Голосование пользователя

Голод. Такое сильное, такое острое желание впиться зубами в тёплую плоть, чтобы ощутить приятный вкус свежего мяса... Артур всегда любил, когда мясо было с кровью, не раз и не два бизнесмен из "General Motors" заказывал в дорогих ресторанах стейки с прожаркой "raw". Теперь Хеншоу казалось, что он уже вновь чувствовал на кончике языка этот такой знакомый, такой приятный вкус горячего мяса...

Перед глазами немного плыло, но в застилавшей взор дымке отчётливо вырисовывались аппетитные формы сегодняшней именинницы. Действительно аппетитные, в самом что ни на есть прямом смысле этого слова... Похоже, всем своим естеством предприниматель из Нью-Йорка теперь будто бы хотел только одного — прямо сейчас наброситься на эту цыпочку, и начать уминать за обе щеки такие сочные бёдрышки этой курочки...

"Что за глупости! Это же невеста моего лучшего друга, да и потом, ЛЮДЕЙ ЖЕ НЕ ЕДЯТ!" — эта мысль словно нож в руках мясника разрезала сознание уже пустившего было слюнки Артура, когда тот уже почти был готов наброситься на мясистые формы Энси. Невольно вздрогнув, мужчина заставил себя остановиться. Тело бизнесмена дрожало, то ли в предвкушении, то ли мучимое голодом, то ли полное страха и непонимания. Хеншоу невольно выронил стакан с ликёром, и стеклянный бокал разбился о камень зала. Не повезёт ведь тому, кто порежется в темноте об эти осколки...

Собрав всю свою волю в кулак, Хеншоу закрыл глаза и глубоко вздохнул. Самообладание и умение сохранить душевное спокойствие не раз помогали бизнесмену в деловых вопросах, и Артур искренне надеялся, что они помогут ему сохранить рассудок и сейчас. Похоже, в ликёре была какая-то чертовски забористая наркота — а может, вернее этого, дурь была в коньяке. Так или иначе, бизнесмен сейчас явно словил приход и рисковал превратиться в одного из тех наркоманов, что бросаются на всех аки дикие звери. Такого нельзя было допустить, тем более вблизи мисс Бантерз. Но и тут оставаться было нельзя. Нельзя, никак нельзя.

Сжав руки в кулаки, Артур открыл глаза и быстрее прежнего решительно направился прочь из зала, туда, к лестнице. Обогнать мисс Бантерз, чтобы её тело не маячило перед глазами, обогнуть по кругу её свиту и поспешить вниз, вперёд, по лестнице, быстрее и быстрее, вниз-вниз-вниз, прочь от всех этих людей и их запаха. Стиснув зубы и ускорив шаг, Хеншоу пытался отдалиться от этих потных, тёплых и вездесущих людей вокруг, решительно подавляя позывы чего-то внутри себя... Чёрт бы побрал того, кто подсыпал ему в стакан этот проклятый порошок!

"Симпатичный", – промелькнула мысль у Дайаны. Мысль, плавно перерастающая в вожделение. Она не могла отвести глаз от его мирно-сонного лица. Такого привлекательного своей безмятежностью. Вот бы сейчас бы... – в её воображении замельтешили образы секса, странным и неожиданно-пикантным образом смешанного с кровавым пиршеством.
Девушка замерла, прислушиваясь к своим ощущениям. "Съешь, съешь!" – трепетало, шептало внутри что-то настойчиво и требовательно.
Дайана облизнулась, ощутив языком ванильный вкус губной помады. Нет, что за ерунда! Во-первых, она его даже не знает! Не то, чтобы секс обязательно должен быть поводом для знакомства, но не опускаться же до такой степени, чтобы домогаться незнакомого мужчину, который прилег отдохнуть в ванной.
Стоп, что-то не то. Прилег отдохнуть в ванной. Но тут достаточно спален. Зачем спать в ванной?
Дайана почувствовала, что путается в рассуждениях.
Нет, не надо на него смотреть, это сбивает.
Она отвернулась и уставилась в зеркало.
Значит так.
По порядку.
Она его хочет. Сейчас. Причем так сильно, что даже готова сожрать. Сейчас сожрать, прямо сейчас. Вечером после семи! Она много лет не ест в это время абсолютно ничего. Она пообедала сегодня как обычно. Но что-то не так. Что же?
Дайана вцепилась в чётки, отсчитывая
То, что она его хочет. Это неправильно, ей никогда не нравился просто секс без разговоров. Даже наоборот, главным было общение, а секс присоединялся.
То, что он спит в ванной. Это ненормально. Возможно, он болен?
То, что она хочет есть, причем вот так непреодолимо и жадно. Это вообще ни в какие ворота. Возможно, она тоже больна? Может быть, у нее горячка? Проклятие! Дайана вспомнила про карту. Нет, это слишком ужасно, чтобы быть правдой.
Сунув руку в сумочку, она вновь нащупала прохладный пластик с тончайшим рельефом узоров. Вынула ее в десятый раз за день, впилась в нее взглядом. Не может быть, чтобы ты предвещала это МНЕ.
Не может быть!

  В идеальном мире, жертву Энси кто-то уже должен бы был зафиксировать и вручить ей какое-нибудь покрывало, у двери должно было бы быть двое охранников, а сектор, за которым лично тебе нужно было бы наблюдать, был бы всего сто двадцать градусов, но на деле ситуация хаотичная. Ты работаешь одна и при всем желании не смогла бы закрыть объект стеной со всех сторон. Положилась на здравое рассуждение о том, что после прибытия охраны даже в числе тебя одной, большинство людей не лезут в драку. Недооценила уровень обдолбанности гостей и шок. И вот теперь в дополнение к оскорблению блондинка получит еще и травмы.

  Левой рукой сдавила запястье напавшей, чтобы та не смогла потянуть Энси на себя, но всё еще была в состоянии разжать пальцы; а правой резко скрутила оголенный сосок, одновременно с чем ставя себя между угрозой и объектом. Главное контролировать её руки: как только блондинка отпустит волосы, её нужно будет оттеснить в сторону, не давая больше ничего ухватить, а затем просто в темпе проследовать к выходу. Если же атака так и не прекратится – а к этому ты в полной мере готова – придется, удерживая при этом её руки, чтобы приземление получилось мягким, подсечкой уложить атакующую на пол и после этого уйти прежде, чем та успеет снова встать.

  Слов к действиям так и не успела добавить. Во-первых, всё очень быстро: к моменту когда человек вот так обезврежен сколько слов ты успеешь сказать – два? Во-вторых, смысла говорить в таком шуме вообще мало и даже если шум ты перекричишь, то вот сопутствующий ситуации шок – вряд ли. В-третьих, как вообще к ней обращаться? «Мэм»? «Мисс»? «Эй ты»? Последнее подходит лучше всего, потому что какая к черту в таком контексте может быть «Мэм», а «Мисс» только провоцирует людей еще больше. «Йо, бич, не трогай мою вуман, нахер!» – ментальное совмещение лица и ладони.

Зачем вообще подниматься? Известно, зачем. Чтобы посетитель мог прочувствовать, что он в пентхауз поднимается, к уважаемым людям. У них-то наверняка все кнопки, как надо, работают... Впрочем, юриста, как и волка, кормят ноги - не привыкать. Два этажа, пусть и для не очень спортивного, но вовсе не обрюзгшего Феликса не представляли ровным счётом никакого препятствия. Дыхание слегка бы сбилось этаже, может быть, на пятом, но не раньше.

Впрочем, одолев лестницу, Эф-Джей тут же вновь пожалел о том, что его всё-таки впустили. Ещё даже не успев окинуть взглядом помещение он понял, что попал именно в такое место, именно к таким людям, которых он, Колдуэлл, впоследствии обелял в суде. Что вы, господин судья, это не наркопритон, это фешенебельный пятизвёздочный отель! О чём вы, прокурор, какие стриптизёрши? Обыкновенные работник кейтеринга. Господа присяжные, взгляните в эти чистые глаза моего подсудимого - ну разве вы поверите в то, что этот молодой человек, студент престижного колледжа из такой хорошей семьи, которая - обратите внимание - тратит сотни тысяч долларов на благотворительность ежегодно, изнасиловать женщину?!

В принципе, среди них вполне мог быть какой-нибудь очередной Патрик О'Каллахан. Который только и ждёт, пока виновница торжества отлучится в туалет, например. Желательно - не одна. В идеале - не со своим парнем.

И вот, оглядывая всю эту публику, еле заметно сморщив от отвратительного смрада человеческих пороков нос, адвокат размышлял - а уж не позвали ли его на тот случай, если что-нибудь случится вот прямо здесь и сейчас? Обстановка... более чем располагала. Забавным было то, насколько он контрастировал с этим окружением. По сравнению с дрыгающимися пиздюками он был слишком стар, для (пусть дорогих, но всё же) шлюх - слишком разборчив, для торчков - слишком зажат, для уважаемых людей, обсуждающих серьёзный бизнес подальше от шума - слишком молод и беден.

Удивительное чувство. С одной стороны, Феликс был здесь чем-то вроде продвинутого официанта - обслуга, полезная при необходимости, на которую можно смотреть, как на говно. С другой - он и сам с удовольствием посматривал на присутствующих, как на говно, особенно на тех, кто уже был в говно. С третьей стороны - он всё-таки числился приглашённым гостем, что вроде как бы допускало его в чуть более близкий круг... Для которого он никогда не станет по-настоящему "своим", потому что в первую очередь его окружают клиенты. А, как только тонкая грань профессиональных отношений будет пересечена, клиентами они быть перестанут - к обоюдному неудовольствию мистера Бантерза и старины Мэйсона.

Намётанный глаз юриста быстро выцепил именинницу среди толпы - вон она, пляшет. Причём, отметил про себя Феликс, узнал он Энси вовсе не по лицу: таких же кукол, как она, кругом было полно, все одинаковые. Не-е-ет, взгляд безошибочно выцепил фигурку в фривольном платье, обратив внимание на отсутствие какого бы ни было нижнего белья, даже никакая лямочка-"невидимка" не отсвечивала.

В своё время Феликс был лучшим на курсе криминологии. Он обладал отличной памятью и цепким вниманием. Запоминал мельчайшие детали, особенно в том, что касалось его судебных дел. И ещё миллион причин и отговорок на тему того, почему Эф-Джей запомнил Энси Бантерз по фигуре, которую никогда не наблюдал на фотографиях, которые не существуют, и которые совершенно точно никогда нигде не публиковались.

...интересно, знает ли она сама о том, что такое дело вообще имело место быть?

Энси танцевала с... кем-то? Неважно. Важно то, что ему, Колдуэллу, придётся подождать, пока не сменится песня. Плясать сегодня не входило в его планы, влезать между дочерью оружейного магната и её кавалером - тоже. Да и кейс не хотелось бы выпускать из рук... При такой-то публике. Поэтому Феникс прололжил свой маршрут к стойке, показал бармену, чтоб налил виски на два пальца и стал наблюдать за девушкой.

Если повезёт - она почувствует его взгляд. Тогда можно будет вручить подарок, передать лучшие пожелания отцу, "потусить" где-нибудь на свежем воздухе и свалить как можно быстрее.

Отличный план.

  Идти в кромешной тьме за кем-то несложно: всего-то и делов, что не потеряться. Но вот вести всех за собой по замку, полнящемуся демонами, не зная, что будет впереди… С каждым новым шагом Энни опасается врезаться в какое-нибудь очередное порождение невесть чьего больного разума, или переступить незримую черту, после которой она вместе со всеми, кто доверился ей, провалится прямиком в Преисподнюю. Страх, что раньше свинцово давил на плечи, крепнет, но вместе с ним – вот диво – приходит упрямая уверенность. Раз уж она в ответе за других, то подвести их никак нельзя.
  Поначалу медленные, с пришаркиванием шаги кадета наполняются пружинистой уверенностью, и она, шаря перед собой рукой, тащит остальных во мрак, надеясь только на то, что там будет безопаснее, чем у выхода. Может, мечты ее и тщетны, и теперь в каждом уголке поселилось по страшилищу: но тогда она первой поймет свою ошибку и, быть может, ценой своей жизни даст остальным спастись. Глупые, патетичные мысли, но отделаться от них Морган никак не может. Точно зная, что умирать не хочется, и страстно желая, чтобы все окончилось благополучно хотя бы для их четверки, девушка, тем не менее, никак не может отделаться от идиотских мыслей о героической славной гибели, и радости ей это не добавляет.

  Перехватив Мину под локоть, кадет отдает короткое распоряжение – правда, вся деланная уверенность тона съедается его негромкостью:
  - Держимся за руку, не отпускаем друг друга и не теряем. Не хватало еще на перекрестке разбрестись, кто куда.

  Нежелание потеряться – это только половина объяснения. Помимо этого, Энн хорошо понимает, как сейчас нужны чужие прикосновения. Ей просто необходимо не только слышать, но и чувствовать, что она здесь не одна, и от близости с другим человеком черпать уверенность в себе. Как ни крути, а одиночество всегда было одним из худших кошмаров, и присовокуплять его к тому фильму ужасов, что творится вокруг, Морган никак не хочется. К тому же по всем художественным канонам одиночки погибают первыми…
  Повинуясь скорее душевному порыву, чем разуму, девушка вытаскивает из-под жесткого воротника семейный амулет. Скользя пальцами по его неровной поверхности, девушка греет металл в руках, одними губами уговаривая толи себя, толи просто любую силу, что готова прийти к ней на помощь в борьбе с отродьями Пекла:
  «Ну же, родной! Если не врут, то ты помнишь всяких рыцарей-демоноборцев и все такое прочее. Я не знаю, что делать, не пойму, что предпринять. Мне страшно до усрачки, черт побери! Ну не просто так же тебя передавали, верно? Помоги мне хоть ты, железка ты бесполезная!»

  Внутренний монолог кадета прерывает истошный скрип: словно распахнулись врата на тот свет. Ойкнув, она отшатывается, врезаясь в кого-то, и тут же закрывает свою невольную жертву плечом, становясь между ней и ярким ослепительным пятном. Щурясь на свет и пытаясь разглядеть говорящего, девушка выслушивает полные радостного возбуждения слова Вильгельмины, совершенно не разделяя восторгов приятельницы. Никакого доверия к неизвестному у нее нет, да и быть не может в этом замке ужасов. Не поддавшись за Миной и только крепче сжав руку блондинки, кадет, не повышая голоса, но стараясь звучать угрожающе, требует:
  - Стоять. Стоять всем нахер, кому сказала! Черт знает, кто это и что ему это нужно.
.
  Слышь… те! Чё здесь забыли? – обращается она к мужчине. – Перекреститесь и начало Credo прочитайте, а то, может, вы из этих. – свободной рукой Морган изображает растущие изо лба рожки. – И в глаза не светите, а то мы только оттуда. – коротким жестом указывает она за спину. – И не тяните. А пока…
  Не веря в силу креста, молитвы, всех священных книг вместе взятых, Энн, тем не менее, не собирается упускать не шанса, и сама перекрещивает незнакомца, стараясь одновременно не выпускать из поля зрения ни "фонарщика", ни коридор за спиной.

План Энни разваливался на глазах. Вильгельмина едва успела взмахнуть подхваченной кочергой, приноравливаясь к ее длине и весу, когда стало ясно, что подобраться к Эшфорду нечего и пытаться.
Она подавилась криком, когда Алистер - или тот, кто распоряжался его телом - без видимых усилий пронизал того мужчину со сломанной рукой насквозь. Со стеклянным взглядом Мина отступила на шаг, не желая свыкаться с мыслью, что происходящее вокруг реально. Разве для этого все они приехали сюда? Чтобы кошмарный лорд-хранитель голыми руками поочередно умертвил далеких наследников камелотских рыцарей, оказавшихся не в силах защитить даже самих себя?..

Разлетевшиеся в мгновение ока оконные стекла, выстрелы и стук падающих тел сливались в единую мешанину звуков, которую сознание пыталось отстранить от себя, заглушая звоном в ушах.
Мисс Коупленд, с младенчества знающая о пророчестве для ее семьи, не была готова к такому. Просто не была. Фехтование, стрельба, тренировки по бегу - все это оказалось абсолютно бессмысленными наивными потугами приблизиться к возможности выполнить долг, о сути которого никто, кажется, на самом деле не подозревал...

Наверное, если бы ее не окликнули - Мина так и осталась бы стоять возле погасшего камина, умирая от ужаса.
Однако кому-то еще здесь, похоже, самообладание не изменило - девушка разобрала шепот совсем рядом с собой, с трудом отреагировав на зов.
Конечно. Уйти. Тихо и незаметно в темноте уйти... Куда угодно, к воющим псам, в грозу... Подальше от Эшфорда.

Если только это еще возможно.
- Энн, он не отпустит нас... - облекая в сбивчивые слова самые страшные свои опасения, прошептала бесцветно Вильгельмина, пытаясь найти в темноте руку кадета и почти машинально двигаясь за ней. И за тем пареньком, что тоже позвал ее.
И все же нужно уйти...

  Избравшая однажды свой путь, Энн Морган шагала по нему бестрепетно, упрямо не желая сворачивать и идти в обход. Решившая стать продолжательницей славного наследия семьи, она сама для себя определила те качества, которыми должен обладать настоящий флотский офицер, и следовала им. Сколько в этих тщательно отобранных характеристиках было от долга, а сколько – от девичей наивности? Она не знала, да и не задумывалась пока о таком, предпочитая вялой и безынициативной мысли действие.
  Так и сейчас. Этот неизвестный флотский был ей никем: случайным знакомым, которого она видит первый и, наверное, последний раз в жизни. А кем был человек-загадка, назвавшийся Алистером Эшфордом: помимо того, что лордом и владельцем этого поместья? По большому счету, таким же посторонним, да еще и в конец сбрендившим. Любой умный человек – а Энни ничтоже сумятишеся причисляла себя именно к людям умным – отошел бы в сторону, не влезая в чужой конфликт. Но моряк Ее Величества всегда должен прийти на выручке другому моряку – это непреложный закон флота. Именно поэтому кадет, заложница чужого выбора, безо всяких сомнений ринулась в бой. Поэтому – и потому, что бездеятельно ждать развязки ей было невмоготу.
  Вот только успешная в мыслях, попытка оказалась полностью провальной. Проклятая головня, в которой, казалось, сконцентрировалось все пламя Пекла, терзала руку жаром, и девушка, понимая, что скоро просто опалит руку до страшных ожогов и волдырей и все равно не удержит бесполезную деревяшку, с коротким вскриком отбросила ее. Н-да, не вышло из нее Муция Сцеволы: видать, не сильно верила в свой успех и правоту. Э-эх, почему же она не захватила на ужин верную парку: водостойкую, противоразрывную, огнеупорную! Сколь проще бы все было. Но кто же знал, как все обернется?

  Эта неудача ее и спасла, наверное. Озиравшаяся в поисках иного импровизированного оружия, Энни увидела, как мощный удар руки – простой руки, черт побери! – насквозь пробил грудь Саймона. От этого жуткого зрелища девушка, выставив перед собой мелко подрагивающие руки, отшатнулась назад, почти тут же уткнувшись спиной в горячую стенку камина. Кадет Морган еще никогда в жизни не видела чужую смерть так близко, и уж тем более не становилась свидетельницей такого жестокого убийства. Сглотнув застрявший в горле липкий комок страха, она прикрыла кулачками рот, пытаясь удержать рвущийся наружу истошный крик:
  - Ма-а-ама!

  С громыханием распахиваются окна – и внезапно все вокруг заполняет густая смоляная чернота, которую, кажется, можно руками сгребать в ватные комья. Свист ветра и уличная стужа, ворвавшиеся в горячо натопленный зал, заставили дрожащую кадета умолкнуть, сжавшись в уголке, и до рези в глазах всматриваться в разрезаемую электрическими вспышками тьму. Гремят выстрелы, освещает все мертвенно-бледным светом молния, выхватывая контуры еще двух неподвижных тел на полу и обугленную фигуру Эшфорда, которого уже даже в мыслях не хочется называть едким и оскорбительным «Лордом Хромоножкой».

  Новый негромкий голос прорезает словно ножом густую тьму, и Энн чувствует, как ноги подкашиваются. Кто это, куда он зовет ее? Не сразу приходит осознание, что интонации эти она слышала не далее, как час назад в машине у Реджи. Патрик – вот кто это! Сжав кулачки покрепче, словно только так она могла держать себя в руках, кадет прошептала в ответ подрагивающим голосом:
  - Д-да-да, ид-дем. - Она коротко выдохнула, стараясь не расплакаться и благословляя тьму, благодаря которой ее испуг скрыт ото всех, и скороговоркой закончила. – Ты – первый. Я пойду замыкающей, на случай, если лорд решит броситься на нас. С Богом.

  Сказав это, она скорее волей, чем силами сделала шаг вперед, неловко дотронувшись до плеча храброго дурачка, скользнула рукой дальше, скользнув пальцами по Эйре, и не нащупав больше никого, позвала негромко, напряженно вглядываясь в ночь, которую не мог рассеять даже столб света из чьей-то мобилки:
  - Мина!

Доброе утро. Почисти зубы. Будь здоров. Спасибо. Пожалуйста. Не чавкай. Застегни пуговицы. Овсянка полезная. Конфеты - после еды. Если холодно - надень шапку, не то простудишься. Купи лекарства строго по списку. Не забудь отдать бабушке сдачу. Не ходи незнакомой дорогой. Здоровайся. Не перебивай. Слушайся старших. Ложись спать вовремя.

Простые, чёткие правила. Почти, как ритуал, изо дня в день, снова и снова. Всю жизнь. Привыкнуть к этому было непросто, многие вещи оставались не понятными даже сейчас - но они, хотя бы, были привычными. Из года в год его окружали привычные вещи, привычные улицы, привычные здания. Сегодняшний день был совершенно особенным - он выехал за пределы Лондона, один. Бабушка очень переживала из-за этого. Она боялась, что Патрик может испугаться. Потеряться. Не справиться с переживаниями, которые рождались внутри. Когда ты попадаешь в новое место, где много незнакомых людей - ты не знаешь, что делать. Рождается тревога. Становится страшно. Хочется бежать. Хочется плакать. Хочется вернуться домой - но ты не знаешь дороги. Не видишь лиц. Не слышишь голосов. Твой мир вокруг извивается, выворачивается наизнанку, он не ТАКОЙ, ОН НЕ ТОТ, КАКИМ ДОЛЖЕН БЫТЬ. Ты беспомощный. Ты маленький. Ты не можешь сделать ничего - только потеряться в океане ужаса, ни вздохнуть, ни выплыть.

Патрик помнил это чувство. Он давно его не испытывал, с тех пор, как люди вокруг перестали быть такими огромными, а тени оказались просто тенями. Но сейчас, когда свет мигал, когда старый лорд так зловеще смеётся, когда люди вокруг кричат, бегут, и ЗЛЯТСЯ...

Оно вернулось.

Сжимая Динозавра до побелевших пальцев, Патрик начал раскачиваться вперёд-назад, вперёд-назад, вперёд-назад, не двигаясь с места. Его тело била крупная дрожь, худые плечи взграгивали от удара грома, в ушах лаяли... непсы.

- Меня зовут Патрик... Меня зовут Патрик... Меня зовут Патрик..., - слова, слетавшие с его губ, превратились в монотонное бормотание.


- Давай, скажи "Пат-рик!". Пат...рик!
- Па...! - гулил маленький Патрик.

Мама старательно вырезала ножом его имя на деревянных бортиках детской кроватки. Его имя было на поильничке. Кружке. Тарелке. Стуле. Бирках на одежде. Даже на той, что была на нём сейчас. На карточке в кармане. На ноге Динозавра, под заводской надписью "мой хозяин".

В школе ему даже не придумали кличку - все знали, кто такой Патрик. Могли обозвать дурачком или уродом. Но смешнее всего было, когда, после очередных побоев, этот щуплый паренёк вставал и, утирая рукавом слёзы вперемешку с соплями гордо заявлял "Меня зовут Патрик!".

Потому что имя - его главное сокровище. Его волшебное слово. Его защита. Его оружие.

Мама знала все секреты. Она ходила в церковь, но Патрик был там только один раз - его пугало это место. Люди в чёрных одеждах были чем-то похожи на лорда Эшфорда. Они были мрачными. Грозными. Они несли людям Страх перед Гневом Божьим. Мама говорила, что Бог злится на людей за то, что те не сражаются с демонами. Грешат. Она говорила это, трижды по три раза постукивая правым каблуком. Иногда она могла не есть целую неделю. Иногда протыкала себе ладони длинными спицами. Говорила, что это поможет ей очиститься. А Патрику это не нужно, потому что он - добрый, хороший мальчик. Настолько хороший, что он спасёт всех-всех людей однажды.

Что демоны будут визжать от ужаса при одном упоминании его имени.

- Привет! Меня зовут Патрик! - солнечно улыбаясь говорил каждому новому человеку, который только появлялся в его жизни, Патрик. Люди не визжали. Не бежали в ужасе. Они не были демонами. А, значит, были хорошими людьми. Его, Патрика, друзьями.

Он всех спасёт.


Всё вдруг встало на свои места. Он не неизвестно где в окружении незнакомцев. Он там, где должен быть. В окружении друзей, которые его не боятся. А те, кто боятся, не посмеют их тронуть.

- Меня зовут Патрик... Меня зовут Патрик. Меня зовут Патрик!

Патрик встал, решительно вскинув подбородок и голос его разнёсся по всему обеденному залу, оберегая всех людей силой имени истинного охотника на демонов.

- МЕНЯ. ЗОВУТ. ПАТРИК!!!

  От высокомерного взгляда лорда и его молчания на простой и разумный вопрос Энни гневно вспыхнула и, скривившись, отвернулась от Алистера, пробурчав недовольно:
  - Вообще-то по Библии хромой как раз дьявол, а этот туда же: ковыляет, а на демонов охоту ему подавай! Тьфу!

  Буравя взглядом девственно-чистую тарелку, кадет пыталась сформулировать собственные выводы по сообщению леди Невилл. Отступившая было от новых новостей паранойя вернулась, раскинув над Морган широкие черные крылья сомнений. Кажется, хозяева замка были действительно куда хуже, чем могло бы показаться, и надо было быть готовой к любым неприятностям. Как жаль, что из оружия с собой у нее только ремень!
  На участливое предложение Мины Энн невесело фыркнула, прошептав в ответ:
  - Да его слуги двумя руками собственную задницу не найдут, ты же их видела! И этот красавец, - она дернула головой в сторону Эшфорда, - не по-лордски как-то себя ведет. Да и вообще невежливо. В общем, я не знаю, в какую хрень мы попали, но надо, пожалуй, быть настороже. Эйра, судя по всему, не из тех, что стремает просто так и наводит панику.

  Откинувшись на спинку стула, кадет достала из кармана телефон, включила на паузу диктофон на нем, и положила устройство перед собой. Закинув ногу на ногу, она продолжила ждать продолжения монолога лорда или хотя бы обещанного ужина.

Хмурая обстановка зала и подзатянувшееся ожидание неизвестности, очевидно, начали действовать на нервы собравшимся.
Вильгельмина наблюдала за набирающей обороты перепалкой, ничем не выдавая своих мыслей. Потому что совсем уж невежливо было бы, уступая эмоциям, поморщиться или фыркнуть, словно ее никогда не учили этикету. А заодно, возможно, такой реакцией еще и спровоцировать несдержанных мужчин.
Но право слово, им-то самим кажется, будто все в порядке вещей?
И это - потомки рыцарей Пендрагона?..

Однако когда к Мине подошла Эйра, показав текст на экране смартфона, самообладание изменило девушке. Она взглянула на леди Невилл на миг нескрываемо изумленно, немедленно, впрочем, сумев вернуть привычное благожелательно-нейтральное выражение лица.
Не то чтобы Мина совсем не рассматривала вариант, что предки собравшихся здесь противостояли демонам самым настоящим, но мысль об аллегоричности этой угрозы стала уже какой-то... привычной. Предупреждение Эйры же рушило эту гипотезу на корню.
Но почему тогда поколениями членов семьи Коупленд учили обращаться с оружием, а не запоминать молитвы?
Все это слишком странно... И явно требует коллективного обдумывания.
Мина попыталась прикинуть, как можно было бы сообщить о смене версии всем остальным, не подходя к каждому со смартфоном, однако успела лишь взглянуть на Энн, надеясь узнать ее мнение на этот счет, когда в зале появился незнакомец. В считанные мгновения давший понять, что он и есть тот самый лорд Эшфорд.

Мина не торопясь направилась к стулу, где оставила сумочку. Не столько потому, что так уж рвалась выполнить не слишком обходительную просьбу хозяина замка... Просто ей почему-то очень захотелось переложить в карман жакета ключи от машины.

Желание это, впрочем, рациональным назвать было нельзя. Хотя, возможно, точно такое же возникло в эти мгновения у Энн, и именно поэтому та приготовилась бежать на парковку. Нет, блуждать по замку в одиночестве - плохая идея. Даже если забыть о демонах и предупреждении леди Эйры, тут просто легко заблудиться...

- Энни, останься, - усаживаясь рядом за стол, едва слышно прошептала Мина кадету, не спуская взгляда с представившегося наконец лорда. - Пусть посылает слуг.

Явление старого слуги последовало как нельзя вовремя, хотя гостям могли предоставить и побольше времени на распаковку вещей, обсушку и приготовления. Да что там, даже переодеться к обеду и обновить макияж толком не дали! Они едва успели выкурить по пол-сигареты! Об этом Ива не преминула сказать Анне – их мнения о комфорте и гостеприимстве хозяев явно совпадали.
И тем не менее, приглашение на обед оказалось кстати.

Поскольку ключей от комнат им не вручили, – да и если бы вручили, кто поручится за честность слуг в незнакомом замке? – мисс Ивейн, поколебавшись долю секунды, захватила из кельи сумочку, затолкав зонтик в боковое отделение.

Неспешный унылый променад по коридорам слегка оживляли головы мертвых животных со стеклянными глазами и болтовня скучающей юной кадетки, которая плелась в хвосте процессии.

Эта девушка определенно пыталась развеселить и как-то объединить компанию, пусть и немного натянутыми шутками. Но лучше такие, чем угрюмое молчание. Ива, повысив голос, ответила:

– Готова спорить, что мы вовсе не увидим лорда Эшфорда. Боюсь, он дряхл и немощен, если вообще ещё жив. В лучшем случае нам представят его наследника. Хотя, – Ива пожала плечами, – наследник тоже вероятно будет Эшфордом, так что я ставлю на обоих. Старый будет бесполезен, молодой будет мало осведомлен. Но вот короля Артура я бы не стала объединять в легион, звучит уж очень апокалиптично и угрожающе.

Обеденный зал, большой и мрачный, тоже производил гнетущее впечатление – и черной скатертью, и скудной сервировкой.

– Если нам за обедом будет прислуживать этот престарелый слуга, то к завтраку мы как раз начнем, – Ива начала расправлять салфетку. – В самом деле, мне жаль этого славного старика, ему, наверное, уже тяжело исполнять свою работу. – Предсказательница присела было к столу возле Анны и Дерека, но тут же вскочила, бросив едва развернутую салфетку на стул. – Однако, я успею сбегать во двор, я кое-что забыла в машине. Если будут предлагать что-то вкусное, попросите, чтобы в мою тарелку положили тоже, хорошо? Прошу меня простить, я на минуту, – проговорила она, пробегая мимо дворецкого и торопясь во двор.

Она обязательно должна подойти к ней. Ива едва дождалась момента, когда можно будет остаться там одной. На минуту хотя бы.
Раскрыв зонтик, Иви заторопилась к статуе. Остановилась за пол-шага. С внезапной робостью протянула к ней руку, поймала в ладонь сбегающие струйки слез. Коснулась пальцами холодного мрамора.

– Ты что-то хочешь сказать, – прошептала она. – Я не зря тебя видела. Почему ты плачешь? ты поможешь мне?

Когда Саймон в десятый раз изучал блестящую полировкой сталь клинка на предмет сколов или царапин, которых там быть никак не могло, в коридоре послышались шаги, а затем чопорный голос старого дворецкого. С методичностью заводного игрушечного попугая слуга стучал в двери, повторяя одну и ту же фразу.
Когда Лэйк убрал меч в ножны и сунул его под кровать, Людвиг как раз добрался до комнаты номер восемь.
У Саймона только и сборов было, что сунуть в карманы сигареты, зажигалку, нож, вспомнить про оставшееся в дождевике письмо, подумать, не прихватить ли с собой меч, и решить что все же это будет лишним. Затем он выскочил в коридор, сгорая от нетерпения.
Лэйк имел туманное представление об всяких дворянских этикетах, поэтому беззастенчиво обогнал слугу, время от времени оглядываясь на него, чтоб убедиться в правильности взятого направления.

Пока все складывалось почти так, как он себе и воображал. За исключением остальных избранных героев, большая часть которых выглядела довольно легкомысленно для рыцарей. Молодой парнишка безобиднейшего вида, какой-то рыхловатый тип с сумками, которого несущийся вперед Саймон чуть не сбил с ног на лестнице, и целая толпа девиц. Другие мужики, впрочем, выглядели вполне боевито, особенно бритый тип, ростом не уступавший самому Лэйку.
Когда Саймон в очередной раз оглянулся на шаркающего со скоростью раненой в ногу черепахи дворецкого, ему показалось, что одна из девиц одета в флотскую форму. Он даже замедлил шаг от удивления. Что это, очередная молодежная мода? Но нет, когда возглавляемая старым слугой скорбная процессия приблизилась, Лэйк разглядел нашивки. Все ясно, это кадет. Или как надо говорить - кадетка? В очередной раз подивившись тому, какую разношерстную компанию призвал на службу лорд Эшфорд, Саймон взлетел по лестнице.

У трофеев Лэйк немного притормозил, разглядывая головы зверей со смесью любопытства и неприязни. Папаша всегда презрительно отзывался об этой древней охотничьей традиции, тоже мол, великое дело - оленя пристрелить. Или даже медведь - что он может против хорошей винтовки? Окей, медведь кое-что может. Или даже кабан.
Но украшать стены мертвыми головами - все-таки какое-то кощунство. Саймону с братом отец строго-настрого запрещал стрелять зверье ради забавы. Коли уж пошел у лес на промысел - чтоб и шкура, и мясо в дело пошли. А кости оставь - пускай и другие звери попируют. А иначе это не охота выходит, а убийство обычное. Впрочем, Майкл все равно сшибал из лука малиновок, пока папаша не видел. Это у брата хорошо получалось, прям Робин из Локсли, благородный разбойник. Эта дорожка его, видать, в Суонси в итоге и привела.
Саймон остановился напротив волчьей башки, слепо таращившейся на него стеклянными глазами. Трофеи были старые, время и моль оставили свои следы на шерсти. Лэйк протянул было руку, чтоб потрогать оскаленную морду зверя, но заметил неодобрительный взгляд подоспевшего Людвига и отдернул ладонь, смущенно пробурчав извинения.

В зале у Саймона перехватило дух от восторга. Громадный камин, рыцарь на стене, круглый, мать его, стол! Атмосфера воплощавшейся на его глазах сказки так захватила Лэйка, что выйди сейчас к гостям сам Артур Пендрагон в сияющих латах, Саймон бы даже не особо удивился - ведь так и должно быть, разве нет? Обнаружив, что стоит посреди зала, разинув рот как умственно-отсталый, Лэйк поспешил к столу, сев рядом с тем самым безобидным пацаном. От нетерпения хотелось, как в детстве, ерзать на стуле и барабанить ладонями по коленям, но Лэйк быстро взял себя в руки - все же не мальчишка, и такой момент нужно встречать достойно.
- Саймон, - кивнул соседу Саймон.

  - Здравствуйте! – по-военному четко кивнула старику-дворецкому Морган, проследовав за остальными под сень замка. Пока все прибывшие собирались в коридоре, девушка с интересом осматривалась: в конце концов, не каждый день доводится побывать в жилом поместье самого настоящего лорда! Но, помимо обители Эшфордов, ее интересовали и другие приглашенные: некоторых, как двух стоящих в отдалении мужчин, она не видела, других же, как например эффектную женщину в песочном, успела только поприветствовать. Компания, конечно, как верно заметил кто-то в разговоре у авто Реджинальда, подобралась и вправду странная, будто бы являющаяся срезом британского общества.
  К вящему удивлению Энн, вместо того, чтобы проводить гостей к хозяину, дворецкий с внешностью библейского Мафусаила дребезжащим голосом уведомил, что гостей ждут отведенные им покои. А значит, все опять откладывается. «Ну и ладно! – решает для себя Морган. – Зато будет возможность спокойно поболтать с Миной и Эйрой, и прийти к Эшфорду подготовленной! Как на экзамен, хе-хе!».

  Тем временем дворецкий начал свое неторопливое шествие. Следовать со скоростью дряхлого старца, с которого разве что песок не сыпался, быстро наскучило деятельной кадетской натуре, но как-то обгонять его или требовать поторопиться было бы совершенно дурным тоном, а Энни себя все-таки не в канаве нашла. Посему девушка, то щелкая пальцами, то раздраженно постукивая каблучком о пол, следовала вместе со всеми, не вырываясь и не отставая. Чтобы хоть как-то скрасить мучительно медленный поход, оказавшийся даже хуже любого марш-броска, она уделила все свое внимание полотнам на стенах, силясь угадать, в какой из точек Уэльса может находиться тот или иной пейзаж. Конечно, все это было не больше, чем домыслами, но зато хоть как-то позволяло убить время.
  При виде узкой винтовой лестницы кадет горестно, как самое настоящее замковое привидение, вздохнула, понимая, что дедуган, который, судя по всему, успел еще с кайзером повоевать, восходить по ней будет со скоростью умирающей улитки. Но делать нечего – приходится идти, неторопливо переставляя ноги и пялясь от скуки по сторонам, гадая, что это за неприятный запашок в воздухе. Клопов они здесь травят, что ли?

  Но вот наконец долгий путь, который кадет в одиночку проделала бы за пару минут, завершается. Сунув нос в ближайшую открытую дверь, Энии весело фыркнула: надо же, такой роскошный особняк, а гостям предлагаются прямо-таки казарменные условия! Причем такие, что по сравнению с ними колледж мог показаться образцом заботы о личном составе – это с учетом того, что флотских кадетов никогда не жалели! Зато комнатка на двоих, а не на группу, что по-своему тоже неплохо. В общем, восторга временное пристанище не вызывало. Правда, и разочарования тоже.
  Услышав слова Вильгельмины, кадет задорно откликнулась:
  - Опередила! Я сама хотела тебе это предложить! Сейчас, только нашу домашнюю леди Эйру предупрежу, и приду!

  Потолкавшись в толпе заселяющихся "рыцарей" в поисах Невилл, над которой Морган решила взять некое шефство, полагая, что воспитанной и похожей на домоседку леди такие условия в новинку, кадет убедилась, что новой знакомой на этаже нет. Резонно предположив, что та могла остаться внизу, Морган, не собирающаяся так просто отказываться от своих планов, перепрыгивая через ступени, почти скатилась вниз по лестнице. Увидев, что новая знакомая по-прежнему в холле, девушка, не вникая в ситуацию, почему аристократка решила задержаться, скороговоркой выпалила:
  - Эйра, тут, я посчитала, шесть женщин и восемь мужчин, считая твоего спутника. Комнат восемь, так что ты, если не хочешь никого постороннего рядом, - можешь заселиться без соседей и смело всем объяснять, что места хватает на одиночное заселение и тебя, и еще одной дамы! А не поверят, так зови меня – уж я-то сумею популярно расставить все точки над «и» и объяснить, кому куда надо идти! Мы с Миной в пятом номере, так что, если ты не против, я попрошу тебя к нам прийти, как разместишься – у меня вся одежда в чемодане в машине осталась, так что я хочу хоть немного перед ужином просушиться, лады? В общем, ждем, не теряйся!

  Протараторив все это с пулеметной скоростью, она быстро ринулась обратно наверх, чувствуя, как бьет по спине при каждом шаге полупустой рюкзак. Залетев в свой номер, Энни, заложив пальцы за пояс, осмотрелась, барабаня туфелькой по каменному полу.
  - Н-да-а, даже стула нет! Мина, тебе сушиться надо? У меня есть одна идейка. Эйру я, кстати, предупредила и попросила к нам зайти.
  Стянув с себя рюкзак и насквозь мокрый китель, девушка бросила его на тумбочку, которую с пыхтением дотолкала до батареи. Разгладив форму и повернув всю конструкцию так, чтобы тепло батареи сушило одежду, она плюхнулась на кровать и принялась расстегивать блузку, которую собиралась растянуть по другому углу импровизированной сушилки.
  - Тебя не смутит, если я какое-то время побуду в неглиже, завернутой в одеяло? А то вся моя одежда в чемодане в машине, а лезть под дождь мне пока ни капельки не охота! Понятное дело, что перед сном придется все равно, но хоть сначала поужинаю и отогреюсь.

Жизнь - это много маленьких радостей, которые мы создаем для себя сами. Мисс Ивейн придумала себе это кредо довольно давно, и оно как нельзя лучше подходило ей, её образу жизни, её профессии, её увлечениям и слабостям. Если в жизни нет счастья – иди и создай его.

Это письмо сразу заинтриговало предсказательницу – как же иначе? Она верила в то, что мир гораздо глубже и шире, чем кажется обычным людям, и знала по себе, что предчувствия надо слушать. Если ты чувствуешь, как мороз продирает по коже в момент открытия какого-то невнятного спама – значит, это знак. Не пропусти его. Пойми его правильно.

Прежде, чем нестись, очертя голову, по первому зову, Ива, разумеется, съездила к ба. Во-первых, надо, чтобы хоть кто-то знал, где искать следы, в случае чего. Во-вторых, посоветоваться. В-третьих, маленький магический ритуал лучше выполнять в хорошей компании. Выпив чаю, обсудив историю и перебрав возможных знакомых, которые могут знать Эшфордов, они занялись маленькой магией, в которой фигурировало письмо, свечи, чаша с ледяной водой и тени на стене. Древние тайные ритуалы ожили вновь. Гулкие барабаны, варган и бубны. Шепот, срывающий с губ слова. Танец языков пламени, пожирающий роковое письмо. Растертый пепел, смешанный с расплавленным воском. Причудливые фигуры, пляшущие на стене. Тревожные взгляды и сомнения. Всё, как предписывалось старинными книгами, всё было сделано по правилам. Разумеется, с разумным использованием возможностей, которые дает современный мир.

Прежде, чем сжечь письмо в чаше, его отсканировали, сфотографировали, сложили в архив, куда позже добавили видеосъемку пляшущих теней на экране, восковой фигуры, и заметки по толкованию. Архив продублировали, оставив его копии в разных местах – и на почте, и в компьютере, и у ба, и на диске, и на флешке, и в собственном смартфоне Иви. В некоторых случаях предосторожность не может быть избыточной.
В том, что предприятие рискованное, были убеждены они обе. И обе же считали, что на этот зов необходимо ответить.

И лишь совершив все эти приготовления, Иви собралась в путь.
260 миль от Лондона до Уэльса – не бог весть какое расстояние, но Ива решила растянуть удовольствие и выехала накануне вечером, когда дождь еще едва моросил, а туман мягко опускался на город, укутывая узкие улицы влажным одеялом.

В сгущающемся сумраке пролетали мостовые и автомобили, и Иви вновь вспомнила выставку памяти Роберта Франка, на которой была в прошлом году. Лондон/Уэльс. Она даже купила фотоальбом, настолько эта серия снимков, сделанная еще в 50-х годах, поражала своей меткостью и живостью.

Поглядывая сквозь плачущее дождиком то и дело запотевающее стекло, Ива вновь и вновь убеждалась: Лондон не изменился. Не изменился в сути своей, хотя, казалось бы, внешняя мишура, лоск автомобилей, модные современный костюмы преобразили Сити. Однако вот – дождь, туман, сумерки, и мы видим тех же клерков с фотографий, спешащих по своим делам с преувеличенной важностью.





Проехав чуть больше половины пути, Ива остановилась на ночлег в заранее забронированном через букинг.ком мотеле – небольшом, уютном, с хорошей репутацией. Милая комната, выходящая во внутренний дворик со скамеечкой и столиком чугунного литья. Горячий ужин, кувшин глинтвейна, пушистый клетчатый плед – и вечер можно считать удавшимся.

Предсказательница провела в мотеле и большую часть дня, поскольку хозяйка своим бдительным оком узрела карты Таро на столике и решилась попросить о гадании. Ива не стала отказывать, и провела несколько сеансов – разумеется, обрадованная хозяюшка поспешила позвать парочку самых близких подружек, и лишь обещание завернуть на обратном пути избавили Иву от немедленного нашествия половины женского населения городка.

Уэльс. Иви с трепетом ожидала – каким он будет, прекрасно помня снимки Франка. Она ехала не спеша, вглядываясь в улочки и лица.

И опять то самое чувство узнавания, несмотря на новую обертку, несмотря на закрытые Железной Маргарет шахты.





Несколько раз рука Иви тянулась за телефоном – снять, уловить. Но она со вздохом давила в себе это желание, зная, что фото выйдут обычной скучной рутиной.

Так вышло, что к нужному адресу она подкатила почти к обеду, останавливаясь на заправках выпить чаю и перекусить – ланч она предусмотрительно упаковала с собой, выезжая из мотеля. На последней заправке закачала Теслу до "искр из глаз", чтобы не быть вынужденной просить у хозяев зарядиться.

Дождь все усиливался, хлеща по окнам холодными злыми каплями, но в машине было тепло и уютно, и в какой-то миг Иве захотелось задержаться прямо здесь, посреди маленького городка, сторонним наблюдателем, созерцающим мокрый мир из своего маленького сухого гнездышка.

Но, разумеется, она этого не сделала. Письмо звало, торопило, даже будучи пеплом, вплавленным в воск.

Подъехав к дому, мисс Ивейн с некоторым удивлением обнаружила целую плеяду автомобилей, плюс байк и прислоненный велосипед. Впрочем, вполне возможно что-то из этого принадлежит владельцам. Но в любом случае, похоже приглашены несколько персон... и, похоже, в дом они не вошли?
Встреча отменена?
На какой-то миг мелькнула мысль о розыгрыше, но Ива ее отбросила. Какой розыгрыш, ерунда, не может этого быть. Предчувствия не лгут.

Она аккуратно подкатила к людям поближе, чтобы не забрызгать никого, опустила стекло и громко произнесла, улыбаясь:.

– Доброго вечера. Прошу прощения, господа. Если не ошибаюсь, это имение Эшфордов и тут назначен, – небольшая едва заметная пауза, – приём?

Когда что-то должно произойти, оно происходит вовремя. Просто "вовремя" это не по твоему счету, а по его собственному. Поэтому Данкан даже слегка удивился, что письмо пришло на второй день отпуска. И было это ... как-то не так, как он ожидал. В детстве, два раза по "очень давно", Данкан смотрел с двоюродным братом фильм "Омен". Там шла речь об Антихристе, который приходит на Землю, творит всякие ужасы, а потом, как водится, простые люди его побеждают.

Так вот, это письмо, оно как бы ... как пророчество про Армагеддон, которое никогда не должно сбыться. Но, оказывается, пророчество проявляет упорство и ты оказываешься с ним лицом к лицу. Твое желание в этот момент значения не имеет, а чего ты сам хочешь - иди разбери. Нужна тебе добрая драка, или как там в песне, "испытай, завладев еще теплым мечом, и доспехи надев, что почем, что почем..."

И ты обнаруживаешь себя мчащимся сквозь дождь и холод под хмурыми валлийскими небесами. Ты останавливаешься в каком-то городке, название которого проще забыть, чем выговорить, хлопаешь порцию хорошего шотландского виски, оставив на прилавке пятифунтовую банкноту, и едешь дальше. Теперь тебе тепло, и мокрое седло мотоцикла не доставляет таких неудобств. Хотя, лучше было взять машину. А еще лучше было взять с собой какой-нибудь "Страйкер" с автоматической пушкой - восьмиколесный аналог рыцаря, только посовременнее и куда более комфортный, чем конь под седлом и копье в руке.

Еще два часа дороги, спина затекла от сидения согнувшись в позе младенца в утробе, ты выделяешь себе полчаса на остановку, кофе с сэндвичем и еще виски. И снова дорога. Дождь. Байк скользит на мокром шоссе, но ...

Итальянцы кое-в чем понимают. Пусть их и зовут презрительно "макаронниками", но они знают толк не только в моде и кофе. Оружие они тоже делают прекрасное, кто держал в руках "Беретту", не захочет иметь никакой другой пистолет. А еще они делают замечательные спортивные машины. У Данкана когда-то была "Альфа", но очень давно. "Дукатти" - это настоящая ракета. Данкан просто кайфует, когда обжимает ногами ее горячее двухсотпятидесятисильное сердце. И ему вдруг стало наплевать на дождь, на холодный ветер, на низкое плаксивое небо. Просто от того, как идеально байк вписывался в повороты дороги, как он прижимался к мокрой асфальтовой ленте, ему стало удивительно хорошо и время словно размазалось вдоль шоссе. Данкан пел, безумно фальшивя, но совершенно этого не замечая.

А потом он приехал.

И увидел старинный, не слишком ухоженный замок, машины у входа, людей, которые курили, разговаривали и смеялись, и почувствовал, что устал и продрог. Данкан слез с байка и вытащил из сумки чехол. Потом подумал, что накрывать мокрый и горячий мотоцикл нехорошо. Выдернул ключ из замка, поднялся по ступеням и постучал в дверь.

Саймон шел уже несколько часов. Можно сказать что ему повезло - большую часть расстояния удалось покрыть с попутным дальнобойщиком, который гнал свою фуру с какой-то мороженой жратвой в один из вездесущих Tesco. На счастье Лэйка, водила оказался угрюмым мигрантом откуда-то из этих стран Восточной Европы, в которых сам черт ногу сломит, одних только Россий две, а то и три штуки. Так что всю дорогу в кабине грузовика Саймон просто молча пялился в окно под однообразный визглявый брит-поп.
Но остальные водители не спешили подбирать одинокого бродягу, на котором для полноты картины только плаката с полицейской ориентировкой не хватает. Спасибо хоть, повезло и ни разу не прикопались патрульные, к мечу у них могли возникнуть некоторые вопросы.
Так что пришлось топать пешком, отмеряя шагами грязь и палую листву на дорожных обочинах.
Это было привычное дело. В конце концов, как говаривал вечность назад Пит Полундра, все что от тебя требуется - просто переставлять чертовы ноги, солдат.
Миля за милей сдавались в плен монотонному маршу бывшего морпеха. Пару раз он останавливался перекусить в придорожных забегаловках, но тоже без приключений. Разве что денег оставалось совсем впритык. Если письмо было чьей-то дурацкой шуткой, на обратную дорогу у Саймона не останется практически ни единого пенса.

Но Лэйк об этом даже не задумывался, потому что сердцем чуял - время пришло, и сквозь толщу черной меланхолии, в которой он утопал последние годы, забрезжил путеводный свет маяка. Post tenebras veritas, все в точности как говорили дед с отцом. Пророчество сбывается, осколки древнего ордена созваны вновь.
Когда Саймон думал об этом, душу переполняло счастье, привыкшие сутулиться плечи гордо расправлялись, и он прибавлял шагу.
Наконец-то, стучал по капюшону дождь.
Наконец-то, сигналил встречный водитель.
Наконец-то, шептали мокрые листья, по которым отбивали ритм новенькие ботинки Лэйка.

Пока Саймон штурмовал извилистую горную дорогу, мимо проползло, не задумавшись, разумеется, остановиться, несколько автомобилей. Такая популярность отдаленного проселочного маршрута наводила на размышления. Красная тойота, серый опель, даже обогнал, весело потренькав звонком, какой-то парень на обычном городском велосипеде. Саймон махнул ему рукой, но тот даже не заметил, бодро прокатив мимо. Кажется, он что-то пел.

Не сбавляя шаг, Лэйк миновал крепостную стену, тоннель и вошел в замковые ворота. Все обогнавшие его автомобили предсказуемо оказались здесь. Вытянутый черный автомобиль бизнес-класса, который Саймон видел по дороге, стоял в окружении опелей и фордов, словно наследный британский аристократ в толпе безродных проходимцев. Бродяга хмыкнул, поправил висящий за спиной сверток с мечом, шагнул вперед. Под зонтами и капюшонами кучковались люди. Шелест дождя скрадывал их переговоры, но кое-кто заметил Лэйка, махнул рукой. Саймон помахал в ответ и прошел мимо под козырек крыши, не спеша смешиваться с толпой. Да он и не знал, что им сказать.
Привет, я Саймон?
Вы к Эшфордам? А крайний кто?
Это здесь собирается древний орден демоноборцев?
Не, глупости. Косых взглядов и разговоров за спиной Саймону хватило в наивной юности. Он спрятался от дождя, закурил, пряча сигарету в кулак. Несколько часов прошагал, можно себе позволить просто подождать несколько минут, посмотреть, понаблюдать.
Так или иначе, все прояснится. Post tenebras veritas.

Долгая дорога, трясущийся автобус и каракули деда в неровном свете автобусной лампы. Старикан писал курсивом и от того чтение нельзя было назвать приятным - каждое предложение давалось тяжело, словно это не английский, а арабская вязь. Но смысл по-тихоньку начинал доходить до парня, когда он перечитывал абзац по два или три раза.
Несколько раз он негромко хмыкал, от чего-то глаза лезли на лоб, но, в целом, Дерек понял для себя одно - дедуля-то был поехавший, причем основательно и надолго. Какие-то блядские рыцари, какой-то орден, в рот его ебать. Закрыв записную книжку, полную россказней, нарисованных печатей, каких-то кругов и заклятий, парень попытался для себя осмыслить прочитанное и понять, как он ко всему этому относится. В целом, получалось, что не особо.
С одной стороны, поверить в демонов Ада и прочую поебень было трудно. В просвещённый 21-й век опасаться надо обдолбанного пидараса из "Миллвола" с ножом в руке, или же "бобби", который уже сделал предупредительный выстрел и теперь направил свой табельный револьвер прямо в твою удаляющуюся по переулкам спину. Бояться надо шахида в метро из числа "освобожденных народов" Афганистана или Ливии, или русских подлодок, всплывающих в неожиданных местах. Но никак не демонов и прочих фэйри.
С другой стороны, деда он хорошо помнил. Это был крепкий работяга, в своём уме, доживший до 74 лет и даже в том возрасте мог прописать такого крепкого леща, что голова звенела словно колокол церкви святого Варнавы. И если бы не любовь к табаку, мог бы совершенно точно дожить и до ста лет. Поверить в то, что старик выжил из ума и начал записывать свои сны было тяжело.
Так что в Уиллингтон Дерек приехал в смешанных чувствах относительно того, во что верить, а во что - нет. Ему не слишком сильно улыбалось оказаться среди поехавших башкой ребят, которые наряжаются в балахоны, а потом бегают вокруг менгиров с голой жопой и тряся хером, размахивая мечами и поливая друг друга бараньей кровью. Да и вообще, все это смахивало на какой-то розыгрыш. Мало ли какие у богачей причуды.
Наивным парнем Стоун не был, улица быстро отбивает желание верить в чудеса, но вот дед с его записками... В конце-концов, какая разница где скрываться от внимания полиции, в Уэльсе или морозить задницу в какой-нибудь шотландской деревне? Уж лучше это будет старинный замок и тёплый камин, а он послушает, что этот самый Эшфорд расскажет.

С остановки и до замка путь был неблизкий. Не так уж чудовищно далеко, но в такую погоду пешая прогулка была занятием для извращенцев. Так что ворота Дерек миновал порядком озябший, окутанный клубами дыма из зажатой в зубах сигареты и овеянный запахом джина. Алкоголь помог снять поверхностное напряжение, острую иглу недоверия, погрузив парня в благодушно-насмешливое настроение.
На парковке было уже три автомобиля и даже велосипед. Какой-то народ тут все-таки был, только, как видно, хозяин замка не спешил с ними познакомиться. Скривив рот и сплюнув на дорогу, Стоун выматерился и поправил поднятый воротник, который не сильно спасал от промозглого ветра. Неторопливо докурил сигарету, слегка обжег пальцы, затоптал бычок. Потом отравился к людям, которые сидели в одной из машин. Смерил взглядом лысого здоровяка, привычно оценивая какую опасность тот может представлять в данный момент, после чего постучал по крыше машины и заглянул внутрь.
- Тук-тук, че как сидится? Все тут тоже получили странное письмо от этого гостеприимного хмыря в замке? Когда будут пускать внутрь никто не знает? О, привет, love, - улыбнулся девушке в форме, а сам быстро прозондировал двух других мужчин. За рулем сидел какой-то мешок хмыря, на заднем сиденье - какое-то дрищавое существо. "Блядь, ну и компания", - подумал на секунду и отошел чуть назад от машины. Собеседников посмотрел, так что можно больше не соваться в салон своим жалом.

- The wheels on my bike go round and round
Round and round
Round and round.
The wheels on my bike go round and round
All day long!

- Здравствуйте, сэр! Меня зовут Патрик! Мне нужно доехать вот сюда. Вы мне поможете?

- The bell on my bike goes ting ting ting
Ting ting ting ting ting ting
The bell on my bike goes ting ting ting
Ting ting ting
All day long

- Здравствуйте, мэм! Меня зовут Патрик! Вы мне поможете?

- The brakes on my bike go screech screech screech
Screech screech screech screech...

- Здравствуйте...!

- The wheels on my bike go round and round
Round and round
Round and round...

Письмо лорда Эшфорда, бережливо завёрнутое предусмотрительной бабушкой в мятый файлик для документов, чтобы защитить его от дождя, повидало сегодня множество рук. Патрик вчера весь вечер вместе с ней изучал карту и дорогу до имения, запоминал номер автобуса, который она на всякий случай написала на конверте сзади, чтобы потом, высадившись в Бирмингеме, снова взять свой велик и, накинув капюшон ветровки, крутить педали в сторону Уиллингтона.

Своё Большое Путешествие (как мысленно окрестил его Бри, который никогда в жизни ещё не забирался так далеко от дома) Патрик начал в 7 AM, чтобы за полтора часа добраться до Victoria Coach Station, где его, Патрика, уже ждал самый настоящий National Express,четырёхсотый номер! Три часа пути он мог бы подремать, но как же можно спать во время Большого Путешествия? Добрая леди позволила ему сесть к окошку, и они с Динозавром смотрели, не отрывая взгляд.

Со всеми остановками на спросить дорогу - а их было, пожалуй, несколько больше, чем Патрику было нужно: уж очень хотелось поговорить с новыми людьми, которые, в отличие от жителей Лондона, оказались необычайно приветливы и отзывчивы! - под весёлую песенку путь занял часов пять-шесть. С остановками, конечно. Яблоко и бабушкин сэндвич с огурцом были, конечно же, съедены ещё в автобусе, но Патрик не унывал: это же Большое Путешествие! И самого этого факта было достаточно, чтобы отвлечь Бри от множества вещей, на которые он и прежде не всегда вспоминал обращать внимание.

Замок произвёл на парня огромное впечатление. Минут пять он стоял, любуясь им издалека. Ещё столько же, когда подъехал поближе. Ему казалось что имение Эшфорда - без малого Хогварст, а у него в кармане куртки лежит то самое письмо! Даже попрыгал немного от радости. После чего, заметив двух человек в машине недалеко от входа, помахал им всеми своими руками, позабыв от восторга, что это не очень вежливо и, толкая велосипед, крикнул издалека:

-Здравствуйте! Меня зовут Патрик!

А когда подошёл поближе, помахал им ещё и лапкой Динозавра, который с любопытством выглядывал из внутреннего кармана куртки.

Ну, хорошо… Пробьёшь ты головою стену… И что ты будешь делать в соседней камере?
Станислав Ежи Лец

  Вцепившись двумя руками в руль и подавшись вперед, сосредоточенная и непривычно мрачная Энн не спускала глаз с идиотского серпантина, словно специально созданного для того, чтобы гробить незадачливых водителей вместе с машинами. Да еще этот чертов дождь, от которого вся трасса превратилась в зеркало! И, словно бы этого мало – ураганный ветер, так и норовящий бросить в лобовое стекло горсть палой листвы, а то и что похуже! Да уж, поездочка к автору идиотского письма оказалась еще хуже, чем могла предполагать кадет, и теперь, после всех треволнений и подозрений, у нее крепло желание добраться до этого проклятого замка и поговорить по душам с автором послания. И плевать, взрослее он или нет, лорд там он или еще кто-то: гонять человека в такую глушь ради какой-то шутки, да еще в шторм, мог только самый натуральный сукин сын!
  Но вот ненормальный маршрут – мечта экстремала – закончился, и перед глазами Морган внезапно, как из-под земли, выросли крепостные врата. От неожиданности девушка вдарила по тормозам, и верный «Опель», обиженно проскрежетав шинами по мокрому асфальту, затормозил у самого въезда в поместье. Судорожно вздохнув, Энни отняла от руля начавшие мелко подрагивать руки и нервно вытерла пот со лба. Пошарив рядом с ручником, она, не глядя, вытащила из пачки сигарету и, прикурив, глубоко затянулась, успокаиваясь. На напряженном каменном лице проступила неуверенная кривоватая улыбка: черт возьми, а она все-таки это сделала! Оставалось понять только, ради чего.

