Голосование пользователя

Модуль Fairy Fucking Tales родился в 2012 году. Идея переписать сказки на современный лад пришла, как всегда, во сне. Цель я ставила довольно простую: показать, что сказки всеми любимых Гриммов, Пьеро, Андерсена заимствовались взрослыми у взрослых и для взрослых.

В первой части мы основательно прошлись по Золушке, Шапочке и даже по Красавице и чудовищу - Дисней был бы счастлив почитать, что мы сотворили из изрядно отрафинированных им историй.
Во второй части, ровно четыре года спустя, было поменьше известных сказок, модуль получился максимально трешовым и под руку попали в основном английские, хотя имелась одна японская, очень напугавшая меня в возрасте восьми лет, а также ирландская, поработали мы и над Льюисом ихним Кэрролом. Кажется, получилось весело.

Годы шли, а мечта так и не оставалась неисполненной. Вышеперечисленный материал, за исключением, пожалуй, японской легенды, по сути всегда валялся на поверхности и щекотал мозги из всех возможных “утюгов”. Настоящий клад ждал своего часа в недрах норвежских фьордов, на глубине финских озер и на вершинах шотландских гор - эти ребята знали толк в историях, не щадили нервов своих потомков и, судя по качеству преданий, много времени проводили за кружкой горячительного и психотропного.
Совершенно самобытный модуль выбрал неслучайный год. Они нашли друг друга: 2020й и Fairy fucking tales #3.

Добро пожаловать в сказку!

Вы не можете просматривать этот пост!

Преподобный, направлявшийся к Адрианне, вновь замирает. Медленно поворачивается и смотрит на Санию.
В глазах фанатика переливается раскалённая сталь.
Хриплый голос Максимиллиана уверенно вторит словам девушки – старик колеблется, сомневается. Каким-то образом по его виду вы понимаете, что он и сам видел существо со стены. По Преподобному видно, что он не знает ответа на вопрос Макса. Но для таких случаев всегда сгодится универсальный:
– На всё воля Урфара, – вот только нет былой уверенности в словах проповедника.
– Лишь один способ, – шепчет священник обескровленными губами.

Кажется – ещё немного, и он задумается. Поразмыслит как следует и поверит. Красный жрец сомневается, цепляясь из последних сил за свою безумную веру.
Кажется, что ваш план даже может сработать.
– Зачем-то нужно… – повторяет он эхом.
И вдруг резко вскидывает голову. В глазах и позе – ожесточение и решимость.
– Только один способ остановить наступающий Холод, – повторяет с уверенностью собственные слова.
И, убедив себя, возобновляет прерванное шествие. Теперь старика подгоняет не только вера и видения в пламени, теперь им движет вполне человеческих страх. Ужас перед тем, что зима наступает. Перед угадывающимся в сиплых завываниях вьюги кошмаром.

Старик останавливается перед бесчувственной Адрианной. Не глядя на Юргена и не обращая больше внимания на попытки себя отвлечь, он воздевает к потолку святилища горящую руку. Та не обуглилась, не покрылась волдырями и даже не почернела – сквозь языки пламени по-прежнему угадывается неповреждённая кожа.

Окружающая обстановка, поза Преподобного, беспомощность жертвы – всё пронизано каким-то неуловимо мрачным великолепием. Пробирающей до дрожи возвышенностью. В треске поленьев в жаровнях в эти секунды действительно слышится наставительный шёпот всезнающего высшего существа.

Может ли Преподобный действительно ошибаться?

Объятая священным пламенем кисть приходит в движение. Резким ударом жрец вгоняет руку по локоть в ещё недавно мерно приподнимавшуюся в такт дыханию грудь Адрианны – хуже всего то, что от чудовищной боли та наконец просыпается.
Глаза девушки округляются от боли и ужаса, рот приоткрывается в беззвучном пока ещё крике – однако огонь, распространившийся с неестественной скоростью, в считанные мгновения поглощает её целиком. Зародившийся было крик тотчас же обрывается – в ноздри на этот раз ударяет сильный запах горелой плоти, лицо обжигает неистовым жаром.

Полыхает столб, уже не видна за сильным огнём извивавшаяся ещё несколько секунд фигура несчастной. Преподобный медленно отворачивается и отходит от костра с издевательски спокойной улыбкой.

Вы не можете просматривать этот пост!

Теплый летний дождь. Две фигуры, мальчика и старика, неподвижно остановились перед рощей могучих дубов, служивших священным капищем, за долго до прихода в эти земли веры в Единого. За их спинами, едва были видны струи дыма, поднимающиеся из печей родного хутора, а впереди, раскинулся кажущийся бесконечным, Великий Лес. Деревья были украшены цветными лентами, а у корней древних великанов лежали выбеленные временем кости животных, людей и орков. Центральное дерево было короновано рогатым оленьем черепом. Седовласый старец, до этого молчавший, заговорил.
- Смысл войны – измеряется не в количестве завоеванной земли или несметной добыче. Каждый из нашего народа знает это. Ее смысл – в сердцах, которые бьются во имя общей цели, стучат в унисон в мире. В крови, которая проливается из тел наших воинов, красная из-за железа и непокорности судьбе. Это – железо внутри, и мы можем ощутить его металлический привкус, когда вражеский клинок или стрела обрывает наши жизни. Тогда железо внутри становится железом снаружи. Железо внутри. Железо снаружи. Королевства возникают и разрушаются. Я сражался с врагами, и мои братья будут и далее сражаться, встречая новые угрозы и опасности, пока еще не известные. Мы – войны железа, а железо – вечно. Когда наша плоть давно забудется, став жертвой врага внутри или врага снаружи, железо будет жить дальше. После того как наши отполированные временем кости от легкого ветерка распадутся в прах, наше оружие и доспехи еще многие годы будут целы. Следы воинственного народа. Они расскажут нашу историю – предостерегающую повесть для потомков. Серое станет бурым, а бурое – красным. В забытом ржавеющем осколке железо вернется в свое изначальное состояние, возможно, чтобы когда-нибудь снова послужить другой глупой расе.
Нож, острый как бритва, скользил по черепу мальчишки, сбривая волосы на висках и затылке.
- Ты, тоже станешь воином, как твой отец и я. Запомни мое слова. Из железа рождается сила. Из силы рождается воля. Из воли рождается вера. Из веры рождается честь. Из чести рождается железо. Это Нерушимая литания. Да будет так вечно.
- Да будет так вечно. – откликнулся мальчик, повторяя ритуальную фразу. Приняв из рук старца нож, юноша сделал надрез на своей ладони, и дотронулся ей до оленьего черепа. Где-то в небесах раздались раскаты грома, словно сами старые боги радовались этому моменту.

На голову заточенного в каменном мешке пленника, вылилась лоханка полная холодной воды. Узник застонал и кое как открыл один глаз. Второй скрывался за жутким кровоподтеком. Жирный тюремщик, что стоял над ним, рявкнул сиплым голосом.
- А ну на выход, ублюдок.
Чтож, время пришло? Ожидаемо. Осталось только узнать, каким будет наказание, казнь или рудники. В любом случае перспектива была безрадостная. Цепи зазвенели по каменному полу. Человек был выпущен из своей камеры, впервые за долгое время. Забавно, что самой жуткой и страшной пыткой, в этом богом забытом месте, было одиночество в каменном мешке. Боль и унижения, по сравнению с этим были ничем. Глаз щурился и слезился из-за резкого света факелов. К удивлению, заключенного, его провели в просторный зал. Заключенный не сразу понял, что здесь присутствует кто-то еще, окромя него самого и тюремщиков. Незнакомец выглядел как преуспевающий купец или хотел таковым казать. Бесстрастно улыбнувшись, торгаш кивнул в сторону грубо сработанного табурета.
- Юрген верно? У меня есть предложение, которое возможно тебя заинтересует.
Охотник за головами хмыкнул, звякнул цепями и взгромоздился на стул.
- Продолжай. – хрипло бросил он своему будущему господину.

Бегство продолжалось не долго. Каждый шаг, через ледяную вьюгу стоил невероятного количества усилий. Не было смысла двигаться дальше, и старый солдат это понимал. К счастью для Юргена, походная жизнь преподала ему несколько уроков по выживанию в снегах. Если у него только хватит сил.

Вьюга пришла на эти земли. Ветер разметал жалкий костерок, оставив лишь шипящие угли в снегу. Нет больше защиты от Агни. Огонь умер, не успев стать выше и сильней. От него не будет тепла, не будет надежды. Можно забраться на в палатку и надеяться на то, что лики многочисленных богов отпугнут этот кошмар. Но так ли это? Дрег остановился. Буран за оленем усиливается. Могущественный дух, ночной демон., что кружит за собой целые потоки ветра. Буран пришёл. Сердце бьётся где-то у горла, кажется вот-вот выпрыгнет изо рта, окровавленным комком прямо на холодный снег. Коробейник замер, пошатываясь. Сапфиры глаз цепляют воспоминания прямо из души. Метят. Копаются.

И казалось бы вот - он конец. Колени подгибаются. Хочется закрыть глаза, не видеть, не слышать это чудовище. Чёрное на белом, с яркими точками глаз. Шажок - и распахивает свою пасть. Тьма внутри, ещё тёмнее чем сам силуэт лося. Упасть. Закрыть глаза. Не двигаться. Но ноги несут вперёд. Всем телом налегает коробейник. И под одежду медленно вползает мороз. Рёв бьёт по ушам, кажется бесконечным. Шваркс впереди скорчился калачиком. Борода вся седая и жёсткая. Шаг. Ещё шаг.

- Ты..ты! Нет! -

Провал. Ожидание. Это было так давно, что этого почти не было. Старый-старый остров Ирр. Народа Ирр. Скалы, которые оттаивают летом, скалы, скованные зимой. Их приводили сюда. Не всех, нет, это был долгий путь. Для тех Ирр, что осели вне острова. Они приводили сюда своё потомство. Чтобы оставить его на одну ночь на скале посреди острова. Всегда в один и тот же день, но только один раз. Чтобы потомки знали, что такое настоящие герои и боги. Говорят - что весь остров, это старый бог скованный во льдах. А старые легенды говорят что герой, первый Ирр, вырвал своё сердце и бросил его в океан, чтобы его детям было где жить. Бог, сердце героя, просто скала. Это всё неважно. Важно лишь одно. В одну единственную ночь на острове всегда слышно могучий удар, рокот которого слышно по всему острову.

Маленький Дрег стоит на утёсе. Внизу спокойное безбрежное море. Солёный ветер врывается в ноздри. Дёргает волосы. Хочется закрыть глаза. Мать очень просила не спать этой ночью. Держать глаза открытыми - и мальчишка весь день готовился. Он без колебаний выпил ту особую настойку, что раздавал мудрец Ирр среди детей. Проглотил горечь. От неё немного тошнило и голова кружилась, но теперь, ночью, когда слабый серп луны едва освещал рельеф острова..Дрег не чувствовал усталость. Лишь лёгкость во всём теле, да необычно яркие звёзды, глядящие прямо на него. Бесконечность. Было бы здорово задуматься над этим. У ветра сегодня особый вкус. Он что-то поёт, но Дрегу никогда разобрать слов. Утёс, непоколебимо вздымающийся над водой. И будущий путешественник и торговец стоит, вглядываясь в небо, слушая ветер. И кажется, что начало Тропы-к-Очагу так далеко. Сколько он так стоял? Сколько было таких же как он, по всему острову? Когда пришёл первый удар он был один. Дрожь, сотрясающая весь остров. Дрожь от которой он чуть не упал вниз, в море.

Падение - на землю. Раскинуть руки, вцепится в пук травы, испуганно замереть, устремив взгляд в небеса. И слушать ветер. Рокот стих на мгновение. А затем ударил ещё раз. Восторг. Кажется что нечто огромное, живое, прямо под тобой выпускает воздух что набирало весь год. Ветер что кружит вкруг маленького тела в ритуальных одеждах - дыхание его. Что слышится биение сердца, звучащего так редко по сравнению с сердцем перепуганного мальчишки. Будто кто-то громадный и бесконечный положил на свою ладонь. И чуток покачивает. Звёздная бесконечность кружит. Твердь вновь сотрясается под мальчишкой. А сердце продолжает биться, не попадая в ритм этого острова. Слышаться песнь - одна общая, единая на всех. Со всех сторон. Кажется поёт сам остров. Слов не понять, но люди, люди множество людей стоят в темноте и поют будто одно единое целое. В унисон. И чувствуется единство. С людьми. Островом. Ветром. Мальчишка закрывает глаза, позволяя унести себя этой песне, этому медленному биению огромного живого существа, Ирр. Народ. Остров. Бог. Скоро он встанет, и пойдёт к остальным...

Глаза слезятся. Дрег продолжает смотреть во всепоглощающую тьму пасти Существа. Много лет прошло, но коробейник ещё помнит то биение, помнит, как мир и он были едиными. Ему ли боятся смерти? Ноги перестают дрожать. Краем глаза торговец видит Шваркса. Собака свернулась, и лишь жалобно скулит. И почему-то этот скулёж для Дрега больше значит, чем вой оленя. Верный пушистый комок..

Утро. Белый снег режет глаза. Долгая и одинокая дорога. Верная ломовой конь, запряженный в телегу, долгая снежная дорога, милостивое солнце на вершине. Дрег уже выехал несколько часов назад из Каленцов, когда приметил нечто необычное. Маленький щенок, вмёрзший в лёд. Маленький пушистый комок, скулящий у тракта, под неказистым деревом, давшим ему приют. Оставленный людьми, оставленный даже своей стаей и матерью если она у него была. Жалобный взгляд прощающегося с жизнью животного. Вялое тявкание на подъезжающего странника..И Дрег не выдержал. У него было мягкое сердце - братья не раз ему это говорили. И теперь, разводя костёр Дрег чётко осознавал их правоту. Сколько щенок просидел здесь? Все лапы во льду. Может кто-то из деревенских таким жестоким образом избавится от лишнего помёта, и разлив воды оставил щенка там? Вроде бы уже не совсем мелкий, псина. Если так - то это изрядная жестокость. Костёр, весёлый, яркий плясал у дороги уже через пять минут. Дрег не пожалел ни лампового масла, ни сил чтобы развести это тёплое чудо.

Щенок, уже слабый от холода скалит зубы, когда человек приближается с котелком горячей воды.
- Ну же, маленький, спокойно. Сейчас я тебе ноги освобожу. Потерпи только, ещё чуть-чуть. - Первая кружка горячей воды заставила щенка выпучить глаза. Нет, Дрег лил не кипяток, но прикосновение чего-то столь тёплого, как язык матери и столь же заботливого было для маленького пса в новинку.
- Как же тебя угораздило, маленький? Уснул под утро нешто? Вот глупенький. -

Уже минут через двадцать Шваркс грелся у костра, преданно заглядывая в глаза своему спасителю, и пожирая едва подогретую солонину. Такой большой и сильный, человек, победивший лёд, вожак который был достаточно упрям, чтобы не пройти мимо гаснущей искры жизни. Торговец, потративший несколько часов светлого времени суток, которые можно бы было потратить на дорогу. Друг и хозяин до смерти.


- Отдай моего пса, тварь! - Дрег наконец встряхивается. Ломает свои словно заледеневшие суставы. Мчится к собаке. Бранясь, спотыкаясь, вскидывая посох, словно для того чтобы ударить, или хотя бы просто погрозить этой тонкой смешной веткой огромному ревущему существу. - Заткнись, мразь! Сучий потрох! Никто не смеет обижать мою собаку! Я обломаю тебе рога и выколю ими твои зенки, сволочь! -

И достигая наконец желанного комка меха и шерсти, коробейник замирает. В нерешительности. Он бы поговорил с лосём. Попытался бы что-то сделать, втолковать этому духу что незачем гневится на людей. Но прежде надо вывести Шваркса из под его влияния.

- Я здесь, Шваркс, я рядом. - и руки в знакомых варежках хватают пса. Цепляются в шерсть. Подымают - одним рывком. Слышно как Дрег немного кряхтит. Посох пришлось бросить - прямо в снег, но собаку в одной руке не утащить.

Флинт не из трусишек. Никогда он не боялся ни людей, ни животных. И олень, пусть даже мёртвый и слегка жутковатый, исключением точно не станет.
С расстояния он видит, как Эйты медленно приближается к зверю, и успокаивается окончательно. Волшебнице он доверяет целиком и полностью. Если волшебница уверенно идёт в сторону посланного им духа, значит, он хороший. Значит, он может помочь.

Флинт встряхивает головой, сбрасывая комья приставшего к плащу снега, и проводит ладонью по лицу, силясь разглядеть сквозь вьюгу удаляющуюся всё дальше Эйты. А когда он снова открывает глаза, всё рассеивается и пропадает в синем пламени двух точек-зрачков.
Флинт не из трусишек и потому отвечает оленю встречным взглядом.

* * *

— Мала Синичка, да коготок востёр, а?
— Убирайся к чёрту, дурак надутый!
Низенькая девчушка в жёлтой рубахе старательно делает вид, что не дуется, и с тяжёлым вздохом сбрасывает инструменты на землю. Длинноносый паренёк рядом поступает так же. Флинт усмехается и тоже опускает лопату и грабли, оставляя в руках только верную мотыгу.
— Брось ты это, Скворец, — улыбается он во все тридцать два, хитро поглядывая на мальчишку. — Любой пятилетка знает, что ты без ума от нашей Синички, а всё равно задираешься. Я вот думаю: может, вас, голубков, сегодня одних оставить работать, чтоб помирились?
— Ну, Воронёнок!..
Синичка стремительно краснеет, а в следующую секунду слишком уж угрожающе хватается за грабли. Заливаясь смехом, Флинт срывается с места: он знает, самой младшей беспризорнице ни за что его не перегнать, так что и стараться не следует. Обернувшись, чтобы взглянуть на её успехи, он вдруг застывает на месте с широко распахнутыми глазами.
Огород старых Хиггсбери исчез. Перед ним — старая разваленная хибарка, в углу которой жмутся друг к другу двое: низенькая девчушка в жёлтой рубахе и длинноносый паренёк. Их плечи едва различимо дрожат, а тела наполовину увязли в сугробе.
Флинт тянется к ним и понимает, что его губы сковывает тот же мороз.
Флинт тянется к ним и не может издать ни звука.

* * *

— Он сказал, там плохие люди.
Ей определённо сложно говорить, но она продолжает, поднимая на Флинта взгляд светлых-светлых глаз. Чайка всегда была любимицей Алистера, и это признавали все. Быстрая, юркая, лучше всех на свете рассказывающая сказки, она почти всегда была рядом с ним, не отставая ни на шаг. Алистер не возражал — только улыбался и качал головой, когда кто-нибудь начинал злиться и ревновать.
— Он сказал, так нужно, потому что Альбатрос — самый старший и сильный. Старшие и сильные всегда защищают тех, кто слабее.
Альбатрос действительно был старшим и сильным, был тем, кто ушёл первым. А ещё Альбатрос был братом Чайки — вот почему сейчас она изо всех сил сжимает Флинта за плечи, как будто надеясь на то, что сейчас он встанет, пойдёт и вернёт Альбатроса назад.
— Алистер сказал, так нужно… Сказал, что он справится.
Флинт слышал это. Алистер сказал: «Он молодец. Не бойтесь: в конце концов, у нас с ним даже имена на одни и те же буквы начинаются, а? Значит, я всегда с ним, всегда могу его защитить. И всё будет хорошо».
— Алистер же никогда не обманывает, правда?
Флинт сжимает зубы и заставляет себя встретиться с чужим взглядом.
С безжизненным, пустым взглядом. Холодные руки Чайки уже не сжимают его плечи, а всего лишь безвольно обмякают поверх. Её тело скатывается на землю, и Флинт видит, как бегущая куда-то толпа давит затерявшуюся среди них девочку. Быстрая, юркая, лучше всех на свете рассказывающая сказки, Чайка умирает у него на глазах.

* * *

— Так что, я должен идти?
— Ага. Увидимся с тобой в Эредине, дружок.
Улыбка Алистера на этот раз даже теплее обычного. Его тяжёлая ладонь путается в волосах Флинта, и мальчишка по привычке доверительно закрывает глаза.
— И Скворец придёт? И Синичка тоже?
— Конечно.
Два маленьких мертвенно бледных тела жмутся в углу, засыпанные снегом. Алистер хлопает Флинта по плечу.
— И Альбатрос потом вернётся к нам?
— Обязательно. Плохие люди уйдут, потому что он очень сильный. Он — и остальные тоже.
Кровь струится по широкой груди брата, и он беззвучно протягивает руки к небу — так же, как сестра, задавленная бегущей толпой. Алистер вручает Флинту мотыгу.
— Всё же будет хорошо, да?
Флинт видит, как Алистер хмурится и говорит, но не слышит его слов. Несколько крошечных фигурок — тёмных, искалеченных, замёрзших, убитых и растоптанных — тянутся к нему в последнем объятии и утаскивают куда-то вниз.
А потом всё вокруг снова затягивает метелью.

* * *

Флинт слышит крик где-то позади. Замечает, как падает в снег Командирша. Видит, как оттаскивают в сторону волшебницу. Трясущиеся плечи и мокрый снег, отчего-то так не вовремя забившийся в глаза, заставляют его сделать усилие и подняться на ноги.
Только тогда Флинт наконец замечает лежащую под ногами мотыгу и всё равно не помнит, когда успел выронить её из рук. На секунду он отчётливо ощущает обиду и отвращение, смешанные с желанием забросить глупый, никчёмный инструмент как можно дальше в метель. Это ведь даже не оружие. Зачем глупый Алистер подарил ему такую бесполезную штуковину? Зачем он постоянно смеётся над ними и обманывает? Где на самом деле сейчас Синичка, Скворец, Альбатрос, Чайка и остальные? Где все?
Горло стискивает чем-то тяжёлым и мёрзлым. Флинт слепо прижимает мотыгу к груди и смотрит на отвернувшегося оленя — долго, настойчиво и — совсем немного — потерянно.
— А я всё равно верю, — упрямо выдыхает Воронёнок Флинт. — А ты злишься. Ты хороший, просто тебе неприятно, что мы тебя обидели. Поэтому ты… так. Но всё хорошо.
«Всё же будет хорошо, да?» — отдаётся воспоминанием собственный голос где-то под коркой сознания.
— Всё хорошо. Мы просто боимся, но не хотим тебя обижать. Вообще не нужно никого обижать.
Медленно-медленно Флинт несколько шагов в сторону, всё так же прижимая мотыгу к груди, как плачущего ребёнка. Рядом — длинный Юрген и волшебница, которая всё-всё знает и понимает. Которая говорит, что им нужно уходить.
«Так что, я должен идти?» — снова доносится до него собственный голос.
— Всё будет хорошо, — доверительно говорит Флинт кому-то. — Никто не умрёт.

ссылка
Ножки–палочки в безразмерных сапожищах мягко ступали по истоптанной истерзанной земле навстречу доброму и сильному.
Тонкие, в нарядных зеленых туфельках ножки мягко ступали по заплеванному булыжнику площади, спотыкаясь о чьи–то нечищенные сапоги, навстречу доброму и сильному.

Утонув в огромном меховом тулупе Эйты, улыбаясь, шла, чтобы обнять теплое, родное, зарыться лицом в широкую шею и уснуть, убаюканная.
Просторный изумрудного цвета плащ скрывал под капюшоном лицо Эйя, которая, улыбаясь, шла, чтобы обнять тёплое, родное, уткнуться носом в щетинистую щеку и задремать на коленях под перелив знакомой мелодии.

Она уже протянула ему свои горячие ладони – пусть знает, что она на его стороне.
Девочка шла к эшафоту, на котором казнили главного советника короля Теравии, неожиданно оказавшегося предателем, врагом, убийцей, и улыбалась с нежностью – она не слышала выкриков, не замечала брани и толкотни.

Лесной хозяин заметил ее и понял без слов. Он знал, что Эйты не причинит вреда, не считает его плохим.
Перед тем как ему набросили мешок на голову, отец вскинул усталые глаза и сразу увидел ее, Эйя. У него хватило мужества улыбнуться, разозлив тем самым толпу, ведь он знал – дочка во всем придерживалась своего, пусть и своеобразного, мнения. И сейчас она вполне обоснованно не считала его виновным.

«Я буду с тобой до конца» – голос, который слышался ей, не принадлежал ни оленю, ни отцу, он плыл над ее белой головой, словно радужное облако, готовое укрыть от любой беды, способное однако растаять при любом малейшем движении. Его стоило укрыть от любого вмешательства, иначе девочке грозила потеря того крошечного воздушного воспоминания, что прорезалось сейчас в ее голове.

– Он хороший… – повторила девочка, прежде чем грубый рывок спугнул родной голос, едва заигравший на струнах памяти.
Широко распахнутые голубые глаза встретились с лицом обидчика, испуганно ощупали….

Мерзкая улыбка палача виднелась из–под надвинутого до предела алого капюшона.
Почему Эйты помнила ее и при этом едва удерживала в памяти ту последнюю вымученную улыбку отца? Почему?!

Что–то неприятное заскреблось внутри – проснулся человек. Простуженный, уставший, замерзший, отвергнутый, исполненный злобы, непринятый и непонятый, он ехидно ухмылялся, потягиваясь. Его улыбка – мерзкая улыбка палача, искаженное ненавистью бородатое лицо перед ней. О, оно решительно желало смерти теплому и родному, желало разрушить ее дом, увести ее в этот лес снова и оставить навсегда, без права на возвращение. О нееет, мерзкая улыбка палача, не сегодня! Эти крохи уединения с воспоминаниями она никому не позволит отнять.

Отец закричал. Когда черный мешок закрыл от него ее, Эйя, милый и добрый, он не выдержал. «Я люблю тебя! Прости, Эйя!».
Эйты крепко закрыла ладонями уши, как тогда на площади. Теплое, родное, доброе не должно так кричать.
– Он хочет, чтобы я ушла…Чтобы мы ушли, – оглядываясь и наконец вспоминая, где находится, Эйты попятилась. Вот только палача за собой не позвала. Человек внутри, ухмыляясь, ликовал.

Лопасть мотыги врезается в морду. Флинт готов поклясться: на долю секунды он действительно замечает, как путаются между собой ряды кривых зубов. Тело валится в сторону. Крепко сжатое в обеих ладонях оружие — продолжение руки, и мальчишка действительно чувствует, как под его воображаемой, клинкоподобной ладонью обмякает волчье тело, некогда живое, поджарое, по-настоящему хищное.
Изголодавшийся падальщик сам превращается в падаль.
По коже бегут мурашки.

Резким движением Флинт тянет застрявшую мотыгу на себя, подаётся назад всем телом и, не удержавшись, падает в снег.
Две секунды — ровно столько он позволяет себе валяться посреди поля боя. Через две секунды он вспоминает о том, что пообещал защитить. И с трудом поднимается на ноги, опираясь о верное оружие, как настоящий воин, давший доблестную клятву.

А потом всё заканчивается.

Оно кричит. Флинту очень хочется верить, что кричит оно от боли, но так от боли не кричат. Это — устрашающий, победный вопль, вопль-обещание.
Когда они всей компанией возвращались домой — уставшие, но отработавшие свой дневной паёк, — Алистер всегда начинал петь песню. И тогда все они — Воронёнок, Скворец, Синичка, даже Альбатрос и многие другие — обязательно подхватывали. Это звучало гордо, победно и правильно.
Возможно, оно тоже всего лишь поёт. Вот только совсем, совсем другую песню.

Остекленевший на пару мгновений взгляд Флинта обретает ясность. Он боится смотреть вниз, на заметно покрасневший снег, и потому — насильно заставляет себя опустить взгляд, чтобы преодолеть страх. С этим зверем бороться оказывается в разы сложнее.
Заметив Дитриха, мальчишка на миг цепенеет вновь. Мотыга едва не выпадает из ладони.

Он не знает, что делать. Два шага вперёд — и останавливается, застанный собственной неуверенностью. Один шаг назад. Сжимает зубы, беспокойно шарит взглядом вокруг в поисках знакомого лица. Алистер бы знал, что делать. Алистер бы всё сделал правильно.
Потом — вдруг спохватывается, отбегает в сторону, неловко пошатываясь, и поднимает с земли лук. Это ведь оружие Дитриха. Нужно вернуть его владельцу, а то как же — тот, наверное, беспокоится. Наверняка. Любой воин беспокоится о своём оружии. Вот и Флинт тоже. Только его мотыга всегда при нём, а Дитрих... Дитриху нужно помочь.

Лук ложится по соседству со своим хозяином, и какое-то время мальчишка ждёт чуда, падая на колени, перевод взгляд с одного на другого, словно — того и гляди — могучий артефакт поднимет Дитриха на ноги.
Но нет. Ничего.
Флинт взрывает снег руками и поднимает глаза на Ашиля, чтобы онемевшие губы произнесли всего одно слово, по-настоящему волшебное:
— Пожалуйста.

Настоящие рыцари ведь не умирают. Флинт знает. Точно.

Дрег наблюдая за суетой стоял, опираясь на посох. Распрямится, скинуть налобный ремень - не в этом ли счастье для коробейника, тащившего свой немалый груз многие и многие шаги? В этом. Однако суета ему не нравилась. Ему не нравилась жрица, пришедшая из далёкой для него империи. Торговец не любил имперцев, вторгшихся в эту страну. И особенно не любил имперских жрецов. Напыщенные ублюдки, не стесняющиеся жечь еретиков, язычников и всех, кто им не угоден. Там, в империи было именно так, и только вопрос времени когда слуги Урфара принесут свои порядки на землю Теравии. Поэтому жрица, распевающая гимны вызывала у торговца неодобрение и подспудное желание уйти как можно дальше. Но голос у Симоны был красивый, этого не отнять.

Но вместо этого Дрег только расстегнул тулуп, и достав флягу ещё хранящую тепло его тела, отпил. Тёплый и сладкий напиток, несколько глотков возвращающих иллюзию активности в уставшее тело коробейника. Он был далеко не так молод, чтобы обходиться без подобных трюков зимой. Убрав флягу, торговец относительно незаметно подобрался к Каталине. Ну насколько может незаметен мужчина немалого роста, с огромным мешком на плечах, не пытающийся скрыться, и разве что не пыхтящий от натуги. По дороге Дрег приветливо махнул рукой блаженной, рядом с которой сейчас крутился пёс, выпрашивая ласки. Правильные люди блаженных не обижают. Правильные собаки - тоже. Ничего, скоро привал, и тогда коробейник вновь накормит Шваркса.

- Каталина. Впереди должно быть место удобней для привала. Я раньше не раз ходил этой дорогой. - торговец неловко улыбнулся, вспоминая былые времена. Тогда ещё Эрнесто не осел в Вольных Просторах, а караваны были куда больше и лучше снабжены, чем сейчас. Да и за спиной у него был не один жалкий тюк, а целая телега, или сани, в зависимости от времени года. - Но мы едва плетёмся в этой пурге. Я не знаю, как далеко это место. Может ещё сотня шагов. Может несколько часов пути. У меня есть факел. Когда будет темнеть - подойдите, пожалуйста, ко мне. Факел в темноте лучше заметен, чем этот "кусок бесполезной ткани" на ваших плечах. -

Дрег огляделся по сторонам. Только двое сохранили бдительность. Недопустимо малая доля людей сейчас следила за подступами к их пешему обозу, по представлениям осторожного коробейника. Северянин чуть куснул губу, задумываясь об этом. Уг подери этих волков. Дрег мотнул головой и решительно направился к Юргену. Сейчас ему не нужна гордая дочь древнего рода, ему нужен был телохранитель, крепкий и сильный мужчина, способный постоять за себя и других.

- Юрген! - взгляд рыбьих глаз охранителя заставил коробейника споткнуться на слове. Какой же он страшный. Коробейник заставил себя выдержать взгляд охранника. Вот так. Глаза в глаза. Это легче чем многие думают, особенно когда есть некоторая сноровка и опыт. В своё время Дрег торговал с орками на их болотах. И тогда он не уступил ничего лишнего. Неужели кривая ухмылка этого мордоворота заставит отступить от задуманного сейчас? Да Юрген по сравнению с этими огромными зелёными бугаями - просто душка! Распаляя в себе уверенность таким образом, торговец улыбнулся. Сейчас нужно говорить именно с ним, а не дворянкой, теряющей сознание от усталости.

- У меня есть полог. Он не очень надёжный, но там точно будет теплее, чем снаружи. Там будет место для твоей госпожи и Сании. - Торговец примолк на мгновение. Он не стал говорить, место-то для обессиливших женщин там есть..а вот найдётся ли для телохранителя? Вряд ли. - Это моё слово, и оно не изменится от твоего ответа. Но у меня есть к тебе просьба. Верхняя часть этого полога..она тяжёлая. Я прошу тебя завтра её понести. -

Тут торговец приметил жрицу решительно шагающую к ним. Похоже, решила вознести здесь ещё пару молитв. И откуда только в этой довольно таки тщедушной девчушке столько сил и энергии? Ведь не пустая идёт, всё-таки. Доспехи эти, гимны голосит. Может и вправду есть сила у этого Урфара? Да нет ерунда, просто девчонка молодая, сильная ещё, дури много.

- Так же, совет тебе - попроси помощи у кузнеца. Он здоровый малый, вдвоём вы легко донесёте госпожу до привала. И подумай над моей просьбой. До следующего утра ещё полно времени, я не прошу ответить тебя прямо сейчас. -

- Леди Адрианна! Быть может, вы не помните меня, но нас представили на пиру Его Величества пять лет назад. - услышав это, Дрег поспешно ретировался. Куда ему, язычнику с далёкого севера, против этих Величеств и прочих благородных? Не с нашей свиной мордой, да в калашный ряд. Отойдя на некоторое расстояние, торговец воткнул посох поглубже, и заливисто свистнул, подзывая пса. - Шваркс! Ко мне, малыш! -

Собака не замедила появится, радостно виляя хвостом, тыкаясь лобастой башкой в ногу. Коробейник улыбнулся, и потрепал пса по башке и ушам, стряхивая снег со спины и сумок. - Потерпи ещё немного, дружище. Скоро привал, там будет тепло, там будет еда. - пёс умным взглядом посмотрел на коробейника, явно расслышав главное - "еда", и вместе с тем поняв, что её не будет сейчас. Псина огорчённо и немного разочарованно вздохнула, но уходить не стала, напротив, плюхнулась задницей на снег. А торговец, поправив сбрую на собаке, настороженно посмотрел вперёд. Сугроб как-то подозрительно шевелится. Волк, или просто ветер? Дрег прищурился недобро. Ууу, вражина. Самое время расчехлить арбалет да взвести его, и идти с ним..но Шваркс вёл себя сейчас почти спокойно. Так что Дрег только покачал головой, и взял посох.

-Эй, южанин! Я раньше ходил этим трактом в Теравию. Здесь есть места, пригодные для привалов, но мы ещё не дошли до такого. Или ты спрашиваешь не об этом?-

ссылка
Кап… Назойливой струйкой стекают за шиворот разрозненные воспоминания, никак не собирающиеся воедино.

Кап… Темечку больно от приходящих в голову мыслей, таких безнадежных, не находящих адресата.

Кап–кап–кап–кап…. Зачастили вместе с дыханием тревожные предчувствия, зашевелились тяжелые веки, неощутимое тело не отозвалось.

Кап–кап…. Предупреждающе раздавалось совсем рядом.

Щекочущая струйка медленно ползёт между грудей – не остановить, ни взглянуть.
Темнота сковала зрение, немощь сковала тело. Нет ни рук, ни ног, только голова, висящая в воздухе, разрываемая болью и тревожными мыслями, амнезией и непроходящей жаждой.

Кап–кап–кап… поймай хоть глоток.
Кап–кап–кап… я рядом, возле пересохших растрескавшихся губ.

Стоило пошевелиться и тело пронзило боль – затекшие конечности не желали возвращаться к жизни, не собирались возвращаться, помогая обрести собственное тело.
Руки ныли особенно сильно. Они ощущались где–то не здесь, но тем не менее, терзаемые болью, не прекращали отзываться на малейшее движение. Гулкий шорох, стон, стук сердца – все это сливалось воедино, в дикий коктейль из неосознанного страха, сдобренный песнью падающей воды.
Тело оказалось продрогшим и совершенно потерявшим гибкость. Омываемое сотнями капель, оно дрожало и изнывало от щекотки.

Мысли роились подобно струйкам воды на оголённой коже и подобно им же, никак не находили пристанища.

Кап….кап…кап….кап….

Почти невидимый, на них опускался полумрак, синим полотном приходил откуда–то сверху, скупой и тоскливый. Лица почти не угадывались, только белели в темноте пятнами. Холод поднимался наоборот снизу и каплями ударялся о продрогшие тела, переодевая кожу в новый пупырчатый наряд – жалкий и неприятный.

Общее ощущение беды повисло, еще не оформленное, над их головами. Хотелось и не хотелось, чтобы оно проявилось, но это происходило постепенно и пока неясно было, что из этого выйдет.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

— Кровь?! Мы что, по-твоему стали вампирами? — усмехнулся Джон.

Он стал собирать листы бумаги обратно в сумку.

— Это наркота, говорю тебе! У меня есть приятель, которому по накурке вся еда на вкус становится похожа на курицу. А ещё один начинает постоянно слышать, как вокруг шелестят ползающие змеи и ржёт при этом. Это эксперимент, правительство уже делало такие штуки. Я слышал, что они испытывали ЛСД, давая его ничего не подозревающим людям на улице. А теперь они придумали какую-то новую дурь. У этого профессора есть в доме компьютер? Вдруг можно загуглить по симптомам? Что там? Тошнота, агрессия... эм... склонность к канибализму?..

Последние слова были сказаны уже не так уверенно. Джон задумался. Нейроны в его мозгу заискрили от короткого замыкания: фразы "остановка пульса", "отсутствие дыхания", "нечувствительность к автоматной очереди в грудь" никак не соединялись с термином "симптомы". На ум приходило только другое слово на букву С. Джон тряхнул головой.

— Слушай, без обид, но ты не Бэлла, и я не Эдвард. Пить чьи-то анализы на СПИД из больничных пробирок я не собираюсь. Это точно какая-то новая наркота, и нам нужно пересидеть в безопасном месте, пока нас не отпустит. В больнице явно пошло что-то не так, и мы вырвались на свободу, но правительство будет нас искать. И наше единственное спасение — вот эта сумка с документами.

Джон похлопал по собранной сумке.

— Можно будет пойти с этим на телевидение, понимаешь? Журналисты раздуют скандал, и мы будем в безопасности! А пока нам надо бежать отсюда, Кэт... Нас будут искать. Возможно они уже едут сюда.

Вы не можете просматривать этот пост!

-И правда - чего это мы стоим?- Бормочу я, отпуская неподатливую барменшу и заходя в фургон.
-Тони, мы отпечатков нигде не оставили?- Я спрашиваю это на автомате, косясь на место преступления, и тут же понимаю - какую глупость сморозил. Склад горит, умирая. Исходит вонючим дымом и ярким огнем, проваливаясь в себя. Наверное, так рождаются черные дыры - когда мудаки космичечкого масштаба устраивают вселенскую пакость. Аккуратно вынимаю стреляные гильзы и сую их в карман - нет следов и все тут. Пока наших жмуров вскроют, пока то да се... Ищи нас потом. А револьвер я, пожалуй, заначу. Он мне становится дорог, как память прям. Опустевшие каморы барабана умоляюще пялятся на меня - жаждут, чтобы их заполнили - совсем как та ненасытная тварь во мне, мой темный двойник, охочий до свежей крови... Ну хоть их я могу накормить - патроны с сочными щелчками ныряют на места, револьвер буквально мурлычет от удовольствия. "Давай кого-нибудь убьем?!"- беззвучно просит оружие, преданно тычась рукоятью в ладонь.
"Не сейчас."
"Жалко... Слушай, может я смогу тебе помочь?"
"Помочь? Мне?!"
"Ну да! Это ведь так просто! Приставь ствол к подбородку..."
"Пош-ш-шел ты!"
Оно ехидно скалится спусковым крючком и умолкает.

Вы не можете просматривать этот пост!

"...Может быть стоило сломать ему челюсть? Ну так, не со зла, а для порядка и поддержания репутации? Хотя тот, второй, кажется был из Арчеров...Тоже, конечно, шкура бандитская, но шкура, чёрт возьми, с минимальной известностью - а значит потенциальные проблемы для мистера Сильверстоуна, хм...Да ладно, Дирк, парень, ты всё сделал правильно - расслабься!"

Старая кровать жалобно скрипнула, когда Дирк поднялся на ноги.
Давно прозвенел свою мерзкую трудолюбивую трель маленький будильник, а значит начинался новый день. Вышибала сладко зевнул, потянулся, как следует разминая спину и с наслаждением хрустнул затекшими конечностями, что приходилось поджимать в его "кроватке": мальчик давно вырос из детских размеров...

Накинув кожаную куртку на могучий торс, Дирк вышел из своей коморки на первом этаже, чуть не наступив на еле живую Мышь - "дама" вчера знатно поддала на алкогольном фронте и "зелёный змий" явился за расплатой в виде тяжкого похмельного синдрома и частичной потери в пространстве: Максвел, с галантностью истинного джентльмена, помог подняться "даме" на ноги, благородно не обращая внимание на вонь из её рта и грязь на одежде. Удостоверившись, что "жрица любви" вернула себе, хотя бы частично, контроль над телом и взяла верный курс, опираясь на стеночку при ходьбе, Дирк вышел в главный зал. По раннему времени, было пустовато - лишь красавица Керри, барменша, была на неизменном посту, за стойкой бара.

"Эх, красавица, мне бы морду посимпатичнее, да язык натренировать как следует...эх. Рассказал бы тебе о том огне, что цветом похож на твои волосы, но горит в МОЕЙ душе..."
Взгромоздившись на крепкосколоченный табурет, Дирк смог выдавить нечто членораздельное - уже огромное достижение:

- Дабрава утра, Керри-красотка, - и улыбнулся, окончательно завершая картину некого сюрреалистического изображения божка смерти, коим изредка поклонялись полуголые дикари.
"Болван, ты опять напугаешь её своим оскалом...", - Дирк "выключил" демонстрацию своих коренных зубов, сменив её на более-менее дружелюбную ухмылку, - "давай, спроси её: как дела, малышка? Что тебе снилось в эту ночь? О чём ты мечтаешь в своих снах и в этой жёсткой реальности...?".

- Как дила, бэйба?

"Идиот, чёрт возьми, какой же я идиот..."

Новый день начинался неотвратимо.

Для большинства жителей Пустошей это был еще один серый, не особо выделяющийся, скучный день. Монотонная, тяжелая работа или напряженные часы в пути, в ожидании подлости, приготовленной судьбой и миром за окном автомобиля.

Новый день воскрешал старые, не помершие вчера проблемы, встававшие в полный рост. Проснувшийся на первом этаже "Таверны" сталкер Фитиль решал в голове проблему "чем платить за следующую неделю". Проснувшийся за соседней стенкой от него скользкий тип Шорох думал, как избежать встречи с двумя тремя людьми, которые знают, что он знает, что они знают. Проснувшаяся на полу не дошедшая вчера до кровати по причине сильного опьянения шлюха Мышь думала о том, почему она стареет быстрее, чем две ее коллеги, и что с этим делать. Проснувшийся на втором этаже боец из числа Соленых по прозвищу Маятник думал, как ему вылечить загнивающую ножевую рану, которую пару дней назад он получил в зале Таверны на первом этаже.

Свои проблемы были и у тех, кто содержал заведение.

