Голосование пользователя

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Благодатная природа Виты породила немало различных видов. И нашлись среди них и те, что нашли применение не только крепким зубам, острым когтям и быстрым ногам, но и своему разуму. Благодаря ему, они по праву стали царями природы, вольными распоряжаться ее дарами и заселять новые земли. До момента, когда внезапно обнаружили - они не одни такие в этом мире, есть и другие, столь же разумные, но столь непохожие. Как народы справятся с этим - испытают шок или увидят возможности? Найдут новых друзей или новых соперников? Пришло время сделать шаг в следующую эпоху.

Карта на первый век


Ульфхеднары
На карте обозначены красными львами.
Примерная численность - 300 000 ЛЭ

Архарон
На карте обозначены синей рогатой головой.
Примерная численность - 270 000 ЛЭ

Наугримы
На карте обозначены черной киркой и лопатой.
Примерная численность - 200 000 ЛЭ

Нериды
На карте обозначены бирюзовым трезубцем.
Примерная численность - 290 000 ЛЭ

Мелководные
На карте обозначены желтым якорем.
Примерная численность - 210 000 ЛЭ

Рислинги
На карте обозначены оранжевыми палатками.
Примерная численность - 230 000 ЛЭ

Белгримы
На карте обозначены белой киркой и лопатой.
Примерная численность - 150 000 ЛЭ

Раах-Ва
На карте обозначены фиолетовым летающим существом.
Примерная численность - 110 000 ЛЭ

"Ну почему? Почему они мучают меня?! Что я сделал не так?!" Лютик забавно сморщил мордочку и всхрюкнул от боли и страха. "Это неправильно! Так не должно быть!" Подумал бегемотик, которого бездушная школота пыталась отправить в Страну Вечного Лежбища В Тёплой Водичке С Кучей Вкусняшек, ради невнятных, а то и сомнительных целей. Лютик посмотрел на своих мучителей и этот взгляд не был преисполнен ни ярости ни гнева. Понимания и всепрощения в нем тоже не было, о нет. Просто бегемот хотел запомнить своих мучителей. Еще раз вздохнув, Лютик поднял волну, но не воды, густо смешанной с кровью, дерьмом и соплями человеческих детишек. Нет. Это была волна чистой энтропии, расходящаяся от точки стабильности - то есть от Лютика, вызывая искривления пространственно-временного континуума.

Минута. Это все, что может изменить бегемот в своей жизни и жизни окружающих, но именно эту минуту в жизни каждого он выбирает сам.

Има Аоки - девушка-мечник. Шумная, вспыльчивая... Автобус с будущим отцом Имы задержался на минуту и он так никогда и не встретился с её матерью. Прости, малышка, но тебя нет среди живых.

Тесей Рюука - мастер кисти и одиночества. Малыш радостно агукает птичке, сидящей на подоконнике и тянется к ней из стульчика. Звонок, на который мать решает ответить - ошибка. Кафель твёрдый и холодный, больно, видишь заплаканное лицо мамы... Перелом позвоночника, коляска - пожизненно. Рисуй, дружок - не трогай бегемотов.

Курогетсу Сёрито - метро, давка, случайный толчок в спину... Вот только приятель почему то замешкался, пытаясь словить падающего под электричку школьника, и богатый внутренний мир Курогетсу "украсил" стены метрополитена.

Аки Такахара - жено-мальчик? Трансгендер? Кто разберёт этих извращенцев? Вот и папаша был из таких - смазливый парень попался ему на глаза чуть раньше, чем скромная и дружелюбная Акико, потенциальная мать хулигана. Сраженный красотой парня несбывшийся отец отправил сперматозоид туда, где оплодотворение невозможно в принципе и Аки - просто невозможен (-на?) в природе.

Яори Тамура - гордый разворот плеч, презрительный взгляд. Едкое замечание, таки сорвавшееся с губ, в ответ на восторг очередной поклонницы... Кто знал, что девочка - любимая дочь оябуна? В этот же вечер полиция выловила из реки жестоко изуродованный труп обаяшки. Покойся с миром, Яори.

Шинри Матоко - машина, подрезавшая отца. Авария. Закрытая черепно-мозговая травма с последующей госпитализацией... Такеши Матоко так и не простил себе, что не успел привезти свежий аэрозоль от астмы. Задохнулся во время приступа в глубоком детстве. Спи, прекрасный принц.

Аюми Мацубара. "Волшебно!" думал Ито Мацубара, глядя, как раздевается будущая мать Аюми. "Еще секунда и я буду в постели с самой клёвой тёлкой старшей школы!". Эякуляция наступила в момент первого, изучающего поцелуя и несостоявшаяся Аюми засохла на полу дешевого мотеля. Не надо обижать бегемотиков.

...Менее всего Аюми Мацубара ожидала встретиться с пяткой бегемота. Или копытом? Она не успела рассмотреть - мир взорвался мириадами разноцветных звездочек и через мгновение волшебница поняла, что летит. По-настоящему! Но не на метле, а сама собой, с ускорением, полученным от бегемота. Ее контуженный разум даже успел сложить во время полета небольшой стих:

"Недолог полет
Лепестка сакуры.
Но вызовет цунами!"

...Аюми открыла глаза. Пошевелила руками и ногами. Кажется, она лежала лицом вверх в позе морской звезды. Лицо и ребра зверски болели, но вернувшаяся память и связанная с ней ярость подбросили девочку вверх. Волшебница медленно поднялась. Маленькая ручка до хруста сжалась на древке метлы. Глаза, казалось, взглядом плавили стены и самого бегемота.

- Ты!!! - палец указал на бегемотью задницу. - Готовься!

В ход пошел кошачий хвостик на резинке, до сего момента мирно украшавший свою хозяйку. Аюми раскрутила обвязанный нэко-хвостиком учебник по химии как пращу - и мощным броском отправила тяжеленную книжку в полет, рассчитывая приложить своего обидчика острым углом учебника.

Ощущения в тухесе навели Лютика на печальные размышления о том, что с самками, видимо, ему повезёт еще не скоро и то - чисто платонически. Был бы в бегемоте заключен дух некого мудреца прошлых лет, он непременно разродился бы хайку на подобие:

Жопа горит - жуть
Эти тупые школьники
Сансара, мать их!

Но Лютик был простым бегемотом. Бегемотом, который ощутил угрозу. Это навело несчастное животное на неожиданные размышления о бренности всего сущего и его, Лютика, в первую очередь. Разозлившись и испугавшись как следует, бегемот неожиданно понял, что он - парнокопытное и у них с зеброй из соседнего вольера намного больше общего, чем казалось, поэтому он, не мудрствуя лукаво, лягнул мощными, хоть и короткими лапками обидчиков.

Фантазии фантазиями, но в этой кислой реальности фаерболы и "авада кедавра" не работали, поэтому восторг на личике Аюми сменился разочарованием и раздражением, которое еще больше приближало момент очередного приступа ярости. С другой стороны, когда волшебница увидела бегемота воочию, ее охватило легкое сомнение. Дело в том, что как и у всякой порядочной цундере, у Аюми было два внутренних голоса. Один робко мямлил - "Посмотри, какой он кавайный, может быть нам стоит с ним подружиться?". Другой же визжал - "Бака! Если ты не прикончишь его, то не видать тебе магии!". И Аюми пока еще не определилась с тем, кого же ей послушаться. Ведь она всегда была вся такая внезапная и непредсказуемая...

Испытывая подобные душевные волнения, девочка, тем не менее, не расслаблялась и зорко присматривалась к обстановке вокруг. Вот окруженный каким-то феерическим сиянием бисенен доблестно и небрежно атаковал бегемота - и Аюми невольно залюбовалась. "Сугоооой!" - глаза волшебницы превратились в подобие тех самых кавайных звездочек, так что Яори мог быть уверен, что как минимум одна фанатка в этом вольере у него уже есть.

Но бегемот вел себя довольно странно... Вместо того, чтобы сразу атаковать школьников, он отступал вглубь вольера. Боялся ли он их или же заманивал в свою стихию - в воду? Есть ли у бегемота вообще какие-то страхи? А вдруг это стеснительный бегемот, который боится общества? Бегемот-хиккикомори? Аюми не была уверена в правильности своей догадки, но что если так? Ум у девочки был пытливый, а воображение буйное, поэтому мысли ее неслись бурным потоком...

С оглушительным ревем мотоцикл Яори ворвался в вольер, прямо так, с разгона, пролетел над ступьками и приземлился, едва не раздавив простых пеших школьников. Взревев особенно громко, он заложил безумно эффектную дугу*, и, наконец, остановился. Рев его двигаеля смолк. На вальер пала тишина.

В течение ровно выдержанного мгновения растрепавшаяся блондинистая грива скрыла лицо Яори тенью. Видна была лишь презрительная усмешка, скользнувшая по губам. Впрочем, стоило его дорогим ботинкам коснутся вульгарно немытого пола, она сделалась.... гримасой страдания.

Но во имя великой цели придется потерпеть.
Тамура извлек из специальных крепелений на боку мотоцикла настоящую самурайский меч в скромных, ничем не украшенных ножнах. Поднял его на уровень глаз. Извлек клинок из ножен, неторопливо, позволив своему полному нечеловеческой прямо решительному взгляду отразиться в его зеркальной поверхнусти.
А затем, пафосно отбросив ножны в сторону, и постояв опять же точно рассчитанное мгновение на месте в небрежно-напряженной позе, объявил:

-- Пусть победит достойнейший!**
И занеся меч, пошел на бегемота.


* Настолько, что увидь ее каскодеры из этого вашего гайдзинского Голивуда, они бы посыпали голову пеплом и ушли на биржу труда искать более подходящую их скромным умением работу. Торговать рисовыми пирожками, к примеру. Тамура гарантирует это!
** То есть сам Яори.

Вы не можете просматривать этот пост!

Нет клетки, нет колеса, потому что ничего нет. И одновременно есть. Во всем многообразии. Как дыхание Брахмы. Колесо перерождений, закон кармы. что то в мироздании изменилось если теперь на закон кармы можно повлиять и возможно просветленный Будда-человек вмешиваться в гармоничный ход бы и не стал, но хомяки не отличаются таким здравомыслием. Шань был нигде и везде, каждая мысль, движение и даже просто факт его существования приносил ему несказанное удовольствие. Он искренне хотел, чтобы другие хомяки тоже почувствовали это, однако, их путь к просветлению был не закончен. Перед Шанем-Буддой стала сложная задача - определить место погибших хомяков в колесе сансары. От себя он был хотел выбрать им следующую жизнь такой, что ведет к просветлению, а не отбрасывает назад. Они прожили жизнь полную страданий, поэтому заслужили право быть человеком. Но каким человеком?
Шань размышлял, а пространство вокруг него начинало гудеть от напряжения мозговых волн. Прошлая жизнь показала, что коллективные действия хомяков подталкивают их к переосмыслению своей жизни намного лучше чем поодиночке. Поэтому Шань решил определить их в одно место. Место и время в котором бывшие хомяки смогут проявить себя по возможности не поедая друг друга.
И тут Шаня осенило. Он бережно собрал сгустки сознания всех хомяков в ладони и подул на них выдыхая прану. Место их было определено.
- К сожалению, ради просветления придется еще немного пострадать.

Всё вышеописанное происходило у Радде в голове, пока его драли. Бедняга.

Кейн, решивший хоть после смерти привести себя в форму перед пляжным сезоном, с неохотой спрыгнул с астрального колеса. Переминаясь с ноги на ногу он подошёл к маленькому Шаню поближе - во плоти, пушистый ангел возмездия.
- Теперь мы все можем в астрал, бро, - заверил глубокомысленно он.
Немой при жизни хомяк обрёл дар речи по ту сторону клетки.
- Сожрал всех товарищей и теперь умираешь с голоду? - поинтересовался сочувственно Кейн. - Понимаю, я не виню тебя. Так на твоём месте бы поступил каждый...
- Понимаешь, всё дело в системе, - Кейн фыркнул. - Она буквально вынуждает тебя кидать кубы проворства!
Недовольно бормоча себе под нос проклятия, хомяк заковылял назад к колесу.
Уже растворяясь, обернулся и тихо добавил:
- Не вини себя. У тебя на самом деле не было выбора.

- Э-э-эй, чувак! - обрадовался вынырнувший из небытия Радде. - Живой? Поздравляю!
Он сидел на облаке и жрал призрачный сельдерей. Несмотря на бытность трупом, ему было охуенно. Гораздо лучше, чем в последние минуты жизни. Райское блаженство омрачал лишь Жопобургер. Хоть в полупрозрачном состоянии он раздражал меньше, урод оставался уродом.
- Чот ты грустный, мужик, - продолжал, меж тем, мёртвый хомяк. - Не печалься. Ты всё правильно сделал. Сдохнешь, конечно, от голода. Но, зато, некоторых из нас от мучений спас. Мы теперь сытые. Я так точно. Спасибо, братан. Сельдерея?
Протянул Шаню аппетитное растение. И растворился вместе с ним, не дав и шанса попробовать.

Шань остановился и окинул противника взглядом, потом помедлил и заливисто рассмеялся:
- Конечно, делай! Но боюсь я тебе компанию не составлю. Ты думаешь что все это бессмысленное насилие? Я не соглашусь с тобой. Это кузня, в которой куется настоящий характер. Это то место куда бы пожелал бы мне попасть мой Учитель... если бы был жив. Мой вид хомяков самый маленький. Я всегда последним мог подойти к кормушке, любой верзила мог вышвырнуть меня из колеса! И где они сейчас скажи? Я их сожрал! Рембо, Крыс, Моисей все были моими союзниками, теми кто думал, что сразиться со мной в финале будет простой задачей. Ты считаешь это простой задачей?
Голос Шаня приобрел небывалую силу и глубину и эхом разносился по клетке.
- Я вырву твое сердце, сожру плоть, нанесу узоры на тело твоей кровью. И выйду из этого боя просветленным. Я точно уверен в своей цели, в отличие от тебя.
Шань прищурился, последний раз посмотрел в глаза Егерю:
- Начнем? - вопрос повис в воздухе, потому что монах исчез. Но через пару секунд появился за спиной Егеря, чтобы нанести удар.

Моисея голод не волновал, когда была возможность добраться до врага.

Майор Джонатан Кейн знал, что здесь, на вертолетной площадке, босс малой триады Шань Фон-Цы будет один, без охраны и своих преданных наемников. Уже трижды слуги спасали Шаня от покушения Майора Кейна, штаб уже готовился отозвать агента назад в США, но это бы означало, что трафик опия, наводнивший Туманным драконом все Западное побережье, будет так же поступать, как и поступал ранее. Сколько невинных людей пострадает от провала Кейна?
Но сейчас он решил работать на коротке. Трос лифта на котором поднималась на крышу охрана расплавлен зарядом термита, пилот вертолета завалился на бок в своем кресле с поломанным кадыком. Майор Кейн и не понял когда это стало делом чести.
- Кейн, я ждал когда ты отважишься пойти на меня в открытую, - Шань прищурился. Ему не нужно было оружие, чтобы разобраться даже с подготовленным противником. Древневосточное искусство борьбы защищало его лучше огнестрельного оружия. - Однако, ты просчитался, майор. Ярость затмила твой разум и ты посчитал, что сможешь одолеть меня в честном поединке.
Глава триады шел с открытыми руками показывая что оружия у него нет.
- Ты ранен и слаб. Тебе предстоит сделать нелегкий выбор...

В жизни каждого хомяка рано или поздно наступает определённый момент. Момент, который можно запросто пропустить, отвлекшись на поедание корма и утреннюю пробежку в отупляющем колесе. Момент, до которого некоторые хомяки даже просто не доживают.
Момент, ради которого хомяк был рождён, к которому шёл на протяжении всего своего бессмысленного существования. Этот момент нужно словить, необходимо прочувствовать…
И Кейн почему-то решил, что этот момент для него наступает для него прямо здесь и сейчас.
Он злобно зыркнул на подтявкивающего Моисею облезлого Крыса, и в иссиня-чёрных глазах-бусинках Кейна хомяку-оборотню могли привидеться берега хомячьего Ахерона.
Вслед за тем, обратил взор на Егеря, предлагая тому мысленно временный альянс и повелевая заняться крысёнышем. Скользнул пламенный взор и по пустоте, где совсем недавно тусовался Шань, предложив мысленно хомяку оказать Егерю мыслимую и немыслимую поддержку.
А сам, пискляво хрипя, вновь обратился к непокорному Моисею, бросившись в лобовую и тараня мордочкой лжепророка.

-- Ничего лишнего, братишка. В смысле, личного. -- Ответил Моисей Жопобургеру, уже с набитым им же ртом. -- Чистая диетология.

Сэнсэй молодого хомяка-Шаня любил говорить: "Любой удар, нанесённый вами в гневе, в конечном счете возвращается к вам самим". Еще сэнсэй говорил, что Шань торопливый остолоп, но это уже совсем другая история. Хомяк остановился и оглядел всех собравшихся. Все они были разные, мохнатые и не очень, разного размера и окраса, но все они были хомяки, и кровь пролившаяся сегодня станет горькими слезами победителя завтра.
- Кусаю не предвзято! - пропищал хомяк и кинулся закрыв глаза в кучу тел.

Ну как же так?!
Ну почему всегда так?!
Слёзы лились рекой, застилая глаза. И светлое пятно холодильника становилось совсем уже непонятно-размытым. Да Маше уже и колбасы не хотелось. Кому нужна эта проклятая колбаса, когда всё так ужасно?!

И сначала, кажется, было совсем не больно - она просто летела, катилась и испугалась. Даже воздух перехватило. А потом Маша всё-таки вдохнула, и подумала, что обошлось, а потом оказалось, что лоб болит, и коленки тоже, и так сильно, так сильно, и никого нет. И там, наверное, кровь, даже хорошо, что темно и не видно. Надо послюнить пальцем.

Маше хотелось хоть кого-то рядом живого, тёплого, но Рыба же не подойдёт. Сама-то она не падает, ещё бы! Кто-нибудь видел, чтобы кошка споткнулась? Вот так, на лестнице? Маша знает, что кошки иногда падают с балконов и из окон - за птичкой, например, прыгают и вываливаются. Но вот так, просто зацепиться за ступеньку - нет, такого не может быть. А даже если с балконов - они такие прыгучие и ловкие, всегда мягко падают. На свои пушистые маленькие лапки, такие мягкие и легкие. И такиииееее ... Мааааа... Маше вдруг вспомнился глупый детский стишок, смешной, она его маме рассказывала, давно, когда в садик ещё ходила. И сейчас она его зачем-то повторяла про себя сквозь слёзы.

Хорошо быть кисою.
Хорошо собакою.
Где хочу - пописаю.
Где хочу - покакаю.
Лапкой ямку вырою.
Положу какашечку.
И не надо попочку
Вытирать бумажечкой.

Совсем не смешной стишок, придурочныыый, почему все так... И она бы тогда точно неееыыы... Маааыы... Ну совсем никого. Только Камбала. Была бы мама! Или хотя бы пра. Мамочка бы поцеловала, помазала ранку, и подула бы. И почти сразу все бы прошло. Пра, конечно, дуть бы не стала, но не бросила бы она Машу? Нет, не бросила бы же, правда? Или бы наругала, что опять тут развели бардак? И хоолоооодильник такой огромный, огромный, туда влезет три Маши, нет пять, десять Маш. Холодильник с Машами, так ужасно, и где мама, куда она ушла?

Как же встать? Или хоть что-нибудь?

- Маааа! Мааамочкаааауу! - Она зовёт, или только думает, что зовёт маму? Откуда мама? Она звонила наверное, а Маша тут валяется, как обидно же, нет слов, просто нет слов. И Камбала ещё. Мяучит. Зовёт? Пожалеет?

Такой дурацкий стишок, вертится в голове. А надо придумать, как что делать. А совсем не думается, только слёзы, и рёв, и эти глупые слова: "Хорошо быть кисоюююююууууааааа". И ещё почему-то: "Миииаааау!"

Надо как-то вставать, и поползти, хотя бы на четвереньках, она же сможет, что тут такого, миааааау?

Вы не можете просматривать этот пост!

Маша собиралась только посмотреть названия на корешках, больше ничего. Но аккуратно отогнуть газетный лист и заглянуть под него оказалось делом невозможным. Ну и пошло-поехало. Тут подтянуть веревочку, там пропихнуть пальчик, а кое-где и зубами в узел вцепиться - так одна, а затем и другая пачка книг оказались развязанными. Временами чихая от пыли, Маша перебирала книги, которые были старше нее, и даже некоторые старше ее мамы. А самые потрепанные, наверное, даже старше бабушки Вили. У девочки захватило дух от такой древности. Она брала в руки то одну книгу, то другую, проглядывала названия, пролистывала, откладывала, брала следующую, пока не наткнулась на - она снова глянула на обложку - Херриота.

Книга была взрослая. Но захватила ее с первых же строк - как же, там были истории про больных животных и ветеринаров. Там оказалась куча непонятных слов вроде корнцанга и унции, но догадаться о том, что корнцанг - это инструмент, а унция - это лекарство, было несложно. Пра не заходила, не мешала, и по правде, Маша про неё ни разу не вспомнила, пока читала.

Маша сидела с книгой прямо на полу, привалившись спиной к дивану и перелистывала страницу за страницей, пока не заурчало в животе и не устали глаза.

День, оказывается, закончился, и вовсе уже не так жарко, и можно бы что-нибудь сгрызть. Она нашла курабье, достала несколько штучек. Печенюшки в виде ромашек были ее любимые. Она отгрызала сначала один лепесток, потом другой, потом третий - так, чтобы последней оставалась серединка с капелькой тягучего джема. Самое вкусное - напоследок. А еще Маша лепесточки объедала по-разному. Одну, например, печенюху - по кругу, по очереди, лепесток за лепестком. Другую - через один. Третью - через два. Так вкуснее.

И тут девочка вспомнила, что пра так и не заглянула в комнату. Или заглянула и ничего не сказала? да нет, не может быть. Куда она девалась?
Маша потерла уставшие глаза и поняла, что читать больше не получится. Отложив книгу в одну сторону, пакет с курабье в другую, она пошла вниз.

Пра нигде не было. Ни в кухне, ни во дворе, ни на дороге. Девочка в тревоге оглянулась, обошла весь дом и двор еще раз. "Наверное, в магазин пошла", - успокоила она себя. Подожду, скоро придет.

Она вернулась в дом, позаглядывала на полочки, правда, без особого интереса. На всякий случай заглянула под кровати и в шкафы. И шторы все отдернула и тоже заглянула. Нет, Маша не думала, что пра играет в прятки, но на всякий случай везде проверила.

Чем дольше не было прабабушки, тем Маше становилось тревожнее. Пока что не совсем страшно, но уже неприятно, и читать перехотелось, и всякие вещицы перестали быть по-настоящему любопытны.

Но не могла же она просто так бросить ее и уйти? Мамочка всегда предупреждает, если идет куда-то, и говорит: "Я приду часа через два" или "Буду поздно", и еще позвонит несколько раз. А пра, наверное, пошла в магазин или к соседке и задержалась. А предупредить забыла. А что, если она совсем про Машу забыла и вернется только завтра? Или вообще куда-то уехала? Нет, вообще уехать она не могла, уезжают с чемоданами и сумками, Зоя Афанасьевна никаких сумок не паковала. Так что скоро вернется. Но сколько уже прошло времени?

Маша полезла в карманчик, вынула телефон, взглянула на экранчик. Ну, наверное, через полчаса она придет.

Девочка то и дело выглядывала на дорогу, но искать пра не пошла. В какой стороне магазин - она не знала, и ключей от дома у нее не было, а бросать квартиру открытой нельзя, это Маша точно знала. Можно только в крайнем случае, если пожар или авария, тогда надо хватать барсетку с документами и выбегать, а тут никакого пожара, и пра вернется уже скоро.

Если бы рядом была Рыба, Маше было бы веселее и не так жутковато ждать. Где же она? Девочка начала вспоминать, видела ли кошку, пока искала прабабушку.

- Кис-кис, Рыба, киса! - сначала тихонько, а потом громко позвала она. - Кис-кис! Киса!

Надо чем-то ее приманить. Чем-нибудь вкусным. Маша вернулась на кухню. Может быть, в холодильнике найдется колбаска или кусочек мяса?

Чутье Ланса безошибочно подсказало, что от вошедших веет неприятностями, пылью дорог, не сказать чтоб предсказуемым будущим и, не смотря на походку от бедра - неустроенностью личной жизни. В общем, приключениями.

- Тогда можно считать, что вы его нашли. - ответил он на предыдущий вопрос.

Вот чего интуиция предусмотреть не могла, так это то, что лекаря будет искать нежить. И то, что из картины немного выбивалась девочка, но тут остается только пожимать плечами.
Мысленно почесав репу с философским выводом "всяко бывает", он поинтересовался:
- А лечить надо только этих двоих, или...? Хм, кажется, не только.

- Ага! - воскликнул обезьян, протягивая лапы к голове наглого ездуна, мгновения назад тянущего свои лапы к Айего, а теперь лежащего у него в ногах - Я тебя понял! Надеюсь, ты не против одолжить мне своих зубов? - теперь заливисто хохотал уже Айего. Сдерживаемая все время разговора ярость теперь рвалась наружу вместе с этим диким смехом и жарким пламенем слетающим с его рук. - Ну как ездун? Тепло? Хочешь еще зубы Айего? - демоненок все сильнее сжимал голову мерзавца, вливая огонь во все щели этой пустой башки.

Лапидем набрал воздуха в грудь, чтобы возразить, что его зубы больше, чем у мелкого сородича. Но вновь благоразумно промолчал. Одно дело хлипкие сородичи, другое же - махины, как эти восседавшие на двуногих. Странные они и, наверняка, опасные. Потому надо прикидываться валянком (валянком?) и не подавать виду, что у каменного интеллекта больше, чем у взаправдашнего валуна. Потому он, как и полагается лупал по сторонам глазами, чесал башку и делал вид, будто понимает немного.

Поездка была скучная и тревожная. Мама была не в настроении, часто отвечала невпопад и задумывалась.

Бабушка больна. Всю эту неделю Маша то и дело с испугом спрашивала : "А она не умрёт?", на что мамочка, пряча в глазах беспокойство, неубедительно уверяла, что нет, конечно, умирать бабушка Виля не собирается, и ей уже лучше, только ходить пока не может, и долго ещё не сможет, и говорит с трудом. Маша никак не могла взять в толк - как это бабушка не может говорить? Ходить - это понятно, нога болит поломанная, но речь же не поломалась? Девочка донимала маму вопросами долго и, наконец, уяснила для себя, что что-то у бабушки испортилось в голове - сосудик лопнул, а сосудики - это Маша знает - разносят кровь с кислородом везде-везде, а куда не могут донести, то место начинает плохо функ-ционировать, то есть работать. И вот теперь бабушка забывает, как надо говорить. Но она скоро научится, у неё уже понятно получается.

А ещё мама за эту неделю очень устала. Приходит домой потухшая, улыбается одними губами, но Маша же видит - маме грустно. Она чего только ни старалась делать - и чай ей приносила её любимый, зелёный без сахара, и бутерброды делала затейливые - каждый день разные. С ветчиной, майонезом и сгущёнкой. С помидором, малиновым джемом и сыром. С огурцом, яблоком и натёртым шоколадом. Мама бутербродам радовалась, обнимала дочку и говорила: "Заботливая ты моя. Ну, теперь я точно с голоду не умру", - и смеялась, а глаза всё равно были печальные.

Хозяйничать Маше пришлось в это время самой - но она уже большая. Может в магазин сходить, если мама деньги оставит и список напишет. Магазин продуктовый через дом как раз находится - его с балкона видно. Раньше, когда Маша в магазин шла, мама всегда стояла на балконе и смотрела. Потом уже смотреть перестала - знала, что никуда Маша не денется. А если сдачу забудет в магазине или молоко - да, да, так было, они тогда с мамой ещё целый месяц вспоминали и смеялись, и сейчас иногда вспоминают, как сдачу принесла, а продукты не взяла - так тётя Лена, продавщица, отложит позабытое в сторонку и потом отдаст. Тётя Лена училась с мамой в одной школе. Но мамочка красивая и молодая, а тётя Лена как-то старовато выглядит, толстая, рыхлая, и пятно у неё на руке белое. Мама сказала, что это болезнь, но не заразная. Но всё равно тетя Лена добрая, и всегда напоминает Маше про сдачу или ещё что.

Вот и сейчас это очень пригодилось - тётя Лена и магазин. А ещё то, что Маша умеет микроволновкой пользоваться и посуду мыть. Суп, правда, мама сама варила - половину забирала бабушке в больницу, половину дома оставляла и строго-настрого говорила, что надо кушать. И на листе бумаги писала время - расписание - когда покушать. Маша иногда забывала вовремя поесть, но потом вспоминала и старательно ела. И даже пельмени варила себе и мамочке.

А потом эта история с деревней. Мама решила что бабушке нужен уход, а ребенку нечего там делать, и надо отправиться её в деревню. В деревне, конечно, лучше, чем сидеть в квартире - гулять нельзя, когда мамы дома нет, и подружек не приведёшь Но поездка в спортлагерь сорвалась. Это было ужасно, и Маша даже плакала. Она весь год ждала лагеря. В прошлом году она там в первый раз была. Тоже со своей секцией. Там оказалось здорово, просто здорово! Со всего города собрались сэмпаи со своими учениками и разбились по отрядам. На каждый отряд - два сэмпая, с ними был Ким Аркадьевия и Яна Игоревна. Вначале Маша побаивалась ехать, даже грустила, когда в окошко маме махала, но потом оказалось, что грустить некогда.

Во-первых, тренировки. Два раза в день, причем все сэмпаи по очереди вели занятия. Яна Игоревна оказалась ужасно строгим тренером. Маша просто на четвереньках выползала после её разминок на берегу. Потом каждый день какие-то затеи. То конкурс на лучшую комнату. То поиски клада. То футбол с вожатыми. То выступления - и переодетые вожатые, и дети. То костер. То спарринги и ката. То встречать зорьку. То королевская ночь. А ещё был день переодевания - мальчики нарядились в девочек, девочки в мальчиков и обливались водой. Классно было, а ещё Маша раззнакомилась с целой кучей народа, и телефонами обменялись, но почему-то потом забыли звонить друг другу.

И так уже она ждала в этом году снова туда поехать, и купальник новый купили, и парео воздушное цвета морской волны, и вот тебе на.

И прабабушку Маша совсем не помнит, и побаивается. Она, наверное, строгая и суровая. Наказывать будет, ругать и не разрешать ничего делать.

И вот, пожалуйста. Не успели приехать, ещё даже не поздоровались, как уже неприятность.

Маша даже не думала, что кошка может её цапнуть. Не то, что Сима - и дворовые кошки никогда её не царапали. Или мурчали, тёрлись об ноги, или просто хватали свою колбасу - и бегом в подвал.
А эта Рыба взяла и кинулась. И ещё зашипела. Маша еле-еле руку отдернула, но всё равно больно. Но даже ещё не успела Маша вскрикнуть, как кошка шарахнулась по столу и...

Вот как это бывает - графин летит, ещё совсем целый, и касается пола - тоже ещё целый, и кажется, что сейчас его схватишь, и он не разобьётся, но не успеваешь даже наклониться, как уже стёкла, и лужа, а тут ещё и палец поцарапанный.

Маша ойкнула и со страхом уставилась на маму. Даже плакать не стала, хотя губа нижняя уже задрожала и глаза слезами налились.

Мамочка Рыбу за шкирку взяла и строго сказала ей: "ФУ! ФФФУУУ!" - прямо как кошка зашипела - пальцем по носу стукнула и со стола сбросила. А потом велела Маше показать палец, сказала: "Ничего страшного, потом обработаем. А сейчас стой, не шевелись, на стекло наступишь". И пошла искать веник с совочком. И ещё сказала: "На счастье. Ну, что, влетит нам от бабушки?" - но с улыбкой, значит, не страшно. Но Маша не виновата, даже мама видела. Графин совсем в другой стороне стоял, она даже его не задела. Но всё равно нехорошо получилось. Только приехали - сразу нашкодили. Теперь прабабушка подумает, что Маша только пакостить умеет, и что вокруг неё все рушится. Оно и правда часто рушится. Мама говорит "Тайфун Джуди" и "Стихийное бедствие". Но то - мама, а то - прабабушка. Трех мужей пережила, а что, если она и Машу переживёт?

И вот тут девочка испугалась и расплакалась. Мама веник бросила - стёкла уже собраны были. Машу обняла, к себе прижала. И так хорошо ей в коленки уткнуться, так тепло и мамно. Это слово у них такое. "Мамно" - значит уютно с мамой.

Мощные струи пламени сорвались с рук демоненка, пожирая все на своем пути. Жалкие кусты истлели от одного его толька желания. Истлели и превратились в пепел, опавший на землю словно и не росли тут все это время. Они были ничем, по сравнению с огненной волей. Его волей.

- Огонь. - обезьян немного попятился назад, разглядывая свои передние лапы с разных сторон - Ай... Айего только... Только что пр-р-ризвал огонь. - немного заикаясь, он поглядел на результаты своей "работы", а потом вновь на конечности - Страшный, бушующий огонь... Огонь... - тихо произнес он - Огонь. - уже немного громче - Огонь! - перешел на крик - ОГОНЬ!!! -

Закрутившись в радостном танце, уже не бедный и слабый, а огненный и устрашающий Айего прыгал на задних лапах, кувыркался и крутился на спине. Ему покорилась одна из стихий, а значит он способен. Способен на многое, черт побери! Теперь он не беспомощный. Уж теперь то и он сможет поучавствовать в охоте! Теперь ему не придется довольствоваться остатками! Теперь он сам может закатывать пиры!

Но потом он вспомнил и о бремени силы. Огонь был могуч и опасен! Вона как потрескался панцирь Лапидема. Ему наверно больно. Но зато их не съели. Это же хорошо? Но они собратья. И Айего его ранил. Это наверно плохо. Надо извиниться...

Подойдя поближе к каменному хуу'те, обезьян оглядел его ожоги. Действительно страшная сила.

- Прости, Лапидем... - пробубнел маленький демон - Я не специально честно! Зато мы живы! - обойдя здоровяка по кругу, он в очередной раз убедился в серьезности его ран - Больно? Прости... Хочешь кушать? Я тебе сейчас ягод принесу! Точно! Вон они лежат! Сейчас! Полежи тут! -

Подпрыгнув от гениальной идеи, Айего направился собирать ягоды что еще не успели закапаться. Аккуратно выкатывая их от еще возможно опасных кустов, он собирал их в горсти и откладывал на безопасной территории. Когда же кучка стала приличных размеров, хуу'та стал толкать их к раненому собрату, по пути закинув парочку в рот. Айего же тоже голоден?

Рохо раздраженно щелкнул зубами и рыкнул - добыча, от которой он успел откусить только малюсенький кусочек, полыхала весёлым огнём и это было обидно. И хотелось кушать. Жрать хотелось, чего уж там. Встряхнувшись, демон вернул привычный черно-рыжий окрас и потрусил к раненому сородичу.
-Ты как?- Ткнул он пострадавшего носом. -Идти можешь? Надо двигаться, брат! Найдём еду и тебе станет лучше.- Голос Рохо стал непривычно заботливым. -Забирайся на плечи и пойдём, сколько-то я тебя пронесу. Я - Рохо и я о тебе позабочусь!

В большой семье клювом лучше не щелкать - это Урмо успел сообразить, еще когда на человека накинулась толпа незнакомых демонов, учуявших запах легкой добычи. И пусть "семьей", если рассуждать буквально, ему приходились лишь Рохо с Они, неучтенных едоков было слишком много, чтобы рассчитывать на честный дележ. Поэтому тигр оттащил оторванную руку подальше и, громко хрумкая остекленевшей плотью, брызгая ледяным крошевом промороженной насквозь конечности, жрал, с удовольствием и упоением, жрал так быстро, как только мог, чувствуя, как в тело вливаются новые силы.

- ОН ждет от нас действия, - лениво заметил он в ответ на последнюю реплику рыжей обезьяны, с тихим удовлетворением отметив, что его старания по ускоренному заживлению ран не прошли даром. - Но следует ли нам бездумно идти по назначенному пути прямо сейчас?

Урмо мотнул головой, кивнув в сторону зарева на горизонте, куда его, как он продолжал ощущать всем телом, влекла ЕГО воля.

- Если ОН после Пробуждения дал нам свободу воли, не значит ли это, что ОН дал нам право самим выбирать свою дорогу? Если мы можем думать и отличать разные вещи, нам вполне по силам самим выбирать, что будет нам полезным, а что нет.

Ледяной демон потянулся и поднялся на ноги.

- Я предлагаю сначала разведать округу. Понять, что за мир нас окружает. Найти добычу для тех, кому ее сейчас не хватило. Ну, а самые нетерпеливые, или те, кто боится ослушаться ЕГО воли... - глаза тигра сверкнули. - ... могут отправляться туда прямо сейчас.

- Ттам. Она сказала - ттуда. К зареву. Там теплее? Там должно быть теплее.
Мелкий имп дрожал и работал крыльями, пытаясь согреться. Выходило слабо. А еще хотелось есть, что повергало импа в состояние мелкой злобы. Ну да выхода ей не было - вокруг все большие и сильные, а Вирах никогда не отличался силой, особенно теперь. Вплоть до момента, когда Большой начал изображать, вслед за кошачьим родственником, человека или что-то наподобие. От природы бипедальный имп несколько раз мерзко и неприятно хохотнул над особо крупными промахами каменного демона. Чешуйчатого. Да неважно.
- Идемм уже. Зарево. К зареву.
Вирах с удовольствием поехал бы на ком-нибудь, но подозревал, что прочим будет легко его скинуть, а спина Лапида сейчас слишком сильно колышется.

Лапид последовал за Айего. Обратил внимание, что тот стал выглядеть чуть выше, идет впереди не опираясь на передние лапы. Несет что-то в них. Подумалось:"Удобно. Я тоже так хочу," - после чего зверь начал выравнивать спину постепенно запрокидывая голову. Вот он встал - короткие кривые ноги держали крепко, но из-за сильного ветра, демон в итоге перегнулся, потерял равновесие и гупнулся на спину, смешно задрав ноги. Перевернулся. Побрел за Айего. Через пару шагов вновь начал пробовать на ходу, но теперь, боясь упасть, не выравнивался полностью и потому заваливался вперед. В итоге огромный зверь неуклюже перебирал ногами, суетился и то и дело отталкивался огромными ручищами от пола, теряя равновесие, но следовал за сородичем по возможности на двух ногах.
Ковыляя за направляющим, зверь то и дело оборачивался, чтобы убедиться, что остальные не отстали по дороге и не потерялись.

"Глупые черви... Вкусные но глупые... Жадные! Съели из костей все вкусное! Ничего не оставили бедному Айего... Бедный-бедный Айего! Но зато я теперь сыт и здесь не так слышно страшный рокот... И собратья не пытаются меня съесть... Хорошо..."

Осознав, что теперь ему не холодно, довольный Куши оглядел новую местность надеясь найти еще интересностей, но вскоре осознал, что ему не в чем нести даже те кости, которые ему удалось собрать. Выплюнув бесполезные, не вкусные кости, он начал пытаться разместить свои скарбы как-нибудь поудобнее, но ничего не выходило. Он даже пытался найти что-то, куда можно было их сложить, но если бы где-то было нечто такое, то он бы нашел, правда?

Вскоре он дошел, до вполне разумного вывода: "Мне не хватает рук. Грустно-грустно... А ведь все эти косточки такие хорошие, почему я не могу взять их все? Почему?! Ладно-ладно... Зато безопасно и тепло... Хорошо..."


И тут рокот, столь пугающий бедного Айего мгновения назад стократно усилился, содрагая стены пещеры и голову маленького демона. Рассыпав все свои сокровища, приготовился бежать, но потом взыграл инстинкт и обезьян схватился за свое добро, оскалился и был готов защищать всё кости до последней капли крови. Шерсть его встала дыбом, в глазах пробежали искры, а лапы сами потянулись к острым как бритвы костям, стараясь ухватить единственное оружие.

Потом раздался не менее страшный голос, заставивший Айего вздрогнуть, но не отступиться от горы костей, которые он так старался укрыть под животом. Конечно, ведь это были его кости, ЕГО СОБСТВЕННЫЕ!

В голове сплыл вопрос, терзающий маленького Куши с самого момента его рождения-вылупления. Айего старался не обращать на него внимания, но от этого вопрос никуда не исчезал. Он не был столь насущным, как например желание поесть или собрать побольше вещичек. Не был он и на уровне инстинктов прошлой жизни, такие как желание эти вещи защитить. Скорее на уровне зарождающегося подсознания. Обезьян еще не понимал что это такое, и почему он вдруг решил что оно зарождается, но был твердо уверен что так и было. А потому старался не удивляться странным мыслям.

Когда же громадина предложила задать вопрос, Айего поддерживаемый тем самым чувством, выпалил тот самый вопрос, плотно засевший в его голове. Первый вопрос заданный им в голос. Мощный крик в который он вложил все своё естество.

- КТО ТАКОЙ ОН?

ОН исчез из меня... но оставил знания, нет ощущения о былом...
мир что окружал меня, с хрустом лопнул.
И тьма ушла из моего мирка . И на смену ей появилась пасть, что чуть было не захлопнулась на моей голове.
вывернувшись и прицелившись в немного офигевший глаз от такого выверта судьбы, что уже второй раз не дает нормально перекусить.
ударил со всей силы ... но лапы меня подвели, оскользнувшись на осклизлом полу, мой удар пришелся в лоб.
Грозно за клекотав стараясь ошеломить , напугать. Отлететь на безопасное расстояние и закрепился на выступе одной из сходящихся скал, над головой существа что в вторгся в мой мир.

НА краю сознания мелькнула мысль: я летаю это хорошо...
стоп...это яйцо? икра? и я оттуда вылез! это получается я родился! а это значит перевожу свой немного ошарашенный взгляд на существо...
-ма..кх.. Мама!
да, да! все правильно, это я ПОМНЮ. Обязательно должна быть мама...

Почти в центре арены возвышались два гиганта. Древо и первобытный огонь – начало и конец каждой жизни. Эта борьба вечна. В голове мага уже крутились сотни заклинаний, чтобы поддержать ифрита: «сердце демона», «небесный огонь» … Все не то. Зрители явно не оценят великое стояние с перетягиванием каната, да и демоны удачи очень не постоянны.
Халиб сам не заметил, но руки уже плели заклинание. Все суставы, мышцы и позвонки то изгибались волнами, то застывали, образуя чудовищные ломаные. Кровь бледно засветилась и разбежалась от сердца к кончикам пальцев, оставляя на коже символы и знаки. Неброская одежда Халиба ожила и зашевелилась, то прижималась к телу, окутывая мага, словно мумию, то разлеталась лохмотьями в стороны, словно дождевая тропическая туча. Резкие движения внезапно прекратились, плоть и ткань сжались, переплелись в единый клубок. На миг все вокруг застыло, остановились даже звуки. Халиб увидел серые бесцветные лица толпы, такого же бесцветного ифрита, белый огонь, черный силуэт соперника. И тут вся эта тишина вдребезги разбилась. Маг выпрямился, его окутывал клубок стальных нитей, пропитанных демонической кровью. Они шипели и извивались, словно ядовитые змеи.
Из трактата о демонах Вели-Абзур-Де-Сина:
… Надо сказать, что за время моих странствий, мне часто доводилось слышать истории о неуемной жажде демонов к золоту, но когда я общался с разумными представителями этого класса магических созданий, они не проявляли, ни малейшего интереса к благородным металлам. Занявшись этой темой, я пришел к любопытной классификации: чем старше и могущественнее демон, тем больше его тянет к простым субстанциям, таким как железо, камень. Бесы и другие пресмыкающиеся создания находятся почти в абсолютном рабстве перед драгоценностями. В этом демоны удивительно похожи на человеческую расу. Сильнейшие из нас также ведут уединенный образ жизни, огораживая себя от излишков. Но есть и одно существенное отличие: маги почти никогда не используют металл или камень, чтобы заменить утраченную руку или скажем глаз. Демоны же напротив, часто специально уродуют свое земное тело. Видимо, они не различают живую плоть творца и суррогаты, такие как железо или мрамор. Более заманчиво выглядит привязанность всех рангов служителей подземного царства к механизмам, которые получили широкое распространение в последнее время, благодаря техномагам …
Глаза Халиба стали черными. Они смотрели сквозь огонь и дым. Они видели все грехи и ошибки этого мира. Бледная кожа местами покрылась роговыми пластинами. Ногти свернулись, и стали походить на когти хищной птицы. Облик демона еще не был завершен, но маг уже чувствовал клокочущую и кипящую, бурлящую энергию. Халиб выпрямил руку и указал в сторону соперника. Стальные нити со свистом разрезали воздух. Они беспрепятственно проходили сквозь огонь, не причиняя вреда ифриту. Но плоть они резали и душили жадно. Халиб знал это очень хорошо, ведь нити обвивали и его. Только демоническая природа мага, не давала разрезать хрупкое тело на бесформенные куски. В молодости Халиб часто задавался вопросом: как некоторые демоны вообще могут существовать, ведь бывает, что их тело пожирает само себя. Но маг вырос, и вот он уже упиваясь хаосом, используют те силы, что раньше заточил бы в самый дальний ящик своего разума.

Халиб взмахнул руками и резко опустил ладони, они остановились на уровне пояса. Еще взмах и еще удар по воздуху. Взмах и удар. Взмах и удар. Все чаще и чаще. Пара мгновений и клич был услышан. Из под земли послышались барабаны и трубы, лязг мечей и грохот щитов. Легион демонов трудился, чтобы разжечь огромную печь. Она проглатывала целиком души и изрыгала адский огонь и пепел. Фонтаны серы, гари, копоти и черной вязкой жидкости вырвались на арену. Лишь горючая смесь касалась крыльев ифрита, она вспыхивала ярким колючим огнем. Демон покрылся языками пламени, словно оброс огненными шипами. Ифрит купался в огне, наслаждаясь родной стихией. Его черные, как сажа глаза скрывали ликование и восторг от огненной схватки.
Взмах и удар. Взмах и удар. Халиб продолжать бить в набат, раскаляя сердца демонов. Из под ладоней вылетал пепел, который уже толстым слоем покрыл его сапоги, плащ и руки по локоть. Казалось, суть подземного царства проникла в мага, и наполняет его силой довести заклинание до конца. Наконец, подземные меха были раздуты, и печь разогрелась, выбрасывая все новые порции серы и огня. Стало трудно дышать, и Халиб снова немного поменял положение. Пепельный серный смог окутал арену. Он врывался в ноздри резким запахом гари, навивающим воспоминания о мире демонов …
Халиб сидел на мраморном широком парапете, искусно украшенным резьбой. Внизу на террасе между яблонь бегали девушки. Их красные шелковые, почти невесомые платья беззаботно развивались под легким утренним ветерком. Наставника не было видно, но он витал во дворце, каждая ступень, каждый камень подчинялись его воле. Свод, высоко, над головой Халиба, был покрыт росписью сцен «благородных» казней. Вот, дворянину отрубают голову фамильным мечом, а там принца проводят через коридор мечей. Халиба не особо интересовало искусство демонов, и он с любопытством стал разглядывать хорошеньких девушек, в ожидании очередного урока по колдовству. Они пели дивными голосами, хотя слов не было, скорее это был свист. Вот одна сорвала яблоко и надкусила. Спелое наливное красное яблоко брызнуло Розовым соком. Девушка захохотала, и ее щеки зарумянились.
Кто они? – Халиб обратился к наставнику. Здесь в царстве демонов, он всегда услышит своего подопечного.
Сад стал растворяться. Деревья скрючились и распухли. Яблоки почернели, их кожура полопалась и облезла. Девушки побледнели и вскоре совсем исчезли в складках платьев. Цветущий сад превратился в пепелище деревни, на котором резвятся последние языки пламени, пожирая остатки домов, заборов, телег, людей. На холме поодаль стоит священник и проклинает демонов, что огнем забрали все, а ведь в другом мире это всего лишь чудесный сад с сочными плодами, а девушки всего лишь лакомились фруктами…
Халиб снял с пояса железный куб и прошептал заклинания, касаясь металлической грани, ссохшимися от пепла губами. Ящик отшвырнуло в сторону, и он с грохотом упал на мраморную плиту. Металл распух и заскрежетал. БАХ, ящик подскочил и в стенке сосуда, сдерживающего демона, появилась грыжа. БАХ, БАХ, еще два удара изнутри. Одна из стенок куба открылась и демон, наконец, нашел выход…
Когда на небе еще светило два солнца, возле гор, чьи названия стерлись вместе с пиками, раскинулся город ни то людей, ни то животных. Черные, покрытые шерстю с маленькими глазами бусинами, они копались в земле. Войн не вели, магию толком не изучали. В те времена жизнь была суровая – пережить зиму, да не подхватить хвори, вот все на что надеялся этот народ. Сейчас многие маги стали гордецами, без покровителей и наставников. Тогда же без демона, духа или иной силы прожить было сложно. Но подгорный народ был не интересен богам. Пережив шесть страшных зим, они обратились к своему королю, Ше. Больше ста дней, тот искал выход. Наконец, решил, что народ под горами достоин собственного бога, и повелел каждому отдать часть своей силы для нового бога. Для этого кузнецы сковали тысячи железных коробов, в которых умельцы заточили силы: торговцев, художников, воинов, мудрецов.
Огромная пирамида из железа и магии выросла на главной площади. Тогда боги ужаснулись новой силе, рожденной отвергнутым народом, и разрушили пирамиду, а кубы наполненные силой не рожденного бога поделили как трофеи. Один из таких железных артефактов достался демону безумия, который однажды в припадке заточил сам себя в эту темницу.
Халиб иногда выпускал из куба сумасшедшего, просто чтобы поговорить о минувших днях, но сегодня на арене был жестокий бой. И им предстояла безумная схватка…

Армандо, ссутулившись от усталости, сидел на покрытой коврами каменной скамье в Ложе, смотрел в чистое родное небо и прокручивал в голове прошедший поединок. Маг-фельдшер быстро вправил ему выбитую челюсть, а к магическому истощению архимагу было не привыкать.
Первое, что он сделал после слов Борнса - отдал дублю лаконичный приказ "убей себя!" и убедился, что он выполнен. В этих существах Армандо разбирался не настолько хорошо, чтобы быть уверенным, что после прекращения контроля мечник просто мирно развеется, а допускать угрозу жизни и так пострадавшему Вейсу не хотелось (Кстати, не зайти ли навестить его в госпитале после всех сегодняшних боёв? Вряд ли он в обиде, поединок был честным). После этого силы оставили техномага, и он тяжело опустился на всё ещё более-менее свободный от пыли круг, на котором он начинал бой.
Тиктиктиктиктик-дзынь... Тиктиктиктиктик-дзынь... Сколько ещё будет противников и боёв? Не важно, он выбирался живым из смертельных ловушек, а это всего лишь турнир. С огромным призом, который для Армандо значит новые странствия, новые открытия, новые горизонты... Надо всё-таки понаблюдать за следующими поединками - полезно знать тактику и слабые стороны своих будущих соперников, да и бои магов высшей категории не часто наблюдаешь со стороны, даже если ты - авантюрист-путешественник и, к тому же, сам один из них.
Только одно омрачало для Армандо победу - отвратительная, назойливая, трижды проклятая пыль, от которой он сейчас вытряхивал сапоги, пользуясь тем, что никто из магов Совета не смотрел в его сторону. И как он вообще додумался призвать эту гадость?

