляете. Каждый – о чём-то своём.

На исходе вторая неделя пути. Идёте на юг, в сторону захваченного имперцами Эредина. Кто-то – спасаясь от судьбы и невзгод. Кто-то – преследуя свои собственные, одному ему известные, цели.
Вот уже больше четырёх дней продолжается последний затяжной переход.
Кажется, целую вечность назад вы намечали маршрут, отдыхая в небольшой придорожной таверне. Греясь в тепле и купаясь в уюте. Очередным пунктом назначения на пути к окончательной цели должна была стать относительно крупная деревня Орлан – те из вас, кто знает север не понаслышке, наверняка хоть раз в ней бывали.
Орлан обещал передышку, желанную возможность восстановить силы и пополнить припасы. Орлан был тем, что давало вам силы двигаться дальше.

Вчера утром вы наконец-то достигли деревни. Точнее того места, где она должна была, в теории, находиться. Вместо милых приземистых домиков с источающими спасительное тепло светлыми окнами, вы обнаружили только лишь пепелище. Подозрительно ровную выжженную окружность – рваную рану на теле белоснежной равнины. Земля здесь до сих пор продолжала едва заметно дымиться, а приземлявшиеся на её тёмную поверхность снежинки сразу же испарялись.
Для вас же эта находка была катастрофой. Намеченного в планах перевалочного пункта попросту больше не существовало. А это означало, как минимум, ещё несколько суток в пути. Это так и подмывало просто опустить руки.

С момента обнаружения пепелища Орлана, ваше, до сих пор относительно неплохо протекавшее путешествие, стало одну за другой притягивать неудачи. В прежние дни у некоторых из вас получалось сносно охотиться – теперь же окружающий лес словно вымер. За два дня пути и периодических отклонений то в одну, то в другую, сторону от совершенно безлюдного и полузасыпанного снегом королевского тракта, никому из вас не встречались животные. Лишь однажды Лорензо удалось подстрелить парочку тщедушных и, как видно, отупевших от голода, зайцев. Кроме того, морозы с каждым часом крепчали, а бесконечный снегопад постепенно усиливался, угрожая со временем превратиться в полноценную вьюгу.
Ни единой живой души вы не встретили за последние четыре дня пути на дороге. Начинало казаться, что весь окружающий мир просто исчез, окончательно развеялся вместе со своими проблемами, городами и императорами.

Так и идёте, выбиваясь из сил. Продолжаете упрямо переставлять ноги.
Кое-какое зверьё, впрочем, в округе всё же осталось. Худые серые тени скользят на почтительном расстоянии позади бесплотными призраками. Практически бесшумно ступают по снежному насту когтистые лапы. Вот уже несколько дней они рядом – вас преследует внушительная стая оголодавших волков, молчаливых спутников вашего бегства. Словно добрые соседи они наблюдают за вами - издалека, не отставая, но и не давая в то же время себя подстрелить. Ночами воют многоголосо, а собака добродушного коробейника неизменно разражается в ответ заливистым лаем.
Их присутствие беспокоит, внушает тревогу. Сверкающие первозданным голодом волчьи глаза так и мерещатся во мраке окружающей костёр стены ночи. Своим жалким видом изголодавшие волки снова и снова напоминают о смерти. И о том, что случится, если кто-то из вас всё же рухнет без сил лицом в снег, не находя в себе мужества подняться и продолжить идти.

Доступные книги и материалы: все официальные источники.
Действуют опциональные правила:
• Variant human
• Фиты и мультиклассы
• Variant: Encumbrance / Вариант нагрузки
• Фланкинг
      ▷Получение адвантажа на атаку в ближнем бою, если занять противоположные примыкающие к врагу клетки.
• Опции действий из DMG (некоторые):
- Climb onto a bigger creature/ Взбирание на большее существо
- Tumble/ Кувырок (только как экшен/действие; бонус-экшен для рог со 2 уровня)
- Disarm/ Обезоруживание
- Overrun/ Пробегание (только экшен/действие; бонус-экшен для рог со 2 уровня)
- Shove aside/ Толкание в сторону
- Hitting cover/ Удар по укрытию
• Магические предметы из DMG

Инициатива
• Групповая со смещением
      ▷ Кидается иня. Те, у кого инициатива выпала выше, чем у врагов, ходят в свободном порядке первыми. Затем ходят враги. А после этого ходят все игроки в свободном порядке, и дальше ходы чередуются: враги - игроки - враги - игроки. Порядок обсчёта постов игроков — по порядку их написания. При торможении хода мастер может сделать автоход на своё усмотрение. Допустимо оставлять заявки в обсуждении для ускорения боя.

Передвижение по диагоналям
• Опциональное: 5-10-5-10

Реакции
• Желательно указывать заранее возможную трату реакции. Например, трату реакции на заклинание "Shield" или "Absorb Elements".

Свободное взаимодействие с объектами
• Согласно правилам: доступно одно взаимодействие с объектом в раунд, на два взаимодействия с объектами придётся потратить экшен(действие) - Use an Item. На некоторые объекты мастер также может потребовать экшен для взаимодействия с ними (например, открыть заклинившую дверь).
Исключение: бросить предметы в руках под ноги — это всегда свободно. То есть, можно свободно бросить лук на землю, а затем за взаимодействие с объектом вытащить из ножен меч.

Вражеские спасы и абилити чеки
• Если враг или цель должна прокинуть какой-либо спас или абилити чек от вашего умения/заклинания, вы можете сразу кинуть за цель спас/абилити чек. Кидаете простой д20 и указываете к броску что за спас/абилити чек и за кого вы его бросаете, а уже я потом посмотрю и прибавлю нужные модификаторы.
Это ускорит несколько обсчёт, а в некоторых случаях провал/успех можно будет увидеть сразу (банально, например, если выпало на спасе 1-5 или 18-20).

Харизма чеки• Чётко указывайте в комментариях к посту, что именно вы хотите получить, бросая харизма чеки. Каждый бросок — одна цель. В вашем посте в словах/действиях персонажа должна быть по-хорошему видна конкретная реализация попытки достичь указанную в комментарии цель (обман, если обманываете, а не просто поток расплывчатых слов).
      ▷Пример: "Я хочу обмануть стражника, чтобы он пропустил меня во дворец". "Я хочу убедить девушку, что её никто обижать не будет, чтобы она успокоилась". "Я запугиваю бандита, чтобы он всё рассказал мне как на духу о своей банде". "Я обманываю мага, чтобы он не арестовывал меня за применение магии". "Хочу убедить этого глупца, что Ильматер — лучший вариант для поклонения среди богов!"

• Не более двух бросков-целей на разговор с неписем от отдельного персонажа. В некоторых случаях дозволительно будет делать больше бросков. Результат первого харизма броска-цели может дать преимущество или помеху на второй харизма бросок.
      ▷Пример: "Сначала я убеждаю девушку, что её никто обижать не будет, чтобы она успокоилась, затем обманываю, что также хочу спасти её старшего брата, чтобы она всё о нём рассказала".

• Если два и более персонажей хотят добиться от непися исполнения одной и той же цели, то принимается для резолва только один бросок, который идёт с преимуществом, если слова персонажей помогают друг другу, с помехой, если мешают, и без ничего, если друг на друга они никак не влияют. Котируется лишь значительный вклад в переговоры.      ▷Пример: один персонаж угрожает и совершает бросок запугивания с целью узнать от непися какую-то информацию, второй персонаж держит у горла непися клинок и твердит "отвечай, живо, иначе горло пережу!", при том непись никак не может защититься и испытывает испуг. Бросок запугивания будет идти с преимуществом.
      ▷Пример: один персонаж угрожает и бросает запугивание, второй - говорит "да, ладно, не бойся его, давай я лучше тебя вином напою, сыром угощу и отпущу!" и действительно достаёт вино. Запугивание идёт с помехой. Впрочем, возможное последующее убеждение от второго персонажа может иметь помеху, если непись впечатлился запугиванием первого персонажа вне зависимости от успешности этого запугивания. В этом примере есть разница целей в социалке двух персонажей. Тактика "плохой коп - хороший коп", где у двух персонажей будет одна и та же цель расколоть непися, будет давать преимущество на запугивание или на убеждение по выбору.
      ▷Пример: на королевском торжественном приёме один персонаж делает долгое вежливое обращение с просьбой к неписю-аристократу, а второй персонаж внезапно встревает и оскорбляет непися, из-за чего первоначальное убеждение получается с помехой да к тому же может ухудшиться отношения непися к персонажам.

Зачем это нужно: для облегчения мастеру резолва, для того, чтобы я более чётко понимал, что вы делаете и на что рассчитываете, и для того, чтобы вы особо не надеялись на то, что голый бросок харизма чека с очень расплывчатым описанием в посте даст вам абсолютно всё, что вам нужно.
Дополнение: иногда может быть такое, что успех невозможен при любом результате проверки навыка по харизме. Даже если выпадет 20 на д20.

  - Воу! Вы чего озверели то!? - возмутился Кардор и выдохнув, продолжил спокойнее, - Пока что рядком их сложим и прикроем, а утром решим куда девать.
  - Так, теперь ты, обосанный. - дворф повернулся к капитану моряков, - Нахрена вам сдался этот Плащ? И чего ты его еретиком кличешь? - задав вопросы, Боевой топор решил добавить мотивации отвечать, - Не будешь отвечать - позову зассанца обратно - он на тебя ещё и по-крупному сходит.

В мексиканской деревне, известной в основном за счет кантины "Барба Роха", на кладбище в один день появились сразу две свежие могилы. Одну из них селяне украсили цветами, а вторая к вечеру была заплевана и осквернена довольно непристойным способом - из чего можно было сделать вывод, что покойники явно имели разную репутацию среди местных аборигенов. Впрочем, некоторое время спустя священник здешнего прихода настоял на том, что, хотя гринго по фамилии Джонсон и был грешником и убийцей (собственно как и ставший местной легендой Хесус Диас), но судить его будет сам Господь - а потому стоит оставить его могилу в покое. Примерно через год, когда страсти поостыли, на могилах Хесуса и Вилли появились простые надгробия из выбеленного камня.

"В этой большой могиле покоится большой человек Вилли Джонсон. Он был мастер пожрать - и его накормили свинцом и мексиканской землей. Ему было слишком тесно среди живых людей, но, быть может, будет просторно в могиле. Прости его Бог."

"Здесь лежит Хесус Диас, закоренелый грешник и настоящий мужчина. Он не хотел и не стал делить свою еду и женщину с другим - и потому теперь делит с ним одно кладбище. Неисповедимы пути Господни."

А на стене одного из деревенских домов была намалевана довольно корявая картина - так называемый "ретабло" - где скалящий зубы мексиканец стоит над трупом гринго с ружьем в руках и простирает руку к наивному изображению Девы-Марии в небесах. Испанский текст гласил:

"Пабло Лорхес посвящает этот ретабло Деве-Марии в знак благодарности за помощь и просит ее передать Хесусу Диасу, что его смерть была отомщена"

      Возможно, Пабло не понял Вилли. А возможно, понял слишком хорошо. Или слишком плохо, тут как посмотреть.
      Ружье в руках американца крякнуло, разламываясь пополам. Он вытащил дымящиеся гильзы, сбросил их на пол, где
уже темнели пятна его крови. И принялся шарить в поисках патрона. "Пусто! Я же их в патронташ не набил!" — эта мысль обожгла почище пули. А мексиканец уже прицелился в другой раз.



      "Вспомнил! Они в кармане жилета!" — пальцы обняли заветные цилиндрики. Тут и ахнул выстрел Пабло.
      Вилли очнулся на полу. Он видел перед собой потолок, кантины и три лица. Злое лицо Пабло, заплаканное, перепачканное кровью лицо Кармелы и лишенное страха, любопытное лицо старичка, у которого Вилли "одолжил" горсть риса.
      — Ты хотел поесть, мучачо? — спросил Пабло грозно. — На, поешь.
      Мир для Вилли сузился до двух черных круглых провалов, надвигавшихся ближе и ближе. Из них на него смотрела смерть.


      Потом стволы коснулись передних зубов Вилли.

      А потом темнота наступила раньше, чем в уши ворвался грохот дуплета.

О, какой это был звук. Ба-бах! И кровавые ошметки в разные стороны, никакой лирики, никаких смазливых револьверов, только настоящая мощь, мощь такая же, как великолепный Вилли Джонсон. Конечно, у него закончились патроны, а этот мексикашка собирался его порешить, однако, адреналин уже так сильно ударил в голову словно двойной виски после дня голодовки.

- Эй, полудурок, между нами нет дел, мне нужен был только тот ублюдок, убирай пушку, пока цел, - процедил толстяк, ловким движением складывая дробовик и откидывая стрелянные гильзы в сторону. Пальцы второпях нащупывали патроны в патронташе, но как-то не очень слушались. Только бы успеть, до того, как этот придурок выстрелит.

      Пока Кармела и Хесус были заняты друг другом, Пабло взял нехитрое дело переговоров в свои руки. Вынул папиросу из желтой пумаги, которая тлела у него во рту, стряхнул пепел на циновки из маисовой соломы и посмотрел на Вилли своим единственным глазом.
      — Синьор, — сказал он подчеркнуто вежливо и по-мекикански сокращая звуки, так что получалось «синёр». — Входя в чужой дом, следует представляться и не следует запускать немытые руки в чужую еду. Вам следует сейчас же извиниться перед всеми этими людьми, так как вы крайне невежливы.
      Вилли понял из этойтирады от силы треть, но общий посыл уловил. Ему тут были не рады. Зато рис с фасолью был ровно тем, чего ему так не хватало. В который раз бандит убедился, что самое вкусное блюдо на свете — первое, которое ты съел, поголодав.

      Кармела как всегда была недовольна. Недовольна тем, что Хесус на ней не женится, тем, что от него пахнет другими женщинами, тем, что он распускает руки или тем, что сидит смирно, в общем, угодить ей было трудно. Да и ни к чему — когда она злилась, она была еще красивее.
      — Опять вы с Пабло тут драку затеваете, по-бабски принялась она пилить Хесуса. — Кувшины побьете, перепачкаете все, Бог поможет, хоть дом не спалите. Креста на вас нет.
      И вдруг стремительно, как змея, поцеловала кабальера в губы, укусив его едва не до крови.
      — Убей его уже и пойдем наверх! — шепнула на ухо горячо, словно обожгла.

Эпическое сражение в тёмном подземелье, о котором никогда не станет известно широкой публике, перешло в самую решающую фазу. Каждый удар мог решить его судьбу - "пан или пропал". Так и вышло, когда сначала Оравер нашёл топором незащищённый бок вражеского офицера, а затем Инэллин довершил дело парой метких ударов ножей. Истекая кровью из многочисленных ран, командир отряда рухнул на грязный пол. Его подчинённые, кучка не слишком дисциплинированных наёмников-шадар-каев восприняла это событие как сигнал к бедствию. Без своего командира они лишились всякого интереса рисковать собственными жизнями ради не нужной им цели. Даже своего усыплённого магией эльфа, но всё ещё живого товарища беглецы не подхватили. Впрочем, далеко им уйти не удалось - плохо ориентируясь в укрытой саваном тьмы Запретной зоне они очень быстро забрели не туда, столкнувшись лицом к лицу с ужасающей твари, выбравшейся из портала. Тварь не посмотрела, что с шадар-каями её роднило прикосновение к теневому плану, а просто разорвала бедолаг в клочья. Их крики донеслись даже до искателей приключений, когда те, раненные и уставшие, выбирались с грузом всякого добра из повидавшего много крови и смертей подземелья под старинным имением.

Оказалось, что офицер-шейд действовал в одиночку, не известив своих правящих Урмласпиром коллег о своём намерении отправиться в Запретную Зону. И потому никто не стал ловить нарушивших закон авантюристов, никто не пустился за ними по следу, когда они покинули погружённые в вечную мглу улицы и через знакомый уже подземный ход выбрались за пределами города. Дальше было лишь делом техники - договориться с не слишком чистоплотным капитаном торгового судна, идущего в Сюзейл, скрываясь от портовой стражи пробраться ночью на борт и удалиться прочь от этого недоброго во всех отношениях места.

Своё семейное наследие Дескир Тантерим получил спустя столько лет. Больше всего радовался он не изделиям из серебра, а всевозможным бумагам, в руках умелого торговца способным превратиться в несметные богатства. Тут были и права собственности на несколько имений по всей Сембии, и акции крупного торгового дома из Аткатлы, ведущего торговлю по всему Золотому пути, и долговые расписки от купцов, чьи семейства всё ещё преуспевали. Возвращение семейных богатств, разумеется, потребовало немало времени. Сейчас же Дескир нанял несколько антикваров и счетоводов, которые оценили стоимость всего добытого искателями приключений, и честно отсчитал им пять процентов от суммы найденных богатств, что равнялось сумме в 1200 золотых - более чем достойное вознаграждение за труд. Этих денег группе авантюристов хватило ещё надолго, а когда они кончились, подвернулась ещё одна неплохая работёнка, принесшая и новые богатства, и широкую известность, но это уже совсем другая история.

К О Н Е Ц

Золотистые огни постепенно гасли, погружая помещение в полумрак. Разговоры постепенно стихали, и в зале воцарилась атмосфера приятного ожидания. Оно длилось всего пару томных мгновений: до тех пор, пока свет софитов не вырвал из окутывающей зал полутьмы сцену. Заиграло вступление, бордовый, в тон антуражу, занавес поднялся, обнажая перед зрителями расставленный реквизит – диванчик и столик с телефоном, перенося наблюдателей из ресторанного зала в чью-то гостиную. И, конечно, в подобных гостиных не могло обойтись без горничных – почти тут же, вслед за вступлением, появились полуобнажённые девушки в соответствующих костюмах, разбегаясь по местам.
Но декорации и статистки – всего лишь фон. Для той, кто появился на целую минуту позже, заставляя зрителей смаковать момент своего появления.
Музыка замедлилась. И она взошла на сцену – роскошная и блистательная в своём образе, одной лишь белоснежной улыбкой затмевающая остальных девушек. Знаменитый предмет гардероба – корсет с округлым декольте в форме сердца, чулки и туфельки, а сверху – полупрозрачный халатик. Плавные, медлительные, грациозные движения, с которыми она расставалась с очередной вещью. А стоило ей опуститься на диван и взять в руки телефонную трубку – и посетители услышали её мягкий, глубокий голос, чарующий переливами интонаций…
Выступление длилось не более десяти минут, но давало зрителям насытиться визуально и усладить слух в полной мере. В последний на сегодня раз – ведь на этом сегодняшний репертуар знаменитой певицы заканчивался. И Эмбер Харт, прощаясь со зрителями и очаровательно улыбаясь им со сцены, с лёгкой грустью думала о том, что через несколько мгновений её покинет.

…Громоздкое зеркало с множеством рассыпанных по раме лампочек отражало усталое лицо Эмбер. Как бывало и прежде, певица, садясь за собственный столик в личной гримёрке, давала себе короткий отдых перед тем, как вновь выйти в свет. Нельзя было сказать, что она измучена, - её работа приносила ей немало удовольствия. Но ночной образ жизни вкупе с непрерывными разработками сценариев с песнями, костюмами и реквизитом давали о себе знать.
Впрочем, лёгкий транс Эмбер, за который она словно вновь слышала проигранную в зале музыку и собственный голос, быстро спал. И девушка взялась за приведение себя в порядок: снятие грима, ещё более отбеливающего её и без того светлую кожу, и совершенствование причёски. Она не так бы переживала на её счёт – но не хотелось предстать перед незнакомым мужчиной в неопрятном виде…

Подумав о нём, Эмбер улыбнулась. И бросила взгляд на приоткрытый ящик, в котором, помимо косметики, хранила некоторые открытки поклонников. Среди них были и записки того таинственного незнакомца, что занимал её мысли не только последние минуты, но и последние дни.
Естественно, подобные послания девушка получала не впервой. И была наслышана от официантов заведения о постоянных посетителях, что зачастую появлялись в клубе только в те дни, когда выступала она. Как правило, Эмбер лишь отмахивалась от назойливых поклонников, ибо была уверена: большинство из них – глупые влюблённые мальчишки, не представляющие для неё никакого интереса. Пылкие юношеские признания не могли растопить её сердце.
Но и не реже она получала послания от более респектабельных и уважаемых мужчин, в сердцах которых давно угасла эта трогательная пылкость, а осталась лишь развращённость богатством и окружающей их красотой. От подобных толстосумов, разбрасывающихся своими деньгами и авторитетом, ей было ещё более противно. И Эмбер, совершенно не страшась, бросала им резкие отказы в их весьма вызывающих приглашениях. Ей нечего было бояться – под покровительством самого Джека О`Риппера. Пожалуй, он был единственным мужчиной на свете, с которым певице приходилось считаться.

Но этот таинственный незнакомец… он заинтриговал её. И даже Эмбер не могла бы ответить себе, чем именно – лаконичными записками, ненавязчивым вниманием или вызывающим интерес выражением: «У меня есть информация»…
Харт понятия не имела, о какой информации говорил незнакомец. И почему не хотел ей показаться, не пытаясь увидеться со звездой за кулисами. У неё возникали тревожные мысли о том, что он принадлежит враждующей с ирландцами банде, и ему приходится наблюдать за ней лишь издалека. Действительно ли у него есть информация или это своего рода «ловушка»? Какую он преследует цель? Какая, чёрт побери, информация?..
Почему-то Эмбер, едва услышав эту новость, подумала об отце. Но не могла себе представить, чтобы кто-то смог узнать её тайну, её настоящее имя. Девушка понятия не имела, присутствует ли опасность в раскрытии её инкогнито, потому что не представляла, какое положение занимал в криминальном мире отец. Но она была вынуждена принять крайние меры по возвращении в родной город…

Это щекотало её нервы. Подразнивало любопытство. Интриговало и пробуждало азарт.
Всё, начиная с того момента, как Элис Картер стала Эмбер Харт.
Всё, включая и эту злополучную «информацию»…
Кажется, Эмбер слишком привыкла к этому двуликому миру, и встреча с таинственным незнакомцем не вызывала в ней совершенно никакого страха. Свидание было назначено на нейтральной территории, во вполне презентабельном заведении. Стоило ли ей вообще бояться?.. И, в конце концов, кто не рискует - тот не пьет шампанского!

…Сделав лёгкий макияж, надушившись и сменив гардероб (на более закрытый, но не менее соблазнительный), Эмбер встала из-за столика, прихватила личные вещи и, надев солнцезащитные очки – сугубо в целях сохранения тайны своей личности, - вышла из гримёрки, направившись к чёрному выходу. И в который раз, следуя по этому коридору, она подумала о том, как странно порой складывается жизнь. Ведь ещё в подростковом возрасте, когда Джордж привёл её именно в этот клуб, ранее являвшимся простым баром, Эмбер влюбилась в это место и никогда не могла бы подумать, что будет здесь выступать. Как сейчас она помнила появление на сцене танцовщиц, разодетых в блестящие наряды, помнила клубы дыма от сигары, которую выкуривал её отец. Довольным взглядом он следил за игривым танцем, и лишь после, щёлкнув её по носу, произнёс: «Хороший из тебя выйдет адвокат, малышка. Такой серьёзный взгляд!»

Ох уж этот ёбанный телефон, изобретение сатаны. Этим утром Ларри с трудом разлепил непослушные глаза. Рука потянулась к трубе, по пути грохнув на пол пустую бутылку из-под виски. Голос на другом конце линии начал жужать, но пульсирующий разум выцепил из всего трёпа лишь название ресторана. У босса опять засвербело в жопе и нужно было срочно выезжать. Какого хуя дела всегда делаются в такую рань? Они что, в церковно-приходской школе? Может ещё в линейку каждое утро будут заставлять выстраиваться возле хаты Дона? Грязно ругаясь и мучаясь с похмелья, ветеран Вьетнама начал вылезать из постели, попутно почёсывая свою тощую задницу.

Когда Митчелл предстал пред очами консильери, он выглядел, как кусок говна и чувствовал себя также. Небритый, заспанный, воняющий перегаром мужик щурился от яркого утреннего солнца, тщетно пытаясь заправить мятую рубаху в брюки. На свой галстук он уже давно хуй положил. Спасибо хоть ботинки одинаковые напялил и ствол не забыл.

Зато задание его порадовало. Ларри был злой, как чёрт и рвался кому-нибудь поскорее начистить рожу. Сплюнув на пол, злостный гангстер прохрипел:
- Будет сделано, босс. Самолично ему в жопу засуну пиццу с острым перчиком, если откажется выкатывать свои гроши.

И отпетые головорезы полетели раскатывать мудака Марио по полу пиццерии. За рулём, конечно, сидел Ларри, ибо, это его, блять, машина была! А свою ласточку он никому не доверял. Бодро вертя баранкой, Митчелл поглядывал на угрюмые рожи своих компаньонов. И так они ему были отвратны, что он задорно крикнул:
- Парни, взбодритесь, блять! Ещё с десяток таких Марио и нас заметят. Свою работу нужно делать с любовью!

Педаль в пол, радио на полную, и вперёд, навстречу мечте!

ссылка

В эту поганую харчевню Ларри зашёл не сразу, а сначала пошуровал в багажнике. Там лежала его муза, его вдохновение, его боевая подруга с которой он прошёл огонь, воду и медные трубы. Запечатлев страстный поцелуй на полотне, Митчелл крепко ухватился за черенок своей драгоценной сапёрной…блять… лопатки и завалился в пиццерию.

Внутри воняло похлеще чем в том дрянном штабе, где солдаты нашли двух обосравшихся дохлых гуков. Стоило мельком взглянуть на хозяина хлева и всё становилось ясно. Настоящий жирный хряк с мелкими поросячьими глазками хозяйничал в этом отстойнике. Ларри ненавидел ЖИРНЫХ ОПЛЫВШИХ УЁБКОВ! Ещё больше он ненавидел ЖИРНЫХ ОПЛЫВШИХ УЁБКОВ, говорящих по телефону! В глазах Митчелла загорелась чистая ярость. Сорвавшись с места, безумный ветеран подскочил к ублюдку Марио и одним отточенным движением разрубил телефон сапёрной лопаткой на две ровные части.

- Наша свинка не ждала гостей? А с кем она тогда тут тёрла свой пяточёк? Ммм? – издевательски проскрипел Ларри, буравя бешеным взглядом трясущегося хряка, - Если мы узнаем, что ты ссучился Марио, то сунем тебе вертело прямо под пяточек и будет медленно жарить свинку на слабом огне, пока её жирные ляжки не покроются хрустящий корочкой…

Вонь раздражала нежное обоняние ветерана. Оставив жирдяя в покое, Ларри с отвращением фыркнул и потопал на кухню, напоследок просипев:
- Проверю, что там за дерьмище готовит наша свинка. Поиграйте пока с ним в плохого и хорошего копа, парни. Думаю мы здесь задержимся надолго…

Не то что бы Джеку нравилась новая работа, но чтобы покупать те сраные таблетки нужны хоть какие-то деньги, а у Джеко теперь лучше всего получалось калечить убивать и переезжать людей, да и честно говоря его больше никуда не брали, да и тут наверное по ошибке взяли. Больше всего Уайту в его работе нравился его револьвер, ему всегда нравились револьверы и даже во Вьетнаме ему не удалось из него ни в кого пострелять, не доходило как-то дело, а тут тоже все тихо, иногда это начинало дико злить Уайта и он готов был пустить пулю хоть в своего напарника, хотя, прикольный старикашка, тоже воевал.
Сообщение о стрельбе приободрило скучающего Уайта и он не думая не секунды лихо развернулся, - и я знаю что тут нельзя поворачивать, но у нас же есть мигалка, и мы копы, - рассмеявшись после своих слов Джек врубил мигалку и вжал педаль в пол. Тоже кстати хорошая часть работы, можно врубать мигалку и водить как хочешь и все тебе уступают еще, класс.

Найти квартиру где была стрельба оказалось не сложно, и так как район был не плохим, скорее всего просто какой-то пьяный долбоеб шмалял по стенам. Но войдя в квартиру Джек был удивлен, два трупа, напуганная и... почти голая женщина. Девушка была хороша собой и Джек с рукой на револьвере уставился на женские прелести, может можно положением воспользоваться ? У старика то точно уже не стоит, а тут бедная напуганная девушка и добрый полисмен спасший ее, но Уайт прервал мысль, он же на службе, и выхватив револьвер зашел в комнату.

- Да, мы мать их полицейские и обязательно тебе поможем, но, - Джек направил револьвер в сторону девушки, - но сначала ты рассказываешь что за херня тут произошла, кто эти люди, как ты сюда попала, откуда ствол и где ты научилась так стрелять, - опустив револьвер Джек пошел в сторону девушки, вновь засмотревшись на ее оголенные части тела, но одернулся и уже подойдя опять направил на нее ствол, заодно пнув тот что бросила девушка в сторону Блека., - и я не поверю в случайно получилось. - Джек растянулся в ухмылке.

А может не стоило так грубо? Да не, бред какой-то.

Убийца не находил себе места. За последние десять минут стрелок выкурил подряд три сигареты. Он никогда столько не курил. Спокойствие покинула ирландца, когда он яростно затягивался, расхаживая по гостиной взад-вперед, словно тигр в клетке. Он не любил Джен, но беспокоился за девчонку. Он даже толком не знал, какие она смотрит вечерами сериалы. Однако, это была его девчонка и он столько терпел ее выходки и капразы, заботился о ней, что остаться безразличным не в его стиле.

Пропала...

Все ли вещи на месте?

Кого я не убил, что он пришел за ней?

Конкуренты?

В чем я прокололся? Чем выдал себя, что за ней пришли?

Узнала обо мне и испугалась чудовища?

Нет, наверное, уехала к родителям. Не в латинские трущобы же обратно?

Надо позвонить деду в Сан-Франциско. Вдруг она у него. Это он нас свел.

Черт, надеюсь, с ней все хорошо.

Грэг шумно сел на диван, затушив сигарету в пепельнице и взъерошил светлые волосы. Он был разбит и потерян. Он привык убивать людей. У него были руки по локоть в крови. Он давно перестал вести счет жертвам, ничего не чувствовал, но пропажа жены лишала его присутствия духа.

Придти в себя ему позволил звонок по работе. Это отвлекло от огромной нерешаемой проблемы и позволило собраться.

***
На душе у Грэга скребли кошки и чувствовал он себя паскудно, но ничем не выдал внутренних переживаний. Глаза как будто жили отдельно. Он привычно подмигнул девчоночке за прилавком, но голубые очи были столь холодны, словно леденящие воды пролива между северными заснеженными фьордами.

Миклоша хотели убрать быстро и срочно, а Грэг не любил спешки. Он был профессионалом. Изучал жертву. Привычки. Тщательно выбирал место и пути отступления. Фамилия у жирного какая-то на слух сербская. Непонятно почему он решил, что сербская. Он ничего не понимал в восточных европейцах. Однако, знал, что у этих парней огонь революции в крови, как и у ирландцев. Если босс хотел его жизнь, значит, он чего-то стоил. Вдвойне, учитывая срочность. Надо быть осторожным.

Дело позволило на время забыть о Джен и щемящей тупой боли в сердце, что не уберег хорошую девчонку.

Засунув конверт с наводкой во внутренний карман черного пиджака, убийца покинул туалет, кивнув на прощание красотке. В багажнике колоритной Дельты 88 семьдесят первого года выпуска с харизматичным передним бампером ждало заветного часа оружие, но придется съездить в центр и присмотреться к обиталищу Миклоша. Грэг не любил убивать жертву на дому, потому что клиент хорошо знал территорию и обстановку. Он предпочитал вести игру на нейтральном поле.

Хлопнула дверца Дельты, когда убийца уселся за руль. Только сейчас наемник подумал, что голос в трубке изменился, но, в целом, ему действительно без разницы. Чистый - кличка, которую он носил в память о французских средневековых убийцах - про привычке посматривал в зеркала не столько как внимательный водила, а выискивая слежку. В его работе, как у саперов, недопустимы осечки.

Кинг рефлекторно принял сигарету из рук менеджера. Мысль о том, чтобы закурить ему даже в голову не пришла, а потому он принялся просто нервно вертеть сигарету в руке. Видеть трупы ему доводилось и ранее (случалось ходить в полицейский морг для опознания знакомого, которого переехал автомобиль), однако сцену настоящего убийства он видел впервые. И сколь бы отвратительным и страшным не было мертвое тело, зрелищу было бы не сравниться с возможными последствиями. Убийство - мягко говоря не лучшая реклама для отеля даже в таком городе, как Оушен-Сити.

- Так, так, так, так... - забормотал управляющий "Палатина" - Ты в перчатках. Возьми вот эту бутылку и вылей ее на пол. - он указал на пластиковую бутылку со средством для прочистки труб, стоящую на одной из полок - Это дерьмо жутко воняет. Должно скрыть запах на некоторое время.

Стэнли помялся на месте, лихорадочно соображая.

- Так, к какому номеру у него был ключ? - он выслушал ответ и добавил - Положи его на место. Пусть все будет, как было... Я сейчас вернусь. Постой пока у двери. Никого не впускай - придумай какую-нибудь не слишком подозрительную причину.

Кинг со всей возможной аккуратностью открыл локтем дверь. Закрыл ее, убедился, что в коридоре нет никого, кто мог бы увидеть произошедшее в подсобке, и спешно направился в свой офис. Стэнли с большим трудом переборол желание перейти на бег - казалось он добирался до кабинета целую вечность. И в каждый момент этой вечности он был готов услышать женский визг, оповещающий о том, что труп найден, или даже завывание полицейской сирены прямо под окнами.

***

Через несколько минут он уже был в своем кабинете. Сидел за массивным обитым панелями из желтого мрамора столом и набирал короткий номер рецепции.

- Алло, Лесли? Это Кинг. - начал он - Проверь, кто живет в номере... - он назвал номер комнаты убитого и выслушал ответ - Ага, спасибо. Хорошего вечера.

Кинг положил трубку и задумался. Стоит ли сообщить ему? Или нет? Стэн поглядел на телефонный аппарат. Возможно, нет нужды беспокоить его прямо сейчас? Нет, это слишком серьезная проблема. Не зря казино платит столько за защиту. Кинг поднял трубку и набрал нужный номер.

- Алло? Это Стэнли Кинг из казино "Палатин". - сообщил он помощнику дона Нестра на другом конце провода - У меня возникла определенная проблема... Очень серьезная проблема... Боюсь, что это не телефонный разговор. Вы не могли бы прислать кого-нибудь?

Chi crede che il denaro gli faccia tutto finisce a fare tutto per il denaro.*

- Энтони, Марта - ты хорошеешь с каждым днем! -, Уильям! - поприветствовал отнюдь несвятую троицу Фульвио. Он знал каждого из них достаточно давно, чтобы его не оскорбляло чисто американская нахальная привычка сразу говорить о делах...

Энтони, тот, что говорил, в те времена был простым шофером, и, помнится, сам частенько обращался к жрицам любви. Всегда был чувствительным, романтичным до пошлости. Застрелил сутенера, когда тот на улице ударил одну из своих подопечных. Если бы не помощь Фульвио, все закончилось бы лет на тридцать пять раньше...

"Благочестивая" Марта - маленькая, изящная, но очень живая старушка, которую вы частенько можете найти или задорно играющую в лото на двадцать третьей улице (кажется, лишь она одна умеет в лото играть задорно), или смиренно молящуюся в церкви. Иронии в прозвище нет, она каким-то чудом сумела организовать публичный дом специально для женщин, немыслимую редкость где бы то ни было. И, хотя сейчас времена куда более свободные, на что и жалуется Энтони, но не настолько, чтобы женщина могла без труда найти себе партнера. Когда же она только начинала, была всеми уважаемой вдовой...

Уильям, сынишка покойного Нэйтана - хорошо разбавленный жиденок. Батюшка, царствие ему небесное, ушел в лучший мир совершенно своим ходом, без чьей либо помощи, а отпрыск, который вечно нос воротил от отцовских дел, видимо, ощутил сладость плодов, ими приносящих.

Когда Фульвио отправили в Оушен-сити, и он основал новую ветвь Семьи, ни о какой культуре здесь не было и речи. Произвол властей и полиции, грязь и убийства, распущенность и разврат. Нестра принес с собой стабильность и порядок. И, хотя в те времена ему была противна сама мысль о том, чтобы Семья торговала блудом, он был настоящим мужчиной и умел видеть вещи такими, какие они есть. А правда такова:: бордели были и будут всегда, и, если их будет контролировать не Семья, то станет кто-то другой. Но кто же сделает лучше, чем Фульвио, верно?

Уже после, когда, направляемый его рукой, бизнес стал развиваться (девочек стали регулярно осматривать врачи, абы кого в "приличные помещения" пускать перестали и заодно знатно уменьшили количество размалеванных шаболд на улицах и их "кураторов"), Нестра увидел то, чего не замечал раньше. Публичные дома были отдушинами для тех, кто не мог иначе. Иные не уродились красавцами, кто-то не умел красиво говорить, третий был вечно в разъедах - и вечно одинок. А сколько в мире одиноких, отвергнутых или просто нуждающихся в ласке женщин? Фульвио никогда не сомневался, что по-настоящему видеть красоту в каждой женщине умеют лишь итальянцы, но лишь здесь он увидел печальные последствия ограниченности американцев... И, наконец, кварталы красных фонарей позволяли мужьям и женам исполнить некие фантазии, которые были решительно невозможны на супружеском ложе.

Так что публичные дома порою даже помогали сохранить семью и ее ценности.

Вот, что было для Нестра гораздо важнее денег - в отличие от этих троих. И пусть общество шло путем свободы, разврата и распущенности, кое-что в нем всегда остается неизменным.

- Я понимаю вашу ситуацию. Времена и вправду изменились. Теперь все иначе, а потому и нам следует кое-что изменить... Поступим следующим образом. Я не только готов снизить для вас плату, я готов вложить деньги в развитие вашего дела. Помочь с охраной - уверен, сейчас появилось множество мелких конкурентов, которые предоставляют услуги... Скажем так, немыслимые раньше. Надо убедиться, что вы трое останетесь крупнейшими поставщиками своего товара в городе. Крупнейшими. Уважаемыми. Популярными. И, самое главное - надежными. Поэтому, когда придет человек, которого вы узнаете в лицо, - ну, знаете, полицейские, политики, бизнесмены - вы знаете, кому звонить. И убедитесь, чтобы каждого обслужили как следует.

Да, это выходило за рамки сотрудничества, которое сложилось ранее. Но именно сейчас дон Нестра чувствовал острую необходимость иметь как можно больше рычагов давления на представителей законной власти в этом городе.

Ответом был хохот.
Истошный, дикий, почти истеричный.
Алекса хохотала! Хохотали напомаженные губы, хохотало тело Лоис, заходясь мелкой судорожной дрожью.
Сродни оргазму.
Тот самый смех, которым потешаются над слабаком.

Плоха та шлюха, что не мечтает когда-нибудь нагнуть своего сутенера.
Алекса Лоис была не плоха, хуже: Лекс была столь же великолепна, сколь отвратительна.

— Какого, мать твою, волшебного хера, Джереми? Не блядь, а мисс Лоис! Ну что за манеры у тебя, ублюдок?
Лекса внимательно следила за бегающими глазками мордоворота. Деньги шлюха прятала даже не в сумочке и нападения не опасалась.
— Можешь расскажешь, в чем дело? — сложив ручки на груди замочком и надув губки бантиком, прощебетала Лекс, карикатурно изображая жалость абсолютно сопливого, розового цвета.
— Хоть нет, не говори. Я согласна, Джереми, я заплачу тебе, только...
Лекса резким движением раздвинула ноги, являя всему миру и Джереми аккуратно бритый лобок.
Откровенность. Призывная и отталкивающая.
— Отлижешь? — Лоис сложила два пальчика буковкой "V", медленно поднесла в губам и подразнила язычком пустоту между пальцами.
— Только ты должен будешь изображать удовольствие, абсолютный восторг. У меня в детстве был щенок. Недолго, пару дней. В общем, ты должен смотреть на меня как тот щен, глазами, полными обожания. И желания, конечно!
Лекса несколько секунд смотрела на Джереми, сочась похотью.
А потом с громким хлопком свела ноги вместе. Вожделение исчезло с лица. Лекс обняла саму себя за коленки и сказала в своей привычной манере:
— Иди нахер, Джереми, какие деньги, ты уже несколько дней размазываешь дерьмо по стенам. Выгребай свои проблемы сам, милый. И свали отсюда, я собираюсь отдохнуть!

Шлюха Алекса Лоис и ее нынешний сутенер Джереми никогда не были друзьями, вот в чем дело.

За домиком железнодорожной конторы на полустанке, что на двадцать седьмой миле от города Бисби, штат Аризона, можно наткнуться на одинокую могилу. Неопрятную и неухоженную, по всему видать, неглубокую и кое-как закопанную. Креста на той могиле нет, вместо него в изголовье косо вбита доска с неровно обломанным краем. На той доске чьей-то рукой коряво выцарапана надпись:

ЗДЕСЬ ЗАКАПАЛИ НИГИРА МИКИ. ОН НИ ПАПАЛ В АД, ПАТАМУ ШТА СОТОНА НИ ЗАХАТЕЛ МАРАЦА!

(Автор: Swin)

      Итак, трактир искатели приключений решили использовать в качестве своей базы некоторое время и таким образом не расходиться по разным уголкам Мулмастера в разные таверны, трактиры и постоялые дворы. Однако если они хотели сделать из лихо приватизированной ими недвижимости более-менее прибыльное место, то её надлежало перестроить.
      План строительства придумал и реализовал Кардор. Практичный ум дворфа не мог остановиться только на изменениях внутри трактира "Спившейся Светлячок", поэтому Боевой Топор не обошёл стороной и постройки снаружи. Полуразваленной лачуге, которую бандиты держали за временное хранилища награбленного при погрузке своей повозки, предстояло волшебством рабочих рук превратиться в обширный конюшня-сарай. Ещё один домик, показавшийся дворфу лишним, нужно было снести, чтобы высвободить пространство "внутреннего дворика" трактира. Жителям этого домика, а также владельцам нескольких лачуг в западной стороне трактира, предложили Кардор и Корнелий перестроиться также силами и средствами приключенцев в один большой дом, стоящий вплотную к трактиру и обогревающийся о его камин-очаг. Кроме этого в плане было строительство ворот, заборов, препятствующих заходы на образующуюся территорию трактира из подворотен, калиток и конной перевязи.
      Самыми главными же вехами перестройки внутри трактира стали: рытьё погреба в бывшей комнатке-уборной, постройка новой уборной и тёплого перехода в конюшня-сарай, разбор островка из стоек на составляющие и перенос стойки к западной стене, там же закладывание камин-очага, заколачивание большинства окон и создание подиума для сцены у восточной стены...
      Работы предстояло много. Конечно, Кардор её мог выполнить в принципе в одиночку, но времени у дворфа на всё вышло бы чрезвычайно много. Поэтому Боевой Топор составил смету и нанял рабочих строителей и волонтёров из местных. Первым он выдавал заработную плату золотыми, а вторым — едой. Сам же дворф, а порой и Грум, когда отдыхал от процесса создания брони из панциревых щитков анкхегов, следили за процессом стройки.
      Проходили день за днём, и в итоге спустя дней полторы декады масштабная перестройка была закончена. Обошлась она Кардору в двести тридцать четыре золотых, однако трактир так преобразился, что вполне можно было сказать, что каждый золотой был потрачен не зря. "Спившийся Светлячок" теперь был похож на бабочку, случайно залетевшую в гущу сорняков, чтобы опылить несчастный зачуханный цветок и продолжить свой полёт дальше. Бабочка была не самой красивой, конечно, и крыльями махала она не так ровно, как другие её товарки, однако с прежним светлячком имела мало общего.      Остальное время Кардор занимался делами Альянса Лордов, знакомился с людьми, его составляющими в Мулмастере, и выполнял мелкие по сравнению с пройденными дворфом приключениями поручения. По крайней мере его стали узнавать свои, и вскоре он получил второй ранг во фракции. Это означало, что он мог получить теперь в любой момент секретную миссию от Альянса Лордов. А уж выполнение секретной миссии позволит ему как-то серьёзно повлиять на город и получить вдобавок награду от фракции. По крайней мере так предполагалось.

      Ювар занимался тем же. Почти. Каким-то образом смог выйти на след скрытных агентов фракции Арфистов и, пройдя вступительное испытание, влиться в их ряды. Следопыту на протяжении дней занялся исследованием деятельности одного зора, подозреваемого в издевательствах над своими слугами. В результате Ювар преуспел и заработал некоторую известность во фракции.
      Кроме того, следопыт в крохи своего свободного времени устраивал ходки в ближайший лес, находившийся в дне пути от Мулмастера. В результате трёх таких охотничьих походов Ювару удалось завалить медведя и двух волков, пристрелить оленя и кабана. Соответственно в трактир приключенцев он принёс целую кучу мяса, три шкуры и рога.

      Грум, как уже было написано выше, был занят созданием брони из панциревых щитков анкхегов. Материал капризный и редкий, требующий особой обработки дорогостоящими алхимическими реагентами, но при этом крепкий, лёгкий, ярко зелёный и металлом не являющийся. Друиды принципиально не носили металлические доспехи, но Груму его шкуры защиту предоставляли крайне плохую. Вот поэтому он и занялся анкхеговой бронёй.
      Так как в то же время шла перестройка трактира, Груму со всеми его инструментами и алхимическими реагентами пришлось пару раз перекочевать с места на место, но это ему несильно помешало. На выходе получилась чешуйчатая броня — кожаные куртка, поножи и рукавицы, покрытые перекрывающимися кусочками анкхеговых щитков, похожими на рыбью чешую зелёного цвета. Примерив готовое изделие на себе, друид точно мог сказать, что теперь чувствует себя защищённым.

      Отдельная большая история случилась с Корнелием. Пока трактир перестраивался, жрец вёл где-нибудь не так уж далеко проповеди, рассказывая как своей пастве, так и всем останавливающимся послушать, об Ильматере и утешении, что он дарует. А в какие-то дни старик работал в Доме Болезней — том самом, в котором приключенцы отбили Равию у Ястребов, — и помогал другим жрецам Ильматера врачевать раны и готовить лекарственные настои против различных болезней для многочисленных пациентов. А там, где обычное лечение не могло сработать, случались молитвами Корнелия чудеса.
      За это время Корнелий умудрился подцепить болезнь от одного из больных, но милостью Ильматера всё быстро обошлось. Около двадцати человек стали наведываться на проповеди жреца регулярно, внимая каждому его слову. К тому же Корнелий завёл обыкновение раздавать еду нищим на заднем дворе перестраивающегося трактира. Всё это привело к тому, что мало-помалу о нём разошлись слухи, как о добром человеке, помогающим нуждающимся с именем Ильматера на устах.
      Однако всё безоблачным оставаться не могло. Ни на одну из проповедей не явился Маст. Потом человек, знающий его, сообщил, что бандита постигло наказание от Бычьего Глаза за помощь искателям приключений и что после такого наказания вряд ли бы он остался живым и здоровым. Один раз к Корнелию пришло пятеро бейнитов, взъярённые тем, что жрец пропагандировал свою веру в их городе. Всё кончилось бы потасовкой с неутешительным для доброго старика результатом, но за него вступились остальные искатели приключений и несколько жителей гетто. Бейниты ушли прочь, поджав хвосты и бросаясь угрозами. Однозначно это должно будет возыметь какие-то последствия в будущем.
      Поэтому, пожалуй, Корнелий очень вовремя решил отправиться в путешествие с зорой Калкин, чтобы не маячить некоторое время на глазах жрецов злого бога. Владения зоры охватывали шесть деревень и одну лесопилку. Смешно, но от Элмвуда приходило столько же дохода, сколько от всех взятых вместе деревень с лесопилкой, потому что Элмвуд располагался на хорошей плодородной почве близ Лунного моря, а остальные деревни — на скалистых, каменистых холмах. Зора весьма торопилась и подолгу в каждой деревне не останавливалась. Три-четыре часа — и дальше в путь.
      Пока Розалин Калкин беседовала со старейшинами и с управляющими деревни/лесопилки, Корнелий разговаривал с самыми разными людьми, с крестьянами в основном, с кузнецами, с трактирщиками. Деревенские люди больше почитали Чаунти, богиню плодородия, кузнецы отдавали почести Гонду, и все в принципе привечали добрых богов вроде Ильматера, Латандера и Тиморы. В двух деревнях за главных были жрецы Бейна, они даже содержали небольшие алтари своему богу, поэтому там Корнелию пришлось быть осторожным в своих словах об Ильматере.
      По впечатлениям — жизнь в деревнях оказалось гораздо более доброй и спокойной, чем жизнь в городе. И Розалин Калкин действительно старалась заботиться о своих людях, как Корнелию и показалось при первой их встрече.
      Вернувшись в Мулмастер, Корнелий продолжил свою работу...

      Оставшиеся искатели приключений занимались каждый своими делами.
      Бальтазар вместе с Гоббой и Бальбо продолжил свой наёмничий бизнес, оказывая торговцам и прочим горожанам с пухлыми кошельками услуги телохранителей и мастеров на все руки, в том числе и в особых делах. За пару декад драконорождённому удалось выручить около сорока золотых чистой прибылью. Встал вопрос о расширении бизнеса, и тут Ярджерит решил нанять ещё одного работника. Барда, что и в трактире сможет выступать, и выполнять задания драконорождённого, для которых не подходят прямолинейный могучий Гобба и маленький вороватый Бальбо.
      Авенир посвятил практически всё своё время изложению на бумаге ещё не записанных им приключений, случившихся с ним и его товарищами. Спасение таверны Хрумега от вандалов, вылившееся в поход по подземным тоннелям под Мулмастером и в битву с анкхегами. Проникновение в тайное святилище Амберли под мостом с названием Последняя Капля, чтобы отыскать Лирин, сестру Дилоры. Сражение с демонами при сопровождении красной волшебницы Тундрази в тэйское посольство. И, наконец, то, что произошло совсем недавно: вызволение выжившей из Дома Болезней, оборона особняка от напавших на него культистов и спасение одурманенной зоры, поиск выжившей и впоследствии уничтожение её, оказавшейся жрицей злого элементального существа, вместе с обнаруженной ячейкой культа огня. Всё было тщательно записано. Кроме этого монах доварил целебное снадобье, которое можно будет использовать в самый критический момент.
      А Мартильн был занят поисками информации о его пропавшей семье. Было трудно что-то обнаружить спустя столько лет и про простых жителей деревни Сосновый Бор, но воину удалось найти зацепку. Один из мелких зоров Кас Болейн не так давно пристроил у себя клерика Чаунти и его жену. Они имели те же имена, что и парень с девушкой из деревни Мартильна. А ещё... Судя по расследованию Альянса Лордов, проведённому по просьбе воина, Натан, этот клерик Чаунти, мог быть главным подозреваемым в исчезновении всех жителей Соснового Бора.

...Зато хоть проповеди ваши чертовы не услышу больше! - выкрикивала Дора, подбадривая самое себя, и боясь взглянуть в сторону падре. Он возился со скамьями, громыхал, тяжело шагал своей раненной ногой в ее сторону. "Этот медведь меня точно одолеет! Скорее, чорт!" - рука маман дрожала, патрон не слушался. Вскинув глаза Дора увидела Маккоя - в двух шагах от себя, с тяжелой рукояткой револьвера в отведенной для удара руке...

Успела. Дора тяжело дышала и смотрела, как большой человек перед ней отступает назад, словно отброшенный крепким ударом кулака в грудь, шатаясь, делает шаг, а потом медленно заваливается на пол, сдвигая скамьи, цепляясь за них одной рукой. Короткая конвульсия, громкий стон-выдох, глухой удар револьвера о каменный пол... Вот и всё. Она выиграла, надо же.
Дора убрала "коротыш" и подошла к священнику. Шляпа бросала густую тень на его грубоватое растерянное лицо. Светлые глаза его были открыты и полны изумления. Маман вздрогнула - последний взгляд падре заставил ее вернуться в реальный мир: она, владелица лучшего в округе публичного дома, только что убила священника. Кажется, в эту самую минуту в город завозят новую пеньковую веревку - для ее, маман, белоснежной шеи...
Закрыв глаза падре, женщина вернулась за алтарь и собрала свои гильзы, потом поискала их и между скамьями, но нашла только одну. "Пора убираться отсюда, мой ангел!" - сказала себе Дора, - и подобрала еще и револьвер священника.
И уже направляясь к выходу из церкви, бросив последний взгляд на мертвое тело, она ощутила вдруг острую жалость к этому странному человеку. Он так упрямо защищал свою веру, так злил ее, так мешал ей, но ведь в сущности, - подумала Дора, - он желал только добра всем тем, кого так назойливо наставлял на "путь спасения". "Гореть мне в аду... старый ты черт..." - шептала Дора, отвязывая свою лошадь. На душе было муторно, в груди образовалась какая-то хлюпающая печаль, и сколько не гнала маман прочь эту меланхолию, приличествующую разве столичным щеголям в черных жилетах, она никуда не уходила до самого вечера. Поутихло только после нескольких бокалов шампанского, от которого Дору быстро сморил сон. Наутро проснулась она со смутной тревогой, не сразу вспомнила, отчего это так нехорошо. А когда вспомнила, решила, что нужно срочно съездить за покупками в ближайший "мегаполис".

Звездочет взвыл от нестерпимой боли. Сквозь жадные сполохи смертельного огня то и дело показывалась пасть духа, которая впивалась в тело Колдуна. Нахлынула волна Алого Ужаса, и все существо каинита стремилось прочь, прочь от всепожирающего пламени!

Но бешеная ярость Цимицха не уступала по напору яростной атаке духа! Чтобы Звездочет бежал от создания, что должно ему подчиняться?! Не бывать тому!!!

Настолько зол был Герхард, что даже не мог кричать. Лишь зашипел, сам подобный змее, и схватил пламенеющее тело Айтвараса руками!

Колдовство издревле было очень сильно привязано к действиям заклинателей. И сейчас Герхард в буквальном смысле пытался "разорвать" связь духа с этим местом, разорвав его длинное змеиное тело на части!

      Увидев, что Дора не целится в него, а не спеша вытряхивает гильзу из барабана своего короткого кокетливого кольта, преподобный решил рискнуть. В конце-концов, стрельба требует четкости, а у него от потери крови (кровь хлестала знатно, как на бойне, заливая каменный пол) не хватало сил удерживать ствол неподвижно. Но, с другой стороны, он все еще был здоровенным мужиком под сто килограмм ростом, а Дора — всего лишь женщиной.
      Распихивая скамейки, падре устремился к алтарю, помолясь и перехватив револьвер, чтобы сподручнее было стукнуть им Дору по голове. Та закопалась с патроном и, бросив взгляд на священника, увидела, что тот идет в атаку.
      Быстрое движение пальцев, прерванный процесс перезарядки, щелчок проворачивающегося барабана и... Падре почти успел, он уже отвел руку с револьвером для удара, но нога подвла его, и в последнее подареннное ей судьбой мгновение маман спустила курок. Дуло, практически упертое в грудь падре, харкнуло огнем.
      На таком расстоянии старая кираса не выдержала — пуля сорок-пятого калибра прошила ее, как бумагу, и преподобный, отшатнувшись, словно пьяница, рухнул в проход между скаммеек.
      Так закончился земной путь Преподобного Уильяма Маккоя.

Тупорылые сосунки и неженки! Вот, что Ларри Митчелл думал о своём отряде, уминая в лодке за обе щёки Вьетнамский деликатес. Нельзя ни на кого надеяться в этом мире, вокруг одни предатели и крысы. Посмотрите на Джека Уайта. Нервный тип чуть не выхватил револьвер, когда солдат заговорил об ином маршруте. Благо руки мудозвон держал на руле. В случае чего Ларри всегда среагирует быстрее, чем Уайт вытащит пушку. Или взгляните на Тома Кёрка. Малыш даже не скрывал тревожные взгляды, которые бросал на едока. Считает полевого медика за ебанутого каннибала! И это при том, что едет в компании с Безумным Сэмом. Про последнего и говорить было нечего. Саманта давно точит зуб на Ларри. Морпех это нутром чувствовал! Видит всех этих вероломных ублюдков насквозь. Но ничего! Старина Ларри был далеко не дурак. Пока одна рука держала гуковское сладенькое сердечко, вторая в кармане чекой вертела. Случится бунт, все на дно пойдём. Нервозный и параноидальный солдат мог это гарантировать своей «верной» команде. Никому нельзя доверять, Ларри хорошенько выучил урок за сегодняшнюю вылазку!

Каждый встречный мудоёб только укреплял веру в эту незыблемую истину. При заходе в порт героев встречали вскинутыми и взведёнными винтовками. Хотели избавиться от свидетелей всего этого пиздеца по приказу высшего начальства, не иначе. Но свидетелей было много, поэтому повременили с приведением смертного приговора в исполнение. Ларри уже давно всё понял. Ещё когда радист из штаба послал солдата нахуй. Им были нужны лишь бумаги! Эти сраные бумаги, которые Ларри пронёс через весь этот ад! Капитан лично застрелил бы Митчелла, если бы документы оказались именно те, которые он искал. Но нет, в этот раз отряд пронесло. Их отпустили живыми. Блять, как же Ларри не хотел сдавать своё оружие. Без верной винтовки морпех чувствовал себя голым и уязвимым. А уж ложится под нож военного хирурга, не держа пистолет под подушкой…

События, произошедшие на блокпосте Чарли повлияли на Ларри не так, как на остальных членов его отряда. Да, были эпизоды, где Ларри срался, ссался и трясся от страха за свою жизнь, попадая в настоящую свинцовую мясорубку, но Митчелл сумел с этим справится. Выживать надо умело: грабить запасы своей армии, когда закончились твои собственные, самостоятельно выдирать осколки и вытаскивать пули из своей шкуры, жрать чего угодно, когда хочется жрать. Если уяснить правила игры и отбросить всякую мораль, можно и через ад проплыть на байдарке, впоследствии сладко засыпать по ночам с любимым плюшевым медведем. Проблема в том, что не гуки были главной угрозой… Внутренний враг – вот корень вселенского зла.

Дошло до того, что Ларри стал подозревать в измене и предательстве всех подряд. Простых солдат, командиров, гражданских, высшее командование…. Особенно высшее командование! Рядовые хотели прирезать солдата из-за простой неприязни и желания прибрать к рукам амуницию, командиры мечтали превратить Митчелла в мясной заслон для отряда, высшие чины хотели упечь медика после службы за решётку, поэтому составляли на него детальный компромат. И это, не говоря уже о засланных «красных» кротах! Ларри всегда ходил на измене, поминутно оглядываясь и щекоча спутниковой крючок своей винтовки. Последней каплей стала драка со сослуживцем, после которой Митчелл с пеной изо рта всем доказывал, что избитый солдат был "красным" и хотел накормить Ларри цианидом!