Энтони думал о том, что подходит срок уплаты доли Соленым, что Мышь пока не занесла вменяемую сумм в этом месяце, и что двое его постояльцев тоже никак не заплатят, а Сэм Уайлдфилд что-то давно не приезжал. Учитывая, что зима не за горами, и скоро понадобится больше топлива, перспективы были зыбкие и тревожные. Ну, вернее, он и не из такого вылезал. И деньги имелись. Но ситуация складывалась не самая радужная.

Керри, стоявшую за стойкой, могло напрячь два обстоятельства. Во-первых, в Таверну стал захаживать один парень из какой-то мелкой команды, и все бы ничего, но уж слишком пристально он на нее глазел. Парень-то сам ничего такой. Не бугай тупой, не тормоз, лет двадцати. Да и прибыль заведению — заказывал же что-то. Но какая-то смутная тревога тут была. Он ведь и слова ей не сказал и подкатить не попытался. Ну, а вторая — это то что заканчивался у нее приносимый сталкерами шампунь. Ага, тот самый, для волос. Ей, конечно, он не так был нужен, как работавшим тут девочкам, но все-таки жаль. Последний был особенно классный. С каким-то непередаваемым запахом, почти волшебным.

Ну, а у Дирка проблема была совсем прозаическая. Вчера он выкинул на улицу одного разошедшегося не в меру бойца. И, кажется, тот сказал лишнего, ну, в общем, в том духе, что Дирку за такое хана. Парень был из мелкой банды с железки, при нем еще дружок, поэтому "закрывать вопрос раз и на всегда" было вчера не с руки. Да и Энтони вряд ли бы понял, если бы Дирк начал клиентов из дробовика валить... Этот был, кажется, из Арчеров. Но не сам Арчер и не его брательник. В общем, Дирку не так уж редко угрожали, но эти двое попались неприятные. Такие могли подстроить что-нибудь.

Короче говоря, день, что бы он ни нес, начинался.

Вы не можете просматривать этот пост!

Эрик уже не думал, что на этой станции вообще обнаружит кого-то в живых.
В каждом новом коридоре, в каждой комнате – лишь другие тела, лишь новые зверски расчленённые трупы.
Его почти не волновала уже эта кровь, отвращение и страх отступили, пропали вслед за остальными эмоциями. Осталось лишь безразличие, одна отстранённость.
Когда он копался в консоли очередной двери, створки сами разъехались в стороны, а в грудь Фрайзеру уткнулись сразу два ствола, которые сжимал в руках здоровенный детина.
Слова застряли в горле, адресованный Эрику чей-то вопрос попросту прошёл мимо. Этот тип… Был огромен. Фрайзер всегда считал, что и сам обладает довольно внушительным ростом и никогда прежде ему не приходилось столь откровенно смотреть на людей снизу вверх. В лицо, черты которого скрывало стекло защитного шлема.
Сперва Эрик подумал, что перед ним какой-то андроид. Решил, что не может этот верзила состоять из плоти и крови. Наверное, свою роль сыграл и эффект внезапности – после горы трупов Фрайзер внезапно обнаружил «джек-пот». Комнату, полную вполне живых и даже, судя по всему, здравомыслящих ещё совершенно людей.
Но при взгляде на эту живую махину Эрику стало попросту страшно. Воображение живо нарисовало, как выглядит этот монстр в настоящем бою. И он совершенно не завидовал тем, кому хватило ума встать на пути этого парня на поле битвы.

Нужно, наверное, что-то сказать. Как-то разрядить обстановку. Лязг и душераздирающий вопль избавили от этой необходимости. Бугай резко крутанулся и словно окаменел. Эрик осторожно шагнул в сторону, уходя с потенциальной траектории огня застывшего «монумента», пинком отшвырнул в сторону перекрывавший проход стол, наконец получая возможность полноценно заглянуть в помещение. Увиденное совершенно ему не понравилось.
Чёрная мерзость появилась из вентиляции, распространяя во все стороны знакомые уже Фрайзеру ментальные волны. На этот раз он оказался готов – не позволил волне панического ужаса ударить по психике, не дал застать себя так просто врасплох. Он слишком хорошо помнил, чем в последний раз закончилась такого рода ошибка. Слишком хорошо знал, что именно он отвечает за кровь, которой покрыты сейчас зелёные пластины его костюма.
В ушах по-прежнему стоял ненавистный звон, но на этот раз ему было можно сопротивляться. Эрик воочию теперь наблюдал, как действует инопланетная тварь. Видел, как застыл на месте верзила, похоже, вовсе выпадая из этой реальности. Своей монолитной непоколебимостью напоминая Тёрнера в последние секунды жизни последнего… Видел, как катились слёзы по щекам отстранённо уставившейся куда-то в пространство черноволосой девушки, которая, по всей видимости, вовсе перестала понимать, где она и что происходит. Видел, как ещё одна, в таком же белом халате, обречённо уставилась прямо на склизкое существо, которое медленно сползло с наполовину «поглощённого» тела. В этой, последней, он узнал доктора Элисон Брэндон – ту самую девушку, сообщение которой они получили на «Ренессансе». Ещё один – молодой учёный в квадратный очках, отступал назад, до тех пор, пока не наткнулся на стол и не рухнул из-за этого на пол. И блондинка, которая, судя по всему, оказалась единственной, кто не поддался воздействию. Единственной, способной предоставить ментальным щупальцам твари хоть какое-то сопротивление.
Несмотря на критичность ситуации, на губах появилась грустная и полная боли улыбка. Эрик помнил другую девушку, которая оказалась способна противостоять этим тварям. Оказалось единственной среди них всех.

Рука Фрайзера метнулась было к винтовке, но почти сразу же замерла – слишком свежа была память о прискорбной неэффективности такого рода оружия. Пока блондинка тщетно пыталась растормошить и подтолкнуть к выходу «отключившегося» окончательно громилу, Эрик бросился дальше. Вглубь лаборатории, хватая хрупкую девушку в белом халате, которая оказалась к заканчивающему трапезу монстру ближе всего.
Он слишком хорошо знал, с чем столкнулся, чтобы тратить драгоценное время на попытки привести Элисон в чувство. Он просто бесцеремонно взвалил её на плечо и двинулся к выходу. Судя по всему, с увеличением расстояния эта мерзость слабеет.
Он бесцеремонно сбросил девушку на пол коридора, обернулся как раз вовремя, чтобы заметить, как блондинка выталкивает таки из комнаты ещё одну женщину.
И, как почти в то же мгновение, субстанция настигает парня в очках, который так и застыл на полу. Обволакивает его, обхватывает, подобно второй коже, каждую клеточку тела, выпускает мерзкие щупальца, которые, пробивая стекло, хищно впиваются в обе глазницы.
У людей же осталась лишь одна цель. Сдвинуть голема. Хорошо лишь, что тот находится в непосредственной близости от желанного выхода. Хорошо лишь, что подверженные воздействию жертвы обычно не сопротивляются…

Every night and every morn
Some to misery are born.
Every morn and every night
Some are born to sweet delight.

Some are born to sweet delight,
Some are born to endless night.
- William Blake


Идеальный порядок холодильных камер, расположившихся, словно соты, вдоль стены Ново-Орлеанского морга, был нарушен ударом ног Моргана. Дверь его ячейки с шумом распахнулась, и из чёрной, зияющей темноты появились сначала его ноги, а затем и всё остальное его тело, окровавленное после автомобильной аварии, подобно телу новорожденного.

Он не успел оглядеться, когда дверь ещё одной ячейки взорвалась от удара, и оттуда проворно выскочила молодая девушка. На ней тоже была кровь – пятно, растянувшееся на её блузе, в области её живота (Морган сначала почувствовал запах этого пятна, и только потом увидел его). Взгляд её полубезумных глаз пугал опытного детектива. Он видел такой взгляд у наркоманов, когда их кумарит, когда они ради очередной дозы готовы распотрошить собственную мать. Впрочем, он и сам сейчас выглядел не лучше, выбравшись из металлического такого же металлического «гроба».

Оставалась ещё одна ячейка, которая была слишком шумной для этого места. Морган открыл её и помог выбраться несчастному. Это был молодой парень, с таким же безумным видом, то ли от страха, то ли от боли, то ли от чего-то ещё. Кровь на его одежде перемешалась и грязью и пылью, как будто его избила банда отморозков, а затем выбросила тело в канаву. Правда, синяков и ран от побоев не было ни на руках, ни на лице.

Все трое стояли посреди небольшого помещения, 15 на 20 футов
Получатели: Кэтрин Фрост, Вольфганг Морган, Джон Картер., в котором, помимо стеллажа холодильных камер были лишь две каталки для перевозки тел, и неприятный холод воздуха, смешивающийся с холодом флуоресцентных ламп, и оседавший внутри каждого из трёх «счастливчиков». Там, внутри каждого из них, всё ещё выл голод, бездонный, путающий мысли, и вой его отражался эхом в их глазах.

Вы когда нибудь задумывались о том, какие мысли могут обитать в голове космодесантника, оказавшегося в эпицентре боевых действий? Вот к примеру, взять любой кадр документалистики и поставить на паузу. Увеличить изображение и внимательно всмотреться в черты лица и попытаться ответить на этот вопрос. Что чувствует этот человек? О чём он думает? Может быть о том, как попасть в противника? Как выжить самому? Может быть он думает о доме, о родителях или о своей первой, школьной любви? Кто-то скажет что он думает о долге, о всечеловеческом благе, о родине. Возможно он молиться богам войны, выпрашивая наносекунду, чтобы успеть уйти с линии огня? Гадать можно бесконечно, устраивать дискуссии и дебаты. Но что бы вы не сказали, всё будет верным ответом. Именно сейчас, пока кадр стоит на паузе, он думает обо всём и сразу. Его сознание подобно бурлящей горной реке, где каждая капля есть мысль. В едином потоке, эта полноводная река сметает всё на своём пути. Она сметает страх, сомнения, боль. Она сглаживает человеческие недостатки, шлифует душу и разбивает вдребезги всё то, что принято считать личностью человека.

Именно в такие моменты, бойцы теряют свою самоидентификацию, становясь частью единого огромного организма имя которому армия. Словно в огромном муравейнике просыпается коллективное сознание, страх отдельных особей распределяется между всеми, уравниваются чувства, эмоции, радость, злоба. Даже чувство восторга, патриотизма и воодушевления делиться, приумножается. Обостряется чувство локтя, даже не видя бойца из своего легиона, ты буквально всей кожей ощущаешь его присутствие и нервами ловишь каждое его движение, подчиняешься общему ритму и наносишь удар, именно тогда, когда это больше всего нужно.

Вот и сейчас, находясь на грани боевого транса, сознание Шепарда расширялось, пыталось найти нащупать связь с другими бойцами, но всё тщетно. Среди присутствующих не было воинов. Даже тот, кто мог бы им стать, кто по праву рождения должен был стать воином, проявил малодушие, отказавшись отпереть дверь. И вместо него рядом с Максом встала женщина, хрупкая хранительница того, чему человечество обязана своим существованием.

Словно огромное насекомое, Макс понимал роль каждого в людском человейнике. Есть трутни, есть рабочие, есть солдаты и есть королевы. Потеря солдата или даже сотни солдат и рабочих ничто, если выживут королевы. И несколько королев были рядом...

Собственное "Я" утратило всякий смысл, полностью растворившись в боевом трансе, когда двери распахнулись. Голем физически ощутил, как на него обрушились страхи и переживания окружающих. И если обычно эта волна проходила мимо, рассеиваясь среди бойцов, то сейчас она концентрировалась в одном единственном, поскольку не находила выхода.

Лягнув каталку с лежащей на ней трупом в открывшийся проём, Макс успел разглядеть чёрные пятна и одинокую фигуру, чей зелёный цвет в красном зареве аварийных огней казался тёмно серым. За спиной громыхнуло и организм повинуясь вбитому инстинку "вспышка слева", развернулся в пол оборота, перенацеливая одну руку с оружием на новый источник неприятностей.

Доли секунд, что бы увидеть и оценить угрозу, но поздно. Эмоциональная перегрузка достигла своего пика. Нервная система не выдержала и словно у перегруженного реактора сработал предохранитель, отключая сознание Голема от поступающей информации окружающего мира.

Он застыл немым изваянием с разведёнными в стороны руками. Лазерная винтовка продолжала смотреть в грудь человека в дверном проёме, а пистолет был направлен на чёрную субстанцию, облепившую голову Дженифер. Максу не хватило буквально секунды... Всего одной секунды, чтобы нажать оба курка сразу.

Наступила темнота, сознание погасло и ушло в перезагрузку, а тело с окаменевшими мышцами продолжало стоять неподвижно и сжимать оружие, применить которое не успело. Сказать точно, как долго продлиться такое состояние и сколько потребуется времени на восстановление- невозможно, всё сугубо индивидуально. Но имело ли это значение в текущей ситуации? Ведь уже через секунду, тело может быть уничтожено.

Won't you join me now
Baby's looking torn and frayed
Join the masquerade
Join the masquerade
- Placebo

- Проснись и пой, моя леди Элизабет! - сказал некто, отрывая запястье от её рта.

Элизабет открыла глаза, не совсем понимая, что только что произошло. На губах ещё оставался вкус чего-то очень сладкого, похожего на Бэйлис, или Калуа, или что-то другое, что не подавали в их баре. Сладкое, лёгкое, пьянящее...

Она лежала на большой кровати, в своём рабочем красном платье и кожаной куртке. Даже сценические туфли были всё ещё на ней.

- Добро пожаловать в Царство Ночи!

Стоявший перед ней мужчина раскинул он руки в приветливом жесте. Это был тот самый молодой человек, который вдруг появился на допросе, как чёрт из табакерки, и вырубил её, пообещав перед этим какие-то золотые горы. Только теперь на нём вместо строгого костюма была просто футболка с крупной надписью «ВСЮ НОЧЬ ГУЛЯЕМ ВЕСЬ ДЕНЬ СПИМ». На фоне играли так популярные пару лет назад Imagine Dragons.

- Меня зовут Дэмиен Хёрст, и я буду твоим проводником.

Он был довольно симпатичным, но взгляд чёрных глаз оставался таким холодным, как и при первой встрече. В его жестах была некая театральность, и сложно было понять, пьян ли он, или у него просто хорошее настроение. От прежнего властного образа не осталось и следа, как будто Дэмиен сменил маску солидного мужчины, на маску клубного повесы, которому от силы было лет 25. Чёрная футболка с надписью, потёртые джинсы и ремень с большой пряжкой в виде черепа со стразами не позволяли трактовать его образ как-то иначе.

Комната, в которой они были, выглядела довольно сумбурно. Большая королевская кровать с резной спинкой, вокруг хаотично расставлена мебель, антиквариат вперемешку с поделками из Икеи, на стенах пара абстрактных картин, на полу пушистый ковёр. Напротив кровати огромный плазменный телевизор и несколько колонок, похожих на модели небоскрёбов. Рядом три игровые приставки. Ещё одна плазменная панель висела сбоку на стене, вместо окна. Под ней прямо на полу стоял музыкальный центр. Комната была просторной, но это нагромождение мебели и техники всё портило. Как будто Дэмиен, как большой ребёнок, тащил в дом всё, что понравится, не сильно задумываясь зачем.

На столе в противоположном углу комнаты работал ноутбук, над ним на стене висела картина, рядом комод, на котором горела старинная лампа. Свет лампы падал на два чёрных пистолета. Ещё один пистолет, большой и блестящий, лежал прямо рядом с ней, на тумбочке. Проведя рукой по своим коротким, тёмным волосам, Дэмиен взял пистолеты с комода и покрутил их перед собой.

- Нам предстоит множество приключений, и каждая ночь будет стоить десять твоих жизней, которые ты жила до этого! Но для начала нам надо прояснить кое-что…

Он вдруг наставил оба пистолета на Элизабет.

- Ты боишься умереть, Элизабет?

С глухим ударом металлические створки разъехались, являя за собой широкий коридор. И слава Ормузду, что дэвов, чьего явления Сильвия подспудно ожидала, не было. Но и без даэвов увиденное представляло собой жуткой зрелище разрухи и смерти. Пятна крови, густой человеческой крови в мерцающем багровом свете казались бесконечно глубокими и будто до краев наполненными тяжелым отраженным сиянием.
Интересно, какому идиоту взбрела в голову мысль сделать аварийный свет в красных оттенках? На фоне творящейся на "Надежде" катастрофы мигающее алое сияние преломляло тени, обращая происходившее вокруг в сюрреалистическое подобие Бездны. Сама прерывисто мигающая лампа напоминала собой зрак умирающего зверя, и, вкупе с тревожными отблесками в лужах крови, еще больше давила на психику, еще больше пугала будто затаившимися по углам ужасами. И самым кошмарным было то, что эти ужасы обитали не только в подсознании Сильвии, но действительно были ужасающе реальны и материальны.
Взгляд психолога приковала к себе единственная живая фигура в этом царстве смерти и крови. И, к удивлению ван Эллемеет, этот человек отнюдь не был одним из сотрудников станции. Более того, он не принадлежал ни к армии, ни к одной из известных психологу корпораций. Женщина вообще не могла предположить ни одной структуры, чьим симоволом являлась бы золотая буква «Р». Ясно одно - этот человек тут неспроста, а значит - помощь прибыла!
Автоматически Сильвия отметила, что их спаситель был с ног до головы покрыт запекшейся корочкой крови. В иной день ее от подобного зрелища наверняка бы вывернуло, но происшедшее сегодня на неопределенное время отбило всякое чувство брезгливости: слишком многое за этот краткий промежуток времени довелось увидеть и пержить психологу. Впрочем, приглядевшись, она убедилась, что эта кровь не принадлежит мужчине в зеленом: видимо он при самообороне был вынужден принести покой одному из несчастных гех - одержимых дэвами. Спаситель явно понимал, что находящиеся в подобной экстремальной ситуации люди наверняка могут быть эмоционально неуравновешены и склоны к необдуманно-агрессивным поступкам, и поэтому вел себя крайне осторожно и доброжелательно, ни в коей мере не желая вызвать к себе недоброжелательность.
Ван Эллемеет широко улыбнулась и опустила бластер: ее молитвы были услышаны, и Ормузд прислал им на спасение сего воина. Но не успела женщина выразить благодарность неизвестному, как ее отвлек раздавшийся за спиной, прямо в лаборатории, грохот падения чего-то тяжелого, а следом за ним - полный животного ужаса вопль, оборвавшийся также внезапно, как начался. И этот вопль явно издал не человек, испуганный всего лишь падением чего-либо - это был смертный страх живого существа, чья жизнь готова вот-вот отправиться в светлое пламя Аташ. Перепуганная криком Сильвия мнгновенно забыла о неизвестном, резко развернувшись на звук - лишь для того, чтобы увидеть дэва, пожирающего несчастную страдалицу Дженнифер.

Вновь вернулась, уже, казалось, позабытое чувство всеобъемлющего страха и бессилия, таранным ударом разбило хлипкие преграды уверенности в спасении и в собственных силах. Словно раскаленные гвозди вонзились в виски, пытаясь дотянуться до хрупкого человеческого разума, в горле резко пересохло, все члены саднели так, словно их долго и старательно избивали.
В голове нарастал чудовищный звон, долгий протяжный, на одной ноте - словно штопор он ввинчивался в мозг, оттеняя легким оттенком безумия и без того терзаемый болью разум. Шум все разрастался, заполняя голову, но теперь в нем зазвучали полные сарказма и скрытой насмешки неразличимые шепотки, издевающиеся, смеющиеся, играющие с сознанием зороастрийки.
В глаза будто кто-то бросил горсть песка. На лице пошатнувшейся Сильвии заблестела серебристая дорожка слез, но ван Эллемеет не собиралась сдаваться девам так просто. Пересохшими губами, ставшим будто чугунным языком она прерывисто зашептала:
- Йенгхе хатам аат йеснэ пайти вангхо...
Но тьма вокруг и не думала рассеиваться. Женщина уже и не видела своих спутников в этом клубящемся море мглы, и с их пропажей тихой сапой в разум начало закрадываться осознание того, что она осталась совсем одна. Через силу, превозмогая боль в пересохшем горле, в мучимой голове, психолог все пыталась завершить святые строки "Авесты" на давно мертвом языке фарси:
- Маздао Ахуро ваэтха Ашат хача...
Но тьма не отходила, а шепотки вокруг набирали силу, перерастая в монотонный гул толпы, глумящейся над бессильной что-то изменить проповедницей. Мобед все пыталась представить священный огонь Аташ, но чаша перед ее глазами все оставалась тусклой и потухшей. Сквозь рвущие грудь рыдания она с трудом произнесла последние строки:
- Йаонгхамча тансча таосча йазамайдэ...
Но проверенные веками, произнесенные тысячами и тысячами бехдин слова не приносили успокоения. Кошмары кружились вокруг, застилая взор, и Сильвия, не вынеся страданий духа и тела, разжала руки и рухнула на колени. Безполезные против посланцев Ангра Майнью фонарик и бластер глухо ударились о пол, будто сотворенный из густых, антрацитово-черных облаков.
Голоса в голове торжествующе взревели над упавшей мобеди, и ставшие еще более отчетливыми тени завели вокруг нее до судорог жуткий хоровод. Постепенно тени изнутри наливались злым багровым светом, до тех пор, пока одна из них не покинула круг, вознесясь над рыдающей в бессилии женщиной.
...Полковник Корнелиус де Йонге ван Эллемеет никогда не кричал на беспутную дочь, никогда не ругался и не гневался на нее. Но сейчас отец был мрачнее грозовой тучи, а озлобленный голос его напоминал раскаты грома:
- Ты отреклась от семьи, ты отреклась от нас с матерью, ты отреклась от всего, что нам дорого. Ты нам больше не дочь! Ты одна!
...Лайонел лорд Измей с тоской и презрением смотрит на ту, что некогда носила его фамилию. Губы мужчины при виде бывшей жены кривятся в брезгливой улыбке, а на руках он держит маленький скелетик, пристально наблюдающий за женщиной пустыми глазницами:
- Ты разрушила семью. Ты разрушила все, что было. Из-за твоего предательства я ушел на войну и умер там в первом же бою. Но ты убила не только меня, - он приподнял скелетик, - своей подлостью ты убила нашего так и не зачатого сына. Ты - убийца! Ты - одна!
...Мобедан-мобед с осуждением глядит на жрицу. Задержав взор на ней лишь на секунду, он отводит глаза, не желая даже видеть ее. Через силу он цедит:
- Ты своей глупостью и слабостью оскверняешь веру. Ты труслива и бесполезна. Самим своим существованием ты порочишь и оскверняешь веру. Ты больше не одна из нас - ты больше не бехдин. Ты - одна.
...Тени вокруг торжествующе воют, и вот уже вокруг Сильвии вьется хоровод из друзей, знакомых, коллег, единоверцев. Они смеются над ней, плачущей, презирают ее, стоящую на коленях, на сотни разных голосов злобно скандируя:
-Ты одна! Ты предательница! Ты худшая из всех, кого только видела Земля! ТЫ - ОДНА! ТЫ - ОДНА! ТЫ - ОДНА!!!
Тело - бог с ним, не до мучений тела сейчас: душа кровоточит сильней. И самое паршивое было то, что Сильвия понимала, что доля правды в этих словах есть.

Миранда безнадежного тонула. Размокшая серо-черная земля засосала ее, крепко обхватывая со всех сторон промозглой леденющей удавкой. Еще секунд двадцать назад слуага просто поскользнулась под проливным дождем, нога в тяжелом ботинке увязла. При рефлекторной попытке выдернуть, другая нога ушла в глубину по колено. Не успела девушка воскликнуть или что-то предпринять, как жижа поглотила ее по бедра, и тут утопание чуть замедлилось.

Подобная участь постигла и Альберта Морье, забредшего несколько вперед на разведку. Почва качнулась от шагов как мыльный пузырь в который тыкнули пальцем, а затем хлюпнула, разбрызгивая комья в разные стороны. Рыцаря опрокинуло, под ногу подвернулся какой-то корень. Оступившись, Морье повалился на бок и пятую точку и увяз. Первой мыслью было, что зря он пропустил фирхлисс, когда тот начался. Но сожалеть было поздно.

Мелисса увидела происходящее с Морье, услышала через шум дождя возню сзади. Но земля вдруг ушла у нее из под ног, как будто что-то дернуло девушку сзади. Первой мыслью было: "Странно, что грязь приближается так быстро". Вторая мысль - "На вкус как козинаки". Руки слуаги стали беспощадно топнуть, а ноги скользили и разъезжались на каком-то мокром пучке травы, тоже начиная проваливаться.

На ногах остались только Нольвен с Кормаком. Им удалось удержать лошадей, у упавших звери вырвались из рук и дернули в сторону высокой травы по сторонам дороги. Впрочем, сейчас было не отличить, где заканчивается путь, под проливным дождем все смешалось в кашу.




Еще полчаса назад все было нормально. Путешествие из дворца графа Блеза стартовало бодренько, компания выехала с запасом надежды и энтузиазма на поиски таинственного Варича Вячеслава. Миранда указала северный трод, который вел в сторону Марэ Виф. Начинался он на окраине города, туда пришлось ехать на метро, пересекавшим город не под, а над землей на белых эстакадах. Вход на тропу располагался под автомостом у свежей стройки. Обычная потрепанная дверь с облупившейся краской и проржавевшим замком в подсобку - взгляд на таком не задерживался. Но достаточно было прошептать "Волны гасят ветер", как эта конструкция распахивалась, и вместо подсобки путешественникам открывалось синее небо и тропинка через золотое поле. Очевидно, что вход был новым, его открыли и поддерживали в адекватном состоянии подчиненные графини. Но реннские подменыши пользовались им нечасто, предпочитая ездить на север на авто. Трод этот считался ненадежным, капризным и коварным, как однажды обманутая женщина, и все время пытался провести путешественников. И правда, несколько раз группе попадались на глаза миражи, были и развилки с неправильными указателями, ложные тупики, упиравшиеся в камни и леса, и даже химеры чаще пытались сбить с толку. Одна сорока, пролетая, сказала: "Не туда идете, вам направо", а затем свернула в этом направлении. Естественно, у членов группы были разные мнения о том, куда двигаться, и иногда возникали споры. После одного из разногласий Морье все время держался впереди, на разведке.

Когда после нескольких часов пути и привала компания свернула по совету Кормака к западу, все вздохнули с облегчением, потому что тропинка перестала обманывать, и пошла более-менее прямо, без уловок. Она тянулась по небогатой видами и скучной равнине, постепенно набирая уклон вверх в волнообразных складках. Деревьев росло немного, больше какие-то коряги, мшистые, старые и поломанные, подгнившие на ветру. Зато трава стояла высокая, пучками.

Все изменилось, когда стало вечереть. Солнце закрыли тучи, их быстро прорвало дождем, видимость сократилась до нескольких метров, а настроение упало до "ох, блин". Никому не хотелось провести всю ночь в таких условиях. Крупные капли (наверное, с яйцо) с грохотом падали в лужи, разбивали жидкую грязь в кратеры, как метеориты порождали миниатюрные взрывные волны. Водяной пар вздымался над землей и, холодея, превращался в сизый туман на уровне колен, неожиданно плотный для такой погоды. Изо рта при дыхании вырывался пар, а по лицам текли холодные капли. Они наказывали Подменышей за неприкрытость голов, шей и других частей тела. Можно было почувствовать себя динозавром на закате мелового периода, в центре какой-то природной катастрофы. По сравнению с грозовым элементалем над Гвер Гроннань этот дождик был Нольвен и Ко совсем не страшен, но лошади пугались, особенно от оплеух между ушей. Приходилось вести их на поводу. Самое неприятное заключалось в том, что серебряный путь скрылся под лужами и скользкой жижей, и идти дальше стало довольно опасно. Но и ждать окончания дождя в Грезе было довольно бесполезным занятием, это могло быть просто место на троде, где всегда льет как из ведра. Решили двигаться дальше, пусть и медленно. Постараться найти ночлег или, по крайней мере, сухое место для ночевки. Легкий уклон местности обещал скалу или хотя бы какую-то точку, где вода не задерживалась - большое преимущество по сравнению с "террасами", где группа застряла сейчас.

Прошли еще сотню-другую шагов, и тут-то и начались падения с проваливанием. Грязь из неудобства превратилась в реальную опасность.

Святой мастер или тяжело быть королем.



Как вы наверняка заметили, модуль "Мир Дроу" получил широкую известность и даже двойную огласку в нашем блоге. Огласку довольно интересную, так как она представляет собой два противоположных мнения на происходящее. Казалось бы, что еще можно выжать из этой темы? Но нет, история еще не окончена, и теперь пришла моя очередь.
Надо сказать, модуль я не читал. Мне дороже мое эмоциональное здоровье. Сегодня я узнал, что там в одной из веток fil211 сексуально овладел играющим кросспольной лолей Ратидаром. Этой информации мне более чем достаточно на ближайшее время. Однако, обсужд модуля является более чем достойным чтивом сам по себе.
Говоря по простому, из модуля начинается бегство игроков. Но нам, разумеется, интересны причины. В центре внимания - Francesco Donna, игравшая матрону дома. Ключевой персонаж. Как оказалось, вместо того, чтобы сразу рьяно искать, с кем бы совокупиться, ударилась в дровийские интриги и политику. Чем разгневала мастера, который добродушно пообещал, что если она не проявит должную активность, её изнасилуют мастерские нпц. Обещание, сделанное вне игры, повергло игрока в определенный шок, и она отказалась играть дальше. Видимо, мастер не мог даже помыслить о такой возможности, так как мгновенно впал в истерику, активно приправленную заявлениями о том, какой он хороший и как ему тяжело, и какие игроки у него сволочи. Желающие могут пройтись по обсужду игры, я же не буду приводить тут все оскорбления от лица мастера, но их на данный момент уже достаточно. Все это с обещаниями перепилить модуль, закрыть модуль, передать модуль кому-нибудь другому...
В течение всего дня, под слышимый аж из чата ДМа хруст попкорна, драма перетекала то в одну, то в другую стадию. За это время успел уйти еще один игрок, почти вернулась матрона и снова ушла, поняв, что ей тут ничего не светит, бывший помощник по модулю метафорически плюнул в мастера, мастер убрал требования обязательного секса... Собственно, поведение мастера и вызывает такое волнообразное движение, так как он впадает в истерику, как будто бы отходит, громогласно объявляет, что он идет на какие-то уступки, после чего почти сразу закатывает следующую истерику по этому самому поводу. Иными словами это, к сожалению, просто не назвать. И все это происходит даже сейчас, пока я пишу эту статью, в реальном времени.

Попробуем тем не менее подвести какой-то итог дня.
Ушедшие игроки уже вряд ли вернутся. Я полагаю, им хватило того, что они увидели сегодня, даже если у них были какие-то мысли о возможном возвращении ранее. При этом существует все еще достаточный контингент игроков, которым, видимо, нравится то, что там внутри происходит. Эти требуют продолжения банкета. На данный момент я не могу найти требования безудержного секса в описании игры. Но, хотя мастер и сокрушался о том, что все потеряно, и выкинутые слова не вернуть, он вполне может вернуть все те же требования. На данном этапе модуль, вероятно, все же не закроется, но перейдет в некую следующую стадию. Какой она будет, я лично предугадывать не возьмусь.

Боль. Боль она вообще многое определяет. Физическая боль иногда успокаивает душевную, тогда это хорошо. Но когда душа не болит, когда на месте души темная бездна, когда мир рухнул, сгорел заживо и восстал из пепла, когда ты уже умерла и вернулась, боль начинает раздражать. Еще больше раздражает то, что кто-то помешал ее кормлению. Одно и другое складывается и внутри что-то ворочается, начинает жечь. Разгорается пожар ненависти, хочется оторвать этому тупому норвежскому шкафу голову, вырвать его холодное сердце и испить из него... Леонор сама испугалась таких мыслей. Откуда в ней столько ненависти, такая жестокость, кровожадность? Нет, она не будет идти на поводу темных желаний, она не будет убивать союзников, по крайней мере пока... Но что-то нужно было делать. Да еще этот тупица, король букашек, что он вообще о себе возомнил? К нему приходят, соблазняют, а он кусаться, да еще... что он там мямлит про рождение? Нужно это кончать.
"Эх, если бы я могла двигаться чуть быстрее" - рождается мысль в голове Леонор, и она сама не замечает, как кровь начинает бурлить по ее венам, как уже мертвые мышцы, связки, суставы орошаются живительной влагой и приобретают гибкость, подвижность и скорость, которой никогда раньше не обладали. В голове всплывает дурная, древняя и заезженная песня.
Sweat dreams are made of this,
Who am are I to disagee?...
И время как будто замедляется...
Travel the world and the seven seas
Everybody's looking for something
Леонор оценила ситуацию. Бедолага отпустил ее руку, и был опасно близко, вроде даже пытался ее схватить, и как-бы не выкинуть в окно. "Ну что-же, ты безусловно прав, неведомый исполнитель, всем что-то нужно, вот мне нужно покончить с этим придурком." - Подумала девушка.
Some of them want to use you
Рука с пистолетом поднимается. Вроде-бы, что-за движение, один момент, но абсолютно не ясно, что же будет раньше - придурок выбросит ее в окно, или получит порцию свинца в живот.
Some of them want to get used by you
И пистолет целится в живот, или чуть ниже, этому придурку. Кажется целая вечность прошла с того момента, как она вытащила пистолет из-за ремня, и в миллион раз больше с того момента, как они залезли на этот проклятый склад. Какого черта, почему палец так медленно нажимается?
Some of them want to abuse you
Но бог букашек не сдается. Кажется, он что-то знает. Что-то знает о них, о том, кем они стали. Его ведь не испугала ее, наверняка комнатная температура, он даже виду не подал. Ну, и пёс с ним, что знает, немножко свинца должны правильно расставить акценты. Как говорил Аль Капоне, "Ничто так не прочищает мозги, как пуля в **пе"

Ничто не предвещало того, что произошло в этот бесконечный и жуткий день. Никто не был готов к тому, что произошло. Они жили, общались, работали, любили - все как всегда. Обычным этот день начался и для Сильвии. Работы для психолога сегодня небыло, и женщина, вознеся молитву Священному Пламени, поудобнее устроилась в кресле, планируя посветить день книгам. Но долго отдыхать психологу не дали. По неизвестным причинам на станции многие прежде адекватные и разумные люди начали терять рассудок, будто решив испытать знания Сильвии всеми разновидностями безумств. Их было так много, что никакие индивидуальные беседы были невозможны. Кроме того, повышенный уровень агрессии многих пациентов вынудил держать рядом с беседующим с одержимой толпой психологом охрану. Но и солдаты чувствовали себя не в своей тарелке, еле прикрываясь щитом устава и дисциплины от приливной волны заполняющего станцию безумия.
Но прежде, чем ван Эллемеет достигла каких-либо успехов, свершилось новое происшествие: начальник безопасности станции также сошел с ума и отключил АМР. Тяжелые глыбы метеоритов разорвали обшивку станции, и ножом в сердце проникли внутрь.
С метеоритов на "Надежду" вышли ОНИ. Дэвы, визареша, демоны - слуги Ангра-Майнью. И неважно, были ли они ксеноморфами или это материализация кошмаров и потаенных страхов запертых на затерянной в глубинах безбрежного космоса людей. Они пришли с одной целью - убивать. И ни ашаваны, ни друджванты немогли помешать им. Сильвии повезло, что она в это время находилась в одиночестве в коридоре, ведущем к командному пункту, и ей не пришлось столкнуться с безумием других, как и с дэвами. От нахлынувших кошмаров женщина рухнула на пол, обхватив руками разрывающуюся под напором невиданных кошмаров голову. Казалось, черви пожирали ее тело; казалось, она замерзает во льду; казалось, она медленно гниет заживо; казалось, она спасается бегством от темной стороны своей души - и никак неможет убежать. Один Ормузд знает, сколько длился этот приступ безумия, пока во тьме сознания не загорелась маленьким, теплым и ласковым светом лампадка аташдана - Благого Пламени веры. Для измученной души Сильвии это стало знамением, и именно оно помогло психологу освободиться от удушающих щупалец безумия.
С трудом поднявшись, словно через тяжкую завесу ван Эллемеет сделала шаг. В голове будто взвыли трубы, нежелая оставлять добычу.
О Ахура, вознеси
Ты меня через Армайти,
Силу дай, Святейший Дух
одари хорошей долей;
Мазда, Ашей призови,
дай в награду Мысль Благую.
Первый шаг дается тяжело, из саднящих от боли глаз, кажется, вот-вот выступит кровь. Голос Сильвии, сначала дрожжащий, сбивчивый, набирает все большую силу, разгоняя тьму в душе.
В помощь покажи ты мне,
о Всевидящий, награду,
Ту, что Мысль Благая даст,
ту, что в силах твоей власти;
О Святая Армайти,
научи, как в Ашу верить.
Второй шаг дается уже легче и проще, но от каждого движения будто чугунных ног ломит все тело. А вокруг уже - не бездна кошмаров, а зыбкое марево, сквозь которое пробиваются очертания знакомых стен станции.
В помощь покажи ты мне,
о Всевидящий, награду,
Ту, что Мысль Благая даст,
ту, что в силах твоей власти;
О Святая Армайти,
научи, как в Ашу верить.
Третий шаг. Сильвия будто выныривает из темных глубин на поверхность реального мира. Чуть пошатнувшись, женщина опирается на стену. И, хотя физически она вымотана, будто бежала кросс, голос ее наливается силой и уверенностью, словно бы без участия самой мобеда вытаскивая ее из гибельного забытья.
Радость будет Ахуре Мазде!
Слава тебе, о Атар Ахуры Мазды,
благодетельный, величайший из Изэдов!
Ашэм Воху, Ашэм Воху, Ашэм Воху!
Еще шаг, и опущенная голова гордо поднимается, взгляд тверд и осознан. Чистая вера и ее праведность помогли справиться с напастью, и теперь ее долг перед Ормуздом и людьми спасти остальных.

...Но желанию Сильвии было не суждено сбыться. Покинувшая одинокий коридор психолог казалась подхвачена царящей на станции вакханалией ничем не сдерживаемого безумия. Она увещевала и уговаривала, била по щекам и стреляла, пытаясь защитить себя и спасти прочих. Но все было безрезультатно, и вскоре ван Эллемеет увидела настоящих владык этого безумия - обретших плоть дэвов, пришедших устроить на "Надежде" свой кровавый пир. От увиденного женщина замерла в оцепенении, забыв все слова молитв, и лишь испуганно смотрела на проползающую невдалеке тварь, понимая, что ничем неможет ей помешать. А когда оцепенение спало, она со всех ног устремилась как можно дальше от увиденного, в глубине сознания понимая, что в замкнутом пространстве станции она не спасется, и визареша рано или поздно придут за ней.
...Когда страх прошел, психолог осознала себя запершейся в маленькой лаборатории вместе с пятью другими такими же счастливчиками. Всех она знала в лицо, всех она знала поименно. Увы, никто из ее немногочисленной паствы неспасся. По крайней мере, их здесь небыло.
Пришедшая в себя Сильвия молча сидела и курила, понимая, что и без того початая пачка скоро закончится, и ей уже будет нечем себя занять. Как психолог, она должна была поддержать в коллективе здоровый дух, но как это может сделать та, кто сама еще не пришла в себя?
Но что-то делать было надо. Надо. Должен - значит можешь. Понимая, что сейчас не время для проповедей, ван Эллемеет, не обращаясь ни к кому конкретному, вслух произнесла, понмая, что неможет удержать в себе одной эти слова:
- Это наказание нам за то, что мы забыли о вере, забыли о заветах Заратустры. Мы отринули сами себя, мы отринули то, что защищало наши души. И теперь пришло воздояние. Это дэвы - демоны злобы, чья цель - уничтожить все живое. Но я верю, что мы можем пережить это. Я знаю - помощь придет. Ахура Мазда своей благой рукой направит к нам спасителей, и мы будем освобождены из этого царства безумия. Но в это надо верить. Я - верю. А вы - поверьте мне, - помотав головой, психолог обвела взглядом немногочисленных оставшихся в живых, - Мы все должны верить в благое, верить в помощь. Тех, кто пришел сюда, невозможно понять с материалистической точки зрения, а это означает, что только Behdin защитит нас.
Мы - люди. Мы - величайшее творение Его. Ужели мы отступимся перед неизвесным? Ужели мы опустим руки и будем смиренно готовиться к смерти? Мы должны верить, что помощь придет, что нас не бросят. Но и мы сами должны подумать, чем мы можем помочь нашим будущим спасителям, а не терпеливо ожидать своего часа, как скот на бойне! Давайте все молча посидим и подумаем, и да поможет пламени наших душ Пламя Ормузда!
Произнеся это, Сильвия умолкла, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации. Нето, что она не верила в собственные слова, но сидеть без дела было смерти подобно. Но и выходить в безумие было чертовски страшно. Доктор Брэндон речитативом просила о помощи, но ответа небыло - передатчик все также безмолвствовал.
Снова сорвался Джон. Воистину, ужасы пережитого способны перевернуть психику человека с ног на голову. И хотя молодой человек кричит и брызжет слюной, определенная логика в его словах прослеживается. Воистину, мироздание помогает тому, кто помогает себе сам. Вот только как это сделать? Как?
Из отрешонности Сильвию вырвал звук звонкой пощечины. Вопли Джона достали даже невозмутимую Беллис, и женщина применила к нему самое грамотное успокоительное. Прервав истерику, женщина первой нашла в себе силы обратиться к товарищам по несчастью и предложила выбираться. Хотя четкого плана и у нее небыло.
Пожав плечами и затушив сигарету об стол, Сильвия ответила:
- Я согласна. Надо действовать, надо выбираться. Помощь приходит к деятельным. Но как? Мне кажется, что у нашего выхода будет очень много общего с воинскими операциями, так может, господин капитан Шеппард выскажет свои предположения по наиболее оптимальному пути до арсенала и командного центра. Я неуверена, что одной силой молитвы в состоянии изгнать дэвов, и не помешало бы поискать защиту и оружие. И вообще, действие - лучший способ борьбы со страхом, да.

Этот отсек… Ничем не отличается от многих других. Но за несколько часов вынужденной изоляции он успел стать действительно ненавистным. Каждая секунда проведённая здесь превращается в пытку. Ненавистен каждый шорох, каждый стон, периодически повторяющиеся женские всхлипы.
Замкнутое пространство давит, порождая желание скорее выбраться отсюда, но… При одной мысли о том, что ожидает снаружи, приступы клаустрофобии безжалостно подавляются.
Раньше это помещение являлось лабораторией – дорогостоящее оборудование, длинные столы уставленные склянками и образцами, инкубаторы и лампы дневного света… Теперь всё не так. Тускло мерцает багровым светом единственная лампа аварийного освещения – углы комнаты утопают в зловещем мраке. В кровавом свете лица люди кажутся неестественно резкими, а черты – заострёнными. Этот неравномерный мерцающий свет сводит с ума, заставляя молить о наступлении темноты… Вплоть до момента, когда вспомнишь, что в этой темноте может скрываться.
Характерные для станции белые стены теперь переливаются всевозможными оттенками кармина. Пол усеян осколками стекла – разбитые колбы и оборудование, которые без всякой жалости были сметены со столов, когда потребовалась ровная поверхность.