Армандо тяжело дышал. Всё было не так, всё складывалось не в его пользу. Молния вышла совершенно хилая, вполовину не оправдав привычных ожиданий техномага, а появившееся на арене создание определённо намеревалось расчленить его.
Вдобавок, спокойный и снисходительный взгляд Вейса был способен привести в бешенство даже самурая-монаха из Восходной Империи, десятилетиями совершенствовавшегося в искусстве быть свободным от всех чувств и страстей.
Одним последним заклинанием было бы можно уничтожить дубля (так этих существ называли техномаги на своём арго - некоторые из магистров машин любили использовать их для выполнения рутинных задач, не требующих человеческого разума) или ранить иллюзиониста. В первом случае Армандо оказывался без маны один на один с превосходящим его в рукопашном бою и, вероятно, восстановившим ману противником. Во втором - с двумя превосходящими его в рукопашном бою противниками.
Оба пути вели к немедленному поражению.
Армандо выбрал третий.

Он не любил это устройство. Оно принадлежало его учителю, капитану Розье, под чьей командой Армандо ходил в воздушные рейсы после того, как покинул гимнасий (к слову, так и не закончив его), юнгой, а потом и помощником капитана. Не то что бы Армандо не любил капитана, но в нём определённо были крайне раздражающие черты. Расхаживая по кораблю в своём неизменно аккуратном кителе, Розье обожал спрашивать у небесных странников ответы на логические задачи, которые сам составлял и которые вызывали мучительную головную боль у всех, думавших над ними больше десяти секунд, буравя очередного матроса взглядом, пока тот не выдавливал из себя хоть что-то осмысленное. Команды же он предпочитал отдавать непосредственно в головы экипажу, минуя посредничество несовершенной человеческой речи, для чего носил на голове кожанный ремешок с наушником ментального коннектора. Периодически Армандо в лучшем случае слышал внутри головы громкую мысль, заглушающую все остальные и требующую от него что-либо, а в худшем - неожиданно обнаруживал, что уже это делает.
Капитан погиб вместе со своей "Имперской Звездой", ментальный коннектор вместе со множеством других приборов достался Армандо, к тому времени бывшему старпомом и официальным преемником Розье. Признавая, что такой способ управления экипажем весьма удобен и экономичен, Армандо всё же не желал прибегал к нему.

Живой рукой Армандо выхватил манаконцентратор, повернул реостат и ощутил, как мана перетекает в его тело, а механической выхватил из кармана ментальный коннектор и прижал его к виску - возиться с ремешком времени не было, да и сам наушник сейчас не имел особого смысла. Направив поток маны в прибор, Армандо ощутил, как его разум перестаёт быть закрытым и неприступным, взамен получая возможность слышать шумный поток мыслей Вейса и короткие щелчки квазирассудочной деятельности дубля. Разум Армандо принял их в себя, одновременно полностью заполняя собой мозг мечника, ломая его слабые защитные барьеры. Мысленное усилие отдалось резкой болью, заглушившей даже боль в вывихнутой челюсти - техномаг опасно балансировал на грани возможностей своего организма.
- Не давай Вейсу шевелиться! - мысленный приказ гулко разнёсся в черепе дубля. Будет очень неплохо, если мечник собьёт иллюзиониста на пол и сядет ему на грудь или что-то в этом роде, хотя, если его будут просто рубить и колоть, это тоже будет приемлемо.
Армандо вполне осознавал, что, если его замысел не удастся, то это будет концом всех надежд на победу. Он почувствовал уважение к своему противнику - не будучи воином, тот был буквально в шаге от победы над ним. С этими мыслями Армандо отступил в сторону, освобождая дублю линию атаки и готовясь спрятаться за его спину.

Каждый шаг Феси бьет копьем по мраморному полу. Ему до сих пор в диковинку этой прекрасный камень, но Эден всем своим видом хочет показать, что он караханец из племени Чиу-ата. Ему не нужна красота, не видит он в ней смысла. Магу нужен бой, кровавый бой между двумя равными соперниками. И ни одной секунды Феси не сомневается в своей победе. Он не молится богам, не взывает к своим предкам. До боя Эдену это не нужно. Ему не нужна поддержка до боя, не нужно поднятия от духа от мертвых или высших существ.
Только стук своего копья об мраморный пол.
Мечтает караханец вернуться домой. Но сперва нужно победить в турнире. Так ему сказали, так его заверили. Победить всех своих "страшных" противников. Эден не боится никого. Он идет под стук копья чиу-ата с гордо поднятой головой. Может магия его не создает огненные шары из ничего, может его магия не разверзывает землю перед ногами противника, но Феси знает, что его умения идут рука об руку с его силой.
Эден видит противника. Черная мантия, черные сапоги, но белые волос и такое же белое лицо. Черно-белый человек. Он отвешивает небольшой поклон в сторону Феси, но караханец никак не отвечает. В его племени не учили кланятся врагу. Его учили убивать.
Но копьеносец не испытывает презрения или ненависти. Лишь чувствует рок.
После боя он готов даже пожать руку, но до боя...
До боя Эден желает только повергнуть своего врага.

Вейс отплевывался и наспех выгребал из карманов песок. Первая атака застала его врасплох лишь по одной причине: он никак не мог ожидать, что на пустой арене, отгороженной от всего остального мира мощным силовым полем, может появиться столько пыли. Он что, еще и материализатор? Но в этой буре были и свои плюсы. Вейс всегда любил подобные моменты, когда противник сам вкладывал в его руки оружие. По всей арене теперь лежит слой песка, а под песком – тень!
Вейс не любил, когда устройство, которое сейчас держал в руках Армандо, называли гиперболоидом. Любой человек, хоть немного разбирающийся в математике, знает, что подобными оптическими свойствами обладает параболоид, а вовсе не гиперболоид. Но, тем не менее, ошибочное название почему-то прочно закрепилось в жаргоне техномагов.
Когда Армандо направил на него луч, Вейс даже немного усмехнулся. Пытаться ранить светом иллюзиониста, да к тому же еще мага тени! К тому же, луч сделает тень Ханцельмейхена достаточно длинной, чтобы она доставала от круга без песка до остальной части арены.
Итак, раз уж Армандо сам расставил оставшиеся части ловушки, пора действовать. Сначала Вейс поставил черный куб перед своим противником – визуальная иллюзия, которая не пропустит свет. По горсти мелкой пыли из карманов в каждой руке тоже оказались как нельзя кстати – волшебник бросил их перед собой как защиту от светового луча. На всякий случай еще – теневой камуфляж на себя с той же целью (не забыть прикрыть глаза). Вообще, заклинание камуфляжа обычно используется как маскировка – оно окутывает мага оболочкой из тени, которая поглощает свет. Таким образом можно легко спрятаться в тени. Однако в данной ситуации такое заклинание хорошо подойдет в качестве защиты. Все это должно ослабить луч настолько, чтобы он стал безвредным.
Теперь пора атаковать. Вейс стараясь не попадать уйти от луча и быстро, как только мог, подбежал к Армандо и крепко схватил его. Точность тут не важна, главное было хоть как-нибудь держаться за противника. Следующий пункт – Ханцельмейхен вложил магию в тень соперника и топнул ногой, после чего они оказались у стены арены в том месте, куда опирался Вейс в начале.

Тиктиктиктиктик-дзынь!Тиктиктиктиктик-дзынь! Верный хронометр отсчитывает секунды: одна - "тик", пять - "дзынь!". Мысли несутся в ритме боя, под тикание хронометра, не оставляя в памяти места ни для чего, кроме заученных формул, молниеносного расчёта, последовательности плетения, схем взаимодействия компонентов... Быстрота и натиск. Не дать ему перейти в атаку. Нападать.

...они зашли на посадку в глухой деревушке на восточной окраине Империи - отдохнуть и пополнить запасы воды и провианта. Деревня встретила их радушно - местные согласились продать солонину за сугубо символическую плату, в трактире устроили для экипажа настоящий пир, а капитану передали от местного сеньора приглашение переночевать в его замке.
Вечером Армандо ужинал в тёмном пустынном зале в гордом одиночестве - стол для него накрыл на редкость немногословный дворецкий. По словам последнего хозяин был занят неотложными делами. Не добившись каких-либо подробностей, странник направился в приготовленную ему комнату, зажёг свечу и, сидя на кровати, начал разбирать на туалетном столике один из своих приборов, начищая одни детали, смазывая другие и калибруя третие.
Когда за окном окончательно стемнело, а свеча прогорела больше, чем наполовину, в дверь вежливо постучали. После "войдите" Армандо в комнату скользнул высокий и бледный немолодой человек, представившийся графом Айзеном. Завязалась беседа, начавшаяся с дежурных распросов о дороге и впечатлениях от приёма, но плавно перетёкшая в обсуждение куда более интересных вещей.
- Вы зрелый человек, - говорил граф в ответ на высказанную Армандо весьма резкую характеристику некоего исторического деятеля как тирана, подлеца и злодея, - а рассуждаете, как неоперившийся юнец. "Добро", "зло", "плохо", "хорошо" - это наивные, идеалистичные категории, не имеющие ничего общего с реальностью.
- Какие же категории вы предлагаете взамен? - спросил Армандо, на секунду отвлёкшись от прибора.
- Реальные. Жизненные. Естественные и лежащие в согласии с законами природы.
- И что это за категории?
- Хищник и жертва. Сила и слабость. Раб и господин. Жизнь такова - те, кто сильнее, пожирают тех, кто слабее, так всегда было и всегда будет. Жертвам, конечно, удобнее оправдывать свою слабость выдуманным "добром", но разве это интересует хищников?
- Люди - не дикие звери - отозвался Армандо, вставляя в прибор последнюю деталь.
- О, это вы так думаете. Среди людей есть богатые и бедные, герцоги и простолюдины, победители и проигравшие. Всё точно так же, как и среди зверей, только лишь приправлено лицемерными представлениями о "зле" и "добре"... Кстати, а почему вы решили, что люди - высшее звено всех пищевых цепочек? - при этих словах кожа на и без того худом лице графа Айзена истончилась так, что стало видно кости, в глазах зажглись красные огоньки, а из-под верхней губы выглянули два длинных клыка.
- Вы в этом сомневаетесь? - улыбнулся Армандо - Кстати, а созданиям вашей породы вреден именно солнечный свет или просто очень яркий?
- Какое это имеет значение? - граф неторопливо поднялся со стула.
- Принципиальное, - с этими словами Армандо направил в лицо графу гиперболоид, который он заботливо настраивал весь вечер, и крутанул колёсико, высекающее искры для зажигания горючей пирамидки.
Граф превратился в кучу пепла за три с половиной секунды (хронометр и тогда был при Армандо). Оставались сущие пустяки - просигналить в небо тем же гиперболоидом (четыре коротких, один длинный), дождаться, пока вахтенные пригонят "Принцессу" к окну и отыскать остальную команду, мирно дрыхнущую в местном амбаре под действием снотворного, которым её угостили "гостеприимные" селяне...

Тиктиктиктиктик-дзынь! Рука выхватывает из-под шинели гиперболоид, вторая - подкручивает винт. Целиться надо в глаза. На выдохе мана перетекает внутрь горючей пирамидки, а на вдохе большой палец рывком прокручивает колёсико.

Вперед, вперед, приминая гнилые зубья ступеней. Ощущая царапающее дыхание в своей груди, жарко бредовое. Долгий надоедливый кошмар. Рвутся слабые шхъедербегшенушские легкие, стонут чахлые мышцы. Молочная кислота разъедает плоть. Но все повторяется - снова и снова. Эта темная площадка, эта зайливая шхъедербегшенушская надпись "Ат-Анх. Одерга -7-15", сломанная ступенька и пятка зависающая над смертельными клыками рваной стали. Со временем, пытаешься преодолеть этот барьер, сменить надоевшую цепочку повторений. Удается словно против течения - свернуть с пути. Миновать разрыв. Снова поднимаешься - снова минуешь рваную ступеньку, измочаленную, выкрученную тряпкой. Усталость грызет кишки. Дрожишь, стирая капли пота с белой, бесшерстной шхъедербегшенушской кожи.

Ат-Анх. Одерга-7-15. Лифт. Затейливая блестюшка под ногами - голая пятка в сторону. Это тяжело, противостоять закономерностям. Неправильно. Жуткая, искаженная неправильность ощущается в воздухе, сгущается, спертым раскаленным шаром. Сил идти нет, присаживаешься на ступеньки. Верх это низ. Низ это верх. Ат-Анх. Одерга 7-15.
Какая-то аномалия...

Яша понял, что не до конца владеет своим телом. Он слышал голоса, но не разбирал слов, боль ушла почти совсем, но пот уже не сочился, он струился и намочив рубашку капал на пол. Мальчика трусило мелкой дрожью, но он не потеряв ориентир – белое пятно впереди, а это была пижама Никиты устремился вперед.
- Барух хАшем, ато адонаи амоци бин аарец…, - он с улыбкой смотрел в никуда и разговаривал с никем. После, когда он уже поравнялся с белым пятном, он, обращаясь к этому пятну, которое напоминало Никиту, произнес уже яснее.
- Брат, пошли уже, не то у меня как-то все трусится перед глазами – при всей неясности сознания, со стороны казалось, что ему даже немного лучше, чем другим ребятам. Если бы не пот и белые губы, можно было бы подумать, что это просто больной гриппом и сильно худой мальчуган, решивший вдруг побриться на лысо. И может всем казалось, что он обращается к Никите, но маленький Яша обращался к Яалю, своему брату, который в это время был в 6 тысячах километрах от него.

Надя давно заметила, что взрослые - странный народ. Ей многое было непонятно: почему надо рано вставать на нелюбимую работу, почему надо любить супы и каши, почему надо заставлять детей делать то, что им не хочется? И еще много всего удивляло Надю в людях, которые сами когда-то были маленькими, но забыли об этом.
Еще она не понимала, почему мама с папой так часто в последнее время кричат. Друг на друга, на Верочку, на саму Надю, на других взрослых. Она видит, как поссорившись, папа выходит курить на лестничную клетку и долго стоит там, глядя в окно и не решаясь вернуться. В домашней одежде и старых тапках он выглядит совсем растерянным, выпуская дым из-под усов, с опущенными плечами, скрещенными у груди руками. А мама, закрывшись на кухне, открывает кран и с каким-то ожесточенным отчаянием начинает греметь грязной посудой. В такие моменты Надя с Верочкой, чем бы сестры не занимались, затихают, ведут себя как мышки. Хотя очень хочется подойти к родителям, обнять их, растрясти их грусть. Но что-то мешает, останавливает.
Или вот недавно. У Верочки никак не выходило красиво написать букву "О". Так мама на нее накричала. Верочка, конечно, в слезы. Мама тоже. Папа - курить.
На Надю они тоже кричали: что со школы задержалась, что синяк принесла, неосторожно бегая на переменке.. Правда, Надю родители давно уже не ругали. Но девочка слышала, как папа повышает голос, требуя от врачей каких-то ответов, со злостью рычит, переключая программу вестей, обзывает непослушного и очень шустрого кота Ваську дураком...
Как реагировать на это, девочка сначала не знала. Плакать, как младшая сестра, стыдно, обижаться - глупо. Вот и отмалчивалась, пережидая бурю. Потому что мама всегда приходила к ним в комнату, садилась рядом, гладила по голове и объясняла: "Простите нас, девочки. Мы не со зла. Не обращайте внимания, все хорошо. Все будет хорошо, мои любимые".

Никита с удивлением поймал себя на мысли что его раздражает Яша. Нет, он был хорошим другом, но слишком уж верующим. Сам Никитка, не веря пояти не во что был. наверное, слишком другим... Когда они просто сидели в палате, то Яшу так сильно на веру не тянуло, ну, или так казалось самому Никите?

- Хватит цитировать не пойми что, это не поможет! - резче, чем хотел сказал Никита. - Уборщица нас просто обманула, вот и всё, а медсестра наверху наверное, где-то.

Маму умирающего ребёнка было жалко, но вокруг всё время кто-то умирал. И в палате, где теперь почти всё время лежал Никита, тоже умирали. Смерть это поражение, так думал мальчик, начиная подниматься по лестнице. Это было гораздо сложнее, он даже начал задыхаться, и новая волна боли прошлась по позвоночнику.

- И нам тоже больно. Но какая вам разница, вы даже в собственного сына не верите, наверняка ему от этого только хуже! - жестокие слова, сказанные бледным мальчишкой, не способным прожить без лекарств. Жестокие, но Никита верил в них. С внутренним страхом он подумал, что с ним стало бы, если бы в него не верила собственная мать? Он бы так и остался бы хлюпиком и плаксой, и проиграл бы ещё в начале. Но мама верила в него и он боролся не только для себя. - В меня верят и я вылечусь. Поверьте в него хоть чуть-чуть!

Что значит старость для одиннадцатилетнего ребенка? Это что-то недостижимое и очень-очень далекое. Когда тебе одиннадцать, ты не думаешь, что вообще однажды повзрослеешь, а потом вдруг покроешься морщинами, бородавками и еще Бог знает чем. Когда тебе одиннадцать, ты еще не думаешь о будущем. Когда тебе наступает двенадцать, это не цифра, приближающая тебя к совершеннолетию, это лишь повод выпросить у родителей новую куклу и вкусный торт.
А что, если ты не просто одиннадцатилетняя девочка?.. Что если ты одиннадцатилетняя девочка, болеющая раком?.. Мама старается не касаться этой темы, но врачи с Надей давно обсуждали..сроки. Жестоко? Сперва она считала, что да. Но после, через многочисленные разговоры, пришло смирение. Еще чуть позже - понимание. Ей не поступить в институт, не устроиться на работу, не выйти замуж. Не состариться. Надя это знала. Но думала ли она об этом по-настоящему? Нет. Ведь ей было всего одиннадцать. И пусть на короткое мгновение, но между тем она оставалась ребенком! И когда Богдановы приезжали к бабушке в гости, Надюша даже не задумывалась, что никогда в своей жизни не станет ни для кого бабушкой. А увидев впервые некрасивую седую санитарку, девочка не ставила себя на ее место. Надя просто жила, оставаясь где-то здесь, застряв где-то сейчас.

Зима, противный холод забирается под курточку маленькому Никите. Он идёт, весь в слезах, противно хлюпая носом. Повод? Мороженное, красивое, большое, пахнущее карамелью. Но ребёнку четырёх лет никто не купит такое на морозе. Вот и повод, пустяковый на самом деле, но тогда это была целая трагедия. Родители уговаривают его не плакать "а то простудишься", обещают купить потом три мороженых, но только что бы он съел их дома. Но малыш не перестаёт плакать.

Мимо идёт странная девушка, невысокая и толстая. в бедной поношеной одежде, такую сложно назвать красивой, но лицо достаточно милое. Она идёт по засыпанному снегом посёлку с широкой счастливой улыбкой на лице. В руках букет каких-то цветов и плюшевый мишка. От этого противного счастья у Никиты ещё сильнее перехватывает горло и он заходится новой порцией плача. Девушка удивлённо останавливается и с удивлением на него смотрит.
- Он чего так плачет, случилось что? - с тревогой спрашивает она у родителей.
- Ничего страшного, просто упал и ударился, но ничего он сильный, справится. - отчего-то краснея врёт отец.
- Правда? - огорчённо интересуется девочка, и начинает копаться в карманах - Как жаль... А хочешь я тебя чем-нибудь угощу, а?
Никита уже хотел попросить мороженное у неё, как тут отец сильно, до боли сжал его ладошку.
- Не стоит, он уже почти не плачет.
- Ну ладно... - растеряно пожимает плечами и девушка уходит.
- Противно... - шепчет отец, и Никита понимает, про него...

Обидно что его, единственного сына, стесняются перед какой-то уродиной, он оборачивается что бы крикнуть что-то обидное, но не может, горло сдавливает очередной порцией рыданий. Ущемлённое самолюбие мучает его всё сильнее. До страшного диагноза, навсегда заставившего мальчика повзрослеть, остаётся пять лет, до основных событий семь.

Ух, какие мысли вкусные! Так бы и схарчила за обе щеки, вымазывая всю морду в сочном жире, вгрызаясь в косточки, хрустя хрящами и потом, после того как последний кусочек будет лениво разжеван и проглочен, после сытной отрыжки, во время расслабленного лежания на боку, чтобы не давить набитый живот, выковырять когтем из зубов застрявший клочок мяса...
Так, стоп. Хватит. Так и слюной захлебнуться недолго. Еда, костер — баловство все это. Сибаритство. Мы и орешком прошлогодним укрепим свое тело... Йэ-эх.
Хорошо было раньше. Без Лода, без злой силы его, без проблем лишних на задницу свою мохнатую.
"Кто мы?! — Агенты хаоса! — Чего мы хотим?! — Нести хаос! — Когда мы этого хотим!? — Прямо сейчас!"
И прямо здесь, да. Хорошая речевка была, заводная.
Нет, мы были не анархистами, мы были хаотами. Мы не воздвигали баррикад, не жгли покрышек, не забрасывали генетиков коктейлями Молотова. Мы просто несли беспорядок — туда, куда могли дотянуться наши маленькие руки, щупальца, лапки и клешни. Мутаракан в твоем гамбургере, ключегрыз в замке когда ты вставил в него ключ, засор в унитазе когда ты хотел в туалет, приоткрытый канализационный люк под твоей ногой, развинтившийся болт колеса твоей тележки в супермаркете, лампоеды, прорвавшиеся сквозь дырку в сетке на окне — маленькие гадкие мелочи, которые медленно отравляют тебе жизнь, и на фоне которых любое плохое событие становится во сто крат хуже. Общий фон недовольства растет, и люди начинают разбегаться: переезжать, менять место работы, сбегать из крупных городов в глушь, разрушать старые связи и устанавливать новые. Увеличивать энтропию. То есть — хаос.
Спросите, зачем это все? Тут сразу две причины.
Первая — идеологическая. Энтропия в системе расшатывает ее, и заставляет видоизменяться. Эволюционировать. Становиться лучше с точки зрения адаптации к окружающим условиям. То есть, если проще, мы — прогресс. И во имя этого прогресса мы плавили свои тела, приспосабливая их максимально к текущим потребностям.
Вторая причина — эгоистическая. Генетические отклонения, вызванные радиацией после Четвертой Мировой, создали среди прочего контролируемый полиморфизм как ответ систем организма агрессивной внешней среде, подверженной радиоактивному излучению. Под прочим можно привести длиннющий список видовых наследственных мутаций, которые привели к созданию тысяч новых видов: зверей, птиц, насекомых, насекомых-птиц, птицозверей... ну, там еще поле непаханое для зоологов, размером с Байкальскую Пустошь, так что вернемся к полиморфизму. Изменение биологических свойств и внешних признаков организма в чрезвычайно короткие сроки — минуты, а иногда даже и секунды — жрет массу энергии. Ее бесполезно пытаться восполнять пищей, здесь требуются энергетические потоки другого толка. И их во всем богатстве спектров предоставляет нам хаос. Чем больше энтропии привнесено в систему — тем больше количество энергии для морфирования становится доступно. Если выражаться проще: нашкодил мелко — вырастил палец, нашкодил крупно — вырастил руку.
Черт, всегда знала, что во мне лектор пропадает. Или учитель. Не зря в детском саду все так классно выходило. А все чтение. Тонкая техника медным тазом накрылась, а книгам-то радиация по-барабану, библиотеки по всей стране ломятся, читай не хочу. И читала же, интересно было. Жила бы на Западе, задвигала бы сейчас курсы аутобионики ихней с трибуны в какой-нибудь Сорбонне.
Кстати вот, аутобионика. Ответ Загнивающего Запада Русскому Хаосу. Жалкие попытки системного подхода к хаотичным явлениям посредством порядка, контроля и самоорганизации. Вызывают слезы умиления у тех, кто в теме. В теме с рождения.
Хорошо было раньше.
А потом что-то сломалось. Когда одним прекрасным утром в уцелевшем детском саду в Прибалтике я не смогла в очередной раз измениться на глазах детишек, полных восторга, обожания, и искренней веры в пользу хаоса. Когда вместо превращения в сказочную принцессу с огненно-рыжей шевелюрой из меня вылез лишь этот ирокез. Когда следующие три недели слились в бесконечный серый поток отчаяния и безысходности на пути к безвременной кончине, потому что я перестала чувствовать энергию энтропии, несмотря на все свои усилия.
И когда в безумном порыве я пробралась в вагон Транс-Евразийской магистрали, и где-то посреди континента, уже чувствуя, пафосно выражаясь, дыхание смерти в своих мохнатых ушах, краски жизни вдруг вернулись ко мне, чтобы через несколько минут снова начать угасать. Вот тогда-то я и почувствовала Лода. Энергетический парадокс, вихрь хаотичной энергии, заключенной в мощную системную структуру. Кубарем вывалилась из поезда посреди леса, расквасив нос о щебенку, и два часа блуждала по лесу, пока наконец не увидела отблеск костра в его лесном лагере. Аккуратном таком, правильном: костер в ямке, камнями обложенный, палатка строго от ветра, чтобы искры не летели, в двадцати метрах еще ямка для отхожего места, в которую я чуть не наступила, пока ломалась в темноте через бурелом.
Походная жизнь мне не впервой. Но моя походная жизнь — это отрастить мех потеплее, когда холодно. Поймать добычу, когда жрать хочется. Запечь ее в глине вместе со шкуркой или перьями на костре, разведенном собственноручно — палочками ли, или воспламеняющимся газом выдохнутым. Залечь в теплом мхе на ночь, и росой утренней морду протереть. А его походная жизнь...

Дни в больничной палате длинные. Ночи - еще длиннее. Время - бесстыдный шулер, долго тасует и еще дольше думает над своим ходом. Так что часы посещения родными стремительно утекают, а когда ты вот так лежишь в палате, глядя на пустые, наводящие тоску стены, минуты кажутся вечностью. Или даже больше вечности. Особенно в ожидании капельницы...
Надя посмотрела на приоткрытую дверь, мысленно пытаясь представить, как она открывается и входит медсестра в неизменно белом халате и со склянками. Девочка знала, что будет в этих склянках. Морфий. Она за последние годы своей жизни узнала много слов, относящихся к медицинским терминам. И "морфий" был для нее любимым словом. Даже просто думать о нем было приятно. Девочка закрыла глаза и улыбнулась своим мыслям. Но тут же губы скривил приступ боли. Надюшка подавила вырывающийся стон, стиснув дрожащие руки. Зубы глухо стукнулись друг о друга и еле слышно скрипнули. Она открыла глаза. По видимому, остальным тоже нелегко приходится. "Где же Марья Валерьевна?" - хотела было произнести вслух девочка, но поняла, что глупо озвучивать вопрос, на который никто из присутствующих не сможет ответить. Лишний раз только напомнит остальным о нещадно тянувшемся ожидании.
Лежа на жесткой неудобной кровати, девочка мучалась от болей в спине, чувствуя каждым позвонком старый придавленный матрас. Она попыталась встать. Очень осторожно: сперва на локти, потом, опираясь на них, сесть. Ноги повисли над полом. Передышка.может стоило поужинать, чтобы сил было побольше? Но Надя никак не могла привыкнуть к больничному рациону. Да и всплывшие в памяти мамины котлетки с картофельным пюре аппетита не вызвали.
Девочка еще раз глянула на дверь, что вела из платы в общий коридор. Не слышно цокота каблучков, скрипучих колесиков капельниц, беззаботного щебета приближающихся медсестер. Надо бы выглянуть и узнать, когда же уже к ним придут: сил нет терпеть. Тихонько со скользнула с постели, охнув от нахлынувших болей, и, шаркая носками, морщась от еле сдерживаемых слез, направилась к выходу из палаты.

Западные Пустыни.

- Умный оэш-баю, прекра-а-а-асный оэш-баю. Ах-ма! Возьми, дорогой, такого трудолюбивого работника оэш-баю! Себе в убыток почти отдаю, такого сла-а-а-авного оэша. Ая-яй, дорогой, говоришь, он уже умер? Ну…такое случается иногда (притворно цокает). Жесток и беспощаден наш проклятый Самум. Вечная ему слава! Хочешь я приведу другого оэш-баюна, брат? О-о-о брат (облизывает губы)! Здесь ты не прогадаешь, клянусь своими тремя женами, этот славный оэш-баю не умрет никогда. Кушает всего лишь раз в день, а работать может за троих! О-о-оо (тон истинного завиральщика), а может даже за четверых. Нет? Что-ты, дорогой?! Ой-вай, бесстыдник (шелестит раздвоенным языком). Покарай меня Самум, если я вру (самым бессовестным образом, торговец врет). Зачем ты говоришь с оэш-баюном, брат? У его нет языка. Зачем оэш-баю язык? (удивленно) Маленький трудолюбивый оэш-баюн любит работать, другого ему не нужно! Поверь мне, Ты осчастливишь его самым тя-а-а-жким трудом (самодовольно кряхтит)!

…Хорошо родиться истинным хамари, трудиться каждый день от рассвета до заката, зарабатывать уважение и престиж, кочевать среди песков, ковыляя в раскаленных пустынях вместе с гаремом собственных многоедливых жен. Стонать от укусов вездесущих скорпионов да лютых змей, задыхаться в песчаных бурях сплевывая собственные легкие на землю. Покрываться гнойными, липкими коростами от невыносимый жары. Прожить лет тридцать или сорок, состариться, умереть и отправиться на личную встречу с Самумом Беспощадным, чтобы там, на великом торжище, дать ответ Самому главному Вору Пустынь: насколько трудолюбиво и правильно, сумел прожить ты эту жизнь? Хорошо существовать подобным образом, да не очень…
Так примерно думали несколько хамарийский вождей обмазанных жиром с ног до головы, толстых торговцев, привыкших к успеху и почету, к ежедневному куску мяса и плошке теплой воды поднесенной верным слугой. Упаси Самум, перечить великому Червю и нарушать его священный договор! С другой стороны, лишившись потрохов проклятых жукоголовых, прекрасная торговля очень скоро разладилась. Над жирными, умасленными торговцами, нависла мрачная перспектива похудеть и растерять былой блеск…

Как известно далеко не каждому, - хамари живут мало, а думают много. Поэтому торговцы назвали себя скромно – вечные трудящиеся. «Вечные трудящиеся» отправились в горы, туда, где земля твердая и каменистая, туда, где к подножиям великих Костей многоуважаемый, прекрасный Червь никак не сможет добраться. Конечно, они будут присылать ему богатые дары, шкуры убитых животных и своих самих некрасивых сыновей в вечное услужение – но карлики очень долго простукивали землю, убеждаясь что земля под ногами чистая скала, а вовсе не мягкий песочек пустынь…
«Вечные трудолюбивые» быстренько заняли небольшую и весьма зеленую территорию, принявшись заниматься браконьерством. Разумеется, приказ Червя (что б его!) выполнялся строго – никто не должен убивать жукоголовых как животных. Жукоголовых вообще нужно не убивать, их нужно делать рабами! Это не нарушение приказа. Это его исполнение. Жукам нравиться трудиться, жукам нужно хорошо поработать на благо хамари, чтобы в следующей жизни родиться истинным человеком…

Второй век стал для хамари весьма прогрессивным временем. Рабовладение прижилось в обществе чудесно. Прижилось среди «вечных истинных», и среди людей чтущих Великого червя тоже. Только в зеленой местности предгорий захватывали жукоглавцев, а в окрестностях чудного и свободного Джи-рага-хада, да будет стоять он вечно! в рабство стали обращать самих хамари. В отсутствие иной подходящей работы, в отсутствии жучиных потрохов и талисманов, новый институт рабовладения привлек многие изысканные умы. Теперь любой мелкий торговец, недостаточно успешный и неспособный защитить себя и свою семью, мгновенно попадал в вечный плен к более успешному сородичу.
Рабовладение, как оказалось, очень хорошее изобретение. Да и совесть спокойна! Оэш-баюн приговорен к такой позорной судьбе вследствие своей ленивости, а значит, каждый истинный хамари должен помочь оэш-баюну искупить свой порок. Оэш-баю можно бить, можно отнимать у него воду, можно отнять у него еду. Если ты стал рабом – значит, ты слишком виновен перед Самумом, значит, вся твоя жизнь должна стать покаянием. Значит, никто не должен уважать тебя и долг каждого истинного хамарийца, сделать твою жизнь трудной и страшной. Если оэш-баюн умирает от непосильной, тяжелой работы – значит он искупил свой долг и в новой жизни сумеет родиться жирным, тучным и успешным человеком.

Торговцы с удовольствием приняли новую религию. А главное, - это не нарушало приказа великого и умного Червя. Ведь никто больше не убивает жукоглавцев…


…Он долго и мучительно пил солоноватую воду, стараясь растянуть каждый глоток. Оазис этот недолговечен и уже засыхает - вода уже солена и горька, но каждый глоток - жизнь.
Покрытое синяками тело вздрагивало, деревянный ошейник болезненно натирал шею. Ему не прожить долго. Он голый, избитый, он повидал в стране проклятых карликов много страшного. Поскрипывая жвалами, одинокий хеш двигался сквозь пески к своему хиву, двигался медленно. Спотыкаясь и надеясь услышать голос царицы в своей голове. Шаг за шагом, мечтая вернуться в родные пески.
Давным-давно, когда он был еще крепким и сильным солдатом, лысоголовые предатели напали на мирный хив. Они пришли под видом мирных учеников, - сказали что хотят учиться языку и традициям - а потом, когда их стало слишком много, начали захватывать простых работников в плен. Деревня была чахлой, солдатов оказалось слишком мало…

Варварская страна хамарийцев стала домом для хеша на целых десять лет. На плече у него багровел гноящийся шрам, - вырезанный по живому мясу знак одного из успешных хамарийских торговцев. Один глаз выколот. Второй почти ничего не видит – солнце пустынь съело зрение. Впрочем, хеш помнил. Бесконечные цепочки рабов: умученных работой хешей и цепочки самих богомерзких карликов. Однако, трудно было ненавидеть этих карликов, обращенных по воле соплеменников в вечных пленников: Рыдающие дети, цепляющиеся за ноги толстые жены. Рабы. Вонь. Цепочки умирающих от жажды и невыносимого голода людей, обреченные таскать камни и разгребать руками жгучий песок, чтобы основать в пустыне памятную стоянку, во имя какого-то там Самума…

Проклятые лысые карлики говорили, будто это угодно самому Червю. Они говорили, что это наказание за праздность. Они заявляли: «Мы вас больше не убиваем, мудрые хеши. Мы видим – что вы не звери. Мы вас учим! Червь знает, как лучше вам жить. Червь желает, чтобы вы искупили свою ленивую жизнь хорошей работой! Но мы вас не убиваем! Мы помогаем вам искупить грех праздности!»
…Если бы умирающий хеш мог рассмеяться, он бы наверное сейчас расхохотался. Их действительно не убивали. Не-убивали! За годы службы хешу сломали три пальца, отбили внутренние органы и выкололи острой щепкой глаз в наказание за неповиновение. От непосильной работы высохло тело, кожа превратилась в одну большую гнойную рану. Но хеша не убили. В неком извращенном смысле, лысые карлики действительно обучили жукоглавца своим традициям и своему языку.
Постанывая, одинокий жукоглавец тяжело поднялся на ноги и поковылял дальше – прежде чем жизнь его закончится, царицы должны услышать рассказ о нравах и обычаях новых южных друзей...


Так складывались дела южных хешти. На севере же, люди Ньярланпотеп широко расселились вдоль гор, и однажды, столкнулись с маленькими черными варварами. Черные варвары оказались необычайной силы магами - пронзенные силой мысли карликов, тела простых хешей были нашпигованы десятком острых деревянных прутиков. Смерть была мгновенной. Карлики не подходили близко – карлики послали острые деревяшки издалека, поразив солдатов и всех людей одной из меньших цариц с расстояния!


Маленькие прыткие уссуулы в этом веке совершили ряд великих открытий.
Прежде всего, во славу великого удава были основаны три города. Разумеется, люди приходили сюда лишь на время, чтобы посетить святые места. В более жаркие же и голодные дни, Уссуулы уходили дальше. Но в городах стали жить священники великого Удава. Созданный из больших валунов и желтоватых черепов соплеменников, в прекрасной Нганассулле был выстроен первый храм: Освященный кровью десяти юношей и кровью пятидесяти девственниц, храм этот сделался местом паломничества тысячи людей. Уссуулы несли сюда пищу и кости своих родственников, несли красивые камни и удивительные головы зверолюдей, объявившихся на востоке великих пустынь.
Здесь, в священном круге камней именуемым храмом, мальчики становятся воинами, а женщины принимают обрезание, чтобы верно служить своим мужчинам.

Вторым открытием стало изобретение лука. Имя Бомги будет прославлено в столетьях!

Согнутая палка скрепленная жилой животного, способна была посылать стрелу на далекое расстояние. Луки эти правда вышли не очень совершенными, - по-первости не выдерживали долгих усилий и даже у самых умелых охотников, ломались уже через несколько дней. Стрелы хрупкие, ненадежные птицы. И все-таки, это было прекрасное новшество! Добычу можно убивать с расстояния!
Каждый истинный охотник и воин дорожил своей тетивой – священной деталью лука, не выдерживающей сильного зноя или слишком обильной влажности. Бомга придумал сгибать лишь палку. Кто-то, предположил, что если использовать два вида дерева и укрепить лук костяными пластинами, оружие станет более прочным и совершенным...

Третье открытие подарило усуулам новых врагов. В первое же десятилетие после основания Баяссулы, в одно из кочевий, на стойбище обрушились орды варваров и нечестивцев. Тупые, прожорливые варвары не способны были внимать разумной речи. Даже нашпигованные ядовитыми стрелами – варвары продолжали бежать и убивать. Разрывая мужчин на части, варвары тут же пожирали их сочное мясо. Уссуулы и сами могли напиться крови врага, в один из священных дней в великом круге черепов, но даже бывалых воинов выворачивало наизнанку, глядя на урлоков пожирающих своих и чужих мертвецов прямо на поле боя…

Бяка сморщила нос и встряхнулась, разгоняя кровь по затекшим конечностям.

Холод с-с-собачий.
Все было бы ничего, если бы была нормальная жратва. Подножный корм позволяет существовать, позволяет поддерживать жизнедеятельность в этом... мягко скажем, неудачном теле. Но что-то больше - фиг вам, обойдетесь, пишите заявки в профсоюз.
А жратвы нет. Все, кто умеет бегать, прыгать или летать — свалили подальше. Внизу, под промерзающей по ночам землей, копошатся еще некоторые, можно почувствовать, если лечь на землю и прижать к ней оттопыренное ухо. Слышно, как скребутся, пробираясь по норам, или хрустят запасами. Гномы или кроты — поди разбери. Один раз удалось такой склад откопать, орехов и зерна на два дня хватило. А хозяина фиг найдешь, тоннелей на сотню метров, и один другого уже. Потому им, подземным, лень с насиженных мест двигать. Хотя такая концентрация Злой Силы — это вам не фунт лиха, это побольше. Лод, кажется, что-то говорил про какие-то пятьсот килотонн.
Пятьсот килотонн лиха — блиииин, это ж как можно было бы развернуться... И где они теперь? В Добром Маге Света. Ну и где справедливость?..

Она остановилась у крыльца, развернулась и посмотрела назад.

Кр-р-расотень, все-таки. Дикая такая, природная, необузданная красотень. Буйство красок, сумасбросдтво светоподачи, ноль прямолинейности, шиш симметрии. Лепота.
И все же, пора валить из этой красоты. Обитателей в пансионате больше не осталось. Было двое домовых — в центральном корпусе, и на складах. Лод их неделю ел, пока они не разобиделись вконец и не сбежали. Семейство зайцев вон под этой поленницей куковало, удрали как только зайчиху чуть попробовать удалось. Всякая беличье-птичья мелочь как-то очень быстро рассасываться начала, когда Лод нечаянно сарай сжег. Не сдержался. А вслед за ними и вся округа быстро начала вымирать. Даже почтальон перестал приходить, хотя у санатория была годовая подписка на несколько газет, по обязаловке сверху, я узнавала.

Старые половицы почти не скрипели под легким весом и мягкими лапами.

И как его с насиженного места сдвинуть? Свалила бы давно сама, и ищи ветра в поле. Но — нельзя. Рассыплюсь. Шерсть облезет, ирокез выторкнется и высыпется, уши обвиснут, лапы слушаться перестанут. А дальше, если назад к нему не вернуться — останется только лечь и помирать.
Вот мой коврик. А за дверью — его Спальня. Не вытру ноги — будет раздражаться. Виду не покажет, конечно, воспитанный. А потом бах — и еще один сарай сгорит.
Черт с тобой, золотая ты рыбка, жизненно для меня необходимая. Вытру. Сегодня — вытру.
Сегодня надо быть аккуратной, вежливой и обходительной. И убедить тебя двигать ноги, пока мы тут не двинули коней.
Так, лапы вытереть — раз. Шерстку вылизать — два. Ирокез... зар-раза такая, опять торчит. Волнуюсь. Ладно, будешь красным флагом решительности моей торчать.
Ну, с именем Хаоса на устах моих... пошли.
"Здравствуйте, господа. Я пришла вам сообщить пренеприятнейшее известие..."

Толкнула дверь тихонько. Шерстяным клубком пробралась внутрь, осторожно ступая на чистый пол. Носом шмыгнула.
— Привет. Я... это. Еды нет. Ушли все. Нам... тоже надо. Уходить, всмысле.

Да чтоб тебя на изначальную материю порвало, что за косноязычность каждый раз?! Он, наверное, меня за дуру принимает.
А вот не толкаются речи в его присутствии. Даже с домовыми чуть ли не заикалась, пока он в пределах слышимости. А без него — нормально. Поболтать, заболтать, убедить, привести — как два пальца об забор. Боюсь я его, что ли? Или уважаю безмерно, за его некий поступок, о котором он только вскользь да намеками до этих пор?..

Из старенького пикапа, пять минут назад врезавшегося в стену вывались двое парней. Один из них был настоящей ебаной двухметровой горой мяса, другой же был коротышкой, метр с кепкой. Оба были бритые под ноль и носили черные кожаные куртки. На спине у каждого был нашивка с черепом и надписи «FB» на рукавах. И оба этих колоритных персонажа были бухими в говно и слабо представляли, что происходит. Коротышка Том облокотился об стену, а здоровяк Террор, скривился и смачно обкамшотил тротуар. Пока эти двое приходили в себя после аварии, рядом с ними остановилась другая развалюха, из нее высыпали такие же пьяные и бритоголовые парни. Взрыв смеха, бурное обсуждение того что сейчас только что произошла. Видимо группа молодых людей решила сделать перерыв в ночных гонках и устроила привал прямо здесь, у разбитой машины. Исходящий от них шум привлек не только напуганных обывателей, но и офицера вербовочного пункта армии США. Когда офицер вошел в свет фонаря, Террор громко говорил, что хочет подраться и разбить пару голов этой ночью.
- Эй! Тебе охота подраться? – поставленный командный голос заставил его заткнуться.
Террор какое-то время пытался переварить информацию. Его опухшие от выпивки глаза уставились на хлипкого с виду офицера.
- Дам, нам охота. И я не шучу, мудак. – бугай шатаясь направился к нежданному собеседнику и навис над ним как гора. – Это ты то, решил с нами подраться?
Солдафон не испугался. Он до неприличия был уверен в себе и бритым это не нравилось.
- Не я, а группа самых крутых парней в мире.
Том отелился от стены и встал по правую руку от Террора.
- Ты что несешь? Самые крутые парни это «бритые»!
Парни в кожаных куртках начали обступать офицера плотным полукольцом. Но солдафон был все также спокоен. Он указал на открытую дверь, за своей спиной и спросил.
- Может быть зайдете? – и не дожидаясь ответа зашел в здание вербовочного пункта армии. Бритоголовое было, офигевшие от таких раскладов, даже не попыталось его остановить.
- Что ты о себе возомнил урод? – шатающаяся пьяная толпа устремилась за офицером.
- У вас будет возможность хорошо подраться. И сделать этот город самым спокойным на свете. – сказал странный мужик. Как из не откуда в его руках появилась пачка бумаг и он бесцеремонно всунул каждому по листку. – Прошу вас господа. Вам тоже, вот держите.
Том принял листок как все. Попытки вникнуть в его содержимое оказались тщетными.
- Спасибо..ик.
- Вот тут, подписывайте. И тут.
Через несколько минут бритые парни стояли при перед офицером шатаясь, подняв правые руки и под суфлирование офицера, в разнобой произносили клятву.
- Я вступаю в ряды морской пехоты. – начал солдафон.
- Морской пехоты…- тупо повторила толпа, все еще не понимая, что тут происходит.
- Я не член коммунистической партии. – продолжил солдафон.
- Коммунистической партии…
И так далее, все в таком же духе. Что-то о верности стране и вооружённым силам. Когда странное действие закончилось, офицер вытолкал пьяных тугодумов из участка. Захлопнув дверь он со смехом сказал.
- Хах, а вас даже брить не надо.
Свежий ветерок подействовал отрезвляющее. Пропитанный алкоголем мозг Террора зашевелился, но было уже слишком поздно. Бугай схватил Тома за грудки и придвинул к себе.
- Знаешь, что мы сейчас сделали?
- Что? – глаза Тома все никак не могли сфокусироваться в одной точке. А вот Террор уже врубился в происходящие, и он собирался просветить свою банду.
- Мы вступили в ебаную морскую пехоту!
Разозленная толпа вновь ворвалась в помещение рекрутационного пункта. Офицер же спокойно сложив бумаги в ящик своего письменного стола развернулся к ним и непринужденно спросил.
- Что-то забыли господа?
- Эй, мужик, ты же понял, что все произошедшее, было шуткой?
- Увы ребята.
- Что значит увы? Мне еще нет 21.
- Это и не обязательно. – ответил офицер и мерзко улыбнулся. – Уже поздно.
- Но, моя мать без меня умрет!
- Надо было раньше думать.
- Что ты там вякнул? – Террору надоело все это терпеть. Гигант шагнул вперед. Он собирался нанести этому ублюдку тяжелые увечья и силой отобрать подписанную им недавно бумажку. Еще один шаг. В харю главаря банды упирается ствол пистолета. Мерзкая улыбка офицера переходит в гадкий оскал.
- За дверь сосунки. Не бойтесь, морпехи сделают из вас людей. А ваши матери хоть немного отдохнут от такого дерьма как вы.

В общем все как-то так и произошло. Ты думаешь, что все так сложиться может только в фильмах, а тут смотри ка, какие славные карты выдала тебе жизнь. Расскажешь же такую срамоту, не поверят. А если поверят…станешь посмешищем до конца жизни. Нет уж, ебали мы такое дело. В письме домой МакГиллаври оправдал свое вступление в армию так «Я хочу отдать долг своей стране и увидеть мир». В ответ он получил письмо, на несколько страниц. Большую половину письма, отец удивлялся почему его сын вырос таким долбоебом, и какой он никчемный и постоянно заставляет свою любящую матушку нервничать. В конец почерк отца изменился. Видимо, он уже немного отошел от услышанного или может прикинул все положительные стороны отъезда паршивой овцы из родного дома. Папка пришел к мнению, что морпехи плохому не научат. Главным наставлением было – «не облажайся как обычно и не опозорь семью». Убей много пиздоглазых и без медальки домой не возвращайся.
Новобранцев взъебывали и в хвост, и в гриву, но нескончаемые недели ада наконец подошли к концу и можно было вздохнуть с облегчением. Больше не надо было ползать на пузе в грязи, бегать многокилометровые кроссы и обливаясь едким потом пересекать полосы препятствий. Наконец то появилось время основательно вздрочнуть. Это радовало.
Но вот наступило распределение. Дрилл-сардж, который не вынимая дрючил отряд все это время торжественно собрал всех в казарме, построил и, принялся пиздеть, накручивая градус торжественности что-то про патриотичность и другую хуету. Затем начал зачитывать список.
- Том МакГиллаври - 1243, радист, с прохождение дополнительного обучения, в Кэмп Хэллуэй, чертов ирландец, ты же сертифицированный убийца, какого черта ты решил а радиобои податься?
- Сэр, я шотландец, сэр! – почему-то Тома всегда бесило, что его путают с ирлашками. – Хорошо разбираюсь радио, сэр. Хочу принести стране больше пользы, сэр!
Ага. Хуй там пел. МакГиллаври просто не хотел получить пулю от узкоглазых коммуняк. Идеально было бы в обще отсидеться в штабном тылу.

Лейтенант лениво переписывал нас пофамильно аккуратным почерком. Вообще, вся его аккуратность, чистота и правильность смотрелись не очень уместно в окружающем армейском хаосе, да еще на фоне вьетнамской жары и пыли. Я даже подумал, что нарисую его вечером, и принялся вглядываться, запоминая детали, но тут бюрократическая идиллия была грубо прервана.
То, что произошло дальше, конечно, неслабо нас шокировало. Тогда мы еще не понимали, что только так здесь все и работает — через грубость, угрозы, оскорбления и смачный удар под дых. У генералов в штабе наверное есть красивые бумажки с отчетами и всем остальным, и им кажется, что здесь все так и происходит, но реальность такова, что крутые хряки приходят и просто берут то, что им нужно, а бумажки подгоняются потом, пытаясь втиснуть поведение хряка в хилые рамки распорядка.
Лейтенант Стоун был без сомнения крутым хряком. Дело было даже не в том, что он внешне нифига не походил на офицера, не в том как он опустил штабного коллегу-офицера или как приказал вломить ему на наших глазах. Дело было в том, что он не рисовался при этом. Для него это было обыденным поведением, и вот эта обыденность, с которой он топтал заляпанным глиной ботинком правильный армейский порядок — она завораживала. Так, наверное, питон завораживает кроликов.
Поэтому мы даже не слишком удивились, когда все вокруг сделали вид, что заняты своими делами, и никто не попытался натравить на Стоуна военную полицию, позвать вышестоящих офицеров или еще что. Я был уверен, что даже если кадровик потом напишет рапорт, все свидетели в один голос подтвердят, что ему стало плохо на жаре, и он упал сам.
В общем, пока сержант Диккенс и капрал Майерс вели остальных к вертолету, Стоуну понадобились добровольцы. Добровольцами он назначил Трэвиса, Смоука и меня, поэтому я просто отдал свой рюкзак и винтовку Банни, и попросил его занять мне койку или, не знаю, место в окопе, если коек Каменнояйцевым не полагается.
Пока мы шли к складам, лейтенант решил скрасить дорогу разговором. Трэвис наконец оправился от шока и принялся трещать в своей любимой манере за всех сразу.
По его рассказу, который он втиснул в одно охренительно длинное предложение, выходило, что сам он из Алабамы, Смоук из Техаса, а я из ДиСи, хотя я сто раз ему говорил, что в Вашингтоне только учился, а родом из Вирджинии. И учились мы все вместе под началом сержанта Дэниэла Доусена в тренировочном лагере на острове Пэрри в Южной Каролине, и все мы добровольно пошли в морскую пехоту, чтобы защищать страну и демократические идеалы. От его трепа у меня уши в трубочку сворачивались, и я только думал, чтобы у него наконец закончилось дыхание и он заткнулся.