  Первые несколько часов в дороге душа Энн пела: как ни крути, а она была практически в самоволке, а для кадета, даже любящего учебу, это сродни вручению медали. К тому же, чего таить, девушка любила это чувство дороги, когда за стеклом проносятся, сменяя друг друга, разнообразные пейзажи, а трасса под колесами рождает упоительное ощущение свободы. Каждая такая поездка, особенно в места незнакомые, придавала ей сил, спокойствия и уверенности, заглушая любые тревоги. Непонятное письмо и неизвестность впереди? Ну и ладно! Что бы не случилось среди этих «лордов Камелота», она справится, не может не справиться!
  Убедив себя таким образом, кадет призадумалась: если допустить на миг, пригласивший ее придурок все же всамделишный лорд, пускай и поехавший на древних легендах, уместно ли явиться к нему в повседневной форме, или, раз уж парадку она не захватила, следует переодеться в гражданское? В итоге Энн сочла, что и так сойдет: зато она сразу покажет всем, что перед ними не абы кто, а будущий флотский офицер, наследник славных традиций Royal Navy!
  Маленькой ложкой дегтя стала всплывшая в памяти фраза Черчилля, одного из тех людей, к кому Морган питала безмерное уважение, что «флотские традиции – это только ром, розги и содомия». Утешила себя девушка тем, что это сказано было про мужчин, и к ней ни в коей мере не относится. И вообще – лучше подумать, какая еще напасть может ждать там, среди зеленых валлийских равнин. Может, в замке собрались все же не перечитавшие Лавкрафта культисты, а, например, разведка «вероятного противника» - русских, например, или китайцев – вдали от посторонних глаз вербующая шпионов среди перспективных офицеров и кадетов? Вполне себе вариант!
  Чем ближе была цель поездки, тем меньше веселилась Энни: настроение стремилось к нулю подобно стрелке спидометра – хорошо за сто в начале пути на хайвее, и ближе к пяти на долбаном серпантине. И вместе с позитивом таял восторг от романтики приключений: оставалось только упрямое желание разобраться, что за хрень здесь происходит, убедиться, что ничего стоящего внимания и огорчить дедушку, что вся эта тайна стародавних лет не более чем враки и бредни.

  Докурив, кадет приоткрыла окно и коротким щелчком отправила сигарету в недлинный полет, усталым взглядом проследив, как мигом потух в луже маленький огонек. Чертыхнувшись, она снова завела машину и аккуратно въехала во внутренний двор. Приметив еще одну машину, Морган припарковалась рядом. Ухватив с соседнего сиденья парку, девушка дерганым жестом заправила за ухо выбившуюся прядь и покинула уютный салон.
  Решив не тянуть и сразу разобраться со всем на месте, она набросила куртку на плечи и решительно подошла к водительскому месту «Тойоты», где чего-то ждал мрачный мужик. Не чинясь, она постучала по крыше, привлекая внимание водилы, и, когда тот опустил стекло, наклонилась и напряженно поинтересовалась:
  - Здрасьте, сэр. Я извиняюсь, но вы случайно не к лорду Эшфорду приехали, получив какое-то иди… странное письмо? Или вы здесь проживаете? Простите за беспокойство, а то я не знаю, что и думать.

Западный Уэльс, графство Кередигион
Четверг, 5:03 PM
Вероятность осадков – 67%
Эйра Невилл

Иногда кажется, что Уэльс целиком создан из сменяющих друг друга живописных пейзажей. Вот усыпанная оранжево-золотистой листвой петляющая среди деревьев лента дороги, вот обрамленный указателями и металлическим заграждением поворот, а вот лес расходится и возвращаются темно-зелёные просторы равнин. Последние, впрочем, уже успели изрядно опостылеть Эйре за время затянувшегося почти на семь часов путешествия. Сперва ей нравилось представлять, как она скачет по этим равнинам верхом, но одно зелёное поле сменяло другое, и забава быстро начала утомлять.

Из динамиков тихо струится приятная музыка – на местной радиостанции сегодня хиты девяностых, и один культовый трек сменяет другой на протяжении последнего часа. Эйра мечтательно смотрит в окно, в очередной раз невольно задумываясь о том, с какой целью и куда именно едет. Как ни парадоксально, но с каждым часом конечная цель путешествия начинает выглядеть всё более нереальной, недосягаемой. Сперва девушку переполняли надежды. Теперь им на смену приходят тревога, опасение, неуверенность и иногда даже страх. Страх, что самая главная, та самая единственная легенда, тоже окажется фикцией, ложью. Страх, что всё это – всего лишь чей-то нелепый розыгрыш, и за ним ничего серьёзного не стоит.

Повернув голову, Эйра смотрит на Ричарда. Водитель невозмутимо проворачивает рулевое колесо, постукивая пальцами по рулю в такт музыке. Девушка смотрит в зеркало заднего вида, и перехватывает адресованный ей быстрый взгляд. Ричард не обсуждает распоряжения, не высказывает оценочных суждений, никак не комментирует её решение мчаться сломя голову на побережье Уэльса. И, тем не менее, девушка знает – он недоволен. Он всегда недоволен, потому что любая авантюра мешает ему выполнять свою работу достаточно хорошо.

Автомобиль продолжает мчаться вдаль по прямой как стрела дороге. Там, впереди, в неприметной низине среди одинаковых зелёных равнин, раскинулся крошечный городок под названием Уиллингтон.



Графство Кередигион, Уиллингтон
Четверг, 5:20 PM
Вероятность осадков – 74%
Руэл Джеральд Картер

Со стороны моря налетает свирепыми порывами ветер. Ледяной безжалостный ветер из тех, что заставляют ежиться на ходу и вспоминать о столь некстати забытом дома шарфе. Аккуратные коттеджи ровными рядами тянутся вдоль двухполосной асфальтированной дороги, с другой стороны петляет извивающейся чёрной лентой река. GPS-навигатор подсказывает, что речушка по левую руку называется Тейфи, и что до побережья от этого места ещё по меньшей мере семь-восемь миль. Установленная много часов назад путеводная метка указывает куда-то сюда.

Беспокойство постепенно сменяется раздражением. На протяжении всей дороги не отпускают мысли о розыгрыше. О том, сколько всего важного можно было сделать вместо участия в этой малоосмысленной авантюре. О потерянном времени, деньгах, о сказках из детства. На протяжении всей дороги лейтмотивом преследует всего одна предельно очевидная мыль – а что если? А что если предки были правы, и демоны действительно существуют? Что если легенды о рыцарях круглого стола не просто бред умалишенных стариков, но реальность? Поверить сложно. И чем ближе заветная метка на GPS-навигаторе, тем меньше остаётся места для веры. Загадочное приглашение, забытая всеми богами дыра среди валлийских равнин – с каждым часом правдоподобности в этой истории остаётся все меньше.

Диктор местной радиостанции передаёт штормовое предупреждение. Ураганный ветер швыряет в лобовое стекло оранжево-золотистую листву вперемешку с водой, грязью и невесть откуда взявшимся синим пакетом. Машина сворачивает с набережной вглубь городка и тормозит около крошечной кофейни с прозрачной витриной. Водительское стекло плавно опускается вниз, привлекая внимание прогуливающегося с собачкой на поводке горожанина. Горожанином оказывается исключительно импозантного вида пенсионер, в длинном бежевом плаще и старомодном шерстяном кепи. В одной руке у него поводок, в другой – простая деревянная трость. Старик, вежливо кашлянув, вопросительно рассматривает водителя.

Руэл вздыхает. Представив, насколько нелепо сейчас выглядит в арендованной на скорую руку ярко-красной «тойоте», он, прокашлявшись, всё же спрашивает:
– Прошу прощения, сэр…
– Имение Эшфордов? – не дав мужчине закончить, перебивает старик с хитрым прищуром.
Слегка опешив от неожиданности, Руэл кивает.
– Третья машина за сегодня, – ворчливо отвечает местный на невысказанный вопрос. – Отродясь столько чужаков разом в наших краях не видал.

Он поднимает трость и указывает ею вправо и вверх. Там, над зазубренным валом одинаковых крыш, на фоне затянутого свинцовыми тучами железного неба, над городом нависает монолитной громадой замок, примостившийся на скалистой вершине утеса. Настоящий замок, с изъеденными временем приземистыми стенами, пузатыми валлийскими башнями и слегка возвышающейся над зубцами стен цитаделью.

– Эшфорды там, – сообщает Руэлу старик и как ни в чём не бывало уходит прочь, заметно прихрамывая на правую ногу.



Уиллингтон, Замок Эшфордов
Четверг, 5:34 PM
Объявлено штормовое предупреждение
Энни Морган

«Опель» упрямо взбирается к вершине утеса по нещадно петляющему под колесами серпантину. О лобовое стекло с мерным стуком разбиваются первые капли дождя, и змеящийся асфальт впереди стремительно начинает покрываться тёмными пятнами. Большую часть обзора закрывает внешняя стена замка Эшфордов – и это зрелище снова и снова вынуждает Энн усомниться в собственном здравомыслии. Неужели она действительно проделала весь этот путь? Почти двенадцать часов дороги, несколько остановок в закусочных на заправках, и успевшие опостылеть зелёные валлийские равнины, которые впечатляют самое большее на протяжении первого часа. На исходе второго часа бескрайние просторы начинают внушать концентрированное уныние, а взгляд отчаянно хватается за каждое встреченное авто на угнетающе пустынной дороге. Путешествие Энн должно было завершиться в небольшом городке Уиллингтон на берегу реки Тейфи – образцово-показательная валлийская идиллия из нескольких десятков чистых одинаковых улиц. Не завершилось – в полном соответствии с распоряжением верного GPS-куратора, девушка продолжила двигаться. Некоторое время «опель» кружил по улицам Уиллингтона, словно отказываясь поверить. Метка указывала не на город, метка указывала на нависающий над городом замок.

И вот Энн, дрожа от напряжения, ведёт машину по длинному и безумно опасному серпантину. Здесь нет указательных знаков, нет ограждений – только ведущая к вершине утеса лишенная разметки асфальтированная дорога. Дорога, которая состоит из острых углов и предательских поворотов – на каждом повороте девушка сбрасывает скорость и втайне надеется, что авто не заглохнет и не покатится вниз. Путь до имения Эшфордов оказывается настоящим испытанием для её водительских навыков – ни с чем подобным не сталкивается среднестатистический водитель в ежедневной рутине.

Наконец последний поворот остаётся позади, и впереди виднеются ворота родового имения. Проезжая сквозь распахнутые решетчатые врата, Энн до сих не пор не может поверить, что действительно делает это. Мчится невесть куда, отвечая на нелепое приглашение, обманывает преподавателей и пропускает учебу. Но есть что-то такое в этом месте, замке, городе, умопомрачительно однообразных валлийских равнинах. Нечто помогающее отвлечься от повседневности, задуматься, взглянуть на свою жизнь под новым углом. Затянувшееся путешествие завораживает, проникает в подкорку. И в атмосфере пропитывающей всё вокруг меланхоличной осенней романтики, кажется, способно найтись место и сказке, и демонам, и донесшим знамя до современности рыцарям Камелота.



Замок Эшфордов, парковка
Четверг, 5:42 PM
Моросящий дождь
Реджинальд Сеймур

«Тойоту» накрывать тень замковых ворот. Авто бесшумно проскальзывает сквозь короткий туннель и попадает внутрь замка. Колеса подпрыгивают на старомодной брусчатке – вымощенная дорога закручивается в кольцо вокруг выполненного в форме изящной скульптуры фонтана. Опускаются сумерки. Дворники ритмично сбрасывают дождевую воду и листья с лобового стекла.

Сеймур объезжает фонтан и паркует машину прямо напротив ведущих к главному входу в замок ступеней. Провернув ключ в замке зажигания, мужчина отстегивает ремень безопасности и вздыхает. За восемь неполных часов сошёл на нет гнев, а любопытство успело смениться вполне осознанным беспокойством. Что если всё это – просто розыгрыш, и Реджинальд проделал весь путь почем зря? Определенно, никогда глупее он ещё себя не чувствовал в жизни.

Вокруг – ни души. Ни одной машины кроме «тойоты» не припарковано на кольцевой мощеной дороге. Писатель выбирается из авто и смотрит на белеющую в сумерках статую. В центре заполненного мутной водой бетонного бассейна возвышается выточенная из мрамора двухметровая дева с длинными волосами. Она закрывает лицо ладонями и, из-под ладоней вниз на манер слёз стекает вода. Реджинальд смотрит в сторону замка, подмечая детали. Издали ему показалось, что этот замок – мираж, незваный гость из далёкого прошлого. Вблизи всё оказывается куда более прозаично – всего лишь ещё один отреставрированный памятник, со стеклопакетами вместо бойниц и робкими претензиями на попытку воспроизвести величие далёкого предка.

С некоторым сомнением Сеймур смотрит на ведущую к двустворчатым дверям длинную лестницу, но уехать отсюда даже не попытавшись получить ответы было бы с его стороны настоящим безумием. Разбивая вдребезги сомнения Реджинальда, одна створка двери приоткрывается – по ступеням к «парковке» начинает спускаться закутанный в чёрный дождевик человек. Подслеповато щурясь, он приближается к Сеймуру, оказываясь ниже почти на целую голову. Жалкий, трясущийся, он совершенно не подходит на роль объекта для приложения злости.

– Прошу прощения, сссэр, – старик немного заикается, и дрожит словно осиновый лист на свирепом осеннем ветру. – Лорд Эшфорд сссовсем скоро будет готов вас принять. Придется немного подождать. Попроссите остальных подождать.

Старик медленно и мучительно долго ковыляет вверх по ступеням и, в конце концов, скрывается в замке. Сеймур остаётся в одиночестве под дождем.

– Вот дерьмо, – будто что-то изменится от того, что это скажешь, – Откуда они лезут, что происходит?! – будто кто-то может ответить. Даже прошаренная Триш, что всегда в курсе последних новостей и фейков, и та дупля не отбивает.

Сука. Нахер это всё. Хочу домой на ранчо, крутить хвосты коровам.

Только бы до байка добраться. Там Тор, малыш Тор. Он, конечно, за себя постоять может, еще и как. И привязала она его так себе, на отъебись, эта собака баскервилей порвет вязку и не заметит. Но ей надо туда.

– Ну? – Джей нетерпеливо тормошит Роя. – Давай уже, рвём когти. Триш! давай же! Нахер тебе эта хуйня? – недоуменно глянула на какую-то унитазную байду. – Пробьёмся к байку и валим! Эй, все! – бросила в пространство. – Пару-тройку пассажиров утрамбую как-нибудь, коляска. Только на поворотах держитесь, подбирать отвалившихся не будем!

Джей

Мим не сорвал – похоже, и впрямь проверял. Да и зачем кому-то врать в такой ситуации? Так или иначе, но окна в туалетах – два узких продольных прямоугольника у самого потолка. Ребенок, может быть и протиснется. Если повезёт – протиснется Триш, она сама почти как ребенок. Остальные навряд ли. Заглянув, возвращается назад в коридор. Твоя подруга мечется между коридором и туалетом, на последнем заходе и вовсе выбегает с наполненной водой металлической подставкой для ершика. Кое-как отмывшийся от крови Рой приближается к ведущей наружу тонированной створке пожарного выхода. Молчаливая девочка отрывает взгляд от остывающей туши верзилы с развороченной головой и смотрит в ответ на тебя. Внимательно так смотрит, смышлено. Все понимает.


Триш

Унять панику не выходит. Лакированные ногти нервно елозят по металлической поверхности прямоугольной подставки. Отчего-то сомневаешься, что подставка поможет тебе, если появится ещё один зверь. Даже в связке с шокером очень вряд ли поможет. Вспоминаешь, как тот мчится, врезаясь в стены и брызжа слюной. Напор танка в сочетании со скоростью, которой могли бы позавидовать профессиональные легкоатлеты. Понимаешь, что если выживешь, то этот громила ещё не раз вернется ночью, в кошмарах. Отчётливо так понимаешь, без лишней драмы. Этот образ непросто будет выгнать из памяти.

И вот ты стоишь посреди коридора, с этой идиотской подставкой для ершика, и смотришь на Роя, который осторожно выглядывает наружу. Гулкое эхо шагов заставляет вздрогнуть – почти сразу, впрочем, осознаёшь, что вздрагивала не зря. Быстрые шаги в сочетании со сдавленным дыханием раздаются сверху, со стороны совсем недавно оставленной лестницы. Одиночные шаги перерастают во множественные – даже если это другие выжившие, то нет никакой вероятности, что они не принесут на хвосте ещё фриков. Хочется плакать.


Леблан

Стоишь у стены – непоколебимое воплощение мудрости. План выдаёшь, на вопросы ответил. Блонди мельтешит – осаживаешь прямолинейным вопросом. На несколько секунд даже начинает казаться, что контролируешь ситуацию.

Действительно ли стоит прорываться к RV? Быть может, здесь, внутри ТЦ, всё-таки безопаснее?
Ответом на этот вопрос становится гулкое эхо шагов со стороны лестницы. Ещё не видя бегущих, уже нервничаешь – либо это свихнувшиеся, либо другие люди, за которыми могут мчаться что есть ног твари. Любое расширение сложившейся группы теперь кажется чертовски опасным.

Смотришь в ту сторону, где длинный коридор врезается в главный торговый зал. Там проносится мимо с неестественной прытью дерганный силуэт. Следующая фигура не пробегает мимо, заворачивает к вам. В изломанной пластике окровавленного ободранного чудовища ещё угадываются очертания молоденькой девушки. Одна рука сломана – из открытого перелома торчит обломок кости. Неловко подволакивая вывихнутую лодыжку, она, врезавшись плечом в стену, начинает решительно ковылять в вашу сторону.

Девочка отступает, врезаясь спиной в твою ногу. Вслед за первой инфицированной в коридор вваливается второй. И, почти сразу за ним – появляется ещё один, довлеющий над всеми собравшимися, силуэт. Топорщащаяся многоуровневыми жировыми складками женщина средних лет, что с ног до головы заляпана кровью. И, судя по отсутствию видимых повреждений, кровью чужой. Волосы свисают слипшимися багровыми патлами, множественные подбородки трясутся в такт могучим шагам, нелепые пухлые ручки подрагивают. Заслонив собой торговый зал почти полностью, она начинает медленно ковылять по проходу вслед за другими. Однако, по мере того, как твари обращают на вас внимание, неуверенный шаг начинает поступательно переходить в решительный бег.


Рой

Приоткрываешь дверь и выглядываешь наружу. Там – успевшее стать совершенно неестественным сияющее великолепие безоблачного летнего дня. Там – плавящийся асфальт и выложенные декоративной плиткой тротуары. Взгляд скользит дальше, мимо опустевших ярмарочных рядов, к автомобильной парковке – скользит, то и дело спотыкаясь о разлитые тут и там лужи крови и распластанные изувеченные тела.

Парковка – в хаосе. Одни фигуры бегут, другие сноровисто догоняют. Кто-то бьётся в агонии на земле в окружении сгорбившихся изломанных силуэтов. Несколько автомобилей уже столкнулись, теперь частично перекрывают дорогу. Другие – кружат по стоянке, пытаясь разъехаться, то и дело сбивают пробегающих мимо людей. Почти вся толпа теперь там – разноцветное мельтешение, паника, множественный писк автомобильных клаксонов. Прикидываешь – добраться до самой парковки скорее всего не составит труда, перед тобой раскинулось доступное для целенаправленного рывка открытое пространство. Но вот продраться сквозь парковку до обещанного фургона может оказаться на порядок сложнее.

Смотришь в другую сторону – там, в отдалении, тоже мельтешат люди. Улица опустела, посетители ТЦ бегут сломя голову прямо по дорожному полотну. Среди бегущих мелькают выделяющиеся фигуры охотников. Тебе начинает казаться, что это безумие охватило весь город.

Возможно, лучше действительно остаться в ТЦ? Вернуться в кафе, где тихо и безопасно? Возможно, отбиться от пары-тройки озверевших ублюдков – наверняка их здесь меньше, чем бродит снаружи.

Словно отвечая на твои мысли, изломанные силуэты появляются в противоположном конце коридора. Вываливаясь из торгового зала, они, хромая и спотыкаясь, начинают двигаться в вашу сторону. Едва почувствовав добычу, решительно ускоряются, переходя на бег и сразу же забывая об имеющихся увечьях. Видишь двоих – искалеченную девчонку и какого-то мужика. Пытаешься прикинуть свои шансы, но сразу же обмираешь – словно издеваясь, позади первопроходцев вырастает ОНА. Залитая с ног до головы чужой кровью омерзительная толстуха, которая могла бы уверенно соперничать в вопросе габаритов с твоим предыдущим противником.

Рой

Перехватив топор поудобнее, делаешь ещё шаг и решительно встаёшь на пути у громилы. У тебя за плечами многолетний опыт боев на ринге и в клетке, который робко подсказывает, что далеко не всегда решают объёмы и масса. В большинстве случаев решает всё-таки штурмовой пожарный топор – и лишь вид мчащегося с неправдоподобной для его пропорций скоростью двухметрового монстра внушает некоторые сомнения.

Заметив движение, громила сворачивает – нет, скорее «смещается чуть левее» в манере, скорее свойственной для наиболее достойных представителей американской классики автопрома. Рефлексы подсказывают – сейчас бы отпрыгнуть. Вместо этого стискиваешь пальцы на прорезиненных секциях рукояти пожарного инструмента. Слышишь рычание, видишь брызжущую изо рта громилы окровавленную слюну, очень явственно представляешь, с какой силой эта махина вмажется на всей скорости в твоё тщедушное и такое хлипенькое в сравнении тельце.

Иногда в жизни наступают моменты, когда привычный ход времени будто бы замедляется, и когда ты видишь каждую деталь неправдоподобно ясно и четко. Сейчас – не один из этих моментов. Относительно неуклюже взмахнув топором, ты вгоняешь лезвие в лицо нападающего, и рассеченная с силой плоть расходится кровавыми складками. Успеваешь лишь немного сместиться в сторону, и уже в следующий миг, выпустив топор, заваливаешься назад. Бьёшься затылком о что-то твердое, удивительно напоминающее по ощущениям стену.

И вот ты уже на полу, задыхаешься под дрожащей в конвульсиях тушей. В ноздри бьёт убийственный запах пота, складки жира под майкой колышутся и обволакивают плечи, лицо. Барахтаешься, испытывая что-то среднее между омерзением и паникой. Кое-как спихнув тушу в сторону, выбираешься на свободу, тяжело дыша.

Негр лежит совсем рядом, смешно раскинув в разные стороны коротенькие пухлые ручки. Разительно контрастируя с серой половой плиткой, он неуловимо напоминает подрагивающую в судорогах выброшенную на берег морскую звезду. Идиллию разрушает рассекшее диагонально лицо лезвие глубоко, по самую рукоять, засевшего в черепе топора. Кровь толчками выходит из раны, стекает по лысому черепу, разливается неуправляемым потоком по плитке.

Мгновения отщелкиваются отдельными кадрами, будто господь бог включил небесный стробоскоп.
Вот Рой расслабляет булки, увидев вместо орды психов какого-то клоуна с малолетней девчонкой. Причем буквально - гребаного клоуна. И судя по красивому носу, не все находили этого парня смешным.
Вот Рой замечает, как распахнуты и полны ужаса глаза странной парочки.
Вот Рой выруливает за угол и оказывается на пути сраного Кинг Конга, мать твою!
Здоровенный черномазый локомотив на полном ходу приближается к станции Тебе-Кранты, и вот этот явно психованый на всю голову.

Конечно, будь Рой один, он бы просто слинял. Этот громадный нигер и без дозы озверина был бы крепким орешком, учитывая рост и массу. Но черт возьми, в каждом, даже самом паршивом бойце из самого заштатного дивизиона живет дух гладиатора. И ты каждый раз, снова и снова выходишь в клетку, или на ринг, или просто в кольцо орущих лиц, потому что дело совсем не в бабках, а просто ты уже не можешь без публики. Словно наркоман за дозой, приходишь за своим мгновением славы, тем самым острым мигом неопределенности, в котором восхитительно смешиваются сладость твоей победы и горечь твоего поражения.

Так что вместо того, чтобы разумно отступить, Рой мягко толкнулся навстречу громадному психопату, словно в свет софитов под взгляды разгоряченной толпы.

Чернокожий пацан ничего не ответил, да Рой и сам забыл, что что-то спрашивал. Потому что внизу продолжали происходить стремные вещи. Ничего такого, от чего хочется немедленно навалить в штаны, но ягодицы уже плотно сжаты - организм не проведешь. Инертное сознание еще испуганно мечется, пытаясь утрамбовать поступающую в мозг информацию в привычные рамки, а по спине уже ползут капли холодного пота, и мышцы напряглись, готовясь к драке.
Охранник внизу борцовским приемом скинул наркоманку. Далекие от профессионального мордобоя люди часто недооценивают бросковую технику. Обмен ударами всегда выглядит динамичней и зрелищней унылой возни в партере, особенно по телевизору. Они редко задумываются о том, что может сделать с человеком гравитация и вес его собственного тела. Особенно если человек не умеет группироваться. Эта наркоманка внизу, очевидно, не умела. Упала она некрасиво и страшно, и Рою показалось, что он слышит хруст лопнувших позвонков, хотя эту деталь скорее всего дорисовало воображение.
Застыв, младший продолжал смотреть. Как ломаными движениями начинают вставать люди в холле. Пол, который перед открытием ТЦ наверняка драила целая армия уборщиц, то тут то там усеян темными пятнами, от которых благодаря безупречной работе противопожарной системы расплываются нежно-розовые разводы. Толстая тетка на скамейке в пароксизме страсти прильнула к шее мужчины, и тот затрясся не то в экстазе, не то в агонии.

Рой заметил, как побелели костяшки на его вцепившихся в перила руках. Король поп-музыки удавился бы от зависти, если б не откинулся в далеком две тыщи девятом. Младший с трудом заставил себя разжать ладони, словно в этих чертовых перилах заключались последние остатки уютного и безопасного мира до пришествия Автобуса. Что-то я перебздел, оценил свое состояние Рой. Так нельзя. Ну ЧП и ЧП, все нормально, надо просто собрать жопу в горсть и валить отсюда подальше. Выбраться из сраного Орегон-плаза, упасть на ближайший автобус... нет уж, нахрен автобусы, взять папашин Бронко и отгородиться от этого места как можно большим расстоянием. Там, за десятки миль, все станет просто и понятно. Просто автобус немножко занесло. Просто какая-то телка переборщила с мефедроном. Просто люди устали и решили немножко полежать на прохладном полу холла. Просто толстуха захотела поцеловать мужа в шею, и все что ему грозит, это чертовски большой засос. Просто какой-то чокнутый мудила на тракторе протаранил вышку сотовой связи, потому что так ему сказал Иисус. В конце концов, это Америка, чего тут хватает, так это чокнутых мудил. Рой, кажется, даже видел одного такого перед торговым центром, с блуждающим взглядом и плакатами о конце света.
- Блядь! Он убил ее! Вы видели??
Голос соседа вывел из ступора. Рой моргнул, посмотрел на пацана.
- Точняк. Вся эта новомодная наркота до добра не доводит, брат.
А чей это спокойный голос? О, это ж его собственный.
Младший встряхнулся, потряс ладонями, разгоняя кровь. Зачем то снова достал мобильник, чертыхнулся - рефлексы современного человека - убрал его обратно, вынув взамен мятую пачку Кэмела, пощелкал зажигалкой, спрятав сигарету в кулак от продолжавших моросить противопожарных распылителей. Выдохнул дым с наслаждением - то что нужно.
Так, хватит пялиться, надо что-то делать. Умники, которые проектируют все эти магазины, не могли не предусмотреть подобных раскладов, где-то должна быть пожарная лестница или что-то вроде того. Младший огляделся, не увидел сверкающих указателей пути к спасению, слегка приуныл. Слегка. На секундочку. Потом его взгляд уперся в кафе. Бармен! Этот болтливый белый засранец. Он то точно должен знать, что тут почем. Заодно можно оформить пару шотов, время грейпфрутовых фрешей явно прошло.

Рой решительно двинулся назад в кафе.
- Хэй, земляк, - обратился он к мужчине за стойкой, который, судя по всему, решил самостоятельно ликвидировать все свои запасы, - плесни мне тоже. И слушай, где тут, типа, пожарная лестница или там, запасной выход? Ну ты понял. Там внизу полная задница, надо сваливать отсюда побыстрей, я считаю.

О! Это может быть только Триш! Вся в белом, красава, грациозная, что твоя Ламборджини.
Джей Хо довольно ухмыльнулась. Они будут офигенно смотреться вместе. Как всегда. Изящная утонченная Триш в чем-то белоснежно-стильном. И брутальная Джей в своем черном прикиде. Мегалол. Игра на контрасте - это офигительно весело. А кому не весело - на них насрать.

Джей схватила телефон, напоролась на механическое "Try later", ткнула в экран фак: "Обдолбитесь со своей связью" и решительно зашагала вверх по эскалатору.
Когда-то давно, еще подростком, она читала прикольную книжонку - с тоски, мать твою. Тогда она довыпендривалась, что мать на неделю забрала ключи от байка. Чтоб не выть, как гиена, наказанная Хо взяла первую попавшуюся книгу. От книги она запомнила только название. Up the Down Staircase. Она еще тогда думала минут пять, как это может быть –вверх по лестнице, ведущей вниз. А потом поняла - это про эскалатор. И как-то попробовала - и это оказалось непростой задачей. Хорошей тренировочкой, куда там фитнесу.

Сейчас эскалатор пёр вверх, в нужную сторону, и Джей прибавила шагу. Ползет, как сопля, так и до завтра не доедет. И рукой замахала подруге.

Джей

Люди бегут. Толпа за спиной концентрируется кольцами вокруг входа, и лишь немногие догадываются следовать указателям для пожарной эвакуации. На смену вою пожарной сирены приходит предзаписанное сообщение о необходимости без спешки и паники проследовать к выходу. Оно и к лучшему – перманентная оглушительная сирена скорее способствует возникновение паники, чем её подавляет. Слышишь позади крики, чей-то отчаянный визг, отмечаешь хаотичное мельтешение в сгустившейся в одночасье толпе – верные признаки надвигавшейся давки. Видишь, как охранник бросается наперерез, завладевая вниманием девочки-фрика. Беспрепятственно ступаешь на эскалатор и начинаешь медленно скользить вверх по ленте, поднимаясь над хаосом, возносишься над распространяющимися волнами паники. Снимаешь ладонь с рукояти кнута, чувствуя, как возвращается ощущение относительной безопасности. Теперь второй этаж совсем близко – прищурившись, различаешь на противоположной стороне атриума белоснежную златовласую фигурку, которая даже на таком расстоянии навевает мысли о Триш своей миниатюрной подчеркнутой утонченностью.


Триш

Привычно срисовываешь промелькнувшее на лице официантки мимолетное выражение недовольства, которое та тут же маскирует за вежливой дежурной улыбкой. Девочка остаётся не в восторге от чаевых и не слишком хорошо владеет собой, а ты всегда подмечаешь такие вот персональные небольшие моменты. От тебя не укрывается и двадцатка Роя, который, с одной стороны, исключительно галантно заплатил за обоих. С другой стороны – оставил на чай всего лишь несколько баксов. Все эти мысли проносятся в твоей голове параллельно основному беспокойству о Джей – машинально, между делом, на фоне. Поправляешь локоны, вслед за Роем проходишь сквозь разъехавшиеся прозрачные двери кафе и останавливаешь у перил опоясывающего центральный атриум кругового балкона.

Происходящее внизу завораживает. Ты видишь несколько тел на расчерченной квадратами белой плитке, видишь преградивший выход угол перевернутого автобуса и расползающуюся от места катастрофы завесу черного дыма. Видишь мелькающие в дыму силуэты, видишь концентрационные кольца обрамляющей главные двери толпы, среди которых возникают и стремительно распространяются локальные очаги паники. Видишь, как беспомощно тонут в набирающем обороты вездесущем хаосе белоснежные рубашки охранников. Видишь, как вышагивает посреди атриума одинокая девушка в окровавленной серой блузке, исключительно неловко переставляя ноги, словно только несколько минут назад впервые в жизни встала на каблуки.

Вой пожарной сирены сменяется предзаписанным предупреждением оператора. Сохраняйте спокойствие, проследуйте к ближайшему пожарному выходу. Действуйте в соответствии с инструкциями и планом эвакуации. Твои пальцы машинально стискивают перила балкона. Вглядываешься в мелькающие внизу фигурки посетителей до рези в глазах. В конце концов замечаешь узнаваемый даже на таком расстоянии силуэт Джей – подруга почти добралась на эскалаторе до второго этажа на противоположной стороне атриума.


Рой

Келли кивает и улыбается. Кажется, что всё в полном порядке – ты держишь ситуацию под контролем. В глазах официантки тебе мерещится что-то, отдаленно напоминающее легкое сожаление. Наверняка вызванное тем фактом, что ты уже покидаешь сие заведение. А может она просто рассчитывала на более весомые чаевые – с этим обслуживающим персоналом никогда нельзя быть уверенным. Вслед за новой знакомой возвращаешься на балкон, и снова занимаешь место по правую руку от чернокожего паренька. Будто бы и вовсе не уходил. Смотришь вниз, отмечая произошедшие изменения. Люди бегут, толпятся около затянутого дымовой завесой главного входа. Белоснежные рубашки охранников тонут в бурлящей хаотично толпе. Девочка, что билась на полу в приступе, уже оклемалась – теперь идёт навстречу охраннику. Машинально отмечаешь, что люди сконцентрировались в левой относительно тебя половине зала, у входа. В правой замечаешь несколько тел, что замерли на полу в неестественных позах – уродливые ассиметричные темные пятна на светло-серой поверхности.


Такер

Хочется сорваться с места, бежать вниз, помочь. Остаёшься на месте. Уходит Рой и возвращается вместе с обворожительной белокурой подругой. Остаёшься на месте. Толпа внизу отхлынула, откатывается к главному входу подобно бессильно накатившему на неприступные скалы прибою. Пальцы ещё сильнее стискивают перила, однако всё же остаёшься на месте. Видишь, как локальные очаги паники разгораются один за другим, расцветают в толпе. Видишь несколько тел, оставшихся лежать неподвижно на плитке. По всей видимости – первые жертвы давки и паники, оставленные отхлынувшей толпой позади. Видишь, как медленно идёт навстречу охране на подкашивающихся ногах пережившая чудовищный приступ девчонка. На балконе атриума вас теперь трое – стоите рядом и наблюдаете. Тебя не покидает смутное ощущение нарастающий липкими волнами страха тревоги.


Рик

Мисс не в порядке. Ты понял это буквально с первого взгляда, и убеждаешься всё больше с каждой секундой. И дело даже не в распластанном на полу позади неё теле, не в побуревшей от крови блузке и не во вздувшихся жирными червями венах на шее. Больше всего тебя шокируют две вещи – это тупая отрешенность во взгляде, и то, насколько аритмично и неестественно она движется. И если первое просто дезориентирует, то второе откровенно пугает. Её движения – рваные, асинхронные, лишенные даже малейшего намека на плавность. Отчётливо видишь, как одна лодыжка девушки, не устояв на каблуке, отклоняется в сторону почти на девяносто градусов с хрустом.

Услышав твоё обращение, девушка начинает перебирать ногами быстрее. Когда до посетительницы остаётся несколько коротких шагов, останавливаешься. Мисс, подволакивая ногу и нещадно хромая, теперь приближается почти что скачками. Тебе начинает казаться, что она не собирается замедляться. Напротив, продолжает набирать скорость, и от этой агрессивной целеустремленности становится немного не по себе.

Цепляешься взглядом за черты лица девушки. Сквозь бледность и паутину вздувшихся вен отмечаешь утонченность, изящество, внешнюю эффектность и природную красоту. При других обстоятельствах, ты, скучая на посту, мог бы проводить её долгим и задумчивым взглядом. Уже задним числом понимаешь, насколько сильно незнакомка напоминает твою жену. В тот самый день, когда Хелена в роскошном свадебном платье ещё считалась не женой, а всего лишь невестой.

Останавливаешься – рассчитываешь, что остановится и девчонка. Но та, неловко споткнувшись на каблуках, падает на четвереньки у твоих ног. Слышишь, как с болезненным щелчком бьются с силой о твердый пол коленные чашечки.

Она бросается на тебя, не предпринимая ни единой попытке подняться, восстановить равновесие. Врезается всей массой в колени, опрокидывает назад и увлекает на пол. Чувствуешь, как твердая поверхность врезается в лопатки и выбивает воздух из легких. Инстинктивно группируешься, прижав по-армейски к груди подбородок. И вот девушка уже на тебе – перехватываешь в воздухе и удерживаешь на месте оба запястья. Её лицо отделяет от твоего несколько десятков сантиметров – и ты заглядываешь в залитые кровью лишенные намека на проблески интеллекта глаза.

В следующее мгновение девушка подаётся всем телом вперёд, вытягивает шею и предпринимает попытку добраться до твоей плоти зубами.

Твою мать! Куда рвутся все эти идиоты? Там на улице давленые трупы и кровища, лучше пересидеть в центре, пока это всё уберут, копы заснимут и зарисуют. Джей передернулась, снова вспомнив омерзительный скрежет и ... фу! Нет, это надо срочно запить!

Ого, а это что за херня? Жуткая чувиха в кровище, и там, за ней, что там такое? Труп? Охуела эта понтовая молодежь. Нет, чтоб пыхнуть ганджубаса и хряпнуть пару коктейлей - они загоняются глюкогеновым говном и высаживаются на измену.

– Ну и уродина, – пробурчала Джей, уходя с траектории движения очередной конченной с кислотными мозгами. - Везет же мне сегодня на обдолбанцев.

Нет уж, делать работу полиции и отлавливать бзикнутую она точно не будет. Нахуй, нахуй, путешествуй мимо, шизо де кончини, нам не по пути. Ну и харя, она что, в язык ширяется? Черные дорожки вен через всё хлебало.

Кинув быстрый взгляд по сторонам, Джей решила, что газовый баллончик в торговом центре - не самое офигенное решение, нож при копах тоже не стоит доставать, вон их там сколько рысачит, а вот кнутом, если что, чувиху стегануть можно. Потом. Если попросит. А пока надо уже найти наконец Триш. Телефон ещё, мать его... что они тут опять грохнули, что со связью, задолбали своими приколами.

И байкерша решительным шагом ломанулась к эскалатору, по широкой дуге обходя стрёмную бабу.

Рик

Мужчина тянет за руку, указывает напоминающим барабанную палочку пухлым пальцем в сторону ближайшей стены. Там, на скамье, полулежит дородная женщина – медленно сползая с закатившимися глазами по спинке вниз, она то и дело вздрагивает всем телом, от чего-то объемные телеса ещё какое-то время тревожно колышутся. Женщина выглядит так, словно только что перенесла сердечный приступ и прямо на твоих глазах умирает. Смотришь с беспокойством на почерневшую вену, которая раздулась настолько, что теперь просматривается даже сквозь несколько подбородков. Мужчина не слышит тебя, не хочет слушать – высвобождаешь руку рывком.

Оставив позади и бессознательную посетительницу, и её мужа, пробираешься сквозь толпу. Вокруг мельтешат разноцветные рубашки и незнакомые лица, язык и гортань начинает щипать от горького привкуса дыма. Не хочешь думать о том, что случится с брошенной женщиной. Не хочешь думать о том, что случится, если автобус по каким-то причинам взорвётся.

Уже теряя ориентацию, почти вслепую добираешься до стены. К счастью, начальник охраны позаботился, чтобы каждый знал расположение кнопок пожарной тревоги наизусть. Потому что пожар всегда оставался вероятным сценарием даже в Спрингфилде, и Керриган не хотел давать инспекторам даже крошечный шанс для того, чтобы обвинить охрану в халатности.

Добираешься до ближайшей красной коробочки, двигаясь вдоль стены. Срываешь пломбу, поднимаешь крышку, вдавливаешь что есть сил кнопку. Из динамика радиостанции сквозь треск помех доносятся приказы и распоряжения, адресованные другим позывным. Почему-то именно этот фоновый шум помогает успокоиться, взять себя в руки.

Тревожная сирена срабатывает сразу. По главному холлу торгового центра разносится неприятный вой на высоких частотах, после чего динамики начинают транслировать записанное безжизненным голосом сообщение об эвакуации. Часть людей соображает, что происходит и вереницами тянется к выходу. Начинаешь кричать, размахиваешь руками, пытаешься направить толпу.

Чертовы оросители, похоже, не срабатывают в ручном режиме из-за встроенных датчиков.

Замечаешь рядом Джо, который орёт на делового вида дамочку, уморительно жестикулируя при этом руками. Поток людей, кажется, действительно удаётся направить в сторону выхода хотя бы отчасти.

Останавливаешься, переводишь дыхание. Сквозь вой пожарной сирены прорываются отдельные визги – чувствуешь, как движение людей ускоряется. Совсем рядом проносится, не разбирая дороги, мальчишка. Мелькает одинокая мысль – давки не избежать.

И, уже в следующую секунду, видишь её. Молодая девушка, толпа вокруг которой стремительно и необъяснимо редеет. Люди разбегаются в разные стороны, и вокруг одиночки образуется пустое пространство. Неуклюже пошатываясь, она бредёт на высоких каблуках в твою сторону. Мини-юбка, покрытая бурыми пятнами серая блузка, свисающие плетьми вдоль корпуса руки. Пустой лишённый осмысленности взгляд. Глаза, испещренные густой сетью лопнувших нервов. Со стилем подведенные помадой полные губы, выделяющиеся даже на фоне заляпанной кровью нижней половины лица.

Отмечаешь несколько черных вздувшихся вен. Замечаешь багровые пятна на лаке дорогого бесцветного маникюра. И, самое главное, видишь ещё одно тело – на полу, позади. Мужчина в светлой рубашке – похоже, тот самый, за действиями которого ты не так давно наблюдал с высоты.

Лежит на полу, на светлой плитке вокруг медленно расплывается ярко-алая лужа. Лежит лицом вниз, время от времени конвульсивно подрагивая.

- Вот говно, - подытожил свои наблюдения Рой.
Что-то на празднике явно пошло не по сценарию. Вряд ли водила этого автобуса так спешил прошвырнуться по бутикам, что решил протаранить вход.
Младший оторопело перевел взгляд с разгрома внизу на мобильник в своей руке и непонимающе посмотрел на экран. Когда это он успел достать сотовый? Похоже, эта херня прошита в мозгу обитателя мегаполиса уже на уровне инстинктов. Что он собирался сделать? Спросить у всезнающего гугла, что за хрень тут происходит? Словно новости в интернете рождаются сами собой мгновенно после любого события. Или может, он хотел поснимать творящий внизу бардак на камеру, как уже поступила куча кретинов? Или срочно набрать три известных любому американцу волшебных цифры?
И то, и другое, и третье было одинаково глупо.

Рой хотел уже убрать сотовый обратно, как вдруг заметил кое-что действительно пугающее. Перечеркнутый значок, сигнализирующий об отсутствии сигнала. Ни торчащий из дверей автобус, ни дрыгающаяся девчонка на полу не вызвали у младшего каких-то эмоций, кроме раздражения от испорченного дня и, возможно, легкого недоумения. А вот то, что на фоне всех этих неприятных происшествий пропала сотовая связь...
Рой почувствовал, как по плечам вскарабкались мурашки, а между лопаток скользнула холодная капля. Его накрыло тревожным предчувствием чего-то по-настоящему страшного. Такое чувство, наверное, испытывает таракан, когда над ним появляется тень занесенного ботинка.

Да, вероятно это просто совпадение. Конечно же, просто совпадение.
Но что-то внутри, за периметром рационального мышления, что-то примитивно-животное, уже съежилось от ужаса в ожидании нашествия инопланетян, или внезапного десанта русских, или еще какого-нибудь дерьма из телешоу восьмидесятых.

Рой дернул плечом, встряхнул головой, словно приходя в себя после нокдауна. Тук-тук, мистер Донован, что будем делать дальше?
Первая мысль - надо срочно отсюда валить. Вторая, третья и четвертая оказались полностью солидарны с первой.
Где-то в громадине молла должны быть пожарные выходы. Только вот без карты тут можно блуждать годами. Рой смутно помнил что-то из телероликов, о действиях при теракте или катастрофе, однако все сводилось к тому, чтобы не паниковать и дружно сваливать по заранее разработанному администрацией заведения плану эвакуации. Вроде где-то должны быть развешаны таблички, указывающие на запасные выходы.
Прикинув варианты, Рой пришел к выводу, что сейчас охрана центра будет пытаться организовать паникующую толпу и с минимальными потерями вывести их из заблокированного сумермаркета. Можно постараться успеть вырваться вперед всех, если прямо сейчас стартануть вниз, но...
Рой оглянулся - девчонка все еще держала телефон в руке, и новости, судя по ее лицу, были неутешительными. Младший замешкался, затем рациональный городской житель преобладал над суеверным пугливым дикарем. Произошла какая то стремная херня, но власти уже в курсе, и сюда со всей округи уже летят, завывая, все возможные службы спасения. Разве может быть иначе?

- Во жесть, ага? - сказал младший черному пацану, подошедшему к перилам следом за ним, а затем вернулся в кафе.
- Там какой-то псих въехал в холл прямо на автобусе, - громко объявил Рой, показывая большим пальцем за плечо, затем обратился к блондинке, - Вечеринка, я думаю, отменяется. Лучше поискать другой бар. Идешь?

– Ыыыгхх – Судорожный вздох через сдавленную спазмом гортань. Триш? Рядом? Джей резко оглянулась, но подругу не увидела. - Триш, ты где! - закричала, прорвался голос.
– ... мобильная связь", - прожурчала подруга где-​то рядом.

– А? Что мобильная связь? - миг непонимания, тупой взгляд на смартфон, где сияло белозубой улыбкой знакомое лицо. – А!

Ну да, телефон. Триш. Все верно, она же ей звонила ... недавно? ...только что? ...сколько прошло времени?

- -ТРИШ, ТЫ ГДЕ?!?!

В ответ невразумительное:
- Т-тут... в кафе. Третий.. нет, второй... блять... короче, этаж, – каким-то не своим голосом, то ли севшим, то ли охрипшим. И следом испуганное:
- Что про-ис-хо-дит?
Попробуй тут объяснить этот трэш,
- Джей, ты в порядке? - тем временем выкрикнула в ухо трубка.

- Я? Какой там хер, в порядке, тут полное дерьмище! - но взволнованный голос Триш каким-​то непостижимым образом ставил всё на свои на места, и краски перестали полыхать адским кислотным керосином в глазах байкерши. - Не спускайся, я приду! Окей, ладно, я в порядке, я просто в ахуе! Обдолбанный уёбок на бусе въехал в толпу у входа просто перед моим блять носом, сука, разъебись ты блядским проебом, утырок недоношенный. Окей, Триш, я уже почти норм, и прости, что начала с какой-​то херни! Триш, детка, забудь всё это! С днем рожденья, сучечка! тебя тут ждет подарок, но сначала мы как сдле... кляксде... тьфубля! как следует выпьем, я уже заикаюсь, выпьем, выпьем!

– Мисс? Миииссс! – Джей заржала в голос, хлопая себя по бедрам. – Окей, подруга, ты сорвала свой джек-пот. За пять минут смеха я спою в твою камеру. А, твоюматьфак, погоди, потыкай пока микрофончиком в кого-то другого, щасек, вернусь!

Байкерша бегом рванула обратно к коляске, щедро рассыпая факи, наступая на чьи-то ноги и распихивая локтями тех, кто плыл по течению толпы в другую сторону. То есть, расталкивая каждого первого, потому что все плыли в сторону центра, и лишь она рвалась обратно.

– Ну, тупая овца, фазафака, чуть не забыла! – Сноровисто распотрошив багажник, Джей Хо извлекла из него походную миску и пластиковый фугас с водой. – Вот же! Фух!

Бегом вернувшись к Тору, она чмокнула его в морду, получив в ответ щедрый собачий поцелуй мокрым языком в нос, утёрлась, наплескала воды в миску. Придирчиво осмотрела привязку, чуть ослабила узел, обняла пса со словами:

-Сидеть! Жди, паскуда кобелиновая, сегодня получишь своё счастье.

Главное сделано, пёс обихожен, теперь можно вернуться к дамочке с камерой.
Чего б нет, поржать – святое дело. В эфир, полюбас, не пойдет, порежут нахер, но весело будет. Эх, матьтвою, сучка Триш далеко, вместе б прикололись... Э, да что я такая тупая сегодня! Надо позвонить, пусть подкатывает поближе!

Жарко и душно. Весь город будто гигантский бекон, который господь бог решил пожарить себе на завтрак.
К полудню, когда ландшафт хорошенько прожарится, в небе появится огромная вилка. Было бы классно, хоть какое-то интересное происшествие.
Скука, а не жара - вот настоящий бич этого захолустья, и только она выгнала Роя на этот выдающийся по местным меркам ивент.
И вот теперь, шкворча вместе со всеми в толпе на раскаленной сковороде творца перед Орегон-плаза, Рой задает себе вопрос - какого черта он тут делает?
Понятно, что лучше уж потусить на рок-концерте, чем сидеть дома и перебирать отцовские книги, кубки и пыльные фотоальбомы. Но зачем он, младший, вообще приехал сюда? Агент же ясно дал понять, что на поиски покупателя потребуется время. Все-таки продать участок земли в пару акров с домом впридачу несколько сложнее, чем пачку чипсов.
И Рой не может ответить себе на этот вопрос. Как и на то, почему в ответ на предложение Джесси устроить в Спрингфилде договорняк за хорошие бабки послал его к черту.

Сайонара, господин мэр, извините, забыл ваше имя, как только отвернулся от трибуны. Звездно-полосатую безделушку в карман, тоже - хрен его знает зачем. Просто захотелось. Течение влечет Роя по человеческому морю прочь от трибуны, к живительной прохладе торговых залов. В детстве Рой довольно долго верил, что кондиционеры - это окна в волшебный мир Санты. Если так, то в местном супермаркете их достаточно, чтоб ушлый старик мог составить подробное досье на всех местных мальчиков и девочек с хорошей кредитной историей.

Проезжая на эскалаторе мимо охотника, сражающегося с чучелом волка, Рой сложил пальцы пистолетом и выиграл у манекена в ковбойской дуэли. Волк выглядел довольно жалко. Донни-младший подумал, что все эти спецназовские штуки-дрюки нелепо выглядят для охоты на линялую серую собаку. Вместо волка им бы воткнуть сюда какую-нибудь вооруженную до зубов иноплетную тварь, как в серии Хало, мигом бы подняли продажи.

Чернокожий охранник, выглядевший как два склееных Баста Раймса, заставил Роя удивленно присвистнуть. Но ни сам ямайский страж порядка, ни его приятель не обратили внимания - пялились на белокурую Барби в кафе. Впрочем, тот из охранников, что не вываливался из униформы, быстро скользнул по младшему взглядом, но не счел угрозой безопасности вверенного объекта и отвернулся. Рой притормозил и тоже взглянул на заметную дамочку, благо пялиться было на что.
Одинокая цыпочка в кафе, белая и сладкая словно сахар в твоем кофе, выглядела достаточно перспективной компанией для того, чтоб убить пару-тройку часов до концерта. Возможно, конечно, она ждет такого же симпатичного белого Кена, но если б Рой парился по таким мелочам, он бы не лишился девственности в пятнадцать.

Занял в кафе стратегическую точку напротив, мимолетно окинув взглядом остальных посетителей. Ни один из них на Кена не тянул. Уже хорошо. Кивнул черному парнишке за одним из столиков и принялся разглядывать девчонку - не особо скрываясь, но и без лишней наглости.
Вообще барышня выглядела слегка потеряной, словно поплывший от пропущенного панча боец. Однако срисовала заинтересованный мужской взгляд, мгновенно подобралась и так стрельнула глазами в ответ, что, будь дело на ринге, Рой бы уже повис на канатах под методичный счет судьи. Черт, он даже отвернулся смущенно, как школьник, благо официантка подоспела вовремя, приняв огонь на себя. Интересные дела. Кену, если он вообще существует, придется занимать очередь.
- И мне можно то же самое, - быстрый взгляд на бейдж, - Келли? Спасибо.

Младший уже сдвинулся на соседний стул, откуда до тактического марш-броска за столик девушки осталось чисто символическое расстояние. Вгляд на девицу, открытая улыбка.
- Привет, я Рой. Чертовски жарко сегодня, а?

Триш

Двадцать два года. Здесь и сегодня. Сейчас.

Родиться четвёртого июля – спорное удовольствие. Неподготовленному человеку будет непросто представить, то количество и разнообразие тематических шуток, которые тебе пришлось выслушать за одни только школьные годы. Есть, впрочем, и положительная сторона у вопроса: если дать волю воображению, то можно представить, что вся страна, весь город, все вокруг – все празднуют именно твой день рожденья. Что это для тебя и только для тебя вечерний салют, в твою честь выступает сегодня на площади перед ТЦ PowerCat, тебе посвящена даже бездарная речь мэра, наполненная политически-агитационной повесткой.

Представлять, впрочем, можно всё, что угодно.
Здесь и сейчас реальность достаточно сильно идёт вразрез с мечтами и представлениями.
На часах – 11.10.

Это означает, что твои подруги опаздывают к назначенному времени уже на десять минут, и ты пока не получила даже предупреждения.

Настроение, которое с самого утра старательно лелеяли и поднимали родители в паре с сказочно-безмятежным безоблачным небом, стремительно ухудшается. Ты сидишь в одиночестве за синим столиком небольшого кафе на втором этаже «Орегон-Плаза», и старательно маскируешь за дотошным изучением принесённого официанткой меню нарастающую досаду.

Сидишь одна и скучаешь, в свой день рождения. Хоть бы написали, что будут позже. Сама ты тоже пока не пишешь – это не твоя обязанность, не сегодня.

В кафе почти нет посетителей, и это тебя устраивает. Украдкой наблюдаешь из-под опущенных ресниц за тем, как порхает по залу официантка. Задумываешься о том, что сама могла бы работать официанткой, если бы не вовремя подвернувшаяся идея с перепродажей одежды.

Время тянется мучительно медленно. Одинокий светловолосый мужчина за соседним столом изучает меню не менее обстоятельно, чем ты – в глаза бросаются его заметные невооруженным глазом проблемы с лишним весом. За следующим столиком – молодой темнокожий парнишка, тоже один. Осознание, что все остальные посетители занимают столики в одиночестве, немного поднимает тебе настроение.

Вчитываешься в меню, листаешь страницы. Бургеры, пицца, напитки, фирменные завтраки со скидкой, если успеть оформить заказ до полудня. Не фешенебельный ресторан, конечно, но отличное место для того, чтобы назначить встречу и спокойно дождаться остальных в относительном комфорте и вдали от толпы.

Переворачиваешь страницу, поднимаешь глаза – невольно вздрагиваешь от неожиданности. Пропустила, как в кафе возник ещё один посетитель. Чернокожий мужчина лет тридцати – рослый, небритый. Занял следующий стол, уселся лицом к тебе – выходит, что прямо напротив. Разглядывает тебя, судя по всему, уже какое-то время – совсем не стесняется.

Ваши взгляды встречаются, и он даже не думает стыдливо отводить свой.

– Уже определились с заказом? – с натянутой фирменной улыбкой возникает около твоего столика официантка.

Бейджик на груди сообщает окружающим – «Келли».

Врача! Кричат из коридора. Всё вокруг происходит, но основной и тупой вопрос - кто я остаётся. Кто я. Смотрю в мёртвую плазменную панель. Кто я? Молчат колонки стереосистемы. И пыли нет. Либо здесь не было человека очень давно, либо это место обладает очень хороший автоматикой. И возможно - персоналом.

Я - персонал?

Я два килограмма мозга, пилотирующие тела. Студенистый кусок мяса. Холодный, голый и жутко неприятный рационализм. Отворачиваюсь от плазмы. Чуть не плюнул в неё, но слюну надо беречь. Неизвестно когда начнётся следующий пожар и я получу порцию воды с потолка. Несколько шагов к журнальному столику. Приседаю перед ним на корточки, тяну руку и...замираю.

Пальцы. Моя ладонь. Поворачиваю её к себе. В этом неверном свете она совершенна. Обычная мужская ладонь. Сгибаю по очереди пальцы. Это упоительное и странное чувство. Я могу этим управлять. Радость движения. Наблюдаю как бегают жилки под кожей. Мои губы растягивает улыбка, а я издаю смешок. Идиотский и неуместный. И снова смотрю на эти пальцы.

Сколько так я сидел? Достаточно долго, чтобы девушка поднялась с дивана и ушла. Жаль. Кажется она была вполне ничего так. Я ещё не уверен что мне по вкусу именно девушки. Но в конце я Одиннадцать, а не тот хрен что был прежде. Новая личность.

- Хрень. - стол привлекает моё внимание, и я вспоминаю, что я не просто так сюда шагнул. Журналы. Информация. Бесценная. Бесполезная. Не глядя беру с него один. Смотрю на него - когда был сделан выпуск? В каком году? А затем безжалостно выдираю один лист из середины. Надо замотать "рукоять" своего "ножа".

Крик из коридора. Знакомый голос. Кто это? Точно! Мой спаситель!

Когнитивные функции похоже что замедленны, раз я не сразу опознал его, но работаем с тем, чем можем. Вот уж не думал, что когда-нибудь буду недоволен работой инженеров Оракла, но похоже меня переморозили.

Я неуклюже шагаю туда. И понимаю что опоздал. Тело лежит, а Седой уже в жилом отсеке. Смотрю на труп снаружи и суету.

К чёрту. Мне нужно двигаться дальше. Опираюсь рукой на стену. В ладони осколок стекла, замотанный в цветастую бумажку. Иду вперёд. Просто вперёд, до тех пор пока не приду..куда-то. Вспоминать проще куда-то двигаясь.

Осознание себя пришло неожиданно и не совсем к месту.
Синий мундир, рубка, голос Астры...
А затем Позитив обвел глазами помещение где он сидел, и вкрапления ужаса тут же по каплями стали проникать в его сознание.
Он голый, сидит в каюте. Возможно на каком-то корабле. Рядом умирает мужчина и рыдает женщина.
Бум! Полетела первая бетонная плита. Отвественность? А что если это вообще его корабль?
- Нет, нет - он стал отгонять неожиданную мысль - Он просто капитан судна. А тут может быть свой капитан.
Бум! Полетела вторая плита.
- Но если это так, то все эти люди. Рыдающие, психованные или мертвые - это его отвественность.
- Нужна ли им моя помощь? - Четырнадцатый посмотрел в спину Тринадцатой - Неизвестно. Может да, а может и нет.
Бум! Камни во внутреннем сознании продолжали рушиться.
- Но тут не только пассажиры, тут экипаж. Который может быть ЕГО экипажем. Что, еще одна отвественность?
- Бум! Лавина продолжала нарастать
- А корабль не в личной собственности, а значит есть работодатель. Четвертая отвественность? Перед ним? Та сама я корпорация "Оракл"? Вполне возможно.

Секунду Четырнадцатый приходил в себя от нахлынувших воспоминаний. У Высшего Разума есть особое чувство юмора.
Позитив стал осознавать себя лучше. Даже скорее не просто Позитивом, а некоторым Агрессивным Добром.
По крайней мере он точно понял, что бегать и умолять каждого выжившего он точно не будет. Он будет делать добрые в его понимании вещи. А если кто-то из-за своей депрессии, звездного статуса или каких-то мифических полномочий решит, что он должен поступать как-то по другому... чтож каждый может остаться при своем мнении, но не мешать. Ведь капитан должен быть один.
Четырнадцатый улыбнулся. Он жив и здоров. Память возвращается. А теперь у него может быть целый корабль. Позитив же!

***
Минутка размышлений прошла и юноша встал, подошел и присел рядом с Тринадцатой у тела мужчины.
- Я вспомнил, что принадлежу к экипажу корабля, мисс. Прошу, давайте попробуем нажать на сенсор в закрытой каюте. Может быть там есть аптечка или ключ-карта для медицинского отсека? И тогда быть может мы еще успеем помочь этому несчастному.
В медицинском отсеке должно быть необходимое оборудование. Я откуда-то помню, что на кораблях бывают установлены автоматические медицинские капсюлы. Они должны быть недалеко от стазис-камер, чтобы при каких-то побочных эффектах при пробуждении - медики могли оперативно оказать срочную реанимационную помошь.
- Я не уверен, что они есть на этом корабле, возможно я видел это на другом. Но попытаться мы можем. Вы идете?

— Шёл, шёл, упал, — прозвучал сухой ответ на вопрос "доктора".
— Пульса нет, зрачки на свет не реагируют, внешнего кровотечения не вижу, — добавил уже более конструктивно.
— Дыхание не ощущается, — отстранился от мужчины, давая место новому лицу ощупать лоб.
  По всем внешним признакам этот человек был мертв...