В тишине, прерываемой тихим, но раздражающим плачем, женский голос снова и снова повторяет уже въевшуюся в сознание фразу.
Пожалуйста, кто-нибудь, если вы меня слышите… Пожалуйста помогите… Вытащите нас отсюда. Остановите… Этот кошмар. Научно-исследовательская станция «Надежда» просит помощи. Хоть кто-нибудь, вы меня слышите..?
Самодельный передатчик упорно транслирует зацикленный сигнал в тщетной попытке пробиться сквозь абсолютную блокаду в эфире. Кто-то глушит сигнал. Отсюда, с борта «Надежды».
Элисон – хрупкая девушка в лабораторном халате, чей голос раз за разом транслирует передатчик, сидит рядом, свесив со стола ноги. Дорожки слёз застыли на щеках – она ритмично раскачивается, прижав ладони к ушам. По всей видимости, силится спрятаться и спастись от происходящего.
На другом столе, освобождённом от излишней аппаратуры – лежит мужчина в идентичном халате. Грудная клетка его разворочена – рёбра вскрыты, проломлены и раздроблены. Лужа уже подсохшей крови темнеет на белоснежном полу. Несмотря на все усилия, спасти его не удалось. У него изначально не было ни единого шанса.

А ведь совсем недавно всё было иначе.
Никто не мог и предположить, какая волна кровавого безумия затопит станцию в течении ближайших часов. Когда радары заблаговременно оповестили весь персонал о приближающемся метеоритном дожде, никто даже не обеспокоился по этому поводу.
Метеориты – вовсе не редкость, а автоматическая система защиты с ними всегда отлично справлялась.
Но не на этот раз. Метеориты пришли не одни – по мере их приближения на «Надежде» начали происходить крайне странные вещи. Кошмары, массовые галлюцинации, случаи разностороннего помешательства…
Сперва этому не придали особого значения. Пока не свихнулся начальник безопасности станции. Пока не захватил командный пункт и не отключил автоматическую защиту. Не позволил нескольким глыбам космических минералов пробить обшивку станции, а сотням других – обрушиться на поверхность беззащитной планеты.
С тех пор всё полетело к чертям. Кровь, перегрузки, закрытие всех каналов внешней и внутренней связи. Потаённые страхи оживали, приходя к сотрудникам в виде галлюцинаций. Воспоминания о нескольких часах смазались, всё труднее даже в памяти отличить вымысел от реальности.
Когда массовый психоз наконец завершился, «Надежда» была уже обречена.
Коридоры, заваленные разорванными и расчленёнными на куски телами. Немногочисленные «везунчики», балансирующие на грани умственного помешательства. Повсеместное аварийное освещение ввиду отказа основных генераторов. Но хуже всего было не это. Самым ужасным было оно…
С метеорита на борт станции проникла иноземная форма жизни. Чёрные сгустки пульсирующей биомассы, пожирающие заживо плоть, одним своим видом вызывающие апатию, они гнут сверхпрочные сплавы защитных дроидов словно пластмассу.
Эти твари ужасны. Почти неуязвимы для обычного оружия, смертоносны и вездесущи. Чудо, что они до сих пор не нашли эту комнату. Что их остановили заблокированные искусственно двери.

- Нужно отсюда выбираться, мать вашу! – в который раз уже Джон заводит свою песню. Он тоже сходит с ума, но по-своему.
Щуплый и неизменно спокойный учёный, интеллигентного вида, в очках – в экстремальной ситуации внезапно превратился в агрессивного и истеричного типа, который подрывает и без того сомнительное спокойствие всех остальных.
Снова он бросается к кнопке блокировки двери, но снова его останавливает крик Дженнифер, на несколько мгновений ради этот перестающей рыдать.
Тогда парень подскакивает к Шепарду. Кажется, его нисколько не смущают ни рост ни габариты последнего.
- Ты! – он ткнул пальцем в грудь Макса. – Ты же из охраны, чёрт побери. Так давай, исполняй свои обязанности. Обеспечивай, мать твою, нашу безопасность, детина!
На лице учёного застыли ярость и злость.
- Вытащи нас отсюда. Ты-то должен, мать твою, понимать, что с этой станции нужно немедленно выбираться и валить отсюда подальше! Или эта, - он кивнул головой в сторону Сильвии. – Уже окончательно промыла тебе мозги? Думаешь, нужно тут сидеть и молиться, пока нас не вытащат высшие силы?!

Элисон перестаёт раскачиваться. Слезает со стола, стараясь не смотреть на изуродованный труп.
- Успокойся, Джон… - тихо просит она, но Джон вовсе не думает успокаиваться. Похоже, этот парень нашёл способ через гнев давать выход своему страху.
- Если мы отсюда не свалим, то все здесь подохнем, как вы не понимаете!

Двадцать с половиной грамм свинца и двадцать латуни, на всего один снаряд, на одну полю. Отливка, формовка, фриз, блиц контроль. Один патрон узнает вскоре свою роль. Винтовка Кристофера Робина смотрит на свою последнею цель. В дрожащих руках, мушка оружие пляшет как бразильская танцовщица на карнавале. Попадет он или промахнётся, он уже не важно. Жирный палец нажимает на курок. Громкий хлопок, отдача. Сил больше нет. Мир завертелся как аттракцион.

Поросенок отрывает маленькие глазки. Его взгляд упирается в дощатый потолок его родного дома. Мягкий матрас, чистое постельное белье. Как же не хочется вставать, вот бы погрузиться обратно в сон. Пятачок переворачивается на другой бок, к стенке, прячась от яркого солнышка, настойчиво бившего в окно. Но тут в стеклянную раму что ударяет. Еще, еще и еще. Кто то очень хочет видеть маленького поросёнка. Пятачок протирает глазки, неохотно вылезает из-под мягко одеяла. Он подходит к окну, подставляет табуреточку и взбирается на нее. Тем, кто пришел в гости утром, был никто иной как медвежонок Вини – Пух. Рядом с ним лежит коробка, перетянутая нарядной ленточкой. Маленький поросенок открывает окно.

- Привет Вини. Ты что так рано?

- Привет Пятачок. Да я вот так…всю ночь не спал, готовился и очень проголодался. У тебя нет лишнего горшочка меда?

- Кончено есть, я сейчас открою.

Поросенок одевает свой синий в клеточку комбинезон и сбегает на первый этаж, открывает входную дверь. Вини старательно вытирает лапы о коврик и входит. Стол накрыт, чайник вскипел, чай заварился. Вини столовой ложкой уплетает мед из горшочка. Поросенок, молча сидит и не притрагивается к чаю. Его мысли где-то далеко.

- Пяточек, что-то случилось?

- Мне приснился очень странный сон Вини.

- Да? Странные сны они такие. Хочешь рассказать.

Маленький поросенок барабанит пальчиками по столу. Он молчит минуту. На кухне слышно тиканье часов, да чавканье медвежонка. Но в друг Пяточек начинает говорить.

- Там был я, ты и Кристофер. А еще Город, аще мальчик, который искал свою потерянную сестру. А еще добрый монах…- поросенок неожиданно замолкает – А дальше, не помню. Что-то случилось.

Поросенок пытается вспомнить этот сон, но у него ничего не получается. Образы ускользают как песок, оставив лишь смутное призрачное воспоминание. Но и оно растворяется без следа.

- Со снами всегда так. Я вот свои никогда не помню. Ну это от того что у меня в голове опилки. Так что не расстраивайся. Вспомни какой сегодня день!
Лицо маленького поросенка просветлело.

- День рождение Кристофера!

- Вот именно! Ты же не забыл приготовить подарок?

- Конечно нет. – поросенок убегает куда-то в соседнею комнату и возвращается с
синенькой коробочкой и торжественно объявляет. – Вот он!

Игрушки смеются. Почему? Им просто весело, а на душе тепло. Медвежонок переводит взгляд на настенные часы.

- Нам пора выходить, если хотим прибыть на праздник первыми.

- Да, только посуду помою.

Все приготовление закончены. Дверь дома с табличкой «Посторонним В» надежно закрыта. Медвежонок и поросенок идут по прекрасному стоакровому лесу. Пух поет веселые чричалки и вопилки. Пятачок, подхватывает. Сегодня праздник у их лучшего друга. Наверное, жизнь прекрасна.



Куда же выстрелил детектив Виллимам?
Наклонитесь-ка поближе и я расскажу вам, друзья мои.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Ну охуеть теперь. Этот парень только что пытался разорвать глотку охраннику, зубами, а теперь задвигает темы - «давай не будем его убивать». Что у него в башке творится, совесть так неожиданно прорезалась или дерьмо в голову ударило? Тони очень не любил людей, которые касячут. Они даже не бесполезные, они на много хуже. Провалившись в дерьмо, они потащат остальных за собой. А недавний поступок менеджера, был глупым. В его защиту можно сказать, что в таком поведении ничего удивительного не было. У самого Стигмы конкретно ехала крыша, и его подельник или товарищ по несчастью, тоже борется, со всякой хуетой что лезет в мозг. Со зверем что сидит внутри и жаждет крови. Но, тем не менее.

Как думаете, позволит ли бывший преступник, отсидевший больше 15 лет в тюрьме, уйти свидетелю с места преступления, особенного после того, как он во всех деталях сумел рассмотреть их кривые вампирские хари? Вот я тоже так думаю. Тут дело уже не в человечности или сострадании, это уже профессиональная этика. Если бывшего солдата Фронта, против воли заставили штурмовать этот сраный склад, то он сделает все правильно. Стигма мотнул плечом, сбрасывая руку Бада.

- Я просто делаю за тебя, твою работу.

Железный лом взлетел и опустился на голову охранника, размозжив её как гнилую тыкву. Осколки черепа, мозг, кровь и глаза теперь были на полу. Но на складе был кто-то еще. Нельзя терять времени. Один из мартинов Стигмы по пути давит глазное яблоко. Тони бежит в глубь помещения. Впереди, между ящиками, мелькает какой-то силуэт. Кровь начинает закипать, пробуждая силу. В ногах, будто тугие пружины. А ну иди сюда, засранец.

Прочь с тракта. Подождёт кровавый след, уводящий Селину всё дальше на юг. Её главная цель была слишком абстрактна и неясна, в то время как где-то здесь, совсем рядом, кому-то требовалась немедленная помощь.
Сквозь заросли невысоких кустов, не оглядываясь. Можно было не сомневаться, что богомол, как и всегда, выдерживая дистанцию движется следом.
Интуиция подсказывала, что время уходит. Что нужно спешить, что промедление может обойтись слишком дорого. Если хочешь успеть на представление своевременно – стоит ускориться, перейти с шага на бег.
Волосы развеваются позади, свистит в ушах ветер. Эльфийский бег – стремительный и грациозный. Почти совершенно бесшумный. Уникальная способность, свойственная всем представителям этой расы – в то время как лучшим из людей не удаётся в совершенстве овладеть подобным искусством даже после месяцев изнурительных тренировок. Кажется, нога сама находит правильную позицию, безошибочно минуя сухие ветки и опасные кочки, ступая исключительно удачно и мягко.

Отголоски криков, которые навряд ли уловило бы на таком расстоянии ухо обычного человека, не умолкают. Вопли страха и ужаса – вторят им отвратные хрипы. Там, впереди, что-то определённо не так.
В голове роятся странные мысли, вытеснить которые оказался не в состоянии даже стремительный бег. Какое-то предчувствие, немое предупреждение. О том, что девушке не понравится то, что обнаружит она на поляне посреди этого чужого ей леса. Что речь идёт не об очередном грозном противнике – с такого рода проблемами она превосходно умела справляться.
Почему-то не уходило никуда ощущение, что впереди – одно лишь разочарование. Вопрос, в который Селина предпочла бы не ввязываться. Но отступать уже поздно. Бессвязные мольбы на незнакомом девушке языке теперь можно разобрать более чем отчётливо.
Эльфийка слышит и другой голос – отрывистые команды. Заливистый смех. Запоздало приходит осознание, что она понимает некоторые слова. Что под сенью этого леса звучит родная и мелодичная эльфийская речь. То, чего здесь быть не должно совершенно.

И почему-то не вызывает радости эта находка. Не оставляет плохое предчувствие. Подсознание уже успело проанализировать скудные сведения, сопоставить очевидные факты – и прийти к выводам, которые сама Селина пока ещё отрицала.
Замедляется бег – голоса совсем близко. Дыхание ровное, ни малейшего намёка на истощение или усталость после произведённого только что рывка. Ещё пара шагов – и последняя стена зелёной листвы останется позади. Приоткроется завеса, скрывающая от взора девушки сцену, развернувшуюся на этой поляне.
Ещё не поздно остановиться, повернуть назад… Но нет.
Правда в любом случае лучше недомолвок и лжи. Какой бы неприятной она не являлась.

Небольшая поляна, посреди которой растёт огромный и раскидистый дуб. Древнее дерево, действительно древнее. Почти физически ощущается его мощь – отшельники, много лет прожившие в добровольной изоляции от окружающих, начинают непроизвольно воспринимать подобные вещи.
Это дерево действительно заслуживало уважения. Не уступало в возрасте некоторым гигантам из сердца эльфийского леса. Вот только ни о каком уважении в этот момент не могло быть и речи.
Верёвки тугими кольцами обхватывали толстые ветви могучего дуба. Болтаются в воздухе многочисленные тела. Канаты впиваются в нежную кожу на шеях – посинели лица, застыл ужас в распахнутых широко глазах. Люди. Повешенные. Не меньше десятка. Превращают величественный, в общем-то, вид дерева в сцену из ночного кошмара. Тела синхронно раскачиваются под лёгкими порывами холодного ветра, скрипят верёвки в тщетной попытке вызвать сострадание у безжалостных палачей.

Полтора десятка эльфов столпились вокруг. Полукругом обступили несчастное дерево. Все стоят к Селине спиной – не в силах даже острые уши уловить мягкие шаги девушки. Все вооружены – мечи прячутся в ножнах на поясе, у пары в придачу ещё и луки.
Некоторые смеются. Но нет в этом смехе веселья. Лишь злорадство, боль и бесконечная ненависть. К всем представителям человеческой расы. Обида за предательство. За то, что не пришли на помощь, обрекли их на смерть.
Теперь – лишь обломки. Осколки великой некогда цивилизации. Обречённые на вымирание и прекрасно это осознающие. Эльфы живут долго. Слишком долго. Но платят за это своей плодовитостью. Даже если у них хватит ума сейчас затаиться, избежать в будущем глупых смертей, то шансов на выживание всё равно практически нет. Их слишком мало осталось.
Каждый, у кого есть ещё немного мозгов, это осознаёт. Понимает, что ему довелось стать свидетелем гибели своего народа.
В глубине души понимает это и сама Селина. Что время эльфов ушло, канули в бездну годы былого величия. Этот мир теперь принадлежит людям. Этот мир отрёкся от самых древних своих обитателей.

Их боль понятна. Понятна их ярость. Нелепые попытки хоть что-то сделать. Как-то отомстить напоследок, оставить в память о себе хотя бы подобные кладбища. Хоть через ненависть заставить людей себя вспоминать.
И просто отомстить. Убивая невинных селян, вымещать свой гнев на всё человечество.
Смеялись не все. Некоторые просто молчали – застыли в торжественном безмолвии, наблюдая за зрелищем. Им было не до смеха, не нужны здесь слова. Лишь приподнимались уголки губ в полных боли улыбках.
Не все люди мертвы. Бородатый мужчина ещё извивался в петле, пуча глаза и без особого успеха пытаясь просунуть пальцы под впившуюся в горло верёвку. Одна девушка ещё была на земле. Совсем молодая, почти ребёнок. Именно она визжала, металась в кольце мучителей, моля о пощаде. Спутались в бесформенные космы красивые некогда белые волосы.
Страх отпечатался на по-детски наивном лице. Скорее всего, она даже не понимала сути происходящего. Не догадывалась о событиях, за которые мстит ей теперь «высшая» раса. Но никого это не беспокоило. Палачи непреклонны.

Здесь только молодёжь – цвет эльфийского общества. Те, на кого остатки расы возлагали самые большие надежды. Те, у кого всегда было слишком много эмоций и энтузиазма, но слишком мало мозгов. Один оказался впереди остальных. Именно его пальцы обхватили тонкое запястье сопротивляющейся девушки. Длинные волосы жидким серебром ниспадали на плечи – этот был определённо красив, даже по меркам эльфийским. Незнакомы все без исключения лица.
Он говорил – тихо, отрывисто и, в то же время - со свойственной эльфам особенной мелодичностью.
- Встань, - на родном языке. Его даже не волновало, что девушка не понимает ни слова.
Она лишь плакала и трясла головой, не переставая что-то шептать. Резкий и хлёсткий удар по лицу – кулаком, но не раскрытой ладонью. Красивое лицо эльфа на мгновение исказилось неприкрытой жестокостью. Голова девушки дёрнулась, та всхлипнула, но всё же поднялась. Больше не молила о пощаде, не просила о помощи. Лишь катились слёзы из глаз. Она не обращала внимания на фигуру, что застыла позади остальных. Несчастная уже не верила, что хоть кто-нибудь может помочь ей пережить эти мгновения кошмара.
Последняя петля, пока что пустая, болталась в воздухе, ожидая финальную жертву. С злобной ухмылкой беловолосый эльф бесцеремонно толкнул девушку в сторону смерти.

Хруп-хруп.
Снег под ногами очень мягкий. Его очень много. И он очень белый.
Хруп.
Вообще, здесь все "очень". Очень тихо. Очень спокойно. Очень много снега, да. Тишина делает пространство бесконечным, удлиняя твои собственные шаги до километровой величины, а мир вокруг растягивается до пределов горизонта событий черной дыры. Так клево... Ты идешь очень быстро, и не движешься при этом никуда. Снежинки вокруг падают с бесконечной скоростью к бесконечно далекой земле, и каждое мгновение их падения растягивается в вечность, которую ты можешь потрогать. И вечность здесь имеет границы в своей безграничности, потому что снежинки все же ложатся на землю рано или поздно, а твои шаги куда-то тебя все-таки приводят. Пусть даже и в такое же место, ничем не отличающееся от предыдущего, и которое может быть тем же самым местом, на самом-то деле.
Но я знаю, что надо идти. Стоять на месте нельзя, иначе можно потерять цель. А у меня есть цель.
Хруп-хруп.
Мне нужно найти друзей.

Бесконечная череда одинаковых дней застыла перед глазами. К открытым пространствам над головой, что сперва вселяли ощущение неуверенности и беззащитности, приспособиться отказалось не так уж и трудно – даже небо перестало вносить свою первоначальную нотку разнообразия.
Мир людей был огромен, но путь эльфийки лежал через наиболее пустынные его части. Травяные равнины вольных просторов могли радовать взор лишь совершенно идентичной картиной – впечатляющей и великолепной сперва, но в скором времени приедающейся.
После, когда Селина наконец вступила на земли Альянса, двинулась сквозь леса изувеченного эпидемией Аэдвера, ничего особенно и не изменилось. Знакомые до боли стволы деревьев вместо равнин, пустынные тракты. И всюду – следы катастрофы, что захлестнула сейчас королевства людей.
Пепелища, от которых так и веяло остаточной аурой разрушительной магии. Деревни-призраки повсеместно встречались вдоль избранного девушкой пути. Покинутые большинством прежних обитателей, бежавшими в страхе перед болезнью и войной, что была уже на пороге. Но не всем посчастливилось вовремя скрыться. В большинстве опустевших домов можно было обнаружить сгнившие трупы – там, где свирепствовала чудовищная болезнь, но в то же время, не дотянулись вездесущие инквизиторы Гильдии Магов со своей методикой «искоренения очищающим пламенем».
Впрочем, даже не это было самым гнетущим. Тела, убитые вовсе не чумой, а соратниками. Болтавшиеся кое-где на виселицах, выстроившихся вдоль дорог. Брошенные разлагаться в придорожных канавах. Грабежи, налёты и мародёрство. В трудные времена закон и порядок катились к чертям, а на свет неизменно выползали из тёмных углов разного рода ублюдки.
Даже Селина, которой впервые довелось оказаться в этих краях, могла со всей уверенностью утверждать, что Альянс переживает сейчас далеко не лучшие свои времена.

На протяжении затянувшегося изрядно пути главным спутником девушки сделалось одиночество. Хоть оно и неизменно сопровождало повсюду отшельницу, но именно здесь, вдали от сени родного леса, в чужой и непонятной стране, становилось особенно неприятным.
Изредка навстречу ей попадались караваны беженцев – колонны грязных и голодных людей, бежавших изо всех сил прочь от места, к которому направлялась Селина. Сама эльфийка предпочитала с ними не сталкиваться – без особого труда она заблаговременно различала характерные признаки приближения очередной группы незваных гостей и сходила с дороги. Не в последнюю очередь – из-за своего крайне необычного спутника.
Химера неизменно двигалась следом. Теперь, когда девушка полностью знала историю несчастного создания, она стала единственной, кому мог действительно доверять богомол. На чью помощь ещё мог надеяться и рассчитывать. Как выяснилось, жертва знала очень немногое относительно личности ведьмы. Чрезвычайно сложно было копаться в воспоминаниях такого рода гибрида, даже просто вести мысленную беседу с подобным существом представлялось занятием крайне проблематичным. И дело было даже не в ином стиле мышления, хоть он в некотором роде тоже присутствовал, а совершенно в другом…
Две разных сущности поселились внутри одного тела – личность девушки-чародейки, которую извращённая фантазия сумасшедшей заперла в эту ловушку, и дикого зверя. Хищного насекомого, начало которого каждую секунду боролось за власть над общим рассудком. Иногда зверь начинал побеждать и несчастное создание замыкалось в себе, часами могло вовсе не отвечать на вопросы Селины, целиком поглощённое незримой внутренней битвой. Пока что человеку неизменно удавалось отвоёвывать обратно утерянные позиции, но друидка как никто понимала природу этой борьбы и имела все основания полагать, что истинная сущность химеры находится под угрозой. Чем дольше девушка остаётся запертой в теле огромного насекомого, тем меньше остаётся в ней человеческого… Вот только изменить что-либо было пока что нельзя.

Оставалось лишь идти дальше по петляющему нещадно кровавому следу. Один раз прочувствовав ауру загадочного чародея, упустить её было уже практически невозможно. Селина преследовала его подобно акуле, которая ориентируется лишь по тонкой струйке крови в лазурной воде бескрайнего океана.
Хоть иногда след обрывался и пропадал, но девушке неизменно вновь удавалось на него выйти. И, судя по тому, что насыщенность «отпечатка» неуклонно возрастала, двигался чародей куда медленнее своих неумолимых преследователей.
Вот только, куда он ушёл? Всё дальше и дальше на юг. И можно было лишь строить предположения относительно конечного пункта его назначения.

Этот день на первый взгляд не отличался ничем от всех остальных. Начинался столь же уныло, скучно и однообразно. Лишь песок тракта под ногами, лишь стены деревьев с обеих сторон. Ничто не предвещало последовавших за этим событий.
Истошного крика, прорезавшего тишину раннего утра. Роса всё ещё блестела на высокой траве, туман стелился в оврагах и низинах. И тишина, ни одного человека на многие мили вокруг. Крик боли и ужаса оказался в таких обстоятельствах явлением совершенно внезапным. Доносился он из леса, в стороне от избранной эльфийкой дороги. Химера позади тут же насторожилась, замерла, повернув голову в сторону звука. На разум Селины обрушился почти непригодный для понимания коктейль из чувств и эмоций, обрывков образов и неясных тревог. С каждым днём понимать спутницу становилось всё более трудно.
Крик повторился. Женский – на этот раз явно не ужаса уже. Только лишь боли.

Вы не можете просматривать этот пост!

Цветастые когти Парка развлечений впивались в рыхлое тело Промзоны, оставляя уродливые шрамы из плюшевых игрушек и клоунских масок, лавок с сахарной ватой и каруселей, аттракционов и поблекших афиш. Потускневшие, выцветшие и осыпавшиеся краски заполняли серые улицы Города. Словно, какой-то мудак напялил выцветший костюм клоуна на истлевший труп. Забавы ради, не иначе.
Так или иначе, но Город вымер. Вернее, не так. Словно, тот самый Шутник вынул разом всех опарышей из полусгнившей туши и засыпал туда, допустим, дождевых червей.
Ботинки монаха ступали по толстому слою конфетти и бумажных оберток, дорога его вела вглубь Парка Развлечений. К большому шатру в центре. Ни одного человека, ни одного персонажа, даже собак бродячих и крыс не видно, да что там говорить, даже Имаго, копошившиеся в тенях и мусорных кучам просто напросто исчезли, а на смену им пришли Призраки. Голоса раздавались рядом. Стоило только протянуть руку, чтобы нащупать тот самый кусок пустоты из которого кричал очередной зазывала:
- Беспроигрышная лотерея, заходите!!!
- Парад Уродов в зеркальном лабиринте!! Младшим детям и тещам вход задаром!!!
- Милый, смотри какая прелесть!
- Хочу! Хочу! Хочу!!!! Мама купи!!! - истеричный детский плач.
Лай собаки.
Хлопок. Это лопается один из надувных шаров, повисая на веревки бесполезным выцветшим куском резины.
- Откройте тайны Древнего Оракула!! Предсказание будущего!!!
Восхищенное оханье толпы.
- Кто готов испытать удачу?!
Тихий скрип: в лавке с грошовыми развлечениями приходит в движение колесо для дартс с игрушечным деревянным человечком посередине.
Парк Развлечений все глубже затягивает в свое чрево путника, окружая ворохом грошовых сильно потасканных утех. Серое тело Города скрывается за очередным поворотом и лишь шпиль церкви виднеется над сводом карусели.
И вот, монах стоит перед Куполом цирка, взирая на потертую афишу, намалеванную на растрескавшихся досках.

Он отводит полог шатра и делает шаг внутрь, в темноту. Шаг, второй. Бип-бип, скрипуче отзывается каждый его шаг, дон-дон, позвякивают невидимые бубенцы у него над ухом. Он слышит голос в темноте. Знакомый.
- Да, дорогуша, приезжай забери меня. Тут такооое уныние.
Свет софита озаряет арену, выхватывая из Тьмы Монаха. Рядом с ним, на расстоянии вытянутой руки, стоит Златовласка, беззаботно болтая по телефону,висящему в воздухе:
- Да что ты, Пузанчик ни о чем не догадается.
Дон-дон звучат бубенцы и из тьмы зрительских мест доносится буря хохота.
- Конечно, дорогая, я вернусь и буду кататься на волосатых мотороллерах. Большой Босс ведь не против нашего байкерского клуба?

Пятно крови, совершенно непримечательное для обычного взора, всё ещё фонило запретной магией в глазах чародейки. Напоминало о поверженной ведьме. А ведь, по сути, не Селина нанесла финальный удар. Она всего лишь заставила девушку утратить контроль, после чего безжалостная сила крови вырвалась на свободу, разрывая на куски свою недавнюю повелительницу. Стремительно и беспощадно.
И было в этом что-то особенно жуткое. Обычная магия не вела себя так. Она походила на дикого зверя сперва, но после приручения заклинателем начинала безоговорочно подчиняться. И никогда уже больше не обращалась против обладавшего ею чародея. Но это кровавое колдовство… Было совершенно иным. Никогда не сдавалось оно окончательно, словно бешеный пёс, которого заставляют работать цепями и палками, но стоит ему вырваться на свободу, как жуткие челюсти вновь обратятся против жестоких хозяев.
Магия Крови неизменно давала чудовищное могущество чародею, но и чертовски многого требовала взамен. И цена эта, скорее всего, была слишком уж высока.

Капли алой жидкости обладали собственной памятью. Остатки силы, которая всё ещё скрывалась в тёмном кармине, с готовностью ответили на невысказанные вопросы Селины. Осознавая, что их время подходит к концу, остатки жуткой и древней энергии стремились рассказать свою историю любому, у кого хватило ума их выслушать.
Это была история до ужаса странная. Словно одновременно шепчут в уши тебе тысячи голосов. История о древних временах, когда Магия Крови не был ещё под запретом, когда во главе Гильдии Магов без тени стеснения стоял некромант. Это было давно. До Великой Войны, величайшего позора чародеев Альянса. Она длилась лишь несколько суток, унеся с собой тысячи жизней и навсегда переломив былые порядки. Гильдия стыдилась той бойни, вычеркнула её из истории, стёрла из людской памяти. Никто за пределами Академии не знает сейчас этот страшный секрет. Грехи чародеев прощены и забыты…
Но энергия крови до сих пор помнит всё. Как последовали за теми временами годы гонений, как источники запретного искусства стали предметом охоты. Их жгли и уничтожали. В страхе дрожали в тёмных дырах адепты, ученики своих мастеров, которые, рискуя силой и жизнью, проносили крохи дрених знаний сквозь толщу тысячелетий.

Кровь помнила. Кровь говорила.
О колдуне, время которого ещё не ушло. О молодом чародее, который нашёл в древней пещере сгнивший почти манускрипт. На свой страх и риск принялся изучать руны, поставив на кон всё во славу чрезмерных амбиций. И преуспел. Обрёл Древние Знания там, где до них не добрались Инквизиторы Гильдии. У подножия гор, на Севере, далеко за пределами земель Альянса. С новым могуществом он возвращался. К цивилизации, по дороге, лежащей сквозь Вольный Простор. И маленькая деревня, оказавшаяся на пути, соблазнила его на пробу новых возможностей. Он отблагодарил девушку за одну ночь. И ушёл, так и не узнав истинной цены своей благодарности.
Кровь помнила, кровь чуяла след. И готова была им с радостью поделиться.

***
Всё было кончено. То, что виделось сперва обычной деревней, а после оказалось смертоносной ловушкой, в итоге предстало перед глазами покинутым кладбищем. Валялось среди травы изувеченное тело жнеца, который даже сейчас вселял ужас в сердца и поражал воображение своим чудовищным видом. Трупы, подобно культу молящихся почитателей этого создания, образуя кольцо, лежали вокруг. А пятно крови на земле, напротив, выглядело неприметно и незначительно, наглядно демонстрируя то, как искусно могут скрываться настоящие кукловоды в тени эффектных явлений.
Окажись случайный наблюдатель поблизости в этот момент, ему наверняка бы и в голову не пришло искать источник всех бед в этом невзрачном пятне. Он бы просто прошёл мимо, восхищаясь могуществом павшего монстра, даже не догадываясь, что здесь на самом деле произошло и кто является истинным виновником этой трагедии.
Возможно, этим путником даже окажется бард, до крайности впечатлённый загадочным зрелищем. Бард, который сложит балладу о бесчинствах жуткой твари и о герое, который положил им конец. Быть может, в истории этой найдётся место принцессе, которую мерзкое создание похитило из рук отважного протагониста. Определённо можно сказать лишь только одно – в балладе ни разу не упомянут кровавую ведьму, не вспомнят об эльфийке с мечом, сыгравшей колоссальную роль в финале этой трагедии.

Возможно, именно так и рождаются сказки. Возможно, за каждой из них скрыта другая история. Реальные события, вольно интерпретированные взглядом поэта, которого никогда не смущал недостаток достоверных действительно фактов. Так или иначе, но правда давно скрыта за толщей ушедшего времени. Спряталась в уютном убежище нависших веков.
Шагает эльфийка по едва заметной тропинке, петляющей в море тёмной травы. Идёт по следу, на юг, в земли Альянса. Покоится в ножнах отведавший крови сверкающий меч. Печально бредёт позади богомол, у которого не оказалось особой альтернативы.
Диск солнца медленно показывается из-за линии горизонта, заставляя зелёные стебли искриться ослепительной позолотой. Загорается синевой лазурное небо, оживает, казалось, равнина вокруг. Золотые лучи несут миру свет, даруют надежду. Ознаменовывают начало нового дня.

Настоящий мальчик лежал на деревянном остове своего несокрушимого "Я", и кровь на его голове смешивалась с каплями дождя. Кролик смотрел на него не отрываясь, пока его внимание не привлекли крики Доброй Феи, закружившейся в безумном танце с Белоснежкой.
Четыре выстрела, сухих и деловитых, и маленькое тельце вот-вот выскользнет из твердой хватки белоснежной руки.
Глаза Кролика таращились на развернувшуюся сцену, силясь вылезти из орбит, мысли бешеным галопом носились в голове и ни одна из них не была достаточно дельной или сформулированной, чтобы хоть как-то в нем зацепиться.
Дождь лил, смешиваясь с кровью, а вместе с ним утекали драгоценные секунды, каждая из которых забивала бетонную сваю в голову кролика, пробивая и легкий дурман от косяка, и подкрадывающийся отходняк от чистейшего фэйри-джанка.
И Кролик наконец сорвался...

[1]...Спина гнома маячила впереди. Кролик подпрыгнул и изо всех сил лягнул бородача обеими ногами, уцепившись за ствол пулемета. Заполучив оружие, он в падении щелкнул предохранителем, наставляя ствол на Белоснежку. Взгляд быстро отследил ее руки: в правой пистолет, левая только что отпустила тонкую шейку Доброй Феи. Детонатор болтался на поясе.
— Бля-а-а-а-а-а-ть!!! — Кролик вложил в свой крик все, что накопилось за сегодняшний Очень Нервный День, вдавливая гашетку до упора.

[2]...Спина гнома маячила впереди. Кролик судорожно выдохнул и упал на колени прямо в лужу под ногами. Его глаза дергались в безумном ритме, уши дрожали, а кулаки стискивались и разжимались.
— Что ж это за пиздец, а? — надрывно всхлипнул он, и слезы в его глазах смешивались с дождем, когда он поднял взгляд на Белоснежку. В его вопросе звучало все сразу: и "что происходит", и "что теперь будет" и "когда ты меня отпустишь, ну пожа-а-а-алуйста".

Осталось поставить жирную точку в финале этой истории. И решился на это небритый иностранец. А ведь, кажется, даже имени своего не сказал попутчикам. Как и откуда он родом. Наверняка беглый преступник какой. Такой сгинет в пустошах, никто и не хватится его.

Статуэтка в руках оказалась не слишком тяжелой - видимо, внутри или пустота или чем-то намного менее ценным заполнена, не золотом. Но всё равно штука увесистая и золота в ней прилично весьма. Хотя продавать или пилить статуэтку Константин (а именно так зовут русского путешественника) не собирался.

Константин неспешно добрался до локомотива, снова залез в кабину. Осмотрелся - не собираются ли покойнички по его душу? Нет, лежат и даже не дергаются. Видать после того, как потухла печь паровоза, дьявол потерял власть над этими телами. Но надолго ли?

Некогда гадать. Лишь бы профессор не наврал... Лишь бы всё получилось. Осмотрел статуэтку - вроде, камень должен удобно войти сверху. Вот в этом месте кто-то до него "руку" идола чуть отогнул, чтобы камень достать. А стало быть, должен войти.

Ну... С Богом! Резким движением выхватил из зольника камень и принялся его вставлять. Не лезет! Черт! Черт! Черт! Не надо богохульствовать, надо спокойно, повернуть чуть... Оглянулся, а ну как мертвяки уже к нему ползут? Не, лежат, бедняги, лежат. Ну как же... Чуть ли не с дрожью заставил себя ещё раз камень осмотреть и руки идола. Ага, другой стороной попробовать? Есть! Почти! С силой вдавил, пальцами до боли камень вжимая. Лишь бы успеть, пока чего плохого не случилось... Успеть бы... Не идет!

Уже почти же! Рука упирается. А если её попытаться отогнуть? Нож достал, в упор поставил, надавил. А теперь... Есть! Есть, каналья! Встал на место, как влитой!

Рукой пот со лба вытер. Ну надо же, взмок как. Камень в руках идола. Осмотрелся вокруг, что изменилось то?

Да как будто бы ничего не поменялось вокруг. Только вот как-то легче на душе стало. Так бывает. Редко. Как будто груз с души спал.

Остальные примерно то же чувствуют. Хотя, конечно, Элизабет гибель Роберта гнетет так, что она почти не заметила изменений. Хотя... Чуть легче стало. Воздух ночной как будто "живее" стал, как из затхлого чулана или подвала на улицу после дождя вышла.

Дело сделано. И дьвольские силы проклятого поезда вам более не угрожают. Ни вам, ни другим случайным путникам, которые могли бы оказаться в этом поезде из Преисподней.

Впереди ещё путь до ближайшего города или деревни, но в сравнении с тем, что вам пришлось преодолеть, это лишь легкая прогулка.

Ведьма лишь поджала высокомерно губы.
- Подобие бога? О нет, это – всего лишь инструмент, - тихо и на редкость осмысленно заявила она. – И он только что продемонстрировал свою прискорбную неэффективность.
Спала маскировочная иллюзия, на поддержку которой уходили крохи необходимой сейчас энергии. Исчезла двойственность. Перед Селиной стояла женщина. Молодая. Высокая. Красивая и холодная. Образ старухи оказался обманкой. Теперь ведьма явила своё истинное обличье.
Лишь безумие всё так же сияло в холодных сапфирах глаз девушки. Она была больна. Давно и неизлечимо.
Но даже сквозь это безумие прорывался истинный страх. Ведьма смотрела на горящие татуировки эльфийки, полные уверенности и угрозы слова Селины резали ночь. Разрушительная энергия клубилась вокруг девушки, собираясь в один-единственный смертоносный заряд.

А ведьма осталась одна. Не было больше армии тел, кольцом окруживших беззащитную жертву. Сгинуло чудовищное создание, на силу которого была сделана неоправданно высокая ставка.
Она поняла внезапно, что шутки закончились. Площадка для экспериментов, в которую превратилась эта небольшая деревня, угрожала выйти из-под контроля. Она больше вовсе не была почитаемой и всемогущей. В нескольких метрах от ведьмы находился по-настоящему достойный противник.
Сошёл на нет истерический смех, оборвались торжествующие вопли. Только сосредоточенность на красивом лице, слишком серьёзной угрожала стать ситуация.
Ведьма боялась.
Деревенская девушка внезапно обрела силы, которых не понимала и не заслуживала. С детства не отличаясь особым умом или силой воли, она стала очередной жертвой магии крови, которую распространял проезжий колдун. Новые возможности вскружили голову, а коварная сущность запретного искусства исказила навсегда разум. Изуродовала мозг девушки. На самом деле, она была не так уж и виновата. Всего лишь обрела то, что контролировать оказалась не в силах.
Но давно прошло время, когда уместна была ещё жалость. Магия крови извратила сознание, наполнила своим безумием несчастную девушку. Отступать было поздно. Только не после всего, что она совершила. Не после всех этих экспериментов и сотен загубленных жизней.

Страх пробуждал отпечаток былой сущности, теперь уже уничтоженной безвозвратно. Неуверенность обычной крестьянки возвращалась из пепла. Контроль, которого у неё никогда не было и быть не могло, медленно рассыпался.
Древнее знания уродовало её разум, оно возвращало утраченный контроль над конечностями.
Когда заряд Селины сорвался с пальцев эльфийки и устремился к её оппонентке, ведьма произвела ряд сложных движений руками. Знакомые багровые нити вновь выросли прямо из пальцев, устремились вперёд, сплетаясь в воздухе в огромную сеть. Сеть, которая подобно щиту развернулась в пространстве, готовая встретить заряд, выпущенный друидкой.
Встретила. И лопнула. Без труда прорывая защиту, мощнейшее заклинание Селины летело навстречу самой чародейке. Та испуганно вскрикнула, уже не пытаясь совсем колдовать. В инстинктивном порыве закрыла руками лицо.
Заклинание Селины швырнуло ведьму на землю. Прорвало все барьеры, которые всё ещё окружали тело несчастной. И вступило в реакцию с тканями тела, ускоряя естественные прорезы. Заставляя кожу и органы на глазах разлагаться. Сопровождался этот процесс жуткими воплями и чудовищной болью. Но дойти до логического завершения не успел.

Разум бился в вызванной страхом и болью агонии. Всякие остатки концентрации и контроля были утрачены. Древняя сила почувствовала свободу и вырвалась из оков, набрасываясь на тело своей недавней хозяйки. Заживо пожирая каждую клетку сущности девушки. Одно мгновение – и всё было кончено. Лишь лужа крови стремительно впитывалась в благодатную землю. Лишь куча трупов, разбросанных по поляне. Лишь изуродованное тело того, что недавно совсем ещё называлось жнецом.
Чары исчезли, вход в пещеру вновь образовался в земле. Медленно и нерешительно из чёрного проёма появилась голова насекомого. Химеры. Опасливо озираясь, существо выбралось на поверхность. Медленно приблизилось к багровому пятну, которое совсем недавно ещё было ведьмой.
Мертва. Но мутация, вызванная её заклинанием, вовсе не испарилась. Оказывается, безысходность можно было найти даже в антрацитовых глазах гигантского богомола.

Вы не можете просматривать этот пост!

Мексиканская дуэль, или, как это принято называть, мексиканское противостояние. Разновидность решения проблем за гранью закона, дуэльных традиций и здравой логики, на тонком следовании звериным инстинктам и четкому пониманию того, что смерть практически неизбежна. Спусти курок, и секундой позже твои мозги окажутся на противоположной стене. Или просто жди. Пули. Или, на крайний случай, хорошего случая для выстрела, ну или, того момента, когда твои расшатавшиеся нервы вдавят до упора сталь спускового крючка.
Но это все лирика, красивый момент, кульминация, существующий благодаря нескольким принципам, следование которым обязательно. Итак, первое:

1.0. Хороший Фон.
Нет никакого смысла лезть в смертельную ловушку без малейшей доли эстетики. Эстетика. Красота момента, это то, что не дает участнику спустить курок при первой возможности, это то, что заставляет его говорить, перед тем, как нажать на спуск. И, да, участники не должны быть кончеными отморозками. В этом деле нужны люди принципиальные, но, нет, это не отдельный пункт, потому как участник дуэли, не более, чем еще одна декорация, красивый штрих. Культурное клише, втискивающее любое осмысленное существо в рамки повествования, практически художественного, поистине красивого. Так или иначе, именно фон противостояния заставляет даже самых расчетливых изливать душу откровенно и красочно, подобно всем известным злодеям и героям.
И тут все удалось наславу: Тьма захлестнула Город, затекла в русло его засраных улиц, задушив одиночные огоньки еще не разбитых фонарей тугими струями дождя. Сами небеса навалились на шпили зданий, обглоданные временем, дождями и ветрами, тугими плотными тучами, плотно прижатыми к крышам домов, они низвергли вниз потоки воды. Черные капли, обрушивающиеся из черных сводов неба, падали в непроницаемую черноту улиц, сливаясь с черными помыслами тех, кто вышел сегодня на арену большой игры. Форт. Неприступный, оцепленный бетонными блоками и кольцами колючей проволоки в ареоле света мощных прожекторов, пронизывающих массу воды, низвергающуюся с небес. Белые стены, серо-коричневое дерево полов, желтые буквы над темно-синими стрелками, голубой холодный свет неоновых ламп, черные люди с оружием и те, в чьих глазах Тьма нашла вечный приют.

2.0. Сопровождение участников
Кто-то еще считает, что легко собрать в одном месте всех участников не раскрыв карт предстоящей игры? На Кролика не смотрите. Он в этой истории случайно. И пусть коротает последние минуты безмятежности в наркотическом угаре, пусть и немного осыпавшимся от тряски на дорогах. Ушастый шельмец урвал билет на это шоу ценой большого везения.

Уютная забегаловка за спиной Красавицы растворяется в потоках дождя, словно нарисованная мелом, она расплывается, стекает и блекнет под струями дождя, по мере того, как она бредет по дороге в большую непроницаемую Неизвестность. Шум дождя наполняется ревом мощных двигателей и мощные лучи фар выхватывают ее из тьмы, заставляя застыть посреди дороги. Стекло водителя опускается и бородатый смурной гном приглашает ее сесть в салон, чуть глубже, на переднем сиденье джипа сидит бледная особа. Белоснежно-бледная. И в руках ее как нельзя более контрастно покоится вороненая сталь оружия. По дороге в Ад тебе всегда по пути с грешниками: широкий салон встретил ее теплом, холодным светом и неожиданно-ожидаемой компанией. Добрая Фея сидела напротив, укрывшись золотым капюшоном плаща. Рядом с ней, прямо на полу сидел долговязый Кролик - один из местных барыг.