Ебнутого мошенника вернули домой, в Штаты. Только на этом ничего не закончилось. Ларри знал, что за ним следят. Только и ждут одного единственного неверного шага со стороны ветерана. Хуй им в рыло! Митчелл просто исчез. Пропал со всех радаров и вынырнул на свет новым человеком. Ну как новым? Всё тем же двинутым клоуном, но с новым ярлычком. Вот только после службы во Вьетнаме он стал параноидальным и опасным двинутым клоуном. Твёрдо стоящим по ту сторону закона. Ядрёная смесь...

Получив свой кусок окровавленного мяса, Сэм внимательно изучил его, прежде чем впиться зубами в краешек. И все же, каким бы отмороженным ублюдком ни был суперхряк, выросший внутри него, сам Сэмюэл Стивенс оставался парнем, который хоть и повидал ужасов войны, но все еще был двадцатилетним щеглом, который еще полгода назад топтал университетские лужайки на Большой Земле. Поэтому, когда вкусовые рецепторы его языка уловили металлическую тяжесть крови — чужой, человеческой — его вполне закономерно тут же вывернуло наизнанку. Выронив кусок гуковского сердца, Сэмми скорчился в спазмах, исторгая из недр своего желудка...
...чуть более, чем нихера. Морпехи слишком давно жрали в последний раз, чтобы от скудного армейского завтрака осталось хоть что нибудь. Положительным эффектом блевания было то, что мозги Сэма со щелчком встали если не на место, то уж по крайней мере на те рельсы, которые вели в нужном направлении.
— Фу блядь... Вот уж точно, сам жри это говно! — Сэм согласно кивнул фразе, брошенной Томом. И тут же оправдался: — Не, сама по себе тема может и ничего, но бля, вот так, без соли, без приправ? Да ну нахуй.

***

Дорога домой была чертовски долгой. Весь путь в лодке Саманта проделал, обозревая единственным глазом цветастую зелень джунглей, настороженный, собранный, готовый стрелять при малейшем признаке опасности. И даже на базе, в окружении своих, под защитой бронетехники и тяжелого вооружения, червячок сомнения то и дело грыз его в подсознании: "А что, если сейчас все вдруг накроется пиздой?.." Он бессильно сжимал пальцы на оружии, стараясь не сильно привлекать внимание, но ничего не мог с собой поделать. Боль в утраченном глазу по сравнению с этим всепроникающим чувством паранойи была сродни комариного укуса.
А дальше было только хуже. Оружие отобрали, и Саманта спал в лазарете с ножом под подушкой, который украдкой прятал туда каждый вечер. Это было единственное средство, которое позволяло ему забыться лихорадочными пятиминутными урывками сна, прежде чем он просыпался, тараща в ночь уцелевший глаз, и пытаясь выловить в мешанине обычных ночных звуков на базе те, что представляли собой опасность — тихие шаги, щелчок затвора, негромкий говор на вьетнамском. Один раз, пока он сидел снаружи лазарета в компании немногих счастливчиков, сохранивших свободу передвижения и поэтому — право курить, неподалеку раздался визгливый вопль гука. Саманта вытащил нож из-за голенища и швырнул его на звук быстрее, чем даже сам успел повернуться. Доброволец из Южно-Корейской армии, споривший о чем-то с интендантом и необдуманно повысивший голос, смотрел на деревянный ящик с крупами в своих руках, и на семнадцать сантиметров стали, засевшей в досках по самую рукоять. Не будь ящика, и нож торчал бы у него в груди.
После этого инцидента Саманта лишился ножа, и возможности спать вообще. На третьи сутки доктор вкатил ему лошадиную дозу снотворного и подписал приказ о переводе солдата в плавучий лазарет в Тонкинском заливе, ввиду невозможности победить гангрену глазницы в полевых условиях. Море подействовало на Сэма успокаивающе — он мог часами наблюдать за бегом пенных барашков и наслаждаться отсутствием мыслей в голове, хотя спал он по-прежнему плохо. Снижение уровня стресса и улучшенное медицинское обслуживание сыграли свою роль, однако переосвидетельствование Сэм пройти не смог. Кажется, он провалил психиатра, хотя уверенности не было. Вообще, чем дальше шли дни, тем меньше оставалось уверенности вообще.

Большая Земля встретила его военным пособием, ненавязчивой сочувственной заботой родных и... полным отсутствием перспектив. Он совершенно не знал чем заняться. Продолжать учебу в колледже после того, чему он научился в Настоящей Жизни, казалось совершенно идиотским занятием. Психиатр, предписанный военным госпиталем, говорил о том, что нужно время и долгая работа, чтобы справиться с психологической травмой. Саманта понятия не имел, о чем треплется холеный ублюдок в костюмчике, который наверняка даже ствола в руках не держал. Он лишился глаза, да, но не чувствовал себя травмированным. Таблетки, которые ему выписывали, исправно поглощал унитаз. Алкоголь и трава успешно заменяли транквилизаторы и антидепрессанты, хотя Сэму и приходилось притормаживать иногда, видя неодобрительные взгляды родственников — ведь его расходы давно превысили все мыслимые выплаты военного департамента.
Все чаще он сваливал из дома "к друзьям" и ночевал в мотелях. По ночам ему грезились джунгли.
А затем, в очередной визит к психиатру, которого тот добился только после трехдневного названивания, Сэм вдруг понял, что плоховато помнит последние события. Впрочем, кому они были интересны?..

Всё закончилось. Тому не верилось в это первые мгновения, но всё действительно закончилось.
В тот день он смог выбраться из чёртовых джунглей. На продырявленной лодке. И вместе с ним в ней сидели два потерявших разум солдата, с остатками сердца гука на руках. А позади оставался и лишённый человеческих душ лагерь, и сумасшедший Трэвис, и часть отряда, погибшая от шальных пуль и осколков. Там, позади, осталось что-то ещё. И с каждым метром оно удалялось всё дальше. Удалялось – и стиралось из памяти, словно прожжённая сигаретой бумага. Какая-то часть Томаса Кёрка навсегда осталась в том промежутке Вьетнамских лесов. Его первая серьёзная вылазка, его первое убийство. Но… он этого не помнил.
Прошёл ещё год. Целый год до тех пор, пока начальство не отправило его в отставку. И к тому моменту в личном деле Тома значилось больше сотни погибших гуков. Больше сотни голов, безжалостно прострелянных пулей его винтовки. С тех пор Кёрк перестал сомневаться. Мужчина, женщина, ребёнок, удерживающий в руке гранату, - их лица слились воедино, образовав чёткую, безликую мишень. А недели и месяцы слились в единый день… Чуткий сон, тихое передвижение по джунглям в любое время суток, какое прикажет командир. И лишь изредка – полноценный, лишённый тревог отдых.
Том продолжал писать Саре. Но уже реже. А тексты его были менее эмоционально наполненными. Казалось, он начал её забывать. Её образ, её силуэт. Момент их встречи. И всё же – поддерживал эту связь. Словно её письма были единственной ниточкой, связывающей два совершенно различный мира. Жестокий, наполненный смертью Вьетнам – и беззаботную Америку.

В какой-то момент срок службы подошёл к концу. Том с трудом помнил всех своих прошлых товарищей – настолько часто они сменялись в отряде, погибая раз за разом и оставаясь разлагаться среди ядовито-яркой зелени. С трудом помнил какие-то отдельные дни и события. Но неизменно помнил ту троицу, с которой выбрался из самой первой передряги. Потерявший глаз Безумный Сэм, поедающий кусок мяса Ларри и нервный Джек. Они так прочно засели в его памяти… И всё же – Том потерял с ними связь уже давно, практически в тот самый день. Их всех расформировали так быстро.
И вот, Том возвращается в Штаты. И видит свой старый дом. Родителей и братьев, что не узнают его. А затем – и Сару, наконец, дождавшись их повторной встречи. Она прошла совсем не так, как он мечтал, когда впервые поступал на службу. Но что-то в чёрством сердце ёкнуло. И начало оттаивать, постепенно отводя всё то, что произошло во Вьетнаме, на второй план. Эта страничка жизни пройдена. Начата новая.
И всё же. Шло время. Жизнь в Америке кипела, чередовались события, дни отделились друг от друга. Но зачастую Кёрк мысленно возвращался к тому дню, когда уплывал на лодке из самого пекла.
Вспоминал. Но не видел в своих воспоминаниях ничего. Только пугающую пустоту.

      Огонь очень красивый.

      Он рисует красивые купола раскалённого воздуха, наполненные продуктами атомарного расщепления. Пройдёт ещё несколько десятилетий, прежде чем неорганическая химия окончательно придёт к выводу, что огонь — это всего лишь процесс. Это излучение в видимом диапазоне. Это цветы, порождённые плазмохимической реакцией и прекрасные в своей мимолётной красоте. В повседневной жизни никто не смотрит, как зарождается огонь. Люди шаркают спичками о рябое лицо коробка. Люди бросают в огонь поленья, смятые откровения, заумные книги. Пламя — будь оно жёлтое, рыжее или почти красное — радушно бросается на добычу. Пламя радуется всему подряд. Но то, что человек принимает за бессердечную жестокость (так находя в огне родственное начало, так приписывая ему тёмные страсти своего вида), на самом деле далеко от жестокого.

      Огонь прекрасен. Он действительно дарит красоту.

      И пусть всего мгновение парят в воздухе нарисованные купола, пусть неделимую долю секунды продолжается цветение эфемерно-горячих роз, пусть лишь один единственный миг отделяет синеву зарождающейся искры от ровного теплового гало... эти мгновения действительно прекрасны.

      Закрывая глаза, Людвиг фон Вартенбург увидел то, чего никогда не видел прежде: то, как за курносым прицелом двуствольного хаудаха расцветают звенья пламени. Как вспухает воздух, порождая словно наполненные огненной дымкой пузыри — и вот, пока эта мысль ещё бежит вместе с утекающей кровью, пузыри лопаются, а клочья огня становятся тем, что привыкли видеть солдаты. Громом и смертью. Кислой гарью. Бьющим в нос горьким дымом. Отдачей, которая сломала бы руку человеку, не практиковавшему железную дисциплину в теле и духе. Становятся дуплетом из примитивного дробовика.

      Вождь отшатнулся, попятившись из только что проделанной дыры. Если бы Людвиг мог видеть его, то на серой плоти лица, перемешанной с осколками каменной шкуры, он прочитал бы гримасу глубокого и почти человеческого удивления. Словно это не бессмертный страж Похъялы, а секунд-майор Федеральной армии по-настоящему не мог умереть. Дробь ударила в грудь, хлестнула по горлу, срывая всё новые и новые куски толстой шкуры. Где-то ниже читалась отметина, сделанная пулей Вебера, а рядом те, что оставили мушкет Кройце и пистолет доктора Крамма. В темноте ноября первобытная легенда столкнулась с неповоротливой и, вместе с тем, предельно логичной военной машиной будущего. Умирая, солдаты и канониры продолжали делать то, чему их учили — пулю за пулей они всаживали во врага, который продолжал стоять на ногах. Но вместо трепетного поклонения, которое вызывали побасенки о далёких землях севера у финских дикарей, солдаты стержневой нации обращались к другому — к философии всё более крупных калибров.

      Жирный свист наполнил собой метель. Сквозь мельтешение бурана внезапно рухнуло нечто тёмное, подняв на месте падения фонтан разбитых булыжников и комьев смёрзшейся земли. Ослеплённый вождь медленно обернул лицо к небу, пытаясь понять, что случилось. И там, на вершине наблюдательной башни, Дитрих Хайнц заорал, срывая охрипший с полудня голос на неприятный визг:

      — Выше на градус или два, герр ефрейтор!

      Ботфорт Бахмана упёрся в чугунный клин, регулирующий положение мортиры. С учётом того, куда именно приходилось стрелять, пушка задрала нос почти вертикально в небо, послав прошлое ядро по очень высокой дуге. По периметру лафета, узкой деревянной тумбы, шли небольшие риски с вытравленными градусами огня. Если сейчас мортира била в небо под углом в 82 градуса, то...

      Ефрейтор в сомнениях смотрел на орудие. Сейчас мортира была ещё больше похожа на кастрюлю, только дымящую остатками пороха. Вебер опускал в неё новое ядро, стараясь не уронить его раньше времени. Обычно для этих целей использовали специальный зацеп или верёвочную чашку, но сейчас не оставалось времени даже на это — пачкая рукава белой рубахи и обжигая пальцы о горячий металл, Микаэль водворил на место чугунный шар.

      «Градус или два» означало, что совершить выстрел придётся под углом в 84 градуса к горизонту, почти что в небо. Но внизу ворочалась тёмная фигура вождя, а новые хлопки пистолета больше не звучали. И здоровая рука Бахмана резанула темноту в непривычной артиллерийской отмашке.

      — Заряжай.

      Поворотный механизм со скрипом изменил угол наклона орудия. Прижавшийся к парапету Дитрих, двумя руками хватаясь за рвущуюся с головы треуголку, отчаянно кивал, без слов призывая поторопиться. Вебер, сплёвывая снег, лёд и пороховые гранулы, насыпал в запальное отверстие достаточно порошка. Уже на глаз, уже неважно...

      — К бою готово, герр еф...
      — Огонь!

      Мортира глухо бухнула, хотя звук её выстрела был больше похож на очень-очень громкий всплеск, чем на привычный громовой удар длинноствольных позиционных пушек. Подпрыгнув вместе с лафетом от некоторого переизбытка пороха, сигнальное орудие окрасилось в сизые клубы дыма. И, под расцветающие в небе вспышки сигнальных ракет, чёрное ядро со свистом достигло небосвода. Оно на несколько секунд поравнялось с лиловой луной и зависло на фоне бессмысленного фиолетового блюдца, прежде чем рухнуть обратно, с каждой секундой набирая скорость.

      Вождь поднял голову, ещё не зная, что именно слышит. Пышная корона качнулась в привычно-повелительном жесте. Даже самые свирепые среди северных дикарей, даже покорные саамы и эсты превращались в кротких тюленят в его присутствии, благословенном Матерью всех Матерей. Не зная усталости и пощады, арктический тролль берёг покой вверенных ему полей и равнин, айсбергов и стылых холмов.

      — Как учёный и дворянин... — проскрипели его изуродованные превращением губы.

      Перед смертью царь-олень видел стада этих гордых животных, вольно бегущих среди полей мифической Похъялы. В переливах северного сияния звёзды пели ему о звенящей вечности, о красоте января, об открытом полярном море.

      Перед смертью горный инженер Фриц Дортмунд видел бульвар Святой Анны. Видел статуи и особняки в стиле барокко, мраморные дворцы и банкирские дома. Оркестр давал венский вальс, обнажённые предплечья дам манили своей недоступностью, а принц Николай с улыбкой говорил что-то венценосному отцу.

      — ... я благодарю ва...

      Ядро, набравшее в скорости десятки морских узлов, разорвало его уродливую фигуру на куски камня, плоти и по-неживому густой белёсой крови, похожей на материализованную эссенцию самой зимы. Гомункул — личина человека, нелепо натянутая на каркас из костей и злой магии — перестал существовать в ту самую секунду, когда пожелал переступить порог казармы.

      Воцарилась тишина, в которой оседали догорающие красные ракеты. Выше их, за ковром штормовых туч, лиловая луна Похъялы медленно теряла демонический отблеск, становясь самой обычной бело-жёлтой луной. В переливах среди звёзд таяли далёкие картины сказочного города, где Старая Лоухи протягивала к очагу навсегда замёрзшие пальцы.

- Ларри ты серьезно ? Стой, стой, ты же этой хуйней отравишься? Там же черви всякие могут быть, да и вообще, - но совсем поехавшего солдата уже было не остановить, с хирургической точностью он вырезал сердце из мертвого гука и Митчел впился в кровавый кусок мяса.
И как назло в этот же момент вернулись снайперы, Джек ожидал любой реакции, хотя за Сэма он уже не беспокоился, а вот психика малыша Тома могла серьезно пострадать после увиденного. Одноглазый орел тут же попросил себе кусочек и Ларри конечно поделился и более того, какого-то хуя решил посчитать своим долгом накормить этой хуйней здесь всех. Джек конечно поймал кинутый ему подарок от Ларри и даже на момент задумался держа у себя в руках кусок мяса, но толи эффект от морфия заставивший его резать пальцы, толи Джек все же не на столько ебанутый, но отрезанный ему кусок он швырнул обратно.
- Я не голоден, можешь доесть. - сухо прокомментировал свои действия Уайт. Такое же поведение Тома его обрадовало, а то что он разбирался в картах еще больше.
- Ладно, блять. Теперь залезайте в ебйчую лодку и мы отплываем. Плывем по короткому блять пути, поняли? Все согласны? Ларри, Сэм, дожрете свое говно в лодке. - Начал орать Джек. - Долго плыть с этими окончательно пизданутыми пожирателями сердец, Уайт не хотел, да и от ран тут подохнуть можно.

Ухо, его любимое правое ухо... В молодости в нем болталась толстая золотая серьга, которую впоследствии пришлось вынуть, чтобы не шокировать бизнес-партнеров... То самое ухо, которое так любила целовать Дороти...
Все рано или поздно превращается в пыль, и теперь вместе с ворохом воспоминаний его ухо — ну, по крайней мере, немалая его часть — валялось в дорожной пыли. Боль от раны была не столь сильна, как шок — Патрик, несмотря на обилие прожитых годов, часть из которых вряд ли можно было назвать безопасными, никогда раньше не терял частей тела. Пара выбитых зубов не в счет, их по крайней мере не видно, пока в зеркало не глянешься.
Но ухо — оно ж вот! Было. А теперь его нету, и только в голове звенит, будто обухом ударили. И прикрывать чем-то придется. Шляпу набекрень носить, или волосами как-то... Кошмар. И так видок был не самый свежий, а теперь вообще.
А вот у падре-то патроны закончились! Патрик слышал шесть выстрелов, хотя два последних звучали весьма мутно из-за звона в голове. Но тем не менее, теперь в барабане Маккоя было пусто, а у Патрика еще целый патрон. Но падре при этом прикрывался прохожим, и вообще был божьим человеком, убивать которого было не очень прилично для такого хорошего парня, как Патрик. Впрочем, с другой стороны, падре сам нарывался, и ранил не то чтобы слишком уж праведного, но уж точно не закостенелого грешника...
— Сукин вы сын, святой отец, — в сердцах сплюнул Патрик под ноги, и пошел восвояси.
Это было правильное решение. В конце концов, святой же человек, да и все под Богом ходим, надо будет в церковь зайти и свечку поставить, что живой из такой передряги выбрался. Сэкономить на стаканчике, и поставить. Дороти-то всегда в церковь ходила, вся такая набожная на людях была... А стоило только ночи спуститься или с посторонних глаз уйти, превращалась прямо в кошку дикую — необузданную и страстную! Укусов и царапин-то сколько было, ээх... и правому уху доставалось больше прочих...
На этом воспоминании из глаза Патрика выдавилась сухая слеза обиды. Резко развернувшись на каблуках, он поднял револьвер и выстрелил. Не из мести или чувства справедливости — просто прежний Патрик, который еще не был 'Стеклянным', не мог поступить иначе.

      Патрик целился как следует, высунув язык от напряжения. Во рту пересохло, руку жгло, словно раскаленным прутом изнутри, солнце жарило немилосердно и слепило глаз. А когда Патрик прицелился просто идеально, с той стороны прилетела пуля тридцать шестого калибра и снесла ему правое ухо. От удара он потерял слух, и было так больно, что он даже застонал и заскрипел зубами. Но продолжал целиться. Не хотелось пристрелить бедолагу, за которым спрятался этот сукин сын Маккой. Тот продолжал палить, но пули только взбивали пыль на полустанке.
      Наконец, Патрик надавил спуск. Дым рассеялся, и он понял — смазал! Досадно.
      Преподобный палил как заведенный. А чего ждать? Впрочем, по меркам крутых ганфайтеров он стрелял со скоростью косолапой черепахи, а его противник — беременной улитки, вооруженной кривым мушкетом времен Войны за Независимость. Но Маккою было не до того. Он пальнул трижды. Вроде бы попал. Но оказалось, его противник, распластавшийся на поленнице дров, только целился, чтобы выстрелить в ответ. Пуля шпэнькнула в пяти-шести ярдах. Радовало, что против него явно не первый пистольеро Техаса, огорчало же то, что барабан его кольта был пуст, как кружка для пожертвований в руках католика, решившего попытать счастье в пресвитерианской общине. То есть, совсем. Горячий револьвер дымился и просил добавки, только вот пороховница... Маккой не помнил, где ее оставил. Черт, да он вообще не собирался сегодня стрелять.
      — Перестаньте, преподобный! Вы сошли с ума! — канючил его "живой щит".
      Поезд приближался.

Пиздец, Митчелл никогда бы в жизни не подумал, что осмотр крыши наспех скроенного амбара настолько охуительное занятие. Этот кусок дерева, замызганный дешёвой краской, был прекрасен. Других слов морпех подобрать просто не мог. Казалось, потолок олицетворял всю жизнь непутёвого мошенника. Из кусков облупившейся белой краски состояли немногочисленные светлые моменты в бытие Митчелла. Преимущественно, когда он трахался, или срывал куш за игровым столом. Паутина символизировала облавы ублюдков-копов. Вон та засохшая жирная муха, запутавшаяся в сетях, была никем иным, как жирдяем Фредди. Толстожопый кретин никогда не знал меры, на чём в конце концов и погорел. Ну а грязь и дыры напоминали о ебанутом Вьетнаме. Что иронично, на этих говняных кусках потолок и заканчивался.

Ларри уже понемногу засыпал, погружённый в свои мрачные думы, когда его окликнул Джеки. Морпех не врал, жопа Митчелла успела хорошенько намокнуть. С неохотой вернувшись в реальность, солдат устало буркнул:
- Отставить панику, капитан. Касками выгребем из корыта водные излишки!

Но Уайта уже понесло. Пришлось вылезать из уютной лодочки. Протерев глаза, Ларри осмотрелся по сторонам. И взгляд сразу зацепился за мёртвого Рида. Бля, о павшем-то торчки успели забыть. Негоже боевого товарища оставлять гнить рядом с ебучим гуком. Но и яму копать времени не было. Решение быстро пришло на ум. Для начала полевой медик вытряхнул из рюкзака Рида всё ненужное, оставив внутри только винтовку, запасную обойму, пару осколочных гранат, одну зажигательную, да медикаменты. Ухватив труп за плечи, Ларри вытащил храброго солдата на открытый воздух, и не останавливался, пока не добрался с ним до побережья. Нужно было что-то сказать напоследок, наверное. Вот только из Митчелла был довольно хуёвый священник. Поэтому солдат только хмыкнул:
- Ты был чертовски хорошим солдатом, Дастер. Покойся с миром.

Вытащив чеку из зажигательной, Митчелл отправил её в полёт. Пускай прах Рида развеется над водной гладью.

Когда Ларри вернулся обратно в ангар, Джеки был уже вовсю занят ремонтом, красноречиво жестикулируя и грязно матерясь. Митчелл только скривился, поглядев на успехи Уайта.
- Блять, Джеки, что это за хуйня? Кто так дыры в лодке затыкает? Всё-таки не в анал своей подружки коротыша суёшь. Дай я покажу, как это делается.

Вытащив свою реликтовую сапёрную лопатку, Ларри начал с остервенением утрамбовывать тот мусор, который Джеки успел до этого натаскать.

Сэм едва ли не первый рванул в джунгли, так что Тому пришлось поспевать за товарищем. И морпехи углубились в лес, совершенно не представляя, на что могут нарваться…
Кёрк уже жалел, что ввязался в эту авантюру. Он настолько тщательно смотрел себе под ноги, что то и дело едва не врезался в деревья. Чёртова земля была просто обсыпана всякой хренотенью так, что сквозь растения её практически не было видно. А чем больше мусора под ногами – тем меньше шансов заметить в нужный момент мину или леску… Дьявол бы побрал его осторожность и желание «разведать территорию». Надо было уходить к своим, когда была возможность, и не вестись на идеи Безумного Сэма. Ведь и ежу понятно – если никто в лесу так и не пошевелился на крик Джека, то вряд ли высунется теперь…

Однако Том оказался неправ. И в глубине джунглей они действительно обнаружили кое-что интересненькое.
Сначала снайпер не придал этой детали значения и едва не прошёл мимо. Но стоило сделать пару шагов вперёд – и чернота провала стала шире и резче бросалась в глаза. Том просто не смог проигнорировать такое необычное место и остановился. Сэм, прущий куда-то вперёд, увидев, что сослуживец отстал, тоже остановился.
Том молча кивнул на какую-то точку рядом с собой и прижал палец к губам. Затем подошёл к провалу и слегка тронул ветки дулом винтовки. Как он и ожидал, его взору открылся достаточно глубокий лаз. И чёрт его знает, что скрывалось в его темноте…

Морпех тут же припомнил рассказы старших. О всяких окопах и ловушках, устраиваемых гуками для таких вот лопухов, как они с Сэмом. Стоило им чуток побольше пошуметь – и из этого туннеля, как крысы, повалят узкоглазые. Или там, внутри, спрятано несколько взрывоопасных сюрпризов для любителей совать нос куда не надо…
Что любопытно, такой любитель в их компании нашёлся. Саманта, прикусив нож, опустился перед лазом, красноречиво давая понять, что собирается разведать обстановку. Или, точнее, нарваться на неприятности.
- Да ты псих, - в этот раз Том не сдержался, хотя его тон и оставался довольно сдержан и ироничен. Он опустил руку на плечо солдата, останавливая его. Это, конечно, дело Сэма – рисковать своей жопой или нет – но Тому всё же не хотелось оставаться тут в одиночестве, когда Стивенса размажет по окопу кровавой кашицей.
Кёрк опустил винтовку и вытащил из кармашка одну из осколочных гранат. Показал Сэму и кивнул на лаз.
Он рассудил так. Лезть внутрь - опасно. Уходить и оставлять лаз за спиной - тоже хреново. Окоп может как пустовать, так и прятать десяток гуков. А вот угостить гипотетического противника гранатой - самое то. К тому же, земля приглушит звук взрыва, и у них будет шанс смыться без преследования.
- Вдарим рок в этой дыре, - в очередной раз усмехнулся парень, и отчего-то представил расквашенные гранатой тела гуков… И воспринял это совершенно спокойно. Что ж… похоже, боевое безумие заразно.

"Рок-н-ролл на коммуникациях"* был расхожим выражением среди хряков, оттянувших хотя бы один подъем** во Вьетнаме. Сам Сэмми смутно осознавал его значение, но вот суперхряк, поселившийся в нем, четко знал, что собирается делать. Поддержка Тома была как нельзя кстати, и пламя в единственном глазу Саманты вспыхнуло боевым безумием.
Джунгли приняли их обоих в свои объятья, и окружающая тишина приглушила яростный огонь суперхряка, оставаясь тлеть ровной искрой веселой ненависти к гукам. Он пробирался вперед с жаждой встретить противника лицом к лицу, чтобы вгрызться в него зубами и ощутить вкус вражеской крови. Сэм мог только с благоговейным ужасом следовать тенью в подсознании бога войны, в которого он превращался.
Том замер, и Саманта, периферийным зрением засекая отсутствие движения товарища, тоже замер, исследуя джунгли. Но только с его подсказки Сэм смог обнаружить лаз, тщательно замаскированный листвой и мхом. По всей видимости, наблюдательность Саманты изрядно пострадала, после того как тот лишился одного глаза.
Кровожадно ухмыльнувшись, суперхряк насрал на все инструкции и достал нож. Зажав его в зубах, Сэмми закинул винтовку на плечо и принялся медленно и аккуратно разгребать лаз.
— Пжикжой, — не выпуская ножа, шепнул он товарищу, намереваясь полезть внутрь. Тот факт, что он не был "туннельной крысой", и более того, ни разу не подходил под нее габаритами, в отличие от того же Тома, ничуть не мешал ему рваться вперед.

      Слова Артура потерялись в нависшей звенящей тишине. Жан Жак выполнил то ли просьбу, то ли приказ старейшины, опустившись на колени и склонив голову. Было ли это действие выполнено по собственной воле балагура, не поверившего до конца в реальность происходящего, или же бард был подчинен воле Хьюго - оставалось загадкой. Жан Жак остекленевшими глазам изучал ступеньки парапета, с которого несколько минут назад скатилась чья-то голова. Мог ли он до конца поверить в происходящее? Мог ли он противопоставить хоть что-то власти старейшины в этот момент? Вопросы, которые то и дело возникали в головах многих наблюдателей. Что сделал бард? Нарушил ли Традиции? Нанес ли смертельное оскорбление? Явил на свет то, что не должно являть в досточтимом обществе Малкавиан? А может это Хьюго был безумцем? Вереницу вопросов нарушил стальной голос:

      — Кто более полезен для Франции: Виктор или де Луаньяк? — разнеслись по двору властные слова старейшины.

      Жан Жак открыл было рот, чтобы ответить, но так и замер, не в силах выдавить из себя ни звука. Широкое лезвие со свистом опустилось на вампира, отсекая голову и отправляя её в тот же путь, что проделала другая голова на глазах Артура и Жан Жака. Артур услышал, кто-то в толпе едва слышно охнул. А затем нависшую тишину нарушало только продолжительное бум-бум-бум...

      Обезглавленное тело Жан Жака, выпрямившись, опустилось на ступеньки и плавно начало скользить вниз, одновременно с этим превращаясь в прах. "Что это было?" - вертелось в голове Артура. Демонстрация силы? Наказание? Безумие? У Лехнера не было ответа, но присутствующие вампиры, похоже, были уже привычны к таким представлениям. Они начали подниматься, учтиво хлопая и чуть кланяясь, а затем, что-то обсуждая между собой, начали расходиться, чтобы заняться своими делами.

      По окончании Жозе куда-то улизнул... Спустя несколько минут во дворе никого не осталось, кроме Артура и Хьюго. Старейшина с ритуальной четкостью вновь выполнил омовение меча и приблизился к Артуру.

      — Артур, ты правда считаешь, что это представление обречено на провал? Если это действительно так, то мне нужен новый актер для отработки сцены. Ты готов заменить Жан Жака или желаешь послужить клану как-то иначе?

Роупсвилл. Вот уж точно, выдавать бы веревку и мыльце каждому приезжему, чтоб с тоски не помирали. Это ж надо, станция, и без хоть самого захудалого бара! Черт, да хоть бы лоточник, у которого найдется стаканчик. Так нет же.
Сухость во рту претендовала на звание новой пустыни штата Невада. Патрик с невыразимой тоской взглянул на голубя, с наслаждением высасывающего капельки влаги из грязного отпечатка копыта. Что ж, еще денек, и Патрик сам не побрезгует отсутствием стакана, за родство с которым и получил свое прозвище. Хотя, конечно, здесь своя история, которую он с удовольствием рассказал бы любому засранцу, что расщедрится на глоток, если бы в этой дыре нашелся подходящий засранец и хоть капля спиртного!
'Стеклянный' Патрик не был злым человеком. Но долгосрочное отсутствие живительной влаги, и длительное пребывание в столь тоскливом месте, как Роупсвилл, вселит беса в кого угодно, верно? При том, что возможности убраться отсюда не было решительно никакой — деньги в карманах Патрика уже давно не задерживались надолго, поэтому билет на прибывающий поезд следовало добыть, не имея их. Магазин скобяных товаров выглядел в этом плане все более привлекательно, и Патрик уже было совсем решился зайти туда, чтобы решить вопрос с наличностью пламенной речью, подкрепленной пистолетом на поясе, как вдруг Провидение ниспослало ему знак.
Наверняка это было Провидение, ведь в качестве знака по другую сторону железнодорожной насыпи явился человек с крестом. Прищурившись, поскольку солнце било ему в глаза, Патрик узнал в человеке преподобного Уильяма Маккоя, и это был куда более верный знак от Провидения. Человек с крестом, по слухам, не приемлющий спиртное — при том, что сам Иисус воду в вино превращал! — был просто обязан поделиться с Патриком наличностью, чтобы хоть как-то оправдать свое недостойное поведение в глазах Господа.
Нет, конечно же, Патрик не собирался грабить преподобного, что вы! Просто он собирался вежливо попросить у него денег, как бы невзначай положив руку на рукоять своего армейского кольта. Обычно это действовало.
— Эй, преподобный!.. — громогласно начал было свою пламенную речь Стеклянный Патрик, и тут же сбился на хриплый кашель. Справившись с последствиями вселенской засухи во рту, он вытер бороду тыльной стороной ладони и продолжил:
— Послушайте, падре! Не найдется ли у вас пары четвертаков для прихожанина? На билетик не хватает.
Патрик приподнял край своего потрепанного пиджака, демонстрируя оружие, и посмотрел в глаза святому отцу. И только после этого он вспомнил вторую часть слухов про местного Падре, которые гласили, что преподобный стреляет как дьявол. Несмотря на то, что Патрик и вовсе не собирался стреляться, правильность выбранного подхода к преподобному с такими талантами теперь резко ставилась под сомнение.
Впрочем, сдавать назад было уже поздно — честь не позволяла.

      Не самое приятное это было утро. Ну как сказать, утро? Полдень уже. Уже чертов полдень, а Патрик еще не похмелился!
      Не слишком хорош он помнил, как оказался на этой чертовой станции. Ро... Роуп. Роупсвилл. То еще названьице. И как назло, похоже, тут не было ни капли виски. Во всем этом гребаном вокзале. Да и вокзал-то. Громкое какое название для такой дыры.
      Самое время было убрать отсюда на ближайшем поезде. Его только оставалось дождаться. Он уже показался вдалеке, стеля дым по не распаханной целине местных холмов.
      Проблема была в том, что у Патрика не было билета. Он мог бы, конечно, отнять у кого-нибудь мелочи или попытаться выклянчить несколько четвертаков или даже ограбить местный магазин скобяных изделий (в конце-концов, у него и так дела шли тут неважно).
      Но тут в его поле зрении появился новый персонаж. Он стоял по ту сторону железной дороги. В черном пальто, в широкополой шляпе, видавшей виды и получше, с кислой рожей. С крестом и револьвером. "Стеклянный" сразу понял, с кем встретился. Водился в этих краях один преподобный. Слухи о нем были самые разные — что он редкостный мерзавец и тупорылый мракобес, и что он защитник обездоленных. В одном слухи сходились, люди говорили, что преподобный Маккой "сам из принципа не пьет, и соседям не дает". Так ли это было или нет — точно, конечно, никто не знал. А спросить никто не решался — стрелял преподобный по слухам, как черт.
      Патрик стоял, щурясь на солнце, и преподобный стоял. А поезд тащился, как дохлый железный червяк. И до прихода поезда многое могло произойти.

На поиски снайпера не ушло много времени. Том, наблюдая зелень джунглей в прицеле винтовки, почти сразу же заметил чернявую длинноволосую голову, периодически выглядывающую из кустов. Даже отсюда Кёрк с лёгкостью определил, что стрелком была девушка, а именно – вьетнамка, и скрипнул зубами. В его планы, когда он записывался в грёбанные морпехи, не входило убийство стариков, детей и даже женщин.
А что же ты ждал, Том? Что как рыцарь будешь совершать подвиги во имя своей родины и ждущей тебя дамы сердца?.. Размечтался.
Похоже, Том, ты попал в мясорубку. Не щадящую никого. Например, это поселение… Не стоит сомневаться, что в нём некогда жили люди различного пола и возрастов. И где они теперь?.. Их сожжённые трупы засыпало чёрной землёй, расплющило траками многотонных машин.
В глазах зарябило от внезапно нахлынувших видений, и Кёрк на мгновение зажмурился, пытаясь их отогнать. Не сейчас. Лучше об этом не думать.

В сложившейся ситуации, выбора у Тома не оставалось совершенно, несмотря на нежелание идти против собственных принципов. Эта девушка – враг, и если не он её, то она их всех. Вот, второй её выстрел вновь прогремел на округу, и, возможно, уже вторая цель без каких-либо колебаний убита…
Том тщательно прицелился. Вернее, на это дело у него хватило всего нескольких секунд – кажется, с каждым разом, с каждым выстрелом, соблюдать баланс дыхания и равновесия становится всё проще. Что же будет дальше, после десяти, пятидесяти, ста противников?.. Они станут просто точкой в центре прицела, и ничем более.
Но ты уже в край размечтался, Том. Доживи хотя бы до первой отметки.

Вдох. Выдох.
Пуля послушно вылетела из гнезда, с невероятной скоростью разделяя расстояние между стрелками. В душе словно что-то замерло от предвкушения – Том был уверен, что траекторию рассчитал правильно… Только вот пуля была с этим не согласна. И просвистела где-то возле девушки, никак её не задев.
В этот момент Саманта пробормотал что-то себе под нос, но Кёрк, благодаря короткой паузе между выстрелами, его услышал.
- Нет. Такой же смертный кусок мяса, как и мы все, - решил вставить свои пять копеек Том, поделившись собственными мрачными мыслями.
В этот момент он заметил краем глаза, что со зданием что-то не в порядке. Его окутало какое-то белёсое облако. Повернувшись на короткое мгновение, снайпер отметил густоту дыма. Определённо, это чья-то граната. Умно. Значит, кто-то из морпехов определённо ещё жив. А эта тварь и не думает умирать…
Умрёт. Ещё как умрёт. Она ведь просто смертный кусок мяса…
Да, Том. Лучше думай о ней именно так. А не как об обычной, защищающей свою страну девушке…

Приклад ткнулся в плечо милым соседским восьмидесятикилограммовым сенбернаром по кличке Отдача. То ли Его Величество Морфий, несмотря на опасения Тома, не до конца отпустил Саманту, то ли у последнего чересчур разыгралось воображение, но Сэм отчетливо увидел, как пуля, выплюнутая из ствола в его руках, несется вперед, расталкивая густой и неподатливый воздух перед собой. Медленно и долго, целую вечность, кусочек свинца несся вперед, чтобы в завершении своего бесконечного пути...
...бесполезно впечататься в дерево, едва всколыхнув ветром солому на шляпе узкоглазой девахи. Над ухом громыхнула М40, но два глаза Тома помогали ему не больше, чем один, который остался у Саманты — пуля разорвала зелень над плечом ВиСи. Та не обратила внимания на ответный огонь, отправив еще одну пулю куда-то за спины солдат, оставшихся прикрывать своих.
— Во дает, сучка. Заговоренная что ли? А ну-ка, левый глаз, от борта... — Саманта недобро ухмыльнулся, прицеливаясь.

Блядь, в какой бы жопе раньше Ларри не успел побывать, нынешняя ситуация била все рекорды. Морпех прям чувствовал, как костлявая сука тычет ему в разъёбанное плечо гнилым пальцем и мерзко хохочет, жонглируя песочными часами, в которых оставалось от силы несколько песчинок. За густым слоем сажи и пепла не было видно, как побледнело лицо солдата. Каждый шаг давался с трудом, ебучие осколки обгоревшего мусора вгрызались в кожу и рвали форму. Впереди маячило спасительное укрытие, да только никто не мог с точностью сказать, что произойдёт после того, как солдаты откроют дверь. Может их всех взрывчаткой расхуячит. По мнению Ларри, это был один из самых возможных вариантов развития событий.

Тем не менее, троица всё-таки доползла до входной двери, оставаясь при этом в относительно целом состояние. В яму с кольями никто не упал, ядовитых змей никто по дороге не собрал. Как мало надо для счастья. Даже дверь ушла в сторону как надо, не одарив смельчака Дастера свинцовым сюрпризом. И на этом неебическая удача сынов свободы не закончилась!

Заглянув в хибарку, Ларри чуть не ёбнулся от счастья. Лодка! Самая настоящая лодка с моторчиком ожидала измученных бойцов, а не тот трухлявый плот, на котором обычно рассекали желтожопые ублюдки. Потухший огонёк надежды вновь возгорелся в глазах морпеха, боль ушла на второй план, руки, измазанные в крови и саже, крепко сжали винтовку. У солдат появился шанс выбраться из этой жопы. Вот только нихуя в этом ебучем аде не бывает вот так вот просто.

Митчелл толком не успел рассмотреть, что за жмурик завёрнут в одеяло. Зазвучала уже привычная мелодия смерти и Рик мгновенно отдал свой долг родине, впечатавшись рожей в пол. Кровь храброго солдата забрызгала выживших. Охуевать и тупить Митчелл не стал. Он только что успел вкусить аромат надежды и ни один вонючий гук не лишит его этого незабываемого чувства. Пошли они все нахуй! Твёрдая рука сорвала с жилета дымовуху и швырнула её наземь. Пускай облако вонючего дыма укроет солдат от ебучих ускоглазых. Спружинив от земли ногами, Ларри плюхнулся на пузо прямиком за трупом Дастера. Старина Рик в последний раз поможет своим товарищам и убережёт их от пары пуль. Ну а финалом стала вдохновляющая трель из старой доброй винтовки. И похуй попадёт он, или нет.

- Подавляющий огонь, Джеки! – заорал Ларри, посылая куда-то вдаль пулю за пулей.

В какой-то момент казалось, что все получится. Анне поднимала ослабшего Генрика, Сарток с Фиром, поддерживая друг-друга так же направились к выходу. Кэй, бросившаяся к огромному мечу варвара, с большим трудом подняла эту железяку. А Кернан, сын Конна, собирался вырубить Айдана, который все еще творил магию, от которой храм содрогался и выл в предсмертных позывах.
Каково это, находится в месте, которое вот-вот погибнет? Осознавать, что массивные колонны сейчас рухнут и бесконечно тяжелый потолок рухнет вниз. Видеть как далеко все выходы и как близко смерть. Были ли друзья когда либо в настолько безвыходной ситуации? Трудно даже представить.
- Не... делай... этого... - срывалось с губ Генрика.
К кому обращался старый паладин? К Айдану? Мог ли оруженосец услышать мольбы рыцаря? Просьбы любимой? Слова паладьи?
Айдан улыбнулся.
- Спасибо тебе за все. Спасибо за ночи проведенные со мной. Спасибо за дни. Спасибо за тепло, за чувства. Спасибо за заботу и улыбки. Спасибо за любовь.
Голос паладина доносился легким шепотом, но словно отовсюду. Кернан застыл в полушаге от парня. Неясное сияние вокруг него, словно мембрана, укутало варвара не давая вырваться. В следующий миг такое же сияние окружило и остальных, включая минотавра.
Потом был треск и грохот. Валились опоры, трещали стены. Огромные валуны падающие сверху.
- Спасибо вам, друзья. За все, - все тот же шепот из ниоткуда.
Айдан улыбнулся. Это было последнее что видели, прежде чем яркая вспышка поглотила все вокруг.

Анне и Генрик, открыв глаза, поняли что находятся в храме. Большой холл, колоны, красивые гобелены. Перед ними находился алтарь, у которого с широко раскрытыми ртами стояли монахи. Они явно не ожидали увидеть тут двух изможденных паладинов. Прежде чем Алую Розу покинули последние силы, она слышала взволнованные вскрики монахов и властные приказы архиепископа помочь защитникам веры.

Фира сияние перенесло в вечный лес, от которого тот когда-то отказался. Пред ним стояло огромное древо, раскинувшее свои корни во все стороны света. Его ветки тянулись до бесконечности долго, а листва застилала все небо. Древо познания, чья сила питает весь мир. Друиду не оставалось ничего иного как преклонить колено перед самим естеством природы, воплощенным в этом месте. Еще никому прежде не было даровано такого права - видеть сердце Эллатедсана древо мира.

Сарток, немного отдышавшись, понял что находится в библиотеке. Стеллажи. Книги. И много-много стендов. Они уходили на километры во все стороны. В глазах мага заискрилось счастье.

Кернан, не удержавшись на ногах, упал. Как ни странно Коготь Дракона лежал прямо пере ним. Быстро встав на ноги, варвар оглянулся. Чистый, холодный воздух, шпили высоких гор и незримые тропинки между валунов. Вдохнув на полную грудь сын Конна ощутил странное тепло. Нет, воздух был как и раньше морозным, но в душе чувствовалась радость. Приятное чувство дома, вот что это было. Оглянувшись варвар высмотрел тропу. Пойдешь вниз, окажешься у своей деревни. Пойдешь вверх, окажешься на вечном кулаке. Арене богов, откуда либо не возвращались, либо возвращались великими ханами. Душа рвалась домой. А сердце подсказывало путь к славе.

Кэй, ощутив что стоит на твердом полу, еще некоторое время не хотела открывать глаза. А когда открыла даже присела от неожиданности. Она была в хижине. В хижине Мелиссы... нет, в ее хижине. Все тут было так же, как и в тот день, когда они с Айданом покинули это место, отправившись на встречу своей судьбе. Только порохом слегка укрыто, от того что никто не убирался. Одна лишь вещь тут была не на своем месте. На кровати, где колдунья впервые перевязывала раны паладина лежала кобза. Та самая...

Звери действовали на инстинктах, поэтому их атаки были однообразны. Когти, зубы, хвост...
Который опутал Амона.

Дослушав речь Шарга, Муратар осклабился:
- Я запомню.
После этого его внимание переключилось на кинжал. Он вовсе не стремился взять кинжал в свои руки. Просто внимательно рассмотрел оружие, наполненное волшебной силой, в руках Шарга. Затем перевёл взгляд на самого орка, и так же внимательно изучил его взглядом, пытаясь понять, зачем ему понадобилась эта проклятая вещица, хоть и могущественная, но столь далёкая от того, что настоящие воины считали истинной силой. Не найдя ответа, он указал на кинжал:
- Зачем?

Что-то в голове щёлкнуло.
Какой-то глубоко запрятанный механизм.
Окровавленные трупы всё ещё стояли перед глазами Кёрка, лишившиеся конечностей, лишившиеся жизни. Разорванные на куски тела, остекленевшие глаза. Багровый цвет, раскрасивший зелень джунглей в аляпистые алые пятна.
Смерть была слишком близко, свистела в воздухе свинцом, ужалила руку. Она пугала его. Эта пропасть, в которой он едва не оказался…
Но что-то произошло сейчас. Все эти мысли остались на периферии сознания перед пониманием, что эта грёбанная сука едва не грохнула Дастера…
Том давил на спусковой крючок без эмоций. Без каких-либо сожалений. Среагировал раньше, чем смог полностью осознать происходящее.
Опасность. Необходимо её устранить. Пока психопат не выстрелил ещё раз…

Кажется, сукин сын действительно сдох.

Кёрк не проверял. Не было времени разглядывать распластавшееся на траве тело. Не слышал и за бомбёжкой щелчка осечки, произведённой пистолетом Трэвиса.
Схватил Рида и рванул, что есть сил, по направлению к базе…
Такой марафон, какой ему пришлось преодолевать сейчас, он никогда в жизни не забудет. Если вообще добежит до места назначения. Ещё и Дастер, мать его, не прекращал кашлять кровью и тормозить Тома, а в какой-то момент и вовсе упал на колени. Снайпер разрывался между побуждениями поднять товарища на ноги и, оставив его, свалить побыстрее…
Рид, вроде, оклемался. Том всерьёз опасался, что Джо за их последующую пробежку тупо упадёт и больше не встанет. Но чёрт с ним, если так – он сам отказался от поддержки…

И Кёрк бежал. Бежал так, как не бегал никогда в жизни.
Холодный пот прошиб, где-то внутри замерли судороги страха. Внутренности сводило: парень живо себе представлял, как очередной снаряд падает в метре от него и отделяет туловище от ног…
Твою мать.
Беги, Томас, беги.

…Деревья поредели, сквозь листву показался силуэт джипа и несколько знакомых фигур. Они передвигались, кричали, но Том совершенно не обращал на это внимание. Кажется, он даже забыл, что где-то позади по-прежнему раздаётся хрип раненного Дастера.
Том буквально влетел в машину, опустившись в сидение и тяжело дыша. Расширенными от ужаса глазами глядел куда-то вперёд себя. И повторял как мантру: «Пиздец. Это пиздец. Я мог подохнуть. Это был…»
Джип тронулся, и Тома прижало к спинке сидения.
Джип резко вывернуло в сторону, и Тома швырнуло туда же.
По джипу забарабанил свинцовый ливень, и Том пригнулся.
Кажется, в эти мгновения парень существовал в каком-то автоматическом режиме. Реальность перед ним словно покрылась непроницаемой плёнкой. Звуки – словно назойливый шум в ушах. События – словно кадры из кино, но никак не из жизни. Не из его жизни…
Все стреляют, значит, и Том будет стрелять.
Хоть бы вылезти из этой передряги живым...

На парковке не происходило ничего. Итан медлил. Тишина и спокойствие давали простор для предположений. Быть может, полицейские уже устроили засаду и ждут отыгрыша классического сценария с возвращением преступника на место преступления? А может, этот район насколько неблагополучный, что всем пофиг, трупом больше или трупом меньше на улице? Видит ли кто Итана сейчас, как он сидит в машине с заглушённым двигателем и выключенными фарами? Вроде бы он, Луи и Келли всё сделали правильно и более-менее замели все следы. Более-менее. По крайней мере, те следы, которые вели от трупа к Луи. Ведь так?

Мысли Итана прервал появившийся на тротуаре прохожий. Высокий светловолосый патлач неопределённого возраста. Лет двадцать-двадцать пять. Его волосы были грязными и спутанными, и за ними было не разглядеть. Он был одет в военную брезентовую куртку цвета хакки, похожую на ту, что была на сожжённом трупе. Куртка была грязная, будто парень уже не первый год жил на улице. Она висела на нём мешковато из-за худощавости его фигуры, но этот бездомный парень не выглядел жалко. Он выглядел опасно. Что-то опасное в его походке, в его манере держать голову, в его некоторой диковатости. В голове Итана щёлкнуло: он видел Сородича, в этом не было сомнений.

Уве молчал.
Молчал, когда его привели в себя после страшного удара перевертыша. Не проронил и слова, когда ведьмы-хатраны волшбой сращивали поломанные рёбра и латали разорванные внутренности. Подкрепился остатками провизии с пира так же беззвучно, если не считать хищного хруста костей, перемалываемых крепкими зубами: погрузившись в себя, парень даже кушал рассеяно, что вообще-то ему было несвойственно - обычно он питался очень сосредоточенно, вкладывая в процесс всю душу.
Рот открыл, только на расспросы Рулы отвечая, да и то откликался все больше односложно. Так ему к словам своих более велеречивых сверстников добавить было особо нечего. Не мысли же свои хатране излагать? Тем более, мысли эти он сам еще не до конца выдумал, а то, что роилось в голове, не желая пока устаканиваться, он бы все равно не осилил внятно изложить на словах.
Собственно именно размышления обо всем приключившемся этим странным, самым насыщенным в его жизни днем, Уве и был поглощен с головой. Произошло слишком уж много разного и нового - и за неделю не осмыслишь. А делать выводы на скорую руку Толстый не умел и не любил. Принятое решение или сделанный вывод он вообще считал побочным продуктом размышлений, каковые парень рассматривал процессом, ценным самим по себе.

Ночь он встретил на берегу озера, вставши на колени, положив свой изрядный огузок на пятки, а ладони - на бедра, и невидящим взглядом буравя горизонт. Вообще, если бы не расширенные в сумерках зрачки посреди глазного белка, можно было бы подумать, что Уве каким-то невероятным образом развернул глаза в противоположную сторону, и созерцает внутренности собственного черепа - настолько парень погрузился в себя.
Рассвет застал молодого человека в той же позе.
Собрался Толстый быстро. Все его имущество и так умещалось в походный рюкзак, а другого ему и не надо было. Взял только у добрых людей новой ладной одёжки - поизносился что-то в лесах, да и вообще про запас, чтобы на себе стираное не сушить. Оно, конечно, организм закаляет, но в дальней дороге может некстати прийтись такое упражнение. А ещё, зная пристрастия сироты, сердобольные Танирские женщины, раньше не раз бранившие Уве ненасытной утробой, норовили сунуть отправляющемуся на непростое дело герою гостинец - кто пирог, кто круг колбасы, кто сот медовых... Уве, широкая душа, никому не отказал, так что его видавший виды вещмешок сделался чуть ли не круглее брюха своего обладателя.
Ну а прощаться Уве было не с кем. И незачем.
Ведь отбытие семерки молодых людей из родной деревни не было ни началом чего-то, ни концом.
А всего лишь еще одной бусиной на бесконечной нити четок бытия.

Оракул, живущая в этом подземелье уже много лет, сроднившаяся с Гелиасом и отказывающаяся покидать его, она во многом уподобилась камню. Она почти не двигалась. Солнечному свету она предпочитала свет своего господина. Никто никогда не приносил ей пищу, не выносил её испражнения. Жрецы говорили, что иногда она спит, но говорили с неуверенностью, боясь спутать сон и глубокие медитации. Никто не знал, сколько ей лет. Маеджейяр рассказывал Домициану во время одной из прогулок по городу, что его дед однажды ходил к оракулу, и был удивлён, насколько это была дряхлая старуха. Это была всё та же старуха, Домициан знал это: список имён служивших оракулов был высечен в главном зале.

Смертная, с витэ, текущем в её венах. Владеющая как минимум одной Дисциплиной. Променявшая весь мир на пещеру со своим повелителем. Или, правильнее назвать его «регнантом»? Всё так, регнант. Он принимает в дар кровь, витэ, жизнь, и дарует жизнь своему оракулу, и хранит жизнь в этом городе. Был ли это не-мёртвый собрат Домицина? Он знал о клане Гангрел, обладающем даром Протея, уходящим в землю, прочь от солнечных лучей. Некоторые сородичи были способны проникать даже в камень, и их было не отличить от пустой породы. До Домициана даже дошли слухи, что в землях Гибернии существует могущественный гангрел, способный превращаться в туман, неуязвимый для пуль. Словно дух-хранитель острова, он был одной из главных причин, по которой Гиберния оставалась непокорённой. Но могло ли могущество вампира достичь таких масштабов, что даже солнце перестало его страшить? Мог ли гангрел превратиться не в камень, не в туман, а в осколок небесного светила? Нет, такого быть не могло.

Гелиас не мог быть вампиром, но тоже был существом крови. Оракул была его гулем, а значит Домициан всё же был единственным вампиром в Иераполе. До тех пор, пока не пришёл Викентий.

Бисмилля ар-рахман ар-рахим! Восславим же Нилу-Жизнедарительницу за новый день, прожитый под ее неусыпной лаской, за колос молодой, ростком прбивающийся к солнцу, за течение рек и плодоносящие почвы, за ветер на барханах и ласковую негу в оазисах, ибо Она есть начало и конец всего сущего, первая и последняя, бессмертная в трех лицах: Девы, Роженицы и Матери!

Вознеся полуденную молитву Владычице Жизни, скромная мобеда Ее выпрямилась в полный рост, продолжая прижимать руки к сердцу, и вновь, словно в первый раз, оглядела блестящими любопытными карими глазами чуждую и незнакомую Курдию, столь разительно отличающуюся от столь милой ее сердцу Сарсии. И дело было даже не в пестроцветье зелени этих земель, столь чуждой для строгого золота бескрайних пустынь ее родины, где каждая прекрасная чинара или хинджук смотрелись, словно драгоценный камень в диадеме на высоком челе прекрасной пэри, скрытым словно утренней дымкой, легким покровом шели, нет. Дело было в тех людях, что жили здесь. Кто сказал, что каждое дитя Нилы похоже на другое, словно песчинки в руке караванщика, тот лгал и никогда не бывал дальше своего аула. Народ этой страны отличался от сарсов, как отличается гранат от финика, как палящий полдень от мягкой прохлады ночи, как верблюд от кобылицы.
И новость этих людей, их необычность и непохожесть на то, что видела Ирада раньше, заставляли ее сердце трепетать в предвкушении нового и непознанного. Словно бы она, очнувшись и разомкнув веки после долгого сна, впервые в жизни выглянула на улицу, разорвав открытием занавесей узилище тесного мирка маленькой комнаты. Чужды и непонятны были их обычаи и традиции тем, кто жили под благославенным правлением Шах-эн-шаха (да святится имя Его!), но, наверное, и местным обитателям были столь же далеки и незнакомы нравы столь близкой и столь далекой Сарсии, с которой их волей Пяти надолго разлучила война.
И дочь Гайлани словно губка впитывала в себя весь этот новый мир, без устали поражаясь его необычности и красоте. Ушли за далекий бархан все мысли и стремления о паломничестве по святыням Жизнедарительницы в Курдии, и девушка никак не находила в себе силы покинуть Ривери, который словно умелый прядильщик ковров ткал пред ней все новыми и новыми нитями новую, иную жизнь, столь не похожую ни на послушание в храме, ни на жизнь под благословенной крышей приюта родителей (да продлятся их годы бесконечно!).

А ведь что как не караван-сарай, если верить странствующим акынам и безумным дервишам, есть сердце любого города, куда стекаются все новости и слухи, где за бархат вина и мякоть плоти барашка и спелость фруктов уставшие после долгих троп караванщики услаждают слух хозяина и посетителей сказочными историями о далеких городах и странах, о мудрых джинах и коварных иблисах, о прекрасных девах с хвостом змеи вместо ног и возникающих в мареве пустыни городах! И разве "Отдых странника" хуже какой-нибудь "Ветки персика" на задворках Шаар-хиана, о которой благочестивая мобеда только слышала, но никогда не видела воочию? Разве мало здесь путников необычных, чей вид и речь способны заронить незамедлительно прорастающее зерно интереса в пашню любопытства даже самого иссохшего духом незнакомца?
Дева огненноволосая с характером подстать буйству ее кудрей; муж крепкий и надежный, непоколебимый словно утес; эльф с кожей бледной, как снега на вершинах гор и несущий с собой покров невысказанной тайны; юноша, из пламени чьего духа рождается огонь на кончиках пальцев; благородный воин Идриса, чья вера стала для него щитом и мечом; незрячий дервиш, чьи чувства столь остры, что заменили ему глаза; и, наконец, собрат по по служению, чей взгляд на вопросы веры был интересен и необычен, и встреч с кем Ирада алкала боле прочих. И что была на их фоне она, скромная дочь Гайлани - вчерашняя тихая мобдати, ныне мобеда Нилы, ступившая первым осторожным шагом на тропы такого огромного и многогранного мира?

Вот и сейчас она тихо сидела в уголке постоялого двора попивая родное сарсийское вино из пузатой афтабы. Попирая тихо все традиции, она носила подобное мужскому платье: короткополый зеленый халат с рукавами в три четверти, изукрашеный растительным орнаментом, из-под которого проглядывала белая хлопковая рубаха, а на ногах ее были (о времена, о нравы!) пышные шаровары, заправленые в высокие кожаные сапоги. Впрочем, не решаясь и не желая нарушать все, что возможно, девушка благопристойно носила перчатки и прикрывающую волосы и лицо шелю.

Но не было покоя на землях Ривери, и полнился караван-сарай слухами о несчастьях и бесчинствах, творимых вокруг. Благочестивому сердцу давно настоло время восстать на защиту созданий Дарительницы Жизни, но кто она такая, чтобы первой поднимать слово в защиту невинных, предлагая руки и разум свой благому делу? Есть более сильные, есть более умные - они справятся, это их дело и их долг. И молчала та, что взяла себе прозвище в честь родного храма - Ирис, не рашаясь стать первой.
Но настал тот день, когда терпение караван-баши переполнилось, как переполняется в долгожданный дождь сухой арык. И поднялся он, скликая тех, кто готов послужить страждущим не словом, но делом. Зов его не остался без ответа: те странные люди, что пленили любопытство юной мобеды, одни за другим вставали, протягивая руку помощи. Разве могла служительница Той-что-дарит-Жизнь остаться в стороне?

Поднялась и Ирада, откинув в лица зеленый плат Посвященной. Вежливая к старшим, она поклонилась караван-баши, приложив руку попеременно к сердцу, челу и губам. Тихий голос ее после речей паладина и рассудительного выступления охранника звучал подобно мяуканью котенка после громогласного рева льва:
- Я сердцем и душой готова помочь в поисках убийцы невинной девы, ибо великий грех перед Нилой лишать жизни тех, кто способен продлить свой род. И Дева благославит в неизбывной милости своей тех, кто послужит правому делу. Только... можно по дороге мы вернемся под стены моего жилища, чтобы я могла вооружить руки свои к вероятному бою со злокозненным нарушителем спокойствия?

Один из дней.

Был теплый июльский день, а точнее сказать полдень. Солнце пекло так, что Идриса поминали нехорошими словами, а все, кто не работал в лесу, под широкими мясистыми листьями тропических деревьев, стремились оказаться под навесами. Сейчас было время, когда стоило выпить не спеша водицы из глиняной кружки, поговорить об охоте, погоде и прочих мелочах. Ничего не значащие фразы всегда создают приятную атмосферу уюта и единения для жителей. Такое преобразование из "сам по себе" в "я один из многих".

Ривери не был исключением в такое время, сток словно обезлюдел, затих выжидающе, лишь местами дымились трубы. Если бы могли взглянуть на сток глаза птицы, то увидели б, что строгие линии улиц геометрически правильного стока лишь желтели сухим песком, и лишь местами мелькала бы белая накидка или фиолетовая сари какой-нибудь очень деловой женщины, не могущей себе позволить бездействие. Плетенные и сложенные из солончака домики нагревали свои бока, превращая довольно узкие улочки в одну большую жаровню, глядишь, поведешь стадо буйволов, а на выходе получишь огромное жаркое. Но это, конечно, преувеличение, которое может выдать каждый изнывающий от жары.

Фламикс протирал очередные кружки в своей просторной таверне "Отдых странника". Его заведение почти по всему периметру зала имело лишь пол стены, не мешая любоваться красотами природы. Навес из бамбуковых связок и листьев надежно закрывал посетителей от солнца, и лишь кухня, да жилое помещение были огорожены полноценными стенами из желтого камня.

На легких стульях и брошенных на полу шкурах сейчас лежало, сидело порядочно народу, две дочки Фламикса едва успевали носить напитки. Среди посетителей без труда можно было обнаружить смуглых, а иногда даже черных сарсов, этих странных любителей прикрывать лица, можно было найти и бледных септийцев с пронзительным "морским" взором, даже парочка эльфов и дворфов сидела по углам, разговаривая о своем. Подобно реке в засуху, вода объединяла всех: и хищников и травоядных. Каждый из здесь присутствующих представлял различные профессии, а потому сегодня будет рассказано много интересных историй.

Фламикс любил истории так же, как любил и своих дочерей, что собирали для него эти истории, бродя между столиками и спрашивая посетителей. Любил не потому, что они приносили ему деньги, хотя и истории давали вполне ощутимый доход, а потому, что любил все знать, какой-то внутренний голод овладевал им в отсутствии информации, мир сокращался до размеров его таверны.

- Папа, представляешь, этот красавчик-следопыт Виштра ... - начинает младшая из дочерей, невысокая черноволосая красавица Зухра, поставив поднос на стойку, говорит, что на проходе Тали пропала группа исследователей. Этот тощий молодой маг Рут пообещал заплатить каждому по четке за поход, и повел группу в самую глушь лесов. Виштра говорит, что навесы и вещи у прохода меж скал нашли, а группы нет, да и следы успели зарасти...

Фламикс слушает дочь в пол уха, любуется ее красотой и мимикой, конечно он запомнит все, что она сказала, такова привычка, но мысли его сейчас о другом: расцвела, уже полных шестнадцать весен. Скоро наступит день, и она выдаст свои первые задания ищущим ее сердца. Весна и страсть врываются бурно, куда уж тут понять старшим с их размеренностью. Он вспомнил свою ненаглядную Пиипи, которая сейчас была где на охоте. И что она в нем нашла, подумаешь, прополз двести ярдов по Стене поющего ветра... Эх было время...

------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Схлоар-ти уже пятый день шел с еще тремя охотниками на северо-восток, Иштар им точно благоволил, потому как весы удачи склонились в их пользу. Погода почти мочила ливнем, тропки попадались протоптанные кем-то до них, и даже злостные насекомые не так доставали одетых в зеленые легкие накидки нарушителей спокойствия леса. Следопыт любил джунгли, знал о них многое, если не все и про себя считал, что он очень опытный следопыт для своих двадцати пяти, просто Вита этого не видит. Но ничего, сейчас они обогнут озеро Каа, и найдут одно болото, что приметил Схолар-ти...

Те трое из небольшой деревушки к востоку от Ривери сразу повелись, когда он сказал про аллигатора с тремя гребнями на спине... Еще бы, убить такого, и можно всю жизнь в почете быть, а там уже и старейшиной стать не далеко. Мысли потянули следопыта в далекие дали, а потому он едва не налетел головой на обломанную ветку. Что это под ногами? Какая -то большая чешуя? На змею не похоже... И уж точно не рыба, до озера еще далеко. Он заметил, как один из охотников куда-то смотрит, раскрыв от удивления рот, а другие почему-то молча удирают. Схолар-ти пришлось вернуться назад, он даже достал из ножен свой огромный тесак на всякий случай.

Там, где следопыт едва не налетел на ветку, целый ворох лиан сдвинулся в сторону, явив гранитную арку с черным зевом входа, по всей поверхности арки были нанесены символы, и почти в каждом из них присутствовал череп. Молодой человек хлопнул по плечу Сануса, охотника, что застыл с открытым ртом, но едва не отбил руку. Охотник был холодный и каменный! Рядом раздался шелестящий звук, будто большая змея ползла по дереву. Медленно, очень медленно следопыт повернул голову и уперся взглядом в когтистые лапы на камне арки, покрытые чешуей зеленоватого оттенка. Подняв глаза выше, парень встретил горящие красным глаза большого рептилоида и его сознание померкло...

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Кочевники тоже отдыхают.

Дова уже неделю отдыхала в Ривери, в этом большом стоке, сменившем вольную жизнь на оседлую. Конечно, местные периодически делали вылазки в джунгли, сплавлялись по рекам и вообще держали себя в форме, ну за исключением торговцев и работников различных заведений, однако, это все равно отличалось от вольной жизни. Свободный духом не строит дом - так говорили кочевники.
Тем не менее воительницу заинтересовали возможности стока, тут можно было подзаработать и узнать нужную информацию. Особенно важно было последнее. Стоки были местом, где знали или слышали обо всех происшествиях: то торговец на хвосте привезет, то следопыты выйдут из леса, да нарассказывают, то пастухи-охотники с гор спустятся. Пару раз на улице она видела крепких обветренных ребят с длинными волосами и броней, подобной ее. "Глаз" говорил все. "Глаз" смотрел. Обходились легкими кивками и продолжали заниматься своими делами, лишь пару раз обменявшись информацией.Выходило по всему, что на востоке что-то происходит, более того именно у Ривери сгущаются тучи: стали пропадать охотники, группа исследователей, восточнее, ближе к границе, вольные следопыты вообще перебили восемь мертвяков, невесть откуда взявшихся возле ключа Ке-бо. Один из местных жрецов Рашаль, почтенный Рибенья отправился на место с парой паладинов, но тоже больше никаких вестей.

Это был странный сток, жители Курдии собрались вместе, чтобы вместе собрать и проблемы, а уж эти ровные улочки, делящие каждый район на квадраты. Местная стража, нужно отдать им должное, постоянно тренировалась, на вышках всегда смотрели дозорные, патрули ходили в ближайшие леса, да особо рьяно смотрели сарсских торгашей. Внешность Довы на многих вольных солдат произвела впечатление, пара сержантов даже просила у нее задание, что означало предложение, но пока кочевница игнорировала этих засидевшихся на месте вояк.

Периодически она заходила к Фламиксу, хозяину одной местной забегаловки, который мог поделиться информацией, хитрый пройдоха, одно слово - торгаш. У него сидела парочка представителей Вольных Луков, хорошие ребята, всегда подскажут, где заработать несколько Че, когда деньги заканчиваются. Одного звали Гаем, длинный, худой, жилистый человек средних лет, за спиной постоянно носит такой же, как он сам, меч. Второй был дворфом, звали Думатон. Крайне не разговорчивый, даже свирепый парень. Нет, он не сердился, когда воительница с ними общалась, просто у него был настолько тяжелый взгляд, что казалось, им кабана придавить можно.

С детства со сталью знакомым нечего дома сидеть.

Айван занимал в "Отдыхе Странника" место в углу, уже который день. Он был такой широкоплечий и невысокий, что немногочисленные посетители дворфы, заходя, махали ему рукой, лишь потом соображая подвох, те же, кто немного переборщил на жаре с элем и вовсе иногда путали со шкафом и старались не уронить, поправить и так далее. Фламикс периодически подкидывал серебряк за какую-нибудь простенькую работу, которую здоровяк делал легко и непринужденно, потому как был приучен, да и жрать нужно было на что-то.

Вольные луки кормили завтраками постоянно, но даже не знакомый ранее с наемной жизнью сын кузнеца понимал: к нему присматриваются, он еще новичок и никто просто так ему ничего важного не подкинет. Нужно ждать. Ждать Айван умел, он мог ждать месяц, и даже год. Жизнь деревенская приучила. Посадил поле риса, напряг жилы, выкорчевал коряги и спи-отдыхай, воды заготовил, намолол зерна и спи-отдыхай, натаскал отцу руды, но вы поняли. А потом снежок присыплет, корма собраны, все сделано, охота только нужна, да шитье одежды из кожи, а это требует терпения и усидчивости. В общем парень срастался потихоньку со своим небольшим стулом, Гай и Думатон подзабыли пр его существование, потому как парень был не наглый, не настырный, не доставал. А зачем мужчине это? Айван уже сказал, чего зря воздух сотрясать.

Уже не раз наблюдал Айван, как одна видная девица проносилась, волосы краснющие, словно закатный луч прямо в глаза словил, за спиной два меча, просто опытнейший наемник по виду, тоже Вольных Луков теребила, да что спрашивала, искатель приключений пока не интересовался. Он ждал чего-то, всей душой чувствовал, что его судьба не у наковальни. Он сам будет ковать свою судьбу, а уж закалится аль сломается, то только Пятерке ведомо.

Кровь юношей кипит - о, да, огонь силен настолько, что даже пальцы могут создавать огонь

Храм Идриса в Септийской империи не мог сдержать истинную сущность мальчика, коего они лелеяли с самого детства и который отплатил им совершенно другой монетой. Их угнетало его естество, а фактически его кровь, но он был именно таким. Таким и не иначе, и никто не должен ему указывать, каким ему быть, тем более, что он себе такого не позволяет. Эмоции переполняли его, когда он покидал храм. Он не оборачивался, потому как всегда смотрел вперед оптимистичным взглядом. Зачем смотреть в прошлое?

Наличие денег позволяло комфортно путешествовать, а потому Таман направил свои стопы в свободную страну Курдию, где можно было думать только о себе, по крайней мере так ему казалось. Тут очень любили колдунов, считая, что эмоциональные, спонтанные проявления магии есть ничто иное, как сила характера и духа. Проявить свои силы упрашивали, особенно если эти силы обладали видимым эффектом. Огонь был одним из самых популярных - кто не любит огонь?

Подобное отношение позволяло Таману сидеть на месте и выбирать: пойдет он на охоту, или выжжет нору какого-нибудь зверя, или поможет растопить смолу на лодках, чтобы промазать швы, можно было и за бандитами поохотиться, но те могли подстрелить, - в общем не жизнь, а роскошь. Волею судеб колдуна занесло в Ривери, этот военный городишко, который местные называли стоком. Несмотря на военные устои, по улицам не маршировали солдаты, нигде не гремела война, да и вообще жизнь отличалась какой-то провинциальной размеренностью. Деньги потихоньку кончались, живот немного вырос, а потому требовалось хоть как-то разогреть застоявшуюся кровь, а не просиживать штаны у пройдохи Фламикса, к которому кто только не приходил в таверну.

Счастливая новая жизнь одного эльфа

Свободные дороги Курдии вели Локхира к новой жизни, в которой он уже многое повидал. Смотревшие на проезжающего всадника люди и не представляли, сколько раз он их пережил, впрочем, не представляли они и того, что сейчас в его душе. Периодически опытный глаз эльфа замечал, что за ним следят, его преследовали от самой границы всадники в зеленоватой коже и с луками ,шли на пределе видимости, но не отпускали. Локхир не беспокоился по этому поводу, такова местная охрана границы. Он вызывал подозрение, а потому за ним смотрели.

Когда он подъехал к Кауну, этому стоку напоминающему огромный рынок, вытянутый вдоль дороги, слежки за ним уже не было. Нужно было отдать должное ребятам, Локхир проморгал, когда прекратилась слежка, а потому была и возможность, что она не прекратилась вовсе. Пусть. Впервые за время проезда по Курдии эльф увидел нормальные дома, даже двухэтажные большие постройки с намеком на помпезность. Живший здесь большой слой торговцев любил удобства и роскошь - просто мечта для вора. Пришлось покинуть это суматошное пристанище, слишком велик был соблазн, слишком... Даже с десяток Че в кармане забренчал. Нужно на восток, там, где никто не встретится, где никто не узнает.

Геометрически идеальный Ривери был непривычен глазу эльфа, в то время, как местные на септийского эльфа не обращали внимания. Вообще это отличие Курдии от Септийской империи сильно бросалось в глаза. Тут никто не мешал жить, не проверял, не останавливал, не показывал пальцами. Свобода, как она есть. В тавернах не вызнавали, не задавали вопросов, надо - расскажешь сам. Сток был удобен: граница рядом, вокруг какие-то неприятности, слухи о пропавших экспедициях - то, что нужно, главное зацепиться. Местный держатель одной из таверн Фламикс любил собирать информацию и продавать ее, это был о так знакомо и полезно, что Локхир периодически приходил сюда потратиться на стаканчик эля.

Смелость произрастает в сильных духом

Иногда даже хрупкое создание оказывается сильным и смелым, вбирая в себя дух и величие орла, что парит на пустынями Империи Сарсов. Этот дух подобно змее проползает, обходя любые запреты и устои, он не остановим. И вот однажды хрупкая девушка осознает, что она должна летать, что границы вокруг слишком хрупкие и тесные, что то, что нельзя, на самом деле, делается и соображений безопасности и покоя. Но как можно быть в покое, когда с крыши минарета Сааш'Дура такой прекрасный вид на закате. Богиня-родительница создала нас, чтобы мы наслаждались, чтобы видели всю красоту и понимали, ради чего стоить расти, бороться, множиться. Поля в лучах заката прекрасны, хоть и приходится прикрывать шелей*, чтобы песок не залетел в открытый от удивления рот. Но это лишь вокруг. Свобода распространяется дальше, высота под тобой лишь малая ее часть, а там за барханами... Эта непреодолимая тяга в Ираде Аль-Гайлани была с рождения. Как не переучивали ее никуда не ползать, все было бесполезно. Прислуживание Айлиль-ханум позволило ей стать полноценной жрицей Нилы-Жизнедарительницы, а значит занят положение, при котором ни один мужчина не смог бы ее остановить и забрать к себе. Это была свобода для свободолюбивого характера.

Настоятельница храма Идриса чувствовала это в душе юной послушницы и понимала, чем это закончится, она была мудра, и прекрасно понимала, что некоторые птицы могут жить лишь на свободе. Юная птица, научившаяся многому и впитавшая знания подобно губке выпорхнула на свободу, отринув уготованную судьбу, готовая жизнь не для нее, за спиной остался Шаар-хиан - город, подернутый маревом горячего воздуха.

Переход через границу стоил нервов, сарсийский патруль, а особенно ославленный лейтенант Укруд Меташ, сын Азаза, внук Ригуза, великого сотника положил на красавицу, чей стан и красоту не могла скрыть никакая тряпка. Жричество было сродни правителям, а потому военные не могли перечить жрицам, но дочь Гайлани явно не дотягивала до тех, кого можно еще было уважать и бояться с первого взгляда. Лейтенант не мог себе позволить прямо препятствовать выезду, но находил всяческие отговорки, чтобы задержать тянущуюся к свободе. Пришлось дать ему десять дариков, чтобы он наконец перестал нести чушь и пропустил всадницу дальше. Алчность и похоть так явно боролась в мужчине, что он задержал руку на руке девушки больше на долгое мгновение... Алчность победила. Перед путешественницей открывалась неизвестная Курдия, что славилась свободой, и где не любили ее народ.

Полувоенный сток Ривери встретил ее холодом, который, словно кадка воды, окатил ее с головы до ног. Конечно, дело было в различиях менталитета, но когда смотришь своими глазами, так не кажется. Серьезные, сосредоточенные мужчины проходили мимо, не обращая на нее внимания, изредка, кто-то, понимая, откуда она, сплевывал на землю и отворачивался, но не это главное. Эти действия Ирада понимала, ей хватало мудрости игнорировать, а вот свободно болтающих мужчин и женщин, находящихся почти вплотную друг к другу... а эти хлопки по плечу, как равный равного... Это был небольшой шок...

Всем известный знак Нилы даровал ей небольшую, хоть и трудно объяснимую благосклонность населения, как она поняла позже, когда сняла небольшой домик из бамбука, суть была в отношении к жрецам. Однажды, с южной окраины стока девушка испытала второй шок, мужчины и женщины купались голышом в реке, хоть и а расстоянии друг от друга. Видно было, что гигиене тут уделяют внимание, хоть и не пользуются маслами и благовониями, однако рядом, и так непринужденно... У сарсов процедура омовения женщины - целый ритуал, который интимен и не допускает присутствие посторонних. На всякий случай Аль-Гайлани поменяла у одного торговца дарики на местные Че, чтобы местные лишний раз на нее не косились.

Бродить по тавернам для мобдати верх неприличия, но ведь она теперь свободна... "Отдых Странника" обладал определенным уютом, нет, тут не было диванов и ковров, однако, тут не косились на иноземцев, каждый говорил о своем, да и истории были такими интересными... Для ищущей и алчущей приключений это место оказалось тем, что надо, словно она чувствовала, что тут найдет свою цель.

Не травма делает человека калекой, а сломленный дух.

Небольшой приют Иштара в северном подножии Ворота выпустил из ворот человека в простой монашеской одежде и с замотанными тряпкой глазами. Человек остановился, наполнил грудь воздухом и шагнул вперед, шагнул уверенно, будто бы видел впереди дорогу. Его посох постукивал перед собой легко, аккуратно, уверенно, а оттого человек останавливался лишь наталкиваясь на крупный булыжник.
Джоль, а именно так звали этого человека, уже прочувствовал испытания жизни, Джоль жил испытаниями, и они ждали его впереди. Во славу Иштара иль ради преодоления себя - это уже другая история, быть может, человек просто не смыслил себя без преодоления без борьбы, непокорный дух курдийца сидел в нем и не желал сдаваться.

Ближе к Кауну его остановили двое, чьих лиц он видеть не мог, но слышал алчное дыхание. Цель, не способная защищаться и опознавать преступника - удобная цель. Тем более, что у калеки были вещи и неплохие. Как глубоко было разочарование ублюдка, пытавшегося стянуть рюкзак, когда его ребро треснуло и едва не вошло в легкое от быстрого удара рукой. Слепец стоял в той же позиции, ка ки был остановлен, сейчас от него исходило не только спокойствие, но и опасность. Второй достал нож... Слишком громко. Сталь предательски рассказала чутким ушам о действии, а потому второй не заметил, как слепец оказался рядом, а рука уже висит плетью. Глаза верить не хотели, но нервы сообщили, что надо. С диким воем и сломанной рукой, бандит убежал в джунгли, второй тоже поспешил за ним, а путник направился дальше - он применил лишь необходимое воздействие.

Каун пришлось покинуть довольно быстро - сток ослеплял гомоном, выкриками, движением. Это была какофония звуков, а потому монах едва не потерял ориентацию в пространстве. Прикупив немного еды, он направился на восток. Куда идти было не важно, однако когда солнце греет лицо, идти удобнее...

Оказавшись в Ривери Джоль буквально сросся со стоком, его нигде не замечали, потому что мужчина был молчалив и не требователен. Пару раз его видели отдыхающим на берегу реки в южной оконечности стока, кто-то говорил, что видел, как слепец ползает на пальму и бьет ее всеми частями тела, словно безумный, но никто не подходил к калеке с расспросами, словно отсутствие глаз мешало тому разговаривать. Однажды он даже подсел, чтобы съесть свою похлебку, к такому же молчаливому человеку, больше похожему на каменный блок. Так они и сидели молча, каждый думая о своем. Для Фламикса было удобно, что с вышибалой спокойно садится другой посетитель, потому как место то больше никто занимать не хотел, а так пространство экономилось.

Тонкости мироздания требуют присутствия в обществе, как ни странно

Недавно в Ривери пришел довольно потрепанный высокий эльф, одежда его была подобно охотникам, многие месяцы проводившим в джунглях, но при этом он не тащил шкур, не был украшен большим количеством шрамов - вообще о походе напоминал лишь потрепанный вид. Подобное явление, как оказалось, жреца Нилы вызвало множество пересудов даже у не любящих сплетни жителей, потому как он не вязался с привычным. Будь на нем какая шкура волка или тигр, все бы и внимания не обратили. Со временем, однако, узнав о жреческом сане, к нему потянулись, но никто не спрашивал, откуда он пришел и где был. Если нужно сам расскажет, к тому же эльфы всегда отличались менталитетом, поговаривали, что на севере в Великом Лесу так и вовсе не любят всех, кто не эльф. В Курдии такой проблемы не было, в Курдии была свобода. Ему без проблем предоставили небольшую хижину, куда периодически наведывались больные, раненные - обычное дело в любой деревне. Золотые глаза внимательно изучали каждого, словно пытаясь найти в них, людях, какой-то ответ.

Временами Кадфаэль посещал "Отдых странника", это замечательное заведение с хорошей едой, а самое главное - с важными и интересными историями. Тут находились, как представители других рас, так и из других государств, а потому найти ответ на извечное в обществе можно было не во всем городе, а именно тут, в таверне. Впрочем, сам вопрос был настолько глобальным, что вера в его нахождение где либо всегда ставилась под сомнение и самим эльфом.

Тьму разит не только свет, но и меч, служащий свету

Сверкая подобно солнцу, на террасе таверны часто сидел молчаливый мужчина с копной светлых волос, его бархатец был постоянно отполирован, а потому сверкал наплечниками и грудными пластинами. Эмблема солнца на щите однозначно сообщала о его принадлежности к церкви Идриса. Что искал этот человек в восточном стоке, было не ясно, но местные регулярные посетители таверны неоднократно видели, что он разговаривает с охотниками, спрашивает, узнает, причем делает это с энтузиазмом, как будто от этого зависит, что-то важное для него.
Вроде бы его звали Ирос...

Пара дворфов с центрального стока рассказали ему про одного амбициозного и молодого мага Рута, который излишне болтал про мантикор. Казалось бы, вот она - зацепка, но местная прелестница-дочь хозяина таверны невольно сообщила, что мага в Ривери нет, более того, он пропал. Словно неведомая сила раз за разом мешала ему напасть на след, может так и было, однако латник не унывал, наоборот, все это действо начало становиться целью его жизни, идеей фикс, словно все остальное не важно. Конечно, Зухра, да и некоторые другие персоны иногда напоминали ему, что у мужчины бывают и другие интересы, однако, паладин не намеревался сбиваться с цели. Ползущие в последнее время слухи словно концентрировались в этой таверне, сам того не зная, Фламикс стал концентрировать дурные известия, а потому для паладина это было именно то место, где стоило находиться....

--------------------------------------------------------------------------------------------------------
Один из дней...

Жаркое летнее солнце очередной раз загоняло посетителей в заведение Фламикса, работенка не пыльная, а денег приносит регулярно. Две дочери все также разносили напитки, а потому седоватый мужчина в хорошей комплекции испытывал легкое чувство дежавю. Оно и понятно, ведь такое уже было и не один раз, но все же бывший наемник шестым чувством знал: сегодня день необычный. Зал был наполнен, как обычно, некоторые уже были привычны глазу хозяина таверны, взять хоть бы и этого крепкого парня Айвана. Да тут, если честно, можно было отряд нанимать, не то, что парочку. Многие были вооружены, потому как клинок для курдийца, как вторая жена.

- Отец! Отец! - молодая Вита забежала с улицы, она была младше своей сестры на пару лет и в сари** очень сильно напоминала мать, - Отец! Там жители говорят, что возле реки женщину убили! - сказала она, едва не плача, - Говорят, сердце вырезали и забрали. Вольных стражников собирают, чтобы искали. Это ж каким лиходеем надо быть!!!

Фламикс обнял дочь, похлопал по спине, обводя взглядом свое заведение, потому как почти все сейчас смотрели на них, столь громкие тирады не могли быть незамеченными. Наконец, он отстранил успокоившуюся девушку, вышел на центр зала и громко прокашлялся.

- Мои достопочтенные посетители, смею привлечь ваше внимание, потому как уже давно замечаю, что вокруг творятся всякие непотребства. Охотники и следопыты заняты своими делами, вольные стражники ищут бандитов и нарушителей, но на многие события почти не обращает внимания. Видит Идрис, я многое знал и собирал информацию, да и приторговывал этой самой информацией, но сейчас я вам все выложу, как на духу, потому что это вызовы для сильных и награды для достойных, - он глядел залу острым взглядом карих глаз, убеждаясь, что внимание на нем, - Сначала этот богач Рут забрал с десяток следопытов увел, денег наобещал и пропал. Проход Тали, что в трех днях на севере хоть и дик, но всегда был безопасным, а тут что? Неужто не найдется смельчаков, способных по своей воле разобраться с этой проблемой? Или вот искатель руки моей дочери на восток пошел за аллигатором две недели назад, тоже нет, и знаете что? Местный из поселка Укир приходил, говорят, видели на севере каменные статуи человеческие! На юге в двух днях столкновение с орками было, откуда взялись - непонятно.

- Да и этот случай, что дочь моя сейчас рассказала... Прямо в стоке и такое убийство, неужели не найдется желающих прославиться или заработать? Я поговорю со старейшиной Ранти, он обеспечит награду алчущих, тех же, кто славы ради - прославятся, что скажете, достопочтенные посетители.

-------------------------------------------------
Карта Курдии в плохом качестве.


немного дневной визуализации


немного ночной визуализации


Фламикс


Зухра

Вита

- Что ж, мадам, в таком случая я должен раскланяться, - поклонился Домициан. - У меня назначена встреча с военным легатом Двадцать второго легиона.

Он говорил так, Домициан, и он отвесил поклон. Он не смотрел на старуху оракула после этого. Тем не менее, нет, он не спешил уходить. Наоборот, вампир сделал несколько шагов вперёд. Он оказался в центре зала. Он вперил свой взгляд в золотое сияние.

Гелиас, камень, что пожирал кровь, и был покрыт письменами, и говорил, и был сердцем города. Комень, что позволил ему, вентру, безбоязненно ходить под солнцем. Домициан рассмотрит его получше. Почему он единственный вампир в городе? Сейчас, когда он подумал об этом, это показалось историку странным.

Багровость лица Доусена могла спокойно конкурировать с цветом советского флага, но Саманте было плевать. Пусть бы сарджа прямо сейчас и прямо здесь, на стрельбище, хватил удар — тот, кто нынче оккупировал центр управления полетами в мозгу Саманты, еще бы и отпинал хладный труп Доусена по яйцам, нимало не заботясь о приличиях. Не считая, разумеется, того, что в руках Сэма был пистолет, и он собирался высадить всю обойму в ненавистную рожу.
Не удалось. Пистолет выпорхнул из рук словно по мановению волшебной палочки, и пока Саманта разрывался между желанием пасть ниц с криком "Аллилуйя!" и броситься на сарджа в рукопашную, Доусен исчез. Вместо него перед Сэмом стоял Первый Президент Соедиенных Штатов Америки, генерал Джордж Вашингтон, сэр.
Маячащего на его фоне дядю Сэма, выглядящего немного карикатурно, Саманта поначалу даже не заметил, хотя его присутствие тоже добавляло величия в момент.
Ведь генерал звал его в рай.
Происходящее в раю ничуть не смутило Саманту — он еще на гражданке знал, что представления об аде и рае у богословов и фанатов не имеют ничего общего с реальностью, если эти метафизические явления вообще существуют. А в армии рай и ад могут быть какими угодно, лишь бы по уставу. Судя по пирогам, летящим в хиппи, и довольным ухмылкам солдат, этот рай был полностью одобрен ВМС США.
В какой-то момент Сэм отвлекся на орущего хиппаря, а в следующий — понял, что толпа ждет именно его реакции. И в его руке уже был пирог, сунутый заботливыми товарищами, возможно даже самим генералом Вашингтоном.
— Знаешь, приятель, для хиппи в тебе слишком много гомофобии, — Сэм почувствовал, что тот, кто управляет им, тот воинственный, злой и опасный, будто чуть подвинулся, давая ему возможность говорить. И в то же время Сэм чувствовал, что то, что он говорит, нравится его темному напарнику. — Ты говоришь "пидарасы" так, будто это какое-то ругательство. Так нельзя, ай-ай-ай, — он картинно погрозил притихшему хиппарю пальчиком, а затем взвесил в руке пирог, будто бы прицеливаясь. Но вместо броска он поднес его к лицу и смачно откусил. Пирог оказался с черникой, с хрустящей сахарной корочкой, и был вкусным как сама жизнь. С трудом прожевав и чуть не захлебнувшись слюной, Сэм продолжил, напустив на лицо добрую улыбку старшего брата, который объясняет младшему, что к чему в сексе:
— И да, знаешь, ты прав, приятель. Мы принесли во Въетнам смерть. Очень много смерти на штыках наших винтовок, на гусеницах наших танков, на озерах напалма, выливаемых нашими бомбардировщиками на джунгли. Кто-то скажет тебе, что это делается во имя свободы и демократии, и будет чертовски прав. Но я тебе скажу еще одну правду. Каждый, — он обвел толпу широким жестом, чувствуя, как объединяется с ней в своих мыслях, стремлениях и порывах, — каждый сукин сын, кто заслужил себе место в этом раю... он просто любит убивать.
Добрая улыбка на лице Саманты превратилась в злобный оскал. Он размахнулся надкушенным пирогом и запустил его в хиппи с такой силой, что — он был уверен — голова этого пацифистского мудака взорвется как гнилой орех, смешивая мозги с черничной начинкой. Этим броском будет доволен и генерал Вашингтон, и сам дядя Сэм.

Фёдор Олегович стоял на эшафоте с веревкой вокруг шеи. Джорик - или, как его звали на самом деле, Цзо Ри Ку - и Роберт Лонгарм (Роб Лонг) стояли рядом.
- Фёдор. Было приятно вас знать. Вы были достойным противником, - говорил Цзо Ри Ку.
Он дернул за рычаг. Фёдор зажмурил глаза.
Ничего не произошло.
- Меж тем, - продолжал он, - нашей организации нужны умные люди. Потеря нашего сенсея, господина Дона Хуана (или, как мы его называем, Хуанхэ), больно ударила по нам. За дни нашего знакомства вы продемонстрировали честь, доблесть, интеллект и харизму. Наша дружба, пусть и основанная на лжи, была одним из самых незабываемых знакомств в моей жизни. Слова, которые я говорил, были ложны, но наши чувства - истинны. Я предлагаю вам место в роли советника и ученика Якудзы.

Наоборот, по словам Мстителя ВДВ - ниндзя (и если бы он атаковал себя катаной, получил бы 85 урона), перепутал. Поэтому без сомнений, и будь что будет.
Законники, простите меня, если я ошибаюсь.

Слишком много шума было в голове у Яндара, и он не сразу сумел различить, что кто-то окликает его со спины. И даже оказавшись в дружеских объятиях Улку, он еще какие-то мгновения просто смотрел на него широко распахнутыми глазами, прежде чем сумел вникнуть в слова.
Смущенно показав товарищу свои грязные руки (на которых, впрочем, оказалось, не так уж и много вражеской крови, уж по крайней мере не по самые локти), Яндар осторожно прихватил его за левое плечо, стараясь несильно испачкать.
От этого просто дружеского жеста, чудак сразу почувствовал себя лучше. Выдохнув облегчённо и с благодарностью кивнув Улку, он махнул свободной рукой в сторону речки, как бы приглашая товарища присоединиться к нему…

Сам Яндар охотнее поделился бы своими переживаниями по поводу великанов, но готов был говорить и о пленнике. К нему вообще-то не так уж и часто обращались с серьёзными вопросами…
- Ведьмы… ведьмы пусть сами берут его.. – после непродолжительного молчания, воскликнул он, немного всплеснув руками -…Будет суд! И они скажут слово, и ему конец… Маленькие рашеми как смогут напугать-обмануть его?!...

Обернувшись, дурачок вопросительно поглядел на Улку и покачал головой.
- Мы не можем… Не-ет, нет. Этот злой и старый, смерти не страшится и ждёт её. Как его имя? Волк?! Волк…

Примолкнув недолго, Яндар кажется задумался, по крайней мере что-то такое видно было на его сморщенном и длинном лице, будто бы какая-то мысль промелькнула. Он даже в этой своей задумчивости вытащил из-за пазухи дудку, но тут же, лишь мгновенье потискав её в ладони, сунул обратно.

- Ммм… Скажем ему, что он не умрёт, нет.. Мы скажем, что ведьмы просто превратят его в зайца-кролика! И еще проклянут его… В зиму шкура его будет всегда бурой и серой, а к весне и к лету наоборот в белый окрас перейдёт. И каждый хищник в лесу, каждый филин, хорёк и лиса, каждый волк будет брать его по нескольку раз за день или ночь… Но познать смерть-смерть сей заяц не сумеет уж никогда. Каждый раз будет он оживать под кустом бузины… Ох, страшно быть зайцем в лесу. А уж вечным зайцем так и совсем жутко…

Последние фразы чудак произносил тихим таинственным шёпотом, а закончив, прикрыл рот рукою, округлил глаза и уставился на Улку.

Вы не можете просматривать этот пост!

Сол, волоча за собой тяжеленный кейс, вернулся как раз к началу концерта: ор был такой, что осиаввлось загадкой, как все местные мертвецы, включая этого проклятого Доминициана, не повылазили из своих могил. И если экс-адвокат тешил себя наивной надеждой, что их стрельбу не услышали, то этот крик поставил крест на скрытности окончательно.

Аккуратно поставив кейс за спиной Берга, Джеймс забрал у потомка викингов железные браслеты, и, пользуясь полной недееспособностью "клиента", наконец-то заковал ему руки, сведя их за спиной.
— И чему вас только там учат в академии ФБР? - ехидно спросил Сол, — Помимо загробного мира нас точно слышала две третьи Биг Изи... - ворчал Джеймс, ожидая пока парень хоть немного придет в себя, — Кстати, Ларс, -совершенно не кстати неожиданно спросил Карреро у киллера, — Что стало с девчонкой и корешом Соула? Ну, помнишь, те которые у копов проходили свидетелями?

Выслушав ответ и дождавшись "второго дыхания" у пленника (пара пощечин были эффективны), Сол с садисткой улыбкой приподнял его руки над головой, делая неприятно:

— Послушай сюда, придурок: мой напарник показал тебе самую примитивную форму боли - и это он еще не поработал ножом, — Джеймс псевдо-доверительно покивал головой и похлопал беднягу по плечу, а затем начал медленно тянуть руки вверх, пока плечевые мышцы не начали трещать: особых сил для этого и не надо было - спасибо старику Архимеду и принципу рычага.

— Так что сейчас, ты начнешь нормально говорить, иначе клянусь Богом, я буду оживлять тебя до самого заката, а затем сожру твою душу и, узнав о тебе всё, приду за каждым дорогим тебе человеком!

Ларри на секундочку задержался, дабы лично убедиться в том, что отбитого на всю голову Сэма упакуют как надо. И морпехи не подвели! Обработали шизоида по первому классу, повязали ему руки-ноги праздничным бантиком и кинули на съедение самому кровожадному ниггеру, которого Митчелл только знал. Good work, team! Добро опять победило! Насвистывая под нос мелодию, поборник света и справедливости полетел грабить следующую хижину.

Отточенным движением матёрого медвежатника, солдат расхерачил хлипкое окошко и влез в халупу. Блять, стоило пройти весь этот путь, только ради того, чтобы оказаться в местном оружейном раю! Как будто ебанное Рождество наступило чуточку раньше, а Митчелл вломился прямиком в мастерскую Санты, где он хранил подарки для плохих мальчиков. Охуевшему от счастья Ларри было уже посрать на свои девчачьи страхи, на пулю в башке, на ВСЁ! В этом месте у любого вояки яйца увеличивались как минимум вдвое, а то и втрое! Полный набор свинцовых жопоразрывателей ждал героя, готового всадить свой звёздно-полосатый карательный хуец меж раздробленных булок коммунистических свиней. С блаженной улыбкой Митчелл двинулся к арсеналу, уже представляя, как в одиночку берёт Ханоя и Хюэ.

Вначале в полёт отправилась дырявая кастрюля. От пули Митчелла уберегла, и на том спасибо, пускай ржавеет в кучи старого хлама. Напялив на голову новый цельный котелок, морпех обратил свой алчный взгляд к бесхозному боезапасу. Значит одна полупустая обойма, сучки?! Ларри вам покажет, как честного солдата наёбывать! С остервенением и жадностью морпех начал набивать подсумки и карманы полными обоймами к своему огнестрелу. Чуть ли не в трусы ещё пару магазинов запихнул. Свою изначальную горе-обойму Митчелл наполнил до краёв. Аж лишние патроны на пол посыпались.

Теперь, когда Ларри при желание мог даже отрыгивать свинцом, пришло время слямзить пару хлопушек. В этом деле морпех особо жадничать не стал. Всё равно, пара осколочных в подсумках мёртвым грузом лежала. Митчелл прикарманил одну зажигательную, да две дымовухи. Чтоб как ебанный ниндзя из дыма выскакивать! Ну а больше брать в падлу было. Итак, весь этот скарб довольно нехуёво весил. Ещё завалишься в лесу под тяжестью этих лопаток, гранат, сменных подштанников, винтовок и прочего дерьма, да и не встанешь больше.

Ларри уже собирался почапать дальше, когда заметил в углу ЭТО! Глаза солдаты округлились, а изо рта закапала слюна. Повертев башкой по сторонам и убедившись, что его никто не палит, Митчелл нырнул в угол и стал спешно набивать свой рюкзак белоснежной мягкостью. Сука, похуй на патроны и гранаты, некогда упругая кожица на обеих полужопиях Ларри успела одубеть и покрыться зудящими красными пятнами от трения этих ебучих листьев и папоротников. Хоть перед смертью разок нормально посрать удастся!

Подчистую обнесся хижину, морпех направился к выходу. Ах да, ещё миномёт кто-то успел спиздить. Митчеллу, впрочем, было похуй, стрелять из него он всё равно не умел. Выйдя на улицу, солдат набрал побольше воздуха в лёгкие, и крикнул:

- Народ, кто-нибудь из вас мечтал поиметь раком снабженцев-скупердяев? Сегодня вам представился этот шанс! Спешите пожаловать в лавку чудес дяди Ларри!

По пути к джипу, солдат зашёл в мед. палатку, дабы обновить свой запас медикаментов. В аптечку был добавлен спирт, скальпель, немного морфия, да иголка с нитками. Ларри на досуге хотел попробовать сшить Бену новые ноги, а Саманте собрать новые мозги. Ну а после чистки мед. палатки, Митчелл по всей форме доложил о находках главнигге:

- Капрал, местная солдатня прихватила с собой миномёт и куда-то съебалась. Видимо, за крупной звериной пошли охотится. И да, в штабе пара дохлых гуков в подвале милуются. Вполне возможно, пленённые языки коммуняг. Наплели что-то местному командованию, а те всем составом и выдвинулись инфу прощупывать. Но это только предположение. Мы с Джеки дообследуем блокпост и может картина яснее станет.

С этими словами, Ларри направился в сторону второй палатки. Палкой, понятное дело, прощупывал почву на наличие коварных волчьих ям.

Правая сторона лица парня была основательно залита кровью из раны,тянувшейся через половину млба - видимо приложило по касательной во время аварии. У раны были рваные края, словно подвыпивший муж оприходовал жену ключами. Или нервная мать ударила сына рукояткой шейкера. Или озлобленный сын, который избил собаку садовой лопаткой. Или...

У Билла был богатый опыт и ему было с чем сравнивать или из чего выбирать, но всё сводилось к одному: Сид мог иметь царапину на лбу, а мог и проникающую травму с сотрясением, которая без должной помощи может иметь весомые последствия в будущем. Но учитывая все обстоятельства всю эту проблематику придётся решать экс-офицеру Освальту, который с видимым трудом сейчас пытался нащупать пульс замерзшими рукам, пытаясь успокоить и собственный адреналин в крови. Перспективы рисовались не самые радужные, да и всей едва-едва стабилизировавшейся ситуации срочно требовался хоть какой-нибудь план...

      «Путешествие к северным берегам содержит немного удобства. Большак пуст, а ветра холодны. Народ неприветен и груб. Проживает в христианской вере немало финнов, эстов и всех других. Городов и селений в привычном понимании [они] не строят, живут лесом и безмерно далеки от всего, что нам кажется высоким и гуманным».
      — Адам Олеарий, путешественник и писатель.


00: ПРОЛОГ


      Склонившись над серыми от сырости листами, горный инженер Фриц Дортмунд быстро готовил письмо, не глядя окуная выщербленное перо в походную чернильницу. Нервные руки молодого человека метались по бумаге с проворством охотничьих кречетов, выдавая в неопрятном, бледном, поросшем до самых глаз бородой инженере обладателя блестящего реального образования. Выводимые чёрной тушью слова ложились на неё, следуя законам прихотливой грамматики своего времени:

      «Писано в день двадцатый июня года одна тысяча семьсот пятого.

      Милостивая Ваша светлость! Того дня, июня двенадцатого, а после шестнадцатого, взято нами ещё сорок два золотых листа. Листы сии назначены к отправленью и справно высланы в день девятнадцатый, в чём росписью сознаёмся мы, Ф. Дортмунд, и караульный начальник Г. Бюлле. Помянутый груз последует до Вашей милости экспедицией при двух повозках, к каковым в ответе приставлен…»

      Сухой трескучий выстрел прокатился над холмами, заставив инженера вздёрнуть голову. Вскочив, он боязливо подобрался к окну временной землянки и отдёрнул три слоя рогожи, сшитые между собой на манер бычьих пузырей, чтобы лучше хранить тепло. Несмотря на то, что окном лукаво называлась всего лишь узкая щель в брёвнах, наваленных под скатами крыши, по утрам обитатели землянки просыпались от пробирающего до костей мороза. Когда они впервые пришли сюда, не было предела удивлению рабочих при виде того, как лопаты отказывались грызть схваченную каменной стужей землю. А ведь экспедицию снабдили железным инструментом производства новейшей литейной фактории!

      Но сейчас герр Дортмунд дрожал совсем не от холода. С видом человека, добровольно сунувшего голову в печь, он тревожно оглядывал таёжное мелколесье, подбиравшееся к холмам как волосы к фатовской лысине. Инженер с болезненной тщательностью всматривался в шумящую пену крыжовников и голубики, в тень среди елей и сосен, но не видел ничего, кроме других холмов, таких же пологих, невзрачных и стылых. Острозубые каменные отвалы чередовались с земляными склонами, по которым ползли к вершинам сухие кустарники и карликовые деревца, изуродованные борьбой с пустым небом и с промерзающей до минеральных горизонтов почвой. Однако Фриц Дортмунд интересовался совсем не красотами северной природы, а тщетно выискивал признаки жизни и движения. В течение его недолгого дозора новых выстрелов не звучало, и определить их направление Фриц не смог, еле заметно покачав головой. Вернувшись к письму, инженер долгое время смотрел на него, будто упражняя месмерический взор, а потом тяжелой походкой вернулся за грубо сколоченные доски.

      Оставив бухгалтерскую опись на середине, Дортмунд решительно отчеркнул новый абзац, брызгая чернилами по странице. Округлый почерк сбился, обрастая ненужными изъянами и помарками, но Фриц не претендовал на состязание с каллиграфической комиссией при родном Геологическом училище. Торопясь, он старался уместить на двух куцых листах всё, что произошло с той поры, когда на улыбчивом лице местного проводника расцвела многообещающая ухмылка.

      Через шестую долю свечи, при которой работал инженер, в безбрежном небе растаял отзвук второго выстрела. Эхо повторяло одинокий хлопок, пока не выдохлось и не утихло, а несчастный геолог выпрямился на стуле, отчего-то потеряв способность шевелиться. Всё, что было и осталось в нём от человека, гордо ступившего в северные леса с весенней оттепелью, обратилось к надежде. Но тянулись минуты, а свеча, налепленная на угол столешницы, всё ниже клонилась к озеру натёкшего жёлтого воска. Не звучал задорный голос охотничьего рожка, не раздавался знакомый лихой посвист. Слушая воцарившуюся среди холмов тишину, Фриц Дортмунд понял, что в его экспедиции больше не осталось вооружённых людей. Закрыв глаза, он считал удары сердца в ожидании неминуемого. И неминуемое настало с той неотвратимой данностью, с какой следует за отливом прилив.

      С той поры минуло сто пять лет.


01: ОГОНЬ В ТЕМНОТЕ


      К ужину выходили при полном параде.

      Эта традиция родилась из тех двух причин, по которым рождаются все глупые и бессмысленные обряды. В монотонной череде дней человеческий разум отчаянно искал отличие, как голодный карельский медведь бросаясь на любую кроху того, что в обстановке естественной городской жизни не счёл бы достойным внимания. Так, например, ежевечерний ужин обратился ритуалом не оттого, что нёс в себе оттенок торжественности. Наоборот, одиннадцать измученных севером человек, уже уставшие от лиц друг друга, встречались за ним, чтобы в сотый раз обменяться уже слышанными новостями или вслух зачитать свежие, заранее зная ремарки друг друга. Но обязанность готовиться к нему с тщательностью лейб-гусара перед праздничным смотром подспудно заставляла ощущать трапезу как нечто особенное: нечто такое, чем стоило бы гордиться и для чего застёгивались многочисленные и неудобные пуговицы на сорочках с жилетами. Как по мановению волшебного жезла, сами собой расправлялись плечи и тускнело ощущение ущербности общества, чья культурная парадигма дошла до того, что наделила обыкновенную еду церемониальным статусом. Всё это составляло первую причину. А во-вторых, ужин и подготовка к нему попросту убивали время.

      Время, пожалуй, стоило бы назвать самым страшным врагом для морского форта «Герцог Гленн». Время тянулось над его батареями как череда сизых морских туч, чьи жирные бока несподручно заколоть штыком или прострелить навылет. Такой враг не мог быть убит. Коварный, сильный в кажущейся слабости, он штурмовал укрепления, выстроенные для другой войны и других натисков. Он отравлял воздух, пахнущий солью и тиной. Крики морских чаек, пикирующих на тёмные от дождей парапеты, больно резали уши, а пшеничные галеты теряли вкус. Время разило безотказно, расправляя стальные крылья как бессмертный ангел, не способный щадить. И какие бы ухищрения не выдумывал гибкий в умении адаптироваться разум человека, с каждым прожитым месяцем стены каменной клетки надвигались всё теснее. Оборачиваясь назад, недавний юноша с удивлением видел себя прежнего, ступающего на блестящие глыбы причала с по-глупому восторженной улыбкой, и удивлялся — как? Как всё могло измениться столь незаметно и бесповоротно?

      Приезд на уединённую морскую батарею поражал до глубины души. В первые недели панорама, развернувшаяся перед непривычными глазами, часами восхищала тех, кто только-только приноравливался к своей новой роли. Казалось, что от самых твоих ног и до невообразимо далёкого горизонта развернулся ковёр из серого мрамора, тут и там отмеченный дремучими барханами волн. Море, великое и всемогущее, содрогалось в своём вечном беге — оно казалось исполинской равниной, засеянной зерном, что дрожит и темнеет в ветреные дни. Но только ковёр золотых колосьев сменил ковёр иной: и о, каким он был! Не хватало ни мыслей в голове, ни слов на губах, чтобы подобрать определение, достойное грандиозного величия севера. Леденящий сапфир? Изумруд, не ведавший руки ювелира. Нет — пошлыми, простыми казались эпитеты, которые в гимназические годы заставляли возбуждённо румяниться щёки. При виде холодной красоты океана из глубин сознания поднималось ошеломляющее чувство чего-то монументального, прекрасного и беспощадного одновременно. Защитный форт обращался могучей крепостью из тех, о которых пишут в сказках, а его чёрные стены — непреодолимым бастионом, который даже море не в силах покорить. Офицеры, облачённые в ореол римских оракулов, казались непогрешимыми и мудрыми, а долг, порученный самодержавным цезарем, заставлял ноги подгибаться в трепете.

      Стоя на открытых площадках башен и держа рвущуюся с головы треуголку, новый военнослужащий осознавал себя и королём, и пленником этого удалённого, потерянного на окраине карт гарнизона. Открытый морской простор обнимал его, насылая свирепый ветер и жалящий непривычную кожу дождь, который в минуты штормов хлестал землю и воду с огромной свирепостью. Под хмурыми тучами раскатывался низкий гром, а молнии ударяли в едва различимую полоску земли так далеко отсюда, что лучше бы её вовсе не было. Скалистые гребни восточных холмов никогда не знали ноги человека. Их присутствие не внушало уверенность, а дарило безотчётный страх — понимание, что нигде в этой северной земле нет другого очага, нет человеческой жизни, нет городов и шумных улиц. Только хвойная тайга, охраняющая болотистые берега реки Нойштрем. Кто бы знал, в каком месте берёт начала река, которая тянулась в самое сердце земель Пальмиры.

      Река и найденные в восточных холмах соляные залежи оставались единственной причиной, по которой много десятилетий назад король Петер, отец короля Генриха, отца короля Иоанна, отца нынешнего короля Александра (да славятся его дни) повелел возвести форт, насыпав острова на дне безымянного залива. Среди лесов к западу от морских батарей лежала бухта святого Варфоломея, узкий и глубокий фьорд, глубоко врезавшийся в сушу. Возможно, в те далёкие дни король-реформатор желал превратить его в гавань для новосозданного северного флота — но потом, уже при его сыне, стало очевидным, что деревянные корпуса судов неспособны выдержать гнёт многолетних паковых льдов в открытом полярном море, а летняя торговля вполне может обойтись без перевалочной базы. Проекты гавани и соляных копей похоронили в пыльной могиле Королевского архива, а форты, в которые было вложено столько времени и сил, остались. По всей видимости, навсегда.

      Людвиг фон Вартенбург

      В день, когда Людвиг фон Вартенбург впервые увидел кирпичную сырость плаца, сердце рассказало ему о печальной судьбе. Усилие железной воли легко справилось с меланхоличной ноткой между строк нового назначения, но с тех пор минули не дни — минули три долгих года, за которые Людвиг трижды видел смену гарнизонов, но каждый раз оставался. Мог ли он сам объяснить себе, почему? Хитрые армейские крючкотворы позаботились о том, чтобы до минимума сократить издержки на дальний рубеж. Тогда как в боевых частях в каждую батарею был бы назначен командиром подполковник, «Герцог Гленн» обошёлся майорами, имевшими восьмой разряд содержания по Табели о рангах вместо седьмого. Будь одутловатый, толстый и совершенно безвольный Йоахим Руттергейм не премьер-майором, а подполковником... в эту самую секунду Людвиг фон Вартенбург понимал, что ничего бы не изменилось. И ностальгия возвращалась к нему.

      Если Людвиг, как казалось ему самому, с каждым годом лишь становился сильнее, то премьер-майор Руттергейм страдал всё большей близорукостью, и физической, и политической. За три долгих года фон Вартенбург не упомнил бы сходу ни одного случая, когда непосредственный начальник батареи лично отправлялся инспектировать арсенал и казармы. Низенький, несчастный и толстый, премьер-майор Йоахим Руттергейм выглядел паркетным генералом, картинно восседающим на белоснежном коне и озирающим своё воинство невидящим взглядом. За ужинами, бывало, премьер-майор ворчливо осведомлялся: хорошо ли всё, не учинить ли инспекцию, а потом умиротворённо ворчал, погружаясь в кресло с рюмкой бренди, когда капитаны на все лады заверяли его, что «сделаем, проверим, выполним». Нет, премьер-майор не был плохим человеком. Наоборот, он любил своих людей, целиком и во всём на них полагаясь — пожалуй, слишком даже во всём. В другие дни, когда в прострации созерцающему горизонт Руттергейму докладывали (смягчая выражения и тон) о неурядицах или перебоях в снабжении, премьер-майор — тут стоило отдать ему должное — храбро морщил усы и вопрошал, может ли он что-нибудь исправить и с кем ему для этого надо говорить. Капитаны переглядывались и просили письма или полномочия, которые исправно выдавались и подписывались почти не глядя. Возможно, захоти секунд-майор Людвиг фон Вартенбург сместить своего начальника, у него получилось бы это без особого труда. С другой стороны, это смещение не изменило бы ровным счётом ничего, поскольку даже комнаты и жалования у майоров различались от силы на десять квадратных дюймов и золотых марок соответственно. Фон Вартенбург хорошо понимал, с кого берёт пример премьер — с непосредственного начальства, поскольку иных духовных родителей в округе не сыскалось бы даже с астрономическим телескопом. Полковник Вукорский, почти точная копия их премьера, только сидящая в кресле повыше и форте побольше, мало чем отличался, по сообщениям сослуживцев и докладам унтеров, от своего аналога на батарее номер три.

      С другой стороны, медаль «За апатию» сияла с обеих сторон: по сути, не было над батареей другого начальства, чем объединённый штаб офицеров под дружно признаваемым водительством секунд-майора. Никто не проверял и не контролировал их деятельность, требуя в обмен лишь чинного соблюдения устоев и порядков, а также изрядной продолжительности бесед (к старости премьер увлёкся философией, чем не давал никому покоя). Пожалуй, ближе всего секунд-майор сошёлся с адъютантом: вице-фельдфебелем Берном из числа мещанских детей. Как руке нужны пальцы, так отцы-командиры нуждаются в молодых ногах, которые готовы сновать туда и обратно, исполняя распоряжения таким волшебным образом, чтобы утренний приказ к вечеру оборачивался само собой разумеющимся докладом об успехе. Вице-фельдфебель, кажется, был создан специально для того, чтобы безропотно выносить крутой нрав фон Вартенбурга, усердно пучить глаза и отдавать распоряжения тогда, когда замолкал Людвиг.

      В этом естественном балансе офицерская компания нашла гармонию, собираясь то в небольшой гарнизонной библиотеке, то в обеденной зале и просто дожидаясь, когда очередная ненастная зима кончится и можно станет в очередной раз задуматься о возвращении на большую землю. Задумывался ли Людвиг?

      Но сегодня, против обыкновения, ужин был объявлен в пять часов пополудни, и требовалось прикладывать огромные волевые усилия, чтобы не начать анализировать этот сбой в распорядке с маниакальной пристрастностью, выдающей подступающее безумие. Загадочно жмуря глаза, Йоахим Руттергейм восседал во главе длинного лакированного стола, накрытого алой скатертью. За спинкой его широкого кресла полыхал огонь в камине, разбрасывая под кирпичными сводами рыжие тени. Высокие свечи в массивных медных канделябрах мерцали в унисон, отражаясь в гранях столовых приборов и фаянсе дорогих сервизов. Кларет уже шёл по рукам, не дожидаясь первой перемены, а через узкую громыхающую дверь то и дело втискивались новые офицеры. Они сметали с рукавов и плеч снежный порошок, вешая шинели на корону из оленьих рогов у входа. Безмолвный денщик — солдатик по имени Мартин с далеко выступающими скулами — принимал перчатки, шарфы и уборы. За окнами давно уже сгустилась ночь. Восседая по правую руку от Руттергейма, Людвиг в тысячный раз оглядывал лица собравшихся, непроизвольно подмечая до неровный контур бакенбард, то помятый воротник, то небрежно пристёгнутую запонку. Единственный из всех, не считая своего верного фельдфебеля Берна, секунд-майор имел себя и гардероб в близком к идеальному состоянии. В настолько близком, насколько этого можно было достичь с одним тазом горячей воды в день.

      Справа от Людвига, занимая всю правую сторону стола, в рядок сидели четыре капитана: капитан Гроссер, начальник караульной службы и заведующий боевым распорядком; капитан от артиллерии фон Мак, командир артиллеристов; штабс-капитан каптенармус Лехаим Нильсен, которого солдаты за глаза дразнили Вашим еврейством, а он обижался; и, наконец, тихий и невзрачный штабс-капитан Леопольд Крамм — гарнизонный врач и самый, пожалуй, уважаемый человек среди прочего офицерства. Сейчас Крамм, блестя пенсне, как раз откупоривал пузатый кларет, отпуская дежурную шутку:

      — Уже темень на дворе, надо подкрепить организм.

      — Вы, дорогой мой, зарядкой бы организм подкрепляли, —ехидно заметил Гроссер. — Давно я вас, знаете ли, не имел удовольствия там замечать.

      — Желаете видеть меня чаще — так я всегда для вас готов. На стол — и вперёд.

      Индендант, вахтмейстер Шульц, фыркнул в тарелку, но ничего не сказал — он чрезвычайно стеснялся невеликого звания, а ещё и того, что сидел аккурат напротив импозантного герра фон Вартенбурга. Премьер-майор тоже хранил загадочное молчание, наблюдая за шутливой перепалкой и оглаживая в толстых ладонях газету, прибывшую со вчерашней лодкой. Несчастная газета, доставлявшаяся в одном экземпляре раз в три недели, а то и реже, ходила по рукам до самого следующего визита лодочника и всегда служила лакомым источником застольных новостей.

      — Где же Зельде, господа? — поинтересовался фон Мак, жестом предлагая налить вино в кубок Людвига. — Как верно заметила наша медицина, уже темень. Или без него начнём?

      Дитрих Хайнц

      Вице-фельдфебель Зельде, начальник сигнальной службы, в этот самый момент пытался поднять воротник шинели, спасаясь от свистящего как польский атаман ветра. Стоя на вершине первой орудийной башни, он смотрел в голодную ночь, швыряющую навстречу комья холодного снега, и ждал, пока тщедушный солдат, уставший от многочасового дозора, подготовит большой сигнальный фонарь с разноцветными стёклами и специальными заслонками, похожий на подвесной самовар. Этого солдата звали Дитрих Хайнц.

      В ноябре, на пятом месяце своей службы на морской батарее, гренадёр Дитрих Хайнц открыл для себя, как плохо именитая английская шерсть защищает от холода и снежного дождя. Под мокрым снегом шинель быстро накапливала сырость, из сухой и тёплой защиты превращаясь в ледяную коросту, неприятно налипавшую на суконный мундир под ней. Руки сотрясала неуёмная дрожь, и даже в рукавицах, пошитых мехом внутрь, почти не чувствовались пальцы. Замотанный в свитера и шарфы до самых глаз, юноша поднимал из большого сундука фонарь, оскальзываясь на ведущей к площадке винтовой лестнице.

      Тот вид, что в ясные летние дни поражал хрустальным сиянием нерукотворного совершенства, вселял ужас ноябрьской ночью. Казалось, что исполинские ножницы в руке Господа вырезали остров и батарею из привычных очертаний мира и поместили в космическое ничто, о котором много читал его отец — там, дома, в уютной и тёплой Пальмире. Чернота растекалась как огромная лужа из земляного масла, затопляя всё — контуры причала внизу, мощные контрфорсы гранитной стены и даже фундамент внизу. Выглядывая через парапет, Дитрих не видел внизу два уровня плаца, лестницы и здания казарм. Он видел плещущееся у самых глаз чёрное-чёрное море, где жили только ветер и снег. Возможно, в таком мире приходится жить слепым.

      И только одно спасало его в долгие дежурные ночи. Цепочка огней, растянувшаяся в эфемерной пустоте: два справа, где стояли батареи один и два, и два слева — маяки на батареях четыре и пять. Крохотные точки размером с бисерину в мелком шитье, они мигали и вздрагивали, регулярно сдуваемые порывами ветра, хотя на самом деле мощный костёр высотой в половину человеческого роста горел в крытом чугунном котле круглые сутки, пожирая прорву драгоценного угля.

      — Хайнц! — крикнул Зельде — Ну же, скорей! Поднимайте фонарь! Раз-два-три, раз-два-три... бр-р-р...

      Карл Бахман

      Фельдфебель Франц Вебер считал, что со взводом ему повезло — недаром в его подчинении находились солдаты, а не артиллеристы. Взять хотя бы Дитриха — смирный, тихий, слова поперёк не скажет. Глядят глаза, наглядеться не могут, чтоб их. Или гренадёр Кройце — сам, представьте себе, вызвался собаку кормить. Сам, никто его палкой не выгонял. И что теперь? Будь то ветер или снег, исправно выносит бродяге еду. Его и проверять не нужно: что ни скажешь, всё сделает. Другие, конечно, не такие молодцы, но друг друга стоят. И друг за друга горой, а это и командиру важно. С самого апреля, дай Бог памяти, три выговора за картишки да двадцать палок одному умнику. За пьяную ссору, если память не подводила фельдфебеля. Одно слово — солдаты. Обученные, дисциплинированные, состоящие на немалом жаловании, а кто-то и войну повидавший. Держатся вместе, командиру не перечат, в упражнениях и атлетике всегда первые. Хороший взвод. Повезло ему.

      Да, противодесантный взвод третьей морской батареи целиком состоял из солдат федеральной армии. И командовал им опытный ефрейтор из ветеранов по фамилии Бахман. В то же время остальные четыре комплектовались канонирами, а в орудийную обслугу — не зря шутки шутят — набирали самых тупых. Тупых и здоровых. Так обстояло дело и в этом случае, пусть от «случая» до ближайшего рекрутского пункта лежали полтысячи миль расстояния. Канониры усердно лупали глазами, сталкивались друг с другом лбами, дрались и воровали еду. На них регулярно приходилось орать, причём иногда слушали они только фельдфебеля, а не своих ефрейторов. С одной стороны, объяснялся этот феномен очень просто: Военный устав требовал от них очень простого набора действий, с которым справился бы осёл. Наводка орудия заключалась в том, что четверо тянули цепи, поворачивая лафет, или крутили рычаг, поднимая и опуская прицел, а наводчик отдавал им команды, запрещая думать. При таком раскладе мозги не к чему. Разумеется, мозги должны были быть у наводчика — и, тут фельдфебель соглашался сам с собой, канониры-наводчики своё дело знали, но таких на пятьдесят человек имелось всего восемь. Восемь! Против тридцати двух дуболомов, от которых, если ефрейтора с палкой не приставить, толку не добьёшься. За этим и гоняли их по плацу почём зря, чтобы если не мытьём, так катанием вколотить в их деревянные головы, как ружьё снаряжать и с какой стороны щёки мылить.

      Франц Вебер знавал одного кирасира, от которого унаследовал зубодробительную присказку: «Среди сортов каберне тоже разбираться надо». И тот кирасир, давно сгинувший невесть где, не мог даже догадываться, насколько к месту придётся его полупьяный совет. Дело в том, что канониры делились на две касты: отвратительную и худшую. Первую в их среде составляли коренные пальмирцы, которые как минимум были обучены началам грамоты и могли отличить порох от гуталина. Вторую касту тянуло назвать диаспорой, потому что жили в ней всякие там Куппери и Лаппери. Эти полудикие рыжеволосые ублюдки набирались из финского населения на севере и, чтобы не швырять их через всю Пальмирскую федерацию, отправлялись служить по месту набора. Из них, как сходились в мыслях фельдфебель и ефрейтор, родоплеменной строй не выбивался даже палкой: уроды шептали всё по-своему и мстительно сверкали глазами, когда получали трудовую разнарядку вне, так сказать, справедливой очереди.

      Ефрейтор Бахман, не будучи дураком и вовремя ощутив напряжение многоопытной солдатской шкурой, пошёл к Веберу с жалобой. После долгого обсуждения Франц решил, что ломать Куппери и Лаппери окончательно нельзя. Они, на просвещённый взгляд фельдфебеля Вебера, тупостью соперничали с баранами, а бараны смерти не боятся. Могут взбунтоваться, а их тут человек двадцать будет. Взамен выделили среди финнов главного — наименее дикого и самого старшего по возрасту, именем Юхи Лайкинен, и поставили его ефрейтором. К июню все вопросы, касающиеся национального единства, решались через него, и этот механизм наконец-то заработал: утренние поверки проходили без мрачных рож, а интендант перестал прятать ключи от арсенала под подушкой.

      Офицерам об этом происшествии не докладывали.

Саманта с трудом удерживал равновесие, и матерился, продвигаясь все ближе к рукоятке бритвы. О незаметности в такой ситуации речь не шла, но гук все равно не видел его. То ли узкоглазый ублюдок был слишком занят чем-то другим, то ли не обратил внимания на новую угрозу, пусть и в десятки раз меньше его самого.
Что ж, он еще успеет пожалеть об этом, когда штык-нож будет медленно взрезать ему шею.
Вслед за этой мыслью Сэм отстраненно подумал, что нож, возможно, окажется слишком коротким, а шкура гука — слишком толстой, и придется изрядно попотеть, чтобы перерезать глотку размером со школьный автобус. Но в этот момент проклятый ви-си, будто заподозрив неладное, начал трясти бритвой в своей потной руке. Саманта закономерно сорвался, едва не оттяпав себе полголовы острым краем бритвы, и пока он летел к бесконечно далекому полу внизу, в уши ввинчивался мерзкий смех узкоглазого.
Смерть была неминуемой, и Сэм внутренне сжался, предчувствуя удар, от которого все кости в его теле превратятся в труху. Падение длилось будто бы бесконечно, позволяя ему прочувствовать все оттенки животного ужаса, но пол неумолимо приближался, готовясь поставить точку в жизни очередного джи-ай.
Неожиданно прямо над ухом кто-то сказал:
— Бесконечность — не предел!
Сэм не узнал голос, но сама фраза каким-то образом отвлекла его внимание, потому что он перестал падать. Точнее, ощущение падения никуда не делось, но теперь он чувствовал его.
Он летел.
Его руки раскинулись широко в стороны на полсотни метров, а в груди вместо сердца рокотало аж восемь турбореактивных "Пратт-энд-Уитни", позволявших его потяжелевшему до восьмидесяти трех тонн телу держаться в воздухе.
Он больше не был рядовым морпехом, он стал...
Боингом "бэ-пятьдесят два" мать его "Стратофортресс" в модификации "джи" для сверхдальних перелетов! И летел он прямо на сраный Ханой, неся в своем нутре двадцать две тонны подарков на рождество чертовым гукам! Ощущения было восхитительными. Как в детстве, когда тебе снятся полеты, и дух захватывает от раскинувшегося под тобой мира, похожего на изысканный вязаный бабушкин коврик с игрушечными домиками, рядом с которыми копошатся двуногие муравьишки. Вот только теперь Сэм мог одним усилием воли изрешетить этот ковер из двенадцатимиллиметровых авиационных пушек, или же превратить его в озерцо бушующего пламени, сбросив свои "подарки".
Команда, поступившая по радиосвязи, заставила Сэма ощутить ответственность. Он не должен размениваться по мелочам, ибо ему предстоит положить конец войне. Уничтожить логово змей. Отрубить змее голову. Раздавить гадюку... хм, похоже, слишком много змеиных ассоциаций. Впрочем, Кремль, который вдруг оказался прямо перед ним посреди пагодок Ханоя, олицетворял собой кроваво-красную гидру коммунизма, пожирающую свободный мир, так что ассоциации с серпентарием были вполне уместны.
Что ж, пришло время поставить точку.
Небольшое усилие воли, мысленный приказ, такой же естественный, как вдох или ковыряние в собственном носу — и двадцать две тонны кассетных зарядов с напалмовой смесью устремились вниз. Сэм прикрыл глаза в предвкушении теплой волны, которая должна вот-вот взметнуться снизу и слегка подбросить его — ведь теперь он чувствовал руками-крыльями воздушные потоки...
Секунды шли одна за одной, а взрыва все не было. Саманта удивленно открыл глаза.
— Ну что, Саманта, покажи, как будешь валить комми в джунглях. Быстро, блядь!
Доусен был в своем репертуаре. Сэм почувствовал, как заболела голова, фокусируя боль в правом глазу, как стали влажными руки, сжимавшие пистолетную рукоять, и каким тяжелым стал ствол в руках. Что происходит? Он спит на ходу, и приснил себе полгода во Вьетнаме? Он ведь на стрельбище, над ухом знакомая брань Доусена, а впереди, в сорока ярдах...
Гук. Тот самый, чье горло фонтанировало кровью, когда их отделение попало в засаду по дороге на блокпост. Выстрелы. Кровь. Гранаты. Смерть. Ранение. Все смешалось в один бесконечный водоворот, и Сэм на мгновение ощутил, что захлебывается и тонет в воспоминаниях, как в мутной воде.
А потом кто-то внутри него снова взял руль в свои руки.
Ствол в руках Саманты медленно повернулся и посмотрел Доусену в лицо. А рот Саманты искривился в злобной усмешке, и выплюнул слова одно за другим:
— Хочешь посмотреть, как я валю комми в джунглях, сардж? Но я уже делал это. Я умею. Так что... иди-ка ты нахуй.
Палец потянул крючок, а затем еще и еще.

Вы не можете просматривать этот пост!

- Давай сладкий, это приятнее чем кажется.

Тонкие пальцы морфия оказались куда цепче, чем думал Саманта. Пока мимо мелькали джунгли, а тело подпрыгивало вместе с кузовом джипа на ухабах, все было еще более-менее нормально. Ну что такого странного, в том, что морпех ведет внутренний диалог с наркотой? Однако, когда джип остановился и под ногами оказалась твердая земля, реальность дала толстую морфиновую трещину.
Он был дома. Точнее, стоял у дома, весь такой из себя невьебенный солдат — в руках ствол, на ногах армейские берцы и вьетнамское дерьмо, в камуфляже и с дырой в башке, замотанной бинтами. Ветеран пришел с войны, открывайте двери. Дикость и неуместность собственного вида здесь, на родной улице, ошеломляли, и в то же время Сэмми чувствовал, что так надо, что он нужен именно здесь, и именно такой. Выбитые окна и разбросанные вещи не сразу бросились в глаза, однако когда он их заметил, руки сами собой крепче сжали винтовку. Здесь что-то произошло, причем не только в его доме, но и у соседей, и сейчас кто-то, ответственный за беспорядок, ответит по полной программе военно-полевого трибунала. Встать, Сэм-судья пришел!
Он стоял на месте, настороженно оглядываясь, пока вдруг не услышал конское ржание и топот копыт. В первую очередь в голову полезли ковбои, фильмов с которыми Саманта пересмотрел в детстве. Он уставился на угол дома соседской девчонки, на которую вместе с остальными ровесниками мужского (и, возможно, некоторых — женского: движение хиппи с их "фри лав" набирало все больше оборотов) пускал слюни в пубертатных снах. Но оттуда выскочили не ковбои, и даже не отряд размалеванных индейцев, а вполне серьезно настроенный отряд кавалерии.
От бравого крика офицера хотелось то ли заплакать от счастья, то ли блевать от перенасыщенности киноштампов. Но прежде, чем Саманта успел по всей форме ответить, гадая, чего это кавалерист не обращает никакого внимания на морпеха, опередившего его на столетие по уровню экипировки, офицер умчался вместе с отрядом, скрывшись в клубах пыли. Сэм машинально глянул себе под ноги и...
Дикая боль охватила его. Ног не было, и всего остального тела тоже не было. Было лишь дерево, грубый толстый брус, слегка ошкуренный и покрытый оливой для защиты от дождя и гниения, и как в этом дереве, которое теперь заменяло ему тело, помещалось столько боли, понять было решительно невозможно. Сэм задохнулся, поняв, что ему больше нечем дышать, и попытался закричать — но кричать с почтовым ящиком вместо головы тоже сложновато. От боли Саманта зажмурился, только через мгновение сообразив, что технически глаз у него тоже быть не должно.
Открыв глаза, он понял, что боль отступила, но на ее смену пришел животный страх. Он снова был собой, но стоял не на земле, а на лезвии огромной бритвы, и надпись на ней отчетливо указывала на вьетнамское происхождение. Лам О Виет Нам. Как лягушка проквакала. Было жутко страшно, но ничего не происходило — столетия летели вперед, как минуты. Сэм уже подумал было, что ему суждено умереть здесь от старости, а не от страха, как вдруг появилась рука, которая взяла бритву за ручку. Огромная, бесконечная, волосатая, грязная желтокожая рука.
Сэм оскалился. Уж теперь-то он точно знал, что делать.
— Давай, сука. Сюда, блядь, подходи. А хотя лучше стой на месте. Подожди чуток, сейчас я подойду. Только не дергайся. Стой, блядь, и не шевелись, я сказал. Я иду, тварь.
Он двинулся вперед, к рукояти, с трудом балансируя на лезвии. Любое неверное движение могло закончиться падением — в бесконечную темноту, или на бритвенную остроту, и не важно, что из этого было хуже. Ведь Сэм не собирался падать, он собирался добраться до руки, а по ней — до глотки ее обладателя, и его речь, толкаемая больше самому себе сбивчивым шепотом, переходящим то в рык, то в речитатив, походила на молитву, или боевой клич, или что-то еще. Ему предстоял долгий и трудный поход, но морская пехота не сдается, мать вашу!

Вкратце изложив результаты обследования местности, Инэллин кивком подтвердил слова Кхемеда касательно патрулей и стены. На прочие предложения эльф лишь скептически покачал головой:

- Перелезть точно не успеем. Перебить стражу... Ты смеешься? Может, проще уж сразу перерезать городской совет, выдавить из города шадоваров, захватить власть и просто скомандовать страже открыть нужные ворота?

- Договариваться с шейдами - тоже не вариант. Напомнить, кто именно до недавнего времени держал в кулаке этот город? Узнав о том, что у нас есть ключ к чему-либо ценному, они либо просто изымут его, либо отправят с нами группу поддержки, которая нас там же и закопает. У местных волшебников - да, могут быть... предложения. А в чем будет выгода для них?

Прервавшись на пару глотков вина, Инэллин задумчиво поизучал очередную свару то-ли матросов с то-ли грузчиками, потенциально грозившую перетечь в полноценную драку, и продолжил свои рассуждения:

- Я бы сперва поискал прочие, менее заметные пути. Подземные в том числе. Возможно, имеет смысл взглянуть на окрестности внешней стены. Ну и, как бы мне ни претило туда соваться, здесь должна быть канализация. Вряд ли проходы через нее охраняются так же тщательно, как сверху. Хотя на месте местных магов, я бы поставил там какую-нибудь... магическую сигнализацию, что ли. Такие бывают? - поинтересовался Инэллин у Лантира.

- Да, если все-таки будешь общаться с местными коллегами, узнай, что может помочь против этих теневых демонов за стеной. Лезть на них с простым железом попахивает самоубийством.

Договорив, эльф вновь вернулся к полурассеянному созерцанию происходящего в зале таверны. Картина меж тем стала чуть более увлекательной - разнимать ссорившихся полезли местные представительницы одной из древнейших профессий, и уровень балагана несколько подрос. Все это, конечно, было довольно увлекательно, но участия в подобном Инэллин никогда не любил и заключил, что, пожалуй, стоит отправляться на отдых. Тем более, что ночью, вероятно, придется немного прогуляться.

Здравствуй, морфий.
Это послание обращено к тебе, потому что ты сейчас мой единственный друг, который слышит меня, понимает меня, успокаивает меня, хранит меня и вообще — морфий, ты знаешь что ты охуенен. Это послание преисполнено благодарности за избавление от боли, от которой я бы наверняка сейчас дристал в штаны. Но в то же время оно преисполнено тревоги — ты, ссука, слишком охуенный, я боюсь на тебя подсесть. Я видел наркоманов в той, оставшейся на другой стороне планеты, цивилизованной жизни, и они там представляли собой жалкое и отвратительное зрелище. Но здесь, в глухих джунглях, путь наркомана заканчивается в придорожной канаве возле дешевого шалмана дядюшки По, в вонючей куче отбросов, только повалявшись в которой, перед самой смертью ты узнаешь, что это останки твоего предшественника, сдохшего здесь незадолго до тебя. Я не хочу сюда... и все-таки ты охуенен, морфий.

Примерно так думал Стивенс, трясясь в джипе, пока колеса его отматывали остававшиеся до блокпоста километры. Дыра в голове, занимавшая сейчас место левого глаза в черепе, не шла ни в какое сравнение с дырой в душе. Вырванный из тела кусок мяса, казалось, утащил с собой бОльшую часть того, что люди с Большой Земли называли цивилизованностью, потому что Саманта сейчас не чувствовал ничего, кроме холодной, спокойной и всепоглощающей ненависти.
Эти узкоглазые ублюдки забрали его глаз.
И если раньше он был готов убивать при необходимости, убивать в качестве самообороны, убивать, чтобы сохранить свою жизнь или жизнь товарищей, то сейчас он жаждал убивать
Поэтому, когда джип остановился, Саманта вылез из него, не дожидаясь команды, и, прижав приклад к плечу, медленно начал обводить уцелевшим глазом окресности. Может быть, эти ублюдки забрали один его глаз, но у него еще остался второй.

Руби прихорашивалась. Она уже вышла из душа, успела накрасить ногти на руках и ногах в розовый цвет, сделала из старых джинсов себе новые домашние шорты и в стопках белья наконец нашла ту самую звездно-полосатую футболку, а сейчас разложила гладильную доску и уверенно водила утюгом по любимой белой рубашке в лиловую полоску.
Когда-то эта рубашка принадлежала Джонни и ужасно ему не нравилась, хотя на взгляд самой Руби брат смотрелся бы в ней просто потрясающе. Он купил ее, кажется, в "Молл оф Америка", когда гонял с друзьями из колледжа в Миннеаполис, а одевал по собственным словам всего раз — в примерочной. Он отправил ее домой — Марку, но Руби решила, что такая классная рубашка слишком хороша для этого балбеса и прихапала ее себе. Странно, но эта вещь, простой предмет гардероба, ассоциировалась для Руби с очень многими другими штуками: с образом брата, с запахом его любимых "Бэнсон энд Хэджес", которого на этой рубашке никак не могло остаться, с Вирджинией и ее колледжем, да хоть с тем же торговым центром, о котором Джонни столько трепался и который якобы за год обслуживал одних туристов в несколько раз больше, чем все население Миннесоты, и вмещал где-то внутри своих стен кучу кинотеатров, поле для гольфа и даже часовню для бракосочетаний — иными словами, два-три мелких городка вроде их Рэдстона. Действительно, странный и глупый ассоциативный ряд, но в то же время делавший сшитые меж собой куски ткани такими особенными.

Руби возюкала утюгом и думала о том, что люди порой очень сильно могут привязываться к чему-то. В подтверждение ее слов, вместе с фирменными гитарными запилами Хэда и Филди, из проигрывателя доносился голос Джонатана Дэвиса, певшего о том же самом — и Руби, потихоньку пританцовывая, подпевала ему:

"Эй! Ты говоришь, что она — все, чего ты желаешь.
Лжец!
Эй! Ты думаешь, что сможешь залить этот огонь?
Лжец!"*

Неожиданно на самой высокой ноте к песне добавились грохот и трезвон велосипедного звонка, а возмущенный голос ее братца, доносившийся с улицы, сумел заглушить даже ревевшего Дэвиса. Руби отставила утюг, подлетела к окну и выглянула наружу, высунувшись едва ли не на половину. Она заметила парня, поднимавшего с земли свой велосипед, и стоявшего рядом набычившегося Марка, ко всему прочему сжимавшего в руке приличного размера гаечный ключ.
— Марк! Эй! — Руби замахала руками, привлекая к себе внимание. — Ты что, огрел его? Какого черта вы тут творите?
Она внимательно присмотрелась к "пострадавшему" и с удивлением узнала в нем МакНевилла. Это было уже интересно! На секундочку Руби подумала, что Том и ее братец могли пересечься не в то время не в том месте и что-то не поделить, поэтому МакНевилл приехал выяснять отношения — но с ходу получил ключом. Зная Марка и немного зная Томми, она сочла такой вариант развития событий довольно правдивым. Но это же значило, что лучше было вмешаться.
— Не трогай его! — Непонятно, кому из них двоих крикнула Руби и скрылась. — Я спускаюсь!

— Что за фигня? — Бормотала она, уже поменяв футболку на недоглаженную рубашку и застегивая ту на ходу.
Руби пронеслась по лестнице, в прихожей сунула ноги в первые попавшиеся сланцы — ими оказались мамины любимые "Американ Игл" — и выскочила во двор. А во дворе компания уже успела прибавиться, и вместе с Руби к ребятам подходил главный молчун школы Пайнкон. Как его? Дэн? Дин? Короче, парень с сорок первым штатом в фамилии.
— Йо! Что за сходка у вас тут? — Без лишних приветствий и расшаркиваний начала Руби.

*Liar - ссылка

Иретис. Странное место. Эти люди окружили свой город огромными стенами, будто боятся нападения. Но кого? Неужели леонинцев? Ериас не мог поверить, что их пушистые друзья могут допустить такое. Появление каравана крайне приветствовалось, это были первые крупные поставки в недавно образованные полис, но в воздухе буквально витало напряжение.

Кедарик. Король провозглашенного поселения, а когда-то выходец из Акроса, умелый воин, был рад приветствовать лидера каравана и героя Тероса. Но нет, даже от упоминания леонинцев все добродушие терялось.
- Они звери! Они должны быть уничтожены! Они ловят наших женщин и детей и пытают их!

Ериас довольно быстро просек, что если он хочет здесь вести бизнес, то лучше опасную тему не поднимать. На прощание ему была подарена картина и отправлено письмо в Мелетиду, жене Кедарика, Клитессе. Было видно, как изнывает король от разлуки, но разрешать жене появляться в полисе он запрещал категорически.


Как оказалось, не зря. Вскоре последовали печальные события, и когда пущенный уже по проложенному пути караван добрался до Иретиса, то обнаружил безрадостное зрелище. Да и путникам пришлось бросать товары, нанося удар бизнесу Ериаса, и бежать, бежать сломя голову.

Люди-предатели? Нет! Леонинцы? Нет. Возвращенные.

Да, именно они. Поприветствуйте новый Некрополис на карте Тероса. И, говорят, ему покровительствует Бог Обмана, Фенакс. Может быть, это новый вызов для героев?

Хотя героям было сейчас немного не до того. Ериас все больше проводил времени с женой, да и по мере увеличения живота Ксении, все больше проникался чувствами к своему будущему, еще не рожденному наследнику. Вовсе не то время, чтобы оставлять дом и идти восстанавливать справедливость в мире, в котором даже среди Богом нет места справедливости. Возможно, воин еще встанет на путь защитника Тероса, но для этого должна быть более существенная угроза, чем новая черная точка на карте.

Куда больше мог этот некрополис заинтересовать Фарама. Может быть, если долго ходить кругами вокруг него, можно будет увидеть и Элспет в золотой маске? Только вот не узнает она того, кого когда-то поцеловала когда-то в вечернем Колофоне. И как вернуть ту легкость, что была в тот вечер, а затем болезненно прервалась с появлением Сарпедона? По вреду нанесенному героям Фенакс стоял где-то недалеко от Гелиода. Только противостоять ему пока не было никакой возможности, а если и искать Элспет в надежде вернуть ее, то не здесь, а в загробном царстве. Но для этого нужны силы, умения, новые навыки и способность отправиться старой командой в новое приключение.

А пока Фарам стоял перед Пирфором и просил себе поручение и такие доспехи, которые не мог бы сковать ни один смертный. И он получил это поручение. И оно ему даже понравилось. Потому что в планах стояло уничтожение нового некрополиса! Нет, не сейчас. Позже. Сначала будут более простые поручения по восстановлению алтарей Пирфора и сбору огнеречивых шаманов, что остались после тех нападений Могия. Только потом жрец получит доспехи и только в них сможет отважиться на штурм Иретиса, потому что доспехи Пирфора смогут защитить его даже от того, кто стоит над некрополисом, от Бога Обмана.

А другой герой, Керлас, стоял перед другим Богом и ждал решения. Смелый ход, по-истине смелый ход. Когда-то Маллис кричал Гелиоду, но был сожжен на месте. Когда-то Керлас в схожем ключе разговаривал с Нилеей, и чудом остался жив. Но этого было мало.

- Ты слеп, бард, - раздался, наконец, голос Бога Победы, - слеп не только этими невидящими глазами, но и слеп душой. Лишаясь Бога, ты лишаешься своих сил. Ты будешь жить, но ты уже не вылечишь свои глаза, и все, что ты сможешь, это сочинять легенды о своем славном прошлом. Но не это ли правильное призвание барда?

Магические силы покидали Керласа, а резь в и так не видящих глазах усиливалась. Конечно, он уже не попадет в арсенал Ироя. А вот в остальном... слова Бога звучали грозно, но где-то в глубине души бард понимал, что не все уже подвластно Богам. Что-то уже начинало меняться в этом мире, но только что?

Смешение. Это слово было уже у всех на устах. Последние события что-то всколыхнули в потоке маны, и все перемешалось. Новые заклинания, они были доступны. Если раньше смертный был завязан на ту ману, которой управлял его Бог, то сейчас начинало казаться, доступно все, что угодно. Сначала понемногу, но быстро все сильнее и сильнее. Пройдет год, и на новых Иройских играх маги будут значительно сильнее, чем раньше, потому что им будут доступны все грани этого ремесла. Говорят, что планируется какой-то новый формат игр, в которых будут выступать команды по три человека. А наших героев, конечно, не пустят выступать под тем или иным предлогом. Никто не хочет, чтобы спаситель Тероса, получивший сотни благословений, сражался с обычными смертными.

Но вместе со смешением приходили кошмары. Арсей даже поднял старые фолианты и нашел удивительные материалы, рассказывающие о том, что когда-то была другая Богиня Полисов, Какафония. В те времена Полис был действительно местом хаоса, местом кошмаров. Но мир изменился с приходом Эфары. Раньше подобное показалось бы Арсею детскими сказками, но не сейчас, после всего услышанного. Впрочем, никаких признаков того, чтобы Какафония могла вернуться. У кошмаров был другой источник, и чем больше цветов маны осваивал маг, тем чаще он просыпался от ночных кошмаров. Впрочем, это ведь всего лишь сны?

Скрепы реальности дрогнули.

11 декабря. День рождения таких людей, как: Гней Домиций, Роберт Кох, Георгий Плеханов, Морис Леблан, Вишванатан Ананд, Хейли Стейнфилд и Джозеф Бардовецки.

Не обладая медицинской степенью в области психологии любой наблюдатель, окажись бы он здесь, смог бы уверенно поставить основной диагноз доктору Баржо – галлюциногенная паника.
Впрочем, сам доктор в нынешний момент мог поспорить с кем угодно из горе-теоретиков, хотя и надеялся, что взгляды из темноты, струящейся мрачным саванном по стенам, которых он не видел, но которые должны были быть на своём месте – лишь иллюзия, вызванная стрессом и недостатком сна.

11 декабря. Дата смерти таких людей, как: Пётр Лесгафт, Винсент Дю Виньо, Галина Вишневская и Теодор Баржо.

Однако путь до края кровати был подобен испытанию, а сам край – подобен обрыву, что простирался до края видимого мира, что, чисто визуально, так и было. Расстояние между полом и кроватью представлялось червоточиной в самом мироздании, откуда потоком хлестала тьма, ставшая по какой-то причине вполне материальной, которая затопляла съёмное жилище Теодора. Вязкая субстанция, что действовала сейчас под личиной отсутствия света, заменяла привычные очертания объектов, что гротескно и лупоглазо таращились на Теодора из-за его спины.

11 декабря. В этот день отмечаются праздники: Древние Агоналии и Международный День Гор.

Скромный крестик на тонкой серебряной цепочке, на удивление Теодора, тихо гудел и светился. В тот момент, когда мужчина достал его из-под мокрой насквозь одежды, он стал ещё и весить как будто тонну, что совершенно точно не могло быть объективной реальностью.

Но так было.

Теодор слышал взгляды за своей спиной и чувствовал голоса. Часть из них исходила из него самого – это прекрасная память принялась жить собственной жизнью, вещая совершенно бесполезные факты. Осязание, сбросив с пьедестала и надругавшись над зрением, являлось основным чувством, но и оно грозилось в любой момент либо отказать, либо подвести. Тем не менее, Тео продвигался вперёд и даже покинул пространство, когда-то гостеприимной, кровати, ступив босыми ногами на ледяной пол: до спасительной шторы, подсвеченной изнутри светом из окна, оставалось всего пару шагов.

Проблема заключалась в том, что пройти их предстояло через ту самую Темноту …

КАРРРР!!!!!

В лицо Джеймсу вылетел пернатый чёрный снаряд, который тут же взорвался перед ним фонтаном тёплых брызг. Вороньи перья поднялись в воздух, а два чёрно-пурпурных куска разорванной тушки шмякнулись по обе стороны от Джеймса. Перья медленно спикировали следом, по изящной дуге, и отстучали своими острыми носами по плитке, оставив капельки крови — красное многоточие в конце жизни кладбищенской птицы.

Джозеф прижал указательный палец к левой ноздре и шумно высморкался. С самого начала боя какая-то хрень, оказалась летающая мразь, засела в носу и вместе с соплями щекотала парню нос. Он тупо уставился на грязь под ногами, выискивая взглядом заразу, сплюнул вдогонку.
– Кончились, сука? - поднял голову и закинул автомат на плечо. - Что с Самантой? - живо побрел к "трупу", но услышав слова Уайта на миг остановился. Снова пошел.
Кинул автомат рядом, аккуратно начал осматривать тело.
– Джек, нахера нам на базу? - Рид пытался не отвлекаться, - Нам нужно на "банку", даже есть там засранцы – нам нужно это подтвердить. Тем более, что джип на колесах. Возвращаться – это как одеть резинку, а потом дрочить, когда она уйдет.

В этом был весь Ларри. Перестрелка толком не успела начаться, а трусоватый морпех уже успел словить пулю своей безмозглой башкой. Сколько бабок вложил в него Дядя Сэм? Натаскал в учебке, вооружил до зубов, перевёз его тощую задницу через весь океан… а толку-то? Первый же голожопый крестьянин сходу скосил бойца звёздно-полосатого флага, отправив неповоротливого янки в жаркое местечко, где отродясь не слышали о кока-коле и бургерах.

Однако, рано было списывать морпеха со счетов. Сам дьявол с лицом ужратого Билли Хэйли отказался открывать калитку перед Митчеллом, пригрозив отправить солдата на вечный хиппи-фестиваль, если тот не прикончит хотя бы одного ебанного узкоглазого карлика. Или это были предсмертные бредни утопающего в грязи жулика? Чёрт его разберёт, Ларри уже начинало потихоньку накрывать от кислоты и отвратной психоделической музыки. На изрисованном фольксвагене мимо пролетел безногий Мухаммед Али, крича лозунг «Off the Pig!», а потом фургончик взорвался всеми цветами радуги, раскидывая по округе красные цветы. А Митчелл открыл глаза.

Ебать, лучше бы он этого не делал. В башке будто поселился Ринго Старр, выстукивающий своё знаменитое барабанное соло. Ларри приоткрыл свой хавальник и исторг стон четырнадцатилетней целки, которой решил присунуть чёрножопый пахарь из Миннесоты. Чуть приподнявшись на руках, морпех затрясся и выблевал на землю весь свой годовой паёк, включая тот, которой он ещё не успел сожрать. Дрожащими руками, Митчелл стянул себя спасительный котелок, явно прощупав вмятину и новую дырку на поверхности. Пиздец, из чего делают эти куски дерьма? Из гнилого картона? Затем пальцы солдаты нащупал целый ебанный кратер у себя на голове, из которого вытекала то ли кровь, то ли остатки мозгов Ларри. Жалко, что рядом не было бабских тампонов. Эти штуковины и не с такими прорывами справлялись.

В глазах всё двоилось. Не понятно было, что вообще вокруг происходит. Кто погиб, а кто нет. Но вроде стрелять перестали, а значит всё закончилось. Или всех перебили. На всякий случай, Ларри задал абсолютно идиотский вопрос:

- Блять, мы победили?

Пребывая в полуобморочном состояние, Митчелл достал аптечку. Как там учили на курсах? Облить обеззараживающей дрянью, охуеть от боли, снова облить, вдвойне охуеть, приложить, обмотать и не отрубиться. Всё как по учебнику.

И вот это случилось.
Ты никогда этого не ждешь. Нет, конечно, ты догадываешься, что пока ты лупишь из всех орудий по озлобленным джунглям, среди которых едва угадываются замотанные в тряпье злобные узкоглазые рожи, а по тебе остервенело лупят в ответ — ты наверняка догадываешься, что один из этих сукиных детей вполне может выцеливать тебя. Ты догадываешься об этом, ты думаешь об этом, ты даже можешь наделать в штаны пару раз при одной мысли об этом.
Но все же — ты никогда этого не ждешь. Потому что каждый раз, если тебе повезло пережить это более одного раза, это происходить охренеть как неожиданно. Просто из ниоткуда появляется жужжащая на ультразвуке железная херня, которая впивается в твое тело, в мгновение ока прогрызая кожу, плоть и кость, если тебе уж совсем не повезло.
Саманте не повезло. Удар выбил из него все мысли, и лишь темная сущность, стоявшая у штурвала, тихо шептала ему в ухо, перекрывая негромкими словами отдалившийся шум боя, повторяя одно и то же на разные лады, словно бесконечная пластинка ненависти.
— Лежи и не вставай. Лежи, блядь, и не вставай. Сейчас ты полежишь, и вокруг все закончится. И только тогда ты встанешь. Что, думаешь не встанешь? Хер там! Хер всем! На воротник, блядь! Встанешь как миленький. И, если гуки победят, ты еще вскроешь глотку тому ублюдку, который придет засувенирить твою винтовку. Просто достанешь нож и вскроешь ему глотку. Понял? Окей. А пока отдыхай. Лежи. И не вставай...

Бомж, я понимаю, насколько ты меня ненавидишь, но пожалуйста, не заставляй меня искать кровь в первом же посте.

Поехали! Знал ли Бен? Да знал, он чуял это как только с утра не хороший прыщ стал нагло пробиваться на его чёрной задницы и всё это время зудеть, сбивая настрой ланс капрала.

Кто то упал из этих белых сорванцов, гуки дали ему свинцовый ланч, теперь скоро его увидит мамочка в чёрном пакете.

Был ли у Бена план? В котором он был абсолютно уверен? Нет конечно, господи Исусе!

- Том! Слушай меня смотри на дорогу! Слушай только меня и смотри только на дорогу, ты водила мать его!
Рядовой Кёрк вывернуть руль на право до упора, что бы джунгли слышали скрип рулевой оси!
Когда я дам тебе Три Миссиппи ты вылетаешь с места, только ты и твоя винтовка и сразу зарываешься в землю до самого логова дьявола!

Толстая граната, милая штука, Бен уже достал её и держал палец на кольце когда выговаривал бледому Тому свой бред. Этому не учили в учебке, такое приходит только из памяти детства разбавленное психоделическим опытом армейских загулов.

- Ииии Раз Миссиппи!

Бен аккуратно закрепляет гранату в щель лобового стекла, следя что бы Том вывернул роль по полной и не сводил ногу с газа. Только бы белый желторотик не за психовал в последнею минуту.

- Двааа Миссиппи!

Биг Эл сдергивает кольцо и оцепеневшим взглядом смотрит за своим изобретением - вот он граната-джип, первый на этой войне, интересно белые дадут ему патент?
Левой ногой Бен больно наступает на ногу Тома, проверяя его решимость, левой рукой напряженный чёрный мускул удерживает ручной тормоз.

- Ттттррии Миссиппи!

Пулемёт в руке, поднимается стволом вверх. Рука уходит с ручного тормоза, что бы перехватить пулемёт под ствол. Бен быстро падая на спину двумя ногами со всей силы толкает Тома в бедро, вышвыривая его из машины и стремясь от толчка выпасть самому с другой стороны.

Всё должно пройти по плану, всё должно...
Просто выпасть из долбанной машины, три быстрых перекат в кювет дороги, а дальше, дальше будет видно.

Крики морпехов и гуков, свист пуль, вываливающиеся внутренности, разлетающиеся конечности, орущий нигер на джипе, прущем прямо сюда. Джек увидел как рядом упал Ларри, по дырке в каске и крови идущей оттуда было понятно, что он мертв. Вот и первые потери, подумал Джек, и ты также сдохнешь, и все мы так умрем. Лицо скривилось в гримасу ненависти и боли. Весь пиздец творящийся вокруг можно было описать одним словом-война. Это быо не впервой для Джека и потому он лишь тихо произнёс:"Началось".
Некогда было оплакивать Ларри, или замирать в страхе, если Джек не хочет остаться здесь, то нужно действовать. Ловко выхватив зажигательную гранату и метнув ее в группу гуков, с криками:" Горите выблядки!" Джек начал действовать, заметив гука, ближе всех находящегося к морпехам Джек незамедлительно отправил в него очередь.
-И так парни, если мы хотим выйти отсюда то мы должны убить этих пидоров, и сделать это быстрее чем они, у кого есть зажигательные, кидайте! Поджарим их живьем!

Технический.

Аджани отдыхал. Время шло, и в голове у леонинца крутились черные мысли. Зачем он пришел сюда. Элспет? Конечно, Элспет. Он про себя клялся помогать ей, но здесь не смог последовать за воительницей в Никс, просто не смог. Да и, собственно, зачем? Это была не его война и даже не ее война. Зачем, зачем, черт возьми забираться в этот мир богов, он же мир идей, и бросать вызов идее празднества. Разве мало в этом мире и так несчастий, что люди не могут просто расслабляться? Было понятно, зачем Элспет пришла на Терос, но почему она все еще оставалась здесь?

И Аджани знал ответ, по крайней мере, это было ответом для него. Фарам. Этот дурацкий маг, на которого она смотрела с нежностью, нет, не как влюбленная дурочка, но между ними что-то было, и Аджани не мог ошибаться. Элспет, казалось, уже избавилась от своей брони душевной, и почти уже была готова сбросить броню физическую, чтобы быть ближе к магу. Но почему, черт возьми не он, не тот, кого она когда-то спасла, и который, наконец, нашел ее и мог бы спасти... но нет, они уходят в Никс, а он остается на этом глупом корабле с муками души и проклятьем, наложенным одним из местных божков. Аджани призывал всю свою магию, но понимал, что здесь, на Теросе он не сможет излечиться.

Что-то приближалось по воздуху... большие крылья... летающий бык, чего только не придумают... и странный хрен в белом, восседающий на этом быке.
- Твои друзья проникли в Никс?

Аджани медлил с ответом, в конечном счете, какое право имеет этот тип требовать с него ответа. Но молчание было воспринято как согласие, да и верное согласие.

- Тебе не место здесь, леониец из другого мира, - продекламировал архонт, - готовься к бою.

Не успел Аджани понять, что происходит, как получил болезненный удар копьем. Он призвал лечебную магию, но мешало проклятие. Тем временем, Архонт продолжал наступать.

- Какого черта... - мысли судорожно бежали и сводились к одному, он и так тут слишком задержался. Сотворив защиту в воздухе, Накатль сосредоточился на том, что было его даром, что пришло когда-то давно вместе с искрой. И когда, наконец, оппонент пробился сквозь защитное заклинание и должен был пронзить тело Аджани копьем, то замерцало и исчезло, стремительно перемещаясь сквозь слепую вечность. Аджани был дома. Никогда, никогда больше он не отправится на Терос.

- Так будет с каждым, - произнес архонт на пустом корабле, потом повернулся к смотревшему за всем происходящим Горизонтом, - да, так будет с каждым.

Крылья снова сделали несколько мощных взмахов, и бык устремился в небо, унося своего всадника.

А в это время в Никсе заканчивался последний бой. Ксенаг рано радовался, Элспет было не так просто выключить из боя. Воительница продолжала контролировать свое сознание, и, сосредоточившись, сделала последний решительный рывок. Расслабившийся сатир не успел ответить на выпад, и Дар Богов вонзился точно в сердце.



Мир затрясся, звезды понеслись по небосклону. Там, снизу, это назовут звездопадом и начнут загадывать желания, а философы даже могут что-то рассказать про метеорный поток, но как ни объясняй это явление, главным было то, что баланс был восстановлен. Не зря на Теросе неделя - 15 дней, и последний день - выходной для всех, но он и не посвящен никакому Богу. Да, это место хотел занять Ксенаг, но гуляния не должны быть всепоглощающей идеей, потому что тогда отдых тоже начинает превращаться в работу. И, как показала эта история, такому Богу нет места в Никсе.

Темнота прояснялась. Все снова стояли на корабле, только почему-то здесь не было Аджани. Недалеко все также располагался Горзонт, два дерева, то ли алтарь Круфикса, то ли сам Круфикс, хотя, по большому счету, грань между этими понятиями была тонкая. Но связаться с древнейшим Богом не удалось.

Почти слепящая вспышка осветила весь корабль. И вот, в нескольких шагах от героев стоял Гелиод.

- Мой чемпион, - медленно проговорил он, - отдай мне мое оружие! - и протянул руку.

Элспет почувствовала, как Дар Богов рвется к протянутой руке Бога Солнца.

Это было первое задание Элис во Вьетнаме. Он был максимально сосредоточен, старался делать все что бы доказать что он на что то способен. Но черт, эта погода... Элис терпеть не мог жару и просто обожал дождь. По этому как только заканчивался дождь и солнце начинало во всю выжимать из солдат всю накопившуюся влагу, парень становился практически не боеспособен, ибо эта жара... Пот... Ткань одежды словно вростается в кожу. Это все очень сильно втаптывает в землю моральное состояние бойца. А тут еще и машина из-за какой то преграды впереди остановилась.

"Ебаные гуки в ебаном лесу с ебаной ловушкой" - пронеслось в голове. Когда "черный командир" отдал приказ связаться с базой, радист вылез из некогда чистого, но уже провонявшего потом солдат джипа и, присев рядом с передним левым колесом джипа, поставил рацию на капот и попробовал связаться со штабом.

Кто то из отряда предложил оттащить бревно тросом. Элис не хотел как то выделяться, но свои 5 центов все же вставил:
-Да какой там, блять, трос? Ты хочешь на этом джипе ту громадину оттащить? Тем более тут все грязи, колеса будут просто скользить по ней, а дерево и с места не сдвинется.

Это было очевидно. В конце концов это не какой то буксир на гусеницах, а обычный джип. Радист положил винтовку, предварительно сняв ее с предохранителя, рядом с рацией, что бы в случае чего ей можно было быстро воспользоваться.

Дожди. Беспрестанно льющийся с небес поток воды изматывал настолько, что в конце дня ни на что не оставалось сил.
Том привык к непрекращающимся дождям. Привык к ощущению постоянно липнущей к телу одежды, к каплям воды, стекающим с каски на лицо и мешающим обзору, к хлюпающей под ногами жиже… Казалось, буйство стихии продлится ещё долго, и Кёрку, как и всем остальным, придётся лишь мириться с непогодой, и всё так же хлюпать по грязи, утопая в бесчисленных лужах…
Но дожди прекратились. Оставив после себя размякшую землю, сырость и невыносимую духоту. Но несмотря на все эти факторы, отсутствие противного ливня невероятно повышало настроение. Чего, в принципе, никто из товарищей Кёрка не заметил: парень оставался всё таким же невозмутимым. Однако первое, что он сделал после прекращения дождей, - написал письмо домой. Только там, между строк, он позволил себе быть немного более радостным и эмоциональным, чем его видели остальные солдаты.

…Кёрк вёл машину по возможности аккуратно, объезжая опасные места. Дороги во Вьетнаме были исключительно непроходимыми, и каким образом водителям транспортников удавалось по ним ездить, оставалось для Тома загадкой. Кочки, ямы, деревья, глубокие лужи, и, вполне возможно, мины… Весь этот ассортимент препятствий делал путь до раздражительности медлительным. Если бы у Тома была возможность отказаться вести джип, он бы с радостью отказался. Но – приказ есть приказ, да и во взводе он оказался единственным знатоком автомобильной начинки…
Солдат усмехнулся своим мыслям, вспомнив об одном из братьев. Именно Джош учил его водить и копаться во внутренностях машины. Хотя Кёрк-младший упирался как мог. Но вот пригодилось всё же.

Объехал очередную яму, неаккуратно. Услышал откуда-то позади гневный возглас. С раздражением посмотрел в зеркало заднего вида, но смолчал. А мысли неким образом перетекли от семьи к солдатам, рассевшимся в джипе.
Никого из них Том толком не знал. Приписанный к взводу недавно, он только сейчас начал знакомиться с этими людьми и ещё не сложил ни о ком конкретном цельного мнения. Единственный человек из их состава, кто наиболее выделялся – сам командир. Бен, или как его звали – Биг Эл, никогда не отказывал себе в возможности прикрикнуть на рядовых, да ещё и такими неординарными выражениями. Развязная манера немного отталкивала, но на то он и командир. Для себя Том решил, что, во избежание криков, лучше просто слушаться.

…В пяти километрах от конечной цели джип остановился. Маячащее впереди бревно красноречиво давало понять, что дальше пути нет. Приехали.
Том откинулся на сидении и нахмурился. Дерево посреди дороги – отличное место для засады.
Биг Эл не замедлил отдать приказы. Солдаты высыпали на дорогу, занимая оборонительные позиции. Том же послушно подъехал ближе и остановился, ожидая, пока Джек не обвяжет дерево тросом.
А в голове Тома, тем временем, крутились различные вариации того, что будет дальше. Засада представлялась ему одной из вероятных событий. И клубок разматывался всё дальше. До тех пор, пока ниточка не привела к базе, куда их направили…
Многие думали, что потеря радиосвязи – одна из причин халатного отношения к работе радистов. Однако Том, привыкший обдумывать в первую очередь отрицательный сценарий, полагал, что над аппаратурой мог поработать и противник… А если так – то бревно посреди дороги могло служить одним из сдерживающих или сигнальных факторов. И если отрицательный сценарий действительно имеет место быть – то дальнейшее продвижение на машине может быть опасно…
- Биг Эл, - начал Кёрк и тут же поправился, - сэр… Судя по карте, до базы всего пять километров. Если одна из теорий, почему связь пропала – а именно о том, что базу занял противник – верна, то не лучше ли нам оставить автомобиль и пройти пешком? Шум двигателя достаточно… громок.

Если вы встретили поваленное бревно на дороге, то это сродни ставке в казино. Чет или не-чет, всё просто парень. Никаких уловок, эй, даже не думай обвинять кого либо в мухлёвке: ты можешь сдохнуть прямо сейчас, а можешь чуть позже. Как вам? И в эту гребанную игру стоит играть обязательно в джунглях, когда пот разъедает глаза, ноги постепенно догнивают, а нормальную бабу, в живую, ты видел пару месяцев назад. Ей было пятьдесят три - медсестра. Увы.
Джо надоело хмуриться, но эта чертова зеленка и бревно не давала шансов выразить какие то другие эмоции. Приказ Эла и рывок за борт машины. Сапоги по щиколотку погрузились в месиво. Глаза обшаривают джунгли, словно там переодевается Одри Хепбёрн. Пальцы давно щелкнули предохранитель, ладонь крепко сжала цевье.
- Чисто, босс. - Джозеф приседает на одно колено и превращается в два огромных глаза. Наверное даже если бы и в самом деле живая Одри стала перед ним в одном купальнике и так, ну вы знаете, плавно потянула бретельку бюстгальтера вниз, изогнув по-кошачьи спину, он бы ей сказал: “Быстро свалила нахер! Ты закрываешь обзор.” Да, когда ты отвечаешь за тыл - ставки взлетают ровно на количество задниц, за которыми присматриваешь. Лучше вообще на это время не моргать. И не дышать. Нет, можешь моргнуть, даже зевнуть, если уверен, что готов заплатить за свое сраное раздолбайство чьей то жизнью.
- Как то тихо… Сука. - под нос пробубнел Джо.

Эх, ещё один прекрасный день в земном аду! Местечко, где всегда дерьмовая погода, радостно бьёт тебя в под дых уже с порога. Welcome to Vietnam, bitches! Ларри на полном серьёзе считал, что под конец службы превратиться в амфибию. Ведь в долине косоглазых дьяволов нет такого понятия, как сухость. Либо ливень херачит без остановки, либо влажность от проклятой жары выжимает тебя как половую тряпку на протяжение всего дня. Так ещё тебе вручают целый скарб всякого морпеховского дерьма. Митчеллу казалось, что его сраный жилет давным-давно сросся с телом, и теперь, чтобы пощекотать ему соски, вьетнамской шлюхе понадобилось бы выпустить в морпеха целую обойму из огнестрела.

Но что же не хватает этому сказочному деньку? Конечно, раскрасневшей рожи офицерского хряка и очередного задание в стиле «пропала связь, идите и разберитесь». Ларри жопой чувствовал, что пропавшие морпехи не пикник у себя в телянке решили устроить, забыв прихватить рацию. А значит пришло время прочистить свой стальной ствол и проследить, чтобы эта хуйня опять не заклинила.

Старина Уэсли решил загодя вручить подарки на Рождество. Хоть Ларри мог поклясться, что стоит ему выжать свою майку, как он без труда вновь наполнит эти семь фляг, презент был встречен с радостной улыбкой. Удружил старина, не стал тратить всю воду на промывку своей колымаги.

Стальная черепаха рассекала по грязевым волнам, пока не встретила на своём пути “совершенно не подозрительное препятствие”. Чёрт, да в этих ебанных джунглях даже из самого захудалого куста может выскочить десятка-два гуков. Эти хитрожопые коротышки без труда могли урвать первое место на любом детском конкурсе самодеятельности.

Чёрный Эл уже рвал глотку, раздавая морпехам бодрящие пинки. Ну и, конечно, честь первым вляпаться в огромную кучу дерьма досталась Митчеллу. Как говорится - “I fucking love you, Big Ben!”.

- Так точно, сэр! – раздался наигранно-бодрящий крик Ларри. Сойдя с блестящий кареты, Золушка тут же превратилась в потного нервного мужика, передёргивающего предохранитель на своей пукалке. Подмигнув Саманте, Митчелл, пригнувшись и направив ствол на это сранное дерево, стал медленно продвигаться вперёд, держась на расстояние вытянутой руки от своего напарника. Ухо у Ларри стало больше слоновьего. Локатор старался уловить топот маленьких гуковских ножек, или, на худой конец, урчание их голодных желудков…

Работа хороша, когда ты на колёсах, не надо месить весь день пыль ботинком, как другим салагам, но в этой чёртовой стране ни что не может быть нормальным, даже приятная дорожная прогулка.

- Эй Джек! Своим тросом будешь цеплять бревно в Ханое в красном доме, за его узкую желтую щелочку.

- Окей Лэди, стряхивайте ваши задницы с кабриолета быстро!
- Элис! Связь база, игл ван!
- Саманта, Ларри - осмотрите бревно, глядите под ноги, не наступайте ни на что, не цепляйтесь ни за что, скользите по воздуху и будьте бесплотны мать его!
- Дастер - я хочу что бы ты был глазами на моей заднице! Будь позади джипа и смотри что творится на дороге и обочине за нами, скажи как только что то пойдет не так!
- Кёрк вперёд на первой до ста ярдов от бревна, легче! Теперь ногу у педали газа, будь готов перевести на заднюю передачу.


Ну что за денек, вздохнул Биг Эл, раскинувшись на переднем сидении он выставил М60 сошками на капот джипа перед собой и стал разглядывать заросли справа, в том месте где упало бревно. Что он ожидал увидеть? Ну он довольно чётко представлял, это маленькие злобные чёрные горошины глаз коми конгов.

День обещал быть жарким.
Земля уже выдохнула ночную прохладу, капельки росы испарились под безжалостными солнечными лучами часа два назад, и столбик термометра, который каждый раз себе представлял Сэм в таких случаях, медленно и неуклонно полз вверх, грозя прорвать запаянный конец у верхней шкалы и гейзером взметнуться в безоблачное небо. Изредка налетающий ветерок позволял лишь надеяться, что это произойдет нескоро.
Временные и весьма условные удобства, предоставляемые военной базой в Кхесани, тоже остались где-то там, позади, в двух или чуть меньше часах езды. Что более дерьмового можно было придумать для начала дня, чем тащиться на поиски какого-то ублюдка, который залил рацию блок-поста кока-колой?
Саманта практически не сомневался, что пропажа связи произошла по вине своих. За все время пребывания во Вьетнаме он успел насмотреться на косоруких идиотов, которые могли воткнуть клеймор не той сторой, шмальнуть в своих на патруле, обжечь себе руку при взведении фальшфейера... да что уж там, он сам был точно таким же косоруким идиотом первые две недели, но ему повезло — выжить, уцелеть и обзавестись необходимым опытом.
А еще — чутьем. Тихим голосом на подкорке, который подсказывал ему, что нужно делать.
Например — не находиться в остановившемся транспорте посреди леса. Не быть "сидящей уточкой".
Например — не верить мнимой безопасности окружения, потому что хитрожопые гуки могут прикинуться придорожным кустом так, что ты этого и не заметишь.
Например, просто и тупо быть готовым ко всему. Всегда.
Конечно, это изматывает. Зато позволяет жить.

Поэтому сейчас, как только джип скрипнул ручником, Саманта перехватил винтовку за цевье и выбрался из открытого кузова, уперевшись рукой в отмытый борт и успев целое мгновение полюбоваться игрой солнечного зайчика на матовом металле цвета хаки.
Больше он не отвлекался, уперев приклад в плечо, сняв винтовку с предохранителя и опустив ствол чуть к земле. Вокруг было тихо и спокойно, и это напрягало до усрачки.

Последние дни лета... Оракулы уже предсказали, что эта зима окажется самой длинной за всю историю. В народе поговаривают, что она будет длиться вечно... За стеной завывают ледяные ветра. От командующего дозором поступают странные вести: как будто бы одичалые бегут от холода на юг. Говорят, их передовые отряды уже были замечены на подступах к границе, веками охраняемой Ночным Дозором. Но не только затянувшаяся осень беспокоит Лордов. Не так давно Станнис Баратеон отплыл на Драконий Камень, чтобы провести праздник Огня. В это время народ, подстрекаемый получившими собственную армию жрецами и наемниками, нанятыми алчными купцами, поднял восстание в Королевской Гавани и перебил гарнизоны каждого из шести Домов. Представители священников и торговцев заявили, что не желают больше подчиняться ни одному Лорду и платить подати. Аррены заперлись в своем Гнезде, не желая участвовать в нависшей над Вестеросом войне, но остальные Лорды... Большинство малых домов открыто отказались подчиняться своим сюзеренам.

На севере Флинты заявили свои права на корону Севера, обосновывая это тем, что Старки стали неспособны обеспечить Ночной Дозор всем необходимым, а значит и не способны защитить своих вассалов от нашествия одичалых. По их словам пришло время возродить титул Короля Ночи. Своевольные Болтоны лишь отправили Старкам повозку с расчлененным послом, у которого предварительно содрали кожу. Не нужно было быть мудрецом, чтобы понять этот знак. Фреи заперлись в Близнецах и закрыли проезд, взимая несоразмерную плату с торговцев и простого люда.

Грейджои, такие далекие от Королевской Гавани, наконец закончили подготовку могучего флота. А разразившийся в Вестеросе хаос позволял безнаказанно совершать набеги. Богатые земли юга ждали Кракена. Они словно кричали Грейджоям: "Приди и возьми нас!". Ну как тут можно устоять? Блэктайды, Ботли, Винчи, Волмарки, Гудбразеры, Драммы, Мерлины, Орквуды, Солтклиффы, Сандерли, Тауни, Фарвинды, Харлоу - каждый поднял парус, чтобы под командованием Короля отправить свой флот за богатой добычей. Слишком долго железнорожденные ждали своего часа.

Ланнистеры безбедно жили за счет золотоносных шахт, но не так давно сразу в нескольких из них случились серьезные обвалы. Шпионы сообщали, что это происки вассалов и в первую очередь - Крейкхоллов, чье поместье располагалось в приморских марках. Ходили слухи, что их поддерживали и другие знаменосцы Ланнистеров. Наступающая зима не оставила выбора Великому Дому: нужно было занять соседние земли и взять их урожай, чтобы в Кастерли не разразился голод, когда придет зима.

Баратеоны, которые хоть и являлись формально хозяевами Железного Трона... но он ушел у них из-под носа! Чернь выставила их за двери, перебив верных людей! Такой позор решительно необходимо было смыть и смыть кровью! Небольшой отряд уже высадился в Королевском лесу, но этих сил было еще недостаточно, чтобы взять штурмом Королевскую Гавань. Нужны были подкрепления с Драконьего Камня и поддержка флота.

Доранн Мартелл не стремился занять Железный Трон. Его вполне устраивало текущее положение дел. Текущее, до бунта в Королевской Гавани. Назревающая война грозила усилением одного из Великих Домов до такой степени, что его армии могли подойти к границам Дорна. Нужно было помочь Айронвудам укрепить границу, а может быть и занять принцев перевал, отрезав тем самым прямой путь к Звездопаду. Но сначала... От Дейнов из Звездопада уже очень давно не поступало вестей. Требовалось разобраться все ли там в порядке.

Вдовствующая Олейна Тирелл уже давно отошла от власти. Формально. На самом же деле ни одно важное решение в Великом Доме не принималось без её участия. За ней было последнее слово во многих вопросах: кого и за кого выдать замуж, какие цветы выращивать на лужайке в замковом ссаду и кого сегодня казнить первым. Впрочем, в последнем вопросе она предпочитала занимать мягкую позицию. Другим важным вопросом, который неустанно занимал Королеву Шипов, была судьба её внуков и внучек. И если с первыми она не всегда могла совладать, отпрыски зачастую наследовали её упорный характер, да к тому же могли погибнуть на войне, то удачно выдать замуж внучек она считала своей обязанностью. Вот только где найти достойную партию в это неспокойное время? Быть может стоило взять в плен одного из сыновей знатного рода? Тогда уж ему точно не будет грозить судьба погибнуть во время битвы.

      Мироздание в очередной раз демонстрировало Аделарду, что не сумеет быть добрым тот, кто давно обратился ко злу. Водоворот событий нельзя отвратить или пустить вспять. Делая первый шаг по дороге в тысячу пасов, именем жизнь, человек неопытен во всём, везде несведущ — но также везде чист, везде открыты пути, всем он готов овладеть.

      Муж (или жена, но кому стало дело до жён) растёт, раз за разом прибегая к тем умениям, что дались ему лучше или скорее прочих. Он шагает всё дальше, достигает высот, но всё меньше умеет свернуть прочь. Присесть на обочине, обернуться — уже не для него. Будет он профан там, где мнил себя гигантом. Лишится сил, которыми умел повелевать. Остепенившийся станет безродным, царь напялит обноски калики. Дорога сужается, превращаясь в хорошо проторённую тропу среди перевалов, которые кажутся тем выше, чем глубже человек спускается в ущелье — ущелье, каким неминуемо станет любая тропа.

      Став рабом собственного опыта, собственных умений, шевалье перестал уметь иное. Говорят, в смерти бессмертный костенеет душою, но нет истинной нужды в сём утверждении. Куда раньше костенеет душа: задолго до того, как третья декада зим пройдёт перед глазами. Будь ты человек, али колдун, то волком бегущий в полях, то кречетом рвущийся в небо, не спастись, не укрыться от сего проклятья. Умеешь одно — потеряешь иное.

      Злость клокотала в горле.

      Беспомощным карликом сознавал себя шевалье. Аделард желал выхватить меч и бросится вперёд, разрушая и убивая каждого до самых парижских ворот. Он мог бы! Он поклялся бы перед лицом тёмной богини Эноха, что мог бы! Что убил бы любого в таверне, в деревне, в половине города раньше, чем пал бы, изрешечённый стрелами и стиснутый клыками пик. И как унизительно было ограждать себя от этой способности, то гоняясь среди навоза и волосатых грив за дрянным служкой, то падая замертво при солнечных лучах.

      — Р-р-р... хр-р-р... — добела стиснув кулак на рукояти меча, вампир повернулся с таким трудом, как будто, волею неведомого Пигмалиона, превратился в каменную статую. Но, принуждённый таиться и не желающий причинить зла безвинному трактирщику, Аделард бросился вон из конюшни...

Третий уже заход "вертушки" (если считать первый разведовательный) наёмники встретили дружным огнем. Стреляли из всего - из пулемета, из штурмовых винтовок, Амиго даже из РПГ шмальнул (мимо, к сожалению). Хотя... Возможно причина промаха Амиго не в том, что он плохо прицелился, а в том, что вертушка резко начала менять направление...

Айришмен успел занять неплохую позицию. Одинокая брошенная машина стала неплохой подставкой для его винтовки. Глаз прильнул к прицелу туда, откуда вот-вот должен был появится вертолет. И точно, целился он именно в нужном направлении. Быстро поймал в прицел миниган, да только что толку стрелять по этим вращающимся стволам? После секундного колебания перевел прицел в район двигателя. Вражеский пилот так удачно дал крен, что моторный отсек оказался в нужном месте в нужное время. Тихий хлопок поглощенного глушителем выстрела - кажется, попал.

Попал! Из движка вырвался сноп искр и звук мотора резко изменился - основной винт потерял тягу. Уйдет? Да хрен там! Машина пошла вниз так резко, что снайпер на миг потерял её в прицеле. Хотя зачет тут прицел, её и так прекрасно видно. Хьюик на огромной скорости вошел в землю, как гигантский снаряд. Ещё пара секунд и вертолет вспыхнул - полыхнуло топливо. Готов!

Ликовали все, выстрел оказался не просто удачным, а необычайно удачным. Правда вскоре снова началась пальба - рвался боеприпас минигана. Печально, что такой трофей пропал, но урон, нанесенный лоялистам просто не сопоставим - потеря боевого вертолета - это очень серьезно.

Радовать не слишком долго - остались ещё недоделанные дела. До Читзены с десяток километров, а там запланирована вечеринка. Реализацией этих планов и занялись.

Тихо подъехали к городу, несколько местных с парой бывших заключенных отправилась готовить почву, через пару часов всё было готово, а ещё через 6 минут всё было кончено - небольшая часть гарнизона города перешла на сторону восставших (включая сержанта, который пропустил вас на блок-посту, который совершенно внезапно оказался одним из лидеров сопротивления и зачинщиком несостоявшегося по плану бунта), а остальные либо погибли, либо сдались, осознав безысходность своего положения.

Были, правда, и потери. Сразу четверо повстанцев пострадали от взрыва гранаты при штурме казармы. Ещё двое попали под раздачу во время перестрелок в городе. Ну и пострадал ещё один гражданский, которому просто не повезло оказаться в не то время не в том месте. И даже если учитывать эти потери, ваша победа в Читзене стала разгромной. Вы не только не потеряли ни одного "штатного" бойца, но и получили целый город, который исключительно хорошо оценил ваши последние действия.

Абсолютная победа в маленьком сражении, маленький шажок на пути к победе в большой войне.

По консистенции противотроллиная мазь напоминала обыкновенный смалец. Только бурового цвета, с какой-то щетиной и соответствующим запахом. Дух почти сшибал с ног, но после тщательной обработки общая вонь достигла той степени, когда не чувствуется вовсе. Полезный эффект.
- Ну, уже и вечереет, так что теперь логово тролля можно не искать, - обрадовал один из гномов. - Он скоро выйдет на охоту, мы его выследим и поймем, где он проводит дневку. А утречком нагрянем с топорами.

Солдатам оставалось только материться, но гномы дружно принялись описывать невообразимые сокровища, охраняемые троллем. Это, вроде как, должно было подстегнуть охотничий азарт и оправдать их нахождение в лесу. Слово за слово, по шажочку, остановились перекусить - так и наступила ночь. Отряд ожидал появление тролля в засаде, внимательно прислушиваясь. Некоторые после утомительного перехода проваливались в сон, но гномы и десятник своевременными тычками будили несчастных.

Охотники утверждали, что место для засады просто отличное. Кусты, в которых оборудовали наблюдательный пункт, находились на краю большой поляны. На поляне, собственно, было пусто, если не считать нескольких здоровенных каменюг и голых сосновых стволов. Как объяснили гномы, здесь располагалась эдакая троллья харчевня, ведь камни были основным источником питания для чудищ. А сосны голые оттого, что тролль их обоссывает каждую ночь, метя территорию; моча же тролля, как известно, очень едкая. Особенно свежая. В общем, прослушав краткий курс по уринологии, всем оставалось только ждать и наблюдать.

Луна уж высоко стояла, когда зашевелились верхушки ёлок на противоположном краю поляны. Послышались странные звуки, какое-то утробное хрюканье и ворчание. Вскоре показался и сам тролль.
Размеров он был просто невероятных - высокий, как самая высокая ёлка, и широкий, как две повозки. У тоссерлада было целых три головы, и все безобразные. Маленькие глазенки, и здоровенные, мясистые носы. Еще и уши оттопыренные. Красоты просто неописуемой. Хвост тролля, с метелочкой на конце, нервно извивался, и сам тролль выглядел каким-то напряженным. Добравшись до центра поляны, тролль последовательно "накормил" головы и начал шумно принюхиваться. Неужели учуял?
- Эй, Бифур, это че за хуйня?.. - прошептал десятник, и завертел головой, пытаясь найти гномов. Но они куда-то исчезли.
- Бифур, ты где, бля? - переспросил десятник, но на этот раз его отвлек один из солдат, молча ткнув в сторону тролля. На головах бестии появилась странная ухмылка, причина которой обнаружилась в районе паха: со всей очевидностью, у тролля встал. И он пошел вперед, прямо к кустам.
- Вы пахнете самкой тролля. Готовь туза, человечина! - ублюдочный карлик мерзко захихикал и исчез в чаще леса вместе со своим напарником. Тролль, тем временем, уже не шагал, но вполне бежал.

Собрали трофеи, по просьбе "трудящихся", тут же отдали их союзникам из числа недавних заключенных. Пока меняли простреленные колеса у тюремных грузовиков, вытаскивали их обратно на дорогу, выскребали кусочки черепов и мозгов из кабин, Мигель как наседка носился над ранеными. Но если состояние Ранго не внушало опасений, то Пенья создавал впечатление, как минимум, тяжелораненого. Вот только оказалось, что боец всего лишь отделался легким испугом - в момент укуса оступился, падая ударился о пень и вырубился, а пес успел лишь слегка потрепать, не задев, впрочем, важные кровеносные сосуды. И вроде, крови было много, и боец без сознания, а при том по итогам - жив, здоровехонек, только шрам на шее останется такой, что придется ему бороду отращивать.

Когда приготовления были закончены, конвой развернулся и снова двинулся в путь. Но на этот раз - в другую сторону, обратно в Читзену. Настроение боевое, оптимистичное. Когда до Читзены осталось всего минут 10 езды, внезапно из рации раздалось неприятное "Воздух! Вертушка с тыла!"

Кто как мог глянули назад - сзади, метрах в 20-30 над дорогой и чуть левее за вами шел вертолет. Приближался и приближался чертовски быстро. По контурам похож на Хьюи, а раз идет по дороге, значит видел место бойни. А раз видел место бойни, значит знает, кого он догоняет. А раз он догоняет, значит, он, сука, атакует!

Вокруг, как назло, такие же поля, как в районе засады. Есть небольшие островки зелени, но если вы все туда набьетесь, хьик будет просто бить по площадям и потери будут слишком серьезные. Разделится, встретив вертушку огнем, чтобы она отвлеклась от гражданских? А гражданских отправить в такие лески - чтобы они там залегли и не отсвечивали? Что ж, это вариант. Рискованный для оставшихся. А если конвой продолжит движение вместе, больше вероятность, что вертушка отвлечется на некомбатантов и не нанесет урона боевым единицам. Но потери среди гражданских... Черт, надо что-то думать и придумать срочно!

Испытания... ну что ж, никто и не ожидал, что их просто так пропустят в Никс. Нога смертного крайне редко ступает на эти земли, или правильнее будет сказать небеса? И богов такое положение дел наверняка устраивает. Вот только фраза насчёт гнева богов смущала и даже немного пугала. В очередной раз сталкиваться с разъярённым богом уже не хотелось.
Первое испытание, второе, третье всё что мог сделать в ходе них Керлас, так это верить в своих товарищей, да изредка пытаться им помочь. Но вот настал и момент, когда понадобились его навыки.
Никсорожденные звери опасны, а это было к тому же ещё и голодно. В обычной ситуации бард бы обошёл его за километр, но сейчас такой возможности не было. За спиной были его товарищи, и они рассчитывали на него. К счастью сейчас Керлас был не один, ведь рядом с ним шагал Дамианос. Вздохнув Керлас попытался вспомнить всё, что когда-то рассказывал ему старик - друид, вспомнить то ощущение в сердце, с которым он когда-то шагал по жизни, вспомнить какового это - служить Нилеи.
- Хоть ты и отринула меня, но то время не было прожито зря - Тихонько прошептал Керлас себе под нос. Он был уверен, богиня наблюдает за ним, но больше его это не пугало. Вздохнув, он решительно направился к зверю.
Воля человека сильнее воли зверя, заставь его это понять, и ты сокрушишь его, сделав покорным тебе. Зверь предупредительно зарычал, намекая странному человеку, что дальнейшее приближение нежелательно, но нападать не спешил, чуя опасность. Остановившись Керлас усмехнулся, а затем подобно зверю издал рык в ответ. Поймав взгляд зверя, он вновь пошёл вперёд, чётко печатая шаг, и не давая зверю отвести взгляд. Воля Керласа буквально давила на зверя, и тот в конце концов не выдержал, отступил. Подойдя к зверюге вплотную, Керлас положил руку ему на загривок, показывая, что испытание выполнено.

Несколько следующих проверок остальные взяли на себя, позволив барду отдохнуть. Но очередное испытание заставило его вновь собраться. Запертые двери и спящий страж перед ними. Связка ключей висела у него на поясе, привлекая взгляд, маня. В детстве, да и даже во время взрослой одиночной жизни, ему доводилось воровать. Так что Керлас не задумываясь тихонько двинулся вперёд, собираясь украсть ключи. Вот только не был он профессиональным вором, не обладал нужными навыками, как некогда почивший Маллис. Вот и не заметил бард натянутой нитки, с привязанным к ней колокольчиком. Разнёсшийся хрустальный звон разрушил тишину, а вместе с ней испарился и сон привратника.
- Постой, я - начал было Керлас оправдываться, но копьё, пущенное крепкой рукой стража, прервало его речь. К счастью грубая сила помогла им справиться с врагом, но испытание он провалил. Поглядев на товарищей, Керлас горько произнёс - Простите, но я не смог, испытание провалено.

Чувство вины жгло барда, и оставалось лишь надеяться, что гнев Фенакса коснётся лишь его, не задев остальных. Но оставались прочие проверки. И вновь наступила очередь барда выходить. Махнув остальным рукой, и прихватив с собой Элспет, Керлас двинулся к стоящему на их пути гуманоиду. Уболтать его, да проще задания не сыщешь. Хоть Керлас и не любил говорить, но надо признать умел это мастерски. Начав общение с ничего не значащих фраз, он постепенно затягивал собеседника всё глубже и глубже в свои словесные сети. Элспет в основном надо было просто стоять надо, ведь бард давно заметил, рядом с женщинами многие мужчины ведут себя более вызывающе. Этот случай исключением не стал, и подбить гуманоида на дальнейший путь вместе с ними проблем не составило.

Последнее испытание неожиданно отряду подкинул Ксенаг. И этим он весьма сильно разозлил барда. Устроить испытание как на пиру, он их шутами, циркачами сделать вздумал. Хватит с него и игры Керласа на флейте. Впрочем, для полноты картины можно добавить барабан, кажется подобного дуэта мир ещё не видел. Попросив Аджани помочь Керлас всучил тому свой барабан, наказав играть самую мощную и быстрый ритм, который тот только способен. А сам бард взял флейту, инструмент, нет подругу, которую малость забросил в последнее время. Он играл на ней мелодии. что заставляли людей рыдать, но сейчас они должны будут смеяться, чувствовать. как их сердца наполняются азартом и весельем.
- Пускай начнётся веселье! - Выкрикнул Керлас, и кивком головы дал Аджани знак начинать. И тот не подвёл, быстрый, резкий барабанный бой наполнил звук. Успеть за ним, вплести в эту мелодию свою было тем ещё вызовом, и Керлас не раздумывая его принял. Короткий выдох, секунду на то что бы проникнуться ритмом и мелодией, и вот звук флейты вплетается в барабанную игру, порождая что-то невероятное. Кажется, оба музыканта выкладывались на полную, отдавая себя музыке полностью. И сердца, души слушателей откликнулись на это. Яркое пламя вспыхнуло в сердцах отряда, зовя на подвиги, улыбка сама собой появилась на лице, а ноги невольно начали пританцовывать. Такую игру нельзя было услышать на Теросе, она действительно была достойна небес. Но вот был сыгран последний аккорд, и стихли последние отзвуки мелодии. Пошатываясь. Керлас подошёл к остальным. Пот стекал по его красному лицу, он выглядел невероятно усталым, но на лице была улыбка, а в глазах светила радость. Ещё бы, ведь только что он сыграл своё лучшее на текущий момент творение. Даже было обидно. что единственными слушателями были его группа и Ксенаг.
- А неплохая вышла поминальная мелодия по Ксенагу - Усмехнувшись произнёс бард. - Бог веселья должен уйти под весёлую музыку.

Когда Даффи собрался наконец посмотреть, что же там произошло с этим неуклюжим ниггером Джэком, тот уже был распростёрт на земле и подвергался самым немыслимым процедурам со стороны заезжего британского доктора. Да уж, скорей всего еще ни один черномазый во всем Новом Свете не получал таких чистых и качественных медицинский услуг.

- Кхмм, этак вы мне его и вовще ишбалуете, док!... – хмыкнув, проворчал Дак, прикладываясь к бутылке, услужливо протянутой ему Томасом Шелби -… Если бы вы знали, черещ што он прошёл на штарых добрых плантациях у наших братьев южан, вы бы не штали так с ним возитьща. Щертов щукин сын, давно продал душу дьяволу, а эта дробь в спину для него, что можоль на шаднице…

Хихикнув хрипло, коротышка вновь приложился к горлышку, поморщился и участливо посмотрел на беднягу Джэка. После чего, освободив ногу от стремени, без всяких предупреждений пнул стоящего рядом Томми куда-то под шляпу. Тот, впрочем, был готов к чему-то подобному, и сумел смягчить удар, вовремя подставив плечо. Видимо, такое происходило не в первый раз. Отпрыгнув в сторону, ирландец пригнулся к земле, стараясь держать подальше от острого сапога Даффи, потянулся руками к поясу, но вовремя передумал, и выставил их перед собой в примиряющем жесте.

- Можоль на щаднице… - тихо прошипел Дак, поглаживая рукоять своего револьвера и гневливо сверкая глазами из-под бровей -…Можоль на шраной, мать твою, заднице! Ах, ты ж косорылый ублюдок…
- Я-я… Я ж случайно, Даф!... – осторожно начал оправдываться Томас, чуть пятясь назад.
- Да этот черный сам под ствол прыгнул!... –поддержал линию защиты его братец, угрюмо стоящий в сторонке.
- Шлучайно? Слущайно, мать твою, да?!... – подав лошадь вперёд, зарычал охотник -… Ты ж, сука, так и в меня мог попащть! Тварь ты неблагодарная! Пёс щмердящий! Отштрелю тебе рожу к дьяволу – щам целее буду…
- Я?! Я? В тебя?! Да ты что… да не вжисть!..

Препирательства продолжались еще некоторое время, Томми отступал и божился, Даффи наезжал лошадью и в какой-то момент даже вытащил свой Ле Ма, Финн поддакивал и сваливал всё на полоумного негра, сам же Джэк невольно отмалчивался. В общем, бутылку допили в конце концов.


Произошедшую вскоре встречу Даффорд беспечно проспал, его частенько клонило в сон после пары стаканов виски, и, если бы Шелби впоследствии не рассказали ему о появлении в караване новой пассажирки, он бы скорей всего и вовсе её не заметил. Коротышка всегда был ценителем девиц совсем других пропорций и габаритов, да и вообще мало интересовался приличными и даже предположительно приличными женщинами.

А вот обоим братьям новая попутчица пришлась очень даже по нраву. Маленькая англичанка, а ирландцы умеют слышать и различать британский акцент за многие-многие мили, очевидно казалась им лёгкой добычей, одна посреди диких прерий, путешествующая в своё удовольствие. Возможность приятным образом поквитаться с угнетателями будоражила их разгорячённую кровь. И правда, что может быть лучше? Томас как истинный джентльмен пригласил леди прокатиться в последнем фургоне, где уже лежал очнувшийся после операции Чёрный Джэк. А Финн, он всегда был посмелей, сразу предложил британской девице продолжить путь в одном с ним седле.
За сальными разговорами и похотливыми мыслями время летит незаметно, уже вскоре недавнее происшествие и перепалка с Даффи были забыты, ружья перезаряжены, а новая бутылка открыта.

- Иногда становится скучно, - грустно проговорил разбойник, зарядив свой пистолет вновь, - Ты вроде бы стреляешь, вроде бы попадаешь, но им не больно! Они же уже мертвые... только порох зря перевожу... Хотя нет, мы из-за этого еще и живы.
Дукацио все делал грязное дело. Он стрелял и разрушал скелетов.

- Да, это все конечно неплохо...

Келли с надеждой посмотрела на Луи:
- А ты можешь сделать так чтобы я похудела?

В детстве, как и многие, маленький Джеймс Кареро думал, что после смерти его заберет Бог прямиком на небеса. Там будут белые пушистые облака, дедушка с бабушкой и, конечно, красивые ангелы с арфами. Спустя каких-то пять лет, Джеймс перестал верить в подобную чушь, а всякий кто пытался накормить его сходим по смыслу дерьмом, быстро жалел о своих гнусных намерениях.
Конечно в закостеневшей душе Сола еще теплилась надежда на райские кущи, но 23 часа на каждый день недели эта наивная мысль была завалена ворохом бумаг, справок и уточнений по законам, а затем и вовсе растворилась в последних и наиболее выгодных делах адвоката.

Но лёжа на мокрой траве стадиона с пробитой грудью, где выходное отверстие раны было размером с кулак, МакГилл не думал про обещанные Библией страшные суды, котлы грешников и прочую религиозную чушь. Его вела горячая, как собственная кровь, жажда мести. К сожалению, но вполне ожидаемо, она стала лишь причиной еще одного лишнего отверстия в голове адвоката, но этот сакральный смысл ему удалось оценить не сразу.

Темнота, окружавшая Джеймса была абсолютом. Все эти понтовые матовые тона для покраски вашей драгоценной тачки - ничто.
Темнота в три ночи где-нибудь в глухой области или сырая слепота подвала без света - всего лишь прелюдия к этой Тьме, что была будто живая, хотя все её движения и маневры оставались за пределами такого понятия как зрение.

Джеймс чувствовал Тьму.

Она легко нарушила границы его жалкой физической оболочки. С некоторым скрежетом ворвалась и в духовную часть. Разрывая сознание существа по имени Джеймс - проникла и в подсознание, смакуя самую суть десертной ложечкой. Ей был неведом такт и самое ценное, самое сокровенное влёт уходило с молотка на её сиюминутном и спонтанном аукционе имени Джеймса Карреро. Прощальный вечер в его честь, который прошел без единой скрипки или доброго воспоминания: никто не плакал по нему.

Джеймс с ужасом осознал, что никакой "жизни перед глазами" или "самого важного момента" - не будет. Ты жил - ты умер, и всё.

Финита ля комедия, дружище, тебя наебали по всем статьям.

И в этот самый миг - миг торжественного осознания собственной никчемности и фарса несбывшихся ожиданий - среди тьмы возник багровый туман. Туман, повинуясь необъясним законам местной, так сказать, физики, быстро превратился в тучу и принялся обильно поливать Великое Нечто багровым же дождем. Капли с оглушительным треском били по иссиня-черной поверхности окружающего Джеймса "middle if nowhere", рассыпаясь на тысячу маленьких рубинов, что веселыми крошечными маяками разгоняли абсолютную тьму.

Вытянув ладонь, Джеймс поймал несколько капель. Они сразу слились воедино, а Джеймс понял, как СИЛЬНО он замерз. Зубы не стучали от холода, кожа не стала белой, но каждая мысль обледенела и сопровождалась скрежетом.
Капли дождя были теплые. Нет, не теплые - даже горячие! Как кипяточный чай из термоса после горной прогулки, на которой трудяга МакГилл никогда и не был то.

"МакГилл... Дебильный псевдоним" - подумал Джеймс и тот час с удивлением понял, что мысли больше не гремят, словно жернова старой мельницы. Капли, что уже порядочно собралось в его пригоршне - грели его.

В какой-то миг их стало так много, что вот-вот грозились перелиться ЗВ край, в зиящую темноту. Не зная что делать еще, но оставаясь уверенным, что дарить рубины Тьме - глупо, Джеймс начал пить теплый красный дождь.

На вкус багровая жидкость оказалась кровью, но Кареро это волновало мало: она была чертовски теплой.
С каждым глотком она возвращала в него частичку его прошлого, но закаленного, как сталь - и уже немного лучше, сильнее...теплее. Джеймс открыл рот и ловил капли им, как мальчишки из глубоко детства.

"Ты ошибся, дружище, ни хера это не конец!"

...Джеймс нашел себя в глупой ситуации: он сидел на коленях, протягивая руки к окровавленному запястью ковбоя Ги. Берета валялась где-то в траве - забытая и идеологически преданная по неведомым причинам.

Впрочем, судя по мерзкой ухмылке Ги и уныло-серьезной физиономии Ларса, ситуация была вполне объясняемой.

— Добро пожаловать в наш дерьмовый мир обратно, - озвучил догадку бывшего адвоката Ги.

— Если ты дашь мне поносить твою шляпу, то я даже буду не против такого возвращения, - ответил наконец Джеймс, смакуя остатки сладкой-сладкой крови на зубах. На острых, мать вашу, зубах, - Ну и что это за дерьмо, м? Правительственная программа, биоиженерия или ахуенный мексиканский кокс? - не унимался Карерро, ёрничая и гоня очевидный вообщем-то факт.

Он был голоден, но совсем не хотел есть привычную законопослушному и не очень гражданину еду...

Вехингнер.

Чародей услышал северянина, определенно. Это он понял по ответному крику и топоту. Но, прежде чем колдун пришел на помощь, Рейнгольд против собственной воли прикоснулся к поверхности темного кристалла. Потом всё случилось очень быстро - бац, и стало темно.

Вехингнер пришел в себя, и открыл глаза. Вокруг было светло. Точнее говоря, всё вокруг оказалось белого цвета. Но не стены, а как бы пустота. Под ногами - твердая поверхность. Но он словно бы стоял на воздухе.
Но Рейнгольд не стоял. Он сидел в очень комфортном кожаном кресле. Напротив него сидел черный, как сволочь, человек. В темных кожаных одеждах. На мясистом носу - каковые бывают у всех людей из Южного Самхафа - покоились черные очки. В общем, на фоне всего белого его было очень сложно не заметить. Неизвестный черномазый вытянул кулаки:
- Я - дух Башни. Не совсем дух, но... словом, давай обойдемся без этих театральных сцен вроде "о боги, где я" и "что ты со мной сделал, ублюдок". Перейдем сразу к делу, - хозяин странного пространства разжал руки. На одной ладони покоился синий камешек, а на другой - красный.
- Съешь синюю пилюлю - и всему наваждению конец. Вернешься обратно, в ту комнату. Возьмешь красную - и сможешь разобраться в происходящем. Узнать тайну этого места, и помочь себе. Еще ты можешь ничего не выбирать. Но тогда мы просидим здесь столько, сколько потребуется.

Кровь Рейнальдо оказалась куда слаще крови трейлерного мусора, который он пил этим вечером. Намного слаще, просто безумно сладкой, несущей блаженство и затмевающей разум. Берг был слишком наивен, думая, что сможет вот так просто остановиться после нескольких глотков, поэтому Рейнальдо ему помог. Осторожно, чтобы не спровоцировать Зверя, но всё же очень жёстко он отнял руку от Ларсового рта.

— Ну, сам-то теперь как думаешь, можно ли пить кровь сородичей? — усмехнулся Ги.

Поспешив спрятать запястье под рукав рубашки, он ответил Ларсу:

— Я дам тебе нужные... инструменты. На счёт этого не переживай. Так-с, теперь МакГилл. Если у нас получится вернуть его в игру, это будет очень кстати, потому что тебе очень, очень пригодится помощник. Хэй, Наваретте! Подготовь транспорт!

Берг почти физически ощутил, как снайперский прицел исчез с его фигуры. Наваретте поднял винтовку, и разминая ноги, пошёл прочь с трибун.

— МакГилл, МакГилл… чёрт, наверное, он будет очень расстроен. Ладно. Пошли, поможешь мне.

Ги рискнул повернуться спиной к Бергу и пошёл к лежавшему на поле адвокату. Деньги, тридцать пять тысяч долларов, остались лежать в траве. Так странно, всего пару минут назад они чуть было не убили друг друга ради этих денег, а теперь Берг не почувствовал ни желания отомстить, ни порыва использовать возможность и свалить, забрав деньги. Этот парень, Ги, был вроде бы дельным партнёром, и Берг отмечал, что проникся к нему доверием и уважением даже больше, чем разрешал его холодный рассудок.

Адвокат был всё ещё мёртв. Однако Ги собирался это изменить. Он опустился на колени перед трупом и снова закатил рукав. Слегка нахмурившись, он посмотрел на Берга.

— Если ты всё ещё очень голоден, лучше отвернись.

Затем он достал раскладной нож, и полоснул по успевшему затянуться запястью. Кровь полилась в мёртвый рот адвоката. Капля за каплей пропадали в остывающей черноте его глотки. Эти капли могли подарить ещё немного наслаждения Бергу, но вместо этого они оседали где-то внутри этого мёртвого тела, и их было не вернуть.

— Ну давай же, адвокат. Признай, вы, адвокаты, и так пьёте кровь честных людей всю свою профессиональную жизнь, так что я не требую каких-то значительных изменений. Ну же, ну…

МакГилл лежал, не двигаясь. Способ Ги, похоже, не сработал. Мёртвое тело оставалось обычным мёртвым телом… пока Берг не заметил, что страшная рана на затылке МакГилла затянулась. А затем адвокат открыл глаза. И впился в руку Ги с такой силой, что Ги даже зарычал от боли. С жадностью, МакГилл стал пить, и пить, и пить. Берг снова почувствовал чуждый ему укол ревности, что пьём МакГилл, а не он.

Наконец, Ги вырвал свою руку и у МакГилла. Какое-то время МакГилл смотрел на Ги холодным, злым взглядом, приходя в себя.

— Добро пожаловать в наш дерьмовый мир обратно, — приветствовал его с улыбкой мистер Ги.

Пока один за другим искатели приключений, чуть присмотревшись к незнакомым лицам своих коллег, просачивались внутрь "Плаща Путешественника", обогащая заведение на десять золотых монет за каждую персону, поговорим о том, что происходило с ними в две недели между этим событием и окончанием всколыхнувшей весь город вечеринки у мистресс Сэй.

Не простые люди эти приключенцы, хлебом их не корми — только дай возможность подёргать судьбу с удачей за рукав! И, разумеется, в Городе Опасностей сыскать на свою голову (и на место пониже спины) какое-нибудь приключение было несложно. Зачастую оно само сваливалось, нападая на ищущего его внезапно, исподтишка и беспощадно. Но иногда требовалась дополнительная стимуляция... И вроде бы несколько любителей острых ощущений могут делать одно и тоже, но при этом получать совершенно другие результаты. Так случилось с Кардором и Сакеби, ударившимся в загул.

Монахиня, опьянённая Воротами Фортуны и продающимися неподалёку вишнёвыми пирожками (и одним неловким поцелуем), горячо возжелала познать неиспробованные прелести городской жизни, а потому один день, хотя бы один день, она делала всё то, что никогда ранее не делала и что ей даже не приходило на ум делать. К сожалению, распитие крепких алкогольных напитков под вечер не только сделало её характер необузданно весёлым и лёгким как ветерок, а поступь — нетвёрдой и качающейся, но и сподвигло на незаконные действия: сломать паре посетителей таверны лица, стол и руку одного бузотёра без каких-либо на то оснований (ну, кроме проигрыша в карты на раздевание). Окончиться всё могло тюрьмой, но имевшиеся у неё десять золотых... Оказали воистину магическое влияние на стражников и позволили ей избежать ареста. И в конце увеселительного дня ей стало очень-очень плохо от выпитого. Как итог, Сакеби завязала (на время?) с концепцией пробования всех прелестей городской жизни и другие тринадцать дней провела скромно.
Кардор же свои "на всю катушку" провёл более цивилизованно, хоть и не без алкоголя: в азартных играх. Дворф раньше не пил и не играл на деньги, но он был и оставался солдатом, а в сердце каждого вояки по разным обстоятельствам порой просыпалось острое желание... Покутить. Что ж, проснулось оно и в Кардоре. Помешательство продлилось несколько дней, которые Боевой Топор не особо-то и запомнил — слишком уж быстро и незаметно пролетало время. И хоть в начале он резался в карты в таверне, в конце Кардор уже делал ставки в рулетке в Воротах Фортуны. Ему пёрло так, как, кажется, не пёрло никогда в жизни за исключением того случая, когда он единственный во всём своём отряде выжил после нападения на них врага из засады. Там, в игральном доме и храме Тиморы одновременно, Боевой Топор выиграл джекпот в сто пятьдесят золотых (это шло плюсом к тем пятидесяти золотым выигранным ранее, сорок из которых Кардор успел неизвестно на что потратить, наверное, на деликатесы, привезённые сюда с самого Амна, и настойки с Рашемена). Не успел дворф получить выигранное, как молва о бесподобно удачливом "господине Синяя Волна" хлынула из раскрытых дверей Ворот Фортуны в город. В общем, отдохнул и повеселился дворф изрядно.

— О? — удивился усач, рассмотрев татуировку под правым глазом Кардора. — Синяя Волна?! Я слышал о тебе! — дворф же, просто передав стражу стопку монет, вошёл внутрь. На уныло выглядящую монахиню дверные стражи толком и не смотрели, убедились только, что она отдала положенные десять золотых.

Некоторым искателям приключений никогда не сидится на месте. Пусть даже их жизнь течёт хорошо, есть крыша над головой, нехитрое по сравнению со всякими авантюрами занятие, которым можно зарабатывать, и умеренной знойности барышня с умеренной стройности фигурой. Но само спокойное её течение лишает бедолаг сна, им всё мерещатся подвиги, какие они могли бы совершить... Если б не сидели на попе ровно, принимая скуку за должное. Так бы и совсем зачахнуть можно, но при малейшем упоминании мало-мальски интересного события сердце истинного приключенца начинает биться с новой силой, и тогда приходит пора. Пора уйти навстречу приключениями!
Таковое и случилось с Юваром. Приручение Микси заняло у охотника за головами силы, которые он с большой охотой тратил по ночам, но вот самой полуэльфийке с шрамами на лице приручить мужчину так и не удалось. Она-то смогла найти в себе силы покончить с пиратством на некоторое время и работать официанткой в вшивом баре, пока не накопит на свой корабль, но вот Ювар так просто отвыкнуть от вкуса настоящих опасностей и приключений не мог. Даже устраиваемые им потасовки в баре и поимка субчиков, за которых власти Мулмастера назначили цену, уже нисколько его не воодушевляли и удовольствия не приносили. И вот оно — приключение, таящееся в объявлении зоры Калкин! Всё наносное, вся скука ушли куда-то в одно мгновение, пропали вместе с причинами остаться с Микси и не оставили от себя и следа. И как замечательно, что перед входом в "Плащ Путешественника" следопыт встретил своих товарищей: Кардора и Авенира.

Потом, конечно, он их спросит, что случилось с Фратхи, жрецом Берронар, и ещё, возможно, вспомнит о Бриане, набившегося к ним в группу тогда, в баре, за плату. Фратхи же ушёл почти следом за Юваром от Сэй, но не к полуэльфийке под тёплый бочок, как то сделал следопыт, а в небольшой дворфийский квартал, желая соорудить для своих сородичей алтарь Берронар, чтобы было место, где они могли молиться своим, дворфийским богам и справлять священные ритуалы, некоторые из которых могли бы показаться людям весьма странными. Но хотеть — это одно, а сделать — совсем другое. Сперва у Каменного Мешка дела шли хорошо, дворфы с энтузиазмом восприняли его идею, но потом начались проблемы. Мулмастеру не нужны были другие боги, он отвергал их, и на одном энтузиазме, как ощутил, наверно, уже Корнелий, жрец Ильматера, свою веру не протащишь в Город Опасностей. Патруль стражников, обычно ленивый ко всему, что они видят и слышат, застал Фратхи, окружённого несколькими дворфами, как раз в момент проповеди и решил его арестовать. Завязалась потасовка, и служители порядка просто своим количеством задавили защищавших жреца дворфов и поймали его. За проповеди и взятые пожертвования на строительство алтаря Берронар, а также "причинённые травмы", очень доброго и совсем не конфликтного Каменного Мешка упекли в тюрьму на двадцать два дня. Произошло это в тот день, когда Кардор и Авенир со своими новыми товарищами сопровождал Тундрази, красную волшебницу. На следующее утро после этого Кардор узнал о произошедшем и вызволил Фратхи из тюрьмы под залог в пятьдесят золотых. От остальных дворфов, тоже собравшихся вызволять жреца Берронар из тюрьмы, к Боевому Топору потом вернулись семь золотых. Ну, а Каменный Мешок дальше был более аккуратен в своих проповедях.
С Брианом приключилась другая история. Задолжал он денег серьезным людям за проигрыш в картах. Крупно. На пятьдесят четыре золотых. Ну, деньги такие у варвара водились, а вот желание их отдавать — нет. И вот, после того, как десятидневная вечеринка у Сэй закончилась, он пропал. Что с ним сталось, жив он или нет, было никому неизвестно. Может быть, Бриан, заработав сколько мог денег, уехал из Мулмастера куда подальше. Может быть, группа хамовитых и преступных на вид типов его подкараулили, скрутили, связали и кинули под ноги своим боссам. Во всяком случае, его в эти две недели никто из искателей приключений не видел.

На слова Корнелия стражник сбросил с своего лица грозную нахмуренность и добродушно усмехнулся, будто не замечая брошенного на него жрецом Ильматера презрительного взгляда или попросту привыкнув к подобным взглядам, обращённым в его сторону.

— И для нас немалые, — сказал усач, протянув Корнелию отяжелевший и позвякивающий монетами в нём мешочек. Он его достал, когда уже не смог держать в своих ладонях золотые, которыми его осыпали искатели приключений. Алебарду свою страж дверей аккуратно прислонил к стене, а вот его коллега даже и не думал выпустить из рук оружие. — А для наших обычных посетителей — малые. Вы уж нам, пожалуйста, поверьте: если вы кого-то заденете там, мы будем самым добрым, что с вами может тогда случиться. И потом, нам же прилетит за ваши действия, если вы захотите учудить. Поэтому простите за резкость, но это не те таверны, в которых можно ужраться и набить морду рядом сидящему, а заведение, где нужно вести себя подобающе.

Да уж, стражник оказался словоохотливым малым. Или это так добродушность Корнелия, проглядывающая за презрительным его взглядом, на нём сказалась?

Корнелий, когда обнаружил Дом Болезней, провёл практически всё время за тяжёлой работой. Лечение больных действительно чрезвычайно изматывало, несмотря на то, что жрец Ильматера всего лишь помогал другим клирикам добрых богов. Пациентов приходило много. Заболевшие, поранившиеся, отравившиеся, сломавшие руку или ногу... Особенно больно было видеть детей. Тех, кто приходил или был принесён другим в тяжёлом состоянии, устраивали на немногочисленных кроватях с провонявшими матрацами, которые попросту не на что было сменить. Корнелию пришлось приложить уйму усилий и стараний, и, хоть он практически ничего не получил за свою помощь, кроме благодарности усталых коллег-лекарей, несколько пошедших на поправку людей и сам факт, что он сумел несколько облегчить работу клирикам, а также передать им часть своего опыта, было само по себе наградой. Лекари взвалили на себя тяжёлую, но благородную ношу, и даже в Мулмастере, где поклонялись в основном злым богам, нужны были священники добрых богов.
Но это всё было в дневное время. По вечерам подуставший жрец читал проповеди или отдыхал в "Воловьей Яме" вместе с товарищами. Для проповедей пришлось избрать далёкое от главных улиц и бульваров место, где крайне редко появлялись стражники, но было достаточно горожан, которым Корнелий считал своим долгом поведать об Ильматере. Да, это было в райончике, близком к гетто Жента. На его проповеди стабильно приходило трое: Дилора, слуга мистресс Сэй по имени Стедд и повариха Ольма. Другие люди, быть может, останавливались, вслушиваясь в пылкие речи Корнелия, и будто пробуждались от какой-то странной апатии, бывшей у многих, кивали жрецу, но потом они уходили, ничего не спрашивая об Ильматере, и в следующий день не приходили на проповедь. Но отчаиваться было нельзя, и Корнелий не отчаивался, становясь лишь крепче в своей вере.
Ну, а Авенир помогал Корнелию, следя на проповедях за тем, чтобы никакие грабители не решили обокрасть и избить жреца и приходящих к нему новообращённых ильматеритов, и отгоняя недалёких людей, пытавшихся передразнить Корнелия и перекричать его. Утра и дни же монах проводил за подработкой, зарабатывая не так уж и много, но этого хватало, чтобы оплатить еду и жильё в таверне, но не более того. В основном (его нанял один торговец посудой, приметивший монаха ещё на вечеринке у Сэй) он занимался бухгалтерией, а также описью всех товаров. О, Денеир, все эти тарелочки и блюда, стеклянные и глиняные сервизы даже не думали кончаться. Увы, никто и не думал предложить Авениру переписать какую-либо интересную, им ни разу не прочитанную историю или перерисовать какой-нибудь таинственный глиф.

Грум и Мартильн без особых церемоний отстегнули требуемые десять золотых и вошли следом за монахом и жрецом Ильматера. Оба успели весьма сдружится за время работы у Сэй, поэтому было нисколько не удивительно, что после этого они организовали своё частное охранное агенство... Или, по крайней мере, попытались организовать. Как оказалось, помимо самих навыков набивать нелицеприятным элементам морды и охранять цели требовалось ещё много чего: наглость и умение вести переговоры, чтобы отбивать у конкурентов выгодных клиентов и договариваться о бо'льшей плате за дело, способность закрывать глаза на не самые лучшие привычки и характеры клиентов и так далее. Удача как-то им не улыбнулась в виде торговца-клиента, пришлось поработать вышибалами в нескольких барах. Соответственно, заработали они на двоих всего ничего.
А вот у Бальтазара, драконорождённого с чешуёй цвета золота как минимум наглость была, и ещё у его общества "Вольные Клинки" уже была наработана некоторая клиентура, поэтому бизнес у него в целом спорился. Вот только богатая рыба к нему не шла, а всё, что он зарабатывал, делилось на три части: ему и двоим его работничкам, хафлингу Бальбо и полуорку Гоббе. Конечно, Бальтазар оставлял себе бо'льшую часть, но какой-то особой прибыли — со вздохом нужно признать — не было. Зато поработал он славно в эти две недели.
В любом случае, работа на зору Калкин должна увеличить репутацию "Вольных Клинков", что в свою очередь приведёт к тому, что больше клиентов, богатых и хороших, будет обращаться к драконорождённому за наёмничьими услугами.

Несколько отличался от всех гном Элби. Если остальные провели в Мулмастере почти месяц, то Элби — где-то половину от этого времени. И он совершенно не был знаком с теми опасностями, которые может предложить город. Поэтому гном, оставаясь верным своему характеру, мог позволить себе беззаботно относиться ко всему, что он видит, и пытаться впихнуть продать свои произведения бардам, торговцам... Всем, кто сможет прочитать и оценить. Не знал он и о культах элементального зла, протянувших свои ниточки над всем Мулмастером.
Ну, в городе — по крайней мере в таком большом — Элби был впервые. Всё же лесные гномы обитают в уединённых общинах, и крайне редко кто-либо из них выбирается в окружающий мир. В таких ситуациях только неиссякаемый запас оптимизма и любопытства может помочь адаптироваться к новой обстановке и даже использовать её с некоторый выгодой для себя. К счастью, у маленького господина Трищелчка с этим всё было в порядке. Может быть, он не понимал каких-то правил приличия и аспектов поведения городских жителей, но пока у него всё шло хорошо. И вот ему даже пришло задание от Изумрудного Анклава, принесённое новой знакомой, живущей неподалёку от Мулмастера, гномкой-друидом Явендель.

Итак, все, потеряв несколько в деньгах (кто-то даже отдал все имеющиеся у него кругляшки золотого металла), просочились внутрь "Плаща Путешественника" и... Попали в совсем другой мир. Оценить всё представившиеся перед искателями приключений великолепие попросту не представлялось возможным. Даже воздух казался каким-то другим, нежели в квартале доков, оставшимся позади.
Не было ни одного тёмного уголка, всё вокруг было залито сверху мягким, тёплым светом массивной люстры. Откуда-то доносились умиротворяющее журчание фонтана и лёгкая музыка. На светло-бирюзовом мраморном полу расстилался большой ковёр цвета насыщенной зелени листьев с ажурными песочными узорами. Из выемок в также мраморных стенах выглядывали скульптуры полуобнажённых людей, занятых игрой на арфе, распитием вина из кубков и всеми другими делами, которыми талантливый скульптор назначил заниматься своим творениям вечность их жизни. Пустое пространство стен скрывали матово-белые бархатные портьеры, стянутые и обвязанные снизу, и картины, изображающие то сцены из жизни зоров, то природные явления, как, например, бушующие волны в море, то и вовсе лирические сюжеты. Напротив приключенцев стояла дюжина больших будок из окрашенного дуба самого высокого качества, именно там проводилось большинство деловых встреч. Проёмы в них были закрыты шторами, и потому нельзя было увидеть, был ли кто-то внутри них. Сбоку от входа примостилась лестница, ведущая на второй и третий этажи. Если взглянуть наверх, можно было увидеть внутренние балконы, с которых знатные постояльцы могли обозревать холл.

— Добро пожаловать в "Плащ Путешественника"! — обратилась к искателям приключений светловолосая женщина в роскошном лиловом платье. — Меня зовут Арвин. Я буду Вас сопровождать к месту встречи с достопочтимой зорой Розалин Калкин. Пожалуйста, следуйте за мной!

И, убедившись, что все её услышали, она двинулась к лестнице. Встав на первую ступеньку и положив руку на полированные дубовые перила, Арвин повернула голову к приключенцам и одарила их улыбкой.

— Прошу сюда. Нам нужно будет подняться на третий этаж, — сказав это, женщина стала подниматься по лестнице, и искателям приключений не оставалось ничего, кроме как последовать за ней по укрытым ковром ступенькам.

На третьем этаже проводница остановилась возле нужного номера и постучала в дверь. Здесь, как и на втором этаже, располагались апартаменты. Дверь открыла темноволосая женщина.

— Ваши гости прибыли, зора Розалин, — сообщила ей Арвин, отойдя вбок, чтобы зора могла увидеть пришедших к ней.

— Спасибо за услугу, — поблагодарила Розалин Калкин проводницу, а затем обратилась к приключенцам. — Входите и не забудьте закрыть дверь.

Внутри номера оказались апартаменты из четырёх комнат. Впрочем, двери в три из них были закрыты, и искатели приключений могли наблюдать лишь роскошно обставленный зал. В углу находился камин, в котором потрескивал огонёк. В центре располагался стол с диванчиками и креслами вокруг него. На столе лежал маленький колокольчик для вызова слуг и стояли початая бутылка вина с тремя пустыми бокалами на серебряном подносе. Четвёртый, но наполовину наполненный, держала в своих руках зора Калкин. Освещал всё напольный позолоченный канделябр.

Зора Розалин Калкин являлась высокой и худой женщиной, которой можно было дать на глаз тридцать с небольшим лет. У неё были короткие, чёрные как смоль волосы, которые окаймляли её бледное лицо. На ней был надет изысканно украшенный нагрудник, эмалированный цветами её дома: красным и кремовым. В прилегающих к левому бедру ножнах она носила рапиру, чей эфес был не менее впечатляющим, чем её нагрудник. А поверх своей брони зора Калкин также надела длинное с меховой отделкой пальто из тонкой красной и кремовой кожи.

— Итак, — начала говорить она, отпив вина из бокала, — здравствуйте. Присаживайтесь, наливайте себе вино, если хотите. Я ожидала, что придёт меньше людей, но так даже лучше. Дело, которое я хочу вам предложить, касается Элмвуда, уничтоженного два дня назад взрывом. Насколько мне известно, не было найдено ни одной причины, почему там произошёл взрыв, ни естественной, ни магической.

В ведении разговоров зора оказалась весьма прямолинейной.

— Выживших, кроме одной женщины, как мне сообщило доверенное лицо, нет. Солдаты, расследующие всю ситуацию с Элмвудом, отказались выдать мне хоть какую-либо информацию о ней, однако от своего контакта из городской стражи я смогла узнать, что эта женщина спаслась, уплыв из Элмвуда на самодельном плоту, но при этом всё равно получила тяжёлые ожоги от взрыва и сейчас находится под охраной солдат в одном из Домов Болезней согласно распоряжению высокопоставленного Ястреба. Как только она придёт в себя, я подозреваю, Ястребы, как обычно они это делают, заточат её у себя и никто больше о ней не услышит.

Зора Розалин сделала паузу и затем продолжила говорить.

— Тут мне нужна ваша помощь, и она не терпит отлагательств. Я хочу, чтобы вы забрали выжившую и отнесли её в моё имение рядом с башней Тайных Сил. Прямо сегодня, иначе её перепрячут в другое место и я никогда не смогу узнать правду о разрушении Элмвуда и гибели людей.

В её словах Корнелий почувствовал горячее желание узнать правду об уничтожении Элмвуда. Любыми средствами. Но при этом то, с каким упорством она хотела знать это и с какой горечью в голосе говорила о том, что выживших кроме одной женщины нет, указывало ещё на её стремление спасти и укрыть выжившую от Ястребов, тайной полиции Мулмастера, к которым зора Розалин относилась с явным подозрением.

Сердце Грега бешено колотилось. Он так ни волновался никогда. Даже когда играл в "русскую рулетку" с грабителями, прошлой ночью. Больше всего Грег боялся что Кларисса или кто-то из детей возьмёт трубку. Тогда... тогда он точно расклеится. А это ему сейчас ни к чему. Но трубку никто не взял, поэтому можно было вздохнуть облегченно, что Джейкобс и сделал, затем, после короткой паузы, когда уже пошла запись, неуверенно начал:

- П-привет... Это, Грег...

Молчание затянулось на долго. Грег не мог подобрать слов. Вот он знает что сказать и вот уже нет.
Указательным пальцем почесал рассечение на брови.

- Эээ, в общем не верьте тому что будут говорить. У меня появились проблемы, но я всё решу. Вы только верьте в меня. И верьте мне. Только верьте... Я люблю вас. Пока.

Грег повесил трубку. Сообщение получилось каким-то резким и скомканным. Не любил Джейкобс эти откровенные разговоры, тем более по-телефону. Он поговорит с семьей при личной встрече. Тогда он им всё объяснит и всё расскажет.

Отойдя от телефона, Джейкобс вернулся к двум старперам. Теперь их стало трое. И Роджер, начал заливать про план побега и мести. Старики-разбойники прям какие-то. Всё казалось каким-то бредовым боевиком-комедией, наподобие "РЭД 3" или розыгрышем со-скрытой камерой. Вот только при розыгрышах не пытаются тебя убить. А эти ниггеры реально пытались убить Грегори Джейкобса.

"Блядь, пускай это всё окажется бредовым сном!". Но это был не сон. А если сон, то Грег никак не спешил просыпаться от этого затянувшегося кошмара.

Бизнесмен хмурой тучей нависал над Роджером и внимательно слушал его. Ему не нравилось то что тот говорил, но видимо, выбора у них реально не было. Вот только Грег всё же хотел расставить точки над "i", до ночи времени ещё полно и его надо как-то занять.

- Какой твой интерес во-всем этом, старик? Только не заливай мне про альтруистические порывы: мне не 15 лет и на эту хрень я не куплюсь. Всем всегда что-то нужно.

Выслушав ответ, Грег решил что пока достаточно. Нужно обдумать всё произошедшее и услышанное. Навести порядок в голове. "В голове... Точно! Гребанная опухоль!"

- И это, Хауз говорит что у меня в голове какая-то опухоль что меня убьёт. Скажешь что-то ободряющее? И да, если нам предстоит бежать, было бы неплохо одежды по-размеру раздобыть. А я мужчина не маленький, так что это на самотёк пускать никак нельзя.

      Парусное судно сильно походило на муравейник. Матросы бегали как ужаленные, поднимали парус. Почтенного возраста мужчина с тростью гавкающе отдавал команды на французском. Несколько матросов собрались на носу корабля и веслами отталкивали судно от берега. Справа по борту раздавался противный скрежет ворота, который поднимал из воды якорь. Под ногами, под палубой другой не менее звучный голос отдавал распоряжения. Раздался удар барабана. Это музыкант из преисподней, задающий ритм гребцам, проверил свой инструмент. Почему его прозвали "из преисподней"? Да потому что если то было нужно, он задавал такой ритм, что многие на веслах не выдерживали и отдавали концы прямо во время плавания.

      Корабль неспешно повернул нос на запад и пошел по широкому руслу реки. Проходя под высоким сводом моста, соединяющего знаменитый остров с берегом, многие на корабле затихли в тяжелом ожидании. Многие корабли завершили свой путь здесь, когда стража или наемники спускались на палубу и брали судна с боем. Но в этот раз все обошлось. Когда корма прошла под мостом, с берега послышался звук торопливых шагов. Одна, затем вторая, а потом еще и еще, появлялись человеческие фигуры. Некоторые разрядили арбалеты. Кто-то успел попрятаться, но какой-то матрос свалился с мачты. Лужа крови начала разливаться по палубе. Аксель пригнулся и на всякий случай укрылся за одной из небольших палубных построек.

      Одинокие гулкие удары втыкающихся болтов в корму корабля провожали бегущих. По левому борту мимо проплывала знаменитая Нельская башня. По правому - угловая башня, а затем величественная в своем гротескном воплощении Большая башня Лувра. Спустя четверть часа все это воинственное великолепие осталось далеко позади. В прошлом. Ормельские налетчики выкатили на палубу заготовленные бочки с вином, вынесли заготовленные закуски и устроили настоящий пир. Как Аксель понял из разговоров, доля погибших товарищей отходила их семьям. Но у многих из них не было ни семей, ни родни, и их деньги делились на всех выживших. Эти люди обеспечили себе безбедное существование на ближайшие год-два.

      Капитан корабля, по удивительному стечению обстоятельств его звали Джон, оказался прожженным моряком. Он с детства впитывал морскую соль, и с возрастом таким же становился его характер. Джон умело вел корабль по руслу реки, огибая омуты и мели. Через три часа пути он распорядился убрать весла. Кто бы ни толкал судно ими, они могли вздохнуть с облегчением. Какое-то время.

      К середине ночи одному из налетчиков стало плохо. И даже щедрое вливание спиртного не помогало. Его лихорадило, трясло. Рана, оставленная мечом, не переставала кровоточить. Тогда Джон приказал встать на веслах близь одной из деревень, дю Кре, чтобы товарищи на шлюпке спустили его на берег. Заплатили местным и оставили друга на попечение. Аксель увидел в этой остановке возможность покинуть корабль, который шел в Англию. Туда, где месть хозяев сожженного поместья их наверняка не настигнет.

Взгляд Скотта с наигранной ленцой, маскировавшей движущий им истинный интерес, скользил по внутреннему интерьеру злачной таверны. Со стороны могло показаться, что Миллер – матёрый завсегдатай злачных заведений подобного рода. Он совершенно непринуждённо восседал на хлипеньком стуле, вольготно откинувшись на деревянную спинку и посматривая на прибывающих посетителей, старательно производя на окружающих впечатление постоянного клиента «Кровавой Мэри». На самом деле, конечно, таковым не являясь. Прежде Скотту приходилось бывать в тавернах, по большей части, в качестве мальчика «подай-принеси» или бесплатного клиента, которому тарелкой похлёбки хозяин платил за выполненную чуть раньше работу. Суммой, достаточной для непродолжительного автономного существования, удалось разжиться не так давно – всего за пару дней до того, как Миллер впервые встретил Чарли Декарта.

По правде сказать, тогда Скотт даже не знал, с кем именно связывается. Уставший от вечных скитаний и жизни впроголодь паренёк решил попытать счастье, приняв участие в авантюре, по популярности в этом месяце сравнимой разве что с «золотой лихорадкой».
Авантюра. Миллер мысленно посмаковал это слово, внимательно прислушиваясь к аргументам проводника. Удивительное дело – сколько романтики и потенциальных возможностей чувствуется в этом ничем не примечательном сочетании букв. Стоило Скотту только подумать об упавшей «Звезде», как он невольно начинал представлять себя победителем, опередившим остальных искателей и набившим все карманы золотом и драгоценностями.
Именно на почве крушения цепеллина Миллер и связался с Декартом – подслушанная случайно беседа помогла выявить интерес серьёзного на вид мужчины к этому предприятию. Понимая, что соваться в леса к дикарям в одиночку – форменное безумие, а основной эшелон приключенцев уже ушёл, Скотт, помнится, обрадовался небывалой удаче. Недолго думая, подошёл к Чарли и как мог уверенно предложил на роль компаньона свою кандидатуру. Кто такой Декарт и чем занимается, Миллер полностью понял несколько позже.