  И что он может сделать прямо сейчас? Проследил за попыткой открыть вешалкой замок... После которой специалисту по взлому тоже стало хуже, дальше по коридору уселась девушка у стенки.
— Он мертв, — подвел итог всем попыткам, — Избегайте нагрузок на тело. Если тяжело дышать и думать, останавливайтесь, отдыхайте, дышите медленно и..., — скулы свело, выдохнул, расслабляя челюсть, — сохраняйте спокойствие.
  Присел и закрыл глаза покойнику. Стоило сдаться. С ним. Сейчас. Чтобы действовать дальше, для тех, кто жив.

  Можно было попытаться помочь этому человек... Но, скорее бы помощники просто угробили бы себя, переживая и перенапрягаясь, а также тратя время.
  Встал и двинулся дальше, к месту откуда пришли вешалки. По ходу осматривая осевшую девушку. Слишком живое и подвижное лицо для покойницы. Хорошо. Пошел дальше. Кто-то уже осваивал лифт, собираясь их покинуть. А еще один потенциальный покойник лежал лицом к полу, заливая пол кровью. Вокруг него уже было в достатке людей. Глянул краем глаза на журналы и открытые каюты, что были практически пусты, и закрытую, в которую пытались попасть все по очереди. А еще тут был холодильник... с пивом.
— Шкафчики уже проверили? — спросил у пространства, сам открывая их.

  Что он мог сделать для людей рядом? Ничего. Пока, ничего.

Тринадцатая добросовестно перелистывает журналы, один за другим. В голове пусто, ничто не отзывается, ничто не способно подсказать, что произошло на этом... корабле. Да, корабле. Кто-то сказал об этом. Разумеется, где ещё быть стазис-капсуле, как не на космическом корабле. Они летели, а потом что-то произошло. Катастрофа? Глаза скользят по поверхности строчек, пустые мысли так же бесполезно перекатываются в голове. Как вдруг!..

Это лицо она видела уже сегодня. В кривом отражении стазис-капсулы. Самая успешная леди Земли... Она?!!! Земля?!!! Самая успешная леди?! Глаза Тринадцатой и без того огромные округляются ещё больше, кажется, сейчас выскочат из орбит. Земля! Самая успешная леди! Слова заголовка разрываются в мозгу одно за другим, словно девушка шла по минному полю и попала на растяжку. Земля! Самая успешная! Она инстинктивно вскакивает, сжимая журнальчик, в порыве куда-то немедленно бежать, поделиться своим открытием, словно это всё меняет, словно теперь они спасены. Увы!..

Молодой и крепкий на вид мужчина падает посреди каюты. Внезапное кровоизлияние, о котором предупреждала инструкция? Возле неё вьётся симпатичный зеленоглазый парень, что-то говорит...

...полон энергии и радости, это же классно... ...дико рад за тебя... ...волшебно!

Этот щенячий восторг в шаге от разыгравшейся трагедии выводит Тринадцатую из ступора.

– Придурок! – зло и раздражённо выплёвывает она в лицо Позитиву. Расскажи кто Тринадцатой, что она способна вот так запросто нахамить человеку, не поверила бы.

Не вслушиваясь дальше, краем уха лишь отмечая, что он там ещё говорил про консоли, Тринадцатая делает несколько быстрых шагов и опускается на колени возле несчастного. Ей кажется, она знает, что делать, как помочь или хотя бы определить, что помочь уже нельзя. Знает? Или это ложная память?

Осматриваю каюту. Пусто. И тут пусто. И тут.
— Блядь! — вырывается. Поворачиваюсь к Третьей.

— Извини, думал одежду тут найдём. Оденемся… — ухмыляюсь виновато. И тут до меня доходит, что я, голый, наедине с не более одетой девушкой. Отвожу взгляд, отворачиваюсь к шкафу. Вешалки, значит? Ну-ну, очень интересно. Голая Третья? В толпе как-то меньше бросалась в глаза. Может из-за смытой теперь жидкости. А может из-за стадного инстинкта, благодаря которому нагота казалась нормальной. Теперь же… Вешалки, да. Сгребаю все из них.

— Слушай, ты знаешь что-нибудь о замках? — спрашиваю соседку. — У них же там… контакты, наверно? А пластик ток не пропускает. Вот я и думаю: если разомкнуть цепь, откроется ли дверь? Или там новое затемнение будет. Пойду попробую!

Улыбаюсь, смотрю в потолок и как можно быстрее ухожу из каюты. Кажется, мы проходили мимо "Хранилища"? Возможно, там будет одежда и моя потерянная гордость? Открытие электронного замка пластиковой вешалкой — отличное оправдание побега!

– Бля!

Рычаг дал неожиданный эффект. Правда, она не могла бы сказать, чего стоило ожидать, но то, что её вышвырнет мордой вниз – это был сюрприз. Неприятный.

Матерясь, Третья потирала ссадины на ладонях и озиралась.

Оказалось, несколько капсул открылись, и из них вываливались люди. "Как перезрелые фрукты", – подумалось вдруг. Голые. М-м-мать! Не самое приятное открытие. Приятных открытий не оказалось совсем. Она уже открыла рот, чтобы выругаться еще и по этому поводу, как рядом раздалось дружелюбное: "Вот и полетали!"

Третья взглянула но соседа, щетинистого мужика чуть постарше. Неожиданно яркие голубые глаза.

– Вот уж точно, – согласно хмыкнула. Улыбнулась помимо воли. – К такому жизнь меня не готовила. Башка болит, дерьмо, – пожаловалась заодно. – Бля, нихуя не соображаю. Это нормально вообще?

Третья попыталась встать, держась за консоль и оглядеться. На жирную цифру 3, написанную там, посмотрела. На людей. Все выпадающие выглядели такими же вялыми мухами, как и она сама. За исключением одного странного чувака, который отжимался и ржал. Стрёмный какой-то. И ещё одной особы, которая разрыдалась в истерике.

Третья вздохнула.

Еще одна девушка – надо бы в мужской компании держаться вместе. Надеюсь, она нормальная. А может, из тех, что давит на жалость? Сейчас найдет себе утешителя, а то и не одного, и норм.

Еще раз вздохнула.

– Слышь, пойдем, поможем этой, – она кивнула соседу на скукоженную в комочек плаксу.

И двинулась – от капсулы к капсуле, придерживаясь руками, на подкашивающихся ногах побрела к ревущей девчонке, хоть и не очень хотелось. Ну, бля. Может ей хуже всех там. Нехорошо на неё наплевать. А там посмотрим – если истеричка конченная, то пусть ищет утешителя.

Добравшись кое-как, касается волос плачущей девчонки. Так чтобы не испугать. Сползает рядом, берет ту за руку.

– Ну, ну. Ну что ты? Ладно тебе. Чего ты там плачешь-то? Ну, перестань, а то нос дышать не будет. Что такое с тобой? Плохо?

Долгожданная свобода. По сравнению с тесной коробкой, холодный металл пола и далеко не самое мягкое столкновение с ним казались благословением.
Жадно хватая ртом воздух, восьмой неудачно попытался подняться на ноги. Конечности не слушались то ли от холода, то ли от усталости, и мужчина снова рухнул на пол.
- Сукааа, - протянул он.
Рядом кто-то заговорил. Восьмой дёрнулся, только сейчас поняв, насколько он беззащитен, валяясь голышом на полу. Это придало сил и он снова упёрся руками в обжигающий металл, силясь прийти в вертикальное положение - на этот раз успешно. Рефлекторно опустил подбородок и подобрал к груди кулаки. Только после этого принялся осматриваться.
Первым в глаза бросился здоровяк с мордой идиота. Крепкий сукин сын, раз поднялся так быстро, но вроде не опасный - уже потопал прочь. Ну и вали нахрен.
Потом восьмой кинул взгляд в другой конец ангара. Хочешь, не хочешь, а мужской глаз цепанулся за двух девок. Бедняги. Мужичье то явно легче переносит наготу - на крайняк ладонью закрыл. А этим поди прикрой и пизду и сиськи - так и раскорячишься на полу. А, ну да. Вон, одна уже ревёт, обмотав себя руками.
- Э, здоровяк, - прохрипел восьмой вдогонку тому, что вылез из двадцатой капсулы. - Девкам халаты глянь.
Остальные были попроще. Не головорезы вроде, но и не щеглы какие. Хотя поди тут разбери с таким освещением.

Сам восьмой двинулся к терминалу возле своей капсулы. В голове каша какая-то, как после полуденного сна, и надо было всё это дерьмо устаканить.

Капсулы по соседству оставались закрытыми, только через одну, через две, на полу корчились голые люди. Человеку не было до этого дела, он занимался собой. Выпав из "ложа", попытался как-то собраться, чтобы не ободрать колени, локти. Всё равно кожа саднила, может даже будут синяки. К боли в голове, груди прибавилась ещё и эта, чисто механическая боль от падения.
Ничего, это всё ничего. Это можно пережить. На ноги тоже вставать пока что рано, можно на четвереньках, враскорячку доползти до панели. Сенсорная панель что-то означает, она может дать информацию. Неважно, что ты обнажён, неважно, что начинает пробуждаться стыд - это ощущение пока что робкое, хватает целого букета других, более ярких. Волнение, страх, удивление, беспокойство. С этим бы справиться.
В голове ворочаются мысли, перемалывая, словно муку, вброшенные туда куски текста. Корпорация "Оракл", капсулы, панели. Номера. Это всё человек пытался сделать меньше, компактнее, извлечь из этого песчинку ясной мысли, которая сразу поставит всё на свои места. Не получалось.
Однако неудачи не демотивировали его. Наоборот, после каждой холостой прокрутки мозговых шестерней, он становился спокойней и сосредоточенней. Движения двигались всё менее резко, растерянность сменялась задумчивостью.
Кто-то потянулся к выходу. Проследив за неуверенной фигурой, рискнувшей встать на ноги, человек вновь вернулся взглядом к панели. Что она скажет?

Порадовавшись в очередной раз маленькой победе, парень растер руками плечи прежде чем схватиться за голову, что так немилосердно болела. А ещё она была пустой. Совершенно без воспоминаний, от этого было легче и сложнее одновременно. Он не обращал уже почти никакого внимания на моргающий фоном текст, все равно сквозь это мельтешение было не разобрать что там происходит.

Сложно было не иметь памяти потому что ты постоянно натыкался на это пустое место, словно спотыкаясь об спинку неудачно стоящей кровати раз за разом. Легче было от того что... разве это не свобода в подлинном и безграничном смысле? Легальная свобода от воспоминаний, от той роли что привык называть собой. От имени, наверняка бывшим глупым до тошноты или совершенно обыденным, затертым и замусоленным.

Некоторое время парень закрыв глаза пытался насладиться этой "свободой" вопреки всей это ситуации, вопреки боли и спазмам постепенно сходящим на нет, когда он растирал больные мышцы руками. Но все таки это не то. Не выходило раствориться в этом эфемерном и постоянно ускользающем ощущении. Тогда мужчина открыл глаза, зло сощурившись – нет так и не надо! "Тогда я поступлю от обратного" – мысленно пообещал он непонятно кому, разозлившись. Он решил вспомнить. Не так. Вспомнить!

Пора было покончить с этим наркотически приятным и ядовитым беспамятством. Стазис или нет. Не важно. Он вздохнул пошире грудью морщась от жжения в груди. Он помассировал виски пальцами, не зная с чего начинать. И попробовал покопаться в этой пустоте. Ухватить какую-то мысль за хвост. В конце концов ему не нужно было многое, хотя бы имя. Пусть даже и тупое, но свое! Что бы там не было отдавать свои воспоминания какой-то там корпорации он совершенно не собирался. Должен был быть какой-то метод...

Еще несколько необычных звуков, но уже не таких пугающих. Мозги-то уже начали соображать немного. Главное, из гроба этого вылезти, а остальное образуется.

Вывалившись из капсулы, Двадцатый зашипел как от холода, так и от боли. Но времени терять не стал и сразу же попытался встать. Получилось с переменным успехом, но слабость показывать нельзя, поэтому Двадцатый оперся спиной на капсулу и поднял голову.
— Так, ну и кто из вас, пидо... Хм. — заорал был он, но оборвал себя на полуслове, увидев еще с десяток таких же голодранцев. Вряд ли кто-то из них ответственен за случившееся. А больше никого нет. С другой стороны, это даже радует! Если бы Двадцатый был один такой лох и неудачник, то было бы это крайне печально. А так выясняется, что еще целый зал проснулся не с той ноги. Видимо сервис такой у этого "Оракла". Ну или что-то пошло не так, что, впрочем, одно и то же. Равняться на других голых доходяг все равно не стоит.

Когда свет вернулся, пошатывающийся Двадцатый начал медленно пробираться по единственному указателю к Выходу. Ноги так и жгло, приходилось идти чуть ли не на внешней стороне стопы.
— Прогнило что-то в Датском королевстве. — пробормотал он под аккомпанемент скрежещущего металла и искрящей лампы, и продолжил путь, внимательно смотря под ноги, чтобы не засадить стекла под кожу.

Каждому знакомо ощущение, когда сильно затёкшие руки-ноги словно увеличиваются раза в три и становятся неуправляемыми. Пальцы не удержат чашку, а ступни не сделают и шага. Не каждый, однако, в курсе, что гораздо быстрее и эффективнее восстановить кровообращение можно, не разминая сами конечности, а наклоняя голову к плечам вправо-влево, вправо-влево.

Пленнице стазис-капсулы, очевидно, это оказалось известно. Мозг ещё не проснулся, не определил своё место во времени и пространстве, веки оставались закрытыми, слух, осязание и обоняние дремали, а тело уже дало команду: вправо-влево, вправо-влево... И только, когда мириады крошечных иголочек сладкой болью пронзили возвращающиеся в строй руки и ноги, тело решило, что пора как следует подвигаться, размять закостеневшие от неудобной позы позвонки, расправить плечи, потянуться до хруста в суставах и, наконец, дать мозгу команду просыпаться.

Позвоночник выгнулся дугой, руки было взметнулись за голову. Что-то им сильно мешало, они бездумно расправились с помехой, рванув её изо всех сил, но потягушки тем не менее всё равно не вышли – тесно. Словно тело приходило в себя в стеклянном гробу. Когда мозг дал команду открыть глаза, оказалось, что так оно и есть. Зрение обнажило до того жуткую картину, что веки снова зажмурились. Девушка полежала несколько секунд неподвижно, вновь открыла глаза медленно и осторожно, надеясь, что увиденное – остатки дурного сна. Ничуть! Вдоль тела валялись выдернутые с мясом трубки, пошевелиться как следует оказалось проблематично, перед глазами плыли какие-то надписи.

От невозможности размяться нормально мышцы заболели нестерпимо. Эффект пропасти. Положите на пол узкую дощечку, и вы спокойно пройдете по ней, не заступая за края, но перекиньте ту же дощечку через края пропасти на двадцатиметровой высоте... Так и здесь, осознание, что от боли не избавиться, усилили её стократно. В поясницу словно тыкали спицами, левую икру свело судорогой, тело инстинктивно задёргалось, пытаясь вырваться из тюрьмы.

Чтобы взять себя в руки, девушка сосредоточилась на надписи. Это, как ни странно, помогло. Конечно, просить человека сохранять спокойствие в такой ситуации, всё равно, что просить шлюху в борделе сохранять девственность, зато стало ясно, что так и не проснувшаяся память – явление кратковременное, а, значит, сильно пугаться не надо. Опасаться же ОНМК и ССН* было уже поздно – девушка "самостоятельно извлекла из тела элементы системы жизнеобеспечения организма" прежде чем успела узнать, что этого делать не стоит. Поэтому и реанимационную бригаду дожидаться теперь не было смысла.

Самое главное, имелся аварийный выход! Раз он был, как и целая инструкция на этот счет, значит, ситуация, хоть и неприятная, но не смертельная. Всё как-нибудь наладится, только бы выбраться отсюда и размяться! Рука потянулась к рычагу.

III

Вдох.

Порывистый вдох проводит черту между небытием и реальностью.
Сквозь лихорадочный гул крови в ушах пробивается мерное щебетание неизвестных приборов.
Сквозь судорожные спазмы и жжение толчками проникает в лёгкие живительный кислород.
Запястья горят, поясницу ломит, задеревеневшие икры пронзает незваная судорога.

Накатывает волнами страх, подбирается паника.
Загнанный взгляд упирается в полупрозрачную панель в каком-то десятке сантиметров перед лицом. Там, по ту сторону мутной преграды, разливается волнами яркий электрический свет, проступают тут и там неразборчивые силуэты коконов-установок.

Разглядеть странные агрегаты как следует не выходит – глаза слезятся, постоянно моргают, а панель озаряет изнутри слепящей синевой виртуального интерфейса. Какая-то жидкость стекает вниз, к ступням, по груди и спине. Привычное тепло постепенно сменяется угрожающей в скором времени перерасти в холод бодрящей прохладой.

Волны паники несколько сдерживает горящая теперь перед глазами белая надпись.

СОХРАНЯЙТЕ СПОКОЙСТВИЕ.

Ниже бегут мелкие строки какого-то информационного текста. Причин для паники нет. Не должно быть.

В голове пустота.
Пульсирующая толчками резкая боль на фоне полного отсутствия каких бы то ни было воспоминаний о прошлом.
Ни лиц родных и знакомых, ни имени, ни осознания причины собственного пребывания в этом тесном гробу.

Одинокое определение понятия «стазис» вяло барахтается где-то на задворках сознания.
Полупрозрачные трубки вьются вокруг, оплетают предплечья, впиваются иглами в вены чуть ниже локтя.

СОХРАНЯЙТЕ СПОКОЙСТВИЕ.

Яркий свет снаружи на мгновение вспыхивает, выжигая гиперчувствительную сетчатку, и гаснет. Спустя мгновение, показавшееся практически вечностью, загорается снова.
Синий экран виртуального интерфейса покрывается рябью, ровные аккуратные строки текста вспарывают уродливые дефекты помех.

Синева сменяется алым – огромные, увеличившиеся чуть ли не вдвое буквы «СОХРАНЯЙТЕ СПОКОЙСТВИЕ», пляшут, не попадая больше целиком в поле зрения, прямо перед глазами.
Чуть ниже можно разглядеть новую сводку информационного текста.

Корпорация «Оракл» приносит извинения за доставленные неудобства.
Не пытайтесь самостоятельно покинуть стазис-капсулу без крайней необходимости.
Терпеливо дожидайтесь прибытия реанимационной команды.
В случае возникновения крайней необходимости, используйте аварийный рычаг, который расположен в области досягаемости вашей левой руки.
Обязательно извлеките инъекторы прежде, чем пытаться самостоятельно покинуть стазис-капсулу.

Ален послушал, нахмурился и посмотрел в сторону, но ничего не сказал. Грегори все изложил по сути, и какие-то мелкие детали кардинально не меняли картину. Теперь ход был за незнакомкой, и Ален не доверял ей настолько, чтобы с наскоку излагать ей тайны своего сердца или теоретические гипотезы. В прошлом Сон являл им с Грегори крипто-благодетельные лики: Барон, ковбой Карл, старикан-библиотекарь и все остальные спокойно хвастали своим превосходящим мастерством над психореальностью Нави, но держали рот на замке про секреты могущества и выдавали практические истины лишь по половинке чайной ложки в час. Любимая ими снисходительная речь в стиле "молодо-зелено" и "ты еще под стол пешком ходишь, сосунок" не несла в себе новой информации, и могла лишь взбесить нетерпеливого человека. При определенном раскладе, Джо, пожалуй, могла бы дать Минни в челюсть с ноги.

Но Грегори, например, оставался спокоен. Привык, наверное. Вирель относился к этим выпадам с толерантностью, хотя ему и хотелось большего, да быстрее. Док достаточно пробыл во сне, чтобы лучи, Стражи и прочие традиционные огненные цирковые кольца перестали иметь над ним хоть какую-то власть. Только неписанный закон, по которому волшебные способности переставали действовать в тот момент, когда они больше всего были нужны, продолжал главенствовать над пресыщенным молодым принцем.

Молодой принц продолжал наблюдать за собеседниками в молчании. С могуществом, о котором говорила конкунбина Барона, рука об руку шла ответственность, а ее-то Вирелю не очень хотелось. Рано или поздно ответственность хомутает мужчину, затягивает свою петлю, меняет ориентиры. Пусть лучше это случится в момент, когда другого выбора не останется. Взвесив за и против, Ален решил, что в отличие от Яви, в этой полной изобилия жизни ответственность может потерпеть, а он может позволить себе побыть еще пять минут беззаботным, пусть даже остальные об этом не догадываются.

Минни рассказала о себе немало: и про детей, и про охлажденные как scotch on the rocks отношения с Марком. И даже про стихии и про каких-то женщин для комплекта. Еще она раза три намекнула на секс. Но она ничем не помогла им. Быть может, просто требовалась причина? Что может заставить эту матрону раскрыться?

Хмм.

Вирель почему то не сомневался в том, что разговор быстро зайдет о выпивке. У господина Инсурральде был определенный вкус, и он оставлял отпечаток на людях вокруг него. Док невольно задумался о том, как часто сам стал прописывать себе коньяк в психореальности Сна. Минни, очевидно, вписывалась в традиционный типаж женщин вокруг Барона: сильная, своевольная, с надломленной судьбой и страстью к спиртным напиткам. Почему-то Ален еще не нашел по-настоящему удовлетворенных жизнью женщин. Держатели власти во Сне научились летать в космосе без скафандров и собирать из ошметков разнесенную выстрелом голову, а счастью не научились. Как и в реальности, оно ускользало, неважно какими сверхспособностями обладали преследовавшие его сноходцы. Как это уязвимо и по-людски.

- Мне, если можно, мартини, - попросил Ален у Грегори. - Рановато для рома.

- Минни, а у вас есть дети? - спросил он, повернувшись к "старушке".

-…Эээ, успокойса! Всо в порадкэ!- сказал ей глубоко ошарашенный мужчина. Странно, его голос даже с переводчиком в голове звучал со странны акцентом. Подобный сбой у Яны был во второй раз, после встречи со старухой в шутовском колпаке. Но, ей было не важно. Надо было поесть,- Каша так каша – как скажэш, правда!.. Давай… давай йа тэбэ помогу,- сказал тот суетливо, накидывая на девочку что-то вроде покрывало, сорванного с бельевой верёвки, и помогая двигаться. Садова ослабела, и только когда мужчина (ему было порядка 40, с укладистой подстриженной бородкой, обветренным худым лицом с явными восточными чертами) аккуратно придерживал ту за плечи, она не шаталась особо. Каша была ровно там (как и кувшин с остальными вещами) где девочка её оставила, в не особо повреждённом состоянии, и вскоре она начала есть. Нет, жрать! Яростно, с остервенением во взгляде. С какой-то ненавистью в каше, и без возможности остановиться. Она смолола всё за один присест, и всё ещё чувствовала голод. Смотревший на это всё мужчина, судя по слабой улыбке, и глазам по пять копеек, неслабо так подохренел от аппетитов студентки. Он неуверенным, немного дрожащим голосом, протянул,- Нэт, слушай, ты и лошад так вот сэш! Красиво, красиво – никогда нэ видэл, чтобы в кого-то малэнкого лэзло так много эды…- задумчиво проговорил тот. Прищурился, поглаживая бородку. А затем вынул из-за пазухи промасленный свёрток: внутри была лепёшка, немного промокшая после того, как незнакомец нырнул прямо в одежде пытаясь спасти «утопающую»,- Хочэш?- предложил он ей пищу. И кивнул на палатку,- Мы как раз отмэчали встрэчу – эсли хочэш, можэш присоэдинится к нашэму празднику. Я сам отошол, просто чтобы подумат и сделат домик,- кивнул он как-то рассеяно на замок из песка. Если присмотреться, незнакомец был относительно невысоким (как ни странно, не выше 160 см), худым и гибким словно стебель камыша, с тёмными кучерявыми волосами, завивающимися в мелкие колечки-кудряшки. Его шею охватывала тонкая серебристая цепочка, с множеством мелких звеньев, и маленькая подвеска на ней – аккуратный бирюзовый камень, мутный на вид, с бледными прожилками.

Астра инклинант нон нэцэсситант. Вжимаюсь в ледяной пол, меня бьёт крупная дрожь. Я впервые вижу вблизи бой, хотя это не настоящий бой, скорее беспорядочная драка. Астра инклинант нон нэцэсситант. Я не видела тех, кого убивали мои изобретения. Да и не интересовалась никогда их судьбой. Наука – головоломка, открытие – пазл, сложившийся в мозгу. Этот упоительный миг, когда последний кусочек встает на место! Что будет дальше, мне безразлично. Военная преступница и три пожизненных, а могла бы с тем же успехом открыть бессмертие и стать благодетельницей человечества. Мне было всё равно, для чего пригодятся мои изобретения. Меня это не касалось.

Астра ин... Я испытываю экстаз, когда понимаю, что догадалась, как открыть капсулу, и досаду, когда раздаётся выстрел. Досаду, что помешали сложить пазл. Только потом страх. Жуткий страх. Я впервые вижу войну вблизи. Меня это не касается. Я не хочу в этом участвовать. Я учёный. Не солдат. Астра инклинант нон нэцэсситант. Понимаю, что говорю это вслух. Нервы совсем сдали. Марк уходит, а я по-прежнему вжимаюсь в холодный пол, трясусь, как осиновый лист, и вспоминаю тех, с кем успела пообщаться. Чтобы успокоиться. Чтобы отвлечься от криков, пальбы и крови. Вернуть душевное равновесие.

Астра инклинант нон нэцэсситант. Лили. Гладкая, шелковистая
кожа, нежный взгляд серо-голубых глаз. "Не знаю, где ты научилась делать массаж. Это божественно". Лёгкая хрипотца голоса завораживает. Лилия. Роскошный цветок. "Проявите участие хотя бы к тем, кто замерз. Часть из них ведь - ваши". "Ваши". Я старательно не подаю вида, что замечаю, кому она это говорит. Лилия. Роскошный цветок из садов Федерации. Обидно. Нет, правда, обидно. Астра инклинант...

Глаза усача встают передо мной, заслоняя глаза Лили. Он делает что-то страшное. Что-то непоправимое. Прямо сейчас. Я чувствую это, сама не могу объяснить – как. Проклятый федераст, нет! Я хочу кричать, хочу объяснить ему, что с такими глазами ему нельзя! Такие глаза нельзя осквернить, лучше бы он выколол их, прежде чем... что если он... что если даже эти глаза несут лишь смерть, тогда у нас совсем не остается надежды. Совсем никакой. Никакой надежды на прощение. Не хочу думать об этих глазах, словно если я не буду думать, все можно будет еще исправить.

И я думаю о Марке. О простом и понятном Марке с его безупречной армейской выправкой и безразличной, машинальной заботой. Таких бравых ребят полно среди конфедератов. Среди федералов их тоже хватает. А уж сколько их среди трупов с обеих сторон - не сосчитать. О Марке можно думать без опаски, мы друг другу ровно настолько любопытны и нам с ним ровно на такой процент наплевать друг на друга, что мы составили бы идеальную пару, если бы у него не болталось кое-что лишнее между ног. Защитит, но не потому, что дорожит, а чисто рефлекторно. Зато с гарантией. Надёжный. Вот верное слово.

Мысли о Марке успокаивают, я почти перестаю дрожать. Главное, не думать о тех, с кем пообщаться не успела и уже, наверное, и не доведется. Не думать о Прапоре. Я сегодня смеялась впервые с тех пор, как Конфедерации уронила свои флаги в грязь. Там где кровь - смеху больше не место. В этом есть что-то неправильное. Что-то нелогичное. Я вдруг думаю, впервые наверно вообще в жизни, что, может быть,и я могла бы изменить это. Что-то сделать, чтобы изменить это. Но я не сделала ничего. Другие пытаются. Суетятся. А я только думаю, что, может быть, тоже могла бы и не двигаюсь с места. Астра инклинант.

Я гляжу снизу вверх на огромную орясину. Успевшего о себе что-то возомнить. Каждый раз одно и то же. Это уже было. Я уже доказывал кому-то своё право вести за собой людей. Наверное именно поэтому этот парень меня раздражает. Ну и ещё может потому что я вижу содержимое его ноздрей и каждый из трёх подбородков. А его, должно быть бесит моя макушка.

Смотрю в планшет. Кажется этот что-то говорил про танковую бригаду.. Из неё был только один. Щелкает предохранитель на моём пистолете.

- Сейчас мы все куски мяса в высоко-технологичной жестянке, Старший прапорщик, 36-я танковая дивизия, вс КССС. Без меня, или моего "зама", вы даже выйти отсюда не сможете. И когда придёт четвёртой эшелон, именно я буду стоять между твоей тушей, и полицаями, которые будут судить тебя именно по приговору. - я не приближаюсь на расстояние вытянутых рук громилы. Зачем. Даже та маленькая дистанция - это дистанция.

- Я полковник тяжёлой штурмовой пехоты, 2-ая Марсианская Бригада Смерти. Уж будь любезен, Прапорщик, стой спокойно, и назови свой статус. -

- Эй, там, в задних рядах, что за возня? Отставить и встать в шеренгу. Перекличка, потом будете друг друга за жопы щупать. - Дёргает пальцами на планшете, пытается проверить - нет ли на Эльбрусе блока управления этими капсулами?

- Мы похожи? - спросила его откуда-то сбоку симпатичная дамочка. И Боб просто не мог удержаться.

Присев, как борец сумо перед схваткой, он серьезно и сосредоточенно всматривался в лицо незнакомки, подмечая малейшие детали ее внешности.

- Поразительно похожи! - наконец выдал он свое экспертное заключение и, не давая жертве опомниться, заключил ее в объятия. - Мы просто на одно лицо!

И, поддав в голос мыльной оперы, втопил рёв-добивочку.

- СЕСТРЁНКА!!!

- Под «тюрьмой без стен» я то и имею ввиду, что и говорю, хотя это и странно,- признался Изир,- Я не могу не прятаться. А люди не могут меня найти, потому что я слишком хорошо прячусь. То, что ты меня почему-то слышишь – это невероятно странно, но ты была такой искренней, что я не могу с тобой не заговорить! И это даже сработало, хотя ты и не умираешь, что тоже странно, ведь я – здесь,- заметил невидимый человек. Вздохнул,- Если тебе кажется подобное направление разговора – странным, то в этом нет ничего странного – оно действительно странное, поэтому, мне и кажется мой выбор – добровольным заключением в месте, откуда нет выхода. Тюрьмой без стен, ведь я могу ходить где и когда захочу, но даже так – абсолютно бессилен. Даже если я расколю гору напополам, или заставлю остров парить в облаках – все спишут это на случай, или на погодное явление. Это жутко странно, и столь же раздражающе…

- О, я тебя понимаю. Мне кажется, когда-то я тоже жил в мире, где всё было подругому, на этом меня наводит мысль, что всё вокруг – до жути уж странное. Так к странностям не привык, и тебе не советую – держит в тонусе,- кажется, судя по усмешке, это была шутка (?). Хотя слышать шутки или что-то бодрое из уст плавной речи Изира, было очень… тьфу ты, сказать «странно» – значит прямо подцепить дурную привычку невидимки… непривычно, вот! Послышался ещё один вздох,- О, в этом нет ничего необычного. Ты зашла за лимит позволенный людям, и у магии был выбор – убить тебя, или же попытаться исполнить твоё желание, не нарушая закона равноценного обмена. И произошло две вещи: на тебя были возложены обязательства равной платы за твоё желание, а после – тебя преобразили в химеру. Это тоже самое, что превращение в пустоту, только менее мощное, и куда как более контролируемое магом,- объяснил ей всезнайка, наверняка, с очень умным видом,- Да, эти виды ещё существуют. Да, я знаю их свойства.

…Тем временем, Андрей активно узнавал у Джексона о нынешнем местоположении кого-то из вышеперечисленных магов, на что получил ответ «да хрен его знает». Как пояснил Джексон, Эркюль этим утром ушёл вести агрессивные переговоры по поводу объединения с некой Бон, и её группировкой – Стаей, людях с животной символикой на одежде. Клей пошёл по каким-то своим делам, где искать его знает, возможно, Эркюль или Мопс – потому что они часто общаются (сам Мопс сейчас тусовался на базе Арго – оказывал помощь раненым). Багбир сейчас гостил у неких цифранутых со своей командой (это была группировка, с которой Аргонавты были в состоянии «холодной войны»), а Талон кушал в столовой.

- Хорошо, по поводу катализатора – тут всё просто. Магия она, знаешь ли, не только в грубых числах, но ещё и в головах. К некоторым вещам у нас складывается «привязанность». То, что нам по духу близко, что нам нравиться. И такие вещи, которые нам нравятся, или долго с нами находятся, могут быть катализаторами. К примеру, вот носишь ты долго плащ, и думаешь: неплохо было бы, чтобы он помогал мне от дождя защищаться. БАМ – и делаешь его катализатором, и теперь, вместо того, чтобы каждый раз его зачаровывать, просто выпускаешь свою ауру, и она при соприкосновении с вещью, капли дождя отражает. Только – они ломаются очень быстро… Делать их просто, вот, смотри…

-…- Джексон задрал футболку, показывая ремень, который поддерживает штаны, и снимает его,- Мой ремень. Я с ним долго хожу – подойдёт!- взял тот в руки,- В начале – концентрируешь желание, и мысленно обращаешься к вещи, поясняя ей, что ты хочешь, чтобы она тебе помогала – помогала, а не делала, это главное! Представь, как вещь должна помогать – какую-то команду или действие для активации… Затем, выпускаешь ауру!- тело Джексона бледно замерцало голубым,- Не суешь ауру в вещь, а просто… представляешь, с чем вещь тебе должна помочь. Подержи какое-то время вещь в ауре, а потом – просто зачаруй её один раз ненадолго. А потом – сними зачарование,- пояснил Джексон,- Если всё сработало – то у тебя появился один простейший катализатор. Просто представь, как вещь наполняется магией, и она начнёт работать. Даже без свечения – вот так!- сказал чернокожий, когда его аура потухла, а сам он, отпустил ремень. Тот завис в воздухе, падая очень медленно, словно в воде. Подхватил его – снова засветился синим, и у ремня в этот момент так же появилась своя аура. Ремень так и вовсе завис в воздухе,- Пассивный эффект катализаторов – это своя собственная, слабая, в отличье от артефактов, аура, а так же как бы… остаточный эффект зачарвоаний. То, что помогает охлаждать – будет холодным, то, что помогает тормозить – станет тяжелее, и так далее, понимаешь?..

О боги. Боги. С кем его судьба столкнула. Эти... "Исповеди". По другому их не назвать. Господи, как же это всё глупо. Очень глупо. Вселенски глупо. Рациональное ядро Андрея саднило буквально также, как и всё остальное его тело, от состояния абсолютной глупости вокруг себя.

Андрей положил голову на руку. Стараясь делать вид, что у него просто болит голова. Тем более, что она у него таки болела. Но это был скрытый символ вселенского фейспалма... Хотелось по лбу прямо-таки хлопнуть. С щелчком.

Он в очередной раз порадовался, что выбрал путь одиночки. Потому что испытывать такие противоречивые чувства... Нет, спасибо. Кому это нужно? Нервотрёпка лишняя. Эмоции созданы не для того, чтобы самостоятельно ввергать себя в страдания. Глупые люди. Глууупыееее...

Ответственность мироздания? Да этот Шард долбанный утопист! Что он вообще под этим понимает? Заставлять людей выполнять обещания? Да это чёртово рабство! Сам Андрей не слишком верил в религию, считая что мир создан хаотично... И по сути остался таковым. И это правильно. Но даже если обратиться к ней... Даже в долбанном христианстве свобода воли - основная из догм! Человек сам выбирает для себя рай или ад через свои поступки... Или что он вообще имеет ввиду? Какая-то абсолютная несуразица.

...Нет, его точно надо отрезать от магии. Если он доберётся хотя бы до куска Формулы... Андрею точно не хотелось жить в таком мире.

А Миалика? О боги, опять она раскисла. Навредит, не навредит, жить простой жизнью, когда тебе дана уникальная возможность перекроить свою реальность по собственному желанию. Человечность теряет, как же... Возможно. Потому что пока что всё случившееся превращает её в какую-то безвольную плаксу. В овощ. Бесполезный долбанный овощ. И это она делает с собой сама. Вместо того, чтобы взять под контроль и "согнуть" реальность под то, что она считает правильным - как казалось что она хочет сделать не далее как вчера! - теперь она просто расплывается в бесполезную лужу. Ну как, как можно так сильно бояться выйти из зоны комфорта?! Да за то, что с ней стало - молодость, регенерация - он бы сам не отказался пройти подобный экспириенс! Наверное... Хотя бы мешать не будет. И на том спасибо. Рванёт, не рванёт... Что за долбанное жаление самой себя?!

Хотелось, ох хотелось высказать это всё вслух. Но Андрей прекрасно понимал - после этого он от них уже ничего не получит. А ведь именно знакомство с ними привело его к нескольким важнейшим источникам информации. Вдобавок позволяли свести коммуникации с незнакомыми людьми к минимуму. Пррроклятье... Какой же бардак вокруг! Один верит в справедливость, вторая не верит в себя. И как это лечить? Да не лечится это.

- Кх-кхм... - слегка кашлянул Андрей. - Если позволите немного откровенности о моих наблюдениях за вами... С таким майндсетом я боюсь вы успеха не достигнете - ни один, ни второй. Ваши же действия приведут к вашей неудачи. Прежде всего, хочу заранее извиниться перед обоими за то что я сейчас скажу, но... Тут лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Миалика, начну с тебя. Кхм... Прежде всего, определись, что именно ты считаешь человечностью, которую ты якобы теряешь. Является ли человечность обоснована нашим телом, или же нашим разумом? Способен ли разум преодолеть ограничения плоти - даже незнакомой тебе? И наконец... Учитывая то, что ты знаешь от АПП про планируемое вторжение, и карантинную зону, поддерживаемую кирданцами... Действительно ли есть отсюда другой путь кроме как в Академию - если ты конечно вообще хочешь жить? Ну и наконец... Где ещё тебя научат к... Кхм... управлению "новой тобой"?
Дальше... Шард... Кхм... Тут я в каком-то смысле солидарен с Миаликой. Как говорится, "насильно мил не будешь". И заклятых врагов в друзей ты не превратишь. Даже если и превратишь... Человек всё равно себе найдёт врагов. Или не человек, а вон... Пустоты... Которые тупо жрать хотят. Людей. Мда... В общем... Утопия, это штука хорошая... Но только до тех пор, пока не начнёшь её реализацию.

Для того, чтобы спокойно смотреть в дуло направленного на тебя огнестрельного оружия, нужны опыт, тренировка или хорошее самообладание. Лжец обладал всем необходимым, но даже ему было не по себе при виде угрожающе нацеленного, казалось, прямо в душу, шестиствольного пулемета. Эта штука могла превратить его в фарш всего за несколько секунд. Образы изуродованного очередью тела невольно проносились в сознании, грозя нарушить концентрацию.

Стволы чудовищного оружия завращались с огромной скоростью, сливаясь в изрыгающий огонь серый цилиндр. Первая пуля, вторая-третья-четвертая... Оперативник быстро отшатнулся в спасительное укрытие за стеной комплекса. Успел. Облегченный выдох вырвался приглушенным "умф", вытравливая воздух из разорванных легких. Удивленный взор Лжеца опустился на собственную грудь. Запоздало нахлынула боль, милосердно отсроченная выбросом адреналина. Говорят, человек, будучи смертельно ранен, может пробежать не меньше ста метров, прежде чем поймет что мертв. Прежде чем упасть кучей остывающего мяса. Ноги оперативника подкосились, и он медленно сполз по стене, оставляя за собой грязные, в равномерно мерцающем багряном свете, разводы. Или это был не свет? Может это была кровь, остатки которой с силой проталкивало уставшее сердце, заливая его мир алым? Кровь снаружи, кровь внутри. Сообщающиеся сосуды, уровень жидкости в которых распределен так несправедливо. Мысли начинали путаться, словно почувствовав ослабевающую хватку дисциплинированного разума. Взгляд, скрытый за "забралом" шлема, стремительно терял свою остроту и блеск - осознанность покидала оперативника. Вот, кто-то приближается к нему. Кто? Лжец пытается поднять руки, дать отпор или хотя бы оттолкнуть. Собрать тающие силы, разбегающиеся мысли в один тугой канат и сделать хоть что-то. Но руки лишь безвольно подергиваются, не в силах выполнить даже простое действие. Серебристая нить сознания истончалась и колебалась, словно на ветру, грозя вот-вот оборваться.

Имя. Знакомый теплый голос зовет его по имени. Запоздало пришло узнавание. Душа. Если она здесь, то значит у него есть шанс. Нельзя сдаваться. Нельзя опускать руки, даже если те совсем тебя не слушаются. Нельзя терять сознание. Смотри. Смотри прямо на нее. Вспоминай тревогу в ее глазах, облегчение, легкую улыбку после той миссии, когда чуть не простился с жизнью, и не вздумай умирать. Держись, черт тебя дери! - Привилегия... - шепчет Лжец с улыбкой. Гримаса скрыта шлемом и лишь хрип вырывается жалкими крохами воздуха из пустых и бесполезных теперь легких.

Взяв Энтони за грудки, и пытаясь что-то сделать с ним, девушка ощущала от него аромат миндаля, аромат пыли, и запах его тела. Что-то в её голове снова подсказывало ей, что перед ней стабильная особь, вполне подходящая для размножения. Низкая наследственная ценность для последующих поколений, возможны небольшие отклонения среди особей-наследников виде высоко уровня эгоцентризма и отклонений от основных задач семьи, она прикидывала возможный размер кладки, и шанс выживания потомства, и последние два показателя падали с каждой секундой, так как запах постепенно менялся. Он был отравлен и умирал. Буквально, аромат распространяемый им, этот дух смерти, яда и сожалений – он пропитал девочку с ног до самой головы.

Тело девушки заболело, когда она попыталась восстановить Энтони, и выпустила свою ауру – оно всё ещё плохо оправилось после того, как переродилось. Уровень силы, сама точность их применения – они упали. НИКС были неспособны централизованно и корректно выполнять свои задачи, вырабатывать энергию, из-за того что прошлые зачарования, возможно, повлияли и на них. Но Садова об этом не задумывалась. Дитя самой себя, она вкладывала всю душу в то, чтобы помочь Энтони. Кровь сочилась у неё из носа, а мерцающие голубые вены распространялись под кожей у парня, в тех местах, где объятые пламенем руки мага касались его тела. Она пыталась сделать так, чтобы исцелить его, откатить его состояние.

Силы девушки иссякли, и она резко потеряла контроль над магией – свет исчез… Энтони прибывал в пустоте. Мир для него смазался, и разрушился, и стоная в этом месте, он не чувствовал ничего. Он был один. Он был мал, и незначителен. Всё, чего он хотел в жизни, пожалуй, это быть значимым – такая фраза была не его словом, но, чьим-то шепотом на задворках сознания. Не шепотом существа, желавшим его жизни, а гласом чего-то чёрного, массивного, сейчас разбуженного близкой смертью парня. Он смотрел в чёрные небеса, и видел, как сужается угол его зрения, не смотря на вылетевшую из здания смазанную фигуру. Он умирал. И всё его существования, в раз стало не важным. Энтони видел, одну за другой, сцены, в которых он пытался доказать свою значимость, значимость своих усилий, своё место в жизни окружающим. Он мог бесчисленное число раз повторять, что его жизнь – незначима. Что его мотивы – чисты и искренни. Что он делает это на благо человечества!.. Это было не правда. Энтони было страшно умирать. Энтони было страшно исчезнуть в никуда. Ему было страшно потерять контроль над ситуацией. А ещё страшнее, ему было стать никем и ничем. Не оставить за собой и после себя абсолютно ничего. Пустота. Пустота пожирала его. Пока кто-то не взял его за руку. Мягкий свет…

…Золотые птички, ворох их, собрался совсем рядом с юношей, формируя собой неясный, размытый силуэт. Это была женщина, и она взяла его за руку. Это было так тепло, и так спокойно, что на мгновение, Астро даже отвлёкся от боли и страха. Она сказала ему, что для неё он всегда будет кем-то, пускай он не особо любит вспоминать о ней, чаще ссылаясь на отца. Пускай, между ними пропасть, и пускай этот разрыв не зарастёт никогда. Но она хотела, чтобы он знал, что ДЛЯ НЕЁ, он всегда будет кем-то, пускай и не великим, но любимым. Для неё, он всегда будет сыном. Тьма рассеялась резкой, мощной вспышкой света…

ВДОХ! Громкий, кашляющий вздох, и щербатый оскал. У Энтони во рту не хватало нескольких зубов, возможно он даже проглотил их, но он был жив. Парень ощущал жуткую боль в груди, и харкал кровью. рядом с ним сидела Яна, потерявшая всякую возможность колдовать, по крайней мере на данный момент, и размазывая по личику кровавые слёзы. Самого же парня било в конвульсиях. Он выжил! Выжил! Но, чёрт возьми, как же это было больно! Ему к чертям выжгло носоглотку, он харкал кровью, и плакал ею же, но не умирал, каким-то магическим образом. Его состояние можно было оценить как «средне-дерьмовое». На руке остался ожег…

-ЧЕРТ!
Шард грохнулся около стены и с силой ударил ее рукой. Циан! Гребанный циан! Шард был готов ко всему, но не к этому. Сейчас он понимал, что мог попробовать вдохнуть солёной воды и связать цианид, но он был слишком далеко от воды. Его знаний не хватило.
-ЧЕРТ!
Он ещё раз ударил стену. Астро пытался успокоиться, но либо циан уже начал действовать на его ЦНС, либо его запаса прочности не хватило на то, чтобы спокойно рассуждать, когда к нему подкрадывалась смерть. Он не хотел умирать. Он не был готов. Было ещё слишком много того, что он не успел сделать. Одним из пунктов его плана было бессмертие именно потому, что он боялся смерти. Смерть - это конец. Абсолютная пустота. Он никогда не верил в загробную жизнь и умирать из-за подобного несчасного случая было несправедливо, глупо и безумно страшно. А самое дерьмовое было незнакомое до этого чувство беспомощности, которое Шард не испытывал никогда в жизни. У него всегда была хоть какая-то идея, но сейчас... он болтыхался как рыба на суше, пытаясь сохранить сознание. Как будто это было важно.

Энтони был не готов. Нет, это вообще невозможно - быть готовым к тому, что его ждало. На глаза навернулись слезы, не то от боли, не то от разочарования. Он так и не успел придумать способ разобраться с рукой Миалики. Он так и не придумал способ разобраться с гнётом местных властей. Он так и не придумал способ захватить мир. И никогда не придумает. Его просто не станет. Он мог бороться, возможно его новое тело сможет победить яд. Но откуда ему взять силу и решимость? Это будет больно. Очень. Энтони знал это, но... Энтони не боялся боли. На фоне его страха смерти, на фоне его фобии потерять контроль над самим собой и над жизнью боль была лишь небольшой проблемой. У него было будущее, если бы не та ситуация. Если бы он мог... просто сделать всё по другому. Он даже не успел извиниться перед той девушкой за свой идиотизм!

Будущее... оно наступит без него или с ним, но что-то внутри (и не циан точно) подсказывало, что от него зависит нечто большее, чем будет ли удобрена местная почва шестьюдесятью килограммами. Решимость пройти через это и цепляться за жизнь можно подчерпнуть именно из собственного будущего. Того варианта развития событий, в котором ты сделал все правильно. Того мира, который Энтони искал всю жизнь после каждой своей неудачи. Люди цепляются за жизнь верой в высшее благо, живут ради друзей или ради цели. Ради чего-то своего. У Энтони не было "своих", как не было "чужих". От него зависила судьба всего, также, как и от всего зависила его судьба. Он цеплялся за жизнь даже не потому что у него не было вариантов - они были. Он цеплялся за неё, потому что мог что-то изменить в лучшую сторону и какой-то гребанный газ ему в этом не помеха!

Какая-то часть Энтони представила себе смерть. Не как абстракцию, а как всепоглощающую бездну. То, что вы можете "увидеть", если закроете себе один глаз и попробуете им посмотреть. Эта пустота начала охватывать его разум, поглощая и отрезая кусок за куском сознание. А затем...
УЙДИ! ПРОЧЬ! ТЕБЕ ЗДЕСЬ НЕ МЕСТО, НЕБЫТЬЕ!Эхо унисона всех внутренних голосов Энтони срезанировалло с чем-то, что находилось в самой глубокой части его души. Возможно, даже более базовой, чем его страх смерти. Он не вызывал эти голоса сознательно. Просто все, что у него было когда-либо отказывалось принять смерть. Смерть - это лишь небольшая проблема для Будущего. Когда-нибудь эта проблема будет решена и черта с два Энтони пропустит это зрелище!

Да куда не высовываться?! Это раньше надо было говорить, когда Иволга, еще с прежним именем и огнем в глазах, стояла на пороге военного училища. Теперь поздно. Теперь грохочут мины да стрекочут пулеметы, поздняк метаться, хотя некоторых это явно не останавливает!

На мгновение Иволга оглянулась на Мрака. Ну вот куда, зачем?! Не было для Иволги причины, оправдывающей снятие с оговоренной позиции. Может, она и была неудачной, но черт побери, другие на нее рассчитывают, а значит, врасти в неудачную позицию задницей, стой там и сдохни там же, пока не поступит иной приказ! Многое бы сказала сейчас Иволга, кабы не цена каждой секунды и не парочка контуженных мразей, что засели на лестнице. Словно групповой тусы за закрытой дверью им не хватало!

Пятеро. Двое. Пятеро. Двое. Жаль, в голову Иволги не встроен кулер, настолько там разогнался анализатор ситуации. Пятерых сложнее положить, но те двое сидят в укрытии. Если не сдерживать их постоянным огнем, что в условиях удара с запада невозможно, то они начнут стрелять нашим в спины...

А значит, сладкую пару нужно выносить первыми.

- Поджарь оставшихся, - заодно со словами Иволга бросила Эго и найденную гранату. - Я встречу сраную пятерку. Мрак, за мной.

Где слова, там и дело. Минуя остывающие трупы, Иволга нырнула в комнату D, прижавшись к стене рядом с дверью. Винтовка наготове, дыхание - умерить. Иволга сверлит взглядом выход из отсека Е. Он прямо напротив, откроется, и вся честная компания получит приветствие от Альянса: очередь в морду. Мысли о том, что позади, в соседней комнатушке, прячутся еще двое, Иволга гонит от себя. Замок открывается за пару мгновений. Этого хватит, чтобы среагировать и развернуться... Наверное.

Как только мозг Шарда получил информацию от обонятельных рецепторов, Шард запнулся. Он буквально запнулся о собственную ногу и упал на землю, содрав с правой руки нехилый кусок кожи и немного с левой. А ещё он полностью упустил девочку. И у него слегка закружилась голова. В общем, его мозг перехватил все оперативные мощности и прервал все процессы для того, чтобы совершить резкий выдох. Достаточно резкий, чтобы у Шарда заболело в груди и запершило в горле.

"Цианид? Здесь?"
Астро думал об этом уже убегая от этого места. Секунд через пятнадцать его голова не выдержала недостатка кислорода и он снова упал, в этот раз на колени, восстанавливая дыхание. Черт! Как это вообще получилось?! Разум вежливо исправил "цианид" на "циан", а также услужливо напомнил, что оптимальный для самоубийства угол падения на голову составляет пятнадцать градусов и падать надо на линию между вытянутой вперёд правой рукой и левой пяткой. Мораль вставила, что эта девочка была необычно резва для надышавшейся смертельного газа, а Циник заметил, что если бы она не защитилась от собственной атаки, это было бы странно. Привет, ребята, я скучал.

Функции пост-анализа совместно с воображаемой картой местности, сообщили, что девочка убегала в сторону моря и города. Проблема была в том, что они не отметили куда начал убегать Шард, что было неважно, поскольку как выйти к побережью было очевидно.

Дыша медленно, неглубоко и равномерно, Шард начал выбираться к морю, а оттуда к голоду, тьфу, к городу. Чего это его так проглючило, он же недавно ел?

Тяжёлые створки медленно разъезжаются – оперативники почти синхронно открывают огонь короткими рублеными очередями, которым вторят ослепительные в кровавом сумеречном свете белоснежные вспышки винтовок конфедератов. Грохот стрельбы запоздалым эхом проносится по коридорам научного комплекса – однако и он кажется праздничными хлопушками после того, как в дело вступают шесть стволов стационарного пулемёта дредноута. Стальная маска механического чудовища мрачно бликует и переливается в многочисленных вспышках – стволы вращаются с бешеной скоростью, отбрасывая в сторону десятками гильзы. Монолитный цельнометаллический лик войны боевого экзоскелета Конфердации внушает ужас и напоминает о смертности – вот только почти сразу чудовищное оружие, едва успев выплюнуть несколько первых зарядов в Лжеца, медленно и неумолимо поворачивается, обращая всю свою силу против союзников. Крупнокалиберные пули поворачивающегося орудия выбивают искры и крошку из стен, решетят, приводя в негодность, оборудование и компьютеры, разрывают на части союзных солдат, с ужасом взирающих на взбунтовавшийся экзоскелет.

Слишком много событий происходит одновременно – мир смазывается и плывёт, превращается в вереницу залитых карминовым светом кадров сражения. Вот очередь Мышки взрывает голову некстати высунувшегося из-за укрытия солдата противника, вот пули Души решетят тело второго.
Лжец открывает огонь по боевому дредноуту – с некоторым отчаянием наблюдает, как их с Мойрой пули, не нанося практически никакого урона, с визгом рикошетят от монолитной брони – оперативнику приходилось несколько раз сталкиваться с этими машинами в прошлом, и каждое пережитое столкновение с ними заставляло Лжеца снова и снова благодарить за шанс продолжить карьеру судьбу и удачу. За те прошлые встречи мужчина уяснил одну простую истину об уязвимых местах боевого экзоскелета – и эта истина заключалась, к несчастью, именно в том, что с этой моделью конфедераты поработали на самом деле на славу. По-настоящему уязвимых мест у механической машины войны просто не существует.

Увлечённый стрельбой, Лжец контролирует и направляет отдачу своего «Зевса» – адреналин разливается в крови бурным потоком, сердце бешено колотится: первую впившуюся в броню пулю мужчина просто не замечает, но вот несколько следующих вынуждают оперативника немного обеспокоиться. Он видит разгорающееся жерло огнемёта дредноута, видит матовые отблески выстрелов на монолитной броне, видит заглядывающие прямо в душу вытянутые стволы шестиствольного пулемёта. Первая пуля корёжит металл в непосредственной близости от головы Лжеца – вторая попадает в плечо, прошивая будто бумагу броню. Уже мысленно простившийся с жизнью оперативник видит, как чудовище отворачивается. Катастрофически запоздало отшатывается назад, тяжело дыша припадает к стене – медленно опускает голову, с удивлением рассматривая искрящий и порванный в клочья в нескольких местах сразу нагрудник костюма, на котором тут и там толчками проступает горячая кровь. Его, Лжеца, собственная драгоценная кровь. Ноги отказываются подчиняться – мужчина медленно сползает по стене вниз, оставляя алые разводы на сером металле.

На первый взгляд может показаться, что Аид никак не участвует в развернувшемся сражении – потеряв контроль над отступившими послушно к стене заложниками, он стоит посреди комнаты, закрыв глаза и едва заметно покачиваясь.
Он проникает в сознание заключённого в стальную машину смерти наёмника, вытягивает из бурлящего ярко-синего потока ледяной ярости отождествлённый с личностью псевдоним. Каким бы ироничным это не показалось, но его зовут Один.
На мгновение Аид становится им – чувствует собственные бугрящиеся мышцы под униформой, чувствует заключённую в стальном экзоскелете неимоверную мощь. В какой-то момент это не Один, но сам Аид давит гашетку, выплёвывая с бешеной скоростью пули в появившийся из-за укрытия контур Лжеца. И ему, Аиду, чертовски нравится это. Взять себя в руки удаётся мгновением позже – усилием воли псионик поворачивает пулемёт, обрушивая вихрь из свинца на чёрные фигурки засевших за консолями чёрных солдат.
Возвращаться в собственное тело после подобного всегда неприятно. Глаза нещадно слезятся, голова раскалывается, кровь хлещет из носа и оставляет ржавый привкус на языке. Трое из четверых гражданских послушно лежат лицами в пол – и лишь старик продолжает буравить Аиду тяжёлым взглядом с гордо поднятым подбородком. Впрочем, псионику сейчас не до этого – в его сознании эхом проносится предсмертная агония мёртвых конфедератов, пронзающая всё тело боль раненого Лжеца, недовольство действиями отряда Аякса.

Иволга обыскивает мёртвых солдат одного за другим – быстро, скупо и экономно, не позволяя себе такой роскоши, как трата драгоценного времени. Складывается впечатление, что эти типы собирались на прогулку, а не в бой – лишь у последнего обнаруживается несчастная плазменная граната, которую девушка тут же перенаправляет в соответствующее крепление «спектра». Лишь закончив обыск Иволга замечает, что в западном коридоре уже отнюдь не одна – в непосредственной близости от неё возникает прижавшийся к стене Эго, а следом – в результате короткой перебежки, и Мрак.

Эго успевает сменить позицию как раз вовремя для того, чтобы, обернувшись, подготовиться к появлению противника на лестничной клетке. Инфракрасный визор позволяет ему сквозь стену увидеть, как солдаты, явно спеша, бегом спускаются вниз по ступенькам, как первый из них вбегает в спектр действия датчика «клеймора» – и как мощный направленный взрыв разрывает на куски четверых из шести спешивших на помощь конфедератов. Оставшиеся двое, по всей видимости, дезориентированы и контужены – несколько заторможенно переступая разорванные тела павших товарищей, они занимают позиции у дверей.

Несколько пуль бьют в «спектр» сержанта, деформируя и сминая бронепластины, но оказываются не в силах сорвать задумку Аякса – ЭМИ-граната, по дуге преодолев короткое расстояние, детонирует у самого основания чудовищного дредноута. По визорам оперативников проходит лёгкая рябь, в то время как по корпусу экзоскелета пробегают волнами искры статики – ствол пулемёта печально опускается к полу, в то время как сам костюм инициирует процедуру перезагрузки.

Энтони достаточно быстро смог найти подходящий кусок камня, которым вскрыл банку с консервами, и смог поесть тушенку. Руки ему вытереть, к счастью или несчастью, пришлось об одежду – он не мог промыть руки в воде с лезущей с него кожей, так что к общей разбитости и стрёмности его внешнего вида добавилось ещё одно интересное дополнение: грязная одежда. Извазюканный как свин, Астро в скором времени оказался у станции парома, со стороны города. Точнее, он стоял рядом со сломанным мостом, под которым и образовался паром, а рядом к нему подошёл Андрей. Оба парня выглядели не очень, но по разным причинам. И то, что они уснули в какой-то неудобной местности, а вчера чуть не умерли разок-другой, не было основной причиной их разбитого тела. Время было порядка семи-восьми часов, точнее те не могли сказать, так как были в местности, в которой ни Андрей, ни Энтони ранее не жили – это широта отличалась очень быстро наступающим рассветом, и такими же быстрыми сумерками. Пред паромом стояли… уже не простенькие амбалы-охранники, там было около четырёх парней, с одинаковыми белыми повязками с двумя желтыми точками. Этих ребят Куваленский видел и раньше, когда гулял по базе с Яной: основной состав Аргонавтов. Один из этих парней, негр, сопровождал ранее Ясона в городе…

Миалика пошла прочь от запахов воды, со своей нехитрой поклажей, в виде кувшина наполненного водой, немногих вещей, лишь чудом не испортившимися из-за воды, и яркими великими идеями. У неё был план, и она его придерживалась. Исцелить свою руку. И всё, что ей для этого было бы необходимо, она возьмёт из природы, ведь вот оно всё – под рукой! Из чего состоит тело среднестатистического взрослого человек? 35 литров воды, 25 килограмм углерода, 5 литров аммиака, полтора килограмма извести, 800 грамм фосфора, 250 грамм соли, 100 грамм селитры, 80 грамм серы, 7 с половиной грамм фтора, 5 грамм железа, 3 грамма кремния, и по чуть-чуть 15-20 других простейших элементов. Вес руки человека составлял, при верной пропорции, порядка 5% веса, и 7% общей массы тела, в которые входили плечо, предплечье и кисть. Ей нужно было восстановить и того меньше – всего 3% своей плоти. Ну что в этом может быть сложного?! Раны заживают сами собой…

Она установила в центр небольшой зелёной поляны кувшин, став перед ним. Вспышка! Аура Яны распространилась вокруг неё, окутывая всё её тело на этот раз, и вновь даря той ощущение пленки, которой девушка обмотала всё своё тело. Синие огоньки медленно скапливались вокруг неё, образую пузырь голубых вен, что пронзал и воздух, и воду, и землю, и кувшин (горшок с водой) пред ней. Это изменение расходилось вокруг неё, и теперь Садова ощущала буквально каждый объект вокруг себя, в небольшом радиусе этой ветвистой системы магических корней, сердцевиной которой была она сама. Это было сложно, одновременно поддерживать такую концентрацию, и такую энергию вокруг себя. Из носа девушки потекла струйка крови, когда та начала зачарование – процесс истощения начался, и теперь всё это чудовищное, а может и ужасающее колдовство было гонкой на время с судьбой и самой природой её тела. Яна представляла, как у детей, в утробе матери, вырастают ручки и ножки, и мечтала ровно о том же для себя – отрастить себе руку. Простое и понятное желание, с которым девушка взывала к НИКС. Сфера вен, вокруг неё, достигла своего предела, в 7 с половиной метров в диаметре. Поражающий воображение объём силы, с помощью которой, казалось, можно было бы горы свернуть! Тело начало ломить, в животе заболело.

Пыталась ли Яна остановить этот процесс, или поддалась силе зачарвоания, но в какой-то миг, она поняла одну простую суть магии: единожды задав команду своей силе, и запустив её в предмет, ты уже не остановишь зачарование до того момента, пока либо не будет выполнено задание, либо не будет достигнут результат. Боль, всё тело пронзила боль, а кожа стала бугриться, словно под ней то возникали, то исчезали волдыри. Трава, как и земля, как и насекомые в ней внутри сферы вен стали умирать, и пока сфера сужалась, она оставлялась за собой лишь лишённые всякой жизни и энергии оболочки. И вместе с тем, Яна видела как быстро пустеет горшок перед ней, как вздуваются её вены, и как вены её превратились в выпирающие из-под кожи канальцы. Её разрывало изнутри, и от боли, та завалилась на спину. Она ощущала… смрети жучков и червячков. Каждый раз, когда умирало мелкое насекомое, или жучок, энергия чуточку усиливала свой поток.

Девушка широко раскинула руки и ноги, а её тело изогнулась от боли. Её парализовало, и даже так, тело содрогалось в конвульсиях. Изо рта пошла кровавая пена, но сознание она… просто не могла потерять. Как и перестать чувствовать боль. Её живот рос, надувался словно мячик, становясь всё больше и больше. В какой-то момент, пузо стало давить на рёбра, из-за чего те жутко захрустели и затрещали. В этот миг, аура сжалась до пределов её тела, и боль перешла за границы разумного. Тень живота закрыла Яне обзор на светлое небо своей тенью, и она… потеряла осзнание. Просто провалилась во тьму. Проснулась от голода.

Живот урчал от запаха съестного, доносящегося издалека. Ветерок холодил её мокрую, липкую кожу, всю измазанную в чём-то вязком. Яна… сидела. Сидела в центре своего разорванного тела. Живот лопнул, разбросав иссушенные органы вокруг, грудная клетка – вскрылась, и рёбра, словно крылья лебедя, красиво раскинулись в центре её мумифицированного тела. Она была в центре круга из мертвой земли, вся перемазанная в крови и отходах своего прошлого тела. Сжала кулачок левой руки. Сжала кулачок правой руки. Руки на месте. Пошевелила пальцами ног, скорее инстинктивно – тоже норма. Двинула рукой, и, вдруг заметила… что её нынешняя ладонь чуть меньше, чем ладонь мумифицированной студентки. Кажется, и грудь у неё стала чуть меньше, втянувшись, и общие черты тела… чуть более угловатыми. Хах. Она, кажется, помолодела на несколько лет. Квакнула. Квак получился спонтанным – у неё просто на секунду вздулось горло шариком, а потом снова пришло в норму. До разума Яны медленно стало доходить осознание, а в животе снова заурчало… хотелось кушать.

Где-то издалека, за всей этой картиной наблюдала невидимая для девушки фигура в тенях. Фигура постояла на месте пару секунд, хмыкнула, и погрузилась в тень, из которой ранее вылезла, потеряв всякий интерес к сцене, или точнее, увидев всё, что ей хотелось, и отправившись дальше по своим делам. С момента начала ритуала прошло около 30 минут.

Уххх... Кажется, не зря он вцепился в Миалику. Потому что та ощутимо "потяжелела". Попросту осев на него. Девушка, в конце концов... Да и адреналиновый откат... Честно говоря, Андрей сам думал, что не мешало бы отдохнуть... Прикорнуть бы куда-нибудь, закрыть бы глаза да всласть выспаться...

Потом. Если это потом вообще настанет... Ох, не дай бог сейчас тут опять что-нибудь полезет... Агрх. Всё. Хватит. Может, тут как подумаешь о чём-то, оно и происходит. Может, тут магически усиленный закон Мёрфи.

Хотя бы его прогонять не собираются. Может, удастся найти уголок прикорнуть. Хорошо... Он аккуратно сел на ящик, продолжая придерживать Миалику. Сидеть бы тут и сидеть... На лицо невольно налезла блаженная улыбочка. Отдых...

Люди вокруг суетились, обсуждали возможные варианты решения проблемы, а он просто отдыхал, давая и девушке тоже отдохнуть.

- Отдохни... - шепнул он ей - не надо спешить. Выбери протез, в конце концов его всегда можно убрать, и придумать что-нибудь ещё. - тихо решил он дать совет. - Может, действительно с Шардом что-то придумаем... Ещё научить бы его колдовать... - он снова слегка хихикнул.

Затем чуть громче:

- А у вас есть способы время ускорять? - этот вопрос уже был обращён к Аргонавтам.

Как и всегда перед важными операциями время для Мойры замедлилось, стало тягучим, словно патока. Этих мгновений обычно хватало для того, чтобы отыскать в собственной решимости червоточину, залатать все уязвимые места. Имеет ли она право оспаривать решения командира? Даже когда считает эти решения неверными? За все то время, за все операции, что они прошли вместе, сержант ни разу не подводил. Можно ли теперь сомневаться? Нет. Сомнения – зло.

Времени для раздумий больше не было. Время ускорилось до невероятности. События, словно кадры диафильма пронеслись перед Мойрой. Для того, чтобы удержаться в этом потоке не оставалось ничего, кроме как отдаться на волю собственных рефлексов, доведенных до автоматизма движений.

Но все как обычно пошло не по плану. Вместо ожидаемой ловушки за дверью оказались... Мойра, детка, когда что-нибудь вообще шло по плану? Что же делать? Ждать указаний Аякса? Как же сложно мгновенно остановиться, когда собственное тело, словно механизм с заданной программой действует практически без твоего участия. Мойра замерла, пытаясь сориентироваться. Она видела, как Лжец занес клинок для удара, что оборвет очередную нить. Еще одну. Когда-то в начале своего пути Мойра бросилась бы вперед, защищая безоружных, но ей пришлось распрощаться со многими из своих идеалов. Да, сейчас эти люди безоружны, но дай одному из них пушку, выстрелит или нет? Сомнения – зло. Мойра давно избавилась от сомнений.

Новый приказ сержанта. Новые указания. Вот оно – спасение. Все снова четко и понятно.

- Да, сэр!

Демонстративно вскинув винтовку, Мойра заговорила с кофедератами, отданными на ее волю.

- Руки вверх! Так, чтобы я видела. Все к стене и на колени. Отвечайте на вопросы, и мы избежим лишних жертв.

Фразы вырывались короткие, рубленные. Резкий голос, словно чужой, самой Мойре показался неприятным. Она стремительно припоминала, что говорили в учебке о такой агрессивной форме допросов. Ей не нравилось сыпать угрозами, использовать страх, не хотелось ломать людей. Но для мягкого убеждения не то время, не то место. Сейчас важен результат. И получить его нужно быстро.

Мысленно она обратилась к Аиду:

- Обыщи их, я прикрою. Если поймешь на кого нужно надавить сильнее, дай мне знак.

Из коридора послышались выстрелы. Нужно спешить. Мойра ткнула дулом практически в лицо девчонке, дрожащей от ужаса. Она видела свое отражение в ее глазах. Безликий идеальный солдат, под глянцевым шлемом которого не различить ни гнева, ни жалости, ни жестокости.

- Что за той дверью? Как ее открыть? – кивок в сторону гермозатвора. Вопросы сыплются один за другим. – Чем вы здесь занимались?

После секундного промедления она вспомнила имя из обрывков трансляции, перехваченной Афиной. Может быть Аид поймает какие-то ассоциации?

- Кто такой Юрий?

Ворвавшись внутрь, Лжец засекает первый объект. В этот раз его рука была медленнее чем обычно, словно она имела свою волю, а желания ее отличались от желаний остального тела. Гражданские. На непростительно долгую секунду удар приостанавливается. Планшет, как в замедленной съемке, медленно летит к полу, притягиваемый безжалостной силой. Такой же неумолимой, как и катана, снова набирающая скорость. Перед Лжецом находилось четыре покойника.

Оперативник не испытывал ненависти к конфедератам в целом. За девять лет любой человек, достаточно сильный для того, чтобы посмотреть правде в глаза, понял бы, что конфедераты - такие же люди, как и они сами. Девять лет - большой срок для того чтобы зачерстветь. Для всего есть первый раз, и в первый раз это труднее всего. Чем больше ты убиваешь, тем проще это делать. Сначала солдаты врага с оружием в руках. Потом ученые и техники, помогающие противнику и дальше тянуть эту безнадежную войну. Потом люди, которые должны умереть во имя "благой" и "великой" цели. Мирные жители?.. Где та черта, перед которой крайне важно остановиться, если хочешь остаться человеком? Где она, не позволяющая жечь из огнеметов всех подряд, без разбора и моральных терзаний? Лжец считал, что эту грань он уже давно переступил. Конкретно эти люди оказались не в том месте, не в то время. По собственному желанию. Сейчас они такие же враги, как все остальные. Не убей их Лжец, они умрут от очередей штурмового модуля или будут стерты в порошок "Немезидой"... И все-таки это гражданские.

Хлопки выстрелов из соседней комнаты оборвали чьи-то жизни. Клинок, опаздывающий ровно на одну секунду, стремительно летел к цели. Оперативник неотрывно смотрел в полные ужаса карие глаза, в которых, возможно, прямо сейчас проносилась жизнь. Приказ сержанта. Лжец, напрягшись, едва успел остановить клинок в нескольких сантиметрах от шеи смертельно бледной девушки. Что-то внутри него предательски облегченно выдохнуло. Так и стоял он, глядя в глаза обреченной конфедератки, только что получившей несколько дополнительных минут жизни. Навсегда запоминая источаемый ею предсмертный ужас. Его руки слишком сильно запачканы кровью, чтобы он помнил каждого убитого человека, но некоторые воспоминания настолько ярки, что могут остаться с ним надолго. Какие-то остаются навсегда.

- Есть, - голос оперативника звучал по обыкновению ровно, когда он, в конце концов, услышал поручение Аякса. Резким движением убрал катану от лица ходячего, живого и еще теплого покойника. Оборвал зрительный контакт. Занял свое место возле двери, внимательно наблюдая за мини-картой и оценивая тактическую обстановку.

Было одно свойство у Души: она никого не осуждала, плохо ни о ком не думала. Вот можно было сказать ей о себе самую-самую непотребную вещь, а она улыбнется понимающе - бывает, мол - и в глазах такое тепло, что сам признавшийся вдруг тоже возьмет да подумает «А и правда, чего это я?...».

Да, могла правду резануть, в сантиментах рассыпаться не умела, льстить тоже. Потому и сказала этому псионику, как есть. Ты здесь чужой, мол. А может, и вовсе везде чужой.
Хм...хотела бы она стать псиоником? Да, определенно. Чтобы слышать чужие мысли вместо своих. Много чужих, совершенно чуждых ей мыслей вместо миллионов своих, за которые порой стыдно, больно, за которые виновна и отвечает головой.

Вот сейчас она стоит, например, вид только делает, что за периметром наблюдает, а половина головы где? Правильно - там, где её быть не должно. Тут люди умирали, пусть и конфедераты, но люди. А может и на третьем ярусе умирают до сих пор. Своих бы тоже живыми после операции застать (ладонь вдруг вспомнила прикосновение Лжеца и теплом отозвалась), а она стоит тут и думает...и о чём! О губах Мрака! Да так думает, что свои собственные горят.

Соберись, давай! Тут этот бесстыжий псионик, у которого рот всё никак не закроется. Бедолага. Такому и девушку никогда не найти... Любая с ума сойдет от неиссякаемого каламбура.
Искренне, вот прям от души жалко Душе этого мужика-псионика с редкостно неудачным позывным.

Душа сделала несколько вдохов-выдохов, чтобы упорядочить мысли, обошла для той же цели
периметр и тут заговорила Афина.
Душа остановилась, как вкопанная, словно те слова предназначались только ей или своими шагами она могла нарушить соединение.

Да, так она и думала. Там внизу живые люди, хоть и конфедераты. Ну не могла она ненавидеть их, как ни пыталась. Выполняла приказы, автоматически уничтожала цели, получала неплохое вознаграждение, знала многое про личные счеты ребят из отряда, искренне им сочувствовала, а сама возненавидеть так и не смогла. За что? А главное - зачем? Убивать их от этого легче не станет - чувства примешиваются и рука уже не такая легкая.
Она об этом не распространялась, да никто и не спрашивал. Заранее считалось, что все ненавидят этих проклятых конфедератов, ну и ладно, и пусть.

Когда Лжец нырнул в шахту, она, выполняя приказ, приготовилась последовать за ним. Оглянулась на Мойру, показав, что идёт вниз. Задержала взгляд на Мраке. Да и пошла, пока тяжелые мысли следом не догнали и псионика своим весом не опрокинули.

Только ещё раз на командира взглянула, когда к шахте подошла, не остановит ли. Не остановил.

Душа проверила крепление и ухнула вниз. Полёт Души длился недолго. А жаль! Нравилось ей вот так лететь, отпускало ненадолго, но качественно.
Голос Эго застал её уже в пути. Ключ с трупа! Ну точно же! Теперь вся надежда на Мойру.

Душа мягко приземлилась на нижнем ярусе, увидев Иволгу, кивнула, приветствуя, как будто давно не виделись.

Никого не видно. Пока. Уже это внушает подозрения, но появился шанс перевести дух и подготовиться к возможному ахтунгу. Вой сирены как раз располагал к подобному... А вот внезапный вопрос Эго - нет.

- Что? - вырвалось у женщины.

Самое время спрашивать о хобби на нижнем ярусе вражеской базы в разгар штурма! Вот нет дел более срочных! Если вспомнить, сколько они с Эго не общались, этот интерес становился еще более странным. Неужели столько времени терпел, а сейчас прорвало? Ну раз так...

- Беру шоколадные шарики "Несквик"* и бросаю по одному в кружку молока. На точность, - по тону Иволги никак не догадаться, шутит она или нет. - И раскраски "антистресс", большого формата.

Понадеявшись, что такое количество информации о ней Эго будет переваривать до конца миссии, она продолжила осматриваться, и вскоре Афина начала загружать в шлем интерактивную карту. Иволга вся подобралась. Их здесь... До. Хре. На. Да, именно так бы она Аяксу и доложила, не транслируй Афина свой доклад наверх.

В работе на передовой есть свои минусы.

Иволга облизала пересохшие губы. Слева восемь как минимум, семнадцать как максимум. Нужно работать ти-хо, а еще лучше - заблокировать двери напротив, чтобы на помощь остальные не побежали. Если всей толпой навалятся - их тайному дуэту придет песец. Хотя нет, почему? В конце концов, они с Эго тут не одни, есть еще... Лжец! Мать твою, нельзя так делать! Когда он хлопнул ее по плечу, Иволга заметно дернулась, круто развернувшись на месте, и замерла, переводя дыхание.

Как хорошо, что волосы у нее светлые. Седина не так заметна будет.

Она ничего Лжецу не сказала - не место и не время. Молча кивнула и направилась к лифту, на позицию. Интересно, не достанется ли ей от Лжеца катаной, если в следующий раз она сделает то же самое, что и он? Волосы у него черные, Аякс седину заметит... И ей достанется. Или не достанется? Их сержант строг, но справедлив.

Небольшая перебранка коллег вызвала у Лжеца улыбку. Присутствие Аида в команде имело двойной эффект. С одной стороны, он разряжал ту напряженную атмосферу, которая обычно сопутствовала большинству миссий, привносил некую нормальность. С другой стороны, своим поведением он отвлекал, сбивал с настроя и мешал сосредоточиться на окружающей отряд обстановке. Это могло стоить им жизней. Оперативник надеялся, что Аид все-таки возьмет себя в руки и сконцентрируется на поставленной перед ними задаче.

Лжец внимательно выслушал вопрос сержанта и ответ Афины. Эта информация могла пригодиться на тот случай, если они будут отступать с боем. Штурмовой модуль - грозная штука в умелых руках. А их пилоты были одними из лучших. Прозвучал первый за эту миссию приказ Аякса. Тон, которым он его произнес не оставлял для Лжеца никаких сомнений - их штатному псионику пора было прекратить подначивать Иволгу и приступить к работе. Желательно до того как "жрица усов", не пожалев пули, выбьет из его головы томатный суп со всеми лимонами, которые там произрастают.

- Есть. - Приказ командира был предельно ясен. Сначала разведка, потом он. Прикрывать и действовать по обстановке. Оперативник поставил "Зевса" на предохранитель, быстрым движением закрепил винтовку на бедре и стал с интересом наблюдать за Аидом. Увидеть другого оперативника с силовой катаной в деле - большая редкость. Пусть даже это была лишь дверь лифта, искушенный взгляд мог многое раскрыть при наблюдении за "схваткой" даже с таким противником. Произошедшее дальше заставило Лжеца на секунду потерять над собой контроль, от чего его брови в удивлении взметнулись вверх. Псионик ловко выхватил клинок, активировал его и, эффектно крутанув, чуть не выронил на какую-то, по-видимому, не очень нужную ему самому часть тела. Если это была шутка, то Лжец юмор не оценил. Потеряв интерес, он еле слышно обреченно вздохнул и отвернулся.

Остальные члены отряда начали занимать свои позиции согласно приказу Аякса. Душа. Проходя мимо, она на секунду положила свою руку Лжецу на плечо и кивнула. Старая традиция. На удачу. От ее прикосновения ему стало тепло. Искренняя улыбка озарила скрытое шлемом лицо оперативника, когда тот на мгновение полностью накрыл ее ладошку своей и легонько сжал. "И тебе удачи, Душа. Будь начеку." Кивнул в ответ. Отпустил. Поискал глазами Мойру, поднял в воздух сжатую в кулак руку.

Тем временем возня с лифтом была закончена и Аид отступил от распахнутых створок, ведущих в шахту. Разведчики приступили к своей работе, тихо и отрывисто делясь наблюдениями. Эго, как всегда, был собран и очень осторожен. Недавно, буквально пару минут назад, он произнес - "Vae victis". Горе побежденным. Сам Лжец узнал это выражение буквально накануне миссии. В последние несколько лет оперативник взахлеб читал книги самой разной направленности. Для него это тоже было формой тренировки, возможностью отточить свой разум, как он сам говорил. Но, в первую очередь, это, конечно, огромное удовольствие. В чем, пожалуй, он пока еще не готов был себе признаться.

Тем временем разведчики уже спустились вниз, оценили и доложили обстановку. Чисто. Лжец проверил надежность крепления магнитного крюка и стал быстро спускаться. Двери внизу были открыты и Иволга уже проскользнула внутрь. Оперативник не стал корить ее за то, что она не дождалась его присутствия. Разведчица была профессионалом и знала что делает. Голос Афины зазвучал в тот момент, когда ботинки Лжеца почти коснулись пола лифта. Оперативник медленным отточенным движением достал катану и протиснулся в залитый алым коридор. Мы не одни. Внимательно оценив поступившую на внутреннюю часть шлема тактическую информацию, Лжец начал действовать. Когда Афина сообщила о перехвате соединения, оперативник хлопнул Иволгу по плечу, привлекая внимание. - Займи позицию, - показал большим пальцем обратно в лифт, - прикроешь коридор ведущий к точке C. Эго, позиция и маскировка на твое усмотрение, прикрываешь коридор ведущий к F. - Сам же занял позицию у лестницы. Сосредоточенный. Готовый ко всему.

Эго подождал, пока Иволга сделает десять шагов вперед, и тоже вышел из кабины лифта, наводя винтовку на воздух куда-то за боевой подругой. Одним словом — прикрывая. Смотреть в коридоре было особо не на что, так что взгляд оперативника невольно зацепился за единственное, что стоило его внимания — чуть покачивающиеся, подчеркнутые экзоскелетом, бедра разведчицы.
Хорошо, что в шлемах нет зеркал заднего вида.

Интересно, она когда-нибудь делала что-то интересное на заданиях?
А то знаем мы это ваше "ведем разведку"...

Ну вот откуда такие мысли полезли? Не иначе Аид в голову забрался.
Усилием воли, Эго убрал улыбку с лица.
Рано расслабляться. То, что сейчас всё "чисто", не означает, что "чисто" будет секунд через десять, через минуту, через час...

А ну его нахер.
Лучше так, чем каждую секунду представлять, что в двух шагах от тебя стоит невидимка, который вплотную пододвигает дробовик к твоему виску...

— Ив?

Нерешительно позвал Эго, заодно убедившись что коммуникатор выключен.

— Я вот давно спросить хотел. А как снайперы проводят свободное время? В смысле...

"Чистят оружие? Учат наизусть устав? Включают невидимку и подглядывают за товарищами в душе?" — Холодно, очень холодно... Думай, Эго, думай.

— Вот Аякс техникой увлекается. Мышка почти наверняка геймер, я не удивлюсь если она чемпион мира по Modern Warfare. Лжец заливает психологические травмы японской культурой. Мрак сидит с выключенным светом, задернув шторы, и молча слушает как Душа репетирует перед зеркалом фразу: "Я ужас, летящий на крыльях ночи". Аид — блин, этот вообще может получить что захочет. А что насчет тебя?

Аиду было что ответить Душе по поводу "не засорять эфир". Уж она-то ему его ой, как засоряла. Своей заунылой рефлексией. Складывалось впечатление, что псионики в их команде как раз из-за неё долго и не держались. Скорее всего, они сами себе вышибали мозги, пытаясь спастись от этих бессмысленных рассуждений. Если карма есть, эта дама в следующей жизни должна стать псиоником.
И страдать, аха-ха-ха.
Мужчина даже набрал в лёгкие больше воздуха, чтобы выдать долгий монолог, но...
Тоненький голосок здравого смысла, на пару с чувством самосохранения пропели, что лучше не ссориться с местным медиком.
Особенно учитывая тот факт, что с вероятностью в 70% её потрахивает жуткий тип, с говорящим позывным Мрак, который уже не первый день шлет в сторону Аида лучи добра и позитива.
Ну назвал один раз его "Капитан Пухлые Губки"!
Что, теперь до конца жизни будет дуть...
...свои пухлые...
...губки.
Бля, че ж так смешно-то…
Аид резко выдернул себя из раздумий, и изобразил поверх шлема жест "рот на замке".
Не надо её злить.
Лучше по совету Эго держаться ближе, и улыбаться так, будто она может это видеть. Само обаяние. Король очарования. Покоритель сердец. Он её ща так обаяет, что она ему последний спас-пакет отдаст, чтобы занозу вытащить.
Впрочем, она ему и так его отдаст, если он очень захочет... Кхм, но это уже читерство, конечно.

Псионик отошел к Аяксу, пытаясь сосредоточить мысли на ровном гудении своего меча. Выходило паршиво, потому что господа разведчики засорили «эфир» такой паранойей, что мужчина уже начал от любого шороха дергаться.
А вдруг, растяжка?!
Как эти ребята вообще в жизни себя ведут? Наверняка, передвигаются короткими перебежками, и вместо дверей используют окна. Воспаленную игру их разумов едва заметно перебивал мыслительный процесс сосредоточенной Мышки. Эхом долетали отголоски мысли Мойры. Стоило отдать должное сержанту. Как только он дал приказ, мысли окружающих переключились на исполнение и жить стало немного проще.
Но из-за того, что было слишком тихо, Аид все равно умудрялся цеплять то, чего цеплять не хотел.
— …кружка пива — твой добрый друг, старый друг, лучший друг… — забурчал тихо-тихо песенку, надеясь, что Душа не слышит, — Друг, который стоит… тыщу двести двадцать двух!..
Звук собственного голоса ему несомненно нравился. Это было лучше паники, паранойи и экса… эзка… пизма, мать его!..
Дайте уже кто-нибудь приказ и спасите мозги несчастного псионика.
Он целых двадцать секунд уже молчал.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Андрей стремглав ринулся вперёд, в прореху меж мирами. Всё его тело, постепенно сбрасывая незримый покров, выбросило в пространство вокруг себя в начале жуткий жар, заставивший тело вибрировать. А затем, когда обтекаемость зрения с фигуры мага полностью спала, из тела Куваленского стал бить столбом ворох золотых частиц, что заставляли его сверкать – рассмотреть точно фигуру юноши казалось просто невозможным. Он двигался туда, к резко выпавшей из портала фигуре, на бегу ощущая, как всё его тело горит, и чем больше он пытался выбросить своё тепло наружу, тем быстрее он буквально изнутри сплавлялся. Не окружающий мир был источником жара, а его же собственная магия.

Андрей кричал. Андрей со всей дури, что у него была, впился в горло неизвестному, сразу же не ощутив никакого сопротивления. У мутного типа, не смотря на весь его внешний вид, была тонкая и слабая шейка, которую даже ладошки юноши могли обхватить в один захват. Это было невероятно легко, пока фигура в его руках не начала мерцать голубым свечением, и в следующее же мгновение, произошёл воздушный взрыв. Часть золотой пыльцы в воздухе рассеялась, оттесняя ауру Андрюши в сторону, и он мог видеть, что душит сейчас упавшую на одно колено на пол девушку, всё тело которой обуяло мощное голубое пламя, словно газовое…

…За это время, Яна, бесцеремонно выброшенная в золотое пространство, успела осмотреться вокруг. Она пребывала в комнате, в которой. Словно снег с небес, с потолка, и отовсюду, падали золотые частицы. Прекрасной золотой вуалью, они оплели и стены, и пол, и потолок, и сейчас садились на кожу девушки. Здесь было достаточно жарко, но спокойно. Ровно до той поры, пока она не услышала жестокий истеричный возглас, и в тот же миг, весь мир обратился в адскую баню. К ней, через всю комнату, ринулся пучок желтого света, слепя её, словно солнце, и чем ближе он был, тем жарче студентке становились, пока наконец этот пучок…

…Не схватил её за горло. Садову начали душить, и с той ужасной силой, что казалось. Что вскоре её шея сломается как спичка. Кроме того, волна ужасающего зноя ударила ей в лицо, и она буквально видела, как краснеет и начинает шелушиться кожа. Ещё немного – и по телу пойдут ожоги. Боль была ужасная. И медленно, темно заклубилась в уголках её глаз. Прошла секунда. А за ней вторая. Но для Яны они растянулись в целую вечность. Вместе с образом застывшим у неё в мозгу. Образом водяного покрывала, что вырвалось бы прямо из неё. И в тот же миг, когда с последним вздохом, сей образ разом же сформировался, всё её тело вспыхнуло огнём. Голубым и остужающим, скворчащим пламенем, что яркой острой синевой покрыло кожу и одежду Яны. Меж руками душителя, и её горлом, появилась прослойка буквально в сантиметр из того же самого огня, из-за чего давление стало меньше, и Яна наконец вздохнула полной грудью.

Пред ней рассеялось частично и свечение, и теперь, в вихре горячей золотой пыльцы, та видела фигуру юноши, которого встречала ещё днём. Его с собою в это место привёл Ясон. Только теперь тело парнишки было вздуто от всей той энергии, что вырывалась золотым ветром частиц из него. Его кожа шла трещинами, кое-где срываясь с бурлящего, резко сокращающегося мяса. Он буквально горел заживо, изнутри, и всё это случилось из-за этой странной силы. Яна ощущала внутри тело… чьё-то чужеродное присутствие. Будто у неё под кожей маршировали муравьи. Это чувство не приносило ей ни дискомфорта, ни откровенного же страха, оно лишь порождало это пламя, меняющееся по воли своей хозяйки. Пламя столкнулось с золотой пыльцой, и те, словно же два барана, стали бодаться друг с другом, пытаясь оттеснить фигуры магов по разным углам зала. Но парень всё ещё её душил, при этом, явно, искренне испытывая боль. Сзади послышался ровный голос Клея, обращавшийся непосредственно к девушке:

- Я понял вас. Так вы – сгибатель?..- спросил у неё ровно тот, не обращая внимания на крики юноши,- Чудесное сочетание. Как видите, мой подопечный чрезвычайно вольно пользовался магией. И теперь его тело умирает. Оно же полностью разрушиться, убив меня, и вас, и всех, кто здесь присутствует, если не утихомирить его вовремя. Ах, как жаль, что все мои силы уходят на поддержания этого портала, и закрыть я его не могу…- наиграно скзаал Клей, судя по хрусту, что-то кушавший в этот момент, наблюдая за дракой двух юниоров,- Благо, вы сгибатель, Яна – вы можете менять форму объектов. Так что, у вас есть шансы на победу! Маленькие, так как скоро ваши силы кончатся, но они есть!

Андрей же видел, что девушка, скованная его руками, стала оказываться сильное сопротивление, буквально выталкивая часть его ауры из него, и не давая как следует за себя уцепиться. Пламя, что окружало её кожу, было плотным, словно ньютоновская жидкость, не давая полностью ту придушить. А крепость его тела всё убывала. Он видел, как покрывается трещинами его тело. Как отрываются куски кожи, а кое-где и тлеет плоть, буквально разрушаясь на лету. За спиной девушки, из мрака чёрного пролома, он слышал голос мутного типка, но не мог разобрать ни слова из того, что он там говорил. Всё, что слышал юноша, был треск пламени цвета небесной синевы.

    Да, теперь было всё понятно. Понятно, почему Корпус так туманно описал действие ритуала, почему кинжал потянулся к ней и почему всех так удивило его решение. Кто бы отважился взять на себя такую ношу? Кто бы отважился проделать этот путь, зная, что в конце его ждёт лишь смерть? И уж кто как не Виссиль, решительная, смелая Виссиль пожертвовала бы собой?
    Магия крови. Виссанти не любила её, если не сказать – презирала. Грубое, лишенное изящности колдовство, темное чародейство, ставящее под угрозу жизнь каждого, кто соприкоснётся с ним. Легкий путь всегда имеет свою цену.
    Наверное, трудно поверить, что хрупкая, кроткая Эвелинн смогла бы пойти на такое. Она и сама не верила в это сейчас: как, она – и умрёт? Вот так просто, и не будет больше улыбок и смеха, она не увидит солнца, за которое так отчаянно сражалась?
    Но видимо Рассвет знал волшебницу лучше неё самой. Знал, что она не отступит. Что сдержит обещание догореть до конца. Слезы полились ручьями из невидящих глаз Светлой, когда она вонзила кинжал в свою плоть.
    Кровь под действием магии плеснула плотной струёй. Эвелинн с ужасом поняла, что рука её не слушается. Дрожит.
    Можно было бы конечно попытаться придумать что-то ещё, но... но даже сквозь все защитные завесы она чувствовала, что на той стороне гибнут её друзья. И тогда она запела. Волшебница не слышала себя, но слова в яркой золотой вспышке отпечатывались внутри неё. Она понимала: стоит ей остановиться и она уже не сможет довершить начатое, не сможет нанести последний удар.
    — ... Ярко горит...
    Лезвие продолжало полосовать тело девушки, оставляя крупные порезы – уж насколько хватало сил в слабеющей руке. Давай, забирай! Пусть кинжал пьёт всю скопленную за девять лет радость! Всё, что не истерлось двенадцатью годами Тьмы! И ведь она сумела сохранить в себе что-то. Даже приобрести. Пей, Рассвет, пей радость и счастье, любовь и надежду!
    — Огонь...
    Она до рукояти погрузила кинжал в живот, на секунду сбившись и сплюнув кровью. Давай же, забирай.
    — Посвящённый...
    Рассвет пронзил ладонь. Пусть Бездна подавится нашей силой.
    — ЛЮДЯМ!
    Вскинув кинжал в победном жесте, Эвелинн громко и отчетливо прочла последние слова заклинания, вызывающего силу от крови. "Dah leht!" – прошептала чародейка слабеющим голосом, растворившись в золотой вспышке кинжала.

    И вместе с золотистыми брызгами пепла до соратников долетело прощальное слово: "Живите!".

Мимо неподвижного строя павших гвардейцев, мимо трона мёртвого вот уже более десяти лет императора, навстречу пульсирующей и источающей тьму Бреши, решительно шагает хрупкая фигурка в некогда белоснежной, теперь в лучшем случае серой, мантии.

Полы плаща трепещут на ледяном потустороннем ветру, свирепые порывы которого развевают золотистые волосы девушки, вынуждая слезиться глаза. Маленькая и ничтожная в сравнении с необъятной пустотой по ту сторону грани, она, тем не менее, продолжает идти.

Но она не одна.

За ней решительно шагают Янус и Илль, Виссиль начинает создавать барьер в нескольких шагах позади. А впереди всех гордо вышагивает Элиас, которого, кажется, даже аритмичная пульсация бездны не способна испугать и сломить.

Но, тем не менее, там, на самом краю пустоты, Эвелинн остаётся одна.
Никто не способен помочь ей в этом последнем решающем испытании.
Чародейке приходилось несколько раз устанавливать в прошлом контакт с несколькими объектами – последним из них был Рассвет, который с радостью впустил Эви в себя, наполняя её надеждой, теплом и лучистым золотым светом. В случае с кинжалом она не боялась – пусть и всегда понимала, что при попытки войти в контакт с чем-либо, будет неминуемо вынуждена открыть этому чему-то себя.

Теперь же дело обстоит совершенно иначе.
Эвелинн вдыхает полной грудью, закрывая глаза. Лезвие Рассвета в её руках раскаляется – клинок обжигает и слепит, начиная напоминать крошечную частичку сиявшего теперь только в воспоминаниях солнца.
Девушка, невольно дрожа на пробирающем до костей и проникающем под одежду свирепом ветру, тянется сознанием к Бреши. Свет Рассвета выступает связующим звеном, проводником и защитником.

Сама Эвелинн не замечает, что происходит – зато происходящее прекрасно видят все остальные. Как свет кинжала растекается, окутывая заклинательницу полупрозрачным золотым куполом, как с шипением отступает вглубь Бездны тьма. Чародейку окутывает сфера, напоминающая отдалённо барьер Виссиль – но куда более материальная, плотная. Она разрастается, оттесняя остальных в стороны – когда Эвелинн снова открывает глаза, вместо привычной небесной синевы в них переливается огнём раскалённое золото.

Холод отступает – и даже ветра пустоты не способны проникнуть сквозь защитный барьер.
Сознание девушки тянется к Бездне – она видит перед глазами клубящуюся и закручивающуюся в спирали чистую тьму, видит необъятное фантастическое пространство, способное свести с ума своими размерами. Вопреки ожиданиям она не чувствует присутствия зла – лишь безразличие, вселенский холод, необъятную пустоту. Нечто настолько монументальное, что в сравнении с этим потуги их экспедиции кажутся нелепыми и смешными. Она, Эвелинн – всего лишь порхающий на периферии сознания крошечный светлячок, слишком незначительный, чтобы на него на самом деле обратили внимание. И её такое положение дел даже более, чем просто устраивает.

Где-то там, среди лишённой проблесков света безграничной чудовищной пустоты, медленно парят в пустоте алые и багровые огоньки. Эвелинн тянется мысленно к ним в тщетных поисках необходимых ответов, с ужасом погружаясь в бездну всё глубже.
И хаотичное ленивое движение этих странных огней вдруг приобретает осмысленность. Они будто становятся ближе – нечто монструозное и чудовищное проступает из кромешного мрака, в горле зарождается, но так и не срывается с губ, полный ужаса крик.

Контуры необъятного бесформенного чудовища, меланхолично парившего десятки тысяч циклов в пустоте и во тьме. Огни – не огни, но переполненные апатичной тупорылой злостью глаза, обрамляющие сферическую пасть, диаметр которой, кажется, способен превзойти целые континенты. И эта тварь, бесцельно прозябавшая в лишённом света и забытом Создателем месте, приходит в движение. Отделявшее существо от Эвелинн расстояние по меньшей мере монументально, но само осознание сущности парящего во тьме ужасающего чудовища сковывает и парализует рассудок. Чародейка понимает, что Оно её чувствует. Заметило тепло, свет, заинтересовалось стоящей на самом деле добычей.
Медленно и неумолимо, оно приближается.

Слишком долго Эвелинн вглядывалась в Бездну.
Достаточно долго, чтобы Бездна смогла взглянуть на чародейку в ответ.

Тронный зал в утопает в оглушительной тишине ожидания. Брешь нервирует и пульсирует, багровые огни в глубине танцуют странный чарующий хоровод. Эвелинн, окутанная сферой из чистого света, будто забыла о своих спутниках и не обращает на них никакого внимания.

В непроницаемой тишине особенно отчётливо слышится совсем близкое хлопанье крыльев.
Витраж, запечатлевший победу лорда Годрика над последним драконом, взрывается первым – сверкающей россыпью на людей обрушиваются мириады разноцветных осколков, бесформенные тени врываются в зал вместе с первым порывом холодного ветра.
Великолепные витражи лопаются один за другим – в полумраке под потолком хаотично проносятся грузные мохнатые существа на кожистых крыльях, одновременно напоминающие крылатых волков и уродливых насекомообразных нетопырей.

Осколки витражей, отскакивая от купола Эвелинн, обрушиваются на остальных. Рассекают незащищённую плоть, внося в и без того нестройные ряды хаос. Особенно острый осколок рассекает от самой скулы щеку Виссиль, лишая чародейку в одно мгновение концентрации – гаснет осветительный шар, рассыпается снопами света казавшийся непоколебимым барьер.

Глаза-пуговки крылатых демонов ночи горят багровым адским огнём – с душераздирающим воплем первый из них пикирует вниз, выставив изогнутые серповидные когти навстречу телу трепещущей жертвы.

Кусочек сгоревшей плоти его на мгновение "отрезвил" - если это выражение вообще было уместно в такой ситуации. Его испугала возможность полностью сгореть, аки факел. Может ведь так оказаться, что если он переусердствует, то уже не сможет остановиться... Проклятье! Страх наполнял его душу.

... С другой стороны - если он отступит сейчас, это будет означать, что... Ничего не изменилось. Он отступал всю свою жизнь, и сейчас, в переломный момент, если окажется, что он так и не способен преодолеть свой страх, то... Зачем вообще всё? Зачем куда-то стремиться? Зачем пытаться попасть в эту академию - там ведь судя по всему постоянно такое? Зачем вообще он тогда попал сюда?!

А противник, казалось, вот он, только руку протяни.

- Да гори оно всё пропадом! - с диким криком заорал он, желая, чтобы жар его тела (которого сейчас был просто с абсолютнейшим избытком) сжёг всё вокруг него, кроме него самого, особенно там, в том портале. Забрать максимум жара из себя самого - вот решение которое возможно его спасёт! Использовать его против своего противника! И, наконец, схватиться в его горло собственными руками! Рывок, попытка преодоления неведомой преграды, всё его существо было направлено именно туда, в тот разлом, к той уходящей, казалось бы, фигуре!

- Ну получи, мутный типчик!!! - продолжил он орать, пытаясь как-то сгладить собственное напряжение, пытаясь абстрагироваться от собственного страха, заполнявшего его полностью... Страха как продолжать, так и остановиться.

- Фух…

Джон, когда Годрик упал, потянул из ножен меч, чтобы нее с голыми руками встречать гвардейцев, которые, по всем законам бесчестия войны, должны были двинуться добить победителя. Это только в сказках бывает, что поединок один на один решает судьбу королевства, и никто не против этого и не пытается сделать грязный ход. Победа над чемпионом может сломить моральный дух врага, но если они готовы идти до конца, если им по-настоящему есть, за что сражаться, то она лишь лишает противника сильнейшего бойца.

Однако гвардейцы, вместо того, чтобы строем шагнуть вперед, оттесняя наемника к его немногочисленному отряду, преклонили колено. Вышколено, как будто их этому учили. Хотя, быть может, и учили – ведь это были тени людей, что чествовали самого Императора.

Джон посмотрел на то, как свет в рунах копья слабеет. Затем достал из кармана платок и вытер вспотевшее лицо. Холодная испарина, проступившая после первого неудачного удара, начала ощущаться только сейчас. Да и вообще что-либо. Усталость, боль в ногах, ломота в перенапряженных мышцах. Мелкие неприятные детали, говорящие о том, что он еще жив.

- Фух…

Наемнику нечего было сказать. Он не был уверен, что они победили. Но бой явно остановился. Возобновится он или нет, предсказать было почти невозможно. Что он мог сказать? Воздать хвалу павшим до него? Сказать, что без них у него ничего бы не вышло? Это казалось ему очевидным настолько, что не заслуживало слов.

Сказать что-то о своем противнике? Те, кто обращался к Годрику, кто видел в нем что-то от древнего героя могли бы это сделать. Но не Джон. Его противник не был чем-то мыслящим, в этом Джон был уверен. Это было боевое мастерство, но даже не отражение, а память. Живой Годрик не дал бы ударить себя зачарованным копьем прямо в грудь. Он бы оценил угрозу, не стал бы полагаться на доспехи, отбил бы удар мечом или щитом…

Джон знал, что удар его был ударом отчаяния. Что он не мог бы сравниться с легендарным воином в честном бою. Он полагался сперва на внезапность и магию, а потом исключительно на магию, не на свой навык. Он бросил взгляд на Фелицию. Этот удар должна была нанести она. Ей были сказаны последние слова Орсо. Она приняла вызов честно. В красивой сказке она бы и повергла Годрика.

Но жизнь отличается от сказки тем, что добро не всегда побеждает. И что нередко ради благих целей в ход идут бесчестные средства. Джон пожал плечами (точнее, попытался это сделать – под кирасой так себе заметный жест) в ответ на реплику Януса.

- Нас резать не стали, и хорошо. Не ждал я, что они по правилам играть будут.

Шутка Януса была не слишком уместна. Более того, после нее Джону стало по-настоящему неуютно. Что, если коллега по ремеслу прав? Что, если он действительно может повелевать этими тенями мертвецов? Он сделал несколько шагов к Фелиции и положил копье около нее, после чего, двинулся навстречу спешащим к погибшим соратникам чародейкам, поднимать свое оружие. В душе вознося молитву Создателю, чтобы то, что те задумали, у них получилось. Павшие заслуживали, чтобы их вернули.

Подняв, вновь встал в строй. Сперва защищать волшебниц, чтобы дело свое сделали, а потом на свое привычное место в отряде. Он старался прогнать все лишние мысли, сосредоточившись лишь на окружении, но это было куда сложнее, чем во время кажущейся бесконечно далекой битвы за церковь. Вторая гибель Годрика, склонившиеся, как по команде, гвардейцы Императора, весь их путь сюда заставляли Джона думать о материях ему незнакомых, задаваться вопросами, не свойственными обычно наемнику.

Вопросами, через которые могла до него добраться Тьма. Несмотря на изъявление покорности алебардщиками, он сомневался, что это последний трюк мрака. Он прикоснулся к фигурке, сделанной Ниэль. Мысль о том, что, возможно, есть еще шанс увидеться, грела душу как никогда. Возможно, потому что это желание, пройдя через момент осознания безнадежности, вспыхнуло новой надеждой.

Но, возможно, было еще одно препятствие. Которое они упускали.

- Командир, а не магики ли эту брешь открыли? Мы со всем сталкивались пока, но не с ними.

Он окинул взглядом зал, пытаясь выискать следы чар или чародеев, которые Брешь и призвали в этот мир. А с нею – Тьму.

Яна с Мопсом прошли по мосту, продвигаясь всё глубже к базе Аргонавтов. Вход представлял собой по факту дыру в стене, которую кто-то заделал металлическими листами, соорудив из них тяжелую раздвижную дверь на рельсах. Она открывалась с тихим скрипом, когда по её поверхности проходили сиреневые искры, впуская внутрь гостей причудливого строения. Они перешёл по мосту без задержке, зайдя на базу, которую изнутри, люди… самые разные люди, на самом деле, разукрашивали краской. Да, прямо посреди их базы сейчас корпела работа, пока куча народу, смеясь и балагуря, разукрашивала её стены граффити. Кто-то наносил рисунок, кто-то заполнял его цветами, кто-то резал трафареты, кто-то сушил всё своей магией. Каждый тут был чем-то занят, и, кажется, никто особо и не обратил внимания на Яну с Мопсом – последний проводил девушку до одного из нижних этажей – тут не светил дневной свет, было тихо, и освещение вокруг давали тёплые лампы, да вода, порой встречавшаяся в дырах в полу, создавая странную атмосферу. Именно тут находились спальни новичков и самих аргонавтов. Как пояснил проводник Яны, дело было в том, что на нижних помещениях нельзя было разместить технические помещения и тренировочные комнаты, как и столовую – любой пролом или резко повреждение стены приведёт к затоплению. Потому тут были спальни и конечно же кладовые.

По той же причине, покидала базу Аргонавтов она налегке, сбросив все свои вещи в один из высокий (высотой ей по пояс, на самом деле) глиняных горшков, которые тут использовались вместо схронов, и устанавливались у гамаков закрепленных на разных уровнях над полом. Из обуви девушка смогла выклянчить у местной смотрительнице склада (бабушки лет 60-70) себе причудливого вида удобные сандалии, широкополую соломенную шляпу, и… не шаль, а широкий платок, которым та могла покрыть плечи. Флягу она так же получила – та была сделала из выпуклой длинной тыквы выскобленной изнутри, и перевязанной по середине шнурком. Сосуд казался очень прочным на вид, с узким «горлышком».

Пластиковые сосуды были большой редкостью в этом мире, по той причине, что любые жидкости при переносе, в особенности вода, либо портились, либо превращались в кислоту, разъедая стенки пластикового сосуда. Кроме того, пластик плохо взаимодействовал с магией, потому местные скитальцы пытались делать любые сосуды для жидкостей из натуральных материалов, или же из металла – последний, за исключением золота, были идеальными проводниками магии. Впрочем, это было не важно, и посвежевшая, да отдохнувшая Садова легко шла к шатрам Цифр (или Числе – кто их как не называл). Шла она действительно легко, ведь кроме всего прочего, на базе Аргонавтов оказался очень цивильный, сооруженный местным умельцем, туалет.

База Чисел, точнее их лагерь, находился на окраине города, и представлял собой множество… цирковых шатров, разбросанных на крышах, и на земле – у самых стен, где почва не была затоплена резко поднявшимся уровнем воды. Тут было много людей, которые носили на себе одежду с разными числами на ней – кажется, именно обилие арабских цифр на одежде было их… скажем так, отличительным знаком. Большинство «Цифр» были молодыми людьми, младше Яны, или одного с ней возраста, и на вопрос девушки о том, кто может рассказать ей об академии, и вообще помочь с ориентаций вокруг, сказали идти прямо к обвалившейся стене, и спросить у «хади».

Девушка шла вниз по улице, к стенам, уже не по крышам, а по каменной брусчатке, где меж камешков бежали струйки воды, пока, наконец. Не упёрлась в шатёр. Красно-желтый, похожий на цирковой шатёр, или скорее монгольскую юрту. Юрту, круглый, без резких углов. Шатер был большим, и цветастым, разукрашенным в красивую, заметную полосочку, а прямо перед шатром, на большом ковре, сидела фигура. Она была укутанная в белый плащ. Этот плащ походил на пончо, только очень длинное. Это была светлая плетёная ткань, с двумя прорезями по бокам, видимо, чтобы можно было спокойно пропускать через него руки, а так же прорезью для головы по средине ткани. К плащу были пришиты волокна соломы, свитые в мелкие кисточки, и сложные узоры. Соломенный воротник и соломенную «подушку» имел и ворот плаща, а так же вся область вокруг плеч, из-за чего казалось, у человека в была пышная грива из соломы. На голове человека был надет мягкая белая шапка (чем-то смахивающая на шутовской колпак), с четырьмя свисающими на спину концами хвостиками, на которых красовалось мочало рыжей кисточки, развевающейся на ветре. Шапка была шита с белым капюшоном плаща-пончо сидящей на ковре фигуры, а его лицо скрывала полупрозрачная, мутная вуаль, закреплённая где-то на уровне воротника: из-за неё черты лица незнакомца было очень трудно различить. На ковре, перед сидящим по-турецки человеком были разложены всякие безделушки: амулеты, куски кристаллов, какие-то штуки похожие на зажигалки или что-то в этом роде, куски пергамента, свистки в форме птичек, и ароматные разноцветные конфеты в больших жестяных банках без крышек. Фигура встрепенулась:

- Ааа, девочка! Добро пожаловать к моему скромному обиталищу,- прозвучал женский, скорее даже старческий голос. Фигура развела руками, высунутыми из прорезей плаща. Это были аккуратные женские руки, с загорелой кожей, крупными серебряными и медными перстнями со вкраплениям янтаря на пальцах, и янтарными же четками с рыжими хвостиками обтягивающие запястье. Под плащом у женщины была одета свободная белая рубашка, чьи аккуратные, но сшитые из грубой ткани рукава обтягивали её предплечья и плечи. Она поманила к себе рукой Яну,- Подойди… подойди… не бойся Мамы Нод, девочка. Я могу многое тебе поведать, и многое предложить… если у тебя найдётся что-то в замен, конечно. Мой товар богат, и разнообразен. Лишь посмотри на него, и, наверняка, найдёшь что по душе,- заманчиво скрипела женщина, проведя рукой над блестящими товарами. Они были причудливыми, все они носили вид каких-то странных украшений. Был тут пузатый чугунный котелок, с узорами голов львов на нём, в чьих глазах порой мерцали искры. Тут были курительные трубки с наконечником в виде голов различных монстров. Здесь были украшения: ожерелья, браслеты, кольца как на пальцы, так и для пирсинга – для того же были мерцающие булавки с драгоценными камнями, были тут и запонками, заколки, гребешки, какая-то безделица. Стояла здесь урна с закрытой крышкой, порой сотрясающаяся, из неё доносилось множество голосков шепчущих «выпусти нас». Здесь были старинные пистоли, какие-то книги, украшения для одежды, нашивки, и просто различные блестящие камешки россыпью. Всё это казалось очень странным, очень чуждым, но взгляд порой цеплялся за тот или иной товар, заставляя притормозить,- Тебе что-то понравилось? Или же ты пришла за чем-то, ценным твоему духу?- спросила помедлив торговка

Светлана обернулась, кода её окликнули, увидела Алька и немного расслабилась. Открыла дверь к себе, и приглашающе махнула рукой, входя в комнату.

- Тут давай поговорим, что в коридоре то.

По мере того, как Аля пыталась облечь в слова мучавшую её мысль, лицо Светланы Семёновна расслаблялись:

- Ты, Аль, не обижайся, но я тебе так скажу. Не поняла ты ничего. Ты решила, что я за прошлое его виню, а я за прошлое никого не трогаю, оно было, и его не изменить...

*тут женщина немного запеклась, вспомнив, что в силах благоверного как раз изменить прошлое*

... вернее менять не будем. Всё. Оно было. И каждый со своим прошлым живёт, никто ему не помощник. Ты что же думаешь, у меня под руками никто не умирал? И такое бывало, да только я не предлагаю резать всех, кто мне на кашель жалуется. Я на Григория собак спустила за то, что он в будущем задумал сделать.

Что он знает о памяти? О том как мозг человека работает? Сейчас это только учёные раскрывать начали, а вдруг он Риту заставит кого-то памяти лишить, а тот человек маньяком станет? Как Рита с этим жить станет? Как она вообще свои фокусы делает? А я как? Вдруг, я когда энергию чужую в себе держу уже и не я становлюсь, а тот, другой человек?

Вот из-за чего я ругалась. Бездумно он действовать предлагал, не беспокоясь ни о ком, не думая наперёд как следует. Ты, Алечка, доброй души создание...

*Светлана погладила девочку по голове, ласково, улыбаясь, но с печалью и сожалением каким-то внутренним на лице*

...защищаешь всех, только хорошее видишь, но иногда кулаком по столу - оно лучше выходит. Нельзя силы эти на право и налево применять, не разобравшись. Да и от властей их стоит подальше держать, а то мало ли...

Алька внимательно слушает всех. Хочет что-то сказать, но тут вступает Светлана Семёновна, да так пламенно - Алька аж растерялась. Нужные слова находятся, только когда женщины уже нет в кухне, и она снова вылетает в коридор.

- Светлана Семёновна, погодите! - окликает. Подходит ближе, а расстояние между ними всё равно остаётся. Спокойно смотрит в глаза, пусть снизу вверх, но как равной. - Вы не понимаете. Вам потом всё рассказали, конечно - но слышать и пережить - разные вещи. Вас не было с нами, когда это случилось. Когда мы только получили силу, когда всё казалось нереальным - сном, бредом, гипнозом. Когда мы не знали, что делать - а нас уже пришли убивать. Пришлось защищаться, кто как умеет. Перестарались, к сожалению. Это не значит, что мы теперь всегда так действовать будем. Но ошибку совершить может каждый. У вас самой - очень серьёзная сила, и не дай вам... - Алька запинается на миг, - Свет познать выбор: лишить жизни чужого человека или видеть, как умирает близкий, и не сделать ничего, чтобы помочь - потому что тогда вместо него должен умереть кто-то другой. Жизненную силу ведь можно выкачивать только всю сразу. Просто попытайтесь представить, как может получиться. А Григорий и Александр тогда не осознали ещё, какой силой владеют. Вот и наломали дров.

Она переводит дух и тихо добавляет:

- Только это не значит, что их за эту ошибку карать нужно по всей строгости. Когда зло причиняется сознательно - тогда бесспорно, однако зло по ошибке должно рассматриваться по другой статье. Иначе половина Ордена может заранее в тюрьму отправляться или никогда силу свою не использовать.

Алька долго размышляла над этими вещами и вот теперь получила возможность высказаться вслух. Каждый представитель Ордена ходит по краю, балансируя на узком карнизе между неумолимой стеной долга и пропастью личных желаний и амбиций. Задача осложняется веригами морального выбора и непрерывной бомбардировкой нелепыми случайностями, способными любое благое намерение превратить в ужасную трагедию. Добро и зло - два брата и друзья. Им общий путь, их жребий одинаков. Из добра для одних вытекает зло другим и наоборот, а ты никогда не знаешь заранее последствия своих действий. Так с катушек слететь недолго! Алька догадывается, почему некоторые Ордена прошлого терзали междоусобные распри, и решила сделать всё, чтобы предотвратить в своём разногласия в зародыше.

Тяжёлый молот с хрустом обрушивается на защищённое бронёй колено герцога де Труа, выбивая из-под ног землю. Безвольным мешком падает Орсо на мостовую, в то время как на улице вспыхивает возводимый Виссиль золотистый барьер. Границы светового кольца расширяются, вынуждая толпу наблюдателей боязливо отхлынуть. На поверженного герцога одновременно обрушивается и граница барьера, и ослепительная вспышка Эвелинн, выгоняя мрак из распахнутых глаз. Орсо приходит в себя, чувствуя, как его ногами сноровисто занимается молодая целительница.

Всего несколько минут – и уцелевшие члены отряда поднимаются по ступеням, входя во дворец. Поглощённые, обступив главный вход угрожающим полукругом, остаются снаружи.

Пыльные коридоры императорского дворца предстают перед людьми запутанным лабиринтом.
Брешь, впрочем, горит в сознании каждого тревожным тёмным пятном, помогая выбрать верное направление.
В одном из просторных замковых переходов Янус на мгновение останавливается, встречаясь глазами с ростовым исполинских размеров портретом. С полотна на него взирает чуть насмешливо до боли знакомая девушка – эти ниспадающие волной тёмные волосы, изящный подбородок, аристократическая бледность и проницательный взгляд за минувшие сутки успели основательно въесться в память наёмника. Это лицо он, кажется, не перепутает с другим уже никогда. Та самая девушка, смотревшая на него из отобранного у кровавого герцога медальона. Не может быть ни малейших сомнений – определённо она.

Ещё один поворот – и прямой как стрела коридор упирается в закрытые двустворчатые двери тронного зала.
Самое сердце старой империи.
Сердце, прогнившее теперь изнутри.

4 – Heart of Darkness

Двери тронного зала распахиваются, натужно скрепя ржавыми петлями, от толчка. Волной накатывает непроницаемая ватная тишина. Красная ковровая дорожка тянется сквозь десятилетний слой пыли прямо от входа к подножию трона, на котором, на небольшом возвышении, по-прежнему восседает сам Император. Пустые глазницы белесого черепа величественно и безразлично взирают в пространство, костяной лоб перехватывает золотой обруч регалии. Белесые костяшки впиваются что было сил в подлокотники – в увековеченной тьмой позе канувшего в лету монарха по-прежнему чувствуется беспокойство и напряжение. Приходит понимание, что он так и умер тогда, сидя на троне. Одним из первых – задолго до того, как смог осознать, насколько серьёзная опасность на самом деле угрожает Империи. Тщедушный скелет скрывает от любопытных взоров алая мантия, золотой обруч покрылся многолетней пылью и потускнел. И всё же становится немного не по себе под этим бесстрастным пристальным взором павшего владыки не существующей ныне Империи.

Второе, что бросается в глаза – это брешь. В дальнем углу зала, позади трона, ткань пространства разорвана – сквозь рваную рану на теле реальности в помещение просачивается чистая тьма. Прореха в завесе дрожит и вибрирует, тянется уродливым изогнутым шрамом от пола до самого потолка – там, в глубине, клубится и переливается абсолютная тьма, в которой порхают тут и там тёмно-багровые или ярко-алые огоньки. Чем дольше вглядываешься в тьму Бреши, тем сильнее стынет кровь в венах, а вдоль позвоночника начинают бегать легионы мурашек. Приходит осознание, что на самом деле, там, за прорехой – вовсе не сплошная пелена тьмы. Там – нечто огромное, необъятное. Колоссальный размеров пещера, исполинский бескрайний грот, целая реальность, сотканная из чистого мрака. Глазомер подводит даже опытную в таких делах Илль, оценить расстояния по ту сторону возможным для обычного смертного просто не представляется. Несколько секунд спустя приходит полное осознание – красные огоньки это вовсе не светлячки, это воистину огромные багровые диски, находящиеся на таком расстоянии, даже просто осмыслить которое не в состоянии разум обычного человека. Размеры пространства по ту сторону Завесы шокируют, потрясают. Кажется, если поместить туда империю целиком, то едва ли она заполнит собой хотя бы десятитысячную часть пустоты.
Необъятный мир, лишённый самого понятия света.
Чужеродный чудовищный мир, при одном взгляде на который отказывается работать рассудок.

Вот оно, сердце тьмы. То, к чему они так отчаянно и самоотверженно прорывались. Почему же не переполняет ощущение пьянящего торжества? Почему при виде Бездны сердце предательски пропускает удары, аритмично колотясь и сжимаясь от ужаса? Почему в сравнении с необъятной пустотой чистой тьмы человек кажется лишь жалкой беспомощной песчинкой под ногтями Создателя?
Накатывает паника, страх. Осознание тщетности вложенных в это дело усилий. На пути они столкнулись лишь с одним настоящим порождением Бездны, и даже этого оказалось достаточно. Не хочется думать, сколько ещё не поддающихся описанию тварей скрывается там, внутри. Насколько смехотворно беспомощным кажется человек в сравнении с первозданным бесформенным мраком.
Разве какой-то кинжал способен остановить это? Разве во всём мире достаточно света для того, чтобы зажечь хотя бы крошечный огонёк надежды на этом воистину необъятном пространстве?

Оторвать взгляд от Бреши непросто. Она приковывает внимание, ломает рассудок и высасывает волю к сопротивлению. Заставляет проникнуться осознанием собственной никчёмности в сравнении с чем-то настолько неумолимым. Заглянув в Бездну однажды, едва ли сможешь забыть это чувство до конца своих дней. Опускаются руки, взгляды тускнеют. Они прошли настолько далеко лишь затем, чтобы осознать безнадёжность всего предприятия. Мир не спасти, всё кончено давно и бесповоротно. Лишь вопрос времени, когда погаснут последние огни сопротивления на имперской равнине. Лишь вопрос времени, когда ЭТО заинтересуется существующими где-то, быть может, другими мирами.

И, тем не менее, оторвать взгляд от Бреши приходится. Ведь кроме неё в тронном зале есть ещё кое-что, заслуживающее безусловно внимания. Покрытые пылью солдаты, ровным строем преградившие путь к трону и императору. Они совершенно безжизненны, неподвижны. Производят сперва впечатление безликих одинаковых статуй. Синие плащи колышутся едва заметно на слабом ветру, лезвия потускневших и затупившихся алебард ровными рядами сверкают над строем. Древко каждой упирается в пол в нескольких дюймах от носка правой ступни пехотинца, левая рука каждого воина покоится на верхней грани опущенного прямоугольного башенного щита. На каждом щите – расправивший крылья белоснежный орёл на фоне ярко-синего неба. Закрытые шлемы солдат увенчаны стальными декоративными крыльями, сквозь глазные прорези наружу просачивается чистая тьма. Плащи, эмблемы и специфические шлемы солдат не оставляют ни малейших сомнений – личная гвардия императора, даже после смерти и искажения хранящая верность своему единоличному господину. Элита Империи, гордость Империи – и, в то же время, жалкая тень, блеклый призрак былого величия. Идеальная коробка – четыре ряда, по десять гвардейцев в каждом из них. Безмолвными истуканами преграждающая путь к трону и Бреши.

Может показаться на первый взгляд, что они не опасны. Многолетний слой пыли покрывает латные перчатки и шлемы – гвардейцы не дышат, не шевелятся, не подают ни малейших признаков жизни. Они действительно похожи на статуи – создаётся впечатление, что имеется возможность медленно и аккуратно их обойти.
Надежда рассыпается под синхронную дробь. Сорок алебард вздымаются и трижды бьют древками по пыльному полу. Опущенные вниз головы поднимаются – тьма начинает сумрачной дымкой просачиваться наружу сквозь прорези шлемов. Наиболее хорошо подготовленные и обученные солдаты Империи, даже после смерти не отринувшие выучку и железную дисциплину. Плащи трепещут на сквозняке, безликие одинаковые гвардейцы, ничего не предпринимая, наблюдают за столпившейся около выхода разношёрстной компанией.

И в установившейся непререкаемой тишине особенно отчётливо по залу разносится эхом лязг тяжёлых шагов. Никем прежде не замеченное, в движение приходит существо, стоявшее прежде в позе стража за троном, сразу за правым плечом мёртвого императора. Серебряные доспехи рыцаря тускло мерцают, длинный меч переливается в трепещущем свете. Внушительный треугольный щит с падающей на серебряном фоне одинокой звездой позволяет безошибочно определить личность своего обладателя. Лорд-командующий императорской гвардии, воистину легендарный Годрик Аттельстейн, медленно и величественно обходит с фланга строй подчинённых. Мрак дрожит и клубится в глазах на восковом застывшем лице, открытый серебряный шлем позволяет воочию рассмотреть героя бесчисленного числа мифов и сказок. Героя далёкого прошлого, которому в прошлом следовало бы и далее оставаться. Серебряный рыцарь останавливается на ковровой дорожке, в нескольких шагах перед замершим непреклонно в пространстве и времени строем. Опускает тяжёлый щит на пол, прислоняет к бедру. С насмешливой ухмылкой стаскивает латную перчатку с левой руки – тьма в его глазах игриво переливается и мерцает, когда лорд без лишних слов кидает перед собой перчатку на пол. Снова поднимает щит с упавшей звездой и, опустив голову, замирает в ожидании подтверждения.

О, мать могла бы быть там, да. И брат тоже. Мог бы, кто знает, как сложилась его судьбинушка.
Но вот закавыка-неувязочка.
Подлая Тьма подсовывала ей картинку матери совсем другую. Не ту, какой она была раньше. И не ту, какой Храбрая её запомнила в последние дни - запомнила, да старалась не вспоминать, уж больно противно. Да и не мать то уже была. Тьма поглотила её душу.

Так мало того, эта Тьма Тьмущая, она еще и отца приплела. Вот уж враки так враки! Кинжалы согревали наёмнице душу и подстегивали не сдаваться уже не один год. Отец не был поглощен. Он пал честной смертью воина, и продолжал свою битву и посейчас. Гордость наёмницы - костяные ножи, что не знают промаха, тому порукой.

Если придётся, она не дрогнет. Кинжалом из кости отца она убьёт то, что притворяется матерью.

Вот так вот, Тьма. Хрен тебе без масла, ясно?

Храбрая сцепила зубы и отвернулась.
Не для того она несет копьё, священное и мощное орудие.
Не для того вопреки всему посвящена в рыцари!
Не бывать тому!
Хрен!
Без масла!
Ясно??

Селивёрстов за прошедшее с трагической ночи время успел дать пару интервью жене в качестве очевидца событий. Тем самым помогая ей делать карьеру журналиста в городской газете. Её должность ему казалось довольно ценной, ведь наверняка в мире есть ещё рыцари межи. Только где эти рыцари находится было совершенно не понятно и только магически грамотная начальница ордена Алька могла узнать где.

Было бы здорово накалякать что-то руническое в их коммунарской газете и посмотреть кто отзовётся. А может даже наладить обмен информацией. Красота ведь, читаем какую-нибудь Мурзилку и узнаём, что в магическом мире творится.

В коммуналке же и так неблагополучной стало совсем худо. Туськины родители загремели в психушку, Петрович ожидаемо ушёл в запой, Чародей дезертировал, а Белова Женька, вопреки своей фамилии, перешла на тёмную сторону.

Анюта докапывалась до него с тренировками по улучшению данных, которые почему-то всегда заканчивались в постели, ну и не только в постели... Можно было сказать, что это было лучшая часть из происходящего вокруг бардака.

Григорий пил из своей кружки хороший, полученной Анечкой по заказу чёрный чай со слоном, и слушал коммунаров. Проблем было громадьё и бракованный дух-охранник, которого было нельзя обратно вернуть в магазин и получить нового, и пропавшая Туська, и Абрамов загремевший в ментовку, и где-то шатался убийца Матрёны в обнимку с хроноупырём и впереди маячила офигеть какая зловещая дата...

Куча проблем, которых Гриша не представлял как решать, от них у него болела голова. И хотелось выпить водяры, которой тоже уже почти не было в магазинах... Оставалось надеяться только на более башковитых советских коммунаров по совместительству рыцарей межи.

- Даже и не думал, что стану ВОХР-ой магического спецобъекта... Риторически буркнул он себе под нос, наблюдая как похорошевшая и осмелевшая от приобретенных способностей Марго вызывает дух бабы Матрёны.

Илль не успела ответить сэру Янусу. Их натужное, но всё же веселье, как и танцы Виссиль, как все жалкие попытки отряда хоть как-то взбодриться прервали те, кого они пришли спасать. Те, кто сами стали нынче Пустотой. Тьмой. Илль, чьи глаза уже темнели сегодня, Илль, чьё сердце уже переставало биться сегодня, лучше всех в отряде понимала, что это значит. Нет, не так. Они понимали, чувствовали, она – знала. И подавились смешком, несказанной шуткой, грибочками с луком и с суфле, подавилась разом остатком своей глупой надежды. Там стоял не Хаармс. Там стояла Пустота, надевшая его маску. Последняя искра истлела и погасла – обратилась в пепел, но почему столь ласковы слова Хаармса-Тьмы? Почему Пустота-Хаармс, перестав шептать "ты моя" побуждает не сдаваться? Издевается?.. Играет, как кошка с мышью?.. Или?.. Ведь вернулась же она. Вернулась дважды. Один раз из такого предела, откуда люди не должны возвращаться, потому что груз ТОГО знания не для живых. И если Эвелин смогла вернуть её, то может...

Вы видели как вспыхивает пепел? Это невозможно. Конечно, невозможно. Как и воскрешение из мёртвых. Но иногда случается. Мёртвая надежда поднялась крылатой тенью, обволокла Илль, оживая, закрывая проводницу от тянущейся к ней пустоты поглощённых, от разрастающейся в груди спрутом пустоты собственной души. Пепел надежды ожил, искрами взмыл в холодный воздух и эти искры засверкали, будто солнечные блики, на крохотной застёжке-звёздочки плаща Илль.

– Я не сдамся, Хаармс! – крикнула она вслух. – Я не сдамся!!! Мы не сдадимся!

Она обернулась к идущим сзади.

– Не сдаваться! Вспоминайте! Мы зря ругали Кинжал за обман, не обманывал он нас там, в храме, а подсказывал выход. Единственный выход. Вспоминайте! Самое светлое, радостное, самые приятные воспоминания, которые были у вас. Вспоминайте! Пусть от этого будет не хорошо, а больно, пусть нестерпимо больно, но Тьма не сможет ими питаться и мы выживем. Мы дойдем. Это хотел сказать Кинжал, но он не знал нашего языка, а мы приняли за насмешку. Вспоминайте их такими, какими они были! Плачьте, но вспоминайте!

"Почему, почему я не поняла этого раньше?! Почему не догадалась еще там, в Храме? Сейчас для многих может быть уже поздно, слишком поздно... Но оглядываться нельзя. В бою, увы, не поможешь раненым и убитым, а мы в бою. В бою за свою душу".

Она слышала подбадривающий крик Эвелин, видела краем глаза, как старшая чародейка творит ведовство. Илль не была столь сведуща в магии, но, говорят, музыка – та же магия. Она, торопясь, достала свирель. Никогда еще этот инструмент, предназначенный для лирических мелодий, не играл столь бравурную музыку. Илль, как и все граждане Империи, много раз слышала её в детстве и сейчас легко подобрала мотив.

Марш. Гимн Империи, с которым в былые времена шли в битву войска. Может, в эти строевые ритмы полковые маги тоже заложили частичку волшебства, побуждающую солдат держаться, не сдаваться?..

Марш.
Боевой марш Империи.
Слушайте, живые.
Слушайте, мёртвые.
Слушай, Пустота.

Мы идём, мы не сдаёмся.

Илль играла и громкие звуки вибрировали в груди.

Пойте же! Пойте и вспоминайте! Когда сердце полно воспоминаний, в нем нет места пустоте!

Новая роль изменила Альку. Беззаботный ребёнок ускакал вслед за Туськой, унеся в зубах лёгкость бытия, и пропал бесследно. Как Туська, которую многие видели, но никому не удалось поймать за хвост. Алька надеялась, что никому. И что девочка сделает правильный выбор, не такой, как Женька. Алька жутко расстроилась, когда та заявила, что собирается использовать свалившееся на неё могущество с наибольшей выгодой - только для себя, не для тех, кого по заветам Ордена должна была защищать. О таких вывертах в книгах не упоминалось. Вернее, там часто встречались заблудшие души, однако те всегда возвращались к свету, к правде, к коллективу. О том, что в жизни бывает иначе, Альке пришлось узнавать на собственном горьком опыте. Как и о том, что печать "хороший человек" - не панацея. Взять дядьку Ерофеича: вроде хороший, а ушёл. Ремень отдал, и на том спасибо. А Александр вообще... Каждый уход или отказ Алька переживала очень болезненно, воспринимая как личную драму. Орден ведь теперь её, значит, и то, что люди уходят или выбирают другую сторону, тёмную - её вина? Не уговорила, не объяснила, не нашла нужных слов... не смогла, короче.

Сестру она в эти тревоги не посвящала: у той своих хватало. Чтобы как-то компенсировать потерю орденцев, до поздней ночи сидела над книгами Матрёны Игоревны, искала ответы. Что-то находила, что-то нет. Ей нечем было успокоить сестру. Да, им придётся отнимать. У собачек, у котиков, у людей... Отнимать, чтобы защищать. Отнимать у одного, чтобы спасти многих. И потому они не могут бездумно сорить энергией направо и налево. Этот неприятный факт Алька постаралась донести до каждого члена Ордена. Когда очень надо - пользуйся, но помни, что магия стоит дорого.

На поминках сидела тихо: сказывались бессонные ночи. Учёбу Алька забросила, выполняя лишь самый минимум домашних заданий. Успокаивала себя тем, что она ведь и так учится. Учится быть магом, быть лидером - а это даётся непросто. Нужно разобраться с тем, что наворотили памятной ночью, а ещё ведь Дата есть. Страшная дата прорыва, и она совсем близко. Уж не на территории ли Коммунарска он случится? Может, если не получится сплотиться. Всё-таки опасно вверять судьбу Ордена в руки людей случайных, непроверенных, даже если они твои соседи. Алька должна запомнить это и не повторить ошибку Матрёны Игоревны.

Но почему же Дух не спас хозяйку от хроновампира? Пока Рита пытается с ним связаться, Алька напряжённо смотрит на сестру.

- Если не получится, - говорит тихо, чтобы не нарушить сосредоточение, - есть ещё два способа его позвать. Нам нужны очки или заклинание. Очки были у Александра, заклинаний я не нашла.

Она водит пальцем по столу, затем поднимает голову и смотрит на Светлану Семёновну с немым вопросом. Рядом с этой женщиной Алька испытывает неловкость, которая хорошо знакома всем гадким утятам, выросшим среди прекрасных сородичей.

С той страшной ночи минуло уже девять дней. Туська даже научилась считать от страха, а события все не выветривались, и время не лечило - враки это всё, так она и знала.

В шкуре зверя было тепло. Она почти не покидала львиную ипостась, потому что в людской мерзла, поддавалась страху и слезам, а еще хотела домой. На третий день поняла как возвращаться в Туську. Оказалось - легко, но голодно. Львенок ел все, что не приколочено, а девочка так не могла.

К дому она подходила лишь раз, с тоской глядела в темные окна да слушала разговоры про спятивших родителей. Как будто глядела страшный сон и всё проснуться не получалось.

Ну правильно говорят, нельзя хватать всё подряд и тащить к себе в дом. Она хорошо запомнила прохладное прикосновение камня, удар током, изменившиеся враз краски, запахи, ощущения в теле. Не сразу поняла только, отчего стала ниже ростом и почему все кричат. Страшно не хотелось убегать, но инстинкт пересилил эмоции.
«Выжить-выжить-выжить!» - стучало львиное сердце в такт бегу. Не раз это спасало Туську уже и потом, во время скитаний по городу - редкую животину намеревались отловить и дальше судьбу ее предсказать было бы нетрудно: зоопарк, цирк, лаборатория.
Туська горячо разочаровалась в этих заведениях на пятый день, когда ее спящую накрыло сеткой и поволокло.

Последние пять дней она провела под окнами больницы, то возвращаясь, то убегая, оглядывая все проемы в поисках родных физиономий.

Но самое трудное было не всё это, а постоянно говорящие голоса в лохматой ее голове.
Голоса обещали билет в кино на взрослый фильм, магнитофон, любовь Витьки и вызволение родителей из плена советской медицины, но самым соблазнительным было могущество ее способностей, невероятные земли, которые существовали, оказывается, на самом деле и приключения в обмен на скучную скуку в компании с вернувшимися с психушки родителями.

Они и до больницы Туську затюкали, а теперь, увидев, что с ней стало, и вовсе из комнату не выпустят. Туська им искренне сочувствовала, скучала и по-прежнему бродила под окнами больницы, но понимала - жизни не дадут. Да и в глаза им посмотреть было стыдно, список грехов-то был внушительным:
- скиталась девять дней непонятно где
- становилась животным ни с того ни с сего
- взяла вещь из комнаты соседки
- сбежала от важного разговора, начавшегося, впрочем, с крика ужаса и обморока матери

Туську разрывали сомнения, но то, что ее ждут с радостью и без ремня, было очень маловероятным событием.

В конце концов, пока их лечат, она успеет и приключения посмотреть и ненадолго из Коммунарска в невиданные земли махнуть. Одним глазком и ногой одной.

Иногда бывает так, что наемническая жизнь приводит к не очень хорошим решениям. Иногда ты убьешь кого-то не того. А уж сколько всяких слухов ходит про отряды, которые, на безрыбье, стали бандитами. И слушая о таких, или, иногда, сомневаясь в собственной моральной чистоте, многие наемники задавались постыдным вопросом - а что если против нас выйдут мирные жители? Что если ты придешь в деревню, а так старостой брат кого-то, кого ты убил год назад? Что если вас примут за бандитов и организуют ополчение, попытавшись сжечь вас в трактире? Что если деревня не захочет платить, и решит задешево добить уставших наемников?
Это все были мрачные мысли, и Янус гордился тем, что большая часть таких сценариев была не про него, но все равно. Когда темно, и когда голодно, и когда нет уверенности в том, что будет завтра - все думают такие мысли. И все знают - по-настоящему, если мирные люди выйдут против тебя с вилами, у тебя нет шансов. Их тупо больше, и если они готовы тебя убить, ценой своих жизней - ты умрешь. И если при свете дня такое было не больше чем байками и страшноватыми слухами, то при жизни во тьме, казалось, что байки все правдивее и правдивее. А теперь... теперь все это стало правдой. Живущие во тьме вышли встречать отряд, и двинься они сейчас вперед - всех просто раздавило бы массой тел. Кажется, именно это и случилось бы, вздумай они повернуть. Нет, вернуться им уже не дадут.
Впрочем, не только мирные. Вон Ройс и Эдвард, старые друзья. Зовут, приглашают, но в этот раз, в отличие от случая с огнями на болоте, Янус не повелся на приглашение. Нет, помахал рукой приветливо, из вежливости, улыбнулся, насколько можно было вообще осклабиться в такой страшноте, и решительно головой помотал. Нет, ребята, как-нибудь потом. На обратном пути, если не выживу, присяду с вами, пожуем чего-нибудь. Потом. Может быть. А пока, надо перед вперед, и смотреть, чтобы жители столицы не решили все-таки сомкнуть ряды..

Давит своим безмолвием пустой город. В голове не укладывается то, насколько хорошо он сохранился, словно люди просто спят и не вечная тьма сокрыла небеса. Всего лишь ночь, а фонарщики плохо сделали свою работу и не заменили масло.
Пыльные шторки, тёмные провалы окон, стекло ловит отблески огня и превращается в непроницаемое зеркало. Кареты, лежащие на боку, вывески, которые не шелохнёт ветер. Это преисподняя, вот что думает храмовник. Именно так выглядит ад – пустое место, в котором нет ничего и ты, проходя шаг за шагом, видишь то, что когда-то здесь была жизнь, никогда её не встречая. За этот поход Элиас уже много раз ощущал для себя ранее неведомые чувства, но только сейчас он мог с уверенностью сказать – ему было страшно. Страхом, который не имеет прямой причины. Это не страх за свою жизнь или жизнь товарищей. Не животный ужас, который пробирает глядя на болотную тварь или порождение Тьмы. Здесь было что-то иное, что-то… слишком глубокое. То, что заставляло его ощущать свои кости, будто они разом стали тяжелей и холодней. Его мутило, у него кружилась голова. А ещё в голове шумело, словно ветер подхватывал миллионы песчинок, праха, в который превратились жители столицы Империи.
Шелест не сразу стал шёпотом, нельзя было сказать с уверенностью, в какой именно момент, но когда мужчина осознал – новая волна ужаса окатила его, будто кто-то с насмешкой вылил на него ушат колодезной воды. Шепот отрезвляет его, стоит прислушаться. На удивление, от того, что теперь командир смог различить слова призраков, ему становится лучше. Теперь его страх – не бессознательный и непонятный, не чужеродное состояние. Теперь он знает, что их видят. Что враги – рядом. От этой мысли он становится злее. Слова молитвы, словно выбитые на внутренней стенке черепа, всплывают в голове, находят дорогу наружу.
- Свет – мой защитник, в нём я найду свою силу, - одна фраза цепляется за другую, снова и снова порождая бесконечную цепочку вызубренных наизусть литаний. Они – не просто память, они – рефлекс, который есть у каждого истинного храмовника. Их последняя защита перед Тьмой и её играми. Медитация сквозь равномерный гул, порождаемый собственными словами, сливающимися в унисон с мыслями.
В этом состоянии Элиас уже не думал о себе, не думал о пустынных улицах. Его мысленный взор был обращён к Создателю, к Свету, к вещам настолько великим и чудесным, что собственная сущность его могла с лёгкостью найти в них защиту, как муравей мог не бояться ужасного ливня, затерявшись в кроне векового дуба.
В какой-то момент он словно очнулся от своего медитативного транса и посмотрел на Эвелинн. Она задала какой-то вопрос… О чём он был?
- Танцы? – командиру потребовался миг, чтобы собрать мысли воедино. Он смотрел на спутников – они старались сохранить свой разум так, как могли, у них не было железной защиты в виде литаний и Веры. Они разговаривали, пели, смеялись, словно не было вокруг них ужасного города, а впереди – единственной и неотвратимой Цели.
- Вальс?.. – второй раз переспросил храмовник и тут же посмотрел на мистресс Алакрейн. В последний раз, когда его приглашали на танец, предложение было прервано самым грубым образом.
- Боюсь, что такие категории, вроде танцев, не входят в обязательную подготовку рыцаря Храма. Возможно, что мне было бы интересно посмотреть, но вряд ли поучаствовать.
«Пусть они говорят», - думал Элиас, вглядываясь в лица и глаза каждого из идущих рядом. «Пусть смеются, пусть вспоминают былое. А ты – смотри в оба, смотри внимательно, чтобы не подкралась Тьма откуда не ждёшь».
Командир с тревогой смотрел на своего брата. Роберту было тяжело, он это знал. Его брат по вере всегда был чуть более простым, чуть более жестким, чем остальные. И теперь он был единственный, кто не может забыться в глупом и пустом разговоре.
- Брат, - позвал командир. – Брат, помни о том, кто ты. Помни о том, к чему мы стремимся. Помни о Свете, что ведёт нас во Тьме. Помни о Создателе, чьей милостью мы существуем в мире и чью волю мы несём. Брат, помни и повторяй за мной.
- Я – острие орудия Света и я несу правду в этот мир.
Если поглотит Тьма весь мир, и если не останется в ней света
- Будет он жить во мне, потому что душа моя хранит его в себе.
И будет хранить вечность.
В Свете – моё утешение. В Создателе – моё спасение.
Я – их твёрдыё меч и крепкий щит.
Я – выполню свой долг и не поддамся искушениям.
Только в Свете есть моё предназначение.
И мой долг – пройти мой путь до конца.

Стоило только закончить слова молитвы, как нахлынули образы проигранной схватки. Это не поколебало духа командира.
- Идём, идём вперёд, держитесь! – рычит он тихо, а шёпот в голове становится сильнее. Он склоняет свою голову чуть ниже, будто идёт против сильного ветра, хотя ничто не колыхнет воздух в царстве Тьмы.
Дверь открылась, из дома вышел одержимый. Его глаза – два бездонных провала. Сколько времени его душа поглощена Тьмой? Все 12 циклов? Осталась ли она там или же теперь это просто пустая оболочка? Марионетка? Что-то другое?
Тревожные мысли обрываются стальным усилием.
- Идём, наш путь дальше! Наш цель – впереди!

Невозможно было узнать в этом царстве запустения, забвения и смерти прежних столичных улиц. Город без людей превращается в склеп. Не разноцветные гирлянды и магические лампы вдыхали жизнь в эти улицы, не пестрые вывески торговых лавок или сморщенные рыла горгулий на крышах - нет, именно люди были душой города. Теперь здесь жила противоестественная пустота. Даже не так - Пустота.

- Тьма за окном жует останки света,
Неслышным стоном бредят губы мертвецов,
И Пустота хрустит мозолями паркета,
И я впущу ее, в конце концов...

Как-то сами собой пришли на ум дурацкие стихи, которыми Орсо, пребывая в возрасте возвышенном и поэтичном, частенько пробавлялся, как и
всякий юноша, имеющий достаточно образования и свободного времени для подобной блажи. И надо же - прямо пророческие строки. Особенно жутко это прозвучало в давящей тиши мертвых улиц, так что герцог осекся. Не хватало еще беду накликать этакими виршами.
По счастью, не он один ощущал потребность разорвать плотный саван тишины.

- Мхмф, турнир. Благодаря вас, леди Эвелинн, помню прекрасно, - отозвался де Труа на слова магички. - Еще бы мне забыть! Старина Ко'Драп, да хранит Спаситель душу его отныне и впредь, выбил меня из седла, да и дух начисто, признаться, едва не вышиб. Ух и затаил я на него тогда! Дело молодое, что говорить. Целый год с коня не слезал, филейные части, прошу прощения, едва ли не до мозолей седлом натер, готовился к следующему турниру. А старик Куница возьми да и уйди в храмовники! Хе-хе... мда.

Не очень то весело было вспомнить сейчас о сгинувшем в болоте старом бароне. Так что Орсо живо переключился на другую тему:
- Ох уж эта леди Изабель, графиня Эйсгрейв. Балы были хороши. Мы их называли, с вашего позволения, смотринами. Все из круга знали, что Изабелла охоча до пылких юношей, кхм. А супруг ее так до самого суда ни о чем и не подозревал, представляете? За растрату государственной казны его осудили. Вот такие вот балы...

Орсо заметил, что поравнялся с Виссиль, и галантно предложил ей взять его под руку.
- Благодарю вас, леди Алакрейн, - чопорно отозвался герцог с комично-убийственной серьезностью. - А вот, обратите внимание, одна из лучших галантерейных лавок столицы. Как бишь звали ее хозяина... Пиер Ассанти, точно. Курьезнейший случай с ним приключился. Точнее, не с ним, а с моим братом. Жерар начитался романтических новелл и решил сбежать, стать наемником или пиратом. И способ придумал поистине дурацкий - спрятался в ковре, одном из партии для отправку за море, в Гишпань. И вы знаете - у него таки почти получилось. Если б я вовремя не рассказал о его идиотской выходке отцу... если б моряки-гишпанцы своевременно не обнаружили в трюме восьмилетнего пассажира... словом, едва международного инцидента не случилось в имперских водах, хорошо что все обошлось. А Жерар тогда выяснил, что маленьким герцогам тоже иногда попадает ремнем по высокородной попе.

Что писать статьи, что редактировать, было сложно. Все-таки одно дело, когда ты ни причём и пытаешься нарыть и осветить как можно подробнее. Другое дело, когда ты очень даже причем, и наоборот, стараешься быть осторожнее и пытаешься многое скрыть. В дурной славе их уже резиденции Анна видела даже пользу, ведь несмотря на любопытство, о котором она знала не по наслышке, можно было особо не опасаться лишних ушей. Хотя, для такой правильной девушки из хорошей семьи ходить по улице с видом, мол, что она, что ее муж все сами узнали от других жильцов дома, было несколько непривычно. Впрочем, Анюта так же понимала, что если она не будет пользоваться приближенным положением к участникам событий, это вызовет ещё большие подозрения, поэтому в газете на первых страницах мелькали ее статьи с интервью своих соседей. Правда, больше основанные на их предположениях, нежели на реальных фактах. В общем, пользуясь случаем, девушка делала карьеру. В самом же деле, раз уж теперь придётся жить двойной жизнью, то не забрасывать же видимую для общественности.

Касаемо же новой, невидимой для общественности, жизни. Анюта приняла ее довольно-таки легко. Большей частью потому, что ещё будучи подростком ее привлекала таинственная составляющая мальтийского и других орденов, их власть и влияние на остальной мир. И слушая про Орден стражей Межи, коих было несколько по всему миру, девушка приходила в неописуемый восторг. Даже при том, что за эти дни пришлось пройти через мрачную атмосферу похорон, поминок, опасных противников и убийств, смириться с которыми ей давалось сложнее всего. Она не столько искала оправдания, сколько убеждала себя, что это только начало и нужно учиться принимать это. А как ещё не сойти с ума от самобичевания?..

Был ещё момент, который несколько удручал девушку. Она помнила, как ощутила умения других. Но ещё она помнила, что получив умения, не получила их полного аналога, той же физической силы и ловкости. Поэтому, докопавшись до мужа, упросила тренировать ее, в целях улучшения данных.

Во всяком случае, внешне Анюта старалась делать вид, что все не так уж и страшно. И вообще, им всем на редкость повезло. Главное, чтоб никто не спросил почему. И, конечно же, нужно было решать возникшие с этими подарками Матрены проблемы. Одной из которых был Дух-хранитель, который не выполнил то, что должен. Второй - сбежавшая Туська, и ее возвращение домой Анна считала не менее очередной. Как и возвращение колоды карт и других предметов. Третьей - это свалившая со способностями Женька, внушавшая огромные опасения, при таких целях и амбициях. Собственно, хроновампир был проблемой тоже, возможно даже большей. Однако, более глобальной и требующей более тщательно подготовки.

— Войны, революции, — Аня помешила ложечкой чай, сахара в котором не было, но все было лучше, чем накручивать локоны на пальчик, — и другие катаклизмы. Ответственность, между прочим. Честно говоря, плохо представляю, как мы сможем такое предотвращать. Успокаивает, хоть и немного, одно: я бы предпочла знать, участвовать и влиять на это, нежели знать и отказаться, как это сделал Саша. Хм. Или быть самой по себе, как Женя.

— Но сейчас нам нужно решить не только с Духом вопрос. Но и Туськой. Ее надо найти, пока она на перепутье и перетянуть на свою сторону. И чем быстрее, тем лучше. Пока это не сделали другие. Она ребёнок, натура гибкая и легко восприимчивая. Только вот где и как искать.

— Хм. Страдания, негативные эмоции и смерти для тёмных сил, тут понятно. А вот энергия — под этим подразумевается время жизни, которое забирают хроновампиры. А может и ещё какая. — Аня с любопытством заглядывала в книгу Али, в которой ничего не понимала.

Волкову показалось донельзя ироничным, что одно из проявлений его нового дара заключалось в способности предсказывать погоду. "Будто бы я и раньше ее не предсказывал!" - качал головой Алексей Иваныч, припоминая приступы головной боли и тянущую боль в покалеченной ноге, всякий раз преследующие его перед сильным ливнем или снегопадом. "Да, Матрёна, удружила... Неужто и правда думала, что от меня еще есть толк?".

Магический веник и цветущий на подоконнике кактус, который ветеран вначале принял за наконец-то пожаловавшее к нему в гости безумие, служили доказательством реальности всех событий той злополучной ночи. Теперь, выходит, Волков Алексей Иваныч не просто лейтенант в отставке, а "весняр", владыка природы, и член тайного ордена борцов со злом! "Сказать кому - засмеют же..." - кипятился Волков, не любивший быть посмешищем и доселе искренне убежденный в отсутствии в мире какой бы то ни было "чертовщины", но через некоторое время он как-то пообвыкся и смирился со своим новым положением.

Ему бы очень хотелось вырваться из этого причудливого нового мира, сбежав в привычный и безопасный старый мир, как это сделал к примеру Чародей - но врожденная и закаленная всей прожитой жизнью ответственность не позволяла ему просто исчезнуть и бросить остальных членов Ордена в трудном положении. Пример Петровича, ушедшего "в штопор" и избавившегося от проблем привычным ему способом, Волкова также совершенно не вдохновлял - он и в молодые годы не пил, а сейчас и подавно не тянуло. Выбор Женьки его откровенно расстроил - старик почему-то до последнего верил в то, что соседка имеет за душой что-то поболее чем желание легких денег. Впрочем, такие уж нынче времена настали, что пора бы перестать удивляться подобному... С тревогой он думал об исчезновении Туськи - что-то с ней будет, обойдется ли?

"И что вот теперь с этим делать?" - мрачно думал Волков, глядя на кактус. "Кактусами в этого... хроновампира кидаться, что ли, заместо гранат?". Впрочем, во время инициации он почувствовал что способен и на большее - вплоть до того, что вполне мог бы вызвать по своему желанию целую бурю с громом и молниями, а то и что посильнее. Вот только подействует ли это на ту нечисть, что убила Матрёну и натравила на них санитаров? И не сделать бы еще большей беды таким образом, что пострадает куда больше невинных...

Волков припомнил руины немецких городов после бомбежек нашей, советской, и союзнической британской авиации - и хорошо вспомнил, как страшно и пусто выглядят превращенные в мешанину камней и мертвых тел улицы, на которых еще недавно играли дети. Несмотря на всю ненависть к фашизму и понесенные от него потери, несмотря на вполне трезвое осознание, что война это не увеселительная прогулка и не игра, он тогда почувствовал себя виновным в этих разрушениях и смертях - и эти воспоминания жгли его память всю его жизнь. Только Лена умела избавлять его от этой боли...

Нет, повторять подобное он не желал. Лучше честная смерть, чем такая цена победы.

3 – The Capital

Лес и маленький лагерь остаются далеко позади, преодолена безжизненная равнина, отделявшая отряд от старой столицы. Неверный свет факелов выхватывает из тьмы мощёные улочки и коттеджи предместий – кажется, что на этом этапе продвижение вперёд должно даваться сложнее всего, но люди не встречают ни единого препятствия на дороге.

По обе стороны улицы – мёртвые и будто бы нетронутые дома, за окнами некоторых из которых по-прежнему можно разглядеть аккуратные пыльные шторки. То и дело попадаются пустые и брошенные на обочине экипажи, ветер, гоняя воду и грязь, завывает над безлюдными улицами. Брешь впереди манит, зовёт. У каждого, кто хоть немного знаком с устройством столицы, с каждым шагом остаётся всё меньше сомнений – источник скрывается где-то там, на другом берегу разделявшей город на две равные части реки, в непосредственной близости от покинутого ныне дворца императора.

Столица выглядит оставленной и нетронутой. Все двери закрыты, все здания уцелели. Ни единого звука не издают раскинувшиеся вокруг бесконечные городские кварталы. И никто не препятствует продвижению, никто не мешает. Ни единая живая душа, ни единое порождение, ни единое искажённое животное или даже простой поглощённый – отряд останавливается на перекрёстке, выбирая более подходящее направление и, после некоторых сомнений, сворачивает на новую улицу.

Странно видеть огромный брошенный город. Оставленный в сердце мрака, забытый и будто бы никому теперь больше не нужный. Проплывает мимо витрина лавки портного – пыльные разноцветные платья разложены по-прежнему аккуратно на стойке, словно магазин на рассвете откроется и оживёт в ожидании новых клиентов. Выступает слева монструозной громадой оставленный храм – обитель Создателя, шпили которого вздымаются значительно выше, чем способен дотянуться пляшущий в руках людей свет. Местное безмолвие лезет в голову, давит – и без того ощущавшееся уже некоторое время воздействие тьмы с каждым новым шагом чувствуется сильнее. Тьма лезет в голову, выворачивает наизнанку сознание, вязкий и пропитанный клубами мрака воздух затрудняет дыхание.
Нарастает тревога – у каждого члена отряда появляется стойкое ощущение, что это ловушка. Что дорога идёт слишком гладко, что тьма позволяет живым продвигаться с какой-то одной ей ведомой целью. И лезет в голову, путает мысли, заставляет забывать обо всём, кроме необходимости ритмично переставлять время от времени ноги.

Абсолютная тишина, будто бы забившая рты и головы ватой.
Воспоминания, всплывающие из самых потаённых уголков памяти, воспоминания извращённые и искажённые тьмой.
Или, на самом деле, совершенно нормальные?
Чудовищные образы, обрывки картин, которые видеть никому из людей не положено.
И, кроме прочего, шёпот.

Различить шёпот удаётся не сразу, но стоит однажды услышать, как приходит жуткое осознание – эти чужеродные безликие шелестящие голоса нашёптывают что-то каждому уже довольно давно. Каким-то непостижимым образом их удавалось не замечать, до поры не обращать на эти леденящие потусторонние голоса никакого внимания. Но услышав однажды, отстраниться уже невозможно. Шепот возникает прямо в голове минуя необходимых посредников, шёпот сообщает жуткие вещи и подрывает решимость, путь даже человек и не понимает ни единого слова этого чужого шелестящего языка. Он становится громче, настойчивее, вынуждает спотыкаться и сбиваться с дороги. Он будто бы намекает, что все усилия тщетны, а закономерный конец этой экспедиции даже её непосредственным участникам прекрасно известен.

И становится очевидно, что если продолжать идти, зациклившись на себе, то очень скоро от рассудка ничего не останется. Личность и разум просто развеются, растворятся без остатка во мраке. Если не отрешиться от этого, если не заглушить его, не прекратить слушать, то совсем скоро станет простительно поздно.
Нужно вспоминать. Говорить, если не с целью общения, то хотя бы с целью услышать собственный голос. Выдавить из головы мрак, вспоминая о свете и о чём-то хорошем.

Джон, когда отряд остановился на опушке леса, остановился, тыкнул гвизармой ближайшее дерево, и, убедившись в отсутствии реакции, устало к нему прислонился. Сражение и дорога вымотали, и стыдного в этом ничего не было. Ходить навытяжку строем, колесом выгибая грудь, это не про этот поход. Но, хотя тело и требовало отдыха, останавливаться надолго не хотелось. Мертвенность окружения, становящаяся все более и более непроглядной тьма, лезущие в голову мысли. Чужие мысли. Образы, которых не было в прошлом Джона.

Поняв это, наемник напрягся и приготовился обратиться к командиру. Когда в неизвестной земле идешь, лучше глупцом прослыть, чем из ложного стыда умолчать о том, что увидел, и людей под стрелы подвести. Так же и тут, только стрелы Тьмы били не в плоть, а в разум. Но, до того, как он успел сделать пару шагов к Элиасу, на пути возникла Эвелинн.

Предложила нести кинжал.

Джон, слушая ее слова, в которых было столь много сомнения и неуверенности, не мог удержаться от мысли о том, насколько хрупкой выглядит чародейка. Ноша, которую ей вверили, была велика, и ее тяжесть чувствовалась почти физически. Он смотрел на переливающиеся орнаметнальным серебром ножны Кинжала Рассвета, на его изогнутую и не слишком практичную с боевой точки зрения рукоять, на тонкую руку, в которых этот кинжал лежит… он стоял и думал, как правильно подобрать слова, чтобы не навредить.

Здесь, так близко к источнику нависшего над миром проклятия, нужно было быть осторожным.

Но прежде, чем он подобрал слова, вмешался командир. Элиас… Джон не был уверен в том, что храмовник сказал то, что нужно было. Поэтому, когда тот отошёл к костру, молиться, он все же подошёл к чародейке.

- Я всего лишь солдат, Эвелинн.

Ему хотелось сказать "девочка". Разница в почти тридцать лет позволяла. Но подобное обращение не вселило бы уверенности, а лишь подчеркнуло разницу в опыте. Джон хотел этого избежать.

- Мое дело – сражаться. Я иногда могу сказать пару правильных вещей, но, повидав с мое, начнешь понимать, что говорить. Я много плохого натворил, но у меня сейчас есть то, за что не грех сражаться.

Не грех умереть. Но мысли о смерти лишние сейчас ни к чему. Ни ему, ни чародейке. После только что случившегося. После потерь. Да и то, что сражался Джон за будущее для своей жены и своей дочери, было правдой.

- По мне тут вопрос не в том, кто чего достоин,…

Он бросил взгляд в сторону Фелиции.

- … не в том, на кого какая обязанность возложена была, не в том, кто кого выбрал, а в том, кто как больше пользы общему делу принесет. Был бы в церкви кинжал у меня, могли бы лечь все, без вспышки той. Так и впереди будет.

Вздохнул, посмотрев в сторону их пункта назначения.

- Не сомневайся в себе. Помни о том, что любишь, кого любишь – это лучше, чем мысли о великой ноше и прочем для поэтов работает. Попробуй понять, как еще раз светануть, чтоб всю эту нечисть повыносило. Нам это очень пригодится. А я пока…

Наемник взглянул в сторону приступившего к молитве командира.

- С командиром поговорю.

И замолчал в ожидании, пока Элиас и те, кто пожелал присоединиться к нему, молитву закончили. После чего подошел к храмовнику. Но тот уже отдал приказ. Решил на себя всю тяжесть дозора взять. На секунду в Джоне даже пробудилось сомнение, дескать, может и справится.

- Не сочтите за нарушение приказа, командир, но есть что доложить. В голову всякая чушь лезет, будто воспоминания чьи-то, но не мои точно. Понять надо, это мне одному кажется, или со всеми так.

Несколько бесконечных, опустошающих часов. Вроде бы и не пострадал Орсо от схватки с тварью тьмы, а ощущение, будто та успела его прожевать и выплюнуть, без малейшего почтения к титулу. Герцог мертвой Империи, та еще фигура!
Когда командир скомандовал привал, Орсо, не поддаваясь соблазну рухнуть мешком, осторожно сел и вытянул натруженные, промокшие ноги. Опасался расслабиться сверх меры, ибо кто знает, найдутся ли потом силы поднять это измученное тело на ноги? К тому же тьма давила со всех сторон. Здесь она ощущалась почти физически, как чужая, враждебная всякому естеству сущность. Стоило чуть расслабиться, расфокусировать зрение, и лица товарищей покрывают трупные пятна, плоть начинает сползать с них, обнажая жуткий оскал.
- Бей первым... Убей... Убей.... Убей! - на все лады шепчут призрачные голоса в голове. - Они все... Это их вина!

Чародейки, Виссиль и Эвелинн, косятся на Орсо, издевательски ухмыляясь.
- Где они были, когда еще можно было спасти Аделаиду? Гляди, теперь они смеются над тобой, Орсо!

Наемники, толстяк Янус, Фелиция, Джон. В их глазах дьявольски пляшут отблески костра, руки лежат на оружии. Они смотрят на герцога с вызовом.
- Проклятая чернь, как они смели так с тобой разговаривать там, в храме? Жалкие лакеи, падкие до золота. Они тебе не ровня, где твоя гордость?

Храмовники, два стальных силуэта. В провалах прорезей глухих шлемов клубится антрацитовый мрак.
- Слуги Спасителя! Они давно предали всех вас, отдались тьме. Нужно их остановить!

Илль, Звездочка. Сквозь кожу просвечивает голый череп, нагло скалясь.
- Мертвячка. Ты же знаешь, оттуда не возвращаются. Она уже не та, за кого себя выдает. Она ведет вас в ловушку!

- ЗАСТАВЬ! ИХ! ЗАПЛАТИТЬ!

Герцог вздрогнул, разлепил с трудом веки. Даже и не заметил как задремал. И задремал ли? Но спать нельзя, очевидно, иначе тьма вынет душу и займет ее место. Впрочем, герцог взглянул ей в лицо, и оно больше не пугало. Кажется, осознание самого факта своей слабости укрепило его, слегка подлатав сквозные раны в порванной душе.

Он с благодарностью принял нехитрую походную снедь чародейки Виссиль, тепло улыбнувшись ей в благодарность. Кусок в горло не лез, но Орсо заставил себя сжевать сухарь и жесткое будто подметка мясо, запив глотком воды из фляги. Люди тихо переговаривались, Эвелинн о чем то спорила с Элиасом. Кажется, девушка хотела передать свой чудодейственный кинжал наемнику. А ведь тяготит ее ноша, герцог как то даже и не задумывался ранее, каково ей приходится. Заперся в собственноручно возведенном замке отчаяния и все мосты обрубил. Как будто у него одного тьма отняла близких.

Время неумолимо текло, отсчитывая минуты отдыха.
Он задумался вновь о тех, кто уже пал на пути к сердцу тьмы. О медноволосой чародейке Дебби Варун, чью гибель герцог даже не сразу заметил, и впоследствии устыдился. Никто из них не должен быть забыт. Никогда.
Черты лица герцога ожесточились, резко обрисовались скулы на мертвенно-бледном лице. Словно он принял какое-то решение.

Когда Элиас скомандовал подъем, Орсо поднял руку:
- Еще несколько минут, брат Элиас, прошу вас.

Он поднялся, выпрямив спину, гордо вскинув подбородок. Заговорил, металлом чеканя слова, как и подобает герцогу Империи. Вполне возможно, что последнему герцогу.

- Мы все здесь - солдаты, храмовники, чародейки - понимаем, какой долг возложен на наши плечи. В наших руках, омытая кровью героев, купленная бесчисленными жизнями павших, последняя надежда Империи. Да что там Империи - всего рода людского. Мы отринули мирскую вражду, разделявшие нас прежде надуманные обычаи, традиции, титулы. Ибо в первую очередь мы - люди. Мы сумели снова стать людьми, вспомнить, каково это - быть людьми. Сумели объединиться против общего врага, равного которому еще не видел этот свет. И мы должны оставаться едиными, до самого конца. Каким бы он ни был. Только в единении наша сила. Я хочу, чтоб мы все помнили об этом.

Орсо с обнаженным мечом в руке сделал несколько шагов, остановившись перед Джоном.
- Преклони колено, Джон-наемник. Волею государя-императора отныне нарекаю тебя верным рыцарем Империи. Стерпи же эти удары, и ни одного более. - Клинок Латифьера легко коснулся попеременно правого и левого плеча солдата. - Встань же, сир Джон Хранитель Рассвета, и стой в свете, отныне и навеки.
- Встань, сир Янус Хранитель Рассвета...
- Встань, леди Фелиция Хранительница Рассвета...

Последовательно герцог посвятил в рыцари новообразованого ордена всех, не забыв и чародеек. Эвелинн он еще шепнул: - Вот видишь, теперь ты не одна.
Когда же очередь дошла до храмовников, Орсо вдруг сам встал на одно колено и поклонился затянутым в латы воинам.
- Вы люди Церкви. Я не властен одарить вас титулами, ибо вы служите самому Спасителю. Однако я прошу вас возглавить наш орден, и вести нас до конца. Каким бы он ни был.

Слова Илль о великом будущем для Эвелинн резанули командира по сердцу. Его спутники не были оптимистами, это понятно. Просто неизбежность и тяжесть происходящего наваливается так сильно, что привыкаешь к нему. Ко всему человек привыкает, а в его свойствах надеяться на лучшее.
Не надеялся Элиас, он верил и действовал. Так его учили в Храме, так он прожил свою жизнь - подкрепляя поступками свою Веру. Что же, это было весьма действенно.

- Привал, - выдохнул, ступив на полянку. Не надо быть умником, чтобы понимать, какое слово хотели от него услышать остальные. Тьма стучала в сердце каждому и было понятно, что полноценного отдыха не будет.
"Значит отдохнём насколько можем и продолжим путь".
- Расставить ловушки и сигнальные растяжки, Илль, Фелиция! - прежде чем падать на жухлую и мёртвую траву уставшим мешком надо было позаботиться о своей собственной жизни.
- Джон, Янус - найдите неподалёку пригодное дубьё. Никто не уходит дальше, чем вам подсказывает разум!
Напоминание, хотя и бессмысленное. Все знают, что влечёт за собой беспечность.
Мешки оказались в круге, излишек аммуниции поставлен в пирамиды. Чародейки беседуют друг с другом, Илль передаёт еду. Командир тревожно смотрит за каждым, чтобы ни один не вышел из поля зрения.

Краем глаза отмечает как, вначале, затихла Эвелинн. Её взгляд бегает между ними, изучая. О чём она думает? Какие мысли движут ею? Момент, когда волшебница сняла Кинжал с пояса и успела шагнуть к Джону храмовник пропустил и дёрнулся вперёд почти инстинктивно, слишком резко.
- Нет, - он опустил свою руку на руку девушки и требовательно подвинул кинжал к её груди.
- Я думаю, что Джон со мной согласится, но, тем не менее, это приказ. Эвелинн, ты была выбрана не только твоими наставниками. Мы видели в церкви, что Кинжал ответил тебе. Прости, но тебе придётся нести эту ношу, как нам, каждому, - свою. Я верю в чистоту твоего разума и твоей души. Мы все верим в тебя и будем готовы защищать вас с мистресс Алакрейн сколько потребуется, если потребуется.
- Чувствуешь смятение? Сомнения обуревают? Поделись со мной. А ещё лучше - помолимся вместе. Это - последняя возможность для нас обратиться к Создателю так, как того требуют ритуалы. Потом - отдыхайте, ослабьте доспехи, поешьте, говорите друг с другом. Постарайтесь собрать в кулак как можно больше сил.

Меч входит в землю уже потерявшим остроту клинком. Крестовина служит опорой для локтей вставшего на колени мужчины. Голова согнута, но глаза открыты, взор устремлён в танцующее пламя костра.

- Благослови нас, Создатель. 
Слабы мы, но в Свете черпаем свою силу,
Вера подпитывает нас и Цель служит маяком в непроглядной Тьме.
Отринув отличия, мы стали сильнее, 
В служении Тебе  - мы стали крепче, 
Вера человеческая не даёт нам сломаться под тяготами нашей миссии. 
Ты с нами и Свет в наших сердцах. 

В чем моя цель? 
Принести избавление людям. 
В чем моя честь? 
Выполнить свой долг. 
В чем моя жизнь? 
В служении Свету! 

Блики от разведённого костра неуверенно ложились на грязные пластины доспеха. Они скакали по скрипящим бронированным сочленениям перчатки, которая сомкнулась на кромке будто бы вырубленного из куска камня шлема. На щите нельзя было разобрать герба, словно он - одно большое пятно грязи. Плащ был потерян в болотах позади. Человек, закованный в доспехи, стоит прямо, будто он сам выкован из железа.
- Я буду охранять вас один. Вы все - должны отдыхать. Это приказ! - за надетым шлемом не видны черты лица Элиаса, только глаза сверкают во тьме.

Реакция Энтони на перемещение была продиктована инстинктами, которые сразу же после окончания процесса отрубились. Мозг задал сознанию Энтони вполне закономерный вопрос "А че это было"? Энтони подумал, что приснул, затем его разбудил тот странный глюк с ощущением падения, но он так и не проснулся, так что просто ущипнул себя. Взглянул на руки, пальцев по пять, не сон... "Мы телепортировались",-"К такому эволюция меня не готовила!",- мозг включил процесс дезориентации.

Спустя полминуты обдумывания произошедшего (Он бы думал и дольше), Энтони таки вдохнул воздух и обнаружил существование оптимального количества кислорода в атмосфере очевидно другой планеты. Две луны, круто. Вообще, красиво. Он ощупал голову, пытаясь снять ВР-шлем, но его не было. Аномалия, вызванная экспериментом? Безумие, он просто обстреливал мюонами плутоний, что могло пойти не так?

Ок, ок, ты - попаданец. Смирись, сколь бы тупо это не звучало. Энтони подпрыгнул, проверяя гравитацию, затем сделал шаг, попытался разглядеть звезды (точнее, планеты, которые были бы самыми яркими точками на небосводе, кроме лун и солнца), еще раз вдохнул, убедился в безопасности и отдал дыхание на попечение автоматических систем. Любой физических процесс (если телепортация таковой является) обратим. Кстати, если он телепортировался быстрее света, то сейчас он должен состоять из антиматерии.

Ладно, надо найти аборигена. Первое правило выживания на необитаемом острове (и в необитаемом мире) - убедиться в его необитаемости. А вот и не необитаем, там деревянное заграждение, а вдалеке была огромная скульптура (очень очень хорошо было бы, если бы скульптура). Энтони выключил телефон (проверив отсутствие сигнала), плеер, сложил в карман халата наушники и огляделся в поисках... указатели, постройки, да что угодно. Заодно надо проверить срез, созданный телепортацией, и взять паркетину поострее.

- Ты можешь узнать о законах и каких-то общих положениях этого мира у других скитальцев. Они живут в шатрах, разбросаны вокруг амфитеатра: внутрь их пускать банально никто не станет,- пояснил Катиф. Он всё ещё шел вверх по помосту, но резко дёрнулся на месте, чуть не упав,- Жак, что ты делаешь?!

-…- Жак в это время затормозил на помосте, всё ещё удерживая таз с одной из сторон. Он задумчиво смотрел на Яну,- Ну, вообще-то… Катиф, прости, я просто подумал тут. Дай мне секунду,- парень посмотрел на Яну,- Я просто подумал, что если тебе в принципе не важно, как найти какую работу…

- Ты о чём вообще?- спросил Катиф. Жак медленно сказал «сарафан». И в начале, дворянчик смотрел на товарища в недоумении. Затем снова посмотрел на Яну. Кашлянул,- Кхм, мой товарищ прав. На тебе наряд работниц Дома отдыха. Кто-то из местных может это не верно понять, особенно вышитые на нём цены… крайне специфических услуг…

- Да я не об этом,- сказал Жак. Он вдохнул,- Ну одежда на ней шлюхи, какая разница? Тут читающих на местном наречии человека три от силы. Я не об этом. Я о том что…- он снова повернулся к Яне,- Если тебе не принципиально, как быстро получить навыки мании, есть способ,- парень смолк. Он опять посмотрел на своего друга, как бы переглядываясь с ним,- В черте Тебека есть всё ещё не затопленный спуск в местное святилище. Я просто вспомнил, что на фресках девушки в таком наряде часто там прислуживали, и подумал, что ты могла бы поговорить с Богом святилища о работе…

- Не неси чушь,- сказал Катиф. Он вздохнул,- Девушка, не слушай его. Якшаться с Богами – очень сомнительная идея. Особенно со старыми богами, которым поклонялись местные дикари. Лучше поговори со скитальцами, они найдут тебе какую работу, возможно. Впрочем, уже не наше дело… Жак, хватит тормозить. Пошли уже,- потянул он грубо за собой друга.

Ну молодцы! Эх, горячая молодежь! Все решили оставить всю квартиру старой Тихоновне в подарок, а сами укатить в Воркуту. Взяли и поубивали врачуганов - как они теперь докажут ментам, что эти гады никто иные как пиндосские фашисты-каннибалы? А теперь, когда все устаканилось, бабуся повернулась к Альке с не менее злобным выражением лица, с которым она выскочила шугать наследивших на полу врачей.

- Так, умница-разумница. А теперь давай говори мне по порядку, раз ты у нас такая пионер-ребятам-всем-пример. Что еще за хреноворот? По что они тут поубивали пилюлькиных? Почему эти скальпели с ушами начали размахивать шприцами? - Она посмотрела на потолок, из которого эти шприцы торчали. - Или может кто то еще мне объяснит какого черта здесь творится, прости господи!

Фелиция, потрясенная, замерла у поверженной туши. Такая сила, Создатель! Мыслимо ли, могла ли она представить, что возможно подобное могущество! И герцог доверил ей такое... такая честь не то, что пользоваться этим оружием, не то, что касаться его, а даже взглянуть на него! С благоговением она преклонила колено и выдернула копъё Годрика, отсалютовав им всем своим товарищам.

На тварь ужасную перевела взгляд. Теперь, когда та была мертва и безопасна – можно было утолить своё любопытство, отдать дань омерзению и удивлению. "До чего дошло, надо же", – сокрушенно качала она головой. Этак нам тяжко придется, ведь чем дальше, тем хуже будут твари. Благословен его светлость, что взял с собою свое чудесное оружие.

— Не я спасла, – ответила проходившему мимо измученному Джону. – Это вот всё оно – могучее оружие. А тебе – благодарность моя и поклон низкий, – она склонилась в пояс перед наёмником. – Если б не ты, бежала бы я, как дура, прямо в эту прожорливую глотку. Ох, стыдно. Как глупо, за мороком побежала. Спасибо тебе, уберёг.

Храбрая увидела герцога – она искала его взглядом. Пока высматривала его светлость – увидела, как чародейки исцеляют раненых. Как возвращают Илль. Просияла – радость-то какая. Неугомонная все ж с нами. И тут же как ударило – она-то с нами. А барон, что меч пивом поил? А Георг? А Дебора? Укорила себя, что не смогла уберечь. И понимала, что не в силах её было что-то сделать, а виноватой себя чувствовала. Эх, если б не поддалась мороку, хоть Дебору бы удержала. А то и Георга. И сразу всплыло столько слов - хороших, добрых, что могла бы им сказать, но не сказала. От этого совсем в глазах защипало. Тяжко-то как. Горько.

А вон и герцог – факелы зажигает. Пошла к нему, смущаясь. Все же не привыкла она вот так запросто к владетельным аристократам подходить. Хоть тут и поход, и наравне он бьется, и ест из одного котла, а все ж таки неловко.

— Спасибо тебе, вашсветлость, что такое оружие мне доверил, – Фелиция благоговейно погладила древко копья. – С такой-то силою мы непременно тьму разгоним. Ух, оно как сверкануло, – не утерпела, задохнулась запоздалым восхищением. – Я будто живую молнию в руках держала - могучую, но послушную. Такой молнией порождения тьмы как косой косить можно! Я вот думаю, вашсветлость, – Храбрая замялась. Как сказать-то то, что тревожит, и не задеть чести дворянской. – В твоих-то руках, вашсветлость, Сила, небось, еще мощнее будет. Я-то что, я так. То ли крестьянка, то ли бой-баба. Боюсь чего напортить, не так сделать. Не слишком ли велика честь для меня? А вдруг не сдюжу? загоржусь? А ты, вашсветлость, потомок знатного рода. Кому и разить тварей, как не тебе, таким-то оружием. А? - и она протянула бесценный дар герцогу, покраснев до корней волос.

Вы не можете просматривать этот пост!

Копье ли высвободило часть своей дремлющей мощи, или же Фелиция твердой рукой направила его в уявимое место чудовища, но тварь тьмы оказалась повержена. Опали и съежились бессильно отростки-щупальца, оставляя людей в оглушительной тишине. Истинный лик тьмы оказался страшен. Краткий миг, и отряд лишился как минимум двоих соратников.
Орсо огляделся, тяжело дыша, так и не успев вонзить пылающий клинок в раздутое брюхо порождения мрака.
Он полагал, что готов принять смерть во имя великой цели. Но теперь, вспоминая жуткий, уродливый провал пасти этой твари, окруженный мелкими острыми зубками словно бахромой, герцог уже не был так уж уверен в том, что желал бы такой гибели. Тем печальнее было думать об ужасающей участи, что постигла старого медведя Ко'Драпа и егеря Георга.

- Вечная память... героям, - пробормотал Орсо отстраненно, как всегда. - Павшим... и живым.

Он посмотрел на Фелицию, твердо сжимающую в руках оружие, некогда называвшееся Копьем Годрика. Теперь же оно имеет все шансы остаться в памяти людей Копьем Фелиции. На глазах Орсо творилась новая история этого мира, он почти физически чувствовал, как становится свидетелем легенды. Если, конечно, у их маленького отряда получится, и царство людей получит второй шанс. Простая девушка из народа, кто знает, может даже из поместных деревень лёна де Труа, встала на пути тьмы. И тьма отступила.
История часто предвзята. История помнит царей и завоевателей, великих мудрецов и великих подлецов, но мир стоит на костях таких вот простых людей, как Фелиция. Пускай они не знакомы с науками, не умеют танцевать на балах кадриль, не морщат высокие лбы на военных советах, ворочая тысячами чужих жизней. Зато они просто стоят, когда нужно выстоять. Стоят насмерть.

Как стояла в свое время третья имперская когорта, двое суток удерживая перевал под накатывающими яростными волнами дикого народа коней. Как стояли в коридорах дворца лейб-гвардейцы его величества, так и не пропустив вчетверо превосходящих сил мятежных баронов в альков, где скрывалась монаршая чета с детьми. Как стояли солдаты герцога Эдерлинга, сдерживая саму тьму, обрекая себя на участь похуже смерти.
- Смог бы я? - думал Орсо, глядя на наемницу. Со всеми своими титулами, родовым древом в пяти томах, со всем своим куртуазным воспитанием и этикетом? Смог бы я выстоять? И понимал - разница между ними в том, что эти люди не задают себе вопросов. Они просто знают, что больше некому.

Чародейки немедленно занялись ранеными, среди которых оказалась и проводница Звездочка. Ранена или... впрочем, безо всяких "или" было ясно, что невозможно вывернуть голову под таким углом самостоятельно. И крохотное озерцо болотной воды, плещущееся в безвольно открытом рту девушки... Скрипнула латная перчатка, герцог с силой сжал кулак, словно намеревался поймать в него саму тьму и раздавить. Единственный проводник... Проклятая знала, куда бить. Склонилась над телом Светлая, шепчет не то заклятье, не то молитву. Падают и пропадают в черной бездне мелководья слезы молодой колдуньи. Орсо ощутил воспрявшую надежду - а ну как вырвет Светлячок душу Илль у костлявой? Бывали же случаи, когда магам удалось возвращать покойных.

Не видя, где бы еще пригодилась его помощь, Орсо последовал примеру Джона и занялся разжиганием нового факела.

Вы не можете просматривать этот пост!

И, как всегда, окончательно в чувство приводит голос брата Элиаса. Командор не говорит: "Привал!", командор говорит: "Держись!". Безмолвный кивает ему, тоже поднимаясь на ноги и, держа за предплечье, хлопает по плечу.

И хотел бы подбодрить как-нибудь брата - а иначе никак. Элиас прав: не время для отдыха или жалости, надо поднимать раненых и двигаться в путь. Осматривает дыры в доспехе, пробитые насквозь, Роберт. Хмурится.

Чтобы затем, подняв взгляд снова на брата (быть может, объяснит, что произошло?) видит, как тот смотрит на Эвелинн. Роберт давно знал его - и знал, что прежде его брат не смотрел так ни на одну из женщин. Никогда не стоял рядом... вот так.

И в сердце храмовника вновь поднялась та волна, что совсем недавно утихла, уступив место умиротворению умирающего. Неужели Элиас предал их братство? Мог ли он взять с Роберта клятву потому, что испытывал чувства к чародейке? Или, быть может, ведьма использовала на нем свои чары? Кто знает, на что она способна? Ведь это ради ее защиты Роберт без малейших сомнений оставил брата Бедвера на растерзание твари - а затем подставился и сам!

Чувство гнева, ярости, ревности овладели храмовником - он даже забыл, что лицо его не закрыто, как обычно, шеломом. И он смотрел на командора и чародейку, чувствуя, как отравляют его душу сомнения... Чтобы через секунду по привычке дозорного бросить взгляд в сторону движения, туда, где Виссиль возилась с наемником, и вспомнить не то реальное, не то привидевшееся в предсмертном бреду касание девичьих рук...

Чтобы от этой мысли вспыхнуть еще больше, но теперь еще и стыдом, перемешанным со смущением, которые только подлили масла в огонь.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Флаг? Укрепления? Это что же, там военная база? Интересно, чей это флаг. Под сим оранжевым светилом и с двумя лунами может и очень интересная страна найтись... и как с ними объясниться?
- Ладно, пляшем. - Сказал Леонил сам себе. - Слона надо есть по частям. Для начала мне нужно пересечь кэмэ где-то-о, - протянул он, прикидывая. Если местная планета скругляется так же, как и Земля, - пять. По незнакомым джунглям. Судя по тому, что я не лежу в обмороке от острой аллергии, то местная флора со мной совместима. Фауна, боюсь, тоже...
Ухмылка сама собой выползала на лицо. Болото, раз в местном холме можно увязнуть? Неясное население местного леса? С двумя фонариками, считая налобный и мобилкой вместо положенных шестов, мачете и ружей? В одёжке под холод пещер?
Звучит весело. Ребят бы сюда. Леонид выдохнул. Он видел проход, слышал, как он захлопнулся. Он должен открываться. Хотя как он мог вести на совершенно другую планету, вопрос другой.
Что не помешало бы сейчас, так это камень с кромкой поострее. Им можно будет стесать пару веток. Заметить на будущее.
- Ребят, я скоро! Постараюсь найти помощь! - Сказал он камню громко. На всякий случай. Вдруг там хоть кто-то ещё жив?
И вот так, Леонид принялся спускаться с местного вязкого холма. Странно как. Если земля здесь такая мягкая, как холм ещё не расползся? Там скала до самого низа?
Это ж какое болото тогда внизу... Леонид решительно накинул капюшон толстовки и затянул его. Не пустыня, но мух ему внутри не надо.

Сказать, что Андрей остолбенел - означает не сказать ничего. Будь он в каком-нибудь мультфильме, его челюсть бы наверное рухнула на пол.

Потому что... Либо эта игра настолько офигенская, что погрузила его в полную виртуальную реальность (невольно вспомнились книжки Лукъяненко про "Глубину"), либо... Произошло что-то совершенно иное.

А как ещё можно было обосновать то, что он очутился в чем-то вроде гальюна какого-то поезда?

Наверное, из-за этого остолбенения, Андрей вообще практически никак не среагировал на гостя, который забрёл было к нему. Лишь проводив его широко открытыми глазами. Где-то в голове пронеслась мысль, что из-за настолько широко открытых век глаза могут просто напросто вывалиться из головы... Но она была погребена под абсолютным офигеванием парня. Вторая мысль была про то, что он, наверное, превратился уже с такими глазами в аниме-персонажа.

И лишь третья мысль имела уже хоть какое-то отношение к произошедшему.

- Какого ...?... - второе слово даже проговаривать не надо было. Всё равно бесполезно. Некому было слушать. А сам он итак понимал...

... Что ничего не понимал.

В пользу варианта с виртуальной реальностью говорило лишь то, что произошло это именно при запуске игры. И... Всё. Он абсолютно не объяснял, почему он видел перед собой остатки собственного компьютера (которые СЛИШКОМ натуралистично дымили жжёным пластиком и ещё какой-то пакостью), кусок ковра и линолеума.

Тем не менее, попробовать он "типичные" методы выхода из таких ситуаций он решил. Вспомнив ещё одно аниме.

- Системное меню! System Command! Главное меню! - выкрикивая эти "команды" он пытался заодно рукой мотать вверх, вниз, влево, вправо, будто "свайпая" невидимые пункты меню...

...Блин, ну и запах. Смесь пластика с местными фекалиями действовала на нервы. Вскочив со стула, он продолжил размахивать руками и выговаривать команды, другой рукой пытаясь открыть дверь, чтобы наконец покинуть это место.

Отчаянная злая радость накрыла Илль с головой, когда сочащийся слизью глаз чудовища лопнул, пронзённый её стрелой. Если даже это последнее, что суждено было сделать Звёздочке в этой жизни, то в восходе солнца будет и её заслуга. Совсем крохотная, но будет. А в том, что солнце взойдёт, Илль больше не сомневалась и чем беспросветнее сгущалась вокруг тьма, тем яростнее разгоралась её вера. У неё получилось, значит, получится и у других. Илль попыталась снова натянуть лук, чтобы закрепить успех, но монстр на этот раз изменил тактику, схватив за горло. Щупальца жутким ожерельем обняли шею, вышибая из груди жалкие остатки воздуха, они давили, ломая позвонки. Илль отчаянно сучила ногами, хрипела, глаза девушки, выпученные от натуги, казалось вот-вот лонут, растрепанные волосы переплелись с вонючей тиной. Смерть в болоте не слишком красивое зрелище, да разве смерть вообще бывает красивой?!

"А всё-таки я зацепила эту тварь!" – последней мыслью угасающего сознания стало торжество. В этом бою Илль оказалось нечего стыдится.

Хаармс стоял на берегу и смотрел, как жадно хватая воздух и отплёвываясь сестра пытается выбраться из трясины. Здесь, наверху берег радовал раскидистыми ивами и ягодником, стелящимся меж ними. Солнце играло на вытянутых, острых ивовых листьях, как маэстро на клавишах органа. Там, внизу клубилась тьма и вязкое болото людских пороков, злобы, предательства, ненависти и слабости тянуло назад, не давая вскарабкаться по склону. Хаармс очень хотел помочь сестре, подать руку, но было нельзя. Есть путь, который человек должен пройти лишь сам. Пройти сам, пока живет и тем более, когда умер.

Щупальца извиваются в грязной воде.
Омерзительная вздутая туша с чудовищным неторопливым величием надвигается, лоснясь от слизи и навевая одним своим видом отчаянные мысли о безысходности.

В неверном свете единственного уцелевшего факела мрачно и гротескно проступают силуэты людей. Переливается отблесками огня холодная сталь, брызги похожи скорее на кровь, хлещущую фонтанами из невидимых ран.
Люди гибнут один за другим, скрываются под водой. Совсем недавно был человек, теперь – очередная жертва порождения, меркнущее воспоминание.

Щупальца оплетают Роберта, заслонившего собой Эвелинн. Молот месит размашисто воду, обрушивается на отростки, крушит их. Но это оружие, оружие грозное и беспощадное, не слишком эффективно в сложившихся обстоятельствах. Тентакли опутывают нагрудник храмовника, стискивают. Оплетают ноги, рывком выбивая из-под Безмолвного почву. Роберт оказывается в одно мгновение на спине, начинает барахтаться на мелководье с сражении с противником, одолеть которого ему не по силам.

Размашистый удар особенно жирного щупальца по затылку сбивает Януса с ног, вынуждая, размахивая вслепую молотом, упасть на колени. Какая-то слизь вместе с болотной водой стекает по лбу, застилая глаза. Наёмник рвётся, силясь вырвать рукоять молота из захвата опутавших оружие мерзкие тентаклей.

Предательская кочка препятствует движению Илль – в объятиях твари девушка испытывает парализующую беспомощность. Её факел, последний факел, от которого Джон лишь чудом успевает подпалить свой фонарь, встречается с водой и с шипением гаснет. Отчаянно сопротивляющаяся следопытка, которую тварь тащит навстречу собственной оскаленной пасти, изворачивается и почти из-под воды посылает стрелу. Один из распахнутых безумных глаз порождения лопается, щупальца начинают хаотично извиваться и мельтешить, часть бесформенной туши белеет от инея. Однако, воодушевиться и проникнуться торжеством как следует Звёздочка всё же не успевает – сдирая и царапая кожу, один из тентаклей закручивается на горле.

Мир вокруг беснуется, пенится и дрожит.
Всё больше людей падает в воду, вступая в отчаянную борьбу за жизнь с болотным созданием.
Едва успев метнуть свой кинжал, Фелиция теряет равновесие и присоединяется к остальным. Почти сразу за ней в воде оказывается Элиас. На ногах остаются лишь Эвелинн, Орсо и Джон, тлеющий фитиль фонаря которого внезапно становится единственным источником света на мили вокруг.

Наёмник пытается шагнуть вперёд, но не успевает – извивающийся отросток на излёте бьёт по коленям, вынуждая упасть. Фонарь выскальзывает из рук и исчезает под водой. Тварь опутывает Джона, стискивает живот и грудь тугими спиральными кольцами.

И наступает абсолютная темнота.

Девушка шла по набережной, вдыхая холодный воздух, и выдыхая пар. Пар закручивался в кружащиеся и танцующие облачка на ветру, прежде чем полностью исчезнуть, что было странным на таком морозе. Яна ощущала, как мороз пытался проникнуть к ней под кожу, как он вгрызался в тела каждого прохожего, и тут, рядом с водой, было особенно холодно. По асфальту стелилась позёмка, и порой хлопья мелкого снега задували в глаза девушки – погодка была примерзая. И кажется, окружающие её люди были согласны со студенткой. Но, небо было на удивление ясное, пускай порой по нему и плыли сизые немногочисленные облачка. Они казались кусками рваной бумаги, которую кто-то небрежно разбросал по мокро-голубому небу. В животе было странное ощущение тяжести. Будто бы, что-то тянуло её к земле, заставляло остановиться, замедлиться, не спешить. Это чувство тянуло её назад, и оно же, как-то выбивало девушку из привычной колеи. Позёмка клубилась всё активнее. И вскоре, вокруг неё образовался небольшой водоворот грязных белых частичек.

«Чу-чух!»,- раздалось откуда-то издалека. Этот звук выбил Яну несколько из колеи, так как он явно не подходил всему окружающему миру. Звук был настолько резкий, внезапный, и правдоподобный, что она ощутила… приближение чего-то. Чего-то большого. Чего-то неповоротливого. Она явственно чувствовала под кожей, как это нечто приближается к ней. Это было знакомое чувство, и, кажется, она уже сталкивалась с ним когда-то. будто далёкий привет из дома, где тебе все рады, и где тебя всегда ждут. Она ощущала вибрацию. Вибрацию исходящую от земли. А так же тепло. Ветер резко поменялся, теперь дул юго-восточный, свежий бриз. Запах моря был настолько приятным и близким. Что казалось, она была всего в паре шагов от берега океана. На языке было солоно, и девушка даже не заметила, как впервые обошла торчащий из асфальта гигантский валун, расписанный древними рисунками и странной клинописью. Валуны появлялись снова. И снова, а вокруг неё уже бушевал шторм, застилавший Садовой глаза. Она ненадолго ослепла.

А когда пришла в себя, она по колено стояла в траве, густой и зелёной, посреди большого поля. Поле когда-то, по всей видимости, возделывалось кем-то, так как вокруг неё раскинулась равнина, на которой росли ровные квадратики этой самой зелёной травы. А меж ними проходили тонкие ручейки старых, давно уже поросших, но всё ещё явных дорог. Трава по текстуре, и навершию с колоском, чем-то напоминала рож, или может быть даже пшеницу, но у этого растения было очень много широких зелёных листьев, с сиреневыми прожилками, отчего становилось ясно, что-то нечто из совсем чуждого что ржи. Что пшенице, семейства. В воздухе пахло чем-то пряным.

Медленно светало. Небо, ранее багровое, теперь напитывалось синевой, в лучах поднимающегося солнца эти растения мерцали и переливались особенно ярко, а где-то вдалеке виднелись чёрные силуэты приземистых построек и давно разрушенных поросших чем-то вроде плюща стен – девушка была примерно в полумили от давно уже разрушенного города, у самой его окраины. Ну, или по крайней мере, рядом с каким-то таким помещением. Именно со стороны города пахло пряностями, и тянуло морем. Было тепло. По ощущениям: градусов 20-22 тепла. Ветер был влажным, но пока что прохладным. Небо было чистым, без единого паршивого облачка, и на нём всё ещё белели два полумесяца (один растущий, другой сбывающий) спутников этого места, а солнце казалось большим, и оранжевым, словно спелый апельсин. Оно неспешно разгоралось, разогревая ночной свежий воздух.

Услышав недвусмысленные звуки из-за двери, Волков на секунду растерялся и приподнял седую бровь - а потом беззвучно рассмеялся в кулак, покачав головой. Дело молодое, что уж тут скажешь... И сам был таким когда-то. "Был - да весь вышел..." - подумал Алексей Иванович, почувствовав укол в уставшем сердце. Перед глазами его возник образ Лены из недавнего сна - возник и растаял.

– Кхм! - преувеличенно громко кашлянул Волков, чтобы соседи за дверью его услышали, но в дверь он стучать не собирался, пытаясь дать всем задействованным лицам возможность соблюсти все приличия.

– Кого-кого говоришь, Саныч, Гришу? Григорий спит, наверное... - все так же громко вещал Волков, шаркая тапочками, давая Григорию и Анне еще минуту-другую.

"Ой, да кто бы говорил!", - подумала Анечка. Но ни сказать, ни что-то сделать она не успела. Хотя, мысли были, из-за того, что появилось нехорошее ощущение, будто их загоняют в угол. И надо из него выбираться. Но дальше... А дальше она себе пообещала тщательнее вытирать обувь о коврик в коридоре.

Впрочем, это не единственное, что её повергло в шок. Её муж, который был таким нежным и ласковым с ней, сейчас на её глазах так хладнокровно убил человека. Так просто, с одного удара. Да, в день их знакомства он раскидал тех хулиганов, и она всегда понимала, на что он способен. Но сейчас, Анюта даже не могла определиться, что её поразило больше: то ли сам факт того, что он убил, то ли с каким хладнокровием он это сделал. А пока она пыталась это понять, в голову неожиданно закрались чужие мысли.

— Что?..

И вот тут её сердце сжалось. А раньше предупредить нельзя было?! Хоть минутой раньше?! Если она, осознав, что эти люди невиновны, что они находятся под контролем какого-то кукловода, ощутила столь сильную горечь. То насколько похолодело сейчас у него в душе?!

Впрочем, единственным виноватым во всем теперь она считала этого кукловода. На нем и сконцентрировала весь свой разрывавший её негатив. Раз он на них охотится, то они его найдут. Рано или поздно. А направив, спокойно уже сконцентрировалась на более актуальных проблемах. На той же врачихе, которую необходимо обезвредить. И еще, не дать Грише наломать больше дров.

Вы не можете просматривать этот пост!

Ох... как же это было жутко. Любовь Тихоновна с трудом сумела приземлиться обратно на кровать и мысленно дала себе указку - царгами не размахивать лишний раз. Она собралась с духом, перекрестилась, взяла в руки палку и вышла в коридор... и увидела нечто ужасное. Такое и в кошмаре присниться не могло, от чего глаза старушенции налились кровью, рука крепко стиснула клюку а глаз задергался. Даже лютые викинги бы попрятались, завидев эту старую валькирию, которая неслась на убийцу в белом халате, не особо разбираясь в происходящем.

- Ах ты паскуда пилюлишная! - Заорала она, переходя в наступление и обрушивая свой гнев и клюку на врача. - Куда по чистому в сраных сапогах, падла проклятая! Мыли всего два дня назад, приперлись тут, пол изгваздали! А ну подними лапу! Я так и знала, пилюлькин ты гадостный! А ну брысь мыть! - Даже не дожидаясь вообще какой-то реакции, будь то поднятие ноги или хоть что-то. Для себя она уже все решила. Он. Испачкал. Пол. И он должен его теперь отмыть до истинного блеска!

- Сразу видно хорошего человека! - показал и свое мастерство престидижитации Петрович, материализовав три рюмки и протягивая руку за чекушкой и выдавая самую радушную из своих улыбок. - Уж позвольте разлить хозяину...

Урусов был уверен, что этой секунды пополам с вежливым напором интеллигентного (когда надо или трезвого) алкаша позволят ему сомкнуть пятерню на заветной таре. Это же ж просто праздник какой-то! В такое время - и чекушка, да нахаляву!

В общем план по экспроприации огненной воды был прост и эффектен. Сложить два и два, чтобы вычислить принадлежность мужика к касте извозчиков смог бы и ясельник.

- Ах ты убийца! ПьянЫЫЫЫЫЫМ!!! За руууууууль!!! - заголосил Петрович, намереваясь половчее скрыть чекушку с глаз, обвиняюще тыча пальцем и переходя на полный негодования рев на отдельных гласных звуках. - А ну как задавишь кого?! Алкоголииик!!! ОПРИЧНИИИИИК!!! ВЕНИКОМ ЕГО, АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ, ВЕНИКОМ, УБИЙЦУ!

И, чтобы уже добить окончательно, выдал все на тех же тонах:
- Товарищи! - от слова этого Петровича заметно перекосило, но цель была практически в руках и остановиться он уже не мог. - Что ж это делается?! Бухают в квартирах честных людей а потом - за руль! Ату его, шелудивого!!!

– Слышь, дед, тут у вас холера. А ну положь веник на место, он заразный.

От этой фразы и тона фельдшера Волков напрягся - в нем, как и всегда в таких случаях, одновременно возникла растерянность и упрямое нежелание повиноваться вот такому небрежному, хамоватому повелительному обращению. Когда-то очень давно суровая школа армейской службы научила его, пусть и не интеллигента, но интеллигентного в душе паренька, давать отпор всяким попыткам командовать не по уставу. Но сейчас у Алексея Ивановича не было уже такой уверенности в своих силах, да и затея с веником в качестве "наследства" начала казаться ему глупой...

Он уже раздумывал, не послушаться ли фельдшера, когда его заслонил Гриша и принялся "забалтывать" медработника. У Волкова потеплело на сердце - "хоть Григорий не забывает, вот молодец..." - а упрямство взыграло с новой силой. Ну и пусть глупость - а этому-то какое дело, что он понимает?! Алексей Иванович решил применить уже проверенную тактику, которой старался пользоваться как можно реже, потому что это ущемляло его чувство собственного достоинства - но иногда иного выхода просто не было.

Волков сделал вид, что не расслышал слова фельдшера. "Дедушка старый, ему все равно", как говорится. И, намеренно громко шаркая тапочками по полу, медленно поплелся в сторону кухни.

Вы не можете просматривать этот пост!

Едва сестра отчалила по своим делам, её место занял дядя Гриша. Он хороший, только папа говорит, был у него эпизод с милицией. Спорт опять же любит. А Алька - нет, поэтому у них обычно не возникает общих тем для беседы. Но тут - внезапно! - дядя Гриша тоже заинтересовался "проклятой" книгой. Пока он упражняется в красноречии, Алька зыркает на него карими, тёмными, как вишня глазами и молчит. Коленки к груди подтянула, одеялом укрытые. Дядя Гриша не страшный, но разговаривает с ней, как с Туськой. Только Туське восемь, а Альке, на минуточку, пятнадцать! И говорит такие вещи, которых Алька от нормального взрослого не слышала никогда. И от этого внутри растекается холод. Потому что "существа" где-то далеко, их, может, и нет вовсе - а дядя Гриша, несущий околесицу, совсем рядом. На расстоянии вытянутой руки. Если у него от пережитого "крыша протекла", как говорят мальчишки в классе, что он с Алькой сделает, если книгу не отдать? Теперь она вовсе не рада, что сестра убежала! А если в дядю Гришу тот самый "хронический" вампир вселился? Что, если он и есть вампир-убийца? Что, если по часам их присутствие можно определить? Тогда часы несут для него угрозу, потому он хочет от них избавиться! И от книги, где спрятана подсказка. И заодно от Альки, которая подсказку могла заметить... Ой, мамочка!

Алька с трудом поднимает правую руку, которая вдруг стала тяжёлой и непослушной, указывает на шкаф в углу, забитый книгами.

- Там она. Я её полистала, а она такая скучная. Даже пометок никаких нет. Хотела обратно отнести, когда в комнате поменьше народу будет толпиться. Забирайте, раз она такая опасная.

В шкафу действительно на видном месте лежит "Малая земля", только это родительский экземпляр. Они его, конечно же, никогда не читали, однако в каждом уважающем себя советском доме должны стоять мемуары Леонида Ильича. На вид книги абсолютно одинаковые. Алька с замиранием сердца смотрит на дядю Гришу, боясь шевельнуться. Лишь бы он поскорее ушёл! Или пусть Рита вернётся! Вдвоём не так страшно.

На предположения Риши Саныч покачал головой, но вариантов было два: или Матрена на старости лет совсем тронулась, или силач прав.
Бред какой-то.
Про вращающиеся стрелки часов Саныч было начал возражать, дескать он не видел, да потом вспомнил, что не видел потому что не смотрел, да и другие подтвердили, так что первая версия все больше и больше блекла и уходила в туман. . Посмотреть на те разбитые часы, что ли? Может в них мотрочик какой спрятали?

Слесарь поискал взглядом какуюрнибудь подходящую коробку, чтоб собрать туда остатки разбитых часов, и тех и других, да рассмотреть. А тут Ритуська вернулась, и.... Крышу пришлось прибивать шиферными гвоздями, чтоб не уехала. И себе достав "свои" часы, которые непонятно почему захотел оставить себе, осторожно положтл на стол. Попробовал взять те же карты. Калейдоскоп. Что там еще на столе осталось.

Бесовщина какаярто. Хоть батюшку вызывай, да только во всем городе, кажись, ни одного не осталось.

- Может это в Академию Наук сдать, для опытов?

Так и есть, не стало бедной старушки. Предположения Людочки оказались верными. Только вот то, что Богу душу отдают с такими криками представить всё равно не могла.
Она молча закивала Всеславу Ерофеевичу, будто подтверждая, что, действительно, отжила она своё и самое время было помереть. Именно сейчас, посреди ночи и с такими бурными хлопотами её соседей по квартире ииникак иначе.
У самой, казалось, ноги отказали от ужаса. Вот здесь, совсем рядом лежит покойник, возможно ещё тёплый, а душа его бродит среди них и ворчит. Почему именно ворчит, объяснений у неё не было. Но представляла она себе это именно так - ворча и расталкивая всех своими призрачными руками, которые проходили сквозь тела. Людочка тряхнула головой. Привычка представлять себе то, чего нет выматывала ей нервы постоянно, она знала этот свой "грех" и пыталась бороться с ним. Первый способ - начинать петь, второй - не останавливаться, а действовать, Вспомнив недавние запевы Петровича, от первого способа она отказалась сразу. Остаётся действовать.

В связи с этим она произнесла нелепое: - Чем я могу помочь? - и тут из злосчастной комнаты её позвала Анна.
Зайти а комнату к покойнице? Что может быть ужаснее. Но там уже было столько народу, что аура жути перед слушившейся смертью была рассеяна. И Людочка осторожно переступила порог. Увидела на полу горку из покрывала, сразу поняв, что это и есть героиня сегодняшего переполоха, невольно вскрикнула и тут же закрыла рот ладошкой. Не отрывая взгляда от трупа и не поворачиваясь к нему спиной она в два счёта оказалась рядом с Анной и Ритой, вцепившись в руку первой, она прошептала:
- Какое завещание? У неё что, были родственники?

Орлова не могла припомнить, чтобы Матрёну посещал кто-либо из родных. Хотя, она могла просто этого не заметить. Её не очень интересовали родственные связи почти незнакомых ей людей.
- А почему же она на полу? Вот так взяла и грохнулась об пол?

Как лягушка-Царевна билась о земь, чтобы стать Василисой-Прекрасной, так и Матрёна стукнулась плашмя и разбилась нафиг. Людочка опять замотала головой, что означало попытку остановить её начавшую бушевать фантазию.
На помощь ей подоспел аромат ландыша, который шёл от предложенного пузырька. Более нелепого сейчас предложения она не ожидала услышать.
- Да, да, ландыши, это прекрасно...весной...но сейчас всё мертво...осень же, - рассеянно бормотала она, всё так же не отрывалась от покрывала, будто ждала какого-то шевеления или того похлеще - воскрешения.
Интересно, почему из-под покрывала не расплывается лужа крови и не проступают тёмные пятна на самой ткани?

Бр-р, опять замотала головой и машинально взяла в руки пузырёк с духами, поднеся к носу глубого вздохнула, будно нюхала нашатырный спирт.

Сперва Всеславу показалось, что старуху прибили соседи. Что и говорить, скверный был характер у покойной. Но чтоб вот так, всем скопом.. и Саныч, а даже Риточка Ульянова. Чародей ощутил некий зуд в затылочной области головы, это попытались пошевелиться волосы от ужаса. Но не смогли, ибо были немыты, нечесаны и пребывали в творческом беспорядке. Сейчас Гриша снаряд свой поднимет и повернется: твоя очередь пришла, Всеслав Ерофеич. А табельного ПМа при себе и нет. Да и вообще нет, как и всесильной красной книжицы.

Но мгновение накатившей паники сгинуло, и картина вырисовалась донельзя бытовая — просто померла старушка, а соседи дали волю любопытству. Только вот зачем Гриша часы раскокал?

Всеслав представил себе, как потом это все придется объяснять прибывшей милиции, и повторно ужаснулся.

- Товарищи, товарищи, - споро заговорил он, забыв и о пересохшем горле, и о гудящей от похмелья голове. - Что ж вы столпились то тут, ну? Гриша, нахрена ты хозяйское имусчество гробишь? Унеси свой ломик отсюда к чертовой матери, пока милиция не приехала, замаешься объяснять им, зачем над покойницей железякой махал. Кстати, а зачем? И милицию то вызвали уже? Нет? Ну вы даете. Риточка, будьте так добры, сходите к *Варфаломеевым, пускай извлекут отсюда свое чудовище медногривое. Алла, и ты с сестрой давай, нечего тут крутиться. Саныч, ну ты то хоть должен соображать! Не трогай тут больше ничего, милиция разберется. Пойду звонить.

Чародей развернулся и отправился к общему телефону, качая головой и бормоча под нос:
- Как малые дети, ей-богу...

      Свет, свет...Эвелинн продолжает тянуть руки, но в последний момент далёкие огоньки накрывает тень. Чародейка вздрагивает от страха, пытается помешать, оттолкнуть чудовище прочь. Пальцы касаются к холодному металлу и Виссанти вздрагивает вновь, просыпаясь от наваждения. Всё становится с ног на голову: от света веет холодом, злом. Тень несёт в себе человеческое, родное тепло. Чародейка рефлекторно прижимается к прикрывшему её воину, и, зажмурившись, замирает так на несколько минут. Когда сознание окончательно возвращается к ней, она поднимает глаза, чтобы разглядеть, кто её спас. Внутри что-то ёкает, когда перед глазами появляется забрало шлема Роберта. Он! Он!..
    Волшебница рефлекторно отстраняется от Безмолвного, но тот крепко её держит, и Эвелинн покоряется. Смотрит опасливо по сторонам, пока храмовник тянет на себя Орсо, пытаясь понять, что происходит. Крики паникующих и сражающихся сливаются в единую какофонию - без света ничего толком не разобрать. Бум. Сердце замирает в приступе страха. На неё валится безжизненное тело Виссиль, но прежде чем Виссанти успевает закричать, её оглушает окрик Элиаса - властный, уверенный, твердый. "Смотри, чтобы не утонула!". Но как тут смотреть за кем-то, когда силы и разум подводят тебя к черте?
    Эвелинн тупо опускается на колени, бессмысленно разглаживая ладонями щеки чародейки и, всхлипывая, поправляет её локоны пальцами. Словно позабыв, что должна сделать. Губы тихо шепчут: "Ви...Ви...". Светлая никогда так не позволяла себе называть Алакрейн, но сейчас о приличиях как-то не думалось. Она бесцельно поправляет прядь волос Виссиль и отвлекается от лица своей наставницы, чтобы посмотреть, как остальные.
    А затем она закричала.
    Она кричала не останавливаясь, видя, как Дебора - её милая, дорогая Дебби, проваливается прямо в пасть к чудовищу. Причитания тонут в всхлипах. Эвелинн, шатаясь, поднимается на ноги, оставляя подругу лежать. Страх, безотчетный, животный страх движет ею. Бежать, бежать куда глаза глядят, прочь от этого наваждения, от той твари, что утащила подругу.
    Тук. Пятясь, Виссанти не замечает, что случайно сталкивается с Элиасом. Близость храмовника отрезвляет чародейку. Вот он, твердый и непреклонный как скала, готовится защищать остальных. Пытается вырвать из цепких лап страха. Светлая непроизвольно прижимается Расмуссену, и несколько мгновений стоит так, будто ничего больше сейчас и нет, только они вдвоём. Приятное ощущение защищенности придаёт сил. И когда Светлая отпускает храмовника, она уже больше не боится. Твердой походкой чародейка приближается к Виссиль и пытается привести её в чувство при помощи волшебства. Однако Элиас требует от неё, чтобы она сконцентрировалась на атаке - и Виссанти подчиняется. И пусть в сердце щемит от страха за Виссиль, она не смеет перечить Расмуссену.

Для местной достопримечательности, алкаша Петровича, в такие дни, как этот, не существовало понятия "время суток". Шел второй день, как удалось разжиться бухлишком и, дойдя до нужной кондиции аккурат к двум часам пятидесяти трем минутам, Урусов пошел "на обход". То есть никуда он не пошел, разумеется, но как собака начинает истошно выть или даже лаять при команде "Голос!" так и Петрович завел свою шарманку, ревя хриплым, с надрывом голосом так, что временами тряслись фанерные стены, адресуя свои пьяные выкрики соседям, которых нежно и бережно, но довольно специфически, любил.
- ОДНА-А-А РАБОТНИЦА МЕСТНОЙ ГАЗЕТЫ
УМЕЕТ ШИКАРНЫЕ ДЕЛАТЬ... ГАЛЕТЫ!
И МУЖ ЕЙНЫЙ ИМИ ОБЖИРАЕТСЯ ЗНАТНО!
А НОЧЬЮ ОНА ВСЕ СЪЕДАЕТ ОБРАТНО!!!

- ОДНАЖДЫ СЛЕСАРЬ НАШ В ТРУБУ
ЗАПХНУЛ ОГРОМНУЮ... ЗАГЛУШКУ
И ДОЛГО ПОМНИЛА СТАРУШКА
ЕГО ГИГАНТСКУЮ ЕЛДУ!!!

- СВОЙ ДЛИННЫЙ... НОС НАШ ВЕТЕРАН
ПО ПРАВДЕ, ТОТ ЕЩЕ... РОМАНТИК
ТИХОНОВНЕ МЕЖ НОГ ПРИСТРОИЛ... БАНТИК
НУ ПРАВО ЖЕ, КАКОЙ ЕБЛАН!!!

- А ЖЕНЕЧКА НАША НУ ПРОСТО МОДЕЛЬ
И КАЖДЫЙ ДЕНЬ ОНА СТРОИТ... ТЕАТРЫ
А ИХ СРЕДИ КРЫТЫХ УКРОМНЫХ КЛУАТРОВ
ПЕТРОВНА ЛЮДКА ПРЕВРАЩАЕТ В БОРДЕЛЬ!!!

- А В ЛАГЕРЕ ЦВЕТЫ ЦВЕЛИ
ВОЖАТЫЕ ДЕВЧАТ... ВСТРЕЧАЛИ
И НА ГИТАРЕ ИМ ИГРАЛИ,
А ПОСЛЕ, ВСЕ-ТАКИ, ЕБЛИ!!!

- УЧИТЕЛЬНИЦА МЛАДШИХ КЛАССОВ
РАСТИТ ГОЛИМЫХ... ТЕХНАРЕЙ
НО НАГЛЯДЕВШИСЬ ТРУСЕЛЕЙ
НА СТОЛЬ БОГАТОЙ ДО ИДЕЙ
НА НАШЕЙ ТУСЬКЕ-ОЗОРНИЦЕ
ТЕМ УДАЛОСЬ ОПРЕДЕЛИТЬСЯ
И ПРЕВРАТИТЬСЯ В ПИДАРАСОВ!!!

- АБРАМОВ ВЕСЬ ДЕНЬ НА ЗАВОДЕ... БАТРАЧИТ
НАЧАЛЬСТВО ЕГО С ПРИЛЕЖАНЬЕМ... ЕБЕТ!
НО АЛЕКСАНДР НЕ БАБА, НЕ ПЛАЧЕТ!
ПОД НОС СУНУЛИ ХУЙ - ТАК БЕРИ ЕГО В РОТ!

- ЧТО ЗА МУЖИК НАШ ЧАРОДЕЙ!
ОН ЛЮБИТ В ДОМ ВОДИТЬ... ПОЭТОВ!
ЧТОБ СООБЩА СЛАГАТЬ СОНЭТЫ
И ИМИ РАДОВАТЬ БЛЯДЕЙ!!!

Что сказать, талантливый был человек, и с поэзией знаком не понаслышке. За все годы проживания в коммуналке не повторился ни разу, что говорило само за себя. Вопля Коготь, правда, не услышал: своим был занят. А что до крика старушки на него самого никто внимания особо не обращал: так все привычные.

"Выключался" Петрович довольно просто: всего-то надо было прийти к нему, можно даже без бутылки. Когда у деда включался режим народного певца, это лучше прочего сигнализировало о том, что Урусов и сам кому хочешь нальет.

Очередной день прошел на славу, и пора было его закончить. Любовь Тихоновна любила перед сном постучать ложкой по батареям, накрыть их пледом и спокойно спать... но беда пришла откуда не ждали. Матрена начала вопить так, словно ее режут маньяки - не удивительно, с такой то молодежью! Все сплошь наркоманы, готовые бабку за писят руплей угробить. Ох зря не добили беляков... вот теперече понапишут музыки дьявола, наслушаются малявки этой дряни, обколются своею марихуаною и... впрочем, надо заткнуть старую перечницу и спать. Три часа ночи, раньше умирать надо было собираться! Не то чтобы они ненавидели друг друга, но это же вполне нормально - вылить друг на друга ушат помоев, а через час вместе сидеть на лавке и вспоминать молодость, привешивая каждому приходящему по ярлыку.

Напялив на себя свою обычную одежу, взяв в руку верную клюку Любовь Тихоновна поковыляла к двери Коготь. А там уже всякий народ собрался! И пигалица здесь чейто забыла, тебе в люльке сидеть надо и соску сосать! Не сматюгнешься теперь по-советски. И пр-раститутка белобрысая тут же, поди ее хахаль-наркоман и режет старуху! Хоть мужик появился, может вышвырнет нарколыгу проклятущего из комнаты Матрены. Любовь Тихоновна медленно пришуршала к двери, схватила клюку покрепче и со всей силы принялась херачить ей по двери.

- Тр-р-р-ри часа ночи, а она помирать собралась! Имей совесть, карга недобитая! Нам с тобою завтра еще лавку греть целый день! - Проскрипела старуха, не прекращая долбить в дверь. - Кому говорят, спать давай!

Душераздирающий крик посреди ночи вызвал довольно-таки естесственную реакцию у сладко спящей девушки. Резко распахнутые от ужаса огромные глаза, застывшее в ступоре тело, сердце, пропустившее пару ударов. Еще бы, не каждую ночь такое происходит. Нет, не так. Такого вообще никогда не было. Во всяком случае, с того момента, как они тут поселились. Перехватило дыхание, однако, спустя мгновение, шок сменился испугом и Анна прижалась к супругу, положив ему ладошку на грудь.

— ...
— А...
— Это... же рядом?

Гриша сладко потянулся, чувствуя как активней потекла кровь по мышцам тела, зевнул. Положил свою руку на руку девушки:
- Спи моя хорошая, это наверное Петрович опять напился и хулиганит. Одно слово, алкаш. Они и без нас разберутся.

Размеренно-теплое звучание голоса Гриши, уверенно-ласковые прикосновения действовали успокаивающе, и Аня начала расслабляться. В мыслях даже стали всплывать картинки вчерашнего вечера, словно кадры диафильма. Чашка с остывшим чаем на столе. Недопечатанное слово где-то посередине страницы на вложенном в печатную машинку листе. "Да, еще немного, и я закончу, мой милый..." Похоже, она снова уснула за столом.

Однако, крик никак не прекращался. И, несмотря на ушедший благодаря спокойствию мужа страх и усталость от работы, сон возвращаться и не собирался. Внутри словно трезвонил колокольчик, явно предупреждающий о том, что лучше разобраться с происходящим, прежде снова погружаться в царство Морфея. Или более сладкую негу. Ибо даже при таких обстоятельствах и в таком состоянии от её взгляда не ускользнул исчезнувший в неизвестном направлении халатик и явившееся лунному свету прелести женского тела. Отчего Аня несколько расстерялась и чуточку покраснела. Наверно, и это все еще после стольких проведенных вместе ночей. Что, по реакции её тела, Гриша не мог не почувствовать, в такой близости.

— Да?..
— Но... Крик такой... Такой жуткий...

— Закричишь тут. Он хоть и безопасный антиквариат царского времени, но когда люди напиваются до свиного визга, белочка начинает мучить. Чёртики и всякая нечисть видится. Тут и не так заорёшь от испуга. Но что-то я тоже начал беспокоиться. Вроде соседи уже сбегаются, всё равно спать не дадут.

Чувствуя её лёгкое замешательство и любуясь как потоки света ласкают тело его жены, Гриша пружинисто встал с постели, подхватил с пола не замеченный халатик. В два шага оказавшись возле Ани, одной рукой обхватил горячее со сна тело за талию, а второй привлёк голову к своим губам и зашептал что-то приятное, вдыхая аромат волос девушки смешанный с лёгким, почти незаметным, запахом духов.

В одно мгновение все отошло на второй план. Анна протянула руки и обвила их вокруг Гришиной шеи. Правда, настолько легко, чтоб если бы он её не удерживал, то от появившейся в теле слабости, она бы уже заливалась на спину. Очнулась девушка, когда супруг прервал поцелуй, поставил её ноги и надел на неё халат. Моргнув, как-то автоматически она запахнулась и завязала пояс, а после позволила себя Грише утащить в коридор.

ссылка

Григорий отрыл глаза, было темно и лишь свет уличного фонаря освещал стену их уютной комнатки-супружеского гнёздышка. Аня сладко спала у него на груди. Её лицо было расслаблено, а в уголках губ играла едва различимая улыбка. Гриша медленно и акуратно поднял руку и поправил сбившейся локон. Она вздохнула и заёрзала во сне.

На будильнике было около трёх чесов ночи, всего пару часов назад он погасил настольную лампу, взял на руки Аню и отнёс в кровать. Опять заработалась допоздна. Опять какая-то сверхважная статья о достижениях народного хозяйства. Ему это было не очень интересно, а вот освободить жену от халата совсем другое дело.

Пара легких движений и бантик пояса развязался, а полы разошлись обнажая соблазнительное тело спящей девушки. Полные чаши грудей, острые розовые соски и соблазнительно округлый животик. И хотя в браке они были уже несколько лет Гриша почувствовал, как тёплая приятная волна прошла по всему телу, а сердце забилось быстрее. Он потянулся к ней и осторожно высвободил руки из рукавов халата. Каким-то шестым чувством ощутил как бьётся жилка на нежной шее. Во сне она начала что-то говорить и прильнула к нему словно котёнок ищущий зашит и тепла.

Несколько секунд Селиверстов боролся с собой, так хотелось разбудить её жадным горячим поцелуем и как следует покувыркаться на старой пружинной кровати. "Но ведь она опять не выспится, опять ляжет поздно... Нет, будем спать", принял он решение. И вот, не прошло и двух часов, и опять какие-то проблемы. "Ох уж эта комуналка! Кто-то опять нажрался и буянит что-ли?", - мысленно вздохнул Григорй.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Дом

Дом № 13 по улице Садовой выделялся среди соседних безликих "хрущёб", будто коршун в стае воробьёв. Неизвестный архитектор, которому купец I гильдии Марьян Орентьевич Коготь заказал "хоромы, чтоб не хужей, чем у графьёв", видимо, был большим поклонником Росси. Или Трезини. Фасад трёхэтажного каменного здания на уровне второго этажа опоясывали крошечные балкончики, забранные ажурными решётками. Каждый балкончик с двух сторон подпирали атланты с такими измученными лицами, что хотелось немедля подставить им плечо. С высоты третьего этажа на прохожих скалились с маскаронов жуткие рожи и вовсе не поддающиеся идентификация. Один автор знал, кого здесь изобразил.

После революции дом занимали различные учреждения, а потом часть его отдали под квартиры, первоначально для работников этих самых контор, а затем, кому придётся. К последней четверти двадцатого века он обветшал, давно требовал капитального ремонта, но держался молодцом, всё ещё поражая воображение своими огромными потолками с остатками лепнины и окнами в пол этажа.

Подвал

Подвал был огромен, разветвлён и извилист, в его переходах ничего не стоило заблудиться так, что о твои высохшие кости случайно запнутся лишь через сто лет, спустившись за картошкой. Дети любили здесь играть. Каждая квартира имела в подвале свой закуток, а каждая семья, в свою очередь, в закутке персональную полочку и угол, где хранили помимо картошки бледные капустные кочаны, банки с переросшими огурцами, варенье из смородины и солёные грибы.

Чердак

Антагонистом подвала выступал чердак. Обширное пространство, не разделённое никакими перегородками. На чердак вели пожарные лестницы из обоих подъездов, заканчивающиеся люками. По чердаку вполне можно было перебраться из одного подъезда в другой, не выходя на улицу. Здесь сушили бельё, фасоль и складировали разный хлам. Дети любили здесь играть. Сверху, из пожарного окна, выходящего на Садовую, славно было стрелять в прохожих фасолью.

Чёрный ход

Парадным фасадом дом выходил на Садовую, а чёрный ход из обоих подъездов вёл во двор. Чёрный ход был завален сломанными велосипедами, колясками и старыми шкафами. Дети любили здесь играть.

Двор

Двор с одной стороны был ограничен тыльной стороной дома № 13, с другой общежитием № 7 по улице Брониславы Лопоухой, между домом № 13 и общагой слева тянулся забор школы № 5, а справа угольные гаражи. Угольные гаражи так назывались, потому что, когда в доме № 13 ещё было печное отопление, в них жильцы хранили уголь. А сейчас хранили только дрова для титана. Дети любили здесь играть. Ещё во дворе имелись лавочки, бельевые верёвки, сломанные качели, песочница и вишня. Под вишней соорудили столик. Дети, наверное, любили бы и здесь играть, если бы взрослые не любили здесь пить пиво и забивать козла.

Маньяк

За гаражами видели маньяка. Говорили, что он кого-то изнасиловал и растерзал на части. Но кого - неизвестно.

Квартиры

В доме № 13 было два подъезда. Весь первый этаж первого подъезда занимал гастроном. На втором этаже размещались квартиры № 1, 2 и 3, на третьем квартиры № 4, 5 и ЖЭК. Часть помещений ЖЭКа занимали кружки: кружок макраме, кружок хорового пения дома ветеранов труда и кружок эсперантистов. Эсперантисты собирались на полулегальном положении, их каждый год грозились выгнать.

На первом этаже второго подъезда разместилась аптека. Напротив неё находилась оптика. Между ними имелся большой холл, в котором на Новый год ЖЭК устраивал ёлку для жильцов дома № 13 и соседних домов, относящихся к домоуправлению. На третьем этаже второго подъезда располагались квартиры 7, 8 и 9, а на втором квартира 666.

Квартира 666

Квартира 666 занимала весь второй этаж. В ней аж 14 комнат и комнатушек, огромная, в пол квартиры, кухня и совмещенная с туалетом ванная. Изначально это была квартира № 6, но у машинистки из ЖЭКа в тридцатые годы заело каретку. Машинистку расстреляли, но исправлять не стали – страна экономила бумагу.

Большую часть кухни изначально занимала печь. Когда печь сломали, заменив на балонный газ, образовалось много дополнительного пространства. Туда могли бы влезть все холодильники, но, например, у старухи Коготь холодильника принципиально не было, зимой она держала провизию на кухонном балконе, а летом питалась яблоками, грушами, огурцами и помидорами с чужих огородов. Что не съедала - закатывала на зиму.

В ванной имелся титан. Его растапливали дровами, когда собирались мыться. Чтобы не растапливать каждый раз титан, некоторые жильцы ходили мыться в душ котельной школы № 5, кочегары пускали всех желающих за бутылку самогона в месяц.

В коридоре висел телефон. Параллельные аппараты стояли у некоторых жильцов и в комнатах, что было удобно - не нужно каждый раз выходить в коридор. У старухи Коготь в комнате аппарата не было, поэтому, чтобы подслушать, о чем говорят по телефону, она выходила в коридор.

Матрёна Игоревна Коготь

Больше всего на свете старуха Коготь любила ходить на поминки. Она ходила на поминки ко всем знакомым. К незнакомым тоже ходила. Там хорошо кормили. Старуха Коготь приносила с поминок пирожки и конфеты, и всегда угощала ими детей. Она занимала две комнаты, одну из которых уступила жиличке, а во вторую никого не пускала и ночью запирала на ключ. Боялась воров и шпионов.

Жильцы

Они сами о себе расскажут.

Жуткий крик

В три часа ночи из комнаты старухи Коготь раздался жуткий крик, который перебудил всю квартиру 666. Именно в этот момент началась наша история.

Вы не можете просматривать этот пост!

Еще до остановки у выпотрошенного оленя Джон начал уставать. Дорога сквозь темный лес казалась однообразной, а путь через болото начал и вовсе сливаться в череду повторяющихся моментов. Шаг вперед, нога под водой чуть проваливается в грязь, усилие, чтобы вырвать другую ногу из липкой жижи, усилие, чтобы поднять ее и сделать еще один шаг вперед… повторить до бесконечности. Огни факелов и фонарей не разгоняют тьму, как световые шары волшебниц, а просто отталкивают ее, их свет колеблется в такт движениям и бросает странные тени.

Тени танцуют в тумане, и очертания их пугают. Но вот Георг находит обходной путь, и идти становится чуть легче. И мир становится чуть светлее, чуть естественней, и маленькие бирюзовые светлячки пляшут над водой и болотными травами, успокаивая, вселяя уверенность и надежду. Не все мертво даже в этой обители тьмы! Звучит приятная мелодия, и…

Это неестественно. Разум кричит, что это неправильно, что нет тут ничего живого, кроме отчаянной попытки отряда людей пробраться к средоточию тьмы, что все это иллюзия или колдовство, но этот крик тонет в мелодии, которая придает огням форму. Хочется шагнуть к ним, прикоснуться к ним, закружиться с ними в танце...

- Я так устал…

Шепчет Джон. Тяжесть доспехов, тяжесть поклажи, тяжесть оружия, тяжесть тела – все это продолжает давить, и кажется посторонним, ненужным, странным.

- Какие, к дьяволу, танц…

Внезапный рывок веревки бросает в воду, и только вонзив гвизарму перед собой, наемник удерживается на коленях, а не плюхается прямо в ледяную жижу лицом. Наваждение уходит, и на смену ему приходит жуткая картина храмовника, которого что-то тащит в болото. И Джона вместе с ним, несмотря на упор на копье. А с другой стороны веревка на мгновение натянулась, а потом ослабла, и никто больше к ней не привязан. Еще рывок, и Джон начинает падать вперед, так как Бедвера держит только он.

- С-с-скотина!

Орет Джон, но, поворачиваясь к молчаливому ублюдку, понимает, за считанные доли секунды, почему тот поступил именно так. Стальные объятия храмовника не дают Эвелинн, а вместе с ней и кинжалу, сгинуть в болоте. Выхватив из-за пояса кинжал, Джон перерубает веревку, и, когда сила, тянувшая его в глубины, исчезает, падает таки в воду. На мгновение. Ее холод окончательно приводит наемника в чувство, и он, крутя по сторонам головой, вскакивает, пытаясь понять, что происходит.

И, когда понимает, неловко бросается вслед за бредущей в болото Илль, которая, играя на свирели, уже прилично так отойти успела. Сбивает с ног, макает лицом в холодную воду. Ему помогло, может, и ей поможет. А если нет...

- Кинжал! Рассвет! Используй!

Эта идея пришла сама собой. Людям вообще свойственно полагаться на проверенные делом методы. А кинжал Рассвета был проверенным в деле оружием против Тьмы. Мысль о том, что собственное оружие верное оставил позади, а тварь, утащившая Бедевера, никуда не делась, потом уже пришла.

За свою долгую жизнь барон часто искушал судьбу. Как и многие иные военные аристократы, не поднявшиеся излишне высоко, он больше ценил уважение среди солдат, чем личную безопасность. Бедвер всегда был рад испытаниям, только с годами они приобрели более ясный смысл. Долг. Не перед какими-то людьми, не перед родом и раскидистым семейным древом, уходящим корнями в хорошо сдобренную кровью землю. Только перед Создателем и юнцом, указавший тропку к спасению своей жизнью.

Проклятая мошкара. Проклятая гнилая вода, предательские отблески которой навевают дурные воспоминания. Несколько раз левая нога оскальзывалась, и только шест удерживал рыцаря от позорного соскальзывания в грязь. Унылый пейзаж, и духота, медленно забирающая силы, рассеивающая внимание, и холод, медленно тянущий пальцы к сердцу. Чёртовы комары - кажется некоторые нашли уязвимые места, и успели немного хлебнуть крови брата-храмовника. Парочка за это точно поплатилась, но иные улетели, разнося вести пронзительным тонким пением о вкусе родовитой крови. После этого гнусь начала лезть особенно активно.

Правый бок привычно ноет. Напоминает о том что даже такой доблестный воин, как Ко'Драп смертен. Бирюзовые огоньки. Голоса..такие знакомые. Неужели это Гилберт? Старый друг, оруженосец.. Кажется мужчина слышит рога охоты? Неужели это голос сенешаля? Или это Ихтар призывает приложится к бурдюку с таким притягательным Борским? Какая разница, они рядом, надо лишь сделать шажок в сторону. Что-то настораживает воина, он крупно вздрагивает, встряхивается, словно старая гончая попавшая под дождь. Лязгает доспех. Но глаза храмовника по прежнему прикованы к вестникам мучительной гибели в зловонном болоте. Надо бы выпить...ладонь сама тянется к заветному меху, срывает его..

Создатель присмотрит за тобой.
Не по годам мудрый и до одновременно наивный взгляд карих глаз. Чудится? Удар оземь. Клацают зубы - кажется прикусил себе щёку, и поэтому такой знакомый привкус крови.. В себя Бедвер пришёл уже в воде.

- Пёсья кровь! - пробулькал Бедвер с глубины. Шест и бурдюк он выронил на тропе, но это не означает что он безоружен. Щупальца, как он мог быть настолько слеп?! Скорость с какой его тащило неведомое существо немного замедлилась - это натянулись верёвки, давая возможность выдернуть Фэнэс. Пивохлёб сверкнул в пляшущем свете факелов, отрицая саму возможность каких-то там бирюзовых дурманящих искр. Есть только он и чудовищно сильная тварь. К сожалению даже фонарь на доспехах потух. В темноте у монстра точно преимущество.

Куница ненадолго вынырнул..

- К оружию! - хриплый крик разнёсся по топям, подкрепляя словами очевидное. Вот щупальца вновь ускорились, но Бедвер уже со всей дури бьёт их. Своя кровь на языке, и окровавленный искажённый проблеск блеск жёлтых зубов. Фамильный гнев застилает глаза. Как всегда, кстати. Заставляет вкладывать в удары всю свою застарелую ненависть. Всё своё желание жить. Он не сдохнет вот так! Только не в болотных топях, по горло в вонючей жиже, сжимаемый кольцом неведомых щупалец!

Вторая ладонь нащупывает рукоять кинжала - если это существо захочет познакомится с ним поближе, ему будет что сказать ей напоследок. Сейчас Бедвер готов был даже рвать зубами поганую тварь - и плевать что монстр больше его в разы.

Куницам неведом страх. Бедвер в значительной мере перенял эту черту родового зверя. Только холодное осознание того, что из этой схватки ему не выбраться. Он задаст монстру такую трёпку, что тот запомнит до конца своих поганых дней вкус плоти Ко'Драп. Но эта неизбежность только придаёт остроту схватке. Надо сделать так, чтобы чародейки добрались до места! Тогда они спасут всех! Фенэс вгрызается в плоть, его сталь покрывает мерзкий тёмный ихор.

Свет! Вновь! Воссияет! Желание жить творит чудеса. Ноют от натуги мыщцы, удар мечом, страшный, яростный, насколько это возможно его нанести без опоры. вспарывает воду, подымая целую тучу брызг, и клинок вгрызается щупальце, чуть ниже доспеха.

- Погань! Я! Ещё! Жив! - злой, клокочущий рык. Где-то на краю мелькает мысль, последняя чёткая и сформированная до конца перед тем как разум Бедвера полностью тонет в схватке за жизнь.

Ещё жив. Но над могилой Бедвера не будет креста.

- Создатель. Присмотри за ними. - хриплый шёпот тонет в бороде рыцаря. Он вернул благословение. Как мог и умел.

Если подумать, то не так уж и давно, Орден был не более, чем малочисленной общиной, состоящей в основном из тех воинов, что приобщились к вере в Создателя после того, как их выходили и исцелили монахи, подбиравшие раненых на полях сражений. Чем занимались храмовники тогда? В основном, разъезжали по краям земли, собирая пожертвования, благо праведный меч везде высоко ценился. В особо щедрых и приветливых к воинам церкви землях без промедления стали открываться командорства: постоянные представительства Ордена, которые давали возможность не только тренировать новобранцев на местах и давать им жилье, но также не посылать эмиссаров за пожертвованиями издалека - и иметь оплот для защиты окрестностей. Некоторые ушлые правители без малейших раздумий дарили храмовникам целые замки! Правда, в данный момент, увы, занятые неприятелем.

Не то, чтобы такие мелочи останавливали святое воинство.

Впрочем, своего истинного величия Орден достиг при гроссмейстере Робере де Краоне - большим модником, надо сказать, что не очень-то жаловалось некоторыми его предшественниками и многими епископами... Ровно до тех пор, пока Орден не утроил свою численность в первый же год его командования!

Секрет был прост: даже в строжайших обетах храмовников нашлись небольшие лазейки, позволившие предстать воинам Создателя не только суровыми и мрачными аскетами, но и вместе с тем эстетично-безупречными рыцарями бога. Именно он позволил украсить одежды алым крестом, символом, узнаваемым повсюду, именно при нем вопрос снабжения каждого члена братства оружием и доспехами решался не по принципу "что добудешь в бою", как было когда-то. Да что там говорить, даже трубадурам находилось место в Ордене: теперь они воспевали Создателя, привлекая еще больше добровольцев и пожертвований! Потому-то хватало храмовникам денег подбирать и взращивать сирот...

Не спроста обязательной частью доспеха являлся и полный шлем. Если ты юн и неопытен - враг не увидит страха на твоем лице. Если ты изможден и устал: союзник не заметит бледности щек и черных кругов под глазами. Каким бы ни был ты внутри своей брони, внешне ты непоколебим и несгибаем, что вселяет ужас во врагов и стойкость в соратников.

Безмолвный не стал осквернять свое оружие гнилостью болот, что заставило его орудовать еще и длинной жердью. Не так уж это было и удобно. Надо сказать, что, не смотря на привычность к лишениям и трудностям, переходить сквозь топи одоспешенным ему еще не приходилось, и это был определенно не тот опыт, который Роберту хотелось повторить. Одно приятно, кажется, москиты не так донимали его, как прочих: местные жужжащие твари пока, на счастье, не научились прокусывать сталь. Но ноги безнадежно отсырели и давно уже не чувствуются от холода, и храмовник, признаваясь себе в слабости, грезил о грядущей стоянке, полноценной в этот раз, где можно было бы снять с себя доспехи, как следует почистить их, отогреться у костра... И даже немного вздремнуть. Привычное к трудным переходам тело ныло, но продолжало идти.

Но вот под ногами твердеет земля, а следопыт берет левее. Невольно все замирают, и сперва храмовник не понимает, отчего идущие пред ним вдруг сбавили шаг, а потом и вовсе остановились. Как вдруг увидел плящущих светлячков, завораживающих разум своей игрой. И оказался в их власти прежде, чем вспомнил почти забытый голос матушки, что предупреждала об опасной лживости болотных огней!

И быть ему очарованным этим смертельно-прекрасным видением, если бы не щупальца жуткой твари, что заключила брата Бедвера в свои мощные объятия, заставив Роберта преклонить колени перед ужасом топей, развеяв наваждение. В изменчивом свете пока еще не погасших факелов сверкнула сталь ножа, вмиг, без сомнений, отсекающая вервие, что соединяло собой двух храмовников, позволяя чудовищу утянуть Ко'Драпа во тьму и влагу.

Многие миряне неверно понимали храмовников и их обеты. Иные сочли бы подобный поступок предательством. Безмолвный же никогда не забывал, как однажды их отряд попал в засаду лесных разбойников. Командором тогда Элиас еще не был. Один из храмовников лежал раненым под опрокинутой повозкой на самой середине тропы. Четверо братьев погибли под коварными стрелами лихих людей, пытаясь его вытащить.

Храмовник не должен ставить под удар весь отряд ради выживания своего или одного из соратников. Так гласит Кодекс. Так гласит нерушимый закон.

И пусть Эвелинн перерезает веревку, которая сдерживает ее от морока - он все еще связан с ней клятвой, которая крепче любых нитей и любых цепей. Ему еще хватит времени и сил, чтобы схватить девушку, чтобы поднять щит, укрывший бы их обоих от неверного света болотных огней, не дать ей сгинуть.

Что бы ни случилось - она дойдет до конца.

Попарно обвязываясь, истощённые люди спускаются вниз, в затопленную низину. Прощупывая перед собой предательски уходящую почву, бредут, чувствуя, как ледяная вода перекатывается в сапогах и ботинках, доставая местами едва ли не до колена. Идти тяжело, мокро и мерзко, холод сковывает, распространяясь всё выше от практически моментально онемевших ступней. Мир вокруг хлюпает – приходится пробираться, переступая выступающие из воды сухие коряги, сворачивать в сторону, огибая совсем уж непроходимые из-за бурелома места, вглядываться до рези в глазах в торчащие из-под воды безжизненные чёрные ёлки и поваленные деревья. Впереди – спина ведущего, внизу – багровая и напоминающая в свете факелов кровь застоявшаяся вода. Мелкие мошки роятся вокруг, лезут в нос и глаза, путаются в волосах и приземляются нагло на беззащитную кожу. Через несколько десятков минут такого пути появляется непреодолимое желание выбраться как можно скорее из этого гиблого места, где каждый неверный шаг грозит обернуться зыбкой трясиной. Люди продвигаются медленно, тщательно выверяя каждый следующий шаг. Холод распространяется по телу, в то время как в самой низине царит удушливая отвратительная духота. Опыт, к которому привычны рейнджеры-следопыты. Опыт, который может неприятно шокировать изнеженных аристократов и чародеек.

Свет факелов выхватывает из мрака одинаковые заросли и сухие коряги.
Палка Георга уходит в зыбкий ил – как не старается следопыт, не может нащупать там дно. Впереди – разлившаяся во все стороны топь, застоявшаяся багровая вода которой мутным зеркалом отражает бледные лица.
Обходной путь, к счастью, обнаруживается практически сразу. Старый рейнджер смещается влево, оставляя топь по правую руку. Цепочка людей продолжает продвигаться вперёд, отмечая с тревогой смутную рябь, которая время от времени будоражит тёмные воды. Остаётся надеяться, что скоро это закончится. Страшно даже подумать теперь о необходимости возвращаться назад той же самой дорогой.

Где-то вдали, в непроглядном мраке по правую руку, над топью, вспыхивают и разгораются крошечные бирюзовые огоньки. Они бесконечно далеки и безгранично красивы, они напоминают крошечных светлячков, мечущихся на месте из стороны в сторону в тщетных попытках обнаружить в конце концов потерянную дорогу. Бирюзовые огни кажутся чем-то неправильным и чужеродным в океане первозданного мрака. Сперва один останавливается, повернув и их сторону голову – действия первого привлекают внимание остальных.

Люди вглядываются в огни, не сразу осознавая, что невольно остановились. Светлячки парят над водой и грациозно танцуют, внушая истощённым путникам уверенность и спокойствие. Если смотреть на них достаточно долго, то начинает казаться, будто незнакомая и невыразимо прекрасная музыка волнующим мотивом начинает надрывно играть в голове. Она напоминает трагичную и возвышенную арию скрипки, она возвращает мысленно к солнцу, порождает воспоминания о прежних временах, счастливых и безмятежных. Она вытесняет из памяти холод, помогает избавиться от страха и тревоги. Она намекает на нелепость необходимости двигаться дальше, предлагая людям отдохнуть и дослушать до конца выступление. Мир плывёт и двоится, мрак будто бы отступает – светлячки начинают казаться прекрасными танцовщицами, невесомо порхающими над топью под воистину великолепную музыку. Людям начинают чудится голоса – мелодичные чистые голоса, вопрошающие что-то у каждого из них на незнакомом наречии. С завораживающим милым акцентом выговаривающие их имена – Элиас, Эвелинн, Бедвер и Фелиция… Они не кажутся враждебными, они предстают скорее друзьями.

И нет в головах людей понимания, насколько неестественно и нелепо происходящее. Забыты ужасы ночи, оставлена в прошлом удушливая гиблая топь, даже высшая цель отступила назад, уступая место чистому наслаждению.
Оглушительный всплеск, с которым падает в воду Бедвер, не кажется чем-то действительно значимым и достойным внимания. Нет ничего важнее в мире этого беспрецедентно прекрасного танца, контакта с неизвестным, этой восхитительно чистой возвышенной музыки.

Даже сам Бедвер не сразу осознаёт, что именно происходит. Не чувствует, как склизкие щупальца обвивают сталь его доспеха на голени. Не обращает внимания на рывок, который выбивает почву из-под ног пожилого храмовника – приходит в себя лишь тогда, когда невольно отрывает взгляд от огней, когда вокруг его мира смыкается, отрезвляя, ледяная вода. Вода набивается в приоткрытый от удивления рот, заливает глаза – ослеплённый и ошарашенный рыцарь запоздало понимает, что нечто с невероятной силой тащит его, волоча по земле прямиком в топь, над которой порхают безобидные огоньки. Ужас и паника моментально вытесняют при помощи воды недавнюю безмятежность. Сила, с которой неведомое тащит к себе закованного в тяжёлый доспех храмовника, поражает.

Натягиваются верёвки, швыряя на колени в ледяную воду Джона и Роберта. Зрительный контакт с огнями разрывается – и восприятие мира несколько заторможено возвращается к норме. Что-то стремительно тащит барахтающегося на спине Бедвера в сторону топи – это что-то, кажется, с такой же лёгкостью способно утащить и других.

- Вот значит как. Ну, надеюсь Создатель придаст мне сил, чтобы я мог вонзить свой клинок в её сердце. - Барон отлично знал, что любого врага можно одолеть. - Я рад, что Тьма вас не забрала, Илль. Будет обидно, если кровь того, кто когда-то преломил со мной копьё трижды, сгинет вот так. Если захотите, когда мы выберемся, я расскажу о том славном поединке, и о том, как леди Эрнестина познакомилась с вашим отцом. -

Брат Бедвер скатывал плащ, когда герцог подошёл к нему. Потрясённо выдохнув храмовник принял этот дар. Красный лоскут.. Сжал в кулаке латном, до скрипа и лязга. К сердцу прижал, грохнув при этом ладонью своей четырёхпалой.

- Жизнь - Империи. Честь - никому. - на мгновение рыцарь припал глазами к этому малому кусочку былой славы, и приладил к погнутому наплечнику. - Мы никогда не опускали знамени ниже, чем это. - герцог и барон оказались на мгновение похожи. Осколки былого, слишком твёрдые и гордые чтобы забиться подальше в каменные норы. Слишком сломанные. Они даже оба хромали на левую ногу - старые ранения для доброго паломника не прошли бесследно. Несколько мгновений барон собирался с мыслями, занимаясь привычной рутиной. Закрепить щит. Приладить факел в крепление на шесте. Сморгнуть пару раз, чураясь воспоминаний.

- Спасибо, сэр Орсо. Когда мы выберемся, я возложу его в фамильном склепе Древа. -

Шест с резьбой во славу Создателя привычно лёг в руки. Брат Бедвер и раньше не чурался пеших переходов во тьме с этим шестом, но теперь уж точно настал его час. Зажёг фонарь, и потушил факел. Когда настанет время на навершие этого посоха загорится пламя..но пока фонарь чуть ярче.

Когда-то один из его предков сгинул на похожих болотах.

- Топи. В похожих болотах мы, куницы, бились отважно и долго. - рыцарь не стал уточнять, победили они или нет. Это была старая история, связанная с Эдерлингами..Но связанная с ними отнюдь не рукоятью меча, но клинком. Но это было два долгих века назад.

- Мы ещё вознесём хвалу Создателю биением наших сердец, сэр Орсо. Я расскажу вам о тех временах, когда моя борода была ещё мягкой, а глаза мои могли разглядеть белку с трёх полётов стрелы.. Ах, как сладок был свет, ах какие подвиги совершали за честь и отвагу! Но сейчас, простите..Брат Роберт, позволь я прицеплю верёвку к твоему поясу. -

Храмовника отнюдь не тревожил предстоящий переход. Он был твёрже камня, и спокойней скалы. Теперь, когда знамя Эдерлингов вместе с ним..что может пойти не так, верно?

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

    Речь отняла у Эвелинн последние силы. Так что больше она уж не вставила ни единого слова, просто благодарно смотря на говорящих Джона, Расмуссена и Виссиль. Чувствуя, что сейчас - через совместную боль и радость, споры и согласие, куётся их настоящее братство. Братство, что обязательно дойдёт до конца. И было от этого легче на сердце. Теплело внутри - но уже не от кинжала, а от тех слов, что доносилось до ушей Светлой. Отражённый душами свет кинжала возвращался обратно, с лихвой восполняя забранное. Лишь единожды чародейка нарушила молчание за это время - ответив де Труа. "Ты, конечно же, не виновата. Дело во мне. Свет... иногда может ранить так же больно, как тьма."
    — Вы понимаете, мессир! — и лицо её просияло, словно минуту назад де Труа не звал её ведьмой, — вы понимаете! — Повторила она увереннее, кивнув головой.
    — И я уверена, вы с ней справитесь! В вас тоже есть свет - и вы обязательно его сохраните. Я в это верю, мессир, — также сбивчиво возразила Эвелинн на опасения герцога о Тьме.
    Неловко поклонившись - сама не зная, зачем, она шагнула назад, чуть не споткнувшись о костлявую руку, и поспешила исполнять свои обязанности.
    Джона она поблагодарила, принявшись за лечение раны. Виссиль - кивком головы, когда переглянулась с ней во время сборов далее. Только Элиасу не успела. Подгадать бы момент...Виссанти ещё раз убедилась, что не ошиблась насчёт храмовника - несмотря на то что в другое время они скорее бы оказались по стороны баррикад, далеко не каждый был готов сейчас сломить этот барьер - тот же Роберт например, и которого нельзя было за это винить. Тем не менее, этот строгий командир сейчас так яростно защищал её, что у Светлой даже не нашлось слов, которыми она могла бы выразить свою благодарность. Поспешно накинув капюшон, чтобы спрятать розовеющие щёки, чародейка принялась сосредоточенно изучать носки своих сапогов. Вы не представляете, какие временами они могут быть интересные.
    — Обязательно покажу! Оно несложное, но я думаю, очень красивое и... правильное. Прямо как ты, — смущенно прибавила девушка.
    Каша от Илль показалась без преувеличения манной небесной. Изголодавшаяся и усталая Эвелинн, только и успевшая, что лепешку Бедвера попробовать, хоть и ела обычно неторопливо, в этот раз расправилась со своей порцией почти мгновенно. Естественно, тело сразу приятно потяжелело, и потянуло в сон. Но спать было некогда - Расмуссен рассудил, что нужно выдвигаться. Тяжело вздохнув, Светлая не стала спорить: и так уже слишком много из-за неё проблем было, чтобы просить об отдыхе. Да и проводникам виднее.

Лес
    Шаг, ещё шаг. Посох Светлой глухо отсчитывает каждое усилие Эвелинн, что она совершает над собой. Шаг, ещё шаг. Сколько они уже прошли? Кажется, сбилась со счёта. Несколько миль? Или больше? Все они пройдут её так или иначе, но Создатель, для неё эта миля слишком длинна. Уставшая чародейка валится с ног, но тут Илль предлагает сделать привал. "Ну наконец-то!" волшебница даже губу прикусила, лишь бы вслух не сболтнуть. По ней конечно видно, что дальние путешествия это не про неё, но всё-таки не хочется уронить достоинство в глазах остальных. Звездочка, вон, одного с ней возраста, кажется, а выносливее если не на порядок, то в разы.
    Ожидая решения Элиаса, Эвелинн останавливается, опираясь на посох и оглядывается. Ей нравилось гулять по лесам раньше, но зловещая чернота королевских угодий производит гнетущее впечатление. Кажется, будто за ними кто-то всё время наблюдает.
    — Может, стоит снова осветить здесь магией? — неуверенно предлагает чародейка и удивляется, как это перекликается с её предложением зажечь костёр в церкви.

Вы не можете просматривать этот пост!

Быстрый взгляд на коммуникатор коротко объясняет – я основательно и безнадёжно опаздываю. Вхожу в полупустой зал, на ходу восстанавливая дыхание. Осматриваю посетителей в поисках узнаваемых лиц.

Чёртов день прямо с обеда решительно пошёл не по плану. Сперва платформа погрузчика, которая лишь чудом не сломала мне ногу. Потом – непонятные хмурые типы, чрезвычайно долго задававшие чрезвычайно тупые вопросы после окончания смены. После – скитания по треклятым одинаковым переходам, планировка которых напоминает неподготовленному исследователю грёбаный лабиринт.

Взгляд останавливается на моей новой знакомой. Майя, блондиночка со склада. Синие штаны, синяя куртка, роскошные волосы. Не смотрит в мою сторону, общается с каким-то парнишей. Последний мне будто бы смутно знаком – лицом, зажатостью, общей неловкостью. Нахмурившись, иду к ним, на ходу пытаясь припомнить, где видел парня. Музыка замолкает, лаконичное предупреждение разносится по залу, исходя из динамиков.

Теракт на Исиде. Грёбаный теракт.
Просто не остаётся сил уже удивляться этой нелепой череде обстоятельств.
Забив на всё, я пересекаю зал и упираюсь ладонью в стол под приглушённый аккомпанемент вернувшейся музыки. Мысленно отмечаю, что почти попал в ритм.
Особенно забавно в свете того, что обычно я не танцую.

Смотрю на парня сверху вниз. Спокойно так, безразлично, но, в то же время, многозначительно.
– Привет, – это уже Майе, с улыбкой. – Прости, день сумасшедший. Сперва этот погрузчик, потом нас почти на час задержали после работы, а ещё я понятия не имел, как люди вообще добираются до этого бара… Извини, что так вышло.
Придя к выводу, что если по-прежнему ждёт здесь, значит заинтересована, решаю невзначай разобраться и с парнем.
– Ты не говорила, что будешь с другом, – отмечаю всё с той же лёгкой полуулыбкой.
Смотрю на него ещё раз, будто вижу впервые.
– Рэй, – протягиваю ладонь.

Вокруг что-то происходило. Что-то странное. Командир отряда сидел у костра, ему в руки кто-то сунул плошку с горячей кашей, а он сидел, словно пыльным мешком оглушённый и тупо наблюдал как кричит герцог, буквально вырываясь из рук пытающейся исцелить его Виссиль. Герцог истекает кровью. Алакрейн ревёт. Брат Роберт, игнорируя волшебницу, пытается поднять аристократа на ноги, как будто не замечая, что тот ранен. Звенят обвинения в сторону Эвелинн, которая стоит с растерянным видом.
Расмуссен видел это всё, но с ним что-то произошло. Он не мог понять, что творилось перед его глазами, почему эти люди ведут себя так, а не иначе. Ведь он отдал приказ?.. Собрал всех... Надо выдвигаться и идти вперёд...

Почему?

Никогда раньше Элиас не задумывался над тем насколько он сообразителен. Не было в его жизни момента, когда бы он сел и задумался - ты, брат Расмуссен, не слишком быстро думаешь, не очень хорошо твоя голова понимает других людей. Потому что как складывалась жизнь?

Поначалу всё было очень просто. Ты живёшь в храме, тебя воспитывают, тебя кормят, тебе объясняют раз и навсегда что есть Зло, что есть Добро. Мир обретает вполне осязаемые границы и ничто их не колеблет. "Послушание - благодетель", улыбаясь, говорит мать-настоятельница и за обедом даёт немного больше каши.

Потом тебе дают в руки оружие и говорят - мы поможем тебе осознать свою цель в этом мире. Те, кого мы покажем - это наши враги. А значит и твои враги. Тебя учат, что именно нужно делать с врагами, как поступать, опять же, не сомневаясь, действуя в уютных рамках твоего мира. Ты живёшь, учишься, набираешься мастерству, становишься умелым и ощущаешь гармонию. Твои наставники улыбаются тебе. Аббат упоминает твоё имя в вечерней мессе.

Случается страшное и мир погружается во Тьму. Это колеблет границы мира, разрушает их, потому что теперь появляется Что-то, что однозначно гораздо более враждебно всему, что ты поклялся защищать. Оно враждебнее магов, которые примеряют на себя роль Создателя, что им не по плечу. Оно радикальнее зарвавшихся аристократов, что считают будто жизнь земная продлится вечно и не будет спроса с них потом. Тьма - она конкретная, вот что ты думаешь. Тварям не нужны деньги. Или земли. Или тайные знания. Им нужна твоя жизнь и жизнь всех людей, животных, всяких мелких букашек.
Тебя ломает осознание бессмысленности, поначалу, но потом в голове начинает проясняться. Ум начинает работать сам, включаются врождённые резервы и вот уже ты сам трактуешь учение, каждую букву которого знаешь лучше, чем тыльную сторону своей руки. Для этого достаточно всего лишь стать самым старшим в своей боевой группе, чтобы на какой-то момент исчезли все те, кто раньше давал тебе указания.

Наверное где-то в этот момент Расмуссен начал действительно меняться. За те 12 циклов, что им пришлось приспосабливаться к темноте, он, разумеется, не раз участвовал в междоусобных сражениях. Но всегда пытался или понять своего противника или же переубедить иерархов, что конфликт невыгоден. Рассуждал он просто - убийцы, насильники, мародёры, бандиты не могли считаться за полноценных людей, так как они совершали дело Тьмы. Вносили смуту. Разобщали общество. Но почему Церковь продолжает отрицать то, что волшебники - тоже люди? Они могли создавать Свет. Тьма - не могла. Отметая лишнее ты приходишь к единственном верному выводу.

Примерно это же можно было сказать про аристократов, про некоторых из них. К примеру, как можно было отрицать, что герцог Орландский, его вассалы, его свита - плохие люди? Что ими движет та же корысть, что была когда-то. Что они не способны на самопожертвование, на благое дело во имя Света? Могли. Раз за разом это доказывая.

Потихоньку Расмуссен встраивал в свою картину мира тех, кто, когда-то, был для него по другую сторону. Он просто не мог категорично воспринимать этих людей. Он с ними не работал. Не сражался. Но мысленно практически приравнял к своим боевым братьям, таким же каким он был когда-то. Без страха. Без упрёка. Без лишних эмоций воспринимающих свой долг и готовые принять свою судьбу в любой момент.

А теперь момент для раздумий догнал брата-храмовника в самый неподходящий момент. На краю гибели, во тьме, на руинах забытой всеми церкви, усыпанный прахом мёртвых героев, Элиас вдруг оглушительно осознал свою ошибку - люди слишком сложны! Этот герцог был так сильно ранен Тьмой, что даже проблеск надежды, проблеск чего-то, что показал ему Клинок Рассвета был хуже, чем вскрытое ржавым ножом колено. Чем смятый, словно тонкая фольга, доспех на плече. Де Труа плевался и кричал, называя ведьмой прекрасное и воздушное создание в форме Эвелинн. Бедная девушка пыталась успокоить аристократа, а храмовник тупо наблюдал, понимая, что это бесполезно. Обида пустила корни в душе старика и её будет очень трудно выкорчевать.

Герцогу вторил другой старик, рейнджер, который с самого первого взгляда показался Элиасу слишком странным. Слишком "себе на уме". Его слова, простые, ранили не только Эвелинн, но и командира. Незаслуженно! Как горько, должно быть, чувствует сейчас себя волшебница! Или же нет? Храмовник опустил свой взгляд и, не видя ничего в своих руках, попытался выплыть из нахлынувших на него непонятных эмоций. Он не понимал. Или же понимал?..

Командир рывком поднялся на ноги. На секунду замешкавшись, вновь обратив внимание на сжатую в руках еду, он отложил ненужные сейчас вещи и шагнул вперёд.
Шагнул, чтобы остановиться, замереть и послушать Джона, который ковылял от одного к другому, веско и хлёстко высказывая всё то, что сейчас поднималось огнём в глотке храмовника.
И, вроде бы сказал всё наёмник. По-простому сказал, выдал как есть, но этого было мало, когда тебя самого съедают изнутри безумные эмоции и чувство несправедливости.

- Да как вы смеете!.. - в его голосе звучала сталь. С удивлением для себя Элиас понимал, что сейчас он впервые за долгие годы чувствовал что-то очень яркое, помимо веры.
- Да как вы все смеете обвинять её в том, что она выполняла своё Предназначение?! Ведьма, коза - вы посмотрите на себя сейчас! В её руках сейчас - будущее целого мира! Вы понимаете? От нас, от неё, от этого кинжала - зависит ВСЁ!..
На мгновение Элиас задохнулся. Он выпучил глаза, он взмахнул руками. На его суровом, проборождённом морщинами лице проступила краснота. Мужчина уже не казался серым, одномерным, в него, как будто бы, что-то вселилось. Сама мысль об этом пустила волну дрожи по его спине под доспехом, однако он не смог замолчать.
- Мы все сейчас должны благодарить Создателя о том, что он послал нам испытание в виде павшего войска именно сейчас!
Вскинул руку, пальцем тыча в пролом, в кости под ногами, старые кости, которые до сих пор сжимали свои мечи и палицы.
- Благодарить, что это испытание пробудило силу Кинжала Рассвета почти в начале нашего пути, что его разум, разум магического оружия, будет искать вдохновение в каждом из нас! Что именно наша добродетель подскажет оружию что есть Правда.
- Он, - посмотрел на Джона. - сказал то, что думаю я сам - мы должны бить одним кулаком, - закованные в сталь пальцы с хрустом сложились в кулак. Рука задрожала от напряжения. Таким кулаком можно было выжимать воду из камня, как старых баснях для малых и неразумных детей.
- То, что вы ощутили будет ждать весь мир. А если мы проиграем... Если сейчас мы будем винить друг друга, если мы затаим обиду. То всё, - рука метнулась в сторону, словно отбрасывая что-то невидимое в угол.
- Нам придёт конец. Тьма победит, Тьма! Ей даже не придётся пускать в наших душах ростки. Всё сделаем сами.

По спине пот стекал ручьём. Лоб взмок, короткие волосы неопрятно торчали в разные стороны, тоже все в поту. "Будто пробежал целую лигу с телегой на плечах", подумал про себя Элиас.
- Послушайте, - он почти выдохся и теперь звучал устало. Как и чувствовал себя.
- Маги, дворяне, наёмники и следопыты. Братья-храмовники. Мы должны, - он надавил. - верить друг в друга. Друг другу! Не в меня, потому что я верю в каждого из вас. Верьте в себя. И в тех, кто здесь сейчас стоит.
Ему не было стыдно за вспышку красноречия. Ему было просто горько, отчего-то.

- Собираемся и выходим, немедленно. Больше ждать нечего.

– Спасибо. Спасибо тебе, Храбрая. За то, что остановила во-время. И за науку тоже, – Илль выдохнула на этот раз с искреннем облегчением, закинула за спину лук, вернула на место ножи и улыбнулась уже совсем по-другому, не вымученно, а радостно почти.

– А каша за это время дойти должна была, распариться. Пока завал разбирают, я займусь.

Но заняться кашей прямо сразу она опять не успела, потому что ею в свою очередь занялась Эвелин. Илль, как и многих рейнджеров, худо-бедно учили магии, у неё даже оказались к этому определенные способности. Учителя, конечно, были доморощенные и сами знали немного, но того, что Звёздочка смогла получить, оказалось довольно, чтобы осознать, какой это на самом деле тяжкий труд. А у чародейки получалось всё просто и легко, играючи. По крайней мере так смотрелось со стороны. Коротенькое заклинание и вот уже нос встал на место, а боль прошла. Чудеса!

– Благодарю, мистрис, – Илль даже поклонилась чародейке, отчасти в знак благодарности, отчасти, чтобы удостовериться, с наклоном головы кровь больше не течет. Она бы сказала ещё что-нибудь, но разговор у Эвелин с Фелицией выходил деликатный, почти интимный, третий там был не к месту и Звёздочка не стала надоедать, занялась кашей, которая и правда дошла, разбухла и вполне оказалась съедобна.

Обнесла всех горячим на дорогу, а к каше добавила по глотку каждому из заветной склянки. Отдохнуть сегодня им было, похоже, не суждено, а силы требовались. Снадобье, составленное лучшими травниками из запасов, помнящих еще солнце, и настоянное на спирту, способно было взбодрить и позволить какое-то время обходиться без сна, не чувствуя усталости и не теряя концентрации. Жаль, мало его было, приходилось беречь, но сейчас особый случай.

С Виссиль Звездочка заговорить не рискнула, той явно было не до проводницы с ее благодарностями, а вот подавая порцию Георгу, потупилась и сказала:

– Спасибо, дед. Уберег ты нас всех. И меня первую. И прости...

Как-то легче на сердце стало, и Тьма больше не клубилась, и Свет не слепил. Может, права Фелиция, в следующий раз она справится. Если помнить будет о людской доброте и о собственной слабости, если верить в себя будет, то справится. Должна.

Храбрая только-только успела вернуть себе кинжал, застрявший в черепе дважды мёртвого герцога и, торопливо отчищая от налипших останков, уже направлялась с мессиром Элиасом на обход периметра.

Все целы, удовлетворённо отметила наёмница промежду делом. Проводница очухалась, вроде нормальная. Молится, ишь. Молилась ли мать, возвращаясь из тьмы ненадолго? А кто его упомнит. Да нет, кажись, не молилась. Да она и так-то не часто Создателя поминала. Не принято у них было. Может, от того и тьма подкралась с этой стороны. А может и не от того.

Фелиция поджала губы, вздохнула тоскливо. Сколько можно-то в себе это растравливать? Да тут и полыхнуло светом. Да каким! Сияющим, чистым, аж душа зашлась в восторге и запела. И семья - вот она, живая. Подойди и обними! Радуйся, Фелиция! Вот оно! Мама, сестра. Изба ухоженная тёплая, лучится светом. Паутинка тонкая в лучике солнечном поблёскивает, скотный двор галдит. Хлебом пахнет, что в печи подходит.

Окатило так-то и сгинуло. И хорошо на душе - и больно в то же время. Наваждение. Остаться бы в нём, подумалось наёмнице. И тут же отогнала эту дурную мысль. Нельзя! Нельзя, утонешь в мечтах, а тем временем тьма тьмущая всем завладеет. Надо жить тем, что есть. И помнить то, что было. Любить то, что было. Обратно всё равно не вернуть, а любить-то можно. Это силы придаст.

Стряхнула горечь, отерла лицо. Села, привалившись к большому камню, оружие чистить.

- А я так думаю, от этого света всё недоброе в стороны шарахнется, - возразила Янусу. - Тьмы сюда и калачом не подманишь. Надо бы отдохнуть. Устали все. Конечно, как мессир скажет, - она кивнула на Элиаса. - Но до утра бы я не спешила трогаться с места.

Только когда битва временно прекратилась, Янус обратил внимание, что и внутри их хлипкого укрепления дела шли не так гладко. С другой стороны, это было не его проблемой. Ему дали задачу защищать пролом, и он защитил его, как полагается. Здоровенный скелет был на его счету. И, кстати, Янус зачем-то притащил дважды мертвое тело с собой, когда отступил назад. Точнее, дважды мертвую груду костей. И, прежде, чем приступать к чему-либо еще, толстяк основательно пошарил по трупу. Гнилые кости его не пугали, особенно когда не атаковали, и как знать, если этот скелет был за главного, может у него могло найтись что-то, что могло управлять другими скелетами. Разумеется, то, что мертвецы не остановились, когда их лидер оказался повержен, могло намекнуть о том, что это вряд ли так, но Янус не был силен в таких умозаключениях. Кроме того, с тела главного все-таки можно было чем-нибудь поживиться. Если не ценностями, то хотя бы каким-нибудь трофеем, которым он смог бы хвастаться, вернувшись назад.

Что говорило либо о необычайной глупости, либо о необычайном оптимизме. Но Янус попросту не думал такими категориями. С его точки зрения дела у них шли отлично - они только что с минимальными потерями отразили волну мертвецов. Не каждый может такое вообще сказать. И они были все еще живы. И - приятный бонус - командир тоже еще был жив, и отдавал приказы. У них еще все было хорошо.

Так что, закончив наскоро копаться в костях, Янус вновь подхватил молот и пошел помогать неразговорчивому храмовнику с баррикадой.

А Безмолвный баррикадировал дверь, отвернувшись, не замечая мягкого света кинжала, не обращая внимания на Эвелинн, уверенный, что ей ничего не грозит...

Он старается просто работать, не думая про де Труа, аристократа, которого сгубят горечь и разочарование - судя по всему, довольно скоро. Храмовник уже видел таких: они забыли, за что сражаются - и потому терпят поражение там, где могли бы одержать победу, играючи. Он сочувствовал благородному, чьи дни былого величия остались позади, а впереди - лишь тьма. Не должны такие люди, лучшие из нас, жертвовать собой во имя всеобщего блага жизнью. А может, Роберт боялся однажды проснуться таким же. Забыть, за что и ради чего сражается. И просто искать в сражении смерти.

Может, поэтому он был готов тащить Орсо на своей спине до самого конца путешествия, если придется.

А в ушах снова и снова звучала молитва проводницы. Забавно. Он, храмовник, никогда не молился. Даже в мыслях. А тут, видишь, рейнджер... Слова были чуждыми. Странными. Хотя и привычными. Подобное он слышал множество раз. Все о чем-то просили Создателя. И чем сложнее были времена: тем громче и яростнее просили. Иные - чуть ли не требовали.

Он, Роберт, ничего не просил. Создатель сделал более, чем достаточно, создав все сущее. Дав каждому по силам его. Дав законы - и право выбора, следовать ли им. Мужество. Смелость. Силу. Все это Безмолвный искал в себе - и применял к делу, возвращая таким образом свой долг Создателю. Наверное. По крайней мере, так говорили церковники...

Но за работой и размышлениями кровь Безмолвного стала остывать, гнев отступал, сменяясь сосредоточением. Если подумать - не только в себе он искал все это. Рядом, плечом к плечу, всегда стояли и сражались братья, находя поддержку в этом единстве.

Илль же... Как и все рейнджеры, она, верно, многие дни и недели проводила в полном одиночестве, окруженная тенями. Вот и стал ей Создатель привычной опорой.

И тут снова раздается крик Эвеллин, и сердце храмовника вновь вспыхивает гневом. Как любит эта девица кричать, когда опасности нет и в помине! Поворачивается.

И стоит, замерев, не зная, то ли пытаться сшибить ее с ног, то ли выбить кинжал, то ли просто стоять и смотреть, что случится.

– СОЗДАТЕЛЬ ВСЕБЛАГОЙ И ВСЕМОГУЩИЙ, СВЕТОМ ТОБОЙ НЕСОМЫМ ЗАКЛИНАЮ ТЕБЯ...

***

... Минуты тянулись в ожидании неизвестно чего, убивая своей монотонностью даже тревогу. Илль уже подумывала спуститься вниз, но опасалась нарушить приказ. И тут томительная пелена ожидания разорвалась от напора событий.

– Помоги мне..?

Дрожь в слабом голосе Эвелин.

Проводница обернулась, в льющемся снизу свете она сперва разглядела хрупкий, беззащитный силуэт магички, её бледное, как асфодель, лицо и лишь долю секунды спустя глаза. Поздно. Слишком поздно. Тьма, хлынувшая из очей пришелицы, растеклась туманом, сомкнулась коконом вокруг Звёздочки, парализуя ужасом волю, убивая самоё воспоминание о свете. Тьма проникала сквозь одежду, кожу, мышцы, сухожилия. Тьма заполонила кости и жилы, дотянулась щупальцами до сердца и мозга, тьма острыми зубами смолола в чёрную муку всё, что когда-то звалось Илль Ваас фон Гульден, переварила Звёздочку полностью с её любовью и надеждой, долгом и страхами, воспоминаниями и желаниями. И когда от Илль осталась лишь пустая оболочка, тьма стала ею самой, но за миг до конца Хаармс сказал:

– Учёные люди говорят, что когда вспыхивает звезда, на её месте образуется дыра. Представляешь, Илька, дыра в небе из сплошной тьмы, в которую превратилась бывшая звезда! Она засасывает в пасть любого, кто имел неосторожность приблизиться...

***

... ДАЙ МНЕ СИЛ И МУЖЕСТВА ОТРИНУТЬ СТРАХ И МАЛОДУШИЕ, УСТОЯТЬ ПЕРЕД ТЬМОЙ ВНЕШНЕЙ...

***

... Сперва пришла тупая боль, от которой раскалывалась голова, а стоило дёрнуть шеей и попытаться открыть глаза, к горлу подкатила тошнота. Создавалось впечатление, что по лицу прошлись молоточком для отбивания мяса. Что-то тёплое стекало к губам, Илль облизнулась – кровь! В панике она попыталась вскочить, сделала инстинктивное движение схватиться за лук. Ни то, ни другое не удалось. К болевым ощущением добавилась резь от впившихся в запястье и лодыжки верёвок, привычная тяжесть оружия не ощущалась больше за спиной и на поясе. Вот тогда нехотя, через силу вернулись воспоминания. Бледное лицо Эвелин, хлынувшая из её глаз тьма, ужас умирания и... Это было всё. Дальше память отказывалась сообщать, почему Илль лежит внизу у костра, безоружная и спелёнутая, как молодой кабанчик? Почему ноет челюсть, а из носа течёт, пачкая ворот куртки, кровь? Почему нет на поясе кинжала, почему померк только что горевший в храме магический свет и лишь в отсветах костра можно разглядеть хоть что-то? Что за жуткий стук раздаётся снаружи в унисон со стучащими внутри головы молоточками боли? Память отказывалась сообщать, но Илль и сама, увы, знала ответ...

***

... ДАЙ МНЕ ВТРОЙНЕ ВОЛИ И СИЛ НЕ ПОДДАТЬСЯ ИСКУШЕНИЮ ТЬМЫ, ЧТО ВНУТРИ МЕНЯ...

***

...Это была вполне ординарная разведка, они не забирались вглубь владений Тьмы. Просто небольшой рейд с целью прорядить расплодившихся здесь изменённых животных, которые делали хоженый, почти отвоёванный у мрака участок дороги небезопасным. Никто не ждал беды, Илль тогда даже не попрощалась с четырьмя ушедшими на охоту с рассветом друзьями. К вечеру четвёрка должна была вернуться в лагерь, но вернулись только двое. Первый нёс на плече замотанное в верёвочный кокон тело товарища. Не первый случай это был на памяти Илль, но первый, закончившийся так. Через несколько дней тела двоих других со следами рейнджерских стрел на спинах доставили в лагерь и похоронили, поглощённого привели в чувство, с каждым следопытом провели инструктаж, призывая быть бдительным не только к исчадиям леса, но и друг к другу. А ещё через неделю Карл повесился на старом дубе на краю лагеря. Записки он не оставил...

***

... В свете костра Илль разглядела троих магичек. У них были одинаково сосредоточенные лица, какие бывают у всех людей, поглощенных важной работой, своей работой. Наверно и сама Звёздочка выглядела так же, когда вглядывалась в Тьму, ведя отряд. На миг отлегло от сердца – Эвелин была здесь, тьма не поймала носительницу их последней надежды, лишь заморочив Илль призраком. И тут же мука пострашней физической боли вновь отдалась в висках. Что Илль успела натворить, прежде чем верёвки обвили запястья? Из скольких спин торчат её стрелы? Не хватило мужества спросить. Она села, превозмогая боль, поднесла руки к глазам. Узлы вязались на совесть...

... НЕ ОСТАВЬ МИЛОСЕРДИЕМ СВОИМ В ЧАС, КОГДА СОМНЕНИЕ И СЛАБОСТЬ ОВЛАДЕВАЮТ МНОЙ...

***

"Я в порядке, развяжите," – слова застряли в горле, не найдя путь наружу. Она сама не уверена была в их правдивости. Ушла ли Тьма совсем или лишь затаилась в глубине? А главное, какое она имеет право ждать от кого-то веры своим словам после того, как оказалась слабой, предала свет и их всех?! Однако, роскоши терзаться или даже повеситься на ветвях дуба не было у Илль, потому что жуткий стук раздавался снаружи, а во вспышке отлетевший от костра головёшки Звёздочка разглядела кисть. Одинокую, полуразложившуюся костяную кисть, скребущую пальцем по каменному полу, силясь дотянуться до белого мраморного осколка – одного их шести обломанных лучей святыни. Тьма пришла не только сверху – со всех сторон. Всё потом, сейчас важно было лишь одно – встать в строй.

Она сделала то единственное, что могло дать сил подняться и бороться, что могло успокоить и убедить – Илль и впрямь в порядке. Убедить не только их всех – её саму. Исчадье тьмы не осквернит своими устами имя Создателя. Запрокинув голову вверх, Звёздочка кричала слова короткой молитвы, больше не заботясь о тишине, словно пыталась докричаться до спрятанного во тьме Солнца, до самого Создателя. Впрочем, так оно и было.

... И ЗАЖГИ ДЛЯ МЕНЯ СВЕТ СВОЙ В КРОМЕШНОЙ ТЬМЕ, ЧТОБЫ НЕ ПОТЕРЯЛА Я ПУТИ К ТЕБЕ ВО МРАКЕ!

AMEN.

Латифьер поднимается и падает вниз, перерубая очередную оскаленную безразличную морду. Эта победа не приносит ни удовольствия, ни удовлетворения – в сражении со скелетами есть что-то неуловимо неправильное. Они не испытывают страха, не чувствуют боли – просто ломятся вперёд безликими истуканами, к одним им ведомой цели. Герцогу кажется, что отступи он в сторону – мертвецы пройдут мимо. Но он не отступает – плечом к плечу с Фелицией и Джоном кромсает скелетов одного за другим, преграждая дорогу. Разрубая рёбра, позвоночники и костяные запястья. Лежит в роскошных доспехах искромсанный и изломанный Эдерлинг, которого Орсо доводилось знавать когда-то при жизни. Все они будут там. Кто-то окажется позже, кто-то – значительно раньше.

По нагруднику де Труа вскольз проходит, оставляя царапину, чьё-то копьё. Несущий Свет настигает обидчика, в то время как из сплошной стены мертвецов выныривает, обрушиваясь на наплечник герцога, тяжёлая булава. Плечо взрывается болью, фамильный меч едва не выскальзывает из рук. Подгибается почти одновременно колено – Орсо смотрит вниз и видит скелета. Точнее то, что от него ещё остаётся – нижняя половина тела отсечена и потеряна, голова и грудная клетка упорно продолжают ползти вперёд на руках, остановившись лишь для того, чтобы вогнать под коленное сочленение доспеха герцога окровавленный ржавый кинжал. Череп и рёбра с хрустом ломаются под тяжёлым стальным сапогом де Труа, но ожидаемого удовлетворения возмездие не приносит. Ещё один мертвец буквально врезается в нагрудник герцога на полном ходу – Орсо оттесняют назад, сплошным потоком гнилых костей выносят из строя. Раздробленное плечо отказывается повиноваться – Латифьер беспомощно свисает, царапая пол.
Колено тоже отказывает – герцог тяжело и грузно падает на второе, оказавшись вдруг в одиночестве в окружении безликих оскаленных черепов. Те, впрочем, не обращают на поверженного аристократа внимания – бредут мимо, направляясь к мнущимся около костра чародейкам. Рассыпаясь один за другим от ударов молота Януса, врезающегося в спины шагающим мертвецам.

Герцога оттесняют назад, строй в очередной раз разрывается. Сразу несколько скелетов наваливаются на Джона – один из них, зацепившись тазом за крюк, давит своим весом гвизарму к земле. Враги напирают, один из них буквально повисает на наёмнике, неуклюже размахивая перед лицом мужчины обломком меча. Приходится выпустить древко, вступая в ближний бой с навалившейся нежитью. Одного удаётся перерубить мечом, второго – буквально обезглавить резким ударом защищённого железом локтя. Третий скелет наносит предательский удар копьём, пробивая насквозь ребра висящего на Джоне соратника – остриё, фантастически удачно проскальзывая между слоями брони, входит Джону в бедро, заставляя того выдохнуть и отступить ошарашенно в сторону. Не столько сама рана беспокоит наёмника – приходилось за долгую жизнь повидать и страшнее, сколько обильно украшавшая остриё гниль и ржавчина.

Бедвер сидит на полу, наблюдая за проходящей мимо молчаливой процессией. Он не сразу замечает свет, который проникает, распространяясь волнами, под доспехи. Сердце бешено колотится в груди, разгоняя кровь, плечо перестаёт пульсировать, боль отступает. Зуд под наплечником вызывает сильное желание почесаться, но храмовник терпит, чувствуя, как его наполняет взявшаяся невесть откуда энергия. Будто и не было герцога, будто и не было чудовищного, угрожавшего оставить его на всю жизнь калекой, удара. Смотрит назад – видит нити света, срывающиеся с пальцев застывшей и будто окаменевшей Виссиль.

Копья Эвелинн вонзаются в рёбра четверым сразу – те, даже пробитые насквозь, продолжают шагать, но энергетические дротики взрываются, высвобождая разрушительную энергию высшей магии. Фиолетовые шторма разгораются в пустых глазницах гнилых черепов – один за другим скелеты спотыкаются и падают на пол, где и остаются лежать, не подавая больше признаков жизни. Другие копья устремляются навстречу орде – проносятся над головами поверженных Бедвера и Орсо, мелькают в нескольких дюймах от лица неистово орудующего гвизармой наёмника. Они пронзают насквозь целые колонны скелетов, разряжаясь фиолетовой магической энергией в самом сердце наступающей армии. Другие заряды бьют прямо в стену святилища – люди отступают назад, избегая срывающихся и выбивающих облака пыли обломков. Фиолетовые вспышки прорезают вечную тьму, грохот, кажется, должен быть слышен за многие мили.

Вслед за оглушительным грохотом наступает прерываемая судорожным дыханием тревожная тишина.
В тишине с хрустом разлетаются под ударами людей на части немногочисленные прорвавшиеся сквозь цепочку скелеты. Ещё несколько секунд – и всё затихает. Защитники обмениваются тревожными взглядами, одинокая костяная кисть скребёт пальцами по каменному полу святилища.
Затишье, впрочем, очень скоро заканчивается – на главную дверь церкви обрушиваются новые и новые удары невидимых топоров – сквозь проломы и щели виднеются с любопытством заглядывающие внутрь белесые черепа. Мертвецы полны решимости во что бы то ни стало завершить начатое, но, по всей видимости, заклинание Эвелинн дарит живым долгожданную передышку.

Как тяжко-то.

И несть им конца, поди ж ты, откуда их столько набежало. Рубишь-рубишь, крошишь-крошишь, сыпятся-трещат мертвые кости, источая гниль. А всё лезут и лезут новые. Хоть и тупые, нет у них живой хитрости и изворотливости, а все ж лезут. Не уменьем, так числом задавят. Вон, трое ли четверо уже прорвались сквозь заслон.

Ээхххх, как же так-то! Храбрая сцепила зубы, не позволяя себе отвлечься на прорвавшихся. Душа рвалась на части. Тянуло зачистить этих шустряков. Но нет, неправильно это. Знала - если даст слабину, тут же в этом месте вместо четверых два десятка окажется. Молилась про себя, чтоб магессы или Георг сверху хоть кого-то завалили.

Ну, когда же вы закончитесь, беспокойные кости? Что вам не лежится в земле? Противно, поди, после смерти тащиться, греметь, позориться тут.

- Нна! Нна! И тебе пора на покой! Всем на покой, кому сказала! Кладбище по вам плачет, а вы тут шляетесь. Вон, ваш-то главный уже откинул копыта. Давай-давай, рассыпься.

И как-то оно здорово пошло, надо сказать. Плечо чувствовало поддержку. Вот Джон своей крючковатой гвизардой трощит тварей на мелкие осколки. Вот светлость возвращается, сразив знаменосца. Храмовники сияют светом веры. Прорвёмся!

Когда сражение оборачивается не в твою пользу, это всегда заметно. Когда ты сражаешься в первых рядах. Но, как ни странно, это не так страшно, как начинающаяся распространяться от фронта к тебе волна паники, когда ты стоишь где-то в тылу построения армии. Когда сперва слышны крики, затем море человеческих тел перед тобой приходит в движение, и приходится делать выбор – стоять на месте и умереть, скорее всего, под ногами своих же, или бежать, надеясь, что тебе в спину не прилетит стрела или твою голову не настигнет удар всадника. Это первые ряды разбивают стройным ударом кавалерии с пиками, дальше орудуют мечами. И копытами. Лошадь легко сбивает человека, калеча его, а за ней уже идут мерно добивающие простых бойцов солдаты.

В жизни Джона был один такой опыт, и он хорошо помнил этот нарастающий ужас и понимание грядущего, понимание того, что не ты идешь и добиваешь за рыцарями, а тебя, возможно, будут добивать.

Сейчас все было иначе.

- Отдай, сука!

С этим воплем наемник выдернул гвизарму из очередного скелета, а с ней и пару-тройку рук, вцепившихся в нее и пытавшихся удержать, а то и самого Джона вперед утянуть. Все было как-то очень отрывчато. Наносит удар вперед Бедевер, мимо него проносится со словами про знамя поехавший аристократ, летят мимо отрубленные Фелицией конечности (странное оружие оказалось на удивление эффективно), падает под ноги обезглавленный командиром скелет, пролетает с проломленным наплечником назад храмовник, Толстяк лупит по чему-то лежащему на земле и трепыхающемуся, в образовавшуюся в рядах брешь рвутся к чародейкам скелеты, вместе с ними обратно в строю каким-то чудом оказывается аристократ…

Джон даже не успевает удивиться, потому что от осознания произошедшего волосы встают на загривке дыбом, и с стоном отчаяния Джон начинает поворачиваться, чтобы следующим движением хотя бы одного из прорвавшихся остановить, пусть и ценой удара в спину от не переставших ломиться вперед после уничтожения и знаменоносца, и "герцога" мертвяков. Очень не хочется сейчас умирать, но их жизнь важнее. Их жизнь это жизнь Мириам и Ниэль. Это единственное, что важно. К тому же, быть может, пронесет. Доспех на спине защитит от ударов, а оружие у скелетов проржавевшее, так что шанс есть. Остальные отобьются и вылечат его…

Пытаясь убедить себя, что это еще не конец, наемник делает четверть оборота и видит, как синие копья света навылет пробивают скелетов, в момент удара превращая мертвяков в причудливые, бросающие странные тени на окружение костлявые светильники. И видит он, как часть копий устремляется к потолку над проломом, и командир кричит "назад!"

Что лучше всего умеет делать хороший наемник. После того как выживать, разумеется. Хороший наемник умеет подчиняться. В начале боя Элиас сказал держать строй, и Джон его держал. Сейчас Элиас сказал отступить, чтобы не оказаться заваленным камнями. И наемник с искренним рвением приступил к исполнению, не забыв, тем не менее, ударить по ногам пары скелетов, чтобы их, в отличие от него, хорошенько придавило.

Правда, при виде мощи магических стрел, в голове метнулась еще одна мысль: "А так можно было?" Проход-то оставили открытым именно потому, что заваливать его было, по сути, нечем.

Что ты можешь знать о настоящей битве храмовника? Это не погоня за славой, как у наемника - иначе зачем бы Янус так неистово колотил того тухлого герцога? Это не поиск скрытых знаний, как у чародеев - воин церкви всегда точно знает, что врага надо уничтожать, а не изучать. Это не сражение ради чести, как у аристократа - у храмовника нет чести, есть только долг и служение.

Битва храмовника не начинается на поле боя и не заканчивается, когда стихает звон мечей. Это каждодневный труд, тяжелая работа, которая не позволяет тебе допустить даже запретной мысли. Это обеты и самоистязания, это усмирение плоти и духа, это труд, похожий на пытки, и походы, и исполнение приказов командующего... и неизбежная, бесславная смерть.

Ради чего это все? Верно, у каждого храмовника были свои резоны. Но Роберт Безмолвный точно знал, почему он делает то, что делает. Зачем терпит тяготы и лишения. Зачем ломает кости, получает раны, проливает кровь.

Когда-то он потерял всех, кого знал. Не из-за тьмы - из-за людской жестокости. И теперь, каждый раз поднимая щит, чтобы отразить удар врага, он чувствовал, как прикрывает этим щитом еще кого-то. Кого-то, кому все еще есть, что терять. Поднимает бесстрашно и неостановимо, снова и снова принимая на него оружие врага, даже когда рука, кажется, сама становится будто деревянной, а весит, словно железная. Не требуя ни почестей, ни награды, ни даже благодарности. Рядом стоит брат, потерять которого Роберт не может себе позволить. А позади - волшебница, которую он приказал во что бы то ни стало защищать. И еще люди, люди, которые заняты тем же боем, но словно иначе, и для каждого из них именно он - щит, который сдерживает натиск мертвецов, жаждущих увидеть новые лица в своей компании.

Вот только у Безмолвного есть не только щит. Но еще и молот.

Орсо вгляделся получше в мельтешение, царящее в проломе.
Мертвые. Мертвые восстали, чтобы дать бой живым. Над головами защитников герцог разглядел, как колышет стылый ветер драные края некогда гордого, багрового знамени Эдерлингов. Он вспомнил.
Герои, бросившие тьме вызов, перекрывшие путь ее порождениям, жизни свои разменяв на время для беженцев. Женщин. Детей. Высший солдатский подвиг.
Но и здесь проклятая не осталась в накладе. Забрала себе. Изменила. Надругалась над телами павших воинов Эдерлинга, подняв их из вечного сна, сделав своими марионетками.

Слепая ненависть стиснула грудь ледяными пальцами. Орсо выпрямился, не сводя прищуренных глаз с некогда гордого алого стяга.
- Святотатство, - снова процедил сквозь стиснутые зубы. Перевел взгляд на стоящую рядом Фелицию, и сведенное спазмом бешенства лицо оттаяло, глаза неуловимо потеплели.
Герцог скинул перевязь, достал из за спины плотно стянутое кожаным чехлом Копье Годрика. Чехол был усеян оттисками священного солнца Спасителя и фрагментами литании о защите от злых сил. Орсо погладил шершавую поверхность кожи, даже сквозь плотную обертку чувствовалась дремлющая мощь артефакта. И протянул Копье наемнице.
- Если со мной что-то случится, я хочу чтоб ты оберегала это оружие, Фелиция, - сказал он. - В нем скрыта великая сила. Как и в тебе. Придет время, и ты сама поймешь, что делать. И помни, Империя жива, пока дышит хоть один из нас. Мы - Империя. Ты - Империя!

Герцог откинул за спину грубый солдатский плащ, блеснули в чародейском свете серебряные крылья на вороненых наплечниках. Покинувший ножны Латифьер матово засиял.

- Бойцы, - раздался за спинами обороняющих пролом воинов голос герцога. - Не оставим на поругание тьме знамя героев! Дайте окно на раз, два...

– Послушай меня, парень. Просто. Опусти. Пистолет.
Руки Дэна дрожат – он отвечает что-то, но смысл сказанного проходит мимо сознания Бриттани.
– Это безумие и так зашло слишком далеко. Не усугубляй ситуацию, просто вызови копов.

Райт ещё не понимает, что его попытки хоть как-то вытащить Бриттани из этого дерьма напрочь лишены смысла. Не имеют значения. Что всё уже решено, что история, не успев толком начаться, заканчивается.

Слёзы на щеках девушки смешиваются с дождём.
Злосчастный светофор вновь перекрашивает окружающий мир.
Вместо карминового безумия последней минуты ночь снова окрашивается в гостеприимную зелень.

Молниеносным движением Бриттани вскрывает собственное горло. Нож выпадает из окровавленных пальцев, кровь фонтаном хлещет на Линча и мокрый асфальт. Боль и ужас ослепительными вспышками озаряют рассудок – веспа подчёркивает ощущения, делая их ярче и притягательнее.

Бриттани падает на колени, чувствуя, как жизнь утекает, смешиваясь с дождевой водой.
Думается некстати – нет ничего более паскудного, чем осень в этом проклятом городе. Впрочем, этот город исключительно омерзителен в любую погоду. Осенние ливни, по крайней мере, не маскируют его истинную сущность за яркими неуместными красками.

Райт медленно опускает голову. По лицу и светлым волосам мужчины сплошным потоком стекает дождевая вода. Он не бросается на помощь, прекрасно осознавая, какую артерию вскрыла Бриттани. Она истечёт кровью значительно раньше, чем они успеют хотя бы просто набрать «9-1-1» и объяснить положение дел оператору.

Девушка не видит, как Райт со злостью пинает несколько раз колесо «мерседеса». Слышит издалека звон стекла, но не видит окровавленные изрезанные костяшки.

Дэн опускает пистолет – его просто колотит. Он швыряет оружие на сиденье, следом опускается сам – прямо на деньги и документы. Смотрит вниз безразлично, обхватив голову руками.

Мир перед глазами Бриттани меркнет – она чувствует щекой ещё тёплое тело Линча, боль медленно отступает. Угасает сознание. На смену миру дождя приходит долгожданная темнота.

– Вызывай полицию, парень, – бросает Райт с горечью.
Дэн поднимает на него невидящие глаза.
– Что, вообще, блять, случилось? – медленно, почти по слогам произносит.

Алан не отвечает. Морщась и потирая изрезанные костяшки, он возвращается к машине, доставая из кармана на ходу телефон.

На крошечном дисплее высвечивается иконка исходящего вызова и имя – «Миранда». Прижав ухом трубку к плечу, он достаёт из кармана пачку сигарет. Извернувшись с зажигалкой, закуривает, не обращая внимания на ветер и дождь.
– Не курил почти месяц. Блядство, – бросает, обращаясь к самому себе, в пустоту.

Дэн тоже звонит. Запирается в «мерседесе».
Райт докуривает, со злостью возвращая в карман телефон. Ныряет в салон. Хлопает дверцей.
Стиснув руль, смотрит куда-то в пустоту перед собой остекленевшими голубыми глазами.
Прислушивается к нарастающему вою сирен вдалеке.

Из динамиков в салон «форда» продолжает струиться приятная музыка.
– И снова с вами – «Мунлайт-ФМ». Специально для тех, кто не спит этой ночью!
Райт невесело усмехается.

Начинает играть очередной безумно знакомый трек, название которого по-прежнему назойливо крутится где-то на самой грани силящегося вспомнить сознания.

Сэр Бедвер потрясённо вглядывался в пролом. Он по прежнему стоял у дверей, охраняя их. Нет. Не может быть. Павшие воины пришли к нему. Знамя давно мёртвого сюзерена разбередило старые раны. Чёрное древо на красном поле. Чёрные куницы, верные сторонники герцога Эдерлинга. Даже после того как барон встал в ряды храмовников, он не отказался от своего доспеха, и до сих пор на его груди красовалась гравировка куницы. Герб Ко'Драп. Среди тех, кто тогда сгинул тогда на этих полях были и Ко'Драп.

- Под этим знаменем меня произвели в рыцари. - глухо и гулко пророкотал бывший вассал мёртвого нынче дома Эдерлингов. Он помнил. Светлый, яркий день, слепящее солнце, он, юный оруженосец, преклонивший своё колено перед герцогом, позади стоящие рыцари, славящие его. Помнил как сердце преисполнилось гордости, помнил как дружелюбно хлопали его по плечам - и первым из всех его наставник, Ульбрехт Утиное поле. В тот день он ему повезло - он срубил чужого знаменосца, и захватил сам стяг, из-за чего враг пустился в бегство. Это был хороший день.

- Ох и давно же это было. - Горек голос рыцаря, и гнева преисполнен. Печальное зрелище изорванного знамени вызывает бурю сердце. Слава былая в виски бьёт. Стареешь, храмовник. Вон твоё прошлое - изъеденные ржой доспехи, шлемы пробитые да глазницы пустые. Остатки зубов скалят, во тьме. Со сколькими из них один хлеб делил, со сколькими из одного котла похлёбку хлебал? Много таких было, в прошлом Крепкошеий был общительным.

- Создатель с нами, воины! Ich bin noch lebend!* - Кричит сэр Бедвер. Его личный девиз гремит под куполом, лязгает сталь - фамильный клинок с смыкается с щитом, раз, другой, третий! Нет надежды на то что ему кто-то ответит из мертвецов, как и на то что они развернутся и уйдут. Не затем войско тащилось в эту деревню. Храмовник замирает, вслушиваясь...может быть с той стороны дверей ответят? - Ну же, старые кости Эдерлингов! Я готов принять бой! -

Скоро здесь будет битва. И храмовник снова чувствует себя молодым.

Надо же! Проводник-то - дочка той самой дамы, за внимание которой сэр Бедвер бился с тем столичным родовитым хлыщом. Чудны дела твои, Создатель! Дважды копья разлетались в труху - а на третий сэра Бедвера, тогда ещё и отважного рыцаря выбили-таки из седла. Тот дворянин, сейчас уже не вспомнить как его звали, но точно из этих Ваас Фон Гульденов держался к седле так крепко, что словно бы гвоздями себя к седлу прибил. Воспоминания о былой славе согрели сердце храмовника, и он уже собрался рассказать девушке о славном прошлом её отца - ещё бы, опрокинул не кого-нибудь, а одного из бешеных куниц!

Но ничего рассказать не получилось. Боевая тревога объявленная командиром. Сам бы барон сделал бы немного по другому, но критиковать возницу, сидя на телеге сзади каждый может. В конце-концов его действия были планомерны. Сквозь забрало бацинета, барон ждал. Ожидание неведомой голодной угрозы разжигало аппетит - но не тот, что в желудке. Подгоревшей галеты хватит на некоторое время.

- Да, Храбрая, Фэнэс, он такой. - Латная перчатка только крепче сжала рукоять меча. А Бедвер будто бы случайно взглянул на крестьянку, отметив весьма странные метательные ножи. Кости? Видимо, в эти тёмные времена не один он одержим суевериями. - Когда-то этот меч принадлежал моему отцу, сэру Ульфриду Ко'Драп.. Я расскажу сегодня у костра тебе историю, как он сражался и пал. Однако, с тех пор его часть навсегда осталась в нём. - С такими словами мужчина и отбыл на свой пост.

Храмовник жаждал битвы. Или хотя бы поединка! Это было в какой-то степени эгоистично, и недостойно брата из добрых паломников, но привычка к крови делала своё дело. Предвкушение скорой схватки не оставляло мужчину, даже когда стало ясно, что враг не придёт прямо сейчас. Всё равно близко. Кружит. Рядом. И, он, Бедвер Крепкошеий, дождётся его, и сломает!

Стоя у ворот, рыцарь с беспокойством прислушивался. Один из рейнджеров, что наверху, кричал о помощи. Нет, он не может себе позволить отступить со фланга чтобы проверить - ворота слишком велики, если враг пройдёт сквозь них, то воспользоватся преимуществом стен не получится! Однако храмовник может приглядеть и за воротами, и за завалом.

- Давайте, создания тьмы! Я уже больше суток не пускал вам ваш гнилой ихор! Подойдите ко мне ближе, мне не с руки за вами бегать! - рычал себе под нос рыцарь, сжимая щит и меч. Он переступал на месте в нетерпении, словно голодная дрессированная псина у миски, которая ждёт позволения хозяина набросится на еду.

Проходили секунды, минуты, часы. Приняв порядок действий Виссиль, Дебора наблюдала за вверенным ей сектором. Когда спутники волшебницы уже потеряли призрачную веру в ее слова, когда она чувствовала недовольство и немой укор воинов, Дебби продолжала вглядываться в мрак, колышущийся за стенами храма и протекающий сквозь трещины меж старых крошащихся камней. Эвелинн, похоже, единственная, кто верил ей. Едва отвлекшись от наблюдения, Дебора тут же поймала на себе взгляд молчаливого храмовника. Уязвленная насмешкой и самодовольной уверенностью в его глазах, она дернула плечом и отвернулась обратно к провалу, гордо вздернув подбородок. Эффектный жест вышел бы почти идеальным, если бы взметнувшиеся кудри не полезли в лицо. В итоге, пока Дебби боролась с непослушной шевелюрой, вся элегантность движения была безвозвратно утеряна. Она отвернулась, но кожей продолжала чувствовать его неодобрение.

Глаза нещадно слезились от недосыпа и недавно использованного заклинания, но девушка смотрела. На исходе второго часа все также, не отрываясь от провала, в котором клубилась тьма, скрывая неизвестную опасность, она сумела наскоро перекусить, от волнения не чувствуя вкуса пищи.

Прошло два часа. Уверенность магички в собственных видениях тоже начала истаивать. Дебора готова была с облегчением признать, что ошиблась. Что усталость и богатое воображение сыграли с ней злую шутку. Какое разочарование?! Сейчас оно неуместно. Да, она была бы рада, если бы все, что она видела, оказалось сном! Была бы рада, даже если бы ее назвали обманщицей и шарлатанкой. Ведь это бы значило, что причин бояться действительно нет. Ведь так?

И в тот самый момент, когда она уже готова была сдаться и признать свое бессилие, снаружи послышался шум. Сердце ухнуло куда-то вниз, а пальцы сами собой сложились в нужную фигуру. Одно мгновение, и она выпустит заготовленное заклятие. Огонь осветил фигуру пришельца, и Дебора с болезненным интересом всмотрелась в нечто, всполошившее отряд…

    Тянулись минуты, похожие на часы. Минуты наползали друг на друга, становясь похожими на сутки часами, подтачивали стойкость и выдержку небольшого отряда отчаянных.
Крепко вцепившиеся в рукоять меча пальцы онемели. Орсо поменял руку, потом еще раз. Понял, что выглядит довольно глупо и вложил Латифьер в ножны.
На лицах людей готовность сменялась тревогой, затем недоумением. Де Труа все чаще ловил взгляды, украдкой брошенные на командира. Понятное дело. Вслух никто не роптал, но герцог практически видел, как гуляет по головам одна и та же тоскливая мысль о потерянном отдыхе. Ожидание боя изматывает сильнее самого боя. Герцог не раз слышал это от своих воинов, но лично в этом убеждаться приходилось нечасто. Как правило, он сам был человеком, решающим, где и когда состоится схватка. Выбрать время и место сражения, навязать противнику свои правила игры – альфа и омега военной стратегии. И сейчас все козыри были в руках врага.

    Тьма. Вся ее подлая суть. Неизвестность, возведенная в абсолют. Мы так боимся ее, что понемногу убиваем себя сами этим страхом. Наше единственное преимущество – скрытность. Но мы даже не знаем, на самом ли деле незаметны для врага. Или же тьма уже занесла над нами когтистую лапу, чтоб прихлопнуть, как надоедливых насекомых.

    Орсо взглянул на белую чародейку, напряженно застывшую рядом. Светлячок, как назвала ее наемница с добрым крестьянским лицом и глазами убийцы. Удивительно подходящее прозвище. Та самая народная мудрость, похоже, о которой аристократ только слышал, причем в неизменно ироническом ключе, и никогда не сталкивался лично. Он так замкнулся в себе, что даже не задумывался раньше, что же погнало в этот обреченный поход его спутников? Он всегда был окружен свитой, адьютантами, камергерами и прочим сбродом, и, сам того не заметив, вовсе отвык воспринимать их как людей. А ведь за каждым из этих рубак, егерей и магичек наверняка следует вереница призраков, вопиющих об отмщении. Призраков родных, близких, друзей. Все те души, что уволокла тьма.

    Светлячок рядом нервно кусала губы. Герцог нерешительно - и сам удивляясь этой нерешительности - поднял было руку, чтоб коснуться плеча девушки и сказать что-нибудь ободряющее, как раздался сверху крик старого егеря:
- Тревога!
- По местам! - командует брат Элиас.
Люди зашевелились, поднимая оружие. Герцог снова опустил ладонь, которая так и не успела коснуться плеча Эвелинн, на рукоять меча.
Неужели все-таки началось?

Тьма проклятущая. До чего же тяжелый поход выдался. И это она еще не самая чахлая дохлячка.

Каждый раз, когда Фелиция об этом думала, она невольно взглядывала на проводницу и юную чародейку. И качала головой сокрушенно. Что за жизнь проклятущая, когда девчонки молодые красивые, лёгкие, что твои козочки, тащатся в тьму тьмущую, вместо того, чтобы блистать, сиять, порхать, как им по природе девичьей положено.

Себя Фелиция за девицу уже не считала. И не потому, что заматерела или невинность свою профукала бесполезно. А потому, что лёгкости девичьей в душе уж давно не чувствовала. С тех пор, как мать... А, что там!

Деревня эта, по которой шли, она шаг за шагом толкала наёмницу под коленки, будто вертала назад. Туда. Домой. Где и дома уж нет. Её деревня-то тоже уже такая же. Точно. Пустая. Мертвая.

За каждой распахнутой дверью - смерть. За каждым разбитым ставнем - горе. Давит на плечи, пригибает к земле. Хуже усталости, хуже мешка тяжелого. Давит, проклятая. Вздрагивать заставляет.

Чудится - вон, в конце улицы мать. Ан нет. То дерево сухое от ветра качается. Видится - вон там отец топором машет. Да какой там. Отца уж давно оплакала. Окстись, Храбрая - сама себя шпыняла. Не дашься ведь? И отвечала себе: не дамся.

Так, бубня себе что-то, брела вровень с другими, не отставала. Стыдно было бы труса отпраздновать в начале похода.

Добравшись до церкви оживилась. Хоть и заброшенная она, а святое все же место. Вон, и храмовники алтарь наладили, молитву творить занялись. Уже светлей вроде стало. Спасибо вам, братья. Вера - первейшее дело в нашем походе. И поклонилась еще мессиру Элиасу. Суровый брат, знает своё дело туго.

Сбросив тяжелый мешок, Фелиция прошлась туда-сюда. Отдышалась понемногу. Третий дозор ей выпал - ладно, так тому и быть. Пока отдыхать, значит, можно. Вон и костерок запылал, теплом согревая. Спасибо девчонке-чародейке. Так и сказала ей, спасибо, мол, красавица, с костром хорошо-то как сразу. А проводница - вот неугомонная, молодец, девчонка! - кашу завелась варить. Ишь, егоза! Наемница подмигнула ей:

- Пахнет как вкусно! Уже слюнки текут! - хоть самой не особо весело было, а подбодрить все ж хотелось. И так вообще. Хотелось, чтоб похоже было на обычный поход. Шуточки там всякие. Подначки. Тепла душевного хотелось. Фелиция пристроилась подле огонька. Ну и разморило немного, не без того. Чуть не проспала, как чародейка вдруг камнем застыла.

- Ээй, чего ты? Падучая напала? - оглянулась на помертвевшую Дебору. - Ты давай, вари там, - кивнула Илль. - Я придержу её, чтоб башкой не шарахнулась.

И тряпицу скрученную в зубы Деборе пихает. Чтоб, значит, язык не прикусила, если биться начнет. И аккуратно, но крепко придерживает, чтоб и правда не грохнулась. Ударится - то ещё ладно. А если в костер головой?

Рука деда Георга, как называли его между собой молодые следопыты, оказалась тяжелой и тёплой. Последнего Звёздочка не могла почувствовать сквозь куртку и рубаху, но всё же чувствовала. За те пару лет, что Глаз провёл с рейнджерами, они со Звёздочкой едва ли десятком слов обменялись и ни разу в совместные походы не ходили, а сейчас от грубоватого-шершавой ласки, от таких же неуклюже-тёплых слов тоненькой струйкой потекло тепло, согревая. Илль распахнула глаза, улыбнулась благодарно, хотела сказать, что не время ей ещё отдыхать, есть у проводника обязанности, как хрупкая, словно тростиночка на ветру, чародейка опередила, произнесла то, что Илль сказать бы полагалось.

И завертелась работа лагеря: кто-то разжигал костёр, кто-то выставлял дозоры, кто-то разбирал осквернённый алтарь. Эти люди устали не меньше её, напуганы должны были быть не меньше её, а даже больше, ведь попали сюда впервые, но никто не жаловался, не роптал, никто не требовал, чтобы Звёздочка прекратила прохлаждаться и выполнила свою работу – обеспечила отряд пищей. Проводник не только ведёт людей, он ещё и обязан следить за тем, чтобы ведомые в силах были выдержать дорогу. Но они, напротив, заботились о ней, наперебой предлагая отдохнуть. И над всеми стоял Элиас Расмуссен. Над всеми, но и вместе со всеми. Он заботился не только об их безопасности, не забыл и о душах. О молитве для верующих, о беседе для иных. И тоненькая струйка превратилась в полноводный ручеек света. Тьма отступила. Пусть на время. Пусть из одной-единственной настрадавшейся души, но она ушла, поджав облезлый хвост. А значит тьму можно было победить.

С удивлением Илль поняла, что страшная слабость вместе с ознобом сгинули без следа. Может и впрямь Джон прав?

– Будем надеяться на это вместе, – ответила Звёздочка наемнику, – но лучше надеяться на сытый желудок.

Она поднялась, отыскала распределяющих дозоры, показала выходы из храма (те, через которые можно было прорваться и на всякий случай один, считающийся заваленным) и торопливо вернулась к костру, уже во власти будничных мыслей. Поставить котелок на огонь, из сваленного у стены мешка достать пшено для каши, солонину (по правде говоря, стоило обойтись жиром,а мясо поберечь, но сегодня они заслужили добрый ужин) и немного драгоценного перца, на который расщедрились интенданты герцога для их отряда.


*Достав котелок, она подошла к фляге налить воды и тут Хаармс сказал:

– Как ты свечу не зажигай, поглотит её тьма,

С некоторых пор Илль слышала голос брата в самых неподходящих местах. Не такой, как в воспоминания: звонкий и детский, а голос взрослого мужчины, но откуда-то она точно знала - Хаармс. Говорят, близнецы связаны одной нитью, если она рвётся, ты не можешь не почувствовать. Звёздочка ничего такого не чувствовала, поэтому и надеялась вопреки всему: брат выжил. А с полгода назад стала слышать его голос. Никому о том она не рассказывала, чтобы не сочли сумасшедшей.

– А если рядышком с твоей и я зажгу сама?

Это была их мысленная восхитительная игра, они обменивались словами, как друзья-фехтовальщики выпадами. В жизни Звёздочка никогда не была остра на язычок, часто сразу не находилась с ответом, но в этом мысленном споре слова возникали сами собой.

– Задует бездна обе их, ведь аппетит растёт.
– А если с нами добрый друг свою свечу зажжёт?
– Увы, погаснут без следа и не придёт рассвет.
– А если все вокруг зажгут, мы тьму прогоним?
– Нет.
– А если за спиной живых их встанут мертвецы,
Зажгут за гибнущих детей их мёртвые отцы,
И будет пламя полыхать от края и до края,
Увидим солнце ли опять? Уйдёт ли тьма?

Брат исчез так же внезапно, как и появился, не договорив, а не договорённое повисло в затхлом воздухе осквернённой церкви:

– Не знаю...


Илль устраивала котелок на огне, когда одна из чародеек, та самая, что кричала опасно громко, вдруг странно обмякла, уставившись на пламя глазами восковой куклы. Из груди её вырвался хрип.

– Что с тобой? Что ты, милая? – Звёздочка оставила котелок, опустилась перед девушкой на корточки.

Джон еще никогда не бывал так глубоко во тьме. Как и большинство нормальных людей, он старался оказаться как можно дальше от нее, надеясь, что кто-нибудь что-нибудь сделает с этим падшим на мир проклятием. Со временем он понял, что никто ничего не делает, и все пытаются либо выжать из ситуации какие-то мнимые преимущества, либо, как он сам, выжить и спасти близких от наступления глубокого мрака. Глубокий мрак. Хорошее определение для того, куда им предстояло спуститься. Не вечная ночь, ставшая уже привычной, а та тьма, что породила ее, темнота, в которую не проникает свет. И чтобы спускаться в глубокий мрак, нужно было быть немного сумасшедшим. Чтобы делать это регулярно, нужно было быть безумным.

Хотя чем было все их мероприятие как не безумием, последним и великолепным безумием этого мира? Безумная вера в то, что небольшой отряд сможет добраться к средоточию тьмы, а ритуал, созданный для ее изгнания, сработает как было задумано. Вряд ли придумавшие его маги имели возможность ставить опыты, чтобы говорить об успехе наверняка. Безумный расчет герцога на то, что тьма, чем бы она не являлась, будет мыслить (каждый раз, когда Джон задумывался о сознании мрака, когда он начинал воспринимать его как живое существо, его пробирала дрожь) и действовать так, как и планировал герцог, и стянет свои силы в одну точку, ослабляя подходы к своему сердцу. Горящие безумным огнем глаза армии герцога, что сейчас должна была спускаться в низины, навстречу, скорее всего, жуткой смерти. Когда-нибудь ее назовут громким названием, вроде Армии Света или Последнего Союза, и о ней будут складывать легенды, воспевающие героизм, но не отражающие кошмара, сквозь который проходит каждый солдат на поле битвы, особенно безнадежной битвы. Джон, пока не побывал в первом крупном сражении, любил песни менестрелей и бардов. Потом перестал. Да, когда-нибудь, возможно, и об их походе сложат песню. Только если это когда-нибудь будет.

Но герцог умел убеждать людей. Он заражал их своей безумной надеждой, и из сплетения предположений и ставки на удачу, она превращалась в веру, заглушающую ставшие столь обычными в эти дни апатию и отчаяние. И Джон верил, хотя бы потому, что ничего не оставалось.

Разумеется, о том, как внутри Джона боролись прагматический взгляд на происходящее и вера в возможность лучшего будущего, по внешнему виду его сказать было сложно. Сложно, но возможно – вместо обычного шага он сбился на походный, делавший его движения причудливо рублеными и повторяющимися практически идентично. Изредка он поглядывал из сторону в сторону, но большую часть времени просто смотрел вперед и под ноги, полагаясь на глаза разведчиков-рейнджеров. Вот уж кто по-настоящему безумен – подобная отвага, заставляющая людей раз за разом уходить в регионы, где властвует самый злобный враг человечества, не могла оставить их абсолютно нормальными.

Когда дорога привела отряд к вехе на пути, старой, полуразрушенной и, очевидно, заброшенной церкви, Джон наконец-то ощутил усталость. Сложен он был покрепче многих своих спутников, но и нес на горбу немало. И, несмотря на угрюмый, заставивший вспомнить свое бегство от порождений тьмы проход через разоренную чудищами деревушку, сама идея расставить лагерь начала казаться привлекательной. Оставалось понять, сможет ли он отдыхать, зная, что где-то за многие мили от него гибнут люди герцога Орландского?

Он посмотрел на Илль. Проводницу дорога без препятствий беспокоила, и Джон ее отлично понимал.

- Надеюсь, это благословение Создателя, а не козни тьмы.

Буркнул он, осторожно спуская заплечный мешок на землю. Оглянулся в поисках алтаря, но обнаружил лишь его обломки. Поэтому просто сжал символ Создателя в руках и скороговоркой вознес молитву:

- Создатель мой, единственный на небесах. Благотворитель мой, заступник мой и Тот, кому возношу молитвы. Благодарю Тебя за милость оказанную и молю о помощи Твоей, озари все препятствия на пути моем ярким светом, сохрани меня от всякого зла и наставь меня на благие деяния.

Многим могло бы показаться, что учиненное в церкви разорение знак того, что Создатель оставил это место. Но это было не так. Оно укрывало рейнджеров, и сейчас служило укрытием главному оружию против тьмы. Подобно тому, как опытный фехтовальщик может использовать щит, чтобы скрывать направление атаки короткого меча или кинжала, стены храма Создателя скрывали сейчас отряд, шедший уничтожить мрак. За свою жизнь Джон понял, что ждать прямого вмешательства Создателя не стоит, и что он полагается на деяния слуг своих, чтобы творить чудеса. Одному из них он стал свидетелем совсем недавно, когда Орландский смог собрать и воодушевить свою армию. И это только укрепило веру.

Но одной веры никогда не бывает достаточно, чтобы преодолеть испытания. В этот момент, когда он помолился, к нему и Георгу обратился командир отряда. Джон, следуя старой солдатской привычке, выпрямился и отсалютовал.

- Слушаюсь.

Затем, помедлив секунду, добавил.

- Господин Расмуссен, возможно, нужно больше чем посты. Не хочется тревожить нашу проводницу, но нужно знать все входы и выходы. Пусть покажет. И приготовиться к нападению. Хотя бы перегородить их, чтобы когда полезут, было удобней отбиваться.

  Поселок встретил их как и полагалось покинутому поселению - пустыми руинами, зияющими провалами выбитых окон, воющим ветром следи обрушившихся стропил. Мгла клубилась рядом, но отступала, стоило попытаться рассмотреть её, оставляя вместо себя простую и привычную темноту. Скорее всего, мрак пока всего лишь играл с ними и дальше он будет наглее. Что будет дальше Элиас не знал, но не сомневался, что будет трудно.
Всю дорогу он шёл молча, берёг дыхание и разглядывая своих новых спутников. Кого-то он знал давно, если говорить о брате Роберте. О ком-то слышал, кого-то можно было легко прочитать, будто это раскрытая книга. Спутники не были командой, они не готовились для этой миссии вместе, но им выпала такая судьба и пусть благословит их Свет и Создатель.
Пешая дорога не располагала к беседе. Теперь у них была возможность поговорить, перевести дух, познакомиться друг с другом настолько, чтобы можно было доверять.

- Здесь мы остановимся, - сумка с вещами была поставлена на пол, щит и двуручный меч приставлены к стене.
- Это место - последняя возможность собраться с силами и поговорить друг с другом. Вспомните кто вы, для чего мы отправились в этот путь и какова наша общая цель. Отдохнув, мы отправимся дальше в путь. Возможно мы слегка задержались в дороге, но следует воздать молитвы Создателю за то, что ни одна тварь не потревожила нас в этот час. И ещё одна причина для остановки - войскам герцога следует дать фору выступить со всем огнём и сталью, чтобы меньше внимания привлекали мы.

  Осторожные слова, чтобы подстегнуть пошатнувшийся боевой дух, снять нервозность и нарастающий страх. Разум Элиаса укрепляла его вера, но остальные были не так сильны. Он старался внушить свою уверенность спокойным голосом, твёрдой интонацией, дать возможность людям найти мир в собственных мыслях. К тому же, некоторым членам отряда нужно дать время смириться с его ролью лидера.

- Георг, брат Бедвер, колокольня слишком разрушена, - обратился к следопыту. - Найди место повыше внутри собора. Янус, Фелиция, Джон - установите смену дозора вместе с Георгом, два человека всегда должны находиться начеку, в двух точках храма. Включите в смены меня, брата Роберта и брата Бедвера, я доверяю вашему опыту. Сир де Труа, - храмовник с уважением поклонился, - если вы захотите присоединиться к дозору, на ваше усмотрение.

Элиас кивнул на предложение чародейки Эвелинн, чья непривычно высокая и хрупкая фигура привлекала взгляд. В ней было что-то знакомое. Какая-то искренность и чистота. И совершенно точно - тайна.
- Конечно, Илль нужно отдохнуть у костра и твой волшебный огонь сослужит нам хорошую службу, - ободряюще улыбнулся, хотя эта улыбка могла показаться усталой и заскорузлой.

- Брат Роберт, брат Бедвер. Я хочу сложить осколки алтаря как им подобает быть и вознести молитву Свету. Если кто-то захочет присоединиться к нам - прошу, не стесняйтесь. Я прошу вас всех отринуть старые обиды и предрассудки, потому что они не сослужат нам хорошей службы в дальнейшем пути. Мы едины в нашей Цели.

  Отправившись в зал и начав ворочать камни, храмовник тихо сказал своим братьям:
- Помните, что труд - это тоже молитва и трудом мы обретаем спасение. Будьте сильными в своих помыслах, не дайте тьме проникнуть в вашу голову. Будьте бдительны, пусть Свет направит вашу руку с оружием. И ещё, - мужчина подошёл к своему младшему брату, Роберту Безмолвному. Положив руку на затылок воину, Элиас прислонил свой лоб к холодному металлу топхельма.
- Ты будешь охранять Эвелинн. Понял меня, брат? Это - мой приказ. Ни на шаг от неё. Стань её щитом. Сокруши своим молотом всех, кто захочет её убить. Она должна выжить, в ней заключена наша миссия.
Расмуссен отошёл на шаг и призвал Роберта опуститься на колено. Достав свой меч, командир положил его клинок на плечо брату.
- Что есть твоя жизнь? Твоя жизнь - это служение. Что есть твоя судьба? Твой долг - это твоя судьба. Что есть твоя награда? Твоя смерть - это твоя награда. Что есть твой страх? Твой страх - это не выполнить приказ. Что есть твоя клятва? Твоя клятва - это вечное служение, - уважая обет брата-храмовника, Элиас сам проговаривал вслух церемониальный ответ. Он не сомневался, что Роберт выполнит приказ, несмотря на старую неприязнь к чародеям. Не из того теста был слеплен воин веры, чтобы сомневаться.
Расмуссен кивнул брату Бедверу и опустился на колени, битый камень хрустел под сталью наколенников.
- Мне неведом страх, - начал он.
-

A spiritu dominatus,
Domine, libra nos,
  От неверных тварей тьмы, 
Избавь нас, Создатель. 
  От мрака, тьмы и вечной ночи, 
Избавь нас, Создатель. 
  От проклятых и забытых, 
Избавь нас, Создатель. 
  Свет укрепит нашу веру. 
Я служу Свету и в нём - наше спасение. 

    Эвелинн всю дорогу старалась не отсвечивать. Только изредка выглядывал белоснежный капюшон из-за плеч, да любопытный взгляд скользил то по одному из участников экспедиции, то по другому. Виссанти робела, но крепилась: когда сосем уж накрывало, она запускала руку под плащ и украдкой разглядывала "Рассвет", касаясь его рукояти. Это успокаивало, придавало сил. Чародейка, наверное, была самой физически слабой из отряда, так что, когда из непроглядного мрака появились лоттервильские стены, Светлая даже с облегчением вздохнула - хотя казалось, в нынешнем мире покою места уже не будет. Ноги ужасно болели - она не привыкла столько ходить. Хотелось есть, пить и спать. И гнетущая тревога, которая только нарастала, вслед за клубящимся мраком. Создатель, укрепи...Последние слова чуть не сорвались с губ Эвелинн и она испуганно оглянулась на своих соратников: не услышали? В Корпусе веру в бога порицали, а Виссанти очень не хотелось ссориться со своими коллегами. Она не знала, как они к этому отнесутся – хотя теперь-то уж они были сами по себе. Да и знакомые лица. Поджав губы, поправила прядь светлых волос, налезшую на лоб.
    Выглянула из-за плеча Деборы ещё раз - и живо юркнула обратно, наткнувшись взглядом на суровое лицо Георга, которого уже про себя окрестила "дедушкой". Мудрые его глаза вызывали у неё непроизвольное желание попросить рассказать какую-нибудь сказку. Правда, Эвелинн подозревала, что сказки будут мрачные и с грустным концом. Следующая вылазка любопытства закончилась удачнее: трое храмовников. Один всё прятал своё лицо под топхельмом, но выглядел внушительно. Второй - кажется, его звали Бедивьер...или Бедвер, Эвелинн плохо расслышала - выглядел прямо как настоящий рыцарь. Суровый, статный. Виссанти любила читать про их приключения. И, наконец, Элиас - его имя девушка легко запомнила, потому что начиналось так же, как её собственное. Кажется, он проигрывал в статности второму храмовнику, но в его лице чародейке виделось что-то...одухотворённое, светлое. Что-то, что напоминало ей собственную веру. Сообразив, что она уже достаточно долго рассматривает храмовников, девушка одёрнула себя и снова скрылась позади Деборы. С соратницами ей повезло, конечно: Дебби - весёлая и приветливая, Эвелинн её любит, как старшую сестру. Виссиль - строгая, к ней Виссанти относится скорее, как к наставнице. Но тоже очень-очень уважает. Хоть и строгая, Аллакрейн по-настоящему добра и в беде не оставит.
    Набравшись духу и накопив любопытства, чародейка выглядывает ещё раз. И цепенеет. Взгляд встречается с тяжёлым взором Орсо де Труа. В его глазах, казалось, гаснет любой свет - они словно сами источник мрака, клубящегося вокруг. Вселенскую печаль - не больше, не меньше, чувствует Эвелинн. Холодом обдаёт, кажется, вот-вот он взглядом погасит свечу девушки, и, по-настоящему струсив, она вновь прячется за своими соратницами, до самого привала не поднимая уже взгляд.
    Но добравшись до церкви, Эвелинн всё-таки не выдерживает, когда видит разрушенный алтарь. Присев рядом с осколками, Светлая почти любовно погладила камешек, грустно вздохнув. Интересно, кто это сделал? Твари из Завесы, не ведающие света? Люди, что его утратили? Чародейка надеется, что не последние...если же всё-таки так, то пусть Создатель будет к ним милосерден. Оглянувшись по сторонам, светловолосая поднимается с колен и робко предлагает:
    — Может, стоит развести костёр? Я могу помочь! — сама она отошла к одному из матрасов, и опустилась – хотя вернее сказать, сползла по стене, на него. Выдохнула, и рукой крепко вцепилась в «Рассвет» вновь, чтобы поддержать теплившуюся в ней надежду. Все эти годы она ярко горела в ней – почти пылала. И вот странно, теперь, когда в масштабах прожитого, до цели осталось всего ничего, вера вдруг начала угасать.

— Тише будь! — зашипел Георг на молоденькую дуру, что зазвенела голоском. — Твари слышат! Всю округу сюда созовёшь! Всех касается.

Зла не было — люди-то к Границе непривычные, но почуял рейнджер, что стоит предупредить, а то беды не избежать. Усталости он не чувствовал, давно позабыв, каково это — быть отдохнувшим. К Илль подошёл, присел рядом на корточки, на плечо ей ладонь положил. Зашептал:
— Не ссы, доча, всё нормально, дошли. Справилась ты, довела. Поспи теперь — я посторожу.

Заозирался по сторонам уверенный, что церкви без колокольни быть не может и где-то тут должна быть лестница наверх.

Мир не будет прежним. Наверное, это понимал каждый из тех, кто шагал сквозь темноту по заброшенной, безлюдной деревне, которая, лишенная света солнца уже многие циклы, казалась жутковатой поделкой на дне запертого сундука. Но почему-то именно сейчас Роберт подумал об этом так ясно, как никогда прежде. Быть может, тому виной была церковь, разрушенная, покинутая, потерявшая всякую святость? Эти стены не хранили молитв и надежд, в алтаре не осталось ни капли людской веры - теперь это было просто здание из камня, пригодное для более-менее безопасной стоянки...

Вот так происходило и со всем остальным. Землями. Деревнями. Городами. Зданиями. Людьми. Тьма овладела этим миром, отравила его злобой, безумием... страхом. Безмолвный смотрел на тех, кто шел рядом, на встревоженные, напряженные лица.

Рейнджеры? Что их проводница Звездочка, что старик Глаз - добровольные изгнанники из мира людей, променявшие цивилизацию и общество себе подобных на дикие леса и чудовищных тварей. Да, Роберт и сам не раз отправлялся в походы - но всегда возвращался к людям. Эти же словно убегали от себе подобных... Если живешь среди зверей и теней - рано или поздно сам станешь на них похожим.

Наемники. Здесь не было никаких вопросов. Толстяк, Храбрая, Джон (воин был уверен, что это не настоящее имя, а такая же кличка) - всего лишь мечи, продававшие себя за звонкую монету. Во многом они были даже хуже шлюх: последние хотя бы дарили своим жертвам не только боль вместе с болезнями Венеры, но еще и наслаждение. Эти же просто торговали страданием и смертью.

Герцог. Затихающее эхо былого величия, отголосок силы и власти, некогда окружавших аристократов. Сейчас же благородные - что дом разделенный, грызутся за земли, влияние, жалкие крохи некогда огромных богатств. И пусть Орсо де Труа все еще окружен аурой возвышенности над мирской толпой, он - что старый пирс, подбитый прибоем, из последних сил держащийся на подточенных волнами и жуками подмостках.

Чародеи! Или, точнее, три ведьмы, к которым Роберт не испытывал ни капли доверия. Церковь осуждала женщин, как носительниц первородного греха, волшбу - как противную воле Создателя магию. И, пусть прямо об этом не говорилось, но Безмолвный, как и многие другие, считал, что Тьму призвали именно они - чародеи. Нет среди людей других, столь же могущественных, сколь и взбалмошных, себялюбивых.... небрежных. Опасно, необычайно опасно небрежных!

Братья Бедвер и Элиас - вот, с кого стоило бы брать пример этим потерянным душам! Но, разумеется, они даже не станут смотреть, разве что фыркнут презрительно на образ храмовника. А ведь именно Орден с его законами, именно Церковь с ее догматами дают братьям ту силу, что могла бы оградить мир от тьмы - или хотя бы не дать погаснуть в ней свету сердец. Когда вокруг царят ужас и злоба, лишь строгие и жесткие догмы могут уберечь тебя от гниения изнутри. Порядок. Честь. Долг. Три столпа, на которых зиждется непоколебимая сила.

Никакой опасной философии. Никаких развлечений. Трусость, предательство, гордыня, неподчинение, эгоизм - строжайше запрещены. Служение идеалам, более высоким, чем комфорт - вот, что придает жизни смысл, а характеру - непоколебимую твердость в том, что, отдавливая очередному выродку яйца кованым сапогом, ты делаешь это во имя великой и благой цели. Вот почему, каждый раз сражаясь более яростно, чем эти сучьи твари, Роберт знал, что путь его - праведный. Вот почему ему хватало сил стойко терпеть невзгоды.

И сейчас, не взирая на усталость, он не стал снимать шлем, а с плеча - походный мешок, что нес при себе, как того требовал Кодекс: каждый храмовник сам несет свой скарб в походе. Безмолвный лишь повернул голову, посмотрев на брата - и своего командора - Элиаса, готовясь услышать приказ.

Скажет - будет привал. Скажет - будет дозор. Скажет - и Роберт продолжит путь.

Порядок. Честь. Долг.

Было хорошо повторять про себя эти три слова. Всегда помогали чеканить шаг.

1 - Lotterville

Тьма.

Кромешная непроглядная тьма, обступающая со всех сторон, пронизывающая воздух липкими щупальцами ужаса, затекающая в лёгкие и поглощающая срывающиеся с губ немногочисленные слова. Тихое размеренное дыхание, редкий лязг стали и приглушённый шорох шагов. В кромешном мраке сквозь пустоту плывут дрожащие испуганные огни – пламя нескольких факелов в руках путников пляшет и трепещет на сильном ветру. Отбрасывает на спины и лица людей глубокие тени, играет с воображением, заставляя то и дело сердца пропускать предательские удары.

Каждый из этих людей много циклов прожил в темноте. Каждый из них почти успел забыть, как выглядит солнце. Их мир – мир опустевших заброшенных городов, умирающих от недостатка света карликовых тщедушных деревьев и, раскиданных по бескрайним тёмным равнинам путеводным огням немногочисленных поселений. Они привыкли к темноте, приспособились. Они сделали её другом, союзником.

Но мрак, клубившийся в столичной низине, не был обычной темнотой в привычном понимании этого слова. Он походил на бушующее тёмное море тумана, развеять которое оказалось не способно даже пламя многочисленных костров разбитого у самой границы объединённого лагеря.
Когда человек впервые видит низину, у него замирает дыхание. Руки наиболее смелых начинают дрожать, мысли – разбегаться и путаться. Эта темнота противоестественна, ужасающа. Она взывает к первородным инстинктам первобытного человека, она внушает необходимость бежать.

Но они не бежали.
Они спускались во тьму с твёрдой уверенностью, что где-то там, в милях к западу, герцог Грегор Орландский в последний раз обходит готовые к бою стальные когорты, воодушевляя солдат. Что вместе с ними в низину спускается армия, образованная из разрозненных остатков былого великолепия старой Империи. Грозная армия с огнём в руках и сердцах – лучшая, которую этот умирающий мир себе может позволить. Армия, готовая дать последний бой порождениям мрака – ценой множества жизней отвлечь внимание тьмы от небольшого отряда.
Отряда, решимости которому придаёт осознание, что они растворятся в этой тьме отнюдь не одни.

Илль возглавляет отряд, вглядываясь во тьму до рези в глазах. Узнавая в кривых разлапистых силуэтах мёртвых деревьев знакомые ориентиры. Темнота непроглядна – даже с факелами в руках невозможно увидеть практически ничего дальше нескольких десятков шагов. Как правило, любого путника на дороге всегда ведут ориентиры – разожжённые костры на вершинах наиболее высоких замковых башен, указывающих заплутавшим странникам путь, напоминающих об убежище, тепле и цивилизации. Здесь, в низине, нет ничего. Только тьма.
Илль прекрасно знает дорогу – она участвовала в составе разведывательных операций на этой местности не единожды. И, тем не менее, она не уверена. Её не покидает ощущение, что каждый раз что-то во мраке неуловимо меняется. Появляются новые развилки, прежде неведомые. Деревья и кочки мигрируют, обманывая самого матёрого следопыта. Она целеустремлённо ведёт людей вперёд по тропе – и может вплоть до самого последнего момента только молиться Создателю, что все они движутся в правильном направлении.

Они спустились по склону немногим более суток назад. Рейд шёл спокойно – они продвинулись достаточно глубоко, приближаясь к центральной области столичной низины. Приближались к самому краю исследованных разведчиками территорий и, в то же время, до сих пор не встретили ни единого порождения. Слишком просто. Слишком тихо. Даже как-то тревожно.
Лошадей пришлось оставить у склона. Животные крайне тяжело переносят воздействие мрака, превращаясь из верных помощников в обезумевших неконтролируемых бестий. За время пути отряд уже дважды останавливался на привал в оборудованных разведчиками убежищах – вплоть до этого момента Илль не сбивалась с дороги. Но теперь она сомневается.

Оглядывается назад лишь затем, чтобы увидеть мрачное молчаливое шествие. Трепещущие огни факелов, обращённые на неё вопросительные тревожные взоры. Атмосфера совершенно не располагает к непринуждённой беседе – мрак давит, клубится вокруг, время от времени в нём раздаются нечеловеческие вопли где-то там, в отдалении.
Илль отворачивается и продолжает шагать, убеждая себя, что всё в полном порядке. Что последнее убежище на границе центральной равнины должно быть теперь где-то рядом. Ей кажется, что они должны были добраться до города около получаса назад.

Нарастает тревога.

Полуразрушенная каменная стена проступает во тьме уродливым силуэтом. Лоттервиль, наконец-то. Небольшая деревушка на самой окраине неизведанной зоны. Последний оплот – разведчики, уходившие глубже, ни разу не возвращались.
И именно в Лоттервиле следующее убежище. Последнее убежище. Именно здесь проходит граница знакомых проводнику территорий. Дальше – лишь неизвестность и непроглядная тьма.

Отряд шагает по мёртвым улицам небольшой деревушки. Вслед им скалятся тёмными провалами окна покосившихся унылых домишек. Абсолютная тишина, прерываемая время от времени лишь истошными завываниями осеннего ветра.
Ни единой живой души на многие мили. Ни единого огонька, только трепещущие светлячки дюжины факелов. Над деревней возвышается мрачной каменной громадой старая церковь – именно в ней оборудовали укрытие отряды разведчиков. Илль толкает чудом уцелевшую массивную створку – затхлый воздух бьёт ей в лицо, обещая отдых, тишину и относительное спокойствие.
Илль всё же справилась – группа на месте.

Веспа обостряет ощущения. Делает их ярче, приятнее. Веспа позволяет радоваться мелочам, наслаждаться моментами. Проявляет цвета. Веспа делает этот мир таким, каким он должен, по идее, выглядеть без неё.

Контрастный душ, махровая ткань белоснежного полотенца, зияющая пустыми шкафчиками знакомая раздевалка.

Алана Бриттани находит там же, где и оставила. В одиночестве. Он поднимается, задавая темп первым направляется к чёрному выходу клуба сквозь хитросплетения вспомогательных помещений. Персонал «Затмения» традиционно покидает заведение через заднюю дверь – не только потому, что та выходит прямиком на парковку.

Снаружи свежее, прохладнее. Налетает пробирающий ветер, заставляя по всему телу волной пойти морозную дрожь. Косые струи свирепого ливня месят беспощадно асфальт тротуаров. Несколько одиноких автомобилей замерли печально в ожидании хозяев на компактной парковке.
Алан ездит на небольшом красном «форде» – стареньком, далеко не роскошном, но, в то же время, по-прежнему работоспособном и довольно надёжном. Такому транспорту нет места в мечтах Бриттани, но даже ему она рада этой ночью в исключительно отвратительную погоду.

Срабатывает с сухим щелчком центральный замок. Райт, даже не думая играть в джентльмена, ныряет первым на водительское сиденье. Ему уже приходилось подвозить Бриттани несколько раз – он прекрасно знает, куда ехать и без её указаний.
Дождавшись, пока девушка займёт место на пассажирском сиденье, он пристёгивает ремень и включает обогрев на полную мощность. Проворачивает ключ в замке зажигания – синхронно с нарастающим рёвом двигателя включается магнитола.

– Вы слушаете «Мунлайт-ФМ». Полуночный привет от диджея тем, кто не спит.
Иногда Бриттани кажется, что все в Городе слушают только «Мунлайт-ФМ». Иногда она может задумываться, с какой целью вообще существуют остальные радиостанции.

Райт прогревает двигатель, регулирует зеркало заднего вида. Фары машины конусами света прорезают непроглядную пелену дождя, выхватывая из сумрака серый угол бетонной коробки «Затмения». В салоне пахнет дешёвым, но, в то же время, достаточно приятным освежителем воздуха.

Из динамиков начинает литься негромкая приятная музыка. Знакомый трек, на слуху – вот только, как Бриттани не старается, не может вспомнить название группы.
Алан задумчиво барабанит пальцами по рулю, пристально разглядывает парковку в зеркало заднего вида, смотрит по сторонам.
Раздражённо ударив ладонью по кожаному чехлу, со злостью резюмирует наконец:
– Идиотка.

«Форд» трогается, аккуратно объезжая чью-то «тойоту». Райт уверенно выруливает с парковки, выезжая на пустынную улицу.
– Послушай, извини, – говорит тихо, не отрывая глаз от дороги.
Он действительно обычно значительно сдержаннее, не позволяет эмоциям прорываться наружу.
– Ты сама видела её, можешь представить, когда и как она доберётся до дома.

В голубых глазах Райта бликуют встречные неоновые вывески, смутно резонирующие в беснующемся за стеклом мире проливного дождя.

– Одно дело наши с ней отношения, но это уже – просто идиотизм.
Выговорившись, замолкает.
Медленно едет по пустынной дороге, тормозит на предупреждающе красный сигнал светофора. Город вокруг будто бы вымер – может показаться, что в мире не существует ничего, кроме салона старого «фордика», напряжённого Райта и динамиков, из которых ненавязчиво струится «Мунлайт».

Красный круг светофора не гаснет, кажется, целую вечность.
– Ладно, хватит об этом. Собственной персоной Кристофер Линч? – подобные слухи в «Затмении» разлетаются моментально. – И каково это, оформить приватный танец сыну самого мэра?

Время только для танца, значит?
Линч понимает намёк – улыбается в ответ, но улыбается нервно, недобро. Бриттани почти чувствует, как он злится, теряет терпение. Он не привык, когда кто-то играет с ним в подобные игры – они одновременно раздражают и возбуждают.
Кроме прочего, девушка продолжает темнить, уклоняется в ответ на прямые вопросы. Она почти вздрагивает, когда Линч резко подаётся вперёд – напрягается, чувствуя, что ситуация в любое мгновение может выйти из-под контроля.
Крайне своевременно отходит в сторону прикрывающая выход тяжёлая штора. На пороге появляется Кейт – спокойная, стильная, в собственном неизменном репертуаре.
– Прошу прощения, – произносит безапелляционно. – Надеюсь, не помешаю?
Стекла строгих очков мерцают в интимном карминовом полумраке.
– Ещё как помешаешь, – рычит Линч в ответ, не сводя с Бриттани голодного взгляда. – Съебала…
Кейт обезоруживающе улыбается, поправляя очки.
– Извините, мистер Линч, но я всё же войду.
Она кивает Бриттани, действительно входя без тени сомнения в комнату.
Горящие лихорадочным огнём глаза Кристофера тупо буравят будто бы не замечающую этого Кейт.
– Ваше время вышло, – поясняет с бесконечно милой улыбкой. – Десять минут, пятьсот долларов.
Линч бросает быстрый взгляд на часы, открывает было рот для ответа, но и здесь Кейт снова играет на упреждение:
– Вы не сможете продлить танец, мистер Линч. Девушка занята. Таковы правила.
Сообщает с наигранной жалостью, фальш в которой способны заметить лишь те, кто знает её действительно хорошо.
– Но…
– Таковы правила, – повторяет, выпроваживая из комнаты Бриттани. – Надеюсь, вы получили удовольствие. Приходите ещё.
Бриттани оказывается вместе с Кейт наедине в коридоре. Та откидывает со лба прядь тёмных волос, внимательно смотрит на девушку:
– Думаю, с него хватит, – поясняет вполголоса. – Тот парень, Брайан, ушёл. Вместе с другом. На самом деле ты совершенно свободна, но мне показалось, что с мистера Линча на сегодня достаточно.
Кейт улыбается:
– Этот Логан почти всё время пытался узнать мой номер. Очень настойчиво.
Бриттани прекрасно известно, что во всём «Затмении» нет более обречённого предприятия, чем попытка наладить хоть какие-нибудь неформальные отношения с Кейт. Тем не менее, большинство заинтересованных клиентов осознают это далеко не сразу.
– Ему позвонили, оба ушли в спешке, – поясняет зачем-то.
Можно подумать, Бриттани не плевать. Смотрит на часы.
– Мы закрываемся через десять минут. Думаю, это всё на сегодня.

– Нигде не предусмотрены дополнительные услуги, – отвечает горячим шёпотом Кристофер, с удовольствием занимаясь тем, что Бриттани ему позволяет.
Он действительно ни в чём себе не отказывает – начав осторожно проверять почву, постепенно продвигается всё дальше и дальше, наращивая обороты. Его рука медленно скользит ниже вдоль линии поясницы, с каждой секундой он начинает доминировать всё сильнее. Прижимает Бриттани к себе, направляет её, всё увереннее захватывая над происходящим контроль.
– В «Миднайте» тоже есть корпоративные правила – официально там нельзя почти ничего, – он замирает, не разрывая зрительного контакта. – Но ведь мы с тобой понимаем, насколько многое зависит от того, кто и как именно просит.
Музыка продолжает играть, пилон загадочно мерцает в некотором отдалении от дивана. Бриттани видит взгляд Линча, направленный в правое зеркало – он без тени стеснения оценивает в профиль её фигуру, в то время как пальцы парня наконец-то касаются ягодиц.
– Я умею просить очень настойчиво, если требуется, – прижимается щекой к скуле Бриттани, шепчет ей прямо в ухо.
Подаётся чуть назад лишь затем, чтобы тут же рвануть вперёд, накрывая губы девушки поцелуем.
– И я предпочитаю получать за свои деньги максимум, – завершает мысль, отстранившись.
Лихорадочный блеск веспы в глазах – Бриттани уже давно сидит прямо на нём, прекрасно чувствуя растущее напряжение в области паха. Линч понимает, что она чувствует – не смущается, напротив, кажется, получает от этот осознания удовольствие.
– Не деньги значит, – хмыкает он, в то время как левая рука осторожно скользит вдоль груди девушки ниже и ниже.
Кажется, ему мало того, что он сам возбуждён. Он ставит перед собой во что бы то ни стало задачу возбудить и её. Чем сложнее задача, тем желаннее результат. Пожалуй, в этом они даже в некотором роде похожи.
– Бриллианты лучшие друзья девушек? – переспрашивает с коротким смешком.
Рука всё ниже и ниже, вдоль живота, подбирается к линии трусиков.
– Берёшь сразу автомобилями?
Кажется, Линча нисколько не заботит тот факт, что он может задеть её тонкие душевные чувства.
– Едва ли в этом городе есть что-то такое, чего бы я не мог тебе дать. В пределах разумного, конечно же. Ты хороша, девочка, но и я не настолько пьян, чтобы переоформлять на тебя бизнес.
Кристофер по-прежнему не разрывает зрительного контакта. Сложно сказать точно, но Бриттани кажется, что он, в некотором роде, заинтересован. Его блестящие серые глаза будто бы говорят – «продолжай».

Зелёный порошок проникает в кровь, преображая окружающий мир. Отступает усталость, лица Виктории и Миранды уже не кажутся настолько изнеможенными. Веспа всегда проявляет в мире его лучшие стороны, подчёркивает цвета, заставляет сердце стучать в унисон со струящейся из колонок заводной музыкой.
Бриттани начинает свой номер, целиком и полностью сконцентрировавшись на ритме. Ей не нужно смотреть на лица посетителей теперь, чтобы знать их реакцию. Она уверена в себе, она прекрасно знает, что делает. Лишь изредка, вскольз брошенный на аудиторию взгляд выхватывает горящие восторгом глаза затаившей в предвкушении дыхание публики.

Она двигается, танцует, сплетаясь воедино с шестом.
Она не слышит обычных в таких случаях шуток и разговоров – все до единого клиенты «Затмения» отвлеклись от своих дел, забыли об алкоголе и сигаретах, наблюдая за шоу в ожидании кульминации. Она видит горящие глаза бритоголового громилы у стойки – тот всегда смотрит каждый её номер с запредельным восторгом, будто бы насилуя мысленно, но ничего не предпринимая в реальности. Она видит восторженный взгляд черноволосого парня и его друга-блондина – те просто смотрят, и по этому абсолютному вниманию Бриттани понимает, что едва ли не превосходит себя. Она не впервые выступает за вечер, но этот номер – коронный. И, пожалуй, настолько хорошо и зажигательно она не исполняла его ещё никогда. Азиаты на третьем диване и вовсе наблюдают за представлением с открытыми ртами – ни одного смешка, ни одного лишнего слова, только музыка и пилон. Свидетельство полного доминирования над аудиторией, добиться которого удаётся далеко не всегда и не каждой.

И, наконец, Кристофер Линч. Его подруга, прижавшись к сыну мэра на диване всем телом, что-то горячо шепчет в ухо, но тот лишь раздражённо отмахивается. Спутник Криса с серьгой и вовсе впал в какое-то состояние транса, задумчиво почёсывая через брюки промежность.
Бриттани заканчивает, пропадая со сцены. Быстрее, чем кто-то из них успевает что-то ей предложить. Разочаровывая всех тех, кто втайне рассчитывал на афтер-пати после представления на диванах.
Ей вслед доносятся восхищённые голоса, один из которых определённо принадлежит Линчу:
– … чёрта мы зависаем в «Миднайте», если здесь выступают такие девочки? – успевает услышать, прежде чем нырнуть обратно в комнату отдыха.

Лист с порошком около зеркала пуст – Миранда и Элис, по всей видимости, не без удовольствия добили остатки. Их глаза горят тем же зажигательным восхищённым огнём, возбуждённая и сбросившая вдруг усталость Виктория расхаживает на каблуках из угла в угол комнаты. Там, дальше, коридор, ведущий на кухню, в раздевалку и душевые.
– Это же был Линч? – спрашивает туповато Миранда.
Веспа действует на каждого немного по-разному – эта, например, выпадает под ней в состояние лёгкой прострации.
Что бы там не происходило дальше, для Бриттани, эта смена, так или иначе закончена. Разве что…

На пороге комнаты отдыха появляется Кейт, с некоторым осуждением рассматривая развалившихся на диванах кайфующих стриптизёрш. Она, как всегда, в строгой чёрной мини-юбке чуть выше берда, белой блузке с парой соблазнительно расстёгнутых пуговиц, в своих неизменных стильных очках. Кейт – администратор, не стриптизёрша. Её внешний вид одновременно и подчёркивает статус, и привлекает клиентов.
– Бриттани, – мягкий голос Кейт останавливает девушку уже у самых дверей. – Поздравляю, ты просто зажгла их.
Миранда раздражённо вздыхает, в то время как от Кейт едва ли стоило бы ожидать более конкретного комплимента.
– Подойди к бару, у нас заказ на приват, – едва договорив, она почти сразу исчезает, оставляя дверь приоткрытой.

Едва приблизившись к барной стойке, Бриттани почти сразу оценивает ситуацию.
Потеснив завсегдатаев, около бара, облокотившись на столешницу, стоят те самые двое парней со второго дивана, и, третий, собственной персоной Кристофер Линч.
– Мой друг хочет заказать танец, – продолжает втолковывать Кейт вальяжно черноволосый.
– Я понятия не имею, как её зовут, – произносит блондин и, встретившись взглядом с Бриттани, просто указывает кивком.
Молодой парень, не старше двадцати трёх. Симпатичный, в джинсах и достаточно строгой белой рубашке. Как уже подмечала Бриттани, чувствует себя здесь совсем не на месте. Скорее всего, вообще впервые посещает подобное заведение.
– Вот эту, – сообщает.
– Старлу, – кивает Кейт, начиная записывать, но тут в беседу бесцеремонно вклинивается Кристофер Линч.
– Я хотел заказать Старлу, – «я» он выделяют вызывающе интонациями.
– Эй парень, тут очередь, – бросает почти не глядя на Линча черноволосый.
– Подумай ещё раз, что и кому ты сказал…
– Джентльмены, – Кейт привычно берёт на себя роль миротворца. – В «Затмении» во всех спорных случаях принимает решение девушка.

Она оборачивается и вопросительно смотрит на Бриттани, внезапно вновь ставшую центром внимания чуть ли не всего заведения.

Блип. Блип. Блип.
Что то чужеродное вторгается в калейдоскоп видений, и сон мгновенно сьеживается в точку, а в мозг выстреливает концетрированный заряд реальности.
Блип. Блип. Блип.
После затяжного сна реальность ощущается настолько остро, что от этого физически больно. Сон... проклятье, он уже не помнит, что ему снилось. Минуточку... он вообще ничего вспомнить не может!
Блип. Блип. Блип.
Страх. По оттаявшим синапсам болезненно медленно ползут нервные импульсы.
Это мои руки? Что со мной? Кто я?!
Тревожные сигналы мыслей начинают метаться из стороны в сторону, словно дворники на лобовом стекле допотопной тачки, смывая последние следы криогрез. Под черепом пульсирует боль.
Блип. Блип. Блип.

Это моргает Красная Кнопка. Прямо перед глазами.
Выпей меня. Сьешь меня. Нажми на меня, сраная Алиса!
Что об этом говорилось в инструкции?
Блядь, о чем он думает вообще, какая инструкция, что за бред в голову лезет? Любые попытки вспомнить пресекаются острым приступом боли, будто резким злым ударом шоковой дубинки.

Все это месиво - блип - из страха, паранойи и боли медленно - блип - ворочается под черепом, пока дрожащая - блип - рука тянется к чертовой кнопке.

Блип. Блииип...

Голова полна червей, они ползают по извилинам, раздвигая своими жирными телами каждую борозду мозга. Расширяясь и сужаясь, извиваясь и скручиваясь эти красные твари вызывают волны боли, которая обливает все тело от темечка до пяток и обратно. Червям тесно под сводом черепной коробки, и вот их покрытые слизью тела уже скользят в рот и попадают на язык. Секунду назад во рту было так сухо, что язык стачивал эмаль с зубов. Теперь рот наполняется вязкой и тягучей жижей. И червями. Мерзкая субстанция - это их тел дело! Ползают по языку, щекам, деснам, оставляя липкий след. Пытаются проскользнуть в гортань и пищевод...
На руках тоже черви, только зеленые, они вцепились в вены и выблевывают в кровоток содержимое своих желудков.
Их красные товарищи добрались уже до глаз, вот один заполнил поле зрения и свернулся в круг.
Невозможно больше это терпеть! Размазать, расплющить гада в кровавую кашу.
Поднимается рука, шлепок...

Последняя стрелянная трубка отброшена вниз. Все, однозарядки кончились. Но и кайпотов практически нет - остались одни овцы. Что ж. Настало время сыграть Буратино?
"Тридцать метров сзади опасная зона. Не приближаться!" - мысленное сообщение союзникам.

- Воспроизведение - на плечо Арчера ложится тупорылая пусковая труба с простейшим прицелом. Опустить передний срез чуть вниз, чтобы выхлоп не зацепил грифона.
- Звукоизоляция - иначе его бедная голова не переживет того ада, который воцарится через несколько секунд.

Блеянье и треск пламени, разрывы выстрелов - все это гаснет, отрезанное заклинанием. В звенящей тишине Октавиус продолжает, слыша себя самого только за счет вибрации костей черепа, как с ларингофоном.

Тепловизор закинут на лоб, на его место возвращаются родные темные очки. Иначе можно и ослепнуть безо всякого визора.

- Воспроизведение.

За спиной Арчера вспыхивает огненная струя, бьющая далеко назад. Реактивный заряд покидает пусковую, яркой чертой пересекая пространство.
- Воспроизведение.
Выхлоп первой ракеты еще обжигает правое ухо, а внутри трубы уже материализуется вторая. И вновь беззвучная вспышка.
- Воспроизведение. Воспроизведение. Воспроизведение...

Яркие шлейфы сгорающего топлива сливаются в глазах в один сплошной поток, бьющий из трубы на плече. Где-то там, впереди, они достигают цели, расцветая клубами взрывов, но Октавиус этого даже не видит, сосредоточенный на повторении одного и того же заклинания. Здесь не нужно целиться точно, здесь нужно просто отработать пуски в нужную сторону. Десять, пятнадцать, двадцать... через перчатки чувствуется жар разогревающейся пусковой трубы. Он опять пожадничал, не поставив на руки "Огнеупорность". Перчатки защитят, конечно, волдырей не будет - однако, как и всегда, придется потом идти к целителю. Но защита рук стоит целого выстрела. Того самого, которого может не хватить. А к целителю можно и потом зайти, от легких ожогов пальцев руки еще никто не умирал.

На тридцатой и последней ракете Арчер сбросил с плеча раскаленную трубку, сквозь сжатые зубы вдыхая горячий воздух. Паленым мясом смердило просто неимоверно, однако его не сильно это смущало. Если Октавиус о чем и сожалел - так это о том, что тушки внизу несъедобны. Было бы неплохо отрезать овечью ногу и заточить на обратной дороге, но увы. Клятые твари, все сделают, чтобы досадить чародею. Даже сожрать их и то нельзя!

Вся камуфля выше пояса превратилась в грязную черно-серую тряпку, прожженную вылетавшими раз за разом частичками несгоревшего нитропороха. Грифону тоже досталось - расцветка зверя изменилась до неопределенно-темно-грязной. Кажется, сейчас душ не помешал бы им обоим.
Размотав с лица остатки шарфа, Октавиус сбросил тряпку вниз, протерев лоб и щеки внутренней, условно-чистой стороной. Шарф не гермошлем, все равно копоть помаленьку просачивается. Разводы сажи, смешанные с потом, остались полосами, но это все же лучше, чем равномерно закопченная черная морда.

Усталость навалилась разом. Все, больше Номер Восемь не боец - пистолет отдал Дженни, сил на заклинания нет совсем. Даже если и хотел бы, помочь соратникам больше нечем.

Получив сигнал калетора, что целей больше не осталось, он похлопал своего летуна по перьям на боку.
- Давай назад - негромко сообщил он умному зверю, что пора на базу, и прижался к шее, почти лежа устроившись на крупной полуптице-полузвере. Есть еще пять минут лета, чтобы немного отдохнуть.

Может, на базе найдется хотя бы шланг с водой для помывки? Хотя, что уж, Арчер согласен даже на открытую лужу с илом и песком, не говоря уж о таком чуде цивилизации, как кабинка с мылом и горячей водой.

Со слухом у Василия всё было в порядке, так что не услышать сладострастные стоны девушки за статуей он не сумел бы при всём желании. Однако ещё и наблюдать эту сцену он не собирался. Он ведь здоровый молодой парень - и так уже было замечено шевеление в штанах. Ещё немного и стоять уже будет крайне неловко. Сглотнув, он попытался улыбнуться и сменить тему:
- Мы вроде к пруду собирались прогуляться после осмотра статуи. А здесь мы вроде всё уже увидели. Правда в ближайшее время должны появиться парни, а я обещал с ними здесь встретиться. Но я могу вас догнать чуть позже...
"Нашли же время и место любители, блин, экстрима. Теперь надо как-то незаметно это чудо поправить, а то опять как встанет вровень с горизонтом и упрётся в штаны. Ходи потом как Пинокио, свети своими возбуждением. Ещё и рюкзак сдал с вещами. Бли-и-ин. Долбаные безусловные рефлексы. Начинается." Василий быстренько сунул руку в карман под предлогом доставания телефона, а попутно попытался незаметно перевести твердеющий орган в вертикальное положение, пока он не упёрся как распорная балка, чтобы тот не так сильно выделялся. Проверив на телефоне сколько времени прошло с получения смс - совсем немного, он вернул его обратно в карман.

Замедление... замедление... замедление... Дженни словно попала в часовой механизм, где была одной из шестерёнок. Не более значимой, чем другие, но и не менее. Сфальшивишь — и весь механизм пойдёт в разнос. Это была ответственность, но на удивление девушка поняла, что давно готова к ней. За ней не придется подтирать, переделывать и контролировать. Замедление... замедление... замедление... Вглядываешься вдаль так, что слезятся глаза. Главное — не пропустить. Тепловые сгустки: люди, эльфы, грифоны, кайпоты, овцы. Скоро начинаешь различать детали. У тебя откуда-то появляется время и понимание для того, чтобы не просто бездумно кидать заклинания, а рационально распределять их. Сначала — на самую дальнюю дистанцию, чтобы не ушли. Потом — в стороны от общей массы, туда, где кайпота легко пропустить, только потом — в общую кучу, к самым ближним, уже обреченным, тем, кого вынудили изменить направление на нужное. Эти не уйдут. И снова по кругу. Гриша уже действует сам, Дженнифер не до управления грифоном. Планирует вправо-влево, чуть вперед, но всё в пределах дистанции. К чему приводит излишняя лихость и игнорирования команд в бою — объяснять не надо. Постепенно Дженни привыкает, ей это даже начинает, нет, не нравиться, конечно, ей это начинает приносить удовлетворение. С каждым новым затормозившим кайпотом, с каждой новой овцой, что добивают соратники. Нет времени оглянуться, как там у них дела. Но где-то дальше слева палит однозарядка Арчера, вспыхивают заклинания. Единый механизм, которому уже даже не нужны команды. Вот только хватило бы маны. Сейчас она ругает себя за это детство с силовым клинком. Овцу можно было добить и пулей. Лишние несколько единиц совсем не лишние. Мозг скрупулезно считает: не отдать лишнего, но и не сделать заклинание слишком слабым. Замедление... замедление... замедление... Дженни чувствует себя батарейкой в смартфоне. Уровень загрузки — белый столбик медленно, но верно ползет вниз. Лишь бы хватило сил. Сколько их ещё там?

Мозг выхватывает новое тепловое пятно, не такое, как остальные. Фиарта. Вглядываться некогда, как некогда и анализировать возникшее ощущение. Что-то не так. В ней или с ней. Что-то неладно. Плохо. Но отвлекаться нельзя. Замедление, замедление...

Команда R…

Наполнение – самый самодостаточный из всех аспектов. Его функция заключалась в том, чтобы контролировать количество и качество вещества, энергии или заклятья, фактически, эта магия позволяла приумножать естественные возможности различных тел и формаций. Так, наполнение было направлено на заживление ран, увеличение физической силы, скорости, стойкости, сопротивления ядам и вражеской магии, это была магия бойцов, что делали себя сильнее, выше, быстрее, лучше. наполнение позволяло развивать внутренний потенциал тела, но, оно же и старило клетки, из-за ускоренного деления клеток, наполнители быстрее восстанавливались, но, и быстрее старели. В данном случае, десантник ускорил свой метаболизм, и, рост ногтей. Все заклятья школ этого аспекта примитивны, они состоят из 3-5 слов. Но, ничто не обходиться без своего подвоза. В частности, в аспекте наполнения подвох заключался в следующем: всё дело в том, что наполнители не используют сложных техник, так как их сила, по сути своей, столько же универсальна, сколь прямолинейна и уязвима против других аспектов, из-за прямой зависимости между физическими кондициями мага. и. магическими. Так же, наполнение один из самых требовательных аспектов. Вы не сможете пользоваться большей частью его заклятий, пока ваше тело не войдет в нужную форму. Так, усилив удар вы порвете себе мышцы, ускорившийся – нанесете вред сухожилиям, усилив голос навредите голосовым связкам, а разогрев тело обожжете и перегреется себя. Тоже самое, к примеру, с защитой. Сделав себя диэлектриком вы нарушаете кровообращение, создав щит – ухудшаете дыхание, кислород внутри него не бесконечный. наполнение дробилось внутри себя на множество подтипов и групп, по способу применения. Эти знания были крайне размыты…

Движение же было… крайне нестандартным аспектом. Это был аспект целиком состоящих из заготовок под заклятья. Полнцоенные заклятья аспекта были сложными, длинными и крайне энергозатратными, но, пользователи аспекта дробили их на составные части “модули”, которые могли комбинировать друг с другом. Аспект движения контролировал, как не парадоксально, движение. Любое движение. как движение тел. так и движение, к примеру, времени.Функция аспекта всегда сводилась к перехвату контроля над движением цели магом, за счет создания вокруг мага, или же, выбранной точки в пространстве, времени и мета-мира, в которой создавалось поле, внутри которого, вектора движение объектов всецело становились подконтрольны магу. Так, маг мог контролировать течение времени в небольшом отрезке пространства, к примеру, в поле. по контуру повторяющему очертания его тела, визуально ускоряя себя, или же. окружая неуязвимой броней из остановившегося времени. Или же, замораживая время для восприятия противника, как бы, оглушая его сенсорное восприятие, и, превращая в легкую цель для атаки, или, к примеру, контролировать движение тел, и, пародировать телекинез, какой бы заезженной эта тема не была, или же, коснувшись врага, взяв под контроль движение крови в его жилах, и, пустить его вспять, просто взорвав сосуды противника изнутри, и, превратив всё его нутро в кровавую баню. Они могли отмотать время вспять, восстановив потерянную конечность, или же, пустить вперёд, состав противника. Метание молний, создание аномалий в пространстве и телепортационных дверей, путешествие между мирами, создание энергетического оружия и многого другого - всё это было движением. Минусом было то, что психика людей с контролем движение была очень слаба, и. им приходилось запоминать большие объемы информации. было что-то ещё, но, об этом аспекте мало рассказывали на уроках. из-за того, что он был редок, и, знания о нём плохо усваивались для Степана.

Тем временем, ирокез привёл их к большой деревянной двери, выкрашенной в белый, с рисунком тюльпана на ней, маслом, и, табличкой на ручке “осторожно! мокрый пол!”. Детина попросил подождать его, и, когда звонят в колокольчик, зайти внутрь, вместе. Шмыгнув за дверь он растворился внутри помещения за ней на десяток минут. Через пару мгновений, за дверью прозвенел колокольчик.

Команда Pi…

Медленно, как-то потухше, Люк коснулся шеи, и, Яна ощутила поток его эмоций: легкое смятение, понимание, удивление, глубокая задумчивость, отстраненная радость, которая, сопутствовала чувству вины, и, легкому страху, пред ощущением лёгкости и странному веселью, что стало душить юношу после разговора с Нуришем. Он просто коротко сказал что-то вроде “...это теперь без надобности”, и, аккуратно подцепил чашечку, из которой не так давно он пил, и, чайник, подлив чаю себе, а потом, из другого чайничка, подлив пахучего отвара девушке, глядя чуть опустевшим взглядом в столешницу. Он усмехнулся. Странное веселье, пьянящее, и, с каким-то глупым, скажем прямо, бессмысленным удовлетворением, наполнял его лёгкие, и, выдох, тяжелый и полный усталости, превратился в короткую, озорную усмешку. Он вскинулся на Шу. Потом на Олега. Мысли струились из его головы наружу, и, из обрывков эмоций, Яна могла с большим трудом пока сложить полную картину. кажется, он перестал ощущать неловкость между ними. Теперь, прокручивая всё произошедшее, каждое своё действие, он ощущал себя в каком-то смысле нелепым. Нелепым настолько, насколько это вообще возможно. Это всё равно, что пытаться впихнуть в передник Королевы милостыню, как какой-то нищенке на улице. Он свежим взглядом окинул всё вокруг, и, ещё раз посмотрел на девушку. Люк был в приподнятом расположении духа.

- Ваши друзья - мои друзья. Приятно познакомиться. Меня зовут Люк. Рейн,- кивнул он юноше, протянув руку для рукопожатия,- Шу,- в таком же жесте, предложил раскрытую ладонь он самураю. Смуглолицый государственный маг отпил чаю,- Простите, что подслушал. Обмороки - на моей родине, знаете ли, писк моды среди благородных, бледных дам,- “как и туберкулёз...”- хотел бы добавить Люк, судя по ощущениям, но, промолчал. Он кивнул,- Не только средневековые аристократы учаться его симулировать. В той культуре, в которой я вырос, бледные молоденькие девушки. не согласные со своим избранником, коли их уж продали родители за наследство ухажера, при первом же возражении планам дорого мужа, вместо прямой конфронтации теряют сознание. Это как бы особенность национального сознания, думаю… В этом смысле, девушки из вашего мира меня несказанно радуют. Они легко возражают, свободны мыслью и действием. Мне крайне импонирует подобная компания, особенно, кампания вашей подруги,- улыбнулся он весело Яны, переведя на неё на мгновение взгляд. Кажется, Люк начал распыляться. Его пьянили его же мысли,- Вам с ней жутко повезло,- прошелестел он с жизнерадостностью Олегу, пускай, в его голосе звучал оттенок… вызова? или что это была за странная эмоция? Люк откинулся на спинку стула,- Простите, что подслушал. Спрут? Тот самый Спрут? Человек, зарубивший Бога?.. Я слышал, он едет со своим отцом, на этом поезде, вместе с нами, вместе с вами. Мои товарищи, среди государственных магов, кому поручено следить за безопасностью на “Королеве Титании”, сильно взвинчены из-за факта нахождения такой личности на поезде, а, его упоминания, которые уходят дальше возмущений и кротких шепотков, вызывают прямой интерес. Прошу их простить. У меня в купе есть нитки и иголки, возможно, если их не найдётся у Рейна, я мог бы предложить необходимые принадлежности?.. Если вы не откажитесь, конечно же,- он допил чай,- Так, какие у вас планы на будущее, если не секрет?..- обратился он ко всем за этим столом. Пудинг был восхитительным, но, и он стремился закончиться, судя по тому энтузиазму ,с которым на блюдо накинулась Яна...