Одиночество. Одиночество шло рука об руку с Маленьким Большим Пятачком, ограждая его от случайных встреч. Одиночество берегло его Ношу. Все его дела, ошибки, решения, действия и даже помыслы смыкались мощным дубовым перекрестьем на его хребтине. Темными переулками и подворотнями он шел туда, где светом холодных неоновых фонарей сияла Его Голгофа.

Безмолвные тени стояли в дверных и оконных проемах созерцая. Оружие на предохранителе и десятки глаз впились в скользящий во тьме кортеж и одинокую фигуру, бредущую в ночи - последние участники этой игры.

3.0. Последние слова до начала игры
... и никаких штампов из разряда "пусть катятся кости", никаких пафосных "ты в игре". Последние слова это точка в главе, открытие новой страницы, срыв покровов, момент истины. НО. Никаких штампов, никаких потрясений.

- Прости, детка, - Добрая Фея протягивает Красавице небольшой золотой медальон. Медальон Чудовища. С двумя маленькими портретами, написанными на тонком фарфоре.
- Я не могла ничего сделать. Когда Джек ранил его, все было уже предрешено. Его схватил, стыдно сказать, Храбрый Портняжка. Этот хлыщ в компании с людьми, которых они используют для своих дел. После исчезновения Железного Дровосека, лишь Чудовище мог защитить наш дом от этого Зверя Биг Би.

- Эй, свинота, мы уж думали тебя завалили, - Кот-в-Сапогах по панибратски подвалил к Пятачку, - Ты не поверишь, какую передрягу мы только что пережили. Чудом, буквально, и то только благодаря мужикам, которых привел Винни-Пух и их мощному арсеналу.
Суета в помещении участка была нешуточной: всюду сновали вооруженные люди, Пиноккио раздавал приказы в привычной манере, Винни болтал с людьми, пожирая при этом очередную банку протеина. Медового.
- А еще сюда подваливает Добрая Фея, после того, как мы повязали Чудовище, у нее нет шансов. Она согласится на все наши условия.

- Эй, ушастый, - Пиноккио похлопал по щекам Кролика, сбивая с его шерсти последние крупицы Пыльцы, - Ты можешь присутствовать на переговорах, если хочешь, но, запомни, что бы ни происходило - не вздумай вмешиваться. Усек?

Материнская колыбельная с пугающей навязчивостью билась о стенки воспаленного сознания – голос внутри уже смазался, словно у ржавой шарманки, но мелодия осталась, терзала сердце, повторяясь вновь и вновь. И слова жили – буква к букве ложились перед глазами кровавым текстом. Мама сама выдумала их, когда Эра родилась. Нет-нет, до рождения, еще до ее появления, конечно…Как она могла забыть…

Найдешь ты путь, ко мне придешь

Окровавленные руки дрожали от напряжения уже около получаса, внутри все сотрясалось от усталости – необычного изнеможения, будто разом стало все равно и тело отказалось повиноваться.

И крепко за руку возьмешь

Сухой язык в сотый раз облизывал сухие губы, а до мозга, истерзанного ужасом произошедшего и новым положением дел, еще не добрались тревожные сигналы – телу необходима жидкость.

Ты – герой, моя малышка

Когда кто-то сгреб ее в охапку и дал хорошего пинка, чтоб бежала , не оборачиваясь, Эра пыталась двумя руками унять пульсирующую из бедренной артерии кровь , в одночасье растеряв все навыки. Пауль – ее брат – уже закрыл глаза, чтобы никогда не проснуться, но горячая, она продолжала искать выход из молодого тела.

Пусть пока не больше мышки

При мысли о фонтанирующей крови в гортани стало отчаянно печь. Сколько она уже хотела пить, лучше не знать. Слезы кончились, кажется, вчера. Говорить, растрачивая последнюю влагу, пришлось закончить вроде бы тоже вчера. Вчера… Все прошлое превратилось в одно большое «вчера» - вчера улыбался Пауль, вчера погибли все, кроме них, шагающих в небытие, вчера ее разбудила тревога, вчера она не поцеловала мать и не попрощалась с отцом, вчера умерла ее прежняя жизнь…

Буду так тебя качать

Хоть каплю чертовой воды и можно снова шагать, не зная усталости…
В плечо ощутимо толкнули – так делала Кейт, ее наставник, когда Эра задумывалась. Девушка покачнулась, но устояла.
«Опять обосралась?» - похоже, Кейт было весело. Конечно, она, небось, не подыхает от жажды… Лексикон у Кейт был своеобразный. Стоило Эре сделать что-нибудь не так, тут же следовало насмешливое «Обосралась, да?». В такие моменты хотелось влепить ей по первое число, но уважение не позволяло. Более того, она даже достойного ответа так и не придумала. Хотя….сейчас самое время что-нибудь ответить, вдруг другого шанса не будет. Эра, улыбнулась запекшимися губами и открыла, было, рот. Кейт не было. Галлюцинация?

А ты станешь подрастать

Осознание, что сходишь с ума, весьма жутковато. Будто котелок ледяной воды за шиворот.
Эра поднесла руку ко лбу – точно, вода… Откуда? Соленая. Пот? Лоб покрылся ледяной испариной, словно иссушенный организм выталкивал насильно последнюю жидкость, пытаясь прекратить муку медленной смерти.

Горы на пути свернешь

«Эй, подбери сопли, детка!» - снова удар в плечо. Остаться на ногах после даже легкого тычка Пауля было попросту невозможно.

И врагов повергнешь в дрожь

Эру повело в сторону и под хохот брата она осела на горячий песок, впрочем, вне себя от радости. Эти мгновения прошлого, рожденные воспаленным сознанием, держали цепкими пальцами надежду на спасение.

А пока усни малышка

Эра устало закрыла глаза. «Еще немного полежу» - подумалось ей – «и пойду дальше….Никто и не заметит, что я прилегла…»

Ты еще не больше мышки….


Из сна выдернул звук беспокойно трещавшего мотора. Эра дернулась и открыла глаза. Первое, что она почувствовала – кто-то вложил ей в ладонь нож. Сама она попросту не могла этого сделать.
Смех вообще-то был совершенно неуместен, но, однако, он раздавался откуда-то сверху. Что смешного может быть в том, что она погибает от обезвоживания?! На злость, оказывается, человек способен, даже в лихорадочном предсмертном состоянии. Говорить она тоже еще могла.
- Дайте воды, суки, - собственный голос Эра узнала с трудом.
Способна говорить, значит, и нож, если что, вонзит, куда следует…


Получатели: Алистер Блэк, Тильберт, РИЧАРД Б. РИДД, Лойд, Эра.

ссылка

- Ах тыж сука, - человек отпустил Красавицу, кинувшись прочь. Не очень то учтиво это было с его стороны. Даже по хамски. Напарник его спешно ткнул ей в лицо дрожащим дулом потертого помпового дробовика: палец, перетянутый серым от грязи пластырем вжал спусковой крючок до упора, но выстрела не последовало. Перенервничал, поторопился, не загнал патрон в патронник и последовал примеру своего напарника, ломанув со всех ног прочь. Как не по-джентельменски. Они скрылись за ближайшей металлической дверью, с той стороны послышалось несколько глухих шлепков и неясный шорох.

Но Красавице до них уже не было дела. Перед ней раскинулась база Карлсона: хитросплетение переходов, подвесных помещений, лестниц, расположенных почти под самым потолком огромного цеха. Было довольно много выходов на крышу, а вот вниз вели лишь редкие канатные лестницы.. Держать оборону в таком месте было довольно удобно. А вот спускаться вниз. Хотя, к черту, она же Персонаж. Легко перемахнув через ограждение, она эффектно приземлилась прямо между Оловянным Солдатиком и Карлсоном, вызвав у последнего просто бурю негодования:
- Ты, высокомерная сука, ты убила мою собаку моего...
- Эй, - Оловянный Солдатик подался вперед, отстранив Красавицу, - Не стоит наезжать на нее. Я же сказал, что мы получили все, что нам нужно было..
Карлсон подался вперед, ощерившись многочисленным механизмами и бронелистами: два пулеметных ствола выползли из месива плоти и механизмов, хищно лязгнув затворами и лишь жизнерадостный голос из динамиков оставался столь же дружелюбным:
- И что же ты такого ценного получил, стоя тут истуканом?!
Оловянный Солдатик сделал еще один шаг вперед. В руке он сжимал пистолет:
- Время..
Мгновение, и ствол поднимается вверх, Карлсон делает рывок в сторону, но это уже мало что решает. Одна за другой три пули бьют в массив механики и электроники, под которыми скрыт Малыш. Ошметки металла, крови и искр летят в разные стороны... Карлсон неуклюже спотыкается, падает на пол и поднимается уже на четыре лапы: с его бока в путанице проводов и механизмов куском бледной окровавленной плоти свисает Малыш. Карлсон издает рев, дергается и пытается соскрести лапой нагромождение механизмов с морды. Где-то сверху люди должны открыть огонь, но лишь одинокий голос доносится из рации Солдатика:
- Сэр, зачистка завершена, контроль над базой установлен.

Медленно и синхронно толпа марионеток расступалась, образуя проход к распахнутой двери одинокой хижины. Или, скорее, проход от крыльца дома к позиции Селины, которая уходить никуда пока что не собиралась. Десятки пар красных угольков-глаз зловеще горели во мраке, а головы всегда были повёрнуты в сторону эльфийки, даже когда эти создания перемещались.
Легионы мурашек метались по коже – эффект лишь усиливался от того, что всё это действо происходило во всеобъемлющей тишине. С крыльца медленно и величественно спустилась закутанная в чёрный плащ фигура. Фигура в высшей мере странная, словно сотканная из двух образов одновременно.
К Селине шла молодая высокая женщина, чья грива чёрных волос волной ниспадала на плечи, а алые губы выделялись на фоне светлого аметиста лица. Безусловно, красивая, но той холодной и пугающей красотой, которая почти не встречается в реальной жизни. Высокомерная. Самоуверенная.
И в то же время… К друидке приближалась старуха. Сгорбленная. Морщинистая. Дряхлая настолько, что, казалось, вот-вот развалится на ходу.
Общими были одни лишь глаза. Горящие потусторонней синевой – не просто глаза, но два миниатюрных фонарика. Чертовски странное представляла она собой зрелище – образы переплетались, замещая и видоизменяя друг друга. Лишь несколько секунд спустя эльфийка смогла разобраться, что же не так с этим созданием. Маскировка. Одно из двух – либо старуха выдаёт себя за молодую женщину, либо женщина – за старуху. Лишь благодаря собственным магическим способностям Селина могла видеть оба воплощения одновременно.

Снова смех. Одновременно – звенящий, молодой и полный вечного льда… И каркающий, хриплый и жутковатый. Ведьма, треклятая ведьма. Капли крови стекали на землю с исполосованных ножами ладоней – две кровавых дорожки оставались позади колдуньи.
Разрезы на коже горели кармином, тем самым зловещим багровым свечением, что излучали чуть ранее руны в пещере. Лишь теперь Селине удалось распознать суть происходящего. Магия крови. Одна из наиболее грязных и отвратительных отраслей чародейства, наполняющая, между тем, колоссальной силой всех своих последователей. Об этом явлении эльфийка знала лишь то же, что и все остальные – почти ничего. Понятия не имела, чего можно ожидать от жуткой заклинательницы – особенно если забыть бесчисленные легенды и россказни.
На несколько коротких мгновений Селина увидела кое-что ещё. Красные нити, отчётливо проявившееся в пространстве. Они выходили из сияющих порезов и стремились к головам порабощённых людей – по одной на каждого.
Полный контроль. Всеобъемлющий. Такой, что и не снился рядовым заклинателям. Повинуясь немой команде владычицы, крестьяне принялись синхронно топать, имитируя некоторое подобие бьющих вдали барабанов. Трава, в теории, должна была глушить звуки, но колдунья, имевшая, скорее всего, нездоровое пристрастие к чрезмерной эффектности, не жалела сил на организацию акустики с помощью магии.

Селина попыталась контратаковать, обрушить ментальный удар на тонкие нити – разорвать их колоссальным напряжением воли. Издевательский смех стал ей ответом. Эльфийка даже не почувствовала сопротивления – она просто не ощущала эту связь, хоть и видела прямо перед собой. Не могла нащупать, чтобы воздействовать. Защита была абсолютной.
- Чародейка! – радостный вскрик, всё столь же двоящийся. Слов Селина не понимала, но заботливая ведьма дополнительно транслировала свои реплики прямо ей в голову, наглядно донося смысл. – Наконец-то стоящая добыча!
Голос, визгливый и хрипящий одновременно. С ума можно сойти от безумного контраста.
- Я высосу твою силу, девочка. Ещё больше увеличу свою мощь. От этих людишек никакого толка, но ты… Настоящая эльфийская заклинательница!
В противном голосе сквозило неприкрытое торжество. О том, как можно отобрать силу у кого-то другого Селина не имела ни малейшего понятия, но в возможностях магии крови почему-то не сомневалась. Обернулась – и замерла. На том месте, где должен был располагаться вход в пещеру, она видела лишь траву. Никакого чёрного проёма, лишь зелёные заросли.
Смех, эхом отдающий в рассудке. Сводящий с ума. Лишающий концентрации.
- Сражайся эльфийка, схлестнись с Ним в схватке!
Топот нарастал. Быстрее. Стремительнее. Всё сильнее действуя на и без того напряжённые до предела нервы.
- Узри же моего ЖНЕЦА! – истеричный крик сумасшедшей. Она была больной. Девушка или старуха, но даже проблеска здравомыслия не скрывалось за сияющими глазами.

И он появился. Возник откуда-то из-за дома. Жнец. Странное существо, цокающее по земле десятком членистых ног. Дикая помесь паука и чего-то ещё. Мохнатые лапы позволяли массивной, почти двухметровой туше, стремительно скользить по траве, чёрные глаза по периметру огибали шарообразное туловище, обеспечивая максимально возможных обзор. Из «торса» выходило в том числе и две лапы, заканчивающиеся почти метровыми хитиновыми лезвиями с жуткого вида зазубринами. Странные костяные отростки, похожие на небольшие шипы, в самых неожиданных местах выглядывали на теле чудовища.
Машина смерти. Идеальный убийца. Стремительный и безжалостный.
- Сражайся же, чародейка! ЖНЕЦ всё равно отведает твоей плоти!
Жнец, похоже, был абсолютно солидарен со своей хозяйкой. Ринулся вперёд, необычайно проворно перебирая многочисленными лапами.

Кнут, разлетевшись вороненой спиралью, с треском ударил по бойцу, заставив его отшатнуться, но не более: броня и обилие снаряжения сдержали удар. Красавица круговым движением запустила кнут в сторону, не прерывая движения и этот рывок оправдал ее ожидания на все сто процентов. Кончик кнута сделал несколько оборотов, плотно обхватывая аппаратуру бойца. Рывок. Отчаянный, всем весом, но руки уже крепко сжимают ее щиколотки и она падает на спину. Следом на металлическую решетку летит боец, выпуская из рук добычу Красавицы. Дром с Командиром рванули к Красавице, на ходу вынимая из подсумков какие-то угрожающие инструменты. Времени было в обрез, тем более, что тварь снизу продолжала выползать, удерживая Красавицу за ноги. Вот тонкие, аномально длинные пальцы обхватывают целиком ее бедро. Тощие, костлявые руки неправдоподобно изгибаются в суставах, давая твари вытащить из черной лужи тело. Руки Красавицы спешно перебирают кнут, подтягивая аппарат. Стоил ли он такого риска?
Смыться. Смыться как можно быстрее. Она уже использовала этот трюк, чтобы сбегать от Персонажей. К черту, должно прокатить и здесь. Руки ее дотронулись до холодного рельефного металла. Есть. Теперь, сосредоточиться, прижать к себе эту чертову штуку, провалиться в хрупкую человеческую плоть, подальше от лишних глаз. Небо над Городом было подобно куполу Цирка и она чувствовала, как течение его неспешно несет ее на арену. Плоть перестраивалась, добавляя не самых приятных ощущений. Пальцы уже сжимали ее ребра и, последним, что она увидела, было ее собственное лицо. Неимоверно бледное, на длинной шее, с черными глазами, в которых водоворотом бурлило Безумие...

Волна холода и боли захлестнула Красавицу, перебрасывая в Новую Версию Реальности. Мгновения слились в секунды, но ощущения все не проходили. Холод пробирал ее до самых костей, сотрясая крупной дрожью. Куски бетона и арматуры, врезались в ее спину, доставляя целый спектр болезненных ощущений. Живот крутило непривычное ощущение голода. Дикого, безудержного. И еще одно: движение. В ее руках вместо неподвижной стали извивалась черная тварь, окольцованная стальными полосами, она извергала потоки черной слизи. Красавица увидела свои руки: ободранные, с обломанными ногтями и грязные, испещренные тонкими полосами шрамов и морщинами. В них не было силы и тварь норовила вырваться из ее хватки. Мир вокруг нее стал на меньше, но от этого, не менее пугающим: грандиозные стены цехов были меньше, кровля почти везде обвалилась, а стены неспешно разваливались. Где-то за стеной она слышала голоса.
- Дром, Свяжись с Биг Би. Если это его Гротеск, то мы должны знать.
- Сигнатура парная. Скорее всего, Красавица.
- Рэй, вруби радиомаяк и найди Миньона. Эта девка обратилась. Если найдешь ее - убей.
- Есть, сэр.
И еще одни голоса. Где-то совсем недлеко, за стенами. Грозные, отдающие эхом по пустым полуразрушенным цехам:
- Девица пропала и знаешь, что это значит?
- Не спеши с выводами, Карлсон, она полна сюрпризов.

Вы не можете просматривать этот пост!

Казалось, существо всё понимало. Смотрело вслед своими пустыми, но, в то же время, невыразимо глубокими глазами, не решаясь двинуться следом. Словно чувствовало что-то, ускользавшее от ограниченного восприятия эльфийки. Словно все инстинкты гигантского богомола предупреждали о том, что лучше поскорее вернуться обратно в клетку. Спрятаться за стальными прутьями от того, что может ожидать наверху, снаружи. Химера смотрела, как Селина поднимается вверх по ступеням. Печаль и отчаяние сквозили в этом прощальном взгляде.
Шаг, ещё шаг. Всё больше ступенек остаётся позади – и вместе с ними приходит долгожданное облегчение. Пещера с её зловещими рунами медленно уходит в прошлое, сцена сурового милосердия постепенно стирается из памяти. Селина поднимается вверх, уже глядя на виднеющееся в проёме небо. На безумно близкие звёзды. Снаружи лишь тишина. Спокойная, лишённая намёка на какую бы то ни было опасность. Люди подумали, что она убежала. Скрылась в лесу, что виднелся где-то на горизонте. Наверняка разошлись по домам, чтобы спокойно завершить трапезу и подготовиться к безмятежному сну.
Ещё ступенька. Всё выше. Совсем близко выход. Уже чувствует кожа лица порывы освежающего ночного ветра. Свежий воздух, приятно холодящий лёгкие. Хорошая ночь, столь приятная после удушливой духоты влажной пещеры. Последний шаг – и эльфийка покидает негостеприимные своды, ступает на траву, вновь оказавшись под безоблачным небом. Возле домика, стоявшего в отдалении от всех остальных.

Но кое-что было не так. Совершенно не так. В одно мгновение сердце сжалось от страха. Люди никуда не ушли. Все до единого были здесь. Плотным кольцом оцепили вход, застыв на месте подобно безжизненным статуям. Не издавали ни звука, не шевелились. Просто смотрели пустыми и лишёнными проблесков разума глазами. Это всё походило на какую-то жуткую картину. Сцену, порождённую больной фантазией гениального художника. Селина почти чувствовала, как буравят её эти глупые взгляды. Они просто ждали, смотрели на это место, зная, что там рано или поздно появится эльфийка. Её чуткое ухо не могло уловить даже дыхания этих людей.
Тишина. Абсолютное безмолвие. Немая сцена. Никто не пошевелился. Не применил оружие, которое всё ещё многие из них сжимали в руках. Женщины, бородатые мужчины. Даже дети. Все с одинаковыми выражениями на застывших во времени лицах.
Плотное кольцо не оставляло девушке выбора. Они стояли вплотную друг к другу, не позволяя просто пройти мимо. Луны не было. Новолуние. Жуткое столпотворение освещали только лишь звёзды. Несколько безумно коротких мгновений ничего не происходило. Люди смотрели на Селину, а она смотрела на них. Отмечая, как багровый огонь разгорается в глубине всех без исключения глаз. Сперва девушка могла бы подумать, что это – лишь игра её воображения, но в считанные секунды стало понятно, что это не так. Глаза всех людей теперь действительно походили на раскалённые угольки. Каким-то образом умудрявшиеся излучать всё ту же бессмысленную пустоту.

У этих крестьян не было мыслей. Их головы оказались совершенно пусты. Очищены от всего лишнего. Вообще от всего. С огромным трудом девушке удалось различить следы чужой магии. Красные нити, тянущиеся сквозь подпространство к хижине, разместившейся неподалёку. Хижине, в которую проникнуть эльфийка по каким-то причинам не могла. Это не был обычный магический заслон, который можно было бы обойти или попытаться сломать. Какая-то изощрённая форма защиты, просто ограждающая объект от чужих попыток его обнаружить. Кто-то скрывался там, внутри. Кто-то необычайно могущественный.
С душераздирающим скрипом петель дверь домика медленно отворилась. Селина не могла этого видеть из-за обступивших её людей, но подобный звук почти невозможно было с чем-либо спутать. До ушей девушки донёсся леденящий смех, особенно неестественно прозвучавший в абсолютной тишине. Смех злобный и коварный, но определённо женский. Со старческой хрипотцой. Слыша подобное, всегда представляешь сморщенную старуху, истерично тыкающую в твою сторону морщинистым пальцем. Но кое-чего этому хохоту уж точно не нужно было занимать. Уверенности в себе. Осознания того, что его обладатель полностью контролирует ситуацию.

ДМскiя Вѣдомости
Газета Литературная и Политическая

Как уже известно большинству жителей нашего уездного города Дмска, на местном литературном небосклоне недавно зажглась новая и притом необычайно яркая звездочка. В литературном салоне знаменитого господина ОХКЪ, недавно вернувшегося к нам из своего шанхайского круиза, одиннадцатого числа выступала некая г-жа Ярославна (ссылка), которая, несмотря на присутствие в салоне таких гигантов мысли и титанов пера как г-да Драагъ и Мафусаилъ, в одночасье приковала к себе внимание публики, получив всеобщее признание и на данный момент целых одиннадцать плюсов (чего не так уж легко добиться новичку в нашем городе, ежели вы конечно не грейпфрутъ). Вашей покорной слуге удалось задать новой ДМской знаменитости несколько вопросов в неформальной обстановке, и вот что она мне ответила:


Тут ходят слухи, что у тебя есть литературное образование. Это правда?

Я не знаю, что у вас принято считать литературным образованием. Я закончила ГИТИС (РАТИ) с дипломом «Театральный критик/историк театра». Много лет работала журналистом (не только театральным), редактором (и литературным в том числе). В Литературном институте не училась. Книжек не писала. Писала стихи) Но не издавалась.

Вау. Нет, это круто. Мне даже стало как-то стыдно за то, что я «вроде как тоже журналистка» с моим незаконченным историческим. А играла ли ты где-нибудь еще до прихода на ДМ?

Нет, на форумах не играла никогда. Один раз играла в ролевку за столом (тоже детектив, водил знакомый). Не понравилось)

Знакома в реале с Очень Хочется Кушать? Просто по его плюсу создалось отношение, что он тебя знает.

Нет, с ОХК в реале не знакома. Знакома с Биг Боссом, Морендо и Драагом. Собственно, БигБосс меня сюда и привел.

Почему же выбрала именно игру ОХК?

Игру не то чтобы ВЫБРАЛА. Я давно хотела поиграть, и БигБосс, зная о моем пристрастии к 20-м годам, Набокову, театру, когда увидел анонс игры, спросил, не хочу ли я подать заявку, — предположил, что мне будет у ОХК интересно. И не ошибся :)

Планируешь ли играть больше и чаще?

Высокие оценки досточтимой публики ДМ меня, конечно, вдохновляют и подзуживают на подвиги. Я даже стала просматривать другие игры, где идет донабор. Но пока не почувствовала ни одну «своей». Буду еще смотреть. У меня на игры времени не много, если честно, но еще одну игру я бы точно «потянула».

Ну и, наконец, какие предпочитаешь темы, жанры, миры, системы (последнее, как я понимаю, лишнее, раз уж ты новичок. Я вот уже три года, а предпочтения в смысле систем — на уровне «Простые и понятные!»... ^^)

В жанрах и системах не разбираюсь совсем. Миры нравятся реалистичные — история (Возрождение, Древний мир, XIX и XX века), современность, — но без особого экшена, скорее, психология, мистика, в общем — «про жисть». Войны любые — точно нет. Фентази — очень придирчива. Просто кинуться играть в эльфов и цвёльфов не смогу. Должен зацепить стиль и сюжет. Темы — любовь, внутренний конфликт, психология, детектив, авантюра, исторические персонажи (литературная биография), мир искусства, культура других стран.

Ответ на вопрос, который ты не задала :)
Я бы хотела добавить, что для меня отзывы участников и их признание — очень приятная неожиданность. Я боялась, стеснялась и переживала, что не попаду в формат. То, как пишут мой мастер и участники в игре про Илью Авдиевича, мне кажется невероятно крутым и недостижимым! И теперь мне боязно «не оправдать ожидания» — вторым постом. Но все равно — большое всем спасибо за теплый прием новичка! Я буду стараться)


И я от лица всей редакции в свою очередь могу сказать спасибо Ярославне за её литературный талант и, разумеется, самому господину ОХКЪ — за прекрасный модуль. Пожелаем новой ДМской знаменитости побольше таких же хороших постов и, конечно, плюсов, а всему уютненькому ДМчику — побольше таких замечательных новичков. ^-^

Вы не можете просматривать этот пост!

Богомол неистовствовал. Казалось, несчастное создание ещё больше испугал внезапно ворвавшийся в его небольшой мирок ослепительный свет. Оно принялось метаться по камере с удвоенной силой, обрушивая на стены свои жуткие клешни. Оставляя на камне зловещего вида царапины.
Сперва слова эльфийки не оказали никакого эффекта. Аура этого существа, химеры, были дикой и неспокойной. Селина непроизвольно ощущала, как бьются в панике мысли в голове кентавра. Как ужас беснуется по ту сторону чёрных фасеточных глаз. Вслушивалась друидка в этот ураган эмоций, стараясь отыскать внутри проблески разума, остатки хоть чего-нибудь человеческого.
Сперва – безуспешно. Лишь животная паника царила в голове богомола, и ни одна здравая мысль не могла пробиться сквозь эту хаотичную стену. Оно боялось всего. Боялось этой зловещей тёмной пещеры, боялось других заключённых небольшой камеры, выглядевших чудовищно и противоестественно. Боялось ослепительного света, что излучал зависший в воздухе магический шар. Да что там говорить – это создание боялось даже себя, страшась взглянуть на то, чем теперь стало.

Но, постепенно, ужас уходил. Быть может, в ответ на успокаивающий шёпот Селины. Возможно, благодаря придающему силы чужому присутствию в своей голове. Присутствию не угнетающему и доминирующему, как бывало периодически прежде. Нет, совсем нет. Это присутствие излучало уверенность. Спокойствие. Доброту.
И химера успокаивалась. Эльфийка начала различать что-то иное среди океана безумия и страха. Нечто осмысленное. Отдалённо напоминающее человеческий разум. Развивая достигнутый уже успех, Селина продолжала. Богомол перестал метаться. Остановился перед ней, необычайно печально глядя на девушку сквозь ржавые прутья клетки. Перестал хаотично размахивать конечностями, угрожая сокрушить всё на своём пути. Смотрел грустно и несколько удивлённо.
«Помоги мне. Пожалуйста» - друдика услышала голос прямо в своей голове. Громкий и чистый. Невыразимо печальный. Голос девушки, напомнивший голоса особенно прославленных эльфийских заклинательниц. В нём слышалось журчание чистых ручьев. Шелест листьев в кронах древних деревьев. Животная сущность отступала, открывая человеческий разум, прятавшийся глубоко внутри.
Запоздало Селина поняла, что слова звучат для неё незнакомо. Что фраза была произнесена на человеческом языке. К счастью, при мысленном общении, слова не являлись главным средством передачи информации. Она передавалась образами, без ненужных посредников - слова же оставались лишь отголосками на фоне.

Через этот ментальный канал Селина получала и поток эмоций, что обуревал сейчас гигантского богомола. Печаль. Отголоски былой паники. Огонёк зародившейся было надежды. Эльфийка почти что могла взглянуть на мир глазами химеры, почти чувствовала у себя четыре ноги и чудовищные жвала. Странный контакт. Куда более глубокий, чем обычный мысленный диалог с другим чародеем.
Селина почувствовала всё отвращение, что испытывала к себе девушка-богомол. Это было ужасно. Чудовищно. Чертовски страшно ощущать себя сшитой из разных частей. Хоть и не было никаких швов, хоть и делалось это определённо с помощью магии, но ощущение было именно такое. Тело сшито из разных частей, подобно безумной плюшевой игрушке. А ещё было желание, преобладающее над остальными. Вырваться из этой клетки, покинуть пещеру с зловещими рунами, вновь оказаться под сенью бездонного неба.
Это создание не видела неба очень давно. Недели. Быть может, даже долгие месяцы. Остальные «творения» тоже что-то почувствовали. По крайней мере те, что ещё были живы. Почти синхронно повернули головы в сторону эльфийки. Некоторые перевернулись с помощью странных движений, напоминающих непроизвольные конвульсии. С мольбой уставились на Селину своими разными, но неизменно грустными глазами.
«Убей нас» - шептали эти глаза. Просили. Умоляли.

Самое большое наебалово нашего времени это лащеные ганг-хо [1] фильмы, оторванные от реальности, красочные, яркие. В которых есть Герой. Сферический Джон Уэйн [2] в ваккуме. В котором все такие неебательские личности. Возвышенные и правильные. А на практике... С самой учебки тебя учат что ты никто. Ты творожок подзалупный, завернутый в форму за десять баксов с винтовкой за полтос и мыслями и переживаниями, стоящими не более параши в казарменном толчке. Самое дорогое что может быть в твоей карьере - это компенсация родственникам за твое холодное тело под государственным флагом. Самое крутое, что есть в учебке это чистенькие аккуратные Смоки Беар [3] поверх красных рож дрилл-сарджей с выпученными глазами, яростно и задорно подгоняющих толпу ебаных Гомеров Пайлов [4], в каждом из которых погибает маленький Джон Уэйн, а все для того, чтобы на выходе из конвейера учебки получить готовый продукт. Идеального бойца, пригодного для выполнения любой поставленной задачи. Знаете, что общего между банкой консервированных персиков, винтовкой М16, банкоголовым [5] и гондонами в аптечке? Название. На выходе из учебки, вся твоя жизнь, твое тело и мелкая никчемная душенка укладывается в простую аббревиатуру Джи-Ай [6].
И, знаете, в чем наебалово номер два? В том, что все, чему тебя учили в учебке не стоит во Вьетнаме и стреляной гильзы.


База Фу-Бай, 22 января 1968
Перевалочная база Фу-Бай встречает новобранцев мягким душком близкой войны. В сюрреалистичной мешанине здесь спутываются две ипостаси военного мира: подтянутые, выглаженные лащеные офицеры, военная полиция, новобранцы, техника, еще не обглоданная следами от пуль и осколков, аккуратное деление на сектора... тонущее в глинистой грязи из которой, как может показаться, пробивается истинное лицо Вьетнамской войны: матерые хряки [7], давно уже поклавшие хер на субординацию и устав выглядят для всех этих чистеньких чинов не иначе как призраками: грязные и ободранные, они взирают исподлобья на тех, кто жрет нормальную пищу и спит в мягких кроватях. То, что пережили они ждет каждого из десятка вновьприбывших. Иногда эти миры сталкиваются: два хряка, словно сошедших с агитационных плакатов Ви-Си [8] отжимают у тощего длинного парня с нашивками пехотной дивизии пулемет. Паренек - совсем еще салага, ни разу не бывавший в передряге: чистенький мундир, аккуратно собранный походный рюкзак, он жует сопли, пытаясь уговорить их вернуть оружие. Взамен, как бы снисходительно, ему пихают М-16 с развороченным прикладом. Возвратная пружина вывалилась, а на ствольной коробке видна сквозная пробоина от пули. Хряки словно не слышат его. Этот язык чужд для них. В нем слишком мало мата, угроз физической расправы и холодной стали Ка-Бара [9]. Сопровождающий офицер этого не видит, а вот салаги - видят прекрасно, прижимая поближе к груди чехлы с оружием. Они знают, что какие-то считанные минуты отделяют их от этого мира. Возможно, именно с этими хряками они будут делить грязную лужу, горделиво называемую "окопом", будут делить хавчик, боекомплект, жизнь и смерть. По мере приближения к центру базы уже хряки превращаются в призраков: все меньше становятся их стайки, все менее буйным - нрав. В десяти метрах от штаба сидит здоровый чернокожий парень он рыдает, пуская пузырями сопли и слюни и прижимая к груди обшарпанный АК-47 [10], рядом с ним крутится тощий низкорослый морпех, до салаг доносятся обрывки разговора:
- Намба тэн[11], Джангл Банни [12], собери слюни...
Очередная картинка проплывает мимо и вот группа салаг ждет распределения: лейтенант с видом задроченного бюрократа устало смотрит на них и ждет, когда же кто-нибудь соизволит представиться.

Зейн сидел, погрузившись в свои мысли и, как могло бы показаться стороннему наблюдателю, каким-то чудом увидевшему выражение его лица под маской, пропуская слова мимо ушей. Разумеется, это было не так. Годы (а память, пусть и испещренная провалами, говорила, что именно годы, если не десятилетия), проведенные на службе Инквизиции научили замечать каждую мелочь, временами просто подсознательно. Часть разума фиксировала происходящее для последующего анализа, а часть плавала в недавних, болезненных, но, одновременно, приятных воспоминаниях…

От визита в Крепость свита была избавлена, и вряд ли у кого-нибудь было больше оснований радоваться этому, чем у Люпуса. Он многого не помнил о своем бывшем Инквизиторе, но точно знал, что у его коллег могут иметься счеты, причем достаточно весомые, чтобы распространяться и на членов свиты. Но даже не это являлось главной причиной, по которой Зейн испытывал облегчение, удаляясь от трех черных шпилей, - где-то в глубинах крепости Инквизиции хранилось нечто, вызывавшее у псайкера подсознательный страх. И неимоверную досаду, потому как Люпус, несмотря на все свои усилия, был не в состоянии вспомнить, что именно. Он не был даже уверен, что знал раньше, а не почувствовал что-то прямо сейчас и приписал это играм памяти.

Дорога, которой он обычно добирался до дома, была ему заказана – даже на видавших виды улицах Сибеллуса человек в золотой маске привлечет слишком много внимания. Казалось бы, наиболее логичным способом было ее снять… но Зейн решил пойти иным путем. В прямом и переносном смысле. Позже, размышляя над причинами, он понял, что ему не хотелось снимать маску и показывать свое изуродованное лицо. И, надо сказать, это внесло свой вклад в опасения псайкера: он знал, что травма изменит его психику, но не ожидал, что так быстро и так сильно. Так или иначе, путь Люпуса от Трикорна к лифтам в западной части улья пролегал через изнанку города: узкие заброшенные улочки, тоннели, подворотни. Он пользовался услугами водителей, которые не задают вопросов и срезают углы дорог, не обозначенных на карте, убегал от банды, позарившейся на золото маски, и пару раз чуть ли не до обморока пугал случайных прохожих, появляясь из двери или люка, о котором они не имели даже отдаленного понятия. Возможно, вскоре в барах и тавернах улья появится новая сплетня, рассказывающая о человеке в золотой маске, появляющемся из ниоткуда и пропадающем в никуда…

Лишь у лифтов он воспользовался документами, полученными от Инквизитора. Несколько секунд он наблюдал, как выражение лиц магистратумов меняется от "вызываем арбитров и готовимся к награде" до "будь проклята наша дотошность, плакали теперь наши карьеры". Успокоив их и похвалив за бдительность, он прошел к платформе для особо важных пассажиров, расположился в кресле и с четверть часа наблюдал за мерно ползущим за окном городом…

Инквизиторы редко испытывают проблемы с деньгами, и, чем дальше по карьерной лестнице продвинулся представитель того или иного Ордоса, тем большие ресурсы поступают в его распоряжение. В итоге все становится вопросом влияния, и влиянием бывший Инквизитор Зейна обладал. А, кроме того, он был умным человеком, полезных ему людей всегда ставил превыше материальных ценностей и не стеснялся покупать лояльность напрямую. Поэтому, вскоре после бракосочетания Люпуса Зейна и Марии Равии, упокоившийся в полном соответствии с Лекс Империалис и законами Сцинтиллы Эрин Зейн, дядюшка Люпуса, оставил молодоженам солидное состояние, которого хватило и на небольшую (по меркам Шпилей) усадьбу, и на вклад в банк, дающий солидную сумму годового дохода.

Мария не знала, чем по-настоящему занимается Зейн. Возможно, догадывалась. Что Люпус является псайкером, она знала, и было ей все равно. Добрую часть жизни Зейна к нему относились как к ведьме. Он был парией в лучшем случае, и богомерзким мутантом – в худшем. Однажды, уже на службе Ордо Маллеус, его предсказание спасло жителей небольшого городка, за расположение которого адепта, создававшего проект заселения планеты, стоило расстрелять на месте. Зейн почувствовал приближающееся землетрясение и убедил градоначальника подать сигнал об эвакуации. Благодарность жителей выразилась в охоте на "ведьму", которого они, при посильной помощи Экклезиархии и нежелающих отвечать за свои ошибки представителей Администратума, посчитали первопричиной оползня. И, надо сказать, это был не самый яркий эпизод человеческой неблагодарности и ксенофобии в жизни Люпуса. С Марией он встретился, уже сполна хлебнув из этой горькой чаши… и отсутствие у нее подобных предрассудков (что было, разумеется, ожидаемо, учитывая историю ее семьи), ее способность понимать, сопереживать и утешать покорили его сердце.

И, наблюдая из тени за тем, как она в зимнем саду на закрытой терассе читает книгу (скорее всего, ее любимый Аврелий Квин, "Poetica de astra"), он надеялся, что она сможет принять его и сейчас. Таким, каким он стал. Он будто наяву видел, как на его голос она оборачивается, узнает, роняет книгу и бежит, чтобы обнять… а потом снимает маску. Мысль об этом отозвалась болью. В каюте на "Тени Саура" не было зеркала, и свое отражение впервые он увидел на золотистой поверхности артефакта. И знал, что последует за этим. Расширяющиеся в ужасе глаза, подавленный крик, слезы. Боль, ее и его, которой можно избежать. И человек, не раз шагавший навстречу смерти и видевший, что находится за ее гранью, колебался. Мгновения растягивались в минуты, и, застыв в своем укрытии, наблюдая за любимой, Зейн потерял ощущение проходящего времени…

К нему кто-то обращался по имени. Инквизитор. Видимо, молчание псайкера показалось подозрительным. Воспоминания рассеялись, уступив место реальности.

- У нас впереди две недели полета через Имматериум, Инквизитор, и нетронутая база данных. Об Атремис и Федриде я узнаю оттуда больше, чем можно добиться любыми расспросами. Снаряжение и вооружение – не моя сфера деятельности, да и проблем с ними возникнуть не должно. Разумеется, мне не хватает моего…

Зейн запнулся. Он с удивлением понял, что не помнит, какое именно оружие он предпочитал.

…психосилового оружия, но не думаю, что его можно найти столь же быстро, как шесть комплектов противопехотных мин. Об интересе Дома Зверей в операции еретички мы знаем слишком мало, чтобы делать уверенные выводы. Пожалуй, Абигейл Биельнур способна пролить свет на возможные причины столь странного союза, в который вступили Эльдар, – но даже это маловероятно.

Слова сами срывались с языка, а взгляд за маской был устремлен на эльдар. И вряд ли даже сам Зейн мог бы объяснить, что читалось в этом взгляде. Ксенос завораживала своим присутствием. Вольные Торговцы любят называть себя пафосными именами, связанными с звездными светилами, но сейчас, в лице Биельнур, перед Люпусом стояло настоящее дитя звезд. И ему хотелось коснуться наполняющего ее света…

- Поэтому, милорд Леонард, я молчал и не задавал вопросов. У меня их нет. Возможно, ближе к концу нашего путешествия, появятся и они, и предложения. Но не сейчас. Если строить гипотезу в самом начале расследования, на минимальных основаниях, то потом начинаешь подгонять под нее новые факты, и это может привести к ошибочному умозаключению.

В последнем слове было спасение от внезапного приступа ксенофилии. Зейну не были свойственны обычные предрассудки жителей Империума, но нахлынувшие на него эмоции были противоестественны. Сиюминутного искушения можно избежать множеством путей, и Люпус предпочитал для этого использовать свой разум.

Происходящее не должно восприниматься на эмоциональном уровне.

Леди Мария. Астропат. Женщина. Молодая. Следы истощения недостаточно ярко выражены. Либо не так давно из Псайканы, либо трансцендентный астропат. Обладает достаточным талантом, иначе бы сидела в Хоре, а не путешествовала с представителем Инквизицией. Позволила себе вмешаться в "большой" разговор, не довольствуется стандартной ролью. Посох с символом без отсутствия явной в нем необходимости. Амбиции. "Особое задание" от Айнхорст. Готовность рисковать ради амбиций. Высокий рост. Корабль, планета с низкой гравитацией или просто передалось по наследству. Длинные ноги не скрываются под робой, зато глаза скрыты капюшоном. Цепляется за свою человечность. Колебания перед выбором места за столом. Перцептивный тип личности. Возможно.

Арсиус. Хайвер. Криминальное прошлое. Часто битый по голове похотливый боевик. На дипломатические миссии не брать. Определенной смекалкой обладает, но это надежно скрывается слэнгом.

Эльза Айнхорст. Живое доказательство недоверия лорда-инквизитора Холдриджа к Леонарду. Ожидаемое, учитывая репутацию последнего, о которой, кстати, речь зашла практически сразу же. В совпадения Зейн не верил. Холдридж двигал свое "доверенное лицо" вперед, готовил ее к возвышению до ранга Инквизитора и, одновременно, испытывал ее. И в качестве инструмента продвижения и испытания на этот раз был выбран Маддердин. Дознавателя ставят в качестве "ограничителя" Инквизитору. Это уже о многом говорит. В первую очередь – о дознавателе. Но это политика, достаточно зыбкая почва. Ее надо подкреплять фактами.

И, еще раз, Эльза Айнхорст. Дознаватель. Женщина. Кожаный костюм скрывает большую часть тела, возраст и прохождение омолаживающих процедур определить сложно. Костюм же подчеркивает внешние данные. Намеренно. Не боится использовать свою привлекательность для достижения целей. Не опасается Леонарда. Шпилька про ксеносов (интересна реакция Маддердина), готовность идти на конфликт. До старших дознавателей дураки не доживают, следовательно, полагается не только на гарантии безопасности от Лорда-Инквизитора. Обязана знать, что он телепат. Вероятно, обладает какими-то средствами защиты от вторжения в разум. Слова про риск репутацией могут быть как правду, так и ложью. Пьет кофеин. Обладает достаточным влиянием, во время путешествия надо будет рассмотреть их взаимоотношения с Хаксом. Реакция на Биельнур была показательной и говорила об относительной неосведомленности Эльзы о принципах работы Ордо Ксенос. Союзы с Эльдар были крайне далеки от тех глубин, куда мог увести радикализм этого Ордена…

Зейн встал из-за стола. Наваждение почти прошло, но зрительного контакта с Абигейл он старался избегать.