Оказавшись в одной компании с одним из наиболее легендарных головорезов Дикого Запада, Скотт испытал двойственные ощущения. С одной стороны, он был шокирован и, одновременно, воодушевлён нежданной удачей. Кто, если не Чарли Декарт, знает, как правильно провернуть подобное дело? Кто, если не Чарли Декарт, сможет вынести набитый золотом цепеллин из-под самого носа у индейцев и конкурентов?
После непродолжительного обдумывания ситуации, Миллер пришёл к выводу, что он – чертовски везучий сукин сын. И решил для себя, что, когда потребуется, не станет долго ломаться. Убьёт, ограбит, подстрелит. В конце концов, кто-то годами зарабатывает себе на хлеб по колено в помоях так называемым «честным трудом». Скотт же хотел относить себя к компании победителей.

Миллер слушал проводника с лёгкой ухмылкой – тот с нагловатым видом разъяснял Чарли и без того очевидное. Можно подумать, Декарт не знает, что для такого задания ему нужно больше людей. Что для этого дела пришло время снова собрать полноценную банду. Скотт не вмешивался, с интересом ожидая реакции Чарли. Запоминал интонации компаньона, воспроизводил мысленно его манеру общения.
Миллера мало волновало, что Декарт, по сути, чудовище. Убийца, грабитель, головорез. Морально-этическая сторона вопроса парня не беспокоила. Его интересовало лишь то, что за последний год Чарли наверняка просадил больше денег в тавернах, чем отец Скотта заработал за всю свою жизнь.
Пока «взрослые» разговаривали, Миллер предпочитал молча слушать.

- Не знаю, что он там записывал, - проворчал колдун, пристально разглядывая пирамидку. - Хм. У неё тут вмятина, да и геометрия нарушена. Вполне возможно, что она не работает. Или работает, но плохо, - Магнус подошел к свободному полу и водрузил на него артефакт.
- Такого вы точно никогда не видели. Устраивайтесь, рассаживайтесь, - колдун великодушно обвел помещение рукой, указывая на свободные стулья. Но прежде всего сам уселся, и провел какие-то манипуляции с пирамидкой. Она раскрылась, словно цветок, и северяне увидели небольшой кристалл в искусной оправе. Драгоценный камень? Нет. Всего лишь стекляшка. Хоть и прекрасно обработанная. Внутри неё разгорелось свечение, и артефакт начал испускать яркий луч, который стал складываться в необычайно живую картинку, проецируемую на стену. Изображение двигалось, издавало звуки - будто наемники всё видели собственными глазами.

Перед ними возник человек. Усталый и изможденный, с запавшими глазами и темными кругами вокруг. На вид ему было лет тридцать или тридцать пять. Судя по чертам лица и широким плечам - далеко не робкого десятка. Мощная челюсть, крупный нос, волевые черты лица. Он смотрел прямо на них и некоторое время молчал. В левом верхнем углу были какие-то цифры и буквы. Те, кто умел читать, поняли смысл - там было написано "День 17". Для тех, кто не понял, Магнус объяснял в слух.
- Я умру через два дня, - собравшись с духом, сказал неизвестный. Он повернул голову направо, будто высматривал там что-то. Всё происходило прямо здесь, в этой самой комнате. Потом человек вернулся обратно к невидимым зрителям. - Вот что я понял.

И запись оборвалась. Но тут же началась следующая. Надпись в углу гласила: "День 1"
- Докладывает капитан Кохель, - говорившим оказался всё тот же мужчина. Изображение было светлее, так что удалось разглядеть его одежды - человек в черной мантии, с амулетом на груди, в виде мистического ока. Магический Надзор. На этой записи капитан выглядел бодрым и полным сил, идеально выбритым - как и полагается офицеру Магического Надзора.
- Мы провели разведку на острове и внутри этого Опорного Пункта, но... - картинка оборвалась и сменилась непонятной мешаниной звуков и хаотичных красок.

"День 2"
Капитан смотрел куда-то в сторону. Его лицо на миг исказила жуткая гримаса, будто от судороги. Щеки и губы натянулись, обнажив оскал. У капитана оказались на редкость хорошие зубы. Потом в задумчивости нахмурил брови.
- Я...обнаружил необычные, хмм... - Кохель пожевал губы. Потом резко повернул голову, и посмотрел точно в глаза наемникам. - Звуки...

Обрыв. Тьма. Приглушенный голос капитана, который шептал: "Пятнадцать...восемнадцать".

"День 15"
Капитан сидел на полу. Он беззвучно шевелил губами, и крутил головой по сторонам. Снова обрыв.

"День 2"
- Какие-то... - капитан прикрыл глаза на секунду. - Какой-то голос...или шепот.

"День 15"
Капитан беззвучно смеялся, и это был истеричных смех.

"День 19"
Дозорного едва разглядеть. Лишь бледное лицо выделялось на фоне мрака. Он опять смеялся. Нет, не смеялся - плакал.

"День 3"
Капитан говорил быстро, торопясь. Его лицо покрывала испарина.
- Дозорные из внешнего периметра докладывали, что... - изображение оборвалось.

"День 19"
Кохель сидел и качал головой, зажмурив глаза. Вниз по щекам скатывались скупые слёзы. Возможно наемникам всего лишь показалось, но они услышали странный, искаженный смех на фоне изображения. Промелькнуло что-то тёмное, и всё исчезло.

"День 000000"
- Привет, милая, - на этот раз капитан находился в совершенно ином месте. Судя по качке изображения и обстановке - каюта корабля.
- Ты увидишь эту запись, когда я уже буду возвращаться домой. Надеюсь, вы с Сабриной хорошо устроились на западном побережье. Клаус говорил, что там тепло, и в городе полно фруктовых деревьев. Ну а я сейчас плыву на север, в какую-то неизвестную глушь. У командования только сейчас дошли руки разобраться с этой треклятой башней! "Связь потеряна" и всякое такое. Наверняка у них просто отказал башенный кристалл. Могли бы и послать весточку как-нибудь иначе, а не только магией. Но всё равно как-то странно...остров находится точно в центре мощного разлива энергии. Наверное, только ради этого и построили её, чтобы наблюдать за побережьем Норд-Оста. Там холодно, так что я взял с собой это, - капитан достал из походного сундучка толстую шерстяную рубаху, кем-то любовно сотканную. - Узнаешь? А ты говорила, что я выбросил! А вот и нет! Так я буду помнить о тебе...

Обрыв.

"День 10"
- Каждый день, пока светит солнце, я готовлюсь. Я знаю, что они приходят только по ночам. Но теперь я готов. Я устроил несколько ловушек, и буду ждать их здесь. Если они придут...или нет. Я умру от голода или жажды. Они разрушили корабль, они разрушили колодец. Личный состав нашего отряда...

"День 15"
Дозорный опустил голову. Потом медленно поднял, смотря прямой перед собой. Подался вперед, приблизившись. Настолько, что можно было разглядеть поры на лице.
- Здесь нет жизни.

Тьма.

Свечение погасло, и пирамидка приняла исходную форму.

Когда Теон открыл комнату, то первым его порывом было начать грабеж. Быстро и решительно захапать себе колдунский меч и амулет. Таинственную пирамиду забрать и полный рюкзак вещей, да ещё, может, зубы золотые поискать - магики ребята огатые. Но порыв этот Теон благодаря своей осторожности смог подавить.
- ЭЙ, КТО НИБУДЬ, КЛИКНИТЕ МАГНУСА. ТУТ КАБИНЕТ ГЛАВНОГО.
Прислонился к стене. Нож, в неё воткнувшийся, выдернул, покрутил.
-Знаешь, Рейнгхольд. Помню в детстве дед мой рассказывал, что когда он был молодым, то член у него был, как у коня. А потом прибил он однажды, магика, и, значит, все... Ну ты понимаешь. Думаю наебывал меня дед, конечно, но в этот кабинет без чародея лучше не сорваться. Хрен проссышь где там сокровище, а где проклятый артефакт, который тебя самого ценного лишит. Думаю надзор умеет свои тайны хранить. Не только летающими ножами и примитивными ловушками.
Глянул не терпеливо на лестницу, в надежде, что там морщинистая Магнусова рожа покажется. Грабить хотелось начать поскорее. Особенно, вот, амулет. И пирамиду. И зубы золотые. И...

Вой раздался вновь, разносясь по округе. Страх болезненно впился в сердце, но – лишь на мгновение. В окружении толпы людей, в пространстве шумного оживления, она чувствовала себя… в безопасности. Вооружённый эскорт, и рядом – сестра, что всегда подставит спину…
Маргит кивнула, подтверждая худшие опасения. Софи вздохнула. Потянулась назад. И пока Мэгги, поднявшись с места, скандировала план, приободряя попутчиков своим энтузиазмом, младшая сестра молча отправляла в дробовик патроны.
Где-то рядом находился Гедеон и видел, с каким хладнокровием девушка обращается с оружием. Тернегг-Ратц предпочитала образ слабовольной, слегка избалованной дамочки, и вполне успешно справлялась со своей ролью на протяжении всего путешествия. Но сейчас требовалось иное – действие, и продолжать спектакль Софи была не намерена. Хотя бы… на время.

…Щелчок. Заряженный дробовик лёг на колени. Верный револьвер и холодное оружие приятно отяжеляли кобуру и ножны.
Кто-то из попутчиков обратился непосредственно к ней, и в голосе мужчины чувствовалась злость и всевозрастающая паника. Не сказки?..
- Я давно уже не верю в сказки, мистер, - холодно бросила девушка.
Но Софи верила сестре. И если той казалось, что их действительно настигает опасность, то младшая Тернегг-Ратц готовилась её встретить. Чутьё старшей редко её подводило.

Начавшееся в караване оживление больше нервировало.
Девочка-индеанка и сестра предлагали остановиться и расставить фургоны по периметру, в целях обороны. Первая говорила странные вещи, после чего вообще запела. «Мистер», верящий в сказки, слез с лошади, готовясь к стрельбе. Его примеру последовал и мужчина в шляпе, запомнившийся Софи исключительно приятной светской беседой. Худощавый англичанин, более всего походящий в этой своре на джентльмена, странно улыбался, глядя в её сторону. Но больше всего раздражал шепелявый наёмник, кричащий о том, что останавливаться нельзя…
Боже… что здесь происходит?..

…Организовать весь этот балаган оказалось никому не по силу. По крайней мере, никто даже не успел послушать того или иного оратора.
Весьма некультурный окрик джентльмена стал отличным и ёмким подтверждением того, что увидели перед собой путники.
Не сказки.
Действительно не сказки…

В первое мгновение Софи парализовало от ступора и страха, сгустившимся где-то внутри неё. Буквально окаменев на месте, она наблюдала, как свора странных, несуразных существ приближается к каравану, сверкая бусинками глаз, раскрывая пасть и скалясь, словно в злобной ухмылке…
Сердце забилось чаще. Двустволка привычно легла в руки. Барабанная дробь в ушах заглушила чужие крики.
Что делать?
Что?..
Делать?..
Софи вопросительно посмотрела на Даффорда Дака.
После чего – в прицел…

Хонори наверняка сможет отвлечь гостей, но времени всё равно не было. Тролль прижал челюсть пленника, что бы тот не кричал, а во второй руке зажал метательный кинжал.
- Говори по английски парень, или я буду на скорость делать студень из твоих щёк.
В подтверждении своих слов, Гром ловко провёл клинком по щеке, оставляя глубокий, но не опасный порез. Сноровка бывшего работника мясокомбината у него никуда не делась.

Был ранний вечер...

Искушённый слушатель может заявить, что уже примерно догадывается, каким будет продолжение. Ведь все приключения в мире начинаются либо утром, едва успеет солнце озарить своими лучами Фаэрун, либо ранним вечером, когда в городах (и Мулмастер здесь не был исключением) зажигают на главных улицах и бульварах масляные фонари, светящие тусклым светом, пока улочки и переулки постепенно погружаются в кромешную темноту. Но тут уж придётся простить этот нечаянный огрех рассказчика, зажатому в рамки традиций повествования. Чай, не выдумывает всякую бессмыслицу, пальцы вееря, а читает с немалым трудом добравшуюся до его рук книгу, смятую, скомканную, со страницами, затёртыми до дыр...

Так вот. Был ранний вечер. Солнце уже было у самого горизонта, готовясь в самом скором времени скрыться за ним. Оживлённый, кипящий жизнью в дневное время город затих, практически заснув, но это было обманчивое впечатление. При всех его изъянах Мулмастер никогда не спит. Пока фонарщики, эти диковинные люди, занимались своей каждодневной рутинной работой в спокойных богатых районах и на главных улицах, рыночные районы и бедные части доков пробуждались от послеполуденной дрёмы, понемногу утопая в темноте. Вечер, вступая в свои права и набираясь силой, принёс сюда новый ворох звуков: хриплый смех, громкие переливы простецкой музыки, зазывающие крики вечно назойливых торговцев, продающие свои товары вразнос. Тут осторожнее: не дайте кажущемуся безмятежным окружению ослабить вашу бдительность. Здесь кроется настоящая кладезь преступников всех мастей. Преступления, крупные и малые, случаются в этих местах часто, но мудро держатся в стороне от взоров чрезмерно любопытных горожан вроде вас или редкого патруля совсем разленившихся стражников.

Искомое заведение, в котором предстояло искателям приключений встретиться с зорой Калкин, предложившей по расклеенным по тавернам объявлениям некую авантюрную работу, располагалось на углу квартала доков, соприкасающимся с тремя богатыми холдингами Мулмастера. Оно представляло собой трёхэтажное каменное изящно скроенное здание. Сбоку стояло несколько экипажей богатых торговцев и знатных особ, решивших заключить выгодную сделку, приятно провести время в узком кругу своих знакомых либо просто переночевать в новой для себя обстановке. Неподалёку от парадного входа стоял фонарный столб, наверно, единственный на все квартал. Двое как на подбор усатых с пузом стражников охраняли подступы к гостинице, постукивая порой от скуки тупыми концами дежурных алебард о мощёный камень. О, внутрь абы кого не пустят. Да и мало кто бы захотел, честно говоря, кроме тех самых богатых торговцев и знатных особ, которые в состоянии позволить себе принарядиться и заплатить входную плату в целых десять золотых — это не считая платы за отдельный номер, еду, вино и внимательное, доброжелательное отношение прислуги к практически любым капризам посетителей! Фух, вспомнили как дышать? В общем, "Плащ Путешественника" позиционировал себя как элитная гостиница для богатых влиятельных торговцев и аристократов, которые знают толк в хорошем вкусе. Попасть внутрь и подетально общупать глазами роскошную обстановку сего заведения было, наверно, общей детской мечтой всех ребятишек квартала доков.

Зора Калкин, как стало известно из стремительно разнёсшихся по городу новостей, являлась владельцем большинства фермерских хозяйств деревни Элмвуд, полностью разрушенной пару дней назад одним мощным взрывом. Чуть менее половины всех поставок зерна в Мулмастер шло оттуда, и после такого местами таинственного, неожиданного происшествия семейство Калкин потеряло один из основных источников своего дохода. Проблемой простых жителей города при этом было то, что раз будет меньше зерна поступать в Мулмастер, значит вскоре настанут голодные времена и цены на продовольствие скакнут вверх ("и уже в который раз так! — недовольно пробурчит в тысячный раз какая-нибудь старая карга, вышедшая из дома потрещать с товарками за тему). Все, короче, размышления по поводу работы, которую зора Калкин столь срочно хотела предложить заинтересованным лицам, прося встретиться с ней в "Плаще Путешественника" на второй день после уничтожения Элмвуда и через день с небольшим после расклейки её слугами объявлений в тавернах и постоялых дворах, сводились к тому, что она каким-то боком будет касаться стёртой с лица земли деревни.

Как бы то ни было, у входа в "Плащ Путешественника" столкнулись три группы искателей приключений. Что было, мягко сказать, внезапно из-за большой входной цены в заведение, из-за срочности встречи с работодательницей и из-за удивительного совпадения по времени. Скорее уж можно было ожидать, что никто в эту гостиницу так скоро не заявится. В первой группе было трое людей: молодой высокий воин со светлыми волосами до плеч, жилистая девушка, которую можно было иной раз спутать с мужчиной, в монашеской робе с длинной чёрной шевелюрой и мужчина несколько постарше, тоже с тёмными волосами, достаточно легко одетый и с обыкновенным, не окантованным металлом по концам деревянным посохом в руках. Вторая группа была более многочисленна и разнообразна расово: драконорождённый с золотистой чешуёй, снаряжённый как воин, рыжеволосый с синей татуировкой поднявшейся волны под правым глазом дворф, закованный в тяжёлые доспехи, добродушный с виду седой старик-человек, на щиту которого был изображён символ Ильматера, темноволосый с шрамом в левом уголке рта мужчина в халате-безрукавке, подпоясанным кушаком фиолетового цвета, и сурового вида мужчина-воин (судя по двум коротким мечам у него и луку за спиной) с короткими чёрными волосами и небольшой ухоженной бородкой. Ну, а третья группа не была собственно группой, так как в неё входил один лишь гном с обрамлённым бородкой и неопрятными кудрями лицом цвета светлой коры, на котором виднелась пара весёлых янтарных глаз.

Один из стражников задумчиво почесал шею, оглядывая собравшуюся компанию, и сообщил:

— Нас предупредили о вас. Плата за вход — десять золотых — никуда не пропала. Внутри вас встретят и проведут в нужную залу. Но только без потасовок, иначе вас сразу вышвырнут вон. Всё ясно? — на этом моменте усач приподнял алебарду, грозно нахмурившись. Было решительно непонятно, как он собирался со своим напарником вышвыривать собравшихся искателей приключений в количестве девять штук из респектабельной гостиницы вон в случае вспыхнувшей между ними драки.

— На каком болоте? Тут пол-штата сплошное болото. Этот Гектор не из Нового Орлеана, я так понимаю? Выпустить тебя на улицу, не объяснив что значит «сир»... М-да. О времена, о нравы! — Улыбнулся Ги.

Уютно устроившись на козлах фургона и сняв надоевшие сапоги, Маргит откинулась на стенку за спиной и мечтательно созерцала бескрайние просторы американского континента. Из-под приподнятых полей стетсона на окружающий мир с любопытством смотрели густо-карие, немного восточные глаза, чуть щурящиеся от яркого солнечного света; губы девушки ласково улыбались окружающему великолепию первозданных красот природы. Штаты чем-то напоминали ей родную Венгрию - обширные зелено-желтые равнины, густые темные леса, широкие поймы рек, виднеющиеся вдалеке отроги гор: все эти картины были милы и приятны мадьярскому сердцу старшей из сестер Тернегг-Ратц, помогая ей хоть самую малость заглушить давно укоренившуюся в сердце тоску о далекой прекрасной родине.
Давно уже сестрам не доводилось путешествовать в большой компании, да еще и с относительным комфортом, и Маньи от всей души наслаждалась этой отличной от других поездкой. Не такая бойкая и активная, как сестра, она, тем не менее, столь же любила заводить новые знакомства и общаться с интересными, необычными людьми. И если местные уроженцы - жители городка с весьма мистически-мрачным и навевающим на дурные мысли (а как всякая истовая католичка, Маргит во многом происходящем вокруг видела знаки божьей милости или гнева) названием Лост-Сити, пока что не представляли особого интереса для мадьярки, ну, по крайней мере, помимо интереса насквозь материалистичного, то проводник-индианка и трое господ из Старого Света были личностями сами по себе оригинальными и неоднозначными. Тут неизбывная венгерская подозрительность могла разыграться всласть: ну вот, например, что ученый пифке* может делать посередь дикого американского континента, или зачем господин завзятый картежник ищет свою удачу не в большом городе с высокими ставками, а в маленьких провинциальных городках, к которым и само слово город подходит не больше, чем корове - седло?
Впрочем, все это в большей части вызывало у Маргит лишь абстрактный интерес. Куда более ее заботила практическая сторона момента: помочь несчастным жертвам крушения, паче ожидания они найдутся - богоугодное дело, да и помочь материально страждущим (к коим она без ложной скромности причисляла и себя, и сестру) - тоже. Вот только захотят ли их спутники делиться, и, ежели захотят, то как? Все это беспокоило профессиональную аферистку, но каких-либо вариантов разрешения проблемы она не видела, а посему в этом вопросе целиком и полностью отдалась на волю Господа.

Разрешив для себя таким образом все скользкие моменты или отложив их в долгий ящик, внебрачная дочь ротмистра со спокойной душой и чистым сердцем продолжала странствие то верхом, то перебираясь в фургон, оставляя верную Искру и заводного Огонька самостоятельно следовать за небольшим караваном. Сменившая, как только они выступили из городка, роскошное платье и замысловатую прическу на яркую клетчатую рубашку, пестрый "индейский" жилет, штаны и высокие сапоги, Маргит стала лишь одаленно напоминать себя прежнюю, отбросив образ почти великосветской красавицы ради того, чтобы стать простой, хотя и не лишеной изящных манер, девушкой.
Периодически уставая любоваться пейзажами и слушать щебетание птиц и ржание коней, мадьярка доставала из висящего на поясе футлярчика небольшую свирель - и тогда по окружающим просторам начинали гулять то звуки веселой мелодии, так и побуждавшей ноги пуститься в веселый чардаш, то печальный плач, посвященный долгим годам, что родина Маргит провела под османским игом, то некое сильно упрощенное подобие венского вальса.

...Из состояния расслабленной задумчивости старшую сестру Тернегг-Ратц вывел окрик индианки Мики, и звучал он, право дело, весьма неожиданно и странно: шутка ли, ожидать нападения "полуволков"? Впрочем, Маньи сразу и безоговорочно проводнику: Енот не походила на человека, склонного к излишней панике и преувеличениям, да и сама Гици, воспитанная на народных сказках, не сомневалась в существовании vérfarkas**, равно как и в том, какую угрозу они могут представлять.
Липким щупальцем сердца каснулся страх: они все тут не великие герои, способные победить оборотня в неравном бою, не отчаянные пройдохи, способные обмануть волкодлака - лишь простые люди, мужчины и женщины. Да и, - закралась в голову девушки дурная мысль, - не есть ли эти люди в волчьей шкуре карой господней за грехи их? В собственной многогрешности Маргит не сомневалась, и не удивилась бы, если бы узнала, что чудовища пришли из самой Преисподней исключительно по ее душу.
Старшая сестра бросила испуганный взгляд на младшую, судорожно кивнула, не сказав ни слова, и принялась споро натягивать сапоги. Сдаваться на милость отродий женщина не собиралась, и деятельный разум ее искал выход из сложившегося положения. Подобные размышления, как знала мошенница по своему опыту, неплохо помогали ей бороться со страхом, отвлекаясь на способы противо стояния тому, что могло бы прибавить в голове седых волос.
Стоило ей натянуть сапоги, как рука тут же потянулась к "Кольту" - мадьярка готова была с оружием в руках отстаивать свою жизнь и жизни спутников своих. Впрочем, на пол-пути рука Маргит остановилась: она, удовлетворенно кивнув своим мыслям, нырнула под тент повозки, вытаскивая из чехла винтовку и готовясь встретить тварей огнем с дальней дистанции.

К вящей радости авантюристки, мысли об обороне беспокоили не одну ее: высокоученый немец также пребывал в похожих раздумьях. Правда, в отличие от девушки, он не постеснялся высказать свои догадки вслух, чем заслушил в глазах Маргит несколько больше уважения, чем прочие его соотечественники. В ответ на слова Мартина из возка со старшей Тернегг-Ратц донеслось веселое и звонкое:
- Вагенбурги гуситов покоя не дают, герр Клебе? Хорошая идея! Ставим возы буквой "N", только строчной, а не прописной, а внутрь загоняем лошадей. Хоть какое-то подобие защиты будет! Да и выцеливать тварей лучше сверху!
С этими словами на свет божий высунулась рядом с возницей и сама довольная и улыбающаяся мадьярка, мысленно уже настроившая себя к лихому победному бою. Чуть сощурившись, крепко сжимающая винтовку девушка настороженно огляделась, не забывая придерживать висящую на боку кавалерийскую саблю. Она пыталась установить точный источник звуков и расстояние до него - хоть приблизительно; дабы понять, есть ли у них время соорудить испровизированную крепость, или же придется отстреливаться из походного положения.
Ну а пока девушка осматривалась, она не забывала вещать:
- Вервольфы боятся серебра - это во всех сказках пишут! А значит, господа, не жалейте серебрянных долларов: вдруг поможет! Да и помолиться на всякий случай святому Дьердю не помешает - береженного Бог бережет.



*Пифке - название, которыми подданые Австро-Венгрии именуют своих германских соседей
**оборотней

Яркая вспышка осветила коридор, который наполнился внутренностями орков, которые больше напоминали праздничные украшения. Вся эта картина отражалось в больших и, казалось бы, невинных глазах огрина. Он стоял заворожённый этим зрелищем и застыл с гримасой маленького безобидного ребенка, который впервые увидел что-то фантастическое. Подбежавшие солдаты добили оставшихся орков, а огрин так и стоял, не меняя выражения лица.

***

От взрыва Бюрк получил незначительные для него ранения, но из-за того, что
он впал в детство, он плюхнулся на пол и стал реветь. Поскольку большинство присутствующих не обратило внимания на него по причинам того, что сейчас были дела и поважнее чем успокаивать огрина впавшего в детство, то единственным кто решился на то, чтобы успокаивать Бюрка был его напарник – Тореадор.

- Бюрк не плачь, не позорься! – успокаивал его малыш,
- Мама! Где ты? - закричал Бюрк, закрыл глаза и заплакал,
- Да успокойся же ты! – выкрикнул Тореадор, но от этого огрин заплакал ещё сильнее.
Через некоторое время малышу пришла гениальная идея, правда она была настолько глупой, что он хотел, было отказаться от неё, но подумав, решил, что Бюрк настолько глуп, что поверит и в это. Напарник воспользовался тем, что Железяка отказывался открывать глаза и, искривив голос, чтобы он походил на женский заговорил
- Бюрк – мальчик мой, не плачь – заговорил малыш, правда, это было настолько глупо, что он еле сдерживал себя от смеха,
- Мама это правда, ты? Ты пришла ко мне! – обрадовался Бюрк, но, ещё не открывая глаза,
- Да Бюрк, я пришла, чтобы поговорить с тобой, ты должен успокоиться! – продолжал малыш,
- Но мама мне больно! – возразил огрин,
- Да не плачь ты! Будь мужчиной! – выкрикнул Тореадор, чуть не выдав себя, и чтобы вернуть доверие, добавил – Сынок.
- Ладно, мама – сказал Бюрк и открыл глаза, но, не увидев маму, хотел заплакать, но малыш быстро успокоил его, сказав, что мама пошла по делам, так Бюрк успокоился и был готов к бою.

***

Трёх погибших бойцов заменили двое новых, а вместе с ними пополнился запас гранат и боеприпасов. У гвардейцев появился выбор, куда пойти, но Бюрк даже задумывался о том, чтобы думать о чём-то он просто шёл за толпой и внимательно слушал сержанта, поскольку он давал самые чёткие и понятные команды. Когда самые умные гвардейцы решили, куда идти Бюрк слепо последовал за ними, но из-за того, что навыки сержанта были недостаточно развиты, отряд заблудился, хотя огрин этого не понял, потому что он был уверен, что сам император ведёт Тита и это всё его хитроумный план. Долго блуждая отряд, наткнулся на две консервные банки, поскольку Бюрк раньше не встречал такие, он думал, что все боятся не роботов, а огромных консервных банок с консервированными орками внутри. Пока все обсуждали план действий, а сержант искал обходной путь, огрин задумался о том, как же открыть эти банки, попутно он услышал, как товарищи обсуждали, как можно уничтожить их и только после этого он догадался, что это боевые роботы, а не консервированные орки. Из-за этого Бюрк очень долго обижался на жизнь, потому что очень хотел попробовать консервированных орков.

***

Гривз, Браун и Штайгер взяли с собой мельтаган и отправились по техническим тоннелям, Марра проверяла частоты, которым мешали толстые стены, а потому всё, что мог услышать отряд - это были помехи и обрывочные послания, а за ними совершенно чётко раздался сигнал о помощи. Это очень заинтересовало Бюрка, а поскольку самый близкий человек был Тореадор, то именно на него посыпались наиглупейшие вопросы от огрина: «А почему стены мешают сигналу?», «А почему другому посланию стены не мешали?», «Они, что обижены на все сигналы кроме этого?» и т.д. Малыш отвечал на вопросы, стараясь не психовать, поскольку он помнил, что может случиться, если огрин заплачет.

Сергей Михайлович и Валерия Стогова (+Фабрис):

Вентру не придал значения уходу Матье, и спокойно продолжал разговор. Выслушав мнения собеседников, он озвучил свое.

- Мое мнение таково: они ожидали легкой победы, когда решились совершить то нападение у дома на Монастырской. Не рассчитывали, что наших будет так много. То количество противников, с которым они в конечном итоге столкнулись, стало для Мечей фатальным сюрпризом. Не думаю, что понесенные ими потери и пленники являются частью коварного плана. А полученная на допросе информация либо ложь, чтобы дать стае время сменить адрес, либо правда... тогда этой ночью может произойти сражение и я надеюсь, что наша группа с ними управится. Хотя формально операцией командует Каитифф, - еще один горестный вздох, - другой претендент на должность староградского Шерифа тоже находится там. Как и Татьяна. Уже это подкрепляют мою веру в успех всей группы.

Теорию вторичных баз француз решительно отверг, высказав уверенность, что в Старограде действует одна единственная стая. А вот тему о местных вампирах поддержал охотно.
- Да... это, безусловно, самое волнующее. Шабаш нам давно известен, а потому понятен. Местные же - совершенно иное дело. Играть в тёмную всегда сложно, но именно в такой игре нам с вами предстоит поучаствовать, - согласился он, - Ведь мы о них толком ничего и не знаем. Сколько их, какими способностями они обладают, каково их влияние в городе и насколько правдивы местные легенды. Не знаем даже является ли Староград центром интересов какого-то ночного владыки, или же здесь одна из окраин большого московского домена. От Генриха Карловича пришла информация, что у города есть хозяин. Некий Зодчий, которому служат не только вампиры, но и какая-то нечисть, - Вентру посмотрел в ту часть зала, где гусар беседовал с "прилизанным" типом, - На сегодняшнем приеме я рассчитывал встретиться с нашим всезнающим шпионом еще раз и услышать что-нибудь новое... например, о вчерашнем убийстве в парке. Но, судя по выражению лица Александра, старик опять прислал вместо себя немногословного Марка.

Князь действительно не выглядел счастливым, беседуя с "прилизанным", но уделял ему достаточно внимания. Тот, кого пухлощекий только что назвал Марком, сидел к залу спиной, так что судить о его настроении было сложно. Даже белая крыса на плече "прилизанного" проявляла к большинству присутствующих полнейшее равнодушие, глядя то на гусара, то куда-то в стену. Удивительное спокойствие для животного.

- ... что же касается действий со стороны местных, - продолжил Вентру, - Я ожидал серьезной реакции после подрыва "Вероны" на Кипарисовой улице. Вы ведь слышали об этом, не так ли? Даже если предположить, что обрушение по каким-то причинам устроили сами местные, все мы стали свидетелями того информационного шума, который поднялся благодаря неосторожности нашего неоната. Молодого Носферату по кличке Морж... как же его звали? - Фабрис слегка наморщил лоб, припоминая имя, - Ах да, Весницкий. Кирилл Весницкий.

Всякий, кто хоть немного знаком с местными интернет-ресурсами или смотрел свежие выпуски городских новостей, понимал о чем говорит де Вальдром. Тема “Who is староградский Кирилл?” всё еще оставалась одной из самых обсуждаемых. Невнятное фото вампира тоже гуляло по сети, а исчезновение целой группы людей и Евгения Гришина в городе не мусолил только ленивый.

- Камарилья приложила серьезные усилия, чтобы направить все эти виртуальные обсуждения в нужное нам русло. Князь подключил своих специалистов, я своих. Особенно стараются Носферату, чтобы прикрыть промах своего неоната. Все таки имеет место серьезная угроза Маскараду. Но, помимо этих усилий, я дал команду отследить еще кое-что. И, как выяснилось, не зря, - де Вальдром широко улыбнулся, - Замять дело старалась не только Камарилья, но и кто-то еще. Если нам повезет, IT-специалисты клана Вентру, в чьей высокой квалификации я не сомневаюсь, смогу выйти на тех, кто организованно спасал Маскарад из России. Надо сказать, спасал удачно: еще вчера староградский Кирилл был сенсацией, а сегодня общественное мнение окрестило его глупым розыгрышем и фейком желтых изданий.

Матье Леонар Шаньон и Денис Максимов (+Натали):

Зал заведения не был таким уж большим. Выбирая новую цель для своих ушей, Матье продолжал слышать все, о чем говорил Фабрис.

Ближайшими, кто обратил на себя внимание гуля, оказалась пара у барной стойки. Парень и девушка. Оба пили коктейли, мало похожие на кровь... да и выглядели достаточно живо-здорово-румяно, из чего можно было сделать вывод - с большой долей вероятности они не вампиры, а такие же гули, как Матье. К их разговору француз и попытался прислушаться...

... взгляд Натали слегка угас, словно её ожидания были обмануты.
- Лондон уже не тот. Теперь там много темнокожих, - задумчиво отметила она, сделав еще один глоток, - Допускаю, что лондонская история как-то связана с похищением Зайщина, но врядли... слишком маловероятно. Хотя, такой вариант развития событий тоже имеет свой резон.

На минуту она задумалась, а потом посмотрела Денису в глаза, и серьезно поинтересовалась:
- Ты правда не знаешь почему твой домитор покидал насиженные места в такой спешке? Как я слышала, на Туманном Альбионе он серьезно помешал чьим-то деловым интересам. И его отъезд в Россию главным образом связан с этим.

После этих слов, она посмотрела куда-то за спину Максимова, где стоял Матье. Приветливо улыбнулась и поманила того рукой.
- Незачем скучать в одиночестве, мсье Шаньон. Подходи, присаживайся, угощайся. У нас клыков нет. Мы не укусим. А в баре богатый выбор.

Максим Коляев:

Ворота за Максом сторож аккуратно запер и направился прямиком... нет, не к помещению охраны, а по дорожке куда-то в сторону. Вдоль деревьев и высокой ограды. Всю дорогу Коляев ощущал все тот же пристальный взгляд, но идти пришлось недолго. Очень скоро впереди показалось серое одноэтажное здание, чья скромная вывеска гласила: "Гранитная мастерская". Образцами продукции было заставлено практически все пространство рядом с домом: мемориальные доски, заготовки памятников с пустыми окошками для фотографий, оградки и кресты.

Ночной сторож подошел к двери и потянул за ручку. Закрыто. Шумно вздохнув, он постучал в дверь.
- Это я. Открывай.

Ответом ему была тишина. Сторож постучал еще раз. Теперь уже связкой ключей на кулаке, чтобы звук был громче.
- Ты там уснул что ли? Открывай говорю!

- Уходи! Ты же знаешь. Я жду. Не мешай мне! - прозвучал раздраженный голос по ту сторону двери.

- Так дождался уже. За мотоциклом приехали, - устало ответил сторож.

- Правда?!
Ответ получился столь же эмоциональным, сколь и непонятным. Ясно было одно - свершилось нечто долгожданное и волнительное для него.
- Я сейчас... сейчас, - за дверью засуетились.

Поспешно и явно не с первого раза он попал ключом в замочную скважину. Повернул ключ и дверь открылась. На пороге возник вчерашний сторож, но выглядел он совершенно иначе. От былого флегматичного спокойствия, что было вчера, не осталось и следа: покрасневшие глаза, бледное лицо, странный бегающий почти безумный взгляд. Даже не посмотрев в сторону напарника, хотя тот стоял на пороге, он уставился на Макса.

- Да... это ты. Ты! Он показывал мне тебя, - уверенно заявил сторож и жестом пригласил в мастерскую, - Проходи!

На какое-то время слух всех охотников был прикован к тому, что же им будет сообщать Горский. Конечно, иногда выгоднее двигаться вместе и шумной ватагой взламывать строй врага, но видимо это был не этот раз.

Верзилин, конечно, дал подробные инструкции по поводу нахождения сияющего марева, но вот на месте Горский понял, что ничего конкретного он не видит. Перед ним была приоткрытая дверь этого огромного коттеджа. Заглянув внутрь, Александр заметил вторую дверь, которая тоже была не заперта и призывно была полуприкрыта. На полу прихожей комнаты Горский заметил следы. Как будто кто-то зашел со двора тренировочного лагеря и принес с собой песок, который потом так никто и не убрал Определить чей это след Александр не смог - он мог принадлежать как человеку в тяжёлых армейских ботинках, так и крупному животному.


Идти дальше или вернуться к своим товарищам по оружию? Что-то на душе Горского подсказывало, что тянуть не стоит. Александр двигался дальше к предполагаемому месту сияния в виде человеческой фигуры. Чего уж там...

Пройдя через сени, вор и грабитель попал в холл. Лишь красивая деревянная лестница,которая вела на второй этаж, привлекала внимание к себе. Горский смекнул, что стоя на площадке лестницы на втором этаже, можно было бы наблюдать за холлом.
Справа находится закрытая деревянная дверь с табличкой, которая гласила просто и без обиняков. "Кухня"
Слева – открытая арка, которая вела в просторную столовую.

Шагнув в столовую( а именно там по описаниям должен был находиться лежачий человек), Горский его нашёл. На низком и продолговатом листе металла, который чем-то напоминал помесь противня и гриля, лежал мужчина. Подле противня на полу были капли крови. Его лицо было искажено ужасом, а усы казалось вот-вот отвалятся от его лица. А ещё в столовой чертовски смердело. Не мудрено! Мужчина просто горел и именно из-за него и был этот противный запах...

Пока Верзилин делал снимки, то его внимание привлекла одна деталь, которую он не заметил, когда шарил взглядом просто так. Всё-таки как важно иногда плюнуть на всё и отдаться порыву творить искусство даже в таких неподходящих местах! На песке возле одного из боксов гаража, Остап заметил тёмную полосу крови. Уж кто-кто, а матёрый убийца не спутал её ни с чем другим даже с такого расстояния. Да и дверь гаража была приоткрыта.

К аналогичным заключениям пришёл и товарищ Тарков, который с любопытством осматривал камеру. Вряд ли что-то можно было сделать именно с ней - провода, которые торчали из шлакоблока гаража недвусмысленно намекали - камера не портативная и всё, что она пишет передаётся куда-то туда, а не в собственное нутро со съёмным носителем информации.

Вы не можете просматривать этот пост!

"Неблагодарные свиньи! Им высокую строфу, что отделяет смысл от быта, а они воротят нос, дергают копытом!" - подумал Жан, спрятав гримасу удивления и отвращения под испуганным лицом балагура, исполнившего совсем не то, но вслух, конечно же, произнес совсем иное:

— Простите, господа, за тему столь мрачную, но забывая о трудностях не сколько каждодневных, сколько судьбы, мы рискуем навсегда повторять одни и теже действия по кругу! - похлопав в ладоши, Жак дождался минимального спада страстей и продолжил, – но, вы правы: к черту горечь, когда можно веселится - за удачу!

Он поднял со стола пенный бокал с элем и сделал половину маленького глотка, смочить глотку, и отдал с улыбкой кому-то из толпы, а сам принялся хлопать в ладоши, создавая примитивные мотив и начав декламировать нараспев и залихватски:



За удачу стоя пьем, господа и дамы,
Без нее нам - моветон, слишком жить устало!
И без злата, и без крови можно обходиться,
Без удачи же, друзья, в нищету рядиться!

Пей, брат, больше, веселей:
Госпожа с тобою!
Славь её ты пощедрей,
Пригодится вскоре!

Сколько я прошел дорог, всюду её знают:
Сэр и пэр, и лорд, и голь - каждый почитает!
Каждый хочет станцевать с этой дамой танец,
Но удача, в свой черед, хитро выбирает!

Пей, брат, больше, веселей:
Госпожа с тобою!
Славь её ты пощедрей,
Пригодится вскоре!

Пусть помолятся святоши за спасение души:
Мы помолимся Фортуне, подарив кому гроши!
Не скупись честной народ - подавай смелее,
Музыканту - каждый брат, а удаче - деверь!

Пей, брат, больше, веселей:
Госпожа с тобою!
Славь её ты пощедрей,
Пригодится вскоре!

Пей, брат, больше, веселей - мы сегодня живы!
С позволения Его и судьбы строптивой.
Каждый день - как новый бой и нет смысла биться,
Если за удачу, друг, не рискнул напиться!

Пей, брат, больше, веселей:
Госпожа с тобою!
Славь её ты пощедрей,
Пригодится вскоре!

Поздним вечером, после благополучно окончившегося праздника в честь дня Йуль, Ингеборга сидела перед зеркалом и, как всегда, болтала со своим лучшим другом – лесным котом по имени Скумри. Привезённый её отцом пять лет назад из далёкой Норвегии как нельзя кстати, этот зверёк стал девушке лучшим другом, скрасив тоску юной колдуньи по недавно умершей матери.
– Славный праздник получился, правда? А я ещё идти не хотела… Ну не люблю я, когда много народу, – делилась впечатлениями Ингеборга, медленно проводя гребнем по длинным огненно-рыжим волосам. – Нет, всё-таки хорошо, что ты меня уговорил пойти. Иначе откуда бы я узнала о таких интересных гостях годи? Наверняка этот Хельги не все истории про свои приключения успел поведать, и у него в запасе ещё множество нерасказанного. Вот было бы здорово послушать, ужасно любопытно! – девушка на несколько мгновений перестала расчёсываться, мечтательно улыбаясь. – Славный он, этот норвежец, с таким не соскучишься, – резюмировала она и развернулась к пушистому собеседнику.

Заприметив, что госпожа собирается отходить ко сну, рабыня Свана засуетилась вокруг таза для умывания. Но Ингеборга, нахмурившись, молча выставила руку вперёд в предупредительном жесте. Уже четыре года как она безуспешно пыталась отучить своих работников от некоторых привычек, которые они приобрели, прислуживая прежней хозяйке – её матери, женщине строгой и требовательной к комфорту. И если по обличью Ингеборга была почти полной копией Айсилинг, то в кого пошла характером, оба родителя сказать затруднялись и грешили на ирландских предков по женской линии.
– Вечно ты со мной, как с калекой, – упрекнула колдунья служанку.
– Но госпожа… – начала было та.
– …имеет ноги и руки, поэтому сама прекрасно дойдёт до таза и справится с умыванием, – прервав её, закончила высказывание Ингеборга. – А тебе пора бы тоже спать, – и она жестом отпустила Свану.

Покончив с водными процедурами, девушка с занырнула в постель и накрылась одеялом из овечьей шерсти.
– Скумри, ты идёшь? – позвала она кота и, не дожидаясь ответа, продолжала беззаботную беседу, лёжа на спине и закинув руки за голову: – А забавный этот следопыт, да? Как же его… кажется, Ольфрун? Наконец-то я его вживую увидела, а то столько баек про него ходит. Чуть не получеловеком-полумедведем считают, представляешь? По-моему, он просто слегка взъерошенный, – хихикнула девушка. – А Гисли, как всегда себе не изменяет, мёдом не пои – дай в кости поиграть и подколоть кого-нибудь. Ну что, спокойной ночи, мой любимый усатый воин!

Девушка зевнула и, свернувшись калачиком, вскоре уснула. Однако в эту ночь ей не суждено было видеть сладкие сны…

***
Ингеборга вскочила от криков с улицы, как ей показалось, неподалёку от гостевого дома.
– Проклятье, неужели ни один праздник не обходится без пьяной драки… – проворчала колдунья и повернулась на другой бок, пытаясь снова погрузиться в дрёму.

Но в следующую секунду она вскочила и начала наспех одеваться – невольно прислушавшись, она различила слова: кричали на ирландском, языке её второй родины. И, кажется, искали её…
– Скумри, быстрей! Побежали! Узнаем, что там случилось, – привычным жестом прихватив с собой лекарский набор, девушка на ходу накинула поверх платья зимний плащ и выскочила из дома.

Найти место происшествия не составило труда – достаточно было бежать на крики. Настигнув перепуганного земляка, она засыпала его вопросами:
– Ты искал меня? Что случилось? Кто-то ранен?

ссылка

Две ночи в Париже. Как многое может произойти за две ночи. Как многое может поменяться. Аксель пробыл в нем всего две ночи, но ощущал себя так, словно прошел десяток лет. Он поучаствовал в настоящей осаде. Был в центре настоящей битвы и если бы не его проклятие, то он бы её не пережил. Бруджа многое понял за эти две ночи. Многое поменял в своём видение мира. В своих мыслях.

Корабль Карла был так близко, но появился он здесь бесконечно поздно. Всё изменилось. Ситуация, Париж, Аксель. Пройдут года и Карл умрет, больше так никогда и не увидев задиру, что вселял в него страх. Не увидит Акселя и старый друг, что остался в родном Кале. Лишь может с Джеком, ночь вновь сведет франка. Но Аксель уже не питает злобы к нему. Кажется Аксель всё же умер в том бою.

Изрубленные доспехи полетели за борт.

Воин стал монахом что отправился в паломничество. Теперь ряса его броня. Но оружия он пока не обрел, как и веры. Но у него есть вечность, что бы найти ответы на вопросы, обрести смысл своего вечного существования. Найти своё место в этом мире.
Жить как прежде нельзя, пребывая в беззаботном угаре.

Капюшон скрыл грязное лицо вампира в тени. Скрыл его изменившийся взгляд. Больше в нем не было злобы и холода. Глаза вновь стали живыми, как полтора года назад, когда Аксель ещё был живым. Париж медленно удалялся - увидит ли его Аксель вновь, а если увидит, то узнает ли?
Развернувшись вампир отправился в каюты.

      Остатки налетчиков, подгоняемые предсмертными криками товарищей и звуками разрезаемых доспехов и плоти, выскочили из ворот на улицу. Все они побросали оружие и щиты и неслись сломя голову в противоположную от поместья сторону. Аксель тоже решил, что задерживаться ему здесь более не стоит и, приметив лестницу на башню, изо всех сил бросился к ней. Кровь давала дополнительные силы и он почти мгновенно оказался на вершине. Здесь в обнимку лежали два тела, пронзенные топорами его воинов. Не задерживаясь на открытом хорошо простреливаемом участке, вампир ринулся вниз. Приземление с семиметровой высоты могло выйти и получше, но он по крайней мере не сделал это головой, а опустился на четвереньки. Ладони нашли несколько острых камней и кровь брызнула на мостовую, но боль сейчас меньше всего заботила вампира. Он стоял спиной к воротам. По обе стороны улицы стояли несколько отрядов городской стражи по четыре человека. Некоторые из них держали в руках арбалеты. Из-за их спин все также наблюдали зеваки, разве что число их увеличилось. Единственный свободный путь к отступлению лежал прямо: между невысокими деревянными домами, к реке. А оттуда уже по набережной можно было добраться до причала.

      Защитники не стали преследовать убегающих. Несколько выпущенных арбалетных болтов пронеслись мимо. В темноте попасть с такого расстояния было почти невозможно. Аксель быстро нагнал разбойников. Рядом с ними бежали лучники из второго отряда. Людей, орудовавших тараном Аксель не заметил. Должно быть, они отступили как только их дело было сделано. Спустя четверть часа вся группа оказалась в порту, около знакомого Акселю корабля и таверны. Оттуда как раз доносился голос какого-то горлопана. Аксель чуть сбавил ход, чтобы послушать.

Кораблю безопасно в порту,
Но скажи: зачем его строили?
Пусть как все - покоряет волну,
Возвращаясь только с прибоями.
      А где безопасно Акселю? Париж теперь - наименее безопасное место для него. Когда случится удачный прибой? Кто знает... Вампиры живут вечность, но и они не вечны. Клинок или когти сородича могут упокоить немертвого также легко, как и смертного время. Многие из них принимают решение уйти на века в землю и не просыпаться, устают от жизни, от борьбы за власть, от низменных желаний. Налетчики поднимались по трапу корабля. Матросы спешно поднимали парус, а борта уже ощетинились рядами весел. Орлеманские налетчики сейчас очень сильно походили на Акселя. И им, и ему в Париже грозила большая опасность. Смертельная. Они сделали свой выбор и уходили отсюда. Подальше. Они хотели жить. И Аксель мог последовать с ними. Проезд на этом корабле ему был оплачен. Как и разбойникам. Куда он шел? Да какая разница. Рядом с бурлящим жизнью кораблем Аксель узнал знакомое судно. На таком же плавал Карл. Более того, скорее всего это и было его судно. Непонятные буквы на борту казались слишком знакомыми... Погубит ли он Карла, если явится к нему сейчас?

- Конечно! - с той же дружелюбной улыбкой ответила Сакеби без малейшего колебания. Её общие знания говорили ей, что поцелуи - это что-то, что должно присутствовать на свидании (хотя они же говорили ей, что избиение хулиганов там присутствовать не должно).

Склонившись над лицом Брана, монахиня терпеливо ожидала, когда тот немного остынет и наберется решительности для поцелуя. Она всё ещё улыбалась, но её взгляд немного потускнет, отображая мысли Сакеби. Она не была смущена ситуацией - можно было сказать, что в плане смущения Сакеби была куском льда - но на душе у девушки было другое неприятное чувство. В конце-концов, хотя Бран и был довольно милым юношей и Сакеби не испытывала к нему негативных чувств, она, хотя и не сильно понимала суть "любви", была уверена, что здесь ей и не пахнет. Просто дружелюбие. И тот факт, что в итоге ей придется сказать об этом Брану, её печалил... В любом случае, Сакеби не собиралась это откладывать надолго. Просто на минутку.

***

- Бран, - начала Сакеби, прежде чем попрощаться. - Мы хорошо провели время вместе и мне жаль разочаровывать тебя, но если ты ждешь от меня ответной любви... Этого не случится. Я не хочу сказать что ты чем-то плохой человек или что ты слишком слабый, просто чтобы ты не волновался. Лучше найди того, кто ответит тебе взаимностью... Ну и, пожалуй, будет лучше подходить твоему месту в обществе. А я всё равно вскоре покину этот город - я в путешествии, в конце-концов.

Так как Корнелий решил остаться и рассказать обо всём стражникам, Авенир не захотел бросать жреца Ильматера одного, а Кардору нужно было время, чтобы отдышаться и придти в себя, за Тундрази последовали лишь Бриан и Бальтазар. На торговой площади царила оглушительная тишина, прерываемая гавканьем собаки, идущим откуда-то издали. Странно, но тела демонов не пропали в Бездну, а так и валялись мёртвые на мощёном камне. Также лежали и трупы горожан, погибших от произошедшего в самом начале взрыва. За прилавками более чем двух десятков торговых палаток никто не стоял, но и красть там особо было нечего, кроме овощей и мелких безделушек, и некогда — Тундрази набрала ход, огибая лужи чёрной демонской крови, и пошла в проход между домами, который в итоге должен был привести к тэйскому посольству. Варвару и драконорождённому пришлось нагнать её, чтобы идти с ней шаг в шаг. Стражников и Плащей ещё не было видно.

Через какое-то время им на пути встретились горожане, но те, завидев потрёпанный чешуйчатый вид Бальтазара, грозно выглядящего Бриана и хмурое лицо красной волшебницы, убирались прочь с дороги, не чиня никаких препятствий. Что ж, наверное, так было лучше. Когда они, наконец, дошли до тэйского посольства, большого белого прямоугольного здания с нарисованным на фасадной стороне символом красных волшебников, магичка резко остановилась и повернулась к своим телохранителям.

— Подойдите ближе, — холодно бросила она, и когда Бриан и Бальтазар приблизились Тундрази улыбнулась вдруг хитроватой, почти шаловливой улыбкой беспризорницы, решившей поделиться тайной об одной из своих проказ. И опять же это выбивалось из образа злой волшебницы.

— На самом деле, — шепнула она, — я не Красный маг Тэя. Я Арфист, чьим заданием является внедрится к магам Тэя. А также Ястреб, член подпольной организации Мулмастера. Уничтожив тех демонов, вы спасли много людей, поэтому город вам обязан. К сожалению, я не знаю, откуда взялись демоны на нашу голову, это станет предметом тайного расследования Ястребов. Вот... Держите.

Магичка достала с пояса склянку, наполненную розоватой жидкостью, и протянула её Бальтазару.

— Это зелье лечения. Странное творится в Городе Опасностей в эти дни. Если вы и ваши товарищи — друзья Мулмастеру и миру в целом, будьте бдительны по отношению ко злу, что пытается просочиться сюда. Прощайте, я передам Астрид весточку, что вы меня благополучно сопроводили до места... Ах, и ещё никому не рассказывайте обо мне. Держите эту тайну, пожалуйста, при себе.

И как только Тундрази это сказала, она обратно превратилась в холодную и высокомерную Красную волшебницу Тэя. Презрительно фыркнув, она махнула рукой, мол, убирайтесь, и вошла в посольство, не оборачиваясь. Вот так поставленная перед искателями приключений Астрид Сэй задача была выполнена.
_____________________________________

Оставшись одни, Корнелий, Авенир и Кардор долго отдыхать не стали, а приступили к обыску помещения. Дворф обнаружил сваленные в кучку кости, белые, гладкие, без единого намёка на остатки мяса на них и, кажется, человеческие. Зачем эти кости здесь находились было неизвестно, так что вопросов к тому, что происходило в этом бывшем складе, прибавилось. Авенир и Корнелий облазили уголок, в котором незадачливый алхимик и призыватель организовал себе рабочее и спальное место. На и под кроватью ничего не нашлось, на столе стояла целая куча склянок, реторт и прочего алхимического оборудования, которое можно было продать за неплохую цену. В сундуке лежал дневник призывателя, из которого тот вырвал страницу. Практически все страницы были исписаны малопонятными математическими формулами, к знакам которых зачастую не давалось никаких пояснений. К концу дневника всё чаще начинали встречаться различные рисунки магических кругов, контуры магических символов и списки ингредиентов, которые были необходимы для ритуала призыва, вроде свечей и серы, смешанной с солью. После беглого прочтения сего труда оставалось ощущение, что алхимик мог и в одиночку, без сообщников, организовать лабораторию и осуществить призыв. Кроме дневника с расчётами, в сундуке ещё лежала несколько комплектов одежды, мешочек с двадцатью золотыми и амулет — тонкая металлическая пластинка, на которой были выгравированы символы огня, воздуха, воды и земли, на кожаной верёвочке. Шибко ценным амулет не казался, но в беседе со стражниками мог помочь.

Кстати о них. Через несколько минут к торговой площади подошёл отряд стражников, а ещё чуть позднее — пара Плащей. Со всеми ними разговаривал в основном Корнелий. Жрец Ильматера довольно быстро смог убедить их в том, что искатели приключений и Тундрази никак не были связаны с фактом призыва демонов, и это скорее всего было просто совпадением, что погибший призыватель решил начать ритуал тогда, когда они проходили через торговую площадь. Тела демонов, внушительного размера магический круг, растерзанное тело алхимика только подтверждали слова Корнелия. Пока стражники оттаскивали тела демонов в одну большую кучу снаружи здания, Плащи задали ещё несколько вопросов о том, как был остановлен призыв, взяли на изучение дневник и амулет и разрешили приключенцам идти. Убедить кого-либо сделать пожертвование Ильматеру жрецу не удалось: Плащи махнули рукой на это, отказавшись, а казавшийся вечно хмурым сержант, руководивший действиями стражников, посоветовал найти для Ильматера другой город, нежели Мулмастер, в котором царил бейнизм, и сообщил, что за вымогание пожертвований для чуждого здесь бога стойкости он по-хорошему должен арестовать жреца, но раз Корнелий и его товарищи оперативно разобрались с демонами и таким образом спасли много жизней, сержант их на этот раз отпустит подобру-поздорову.

Пока Корнелий со всеми разговаривал, успели прийти обратно на площадь Бриан и Бальтазар, и, уже собравшись все вместе, искатели приключений направились к особняку мистресс Сэй за заслуженной наградой...
_____________________________________

Искатели приключений проработали на Астрид Сэй десять дней. Десять дней кружила вечеринка в её особняке, лились алкогольные напитки рекой, а столы валились от обилия вкусной пищи. Менестрели устраивали потрясающие концерты. Слуги торопливо разносили тарелки на подносах. Фокусники показывали представления. Гости непринуждённо танцевали и всячески веселились от души. Мулмастерцы любят праздники, любят отдохнуть от серых будней, наполненной тяжёлой работой, и от столь же серого, пропахшего вонью множества кузниц города. Наверно, поэтому они брели к Сэй, как мотыльки, зачарованные, летят на огонь. А мистресс, подобно умудрённой жизнью паучихе, использовала их, попавших к ней в паутину, себе на пользу, увеличивая своё влияние среди благородных семейств.

Достигла ли она своей цели?

Неважно, пробилась Астрид Сэй в зоры или нет (пробилась, кстати). Главным было то, что происходило преимущественно по ночам: часть её наёмных слуг, чей состав от раза к разу менялся, выскальзывала из особняка и спешила навстречу приключениям. Разные люди, бедные, богатые, занимающие высокое положение или содержащие таверну с лучшим элем в городе, обращались к ним за помощью, выдавали задания. И как-то так выходило, что в процессе начинающим приключенцам постоянно приходилось иметь дело с несправедливостью, с магией, с опасными монстрами и со злом. Последнее казалось неистребимым сорняком, проросшим по всему городу. То тут, то там искатели приключений находили взаимосвязь происходивших событий с каким-либо из культов элементального зла. Разве что последние два случая, с проникновением в подводную часть святилища Амберли и с сражением с призванными демонами, никак не были с ними связаны. Странные события происходили в Городе Опасностей, и искатели приключений стали свидетелями этому.

И на этом всё. По крайней мере для истории, рассказывающей о работе на Астрид Сэй и о произошедших за это время приключениях. А то, что случилось с дворфом Кардором, с монахом Авениром, с контрабандистом Брианом, с воином-драконорождённым Бальтазаром и с жрецом Корнелием дальше, — это уже совсем другая история.

- Мда, затыкать портал трупом, о таком я еще не слышал, - воистину ваша изобретательность, друзья, войдет в легенды. - Что, в посольство? Бриан напоследок оглядел разгромленное помещение, затем пристроил глефу на плечо и двинулся к выходу.
- Береги себя, отче!

      — Я, пожалуй, останусь, чтобы рассказать обо всем стражникам. Нас видела толпа людей. Я не сомневаюсь, что рано или поздно охранники порядка захотят с нами поговорить. Так пусть же это будет прямо сейчас. Быть может моя помощь поможет им найти сообщников этого нерадивого призывателя. Тут не далеко. Доберетесь уже без меня. Только вот еще что, постойте.

      Жрец сложил руки домиком и прикрыл глаза. Пульсирующая энергия вновь потекла от него во все стороны, залечивая раны товарищей.

      — Вот теперь все. Встретимся у Сэй.

      С этими словами Корнелий обернулся к сундуку. В первую очередь он хотел изучить его содержимое, а затем уже посмотреть не осталось ли на столе каких-то снадобий, книг и записей, которые могли бы пролить свет на намерения или сообщников этого мертвого человека. Умудренный опытом старик прекрасно понимал, что в одиночку организовать лабораторию и совершить ритуал призыва демонов алхимик не мог. Ему должен был кто-то помогать, он должен был у кого-то покупать ингридиенты для своего ритуала, священные символы и, скорее всего, кто-то должен был давать ему консультации по древним текстам.

"Даже после смерти подгадила, образина синемордая!" — Пока Авенир собирался с силами, чтобы попробовать вылезти из-под туши, товарищи решили за него эту задачу, вновь попытавшись заткнуть мёртвым бибизьяном дыру на другой план. Сообразив, с его весом и габаритами не получится усилить живую пробку, монах поспешил за оставленным у стены посохом, чтобы встретить гостей во всеоружии.
"Проклятье! Это же надо было так умудриться, чтобы весь склад оказался засыпан битым стеклом!" — Гарда с неодобрением посмотрел на мёртвого алхимика, стоя на правой ноге и опираясь на посох, одновременно вынимая рукой застрявший в левой сандалии осколок.

  - Уф! - выдохнул было дворф, натаскавшийся огромного демона, но вдруг с той стороны ударило множество культяпок - и труп-затычку скинуло обратно. Кардор рыкнул и бросился возвращать громадину на место, - Затыкай плотнее! Нельзя, чтобы они вылезли!
...
  Когда дело было сделано дворф запрыгнул сверху на затычку, чтобы наверняка закупорить проход.
  - Бальтазар, давай тоже сюда. - крикнул он товарищу и попрыгал на туше, вдавливая, как ему казалось, её в призывной круг, и тем самым наглухо забивая проход.
  "А ну-ка навались!" - мысленно подбадривал себя Кардор. В голове немного плыло после пойманных ударов здоровяка, на трупе которого он сейчас скакал, поэтому дворф особо не замечал как обстоят дела с нейтрализацией элементальных сфер.

После долгого дня тренировок с новобранцами в Сан-Моне Кэп совсем не чувствовал себя уставшим, чего было не сказать о будущих солдатах армии освобождения Алармо. Сейчас на площадке остались или самые стойкие, или те, кто позже других приступил. Кое-кто из этих зеленых и не нюхавших пороху ребят имел потенциал стать недурными солдатами, который надо было только помочь им развить, понять, что они умеют на самом деле - благо, поначалу стрелять и драться учиться очень даже несложно. Пока всё шло неплохо - новичок Айри приехал оперативно и после короткой подготовки ушел в разведку в направлении будущей атаки. О том, как там Ранго, вестей не было, так что Кэпу оставалось только надеяться на лучшее - что наемник хотя бы выживет.
День клонился к вечеру, закатное солнце уже не жгло, но нежно и ласково грело. Длинные тени от деревьев вытянулись через пустырь, на котором было устроено импровизированное стрельбище, будто разметка для ещё одного упражнения. Кэп, однако, был ещё полон энергии и какого-то злого задора, который он не испытывал уже давно - с его последней операции. Разум был остр и желал действия. Так что Кэп обратился к последним оставшимся на пустыре новобранцам:
- Так, бойцы, баста, на сегодня тренировки кончилась. Сейчас мне нужны трое самых отчаянных из вас и кто-нибудь, кто знает местность, чтобы сходить до Грама и нанести там кое-какой урон войскам тирана. Как раз ночь, до утра вернемся. Хотите потрепать прихвостней диктатора?
Кое-кто нашелся. Кэп ещё пригласил Оливареса, с которым успел весьма сдружиться за время конфликта. И так, поперек длинных теней, маленький отряд под руководством Кэпа выдвинулся в сторону Грама. Кэп не собирался там ничего вынюхивать, он и в город-то не собирался заходить. Просто найти какой-нибудь патруль и уничтожить его. Или деревню, в которой стояли солдаты, и оттуда что-нибудь умыкнуть. Или что-то подобное.
Им встретилась именно деревня, маленькая, домов на десять. Меньше, чем та, что они обороняли от бронетехники короля, и несравненно беднее. Из домов было вынесено всё, что только могло быть, а жители только начинали выглядывать из окон и прятались обратно, когда бойцы Кэпа хотя бы смотрели в их сторону. А посреди улицы лежало тело молодой женщины - лет 20-25, не больше, карие глаза открыты небу, а на лице застыло твердое и непреклонное выражение. Её застрелили в живот, а потом добили штыком в сердце. Судя по позе, до последнего она пыталась кого-то то ли оттолкнуть, то ли ударить.
Кэп изменился в лице. проведя взглядом по окнам домов, он выкрикнул:
- Выходите!
Когда на призыв никто не откликнулся, в Кэпа словно бес вселился. Лающим голосом он повторил:
- Выходите, а то хуже будет!
Из одной из дверей вышел, ковыляя, какой-то старик с набухающим под глазом синяком и рассеченным подбородком, из которого сочилась кровь. Он тут же начал лепетать:
- Господин, у нас нечего больше брать, и так всё...
- Кто это сделал? - прервал его Кэп таким тоном, словно от ответа на вопрос зависела жизнь этого самого старика.
- Так солдаты короля, кто же ещё...
- И куда ушли? - старик махнул рукой в направлении Грама, и Кэп коротко кивнул своему маленькому отряду:
- Ходу!
------------------------------------------
Через час, когда времени было уже за полночь, Кэп и отряд вернулись обратно к деревеньке, неся вещмешки, полные разного скарба, и таща за собой одного "добровольца". Доброволец уже не пытался даже брыкаться, просто тащась на веревке, которой он был связан, с видом самым что ни на есть жалким.
Кэп снова обратил взгляд на окна. Жители всё ещё прятались, но хотя бы тело девушки было убрано с улицы, пусть там и оставались заметные в пыли капли крови.
- Вот вам всё ваше обратно, выходите и разбирайте.
На этот призыв деревенские откликнулись намного дружнее и охотнее, чем на первый. Через пять минут куча скарба перекочевала обратно в дома, а тот же старичок, что выходил к ним в первый раз, на сей раз рассыпался спасителям деревни от голода в благодарностях, благоразумно не интересуясь ни их именами, ни тем, откуда и зачем пришли. Война учила принимать добрые дела, не задумываясь об их источнике.
- Скажи, как её звали? - в очередной раз прервал Кэп, кивая на место, где лежала женщина.
- Кармелита.
- Ладно. Всё. Мы уходим. С этим, - Кэп кивнул на "патриота", - делайте что хотите. Только закопайте потом, чтоб вопросов не было.
Он отдал конец веревки, связывавшей округлившего глаза от ужаса "добровольца", уже понявшего, что его ждет, но ещё не успевшего рыпнуться, развернулся и врезал ему короткий прямой удар в лицо.
- Готовься, сука - выплюнул Кэп в лицо добровольцу. Это были последние слова, которые борец с мирным населением услышал в своей жизни - на его шее тут же оказалась петля из той же веревки, потом его повалили прямо туда, где лежала их жертва, и стали избивать чем попало. Финала Кэп дожидаться не стал, жестом приказав своему отряду выдвигаться обратно в Сан-Мону - они должны быть там до света.
--------------------------------------------
Обратно шли молча аж до реки, формально разделявшей территорию ополчения и королевских сил. Когда перешли брод, молчание нарушил Оливарес. Догнал шедшего впереди мрачного как туча командира и спросил вполголоса.
- Кэп, разрешите обратиться?
- Ну?
- Чего вы так взбесились в той деревне? Я на минутку там подумал, что вы этого старика пристрелите.
Кэп посмотрел на Оливареса долгим и тяжелым взглядом, вытер со лба пот и начал говорить, медленно и проникновенно подчеркивая слова мимикой, словно посчитал нужным сбросить маску бравого командира и остаться как есть - сердитым и слегка усталым солдатом удачи.
- Вот за что я тебя, Оливарес, уважаю, так это за прямоту. Вот только такта в тебе никакого. Я бы, будь моя воля, всем деревенским морды бы разбил. Там карателей было трое, а их человек двадцать пять. Навались они все вместе - отобрали бы оружие, а этих мудаков повесили бы. И были бы правы. А обороняться против них одна только Кармелита и стала. Трусы. Чертовы бесхребетные трусы. Навидался я таких...
Кэп вздохнул.
- В Чаде это было. Мы тогда в город один проникали, чтобы там провокацию устроить во время народных волнений против режима, а потом под шумок быстро из города свалить. И вот - я на самом краю площади, чтобы свалить после того, как знак подам, толпа мятежников на площади, а на них по главной улице идут то ли военная полиция, то ли просто войска. Строем, как на парад, а в глазах блеск такой, будто ничего в мире больше не желают, чтобы этих вот, на площади, растоптать. Они идут, а толпа назад подаваться начинает. Вся, кроме одной фигуры в парандже. И откуда что взялось - у них же там вроде шариат, женщина незаметной должна быть и кроткой. А эта - нет. Стоит и орет полицаям, мол, не сломать их и через её труп они дальше пройдут. Она одна - их десятков пять, все вооружены, и явно не против её тут же на месте и грохнуть. И вот смотрю я на это и понимаю - сейчас её просто размажут, а остальных повяжут, и всё - не будет нам никакой провокации. Я тангенту нажимаю, в гарнитуру объявляю десятисекундную готовность, а мне оттуда мой друг Микола - он тогда с винтовкой на крыше должен был быть - мол, Кэп, куда гонишь, мы ещё даже не на позиции. А эта женщина с себя сетку ту, которой они лицо прикрывают, сорвала, вроде как в знак протеста... Ох, что за лицо было! - с восхищением и каким-то даже трепетом Кэп проговорил, вздохнул и продолжил, - И тут из толпы в неё камни полетели. Ты можешь себе представить? Свои же, чёрт их дери, камнями закидывали, что она не отступила и их гребаные шариаты нарушила! Я тогда в гарнитуру заорал "ПЛИ!", "стечкина" выхватил и очередью по полицаям. Тут же в полицаев и граната полетела, и Микола начал откуда-то стрелять. Стреляет и в рацию матерится - Кэп, какого хрена, сказал же, не на позиции я ещё, половину площади отсюда не простреливаю. А мне пофигу - я через толпу бегу, стреляя в воздух, к тому месту, где эта женщина была. Вокруг меня все разбегаются, мои меня в канале по матери кроют, мол, куда прешь, а мне всё равно. Вот как перекрыло, ей-богу. Как Микола сказал - меня там трижды чуть не пристрелили. Но вытащил я её, и из города мы свалили. В общем, провокация знатно прошла. Я тем случаем, конечно, не горжусь, но суть не в этом... Зафиру - так её звали - перевязали мы, повезло ей, буквально пара царапин. А после я с ней долго-долго говорил, и нам она благодарна была, и я знаю, что женщин очаровывать умею, а с ней особенно старался... но она к мужу обратно попросилась, мол, отпустите, а то он не поймет. Я отпустил, конечно, не силой же её держать. Не в моих правилах. Не была бы она замужем - вот ей-богу, забросил бы к чертям наемничество, увез её оттуда и женился бы. Тогда я понял: если и осяду где-нибудь когда-нибудь, то только с такой волевой, несгибаемой, смелой, верной. Красивой. Как Зафира. Как эта Кармелита была, наверное. Найду такую, только незамужнюю - и всё, больше никаких контрактов. Может, правда, пора уже. Только мало таких, и проявляются только... так.
- Понимаю.
- Только, Оливарес, никому. Остальным - ни слова, а то ещё будут бояться, что я из-за каждой юбки буду под пули лезть. Мораль отряда, сам понимаешь.
- Понимаю, - повторил Оливарес. По его лицу нельзя было сказать, что он думает, как обычно.

Бенедикт Молитор, Игнацио «Старик» Рамирес

Возражений на предложение Молитора не последовало: Лили понимающе улыбнулась и пожала мужчине руку, пододвинувшись чуть ближе к нему под недовольное фырчание Бирса:
- Бенедикт, не волнуйтесь. Я вполне хорошо осознаю, каким боком мне могут выйти поспешные и непродуманные доклады без уточнений по тексту у более опытного человека: а оперативник всегда более опытен, чем стаци. Это не подлежит сомнениям, что ошибочное письмо может вызвать недовольство, влекущее разные эксцессы. Да и, буду откровенна, вы ближе от меня, чем Монро, и недовольство оперативников здесь и сейчас будет для меня более болезненным, чем неудовлетворенность нашего далекого руководства: а мне не хотелось бы причинять вам дискомфорт вредными опусами.
Так что, Бенедикт, я думаю, что наиболее правильным вариантом будет тот, где мы вместе будем составлять отчет: мои размышления и ваши дружеские советы по написанию – рекомендации. Так будет удобнее и мне, и вам.

…Тонким психическим щупом, незаметным для окружающих, казавшийся расслабленно-спокойным Игнацио проверял местных агентов инквизиции: обаятельную девушку, пославшую ему дежурно-ласковую улыбку, и уже пожилого бородатого водителя, спокойно начавшего набивать трубку. Девушка представилась просто: Лили, что явно не устроило сидевшего за рулем мужчину, достаточно громко и отчетливо пробурчавшего: - Не «просто Лили», а великолепная Лили Дитрих. Сам он, кстати, представиться не соизволил, что сделала за него спутница:
- Амброз Бирс, торговец и отставной военный.

Господин Бирс не вызвал у псайкера никакого интереса – с точки зрения обладателя столь специфических сил, он был ничем не примечательным обывателем Империума, одним из миллиардов. Блондинка же казалась несколько более интересной: психический фон ее по сравнению со среднечеловеческим, был повышен как минимум на четверть. Это не было похоже ни на находящегося под неустановленным воздействием Фиц-Фолларда, ни на активного псайкера или колдуна: способности девушки (а вернее всего, как подметил Игнацио, небезуспешно молодящейся женщины) были не раскрыты и пребывали в латентном состоянии. Впрочем, чтобы удостовериться в этом, следовало провести более тщательную проверку.
Ну а Бенедикт, как и следовало ожидать, оставался все тем же Бенедиктом Молитором, ничем не отличавшимся от утреннего.


…Стоило только аколитам запереть сейф, как распахнулась тяжелая металлическая дверь, являя визитерам внутреннее убранство детективного агентства Джозефа Смита. На стенах без обоев, где без труда можно было увидеть грязные разводы от идущих по потолку труб, висели в чистых опрятных рамках какие-то приказы, наградные листы, убранные за стекло вырезки из газет и фотографии мужчин и женщин в форме арбитерс – часто с траурной лентой в углу. Одна же из стен, находившаяся за спиной у владельца, была превращена в огромный стенд, на котором в хаотичном на первый взгляд порядке располагались какие-каракули, чертежи, стрелки, и все те же фотографии (но уже в основном штатских) и газетные вырезки: создавалось впечатление, что на нем владелец помещения, назвать которое конторой не поворачивался язык, делал некие заметки исключительно для себя.
Основную часть комнаты занимал массивный деревянный стол. Не понятно было, как этот шедевр столярного искусства могли втиснуть сюда: ни входная дверь, ни маленькая дверца в углу комнаты не позволили бы его внести, но факт оставался фактом. Чудовищно огромный стол, захламленный папками с документами, обертками от дешевой уличной еды и пустыми пластиковыми бутылками просто приковывал внимание. Не укрылось от глаз вошедших и то, что на переднюю стенку стола, практически достигавшую пола, был прикручен толстый лист стали, на котором имелись не оставлявшие сомнения в своем происхождении вмятины от пуль.
В помещении находилось двое – Бенедикт и Игнацио, по-видимому, прервали их беседу. Ближе к гостям на невысоком стуле расположился невысокий пухлый мужчина афгульской наружности, одетый в полинявшую форму местных энфорсеров – констеблей. Суля по нарукавному знаку, толстяк принадлежал к сержантскому составу. Сделанные из гнутых труб ножки стула прогибались под весом сержанта, но тот, не мало не смущаясь этим, продолжал тягать из большого бумажного пакета на коленях сахарные пончики, лишь изредка отвлекаясь на то, чтобы вытереть объемистую лысину.
Полускрытый констеблем, за столом сидел крепкий седой мужчина с тяжелой челюстью и тяжелым взглядом, направленным на посетителей. Короткий ежик волос, несколько шрамов на лице и сомкнутых в замок накачанных руках, черная выцветшая и растянутая футболка со следами пота, на которой скалился бульцигнид и шла надпись на низком готике: «Арбитерс. Если не мы, то кто?», не оставляли сомнений, что перед ними, ветеран-силовик, постаревший, но не утративший былой формы и, по-видимому, замашек.
Ровным глухим басом хозяин конторы обратился, но не к посетителям, как можно было бы ожидать, а к энфорсеру:
- Назир, вали обратно в участок и передай инспектору По, что можно попробовать. Картавого пока не берите. Вечером после дежурства зайди.
Констебль из афгулов спорить не стал, только вздохнул: - Эх, Джо... Ладно, еще поболтаем, - и, поднявшись со стула и закинув в рот еще один пончик, попрощался с гостями:
- До свидания, почтеннейшие. Назирхат Кемаль аль-Вади, сержант семнадцатого участка Аквилеи, рад был вас видеть.
Когда толстяк скрылся, дверь за ним захлопнулась автоматически – стоило Смиту нажать что-то под столом. Вернувшись в ту же позу, детектив продолжил буравить вошедших подозрительным тяжелым взглядом, словно бы запоминая каждую черточку их лиц. Наконец, он проговорил, остановившись на Молиторе:
- Кто такие. Что надо. Сколько.

Стил Банну, Данкан Кроу, Рене XIII «Тринадцатый»

Рене разумно решил отправиться в «Пограничье» к вечеру: интересная публика раньше навряд ли появится. Стил не отказалась сопровождать его, и это было большим плюсом: кому, как ни ей из их группы налаживать контакты с бывшими и нынешними военнослужащими? Охранник торгового дома, бывший ветеран Астра Милитарум для подобных типов сразу сойдет за своего – не стоило только говорить, в каком полку раньше служила девушка.
Пока «Тринадцатый» и «Кролик» коротали время в ожидании своего часа, с рынка вернулась Беда, а вскоре проснулся и Кроу, с ароматной кружкой рекафа в руках присоединившийся к аколитам. Он тоже ждал вечера, и тоже собирался в кабак – но в другой. Найдя потенциального информатора «сверху», в ГУОП, Данкан собирался продолжить собирать информацию «снизу» - воспользоваться «капральской вокс-сетью» и пообщаться с нижними чинами энфорсеров в неформальной обстановке. Взгляд на происходящие события с точки зрения правоохранителей всех уровней мог дать куда как более полную картину происходящего на Идар-Оберштайне.
А пока бывший арбитр рассказывал Рене и Банну о том, что удалость вытянуть из местного офицера для связей с общественностью. Полученных сведений было не так много, как хотелось, но Кроу не унывал: не все сразу. Например, наказания преступления на планете в основном предусматривали или тюремное заключение, или же исправительные работы в шахтах или по вырубке лесов. При этом правительство не стеснялось сдавать партии арестантов за денежное вознаграждение крупным фабрикантам, с радостью использовавшим труд бесправных заключенных. Самой страшной из подобных «тюремных» шахт был так называемый «Глаз демона»: старые, еще афгульские выработки неподалеку от Аквилеи, куда направляли тех осужденных, кого не желали видеть на свободе: смертность была поразительно высокая, а о жестокости охраны ходили жуткие слухи даже среди самих энфорсеров.
Само собой, периодически прилетали и тюремные корабли, и тогда неудачникам, оказавшимся в этот момент за решеткой, выпадал счастливый билет в штрафной легион. Ну а когда разгорался очередной виток войны с горцами, преступников сгоняли в арестантские рабочие роты и направляли на фронт для строительства оборонительных сооружений: благо, афгулы сами приканчивали, если что, бегущих заключенных с особой жестокостью.
Ну а одним из главных бичей правоохранителей была и оставалась контрабанда: но тут уже были задействованы и силы арбитерс. Увы, но искоренить этот бесконечный поток не получалось: информатор Кроу винил в этом крупнейших торговцев, негласно прикрывавших незаконные торговые операции.

Наконец, когда уже стемнело, Рене, Стил и Данкан направились в город – каждого ждала своя часть расследования. Когда аколиты прибыли к «Пограничью», оно встретило их уже знакомой Рене атмосферой, в которой Банну, в отличие от напарника, чувствовала себя как дома.

Хакста Беда

Ибрагим слушал Беду поразительно спокойно и безмятежно: словно бы его и не интересовали слова девушки, словно бы перед ним никого не было. Лишь только когда она закончила, торговец степенно кивнул в знак того, что понял и услышал говорившую. Имя дома фон Нордек, казалось бы, совершенно не тронуло его: на лице торговца не возникло даже не малейшей заинтересованности. Ответил Хаксте он медленно и внятно, предельно спокойно и ровно – так посторонний взрослый говорит с разбушевавшимся ребенком:
- Если тут будет стоять муж, это пойдет на пользу и моему делу, и вашему. Если даст Император, мы ударим по рукам и восхвалим друг друга заключенной сделкой меж равно достойными.
Что же то того, над чем насмешничала дочь твоего отца, знай: и соломинка может сломить хребет верблюду, и камушек в сапоге единственного солдата может привести к разгрому непобедимого полководца. Того, кто бережет себя сам, бережет и Он, а красивые глаза и кипарисовый стан не есть признак беззащитности.

Закончил торговец свою речь насквозь приземленным:
- Это стоит шестьсот сорок тронов. Второй век до колонизации, клеймо мастера Абд Адиля из Пахтавара или кого-то из его первых учеников, женщина. Достойный тебя выбор. У тебя есть чувство красоты и меры, которого так часто твоим родичам. Не потеряй его в погоне за звездами, отраженными в глубине фонтана и будь столь же тиха, покорна и красива, как эти камни.

Вы не можете просматривать этот пост!

Слова Арджани насчет того, что он чувствовал их, похоже, имели смысл - их отряд явно был какой-то точкой притяжения неприятностей. Сначала катаблефасы, теперь василиски... Кентавров можно было не считать, так как они все же разумные и шли за отрядом целенаправленно. Но эти животные...
Арсей не верил, что это обычное дело для этих земель. Если бы тут действительно так часто встречались опасные твари, с которыми даже им приходилось повозиться, то обычные путешественники никогда не смогли бы пересечь этих земель. Но ведь ходят, товары возят...
Но надолго задумываться маг не стал. Эту мысль можно было и позже рассмотреть со всех сторон, а пока...
- Ба... - Арсей сбился.
Все-таки он слишком привык к постоянному присутствию Бакуса, и теперь хотел окликнуть его, позабыв, что жрец ушел.
- Дамианос! - поправился маг. - Давай, сделай их!
И тут же тело лучника начало раздаваться вширь, а сквозь одеяния полезла длинная шерсть. При этом из плеч полезли новые головы... Гибрид уже виденных обезьяны с гидрой? Но все стало на свои места, когда лопатки человека выгнулись и прорвались двумя крыльями. Через несколько мгновений на траве стояла химера и озиралась вокруг козлиной, львиной и драконьей головами...

— О чёрт! О чёрт, о чёрт, о чёрт! Я убил его? Кажется, я убил его!

Стрелок подошёл поближе к Бергу, но осторожно, готовясь отпрыгнуть в любую секунду.

— Блядь, кажется, я его и правда убил.

— Спокойно, Марк, у тебя не было выбора. Он сам набросился на тебя, это типичное самоубийство с помощью полицейского. — Голос напарника более спокойный и принадлежащий человеку старшего поколения.

— Я не хотел стрелять в горло! Оно само так получилось! Оно само так получилось, Пит! Я целился в центр туловища, как по инструкции!

— Ты всё делал по инструкции, Марк. Дерьмо случается.
Хотя старший коп подбирал успокаивающие слова, его голос выдавал его плохо сдерживаемое волнение. «Убивший» Берга тем временем обошёл труп по дуге, изучая дело рук своих.

— Ты же видел, что он на меня набросился? Ты же подтвердишь? Пит? Я не знал, что у него на уме, он же явно маньяк!

— Я всё видел. Ты подошёл, он набросился на тебя. Всё записалось на видеорегистратор, не переживай. Любой скажет, что ты действовал по инструкции.

— Смотри, он выронил пистолет! У него тут на полу, под рулём.

— Хэй, не трогай его!

— Я не трогаю!

— Вообще ничего не трогай!

— Да не трогаю я!

— Всё оставь как есть. Я уже вызвал бригаду, они будут минут через двадцать, и дальше уж сами пусть разбираются, что это за псих и так далее.

Стрелок отошёл от машины Берга и пошёл ближе к патрульной.

— Он сказал, что это не его машина. Понимаешь, он говорит, что это не его машина, и он весь в крови, и он угрожал мне. Что мне оставалось делать?

— Ты всё сделал правильно. Он напал первый, ты оборонялся.

— Слушай, Пит… может, мы положим ему его пистолет рядом, поближе? Он же явно его доставал, чтобы застрелить меня, но выронил, когда вылезал. Просто, это, немного переместим его пушку, чтобы не выглядело, что я застрелил безоружного?

— Даже не думай! Говорю тебе, оставь всё как есть.

— Я же не знал, что он совсем безоружный! Он так на меня накинулся! — продолжал оправдываться стрелок.

— Всё так, ты прав, он сам накинулся.

— Тем более, откуда мне знать, что он безоружный?! Может у него нож в рукаве!

— А может и правда, кстати.

— Давай может перевернём его? У него точно должен быть нож, иначе бы он полез так смело! У меня же пистолет!

Старший коп терпеливо выдохнул, мысленно досчитал до пяти и ответил:

— Не надо ничего трогать. Оставь всё для судэкспертов.

— Слушай, Пит, а может он ещё жив?

— После того, как ты почти отстрелил ему башку? Неее, после такого не живут.

— Ну вообще да… Блядь…

— Всё в порядке, ты не мог ничего поделать.

Стрелок промолчал. Он стоял у полицейской машины и молча глядел на Берга.

- Как всё же многообразен и удивителен мир... Миры!.. - неожиданно прогудел Бакус.
Он только что закончил с молитвами и теперь вновь вернулся к печённой рыбе, вытащив нож, он быстро порубал её на куски, прямо на каменном парапете моста. И жестом пригласил на перекус всех желающих.

- Рад что ты появился тут Аджани, что отыскал нас и Элспет... - чуть погодя, сообщил Бакус, вид при этом имея весьма грустный -... Мне теперь будет не так тяжело. Ты - могучий воитель, и я верю, сможешь помочь моим друзьям еще лучше, чем смог бы я сам. Разобраться во всем, сохранить это копьё, Дар Богов, до тех пор, пока всё не выяснится...

Примолкнув, жрец окинул взглядом товарищей, после чего продолжил.
- Я не пойду в Орескос, друзья. Мы недалеко от Сетессы, и я... Я должен быть там. Я вижу видения каждую ночь, я должен вернуться и сам рассказать всё богине. Она поможет мне, я уверен, поможет всем нам. А если же я провинился перед ней чем-то, то я готов принять справедливую кару... пусть даже и не знаю пока за что...

Смутившись, он потупился и шмыгнул носом.

- Что я знаю... так то, что я не смогу жить в мире, где Великая Караметра больше не любит меня. Я просто смертный, и живу лишь по воле и благословению богини... Может, я брал на себя слишком многое. Может, гордыня обуяла меня... Я был ослеплён сиянием Никса... И за это, за это я готов ответить пред возлюбленной богиней своей.

Поглядев в тёмное небо, Бакус прищурился.
- А также и перед Отцом Солнца, коль скоро я сделал что-то не так, прогневал его. Пусть он испепелит меня, но простит всех остальных... Пусть его добрая воля и дальше согревает Терос..

Вновь оглядев товарищей, толстый жрец неуверенно улыбнулся и развел руки в стороны.
- Прошу вас, время разговоров прошло... И я уже всё решил для себя. Давайте разделим эту прощальную трапезу и запьём её сладким вином, восславим Великую Мать…

Только сейчас я заметил, что небо на востоке посветлело*. Я кашлянул, чтобы привлечь внимание Себастиана:

- Посмотрите на восток: скоро рассвет. - с некоторой нервозностью произнес я - Думаю, нам не стоит сейчас ломится в дом достопочтимого месье Юлия. Он уже наверняка готовится ко сну. Было бы невежливо заявится к нему в такой поздний час и уснуть прямо на пороге... - я постарался не акцентировать внимание на опасности быть поджаренным на солнце, если что-то вдруг пойдет не так.

- У вас ведь есть гроб? Я предлагаю переждать день где-нибудь неподалеку. А вечером мы сможем отправится к месье Юлию.

Денис Максимов:

Беззаботнейшим образом Натали кивала его словам, продолжая потягивать через трубочку свой напиток. Рядом с ней могло показаться, что всё не так уж плохо на сегодняшний день. Но, когда пришла очередь отвечать, блондинка стала серьезной:
- Плохо... это лишний раз подтверждает версию о похищении.

Сказанное произвело гнетущее впечатление на Максимова. Натали поспешила сгладить углы. Её рука опустилась на ладонь осиротевшего гуля, взгляд стал успокаивающим и обнадеживающим.
- Я понимаю твои эмоции, Денис, но ты должен держаться. Фёдор не беззубый одиночка. Он - часть Камарильи. Мы заинтересованы в том, чтобы найти и вернуть Зайщина как можно скорее. Делаем все, что в наших силах. Поверь.

На том успокоительная часть завершилась. Сделав еще один глоток, спутница Князя перешла к рассуждениям.
- Похитить Каинита, как ты понимаешь, задачка не из легких. Слабо верится, что это провернули обычные смертные. Кто тогда? Сородичи? Местные? - выдвигая предположения, она не спускала глаз с Дениса, - Как раз вчера выяснилось, что в городе есть еще и Шабаш... мы склонны думать, что это их рук дело. Уверены процентов на семьдесят. Хотя бы потому, что последний раз Фёдора видели в больнице с каким-то темнокожим мужчиной. Маловероятно, что он имеет староградскую прописку. На месте здешних вампиров я бы не стала привлекать к себе внимание столь экзотичной внешностью, - еще глоток, задумчивый взгляд и вопрос, - Скажи мне: у твоего домитора были темнокожие знакомые? Друзья или, быть может, враги?

Сергей Михайлович и Валерия Стогова

Пожалуй, сыскать столь разных персонажей сложно, а представить их ведущими беседу еще сложнее. Представительный мсье, чья изысканность проявляется во всем - от выражения лица до аромата дорогого парфюма - и "привет из девяностых" по имени Сергей Михайлович.

- Доброй ночи. Как же, наслышан! Вот только не припомню, простите: Михайлович - отчество или фамилия? - Бруджа был на голову выше ростом, так что господину пришлось слегка поднять глаза, отвечая на приветствие, - Мое имя Фабрис Тийон де Вальдром, Служитель клана Вентру.

После представления в памяти Михалыча окончательно просветлело. Де Вальдром! Владелец заводов-газет-пароходов. В руках этого пухлощекого мсье крутились серьезные финансовые потоки. Причем львиную долю этих богатств он не унаследовал, как большинство Вентру, а заработал сам. Легально и красиво. Голова Михалыча часто болела на тему отмывания денег. У вампиров вроде Фабриса таких проблем не возникало вовсе - там каждая копейка сияла чистотой. Де Вальдрома считали и считают прозорливым в вопросах финансовых вложений. Чуть ли не гениальным инвестором. В Камарилье он имеет вес, как и в родном клане. Причем некоторые считают, что своим влиянием и возможностями мьсе де Вальдром может заткнуть за пояс многих более старых вампиров. Что же привело такую крупную рыбу финансового мира в Староград? К счастью, француз не создавал между собой и собеседником зримых барьеров, был приветлив. Служитель Вентру и неонат успели обменяться парой дежурных неспешных фраз - о городе и погоде - когда у входа появилось еще двое мужчин, а с цокольного этажа в зал вернулась Валерия...

- Я ничего не пропустила? - сразу поинтересовалась она.

Любая дама могла бы позавидовать тому "объему работ", который Тореадор успела произвести над собой за столь короткий срок. Как истинный ценитель прекрасного, Де Вальдром отметил это комплементом.

- Кудесница! Вы стали еще прекрасней и так быстро! Ни в коем случае не делитесь этим своим секретом с другими женщинами, - заговорщически-шутливо посоветовал он, и ответил, - Нет, ничего особо важного. Пока гости только собираются..., - свой взгляд француз задержал на вошедших, ответил на вялое приветствие "прилизанного" столь же вялым кивком головы, и, улыбнувшись, вернулся к разговору, - Что совершенно не мешает нам получать удовольствие и пользу от общения, не так ли? Валерия, Вы уже знакомы с Сергеем Михайловичем?

Конечно, Стогова заметила Михалыча, но понятия не имела кто он. Еще в Европе, когда формировалась их котерия "русских камарильцев", никого похожего там и близко не было. Бруджа в малиновом пиджаке был переведен сюда из Нью-Йорка. Из неонатов о его присутствии в Старограде знал только Антон Костиненко. Только потому, что знал Михалыча лично.

Матье Леонар Шаньон:

- Удачи, - коротко, но дружелюбно ответил водитель мсье Фабриса.

Его рукопожатие было крепким. Не найдя поводом задерживаться у входа и дальше, Матье переступил порог заведения и вскоре очутился в баре (описание помещения можно несколькими постами ранее). Народу здесь оказалось немного. У барной стойки, потягивая коктейли, миловидная блондинка о чем-то беседовала с парнем... парень заметно нервничал. Вальяжно закинув ноги на стол, в углу сидел и читал книгу усатый брюнет... вспомнив рассказы домитора, гуль предположил, что это вполне может быть бравый гусар Александр. Лежащая рядом с ним сабля как нельзя лучше подтверждала догадку. Ну а Михалыч уже беседовал с мужчиной, чье описание несколько минут назад Матье слышал от водителя Лексуса: невысокий, полноватый солидный. Манера держать себя. Дорогой костюм, сшитый на заказ точно по нестандартной фигуре. Из всех присутствующих он больше всего походил на "человека", у которого непременно должен быть личный водитель.
Откуда-то из противоположной части зала выпорхнула еще одна девушка и направилась прямиком к пухлощекому и Михалычу, с обворожительной улыбкой и словами "Я ничего не пропустила?"

- Разрешите.

Звуки ровного без капли эмоций голоса заставил Матье вздрогнуть. Гуль готов поклясться, что заходил в бар один. Ни чьих-то шагов, ни звука открывающейся двери, ни даже смутного ощущения кого-то другого рядом он не испытывал. Но едва оказался в зале и сбавил ход, как позади оказался кто-то другой. Обернувшись, гуль увидел за своей спиной бледного мужчину с прилизанными черными волосами и безразличным взглядом. Его стройную фигуру облегал элегантный черный костюм, а кисти рук прятались в кожаных черных перчатках. Узкий черный галстук и идеально белая рубашка свидетельствовали об аккуратности и чистоплотности. Образ дополняла белая крыса на его плече, внимательно изучающая Матье своими бусинками-глазками.



Незнакомец обошел Матье и бегло осмотрел зал. Вяло кивнул куда-то в сторону де Вальдрома и направился прямиком к столику гусара.

Появление еще двух гостей заметили все. Натали приветливо улыбнулась обоим, но продолжила разговаривать с Денисом. Де Вальдром кивнул типу с крысой в ответ (возможно, этот кивок предназначался и Матье) и продолжил общаться с Валерией и Сергеем. Что же касается гусара, при виде незнакомца с крысой он сразу отложил книгу в сторону.

- Он придет? - сходу поинтересовался Князь.

Прилизанный флегматично покачал головой, и Александр нахмурился. Затем жестом предложил незнакомцу сесть и продолжил разговор уже тише. Нет, гусар вовсе не стремился секретничать. Просто звуки музыки - очередного русского романса - хоть и не громкие, но мешают расслышать.

Дно у кружки уже давно показалось, но Ламек старательно смаковал последние глотки поила зачем-то выдаваемого за добрый эль. При том, утешая себя мыслю, что он уж точно в куда лучшем положении чем те придурки что совали свои головы в самое пекло этой смердящей колдовством истории. Нервы лечились с трудом из-за слабого качества лекарства, быстрее было просто успокоиться отсидевшись в безопасности. В общем чувствовал Бон себя вполне нормально, даже тошнить уже почти не тянуло, не то что в начале.

- Страхолюдина, так страхолюдина - наконец, в слух сказал сам для себя Ламек, будто окончательно смирившись с наличием подобной твари в окрестностях. Дохнет от удара мечем, значит будет отнесена в категорию ... дальше мысль не пошла и отложив пустую кружку на край стола мужик сложил руки замок, так и оставшись сидеть за пустым столом.

В голове оправного сержанта теперь постоянно крутился один неприятный вопрос: "Что же, блядь, мне такое теперь нужно сделать?" Ну как оправному или как там точно называлась его должность. То что это бардак повесят на него, Бон понял ещё кружку назад. Возможно, он слишком поспешил, бросив все на самотек? - думал он теперь, рассеяно шаря взглядом по таверне и улице за окном. Силуэты в окне привлекли его внимание и он, не без труда, различил товарищей по несчастью колупающих мимо таверны.


Мутное окно не давало полного обзора, так что страж, уронив по дороге лавку на которой до этого сидел, направился к двери таверны, через проем улицу должно было быть видно существенно лучше.

Это действительно были те самые ребята и выглядели они вполне здоровыми и бодрыми. Чего от них сложно было ожидать после шатания по закоулкам этой проклятой Зигмаром деревни.

Дваф, что характерно, тащил подмышкой книгу в старинном окладе, а тот парень со шрамом пялился куда-то пытаясь при этом догнать шустрого сына гор.

Что у них за дела там, раз они так спешат? - подумал сплюнув, и поспешил вслед за ними, из одного только желания обломать им все мародерство на корню. Ламек почему-то подумал что парни наткнулись на клад, тут наверно поработали сразу две силы: крепленый, как оказалось, эль и некоторая смутная уверенность в собственной предусмотрительности, в конце концов кто предпринял правильно решение дать молодежи проявить инициативу?

В общем, поправив на ходу перевязь с клинком, он быстрым шагом нагонял парочку начинающих правонарушителей, видимо направлявшихся в сторону дома Йоххена.

- Эй, погодите!

      Запрокинув голову на вал соломенных подушек, Аделард отдался на волю музыки и скользящих среди одежд четырёх ладоней. С едва слышным скрипом шнурки, соединявшие кожаные полы кафтана, разошлись в стороны. Воды колодцев не могли очистить дорожное платье как подобает, но юноша и девушка не обращали внимания на пыль и ожоги. Филипп играл, а уступившая ему инструмент Аврора с нежностью касалась языком грубых рук Аделарда, что повторял с другой стороны греческий слуга. И, в сравнении с по-юношески гладкой их кожей, Аделарду казались ужасными его уродливые и ветвистые шрамы. Казались ужасными отнятые мечом пальцы, сломанное ударом дубины предплечье…

      Почему-то рыцарю хотелось плакать.

      Купаясь в озере тончайших шелков, он нашёл среди них жар ничем не защищённого тела и привлёк Аврору к себе, позволяя ей наполовину выскользнуть из затейливой вязи одежд. Как никто знал Аделард, сколь желанен плод, над которым ты не властен до конца, как он красив. Власть опьяняет, но, лишённый загадки, мир блекнет, растворяясь в бесконечной череде ночей. И, опьянённый, он искал.

      Но сегодня… Сегодня звуки лютни обещали иную ночь, и стремительные молодые тела вторили им, войдя с наивной непринуждённостью в одинокое путешествие рыцаря из города Вивье. Горькие слёзы обратились отчаянным желанием: невыносимо сладким как последний бокал, подаваемый обречённому на смерть.

      — Пой свою песню, добрый Филипп. Мы внемлем.

      Глаза Аделарда закрылись, позволяя одиночеству исчезнуть в нарастающем буйстве эмоций и ощущений. Тоска отступила. Он желал продолжения, и сквозь прилившую к губам и щекам кровь нечётко сознавал, сколь внимателен взгляд Филиппа. Напротив даже, присутствие участного зрителя обратилось будоражащей пряностью, заставляя Аделарда с силою привлечь к себе затылок Архимедиуса и впиться языком в по-мальчишески неумелые мягкие губы. Он с жадностью кусал их, чувствуя как юноша — по знакам ли Филиппа или своей воле — лихорадочно избавляется от повязки, как его тело вздрагивает, а сердце торопливо стучит не то в опасении, не то в предвкушении. И кто знал, чего было больше в этом союзе: слёз или вожделения.

      Аврора распустила завязки на тёмной рубашке, взвинчивая пляшущее в темноте сознание Аделарда зовущими объятиями. Шевалье осознал, что торса касаются уже не пальцы, но аккуратные груди с точками тёмных сосков. Из горла Аделарда вырвался тихий стон, а девушка с грацией кошки из далёких гор Хорасана взлетела на него, в едином слитном танце избавляя себя от последних одежд. То не заняло времени: вуали уже лежали поверх шелковистой талии, серебрясь в лунном свете. Стройная, обнажённая, Аврора подняла руки к потолку, складывая их в змеином представлении так, что под грудью обозначалась дуга рёбер. Архимедиус вскинулся к ней, откидывая шёлковый туман прочь, и со щемящей сердце болью Аделард понял, как многого он навсегда лишён. Как раскованы, юны и соблазнительно красивы эти вчерашние дети, которые могли бы быть братом и сестрой — кроме того только, что немногие близнецы способны так недвусмысленно ласкать друг друга, переплетая бёдра и уста. Аделард скользил по ним взглядом, направляя руку юноши к теням внизу живота. Тот застонал, не в силах сдержаться, инстинктивно начиная движения в противоход своему кулаку.

      Нетерпеливое возбуждение подростка передалось Тореадору. Аделард вновь рванул Архимедиуса к себе. Затем приподнялся, позволяя Авроре распутать пояс штанов, и задохнулся словами, когда черноволосая голова опустилась меж его ног. Песня Филиппа лилась аккомпанементом в такт бурлящим волнам экстаза, что горячий язык поочерёдно приносил любовникам. Дрожь удовольствия и давно забытый галоп вновь скачущего в ослепительном нигде сердца бросали Аделарда то в изнуряющий жар, то в предсмертный холод. С мычанием отстранив Аврору, роняющую с губ длинные нити слюны, Аделард подхватил девушку. С непринуждённой гибкостью Аврора поднялась над крепким животом рыцаря, раскидывая руки с игривой улыбкой. Нетерпеливо качающий бёдрами точёный силуэт заставил шевалье вскрикнуть от наслаждения — и Аврора сама направила его внутрь, прикрыв глаза. Как многое отдал бы Аделард, чтобы знать, чем объяснить то выражение — удовлетворением или понукой… И была ли, в конечном счёте, ему разница?

      Архимедиус стал на колени, обращаясь то в сторону лежащего на спине Аделарда, то к закушенным докрасна губам Авроры. Он переводил поцелуи в укусы, оставляющие синяки на коже грудей, и цеплял языком резко обозначенные от напряжения ключицы обоих. Под ладонями рыцарь чувствовал пот, покрывающий его спину и бёдра, и вот уже он сам приник к мальчику, поднимаясь языком от острых коленей к талии. Архимедиус навис сверху, не отрывая от его лица расширившихся глаз и позволив Аделарду вобрать себя до самого горла. В эти секунды рыцарь не видел, но знал, что вспыхивает и расцветает над его изуродованным шрамами телом продолжительный поцелуй между юношей и Авророй.

      Даже на смертном одре не признался бы Аделард, что по своему желанию дал происходящему случиться именно так. В долгие годы жизни он понял: не будешь насильно достоин любви. Мановение пальцев Старейшины, пусть обожаемого благодаря силе Уз, не сделает желанным то, что делаешь поневоле. Не умея овладеть контролем над пустившимся в страстную ярость соития телом, он отдал им шанс. Пусть самое драгоценное, самое уязвимое, что есть у юной души, молодые слуги подарят друг другу — тепло финального поцелуя, скреплённое последней нотой…

      И последовавшие в конце печальные аккорды явились своего рода квинтэссенцией прелюдии, но продолжения не последовало. Все трое замерли на беспорядочном ложе. В окне забрезжил рассвет. Филипп с преисполненным трагизма видом молча поднялся, закрыл окно. Аврора сладко спала на плече Аделарда, а Архимедиус неотрывно смотрел на вампира.

      — Подними голову, — тихо произнёс Аделард, мягко лизнув ранки на мирно вздымающемся плече девушки.

      Архимедиус осторожно приподнял подбородок, зажмурившись словно в ожидании удара. Аделард не держал сомнений, что юноше уже приходилось проходить через это — возможно, что от него он ждал мести.

      — Не закрывай глаза.

      Мальчик побледнел, едва заметно приподняв веки.

      — Не закрывай.

      Как загипнотизированный, тот уставился в потолок, щедро подняв голову. Аделард медленно приблизил лицо к беззащитно подставленной шее, ясно ощущая напряжение, охватившее всё тело несчастного, и так же медленно коснулся иглами клыков нежной как мягкий мрамор кожи. Глаза уставшего мальчика заволокла пелена эйфорического счастья…

      Аделард не позволил себе сделать более двух осторожных глотков. Он отстранился, и Филипп проговорил:

      — Пришел рассвет, мой гость. Теперь же нам, проклятым созданиям, настало время укрыться в норах, забыться сном, избавить мир овец от своего присутствия.

      — Печаль истории, что вы поведали, сравнится лишь со щедростью, которой я стал свидетель, — так же тихо откликнулся Аделард, словно по негласному сговору не упоминая необычные обстоятельства беседы. — Я вновь благодарю вас, добрый сир. И пусть завтрашняя луна принесёт нам удачу.

      — Что? Вздумала держать меня на улице? Да ты в своём уме, женщина? Живо открывай дверь и впусти меня!
      От возмущения Родриго даже топнул ногой. Да кем себя возомнила эта деревенская баба, что бы перечить ему? Оставить его на улице, ожидаться! Что потом? Челядь начнёт раздавать приказы? Женщины оденутся в лосины? Совсем умом тронулась дура спросонья!
      — Делай что велю! Или я должен научить тебя манерам?

      Дирк, Керри
      Хозяина все не было. Вернее, он где-то там бегал, суетился, заглядывал, с явно озабоченным видом. Но что мутил и чего хотел — оставалось для команды непонятным. А может, и к лучшему оно? Меньше будешь знать — позже на колбасу пойдешь, как говаривал Мясник.
      С другой стороны, конечно, скучно. Посетители разошлись, остались одни мухи. Керри бокалы вытерла, комиксы полистала захватанные. Дирк почистил дробовик. Может, нож бы наточил, но не было ножа — кастет предпочитал, его и не выбьешь из руки, и приласкать не насмерть можно, если аккуратно — а его что полируй, что не полируй.
      Потом похлебали горяченького варева, что Лиам сготовил — это повар был, раб хозяйский. Три раба было у хозяина да два свободных человека. Шестеро. Это надо умную голову иметь, чтобы всех поить-кормить, жалованье отстегивать, да еще и в накладе самому не оставаться. Ну так на то он и хозяин.
      Потом по очереди поспали за стойкой — там лежанка была. А че — работать-то допоздна. Потом Родрик забежал, сбегай-подай-принеси местный, тоже раб хозяйский, пацан. Сплетнями поделился, поболтали.
      А там глядишь — уже и вечер, и народ набиваться стал. Глаз моргнуть не успел — уже полный зал гостей, только успевай дымящиеся тарелки да кружки со стаканами подносить. Все голодные, нервные, поскорее хотят набить брюхо и расслабиться, забыться. Кто косяк забивает, кто день обсуждает, кто спорит с пеной у рта.
      Соленые вернулись, но посидели недолго. Даже сам Радиатор зашел, но засиживаться не стал — махнул стакан, не поморщившись, с ленцой, не больно, оттянул Керри по, что уж там, тощей пока еще заднице, мимо проходя, да наверх двинул, в номер. Видно, важный день у него завтра, отдохнуть надо. Большой человек — вся таверна, получается под ним. Все эти кувалды, каторжники, все эти маятники недорезанные — это все его братва. Его район этот весь — Железка, он тут хозяин. Дядька вроде не такой уж страшный, как другие главари, а держит район в кулаке. И сталкеров прижимает, и молодым да ранним спуску не дает, и механосов трясет почем зря. Ладный такой босс, по уму все делает вроде бы.
      Подручные его тоже по номерам разбрелись, остались трое — Полторашка, Сорняк да Черри, что-то им втолковывающий. Те двое-то мелкие сошки были, если с другими Солеными сравнить, хотя для рядового жителя железки — серьезные люди, которым есть что терять. Жрали, пили, но с оглядкой — видно, тоже к завтрашнему дню готовились.
      Но и кроме Соленых бандосов навалом было — Болты, Кометы, эти так, погулять зашли, дескать, мы с Солнеыми в одном баре тусуем, хо-хо бля! Галдели, шумели, сухариком пыхтели, норовили барменшу рыжую облапить.
      Были и механики ― сам Най приперся, гость обычный, хотя в последнее время что-то мало заходил. Карлик был уродлив, пил мало, а гость важный, не выгонишь. И два ассистента с ним ходили — врагов у этого выжиги было много, но не подступиться — костей не соберешь. Противное существо. Ходил, болтал с тем, с этим, улыбался, выспрашивал чего-то, воду цедил.
      Сталкеры тоже были, серые, разумеется. За одним столом Фитиль хмуро ковырялся в тарелке. Мышь все пыталась его раскочегарить, чуть ли не на колени к нему пристраивалась уже, но что-то по всему видать у Фитиля не было настроения развлекаться.
      Кроме Мыши другие женщины тоже были ― чьи-то то ли бабы, то ли подруги боевые, не разберешь сразу, но все какие-то блеклые, выцветшие, и Загадка, появившаяся вдруг у стойки, выделялась среди них, как крутой мотоцикл среди старых велосипедов. Стояла, сигарету держа в тонких пальцах, фьюжн потягивала из бокала (Керри уж знала, что ей подавай в стеклянном). Волосы зачесаны, с одной стороны в что-то такое странное собраны, и в то же время страшно крутое. Глаза подведены, но не с перебором, от души, как у большинства шлюх рэдовских, а эдак умело, сильно, но не абы как. Пока что спокойно стояла, думала, в кого тут молнии метать, хотя на нее уже многие вовсю заглядывались. Не простая штучка, эта навряд ли к сталкеру какому сама на колени полезет, нет уж. Не для простой публики товар.
      ♫ ссылка
      А публика попроще в Таверне, кстати, тоже была — какие-то батраки, отбившиеся от стада, потерявшие сноровку наемники, непойми кто и непойми что. Одноногий опустившийся старичок ползал, собирая крошки под столами. Даже пара рабов осторожно жалась с краю — ну а чего бы не пожрать, если украл где-нибудь пару патронов, а хозяин дрыхнет бухой или оттопыривается под кайфом на другом конце города?
      А Дирк парня того заметил, что утром Керри высматривал. Сидит, вроде бы даже и заказывать ничего не спешит.
      В общем, вечер в самом разгаре был. Гвалт, хохот, дым, звон стекла, кто-то рыгает, кто-то чавкает, кто-то по столу кулаком хреначит. Взгляды: голодные, сытые, дерзкие, презрительные, осторожные, вызывающие, настороженные, смеющиеся, похотливые... Таверна. Этим живет. Здесь люди время проводят по-разному.
      И вроде все как всегда. Только хозяина что-то нет, забегался где-то. Обычно в это время уже в зал заглядывает, посмотрит, что как, совет даст, глянет, как вы работаете. А тут что-то нет его. Забегался?
      Может, оно и к лучшему — какая проблема, а Керри с Дирком ррраз! И решат. И, может, за такое дело им хозяин премию выпишет. Если и вправду решат, а не новых проблем насоздают.
      Но пока что никаких проблем. Тихо все, фигурально выражаясь, то есть громко, но в пределах нормы.

¤ Задание Зигу и его товарищам выдалось не самое приятное, но это наконец было не простое патрулирование какой-нибудь унылой улицы, или еще хуже, охранение у какой-нибудь унылой двери. Здесь были наконец какие-то интересные обстоятельства, азарт изголодавшегося хищника выслеживающего пугливого зверька, и самое главное - запах крови. Его Зиг мог чуять почти как акулы, и это дельце пахло очень аппетитно. К тому же, то что это задание подбросили именно им, говорило что они у Капитана на хорошем счету, что не могло не радовать. А когда Трехпалый объяснил им что нужно делать, выяснилось что их роль совсем нехлопотная. Сидеть и пить эль, при этом развесить уши. Прямо таки увольнительная, только интересней в пару раз. Так он считал, покуда не пересчитал монеты в своем кошеле. Раз, два. И это даже не серебро. А выданных им на это задание деньжат хватало лишь на самый разбавленный, выдохшийся и теплый эль во всем городе, что сразу делало задание намного неприятней. Вслушиваясь в разговоры, он также ничего особо интересного не слышал, да и самому поболтать с собутыльниками было особо не о чем. Вдобавок в портовом кабаке было туго с приятным женским обществом, если не сказать чего похуже. Настрой у него был довольно угрюмый, покуда он не услышал о чем болтает парень из смирной пятерки неподалеку. Этот говорил хоть что-то дельное, вместо пустых беспочвенных теорий, которых Зиг успел уже наслушаться сегодня. Действительно, при риске можно и затребовать плату повыше. А еще, с ними можно было бы договориться о охране кораблей, если Капитан разрешит. Охранение порта вполне входило в их службу на благо города, но с торговцев можно было бы стребовать дополнительные желтенькие монетки. Золото никогда не повредит кошельку. Дело пахнущее кровью, почти всегда обещает и наживу тем кто умеет грамотно пользоваться ситуацией. И когда к ним также подсел мужичок из той же компании, Зиг явственно учуял запах наживы. Наконец-то улыбнувшись своей почти белозубой улыбкой, он приветственно поднял кружку. Настроение сразу улучшилось.

- Знал бы ты как надоело. За все наши напряги платят одни гроши. Видишь? - Зиг возмущенно тыкнул пальцем кувшин с пивом. - Этих монет едва хватает на эту ослиную мочу, не говоря уж о новых бусах для самой прелестной девушки в городе. Если предложение действительно дельное, и ты купишь мне нормальной выпивки, я согласен. Чем бы это, черт побери, не было, покуда Несси не ушла к кому побогаче.

Смотрел он на смуглого мужика с неподдельнейшим интересом. Если им еще и заплатят, то это было бы совсем недурным дельцем. А уж вытрясти аванс Зиг постарается основательно.

- За ростом столь малым, гений сокрыт,
Артур - полумуж по злату скорбит.
Над ливрами чахнет, короткий стервец,
И вдвое быстрее, свой встретит конец!



Жан терзал струны лютни и слух попутчика от глубокой скуки, надеясь хотя бы злопыханием примечательного спутника скрасить утомительный путь в каюте утлого судна. Физической расправы, благодаря верному защитнику Бартоломью, самый наглый из семейства Жаков не боялся, а уж на словах и сам был весьма и весьма хорош.

Но Судьба выкинула ироничный фортель, сведя двух ночных монстров одной линии крови в этой деревянной скорлупке, и балагур Жан получил куда больше сиюминутного развлечения - полноценного союзника, и что важнее, братской крови.

Путешествие, шедшее своим чередом, наконец подходило к концу - как и запас благоразумия Безумцев. Небольшая "ночь ужаса" для матросов при небольшой диверсии днем с помощью верного и рукастого Кенвуда, - вуаля! - и корабль задерживается до самой ночи, позволяя пассажирам вольготно спуститься на грешную землю, не полагаясь на силы слуг.

...Таверна "Десятый причал" мало отличалась от своих аналогов по всем известным Жану землям: пиво и эль, вино и азартные игры, громкие тосты и алчные или похотливые взгляды - всё как в лучших дворах, разве что конкретно этой ночью здесь было весьма многолюдно.

Приземлившись за свободным столом и выделив несколько ливеров Барту, Жан отправил гуля за провизией и вином для вида.

— Ну что, мой друг? - Жан весело глянул на Артура, - Тяготы хождения морским путем наконец-то в прошлом, а нам следует вдоволь напиться французским красным...но сначала, - Жан понизил тон, приблизив голову к карлу, - сначала нам надо посетить местную знать, - Жан ехидно улыбнулся,- мой Сир говорил, что это незабываемое зрелище, полное патетических надежд сохранить хрупкую власть в мертвом королевстве, - Малкав презрительно хмыкнул, явственно обозначал собственную позицию в данном вопросе, - но, кажется, я невольно стал слишком серьезен и увлекся планированием - слишком уж тягостным для меня делом...Уступаю сие тяжкое бремя тебе, Брат, - Жак стер с лица ухмылку, став в единый момент серьезнее чем обвинение в ереси. Он выразил свое мнение и ждал вердикта более осведомленного в светских делах Сородича.

Жан обвел взглядом помещение, стараясь вычислить соглядатаев и прочих неблагонадежных господ: краткий опыт учил, что подобный тип людей наличествовал во многих заведениях, что располагались близ более-менее крупных городов. Их повадки были схожи: цепкие, бегающие взгляды, да бесшабашная уверенность в собственных тылах, что зачастую проявлялась гадюкой гримасой пренебрежения на лицах. Почти всегда они доносили своим крышевалам из воровских и бандитских, так сказать, гильдий. Реже - городской страже. А иногда - вампирам, что считали тот клочок земли своим и всячески оберегали его от любых посягательств прочих Сородичей, иногда доходя совершенно до дурного и мешая даже простым выступлениям или дневке. Эти маленькие самообъявленные корольки упивались своим вымышленным королевством, смакуя фантомную власть будто изысканное вино. Для Жана все это казалось смешным и напыщенным: глупьцы глотали, давясь, кислятину и пытались уверить прочих в уникальном послевкусии и невероятной редкости напитка.

Но как бы там ни было, иногда эти властолюбцы могли и впрямь осложнить не-жизнь: один даже как-то попытался сжечь "собственную" таверну, лишь бы изжить Жана, что изо дня в день давал там невероятные концерты. Спасло молодого Малкава лишь тот факт, что пожар был устроен ночью и Безумцу удалось спастись.

Поэтому, Жан взял за хорошее правило: сначала оглядеться, выискивая следы прочих Сородичей, прежде чем заводить публику или устраивать веселье...

      Улыбка медленно проступила на губах Аделарда. Он без смущения принял общество греческого слуги (который, в угоду прихотливой генеалогии бессмертных, имел все возможности оказаться старше него), позволяя занять место рядом. Пальцы шевалье рассеяно коснулись по-мальчишески тонких рук, как будто стремясь теснее познакомиться с тем, что видели глаза.

      — Аврора и Архимедиус, — на книжном греческом проговорил имена молодых людей Аделард, не отводя от глаз Архимедиуса ответного взгляда и жестом разрешая продолжать. — О да, месье... избрали вы со вкусом тех, кто вам ночную услаждает скуку. Пусть... будет близ меня, пока мы разговор ведём. Его присутствие и по себе самому благотворно, восточных дней напоминая дивный хор, что мне оставить позади пришлось невольно. А вы, Филипп,

      уверен, лучше прочих знаете Париж,
      О нравах крепостных; о том, где точит зубы мышь —
      вы можете о всём мне дать понять, но пуще прочего
      Прошу вас показать, где ныне форум, коим правит Принц?
      Кто ближе всех к нему стоит? Старейших жив совет?
      Где тень лежит границ, которых сторониться лучше мне?
      Где их искать? Как быстро сквозь ворота проникать?

      Карл путешествовал на корабле из Гамбурга вдоль северного побережья Европы в Париж. Посещая Кале, Руан и другие значимые порты, он везде искал выгоду, старался ухватить что-то подешевле и везти туда, где стоить это будет в несколько раз дороже. Так получалось не всегда, но часто счастливая звезда улыбалась торговцу. Он не нашел ничего зазорного в том, чтобы заработать еще горсть монет, выделив каюту сначала одному незнакомцу - карлику по имени Артур, а затем подселив туда и второго. Две койки позволяли достаточно вольготно разместиться незнакомцам. Неспешное путешествие с остановками в сутки-двое в разных городах и ночной образ жизни обоих... неудивительно, что попутчики познакомились и признали родную кровь.

      Путь обоих лежал в Париж. И хотя поначалу они преследовали разные цели, с каждым днем путешествия они сближались до тех пор, пока не слились в одни. Помочь соклановцу в незнакомом городе оказалось не только хорошей идеей, но делом чести, потому что кто если не твоя кровь протянет тебе руку помощи в момент опасности? К тому же кто знает как примут их в столице Франции... Артур перед отбытием из Италии кое-что узнал о Париже от своего сира и поведал Жану, что местная ячейка сынов Малкава немногочисленна и слаба. Состоит в ней едва ли половина дюжины детей каина жидкой крови, и держится в городе только за счет авторитета и влияния старейшины Гуго де Арванша, также известного как Безумный Хьюго. Вампир этот по общему мнению несколько "не в себе", и не удивительно, что никто же желает иметь с ним дел... Найти его можно в поместье Две Луны, как и остальных представителей клана.

      Благодаря небольшой шутке, устроенной вампирами, корабль под громогласную ругань Карла пришвартовался в порту Парижа уже затемно. Разгружать товары было уже поздно, и истосковавшиеся по твердой земле матросы, с разрешения осерчавшего капитана, с радостью ринулись в таверну "Десятый причал" отведать местного пойла, еды и женщин. Артура и Жана бесконечная качка достала не меньше и они не скрывали радость от возможности пройтись по набережной, вдохнуть аромат города, да и просто услышать шум толпы.

      Было то любопытство, или Артур и Жан решили присесть и спокойно обсудить планы, но они последовали за моряками в кабак. Внутри оказалось многолюдно, не меньше пяти десятков человек отдыхали этим вечером, и шум от них разносился по всей набережной. Пахло потом, солью, вином и лишь иногда аромат шафрана перебивал остальные запахи. Один свободный столик с тремя стульями заманчиво приглашал воспользоваться гостеприимством этого заведения. Еще больше тому способствовали две симпатичные женщины, сновавшие по залу с кувшинами. Кабатчик стоял у стойки и взирал на происходящее как коршун. На левой руке его красовался ужасного вида рубец, оставленный неизвестным оружием... Как будто бы его локоть обмотали колючей проволокой и провернули с пол дюжины раз. Не теряя времени Артур и Жан заняли свободный столик. Теперь им нужно было решить что делать дальше: направиться ли к Князю этого города, чтобы представиться, или посетить анклав Малкавиан. А может быть лучше просто отдохнуть и хорошенько оторваться после путешествия? Вот это заведение, вроде бы, как раз подходит!

Земмлер.

- Хм... - засомневался Бифур, и позвал своего товарища. Пару минут шла жарка я дискуссия на гномьем. Капитан не понимал ни слова, но знал - если о чем и говорят, то явно о деньгах. Карлики любили золото. А еще алмазы, рубины, и прочие ценные ископаемые. Жуткие скряги.
- Ладно, идет, - заключил гном в итоге. - Четыре нам, шесть вам. Про службу мы еще подумаем. Вот убьем тоссерлада, там видно будет. Кто знает, чем охота закончится? Может, и некому будет в найм идти. Но мы постараемся привести твоих людей в целости и сохранности, капитан. Если они будут нас слушать.

***

Отряд прибыл к замку поздним вечером. Разместив солдат и отдав приказы, офицеры отправились на скромный, но торжественный ужин, организованный хозяевами в честь их прибытия. Все было очень типично для владений мелкого феодала - темный зал, факелы и копоть на стенах, голодные псы под столом, ожидающие костей, и пара тщедушных слуг. Как и следовало ожидать, сам барон фон Кнопп отсутствовал.

- Мы польщены вашим визитом и вниманием со стороны императора и имперской армии, - сказала баронесса, покачивая кубок с вином. - Уверена, мой супруг будет премного благодарен вам, и сможет это высказать лично, сразу после того, как болезнь оставит его, - мило улыбаясь, продолжила она. Розалинда оказалась сногшибательной женщиной, с красивым телом и лицом. Однако её гадючью натуру не распознал бы лишь слепой. Её улыбки и мимика сочилась ядом, испускаемым с каждым словом.
- После скоропостижной кончины, очевидно, - тихо пробормотал Клаус, маскируя слова глотком.
- Тем не менее, боюсь, что мы более не нуждаемся в вашей помощи, - продолжила баронесса. - Ввиду помолвки между моей дочерью, Марией, и бароном фон Уркшвайном, последний согласился выделить воинов для защиты наших земель от нападений мерзкого разбойничьего скота.

По правую руку от баронессы восседал рекомый Уркшвайн. Огромный, абсолютно отвратительный боров. Его мелкие поросячьи глазки так и бегали; он непрестанно потирал потные ладони и плотоядно смотрел на дочь Розалинды. Мария с отсутствующим видом смотрела на свою тарелку; Земмлеру был хорошо знаком этот взгляд - такой бывает у приговоренного в день казни, когда пришло смирение и покинули все надежды. Она была очень похожа на мать, за тем исключением, что змеиные гены её миновали.

- Да, - прогудел свин. - Мои воины, всенепременно, помогут вам. Уж я-то наведу порядок! И по деревням пройдусь, потому что крестьянская мерзота...
- Разумеется, разумеется, - быстро перебила его Розалинда. - Мы обсудим вопрос наведения порядка позже, барон. Уважаемый капитан Земмлер, несмотря на то, что вскоре прибудет воинство барона фон Уркшвайна, на это всё же требуется время. Потому для вас имеется одна безотлагательная задача. Если вы поможете нам, то даю слово - вы будете награждены. Щедро награждены, - она подняла кубок, подчеркивая важность момента. Стрельнула в Земмлера интересным взглядом, заставляя задуматься, что, возможно, награда будет не только в денежном выражении.
- Одна из наших деревень, из числа наиболее отдаленных, в данный момент совершенно беззащитна. Я уверена, что именно на неё положило глаз лесное отребье. Мы бы и рады направить боевых слуг для защиты, но увы - в данный момент они требуются здесь, для защиты замка. Если вы встанете там в охранение, да обучите крестьян хотя бы основам ратного дела, это было бы просто замечательно. В свою очередь, крестьяне обеспечат вас продовольствием и, по возможности, временным жильем. Дабы староста не сомневался в ваших полномочиях, я снабжу вас письмом с печатью. Вряд ли староста умеет читать, но печать от точно узнает, - она улыбнулась Земмлеру.
- Ха-ха! Тупое крестьянское дерьмо! Если они что и понимают, то только в картинках! Наехал я как-то в одно село, захожу в нужник, а там рисунок человека, срущего в дырку! Говном нарисован! Вот тупой же скот! Будто не ясно, для чего... - Уркшвайн, с набитым ртом, начал было рассказывать историю.
- О, вы так остроумны, барон, - натянуто похвалила баронесса, вновь его перебив.
- Да, что есть, того не отнять! У меня много других достоинств, которые ваша дочь оценит! Например... - барон взял драматическую паузу и от предвкушения аж открыл рот, демонстрируя присутствующим свои коричневые зубы. - Большой хуй! Вот такой! Ха-ха!
- Курт, можно я разнесу на куски этого клоуна?.. - спросил чародей. Судя по всему, он и в самом деле был готов это сделать - татуировки Земмлера неприятно загудели от концентрации магии вокруг Клауса.
- Что ж, делу время, а потехе - час. Так, что вы скажете, господин капитан? Сможете ли оказать нам милость по защите селян?


Солдаты.

Пиздец, как водится, подкрался незаметно. По правде говоря, он всегда был поблизости. В данном случае - в лице десятника.
Конечно, у Вольфганга и Густава было полно времени для добросовестного выполнения приказа. Пока оттащили тролля, пока десятник обсудил все нюансы плана по убийству другой зверюги...где-то час всё это и заняло.
- Угу. Вот как, значит, - десятник с мрачным видом глядел на плоды трудов Хофера. Опасный мужик. Десятниками становились, как правило, наиболее здоровенные солдаты. Будучи сильными они, при помощи этой самой силы и внушительности, доводили приказы вышестоящего начальства до простых рядовых. Следили за их выполнением, разумеется. Офицеров, при этом, не слишком волновало, как именно десятники, то есть сержанты, обеспечат выполнение приказов. Что создавало определенную свободу воображению.
- Вас бы, уродов, самих в этой траншеи похоронить. Че такие тупые-то, блядь? Перетрудились? Руки к осмотру! Кажем клешни свои, кажем! - проинспектировав состояние ладоней, десятник быстро вычислил, кто работал, а кто - нет.
- Ну, Шульц, какую былину ты мне расскажешь? Кости ломят? Суставы уже не те, да? Так может, мне составить рапорт лейтенанту, чтоб тот отрекомендовал тебя выпиздить из роты? Вот сука! Небось погибших товарищей шмонал, как крыса последняя, да? Вот гнида, а! Солдаты, бойцы...вы не солдаты, вы трутни, блядь, никчемные. Только с пайком воевать можете, да с потаскухой обозной. Ну ничего, я позабочусь, чтоб вас поставили в первый ряд. Расслабились, я смотрю. Хуевая могила, хуевая. Что я могу сказать? Копаем заново. И ты, Вольфганг, теперь будешь страдать из-за этой наглой рожи. Нужники тоже заместо него будешь чистить, да? Вы будете копать, а остальным объявляю привал.

Битву с троллем Шульц благополучно пережил, грозно сжимая алебарду в арьегарде. А чего? Это вон пусть молодые долбоебы всякие бросаются голову очертя на такое дело. Заслуженных же бойцов, старых ветеранов, надо беречь до сражений действительно серьезных. А кому их беречь, кроме как не им самим? Вот-вот.
Десятник, сука, кажись приметил Густавовскую эту хитрожопость, и старого ветерана припахал раздавленные трупы закапывать. Зачтется ему это, зачтется, падлюке, судьба его научит старость уважать! Дак мало того, что на работу тяжелую и грязную запряг - так еще с кем запряг!? С Вольфом, змеюкой, шулером поганым! Знал же, что Гус ему давеча в пух и прах продулся, вот и выбрал обоих, чтоб несчастному Шульцу и того гаже было! Мудак, чтоб ему жопу разодрало!
Пока злые мысли думал, десятник уж и ушел, а потому мысли остались мыслями и словесной формы не обрели. Лишь плюнул на землю Шильцемыльце вязкой слюной, да зарекся в следующий раз козлу-десятнику все это высказать прям вот в рожу. Зарекся, значит, да за кайлом попиздовал, как сказано.
- Слышь, Вольф, ну как, просадил уже денежки мои? - По пути беседу решил начать. Противно, конечно, с шулерами всякими беседовать и обманщиками, ну да ладно. Не молчать же. - Просади-и-ил небось. А я месяц целый собирал, золотишко-то. Месяц!
Пальцем заскорузлым потряс, открыл было рот, чтоб добавить что-то позлее. Но тормознул, обратно закрыл. Ссориться не хотелось, да и... Не хотелось, короче, ссориться с этим Вольфом. Вот когда за руку Гус его поймает за столом игровым, вот тогда-а-а...
- Ну ничего, ничего. Ты молодой, тебе оно нужнее, ага ведь? И хуй стоит еще, и от браги похмелья никакого почти что, а, а? Хе-хе-хе. Тебе нужней, тебе нужней оно, молодым развлекаться нужно.
С минутку помолчал, пока трупы по кускам на носилки закидывали. Губами пожевал, что-то под нос побормотал. Наконец выдал залпом:
- Слушай, ты эта... Ты-то лось здоровый, молодой. У тебя руки вон здоровые, ноги. Давай, может, эта - яму ты выкопаешь? А то старый я стал, спина ломит от погоды дерьмовой. Ну и эта, а мертвяков тогда я сам покидаю. Ну серьезно, чего тебе возиться-то с ними? Вон они в дерьме все, потроха наружу. Ямку тока выкопай неглубокую, да прикопай, а я их уж сам уложу, а?

Дом Келли — это иллюстрация из каталога «Всё, что ты потерял, Луи, став вампиром». Двухэтажный особняк в соответствии с высоким статусом врача в смертном обществе, помноженным на административные таланты мисс Марш. Он находился в престижном районе Нового Орлеана. «Престижный» в этом городе (да и в целом в Америке) было синонимом «хороший для того, чтобы растить детей»: то есть безопасный, заселённый благополучными семьями и включающий хорошие школы и детские сады. Однако, это было не единственным его достоинством. Садовый район был красив. Люди любили свои дома и ухаживали за ними. Люди любили зелень, и усаженные деревьями и кустарниками улицы оправдывали название района. Днём эти улицы утопали в ласковой тени, а ночью шелест листвы сглаживал шум, доносящийся с оживлённых улиц.

Возле дома самой Марш рос раскидистый ясень, скрывавший половину фасада предрассветно-голубого цвета. Белые наличники, белые деревянные колонны, массивная деревянная дверь, перед которой половик «Добро пожаловать!», кажущийся почти новым — так редко на самом деле у Марш бывали гости. Раскидистая прихожая за входной дверью, большие окна в комнатах, пропускающие много света, необходимого для необычных комнатных растений, которыми Марш украсила свой дом. Мебель, выдержанная в одном приятном стиле. Незнакомый с тонкостями дизайнерских направлений гость мог бы охарактеризовать его как «изящная простота». Много дерева, и много пространства. В гостиной создавалось впечатление, будто ты находишься на террасе, так легко и свободно дышалось среди этих светлых стен.

Было заметно, что хозяйка дома любила удобство. Плетёные кресла были анатомических форм, широкий диван был завален подушками, приглашающими развалиться среди них с чашкой чая и пультом от стоящего напротив плазменного телевизора. Отдельных похвал по части удобства заслуживала кухня — чистая, словно операционная, и с продуманной планировкой шкафчиков и ящичков, из-за чего у готовящего еду всё было под рукой. Ах нет, стерильность «операционной» была нарушена: в утренней спешке Келли забыла убрать с плиты турку с недопитым кофе, а возле холодильника осталась упаковка с йогуртом.

В окна кухни был виден внутренний дворик, с небольшим газебо, к которому была вымощена извилистая дорожка. Дворик не освещался, и разглядеть в полуночной тьме что-либо кроме газебо было затруднительно, однако вампирские глаза Луи выцепили ещё тент, под которым был столик из потемневшего дерева и четыре стула в комплекте, а чуть дальше — деревянный шезлонг.

      Аделард и не думал бояться девичьих рук. Напротив, затаив дыхание он поднялся навстречу вошедшей, преклонив голову и сожалея о непотребном своём виде. Если Новый Рим, град Базилевсов, и был звездой востока, то шевалье готов был поклясться в том, что свидетельствует в сей миг звезду запада. Об этом Аделард и сообщил, глубоко поклонившись. Теперь похабные мысли казались ему неуместными и даже грубыми — а немногое может показаться грубым существу, сожравшему давеча с пяток живых овец.

      — Уверен, что кровь моя вне опасности, хотя сердце молит о помощи, — не отрывая глаз от перелива газовых вуалей, проскрипел Аделард и поскорее откашлялся. — Признаюсь, за время долгой дороги путь мой голос отвык от созвучий мелодии, но... песня способствует воспоминаниям не хуже давно забытого мной терпкого родосского вина. Отчего бы и нет? Леди Аврора, прошу вас играть так, как наигрывали бы в лад неспешному ходу застольной беседы. А я...

      Аделард взглянул на звезду за окном, на сей раз бывшую звездой уже севера. В ночном воздухе он почерпнул отваги и договорил, едва уловимо смущаясь:

      — ... а я буду петь. Вернее, говорить. И пусть мой рассказ будет прерван, едва наскучит.

      Ладони Авроры заскользили по струнам, наполняя звёздную майскую ночь тёплым перезвоном. Улыбнувшись служительнице — «Право, как жаль, что, верно, делит она не только благосклонность Филиппа, но и постель» — Аделард заговорил мерным речитативом. И его голос приобрёл ту мелодичную плавность, которой всегда отличался от грубых голосов солдтани и отцовских сотрапезников.

      — Во многих я землях
      Был, добрый Филипп,
      В царстве Бургундии
      Род мой возник.

      Во многих походах
      Часть жизни отдал.
      Я видел Рону, видел Милан,
      Где и сей день правит герцог-тиран.

      Ступать доводилось моим сапогам
      По камню Эльзаса, италийским холмам.
      Видел альпийский я снежный венец.
      В германских лесах побывал, наконец.

      Но ни при очах, ни в жизни моей
      Не видел я ярче столичных огней,
      Чем те, что над гладью пролива Босфор
      Однажды возжёг имперский орёл.

      Аделард говорил, и в его словах как живые расцветали панорамы города на семи холмах: Нового Рима, Византия, Константинополя. Во всех цветах поднимался ражий вал могучих Феодосиевых стен, что двумя кольцами охватили город на мысу близ залива Золотой Рог, что между Босфором и Мраморным морем.

      — Представь себе сонм роскошных садов,
      Что к морю спустились с зелёных холмов.
      Представь шум базаров, их гомон и крик,
      Вот он достигает и стен городских!
      Представь цитаделей вечный дозор,
      Владык-ортодоксов во злате убор.

      Рассказывал Аделард о сотне каменных башен — девяносто шести, конечно, но в таких тонкостях рыцарь был не сведущ. О великолепных Золотых Воротах, чрез которые входил в столицу Европы и Азии главный торговый тракт. Говорил о районах, и о тех людях, с чьей помощью когда-то перебрался в Италию, чтобы затем вернуться назад по велению сира… и вновь пуститься в путь на купеческом корабле:

      — Правит в Галате торговый патент,
      Золото Генуи, кастильский адвент.
      Союз коммерсантов, арматоров порт:
      Дож из Венеции — вот кто там лорд.

      Влахерна — вот юдоль утех и пиров,
      Для тех, кто фараоном по следу отцов
      Стал, унаследовав виллу и слуг,
      Где сам император — сосед твой и друг.

      Аврора играла, а тесная комната сменялась величественными интерьерами нового дворца Алексея Комнина, военачальника и героя, поразившего болгар, арабов и сельджуков, вернувшего былое величие умирающей стране.

      — Представь его своды, что выше небес,
      Средь блеска алмазов воссел базилевс,
      И два титана, два льва золотых
      Порядок блюдут у ступней у чьих.

      Алых шелков льётся река,
      Сапфир, изумруд? — то скучно! Едва
      Ль во Влахерне найдётся такой,
      Кто роскоши меньшей ведал, чем той.

      Однако едва ты свой взор обратишь
      К тем берегам, что за морем из крыш,
      Берег иной увидишь здесь ты —
      Это шумит океан нищеты.

      Ещё многое поведал Аделард. О роскоши и блеске восточных дворцов, о лихорадочной как пляска Святого Витта придворной чехарде и многочисленных сварах между армией, купечеством и земельной аристократией. О несметных ордах варваров с востока и севера, о предательстве германских наёмников, о Папских планах. Только приметив, что даже положение туч за окном давно уже поменяло себя, Аделард перевёл дух.

      — Пусть здесь я умолкну, месье Филипп. Иначе, видит небо, я готов неделями вести свою повесть. А, должно быть, на приёме у Его Высочества мне неминуемо зададут схожие вопросы — вы будете скучать, наперёд узнав сразу всё, — не удержавшись, шевалье метнул взгляд в сторону Авроры — скучала ли? Противен ли он ей?

  На вопрос Бальтазара дворф лишь недоверчиво посмотрел на него. Надо отметить, что после той истории общения драконорожденного и эльфа на мосту, Кардор стал относится к нему некоторым недоверием.
  - Расскажи подробнее, о чём ты?
Ответ дворфа удивил драконорожденного. Тот посмотрел на него с удивлением и продолжил.
— Ну, в гроте были загадки. А когда я увидел одну из них, то услышал твой голос, подсказывавший мне как разгадать загадку. Вот. Можешь не скрывать, Кардор, я уверен, что ты – маг, причём могущественный. А вот тогда же ты меня магией и заразил.  - Прям заразил? Хех! - усмехнулся Кардор, - Ты же знаешь, пока вы купались я был занят тут, на верху: твоего знакомца, между прочим, защищал от жаб языкастых. Так что не до колдунства мне было, и так повязать сумели, а ещё и какую-то фигню намалевали под глазом. - дворф машинально потёр перчаткой "украшенную" скулу и под конец недовольно буркнул, - Не хочу вспоминать об этом.
***
  Кардор среагировал на агрессивного дворфа, как заправский телохранитель. Сделав шаг, он встал перед магичкой, преградив путь озлобышу. Также он положил руку на топор, намекая не двусмысленно. Почти сразу же толпу прорвало - со всех сторон посыпалась брань и проклятья. Оценив новую угрозу Кардор постарался вспомнить видел ли он стражников, когда они вышли на площадь, но похоже от стражников помощи ждать не стоило. Дворф выхватил свой топор...
  - Кхе! А ну! Осадили назад, кто ещё пожить хочет! - громко выкрикнул он потрясая оружием в руке.
  Кардор хотел сказать ещё что-то, но за него его мысль озвучили товарищи, и он настроился на оборону.

Квест: Жадность подобная бездонным водам

Из всех квестов, по-моему, именно у этого квеста выдались самые необычные итоги и самая большая разница (и самое больше сходство местами) между прохождениями у сдвигов. Оно получилось очень насыщенным. В некоторых местах я аж офигевал от того, что происходило и что подкидывал Бомж=) Кхм, начнём!

Основные моменты этого квеста: 1) добраться до моста Последняя Капля (опционально поговорить с эльфом Экварцем) и прыгнуть в воду, 1.5) найти проход в подводную часть святилища и дойти до грота, где находилась Лирин, 2) решить загадки, "разминировав" ловушку, и сразиться с пришедшими болотниками на больших лягушках, 2.5) смотаться из святилища через портал и оказаться снова на мосту.

I часть

Самое начало
Когда Дилора попросила о помощи, первый сдвиг согласился ей помочь (хотя вот Эдельмунду идея помогать какой-то воровке, решившей украсть подношения богине, очень не понравилась, но остальные его потащили с собой), не расспросив особенно, но прочитав пару нотаций о том, как Лирин поступила плохо (Эдельмунд), и обнадёжив пониманием (тут Сакеби постаралась).

Второй сдвиг сначала решил вспомнить всё, что можно, об Амберли, о Последней Капле, о подношениях и всём-всём-всём, поэтому они накидали много броском религии и истории. Помочь Дилоре согласились, при этом Корнелий на пару успешных бросков убеждения убедил полуэльфийку обратиться к утешающей вере Ильматера и, уходя, оставил ей собственный молитвенник. Таким образом, жрец получил +1 верующего в Ильматера в Мулмастере, где главным богом является Бейн.

На мосту Последняя Капля
• Сдвиг 1
Сакеби, не дожидаясь остальных, рванула к Последней Капле, остальная часть отряда поспешала за ней. Увидев на мосту эльфа, она сразу кинулась к нему. Услышав от него часть считалочки, монахиня докончила считалочку за него, но эльф, цокнув языком, продолжил запевать считалочку. Следующим к нему подошёл Эдельмунд и попытался подкупить за 0.5гп. Эльф ничего не ответил, но за денюжкой потянулся. Жрец Темпуса, раздражаясь, сказал, чтоб сначала на вопрос ответил и потом тогда он даст ползолотого. Тут вклинился Валадар, единственный знающий эльфийский язык и поведал эльфу на этом языке:
- Не бери деньги у этого бородача, он их сглазил. Если возьмешь, станешь таким же брюзгливым занудой как и он, у тебя вырастет борода и всю оставшуюся жизнь будешь вынужден пользоваться молотком вместо ложки.
- Мы ищем девушку, которая ищет на дне то, что принадлежит не ей. Ты можешь нам помочь?
На что рассмешил эльфа (прокинув убеждение), и тот ответил (на общем), что помочь может. Но при этом он ничего не скажет Эдельмунду, который совсем недобро на него смотрел, а ещё сказал, что жрец Темпуса со своей бородкой вполне может податься в дворфы. Тут уже Эдельмунд начал натурально вскипать. На дальнейшие расспросы эльф представился Экварцем, раскрыл свою фракционную принадлежность к Жентариму и то, что Лирин находится на особом задании под водой. Эдельмунд взорвался, начал угрожать женту(прокинул хорошо угрозу, чтобы эльф отстал от них) и вещать, что Жентарим козлы и злыдни. Жент пригорюнился, обиделся и отошёл от отряда, больше ничего не сообщая. Ну, во всяком случае сдвиг узнал, что Лирин где-то под водой нужно искать.

Эдельмунд остался на мосту. Мартильн обвязался верёвкой и нырнул. Грум, Валадар и Сакеби (монахиня первой нырнула и единственная скинула вещи на берег) без страховки полезли в воду. Доплыв до дна, Сакеби мигом обнаружила лицо-барельеф, прикоснулась к символу Амберли на щеке и лицо открыло проход (после чего монахиню "сдуло" потоком пузырьковой воды). Остальные тоже потихоньку доплыли до дна, кроме Мартильна. Верёвка у него кончилась на полпути. Пришлось воину возвращаться, просить Эдельмунда отыскать ещё моток и удлинить его верёвку. Мартильн снова нырнул, доплыл до дна и... Ему не хватило где-то 5фт верёвки, чтобы вплыть в комнатку. Он отвязался и вплыл вслед за остальными в подводную часть святилища (его тоже ударило потоком, но он удержался на месте). Таинственное испытание по харизме, которое проходил каждый, кто вплывал внутрь, провалил один лишь Валадар.

Дальше Грум и Сакеби пошли вперёд первыми, следом за ними Валадар и Мартильн. Добрались до грота.

• Сдвиг 2
Добравшись до моста, второй сдвиг разделился. Кардор, Бальтазар стали ждать у подъезда в один из домиков, следя за ситуацией. Бриан, Авенир и Корнелий пошли на мост и спросили эльфа о Лирин, предложив нищему монетку. Тот дорассказал считалочку, схватил монетку и ответил на все вопросы бодрым "Ы-Ы!". Тогда Корнелий сообщил эльфу, что тот, наверно, душевнобольной и что жрец готов вылечить его душевные заболевания лечебной булавой (пробросил угрозу и медицину + дополнительно вещал о зубовыбивательном молотке, о клещах и наборе для иглоукалываний). Поугрожал (правда не так удачно) и Бриан, притворившись охранником правопорядка — навёл на эльфа глефу, приказал руки за голову заложить и сообщил ему, что он арестован за попытку украсть подношение Амберли. Авенир в сторонке делал фейспалмы. Эльфу подобное обращение очень не понравилось (и даже слегка испугало его) и он стал отходить назад, готовясь к бегству или просто опасаясь заразиться безумием.

В то время Бальтазар и Кардор спокойно стояли на стрёме. Драконорождённый успел сбегать в магазинчик и купить там трубку и табак. Почему-то все считали (в упор не знаю почему), что Лирин ещё только должна была подойти (после наступления заката) и её нужно было подловить на этом моменте.

Корнелий и Бриан попытались подействовать на эльфа убеждением, но он-то уже обиделся от угроз, поэтому ничего толком не говорил. Тут жрец Ильматера решил применить Command, приказав эльфу ответить на вопросы. Тот провалил спасбросок и выдал с потрохами, что у него с Лирин сделка и что он ждёт её возвращения со дна уже две...(предполагалось, ...надцать часов и эльф досказал фразу, но на этом моменте Command перестал на него действовать, поэтому он мог и обмануть). Эльфу очень не понравилось, что ему магией развязали язык, он повелел не вмешиваться в дела Жентарима и толкнул Корнелия. Тут Бриан кинулся в атаку, но подоспели Кардор и Бальтазар. Бальтазар попросил эльфа отойти с ним поговорить, показав свой символ Жентарима. Они отошли, и Экварц всё рассказал драконорождённому и предложил ему за сто золотых найти и вернуть запропавшую Лирин, на что Бальтазар согласился (неудачно поторговавшись на бо'льшую сумму оплаты). Также жент рассказал о некоей волшебности воды, в которой легко плавать.

Все, кроме Кардора, который совсем не хотел лезть в воду, и Бриана, решившего подождать возвращения кого-либо, нырнули. Бальтазар при этом снял с себя доспехи, а Корнелий успел и снять, и одеть обратно, услышав от драконорождённого про волшебность воды. Авенир тоже скинул свои вещи перед нырянием. Трое доплыли до дна, открыли проход в лице-барельефе (Бальтазара при этом отбросило потоком, а Авенир смог удержаться против потока у самого лица, ухватившись за ноздри). После этого Бальтазар вплыл внутрь, провалив таинственное испытание по харизме, а Авенир и Корнелий поплыли наверх предупреждать товарищей о том, что на дне есть и чего там нет. Бриан с мотком верёвки в руках нырнул, а дворф остался на мосту для подстраховки. План был такой: было три мотка верёвки, два мотка были связаны друг с другом и одним концом прикреплены к парапету моста, на другом конце было грузило, которое тянуло верёвку ко дну; Бриан к концу с грузилом удлинённой верёвки привяжет своё моток, а затем втащит его через плёнку-проход лица-барельефа, создав таким образом сообщение подводной части святилища с мостом. План удался, Корнелий, Авенир и Бриан вплыли в комнатку к Бальтазару, который всё это время махал в воздухе скимитаром, пытаясь достать того, кто ему неведомый пялился в затылок, но у него ничего не выходило. Тут снаружи комнатки произошло очередное извержение потоков пузырьковой воды, и верёвку, которую держал Бриан, сильно дёрнуло, отчего варвара вытолкнуло обратно в воду. Пришлось ему отпустить верёвку и быстро вплывать в комнатку обратно.

Дальше они вчетвером пошли по тоннелю до самого грота.

Мастерское примечание:
1) С Экварцем всё было просто. Если вы его убеждаете достаточно хорошо (или вы как-то показываете свою принадлежность к Жентариму), он с вами дружит и всё вам рассказывает, а потом предлагает нырнуть за Лирин за 100гп. Если ему грубят, угрожают, делает что-то ещё, то он с вами категорически не дружит, ничего не рассказывает и не предлагает 100гп за спасение полуэльфийки. Ну, во втором сдвиге спасли с Экварцем ситуацию, но в первом сдвиге наличие в партии убеждённого антижентаримовца делало невозможным общение по-доброму.
2) Забавно вышло, что в обоих сдвигах на мосту осталось по одному чуваку. Впрочем, последствия в каждом сдвиге от этого были совершенно разные...
3) Монетки на дне действительно можно было пособирать=\ Не знаю, чо их никто не захотел собирать.
4) Испытание харизмы проходило всякий раз, когда персонаж проплывал через пузырящуюся плёнку-проход во рту лица-барельефа.
5) Через пару минут рот лица-барельефа (проход в подводную часть святилища) закрывался. Выбраться изнутри наружу было невозможно.

II часть

В гроте
• Сдвиг 1
Встав перед входом в грот и рассматривая его, четвёрка решила, что в нём определённо содержится какая-то ловушка, и она определённо связана со странными платформами. Поэтому решено было сделать следующее: Грум превращается в паука, Мартильн накрепко привязывается к нему и они вдвоём по потолку пересекают грот до участка, на котором находилась Лирин. Сакеби и Валадар внимательно смотрят на то, что происходит. В итоге Грум и Мартильн вошли в грот и дошли до Лирин, привели её в чувство, и тут вход/выход из грота закрылся, отрезав Грума с Мартильном от Сакеби с Валадаром. Так произошло разделение партии на три части (Эдельмунд-то остался на мосту).

Часть партии в гроте:
На стенах засветились головоломки. На первую головоломку:

Мартильн пробным решением начертил сперва на земле такой знак:

Но потом Грум разгадал головоломку и написал правильный на неё ответ.

Дальше, из-за того, что в это время происходило с Сакеби и Валадаром, находившимся вне грота, они решили: Мартильн плывёт к следующей головоломке и решает её, а Грум в обличье паука движется к выходу из грота, ждёт, пока будет начерчен правильный ответ, и когда проход откроется рванёт товарищам на помощь. Это и было проделано. Мартильн написал правильный ответ на вторую головоломку, хотя Грум опять же в обсужде подсказал правильное её решение. Но мне очень понравилось, как именно Мартильн отыгрышево её решал!


Часть партии у входа в грот:

Проход в грот закрылся водяной стеной и проникнуть через неё было невозможно. А затем Сакеби и Валадар обнаружили, что на них надвигаются болотники и большие лягушки (3 булливага и 2 большие лягушки). Бой выдался нелёгким, хоть и прошёл просто. Монахиня отвлекала на себя вражеские атаки, Валадар издалека стрелял в амфибий со сникой. Лягушки постоянно ловили своими языками Сакеби, а Сакеби постоянно из них выпутывалась. В конце концов благодаря удаче (Валадару выпало несколько критов) они смогли вдвоём выстоять, хоть у монахини и оставался всего лишь 1хп. В этот момент Грум с Мартильном справились с загадками, и вышло так, что помощь паука-друида запоздала.

Лирин и Мартильн доплыли до выхода из грота, объединились с остальными, и затем все попытались устроить короткий отдых. Попытались, потому что на них надвинулся ещё один отряд болотников:

Встав таким образом:

Они заперли вражеский отряд в проходе и быстро загрызли его. Сочетание большого паука в ярости с фитом сентинел было настолько выигрышным, что Грум делал по два убийства за ход: один раз на один укус и второй раз на укус опорты, когда кто-то из болотников решал ударить не паука, а кого-нибудь другого. Ярость при этом давала Груму железобетонную прочность. В общем, этот бой прошёл легко очень:< От трупов натекло много крови. При этом Валадару было совсем без разницы, что на нём висело проклятье из-за непройденного испытания харизмы, он просто продолжал стрелять из-за спин товарищей и до него никто толком не добрался.

Один-одинёшенька на мосту — Эдельмунд

Сначала скучали. Эдельмунд в одном месте, эльф, проговаривая считалочки, чуть подальше. Когда стало ясно, что остальные надолго погрузились под воду, жент начал подначивать жреца, а Эдельмунд искренне посоветовал ему убираться, пока есть шанс. Экварц всё пропустил мимо ушей и продолжил издеваться над жрецом Темпуса. Много терпения у Эдельмунда не было, поэтому он резко рванул к женту и ударил его щитом, надеясь оглушить. Экварц не оглушился, ударил жреца дартом и отскочил в сторону. Эдельмунд побежал за ним и схватил его (тут стоит отметить, что он перед началом заварухи вокруг своей руки обвязал верёвку, к которой был привязан Мартильн). Обменялись оскорблениями. Эльф попытался вырваться из граппла, но у него ничего не вышло. Воспользовавшись ситуацией, жрец Темпуса связал верёвкой женту руки. Экварц толкнул Эдельмунда, роняя его, и сам же упал на жреца, т.к. они, получается, оба были связаны верёвкой. Кое-как они встали. Эдельмунд обмотал верёвку вокруг шеи Экварца. Эльф высвободил свои руки из-под верёвки. Жрец Темпуса поднял эльфа и сбросил его с моста, надеясь повесить. Жент не оправдал оказанного ему доверия и ухватился за выступ с внешней части моста. Эдельмунд резко потянул верёвку на себя (которая всё ещё была обмотана вокруг шеи эльфа), чтобы хотя бы силой рук задушить его, но вышло так, что он только подтянул Экварца повыше. Эльф взялся одной рукой за перекладину моста, другую руку просунул под удавку на шее, а ногами упёрся в выступ моста. На это Эдельмунд с криком: "Во имя Темпуса!" — толкнул его ногой меж перекладин прямо в грудь. Эльф полетел вниз, верёвка резко натянулась и шея жента, не выдержав напряжения на неё, хрустнула. Вот так Экварц был убит Эдельмундом. Тут было много чудесных бросков, критических неудач, как со стороны эльфа, так и со стороны жреца, но больше удача улыбалась, конечно, Эдельмунду.

После этого жрец Темпуса поднял эльфа, отпел, обыскал, обнаружил 100 золотых. Посмотрел, что товарищей ещё нет, и нырнул — направился к ним на выручку. Доплыл до дна, открыл закрывшийся проход, вплыл внутрь подводной части святилища. Побрёл по тоннелю, услышал звуки битвы, побежал на них и добрался до своего отряда в момент, когда они приканчивали последних болотников и уже спасли Лирин.

• Сдвиг 2

Партия в гроте:
Корнелий, Авенир, Бальтазар и Бриан сначала осмотрелись. Убедившись, что ничего опасного вроде бы нет, они поплыли к Лирин. Привели её в чувства и тут-то ловушка захлопнулась, выход из грота закрылся, а вода начала подниматься. Головоломки засветились на стенах.
На первую головоломку... Угадай-те какой ответ дал Авенир?

Точно такой же, как и Мартильн предполагал сначала в первом сдвиге! Вот только Авенир не стал вычёрчивать ответ предварительно в земле, а сразу начертил его на стене после остальных символов. Конечно, то был неправильный ответ. Авенира ударило потоком воды из головоломки, а общий уровень воды в гроте стал подниматься ещё быстрее.

Тут Кардор предложил правильное решение в обсужде, и отряд в гроте записал правильное решение. Затем Бальтазар поплыл к второму участку смотреть следующую головоломку. Тут тоже подсказал Кардор в обсужде правильное решение, и вторая головоломка была решена. Вот как писал ответ на неё отыгрышево Бальтазар:


Вода спала до прежнего уровня, проход в грот/из грота открылся, а за ним обнаружилась куча враждебно настроенных амфибий (6 болотников и 4 большие лягухи). Отряд решил собраться на одном участке и дать врагам на нём отпор.

Бальтазар резко поплыл обратно, но и амфибии были очень быстры...

В конце концов вышло так, что болотники выпрыгнули на участок, чтобы сразиться с отрядом, а лягушки встали в пробку, т.к. только две из них могли в одно и то же время взбираться на остров:

Бриан сдерживал одну сторону, остальные — другую. Большая часть ударов прилетала в Бальтазара, который не прошёл испытание харизмы. Бриану тоже было нелегко: в один момент его окружили с двух сторон и схватили языком, он едва-едва смог вырваться на ярости из окружения, получив кучку опорт на свою долю. А потом во время битвы одновременно две лягушки обхватили его языком (полюбовно), но и там он вырвался. Закончилось всё тем, что Бальтазар прижался к стенке и метал в супостатов камни, Авенир, включив в себе помесь Брюса Ли с терминатором, вырубал одного болотника за другим, Лирин доблестно мазала, Корнелий раздавал удары булавой, а Бриан выжидал тех, кто посмеет войти в его дистанцию удара глефы. Забили всех, кроме одной большой лягушки. Та впала в панику и срочняком рванула куда подальше от страшных искателей приключений, а те вдогонку кинули в неё пару камней и один джавелин. Выжила.


Дальше искатели приключений с Лирин спокойно переплыли грот и вернулись в тоннель.

Один-одинёшенька на мосту — Кардор
Сперва, как и в первом сдвиге, атмосферно поскучали. Эльф болтал считалки в ожидании возвращения искателей приключений. Завязался разговор о всяких историях с дворфами (хотя Кардор в первую очередь хотел послушать какие-нибудь сказания о древних дворфийских героях), жент кратко пересказал одну историю об очень пьяном дворфе.

Поговорили ещё немного и замолчали. Кардор попросил у Экварца колокольчик, чтобы прикрепить к верёвке (которую Бриан давным давно бросил на произвол судьбы) и не пропустить возвращение друзей. И тут из воды появились болотники на больших лягухах и напали на дворфа с эльфом (4 болотника на 3 больших лягушках).

Амфибии хотели сперва хватануть Кардора с жентом и утащить их на дно, но их, разумеется, встретило горячее сопротивление. Дворфа удалось стянуть в воду, но он единственный придумал крутой способ борьбы с большими лягушками, которые постоянно пытаются кого-либо обхватить своим длинным языком. Кардор поступил просто: обрубил язык топором, что я расценил как немедленное освобождение и х2 дамага лягухе. Но тем не менее ситуация у дворфа была плохая: он находился в воде, его союзника схватили языком у другой стороны моста и эльф не смог освободиться сразу; болотники обступили дворфа с разных сторон и атаковали его, фланкируя. На втором дыхании и всплеске активности Кардор смог схватиться за нижний выступ моста, подтянуться перебраться на мост обратно и встать по центру, где до него не добирались большие лягушки, хотя к нему ещё могли прыгнуть болотники. Эльф к этому времени сумел выбраться из пут и, казалось, вся битва сейчас пойдёт нормально. Но не тут-то было! Булливаги атаковали дворфа да так, что у него осталась всего 1 единичка хп, Экварц, вытащивший ранее кинжал, пошёл в атаку, но не смог попасть по болотнику и выдать снику. От эльфа поступило предложение бежать, на что Кардор согласился и стал на додже отступать. Даже несмотря на додж, болотники смогли повалить Кардора. Оставшись один, эльф предпринял тактическое бегство.

К счастью, Кардор вырулил смертесейвы и остался жив, но болотники, конечно, не собирались его просто так оставить...

Мастерское примечание:
1) Экварца я прописал как эльфа-рогу 6 уровня с архетипом "вор". Несмотря на экспертизу в акробатике, несмотря на большее количество хп, он почти ничего не мог сделать в хлипкой одежонке, с никакущим оружием и не топовыми характеристиками против полностью бронированного и экипированного Эдельмунда на 4 уровня младше его. Сник-атаки же не просто так делаются. Экварц мог бы убежать, но... Ему реально не повезло с бросками. Так-то я планировал, что он будет всякий раз на бонус-экшен убегать и закидывать жреца Темпуса дартами. Не вышло.
В случае с Кардором он как-то тоже не смог блеснуть и помочь дворфу расправиться с большим количеством противников (опять кубы не выкинулись!), хотя в самом начале он удачно убил болотника со сники, метнув дарт.
2) Как оказалось, самые большие умы в сдвигах — Грум и Кардор =) Впрочем, Грум выдавал решение чуть более технично и потому чуть более лучше.
3) И как вы заметили, на первую головоломку оба сдвига сперва предложили один и тот же ответ! Более того, когда я сам увидел головоломку в материалах и пытался её решать, не подсматривая ответ, я предложил точно такой же ответ!
4) Количество болотников и больших лягух было выставлено на сверх-смертельный уровень опасности для персонажей (из-за того, что я рассматриваю Грума как персонажа, чей уровень опасности на данный момент на 2-3 выше его фактического уровня). Но в первом сдвиге их так издевательски легко разобрали из-за того, что Грум-паук перекрыл большую часть прохода своей ларджовой тушкой... Впрочем, и во втором сдвиге народ тоже неплохо постарался. На деле вам должны были встретиться всего 4 болотника и 2 больших лягушки (или 3 лягушки для сильной партии).
5) Именно в первом сдвиге больше всего расспрашивали Лирин о том, что её привело в грот и что она тут, в подводной части святилища Амберли, конкретно делает.
6) И Бальтазар смог выстоять, несмотря на то, что на его долю так много ударов пришлось.

Что было дальше:

• Сдвиг 1
А дальше все выбирались наружу. Первый сдвиг сперва вернулся в комнатку, узнал, что проход закрыть и открыть его можно только снаружи, вернулся обратно в разветвление и пошёл по тоннелю, который привёл его к порталу. Прошли через него, выбрались наружу и обнаружили тело мёртвого эльфа. Лирин поругалась с Эдельмундом — Экварц был спонсором её вступления в Жентарим и должен был замолвить за неё словечко после того, как она успешно пройдёт вступительное испытание. А тут такая оказия... Она отправилась в ячейку фракции сообщить, что один из её агентов мёртв, надеясь, что её всё равно примут в их ряды. Эдельмунд отдал ей найденные у Экварца 100 золотых. Отряд решил, что по-хорошему эльфа надо воскресить, а то некошерно как-то с ним поступили. Но: денег на воскрешение (1250гп) у них не было, оставалось лишь надеяться на благотворительность фракции, которая воскрешает своих агентов меньше 5ого уровня. Голосование решили труп Экварца не в Жентарим притащить, а в Альянс Лордов, резюмирая, что так будет правильней и что эльфа будут судить за совершённые, если есть, злодеяния, у него можно будет вызнать информацию о Жентариме и так далее. В ячейке Альянса Лордов эльфа воскрешать не стали, сказали, что поделом ему, не тот путь выбрал в жизни, а вся информация, которой он может обладать, скорее всего бесполезна. Мартильн отдал подаренную ему Лирин жемчужину агенту фракции Альянса Лордов, с которым они разговаривали. На этом искатели приключений вернулись в поместье Сэй и завалились спать.

Следующие дни протекли спокойно. Сакеби сходила на свидание, опробовав вечер обычной мулмастерской девушки в своём неповторимом необычном стиле. Грума посетила Явендель (из третьего квеста "Зависть подобная сокрушающей земле" гномка-друид), с ней поболтали и выпили водки, поговорили за фракцию Изумрудный Анклав и за всё произошедшее. Мартильн получил письмо из фракции, в котором сообщались результаты расследования исчезновения всех людей в его родной деревне. Ну, а Эдельмунд всё свободное время посвятил службе в храме Темпуса и молитвам.

• Сдвиг 2
А дальше все выбирались наружу. Второй сдвиг перед тем, как двигаться к выходу, решил сперва доисследовать второй тоннель разветвления. Так и дошли до зала с порталом. Там искатели приключений обнаружили Кардора, израненного, лежащего в углу. Прямо под правым глазам дворфа появилась синенькая татуировка-отметина в виде поднимающейся волны. Подхватив бесчувственного Кардора, они прошли через портал и оказались на мосту. Экварц стоял там, он-таки умудрился забить несколько ранее ещё одного болотника, пока остальные амфибии, очевидно, утаскивали Кардора под воду в подводную часть святилища Амберли. Лирин рассказала ему всё, что узнала, затем она поблагодарила ещё раз искателей приключений, попросила их передать Дилоре, что с ней всё хорошо, и вместе с эльфом пошла в ячейку Жентарима — полуэльфийка как никак прошла вступительное испытание, и теперь Экварц замолвит за неё в фракции словечко, она станет агентом Жентарима. На этом все вернулись в поместье Сэй. Кардора затащили в его домик, раны ему перевязали, доспехи сняли. Корнелий ещё сходил к Дилоре посмотреть, молится ли она Ильматеру, и забрать у неё молитвенник. А затем все завалились спать.

Следующие дни протекли спокойно. Авенир записал приключения отряда в книге, с иллюстрациями, набросками карт и прочим. Кардор получил заказанный им в самом начале крутой костюм (с защитным чехлом и гвоздикой от моли) и беседовал с жрецами на тему того, можно ли снять татуировку. А снять татуировку предположительно можно, но задорого — жрецы сочли его татуировку чем-то вроде проклятья, от которого можно избавиться "снятием проклятья" (90 гп) или "великим восстановлением" (450гп), или вообще никак. К Бриану пришли пара бугаёв сообщить ему, чтоб он выплатил свой карточный долг. Корнелий читал проповеди и распространял веру Ильматера в городе с враждебной ему религией. Получил ещё +2 последователя дополнительно к Дилоре. Бальтазар же словил больше всех профита. Драконорождённый нашёл и нанял вора и варвара, организовал общество "Вольных Клинков" и со своими нанятыми работниками творил наёмничий бизнес. Неожиданно умудрился заработать 50гп.

Итого:
• Первый сдвиг заработал за квест всего 9гп на всех (пришло от Лирин, а 200гп от жемчужины и денег Экварца они раздали), второй сдвиг заработал 210гп на всех.
• Больше всего опыта получили Сакеби и Валадар (850хр), участвовавшие в двух битвах с болотниками и победившими в обоих, следом за ними идёт Грум с отставанием в 50хр. Дополнительный опыт (+100хр) за головоломки получили Грум в первом сдвиге и Кардор во втором сдвиге. В то же время Кардор получил меньше всех опыта (550хр), так как проиграл битву с болотниками.
• В первом сдвиге был убит агент Жентарима, а во втором сдвиге он хоть и был ранен, но выжил. А вообще на деле на мосту ничего не должно было произойти.
• Я упарился от деления партий на две и три части. Но в конце концов вышло весело!
• Была такая возможность не спасти Лирин вовремя. Небольшая такая. Впрочем, оба сдвига спасли полуэльфийку=)
• Я устал всё это писать здесь...
• Лирин потом наведается к Дилоре, но всё же у неё теперь новая жизнь, о которой она мечтала. Правда, не без недочётов, но всё же лучше, чем прозябать в гетто Жента.
• Рога в боях 1 на 1 не очень, особенно если он не того архетипа и без должной экипировки.

За прошедшие с момента экскурсии по храму Амберли несколько дней, Авенир успел многое сделать, и самое главное, он, наконец, озаботился нормально оформить и записать свои приключения в Мулмастере, городе полном опасностей. Гардна потратился на толстый журнал со страницами из качественной бумаги и кожаной обложкой, написал предисловие, в котором указал кто он такой, зачем пишет и краткую предысторию событий, включая момент утери предыдущих записей и пояснения, почему он начал не с самого начала. Всего Авенир успел записать и проиллюстрировать три истории, несколько поразившись расходу чернил и их стоимостью в лавках города.

Медитируя тем же вечером, после возвращения с моста, монах постарался в меру возможностей проанализировать свои действия в сложившихся обстоятельствах. В целом, вышло неплохо, особенно запомнились проход, с вырубанием двух булливагов и сильным ударом ногой с разворота по ездовой лягухе в завершении, и удачный бросок кинжала в самом начале боя. По размышлении, Авенир решил обратить внимание на два момента. Первое, перевязка и первая помощь — это, безусловно полезные вещи, а с более серьёзными ранениями может помочь посвящённый Ильматера... С другой стороны, на Корнелия надейся, но сам будь готов — ильматерианец наравне со всеми участвует в бою, и он также смертен.

Второе, как показала практика, метательное оружие может пригодиться в любой момент, и должно быть под рукой. На следующий день, монах доработал поясной колчан так, чтобы дарты не выпадали самостоятельно во время выполнения энергичных приёмов и не в ущерб лёгкости извлечения. Затем он заглянул в несколько лавок и магазинчиков. У бронника Гардна купил наруч на левую руку, с креплениями под несколько плоских дартов/метательных ножей, в лавке травницы он приобрёл необходимые компоненты для изготовления зелья исцеления по монастырскому рецепту. Идеально было бы собрать их самому, но не было времени, и в окрестностях Мулмастера с зеленью было не очень. Прикупив ещё немного разных мелочей, в том числе моток веревки из шёлка (интересно, не из паучьего ли?), монах вернулся в поместье нанимательницы.

Оставшиеся дни прошли уже в привычной рутине, без особых происшествий и ночных приключений. На последний, десятый день вечеринки Авенир серьёзно задумался, чем он дальше будет заниматься. Осталось записать последнее приключение, и если ничего интересного не произойдёт, нужно будет двигаться дальше — Мулмастер, город дорогой и не слишком уютный. Хотя кажется, что что-то намечается — мистресс Сей вновь собрала всю их компанию. В этот раз она была не одна, рядом стояла представительница красных магов Тей. В народе о них ходит дурная слава, но Авенир смотрел на магичку с любопытством (о, весьма необычная причёска для женщины!) и без враждебности.

На предложение Астрид сопроводить её подругу до дверей посольства, Гардна следуя сложившейся традиции, молча утвердительно кивнул.

За время ожидания Гектора Берг узнал чуть больше о жизни в трейлерном парке. Он наблюдал за тем, как его временные соседи заканчивали свои дни: люди допивали своё ежевечернее пиво и расходились по «домам», откуда были слышны звуки их телевизоров. Вопрос с электричеством многие решали посредством дизельного генератора, который мерно трещал снаружи, но выключался и заносился внутрь, когда хозяева ложились спать. Другим же хватало трейлерных аккумуляторов. Эти люди отличались от «дизельных» жителей в лучшую сторону: более ухоженный внешний вид, трейлеры в приличном состоянии и явно на ходу.

Когда Берг вышел на улицу, увидевший его Саймон Питерс напомнил ему, что утром он зайдёт за платой за следующие сутки. Затем Саймон занялся своими делами, а именно устроил на ночь глядя костёр из мусора, который ему было лень вывозить. Костёр получился яркий и в опасной близости от стоящих рядом трейлеров, но Саймона это мало волновало. Его соседка Кэтти, увидев костёр, решила воспользоваться случаем и скинула ему свой мусор, в котором было необычно много газет и журналов, изрезанных ножницами. Кэтти чуть не опалила свои сальные волосы, когда выгребала весь этот мусор в костёр.

От подкинутой бумаги костёр разгорелся ещё больше, и вопрос пожарной безопасности взволновал жителя, чей трейлер находился по ветру от костра. Иногда ветер доносил дотуда искры, что Саймон и Бэкки считали пустяком. Сосед же так не считал, и решил донести свою мысль посредством языка жестов в самом примитивном его виде — мордобое. Двое рыхлых мужчин, не владеющих даже основами боевых искусств, начали бой, на ходу придумывая приёмы. Это было долго и не особо результативно и закончилось порванной рубахой Саймона и сожжёнными джинсами соседа, которые Саймон к великой радости Кэтти стянул поверженного противника.

Но это было только начало. Оскорблённый и униженный, сосед ушёл домой, только для того, чтобы вернуться с разводным ключом и затребовать реванша, уже в новых джинсах. Дело начало принимать серьёзный оборот, поэтому Саймон схватил одну из горящих палок, и начал отбиваться. Фехтованием эти двое героев тоже не владели, однако бой выглядел очень эффектно, потому как от ударов гаечным ключом из объятой пламенем палки сыпались искры.

Бой закончился, после того как в дверях Саймонова трейлера появилась потасканная и полноватая баба, которая обдала бойцов волной отрезвляющего мата. Её основная претензия была, впрочем, не к пожарной безопасности или к экстремальности занятий мужчин, а к тому, что она таки постаралась и приготовила ужин, а неблагодарный Саймон не идёт, и всё остыло.

Между тем, время, судя по ощущениям, было уже за полночь.

- Это мой район - проговорил Луи.
Он взглянул на Келли и громко рассмеялся. Он согнулся и, содрогаясь от хохота, шлепал себя ладошками по коленкам.
- Решил твои проблемы с полпинка, а тут ещё и "свой район".

- Я точно не криминальный авторитет, хоть и уважаю классические костюмы.

Луи покачал головой из стороны в сторону.
- Это мой район в том смысле, что я живу тут.

Гревью остановился, взял Келли за руки и посмотрел ей в глаза.
- Мы не пойдём ко мне домой. У меня течет потолок, а из крана льется одна ржавчина.
Гревью подмигнул Марш.
- Я и сам-то туда возвращаться не хочу, а уж тащить туда тебя...Бр-р-р.
Лицо Гревью аж передернулось.
- Пошли назад, красавица, я проведу тебя до машины.

Дрожь в пальцах не уменьшилась после выключения мотора, поскольку её причиной был не работающий двигатель гоночного мотоцикла, а сожжённые на задании нервы. Первой мыслью по приезде в убежище был душ, хотелось не только смыть пот, но и освежить голову после непривычной выездки. Альберт скинул в кучу плащ, бронежилет и оружие с амуницией, пошёл в душевую, по дороге расстёгивая рубашку и джинсы, — следить за порядком не было никакого желания.
После душа и стакана мутной воды мысли в голове стали больше про текущее состояние и прогнозы на будущее, чем про перестрелку во время освобождения цели. Необходимо было прочистить автомат и пистолеты, постирать обмундирование, проверить запасы лекарств. Лёжа на матрасе, Войдок вспоминал ошибки во время операции: отсутствие специалиста по защите информации (деккер, вроде так его называли коллеги) вылилось в проблемы с передачей информации в критический момент, в итоге вместо спокойного проникновения и вылазки под огневым прикрытием, операция превратилась в прорыв через баррикады. Потраченные патроны, медикаменты на раненных, и нервы. Альберт недавно держал огнестрел только ради хобби, появившегося после армейской службы, теперь ему пришлось наводить прицел на людей.
После отдыха, настало время приводить амуницию в порядок. Одежка в одну кучу, в другую бронежилет и шлем, на рабочий стол — оружие и патроны. Разобрав пистолет, Войдок прочистил каждую деталь, особое внимание уделяя ствольной коробке и спусковому механизму, смазал, собрал назад, передёрнул ствольную коробку, нажал на спусковой крючок. Все действия были отточены давно и проводились фактически на уровне рефлексов. Голова отдыхала, готовясь к тому, чтобы вновь погрузиться в научные исследования и обзор публикаций в сфере кибер-имплантов, к сожалению в открытых источниках публикации появлялись с годичной задержкой, а то и больше.
Закончив приводить в порядок амуницию и одежду, медик вернулся к своему обычному времяпрепровождению — исследование и помощь уличному доку в обработке пациентов. Ближайшее задание всё равно предполагалось не раньше, чем через 4 дня. А значит есть время к нему подготовиться.