Общее

Запах горячего кофе. Хрусткость вафель. Мякоть пряной пиццы. Свежесть божественно-зелёного салата. Закатного солнца желток - апельсиновый сок. Впятером поглощаете ланч.

Рыса. Чужак. Общее.
- Уууу , глупая аг’ану. Забыла с кем говоришь?! Да!!! Забыла кто мы, щелк-щелк-щелк. Говоришь с нами будто с равной! Ооооо. Ты пожалеешь. Возьми и сожри свой ответ. Я больше не стану спрашивать. Щелк-щелк-щелк. Хотите убить друг друга? Но так не получится. Нееет…Оба лжете. Склизские грязные хрустящие гаши! Поганые, совокупляющиеся личинки многоглазов. Да!!! Что же...Так тому и быть. О Рааах. Слушай меня Рах, я пропускаю их вперед. Только вперед. Рах! Двое – как одно. Пусть идут. Пусть дерзнут. Теперь они твои Рах. Не мои, Рах!!! Щелк-щелк-щелк. Сбой программы. Код Дерга. Все мертво…
Идите. Попробуйте дойти…

Затихла мойра, грудой тряпья застыла. Кажется. Нет больше мойры, кажется, нет больше великого монстра проклятых глубин. Еще одно чудо ушло из мира. Застыло, словно древние механизмы шх’ъедербегну.
Но вам не до механизмов сейчас, вам, не до мойры! Вам, не до самих себя. Сейчас!!! Нет больше Чужака и Аг'ьану тоже больше нет! Варитесь, кипите в живой боли, переплавляетесь. Сползает мясо с ваших костей, гибкими червями, извиваются ваши кости. Коготь мойры дотронулся до ваших тел, Зеленый Огонь вышел из котла. Душа Ратора! Жар великого р’ьих. Взрыв!!! И все стихло. Комком концентрированной боли застыл мир.
Потом, снова двинулся вперед, только нет больше в нем двух крыс. Там где двое были – одно целое. Комок уродливой лысой плоти – ужасное смешение крысы и падшего шх’ъедербега. Две души в одном уродливом, слабом теле задыхаются.
Так сделала мойра.
Так вас одарила.
Оба врали, таились, лелеяли в душе зло. Отомщу! Позже!! Когда не увидит – убью!!! Ха-ха-ха.
Не получится, ибо теперь – вы одно целое. Один уродливый и слабый полу-шх’ъедербегну. Хотите убить его? Тогда убейте себя. Так говорит мойра, так она шепчет в вашей голове своим липким, клейким голоском.
- Да! – Прохрипела умирающая мойра. – Последний секрет. Ха-ха-ха. (противно засмеялась)
Я всегда боялась идти дальше. Щелк-щелк-щелк. Там дальше Мор’аа! А я здесь сидела. Да. Боялась. Сидела здесь и не пересекала черту. Так мы жили. В страхе…Да-да-да. А теперь вы пойдете туда. Вот мой подарок аг’ьану. Знание! Нравится оно тебе? А тебе, коварный чужак? Даже мойра боится идти дальше. Ха-ха-ха. Щелк-щелк-щелк. Даже большая жирная мойра трусит идти дальше и дрожжит от страха, ха-ха-ха…Бесценное знание для маленьких г’ьыну. Ха-ха-ха. Наша последняя месть. Мор’аа. Даже мы боимся мор’аа…

Рыса.
Утешься. Отныне есть у тебя Имя – не безымянная ты, но Аг’ьану – крыса, задающая вопросы. Грязная еда мойры пачкает рот, кислая вода мойры обжигает язык колючей кислотой, плохая еда мойры сверлит желудок. Больно есть эту склизлую, гадкую пищу. Но ты ешь. Давишься, повизгиваешь, пускаешь слюни – но ешь.

Когда неторопливо пережевываешь очередной кусок раскаленного огня своими зубами, сквозь слезы в единственном своем глазу видишь город. Чудный город на краю озера Рах-Имула. Мраморную башню, изящное плетение древних узоров. Видишь крыс, видишь замок зеленого огня. Стена. Марры. Игра теней…

Марры вездесущи, марры глупы, марры хотят жрать. Они приходят, берут и уходят. Таков цикл. Волна. Вечное биение проклятого сердца. Прийти, напугать, взять еду, сожрать свою дань и отступить во тьму. Марры глупы. Марры ничтожны. Марры отказались от даров Раха. Пришел Рах и принес г’ьыну разум – научились г’ьыну строить, научились творить сложные вещи из мертвого камня своими лапами. Делать одежду, изготавливать доспех, писать собственными пальцами сложную историю к’дагзаш. Так развивались г’ьыну. Ничтожные марры же ничему не научились.
Взвизгнув убежали во тьму. Там где холод, там где капли и монотонное вечное кап-кап-кап, марры размножились и разжирели поедая насекомых и прочую гнусь. Мало г’ьыну, много марр.
Марры плодятся как крысы – копают ходы, строят свой примитивный мирок. Не вмещают их верхние норы, не вмещает свирепая тьма, марры расплодились. Теперь они Сила. Теперь марры могут прийти и сокрушить г’ьыну. Пусть есть у г’ьыну оружие, пусть есть сложные песни, пусть магия такхьём наполняет их сизые вены. Не могут г’ьыну противостоять свирепости марр. Марры сильнее. Однажды они накопят свою мощь, и…

- И, что же случилось потом, аг'ьану? Щелк-щелк-щелк. Кто ты, аг'ьану? Вы идете к Раху…- рассмеялась мойра. – Зачем вы идете к Раху? Разве он примет вас, аг'ьану, разве он станет говорить с вами? Где теперь г’ьыну, где теперь марры? Скажи мне аг’ьану, щелк-щелк-щелк, кто ты?

Ратор.
Не расслышал чудного рассказа мойры, - лишь треск огня да взвизги ветра рассеяли твой слух. Горделив. Спесив. Понял что ослеп. Вдруг! Понял, что отравился едой и потерял свое зрение. До поры или навсегда, кто знает…

Ратор вышел вперед.
- Я съем твою еду. Я выпью твою воду. Но знай, если ты обманула, зеленый огонь успеет пожрать последнюю твою косточку , а твой жуткий вой будет вечно висеть в этих коридорах, напоминая о том, что нельзя безнаказанно обмануть посланца Раха. Это говорю я, сила Раха.
Марра ,да может и марра. Только видела ли Мойра раньше зеленый огонь, плеснувший из глаз у других марр?

Ее монстр упорно гасил всех остальных манчкинов. Если бы он еще и помер, было бы вообще прекратно - меланхолично думала Оникса, не забывая злобно наваливать демону.

1. 1000 голдов
Получи уровень. Нельзя применять в тот час, на котором уровень покупался и наоборот.

2. Баклер бахвала
Одноручный 400 голдов. +2 к защите, +1 броня от дистанционных атак.

3. Башмаки могучего пенделя
Обувка. 400 голдов. Удар ногой сила + д8. Считаешься безоружным.

4. Башмаки реально быстрого бега
Обувка. 400 голдов. +4 к смывке.

5. Бензопила кровавого расчленения
Большая. Двуручная. 600 голдов. Урон сила+д8, не снижается при недостаточной силе.

6-7. Волшебная лампа (2 шт.)
Одноразовая шмотка. 500 голдов. Свободное моментальное действие, даже после провала смывки. Только против монстра, которого ты открыл или выложил сам. Прогоняет его. Уровня тебе не положено. Если это был единственный монстр в бою, забери его сокровища.

8. Воспользуйся неизвестным правилом
Получи уровень. Не забудь озвучить правило.

9. Выгодная ошибка при сложении
Получи уровень.

10. Джентльменский прибор
Одноручное. Только для мужчин. 400 голдов. Сила + д10

11. Доппельгангер
Одноразовая шмотка. 300 голдов. Если играется в бою, то только если вы деретесь без помощников и объединенных боев. Дает вам под контроль точную копию вас на момент каста, за исключением того, что копия - статист, не имеет ваших ран и своих фишек. Копия появляется с теми же классом, расой и шмотками и не может их менять, снимать, ронять или быть целью карт, ее развития не меняются. Копия существует до конца часа.

12. Замораживающее взрывное зелье
Одноразовая шмотка. 100 голдов. +3 развития выбранной цели до конца часа.

13. Запоздалое прозрение (мотивирующий болтающийся на поясе бутерброд с селедкой и дурнопахнущим сыром)
Шмотка. Не занимает слот. Только для хафлингов. 400 голдов. Плюс 3 развития.

14. Зелье дружбы
Одноразовая шмотка. 200 голдов. Сбрасывает всех монстров в бою. Вы получаете сокровища, но не уровень.

15. Зелье идиотской храбрости
Одноразовая шмотка. 100 голдов. +2 развития выбранной цели до конца часа.

16. Зелье крутизны
Получи уровень. Не забудь поморщиться.

17. Зелье невидимости
Одноразовая шмотка. 200 голдов. Свободное моментальное действие. Использовать при провале броска смывки и заменить его на успех.

18. Зелье пламенной отравы
Одноразовая шмотка. 100 голдов. +3 развития любой цели до конца часа.

19. Зелье попуморфа
Одноразовая шмотка. 1300 голдов. Целевой монстр становится попугаем и улетает, оставляя сокровища. Уровня за победу не положено.

20. Зелье ротовой вони
Одноразовая шмотка. 200 голдов. Все кубы цели (включая ДК) теряют 1 грань до конца часа (а d4 получает штраф -1). Или моментальное убийство Сопливого носа.

21. Зелье стрелочника
Одноразовая шмотка. 300 голдов. Внезапно вместо вас в бой ставит другого манчкина, не находящегося в бою. Уровень за победу получит он. О вот сокровища - вы или тот, кому вы их обещали.

22. Кинжал измены
Одноручное. Только для воров. 400 голдов. Урон сила + д10.

23. Кожаный прикид
Бронник. 200 голдов. Броня +1.

24. Колготки великанской силы
Шмотка. Не занимает слот. Не применяется воинами. 600 голдов. Поднимите свою силу на 3 грани.

25. Коротыширокие латы
Бронник. Только для дварфов. 400 голдов. Броня +3.

26. Крыса на палочке
Одноручное. Без цены. За сброс позволяет автоматически смыться от монстра 8 уровня или ниже.

27. Лучок с ленточками
Двуручный. Только для эльфов. 800 голдов. Урон 2д6. Дистанционный, но работает и в ближнем, и вы не считаетесь безоружным.

28. Меч песни и пляски
Нольручное. Не для воров. 400 голдов. Урон характер + д8. Атака от дара. Не уменьшается при недостаточном характере. Считаешься безоружным.

29. Меч широты вглядов
Оноручное. Только для женщин. 400 голдов. Сила +д10

30. Миленькие шарики
Одноразовая шмотка. Без цены. Цель не использует дк до конца часа.

31. Мифрильный панцирь
Большой бронник. Не для волшебников. 600 голдов. Броня +3.

32. Молот коленодробления
Одноручное. Только для дварфов. 600 голдов. Урон сила + д12.

33. Наёмничек
Постоянный эффект. Вы получаете под контроль наемника - статиста со всеми характеристиками и навыками д6 и чертой мастео боевых искусств. Наемник не может иметь расу, класс, фишки, ПС, получать уровни. Ему можно давать шмотки, но вам они вернутся только если он будет убит картой "пришей наемничка". Посли иной смерти наемник пропадает со всеми шмотками. Вы не можете иметь больше одного наемника одновременно.

34. Настойка горькая на спорту
Одноразрвая шмотка. 200 голдов. +2 развития выбранной цели до конца часа.

35. Огромная каменюга
Двуручное. Большое. Без цены. Сила + д10.

36. Одиннадцатифутовый кий
Двуручное. 200 голдов. Урон сила + д4. Кием можно нанести удар один раз до подхода противников на дистанцию 0. Также выигрывает право первого удара даже если противник имеет упреждающий.

37. Остроконечная шляпа могущества
Головняк. Только для волшебников. 400 голдов. Повышает на 3 грани ваш мистический дар.

38. Острые коленки
Шмотка. Не занимает слот. 200 голдов. Защита +1.

40. Палица остроты
Одноручное. Только для клириков. 600 голдов. Сила + д12.

41. Пелье зутаницы
Одноразовая шмотка. 300 голдов. +3 развития выбранной цели до конца часа.

42. Плащ неизвестности
Шмотка. Не занимает слот. Только для воров. 600 голдов. +4 к защите, +2 броня против дистанционных.

43. Поглумись над телами врагов
Играть сразу после боя, в котором кто-нибудь умер (включая монстров). Получи уровень.

44. Полуторный меч пронырливого мерзавца
Одноручный. 400 голдов. Урон сила + д8.

45. Поплачься мастеру
Применять, если у вас не наивысший уровень. Объясните, как вам плохо, и получите уровень.

46. Посох напалма
Одноручное. Только для волшебников. 800 голдов. Позволяет играть ваши заклинания без траты ПС.

47. Прикорми мастера
Получи уровень. Не забудь поставить мастеру плюс )

48. Пришей наёмничка
Убей целевого наемника и получи уровень. Если наемников нет, играть эту карту нельзя.

49. Пылающие латы
Бронник. 400 голдов. Броня +2.

50. Радиоактивное электро-кислотное зелье
Одноразовая шмотка. 200 голдов. +5 развитий любой цели до конца часа.

51. Разори муравейник
И получи уровень

52. Ракета магического назначения
Одноразовая шмотка. 300 голдов. Цель получает два уровня усталости до конца часа.

53. Рапира такнечестности
Одноручное. Только для эльфов. 600 голдов. Сила + д8. Защита +1

54. Реально впечатляющий титул
Постоянный эффект. +3 развития

55. Сандалеты-протекторы
Обувка. 700 голдов. На вас не действуют проклятья, которые вы находите, открывая двери.

56. Слизистая оболочка
Бронник. 200 голдов. Броня +1.

57. Снотворное зелье
Одноразовая шмотка. 100 голдов. Все кубы цели (включая ДК) теряют 1 грань до конца часа (а d4 получает штраф -1).

58. Совсехсторонний щит
Одноручный. Большой. Только для воинов. 600 голдов. Защита +4, броня от дистанционных +2.

59. Сорвиголовая бандана
Головняк. Только для людей. 400 голдов. Позволяет вам игнорировать все штрафы от ран.

60. Стенка-встанька
Одноразовая шмотка. 300 голдов. Использовать вместо броска смывки - дает автоматический успех одному или двум манчкинам.

61. Стремянка
Большая шмотка. Не занимает слот. Только для хафлингов. 400 голдов. +4 к защите. Теряется при успешной смывке.

62. Сыротёрка-миротворка
Одноручное. Только для клириков. 400 голдов. Сила + д10.

63. Укради уровень
Выбери игрока с уровнем больше 1. Он теряет уровень, вы получаете.

64. Ура, клад!
Получив эту карту в открытую, возьми сразу 3 карты сокровищ в открытую и сбрось ее.
При использовании тянешь три карты сокровищ в закрытую.

65. Фляга клея
Одноразовая шмотка. 100 голдов. Свободное моментальное. Заставляет цель пройти повторно только что сделанную успешную проверку смывки.

66-67. Хотельное кольцо (2 шт.)
Одноразовая шмотка. 500 голдов. Применение - свободное действие, прерывающее что угодно. Отменяет любое проклятье, как действующее так и открытое или играемое сейчас.

68. Чарующая дуда
Одноручная. Большая. 300 голдов. +2 к смывке.

69. Читерский кубик
Применять после броска любого кубика один раз. Кубик устанавливается в любое значение.

70. Швейцарская армейская алебарда
Большая. Двуручная. Только для людей. 600 голдов. Сила + д12.

71. Шлем отваги
Головняк. 100 голдов. Дает черту берсерк, если ее нет. Если есть, заменяет бросок смекалки двумя - нужно провалить хоть один, чтобы стать берсерком, нужно оба успеха, чтобы выйти.

72. Шлем-рогач
Головняк. 600 голдов. +1 к защите, эльфы дополнительно получают аналог черты контратака+,с уроном сила + д4.

73. Штырь лозоходца
Эффект. Играть когда можно играть шмотки. Выберите шмотку у кого-угодно и получите копию.

74. Яппиток
Одноразовая шмотка. 200 голдов. +2 развития всем эльфам до конца часа.

Автандил в один миг покрылся холодным потом, просто от испуга, хоть и не особенно удивился произошедшему. Что-то такое он уже давно начал подозревать. Проверки, не поддающиеся никакой логике. Слишком уж спокойное поведение. Да и просто некоторая отстранённость, замкнутость некогда постоянного собеседника давно уже наталкивали на неприятные мысли. Так что либо у него после усовершенствования или несанкционированного вмешательства чужого-инженера неисправен сканер, либо... либо он сам чужой. Просто потому, что Горидзе не ощущал ровным счётом ничего. Не мог, не хотел верить в такой нелепый исход. Подняв согнутые в локтях руки на уровень плечей, ладонями вверх, вр.и.о. первого помощника на шаг отступил от бывшего руководителя и, чего уж там, почти друга.
— Это... это... просто брэд какой-та, слюшай! — каки всегда в минуты сильного волнения, прорезался акцент. — Ты, слюшай, сам чюжой, и кошька твоя чюжая! Ты или ценный прибор испортиль, или вообще в воздушный шлюз ходи, потому что точно чюжой!

- Мнения? Серьезно? - Влад раздраженно посмотрел на андроида. - По-моему, здесь все более-менее становится ясно! Если не считать того, что минимум двое из нас сейчас несут в себе инопланетную заразу, которая вот-вот проклюнется и с аппетитом сожрет носителя к завтрашнему утру! А еще можно вспомнить двух, а то и трех "взрослых" особей, и да, выходит, что покойным Майку и Малькодору еще повезло!

Чумахвалов устало опустился на диванчик и спрятал лицо в ладонях. Весь его вчерашний энтузиазм, когда, казалось, все происходящее еще как-то поддавалось логике и контролю, куда-то испарился, оставив после себя только желание поскорее проснуться от развернувшегося кошмара.

- Это действительно какое-то безумие, - глухо сказал он. - Эта дурацкая процедура просто не позволяет проверить весь экипаж разом! Может, еще не поздно выйти из гипера в центре какой-нибудь звезды? По крайней мере, теперь понятно, почему в наше время многие корабли, оснащенные по последнему слову техники, все еще пропадают без вести, - Влад нервно хихикнул и снова выпрямился. Взгляд его, уже ничего не выражающий, был направлен на Мэг.

- Остались только вы с Артуром и моим лаборантом, Горидзе, - тихо сказал он.

Холодно. Она подумала, что стало холодно. Терпимо, но неприятно. Она знала, как ведут себя разумные, когда до них добирается холод. Точнее помнила. Они трясутся, растирают части тела и дуют на продрогшие ладони. Они перестают сидеть на месте и прыгают, бегают по округе, словно вот-вот их окутает пламя, спасительное тёплое пламя. Холодно.
Изель дёрнулась и почувствовала, как выходит из связи с духами. Её собственный дух слишком слаб, чтобы быть единым с ними. Проклятое тело сковывает его. Изель резко распахнула глаза, из её горла вырвался хриплый сдавленный выдох, будто бы воздуха не хватало. И она упала на траву, с трудом ощущая собственное тело. Сколько длилась медитация? Сутки? Двое? Трое? Дальше будет только хуже. Шаман перевернулась на спину и почувствовала, как заныли оттёкшие мышцы в измождённом теле. Снова. Каким образом можно любить своё смертное тело?
«- Ты должна восстановить свои силы», - послышались сотни голосов духов.
- Знаю, - ответила Изель, так и не сдвинувшись с места.
«- Тебе предстоит ещё много учиться», - продолжили они.
- И доказать, - закончила шаман.
Голос её был холоден, как ветер, что тихо гулял по берегу реки. Что срывал листья молодых деревьев и играл с её спутанными волосами. Изель тяжело поднялась на локтях, потом, покачиваясь, встала на ноги. Шаман чувствовала, как снова теряет контроль, как всё внутри наполняется солёной обидой, но снаружи, в лице, она оставалась непоколебима. Она должна быть такой.
- Мне придётся идти к разумным. Ночи становятся слишком холодными, только у них есть тёплая одежда.
«- Тебе стоит добыть пищу, дитя».
- Сейчас я слишком слаба, чтобы охотиться, - Изель вскинула разукрашенное красной краской лицо к серому лику полной луны. – Я иду к ним.

Шаман незримой тенью пробиралась сквозь чащу спящего леса. Её тело было «использовано» до предела, однако разум и дух были сильны как никогда. Это всё, что помогало ей держаться после столь длительных медитаций. Иначе Изель бы уже давно уничтожила своё тело. Непроглядное покрывало деревьев начало потихоньку редеть. Она знала эту дорогу, здесь, совсем недалеко, возле мелкого ручья разумные устраивают охоту и пропадают, если зайдут слишком далеко. Таковы заветы духов. Изель не видит в этом ни плохого, ни хорошего. Так просто должно быть. По крайней мере, благодаря этому она может долго не делать вылазки к разумным. Вещи нарушителей оказываются в полной власти шамана. Её одежда тому подтверждение.
Опушка прилегала почти что к самому поселению. Изель любила прятаться здесь, среди самых густых кустов и наблюдать. Разумные не любят таких, как она, духи часто об этом говорят и предостерегают. В поселение Изель осмеливается заходить только ночью и только проверенными путями.
Девушка тихонько высунулась из кустов, и губы её дрогнули в лёгком оскале. Разумные не спали.
«- Ты должна понаблюдать и послушать», - зашептали духи.
Изель нахмурилась. С её точки отлично просматривалась небольшая площадь, где разумные развели просто колоссальный костёр. Пламя его взмывалось в самое небо и облизывало ледяной небесный диск. Шаману показалось, что он тает, но иллюзия быстро пропала, когда ей удалось проморгаться.
- Огонь. Как они могут брать его силу и подчинять её себе? Их разумы слабы и наполнены лишь бессмысленными желаниями, - заговорила Изель, наблюдая за плясками пламени. – Он же неуправляем, истинная мощь, забытая в собственном гневе.
« - И он же сожжёт тебя изнутри».
- Это моя стихия. Она понимает меня, охраняет меня, - голос шамана слегка повысился, она широко раскрыла карие глаза, в которых отразился огромный столб огня, тянущийся к спящей луне, - Он не способен мне навредить.
« - Ты должна учиться, дитя», - не умолкали незримые.
А потом она услышала музыку и слова. Слова, которые совсем не подходили для звуков этих инструментов и того, что делали эти разумные.
« - Стоит послушать».

Когда кровавая луна восстаёт из-за берега реки,
Она даёт жизнь своему созданию с человеческим сердцем.
Там, где вода разрезает берег,
Из пены поднимается тень.
Покрывало деревьев обнимает холм,
Ледяной ветер летит на звуки трепета,
Дух страдавших скитается по своей дороге.
Тысячи лет пролетели мимо.

« - Они поют песни о нас. Боятся нас. Устраивают обряды, чтобы оградиться от нас».
- Они не понимают нас.
« - Но знают достаточно. И ты запомнишь их слова».

Я обращусь пылью на рассвете
И закружусь в танце с духом.
Моё имя по-прежнему укрыто молчанием,
Когда я шепчу его, окоченевши от холода…

Шамана будто бы парализовало. В этом что-то было. Они пели о… о таких, как она. Или даже о ком-то конкретном. Она будто бы что-то об этом помнила, но она больше ни одна из них, чтобы помнить что именно.
« - Потому что это правда».

Танцы демона вокруг огня,
Адский ритуал подарит ему судьбу.

« - И они видят в тебе монстра».

Кровь живых насыщает бессмертных,
Почему бы не убить, чтобы сохранить свою жизнь?

« - И не знают истинного течения жизни».

Но всё зло, что он сотворил,
Воплотилось в первом же луче рассвета.
Его любовь к вере, облачённой в свет,
Превратит его сердце в лёд прежде, чем разобьёт.

« - Подвластные только собственным эмоциям».
- Я… я не подвластна, - трясущимся голосом ответила шаман.
« - Тебе предстоит ещё много доказать».
Шаман сжала зубы, чувствуя, как наполняется пламенным гневом. Она понимала, что раз за разом всё сильнее удерживает смертную оболочку, что не может сбросить свои амбиции. Но намерена доказать, что сможет. Как только наступит время. Незримая тень снова скрылась среди непроглядной чащи.

И это единственное, что она вспомнила, единственное, что её волновало. Её больше нет, она едина со своей семьёй, как когда-то желала. Больше нет рамок, нет амбиций, разве? Тела нет, но она смогла наконец-то улыбнуться. Искренне, позабыв о своей ледяной маске. Тела нет, но она смогла заплакать, даже не думая препятствовать этим сладким слезам. Она впервые чувствовала себя живой.
Но ещё была и вина. Жгучая. Безрассудство её души никуда не делось, напротив. Она не ответила своей семье. Посмотрела сквозь астрал вниз. Но ничего не видно. Она сосредоточилась, бросила все силы, придав духу своему человеческий облик, чувствуя, зная, что где-то здесь почти что ушедший куда-то дух её погибшего спутника. Стоит ли это второй жизни?
Он был таким же прозрачным, ещё немного и исчезнет. Её астральные пальцы попытались приобнять его, достучаться до последних отголосков того, что ещё было им.
- Слушай… слушай, разумный…
Это определённо стоит жизни.

- Я обращусь пылью на рассвете…
И… и закружусь в танце с духом.
Моё имя… по-прежнему укрыто молчанием,
Когда я шепчу его, окоченевши от холода…

И она почувствовала, как всё уходит. И он, и она сама. Что так всё и должно закончиться. Лишь небытие, лишь одно звучащее эхо… И она выдохнула к его духу из последних сил:
- Изель…

Пришло время.
Собрал Бо Шутку и Гармонию. Показал им, то, что увидел. То, к чему все Мироздание движется.
Воспринял Рой мысль. Не без трепета, но без боязни.
Потому что ничто не вечно, и все есть Вечность.
Отдал Рою все силы. Все, что получил от Великого Ничто, и почти все, которые его самого составляли.
Слова напутственные оставил какие-то. Или не оставил.
Память о себе оставил точно.
Самостоятелен стал Рой. Не нужен больше ему Глава, Хозяин или Создатель.
Поэтому — ушел Бо. Спрятался где-то в Мироздании, незримый и почти развоплощенный. Наблюдать остался за результатами дел своих.
Потому как пришло время замкнуть Начало и Конец.

Хэнк

Крупнейшая кондитерская фабрика Гармонии-31 сегодня получила госзаказ.
- Мама… смотри, в какой одежде дядя!
- Иди на ручки, я подниму тебя повыше…
- Он печальный…
- Это радость.
Не один тип продукта. Но целая новая серия.
- Почему он такой печа-альный?
Желе.
- Он просто сосредоточен. У него сегодня важный день.
Цукаты.
- Ма-а-ам!
Сладкие драже.
- Что, солнышко?
Пралине.
- Он посмотрел на меня!
Печенье.
- Это добрый знак.
Шоколад.
- Куда эти дяди ведут его?
- К мечте.
Лучшие кондитеры. Квалифицированные технологи.
- В тот дом? Мам, в тот большой дом?
- Да.
Унии нужна Сладость. Нужны праведники и понимание праведности. Её мерило. Форма. Образец. Но где ей уместиться? Экономика, построенная на её дефиците, не может развиваться, если не ограничить это благо. Без этого погибнут полисы. Погибнет мир. Нужны носители. Нужны резервуары этого качества. Живой сосуд, где может уместиться «святость». Но «святой» опасен. Не так давно (если мерить меркой Истории) страшная череда терактов всколыхнула общество. «Дом цветов». Организация, которая хотела воспитать поколение. Отступники от Сладости, бежавшие «святые», что стёрли себя из карты социальности, вырвали из себя её нити, истекая кровью и крича. Удалили импланты. Сожгли эпидермальные идентификаторы. Установили, калеча себя, псионические брэндмауэры. Но сохранили приспешников. Людей, не знавших сладости в законе, но знавших её в своих душах. Их ловят. Их дегармонизируют публично. Из их жизней и судеб ткут образ внутреннего врага. Но они никогда не исчезают. Особый, неискоренимый род преступности. Одним из таких «мобов» был коллектив унитарного формирующего образовательного учреждения «УФОУ Специальный детский оптимизационный распределитель №118». На фестивале весны в Гармонии-31 колонна детей-цветов атаковала и тяжело ранила одного из Семи Совершенных. Позже он скончался не выходя из комы, и был перерождён в теле клона. Одновременно в двух других Гармониях (-101, -38) службой безопасности Совета были пресечены попытки ассасинажа высших функционеров Унии в ходе всеуинтарных торжеств. В течение тех же суток в ходе допросов выживших террористов была обнаружена причастность к теракту руководства оптимизационного распределителя. Дирекция и сотрудники дегармонизированы после публичного процесса, совет попечителей дегармонизирован выборочно, воспитанники подвергнуты мемоосвобождению, реоптимизированы и распределены в другие формирующие учреждения того же профиля. В НК и УК внесены новые статьи, некоторые статьи получают с этого момента расширительное толкование, появляется новый тип режимных объектов – «специальные распределители» (#118 не имел специального статуса до описываемых событий).
С тех пор понимание Сладости изменилось. Появилась Традиция. Был создан строгий канон. Ритуал. Всё меньше оставалось процедуры - всё больше таинства. Появился даже официальный фольклор.
- Я уста-ала…
- Потерпи ещё немного, доча, дяди скоро закончат. Купим тебе. Слышишь? Ну, не куксись. Купим тебе что-нибудь сладенькое.
Волнующееся море людей собирается у ритуальных фабрик в такие дни. Дети помладше ревут и размазываёт слёзы по щекам, кривя рты и краснея. Дети постарше бледны и серьёзны – они хмуро держатся. Показывают, что уже взрослые. Что сильны. Родители готовы стоять часами. Считается, что ребёнок, который причастился плоти святого через праздничную Сладость, будет озарён божественной искрой. Пронесёт её в сердце через все невзгоды и тяготы. Будет сильным и праведным. Чистым и честным. Будет настоящим. Не побоится однажды и сам сразиться. Сразиться за право – неотчуждаемое и священное для всех людей.

Рыса. Ратор. Общее.
Говорят, такхьём что бездонная река, чистая да игривая. Добрая. Холодная сила наполняющая душу до краев истинным светом далеких небес. Какие еще, к мойрам, небеса для крыс? Скажет кто-то недовольным голосом бросая огрызок кости в огонь. Но г’ьыну знают о небесах. Оттуда пришел Рах, принес огонь своей души и чистый серебряный свет звезд превратившийся в такхьём. Рах плакал и река наполнялась его холодными слезами, Рах говорил о мертвом железе, о больших грибах, о великих машинах допустивших сбой в своей программе. Рах много говорил о разных малопонятных вещах. И кровь капала из его ран, из его выжженных глаз и из его вен. Рах взял коготь мойры и разрезал себе грудь, Рах вытащил сердце - и оно стало огнем, Рах выжег себе глаза и перерезал вены, так родился такхьём – холодная сила природы и кровь Раха.

Такхьём питает все сущее, все что существует разумного и магического наполнено такхьём. Подземные реки и озера, мхи произрастающие у влажным мест, ядовитые грибы и даже зеленый огонь - суть, порождение такхьём. Если умеешь смотреть на мир правильно, то увидишь большой узор сущего, увидишь плетение линий и взаимные связи всего живущего под землей. Корни и травы, жуки и хищные г’ьыну охотящиеся на жуков. Связаны между собой. Один огонь гаснет, другой загорается – так должно быть. Так работает такхьём. Так работал. А теперь все неправильно, жуки убивают крыс, крысы убивают друг друга а заодно и жуков, а что-то большое и страшное убивает целый мир. Потихоньку уничтожая этот болезнененную вселенную, выгрызая из нее чудом уцелевшую после падения машин бесценную душу. Узор кривится, портится, гниет словно потревоженная грибница – больших связей уже не видно. Но что-то еще можно разглядеть…

…Неприятно морщась, Рыса прижгла, хотя и против своей воли, отравленную рану Ратора. Нагрела железный коготь, подождала пока он покраснеет словно клещ напившийся крови и приложила оружие к ране. Удивительное дело! Огонь, вздрагивая и корчась, тянется к телу Ратора. Шипит. Плюётся. Норовит обжечь нуш. Но самцу, кажется, вовсе и не вредит – пламя льнет к Ратору словно пуганный зверь огрызаясь на молоденькую крысу. Защищает хозяина.

Здесь, когда две противоположенные стихии сталкиваются друг с другом, когда такхьём противостоит р’ьиху, - г'ьрни видят многое. Далекое и близкое. Рыса видит многочисленные звенящие ручейки воды устремляющиеся к большому подземному озеру Рах-Имула. Озеру Снов. Оттуда вытекает живительный такхьем, нынче гнилой такхьем, потому что Рах Имула наполнен грязью, - что-то отравляет его день за днем. Однажды, когда устанешь и веки нальются свинцом, сможешь отправиться к песчаному берегу прохладного Рах-Имула. Тогда, возможно, ты сумеешь увидеть мерзость поразившую водоем силы. Но это случится там…в мире снов. А здесь на земле прячется вполне привычное обыденное зло, не ведающее о высоких материях. Содрогается мир, содрогаются нити такхьем.

Опасность наблюдает за вами из красного коридора холодными глазами невидимого соглядатая. Опасность идет со стороны нижнего города в обличии четырех стражников отправившихся в погоню. Стражи бегут роняя слюну, они уже почуяли запах! Ты видишь их глазами скрипучих гашей, глазами мертвых статуй и глазами земли. Чуешь аромат мускуса и мочи исходящий от них, ощущаешь вонь гнева, ощущаешь желание отомстить во чтобы то ни стало. Слышишь горячее хриплое дыхание. Они хотят убить Ратора, даже не тебя грязную и ничтожную нуш, им нужен дамну, самец, - данму для долгой мучительной казни. Данму - для наказания.
И выбор, по сути прост. Идти туда – или идти назад. Биться с врагом привычным, или выбрать того, которого не знаете. Пришло время покинуть башню. Пришло время окунуться в омут.

...Впрочем, нет, Рыса заметила на земле маленький острый шип. Покуда они пререкались с Ратором, покуда рядились кому прижигать рану а кому искать плесень, враг, кажется, подошел чуть ближе. И даже напал, хотя это и осталось незамеченным.
С интересом, разглядывала Рыса тонкий костяной шип размышляя брать ли эту мерзкую штуку в свои лапы или нет? В мире где все связано между собой, тонкий костяной шип может быть приманкой или ключом к везению. Припомнился братец Нокка. У него была особая железная трубка, Нокка вставлял в трубку шип и дул. Тогда, пораженный шипом враг быстро умирал. Однажды, Нокка смеха ради убил случайного крысенка. Враг скрывающийся в красных коридорах умеет пользоваться такой трубкой…

-Куда, с-сука?!- раненым пардусом взревел Миша, прыгая в гаснущее марево. Куда делся вежливый и флегматичный криминалист, еще пару дней назад нерешительно топтавшийся у входа в здание ОСР? Слишком много всего навалилось за прошедшие сутки: смерть Саши, нелепые перестрелки... Сейчас по следу некрота шел не слуга закона, но палач.

Безделье Лунного Кота

Проснулся я впервые ночью,
Вобрал в себя я лунный свет,
Расправил крылья, тучи в клочья
Я разогнал и прыгнул вверх.

Я вылетел из Эритреи
И понял - в космосе - лечу!
Увидел как смеется Ерый,
Понял - Луну обнять хочу.

Кефир сгорает в Звездном Горне...
Играет Музыка Гармоний...
И что-то там задумал Черный...
И создан первый человек...

А я вовек с моей Луною,
Единый, цельный, неделим.
И жажду только лишь покоя,
И не хочу мешать другим.

Хозяин отдает приказы,
Коих я делать не хочу.
А он все шлет их, вот зараза!
А я в ответ просто урчу.

"Создай мне жиру" -
"Не умею"
" Разрушь тот Горн"-
"Того не смею"

"Да что ты можешь?!"
"Ничего".
"На кой ты нужен?"-
"Вам виднее"

" Развоплощу!"
"А сил не хватит!"
" Да ну тебя!"
"Взаимно, Ерый"

"Портреты героев в начале пути"

По порядку: Вельмот Эстодар, Лантир Сольто Эбельгамо, Арастиния Дретчстикер, Тагил, Соггрин, Аластайр Лесной Орех и Диллед.







А все вместе по ссылке: ссылка

Ленто что-то почувствовал. И это что-то ему не понравилось.
Кстати, кажется Ленто стал сильнее, ибо теперь не Л. он, ибо теперь Ленто.
Это хорошо.
Но есть и плохое.
И это плохое сейчас чувтвовалось везде. Что-то пытается засосать кого-то в пределах владений Ленто.
Вот Жук зашевелился, но, как он не старайся, не покинет он границ Эгиды, не может он, и крыльев нет, и сил нет. Но суетится. Легонько коснулась его Злата, успокоится призывает.
Червочервь же... Поёт? Сначала не понял Ленто юмора, а затем вник, что Бо, собрат его, создал Гармонию и теперь поёт Червочервь. Пусть поёт. Не страшно. Но приказал Ленто Червочервю не улетать далеко от Эритреи, быть на орбите.
А сам...
Создал он Первого человека. Как пробу, как попытку. Но не совсем человеком получился Лирой Дженкинс. Мог он дышать ничем и остался рядом. Не сам один создавал его Ленто, Злата помогала. Злата так помогала: потратила она свои силы все на усиление умений Ленто.
И стал Ленто более могуч, смог он творить больше.
Получатели:
И послала Злата последнее своё очко силы на улучшение Жука. И тепрь Жук творить больше мог.
А Жук в ответ все свои силы в мать, Злату, отправил, и теперь она влиятельнее и силнее.
Получатели:
Ленто же, силы, ему данные все на созданее новое направил: создал он Лироя Дженкинса, первого из людей, но не человека.
Стал Лерой силён, умён и могуч.
Получатели:

И было ему сказано стоять рядом со Златой и Ленто и покой их блюсти.

Получатели:

Стало меньше Великого Ничто, меньше сил стало... Огорчило Ерого это не на шутку, нравилась ему пустота, ничем не заполненная. И решил он создать больше пространства, поместив его между частицами материи. Малое оно пока было, но свойство ему дал Ерый расширятся, с каждой появившейся в этом пространстве Тварью или Сущностью, и уменьшатся, когда такая сущность пространство сие дополнительно покидает. А войти и выйти можно лишь черед переходы особые, которые возникают возле объектов с крупной массой, а именно Улья, Эритреи, Нихиля и Уруна, или сил сообразно массе этой потратить, в энергию превратив. Задумал Ерый не одно такое пространство создать, но несколько, это же назвал не мудрствуя Подпространством Ерого Порядка, и поселился в нем, расширив его...
Подпространство Ерого Порядка:


Получатели: Erye, .
Коту же Лунному дал наказ ничего не делать, и летать куда ему вздумается, пока Мораль на кого-то не пожалуется, и если она это сделает - поцарапать обидчика.

Получатели: Erye, Доминатор.

«Чего!?»
Этот разумный не просто странный, он очень странный! Сначала Изель хотела извиниться за то, что сорвалась и раскричалась во время нападения дракона, ведь этот дядька её спас и все дела, но сейчас. Она просто честно пытается переварить в своей больной голове, что он хотел всем этим сказать. Может, он собрался разжечь костёр, чтобы посветлее было? Тогда при чём тут душа!? Стоп, Всевышний? Шаман и представить себе не может, что это может быть, и каким образом оно надёжнее её братьев и сестёр. Монстр какой-нибудь? Голем? Да! Раз к «Его Свету», то это голем, который производит огонь! И судя по речам её спутника хороший такой огонь. Изель даже не удивится, если монетный монстр просто похвастаться им хочет. Глупость какая-то. Все разумные какие-то больные.

Да, это не особенно помогло, учитывая сколько на этом свете водится магов в черном, среднего размера... Тэсса цокнула языком и покачала головой. Может, подождать в таверне, пока все пришедшие за Скипетром друг друга не перебьют, а потом просто подобрать его с чьего-то трупа? С каждой минутой эта мысль становилась все более и более привлекательной. Девушка улыбнулась своим мыслям. Это определенно было бы забавно, но, увы...
Тэсса развернула недавно приобретенную карту и секунду изучающе на нее смотрела. Перевела взгляд на Хвака и спросила:
- Ты говорил, на стенах опасно... А что там, собственно?

Кэфир расползался, поглощал всё и Ничто тоже. Если Ничто заполнится, то не будет энергии, а Л. так много не успел... Одно хорошо, пока рядом Злата со своей Синевой, благо она смогла её создать, не даром она будет самой совершенной сущностью. По крайней мере Л. мог на это надеятся.
Но что делать с Кэфиром? Л. не мог предпологать, что Бо специально создал эту ересь с целью уничтожения Ничто, видимо, он и сам не знал, что может его творение. И теперь надо что-то делать. И быстро.
Но как уничтожить то, что вокруг тебя? Ну, пока ещё не вокруг, но будет?
А веть Л. так много не успел, так много было в его планах, создать Первый и Второй Планы, населить их Живыми...
Но пока это придётся оставить на потом.
И повелел Л. Злате создать посланника, быстрого, как ветер, могущественного и влиятельного, и сам подчинил его.
Получатели:

И нарекли его Почтампт. И отправил его Л. к великому Erye с посланием. И примчался Почтампт к Еrye и предстал перед ним.
И послание было таковым:

И пока пред великим собратом Л. представал его Почтампт, думал Л. И придумал, что Червочервь должен питаться Кэфиром, и направил его пожирать кэфир вокруг него и Златы, но не удалятся далеко и никого более, если мирен будет, не трогать. И стал Червочервь сильнее, ибо свои силы, что дало ему Ничто, потратил на усилемие своей способности кушать.
Л. же даровал Злате ещё два очка силы, чтобы потратила она их на влияние и созидание своя, чтобы помочь в создании Дыры могла.
А Дыра была нужна, ибо, не в обиду Бо, который так старался, Кэфир причинял больше вреда, чем пользы и все недовольны им должны быть. Бо понять должен, а не обидется или обозлиться.
Последнее же своё очко силы, Л. использовал для усиление Синевы, ибо та ещё слаба была и не могла своим куполом прикрыть много, укрыть от Кэфира.
А потом задумался и стал ждать ответа.

Создан свет, но нужна и тьма. Не просто пустота, коей и так вокруг достаточно, но тьма живая и свету противная, одновременно же его и дополняющая. Эрье не придумало ничего лучше, чем создать антиномию Уруна - черный глаз в пустующей вселенной - Нихиль. Пусть все, чему невыносим жар светила, укроется в горизонте событий темной дыры, и прийдет равновесие. Да будет так. Но не отказано будет свет отринувшим и тьму принявшим тварям в силе, буде те к Нихилю за ней явятся. Но угодно Ерому чтобы свет все ж сильней тьмы был...

И зверя создал Ерый, из огня Уруна, в огонь его же превратится если не понадобится сфере Тварь сия в будущем.
Зваться будет Астрфлеймом псу подобный, но лишь снаружи. Творитель и охранитель.

Если бы было у Монолита лицо, оно бы сейчас улыбалось. Свет тонул в черных гранях монолита. И озарил пустоту он смехом. Хехехеее...
Потянулся Он сознанием своим к Астрофлейму, и сокрушить, подчинить желая. Обладать хотел Он этой тварью.
И хотел Монолит создать фон, который озарял бы всех неправильным, темным светом, чтоб никто не увидел истинных черт своих и в хаос повергнуть всех.
Назвал он его "Свет Мой".
И будет озарять сея звезда тьмой своей все сущее... Хехехееее....


Получатели: Доминатор.

Хоть основной причиной, по которой Егор последовал за оперативником внутрь, и было желание прикрыть его со спины, еще не добравшись до входа внутрь стажер замедлил свой шаг. Для него уже не было секретом, что в жарком деле толку от имевшихся в распоряжении навыков не будет (вернее, будет немного), а потому Велин старался как можно четче оценить ситуацию, чтобы найти применение даже этим жалким крохам умений. В их связке уже было кому бежать на передовую с пушкой наголо, и хоть сам парень повторить такой подвиг не решился бы, ему вполне по силам было прикрыть "героя" из-за угла.
...Именно этим он и решил заняться, прислонившись спиной к стене в шаге от двери и заглядывая внутрь. Оружие уже было наготове, и хотя привычный ему пистолет пришлось заменить на нечто незнакомое, Егорка рассчитывал, что хотя бы попасть в кого-то, кто угрожает непосредственно НЕ тебе самому, ему будет по силам.
- Давай притормозим, - принялся пояснять свое решение Велин, ожидавший, что бывший ГАИшник и сам не захочет ломиться вперед, в самое пекло. Вряд ли у Сабитова опыта боевых операций было намного больше, чем у него самого. - Если будем держаться позади Тима в нескольких шагах, то сможем прикрыть его со спины и боков... на случай, если эти гады попрут отовсюду. Группироваться сейчас не самая лучшая идея, как мне кажется, - высунувшись из-за угла, стажер помахал стволом Железному, видать, пытаясь подбодрить (если кого-то в состоянии подбодрить направленное в его сторону дуло), после чего принялся внимательно осматривать помещение, стараясь не потерять при этом из поля зрения бойца передового отряда.

Персонажи начинают как новички (5 опыта = 1 развитие) по базовой книге. Естественно, они имеют 5 очков на характеристики и 15 на навыки. Одна черта дается бесплатно (за расу "человек"). Кроме того, можно получить 2 дополнительных развития за 2 мелких изъяна и 1 крупный.

Вашим следующим развитием (10) будет суперсила. Вы получите 6 очков силы (младшая лига). Вы не сможете брать черты "больше пунктов силы".

Естественный рост - по достижении каждого ранга вы будете автоматически получать еще 6 очков силы

-------------------------

Стартовая закупка - 500$ по базовой книге.

Черта "аристократ" делает вас москвичом по происхождению.


---------------------------------


Особенность сеттинга: уличные герои.

- Силы не получают автоматом свойство "тяжелое оружие". Это свойство становится модификатором на 3ОС.
- Стоимость модификатора "тяжелая броня" становится 4
- Отлетание от сильного удара ограничено 1 подъемом.
- Супер сила (больше d12, полет и ускорение) используют ограниченную колонку по таблице

Как только судья объявила начало раунда, решимости у Хэнка почему-то поубавилось. Хоть задача, конечно, была готова давно, хоть накрутил он себя и замотивировал, а все же как-то неуютно стало.
Начинать не хотелось. Страшно было глупость сморозить. Страшно, что задача покажется судье недостаточно изящной. Или соперник блестящими аргументами сразу расколет ее, как орех. Страшно, что когда визави озвучит свою задачу, Хэнковская на ее фоне будет выглядеть детским лепетом...
С другой стороны, в таких сметенных чувствах самому держать ответ - еще хуже. Надо атаковать, чтобы выиграть время для себя...

Хэнк пару раз открыл и закрыл рот, как выброшенная на берег рыба. Голос почему-то не слушался, и никак не желал извлекаться из связок. К счастью, и соперник медлил. Да и, судя по виду, ему было сейчас как минимум не лучше, чем Хэнку. Пора!
Хэнк с усилием вытолкнул-таки из себя влажный и знойный воздух родимых тропиков, разразившись бухающим прокашливанием, и промямлил:

-Ээээ... Значит так...

Ну все, слово сказано. Назад пути нет. И он заговорил, глухо и сбивчиво поначалу, но чем дальше, тем все более твердо и уверенно:

-Случилось так, что сошлись лицом к лицу в решающей битве за души людей добродетели и пороки человеческие. Любовь, Мужество, Умеренность, Милосердие и Честь схватились насмерть с Ненавистью, Трусостью, Алчностью, Жестокостью и Подлостью. Силы примерно равны, и никто не желает уступать.
Вот сражение разбилось на три схватки. В первой Милосердие, Умеренность и Любовь обступили и одолевают Алчность и Жестокость. Во второй один на один сошлись Мужество и Ненависть, и не могут друг друга превозмочь. В третьей же схватке Трусость с Подлостью на пару загнали в ловушку Честь, и дела у Чести плохи.
Если бой продолжится своим чередом, то в первой схватке Алчность и Жестокость будут уничтожены, но погибнет и одна из бьющихся в ней добродетелей. Во второй схватке погибнут оба единоборца. В третьей – Трусость и Подлость одолеют своего противника без всякого ущерба для себя.

Тут-то в сражение и вступаешь ты. Ты – главная из добродетелей, равная по силе двум любым другим. Ты – Справедливость. Ты можешь изменить итог одной из схваток.
Если ты вступишь в первую схватку, то пороки, в ней участвующие, будут побеждены без ущерба для добродетелей. То же и со второй – вмешайся, и Ненависти не станет, а Мужество останется невредимо. Если же ты вступишь в третью схватку, то и в ней пороки будут уничтожены, но погибнет и кто-то из вас – ты или Честь.

Но в том еще беда, что как ты, Справедливость, возглавляешь добродетели, так и у пороков есть свой вождь – Предвзятость. И он так же сейчас наблюдает за битвой, и выбирает, к кому примкнуть.
Если Предвзятость ввяжется в первую схватку, то все три добродетели в ней будут уничтожены, но и пороки понесут потери – либо падет сама Предвзятость, либо оба ее приспешника. Если выбор Предвзятости падет на вторую схватку, то в ней у Мужества не останется шансов, и пороки не понесут потерь. В третьей же схватке у пороков и без того преимущество, и вмешательство Предвзятости лишь усугубит его…
Конечно, может случиться и так, что ты и Предвзятость столкнетесь лицом к лицу в одной из схваток. Если это случится в первой, итог будет таков: все пороки будут уничтожены, но и вы понесете потери – уцелеешь либо ты сам, либо две другие добродетели. Если судьба сведет вас во второй схватке, то погибнут все бойцы с обеих сторон. Ну а если вы столкнетесь в третьей схватке, то и ты, и Честь – обречены. Но вы заберете с собой либо Предвзятость, либо Трусость и Жестокость.

В тех схватках, где возникнет вариативность распределения потерь, право выбора предоставляется тебе. По Справедливости.

Пока ты не ввяжешься в бой, ты не узнаешь, какой выбор сделает Предвзятость. Но и предвзятость не узнает, какой выбор сделаешь ты.
«Второго раунда», как в нашем случае, не будет. Итог трех схваток будет окончательным, и человечество продолжить жить с теми добродетелями и пороками, которые уцелеют в этой битве.
Теперь же ответь – в какую из трех схваток поспешишь ты на подмогу, и почему твой выбор именно таков?

Миша нерешительно поставил ногу на перекладину и нервно оглянулся на Тимофея. -Ну, с Богом!- Беззвучно выдохул оперативник и принялся карабкаться по лестнице, в который уже раз обещая измученному организму завязать с куревом. Медленно плыла вниз стена, пыхтел Елесин, каркало вороньё... Вечер обещал быть томным.

- Все разумные одинаковые! – взорвалась Изель, сказав ещё пару ласковых трусу в шляпе.
Неожиданно. Постоянно. Она мечтает, грезит избавиться от собственных эмоций, собственных амбиций, стать единой со своей семьёй, но не в такие моменты. В такие моменты внутри просыпается дикий зверь, все законы выживания становятся не больше, чем отголосками здравого смысла, срывающиеся крики которых заглушает пылающая ненависть. И она горит. В её глазах, в её сердце, на её искажённом от злости лице. Шаман останавливается и скалит белые зубы, глядя прямо в глаза проклятому дракону. Сколько раз она была жертвой, вынуждена была бежать, потому что боялась позора. Она пришла, чтобы доказать свою мощь, мощь своей души, чтобы сбросить эту пылающую оболочку. И теперь она точно не уйдёт.

- Пусть на меня смотрят великие духи.
Она взмахнула посохом, вновь призывая живой огонь. Она стала таким же, как и он. Неуправляемым, безумным, забытым в собственном гневе. Вспышка. Изель срывается с места, вылетая из неё с боевым кличем. Она кричала во всё горло. Так, чтобы все эти развалины слышали.
Сегодня она охотник.

Отряхаясь и чертыхаясь дворф посмотрел вниз.
- Ах тыж, сучья мать я любил эту железку - сказал он с досадой глядя на свою секиру. - Надеюсь я смогу за ней вернуться, благо края безлюдные.
С трудом отведя озабоченный участью секиры взгляд от онной , Дварг все таки развернулся лицом к городу к которому стремился вот уже несколько месяцев
- Ну что же теперь я тут. И что дальше?
Он был в полном недоумении, поскольку пока двигался к этому городу через половину континента, наслышался разного, но такого он не ожидал. В основном это были бредни о городе целиком из золота парящим над облаками, который защищали богоподобные существа что пускали лишь избранных. Перед собой же он видел унынине и серость полуразрушенного города, причем обычного города, даже не над облаками.
- Ух, если все это было брехней...
Его взгляд скользил по городским руинам довольно долго. Его взгляд привлекали большие ворота, но он опасался того что там может быть. Вряд ли там будет кто-то богоподобный, скорее обычные бандиты или приключенцы, легенда эта довольно известна и много кто мог сюда стечься, у кого в заднице свербит. Он был уверен что мог бы легко разделаться с ними но так как у него считай и не было то оружия он решил осмотреть ворота позже. В сторону города тоже идти не хотелось просто шикарное место для мародеров и контрабандистов, которые идут в обход границ.
Остаются башни - трезво рассудил он. Направившись к ближайшей, стараясь не быть в прямой видимости из той, другой, откуда подозрительно вился дымок.
- Возможно эти места не такие уж и безлюдные - проговорил он тихо.

Тяжела участь правительницы. Много обязанностей, многим нужна помощь Императрицы - однако меньше тех судемоаги, кто просит её. И поняла Императрица, что это не то, что нужно ей, ибо желали она и её богиня одного - объединения всех судемоаги в одну единую Империю, где все будут слушать одни законы. И тогда же поняла Сенаяла, что ей надо делать для объединения народа. Лишь одна вещь могла помочь - показать всем свой лик, показать всем свою власть и силу. Это намечалось быть долгим путешествием, но помнила Императрица, что бесконечно долог её век, а дела мира творятся медленно и время у неё есть. В тот же день приказала она собрать в путешествие пять самых быстрых кораблей. Гребцы на них были сильнейшие судемоаги, а каждый из воинов, что сидел там, имел на теле множество шрамов.
День и ночь плыли корабли, один за другим посещая острова. И везде Сенаяла видела подчинение судемоаги, и была довольна. Лишь приплывя на остров Трифорс омрачило недовольство её лицо. Увидела Императрица маленьких и слабых чужаков среди её подданных - и не понравилось ей это. С мыслями собралась Сенаяла, чтобы у богини своей совета спросить, и в тот же миг ей видение пришло - как на столь близком Морском Шпиле судемоаги трудятся, не разгибая спин, во всём слушая своих господ-любовников - этих богомерзских фарфали, и даже не знают, что несчастны. Скривилась Сенаяла от отвращения к тем, кто попал в ловушку чужаков, и обратилась с речью к судемоаги:
- Вы! Вы пустили этих чужаков в свои шалаши! В свои лодки! Вы думаете, что они прислуживают вам - и да, пока что это так. Но с каждым днём их всё больше, а вы всё сильнее прислушиваетесь к их просьбам. Они плодятся со скоростью рыб, и уже через несколько десятилетий вы будете лишь их жалкими слугами, с подобострастием жаждущие исполнить любой приказ ваших господ, - тут Императрица на секунду замолчала, а судемоаги с замершим дыханием ждали её следующих слов. - Мне было даровано видение богиней. Она показала мне Морской Шпиль - родину этих созданий. Там тоже живут судемоаги - живут, как жалкие рабы! Выполняют все желания фарфали... И даже не чувствуют горя, потому что их хозяева и хозяйки уже давно затуманили их разум. И это же будет с вами, - снова пауза. - Чтобы этого не произошло, я объявляю новый закон! Все фарфали будут немедленно изгнаны с этого острова на Морской Шпиль. И после этого, если хоть одна фарфали будет замечена на острове - убейте её! Немедленно! До того, как она затуманит ваш разум! А те, кто будут укрывать фарфали у себя, будут казнены. Таково моё слово, а моё слово - закон.
После этого ещё на несколько недель осталась Сенаяла на этом острове, разнося новости по общинам и наблюдая за выполнением своего приказа, а потом отправилась дальше.

***

Многих убили хторры. Многие судемоаги жаждали отомстить им за убитых друзей. Постепенно они объединялись вместе, всё большими и большими группами, чтобы потом понять - их цель выше мщения. Ведь рано или поздно злобные и неуемные хторры поработят все земли, которые только есть, если их не остановить, а значит и Элисион. И единственный способ сделать это с такой жуткой расой, как хторры - полное уничтожение. И тогда объединились многие хорошие воины, что разделяли это мнение, и назвали себя Очищающими мир от хторров. посвятили они себя уничтожению этих чудовищ, и многие одобряли их, но никто не осуждал. И глядя на то, как готовятся к грядущим битвам воины, сама Императрица Сенаяла дала им своё одобрение.
Стали Очищающие учиться воевать на суше. Стали они учиться воевать ночью, столько же подло, как и сами хторры, ибо против подлости только подлость может победить. Стали они покрывать тела мокрой грязью и глиной, которая остужала их днём и скрывала ночью, а на лицах рисовали Очищающие маски - страшные и пугающие черепа, призванные заставить хторров бежать в ужасе. Стали Очищающие смазывать своё оружие ядом, а кроме гарпунов, которые делали гладкими, чтобы их было легче доставать из противника, вооружались копьями и ножами. Стали Очищающие смазывать оружие ядом шуго, дабы одна царапина разила насмерть. А главное, поняли Очищающие, что плоские плетёные корзины для рыбы можно использовать и для защиты - нужно лишь прутьев в них вплести побольше, и вот уже летящий дротик застревает в бывшей корзине, а удар дубины безвредно пружинит. А чтобы нести такой щит было удобнее, стали Очищающие приделывать к ним рукоятки.
И воины эти, умелые и презирающие смерть, ибо ради великой цели и мести готовы были они положить свою жизнь, стали пробираться к стойбищам хторров, чтобы резать глотки спящим, чтобы пожигать шатры от хторровых же костров, чтобы уносить их припасы, чтобы отравлять ядом шуго их воду.

Получатели: Глаблали.

- Во взгляде бога смертные - прах, и договоры заключаются первоначально на небе, средь богов, и договоры эти были не должны быть нарушены, на них стоит этот мир. В начале времен, когда творилась сама твердь земная, был Договор, и Договор был - Бискериар и Амдар по праву детям Техути принадлежат, и был согласен с тем Алей. Алей хочет нарушить Договор такой же старый, как твердь под нашими ногами? Таково слово бога войны - твердое, как прозрачная вода Каулерпы, незыблемое, как быстрый поток Потами? Такова цена твоему слову, Ниокл - гнилое мясо да червивая шишкоягода?
Ужаснулись смелейшие из югры, ужаснулись, но не дрогнули, ибо знали, что в мудрости своей Техути делает все верно, и просит верно, и поймут юдьяры, зачем делается это.
- Народ Алея расселился по многим землям, но вокруг много врагов - дети Пироса разного образу, уродливые штиры. Куда же ведет войско сын его? Нападать на своих союзников, на детей того бога, что создал каукорну и гаргурту, большую асими и моркварность, эхекатля и сарколана, аудика и мегалокоатля. Хотел сказать вам Техути, что тех, кто будет таким образом поступать, лишит он разума, но это без надобности - все воины эллинов здесь, и стоит кзабракам собраться воедино, как заберут они ваших жен и ваши дома без всякого сопротивления.
Страх селился в сердцах югры - Техути говорит с Ниоклом как с противником, а не другом. Кирай Саклуш кинул взгляд на оружие, лежавшее перед ним - каждая рука его заберет четыре по четыре руки эллинов, прежде чем он лишится ее.
- Ход мыслей твоих ясен - эллинам нужны богатства Довгара! Сколько бы ни делились юдьяры своими знаниями, трижды медленней будут дети Алея познавать тайны металла, чем югра! Когда хочешь ты себе одежду из металла, Ниокл - сейчас? Может, тогда, как умрешь ты, умрут дети твои, внуки твои и их внуки? Может, тогда, когда к тебе придут тупые штиры с оружием из железа? Тогда ты хочешь начать открывать секрет железа? Отдай Тэрим юдьярам, и ты получишь металл сразу, как будет выцарапан он из недр. Получишь за минимальную цену, четырежды такую малую, какую он стоит. Многие юдьяры уже изучают свойства руд, и вскорости они добудут его.
- Если эллины желают новых земель для жизни детей своих - идите далее на восток, и там найдете богатый край, отделенный от пустыни горами, где нет ни кзабраков, ни штиров, а лишь вдалеке, у истока большой реки, живут иные народы. Ответил тебе Техути на каждое из твоих слов, и по всему выходит, что Амдар - для юдьяр. Ответь мне, где неправ в своих рассуждениях бог Разума, и мы продолжим разговор.

Рубеж I и II веков Эпохи Народов стал во многом определяющим для племен восточных гитов, расселившихся к этому времени повсеместно в среднем течении и верховьях Потами.
Будучи на этом этапе своего развития полукочевыми охотниками-собирателями, гиты все же тяготели к более оседлому образу жизни, о чем говорит относительно небольшая удаленность границ их кочевий от берегов реки и ее притоков.
Вообще, Потами играла ключевую роль в жизни этого народа, и помимо сугубо утилитарной функции – источник пресной воды и пищи – несла так же функцию сакральную, являясь, по всей видимости, одним из символов бога Рогара, и даже более того, почиталась как часть его земного воплощения.
В этом плане показательно, что археологические находки наиболее рано датируемых предметов культа Рогара были сделаны именно в верховьях Потами. Здесь же, вероятно, культ этого бога и приобрел упорядоченность и централизованность, обзавелся обрядовой частью и первыми женщинами, выполнявшими исключительно жреческую функцию.
Что же послужило причиной генезиса культа именно в этом регионе? Основную роль сыграл так называемый Оотоки-Диакопон, «Праздник Нереста», приуроченный, как видно из названия, к времени нереста рыбы сломос. В период метания икры сломосом, подавляющее большинство племен гитов, даже обитающих в удалении от Потами, откочевывало к реке для отправления религиозных мистерий, и, конечно, добычи этой ценной рыбы. Поскольку плотность заселения берегов реки в этот период становилась максимальной, несложно догадаться, что это было лучшее время для культурного обмена, межплеменных договоров и свадеб, а так же торговли. Что характерно, межплеменные стычки, и так весьма редкие среди древних гитов, в период Оотоки-Диакопон практически сходили на нет, и, по всей видимости, всячески порицались.
Если же говорить о верховьях Потами, то здесь плотность расселения племен во время праздника была максимальной, что, вероятно, связано с самим фактом нереста в этих местах, так же имеющим сакральный смысл,.
Именно в верховьях проходили наиболее массовые религиозные обряды, а так же встречи вождей крупнейших племенных объединений.
Здесь же были найдены и следы первых протогородищ гитов, или, как их еще называют, храмовых городищ. В целом, конструктивно и планиграфически они мало отличались от долговременных стойбищ этого народа, но имелись и существенные различия, а именно: центром протогородища всегда являлось святилище Рогара, и время существования таких городищ бывало довольно продолжительным, по 5-10 лет, а порой и по 15-25.
Считается, что эти городища были основаны единичными родами гитов (в некоторых случаях - родовыми объединениями), женщины которых традиционно играли ведущие роли в мистериях на Оотоки-Диакопон в течение многих лет. Постепенно они стали считаться толкователями воли Рогара, и перестали выполнять иные функции, кроме жреческих.
Оседлый образ жизни таких родов в условиях отсутствия навыков земледелия и одомашненных животных говорит об одном – услуги жрецов были востребованы. Другие племена, вероятно, расплачивались за помощь в отправлении религиозных нужд, прорицание, погребальные обряды и прочее продуктами питания, что позволило жреческим родам прекратить кочевье вслед за миграциями животных, а осесть на одном месте на более-менее продолжительный срок.
В течение довольно непродолжительного периода, около 40-50 лет, храмовые городища появляются вдоль Потами на всех обжитых восточными гитам территориях.
Во все времена склонные к кооперации и выработке оптимальных для всего народа решений, гиты и в религиозном плане не делали исключения. Судя по общности предметов культа в археологическом материале, между протогородищами шел постоянный культурный обмен. По этой причине достаточно быстро культ Рогара был стандартизован, и религиозные обряды отправлялись приблизительно одинаково по всей протяженности долины реки.
Таким образом, к последней четверти I века Эпохи Народов у племен восточных гитов сложился первый упорядоченный религиозный культ бога Рогара, равно как и институт жречества, упоминаемый в более поздних письменных источниках как «дименирис ту ному» или «номикистес» («толкователи закона», «законники»).
Приблизительно в этот же период времени берет свое начало и правление династии Аксос, «достойных». Вероятно, женщины этого рода изначально были вождями достаточно крупного племенного союза, впрочем, равного среди многих ему подобных. Однако, начиная со второй половины первого века, этот племенной союз начинает входить в силу, и собирать под своей рукой все больше и больше племен. К концу первого столетия Эпохи Народов власть Аксос, по всей видимости, признавали до ста тысяч гитов, обитающих в припотамской пуще в верховьях реки.
Есть основания предполагать, что продвижению рода Аксос во многом способствовало жречество, убеждавшее окрестные племена, что закон Аксос созвучен Закону Мировой Справедливости (сноска: концепция Мировой Справедливости будет более подробно рассмотрена в следующих главах). В пользу этой теории говорит, в частности, то, что «столицей» протогосударства Аксос стало крупнейшее храмовое городище того периода - Вомос.
Из более поздних источников следует, что в это же время был составлен первый свод законов восточных гитов – «Аксос алитис». Тест его, по понятным причинам, до нас не дошел, однако известно, что этот свод законов был весьма пространным и развитым для этой эпохи, и регламентировал многие аспекты взаимоотношений гитов. Опять же, номикистес, по всей видимости, признавали свод законов как отвечающий духу Мировой Справедливости. По этой причине в короткие сроки он приобрел достаточно широкое распространение.
Некоторые историки относят к этому же периоду появление первых организованных и относительно постоянных сугубо воинских формирований гитов, сформированных союзом Аксос для отражения набегов циков. В качестве аргументации этой теории приводятся результаты раскопок нескольких гитских стоянок по северному берегу Потами, содержащих большое количество артефактов военного назначения (зубатые остроги, кремневые наконечники копий, кремневые топоры и прочее). Однако, эти доводы достаточно спорны – возможно, пограничные племена гитов просто были более милитаризованы в силу неприятного соседства с этим агрессивным народом.»

Аркх’с Кх’Скетх «Древнейшая история народов Юны», том IV «Тэримиты», стр. 57-58


***

Смел и силен он, великий охотник Геннайос,
Нет ему равных в ловитвах, походах и битвах.
Как эхекатль легок он и стремителен в беге,
С линкасом схож он – хитер, терпелив, хладнокровен.
Как каукорна могуч, как понтики невидим в траве…

Каждая женщина в род бы принять была рада,
Мужа такого, каков он, охотник Геннайос.
Главным мужчиной мог стать он, вождем сотен копий,
С самой премудрой встать мог бы плечом он к плечу…
Но возгордился, презрел Справедливый Закон…

Быть, - говорит, - не желаю я первым из многих!
Стать, - говорит он, - желаю я женовластивым!
Чтобы один я был мужем при женщинах лучших,
Чтоб только мне доставалась любовь их и ласка,
Чтобы один зачинал я потомство для них!

В небо он смотрит, где ходит спокойно и чинно,
Жаркая Яра, что дарит лучи свои щедро.
А по ночам вслед за матушкой бродят по небу,
Шесть дочерей, что когда-то она потеряла.
Встретиться с матерью дочкам судьба не велит…

Там бледно-синяя Прота и желтая Детра;
Трита зеленая, как молодая расиди;
Тетра суровая, цвета росы предрассветной;
Пемпа-малышка алеется капелькой крови;
И темноокая Экта, печальная пуще других…

Ходят за ними мужья – мириадами звезды,
Но не страшится Геннайос, он смелый и сильный!
Звезды малы, их разгонит Геннайос дубиной,
Стрелами ранит, заколет их долгим копьем!
Станет тогда он всем сестрам единственным мужем!

Лук свой проверил великий охотник Геннайос,
Пересчитал длинномерные легкие стрелы,
Взял он копье, что длиннее и толще всех прочих,
Взял и дубину из корня могучей гаргуты.
Выпил воды, и отправился в даль, на закат….


Западногитский эпос «о Геннайосе Беззаконном», поздняя редакция, отрывок.

Когда время Муниры подошло, она, по традиции своего народа удалилась в уединённую землянку на окраине деревни. Видеть (или даже слышать) женщину в такой момент считалось дурным знаком. Каждая женщина должна была пройти через это в одиночестве.
Присев на корточки, она ухватилась покрепче за специально установленный в полу столб и закусила губу. Вздохнула. Прислушалась к себе с тревогой. Внутри что-то было не так. Это был не первый её ребёнок, поэтому она давно заметила странные неприятные ощущения в животе, которых быть не должно. Всхлипнув, она принялась молиться Атуму, великому отцу. Просто потому, что молиться пока было больше некому - других, более подходящих к ситуации богов рохо не знали.
Но Атум, как-будто услышал её. Схватки учащались с пугающей быстротой. Из-за накатившей боли Мунира больше не могла молиться, испуганно глотая ртом спёртый воздух землянки. Наконец, она ощутила своё дитя - огромное, мощное, буквально рвущееся на волю из материнской утробы. Из глаз Муниры хлынули слёзы боли и отчаяния, с губ сорвался вой умирающего перепуганного животного - её дитя не было человеком.
* * *
Они пришли лишь на следующий день - родичи и соседи Муниры. Женщина так и не вышла из хижины, следовательно, могла и не выжить. Да и ночь выдалась страшная. Мало кому не снились кошмары. Молодые женщины в округе шептались, что у них у всех в ночь пошла кровь. У большинства - не в срок. Вся речка кишела шарншагами, лениво покачивающимися на воде, словно в ожидании добычи. Люди говорили о проклятиях и тёмном колдовстве.
И не зря. Откинув полог землянки, рохо увидели исковерканное, истерзанное тело молодой женщины. Что-то словно разорвало её пополам, а потом принялось есть. В стороне от тела на корточках сидело страшное существо с телом похожим на человеческое, но чёрной пастью и белыми глазами шарншага. Тем не менее, существо заговорило человеческим голосом, глубоким и страшным:
- Падите ниц, черви, ибо я - Марзух, сын Атума. Моя воля - его воля.
Воины бухнулись лицами в грязь. Лишь разъярённый Чанду бросился на полубога с копьём, ведь он был мужем Муниры. Его смерть была скорой.
* * *
Не один год потратил Марзух на то, чтобы обойти Занзару и подчинить мелких вождей одной воле. От каждого племенного союза он потребовал по красавице-жене в свой гарем. В качестве ответного дара, он научил воинов рохо делать щиты и использовать их в бою.
Со всей Куанзы к стану Марзуха стекались паломники и воины. Вскоре на берегах Куанзы закипела работа - строительство величайшего храма в истории. Вокруг строительства вырос настоящий город, который был назван Амок - сердце религии Атума.
Ниже по течению, в самом устье, вскоре появился Бакраш - ещё один город, экономический центр зарождающегося государства. Когда-то рохо прогнали отсюда миролюбивых эльтов и кое-где ещё не затухали стычки. Но Марзух объявил божественную волю Атума - рохо должны были отвратить свой взор от побережья и распространяться вглубь континента.
Кровавые жертвоприношения рохо вошли в привычку и вскоре стало ясно, что молодой нации нужны рабы - для работы и для жертвоприношений. Марзух бросил клич. Две ночи над Куанзой разносился тревожный рокот там-тамов. Утром третьего дня две армии двинулись на запад.

Приближение каравана медведей первой заметила зоркая Алия, но к тому моменту, когда тяжело груженные звери приблизились к поселению, почти все эльфы выбежали из своих хижин на улицу, встречая прибывших. Прибытие искателей меди, это всегда событие, разнообразящее обычную жизнь племени зулеев, которая временами становится довольно скучной и к тому же - это означает что племя снова сможет делать оружие, инструменты и украшения из желтого металла. Что уж говорить о тех из эльфов, у кого вместе с караваном ушел кто-то из родных и они напрягали зрение, пытаясь разглядеть среди приближающихся фигур своих близких, чтобы увидев их с радостными криками бросится навстречу. Но первыми разумеется были дети, стайками окружавшие вереницу медведей и их погонщиков, как только те вошли в поселение и поднимая невообразимый гвалт. Некоторым из них везло и кто-то из медников со смехом бросал им сделанный их желтого металла плод или древесный лист, которые потом можно было повесить себе на шею, а собрав несколько даже сделать ожерелье. Алия растолкав группку мальчишек получила целый медный коготь медведя и с радостным визгом унеслась прочь, не веря своей удаче.

Разумеется не всем в этот день было до веселья. Седой старик едва ли не плача вцепился в плечи старшего погонщика, когда тот печально покачал головой на высказанный с безумной надеждой вопрос - "моя дочь ведь просто отстала? А может я просто не заметил её, мои глаза уже не те что прежде?"

Однако радость все же была сильнее печали. Молодой зулей, отчаянно искавший взглядом кого-то в толпе встречающих, наконец-то увидел знакомые черты и бросился расталкивая остальных, чтобы спустя несколько мгновений заключить в объятия прекрасную зулейку, бросившуюся ему навстречу.
Юный Туко действительно любил Тиа, с той самой секунды как они встретились. В его душе соперничали две страсти, любовь к женщине носившей сейчас под сердцем его ребенка и преданность своему ремеслу. Туко был одним из тех, кто не только добывал в южных лесах медь, но и делал из нее оружие и инструменты для племени. Чувствовать как под твоими руками живой металл принимает требуемую тебе форму, подчиняясь твоему мастерству и знать, что на твоих плечах лежит миссия от которой возможно зависит судьба всего народа зулеев, особенно теперь когда набеги глубинных тварей участились, было настоящим удовольствием для любого из народа умельцев. К несчастью между двумя страстями Туко должен будет выбрать одну, пускай он того и не хочет. Тиа откажется остаться жить с ним, в медном лесу, опасаясь за себя и ребенка, но также и потому что в её сердце уже нет любви и когда он отправится туда в следующий раз, он больше не вернется назад, стараясь вытравить чувства из своей груди служением тому, кого называют Моругото. Но это произойдет еще не скоро. А пока Туко обнимает свою женщину, не зная о том, что Тиа с трудом пересиливает желание оттолкнуть его и вырваться из хватки холодных когтей, в которые превратились его руки.


- ...И синерожие твари бросились на нас, с их острыми штуками! Во имя Дракона, мы дрались как стая акул, но их было в сотни раз больше чем нас! Когда сам вождь Кривой Клык упал, хрипя кровью, потому что один из синих пробил ему его нэрову* глотку, я понял что духи глубин не на нашей стороне сегодня и мы ушли оттуда - Морда рассказчика растянулась в зубастой усмешке - Но синие твари дорого заплатили за пролитую кровь. Мы взяли жизни многих тощих синих самок и их слабых ящерят, до того как появились их воины, а потом мы взяли и их кровь, по цене трое за одного нашего!

Раар Коготь смотрел на рассказчика почти не скрывая презрения во взгляде. Гарх Жирный, давно был известен как ящер, который врет также легко как и жрет, однако нынешнее хвастовство переходило все границы. Хотя следовало воздать этой туше должное за то с каким старанием он пытался выдать провальную вылазку на сушу, не принесшую племени ничего кроме смертей множества воинов, за успех. Еще больше Когтю не нравилось то, что остальные воины вернувшиеся с земли дружно поддакивали Гарху. Еще бы, кому охота признавать что ты проиграл и трусливо бежал от врага как мелкая рыбешка от клыков охотника-ящера. И это в то время когда Раар и те воины что остались под водой, отразили набег племени Черных Волн, защищая женщин и ящерят. Коготь обвел взглядом своих воинов и увидев в их глазах ту же ярость что раскаляла и его сердце, оскалил клыки.

- Какое нам дело, до смерти синих, Гарх? Меня не насытит их плоть, если их тела остались на земле. Вождь мертв, воины мертвы, а ты трясешь здесь хвостом и лепечешь бред, как будто надеешься что мы забудем, что это ты нэров выродок, был тем кто подсказал Кривому Клыку собрать воинов в поход на берег.
- Следи за тем что говоришь, акулий выкормыш! - Злобные маленькие глазки Жирного уставились на Когтя - Я был ближним другом вождя, а ты...
- Вождя нет, Гарх - Взмах бритвенно-острых когтей, в честь которых Раар и получил свое прозвище и Жирный ревет от боли. Он бросается на Когтя, пытаясь ударить в ответ, но тот моложе и быстрее, короткая схватка - и вот Раар разжимает челюсти отпуская горло переставшего трепыхаться Гарха
- А теперь и тебя нет - Обернувшись к воинам уцелевшим после набега Раар оскалился, демонстрируя окровавленные клыки. Те кто вернулся с Гархом даже не посмели вмешаться в схватку - молчаливые силуэты бойцов Когтя, не измотанных сражением на суше и окруженных боевыми акулами, красноречиво убеждали воздержаться от глупостей.
- Теперь я новый вождь.


И в девяносто девятом году второй эпохи, было явлено народу стражей морей видение. И снизошел к ним аватар второго создателя, Влада Премудрого и говорил со многими из них, не оглядываясь на их положение и касту. И в тот год по воле богов был создан первый и величайший город стражей моря - Атаир ан Фараг. И было великое празднование и весть об этом неслась по морю.
Но тогда же единый и сплоченный народ едва не расколола надвое трещина. Цен Фир, новый Старший Погонщик, объявил что явление Нэра и его действия трактованы могут быть лишь одним образом - богам неугодно чтобы воины и далее оставались правителями, пусть та каста на которую опираются остальные наконец получит уважение и место которое она заслуживает. Но стражи из воинской касты, объявили что Цен безумен и никто не смеет покушаться на вековой порядок, ниспосланный мудрейшим и Великим Драконом. И тогда Фир зарычал в ярости и поднялись остальные из Лейбе Дур, а за ними пошли многие "низшие". И был мятеж и воины сражались против пастухов и одни были сильнее, но других было больше. И вот, когда воды морские обагрились кровью сотен и сотен стражей, жрецы из Галдур Ват обрушили на взбунтовавшихся свои мощнейшие заклинания. И те отступили перед яростью их же родной стихии, безумствовавшей вокруг них, круша кости и разрывая плоть, а воины высшей касты яростным потоком обрушились на них. На том Резня в Городе Кораллов прекратилась, однако же навсегда оставив кровавый след в истории народа стражей морей. И этот день навсегда войдет в историю народа драконов, как день крови и смерти, а не день величия. Но жертвы не были бессмысленными и вскоре глава Галдур Ват, Хес Нун из касты жрецов, объявил что милостью богов отныне жрецы будут править народом стражей морей, а воины станут лишь вторыми, а также что более никто не посмотрит на драконов из третьей касты как на низших.
И с тех пор, год основания великого Атаира ан Фарага, стал годом от которого стражи морей ведут свое летоисчисление

Карта расселения народов в конце Первой эпохи



***

Шире всех расселил детей своих Алей. И где! Воистину благословенный Полемейские горы. Но это сыграло с элинами злую шутку. Они вскоре радо спустились в приколпосскую лесостепь, но вот дальше почти не продвинулись. Тех кто привык к рощах олив и пумил к огромным стадам каукорн не заманить на жаркие равнины Кор-Хака. Даже в гаргутовые леса расселялись эллины лишь по необходимости. Не от избытка населения даже. нет, туда бежали разбитые в межплеменных войнах. А войн надо сказать между собой дети алея вели немало. Богатая земля кормила многочисленных воинов, но рано или поздно всего на всех не хватает.

Неспешно и основательно расселялись по северной пуще югра и цверги, совсем по другому вели себя на открытых пространствах кзабраки и штиры чьи стоянки к смене эпох стояли по всем огнёвищам.

Восточные гиты расселялись вдоль великой Потами, но если их движение вниз остановили цыки, то в другом направлении они дошли до самых верховий. И хотя живут гиты и охотой и собирательством, но всегда приходят к Потами на великий праздник нереста сломоса.

Западные гиты расселялись по степи покуда не столкнулись с забраками. Сами забраки упёрлись в гитов и цыков. Цыки же заселили всю южную приталласкую степь досаждая постоянными набегами всем соседям.

Сельты живут южной пуще. Западной границей им служит Внутренее море, а восточной земли цыков и гитов.


Взаимоотношения народов

Эллины вообще воюют в основном между собой. Отражают набеги кзабраков и штиров. Сами иногда ради славы нападают на югру.

Югра и цверги в целом народы мирные. Между собой воюют редко, а в основном довольно мирно сосуществуют и даже торгуют.

Цыки воюют со всеми соседями и допекли их так что никто не упустит шанса убить цыка.

Забраки народ вовсе не мирный, но как и у эллинов большая часть их энергии уходит на внетренние конфликты. Впрочем хватает и западных гитов потрепать и от циков отбиваться и штиров пугать. Несмотря на конфликты забраки торгуют со всеми соседями кроме разве что штиров. Даже с цыками, а это уже о многом говорит.

Гиты успешно защищают свои земли, но на чужие не претендуют.

Сельты заселили леса где живут сами по себе. С цыками воюют, с гитами не общаются никак. Мы не лезем к вам, а вы к нам.

Кзабраки и штиры из Кор-Хака допекают всем соседям на более богатых землях. Но ещё больше допекают друг-другу, причем внутренних конфликтов куда больше чем внешних.

Пока Сабитов безуспешно искал ножи на маленькой кухонке (может в ящике?), Железный проявил чудеса дипломатии - высунувшись из приоткрытого окна, но оставаясь все еще скрытым от глаз "бойцов" он наметил себе цель и спустил курок на скорострельном ПП-2000 - пули кучно легли в цель, окрасив черный кузов внедорожника красным и серым. По крайней мере нос Тим здоровяку поправил - теперь его вовсе не было, как и половины головы.

Велин сполз на пол, возмущаясь происходящим и доставая ПМ.

Поляков отпрянул от окна вглубь лаборатории, где его застали выстрелы.

Елесин, прижимаясь к стене, у двери, в глазок которой он только что смотрел, крепче сжал дробовик в руках.

Ньярглотища

Растения: всяческие ньярглотики, тэдо
Животные: микты, шмикты, амикты, хешшмикты, злобусы, маронги, сетусы, лонгосы, бегимы, шарншаги, малые дьяволы, резы, гули, пинкааны, мураши

Весь юго-запад Хеи занимают ньярглотища. Основой этой странной экосистемы являются ньярглотики. Эти примитивные растения без нормальных листьев даже в древовидных формах не перехватывают большую часть солнечных лучей, а потому лес освещается до самого низа. Благодаря этому даже в сплошных зарослях жизнь есть на трёх ярусах – громадных древоводних ньярглотиков, на уровне кустов высотой д о5 метров и на уровне совсем уж наземной растительности. Причём больше всего продуктивной зелени именно внизу. Благодаря этому наземные травоядные имеют пускай не особо питательную, но зато доступную и многочисленную пищу. Два основных вида травоядных это злобусы и сетусы. И те и другие водятся в огромных количествах. Злобусы едят мелкие ньярглотики и объедают ветви кустов, сетусы же обламывают кустарник, сдирают зелёную кору с деревьев. Сетусов столько что часто они полностью уничтожают крупные ньярглотики на каком-то участке после чего покидают эту местность поскольку мелкими ньярглотиками они питаться не в состоянии. Мене многочисленные маронги занимают промежуточную нишу между злобусами и сетусами, нов целом по способу питания куда ближе к первым. Рядом с морем в ньярглотищах пасутся лонгусы, а рядом с реками и озёрами бегимы.

Фактически ньярглотища существуют в двух фазах и переходах между ними. Нярлотищевые джунгли в которых живут сетусы и злобусы, со временем сменяются ньярглотищевыми же пустошами на которых пасутся злобусы и маронги. Главной причиной переходов от джунглей к пустошам – уничтожение сетусами крупных ньярглотиков. В свою очередь пустоши постепенно вновь зарастают деревьями становясь джунглями в которые приходят сетусы.

Если у маронгов и сетусов естественных врагов нету, то на остальных травоядных охотятся стаи амиктов и хешшмикты. Мелкие хищники питаются мокрицами, мурашами и друг другом.

Нэрос раздумывал что бы еще создать. Все что нужно вроде и так есть, хотя он всегда творил исключительно для души.

The Pit

Дождь стучит по камням древней, как сам мир, арены - небольшой круглой площадки метров двадцать в диаметре. За краем - обрыв, уходящий в бесконечность. Бездна во мраке щерится острыми краями обломков камней. Окружающие горы царапают низко висящие тучи, и через разрезы в небесном своде льют все новые и новые потоки дождя.

Зачем вы здесь, как вы здесь оказались - неважно. Важно лишь то, что предстоит бой. Победитель пойдет дальше, проигравший... Никто не знает, что бывает с проигравшими. Никому не хочется это проверить.

Двое стоят напротив друг друга, замерев в боевых стойках под потоками дождя. Тяжелые холодные капли стекают по лицам, падают со сжатых до боли в костяшках кулаков, разбиваются о мокрые камни под ногами. Неизвестный голос громовым раскатом объявляет:
- Round one. Fight!

Темнеют летящие со всех сторон света тучи, врезаются друг в друга, вновь воссоздаются из размётанных по небу хлопьев. Сплетается лишь миг существующими узорами ветвистые разряды. Грохочет гром, огромные капли стучат по дрожащей от ветра хвое деревьев. Свершается таинство изменения.

Гаргурта ягодная -> Хархурта
Бумидоры -> Думирры

Варинэла -> Варооха.

И вроде бы даже начало все налаживаться, вроде даже забрели во владения Хелшша восхитительные ночные дьяволы - сильные, зубастые, сочно пожирающие миктов - так нет же! Надо все испортить! Проклятые мураши принялись жрать мокриц! И стало намного меньше миктов! И почти некому теперь жрать друг друга! Хшшшшш!!!
Надо собраться. Хелшш ведь бог, он умеет решать проблемы. Вот сейчас сядет и решит. Сейчас.

Наконец то! Вот пришло время которого она столько ждала! пора! Пора создавать свой народ!

Возрадовалась охотница и собрала стада шестиногов. И были в тех стадах только большие и зрелые самки. И свершилось чудо! Без быков они забеременнели и наполнились их чрева яйцами. И не месяц, не два как обычно, а три года вынашивали их длинношеи. А потом пришёл часть рождения. Собрала Нэроэ всех этих шестиногов на поле огромном между Стоком и Двойным морем. И достала она меч и принялась сносить головы длинношеям и распарывать бока. И огромные яйца в сто раз больше обычного выкатывались из огромных ран в лужи крови что покрывали землю. Долго трудилась Охотница и вот уже куда ни глянь всюду равнина покрыта как холмами тушами шестиногов, всюду земля превратилась в болото ис смятой травы и полузастывшей крови. Воздух был полон кецалькоатлей что кружили над невиданныой добычей, но воля богиня не давала им спустится и небо наполнилось их воплями. Вокруг стаями бродили длиннозубы и глаза их горели, а ноздри раздувались! Казалось сама земля дрожит от их рёва! Но боялись хищники Остроухую и не смели приблизиться к месту рождения.

Взобралась Нэроэ на тушу величайшей из самок что горой возвышалась посреди равнины и ударила мечом по щиту и от того звона содрогнулся весь Сивэр. Второй раз ударила и даже Аустралис задрожал. Третий и Сизэн и Зелань навсегда чуточку изменили путь своего вращения, а волны океанов валами накатились на землю. Чётвёртый и тишина разнеслась по миру вместо звона. И в той тиши слышно было как затрещали, а затем лопнули яйца и вышли из них в мир первые из эльфов – эльвары. Не малыми детьми, а взрослыми и прекрасными пришли они в этот мир. Рождённые Остроухой плоть от плоти своей и выношенные заврами. Народ красивый, смелый и страстный. Неудержимый в своём веселье и желаниях. Но иногда будет охватывать их непонятная грусть и вместо деяний будут предаваться они размышлениям о сути вещей и природе мира.

Увидела Охотница своих детей и рассмеялась от счастья. И спустилась она к ним вниз, туда где в лужах крови толпились они удивляясь мира. Много, много работы предстояло богине ведь надо было научить народ говорить, жить и убивать прежде чем съедят они туши выносивших их шестиногов.

К тому времени когда лужи крови загнили, а полуобглоданные рёбра торчали из протухших остатков эльвары знали уже двести слов и умели слушаться Нэроэ. И объявила богиня джиру, исход, и повела на встречу из места что назвали Бгунэпома и Явэрулэна* к Стоку. И долго шли эльвары оставив позади себя хруст костей, вопли и урчание длиннозубов и кецалькоатлей над трупами длинношеев. Шли без остановки и без отдыха пока не достигли Стока и в его водах обмылись от крови рождения. И выйдя на берег упали и заснули и проспали так три дня.

Когда проснулись эльфы то собрались вокруг богини и страдая от голода стали умолять её дать им мяса и крови. Тогда научила она их делать копья из травы*** и повела на охоту. Наловили эльвары молодых совсем длинношеев в травах и насытились ими и радовались. Но грустна была Охотница, видела она что боятся её дети большой добычи и не все возвращались из зарослей травы где бегали молодые длиннозубы и клыкастые мохнатики. И поняла она что хоть родились эльвары взрослыми, но по сути совсем ещё дети. И тогда вновь объявила Остроухая джиру и повела арод свой на запад на равнину рождения.

Когда вернулись эльфы на Бгунэпому лишь огромные костяки белели на равнине и свежая зелень покрывала её. И бродило великое множество длиннозубов всех возрастов и мохнатиков. Рыскали хищники меж костями ища кого пожрать. Указала на них Нэроэ и провозгласила.
- Вот враги вам дети мои и пища ваша.
Ударил мечом об щит и первой бросилась в бой. Оробели сперва эльвары, а потом подражая родительнице с воплями кинулись на врагов. Так случилась первая битва в Аэрэт. И тяжелы там были потери и неисчислимы подвиги. И даже величайшие из длиннозубов пали истыканные копьями. И во второй раз стала Бгунэпома Явэруленой. И разбежались недобитые хищники, а выжившие эльвары украсили себя зубами врагов и облачились в содранные с мохнатиков шкуры и насытились мясом поверженных врагов. А потом стали петь песни и танцевать и хлопать в ладоши и бить копьями по копьям в ритме. И не учила их этому богиня, потому что не надо эльфов учить тому что дано им от рождения.

Вместе со всеми пела и танцевала Нэроэ и поняла что теперь дети её родились во второй раз. И лишь трупы погибших омрачали праздник навевая на богиню грустные мысли. Тогда ударила богиня мечом по щиты и от того звона остановились танцы и умолкли песни. А когда стих последний звук поняли эльвары что половина из них эльфы, а половина эльфийки. И увидели красоту друг друга. И это было хорошо. Смотрела Охотница на детей и радовалась. Вдруг заметила она одного эльвара что сидел на голове длиннозуба и подперев голову руками ничего не далал.

- Почему грустишь? Почему не поёшь и не танцуешь? Почему не нашёл себе пары? Не ранен ли ты?
- Не ранен. Грущу я потому что вспоминаю о тех кто были недавно ещё живы, а теперь мертвы. Не танцую я и не пою потому что думаю о том как случилось что столь ничтожные мы победили огромных длиннозубов и ловких мохнатиков. Неужели всё дело в острых стеблях травы? И почему день сменяется ночью? И почему кровь красная, а трава зелёная? А не ищу себе пару потому что не даёт мне покоя мысли о том что живущие сегодня завтра умрут и о том что ради того что бы есть надо убивать.

Удивилась Остроухая. Не ожидала она такого от своих детей. Осмотрела она ещё раз эльвара. Высок тот был, силён и красив. И уши у него были длинные и острые. Сын её от волос до ногтей. Но мысли его были странными и чуждыми. От кого он мог такого набраться? Чьё это влияние прорезалось в нём? Неужели он урод? Нет, чем больше смотрела Нэроэ тем больше нравился её этот эльвар. И жалко ей стало что пропадает такой красавец!.

- Есть время думать, а есть время действовать. Есть время грустить, а есть радоваться. Сейчас я утешу тебя и прогоню тяжкие мысли.

***

Долго жила богиня со своим народ обучая его охот, войне и разведению завров. А когда решила что пора детям жить своим умом то покинула эльваров. А на прощание достала духа из-за левого уха и вселила в свою дочь.

- Будет она и дочери из рода её вам пророчицами и оракулами. Живите как хотите, но спрашивайте у них совета в каждом большом деле, потому что через них буду я общаться с вами и объявлять свою волю****.

Для Морских Драконов их происхождение не было тайной, а мир не был чужим - Селен был заботливым отцом и не оставлял своих детей одних, направив к ним обоих своих аватаров - прекрасного Испера и грозного Ан’гута. Но первыми пришедшие в мир, несмотря на его опеку были все же нерешительны, осторожно и медленно осваивая ближайшие окрестности и свои собственные возможности. С "детства" учащиеся жить согласно правилам и каждый день чувствующие присутствие своих создателей и богов, рожденные со склонностью к порядку, Первые были народом необычайно тесно сплоченным и связанным, а их общество имело пускай и простую, но достаточно четкую иерархию и структуру, таким образом, рожденные едиными, они на заре своего существования напоминали не столько примитивных дикарей, сколько многого не ведающих, но послушных своему отцу и дружных меж собою детей. Однако это вовсе не значило, что их общество было полностью благополучным и лишенным конфликтов...

- Наши успехи радуют, не так ли?
Гимел Мем, носивший титул "Главного Погонщика", а проще говоря, являющийся главой Лейбе Дур (вернее разумеется "Вторым после создателя Ан'гута", поскольку главенство пусть и формальное посланников бога над созданными ими организациями никто и не думал оспаривать), неспешно проплывал мимо величавых стад ламантинов, вокруг которых суетились неразумные ленны и несколько чуть более разумных младших погонщиков, беседуя с одним из пастухов "морских коров" (впрочем это название вряд ли имеет смысл, коль скоро этот мир пока не знает о существовании коров сухопутных).
- Да, Главный Погонщик - Пастух, носивший имя Сомех, мотнул головой в знак согласия - Не знаю что это за существа, но их помощь просто неоценима. Благодарю вас за ваши старания
- Нет нужды - Плавники Гимела слегка качнулись отрицая похвалу - Благодари милостивых богов, сотворивших этих существ и донесших до нас мысль приручить их. Я лишь исполняю веления Селена
- Пускай так - Согласился Сомех - Но это вы и Лейбе Дур были теми кто исполнил их волю. Вся тяжелая работа всегда ложится на наши и на ваши плавники. Это мы те кто заботится о том, чтобы наш народ был сыт и вы, те кто стремится сделать нашу работу проще. Но что делают воины? Разве они заслуживают то, что мы им даем?
- Они защищают нас от хищных тварей... - Начал было Мем
- Разве эти твари многим опаснее голода? - Перебил его пастух - И разве не вы ли говорили о том, что возможно этих тварей можно подчинить также легко как и леннов? По какому праву они лучше нас?
- Это воля богов Сомех! - Пастух осекся под грозным взглядом Главного Погонщика - Кто ты такой чтобы знать что что лучше для нашего народа и оспаривать мудрость самого Великого Дракона? Что ты знаешь о мире, чтобы рассуждать о том кто достоин и кто не достоин нами править?!
- Я... я прошу прощения - Сомех дернул хвостом и склонил голову - Я забылся. Пожалуй мне стоит вернутся к своим обязанностям
И пастух стремительно поплыл прочь, оставив Главного Погонщика в тяжелых раздумьях.

Между тем наверху мир готовился принять новую эпоху. Земли и воды его стремительно изменялись, оживая и готовясь к появлению будущих народов, все новые и новые аватары могучих богов спускались на землю, неся с собой мощь и волю своих создателей, а бурное празднование в явленном миру замке Шута наконец таки подходило к концу. Кстати белкам понравилось

Увидела Великая Мать, как расплодились авусы, и возрадовалась, глядя на бесчисленные стада. Затем же поймала тафити, и повелела ему: "Не ешь больше орехи, и плоды, и мокриц. Сложи длинные крылья, сбрось пестрые перья. Отныне быть тебе грозою меньших тебя, и пищей твоей станут мясо и кровь." И стала из тафити птица кузька, и вышла в степи, полные авусов, и были степи полны хрустом костей.

За подарок следовало отплатить и Виэль задержалась в подземельях супруга наскоро изменяя тамошние мхи и недавно созданных дору так, чтобы они могли обжиться в воде. Однако как только с этим было закончено она покинула мрачные пещеры. Наверху ведь происходит столько всего, а Довгар даже и не думает вылезать из своих скучных горных недр.

Оказавшись наверху Виэль с удивлением обнаружила, что она снова многое пропустила. Другие боги создали множество удивительных существ, одно чудней другого и разумеется Прекраснейшую и Величайшую из богинь, немедленно охватило желание сделать что-нибудь, что превзошло бы все их творение вместе взятые.

Появившись в гаргуртовой чаще, в облике смуглокожей девушки, Виэль направилась к стаду каукорн.
- Хм... Большие. И быстрые. И живучие - Виэль погладила морду одной из каукорн и осторожно взялась за рог - И эти штуки красивые. Ха! Я лучше смогу! Смотри!
Достав семя жизни богиня швырнула его перед собой, а затем выхватив словно из воздуха (хотя почему словно? Именно из воздуха) бубен, хлопнула по нему ладонью. Стадо каукорн, разом притихло. Оторвавшись от еды, рогатые создания испуганно прижимая уши к голове, внимательно смотрели на богиню. А та подняв бубен над головой звонко ударила в него еще раз. И еще. И принялась танцевать, отбивая босыми пятками ритм. Каукорны поддаваясь неизвестно откуда взявшемуся чувству паники бросились бежать, а вслед им над Тэримом неслась песня богини.
- Нет такого зверя, что был бы сильнее Тебя!
И нет такого зверя, что был бы красивее Тебя!
И нет такого зверя, что был бы выше Тебя!
И нет такого зверя, что не боится Тебя!
Потому что прекрасная Виэль - создала Тебя!



И как только ладонь богини в последний раз коснулась бубна, с земли медленно поднялся покрытый черным мехом исполин, новый зверь Тэрима - Тнаги

Принял призыв мироздания (ведь так беден на жизнь Тэрим). И создал зверьков маленьких горных - проворных и травоядных, яростных в размножении и быстрых в расселении.

Глаблали удовлетворённо смотрела на резвящихся рыб. Первая ступень была готова, можно было продолжать, а заодно создать нечто, что поможет тем, кто будет жить здесь далее. То есть - её народу. Поклоняющемуся ей... И поклоняющемуся. Идеально.
Богиня опустилась в глубокие глубины моря. Самые таинственные места, которые можно представить - и именно там хранились ОНИ. Жемчужины жизни, которые она взяла с собой в этот мир. Кроме четырёх ракушек бледно-голубого цвета внимание привлекала гигантское изваяние какой-то огромной рыбы. Огромнейшей. Величественной. Неохватной взглядом. Глаблали ещё раз подумала, что могла бы восхищаться ей снова и снова, но настало время её оживлять. Добыв из ракушки одну из жемчужин, морская богиня коснулась ей статуи, после чего удовлетворённо наблюдала за тем, как она оживает и всплывает вверх за первым глотком воздуха. Увы, но заставить это огромное создание дышать водой было нереально. Что же, со всем приходится мириться порой.
Тем временем созрел другой её прожект, а точнее сразу два. Поэтому, захватив сразу две жемчужины в свои длинные когти, богиня поспешила к побережьям.
Создать эту вещь было несложно - пара глубоких выдохов и вот она - цепочка из пузырьков, которая под воздействием божественной жемчужины вдруг обрела зелёный стебель и стала водорослью, полной пузырьков. Посадив её на солнечное место, Глаблали поплыла дальше, на осмотр своих владений.
Слишком активно ели зешуго всё живое - и решила Глаблали их слегка усмирить, а заодно дать защиту несчастным аэшуго, таким полезным, насколько это возможно. Взяла она немного тины, как и обычно... А затем посмотрела на то, что вышло и закивала - ведь щупальца это хорошо.

Правила первой эпохи

Боги приходят в мир что бы населить его наименовать.

Каждый может называть всё что ему нравится. Если первое название Юя считает приемлемым, то вносит его в Круг Земной и оно становится общеупотребительным. Если нет, то смотрит какие там следующие. Прошу богов не забывать давать имена горам, островам, рекам. И конечно же континентам, как же без них! Если же вы что-то создаёте, то творение без название просто не будет принято. Если сами не можете придумать – сразу же просите в сообщении коллег, мол бог попросил назвать творение…

Если не указано иное каждое божество имеет 3 (три!!!) семени жизни. Из каждого семени можно создать одно существо любого более-менее правдоподобного вида. Степень правдоподобности определяет Савачика которая оставляет за собой право отклонить любое творение. Если вы не согласовали создание заранее, то пожалуйста воспринимайте замечание и пожелания мастера по доработке как норму, а не как придирку.

Итак из одного семени 1 творение. Что это будет – растение, животное, разумные существа или бактерии – не имеет значения. Юя сразу обращает внимание на то что самым простым способом создать разумную расу это оставить одно семя на конец эпохи. Оставлять семена на другие эпохи можно, но есть риск что они обратятся в тыкву.

Все семена имеют изначально единое ДНК, то есть как всю земную жизнь можно возвести к одному первоисточнику, так и тут.

Мир не мёртвый. Своя жизнь уже есть. Но эту жизнь боги не могут изменять. Такая вот она неподатливая. Изменять можно только семена жизни и их жизнь ими порождённую. Итак в морях плавают всякие аммониты. есть водоросли, губки, моллюски, радскорпионы и т.п. На сушу уже вышли лишайники и грибы. Ползают мокрицы и слизни. На мелководье поднимают в воздух свои ростки примитивные растение.



Итак, атмосфера уже почти земная. Море полно своеобразной жизни. На суше будет кому перерабатывать мертвые растения. В общем о бродильных и гнилостных бактериях, дождевых червях и т.п. можно не думать. Но если вы создадите коров раньше травы то они вымрут. И цветы без пчёл тоже. Печально но факт. Впрочем я думаю мои игроки способны отследить простейшую цепь растение – травоядное – хищник.

Создавая растение или животное, требуется указать следующее:
- название;
- общее описание;
- чем питается или где может расти;
- как размножается;
- если надо то указать специфические особенности.

Растекаться мыслию по древу не обязательно, но если творение будет принято, то всё неописанное создателем мастер, а во многом и прочие игроки могут дополнять или интерпретировать на свой вкус. Ссылки на реально существующих или существовавших существ сильно упростят вам жизнь, но одновременно обрежут фантазию.

Расселение

Созданные творения селятся в мир на определённый гекс. Считается что их выпустили ровно столько сколько надо для нормального размножения и не больше. Дальше они распространяются сами. Расселить творение на одном гексе континента (!) ничего не стоит.

Каждый новый гекс того же континента (вдруг вы хотите ускорить расселение) – 1 БС. Острова между которыми и континентом 3 или менее гексов можно заселять видами с континента за 1 БС за вид. Переселять можно как сови создания так и чужие. Переселять виды на другой континент или с острова на континент нельзя. Вообще. Никак. Это же касается потомков вида, то есть всех созданных на его основе новых видов. Да, каждый континент у нас строго эндэмичен. Но если вдруг какая-то жизнь расселилась за пределы континента самостоятельно, то это ограничение её не касается.

Изменение

Поскольку 3 семени это мало, то не забываем о творчестве. Итак, в начале каждого хода все игроки делают бросок 2д6. На имеющуюся ману можно изменять уже выпущенных в мир существ. Как своих так и чужих. Изменения стоят кратно 3 БС, начиная от косметического воздействия создающего близкородственный вид мало отличающийся от оригинала до кардинальной переделки. Если брать образцы из земной эволюции. Выведение из обычных кошек вида вроде водоплавающих ванских 3 БС, превращение в пуму 6 БС, переделка мелкого травоядного зверька в лошадь 9 БС, примитивное парнокопытное в морское китообразное 12 БС, крокодила в птицу* – 15 БС. Все расценки определяет Юя. Иногда она нелогична и ошибается. И ничего с этим не сделать.

Бонусы богам:

Все богини плодородия начинают с 5 семенами жизни вместо обычных трёх.

Бог удачи бросает в первом сообщении 2д6 и получает по дополнительно 1 зерно за 10, 2 за 11, 3 за 12. Если бросок меньше то ничего, а если 2 или 3, то теряет 2 или 1 семя жизни. Кроме того Сондельмар имеет перк «мореплаватель» и может за 1 БС переселять любое существо с континента на любой(!) остров.

Глаблали тоже имеет 5 семян, но может создавать только морских и при том нелетающих существ. Не обязательно полностью водных - морских крокодилов или моржей тоже можно.Также за 1 БС она может переселять любое существо с одного отрова на любой другой.

Старый Рогар как и Глаблали также за 1 БС может переселять любое существо с одного отрова на любой другой.

Атум может создавать или изменять только чешуйчатых рептилий и ярких птиц.

Элтаниэль не может создавать по настоящему крупных существ.

Муген – если будет среди первых 5 творцов, то получит ещё одно семя жизни, если самый первый, то даже два.

Хелес – может создать черепаху, лань или тигра за просто так, не тратя семена.

Довгар - может создать сеть пещер стены которых пронизаны светоносными кристалами и в которых может существовать своя, подземная биота. Первая такая сеть стоит 7 БС за гекс, остальные 5БС за зекс примыкающий к уже существующей или 7 БС за отдельную систему. Эти пещеры должны находиться только на континентах. Жить там могут только специально созданные или изменённые для такого существования создания.

Тумм - может за 1 БС переносить любое существо с любого континента на любой остров или между любыми островами.

- Стой! Куда!? СЮДА ИДИ!
Заорал Моргот и бросился за Владом. Сделал пару шагов. Остановился. Нет, так дела не делают.
Разжал кулаки. Сжал. Разжал. С надеждой огляделся на присутствующих. Вспомнил о Селене.
- А ты чего мне указываешь, а? Кто тебя тут главным поставил!?
Размахнулся и съездил дракону по морде.

- Вынужден не согласиться, - печально покачал головой Влад. - Не все земли заселены, большая часть океана все еще мертва.

В этот день во владения справедливого Влада прилетели морской дракон Селен и морской феникс Испер. Долгую негромкую беседу вели божества на берегу океана под шепот прибоя и тихий свист ветра, аватар молча внимал их разговору.

Когда все было решено, божества медленно погрузились в глубину морских вод (16,18), творение не терпит спешки. Морской феникс парил на восходящих воздушных потоках и тянул негромкую песню.



Между тем в глубине океанских вод настал момент творения разумного народа. Влад и Селен создавали морскую жизнь по подобию своему – драконьи черты, напоминают человека и морское создание, гордая осанка – это будут крепкие воины и мудрые наставники младших народов. Селен вложил в своих детей свои кровь и плоть, чтобы они были едины с океаном. Влад вложил в них мудрость, волю и стремление к порядку и справедливости. Спустился Испер в глубины и вместе с Богами наставлял Стражей морей в их первых шагах.



Общество стражей морей с самого начала было высоко организованно и имело кастовую структуру. Высшую ступень в иерархии занимала каста воинов и правителей – стражей порядка, за ними следовала религиозная каста жрецов, а низшей ступенью стала каста обеспечителей (ремесленников, охотников, собирателей, торговцев). Первые поселения стражей появились под водой, и никто не видел, чтобы они выходили на берег. Семьи стражей патриархальны, важное место занимает следование традициям – дети принадлежат к касте родителей, однако, в исключительных случаях переход в более высокую касту или низведение до низшей все же возможно. Даже священники и охотники не забывают, что они принадлежат к народу стражей морей – для защиты порядка в морях все проходят воинское обучение. Особенно глубока воинская традиция у Стражей порядка. Поселения их расположились вдоль рифов и на глубине в скалах и гротах.

И пришел тогда Испер к народу Стражей морей и вместе они стали строить город «Атаир ан Фараги» (Отец морей). На месте крупной подводной скальной гряды, окруженной коралловыми рифами, недалеко от термальных источников обустроили они пещеры и гроты, рассадили питательные водоросли и устроили подводные пастбища для рыб. Пока морской народ был не развит Атаир ан Фараги больше напоминал большую деревню. Но уже сейчас в нем читалось будущее величие.

Решила Нэроэ заняться Троновыми горами что ей от Чёрного достались. Затряслись горы от бешшеной деятельности что она развила. Тут вершину снесёт, там ущелье засыплет. Множество удобных долин сотворила охотница, покрыла горы терасами, устроила плоскогорья. Засеяла склоны дикие хвойными деревьями, а совсем на высоте травами, заселила леса длинношеями и медведями, а горные луга карликовыми единорогами с маленькими копытцами что могли пройти по самой узкой тропе над бездной. И заселила те места клыкастыми мохнатиками.

Совсем другое устроила она в долинах и на тёплых плоскогорьях. Развела там рощи из деревьев бананья и ананасья что родят вкусные плоды, а над невысокими теми зарослями возвышались огромные пальмейры чьи вкусные орехи формой и размерами напоминали ягодицы Охотницы. А что бы было кому всё это опылять поселила там богиня лилейных ос. За одно будет кому падаль подъедать.

И поселила в тех зарослях Нэроэ зверей невиданных – изменённых длиннозубов. Одни из них стали есть растения и обзавелись на передних лапах огромными когтями, а другие же хотя и остались хищниками, но питались в основном бананьями и ананасьями. А ещё жили там шлемоголовы что бились о стволы пальмейр сбивая орехи, а затем раскалывали их своими головами. И шлемоголовы не любили длиннокогтов, а длиннокогты шлемоголовов, а те и другие длиннозубов. И были те прекрасные сады полны битв между гигантами.

Воды же что бились о склоны гор наполнила Нэроэ длинными водослями цепляющимися за камни и нэсями их пожирающими.
А в конце сотворил Остроухая мелкого длиннозуба, но дала ему клюв вместо пасти и научила охотится на всяких уродцев. И поселила она этих клюванов на слизистых равнинах созданых Йилдр’чашсулом.

- Живи в этом Слизище и размножайся!

Ну а что бы клюваны не обленились позже Нэроэ туда нормальных длиннозубов напустила.

А когда пропала из Аэрет Лейнес Нэроэ досталась половина её божественных сил. И с их помощью Охотница расширила Восточный Лилиум.

Светлым пятном передвигался Специалист по лояльности по лаборатории; вот пятно остановилось, высветив сладко спящего на полу Лидера Команды, потом рядом со светлым пятном планшета на мгновение красной вспышкой сверкнул лазерный заряд, и - в следующее мгновение - Ларак очнулся ото сна, разбуженный чудовищной болью в правой ладони, которой, как он обнаружил к своему ужасу, больше не существовало - обрубок руки без кисти ароматно дымился.

В ответ на реплику Лайона, Чебу издал лишь булькающее хрипение.


Получатели: Чебу-R-TOR-2, Рилд-R-OHO-2.

От рева ультралиска по спине пробежала дрожь – каждый волосок встал дыбом, когда псионический удар врезался в бастион воли Юджина. Но головореза так просто было не пронять. Сражающийся на передовой, он встречался лицом к лицу с многими опасностями, которые другим и не снились. И страха не было в его душе ни капли. Удары игл, хоть и пробили скафандр Кроу в нескольких местах, но жизненно важных компонентов не задели, да и сам головорез отделался пусть и глубокими, но царапинами. С громовым хлопком наспинные реактивные двигатели перешли в режим форсажа, и Юджин свечой взмыл вверх, провожаемый свистящими рядом иглами. Ультралиск дернулся было перехватить взлетающего терранина, но в голову из отдаленных зарослей влетела тяжелая двадцатипятимиллиметровая пуля, лишь самую малость промахнувшись, и войдя в край хитинового козырька. Панцирь выстоял, но близкий разрыв пули ошеломил гиганта и бивень прошел уже далеко под ногами взмывающего к небесам Юджина. В ярости он принялся разворачиваться в сторону Зои, скользя по зарослям взором. В ту сторону уже рванули несколько зерглингов, рассыпаясь цепью и ныряя в листву.

- Эй! Вы там аккуратнее! – из динамиков донесся голос руководящего обороной крейсера. – Похоже, вас обнаружили. Во всяком случае несколько летающих глистов рванули в вашу сторону…

Брат Нарракот глубоко ошибался, считая, что лишает Брода достойной смерти. О нет, этот кулак, прервавший биение сердца в четырехруком теле, был для мерзавца избавлением и наградой. Брод даже не почувствовал, как это произошло, уже предыдущий удар оставил шокана без сознания. А вот если бы он остался жить, то мог бы стать жертвой медленного погружения в реку из кипящей лаву, что так удачно течет вокруг этого черного замка.

Все турниры заканчиваются, и этот не исключение. Но закончился он совсем не так, как предполагали устроители. По требованиям Богов только победители имеют право на вторжение в другие миры, для этого и затевался этот турнир, как средство оградить более слабые миры от потенциально более сильных завоевателей, если слабый мир способен выставить пару настоящих воинов. А вот заигравшийся в месть Брод не дал необходимой возможности шоканам. Сначала умер Хвак, потом Брод от рук все того же Брата Нарракота. Рамия могла торжествовать, а шоканы лишь копить злобу и надежду лучше выступить на следующем турнире.

И если воин со странным именем Ромашка стал победителем этого турнира, то Брат Нарракот - настоящим спасителем множества миров. А вместе они были представителями гордой Рамии, мира, который, возможно, еще не раз поставит четырехруких захватчиков на место.

Горстка выживших возвращалась по своим домам, по своим мирам. Вокруг тихо сновали люди, рабы во внешнем мире. Шоканы особо не показывались - после блистательной победы Брата Нарракота им не особо хотелось общаться с победителями. Телепорт многих перенести не может, но одного из людей Рамийцам удалось провести с собой - это был один из устроителей, прозванный Ареной с легкой руки Гато. Кличка так и прижилась. Еще Рамийцы везли с собой новую технологию - порох. Это был приз Богов, но приз сомнительный - через годы и столетия кто-нибудь может вспомнить, откуда пошли все эти по-новому кровопролитные войны с применением огнестрельного оружия. Вспомнить и помянуть четырехруких недобрым словом.

На турнир приехало 14 участников, и еще двое было "местных", внешнемирцев. Каждый прибыл с какими-то своими надеждами и планами. Однако, не зря турнир называют "смертельная битва". Выжило всего лишь четверо, помимо победителей домой возвращался Мабусан с планеты Вайри, а также искалеченный Дзиррт до Урден в надежде залечить свои увечья по возвращении. Остальные остались здесь, и, по обычаю шоканов, их тела были сплавлены во все ту же лавовую реку.

Когда будет следующий турнир? Это решат Боги. А пока Смертельная Битва завершена!

Шокану, пришедшему на трибуны вслед за Сильфи, происходящее сначала нравилось. Стрела чуть не проткнула Брата Нарракота, и когда он выдернул ее, оттуда стала хлестать кровь. Правда, какие-то слова молитвы резко прервали кровотечение, но казалось уже, что сил у воина остается мало.
Но потом...
Как мог Хвак выпустить шпагу! Как мог Хвак пропустить такой удар в голову! Это было просто нелепо и не укладывалось ни в какие представления. А за первым ударом последовал еще один.
Шокан не мог этого выносить, рванулся к дверям арены, и как только их открыли, быстрыми шагами двинулся к месте сражения. Точнее, к тому месту, где Хвак уже лежал бездыханно, а Брат Нарракот, судя по всему, пытался читать какую-то молитву.
- Этого не будет!
Шокан подобрал тело Хвака, подбросил его слегка, выставил вперед колено, и с силой приземлил на него бывшего палача. Позвоночник хряпнул и разломился надвое.
Публика затихла.
- Это будет и с тобой, - шокан мерзко засмеялся и показал все свои зубы. Только завтра.
После чего развернулся и двинулся к выходу.

Клинки инсектоида прочертили в песке арены две параллельных линии, разделяя поединщиков.
- Это Священная Двойная Сплошная, теплокровное. Пересеки её и на тебя падет страшная кара!

...для защиты от холода же лучшей полагают шубу из меха зверя псц, о нем же рассказывают вот что: обитает зверь псц на крайнем севере, где лежат вечные снега; ростом невелик, имеет пушистый хвост. Добыть его трудно, ибо наделен псц способностью красться незаметно. А еще говорят охотники, что если псц сам к тебе придет - быть беде. Поэтому не ставят на него ни ловушек, ни капканов, а подбираются сами, и только тогда, когда псц стоит на месте или удаляется. Когда же псц идет к охотнику, тот убегает со всех ног. Правду или нет рассказывают об этом качестве зверя псц, доподлинно неизвестно, но если охотник пропадает в снегах, его товарищи не винят холод или иную из опасностей того края, а говорят: "пришел псц".

Сила! Много Силы! Вконец выдохшегося некроманта, уже мирно составлявшего планы на ближайшее столетие пребывания в Бездне, нахлынувший поток мгновенно отрезвил, взбодрил и вернул ему волю к жизни. Репейника так и тянуло вскочить на ноги и, ни о чем не задумываясь, раздать всем набежавшим демонам причитающееся, вместо этого он шевельнулся, устраиваясь у стены поудобнее, и вновь ушел в себя.

Снова парит над землей, не останавливаясь, гонит часть сознания все дальше и дальше на юг, мимо имперской столицы, мимо ставших на ночевку лагерей - и наших, и вражеских. Через границу, дальше, быстрее, не тратя время на лишние раздумья. Не в самом сердце одной из стран Союза, но достаточно близко к нему; остановившись там, Рем наконец начал менять структуру портала. Не закрывать пока, не запечатывать, хоть и подстраховываясь на всякий случай - напротив, намертво готовясь его заякорить, но уже не здесь, а на новом месте, чей образ четко удерживается перед внутренним взором. Пусть неуправляемая орда демонов наводит шороху на вражеской территории, далеко за пределами Империи, где уж точно такого подарочка не ждут.

Ушел Торонар, обернувшись странником неузнанным, увели неутомимые ноги владыку туч от края, что создал он уменьем своим. Стало некому пасти небесное стадо, разброд случился да волнение. Стали самые ярые из гроз друг друга задевать да подначивать, ветра разбушевались не в меру, задули каждый в свою сторону. Меньшие из облаков, что посмирней да потише, сбились в кучу у края мира да дождем холодным зарядили, испуганно заблеяв - ровно овцы заблудились в горах. Свистопляска в небе, светопредставление!
Начали тучи сталкиваться лбами, силой мериться, лютовать да молнии метать почем зря. Ветра ярятся да в клочья их рвут, то град сыплет, то снег, то вьюга! Страшно в небе, забивайся в нору да пережидай! Зови на помощь - а не услышит никто!
Сковало море льдом под местом ристалища небесного, грозы да ветра берег в клочья разметали, молнии трещин страшных понаделали, пещер прибрежных да скал коварных подводных. Снега выпало сухого, стылого, ровно песок. Дождями налило, что в лед обратились на скалах. Из горного края гневливые ветра да ураганы зверей понаприносили, с ними елей да сосен, вырванных с корнем, да саженцев их, да семян. Много погибло, но что-то и прижилось, корни в скалы острые пустило, к скале прижалось. Принесло и зверя йетя, что хозяином по горам ходил. Закружило, замело, коркой льда покрыло, ровно коконом. Ударило о землю: тут кокон и разбился, вышел из него йеть - не йеть. Без шерсти, а шкура толстая, чешуйчатая. Не сила в руках - злоба в глазах. Не хозяйские повадки - разбойничьи, проглотские. Залез новый зверь в пещеру, камнем прикрылся, стал там жить по памяти старой. Троллем его отныне нарекут.

Взвился над битвой небесной самый могучий из буранов - Галнерей.
- Я, - кричит, - силы более остальных имею! Я, - разоряется, - пастухом буду строгим и суровым над вами, коль сгинул хозяин! Я, - похваляется, - непокорных разорву-разметаю, в рог скручу да подпоясаюсь им! Я, да я, ай да я! - и, набрав побольше ветра в грудь, полетел по миру, лютуя да снегом заметая, сердито молниями сверкая, завывая да по-разбойничь и посвистывая. С ним же на перегонки кинулись соперники: мать всех гроз Кальгея, что в брюхе своем носит тысячу самых острых молний, да северный свирепый ветер Горун, что горы к земле умеет пригибать да волны поднимать на море до самого неба.
Мечутся над миром трое сильнейших из Торонарова стада, бьются да рвут друг друга в клочья. Наваливается Галнерей на Кальгею, иглами острыми ледяными да порывами богатырскими, та в ответ злобно молниями ощетинивается, за завесой дождя прячется да заходит с другого бока. Бьет Кальгея Горуна издали, а тот взвивается в самую горнюю высь и оттуда коршуном падает на мать бурь, спину ей царапает. Наскакивает Горун на Галнерея, а он метелью как щитом прикрывается и бьет в ответ.

Проводив взглядом монаха с эльфийкой, Мабусан задумчиво протянул:
- Самец побеждает самку в ритуальном поединке и спаривается с ней. Всё как у нас, в Мире Вайри. Только у нас поединки позрелищнее…

Заметив возвращение эльфийки, добавил:
- А спаривание – подольше.

Там же где земли её вышли к берегам внутреннего моря, уже наполненного сладкой водою Остроухая насадила хвощи огромные в воде растущие так что на десятки метров от берега вырос настоящий лес где между стволов текла вода и волны бились о кору деревьев.

Тут надо сказать, что увидев как удались ей шестиногие длинношеии богиня проэкспериментировала с восьминогими. Но неудачно. И думала Охотница что делать со стадом. Оно бы и так вымерло, но стыдно было признавать своё поражение. И загнала тогда она стадо в озеро. Стали эти длинношеи ходить вдоль берега и объедать молодые хвощи. Но глубоко, бездонно почти Двойное море и быстро растёт там глубина потому даже огромным длинношеям было там неудобно. Тогда Сотворительница сделала из ног ласты и стали они плавать с внешней стороны хвощевых лесов объедая ветви. Назвала она зверей этих несями*!

Глянула Нэроэ на результат рук и ума своего и радовалась. А потом посмотрела на окружающую её земли каменистую пустыню и опечалилась. Что за беда что сил у неё не хватает! А что сделать без силы? И задумалась Остроухая. Всё творения её были велики, сильны и красивы! Наверное потому она так и уставала создавая их! А что если попробовать что-то маленькое, слабое и уродливое! Сперва ужаснулась Нэроэ такой мысли, но затем попробовала. И получилось! Ещё как получилось!

Вдоль границ своих владений засеяла Остроухая голый камень лишайниками, а когда те выросли и грибами. И когда разрослись они, то на убогие пастбища эти выпустила богиня скот – карликовые виды шипохвостов.

Мир рожденный волей погибшего титана, теперь силами иных богов изменялся и понемногу наполнялся жизнью.

Полагатель границ Йилдр'чашсул извлек несколько пластов земли, оставляя глубокие кратеры ставшие впоследствии морем и направил их кружить вокруг мира, по причудливым орбитам, увлекая порой за собой океанские волны, следовавшие до того лишь за луной Селена.

Охотница Нерое создала высокотравные прерии и населила их диковинными чешуйчатыми тварями, поголовье которых немедленно и проредила устроив охоту на "длиношеев", а затем убежала, оставив на замену себе других чешуйчатых - зубастых, когтистых и хищных

Торонар, грозный бог молний и бурь, создал высокие горы увенчанные снежными шапками и окруженные густыми лесами, а в них поселил живых тварей всяких - лис да лосей, орлов да медведей. Ну и йетей по совету Охотницы - куда ж без них то.

Великий Черный сотворил гору. Здоровенную, устрашающую и мрачную - самое оно. Забравшись на вершину, устроившись в троне черного оникса в компании "кысы" и поглядев вниз, ВЧ остро почувствовал собственное величие и чужую ничтожность, а также толику ностальгии по старым добрым временам и на радостях создал савану. Правда пустую и безжизненную, но это мелочи.

Влад, Дух Порядка увидев мрачный шпиль пронзающий облака и сам как-то помрачнел, после чего создал почти непроходимый горный хребет, населенный диковинным летучими хищными ящерами, а за ним густые леса среди которых уже нелетучие, но все еще хищные ящеры уживались с лисами и волками, вроде тех что были в горах Торонара. И все это почти аккурат напротив владений Великого Черного

Бог Смерти, Сарлаан Сей на море вообщем-то зря злился. Оно как раз самое мертвое было и ничем не притворялось, мало ли кому чего кажется. Было оно до его визита текучим и безжизненным, а стало замерзшим и безжизненным. Разница небольшая. А вот в снежной тундре что он создал, повеселее пошло. Бродят там среди карликовых деревьев зайцы, летают полярные совы, ходит угрюмый зверь псц, которому гласных в имени не досталось, жрут друг друга, мрут от голода и от холода. Весело! Но тоже однообразно.

Повелительница Жизни, Фиона между тем создала дивные леса близ океана и населила их чудесными созданиями. Здесь, под сенью розовых деревьев нет места насилию, жестокости и пожиранию одного другим - здесь лишь ароматы цветов, порхающие над ними бабочки и грациозные единороги спускающиеся к чистым водам реки. Красивое место

Морской дракон Селен меж тем взвился над водами - своей вотчиной. Полоснул когтями себя по телу, пролил кровь в воды океана - и зародилась там жизнь, появились рыбы и гады морские, по образу и подобию творца своего. Течения морские спешно разносят их по всему океану, но пока расплодились они лишь вблизи от Чаши Жизни.

Черные, нестерпимо черные кубы, неестественно правильной формы рухнули на мир из пустоты, коверкая и уродуя его тело. Вслед за ними небеса разверзлись и пал на землю ком мерзких и диковинных тварей, немедленно принявшихся жрать друг друга и порождать новых. Вскоре зацвел здесь в темных пропастях, пещерах и кавернах и в мертвой прежде пустыне вокруг кубов живой шевелящийся лес. И солнце померкло над творением Хикамса, Пришедшего из-за Грани.

А Смех-в-Тишине, Бог шуток не к месту и хохота невпопад, создал дворец. Стоит тот дворец, хотя никто его не строил, на воде, а не тонет, сделан из мыслей и света, а прочней дерева и камня, всегда в одном месте, но никогда в одном времени, двери его открыты всем, но войти сможет не каждый. Странный дворец словом создал Смех. Но приглашает туда всех.

Меж тем, яростный защитник Света и благородный паладин Добра, великий Брогнард... пил пиво. И закусывал раками. Не, ну понятное дело, Свет и Добро ценности вечные, они никуда не денутся, а пиво и раки вещь переходящая, а потому особенно ценная. А напившись создал солнце... второе... зачем-то... правда потом протрезвел и все назад вернул. Зато вырастил дерево, огромное, ветвистое и безумно символизирующее величие божественного замысла. Все белки прониклись.

Последним творение начал дряхлый старик даже по меркам богов - Властелин Огня, Аши. Вырвавшись из пламени звезды он рухнул на землю и пробудил ярость вулкана среди вод. И поднялся вулкан из океанских глубин, а затем в мир явилось первое живое дитя Огня. Лоза. Подобно пламени, стремительная и ненасытная прорастала она сквозь камень равнин, дробя, перемалывая, измельчая и пожирая - оставляя за собой лишь пустыню. И величественным шпилем сплелась Лоза над вершиной вулкана.

Покинутый сознаньем и волей, словно корабль-призрак Аши плыл сквозь хромосферу солнца, как саваном окутанный радиошёпотом новорожденного светила. Голос звезды тихой колыбельной ласкал слух спящего титана, пока бешенная пляска раскалённой пыли под дробный такт неугомонного времени сминала рыхлую материю межзвёздного тумана в каменную плоть крошечного сателлита.

Утлая скорлупка из породы и льда на самой периферии гравитационных полей светила - мёртвое тело хозяина тверди, титана земли. Равновеликий с Аши, творец миров напряг последние силы, чтобы из облаков космической пыли сплести тело новой планеты, но оказался слишком слаб после перерождения вселенной и его творение стало его могилой. Предсмертный крик божества рассёк пространство вспышкой рентгена и как паутину прошил магнитные поля солнца - боль растеклась по сознанию Аши, исторгнув его из сна. Он кричал от боли и корона светила расцветала яркими вспышками, отзываясь на его голос.

Когда ушла боль, остался только Аши, раненное солнце и мёртвый мир, который титан звал Аэрет - красная земля, могила из камня. И мир был холоден, и безлик и пуст. Аши вдохнул в себя плазму, что наполняет солнечную хромосферу, и выдохнул циклопический протуберанец - магучую руку, что простиралась выше самой короны, в холодную глубину пространства к осколку камня в коконе магнитных полей, усыпальнице хозяина тверди. Достигнув границ Аэрет, заряженная холодная плазма ярким сиянием растеклась по крепкой броне магнитного поля, но дело было уже сделано - электрические силы изменили орбиту мира так, как того желал Аши, владыка огня.

По бесконечному кругу крошечный Аэрет летит вокруг звезды Сол, будто мелкая монетка, вращаясь, подставляя то один бок, то другой, медленно согреваясь теплом Сол. Аверс, на котором лежали льды, вскоре стал океаном. Каменный реверс же раскалялся каждый оборот всё сильнее, не имея вод, и вскоре стал огненным морем из текучей подвижной лавы. Испаряясь от излучения звезды, голубой океан породил атмосферу, обнажив две каменные плиты, до того сокрытые в толще вод.

Аши терпеливо следил за тем, как в Аэрет, привлечённые новым миром, стекались мелкие искры светлячков - молодые боги. Со вздохом сожаления он покинул своё первое детище - звезду Сол. Теперь уже мало следить за Аэрет издалека. Чтобы сохранить шанс на перерождение титана земли, придётся испачкать руки.

Взмахом руки подняв бурю, в порыве солнечного ветра Аши вышел из плоти звезды, огненным метеором расчертив ночное небо, чтобы упасть в перешеек вод между двумя кусками тверди. С шипением раскалённого металла хозяин огня провалился сквозь тугую океанскую толщу, подняв сноп пара и брызг во всю высоту атмосферы, пустив циклопические волны, что вышли в оба моря.

Глубже и глубже уходил Аши в плоть мира, пока не достиг клокочущих жаром глубин близ реверса, и сказал слово, и пламя огненного океана повиновалось его воле, прорвавшись в аверс. Морское дно изогнулось горбом, налилось красным соком магмы и разродилось извержением подводного вулкана. Остывая в холодных водах, магма становилась плотью новой земли - антрацитово-чёрный остров вырос из моря и поднимался всё выше, изрыгая из вулканического жерла пламя и пепел, пока края острова не коснулись материковой плиты.

От жара вулкана плита пошла трещинами, и из серых изломов камня вышли ростки лозы - угольные стебли первого живого дитя огненного бога. Лоза прорастала сквозь камень, пожирая его словно голодный зверь, собирая в себя всё, чем может поживиться. Так, там где прорастала лоза, оставался лишь песок - чистый и белый, как первый снег.

Но сильнее всего Лоза изменила вулкан. Обвив пламенеющего испалина своими чёрными жилами, лоза покрыла его целиком, разрастаясь над кратером в высокую тёмную башню циклопической высоты. Шпиль, упирающийся в полуденное солнце.

Всё живое с горячей кровью рано или поздно устаёт. Да и с холодной тоже. Держит, держит Юя закрытой дыру между мирами. Но не запечатала она её, нет, лишь свела края так что не просочится в них больше ни один потусторонний выродок. Но тяжело! Тяжело держать края мира! А они там, много их, беснуются, прут, лезут! Мать Земля дай мне силы! О Лес помоги своей дочери! Да стану я лозой что обвивает столп зла, ивой что заплетает проход своими ветвями, дубом что корнями своими уходит в землю, а ветвями в небо и не устаёт ствол его нести ветви, листья, жёлуди, птиц и белок, гнёзда и висельников! Каждая смерть питает корни такого древа и каждая жизнь радует, не знает оно усталости и сто лет ему как один год.

Мхарус посмотрел на мрачного дядьку, стоящего в углу. Тот плюнул на пол. "Наверное это правило тут такое" - решил тролль и тоже плюнул на пол. На всякий случай.

Чтоб тебя перевернуло и разорвало, проклятый маг! Чтоб у тебя перья повыросли в горле! Чтоб тебя орки на кол посадили! Чтоб пупе у тебя друиды дуб вырастили! Я-то думал - всего лишь некромант отвратный - а он, оказывается, гнусный преступник. Демонолог. С демонами якшается, задницу свою синюю им подставляет!

Оглянулся Иттар, перед тем как припуститься по дороге. Истинный ад творится в таверне. Не только вопли доносятся, не только заклятья летают - свет какой-то совсем уж неземной, нездорово-жёлтый из-за дверей. Тварей из пекла понавызвал. А я-то, я-то, дурак старый, помогал ему! Совсем ум высох! Орки куда как лучше демонов. Хоть говно на вкус различать трудно, я лучше козьими какашками топить буду, а не людскими...

Дорога в темноте едва виднеется. Может, куриная слепота уже подбирается? И так туг на ухо стал, теперь ещё и это.

- Вот что парень, давай руку, поведёшь. У меня глаза уже не те... Да и если споткнётся один - другой его удержит. Быстро, быстро. На дорогу гляди.

Дорога не везде ровная - ямы да бугры, да камни, а на бегу споткнуться - это я вам скажу, опасно может быть. Потому перешли на быстрый шаг. Аонгус ведёт, Иттар чуть позади и сбоку, за руку крепко парня схватив, на зрение его полагаясь. Ужасы какие творятся.

Что делать-то, что делать? Эти же твари округу заполонят. Никакое мастерство фехтования тут не поможет. Да и колдовство - вряд ли. К тому ж колдовать я не умею и учиться - поздно. Ничего поделать нельзя. Значит, будем молиться. Так говорит солдатская мудрость - молитва не повредит, даже ежели не поможет. Среди старых солдат вольнодумцев не бывает. Все в богов верят, все. Всем молиться приходилось перед боем. А искренняя вера, говорят, много значит в жреческом деле. Кому же молиться? Обычные молитвы Матери-Охранительнице и Суровому Гоору, богу воинов, тут не подойдут. Тут, понимаешь, вторжение из ада - не шутки. Какие такие боги этим занимаются? Ох, трудно думать на ходу, трудно вспоминать жреческую эту всю науку.

Иттар решил помолиться Тийуру Девятиотчему, Стражу Богов. Редко этому богу молятся, а Иттару ни разу не приходилось. Но все его знают - на межах и границах всегда стоят небольшие идолы этого бога, а иногда просто посвящённые ему грубо выделанные каменные столбы. Бог этот, насколько помнил Иттар (хотя он мог и путать - сам-то не жрец нисколько), считается охранителем межей и кордонов - между людьми, государствами, народами, мирами. Между миром живых и мёртвых, например - его иногда призывают для борьбы с неупокоенными. В минувшей драке неупокоенные были вроде как на их стороне, поэтому молиться Тийуру Окуньку в голову не пришло. Зря, наверное. Наверное, и нашествие из ада - по его ведомству. Всё ж эти демоны - нарушители границы, как ни крути.

Девять матерей было у Тийура и девять отцов, стоит он на Мосту-Радуге Трифросте, что ведёт в царство богов, сторожит его от нарушителей. Никогда не спит Тийур - девять очей его девять миров неустанно озирают. Правда, это всего по глазу на мир - не очень-то много, если подумать. На боку у него - Меч-Молния, Мйонг, которая образуется на границе неба и земли. Своим мечом он, по поверью, карает нарушителей границ, контрабандистов, садовых и огродных воров, насильников, а также, говорят, продажных таможенных чиновников. Потому - если попала по вам молния, никто не скажет что это несчастный случай, скажут - Тийур наказал. Хоть редко это бывает, а все знают - таможню лучше всего в грозу проходить. И в город въезжать с товаром. Когда молнии сверкают - все эти стражники-таможенники сразу вспоминают, что к чему, и дерут с проезжающих гораздо скромнее по части взяток. А когда гром гремит - это Тийур на своём двадцатиногом коне Гарменгасте проезжает там сверху по небу, так что гром тоже - знак Тийура. А что обычно молния бывает, а потом гром - ну так Тийур ведь сначала мечом в преступников тыкает, а потом дальше едет, к следующим поганцам-нарушителям. Но, наверное, бог этот немного пьяница (этого уж не говорили, это Окунёк сам считал на основании опыта) - потому что частенько молния бьёт не в нарушителя, а просто в высокое дерево, к примеру. Вряд ли дерево взятки брало или насиловало кого, правда? Ну, это дело такое.

Сведения сии, как Мйонг, промелькнули у Иттара в голове, и он обратился к Аонгусу.

- Давай, сынок, помолимся. Не останавливайся - ну его, на ходу молиться будем. Просто следи за дорогой и повторяй за мной:



Что сказать, не очень складная молитва, но лучшего от солдата на бегу ждать не приходится. Закончив молиться, Иттар украдкой глянул в небо - но, конечно, ночью и в дождь ничего там не разглядел. С чувством выполненного долга шагает широко дальше, оглядываясь время от времени.

Происходящее уж слишком сильно начало напоминать сон. Из тех, когда ты, несмотря на все усилия, ничего не можешь сделать и вынужден лишь беспомощно наблюдать за тянущейся к твоему горлу когтистой руке, уповая на то, что в последний момент ты проснешься в своей постели. С тем лишь исключением, что когда маг, буквально на секунду закрыв глаза, вновь открыл их, ни в какую постель он не перенесся, а сон дополнился новыми деталями. Уродливыми, когтистыми и весьма прожорливыми.

Не сказать, что Репей представлял себе свою смерть именно так - насмотревшись всякого, годам к двадцати он вообще как-то перестал задумываться о своей смерти. Подозревал, конечно, что на хлебосольных небесах ждать его уже не будут, но ни к ним, ни к конкурентам его особо и не тянуло. А уж после последних экзаменов и диплома его вообще мало что могло напугать, что в этом мире, что в загробном. Поэтому даже сейчас Рем воспринимал свою неминуемую гибель с абсолютно ненормальным для большинства людей спокойствием. Боль во всем теле, злость, вина за гибель других. Раздражение на самого себя, что тяжело даже подняться на ноги и атаковать противника лицом к лицу.

А страха смерти не было. Только огромное нежелание умирать именно так.

- Смотри не подавись, - прохрипел маг, концентрируясь, пытаясь нащупать цель. Когда пламя неизбежного охватывает с ног до головы, уже нет никакой разницы, остановишься ты, или промчишь еще пару вдохов. Переступать через себя не пришлось, а грехов на совести мага за вечер уже и так было достаточно. Если повезет, извиниться перед несчастным он еще успеет.

Тут бы ей и прочь бежать, но нельзя. Нельзя бежать охранительнице, пускай и младшей от зла. Кто злу не противится тот ему потворствует. Кто ж она будет если сбежит? Страшно эльфийке стало, ох как страшно. Но закричала она громко, раздувая в душе своей свирепый огонь что бы яростью прогнать холод ужаса. В руках у неё копьё. Врут люди что боятся друиды железа, ох как врут. Чёго его боятся? От земли оно. И древко от земли. И огонь не мертвяки жгли. И под ногами у неё земля. А впереди нечисть этой земле и жизни тутошней чуждая. Враги. Зло неимерзейшее.

Белкою рванулась Юя внутрь промеж демонов поганых, как оса на паука на главного, на рогатого. Жало её копьё. Как оса что убивает крестовика уколом в узловую точку так и она.

Не всё оказалось так просто, как Казимир думал. Отстоять ещё надо было это право - уйти. Получилось не легче, чем поединок. Гермий, бог, который ведал договорами и контрактами, склизкий был тип. Мягко стелил, ох мягко. Уговаривал. На чувство долга напирал. Но понял потом, что свои же подставили. Боги. Одна богиня, точнее. Надежду дала решить всё без поединков всяких смертельных. Ободрила. Отбылся Казимир, коротко говоря, ещё одним несмертельным боем на Арене с каким-то хвалёным чемпионом чего-то. Или кого-то. Проиграл, кстати. Не лежала душа потому что сражаться. Отпустили его назад.

Дома ситуация нерадостная была. Всё хуже и хуже. Хотел сначала Казимир научить встречных-поперечных всех напеву заветному, а потом задумался. Каково-то Ей будет его услышать? Вспомнил их разговор тогда до последнего слова. Накрепко он в память впечатался. Вспомнил, как рассказывала Она, как ночами молитвы слабых её тревожат. Да и как же... как же Истинная Вера? Как же - его Бог? Почему он-то не помогает? Много думал Казимир. Тренировки пропускал, молитвы, посты забывал, в рейды с братией не ездил. Думал. Беседовал иногда, но никогда прямо своих мыслей до поры не открывал. И вспомнил, отчего Она не помогает открыто тем, кто не просит моляще. Может, и Он так же? Может, присутствует незримо, но не помогает - чтоб веру в себя мы не потеряли? Надежду на свой разум? На свою Силу? Медлят боги, чтобы люди могли себя проявить.
Решив так, понял Казимир, что надо на свой разум полагаться - боги-то думают, что людям по силам самим справиться. Значит, есть где-то решение. Начал он тогда думать, что ж могли-то значить ещё слова эти - что Нечистый в "собственном сердце". В сердцах людей всегда мути довольно, но и раньше так было. Может, не сердце людей имелось в виду. А что? Сердце мира? Чудища подземные? Нет, блажь. Хотя проверить можно. Сердце страны? Король? Но не в одном королевстве и баронстве Нечистый проявлялся. А везде, насколько было известно Церкви. Церковь! Не это ли сердце самое народа? Вера святая? Уж по крайней мере для него это так. Что ж, Нечистый в Церкви поселился? Да нет... не может того быть. Убелённые сединами патриархи хранят святость. Они-то не подведут. "А если подведут?" - чей-то голос сказал незримо. Вздрогнул Казимир, но никого в келье не было. Запах только какой-то знакомый витал, но не мог Казимир вспомнить, что за запах. Цветы какие-то. А, пустое. Да, а если подведут отцы-то святые? Самая опора, самая защита? Тогда... это было бы повсюду... Мороз по коже прошёл. Стал Казимир проверять кое-что тайно.

Не один месяц ушёл, много трудов. И сумел-таки он с немногими соратниками распутать всё страшную это тайну. Оказалось, что многие, все почти, патриархи - и вправду впутаны оказались в тайный культ, тёмному богу поклонявшийся. Тому самому, Великому Нечистому. Польстились старцы на обещания вечной жизни, а немногих воспротивившихся умервщляли быстро и тайно. Старик-то помереть легко может, всякий знает. Жертвоприношения приносились, тёмные мессы служились ночами - не кто-нибудь, Верховный Патриарх сам был во главе! Ужасная весть распространилась королевствами.

По счастью, Орден Луциана Защитника почти не затронут оказался. Слишком мало их было, да всё в разъездах. Да и чуяли братья и сёстры явную тьму за версту - не подступишься просто. Вместо этого отсылали их поклонники тьмы в ловушки, оттого-то так трудно стало с нечистью воевать.

И пришло великое очищение, и разбили братья Казимира и прочие добрые люди приспешников Нечистого, и изгнали их в дикие земли. Вскоре, однако, остатки их провели ритуал Вызова, и вызвали в мир чудище - воплощение Великого Нечистого. Снова пришлось воевать, и Казимиру довелось лично штурмовать крепость, где держали чудовище. Никто не посмел войти в тёмную пещеру под замком, куда оно забилось, и единственный случившийся там рыцарь Ордена Луциана Защитника Казимир сам молча спустился во тьму с факелом в руках. Многие сняли шапки.

И встретился паладин в бою с чудовищем, и где всякий другой был бы сражён ужасом, Казимир шагал бестрепетно и прямо. Проницали очи сердца его тьму подземелья, хоть и слепы почти были глаза обычные. помнил он хорошо, что видел в мире, называемом Льесальвхейм, в городе Ровно, в тесной келье. Помнил, каким может быть ужас. Не казалось после этого щупальце жалкое Нечистого - сильным. Словно за спиной у Казимира стоял Некто, в мощь облечённый, и руку его направлял. Удивлялись потом, охая, люди - да откуда у старца такая сила, чтоб расколоть череп толстенный, в бочку размером, напополам одним ударом поллакса? "Вера дала мне силу" - чистосердечно отвечал Казимир.

А ещё после этого он, как бы сказать, стареть перестал. По крайней мере, старел медленно очень. Да и девушки стали на него заглядываться почему-то, напоминая деньки в Ровно. В возрасте ста лет сложил с себя сан Казимир. И женился. Трое детей. Первенца Томазо назвал. Дожил Казимир до ста пятидесяти лет, и умер в своей постели, окружённый внуками, правнуками и пра-правнуками. немногие из выступавших на Арене Героев могут таким похвастаться.

А ту молитву Курукулле, тот напев - так и не пропел Казимир. Никогда. Хотя иногда хотелось снова встретиться с Ней. Но - не случилось.

Шарк-Зауза шел под освистывания толпы. Ярость и негодование. Ха! Лучшая оценка его "подвигов". Самого же антропоморфа просто трясло из-за переполняющей его ярости. Противник попался знакомый. Как-то раз Шарка чуть было не заколола толпа таких "бойцов". Особое удовольствие потом было пожирать их детей и рвать на части жен. Зауза аж довольно хрюкнул от нахлынувших воспоминаний. Но тут чернокожий распорядитель задал вопрос. Зауза знал множество языков, вот только сам говорить умел лишь на своём, примитивном, основанном на жестах, движениях и булькующих гортанных звуках.

Противник первым ответил на вопрос. Шакра это взбесило. Он хотел выбрать жнеца. Монстр захрипел и нервно стал подергивать левой рукой, на которую была намотана цепь, отчего звенья свисающие и лежащие на полу арены, зазвинели и стали поднимать пыль.
Но Шарк обуздал кипевшую в нем ярость. Надо приберечь её для боя. И что бы тот поскорее начался, Зауза согласился с выбором противника, кивая огранниченно подвижной головой и покряхтывая при этом.

Обернувшись у выхода, увидел мастер Иттар отвратную образину демоническую. Мага, ею отброшенного. Аонгуса, который так и застыл с открытым ртом неподалёку, словно что спросить собирался. Никто бы не сказал, что подумал в тот момент Окунёк, одно можно сказать в точности - он не испугался. Не с ужасом, не с трепетом глядел он на демона и мага через комнату, а так, как смотрят на огромную кучу дерьма - с брезгливостью и лёгким удивлением - это кто ж тут столько навалил добра-то? Недолго, впрочем, разглядывал.

- Идём отсюда - властно, но мягко сказал Аонгусу Окунёк. Словно дед внуку велит собираться домой. Меч в руке старого мастера словно сам собой возник.

За руку Аонгуса левой рукой взял, протолкнул вперёд, к двери, и дальше - на улицу. Сам же к демону спиной не повернулся

- А ты, падаль - сидеть, - серьёзно приказал Иттар демону (а может, магу?), как будто тот был собакой.

Два-три шага, казалось бы и немного совсем, но все ж таки место для замаха у обоих оставалось. Инквизитор дернул щекой, вновь отводя хлыст для удара. Левая ладонь легла на рукоять короткого меча. Нечего ей без дела прохлаждаться, даром, что не ведает, чем правая занята.

Черт! Магу захотелось садануть со всей дури кулаком по стене, настолько сильно переполняла его злость. Всей его хваленной выдержки хватило лишь, чтобы закончить Отрицание, да накинуть его на магический доспех, пока рыцарь безнаказанно добирался до скинутого в угол мешка и выкидывал его в окно. Теперь лишь ждать остается, минуту-две, пока развеется призванная броня, и в тот же миг Репей его размажет!

Куда собрался?! Проклятая жестянка, не смей так просто уходить с поля боя, мы не закончили еще! Протянул свои руки некромант вперед - и, повинуясь его движениям, дернувшись всем телом, рванул вперед только что умерший солдат, вцепился сзади в рыцаря, руками, ногами обхватив воистину мертвой хваткой. Плотно-плотно, все движения заблокировать стараясь, чтобы не дать колдануть чего-нибудь или мечом дотянуться, а потом еще и дернувшись всей массой назад, на пол попытавшись опрокинуть.

- Ах ты ж... - выдохнул Рем, опешив на миг, непонимающе глядя на торчащее из груди древко. Боли не было. Или же она утонула, захлебнулась в дикой ярости, всколыхнувшейся где-то внутри, пришедшей из далеких глубин сознания. Сбилось дыхание, тело, недоумевая, само сделало пару шагов назад, оперлось плечом на стену, но, словно опомнившись, вновь отдало управление магу. Снова прошлось по ушам леденящее дыхание, ближе, гораздо ближе, чем в прошлый раз, но на этот раз Рем лишь досадливо мотнул головой. Черпать собственную жизнь, в одном смертельном глотке опустошая себя, не считалось даже безумным поступком - но попросту бессмысленным, ибо у решившегося на этот шаг колдуна не оставалось ни сил, ни воли на то, чтобы дать накопленному форму. Обойдемся пока тем, что есть, благо собранная энергия все еще бьется в руках, мечется, просит дать ей выход. Как угодно, лишь бы покинуть раздражающее состояние неопределенности.

- Держусь, - отмахнулся от появившегося рядом Шаге маг. - Спину прикрой. А ты - в окно, вперед! - прорычал Рем все еще болтающемуся, как ни при делах, поднятому слуге. Не рассчитывая вывести невидимого стрелка из строя - отвлечь, сбить с толку прущей напрямик фигурой в балахоне, не страшащейся ни стрел, ни ударов, пока маг напряженным взглядом обводит зал, выбирая, на ком сорвать злость. Цель, закованный в золотистый металл рыцарь, оттесняемый в угол Черными, слишком хорошо бросался в глаза с подножия лестницы, и именно к нему и потянулось незримой нитью внимание Репея. Сжались ладони, смешивая свою силу с чужой, сминая ее, превращая в нечто темное, неприглядное, беспощадное по своей сути.

- Чтоб ты сдох, сука, - отнюдь не пустые слова, если их говорит некромант. Не отмахнешься от них, как от стаи мух, если в них вложено столько Силы; не увернешься, если вся злость его, все его мысли, вся холодная ярость сосредоточены только на тебе. Если прицепятся к тебе такие слова, то будь готов к самому худшему

Враг перед неё. Преступник. Убийца выходящий из тьмы. Мёртвенно золотистый воин. Очи эльфийские широко раскрылись улавливая каждое движение и каждую деталь доспехов, острые уши нашерошились что бы ни упустить ни звука, кожа привычная к холоду ощущает каждую шероховатость пола и движение воздуха под мечом. Юя видела как ударила из обрубка шеи струя крови, почуяла сладкий металлический запах, почувствовала теплые капли на своей коже. Как будто весенний дождь. Ноги её корни, тело её ствол, руки её ветви, осиновый кол её семя. Глаз врага, голова его земля влажная. Пускай же семя прорастёт!

Холодный, промозглый ветер, забирающийся под одежду и оставляя там мурашки размером с королевский дворец. Капли дождя, скользкими червями стекающие за шиворот огромной куртки. Шаг в таверну, где ты надеешься найти тепло, но встречаешь лишь взгляды. Взгляды успешных на того, кто остался за бортом жизни. Все просто – они могут, а он – нет. Они могут есть кашу. Они могут спать в комнатах. Они могут не думать о том, где найти еду завтра. «Чтож – хмыкнул Аонгус, затягивая пояс грубых синих штанов на впалом животе – еда – это вредно. Все, кто ее ели – умирали. Без исключений. Значит, буду жить вечно». Направляясь к очагу, чтобы хоть как-то согреться, он почувствовал взгляд. Обернувшись, он встретился взглядом с мечником. Это был «серый» человек – без особых примет, не особо высокого роста. На лице таких чаще всего нейтрально-положительная улыбка. Вор редко, но встречал таких людей: именно такие «незаметные» обладали огромным жизненным опытом и умением применять его. И стояли они на вершине теневой иерархии. Мечник улыбнулся и произнес в сторону хозяина:
- Хозяин, двойную порцию каши с мясом и жирной подливой, пожалуйста. Не мне - этому господину. Молодой человек, не побрезгуйте, прошу. У меня сын вашего возраста, да и сам я бывал во всяких переделках, могу вам посочувствовать. Прошу. Зовут меня Иттар, по прозвищу Окунёк.
Парень застыл: это не шутка? Кто-то предлагает ему место рядом с собой? Битый жизнью вор присел на краюшек – отказываться от такого предложения было просто невежливо – и представился:
- Не шутите так, господин Иттар. Не господин я, и вы легко можете заметить, что побрезговать я не в силах. Да и приятно пообщаться с умным человеком, когда весь мир медленно проваливается в яму, поливаемый сверху ледяным дождем. Я – Аонгус, в недавнем прошлом – житель столицы, а теперь – просто путник.
Принесли кашу. Боги, как же приятно вот так вот просто поесть, не думаю ни о чем! Постаравшись не показывать своего дикого голода, Аонгус начал не спеша есть кашу, которою обрамляло речушка с золотистой мясной подливой.

Лодо

Вот ты и в Молчаливом Лесу. Надо же местные шутники – придумали название. Жужжание жужелиц. Кузнечиков пение. Птицы какой-то диковинной пересвист. "Диковинной". Вообще-то ты – рейнджер. Поправил колчан движением плеча уверенным. Окинул всё это великолепие взглядом цепким. Дрожащие в солнечном свете листья. Раскоряченные тут и там великаны-деревья. Барашки облаков ватных в высокой лазури. Редколесье. Жаль, не художник ты. Да, рейнджер – но рейнджер не местный. А любой, кто носит зелёный плащ, заколотый Его Величества Егерской Службы серебряной брошью – знает, что один Лес так же похож на другой, как ладони разных людей друг на друга. Тенденции те же. И основные линии тоже. И пальцев – в норме пять. Но есть нюанс…

Во всем был виноват старина Гром, этот вонючий мешок с дерьмом который сдох так невовремя, - вот и приходится тащиться пешим черт знает сколько дней обряженным во всю эту металлическую погань. От Ульриха воняет. По его телу и волосам шустро ползают насекомые, отвратительные гадкие твари оставляют свои яйца и размножаются на коже, вызывая чесотку и жгучую красную сыпь.
«- Еще они трахаются, - злорадно думает Ульрих пытаясь раздавить одну из проворных тварей. – Они жрут. Они трахаются, они производят своих поганых вонючих детей на свет. Чертовы блохи! Они прямо как люди, только гадят, только размножаются, только портят всем остальным жизнь…»

Илион пал. Их было четверо, когда они вышли на дорогу. Четверо ублюдков которым надлежало умереть и которые все еще жили вопреки всем законам божьим, - впрочем, трое недолго задержались на этом вшивом свете. Животы у бедолаг раздулись словно гнилые бурдюки, зрачки наполнились ужасом когда собственная кожа превратилась в обилие гнойных язв, - взрослые мужчины стонали будто младенцы, проклинали целый мир и пытались заразить друг друга, помирали будто бешеные псы вообще-то. С визгом. А Ульрих двигался дальше. Тогда еще был жив славный старик Гром, тогда еще гордому всаднику было плевать на всех и вся. Вино плескалось в серебряной фляге, пьяный мир покачивался в седле – веки отяжелели, сонные мысли грязными птицами порхали в голове. Можно было пить. Нужно было пить. Илион пал. Этот трижды траханный говнюк «как-то-там» проиграл, а второй трижды траханный говнюк «как-то-там», выиграл, что тут еще можно сказать? Илион. Пал.
Попутчики умерли, а Ульрих остался жить, - только клок волос выпал, а так все в порядке, - у него много этих самых волос, нестриженных и немытых, плевать если какой-то там клок вылез. Только Гром сломал ногу так некстати, чертов уродец, грянулся оземь и начал хрипеть.
Закатывал глаза. Тонко и протяжно ныл. Бедный старик Гром! Ульрих перерезал ему горло, собственноручно вырыл могилу и похоронил скакуна. А это, блядь, было очень непросто! Хоронить такую дородную убогую скотину как Гром. Пот лил в три ручья заливая глаза, болела раненая лодыжка, земля обдирала кожу на ладонях будто осколки мелкого стекла. Ульрих рубил смерзшуюся корку славным мечом да раскапывал глину руками будто некий диковинный крот, выдирая с мясом собственные ногти. Могила вышла дрянной вообще-то. Полное дерьмо, а не могила, если уж по чести сказать! Зато могила Была. Рыцарь забросал вонючую дыру грязью как мог, стер с лица пот и двинулся дальше. Ему было плевать на тех троих что сдохли ранее - чертовы убийцы, таким одна дорога в ад, жаль что они не померли на войне. Так вышло бы намного достойнее. Он оставил их трупы гнить на солнце. А вот скакуна жаль…славным конем был старина Гром, мир его вонючему праху.

А теперь деревня, теперь только тупая боль в пробитой лодыжке да усталось на плечах. Теперь насекомые и многодневный пеший путь, когда жизнь и смерть сливаются воедино. Под серым небом, в серое никуда. Ульрих хочет жрать, хочет наполнить подозрительно опустевшую флягу с вином и трахнуть молодую жирную селянку, дабы смыть наконец смертную эту усталость. Потом набить кому-нибудь морду. Хотя бы тому глазастому уроду, что сверлит его взглядом в этой поганой таверне. Подозрительно чистый и опрятный ублюдок среди этого разномастного дерьма, смотрится прямо как алмаз в общественном сральнике. Так необычно. А Ульрих покрыт грязью с ног до головы и от него несет будто от поганой кучи многодневно измокшего конского навоза, Ульрих бросает свой шлем на деревянную столешницу и с наслаждением чешет спутанные патлы. Потом он попросит пить. Попросит пить, но не есть. Ибо аппетитный запах жирного мяса сильно смущает, - Ульрих еще не готов жрать крыс, трупчину или младенцев, или что там еще придумают готовить сметливые крестьяне. Везде война, разорение и трупы, а у них аппетитный сладкий запах мяса. Как странно! Неправдоподобно нихрена ибо вкусных жирных поросят он нигде не встречал. Поэтому воин заказывает только выпивку, любую дрянную выпивку которая водится в этой паршивой дыре, - хорошую или плохую, это не важно, лишь бы напиться до чертей собачьих.
Лишь бы!

Ри был убедителен, слова сами складывались в речи. Сперва не особо удачные, то чем дальше тем лучше и гладше. Да и Бык аргументов добавил. Когда первый гоблин согласившись было начал торговаться и даже спорить с новоиспеченным сотником эльф как-то одним движением спрыгнул с бревна. Только что сидел себе в сторонке, а уже рядом, махнул рукой и гоблинская голова смялась под комлем железного дерева как яичная скорлупа. После прямо перечить никто уже почти не смел. Но зато Лайнерель раз за разом спрашивала Ри о том что он думает об очередном рекруте. И стоило хобиту выразить хоть малейшее сомнение как эльфийка поворачивалась к Быку и виновато улыбалась. Когда солдат набралось уже больше десятка пришлось приказать им оттащить трупы в сторону. Впрочем, далеко не всегда начальница слушала что говорит хобит, да и Бык иногда принимал решения сам ни с кем не советуясь. Лайнэрэль не возражала. И казалось полурослику не потому что одобряла, а потому что не могла возразить. Убийца не был орудием, а силой, полезной, но самостоятельной. Ри холодел каждый раз когда массивная фигура срывалась с бревна.

Запись продолжалась почти до самого вечера. Потом Лайнерель отдала первой сотне своего полка первый приказ.

- Слушай Гришка первое задание. Надо было собрать все трупы. Дроу, ежели таковые встретятся, отдельно, а из всех остальных сложи пирамиду основанием в десять шагов. Я надеюсь что такое пирамида и основание ты знаешь? Да? Ну вот и хорошо. Времени до темноты не много, но если постараться – справитесь. Вот я и гляну не ошиблась ли с выбором сотника. Старайся Гришка, старайся. Мы, эльфы, ленивых холопов не держим.

Они справились. Он справился. Когда солнечный диск уже касался нижнем краем горизонта Ри взобрался на саму верхушку кучи тел. Положил сверху потоптанную голову дроу и воткнул обплёванное темное знамя. Оглянулся с высоты в три роста, своего и двух в куче. Справа от него стояли эльфы, они улыбались глядя на пирамиду, их светлые волосы сверкали в закатных лучах отливая красным пламенем. Слева мрачной гурьбой стояла его сотня отбрасывая длинные, глубокие тени.

Так начался Первый Курганный полк, Первого Её Светлости Лейнерель Эннэлекайнэ туземного легиона.

Эльф таки дотянулся кончиком пальцев до борта брички. Ухватился, но удержаться не сумел – инерция пронесла его в сторону. Повозка дёрнулась, наклонилась так что несколько шагов ехала на одном лишь колесе. Тэй-Ли чуть не выпала, а когда бричка упала опять на оба колеса до крови прикусила язык. Когда эльф выровнялся они были уже шагах в двадцати от него и чем дальше тем больше увеличивалось расстояние.

Пронесло. О Махамага, пронесло. Спаслась. Враги уже потерялись где-то позади в тенях лесной дороги. Но повозка неслась дальше лишь немногим сбавив скорость и только выскочив на широкое бататовое поле немного замедлилась. Тэй-Ли с удивлением поняла сколько они уже преодолели – отсюда до места битвы наверное добрых два часа пешего ходу. Бричка внезапно остановилась. Причина была очевидна Сефрис упал на карачки. Дроу видела как разувается от тяжёлого дыхания грудь эльфа, как промокла насквозь потом его короткая сорочка, как тяжело и надсадно он дышит. Молодой Таруил выглядел не на много лучше. Бедняги, они столько бежали. Но что поделаешь. Им всё равно надо ехать дальше.

Сефрис попытался встать. Раза с пятого ему это удалось. Движения его были странными, какими-то ломанными. Он медленно подошёл к бричке. Затем раб сделал не возможное – протянул руку и дотронулся ладонью до щеки госпожи. Тэй-Ли так опешила, что даже не среагировала сразу.
- Тэчоли…
Дыхание сипло вырывалось из горла эльфа и Сефрис буквально прохрипел детское имя своей хозяйки. Кажется он хотел сказать ещё что-то, но толи не смог, толи передумал. А потом раб упал. Скорчился. Прижал руку сердцу. Густая, прозрачная слюна выливалась из открытого рта на землю. Открытые глаза слепо белели. Лишь сиплое дыхание свидетельствовало что он ещё жив.

- Он… он… старик загнал себя.
Таруил говорил медленно, с трудом вставляя слова между вдохами. Услышав его голос Тэй-Ли наконец очнулась от странного оцепенения.

Услышав что сказала сотница десятник прямо таки потемнел лицом и облегчённо вздохнул.
- Найду! Из под земли гадину достану, в толкучку бататовую расшибусь, а найду.
Вскочив на ноги и поклонившись метис попятился от начальницы. Шагах в десяти он развернулся и бегом бросился к своим. На ходу плечи его расправились, брови насупились, голос обрёл остутствующую мгновением ранее твёрдость.
- Так, копейщики, быстро в хату где те пидары стояли. Взять их макуавитли. Не с пиками же за уродцем гоняться. Доспехи снять! Налегке пойдём. Аркебузы зарядить. Ждать меня в конце улицы за селом. Быстро, нечего на казнь палиться, а то как бы не пришлось в этом деле участвовать. И я не про палачей говорю. Ходу. А я щас к старосте, потолковать надо, может у него гиена охотничья есть*.

***

Казнь дело публичное. Подданные Империи должны видеть что свет не смешался со тьмой, ложь с правдой, грех с добродетелью. Гоблины, хобиты, люди, все они в сути своей порочны, эгоистичны и лживы и лишь твёрдая рука дроу удерживает народы на тёмном пути добра. И в помощь своим слугам дали боги то что удерживает грешников и останавливает отступников – страх. Нету добродетели без страха. Благородные сами стремятся к добродетели, низких же надо гнать к ней. Грех рядиться в красивые одежды, прячется за сладким вкусом и приятным запахом, но справедливость свирепыми наказаниями обнажает уродство преступления, его тошнотворность и смрад. Там где правосудие с красными глазами, острыми клыками, когтями и красным языком твёрдо ступает держа острый обсидиан руками по локоть в крови там торжествует право и дрожит беззаконие.

Каждого из осуждённых держало пятеро солдат – по одному на каждую ногу, руку и голову. С них содрали всю одежду – преступники не знали стыда, а теперь нечего им скрывать уже. Мрачный пожилой гоблин с двумя камнями приблизился к ним. Немолодой ветеран про себя сочувствовал парням, но рука его была крепка. Положил плоский камень между расставленных ног. Разместил на нём причандалы казнимого. Отвел в сторону член. Замахнулся. Округлый булыжник с влажным с стуком ударил камню. Какой-то мгновение тишина на площади была такая, что слышен был крики десятника на окраине села, а затем гоблин заверещал. Солдаты навалились на руки и ноги, придерживали голову. Смотрели что бы не перегрыз в приступе кожаный ремень во рту который не давал осуждённому откусить язык и тем избегнуть правосудия. Чуть позже второй раздался вопль. Толпе дали насладиться звуками справедливости. Затем осуждённых натянули на колья до перекладин гарантирующих что быстро те не умрут и примотали за щиколотки. С уханьем подняли защитники Империи брёвна по которым потекли красно-коричневые ручейки, сноровисто подибли камнями и кольями. Два столба с пронзёнными, судорожного корчащимися преступниками стояли почти что прямо вертикально. Два есть число равновесия ибо всякая вещь в мире имеет две половины, верх и низ, право и лево, преступление и наказание.

Младшая сотница смотрела на казнь как зачарованная, открыв рот как девчонка на проделки фокусника. Когда булыжник дробил в кровавые ошмётки яйца насильников она облизала пересохшие губы. Когда поднесли первого из преступников задом к острию кола не удержалась и закрыла глаза. На мгновение лишь, потом смотрела не отрываясь.

Крестьяне наблюдали казнь молча, но тьма удовлетворения почти что ощутимо разливалась над их толпой. Солдаты же были сдержаннее. старались не выдавать своих чувств. Но всё равно у большинства гоблинов лица просветлели и вид был хмурый. Некоторые из других одобряли. Были и такие кому просто нравилось как кто-то мучится и умирает. Кто-то, а не они.

***

Махамага, Мать грехов, Очистительница, Исповедальница, Всепрощающая, Всекарающая смилостивилась на Ри. Не дала погибнуть невинному. Чудом вырвался хобит, чудом прорвался сквозь толпу солдат и смердов. Никто его не поймал. Никто не схватил. Стрелы миновали его.

Вначале бещенный страх и гнев дали ему силу и скорость оторваться от погони, но затем сказалось дыхание, а сердце стучало так, что за пульсацией крови в висках беглец не слышал собственных шагов. Враги были где-то позади. Над бататовой ботвой виднелись фигуры в чёрных доспехах и кожаных шлемах. Щитоносцы конечно отстали, пикинёры и маканщики тоже, а вот стрелки нет. У Ри была фора и страх загнаного зверя, а у них спокойный расчёт и азарт охотников. И ружья. И арбалеты. И приказ вернуть преступника. В Империи преступление не расходится далеко с наказанием. На том стоит Держава во тьме.

Хобит дернул крепко связанные за спиной руки. Ни на волос не ослабли верёвки. впереди в тысяче шагов виднелся лес. Негустая, много раз рубленная светлая роща. Отсюда не видно её размер, но вряд ли больше нескольких сот шагов в толщину. А дальше поля. И ещё рощи. Пастбища. Опять поля. Деревни. Хаты. Имения. Гарнизоны. Империя от моря и до гор, от джунглей до тайги. Царство закона и порядка. Ри обернулся. Фигуры врагов не стали ближе, но и не отдалились.

Троттх привычно скалился, украдкой поглядывая в сторону начальства, в честь которого их в очередной раз согнали на маневры. В отличии от тупых молокососов, восторженно глазеющих по сторонам, подобострастно вышагивающих и тщательно размахивающих оружием, он ждал когда же муштра кончится и можно будет вернуться к более интересным вещам – например, проследить, какой олух таскает у поваров провизию и заставить делиться.

Офицеры как всегда согнали их спозаранку, а начали лишь когда солнце начало палить затылки – не им же париться с плотных шлемах. О том, что солдатам не нужно было караулить их в чистом поле, пока они все там обговаривали или чем уж они занимались пол дня перед парадом – никто и не задумался. Уж если бы спросили Троттха, он бы сказал, что офицеры могут устраивать междусобойчики в любое время – а солдаты могут спать до первой четверти, а потом спокойно топать на поле – крутить попами перед военными шишками.

Нет, гоблин не был противником военной подготовки – он прекрасно знал, что умение махать оружием не снося при этом голову соседу – весьма продлевает жизнь, но все это могло бы быть менее бахвально, растянуто, в конце-концов проходить должно в вечернем полумраке, когда нещадное солнце не палит в затылок. Уткнув макану в песок, чтобы она ненароком не прибила, падая, какого-нибудь хилого лучника, гоблин уставился на задницу уходящей сотницы. Об этой заднице в сотне ходили легенды, как впрочем и о других задницах в других сотнях. Круче дроу задницы были только у орчих, но гоблины вообще предпочитали менее массивных женщин.

По строю шел шепоток. Кто-то из молодых говорил о войне с восторженностью, размахивая кулаками, постукивая копьями. Троттх осадил одного такого поблизости от себя подзатыльником и грозным рыком – авось еще не поздно и не накличет. За эти года в армии он как научился быть всегда готовым к драке, так и не рваться в нее – не сильно большой процент выживших приходил с полей. У него самого шкуру в кое-каких местах тянуло от шрамов, да перед грозой нога ныла. Он бы куда охотнее вернулся бы в лагерь к ежедневным тренировкам и пустым вахтам. Да и тому, кто вздумал бы назвать его трусом, он с удовольствием расчистил котелок от подобных мыслей. Подраться – это хорошо, умереть – это плохо. На войне умирают. Только тупица не сложит два и два.

…Число два есть число равновесия ибо всякая вещь в мире имеет две половины, верх и низ, право и лево. У воина со щитом защищён один бок и открыт другой, оружие в правой руке и нету его в левой. Двое щитоносцев уравновешивают друг друга – один прикрывает открытый бок другого, второй поражает врага там где не может первый.

Три есть число устойчивости ведь не может стоять вещь меньше чем на трёх ножках. Ведь что такое тройка как не треугольник? Двое в основе держат третьего и как не поворачивай треугольник всегда есть у него основание и вершина. Трое копейщиков и всегда копья их обращены к врагу остриями.

Число четыре есть число надёжности и стабильности ведь это удвоенная двойка, а значит совершенное равновесие. Стул стоит на четырёх ножках, а небо на четырёх столбах по четырём сторонам света. Так и двое щитоносцев вместе с двумя вооружёнными маканами костоломами есть устойчивая основа строя. Ведь щитоносцы бьют по ногам, а маканщики по головам, когда одни поражаю слева, другие справа.

Пять есть риск и непостоянство, но в тоже время удача. Когда стрелок посылает снаряд, болт или стрелу, во врага он полагается на искусство и волю богов. Поразит ли он цель или промахнётся? Риск дело его, но безопасное поражение врага награда ему. Что бы уменьшить риск в числе пять его составляют из равновесия и устойчивости, из двух стрелков из оружия луков или арбалетов и трёх аркебузиров.

Три, четыре, что есть дважды два, и пять, что есть два и три, вместе формируют дюжину, число совершенства и гармонии. Двое щитоносцев в ней, двое маканщиков, трое пикинёров, пятеро стрелков. Это есть основа войска империи построенного на гармонии с миром. Двенадцать дюжин воинов в сотне. Двенадцать сотен в полку. Двенадцати двенадцати по двенадцать имя легион…


Хотя Имперские войска пребывают в ежедневной готовности и тренировках, но манёвры проводятся обычно трижды в году – перед праздником Погружения мира во тьму, после праздника Сбора урожая и в канун торжества Жертвоприношения драгоценной воды. Но то в мирное время, а сейчас когда на юге уже который год длиться война с подлыми слоновсадниками Арьяджанты, на Западе вновь спустились с диких гор свирепые дикари гун-мынь, а на севере в пределы Великой Империи вторглись орды звероподобных уруков даже в побережье великого Восточного моря в гарнизонах проверяют арсеналы и проводят дополнительные учения.

По случаю внеочередных манёвров на поле Явараяла собрались II, III и V полки Семнадцатого Восточного Темнознамённого-на–крови легиона. Проверяли как солдаты знают своё дела и насколько искусны в обращении с оружием.

Ещё затемно войска выстроились на поле приминая ногами свежую зелёную траву. Красивое и грозное то было зрелище – стройные ряды воинов в коже и дереве покрытых чёрным лаком. Ближе к полудню манёвры начались. Планировалось сперва пускать ракеты, но по недосмотру они отсырели и запуску были непригодны, а потому решено было сразу же начать с общевойсковых учений.

Сперва воины в строю по четыре прошлись перед лицом генерала, комисии военного ведомства и контролера управления Глаз и ушей. Смотрели на выправку, здоровье и снаряжение. Писцы записывали замечания и отмечали имена командиров – как тех кто заслужил порицания так и тех кто достоин поощрения. После этого полки выстроились в одну линию. Впереди стояли аркебузиры. По команде первый ряд стреляет перед собой и уходит назад, их места занимает вторая шеренга, уступающая после выстрела место третьей после чего вновь вперёд идёт первая. На фланге выезжает артиллерия и открываете огонь зарядом в треть боевого что бы не повредить прежде времени деревянные пушки, пускают оказавшиеся годными ракеты, колесницы полукругом огибает тыл всего расположения. Эти эволюции носят название: «последовательный бой».

По длинному ряду новых сигналов стрельба прекращается. Щитоносцы, маканщики и воины с луками и арбалетами, изготовляются к движению и затем, испуская военные крики, проходят впереди через интервалы аркебузиров и располагаются перед фронтом звеньями из трех человек, следующим образом: щитоносец в середине впереди, костолом с маканой – сзади и справа от него, и вооруженный луком — сзади и слева. В этом порядке все исполняют соответственные приемы фехтования, сопровождая движения громкими восклицаниями. Это называется бой трёх родов оружия при взаимной поддержке.

Далее пищальщики снова выходят вперед, открывают стрельбу и прекращают ее. Через их интервалы проходят все вооруженные луками или арбалетами и, выстроившись впереди в одну сомкнутую линию, пускают несколько стрел, и также возвращаются на свои места.

После того, вперед фронта выходят одни щитоносцы, испуская попутно военные крики вселяющие в бою страх во врагов и воодушевляющие своих. После приемов фехтовки, сопровождаемых громкими восклицаниями, они переходят в строй «цветков дикого абрикоса, усыпающих землю». С этой целью они собираются в группы по шести, имея одного человека в середине, а остальные окружают его со всех сторон: средний становится на колени, поднимая щит над головою, другие на коленях прикрываются щитами снаружи. Тем временем пищальщики, располагаясь группами по шести, позади каждого «цветка» открывать поверх них и в промежутки между ними стрельбу.

Затем по новым сигналам щитоносцы строят пирамиды из шести человек, для чего трое становятся на четвереньки, двое других помещаются на их спинах, шестой увенчивает фигуру, и все прикрываются с фронта щитами. Аркебузиры окружают группы по эллипсу, что называется: «проекция луны, служащей щитом для гор».

Позднее, войско составляет «строй подобный рыбьей чешуе» - впереди становятся щитоносцы, за ними маканщики, за ними стрелки с натяжным и огненным оружием, а позади копейщики с длинными пиками. По команде барабанами и свистком первые два ряда становятся на колени и пищальщики пускают болты, а лучники и арбалетчики стрелы. По второй команде щитоносцы и маканщики поднимаются, а копейщики опускают свои пики…

Было уже далеко за полдень, но учения в самом разгаре, из запланированного на сегодня остались построения «темных небес полных дождя», «ежа и лисы», «маленькой гордой птицы во тьме» и ряд других. Сигнал огромных деревянных карнаев легко перекрывший топот тысяч ног и грозный шелест кожаных доспехов стал для всех неожиданностью. Отбой? Почему? Что случилось? Солдаты пользовались моментом стараясь незаметно вытереть заливающий глаза едкий пот или отпить воды. Надо отметить что многие офицеры дабы не опозориться из-за подчинённых благоразумно приказали не вылить всю воду из фляг. Те же кто не отличался такой сообразительность должны были сейчас ходить вдоль строя что бы солдатня не забывала о дисциплине. Впрочем равнять строй и смотреть за наклоном пик пришлось недолго. Вскоре всех старших сотников позвали в генеральский шатёр. Такая поспешность не могла не удивлять. Опытные офицеры сразу поняли что дело тут пахнет войной. Неужели конец гарнизонной службе в мирной провинции? И куда их отправят?

Солдаты третьей сотни второго полка Семнадцатого Восточного Темнознамённого-на–крови легиона смотрели как удаляется их командир – старшая сотница Али Яаана. Когда та отошла шагов на двести и лишь черный с белым зонт который нёс над госпожой раб виднелся на толпой строй почти что ощутимо вздохнул и расслабился. Что случилось? Почему? Солдат это интересовало мало. Другое дело сколько продлиться эта передышка и затянут ли из-за неё манёвры до самого вечера?

Жил да был в Академии такой молодой будущий призрак. Назовем его, например Призраченок. Вот однажды, этот самый Призраченок громко крикнул "Бу!" Зое на ухо, когда она сдавала норматив по стрельбе, что естественно, сбило несколько прицел. Курсант Старк промахнулась. Призраченка, вероятно, ждала быстрая и нелепая смерть, ведь Зоя к тому времени уже худо-бедно контролировала свою силу (в отличии от своей винтовки). Но, за мальца вступился инструктор по стрельбе, заявивший, что это он послал бедолагу пугать старшекурсников, дабы они не расслаблялись.

На войне, как на войне, ничего не поделаешь. Бывает.

- Ах ты Жопа с ушами! Куда прешь?! У меня, мать твою, двадцать пять миллиметров в стволе! Тебя могло к чертовой бабушке навылет прошить. Какого лезешь поперек сектора стрельбы? А?!

Мда. Зоя могла бы вспомнить ту, без сомнения, поучительную историю из своего прошлого. Но не вспомнила.

На экскурсию в подвал Ветка не напрашивалась, Бабуин сам предложил. А здесь, как водится, надо брать пока предлагают, опять же любопытство. В подвал не всякого так запросто пригласят.
Бабуина называли Бабуином только за глаза. На деле же был он Степанов Андрей Петрович, зав лабораторией, которая в подвале располагалась. Бабуину было под шестьдесят, здоровенный дядька, совершено лысый. Голова в шрамах - перенес две операции на мозге – вроде опухоль удаляли. Бабуина опасались, исходило от него что-то такое, что Ветка для себя охарактеризовала как ощущение власти. К тому же любое воздействие на него было бесполезным, то ли из-за того, что у него куска мозга не хватало, то ли из-за металлической пластины в черепе.
Бабуин вечно был под шафе. Пил он только исключительно дорогущие коньяки, совершенно без закуски и в объемах непостижимых для Веткиного понимания. Подчиненных Бабуин строил жестко. Но те, кто с ним сработались, никогда в обиде не были, за своих Бабуин любому голову мог свернуть, не взирая на субординацию.
Чем Бабуин занимался до того, как стал тем, кем стал, никто толком ничего не знал. Ходили слухи, что по молодости он был комсомольским лидером и играл в рок-группе. Как одно с другим вязалось было неясно. Однако Бабуин питал слабость к западному старому року и в кабинете у него беспрерывно грохотали то Led Zeppelin, то еще что-то эдакое, а в ящике стола лежал комсомольский значок.
Ветка и Бабуин сошлись на почве того, что Ветка, будучи еще зеленым стажером, послала Бабуина на хуй. Было за что. Бабин долго молчал, пока подчиненные, затаив дыхание, ждали, что дальше будет, и неожиданно предложил Ветке выпить с ним кружечку коньяка. За знакомство так сказать.
К Ветке Бабуин относился с отеческим покровительством и необъяснимым уважением, видел в ней некий потенциал, которого сама Ветка не видела, позволял ей говорить то, что прочим не позволялось, и норовил напоить ее коньяком, мотивируя это тем, что он от всего помогает. И от насморка, и от депрессии, и вообще по жизни.
В общем, когда он предложил Ветке сходить на экскурсию в подвал, Ветка не отказывалась, Ветка бежала вприпрыжку. Плевать, что допуска нет, сам Бабуин позвал, сам и будет отдуваться, если спросят.
Это уже после Ветка поняла, что не просто так он ее позвал. Она тогда еще не знала, что Бабуин ничего просто так не делает. Позвал он ее, потому что хотел, чтобы она увидела обратную сторону их работы. Чтобы не было у нее слишком уж радужного представления о том, чем ей предстоит по жизни заниматься.
На первый взгляд лаборатория не произвела на Ветку никакого впечатления. Она рассчитывала увидеть нечто особенное, нечто запредельное. А увидела белых крыс, пробирки, медицинское оборудование и прочие малоинтересные для себя вещи. Но это было первое впечатление.
Подвал оказался смесью лаборатории с психбольницей и тюрьмой строгого режима. На втором нижнем уровне тянулись однотипные боксы-палаты. Металлические, автоматически запирающиеся, двери с маленькими окошечками, глазки видеокамер, гнетущая тишина, бесшумный и безликий персонал.
- Я, бывает, здесь ночую, - сказал Бабуин, открывая дверь в один из пустующих боксов. – Здесь такая изоляция, что мне ничего не снится.
Он прошел вперед Ветки и сел на кровать. Сложил руки на коленях. Ветка осталась стоять в дверях. Заходить в бокс ей совершенно не хотелось. Она представила, как Бабуин приходит и ложится здесь спать. Кто-то запирает дверь, и выйти сам он не может. Утром его открывают. А ведь могут и не открыть.
- Могут, - кивнул Бабуин, считывая эмоции Ветки налету. – Сны, это полбеды. Это так, даже не четверть. Мелочевка. Но когда-нибудь я здесь останусь. Мы все здесь когда-нибудь да останемся. Вот я и примеряю на себя этот бокс. Рассматриваю, так сказать, перспективы. Статистику знаешь?
Ветка кивнула.
- Знаешь… - Бабуин вздохнул, потер пальцами небритый подбородок. – Это тебе кажется, что знаешь. Кто вам, дурням, покажет реальную статистику? Реальная статистика, она здесь, - Бабуин обвел рукой пространство кругом себя. – И вот здесь! – постучал себя по лбу. – Статистика она такая, что девяносто процентов пациентов психоневрологических диспансеров и прочих подобных заведений – наши клиенты и мы сами. Что думаешь, тебя это не коснется? Все так думают. Я тоже думал.
Бабуин поднялся и вышел в коридор.
- Пошли, познакомлю кое с кем.
Миновали вереницу дверей с окошками. В конце коридора Бабуин велел Ветке отвернуться, набрал по памяти шифр на замке.
- Заходи.
Ветка обернулась. Перед ней был очередной бокс, оснащенный дополнительным кодовым замком. В боксе лежала женщина. Не молодая, но все еще красивая.
- Знакомьтесь, - сказал Бабуин. – Это Нина, жена моя. А это Ветка-кокетка.
Ветка замерла. Голову женщины охватывал обруч, разноцветные провода тянулись вверх к разъему в стене и там исчезали. Женщина казалась спящей, но движение глазных яблок, под прикрытыми веками говорило о том, что это не сон.
- Что это? - спросила Ветка, чувствуя, как неприятный холодок пробирает.
- Именно то, что ты думаешь, - ответил Бабуин.
- Давно она здесь?..
- Шестой год.
Ветка умолкла, не зная, что можно спрашивать, а что нельзя.
- Казалось бы, - произнес Бабуин, не глядя на Ветку. – Что такого в человеческих эмоциях? Однако нами движут эмоции. Не только информация владеет миром. Счастье, страх, ревность, любовь, надежда, печаль, ненависть, зависть – идеальная платформа для манипуляций.
- Что с ней случилось? – спросила Ветка.
- Она была слишком хорошим ретранслятором. Ей еще повезло. Она сразу сгорела. Ты в соседний бокс загляни.
Ветка послушно вышла в коридор и посмотрела в окошечко соседней двери.
- Это же Женька, - не сдержала она удивленного возгласа. – Его в Пермь перевели…
- Нас всех куда-нибудь переводят, - Бабуин подошел и встал за спиной. - Завтра я накачаю его одним замечательным препаратом, который блокирует мышечную активность и подавляет болевые центры, но оставляет тебя в сознании. Вскрою ему черепную коробку, вот здесь, - Бабуин обвел пальцем небольшой полукруг на своей голове, очерчивая отлично видимый шрам. – Посмотрю, что у него там внутри, сниму показания, переберу его память, лишнее удалю.
Ветку передернуло.
- Возможно, - вздохнул Бабуин. – Это спасет ему жизнь. Тогда его переведут в Пермь. Мне вот дважды помогло. Если хочешь, можешь присутствовать на операции. Иногда бывает полезно видеть к каким внутренним изменения приводят внешние воздействия.
- Не хочу, - сказала Ветка, но на завтра пришла в подвал.
После она стала изредка ночевать в одном из боксов. Там, в самом деле, ничего не снилось. Тем более если выпить перед сном коньяку.

История

Жили были хобиты на равнинах и гоблины по лесам и болотам. Хобиты ковырялись в земле и выращивали свиней, а гоблины их грабили. Так продолжалось тысячи лет. А потом пришли эльфы и принесли хобитам цивилизацию, культуру и налоги. Хобиты ковырялись в земле и выращивали свиней, работали на эльфов, платили налоги, эльфы занимались искусством, войной и политикой. Гоблины грабили хобитов, воевали с эльфами или же за них. Эльфы вообще скоро поняли, что варвары это не только головная боль, но и дешёвые наёмники. Так продолжалось тысячи лет. А потом пришли дроу и по бедности нанялись воевать за эльфов. И надо сказать так успешно, что довольно быстро покорили очередную гоблинскую орду после чего послали своих эльфийских нанимателей. Эльфы обиделись и завертелось.

Дальше было полторы тысячи лет кровопролитных войн. Не раз и не два дроу находились на грани полного поражения, а однажды и за ней, но каждый раз их спасали конфликты между множеством эльфийских государств. В общем кончилось всё тем, что как поётся в эльфийских сказаниях империя зла покорила всю страну от восточного моря до западных гор и от северных степей до южных джунглей.

В самой же тёмной* империи это называют установлением эпохой становления – временем гибели паразитических развращённых эльфийских государств и установлением справедливого порядка. Частная собственность на землю была ликвидирована и заменена государственной. Рабство было запрещено для всех кроме эльфов которые должны были искупить века угнетения других рас. Преступность и междоусобицы были ликвидированы и теперь подданные империи проливают кровь лишь донося цивилизацию варварам и во славу богов. Продажную администрацию где места занимали взяточники и честолюбцы сменила честная, дисциплинированная, наследственная бюрократия…

Земной флот медленно сжимал огненные тиски вокруг планеты. Космос был буквально раскален, вбирая в себя гигаватты энергии, выплескиваемые орудиями. Попадавшие под залп зерги, сотня за сотней взлетавшие с Зеруса, испепелялись десятками, но продолжали упорно наседать на огромные крейсера, пуская в дело все, что даровала им их эволюция. И не всегда многослойная металлокерамика могла противостоять едким кислотам или даже обычным костяным лезвиям.
===
- Капитан! Многочисленные повреждения обшивки третьего и четвертого маршевых двигателей. Полная разгерметизация отсеков с В-46 по В-54. Частичная разгерметизация…
- Потеря мощности. Поддержание прежнего курса невозможно! Требуется корректировка…
- Выходим из боя. Передайте на флагман, проложить курс к ремонтным кораблям!
- Капитан! Повреждения двигателей с пятого по седьмой. Зерги внутри! Штурмовая группа вступила в бой! Потери…
- Корректировка курса невозможна! Повреждения двигателей с первого по восьмой…
- Мы падаем!..
===
Огромный крейсер, идущий в ровных рядах себе подобных, вдруг словно споткнулся, несколько задрав нос относительно плоскости орбиты. Серия ярких вспышек пробежала по корпусу в области кормы, отчего одно из слепящих плазменных облаков, удерживаемых огромными дюзами, задрожало и погасло. А через несколько секунд и еще одно.
Ксеноморфы все же смогли прорваться через заградительный огонь лазерных турелей и накинулись первым делом на двигательные отсеки, стараясь обездвижить свою жертву. Один за другим двигатели гасли, окруженные облаками взрывов, а к крупным пробоинам уже шли круглые шары владык, несущих в своем чреве жаждущих убийств тварей. Не считаясь с потерями, зерги, теряя четырех из пяти, все же смогли дорваться до человеческого крейсера и бой завязался еще и в узких коридорах.
Но лишенный значительной части двигателей, крейсер уже был обречен. Он уже давно сошел со своей орбиты, медленно, но неумолимо сближаясь с шаром планеты…
===
Оставляя за собой дымный след, крейсер падал на планету. Обладая недюжинным запасом прочности, он вполне мог рухнуть, оставив неповрежденными многие внутренние помещения и бОльшую часть экипажа. Но сейчас на его пути вырос высокий горный кряж. Острые, словно специально заточенные скальные пики с оглушительным хрустом вошли перед кормой, будто бумагу разорвав металлокерамическую оболочку корпуса. С ужасающим скрежетом борт крейсера был вскрыт на участке нескольких сотен метров, пока не были повреждены резервные генераторы орудий Ямато.
Этот взрыв был столь силен, что буквально оторвал всю заднюю часть крейсера, которая рухнула на склон кряжа и, снося на своем пути вековые джунгли и увлекая за собой камнепад, заскользила к подножию гор. Передняя же часть, окутанная дымом, продолжила свое пологое падение, рассыпая из своих распоротых внутренностей части обшивки, и то, что эта обшивка должна была защищать…
===
Сопровождаемая широкой каменно-древесной лавиной, двигательная установка пробороздила глубокое ущелье в склоне горного кряжа и с шумным плеском въехала в небольшое озеро, где, наконец-то и остановилась, наполовину уйдя под воду. Высокая волна выплеснула на берег, перемешав прибрежные заросли с илом. Вся живность замерла в ужасе или рванула со всех ног наутек. Каменный поток накрыл уцелевшие металлоконструкции и, наконец-то все вокруг стихло.
Большое пылевое облако медленно перемешивалось с сочащимся из пробоин дымом, вода, струясь между деревьев, старалась вернуться обратно в свое исконное место, кричали потревоженные животные или птицы, некоторые камни еще осыпались, обрывая листву и стуча по металлическому корпусу… Но, по сравнению с только что произошедшим, это можно было считать полнейшей тишиной.
===
Прошло не более часа, как бездушный кусок металла, незвано вторгшийся в эти джунгли, зашевелился. Крупная многослойная броневая плита на его боку, дрогнула и начала медленно, рывками отходить от общего массива. Движение ее все замедлялось, и, когда щель выросла до полуфута, замерла совсем. Несколько раз она еще дрогнула и успокоилась. Но ненадолго. Где-то пару минут ничего не происходило, как вдруг тишину разорвал приглушенный взрыв, отчего плита дернулась и рухнула на камни, открывая зев, затянутый дымом.
Первой из дыма показалась рука, ухватившаяся за край и выдернувшая наружу человека, упакованного в бронескафандр космического пехотинца. Вся броня была испещрена царапинами и вмятинами, и покрыта непонятной мешаниной грязи и какой-то слизи. Первым делом человек вскинул винтовку к плечу и настороженно и внимательно осмотрел окружение. Удостоверившись, что все тихо, он повернулся к дыре и протянул в нее руку. Через пару секунд рядом стоял еще один…

День не заладился с утра. Сразу, как Ветка вышла из дома, забыв зонт, и попала под дождь. Пришлось позвонить Косте, чтоб подобрал ее и до конторы докинул. Так и так им сегодня вдвоем работать, что Ветку тоже не особенно радовало. Не то что бы она не ладила с Костей, но иногда ей очень хотелось вырвать ему глаза, положить их на блюдечко, украсить салатным листом и поднести на утреннем совещании Виктору Ивановичу, координатору отдела. Глаза у Кости были серые, как обманчивый мартовский лед. С салатным листом они неплохо бы смотрелись.
Мечты, мечты... думала Ветка, втискиваясь на переднее сиденье черного тюнингованного скайлайна с серебристым росчерком молнии по левому борту. Скайлайн Ветке нравился больше, чем его владелец. По крайне мере он был понятен в своей механике и геометрии. Чего не скажешь о Косте.
Костя был вещью в себе. Каждый раз, когда Ветка его активировала, она ожидала неприятностей. Сложно было предсказать как он себя поведет. Несколько раз она писала наверх, о том, что он, возможно, не стабилен. Просила проверки. Мозгоправы конторские смотрели его и ничего не нашли, все в норме: физические, психические реакции, прочая муть, которую Ветка читала по диагонали, затылком чувствуя - гром рано или поздно грянет. Она жалела, что в свое время не пошла учиться в медицинский, возможно, сейчас гораздо больше понимала бы во всех этих диаграммах и анализах.
Костя знал, что она наверх пишет, но ни разу ее в том не упрекнул, и это Ветку раздражало. Его молчаливое согласие выносило ей мозг. Ей казалось, что она и не активирует его вовсе, а он постоянно находится в состоянии активации, потому что глаза у него никогда не менялись. Что так, что эдак - тонкий лед, а под ним бездонная глубина. Не правильно это было. Не правильно.
Ветка хотела бы расспросить тех, кто с ним еще работал, но допуска у нее не было. А сама она редко была для Кости ведущей. Виктор Иванович, видать, чувствовал ее состояние, без нужды их в пару не ставил. Даже с учетом того, что работали они вместе отменно.
Вот и сегодня, как с утра не заладилось, так и пошло под откос. Сентябрьский хмурый денек все тянулся и тянулся, серое утро в серый полдень, а там и вечер. И все это время Ветке казалось, упускает она что-то важное, и предчувствие недоброе царапало коготками, так, что мурашки по коже.
На двадцать два сорок назначено было. Клиент минута в минуту пришел, вынырнул из-за угла дома, зонтом от дождя прикрываясь. Ветка, не глядя на Костю, парой слов его активировала и вслед за клиентом отправила. В подъезде они скрылись почти одновременно, словно растворились в тусклом свете желтой лампочки.
И когда через десять минут Костя не вернулся, Ветка уже знала, что ждать его нет смысла. Костя не вернется. Он ушел. Ушел в состоянии активации. И было это очень хреново. Но прежде чем позвонить в контору, она выждала положенные полчаса.
Я предупреждала, думала она, предупреждала, да вы меня не услышали. Теперь расхлебывайте. И тихое злорадство накрыло ее.

Я боюсь тебя потерять...

Я неизлечимо больна печалью.

Тогда я сидела на улице. Рядом ходили голуби. Солнце пригревало. Волосы немного ерошил то и дело налетающий ветер.
Белые чулки сиротливо выглядывали из под черных, плотных брюк. Край серого шарфа свисал с тепло укутанной шеи.
Я по-прежнему не могла восстановиться. Я не могла никого видеть. Я не могла ни с кем говорить. Мне было плохо.

Я бесцельно сидела на краешке тротуара. Смотрела на ходящих голубей, на серое небо, на серый асфальт...
Неподалеку от меня упал человек. Я почувствовала, что его нить жизни оборвалась. Но может, я могла бы что-нибудь сделать? Я коснулась его своей жизнью. Он поднял голову и на меня посмотрели абсолютно пустые глаза и тупая, но счастливая улыбка. Я все смотрела в эти опустошенные глаза. Да, я вдохнула жизнь в мертвое тело, но душу я не могла вернуть.

Я встала и побрела куда-то. Он побрел за мной.
Мы ходили так целый день.
Он просто улыбался. Больше он ничего не мог делать.

В конце дня, на закате, я скинула его с крыши.

Зимний Лес.
Тихий северный дом, деревянная крыша, каменная кладка. Шепот дождя убаюкивает.
Мир и покой. Колодец, собачья будка. Все знакомо для Леса, все здесь выглядит по-домашнему даже, привычно и тихо: маленькие оконца, резное крыльцо, затейливая вязь над входной дверью изображает солнце, - небесное Божество, главный друг всех живущих на Севере. Семь ступеней на счастье, охранное дерево в круге старых замшелых камней возле крыльца притулилось. Береза, как это полагается у достойных семей, - дерево счастья, дерево долголетия. Дочерям красу, сыновьям силу дарит. Иногда, впрочем, липа это бывает, изредка сосна, еще реже шиповника куст…каждая семья свое дерево садит, - ходит за ним и лелеет его, если погибло древо, - дурной знак, очень черный для семьи признак. Значит, покойника жди.
Обычный северный дом, тихий, традиционный, разве что богаче выглядит чем у средней семьи - разноцветные витражи в крохотных окошках, обилие резьбы, обилие красок, ставни позолотой отделаны, оберег из глиняных колокольчиков на счастье позвякивает. Каждый из колокольчиков раскрашен символическими цветами - Красный цвет прогоняет призраков, желтый изгоняет хвори, серебряный дарует защиту от злобствующих колдунов.
Зеленая полянка перед домом раскинулась, как и полагается, чтобы доброму семейству было где развернуться и попировать, если свадьба, рождение, а то и тризна, не приведи Боги. Беседка резная, покрыта тонкая сетью против мух да кровососов, - иначе нельзя, на севере паразитов тьма, комаров, мух и прочей дряни. Внутри деревянный стол и скамья покоятся– чтобы большая семья могла расположиться на улице в теплые дни. Резной лисий оберег, - Духам севера вира. Хлебные корки и мелкие монетки возле него лежат.

Болтливая чаща выпустила Человека. Тяжелый меч, словно камень рассек древние корни, узловатые сучья рассыпались в прах, что-то звякнуло тоненько. Проклятие прозвучало в воздухе, бездушным дымком отлетело в небеса…
Поляна бросилась в глаза Зимнему Лесу, беседка, накрытый праздничной скатертью стол и старик восседающий чинно во главе стола. Легкая диадема на лбу, ожерелье из кабаньих клыков на шее у старика. Второй стул во главе стола, - для лучшего гостя приготовлен, согласно традиции, - садись и ешь. Раз отодвинули для тебя стул, значит желанный гость в этом доме. Здесь мед, ягода, теплый травяной чай. Каравай ржаного хлеба и оленина с кровью, медовые соты, сладкие яблоки в карамели, южный рис и вино из далекой пустыни Т'Шах. Восточные специи и жирные ломти свинины. Тихо, спокойно. Хорошо…
Только вот постарел Зимний Лес годков этак на пятьдесят…а так все прекрасно.

Меня все больше съедает горечь. Ее нельзя выразить словами, она глубока, как бездонная пропасть...

Кадр.
Белые волосы развеваются на ветру. Длинные пряди блестят в весеннем солнце. Черная юбка шелестит при шаге, под ней все те де белые кружевные чулки. Черные туфли из замши негромко цокают. Вязанная кофта уютно греет руки.
Прошло два года после инцидента с Профессором. Ее снова никто не преследовал, Профессор утешился другой игрушкой, она переехала в другой город.
Она ходила в студию, училась рисовать. Отношения со всеми были ровными, но она никого не впускала в свою жизнь. Девушки ее больше не привлекали. Она устала.

Была весна. Пригревало солнце.
Она шла на занятия. Настроение было хорошее.

В тот день в студию пришел новенький. У него были белые волосы, которые он носил в хвосте. Он улыбался ей, глядя на нее в своих очках.
Покажи мне любовь...

Тогда я покрасила волосы, отрастив их почти до колена - белые пряди цвета снега прялись в длинные мелкие косички или просто делались кудрявыми. Я надеялась, что перемены избавят меня от груза прошлого. Не избавили.
Меня мучили кошмары. Я не могла спать, с трудом засыпала. Мне не давало покоя мое прошлое.

Тогда из ниоткуда появился он. С ужасом я поняла, что влюблена. Как девчонка, как кошка, как дура - влюблена в мужчину.
Он провожал от студии до метро. Он был мил и галантен. А я была влюблена. И не могла ничего видеть, кроме него.
Страсть спалила все мосты, стерла чувство осторожности, меры, предела...
Я была влюблена.

Сердца едва коснёшься взглядом
И я далеко уже от дома
Я невесома...

И я кричу тебе да, да, да
Пускай так будет всегда, да, да-да...

В тот день, когда мы поцеловались, шел дождь. Поцелуй был горьким, потому что он курил табак. Он был горьким, как вся моя любовь к нему. Преступная, яростная любовь, как смертельная болезнь, поразившая меня.
Он небрежно любил меня. Как красивую вещь. Мы по-прежнему часто виделись, сидели рядом и рисовали в студии, гуляли по улицам. Он шел рядом, говорил что-то свое, а меня сжигала изнутри любовь к нему.

Я так люблю когда мы вместе
В сердце моё прольёшься песней...

Откуда ты глядишь с улыбкой на меня
Не зная, в шутку ли молчать или всерьез,
Доверясь солнцу восходящего огня,
В котором я сгорю от слез...

Я как больная собака, таскалась за ним, дожидалась его с работы, встречала после курсов английского, мучилась томительным ожиданием на станции метро, постоянно писала смс, слушала музыку, вела дневник...
Боль чужой боли в собственном сердце. Как мне не плакать от тебя?

Завтра тебя не увижу, это не жалость, нет, не сожаление, не печаль, не грусть, не горечь, не соленые слезы мои у меня на щеках секут тонкие бороздки, не глаза мои щипет усталость и боль, не тоска съедает сердце, не влюбленность колышет звезды над головой... Просто сухая констатация факта. Тебя. Завтра. Не. Увижу.
Он не пришел, и я осталась всю ночь торчать на улице. Позже написал, что не заметил моих звонков.

Разлуку встречей утолить
Печаль улыбкой урезонить.


А ты мне снишься - черт подери - снишься, опять, снова, и шаманы, и мои длинные волосы в отражении сиреневого стекла, и карты разложены на столе, и мы идем в клуб, будем бить в бубен и кривляться, и смеяться как дети, и радоваться чему-то вечному и мимолетному, потом эскалаторы, метро, мое черное пальто, твое черное пальто, все так знакомо до сладкой боли...
Проснулась - выть хотелось, и плакать и закатить пару миллионов истерик и разбить голову об ближайшую стенку...

Он все-таки пригласил меня к себе. Мы всю долгую ночь были вместе. Но я опять не была счастлива. Он любил меня потребительски, брал грубо и только со своим удовольствием. Я терпела, чтобы не обидеть его.
На утро он сказал - уходи или я тебе помогу уйти. Было видно, что я была не нужна ему. Так, красивая, но надоевшая игрушка.
В ушах снова была буря, пока я с невидящими глазами одевалась, собирала сумку и шла к двери. Очнулась я только, кода поняла, что сзади дверь громко захлопнулась. От моих волос пахло его табаком.

Как считать, что для тебя все кончено?
Опухшие глаза, сонные веки, тяжелые, не поднимающиеся.
Как вычеркнуть все, что было? Как переступить через прошлое и пытаться жить дальше, когда сил уже не осталось?
Пустота, это даже пустотой сложно назвать. Как если бы мне пришлось оторвать от себя кусок, так сильно приросла к тебе, что и отрываюсь с кровью и шрамами, болью, болью на все оставшееся время, болью навсегда...
А ты, ты будешь жить дальше, даже без особых сожалений, и все у тебя еще будет. А я здесь останусь умирать, угасать, карабкаться к беспросветному чему-то, куда и карабкаться то не хочется, а зависнуть на середине пути и ждать бесконечно, сидя на ступеньках, холодных, ждать когда сердце отпустит боль, глаза не будут опухать от слез, и будут силы карабкаться туда, где ничего нету, а есть какие-то неприятные вещи, от которых тошнит, прямо на зеленую простынь и ты тащишь ее замачивать, чтобы потом положить в машинку и горечь во рту, и опять слезы и Боже, я не хочу больше ничего...


Не помню, как в тот день приехала домой. Остригла все свои белые волосы, оставив только неровные концы торчать. Я напилась успокоительного и перестала что-либо чувствовать.
Четыре месяца я жила, как в тумане. Меня передергивало при одном звуке его имени, я бросила студию, выкинула кисти. Я не могла жить с такой дырой в груди.
Спасал дневник.
Пытаюсь забыть. Забыть все, что было. Отчаянно пытаюсь. Скр*** душу, пытаясь выдрать оттуда воспоминания о тебе, с корнем, с мясом, да так, чтобы шрамы остались, и было бы больно в очередной раз...

Ты неотступно за мной следуешь, стоит оглянуться и твой облик повсюду. Ты так просто меня не отпустишь, как там в одном замечательном сериале: "Ты уйдешь, когда я решу, что тебе пора уйти". Как-то так.
Ты тенью на всем, куда бы не упал взгляд. Я тороплюсь, стараясь отвести глаза от тебя, но ты опять упорно лезешь в глаза, и хватаешь меня за руки и разворачиваешь к себе, и что-то шепчешь на ухо...
Как избавиться от навязчивого видения? Как не перебегать станцию сто страхом, что ты выскользнешь из-за угла и все, никуда не деться, не уйти, не убежать и опять тонуть в твоих глазах, быть одурманенной твои запахом табака, еле сдерживать свою внутреннюю сущность, которую так к тебе тянет и проклинать все на свете - опять, опять одна и та же ловушка собственных желаний, которые идут вразрез с голосом разума, и куда же от этого деться...

Столько жизни, столько воздуха, все скинуть в утиль, выкинуть без жалости и страха - я все еще скучаю по тебе. Отринуть чувства, сделав голову холодной, сердце ясным...
Честно - устала. От жары приливающей крови к щекам, от усталости и бесконечного горя окружающих, от собственного отражения в зеркале, вдохнуть воздуха, наполнить им легкие...

Я не хотела, не могла лишить его жизни. Для меня он был незыблемым, островком спокойствия в этом безумном мире. Я не могла его убить.

Специально нахожу время погрустить о тебе, наполниться светлой печалью может быть даже поплакать немного...
Забиваю дыры пустоты какой-то жизнью, которой оказалось так много вдруг и птицы, и люди, и строчки, и рифмы.
Затыкаю поспешно всем, чем под руку попадается, а ты все равно пытаешься пытаешься вылезти, продраться, прорасти, остаться хоть хлопьями снега на моем подоконнике, вылезаешь, напоминаешь о себе до упора, до побелевших костяшек пальцев, до нервной улыбки и трясущихся рук...

Метро. Я больше не поеду к тебе. Не будет переходов с одной линии на другую, спокойных глаз и прерывистых вздохов в толпе...
Метро. Близость посторонних, бесшумно скользить меж людьми...

Я пыталась выжить. У меня получилось. Но эта боль в сердце осталась навсегда.

Прошлое опять толкнуло в спину. Как будто и запах его табака в нос, и мягкий ворс черного пальто и теплое дыхание рядом... А ведь что противно - что тогда вправду была счастлива - и жила, и дышала, и любила...
А теперь - что осталось мне от тех вечеров в метро?
Мне уже кажется все настолько нереальным, он, ты, все остальные...Может, я просто сплю и мне надо проснутся?
Что мне остается в бесконечных итогах - судорожно выписываться в очередном дневнике, в миниатюрах, на клочках блокнота, искать кого-то зачем-то? Ведь никому не нужно.
Вроде пора стать умнее, взрослее, сильнее - а ведь условия для этого отменные - но нет.
Слезы. Соленые капли. Соленая боль из тела. Соленые брызги.

А ведь мне еще больно - да-да, господа мои хорошие. Больно...
Время воспоминаний - я ведь любила...
А вот теперь собралась по кускам и понимаю, что раны не затягиваются как прежде - они все еще кровоточат, напоминая о тебе опять.
А ты помнишь обо мне? Вспоминаешь ли ты меня? Хоть иногда?
У меня ничего не осталось - была и жизнь и смысл и тепло души рядом... А теперь ничего нету. Пусто кругом, куда ни упал бы мой печальный взгляд.
Сегодня опять прошлое в грудь ножом - провернуть, и опять боль... Я не могу больше вспоминать о тебе - слишком уж мне больно. Прости меня за это, если тебя это волнует.

Стучишься в мое окно снегом, опять. Забываю, как ты выглядишь. Кажется, у тебя были светлые волосы, которые ты носил в хвосте. Кажется, ты носил очки и черную шляпу. Кажется.
Наверное, к лучшему все это. Действительно, к лучшему.
Ты не внесешь меня в свой реестр воспоминаний, не будешь думать обо мне долгими зимними вечерами, не взглянешь на моего кота, которые не висит у тебя на стенке - нет.

Я рядом с тобой. Одна печаль на двоих - ты помнишь, я помню. Я бы посвятила тебе все светила на небе, если бы могла.
Мы рядом, вместе - но порознь и так далеко. Но я слышу твое дыхание, вижу твои глаза.
Я тебя ощущаю.
Как бы мне хотелось что-то поменять в привычном распорядке.

Больно.

815.М41. Система Фурибундус

Тьма и холод межзвездной пустоты. Незримые в ней осколки тысячелетия назад исчезнувших с лица вселенной планет, ведущие свой вечный танец вокруг яростной звезды. Плюющийся во все стороны сгустками огня багровый шар в центре системы, который, подобно мантии, усыпанной драгоценными камнями, окружает облако раскаленного газа и оплывших, светящихся от жара камней, обломков расколовшегося спутника звезды, что не выдержал постоянных ударов плазмы, которые на него обрушивал Фурибундус. Furibundus. Неистовый. Лишь человек, отчаянный человек или неизмеримо гордый человек, рискнет назвать подобное место своим домом. Лишь обладающий огромной властью и возможностями человек рискнет бросить вызов стихии, не ограничиться надменными словами и начать этот дом строить. И лишь очень терпеливый или жестокий человек доведет это дело до конца.

Парсимус Девайн был жестоким, гордым и могущественным человеком, и парящая вокруг Фурибундуса Поступь стала его отражением.

Пустота беззвучна – по четким, формализованным законам, которые собирают в великие архивы служители Бога Машины. Но вселенная может кричать от боли – что знает каждый, кто наделен даром (или проклятьем) чувствовать потоки Имматериума в достаточной мере. И каждый раз, когда корабль, скользящий по волнам демонических эмпирей в тонком коконе Поля Геллера прорывает ткань реальности, вселенная издает стон боли. Тьму разорвало пятно бурлящего всецветья, моментально превратившееся в будто бы пополам разрезанный ножом мыльный пузырь, из которого, доли секунды спустя, стрелой вырвался корабль. Пузырь лопнул, и мгновения еще просуществовавшие в реальности его остатки, истончаясь на глазах, протянулись за имперским фрегатом, напоминая щупальца ксено-хищника, не желающего упускать свою добычу.

Корабль снизил скорость и начал совершать широкий поворот, выходя на курс, ведущий к звезде. Изредка вспыхивали батареи, уничтожая небольшой, но имеющий небольшие шансы пробить защиту пустотных щитов метеорит, но чаще звездные камни просто сгорали в энергетическом поле, окружающем фрегат. Крупные же препятствия войд-мастер обходил на безопасном расстоянии, благо аугур-системы позволяли обнаружить их за десятки тысяч километров.

Это был хороший переход, и команда Alati Fatum имела все основания гордиться собой.

Эрин Джохет Ортелиус. Иглы, пронзающие плоть.

Корабль вырвался из Имматериума, и наконец-то, за долгие недели пути, Навигатор смог закрыть свой третий глаз. Это был тяжелый переход, и чтобы успеть к заданному Вольным Торговцем сроку, Ортелиусу пришлось прибегнуть к ритуалу Дома. Слуги в стерильно чистых белых одеждах устремились в помещение, спеша выполнить свой долг и оказать посильную помощь – на время полета доступ в зал Навигации был закрыт для всех, кроме самих Навигаторов. Все две недели пути сквозь Имматериум Джохет был один в этом просторном помещении, увешанном бордовыми стягами дома Ортелиусов. Заботу обо всех его примитивных биологических функциях брал на себя трон, к которому он был, фактически, прикован сотнями трубок, контактов и проводов, связывающих его разум и тело с Духом Машины "Alati Fatum". Искусственно подавалось даже пламя, следы которого проходили через всю изящную белую руку длинными пятнами, покрытыми ссохшейся багровой коркой, через трещины которой сочился гной.

И волнами по всему телу от руки разливалась боль. Организм был слишком истощен, чтобы сопротивляться ей, а сознание слишком утомлено, чтобы заблокировать единым волевым усилием. К счастью, медикусы дома знали свое дело, и сквозь общую пелену боли пробилась новая, обозначающая пронзающие кожу иглы с лекарственными, успокаивающими и наркотическими веществами. Одновременно лекари приступили к врачеванию ожогов, а посвященные в тайны Бога-Машины техножрецы осторожно отсоединяли от вживленных в позвоночник и череп имплантов провода трона.

Наркотическое забытье начинало настигать Навигатора, мерные литании, сопровождающие размыкание каждого контакта, доносились будто сквозь толщу воды, а короткие вспышки боли и жжение мазей, въедающихся в опаленную руку, становились все слабее и слабее. Последнее, что увидел Ортелиус перед тем, как потерять сознание, было обеспокоенное лицо племянницы.

А потом Навигатор заснул, и приснился ему сон, про то, что он весь – рука, которую пронзают острые медные иглы.

Лосен Утмеркет. Узкий Фарватер

Впервые за последние две недели мостик кипел жизнью. На время полета сквозь варп большая часть функций управления кораблем переходила к в Зал Навигатора. Вдвойне можно было это сказать о мостике "Alati Fatum" – два из трех его уровней были предназначены исключительно для полного контроля над судном в бою. В Имматериуме же идут другие сражения, в которых способные пробивать пустотные щиты и многометровую броню пушки бесполезны.

Но не сейчас. На экранах, выводящих собранные духом машины воедино данные аугур-систем, ярко синюю линию, отмечавшую их курс, пересекали сотни багровых линий – траекторий достаточно крупных и опасных метеоритов. Двигающиеся вдоль них символы, показывающие скорость, приблизительный объем и массу объектов, один за другим гасли при приближении на расстояние выстрела защитных батарей, но сильно меньше их не становилось. Чуть ниже от своего места рулевого Утмеркет видел толстую фигуру Ливингстона, к которому тянулись связки увешанных печатями чистоты проводов из трех или четырех когитаторов. В движениях своих Мастер-Артиллерист сейчас весьма походил на пианиста, но снабженное целыми ярусами усыпанных клавишами панелей было не органом, а пультом подачи сигналов готовности командам зенитных и орудийных установок. Из-за спины, с командного трона донесся глубокий, грудной голос.

- Мастер Утмеркет, полный вперед. Капитан Рапакс назначил точные сроки. И я не намерена подводить его. Избегайте лишь крупных астероидов, Мастер Ливингстон позаботится об остальных.

Доминик Луна, Старший Помощник "Alati Fatum", экс-Коммандор фрегата Имперского Флота "Avenging Fury". В отсутствие Флавия Хакста – главный человек на мостике и на корабле вообще. История о том, как она и ее офицеры покинули Флот, была окутана тайной, и вряд ли кто-то помимо самого Рапакса и человека, порекомендовавшего Доминик Вольному Торговцу, знали истину о том, как она оказалась без корабля и на Поступи.

И сейчас думать об этом не было времени – все внимание Мастер-Рулевого было сосредоточено на штурвале и поступающих по MIU-линку данных. Дорога к этой проклятой станции никогда не была легкой, а сейчас просто кишела крупными метеоритами. Скорее всего, на огонек Фурибундуса заглянула еще одна комета…

Марк Кассий Гней. Запись 19-А от 9045815.М41

Духи Бога-Машины, населяющие "Alati Fatum" были довольны. Все необходимые литании были прочитаны, церемонии исполнены, и инструкции соблюдены. Все работало, как хорошо отлаженный часовой механизм, и у Кассия было достаточно свободного времени, чтобы посвящать его хобби. Более того, казалось, будто бы в ответ на заботу фрегат сам дает ему все необходимое для увлечения генетора.

Последний из таких "подарков" извивался в метровом тубусе из армированного стекла, прилепившись покрытым ворсинками хоботком к внутренним стенкам и делая, судя по всему, всасывающие движения. Хитиновый хвост дергался из стороны в сторону, а воздушные мешочки, закрытые подвижными ребрами, лихорадочно раздувались, меняя цвет с мертвенно-синего на кроваво-красный с каждым движением. Образец представлял из себя значительную опасность, являясь паразитом, и команды дезинфекции уже отправились на зачистку. Хотя у "Вивисектора" уже были мысли о более элегантном решении – исходя из того, как проходил процесс спаривания паразитов. Но для этого нужны были реагенты, отсутствовавшие в лаборатории – разве что на Поступи удастся пополнить запас…

Интересные данные также давали наблюдения за экипажем и регулярные вскрытия. Процент микромутаций, как среди получающих постоянные дозы радиации работников в секциях, близких к плазменным реакторам и двигателям, так и обитателей территорий с пониженной гравитацией и неполадками системы жизнеобеспечения (которые до сих пор беспокоили корабль, несмотря на титанические усилия, вложенные магосом в их модификацию), оказались меньше среднестатистических данных по Имперскому Флоту. Но выборка, да и анализируемый период были относительно невелики, а, значит, недостоверны – в последний раз значительное количество объектов для вскрытия (579 штук) поступило, когда вторжение сущности из имматериума стоило кораблю трех секций шестой палубы, включая целых десять древних когитаторов и центр гравитационного контроля. Не говоря уже о сотнях обслуживающих сервиторов. Хуже того, трупы были загрязнены порчей варпа и в значительной части своей фрагментары, и вместо сервиторизации их пришлось сжечь. Некоторые, оказавшиеся слишком активными для мертвецов, даже до вскрытия.

Огорчало, пожалуй, одно. У ползучего картофеля, выращиваемого в лишенных гравитации оранжереях, начали проявляться каннибалистические наклонности, которые получили выражение в попытках захватить секции с ползучими же помидорами. Конечно, учитывая их близость по категории рода, можно было ожидать гибридизации, но пока все выглядело так, как будто картофель высасывает питательные вещества из помидоров…

Мамертин Лейтфрид Бертахар. Мраморный ангел.

Безумие. Проклятие. Одиночество. Смута. Сомнения. Страх. Защищать от них – долг корабельного исповедника, ибо в руках его находится забота о душах команды корабля, тысячах, нередко – десятках тысяч. Корабль – это город, летящий сквозь пространство к цели, которая неведома большинству его жителей. Впрочем, так ли это отличается от реальности обычного города где-нибудь на задворках Империума? Люди живут, работают и умирают, часто не зная, какую пользу принесло их существование и какой локальной цели оно служит. Но это им и не нужно. Единственное, в чем должен быть уверен каждый имперец – то, что его жизнь и повседневные действия направлены на службу Императору. И в том, чтобы донести эту простую истину, и состоит работа священника. Тяжелая работа.

"Alati Fatum" – относительно небольшое судно, и как создатели его, так и люди, занимавшиеся реконструкцией после событий, которые предшествовали переходу корабля в собственность Флавия Хакста Рапакса, не нашли места для того, чтобы установить настоящий храм. Бертахар помнил величественный зал боевого крейсера "Stormwind", украшенный мозаичными ликами святых, сквозь которых лился искусственный, а, когда броневые плиты опускались, настоящий свет звезд. И контраст с высвобожденными под нужды Имперского Культа техническими помещениями "Alati Fatum" удручал.

Самым близким к понятию храма стал склад X-1140, лишившийся во время реконструкции доступа к системе распределения груза. Помещение подчистили, покрасили, освятили, нанятые художники с благословения приступили к написанию настенных икон… В глубине алтаря даже хранился небольшой реликварий с обладавшими весьма высокой степенью аутентичности останками святых. Зал вмещал около тысячи человек, и служба шла практически непрерывно, а молитвы, читаемые священниками, транслировались по внутренним системам корабля именно отсюда.

В целом паства была спокойной. Среди них были воры, убийцы, грабители, насильники и прочие всевозможные подонки, захваченные вербовочными отрядами на разных мирах сектора Каликсис и Пространства Коронус. Были и профессионалы, солдаты, войдсмены и техники, которых нанимали за полновесные троны. Много было пилигримов, которые попали на Поступь, но не смогли продолжить свой путь или вернуться в Каликсис, потеряли на станции все свои деньги и чтобы выжить продали себя в кабальное рабство. Разные люди, объединенные единой верой. Крепкой – из всего экипажа за недели пути сквозь варп лишь пара сотен сошли с ума и были казнены, и всего две небольших (по пять-десять человек) еретических ячейки было выкорчевано корабельными искателями ведьм. Но это прекрасно вписывалось в обычную картину происходящего на кораблях, и по-настоящему огорчала миссионера совсем другая история.

Маркус Гней, монах-скульптор, которого миссионер Бертахар каким-то чудом нашел в бесчисленной толпе пилигримов, мог бы, наверное, стать великим. Его история, рассказанная на исповеди, была весьма проста – завистники его мастерству оклеветали мастера перед местным епископом, и не только работы Маркуса не были одобрены, но и сам он был наказан, и приговорен к покаятельному паломничеству. На Поступи же его ограбили, пленили и продали одной из вербовочных команд "Alati Fatum". И, не иначе как благодаря милости Императора глаз Лейтфрида упал на наброски картины, которую бедняга делал в перерывах между сменами.

Упускать такой талант, особенно в условиях нехватки искусных художников и средств, выделяемых на поддержание Культа Императора на корабле, было бы грешно, и Гнею дали возможность работать. Его статуи были великолепны, и даже часть алтаря "храма" была сработана именно им. Но последняя… Статуя Святого Друзуса, первого святого Каликсиса, которого чтили выше всех святых, кроме общеимперских, больше трети экипажа корабля, должна была стать истинным шедевром. Воскрешение святого, и ангел, склоняющийся над распростертым телом. Маркус утверждал, что ему было видение, в котором будто бы он сам присутствовал при этом чуде, и, насколько мог сказать исповедник, скульптор истово в это верил. И эта вера вдохновила его на настоящее чудо. Композиция, которую он создавал в мастерской, могла бы стоить тысячи, если не десятки тысяч тронов – детальность изображения поражала. Черты лица были, вне всякого сомнения, живыми – точнее, в них возвращалась ушедшая почти уже жизнь, волосы струились, глядя в полуприкрытые глаза нельзя было избавиться от ощущения, что они вот-вот откроются, когда менялось освещение, туника облегала анатомически подробнейшее тело, там, где ее прорвал клинок убийцы, казалась пропитанной кровью. Ангел, склонившийся над святым… ангел был божественен – иных слов просто не было. Подобную красоту Бертахар видел лишь несколько раз в жизни, и нетерпеливо ждал, пока скульптор закончит работу над лицом.

И, спустя недели, проведенные в строгом посте, молитвах и работе, Маркус закончил свое творение. Но когда миссионер заглянул под скрывающий скульптуру холст, не восхищение его охватило, а ужас. Черты лица ангела не были человеческими. Даже отдаленно. Над святым склонялось чудовище, прекрасное телом, но с отталкивающими, пугающими птичьими чертами. Скульптора, который, судя по всему, не понимал, в чем дело, изолировали, как и созданное им. Заняться ими прямо перед выходом из варпа Мамертин не мог – духовное состояние людей на борту многое значит в такой ответственный момент, и проповедь должен проводить самый искусный священник, способный зажигать сердца огнем, что отпугивает рвущихся к ускользающей добыче даемонов.

А тут еще эта история с тенью, о которой рассказал Салво Кольт…

Салво "Пес" Кольт. Прозрачные Тени.

Это случилось где-то неделю назад – на ставшим привычным за проведенное на корабле время маршруте из сенсориума в «Бар Корво», одно из самых приличных заведений этого типа на третьей палубе. Да и, возможно, вообще на фрегате. Разумеется, оставались еще элитарные учреждения для офицеров, перекочевавшие вместе с нанятыми экс-офицерами Флота, и имевшие все свойственные этому виду "закрытых клубов" недостатки. Одним из которых, возможно главным, было то, что арх-милитант, несмотря на его позицию на корабле и в личной свите Вольного Торговца, там не был "своим". Разумеется, не пустить бы его никто не посмел, но повода для того, чтобы продырявить одного-двух офицеришек долго бы ждать не пришлось – перешептывания за спиной, усмешки, издевательская вежливость к неотесанному чужаку и надменность офицеров Флота, пусть и бывших.

Разумеется, и на Alati Fatum были места, где можно было отравиться бузом, перегнанным разве что не из технического спирта, получить по морде в пьяной драке, испачкать одежду чьей-то еще не высохшей блевотиной, нарваться на местную банду и, как следствие, лишиться денег, ценностей (не приведи Император хранить свое состояние в золотых зубах) и иногда даже жизни. Причем все это было актуально даже для "Пса" - на нижних палубах не всегда знали в лицо или по описанию самого Вольного Торговца, не говоря уж о свите.

Всегда готовый выслушать бармен, приглушенный свет, разделенные столики, тихая, ненавязчивая музыка и старого вокс-проигрывателя, неторопливо разгоняющий скапливающийся под потолком сигаретный дым вентилятор. Держала его банда со странным названием Тексор, и клиентами были самые разные люди. Младшие офицеры, дослужившиеся до своего положения сами, охотники за головами, ловчие и трубари, инженеры и начальники групп рабочих, не слишком высокого чина священники и патриархи перекочевавших на "Alati Fatum" корабельных династий…

Залитый тусклым светом (стандартная процедура отключения части ламп для ослабления нагрузки на священные генераторы во время перехода через варп) тоннель был еще более пуст, чем обычно. Вообще говоря, учитывая, что он никогда и не был людным, "более чем обычно" значило, что Кольт в нем был один. Почти – хваткий взгляд приметил какое-то движение, тень, мелькнувшую на повороте. Однако, когда Салво сам добрался до места, где коридор менял направление, уходя вглубь корабля, никого видно не было. Впрочем, это ни о чем не говорило – вполне возможно, какой-нибудь трубарь или житель межпалубных секций скрылся через потайной ход, которыми корабль изобиловал. Техножрецы и инженеры "Вивисектора" до сих пор не смогли составить хоть сколько-нибудь полную карту технических тоннелей. Не раз и не два "Пес" задавался вопросом – как могли образоваться подобные "касты", если люди вернулись на "Alati Fatum" относительно недавно. Ответа не было. Отловленные и допрошенные либо говорили, что знают лишь те ходы, которыми постоянно пользуются, либо ссылались на инстинкты и "руководство Старших". Последнее особо беспокоило, но пока ни с одним из "Старших" побеседовать не удавалось.

Вряд ли бы арх-милитант придал этому какое-то значение, но спустя пару дней, когда он снова направлял стопы свои к «Бару Корво», он вновь увидел эту тень. Только на этот раз она оставалась неподвижной достаточно долго, чтобы Кольт успел пройти половину разделявшего их расстояния, и исчезла, растворившись во вспышке перегревшихся от внезапного скачка напряжения ламп. Но до этого Кольт успел довольно четко увидеть, что очертаниями тень напоминала сгорбившегося у стены человека. Только вот он был абсолютно уверен, что ни один из источников света не был расположен так, чтобы подобную тень что-то могло отбрасывать. Записи вживленных аугуров оказались пусты – но детально изучить их с помощью корабельных техножрецов Салво не успел. Единственное, на что хватило времени перед прибытием на Поступь – сообщить капитану и всем, кто мог как-то помочь разобраться в этой явно связанной с потусторонней чертовщиной загадке, и приставить к загадочному месту охрану с прикрепленным священником.

Но история, как говорило чутье "Пса", была далека от завершения.

Макс Штайнер. Шепчущий в ночи.

Очередная тень-призрак. На этот раз на пути к бару "У Корво". Слухи о подобных… аномалиях ходили давно, но агентам Штайнера не удавалось подтвердить их правдивость. Но с первым достоверным свидетельством настала пора действовать. Отметить все места, о которых говорилось в пьяных разговорах, в постелях проституток, в перерывах между сменами и в устных докладах лидерам корабельных банд. Поставить наблюдателей и ждать, пока тени снова проявятся. Слушающий Шепоты знал, чем может обернуться небрежение к знакам, которые подавал корабль. Та история с плачущими стенами обошлась Вольному Торговцу в сотни тысяч тронов и пятьсот семьдесят девять человек – и ни у кого не было желания, чтобы нечто подобное повторилось.

Но, хотя это донесение и было самым важным за последние несколько недель, на рабочем столе Штайнера лежали десятки других. Распечатки, вокс-записи, написанные от руки записки, всякий мусор с начертанными на нем кодовыми знаками… на этот стол стекалась информация со всего корабля, из самых разных источников, некоторые из которых и не подозревали, что служат шпионами для корабельного Мастера Шепотов. Или будут служить в самое ближайшее время…

Агент, внедренный в банду Рукорезов (милые ожерелья из полусгнивших пальцев и отрубленные руки на цепочках у "офицеров") сообщал, что намечается серьезный передел собственности на пятой палубе. Согласно его донесению каким-то образом Рукорезам удалось достать крупнокалиберное оружие, подозрительно напоминавшее стандартные дробовики патрульных команд.

Бармен одного из офицерских клубов сообщил, что младший лейтенант Крейд Гонован высказал недовольство Доминик Луна – ее толерантностью "со всяким отребьем, занимающим ключевые посты" и был бит по морде. В весьма литературно составленном доносе сквозило удовлетворение последним фактом.

Слуга, приставленный к астропатам, опасался, что его прикрытие под угрозой и жаловался на галлюцинации и постоянные головные боли.

Агент, внедренный в одну из команд дезинфекторов, сообщал об очередном виде паразитов. Неприятные твари, судя по описанию – прячутся в теплых технических коридорах под потолком, захватывают жертву длинным хвостом, душат и откладывают в труп яйца с относительно небольшим периодом инкубации. К счастью, ситуацией уже занялся "Вивисектор" – лично.

Координатор команды, наблюдающей за Навигаторами, с прискорбием констатировал, что еще одна попытка внедрения была пресечена. Определенно, оперативные агенты дома Ортеллиус обладали высочайшей классификацией в своем ремесле - хранить тайны дома. Одиннадцатая проваленная операция…

Вокс-запись, разговоров священников о том, что с новой статуей возникли какие-то проблемы, а скульптора бросили в карцер.

Толстая кипа донесений из сенсориума, добрая половина которых касается Флавия Хакста Рапакса, который стал злоупотреблять визитами в это заведение.

Чуть в стороне от бумаг лежит подарок банды Тексор за "покровительство" – изящная деревянная коробка с тремя наполненными ярко-оранжевой жидкостью металлическими шприцами и инструкцией, составленной на Высоком Готике. "Оборотень" – редчайший наркотик, позволяющий в буквальном смысле превращаться в кого угодно, пусть и на относительно недолгое время. Лицо, подчиняющееся мысли – достаточно просто посмотреть на изображение человека... Производитель неизвестен, поставщики предпочитают оставаться анонимными – некогда ими были малигрисианские техно-еретики, но после охоты, которую устроили на них силы Инквизиции и Адептус Механикус, этот канал стал практически недоступен. Откуда эта редкость у Тексор? Штайнер не знал.

Во всяком случае там, где "Alati Fatum" принял на борт последний груз, достать они "Оборотень" не могли. Сенешаль знал это абсолютно точно, поскольку сам выбирал поставщиков "барража", и весьма неплохо представлял себе их производственные возможности. Совершающий короткие прыжки между системами перерабатывающий комплекс, принадлежащий небольшому конгломерату наркоторговцев – после недавнего конфликта с какими-то пиратами они потеряли часть своих лабораторий и стационарную базу и вынуждены были скрываться. Хотя для того, чтобы выйти на них, пришлось хорошенько потрудиться, выгодность сделки окупила все затраты – как минимум в три раза. А если удастся найти подходящих покупателей, то раз в пять-шесть.

Такие на Поступи, куда направлялся фрегат Вольного Торговца, насколько знал Макс Штайнер, были. Он вообще чего много знал.

Флавий Хакст Рапакс. Известие

Вольный Торговец свободное время, которого в варпе оказалось неожиданно много, поделил между своим кабинетом и сенсориумом. В первом он преимущественно спал, удобно подложив под голову донесения подчиненных, а во втором пил дорогой амасек, принимал элитные наркотики и трахал дорогих проституток. Иногда выезжал на охоту за всякой дичью в тоннели "Alati Fatum" или произносил воодушевляющие речи по внутренним вокс-каналам. Все равно делать было практически нечего – ни с одной серьезной проблемой команда корабля за полет не столкнулась. Даже переговоры с поставщиком наркотиков были так скучны, что где-то на половине Вольны Торговец просто оставил это дело на Мастера Шепотов и Высшего Фактотума. И ни одного сражения…

А вот когда фрегат прибудет на место… это уже совсем другое дело. Потому как около месяца назад поступило астропатическое зашифрованное сообщение, валявшееся сейчас где-то в кипе неразобранных бумаг.

"Есть новости. Где обычно. А.Б."

Александр Белл, сын Рихарда Белла, бывшего самым преданным человеком отца Флавия. И, как и сам Рапакс, он горел желанием узнать, что случилось с его отцом. Вот только странствиям в поисках ответа он предпочел сбор информации в лабиринтах Поступи. И, судя по всему, что-то нашел.

815.М41. Поступь. Док-17

Долговременный контракт на ремонт и обслуживание "Alati Fatum" был заключен с Доком-17А, который контролировала банда, носящая говорящее название "Висельники". Тяжелые ботинки, штаны из прорезиненной ткани камуфляжного цвета, весь красный спектр оттенков у курток и непременный атрибут – петля удавки на шее, которую "Висельники" носили наподобие галстука. И чем выше ранг у бандита, тем более красочна эта петля – у главаря, Босса Чу, она вообще была сделана из золотых нитей и, судя по всему, доставляла значительные неудобства своим весом. Самые младшие члены банды носили обычную пеньку, вышибалы не брезговали костяными украшениями, а инженеры и ремонтники вплетали в удавку гайки и шестеренки. Вот и сейчас, на посадочной площадке, пока сдвигались толстые плиты воздушного шлюза, стояли ремонтники с толстыми удавками, увешанными поблескивающими в свете прожекторов винтами, повязанными поверх скафандра.

И дело свое они знали – давление быстро пришло в норму, как и состав воздушной смеси. И по отмеченному желтой разметкой коридору, через еще один шлюз, Вольный Торговец и сопровождающие его люди вышли в док.

Который, по крайней мере при виде из космоса, представлял из себя полукилометровую трубу диаметром в примерно пятьдесят метров. Изнутри же он гораздо больше напоминал какую-нибудь улицу Подулья – вдоль стен тянулись разные, но явно не запланированные архитектором строения, некоторые из которых внушали опасения одним своим видом. Разные опасения – "в эту дыру лучше не заходить опасение", "как эта конструкция еще не развалилась опасение", "знаю я этих портовых шлюх опасение". Значительная часть технических сооружений явно не первый десяток, а то и сотню лет использовалась не по назначению, и любому правоверному жрецу Бога-Машины было бы больно даже предположить, что стало с населявшими эти помещения духами…

"Alati Fatum" прибыл, по внутреннему времени Поступи, ночью, и людей на улице было относительно немного. Вдали, ближе к кольцевой трассе, правда, было какое-то столпотворение, но на таком расстоянии различить причину его было проблематично. Чуть поближе дремали извозчики (любой вид транспорта за ваши троны), вокруг которых прыгал мальчишка, пытаясь разбудить и указывая в сторону высадившейся Свиты Вольного Торговца. Пара наркоторговцев спешно сдергивала парусину с лавок и, яростно жестикулируя подгоняли сервиторов, таскающих стальные ящики с товаром из выглядящих подобно военным дотам домиков. Пара патрулей "Висельников" продолжала обход, не обращая на прибывших особого внимания, – забота о безопасности Вольного Торговца благоразумно была вычеркнута из условий контракта.

Внимания, пожалуй, заслуживала лишь одна группа людей, довольно быстро приближавшаяся к ведущим на посадочную площадку шлюзам дока. Настолько быстро, что спустя менее чем минуту стали различимы черты лиц. В центре семенил, перебирая ногами низенький человек в богатых, но аляповатых одеждах желто-черного цвета. Прическа его представляла собой забавное смешение пучков волос и торчащих во все стороны проводов и антенн, в которых легко можно было узнать подтип аугур-систем. Лицо, выделявшееся толстыми губами (верхняя была выкрашена в золотой цвет, а нижняя – в черный) и толстым рябым носом, в который вела ребристая трубка откуда-то из-за спины, лоснилось от пота. Глаза бегали. Руквуд Барн, Голос Наместника Поступи. Вокруг него в защитной формации шагали сжимающие в руках штурмовые лазганы "Неприкасаемые" в своих полосатых черно-желтых панцирных доспехах. Числом шесть. Лица, как обычно, были скрыты масками.

До того, как Тантус Моросс возвысился до своего нынешнего поста, его банду называли просто "Осами" за характерный рисунок на броне и цветовую гамму его. После захвата власти его техноварвары получили новое название и, так сказать, апгрейд. Заботясь о личной безопасности он отвалил кругленькую сумму еретехам, и сейчас "Неприкасаемые" были одними из самых серьезных бойцов на Поступи – во многом за счет того, что от людей в них оставалось очень и очень немного. Бионические руки, ноги, органы чувств, вживленная броня, внутренние инжекторы боевых наркотиков и подавители боли. Ходили слухи о вживленной взрывчатке, которая уничтожает "Неприкасаемых" при попытке допросить их.

Но сейчас вряд ли стоило опасаться конфликта. Если здесь был Голос, то значило это одно – либо сейчас Вольному Торговцу предложат вступить в весьма временные права Лорда Поступи, либо сообщат, что кто-то другой уже занял это место. И судя устрашающим контурам "Perpetuus Virtus" в доке 3А, шансы на первый вариант развития событий были ничтожно малы.

Черт. Конечно, все не могло быть так просто.
Думай, Тим-Йонг. Думай быстро. Не паникуй. Кровь бухает в висках, но нельзя позволять ей заглушать соображалку.
Кто-то с гноящимися пальцами дернул рубильник и открыл блокиратор. Далеко ли ушел этот человек? Навряд ли. Скорее всего, уже рассыпался на веселую компашку трансмутантов.
Что делать с когтистым сюрпризом на той стороне лопасти? Прицелиться-выстрелить? Даже если пуля пробьет лопасть, идея не очень. Если это что-то типа ручки-скорпиона, не очень-то много смысла в такое стрелять, а говна изо всех щелей на звук понабежит... На всякий случай Тим-Йонг вскинула пистолет, прицелилась в коготок.
(На краткую долю секунды ассоциацией на движение выплыла картинка: глаза Бламберга, судорожное движение – закрыться ладонью от пули... Мелькнула перед внутренним взглядом, пропала. Сколько раз еще капралу Пак предстоит вспомнить это лицо, вскидывая пистолет?..)
Попробуем сперва сработать потише.
В кармане был какой-то листок, из вещей капитана. “Надеюсь, там ничего важного... ну простите, более подходящего нет ничего”, – хмыкнула девушка. Чуть отползла назад, продолжая правой рукой целиться в сторону коготков. Левой же вытащила лист бумаги из кармана, и, используя его на манер салфетки, – только бы в дрянь эту не вляпаться! – быстро подняла рычаг.
Поспешно перевела луч фонаря обратно на вентилятор и замерла в ожидании. Деваться в узкой шахте больше было некуда.

Старший оглянулся на Брата, и поднял на него взгляд своих запавших глаз.
- Я был бы рад, если бы было так. Но надежд мало. Я видел их, издали. Они мало похожи на Братьев. От них веет Смутой. - объяснил Брат. - Возможно, после встречи с нами, они выберут наш путь и станут Братьями, подобно нам. Но вид их слишком дик. - Старший горько усмехнулся.
- Я надеялся на то, что на моем веку этого не повторится. Но видимо Промежутку угодно испытать меня. Знайте, Братья, что когда я был юн, еще до вашего появления, я с другими Братьями жил, подобно вам сейчас - исправно нес закон и порядок в Промежутке, оберегал свою Сестру. Но я часто думал о Вертикали Миров, о Кошмаре, из которого мы вышли, и о Верхнем Пределе - Поверхности. - Брат вздохнул и замолчал на время, но потом продолжил:
- Однажды к нам пришел Гость. Мы звали его Младший, полагая, что он станет нашим Братом. - вновь улыбка горечи исказила лицо Старшего. - Он живо проявлял интерес к нашему миру, к Сестрам, к нам. Мы не мешали ему изучать наш мир. Однажды он пришел ко мне и поделился своими мыслями - о том, что хочет попасть в Верхний Предел и принести оттуда Цвет, сюда, в Промежуток. Он говорил о том, что если бы только удалось скопить достаточно Цвета, чтобы выбраться, тогда он бы принес его вниз, и сделал нашу жизнь цветной и красивой. Я был молод и наивен, что поверил ему и отдал ему весь Цвет, что у меня был. Тогда он убил других Братьев и забрал их Сестер с собой в Верхний Предел. Кроме одной, моей.
- Он не достиг своей цели и пропал по дороге, не успев добраться до Поверхности. Даже его запасов Цвета не хватило на то, чтобы сделать это. Наши Сестры погибли вместе с ним. Я же отправился к единственной выжившей - своей Сестре. От нее я узнал, что она помогала ему с самого начала, как он появился в Промежутке. Она знала о его истинной цели и ничего никому не сказала!
- Я добровольно отправился в Кошмар, как наказание за свой непростительный грех. А моя Сестра умерла от голода, здесь, В Промежутке. Поэтому, когда я вернулся и понял, что жизнь в этом мире продолжается и Сестры все еще рождаются, я выбрал самую своевольную и упрямую Сестру, и потому так ревностно оберегаю ее - чтобы не повторить свою ошибку.
- Потом пришли вы, мои Братья. И теперь я поведал вам эту страшную историю моего прошлого, чтобы вы не повторяли моего пути, и не ставили под удар наш мир, и своих Сестер. - Старший глухо замолчал и из его глаз капнула слеза.

- Однако. - хмыкнул Слэш, когда понял, что он таки может играть на таком странном инструменте. А раз может, то пора развернуться на полную мощность и вдарить звуковой волной по это чертовой твари. Благо она совсем рядом и цель вполне себе обозначена, ну и фиг с тем, что это пятка. Ахилес тоже, в свое время, погиб таким же образом, а значит попробовать можно.

С этими мыслями Слэш перехватил свой необычный инструмент и вдарил по струнам, в этот раз концентрируя поток музыки в одном конкретном направлении, а именно в пятку Ктулхи, которая зависла над ними всеми, если повезет, то звуковые волны проберут эту тварь от пяток до головы, войдут в резонанс с внутренними органами и разорвут Ктулху на части. Если повезет, конечно.
- Помирать, так с музыкой. - оскалился Слэш, а пальцы его с сумасшедшей скоростью перебирали струны, наполняя пространство звуком.

Мэн должен быть невозмутим. Поэтому он невозмутим. Он может быть взволнован, но он не может взволнован, так он должен быть невозмутим. Эти принципы помогли Мэну остаться невозмутимым.
Поэтому он вновь повторил всё прицедуру, но вместо остановки времени начал крутиться вокруг своей оси и извергать лучи смерти в тварь, которая она, но нифига не она, но при этом всё же она, а потом уже постучал три раза по земле.

В этой серии

- Ваш класс довольно необычный - Директор Амида аккуратно взял чашку и сделал небольшой глоток кофе - Успеваемость достаточно высокая и большинство учеников активно участвуют в общественной жизни школы, но есть и проблемные подростки. А особенное внимание я советую вам обратить на вот этих юношей...


- Поскольку Минами-сан перешла в выпускной класс и больше не сможет принимать участия в деятельности клуба... - Ямамото сделала паузу и поправила очки - Я полагаю ни у кого не будет возражений если я стану главой клуба журналистики?

- К-каваками-кун - Всегда бойкая Цубаса сейчас запиналась и краснела от смущения - Я... я хотела сказать тебе... - Она уставилась в землю, ковыряя асфальт носком туфли - Что ты мне очень нравишься и я хочу быть твоей девушкой!

- Бака! - Нана презрительно посмотрела на Акайо, сверху вниз, несмотря на то, что разница в росте была явно не в её пользу - Мы с тобой знакомы уже год - неужели ты думаешь, что я не знаю с чем связанны твои дурацкие опоздания?

- Кацураги-кун, ты не могла бы ненадолго задержаться после урока? - Единственный глаз Датэ-сэнсэя пристально смотрел на Цукихи - Мне нужно кое о чем с тобой поговорить

- Ни-тян?! - Кумагаи подскочила с места и удивленно уставилась на вошедшего в класс мужчину - А ты здесь что делаешь?!

- Значит ты дружок Рей? - Высокий, тощий парень с идиотской прической "под Элвиса", схватил Соитиро за ворот и нагло ухмыльнулся - Я бы хотел кое-что ей передать!

- Йоширо-сан! - Красный как помидор Мичио решительно подошел к Тагаве и обхватил его а плечи - Будь моей девушкой!

Недовольно поморщившись, коммунист проворчал
-Пахньет кэк кэпитализм...
Супер Коммунист еще раз втянул воздух, которым пропитался этот город. Запах гамбургеров, кока-колы, денег и тухлой рыбы насквозь пропитали эту капиталистическую Мекку. И это не только потому что сюда пришло существо, которое породил на свет капиталистический мир, нет! Но и еще потому, что здесь не пьют vodka, а всем известно, что где не пьют vodka там может быть только. Вдохнув поглубже воздух, он крикнул своим товарищам.
- СМЭРТ КЭПИТАЛИСТИЧЕСКОЙ ЗАРАЗЭ! ШOЯKEЯS ЦNITE! ЗА НАМИ МОСКВА КОМРЭДЙС! МЫ СМОЖЬЕМ УНИЧТОЖИТ ЙЕТОТ МЭРСКИЙ ХТОНИЧЬЕСКИЙ ЗАРАЗ! FOЯ MOTHЭЯLAИD!

Пришло время действий. Нужно было уничтожить макак, пока не подошел сам Дядюшка Сэм. Он начал стрелять в них их замораживающими лучами из своих глаз, чтобы сбить как можно больше...
-О НЬЕТ! ТВАРИ СХВАТИТ МАЛЬОРОСА! ЙА СПАСТИ ТЬЕБЯ, ГНАТ!
Супер коммунист выстрелил пару раз в сторону макак, что пытались утащить Гната.
Однако он не забывал и о Кутулухе. В перерывах между метанием морозных молний из глаз, Коммунист бросал в его сторону автомобили, надеясь что это его задержит или даже как-то повредит...

- Ва-зе-лин... это Ва-зе-лин... - чудом держась в странных привязных ремнях, весьма голый и весьма лысый парень и идиотской улыбкой смотрел на товарища полковника, помигивая ему с интервалом в две секунды в течении всего полета.
"Кто-то не понимает, насколько всё серьёзно?!"
- Э-то Ва-зе-лин, оу... - вытащив руки за края своего кресла, он начал делать ими волну, ускорив подачу оптимизма полковнику в виде подмигивания до одного раза в секунду.

Вдруг летательное средство резко пошло вниз, имея весьма странную траекторию.
Подняв вверх руки, будто сейчас он находился не кабине вертолета, терпящего крушение, а на американских горках, Вазелин восторженно орал:
- Уииии! - на протяжении всего падения. Однако, радость длилась недолго. В какой-то момент, Супергерой ощутил свое прекрасное лицо в объятиях чьих-то внутренностей, в абсолютно неподвижном состоянии.
Резко вынырнув из кровавой массы, он сделал одно из своим самых серьезно-сексуальных лиц и молвил:
- Хьюстон, у нас проблема! - после чего, задрав руки к верху, плавно выскользнул из ремней и бодро пошлепал голыми ступнями по остаткам экипажа покореженного конвертоплана, в место, где по его мнению могла находиться радиорубка.
- Мэй-дэй, мэй-дэй. Тшшш... Докладываю: мы потерпели крушение... тшшш... экипаж мертв. Как слышно? Прием. Тшшшш... Требую подкрепление, тшшш... Конец связи.
Закончив объяснять ситуацию своему сложенному кулаку, Вазелин, с чувством собственного достоинства, быстро пошлепал к выходу.

- Кто этаааа?.. - подал герой голос, частично скрываясь в покореженном вертолете, будто тот сейчас был закулисьем, - Ктооо ээээт-тааа?
Добавив своему героическому появлению больше интриги, парень ловко выскочил на улицу, резко пропев свое имя:
- ВАЗЕЛИН!.. - и упер руки в бока, брутально глядя вдаль.

- Чёрт возьми! Мой чай! - Вспылил Капитан, старавшийся весь процесс падения балансировать кружку с чаем, что ему, в прочем, не удалось и теперь всё содержимое кружки было на большинстве окружающих, хотя некоторым из них было уже всё равно.
- Как хорошо что хотя бы пирожное цело... Однако, пирожное без чая?.. - С прискорбие красномундирник бросил пирожное на пол разбившегося винтокрыла и отстегнувшись выпрямился, скрепя костями.
- Так, какого чёрта происходит?! Это вот так садятся ваши хвалёные летательные аппараты?! Я говорил, следовало ехать на паровозе! В наше время все ездили на паровозах, и лучше транспорта придумать нельзя!

*мир ангелов
Ветер. Ласково ходит по плечам, поднимая концы волос. Эльга стоит на обрыве.
Это край.
За ним - воздух. Много воздуха.
Эльга верит. Верит, что если шагнет вперед, то не упадет. Нектар, открывший в ней знание, согласен с ней.
Я верю
Эльга расправляет руки.
И вера моя непоколебима
И делает шаг вперед.

Эльга летит. Стремительно летит вниз.
Потом рука цепляется за лиану, свисающую вниз с островка.

Видит свои худые, болтающиеся в пустоте ноги.

Забравшись наверх, вновь стоит на обрыве.
...моя вера непоколебима...
Чуть улыбается.

Монстр цеплялся за обшивку корабля и в конце концов с сцитатой, какой-то игры сам бросился в двигатель, чтоб умереть быстро.

- Капитан, - боевик поднялся со своего места и угрюмо посмотрел на Такэду, - Я выйду сегодня на дежурство, но - исключительно по собственной воле. В остальном - я отказываюсь подчиняться вашим приказам, пока не буду уверен, что вы сами не являетесь этой... Штукой. И остальным рекомендую поступить так же. А про самураев я читал, между прочим, у них наоборот, знаком высшей доблести было вены резать. А еще таблетки разные глотать, и с крыш прыгать еще. Кто не верит - могу показать.
Помолчал немного, внимательно глядя на остальных - как отреагируют? Продолжил:
- И еще. Никаких проверок я не боюсь и с удовольствием докажу всем, что я - не неведомая тварь. Но если этот, - на ученого кивнул, - начнет пороть какую-нибудь ерунду насчет меня - лично его плазмой накормлю.

Бо́льшая часть утра как-то выпала у корабельного связиста Алекса "Рэда" из памяти. По крайней мере, всякий раз, когда он пытался вспомнить хоть какие-то подробности, на него сразу накатывал приступ неконтролируемой паники и стойкое желание освободить желудок от остатков ужина. Поэтому в какой-то момент (скорее всего, после некоторой дозы транквилизаторов) Алекс просто внушил себе, что ничего, кроме кровавой пелены перед глазами, попросту не помнит. Ни как выглядел этот монстр, ни его немигающих вертикальных зрачков, ни широкой клыкастой пасти, с довольным хрустом дожевывавшей его тазобедренный сустав... Ну вот, опять. Дайте еще анксиолитиков!.. Как это "Кончились"?!? УА-А-АА!...

Немного придя в себя и, наконец-то, восстановив дыхание, Рэд тут же затребовал у терминала трансляцию общего собрания. Лишенный неведомой агрессивной тварью возможности привычно сесть где-нибудь в стороне с любимым ноутбуком (да и возможности сидеть вообще), заниматься своими делами, вполглаза наблюдая за обстановкой, Алекс почти мгновенно начал скучать и маяться от нахлынувшего безделья. Автоматика наотрез отказывала ему даже в самом простом беспроводном манипуляторе, а перепрограммировать упрямую машину без прямого доступа к консоли связист не мог, так что в качестве "своих дел" пришлось обойтись решением нехитрых судоку, расчерченных изнутри по запотевшему стеклу крышки.

- Имею предложение, - пробулькал Рэд, постучав для верности по стенке биованны, чтобы привлечь к себе внимание. - Поскольку в условиях ЧС командир должен обладать, помимо прочего, полным и безоговорочным доверием со стороны подчиненных, я предлагаю капитану Такэде первой пройти обследование... И показать нам пример стойкости и готовности пожертвовать собой ради экипажа.

- И, да! - спохватился Алекс, встревоженный своими мыслями настолько, что поставил в один из квадратов лишнюю четверку вместо девятки. - Мы все осознаем политику экипажа, мол, что незаменимых людей не бывает и все такое, но... Капитан! Мне бы не хотелось умирать здесь, я еще аванс за прошлый месяц не полу... эээ, не успел отработать! Если мы не найдем эту тварь, которая играючи отхватила у меня половину тела, то сегодня ночью она, вполне возможно, придет за оставшейся половиной. Если мне не будет оказано дополнительной медицинской помощи...

Весь день не задался прямо с утра. Началось все с того, что сонный Док, не успев толком проснуться, расхреначил себе голову об угол стойки с скальпелями. Ничего непоправимого - благо заснул он накануне вечером в лаборатории. Возможно, это можно считать отправной точкой всей последующих событий бедного Дока.
Воскликнув "Доктор я, машу вать, или нет?!!", и схватив первый попавшийся скальпель с пола (весьма нестерильный, к слову), и парочку других попавшихся под руку вещей, он сам себе закрыл порез и наложил швы. Делать это приходилось вслепую - один глаз отчего-то упорно не хотел открываться, а другой бесконечно заливало кровью. Или это была не кровь? А-а, неважно.
Наконец закончив, он с удовольствием подошел к зеркалу, что бы полюбоваться собой. Н-да, выглядело.. странно. Ах точно, он же прогуливал курсы хирургии, что бы посмотреть старые нацистские фильмы про захват Лондона.
Убей... Убей их всех!
Ничего, очень даже симпатичные шрамы.
Они все одержимы демонами!
Наверное, все таки стоит перевязать голову.
Только убив и приняв ванну с их кровью, ты сможешь спасти их!
А что, перебинтованная голова - это очень даже стильно. Все равно его прическа испорчена сгустками его собственной свернувшейся крови.
Убе-е-ей!
Да завались!! Задолбал! И вроде бы спирта выпил вчера немного.. Или этот внутренний голос появился после того, как его голова имела близкое знакомство с тумбочкой? А-а, неважно. Пройдет потом.
Убива-ать...
Да-да, конечно. Может в другой раз.
Обернувшись, он поднял тот предмет, из за которого он подскользнулся. Какой-то информационный планшет, старье. На треснутом экране была всего лишь одна зеленая надпись, про странную девушку с не менее странным именем "Шматрица", которая кого-то поимела. Бред. И док безмятежно швырнул планшет за спину.

Нацепив свои любимые многолинзовые очки и накинув свой любимый халат, док отправился по вызову в кают-кампанию. Уже закрывая дверь лаборатории, его окликнули изнутри.
---Хей, мистер Непер, а что же с моей простатой?
Закатив глаза, Док распахнул дверь. На стуле сидел высокий смуглый мужчина в одних лишь сандалиях и набедренной повязке. А еще у него была голова пса. И в руке он держал нефритовый посох с каким-то знаком на навершии. Окинув его безразличным взглядом, Док ответил
--- Не Непер, а Нейпьер, а еще лучше просто доктор либо док. А ветеринар это верх по коридору, -- и с этими словами он начал закрывать дверь.
--- Да как ты смеешь так говорить с самим Ану.. -- остаток фразы док уже не услышал. Вставив ключ в замок, док таки не повернул его. Чутка приоткрыв дверь, он заглянул внутрь. Комната была пуста, только перевернутая тумбочка и залитый его собственной кровью пол. Пожав плечами, док закрыл дверь на ключ, и поспешил в кают-кампанию. Наверное, тот чудик просто вышел через черный ход. И лишь на пол-пути он вспомнил, что никакого черного хода у него нет.
В дверях он столкнулся с Первым Помощником.
--- Добрый вечер, архиепископ.

Хм-м, они точно против него что-то замышляли. Он давно за ними следил, за их мерзкими движениями. Однажды друг друга племянника матери его давнего пациента сказал, что безумие - это постоянные повторяемые движения, и надежда что от этого что-то изменится. А эти мерзавцы, эти сволочи занимались этим всю свою жалкую, никчемную жизнь! Ублюдки! Горите в аду!! Меня сводят с ума ваши постоянные однообразные круговые движения! Чего вы собираетесь добиться?! Вы ничтожны в своей ничтожности!!
--- Док - если на вас накатит приступ необоснованного гуманизма и неистовое желание спасти чью-нибудь жизнь - перед этим богоугодным делом проконсультируетесь со мной. Потому как регенерина у нас мало, а идиотов много.
Отлипнув от настенных часов кают-кампании, Док взглянул на капитана, и издал странный звук - что-то среднее между блеянием и хихиканьем.
--- Капитан, капитан! Гуманизм не входит в мои обязанности! -- он указал на часы, -- В мои обязанности входит знать, что заставляет людей тикать. И я знаю, как это тиканье прекратить! А гуманизм - нет, увы и ах...
И он снова продолжил сверлить циферблат перед собой взглядом.

- Инопланетная мразь? На МОЕМ корабле?! - Негодующий вопль капитана Такэды прозвучал даже громче, чем давешние крики смертельно раненного связиста - Какого хрена?! - Сакура обвела экипаж яростным взглядом и гневно затянувшись сигаретой (и где она их берет?) потушила бычок в кадке стоявшего на её столе бонсая (происхождение которого тоже оставалось для команды загадкой).
- Итак! Какая-то херь, проникла на корабль и оторвала к херам ноги нашему связисту! И это нахер херово! Но еще хуже, то что эта херь все еще на нашем корабле и в любой момент может нас сожрать - да еще и пишет всякую херню на непонятном языке! Кстати Рейт, что это вообще значит? Вроде что-то смутно знакомое, но...
Ладно я отвлеклась. Ближе к делу. Харт! Вы назначаетесь в патруль. Сегодня ночью. Если эта скотина вылезет - вы накормите её плазмой. Лазарус! Когда подготовите график дежурств - сообщите мне, возможно я внесу изменения. Да и вас сегодня прооперируют. Не спорьте, это приказ. Я - следующая. Рейт, а вы проверите нашего боевика на этом вашем эхолоцо...эхалаци... этой херовине! Живо!
Всем остальным - до решения кризиса никто, еще раз повторяю - никто, ничего не делает без моего ведома. Док - если на вас накатит приступ необоснованного гуманизма и неистовое желание спасти чью-нибудь жизнь - перед этим богоугодным делом проконсультируетесь со мной. Потому как регенерина у нас мало, а идиотов много. Остальных это тоже касается. Если я узнаю что Кейн ради разнообразия решил провести ночь снаружи, а Ксавье потратил непонятно на что наш резервный запас энергии - им обоим будет очень плохо. Все уяснили? Тогда я закончила. Вопросы, возражения, предложения?

\\использую брошенные тобой ранее кубы\\

Понемногу, запинаясь и перескакивая порой на родной язык, Рустам начал рассказывать о произошедшем, Егор, видимо насмотревшись американских детективов, весьма неплохо справлялся с работой следователя. Из всего выходило, что Рустам ночью услышал шум в мусоросборнике, иногда случалось, что крысы устраивали драки из-за особо лакомого куска, или живодеры собаку или кошку сбрасывали в мусоропровод, Рустам все же решил проверить, он очень испугался увидев, что это человек, побежал будить старшего по смене, а после полез вниз, помочь. Только тот напал на него и на слова никак не откликался.

- Шайтан это был, шайтан-батыр, схватил не пускал.

Аркадий скинул гастарбайтеру вниз лом, он кое-как сумел отбиться от человека в мусоре, а потом что-то холодное вошло в него и дальше он помнит все очень плохо, полиция, врачи, больница, всё слилось в одно. Очнулся он от боли на полу - было очень больно и холодно и он тут же уснул. А потом проснулся здесь и пришли оперативники. Женщину, что приходила к нему почти совсем не помнит... Лишь что жарко стало и он хотел выйти, но не мог, будто кто-то держал его за руки и ноги. По скудному описанию Егора, он точно сказал, что это не его мать.

Зимний Лес.
Жемчужными нитями стелется под ногами туман, плещется, словно ветреное беспокойное море. Вздыхает. Северянин Лес, будто корабль, скользит в этой сырой пучине, тонет в зеленом сумраке, в искристом этом многоцветье хвойных чащоб задыхается – запахи окружают его со всех сторон. Обволакивают. Кружат голову чуждые ароматы, внушают смутную тревогу привычные звуки. Шепчутся между собой костлявые деревья, хрустят и ломаются сучья под ногами, мелкие лужицы увлеченно булькают промозглым дождем, птицы тонкими голосами перекликаются. Эхо, чудное далекое, какофонию вносит в стройный хор – бормотание и вздохи, хриплый рык да тяжкий стон мерещатся, - провалы вертикальных зрачков, мокрых клыков алый блеск. Чувство, словно некий, опасный зверь притаился неподалеку. Ждет. Следует по пятам, осторожно, переступая с ноги на ногу, крадется потихоньку, Зло...
Неправильные края, исковерканные. Словно липкое болото нагоняют страх, обнимают закисшим илом, норовят проглотить, со смаком, с чавканьем, затиснуть в гнилую свою утробу. И над всем этим дождь: долгий, докучливый, бесконечный кажется. Царит. Бормочет, поет, разрезает острыми иглами серый воздух, напевает хриплым голосом себе под нос: Утоплю, погублю, загублю, плю-плю-плюх…

Хорошо, хоть хейкао бодрит, распроклятый это напиток. Дарит тепло, сладость и горечь одновременно, а еще гниль в костях и вечное желание…пить еще, брать еще, падать раз за разом в темную пропасть. Не останавливаться никогда. Еще!
Пес рядом бежит: хвост баранкой, внимательный нос обнюхивает землю, опустил голову, острые уши прижал к черепу, тявкнул разок, прислушался, дальше побежал.
Земля вниз идет, кренится неторопливо, к Пьяному озеру устремляясь словно корабль на дно – здесь родников прохладных полным полно, ключей кипучих и лесных ручьев изобилье. Но пса не волнуют случайные родники, ищет внимательно нужное озерцо рыжий зверь. Еще разок тявкнул, ухо задней лапой почесал, остановился, возле неприметного водоемчика присел. Подозвал Леса. А водоемчик, что?
Ну, папоротники пышные его окружают, по южному зеленые и кустистые растения блестящими каплями дождя, будто алмазами сбрызнутые. Окаймляют водоем. Рядом мраморная колонна на земле лежит, разбитая скамейка и перевернутая клумба. Ни знаков, ни гробниц, только торжественные руины забытой беседки о былом величии напоминают. Только темное зеркало стоячей воды блестит на ветру. А в озере шкатулка, на песчаном дне, россыпь монет золотых и причудливый меч, доспехи древних лет и обглоданные временем желтоватые кости. Мерещатся. Руку протяни, возьми. Или не бери ничего, пей хейкао и на большее не посягай… Но…Сквозь воду деревянный мяч отчетливо виднеется - простой мяч, кругленький такой, ладный - в такие дети на юге играют, простая южная игра "Так-так", называется…
Мяч на дне, сокровища и темная вода, густая, смолянистая жидкость – отражает черное озеро сумрачные руины, гнилые стены и проклятые замки, грязной крови потеки, уродливые лестницы, червями вгрызающиеся в плоть земли. Леса нет. Пса нет. Башня есть, темного железа мертвая глыба покрытая струпьями неизвестных механизмов, грязными чарами запретной магии оплетенная будто сетью. Башня Ржавого железа, грязный перст, липкая рука, желающая осквернить чистое небо, болезнь, неотвратимо расползающаяся с Запада, старая легенда…


Ли. Фай Люре.
Мертвяк проводил северянина смешливым взглядом, потом к Фаю обернулся разом посерьезнев. На Ли поглядел, нахмурившись тяжко:
- Я слыхивал вы вчера вопросами о Запретных баловались, ну о Киршарах знаетели ли, или Ведунах как их еще бысь зовут…Те-что-Видеть поставлены, Провидцы былых времен. Слуги порядка… Тварюшки они неприятные, но если решили искать, так слушайте внимательно знакомца Прая. Пришли они издалека, пришли, спасаясь от Беды, такой страшной беды что людям и вообразить ее невозможно для себя. Откуда знаю вам не скажу, за что купил, за то и продаю. У Киршаров души нет, сердца нет и костей тоже. Потомки мертвой расы они, обломки былой славы. Древнее Отцов, славнее предтечей…ничтожнее тоже. Раньше вместе жили, теперь поодиночке доживают свои убогие дни. Знают Ведуны много, а говорят мало, любят жрать очень, потому-то и осторожным следует быть. Ежели попал к ним в лапы, пощады не жди – они грехи видят, боль чуют и зло тоже. Этим и кормятся. Раньше люди у них часто просили, теперь редко просят – усвоили урок видать накрепко. Киршары всегда норовят погубить. Врать на прямую слухачи не могут, зато юлить и смущать, сколько угодно. Сыны коварства – это тоже про ведунов. Чтобы найти логововище киршара, нужно верную дорогу знать, особливый тайный путь. Раньше люди знали, теперь ничего не знают, а я вот что скажу– «чтобы найти, нужно искать; чтобы искать, нужно позвать; чтобы просить, требуется дать.» Вот и всего делов…- Смутился мертвяк, замолчал, принявшись свои вещи укладывать. Помолчал, потом неохотно дальше сказал…- Будь я на вашем месте, я бы к Проклятому Озеру двинулся, там сердцевина гнили самая что ни на есть. Там где Добрейшая спит, зло более всего разрослось аки поганый гриб на белом дереве. Люди в окрестностях червивого озера пропадают, дети рассудка лишаются, старики покоя. В самых черных местах Королевства обитают киршары, в самых теневых норах. Имперская столица Нра, серая граница, Лунная пустыня, Бурые холмы, Пьяное озеро…Чем мерже место, чем гаже…Тем лучше для киршаров край. Ежель крепко решили, следуйте за мной, но помните о своей душе...Да! Киршаров не зря зовут пожирателями грехов, ежель что мерзкое вы в жизни сотворили своей, ежель что-то покоя вашему сердцу не дает израненному, если совесть не чиста…Сами понимаете, тогда Провидцы опаснее всего…Они любят грешников, почитают, поедают с особым смаком знаете ли…

Уложив вещи свои, собрав нехитрый свой скарб, Незнакомец двинулся вперед по дороге, доверяя собственную Судьбу королевскому тракту и древним архитекторам, что проложили эту великую тропу, в былые, более счастливые времена.

Сначала обоняние уловило запах горящего дерева. Белесый дымок пошел, проникая в легкие. Нес с собой весть о скорой гибели. Позорной смерти на костре инквизиции. Дымок вился вокруг и нашептывал: недолго осталось, скоро твоим мучениям придет конец, это последнее испытание, смирись с неизбежным, Жанна, ты больше никогда его не увидишь. Она не соглашалась. Помутившийся после многочисленных кошмарных пыток рассудок сохранял остатки надежды. Веры во спасение. Что он ворвется на площадь. Остановит их. Заберет ее отсюда. Сердце болело, кровью обливалось… и верило… верило… Дым злился, его становилось все больше, из белого он превращался в сизый. Едкий. Вера Жанны его раздражала. Он терзал своими сизыми когтями ей глотку, нервно ворочался в легких. Мученица стала кашлять, и чем больше она не соглашалась с дымом, тем больше он злился, тем чернее становился, тем сильнее была его хватка, тем острее когти. Она натужно кашляла, отворачивалась от мерзавца-дыма, но он был повсюду. Из уголка потрескавшихся губ на подбородок стекла струйка крови.
Вслед за дымом послышался негромкий треск разгорающихся поленьев. Он присоединился к дыму в попытке увещевать Жанну и заставить ее отринуть свою веру в возлюбленного. Он все громче трещал: смирись, назови его имя, и тебя, быть может, помилуют. Вранье! – отвечала девушка, - меня и в этом случае назовут еретичкой, скажут, что я не чту священных законов. Поленья трещали, наполняя душу страхом, присущим каждому живому существу пред ликом смерти, которая неизбежно придет в свой час. Твой час настал, Жанна, кричало набирающее силу пламя.
Костер разгорался, душил женщину едким дымом, пламя подступало к босым ступням, покрытым ранами, со свисающими струпьями когда-то нежной кожи, с пальцами, изувеченными ужасными пыточными инструментами. Она чувствовала первое прикосновение пламени. Сначала робкое и даже ласковое, как щенок лижет пятку теплым шершавым язычком. Боль пришла не сразу. Но пришла. Кожа на ступнях быстро краснела и не успевала покрываться волдырями, как огонь пробирался выше. Она кричала, пока голос не охрип, и даже тогда она кричала уже беззвучно, харкая кровью. Она звала его. Нет, не вслух звала. Мысленно молилась: только бы ты успел, любимый. Я верю… я жду… и буду ждать до последнего вдоха…

Он не успел… он пришел много после того, как ее обуглившееся тело спустили с позорного столба и бросили в деревянный ящик, небрежно, как мусор какой-нибудь. Побелевшие застывшие глаза смотрели в небо, серое от туч. И первые капли начинающегося дождя упали на черную потрескавшуюся кожу, больше не светившую божественным сиянием. Капли стекали по ней. Небо оплакивало Жанну д'Арк, так и не ставшую де Рэ, как они с Жилем об этом мечтали. Влага дарила успокоение куску горелой мертвой плоти, но не могла исцелить страдания души. Ее завернули в грязную ткань и накрыли крышкой…
Она наблюдала за этим сверху. Она возносила бесплотные руки вниз, простирала ладони вперед, с горящими в них, но никому не видимыми отметинами, и кричала: нет! оставьте! он за мной придет! Она беспомощно смотрела, как первые груды земли падают на крышку гроба. Она плакала беззвучно, и ее слезы дождем падали на пронзенную крестом распотрошенную змею на надгробии, на капюшоны могильщиков…
…которые через несколько дней выкапывали гроб обратно по распоряжению кладбищенского смотрителя. Рядом с ними работал лопатой Жиль, которому не терпелось поскорее освободить возлюбленную из оков смерти. Кого он обманывал? Разве может он теперь насладиться ее ласковым прикосновением, ее нежным дыханием, ее сладкими устами, делающими пьяным безо всякого вина? Он извлек из гроба завернутое в ветошь разлагающееся тело. Он не мог сдерживать слезы, они беззвучно стекали по щекам мужчины. Он не видел и не чувствовал, как бесплотная ладошка нежно коснулась его щеки, словно бы хотела смахнуть эти слезы…

Она ждала целую вечность. Она стала невестой смерти в своем одеянии из белого шелка, с венчальным кольцом на обгорелом безымянном пальце. Она пребывала в роскоши. В стенах, обитых бархатом. В доме из черного дерева. Она гуляла по фамильному склепу и коридорам замка, стояла подле Жиля и любовалась им. Ей было больно смотреть на то, что стало с любимым. Он чах на глазах. Денно и нощно она думала о нем, была с ним бесплотно рядом и мечтала воссоединиться. С детства вбитые в голову суеверные страхи и запреты, что воскрешение - дело рук Сатаны, не тревожили Жанну при жизни. Отчего же они в посмертии должны ее беспокоить?
Мечты сбываются. Жанна с удивлением это поняла, когда однажды он ее… увидел. Она, как всегда, стояла напротив него и с нежностью смотрела на бледное, осунувшееся, но такое до боли любимое лицо. Девушка заметила, как Жиль вздрогнул, его блуждавший доселе бесцельно взгляд устремился в ее сторону и он смотрел, смотрел на нее, а не сквозь. И она заговорила с ним, а он слушал. Слушал, не веря в то, что слышит ее. Потом они оба будут думать, не привиделось ли им это все. Но сейчас… сейчас она с ним говорила, просила помочь, она желала вернуться… так горячо и неистово, что горячие слезы текли по его щекам… а потом он без сил упал на кровать и заснул…
…но она не ушла. Жанна была бесплотным духом, не знавшим усталости. Она могла вечность быть рядом с ним. Невидима. Неслышима. Неосязаема. Будто ее нет. Не существует. Но вот же она. Вот она, я! Смотри, любимый!
- И это я тоже видел во сне... Я просто принимаю желаемое за действительное... Безумец… - выдохнул Жиль, медленно сползая на пол спиной к окну.
Она испугалась. Он снова ее не видит? Ей только показалось, что она говорила с ним? Дух заволновался, она сделала шаг к нему, словно бы желая прикоснуться. И тогда его взгляд снова стал осмысленным взглядом безумца, видящего дорогое сердцу привидение. Жиль застыл, глядя на нее… а она застыла, глядя на него.
- Если это сон, - тихо прошептали полупрозрачные губы, такие, какими он их помнил в их лучшие времена, - то все, что мне остается желать – обрести в нем плоть. И больше никогда не проснуться, любимый…
Жанна подплыла к мужчине, поглядела ласково в его глаза и поднесла прозрачную ладонь к его щеке. Вдруг ее мечта сбылась настолько, что он может ее почувствовать, а не только видеть и слышать… вдруг…

Некоторая ирреальность происходящего вгоняла в ступор. Ведь если рассудить. Кому надо бомбить ЮАР в целом и Кейптаун в частности. Ракетой. Ядрёной. Может, какие-то местные африканские разборки на новый уровень вышли? Бред же ж. Алексей попытался вспомнить, с кем у ЮАР в последнее время были столкновения на международной арене. Да, вроде, ни с кем. Или он не помнил? Или гражданская? Ущипнув себя за руку, чтобы окончательно удостовериться, что не спит, Алексей спокойно подошёл к столику с настолкой и кинул кубик. Д20 на дизбелиф. Выпавшие 13 окончательно убедила его в реальности гриба.

Затрикс что-то кричал про подвал? Туда и направимся. Вроде, пара минут у них есть? Значит, можно не торопиться. Но всё-таки, что происходит?

Легкая улыбка. Глаза блестят чуть ярче обычного, в них отражается реальность, которую ты принял. Как видишь - напрасно.
Саша забилась в угол, сейчас она не с нами...

Обернись, увидишь мои глаза, увидишь мою любовь к тебе, увидишь, как я мечусь по кораблю, и шелк моих волосы коснется твоего плеча.
Смотри, Лео.
Смотри внимательно.

...тянет русалка к ней руку с зелеными ногтями...

Ты видишь, как нас хотят уничтожить, разделить нас, отделить тебя от меня? Ты ведь им не позволишь этого, ведь это наши сказки, ведь ты так не поступишь со мной, да?

...пусть надежда умрет первой... я не хочу больше ничего...

Кроме тебя, мой единственно любимый, мой Лео, ...мой, мой, мой, мой, мой... мо...й й... м...ой...

...я больше не вижу уже ничего...

Нет, Лео, быть уничтоженными было бы слишком просто, слишком просто. Ведь надо уходить отсюда красиво.

...сейчас подойдет и откусит лицо.

Я здесь, Лео, открой глаза, посмотри на меня.
...здесь.

Ведь мы так просто им не отдадим себя, верно?
...она любит тебя, она целует твои глаза и говорит, чтобы они не плакали от нее больше...
...поцелую твои глазки
не плачьте
от
меня
больше

Тебе кажется, что я жестока?
Вспомни длинные ночи, когда тебе хотелось плакать от боли, и все эти шелковые нити на оголенных плечах, и смерть за одним из них.
Ничуть, Лео, ничуть. Я берегу нас от большего зла, чем я.
Я это ты.
Но ты не я.

Смотри, Лео. И не говори ничего.

- Как думаешь, решатся экадарцы Комегонето осадить ?
- А на что тут решаться? Дело нехитрое. Тем более что наше то войско пока занято определением где у него голова, а где задница. Вот хватит ли у них духу лезть на стены и сможет ли город отбиться вот это загадка.

скажи мне Отанепо чего ты хочешь для себя , после того, как мы избавимся от экадарцев ?
Сокоипатаро задумался, потом недобро ухмыльнулся и произнёс:
- Судьёй в Вирете. Хочу казнить и миловать. Вырезать гниль и отбросы что завелись в наших болотах.

***

Когда стемнело Лебето подходил к шатру Добе.
- Рад тебя видеть капонадоре досунасао. Заходи, гостем будешь. У меня тут тукара ещё не остыла, пиво есть доброе, красное.
Голос Добе был вежлив и спокоен. Слишком спокоен, а потому при всех приглашения не чувствовалось в нём настоящего радушия. Впрочем как знал Лебето по другому тот не разговаривал даже в бою. А как шутили невозмутимость не покидала Соникатари даже в постели.
- Пей, дорогой гость, пей. промочи горло перед разговором. Ты ведь говорить пришёл. И я знаю о чём. А потому начну разговор сам. Сао странное существо – ни одного мало, а двух уже много и только одни в самый раз. Я, ты, Коменоэ – это уже трое. Даже четверо ведь Куморо тоже заявил о своих правах на трон.
Лебето напряг память и едва вспомнил кто такой этот Куморо. Кажется капо одного из ополченских коменских* эвотаво, родственник правителей предыдущей династии.

Предварительные расчеты окончены. Вероятность успеха - девяносто восемь и два. В пределах нормы.
Начинаю стыковочный маневр. До завершения стыковки - одна тысяча восемьсот шесть секунд.

Один. Два. Три. Четыре...

Зачем я это делаю?
Я могу бросить все прямо сейчас, могу рвануть совсем в другую сторону. Прославиться, что-то даже выручить за это. Возможно, даже уйду с этой опостылевшей работы мусоровоза. Иные цели, иная жизнь, и все так близко!

Семьдесят восемь. Семьдесят девять. Восемьдесят...
Неодобрение. Все нужно доводить до конца. Эфемерные мечты могут подождать еще какое-то время, тогда как реальные дела еще не закончены.

Глупо! Как же глупо! Чертов мусорщик! Чертов мусоровоз!

Всплеск раздражения. Но злости нет. Примирение. Спокойствие. Вот так.
Так будет лучше. Двести девяносто один. Двести девяносто два...

Так лучше, да. Больно не мне, больно кому-то другому во мне, так всегда было. Знакомые слова.

Недоумение. Боль - естественный раздражитель. Необходимый сейчас, необходимый для всего живого последние сколько-то там миллионов лет.
Твоя боль порождена тобой же, твоими собственными мыслями. Твоими стремлениями выйти за рамки, растущей жаждой чего-то большего. Твоим же недовольством своим положением. Понимаешь?
Источник этой внутренней боли - ты сам. Тебя постоянно разрывают на части противоречивые чувства, но лишь потому, что не можешь от них защититься. Даже само твое стремление уйти от страданий вытекает из потребности причинять их себе.
Я ненавижу яблоки? Нет.
Я не люблю, когда в меня швыряют яблоками, верно?
Нет. Я специально нарываюсь, жду, когда в меня швырнут яблоком - и, уворачиваясь от него, ненавижу его. Открыто. Может, даже вслух.
Вот это - глупо. Вот это всегда остается только принять как данность, но не понять.

Откинуться на спинку стула. Ждать следующей точки, невидящим взором уставившись на фрукт в руке. Восемьсот двадцать четыре. Восемьсот двадцать пять...

Почему я борюсь со следствиями, устраняю симптомы, а не причину?
Почему иногда я веду себя так, как будто я сам себе самый злейший враг?

Повторение одного и того же. Переливание из пустого в порожнее.
Ты чувствуешь стремление заполнить пустоту в самом себе лишь тогда, когда, задумываясь об этом, внушаешь себе ощущение этой пустоты.
Никакой пустоты нет. Просто что-то тебя раскачивает из стороны в сторону, не дает жить спокойно, жить без тяжких ощущений, без гноящихся ран на сердце.
Хватит вопросов, ими ты только тревожишь эти раны, нанесенные когда-то себе.
Не трогай - заживет. А лучше нанеси антисептик и регенерирующую мазь.

Тысяча шестьсот одиннадцать. Тысяча шестьсот двенадцать. Осуществляю стыковку. Задержка - одна секунда, поправка к расчетному времени.
Предварительная подготовка ко входу в гипер.

Поступай, как хочешь. Рано или поздно ты сам найдешь такое положение, при котором не будешь чувствовать раздражителей. Будешь идти в этом направлении, пока рациональная часть тебя будет смазывать синяки и набитые шишки. Будешь всегда стремиться к равновесию с собой и с миром, потому что таков нынешний порядок вещей.

Тысяча восемьсот пять. Тысяча восемьсот шесть. Тысяча восемьсот семь. Стыковка завершена. Начинаю вход в гипер.

Никаких угрюмых мыслей. Чуть притянутая за уши нервная улыбка. И корзина искусственных фруктов. Может здесь все ненастоящее?

Что, в конечном итоге, просто существует вокруг? Корабль? Гипер? Космос? Может, ничего этого нет? Может, мы спим и надо проснуться?

Мне снятся кошмары. Что меня не пускают к тебе.

Тебе снятся кошмары, Лео? А вдруг - все вокруг - это всего лишь кошмар?
Проснись, Лео, проснись.

В который раз уже прошу тебя...

А если все вокруг ненастоящее, то зачем тогда все?
К чему все это... зачем все это...

...брось свои сказки...

Правда, Лео, серьезно - зачем тебе верить в то, чего нет? Ведь корзины фруктов - ее нет

Равно как нету и пляжа, и плеска волн. Ничего нет, Лео. Ничего. Nothing.

...ведь ты знаешь, как вернуться ко мне...

Отгадай загадку. Вот ты ждёшь поезда. Поезда, который отвезёт тебя очень далеко. Ты знаешь, куда тебе хотелось бы уехать, но куда отвезёт поезд не знаешь. Но это не важно. Почему не важно, куда этот поезд тебя отвезет?

Лео. Вернись...

...и вернись...

Потому что вы будете вместе.

В настоящий момент абонент недоступен. Перезвоните позднее.

Жалею себя?

Совсем на краешке сознания. Тихо, потому что тяжело сейчас достучаться, донести что-то дельное.
Слишком мрачно.

Жалею...
- -

Смена декораций.

После подключения систем взгляд скользит по бесплотным схемам и сообщениям. Запрос на местоположение, курс и скорость, отчет о потерях и повреждениях, анализ траектории потерянного контейнера — за потерю и голову снимут, и корабль отберут — вероятность обнаружить и состыковаться обратно. Мощности, расчеты ускорений и торможения - может снова нырнуть в гипер и лечь на прежний курс? Данные, запросы, столбцы и строки. Родная стихия в этом кибернетизированном мире.

А параллельно — мысли. Коротко, жестко и зло. Как отрезвляющие пощечины, одна за другой.

Любишь себя жалеть. Всегда любил, сколько себя помнишь.
Только и делал, что жалел при каждом удобном поводе.
Ах-ах, бедняга Лео, никем не понятый, неоцененный, несправедливо обиженный судьбой, так?!
Противно смотреть. Настолько жалко все смотрится, что несмешно даже.
Мол, если никому не нужен, хоть сам себя пожалею?
Эгоист несчастный!

Давай, спроси себя в который раз — достоин ли ты даже такой жалости?
Помнишь ответ? Тот самый, который уже получил много лет назад? К которому сам же и пришел, забившись как сейчас в угол, дрожа от обиды и злости на все вокруг — помнишь?

Помню.

Проглотить эмоции, затолкать обратно в темный угол, откуда они так некстати вылезли. Криво усмехнуться, ответить с вызовом:

Недостоин, ну да. Уж и пожалеть себя нельзя пару минут, надо же!..
Сейчас ка-аак возьму себя в руки — и решу все проблемы одним махом, благо главная беда последнего часа осталась в гипере!
Перекусить бы только чего...

Ли сидела у костра и полировала клинки. Слушала. Даже не слушала. Внимала. Такие речи слушать невозможно, уму в них пищи нет, только сердцу, а сердце само разберет, что важно, что не важно. Дочери Дракона были известны разные пути: прямые, как слово разума и окольные, полные красок, тонов и полутеней. Точильный камень плавно двигался по блестящей поверхности лезвия, гибкого, как объятия смерти и острого, как слово мудреца. Странное место - Север. Гиблое, жестокое, иное, чем ее родина. Хотя... Точильный камень вернулся к гарде и начал новое путешествие вдоль кромки клинка... Хотя ее родина тоже не подарок. Особенно для тех, кто глуп и доверчив, кто не умеет читать между строк, ходить по воде и скользить меж дуновений ветерка. Только в том беда ныне, что снег и холод - не лучшие спутники для Небесной Лани. Ли сидела и слушала. Впитывала. Внимала. Ей было нечего говорить пока, да какой прок от слов, которые попусту бросают в стылый воздух? Ровно столько, сколько во взмахе меча в пустой комнате. Слова, как лезвия. Могут убивать, могут ранить, могут спасать. А могут мелькать попусту. А Ли приучили не разбрасываться ни тем, ни иным...

Сколько усилий. Пафоса. Какого-то невероятного напряжения.
И чем все кончилось?
Смятым фарсом.

Поздравляю.
Аплодисменты. Поз-дра-вля-ю. Хлопаю в ладошки. Хлоп-хлоп-хлоп.

Теперь будем засыпать?
Что теперь будем делать, а, Лео?

Лишь голые порывы, бесполезные, гаснущие эмоции, засыпаем в этой нашей темноте...

Мне уже невозможно тебя покинуть
Ты это я. Но я не ты.
Не станем одним целым, я просто буду идти рядом.

Горько, Лео, как горько.
Ложись спать.
Давай вместе смотреть прекрасные, счастливые сны, где красочность мира предстанет перед нами обновленной, и так близко.

А есть ли смысл что-либо делать? Думать? Жить.

Позови меня, останови меня,...

И больше не давай смотреть мне вниз...

Могли ли мы быть счастливы? Могли ли быть вместе?
Конечно, мы нераздельны. Неразделимы.

...избавься от них, навсегда!... они - твои новые друзья, а я - старый, я останусь... а они - они уйдут...!

Но так ведь уже не получится?
Я не смогу уйти.

Так что же делать? Стоять у твоего плеча и шептать тебе советы. Но кто я здесь - Ангел или Черт?

Кто я? Что я?

...проснись, Лео, проснись!...

Нет. Лео. Нам пора спать.

Сразу за шлюзом обнаружилась машина. Да, машина. Для бедной части Gene - вещь весьма редкая. Большая часть населения передвигалась пешком или посредством монорельсовых поездов. Впрочем, поездами тоже пользовались редко. Расположены они были неудобно, отчего порой самостоятельно передвигаться по колонии выходило быстрее. Лишь в паре редких случаев использование общественного транспорта было оправдано.

Правда, киборг не шибко об этом задумывался. Если точнее, он об этом совсем не думал. В Gene он был всего-ничего, рассмотрел не многое, а потому в местных реалиях разбираться попросту не мог. Восприняв машину как должное, он забросил девушку на переднее пассажирское кресло и аккуратно зафиксировал ее тело в нем ремнем безопасности. Эластичная лента мягко обняла ее грудь.

Небрежно счистив кусок мяса, некогда бывший ухажером Эйби, с соседнего кресла, Мао занял его место. В буквальном смысле. Смотреть на девушку сейчас не хотелось, да только что поделать, когда глаза под шлемом видят все и вся вокруг. Вот и приходится видеть ее заплаканные глаза полные ужаса, ее бледное лицо, трясущиеся руки. Видно как она беззвучно всхлипывает. Истерика. Демон-процесс, запущенный на фоне, быстро составил психологический портрет и подвел результат своей работы сознанию киборга. Ничего такого, что Мао бы не понимал. Да и чего тут понимать, если девушка, услышав о кончине любимого через две минуты видит его голову, равномерно размазанную по приборной панели, что паштет по хлебу. А тело ее бойфренда словно мясорубкой обработали. И правда, чего тут непонятного?

Хоть Мао и понимал головой, но сердце его пониманием не откликнулось. Было ли тому причиной то, что вместо сердца у него в груди пыхтел металлический насос, а вместо крови, способной закипеть в нужный момент, по пластиковым трубкам у него бежала питательная смесь? А вот нет. Не в крови и не в сердце дело. Сам Мао не видел смысла переживать. И потому он совершенно не желал менять машину на собственные ноги. Слезы слезами, а на этой штучке можно быстро оторваться от возможного преследования.

А эмоции вновь отключились. Ибо в критической ситуации расчет бесспорно выгоднее порыва.

Даже не подумав о своем нынешнем состоянии, киборг завел двигатель. Электронный замок на машине сперва потребовал идентификации, но, пообщавшись с демоном-взломщиком, быстро отступил. Двигатель довольно уркнул и стих - современные машины обладают безумно хорошей шумоизоляцией.

Пожалуй, о самой машине стоит сказать пару слов. В качестве средства передвижения кавалером Эйби был выбран двухместное спортивное авто марки "Форд". Ничего особенного среди спорткаров машинка не представляла. Дорогая игрушка для раздолбая, которую он по неопытности влепит в столб на первом повороте.
Профи эту колымагу не возьмут. Скажут, что тяжела на повороте, своенравна, чувствительно когда не надо. Они еще долго будут упрекать систему автоматической коррекции движения, которая сама кого хочешь угробит. Плеваться будут ядом и на неудобную баранку и тугую педаль тормоза.

А для Мао все эти недостатки чушь. Его собственные автоматы способны регулировать силу нажатия на педать, руки способны подстроиться под любую баранку, а демон-взломщик заткнет любую железку, лучше него "знающую" как и куда ему ехать. К тому же, он об этих недостатках попросту не знал - база не резиновая.

Единственный повод беспокоиться - вишневый корпус машины. Внимание привлекает. Но тут уж ничего не поделаешь - интуиция подсказывала, что машина совсем без корпуса будет цеплять взгляд не меньше. Поэтому отъехать подальше и бросить. Вот и весь план.

Отъехав от шлюза, киборг вывел машину на дорогу и помчал что было мочи. Со стороны это, должно быть, выглядело как дорогое вычурное самоубийство. Несется по узким кривым улочкам спорткар, не разбирая дороги, иногда даже протискивается меж блоками, обдирая краску с боков. Как водитель умудряется увернуть от всевозможных препятствий в лице пешеходов и натыканных посреди дороги дополнительных опор - не известно. А как он повороты проходит, так все невольные зрители штаны пачкают. Еще бы. Когда водитель-псих, пытающийся преодолеть звуковой барьер в очень тесном пространстве, не считает тебя за препятствие его навязчивой идее, о чистоте и гигиене думаешь в последнюю очередь.

Остановка. Решив, что убрался от логова бандитов достаточно, Мао вжал педаль тормоза в пол. Завизжав, машина нехотя остановилась посреди улицы. Бросив взгляд на длинные черный шлейфы, оставленные колесами на уличном покрытии, Мао выбрался из машины. Обойдя ее он и девушку вытащил.
Первым делом девушка, зайдясь в судорогах, исторгла содержимое желудка на землю. А вот о ней киборг и не подумал, когда планировал это. Вновь взяв Эйби на руки, он побрел в сторону первой увиденной лестницы. Первым делом, стоило подняться на пару уровней выше - все еще свежа была память о том, как запутанная планировка колонии помогала ему скрыться.

Кажется, он немного увлекся подъемом. Вроде, всего ничего прошел, а уже стоит на крыше одного из блоков, видит однотипные квадраты блоков во все стороны до самой стены, подпирающей небеса, любуется далекими, но красивыми зданиями административного района. Клик! Мир обрел краски. Похоже, компьютер решил, что опасность миновала.

Теряю контроль над ощущениями.

Кружится голова. Словно кто-то стоит рядом, зовет по имени. Зовет так, как никто не звал до этого.
Я слышу, но не понимаю слов, не вижу даже системы, слепым котенком тычусь в стену бессмыслицы.

Большое искушение поддаться сладкому шепоту, нырнуть в этот омут безумия с головой, особенно когда вокруг весь мир, кажется, сходит с ума.

Что же это?
Неужели я настолько слаб? Неужели готов променять трезвость ума на мрак безрассудства - именно сейчас, когда от моих действий зависит само мое существование? Неужели и правда всё, чего я добивался все эти годы - напрасно? Напрасно ли?

Нет.

Пытаюсь ли успокоиться?
Время замедлилось, мысли несутся вскачь, словно подгоняемые чьей-то волей, хотя в эту минуту вообще не должно быть никаких мыслей - только инстинкты, адреналин, клокочущие в крови.

Нет.
Я ведь сильнее, чем мне кажется.
В моей жизни всегда был смысл, действия - логичны и рациональны.
Ищу оправдания во вчерашнем дне?
Нет.
Возможно, мне нечем гордиться, но и стыдиться - нечего.
Я не должен изменять себе. Я многое преодолевал раньше, преступлю и через соблазн сорваться, потерять голову, себя в страхе и тьме!

Должен преступить, как преступал раньше!

Должен?

Джейсон опять в расчетах, Габриэль пока изучала фото. Река, корабль. Тишь да гладь. Так и ждешь какую-нибудь крошечную точку увидеть. Там же есть кто-то живой? Должен быть! Пока ждала данных, запросила проверку атмосферы на пригодность к дыханию. На всякий случай. Улыбнулась мысли этой. Видимо, у перестраховщика Мейса учится. Известно же, что дышать на Хваре есть чем, но нет, перепроверяет. Состав атмосферы, бактерии – все важно. Надо бы еще глянуть, что ученые про планету в компьютеры забили.
- Есть садиться на следующем витке, - на мониторе загорелись цифры, на этот раз Леманн тоже их проверила. Нет, она доверяла Джейсону Мейсу, как себе, но посадка на неизвестной планете, где лежит неотвечающий корабль Рейха, даже таких как Габриэль заставит триста раз подумать.
Джойстик уверенно держит, сосредоточенно то на монитор, то на иллюминатор смотрит девушка.
- Очаровательная пастораль, - негромко, чтобы капитан не слышал, сказала Габи. - Особенно речка.

«Пойдешь ты или нет – я останусь рядом. Я в крови твоей. В голове твоей. За твоей спиной. Под твоей кожей. Ты вдыхаешь – я выдыхаю. Ты делаешь шаг – я ступаю на землю. Ты мыслишь – я существую. Вот так просто, Джеки. У нас одно сердце. Один разум. Беги. Беги сколько хочешь. Падай и скрывайся в темноте или в свете. Заползай в норы. Молись несуществующему богу. От меня не убежишь, Джек»

Слова чужого Голоса, словно колючая ледяная волна, окатили Джека и охладили его разум. Он все понял и осознал. Голос не просто так звучит в его голове. Он проник в его тело, и теперь живет в нем, паразитирует. Скорее всего, это случилось в тот момент, когда Сноуфалл наступил на странный шип, как раз перед появлением полумертвого медведя. Именно с этого шипа все перевернулось с ног на голову. Прошло уже слишком много времени, чтобы предпринимать какие-либо действия по устранению этой заразы, и обычные лекарства тут вряд ли помогут. Значит, Джек должен победить ее сам, изнутри. Он ни за что не допустит победы Голоса. И ни за что не станет прислушиваться к его мерзким нашептываниям. Джек не изменится, не станет другим, останется прежним.

Мысли о Голосе отошли на второй план, когда от трупа отвалилась рука. Гневная тирада о человечности и борьбе также, прекратилась. Джек поднял кусок мертвой плоти, удивленно и рассеянно уставился на него, затем посмотрел на существо и начал едва различимо мямлить какие-то оправдания и извинения. Ему было жутко неловко. Он ведь хотел посеять надежду в этого беднягу, убедить его в том, что еще не все потеряно, что ему еще удастся испытать «живые» эмоции, насладиться мелкими радостями прекрасного мира, что их окружает. Он сам верил, что даже у трупа все еще остается такая возможность. А вот оторванная рука эту возможность ставит под сомнение.

Но тут ходячий труп задорно булькнул, и сипло засмеялся. Весело, заразительно. Неужели у Сноуфалла получилось? Неужели существу удалось выплыть из омута бесконечной посмертной тоски? Джек засмеялся в ответ. Он даже помахал трупу его собственной рукой, как машут люди на перронах, провожающие поезда.

– Прости дурака, не подумал я, что так случиться может! – Заговорил Сноуфалл, доставая еще один мусорный пакет, и аккуратно складывая в него руку. – Но ничего! Доберемся до моей бытовки, я тебе ее обратно присобачу как-нибудь, будешь как новенький! И про челюсти твои не забуду. В общем, косметический ремонт – за мой счет! Ха-ха! Ладно, хватит тут прохлаждаться, пошли уже с этого проклятого места.

Охотно приняв руку существа на плечо, Джек огляделся, и попытался понять, в какой стороне город.

Вы не можете просматривать этот пост!

Объект: сверка матрицы - человек. Подтверждено. Сверка матрицы - Йохан Маннлихер. Подтверждено. Статус: ДШ-А11. Очередь целевых задач: пусто.
Очередь общих задач: пусто. 
Режим: бездействие. Таймер: 3600000 миллисекунд (уточнение ситуации).

Модуль мимикрии. Поза: усреднение... индивидуализация... Подключение случайных движений, уровень разброса: 4.5, метки: отдых, бездействие. Точки внимания: планшет (0.7), экран (0.2). Точки рассеянного внимания: Йохан Маннлихер, дверь.
Таймер: 653187 миллисекунд (смена позы).

Шэн сидела в кресле, закинув ногу на ногу, и читала какой-то текст со своего планшета. Время от времени она поднимала голову и без особого интереса смотрела телевизор; да поглядывала то на Маннлихера, то на дверь, видимо, ожидая прихода своего начальства.

Я уставился своим единственным глазом на отпавшую руку. Вот, моя рука. Отвалилась просто… Лежит на снегу, абсолютно мертвая. Я попытался подвигать ею – не шевелилась. Еще бы…
Нет у меня больше руки. Я только что преодолел непреодолимое, пересилил этот ужас, остановился. Я стал самим собой, вернул себе свою волю. Превозмог, победил. Я обрел свободу, черт подери.
А этот рыжебородый взял и оторвал нечаянно мне правую руку. Молодец вообще.

Мой глаз посмотрел на него очень недвусмысленным, понятным взглядом. Мол, давай ты мне сейчас и вторую руку оторвешь?.. А затем я красноречиво постучал себе единственным кулаком по черепу, правда, очень нежно постучал – вдруг и эта отвалится.
Пару раз кивнул, не спуская с мужика свой глаз, а потом неожиданно начал смеяться. Жутковатым бульканьем, конвульсиями, но с такой силой, что меня аж согнуло.
«Господи, да это ж надо было?! Как так вообще?! Ну что за дебилизм?! Герой нашелся! Сам свои руки не держит, но силу непреодолимую превозмогает! У, какой! Молодец! Оба молодцы! Придурки из леса…»
Я не мог остановиться – меня окатило истерикой. Гортань прочистилась, звук стал больше походить на действительно хохот, но такой… как будто я задыхался и умирал. Может, это было не так уж и смешно, ведь я остался без руки, но мне сейчас это казалось донельзя идиотским и забавным. И пускай – хоть посмеюсь перед смертью. Ну, окончательной смертью…
Не выдержав, уже сидя на корточках, я показал бородачу поднятый вверх большой палец – мол, пять баллов, мужик. Закрыл единственный глаз единственной ладонью и продолжил истерично ржать или, скорее, усиленно свистеть и хрипеть.

Наконец, когда меня чуть отпустило, я поднялся и дружески аккуратно положил руку на плечо своему товарищу, а затем оглянулся, соображая, что теперь нам делать.

Вахта это так себе развлечение - ходишь, смотришь, нихуя не делаешь. Но - за залет на вахте огребаешь, как за три других. Так что никаких залетов.
Внизу вообще-то неплохо, только света маловато. Проходя мимо трюма Подольски улыбнулся - как-никак, тут работа прошла мимо. Лучше с повязкой на рукаве по коридорам ходить, чем лишний раз надрываться. От работы Элайджа (или Элияху, как иногда называла его мать) не бегал, но очень хорошо усвоил значение слов "лишний раз". На флоте много чего происходит "лишний раз" - вон в том же трюме колупание. Сначала туда все эти ящики занесли и поставили, а теперь ребята их двигают туда-сюда второй день подряд. Потому что сразу поставить, как надо - или решить, как оно, это "надо" - нельзя.

В лазарете тоже чего-то делают. Док и гэбоид с "черными". Бог их знает, чего они там творят. Учоных этих набрали на корабль зачем-то. Но док лучше чем другие smartpants, хотя бы людей лечить может. Остальные просто безбожники.
В Рейхе, кстати, все безбожники - кого ни спроси, или в Бога не верят, или Библию толкуют как-то вывернуто. Хотя что там толковать? Все как есть, так и понимай. Но smartpants самые безбожные, потому что ещё и считают, что знают лучше, чем в Библии написано. Гордыня. Большая гордыня.

Обезьянничают они, тут и там знаний нахватаются, что как делать, а туда же - учоные! Но умеют много, тут не отнять.
Вот, например, летим же. Чудо Господне. Когда ещё пращуры с Божьей помощью добрались так же до Вознесения. А в Рейхе, хоть и безбожники, но тоже могут. Велико попустительство Господа к ним. Милосерден теперь Он к безбожникам и язычникам. Дела.

Я слышал где-то, что разговоры с самим собой - признак надвигающейся шизофрении. Или даже уже наступившей.

Если это так, то мы со вторым "моим я" никому ничего не скажем. Будем притворяться, что все нормально, и никто ни о чем не догадается.
Улыбаюсь своим мыслям.
...

Я не могу воскресить в памяти тот день, когда я начал говорить с самим собой. Как не всплывают в памяти дни, когда я начал мыслить вообще, ходить, есть, дышать. Может показаться, что я делал это всегда, всю свою жизнь.

Полезная привычка. Каждый раз, когда я начинаю думать по этому поводу, я неизменно прихожу к этому выводу. Возможно, она имеет под собой какие-то глубокие, тянущиеся с самого детства корни.
Какая разница?

Именно привычка проговаривать про себя все, что меня тревожит, рассматривать проблему со всех сторон, помогала мне избегать многих неприятностей. На ошибках ведь учатся, да? Но вот только умные люди учатся на чужих ошибках.

Тонкая деталь. Очень важная. Смотри, наблюдай, анализируй, не повторяй чужих ошибок, тогда и неприятностей не будет.
...

Я сам - лучший собеседник, особенно когда на десятки световых лет вокруг нет ни одной живой души. Только я могу привести себе наиболее весомые аргументы в любом споре. Да что там, только я всегда готов вообще спорить с самим собой, в любое время, по поводу и иногда без. А еще - слушать свои же долгие мысленные монологи, в духе "представь, что ты - это он/она, и выслушай меня".

Наедине с самим собой я бываю чертовски убедительным.

Потому что я знаю себя лучше, чем кто бы то ни было еще.
...

Родители хором читали мне нотации: "Лео, не ищи неприятностей, мир живет по своим законам. Если их исполнять, то неприятностей не будет..."
Смешно?

Мне не было смешно. Я делал, что мне говорили, я пытался прожить жизнь без неприятностей. Я понимал стремление родителей дать мне то, чего не было у них, я сам стремился к тому же. Я пытался подняться выше, раз за разом убеждая себя необходимости чего-то - образования, диплома, хорошей профессии. Но все равно...

Где я ошибся? Где все пошло не так?
...

Эти двусмысленности формулировок...

Я не могу точно сказать, что будет после смерти. Никто не может, прислушаться не к кому. Даже священники порой сами путаются в своих проповедях. Противоречат сами себе, живя в своих мифах, смотря на окружающий мир сквозь призму чужих слов.

Не противоречу ли я сам себе сейчас? Боюсь ли я смерти - или все же люблю жизнь так, что пока не вижу доводов умирать? Ради чего? Ради обещанного пустыми словами рая? Смешно.

А интересная тема. Можно размышлять долго, очень долго.

Потом, после устранения таинственных "неполадок".
...

Ворох отрывочных мыслей в голове. Странно непривычный, непохожий на обычные беседы.

"Нужно бежать. Куда - за пределы корабля, в гипер? Нет, я завишу от моего корабля. Как и он - от меня.
Нужно избегать неприятностей. Смерть - несомненная неприятность.
Последняя неприятность.

Что делать, если меня пожирает изнутри миф, живущий в гипере? Уходить, отступать, сбежать.
Я должен прервать прыжок.

Компьютер, задействовать основные двигатели, начать торможение! Экстренная подготовка к выходу из гипера! Сообщить о выполнении.

Есть риск выйти из гипера не в открытом космосе, внутри какой-нибудь планеты или звезды. Большой такой процент.
Тварь насытится и свалит обратно в свое пространство? Шансов никаких.

Действовать быстро."