Винцент с гордостью приподнял подбородок.
- Собственная сборка на базе сердца S&S 1,8 литра, австрийская рама hardtail, вилка самодельная. У вас с таким вылетом переднего колеса ездить нельзя, но у меня все на мази с копами. Катки наши шведские, задний - 240, естественно. Привод цепной, как и положено. Электрика, фильтра, выхлопы - все американское. Обивку и покраску заказывал на родине. Уникальный скакун. По трассе топит быстрее Слейпнира*.

23.07.1926 11:13
Франция, Прованс, близ города Солье-Пон,
выход с фермы «Домен де Больё»,
+31 °С, солнечно, безветрено

Мы ложимся спать рано, потому что завтра нам рано вставать. Перед сном мы идём в столовую и смотрим расписание завтрашних работ на школьной доске. Мы разбиты по звеньям по пять человек. Наше звено — второе русское.

Завтра наш счастливый день: Соломон Самуилович поставил нас на почасовую работу по покраске забора фермы. По какой-то причине на почасовой ставке заработать можно раза в полтора больше, чем на сдельной, да к тому же не нужно бояться Доры. Мы ненавидим и боимся Дору. Дора — польская еврейка, работающая на приёме фруктов. Своей шестипудовой тушей она стоит у чугунных весов, на которые мы складываем свои скорбные ящики с абрикосами. Кажется, что она ненавидит весь мир, но нас она ненавидит в особенности: и за запрет говорить по-польски в школах, и за белостокский погром. Скривив толстые губы с зажатой в них сигаретой, она склоняется над нашим ящиком, волосатой рукой лениво перебирает фрукты и выносит вердикт: «Второй сорт. Не годно».

Но завтра — наш счастливый день, и мы ложимся спать в предвкушении лёгкой и прибыльной работы: три франка в час. А ещё завтра жалованье, за прошлые пятницу с субботой и эту неделю. С мыслями о жалованьи мы укладываемся спать в заставленном двухэтажными кроватями зале на втором этаже нашего то ли особняка, а то ли барака. Из раскрытых настежь окон всю ночь доносится ожесточённое кваканье лягушек из соседнего пруда. Вокруг подвешенной в коридоре тусклой лампы вьётся рой мотыльков и ночных бабочек. Поздно вечером с гулянки возвращаются какие-то поляки и пьяно пшекают между собой, в темноте спотыкаясь о стулья. Ночью ударяет ливень и барабанит по черепичной крыше, заливает широкий подоконник и кем-то оставленный свитер. Всё это было бы романтично, если бы чуть лучше оплачивалось.

Мы просыпаемся от настойчивых ударов в железное блюдо. На дворе пять утра, ещё темно. Мы встаём злые, невыспавшиеся. «На поле слякоть, — говорит кто-то. — Лучше идти босиком». Это из третьего русского звена; они идут на прополку кукурузы. Выстояв очередь к ряду пропиленных в полу отверстий и умывшись ледяной водой из больших жестяных умывальников, мы отправляемся на завтрак.

“La scala prossima”, — говорит нам повар Сальваторе, отваливая в миску черпак пшённой каши. Сам он считает это приветствием на русском языке. Не одно поколение русских сезонных рабочих ломало голову над происхождением этой фразы. Первыми обычно догадывались выходцы из малороссийских губерний.

С кашей, ломтём горячей ещё булки и кружкой чёрного как нефть кофе мы рассаживаемся по залу: русские к русским, итальянцы к итальянцам, поляки к полякам. Нас, русских, здесь человек тридцать, поляков чуть меньше. Итальянцев — под сотню. Мы всё ещё хмурые, но до изжоги крепкий и кислый кофе уже прогоняет сон. Из-за соседнего, итальянского, стола уже слышатся смешки. Да и у нас люди уже понемногу разговариваются. Вот, например, Фирсов, худой как жердь человек лет сорока пяти с облезающей кожей на лысине и жёсткой чёрной бородой с проседью, опять дал волю своей меланхолии, которая у него принимает несколько патологическую форму. Меланхолия Фирсова так черна, что вспоминает он даже не Россию, а какую-то гарсоньетку в Париже, которую снимал в позапрошлом году. «В пятнадцатом округе, — говорит он, обращаясь к Шнейдеру, семнадцатилетнему парню с выгоревшими на солнце волосами, которому не повезло занять место рядом с ним, — чудо как хороша была гарсоньетка. И метро рядом, и табачная лавка на первом этаже». Фирсов вздыхает, а Шнейдер хмуро молчит: он вообще был в Париже только проездом, а сюда приехал из Швейцарии, где живёт с родителями. В отличие от остальных, для него работа на ферме — не способ выжить, а летнее приключение. Приключение уже удалось — на прошлой неделе у Шнейдера кто-то украл пару сотен франков, которые он скопил и, дурак, держал под матрасом. Он подозревал итальянцев, смело пошёл к ним разбираться и был бит.

И Шнейдер, и Фирсов — члены нашего звена. «И лифт хороший был», — после паузы продолжает Фирсов, и Шнейдер сосредоточенно склоняется над миской. «Иван Сергеевич, перестань ты приставать к ребёнку», — проникновенно говорит Фирсову Платонов. Василий Семёнович Платонов — курский крестьянин, человек крепкий и к работе на земле привычный, и поэтому Соломон Самуилович поставил его начальником нашего звена. Василий Семёнович работает здесь в охотку и даже собирается остаться на зиму. Два других члена нашего звена — это мы: Ефим Барташов и Виктор Коробецкий.

Мы заканчиваем завтрак и, поёживаясь от предрассветного холода, выходим на двор, по которому в разные стороны уже разбредаются звенья. Мимо нас проходит третье русское, которым командует Илья Авдиевич Соколов. «А вы куда сегодня, господа?» — осведомляется он у нас. Выглядит он комично: с босыми ногами, в закатанных до колен полосатых брюках от костюма, в белой рубахе с расстёгнутым жилетом, в соломенной шляпе и с тяпкой на плече. Мы отвечаем, что на почасовую, и Илья Авдиевич завистливо вздыхает. «А мы вот на кукурузу, знаете», — говорит он. Сальваторе выносит кастрюлю с остатками завтрака, выливает её под стену дома и свистом подзывает собак.

Мы получаем краску, кисти и валики у Доры, которая своей тушей почти полностью перегораживает вход в складской амбар. Дора с глухой неприязнью смотрит на нас, но мы знаем, что сегодня она ничего не может нам сделать. «Дора могла бы играть в футбол голкипером, — говорит Шнейдер, удалившись от Доры на безопасное расстояние. — Знаете, почему?» Мы знаем, но молчим. «Потому что она бы перекрывала всю площадь ворот!» — заявляет Шнейдер и, не найдя поддержки своей шутке, тоже замолкает. Мы выходим на кипарисовую аллею, тянущуюся к воротам фермы, и шлёпаем по красной грязи. Справа, за кипарисами, абрикосовая плантация. Там с шумом приступают к работе итальянцы.



Тем временем солнце уже поднимается, розовым цветом заливая невысокие, поросшие лесом горы, у подножия которых стоит наша ферма. «Вёдро будет», — деловито оглядывая небо, говорит Платонов, и Фирсов согласно кивает. Мы доходим до дощатого забора, протянувшегося вдоль грунтовой дороги, и приступаем к делу. Сегодня можно не надрываться в погоне за числом сданных ящиков: нам нужно покрасить забор до поворота, а дальше — хоть иди на речку, хоть дрыхни в тени до вечера, — никому до тебя не будет дела. Теоретически возможно, что придёт Соломон Самуилович и возмутится бездельем, но у Соломона Самуиловича куча дел. А Доры вовсе можно не бояться — она сейчас стоит у своих весов и до вечера никуда не уйдёт.

К десяти утра готово уже больше половины работы. Солнце уже высоко, жара становится нестерпимой, в плывущем волнами прокаленном воздухе резко пахнет краской. Крася верх забора, Шнейдер заляпал себе лицо. «Тут противогаз нужен», — говорит он, сидя на траве и без толку оттирая слюной зелёные пятна на щеках. «Ты бы, дружок, в противогазе на такой жаре взвыл», — со знанием дела говорит Платонов. В кустах стрекочут цикады. Из-за поворота дороги выезжает телега, на которой местный фермер везёт закрытые брезентом фрукты. Фермер приветствует нас, поднимая соломенную шляпу. Платонов поднимает свою, говорит «бонжур» и провожает телегу взглядом.

Мы всё чаще начинаем поглядывать на кипарисовую аллею в ожидании тачки, на которой нам должны привезти обед. Тачка появляется ближе к одиннадцати. Её толкает Фабио, помощник Сальваторе, молодой чернявый парень. На тачке — большая кастрюля с супом, миски, лепёшки, и мы знаем, что между ними у Фабио ещё кое-что запрятано.

“Quattro franchi”, — говорит он Платонову, извлекая из-под лепёшек оплетённую полуторалитровую пузатую бутыль красного вина.
— Че-его, кватро франки? — набычивается Платонов. — За твоё-то пойло кватро франки? Это ты, голуба, мне должен доплачивать, что я такое пью.
“Quattro franchi”, — настойчиво повторяет Фабио. — “Quattro, quattro”, — выставляет он перед собой четыре пальца. Платонов кладёт ему руку на плечо.
— Послушай, Фабио, — ласково говорит он. — Ты что это наглеешь-то? Ваша кухонная братия… востра… банда ди кучина ещё мне и Шнейдеру должна. Шнейдер, — он показывает на Шнейдера, который, ухмыляясь, стоит рядом, — сольди? М? Донде эстан? — добавляет он почему-то на испанском.
“E-e-e”, — разочарованно тянет Фабио и показывает, что собирается уложить бутыль обратно в тачку. — “Non so i suoi soldi.”
— Стой-стой, — останавливает его руку Платонов. — Ун франки, — выставляет он перед собой палец. Фабио страдальчески кривится. — Дуэ, дуэ, — успокивающе говорит Платонов и мягко вынимает из руки Фабио бутыль. — Ну что, ребята, по сорок копеек скинемся?

Мы скидываемся по сорок сантимов, и Фабио уходит, оставляя нам обед и вино. Мы берём миски с фасолевым супом с мясом, лепёшки и отходим к дальнему, не окрашенному ещё краю забора, где усаживаемся в тени абрикосового дерева. Из-за забора слышится приглушённая итальянская речь — они там тоже собираются обедать.

Вы не можете просматривать этот пост!

"Тень Саура". Нижняя палуба. Склад.
Кеммлер, Хольт, Дерек.

Дуглас, как и Арм, Биельнур и Варжек, был одним из старейших членов свиты. С легкой руки Маддердина получил должность главного по физической и боевой подготовке свиты. Потому что Кеммлер владел практически всеми видами оружия (причем очень хорошо), а в плане мускулов ему вообще не было равных. Все занятия проводились прямо здесь, на складе. Собственно, бывший штурмовик организовал зал для тренировок, со всеми необходимыми тренажерами и "железом". Здесь же можно было устраивать и рукопашные поединки. И это же было основным развлечением во время долгих варп-переходов или полетов от точки А до Б. Своего варп-привода катер не имел, Леонарду приходилось пользоваться услугами других кораблей-носителей. И если условия позволяли, он разрешал свите покинуть "Саур". Что можно было найти на таких кораблях? Выпивку, шлюх, и драки. И прочие сомнительные развлечения.

Хольт и Дерек входили в тройку основных боевиков свиты. И если Дерек был условно-подчиненным Кеммлера по старой памяти (гвардеец-ветеран), то Хольт когда-то был офицером Имперского флота. Если это и создавало какие-то трудности, то только по первому времени. Когда ты становишься агентом Инквизиции, твои звания уходят на задний план. Новое место работы, что тут скажешь.

План тренировок на сегодня был выполнен, да и пора было закругляться, поскольку сейчас "Саур" уже был где-то на подлетной к Сцинтилле. Еще предстояло смыть с себя пот и вообще привести в порядок. Маддердин обмолвился, что вскоре свите предстоит увидеться с высшим светом инквизиции. И он желает видеть своих подчиненных так, чтобы не было стыдно. То есть, с иголочки.

Вы не можете просматривать этот пост!

Некоторая важная информация может быть здесь. А так же мои картинки.

Названия:
Цаир - Слабый
Наас - Змей
Шамир - Терн
Нагалал - Пастбище
Салха - Странствие
Тевец - Сияние
Секелаг - Угнетенный
Раввиф - Обширный
Содом - Горящий
Фимнафа - Удел
Рим - Вечность
Назарет - Ветвь
Хеврон - Связь

Семь дней Исхода:
День 1 - Безмолвие
День 2 - ...
День 3 - ...
День 4 - ...
День 5 - ...
День 6 - ...
День 7 - ...

-
Первым я набросала портрет Гавриила, одного из моих неписей. Сомневаюсь, что у меня будет время нарисовать их всех, но я постараюсь хотя бы лайн-артом иногда что-то выплевывать.

Монстр, на взгляд Леонор, отнюдь не выглядел, как нечто довольное своим превосходством над людьми. Напротив, являл собою жалкое существо и если бы не ярко выраженная власть здесь и сейчас, возможно, ему стоило только посочувствовать. Однако, в таком баре, как их дыра, априори не могли собраться способные на сочувствие к страшилкам и потому происходящее было похоже на весьма продуманный, хотя и дерзкий, план.
И знать, что там дальше по плану, подвластно, похоже, лишь тем самым - которые наверху цепочки. Видимо, в таких случаях, не спорят - подсказка разума. Но когда это Леонор не задавала вопросов?!
- Позвольте уточнить, - наконец, поднявшись, и скрестив руки на груди, она подала голос.
- То есть мы, - она театральным жестом обвела еще троих номинально несчастных, - получили нечто, чем не можем воспользоваться, пока не сделаем что-то не совсем приятное добровольно? И еще, - подняв указательный палец в качестве запрещающего говорить знака, продолжила она, - мы, ко всему прочему, теперь уже не те, - палец "постучал" в пол, где покоились теперь люди-неудачники, - но еще не эти? - обведя насмешливым взглядом вампиров, Леонор сосредоточилась на их главном.

- Если эта практика выживала до сих пор, я в шоке. Но! - снова указательный палец, - в деле!
Инстинкт самосохранения все еще был на месте.

Сердце, разогнанное адреналином бешено стучало. На виске проступила вереница вен. Его разрывало от злости. Бессильной ярости, как у сраного торчка, который бесится, но сделать уже ничего не может. Тони лишь оставалось скрежетать зубами и ждать чем все это кончится.

Мэг все еще стоя на краю, у «ямы для био-мусора». Её внимательный взгляд казалось бы пронизывал Стигму насквозь, словно она знает о нем все и читает как открытую книгу. Сидя в этом темном подвале и глядя на девушку снизу в верх, не смотря на весь ужас и безумство происходящего, Тони смог увидеть насколько она красива. Да ракурс был очень удачным. Через несколько секунда Королева Вампиров отвела взгляд и кивнула одному из охранников. На верху, некоторое время длилась возня. Видимо участники кровавой вакханалии не рассчитывали, на то что из «ямы мертвецов» придется кого-то доставать. Для попавших в нее людей, это был билет в один конец. Через пару минут ему спустили веревку. Тони качаясь добрался до веревки. Вывернутое плече и другие травмы не способствовали быстрому подъему. Стигма даже в первый раз свалился на пол пути, больно приземлившись на задницу. В глазах заплясали кровавые мухи, но Тони не сдался. Не стоило надеется, на то, что «вампиры» соизволят предоставить ему лестницу. А ублюдок, которые даже не может вылезти самостоятельно из ямы, точно будет для них бесполезен. Пришлось повторить попытку и во второй раз у него все получилось.

Мэг даже помогла ему выкарабкаться под конец, аккуратно приобняв. Объятия не заставили себя долго ждать. Острая боль пронзила шею Тони, но боль быстро прошла. Укус вампира был приятен, латинас даже впал в некую эйфорию. Он не мог сопротивляться даже если бы захотел. В какой-то момент ему могло показалось, что они стали одним единым существом, чьи сердца бьются в такт. Биение сердца замедлялось. Сознание помутнело, потолок и лампы клуба заволокло туманом. Вскоре он видел только одно единственное пятнышко света, которое превратилось в безнадежно далекую точку. Но и свет, этой последней звезды, померк. Тони провалился во тьму. Смерть, пустота, ничто. Не было ни райских врат, ни жара преисподней. Ничего не было. Стигма потерял счет времени. Сколько прошло? Минута, час, год? Больше не было физического тела, он ясно понимал, что растворяется в этой черноте вселенского космоса. Что его засасывает вихрь водоворота пустоты. А что дальше? Окончательное забвение или бессмысленное существование в пустом пространстве? Нет, так не пойдет. Он хочет вырваться, сбежать отсюда, вернуться в реальный мир. Только не это, только не такая смерть. Быстрее, быстрее туда где погас последний лучик света! Он вернется, вернется любой ценой.

Где-то в реальном мире вампир дал свою кровь смертному, балансирующему на гране не жизни и не смерти. Если бы человек был в сознании, он, наверное, рехнулся от ужасной боли. Словно все его тело пронзило раскалёнными иглами. Внутренне органы, сжимались, деформировались, отмирали. Мышечные судороги пронзали тело. Легкие сделали первый глоток воздуха, скорее по привычке или памяти уже не живого тела. Тони упал на колени, его скрутило и вырвало лужицей из остатков уже ненужных органов. Сначала была злость. Такое яркое чувство, он никогда в не испытывал. Но это было всего лишь ширмой, для чего более ужасного и страшного. Голод. Неудержимый Голод. Тони был во тьме и сбежал. Но Тьма осталось в нем. Его душа, если она у него еще осталась, казалось бы была ущербной. Рваной и пустой. Теперь он был как худая бочка. Его жизнь медленно уходила. Но он может жить. Он должен отнимать то, чего его лишили. Дай мне, дай мне это!

Тело байкера рванулось к одному из охранников. Стигма вцепился в артерию на его шее словно бешеный пес. Еще. Еще!

Когда Тони пришел в себя, он обнаружил у своих ног труп секьюрити. И…никакого чувства стыда. Никакой жалости. Лишь удовлетворение. Но…так не должно быть. Нельзя же так просто забирать человеческую жизнь. Это было не первое убийство Тони. Говорят, что первое убийство как первая любовь. Ты волнуешь, потеешь, потом облажаешься. Но с практикой приходит уверенность в своих силах. Потом понимание того, что если завалил одну, то завалишь и другую, потом и третью. Может это и правда. Но Стигма помнил всех своих жертв. Убийства не давались ему так легко и просто. Первой его жертвой был поляк в его родном городе, владеющей мясной лавкой. Клуб расширялся, а диаспора выходцев из Восточной Европы, были против таких перемен. Они думали, что их «крыша» решит все проблемы. Это было своеобразное испытание, убийство ради Клуба и своих братьев. Стигма разделал парня на кусочки и закопал его тело за городом. Потом с этим трупом случилось много забавных историй. Через месяц, на месте где, был закопан поляк, власти штата решили проложить новую дорогу. Пришлось его в срочном порядке выкапывать. А что было дальше…ну это уже совсем другая история, которая возможно будет рассказана в другой раз. Тони часто снилась эта мясная лавка. Он разделывал новое тело, головы всех его жертв лежали на прилавке и смотрели на него пустыми остекленевшими глазами. Иногда они говорили. Спрашивали зачем он их убил, что им здесь холодно и одиноко. Порой они звали его. После таких снов всегда было какое-то отвращение к себе. К своим поступкам. Но обычно это решалось хорошим бухлом и парочкой весёлых шлюшек. Но сейчас, после убийства охранника клуба, он ничего не чувствовал. Совершенно ничего. Это его если не пугало, то очень сильно настораживало.

Рядом с телом валялся пистолет, из которого его жертва успела сделать только один выстрел. Вдалеке он услышал, как постепенно заглохла музыка, сначала уходя в басы, перевирающие мелодию и искажающие ее до неузнаваемости. Пуля угодила прямо в музыкальный центр. Кассету зажевало, и пленка, в конце концов, оборвалась. Наконец-то дурацкая музыка стихла, и атмосфера дешевой дискотеки испарилась. Еще один охранник с бледным лицом держал байкера на мушке.

- Чего вылупился? - Мэг с насмешкой обратилась к стоящему растерянному напарнику погибшего. Тот окончательно растерялся, не зная стрелять или все же нет. Приказ был, не трогать Стигму. Тем не менее, латинос был под прицелом. - Хорош. Помоги напарнику.

Но охранник не сдвинулся с места еще несколько секунд. Пистолет он прибрал себе. После чего все-таки занялся делом. Выражение лица его в этот момент было преисполнено противоречивых чувств, но страх все же перевесил, никто не хочет оказаться следующим.

Восприятие мира изменилось. Тони не знал, как это объяснить. Не находил подходящих слов. Будто, дальтоник открыл для себя все спектры цвета, а глухой услышал звуки. Ураган эмоций продолжал разрывать байкера. Сильнейшей была злость. О о о, да клянусь Богом, разорвать все присутствующих в этой комнате было его главным желанием на тот момент. Вот только была одна проблема. Когда он попытался направить свою злобу на Мэг, у него ничего не получилось. Он с размаху налетел на стену, которая была у него в голове. Он просто физически не мог ненавидеть эту женщину, в отношении нее всплывали совершенно противоположные чувства. Они были ярче даже любви к любимому человек или родителям. Какого черта?! Почему? Он ничего не понимал.

Тем временем зал постепенно опустел. Часть охраны ушла за ненадобностью. Все выжившие, покалеченные и трупы были сброшены в погреб весьма небрежно и без особых церемоний. Веревку, конечно, же убрали, просто на просто сбросив к "смертникам". Из обращенных же в зале остались барменша, менеджер группы, швед, латинос, стриптизерша и еще одна девушка, видимо, фанатка. Горлопан торжественно подошел к собравшейся у барной стойки компании.

- Эта ночь для вас особенная. Теперь вы перешли на новый этап существования. Поднялись по пищевой цепочки.
- Но не обольщайтесь, Вы все еще не часть нашего общества. Вам, каждому из вас, нужно доказать свою преданность и полезность. Если вы откажетесь- вы умрете. Если провалите задание- умрете. Так что не дурите и делайте, как говорю. Это вам же во благо. Все мы через это прошли.

Вы что блядь издеваетесь? Ожидаете верности от того, кого загнали из-под палки на этот праздник жизни. Нет, определено Тони не нравились такие правила игры. Но…пока с этим ничего не сделаешь. Новорожденному вампиру, наглядно продемонстрировали на чьей стороне сила. И Тони запомнил этот урок. Сейчас важно понять кем он стал. Кто же мог знать, что мир это ящик с двойным дном. И эта гнилая переборка скрывала совершенно другую реальность. Тони провалился в этот ящик с дерьмом и не сможет выбраться. А значит, он должен научится жить в новом мире. Мире Тьмы.

Радовало лишь то, что все пиздюля которые он отхватил, необъяснимым образом зажили. Тони пристегнул толстенную цепь к карабинам на поясе, затем хрустнул костяшками пальцев. Возражения он конечно имел, но высказать их не решился. В прочем по хмурому лицу и так было понятно, что он чем недоволен. Стигма пробежался взглядом по оставшимся людям. Кроме Королевы Вампиров, Петуха, Страхолюдины, Цветастой девочки и Ковбоя с Горбатой горы Тони приметил и новых персонажей. Козлиное Лико, Симпотяжка Барменша и Хлюпик.

А Густав Кроц, поднимаясь на ноги, посмотрел на собравшихся тяжелым взглядом. Странное было это выражение. Словно он знал что-то такое, чего не хотел бы знать, однако уже было слишком поздно. И мысли эти съедали его изнутри, будоражили разум.
- "Герр Густав"... Gefickte scheisse, - он что-то пробормотал, извлекая на свет свой тяжелый полуторный меч. Ружье лежало у ног мужчины, но он не тянул к нему руки. Полоса стали описала полукруг, словно бы наемник подзабыл его вес и теперь вспоминал, приноравливался. Удивительно, но слова Веги его подкосили. Те самые, которые она шепнула перед тем, как сесть за стол к гадалке. Равно как и ее смерть что-то такое затронула в душе старого, да, действительно - старого убийцы.
Когда его глаза открылись и он увидел все вокруг - небо, толпу мертвецов и закрытые двери в стене, Густав понял, что это его эндшпиль. Жизнь подошла к концу и как же он его встретит?
- Драка, говоришь? - хриплым голосом переспросил. - Чего ты вообще понимаешь в драке, pimmel?! - спросил он язвительно у подавшего голос Руссо. Смерил его презрительным взором, смачно сплюнул на ботинки парню.
Посмотрел на собравшихся.
- Вы думаете, что вы достойны дойти до конца? Поверили в старые сказки, в бредни полубезумных старух. Решили, что замарав себя убийством станете в итоге счастливыми? Можете поцеловать меня в задницу и тех, кто вам это рассказал - вы никогда не избавитесь от своей ноши.
Густав усмехнулся щербатым ртом.
- Глупые, глупые людишки. Простые в своих желаниях. Чего ты хочешь, а? - он резко повернулся к Виранте и указал ей в лицо мечом. - Кого ты убила ради своей цели? Оправдает эта смерть, эта загубленная жизнь твоих целей?
Или вот ты, - теперь он указал на безумного лорда, правда сделал это не мечом. С хрустом взвел колесцовый замок пистолета, который висел на груди.
- Стоит твоя мечта человеческой жизни? Понимаешь ли ты вообще ее ценность и что сотворил? А-а, verpiss dich! - вдруг воскликнул и, подскочив, ногой отпихнул Виранту в сторону от Эми. Отступил вместе с девочкой к стене, пятясь и удерживая на прицеле трех человек. Перед ним теперь бывшие спутники, поле и персонифицированная Смерть, которая шла и не боялась ничего.
- Я, Густав Кроц, много сделал в этой жизни дерьма. Я - убийца, я - мясник. Разочаровавшийся крестоносец и безбожник, который грабил святыни чужих народов. Но никогда Густав Кроц не был детоубийцей. И не станет. Мы умрем здесь и сейчас, возле проклятых стен этого города, потому что каждый, кто решит прикоснуться к девочке - примет смерть от моих рук. Вы думали, что я ваш добрый дядюшка? Или же молчаливый здоровяк, которому наплевать на все в этой жизни? Уверяю, это не так. Убийцы должны получить свою награду и она будет равна их преступлениям.

В какой именно момент всё пошло совершенно не так? Теперь чертовски трудно было ответить на этот несложный вопрос. Дело оборачивалось, мягко говоря, не самым лучшим образом, а Селина даже не могла понять, где именно совершила роковую ошибку. Конечно, сложно было поверить в то, что путешествие, начавшееся с известия о разгроме её родной расы, окажется приятным и безмятежным, но даже в самых худших своих предположениях эльфийка была далека от такого… Стены жуткой пещеры покрывали кроваво-красные, горящие пламенем в кромешной тьме, руны древнего неизвестного языка. Крики разъяренных крестьян доносились со стороны входа. Им вторил целый сном странных звуков, в которых утопал выдолбленный прямо в скале коридор, и доносились эти звуки откуда-то спереди, из темноты. Зловещие символ на стенах излучали магию, но магию странную и непонятную. Никогда прежде Селина не ощущала ничего подобного – при одном взгляде на эти руны становилось не по себе, а потенциальная мощь, сокрытая в них, не могла не поражать. Но хуже всего было то, что эльфийка не понимала их назначения – впервые в своей жизни она не смогла диагностировать заклинание, с совершенно искренним недоумением поглядывая на светящиеся каракули. Идти дальше по этим катакомбам совершенно не хотелось, но взбесившаяся толпа позади не оставляла особого выбора… Можно, конечно, было попросту развернуться и убить их всех, но… Разве таким образом стоило начинить налаживать отношения с человеческой расой?

***
Лес был чертовски красив в это время года. Спокоен и умиротворён. Первое золото увядающих листьев проявлялось в общей ядовито-зелёной цветовой гамме, лучи восходящего солнца серебрили капельки росы на высокой траве, заставляя заросли буквально расцветать мириадами драгоценных камней. Воздух, чистый и свежий, пропитанный осенней прохладой, легко и непринуждённо наполнял лёгкие, даруя второе дыхание совсем уже измученным мышцам. Каждый шаг давался с трудом – пусть Селина и уходила спокойно и неторопливо, своевременно предупреждённая как о катастрофе, так и о грядущей опасности, бегство её утомило. Несколько недель пути, однообразные дни, измеряемые лишь количеством пройденных километров – всё это сводило с ума, напоминая о потерянном спокойствии родного убежища. Ворон, унёсший чёрные вести на своих крыльях много дней назад, так и не возвращался, лишь усугубляя, тем самым, атмосферу одиночества, несколько угнетавшую в последние дни даже привыкшую к этому состоянию эльфийку.

Лес кончился внезапно. Деревья расступились, открывая взору немыслимых размеров пространство – свежевспаханные поля тянулись до самого горизонта, туда, где синее и совершенно безоблачное небо сливалось с землёй. Для Селины, всю жизнь прожившей среди деревьев, подобное зрелище было несколько необычным, а бездонная громада неба над головой даже несколько пугала и давила. Вдоль леса тянулась частично заросшая просёлочная дорога, ведущая невесть откуда неведомо куда. Небесную синеву пересекали чёрные точки птиц, спешащие покинуть эти негостеприимные земли и найти себе пристанище на зиму где-нибудь в тёплых краях. За отсутствием карты, направление, в принципе, значения не имело – Селина просто шла, не особенно заботясь, где в итоге окажется. Пейзажи вокруг, хоть и не отличались особенной живописностью, казались весьма необычными и занимательными для взгляда эльфийки, всю свою жизнь прожившей под сенью древнего леса. Когда багровый шар солнца коснулся линии горизонта, озаряя окружающее пространство кроваво-красными лучами умирающего дня, Селина наконец добралась до первых признаков цивилизации. Небольшая деревушка, уютно раскинувшаяся среди полей – не более десяти деревянных домиков, выглядевших необычайно зловеще в свете заката. Чёрный дым клубясь поднимался в небо из расположенных на крышах труб, первые звёзды неуверенно загорались на небосводе. Ночная прохлада постепенно завладевала окружающим пространством, вызывая желание поплотнее закутаться в несуществующий плащ… Неестественная тишина опустилась на землю, шар луны лениво выкатился из-за горизонта. Полнолуние. Ну надо же. Уютно горели огоньки в окнах маленьких домиков, порождая тоску по теплу, отдыху, надёжной крыше над головой. Уходить прочь, в негостеприимную тьму совершенно не хотелось, но, вместе с тем, мысль о том, чтобы заявиться сейчас прямиком в деревню тоже не особенно импонировала…

Наверное, не стоило поддаваться искушению именно тогда. Хоть поселение людей, по сути, вполне могло стать и конечной целью путешествия Селины, но всё же… Решение пойти туда было ошибкой. Эльфийка брела по единственной улице маленькой деревушки, совершенно пустынной в этот ещё не слишком поздний час. Настораживала абсолютная тишина, господствовавшая в этом месте – не было слышно ни лая собак, ни кудахтанья кур, ни каких бы то ни было других звуков, которые в теории должна издавать домашняя живность. Да и самих животных нигде не наблюдалось, что было совсем уж странно для места такого рода. Дома тоже молчали, лишь приятный свет лился из небольших окон. Селина заглядывала внутрь, но лишь пустые комнаты видела за мутноватым стеклом. Никто не отзывался в ответ на её требовательный стук – эльфийка переходила от двери к двери, но лишь тишина по ту сторону деревянной преграды стала для неё ответом. В конце концов, остался один лишь дом – небольшая хибарка, стоявшая чуть в отдалении от остальных, прямо на маленьком каменистом плато, обрывавшемся в нескольких метрах позади дома. Уже ни на что особенно не надеясь, Селина, испытывая смутную и непонятную тревогу, направилась к нему, когда тишина внезапно взорвалась целой гаммой оглушительных звуков. Почти синхронно распахнулись все двери в домах позади, ночь наполнилась криками на непонятном девушке языке, заунывный вой донёсся откуда-то со стороны леса. Казалось, что-то мелькнуло в окне дома, к которому она направлялась – неясная тёмная тень, которая вполне могла оказаться и игрой разыгравшегося сверх всякой меры воображения. Не нужно было быть гением, чтобы понять, что селяне настроены чрезвычайно агрессивно – в руках у них были косы, топоры, вилы, и даже факелы, придававшие процессии особенно жуткий вид. Было что-то не так с этими людьми. Двигались они дёргано, заторможено. Совсем неестественно. Мужчины, женщины, дети. Жутко смотрелась эта толпа в багровом свете факелов – пустые глаза, отсутствующее выражение на лицах. Что-то было не так. Очень сильно не так.

Чёрный проём пещеры – выделявшийся среди травы вход, уходящий прямо под землю. Грубые, выдолбленные прямо в камне ступени, буквально крошащиеся под ногами. Нужно было бежать отсюда – куда кучке крестьян до стремительной и грациозной эльфийки… Но спасительный провал внезапно обнаружился совсем рядом, всего в нескольких шагах от дверей последнего дома, и словно манил, принуждая путников войти внутрь. Существовала призрачная надежда, что люди не успели заметить её или потеряли из виду… Но, чёрт подери, жуткие руны на стенах, буквально излучавшие чуждую магию словно кричали – нужно отсюда выбираться, бежать прочь из этого жуткого места… А впереди, во мраке, скрывавшем окончание коридора, находился источник загадочных звуков, едва уловимых даже для чутких ушей эльфийки. Жалостливый скулёж, ритмичное пощёлкивание, нечто похожее на периодический храп… Что за чертовщина тут происходит?

Тиха ДМчикова ночь, но маты лучше перепрятать.

Вчера вечером CHEEESE второй раз зашел в чат. Сегодня днем по итогам этого знаменательного события в банлоге появилось четыре новых записи: Зерг, TellTale Heart, и CHEEESE получили по первому демократическому, а Florisch получил третий бан, и мы полностью прощаемся с ним до десятого числа. Короче говоря, ночь была продуктивна.
Как же это произошло? Как показывают логи чата, в период с 22:31 2-го числа до 03:30 3-го числа в чате творилась нездоровая вакханалия с признанием в любви Ззаппаду, понями, яоем и, главное, обсуждением давней и, по утверждениям игравших, кошерной игры "Боги как люди". Собственно, ничего страшного в этом не было - чат, конечно, был оккупирован теми, кто в теме, но ночью чат все равно мало кому нужен. Фактически, темы разговоров даже не стали причиной банов.
Начал Флориш, который просто и непосредственно оскорбил в чате Инквизитора. Даже без присутствия оного в диалоге. Как я уже говорил, мы прощаемся в Флоришем до десятого, и желаем ему впредь быть осторожнее. Остальные улетели в бан глупее и веселее. СЫЫЫР матюкнулся в чате, за что получил лично от Эвенгарда два бала. На этом все могло кончится, но все четверо ныне демократически забаненых не только не учли урок, но и не согласились с админом и стали на самые разные лады повторять сие слово на весь чат. Как видно по банлогу - импровизированный протест удался. Правда, вряд ли так, как хотели протестующие.

UPD: Alien, как активная участница ночного чата, тоже сначала попала под раздачу демократических банов, но с нее все-таки сняли все обвинения и вернули в чат.

Лицо пьяницы шумно поздоровалось с деревянной столешницей и полуживое от выпитого алкоголя тело сползло на грязный пол. Капеллан поднял над ним свою ногу, облаченную в тяжелый ботинок, и резко опустил на висок. За первым ударом последовал второй, а потом третий. Серия ударов, казалось, вколачивала голову в доски покрытия. Тук раскинул руки в стороны для баланса и усердно превращал мужчину в бифштекс.
- Эй, хватит с него, - раздался неуверенный голос из толпы.
Но монах не слушал. Никто и не заметил из-за чего развязалась драка, да сейчас это было и неважно. Важно было того, что Тук явно перебарщивал. Нет. Конечно он не убьет человека из-за пьяных бредней, но инвалидом вполне может сделать.
Толпа не шевелилась до того момента, пока из головы на полу с каждым ударом не начала брызгать кровь, как из раздавленной помидорины. Несколько смельчаков рванули к обезумевшему монаху и принялись оттаскивать его от несчастного. Парочка проституток подбежали к лежащему и начали осматривать. Похоже, мужчина еще дышал.
- Отец, да что с тобой?! Совсем разум потерял?
- А ну отвалили живо! - Тук был под изрядным градусом. Пыхтя и обливаясь потом, он пытался вырваться.
Наконец он сделал достаточный рывок, чтобы освободиться от десятка рук, сковывавших его. От сильного толчка смурфик, повисший было на его голени, с визгом отлетел к барной стойке. Капеллан поднял обе руки, показывая что бить он никого больше не собирается, и огляделся. Пьяный мужик охал под столом, истекая кровью. Ничего. Пара швов на лицо и будет как новенький. Толпа вела себя тихо и все взоры были обращены на Тука. В них читалась по сути здравая мысль, что с монаха на сегодня хватит. Выругавшись, он взял со стола бутылку и пошел прочь из бара.
На улице было прохладно и свежо. Фонари горели через один. Ботинки неуверенно ступали на разбитый асфальт. Настроение было паршивое.
- Молодец, священник, - говорил сам с собой Тук, - показываешь хороший пример этим людям. Ты их спасать должен. Отпиздить их может каждый второй подонок из числа персонажей.
Что случилось с божьим человеком? А главное - когда он стал таким? Когда он стал разбойником? Шервуд, гражданская война, шериф, болтающийся в петле Робин. Много воды утекло. Теперь мало кто вспоминает о таких понятиях как достоинство и честь. Сейчас каждый дрожит за свою шкуру. Любой, кто хоть раз в эти дни позаботился о ближнем, становится героем. Любой головорез, вор и насильник. Да, героев сейчас много...
В темноте улицы послышался раздражающий характерный звук. Имаго. Бдзынь! Бита упала утяжеленной частью на асфальт и легла в руку монаха в более привычном положении. Тук был готов к рывку.
Чем хуже времена, тем больше героев...

Вы не можете просматривать этот пост!

Жнец из комнаты "Каладриус"


Хранительница из комнаты "Шоггот"

Вы не можете просматривать этот пост!

Трос, стягивающий запястье ослаб и Красавице все-таки удалось выпутаться из силка стального троса. Позади все еще ощущалось движение: тварь агонизировала, видимо. Когти скребли по листовому металлу, гулко достигая раз за разом стены. Бом. Неспешно так. Бом.
Красавица нашарила в темноте подсумок, который дал ей Оловянный солдатик, вцепилась зубами в бумажную обертку перевязочного пакета. Бом. Тварь все еще шевелилась, хотя и не могла сдвинуться с места. Высыпать все сыпучее и вылить все жидкое на рану. Пожалуй, единственное решение, которое может прийти в полной темноте. Черт подери, какая адская боль. Каждое движение кистью, даже случайное, отзывалось волной боли до самого локтя. Трос рассек кожу по всей окружности запястья, разорвал связки и впился в сустав, размолотив мягкий хрящ.
Бом.
Кровь быстро остывала в ночной прохладе, превращаясь в липкую холодную грязь, которая покрывала сейчас Красавицу от затылка до самой жопы. Рука болела дьявольски, отдавая волнами боли в такт ударам сердца, а оперировать одной левой в столь узком пространстве было не очень-то удобно. В итоге, кое-как натянутые поперек жопы штаны почти не стесняют движения.
Бом. А если прислушаться, то слышно еще бульканье крови в простреленной гортани.
В темноте щелкает зажигалка: единственный, пожалуй способ разглядеть тварь поближе. И да. Дилема: брать в руку зажигалку или оружие.
Бом.
Желтый огонек пляшет на пропитанном бензином фитиле, вырывая из тьмы кусок Твари: крупная собачья лапа скользит по луже крови от центра трубы до стенки.
Бом.
Отходит назад в поисках хотя бы какой-то опоры. Черная короткая шерсть опалена в тех местах, где в мышцы вонзаются куски стали с подведенными проводами. Пес довольно крупный. Самую малость меньше Красавицы. Пляшущий огонек дюйм за дюймом вливает в голову Красавицы образ Твари: механизмы оплетают кости, мышцы, связки, словно вплавленные.
Бом.
Спину венчают два сложенных пропеллера с защитными кожухами. Их силовая установка входит прямо между лопаток в плоть и дальше огромный кусок сплетенных механизмов замещает половину организма. Четыре механических руки, две из которых оплетены мышцами, словно вырванными из живого тела. На груди, среди всего прочего он видит младенца. Игра теней играет свое черное дело и на мгновение Красавице он кажется настоящим. Дешевая резина, скроенная посредством ножа, шуруповерта и пары болтов. Половину головы занимает видеокамера, мерно жужжащая и подмигивающая красным огоньком "передача данных". Нижней части у куклы нет. Ее заменяет практически гротескный фалоимитатор. Предназначенный не иначе как для крупного рогатого скота.
От этой части огонек уходит рывком, погружая на мгновение трубу во тьму, чтобы вырвать из нее голову Твари: Большая собачья голова. Черная масть. Беззлобные, полные боли глаза неотрывно следят за огоньком, который выхватывает из тьмы лицо Красавицы. Нижняя челюсть буквально снесена плотным потоком картечи до самой глотки, а из огромных размеров дыры все еще льется кровь, расползаясь крупными пузырями. Израненые уши прижаты к голове, бок, все еще обтянутый шкурой еле заметно вздымается, а в черной зеркальной поверхности глаз Красавица видит свое лицо, перепачканое в крови.

Боль.
Стекает по стенам. В трещины между кирпичами. Щели в полу. Дышит легкими в груди. Бьется сердцем, спотыкаясь. Распласталась, разогрелась. Опьянела. Жадная. Горючая. Томная.
Боль свила гнездо в новом доме. В комнате, что впитала запахи смерти. Вобрала в себя страдания сотен магов. Людей, кому не повезло родиться. Кому не повезло видеть солнце. Смахивать капли дождя. Расти в семьях, пригретых в уютных объятиях очага. Среди близких. Родных.
Когда есть что терять – потеря особенно невыносима.
Ильва помнила.
Людей, которых любила когда-то. Бесконечно давно. В другой жизни. Под другим небом. Прощала их взгляды. Прощала их укор. Прощала свое одиночество. Она любила. Любила взаправду.
- Любила…
Лопнувшие губы шепчут в пустоту не имеющие значения звуки. Смысл давно утерян. Счастье. Нежность. Забота. Любовь.
Все это в прошлом.
Когда маленькая девочка бежала по траве, срывая росу босыми ногами. Когда раскидывала руки, ловя ветер, свивая его потоки под собственными крыльями. Когда мир был велик и безопасен. Наделен жизнью, течением соков. Вязью энергий. Птицы, звери – все это было так близко. И каждый вздох приносил упоение. И ухо, прислоненное к земле, слышало, как бьется гигантское сердце земли. Родной земли. Когда косые взгляды и чужие мысли приносили лишь снисходительную улыбку. А разум оплело всепрощение и всепонимание. Больные, бедные двуногие звери, брошенные в неведении и пустоте. Как могла она подумать о них плохо? Как могла не простить?
- Любила...
Эта была особая жизнь. И она ее запомнит. Сохранит. Даже здесь, в этих стенах. Не для того, чтобы не потерять свою человечность. О, нет. Гертрам подарил ей неоценимый дар – он показал ей, что такое человек.
И впиваются обломанные ногти в мягкую плоть ладоней. Оставляют борозды, входя под кожу. До самого мяса. До красной крови, что привыкла поливать ручьями этот пол.

Ильва узнала о людях все. Их суть. Их смысл. Их душу. За двадцать четыре дня она узнала то, чего не смогла разглядеть за двадцать два года своей жизни.
Дар ослепил. Дар оглушил. Сокрыл самое главное.
Теперь она видит. Знает.
И под тонкой пеленой надвигающегося безумия – разгорается жажда.
Пунцовые губы раздвигаются в улыбке, лопаясь. Привычный соленый привкус.

- Заткнись.
Слишком быстро сдался этот. Слишком легко. Ильву раздражали их крики. Раздражала их боль. Но больше всего ее раздражала их слабость. Отчего они так легко ломаются? Отчего так легко отдают себя? Почему становятся бессмысленными тварями, жертвуя даром и собственной волей?
Это приводило ее в бешенство.
Зарычав, девушка вжалась спиной в холод стен. Закрыла глаза. Болезненные образы сменились видениями лопающихся тел. Взрывающихся голов. Сползающей кожей.
Гертрам подарил ей новый смысл жизни. Он научил ее стойкости. Научил боли. Научил пониманию, что миром правит грязь. И грязь эту необходимо уничтожать. Вырывать с корнем, оставляя призраки истлевших душ.

И лучше бы им убить ее. Сегодня. Завтра. Через неделю. Лучше бы им это сделать. Потому что если у нее появится хоть один, хотя бы один шанс – она доберется до каждого. Обрушит всю силу дара, разрывая тонкие нити, связующие ее с миром. Если она выйдет отсюда – она найдет и уничтожит любого имперца, попавшегося ей на пути.

Удар. Плеть рассекла кожу на спине. Казалось, ты успела услышать как рвутся мышцы, прежде, чем сознание пронзила боль. Рот не распахнут в крике, наоборот, зубы сжаты, до хруста. Чувствуешь, как от напряжения вздуваются вены на лице. Так сильно, что готовы лопнуть. Терпеть, терпеть, терпеть!.. С каждой секундой боль притуплялась. По маленькой крупице, по капле, но ее становилось меньше. Нужно терпеть, и она совсем уйдет…
Сейчас будет еще один удар, ты знаешь. Это был лишь первый, среди сотни следующих. По пояснице, а затем и ногам заструилась потоки крови, обжигая замерзшую кожу.
Удара до сих пор нет. Все нет свиста, предвещающего наказания. Твое сбившееся дыхание - единственное, что разбавляет мертвую тишину это комнаты. Почему они медлят?..
Чем дольше длится ожидание, тем быстрее начинает колотить сердце. Боль становится неясным фоном, через который удается почувствовать что-то еще. Ты слышишь легкий шорох сапог о камень - тюремщик все еще здесь, но он не торопится. От шороха, сердце готово разорваться. В ушах стучит сильнее. Ты глохнешь от пульсации собственной крови.
Удара все нет. В воздухе повисло тягостное ожидание. Каждая секунда - мука.
Ну давай-же, бей!
Чего ты ждешь?!!

Удар! Вновь вспышка, разрывающая разум. Но ты даже с каким-то наслаждением принимаешь эту боль. Смерть страшнее ожидания смерти? Как-то так…

Удар. Плеть неясно шлепнула о мясную кашу, в которую успела превратиться твоя спина. Тысяча капель разлетелось в стороны…

Удар.
Он больше не медлит. Боль перестала фокусироваться на одном месте. Она будто расползлась по всему телу.

«Прошу, не надо больше, не надо больше, умоляю, не надо!» - чужой голос вместо собственных мыслей. Что-то не так…

Удар!

Ты просыпаешься от ощущения чужой боли. Не твои мысли, не твое испытание. Глаза быстро привыкли к темноте камеры - ты здесь уже достаточно долго. Трудно переключится на собственное тело. Ты еще помнишь чужую боль. Сквозь камень стен раздался душераздирающий вопль. Он перестал терпеть. Тот, кого сейчас избивают плетью.
- Умоляю, хватит!
Резкий вскрик. Его продолжают бить. Методично, долго. Ты слышишь безумие его мыслей. Такие яркие, такие громкие.
Отвлечься почти невозможно. В камере нет ничего, что могло бы позволить переключить твое внимание. Лишь одетые сплошь в камень стены. Несколько трещин в стене, и полоса света, выбивающаяся из-под двери. Тряпица, притворяющаяся платьем на теле, едва закрывает обнаженные ноги. Ощущение холода - единственное ощущение, но оно меркнет, меркнет по сравнению с тем, что происходит в соседней камере!..

Его били еще очень долго. С огромным облегчением, ты ощутила, как он потерял сознание, выпустив твой дар из хватки разума. Оставил наедине с собой. В темноте и холоде.

Если Тони и хотел ударить первым у него ничего не получилось. Он четко видел её удар, но не увернуться или заблокировать его просто на просто не успел. Бум. Всего один удар, но какой. Знаете, как-то раз в юности Стигма подрался с профессиональным боксером выступающем в легком весе. Нет смысла рассказывать, чем все это закончилось. Тони отхватил пиздюлей, хоть и простоял на ногах какое-то время, наверное, из-за своего упрямства. Вот сейчас, этот небрежный удар, даже скорее тычок, не особо крупной девушки мог бы поспорить с теми боксерскими ударами. В животе словно взорвалась бомба, спровоцировавшая приступ рвоты. Текила, пиво и жареные крылышки, созданные по особому рецепту полковника Сандерса, рвались наружу. Тони пришлось сделать над собой усилие, чтобы загнать, а точнее заново проглотить всю эту блювотную массу. Наверное, это отлично читалось по его лицу. Королева вампиров быстро отвела руку в сторону, скорее всего, опасаясь, что бедного дурочка стошнит прямо на неё. А вот это была ошибка. Если бы эта адская девка ударила его еще один раз, то все бы закончилось. Стигма ударил в ответ, со всех сил, совершенно не делая скидок на то, что бьет все-таки девушку. Знаете, как-то не до этого, когда ваша жизнь висит на волоске, а опасность насмешливо скалит клыки. Даже если у этой опасности, ничего такие сиськи. Первый удар пришелся в висок. Он заставил Мэг по инерции сделать шаг в сторону. Девушка слабо охнула. Такой удар мог бы отправить в нокдаун любого нормального человека или даже сделать калекой. Так почему же она еще стоит на ногах?! Будучи еще немного в растерянности Мэг приняла второй удар. Но тот вышел чуть смазанным и попал чуть ниже переносицы, сломав даме нос и заставив отступить на шаг назад. Девушка улыбнулась, несмотря на кровь, текущую из носа. Улыбка вышла устрашающей, губы и рот заливала кровь.

- Ну, хоть кто-то не забыл при выходе из дома яйца пристегнуть,- Мэг рассмеялась. Вот тут Стигма занервничал.

- Успокойся, брор! Ты не сможешь уйти отсюда прежним. Либо ты умрешь, либо станешь бессмертным. Выбор у тебя невелик. Вампира ты самостоятельно не завалишь. Тэнк! - послышался низкий голос с акцентом, сохранявшего до этого спокойствие высокого шведа.

Тони хотел ответить, что он мнению этого Снежка, вращенье придавал, и осью был его детородный орган, вот только сказать он ничего не мог. Из-за мощного удара в живот, его дыхание было сбито, а из горла выходило только невнятное хрипенье. Третий удар тем временем не настиг своей цели. Мэг ловко поймала руку его руку. Черт, руку Стигмы как будто зажали в тисках. Тем временем Королева Вампиров размахнулась для удара ногой. Только по воли случайности, Тони смог слегка развернуться, и его яички были спасены. Хотя удар достиг цели. И знаете, получить титановой вставкой в таз, было очень больно. Латинос выругался. Вернее, он хотел выругаться, но у него получилось только не понятное и быстрое бормотание. Тут, его взгляд наткнулся на взгляд вампирши. Твое мать, да она просто играет с ним как кошка с мышкой. Нет, даже не с мышкой. А как с жалкой букашкой, которая полностью в её власти. Тони заскрежетал зубами. Он не какая та там жалкая букашка. Ему насрать на то что весь зал кишит упырями или чупокабрами. Он так просто под их нож не ляжет.

- Да за кого ты меня принимаешь?! – прохрипел байкер. Стигма рванулся пытаясь освободиться от мертвой хватки кровососущей красавицы. Связки руки заскрипели и отозвались болью, но все-таки выдержали. Кто знает, как у него это получилось. Может быть удача. Может быть вампирша решила внести в свою игру разнообразие. Может быть потому, что Тони вспотел как черт в церкви или как грешник в Судный День, и поэтому его потное тельце выскользнуло. Тони сумел вырваться из жесткой хватки. Непроизвольно сделав шаг назад, латинос уперся в стул. Тут его мозг сгенерировал следующие охуительное решение. Байкер схватил стул за ножку и ударил им вампиршу. Последний из мотоклуба «Фронт Оружия», решил сражаться до самого конца.

Никто не смеет приходить к Туку в церковь и вести себя подобным образом. Отступать некуда. Он варден, а задача вардена - защитить церковь или умереть, пытаясь.
- Вы, ребятки, зарвались. Девчонок вы получите, перешагнув через мой труп. Святой Михаил, благослови меня!
Монах схватил палец Солдатика и выгнул его в противоположную сторону, а затем отпрыгнул назад.
- ДАВАЙ, ГОВНО!

Защитник слабых + Церковная община + (Персонаж + (Сказочке конец)) + (Бенедиктинец + (Пастырь божьего стада + Во имя отца, сына и святого духа)) + (Разбойник с большой дороги + (Собачник со стажем + Засада - залог успеха)) + (Таверный завсегдатай + (Чемпион пьяной драки + Подожди, я допью + Чугунный лоб)) + (Вспыльчивый малый + (А ну, повтори!)) + 1 куб из пула

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Ночью в лесу темнеет быстро и в то же время очень незаметно. Только что из-под ног выбегала узкая, едва различимая тропка, а через минуту она уже скрывалась во тьме, опустившейся на лес. Деревья, ветки, кустарники растворяются в обволакивающей паутине ночи, от них остаются одни воспоминания (мол, там была сосна, а вот там, где сейчас чернильный мрак, рос старенький клен), и только если поднять глаза к небу, можно увидеть силуэты переплетенных между собой ветвей, загораживающих высыпавший в небе горох звезд. Несколько долгих и очень томительных секунд ты едва плетёшься, до боли напрягая глаза, что бы хоть что-то увидеть в кромешном мраке. Затем нехотя из-за пазухи богов выкатывается полная луна. Она похожа на темно-желтый круг сыра, она толста, и её поверхность, как и сыр, изрезана темными дырами и морщинами. Луна рождает свет, отдает его ночной земле, и столбы лунного света заливают спящий лес, играют меж ветвей и стволов дремлющих златолистов, отражают мать-луну в сонно шепчущем ручейке, танцуют на полях зарождающегося ночного тумана, что белыми струйками поднимается из мха и тянет вверх. С лунным светом лес становится прекрасным и волшебным, словно из детской сказки. Уууухууу! Уханье то ли совы, толи еще какой птицы густыми волнами расплывается по столбам лунного света, отражается от лиственниц, златолистов и камней, покрытых капельками росы. Весь мир, все Светлолесье сейчас дышит серебренным светом, струящимся из круга луны. Светло как днем, и лишь звезды недовольны проснувшейся луной. Они потускнели и даже отползли подальше от земли, чтобы не попасть под магию лунного света.

Как жаль, что бегущий, как затравленный зверь, эльф не мог насладиться этим видом. Его мышцы загорали от усталости, живот сводило от голода, а шрам не переставая пульсировал разнося по телу волны боли. Зачем ты бежишь маленький, слабый эльф? Почему ты так упорно цепляешься за жизнь. Какой в этом смысл. Ты же все потерял! Зачем ты продолжаешь ходить под небом этого мира, когда твою любимая ушла на всегда. Остановись. Все это бессмысленно. Прекрати этот безудержный марш. Ляг. Пусть все это закончится. Сдайся. Мох древнего леса накроет твои кости, как одеялом. Твоя боль уйдет. Из горла вырвался не то стон, не то хрипящий рык. Нет, Исенгри́м не задавался, продолжая упорно двигаться вперед.

Тропка петляла, то появляясь, то вновь исчезала в придорожным зарослях кустарника. Спустя час она совсем исчезла, и эльфу пришлось продираться через густой ельник. Лохматые и колючие лапы норовили стегнуть по лицу, приходилось закрываться руками и сгибаться в три погибели. Но вдруг среди деревьев возникла тропинка. Она шла под уклоном, еловый лес сменился лиственным. Сейчас эльф двигался по низкорослым холмикам, заросшим вековыми деревьями и кустами цветущего краснобровника. Наверное, при солнечном свете маленькие красные цветочки на кустах казались капельками крови, сейчас же цветы, впрочем, были, как и весь лес, были залиты серебром луны.

Исенгри́м не заметил, как провалился в безумие. Единственный здоровый глаз эльфа погрузился в бурый туман. Редкие ручьи превращали в красные реки крови, лесная трава вдруг вспыхнула пламенем. Тем пламенем что пылало на руинах последний крепости эльфов. Казалось бы, кожа Исенгри́м вот-вот лопнет от жара ревущего пламени. Эльф споткнулся об камень и рухнул на землю. Кое как поднявшись, он продолжил путь в этом Аду. У очередного лесного гиганта, векового древа, которое не обхватят и двое взрослых мужчин Исенгри́м снова увидел её. Голову Ларувьель. Любимая смотрела на него с немым укором, ведь это он не смог спасти её. Он позволил ей умереть. Из глаз эльфийки покатились красные слезы. Где в далеко, но затем все ближе и ближе, звучал плачь. Плач его не родившегося ребенка. Исенгри́м заметался как раненый, обезумевший зверь. Нет! Вас нет! Вы умерли! Но пересохшее горло выдавало лишь хрип. Каждый звук приносил эльфу боль. Вперед, прочь из этого места. Из последний сил следопыт рванулся в перед. Еще через несколько шагов он встретил Вождя. Предводитель орков стоял, окутанный мраком, сложив руки на груди. Будь уверен маленький эльф. Я вижу тебя. Я всегда буду рядом. Пока ты не умрешь. Быстрее, еще быстрее! Хрипящее дыхание Исенгри́ма перешло в кашель.

Многоголосый вой разрывает безмятежную тишину. Где-то позади, на этот раз – гораздо ближе. Вой, эхом отдающийся в голове, слегка развеявший безумие эльфа. Вой, несущий отчаяние, ужас и безнадёжность. Наполняющий каждую мышцу усталого тела безразличной апатией и осознанием неминуемой гибели. Волки. Стремительные тени, бесшумно скользящие между деревьями. От них не спрятаться, не убежать. Погоня закончилась следопыт. Теперь тебе не куда идти. Эльфу пришлось принять бой. Но он решил сделать это на своих условиях. Рука Лесного брата скользнула в заплечный мешок. Исенгри́м достал моток веревки. Эльфийская Паутинка. Артефакт созданный мастерами его народа. Выбрав самое большое и высокое дерево, эльф швырнул конец веревки. Даже без крюка, веревка прекрасно зацепилась за ствол дерева. Взявшись за Паутинку, следопыт слегка её дернул и она тут же потянула его на верх. Исенгри́м кое как перебирал ногами помогая веревки. Усевшись на одной из верхних веток эльф смотал веревку и приготовил лук. Его рука предательски тряслась когда он вытягивал стрелу. Лесной Брат приготовился стрелять.

Бегство. Днями. Ночами. Бегство бессмысленное, изматывающее и заранее обречённое. Бегство, которому казалось не будет конца. Эльф стремительно пересёк поляну, почувствовав себя неуверенно, на несколько минут оказавшись под открытым небом. Казалось, что его тут же заметили, что тысячи невидимых глаз не отрываясь уставились ему в спину. Сил двигаться больше не было. Хотелось упасть на траву и вырубиться, приглушить боль, сдаться. Прекратить попытки спасти своё лишённое смысла существование. Но Исенгрим продолжал идти. С одному ему ведомой целью. Шрам постоянно пульсировал, наполняя ослепительной болью каждое мгновение существования беглеца. Лес вокруг представлял из себя картину довольно таки живописную – в тени высоких деревьев в обилии ютились грибы, в густой траве сновала небольшие зайцы, яркие птички безмятежно перепархивали с ветки на ветку. Но для Исенгрима окружающий мир окрасился в красный цвет – ручей впереди казался наполненным кровью, зелёная трава – багровой в отсветах бушующего позади него пламени, пушистый шар длинноухого зверька – красным комком боли и страданий. Субъективная точка зрения восприятия окружающей действительности сильно отличалась от реальности, но для эльфа его точка зрения была единственно возможной. Его жизнь превратилась в нескончаемый кошмар, настолько ужасный и беспросветный, что сам смысл дальнейшей борьбы ускользал, подмывая остановиться и сдаться.

Губы Грарлока медленно поползли вверх, обнажая выдающиеся вперёд клыки – торжествующая улыбка исполинского орка выглядела воистину жутко. Он видел перед собой примятую траву, могучая рука с трудом удерживала на привязи взбесившегося варга – на этот раз жертва была уже совсем близко. Труднее всего было сдерживать себя, не совершать опасных для жизни глупостей. Слишком велик был азарт охотника в исполинской туше зеленокожего бугая. Его удивляло, что эльф продолжал сопротивляться – бежал так долго и упорно, как это удавалось немногим. За долгие недели погони, Грарлок проникся своеобразным уважением к своему оппоненту – ему даже было немного грустно, что преследование почти завершилось. Как знать, быть может, нескоро ему вновь придётся встретить столь же достойного противника. Впрочем, орк легко отделался от всевозможных сожалений, представив, как гармонично дополнит его коллекцию скальп новой жертвы. Согнув свободную руку в локте, вожак отдал остальным команду остановиться. Нехотя и вздрагивая от терзавшего их возбуждения, орки замерли, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
- Он совсем близко, - тихо, одними губами проговорил Грарлок. – Выпустим зверюшек на свободу.
Резким движением он высвободил своего варга, отцепив конец цепи от ошейника последнего. Исполинский чёрный волк тут же радостно взвыл и устремился вперёд, непринуждённо вставая во главе стаи свои собратьев. Варг Грарлока действительно был свирепее и больше остальных, а кроме того – имел воинственную чёрную окраску. Другие волки, обычного серого цвета, без возражений приняли нового лидера.

Многоголосый вой разрывает безмятежную тишину. Где-то позади, на этот раз – гораздо ближе. Вой, эхом отдающийся в голове. Вой, несущий отчаяние, ужас и безнадёжность. Наполняющий каждую мышцу усталого тела безразличной апатией и осознанием неминуемой гибели. Волки. Стремительные тени, бесшумно скользящие между деревьями. Точно знающие, где скрывается их жертва. От них нельзя спрятаться. Убежать от них не удастся.

Грарлок остановился и принюхался, жадно втягивая новый аромат своими огромными ноздрями – могучий воин, зелёный торс которого покрывали чёрные узоры клановых татуировок, оскалился, предвкушая скорое завершение погони. Огромный чёрный волк, варг, как называли его охотники, занервничал, рванулся вперёд на своём поводке, издавая глухое и полное ненависти рычание. Резким движением руки орк осадил зверя, заставив того вспомнить, кто здесь является чьим хозяином. Грарлок обернулся, с кривой ухмылкой оглядев остальных членов своего отряда – почти десять зеленокожих охотников со своими волками молча следовали за вожаком. Теперь они едва сдерживали нарастающее возбуждение – охота, продолжавшаяся уже почти две недели, была как никогда близка к завершению. Варги, тоже чувствовавшие близость добычи, нервничали, кидались из стороны в сторону, изредка даже стараясь перегрызть цепь, один конец которой был зацеплен за их ошейник, а другой – покоился в руках хозяев. Но Грарлок неспроста считался хорошим охотником – на его счету было множество жизней самых разнообразных жертв. В родных болотах, именно этот воин клана Боевых Топоров регулярно приносил в деревню туши самых агрессивных представителей местной фауны – на его счету числилось даже несколько василисков, чью смертоносность переоценить почти невозможно. И сейчас вожак сдерживал себя, стараясь подавить всё нарастающее возбуждение – он отлично знал, что эльф, даже раненый и ослабевший, всё ещё оставался опасным противником, который, будучи загнанным в угол, мог доставить поистине серьёзные неприятности. Лучше действовать осторожно. Действовать наверняка.

***
Новые дни, счёт которым давно был потерян, приносили лишь боль и страдания. Бесконечное бегство изматывало до предела – засыпая, эльф неизменно чувствовал себя разбитым и опустошённым, а просыпаясь с огромным трудом находил силы, чтобы подняться, и вновь отправиться в путь. Он знал, что орки следуют по пятам, практически дыша в затылок одинокому беглецу – небольшие отряды откололись от Орды и, повинуясь приказу своего Вождя, выслеживали и истребляли тех, кому каким-то чудом удалось спастись. Это был настоящий геноцид, поголовное уничтожение всех представителей эльфийской расы. Исенгрим не знал, как давно произошла та роковая битва – быть может, всего несколько дней назад, или, вполне возможно, минули уже долгие месяцы. Кроме усталости беглеца терзала жуткая лихорадка – жар не спадал ни на минуту, то и дело порождая отвратительное ощущение озноба, голова раскалывалась, а шрам беспрестанно жгла боль, невыносимая настолько, что даже в те счастливые часы, когда эльф проваливался в объятья блаженной полудрёмы, он метался и стонал, иногда срываясь на крик. Никогда прежде Исенгриму не было так плохо – он был раздавлен, истощён физически и уничтожен морально. Всё самое ценное, что было у него в этой жизни, отняла ржавая сталь орочьих секир, лишь первобытные инстинкты заставляли его двигаться вперёд, а жажда мести горела в груди, наполняя тело силой, столь необходимой для продолжения движения.

Воспалённое воображение то и дело воспроизводило перед глазами картины последней битвы, той, во время которой судьба эльфов решилась окончательно. Вновь и вновь Исенгрим переживал роковые для себя мгновения – видел страх на лице молодого чародея, слышал его крики, в которых начинали проскальзывать истерические нотки, видел громаду Вождя, несущегося навстречу. Огромные секиры работали как исполинские жернова – почти не встречая сопротивления, лезвия перемалывали отважных защитников, вызывая панику в сердцах даже наиболее храбрых из них. Туша главаря была утыкана стрелами, но из-под стального шлема, скрывающего лицо, не доносилось ни звука. Впечатление о неуязвимости противника усиливалось с каждым мгновением, а затем… Остриё одной из секир, вылетев под непредсказуемой траекторией, вскольз прошлось по лицу Исенгрима. Мир взорвался ослепительно вспышкой боли, а сознание поспешило эвакуироваться… О том, что произошло дальше, вспоминать было ещё больнее.

Шрам на лице, похоже загноился – времени и медикаментов для должной обработки раны у него не оказалось, но проверить эту теорию пока что не представлялось возможным, слишком страшной казалось на ощупь ранение. А лес, кроны которого смыкались высоко над головой, не давая взгляду пробиться выше, в объятья кристально-чистого безоблачного неба, продолжал жить своей спокойной и размеренной жизнью, не обращая ни малейшего внимания на трагедию тысяч его обитателей. Птицы всё так же щебетали, порхая с ветки на ветку, олени безмятежно толпились у водопоя, различная более мелкая живность с неизменным усердием продолжала заниматься ежедневной рутиной. Сухпаёк, входивший в походный набор следопыта, был на исходе – лишь одинокий хлебец, последний из многих, как и сам Исенгрим, всё ещё пребывал в его сумке. Вскоре, возможно, голод заставит задуматься об охоте – как правило, эльфы старались мирно сосуществовать с исконными обитателями леса, но, вполне может статься, что выбора попросту не останется.

Шаг. Шаг. Ещё шаг. И так днями, неделями. Изредка ходьба несколько разнообразилась необходимостью перебраться через ствол поваленного дерева или обогнуть встретившийся прямо по курсу водоём. Иногда сменялась краткими промежутками беспамятства, когда следопыт терял сознание прямо на ходу. Смена времени суток проходила почти незамеченной – подсознание машинально фиксировало изменения, но на их осмысление сил уже не оставалось. Несколько дней назад, впрочем, случилось кое-что необычное – на одной из полян Исенгрим внезапно для себя обнаружил следы настоящего побоища. Восстановить картину случившегося оказалось не слишком трудно – изрезанные и изорванные тела нескольких эльфов в окружении многочисленных следов ног и лап говорили сами за себя. Ещё одна группа беглецов. Ещё один отряд преследователей. Поляна, на которую он вышел сейчас, до боли напоминало ту – не хватало лишь алых пятен крови на утренней, покрытой сверкающей росой, траве и изуродованных трупов, застывших в неестественных позах. Издалека донёсся жуткий вой, контрастирующий с безмятежной атмосферой утреннего леса.

Безусловно, страх был. Не тот, липкий, холодный и парализующий, нет... С ним вполне можно было существовать и защищаться от пока еще невидимого чудовища, идущего по их следам.
По закону жизни каждый остался со своим страхом, бедой и грехом наедине. Объединенные одним кругом, люди, предавшие и оттого покинутые Им, даже изрыгающего смерть врага получили поровну, соразмерно своим способностям. Или своему греху.
В последние минуты, перед роковой встречей, Мама Бэлль была поглощена спешкой - успеть выстругать кол, удовлетворить свое любопытство в сумке покинувшей их беловолосой, да прочитать молитву, хотя последнее больше по привычке - отсюда, из бездны мертвого леса ее уже никто не может слышать.
Усмешка, едва тронувшая ее губы, была хорошим знаком - охота удалась. Сумка тут же переместилась на плечо, а в ладони, приятно прохладный, обосновался костяной кол, заменив собой кинжал. Почему-то, изукрашенный древними письменами, кол внушал ей доверие, а в такие моменты жизни важно было хоть чему-то доверять.

Аннабэлль встретила волков со странным спокойствием - оно превышало страх, стыдливо забившийся в угол обледеневшего сердца, лишь потому что свой собственный зверь, грызущий ее изнутри, был намного ужаснее. И избавиться от него, в отличии от угрожающе рычащего волка, она не могла.

Однако, в сущности, подобное препятствие казалось ей смехотворным. Подумать только - сбить Маму с пути жуткими чумными псами! Аннабэлль оскалилась, не хуже самой адской твари, ступавшей ей навстречу, и приготовилась защищать свою мечту.



ссылка

"Спокойствие, только спокойствие!"
Любимая фраза жирного терминатора, который заправлял Заводом. Кролик иногда пытался повторять ее как мантру, вместо очередной дозы кокса, травы или кофе с энергетиками, и сейчас три слова ритмично крутились в ушастой башке заезженной пластинкой, идеально попадая в такт движений Златовласки. Для успокоения кроличьей души они помогали примерно так же, как и кофе с энергетиками.
Но относительное спокойствие, царившее по периметру экрана, загоняло мозг Кролика в медитативный транс, контрастируя с месивом плоти по центру. Жирный хер в облаке золотистых волос выползал за пределы картинки, скользил по пустым улицам, разгоняя бомжей, пугая имаго и проталкивая говно подальше в темные закоулки, словно очистительный поршень, разгрузочный клапан, которого так не хватало этому Городу...
Кролик пришел в себя — если эта фраза вообще могла быть применима к обдолбанному Кролику — стоя посреди комнаты в облаке кокса с прижатыми к затылку ушами, заложенными адским грохотом, в котором тот не сразу признал собственный пульс. Сфокусировав зрачки, то расширяющиеся от адреналина, то сужающиеся обратно в булавочные головки, когда кокаин снова брал верх, на экране телевизора, Кролик наконец осознал, что выдернуло его из короткого забытья, которое в последнее время отлично заменяло сон.
— Блядь сука косолапая нахуй! — выпалив фразу на одном дыхании, он осмотрел свою комнату. Кокаиновая пыль тонким слоем покрывала грязный пол возле опрокинутого журнального столика, в ножку которого уткнулся незаслуженно пнутый пулемет. В свете этих двух обстоятельств порево на экране, разлитый на засранный диван кофе и немытая посуда, видневшаяся в унитазе за незакрытой дверью в сортир, были куда меньшими проблемами перед приемом нежданного гостя из Хартии.
— Блядь, пиздец, хуле ты здесь забыл, качок мохножопый, съеби обратно в участок, ну пожалуйста, скажи что ты ошибся, блядь...
Тихо поскуливая ругательства, Кролик залил коксовую пыль на полу остатками кофе и свежей банкой энергетика, не забыв щедро плеснуть и на поставленный на место столик. Полу повредить это уже никак не могло, но вполне могло скрыть улики. За заначку, спрятанную в колене унитаза, он беспокоился куда меньше. Оставалось спрятать пулемет.
— Сука блядь, ну почему сегодня, какого хуя ко мне, блядь... Здравствуй, Винни! — разительная перемена в интонациях Кролика точно совпала с ударом лапы по селектору в гараже. Для пулемета было отведено специальное место под пассажирским сиденьем тягача. — Давно не заглядывал, дружище! Чего не позвонил? — орал Кролик, запихивая размотавшуюся ленту в тайник. — Я бы хоть еды запас. Не ломись, сейчас открою... пиздец нахуй блядь.
Последнюю фразу Кролик произнес, предусмотрительно отключив селектор и надавливая кнопку открытия бронедвери. Натянув на морду радушную улыбку, Кролик повернулся к двери, поблескивая титановыми зубами в ярком освещении внутри гаража.

Второй охранник был покрепче, но и Алиша била не в первый раз. Натренировавшись на его предшественнике, она с дотошной точностью опустила дубинку ему на голову. Мужчина удивленно обернулся, но следующий удар помог ему принять правильное положение.

- У него нет ключей, - простонала Хелена. Сквозь завесу дыма она предстала перед Оуэнс эдакой прекрасной незнакомкой - каштановый волосы до пояса, огромные глаза на миниатюрном личике, стройная фигура, граничащая с болезненной худобой, простое платье непонятного цвета, до колен.

Плотно обхватившее запястье девушки черное кольцо, уходило цепью к каменной кладке. Привычной замочной скважины у наручника не было. Круглое отверстие требовало ключа по меньшей мере необычной для этого самого ключа формы.

Алишу стало подташнивать, но тряпочка неизвестного назначения (наверняка, носовой платок) спасала.
Хелена находилась в задымлении несколько меньше и сейчас ее состояние, судя по прижатому к лицу подолу, было примерно тем же.
- Оставь, уходи. Если увидишь Рика, расскажи ему все. Скажи, что я не забыла его, что любила, - глухо звучали слова прощания в непонятного цвета материал платья.

Если честно Тони не любил спонтанно ходить на концерты. Причина была проста, к таким мероприятиям нужно было основательно подготовится, как физически, так и морально. Да и что душой кривить, Стигма был немного сноб в музыкальном плане. Не все ему нравилось. В последнее время всякой «мазофаки» и других шаблонных коммерческих групп с MtV было предостаточно. Срамота одна, да и только. А стоять все мероприятие с недовольной мордой, проклиная себя за то, что потратил деньги на «это», ему не улыбалось. Но в этот раз все было совершенно по-другому. Как только Тони узнал о том, что в город приезжают Hazen street, он тут же решил, что не применено должен попасть на этот концерт. О нем он кстати узнал от своего знакомого. Не друга, а именно знакомого. Пересекались пару раз на каких-то мутных вписках. Ну знаете, как это бывает, друзья друзей твоих друзей. Ты их даже толком то и не знаешь. Кстати это мероприятие, подоспело в самый раз. Стигма уже успел опухнуть от своей работы таксиста. Так что он взял отгул что бы повеселиться как следует. Прикончив ведерко жареных крыльев из KFC и почистив свои ботики Dr Martens он вышел из дома и поехал к клубу.

Тони припарковал свой мотоцикл у "Empty bottle" за 40 минут до объявленного времени начала концерта. Перед концертом он решил немного заправиться, поэтому отправился в ближайший магазин за бутылкой рома, которую он предусмотрительно завернул в бумажный пакет. Не хотелось возможных проблем с полицией. А то вместо приятного вечера с любимой группой, Тони провел бы в каталажке. Когда он вернулся к клубу, народ уже начал собираться. Это были представители «обычной тусовки», среди которых были байкеры, неформалы разных мастей и возраста, да и попросту случайные любители пропустить стаканчик другой под крики местных музыкантов. Всюду звучали разговоры о жизни, обсуждение свежих субкультурных сплетен, конюченье вписать нищеброда на халяву. В толпе мелькали лица знакомых и приятелей, с которыми Стигма быстро поздоровался. Встав особняком от основной части народа, он начал «заправляться». Не успел он выпить больше половины, как к нему подошел какой-то прыщавый тинейджер с сережкой в носу и красным панковским ирокезом. Тихим голосом и на редкость хитрожопой мордой, он предложил бартер – оставшейся ром на травку. Тони не долго думая согласился. Дурь кстати была так себе, четверка с натяжкой. Но все равно было неплохо.

И вот наконец двери открылись и в клуб стали запускать посетителей. Секьюрити тщательно обыскали Тони, но ничего у него не нашли. Хотя попытались придраться к толстенной цепи на штанах и отстали только когда Стигма пообещал убрать её в один из внутренних карманов жилетки. Группа задержалась где-то на час. Но это обычное дело. Редко когда подобные мероприятия обходились без задержек. Если честно Тони не мог вспомнить ни одного похожего концерта, который начался бы вовремя. Вокалист извинился в привычной для себя манере, проорал невнятный слоган и концерт наконец начался. Ребята жгли, публика тоже не скучала. Настоящий панк рок. Парни не корчили из себя каких то задротных рок звезд, разделения музыкантов и слушателей как будто не существовало. Вокалист давал толпе фанатов по орать в микрофон, сам пару раз прыгал со сцены. Тони тоже развлекался по полной, время от времени выбираясь на сцену и горлопаня вместе с вокалистом. Даже один раз прыгнул со сцены. Правда это все чуть не закончилось плачевно, Стигма почти воткнулся башкой в пол клуба. Его тело успели перехватить в сантиметрах 10 от пола. Это было чертовски круто! Лишь под конец, весьма запоздало, до Тони дошло, что-басист-то сессионный. А почему - не объяснили. Парень явно выбивался из группы, но играл сносно. Но ковбойская шляпа оставляла неприятный такой осадок, щеголь какой-то. Этот мужик определенно не понравился Тони.



После концерта, счастливый и потный как черт Тони подобрал свой балахон и байкерскую жилетку (которые он еще до начала концерта предусмотрительно запрятал на диванчике в углу) и хотел было отправится ко столу с мерчем где продавался всякий стафф от группы – футболки, кассеты и так далее. Но по пути его перехватила весьма приятная девушка. Волосы ее были окрашены в разные цвета, она приятно ему улыбалась. Девушка была одета в джинсовые шорты и бардовый топ на тоненьких бретельках. Она весело шутила и, кажется, заигрывала с ним. Если честно, он не особо слушал что она говорит. Тони разглядывал её фигуру, улыбался и кивал. А еще она рассказала по секрету, что после концерта будет афтепати. Но не для всех. А вот это уже интересно. И снова хитро ему подмигнула, поинтересовавшись, составит ли он ей компанию. Отличное завершение прекрасного вечера, неправда ли? Стигма засмеялся над её шутками и приобнял за талию.

- С тобой хоть в ад красавица. Веди. Я кстати Тони. Как тебя зовут? Как тебе концерт?

ссылка

Вы не можете просматривать этот пост!

Набросала портреты ваших персонажей. Нарисовала как вижу их я, что может не совпадать с вашим представлением.
Серое окошко откроется чутка позже, если вы выживете до этого момента.

Руслан двинулся по коридору, шаря в потемках руками по стенам. Холодный камень отзывался в сердце бедой и равнодушием.
Где-то вдалеке лязгнул замок и в сторону Курбанбека направились тяжелые шаги.
- Готово, пошли, - раздалось за спиной. Свет фонаря осветил каменный пол коридора, взмыл отчего-то вверх, а потом Руслан почувствовал жуткую боль в затылке, после услышал удар и только затем хруст вместе с неприятным зловонным шепотом "Ты - проблема, парень". Спине стало тепло, когда осевший на пол Руслан почувствовал второй удар. Он был больнее предыдущего,но уходящему в небытие ему уже было все равно.

Руслан был еще жив, когда Бобби завершил свое пахнущее керосином и жареным мясом дело.
Великан-надсмотрщик просто не любил перечить начальству.

Дурацкие круглые уши, блеклая как у куо-тоа кожа, темные как у орков волосы, черты, которым серьезно не хватает грации и отточенности дроу. Тал воззрился на хуманку со смешанным чувством отвращения и любопытства. Конечно, он видел хуманок и раньше (хотя обычно в ошейниках и заметно иначе одетых) да и хуман Мал весьма напоминал эту Фэй, если прикинуть разницу в росте и весе. По крайней мере эта Фэй была соразмерна обычным дроу. Аура спокойствия вокруг хуманки (блеф? осознание своей реальной силы?) тоже не походила на заискивающее внимание рабынь, но также не походила на ту непререкаемую властность, с которой несли себя в мире женщины-дроу. Тал никогда не понимал Маснала, и поначалу не собирался разговаривать с хуманкой вообще, но любопытство всё же пересилило.

- Какое твоё полное имя и род занятий? - Спросил он, привычным жестом закидывая двуручник на плечо. - Мне надо знать для стражи на воротах.

После команды к дерущимся приблизился Бобби.
- Еще минут пять деретесь и..... всё, - не сумев подобрать нужного слова, коротко оборвал он свое напутствие. Он посмотрел на Руслан, потом на Джейми, словно забыл, которому умирать и отошел. Шлейф из чесночного аромата, пота и раздражения послушно поплелся за ним.

Глаза Джейми заблестели, но девушка по-прежнему молчала. Страшно было остаться тут одной, после того, как ей удастся спасти Руслана, но благородные поступки обязаны были согревать ее испуганное сердце, что, в общем-то пока не происходило. Она коротко кивнула и вновь наполнили пространство отрепетированные движения, но, увы, и настоящая кровь, ушибы и ссадины, короткие вскрики, когда удар приходился особенно сильный.
В какой-то момент он был ощутим настолько, что у Руслана потемнело в глазах - это тоже было частью плана, возможно, самой болезненной, но выглядеть падение рослого мужчины от рук пусть и крепкой, но женщины, должно было более чем натурально.
Предстояло самое сложное - "убить" так, чтобы Кэхос носа не подточил. И на этом-то последнем аккорде пришлось Руслану пережить несколько самых жутких мгновений своей жизни - он задыхался и приходил в себя по меньшей мере раз шесть. Джейми не удавалось трясущимися от напряжения и страха руками попасть в нужную область и она просто душила его, однако, раз за разом мужчина приходил в себя и все начиналось снова.
В конце концов, она нашла сонную артерию и все было кончено.

***

Руслан очнулся от холода. Шея болела так, словно ее пытались перерубить, но топор застрял и остался торчать.
Он был раздет и обернут какими-то тряпками, похожими на замызганные простыни. Тело онемело от холода и затекло. Шевелиться не хотелось, желание продолжить спать было сильнее всего. Пахло керосином. Стойкий металлический запах крови примешивался к нему и даже перебивал.

Когда с трудом удалось скосить глаза, ибо шея поворачиваться отказывалась, Руслан увидел лежащее рядом полотно, насквозь пропитанное кровью. Набухшая светлая простынь отватительно пахла. Запах был тем самым, металлическим, тяжелым, тошнотворным.
Болезненный поворот всем телом. Левая рука онемела от пальцев до локтя, правая чувствуется, но с трудом. Ноги не слушаются. Но это все пустое. В пропитанную алым простынь завернуто тело. И голова у этого тела лежит отдельно. И голова эта принадлежит Джейми. Глаза ее, полные ужаса, открыты и смотрят не на него, нет. Смотрят они мимо, но вот-вот, ей-богу, взглянут ему в лицо, а бескровный рот исказится от боли и загробный голос попросит помочь ей. Хотя чем тут уже поможешь...

Левая рука не чувствовала энергичных щипков. Зато живот отозвался щемящей болью. Не сон это, не сон...

Эмили осматривала (учитывая недостаток света - скорее ощупывала) байкера. Внешних повреждений обнаружить не удалось и девушка приложила пальцы к вене, чтобы посчитать пульс. Она уже собиралась поднять левую руку с часами и засечь время, когда поняла, что вместо обычных легких толчков она слышит ревущий шум, словно в венах у Домино целый водопад крови...

Крови... горячей, вкусной...

Забыв про часы, Эмили придвинулась ближе к байкеру. Каким это будет наслаждением! Девушка в нетерпении провела язычком по словно бы пересохшим губам. Вот её клыки уже в дюйме от мускулистой шеи Домино, еще мгновение...

Стоп! Какие еще клыки? Красотка на секунду замерла, исследуя собственный рот - там, неизвестно откуда, обнаружились две пары острых, явно не человеческих клыков. Эмили крепко сжала челюсти и вместо укуса лишь коснулась губами щеки байкера в невинном поцелуе, а затем отстранилась, прикрыв рот рукой.

Приземление было успешным…от части. Как говорится свинья грязь найдет. И детектив её нашел, да как нашел, он въехал рылом в кучу мусора. Слава богу было темно, и он не видел, во что вляпался. Но к несчастью, Виллиам обладал очень развитым обонянием, которое сразу же нарисовало ему при неприятнейшие картины нечистот и другого мусора. Чумазый поросенок кое как поднялся. Бабенки все еще вопили, причитали и колошматили его кулачками. Активно, надо сказать. Вот откуда у них силы то берутся? Особенно у Золушки которая все время лежала скукоженной и не подавала признаков жизни. Поросенок встряхнул девушек, цыкнул на них что бы замолчали. Свои слова он подкрепил смачным шлепком по заднице, одной из девушек. Правда вот по чьей попке он шлепнул, хряк не понял.

Детектив огляделся по сторонам. Оконный проем, через который они выбрались из борделя изрыгал пламя, будто там разверзлась преисподняя. Динамит хряка и гномовская граната. Интересно, они сами ожидали что там шарахнет? Может кого задело. Хотя проверять это не было ни времени и желания. Пяточек оглядел выжавших. Рапунцель была жива здорова, Худышка и Кантуженная Гусеница приземлились не очень удачно. Но не сдохли. Что ж, операция по штурму борделя закончилась и уже пора сваливать огородами. Что же предпримет сладкая парочка? Заставлять их идти собой силой у порося не было ни сил, ни желания. Он очень хотел есть и очень хотел спать. Вся эта беготня и убийства его очень утомили. Если хотят «попробовать выжить» в одиночку, что ж, он их держать не будет. Но будет неприятно, если они попадут в руки Феи.

От размышлений детектива оторвало, легкое землетрясение. Это старый добрый друг. Винни бежал к ним на четвереньках. Забавно, даже на четвереньках Пух был ростом с маленького поросенка, а может даже и больше. Медведь замер, удивленно уставившись на "пополнение" штурмового отряда:

- Пятачок, кто это с тобой?

- Видимо наши новые друзья Винни. Все пошло через жопу, пришлось импровизировать. Потом тебе все расскажу. Нужно сваливать, возьми тот сейф.

Поросенок обернулся к любовникам.

- Если вы не хотите сдохнуть, идите с нами. В прочем насильно я вас заставлять не буду. Эй, Винни, готов? Кудряшка? Отправляемся.

Поросенок пригнувшись, с шлюшками на плечах, поспешил прочь от горящего борделя. Туда где стоял его фургон.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Молитву Тука прервал нарастающий шум. Похожий на волну, он двигался, подобно стене, пока не наткнулся на случайную поживу и шум, слился с криком ужаса и боли. Пальцы монаха сомкнулись на полированной ручке дубины, покоившейся на алтаре. Молитва перед алтарем ценна в свое время. Дверь распахнулась под толчком мощного плеча и Монах вступил в царство Ночи, кишащей Черным Ужасом, имя которому Имаго. Стая отродий, называемых голубками: скроенных сатанинским замыслом из двух человеческих ладоней витала посреди улицы, над своей жертвой. Мощный удар разорвал стаю пополам, выбивая из нее с десяток отродий. Беспорядочные удары обрушиваются один за другим, пока стая не разлетается во все стороны, дергающиеся в судорогах голубки хрустят под подошвами тяжелых ботинок... Молодой паренек лежит свернувшись клубком истекая кровью. Всхлипывая, стиснув зубы от боли, он выговаривает:
- Слава Богу...
Бог... Он наполняет Город жуткими порождениями. А Монах их убивает. Нееет... Слава Монаху.

Каждую субботу газета "Город", созданная по инициативе отдельных выживших людей и сказочных существ, которым есть что сказать , публикует небольшую статью под названием "Город - это". Кстати среди них есть и старый добрый друг Пятачка - Крошка Ру. В этой колонке случайных жителей города просят закончить предложение "Город - это...", используя не более трёх слов. Колонку публикуют уже пару лет, ещё с тех пор, как поросенок и медвежонок записались в ряды работников Хартии. Вот некоторые слова, которые были использованы для описания Города за последние недели: "Проклятый", "Отвратительный", "Бедлам", "Убийственный", Город "злодейский", Город - "это проигранная игра", Город - "город без надежды". Никогда не падай. Никто тебя не подхватит. Всем наплевать, когда у тебя беда. А что же Город? Он в ответ лишь скалил свою грязную пасть. Жизни, страдания, все это перемалывается в кровавый фарш безумия бетоном и сталью, растворяется, переваривается, разлагается. Он изменяет всех. Залезает под кожу словно паразит. Никто уже не останется прежним попав в него. И у него уже никогда не будет пути назад. В прочем, одни меняются сильнее чем другие. Безумие ума, похоть, пороки - все это выползает наружу и сказочный теряет свой опрятный вид. Логин 233 (с)



...Sad Lex
Пятачок переломил двустволку и гильзы, охваченные облачком дыма вылетели наружу. Город диктовал ему свои условия и, подобно прилежному ученику на уроке, он их изучал и применял на практике. "Оружие должно быть всегда заряжено" - поистине золотое правило, не раз спасавшее ему жизнь и погубившее с добрый десяток самых отмороженных пидорасов. Город болел. Каждую ночь он заходился кашлем насилия, боли и страдания, выхаркивая трупы и лужи крови на мостовую по утру. "Поголовное уебанство" самый страшный диагноз, который может получить Город, который разлагает его изнутри, заставляет гнить заживо и стремительно лететь в тартарары. Два патрона, снаряженных крупной картечью плотно легли в патронник. Хочешь что-то изменить? Меняй. Есть два проверенных пути: сдохни или стань частью Города. Стань тромбоцитом, затыкающим рваные раны, стань, блядь, доброй бифидобактерией или хищным лейкоцитом, изничтожающим уличную погань. И знай. Ты теперь Город. Та его часть, которая еще борется за жизнь.
Тяжелые ботинки ступают по коврам Борделя, оставляя кровавые следы. "Я - Закон.. Я несу исцеление посредством свинцовых инъекций. Я говорю наступающему Безумию: Не сегодня."

Пальцы Русалочки со всей силой впивались в кожу, разрывая ее, фаланга за фалангой они погружались в мягкие щеки, обагриваясь в густой темно-красно крови, пересеченной черными прожилками. Плоть трещала, разрывалась, послушно расступаясь перед пальцами, оголяя острые выступы черепа, мышцы, через широкую дыру в щеке можно было разглядеть синеватый язык, судорожно прижатый к небу. Казалось, одно движение, резкий рывок и лицо это, полное боли, ужаса и отчаяния, слетит грязным куском плоти на залитый кровью асфальт, оставляя лишь голый череп. Маску смерти, навсегда застывшую в усмешливом оскале, чьи ровные черты никогда не знают морщин, болезненных гримас, глаза, лишенные век всегда смотрят прямо, а лишенные губ уста никогда уже не будут искажены такой мелочью как чувства. Все знали это.

Джек ухмыльнулся, картинно стирая перчаткой каплю крови с театрально бледной щеки. Глаза его были прикованы к раздираемой плоти, а сам плотный поток чувств, проходя через него, заставлял его черты лица сходиться острыми углами в те моменты, когда его челюсти накрепко сомкнулись.

Оловянный Солдатик отвел взгляд. Резким движением глаз, повернув голову, с неимоверной точностью боевой машины он выхватил взглядом рукоятку пистолета одного из своих подчиненных. В глазах его некая мнимая прицельная сетка сомкнулась на ребристых накладках охваченных красной лентой. Семь патронов сорок пятого калибра, снаряженных двадцатиграммовой серебряной пулей с шестью насечками, заставляющими ее раскрываться в плоти металлическим смертоносным цветком, уложенных в однорядный магазин ждали своего часа, чтобы прервать чью-то историю. Рука Оловянного Солдатика сжала оружие. Боевая машина пришла в движение. Легкое движение, и затворная рама с металлическим лязгом досылает патрон в патронник, на мгновение превращая оружие в центр вселенной. Боевая машина совмещает мушку и целик на лбу Русалочки. Боевая машина с большим кровоточащим сердцем.

Джек натягивает перчатку на тонкую аристократично белую ладонь. Лицо его отрешено, но взгляд и хищная улыбка:
- Брось, Стэн, никакого своевольства. Биг Би сказал сбросить эту суку в реку.

Мгновение воцарившегося сугубо мужского молчания разрушила женщина. Люди бойцы во мгновение ока охладели к разыгравшейся драме, расходясь по своим делам. Большинству из них проблемы Персонажей были безразличны. Или они изо всех сил старались так думать.

Прикосновения Красавицы, ее голос и что-то еще, витающее в воздухе и неуловимое для глаз, заставили Русалочку ослабить хватку, руки ее скользнули к запястьям Красавицы, а глаза были прикованы к ее лицу. Буйство агонии и отчаяния отступило, уступая место болезненной апатии и глухой терзающей боли, пронизывающей ее от кончика хвоста до располосованного лица. Слова Веры срывались с алых губ, гипнотизирующих своим танцем обессилевшую, умирающую Русалочку.
- Есть среди нас мудрый и сильный Персонаж, который с радостью поможет тебе. Он примет тебя в нашу небольшую дружную семью. И ты больше не будешь одинока. Никогда. Ты только потерпи, ты сильная. Боль, она пройдет.

Голос за ее спиной. Хлесткий, с легкой хрипотцой, разящий каждым своим словом подобно копью. Сарказм? Ирония? Разрушение надежд? Кощунство? Легко! Обращайтесь:
- Круто. Покажешь мне этого героя?
Биг Би. С его неуловимой человеческой привычкой перевоплощаться. Стоял прямо за ее спиной, в серой форме, окрашенной в черный кровью Имаго, с карабином наперевес и оскалом, настолько хищным, что стоявший рядом Джек казался самым что ни на есть добрячком.

Общее

Плеск вёсел. Сопение стаи. Кто-то гребёт. Кто-то смотрит. Чей-то плевок независимый в воду. Злое шипение. Недовольство. Слишком долго. Таиться. ЗАЧЕМ?!!! Взгляд глаз кровью налитых. Исподлобья. Ненависть. Страх. Попытка. Рык Вожака уверенно-презрительный. Многообещающий. Низкий. На самом пороге слуха. Опущенный вмиг взгляд. Поникшие уши. Вислые плечи. Подчнение. Подчинение. Подчинение! Потухнуть! Погаснуть! Завянуть! Исчезнуть! Скорей! Стихло всё. Вёсел плеск. Долгий путь. Просто - ещё один Поединок.
Тёмные тела неизвестных рыб. Трескотня и жужжание насекомых. Странные. Тонконогие. Слякоть прибрежных листов. Широкие. Глянцевые. Жир. Грязная сырость коры. Рожи-наросты. На прибрежных деревьях. Смеются. Смеются! Смеются!!! Над вами. Ненависть. И молчание. Нельзя. Нельзя. Нельзя. Смотрят на вас. Видят вас. Чуют вас. Перешёптываются о вас. Вислой листвой. Чужаки! Чужаки! Чужаки! Чужаки! Всё не так, как в степи. Впервые так далеко. Самое сердце эльфийских земель. Самая гнилостная их глубина.
Тьма. Теснота. Чернота. Усталость. Ночь - это могила. Каждый день в неё опускается мир. Мир - это вампир. Так говорит Уро Гза Дзог. Он хохочет. Ты не понимешь. Не понимаешь. Не понимаешь. Не понимаешь!!! Мир - вампир? Вампир?! Шаманы глупцы. Не мудры. Глупы. Глупые. Глупые вещи. Но они дают силу. Они дают – власть!

Приклад въезжает прямо в лоб, Худышка падает, его голова врезается в пол. Девка. Где она только прятала шпильку. Легкий укол, проткнула любимый плащ, любимое поло, но шпилька утонула в слое жира так и не дойдя до мышц хряка. Шпилька, нет…ты что серьезно? Очень глупо пытаться навредить большой злой свинье шпилькой. Так ты его только взбесишь. Но, как не странно, укол и вся абсурдность храброй, но очень глупой атаки шлюшки отрезвляющее подействовали на детектива. Злость и гнев отхлынули так неожиданно, как и охватили его. Что она кричала? Ханси? Значит он был прав в своих подозрениях. Поросенок не успел никак отреагировать на действие бунтарки, волосы Рапунцель в мгновение ока из мягкого ковра превратились в сплошной стихийный вихрь, скрывающий ее в плотной занавесе, охватившей весь угол. Оно и к лучшем. Вряд ли череп Контуженной Гусеницы был крепче черепа Худышки.

Поросенок был удивлен. Он с самого начала упустил очевидный факт. Эти девушки были не «простыми продажными девками».

Златовласка все еще стояла на коленях, ненавязчиво протягивая поросенку коробку с наркотиками. У дам не окончательно еще стух мозг, они поддавались дрессировке и возможно могли постоять за себя. С этим можно работать.

Детектив шагнул с к Златовласке, забрал коробку, сунул её в рюкзак.

- Хорошие девочки. Слушайтесь меня и у вас все будет хорошо. – голос детектива звучал хрипло и глухо. Пяточек обратился к Гретель. – На твоем месте, я бы больше не делал глупостей. Сейчас от тебя зависит сдохнет он или нет. – Поросенок кивнул в сторону тела Ханселя. Осталось только надеяться, что угроза подействует. - Ты, с длинными волосами, Рапунцель? Подержи её так пока я не вернусь.Никому не выходить из комнаты. Если хотите выжить.

Поросенок вышел из комнаты и быстрым шагом отправился к парадному входу напевая какую-то песенку. Надо сказать, что получалось у него неплохо – хотя до уровня медвежонка, у которого в голове опилки, поросенок не дотягивал. В старые времена он и Вини часто пели разные песни. Хотя обычно поросенок был на бэк вокалах. Это хоть как-то помогло ему отвлечься от плохих мыслей. А подумать было, о чем.

«Вся эта затея была глупостью с самого начала. Вини был прав. Старый друг почти всегда прав. А сейчас детектив в очень неприятном положении. Один против…ээ скольких? Семи – восьми ублюдков? Каким бы ты крутым парнем ты бы не был, насколько у тебя не были большими яйца – при таком раскладе тебе поможет только чудо. Молись богу свинка. И надейся на свои быстрые ноги."

"Сегодня ты нарушил главный закон этого города. Если ты хочешь кого-то ударить, то бей его так что бы он больше никогда не поднялся. Думаешь у Худышки встанут мозги на место? Да конечно так и будет. А еще вы будете пить чай из розового фарфора. Нет приятель, скорее всего тебя ждет сталь меж ребер. И это довольно логично. Зачем ты это делаешь? Всади в него пулю из ствола Труляля. Размажь его голову так, чтобы никто не смог его опознать. И концы воду. Так намного проще».

Хряк лишь задвинул эти мысли куда подальше. Он не мог вот так просто убить Ханселя. Каким бы уебком тот ни был, он был работником Хартии. Решение о его судьбе принимать не поросенку. Но конечно, если бы это была единственная причина, то мозги Худышки уже бы украшали стены борделя.

Поросенок дал слово этому парню, что поможет со штурмом борделя. И он был намерен его сдержать. У Пяточка был свой заскок на счет обещаний. Почему? Тут все сложно. Эго хряка, попытка как-то оправдаться перед своими демонами, попытка доказать себе, что он не такое дерьмо каким является и многое другое.



Он вытащит их всех из этого гадюшника, а дальше... Пусть хоть в Ад провалятся. Решать проблемы будем по мере их приближения.

Поросенок добрался до ближайшего окна у главного входа в бордель. Через одно из окон, выходящих на улицу, он видел, что два внедорожника подъехали к борделю, из них стали выходить темные фигуры. Ну что ирландская свинья, проверишь свою удачу? Пяточек достал гранату, вырвал чеку и метнул её в одну из машин. Не дожидаясь взрыва своей гранаты, детектив развернулся и рванул обратно в кабинет Труляля. Двухсоткилограммовая туша, маленького поросенка пронеслась по коридору, словно Африканский носорог в период гона. Сегодня он определенно слишком много бегает.

Жара донимала мужчину с самого утра. Едва только макушка алого шара показалась из-за крыши соседнего домика, бросив первые раскалённые лучи в окно крохотной комнатушки Родиона, как в спальне, бывшей по совместительству гостиной, в которой мужчина, к слову, ещё ни разу не принимал, так как и приём-то устраивать было толком не для кого, и кухней, где он готовил обеды, а иногда и ужины, моментально раскалило ещё мгновение назад бывший прохладным воздух. Он проснулся от мерзкого ощущения прилипшей к телу простыни, мокрой насквозь от его же собственного пота. Постельное, и без того не блиставшее свежестью, теперь и вовсе не было пригодным, а перестелить лежавший в углу старый матрац было особенно нечем.

Так, с неприятного момента, начался обычный день полной невзгод и лишений жизни беженца. Мужчина, позавтракав ароматами консерв, которые употребил ещё вчера на обед, не теряя времени, отправился на работу. Впереди предстояло несколько, чаще всего, весьма не приятных дел, среди которых была прочистка канализации у мистера Портер, уборка в доме четы МакОуэнов, а так же, весьма не пыльная стрижка газона у дома мисс Жак. Работа, на которую мог рассчитывать нелегальный эмигрант, была, мягко говоря, не престижной и за неё платили гроши, которых едва хватало чтобы снимать комнату и питаться хотя бы раз в день, лишь изредка, по воскресеньям, балуя себя ужином. Всё же, не смотря на те крохи, что перепадали Родиону, он умудрялся, по необъяснимой русской традиции, откладывать кое-что про запас.

Довольно быстро справившись с напрочь забившейся канализацией, мужчина получил причитающиеся гроши, а так же благодарность хозяина в виде недопитой на одну треть бутылки скотча, которую тот, судя по всему, всё равно собирался выбросить. Уборка в доме уехавшей на пикник четы должна была занять довольно много времени, потому мужчина решил оставить её на потом. тем более, что семейство должно было вернуться поздним вечером, а значит, насколько бы быстро Радион не справился, денег раньше положенного времени он не получил бы. Потому, уже около половины девятого он не спеша прогуливался под изнуряюще пекущим солнцем, толкая впереди себя тарахтящую газонокосилку. Старуха Жак, будучи удивительной скрягой, прохлаждалась в тени террасы, внимательно следя за тем, чтобы "этот русский" не пропустил ни единого дюйма на её "самом зелёном в Балласалла" газоне. В один прекрасный момент, когда Родион уже проходил прямоугольник зелёного ковра на второй раз, газонокосилка внезапно заглохла и уже не откликалась на старания крутящегося над ней русского. Старуха, не заставив себя ждать, тут же подняла вой, привлёкший внимание всех соседей и прохожих. С поразительной лёгкостью взвившись на ноги, она методично работая клюкой доковыляла до Родиона и, потрясая палкой, принялась обвинять его в том, что он сломал её "новенькую" газонокосилку, которая стоит "бешеных" денег. Брызжа слюной, старуха угрожала вызвать полицию, ели Родион сей же час не возместит ей весь ущерб...


Паук, лениво перебирая лапками, полз к всё ещё пытавшейся вырваться из сети жирной мухе. Хищник не торопился - то ли был слишком уверен в прочности расставленной ловушки, то ли изнывал от жары куда больше, чем от голода. Добравшись до замершей жертвы, он неспешно набросил на неё ещё пару нитей. Для пущей уверенности. Зафиксировав тельце, он пропорол мохнатую шкурку и принялся вливать в трепетавшее в агонии тело крылатой твари едкий желудочный сок. Занятый обыденной скучной процедурой, хозяин юго-восточного угла, от нечего делать, уставился на лежащего в ЕГО углу двуногого. Тот, разместившись на ворохе мокрых простыней, безучастно глядел в потолок, видимо, пересчитывая трещины в штукатурке. Паука не слишком заботило такое соседство - двуногий, как правило, пропадал где-то целыми днями и появлялся только к вечеру, да забегал ненадолго в полдень, чтобы поспешно поглотить отвратно пахнущую пищу и тут же поспешно ретироваться. Незнакомец не лез в его охотничьи угодья и не пытался сам устроить на него охоту. Паука это вполне устраивало, а потому он и сам не беспокоил двуногого.

Но сегодня всё было иначе. Двуногий пришёл куда раньше обычного, с грохотом, спугнув крутящуюся около сети небольшую бабочку, влетел в комнату и, покопавшись под матрацем, достал оттуда бутылку и носок. В носке том сосед паука хранил разноцветные бумажки и железные кругляшки, по мнению самого хозяина угла, не представлявших никакой ценности. Однако, именно над ними-то двуногий и трясся больше всего. Сегодня он дрожащими руками достал всё и тут же, быстро покрутив бумажки и кругляшки в руках, убежал прочь.

Во второй раз сосед вернулся чуть позже. Все его движения были какими-то заторможенными. Увидев его, паук сразу же подумал, что, должно быть, дело было в ужасающей жаре, начавшейся с самого утра. Он и сам чувствовал себя не особенно хорошо, фильтруя скудный на кислород воздух, что уж было говорить о бедняге, вынужденном жить в таком уродливом громоздком теле. Только стоило пауку пожалеть несчастного двуногого, над которым природа так ужасно подшутила, как тот свалился на своё лежбище и обнял бутылку, с которой валялся вот уже несколько часов к ряду...

Одинокая женская фигура медленно пробиралась сквозь клубящееся над раскалённым асфальтом марево. Жара, какой на памяти Натали ещё не было, донимала и без того ноющее от боли тело, ломая женщину едва ли не после каждого десятка шагов, давя непосильной ношей на хрупкие плечи, заставляя опускаться на подгибающиеся колени и подолгу стоять на четвереньках, опираясь на дрожащие руки. Время от времени мир перед глазами Браунинг начинал бешено крутиться, его краски то тускнели, сливаясь в сплошное тёмно-серое марево, то приобретали настолько яркие ядовитые оттенки, что женщине приходилось закрыть глаза, чтобы унять вызванную буйством красок резкую боль. В её голове время от времени раздавались громкие хлопки, эхом надолго застывавшие в ушах и отдающие нестерпимой резью впивающихся в мозг раскалённых гвоздей. Она буквально слышала, как лопаются сосуды, щедро обагряя внутренности черепной коробки кровью. А может ей только это казалось. В один миг в её мозгу что-то взорвалось особенно громко, словно бы весь мозг враз разлетелся на куски. Эхо прогремевшего взрыва заставило в страхе сняться с насиженных ветвей притаившихся в тени крон птиц, с гвалтом унесшихся чёрной тучей в сторону солнца. Только благодаря птицам, угасающим сознанием, она поняла, что взрыв шёл откуда-то извне. Натали, подняв взгляд, увидела возвышающийся над кронами чёрный столб дыма. Она медленно шагала прямо к нему, обратно, к тому месту, где блестящую на солнце цистерну теперь пожирало ревущее пламя. Натали почувствовала, что силы её на исходе, и в тот же миг провалилась во тьму.

Очнулась Натали от ощущения влаги на лбу. Компресс, заботливо уложенный на глаза женщины, дарил приятную прохладу. Мысли уже не ползали, словно ленивые сонные удавы, но ещё и не носились вихрем в голове. Она услышала рядом тихий треск пламени, прекратившийся ещё до того, как женщина осознала что это за звук. Рядом кто-то храпел. С другого бока некто тихо постанывал. Женщина стянула компресс, чувствуя упирающуюся в вену иглу. Она лежала на мокрой от её собственного пота постели в самой обычной палате. На белом потолке плясали тени, отбрасываемые двумя стоящими на прикроватных тумбочках свечами. Слева от неё, на окровавленных простынях, лежал человек с умело перебинтованной культёй правой ноги. Он тихо стонал сквозь забытьё. По правую руку, привязанная ремнями к кровати, спала светловолосая женщина. Она тихо похрапывала и изредка что-то говорила сквозь сон.

- Милочка, как хорошо, что Вы очнулись... - раздался шёпот со стороны ног Натали.

Около изголовья женщины, с несвойственной её тучному телосложению прытью, тут же возникла медсестра. Смочив компресс в стоящей рядом миске, она тут же заботливо уложила его обратно на лоб, на этот раз не покрывая глаз.

- Всё хорошо, милочка... - по-доброму улыбнувшись, произнесла женщина, подкручивая вентиль капельницы, - Небольшое сотрясение. Ничего страшного.

ссылка

- Убогая дрянь да кому нужна твоя тощая задница?! - любила поговаривать матушка, избивая четырехлетнюю Маргарет смоченными в воде розгами.
- Сгинешь на помойке, никто искать не станет! - продолжала родительница, глядя на извивающуюся малышку и скорее злого, нежели испуганного Ганса, с превосходством сильнейшего...

В то время, как люди воплощали проклятия матери в жизнь, Хансель всегда твердил обратное. Нужна она была только ему...

***

Левую руку ожгло болью, но Гретель ее почти не почувствовала - память благосклонно возвращалась к ней. Вот он, Ханси, живой и настоящий. Не в тысячном сне, а здесь, с ней.
С благоговением смотрела она на брата - нужна ему даже сейчас, даже отсюда он заберет ее, как ни в чем не бывало. Слезы застилали глаза и намерения Ханселя ускользнули от внимания.

Рапунцель была хорошей, хоть и дразнила ее тусклые космы едва ни при каждом удобном случае. Но ей простительно, с такими-то волосами...
По шикарному ковру из локонов топтались сегодня все, кому не претило подходить к размалеванным шлюхам близко. Многочисленные заколочки, резинки и бабочки пестрели на этом ковре безвкусно и дешево...

- Ханси... - короткий вскрик - все, что предшествовало его решению, и немой ужас сковал Гретель. Все это было уже - недавно или в прошлой жизни - взгляд, сурово поджатые губы, милое родное лицо, обезображенное жестокостью. В эти минуты он был похож на мать...
Нет! Нет! Даже сейчас она любила его. Как любят жизнь. Едва ли разум здесь силен...

***

Хряк был ей неприятен. Был какой-то эпизод ранее...что-то с улиткой...Гретель не стала вспоминать.
Сейчас он был неприятен угрозой, что волнами окутывала его и тянулась мерзкими лапками к ее Ханси. Розовыми мерзкими копытцами....

***

Рапунцель знала наперечет все свои сто пятьдесят три заколки, но облезлую божью коровку, присевшую на острую, как нож, травинку отчего-то любила больше всего. Может, напоминала бедной о вольной жизни где-нибудь за городом, в полях.

Гретель она тоже приглянулась - на ее волосах будет как нельзя кстати, но подмышке злобного порося она сейчас нужнее - поднял копытце на ее Ханси, получай украшение....

Бордель горел. Не в прямом конечно смысле. Простой план прямым ходом летел в пизду. Хансель сжимал одну из шлюшек с упоением и не скрывая нахлынувшей бури эмоций, взял ее на руки, даже не обращая внимания на то, как судорожно Рапунцель пыталась отползти в темный угол, впиваясь пальцами в пол, и беспорядочно дергая скованной ногой, и на то как выворачивается плечо в суставе у шлюхи которую он держал в руках.

Поросенок не был таким тупым, как некоторые могли подумать. Худо-бедно, он все-таки справлялся с работой детектива. А тут все было просто как дважды два. Худышка появился в Хартии совсем не давно. Занимался какой-то херней. Общался только с Ненастоящим Мальчиком и то по мелочам. Что нужно этому мужчине с непроницаемым, холодным лицом? Зачем он задумал штурм борделя. Хотел спасти бедных женщин? Нет, все что ему было нужно - эта маленькая грязная шлюшка. Сейчас его непроницаемая маска дала трещину. Он сиял от счастья, словно вот-вот засрет бабочками и радугой. Как думаете долго он пробудет в рядах блюстителей порядка после того как достиг своей цели?

Золушка все еще валялась в позе эмбриона, глухие рыдания сотрясали все ее тело. Златовласка добравшись до наркоты. Не закинулась, нет, она просто упоролась в говнище: более десятка дозовых флакончиков валялось на полу, а зрачки ее расползлись настолько, что, казалось закрыли собой белки глаз. С неимоверно счастливой улыбкой она несла полную хрень.

Мудоскоп крутил любимое Время Приключений. Сколько раз не смотрел его, оно никогда не надоедает. Вот только сейчас было не подходящие время для мультиков. Где-то в соседнем квартале внедорожник вошел в резкий поворот, огласив притихший после пальбы город визгом тормозных колодок. И кто мог куда-то спешить в столь поздний час? Только головорезы Доброй Феи в надежде спасти свой источник доходов.

Да блять все здесь ебонулись что ли?! Это уже ни хуя, не смешно!

Очередной приступ неконтролируемой злобы. Сердце стража правопорядка быстро забилось. Руки затряслись. Много адреналина. Так много что он парализует если ты ему поддашься. Но Пяточек не собирался этого делать. Он, блять, Закон в этой дыре.

Поросенок, по удобней перехватил ружье и шагнул к Златовласке. Легкий тычок прикладом в голову. Пяточек постарался вырубить девушку как можно деликатней. Но получилось, как получилось.

Сейф, его определенно нужно забрать. Деньги и наркотики тоже. Шлюхи? Шлюхи всегда нужны. А вот кассеты нужно пустить в расход. На них просто нет времени.

От размышлений поросенка оторвали действия Ханселя. Что этот мудак задумал? Худышка подошел к забившейся в угол сказочной красавице, с явным намерением отрезать от шлюшки пару кусочков. Зачем? Зачем резать ногу, когда есть ключи. У Хартии стандартное обмундирование. Всем работникам выдают одинаковые наручники с одинаковыми ключами. Или Худышка был слишком крут и решил, что они ему не нужны? Но факт оставался фактом. Он собирался отрезать ногу этой шлюхе. Потому что она мешает уйти его шлюхе. Работники Хартии так не поступают. Конечно, они еще те «ангелы с грязными лицами», у каждого из них есть свой скелет в шкафу, но никто из них не опускался до такого дерьма. А если опускался, то очень хорошо скрывал это.

Глаза хряка опять налились кровью. Этот парень пересек черту. Уважай Закон ублюдок. Для своих размеров и посаженной печени поросенок невероятно быстро появился за спиной у Ханселя. Двустволка «К.Р.» взмыла в воздух и её приклад устремился в затылок Худышки. В отличии от Златовласки, он теперь бил в полную силу. Со всей накопившейся яростью, не заботясь о том какие повреждения он нанесет.

Черт извернулся и зацепился за балку, повиснув вниз головой, веревка каким-то бесовским способом соскользнула с его шеи: определенно, тот факт, что его выволокли из церкви, придал Нечистому и прыти, и наглости, и панику поуменьшил добротно:
Перебирая руками, он прямо по потолку подошел поближе к монаху, практически над его головой повис:
- Эй, мужик, да тут каждая собака в подворотне знает как тебя зовут, хехе. Собаки, они длинных слов не любят, для них ты Тук-тук-братан, - едва закончив фразу, он с неимоверной скоростью перепрыгнул на стену, явно опасаясь огрести за свой неимоверно длинный язык.
- Пидарасы Биг Би. Оловянный долбоеб и тот пиздабол, с черепом вместо головы. Джек который. Они мне пригрозили. Сказали, что сделают со мной всякое, если я не буду на них работать. Попросили какую-то хуйню, типа выпасти одного шута местного, но я что-то нифига не верю им. Сдается мне, хотят меня закатать под шесть футов при любом раскладе. У тебя во дворике как раз. Вот я и решил укрыться там, где эти недоумки меня гарантировано не найдут.
Черт снова перескочил на потолок, прямо над головой монаха и протянул ему руку:
- Давай, толстяк, ты же няшный. Прикрой мою костлявую жопу от этих говнюков, я в долгу не останусь.

Боль отрезвляла, остервенелые детишки Русалочки вырывали куски мяса из спины и рук Егеря: острые, как лезвие бритвы, они вгрызались до самой кости. Полные безумия, ужаса и боли глаза Русалочки смотрели прямо в душу Егеря. Повязка его слетела и дар истинного зрения открыл разом всю картину.

Во мгновение ока он ощутил весь холод канализации, одиночество, в котором витали лишь одинокие Имаго в поисках крыс. Он ощущал тепло широкой отопительной трубы, торчащей из стены. Шершавая, изъеденная ржавчиной поверхность приятно согревала озябшее тело, соленые безмолвные слезы тонкими ручейками скользили вниз, впитываясь в рыхлую ржавчину, испаряясь под ее теплом, оседая крупицами соли, лишь иногда, в особо одинокие, холодные и безнадежные ночи срываясь вниз, в глубину городских нечистот. Странно, как трехметровый кусок ржавой трубы может быть столь уютным и родным.

Крысы. Второй источник тепла. Маленькие крупицы которого разбросаны тысячами маленьких кусочков по всей канализации. Они остывали почти мгновенно, но их маленькие тельца питали массивную тушу. Мясо становилось холодным и склизким еще до того, как она успевала разжевать его, но эти маленькие зверушки позволяли ей жить. Особо ярким был день, когда в канализацию забралась старая бродячая собака. Пес был некогда большим и мощным, но голод и тяжести бродяжничества превратили его скорее в скелет, обтянутый шерстью, но душа его была большой. Она обнимала пса, а тот шершавым языком смахивал большие соленые слезы с ее щек, заглядывал в глаза, он не пытался убежать, в отличие от крыс, а когда пришла пора утолять голод, он послушно принял свою участь, но она не смогла: кусок мяса становился поперек ее горла, а слезы крупными каплями срывались с ее ресниц.

Троллиха Пэнни: большая и страшная, она была ее единственной гостьей в этом холодном сыром сумраке. Старуха могла часами бродить со старой керосиновой лампой, выискивая ее. Она всегда приходила с блюдцем еды. Маленькие вкусные крошки она оставляла перед уходом. Пэнни никогда не пыталась вытащить ее из мокрой жижи, лишь один раз прикоснулась, скорее случайно, к хвосту. Казалось, такая мелочь, но слезы в тот вечер были особо жгучими, а рыдания сотрясали ее до самых костей. Троллиха могла часами рассказывать про жизнь сверху и она слушала, скрывшись в темной воде, она ловила каждый звук человеческой речи, строила у себя в голове каждый образ, представляя себя жительницей Неба, двумя ногами, манерами и друзьями. А потом пропала и Пэнни, зато вернулось черное отчаяние настолько черное, что тьму эту можно было потрогать руками, об нее можно было биться головой, срывать ногти с пальцев, пытаясь разорвать ее.

И однажды из этой тьмы появился ОН. Тысячи мягких ладоней скользили по ее телу, заключая в объятья. Теплые, многочисленные, он ласкали ее, зажимали многочисленные раны на ее теле, убаюкивали и согревали. Впервые за долгое время ей не приходилось карабкаться по стенам до трубы, чтобы согреться. ОН был так же молчалив, но он рассказывал свою историю Историю своего народа. В абсолютной темноте он пальцами выводил истории о мире По-Ту-Сторону-Зеркала, легкими касаниями рассказывал о Мире Сверху, и крепкими объятьями - о их выходе Наверх.

Внутри Егеря что-то сжалось, перехватив дыхание. Сентиментальность? Нет, это один из мальцов, выломав и без того переломанные ребра вгрызался в его легкое, а другой уже вполз в него так, что снаружи торчал один лишь хвост. Руки его местами были обглоданы до костей, правой кисти не было, а кожу стремительно разъедали языки пламени. Сюрреальный мир боли и огня дрогнул, разваливаясь на части. Последний вздох сорвался с его губ...


Получатели: Егерь.

- @#&!!* дура! Не того...
Егерь хотел сказать много. Очень много и всем. Но железная хватка на горле не располагала. К счастью, не то, чтобы очень надолго. Может даже узнала, но рассчитывать на это не приходилось. Идиотка!!!
Работая руками, ногами(тем, что от них грозило остаться), Егерь рвался прочь из этого потока безумия. Боль отрезвила и напомнила, что даже он очень смертен в этом мире. Дело сделано, но на большее его уже не хватит.

"Портреты героев в начале пути"

По порядку: Вельмот Эстодар, Лантир Сольто Эбельгамо, Арастиния Дретчстикер, Тагил, Соггрин, Аластайр Лесной Орех и Диллед.







А все вместе по ссылке: ссылка

Начиналось всё очень даже неплохо – мертвец, успешно сбитый с ног и погребённый под весом доктора служил тому вполне очевидным свидетельством. Однако, на этом успехи Джона завершились, так и не успев толком начаться – чёртов коп, даже не обратив внимания на присутствие инородного тела, а именно руки, внутри своей черепной коробки, вновь залился отвратительным мерзким хохотом и нанёс один единственный сокрушительный удар. Хотя сознание и не оставило Бентона, он почти сразу же понял, что бой проигран и дальнейшее сопротивление совершенно бесполезно. А значит и бессмысленно. Понимание того, что противник его, по сути, неуязвим – по крайней мере для Джона, лишенного чего бы то ни было хотя бы отдалённо похожего на оружие, отбирало последние силы, окончательно деморализуя и без того угнетённого мужчину.

Пострадавшая скула нестерпимо саднила, словно умоляя поскорее приложить к себе что-нибудь успокаивающе холодное, но такой возможности, сейчас, к несчастью, не было.
- Чтоб ты сдох, ублюдок… - прошептал он, тщетно стараясь восстановить дыхание и сделал попытку подняться, когда резкий порыв ветра, сопровождаемый характерным звуковом, буквально поднял мужчину в воздух и бесцеремонно отбросил в сторону. Возвращение на земную твердь сопровождалось ещё одним ударом, отнюдь не менее болезненным, вновь выбившим воздух из лёгких доктора. С неимоверным трудом ему всё же удалось повернуть голову и обеспечить себе, тем самым, превосходный угол обзора на последний акт этой драмы…

Он вновь не был уверен, стоит ли верить своим глазам – слишком диким и неправдоподобным было увиденное. Фигура в изодранном чёрном балахоне…
Вспыхнувший подобно куче старой ветоши, щедро приправленной бензином недополицейский…
Капюшон, который держался на пустоте – под ним не было ничего, кроме поразительно непроницаемого мрака… Мрака, при одном взгляде на который почему-то бежали мурашки по коже, и создавалось ощущение что кто-то, а может быть и что-то, пристально изучает тебя безразличным холодным взглядом…

Библейские легенды, прочитанные некогда давно и успешно забытые в скором времени после этого, поднимались из глубин памяти, которая не выдерживала бескомпромиссного напора невозможной реальности.
Четыре Всадника апокалипсиса – Война, Голод, Чума… И Смерть. Гравюра, виденная им лишь однажды, вновь предстала перед глазами – чёткая и яркая, как будто это было не далее, как вчера.

Четыре Всадника на обычной просёлочной дороге, изображались на фоне заката – кроваво-красное солнце неторопливо приближалось к линии горизонта, озаряя всё вокруг своим странным, пугающе кровавым светом. Тёмный лес стенами поднимался по обе стороны дороги, разительно контрастируя с покрытым рваными перистыми облаками небосводом. Сами Всадники выглядели как-то блекло и смазано – все, кроме одного. Джон не мог поручиться, что именно так это и было на первоисточнике, но в его воображении именно Смерть была на первом плане этой картины, даруя остальным сомнительную честь служить лишь декорациями, безликими и нечёткими. На могучем чёрном коне, в старом потрёпанном балахоне, с косой, небрежно закинутой на плечо – образ, почти идентичный тому, что он видел перед собой прямо сейчас.

Испытав неимоверное облегчение, когда тварь отвернулась, Джон, приподнявшись на локте, проводил взглядом странное создание… Которое почему-то его пощадило. Смерть Сергея, бессмысленная и внезапная, несмотря на серьёзность происходящего, напомнила Бентону кадры из дешёвых фильмов ужасов – там тоже всегда было неестественно много крови. «Бедная девушка», - подумалось ему, когда взгляд скользнул по лицу Нежи, слишком испуганной даже для того, чтобы кричать или плакать.

Был человек – нет человека. Существо, взмывшее в воздух на появившихся невесть откуда чёрных израненных крыльях, в буквальном смысле убило Сергея движением пальца…

Всему этому есть только одно рациональное объяснение. Он не выбрался оттуда – из горящего здание аэропорта. Так и остался лежать там, погребённый падающими перекрытиями и задыхающийся от беспрерывно поступавшего в лёгкие едкого дыма. Всё вокруг – лишь иллюзия, плод его воспалённого воображения, возможно вызванная недостатком кислорода и неминуемостью скорой кончины. Или – загробный мир, о котором так часто трубят верующие на каждом углу. Но реальностью это быть не могло.

Он сел, подавленно опустив голову и чрезмерно пристально изучая многочисленные песчинки, хаотично разбросанные по потрескавшемуся асфальту. Теория иллюзорности окружающего пространства приобретала всё новые и новые доводы и аргументы, опровергнуть которые было практически невозможно, но… Всегда есть одно «но», разом перекрывающее всё, что ему предшествовало. Песчинки. Боль от многочисленных ссадин и ран. Палящие лучи безжалостного солнца. Эйра и Нежа, слишком сложные и многогранные для того, чтобы считать их порождениями его собственного разума. Всё было слишком гладко, продуманно, невероятно реалистично. Слишком реалистично, чтобы поверить, что его догадка верна.

- Что это было? – голос, до боли знакомый. А он и не заметил, когда она успела вернуться. Оторвавшись наконец от изучения асфальта, Джон посмотрел на Эйру, задумчиво и несколько подавленно.
- Чёрт его знает… - почти безразлично ответил он, ковыряясь веточкой, обнаруженной неподалёку в едва заметной трещинке в покрытии автостоянки.

Зло не дремлет...

В чрезвычайно быстро меняющемся современном мире, в котором из года в год всё большую популярность набирают различные нетрадиционные общественные течения, а войны и локальные конфликты являются всё более и более обыденным делом, становится всё труднее не поддаваться влиянию широких масс, сохраняя в себе единственно верные идеалы и ценности.

Поводом к написанию данной статьи послужило сообщение в модуле моего предшественника, вызвавшее на ресурсе заметный ажиотаж, который повлёк за собой ряд небезынтересных событий. Как вы уже могли догадаться, речь идёт о модуле «Сpl. Psychosis v.1.1 Странные сказки на ночь» в целом и о сообщении пользователя Edda в частности. Ознакомиться с содержанием вышеупомянутого поста любой желающий может на главной странице форума, под заголовком «Лучшее сообщение этой недели». Однако подпольное противостояние, развернувшееся вслед за его появлением, случайному наблюдателю заметить было бы куда более проблематично.

Капрал — мастер, широко известный в узких кругах сообщества нашего ресурса, в том числе за свои ярко выраженные нетрадиционные взгляды на некоторые аспекты жизни и творчества, является создателем ряда модулей, которым отнюдь не чужды насилие, жестокость и обилие нецензурной лексики. Впрочем, об этих характерных особенностях своего творчества он неизменно предупреждает на информационной странице подавляющего большинства своих модулей, заранее оповещая возможных участников о том, что они непременно обнаружат в игре. Сообщение, написанное уже упомянутым ранее игроком, быстро оказалось в центре всеобщего внимания и, стараниями инициативных читателей, вскоре вознеслось вверх, вплоть до самой главной страницы. На первый взгляд может показаться, что в этом событии нет ничего достаточно выдающегося для того, чтобы посвятить ему целую статью в контексте данного издания... Но так может показаться лишь на первый взгляд. Группа игроков, о мотивах которых нам остаётся только догадываться, развила необычайно бурную деятельность, поставив перед собой цель реабилитировать автора в куда более привычном для неё амплуа.

Суть их действий заключалась в том, что оппозиционеры обратили своё внимание на модуль за авторством Raziel_van_Drake’а «(RW?) Today, Tomorrow, and Beyond Tomorrow», в котором был незамедлительно обнаружен пост за авторством того же пользователя, однако разительно контрастирующий со своим оппонентом.

Борьба продолжается и до сих пор. На данный момент достигнуто хрупкое равновесие: оба поста насчитывают в своём активе по 9 плюсов, большая часть из которых набрана за минувшие несколько дней. Во что выльется это противостояние, преждевременно судить не стану — скорее всего, предварительный лидер определится ближе к концу недели, когда порядком нашумевшее сообщение покинет главную страницу.

От себя хочу добавить, что на мой взгляд, вне зависимости от исхода, оба поста получили вполне заслуженные оценки — оба они хороши, но каждый — по своему. Если вам нравится творчество Капрала, то вы почти наверняка оцените первый из них, а если вам больше по душе милые и добрые сказки, то в этом списке найдётся кое-что и для вас.

Спасибо за внимание. С вами был Алекс Уэйн, спортивный комментатор. Не переключайтесь.

Перед Господом моим я повторяю этот символ веры моей…

Отдача, выстрел. В последний момент ублюдок понимает, что это конец – вот и все. Гнусная ухмылка медленно начала сползать с рожи, в глазах промелькнул страх. Но было уже поздно. Верхняя часть черепа сутенера разлетается феерией обломков костей, кусков плоти, крови и того что когда было мозгом ублюдка. Да, работа и вправду была сделана как надо. Кровавый туман ярости все еще заполнял глаза поросенка. Краем глаза он заметил, что шлюхи забились в панических конвульсиях. Видимо звук выстрела вернул их в реальный мир. Что ж, добро пожаловать. Вам здесь всегда не рады. Труп Труляля задергался в шоковом припадке. Одна из ножек диванчика с треском сломалась. Все эта гора жира, словно лавина рухнула на Золушку, так и не успевшую вытащить хер своего бывшего хозяина из глотки. Скорее всего она умрет от удушья. Либо жирный мудак сломает ей шею и позвоночник. Если честно Пятачок не слишком сильно волновался о судьбе шлюх. Благородный порыв Ханселя спасти их, если говорить мягко был ему не понятен. И он до последнего надеялся, что этот умник сам будет заниматься спасением сказочных «красавиц». Но видимо у судьбы были другие планы. И с этим дерьемом придется разбираться поросенку. Наилучшим вариантом было отправить их в след за своим бывшим сутенером. Но Пух бы не одобрил бы этого. Такие мысли как «а что об этом подумает Винни…» всегда были одним из самых сдерживающих факторов для Пяточка. Кто знает, каким бы он был, если не старый добрый друг. Пришлось принимать решение. Наверное, шлюха уже сдохла или сдохнет в ближайшие секунды. Поросенок вдруг вспомнил клятву которую приносил во время вступления в Хартию. Он прекрасно помнил тот день. Нарядно одетые, как на параде положив правую руку на сердце, читали наизусть очень пафосную, но не менее от этого торжественную клятву. Служить и защищать…вроде так там было. Не пора бы для разнообразия побыть немного хорошим копом? Даже будь ты трижды продажной девкой, умереть задохнувшись из-за хера во рту, это слишком жестокая смерть. Все эти мысли мгновенно пронеслись в голове детектива.

Как только Золушку накрыла лавина жира, поросенок рванулся в перед. Бросив ружье, он вцепился в тело сутенера, в позе становой тяги в стиле сумо. Потная плоть, покрытая грязью, какой-то липкой слизью и бог знает, чем еще, норовила, выскользнуть из пальцев Пяточка. Вцепившись в нее сильнее, поросенок почувствовал, как его пальцы впиваются в вонючие мясо продавливая жир. Связки и мышцы поросенка заскрипели. Да, зря он пропустил несколько тренировок с медведем, предпочтя заливать свои душевные переживания бормотухой. Выдохнув, издав сдавленный рев Пяточек все-таки сумел перевернуть жирную тушу сутенера. Хер Труляля наконец покинул глотку несчастной девушки.

- Сраный мудак, в этом мире есть такая вещь как диета! - зло выдавил из себя, тоже не слишком уж стройный поросенок. Правда себя в отличии от жирного и уже мертвого Труляля, он считал - "в меру упитанным мужчиной, в полном расцвете сил".

Детектив склонился над телом шлюхи. Видимо хуй Трулля слишком долго находился в глотке несчастной. Девушка была в тяжелом состоянии - у нее отсутствовало дыхание. её срочно требовалось оказать первую помощь. Если честно, делать искусственное дыхание шлюшке, у которой секунду до этого был в глотке член, мягко сказать вызывало у поросенка только рвотные позывы. Служить и защищать, говоришь? Зачем тебе напрягаться ради какой то шлюхи со скисшими от наркоты мозгами. Брось её, пусть сдохнет. Но какое то забытое, забитое чувство, предательски заныло в сердце у Пяточка. Наверное это было сострадание к живому существу.

- Вот в такие моменты, я ненавижу свою работу. - Пробормотал поросенок. Сняв шляпу, поросенок достал флягу с бормотухой и сделал глоток для храбрости. Затем приступил к оказанию первой помощи. Подняв подбородок пострадавшей кверху одной рукой и запрокинул назад её голову. Зажал нос Золушки, сделал 2 сильных выдоха рот в рот. Продолжительность каждого выдоха была одна секунда. У шлюхи все еще отсутствовало дыхание. Золушка не двигалась и не кашляла. Пяточек начал массаж грудной клетки - двумя руками надавливая в середине грудной клетки 30 раз. Глубина движений была 4-5 сантиметров, скорость 100 надавливаний в минуту. Все как по учебнику. Все как на курсах оказания первой помощи проводимых в Хартии. Поросенок продолжал чередовать 2 выдоха и 30 надавливаний до того как у Золушки появилось дыхание. Его все таки не скрутил рвотный позыв. Хряк оторвался от девушки и его вырвало. Как сказать вырвало, в последние время он и так ничего не ел, а только пил. Сегодня его желудок был особенно пустой. Так что выдавить из себя он смог только небольшую вонючую лужицу. Поросенок снова открыл флягу с бормотухой и прополоскал рот. Хоть какая то стерилизация. Но сказать по правде, это не по могло избавятся от противного ощущения. Поросенок поднял шляпу, нахлобучил её на голову. Затем подхватил свое ружье и автоматически его перезарядил. Подойдя к трупу Труляля он вытащил из кобуры его пистолет. Затем детектив обратился к находившимся в помещении сказочным красавицам.

- Гхххм, уважаемые куртизанки. Так получилось что я замочил вашего сутенера. По уличным правилам, я теперь на время стану вашим Новым Папочкой. Надеюсь мы сработаемся. Делайте что я говорю и никто не пострадает. А если серьезно, всем оставаться на местах. Именем Закона - вы арестованы. Все ваши глупые действия, такие как попытки сбежать, будут расцениваться против вас. Наказание, пуля в голову.

Хотя кто из них сейчас хоть ходить способен? Большинство сказочных шлюх скукожились и скрючились на полу, пытаясь хоть как то сбежать от реального мира.
Поросенок обвел взглядом помещения, на предмет того, что укрылось от его взора во время боя с сутенером. Документы, наркотики и какие нибудь улики. Все что могло бы заинтересовать бывалого детектива.

Замечательный, душевный был сегодня вечер! В воздухе витал аромат мандаринов и каких-то знакомых пряных трав. Обычно грязный, паркет в кабинете босса нынче просто искрился. Стены перекрасили во все цвета радуги. Слуги улыбались, а господин Труляля был милостив и любезен, как никогда.
И всё ради нее, Гретель! Строго говоря, ради всех, но для нее особенно! Она ведь сегодня самая красивая в своем кружевном белом платье с блестящими разноцветными камушками, украсившими подол. Ее наряд - самый лучший, даже девочки так сказали, а они не врут ей, нет. Но больше всего ей нравилась прическа - сотней кудряшек рассыпались по плечам каштановые светящиеся локоны, красный бутон свежесрезанной розы хозяин лично вложил ей за ушко, после чего нежно потрепал по щеке и вот тогда, именно тогда произнес "Гретель, ты сегодня прелестнее всех!". И больше всего на свете, ей захотелось поцеловать Труляля за эти слова, сделать все-все, что он прикажет, лишь бы не разочаровать, лишь бы оставаться до конца вечера (а может и дольше) этой самой прелестной его девочкой. Гретель следила за происходящим с любовью во взгляде - сегодня она обожала всех. Чудный вечер....просто чудный...

Заляпанный спермой, кровью и прочим дерьмом паркет вообще-то был не лучшим местом, чтоб на нем вот так просто сидеть голой задницей. Потому что ниточки, называемые стрингами - это именно ничем не прикрытая задница. Полуистлевший кожаный корсет, ободрался до состояния дермантинового дивана, на котором слишком много ерзают. Волосы висели редкими тусклыми прядями, цвет угадывался с трудом, но кажется, это был буро-бордовый. То есть каштановый, конечно, каштановый. Вульгарная косметика не придала худенькой наркоманке шарма, скорее она могла теперь полноправно давить на жалость в цирке. Ярко-красный бантик, как насмешка, мол "не подарок а хуита какая-то", висел бодренько, но сорвать его хотелось сильнее, чем с девчонки трусики. Счастливый взгляд, впрочем, тоже не слишком вписывался в общий пейзаж. В целом, было понятно, почему Труляля оставил ее напоследок - не десерт, а скорее зубочистка после десерта - и выбросить жалко и использовать скучно.
Звонкий смех Гретель раздражал, впрочем, так же сильно, как ее бант или карминово-красные губы, даже сильнее, чем ярко-голубые тени. Хотя что может раздражать сильнее ярко-голубых теней..... Девчонка заливалась над возникшей потасовкой, тыкала пальчиком с обломанным ногтем и остатками лака в незваного гостя, радовалась, как страдающий синдромом Дауна, пролетающему херу.
Душераздирающий кошмар, всепоглощающая жалость, объятия и плач...

Эйра прерывисто дышала, с каждым шагом уговаривая себя протянуть еще чуть-чуть и не терять сознание от накатившего вдруг ужаса. Жуткое ощущение преследования сводило ее с ума. Она уже почти ничего не чувствовала, кроме страха, а перед глазами не осталось более других видений, кроме темнеющего входа в полуразвалившееся здание. Временное укрытие, источник оружия, место где она рассчитывала перевести дух.

Ввалившись внутрь, Эйра, наконец, позволила себе сдавленный крик. Затем судорожно зашарила на полках, по большему счету просто сваливая все в кучу в поисках требуемого.
Пара балончиков с бензином, предназначенных для зажигалок, спички, набор водительских ножей, какой-то перекус и пара бутылок с водой, одну из которых она тут же прикончила, после чего разум потихоньку стал проясняться.
Усевшись со всем своим добром за одним из стеллажей, Эйра провела подсчет патронов - сдаваться она пока не собиралась, а минутную слабость называла не иначе как помутнением рассудка.
Патронов оказалось достаточно, чтобы еще повоевать, да и про себя не забыть, если дело примет трагичный оборот.

Олег задумался на секунду, соображая как же ответить. Уверять что ее любимый Максик умолял забрать ее с собой, что нельзя так наплевать на его жертву и все такое.. ну это же сделает его еще большим героем в глазах этой несчастной. Надо что-то другое, что-то шоковое, чтобы взбодрилась:
- Ты беременна от него?...

И действительно - Эллина уставилась на Олега, словно тот внезапно стал бредить и исходить пеной:
- Н-нет, - с неуверенностью глядя на него, будто действительно ждала припадка, пробормотала она, - таких случаев еще не было. Я хочу сказать, я не могу забеременеть от человека.

Уверена? А вот Макс надеялся, что это не так, надеялся и просли меня помочь тебе выжить, тебе и возможно еще одному существу. Как-то не круто будет, если я тебя обратно в пустыню к канибалам отправлю, я ему все же слово дал.. - Олег приукрашивал на пропалую, но дамочке нужна была эмоциональная встряска, да и мысли завернуть в другую стороню, все-таки женские инстинкты по сохранению рода, все такое.. да и в тяжелые минуты всем свойственно верить в чудо...
Олег ждал реакции, держа притихшую малышку Мари за руку...

- Вы врете мне, - спокойно, уверенно и немного грустно констатировала Эллина.
Потом в глазах ее появилась тоска, словно на глазах у раненого оленя убивали его семью, и она отвернулась, показывая, что больше поддерживать разговор не намерена.

- Может быть отчасти, - не стал приператься Олег, чувствуя что его раскусили, - только вот не о просьбе Макса, там ему мало что светит, либо смерть либо жалкое существование. Ваша самоотверженность похвальна, но она несколько эгоистична, не находите? Если вы его так любите, то должны учитывать его достойное мужчины желание защитить вас, а не ставить свое эгоцентричное "хочу" во главу угла.. Подумайте над этим прежде чем совершать необдуманные поступки, если вы каким-то чудом найдете своего любимого в этой пустыне, то врядли он сильно этому обрадуется..
- Так, Мари, давай договоримся, без меня ты никуда за пределы этого дома не ходишь, это закона.. окей?, - Олег взял девочку за руку, - пошли вместе...

Эллина ничего не ответила, но в упрямом движении рук, сдирающих оставшиеся немногочисленные чехлы Олег ясно видел несогласие. Оставалось только надеяться, что она одумается.
- Лааадно... - протянула Мари, и с опаской поглядела на Эллину, затем поднялась на цыпочки, чтобы дотянуться до уха Олега, - а она не сбежит?

- А мы разве ее тюремщики, Мари? Она взрослая и должна отвечать за свои поступки. Мы с тобой хотим ей добра, но если она готова пренебречь нашей помощью, просьбой своего мужчины да еще и создать проблемы с моим поручительством перед местной властью то вперед...
- Элина, вот скажите, к примеру даже если бы я был готов помочь с вашей безумной затеей по поискам Макса, как вы себе это представляеете, какой у вас план? Найти и умереть в его объятьях? Или вы когда шли с ним, все таки на что-то надеялись? Вы из светящихся, может быть вы знаете что-то о том, что находится за пределами пустыни?

Прямая спина Эллины и несколько замедлившиеся движения со всей ясностью доложили Олегу, что его слушают. Однако, повернулась девушка не сразу:
- Я больше не из светящихся, - тускло подметила она, - часть дара я передала той девушке, часть растворилась в моих страданиях. Как и прежде, я могу лишь обходиться без еды и воды долгое время. А еще я точно знаю, что за пределами что-то есть. Я чувствовала это, когда еще могла чувствовать. Он пропадет там скорее без меня, чем со мной. А вам, Олег, скоро придется держать слово перед местной властью о моей кончине - только длительное сильное страдание и потеря того, что особенно дорого душе способно убить представителя нашей расы.
На этот раз Эллина говорила спокойно, не умоляя и не содрогаясь в муках, словно смирилась с тем, что ей никто не собирается помогать.

- Прикольно, - недовольно проворчал Олег, офигевая от такого шантажа - то есть подстава со всех сторон, хоть так, хоть эдак.. Правда про такой исход ваша власть наверняка знает, с меня то что, я же не ваш личный психолог душевные раны врачевать. Хотя конечно если бы был какой-то реальный шанс я бы и сам свалил с этого концлагеря.. - всплыл в памяти стимпанковский самолет и сразу мелькнула мысль угнать это чудо техники, только вот Фриц уверял, что оно не закончено, да и летчиком Олег не был. Поднять воздух посудину еще наверняка сможет, а вот посадить.. только с летальным исходом.. складный каламбур....

- Идти в неизвестность полную оголодавших вооруженных людоедов это чистое безумие, уж прости. Я уже уха лишился, теперь голова на очереди. Да и назад в город ведь уже не пустят.. А Мари куда деть? Она тут нахрен никому не нужна кроме меня.
- Я вам смерти не желаю, тем более от страданий и мучений. Место мне это не нравится, но если хотите меня заинтересовать предложите что-то реальное, осуществимое с перспективой не просто остаться среди пустыни в интимной обстановке с местными людоедами. Вы тут лучше все знаете вот и думайте. Лучше думайте.. Тупо истерики устраивать - это деструктивный подход, ни к чему не приведет ни для вас ни для вашего мужа...

Ввязываться в это дело с самого начала было дурной затеей и горечь от того, что его столь жестко поимели оставляла неприятный осадок в районе диафрагмы. Любое дело, которое начинается со встречи с ссущим гномом у твоей двери обречено, в конечном итоге, на провал. Охуенно чоткие приметы этого злоебучего мира.
Егерь был краю люка как чертова мишень в тире, как утка на водной глади, как еврей с желтым пятном на спине за колючкой концлагеря, но гордость что ли, или чувство обиды, хер его разберешь, не давали Егерю признать, что он больше не охотник, а самая что ни на есть дичь. И с одной стороны крутые парни Биг Би с винтовками, а с другой - разъяренный выводок Русалочки. Правила боя навязывали одно из двух очевидных решений: сдаться человеку, либо сдаться зверю. Но Егерь не таков. Хуев он клал на подачки судьбы. Губы его подобно заклинанию изрекали дебильный стишок.
- ...Но зато есть две гранаты...
Звонко отскочили предохранительные рычаги, звякнув по шершавой поверхности асфальта и три сухих выстрела из карабина, финишируя глухими ударами в широкой спине Егеря, где-то вдалеке звякнули отстрелянные гильзы, но охотник этого уже не слышал: волна боли пронизывала его от лопаток до самой глубины торса. Не смертельно, сука, но больно, блядь. Гранаты вываливаются из мгновенно ослабевших рук на асфальт, а тело соскальзывает вниз, звонко отбивая головой темп по перекладинам лестницы. Вонючая смесь дерьма, нефтяных отходов и керосина смягчает падение, окатывая Егеря холодной густой волной и в этот момент сверху доносится взрыв. Огненный вихрь ныряет вниз, жадно пожирая пары керосина и выжигая кислород. На мгновение в отрезке канализационной трубы открывается филиал ада с Гееной огненной и верещащими, подобно еретикам на кострах отродьями Русалочки и хохочущим ревом Огненного Вихря. Пара секунд, чтобы выжечь весь кислород, и на смену огненному вихрю приходит сплошная пелена дыма, в которой снова вздымаются огненные всполохи, мечутся опаленные отродья, превратившись на мгновение из цельного живого вала в хаотичную верещащую массу.
Фейри Джанк, разогнанный по крови, поглощает боль. Растворяет ее, отрезая от мозга информацию о поврежденных частях и дает разваливающемуся на части телу двигаться дальше.
У последнего люка перед коллектором уже слышны возгласы:
- Тащи сеть! Брать живьем будем!

Откуда-то тянуло гнилой древесиной и сыростью. Пред взглядом Ханселя предстал небольшой домик, построенный прямо посреди леса. Из единственного оконца домика лил тёплый свет, а из трубы клубился удивительно ровный столб серого дыма. В доме, не смотря на царящую в окружавшем единственную постройку лесу жутковатую тьму, было тепло и уютно. В спальне витал запах сушёного разнотравья, а с кухни доносился аромат томящейся на печи наваристой похлёбки, подслащённый привкусом принесённого утром мёда, добытого в неравной схватке у диких пчёл. А ещё пахло Ею. Хансель жадно втянул воздух, пытаясь среди других запахов уловить аромат Её волос. Поперхнулся вонью гнилой древесины и сырости. Так тянуло из сеней. Обозлённый неудачей, он слушал как скрипит дверь. Нет, не дверь. Это был голос ненастоящего мальчика, который пытался ему что-то сказать, доказать, вразумить. В домике погас свет. Из трубы уже не шёл дым. Стало темно и холодно. В доме царило запустение. Сырость медленно перебралась из тёмных сеней, заползла в покосившуюся дверь и принялась пировать в покинутом жилище. Не было теперь привкуса мёда, запаха похлёбки, улетучился аромат Её волос - только удушливый смрад сырости и до отвращения сладкий запах гниения.

Хансель открыл глаза. Видение разваливающегося домика ещё стояло перед ним, никак не желая уступать не менее трагичному видению реальности - внешности разевающего рот ненастоящего мальчика, изуродованной настолько, что она казалась злой насмешкой над работами десятков и сотен иллюстраторов. Он видел как-то книжицу, в которой, среди описаний, были рисунки некоторых личностей, что он не раз встречал по работе - мужчина закапывал её вместе с одним заплутавшим, которому не посчастливилось заблудиться в его лесу. Хансель помнил, как сидя на корточках у неглубокой могилы, пролистал красочную книжицу, даже не силясь вчитываться в текст, лишь с трудом разобрав названия сказок. Он бросил книжицу на грудь синего от удушья незнакомца и бросил на неё первую лопату песка. Хансель никогда не слышал сказок, он и тогда не особенно хотел разбираться в многочисленных значках на страницах, чтобы пытаться понять выдуманные истории, которых им с Гретель никто никогда не читал.

Теперь, в очередной раз вспоминая смазавшиеся, но всё же вполне ещё различимые в памяти изображения со страниц, Хансель едва сдержал усмешку, подумав что было бы забавно посмотреть на реакцию тех самых иллюстраторов, сведи он их с натурой их творений. Усмешку мужчина сдержал лишь потому, что сидящий напротив ненастоящий мальчик, судя по плохо различимому сквозь скрип тону, пытался его не то отчитать, не то упросить. Ханселю было всё равно на то, что говорил Пиннокио, хотя бы потому, что дела Хартии, их идеалы и стремления, совершенно не волновали мужчину. Нет, он сдержал ухмылку не потому, что боялся обидеть или озлобить своего "начальника". Напротив, Хансель всегда натягивал непроницаемую, ничего не выражавшую мину, с интересом наблюдая за реакцией ненастоящего мальчика, которая под час весьма забавляла.

Мужчина бросил взгляд в сторону всё ещё скрипящего Пиннокио и тут же, поняв, что монолог не окончен, вернулся к своему делу. Желтоватый тонкий, словно шило, клык залез под кожу прямо возле косточки указательного пальца и никак не хотел даваться малой кровью. Хансель про себя отметил, что не знал что предки забавных эльфиков не брезговали мясом, выхватил из-за полы тренча нож. Под руку попалась Люсиль... точнее, мужчина, совершенно чётко знавший расположение каждого из своих ножей, специально выбрал именно её. Люсиль, изготовленная специально для вырезания потрохов из тушек, выглядела эффектно, хоть совсем и не подходила для того, чтобы извлечь застрявший в кулаке трофей. Хансель коснулся лезвием кисти, надавил, коротко дёрнул на себя. В небольшом кабинете послышался звук ударившей несколько раз по столешнице кости. Мужчина ловким движением извлёк из кармана зажигалку и, подержав сталь клинка несколько секунд над пламенем, коснулся ею разреза. На пару мгновений едкий запах гнилой древесины сменился ароматом палёной плоти. Удовлетворённый результатом, он убрал Люсиль обратно и поднял взгляд на Пиннокио.

Ненастоящий мальчик уже спешил к двери, ринувшись на долетавший оттуда шум. Хансель не без облегчения вздохнул - нудный монолог главы Хартии был наконец окончен. Мужчина прислушался к крикам. Уголки его губ чуть вздёрнулись. Фортуна, похоже, наконец повернулась к нему своим прекрасным личиком. Это было мило с её стороны. Особенно теперь, когда у него было всё готово.

Хансель поднялся с края стола, на котором восседал с момента прибытия, игнорируя стоящий рядом стул, и вышел из кабинета, проскользнув мимо застрявшего в проёме Пиннокио. В офисе царил сумбур, предвещавший в скором времени ещё больший хаос. Это нравилось мужчине, рассчитывавшим остаться незамеченным, пока этот хаос обрушится на Фею. Хансель примостился к столу поросёнка, сев на освободившееся место и, откинувшись на спинку, обратился во слух. Судьба третьего поросёнка его не очень-то... да что там, нисколько не волновала, а вот полезная информация в разговоре сотрудников и братцев-мстителей могла проскочить.

«Пятачок очень спешил, и не удивительно – ведь сегодня был день рождение у одного из его самых лучших друзей, ослика Иа. Поросенок решил подарить ослику зеленый надувной шарик. Под ногами весело бежала дорога, ярко светило теплое ласковое солнце, а Стоакровый лес был как обычно прекрасен. Не заметив корень старого дуба, поросёнок спотыкается и падает прямо на шарик. Громкий хлопок и…».

Пятачок открывает глаза. Не было больше зеленого Стоакрового леса. Не было синего неба и ласкового солнца. Не было больше ослика. Старый друг всегда страдающий долгими депрессиями не смог принять новую жизнь и скончался от наркотической передозировки. Был только Город. Да черт возьми, наверное, Создатель решил посрать с небес, а упавшая кучка говна и стала этой выгребной ямой. Прогнивший, испорченный пороками мирок, который стал оазисом для так называемых «выживших после катаклизма». Взгляд Пятачка наткнулся на знакомого ему уже таракана. Попытка прихлопнуть его рукой, не увенчалась успехом, хитрый засранец петляя, опять избежал расправы. Странно было то, что таракан был всего один. Пятачок не разу не видел в этой квартире еще каких-то насекомых кроме него. Тем временем поросенок отклеил лицо от пола. На то время пока он был в отключке из его рта уже натекла порядочная лужица слюней. Поросенок поднялся, кое как привел себя в порядок. Осушил пару стаканов воды, но лучше от этого не стало. Пятачок взглянул на часы. Нужно было начинать собираться на работу. Он начал чистить ружье бормоча себе под нос «Это моё ружье. Таких ружей много, но эта — моё. Моё ружье — мой лучший друг. Она — моя жизнь. Я должен научиться владеть им так же, как я владею своей жизнью.» - это был один из немногих ритуалов которых придерживался поросенок. Монотонное бубнение текста, и чистка оружия всегда приводила в порядок его мысли. - «Перед Господом моим я повторяю этот символ веры моей. Моя винтовка и я — мы защитники моей страны. Мы не боимся наших врагов. Мы защитники моей жизни. Да будет так до тех пор, пока Хартия не победит и не останется больше врагов и не установится мир на Земле!». Пятачок окончил свою обязательную каждодневную молитву. Собрав остальные вещи, он отправился в участок, до которого добрался без приключений.

Пятачок вошел в помещение участка, надвинув шляпу на глаза. Не очень хотелось светить опухшую после попойки рожу. Здесь как всегда царила некоторая суета. Пятачок добрел до своего рабочего места и окинул взглядом напарника. Винни был в своем репертуаре: болтал с людьми о том, как увлекательно поднимать и опускать куски железа.
- ...и тут я понимаю, что не пожму, а их там стоит двое, а что толку, там на штанге то под тонну повешено, взять они взяли, а вот вытянуть даже на нижний упор не получается...
Появление Пятачка заставило его прерваться, взглянув ему под поля шляпы, он укоризненно выдал:
- Оооо, да ты тоже накачался вчера, как я ни посмотрю... На вот, водички,- Медведь услужливо протянул ему бутылку минералки.
- Одно другому не мешает. – пробормотал в ответ поросенок, осипшим голосом. Язык опять отсох, и бутылка минералки была как нельзя к стати. Пятачок благодарно кивнул и присосался к бутылке, прикончив её почти одним залпом. – Потому что не надо было дрыщей звать, как обычно, на подстраховку. Всегда говорил тебе, гиблое это дело. А чем закончилось то? Пупки то не надорвали? – по трендеть о железе с Пухом Пятачок любил. И на сколько эта тема не была избитой, она ему никогда не надоедала. Как и споры на счет любимой медовухи в прочем.

Но Винни так и смог рассказать свою историю до конца. Его прервали в валившиеся Два Поросенка, волоча с собой массивный ящик с оружием и боеприпасами. Пятачок поморщился от шума который эти реднеки деревенщины устроили. В прочем поросенок не нашел среди них Ниф-Нифа. Куда же подевался этот ублюдок? Ответ не заставил себя долго ждать.
- Эй, Хартия, дело есть, - ящик был перевернут и оружие с грохотом вывалилось на пол. Гранаты покатились во все стороны, дробовики запутались в пулеметных лентах, штурмовые винтовки нелепо торчали во все стороны.
- Эта сука...
- Зубная Фея...
- Она ввалила Нифа...
- Вы, блядь просто должны ее покарать...
Пинокио со скрипом вышел из кабинета и сурово глянул на хряков с высоты почти трех метров:
- Мы вам не наемники, для сведения счетов, так что можете свое оружие...
Пинокио осекся, заметив, как Винни-Пух вытягивает ленту для своей пушки, а люди начинают разбор завала. Рядом с напарником появился Пятачок, деловито набирающей себе патронов и гранаты. Так же он переглядел себе один автомат.
- Давно его "ввалили"? – спросил поросят Пятачок. Хоть он и был деревенщиной, но был знакомой деревенщиной. А такую возможность, нанести подручным волка дружеский визит, не стоило упускать. - Что против вас, супер хряков, имела зубная фея?

Сквозь тьму прорезался отдалённый то нарастающий, то постепенно угасающий гул. Снова и снова. Звук не давал покоя, навязчиво вырывая её из блаженства небытия. В один момент, оказавшись особенно близко, гул наконец коснулся пелены, разделявшей грань её реальности и реальности настоящей, и в тот же миг тонкая преграда лопнула, отдавшись в голове женщины резкой болью.

Она открыла глаза. Перед ней, за треснувшим стеклом, располагалось месиво из искорёженного металла, угрожающе наставившего на женщину свои острые когти, и повисших на них обрывках ткани, кожи и... плоти. Чуть левее лежало изуродованное тело таксиста. В кровавом месиве она признала его лишь по измятой фуражке, пришпиленной стальным обломком прямо к его голове.

Женщина почувствовала, как по её лицу, стекая со лба, текут капли. Горячие капли. Она отёрла тыльной стороной ладони лоб и взглянула на руку. Они были в крови. Её крови. Алые капли выступали на ране в рассечённом лбе и, собираясь в небольшие ручейки, стекали по лицу женщины. Сквозь шум в голове доносился всё тот же, то затихающий, то вновь нарастающий гул. Наверное единственным, что уцелело при столкновении, был датчик открытия двери. Именно он теперь требовательно и возвещал об отсутствующей дверце справа от женщины. Именно он и вырвал её из забвения, запоздало предупреждая о возможной опасности.

В терзаемой болью голове вяло ползли мысли, воспоминания. Кажется, она попросила водителя ехать быстрее. Она опаздывала. Он попросил её пристегнуться. Стал обгонять фургон. Автомобиль на встречной. Ужас в глазах молодой пары в автомобиле... удар. Тьма.

Надоедавший всё это время сигнал внезапно умолк.

- Ладно, уговорила, я поищу еще. А лучше пришлю к тебе девчонку какую-нибудь - вы с тряпками быстрее общий язык находите. Но я старался! - не мог не добавить Рик напоследок.
- Могу принести тебе книжку - телевизора и интернета тут точно нет. Все как в старые добрые сороковые. Партизаны и нацисты, книги и общение, - от прежнего несчастного Рика, казалось, не осталось и следа, хотя Алиша понимала, что он притаился где-то в глубине и ждет своего часа.
- Но не переживай, работы тебе найдется, как только встанешь на ноги. До тебя тут светлячков еще не было, - он машинально провел рукой по плечу девушки. - Будем ставить над тобой эксперименты, - задорная улыбка развеивала всякие сомнения насчет серьезности его слов.

- Ричард, можно вас на секунду? - из-за едва приоткрывшейся двери послышался голос Сваровски. Доктор даже не удосужился постучать, как впрочем и войти.
Секунда обернулась минутой, а Рик вернулся задумчивый, но не как прежде, а будто бы узнал потрясающую новость. Он еще не знал, верить услышанному или нет и потому улыбался робко, обдумывая полученную информацию, а потом вдруг сказал:
- Дюймовочка, кажется есть и другие поселения!


ссылка

- Мужик, могу объяснить по-дружески, что нас тебе вполне хватит, - Мишаня опять напрягся.
- Руслан, - Родж с трудом выговаривал его имя, - мы вполне неплохо живем. Из всех неудобств - выступления раз в неделю, жертва раз в несколько месяцев и тренировки 2 раза в день. Остальное время, если зарекомендуешь себя и появится возможность, на что и с кем погулять, мы живем не хуже какого-нибудь там пекаря, который с утра до вечера работает.
- Если альтернативы сразу не предложили,считай, что твой родной дом только здесь, усек? - похоже, Михаилу надоедала болтовня.

***

Следующий час заняли спарринги. Руслан воочию смог убедиться, что мастерами спорта тут никто не был - были физически подготовленные люди, были те, кто годами тренировался уже здесь, были спортсмен-любители. Последний профессиональный боксер был убит жребием в прошлом году.

Спустя час после спаррингов, как чувствуя их окончание, явился Бобби.
- Родж, сюда, - он долго что-то втолковывал рыжему, при этом тот становился лишь серьезнее.
- Сегодня тянем жребий, на бои пребудет сам Кэхос, а он в последнее время не в настроении.

Мир вокруг все больше походил на грезы обкурившегося Жюля Верна. Стимпанковский мир под управлением магической диктатуры, прям посреди пустыни город-гетто для вынужденных переселенцев из другого мира... с налаженным кстати приемником-распределителем аля "от каждого по возможностям каждому по потребностям".. какая-то подпольная космическая программа... чо...
...они тут похоже, космос осваивать собрались! или на ближайшую пятилетку планы по-скромнее, блицкриг по близлежащим территориям в поисках новой ресурсной базы... видать не все так красочно в нашем королевстве и светящиеся по-тихоньку замахиваются обесечивать ресурсную автономию с помощью своих светящихся фокусов.. или чего-то боятся, или чего-то ищут... Олег может и был инженером, но далеко не безумным ученым писающимся в шатны от вида летательного аппарата.. его больше интересовало, для чего диктаторам эта штука нужна и как они собираются применить технологические таланты свои рабов.. Закралась мысль.. а вдруг это гетто далеко не типичное отражение этого мира.. вдруг этот полигон специально сооруженный в связи с проявившемся феноменом перемещенцев, понаблюдать, поизучать... технологий наворовать... а чтобы не было желания сбежать, пустыньку вокруг нарисовали.... и продукты в тихую поставляют, а сами на чудо все списывают....
.. в общем как вариант, и эта летающая штуковина когда-нибудь может дать шанс найти ответы на некоторые из этих вопросов... когда-нибудь... надо только запастись терпением и сделать такой же восторженный вид, как этот папуас...

- Прикольная штуковина, всю жизнь мечтал чем-то таким порулить... кстати а куда летать будем? Или не говорят?

Страж усмехнулся, явно довольный сделкой.
Прибыв в цель назначения. а именно к невзрачной дверце этажом ниже, он не поспешил ее открывать - присел на ступеньках, все также прижимая девушку к себе.
- По горькой иронии, гостья Кэхоса, мою невесту однажды тоже коснулась исцеляющая ладонь светящегося. Юный племянник одного из начальников стражи обладал тем же даром, что и Эллина, но в значительно большем количестве. Она была его нянькой, по совместительству обучала его земным наукам - хозяева Империи не гнушаются новыми знаниями... - он грустно улыбнулся, вспоминая навсегда ушедшее прошлое.
- Хелена была его любимицей, почти подружкой, но она была больна. К счастью, им подвластен даже рак и малыш- восьмилетка помог ей. Ненадолго, правда... - он замолчал, в задумчивости уставившись в одну точку, долго сверлил глазами нечто несуществующее, очнулся и продолжил.
- Симптомы проявили себя так же. Мальчишку упрятали куда-то... куда их там прячут, когда они нарушат закон. Ее тоже. Потом мне сказали, что она умерла. Я видел ее после смерти и потому не могу мечтать, что она осталась жива и просто заточена где-то в подземельях. Не знаю, что бы было легче для меня... - он внимательно поглядел на Алишу и снова улыбнулся, - теперь ты понимаешь, почему я рискую, Дюймовочка?

- Если сила Эллины приживется, ты тоже сможешь ей пользоваться. Этого они и боятся. Их пугает, что обычный землянин вдруг станет обладать их способностями. Ты вот пока борешься, может, и обойдется... Был тут один иллюзионист-гипнотизер, он убедил одного светящегося отдать ему свою способность к телепортации. Прижилось хорошо, - он усмехнулся, вспоминая что-то смешное.
- Ох и потрепал он им нервов... А потом исчез, как не бывало... Кто говорит, домой переместился. Кто - в подполье ушел, есть тут у нас экстремисты... Кто считает, что убили его по-тихому, чтоб народ не возмущался. В общем, надежда есть...

Он вновь поглядел Алише прямо в глаза и неожиданно поцелуем впился в ее побледневшие губы.
- Задаток, Дюймовочка, - прошептал он, прежде чем подняться. Толкнув невзрачную дверь, он вышел, чтобы очутиться едва ли не в метре от комнаты Алиши.
- Тебе принесут сладостей, а о спиртном забудь - иначе не видать тебе своего спасителя, - с гордостью именовал он себя.
- Я, к слову, Рик, - запоздало представился мужчина.

Иной раз даже попав в серьёзную беду всё равно думаешь: "проскочу, бывало и хуже", и как будто бы всё действительно не так страшно, в общем и целом. Но дьявол ведь в мелочах.

Чуть сильней стиснул Минди её захватчик, чуть проворней оказался мужик с битой - и вот трещина за трещиной побежала по корпусу самообладания рябь паники.

Ещё получается рвануться из стороны в сторону, выводя винтовку на одну линию с любителем дубья, и прицелу сопуствует удача, и бесшумный из-за ненужного сейчас глушителя выстрел ставит аккуратную чёрную точку на коричневой толстовке... но недавний заложник ловкой чертовки всё же начинает запоздало действовать, перехватывая свою жертву одной рукой за шею, а другой - под локоть. Развернуть к стене и вмять в неё свободным пока ещё плечом Минди - такая у него незамысловатая цель, а по достижению её грубая сила заговорит сама за себя.

Так стремительно опытная уверенность и обнаруживает себя голой и ни на чем конкретно не основывающейся. Тебе может быть и везло в десятках других стычек и драк, ты вероятно и в серьезных переделках могла не только уцелеть, но и уложить тех, кто не разбежался, ты даже могла покарать на пару с отцом не одну банду головорезов и маньяков.

Однако, всегда найдётся такая ситуация в бою, такое звено в цепи быстро сменяющих друг друга событий, когда любому самому матёрому воину на секунду лишь не достанет интуиции и сноровки поступить тем единственным правильным образом, что может гарантировать выживание. Несправедливо, конечно, но никогда той справедливости достойным людям не хватало, а того, что осталось после крушения мира - и подавно мало для затянувшейся игры в героиню-одиночку.

Бросаешь уже лишь мешающуюся винтовку и с силой врезаешь локтём незаломленной руки куда-то под рёбра пыхтящему противнику. Пяткой по голени бьёшь. От пола ногами отталкиваясь, самого визави на стену бросаешь. Долбишь конечностями всеми, какими можешь, и так сильно как только можешь. Паника уже просто захлёстывает, ведь где-то там ещё один как минимум враг оставался, а визуальный контакт с ним давно потерян. Злость на потерю контроля давит изнутри, отчего получается и вырваться всё-таки из чужой хватки, и развернуться, и серию ударов по цели отработать, точно, хлёстко и... слишком поздно.

Судьба, уставшая от бесплодных поисков и бестолковых стараний Минди Маккриди, с роковым выстрелом медлить не стала. Негромкому хлопку вторили другие, со стороны зала, и по злой иронии "дружественный" огонь достал и того парня, с которым Минди боролась, вот только ей от этого уже легче стать не могло.

Мелкокалиберная пуля дерринджера клюнула худосочную девушку в спину, быстро добравшись до сердца. Если бы не кипящий в крови адреналин - мир в померкнувшем сознании Минди наверняка взорвался бы от боли и перевернулся бы от неожиданности, но ему уже ничего такое не грозило, потому чертовка просто рухнула на пол и умерла. Мир давно уже был уничтожен не совладавшим с самим собой человечеством, и сейчас ничего не имел против ещё одной смерти внутри одной из своих дочерей, всю жизнь прожившей тягой к справедливости и смертью своей эту справедливость приуменьшившая.

Смертью, но не поступком.

Поступок её, никем никогда не замеченный и не истолкованный - всё же дал хороший шанс той, на помощь кому она поспешила. И если выжить сейчас и позже когда-нибудь найти ответы на вопросы Вихря получится хотя бы у загнанной беглой медички, у обладательницы поистине доброго сердца, у этого Ангела постапокалипсиса... тогда и полное тяжелого учения детство, и борьба с ужасом после того, что стало с матью, и суровые тренировки отца, и месть, и война против банд, и странствия, и помощь страждущим - всё это будет не зря.

Мертвые Суперхряки

Завалить гражданского на войне просто: пугаешь его до усрачки и он сам щемит во все колеса, пока страх, голод, шальные пули и лишения не превратят его в труп. С салагами все тоже не очень сложно: просто делаешь в них пару дыр, кровь вытекает из них и они умирают. Проблемы начинаются с Хряками: проделать в них пару дыр не так то просто. Тут нужна сноровка, тактика, преимущества, военная хитрость и бронзовые яйца.
Но все это просто мелкая шушера по сравнению с Суперхряками. Отмеченные печатью самых злобных и уебанских Богов Войны они являют собой воплощение смерти. Им посрать на субординацию, ложили они хер на боевые задачи, забивали болтов на инструкции, а про такое явление как мирные жители они даже не знают. Суперхряк всегда в тонусе, он всегда на фронте. Даже блюющий в сточной канаве под шалманом в луже мочи, рвоты и малолетней Ви-Си-шпионкой-шалавой на хую он является смертоносным ублюдком. Их души оторваны от такого понятия как плотская жизнь, а потому даже если выбить из них дух, они остаются в строю. Их черепа меняют форму так, что даже опаленные напалмом эти хрустящие зверушки пугают и смеются в лицо врагу. Их плоть сгнивая отравляет землю и воду. Их бездыханные тела сжимают в окоченелых пальцах гранаты без чеки, прячут старый добрый Клеймор под бронежилетом. Их предсмертные крики притягивают бомбы с небес. Их кости прорастают вверх острыми краями и кромками. Но самое страшное, это когда Суперхряк попадает в твою голову. Прямо через глазницы они прогрызают себе путь прямо к задней стенке черепа и там остаются жить, возвращаясь раз за разом в ночных кошмарах. Они хватают людей и утаскивают в пучину безумия, в который превращается сон. И именно здесь они страшнее всего, ведь даже законы физики для них ничто, именно здесь они снимают плотские маски, обнажая душу дьявола, именно здесь они раз за разом во все больших подробностях повторяют свои любимые зверства. Футбол отрезанными головами, сжигание людей живьем, педофилия и целая буря самых разных проявлений старого доброго ультранасилия. И самое говеное, это когда Суперхряк становится Мертвым Героем: это значит, что говнюк не умрет уже никогда. Он смачным окровавленным кирпичом исторического наследия лег в фундамент Истории. Намба тэн, одним словом.
Чтобы похерить Суперхряка. По настоящему так похерить нужно приложить волю: неебическое количество неукротимой воли, приправленной нескончаемым потоком трупов. Суперхряк не сомневается, а потому нужно посеять в нем зерно сомнения. Суперхряк не лажает, а потому перед ним нужно ставить сотни путей выбора, среди которых хотя бы один, но окажется ошибочным. Суперхряк тащится от смерти, а потому нужно показать ему весь ее ужас. Суперхряк не огребает, а потому нужно просто лить сплошной поток свинца и мяса, чтобы его завалить. И, может быть тогда вам и посчастливится завалить Суперхряка...

Последний на счет.
...Мэнни выплыл из тяжелого забытья. Наркотическая ломка вернула его в реальность из теплой уютной тьмы. Мэнни стал шарить вокруг себя рукой. Где-то в куче пустых бутылок под его дверью валялась полупустая фляга говеного виски.
Во сне он опять умирал. Гук-офицер подстрели его на поляне, а Мэнни тяжело осел в корнях дерева, созерцая дыру в своей груди. Кровь тугими струями покидала его жилы, окрашивая ладони в красный цвет. Мимо пробежал салага Джон Ховер с флагом наперевес, схлопотал пулю и уткнулся в землю лицом. Сержант Писснер, по прозвищу Ссыкло цепляет попрыгунью Бэтти и уносит с собой двоих хряков. Дэви Блэкджек со своими парнями бодро грызется на блокпостах вокруг Кхесани: пулеметчик орк, по имени Орк теряет обе ноги, Морфиновый медик - руку, а Дэви отхватывает пулю в упор прямо в лицо. Его братан Сид, врубив Микки-Мауса на всю катушку машет дракону Пыху В-40 и превращается в разметанную кучу фарша, а братан Диего, врубив ДжонУэйна херится под огнем пулемета. Бульдозеры ровняют базу в Кхесани, гуки выходят из лесов, раны на теле земли затягиваются. А Мэнни сидит как долбоеб под пальмой и смотрит как из раны хлещет его кровь.
Виски лишь на мгновение согревает его и, прежде чем ледяная волна боли накрывает его, он успевает нагрузиться валиумом. На какое-то время тело перестает болеть, но душу его по прежнему рвет на части. Он ползет по помойке, в которую превратилась его комната. Костыли стоят за дверью. Бармен из соседнего паба заботливо приволок их.
Не всякие пули достигают цели сразу. Некоторые могут лететь годами. Взгляд Мэнни упал на массивные командирские часы. Стрелки на них давно остановились, но Мэнни посрать на время. От пули можно долго бежать, но рано или поздно она тебя достанет.
- Ах тыж ебаная пиздоглазая сучара, - говорит Мэнни и добавляет еще пару увесистых морпеховских ругательств. Поднимается на костыли и неуклюже ковыляет по комнате. Китель с наградами он натягивает прямо поверх заблеваной футболки. Добивает остатки алкоголя и обезболивающего, достает из тумбочки пистолет.
Зеркало в ванной заклеено куском обоев, на которых нарисован дьявол. Пистолет глухо ложится на край раковины и корявые пальцы срывают куски обоев, освобождая отражение. Он давно не видел своего отражения, кроме как на дне бутылки и теперь даже удивлен увидев того, кто прорывается через белую стену.
Осунулся, поседел, морщины исполосовали его лицо, заросшее спутанной рыжей бородой, ссутулился, повис на костылях, правой ноги нет выше колена. