Голосование пользователя

Светлый образ Рене "протиснулся" сквозь дверь и отправился налево, вслед за монстром. А следом устремилось и заклятье Деймоса.

В появившемся, словно по волшебству призрачном зеркале отразилась спина призрачной девушки, а также тюремный коридор, выглядевший... довольно потрепано. Двери в камеры были выбиты. Поверх одной из них лежала человеческая кисть. Судя по рваным краям раны и треснувшей кости, остальную часть просто откусили.

Короткий спуск вниз и показался виновник разрушений - то самое существо, которое пыталось к ним вломиться. Выглядело оно... мерзко. Бурая, бугристая, покрытая какой-то слизью кожа. Длинные когтистые лапы, в одной из которых он сжимал человеческую руку без кисти. Безглазая тупая морда. Пасть, раскрывавшаяся словно лепестки растения, усеянная изнутри острыми зубами. Несмотря на слепоту, монстр каким-то образом "видел". По крайней мере на "Рене" он отреагировал, повернув голову так, словно в ней не было позвоночника и коротко рявкнув.


Впрочем, всерьез копия девушки его не заинтересовала. Куда большее внимание он уделял стоявшему чуть дальше в коридоре существу. То, судя по всему, вырвалось из одной из клеток и как раз собиралось вырваться наружу, как судьба уготовала обоим встречу. Существо, поднявшееся с нижних этажей тюрьмы магов тоже не вдохновляло своим видом. Тонкие, но при этом кажущиеся удивительно сильными конечности. Немного старомодный костюм. Полное отсутствие лица, на месте которого было лишь невнятное белое пятно. И аура темной силы, которую маги ощутили даже через зеркало.


Оба демона отступать не собирались. Пришедший снизу стоял неподвижно, только странные длинные руки едва заметно колыхались, словно в них не было костей. Верхний монстр, медленно, напряженно, словно кот, подбирающийся к врагу двигался вперед, время от времени взрыкивая.

Дверь сорвало с петель не хуже, чем осенний порыв ветра срывает пожелтевшие листья с деревьев. Несколько шагов вперёд, осмотр помещения, взгляд за угол, под стол, а потом “Ба-бах” и, словно в замедленной киносъемке, мимо пролетает покрытая нагаром и языками пламени дверь. Следом приходит ударная волна, швыряет Алекса как щепку в горном потоке и прикладывает к чему-то твердому.
За спиной ощущается неприятный хруст и скрежет, нечто угловатое и твердое давит вдоль позвоночника, упирается в лопатки, пытается царапнуть поясницу. Наплечные ремни перекашивает и они, под весом тела, впиваются в мягкие ткани, оставляя под одеждой красные потертости.
Мир погружается в тишину и по скулам начинает течь не то пот, не то кровь из разорванных барабанных перепонок. Неприятное чувство дезориентации в голове и приступ тошноты напомнили о контузии, заставили посмотреть расфокусированными глазами на расплывающиеся ладони.

Хотелось выругаться, но с губ сорвалось только невнятное мычание и бормотание, отдаленно напоминающее человеческую речь.

Кое-как подобрав своё распластанное на полу тело, Климов огляделся, посмотрел в одну сторону, затем в другую. Увидев полыхающее помещение досадливо поджал губы. В таком пекле искать выживших было бессмысленным занятием. Высокая температура убивает быстро, а останки, если хоть что-то останется, заберут после.

Нужно было выбираться, но шум в голове и дезориентация этому не способствовали. Пришлось просто тихонечко ползти в обратную сторону от источника горения, пока находился в сознании.

Ну вот откуда в России столько дураков? Но не тащить же их за шкирку? Сперва один, потом второй. Махнув на них мысленно рукой, Ира лишь пожелала Климову терпения с этими упёртыми баранами. Пошли спасать всей толпой, причём как по ней не столько спасать, как путаться под ногами и отвлекать на себя внимание. Вот неужели они не понимают, что вместо того, чтобы нормально работать, спасателю теперь придётся беспокоиться о них?
Именно с такими мыслями Ира поднималась двигалась у выходу. У неё котёнок на руках в дыму, снаружи раненый, которому может быть нужна помощь. Не надеяться же в таком деле на мужиков? Хотя Анатолий спасатель вроде, должен чем помочь.
А от шапки она отказываться не стала, хотя первое побуждение было именно таким. Но затем подумала - на улице снег, мороз, а у неё котёнок в руках. Так что немного отдалившись, чтобы Чёрт не мог каких-то претензий успеть предъявить, она предложила Гамлету перебраться внутрь и продолжить путь уже в тепле и уюте.

Только не это! Кажется, Igor вместо того, чтобы удалиться в безопасное место, последовал за ней! А дым — чтоб его! — становился всё гуще, чем дальше она продвигалась вглубь комнаты. Он словно был живым существом, желающим спрятать от чужих глаз секреты этого места и, если надо, — похоронить в себе особо настойчивых.

— Сюда нельзя — Вы задохнётесь! — крикнула Ада мужчине.

Какое там. Её недавний провожатый уже был внутри. Как ему втолковать, что здесь находиться опасно и возможно только специально обученным людям (в обученности безымянных мужчины и женщины в сопровождении огромной белоснежной химеры разведчица не сомневалась — выдавали отточенные жесты профессионалов)? Почему эти люди ни слова не разумеют по-имперски? Что это за диалект такой? Как, чёрт возьми, с ними вообще объясняться, помимо жестов, которых в задымлённом помещении не разберёшь?

— Вот же наказание Демиурга! — выругалась магесса, заозиравшись по сторонам.

С такой видимостью далеко не уйдёшь — нужно срочно что-то придумать, пока ядовитые пары тут всех не задушили. Ада могла бы создать каждому по защитной сфере, подобной той, что окружала её саму. Высшему под силу удерживать в сознании сразу несколько динамических Рисунков. Проблема заключалась в другом: подобное заклинание требовало зрительного контроля. Как отследить перемещение трёх живых объектов в буквально чёрном пространстве?

Окованная металлом дверь оставалась открытой, брезжа позади смутно-светлым прямоугольником. Всё это место походило на сооружение, созданное руками мастеров на основе природного ландшафта — огромной пещеры. Многоуровневой, с перепадами высоты. Что означает... Ну разумеется!

Физического факультета, конечно, Ада не оканчивала — в Империи, существующей за счёт магии, попросту не нужны такие знания. Однако она наблюдала встречающиеся в природе явления — и могла создать Рисунки, повторяющие их эффекты.

— Осторожно!

Оттеснив Сикорского от дверного проёма — иначе профессору бы грозило преобразиться в гордо реющего буревестника — женщина выхватила из-за пояса кинжал и начала быстро выводить в воздухе перед собой какие-то невидимые контуры. Умей учёный переключаться на зрение в магическом спектре, то без труда бы узнал в оживающем Рисунке принцип простейшей аэродинамической трубы.

Похоже, что сегодняшний день Климову предстоит запомнить надолго и дело было вовсе не в том, что он стал свидетелем и непосредственным участником некоего научного прорыва, а в том, что усомнился в собственном душевном здоровье.

Как не пытался спасатель мыслить рационально и здраво, но окружающая действительность не переставала подсовывать ему неприятные моменты. Люди, коих было достаточно много на лестничных маршах, едва ли собирались покидать потенциально опасное место. Интуристка, так и вовсе применила некое подобие электрошокера, чем вызвала недоумение Алекса и вынудила посмотреть на собственную ладонь. Ученый что-то твердил об иных мирах, собаки выли, а малые дети глохли и падали замертво.
Нет, разумеется детей не было, но всё происходящее так сильно напрягало и отвлекало от работы, что хотелось выть волком. Одна лишь Ирина, умница, спортсменка и комсомолка, проявила толику здравого смысла, пытаясь увести людей из опасного места, за что Клим был ей несказанно признателен.

Работа прежде всего. Людские жизни и их спасение, а всё остальное потом, когда можно будет в спокойной обстановке присесть, всё как следует обдумать, обсудить и задать интересующие вопросы и уточнения.

Охранница повернула ключ карту, дверь открылась, сразу же зажегся фонарь, который спасатель держал на поясе. Маглайт разрезал дымную поволоку, выхватывая очертания предметов интерьера и не позволяя потерять ориентиры в пространстве. Где-то за спиной вспыхнули ещё несколько источников освещения, но общих, не таких зуко направленных, как луч фонаря. В задымленном помещении они скорее мешали, чем помогали, но это были мелочи.

Едва открылись две другие двери, Клим поправил маску противогаза и двинулся в неизвестность в самую задымленную часть помещений.

Все вопросы потом. Ответы тоже. Важна лишь жизнь, а собственное безумие подождёт и потерпит до приема психиатра.

Ага, двулапый понял, что махать надо сильнее! Не так уж ученик Гамлета оказался безнадёжен. Довольный котёнок, будто отзеркаливая своего подопечного, принялся с удвоенным рвением работать крыльями — ни дать ни взять подбадривающий тренер обливающегося пóтом спортсмена: «Работаем, работаем, ещё 2 подхода!». Только вот что ты будешь с ним делать — никак голохвостый не хотел вторую лапу подключать, так и махал одной! Облетев Чорта по кругу, виверкотёнок уже намеревался предпринять попытку номер два, как вдруг...

— Гамлет, — послышалось с другого края площадки, там, откуда начиналась лестница вниз.

Как только Ада ступила на платформу, действующих лиц значительно прибавилось. Но сейчас её внимание было целиком приковано к чиновнику. В отличие от Гамлета, прорицательница сразу поняла, что объект его интереса взаимно благостных чувств не разделяет, а намерения его далеки от доброжелательных. Не хватало ещё объясняться с Джошуа за причинённый его питомцу урон... Не говоря уж о том, что Аде совсем не хотелось начинать знакомство с тумаков и нарушения целостности костей присутствующих.

— Гамлет, — повторила магесса и поманила химеру, легонько похлопав себе по плечу.

Когда же котёнок приземлился на указанное место, леди Валери пристально посмотрела на незнакомца — глаза в глаза — и вдруг улыбнулась. Широко, холодно, одними губами. Так, словно хотела сказать: «Я слежу за тобой». А потом послала воздушный поцелуй, сдунув с ладони переливающийся бело-синим комочек.

Если бы Григорий Васильевич был фанатом компьютерных игр (в частности, серии Gothic), он без труда бы узнал в этом «романтическом письме» заклинание, схожее с «Блуждающим огоньком» — такое использовали маги Света и паладины. Различие было в том, что шар не просто светился — казалось, на его поверхности нет-нет да и проскакивали электрические вспышки.

Сама же Ада после этого, похоже потеряла всяческий интерес к потенциальному обидчику редких видов животных, обратив своё внимание на остальных людей. Необычное облачение вон у того мужчины в жёлтом... И почему он так странно на неё смотрит? Магесса задержалась на спасателе взглядом дольше времени, отведённого этикетом, не переставая гадать про себя, чем вызвано это неопределённое ощущение приятности. И кому оно принадлежало — ей самой или Шерче? Трудно определиться...

Сделав над собой усилие, Ада всё же отвела глаза и шагнула к куче-мале. По её вине, из-за небольшого просчёта в координатах, приземление Igor'а вышло не вполне удачным. Хотя... Присмотревшись, на кого именно упал её новый знакомый, магесса не смогла сдержать хитрой улыбки. Внезапно оказаться в объятиях молодой, миловидной женщины — не такой-то плохой исход! Очень даже неплохой. Весело хмыкнув, Ада протянула мужчине руку, предлагая помощь подняться.

— Я, Кельберион, светлый князь альвов Поющих Земель, — прозвучала ответная клятва, — клянуьс не причинять вреда Жуну Мин Ву до тех пор, пока буду находиться в его Системе при условии, если он не попытается причинить вред мне. Обязуюсь покинуть его Систему, когда он того потребует, это будет возможно без вреда для меня. Обязуюсь не оставлять после себя вредоносных заклинаний. Пусть скрепят мою клятву Узы Металла.

Короткий обмен энергиями знаменовал заключение магической клятвы.

А потом начался напряженный процесс переноса. Кельберион медленно, один за другим вытаскивал нити своего геэмона из Максима и укладывал в предоставленное Жуном пространство. При этом, насколько могли судить орденцы, он действовал действительно осторожно, пытаясь не наносить лишнего вреда парню.


У Йохана оказалась, наверное, самая скучная работа — просто поддерживать процесс переноса.

Наложив лечебно-поддерживающее заклятье, Рене отправилась осматривать дом.

Бросив Власть Света и Металла над Зеркальной Преградой в зеркало (чтобы попробовать сдержать его если не дай бог оно задумает закрыться... Неважно, из-за Кельбериона (или кто он там на самом деле) или того самого "вырвавшегося), Жун решительно шагнул вслед за Рене.

- Извиняюсь за столь наглое вторжение в ваш разговор... - начал он, обратившись к собеседнику Рене, - но, если вы сможете довериться мне, у меня найдётся способ сохранить... Хотя бы какое-то подобие жизни. И тогда-то у вас будет время, чтобы всё объяснить.

Жун понимал, что идёт по сути ва-банк. Были следующие варианты:
1. Он не тот, за кого себя выдаёт, и он вовсе даже не умирает. Тогда он будет, скорее всего, искать какие-то причины для того, чтобы уйти от предложения, или даже перейдёт в атаку.
2. Он не тот, за кого себя выдаёт, но он таки действительно умирает. Возможно, этот способ позволит тогда взять над ним что-то вроде контроля и разузнать больше.
3. Он тот, за кого себя выдаёт и он действительно умирает. Тогда это будет действительно для него способ спастись... Если только его собственная гордыня его не погубит. Что заодно скажет, собирается ли он использовать их втёмную, или нет.

А ещё сама процедура может пройти не по плану... В конце концов, у Жуна была лишь примерная теория, как можно было бы совершить то, что он собирался совершить. Сам наверное он бы не справился, но если ему поможет он сам, очевидно способный манипулировать нехилыми количествами энергии, то... Шанс есть.

Шанс оцифровать его, дав вторую жизнь в электронном мире.

Сложно описать, что пережила я за ту парс штунде, пока Хильдимунд вчитывался в бумагу. Его глаза, казалось мне, вот-вот должны были наткнуться на нечто разоблачающее нашу авантюру... Или прочесть, к примеру, строку: "Недействительно без визы герцога Блауштадтского от сего дня".
Я продолжала улыбаться, но перед глазами темнело от ужаса. Спиной я буквально ощущала, как напряжен Ларс. Но не могла и на мгновение обернуться к нему, боясь, что это станет поводом для лишних подозрений.
Дурхзухунгер явно знал что-то недоступное мне, не зря же он так на меня смотрел!.. У меня едва не оборвалось сердце, когда он нахмурился, глядя в записку, - что, что же можно было увидеть там?!
Но, наконец, это испытание было пройдено. Я с трудом подавила вздох облегчения, наблюдая, как стражник аккуратно складывает бумажный лист... Получилось. И в безвозбранно двинувшемся к воротам кутшвагене я бы уже счастливо рассмеялась, ожидая того же от Ларса, если бы не настигнувший нас крик.
Снова внутри все похолодело. Я вслушивалась в отрывистые фразы, бросаемые задыхающимся от долгого бега человеком. Какую весть он мог нести?..
Ларс все еще убедительно играл спящего, вероятно, не решаясь выбраться из роли. Принять решение нужно было немедленно, и сделать это предстояло мне.
Остановиться?.. Но Ларс... Зачем? Если хотя бы я могла сама поговорить с посыльным! Нет, он ведь потребует Дитриха... Никто не станет обсуждать важное дело с фройляйн.
Уехать?.. Только... что, если это и правда вопрос жизни и смерти?.. Но кто мог отправить нам такую весть?
Остановиться?.. Кто вообще мог знать, где искать нас сегодня на рассвете?
Уехать?.. А может быть, этого риттера с предупреждением послал Пальд?
Остановиться?.. Но почему тогда он не догнал нас сам?
Уехать?.. А если потом не удастся доказать, что мы не нарушили закон?
Остановиться?.. И рискнуть застрять здесь надолго - под посторонними взглядами?
Уехать?.. И привлечь лишнее внимание стражи? А ведь если дело действительно важное, нас все равно рано или поздно достанут из-под земли!
Все это пронеслось у меня в голове в доли мгновения.
Да. Лучше поздно. Но не сейчас...
Метнувшись к окошку в передней стенке кареты за спиной кучера, я негромко - так, чтобы слышал только он, - приказала:
- Зэф, гони!
А когда пронзительно заржали огретые кнутом шварцпферды, и меня силой инерции отбросило назад, на сиденье рядом с Ларсом, я схватила риттера за плечо, ловя равновесие, и успела заметить, как начали таять Дитриховы черты лица.
Боги, до чего же невовремя!
- Ли эк эраикзаль...

Гамлет

Создатель виверокота мог бы гордиться своим творением, присутствуй он при сцене первого контакта с инорасцами. Ни внушительные размеры, ни грозное рычание давнего, можно даже сказать эволюционного неприятеля не испугали Гамлета. И у него нашёлся достойный ответ на столь не радушное приветствие. Котёнок вздыбил шерсть (а верней, ощетинился всеми своими «драконьими» чешуйками), став удивительно похожим на дикобраза, и утробно загудел, заворчал что-то на своём наречии.* Для верности подкрепив всё вышесказанное свистяще-шипящим посылом:

— Ф-фш-ш-ш!

Учитывая размеры Гамлета и Найды в сравнении, смотрелся этот диалог довольно комично. Но вряд ли кошки думают о таких несущественных мелочах, как собственные размеры. Крыльев у недружелюбного собеседника не было, а посему с чувством выполненного долга виверкот переключил своё внимание на двулапых. Сколько же их здесь было! Новых, незнакомо, совсем по-другому пахнущих и, возможно, даже желающих его погладить или угостить чем-нибудь вкусненьким.

Признаться, Гамлет с самого утра ничего не ел и успел порядком проголодаться. Двулапые всё сновали туда и сюда, суетились и всячески демонстрировали, что им сейчас не до него. А потом и вовсе началась суматоха и беготня. И вот он здесь, голодный и не обласканный. С двулапых самцов толку никакого — эту аксиому виверкот уже знал по собственному опыту. То орут, то верхними лапами машут, как заполошные, то грозятся хвост открутить... А вот кошки у них потише и посговорчивее.

В общем, Гамлет решил попытать счастья у той самой странной двуногой, которая вдруг решила, что задом наперёд передвигаться удобней. А может, это она от него отворачиваться не хочет? Любуется вроде как. И котёнок полетел следом за Ириной, красуясь и кувыркаясь в воздухе, всем своим видом будто желая сказать: «Ну да, я неотразим, не правда ли?»

4. Дела минувших дней.

Когда-то был Ракот. И было это хорошо.

Нет, надо начать как-то иначе. Я хочу немного рассказать про историю этого ресурса. Повторюсь, кто-то из читателей может знать ее значительно лучше меня, но все же это лишь часть читателей, а другим может быть интересно нырнуть в прошлое.

В общем, был у ДМ как у нормального сайта один админ, и звали его Ракот. Ник такой был в смысле. Кстати, мне тут вспомнилось, что когда наш триумвират Ракота сменил, мы таки думали, что меняется мифология (Ра -> Один).

Сначала я здесь просто начал играть, но потом занесло и на форум, и увидел я, что в форумах "ошибки" и "улучшения" множество пожеланий, которые никак не выполняются. А неудобства есть в играх. Улучшений хочется, а все никак. Вот тогда я решился и написал Ракоту, что хотел бы с ресурсом помочь. Он ответил, что был уже тут один помогальщик (Scarecrow, кажется), который чуть все не порушил, когда получил админские права. Впрочем, он готов рискнуть.

Но тут меня завалила работа, и я так помогать и не стал. Так я не получил ресурс.

А потом все навернулось. Некто Ололоша, видимо, клон, кого-то из забаненных, взломал сайт и устроил тут полный треш. А Ракот, которому все это вконец уже надоело (я бы тут выматерился, но в связи с обсуждением правил не буду), решил было сайт вообще закрыть. А надоело потому, что требовало усилий для поддержания, а выхлопа не давало - пожертвования собирались мало, поэтому сайт жил во многом на его деньги. Короче, нести всю эту махину человеку банально надоело.

И вот тут стали образовываться желающие с сайтом помочь. Чисто из энтузиазма, а то без сайта оставаться уже не хотелось. И шли переговоры... и так получилось, что сайт получил Один. По той причине, что показал Ракоту наработки ДМ 3, которыми, видимо, и пленил. А ваш покорный слуга да Эвен тоже как-то к этому делу приложились, долго помогали с восстановлением и латанием дыр. Поэтому админов получилось трое.

Но только подумайте серьезно, разве может у сайта быть три полноценных админа. Все равно сайт должен быть зарегистрирован на кого-то. Кстати, открою секрет, что домен dungeonmaster так и не удалось перевести с Ракота на кого-то другого, поскольку для этого требовалось внести в кабинет паспорт, ну, в общем, целая заморочка. В какой-то момент я на этот счет паниковал, купил dungeonmaster.su, на него переводить хотел, но не сложилось. Потом еще и короткий dm.am куплен был.

Но даже не в домене дело. Сайт все равно чей-то. Так складывается. Так получилось, что сайт получил Один. Под знак того, что он делает ДМ 3. Который должен был стать супер, да и вообще вот-вот будет написан. Осенью 2014 года, ага. Я попробовал с этим сайтом помогать... и не смог. Наверное, просто потому что я плохой программист. Окей, плохой веб-программист. И потому что разработка ДМ 3 планировалась по всем корпоративным стандартам (потом про это подробнее, если текущим админам не надоест этот блог). Ну, в общем, после первого code review я слился. Так как не хотел, чтобы у меня была вторая работа вместо отдыха. Да еще та, в которой я не руководитель, а юниор.

И взялся тогда латать дыры на ДМ 2. Это получалось как-никак. Говорю же, это решето у нас здесь. Там подлатаешь, тут подлатаешь, становится немного меньше дыр. И было это сначала интересно. Один момент, впрочем, каждый раз меня смущал. Я что-нибудь сделаю по ДМ 2, а Один говорит мне "спасибо, что ты это делаешь". Получается, что вроде как мы три равных админа, но один из них равнее, да.

Ничего особенно плохого сказать не хочу. Тем более, что Одина знаю лично, пиво не пили, но встречались, общались. Просто было понятно, что это его проект. И главная цель этого проекта - сделать ДМ 3. Сделать его мега-супер-ресурсом. А потом вывести на международный уровень. Ну и, видимо, в итоге на нем заработать. Но это все потом...

Но на этом я пока закончу. Вот думаю только, что бы было, если бы я когда-то помог Ракоту с проектом и в результате сам получил ресурс. Куда бы это нас привело...

Какое-то время я вглядывалась Ларсу в лицо. Дирковы черты стали слегка расплываться - перверсия начала ослабевать. Выдохнув, я постаралась отбросить эмоции, восстанавливая нейтральный аффектус.
- Ли эк эраикзаль. Ус ли эмок айс оттепза ут ли эк аикзаль. Йул эмок ис. Йул ид оссетс оль атневид...
Вновь спев арканум, я подновила заклинание, и в ближайшие два тида первертивному образу Ларса ничто не угрожало, если, конечно, внезапно не исчезнут рес и сентенция. Впрочем, насчет последней можно было не волноваться: у Ларса неплохо получалось, да и у меня был довольно развит навык держать нужный образ в одном из нескольких мысленных потоков - так это было описано в сборнике ментальных этюдов для магов за авторством Пергульфа Цвибеля.
- Можешь пока переложить шнурок из-под языка, нас же никто не видит. Только изо рта не выпускай даже на мгновение.
Не самую приятную он затронул тему, но все же бегство от нее не казалось мне правильным.
Я пожала плечами, отводя взгляд.
Ларс, вероятно, думал, что мне легко дался опус такого масштаба, хотя на деле это был плод моего просчета, не более: я и сама не ожидала такого размаха, намеренно сосредотачивая перверсию только на лице. И то, что я была вынуждена справиться за ночь - результат исключительно непреодолимого ограничения во времени. Просто таковы оказались обстоятельства. Будь у меня выбор, я бы тоже предпочла две седмицы исследований и лабораторию - как любой благоразумный маг. Только выбора не было, а на кону стояла судьба Дирка. Что ж, я рискнула - и мне повезло. И даже думать страшно о том, что произошло бы, отвернись на полтида от Ларса его Эрфольга.
Это была та еще авантюра... И в удаче дело, а не в таланте вовсе. Ну и еще, пожалуй, в объеме знаний по используемым доктринам, позволившем мне все-таки такое провернуть.
Вдобавок Ларс не совсем верно понимал, как все произошло тогда, две седмицы назад.
Не было никакой подготовки. Да, размышляла о побеге я уже давно, но то были лишь мечты, а когда дошло до дела - оказалось, что у меня ничего не готово...
В тот злополучный день, узнав, что все-таки стала невестой ненавистного Шедельбрехера, я отослала Лотбергу и, втихаря принеся в покои седельные сумы, в болезненной спешке кое-как, наскоро собралась, плохо понимая, что хочу взять...
А потом был обычный семейный ужин в зале Кальтенбергбурга, на котором рядом с буднично беседующими родителями я едва не теряла сознание от ужаса, что мои намерения могут вскрыться, и сидела как деревянная, с трудом заставляя себя хотя бы для виду что-то жевать. А потом была ночь почти без сна, искусанная в мучительных размышлениях подушка, страх принять безвозвратное решение, сомнения, отчаяние и снова страх... Но еще большим оказался страх замужества за старым и бессердечным графом Фурхтнордским.
Мне не составило труда рано утром, едва забрезжил рассвет, покинуть замок - плащ, лежавший на крупе Сатира, скрывал переметные сумки. Все выглядело так, будто я вернусь к завтраку. Полусонный стражник - в тот день службу нес рыжий улыбчивый Даг - сам додумал, что мне не спится в предвкушении Хохцайта, и почтительно пожелал приятной прогулки, распахивая ворота. Отец, наверное, потом приказал его выпороть... Жаль его, конечно. Даг относился ко мне с большим уважением: прошлой зимой я вылечила его сынишку от трясовицы, дав линиментум на куньем жиру и посоветовав поить заговоренным настоем веревчатки. А я, получается, обманула его доверие...
Итак, мой побег был, по сути, спонтанным. Лишь в общих чертах я представляла, что буду делать в Унордланде и как смогу пересечь Даммию. Да что там, у меня ведь даже не было карты этих земель! На что я надеялась? Может быть, на милость богов - я тогда еще не была готтферн.
Мне представлялось, что самое сложное - обмануть вахеров на границе и вырваться из Райха, где меня легко можно было бы вернуть назад. И я постаралась скрыть свою личность, изменив имя. Но только я совсем, совершенно, нисколько не подумала о том, как выгляжу со стороны... Почему? Мне казалось, что, убрав подальше серебряный аусвайс, я сразу стану незаметной, никто не остановит на мне взгляд. И уж точно никому не буду я интересна за пределами Империи. Так маленькие дети играют в прятки - закрывают ладошками глаза и стоят на самом виду.
Как я могла это упустить? Почему Ларс сразу понял, что мне нужно было сделать в первую же очередь? Прикинуться безродной старухой - и вот тогда уж действительно никто не подарил бы мне лишнего внимания... Конечно, не магически - в таком случае изменение внешности было бы очень тяжело поддерживать долго. А если делать заведомо устойчивую перверсию - скажем, на несколько седмиц - был бы риск уже не вернуть себе прежний облик... Который, получается, слишком дорог мне? Но что мешало мне банально измазать лицо грязью и одеться в лохмотья?.. Правда, тогда со мной рядом крайне странно смотрелся бы Сатир... Его-то не замажешь, стать превосходного имперского шварцпферда не разглядит разве слепой. Я вдруг поймала себя на мысли, что все еще думаю о своем коне в настоящем времени. Как будто что-то еще возможно было исправить...
Но все же можно было придумать хоть какую-то хитрость! Так почему же?..
- Потому что на самом деле я и есть непроходимая дура, Ларс. Мне вообще не пришло это в голову. Я даже не предположила эту вероятность, никак. Привыкла, что я неприкосновенна - даже отец меня ни разу пальцем не тронул. Дирку доставалось, бывало. Но не мне, - я отвернулась к окну, парс штунде помолчав. - Может, били бы меня - поумней бы выросла...
Кутшваген тряхнуло на повороте. Моя рука, соскользнув с колена, накрыла его ладонь - и тут же отдернулась.
- Я... понимаешь, впрямую не сталкивалась с таким прежде... Ну, с мужским вожделением. И не думала о том, что выгляжу как Химмельблют. В Штультдорфе я ведь назвалась бауэрским именем - и мне поверили...
И правду увидел только герр фон дер Пфау. Как он меня узнал?
Люди говорили, я копия матери. Копия Клотильды фон Кальтенберг, холодной и вспыльчивой, безразличной и страстной, яркой, блистательной, ослепительно прекрасной альтграфини Клотильды фон Кальтенберг, урожденной фон Холенхюгель. Она и сейчас была очень красива - а в молодости... Поговаривали, у мужчин перехватывало дух от одного ее взгляда.
И я была похожа на нее. Те же каштановые локоны. Идеально схожий цвет глаз - яркий, густой светло-синий. Редкость даже среди Химмельблют, но в роду матери встречающийся часто. Такой же унаследовал и Дирк, хотя черты лица ему достались скорее отцовские, только более мягкие.
А у меня были ее разлет бровей, тонкая форма носа, тот же изящный изгиб губ, неуступчивый острый подбородок...
Когда-то я подолгу рассматривала себя в зеркале, не желая верить, что так похожа на эту женщину, и старательно выискивая отличия... Тщетно. Люди не лгали, это была вовсе не лесть. Но почему же мне не хватило ума вовремя сопоставить эти факты?..
Герр фон дер Пфау, в прошлом близко общавшийся с нашей семьей, конечно, помнил Клотильду, а не меня - меня он видел только ребенком... Но нежеланное сходство с нею, выходит, в итоге спасло мне жизнь.
- А в Даммии... Ларс, я слишком поздно осознала, на что способны орки. Не поверишь - уже только в орочьей таверне. Вот так...
Откинувшись на спинку сиденья, я обхватила себя за плечи и вдруг задрожала, закусив губу в попытке скрыть слезы.
- Если бы у меня был второй шанс... Я, конечно, поступила бы иначе. Вообще бы никуда не поехала.

Даже в доставшиеся мне несколько штундов сна отдохнуть почти не удалось. Мне снилось, что я бегу вверх по бесконечной винтовой лестнице, выбиваясь из сил, - все выше и выше, к вершине незнакомой каменной башни, в стенах которой не было окон, а мрак разгоняли факелы, едва теплящиеся призрачным зеленоватым светом. И задыхаясь от изнеможения, я знала, что остановиться нельзя, что хуже смерти будет встреча с теми, кто торопится вслед за мной... А взлетев наконец на башенный чердак, захлопнув за собой тяжелую занозистую дверь, - ощутила спиной удары, тяжкие удары по ветхим пылящим доскам, перемежающиеся оглушительными криками на разные голоса: "Орчеложница! Орчеложница! Сжечь!"

Хватая воздух ртом от ужаса, я резко проснулась, подскочив как ошпаренная, и далеко не сразу сумела сообразить, где нахожусь. Дверь комнаты сотрясали удары - точно такие же, как во сне. И я бы, наверное, не сдержала отчаянного крика, если бы не узнала вдруг голос Хроды. Никогда бы не подумала, что смогу однажды с таким облегчением встретить ее...
Я скатилась с кровати, быстрыми движениями пригладив волосы и оправив одежду, и подняла засов двери, впуская служанку.
Ее бесстрастный, как обычно, взгляд скользнул по мне, будто оценивая. Это не вызвало бы во мне теплых эмоций, но за то, что она вырвала меня из объятий кошмара, я была благодарна ей. И приложила все усилия, чтобы помочь собрать меня как можно быстрее. Даже беспрекословно выдохнула в нужный момент, чтобы проще затянулся корсет... Мы все успели.


- Здравствуй, Ларс! - я была рада ему.
И с улыбкой схватила за руку, проводив к столу.
- Ну... Таких жертв не понадобится. Присядь пока, перекуси, если хочешь, - я подвинула к нему поднос с закусками, тем временем снимая кусачий Браутгюгель, чтобы он не мешал сосредоточиться. - Я все объясню тебе, но давай вначале напишем письмо герцогу, - сдув прядь волос со лба, я приготовила бумагу и открыла чернильницу, устраиваясь напротив риттера за столом. - Диктуй. Я ведь даже не знаю, как вы к нему обращаетесь...
- Что ж, давай, - Ларс откинулся на спинку стула и задумчиво потер подбородок. - Всемилостивый герцог фон Блауштадт! Я не стал бы писать Вашей светлости без крайней нужды...
Риттер не сбился ни разу - врочем, в том, что у эрфольгера отлично подвешен язык, у меня никогда не возникало и тени сомнений. Понемногу в письме прояснялись непреодолимые причины невозможности испросить разрешения на отлучку при личной встрече.
- Я исполняю почетные и священные обязанности Формундшафтера, - Ларс витиеватым жестом изобразил степень почетности этих обязанностей, подмигнув мне, - на Хохцайте достопочтенного герцога Фурхтнордского и моей драгоценной сестры...
Я писала с особым наклоном, с резкими, будто нетерпеливыми росчерками, старательно выписывая вычурные завитушки у заглавных Д... Но это было несложно: я досконально знала почерк брата и не боялась ошибиться, от его имени кладя на бумагу учтивые фразы.
- И таким образом, вынужден отлучиться из лагеря на несколько дней. Искренне Ваш...
Я поставила размашистую подпись: "Альтграфензон Дитрих фон Кальтенберг", - и, наскоро перечитав написанное, щедро засыпала песком.
Хотя бы об оправдании для Дирка можно было больше не волноваться.
- Отлично! А вот теперь... Ты готов? Сними рубаху, пожалуйста, Ларс. Я начертаю формаментум чернилами у тебя на груди. Вот этот, - я показала эскиз на листочке бумаги, который изобразила ночью, чтобы теперь только срисовать, не тратя время на вспоминание подробностей. - Лучше бы было на лбу, но когда заклинание рассеется, он станет виден всем, а нам ни к чему, чтобы он бросался в глаза.
Ничего, на груди тоже подойдет. Зато под одеждой его никто не увидит, а чернила можно будет не торопиться смывать.
- Вот это, - я дала риттеру кусочек шнурка из ворота рубахи брата, - рес. Положи под язык. Не выпускай изо рта, пока будет действовать заклинание. Не проглоти и не выплюни ненароком!
У этого опуса была и чуть более простая в исполнении вариация, когда помимо реса использовалась висцера - кровь человека, облик которого нужно было придать объекту. В нашем случае, понятное дело, неприменимая... Так что использовать оставалось то, что есть.
- После наденешь рубаху Дитриха, - я уже приготовила ее, разложив на кровати. - Так будет надежнее.
Все было на местах.
- Вот, а сейчас... Ты готов, да?.. - я вручила Ларсу листок с рисунком, показав, как держать, и обмакнула перо в чернила, приготовившись перенести его на кожу. - Представь лицо Дитриха во всех подробностях - чем точнее, тем лучше. То же сделаю и я. И... тебе надо молчать, потому что основная доктрина - веревербум. Ну все, начинаем.
Глубоко вздохнув, я прикоснулась пером к коже Ларса, стараясь не причинить боли, и, поглядывая на листок, принялась чертить омниметрический узор, вместе с тем, поочередно выводя высокие и низкие ноты, прилежно поя заклятие на восьмой аркане...

Наверное, прикасаться к мясу было ошибкой. Жаль, что я слишком поздно об этом подумала...
Теперь невозможно было сопротивляться этому желанию, этому алчному влечению, этой... жажде, неистовой жажде куска мяса - столь изумительной пищи, единственной пищи, способной утолить муки этого голода!..
Уже поднеся к губам кусок голубятины, уже ощутив ее сладковатый, пряный, восхитительный вкус, я заставила себя отбросить мясо прочь. Нет!
Сжав зубами ладонь, хранящую упоительный аромат запеченной птицы, я вцепилась в край стола, согнувшись от разрывавших нутро спазмов, и заплакала от боли и бессилия. И от страха. Прежде исчадие не оказывало такого влияния на мое сознание... Оно растет?.. Оно набирает силу и будет и впредь так напоминать о себе?.. Нет! Если уж я не могу прямо сегодня начать убивать его магически - я сделаю все, чтобы оно хотя бы страдало!
Меня переполняла ненависть. К исчадию орка, омерзительному монстру, обитающему во мне. Ненависть к проклятому Мытарю. Ненависть ко всему грюнхаутскому племени...
Я не думала, что можно ненавидеть орков сильнее, чем я ненавидела их - с того самого дня в клятой таверне. Только, как оказалось, можно. И нет предела этому чувству, способному разрастаться... безгранично и крепнуть, крепнуть!

...Жаба в банке звонко шлепала лапками по стеклянным стенкам, все еще не оставляя попыток выбраться. Именно этот звук привел меня в себя. Медленно выпрямившись, я с силой потерла виски. Намочила в тазу полотенце, приложила к лицу. Очень неспешно, но ко мне все же возвращалась способность здраво рассуждать. Задумчиво взглянув на жабку, я положила влажное полотенце к ней в банку - нехорошо будет, если за ночь пересохнет жабья кожа...
- Что же ты не стала есть?.. Не хочешь? За пару дней без еды с тобой, конечно, ничего не случится, но тебе ведь нужно свыкнуться, жабка... Свыкнуться поскорее...
Я вздохнула, крепко привязывая шнурком кусок холстины на горлышко банки. Может быть, то, что жаба пыталась сбежать, можно было расценивать как ее привыкание к новой сути? Ведь так бы, наверное, поступила настоящая жаба на ее месте... А может быть, Дирк все еще слишком хорошо осознавал себя человеком и стремился отомстить магу... Я не знала. Но допустить побега ни в коем случае не могла. Не хватало подвергнуть брата еще и новой опасности!
Закончив с крышкой для банки и перепроверив узел шнурка, я наклонилась к жабке, погладив стекло напротив ее мордочки. И вдруг осознала, что тяну время, потому что мне страшно вновь увидеть поднос со снедью... Нет, так не может продолжаться.
Я все же поем. Но только не мяса. Я поем фруктов и хлеба... Совсем не есть рискованно, потому что от голода я едва соображаю, а завтра мне придется колдовать.

Небольшая тихая улица буквально утопала в листве тополей и берез. Дома по сторонам, кажется, по большей части пустовали, что, впрочем и не удивительно. Пусть простые люди и не способны видеть магию, но всё же они чувствуют её на каком-то подсознательном уровне. И непроизвольно тянутся поближе к магии доброй, полезной для здоровья и прочь — от тяжелой, вредной энергии.

Особняк в конце улицы — цель их путешествия — ауру имел явно недобрую. Даже на человеческом уровне, даже днем он казался прямо-таки выдающеся мрачным. В магическом спектре всё выглядело ещё хуже — тёмная аура, окружавшая здание, была необыкновенно плотной. Про такие дома рассказывают страшные легенды — и далеко не всегда это просто легенды. Мир духов в таких местах становится слишком близок к обыденному и порой монстры его населяющие (а аура дома не оставляла шансов на то, что там, за гранью может таиться что-то доброе), могут прорываться в мир людей.

Предусмотрительность Дирка абсолютно восхитила меня. Даже не зная, что его ждет, он озаботился моей безопасностью, продумав, похоже, множество вариантов. Я была горячо признательна брату за обеспеченное сопровождение риттеров. Куда хуже было бы наугад блуждать по городу одной...
С нежной благодарностью взглянув на жабу, я отдала банку взбудораженному Ларсу, лишь мгновение с мимолетным сомнением помешкав. Но ведь Ларс тоже любит Дирка, даже называет братом, так чего опасаться?
- Только не обращайся к нему по имени, это может замедлить превращение.
Услыхав же неожиданный вопрос, я оторвалась от созерцания благополучия банки в мешке и удивленно вскинула взор на риттера:
- План?..
Почему-то я думала, что Ларсу виднее, как поступить. Если Дирк позвал их с Пальдом следить за улицей, неужели не посвятил в дальнейшие намерения? Так какими, какими же они были?!
Наконец я выбрала из множества вопросов один:
- Ларс, ты знаешь, где стоит наш кутшваген?
- В "Золотом Медальоне", здесь недалеко.
В "Золотом Медальоне". Я мыслила верно. Только плана-то у меня все равно не было, я ведь собиралась действовать по обстоятельствам... Хотя интересно, а как Дирк планировал попасть в таверну? Просто зайти среди ночи? А как же мне показаться там без убора Ди Браут?
Надеясь, что это поможет собрать идеи, я принялась рассуждать вслух:
- Слуги, вероятно, наняли нам комнаты. Но как объяснили они, что кутшваген приехал пустым? Мне неизвестно, какие указания дал им Дирк на этот счет. Может быть, сказали, что мы у кого-то в гостях?.. Лучше бы узнать точнее. Прямо у них. Герр Пальд, Вы... т-ты... сможешь это сделать?
Церемонии вдруг стали казаться ужасно неуместными. Выкать Пальду после всего, что он видел... И слышал...
- Если я права, и в "Медальоне" знают, что мы прибудем позже...
Я задумчиво закусила губу, прикидывая такую вероятность, и неспешно продолжила излагать размышления:
- Геррен, я думаю, Пальду надо пойти в таверну, поднять наших слуг... Пусть Хрода передаст ему мое дорожное платье и Браутштуке в неприметном свертке. Пальд вернется к нам. Я переоденусь. А ты, Ларс... Ты выдашь себя за Дитриха, когда мы в придем в "Медальон". Или даже в другую таверну, где его совсем не знают. Не снимай капюшон - вот и все. Вы почти одного роста. Можно еще под плащ на плечи подложить одежду Дирка, чтобы и фигура получилась схожей. Ну а потом... Ты сможешь уйти, если захочешь. А я просто останусь в комнате, пока Дирк не превратится обратно.
Получалось вроде бы довольно стройно... Я с сомнением пожала плечами, добавив:
- Конечно, для соблюдения приличий было бы лучше прийти утром, сославшись на то, что мы остались на ночь в гостях, но при дневном свете и обилии народа шансов тебе прикинуться Дитрихом будет меньше, Ларс. А вот ночью все может решить притупляющий любопытство зильберн охраннику в таверне.

Я медленно кивнула и поднялась. Мне и самой абсолютно не хотелось оставаться здесь дольше. Только спешить я не стала, чтобы ничего не забыть.
Сперва я молча сняла и отдала магу серьги. Дотянувшись, молча зажгла наш фонарь от свечи на стене. Молча связала горловинами мешки с ресом и вещами Дирка. Молча перекинула их через плечо. Молча закуталась в снятый с вешалки плащ. Молча прижала к груди банку с жабой.
Наверное, все же нужно было что-то сказать... Но я молча направилась к двери. И, помедлив мгновение на пороге, так и не нашла подходящих для прощания слов. Произнести благодарность у меня не получилось, оправдываться я не хотела, а от горькой колкости напоследок удалось удержаться. Я молча захлопнула за собой дверь, искренне надеясь, что больше не увижу мэтра Плитхрама.

На меня стеной обрушился дождь. После тихой прихожей мага он показался оглушительным. Обеспокоенно глянув на фонарь, я убедилась, что стекло хорошо защищает огонек свечи, и что хотя бы об этом можно не волноваться в ближайшие штунды.
Ну что ж...
Я плохо представляла, что делать теперь. Куда идти? Как быть? И от раздумий меня отвлекал ливень, весьма ощутимо бивший по капюшону плаща. Не выдержав, я укрылась от хлестких тяжелых капель под карнизом крыши ближайшего дома, благо окна в проулок не выходили, и остаться здесь можно было бы незамеченной. Хотя бы ненадолго.
Впрочем, это все же не избавляло меня от необходимости принять решение. Как поступить? Где искать кутшваген и слуг? Нечего было и думать в переплетении незнакомых улиц найти самой дорогу к месту, где мы их оставили, но, с другой стороны, не там же они нас ждут все это время...
И все же не это больше всего беспокоило меня, а то, что Дирк ничего не знает о своей участи и, наверное, ему очень страшно...
Мне тоже было страшно за него. Хотя знала я о плириморфозисе побольше, и не только из книг: как-то раз мне удалось трансформировать цыпленка в мышь. Мышью он пробыл всего-то полдня, а потом перверсия самопроизвольно рассеялась, и цыпленок даже в положенный срок вырос в обычную курицу. Вивономические трактаты утверждали, что этот опус безопасен для объекта... Во всяком случае, для его провертивного тела.
Мне очень хотелось успокоить брата. Это помогло бы ему, попытаться все ему объяснить однозначно стоило.
Я поставила фонарь на оказавшуюся рядом старую бочку и, приоткрыв мешок свободной рукой, зашептала в темноту банки:
- Дирк, послушай меня очень внимательно. Ничего не бойся, это временная перверсия. Ты слышал, ее действие должно закончиться в течение двух дней. Но... только если ты будешь правильно себя вести.
Конечно, как всякая перверсия, эта ставила определенные условия. Очень осторожно я старалась донести до брата эту мысль, памятуя о том, что рассудок его сейчас изменен, и понять меня ему, должно быть, непросто.
- Ты можешь повлиять на ее продолжительность... В обе стороны, - это были очень важные сведения, и на всякий случай я заговорила медленнее и отчетливее. - Чтобы проверсия наступила - не сопротивляйся новой сущности. Чем быстрее ты свыкнешься с мыслью, что ты самая настоящая жаба, тем быстрее вернется человеческое обличье. Поверь мне, Дирк, милый, это так. И я больше не буду называть тебя по имени. Ты жаба. Привыкай.

Пока Дана осматривалась, Пална успела взять из комнатки пакетик с беляшами - подкормить мыслителей, как доберутся. Конечно, она не удержалась от хитренькой улыбки - память сразу выдала недавнюю программу, где рассказывалось о нравах современной молодёжи: что сейчас в постели только не навыдумывали! Кама-сутра сплошная. Ну и ладно, кровь-то горячая! Вот и Дана - девочка вроде и романтичная, стихи пишет, гуляет с Найдой по полдня, а в тихом омуте-то ого-го какой чертёнок оказался! Как такие отношения называются, женщина помнила смутно (то ли фен-дом, то ли рулевые игры), но не обсудить тему не могла:

- И как, давно у вас? А ты его это, плёткой, плёткой, да? - Тут она доверительно хихикнула. - Я, честно, Дан, не очень понимаю: мужик должен быть мужественным! А когда он ждёт, как ты его лупить будешь, то это не мужик, а одуванчик какой-то, как Серёжа Лазарев. Дунешь на него, а у него все реснички облетят. Мне кажется, вот то платье тебе больше идёт, хотя я понимаю, вы, молодёжь, тут нравов все свободных, вам джинсы с майками давай, а бабку-то старую послушай: в форме с наручниками ты ему когда-то да надоешь, а вот юбочка короткая так с ума сводить и будет...

Дана отвечала как-то неохотно, поэтому Коробейник деликатно сменила тему (всё равно никуда с комплекса девчонка не денется и старшей товарке, конечно, во всём признается):

- Ой, да какая рация, ты чё, у меня там батарейки сели сто лет в обед, да и кнопки не пойму куда жать, Венька как-то раз показал, а я не запомнила. Вот видишь, и тебе никто не ответил, я говорю, надо сделать, как у японцев - килограммы, тогда шумно или не шумно, а ты кнопку нажал, и хотя бы жестами смог бы объясниться. Вот вроде бы и учёные здесь все, а килограмм сделать не умеют. Только взрывают всё.

Пока в пункте охраны Дана осматривалась и проверяла камеры, Пална слегка задумалась и снова начала перебирать версии случившегося. Вообще горы - это не шутки, тут не только всё излучение намного мощнее (почему мобильники и ТВ не ловят толком), но и воздух другой - поэтому много долгожителей. И всегда много полезных ископаемых, а где есть ископаемые, туда лезут американцы и китайцы, чтобы всё себе забрать и высосать. А в Сибири горы никто толком не изучал, там что угодно можно найти, даже нефть. Или титан. Но тут шахту нужно ого-го какую копать, поэтому и отправили этих умников со своим экспериментом. И тут он бабахнул, так что надо ноги уносить. Всё правильно.

- Чё-т не видно ничего, Дан, - разочарованно констатировала тётя Маша.

13.30 - 14.00
Экспериментальный комплекс. Хозблок.

Ирина

Путь Иры сквозь бесконечную снежную пелену наконец, кажется, подошёл к завершению. Перевалив очередной склон (слава всем богам, что они здесь были преимущественно пологими!), она с высоты обозревала открывшееся перед ней зрелище. А посмотреть было на что!

Прямо перед ней горело что-то, явно связанное с электричеством. Трансформаторная? Она была крупнее обычной трансформаторной. Подстанция? Скорее всего да, что-то вроде небольшой подстанции.

Сразу за ней находилось двухэтажное здание "типовой" железобетонной постройки - серое, невзрачное. Окна были абсолютно тёмными, двери были плотно закрыты. Здание вплотную примыкало к горе.

Между подстанцией и зданием было нечто вроде заваленного снегом проезда, упиравшегося прямо в гору. Точнее в металлические ворота, которые, очевидно, скрывали путь в некую пещеру в горе.

Пожар на подстанции был несильным, и, такое ощущение, уже шёл на спад. Опасности не представлял.

Но тут внимание девушки привлёк шум сверху. Она заметила пролетавший самолёт, который... Да, действительно. С него только что спрыгнул парашютист, который стремительно устремлялся вниз! Через пять минут он чуть в отдалении уже приземлился на дорогу и отстёгивал свой парашют.

Климов

Климову повезло (повезло ли, или он просто был профессионалом? Сложно сказать, при такой-то погоде), и он приземлился всего в каком-то полукилометре от пункта назначения, вдобавок на чём-то, напоминающем дорогу. Видимо, этой дорогой пользовались при строительстве этого комплекса, но сейчас она была полностью засыпана снегом - её явно никто не собирался чистить.

Видимость было отвратительная, однако пожар было видно отчётливо - он играл роль своеобразного маяка в этой снежной буре. Пусть он уже и, кажется, стихал, но ориентиром он был отличным. Оставалось лишь надеяться, что там не людские кости догорают.

Пална, Дана, Дмитрий

Дана определённо не собиралась выпускать своего, по словам Палны, "хахаля", наоборот плотно заперев дверь на ключ. Между тем Дана отправилась к себе в комнату. Что интересно, камеры работали... Показывая целый спектр помех. Тем не менее, это казалось единственным оборудованием, которое, кажется, не сгорело во время всех этих потрясений. Кажется, эту аппаратуру спас некачественный китайский удлинитель, просто расплавившийся от такой перегрузки, и таким образом надёжно защитивший оборудование, работавшее от источника беспребойного питания. В помещении ощутимо воняло пластиком.

По рации же никто не откликался, и слышен был лишь белый шум, который ну никак не мог помочь в этой ситуации. Оставалось лишь попробовать проникнуть в сам комплекс...

Экспериментальный комплекс. Нижние этажи.

Игорь Игоревич чувствовал себя так, будто из него высосали буквально всю энергию. Настолько вымотанным он не чувствовал себя наверное никогда. Невольно напрашивались ассоциации с вампирами, высосавшими всю кровь, но конечно же никаких вампиров в камере наблюдения никогда и не было.

В самой экспериментальной камере всё казалось прежним. Пожар медленно, но спадал, освещённость медленно падала, а ясности не прибавлялось. Вот только странная вещь, складывалось впечатление, будто откуда-то ещё пробивается свет. Откуда-то сверху. Был ли это отблеск ещё одной части пожара, или же было чем-то иным, пока что было неясно.

Если прислушаться, абстрагировавшись от других звуков, можно было услышать едва слышимое жужжание динамика интеркома. Сам интерком при этом казался полностью повреждённым, однако же, какое-то жужжание он издавал.

13.00 - 13.30
Магадан. Спасательный центр.

- ...Вы понимаете, что вы отправитесь в абсолютно неизведанную обстановку? Мы понятия не имеем, что там вообще творится! Может быть там вообще всё сгорело давно, или провалилось в тартарары! Неужели вы не можете подождать, пока наш лучший специалист хотя бы разведает обстановку и даст обратную связь?... - слышился голос полковника МЧС Евгения Макаровича Замалдыка.

- ... - ответ Толик не услышил, кроме того, что голос был громкий, басовитый, серьёзный и какой-то злой.

- Чёрт бы побрал этих министерских! - в сердцах ответил полковник. - Слушайте, я ответственности за вас не несу! Сами суйтесь в эти чёртовы горы.

- Я вас попрошу! - на этот раз ответ можно было расслышать.

Наконец-то Толик смог увидеть полковника и двух аккомпанимирующих его людей - один лысоватый, с усами, второй помоложе, и с бородой, скорее напоминающую некую небритость.

- Толь, извини, но придётся тебе взять этих двух с собой. - несколько извиняюще сказал полковник.

- Т-щь полковник, разрешите обратиться! У меня задача срочнейшим образом доставить необходимое оборудование Климову для проведение спас-работ в сложных метео- и географических условиях, гражданские будут мешаться!

- Ты это им вон объясни... - со вздохом ответил Евгений Макарович. - Я-то чего могу, у них полномочий блин... Минэнерго какого чёрта сюда вообще вмешалось!

Взгляд лысого на полковника после этих слов был буквально уничтожающим.

- Так или иначе, но за них даже оборонщики подписались. Чего своих не прислали, понятия не имею, но факт есть факт. Придётся тебе их прихватить.

Подойдя к Толе поближе, он продолжил, уже едва слышно:

- Ты пригляди за этими двумя, чтоли... Премия будет, обещаю, только не пытайся от них отделаться, они там наверху сейчас злые аки... Тьфу ты!... - закончил он как-то смято. - Чорт, ну надо же, фамилии придумали... - это он буркнул уже себе под нос, так что, наверное, никто толком и не услышал.

Толик нечасто видел своё начальство в таком раздрае. А значит - надо было выполнять. Пусть сложно, неудобно, но надо. Благо погрузка была уже завершена, и вертушка, в которой он дожидался вылета перед этими событиями, была фактически уже полностью готова к вылету.

- Господа, прошу расположиться на задние сидения, пристегнуть ремни, и надеть наушники! - быстро и чётко отбарабанил он, затем залез в кабину и начал запускать движки своей "птицы".

Через 2 минуты всё было готово к старту. Отрыв - и их ждал долгий часовой полёт к месту назначения...

- Дирк, умоляю тебя! Вернись!..
Я почти рыдала, понимая, что он не хочет слышать меня. Может быть, нужно было, не страшась его слов, рвануться за ним, схватить за руку, остановить силой, упросить, объяснить... Я не сделала этого.
В самый неподходящий момент я дала слабину, беспрекословно подчинившись брату. Наверное, я слишком привыкла считать, что он всегда ведает, что творит. Из нас двоих Дирк неизменно был лидером. Мне даже в голову не приходило это оспаривать.
Вот только сейчас я никак не могла обуздать чувство тревоги, все растущее и растущее внутри.
Я обхватила себя руками в надежде хотя бы немного успокоиться. Нет... Не помогло. Мне лишь пришлось ощутить собственную крупную дрожь.
Убегали мгновения - не поддающиеся счету. Невозможно было понять, сколько времени уже прошло: тид или вечность?
Царила странная, неживая тишина. Наверное, эта комната была магически укрыта от звуков снаружи. Я не знала, зачем... Но пребывание в этом гнетущем беззвучии, да еще и в ожидании неизвестности, поистине сводило с ума. А пытка бездействием...
Облизнув пересохшие губы, я осмелилась встать. И даже сделала несколько шагов - всего несколько, хотя хотелось от стены к стене метаться подранком.
Вместо этого я только, до боли переплетя пальцы, с тоской взглянула на невидимый в темноте потолок, вдруг неосознанно прошептав:
- Зигерин...
Это было что-то из той, прежней жизни. Я привыкла молиться Зигерин, когда мне было страшно за брата. То есть... всякий летний день вот уже три года подряд - с тех самых пор, как он, приняв риттерскую присягу, стал каждый Гвитт отправляться во Флахесфлахланд. Так мне было немного легче переживать разлуку с ним, и я верила, что любящая его богиня чуть внимательнее за ним присмотрит.
- Зи... герин...
Нет, теперь она не услышит меня. Никто из Бессмертных больше не внемлет моим молитвам.
- Зигерин, блистательная Триумфата, помоги ему! Не оставляй его, ты ведь сейчас так ему нужна... - и все же слова сами срывались с губ, молчать я была не в силах: вдруг хотя бы отголосок моей просьбы долетит до Того Мира?
- Удержи его от ошибок, Зигерин, молю...
Треск захлебывающейся собственным воском свечи стал мне ответом.
Что ж, пусть мои мольбы больше не значат ничего для богини... Она ведь и сама должна видеть, как обстоят дела. Только что делать лишенной такой возможности мне?..
Я вытерла слезы, судорожно вздохнув, и осторожно подошла к лестнице. Разрываясь от нерешительности, поднялась, стараясь вести себя как можно тише, на несколько ступеней - и тут же сбежала обратно, вновь отступив к скамье.
Дирк запретил мне вмешиваться и, вероятно, он знал, что делает. Мне вовсе не хотелось вынудить его сдержать клятву...
Но что же там, наверху, происходит сейчас?..
Мой брат превосходно умел вести переговоры - это было, наверное, его благословением от Патронессы, - и на этот счет можно было бы не беспокоиться... Если бы не оружие в его руках. Я сомневалась, что маг проигнорирует этот факт.
Сверху не долетало ни звука - события там могли развиваться десятками разных способов, и невозможно было догадаться, какой из них верен...
Я не знала, сколько времени простояла в оцепенении, вслушиваясь в звенящую тишину. Так страшно мне было только в Даммии.


И, наверное, в какой-то миг напряжение достигло предела.
Дирк сказал мне не подниматься в лабораторию, но...
Не спеша я вышла на середину комнаты и, набрав побольше воздуха, закричала. Дико завопила что было сил. В надежде, что на такие выходки магическая защита от шума не рассчитана.

Когда вызывает руководство - это, как правило, важно. Но как же, чёрт возьми, невовремя! У него своей работы непочатый край, нужно совершенствовать всю систему... На этих мыслях Жун коснулся своего кейса, находящегося здесь же, рядом с ним. Он никогда с ним не расставался... да и координатор, в принципе, наверняка был в курсе его изысканий.

Но нет, пришлось сорваться из Сеула прямо в Швейцарию. Не то, чтобы это было серьёзной проблемой, но из состояния потока вырывало точно. Вот например, работы по усовершенствованию системы обсчёта угроз. Сколько разных комбинаций Форм существует? Вот то-то и оно. А уж если туда Искажёнку добавить, так и вовсе количество вариаций стремится в бесконечность.

Скорость передачи данных на монограммах тоже стоило бы увеличить. "Магико-электрический" мост работал, но его скорость приходилось наращивать экстенсивно, добавляя каждый раз ещё несколько сложных монограмм, и запитывая их каждую отдельно, тогда как возможно нужно было подумать над системой сжатия информации и оптимизацией самого протокола передачи данных.

А ещё стоило подумать над оптимизацией Образов под Искажённое наречие, чтобы по итогу творить классику почти так же быстро, как и заклинания на Формах. Циклопический труд. Сдвиги есть, но требуется дальше изучать, как эти Образы можно преобразовывать эффективней в непосредственно Заклинания.

Но нет. Начальство есть начальство. В конце концов, так или иначе, но Жун был ему благодарен. Без них он бы возможно так до сих пор и был бы каким-нибудь слабосильным шарлатаном, который умел бы колдовать чисто на ощущениях. Да и спонсорская поддержка... Где ему ещё было доставать Истинные Алмазы в нужных количествах? Как назло, разбить свои заклинания на более простые, "одинарные" заклинания никак не удавалось.

Ещё и холодно. Жун был человеком достаточно теплолюбивым, и считал температуру внутри помещений ниже 25 градусов просто напросто кощунственной. Пришлось создать слабенькую, тоненькую Скрытую Оболочку из Огня, которая слегка его подогревала.

- Чай? Да, чай я определённо буду... - немного хмуро пробормотал Жун в ответ на предложение девушки, с которой он здесь же и встретился, в этой комнате с шикарными креслами. Нечасто он вообще сидел в подобной обстановке, предпочитая гораздо более практичную современную мебель, но... Эти мягкие кожанные кресла действительно расслабляли. Внутреннее брюзжание, так или иначе, постепенно спадало. И вот Жун уже скорее с интересом смотрел на координатора. Что он там им приготовил? В конце концов, протестировать всю систему в боевых условиях - бесценно.

- ... А вот закусок, пожалуй, пока не стоит. - завершил он свой "заказ" девушке уже гораздо более тёплым голосом.

Я опустила взгляд, вслед за магом посмотрев на посверкивающие в свечном свете отвергнутые самоцветы... И с трудом подавила желание швырнуть их, бесполезные, непригодные, прочь. А вместо того медленно, медленно вернула серьги на место, сдерживая слезы.
Я едва находила в себе силы слушать мэтра, вдруг поняв, что он смотрел на меня... как на обреченную.
Впрочем, в этом он был прав. Моя жизнь, с таким трудом спасенная Дитрихом, рушилась, с каждым тидом проседая все больше. Я вдруг отчетливо, особенно отчетливо ощутила, что боги отвернулись от меня.
Негромкий и очень спокойный голос мага, перечисляющего перверсии, все больше убеждал меня в нелепости моего желания не принимать во внимание этот факт.
Шесть мирумов... Как же сложно! А сентенция! Где же взять ретта, который поверил бы в такую мерзость?.. Не говоря уже о том, что у меня в распоряжении всего семь ночей...
- Мэтр, а сколько может понадобиться повторений? - вырвалось у меня, хотя я боялась услышать ответ.
Просто потому, что пусть все, буквально все оборачивалось против меня... я вдруг подумала о том, что от возможного результата будет зависеть не только моя судьба.
- Это сложно, очень сложно... Но ведь возможно, правда? Ведь у кого-то получилось?..
Я обязана попробовать... Ради Дитриха.
- Только у меня нет даже зубряного сала... У меня ничего нет! Вся моя лаборатория... - я осеклась.
Эти подробности магу совершенно ни к чему. Задумчиво постучав себя пальцами по губам, я решительно взглянула на того, кто мог бы дать мне не только нужные сведения...
- Мэтр, я попрошу у Вас необходимые для этого опуса ингредиенты. И рекомендации по начертанию сигнума.
Я должна попытаться. Ведь иначе...
- И скажите, мэтр... Я тоже ретт. Подойдет ли для перверсии моя собственная кровь? У меня есть некоторый опыт в создании сентенции, и, думаю, я смогу достичь состояния уверенности в том, что отдалась орку добровольно...
Меня вдруг забила крупная дрожь. Даже если мне действительно удалось бы убедить себя в этом... Я вспомнила, что череда неудач преследует меня вот уже две седмицы. О, едва ли боги благословят начинание той, кого они не замечают...
- Хотя, пожалуй, Эликсир Готтферна я у Вас тоже приобрету.
Как бы то ни было... Если все сложится не самым удачным образом, нужно иметь возможность все-таки избежать костра. И быстрый яд - отнюдь не худшая альтернатива мучительной смерти от огня...
- Вкус его мне не важен. Только сила.
Помолчав, я наконец шагнула к столу, но вновь оглянулась на мага.
- А еще... Что значит... юнгфернхаут будет восстанавливаться каждое утро? Даже если повредить ее... традиционным способом?

Слова мага упали тяжело, как топор палача, безжалостно отсекая иллюзии, что я все еще пыталась строить на этот счет. В ушах зазвенело, я до крови прикусила губу, остраненно ощутив, как сползает по подбородку щекочущая теплая струйка.
Разве я не допускала такой ответ?.. Однако одно дело - предполагать, бояться этого, и все же истово надеяться, что несчастье обойдет стороной... И совсем другое - услышать правду, осознать, что надежды разлетелись вдребезги.
Убегали мгновения. В полумраке комнаты мэтр Плитхрам звенел инструментами, буднично, будто ничего и не произошло, готовясь, очевидно, выполнить то, за что ему обещал заплатить Дирк.
Я так и продолжала сидеть на столе, лишь уронив подол, не в силах двинуться от огорошившего меня известия. Слезы катились по щекам, а я невидяще смотрела прямо перед собой, медленно вникая в совет лекаря.
- Сохранить в тайне?.. - с расстановкой повторила я, наконец ошарашенно взглянув на мага, все еще непостижимо веря, что просто недопоняла его. - Но это будет возможно лишь до определенного срока... А затем скрывать уже не... А еще позже он ведь родится, мэтр!
О боги!
Слетев со столешницы, я порывисто шагнула к магу, но немедленно остановилась, осознав, что он не просто так отошел от меня, он хочет отдалиться, насколько сумеет! От оскверненной орочьим семенем...
Если меня по воле отца миновал костер за орчеложество, то рождения грюнхаута никто не сможет простить! И я буду в Фурхтнорде... И Дирка не будет рядом...
Перед глазами поплыли малиновые круги, я судорожно схватила ртом воздух. Нет, нет, нет...
- Уберите его... Мэтр, я прошу Вас... - отчаянным срывающимся шепотом я воззвала к единственному, кто мог бы меня спасти. - Избавьте меня от него, помогите мне! Он не должен существовать!!!
Крепко обхватив себя за плечи, я тряслась от рыданий, готовая умолять мага о содействии. Нет, он не может не понимать этого!.. Плод грюнхаута не должен, не должен явиться на свет!
- Убейте его! Ведь это возможно, мэтр, возможно, не так ли?! - я не замечала, что кричу. - Есть средства!.. Отвар пижмы, корень кроволюбки, настой спорыньи... Чем Вы располагаете?! Не молчите, мэтр!

"Это возможно". Возможно. Возможно...
Я пошатнулась, прикрыв глаза, надеясь только пережить бурю эмоций, захлестнувших меня от этих слов мага.
С другой стороны, именно их следовало ждать. Чем еще можно было бы объяснить невероятный рост отрубленного пальца, если не усилением возможностей регенерации вследствие развития семени грюнхаута во мне?.. Это было лишь предположение, я никогда не встречала в книгах описания беременности плодом орка... Вряд ли кто-то в Этом Мире вообще занимался подобными исследованиями. Для того было бы мало присущего всем гелертерам здорового цинизма...
О боги. Я была бы очень рада, если бы это предположение не подтвердилось! Но других взамен не имелось вовсе... По крайней мере, не имелось их у меня. А угадать, какие гипотезы мысленно выдвигал маг, по его виду было совершенно невозможно.
Впрочем, я была очень благодарна мэтру Плитхраму за его спокойствие. Именно оно позволяло удерживать надежду, не давало сорваться и закричать от отчаяния.
Раньше времени...

Подавив внутреннюю дрожь, я заставила себя вникнуть в прозвучавшие вопросы. Состредоточиться только на них. Парс штунде я взяла на раздумья, желая ответить как можно точнее. Было ли на самом деле нечто подобное?..
Дирк говорил, что я много ем. Хотя... Да, пожалуй, ела я объективно больше обычного. Во всяком случае, чаще.
- В последние девять дней я почти постоянно испытываю голод. Но пристрастия не изменились. Ничего другого из описанного Вами я не замечала...
В определенном смятении наблюдала я за действиями мага. С некоторой опаской встретила взором неведомый лекарский инструмент... И, смутившись, неожиданно вспомнила:
- Разве что сны... Да, были кошмары. Поначалу. Страшные. Теперь их нет. Их нет уже шесть ночей...
Кажется, все. Торопливо скинув туфли и белье, я подобрала подол платья и села в точности так, как указал мэтр. Стеснения не было: глупо стесняться лекаря. К тому же, мысли мои были заняты совсем иным. Всего через полтида трепещущий огонек надежды вспыхнет пламенем яркой радости или погаснет, залитый горечью от услышанного вердикта...
- Да, пожалуйста, начинайте, - очень ровно произнесла я и внутренне сжалась, приготовившись терпеть боль.

Услышишь порой, что люди с возрастом начинают меньше спать – предчувствуют, мол, на том свете отдохнут, а на этом ещё много чего успеть надо. Это, конечно, не абсолютная истина (вот палнина прабабка, например, задержалась на свете на 98 лет, из которых последние пять-шесть только и делала, что дрыхла и шпыняла маленькую Машу), но в случае Палны было верно: крупная женщина пробудилась сильно пораньше зависимой от будильников молодёжи. А ведь легла, извините, в два сорок! Кто ж виноват, что самое интересное показывают среди ночи? Впрочем, Пална быстро выбралась с ложа. Торопиться было некуда (вкусный завтрак можно и за десять минут сделать), и, конечно, как любой нормальный человек, уборщица бы понежилась полчасика, но есть сила, что куда мощнее даже лени и тяги к расслабону.

Зов Космоса.

Наверное, есть люди, которые ощущают его всю жизнь. Есть, конечно, такие, которые не чувствуют никогда, и это нормально – ведь наш мир прекрасен и удивителен! Есть те, которые начинают слышать (чуять, ощущать… разве это важно?) его в сознательном возрасте. А Палне вот пришлось ждать до шестого десятка, пока телепередача не открыла ей глаза. Мужик с проницательными глазами и лицом, излучавшим интеллект, рассказывал об удивительных вещах, на которые способны люди в медитации: оторваться от земной оболочки, надеть на себя рукава Млечного Пути, заглянуть в прошлое и будущее. И вот уже почти месяц она более или менее регулярно собирала по утрам энергию Ци: тётя Маша представляла её себе в виде вязкой, сладкой, ароматной массы (сгущёнки, в общем), которая проникает в тело и душу, укрепляя их и оздоравливая. Первые пару раз Коробейник решила медитировать по науке, на улице, но с падением утренней температуры воздуха энергия стала накапливаться так быстро, что занятия пришлось перенести вовнутрь – а то и нос можно отмедитировать. Впрочем, что для зова Космоса крыша общаги? Тем более, в горах, которые сами по себе работают как антенна для связи с инопланетянами…

Так что, накинув на майку с трениками кофту и халат, Пална резво переместилась на первый этаж. На кухне она бодренько обжарила лучок-морковочку, подтушила с кабачком, взбила яйца… ещё после парочки этапов будущая фриттата с кабачками отправилась на двадцать минут в духовку (долго, конечно, но нужно пропечь, да и нехуденькую, чтобы восемь-то человек накормить), а женщина – копить в коридор энергию Ци, чередуя почти правильно выполняемые позы горы и обнимания дерева. В прихожей-коридоре веяло той прохладой, которая надолго остаётся, даже если дверь открывали на минуту – а как вы хотели, ноябрь! Горы! Минус сорок! Впрочем, внизу, в долине, ещё морознее. Учёные что-то говорили про температурные инверсии, негативные градиенты и резкоконтинентальные антициклоны, но суть Пална уяснила: горы-антенны нагреваются, вот и теплее. Что бы так и не сказать? В общем, раз пахнуло морозцем, значит, Дана с Найдой уже побежали гулять. «Только бы не забыла протереть лапы своему чудищу» - встревожилась уборщица перед тем, как сосредоточиться на скоплении энергии.

К концу занятия зов Космоса уступил зову Голода, и Пална поспешила обратно: уже были слышны голоса. Один, конечно, принадлежал её любимой пискле Алисочке, а второй – белобрысому засоне Венику. Вот этим щуплым ребятам всяко надо хорошо питаться, а то вон ночью показывали: когда сахара в крови мало, мозг вырабатывает глутамат. А от него психоз может быть и агрессия. А тут у нас парень с девчонкой молодые, им себя в руках держать надо!

- До-оброе утро, молодежь! – Пропела Пална, вторгаясь на свою территорию. – Собрались уже? Веник, ты опять своё ведро налил? Сейчас мы вас нако-ормим…
Ловко выудив фриттату из духовки и щедро посыпав её зеленью, женщина выставила объеденно благоухающее блюдо на стол (впрочем, она и наггетсы «Мираторг» могла бы вкусно разогреть. Потому что с душой!), после чего развернулась обратно к плите, блинчики печь.
- Ешьте, - она прыснула, - шкилетики. И старших надо позвать, пока горячее!

После произошедшего накануне вечером мы с братом почти не разговаривали. Я так и не решилась узнать, как он отнесся к фортелю Бёзе, а сам он не горел желанием посвящать меня в свои мысли. Мне казалось, между нами даже появилось некое отчуждение... А когда Дитрих предпочел ехать верхом под дождем, а не со мной в кутшвагене, - и вовсе дикой птицей забилась паника в душе. Я успокаивала себя тем, что у него могут быть собственные думы, и, возможно, совсем не я стала причиной его мрачного настроения. Однако тревога не переставала грызть меня изнутри. Время от времени я осторожно выглядывала из вагена в надежде увидеть перемены в лице едущего рядом брата - и каждый раз разочарованно опускала штору вновь...
Как я корила себя за все вчерашние ошибки - и за согласие позвать Бёзе, и за глупый, ненужный страх перед ней! И за резкие слова, сорвавшиеся с уст... И за то, что не объяснила все Дирку сразу, заставив его гадать самого.
А еще я наконец-то набралась решимости посмотреть, как теперь выглядит правая кисть.
Мизинец был целым.
Между тем я отчетливо помнила и кровавую культю на его месте, и хруст разламываемой тупым ножом кости, и пронзительную, затмевающую разум боль в руке. Мне не могло все это примерещиться. Так почему же...
Рассматривая палец со всеми тремя фалангами - правда, нереалистичного для фрайхерров кирпично-бордового цвета - и осторожно двигая им, я размышляла о том, может ли быть нечто подобное у людей, когда...
Когда меня пронзила зубодробительно страшная шальная мысль. Дюжинную я не могла справиться с волнением, продолжая снова и снова высчитывать дни. Результат выходил неизменным и повергал в еще больший ужас... В какой-то момент я застонала, спрятав лицо в ладонях, не в силах более выдерживать гнет этих опасений. Я не могла поделиться ими с Дитрихом, я даже сама все еще неспособна была согласиться с мучительной догадкой... Могли ли боги это допустить?!
В моем распоряжении были лишь домыслы: наверное, никто в Этом Мире не обладал нужными мне сведениями в полной мере...

***
Мрачный под дождем вечерний Круфендорф смог внести свой купферн в мои переживания. Мне всегда было не слишком уютно здесь, хотя я и посетила столицу прежде всего несколько раз. А теперь меня еще и угнетала неизвестность от встречи с лекарем. Трясясь в кутшвагене по мостовой, я в который уже раз повторяла про себя, что мне не стоит бояться, что столь образованный маг сможет ответить на все мои вопросы, что он сумеет все исправить, что Дирк не стал бы давать ложную надежду нам обоим, и что, наконец, я могу ошибаться в своих предположениях...
Из этих мыслей меня выдернул голос Ларса. Я не ожидала увидеть его и смешалась, на мгновение спрятав взор. Ни на парс штунде не сомневаясь в его молчании, я все же удивилась, что Дирк условился с ним о встрече. Это наводило на размышления о том, что я что-то упускаю, не вижу всей картины...
К тому же, Ларс... Он так посмотрел на меня, словно тоже... догадался. И вел себя... несколько необычно. Он не назвал меня по имени, что было понятно. Но... мы же всегда, с самого детства, были на "ты"... К чему церемонии сейчас? Мне вновь почудилось отчуждение, как будто и Ларс хотел бы избегнуть общности со мной.
Только не у кого было узнать правду. Ни за что я не отважилась бы спросить об этом эрфольгера...
Я вздрогнула, когда Дирк нашел мою руку - почему-то мне казалось, что он не захочет прикасаться ко мне, - и поспешила за ним в темноту лабиринта кривых улочек, лишь раз оглянувшись на Ларса.

Это...
Подскочив от неожиданной догадки, я шарахнулась прочь от Дитриха, задев стол и едва не перевернув свечу. Вернее, не от Дитриха. От той сущности, что сочла уместным воспользоваться его телом.
Это же...
Вжавшись в стену, я нащупала позади себя пыльный гобелен, с трудом подавив желание спрятаться, укрыться хотя бы за ним.
Почему я не поняла сразу?!
Мы затронули нечто... неведомое. О боги... Нечто такое, что трогать совсем не следовало.
Ужас сковал рассудок. Прежде я верила не всему, что сказано было в "Труде о деисциентических энигмах" о Бёзе и ее деяниях. Однако теперь самые пугающие и отвратительные строки ослепительно вспыхнули в памяти... Даже о том, что она порой принуждает своих последователей приносить в жертву собственных детей.
У меня закружилась голова. Я вцепилась в гобелен за спиной, силясь сохранить равновесие.
Но Дирк... Неотрывно глядя на брата, полулежавшего в неестественной для него позе, я вдруг остро пожалела, что больше не могу молиться. И тотчас - осознала, что молитвы кому угодно из Бессмертных вряд ли бы здесь помогли. Кроме...
- Б-бёзе... - я не узнала свой голос, враз ставший дрожащим и хрипловатым. - Бёзе, послушай, я больше не буду тебя беспокоить.
Лишь бы не было поздно...
- Пожалуйста, пойми, я не хотела... То есть, вначале я, конечно, хотела узнать, смогу ли вернуть твой патронаж, но сейчас... Не надо. Ничего не надо. Только верни моего брата, прошу, верни, прошу!.. Ты не причинишь ему вреда?!

- Да не про Сатира... - прошептала я, еле слышно вздохнув.
Меня куда больше волновала судьба оставшегося в одиночку в Даммии Гангберта. Я все никак не могла понять, что заставило его пойти на такой риск - можно ведь было просто не принимать во внимание мое нежелание уезжать, не найдя прежде Сатира, мной тогда управляли эмоции! И Дирк ему не приказывал...
Конечно, Гангберт был имперским риттером, а не самонадеянной графиней. Но отчего-то тревога за него неловко ворочалась в душе, царапаясь и мешая.
Однако Дитрих почему-то не выглядел обеспокоенным судьбой друга. Может быть, и я переживала зря?.. Ну что ж, завтра мы это узнаем.

А сейчас... Попытавшись внутренне подготовиться к предстоящему действу, я стянула с себя противный Браутгюгель вместе с Ордкеттэ, с облегчением встряхнув освобожденными волосами. Нет, Браутштуке явно были созданы для того, чтобы убедить невесту, если она еще того не поняла, что ее не ждет ничего хорошего.
Но не о том мне следовало думать, если я хотела выполнить просьбу Дитриха.
Я подошла к окну, внимательно глядя на темный небосвод. Белая Роза, царствующая в Грюн, во всей красе развернулась прямо перед глазами. Я грустно улыбнулась, опять вспомнив ту звездочку, что так хотела сбежать. Тонкий серп старого месяца отсюда был еле виден - я отыскала его взглядом, лишь перегнувшись через подоконник.
От волнения слегка сбилось дыхание.
Я опасалась, что без перверсий обойтись все же не получится, и стоит попытаться воссоздать ту, прежнюю ситуацию в как можно более точных подробностях. Локус уже не тот... Темпус? Сейчас более позднее время, да и прошло целых пять дней... Рес? Ну нет, только не цвергова сталь оконной решетки для инициации... Где мне ее взять? Аффектус? Аффектус был. Разрывающая тоска - такую не ощутишь по одному только желанию. Гармония? Ее, кажется, не было. Висцера? Тоже нет... Арканум?
Да, основой стали слова.
Я осторожно выглянула в окно вновь. Не услышат ли лишнего те, кто стоят внизу на крыльце?.. Впрочем, в прошлый раз я попросила негромко - и этого оказалось достаточно.
- Бёзе... - спиной ощущая пристальный взгляд Дирка, я поежилась, не представляя, что скажу ему, если ничего не выйдет. - Бёзе, пожалуйста, поговори с нами...
Звезды безмолвно перемигивались, беседуя друг с другом на своем звездном языке. Еле слышно звенел прохладный ночной воздух.
А я, вдруг почувствовав, что сказала недостаточно, оперлась о подоконник и тверже добавила:
- Есть... некоторые вопросы.

Признаться, я не ожидала, что мои размышления вслух вызовут столь горячий отклик у брата. Вот если бы он всегда так встречал мои рассказы о том, что удалось мне узнать из книг или в эксперименте!
Дитрих светился интересом, и я даже слегка пожалела, что история о таинственной гостье не пришлась к слову раньше.
- Тварь тогда сказала, что чует акторов в замке, но лишь внизу - как раз там тогда был ты, - как по мне, это не стоило сомнений. - И, конечно, если кто и похож на актора... - я ласково улыбнулась брату.
Однако мне хотелось слегка остудить его, чтобы он не ждал слишком многого.
Его желание встретиться с неведомым существом было понятно мне. Но призвать Тварь вновь... Я помрачнела, пытаясь подобрать подходящие слова, - очень осторожные, чтобы не разочаровать...

Оседлый бард не мил судьбе -
Любой вам подтвердит.
И коль вагант не враг себе -
Он в душной не сидит избе,
Когда весь Мир открыт.

Вильгельм вдруг запел вдвое громче, будто пытаясь отвлечь внимание бауэров от нас с Дирком. Или, возможно, привлечь внимание наше...

Нам, менестрелям, по плечу
И самый трудный путь.
Поверьте, только захочу,
Я лиру верную схвачу -
И в ночь смогу шагнуть.

Так я пол-Мира обошел,
И годы напролет
Везде мне был и кров, и стол.
Удел нисколько не тяжел,
Когда душа поет!

Во всяком случае, и первого, и второго, барду удалось добиться: посетители корчмы перестали перешептываться, бросая в нашу сторону настороженные взгляды, а я застыла, прислушиваясь к словам незнакомой песни.

Как многих я от скуки спас,
Лишь песнями богат!
И в славный Трактбург прибыл раз,
Когда закат почти угас, -
Чудесный реттов град.

Два дня на улицах я пел -
Я, право, не гордец.
И был как будто не у дел,
Покуда, братцы, не посмел
Явиться во дворец.

Княгиня эльфов - да, сама! -
Услышав голос мой,
Произнесла: "О лё шарма!
Дё ля шансон я без ума!
Ну что же, Вильгельм, пой!".

И я весь день не умолкал,
О лиру пальцы стер.
Когда же стих страстей накал -
Неистово рукоплескал
Мне весь эльфийский двор.

А ночью - клятву дать могу! -
Была со мной нежна
(Пусть спать придется на снегу,
Пусть гром ударит, коли лгу!)
Эльфийская княжна!

Грубый мужицкий хохот едва не разорвал корчму. Ухмыляющегося Вильгельма хлопали по плечам, со всех сторон посыпались скабрезные шуточки про эльфов.
Вслушиваться дальше не хотелось. Идея задержаться в общем зале вдруг перестала казаться такой привлекательной. Однако пойти в комнату означало бы согласиться выполнить просьбу Дитриха...
Но как?
Это ведь была случайность... В тот вечер я не сделала ничего для приглашения Твари. Она прилетела сама!
- Знаешь, я тогда не... - я осеклась, вдруг отчетливо вспомнив, о чем именно думала в тот момент и что же содеяла. - Я тогда попросила Бёзе поговорить со мной, - медленно произнесла я, поясняя будто для брата, а на самом деле - для себя.
Точно. Я попросила об этом Бёзе. И если Тварь действительно ее аватар... Однако это казалось таким сложным!
- Ох, я не знаю, Дирк, я ведь не вызвала ее заведомо известным заклинанием. Я не знаю, как и какие должны сойтись перверсии... И должны ли вообще... Я совсем ничего не знаю об этом процессе! У меня наверняка не получится!
Но...
В глазах брата даже после всех моих путаных объяснений все еще не потух восторг. Дирк был попросту уверен, что я смогу обеспечить ему разговор с бесом. Чтобы отказать, понадобится найти куда более веские аргументы...
Допив едва теплый уже тий, я вновь мягко улыбнулась:
- Я попробую. Идем.

На лестнице же ко мне вернулись мысли о том, что еще тревожило меня в последнее время.
Мы ехали до Круфендорфа уже целых пять дней - это вдвое больше, чем потратил бы на дорогу всадник. Значит, скачущий из Даммии риттер всяко бы нас обогнал...
- Дирк, - я тронула брата за рукав, еще не зная, как лучше будет задать такой вопрос. - А ты ведь, когда пойдешь к герцогу Блауштадтскому в Круфендорфе, встретишься и с отрядом? Увидишь их, да?
Я поколебалась всего мгновение.
- Узнаешь... о Гангберте?

Роскошный лимузин плавно тронулся с места. В отличие от скромняши Каори Исикавы златовласка даже мимолетным взглядом не удостоила водителя, благо он был практически скрыт от пассажиров. Всё ее внимание было уделено Ичибею, его машине и самой поездке. Причем, как показалось вначале парню, второй и третий пункт интересовали Мураками заметно больше первого.

- Обожаю вот это всё, уиии!! - довольно прокричала Шизука, высунувшись в откидной люк на крыше лимузина и позволяя "господину президенту" оценить зрелище развевающейся на вечернем ветру легкой юбочки и стройных ножек Мураками-тян. Тем временем Шизука весело хамила кому-то снаружи: - Эй вы, неудачники! Хотите покататься на этой крутой тачке? Как бы не так! Ахаха!!!

Когда ей, наконец, надоело развлекаться подобным образом, она вернулась в салон и бесцеремонно плюхнулась на мягкое сиденье рядом с Ичибеем.

- Что скажете, господин президент? - ее пальцы медленно провели линию от воротника президента и до его брючного ремня.
- Мураками... - строго начал Ичибей, но Шизука резко оседлала парня и заставила его замолчать поцелуем, прижав к спинке сиденья и крепко держа его галстук в своей ручке.
- Тшшш! - погрозила ему пальчиком златовласка, дав немного отдышаться. После чего принялась плавно, словно медленно пританцовывая (в такт игравшей в салоне лимузина расслабляющей музыке), двигать бедрами. - Просто заткнись и будь хорошим мальчиком, хорошо? А я побуду плохой девочкой...

А потом господину президенту пришлось предоставить нашей настойчивой журналистке для выступления свой микрофон - и Шизука-тян продемонстрировала ему исключительные навыки владения языком и редкий дар ораторского искусства. К моменту, когда Ичибей уже был готов сложить с себя президентские полномочия, Мураками неожиданно влепила ему пощечину.

- Какой шустрый! - она сердито сверкнула глазами и снова забралась на парня сверху. - Ваш долг перед избирателями еще не выполнен, господин президент!

Ногти Шизуки-тян буквально впились в плечи Ичибея, заставляя его отвлечься от своих ощущений на более яркие болевые, дистанция между ними исчезла - и рейтинг президента снова устремился ввысь. Мураками двигалась быстрее и резче, чем курс йены на токийской бирже - и Ичибею оставалось только держаться так долго, насколько это вообще было возможно для политика при таком беспрецедентном общественном давлении. За считанные минуты до развязки Шизука резко сменила позицию, предлагая президенту совершить перестановку в их коалиционном правительстве, поставить ее на колени и выдвинуть свои предельно жесткие требования.

- Да, да, ДА!!! - подгоняла Ичибея златовласка, упираясь руками в сиденье и соблазнительно прогибаясь, и вскоре президент не выдержал и бурно завершил свое публичное выступление. Он еще никогда не был НАСТОЛЬКО близок с народом...

После небольшого затишья Курода услышал шепот Мураками-тян:
- Вот это я понимаю - политическая программа... Уф, неплохо! Мой голос принадлежит вам, господин президент!

...Примерно через полчаса водитель высадил Шизуку в названном ею месте - это был дом ее родителей, довольно респектабельный особнячок в элитном районе, так что Ичибею не пришлось краснеть за визит в какие-нибудь трущобы.

- Пока-пока, господин президент! - Шизука помахала ручкой и ехидно улыбнулась. - Было приятно... пообщаться! И увидимся завтра...

А Ичибей остался в салоне переваривать все произошедшее, собирать воедино взорванные бомбой по имени Шизука Мураками мысли и лихорадочно соображать, не слишком ли дорого ему аукнутся потом эти... политические дебаты.

- Не знаю, Дирк, - я поковыряла ложкой полбу, со вздохом заставив себя проглотить хотя бы немного. Мне прежде не доводилось такое есть - в Кальтенбергбурге эту крупу варили только для слуг. - Но я видела ее.
Я помнила Бёзе чудесной девой с серебристыми волосами - ничуть не напоминающей образ из песни.
- Она юна и прекрасна, и совсем не похожа на злую ведьму. Не могу понять, отчего люди так про нее говорят...
И почему Бёзе известна лишь среди бауэров, в устных преданиях, - тоже неясно. Мне ведь только чудом удалось найти сведения о ней в книге!
- Правда, то, как она поступила со мной... Но я, вероятно, сама неверно истолковала ее слова. Бёзе говорит загадками, Дирк. И порой кажется, что все понятно, а на деле... Очень обманчивое ощущение.

На ратном поле бой затих.
Стоял Кровавый Гел.
Непредсказуем он и лих -
Ландскнехтовский удел!

Успел уже сломаться строй.
И неба мог достичь
Легко летевший над землей
Людской победный клич.

Корчемный бард тем временем, лишь немного передохнув, завел новую песню - спустя пару куплетов я поняла, что уже слышала ее прежде.

Теперь их ждал вечерний пир.
Азарт почти остыл...
Отважный хольд, их командир,
Доволен ротой был.

Но, Хитцигу воздав почет,
Молитву вознеся,
"К чему, - он думал, - приведет
Победная стезя?".

Сегодня Хитциг им помог.
И время ликовать!
Но вдруг теперь поддержит бог
Грюнхаутскую рать?

Да-да, это было прошлой осенью, в Книхваг! В Кальтенбергбурге праздновали возвращение Дитриха с традиционной летней войны с орками. У нас гостили Ларс, Гангберт и Пальд - остались на пару дней, прежде чем разъехаться по домам. В честь риттеров закатили пир - тоже традиционный, с ломящимся от осенних угощений столом. Зал был украшен ветвями с золотыми, пожелтевшими буквально накануне листьями - во имя Зигерин, покровительницы победителей...
Конечно, тогда позвали и вагантов - какой же без них праздник?

Укрывшись от жары в шатре
(Не знает шуток Хас),
Все планы хольд пересмотрел
Уже в который раз.

И кубок лучшего вина
Слуга ему поднес...
Но хольд желал ответ сполна
Узнать на свой вопрос.

Как вдруг от мыслей отвлекли:
Судьбы, видать, рука.
В шатер к нему приволокли
Худого паренька.

А песню эту, помимо прочих, исполнял совсем молодой лохматый бард с яркими полосатыми перьями сойки в волосах. Чудесный, как будто светящийся изнутри особым иянсарским светом.
Я вспомнила, как во время пения он почти не отрывал от меня пронзительно-зеленого взора... И как улыбался мне. А я не могла ответить ему тем же - за мной пристально наблюдала Клотильда.
Воспоминания удивительно тепло всколыхнулись в душе, вызвав легкую улыбку. Теперь-то матушка не могла меня одернуть.

- Герр гауптманн, у нас шпион!
Нашли его вон там.
Он страха начисто лишен!
И надерзил всем нам! -

Два воина юнца в шатер
Внесли под локотки.
С лазутчиками с давних пор
Беседы коротки.

Я украдкой оглянулась на Вильгельма - стало интересно, с каким выражением лица поет он. Дурацкие фестоны в виде черепов, коими оторочен был вырез Браутгюгеля, частично закрывали обзор и мешались, куда бы я ни пыталась их загнуть.
Но все же мельком мне удалось взглянуть на менестреля.
Как по-разному можно исполнять песню! Тогда она звучала задорно и лукаво, ныне - чуть насмешливо и едва ли не с вызовом... Как много зависит от певца... да и, наверное, от мыслей слушателя.

Суровых на лицо вояк
Хольд остудил слегка:
Махнув рукой, дал ясный знак
Повременить пока.

- Я не шпион! Я менестрель!
Я не случайно тут.
И пусть мою вернут свирель!
И лютню отдадут! -

Поправив в волосах перо,
Тот парень заявил.
И, фыркнув, продолжал хитро,
Слегка умерив пыл:

- Я наблюдал за битвой здесь,
Чтоб спеть о ней затем.
Хольд, я перед тобою весь.
Не лгу, поверь, совсем.

- Так ты поешь?
- Ну да, пою.
Исполнить сто баллад
Смогу, лишь лютню дай мою,
Я был бы даже рад.

- Искусность велика твоя?
Насколько ты силен?
- Как говорят, богиней я
Достойно одарен...

Вильгельм пел совсем иначе - но это ничуть не портило песню, наоборот, позволило увидеть, ощутить новые оттенки смысла.

Пригубил кубок бравый хольд
И медленно изрек:
- В том убедиться мне позволь.
Поведай мне итог

Грядущих битв, что в этот Хас
Мы видим впереди.
Что дальше ожидает нас?
Слова, прошу, найди.

А ведь правда, почему даже отважные хольды порой так желают знать, что уготовила им судьба?.. Неуверенность ли это в своей решимости встретиться с препонами, или подспудное желание изменить предначертанное?

- Э, нет, - ему ответил бард,
- Ты, видимо, не вник:
Мне этот драгоценный дар
Вручила не Гешик.

- А кто?..
- Известно - Иянса!
- Не может быть! Не лги!
- Ну, что сказать... О небеса!
Богиня, помоги!

Ты непонятлив, словно орк,
Я повторю тебе.
И наконец возьми же в толк:
Не доверяй судьбе!

Не все предрешено, отнюдь,
И вариантов - тьма!
О предсказаниях забудь,
Они сведут с ума...

Удивительно, не единожды в последние дни принималась я размышлять о разнице взглядов Дитриха, уверявшего в необходимости бороться, и Флёр, которая убеждала меня плыть по течению и не возражать Бессмертным.
И эта случайно услышанная песня заставила меня задуматься вновь.
Кто же из них прав?
А может, прав каждый... по-своему? Я не знала, кому молится Флёретт. Наверное, это Гешик или Яффа... Но точно не Зигерин. А Дирк - истинный зигериант. Так, может быть, каждый бог смотрит на эту дилемму отлично от других, и ждет того же от своих последователей? А чего боги ждут... от готтфернов?
Я подняла рассеянный взор на брата.
- Как ты думаешь, стремятся ли боги помочь обрести патронаж предназначенным им смертным? Или им совсем нет до этого дела? Нужны ли мы им?..

— Что я бы порекомендовал?.. — Инспектор задумался и не отвечал так долго, что впору забеспокоиться — не заснул ли.

— Профессия грабителя весьма любопытная. На Саторе вообще интересное общество. Вижу, вы существо въедливое, любите докапываться до сути. Вам будет интересно послушать. Усаживайтесь поудобнее...

Он и сам постарался устроиться поудобнее в своём тесном кресле и рассказал историю, которую мы передадим здесь, убрав ахи, вздохи, паузы для того, чтобы хлебнуть воды и почесаться. Ну и всё такое прочее.

Сатора — четвёртая планета в созвездии Фемиды населена была гуманоидами самой распространенной в Галактике формы: две руки, две ноги, три глаза. Жили они и эволюционировали, как и сотни других цивилизаций до них, и тысячи после. И вот настал момент, когда саторцы до того развились, что изобрели лук и стрелы. А может быть, какое-то другое оружие, похожее на них. Это не суть важно. Главное оказалось в другом. Как и многие до них (и после) выяснили они, что охотиться можно не только на животных, но и на себя подобных.

Дальше известно что должно быть. Войны, попытка контроля, тюрьмы для преступников. Как у сотен ци... Но Саторцы оказались оригинальны. Раз хочется убивать, почему бы не разрешить это? В строго отведенных законом рамках. Так появилась весьма уважаемая профессия, а вслед за ней и другие: грабители, мошенники, разбойники. Вот только профессии жертвы не появилось, никто не желал ею быть, но хитрые саторцы и тут не оплошали. К тому времени они уже как и тысячи до... (ну вы поняли) придумали налоги. Налог на жизнь, налог на имущество, налог на... Налогов оказалось много. Плати налоги — и спи спокойно. А не желаешь или не можешь — попадешь в поле зрение Гильдии. Некоторые, конечно, от налогов пытались увильнуть, но Налоговая служба не дремала. К тому времени, как Саторцы в космос вышли, она главным заказчиком Гильдии уже являлась. Вот так и жили.

— Что до парфюмерии, тут я не специалист, но, думаю, интуиция нужна, опыт. А на нашу службу так просто не попасть, работа интересная, хоть и нервная. Попробуй, угадай, что подойдет форме жизни, котомую видишь в первый раз. Но если желаете, то можно на курсы записаться, как раз недобор.

И добавив в конце, что конечно же, можно попробовать, а потом и еще попробовать, целых три раза можно бесплатно, Инспектор выжидательно уставился на Мирри.

— Как что же вы выбираете? Или еще поискать?

Брат всегда желал мне только добра - ни мгновения в своей жизни я в этом не сомневалась. А еще ни мгновения не сомневалась в том, что он куда мудрее меня. Как будто старше не на тид, а лет на десять. Я привыкла доверять его словам - и еще никогда он не обманул доверия.
Потому и в этот раз, как ни горько и едко было на душе, я заставила себя вдуматься, вчувствоваться в им сказанное.
На что я богам?.. На что я Этому Миру?..
Вздохнув, я принялась расстегивать тугую пряжку. Сыромятный ремешок никак не желал соскакивать со шпенька. С непривычки я провозилась слишком долго, но... с недоумением отметила, что свободно пользуюсь правой рукой. Совсем не было боли... Я как-то не обратила на это внимания раньше. Все эти дни я избегала смотреть на покалеченную кисть, все никак не набираясь решимости узнать, как же теперь она выглядит. И, застыв на мгновение с отстегнутым наплечником в руках... не нашла смелости вновь.
Вместо того я предпочла вернуться к обдумыванию слов Дитриха. Все-таки он был превосходным оратором - остаться равнодушным к его речам не удавалось никому.
Боги... Подвиги...
- А знаешь, Бёзе мне так и сказала. "Чудеса случаются с теми, кто их ищет, но не ждет", - наконец прервала я затянувшееся молчание. - Что ж, может быть, она и в самом деле не была моей богиней... Раз уж я не сумела вникнуть в правила ее игры.
Внезапно я ощутила, как во мне поднимается злая, колкая волна ожесточения.
- Хотя я пыталась совершить чудо, Дирк. Я пыталась доказать, что имперской фрайфрау доступно более одного пути. Я едва ли не зубами выгрызала шанс вырваться из предназначенной мне рутины. Только... не рассчитала силы. Кое-чего не учла.
Взглянув на брата, я мрачно усмехнулась, неожиданно отметив, что хочу продолжить, хочу говорить на эту тему, хочу выдвигать богохульные гипотезы.
- А может, вовсе и не обязательно иметь Патрона? Может, в Этом Мире вовсе и нет его для меня?! Я ведь даже родилась... лишней. Ты не думал об этом, Дирк?
Мне отчаянно хотелось расхохотаться. Только в глазах стояли слезы.
- Дирк, мы ведь столько раз перебирали Пантеон... Нет. Я не эллифейна, ты сам это знаешь. И не иянсарка. И виссендвайб не была никогда! Кто же я?!
Вопрос я почти выкрикнула, совершенно не заботясь о том, что нас могут слышать слуги. Но тут же почти перешла на шепот:
- Что мною движет? Что ж, давай посмотрим. Раньше меня вел вперед интерес к Этому Миру. Я изучала проверсию, экспериментировала с перверсией, порою мне удавалось воплотить самые смелые свои задумки - и успех приносил истинное наслаждение! Я совершала нечаянные открытия - и это окрыляло, вдохновляло меня! Я хотела знать больше - и не только из книг, я хотела общаться с гелертерами и иметь возможность задать вслух каждый из множества возникающих у меня вопросов! Ради этого я покинула дом, Дирк. Ради этого!..
Вдруг запал кончился. Тяжело дыша, я вновь сникла, стушевавшись от болезненных воспоминаний.
- Наверное, это все в прошлом... Мое будущее - Фурхтнорденбергбург.
Чуть отстраненно я удивилась, как бесстрастно прозвучал этот вердикт. Что ж, Дитрих, как обычно, сумел облечь в слова истую суть... Я вправду опустила руки.
На самом деле, я даже могла ответить, когда стала... такой. Я даже могла назвать момент, когда... ощутила себя заживо мертвой.
- Мы посетим Оракула, если ты того желаешь. Но лишь чтобы закрыть этот вопрос.
Однако где-то в самой глубине сознания я вдруг ощутила слабую, едва заметную мерцающую искорку интереса.
- Хотя... Шестнадцатый бог... Да, - я кивнула, невидяще глядя перед собой, - должен быть шестнадцатый бог.
Осторожно подбирая слова, я медленно проговорила:
- Когда у меня... не получилось умереть, мне было видение. Замок. Четыре комнаты с шестнадцатью запертыми дверьми. За каждой - Тот Мир, особый, неповторимый для каждого бога.
Я резко обернулась к брату.
- Передо мной не открылась ни одна.

В Дамменланд в ту годину лихую пришли
С фьордов стылых проклятые орки,
Чтобы выгнать имперцев с имперской земли...
До чего те события горьки!

Я слушала повествование брата, не желая пропустить ни слова. Вот как это было на самом деле... Лагерь под Круфендорфом, принесенное синицей с другого края Райха послание, влетевший с ним в шатер к Дитриху гонец... Перед глазами будто вживую вставали образы четырех риттеров, мчавшихся по имперским трактам на восток, не жалея коней. И невольно я сравнивала их с самыми достославными героями имперского эпоса...

Как давно это было! Уж пара веков
Проскользнула с поры той кровавой...
Только помнят имперцы о звоне клинков,
Что покрыл несмываемой славой

Защитивший Империю храбрый отряд -
Три десятка бесстрашных героев,
Тех, что в битве стояли как скалы стоят,
Ни на цолль не сдаваясь прибою.

Трехдневная скачка в неизвестность... Я могла лишь догадываться, что в это время творилось в душе Дирка. Какие чувства овладевали им. И о чем он на самом деле мысленно говорил со своей Зигерин...
Мне было так жаль, что я причинила ему столько боли!..

Сам альтграф Теобальд тот отряд возглавлял.
Он собрал их под собственным стягом:
Тридцать риттеров - доблестью каждый сиял, -
Императору давших присягу.

В Цвишенберг был отправлен немедля гонец,
Чтоб прислал Император подмогу.
Только риттеры знали: их близок конец.
Далека до столицы дорога.

Я слушала его - и перед внутренним взором возникали яркие, ничуть не потускневшие за седмицу даммийские образы. Я будто заново переживала те отчаяние и страх, исступленную ненависть к грюнхаутам, боль и захлестывающее унижение... Только теперь сквозь дымку свинцовой горечи я видела мчавшегося ко мне на помощь Дитриха - блистательного риттера на вайспферде, как в самых красивых легендах.

Встали воины, вместе молитву воздав,
Против клятой грюнхаутской рати.
И, лангшверт обнаживши, отважный альтграф
Крикнул: "За Императора, братья!".

С ним подняли оружие тридцать сынов
Дамменланда - лихие герои,
Коим дух славной битвы был вовсе не нов, -
На грюнхаутов двинулись строем.

Когда он закончил, мы парс штунде сидели в тишине - лишь колеса кутшвагена поскрипывали, да мерный стук кованых копыт по каменистой дороге помогал отсчитывать убегающие мгновения.
- В Трактбург, Дирк, они повезли меня потому, что я сказала, будто там - мой отец. Граф по имени Теобальд фон Штайлерфельс. И что он даст за меня выкуп золотом.
Я прикрыла глаза, надеясь совладать со сбившимся от волнения дыханием.
- Я полагала, они довезут меня до Трактбурга в целости, а там я сбегу. В реттовом городе, наверное, можно было бы получить помощь реттов...

Бились яро имперцы. "Но что за беда? -
Каждый думал. - Империя с нами!".
Лишь с последним из риттеров наземь тогда
Опустилось альтграфское знамя...

Бой был страшен... Но ведом ли риттерам страх?
Подвиг сей всякой славы достоин!
И навеки останется в наших сердцах
Из отряда того каждый воин.

Про моего брата тоже сложат баллады. Множество прекрасных баллад - о каждом из его свершившихся и будущих подвигов. Его имя будет греметь на всю Империю, его слава будет жить в веках! Как слава героев древности...

- На самом деле, я совершила гораздо больше ошибок, чем ты можешь вообразить. Мне следовало сказать тебе раньше... Я стала готтферн, Дирк. Боги больше не замечают меня, - даже меня саму удивило, как безучастно мне удалось произнести эти слова. - Это случилось в Даммии. Вероятно, когда... Когда я попыталась совершить фрайтод.
Я вздохнула, боясь после такого признания держать паузу. Нет, повисшее гнетущее молчание нужно было немедленно разбить, перемешать осколки и заставить беседу повернуть в иное русло.
- А что касается Лоти... Три дюжины, Дирк, - я протянула ему кожаный кошель, который перед отъездом совершенно бездумно положила в карман платья. Там были мои последние сбережения, несколько монет, вытряхнутых из шкатулки. - Здесь хватит, если обменять гольд. Она ведь долго не сможет работать. А в замке - вообще никогда... Но, честно сказать, я не знаю, Дирк. Я не знаю, как она к этому отнесется. Не могу предсказать. Ты думаешь, будет достаточно серебра? То есть, меди... Но не будет ли ей обиднее получить лишь деньги? Как-то это... будто я пытаюсь откупиться.
Я помолчала, изо всех сил стараясь подобрать наилучшее решение...
- Я напишу ей записку. Короткую. Она сможет прочесть.

— В самом деле? — расстроенно переспросил Теодор и понюхал жёлудь. Потом внимательно посмотрел на Мирри.

— Может быть, вы сами настроите? А я пока поищу что-то подходящее. Это не сложно. В комнате встроенный механизм, который трансформирует мыслеобразы в иллюзию. Просто представьте себе, каким бы вы хотели увидеть это помещение, остальное он сделает сам.

Тут откуда ни возьмись в руках у Инспектора появился ноутбук с голографическим экраном. Странно смотрелся этот прибор в лесу. По воздуху поплыли какие-то строчки, точки и чёрточки, а Теодор сосредоточенно глядел в одну точку — работал видимо.

— Вам с таким обонянием подойдет профессия парфюмера, — обратил он, наконец, взгяд на Мирри. Взмахнул кистью и ноут выдал листочек. А на листочке запись:

Парфюмер. 100 кредитов в сутки + командировочные расходы + 5 % от суммы проданного заказа. Распространение ароматической продукции в пределах Галактики.

— Фирма «Адонис» — одна из известнейших компаний на этом рынке, — сообщил Инспектор. — Они производят духи, туалетную воду, ароматные масла, жидкость для брбржатажа и другую подобную продукцию не только для гуманоидов, как большинство лидеров парфюмерного рынка, но и для самых редких форм жизни. На этой нише они первооткрыватили и лидеры. Им нужны распространители, те, кто продвигает их продукцию на различных планетах. Собственно, это очень похоже на работу курьера, только кроме доставки груза вам придется работать и с клиентами, убеждая купить ваш товар. Ну и, конечно, надо уметь подобрать то, что заинтересует конкретную расу.

Так же им требуются составители ароматов, хотя для такой работы выбирают персонал весьма придирчиво.

Еще ищут они продавцов в бутики, но тут уже надо понравиться лично Президенту и Вице-президенту.

А Президент компании Умбуллук, кстати, получил в свое время эту работу на нашей Бирже и дослужился от простого распространителя, до высшего чина.

Произнеся эту вдохновенную речь, Теодор вновь закопался в вакансиях.

— У нас работа в основном для гуманоидов, — извиняюще бормотал он. — Хотя, вот, для вас с вашим ростом, мне кажется, очень подойдет.

Из ноутбука выпала другая бумажка:

Грабитель. Оплата сдельная, по сумме награбленного. Медицинская страховка. Похороны за свой счёт.

Что-то заинтересовало или поискать ещё? — осведомился Теодор.

В полном молчании мы с отцом спустились на третий ярус крипты. В полном молчании дошли до саркофагуса альтграфа Одальмунта. Я давно не была здесь и, честно сказать, где-то очень глубоко ворочался едва заметный червячок сомнений: а вдруг непостижимым образом что-то изменилось в узоре каменных книг, и нет в нем больше места для загадочного деисциентического трактата...
Но нет. Ровно там же, где я и оставила ее несколько лет назад, на саркофагусе лежала пустая сейчас оболочка из холста, замаскированного под сланец. Помедлив, я вложила в нее фолиант.
Отец и тогда не проронил ни слова. Лишь задумчиво кивнул сам себе, бесстрастно глядя на статую предка.

А на обратном пути - возможно, так повлияло на меня становившееся все более тягостным безмолвие, - я вдруг осознала, что мне может больше никогда не представиться возможность задать отцу полжизни волнующий меня вопрос...
"Клотильда".
Я даже остановилась на пару мгновений, пораженно глядя в спину удаляющемуся отцу. Этого не может быть... Матушка попросила о чем-то для меня?.. И без ее вмешательства не было бы ни редких трактатов о перверсии, ни лаборатории, ни лицензии?.. В это было невозможно поверить. Матушка никогда не говорила со мной о моих увлечениях. Она вообще со мной никогда не говорила. Откуда она могла знать, насколько все это важно для меня?.. И что заставило ее обратиться с такой просьбой к альтграфу?

Пока я колебалась, стоит ли задать еще один вопрос, мы добрались до забранного решеткой выхода из крипты. Словно стальное изваяние, на этом самом месте молчаливо ожидала нас суровая Хрода. Отец, на ходу отдав ей армлёйхтер и бросив короткий приказ, не останавливаясь, направился дальше...
А мне предстояли две малоприятных дюжинных в обществе Хроды. Я понимала, что на мое недовольство никто даже не подумает обратить внимание, и скрепя сердце позволила хмурой ордвайб отскрести от меня даммийскую пыль и расчесать волосы, стараясь не шипеть от боли, которую Хрода вовсе не избегала причинять. Впрочем, опускаясь в бочку с горячей водой, ожидала я боли куда большей. По воспоминаниям, на спине не должно было остаться живого места, однако при купании она почти не отзывалась, как будто раны успели затянуться... Будь на месте Хроды кто-нибудь другой, я непременно поинтересовалась бы, как выглядит на спине кожа, но со служанкой отца мне не хотелось даже обмениваться словами.
Я нисколько не старалась облегчить ей задачу, почти не двигалась сама, заставляя ее ходить вокруг меня, не поворачивалась в нужные моменты и не стала подсказывать верный порядок надевания платья.
К моему удивлению, Хрода справилась со всем отнюдь не плохо. И даже сумела совладать с волосами, к которым я избегала прикасаться в последние дни...
После Даммии я была уверена, что несколько крупных колтунов придется выстричь. Однако в Штультдорфе Флёретт каким-то эльфийским чудом руками умудрилась распутать их все, убив на то целую дюжинную и посетовав, что без гребня не сумела полностью привести пряди в надлежащий вид. И вот теперь Хрода, хотя и не без моих невольных слез, смогла довести ее труд до конца.
Но все же, несмотря на довольно легко давшиеся ей сборы, я не видела в ней ничего хорошего, незаметно для себя беспрерывно сравнивая ее со своей горничной. Как сделала бы Лоти? Уж точно не терзала бы меня мочалом и гребнем, а справилась бы гораздо нежнее, при том еще и напевая, и непременно улыбаясь...
Мне не давали покоя мысли о судьбе Лотберги. Где она теперь? Добралась ли до дома? Что будет с ней дальше?.. Так сложно было утолить чувство вины... Если бы только у меня была возможность поговорить с ней!
Вначале я хотела через других слуг передать Лоти баночку заживляющей мази и немного денег - все, что у меня остались. Сделать для нее хоть что-то в благодарность за то, что она всегда делала для меня. Извиниться. Но, поразмыслив, я поняла, как велика опасность тем самым вновь привлечь к ней ненужное внимание альтграфа - Кальтенбергбург полнится сплетнями... И что даже если мне удастся для этого вырваться из-под надзора Хроды, никто из прислуги больше не захочет рискнуть из-за меня. Вот если бы это поручение дал им Дирк... Но брата не было в замке, и я так и не успела поговорить с ним об этом.

***
Возможно, в последний раз спускаясь по древней каменной лестнице, я почему-то не ощущала всего того, что, наверное, полагается ощущать навсегда покидающим родной дом. Может быть, потому, что нечто подобное уже происходило со мной седмицей ранее. А может быть, потому, что обстановка была ровно такой же, как и всегда... Или потому, что сознание отказывалось верить, будто я больше не вернусь сюда. Я не знала. Но это было неважно.
Крыльцо. Я задержалась на ступенях. Неспешно, даже медленно, сошла вниз...
Возможно, в последний раз я окинула взглядом темно-серые каменные стены родного замка, припорошенную соломой брусчатку двора, амбары, кузницу и конюшню, и наконец остановила взор на лицах родителей.
Все замерло в ожидании... Я молчала.
Наверное, другие фройляйн заранее продумывают прощальную речь. Шутка ли - едва ли не единственная возможность заговорить так, чтобы каждое слово ловили абсолютно все, чтобы не смели перебить, чтобы волей-неволей сохранили в памяти...
Я никогда не думала о этом. Не думала, что прощальная речь вообще когда-нибудь будет у меня. Перед побегом она ведь не нужна...
И сейчас я не хотела ничего говорить родителям. Как, например, не хотела бы ничего говорить совсем чужим людям. Не видела в том нужды. Если за столько лет они ни разу не поинтересовались моими переживаниями, почему бы им вдруг сделать это сейчас? Нет, альтграф и альтграфиня стояли здесь лишь потому, что так велят нерушимые имперские традиции. И все эти слова матушка произнесла лишь потому, что регламент обязывал ее сказать хоть что-то.
Красивая речь матери, разлучающейся с дочерью. Только потому, что так нужно. И поцелуй. Чтобы все поверили? Я сдержанно смотрела на Клотильду, не понимая, зачем и для кого ей понадобилось играть материнские чувства...
А теперь от меня, надо полагать, ожидали банальных фраз, благодарностей, слез прощания - всего того, что позволило бы удовлетворенно вздохнуть: церемония прошла как надо.
Убегали мгновения... В тишине под легким грюнским ветерком негромко похлопывали сушившиеся на веревке в углу двора льняные простыни.
А родители все ждали моего слова - так велел регламент. В мыслях я горько усмехнулась, прикидывая, сколько они смогут так простоять.
Можно было бы сесть в кутшваген абсолютно молча. Но во дворе помимо прочих слуг стоял архивариус Перлиуб, впившийся в меня взглядом. Разве что перо с бумагой наготове не держал.
И при всем моем безразличии мне вдруг подумалось, что такой поступок довольно странно будет смотреться в летописи рода, и каждый потомок сочтет нужным додумать его причины...
- Орднунг судья Вам, отец.
Я буду краткой. Не стану размениваться на объяснения, которым все равно суждено раствориться, затеряться, не добравшись до сердец.
Но когда я собиралась сказать то же самое матери...
Меня пронзила мысль, ни разу прежде меня не посещавшая. Что, если... Если просто предположить... Может быть, Клотильда и хотела бы вести себя иначе, но не могла? Может быть, то был ее осознанный выбор? Может быть, все дело в той давней безумной клятве, которую я не успела опередить?!
Может быть...
Да только...
Глядя альтграфине в глаза, я с расстановкой проговорила:
- К счастью или к сожалению... Я не умею читать мысли, матушка.
Вот так. У меня не получилось речи. И пожалеть об этом не получилось.
Я встретилась взглядом с Дитрихом и в молчании - уже не регламентированном, просто молчании, - направилась к кутшвагену.
Вот и все.

Мирри казалось, что она кричит очень и очень громко, но для окружающих это скорее напоминало писк. Горе-мамаша даже не проснулась, а дитё пребывало в полном восторге.

– ОНА ПИЩИТ! – сообщило оно радостно толпе, сжимая в кулачке трофей: клок шерсти из хвоста Мирри. Причёска оказалась безнадёжно испорчена. Смысл тирады девочка, конечно же, не поняла, так как в запале белка перешла со всеобщего на свой родной язык. Судя по возбуждению на лице, останавливаться на достигнутом ребёнок не собирался. Всё это могло закончиться большим скандалом, если не хуже, но, к счастью, подошла очередь чудесного семейства. Мамаша приоткрыла один глаз, сгребла наследницу в охапку и погрузилась во флаер. Мирри осталась зализывать раны.

Однако, скоро подошла и её очередь. Вот уже флаер несёт Мирри ввысь, доставляет прямо в один из входов парящей над головами Биржи и оставляет в переходной камере между прошлой жизнью и этой.

Дезинфекция оказалась процедурой малоприятной. Для большинства посетителей, в том числе и для Мирри, она была безопасной, но доставляла определенные неудобства. Если даже не брать во внимание разнообразные запахи химии, которой её обрабатывали, того, что шёрстка Мирри после выхода из камеры вся слиплась, было достаточно для недовольства.

Впрочем, следующее помещение, куда попала Мирри, с лихвой компенсировало всё, только что пережитое. Внешнее кольцо Биржи всегда впечатляло попавших сюда в первый раз. Множество самодвижущихся дорожек, несущих посетителей по кругу мимо регистрационных стоек, создавало впечатление бесконечного диковинного шоссе. Одна из дорожек заскользила у Мирри под лапками и остановилась только тогда, когда нашлась свободная стойка, у которой белочку и высадили.
С той стороны на неё глазела… соотечественница.
Разглядывая белку-регистратора, весьма симпатичную, но несколько неухоженную, с не расчесанной, слипшейся шёрсткой, Мирри подивилась было такому совпадению, но тут же углядела, что белка похожа на неё саму, как две капли воды. Даже выдранный синекожим монстром клок шерсти присутствовал (вернее отсутствовал) на хвосте. Как в озёрную гладь смотришься!

То был робот-полиморф, по обычаям Биржи принявший форму клиентки. На Мирри он смотрел строго и недоверчиво. Странно было наблюдать такое выражение в собственных глазах. Ещё более странно оказалось слушать свой голос, когда робот заговорил. Произносил он фразы строгим, официальным тоном, плохо коррелирующим с беличьим речевым аппаратом. Вот что пропищал этот важный орех донельзя казённым языком:

— Я биоробот-регистратор CHI-NY-5-SCA приветствую тебя, дружественная форма жизни, на бирже труда «Галактика» — лучшем месте для трудоустройства во Вселенной от имени всего нашего дружного коллектива.

Персонал «Галактики» желает тебе приятного пребывания в стенах биржи и счастливого решения волнующего/мучащего/изводящего/негативно влияющего на эмоциональное состояние вопроса. На территории биржи запрещается ломать/жечь/сверлить/дробить/употреблять в пищу персонал, посетителей и инвентарь биржи. За нарушение правил следует аннигиляция. Процедура проводится под общим наркозом и полностью безболезненна. Спасибо за внимание.

Затем последовала пауза и CHI-NY-5-SCA ещё более строгим, даже, можно сказать, неприязненным тоном осведомился:

– Лузгу от семечек, скорлупу от орехов на пол бросаете?
Казалось, признайся Мирри в этих преступлениях, и робот её съест. Однако, пока он посетительницу есть не стал, а потребовал заполнить анкету. Перед Мирри легли два бланка, ничем не отличающихся, кроме цвета. Синий – для тех, кто предлагает работу, красный – для работников.

Анкета

Планета Колючка — она же Бета Ежа. Вы знаете о ней кучу (бесполезной) информации. И то, что на ней помещается самая крупная Биржа Труда в Галактике (впрочем, тут вам нечем хвастать, это знают все). И то, что на ней же среди бесчисленных переулков и закоулков Низа обосновались самые настоящие пираты и торговцы телами (это тоже знают все, кроме полиции). Известны вам и факты, широкой общественности неведомые. Например, о том, что регистратор-полиморф ROO-H-9-1-1-LAD чуть было не был уволен, после поданной на него одним из клиентов жалобы (ох уж эти земляне, им лишь бы жалобы писать!), но вмешалась Лига, спустила всё на тормозах. Почему же такой скандальный факт не известен широкой общественности, спросите вы? Да всё просто — он ещё не произошёл. Однако, произойдёт, даже не сомневайтесь. На Колючке полно грёбанных провидцев, они обещали.

Или вот, положим, баобабы. Две трети Колючки занимает пустыня. Когда-то она занимала три третьих, но потом будущий миллиардер Брокс Фе Нол'Г приобрел её за двести кредитов, построил тут Биржу — парящее над площадью огромное здание, к которому ежечастно слетаются флаера с претендентами, а в пустыне поставил под баобабами лавочки (и она стала называться Национальный парк).

Так вот, подведём итог. На Колючке имеется Биржа, похожая на большой орех, которая парит над землей. В наличие так же пустыня с баобабами, скорпионьей травой и лавочками, океан, с настолько невкусной фауной, что ею брезгуют и зэки с планеты Каторга. Полно, наконец, обрамляющих Биржу, словно летящая во все стороны от груды почищенных орехов скорлупа, легальных, полулегальных и нелегальных заведений самого разного назначения (в основном питательных, курительных, спательных и увеселительных) и пошиба. Присутствует, разумеется, на Бете Ежа и космопорт, а как иначе добраться до всего вышеописанного? А ещё здесь кишмя кишат роботы, гуманоиды, негуманоиды, водоплавающие и etc. Даже одна разумная Пальма забрела. Не было на Колючке только белок. Не сложилось как-то. Может, это связано с тем, что на баобабах не растут орехи, а может, причина в другом, но белок не было. До сегодняшнего дня. Теперь всё изменилось — белочка пришла.

Крк-Миррритикити разминала лапки и восстанавливала пушистость хвоста после весьма утомительного путешествия. Первый раз рискнула она отправиться куда-то с родного Миллоники-Тирче и, надо сказать, полёт на звездолёте — это вам не по веткам скакать. Жуткая пустота вокруг тебя, которую не перепрыгнешь даже самыми цепкими лапами. И одиночество. Команде не до пассажиров, а большинство пассажиров или прозябали в анабиозе, или оказались типами неразговорчивыми. Можно сказать, белочка соскучилась по общению. И теперь шум толпы на площади перед Биржей — толпы состоящей из самых странных особей, которых белке когда-нибудь доводилось видеть, от людей до сорокоодноножек (разумные сороконожки — это, можно сказать, привычно, а вот разумные сорокоодноножки могут повергнуть неподготовленного путешественника в настоящий шок)... Так вот... О чём это мы?.. Ага, шум толпы, значит. Шум толпы нашу героиню скорее радовал, ведь она так соскучилась по... Ну, вы поняли. А где пообщаться, как не в очереди на посадку во флаер? Всё равно делать больше нечего. Флаеры эти взлетали, скрывались в недрах Биржи и вылетали из неё, приземляясь на площадь, ежесекундно. А вот очередь двигалась медленно, слишком уж длинной она оказалась. Можно наверно даже было занять место, да сходить, пропустить стаканчиков в ближайшем баре... Или узнать последние новости. Или...

— МАМА! МАМА! — раздался истошный вопль. Прелестная девочка в инкрустированном бериллами ошейнике и на длинном поводке (именно так полагалось по закону водить в общественных местах маленьких детей) заметила Крк-Миррритикити.

— МАМА, СМОТРИ БЕЛОЧКА!!! — этот вопль услышали, наверно и Вверху, на Бирже, и в близлежащих притонах, и даже в пустыне. Только мама не обратила внимания. Она крепко спала на ходу, не желая терять времени. Полезное качество в очереди.

Девочка же: синекожая, с милыми, торчащими во всем стороны зелеными клычками, наивными круглыми глазёнками и старательно прилепленным к лысине белым бантиком была очарована настоящей белочкой. К сожалению, её поводок был достаточно длинный, а Мирри после путешествия потеряла былую ловкость. Чудесный ребёнок с восторгом в глазах вцепился прямо в пушистый рыжий хвост, намереваясь, если не оторвать его совсем, то хоть выдернуть хороший клок на память.

Постепенно мне все же удалось немного успокоиться.
Отец перестал тащить меня за собой, видимо, поверив, что я не намерена выкинуть нечто неожиданное. Теперь он шел чуть впереди, не глядя на меня, уверенно, не сбивая шага... Хотя последнее наверняка непросто ему давалось. О чем он думал в эти мгновения?.. О том, какая на самом деле картина ожидает нас в крипте? О загадочном фолианте альтграфа Одальмунта, как и я?..

Я всегда знала, что мой прапрадед был пертиссимианцем. Знала также, что за свою жизнь помимо прочего он сумел собрать несколько десятков редчайших книг. Знала, что впоследствии эта коллекция перешла во владение графа Лампранда фон Эрхабенхайта с приданым его супруги Эбертруды. Позже их сын, граф Нортрад, почему-то не видя в библиотеке ценности, раздал часть томов в качестве подарков, а оставшиеся погибли в страшном пожаре в замке Эрхабененбург пару дюжин лет назад.
И я, конечно, не смела осуждать альтграфа Гаудальда, передавшего библиотеку отца в чужой род, но все же весьма и весьма сожалела об этом его решении. Однако как-то раз меня посетила мысль, что альтграф Одальмунт, будучи виссендером, не мог просто собирать книги. У него обязательно должны были быть и собственные труды.

Воодушевленная, я помчалась с этой идеей к Дитриху. Брат скептически похмыкал, но согласился вместе со мной отправиться к архивариусу. К большому сожалению, даже старик Перлиуб не смог ни вспомнить, ни предположить, где могли бы храниться эти записи.
В азарте я подбила Дирка обыскать замок. Мы облазили почти всю вонтурму, осмотрели мебель, гобелены, половицы... Мы не были только в покоях родителей, в остальных же комнатах даже простучали стены!
Но так и не нашли ни рукописей, ни дневников.

Винтовая лестница под ногами убегала все ниже, к древнему сердцу Холодной Горы. Истертые каменные ступени казались бесконечными, хотя я прекрасно знала им счет. Да, даже края этих ступеней мы с Дитрихом пытались поддевать стащенными с кухни крепкими крюками для мясных туш, стремясь обнаружить тайник...

Поиски продолжались несколько дней, пока Дирк окончательно не потерял терпение и, обирая с волос принесенную с чердака пыльную паутину, не вопросил раздраженно:
- Да кому вообще понадобилось бы хранить эти скучные свитки?! Что в них может быть важного?!
Тогда-то меня и осенило, что искали мы, похоже, напрасно. Далеко не для всех несомненна ценность пертиссимианских заметок...
- А ведь верно, Дирк. Сын альтграфа Одальмунта, Гаудальд, был хютерингом.
В моем понимании, это означало, что ожидать от него можно было самых неприятных вещей.
- В летописях об этом нет ни слова, но архивариус упоминал, что у него были не самые теплые отношения с отцом... Вполне возможно, после смерти Одальмунта Гаудальд приказал уничтожить его записи - почему нет? Вот ты бы при таком раскладе на его месте приказал?
- Ну... - Дитрих замялся, осторожно взглянув на меня. - Если бы я не знал, что через сотню лет мои правнуки будут ползать по закоулкам вонтурмы в их поисках... Да, приказал бы.
И тут же перешел в наступление:
- Они наверняка занимали кучу места, представь! Может, это был целый бюхершранк пыльных бумаг! Идхен, Гаудальд ведь не зря так изящно избавился от книг, спихнув их зятю. Они явно были ему неугодны. Нет, я его не оправдываю, но... может, больше не будем искать?
- Да, похоже, ты прав, Дирк, - неспешно отряхнув сор с платья, я грустно улыбнулась брату. - Мы уже ничего не найдем...
От чудесной коллекции альтграфа Одальмунта остались лишь черствые строки в штаммбаумбухе.

За несколько последующих лет я даже успела почти смириться с этим... У меня начали появляться собственные наработки. Я изучала магию по книгам, по моим просьбам купленным мне отцом. Почему-то в этом он почти не отказывал мне...

В тот день я спустилась в крипту вовсе не для того, чтобы поговорить с предками. И даже не для того, чтобы побыть одной в абсолютной тишине, подарив отдых мыслям.
Для одного небезынтересного заклинания мне требовался редкий рес - пыль из правой глазницы черепа хютеринга. Редким этот рес считался потому, что череп хютеринга обычно не так-то просто достать. Ради этого почти всегда необходимо эксгумировать погребенное в земле тело. Мне же нужно было всего лишь дойти до мумии одного из предков, альтграфензона Годебранда фон Кальтенберга, на третьем ярусе крипты.
Однако добраться до того самого алькова мне так и не удалось.
Запнувшись обо что-то мягкое на темном полу - крыса то была, что ли? - я едва не потеряла равновесие. Рука с армлёйхтером дрогнула, расплавленный воск со свечи плеснул на запястье. Я вскрикнула, обжегшись, и торопливо поставила подсвечник на внезапно оказавшийся передо мной саркофагус, чтобы не уронить. И лишь потом, обобрав с руки дорожки теплого воска, подняла взгляд на статую альтграфа Одальмунта, как будто наблюдающую за мной из-под опущенных каменных век.
Удивительно, но я не раз стояла на этом самом месте прежде: подолгу всматривалась в высеченное из темно-серого сланца благодушное лицо с приятными чертами, гадала, о чем любил размышлять мой прапрадед, посещал ли крипту он сам, и как он пришел к выбору Патроном Пертиссимуса. В то время я пыталась убедить себя, что и мне самой следует молиться Виссенду. Я тоже была пертиссимианкой - так с некоторых пор значилось в штаммбаумбухе.
Сложно сказать, что же в тот раз заставило меня подойти ближе. Но в какой-то момент я заметила, что уголок одной из каменных книг на саркофагусе отличается цветом.
Видимо, с течением времени выделанный под камень холст все же начал крошиться...

Из глубины воспоминаний меня выдернул негромкий голос отца. Я постаралась сосредоточиться на том, о чем он говорит, и с удивлением поняла, что мы находимся не на нужном ярусе крипты. Отчего же?..
Кажется, истинный смысл слов альтграфа продолжал ускользать от меня. Во всяком случае, я отчаянно цеплялась за это объяснение...
Я совсем ничего не понимала.
Я не знала, почему отец изменил свое мнение о погребении. Почему теперь это именно свод и саркофагус?.. Нет-нет, меня не столько интересовали причины... Конечно, каждый в Этом Мире может высказаться относительно желаемого способа своих похорон. Но почему альтграф ведет этот разговор со мной? Что такого могло между ними произойти, что отец сомневается, исполнит ли Дирк его последнюю волю?.. Возможно, у моего брата есть на то по-настоящему веские основания?..
Но как может быть причастно к этому еще не рожденное дитя?!
Я ничего не понимала, и от этого становилось еще страшнее. Только одно я знала точно: меньше всего в конфликте ордманна и зигерианта мне хотелось бы оказаться между ними.
Как может отец просить о такой клятве?! Если у меня все же будут дети... Как можно вот так заведомо рисковать их жизнями?!
Наконец, почему отец требует клятвы от меня, а не от Дитриха?..
Обычно решение о способе погребения главы рода принимал его старший сын. Если это было возможно, учитывались традиции культа, к которому принадлежал покойный, но только от нового альтграфа зависело, где в крипте будет размещена могила, и как будет выглядеть надгробие...
- Нет.
Я все же не смогла произнести это слово достаточно твердо... Отзвук моего голоса словно потонул в окружающей круг дрожащего свечного света непроглядной мгле. Как будто укрылся поспешно, понадеявшись, что старый ордманн не успел расслышать.
Пришлось повторить громче:
- Нет, отец. Я уверена, Дитрих выполнит Вашу волю без моего вмешательства.
Сейчас я действительно была уверена в этом. Вот только нельзя забывать, что Дитрих невероятно упрям - ничуть не менее, чем сам Анхельм. Если ему взбредет в голову поступить иначе - что я смогу с этим поделать?
- Диктовать условия альтграфу Кальтенбергскому вправе лишь герцог Блауштадтский.
Как отец представляет себе мое воздействие на Дирка?..
- Однако я даю Вам слово поговорить с братом, если по какой-либо причине он все же сочтет возможным проигнорировать Ваше желание.

Конечно, он был прав.
Конечно, я не должна была разговаривать с отцом в таком тоне. И мне следовало бы принести ему извинения... Но только не после того, что он сделал с Лотбергой.
Я задрожала от негодования. Однако мне не хватило духу вновь попробовать оспорить мнение альтграфа.
Все ниже склоняя голову, я с горечью осознавала, что несмотря на все мои жалкие попытки возразить отцу, он останется неограничен в своей власти.
Нет, пусть Фурхтнорд, только не хютеранский монастырь... Это, наверное, ещё страшнее, чем ордманнский.
Подняв взор на альтграфа, я заметила, что он смотрит мимо меня. И похолодела, вспомнив об оставленной без присмотра книге. О боги... Как же меня угораздило вчера уснуть, не убрав ее прежде обратно в тайник?..
Нет, нельзя показывать столь сомнительный трактат отцу! Он ведь без раздумий сожжет его, лишь пролистав несколько страниц! А что он сделает после со мной?..
Метнувшись к кровати, чудом я успела подхватить фолиант первой, пытаясь укрыть, спасти от вездесущей Хроды! Завела за спину в дикой надежде, что отец потеряет к нему интерес...
Отнюдь.
Не сразу поняв, что произошло, я невольно схватилась за саднящую щеку. Что это значит?! Это и есть "особые полномочия"?.. Отец разрешил бауэрин меня бить?! Да он даже себе такого никогда не позволял! И теперь... так будет и дальше?!
Пораженно глядя то на отца, то на служанку, я судорожно пыталась сложить способный исправить накаляющуюся обстановку ответ.
- Отец, прошу, не забирайте эту книгу.
И почему же?
- Я... Я еще не прочла ее!
Сбившееся от паники дыхание не добавляло убедительности.
И вдруг... Подобрались нужные слова. Я заговорила уверенно, не оставляя лазейки для сомнений:
- Ваш прадед, отец. Альтграф Одальмунт фон Кальтенберг. Он был пертиссимианцем, как Вы знаете. Владел прекрасной библиотекой, впоследствии ушедшей в приданое его младшей внучке, графине Эбертруде фон Кальтенберг, в замужестве фон...
Я осеклась, поняв по глазам отца, что отпущенное мне на оправдания время рискует истечь прямо сейчас, и поспешно свернула фразу:
- Саркофагус альтграфа Одальмунта в крипте украшен высеченными из камня книгами - в память о его любимом увлечении.
Боги, историю своего рода нынешний альтграф Кальтенбергский знает не хуже меня. Надо переходить к сути.
- Пару седмиц назад я...
Да нет, не пару седмиц, а без малого пять лет. Вот только этот срок не вписывался в версию, будто я не успела ознакомиться с содержимым фолианта. Однако далее я намеревалась поведать правду.
- ...совершенно случайно выяснила, что не все эти книги - каменные. Одна из них - вот эта - оказалась самой настоящей, и была обернута в холст, пропитанный особым составом, придавшим ему внешнее сходство со сланцем. Думаю, именно поэтому ее никто не обнаружил за сотню лет...
Лишь бы только альтграф не заинтересовался, как мне-то пришло в голову ковырять саркофагус... И что я вообще забыла в крипте.
- Отец, я взяла эту книгу. Я подумала, что раз мой предок так хотел ее сохранить, она была дорога ему... Я не знаю, он ли был ее автором, - нет образцов его почерка, чтобы сравнить... Но ведь она не зря оказалась частью его надгробия.
О боги, определенно не зря. Это достаточно весомый аргумент?..
- Позвольте мне ее оставить, отец... - голос откровенно задрожал, я всхлипнула, проглотив слезы.
Боги, боги, только бы он не догадался, какие опасения на самом деле верховодят мною!
Теперь я обеими руками крепко прижимала драгоценный том к груди, надеясь, что Хрода не посмеет вырвать его силой.
- Я все же хотела бы ее прочесть...

Лоти...
Я не поверила слуху, с ужасом глядя на отца, хладнокровно смакующего зверские подробности.
Нет, не может быть... Она не должна была пострадать!
Нежная и застенчивая Лоти, такая заботливая, такая усердная...
Где была ее Яффа, когда приводился в исполнение приговор? Куда смотрел Орднунг?!
- Лотберга не виновна!!! - слетев с кровати, в два шага я оказалась рядом с отцом, в бессильной ярости сжимая кулаки.
За спиной глухо шлепнулся об пол соскользнувший с покрывала спрятанный фолиант. Мне было не до него.
- Она не знала ничего о моих намерениях!
То была чистая правда.
К побегу я готовилась без нее. Именно для того, чтобы она ничего не могла сказать, когда ее спросят! Чтобы ей не пришлось лгать!
Я так старалась не подвести никого из прислуги... И в первую очередь - Лоти. Я бы даже отправила ее в тот день домой, в Хеннендорф, но она уже побывала там седмицей ранее, и столь частые отлучки могли навлечь подозрения не хуже.
Боги, за что?! Чем провинилась Лотберга?! Она не должна была отвечать за меня!
- Что она могла сказать Вам?! Что, что она могла рассказать?!
Я пошатнулась, будто от боли, заглянув в абсолютно холодные серо-стальные глаза альтграфа. И вот так же равнодушно он отдал приказ...
Шестьдесят шесть ударов кнутом... В моей голове не укладывалось это свирепство. Эта жестокость, граничащая с орочьей.
- Вы же ордманн, отец, - проговорила я едва ли не с ненавистью. - И Вы смогли изувечить человека, не разобравшись?!

Не знаю, почему я решила, будто в перечитанной не единожды книге смогу найти новые, доселе не замеченные мною строки. Наверное, во мне говорило отчаяние, и не предпринять совсем ничего было бы попросту невозможно.
Полночи пролетело незаметно. На пожелтевших от времени страницах было собрано так много редчайших тайн деисциенции... Только, увы, не все.
Предельно ясным оставалось лишь одно: ничего хорошего утрата патронажа не сулила. Не то чтобы я не знала этого раньше, но теперь... будто лопнула последняя ниточка неосознанной надежды.
Впрочем, если подумать... Разве это не справедливое воздаяние? За оскорбление Бессмертных.
Жалела ли я о тогдашнем порыве? Нет. В те отчаянные, безнадежные мгновения я не могла бы мыслить иначе. Для меня - растерзанной и сломленной, получившей гневную отповедь от Патронессы, - это был самый естественный выбор. Кто мог знать, как повернется судьба?

Я не заметила, как заснула. Это была первая ночь без сновидений. Три предыдущих были наполнены мучительными кошмарами с даммийским сюжетом, и я боялась, что им не будет конца...
Однако вчера, когда чернильные строки на старом пергаменте начали плясать перед глазами, я будто провалилась в бездонную темноту, сумевшую подарить несколько штундов покоя.

Покой оборвался со скрежетом ключа.
Я подскочила на кровати, пытаясь сообразить, что происходит. Но все прояснилось даже слишком быстро...
Отец все же разделил мнение Дитриха.
Ну да. Я ведь и ждала чего-то подобного. Красноречие и в этот раз не подвело моего брата. Переубедить ордманна - это ведь не каждый сможет.
Я вновь попыталась заставить себя согласиться с тем, что так выглядит правильный исход.
Фурхтнорд... Будет ли там лучше, чем в Даммии? Сомнительно... Но мой брак с Шедельбрехером станет благом для Дирка. Что ж, я выдержу. Я должна.

Отец бесстрастно излагал мне свой план, как обычно, не предполагая возможности возражений. Правда, разве посмела бы я возразить?.. Разве смогла бы я свести на нет все усилия брата?
Я сидела на кровати как на иголках. Вообще-то мне следовало бы встать, разговаривая с отцом... Но тогда он заметил бы наскоро укрытую книгу, которую видеть ему совсем не стоило. И я очень надеялась выдать вынужденный неучтивый жест за растерянность и изумление.
Впрочем, последние даже не требовалось играть.
Со мной отправится другая служанка? Почему?..
Не решаясь перечить открыто, я только с волнением уточнила:
- Отец, я не могу взять Лотбергу?..
Моя горничная, Лоти. Мне придется расстаться с ней?.. И там, в Фурхтнорде, мне придется привыкать к новой?..
Но ведь Лотберга... Мне иногда казалось, что она знает меня лучше, чем я сама. Она раньше меня замечала, если мне было холодно или неудобно, знала, когда нужно принести тий, а когда - помолчать. Да и волосы умела небольно расчесывать...
А теперь вместо нее будет Хрода?!
С другой стороны... Было бы неправильно заставлять ее ехать на север. Здесь у нее семья... Двое младших братишек и мать. А отца у них нет, он погиб на лесоповале несколько лет назад. Нельзя отнимать у них Лотбергу - сейчас она может хотя бы изредка их навещать... И нужно озаботиться тем, чтобы она смогла продолжить служить в замке, если захочет.
- Позвольте мне хотя бы собраться с нею.
Не с угрюмой и пугающей же ордвайб! От одного ее присутствия становилось не по себе!
Мне почудилось неодобрение во взгляде, которым Хрода окинула мой наряд. На мне с дороги так и осталось простецкое неновое платье из грубого полотна невнятного рыжеватого цвета. Я даже не знала, откуда оно на самом деле взялось. Герр фон дер Пфау поздним вечером, почти ночью, где-то в Штультдорфе отыскал пару таких платьев для меня и Флёретт и передал их через Фарегиса. И, разумеется, это было лучше, чем ничего. Пусть оно и было мне велико, и кто-то успел заносить его до бахромы на подоле...
Только во что бы я ни была одета, прислуге следовало держать свое мнение при себе.
Меня передернуло от мысли, что придется позволить этой жуткой женщине прикасаться ко мне. У нее и руки наверняка холодные...
- Мне было бы гораздо проще сделать это со своей горничной.
Я постаралась выдать свое пожелание за голос здравого смысла:
- Разве Хрода прежде прислуживала фройляйн?

Послевкусие лебкухен вдруг стало горчить.
Я растерянно смотрела вслед улетевшей Твари. Почему я наивно предположила, что ей нужна моя помощь в поисках духа? Почему я подумала, что смогу ей помочь, догадавшись о ее сущности?.. Почему я решила, что она о ней не знает?
До чего же нелепо все вышло... Я поняла, как глупо звучали мои слова. Тварь прилетала за чем-то другим. За чем?
Отчего-то на меня с новой силой накатило ощущение разоренности. Может быть, потому, что я медленно, очень медленно стала осознавать, что в словах Твари было больше истины, чем казалось на первый взгляд.
Я стала пустой склянкой?.. А разве не возникало это ощущение в последние дни и у меня самой?
О боги...
Каждый вдох вдруг начал приносить боль. Враз лишившись равновесия, я обессиленно сползла на пол, прижавшись спиной к тумбе стола.
Боги...
Это не Бёзе оставила меня. Это я предпочла... перестать быть.
"Убей меня, Флёр. Я очень тебя прошу".
Фрайтод. Самоубийство. Это ведь тоже было... самоубийство, да. Акт, который не будет прощен Бессмертными.
Как странно, что до сих пор мне не пришел в голову такой простой ответ на этот вопрос...
Что ж.

В распахнутые окна учебной комнаты врывались птичьи трели и ароматы долгожданного Векзла. Как же хотелось удрать из замка в весенний лес! Вдоволь набегаться среди просыпающихся деревьев с душистыми набухающими почками на ветвях, сыграть в прятки, напиться из ручья...
Вот только прежде нам предстояло выполнить задание по террономии: перерисовать самую подробную карту Кальтенберга.
Уже вторую дюжинную мы с братом корпели каждый над своим листом пергамента, скрупулезно вырисовывая извороты трактов, кропотливо отмеряя расстояние между селениями и старательно раскрашивая белилами крохотных овечек на полях.
Дело продвигалось медленно. Карта была сложной.

Дирк вдруг заерзал - стало понятно, что у него кончается терпение. Значит, чтобы усидеть за работой, он заведет разговор. Я заволновалась, что вновь будет поднята вчерашняя тема. И, как оказалось, не зря.
- Эрфольга? - с понятными намерениями негромко вопросил брат.
Не обошлось.
Я попыталась сделать вид, будто поглощена выписыванием буковок названия деревеньки Хеннендорф на юго-востоке.
Однако повисла очень уж нехорошая пауза.
- Не мое это, Дирк, - закусив губу, я старательно смахнула со стола невидимые соринки. - Сам знаешь, хитростью и изворотливостью я не блещу.
- Иянса? - его настойчивости можно было позавидовать. Но в голосе не слышалось ни жесткости, ни упрека...
- Иянса ближе, - я кивнула, отложив перо, и задумалась, подыскивая верные слова. - Но скажи честно: видишь ли ты во мне ту особенную легкость, присущую иянсарам?
Дитрих помолчал, очинив перья себе и мне.
- Может быть, Зигерин?
Я взглянула на брата. Забыв о работе, он выжидающе смотрел на меня.
- Боюсь, что нет, Дирк. Мне нравится Зигерин, ты знаешь...
- Она хорошая.
- Уверена в этом. Ты ведь похож на нее. Но... я не та, кто нужна ей.

Большую часть жизни я провела без Патрона. Как старался мой брат помочь мне найти его! И как я вяло сопротивлялась этим попыткам, не чувствуя близости ни с кем из Бессмертных... Мне казалось, в Этом Мире нет бога для меня. Бывает ли так?.. Не знаю. Но я продолжала так думать до тех пор, пока не прочла о Бёзе. Лишь тогда представилось мне, что я нашла ту, кого столь долго искала.
Только это ощущение растаяло седмицу назад.
Большую часть жизни я провела без Патрона - мне ли привыкать? Но все же теперь... Что-то было иначе. И едва ли кто-то в Этом Мире мог помочь мне, все объяснив. О чем на самом деле хотела сказать Тварь? Как мне быть?..
Если только...
Судорожно всхлипнув, торопливо стирая горячие слезы с лица, я бросилась к тайнику под письменным столом. Да, книга была там. "Труд о деисциентических энигмах". Тот самый бесценный трактат, из которого я узнала о Бёзе.
Говорится ли в нем о духе? Хоть что-то?!

Вы не можете просматривать этот пост!

Отвратительное поведение существа все заметнее выводило меня из себя.
Но ведь... Хоть оно и разумно, это все же не ретт. И у него могут быть свои представления о политесе. Вернее, их может не быть вообще...
Я медленно выдохнула, решив пока не обращать внимания на ошеломляющую неучтивость незваного гостя.
Может, он все-таки не имел целью меня задеть?
Взяв себя в руки, я проглотила язвительный ответ. Перебранка едва ли к чему-то приведет...

Легким движением я положила ладонь на крышку упомянутой склянки в попытке скрыть ее содержимое от взора существа.
- Не надо это есть. Ты отравишься. Но вначале обожжешься. Поверь мне, не стоит...
Склянка плавно поехала по столу, прячась за штатив для колб.
- Это серная руда. Если в ней и есть какой дух... Тебе вряд ли понравится.
Не дожидаясь возражений, я подтянула к себе стул, обозначая, что настроена на беседу. Безвинно пострадавшие "Тайны..." легли на колени - после покушения было боязно оставить книгу без защиты. Локтем я опиралась о стол, готовая преградить существу путь, если оно все же решит поступить по-своему.
- Давай поговорим, Тварь, - я заставила себя мягко улыбнуться бесцеремонному созданию. - Что ты имел в виду, сказав о духе? Насколько я поняла, ты сам не уверен, что именно ищешь. Может, подумаем вместе?
Возможно, не стоило садиться так близко к нему... Но меня распирало любопытство, сумевшее подавить осторожность. У меня было еще так много вопросов к существу! Кто его создал? Почему оно прилетело именно сюда? Что собирается делать с найденным "духом"?
Но если оно сейчас опять попросту нагрубит? Как же расположить его к себе?
- Ах да!
Я совсем забыла, что на моей книжной полке помимо книг обитает еще и жестяная коробочка с пряниками.
- Тварь, может быть, тебе понравятся...
Не без труда я достала хорошо спрятанный за третьим, четвертым и пятым томами "Тайн вивономических изысканий" запас.
- Лебкухен. Ты пробовал такие?
Подняв расписную крышку, я поставила коробочку на стол рядом с существом. И только тогда вдруг вспомнила, насколько же голодна сама... По комнате поплыл восхитительный аромат сладкой нистрицы, черенника и можжевеловых ягод. Сахарная глазурь, заблестевшая в свете свечей, на мгновение целиком заняла мои мысли. Это потрясающее, знакомое с детства, предвкушение того самого, неизменного, но каждый раз удивляющего вкуса!
Не дожидаясь ответа существа, я первой потянулась к пряникам. Подать пример.

Привычно преодолевая одну за другой неудобные каменные ступени, я совсем не задумывалась, как лучше поставить ногу, безотчетно избегая щербин и выступов, отлично знакомых мне с самого детства.
Сколько раз я поднималась и спускалась по этой древней лестнице? Не счесть... Бегом, вприпрыжку, в темноте, с занятыми руками... Я могла бы, кажется, по памяти перечислить каждую из этих ступеней, до блеска вышарканных за сотни лет сотнями подошв...
Я совсем не задумывалась, куда лучше поставить ногу. Вместо того меня глодали изнутри гадостные сомнения.
А что, если отец прав? Что, если бы, не сложись все так, как сложилось, чуть позже я сама отдалась бы грюнхауту? Если бы он пригрозил отрубить мне еще один палец. Или если бы отрубил... Могу ли я быть уверена в том, что не сделала бы этого? Возможно, могла бы... если бы не знала уже, что заставило меня преклонить колени.
Мне не хотелось об этом думать. Но, как назло, прицепившаяся назойливая мысль вертелась, показываясь разными боками, и не желала оставлять меня...
Поэтому когда заговорила Клотильда, я лишь мысленно пожала плечами. Что вообще она может знать о моих чувствах, если ни разу не беседовала со мной по душам?
Нет, я совсем не испытывала к матери ненависти. Скорее, то было... безразличие. Я никогда не желала ей зла, но и тянуться к ней перестала, едва начав получше соображать.
А еще я иногда совершенно не понимала ее, будто матушка порой говорила на незнакомом мне языке...
Злые духи?.. О чем она?..
Едва я обернулась, желая взглянуть матери в глаза в поисках ответа, перед самым моим лицом тяжело захлопнулась дубовая дверь. Ключ хищно лязгнул в замке. Вот так...

Я обессиленно прислонилась к двери спиной, оглядев перевернутую вверх дном комнату. Видеть ее... такой оказалось очень нелегко. А я ведь и не догадывалась, насколько может быть дорог мне мой мирок...

Раньше наша детская была в нынешних покоях Дирка. Давно. Когда мы еще были малы достаточно для того, чтобы спать в одной постели.
Это было чудесное время. Каждый вечер наша няня Мадальберта умывала нас, переодевала в ночные рубашечки и пыталась запихнуть в кровать.
Не всегда это удавалось ей с первого раза: порой, уже было уложенные, мы вскакивали с перин и, хохоча и нисколько не обращая внимания на увещевания Мадальберты, затевали битву подушками. Или игру в догонялки. И лишь напрыгавшись как следует, позволяли няне вновь нас поймать.
Дирк брал меня за руку и, хихикнув мне на ухо, первым просил:
- Няня, расскажи сказку! Про Гензеля и Гретхен!
- Ту, где они придумали, как выбраться из запертого погреба!
- Нет, лучше ту, где они обманули злого торговца!
- Или сочини новую, няня!
- Да, новую, сочини, сочини!

После, лет в семь или восемь, меня переселили сюда. Поначалу здесь было ужасно неуютно. Ночами я подолгу лежала без сна, съежившись под одеялом и вслушиваясь в пугающе непонятные трески, шорохи, перестуки, коими, как выяснилось, полнился замок. Я не рассказывала об этом даже брату, опасаясь, что он станет смеяться. Так и жила - с трепетом ожидая момента, когда горничная задует свечу и уйдет. И каждый вечер боролась с желанием убежать к Дирку.
А потом привыкла.
Чуть позже выяснилось, что отдельные покои - на самом деле благо: никто не возражал против алхимического стола, резко пахнущего содержимого реторт, лежащих повсюду книг, клетки с мышами, чтения до глубокой ночи. Всем вечерним шорохам со временем нашлось объяснение, я даже перестала их замечать. Да и Дирку, наверное, нравилось жить одному...

Под ногами хрустнули осколки разбитых колб. Я с сожалением взглянула на разоренный лабораторный стол. Что они искали среди алхимических составов? Эликсир прозрения?
Пройдясь по комнате, я подобрала несколько варварски разбросанных книг, попытавшись вернуть одной из них выпавшие и разлетевшиеся страницы.
И только потом растворила окно. Будто все еще не веря, прикоснулась к толстой решетке...
В самом деле? Они думали, я снова сбегу, на этот раз - через окно четвертого яруса?..
Не удержавшись, я дернула черные прутья. Бессмысленно. С тем же успехом можно было бы попытаться пошатнуть весь Кальтенбергбург. И без того напоминавший темницу, теперь ею ставший для меня.

Снаружи царил восхитительный благоуханный грюнский вечер. На небосводе, пока еще совсем бледная, показалась убывающая луна.
С тоской глядя на ее лик, я задумалась о том, что даже Клотильде стало откуда-то известно: я готтферн...
Но что же это значит?
Я больше не могла выносить эту неопределенность.
- Бёзе... - негромко позвала я в начинающее наливаться темной синью небо.
Безбожники не могут молиться. Боги не замечают их. Но что я теряла? Что еще я могла потерять?!
- Поговори со мной... Пожалуйста...

Пораженная словами отца, я невольно прикоснулась к щеке.
Я не знала, что у меня с лицом. В последние дни было туговато с зеркалами.
И все же... Даже если следы побоев не видны - как мог он так сказать?..
Меня разрывало от какофонии переживаний.
Какую-то часть моего сознания очень и очень занимал вопрос, почему отец не обмолвился о костре. Мне было хорошо известно, насколько ордманны чтят закон. Разве не полагалось альтграфу, только узнав обо всем, передать меня рихтерам?.. А он об этом даже не упомянул...
Не потому ли, что считает меня настолько никчемной?..
Возможно, мне не стоило знать ответ. Но все-таки я для чего-то поинтересовалась негромко:
- Отец, Вы действительно думаете, что я отдалась орку по доброй воле?
Голос задрожал к концу фразы.
Мне было очень горько. Так горько, что я сейчас пронзительно жалела об отправленной герром фон дер Пфау Дирку синице.
Боги, зачем все это было нужно? Ради чего мой брат так рисковал?!
"Лучше б ей было умереть прямо там..."
И правда. Насколько это было бы лучше... Пропасть без вести, чтобы не уронить тень на имя рода. Чтобы никто и никогда не узнал, в какой стороне искать мои следы.
Но я осталась жива. Для чего-то. Я была жива - и остро чувствовала, как ранят меня слова отца. Я пыталась уверить себя, будто мне нет никакого дела, что именно он думает о случившемся. Но, очевидно, дело все-таки было...
Где-то очень глубоко вдруг всколыхнулось нелепое желание переубедить отца. Объяснить ему, что он не прав в своих суждениях. Рассказать, что я чувствовала тогда. И что чувствую теперь.
Зачем?.. Я ничего не смогу доказать. Переубедить ордманна? Легче достать упавшую на дно колодца звезду.
- Я просто... не успела умереть прежде.
Только кому это важно?
Отец и брат яростно пытались прожечь друг друга взорами, желая отстоять каждый свой вариант моей дальнейшей судьбы. Нет, не моей. Судьбы Кальтенбергов.
Боги, сколько ошибок я успела совершить всего за седмицу...
А самое страшное... Теперь из-за этого рушится жизнь Дирка. Я подвела его. Я так его подвела...
Если бы только удалось избежать способных навредить ему последствий...
Встретившись взглядом с Дитрихом, одними губами я прошептала:
- Прости.
Я готова была согласиться с любым исходом, позволившим бы моему брату миновать расплаты за мой поступок. Но было ясно, что никого не интересуют мои мысли на этот счет. Да и кому нужно мнение орчеложной шлюхи? Все решится без моего участия. Все решится, пока я буду бессмысленно сидеть взаперти...
Прикосновение Клотильды заставило меня вздрогнуть. Я не верила ее вкрадчивому тону. Я не верила ей ни на рихт! В конце концов, именно с ее подачи поднялся этот вопрос. Что стояло за ее мотивами?! Боги, что вообще могло за ними стоять?!
Неприязненно отдернувшись, я вырвала свою руку у продолжающей подбираться ко мне матери:
- Я пойду сама!

Что?..
Я в изумлении подняла взгляд на отца. Какому богу удалось сотворить это чудо?..
Признаться, я ожидала чего угодно - гнева, колкостей, упреков, даже насмешки, - но только не позволения высказать свое желание.
И если я попрошу - он выполнит мою просьбу?..
Сердце в груди, казалось, трепетало быстрее, чем металась мысль.

Схолум!..

У меня появится шанс попробовать снова! На этот раз то будет не постыдный побег, я уеду в Розихфельд с благословением! Мне не придется таиться! Неужели боги не отвернулись от меня?!

Только... надломленный в орочьем плену дух не сумел пылать долго. А мое воодушевление потускнело и растаяло, как последние клочки старого серого снега в Багваг.
Наверное, то же чувствует птица с раненым крылом, едва взлетевшая и, сделав в небе оборванный круг, тяжело опустившаяся на жесткую землю.
Слишком много "но"...
Будто споткнувшись на бегу, я ощутила, как болезненно сжалось, скомкалось все внутри. В тот же момент возник целый ворох сомнений, множащихся на глазах...
Отец мне ровным счетом ничего не пообещал. Конечно, не в ордманнских правилах мухлевать, но разве сказал он, что прислушается к моим словам?..
Да и что на самом деле будет означать его согласие?
Задумавшись об этом, неожиданно для себя я осознала, насколько пугает меня мысль о возвращении в Даммию. Весь ужас воспоминаний вдруг ожил, накинулся с новой силой... Опять оказаться в орочьих землях?.. Пусть даже со мной будут риттеры... Как вдругорядь пережить этот страх?..
И, наконец, что, если после того... Если я зря вообразила, будто смогу осилить обучение в схолуме? Что, если я даже не сумею выдержать вступительные испытания?.. Чем обернется мой порыв? Все, абсолютно все тогда окажется напрасным...
А Дирк...
Я обернулась к брату. Он выглядел удивленным, но не растерянным. И он ни единым жестом не дал мне понять, какого ответа ждет сам.
А ведь на другой чаше весов была его мечта. Куда более реальная и обоснованная.

Наверное, я молчала целый тид.
А затем медленно покачала головой:
- Благодарю Вас, отец. Но я не воспользуюсь этим правом. Интересы фамилии не позволят отложить мое замужество... на несколько лет.

Я вздохнула, признавая правоту Дирка. Замок неотвратимо приближался, до ворот оставалось всего несколько поворотов серпантина... Совсем немного времени отделяло нас от встречи с отцом. Негоже будет в этот момент что-то жевать.
Сглотнув враз набежавшую слюну, я поплотнее запахнулась в свой плащ - уцелевший, обнаружившийся в орочьей телеге, но напрочь испорченный. Впрочем, сберегать тепло он по-прежнему помогал, да и скрывал под собой не вполне подобающую одежду.
Хотя не об одежде мне стоило бы сейчас беспокоиться...
Я подняла взгляд на темно-серую громаду крепостной стены всего в полуферне птичьего полета.
Кальтенбергбург. Мой дом. Совсем недавно я не могла и подумать, что вернусь сюда. Что вернусь так скоро... Вернусь истерзанная и опозоренная. Совсем не похожая на графиню.
Между тем, мы с Дирком успели это обсудить. Брат уверил меня, что мои сомнения о праве продолжать носить титул необоснованны. "Если бы каждый дворянин так бичевал себя за подобные проступки - в Империи не осталось бы фрайхерров", - вот так он сказал...
Согласившись, что мой род, возможно, все же не отвергнет меня за это оскорбление, я тем не менее внутренне содрогалась от мысли о неизбежном разговоре с отцом. Разговоре, который, скорее всего, будет напоминать допрос. По ордманнским правилам.


Подковы Тругбильда зазвенели о брусчатку двора. Вокруг удивительным образом исчезли все слуги - лишь конюх, поклонившись нам, принял усталого вайспферда да поскорее увел.
По ступеням крыльца мы с Дирком поднимались в гробовом молчании.
В непривычной для замка тишине особенно отчетливо звучали наши шаги по каменному полу, далеко разносившиеся насмешливо-задорным эхом...

Я окинула взором просторный полутемный зал.
Здесь ничего не изменилось со времени моего побега.
Правда, Клотильда...
Я опешила, когда графиня кинулась ко мне, и едва не отшатнулась, не зная, чего ожидать. Однако все мои догадки разбились о невероятную действительность.
Стоически вытерпев объятия матери, болезненно впившейся мне в плечи тонкими пальцами, и едва совладав с бескрайним изумлением, я даже невольно оглянулась: нет ли в зале кого-то постороннего, перед кем Клотильда могла бы разыгрывать этот спектакль?..
Быстрый взгляд на Дитриха позволил убедиться, что ошеломлена не я одна. Что же успело произойти здесь за эту седмицу?..
И лишь отец не позволил себе выказать удивления. Впрочем, если бы сам Орднунг сошел вдруг в этот зал - и тогда, пожалуй, альтграф Кальтенбергский не изменился бы в лице...


Под плащом не было видно, как дрожат мои руки.
Я чувствовала молчаливую поддержку Дирка, но знала также, что он не посмеет вмешаться. Просто потому, что противоречие приказу сильнее разъярит отца. У меня же никогда не получалось говорить столь убедительно, как это мог делать брат. Не было и шанса свести все к недоразумению или ошибке...
- Я ослушалась Вас, отец, - согласилась я с очевидным фактом. Оспорить его было бы гораздо сложнее. Что дальше?..
Неотрывно глядя на альтграфа - я боялась, что отведя взгляд от сурового лица, не сумею заставить себя его вернуть, - я пыталась представить, какого ответа он ждет. И каких действий. Как мне следовало поступить?.. Разрыдаться, дабы пробудить в нем жалость? Умолять его о прощении?
Нет.
Неожиданно для самой себя я отстраненно ощутила, как во мне поднимается волна... ожесточения. С какой целью был задан этот вопрос?! К тому же, меня все-таки сумел задеть тон отца.
Он ведь желает правды, верно? Он по-ордманнски желает правды. Я дам ему ее.
- Я решила, что не хочу следовать Вашей воле.
Возможно, впервые альтграфу Анхельму фон Кальтенбергу приходилось слышать что-то подобное... Но я как раз и намеревалась его поразить.
- Что выбранная Вами партия не устраивает меня, и я не бауэрин, чтобы мириться с этим.
А теперь... мне нужно было лишить свои слова любого альтернативного смысла. Я не верила, что отец не знает истинного ответа. И в то же время в глубине души хотела застать его этой прямотой врасплох.
- Я покинула дом, надеясь таким образом избежать брака с графом... с герцогом фон Шедельбрехером. Ведь мне не удалось бы убедить Вас изменить решение. Вы даже не дали бы мне заговорить.

В запале это оказалось совсем несложно - высказать отцу все, что так хотелось сказать, все, что до сего момента продолжало мне казаться несправедливым, неправильным...
Как вдруг - будто кто-то толкнул меня в плечо - я потрясенно осознала ужасающую дерзость своих речей. Я почувствовала, как напряжен брат. А моя решимость дала трещину.
Зачем я это делаю?.. О да, прежде мне было бы жизненно важно отстоять это мнение. Но теперь...
Дирк ранее сумел донести до меня, что моя выходка своими последствиями способна ударить в первую очередь по нему. Этого я совсем не хотела... Ради брата я готова была бы снова оказаться в Даммии, а не только стать герцогиней.
И ради него - только ради него - я опустила взгляд:
- Признаю, отец... Я была не права.

Последние дни проскользнули, как затянувшийся сон. Пустынные просторы орочьих земель, Штультдорф и тракты родной Империи - все смешалось в одной долгой тягостной дреме, заставляющей сомневаться в своей реальности...
Мысли плавно сменяли одна другую, закручиваясь в причудливые образы, и не в моих силах было остановить их поток.
Я думала о Гангберте, оставшемся в Даммии в одиночку. Это так быстро решилось! Не надо было мне поднимать вопрос о поимке Сатира... Тем более, Флёр сказала, что шансов нет. Но кто же знал, что так обернется...
Я думала о самом Сатире, о котором теперь совсем некому позаботиться. Если бы я не поторопилась тогда...
Я думала о Флёретт. Наше прощание показалось мне несколько натянутым, и я не могла понять, почему. Разве я сделала эльфийке что-то дурное?..
А еще я думала о неизвестности, ожидающей меня в Кальтенбергбурге.

Из сих тягостных размышлений выхватил меня голос Дирка. Его вопрос был очень серьезным... И даже Тругбильд, мне померещилось, слегка запнулся при этих словах.

На дворе стоял Варм. Играть на этом дворе было ужасно холодно, а потому мы с Дирком затеяли игру в салки прямо в замке. С теплой кухни нас выдворили кухарки, опасаясь, что мы перевернем на себя какой-нибудь котел. В длинных пустых коридорах было неинтересно: Дирк бегал быстрее меня и догонял без труда.
И надо же было случиться, что, уворачиваясь от брата, я забежала в покои матери... Совершенно случайно рукавом платья смахнув с ближайшего столика несколько хрустальных пузырьков. Как сразу выяснилось, с эльфийскими благовониями: в комнате тут же стало нечем дышать.
- Ох... - глядя на цветные осколки на каменном полу, только и смогла выдать я, представляя, как будет бушевать альтграфиня. Теперь на пару седмиц хватит обсуждения моей неуклюжести. И, наверное, несколько ночей Клотильда не сможет здесь спать.
- Я буду говорить сам, - немедленно заявил Дирк, покашливая и вытирая слезящиеся от на удивление едкой смеси запахов глаза.
- Но как же...
- А ты лучше молчи. Пойдем скорее...
Сколько же раз брат спасал меня от родительского гнева, чудом Зигерин находя нужные слова?..

- О причине моего побега отец догадался и сам, - наконец начала я складывать ответ. - Для него не новость, что я не хочу выходить за Шедельбрехера. Можно было бы попробовать солгать, что я просто уехала на прогулку и сбилась с пути... Но не на несколько же рёстов в другую сторону. Поверит ли он, что я не смогла сориентироваться по Хютерову Светилу и забралась дальше Штульты?
Я тихо и размеренно делилась с братом своими мыслями, не спеша рассуждая вслух. Понятно, что решение он потом примет сам, но мне нужно было высказаться. Это создавало иллюзию моего вмешательства в обстоятельства.
- Наверное, нет. Так что здесь придется подтвердить правду.

Металл доспеха, которого я касалась щекой, неприятно знобил. Кираса, отмытая от орочьей крови, но по-прежнему жесткая и холодная, мешала мне приникнуть к Дитриху, мешала крепче обнять его, ощутить тепло его тела. Я чувствовала, что он рядом, но... будто за высокой неприступной стеной.
- А лекарь... Может быть, не говорить родителям, зачем он нужен на самом деле? Ведь и без того найдется, на что сослаться... Как бы не хотелось, чтобы они узнали подробности, Дирк... Мне и так достанется. А Клотильда будет всю жизнь мне это вспоминать. Давай скажем только, что обратились к лекарю, дабы он исцелил увечья? Не будем уточнять?
Впрочем... Мне нужно было быть заранее готовой к провалу этого плана. Просто потому, что все мои планы в последнее время рушились с оглушительным грохотом. Вероятно, рассыплется и очередной. Зачем я пытаюсь их строить?.. Почему во мне возродилось это стремление?
Ведь всего несколько дней назад я хотела умереть. Не жить оскверненной и уничтоженной, не мыслить беспрестанно о том, чего уже не смогу изменить. Только бы конец настал быстрее... Я не ждала и не смела ждать помощи Дирка. Но он пришел... Когда, казалось бы, прийти невозможно. Он пришел - и вернул мне яркую, сверкающую надежду. Он пробудил желание остаться в Этом Мире! Заставил поверить, что я еще смогу воплотить задуманное! А потом... надежда растаяла, отнятая у меня снова. И вторая ее потеря оказалась еще более мучительной.
Пожалуй, теперь мне оставалось только... смириться с происходящим. Согласиться, что я слаба, что я не добьюсь желаемого... Забыть о дважды отъятой мечте. Выбросить ее из памяти, чтобы не было так горько. "Научиться жить", как сказал мне Дирк.
Как жаль, что и лекарь-маг не сможет исцелить прошлое.
Я вывернула голову, чтобы взглянуть на брата.
- У нас еще осталось что-нибудь съестное?..

Я не могла, не в силах была постичь, почему Дирк не считает все случившееся со мною препятствием... помехой по-прежнему именовать меня фрайфрау. Мне, заложившей аусвайс, он предлагает просто забыть о произошедшем, будто и в самом деле можно выкупить бесчестье за гольд. Всего лишь промолчать - и вернуться к былому...
А может, все-таки права была Флёр, говоря о судьбе? О всепоглощающем роке, на который смертные повлиять не в силах. О том, что будущее предопределено богами, и что никому не удастся пойти им наперекор.
Ведь я... Никуда не убежала от Шедельбрехера. Рвалась, стремилась... А оказалось, что мчалась по кругу. Окольный путь завернулся петлей.


Я стояла перед Дитрихом, обреченно выслушивая его страстную речь. Мой брат, талантливейший оратор, впервые обратил свой дар против меня.
И слова его больно хлестали, добротно выбивая желание возразить.
Я не добыла свой схолум. Я потерпела поражение.
Пожалуй, глупо было бы спорить с очевидными истинами.
У меня был шанс, и я его провалила. А теперь... Нет, все бессмысленно. И не только в непреклонных намерениях Дирка была суть. Босая, раздетая, пешая... Я не пройду через Даммию. Я вдруг ясно осознала, что не пройду. И даже если каким-то чудом это может случиться... За обучение в схолуме мне больше нечем платить.
Да и... с чего я вообще решила, что в Розихфельде меня кто-то ждет?..
Внезапно я отчетливо поняла, что во всем Этом Мире нужна только отцу и брату - и то лишь для того, чтобы укрепить власть фамилии. Больше, наверное, я ни на что не гожусь. Похоже, Дирк прав абсолютно во всем.

Сдержав тяжелый вздох, я обессиленно опустилась на поваленную березу.
"Жить и бороться"?.. Мне уже не хотелось ни того, ни другого.
Я устала. Только сейчас я вдруг ощутила, насколько устала за последние дни.
Это все. Кальтенберг, Круфендорф и Фурхтнорд. Пусть будет так.
- Я только прошу тебя, Дирк, найди способ доставить Флёретт... эльфийку в де-Фруа. Хотя бы до границы. Пожалуйста.

Впервые мы с Дирком увидели графа фон Шедельбрехера три года назад. Мрачный и скрытный, он нечасто покидал Фурхтнорд ради светских визитов, но в этот раз у него нашлось серьезное дело к нашему отцу. Какое - мы уже знали.
В мои планы никак не входило оказаться замужем, я мечтала попасть в Розихфельд. Дирк же не то чтобы поддерживал меня, но, во всяком случае, не хотел, чтобы я была несчастна.
А теперь мы, стоя в стороне, в тени на галерее, наблюдали, как всего одной фразой граф Фурхтнордский довел до слез мальчика-оруженосца и как ударил по лицу служанку, принявшую у него плащ.
- Нет, Идхен, за него ты не пойдешь, - спокойно сказал тогда Дирк. - Или я не зигериант.

Я помотала головой, пытаясь понять, не ослышалась ли. Не может быть...
Как просто... Всего за пару гольдов...
Мне, совершившей такое бесчестье, родной брат предлагает откупиться обманом. Что-то случилось с Этим Миром?.. Когда?!
Я цеплялась за мысль, что чего-то недопоняла. Что неверно истолковала тираду Дирка, что он имел в виду нечто совсем иное!..
Но нет. Его улыбка, его беспечный тон убеждали меня, что он и в самом деле верит в свои слова.
Однако едва ли не больше поразила меня легкость, с которой говорил он о все еще грозящем мне браке.

По Империи бродил дурной слух о том, почему граф Вигберт фон Шедельбрехер никогда не был женат.
Почти четверть века назад, еще до нашего с Дирком рождения, совсем молодой в ту пору Вигберт, едва успевший получить титул графа Фурхтнордского, сосватал за себя Лантсинду фон Эллернвальд, старшую дочь тогдашнего графа Шварцербоденского.
А девица, и видевшая-то жениха всего пару раз, узнав о том, бросилась со стены родного замка.
Страшный скандал с большим трудом замяли. Гибель Лантсинды назвали несчастливой случайностью... Однако с тех пор долгие годы никто из фрайхерров не спешил предлагать фон Шедельбрехеру своих дочерей. Никто... Кроме моего отца.

- Помнится, когда фон Шедельбрехер носил титул графа, ты был против этого союза, - без тени улыбки заметила я брату. Скорее, для того, чтобы услышать звук собственного голоса и удостовериться, что он все же зазвучит.
- Ты был против, Дирк. Что произошло?!
Я вскочила, вывернувшись из-под его рук, и отступила на пару шагов, не сдержав порыва.
- Я не могу поверить... Ты... тоже хочешь меня продать? Так же, как все они?! Отказаться, предать меня ради гольда?! Ты ведь знаешь, как я мечтала о схолуме. Ты знаешь, как ненавистен мне Шедельбрехер. Да и тебе самому, я уверена! Ты видишь, к чему меня подтолкнуло мое отчаяние. Ты знаешь все это, Дирк!
Слезы прервали мою путаную речь.
Порывисто вздохнув, я попыталась успокоиться. Боги, как мне не хотелось впоследствии пожалеть о сорвавшихся необдуманных словах! Нужно остыть... Слегка сменить тему. Притвориться, что в эти мгновения вовсе не решается моя судьба.
- Прости. Дирк, скажи мне, как ты оказался в Даммии? Как ты узнал, что нужно меня искать? Как смог найти? И о каких пяти днях ты говорил?.. Не могу понять, откуда ты считал...

Лесная подстилка колола босые ноги. Я сдерживалась, закусив губу, чтобы не вскрикивать каждый раз, когда в ступни впивались мелкие веточки.
И шла за Дитрихом.
Я пошла бы за ним куда угодно, не только по лесу. Я пошла бы за ним по битому стеклу.
За моим братом... Моим... братом. Никак иначе не могла я называть Дирка. Не получалось даже мысленно... Это право - единственное из многих - я хотела оставить за собой.
Я шла за ним... успевая удивляться, как быстро все закрутилось.
Всего дюжинную назад я и помыслить не смела, что вновь увижу Дитриха. Что он окажется рядом, когда будет так нужен. Что смерть настигнет грюнхаутов так скоро, что я вдруг окажусь в объятиях брата.
И что это никоим образом не затронет болезненно звенящую пустоту в груди.

Механически подчинившись полуприказу, я села, с удивлением заметив на горизонте черный силуэт. Сердце дрогнуло от горечи. Вот оно как... Сатир теперь сторонится людей?.. А я-то надеялась, после слов Флёретт бояться он начал только меня. Очень жаль. Это здорово затруднит ему жизнь... В Кальтенбергбург возвращаться он, наверное, не захочет.
И поймать его здесь нам не удастся, ведь так? Разве что вновь попросить Флёр поговорить с ним...
Впрочем, этот вопрос был вовсе не первостепенным.
Я посмотрела на брата, невесело улыбнувшись его речам.
Никогда в жизни он не давал мне повода усомниться в нем. Ни единого разу. Но теперь... Даже его безграничная любовь рискует обнаружить свои пределы.
И все же следует начать...
Опустив взгляд, я попыталась сосредоточиться только на том, что скажу Дитриху.
- Нет. Не убила.
Никого я не убила. Даже Кмета мне удалось только ослепить.
- Вскоре после того, как ты покинул Кальтенбергбург, мне сообщили, что мой брак с фон Шедельбрехером - вопрос решенный. Это должно было случиться в первый день Ругвога. Слишком скоро.
Я невидяще смотрела на переливы голубого шелка, волнами спадавшего с моих плеч до земли.
- Дирк, я была уверена, что ты направился в Круфендорф. Что ждать твоего возвращения можно не раньше Книхвага. Что ты бы не смог... помешать им.
Непросто, боги, до чего же непросто было облечь в слова круговерть этих событий и переживаний...
- И я бежала. В Форе, ты понимаешь, меня стали бы искать. К тому же... эльфы... А в Даммию ехать никто бы не догадался - так мне казалось. Мне удалось выбраться из Империи - почти без труда. Я солгала на границе, назвалась чужим именем. И, представляешь, в Даммии я за целый день пути не встретила почти никого. Едва ли не уверилась, что слухи о ней преувеличены... А вечером увидела старую таверну.
Я нашла в себе силы вновь взглянуть на брата. И... не сумела постичь, чем заняты его мысли.
- Я подумала, что там могут быть люди. Очень уж мне не хотелось ночевать в степи. Нет, молчи. Прошу, не говори ничего. Теперь я знаю, как нужно назвать этот поступок. В орочьей степи в таверне оказались орки. И еще... Флёретт, но это выяснилось позднее.
Помолчав, я постаралась отмести мешающие мне продолжить эмоции.
- Я могла бы уехать, увидев гоблина у двери. Или... чуть позже. Но упустила момент... Так уж вышло.
Перед мысленным взором вставали образы той жуткой ночи.
Сверкающий золотой рихт на полу.
Рукоять кинжала в ладони. Кровь, кровь, алая кровь буквально повсюду.
Гешефт с орком, которому не суждено было случиться. Раскрошившееся от удара бутылочное стекло...
Рев Кмета звенел в голове. Я будто наяву слышала его звериный смрад. В висках резко забилась боль.
- А потом оказалась раздетой и на цепи.
А потом...
- Я помню не все, Дирк. Был еще один орк. Он мертв. Но второй... Тот, которого убил ты...
Несколько глубоких вздохов не помогли справиться с нахлынувшим волнением.
- Он добивался, чтобы я преклонила перед ним колени.
Я прикрыла глаза, пытаясь собраться с духом, чтобы суметь наконец закончить рассказ.
В памяти ожила жгучая боль в избитой, нестерпимо саднящей спине. Удушающие рывки ошейника. Оглушительный орочий рев, словно наполняющий собою голову.
Невыносимое, раздирающее естество унижение, перемешанное с кровью и болью.
- И ему удалось.
Правая кисть дернулась под плащом, словно пытаясь укрыться, спастись от воспоминаний.
- Дважды, Дирк. Я сделала это дважды, - левой рукой я стерла горячие слезы с щек. - И впредь не могу называться фрайфрау.
Не решаясь посмотреть Дитриху в глаза, я старательно прятала взор. За ресницами, за ладонью... Лишь бы не видеть, как меняется в эти мгновения выражение его лица.
- Я... не хочу говорить о том, что предшествовало этому. Поверь, это случилось не сразу. Но оправдания мне нет.
Я помолчала, ощутив, что дрожу.
- Мое возвращение в Империю... бессмысленно. Ценность меня как невесты для фрайхерра теперь ничтожна.
Заглянув брату в глаза, я заставила себя не отводить взор, выдержать, выстоять...
- Я никогда не ставила под сомнение данные тобою слова, Дирк. Но теперь, зная все это... Ты по-прежнему хочешь называть меня сестрой?

Не сразу поняла я, что имеет в виду орк. А когда наконец подоспело осознание - в ужасе отдернулась, не веря своему слуху. От одной только мысли об осуществлении подобного непотребства пустой желудок подкатывал к горлу.
Выходит, мне пока еще не все равно, что со мной станет?.. Или просто еще не все внутри сломлено? Много ли ему оставалось сокрушить?..
Я не успела поразмыслить над ответом, вдруг перестав слышать орка. Я смотрела мимо него. Только на... всадника на вайспферде.
Боги, до чего же прекрасное видение...
Вместо целого Мира существовал теперь лишь один этот образ.
Я поспешно сморгнула слезы, затмевающие взор, посмевшие помешать мне любоваться столь дивным фантомом.
Неужели грюнхауты не видят этого завораживающего, поразительного великолепия? Не видят. И Флёр не видит. Эта картина - только для меня.
Такая... настоящая.

Я вполне отдавала себе отчет, что все это - лишь отчаянная шутка моего истерзанного сознания. Чудесное видение, порожденное неведомыми глубинами разума... Видение, которому суждено вот-вот рассеяться, словно зыбкому утреннему туману.
Но пока оно не рассеялось... Будто вживую я видела лицо брата. Различала его напряженно сведенные брови, решительно сжатые губы. Слышала звон доспеха и трепетание развевающегося голубого плаща. Всем телом ощущала гул земли, гул от конского топота, свободно проходящий сквозь меня. Или это была дрожь?..
Конечно, дрожь. Всего этого... на деле просто не может быть.
Дирк в Круфендорфе. На другом краю Райха, во многих и многих рёстах от орочьей Даммии. Он возглавляет отряд своих риттеров. Он готовится выступить в поход к Флахесфлахланду в составе имперского войска. Не существует оправдания, позволившего бы ему покинуть строй.

Слезы бессильно катились по щекам. Я так не хотела, чтобы видение исчезло... И так боялась неосторожно разрушить его... До чего же красиво обманывают меня мои чувства!..

К тому же... Дирк не может знать, что случилось со мной. Только осенью, вернувшись домой, узнает некую версию... Интересно, от родителей или от прислуги?
Я криво улыбнулась. Совсем слабо, чтобы не дать никому возможности отгадать мои мысли. Они тоже только мои.

Орк вновь что-то прорычал. Вряд ли что-то хорошее. Я и не подумала вслушиваться.
Реальность подождет.
Я никому не отдала бы этих мгновений. Этих мгновений наедине с прекрасным видением светловолосого риттера на вайспферде...

Сложно описать в один момент обрушившийся на меня водопад переживаний. Захлестывающий страх, в неразборчивый ком спутывающий мысли. Отчаяние, глухо колотившееся кровью в висках. Ощущение мерзкой беспомощности, от которого вновь наворачивались слезы. Отвращение к собственному бессилию, заставлявшее бессмысленно биться в цепком захвате - только ради того, чтобы создать для себя иллюзию действия, так необходимого действия...
Если бы я все еще могла молиться - я обратилась бы к Патронессе.
Но Бёзе отвернулась от меня. Еще тогда, в таверне. Или это я отвернулась от нее?.. Не знаю... Однако теперь я была айне готтферн. Безбожницей. Теперь я не могла просить о помощи никого из Бессмертных. Совсем никого...

Меня била дрожь. Скорчившись на измаранной подстилке, я нечеткими, путаными движениями левой ладони пыталась стереть с шеи смердящую гоблинскую слюну, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться.
Сколько?.. Сколько еще?..
Окрик орка не принес ответа, лишь уверил: стереть, совлечь с себя все, что я хотела бы стереть, уже никогда не получится.
Подняв смятенный взгляд на Мытаря, я вдруг до мельчайших подробностей вспомнила вчерашний вечер. До последнего оттенка пережитых эмоций. Унявшаяся было боль в правой кисти вновь ожила, безжалостно задергала, раздирая, всю руку.
Снова?..
Я явственно ощутила на пересохших губах привкус дрянной окровавленной стали. Нет, нет... Мне вовсе не хотелось услышать еще одну орочью клятву.
Малодушие отнюдь не свойственно имперским аристократам. Однако я таковой называть себя больше не могла.
Теперь... не могла.
Я медленно опустилась на колени рядом с Флёретт.
Во второй раз это оказалось чуть менее мучительным. Мне было уже нечего оберегать.

Набравшая в рот тий и все это время его там державшая от полного сосредоточения и обеспокоенности, Яда резко избавилась от него с громким фырком разбрызгав мелкий песочек искрящихся капель прямо перед собой.
Она была уже так накручена всеми этими предисловиями, что воображение (ах, за что ее Богиня наградила таким воображением?!) нарисовало такие картинки, которым устыдилась даже бесстыжая грийом. В том самом подвале, в самых разных позах, с самыми разными инструментами...
Нет-нет.
- ЧТО?!
Девушка была возмущена.
Возможно, частично из-за того, что ее ожидания не оправдались, а воображение оказалось куда заковыристее реальности. Если бы эти двое так не нагнетали, то, наверное, она бы просто потупилась, тяжко вздохнула и со всем искренним сопереживанием посочувствовала бедному гоблину. Но теперь она так негодовала, что даже все желание следовать правилам и не бесить Морба ушло вместе с брызгами тия.
- Да что ты за эльф такой?! - Выпалила словами же Вольфганга. Вскочила, звякнув цепью, и хлопнула ладонью по ненавистному фолианту с такой силой, что кожу на ладошке обожгло.
- Монстр! Изуверг! Садист!
Все то же злополучное воображение теперь рисовало образы, как Морб и ее... отпорет в подвале однажды за какие-нибудь прегрешения. Да чтоб она это позволила! Никогда. Ни за что.
Нужно сражаться с этим безумцем.
- Я не позволю! - На этот раз она хлопнула второй, еще не потревоженной ладошкой.
Шаа успела проникнуться симпатией к маленькому зеленому гоблину. Он казался таким безобидным, забавным, милым... В отличии от этого чудовища эльфа.
Вот бы кто ей сказал, что она когда-нибудь будет презирать эльфа и сочувствовать кобольду...
Яда гордо тряхнула рогами, грозно сверкнув пурпурным взглядом и упрямо уставившись на самое жестокое существо, которое когда-либо встречала.

И тут вдруг подумала, что не знает причин.
А если они есть?.. И даже.. веские?
Может Вольф убил кого-то вообще? Или изнасиловал. Морба...
Или.. да мало ли что.

- Кхм...
Эльфийка осторожно села обратно на самый краешек стула, чуть поуняв пыл своего праведного чувства безудержной справедливости. А вернее - отложив его до выяснения обстоятельств.
- Могу я узнать причину сего... наказания? Что ты натворил?.. - Поглядела на гоблина.

Вы не можете просматривать этот пост!

Ужины в Кальтенбергбурге редко проходили в тишине. И если в замке не было гостей, родители обычно неспешно беседовали меж собой, обсуждая малозначительные вопросы. Впрочем, иногда речь заходила об успехах наследника.

- Чем ты собираешься заняться завтра днем, Тило?
Конечно, ничего странного в этом интересе не было, но...
- Матушка, я уже неоднократно просил Вас не называть меня этим кошачьим именем, - недовольно тряхнул отросшей челкой Дирк, и в самом деле напоминая сейчас фырчащего дикого кота.
- Не обижайся, сынок, - ее улыбка показалась мне абсолютно наигранной. - Я порой забываю, как ты вырос.
И без того уже совладав с собой, брат ровно продолжил:
- Готов мой новый охотничий арбалет. Нужно опробовать его. Это займет какое-то время, а вечером...
Клотильда картинно кивнула, показывая, что услышала достаточно. Я молча сморела в свою тарелку, уже давно оставив попытки напомнить этой женщине, что детей у нее вообще-то двое.
- А ты, Линда?
От неожиданности я вульгарно звякнула ножом о серебряное донце.
Вот как. "Линда". Не "твоя сестра", косвенно обращаясь через Дирка, и не "молодая графиня", как в разговоре с чужими людьми.
Кажется, мне пришлось свыкаться с этой мыслью несколько ударов сердца.
- Намереваюсь препарировать гомункулуса, - наконец буднично сообщила я, отложив нож. - Вивономический образец. Два месяца я выращивала его в растворе кровяной сыворотки. В целых три цолля вырос. Желаете присутствовать, матушка?
Графиня Кальтенбергская поперхнулась, тщетно пытаясь скрыть отвращение за приложенной к губам салфеткой.
Дирк старательно прятал улыбку.
Отец поднял на меня холодный взгляд, жестом велев прислуге удалиться. На изуродованном давнишним ожогом лице не промелькнуло ни тени эмоций.
- Немедленно принеси извинения своей матери.
- Немедленно принесу их, как только узнаю, за что.
Задетый шрамом уголок губ еле заметно дернулся. Альтграф был в бешенстве.
- Встали из-за стола. Оба!
Опять Дитриху досталось из-за меня. Я видела, как он посмотрел на остававшееся на блюде жаркое.
Молча поднявшись первым, Дирк отодвинул мой стул, как того требовал политес. Сдержаться ему было непросто. Только он, в отличие от меня, сумел.

Уже за дверьми обеденного зала я хмуро осведомилась, не глядя на брата:
- Я не права, да?
Вместо ответа он обнял меня:
- Пойдем на кухне чего-нибудь возьмем. Есть-то хочется...


***
Уворачиваясь от очередного летящего в мою сторону уголька, я резко села, подобрав колени к груди. Сознание отказывалось объяснять происходящее... Я окинула взором незнакомую поляну, недоумевая, что же случилось с моей памятью.
А перед глазами все еще стояла запертая дверь в звездную ночь... Равнодушная запертая дверь, которой не было никакого дела до моего смертельного отчаяния.
Я помнила, как хотела умереть. Я помнила, почему... И ничего - после.
Дверь... Запертая дверь...
Потому ли я все еще здесь?.. Потому ли, что и в Том Мире мне не найдется места?.. Мне - такой...

Я медленно оглянулась на зеленокожего ублюдка. Снова... Он приближался. Опять. Как же страшно это было... Я не хотела... повторения.
Но... Стоило ему заговорить - и страх сменился обжигающей захлестывающей ненавистью.
Я была все еще жива. В моих жилах по-прежнему текла голубая кровь рода Кальтенбергов. И раз так, не могло быть и речи о преступлении принципов. Даже теперь в моих силах было сохранить осколки достоинства. Даже теперь...
Крепче обняв колени, я бросила орку сквозь зубы:
- К бесам иди, ду бист дас ферфлюхте шмутцихе шойзаль.

День 1095-й, где-то среди Вьетнамских джунглей.

Ровно три года назад проклятые коммуняки подбили мою вертушку, перебили всех моих друзей и бросили недобитого меня в самом сердце тропического леса без оружия и провизии. Сперва я думал, что сдохну, так и не повидав родную Мэри-Джейн, просто от голода, позорно и печально. Но оказалось, что вьетнамские леса прямо-таки кишат различными источниками животного белка! Жуки. Красные и синие, большие и мелкие, летающие и плавающие — я различаю до сорока различных сортов жуков и умею готовить из них такие блюда, что на родине любого шеф-повара хватил бы удар. Эх, видел бы мой командир! Но его зарезали эти узкоглазые ублюдки...
Сегодня день выдался рыбный (жучиный?). Прямо с утра эти насекомые полезли просто из всех щелей, мой верный друг, раскаявшийся коммунист Савелий, только и успевал, что их ловить и подносить к столу. В основном, конечно, были разноцветные особи, только под вечер успел переключиться на обычных серых, но жирных.
Вьетконговцы весь день кружили рядом с нашим лагерем, пытались нас выманить на открытую местность, но ни черта у них не получилось. Пока держимся.

Громыхнула покосившаяся дверь, рассекая реальность на до и после.
А я осталась... Отрешенно глядя на искусанный в кровь кулак, снова и снова переживать произошедшее. Не готовая поверить. И сил не находилось разорвать эту липкую порочную паутину.
Как во сне. Во сне так бывает - наблюдаешь за происходящим, все ощущаешь... не умея пошевелиться, беспомощно осознаешь, что не можешь ни на что повлиять. Вот только за сном неизменно приходит осознание, что было все не взаправду, что непоправимого не приключилось, и стоит лишь головой тряхнуть да улыбнуться, хоть бы через силу, - и сгинет привидевшееся, растает бесследно...
А в голове все крутились слова божественной девы с серебристыми волосами. Несправедливые слова. Я не просила у нее чуда. Я просила стойкости. Наверное, просто обратилась не к той... Хотя какое теперь это имеет значение?
Что вообще теперь может быть важным?..
Я... сломалась? Да, очевидно. Мое упрямство обнаружило свои пределы. И причиной тому была вовсе не боль, истязающая сознание...
Я ощущала себя уничтоженной. Не существующей больше. И не способной существовать.
Только умереть все никак не получалось.
Я все ждала - вот сейчас... вот еще парс штунде... вот-вот Мельта сжалится надо мной и позволит оборвать это тягучее страдание...
"Переживешь"?..
Я в ужасе посмотрела на эльфийку, придыхая от разрывавшей нутро боли.
О чем она говорила? Такое можно пережить? Как?.. И... зачем? Зачем даже пытаться выкарабкаться из этой пропасти? Чтобы всегда - отныне и впредь - помнить о произошедшем? Чтобы вечно пытаться сбежать от этих воспоминаний - и возвращаться к ним вновь?.. Чтобы терзаться размышлениями, что было бы, если?..
Нет. Это выше человеческих сил. Может быть, у эльфов все иначе?.. У меня не было желания знать. Мне было неинтересно.
Поразительно, за сколь короткий срок способно измениться мировосприятие. Всего несколько тидов назад я была полна решимости выбраться из этого клятого места - назло всем грюнхаутам Мира. А теперь...
Я с трудом разлепила пересохшие губы.
- Убей меня, Флёр. Я очень тебя прошу.
Она должна согласиться. На уговоры у меня не нашлось бы сил... Я обвела взглядом пустую комнату, желая избавить эльфийку от необходимости раздумывать о способе.
- Наверное... задуши. Сможешь?

Граф Фараберт фон Айхенхайн Вайделандский в знак благодарности за какую-то услугу прислал моему отцу дорогой подарок из Вайделанда - жеребенка из своего лучшего табуна.
Узнав об этом от слуги, отец поспешил во двор, отложив все дела... И я увязалась за ним - смотреть новую лошадку.
Там встретил нас вороной стригунок со смешно топорщащейся гривкой, никак не могущий устоять на месте и то и дело порывавшийся гарцевать.
- А звать его Сатиром, Ваше сиятельство, - бойко доложил с трудом удерживающий поводья конюх. - Или желаете другое имя придумать?
- Другое?.. - едва не отшатнулся альтграф Кальтенбергский. - Да нет, зачем же. Он уже к этому привык.
И... почему-то отец тут же потерял интерес к подарку. Если не сказать приобрел неприязнь.
Резко развернувшись, почти даже не припадая на покалеченную ногу, он стремительно прошагал мимо меня, обдав холодом от хлопнувшей полы кожаного плаща, и равнодушно бросил:
- Твоим будет.
Я не возражала, уже осмелившись погладить Сатира по носу. Жеребенок мне безумно понравился. Что не так с его именем, и в имени ли вообще было дело, я тогда не сумела понять...

Я очень любила Сатира. Мы много хорошего пережили вместе. Без него моя жизнь была бы несравнимо более пресной...
А теперь от моего слова зависела его жизнь.

Я вздрогнула от орочьего рева, не без труда подавив желание заслониться от него руками. Кмет явно играл, в который уже раз заставляя сердце оступаться от ужаса. Почему орки считают, что всего можно добиться силой?
Стойка впивалась в спину ребрами рассохшихся досок, намекая, что путей к отступлению у меня нет. Между тем, уходили драгоценные мгновения. Лофатак?.. Принять решение следовало очень быстро.
Они ведь убьют Сатира.
Окровавленная морда оказалась так близко... Слишком близко.
Я высвободила из-под плаща правую руку.
Сомнительный гешефт принудит меня "повиноваться всякому их слову". Что они потребуют? Да неужто не ясно...
- Давай, - просто кивнула я орку.
Вот только выбросила навстречу ему я не раскрытую ладонь, а зажатое в руке горлышко разбитой бутыли со стойки, метя в уцелевший глаз.

Гешефт с орком?..
Даже самым наивным эллифеям должно быть ясно, что нельзя принимать обязательства перед грюнхаутами. Тем более - такие расплывчатые.
Довольные оскалы откровенно настораживали. Орки примитивны. Но гоблины... Говорят, среди них попадаются даже пертиссимианцы, почти не уступающие реттам.
Багровокожий монстр опять был слишком близко, пугая до дрожи одним только видом. Но я не могла позволить себе отстраниться - выказывание страха погубило бы возможность возразить ему. К тому же, боясь потерять равновесие, я по-прежнему не решалась отпустить придающий уверенности угол стола.
- Ты... спутал что-то, Кмет.
Да, мне очень хотелось заговорить их, но... Клятва перед Эрфольгой - это совсем другое. Это посерьезнее, нежели просто наплести что-то про отца-князя в Трактбурге. А я ведь пока не представляла, как смогу выполнить свою часть договора. То есть... Откуда вдруг появится альтграф фон Штайлерфельс.
Можно ли нарушить слово, данное грюнхауту? Этическая дилемма...
Правда, из книг я знала, что моя богиня допускает преступление клятв - в случае, если удастся придумать, как обойти оговоренные условия. Чему способствует изначальная многовариантность их понимания. Посему, следует тщательно взвесить каждое слово гешефта... К тому же, меня точно избавит от необходимости выполнения условий нарушение их другой стороной.
- Я княжна, - напомнила я таким тоном, будто это все объясняло.
От неимоверного напряжения буквально звенел воздух. Хотя, возможно, это все еще звенело у меня в голове.
- Сопроводить в Трактбург меня... Я тебя... нанимаю.
Крохотная пауза едва не стоила мне потери решимости.
- И повин... повинув...
Зачем оркам такой сложный язык?..
- ...подчиняться будешь мне ты! - неожиданно резко закончила я мысль.
Ну а что мне оставалось? Только нападать.
- Гебт мир майн гепэк цурюк... Поклажу мне вернете, - я кивнула на сумки в углу. Там лежал компендиум, ценность которого грюнхауты все равно вряд ли способны были понять.
- Меня и коня моего вы не тронете. И никто из вас не подойдет к нам ближе чем на руту. Вот тогда - лофатак. Не согласен если - гольд у князя останется.

На удивление легко кинжал нашел подходящую цель. Только... Я ведь почувствовала, как клинок ушел глубоко, внутрь черепа, проломив стенку глазницы... Почему орк после этого жив?..
Мне стало не по себе.
Я слышала от Дирка и его риттеров, что грюнхаута сложно убить. Но... Неужели настолько? Может, и правда, голова им не очень-то и нужна?
Нет, я нисколько не жалела о содеянном. Мне, по крайней мере, удалось спутать его планы и, пусть временно, отвлечь.

Однако этого было мало.
Я с большим трудом разбирала смысл​ орочьих речей... Но все же смогла понять, что Сатир жив. И что не всех это устраивает.
Ну нет...
Наскоро попытавшись стереть с лица чужую алую кровь - зловонную и мерзостно липкую, - я со злостью отпихнула от себя гоблина, вырвав у него свой пояс, и запахнулась в плащ.
- Кмет!..
Кинжал, единственное мое оружие, сгинул под какой-то скамьей. Решив не высматривать его совсем уж открыто, я, впрочем, не оставила эту идею совсем.
- Коня... моего... не трогай.
Пожалуй, все-таки нужно встать. Цепляясь за ближайший стол, я выпрямилась - с ощутимым трудом. В голове тут же запульсировал шум...
- И меня трогать не смей - золота не получишь.
Я пошатнулась, упав на скамью.
В ушах звенело - то ли все еще из-за удара по голове, то ли теперь это были отголоски орочьего рева.
Не рискуя отпускать угол столешницы, свободной рукой я покрепче перехватила изнутри полы плаща.
Боги, как же сложно было говорить...
Орочье умословие ускользало от меня. Я не знала, как вести разговор, и возможно ли вести его вообще. Что им нужно пообещать? Чем получится смутить? Я ничего об этом не знала!.. Мне оставалось лишь импровизировать... В случае, если мне предоставится шанс.

Орк обернулся.
Невольно сжавшись, я заставила себя не отводить взгляда от его изувеченной морды.
- Выкуп нужен тебе...
Дирку на занятиях рассказывали о тактике, обучали составлять стратегемы. Мне таких сведений никто не давал.
- В Трактбург меня доставь.
Что выйдет из этой авантюры? Кто бы знал...
- Князь к тебе не поедет, Кмет.

Твари. Звери, только умеющие говорить.
Я постралась отползти от орка, отдалиться, насколько это было возможно. Несколько слезинок капнули в густую пыль, покрывающую темно-серые доски пола.
Богиня, за что?..
Приподнявшись на локте, я убрала упавшие на лицо волосы и попыталась сесть. Каждое движение головы отдавалось пульсирующей болью в левом виске. Удивительно вообще, как череп выдержал... А... Сатир? Он жив, правда? Я прежде и не подозревала, что можно опрокинуть имперского шварцпферда с одного удара...

Почему-то все кругом звенело, мешая соображать. Звенело до тошноты. И, будто живые, безудержно плясали огоньки свечей.
Я подняла взгляд на оказавшийся прямо передо мной стол, и лишь спустя несколько мгновений осознала, что вижу.
Бауэр.
Заполнивший комнату сладковатый аромат мертвой плоти, прежде не узнанный и потому оттесненный до границ восприятия, вдруг усилился до непереносимого. Пустой желудок скрутило долгой мучительной судорогой, выбившей из сознания все другие ощущения, и даже страх несколько притупел.
Это... Очевидно, это жертва их варварскому Огневолку... Или другому языческому тотему. Не научную же работу они здесь затеяли.
Впрочем, не суть. Я дрожащей рукой стерла слезы с лица. Умирать все еще не хотелось, как бы усиленно к тому ни призывали обстоятельства.
- Мой отец... - речь давалась мне с трудом. Едва сдерживая дурноту, я мысленно составляла фразы на родном языке, а затем медленно и со скрипом переводила их на орочий.
- ...людской князь Теобальд фон Штайлерфельс.
Несмотря на отвлекающий звон в голове, я почему-то криво усмехнулась. Пусть это будет тот самый легендарный альтграф Теобальд фон Штайлерфельс, досточтимый герой имперского эпоса. Когда-то ему принадлежало самое восточное графство огромной Остландской Империи. На его земли первыми и напали нежданно пришедшие с фьордов орки. С фьордов их тогда действительно не ждали, Империя готовилась только к атакам орков Флахесфлахланда... Никто не думал, что они могут прийти еще и со стороны моря. И альтграф фон Штайлерфельс вместе с тремя сыновьями и горсткой риттеров сумел задержать грюнхаутов, пока гонцы несли весть о появлении орков на востоке в столицу. Только благодаря их доблести Райх успел подготовиться к последующим набегам с востока. Об этом подвиге были сложены баллады... Но нынешние грюнхауты вряд ли настолько глубоко знакомы с историей.

Говорить​ правду я не собиралась. Мне не хотелось, чтобы Дирк узнал, во что я в итоге вляпалась. Он будет винить себя. Неизвестность... лучше. К тому же, я весьма смутно представляла себе, как грюнхауты собираются организовывать... процесс выкупа. Ясно же, что на территорию Империи дальше Штультдорфа им не сунуться - ни о чем не спрашивая, их зарубит первый же патруль. Да и я совершенно не была уверена, что меня согласились бы выкупать. Дитрих сейчас в Круфендорфе, мотивы отца-ордманна для меня всегда были непостижимы, а графиня Клотильда фон Кальтенберг, моя дражайшая матушка, уж точно предпочла бы не тратиться. Наконец, даже при самом удачном раскладе, при возвращении домой живой... отец попросту перепродаст меня Шедельбрехеру. Который, если подумать, не многим отличается от этого... Кмета.

- Он богат.
Я нащупала в кошеле на поясе гольд и, сорвав кожаную защищающую от влаги обертку, швырнула его на грязный пол. Подскакивая на выщербленных досках, монета прокатилась пару альнов, едва не свалившись в щель меж половицами.
- Только он сейчас... в Трактбурге. И... будет там до осени.
Я взглянула на Кмета.
- Повезешь меня туда?

Это был орк. Самый настоящий. В разы более пугающий, чем самые устрашающие иллюстрации в книгах, вышивки на гобеленах и даже картинки в воображении. Зачем, ну зачем мне понадобилось искать ночлег под крышей в орочьей степи?.. С какой стати я надеялась, что здесь найдется людское жилье?! Это действительно был серьезный просчет. И что мне делать, если здесь только орки? Слишком поздно подобралось понимание, что...
К бесам эту таверну!!!
Прикинув, что уже через полтида смогу оказаться по меньшей мере в ферне отсюда, я вскочила в седло...

Вернее, я попыталась вскочить в седло. Это всегда сопровождалось определенными сложностями - Сатир был высоковат для меня. А теперь я, не завершив привычного движения, повисла на одних руках, потому что ноги повиноваться вдруг отказались, сведенные судорогой ужаса.
Все. Наверное, это конец. Второй попытки мне, надо полагать, не дадут.
Постаравшись хотя бы восстановить дыхание, я сползла обратно на землю и медленно обернулась к орку, прижавшись к Сатиру спиной.

А он ведь понял, что это была попытка побега... Его взгляд - тяжелый настолько, что буквально припечатывал к месту, - не давал возможности собраться с мыслями. Я смотрела ему в глаза, просто не находя сил оторвать взор, и лихорадочно пыталась вспомнить, не известно ли мне хоть что-нибудь о правильном поведении в подобных случаях.
Дирк говорил, что орки прямолинейны и неумны. В прямом столкновении у человека, даже отличного воина, шансов выстоять почти нет... однако грамотная тактика может помочь этого прямого столкновения избежать.
Я прекрасно знала, что грюнхауты признают аргументом только силу. Но... У меня, пожалуй, был шанс верно ответить на прозвучавший вопрос.
Как? Называться ничейной, понятно, нельзя. В орочьем обществе жесткая иерархия. Никто не может быть сам по себе...
Молясь Зигерин, чтобы голос не дрогнул, я уверенно открыла орку правду:
- Людского князя дочь.

Орочий царёк в полной мере использовал своё царственное положение. Во всяком случае, в той мере, в какой ему позволяло воображение и представления о веселье. К счастью для следопыта, либо воображение Ослопа было богаче, чем у предлагавших различные казни орков, либо кровавой жестокости в жизни этого селения было столько, что даже орочьему вождю она наскучила.
Ольфрик не стал гадать, какой из этих вариантов менее правдоподобен. Довольно и того, что Пучик ещё жив, а самого охотника не кунают ободранными ногами в кипящее масло. И всё же, задача развеселить не пойми чем хандрящего Ослопа ставила следопыта в тупик. Не особо он мастер был увеселения выдумывать. Сам-то, когда праздника хотел, к иянсарам ходил. Или, с большей охотой, к мельтийкам.
- Я, почтенный царь, из простого люда, - начал Ольфрик ответную речь. - Всяких знатных балов да театров с диковинами разными не видал. У нас народ просто развлекался: пьянками да игрищами.
Ольфрик обвёл взглядом толпу с целью выяснить, слушают его или нет, и продолжил.
- Я в жизни два дела освоил хорошо: из лука стрелять, да самогон варить. Любили у нас в деревни эти дела. Каждый год на турнир в город стрелки ездили. Ну и настойки на продажу возили. А ещё игра была одна, забава у парней. Лапта называлась. Всей деревней играли, да и с соседними сёлами тоже. Кто быстрей бегает да ловчей дубиной машет, тот и побеждал.
Босоногое детсво да суровое отрочество вспомнить было приятно. Но вот заинтересует ли что-то из этого орочьего вождя?
- Вот, стало быть, почтенный царь, что тебе больше по нраву? Самогона могу наварить, какого здесь ещё не пробовали, турнир стрелков устроить или игру затеять. А можно и вместе всё. Знатная выйдет гулянка.

Ужас полного, абсолютного непонимания и потери реальности блуждал по телу, заползал в разум, пек в глазах.
Яда смотрела на книгу. Книга смотрела на Яду.
Так на нее не смотрел еще никто и никогда. С таким... жесточайшим презрением и безнадежностью.
Записка выпала из озябших пальцев, молочно-белым пятном ляпнув на ледяные полы этой адской крепости. Не выдержав взгляда фолианта, грийом опустила голову и уставилась на это пятнышко хаоса в Доме Абсолютного Беспричинного Нерушимого Порядка.
- Ох, нет... нет-нет-нет, - простонала девушка, зарываясь в подушку рогами.
Почему, как только ей кажется, что она находит выход из этого бесконечного кошмара все становится хуже?.. И хуже... и хуже...
Лик Богини, самой прекрасной и ужасной, все еще стоял в сознании, будоражил мозги, пытаясь расшевелить закоченевшие, промерзшие мысли. Отчего-то она очень смутно помнила клятву, которую давала Богу Стали, зато дословно, до малейшего звука запомнила просьбу... просьбу?.. Ха! Приказ! Приказ Квиллисхи.
Признание в любви. Горячее и искреннее. Ну конечно, что еще могла потребовать богиня! Признания в любви там, где любовью не пахло с начала сотворения мира! Разве что, любовью к отсутствию пыли, квадратным канделябрам и вечной мерзлости.
Кого ей тут соблазнить?.. Тинтид?.. Или Морба? Ха-ха... Проще соблазнить тинтид.
- Ох, нет...
Она не знала, кто такие загадочные "они", но прекрасно осознавала, что "они" принесут с собой ее гибель. Окончательный распад и вечную муку. Скромная актриса не просто попала в переделку, она встала костью между двумя богами. Между двумя отрицающими, ненавидящими друг друга богами!
Это полный... полный.

Поднявшись с кровати и звякнув цепью (проклятый, ненормальный эльф все-таки исполнил свои извращенные фантазии и нашел способ ее заковать!), Шая гордо вздернула подбородок, перекинув за спину косу.
Ну что ж. Отлично. Она не сломается. Она уже через слишком многое прошла, чтобы сломаться сейчас. Признание в любви? Без проблем!
На крайний случай у нее есть гоблин.
Первым делом девушка расплела косу. Морб наказал привести себя в порядок... Она приведет себя в порядок. Станет ослепительно красивой! Что весьма непросто в условиях мешковатой одежды, обмороженной крепости и толстенной цепи с увесистой книгой на конце...
Грустно вздохнув, Яда, раздраженно дернула своими оковами, сбросив на пол и попыталась одеться через цепь, тихо ругаясь на каждый "звяк".
- Что я, книгу не выучу? Пф. Рассмешили. Я столько текстов за свою актерскую жизнь выучила! Что мне эта брошюрка?
Угрожающе позвякав, грийом попробовала удобнее перехватить фолиант... потом плюнула и потащила прямо по полу, выходя из-за двери. Поход вниз сопровождался душераздирающим, тоскливым лязгом, от которого любое, самое черствое сердце непременно бы дрогнуло.

Вчера мне долго не удавалось уснуть. Надежно заперев дверь комнаты, я лежала, завернушись в потрепанное пахнущее мышами одеяло, стараясь не вслушиваться в доносящиеся снизу хмельные вопли, и смотрела на медленно ползущий по стене лунный лучик, потому что больше в темноте смотреть было некуда.
Гешик не спешила навестить меня, оставив время как следует подумать​ о многих вещах. В очередной раз перебрать в уме открытые мне варианты, взвесив аргументы в пользу каждого. И, как я надеялась, по итогам избрать самый верный путь.


Теперь все пути лежали передо мной как на ладони.
Я была свободна в выборе.
Однако по праву рождения такая​ свобода мне не полагалась. По сути, моя голубая кровь делала меня бесправнее дочери бауэра с бумажным аусвайсом... И ради обретения возможности выбора нужно было что-то отдать.
Я не смотрела на запад.
Что меня ждало по возвращении домой? Заточение в покоях до самого Ругвога, свадьба с Шедельбрехером, проклятие видеть его ежедневно и беспросветная скука всю оставшуюся жизнь? В Фурхтнорде у меня не будет ни библиотеки, ни лаборатории... В это захолустье даже бродячие менестрели не забредают. Правда, меня смог бы иногда навещать Дирк...
Я сжала зубы, глядя прямо перед собой меж ушами Сатира, словно сквозь арбалетный прицел.
Из всех ожидаемых перемен самой тяжелой была необходимость расставания с братом. Смогу ли я хотя бы сообщить ему, что жива?..
Раскинувшаяся перед моим взором нетронутая степь была... прекрасна. Настолько прекрасна, что слезы наворачивались при одной мысли о том, что эти земли таят в себе смертельную угрозу.
Мне было очень страшно ехать через Даммию. Однако я надеялась, что на этой дороге меня не станут искать. В Кальтенбергбурге все были осведомлены о том, что я мечтаю учиться в Акерплатцском Схолуме, - последние пару лет я намеренно время от времени вспоминала об этом вслух. Именно для того, чтобы людей за мной, когда понадобится, отец отправил в Форе-де-Фруа, а не на восток.
О том, что моя настоящая цель - Розихфельд, знал только Дирк.


Совершенно неожиданно к имеющимся добавился еще один вариант.
Я молча выслушала возникшую будто из ниоткуда женщину и вновь скользнула взглядом по горизонту.
Ян - это герр бургермейстер, очевидно. У него не только стражники хамоваты, но и служанки позволяют себе называть господина по имени? И он всерьез думает, что теперь я приму его приглашение?.. Зачем?
Да, вчера в разговоре с ним мне казалось, что я что-то упустила, недопоняла... Но уже благополучно выбравшись из Штультдорфа, возвращаться туда лишь для того, чтобы вновь попробовать разгадать загадку - вероятно, существующую только в моем воображении?.. Я готова была пренебречь этой возможностью.
Весьма сомнительное удовольствие - снова выслушать "много красивых и бесполезных слов"... О чем? Опять о болотных розах? А если за ночь у него появились какие-нибудь теории, которые он желает проверить? Если к нему все же закрались сомнения - и он постарается задержать меня? Во всей Империи ни один дворянин, кроме Дитриха, не оказал бы мне содействия, зная о моих истинных намерениях. Это попросту немыслимо - помочь графине бежать. Ни один благоразумный фрайхерр не рискнет портить отношения с моим отцом.
В лучшем случае я просто потеряю время. Если бы бургермейстеру было что сказать - он сделал бы это еще вчера...
Я ничего не ответила этой женщине. Даже не взглянула на нее второй раз. Выслав Сатира, я направила его к тропинке, круто спускавшейся с холма. В Даммию. Прочь из Райха.

Вы не можете просматривать этот пост!

Дирк говорил, что побег не может быть выходом. Побег - это самый распоследний лаз, воспользоваться которым может лишь тот, кто готов заложить аусвайс.
"- Да? То есть побег из плена тоже несовместим с честью?
- Идхен, не передергивай. Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду".
Я знала. Что Дитрих, преданнейший сын Империи, не представлял жизни вне служения ей. Мне следовало бы благодарить богов за то, что меня он тоже любил. И, судя по всему, даже больше, чем Императора.

***
Погладив Сатира на прощание, я направилась в таверну - осуществлять мечту о порции горячего жаркого, - и уже там, устроившись за свободным столиком, как следует рассмотрела медный рихт.
Значит, в зильберне - тринадцать купфернов? Странно... Мне казалось, их там сорок или даже пятьдесят... Ну уж всяко больше тринадцати.

От размышлений меня отвлекла внезапно воцарившаяся тишина. С одного из столов сорвалась ложка, оглушительно звякнув о каменный пол. Ее не стали поднимать. Кажется, появлением стражи удивлена была не я одна.
Всей кожей я ощущала прикованные ко мне взгляды - настороженные, любопытствующие, предвкушающие, насмешливые, даже сочувствующие - и лихорадочно пыталась сообразить, что могло понадобиться от меня бургермейстеру, и почему за мной были отправлены целых трое солдат?..
И моего ответа ждали не только они...

Я задумалась. Может, мне стоит изобразить не только немоту, а еще и недалекость? Почему бы и нет, я ведь взяла у стражника пять медяков вместо полагающихся... по меньшей мере, двадцати пяти.
Нет, не вариант. Пусть лучше не они додумывают за меня, а я дам им те сведения, которые захочу.
Аусвайс, конечно, был при мне. Я ведь еще не совсем опустилась.
Но предъявлять его, да еще и по требованию простолюдина?! К тому же, это просто-напросто опасно. В Кальтенбергбурге уже хватились меня, возможно, в приграничные форты райхвахом были отправлены голуби с приказами особенно тщательно проверять всех покидающих страну... Но даже если это не так, мои фамилия и герб не смогут не привлечь внимания. Нельзя так бездарно рисковать возможностью уехать завтра в нужную мне сторону.
Я вознесла краткую молитву Зигерин. Терять мне все равно нечего.

- На каком же основании Вы изволили предположить, что я есть подданная Остландской Империи, шевалье? - с небрежной улыбкой поинтересовалась я у командира, отчетливо грассируя "р" на эльфийский манер и старательно расставляя неверные ударения.
- Мне очень жаль, но я не могу выполнить Вашу просьбу. Аусвайса у меня, к великому сожалению, нет...
Интересно, а могут ли не имеющую титула фрау Вайнштайн обыскать? Чисто теоретически...
- Конечно, я могла бы принять л'эвитасьон вашего бургермейстера, и с большим удовольствием сделаю это, но... Признаюсь, я есть очень голодна.
Ну, хотя бы в чем-то я не покривила душой.
- Позвольте мне для начала отужинать. И, может быть, Вы составите мне... ля компани, мон шер? - отточенным (не зря со мной возились танцмейстеры) пригласительным жестом я обвела замызганный липкий стол, найдя в себе силы обворожительно улыбнуться стражнику. - Мы закажем вино для аперитив...

Вы не можете просматривать этот пост!

Глаза грийом моргнули непонимающе, пока разглядывали перчатку.
Вот ведь придумали... Перчатка Боли! Из области Шлем Кручины, Сапог Страданий и Пояс Безысходности, ха-ха.
Ха...
Безысходность.
Именно это чувствовала несчастная рогатая эльфийка, глядя с тоской на ту самую.. перчатку... боли...
Ей что, мало боли что ли?! Да у нее весь предыдущий день - сплошное испытание! Болью, холодом... Да. Холод. Об этом можно было подробнее.
С тех пор, как этот жестокий изверг стащил с нее куртку и содрал сапоги... Она забыла, что только-только начала отогреваться от своих безумных приключений в северных ледниках. Пальцы на ногах уже почернели, что выглядело жутко при ее-то пепельной коже. Все открытые участки тела запупырились. Нос хлюпал. Ослепшие от сияющего величия чужого бога глаза слезились...
Да что там слезились! Яда рыдала. Обливалась слезами и громко шмыгала, пытаясь выдать это за проникновение торжественностью сего момента, что должен был поставить точку на всем ее будущем.
А все почему?..
Все потому, что Богиня ей такого предательства не простит. Нет. Ни за что. Она вообще многое простить может, но клятва Орднунгу это... Это уже... Ни в какие бойницы не лезет!
Только она могла к такому прийти. Приползти... Вляпаться, встрять всеми двумя рогами.
- Я... та-а-ак... тронута, - заплакала девушка, силясь увидеть хоть что-нибудь за горючими слезами, выдавливаемыми безжалостным ярким светом. О, бедные ее глаза... После этой летургии она потеряет и их, и пальцы на ногах, и милость своей богини...
И они ее еще хотят напугать какой-то там перчаткой боли?! Пф.
Мысль о побеге вернулась, заставив с прищуром более внимательно оглядеть убранство этой... пыточной. Интересно, если она сейчас этой перчаткой всадит Морбу по башке - добьет его наконец?.. Он и без того уже ранен... Хотя...
Этот каменный эльф пережил нападение топором. Истекал кровью в подвале долгое время. И вот - жив и здоров, пыщит праведным гневом. Что ему та перчатка?..
Шаа начала думать, что убить этого душегуба можно только уронив на него всю эту стальную статую целиком. И посадить сверху медведя Одда для верности...
- Что мне там говорить?.. - Яда осеклась, даже сквозь слепоту увидев пожирающий ненавистью взгляд лесного эльфа. Сглотнула и дотронулась кончиками пальцев до перчатки, взмолившись Богине о прощении.
- Я... Яда Шаагре... Странствующая актриса, отрекшаяся от своего народа грийом... в, наверное, здравом уме и почти по доброй воле прошу принять меня в неполноправные монахи Ордена Офцеума...
Да он ее одним взглядом убьет!
- Оффициума! Оффициума Кус.. кус...
Как там дальше?..
Думай, Яда.. Вспоминай, ворочай мозгами. Твоя жизнь на лезвии ножа.
- Кустодуса Септ... Септе...
Он ее отсюда не выпустит. А там, совсем рядом, большая теплая печь...
- Септетриониса потому что...
Грийом залипла, уставившись на перчатку.
- Эээ...
Собственно, почему?.. Ах, ну да...
- Потому что у меня нет выбора.
Закрыла глаза и протянула дрожащую ручку, мысленно попрощавшись с ней.
- Все, - обреченно выдохнула. - Я готова. Надевайте.

Вы не можете просматривать этот пост!

Яда послушно посмотрела на оставленное оружие, дождавшись, пока Морб уйдет.
А потом резко уронила голову об стол, громыхнув рогами.
Обмякла на стуле, чуть стекая по нему ниже... и ниже...
Ладонь к сердечку, ладонь к сердечку...
Бьется. Оно еще бьется. Да еще как бьется! Громче тинтида!
Девушка приоткрыла рот, будто собираясь что-то сказать... но из горла вылетел лишь сдавленный стон. Рога прошкрябали дальше по столу, пока грийом не сползла со стула окончательно, шлепнувшись на пол и аккуратно приложив к груди уже обе руки.
Интересно, ей все-таки пойдет белый цвет волос?.. Нет-нет... Кожа проиграет. Совсем будет как труп.
Да она и так труп!
Шаагрэ стукнулась рогом о край стола, пока до ее головы доходило осознание всего, что только что случилось. Происходило это как-то вязко и медленно. Она ведь убедила себя почти, что уже перешла порог страха и больше бояться не будет. Это было до того самого момента, как этот... садист... не зашел за спину.
В какой-то миг ей показалось, что ему и стрелять не надо - сердце само лопнет.
Яда погладила себя по груди, в тщетной попытке успокоить взбесившийся орган.
Смерть дышала ей в шею. Смерть трогала ее рог...
Он трогал ее рог!
Трогал его!!!
Девушка вновь бахнулась об стол, поморщившись от излишнего усилия.
Нет-нет... это уже истерика. Нельзя истерить. Надо успокоиться. Дышать... дышать... Тетушка Гро всегда учила, что главное наладить дыхание и, тогда как бы не нервничал - успокоишься...
Нифига не работает!
Грийом вновь издала стон, подняв руки и хлопнув по столешнице ладонями.
Этому эльфу надо в театре играть. Из него вышел бы первоклассный актер.

- Я не встану, - жалобно прошептала Шаа. - Не смогу...
Надо смочь! Иначе следующий крестик он точно нарисует у нее на лбу.
Хотелось просто свернуться тут под столом... свернуться и... впасть в спячку до весны.
Руки сползли, девушка склонилась еще ниже, упираясь ими в пол. Уставилась на него, пытаясь проморгаться.
Какой красивый пол.
Надо встать. Надо просто встать и идти. Главное - не думать. Пока ни о чем не думать...
Решившись, Яда резко встала!..
Едва не опрокинув рогами стол.
Пикнула от боли, схватившись пальцами за бедовую голову. Медленно вышкреблась из-под стола и, шатаясь, побрела наверх, пытаясь вспомнить, где тут чья келья.

Зайдя внутрь "своей", эльфийка со всей любовью и нежностью, на которые была способна, уставилась на кровать.
Вот. Вот оно.
Еще пара шагов...
Нет! Если сейчас лечь, то потом она уже не встанет. Никогда... Вообще... Потому что вернется Морб и убьет ее.
Эта мысль открыла восемнадцатое за эти сутки дыхание, позволив побороть искушение.
Что он там говорил?.. Она все забыла. Что-то про один путь... оружие... про Орднунга...
О Богиня! Она не может давать клятву этому богу!
Зато умереть может...
Нет.. там еще что-то было... Какая-то летургия.. летаргия...
Девушка обвела беспомощным взглядом келью. Зачем она вообще здесь?..
Порядок! Надо привести себя в порядок. Точно.

Яда пригладила волосы руками, вышла и зачарованно направилась к келье Морба.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Реакция Дельты была значительно быстрее реакции Кинста. Он не успевал.
Всего лишь человек...
Секунда. Две.
Прыжок назад. Легкое прикосновение к маслянистому телу расползающейся плоти. Кусочек от нее оторвался, налипнув на защитную броню. Тоненькие ниточки протянулись, пытаясь зацепиться за гладкий облегченный металл.
Три.
Хлыст прорезал биологическую массу, прорубив проход достаточной ширины.
Раздался шипящий визг. Словно тысячи крошечных глоток взвыли.
При изучении древней человеческой культуры Дельта натыкалась на необоснованные логикой сюжеты, рассказывающие о том, что люди тех темных времен верили в разнообразных мутантов, наделенных магической, не поддающейся рациональной оценке силой. Они их называли - "сказки". Были там и такие, которые обрисовывали маленьких существ. Зачастую невидимых. Феи. Или гномы.
Звук был таким, словно сейчас корчились в судорогах и выли, погибая под плетью, феи.
Или гномы.
Что еще могло там выть?.. У биомассы не было органов, способных воспроизводить звуки.

Кинст успел отступить. Разминулся в коридоре с Рэй, которая в боевой ситуации проявляла себя куда лучшим образом, чем в мирной - она действовала четко, быстро.
Молча.
Двинулась вперед, наставляя дуло на закупоривающийся проход.
Хлопки выстрелов.
Зеленоватая дымка обволакивает плоть, проникая в ее покров.
Положительная реакция - ткани становятся пористыми и стремительно разлагаются, оставляя после себя серо-розовую жижу.
Вой усилился.
Три секунды.
Помещение очищено.

Все, это конец.
Совсем конец.
Это Яда Шаагрэ поняла, стоило ей встретиться взглядом с безумным эльфом. Той ауры ярости, злости и ненависти, что веяла от него, хватило бы на сотню грийом. Казалось, что еще вот мгновение... всего одно мгновение!.. и он ее расплавит одними только покрасневшими белками глаз.
Сначала ей показалось даже, что он восстал из мертвых, как неупокоенный дух, дабы свершить свое возмездие. Слишком уж... неживой вид был у этого буа.
Девушка дышать перестала.
На глазах выступили слезы обиды.
О Богиня, как она устала за эту бесконечную ночь! Как же устала, кто бы знал!.. Сколько всего свалилось на ее несчастные рога. Она была истощена, замерзла до посинения, едва двигалась на не гнущихся ногах.
И ведь самое забавное, что выхода из этой ситуации не было никакого. Даже если случится чудо и она прибьет-таки наконец этого сумасшедшего эльфа!.. То за ней все равно придет не менее сумасшедший гном... И расколет ее череп своим жутким топором, взяв на память рога.
Безнадежно.
Ее все доконало.
Это был предел. Последняя капля!
- Отлично!.. - Воскликнула девушка, воинственно сунув руки в карманы и вздернув гордо подбородок.
Все.
Пусть будет, что будет. Этот кошмар должен кончиться так, или иначе.
- Отлично!.. - Повторила с вызовом и тихо добавила, - можно мне пару мгновений подумать?..
Взгляд лихорадочно метался от свирепого лица полумертвого эльфа до разложенного на столе оружия. Сердце кольнула жалость при виде плети. Бедный гоблин... Но он хотя бы выжил.
Наверное.
Озябшие руки нащупали в карманах дары Одда.
- А.. пока... пока я думаю...
Яда осторожно достала мазь.
- Можно я посмотрю твою рану?.. Ты извини, конечно, но... Вид у тебя такой, словно ты и до дуэли не дотянешь...

Совесть.
Страшное чувство.
Всю жизнь отравляет.
Вот не знала, не думала Яда о том, что для нее Морб сделал и неплохо вполне себя чувствовала. Представляла его монстром, списала всю заботу на гоблина... Так и не жалко - пусть помирает.
А теперь... вот пожалуйста.
Неужели он правда так ее выхаживал тщательно?.. И зачем?.. Ради незнакомки-то.
Может правда не такой плохой?..

Девушка сглотнула, продолжая смотреть прямо в глаза гному. Мысленно уже пыталась придумать план отступления. Все повороты и коридоры из головы выветрились. В какой там комнате медведь?.. Куда бежать, коль вокруг снега сплошные?

Ну откуда ей было знать, что этот Морб такой заботливый?!

Сейчас это казалось издевательством. Или фантазией Одда. Видел бы он перекошенное лицо своего друга-эльфа в тот момент, когда тот ее заковать собирался! Или потом... когда шел за ней попятам. В спину дышал, зубами клацал. Обещал расправы самые жестокие.
Или расправы она уже надумала?..
Да кто угодно бы за топор схватился!

- Я буду драться, - как-то жалобно предупредила грийом. - Я м-может и тонкая, н-но... у меня рога н-не просто для красоты...
Уродиной еще обозвал.
Будто сам красавец.
- Я виновата, ладно! - Выпалила Яда в итоге, набрав побольше воздуха в легкие. - Я испугалась. Только пришла в себя, голова еще в тумане. Вокруг все незнакомое, непонятное. И первым же делом - в цепи. Да, я ответила враждебностью на враждебность. И теперь сожалею... Но демоны побери, я всю ночь сюда добиралась по сугробам, чуть не окочурившись, ради этого Морба!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Дорога в Хюгельмёзе напоминала Ольфрику дорогу домой. За минувшие, без малого, семь лет охотник лишь единожды появлялся на пороге родительского дома, и не многое там поменялось. Седых прядей в голове матери стало чуть больше, она по-прежнему ждала возвращения сына. И, ничуть не меньше, она ждала возвращения мужа. Надеялась, верила, хотя и понимала, что надежда эта подобна дыму костра, туману с болот - зыбкая неверная хмарь. Потому, наверное, и пригрела женщина в своём доме сиротку - позднюю дочь местного старосты, которого деревня схоронила осенью того же года, когда Ольфрик впервые отправился в путь.
Так и жили в той глуши, в Дихтенвальде. Так, наверняка, жили и здесь, в Хюгельмёзе. Ждали кого-то, топили печи да молили богов, чтобы обошли их край стороной свирепые орки, всякая лесная погань да лихие люди, незнамо как умудрявшиеся выживать меж первыми и вторыми. Ну урожая там ещё просили обильного, зимы не слишком лютой, того-сего по мелочи. Народ в этих краях жил не богато, но работёнка для такого, как Ольфрик, охотника здесь находилась частенько. Платили, правда, не всегда серебром - бывало и харчами, и скарбом полезным, и девкой фигуристой. Ольфрик особо не возражал, зато молва о нём понемногу шла из села в село, и законники уже с чуть меньшим подозрением косились на хмурое бородатое лицо.
Проехав через центральную площадь, следопыт направился в местный Кастеллум - внушительное двухэтажное здание из камня и дубовых балок. И хозяин этого дома был вполне под стать и кладке, и брёвнам. Суровый мужик, явно не привыкший много говорить и мало делать, вызывал бы настоящее уважение, будь он более спокойного нрава. Ну не любил йорднур шума и суеты...
Сцена с избиением гоблина сперва показалась следопыту забавной, потом чрезмерной, а уж очутиться втянутым в это действо Ольфрик тем более не желал.
- Да я его и не держу, - ответил охотник, флегматично взглянув на вцепившегося в его ногу Пучика. - Это, что ли, ваша беда, о которой уже и в Ротберге болтают? Так ты, хер шутцманн, и сам, гляжу, с ним управишься.
Ловить за шкирку мелкого засранца он пока не собирался, но и в сторону не отходил.
- Я - Ольфрик из Дихтенвальда. Слышал от парней в Ротберге, что у вас тут работёнка найдётся. Что за дело-то?

Вы не можете просматривать этот пост!

Гном...
Дрожащая Яда застыла, опешив и разглядывая фигуру хозяина этих чертогов.
Почему ее не предупредили, что это гном?.. Или, может, гном тут слуга?.. А настоящий целитель (как же его имя-то?!) - тот медведь жуткий? Если то вообще медведь.
В голове проносились мысли. Тело уже откровенно устало дрожать от холода за всю эту безумную ночь. Так устало, что... нет, не перестало. Видимо, не сильно устало.
А вот она - очень.
Хотелось просто лечь. Завернуться во что-то теплое... Черт побери, ей так хотелось лечь, что она готова была сделать это с тем монстром за прикрытой булыжником дверью!
Почему в этом мире так мало тепла для одной несчастной и неудачливой грийом?..
- Хор-рошо, - молвила девушка, продолжая пялиться на нелюдя и с ужасом думая о том, что в зимнюю стужу она не выйдет в ближайшее время. И абсолютно наплевать - пусть ее хоть медведь сожрет, хоть гном сварит!
Молчание.
Надо чуть выждать.
Еще немного.
Еще капельку...
- Д-добрый веч.. утро.
Она ведь не уточняла, когда именно "потом", верно?.. Ее "потом" уже наступило.
- Утро. Доброе.
Яда тихо выдохнула, переминаясь с одной окоченевшей ноги на другую.
- Прошу прощение за такое.. раннее вторжение, но у меня срочное дело.
Ее хочет убить Морб. А она хочет спасти ему жизнь. Почему он умирает?.. Ну, потому что она ударила его топором по голове. Это веский повод, чтобы умирать...
Шаагрэ понимала, что так говорить нельзя.
- Там, - махнула куда-то в сторону "медведя". - Морбу плохо... Очень плохо.

Громкий чих разнесся многократным эхом, замерев где-то в коридорах зловещим "хи-и, хи, хи...". Шмыгнув носом, Яда растерла его варежкой, представляя, какого он сейчас красивого черно-синего оттенка с пурпурным отливом. Наверное, гармонично с глазами смотрится.
Помялась, переступив с ноги на ногу, пытаясь себя убедить, что ноги она все-таки чувствует, а не двигает ими по инерции и мышечной памяти.
Плотнее закуклилась в промерзший насквозь тулуп.

Это была одна из худших ночных прогулок, что она могла припомнить.
Признаться, Яда Шаагрэ уже была в таком малодушном отчаянии, что подумывала о том, как бы раскопать то самое дышло и потеснить медведя. Она почти обезумела от холода и сейчас полезла бы обниматься даже с гигантским хищником-эльфоедом, лишь бы он был достаточно теплым и шерстяным.
Пещера нашлась.
О, Богиня...
Пещера нашлась.

Не то, чтобы тут было теплее... но все-таки теплее. Эта незначительная разница температур привела в восторг, и грийом воспряла духом с зародившейся надеждой выжить.
Маленькое счастье кончилось довольно быстро. Вскоре уже и здесь показалось достаточно холодно для того, чтобы превратиться в одну из этих оплывших сосулек. И каким только образом она успевала еще восхититься красотой этой гиблой дыры?..
Видимо, природная характерная беспечность играла свою роль.
Поскальзываясь на ледяных ступенях, чихая через каждые пять шагов, она продвигалась все глубже и глубже, пребывая в странной мысли, что хоронит себя заживо.
Вообще все мысли были крайне странные и неутешительные.
Они вились вокруг обитателя этой норы. Какой ненормальный стал бы тут жить?.. А этот медведь... такое произведение искусства мог сотворить лишь истинный безумец, вытесывая с маниакальной точностью каждую ворсинку. И надпись... Нет, сами слова были вполне логичными и даже правильными. Ей бы тоже не понравилось, если бы тревожили ее обед, покой, тишину и, самое главное, очаг в такой дыре... но что-то вызывало опасения. И каждый шаг становился все короче и короче, замедляя Яду до плетущегося состояния полутрупа.

Двери. Четыре.
Зачем одному хозяину четыре двери?! И где стрелочка "туда"?!
Возмущенно пыхнув паром, Шаа прижала варежку к носу, надеясь таким образом привести его в живое состояние. Из глаз текли колючие слезы, выдавленные морозом. Казалось, что они прямо на щеках застывают в ажурные кристаллики, вонзаясь острыми гранями в кожу.
Смахнув оцепенение, уже фирменной деревянной походкой грийом двинулась к первой двери...
В лицо поглядела тьма. Жутко так поглядела... Вообще Яда всегда считала темноту своим другом. Но здесь... Не видно ни зги.
Нет, туда в самом последнем случае.
Две другие двери внушали больше доверия. На них были кольца. Наверное, надо постучать...
Яда попыталась пошевелить отмерзшими мозгами, вспоминая правила банальной вежливости.
Обычно, приходя к кому-то в гости надо стучать, да. Это правильно. Нельзя подкрадываться к доброму хозяину исподтишка. Но...
"Мой покой, обед, тишину, сон и очаг не тревожь"
Вообще, это пещера, а не дом. Можно и не стучать.

Однако, более всего ее заинтересовала именно четвертая дверь... почему-то. Зачем двери приваливать валуном?.. Обычно так делают, если выходят куда-то не на долго. Да. Он вышел (как его зовут?.. О тени, она забыла его имя!) и скоро вернется. А валуном придавил дверь. Значит, за ней его... опочивальня?.. Кабинет?.. Спальня?..
Без разницы. Она слишком замерзла, чтобы думать. Вернуться и постучать всегда успеет.
Наклонившись над валуном и, кажется, услышав как разбивается заледеневший хребет, девушка поднатужилась, пытаясь отвалить препятствие и протиснуться в четвертый проход.

Яда слушала вполуха, выпучив пронзительно лиловые глаза на мирно спящего в кровавой луже эльфа. Присев на корточки, она обхватила руками коленки и... пялилась.
В голову ее лучше было бы не заглядывать в этот момент. То, что там творилось... Карнавал, буйство красок, взрывы! Расщепленное сознание перетягивало на разные стороны. Одно утверждало, что она умница и добродетельная, хорошая эльфийка. Не ответила агрессией на агрессию, а перевязала своего пленителя и убийцу. Вот кто бы еще так мог сделать?!
Последняя дура... - это уже твердила назойливо вторая, не такая добропорядочная часть сознания. Но ведь именно последняя дура станет заботиться о монстре, который, очнувшись, что сделает первым делом?..
Убьет ее.
Он ее убьет.
Там где-то была дыба...

Сглотнув, Шаагрэ осторожно нашарила рукой на полу свой топор, подтянув его к себе и устроив между коленок. С ним было спокойнее... значительно спокойнее.
Надо бежать. Пока он так мирно спит...
А красивый... Странная у него красота. Дикая, раненая, необузданная. Таких эльфов она раньше никогда не встречала.
Девушка, как завороженная, подалась вперед, коснувшись кончиками пальцев шрамов на лице своего врага (ведь он определенно был врагом!).
И тут же резко отпрянула.
Чур-чур-чур... Надо бежать!

Из лихорадочного потока сбивчивых мыслей в конце концов вывел размеренный голос гоблина, наполненный любопытством. Яда прислушалась...
И вздрогнула, побелев еще больше.
Ну вот... начались они. Вопросы. О ее народе мало кому известно и пусть бы это так и оставалось. Первое, что уяснила грийом, покинув родные земли - ей придется скрываться. Легко сказать... Попробуй скрываться с такими-то рогами!
- Ну... я...
Она осторожно наклонила голову и поскребла витой кончик своего проклятия. И ведь не получится уже изобразить, что они накладные...
- У меня.. папа был... - девушка мучительно нахмурилась, - странный... Немного... не от мира сего, если проще...
Может, рассказать?.. В конце концов, они с этим гоблином решили сотрудничать и...
Нет! Нельзя никому доверять. Никому. Плохо уже то, что этот Морб знает о гримуад. Может поэтому он изначально так плохо к ней отнесся?.. Считает воплощением зла и отвратительной бестией, как и многие.
Эльфийка бросила на Вольфганга тоскливый взгляд, вдруг осознав, почему именно не хочет рассказывать ему о себе. Он был таким добрым и внимательным... Что-то в нем было приятное. И взгляд, которым он смотрел... Там не было презрения, не было зла и отвращения. И она не хотела внезапно увидеть это.
- Да, проклятие... можно и так сказать. Родовое проклятие. Я хотела их спилить, - тихо продолжила. - Очень давно. Но не смогла. Это как.. не знаю... руку отрезать. Просто я к ним привыкла, хоть они и доставляют мне много беспокойств.
Потеряв где-то остальные вопросы, она с ответным любопытством уставилась на кобольда, думая, о чем же таком личном он хотел ее спросить.
- После этого, - указала топором на лежащего в крови эльфа, слабо улыбнувшись, - не думаю, что может случиться еще большая оказия. Спрашивай, не бойся.
Улыбка стала шире и грийом кокетливо наклонила голову набок, сверкнув глазами.
- В крайнем случае ты рискуешь получить топором и присоединиться к своему другу.
Непонятно было - шутка это сейчас или серьезно все.
- Но у меня есть условие. Я отвечаю на твои вопросы. А ты на мои. Так будет честно, правда? И еще... Может.. к печке пойдем? Тут ужасно холодно.
Она бросила кислый взгляд на Морба.
- И его нельзя тут оставлять. Надо перенести в сухое, теплое место, иначе все наши усилия окажутся бесполезными и он просто околеет.

Альтарина невидяще смотрела прямо перед собой, отчаянно пытаясь вспомнить подробности Ночи. Боги, сколько же нужно было выпить, чтобы...
Нет. Одной бренны для такого не хватило бы. Или это был ее Поступок? Воля Квиллисхи? Шутка богини Интриг...
Впрочем, никакая причина не смогла бы примирить Тару с мыслью, что этой ночью она, судя по всему, отдалась эльфу.
Это дно. Ниже падать некуда.
Как теперь жить?.. Как ей теперь смотреть в глаза Дертвигу? Да она даже признаться ему не сможет, дав клятву не разглашать события Игры!
Стиснув зубы, ученица мага постаралась не разрыдаться окончательно. Как же ей сейчас не хватало Эллерты! Та бы точно все поняла и подсказала бы, что делать. Яффитам будто сама Йафанна в подобных случаях открывает верные решения... Но истианское сознание Тары такового никак не могло найти.

Однако... Иста, наверное, пока не оставила ее. Пронзенная внезапной догадкой, Альтарина вскочила, ошарашенно глядя на все еще спящую Мирри. А вдруг... Вдруг не помнит она ничего потому, что помнить нечего? Бесконечно заманчивая версия...
Но слепо рассчитывать на эту вероятность? Нет, так нельзя. Нужны достоверные сведения. И их можно добыть.
Вытерев слезы одеялом, Тара быстро оделась. Вариант подождать, по совету герра Ольфрика, когда воспоминания сами соизволят вернуться, ее не прельщал. Есть и магические способы восстановления памяти. К примеру, в лавке мэтра Ихингиэля наверняка найдется подходящее зелье... Жаль, что очень долго пришлось бы готовить такое самой.
Наскоро черкнув на клочке бумаги несколько слов для белки, чтобы та не испугалась, когда проснется в одиночестве, Альтарина, прихватив сумку, выскочила за дверь.

Не сказав ни слова в ответ, мужчина подложил руки под голову и растянулся на земле. Луна нежно коснулась перемазанного кровью плеча, на котором когда-то была татуировка ворона. Киор лениво повернул голову и протёр остатки запекшейся красной массы. Татуировки не было. Не было проклятой метки. Не было клейма, которое он скрывал пол десятка лет. Но Киор не чувствовал ничего.

Луна. Чей это знак? Кажется, Йафанны? А может Лура? Нет, Лура навряд ли. Сколько же существует Богов? Много. Слишком много, знал Киор. Добрых и злых, любопытных и равнодушных. Принадлежат ли им существа с самого рождения? Правда ли, что у каждого своя судьба и её не изменить? Киор никогда не задавался подобными вопросами. До этой ночи.

Он прикрыл глаза и восстановил в голове последнее сновидение перед пробуждением. Хитциг то ли с жалостью, то ли с сожалением смотрит со стороны как его, Волка (а во сне он был Волком) вот-вот убьёт великан. Над головой разверзлось розовое небо (почему-то представлялось именно так) и льётся тихий шёпот Мьёлит "Приди ко мне". Правый бицепс обжигает боль - это Ворон требует своё. И голоса извне, из другого мира просят за него каждый на свой лад. Здесь и гневный голос Хютера, выносящий приговор и тихий писк Беличьего бога...

Киор потёр заколовшие виски и шумно выдохнул. Кажется, Ворон выбывает из гонки за смертного по имени Киор. Остаётся только два Бога. Как странно чувствовать, что имя Мьёлит вызывает в груди лёгкую теплоту, а не желание просто пожать плечами или вставить грубое словечку.
- Ну уж нет. Если тебе поклоняются ТАК, то пожалуй без меня. - Киор хохотнул. "Поклоняются"... За последние пять лет Киор ни выказывал ни одного знака почтения Хитцигу. Но тень Бога всегда была рядом с ним. Огнерык оказывал помощь, а взамен просил только... представление. Красивый спектакль. А не преклонённые колени и смерть с его именем на устах. Во всяком случае, не у него, не у Киора.

От размышлений разболелась голова. Киор встал и голышом как был зашёл по пояс с воду. Нырнул, поплыл, остановился и стал яростно смывать с себя кровь. Новый день на подходе. Завтра снова нужно становиться Воином. Проверить вооружение, приготовиться к походу, рассказать кое-что неприятное да и продолжить путь. А нужно ещё сходить к кузнецу и на постоялый двор за вещами.

Киор заставил себя не думать о Брунгильде.

Суматоха завертелась, как водится, быстро. Бросившийся наперерез охотнику Феанор, поймал скулой увесистый кулак, но и сам, паскуда, успел ловко подставить ногу, свалив Ольфрика на пол. Свою ошибку он понял несколькими мгновениями позже, когда стало ясно, что жилистым, но худосочным эльфам нечего ловить в партере против крепких деревенских мужиков. Вялая попытка эльфа закрыть голову руками была безжалостно пробита тяжёлым ударом, а следующий непременно расквасил бы остроухому смазливую мордашку, если бы не подоспевший гном. Тронд поймал занесённую для удара руку и принялся заламывать её, как заправский городской стражник - не слишком умело, но с энтузиазмом.
Возможно этим двоим удалось бы таки скрутить следопыта, если бы не Гвил, пришедшая им на помощь, попыткой оседлать Ольфрика. При иных обстоятельствах охотник нашёл бы это весьма эротичным и возбуждающим: зажатый упругими девичьими бёдрами не возбудиться только кастрат или отъявленый мужеложец. Но теперь хватало и того, что Гвил мешала гному завести руку Ольфрика за спину, сделав захват по-настоящему пыточным.
Быстро вывернув руку, охотник вырвался из лап Тронда и, нехотя сбросив с себя девицу, отвесил гному размашистый удар в висок, от которого клиент пошатнулся и ощутимо поплыл. Всё ещё закрывающий голову Феанор получил профилактический пинок в живот.
Но добраться до ведьмы ему не дали. Не удовлетворившись, должно быть, первым разом, Гвил снова прыгнула на спину охотника и вцепилась зубами в его ухо. Подоспели и остальные. Второе ухо пострадало от мстительного кулака Тронда. Да так, что в голове словно набат зазвенел. Покачнувшийся Ольфрик налетел на Феанора и вновь повалился на пол, увлекая за собой троих противников. Борьба стихла лишь когда все трое навалились разом, прижав следопыта к земле, и Гвилвилет с победным видом вновь оседлала свою жертву.
Меж тем Мельнанет продолжала свой ритуал. Когда Ольфрика перестали бить и дали возможность дышать, он даже начал понемногу понимать, что происходит. Должно быть, Волка собирались ритуально убить, чтобы потом ритуально же воскресить. Вот только со вторым пунктом вышла проблема.
- Повесят? - глухо прорычал Ольфрик, поднявшись на ноги. - О, нет, вас не повесят.
В общей суматохе и панике он успел подобрать кинжал хозяйки Ланта и теперь держал его наготове.
- Молитесь Мельте, молитесь своей Грозной богине и всем, кому умеете, ибо, если не справитесь, молиться буду я. Я предложу всем богам подряд вашу кровь в обмен на его жизнь. Кто-нибудь да откликнется!

Не сталкивавшаяся прежде с подобными обрядами Тара тихонько сидела, крепко обняв колени, и внимательно наблюдала за танцующими мельтийками, стараясь получше запомнить происходящее. Вполне вероятно, что сразу всего она не поймет, так что лучше иметь возможность обдумать увиденное после.

Пляшущие на стенах изломанные тени и проникающая в глубины сознания, подчиняющая своему ритму эльфийская музыка завораживали, путая мысли.
Однако... Ничто не могло притупить все нарастающее чувство безотчетной тревоги. Объяснить его было нечем. И все же Альтарина с трудом боролась с желанием кинуться прочь из комнаты.
Ей было страшно. Нестерпимо страшно. И удерживали ее лишь желание добраться до истинной сути ритуала... и, пожалуй, опасения повлиять на его ход.

***
Тара, прикусив кулак, едва сдержала крик, глядя на рану, бездонным зевом распахнувшуюся на горле Волка, что в мгновение оказался залит потоками видевшейся в полутьме абсолютно черной крови...
Этого не может быть.
Оглушенная возгласами, грянувшими будто со всех сторон, Альтарина сжалась на полу, спрятав лицо в ладонях и вздрагивая от ужаса.
Это мельтийский ритуал! На нем не могут...
Нет, она верила не эльфам. Она верила Мьелит. Разве приняла бы богиня Жизни в жертву смертного?!
Не может быть. Это, наверное, иллюзия...

"Позови меня!" - Прорычал злой голос в голове. Гневно, требовательно, выжидающе. Но Киор промолчал. Даже не пытался что-то сказать. Ни вслух, ни мысленно. Мышцы рук на несколько мгновений напряглись, но не сумели преодолеть сопротивление женщины, державшей его сзади. А ещё в глазах застыло разочарование при взгляде на Молчание.

Тара бережно подняла Эве-Люн и, поняв, что девушка едва удерживается на ногах, слегка прислонила ее к себе.
Эльфы ждали ответа.
Очевидно, сейчас должен был определиться дальнейший сюжет этого безумия. Тянулись мгновения молчания, становившегося все напряженнее... Но Альтарина не имела представления, как ей поступить.
Истианцы никогда не хватали звезд с неба в решении этических дилемм. Собственно, и над этой Тара предпочла бы не ломать голову. Если бы ее в буквальном смысле не приперли к стене.
Как же разобраться в этих хитросплетениях?.. Недостаточно фактов!
Если верить навязанным мороком ощущениям, Эве-Люн была куда более симпатична Слуге. А если верить продиктованному Хозяйкой Игры отрывку сценариума - любил он все-таки Служанку.
У эльфов всегда так бывает?..
Сделать за Слугу этот выбор ученица мага не могла, чувствуя, что не лишена предвзятости. Служанка с некоторых пор импонировать ей перестала. А вот Эве-Люн Таре было искренне жаль. Выбрать в подруги стерву, полюбить подонка, да еще и отцом иметь сумасбродного диктатора... Как ее угораздило?
Альтарина закусила губу, переведя растерянный взгляд с Принцессы на Мученицу и обратно. Ни один из напрашивающихся вариантов ее не устраивал. Но... какое решение позволило бы обойтись наименьшей кровью?
Если Слуга признается в любви Эве-Люн - его, вероятнее всего, казнят. И Принцессе попадет. Да и Служанку жаль. Плохо.
Если он признается в любви Служанке, как то предполагает сценариум, - разобьет сердце Эве-Люн. И, возможно, навлечет на себя и Служанку королевский гнев. Тоже плохо.
А вот если...
- Ваше Величество! - Тара припала на колено, ловя руку Короля. Почему вообще вариантов должно быть только два? Истианская натура не готова была мириться с таким ограничением.
- Если я пообещал что-то Вашей дочери и соблазнил Вашу служанку, то лишь для того, чтобы быть ближе... к Вам. Я так давно люблю Вас, Ваше Величество!

Удивительно на что способна грийом на краю своей гибели. Удивительно, как высоко взлетает ценность долгой темноэльфийской жизни, стоит подойти к самой черте. Яда сама не знала сколько в ней жажды к существованию в этом бренном мире со своим бренным телом.
Она убила светлого сородича.
Точно убила.
Ух, какой удар был! Хруст черепа ей точно не почудился. Он уже хладный труп. Восставший или нет, но точно труп!
И поделом ему!
Она стала убийцей и не чувствовала ни одного укуса грызливой совести. Как можно это чувствовать по отношению к тому, кто хотел ее замучить и убить?.. Держал пленницей... заковать хотел! Жестокий, ненормальный психопат... Об одном только Шаа жалела, об одном.
Что не ударила еще несколько раз на всякий случай! Лезвием топора прямо в шейные позвонки, пока те не лопнут. А потом убить гоблина и...
И она бы спокойно продержалась тут до самой весны с такими-то запасами еды.
Яда уставилась на сыры, мясо, на целую бочку с водой.
Сглотнула.
Что за чушь! Как можно думать о еде и воде в такой напряженной, накаленной ситуации?!
Желудок думал. И думал весьма активно, то рыча, то стеная. Прилипая к хребту и стучась настойчиво во внутренние стенки живота.
Снова сглотнула.
Пальцы впились в рукоять топора так, что уже ничто и никогда не смогло бы их оторвать. Вмерзлись. Она с ним сроднилась. Он стал продолжением руки. Все. Только с кистью отрубить если.
Коленки стукнули друг о друга.
О Богиня, какая страшная ночь... угораздило же ее попасть в самое сердце мракобесов.
Слезящиеся глаза гипнотизировали бледно-желтый кирпич сыра.
К демонам все! Умирать, так хоть на полный желудок!
Яда бросилась к добыче, рубанув с размаху топором и отсекая солидный сырный шмат. Впихнула в рот, промычав от удовольствия. И чуть не умерла от своей жадности, услышав голосок гоблина, приправленный звуком его шлепающих ласт. Сыр пошел не в то горло.
Захрипев, девушка сжала в одной руке топор, а в другой свою отгрызенную добычу. Заработала активно челюстями, пытаясь прожевать слишком большой кусьман. В таком виде ее и застал злосчастный зеленый мерзавец.
- Умщ..фыр... фущ... хщщщ!!
Прошипела Яда, плюясь сыром и размахивая угрожающе топором. Швырнула надгрызенный кусок в носатого и с боевым чавкающим кличем ринулась следом, безумно сверкая лиловым глазом и навостренным лезвием.

Королева была сильной... Как мужик. Конечно, Ольфрик слыхал истории про дев-воительниц, даже знавал некоторых в былые годы. Но так, чтобы в простой борьбе одолеть сил не хватило, такое впервой.
А может это просто он слабоват уже? Может минули уже безвозвратно золотые деньги охотника, прошла молодость? Не эльфийская в нём, всё же, бессмертная кровь - старость-то подкрадывается... Да ну нахрен! Следопыт решительно погнал прочь невесёлые мысли. Перед ним, в конце концов, стояло воплощение всего того, что Ольфрик на самом деле ценил в женщинах. Мягкая, покорная Мученица была до сладости приятна, но Королева была той самой огненной перчинкой, которую так страстно желают и боятся многие мужчины. Палач тоже желал. Но не боялся.
- Жаль, что не сошлись, - ответил он, с улыбкой принимая протянутую руку. От былой ярости не осталось и следа. - Я бы с достойным Королевы почтением обошёлся - видал уж виды, хоть и деревенщина.
Следопыт хотел было вернуться к Мученице, чтоб хотя бы с ней довершить начатое, но всё испортило появление охотницы, сбивчиво, но в красках описавшей происходящее у ворот Ланта. Палачу не оставалось ничего другого, кроме как последовать за эльфийками. Должно быть, с Волком и впрямь случилась беда.

- Вот же засранец! - выругался Ольфрик, когда стало ясно, что их товарищу ничего не грозит, и они напрасно неслись со всех ног к его бледному телу. - Ничего, поиграет как-нибудь.
Ненавязчиво и незаметно приобняв Мученицу за талию, охотник прошептал ей на ухо:
- А как быть с нашей игрой? Кажется, мы не закончили...

Сердце сумасшедше колотилось в ушах. Глушило, не давало сосредоточиться. Яда была близка к обмороку, хватаясь за грудь, вздрагивая, судорожно обводя безумным взглядом пляшущие стены вокруг. Камень, камень, сплошной камень... а снаружи сплошной снег... и холод... и...
Она умрет здесь!
Умрет!
Вот тут и кончится история одной излишне самоуверенной грийом, которая не чтила законов рода своего. Все потому, что надо было оставаться в Лесу. Надо было слушать Королеву. Там хотя бы было все понятно. Все знакомо, все как надо. А тут?.. Безумный мир! Абсолютно безумный!
Безумный Морб!
Интересно, она не убила его?.. Хоть бы убила! Надо вернуться и добить-добить! Пока он без сознания!
Шаагрэ резко затормозила на околевших пятках и метнулась обратно...
А если он уже очнулся?..
Резко затормозила на тех же пятках и метнулась снова в другую сторону подальше от темницы. Ну его! Он же этим мечом пронзит и даже не задумается! И это если повезет... а если не повезет - есть замечательная дыба и целый набор блестящих кнутов...

От страха, холода, голода и жажды перед глазами все мутнело. Эльфийка не знала абсолютно куда бежать и что делать. Где спрятаться от этого безумного маньяка... Взять в заложники гоблина?.. Пф.. Да он им пожертвует и глазом не моргнет!
Как страшно... как страшно... это какой-то оживший кошмар!
Наполненная до краев звенящим отчаянием грийом бросилась наверх, судорожно придумывая что же делать. На втором ярусе она затравленно оглянулась по сторонам...
Запереться в своей комнате?..
Ха! Будто у него от нее нет ключей...
Остается только добровольно лезть на дыбу...
Постепенно отчаяние переходило в обреченность.

Мотнув головой, Шаа рванула к закрытым дверям второго яруса, собираясь проверить, что в них. Может где-то будет ее спасение... хоть что-то, что позволит несчастной выжить и выбраться из этого ужасного места...

Небольшая горная речушка размеренно катила свои воды вдоль плавно петляющего сквозь пологий травянистый склон русла. Где-то в вышине, у скрывающего пик ледника эта речушка начиналась гордым и бурливым потоком, но, спускаясь к подножию, она смиряла свою прыть вслед за понижавшимся уклоном. А дальше, на равнине, мирно протекая среди заливных лугов, горная бунтарка вливала свои воды в широкий и величественный поток, уходящий далеко за горизонт, в Море Раздора.
Мученица болтала так непринужденно, словно не было ни этого дождя, ни колодок. Ольфрику вдруг стало интересно, действительно ли опасается она недовольства Королевы из-за ненадлежащего исполнения наказания, или это было лишь лукавое кокетство.
- Разве не должны мы в эту ночь делать то, чего хотим? - улыбнулся охотник в ответ. "Я, вот, трахнуть тебя хочу" - добавил он мысленно.
А пленница продолжала щебетать, словно пыталась заболтать собеседника. Словно хотела укрыть за этим потоком слов нечто важное. Её голос согревал, расслаблял, звучал в голове нежной мелодией...
Теперь уже Ольфрик не сомневался, что не с одной только бренны его так размазало. Было что-то ещё, и ощущение ледяного покоя, дарованное мудрым богом, с этим сопротивлялось. Следопыт прервал речь эльфийки лёгким и быстрым поцелуем. Со стороны это могло показаться неожиданным, но после всех тех зовущих жестов и откровенных намёков, что осуществляла девица, события должны были бы зайти уже намного глубже дальше. Желание первым поцелуем проверить ответную реакцию быстро было отвергнуто: последовал второй, куда более жадный. Охотник с наслаждением запустил пятерню в мягкие девичьи волосы, легонько придерживая звтылок, а потом так же внезапно оторвался, встал и обошёл колодки, пропав из поля зрения Мученицы.
В горах нарастал гул. Такой необычный для слуха жителей равнин, но такой пугающий для каждого, кто слышал его хоть раз. Отразившись от вершин, этот гул нагрянул на склоны, норовя броситься в долину. Утихнувшая было горная речушка тоже почувствовала надвигающуюся бурю. Помутнели её воды, раздалось русло, и вот на заливные луга обрушился ревущий поток сели. Потоки воды вперемешку с грязью и огромными кусками породы сметали всё на своём пути, добавляя к потоку всё новые и новые трофеи. Пастушья лачуга на ещё недавно зелёном склоне разлетелась мелкой щепкой, людская плоть смешивалась с вырванными из земли деревьями, привычный пейзаж менялся в считанные мгновения - таков был гнев гор, копившийся годами и, наконец, нашедший выход.
Палач стоял за спиной жертвы, беспомощной в своих колодках. Медленно, но неуклонно поползли вверх одеяло и подол её платья, обнажая стройные ноги, упругие бёдра и круглые ягодицы. На них-то и обрушился обжигающий шлепок грубой ладони - посильнее недавних шалостей с розгами, хоть и не оставалось болезненных красных полос. Пальцы следопыта были настойчивы, словно ищущие влагу корни, и не менее нахальны, ладонь властно сжала ягодицу, а по спине пленницы прокатилась горячее дыхание, сопровождаемое грохочущим, словно камнепад, рыком...

Он и не думал сдаваться. Он ведь не сдавался никогда и никому: ни оркам, ни бандитам, ни, даже, мертвякам. Не сдастся и девке, как бы сладко она ни пела и как бы ни крутила задницей. Он чувствовал борьбу, чувствовал, как частичка его бога противится этой липкой теплоте. И он не мог опустить руки, пока сам Йорд боролся за него. Он должен был лишь помочь ему. Они должны были помочь друг другу.
Ольфрик не знал, правильно ли поступает, но отрекаться от своего покровителя точно не хотел. Он тянулся мыслями к Йорду, прося защитить его гневом терпеливого. А ещё, может быть, даже вопреки своей воли следопыт надеялся на помощь Огнерыка, покровителя его отца. Уж отец бы точно взял от этой ночи всё и остался бы самим собой.

Конечно, она ничего ровным счетом не ощущала. Ни противной вони, ни жуткого зубодробящего холода, ни боли... Особенно она не чувствовала боль. Да будет благословенно забытье, что не дало ей в полной мере насладиться впившимся в бедро коленом, резкой хваткой безжалостного сородича и рухнувших на ноги ржавых железяк! Ведь если бы чувствовала - уже бы выла волком на ухо этому Морбрету де Морбрету.. из Морбрета... И было бы ей наплевать на все остальное. Определенно точно.
Но она ничего не ощущала.
Не ощущала она и всевозрастающей ненависти к этому мерзкому, отвратительному остроухому. Как можно быть таким бесчувственным?.. Неужели в нем нет ни капельки сострадания?.. Вот дело говорит этот зеленый. Она же девушка! Девушка!! Но этому орку в шкуре эльфа было наплевать. И хорошо, что Шаа ничего этого не слышала, иначе точно не сдержалась бы и вгрызлась в его длинное ухо, откусив. Ему бы и на это было наплевать. Все равно весь в шрамах уродливых. Одним больше, одним меньше...
И какой-то странной едва теплой благодарности к маленькому гоблину она тоже не чувствовала. Эта благодарность даже выдержала бы его лапку, оказавшуюся на груди. Оправдала бы его тем, что он просто не успел увернуться и.. и сердце проверял! Такой хороший, милый...
Проклятые кандалы... Проклятый слепой маленький гад зеленый!
Но и этого она не чувствовала.

Бедную грийом довели. У нее была тонкая душевная организация. Очень хрупкая и чувствительная психика. Она болела! Так долго болела! Совсем ослабла... На ногах едва стояла! Ничего удивительного, что после последнего забега и нервного срыва несчастная в обморок упала. От истощения, от злости, от испуга. Все намешалось. И рогатая девушка безвольной соломенной куклой висела в грубых руках лишенного какой-либо доброты эльфа. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Не произошло ни единого сокращения в мышцах. Безмятежно-далеким оставалось лицо, показывая, что его хозяйка сейчас пребывает в мирах куда лучших, чем этот. Да там бы и осталась... подальше от этого... Морба.
Даже имя у него отвратительное.
Морб.
Фу.

И голова ее послушно качнулась сначала в одну сторону, потом в другую, когда ладонь эльфа прошлась по щекам. Сейчас эта ушастая сволочь могла делать все, что угодно, а Яда никак не могла ответить. Не могла вскочить, прервав очередной удар, въехать раскрытой ладонью в грудь и прошипеть без заминки одной скороговоркой то единственное заклинание, которое знала. А потом рогом его в глаз...
Не могла..
Не могла!

И Морбу этому, конечно, очень повезло по этому поводу, ибо Шаагрэ Яда пребывала в самом глубоком обмороке на который только была способна.

Гоблин. Он. Тот самый. Определенно.
Яда застыла, жадно взирая на зеленоватое тело, отливающее золотом в свете свечей. Чуть поморщилась от слепящего зарева, которое буквально разрезало глаза.
Гоблин.
Постепенно обрывочные картинки складывались в целостный образ. Огромный замок. Небольшая комната, в которой она проснулась почти нагишом. Помятое тело. Кровью испачканные вещи в сундуке. Чья-то забота и вонючее гоблинское белье. О да. Все понятно.
Надпиленный рог.
Рог.
Надпиленный.
Ее. Рог.
Пурпурный глаза грийом полыхнули.

У Шаагрэ Яды было не так много святых вещей. Нет. Даже вот так - Вещей. Настолько важных и значимых, что передать всю их ценность было бы невозможно ни на каком языке. Разве что на темноэльфийском, но рядом не было собратьев, которые смогли бы понять. К таким Реликвиям относились: флейта, маленькая серебряная скульптура театральных масок на одном из браслетов, яркий кулон и...
Рога.
Вот это было Самым Важным. Святыней из Святых. Ее проклятием и ее трепетной любовью.

- Ах ты маленький, - зашипела девушка, пригибаясь еще ниже и щурясь от слепящего света, - зеленый, горбатый... гоблин!!!
Она ринулась вперед, словно разъяренная дикая кошка. Гибкие длинные пальцы ухватили зажженный канделябр, взмахнув им и разрезав застоявшийся томный воздух холодного замка, гася свечи и принося облегчение чувствительным глазам.
- Это ты?! Ты трогал мои рога?! - Завизжала девушка, размахивая угрожающе канделябром и подступая к этой мелкой подлой твари. - Я тебе уши в ноздри запихну!!!
Размахнувшись, Шаа швырнула канделябр в коротышку и тут же бросилась ко второму, не глядя даже попала она в свою цель или нет.

Волк улыбнулся - да, когда-то он умел не только убивать, но и улыбаться - улыбнулся и провёл рукой по воздуху, будто был поглаживая кого-то, возможно лаская. Её умоляющий взгляд - она могла покорить им даже не размыкая уст! Её небрежный жест, когда она отбрасывала волосы падающие на лоб - Киор трепетал при виде своей любимой женщины. Её улыбка, ради которой он бросался в пекло. Её поддержка, благодаря которой он поднимался всё выше и выше по лестнице славы и влияния.

Её предательство...

В какой момент ты предала меня, Бекка? Когда ты меня разлюбила? Разве это был выход? Разве это было так необходимо? Разве я бы не понял, не простил бы, не отпустил? Или это всё была игра? С самого начала всё что было тебе нужно - моя сила и моя удача?

Волк потряс головой. Когда-то давно он решил не думать о том, что уже не имело значения, но сейчас... сейчас когда вкус крови на губах так же реален как запах смерти вокруг и когда её в её глазах снова появилось это выражение... Волк пошатнулся, словно от удара и поискал взглядом свой меч. Сейчас всё вновь обрело смысл. И то, почему он оказался здесь и кого искал было забыто перед лицом воскресающих в памяти картин.

Когда его предала Бекка он не помнил, зато очень хорошо помнил момент, когда покидал ряды лучших воинов мира, чтобы через некоторое время после собрать их под своим собственным началом, дополнив и улучшив почти идеальную машину для войны. Этот самый момент...

Меча рядом не было, поэтому Волк подобрал первое, что попалось под руку - каплевидный щит и тяжёлый топор. Решительно сжав губы он протиснулся вперёд, легко оттирая братьев плечами с дороги, и остановился прямо перед женщинами. Затем медленно, очень медленно и широко расправив плечи повернулся к толпе. Взмахнул топором перед собой и легко кивнул в сторону Бекки.
- Она. Моя. Я забираю её. И покидаю роту. - Ударив обухом топора о щит, он вызывающе оглядел толпу. Усталости как не бывало. Откуда-то из-за правого уха раздался угрожающий, утробный рык. Волк чувствовал, что его Бог очень доволен этим выбором.

Киор-Волк не колебался в решении, поддерживаемый свыше. Он прекрасно знал, что делает, равно как и знал, что мало кто решится бросить вызов наконечнику строя, бойцу с цвайхадером. Разве что... глаза Волка сузились, когда он взглянул на гауптманна... другой цвайхандер.

Оттянув край подушки, эльфийка деловито всунула его между щекой и правым рогом. Чуть прихлопнула, чтобы все легло как надо. Подушка была великовата и пришлось приложить усилия, чтобы впихнуть ее, вытягивая за проклятый кончик. Запыхтев от усилий, Яда безвольно рухнула на кровать, пытаясь утихомирить порхающие в голове звездочки. Ей было бы наплевать на эти самые звездочки, пусть звездят... но грани у них были какие-то острые, а вспышки слишком яркие и бедная голова буквально взрывалась от каждого поворота, накреняя стены и смешивая потолок с полом. Да еще и шея эта... дала ей Богиня рога, дала бы уже и шею, как у орка! Вернее, ее почти полное отсутствие...

Чуть покряхтев, девушка подоткнула вонючую пушистую шкуру под один бок. Сделала усилие, приподнявшись на дрогнувших ослабленных руках, и закатилась на второй бок. Теперь на кровати лежала лосиная гусеница с рогами и растрепанной косой длинных темных волос.
Косой?..
Какая, к сатирам, коса?..
Она сроду косы не плела! Это же так утомительно. Обычно ее хватало только на жгутики всякие, пучки, хвосты. Но только не косы. А если бы ее огрело бренной настолько, что она бы вдруг решилась на этот подвиг, то уж точно не плела бы она... вот так. Так было неправильно. Надо было внахлест и начинать с височных долей, а тут...
Из гусеницы высунулась тонкая пепельная рука, серебристо звякнув браслетами. Дрожащие пальчики прошлись по витому рогу, словно пытаясь его разгладить, и коснулись взлохмаченной мочалки, идущей дальше вниз.
Точно. Коса.
- Что за...
Собственный голос заставил Шаа вздрогнуть, дернуться и с грохотом скатиться на пол от испуга. Нижний рог звякнул о холодный каменный пол и девушка зашипела от звенящей боли в несчастной дурной голове.
Ну ладно - коса.. но с голосом-то что?! Где мелодичные переливы?! Где очаровывающая глубина и перезвон слов?!
- Перезвон, - прохрипела эльфийка и вновь дрогнула. Таким скрипом только дверные петли очаровывать... Это ж не навсегда?.. Коса... голос... голова...
Снег.
Нет-нет. К снегу пока нельзя.
Застонав что-то нечленораздельное, Шаа начала выпутываться из кокона, в который сама же и завернулась. Оказалось - это непросто. Тело отказывалось вспоминать о своей гибкости и послушности, притворяясь самым бревноподобным поленом из всех поленьев. С горем пополам справившись с этой задачей грийом на карачках и абсолютно не грациозно выползла из шкуры, прислонившись спиной к кровати.
О, Богиня...
Что-то где-то пошло не так. И в какой из моментов Яда не могла сказать наверняка - вот что самое трагикомичное. А ведь она выпивала не так, чтобы редко. Актеру грех не пить, когда пойло само в горло течет по рукам благодарных слушателей. А в этом милом крае оно и не текло даже - затапливало. Проклятая бренна...
- Больше ни... - девушка поморщилась. На глаза навернулись слезы. Ее прекрасный голос! - Больше ни капли, - продолжила она шепотом, отчего обещание прозвучало не так внушительно, как хотелось бы.

Вновь переведя дух, Шаа поднялась на нетвердые ноги, не забыв подхватить по пути злосчастную вонючую шкуру. Нет, она ничего не имела против лосей... хорошие животные. Тоже с рогами, бедняги. Но эта жуткая вонь...
Подтянув к носику волосатое свое покрывало, эльфийка сморщилась, как изюм, и откинула его на кровать. От запаха это, впрочем, не избавило. Оттопырив край рубахи и нюхнув уже ее, актриса сморщилась еще больше, едва удержавшись, чтобы не содрать с себя одежду прямо сейчас.
- Ни капли...
Ладно. Вернемся к снегу.
Шатающейся походкой добравшись до бойницы, Яда моргнула и снова уставилась на потрясающе прекрасный вид за окном. Прекрасный настолько, что в мыслях тут же рождались поэтичные строки. Текла рифма. Хотелось петь. Играть на флейте. Где ее флейта?
Где она сама?!
Какой, к блинам этим, снег?! Где листья?! Где грязь?!
- Никогда-никогда.. кхе-хе...

Пить хотелось так, что все остальное казалось не таким уж значимым. За стакан воды Яда сейчас готова была на полном серьезе кого-нибудь убить и выжать по капле всю кровушку. Отвернувшись от окна, лишь бы не видеть нереального пейзажа и верить в свой разум, девушка еще раз окинула взглядом... келью... комнату... помещение.. камеру?.. Взгляд коснулся двери, которую ставили явно для того, чтобы держать тут какого-нибудь буйного орка, и споткнулся о сундук. Сундук - это хорошо. Сундук внушал надежду. В темницах не было сундуков. Не было же?.. Или здесь настолько гостеприимный народ, что у них даже личные сундуки у каждого заключенного?..
Вновь подняв руку, Шаа коснулась рогов. Не было ни завязок, ни ее дивного головного убора. Ничего. Зато коса была. И шкура. Вся конспирация лосю под хвост...

Ладно. Думать надо последовательно, а то голова точно лопнет. Сначала - вода. Нет, сначала сундук! А потом вода. А потом... а потом она подумает потом.

Появление на сцене Вдовы здорово пошатнуло надежды на счастливый исход. Помимо всего прочего, Безумец и со сценариумом явно был знаком куда лучше, чем Тара...
Ученица мага растерянно наблюдала за разворачивающимся действом. Стремительно крепли сомнения в том, что и сама она сумеет быть столь же убедительной.
Впрочем, подчиняться обстоятельствам Альтарина не собиралась - противостоять злорадно усмехающейся Вдове хотелось хотя бы из упрямства, не говоря уже о том, что Таре претила сама мысль об изобретении пытки.
А верный ответ был надежно скрыт за неразборчивыми строками.
Ну, что ж...

- Ваше Величество, нет нужды пытать Служанку. Это я отправила ее в запретную комнату, - Тара выдержала паузу, скорбно рассматривая мерцающий в лунном свете витраж... и вдруг заломила руки, вскинув взгляд на Короля: - Прошу, поймите меня! К этому решению меня подтолкнуло отчаяние! Я не видела иного выхода...
Альтарина кинула взор на сжавшуюся в колодках Мученицу, и голос ее невольно задрожал... играя теперь этим, впрочем, на руку.
- Во дворце невыносимо скучно! А мне... мне так хотелось посмотреть, что будет с тем, кто войдет в тайный покой!..
Горестно вздохнув, Тара пожала плечами:
- Ну и... Вот, я посмотрела. Всем спасибо. Думаю, Служанку за отсутствием вины можно отпустить. Как Вы изволили заметить, Ваше Величество, она всего лишь простоэльфинка. Ничто не угрожало Вашим секретам...
Взглянув на Вдову, судя по всему, не ожидавшую такого ответа, Альтарина продолжила, слегка улыбнувшись Королю:
- А если Вы имеете желание приобщить меня к государственным делам... Мы, к примеру, можем пересмотреть некоторые законы. Дюжина-другая правок им явно не повредит.

"У-у-ух!!"
Могучий удар развалил орка на две части. Привычная тяжесть огромного двуручника в руках... окрыляла. Да, окрыляла это именно то слово!!! Волк всю свою сознательную жизнь дрался. Сначала за хлеб, затем за деньги, а потом, наконец, за влияние - это когда уже деньги перестали что-либо значить. Что это была за битва - он не помнил. Столько военных компаний осталось позади - не счесть! А уж сколько орков перемолото сокрушительными ударами цвайхандера - н-ну, число кампаний помножить на пол сотни!

Волк хрипло рассмеялся, наблюдая как воин рядом убил орка. Заученное, отточенное движение - вот почему алебардисты всегда были лучшими воинами в мире. Не такие быстрые как эльфы, не такие твердокаменные как гномы, не такие сильномогучие как орки, эти отряды людей-наёмников, тем не менее, умели всё. Абсолютно всё! Врасти в землю строем щитов, с громким криком броситься вперёд, наносить мощнейшие удары на всю длину руки и оружия, огрызаться арбалетными болтами, а ещё были очень дисциплинированы и прекрасно выучены. Их тактику - руби наотмашь, отступай, доверяй бок соседу, до сих пор не могли превозмочь. Сколько здесь орков? Пять сотен? Восемь? Плевать! Нужно много больше, чтобы эта орущая толпа смогла преодолеть плотный строй могучих воинов. А тут, к тому же, под ногами вертятся жалкие гоблины, мешая и без того редкому строю орков.

- Fahren! - Прорычал Волк воину слева. Тот ничего не сказал, но позволил себе жест недовольства. Волк точно знал, что он не простой воин, что подчиняется во-он тому здоровенному мужику и никому более, что должен поддерживать порядок и вести свою десятку. Нет... сотню. Сотню, понял Волк оглядевшись во сторону и перевёл свирепый взгляд на орков.

- Attacken!!! - Мужчины высоко поднял руку с мечом и сделал длинный шаг вперёд. Он знал, что воины рядом сделают пол шага, сдвинув щиты. А он и ещё десяток воинов с цвайхандерами выйдут вперёд, соберут кровавую жатву и снова отступят назад. Эти крысолюды сдохнут! Все до единого!

Постой... какие крысолюды? Гоблины. Конечно же гоблины и орки.

Волк заколебался. Краем глаза он увидел удивлённый взгляд щитовика - он пропустил свой момент для удара и участок просел. Совсем слегка - алебарды изрубили ближайших врагов никого не потеряв и не получив даже тычка в ответ.

- Die Fotze, - Пробормотал Волк, пропуская этот ход. Он на короткое мгновение вспомнил, что преследовал кого-то, но как, чёрт побери, он очутился в центре сражения? - Fotze! Fotze! FOTZE!

"ШВАРК!!!!!!!"

Вот как нужно, герр гауптманн! Ты сам научил меня правильно держать клинок! Кровавое месиво бывшее когда-то гоблином осело на землю и через шаг оказалось под чьим-то сапогом.

- Ratte! Wo ist die Ratte? - Проорал Волк на ухо ближайшему воину.

- Да будет так, прелестная Сказка, - сдался на увещевания следопыт. - Я принимаю твоё условие.
По правде говоря, Ольфрик не ожидал, что его примутся так дружно уговаривать. В конце концов, он пришёл к мысли, что терять действительно нечего, а что-то новенькое это всегда что-то новенькое. Может быть начавшие заливать разум вино и бренна нашептали ему эту мысль. А может быть они лишь напомнили, что видавшему виды неприкаянному мужику, похоронившему большинство своих старых друзей, жизнь терять не страшно, а больше и нет ничего. Так или иначе, Палач со всей ясностью понял, что у него сейчас лишь два пути: в тяжёлую пьяную хандру или во все тяжкие. Хандрить в такой прекрасный вечер совсем не хотелось, выбор был очевиден.
А затем начался Танец. К такому простого охотника жизнь не готовила. Когда в ланте говорили о какой-то пьесе, Ольфрик ожидал представления, но никак не думал, что придётся в нём участвовать. И уж тем более, читать сценариум!
Палач осилил лишь несколько строк - очень неразборчиво было остальное. Благо, роль оказалась не такой уж трудной для понимания. Да и излишней самостоятельности, как казалось, не предполагала. Когда повествование дошло до его персонажа, Палач покорно вышел вперёд. Маска, почти полностью скрывавшая лицо, не выражала абсолютно ничего, кроме позднейшего равнодушия.
Не произнося ни слова, он подхватил Мученицу под руку и потащил к колодкам. Тяжёлая ладонь легла на хрупкую спину девушки чуть ниже лопаток, принуждая упругое тело изящно (а как же иначе должно делаться в театре?) прогнуться, принимая наказание. Ольфрика весьма забавило происходящее, но он изо всех сил старался даже под маской сохранять серьёзное выражение лица.
Защёлкнув колодки и несколько мгновений полюбовавшись результатом, Палач вооружился ножом и отправился к ближайшим кустам. Вернулся он оттуда с парой свежесрезаных тонких прутиков. Один был положен перед колодками, в поле зрения жертвы, а второй вдруг со свистом рассёк воздух за её спиной. Отличный замах и хлёсткий удар с оттягом на себя - Палач знал толк в ремесле - расцвёл бы на коже кровавой полосой даже сквозь платье. Но, к счастью для Мученицы, умелая рука задержала удар на излёте, превратив его в лёгкий шлепок по девичьим ягодицам. Охотник знал, что некоторым дамам бывают весьма по вкусу подобные забавы. За первым ударом последовал второй. И третий. Палач неспешно продолжал своё дело, ожидая развития сюжета.

Последняя чарка бренны оказалась самой коварной. В более-менее светлой до того момента голове вдруг зашумел хмель…
События развивались чересчур стремительно. Тара, не успев опомниться, получила в руки сценариум, растерянно взглянув на Хозяйку Игры.
- А может... - ее уже никто не слушал.
Первый Танец начался.

В панике Альтарина пыталась узнать хотя бы что-то о своей роли, попутно, кажется, даже протрезвев. И все же ко времени выхода на сцену прочесть она успела только пояснения, сделанные Хозяйкой Игры для Тайны, с пожеланием не провалить пьесу.
Ну, что ж... Отступать все равно было поздновато.
Понадеявшись разобраться в сюжете по ходу дела, Тара заняла простой деревянный стул возле резного кресла и постаралась принять достаточно мрачный вид, описанный Рассказчиком.

По крайней мере, смятение даже не нужно было играть...
Бросив взгляд на колодки, Тара поежилась. От мысли, что Мученице грозят пытки, пусть даже не по-настоящему, становилось не по себе. Правда, неизвестно, что ожидалось на самом деле... А вдруг Эве-Люн полагается как раз переубедить Короля?
Альтарина вновь зашелестела листами сценариума в надежде выхватить из текста хоть какую-нибудь подсказку. Однако почерк у писца оказался на диво неразборчивым... Не сумев прочесть и пары строк, Тара рассудила, что бездействие там точно прописано быть не могло и приготовилась импровизировать от души. Истианка она, в конце концов, или нет?

- Ваше Величество, возможно, не стоит утруждать Палача? - Тара… то есть теперь, наверное, Эве-Люн старалась говорить спокойно и даже небрежно... что, кажется, вполне ей удавалось. - Служанка столько лет была верна королевскому Дому... Очевидно, что и сейчас она всего лишь стремилась добросовестно выполнить свою работу. Скажи, - обратилась она уже к Мученице, - много ли пыли обнаружила ты в запретной комнате? Или там оказалось... слишком чисто?

Открытая бутыль наполнила двор невероятной силы запахом. Лёгкая, ещё такая зыбкая и ненадёжная пелена хмеля слетела с Ольфрика - настолько резко ударила в нос беспощадная смесь трав. Охотник словно закусывал маринованным в бренне с бергамотом имбирным корнем, щедро натёртым душистым перцем. Мельтийцев, казалось бы, привычных к этому ритуалу, и то передёрнуло от запаха. Даже Ольфрик, настаивавший свой самогон на ягодах, травах, кореньях и даже грибах, не ожидал такого.
Во время короткого спора о достоинствах и недостатках "нектара" Ольфрик с интересом рассматривал хозяйку игры. В отсутствии у странного существа таланта к изготовлению крепких напитков следопыт уже не сомневался. Теперь его интересовали более личные качества. Охотник был готов поспорить на голову орочьего вожака, что под маской внешнего холода скрывается куда более горячая натура. Наконец спор завершился, и жрица перешла к делу.
- Чего они там бормочат? - шёпотом поинтересовался следопыт у Альтарины. Точнее, у Искателя. - Я ж ни слова не понимаю.
А гости, меж тем, один за другим прикладывались к большому кубку, с видимым усилием (все, кроме дворфа и рогатых) делали три глотка и скорее бросались закусывать. Был ли "нектар" и впрямь таким ужасным, или это кровь демонессы добавила новых красок Ольфрик не знал. Но очень скоро ему предстояло это выяснить.
- Я не очень понял, что Вы там говорили, - начал он, взяв в руки кубок. - Но, в общем, это самое, Квил-ли-си-хи ирнат!
Отсалютовав собравшимся увесистой ёмкостью и выдохнув на всякий случай, Ольфрик сделал три хороших мужицких глотка. Твёрдой рукой поставил кубок на стол, занюхал рукавом и принялся деловито отрезать себе увесистый кусок сочного мяса.
- Ещё бы щепотку гвоздики и виноградного сока туда, - охотник с ухмылкой кивнул на кубок. - И в самый раз.
Теперь уже мало что могло отвлечь следопыта от полного наслаждения поедания отрезанного мяса. Лишь Искателю, не испившему ещё нектара был адресован короткий и полный сочувствия взгляд.

Ольфрика одолевало дурное предчувствие. Охотник не смог бы сказать наверняка, но он ощущал, что-то неправильное витает в воздухе. Или, может быть, это просто духота...
Духота? Откуда ей взяться в вечернем-то воздухе. Впору уже ночной прохладой дышать, а тут парит, словно перед грозой. Следопыт попытался вспомнить, не видал ли он сегодня туч на горизонте...
Воздух стоял густой и тяжёлый - хоть ложкой черпай. Да ещё и жаровня рядом. С отвергнутым бутербродом в руках и слегка пошатываясь Ольфрик направился прочь от жрицы, столов и жаровни, словно надеясь сбежать от навалившейся духоты. Нет, определённо будет дождь.
Дождь. Настоящий ливень с грозой и молниями. Отойдя на край двора, охотник издали слушал речь жрицы. Та говорила про какую-то игру Грозной богини. Грозной, наверное, как надвигающаяся гроза с молниями.
Молнии. Мысли почему-то крутились вокруг встреченного короля-мертвеца и его гробницы. Круг странных символов. Кажется, Тара говорила, что это связано с богами. Ольфрик видел знак, похожий на хижину. Если так, то это мог быть только Йорд, бог-отшельник, бог отшельников.
Краем уха слушая спор жрицы с эльфами, Ольфрик уселся прямо на землю. Он, пожалуй, был не в состоянии провести ритуал. Охотник лишь устремились все свои мысли к богу с просьбой поддержи и защиты. Ну или хотя бы путь укажет.

***
Йорд молчал. Впрочем, он никогда не отличался разговорчивостью. Охватившую охотника гамму чувств трудно было описать. Усталость и лёгкое опъянение сменились тонусом и ощущением удивительной силы и спокойствия.
Ольфрик наконец вздохнул полной грудью, словно холодный горный ветер разорвал душный воздух. Надышаться можно только ветром, следопыт всегда это знал. Уверенность силы завладела охотником. Он вернулся к остальным. Топор и охотничий нож отправились в сундук, вслед за вещами Тары. А среди масок нашёлся пугающего вида капюшон из простой грубой ткани.
- Я Палач, - возвестил Ольфрик ледяным голосом. - Я приношу клятву и принимаю правила Игры.

С самого момента встречи с бесом и в продолжение дальнейших событий Герион постоянно был начеку. Все вокруг - лица, взгляды, фразы - казалось чрезвычайно странным и тревожным. Словно по чьей-то прихоти разыгрывалась перед ним эдакая вычурная комедия, гротескная и сюрреалистичная, но, кроме того, снабженная неким подтекстом, намекающим на таинственный и зловещий смысл происходящего.
Хозяйка Ланта была воистину хозяйкой. Судя по всему, ей тут подчинялись абсолютно. И немудрено. Казалось, повелевать было ее призванием. Весь ее облик этому соответствовал. Даже Миралисса, как видно, ощутила на себе эффект воздействия личности хозяйки. Да и сам Герион внутренне склонился перед ней практически неосознанно. Однако его недобрые предчувствия и привычка не терять бдительности никуда при этом не делись.

Появление Волка и затем разыгранная Орэлиндом сцена с его участием напрягли Гериона еще сильнее. Нахмурившись, он просчитывал эту ситуацию, следил за реакцией окружающих и совершенно не удивился реакции самого Волка. Более того, по родившимся тут же предположениям, на такую именно реакцию и был расчет. А вот для чего смазливому менестрелю понадобилось столь технично удалить сурового человеческого воина из зала, а возможно и в принципе из храма, это вопрос, серьезность которого отметала всякое желание просто расслабиться и хорошенько попраздновать.
Волк хороший воин. И еще ему трудно запудрить мозги всякой чушью. Он по-звериному чует опасность. Значит надо вывести его из себя. Обидеть. Расстроить. Оскорбить. И тем заставить убраться.

Герион с сожалением смотрел вслед Волку. Если бы можно было, взяв в охапку Миралиссу, просто выйти за мечником, ему бы стало гораздо спокойнее. Он повернулся к дочери дома Клена, что буквально пожирала глазами стервеца Орэлинда. "Этот гад явно не тот, за кого себя выдает. Но если сказать ей об этом, она не поверит. Пока что..." - подумал и тяжело вздохнул.

Почтительно кивнул уходящей хозяйке Ланта. Складывалось так, что ближайшее время им с Миралиссой предстояло провести в "приятном" обществе беса и менестреля. Герион пожал плечами - делать нечего. Придется потерпеть. И попытаться что-то выяснить.
"Великий Орднунг," - безмолвно обратился он к своему покровителю, - "Своей силой и властью помоги мне разобраться в хитросплетениях слов, разруби клинком правды паутину обмана, обнаружь подлые происки врагов и помешай им свершиться!"

Герион чувствовал себя рассеянным. Улыбки и смешки здешних мельтийских жрецов действовали на него расхолаживающе. Все эти эльфы были настолько легки и непосредственны, словно в целом мире не существовало ничего кроме радости и веселья, и никаких других забот кроме поисков новых чувственных впечатлений, да подготовки к очередным праздникам. Будто не было вовсе горя и зла, не было убийств и болезней, войн и нашествий чудовищ. Причем, в их поведении не ощущалось ни рихта фальши, равно как и безумия или, быть может, самообмана. Они были так естественны, так абсолютно органичны в своем мироощущении, что наверное поэтому казались прекрасными. И хотя Гериону такое видение жизни не слишком подходило, он принимал его. Казалось, даже немного заражался им на какое-то время.

Особенно сейчас. Когда в нем самом что-то переменилось. Словно заладилась некая новая связь между внутренним миром и внешним, отличная от всех, что уже присутствовали раньше. Какая-то новая краска, вписанная в паллитру окружающего, не оставляющая его равнодушным.
Теперь чаще чем раньше ему хотелось любоваться красотой - лесом, небом, звездами, птицей, цветком... Однако еще чаще - словно бы невзначай - тонким абрисом пленительного лица Миралиссы, когда та, склонив голову, застывала в задумчивости, глядя на пламя вечернего костра.
Он чувствовал волнующий трепет в душе и радовался ему, как услышанной вновь, спустя долгое время, любимой песне. Он знал что это, знал его природу. И не торопился. Наоборот. Ценил каждое мгновение. Включался в причудливую игру взглядов, слов и даже, подчас, внезапных нечаянных прикосновений. В эту забаву играть было тем интереснее, чем более неожиданными для самих игроков оказывались их собственные ходы, ведомые внезапной эмоцией и инстинктом. Однако повысить ставки он не спешил. Почему? Возможно потому, что нередко его посещали тревожные мысли, которые резко и больно "возвращали с небес на землю".
Рожденные под такими разными звездами, с судьбами предначертанными столь непохоже, могли ли они шагнуть дальше легкой дорожной интрижки? Но если нет, вернешься ли потом к себе прежнему? Захочешь ли, сумеешь ли?

Ее руки по-дружески игриво и настойчиво увлекали его в головокружительный радостный пляс. Ей было хорошо здесь, он чувствовал. Светло, привольно, интересно. А раз так, то он хотел остаться здесь подольше. Люди ушли, разбрелись кто куда по своим важным людским делам. Зато эльфы могли бы вдоволь поиграть в кругу своих сородичей, проникаясь их легкостью и молодостью. Пусть этот миг будет их сказкой. Пусть он даже никогда больше не повториться, но пусть он будет. Пусть.

- Конечно, херин Миралисса, - весело воскликнул он, по-эльфийски ловко кружась с ней все быстрее и быстрее, словно их подхватил маленький озорной вихрь, - с радостью! Ведь если кому-то поможешь, то в итоге непременно что-то обретешь!

По дороге до лагеря Тара молчала, слушая спутников и недоумевая, почему до сих пор не зашвырнула хютеранский клинок подальше в болото, а продолжает нести его - правда, отвернув Ликом Хютера от себя.
И вместе с тем размышляя о своих последних словах Гангберту Храброму. Может, стоило выразиться яснее? Без обиняков сказать, что единственной преградой к вечному покою мертвеца является он сам? Может быть. Однако Тара понимала, что открыто предложить королю Гангберту оборвать существование сначала своих воинов, а потом и собственное, она бы не смогла. Не смогла бы, точно.
В конце концов, Великий Инквизитор отнюдь не глуп. Он и так поймет. Если еще не понял.
Приостановившись, Тара в который раз собралась размахнуться, дабы избавиться от королевского дара… и почему-то вновь передумала.

***
Успев уже умыться из бурдюка, Альтарина терпеливо ждала, пока поспеет очередной кулинарный шедевр герра Ольфрика. Аромат почти готовой каши прогнал все тягостные мысли… ну, почти все. Тара, вытянув наконец гудящие ноги, вслушивалась в потрескивание объятых пламенем веток и время от времени переводила взгляд с многообещающе побулькивающего котелка на Волка. Ей очень не хотелось оставлять недосказанность. Возможно, момент был не самый подходящий... Но едва ли более подходящий наступит хоть когда-нибудь.
- Хэрин Миралисса, Волк, вы должны знать.
Все, начало положено. Альтарина взглянула на эльфийку, затем на мужчину.
- Когда во время боя вы… внезапно утратили контроль над своими телами... Это произошло по моей вине. Я… я хотела помочь вам, магически ускорив... и ошиблась, - Тара, тяжело вздохнув, на мгновение отвела взор, впрочем, тут же вернув его к воину. - Волк, это из-за моего просчета Вы пропустили тот удар и не смогли сразу нанести свой. Не знаю, сможете ли вы с хэрин простить меня... Но все же прошу об этом.

Ну вот пожалуй и всё. Волк почувствовал усталость. Очень-очень сильную усталость. Перед глазами поплыло и он провёл рукой по лицу, смахивая выступивший пот. Ранение было очень болезненным, но ещё больше сил потребовало божественное дыхание, которым он спалил кучу мертвецов. Пожалуй, Огнерык назначил его не простой игрушкой-чемпионом, а своим клоуном и теперь хохочет где-то в своей сраной обители, то тыкая по своему чемпиону пальцем-молотом рихтера, то поднося к носу невидимые нежные парашютики одуванчика, заставляя чихать огнём. Сейчас эта мысль если и вызвала злость мужчины, то это чувство оказалось похоронено глубоко-глубоко под спудом всеобъемлющей усталости. Волк почти не слушал мертвеца только краем сознания отмечая, что теперь он стал куда больше похож на Того Самого Героя, Который ла-ла-ла, а также ла-ла-ла и только когда Герой подошёл к нему заставил себя выпрямиться и твёрдо взглянуть на Гангберта.

Вернее, на его протянутую ладонь.

Целые мириады мыслей пронеслись в этот момент в голове воина. Некоторое касались знака ворона на полу, некоторые силы Огнерыка, которая подействовала в святая святых, но самым ярким (и Волк почти поддался порыву) было осознание того, как же рассердится и трижды шлёпнется со своего проклятого трона Огнерык если он, Волк, сейчас подаст руку хютерингу. Впрочем, Огнерык мог быть спокоен и наверняка знал об этом - ведь согласно легендам он легко читал души своих вольных или невольных последователей - Волк никогда в своей жизни не просил помощи у Богов. Только принимал. Изредка. Поэтому...

Поэтому высокий, широкоплечий воин с огромным двуручным мечом, шатающийся от усталости и изнемогающий от боли в рёбрах твёрдо взглянул на Гангберта, вернее, на его протянутую ладонь и лишь коротко и почтительно наклонил голову. После чего развернулся на каблуках и отправился к выходу изо всех сил стараясь держаться ровно.

Неимоверных усилий стоило Альтарине остаться на месте, не отступить перед мертвецом ни на шаг. Она лишь чуть отклонилась назад, стараясь не показать, насколько напугана. И наконец тихо выдохнула, когда король обернулся к Гериону.
Что у хютерингов получается действительно хорошо - так это обличать. Однако Тара не спешила верить ни единому слову Великого Инквизитора. Ей уже не раз доводилось сталкиваться с кособокой хютеранской правдой...
Как и с хютеранской категоричностью. Однако смиряться с решением инквизиции она не собиралась. Даже его можно изменить.

В речь Миралиссы Альтарина перестала вслушиваться после фразы об искренности клятвы.
Чтобы клятва была честна, слова должны быть не только искренни, но еще и правдивы. Хорошо, что эльфийка так уверена в своей правоте, однако решать все равно Хютеру.
Впрочем, если на Миралиссу и падет проклятие бога Солнца, то явно не из-за Тары. Кем-кем, а уж друзьями их назвать точно нельзя.

Странно, что эльфы вообще еще здесь. Сам Гангберт Пятый, можно сказать, благословил их дальнейший путь. Чего же они ждут? Шли бы... 
Да и людям здесь делать больше нечего, надо смотреть правде в глаза.
Тара бросила быстрый взгляд на герра Ольфрика. Когда же его успели задеть?..
Она опустила руку в сумку в поисках бинта для охотника... Однако пальцы наткнулись на острый угол чего-то холодного. 

И Альтарина отчетливо осознала... сдаваться рано. Если кто-то и может помочь ей - то лишь она сама. Выход есть. Есть! Истэбенель не дала бы ложной надежды. Все, что требуется - догадаться.

Миралисса продолжала говорить. Что-то про ошибки... Горячо, запальчиво... Сомнительно, чтобы эмоции помогли убедить хютеринга.
И все же, какой бы бессмысленной ни казалась Таре речь эльфийки, она предоставила драгоценные мгновения для раздумий.

Еще никогда Тара не выискивала ответ столь рьяно. Еще никогда от решения загадки не зависела ее жизнь.
Фрагменты головоломки были готовы с оглушительным щелчком сложиться в осмысленную картину... если бы Альтарина располагала ими всеми.
Не хватало ключевого фрагмента. Ключевого... А без него загадку можно было решить полудюжиной разных способов! Тара металась меж ними, не зная, какой предпочесть.

Заговорил герр Ольфрик. Его голос звучал на краю сознания - Альтарина лишь, криво усмехнувшись, отметила, что была права, не поверив Великому Инквизитору. Однако позволить себе поразмышлять об этом чуть дольше она не могла.

- Иста, хильф мир... - отчаянным шепотом Тара просила богиню о вразумлении. - Гиб мир ферштанд ум дас ретзель цу лёзен. Ви канн ихь им хельфен?
Она выхватила из сумки синий пузырек странной пирамидальной формы. И, не раздумывая больше, одним глотком осушила содержимое. А затем, сжав в руке астролябию, обернулась к Гангберту Храброму.
- Неведомое дороже познанного. Неузнанное важнее известного. Ничто и никогда не делается для того, что уже было найдено. В силах Истэбенель подарить тебе свободу, король.

Миралисса сделала шаг к стоящему перед Альтариной Гангберту,
- Нет, - гулко разнесся по залу ее голос, - Я не произносила ложных клятв. Моя клятва честна и искренна! Никто из нас не поклоняется злу! да и что такое зло? Похоже, за прошедшие века ты стал подменять истину исключительно своей правдой, а у нас она своя. Мир меняется и все живущие меняются вместе с ним. И магия меняется. Истэбенель не Бёзе и она не воплощенное зло, а просто валар с дурным характером - так что теперь всех женщин с дурным характером нужно сжечь? Она, - эльфийка показала на Тару, - маг. Ее знания и умения общирны, но она не применяет их во вред. Люди тоже бывают разные и эльфы, не бывает идеальных! Разве ты можешь сказать о себе, что ты идеален? Что ты никогда не совершал ошибок? Что тебе не о чем жалеть? Скажи это и ты солжешь ! - Миралисса замолчала, глядя пылающим взглядом в лицо Инквизитора, - Почему ты присвоил себе единоличное право судить? Лес, что окружает твою гробницу считается проклятым, люди обходят его стороной, считая воплощением зла, как и все, что в нем находится. Может за прошедшие века и ты и сам стал частью зла? Судить человека нужно по поступкам, им совершенным, а не по его магическим способностям, или по его мыслям. Посмотри вокруг - мир не тот, что ты оставил и твоя борьба - это война с ветряными мельницами, только от этого еще и могут пострадать невинные, те, которых ты так рьяно пытаешься защищать. А если наша миссия не удастся, тебе вообще возможно, некого будет защищать. А без нее мы мало, что сможем сделать. Подумай, готов ли ты лишить человечество шанса и ради чего?

Казалось, что вокруг девушки сгустился воздух, а по кончикам волос пробегали искорки, настолько пылко она произнесла свою речь, только вот был ли в ней смысл? Оставлять здесь Альтарину было неправильно, но и погибать всем не имело смысла. Цинично? Зато честно и объективно.
-

Остановку гуара, каджит принял исключительно на свой счет. Довольный тем, что сумел проявить себя, кот завихватски подкрутил усики, и молвил:
- И чтоб вы делали, без своего прекрасного Джа'Луура?..
Вопрос был риторическим, и каджит поспешил убедить в этом саксхидку. Однако, для начала, стоило спуститься с телеги. Вцепившись в дерево когтями, кот завис на время, пытаясь свободной ногой нащупать землю. Лапка тронула воздух один раз, другой... Мимо. Каджит попробовал чуть опуститься, и в этом ему помогла сама повозка, резко накренившаяся от веса круглого кота в сторону.
Ноги нашли землю...
Победа!
Отпустив край телеги, Джа позволил той ухнуться на место, а сам отряхнулся. Не от грязи, скорее для того, чтобы шерсть поправить. Чуть запыхавшись подошел ближе к красавице, и приложил ей к губам свою пухлую волосатую сардельку (на всякий случай уточним, что этой метафорой, мы описали палец):
- Чшшш... Не надо. Ничего не говори... - кошачий голос мягко вибрировал, обретая неземную глубину, - Каджит все знает.
Короткая пауза, чтобы все осознать, томная улыбка... И вот уже кот идет к остальной компании, бодро вышагивая. Победы на личном фронте приподняли его самооценку, приготовив к шальным подвигам. Сейчас, он был прекрасен. Непобедим.
Олицетворение великолепия.
Кто, как не он должен был узнать, что произошло с Зимой?..
Все девушки смотрят, и Джа предвкушает их восторги. Он смело идет во тьму, он готов ко всему!..

На грешную землю его вернул грохот. Громкий, странный резкий!
- Пфпффффп!!! Фффффп! - зашипев с испугу, и распушив хвост, Джа подскочил, на высоту не доступную его пухлой туше, развернулся, теряя шерсть по пути, и, продолжая несвязно фырчать, бросился обратно к повозке, и тут поразив многих невозможной для его габаритов скоростью.
- Пффф! Пффф! - панический фыр повис в заглохшем от тишины воздухе, смешавшись с царапаньем когтей по дереву - результат неудачных попыток кота забраться в треклятую повозку.

Всё ещё держась за полакс, Ольфрик поднялся. Король не спешил их казнить, а значит всё не так уж плохо. Охотник не был до конца уверен в том, что полностью понимает, какую именно клятву хочет услышать Великий инквизитор.
- Я, государь, никакой богине неведомого не служу. Конечно, фрау Генриетту, которая в славном Хофтгоре обер-бюргер-мейстер, - длинное слово далось следопыту не без труда. - Может и не все любят и чтут, но уж матерью ведьм её, кажись, не звали.
При упоминании их благородной нанимательницы в памяти Ольфрика всплыло и застолье накануне отправления в путь. Вспомнилась ему, в числе прочего, перепалка фрау с эльфом и печальная судьба наливного яблочка в изящной руке городской управительницы. Испугавшись собственной мысли, охотник поспешил переключиться на иное.
- А поручили нам, государь, дело непростое. Нам, вроде как, надо смысл самой жизни людской отыскать. Да не где-нибудь, а непременно в Кровавых горах.
Ольфрик сомневался, знакомо ли королю название того загадочного края, но как эти горы звались на древнелюдском, он и подавно не знал.
- Но я-то простой охотник, учёных книжек не читал. Вот госпожа Альтарина у нас - другое дело. Она этих книжек прочла, наверное, больше, чем я оленей подстрелил. Она-то, стало быть, лучше знает, чего нам искать.
Представив королю свой бесхитростный рассказ, Ольфрик потянулся к ране на спине. Куртка там уже изрядно промокла и противно холодила тело. Он хотел было подойти к Таре, но вспомнил, что ей хватает забот со своей раной, и направился к Миралиссе.
- Милсдарыня, у меня, похоже, лишняя дырка в спине. Вы не посмотрите? А то самому не сподручно.

Всю дорогу, от самой таверны, Шави пребывала в прекрасном расположении духа. Да, гуар с самого начала демонстрировал своенравный характер и глубину самодостаточной личности всеми доступными способами, но аргонианку это ничуть не беспокоило, по крайней мере, пока, по её подсчетам, они успевали добраться до места даже с остановками Ягуара. Правда, после задержки эдак шестнадцатой, во время которой эксплуатируемое животное захотело, видимо, полюбоваться лунами да звездами, Дар-Ма всё же предложила "сварить отвару Ягуарушке, с вынужденной заменой ингредиентов, конечно, но должно все равно сработать". Предложено это было исключительно из жалости к гуару: быстрее дойдет - быстрее освободится от тяжести пушистого каджита, пьяного Гаэнора и прочих путешественных прелестей. Да и жаль было девушке смотреть как после каждой остановки знакомят бедного Ягуара с увесистыми орочьими пинками. Однако предложение саксхилки не было встречено с должной теплотой (кажется, даже звучала фраза "уж лучше пусть тормозит, чем совсем без гуара идти", но да не суть важно).
В целом же, для Шави в дороге было два наиглавнейших удовольствия - природа и замечательные песнопения Кейты. Если во время сильного ветра Шави еще как-то старательно укутывалась в холщовую ткань рубашки, то во время дождей, коих за время пути было удивительно много, аргонианка и вовсе чуть ли не бегала вокруг повозки, расставив руки пошире и призывая своих союзников насладиться этим "без преувеличения, чудом природы". Но, судя по всему, не все были готовы насладиться - в особенности спящий в повозке Джа'Луур, чей пугающий хвост свисал с края его нового спального места, намок и выглядел уже далеко не так презентабельно (но всё еще довольно опасно).
К Кейте же саксхилка и вовсе прикипела душой, проникаясь каждой историей всё больше и больше, а иногда еще и дополняя их своими альтернативными финалами. Благодаря этой рыжей имперке, внутри аргонианки за время путешествия зародилось такой силы лиричное настроение, что как-то подавить его не представлялось возможным, пожалуй, еще в ближайшие пару дней.
Во время единственного за всё время пути завтракообедоужина, саксхилка добрых полдня с упоением благодарила всех на свете: Гаэнора за меткость, а убитую им крысу, видимо, за то, что та вообще родилась на свет. Крысе, конечно, уже было все равно, а вот охотнику возможно даже приятно. По крайней мере, Дар-Ма показалось что это было так.

И вот теперь они наконец здесь, на той самой заветной тропинке. Шави ощутила легкий ветерок и первым делом "нырнула" в грибную рощу, на пути заявляя:

- Туда, туда, Кейта.. Ох, как же здес-сь прекрасно. Пос-смотри на эти звезды. На эти луны. Неужто вы не ис-спытываете трепетного восторга, глядя на могущес-ство ночной природы? Оно так непоколебимо, невероятно.. нас-сладитесь же, друзья мои..

Затем, то и дело бормоча себе что-то неразборчивое под нос, она упорно старалась найти что-то среди грибов в этой непроглядной темноте.
Возможно, поиски и увенчались бы успехом, кто знает, однако Кейта озвучила столь прекрасную историю об этих грибах, а гуар столь сильно не разделил аргонианского восторга по поводу этого места, что Шави вынуждена была поскорей выпрыгнуть из рощи, в то время как Ягуар предпочел не останавливаться надолго и повез свою поистине тяжелую ношу вдаль по дороге в Балмору.
Постояв несколько секунд, с искренним удивлением наблюдая за уезжающей повозкой, аргонианка быстро переглянулась со стоящими около тропинки друзьями и бросилась ей вслед. Это, пожалуй, был один из немногих случаев, когда Шави так быстро приняла решение, да еще и сразу его реализовала.
Благо догнать Ягуара не составило особого труда и, поравнявшись с ним, сложив руки за спину, Дар-Ма могла начать беседу, многозначительно прокашлявшись. Впрочем, вместо беседы (вероятно, всему виной стало то самое лиричное настроение, которое взрастила в саксхилке девушка-бард), аргонианка помолчала с полминуты, раздумывая о чем-то, а затем принялась, видимо на ходу, сочинять стишок, произнося его с таким надрывом, будто это ода самой природе. А в какой-то момент в мягком голосе Шави даже могла послышаться некая простенькая мелодия:

- Лети, лети, наш ягуар,
к Силт страйдерам, в Балмору.
Лишь жесткий орочий удар
постигнет тебя скоро.

Ты вроде бы не так уж стар..
Коль повезешь нас в город,
там долго будешь перегар
вдыхать от Гаэнора.

И это, ох, нехорошо
гуарскому здоровью.
А мы радеем всей душой
за ваше поголовье.

Как повезешь нас по тропе
до данмерской гробницы,
Забудешь вскорь что Джа сопел
на нашей "колеснице".

Забудешь злобной птицы крик
и прочие невзгоды.
Давай же, экий бунтовщик,
успеем до восхода?

И будешь славно отдыхать
под сенью цвета меди.
Тем раньше будем уезжать,
чем ранее приедем.

Когда творческий прилив кончился, а стихоплетение не принесло своих плодов и никак не повлияло на ход событий (а точнее на ход гуара), девушка оббежала Ягуара и, принявшись идти у него перед носом и рефлекторно продолжая напевать что-то меж словами, выставила руки вперед в попытке успокоить полюбившееся животное.
- Пос-стой.. Там нет никаких опас-сностей, ну что же ты.. Пос-смотри, как тут хорошо - тишина, ветерок. О, так и знала, что отварчиков нужно было с-сварить.

Даже по аргонианским (самым оптимистичным, стало быть, в мире) подсчетам, бравая компания могла и не успеть, если Ягуар заартачится надолго, но использовать проверенный способ в виде орсимерского ботинка уж очень не хотелось, так что всей душой Дар-Ма жаждала понимания со стороны гуара.

Две фигуры в огромном, освещенном солнцем зале. Казалось, что эта сцена сошла с какой-то старинной фрески или наоборот, послужила для ее написания - древний воин в сверкающих доспехах, чья сила, несмотря на века только возросла и молодой эльф с опущенным мечом. Напряженные, но не враждебные лица и позы.
Лица почти одновременно повернулись к вошедшим, но насколько различны стали они в этот момент - гнев инквизитора ощущался тяжестью на плечах, а искренняя радость эльфа - теплым ветерком.
Скользнув по Инквизитору, взгляд Миралиссы остановился на эльфе, девушка замерла и словно какая-то волшебная сила не позволяла отвести глаза. Мужественное, аристократичное лицо, по-которому невозможно прочитать ни одной эмоции. Серые с голубой искрой глаза холодны, но нет-нет, да мелькнет в них что-то такое, от чего замирает и трепещет словно бабочка, сердце, особенно когда он с таким жаром что-то говорит. Щеки залил предательский румянец.
С огромным трудом она вернула взгляд к хозяину этого склепа, нахмурилась, пытаясь отвлечься от порхающих в животе бабочек и вникнуть в смысл слов. В конце концов она же не наивная, романтичная девочка-подросток, а Герион не принц из баллады, да и вообще, вся ситуация точна в зеркальном отражении - это же они спасатели! От этой мысли девушка едва не хихикнула и только впившийся в ее глаза взгляд Инквизитора подействовал словно ведро холодной воды. Слова, наконец, дошли до взбаламученного сознания эльфийки и она запоздало поприветствовала хозяина наклоном головы. Заметив, что Тара увлечена рассматриванием узора на полу, а мужчины едва держаться на ногах, девушка взяла на себя смелость, и глядя в столь живые и полные мудрости и глубокого страдания на этом мертвом лице глаза, громко произнесла,
- Благодарю Вас, за доверие и мудрое решение, думаю, что могу согласиться от имени всех и принести клятву. Я Миралисса из дома Клена, клянусь Хютеру, Святому Солнцу, и беру в свидетели этой клятвы Мьелит, что ни я ни мои друзья Бёзе, Матери Ведьм, Хозяйке Черной Ночи, Богине Неведомого и Несотворенного не поклоняемся.
Внезапно испытанные девушкой чувства наполнили ее речь огнем и искренностью.

Ярость немертвого короля выплеснулась наружу шипящим расклаленным потоком магмы. Герион невольно вжал голову в плечи и отступил на шаг, сторонясь этой страшной волны. На мгновение он ощутил себя слабым несмышленым юнцом, вздумавшим поучать этого древнего израненного бесконечной борьбой воителя, израненного, но так и не побежденного силами абсолютного зла. Он не сдался, не изменил себе, своим обетам, и каждый день своей долгой жизни, свои плоть и кровь, душу свою отдал служению миру живых - тех, кто, существуя в повседневности, занимаясь своими насущными делами и обретая простое и естественное счастье в мирной жизни, не могут противостоять подстерегающим их чудовищам.
Эти боги, исчадия изначальной тьмы, почему Герион ничего не слышал о них раньше? Кем и как это знание было скрыто от него и от тех, кто учил его разбираться в божественном пантеоне? Был ли это осознанный рассчитанный шаг? И какова его цель - защитить или умышленно оставить в неведении и тем ослабить?
Герион поднял ладонь свободной руки.
- О нет, погоди... Я совсем не...

И вдруг направление взгляда белесых глаз короля изменилось. Эльф обернулся и тоже увидел вошедших. В тот миг его сердце захотело выпрыгнуть из груди от переполнивших его чувств. Они пришли. Пришли за своим едва знакомым спутником чтобы спасти, вызволить из этого жуткого места. Их потрепанный измотанный вид, кровь на свежих ранах и особый до предела напряженный взор, как у тех, кто только недавно смотрел в лицо своей смерти, свидетельствовали, что прорывались они сюда с тяжелым боем. Двоих из отряда не было - Темного и Светлой. Что с ними, погибли? Пропали? Или остались на границе леса? Зато были двое незнакомцев, человек и эльфийка. Оба выглядели бывалыми воинами. Вот только никто из них не смог бы одолеть немертвого короля, находящегося под властью неодолимого проклятья.

- Постой, послушай... - Герион шагнул вперед и встал между разъяренным инквизитором и четверкой соратников, - Они тебе не враги. Они мои спутники и всего лишь пришли за мной, - в голосе эльфа сквозило отчаяние. Если эти мгновения не удастся не найти нужных слов, то ничто не спасет его товарищей от неминуемой гибели. О себе он уже не думал...
- Они сами борцы с нечистью и не поклоняются темным богам. Тебе не за что их судить, ведь твой покой они, как и я, нарушили ненамеренно.
Герион склонился перед Хютерингом на колено и положил меч перед собой.
- Позволь нам уйти, великий воин. Направь свой гнев на исчадий тьмы и не карай невинных. Ты прав, прислужники Бёзе не заслуживают прощения и я восторгаюсь твоей непреклонной решимостью биться с ними до конца. Та ведьма, она осквернила твое тело, но не сумела сломить твой дух. А значит проиграла. Потому что суть важнее формы. Ведь даже теперь, хоть и в ином обличье, ты все равно остался прежним - непримиримым противником всякого зла. И впредь еще много чудовищ падет от твоей руки...
Тилуриель не кривил душой, говорил убежденно, с жаром. Ни капли сомнения и фальши не было в его словах. И если этот древний инквизитор дейтвительно таков, каким представлялся в собственных рассказах, он должен был понять его. Понять и... Поверить.

В своей довольно долгой, и насыщенной кошачьей жизни, Джа'Луур имел не так много радостей, как могли бы себе представить его многочисленные завистники, что день ото дня только и шептались за спиной великолепного каджита. По-сути, радостей то этих было всего три. Первой (не самой главной), Джа'Луур признавал балморское жаркое, которое подавали лишь в одном единственном трактире, в Рабочем Городе.
Второй радостью, немаловажной, был пузырек скумы, которую кот заботливо закопал на заднем дворе Гильдии, и иногда любил навещать, справляясь о его целостности и сохранности.
Последней, и очень важной радостью, вор считал самое большое богатство, что способен дать этот грешный мир - женщин.
О, с этой страстью Джа'Луур прошел всю свою жизнь, ни на секунду о ней не позабыв. Будучи совершенно не притязательным в расовых вопросах, сердцеед мог положить глаз на любую представительницу прекрасного пола, вне зависимости от цвета ее кожи, меха, размера хвоста или же формы рогов. Ведь женщины, по-сути своей, это, в каком-то роде, отдельная раса, имеющая свои многочисленные достоинства, и абсолютный минимум недостатков. Как любил объяснять сам кот свою любовь: "Каждая женщина немножечко каджитка!". И это, согласитесь, в какой-то степени, сущая правда.

Сейчас же, сидя за столом переговоров, и успев узреть перед собой двух прекрасных богинь, каджит не верил своему счастью. Совершенно не слушая суть предстоящего задания, кот переводил лукавый взгляд с одной чаровницы на другую, иногда прикрывая глаза от наслаждения. Когда наниматель обратил внимание присутствующих на прелестную аргонианку, каджит развернул свою голову, даже не успев удивиться исчезновению алхимика. Да и кому он нужен, когда здесь осталась намного более интересная замена?..
Утопив пальцы в густом мехе на брюшке, Джа'Луур стал осторожно почесывать себя, с удовольствием подтянув лапы поближе.
Чешуйчатая чертовка была поистине великолепна. Оставалось лишь радоваться тому, что судьба распорядилась усадить их рядом. Уйдя в свои похотливые мечтания о гладкой серо-зеленой коже искусительницы, каджит положил ей на колени свой хвост, который, будто живя своей жизнью, стал самостоятельно ластиться, и всячески привлекать к себе внимание, крутясь и изгибаясь.
Сам же кот, совсем позабыв где он находится, зажмурил глаза, растянул мягкие губы в ухмылке, сжал стопы в мохнатые кулачки и, продолжая почесывать свое брюшко, громогласно замурлыкал, если даже не сказать - затарахтел.

Какая ужасная судьба замереть между жизнью и смертью, сохранить мысли и чувства, но в оболочке мумии, лишенной всех ощущений, присущих живому телу и обречь себя на вечное заточение в стенах подземелья. Лишиться будущего, зато в полной мере нести тяжелый груз прошлого. Вспоминать, сомневаться, раскаиваться и думать, думать, думать о том, кем ты был и что сделал.
Чем дольше Герион слушал немертвого короля, тем сильнее проникался его нелегкой долей. Но кроме жалости возрастало уважение к этому сильному волевому человеку, что даже после стольких лет такого страшного существования не сошел с ума, а продолжал упрямо искать ответы на мучавшие его вопросы. Ему хотелось помочь, даже безотносительно каких-либо сделок и обещаний.

- На войне с орками, - начал Герион, вперившись куда-то вдаль и оживляя перед внутренним взором уже свое прошлое, - во время рейдов по вражеским тылам, мы были исключительно смертоносны. Убивали из тени, из засады, и в открытом поединке. Много тогда полегло орочьих патрулей и варлордов. Но практически никогда мы не трогали их женщин и детей. Ни мой отряд, ни большинство других, не вырезали всех подчистую. Эти орчихи, ты знаешь, они ведь очень сильны и плодовиты. Каждая способна нарожать с десяток мелких клыкастых орчонков, которые когда-нибудь, когда вырастут, могут прийти к нам с ятаганом или топором. Но нет. Мы их щадили. Хотя бывало, я слышал, что кто-то и не выдерживал. Наверное из тех, кто потерял семью и хотел отомстить. Те убивали. Но таких единицы... А орки тоже, чаще всего, женщин с детьми не трогали при набегах на поселения. Пугали, правда, очень...
- Да, мы воевали долго. Годами. Причиной этих войн были и плодородные земли, и месторождения ценных руд, просто какие-то территории и разные другие богатства... Но только не желание полного уничтожения другого, как вида, как расы. Думаю, такое никогда не приходило в голову ни нам, ни зеленокожим, какими бы дикарями они не были. Не нужно это. Не правильно. Не должна одна раса отказывать другой в существовании, один культ - другому, а жрец - магу...
- Я понимаю. Ты искренне верил, что уничтожая всех тех, кто отличался от принятой нормы, ты истово служил своему божеству. Но только одно дело очищать мир от чудовищ - смертоносных монстров, что охотятся и убивают в силу своей кровожадной природы - а другое - от тех, кого ты считаешь еретиками... Порой мы мало думаем о том, чего именно бог от нас ждет. Зато все более широко трактуем его заветы ради обоснования собственных заблуждений.
Герион смотрел на собеседника с участием и сожалением.
- Беда ваша в том, что вы слишком много на себя взяли. А та колдунья, она просто показала тебе, насколько все относительно в этом мире, как меняются местами наши, якобы незыблемые, понятия о добре и зле, о приемлемости, и о вере. Когда-то ты и твои последователи решили покрасить весь мир в две краски. Но в итоге - слава богам! - и самому тебе в таком мире стало неуютно.
Эльф с грустью замолчал. Он посмотрел на высохшее лицо мертвеца, обтянутое белесой пергаментной кожей, на пустые глазницы, на черные кривые когти, попытался представить как выглядел этот человек при жизни, весь его облик, исполненный гордости и могущества, пламенный взгляд, горящий огнем веры и праведного гнева... До чего же ужасная перемена...
- В одном я с тобой согласен. Мертвые не должны ходить среди живых. Это противоестественно. Ни один из известных мне богов не одобряет нежить и не создает ее. Быть может ты знаешь больше меня? - он указал на незнакомые знаки в круге, - Чьи это символы? Что они означают?

Справедливость.
Какая это простая, бесхитростная и одновременно великая вещь - поистине ценная и необходимая! С пеленок ей начинают учить нас заботливая мать и строгий отец. Они воспитывают нашу совесть, принуждают быть честными, тренируют даже эдакое инстинктивное чувство справедливости, пользуясь которым мы во многих ситуациях, даже до того, как хорошенько в них разберемся, ощущаем будто некий подозрительный тревожный фон, сигнализирующий о том, что "что-то здесь не так, неправильно". Но с годами все постепенно меняется. Критерии искажаются. Мир представляется все более и более несправедливым. Неправда терзает нас со всех сторон и мы сетуем, бесимся и сходим с ума, требуем справедливости, не замечая как сами давно перестали соответсвовать собственым запросам, когда якобы вынужденно, а когда уже и с полным осознанием своей правоты.
И тогда справедливость действительно встречается все реже. Благодаря нам. Именно что. Но тем ценнее она становится на общем фоне.

Гериону очень импонировал этот древний мудрый старец, его неспешная и в чем-то архаичная речь, его величавое спокойствие и привеженность принципам. И неважно стало, мертв тот в физическом смысле или жив. Наверное он был хорошим правителем. Побольше бы таких.
Герион вспомнил Кирчфхесса. Тот тоже следовал своему пониманию справедливости и только благодаря этому эльф был еще жив. И даже спасибо сказать не довелось.

- В справедливость Орднунга я верю давно и крепко, а о справедливости Хютера узнаю только сейчас от тебя и очень этому рад, - учтиво проговорил Герион, подходя чуть ближе к распластанному под огненным шаром телу, - И потому я прошу тебя об одолжении - подскажи мне нужную дверь. Я ранен и, боюсь, могу не выдержать схватки с братьями. Да и зачем нарушать их праведное уединение? Мне кажется, это не нужно. Пускай лучше их ярость обрушится на врагов Хютера, а я ему совсем не враг.

Конечно он догадывался, что там за дверью наверняка не окажется ни солнца, ни леса, ни свободы. Нечего из этого. Но все же, где-то внутри ему так отчаянно хотелось отворить дверь и с улыбкой на устах вдохнуть свежий аромат разогретой полуденным солнцем чащи, почувствовать простор большого леса в который стоит только нырнуть и ты уже надежно скрыт от недобрых взоров - никто больше не сможет тебя даже обнаружить, не то что чем-то там угрожать.
Но за дверью ждало что-то совсем другое. Странное. Таинственное.
Герион прищурился, ослепленный светом невероятной силы. Там под потолком висел и беспокойно гудел огромный светящийся шар. Он был настолько ярок, что казалось кто-то взял и отщипнул кусочек от небесного светила, чтобы подвесить его здесь под потолком. Вот так способности у Хютерингов! Пусть этот шар и не часть настоящего солнца - в такое поверить было все-таки невозможно - но все равно, такая мощная штука несомненно требовала поистине огромных затрат магической энергии. Герион как-то сразу и очень живо представил, что будет если пылающая сфера вдруг коснется кого-то живого... и, поморщившись, решил не продолжать.

Он опустил глаза и с изумлением разглядел лежащий на полу с раскинутыми руками мумифицированный труп, подобный тому, что покоился там, позади, в саркофаге, но облаченный в роскошные доспехи и в короне, богато инкрустированной драгоценными каменьями. Кто бы это не был - какой-то верховный властитель или архижрец, а может и легендарный герой прошлого - он явно относился к влиятельнейшей и почитаемой верхушке культа. И почему-то чудилось, что находился он тут не случайно. Герион обвел взглядом величественный зал, освещенный удивительной горящей сферой, присмотрелся к начертанной на полу звезде Хютера и вписанному в нее кругу из символов, среди которых оказался и знак Орднунга, и всем нутром ощутил мистическую сакральность этого места. Здесь было что-то очень важное, возможно даже уникальное для всего культа Хютера. Какое-то вместилище силы. Древнее и таинственное. Герион здесь лишний, чужой, неуместный. И хорошо бы ему скорее отсюда убраться. Боги не любят незваных гостей в своих любимых святилищах...

Хриплый надтреснутый голос внезапно заговорившего мертвеца заставил Гериона едва ли не поскочить на месте словно какого-то мальчишку, пойманного на воровстве злым лавочником. Волна ужаса холодом прокатилась по телу. Такого не могло быть. Невозможно. Немыслимо. Трупы должны вести себя тихо и спокойно, а не болтать, будто живые. Это же против всех правил, земных и божественных. Разве что... быть может они на самом-то деле не мертвы, а только похожи на мертвецов? Например, засушенные какой-нибудь древней магией люди, погруженные в глубокий сон и лишь изредка приходящие в себя...
Мелко дрожащей рукой Герион закрыл за собой дверь в комнату с саркофагом из которой пришел. Он не был трусом. Отнюдь. Отважно встречал любого врага будь-то орк или гоблин, человек или зверь. Но мертвый болтун испугал его, вывел из равновесия, всколыхнул в душе древний суеверный страх перед воплощенной в реальном, а не в мифическом мире смертью. И ему потребовалось немалое усилие чтобы справиться с собой.

- Как скажешь, - произнес Герион, стараясь чтобы его голос звучал ровно и не дрожал, - Прости, что побеспокоил тебя и... Дагамунда. Я совсем не хотел вторгаться сюда. Мне нужно наружу. Позволь мне пройти и я тебя больше не потревожу.

Так странно, так нелепо... Вместо легкого нырка между неуклюжими мертвецами, Миралисса будто пыталась проломиться сквозь сгустившийся воздух. Она даже не сразу почувствовала удар, выбивший из легких воздух и отбросивший ее на стену. Боль, огненной волной пришла с опозданием, затопив сознание. Не удержавшись на ставшими ватными ногах, девушка упала на пол и тут же последовал еще один удар в живот, раскаленным мечем пронзив внутренности болью.
Скорчившись на полу, Миралисса пыталась вздохнуть, не видя ничего вокруг из-за выступивших на глазах слез. Она понимала, что следующий удар будет последним и вся ее натура сопротивлялась этому знанию. Звуки схватки отдалились, сменившись шумом крови в ушах - тук-тук, тук-тук, тук-тук... Мир будто замер, осталась только боль и накатывающийся вместе с ней страх смерти.

...Шелестит зеленая листва, бросая на землю постоянно движущийся узор теней, играют в догонялки на листьях и стволе дерева солнечные зайчики, сквозь ветви дерева водно небо, синее-синее, глубокое и такое близкое...

Сознание рывком вернулось в настоящее, вместо нежной травы перед глазами покрытый вековой пылью пол и сапоги приближающегося воина. Девушка не увидела, но почувствовала поднимающийся над ней меч и заставив себя забыть про сжигающую боль, Миралисса рванулась в сторону из-под удара, пытаясь очутиться как можно дальше.

Это конец. Теперь уже точно. Осталось совсем чуть-чуть. И все. Без почестей. Без славы. Без песен и слез. В темноте. В беззвестности. В одиночестве.

Превозмогая оцепенение, передвинул вперед тяжелую, будто гранит, руку. Вцепился в холодную землю скрюченными неслушащимися пальцами. Напрягся. Зубы стиснул. И потянул свое лежащее плашмя тело вперед. Медленно. Со скрипом. Со стоном из пересыхающей глотки. Дотащился. Уткнулся лбом в руку эту, до которой дополз с таким невероятным трудом. Задышал глубоко и часто, дух пееводя. Какой смысл? Сколько он еще преодолеет, прежде чем затихнет навечно? Метр? Два? К чему эти мучения? Не лучше ли признать уже, что облажался в последний раз? Сдаться этому яду, что бежит по венам и полностью лишает сил, прижимает к земле неодолимым весом огромной каменной глыбы, забивает суставы вязкой смолой, а мысли - густым маревом серого тумана. Просто бросить все, лечь спокойно, вспомнить что захочется из былого, улыбнуться и умереть...

Но как?
Как, если никогда не сдавался?
Очень трудно, почти невозможно, преодолеть мертвящее дейтвие яда. Но еще труднее преодолеть собственную природу. Изменить себе. Своей упрямой беспощадной сути, которая толкает тебя вперед не смотря ни на что. Ей плевать на преграды, на целесообразность, на твои жалобы и мольбы. Даже если откажут руки и ноги, закроются глаза, оглохнут уши, она будет биться за жизнь и переть вперед, покуда не угаснет в потемках засыпающего сознания последняя маленькая мысль - "Я еще жив".

Он тащил себя вперед, еле ворочая немеющими охладевающими конечностями. В ушах, то что-то шелестело, будто сыпался откуда-то сверху сухой шершавый песок, то ритмично ракатывалось ударами гонга, сперва будто издали, затем все громче, пока не оглушало грохотом до боли на несколько мгновений. И все начиналось заново.
А потом он услышал...

- Ты только глянь на него, - тоном полным восторженного злорадства произнес хрипатый грубый голос, - Это самый доверчивый дурак из всех, что рождались на этом свете. Да он наивнее той эльфийской девственницы!
- Какой еще девственницы? - спросил другой голос, столь же грубый, но более высокий и мерзкий.
- Ну той... Что впустила в дом двоих орков переночевать во время перемирия.
- Хрр-р... тха-кха-ха...

Герион поднял голову. Над ним кто-то стоял. Двое. Проморгавшись в мутном мареве, он словно бы разглядел их. И не поверил своим глазам. Гархат - один из вождей орочьего клана Красного камня. Но как это возможно? Ведь он много лет назад убил его! Второй - тоже знакомый. Урза. Гоблин-разведчик. Командир отряда диких наездников. И тоже покойник, вроде бы. Неужели эти гадкие рожи встречают его на входе в царство мертвых?

- Вот идиот, - продолжал Гархат, издевательски посмеиваясь, - Это ж надо, довериться скавену, обосраться и угодить в плен, а потом, как ни в чем не бывало, снова испытывать судьбу...

Герион в ответ сдавленно застонал. Заскрежетал зубами. Боже, до чего же он беспомощен сейчас!
Массивная зеленокожая морда приблизилась и повисла перед ним, дебело скалясь.

- Ой-ёй-ёй... Ты бедняжка... Какие же они монстры, эти скавены, какие обманщики... - гадко засюсюкал Гархат, - А ты у нас такой бла-ародный, ёпта, такой несчастный... Разве можно так с тобой поступать? Это невежливо, нечестно - нельзя! Фу-фу-фу...

Это был настоящий ад. Он не мог выбраться. Не мог это остановить. Не мог защищаться. Вынужден до конца испить ядовитую горечь поражения и унижения.
"Великий Орднунг, почему ты меня оставил?.."

- Жалкий выродок, ты еще сопротивляешься. Ползешь, - нашептывал ему Урза, - Не оставляешь надежды... А ну-ка, попробуй теперь так!

Выброшенная вперед рука полыхнула адским пламенем боли. Жуткий зазубренный ятаган обрушился на пальцы. Отсек их сразу несколько, оставив на земле, кроме одного, безымянного, что теперь волочился за рукой на привязи из окровавленной кожи.
В глазах потемнело.

Если бы только мог он встать и драться. Тогда б вскочил, легконогой ланью, взметнулся ввысь быстрокрылым ястребом, хлестнул бы точным ударом ноги с разворота. Свалил бы одного врага, тут же напал на другого.
Вот он парирует все атаки, ловко уворачивается от взмахов тяжелых ручищ орка, и наконец, словно ниоткуда вырастает прямо перед зеленокожим, сходу нанося один рассчитанный неотразимый апперкот прямо тому под подбородок. Трещат, ломаясь, шейные позвонки. Гархату уже не до драки.
Ах если бы все случилось именно так...

Кровавый след тянулся за раненым телом. Герион погибал. Старые враги глумились над ним, разили ятаганами, увечили. В конце-концов он не выдержал. Его дух - некая жизненная сила внутри, вобравшая в себя все эльфийское - красоту древних лесов, звонкое журчание ручьев, аромат трав и цветов, волшебство эльфийских песен и стихов - покидал бренное тело. Прежде чем умереть, он испустил долгий дикий вопль. Звезда Гериона Тилуриеля закатилась.

И вдруг очнулся. Замерзший, оголодавший, но живой. Он был один. Враги исчезли, а может их и не было вовсе. Впереди в неверном подрагивающем свете свечки поблескивали эфесы его мечей. Остальные вещи были тут же, аккуратно сложенные.
Доверие. Кирчфхесс не обманул.

Собравшись, Тилуриель всмотрелся в чернильную тьму перед собой. Она ждала. Ждала когда он сам шагнет ей в пасть.
Герион поднял свечу. С серебряным звоном извлек из ножен меч. И двинулся вперед, бесшумно, как привык уже давно.
Свеча почти догорела. Пора возвращаться.

В отблесках светлячков Тара пораженно рассматривала останки, по неясной причине лежащие вне гробов. Что с ними могло случиться? Неужели кому-то пришло в голову тревожить мертвецов?..
Ответ пришел неожиданно. И ничего хорошего он не сулил.

Когда выяснилось, что память у полуистлевших трупов ничуть не пострадала… Альтарина едва не закричала от ужаса, в последний момент зажав себе рот ладонью - вырвался лишь сдавленный писк. Наверное, ей еще никогда в жизни не было так страшно...
Хотелось не только кричать, хотелось исчезнуть, раствориться, не существовать. Лишь бы не слышать, как бесстрастно перебрасываются словами мертвые воины ордена Инквизиции.
Этот страх был за гранью здравого смысла. Нечто глубинное. Первобытное. С чем нельзя совладать. Этот страх порабощал естество, отнимал волю, лишал рассудка, накрывая ослепляющей волной.
Тару била дрожь - тем сильнее, чем больше голосов хрипели обвинения. Не в силах совладать с собой, она безмолвно вопила, вцепившись зубами в ладонь.

В чем-то они были правы - Альтарина действительно поступила не очень хорошо, создав магические источники света в этом... месте. Готтеслестерунг. Святотатство. Не поспоришь. Но разве был у нее выбор?

Какой же ненавистью горели их пустые глазницы… С какой же ненавистью они выкрикивали ее приговор… Похоже, последнего слова ей давать никто не собирался.
Помимо всего прочего, это было еще и обидно. Можно подумать, сами они сейчас двигаются не с помощью магии!
Но разве хютерингам что-то докажешь? Проще убедить эрфольгера выбросить в воду кошель с золотом... А ведь сами хютеринги могут и это. Пытаться договориться с ними бессмысленно... Ну, и что будет дальше? Они не отступят, это противоречит их сущности.
Инквизиция не меняет своих решений.

Пытаясь совладать со смятением, Альтарина принялась молиться. Вплоть до этого момента она не решалась обратиться к богине за помощью, дабы не гневить напоминанием о череде своих проступков, первым из которых стал поход в Гроссенвальд. Но теперь все несколько изменилось - ввиду угрозы жизни. Если кто и мог ей сейчас помочь - то лишь она. Тара, мысленно крича, просила покровительницу о защите от служителей Хютера.
И помощь пришла незамедлительно. Тара ощутила благоволение богини. Значит, та все же не отвернулась от нее... Сковывающий сознание ужас немного схлынул, теперь можно было думать не только о неминуемой гибели…

Интересно, а откуда мертвецам знаком орочий? Несмотря на продолжающую накаляться обстановку, Тара успела удивиться, поняв, что последняя фраза произнесена на языке, возникшем спустя тысячу лет после смерти короля Гангберта. А еще это натолкнуло ее на мысль, что среди спутников могут найтись не понимающие древнелюдского. 
- Если кратко... Они хотят меня сжечь, - пояснила Альтарина слегка срывающимся от страха голосом. - Успокою: про вас не было ни слова.

Кажется, кроме нее, здесь вообще никому ничего не грозит. И вряд ли кто-то захочет это менять.
Тара не питала иллюзий насчет отношения к ней попутчиков. Ясно было, что эльфийка на то и эльфийка, чтоб ее ненавидеть; Волку она успела пару раз нахамить; Мирри, конечно, не оставила бы без помощи... но нельзя ждать многого от маленькой белки. Так что надеяться Тара могла только на герра Ольфрика. Если могла.
Ну а если нет... 
Пусть эти реликты подойдут ближе. Ей есть что противопоставить ржавому металлу.

Альтарина глянула на мерцающих светлячков, жмущихся к потолку. Ну уж нет, они должны выдержать. Четверть часа, не меньше! Она рисковала не зря.
Сколько здесь этих поборников огненного искупления? Что, если ей не хватит сил?.. Она только разозлит их еще больше… Хотя куда уж больше.
Да, может быть, на всех сил не хватит. И что ей теперь, выйти вперед и сдаться?!
Тару вдруг разобрало зло.
- Я, ихь бин айне хексе, шойзаль, - с вызовом ответила она, глядя в глазницы рихтеру. - Ду бист рехт. Ферзухен михь цу немен.
Терять-то все равно уже нечего. 

Возле одного из рисунков, Волк ненадолго задержался. Мужчина, настоящий великан, отбивался огромным топором от десятка врагов. Волк на мгновение прикрыл глаза и представил себе как это всё было - битва отползла дальше, оставив после себя небольшой островок, где этот воин и может быть ещё несколько бойцов оказались окружены. Конечно же хютеринги, эти лицемерные ублюдки, предложили капитуляцию и были посланы далеко и прямо. И вот, разменяв четыре жизни товарищей на двадцать шесть вражеских душ, этот мужчина, израненный и истекающий кровью, остался один. Отчего-то Волк сжал меч в руке и тихо заурчал - наверное, эта картина ему что-то живо напомнила. Постояв немного, мужчина смачно харкнул прямо на барельеф и вызывающе огляделся по сторонам, будто представляя, что битва продолжится здесь и сейчас. Однако никто не спешил появляться и обнажать оружие. Хмыкнув, Волк быстро нагнал отряд и вернулся на своё место во главе.

- Он думает, что ждать нечего. - С этими словами мужчина сделал шаг вперёд и - ЦОК - с характерным звоном опустил лезвие меча прямо на камень перед собой, отколов маленький кусочек.

- Здесь и сейчас! - Раздался громкий голос Волка, заботливо подхваченный эхо. Расправив плечи, мужчина неспешно поворачивал голову из стороны в сторону, вглядываясь во тьму. Вызов брошен и если здесь есть эти ублюдки, последователи Хютера, то они не преминут отозваться. А если их здесь нет... Что ж, враг из плоти и крови всяко лучше запаха дурных предчувствий (дурного запаха предчувствий), витающих в воздухе.

Обработала Миралисса царапины Ольфика, убедившись, что яд от колючек не проснется в крови в самый неподходящий момент, напомнив о себе жаром и потерей сил. Убирая в сумку медицинские принадлежности, эльфийка заслушалась немудреной балладой, с чувством исполняемой Альтариной. Сама она слышала немного другой вариант в исполнении эльфийского барда, но вот слов вспомнить не смогла, что-то там было еще, что цеплялось за краешек сознания, но никак не оформлялось.
Пытаясь поймать ускользающее воспоминание Миралисса, вдруг, испытала такую невыразимую тоску, такой всепоглощающий, убивающий холод ею приносимый. От которого медленно остывает сердце, все медленнее течет по жилам остывающая кровь, все сильнее чувство безысходности и бессмысленности бытия. Даже желание умереть, что бы не испытывать этого противного все детям Мьелит чувства, исчезает и остается только не-жизнь, до краев наполненная только одним – глухой, черной тоской.

Миралисса, сравнявшаяся цветом с первым снегом, медленно осела на землю, не в силах справиться с силой эмоций ответившей богини. И вдруг, словно свет маяка среди бушующего моря, возник яркий, пылающий огонек жизни среди беспросветной тоски и мрака Гроссенвальда. Возник, согрев застывшее сердце эльфийки, вырвал из-под тягучего полога кошмара. Девушка потянулась к этому огоньку, пылавшего маком на пепелище леса, потянулась с благодарностью и поддержкой: "Держись, мы скоро..."

Девушка судорожно выдохнула, оказывается, все эти невыносимо долгие мгновения она задерживала дыхание.

- Он жив, - прошептала она, - Жив и ждет нас! И, кажется. я представляю где его искать.

Миралисса обвела всех еще слегка затуманенным видением взглядом.
- Выдвигаемся?

Альтарина прибрала книги в фургон и устроилась на подножке козел с куском вяленого мяса в одной руке и большущим яблоком в другой. 
Она задумчиво жевала и слушала Мирри, вещающую как раз возле ее левого уха.

Пятьсот золотых... Тару фрау Генриетта нанимала вовсе не за деньги. А за сохранение дома мэтру Эстебару, если белка забыла. Деньги - это так, уравнивающее с остальными дополнение. Но, как бы то ни было, Мирри права. Тара нанята. И именно для подобных случаев... Сама же согласилась, выбор был. Да и... судя по всему, ее речь опять не возымела эффекта. Ничего удивительного в этом, в общем-то, не было, Мирри каким-то мистическим образом выходила победительницей из большинства их споров. Вот и в этот раз переубедить белку не удалось. Но как вновь отпустить ее в Гроссенвальд?
Тара поморщилась. Вот же упрямое существо. Дался ей этот эльф…
С другой стороны, правда ведь негоже бросать своих. А Герион… свой, как ни печально. Ну, считается своим. Если б это Мирри нужно было спасать, разве Тара раздумывала бы?
К тому же, караулить лагерь в одиночку… Известись же можно!
Нет, Альтарина не боялась скавенов. Она опасалась чуждого Гроссенвальда. Самого по себе. Хотя, конечно, интересно было бы глянуть, какой же он на самом деле. Потом можно статью написать… Если вернешься.
Догрызши яблоко, она приняла решение. И, наконец, ответила белке:
- Знаю. В Хофтгоре многие ее знают... Из людей, я имею в виду, - Тара протянула Мирри ладонь и, дождавшись, пока белка, вздохнув, положит на нее вылущенное ядрышко, продолжила: - В общем, если никто не против, я начну. А то вдруг вам и вправду неизвестно, почему этот лес... такой.

В Гроссенвальде, дремучем и страшном, близ Черной Реки,
Где лишь ели растут из воды ядовитых болот,
Там, где в сером тумане своей не увидишь руки,
В диком месте, где можно блуждать целый год напролет... 

Не услышишь где пения птиц, солнца луч не узришь,
Где и чудом не встретишь других на пути смельчаков...
Там, где жизнь сохранить сможет истинный хютеринг лишь,
Тайну сумрачную овевает дыханье веков.

Там под пологом темно-зеленых еловых ветвей
Сложен каменный склеп, где нашел свой последний приют
Древний Гангберт, бесстрашный и мудрый правитель людей.
Тот, кому по сей день посвященные славу поют.

Да, король Гангберт за давностью времени был не слишком известен за пределами Среднеполья. Пожалуй, помнили о нем действительно только посвященные.

Он могущественным был когда-то давно королем.
Махтфрид имя носила земля, коей Гангберт владел.
Гангберт Пятый мечтал навести в королевстве своем
Безупречный порядок. Король был достаточно смел.

Махтфрид в те времена был подобен обители зла.
Каждый житель страшился, что будет в ближайшую ночь.
Каждый ждал нападения нечисти из-за угла.
И, казалось, народу никто был не в силах помочь.

Гангберт Храбрый поклялся, в свидетели взяв пантеон,
Что от нечисти станет свободной родная земля.
Что безнравственных с трактов разбойников выживет он.
Что в веках сохранит Махтфрид имя его короля.

Основав Инквизиции орден для битвы со злом,
Солнцеликому Хютеру Гангберт его посвятил.
Лучших в Махтфриде воинов он собирал, а потом
Сам отряды вел в бой, не жалея ни жизни, ни сил.

Вот таким и должен быть настоящий герой. С детских лет Тара считала короля Гангберта образцом мужества. Эталоном стойкости. Она вспоминала о нем, когда опускались руки, когда бессмысленными казались стремления. И силы находились.

Год за годом сраженья вел орден в опасных местах,
В самых жутких чащобах, куда добрый люд не пойдет.
Истребил племена злобных троллей в Кровавых горах.
Головам мертвых монстров потерян был вскорости счет.

Орден Гангберта без сожаления с трактов убрал
Всех грабителей, махтфридский в страхе державших народ.
В битвах пел, не смолкая, мечей закаленный металл,
Приближая, пускай понемногу, победный исход.

Не один ковен ведьм был разбит королевским мечом.
Не один черной магии он оборвал ритуал.
Не один лиходей был на смерть королем обречен.
Не один чернокнижник от гнева его пострадал.

Кто скажет, что это было легко? И какой же должна была быть мотивация? Такой герой точно не отступил бы перед мифической опасностью.

Но, творя лишь добро, не нажить невозможно врагов.
Гангберт был ненавидим всей нечистью этой земли.
Гнет проклятий ее, павших на короля, был таков,
Что молитвы народа за Гангберта не помогли...

Хоть, как истинный хютеринг, жалоб он не возносил,
Хоть сам Хютер хранил от обрыва судьбы его нить,
Все ж от тяжких проклятий убавилось жизненных сил...
Только клятве король не желал все равно изменить!

Продолжал Гангберт Храбрый великую битву со злом.
И сойти не хотел он с тернистого слишком пути.
Махтфрид будет свободен! И думал король лишь о том,
Ведь поклялся богам благородное бремя нести!

Тара пела вдохновенно, позабыв о времени. Так хотелось ей донести до слушающих сокровенную суть баллады…

На глазах королевство его становилось сильней.
Не боялся народ выходить из домов по ночам.
Ждали в Махтфриде все наступления благостных дней,
Когда в схватке падет монстр последний, бессильно рыча.

Рад был Гангберт, что делу благому он может служить.
Но проклятия нечисти взяли с годами свое...
Хоть сложней из-за них было бравому Гангберту жить,
Продолжало выискивать цели меча острие.

Спать мешали осколки стрелы возле сердца в ребре.
И от боли сгибался король в день раз шесть или пять. 
Загноилась давнишняя рана на правом бедре
Так, что ногу пришлось для спасения жизни отнять.

Вся еда и вино превращались во рту его в кровь,
Холод вместо тепла все дарили ему очаги.
Только Гангберт в походы с отрядами шел вновь и вновь,
Невзирая на боли от новой железной ноги.

Здесь голос Тары чуть дрогнул. Ей всегда безмерно жаль было доблестного короля, пострадавшего из-за чужой озлобленности.

Двадцать лет и два года прошли незаметно совсем...
И, очистив от нечисти большую Махтфрида часть,
Гангберт выбрал полсотни отважнейших воинов с тем,
Чтоб вступить в Гроссенвальд, где доселе у зла была власть.

Гроссенвальд - самый жуткий и сумрачный в Махтфриде лес. 
С давних пор им пугали до слез непослушных детей.
И отряд храбрецов в Гроссенвальде бесследно исчез.
Долгих-долгих пять лет не давал о себе он вестей.

О любимом скорбел короле безутешный народ.
Да еще и престол его вздумал обманом занять
Дальний родич - старик Одельгар, злой толстяк-греховод,
Из дворца королевскую дерзко похитив печать!

Все же Хютер - всем бедам назло - жизнь монарха хранил. 
Гангберт из Гроссенвальда вернулся спустя столько лет,
Доказав, что не зря он потратил немерено сил,
Ведь исполнил им некогда данный священный обет.

О да. Цель определенно того стоила. Альтарина постаралась передать торжественность момента.

Гроссенвальд был очищен от нечисти полностью, весь!
От Безвестных на севере Гор и до Черной Реки.
Но народу несли с королем долгожданную весть
Из отряда лишь четверо... Были бои нелегки.

Только четверо из полусотни смогли уцелеть.
Да и тех, вместе с Гангбертом, было уже не узнать.
Их тела походили оттенком на старую медь,
И коростой покрыта была плотно каждая пядь.

Но, вернувшись с победой, недолго прожили они.
Через месяц сам Гангберт и воины - все, как один -
Ничего не сказав, на письмо не потратив чернил,
Ночью тайно казнили себя без понятных причин.

Благодарные жители освобожденной земли,
Королю своему отдавая последнюю честь,
В Гроссенвальде, в гранитовом склепе его погребли,
Возле Черной Реки, где и сам бы он мог предпочесть.

Одельгар стал наместником. И королем через год,
Так как Гангберт скончался бездетным по воле судьбы.
Хоть противился несправедливости этой народ,
За всем тем Одельгар занял махтфридский трон без борьбы.

Нет, это еще не все. Тара взглянула на Мирри. Вот теперь - самое главное.

А проклятья, что пали на Гангберта, гибель его
Не сумела разрушить, весьма они были сильны.
За пределы гробницы с годами - все до одного -
Расползлись, затаившись. Но мощности не лишены.

И легенда гласит, что проклятия не пощадят
Никого, в Гроссенвальд с той поры кто посмеет войти.
Так, веками отводят испуганно путники взгляд,
Выбирая, то если возможно, другие пути.

...Королевства с названием Махтфрид давно уже нет.
Да и Гангберта мало кто в памяти имя хранит.
Склеп его в Гроссенвальде стоит больше тысячи лет -
Сложен был он на совесть из крепких гранитовых плит.

И средь хютерингов храбрецов Мир немало узрел,
Кто осмелился, дав перед Хютером славный обет,
Чтоб почтить память Гангберта, страшный нарушить предел.
Но вестей никаких с тех времен ни о ком из них нет...

Альтарина грустно улыбнулась. Теперь кое-что изменилось. Похоже, в свете последних событий к балладе придется дописать по меньшей мере один куплет…
- Ну вот, если кто не знал, дело было так.

Ольфрик с равнодушным видом выслушал тираду белки. Получилось крайне эмоционально и, пожалуй, волнующе. Альтарину, поди ж ты, до слёз пробрало. Чего уж там, даже под внешним спокойствием следопыта тугим клубком сплетались мысли: простые, безрадостные и сплошь нецензурные. Ещё со вчерашнего дня хотелось сказать пару ласковых фрау обер за её идею отправить в такой дальний и опасный путь разношёрстную и малознакомую компанию без нормального командира. Огнерыкова гхыра под хвост бы Гериону за его эльфийскую самонадеенность. Ведь по глупости, не иначе, приключений нашёл. Ещё и белка туда же. Вспомнила, что однажды стая сородичей загрызла банду недоумков, и теперь хоть к троллю в пасть броситься готова! Но в одном Мирри права была: своих в беде бросать - дело паршивое. Хотя и бежать за отставшим, сломя голову, не намного лучше.
- Стой, дура! - пристальный взгляд, казалось, прожжёт в белечьей шубке дыру. - С тобой пойду. А то сгинешь, ведь, ни за хрен собачий!
Сделав пару шагов следом, охотник обернулся к Альтарине.
- А вы, сударыня чародейка, разожгите тут нам костёр поярче. Да чтоб дым повыше. Пригодится.

При всем желании Таре нечего было противопоставить доводам герра Ольфрика. Она честно поискала аргументы в пользу ожидания эльфа здесь... и не нашла ни единого.
Если бы ничто не мешало Гериону вернуться, он вряд ли стал бы тянуть с этим до утра. А что обычно мешает вернуться из Гроссенвальда? Ясное дело...
Да, произнести это было страшно. Но вердикт прозвучал, и решение охотника было разумным, это следовало признать.
Только вот Мирри, кажется, восприняла все чересчур близко к сердцу. Наверное, как командир отряда, она чувствовала ответственность... как можно чувствовать ответственность за чужую глупость? Надо постараться поговорить с ней об этом...

Мирри заговорила первой.
Альтарина, обернувшись к ней, несколько мгновений не могла ей поверить. А потом, отмерев, спохватилась, что нельзя молчать в ответ. Если есть шанс подобрать слова, способные убедить белку не умирать прямо сегодня, то это именно он. Второй попытки не будет.

- Мирри... Ты ведь понимаешь, что это самоубийство? Да, иначе назвать этот поступок нельзя, - Альтарина очень серьезно смотрела на белку. Она говорила медленно - отчасти, чтобы ее легче было понимать, отчасти - чтобы дать себе чуть больше времени на раздумья. - Послушай... прошло много часов с момента ухода Гериона. Скорее всего, его уже нет в живых. Ты его не вернешь. Ты уже ничем не поможешь ему. Так ради чего ты пойдешь в Гроссенвальд? Мирри, тебя просто не станет - точно так же, как Гериона.
Взяв небольшую паузу, Тара перевела дух. Это оказалось гораздо тяжелее, чем она думала. Но оставить попытки?.. Ну уж нет.
- Ты должна знать, что из Гроссенвальда не возвращаются. Легенды гласят, что призрачный шанс есть лишь у избранных последователей Хютера. Не уверена, что ты входишь в их число. Мирри... Я очень прошу, не делай этого. Это бессмысленная смерть. Она не принесет пользы ни нам, ни Хофтгору, ни человечеству... Мы просто потеряем не одного, а сразу двоих - абсолютно напрасно.
К концу речи Тару уже била дрожь. Тем больше, чем острее она понимала, что ей не хватает нужных слов. Что она бессильна отговорить белку. Что тает отпущенное для этого время, а в глазах Мирри до сих пор не вспыхнуло согласие. Да что же еще нужно сказать?! Что этот поступок безответственен? Что Мирри подведет доверие фрау Генриетты? Что она ставит под угрозу существование отряда? Это все не то…

Тара сморгнула слезы и подумала, что сейчас хороши любые средства. Глубоко вздохнув, она мысленно попросила у Мирри прощения и пустила в ход запрещенный прием.
- А что будет с твоими детьми? - да, это было жестоко. Может быть, белка ее даже не простит. - Одно дело - подождать маму из похода… и совсем другое - лишиться ее навсегда.

Возможно кто-то, сидя ночью у костра посреди лесной чащи, станет тревожиться, вглядываясь в окружающую чернильную тьму, опасливо озираться на каждый шорох или еле слышный треск ломающейся ветки, будет из всех сил гнать подальше ползущие в голову жуткие фантазии о рыщущих в ночи чудовищах, и ненарочно подвигаясь все ближе к костру, примется окидывать придирчивым взглядом горку поленьев и хвороста, прикидывая, хватит ли топлива до рассвета... Кто-то, но только не Герион. Для него весь лес вокруг, и ночью, и днем, был местом, в котором он ощущал себя легко и привольно, как рыба в воде. Он знал лес. Чувствовал его. И сам был его частью, естественной и неотъемлемой.

Чуть только Тилуриель неслышным шагом эльфийского рейнджера двинулся от лагеря в чащу, его глаза моментально адаптировались к темноте. Еле пробивающегося сквозь густые кроны серебряного света восходящей луны ему вполне хватало, чтобы различить все подробности неторного лесного пути. Любое движение, малейшее колыхание листвы и кустарника или осторожный бег зверька, не скрывались от его внимания. Он вдыхал полной грудью здешний воздух, наполненный тонкими ароматами лесных растений, и чувствовал приятное волнение от возвращения в родную стихию. После удушливого пыльного смрада большого людского города, ему впервые за долгое время было по-настоящему хорошо. Поэтому он не торопился, уходя все дальше и дальше, забирая в сторону по широкой дуге вокруг стоянки.

Благостная атмосфера сильно переменилась с вхождением в пределы Гроссенвальда. Этот лес был совсем другим, явно чувствовалась его граница и разница в характере. Словно искривленный, изуродованный и, казалось, враждебный. Что-то злое таилось здесь и будто наблюдало из мрака, непроницаемого даже для острого взора Гериона.

Еще одна дорога. Очень старая, заброшенная уже не одно столетие. Но нет. Следы. Оказывается кто-то ходил по ней совсем недавно. Вот здесь проехали всадники. И не только.
Присел, изучая. Надолго задумался над отпечатками лап невиданных прямоходящих существ. Кто или что могло оставить такие? Неизвестный народ или искусственные креатуры темной магии?

А неподалеку нашелся древний знак солнечного божества. Откуда он тут? С тех времен, когда еще темные силы не обосновались в Гроссенвальде?
Сплошные вопросы и ни одного ответа. Но сейчас больше не узнать. Пора было возвращаться.
Попробовал сориентироваться и вдруг... Не смог. Словно наваждение какое-то. Без паники, сказал он себе. Сейчас все выяснится. Стоит просто залезть на ближайшее дерево, из тех, что повыше, и обозреть окрестности.
Закинув лук за спину, Тилуриель стал взбираться.

Начало похода вызывало у Ольфрика противоречивые чувства. Источником их были, в первую очередь, спутники. С одной стороны, компания подобралась работящая - чванливых белоручек не было. И всё же, охотник не мог не ощущать глубину пропасти между ним и его спутниками. Знатоки магии и древних баллад, свободно пишущие на эльфийском и древнелюдском - хмурый деревенщины был для них, пожалуй, чем-то вроде полудикого орка. Он и читал-то с трудом, а уж мудрёных книг, вроде тех, что лежали сейчас в тяжёлом сундуке, и в глаза-то раньше не видел.
- Я не мастер по части древних преданий, - пробурчал он себе под нос. - Но повидал достаточно мерзости, что выходила из проклятого леса. И восставшие мертвецы - ещё не худшие его порождения.
Ольфрик флегматично посмотрел в сторону Гроссенвальда.
- Хир Герион - бывалый следопыт, но если он ушёл далеко от дороги, я и медяка за его жизнь не предложу. И уж тем более, не советую кому-то идти на поиски до рассвета. Если уж хотите размять ноги - у нас тут маловато дров.
Охотник уже оборудовал себе нехитрую лежанку прямо под фургоном (ставить шатёр без лишней необходимости не хотелось) и теперь примерял к только что выструганным рогатинам походный котелок. Ничто так не примиряет путника с остатком тяжёлого дня, как сытная каша с добрым куском мяса. Именно это Ольфрик и собирался приготовить.
От собственного занятия его не оторвал даже переполох вокруг эльфийки, хотя зрелище, безусловно, было крайне любопытное. И настораживающее.
- Госпожа чародейка, нет нужды жарить спутников, - усмехнулся Ольфрик, когда стало ясно, что именно произошло. - Ужин вот-вот будет готов.
О том, чем грозит отряду вышедшая из-под контроля волшба, он подумает на сытый желудок.

- О, у меня нет причин сомневаться в вашей честности, леди, - улыбнулся Дэвар Альтарине, чуть склонив голову набок. - Это вы сомневаетесь в моей. Я уверен, что причин... м... драться у нас определенно не будет. Что бы вы не сделали - не в моих привычках нападать на девушек. Во всяком случае - не так.
Эльф осушил свой бокал, осторожно поставив на стол.
- Я не прошу вас резко воспылать любовью ко мне лично и моим собратьям, но прошу дать нам шанс и не судить предвзято по поступкам отдельных представителей расы. Кроме того, - улыбка стала лукавой, - сомневаюсь, что вам раньше доводилось общаться с темными эльфами. Мы все же несколько иное, чем наши светлые родичи.
О, да. Определенно, Дэв не соврал. Дроу отличались от светлых тем, что являлись еще более высокомерными, напыщенными и сумбурными существами. Ведомые зачастую абсолютно нелогичными целями и совершающие необъяснимые деяния. Большинство темных, которых знал менестрель, относились к людям так же, как и к оркам. Брезгливо, ядовито, насмешливо и оскорбительно. Но юной Альтарине вряд ли об этом было известно. О культуре и нравах дроу в принципе было известно только самим дроу.
Дэвар вздохнул, отправляя еще несколько виноградин в рот. Будущее дело обещало быть не только интересным, но и морально громоздким.

Оставив в стороне мысли о людях, эльфах и их вечных разногласиях, бард продолжил свое пристальное наблюдение за яблоком. Казалось, что ничего другого он вокруг не замечает. Что разноцветные глаза всецело поглощены сжавшейся и скукожившейся шкуркой. Там что-то кто-то говорил. Кажется белка разговаривала с очаровательной эльфийкой, внушая ей грустные мысли по поводу окончательного вымирания и без того вымирающей расы Старших.
- Ха! - Воскликнул дроу, хлопнув ладонью по столу и победно глядя на злополучное яблоко. Он понял. Что-то. И с чувством полного удовлетворения растекся на стуле. Это было важно. Это что-то. Чем-то важно. Определенно. Только вот чем?

От дальнейших размышлений его досадно прервало пророчество. Дэв уже сталкивался с такими и помнил, как оно скверно происходит зачастую. Вот ты сидишь. Никого не трогаешь. Думаешь себе про яблоки и природу божественной силы, как вдруг на тебя выливается зловещая тирада, подогретая блестящими безумными глазами и обещанием малоприятного знакомства с ядовитыми ножами и хохочущими писклявыми трупами. Если, конечно, он все правильно понял. Или там было про хохочущие ножи и ядовитые трупы? Поди разберись в этих пророчествах. Они только с толку сбивают и еще больше путают, заставляя сомневаться в себе и в каждом пне подозревать пиcклявый труп. Хохочущий. Тоска и безысходность.
Дэвар кисло смотрел на Оракула. Из всего, что она сказала ему нравилось только слово "яблоки". Но в одном предложении с ядом, сталью и писком даже оно не вселяло особых надежд. Впрочем, молодой и беспечный менестрель никогда не впечатлялся всеми пророчествами и предвидениями. Его проклинали бесчисленное количество раз. В основном, конечно, девушки... и при этом они определенно не обладали магическим даром, но после их замысловатых пассажей эльфа ни писклявые трупы, ни яблочные ядовитые ножи удивить не имели никаких шансов. Потому он лишь пожал плечами, запомнив на всякий случай слова Оракула до лучших времен.

Госпожа Генриетта столь стремительно и быстротечно попрощалась, раздав всем роли и покинув зал, что Дэвар невольно восхитился. Глянул на приунывшую белку и состроил сочувствующую гримасу. Судя по всему, труднее всех придется именно ей.
- До завтра, фройляйн, - улыбнулся вставшей Альтарине Дэвар. Закончив общипывать виноград, он и сам поднялся, откланявшись оставшимся будущим спутникам. Если все они сбудутся, конечно, что было не совсем уж очевидно.
Несколько мгновений подумав о том, что ему может пригодиться, эльф решил, что ничего. Все, что ему было необходимо - осталось в таверне. Вот туда-то менестрель и направился, решив завершить этот день игрой на потеху посетителям. Ведь это вполне могла быть его последняя игра. А потом хохочущие трупы, яблоки и прочие прелести за пятьсот золотых монет.

Альтарина смотрела в пустоту, медленно переваривая полученные сведения. Никак они не желали укладываться в голове.
Как-то много всего сразу... удивительного.
У мэтра была жена. У мэтра была жена... У мэтра была жена!!! Ни разу за столько лет он не упомянул о ней!
Почему? И... какая она была? И куда делась? И неужели он о ней не вспоминал? А если вспоминал - почему же не рассказывал?..
Эти вопросы казались теперь едва ли не более важными, чем само отсутствие мэтра. Хотя тут тоже, мягко говоря, ничего обыденного. С чего это он решил именно сейчас отлучиться без предупреждения? Если за многие годы ни разу так не делал. Да и... направление...
Конечно, Тара знала о возможности путешествий по другим мирам. Не на практике пока, разумеется, в теории только. Но ей почему-то и в голову не пришло, что наставник так запросто мог отправиться именно туда, хотя за две седмицы она успела придумать несколько десятков возможных причин его исчезновения.

Что ж, это интересный вариант. Но откуда же обербюргермайстеру известно, куда именно в этот раз делся маг? Откуда такая убежденность? Надо разобраться.
Без сомнения, фрау Генриетта знает мэтра Эстебара. И довольно близко... Так уверенно говорила она об особенностях его характера...
Да и, что уж там, вполне возможно, что подобные путешествия уже имели место раньше...
Вообще-то внезапные сумасбродные идеи были вполне в духе мэтра.
"- Тара! Не ходи одна в подвал - я создал каменного голема из ротбергского гранита, посмотрим, как он будет реагировать на пищу различной кислотности.
- Да, мэтр. Когда пойдем смотреть?"
И спонтанное решение посетить иной мир укладывалось в эту картину. Но предупредить-то можно было! Указания дать на время отсутствия. Нет, что-то заставило мэтра Эстебара в срочном порядке уйти. Что? Можно лишь догадываться. Но это была действительно важная причина. Как бы даже не угроза жизни... Впрочем, Альтарину несколько успокаивала мысль, что причинить мэтру зло очень, очень сложно. Для этого нужно быть еще более сильным магом. Попробуй найди такого.
Итак. Если фрау Генриетта говорит правду - ведь ей нет резона лгать? - искать мэтра не надо. Ну да. Если он сам ушел. К тому же в другой мир Тара при всем желании не сумеет попасть...

Возможно, Альтарина продолжила бы размышления на эту тему. Но тема разговора сменилась, а в ответ фрау Генриетте раздался беличий голосок. Глянув вслед за ней на потолок, Тара улыбнулась и приветственно махнула рукой куда-то в сторону люстры - Мирри увидит.

Вновь сосредоточиться заставила изменившаяся интонация фрау обербюргермайстер.
Гномы. Гномы! Ну отчего им не живется спокойно? Зачем нужно задевать людей? Зачем им Хотфгор?
Альтарина взглянула на главу города. Неужели правда может дойти до войны?..
Остальные новости на этом фоне как-то померкли. Услышав сумму обещанной награды, Тара лишь машинально отметила, что дом мэтра Эстебара вместе с башней стоит, наверное, чуть больше...
Внимательно выслушав герра Фастмота, Альтарина поняла, почему выражения в письме-приглашении были столь изысканны.
И ясно теперь, ради чего затевался званый обед. И то, что позвали Тару - неудивительно. В таком деле нужен какой-никакой маг. Пусть даже недоучившийся. Другого-то в Хофтгоре в любом случае сейчас нет.

Зачем позвали - понятно. И надо же, фрау Генриетта оставила возможность выбора... Ну так, призрачную.
Посоветоваться Таре в отсутствие наставника было не с кем. Позволил бы мэтр Эстебар ей пойти?.. Учитывая, что Хофтгору грозит опасность... он бы сам пошел. Первым.
К тому же, на кону не только судьба города. Тара усмехнулась, представив ценность описываемого документа. Сколько возможностей он подарил бы людям!..
Что ж. Раз наставник не оставил никаких указаний, в том числе указаний никуда не ввязываться - а он не оставил, Тара обыскала весь дом! - значит, она вольна поступать как хочет.
Да. Не произвела на нее особого впечатления даже конечная точка маршрута. Мэтра Эстебара Кровавые горы точно бы не испугали!
А вот состав отряда...
Она правильно поняла? Если идти - идти предлагается...
- С эльфами?!! - Тара вскочила, опрокинув стул. - Вы издеваетесь, фрау?! Что, в Хофтгоре внезапно стало некого нанять? Скажем... людей? В конце концов, именно людям все это нужно. Вы собираетесь доверить судьбу Хофтгора Младшим?!

Последняя неделя Ольфрика прошла также, как и любая другая неделя без работы, но при деньгах. Злачный трактир, куда благополучный и добропорядочный бюргер побоится и заглянуть, дешёвое вино, да смешливая рыжая девка, готовая на любую любезность при виде серебра. Посыльный обер-бюргер-майс-тера (клятую должность охотник даже в мыслях выговаривал с трудом) явно чувствовал себя неуютно в окружении наёмников, шлюх и проходимцев всех мастей. Вытянуть из него какие-то подробности оказалось совершенно невозможно, что, впрочем, Ольфрика не удивило. О серьёзных делах клиенты предпочитают говорить лично.
Как ни приятно ленивое безделье, высокооплачиваемая работа от обер-бюргер-майс-тера была очень кстати. Настолько, насколько вообще может быть кстати высокооплачиваемая работа, которую ты умеешь делать лучше всего. И вот, в назначенный час, охотник миновал окованные сталью ворота и вошёл под тяжёлые своды Реги-рунгсг-ебёйде - ещё одно пугающее название, весьма, однако, забавлявшее Ольфрика своей последней частью (которую он, обычно, и использовал для обозначения сего заведения).
- Здрасьте, - слегка рассеяно проговорил он, обведя комнату тяжёлым взглядом из-под капюшона эльфийского плаща. Оный взгляд незамедлительно распознал в присутствующих миловидную девицу и дивного тёмного эльфа. Последний был настолько дивным, что дивнючестью своей, должно быть, превосходил самых дивных из высших эльфов. При всей своей харизме и обаянии подобные смазливые красавчики вызывали у сурового охотника лишь раздражение, которое, впрочем, не спешило проявляться. Подперев собой одну из массивных стен и откинув капюшон, Ольфрик ожидал, когда его светлость соизволит начать приём.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Покрытая пятнами ржавчины решётка лишь слегка прогнулась под неуклюжим ударом. Оставалось лишь благодарить духов прыжкового ранца за то, что удалось вовремя сбросить скорость. Последние силы ушли на то, чтобы перевернуться на спину и опереться на толстые прутья. Оставалось лишь смотреть. Смотреть, как разъярившийся орк вновь заряжает своё монструозное оружие. Этот выстрел точно будет последним...
И всё же, изуродованное лицо Волка осветила ухмылка. Правда, скорее его перекосил звериный оскал. Ульрих уже учуял этот знакомый приторный запах. Мерзкое дыхание варпа. Варп уже был здесь. Капеллан беззвучно взывал к Императору, дабы тот уберёг его душу и в этот раз. Не хотелось бы отдать её на корм демонам после всего того, что довелось пережить.
Крагхраг, меж тем, так и не сумел выстрелить. Внезапно обнаружив, что у него много новых проблем с ногой, босс, похоже, забыл об Ульрихе, а дьявольское пламя всё разгоралось. Капеллан, словно завороженный, смотрел, как орочий король плавится вместе со своей бронёй. Время, казалось, почти замерло, превращая мгновения в часы.
В один миг яркая вспышка поглотила арену. То залп орбитальной бомбардировки присоединился к творящемуся безумию. Ульриха подбросило вверх, лицо обдало жаром взрыва. Огромная воронка уходила глубоко в подземные помещения арены, и из этой воронки медленно поднималась огромная рогатая тварь. Должно быть даже богов Хаоса привлекло это побоище.
Оскал Ульриха сменился маской удивления, близкого к отчаянию. И дело было вовсе не в пришедшем из варпа демоне. Вслед за ним из воронки вырвался Крагхраг. Орк горел, большая часть брони стекла, оплавившись. И всё же, невероятным усилием он вцепился в демона и двумя сокрушительными ударами сломал рогатому шею. Мёртвая туша с грохотом рухнула вниз, а Ульрих осознал, насколько тщетной была его надежда победить босса в открытом бою. Его даже варп добить не сумел! Проклятый орк, исполненный ненависти, полз к Волку. Трибуны ревели, славя своего короля.
- Эта… земля… моя… - прорычал Крагхраг, потянувшись к Ульриху.
Но капеллан уже слышал то, чего не слышал орк. Обострённый слух астартес уже улавливал свист летящих к земле десантных капсул. Не было сил говорить, но, собрав волю в кулак, Волк сложил из этого кулака непристойный жест и сунул его под нос боссу.
- ... тебе, - с трудом прошептали губы.

Из забытия Волка вернул настойчивый голос Апотекария. Вокруг бушевала битва, Храмовники косили орков чётко и слаженно, словно на учениях. Как ни странно, большинство ксеносов были слишком заняты разглядыванием капеллана, чтобы сопротивляться. По взглядам сотен уродливых глаз Ульрих понял, что должен сделать. Смерть подождёт. Ещё не сложен в этой степи курган его другу Гиртыю. Ещё не украшен этот курган безглазой головой Крагхрага.
Цепляясь за решётку, Волк медленно поднялся на ноги. Он победил, и все должны были это видеть. Все должны были понять. Он. Победил.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Не уходи безропотно во тьму,
Будь яростней пред ночью всех ночей,
Не дай погаснуть свету своему!
Хоть мудрый знает - не осилишь тьму,
Во мгле словами не зажжёшь лучей -
Не уходи безропотно во тьму,
Хоть добрый видит: не сберечь ему
Живую зелень юности своей,
Не дай погаснуть свету своему.
А ты, хватавший солнце налету,
Воспевший свет, узнай к закату дней,
Что не уйдёшь безропотно во тьму!
Суровый видит: смерть идёт к нему
Метеоритным отсветом огней,
Не дай погаснуть свету своему!
Отец, с высот проклятий и скорбей
Благослови всей яростью твоей -
Не уходи безропотно во тьму!
Не дай погаснуть свету своему!

брат-капеллан Диланей Томассон, орден Имперских Кулаков, М39.237.

Гиртый-Хан видел много смертей. Не меньше, чем Волк, пожалуй, побольше. Хоронить друзей ему тоже было не в новинку. Вот только теперь его собственную смерть наблюдал старый друг и брат по оружию. Сынко, как Величко его Хан, хотя, кто там кому в сыны годится, ещё пойди разберись.
Не мигая и не дрогнув ни одним мускулом изуродованного лица, Ульрих смотрел на останки своего командира, своего друга. Но в глазах его читалась скорбь, не выразимая никакими словами. Нет, не так капеллан видел их смерть. Должно было погибнуть друзьям, стоя плечом к плечу с оружием в руках, по колено во вражьих трупах и с ног до головы в крови. В лютой сече, какую они оба любили.
Но и теперь Гиртый пал, как воин, сражаясь до последнего. Под многозначительный зубной скрежет капеллана орки оттащили своих тварей от останков десантника. И тут над ареной раздался усиленный динамиками писклявый голос глашатая.
- Брат Вивьен, если во время боя тебе удастся уделить один патрон этому мелкому ублюдку, я буду тебе благодарен.
Хоть капеллан и пропускал мимо ушей пустословие гретчина, он прекрасно понимал его значение: ждать осталось недолго. И верно, вскоре на противоположном конце стадиона появилось нечто. И Ульрих честно признался себе, что никогда в жизни не видел такого огромного орка, а уж он-то их повидал. Ррроргхрэк, вышедший следом, был чуть ли не вдвое меньше.
- Отрубить голову и выжечь очи... - пробормотал Волк, глядя на босса. Он вдруг понял, что вся ответственность батьки теперь лежит на нём. Это ведь была задача для караула смерти. Благородный брат Манфред с пламенем истиной веры в груди, несомненно, был настоящим чемпионом Императора. Он был их знаменем, он привёл их сюда, но его миссия теперь исполнена, ибо лишь Караул Смерти способен одолеть такого врага. И битва эта не будет благородным поединком.
Раздумья капеллана прервал затрещавший помехами вокс. Корабли Храмовников вышли на орбиту.
- Говорит капеллан Ульрих Крэгхрэг. Визуальный контакт с целью подтверждаю, готовлюсь вступить в бой. Наблюдаю скопление значительных сил противника. Рекомендую массированную орбитальную бомбардировку по нашим координатам до начала высадки. Ну и помолитесь там за нас, пусть Император пришлёт нам миномёт.
Шагнули за ворота.
- У того бздуна, - Волк указал Вивьену на Ррроргхрэка. - Я ещё в зале мешок взрывчатки на поясе приметил. Ты уж облегчи ему ношу.
Иные мысли, беспокоевшие Ульриха, Бледный высказал в виде поручений сервочерепу. Проникнуть в замыслы орка Волк, увы, не мог. Но все эти замыслы ничего не будут значить, если капеллан убьёт босса прежде.

Вы не можете просматривать этот пост!

Это был день. Серый и прелый, задавленный запахами осени. Приторно-желтые листья. Убогая трава. Лужи грязи, поглощающие каменные мостовые.
Это был обычный день.
Для тех, кто проснулся в своих кроватях. Для тех, кто шел к кузнечным мехам. Кто шел на затопленные поля. Пек хлеб и заплетал косы. Стирал в грязной реке.
Для тех, кто сжигал чумные трупы. Кто рыдал в темноте углов на задворках собственной памяти.
Это был день, как многие другие до него.
Мелкий дождь барабанил по доспеху земли. Въедался в почву, разрыхляя ее, разжижая. Он был насквозь пропитан больной гнилью. Или это только казалось?
Круговорот жизни. Точка смерти. Начало пути, что неизменно ведет к концу. Кто-то умирает раньше. Кто-то уходит позже. В смерти нет доблести и чести. Нет коварства и надменности. В ней ничего нет.
Только пустота.
Это был просто день.
Где-то ругались собаки и дрались коты. Где-то кипел котелок на задыхающемся огне, разнося запахи рыбной похлебки. Где-то было тепло и сухо. Кто-то говорил про поездку в порт. Кто-то рассказывал про участившиеся набеги пиратов. Кто-то просто молчал, уткнувшись в чашку без дна.
Такой светлый день.
Несмотря на темное небо. Несмотря на бесконечные дожди.
Словно все изменится именно сегодня. Разойдутся тучи и выглянет солнце. Вспашет лезвиями лазурь серое покрывало неба. И станет лучше. Чуть-чуть. Самую малость. Покажется сначала, что ничего не произошло. И даже закрадутся сомнения.
Но что-то изменится.
Оно будет расти, пропихивая свой тонкий стебелек сквозь грязь и пепел, холод и гниль, сквозь тромбы мертвецов. Оно будет становится все выше и сильнее, вытягиваясь к солнцу. Оно будет бороться со злыми ветрами, чтобы где-то стало светлее. Чтобы стало хорошо.
Чтобы смех и слезы радости. Чтобы тепло прикосновения и сжатые пальцы рук. Чтобы объятия. Такие, каких не бывает. До самой дрожи пробирающие. Стук сердца – сильного и смелого. Готового к переменам. Чтобы нежность откровений и пламя любви.
Чтобы показалось на один короткий миг – не зря все.
Нет. Не зря.
Конечно не зря.
Оставленные позади призраки. Шаги, утопающие в кровавых лужах. Следы, ведущие до адских врат. Раздавленные позвонки и пробитые черепа. Безумие на кромке радужки. В тайных закоулках истлевающей души.
Не зря. Не может быть, чтобы зря.
Все станет лучше.
Дорога упрется в надежду. Дорога подарит мечту. Дорога доведет до конца.
Нужно просто поверить. Нужно просто сжать кулаки и не чувствовать горячих слез, что текут по щекам, капая на холодный камень холодного сердца. Нужно просто дышать, как бы не хотелось сжать легкие в узел. Нужно просто жить. Несмотря ни на что.
И все станет лучше.

***
Он смотрел не моргая. Не видя. Не слыша. Вглядываясь в тенета души. Дотрагиваясь бережно до стучащего сердца. Он был молчалив и спокоен. Он знал, что это очень больно. Больно терять. Больно решать.
Он все-все понимал.
Может потому и молчал. Бесконечно долго.
А потом просто кивнул.
И голос зазвучал, как звучал когда-то.

Ты закрой глаза... и просто представь.

Виранта не помнила, сколько уже шла по проклятому городу. Очень долго. И все это время преследовал ее голос. Вкрадчивый. Всепроникающий. Подчиняющий. Заползающий в мысли и сковывающий их клейкой паутиной.
Вира хотела бы не внимать ему... и не могла.
Он пронизывал насквозь. Просачивался в самое сердце. Не давал ни на мгновение забыть о том, где она. Что совершила. И зачем пришла.

Пустые улицы. Черные дома из плоти. Пульсирующие сосуды, питающие стены темной кровью.
Кьоль… живой. Он разумен? Несомненно. Чем еще объяснить, что он с наслаждением играет человеческими судьбами? Ему просто скучно. И больше играть нечем.

Вира шла по живым улицам, стараясь не смотреть в пустые глаза живых домов. Ни к чему. Что она может увидеть в них? Вира шла, слушая неотступный голос в голове. Да, Кьоль, ты слышим.
Еще немного. Цель близка. Пугающе близка.

Черный зал. Черные стены. Черные своды.
И… он.
Виранта смотрела на существо перед собой - душу Кьоля, не иначе. Его суть. Вот, значит, что представляет он из себя…
Зачем же ему делать это? Зачем ему исполнять мечты? Что получает он взамен? Жизни кем-то любимых? Страдания когда-то любивших? В чем его корысть?
Не разгадать загадку. Эту загадку Кьоля точно не разгадать.
Да и так ли важно?..
Говорят, для Кьоля нет невозможного. Говорят, он исполнит любое желание.
Виранта верила в это. Не могла не верить. Не могла допустить, что ее путь был пройден зря.
Что ж… Пора. Незачем больше тянуть. Некуда отступать. И терять уже больше нечего.
Лишь бы не дрогнул голос. Лишь бы не промелькнула в нем тень сомнения.
Глядя в слепые глаза Кьоля, Виранта громко и отчетливо произнесла шесть слов, что мысленно проговаривала уже не раз за последние дни:
- Я хочу, чтобы человечество обрело панацею.

Стремясь укрепить свои слова, не дать им раствориться и угаснуть, Вира повторила еще громче и тверже:
- Я хочу, чтобы она была доступна каждому! Я хочу, чтобы люди больше не умирали от болезней.
Фразы будто все еще висели в воздухе - зыбким туманом. А Виранта пыталась представить, каким теперь станет мир. Лучше. Определенно, лучше. Меньше станет страданий. Меньше слез по безвременно ушедшим.
Смерть победить не дано никому, но болезни... Болезни отступят.
Это стоит многого. Это стоит того, что Вире пришлось отдать.

Ее желание прозвучало. Звук ее голоса замер под черными сводами. Панацея…
По дороге в Кьоль Виранта уверена была, что именно это и стоит попросить у города. До недавнего времени.
А теперь... если смотреть правде в глаза, Вира... очень хотела бы попросить другого. Совсем другого. Но это было бы слишком эгоистично. И неправильно, ведь она пришла сюда именно за панацеей, пройдя через столько всего. И вообще это было бы предательством Таринна. И Эми, получилось бы, пострадала вовсе не за всеобщее благо.
Виранта исполнит мечту отца и волю брата. И теперь чума отступит. И не будут умирать дети. И...
А Лэнса все же больше нет.
Ничего. Вира переживет. Жила же она как-то раньше. Зато теперь не будет эпидемий. Да что там эпидемий - даже простуды ни у кого не будет. Это ведь достойная цель? Да. Не то что ее, Виры, личные желания. Да, она все сделала правильно.
С помощью панацеи можно было бы спасти Лэнса. А ведь у каждого человека есть свой Лэнс, свой Тар, свои родители. Разве справедливо было бы лишить всех возможности не терять раньше времени близких, раз уж Вира попала в Кьоль?
Нет. И она все сделала правильно.
Именно этого хочет Виранта. Да. Да! Пусть только желание исполнится…
Никто не сможет осудить ее. Ведь победителей, как известно, не судят.
Вира выполнила твои условия, Кьоль. Мир должен обрести панацею.

ссылка
Черный провал выхода. Узкая дыра, сквозь которую приходится ползти, нагибаясь. Я отниму у тебя и это – твою гордость, твою честь. О чем ты думаешь, проходя сквозь тромбы моих вен? Ты видишь этот серый камень? Эти улицы тлена и праха. Всмотрись.
Выходя из маленькой пещеры твоей рухнувшей жизни – ты отдаешь мне душу. Ты слышишь мой голос. Ты так долго искал. Ты так долго и мучительно шел. Ты здесь. Ты чувствуешь радость?
Этот серый камень привел тебя в мой дом. Трещины на дороге – раны моей кожи. Пульс старых домов, что пребывают в упадке. Они поросли проводами черных вен. Моя кровь растеклась по этому городу. Кьоль – это я. Я – это Кьоль.

Стоило выйти из того тоннеля, как в голову впился его голос. Проник, заползая в самый мозг. Тихий, нежный, спокойный. Он не плевался хрипотцой. Он не стонал и не смеялся зловеще. Он был безлик и черств, как кусок плесневелого хлеба.
Это могла бы быть обычная улица обычного города. Серого и мрачного. Но обычного. Если бы не толстые провода гигантских вен и артерий, что испещрили собой каждое здание, проникая сквозь кирпич, врастая в дома. Там пульсировала черная кровь. Текла, бугрясь сгустками. Там бился пульс чужой жизни. Огромной и древней. Жизни, которую нельзя оборвать.

Посмотри на меня. Упади в меня. Ты заслужил эту награду. Ты заплатил столь высокую цену лишь для того, чтобы я подарил тебе мечту. Ты знаешь свое желание? Подумай. У тебя еще есть время. У тебя будет лишь одна попытка. Только одна.
Подумай.
Не ошибись.

Разорванные плевры окон. За ними – вздувшиеся синие стенки органов. Гигантские наросты, что исторгают гной и желчь. Они выпячиваются на мокрые от дождя улицы. Нависают над головой.
В развороченных стенах – выпирающие обломки костей. Молочно-серые палки, торчащие острыми рубцами, словно шипы.

Не бойся. Смело шагай вперед. На твоем пути больше не будет монстров и чудовищ. Никто не остановит тебя. Никто не сломит твою веру. Никто не обманет и не предаст. На твоем пути есть лишь один человек – это ты сам. Хуже тебя в этом мире нет никого. Страшнее тебя не видело это небо. Ты был рожден, чтобы стать проклятием жизни. Ты был рожден, чтобы дойти сюда.

Впереди маячит три черных шпиля. Высокие, гладкие, словно матовое стекло. Высоты невероятной, неземной. Они теряются в серых туманах неба. Уходят в другие параллели.
Тысячи глаз следят из теней. Огромные белые круглые бляшки. Без зрачков. Без век. Густое молоко роговицы с красной сетью капилляров. Их хрустальный взгляд полон безразличия и безучастности.

Ты же знаешь где я. Ты чувствуешь меня вокруг себя. Ты ощущаешь меня внутри. Мой дорогой гость. Мой преданный друг. Ради меня ты убил свою любовь. Ради меня ты пошел на подлость и коварство. Ради меня ты сломал стержень своей души. Отдал мне свое сердце, переступив через собственную боль.
Не остановись же сейчас. Не замедляй шаги. Я дам тебе то, ради чего ты пришел.

Дорога доходит до черных ворот. Огромные створки приветливо открыты, приглашая внутрь черной мечети.
Исполинский зал. Черные сгустки разжиженной больной плоти. Сюда стекается кровь со всего города. Сюда проходят вены и артерии, деревом оплетая того, кто сидит. Того, кто ждет.
Его силуэт неясен и размыт. Возможно, когда-то он был человеком. Когда-то в другие эпохи, под другими звездами. Сейчас он лишь часть города. Раздутое серое тело, в котором плещется ЧУМА. Просачивается через лопнувшую кожу. Стекает каплями маслянистыми на липкий пол. Существо без рук и ног – они не нужны ему. Вместо них – сети артерий. Паутины вен. Трапециевидная голова. Вспухшие пузыри на лбу и щеках. Слепые глаза. Безносое лицо. Провал черного рта с мелкой крошкой зубов.

Твой путь был тяжел и ухабист. Ты выдержал все испытания. Ты стоишь здесь, друг мой. Передо мной. Перед тем, кому пришел ЖЕЛАТЬ.
Так желай же.
Желай.
ЖЕЛАЙ.

- Молю Бога чтобы... чтобы... чтобы у вас... ничего не вышло... идиоты... это всё... сказки... идиоты... - Руссо сделал слабую попытку рассмеяться, но только закашлялся. С каким-то академическим интересом он шевелил ногой и наблюдал за этим как бы со стороны. Что, если бросить сыр в лабиринт? Найдёт ли его мышка. Ахахахахаха! Это же смешно! Это же детская считалочка!

Если миску уронить
Разобьётся миска
Если рядом лисий хвост
Значит близко лиска

Ахахахахаха!
- Прокляты. Будьте вы... ахахах... кх кх кх...

Наверное, будь Руссо другого склада ума, он бы всё-всё понял по лицу Виранты. Ведь перед смертью, говорят, все чувства ненадолго обостряются? Всё бы понял и злорадствовал бы ещё больше. Ну чем не развязка - Виранта плюёт на всё, ради чего убивала и вообще шла в Кьоль и спасает графа. Нет-нет-нет, вернее, пытается спасти графа. А на деле - пшик. Никакого Кьоля не существует. И никакие желания сегодня не исполняем. Однако, Руссо ничего этого не понимал. А просто сыпал проклятиями - ведь этим двум повезло больше. Вернее, одной....

Господи, и нашел же время… Виранта хотела отмахнуться. И поняла, что искать ей больше негде. Даже печень проверила. Сознание отказывалось выдавать новые идеи. Кровь Эми подсыхала на руках, стягивая кожу. Если он знает… это шанс. А если нет… не все ли равно?
Вира подошла к Лэнсу и опустилась на колени.
- Я очень надеюсь, Вы действительно знаете, где ключ.
Ну что, просто поцеловать? Это ведь несложно. Наверное.
Виранта, вздохнув, прильнула к губам дворянина. Что будет дальше? Вира не успела подумать.

Вот только меньше всего она ожидала, что поцелуй обожжет губы, разнесясь тысячей горячих искр по всему телу. Добравшись до каждой клеточки, они вспыхнули абсолютным счастьем. Вира и не представляла, что такое возможно. Удивление заставило ее позабыть обо всем.
Выходит… она успела полюбить Лэнса. Надо же, как быстро это бывает... И как быстро это закончится...
Несправедливо? О, нет! Эти мгновения стоят всего. Каждой мелочи, что была за них уплачена. Ради них и стоило жить...

Эми не понимала, что происходит. Не понимала откуда взялся этот запах крови, что вошел в ее жизнь и начал преследовать. Не понимала почему люди вокруг стремительно падают, словно скошенные серпом. Она видела боль в их глазах, отраженную собственными разноцветными стеклышками. Она видела страхи их. Живые, настоящие такие. Эти люди были разными. Пугающими, нежными, добрыми, опасными. Они не задавали вопросов. Они не знали откуда она взялась и как попала к ним. А Эми не понимала, как они попали к ней. Почему они здесь?
Грязный дождь и серые стены. Нахмуренные тучи, словно небо все-все понимает. Небо плачет. Небо устало смотреть сверху на этот мир и разочаровываться в нем.
Эми не понимала, почему это небо все время серое. Неужели другие краски исчезли, стертые холодными ветрами? Неужели с тех пор, как она осталась одна – потери будут преследовать каждый ее шаг?
Толпа страшных людей приближалась, а Эми все никак не понимала почему Веги тут нет. Где же она? Она ведь была рядом. Она прикасалась к ее руке, крепко пальчики сжимая. Она шептала одними губами, что все будет хорошо. Эми знает. Эми точно слышала и видела. Ведь Вега пообещала. Она дала слово. В тот черный-черный день, когда нашла ее. Когда протянула руки. Эта красивая женщина обратила на нее внимание и пообещала, что теперь все будет хорошо. Что она позаботится о ней. Эми не понимала почему она выбрала именно ее. Почему не других голодных и брошенных детей? Выкинутых, словно мусор, на задворки жизни. Почему именно Эми?
Большой мужчина схватил ее, крепко прижимая к себе тяжелой рукой. Он говорил какие-то страшные слова. Про смерть, убийства, про то, что так нельзя. Эми задрала голову, снизу-вверх глядя на его бородатое лицо. Она не понимала откуда столько уверенности в его крепкой руке. Не понимала, почему он наставляет оружие на тех людей, что идут к ним. Не понимала их странных слов. Жизнь, Кьоль, мечты… Но ведь она не при чем… она же ничего не сделала…
Девочка крепко обхватила своими ручками пальцы Густава. Ей вдруг стало очень-очень страшно. Нет, она не боялась того черного силуэта с птичьим клювом. Она не боялась безликую толпу страшных людей, что медленно обступали их. Она не боялась красных углей в их глазах.
Она боялась тех, чьи имена слышала вчера. Лэнс. Руссо. И даже Виранта. Она боялась их очень сильно, вжавшись спиной в огромного наемника. И не понимала почему.
Почему в их глазах жажда безумная? Почему голод дикий? Наваждение сумрачного города? Откуда это желание убить? Они ведь хотят… они хотят ее убить.
Эми не понимала, что она сделала не так. Почему ее бросил отец, а потом мама. Она старалась быть послушной девочкой. Она любила их и носила горячую воду, когда они лежали, опухшие черными волдырями. Она плакала, плакала, плакала. Просила их не бросать ее. Говорила, что сделает все что угодно, лишь бы они…
А они бросили ее. Их глаза закрылись однажды. Навсегда.
Эми не понимала почему.
Почему потом холод улиц вошел под кожу. Злые ветра накинулись, терзая. Голод облепил, наполняя собой каждый день. Смерть и боль вокруг. Предательства и убийства.
А потом появилась Вега. Она спасла ее. Она так много сделала. Она подарила ей новую семью. И рук тепло. И хлеба вкус. И возможность улыбаться. И обнять кого-то, зарывшись лицом. И не бояться больше. Держать за руку, не отпуская. Никогда-никогда.
Что с ней не так? Почему все ее бросают? Почему ее бросила Вега?
Эми не понимала.
А сейчас эти люди смотрят так… плотоядно. В их глазах нарисована ее смерть. И Эми не понимает – за что? Что она сделала не так?

Вира поднялась с земли. Лихорадочно крутились мысли и догадки в голове. Эми... Детоубийца... Смерть...
Виранта заговорила быстро и четко.
- Послушайте, герр Густав, если Вы до сих пор не поняли - через несколько минут умрем мы все, если не войдем в город. Все. И Эми Вы не спасете. Она погибнет так или иначе. Что касается цели каждого из нас - не Вам судить. Моя цель оправдает любые средства! - Вира повысила голос, чтобы самой поверить в свои слова. - Если я правильно поняла, жизнь Эми является ключом? Вы... можете думать, что хотите, но я предлагаю вынести вопрос на голосование.
Ужаснувшись своей речи, Вира спрятала лицо в ладонях. Что она говорит...
- Поверьте, могут быть обстоятельства, обязывающие поступиться моралью. Моя цель... Моя цель - панацея.
Вира смотрела прямо в глаза Густаву, игнорируя дуло пистолета.
- Решайте, стоит одна жизнь, продленная на пару минут, миллионов других?

А Густав Кроц, поднимаясь на ноги, посмотрел на собравшихся тяжелым взглядом. Странное было это выражение. Словно он знал что-то такое, чего не хотел бы знать, однако уже было слишком поздно. И мысли эти съедали его изнутри, будоражили разум.
- "Герр Густав"... Gefickte scheisse, - он что-то пробормотал, извлекая на свет свой тяжелый полуторный меч. Ружье лежало у ног мужчины, но он не тянул к нему руки. Полоса стали описала полукруг, словно бы наемник подзабыл его вес и теперь вспоминал, приноравливался. Удивительно, но слова Веги его подкосили. Те самые, которые она шепнула перед тем, как сесть за стол к гадалке. Равно как и ее смерть что-то такое затронула в душе старого, да, действительно - старого убийцы.
Когда его глаза открылись и он увидел все вокруг - небо, толпу мертвецов и закрытые двери в стене, Густав понял, что это его эндшпиль. Жизнь подошла к концу и как же он его встретит?
- Драка, говоришь? - хриплым голосом переспросил. - Чего ты вообще понимаешь в драке, pimmel?! - спросил он язвительно у подавшего голос Руссо. Смерил его презрительным взором, смачно сплюнул на ботинки парню.
Посмотрел на собравшихся.
- Вы думаете, что вы достойны дойти до конца? Поверили в старые сказки, в бредни полубезумных старух. Решили, что замарав себя убийством станете в итоге счастливыми? Можете поцеловать меня в задницу и тех, кто вам это рассказал - вы никогда не избавитесь от своей ноши.
Густав усмехнулся щербатым ртом.
- Глупые, глупые людишки. Простые в своих желаниях. Чего ты хочешь, а? - он резко повернулся к Виранте и указал ей в лицо мечом. - Кого ты убила ради своей цели? Оправдает эта смерть, эта загубленная жизнь твоих целей?
Или вот ты, - теперь он указал на безумного лорда, правда сделал это не мечом. С хрустом взвел колесцовый замок пистолета, который висел на груди.
- Стоит твоя мечта человеческой жизни? Понимаешь ли ты вообще ее ценность и что сотворил? А-а, verpiss dich! - вдруг воскликнул и, подскочив, ногой отпихнул Виранту в сторону от Эми. Отступил вместе с девочкой к стене, пятясь и удерживая на прицеле трех человек. Перед ним теперь бывшие спутники, поле и персонифицированная Смерть, которая шла и не боялась ничего.
- Я, Густав Кроц, много сделал в этой жизни дерьма. Я - убийца, я - мясник. Разочаровавшийся крестоносец и безбожник, который грабил святыни чужих народов. Но никогда Густав Кроц не был детоубийцей. И не станет. Мы умрем здесь и сейчас, возле проклятых стен этого города, потому что каждый, кто решит прикоснуться к девочке - примет смерть от моих рук. Вы думали, что я ваш добрый дядюшка? Или же молчаливый здоровяк, которому наплевать на все в этой жизни? Уверяю, это не так. Убийцы должны получить свою награду и она будет равна их преступлениям.

"Леди, Вы молодец..."
Виру больно кольнули эти слова. Она с горечью посмотрела на Лэнса. Почему, почему он так радостен?
И как можно было не заметить отсутствия Раймунда?
Постаравшись завершить размышления о количестве невинных жертв на пути в проклятый город, Виранта подумала, что неплохо было бы хоть немного очистить совесть, сделав что-то полезное.
Вздохнув, она достала из мешка несколько полосок чистой ткани и двинулась к дворянину с намерением перевязать кровоточащее плечо.
И выбираться надо. Из этого... цирка.

Перематывая доверчиво подставленную руку улыбающегося Лэнса, Виранта сосредоточенно смотрела на туры бинта, аккуратно ложащиеся поверх раны и рукава некогда голубого камзола... когда ей пришла в голову мысль, а почему, собственно, она это делает?
Руки замерли. Вира подняла взгляд на дворянина.
Что-то определенно было не так. Какие мотивы руководили ею? Нет, не просто желание помочь. И уж тем более не эгоистичная потребность зашлифовать вину перед самой собой. Что-то еще.
Так сложилось, что Вира с трудом ориентировалась в собственных чувствах. Порой ей приходилось тратить много времени, чтобы разобраться в них путем тщательного обдумывания. Но иногда - вот как сейчас - наступали неожиданные озарения.
Она смотрела Лэнсу в глаза слишком долго. Неприлично долго. И все пыталась найти подходящее название тому, что творилось в душе. И боялась этого. И когда Вира уже почти подобрала определение... ткань под рукой громко трескнула, едва не порвавшись.
Что за ерунда лезет в голову! И время-то какое выбрала! Еще о совести смеет рассуждать...
Все, забыли. Виранта решила не возвращаться больше к этому вопросу. Ей он представлялся ничуть не безопаснее топи, раскинувшейся за стенами шатра.
Девушка поскорее добинтовала рану, кажется, слишком грубо затянув финальный узел. Подхватив поводья весьма кстати подошедшего к ней Кела, она направилась к дальней решетке:
- Ну что, мы идем?

Призраки. Не люди больше. Уже нет.
Когда-то они были похожи на тебя. Они чувствовали боль. А может даже счастье. Чувствуешь ли ты счастье? Знаешь ли о своей дороге, криво свернувшей в сторону проклятого города? Чем пожертвовал ты, чтобы найти его? Думаешь, твоей жертвы достаточно?
Они пожертвовали всем.
Дом с пыльными углами. Окна с треснувшим стеклом. Хлеб в горючей печи. Сажа. Хрустящие половицы. Посапывание ребенка в колыбельной. Мягкая земля под мясистой листвой помидоров. Метла, прислоненная к шкафу. Книги, что не были прочитаны никогда. Листок бумаги с вязью букв, сплетающихся в бессмысленные фразы: «Как твои дела?»; «Зачем тебе в Англию?»; «Как ты назвала свою дочь?».
Пепел сыплется сквозь пальцы и не удержать его. Не остановить.
Все что было, все что будет – потеряло смысл.
Осталось только грязное дождливое настоящее, умытое кровью и обнятое чумой.
Ты думал, что сможешь дойти. Ты думал, что в руках твоих сталь, а в черном дуле - пуля. И не страшны звери. Не страшны их клыки. Ты думал, что сможешь все, пока это «все» ведет тебя вперед.
Ты падал все глубже в вязкое тело греха. Забывая о Боге. Забывая о мире.
И сорвана глотка в хрип. И нет больше слов.
И только рваная рана в груди.
А в глазах – красное пламя.
Вот и все, что подарил тебе Кьоль.

***
Хлипкая тишина, приютившаяся в комнате нарушалась только вялыми ударами. Чавкающими. Жадными. Смешивающимися иногда с голодным рыком.
Четыре трупа, что навсегда упокоились на досках пола. Четыре изуродованных тела.
Вега лежала, раскинув руки и изучая потолок. Она улыбалась. Криво сжав губы. Чертовы чумные добрались до них. Этот доктор…
Не потрудившись принять вертикальное положение, она посмотрела на Густава. Хрипло сказала:
- Спасибо.
Спасибо. Обычное слово. Брошенное так небрежно, а скрывающее в себе ужасающий смысл. Спасибо, что убил этого человека. Спасибо, что рука твоя не дрогнула. Спасибо, что я еще дышу, а сердце мое бьется. Спасибо, Густав. Вот такое вот слово.
Присмотревшись, она добавила:
- Тебя укусили.

Четыре трупа на полу. Не двигаются. Замерли навсегда.
Эми выглядывает из-за своего укрытия и тут же прячется назад, вскрикивая. Пятое существо все еще бьется в судорогах, пытаясь дотянуться до Лэнса. Схватить его за глотку, выдрать кадык. Цепкие руки, опухшее лицо. Злобный рык. Тварь не чувствует боль – ей абсолютно наплевать на то, что дворянин месит ее пистолетом, вгоняя рукоять в мягкий висок. Постепенно, очень медленно добираясь до мозга.
А шестой монстр ползет за Руссо. Рыча и зубами клацая. Одними руками передвигаясь. В его спине торчит нож, оставленный Вирантой.

Четыре трупа и открытая дверь, сквозь которую задувает холодный ветер, принося едкую морось утреннего дождя.

Виранта подошла к столу, подергала доски... Нет, без топора ей здесь ловить нечего. Столешница оказалась на удивление крепкой. Вот герр Густав разломал бы доски пальцами, но после рассказа о неком ирландце беспокоить мужчину не хотелось. Тем более, он собрался спать. Нет, уж лучше, не рискуя, обойтись без огня.

Вира прошла в свободный уголок, уронила наконец мешок с плеч и села, поплотнее закутавшись в плащ. Собралась тоже вздремнуть, только планам помешала вернувшаяся девочка.

Спеть?.. Вира никак не ожидала подобной просьбы. Удивленно посмотрела на Эми. Но как ребенку откажешь? Смотрит выжидательно, за руку ухватила.
Спеть... Ей же детскую песню нужно? Как назло, все вылетели из головы. Да и недетские тоже вылетели... Одна лишь с трудом вспомнилась. Надо негромко, чтобы людям не мешать...
Виранта усадила девочку рядом с собой:
- Слушай, Эми.

Как-то раз в селении безвестном
Учинил разбой летающий дракон.
И героя местного невесту,
Чтоб сожрать, посмел похитить он.

И герой обиды не стерпел, конечно.
Ящера решил он наказать.
Не раздумывал, собрался в путь поспешно.
Было нечего ему терять.

Вира поняла, что голосу помогает негромкий перебор струн и благодарно улыбнулась барду.
Эми слушала, раскрыв рот. Вряд ли понимала весь смысл, но, кажется, ей нравилось...

И, обняв друзей, простясь с родными,
Лихом попросил не поминать.
Тяжело взглянул отец на сына.
И украдкой зарыдала мать.

Подседлав коня, доспех надел он,
Взял оружие и хлеба на дорогу.
Что ж, наказан будет враг за злое дело!
В схватке победить ему помогут

Верный конь да верный меч, что в ножнах
Битвы ждет, уверенность внушая.
Щит из крепкой задубленной кожи.
Да в горячем сердце кровь лихая.

Виранта посмотрела на Вегу, устало прикрывшую глаза. Вызвала ли песня какие-нибудь чувства в ней? Поди пойми...

Долог путь... Не вынеся лишений,
Даже добрый конь героя пал.
Сам герой, не ведая сомнений,
Трудный путь упрямо продолжал.

Шел герой по рощам и долинам,
Голодом и жаждою томим.
Ночевал под небом темно-синим,
От костра вдыхая горький дым.

Долго шел герой, вздыхая о невесте.
Долго шел, не забывая цели.
И лелеял он мечту о мести.
Годы в том походе пролетели.

Лэнс с флягой в руке слушал внимательно. Даже вперед весь подался - интересно знать ему, что будет дальше, сочувствует храбрецу.

А дойдя до логова дракона,
Бросил наш герой той твари вызов!
И на зов, по древнему закону,
Мерзкий ящер из пещеры выполз.

"Ты, пиявка, смеешь жить спокойно!
Ты невесту, жизнь мою, украла!
Выходи на бой!" - сказал сей муж достойный.
Вынул меч и опустил забрало.

Долго битва шла... Дракон повержен.
А герою еле сил хватило,
Чтоб, зажав рукой две раны свежих,
Крикнуть: "За невесту отомстил я!"

Пал герой от роковых ранений.
Рядом пал с убитым им драконом.
Не жалел он ни о чем, и время
Пощадило подвиг, в песне сохраненный.

Вот и все... Затихли последние аккорды. Виранта засмотрелась на неверный огонек лампы, размышляя о непростой судьбе героя. Счастлив ли он был, исполнив мечту? Не праздный вопрос для искателей Кьоля...

Что-то оборвалось внутри Вивьена, когда он услышал о гибели Чемпиона. Рухнула крошечная надежда, мир, и так укутанный дымом завесы и полыхающего прометия, померк. Где-то в глубине ментальной пещеры, где укутавшись во тьму пребывало подсознание Ворона, раздался отчаянный вопль.
Ударный отряд орков сходу и без потерь пробил брешь в обороне Караула, и ни Гиртый-Хан, ни могучий брат Манфред не смогли остановить эти поистине неубиваемые махины, состоящие сплошь из мышц, железа и ярости. Опыт, накопленный за сотни кровопролитных сражений, за годы тренировок и учений, он подсказывал, что все последующие попытки будут тщетны. Даже не смотря на выигрышность новой позиции, когда нобы будут по одному выбираться из люка, десантникам не устоять. Скоро вся крыша будет кишмя кишеть зеленокожими, и тогда одновременно отбиваться от впавших в боевой раж орочьих пехотинцев и сдерживать бронированных колотильщиков станет совершенно невозможно. Не говоря уже о том, что после смерти Чемпиона Императора, им фактически нечего противопоставить варбоссу Крагхрагу. Знал ли об этом капитан? Конечно же знал. Тогда почему молчит, почему не меняет тактику? Сдался? Ну уж нет, быстрее небо упадет на землю, чем опустит руки Белый Шрам. Быть может он просто ждет, ждет пока кто-то из Астартес пожертвует собой, отдаст свою жизнь, чтоб переломить исход боя, если такое вообще возможно...
Возможно! И Хану не придется долго ждать! И пусть капитан не может отдать такой приказ, Гласс все понял без слов. Руки выпустили израсходовавший боезапас огромный стаббер, и тот дымящийся грохнулся на усыпанную гильзами крышу. Теперь пришел черед священному болтеру собирать с ксеносов кровавую дань. Вивьен подобрал одно из валяющихся тел убитых орков, взвалил себе на плечо и, набирая скорость рванул к краю крыши. Это было непросто, учитывая отдающую адской болью правую ногу. Но что значит боль, когда на кону жизни братьев?
Перед самым обрывом Ворону пришлось чуть изменить направление: через бойницу перелазил очередной враг. Спина бойза была объята пламенем, а глаза светились безумным огнем.
- Смерть фторже... - Не успел до конца прокричать орк, в этот момент в него впечатался стреляющий на ходу Бледный, опрокидывая обратно вниз.
Короткий миг падения. Удар. Вивьен выплюнул изо рта сгусток крови. Противно кружится голова. Сфокусировавшись десантник понял, что валяется на двух орочьих тушах, одна из которых еще подает признаки жизни. Ворон приставил болтер ко лбу зеленокожего и нажал на курок. На шлем брызнул фонтан из мозгов и крови. Заваливаясь на бок, Вивьен закрылся мертвым телом орка, и открыл огонь из болтера.
Вокруг полыхало озеро горящего топлива. Толпы ксеносов перли в обход по самому его краю, а некоторые, наиболее отчаянные - напрямик. Космодесантник посылал им навстречу очереди смертоносных болтов, но тварей меньше не становилось.
- Вставай, вставай, - твердил себе Ворон, - сейчас ты опустошишь барабан и они доберутся до тебя, просто добьют лежачего, разорвут в клочья.
Он со стоном приподнялся и отстреливаясь отполз к разбитым в щепки воротам. Нужно встать на ноги, нужно ударить в тыл колотильщикам, нужно убить варбосса. Только так.

Густав слегка кивнул в ответ на приветствие рыжеволосой. А когда заговорил один из прибывших мужчин, наемник громко фыркнул.
- Ну надо же. Целый граф в нашей халупе! Даром, что ирландский, - Кроц ухмыльнулся. - А чем же тебе, твоя светлость, в комнате не понравилось нашей, а? Или кто-то из присутствующих рылом не вышел?
Он угрожающе поднялся со стула, и словно заполнил собой помещение, разом.
- Знавал я ирландца одного. Очень тот выпить любил, а когда был бухой, то постоянно рассказывал, как ненавидит англичашек. Да-а... - Густав остановился, словно бы вспоминая былые деньки. Задумался. - Убил я его. Отрубил пальцы и заставил их сожрать, за то, что у товарищей воровал. А потом оторвал голову двумя лошадьми. Такая вот история.
Он наклонился, поднимая с пола простую масляную лампу, чей трепещущий огонек давал скупой свет в этой комнате, поставил ее на только что покинутый табурет, ясно давая понять, что сидеть на нем уже никому не придется. Табурет аккуратно подвинул от себя, ближе к центру комнаты.
Густав отошел к своим вещам, которые были распределены у дальней стены. Объемистая кожаная сумка с латунными замками, холщовый мешок, еще больше. Сверток, крепко обмотанный бечевкой. Переметные сумки, еще какие-то вещи, седло. Из этой кучи был извлечен шерстяной спальник и теплое лоскутное одеяло. Спальник он кинул рядом с Вегой на пол, а одеялом очень даже заботливо укрыл бледную девушку.
- Если хотите трепаться - ваше дело, - сказал он, разоблачаясь из брони. Под кольчужной рубашкой оказалась видавшая виды кожаная куртка с металлическими вставками, а на спине были облезлые пятна белой краски, в которых еще угадывался крест. Ее тоже снял, оставшись в исподней рубахе и штанах.
- А я, пожалуй, вздремну, - после чего взял из вещей тяжелый, подбитый мехом плащ и улегся, накинув его на себя, как покрывало.
Уже лежа, он протянул руку к сумке, покопался в ней, а затем швырнул в Лэнса, графа Коэнского объемистую флягу.
- Угощайся, твоя светлость. Такое ты еще нескоро попробуешь.

Усмехнувшись, Вега пожала плечами и махнула рукой на испанца. Что-то обидное было в ее жесте. Так махают на труп, но не на живого человека.
- Дело ваше, «сеньор». Желаю вам удачи – поверьте, эта лживая тварь очень вам понадобится.
Перестав обращать какое-либо внимание на испанца, девушка подошла к дворянину и без предупреждения одним рывком вырвала щепку из его груди. Порывшись в сумке, достала серую, сухую и даже чистую ткань. Оторвав зубами длинный кусок, вручила в руки «подопытного» один конец, а с другим пару раз обошла вокруг, приматывая плотно к ране. Завязав бантиком узелок, похлопала по плечу, лучась жизнерадостной улыбкой.
- Вот и все. Жить будешь, господин убийца. ЭМИ!
Имя девочки девушка проорала без предупреждения, что заставило раненого непроизвольно дернуться.
- Иди сюда, не приставай к лошади.
Девочка с сожалением одернула ручку от мокрого носа. Благодарно посмотрела на Виранту и едва слышно прошептала:
- Спасибо…
После чего незамедлительно подбежала к Веге, крепко ухватившись за ее руку.
- Ну что же, - девушка махнула мечом, указывая на грязный переулок за плечом. – Все, кто хотят жить – прошу за мной. Кому же не терпится попасть в ад – можете оставаться здесь или идти за господином-с-картой.
- Вега… а кушать?..
Эми осторожно дернула за руку.
- Да, я помню. Скоро мы вернемся в тот дом. Переночуем в сухом месте. От этого дождя у меня уже скулы сводит.
Девушка развернулась и пошла в переулок, рассказывая Эми про южный город, в котором она выросла. Там всегда светит солнце. Там вместо травы стелется ровным покровом золотой песок. И волны на нем гуляют так же, как и в океане. Там растут другие деревья – их листья разлаписты, а под корой течет живительный сок. Там небо ослеплено жарой, а люди не знают о снеге. И каждая капля воды – там бесценный дар.
- Вот бы им всю нашу воду продать…
- Хаха, мы бы с тобой смогли купить карету и доехать до Кьоля в человеческих условиях. Уж лучше блохи, чем эта бесконечная вода по голове. А знаешь, Эми…

ссылка

Предательство. Тлетворный привкус горечи на губах. Обида, расползающаяся гнилью по тонкой оболочке сердца. Боль – все что осталось осязаемого.
Ты ждешь удара в спину всю жизнь. В мире, где нашли свой приют лжецы и убийцы. Ты смотришь в лицо врагам, зная, что у каждого из них припрятан лучший яд для тебя. Ты ждешь. Ждешь…
Но когда входит острое тонкое лезвие меж ребер – удивление единственная эмоция.
Страшна смерть. Нет в ней ничего достойного.
Убога жизнь. Нет в ней ничего возвышенного.
Но хуже предательство.
Самого любимого. Самого дорогого. Кому ты верил всю жизнь. С кем не боялся засыпать. Кому душу открывал и выпускал самое потаенное, самое глубокое.
Простить?
Простить можно врага, что подлил яд в бокал с вином. Простить можно незнакомца, что ударил дубиной по голове ради горсти монет.
Но ни мужа. Ни сына.
Ни брата, что вонзил в твою грудь острый кинжал.

***
Рорнак брел вперед, не слыша громких детских криков позади себя. Не слыша стука копыт и топота шагов. Не видя своих случайных спутников, которые шли за ним, как коты за сметаной. Не за ним – за животом Ганса. Трактирщика Ганса, которого он только что зверски казнил. Отрезал от него кусок с нарисованной картой в Кьоль.
Кьоль.
«Сколько еще ты будешь мучить меня? Отчего тебе мало крови? Я устал… я просто устал… дай мне передохнуть от смертей»
Он замер, слепо вглядываясь в темноту. Что он натворил? Зачем?
«Ты убил ее» - подло шепнуло сознание.
Полоска кожи затрещала в сжатом кулаке. Этот город напьется их крови. Этот город сделает их безумными.
Обернувшись, Рор посмотрел на людей, которые шли за ним. Зараженные мечтой. Инфицированные надеждой. Там нет надежды. За стенами из серого кирпича есть только смерть и боль.
Он осознал это с удивительной ясностью.
Хватит. Он больше не пойдет на поводу безумия. Еще есть шанс вернуть свою человечность.
Достав кинжал, Рор поднял в руке окровавленную карту.
Он разорвет ее на мелкие кусочки. Не оставит шансов никому найти проклятый город.
Рука с клинком взметнулась…
И тут же упала.

Рор непонимающе посмотрел на кончик меча, выглядывающего из его грудной клетки. Он не чувствовал боли, что было странно. Ведь он слышал, как шуршало лезвие, проходя сквозь мясо и кости. Его мясо и кости.
- Ты промазал.
Голос обжег. Ударил хлыстом. Мир качнулся.
Голос, который он слышал так много лет и который оставил его две недели назад.
- Братик.
Он не видел ее лица.
- Сердце находится чуть выше, разве отец не учил тебя?
Холодный привкус ненависти был хуже осознания, что это конец. Вега, в отличие от него, никогда не промахивалась. Он постарался обернуться, но не смог. Он попытался последним усилием уничтожить карту, но ему не хватило сил.
И когда он падал лицом в грязные лужи – он думал о том, что Кьоль погубит их всех.

***
Вега стояла над трупом брата, безразлично смотря в его спину. Она долго ждала этого момента. Две недели. Две недели ада и дикой боли. Две недели в лапах у этого… доктора. Чертов доктор. Он вынул из нее душу и вставил обратно какой-то бесчувственный, пожеванный кусок.
Дотронувшись рукой до груди, она ощутила под одеждой тугую повязку. Рана все еще болела. Рана, оставленная самым дорогим в ее жизни человеком. Рана, которая никогда не заживет.
Даже после этой мести.
Нагнувшись, девушка вырвала из холодеющих пальцев клок кожи, брезгливо отряхнув его от крови. Человеческая кожа – прекрасно. У чертового города отличное чувство юмора.
Когда нелепая компания из трех мужчин, девушки и двух лошадей поравнялись с ней – Вега жизнерадостно улыбнулась:
- Привет.

ссылка

Человек жив, пока мир вокруг остается целостным. Пока его покров не пробит копьем безумия. Когда трещит стекло привычного и ломается об острые камни солнце. Когда падают звезды, разбрызгивая вокруг последние крошки света. Когда небо стонет, разлетаясь серыми ошметками. Когда земля расходится по швам. И ветер падает осенним листом, не в силах подняться.
Тогда человек умирает. Снова и снова.
Он корчится, сжимая в пальцах грязные комья почвы. Он плачет, не в силах вернуть время вспять. Он осознает.
Он умер, когда вонзил лезвие в сердце сестры. Один неправильный поступок на правильной дороге в ад. И что осталось внутри? Что там – за скользкими легкими, бьющимися в агонии? За ударами сердца, уродливо выпятившего вены? Что остается?
Зверь.
Голодный. Дикий. Объятый пламенем жажды.
И ты не встретишь участья в его глазах. Ты не найдешь доброты под его ладонями. Ты не выдернешь землю у него из-под ног. Ибо зверь этот могуч, испивший крови. Сожравший жизнь. И пьянит смерть сильнее любого пойла. Обжигает глотку огнем неистовым. Заражает инфекцией соки органов, врываясь пальцами в голову.
И не сможешь ты его остановить. Коли завидишь – беги. Не смотри. Отворачивайся.
Ибо нет ничего страшнее мертвого-но-еще-живого, бредущего в этом мире по забытым заросшим дорогам. И нет ничего страшнее его взгляда, наполненного древним одиночеством, скомканным в жалкой, разорванной душе. И нет ничего страшнее его решимости, что не знает границ и преград.
Он растопчет тебя. Он шагнет в пропасть. Бойся его, ибо нечего ему более терять.

***
Он стоял на коленях и смотрел в лицо Ганса. За долгие две недели, что он прожил в таверне – это лицо стало почти родным.
Время растянулось. Ему казалось, что прошел час с тех пор, как ему удалось перевернуть грузного трактирщика. Но прошло не больше мгновения. Одного удара сердца.

Раз – и испанец перешагнул, доставая саблю из поющих ножен.
Два – убежала рыжая девушка на конюшню.
Три – ринулся прочь от безумия бард, приостановившись на секунду рядом.

А Рор все стоял. И чувствовал под коленями холод земли. И слышал визги и крики панические. И знал, что идут они – те, кто не должен ходить по этому миру.
Рука его лежала на горле трактирщика. И как бы не хотелось ему убедить себя в том, что человек этот мертв – он чувствовал биение пульса. Биение жизни. Они успели спасти его. Вытащили из горящей таверны. Они спасли человека.
Человека?
Нет. Они спасли карту. Они спасли нечто куда более ценное – мечту.

Четыре – и тянется рука к кинжалу, уже испившему кровь однажды.
Пять – замирает над животом, вывалившемся из-под рубахи.

Это карта – не осталось сомнений. Тонкие, изящные линии, переплетенные в длинной дороге. Дороге в Кьоль. И нет времени быть человеком. Нет времени запоминать. Нет времени тащить огромное тело. Нет времени пытаться запихнуть его на лошадь.
Чья-то жизнь падает с обрыва потому, что нет времени.
«Будь решительным, Рорнак. Всегда знай, куда ты идешь. А когда знаешь – не смей сворачивать»

Шесть – опускается лезвие, вонзаясь в брюхо. Хрустит кожа, лопаясь, как мыльный пузырь.
Семь – открываются глаза, испуганные, наполненные омутами боли. И выдох срывается с мясистых губ. Дергается в судороге нога.
Восемь – скользит клинок, рисуя алые кривые линии. Захлебывается кровью, выпивая до дна. А что не выпил – падает осколками стухшей жизни на грязную землю. В осенние лужи.
Девять – мычит Ганс. Широко раскрыты глаза. Пытается руку поднять, но убийца сейчас сильнее и решительнее – запрыгивает сверху, прижимая свободной рукой глотку. Вдавливает, впечатывает в грязь.
Десять – два безумия в двух взглядах. Одно исполнено боли и смерти. Второе голода и надежды все вернуть. Все исправить. Жертва, которая необходима. Без которой не обойтись.
Одиннадцать – затухает последний вздох. А в руках у убийцы карта – окровавленный кусок кожи, только освежеванный, еще теплый. Кучерявые черные волоски идут вдоль нарисованной дороги, поднимаются вверх до каллиграфически выведенного слова «Кьоль». Мало городу смерти. Мало жертв. Ему нужно еще.
И он получит.

Виранта с сомнением посмотрела на дворянина, пытающегося завести беседу с существом. Не съехал ли он с катушек после пережитого? Перевела взгляд на мост...

"А может, это сон?" - с надеждой подумала девушка, намереваясь проснуться, и... ничего не изменилось. Пришлось искать другую версию. Другая версия напрашивалась сама собой, хоть и была неутешительной.
Сказки про ходячих мертвецов, которыми пугают непослушных детей, - не такие уж и сказки?..
Во всяком случае, те существа, что бредут сейчас по мосту, - реальны. Ощутимы. И, вероятно, опасны. Их много. От них можно сбежать, тем более верхом, но карта...
Карта нужна всем. А если мужчины не захотят делиться - у Виры нет шансов.
А если она постоит столбом еще немного, то шансов не останется даже на то, чтобы сбежать без карты.
Сбежать... Верхом... Кел... Карта... Виранта хлопнула себя по лбу. Обрывки мыслей наконец сложились в готовую идею. Девушка рванула к конюшне. Запнулась о свой мешок, машинально подняла его, перекинула лямку через плечо и побежала дальше. Пусть будет. Так спокойнее. И спина защищена. От чего защищена - Вира предпочла не додумывать.

В темной конюшне, едва не навернувшись, зацепив оставленные кем-то прямо возле двери вилы, Виранта пробралась к оживившемуся Келу, огладила его, обнаружив на морде узду, а на спине седло. Ее конь остался на ночь нерасседланным?!! Однако ярость длилась не долее секунды. Во-первых, Вира тоже хороша - не проверила. Во-вторых, виновницы уже нет на этом свете. В-третьих... Господи, прости Бруне все ее грехи! Благодаря ей Вира сейчас не тратит драгоценное время.
С улицы раздался дикий вопль, переполошивший лошадей. Что там еще стряслось?!
Девушка спешно отперла стойло и попыталась вывести мерина. Куда там! Конь, фыркая, задрал голову и словно врос копытами в пол.
- Ну, маленький, ну, пожалуйста, давай не сейчас! Нам очень-очень надо уйти! - Вира повисла на могучей шее Кела, пытаясь опустить умную, в общем-то, голову, чтобы конь успокоился.
Облегченно выдохнув, когда ей это все же удалось, Виранта скользнула взглядом по кляче, нервничающей в соседнем стойле, и тоже почему-то собранной (спасибо тебе, Бруна, что так небрежно относилась к своим обязанностям!).
Чья она, интересно? Странно, что за ней никто не зашел... Не нужна, что ли?
Не выпуская повод Кела, Вира подошла к мотающей головой кобыле и попыталась поймать под уздцы.
- Ну куда ж ты, девочка, тебе же помочь хочу!
Лошадь дернулась, едва не ударив Виранту стоптанным копытом и забилась в угол тесного стойла. Вот и отлично, теперь никуда не денешься! Ухватив наконец болтающийся повод, Вира вывела обеих лошадей на улицу.

Взору ее предстала на редкость безумная картина.
Существо, похожее на мальчика, обезглавлено. Значит, есть управа на этих тварей?
Пару секунд Вира, опешив, наблюдала за мечущимся дворянином. Сомнения в нездоровости его разума трещали по швам.
А недоброе лицо испанца с обнаженной рапирой ничуть не успокаивало. Что-то было... Или что-то будет?

Вира откашлялась, чтобы голос не дрогнул, и набрала побольше воздуха.
"Господа! Не кажется ли вам, что сейчас не самое подходящее время выяснять отношения? Я предлагаю очень срочно погрузить тело трактирщика на моего коня и побыстрее уйти. Даже пешком мы сумеем оторваться от этих пугающих, но медлительных существ. А потом мы все в спокойной обстановке внимательно рассмотрим карту..." - вот что хотела сказать Виранта.
Но вместо этого крикнула:
- Закидывайте Ганса на коня и валим отсюда!
Первое относилось к испанцу и мрачному мужчине, второе - ко всем присутствующим. Живым присутствующим. Все ведь все поняли, да?

Крик рвет горло. Надсадный. Жуткий. Кажется, будто вместо воздуха - бритвенно острые лезвия. Глаза наполнились слезами и Готлиб с ужасом и смертельной тоской осознал - настал его последний бой. Как раньше он наставал для брата Александра, для брата Торнвальда... Для Фокстрота, будь он неладен... "Ну, хоть мисс Ватано в безопасности там, внизу." Мелькнула спасительная мысль
Касркин еще не знал, что тело Шилари в данный момент лежит в луже собственной крови, выбивая пятками сапог последнюю тарантеллу. Мелькнули и пропали полузабытые лица родителей, более четкие - сослуживцев... Подобно левиафану из пучин памяти всплыл кастеллян Лоуренс - ветеран, наставник, второй отец. "Никогда! Вы слышите?! Никогда мы, касркины, не сдаемся!" Вопил он, потрясая козлиной бородкой и багровея. "Смерть на службе Ему - высшая награда солдата!" Бронированный кулак аугментической руки кастелляна с грохотом врезался в кафедру. "Если есть выбор - спастись, но провалить задание, либо погибнуть, пытаясь исполнить волю Его, как можно колебаться?!"
"Я сейчас отключусь от потери крови." Отрешенно подумал Кулицкий, глядя на перелезающих через парапет орков сквозь застилающую взор пелену. Несмотря на дикую боль голова была кристально чиста. "Я отключусь и они неожиданно атакуют Аргуса и Вивьена. А я не смогу им помочь.". Решение, принятое ветераном, ужаснуло бы его, если б остались силы бояться. С ревом, страшным, рвущим связки, Готлиб схватил здоровой рукой энергетический палаш и, вдавив руну активации, нанес удар... Боль колыхнулась и пропала. Тело стало легким, почти невесомым... "У меня болевой шок." Грустно констатировал Кулицкий, тупо глядя на прижженную силовым полем культю. "Минут десять. Максимум." Мысли неслись табуном. Короткие. Рубленые. А тело уже выполняло привычную работу - удар! И первый орк плавно распадается на две половинки. Кувырок к дальнему. Подставить под удар рубила второго опустевшую батарею и, используя силу вражеского удара, вспороть третьего от паха до бровей! Тело двигалось, рубило, кололо, а мозг бесстрастным метрономом отсчитывал секунды жизни.

Действительно, обзор оставлял желать лучшего. Надо было сменить место наблюдения, а то так можно и всё интересное пропустить. Пару шажков по размокшей глине, немного стараний и вот Мари уже за спинами всех выживших. Нет, кто-то лишний. Этот мальчик, его тут не было. Что он тут делает? Он же…

-Мёртвый…-произнесла в слух девочка, сама не поняв того.
Но это не логично! Человек должен умереть, если его коснулась смерть! Как же так? Не верю!

-Не верю! Не верю! Не верю!-капризным, детским голоском прокричала Мари, выбежав из своего укрытия. Под эмоциями, девочка совсем не контролировала себя и могла забыть про опасность, что так очевидно грозила ей. Она стояла среди толпы, продолжая истерично кричать, пытаясь бороться с паникой, которая поглотила её разум.

Набросала портреты ваших персонажей. Нарисовала как вижу их я, что может не совпадать с вашим представлением.
Серое окошко откроется чутка позже, если вы выживете до этого момента.

- А ведь это конец. - промелькнула мысль. - Их слишком много, и все прибывают, окружают со всех сторон. Нет возможности отступить. Не скрыться.
Отчего-то эта мысль совершенно не пугала. На покрытом узорами шрамов бледном лице на мгновение мелькнула улыбка: все же Ворон оказался прав - нельзя вот так просто сесть в байки и среди бела дня кататься по кишащей ксеносами пустыне. Пусть даже эти ксеносы - тупые орки. Нет, не тупые...
Под ноги десантника лился дождь из стрелянных гильз. На раскалившихся стволах огромного стаббера равномерно прожаривалась тушка несчастного гретчина. Орудие чадило, грелось, но продолжало взахлеб плеваться смертоносными болванками в напирающую толпу зеленокожих.
Ненависть на ненависть. Вивьен буквально физически ощущал, как напитывается ее воздух, густеет, так, что скоро ложкой можно будет черпать. Как звенят резонируя от ярости стены, как горит внизу земля, поджаривая не только прометием, но и злобой все, что ступает по ней. Война в самой дикой ее ипостаси, накатывающий, неостановимый вал тотального разрушения. Глаз бури. И чем больше они будут сопротивляться, чем больше будут изничтожать врагов, тем сильнее будет воронка, вихрь, притягивающий с окрестных территорий зеленокожих ксеносов. И так по нарастающей. Никакого арсенала трижды жирного ноба не хватит перестрелять всю планету оркоидов. Славная будет драка.
Но есть, есть у Бледного надежда. Что воронка войны подхватит засевшего где-то посреди Брокхрга орочьего варбосса Крагхрага, вытащит его окованную броней задницу из берлоги, и притащит пред ясные очи слуг Императора. До городка не так уж и далеко, главное - продержаться подольше, защитить своими жизнями Чемпиона Черных Храмовников, дать ему шанс сойтись с варбоссом в битве и отрубить поганую головешку.
Гибель очередного вождя никак не сказалась на боевом духе орочьего отряда. Что необычно, и что подпитывало надежду Гласса. Нужно держаться. Нужно больше смертей, и шестиствольный хэви-стаббер справлялся с этой задачей как нельзя лучше. Астартес протиснулся в возвышающуюся над крышей башенку, просунул пулеметы в неправильный прямоугольник амбразуры и, зажав гашетку, навел изрыгающее поток свинца орудие на собравшуюся для очередного таранного удара толпу парней, затем плавно повел стволами вправо-влево, разбивая в хлам окружившую полукругом трактир технику орков, снимая сидящих за ней стрелков, выводя на новый виток спираль убийств и уничтожения.

Глава 1
Сила - Зараженные

- Смерть – единственная цель жизни. Единственное, к чему стремится любая материя. Распад. Разложение. Гниение. В этом нет порока – это есть первый божественный замысел. Конец любой пьесы. Финал любой сказки. Плохие, хорошие. Добрые, злые. Все это человеческие, надуманные механизмы, которые рассыпаются в пыль перед единственно-значимым словом. Смерть.
Он завязал распущенные бахромой тесемки на черной простой рубашке, которую украшала длинная игла, небрежно вдетая в ткань у самой шеи. Поверх штанов подвязал несколько слоев плотной ткани, упавшей к ногам подобием разорванной юбки.
- Жизнь уродлива. Полна страданий. Разочарований. Она не совершенна в своих болезнях. Почему, как думаешь, эти несчастные люди обрывают ее по собственной воле?
Глаза, полные боли и ужаса не смогли дать ответ. Сквозь прошитые черными нитками губы раздалось сдавленное мычание.
- Нет, они не малодушны, как ошибочно полагают мои коллеги. Полагали, прошу прощения. Наоборот. Нет ничего малодушного в том, чтобы признать собственное несовершенство и приблизить логичный финал.
Плащ с широким воротником грузно упал на его сутулые плечи. Длинные рукава спрятали крючковатые пальцы, обмотанные грязными тряпками.
- Смерть…
Он замер, словно пробуя на вкус это слово и наслаждаясь им. Девушка позади него из последних сил пыталась высвободить прибитые длинными иглами к столу руки.
- Смерть – единственный лекарь этого больного жизнью мира. Единственный спаситель и единственный бог. Ей вы должны молиться. Ей вы должны возносить хвалу. Воспевать ее милосердие. О ней должны думать перед сном.
На голову упал капюшон, пряча лицо в безликой черноте. Опустившись на стул, он натянул один за другим старые кожаные ботинки, испачканные красными и коричневыми пятнами.
Поднявшись, он подошел к распятой обнаженной девушке на длинном деревянном столе. Прикоснулся обломанным желтым ногтем к ее лицу, искаженному гримасой боли и отчаяния. Из широко открытых глаз катились слезы, смешиваясь с кровавыми струйками. Он нежно погладил ее по щеке, улыбаясь во тьме капюшона.
- Тебе не нужно бояться. Скоро эта боль пройдет. Я подарю тебе Своего Бога. Подарю тебе Свой Смысл. Сделаю тебя совершенной. Бесподобной. Ты ведь хочешь этого?
Губы, покрытые засохшей сукровицей, попытались разжаться, но крепкие нити только натянулись, разрывая кожу и гася крик. Девушка не смогла ответить.
- Тебе повезло, - он отвернулся, накинув поверх плаща кожаную сумку. В зажим сбоку вставил стеклянную ампулу с красной жидкостью, испускающей слабое мерцание. – Я не так жесток, как тот, кому ты молилась до этого дня. Я не буду истязать тебя неделями. Годами. Упиваться болью души и тела. Отнимать твоих близких. Отбирать и снова дарить лживые надежды. Мое восприятие позволяет мне быть… милосердным.
Подойдя к очагу, он достал оттуда раскаленную до красна кочергу. Повертел в руках, задумчиво изучая огненные всполохи.
- Сейчас ты не в состоянии осознать то, что я говорю тебе. Но ты поймешь. Поймешь…
Он вновь подошел к ней, наклонившись. Девушка заметалась, отчего иглы в ее руках и ногах затрепетали, разрывая податливую ткань.
- Смерть – есть высшая цель.
Раскаленная кочерга вошла между двух грудей в солнечное сплетение, раздробив кости. Веревки на губах лопнули. Тесную комнату, освещаемую лишь камином, заполнил душераздирающий предсмертный вопль. Через несколько секунд он затих и тело девушки безвольно обмякло.
- Ты поймешь очень скоро, - кивнул он трупу, отшвыривая кочергу и постояв несколько минут в тишине.
Когда он подобрал маску с птичьим клювом и одним движением защелкнул ее на лице – тело девушки конвульсивно дернулось. Глаза вновь открылись. В них больше не было жизни. Две красные точки, объятые хаосом.
Подобрав старый деревянный посох, человек в птичьей маске вышел за дверь.

***
Васко и Рор почти выпали из таверны, кашляя и отплевываясь от едкого дыма. Ганс в руках наемника показался чуть ли не пушинкой, что заставило его напарника по переносу уважительно поднять одну бровь.
В конюшне напротив ржали кони, испуганные близким запахом огня. Даже старая кобыла окончательно проснулась, пятясь то назад, то вперед и счесывая лысеющими боками стены.
Продолжать держать в руках необъятного трактирщика было бессмысленно, и он звучно грохнулся прямо в набежавшие лужи на свой мягкий живот, как на подушку.
Рор уставился сначала на Ганса, затем на его живот, а уже потом перевел взгляд на испанца. Рука потянулась к поясу, прикоснувшись к ножнам.
В этот же момент из трактира выскочил одурелый бард, прижимая к груди захваченную лютню. Споткнувшись о последнюю ступеньку, он полетел вниз, приземлившись на Ганса. И хорошо, что на него, а не на мокрую холодную дорогу, устланную лужами.
Рор замер, так и не достав кинжал, но поглядывая на наемника собственническим взглядом. Он не собирался делиться картой. За нее он был готов вновь убить.
Эту-то картину и застала Виранта, выбравшаяся из задымленного прохода с мешками и плащами, которые висели на ней, как яблоки на яблоне. Она молодец. Она успела захватить все эти вещи, принадлежавшие и ей и не ей. Даже тот странный шутовской колпак, который громоздился поверх всего остального, как вишенка на торте.
Увидев двух напряженных мужчин, живого али мертвого Ганса и лежащего поверх него барда, она неосознанно попятилась назад в тот момент, когда из таверны выскакивал дворянин, ослепший от дыма. Столкнувшись друг о друга, они покатились вниз по гнилым ступеням, попутно раскидывая мешки и вещи, прихваченные Вирантой. В конце концов они затормозили, врезавшись в поднимающегося со спины Ганса барда. И вновь уронив его на прежнее место.
Таверна полыхала. Огонь будто озверел, обретя душу. Он неистово рвал крышу, принимая причудливые, хищные формы. Еще одна балка упала, завалив проход. Тогда-то к огню и примешался еще один звук.
Крик.
Женский истошный вопль.
Бруна пыталась выбраться. Она услышала Виранту, которая звала ее прочь из этой преисподней, бывшей ей домом многие годы. Она слышала Лэнса, который обругал ее. Собственно, это было последним, что она слышала в своей жизни.
Огонь не знает пощады. Ему чуждо прощение и понимание. Им движет голод, заставляя пожирать все на своем пути.
Бруна всегда боялась огня. Избегала его. Ей казалось, что страшнее смерти не бывает, чем сгореть живьем. Когда кожа чернеет и лопается. Когда глаза высыхают, проваливаясь внутрь черепа. Когда дым заполняет легкие, отбирая возможность вздохнуть. Долгая, мучительная смерть.
Бруна была права. Это действительно больно.
Ее крики доносились до успевших убежать людей. Проникали в конюшни, заставляя лошадей нервничать еще больше. И казалось, что сейчас во всем мире нет ничего страшнее этих криков.

Когда они прекратились – огонь слегка поутих, прибитый мелкой осенней моросью. Потолок с треском провалился внутрь таверны и из дверей вылетело несколько горящих щепок.
Странно, что до сих пор не сбежались люди.
Вот что мог подумать любой из выживших.
Тогда-то они и появились.
Со стороны леса, куда уходил шаткий мостик. Туман принял алые очертания. Туман свился в кривые силуэты. Силуэты людей. Два. Четыре. Девять. Десятки. Они выплывали из леса, тяжело ковыляя. Невозможно было рассмотреть, что с ними не так, но с ними определенно что-то было не так. Их движения. Стоны. Запах гнили и тлена. Все эти люди шли к догорающей таверне.
А чуть сбоку, не доходя до мостика каких-то пару десятков шагов, стояла совсем другая фигура. В длинном плаще, опираясь руками о деревянный посох. Лицо человека было закрыто птичьей маской. Чумной доктор. Их много появилось с тех пор, как жуткая хворь начала буйствовать в этих краях. Зачем он здесь? Чтобы помочь?

Ватано не успела даже вскрикнуть. Слишком быстро, слишком ей было плохо, чтобы что-то делать. Даже закричать-то толком не получилось. Жутко больно. Нет, не хуже, чем было раньше. Обычная физическая боль? Уже почти непривычно. Нет, он её сейчас порвёт! Мысли разбегались. Из глаз брызнули слёзы. Безумие? Совершенная нелепость! Нет, не может такого вообще быть! Бред, полнейший бред, её хотят обмануть! Или не хотят? Да, не хотят. Она этого ожидала. Пару раз инстинктивно дёрнулась. Н-не бывает.
-Ш-шилари Ва-атано, имперский псайкер, п-после обучения направлена-а-а *всхлип* в Инквизицию в качестве аколита, в данный момент служу Императору под н-началом следящего за исполнением Его воли Инквизитора Варшпехта. А-а-ам.. Ай! Следователь, аналитик, эм... специалист информационной под.. поддержки, п-полевой эксперт в психонауке, - выдавила она сквозь стоны и крики невероятно длинную для такого состояния фразу.

Васко тупо смотрел на землю, не понимая, куда могли деться следы ублюдка. Взгляд зацепился за глубокую вмятину. Каблук. Женская туфля. Служанка, помощница трактирщика. Она ведь тоже знает, да? Скорее всего, если трактирщик в курсе...
Сжал кулак, ударил сам себя по лицу, выбивая идиотские мысли. Нет. Не может быть, чтобы трактирщик знал. Это всё штука, страшная, грязная, жестокая шутка.
Злой взгляд уставился вперёд, во влажную серость дождя.
- Будь ты проклят, ублюдок.
Спокойный голос, каменно-недвижимое выражение на лице. Никаких лишних эмоций. Развернуться и обратно, из мокрой, грязной, пахнущей разложением и смертью преисподней в душное чистилище таверны. Как раз вовремя, чтобы услышать трактирщика. И зарычать от ярости.
- У меня ее нет! Нет! Никакой карты! Никакого проклятого города!..
Значит, не только ему сунули эту проклятую бумажку. Значит этот нищий решил поиздеваться над людьми в помещении, и все поверили, принялись выпрашивать у трактирщика карту. А почему они поверили? Почему, как нормальные люди, не посмеялись над глупой шуткой, не выкинули с презрением бумажку, на которой, по большому счёту написана ахинея?
"Добрые люди. Вы все добрые хорошие люди" - мерзкий голос нищего зазвенел в голове колоколом. Озарение. Лучше бы оно не наступало никогда. Васко захрипел, опираясь на стену чтобы не упасть от головокружения.
Не может быть. Они все? Или не все, но многие. На них такой же грех. Они так же ищут Кьоль.
Васко отдышался, вытер тыльной стороной ладони выступивший на лбу холодный пот. Надо успокоиться. Успокоиться и послушать. А потом уже принять меры.
Толкнул дверь, внутрь шагнул, отряхивая плащ.
- Хозяин, ещё вина. Мне надо согреться.

И оглядел зал ещё раз. Теперь иначе. Люди, до этого бывшие для него лишь фоном, серыми фигурами на границе сознания, теперь становились осязаемыми, живыми. Становились из безликих манекенов личностями.
Какие-то два мужчины спорят о чём-то, один держит на руках упавшую в обморок девушку. Пытаются помочь, вроде? Подозрительны.
Ещё один хмурый худощавый тип пьёт вино отдельно от остальных. Подозрительно.
Совсем мелкая девчонка сидит отдельно. Странно. Без родителей рядом. Подозрительна.
Трактирщик. С молотком в руках. С ним всё не так просто.
Служанка, она тоже где-то тут. И тоже ведёт себя необычно для дворовой девки. Чего-то боится? Интересно чего.

У Ганса кончалось терпение. Бруна видела это так же ясно, как слетевшую с петель дверь, выбитую наемником. Все летело к чертям. Это все этот проклятый нищий. Этот лохмотник. Он принес с собой какую-то заразу. Он проклял их.
Девушка встревоженно смотрела на трактирщика, который пустым, бессмысленным взглядом изучал линии бечевки на промокшем свертке. Его правое веко подрагивало.
- Ганс… Киршвассер, - осторожно напомнила она. Трактирщик медленно достал мутную, заляпанную жирными пятнами бутылку и плеснул в стакан, солидно пролив на стойку.
- Пошли его к черту, Бруна, - каждое слово было насквозь пропитано злостью. – Пошли их всех к черту.
Это все нищий. Она точно это знала. В его словах был яд. И что-то случится сегодня. Это напряжение повисло в воздухе и не хочет улетучиваться. Его не в силах забрать с собой даже холодный ветер, сквозняком просачивающийся сквозь покачивающуюся дверь.
Ей просто нужно выполнять свою работу.

Раймунд сидел, уставившись невидящими глазами в миску уже остывшей похлебки. Он не знал, сколько времени уже сидит вот так, гипнотизируя плавающий на поверхности капустный лист. По неписаным правилам он уже давно должен был встать, картинно раскланяться, представиться и поинтересоваться, не желают ли многоуважаемые дамы и господа небольшого выступления. По тем же неписанным правилам, "дамы и господа" так же должны были поддержать артиста одобрительно-ругательными выкриками, редкими хлопками и свистом.

По крайней мере обычно дело обстояло именно так.

Но именно сегодня бард никак не мог заставить себя сделать это. Ему казалось, будто на лбу у него горит видимое всем клеймо - "убийца". Что люди, на самом деле спокойно занимающиеся своими делами то и дело презрительно смотрят на него, шипят сквозь зубы гадости и только и ждут того, чтобы он обратил на себя внимание. И тогда - налетят, заплюют, заклюют! Да они были даже похожи на стаю черных ворон, окруживших более слабого сородича. Нет, встать и начать Раймунд просто не мог. Вот и сидел, опустив голову и стараясь не привлекать к себе внимания. И пока что это у него успешно получалось.
Особенно когда пришел этот нищий. Бард даже воспрял духом, такой человек уж точно не мог остаться без внимания толпы - и, безусловно, это внимание не принесет бродяге ничего хорошего. Раймунд даже позволил себе злорадную усмешку когда опомнившийся трактирщик заорал на незваного гостя. Недолгую усмешку.
Человек, внезапно обнаруживший на своем столе записку крайне сомнительного содержания, не может позволить себе долго радоваться несчастью других. Тем более, что...
Они все знают, Рай!
... Записку мог подкинуть только этот поклятый нищий! Даже бродяги знают о твоей вине... Барда пробила крупная дрожь. Они не могли, не могли знать! Но - знали. Взгляд его заметался из угла в угол, выискивая пути побега. А как иначе, нужно было бежать прежде, чем его поймают и отправят на виселицу!
Нет пути. Пути нет. Не сбежать. Они везде, и даже если он и вырвется из таверны, его наверняка поймают на улице. Если только... Нет-нет-нет. Он не будет совершать глупости, не будет, не будет!

Раймунд все же поднялся из-за стола и прошел к стойке. Даже не особо приглядывающийся к нему человек мог заметить, как дрожали его руки.
- Будьте добры, чего-нибудь покрепче, - Раймунд едва узнал свой голос. Сейчас ему было просто необходимо хоть чуть-чуть успокоиться.

Виранта сидела за потрескавшимся, потемневшим от времени и давно не чищенным столом, подперев щеку ладонью, и в ожидании заказанной миски горячего супа вспоминала тяжелую дорогу в Керек. Почему она отправилась именно сюда? Да кто его знает! Сразу за воротами родного городка Вира отдала поводья мерину - все равно она понятия не имела, куда ехать, так пусть хоть лошадиное чутье поможет. Невеселая была неделька - отвратительные хлюпающие под копытами коня дороги от города к городу, от селения к селению, бесконечно сыплющийся с неба мелкий злой дождь, ночлеги в грязных тавернах - как следует поспать не удалось ни разу, поминутно Вира просыпалась и проверяла рукой заплечный мешок рядом с собой.
И теперь она в "Лысой Рыбе"... До утра. А завтра - снова в путь, куда нелегкая вывезет.
Мельком девушка оглядела других сидящих за столами людей. Ничего интересного, разве что тот чудаковатый парень в дорогом синем кафтане... Необычный.
Хлопнула дверь - вошла девушка-служанка. Ну, может, теперь дело пойдет веселее и заказ все же принесут? Ну, и чего она всех рассматривает, когда нужно на кухню бежать за супом? О, Небо! Ну зачем ругаться с хозяином, люди есть хотят!
Из вновь распахнувшейся двери повеяло холодом. Виранта не стала оборачиваться - наверняка еще один голодный путник. Услышав же скрипучий, ужасающе хриплый голос, пробирающий до костей, непонятно зачем решила узнать, кому он принадлежит.
Старик-нищий. Бедняга. Поприветствовав присутствующих, стал поочередно обходить сидящих за столами.
Вот и к ней подошел... Что ему нужно?
Вира хотела было подать нищему мелкую монетку, но рука так и замерла на полпути к кошелю - таким леденящим был взгляд гноящихся глаз.
Наконец старик отошел от ее стола. Вира внезапно поняла, что забыла дышать, пока он был рядом.
Теперь к девочке зачем-то пошел. Ну откуда у ребенка деньги?
Старик внушал ужас... Видимо, не только Виранте. Вот и трактирщик не выдержал - прикрикнул на нищего, выгнал вон. Сразу стало легче.
Страх схлынул так же внезапно, как появился. Вира в ожидании супа снова принялась водить пальцами по узорам досок стола и играть с клочком бумаги, то сворачивая, то разворачивая его.
Да сколько ж можно ждать! Желудок согласно взвыл. Вира хлопнула рукой по столу, поднялась и решительно направилась к стойке.
- Уважаемый!.. - окликнула она хозяина таверны с намерением узнать поподробнее про суп.

Крепко прижимая темно-серый сверток, подпоясанный старой бечевкой, Бруна попыталась перепрыгнуть внушительную лужу. Маленькие туфельки звонко шлепнули по воде и подол старого, но еще довольно приличного платья разукрасили уродливые серые пятна.
- Да пади в преисподнюю, дьявольский дождь!
Ее молодой, звонкий голос повис в тишине улиц, как застывшая стрела. Девушка поежилась. Взгляд коснулся огромной свалки трупов и помой, собранной около дороги. В едва пробивающемся из-за низких туч свете блеснуло что-то серебряное. Яркое. Кольцо. Это было красивое кольцо с красным камнем, на тонкой женской руке.
Бруна мотнула головой, отгоняя образ и пошла дальше. Однако не сделала и трех шагов, как застыла посреди пустой улицы, внимательно оглядываясь по сторонам. Никого не увидев, она быстро развернулась и подошла к куче. Дождь придавил смрад, но он все равно резал нос. Девушка скривилась, прикрыла глаза и быстрым движением сдернула кольцо с руки мертвой красавицы.
- Оно тебе ведь все равно не нужно больше, покойся с миром.
Положив кольцо в карман, Бруна выпрямилась и встретилась взглядом с нищим бродягой, который все это время сидел в тени здания, наблюдая за ее действиями. Вздрогнув, юница с трудом подавила крик и залилась багряным румянцем.
Она не была воровкой. Всегда жила по законам церкви и уважала заповеди. Бруна была хорошей девочкой, об этом знали все в Кереке. Она рано осталась без родни и ей пришлось много работать, чтобы выжить. Все ей сочувствовали. Эта притаившаяся жалость, сквозящая во взглядах, нравилась ей. Она чувствовала себя защищенной, зная, что людям жалко ее. Что они сочувствуют ей. Что понимают, как ей тяжело, бедной.
- Оно ей больше не нужно, - шепотом повторила она то ли нищему, буравящему ее взглядом, то ли самой себе.
Крепче обняв сверток, девушка быстрым шагом направилась к таверне «Лысая рыба». Она больше не замечала луж и подол ее платья превратился в сплошную серость.
Осенний холод уже пробрался под ее шерстяную накидку. Она изрядно продрогла, но все же заставила себя заглянуть на конюшни. Лощеный мерин встретил ее укоризненным взглядом, похожим на взгляд того нищего. Словно этот конь тоже знал про кольцо. Про ее маленький грех.
Вздрогнув, Бруна бегло посмотрела на вторую клячу. Кобыла даже не удосужилась открыть глаз. В этой жизни ее больше ничего не волновало, кроме приближающейся кончины. Даже Бруна могла сказать, что эта лошадь одним копытом на том свете.
- И кому только вздумалось ее, бедную, тягать по такой погоде? – Недоуменно буркнула девушка и пошлепала по лужам до крыльца «Лысой рыбы».
Эта таверна была ей домом уже 12 лет. Именно сюда она пришла впервые испуганная, голодная, одинокая и никому не нужная. И здесь получила свою первую работу служанки.
Прогнившая дверь тяжело заскрипела, но Бруна даже не заметила этого. Она поспешила войти в пьяное тепло, всегда казавшееся ей таким уютным.
«Лысая рыба» никогда не была процветающим трактиром. Да и что вообще может процветать в этой богом забытой дыре? Все дома тут только и делают, что гниют и разлагаются, вместе с трупами. Но, тем не менее, у трактирщика хватало сил держаться на плаву.
Небольшая деревянная комната была заставлена наспех сколоченными дубовыми столиками со скамьями. С потолка свисал канделябр, празднично украшенный золотистой паутиной. В дальнюю правую стену уперлась прохудавшая лестница. В противоположном от нее углу стояла стойка, за которой виднелись ящики и бочки.
В это время посетителей было многовато, что удивило девушку. Какой-то дворянин сидел ближе всего к выходу, спиной к двери. Его вычурный наряд показался Бруне смешным и неуместным. Но он вселял уважение. Откуда может быть этот человек? Вроде бы она не видела его здесь раньше.
Через один столик от него сидела девушка. Даже девочка, совсем молоденькая. Ярко-рыжее золото волос заставило Бруну в очередной раз завистливо выдохнуть. Повезло же девчонке – родилась такой красивой. Бруне так не повезло. Ее внешность была ничем не примечательная – полноватое тело, жиденькие, выцветшие волосы, грязно спускающиеся на глаза, да пухлое лицо. А эта девочка была худенькой, статной. Даже в простой одежде она вызывала зависть у служанки. Бруна помнила ее – девушка приехала на том коне.
Третий гость был постояльцем. Он сидел рядом с барной стойкой, внимательно изучая грани стакана. «Опять киршвассер» - тяжело вздохнула про себя прислужница. Этот господин остановился у них 2 недели назад и все это время он с завидной регулярностью спускается из своей комнаты после обеда и пьет до полуночи. Ни разу он не покидал таверны, ни разу к нему никто не приходил. Бруне он не нравился. Даже пугал ее. Слишком тяжелый взгляд был у этого парня.
В дальнем конце, почти у самой лестницы, облокотившись о стол, сидел испанец. Тяжелая броня, рапира. Скорее всего, один из тех наемников, что изредка проходят через Керек. Молчаливые, спокойные, словно одетые в собственный кокон из невозмутимости и тишины. И платят всегда исправно.
Недалеко от него устроилась девочка лет 10. Нарядная, кукольная, до того милая, что Бруна с трудом подавила порыв подойти и обнять ее. Неужели чья-то дочь?
В центре зала сидел последний посетитель – бард. Это Бруна сразу поняла, увидев лютню на краю стола. И улыбнулась как-то по-детски. Тепло. Барды были редкими гостями. Сейчас их стали вытеснять театры и цирки. Какие-то новые виртуозы. Талантливые, высокомерные. Они сидят в своих больших городах и поют в больших залах. Пишут музыку, от которой хочется сбежать в подвал. Бруна намного больше любила таких вот одиноких, странствующих музыкантов. Она помнила всего двоих, кто захаживал к ним. У них были такие звонкие, сильные голоса. Проникающие в самую душу. В самое сердце.
Продолжая улыбаться, служанка подошла к кривой вешалке, стоящей у двери. Стянула промокшую шерстяную накидку. Отряхнула ее и повесила рядом с плащами. Послышался мелодичный перезвон. Удивленно всмотревшись, девушка увидела пестрый, шутовской колпак, висящий на вешалке.
- Что это? – Насмешливо спросила она, оглянув гостей трактира. Никому из них этот колпак явно не подходил. Дотронувшись до одного их шести бубенцов, Бруна улыбнулась. Забыл кто-то?
- Бруна! Ну что ты копаешься как рыба в песке!
Громкий, грузный, под стать хозяину, голос громоподобно разнесся по деревянным стенам, заставив девушку вздрогнуть и в один момент подскочить к барной стойке.
- Ой, Ганс, ну че орешь-то? Посетители ж…
- Вот именно! Посетители! А тебя не было часа три. Тебя только за чумой посылать, - пробурчал трактирщик, полируя серым полотенцем стаканы. Рядом с ним на столе коптила свеча, оплавившись уже на добрую половину. Бруна скривилась. Сколько раз она просила не ставить свечу на стол? Потом этот воск вовек не отдерешь.
Ганс был ей как отец. Это он принял ее 12 лет назад. Не побоялся взять совсем молодую и нерасторопную девку. Платил ей исправно, даже когда у самого дела шли худо. Хороший человек – вот как его называли в Кереке. Да, Ганс был ворчлив как старый дед, хоть ему и было лет 45, но за этой напускной ворчливостью и строгостью прятался очень добрый мужчина.
- Ты видел эту погоду? Мне по-твоему плыть надо было? Пока лужи обошла, пока то, пока се. У Хэнса ливень переждать пришлось. Да он не готов был, собирал все посылку. А обратно потом…
- Ладно, ладно, - поспешил прервать нескончаемый поток слов трактирщик. – Давай сюда.
Бруна бережно протянула сверток, который Ганс покрутил в руках, довольно улыбаясь.
Дверь трактира снова скрипнула, впустив гнилые запахи улицы. Бруна обернулась, чтобы поприветствовать нового посетителя и с ужасом отпрянула, чуть не упав. Это был тот нищий. Тот самый нищий, который видел, как она сняла кольцо с трупа. Закусив губу, девушку опустила руку в карман, нащупав холодный металл.
- Добрый люд, - хрипло проголосил бродяга. С его изодранного в клочья плаща стекали потоки грязи. На ногах красовались какие-то лоскутья, которые и обувью назвать язык не поворачивался. Лицо скрывал низкий капюшон. От него воняло. Каким-то кислым, очень знакомым запахом. Бруна попыталась вспомнить каким, но не смогла.
Ганс замер со свертком в руках. Повисла звенящая, неживая тишина. Словном разом умерли все звуки, кроме одного – чавкающие капли, стекающие с лохмотьев подворотника.
- Добрый люд, - повторил бродяга и направился к дворянину. – Помогите нищему, добрый люд…
Он просил, но в словах его сквозило ехидство. Словно он умело играл не свою роль. Словно он знал что-то, о чем никто из присутствующих не догадывался.
Подойдя к дворянину, он перегнулся через стол, заглянув ему в глаза.
- Подайте хоть медяк, великий человече, - он вытянул обмотанную серыми обрезками ткани ладонь. Распухшую. Явно больную.
Не дождавшись реакции, бродяга пошел дальше, остановившись около барда.
- Хоть одну монетку, больному нищему, господин, будьте милостивы, - его слова заполнили всю комнату ядом. Змеиным, гнилым ядом. И никто не мог остановить это. Все словно застыли, зачарованные этим представлением.
Бруна до боли в костяшках сжимала кольцо.
Бродяга подошел к угрюмому постояльцу, выпивающему киршвассер. И тот небрежно, не глядя, швырнул ему несколько медяков.
- О, добрый человек, - голос нищего не изменился, в нем не было и тени благодарности. – Будьте благословенны, да пусть ваша душа найдет покой.
Он остановился возле наемника, прошамкав свою повторяющуюся просьбу. Подошел к рыжей девушке и даже к маленькой девочке.
- Хорошие, хорошие люди, - твердил он скрипучим голосом. – Все вы такие хорошие, добрые люди.
«Остановись, замолчи» - твердила про себя Бруна. Она сжалась в один тугой комок и мечтала только о том, чтобы этот лохмотник убрался как можно дальше. Чтобы она его больше никогда не видела. В его словах была отрава. Она заражала. Она разносилась по воздуху, застывая в углах. Его не должно было быть здесь. Он не мог быть здесь.
- Вам всем в жизни очень повезет, - продолжал нищий и в словах его можно было услышать скверную улыбку. – Вам очень повезет, я точно говорю вам, добрый люд.
Этот запах. Бруна внезапно поняла, что это за запах, который волнами исходит от него. Запах трупов. Запах чумы. Напряжение готово было взорваться. Девушка почувствовала, что еще немного, и она закричит.
- А ну во-о-он! – Громкий, твердый голос Ганса наконец-то разорвал этот холод. Эту страшную тишину. – Убирайся, пока кости целы!
Нищий поднял голову. Капюшон спал с его лица, изуродованного гнойными ранами. Лицо самой смерти, на котором повисла тонкая, ржавая ухмылка.
- Конечно, добрый человек, - бродяга наклонился до самой земли. Так низко, что показалось – еще чуть-чуть, и он сломается пополам. – Конечно, хороший человек, простите за мое беспокойство. Простите.
Он горбато доковылял к двери. Оглянулся, тихо повторив:
- Вам всем повезет, - и, наконец, ушел.
Как только за ним закрылась дверь, Бруна почувствовала, что снова может дышать. Она тяжело прислонилась к стойке, продолжая невидимо сжимать кольцо в кармане. Ганс раздраженно кинул сверток на стол и нахмурился.

Этого и следовало ожидать: наличие люка вовсе не означало существования лестницы к нему - превратности орочьей архитектуры. Может люк открывали для проветривания, что маловероятно, может огромный ноб любил, лежа на своем здоровенном ложе, наблюдать за сменой дня и ночи, а может, он вовсе никогда и не открывался и ржавел себе годами на цельной крыше.
Гретчины раздражали. Мелкие, противные твари, которых даже за противников не считают. А тут окрысились, ливнем тяжелых пуль хлещут. Позорно не то что умереть - ранение получить в таком противостоянии. Вернее всего было бы бросить за угол гранату, тем более, что короткого взгляда Ворону вполне хватило, чтоб точно определить местонахождение огневой точки. Однако подвал мог оказаться напичкан взрывчаткой, это раз, а во-вторых, расходовать ценный ресурс на троих дохляков казалось расточительным прагматичному космодесантнику. Рискуя провалиться, Бледный поднялся по лестнице на первый этаж трактира. Пожалуй у "Безмолвного Воздаяния" еще не было столь неблаговидной цели. С трудом перевернув огромную кровать, Вивьен ударами цепного меча отделил от нее часть размером приблизительно с треть и отпилил ножки. Память Астартес хранила точную информацию о всевозможных тактиках множества организаций Империума, а так же характеристики стоящих у них на вооружении средств. Боевые отряды Адептус Арбитрес достигли заслуживающих уважения успехов в вопросах штурма хорошо укрепленных позиций в урбанистических зонах. Задача как раз соответствовала их профилю. На скорую руку десантник соорудил себе щит, а заряженный осколочно-фугасными боеприпасами болтер даст фору любому дробовику.
Не рискнув с такой тяжестью вновь спускаться по ступенькам, Гласс сперва сбросил вниз "щит", а потом, в один прыжок, спустился сам. Не мешкая, Ворон подобрал свой новый инвентарь и, прикрывшись ним, вбежал в так яростно обороняемый мелкими зеленокожими подвал. Собственно, медленно сближаться со стаббером под градом свинца в планах у десантника не было. Ворон бесхитростно бросил кровать на пулемет, а сам принялся методично расстреливать суетящийся расчет.

Нет-нет-нет, пожалуйста, нет! Не снова! Впрочем, нет, Шилари этого не сказала, что не помешало ей крепче прижаться сильнее к спине Хана и сдавленно закричать. Ну почему ей снова это досталось, почему так скоро?
- Я-я в порядке, - поспешила она прокомментировать своё реальное состояние, зажмурившись и стараясь даже не поворачивать голову в сторону вихря. Не особо помогало: как она ни старалась, части этого безумия всё равно попадали в "снимки" предвидения, заволакивая их фиолетовой дымкой и отдаваясь голосами в голове. Нет-нет-нет, прочь, проклятые твари! Вроде даже немного помогло, Ватано начала успокаиваться. А дальше, собственно, что делать? Спрятаться. Спрятаться толком негде, но нужно попробовать. Здесь она всё равно ничем толковым не поможет, не привлекая внимания демонов из разрыва. Девушка приоткрыла глаза и начала осматриваться. Хотела бы достать, наконец, несчастный пистолет, да вот руки дрожали так, что его бы не выронить, а не то что выстрелить и попасть в кого-то на такой скорости. Не стала его даже касаться. Если что случится, нужно быть готовой.

Давнее, почти позабытое чувство. Даже само название его практически стерлось из памяти космодесантника. Древнее чудовище из прошлой жизни, оно вновь тянуло к нему свои худые, липкие лапы. Страх! И только усилием воли Вивьен смог распознать истинную сущность - страх был чужим, был пришельцем, и как любой агрессор он должен быть повержен, изгнан обратно.
Сверившись с хронометром брони Астартес установил приблизительную длительность беспамятства. Похоже за это время прометий успел выгореть. Несмотря на старания благословенной автоматики, внутри доспеха было все еще неимоверно жарко, горячий воздух обжигал глотку и щипал ноздри. Гласс тряхнул головой пытаясь прогнать остатки кошмарного видения. Но больше десантника смущало не оно, а своя собственная беспомощность. Козни проклятого Варпа лишили его возможности видеть, принимать решения, действовать. И слава Императору, что это произошло, когда Вивьена не окружали толпы врагов. Беспомощность, слабость, невозможность исполнить долг - вот что действительно может испугать любого десантника. И пытаясь предостеречь Караульных от опасности мнимой, будущей, мадам Ватано едва не подвергла их куда более реальной.
Ворон нахмурился под шлемом. Он, лишь один он хочет быть хозяином в своей голове, быть во тьме, и быть тьмой одновременно. Тут не место чужакам, хватит уже этих псайкерских штучек!

Выйти из боя не удалось. Удар был такой мощи, что пробил благословенный керамит, словно лист бумаги. Копьё прошло насквозь, но, благодаря аугметике, поврежения были не такими страшными. Любой другой десантник, получив такой урон, не смог бы продолжить службу Императору. Но не Аргус. Диагноститечкие системы сообщили о снижении подвижности, только и всего.

Вцепившись левой рукой в копьё, Аргус высекал снопы искр, тащась по рокриту. Удивление космодесантника было огромно, когда его начало поднимать в воздух. Надо было прикончить этого ноба, и поскорее. Начав копить заряд плазмапистолета, Аргус выцеливал голову орка.

- Жарена килька!
- Кто из нас? - заорал Аргус и тоже спустил курок.

Тишина. Спокойная. Умиротворяющая. С тех пор, как как в уши ударил неистовый бешеный рев варпа, все вокруг казалось окутанным ею, словно теплым одеялом, сохраняющим от холода ночи. Однако, конечно же, густой клойтский лес, через который сейчас пробирались космодесантники, был полон всевозможных звуков. Различные, каждый на свой манер, крики животных, клекот и свист птиц, шелест потревоженной ветром листвы - из всего этого многообразия улучшенный и тренированный слух Манфреда привычно выделял те, что раздавались в зоне двух-трехсот метров, обращая чуть больше внимания на шорохи крадущейся в зарослях живности, однако мыслями он то и дело возвращался на поле недавнего боя, вновь и вновь переживая момент непосредственной встречи с иной, абсолютно враждебной, реальностью Имматериума.

Страха не было. Ничто во вселенной не могло бы напугать рыцаря-храмовника, получившего от Отца дар бесстрашия. Но зрелище лишь ненадолго приоткрытого окна в бездну поразило его до глубины души. Множество рассказов, услышанных от тех боевых братьев, кто воочию столкнулся с темным пространством Хаоса - могли ли они передать чудовищный облик этой стихии? За десятилетия войн Манфред повстречал немало ее порождений, боролся с последователями ее лживых богов, но только теперь он впервые увидел ее, завывающую на миллион демонических голосов, бушующую штормовым океаном гибельной энергии неимоверной силы.
На миг в душе воина вскипела ненависть к этой безумной среде, обиталищу неисчислимых врагов человечества, но разум его, просвещенный мудростью наставников Ордена, оперировал ясной концепцией мироздания, в которой использование пространства Имматериума для межзвездных полетов являлось основой существования Империума Человека как единой цивилизации. Враги - предатели и последователи Хаоса, а также чужеродные расы - своим кощунством наполняли это пространство чудовищами. Очистив от вражеской скверны материальный мир, очистишь и Варп... Иного выхода нет. Как и иной надежды.

***

Манфред с фаталистским спокойствием воспринял предельно рискованную, но остроумную идею командира Караула натереть доспехи маслянистым зеленым соком растений, и тем самым внешне очень грубо уподобиться зеленокожим ксеносам. Он понимал - их более чем дерзкая цель на этой планете диктует столь же дерзкие, подчас безумные, средства. Совершенно правильно Хан гнал своих вониов вперед без всякого промедления, справедливо почитая за маленький локальный успех едва ли не каждый десяток минут пребывания их крошечного отряда на оккупированной ордами орков планете. И верно воистину простерта была над космодесантниками незримая длань их Отца-Императора, поскольку уже который раз ксеносы во встречных колоннах транспортов покупались на их нехитрую маскировку. Вот уже появились впереди угловатые очертания Брокрхга, как вдруг одна из орочьих банд что-то почуяла. Заметив опасность, Манфред перекинулся многозначительными взглядами с сидящим в коляске их штурмового байка брата Александра. Во время последнего боя Караульный потерял руку, но, как и подобает космическому десантнику, спокойствия и решимости до конца выполнить свой долг ему было не занимать. Леонхарт слегка улыбнулся под шлемом. В отсутствие братьев-храмовников, Караульный из ордена-предка представлялся более чем достойным соратником, плечом к плечу с которым, можно было бы встретить славную смерть в битве во славу их общего Примарха Дорна...

Завидев преследователей, Хан отдал распоряжение Капеллану пойти на непосредственный контакт с ксеносами. "Не слишком ли он полагается на эту нашу жалкую маскировку?" - мелькнула мысль в голове у Манфреда - "Пожалуй стоило бы свернуть и попробовать без лишнего шума быстро нейтрализовать чересчур бдительных зеленокожих, а так брат Ульрих окажется под ударом практически в одиночку..."

Тепло, светло и мухи не кусают - чего еще после боя для счастья надо? Правильно - заняться наконец-таки этим фракнутым плечом! Установив чудом уцелевшее зеркало заднего вида под нужным углом, Кулицкий отстегнул сегмент брони, обнажая рану. Осколок, выглядывающий из кровоточащего месива выглядел весьма неаппетитно и Готлиб порадовался, что не успел поужинать. Аккуратно вспоров рукав в месте разрыва, касркин зажал в зубах мягкий корешок молитвенника и щедро плеснул на рану антисептиком. Вспыхнуло перед глазами, в рану как будто засунули раскалённый прут, а Кулицкий, несмотря на льющиеся слёзы, уже тянул фраканую железку. "Хорошо, что не стал брать молитвенник в дорогом окладе..." Успел порадоваться касркин перед тем, как острый кусок перекрученной ксено-конструкции, чавкнув, выскользнул из раневого канала. Хлынула кровь, вымывая грязь и ошметки ткани, Готлиб взвыл что то уж совсем матерное (неразборчиво, во многом благодаря молитвеннику) и, плеснув в рану еще одну дозу антисептика, пришлёпнул сверху заплатку из синт-плоти."...Иначе бы все зубы к варповой матери искрошил." Додумал Кулицкий, с трудом разжимая сведённые судорогой челюсти и деловито бинтуя рану.
-Император защищает.- Выдохнул он, непонятно что имея ввиду: их миссию, себя лично или же уши окружающих (хоть и при помощи столь оригинального кляпа). Вернув на место бронещиток, Готлиб вколол стимулятор, добавил антибиотик и надолго присосался к кружке с саморазогревающимся концентратом рекафа, щедро сдобренным глюкозой - организму требовалось "топливо" для выздоровления и касркин его обеспечит, как бы не тянуло блевать. Вторую кружку Кулицкий протянул Шилари.
-На вкус как гроксова желчь, но оно того стоит!- Улыбнулся он девушке, сквозь поднимающийся над посудой пар.

Да из чего эти существа пушки делают? Скажите, во имя Императора, из чего?! У Ватано перехватило дыхание, когда и без того заставляющий нервничать выстрел из танковой пушки вдруг стал этим. Девушка тут же зажмурилась и отвернулась: она знала о подобных боеприпасах, и уж для неё зрелище точно было не из приятных, но терпеть можно, главное не концентрироваться на кратковременном разрыве, ничего не случится. И тут её уши каким-то образом уловили звук летящей ракеты. Там же... Вспомнила. Нет, нет, нет! Нельзя, нельзя! Неизвестные последствия, в том числе и... И тут началось. И без того оглушительный искажённый визг, казалось, заполнял всё существование, каждой клеткой своего тела Шилари ощущала этот леденящий душу вопль. Шокированная, она невольно открыла глаза, и мир для неё перестал существовать. Вихрь сожрал всё вокруг, а там, где, как подсказывал ещё цепляющийся за остатки нормального восприятия разум, должен был на самом деле находиться прокол, разворачивалось нечто совсем дикое. С громким свистом оно обратилось сотней выстреливших во все стороны зеркал, Ватано инстинктивно закрыла лицо руками, но не ощутила удара. Она тут же вскочила, почувствовав, что сидит в огромной луже ледяной воды. Вокруг безумный город, накрытый заполненным искрящимися облаками небом. Девушка сделала несколько шагов, с кошмарным грохотом перед ней прямо из земли выросла очередная стена, тут же начавшая отъезжать в сторону. Она побежала в тени огромной каменной крыши , которая на проверку оказалась медленно и величественно летящей основанием вверх башней. Тут и там, словно прохожие на оживлённой улице, куда-то торопились, не замечая её, отражения странных существ неестественных пропорций, живущих в мире зеркальных стен, каждая из которых словно вела в свой отдельный мирок. Ещё несколько шагов, и тут в неё из просвета в облаках ударил один из широких лучей обжигающего света. Шилари вскрикнула и дёрнулась в сторону, упав в спасительной темноте, от удара треснула и раскололась броня, словно она была сделана из тонкого льда. Освободившись от осколков, девушка почувствовала жуткую боль. Что-то впилось в её руки и ноги и настойчиво потянуло вверх. Она закричала и через секунду безвольно повисла на опутавших её сверкающих нитях, с которых медленно капала на белоснежный пол её собственная кровь. По городу эхом прокатился смех. Ватано нашла в себе силы посмотреть наверх. Мир вновь погас.
Холодно. Ужасно, ужасно холодно. Больно. Шилари попыталась открыть глаза и увидела знакомые линзы шлема, покрытые ледяной коркой. Она закашлялась, попыталась хоть как-то двинуться, тут же вскрикнув и попробовав расслабиться, надеясь успокоить боль от несуществующих ран. Так, спокойно, спокойно, немного спокойствия! Она была здесь, на развалинах орочьей крепости, но проклятые видения всё ещё были в том городе, где противная самому существованию сила могла не считаться с глупыми условностями реальности. Неужели псевдоестественная боль досталась ей от этой вспышки безумия? Истерзанный разум едва держался в теле, так что вполне вероятно. Последовательно думать было тяжело, но она всё же постаралась заставить себя вспомнить о реальном положении дел, и, как минимум, вновь полностью почувствовать вторую руку, с которой всё должно было быть более-менее в порядке. Ей нужна помощь, срочно.
- П-пожалуйста, вытащите меня отсюда, пожалуйста, скорее! - дрожащим и измученным голосом сказала она в общий канал связи и затихла.

Здравый смысл подсказывал десантнику, что его здесь нет. И близко. Даже если бы орочий мост остался висеть на воздухе без всяких видимых и невидимых опор, он бы все равно не опустился. Быстрее планета поменяет ось, чем упадет этот гроксов кусок дерьма. Глассу вдруг подумалось, что если бы космодесантники попробовали поднять уже опущенный трап, то результат получился бы аналогичным. Как пить дать, идиотская железака зависла бы посередине, вот прямо как сейчас.
Отсутствие какой бы то ни было логики вынуждало "говорить" с чудом инженерной мысли зеленокожих на языке силы. Однако Караул Смерти и так общими усилиями приложил к этой части моста ее столько, что его полотно грозило вот-вот усеять собой дно злополучной речушки. Нужно было простое, но эффективное решение. Примитивное, как дубина. Или... рычаг.
Включив магнитные подошвы, Ворон побежал вверх по ставшему под углом в 46 градусов перекидному мосту. К самому краю, где, отключив на секунду магниты, высоко подпрыгнул и упал обратно. Уже лицом к неприятелю, приземлившись на колено, уменьшив свой силуэт и стреляя остатками крак-болтов в шагающий прямоугольник ноба-щитоносца.

"Пока живы твои братья - сражайся рядом с ними. Когда они погибнут - сражайся в память о них."

Олберик, Капеллан ордена Черных Храмовников.


Удар. Окутанный силовым полем клинок с легкостью пробил чешуйчатую броню и глубоко погрузился в тупоносую башку ящера. Черный меч передал конвульсии огромного агонизирующего тела, но Манфред крепко удерживал рукоять, смотря на то, как расстается с жизнью речной титан. Кончено. Ухмыльнулся под шлемом, чувствуя привычный и все равно сладостный миг торжества над сильным врагом. Сколько их уже повержено, но поединок с каждым из них несет свой урок... Отвернувшись от мертвого ящера, Манфред поискал взглядом пробирающихся где-то впереди соратников. И оцепенел.

Брат Торнвальд! Его силуэт накрыли две исполинские тени. Слаженно, с убийственной эффективностью охотничьих инстинктов, хищники набросились на караульного и теперь рвали его словно мягкий кусок мяса. Дракон уже почти не сопротивлялся, они делали с ним все что хотели - словно бы состязались между собой, кто быстрее и ловчее откусит очередной лакомый кусок. Благословенная кровь темными облаками распространилась в мутной воде. Плохая, кощунственная смерть для брата, чье генетическое семя будет потеряно для будущих поколений.

Ждать нельзя. Тяжело ступая по илистому дну, Манфред двинулся прямо к пирующим тварям. В душе его клокотал гнев, требуя отмщения, но разум подсказывал не ввязываться в бессмысленную схватку, если только ящеры, поглощенные сейчас своим занятием, не нападут сами.

В помятом доспехе, расправив руки, словно святой мученик, дергался под ударами тварей Торнвальд. Поравнявшись с ним, Храмовник вскинул меч в последнем салюте... Покойся с миром, брат. Твоя жизнь не прожита напрасно, а служба годами укрепляла Империум. Прими и сохрани Император твою душу.
И будто бы в ответ, приподнялась длань караульного. В ней, мертвой хваткой было сжато возмездие. Даже после своей гибели Торнвальд не собирался оставлять врагов без воздаяния...

На берегу уже стоял Вивьен. Манфред обменялся с ним взглядами и обернулся на реку как раз за несколько секунд перед тем, как под водой грянул взрыв, возвестив конец боевого пути Торнвальда из Черных Драконов. Вслед за Вивьеном Леонхарт сотворил знак аквилы. "Мир тебе, брат. Ты его заслужил."

Но не настанет мира для Чемпиона Императора, покуда бьются его сердца. Взором воина, обостренным и расширенным в разных спектрах авточувствами доспеха, он окинул поле бушующей вокруг битвы... Грохот выстрелов, канонада автопушек, уханье взрывов гранат, яркие вспышки плазменных разрядов и рев орков, целой орды их, наступающей на разрозненных бойцов Караула. Сетовать на очевидный провал скрытной операции было контрпродуктивно. Сейчас любыми средствами нужно опустить мост и выйти из боя. Наверняка кто-то из караульных уже занялся механизмом моста, но процесс займет какое-то время. И время это необходимо выиграть - столько, сколько потребуется.

Он идет, шагая широко и решительно, навстречу полчищам зеленокожих. Черный меч ждет своего часа. Сейчас в правой руке компактный, доказавший за столетия непрекращающихся войн свою смертоносную эффективность, болт-пистолет. Короткий ствол поднимается на вытянутой руке и выцеливает ближайшего орка. Гром выстрела. Разрывной болт безошибочно попадает в голову твари, разнося ее на куски. Он продолжает идти, продолжает стрелять. Следующий выстрел приходится в шею ревущего орка - его башка с раззяваной клыкастой пастью отлетает от тела, брызгая кровью. Толпа зеленокожих все ближе. Снова выстрел. Еще один. Каждый болт находит свою цель, но целей великое множество. Манфреда это не пугает. Единственное, о чем он тревожится, это о свершении Воли Императора. Рычащая толпа уже перед ним. Одним махом он возвращает болт-пистолет на пояс и быстрыми движениями кисти, будто карты из колоды, легко метает в наступающую на него орду две фраг-гранаты. И сразу же берется за рукоять меча. Подготовка окончена, начинается битва.
Воздетый к небу, сверкает разрядами разрушительной энергии Черный меч. Пусть видят враги свою скорую и неминуемую смерть. Пусть видят соратники, куда направить им свои болтеры и мечи.
И в общем эфире, перекрывая дикий вой и рев зеленокожих, раздается древний клич рыцарей-Храмовников.

"Без жалости! Без сожаления! Без страха!"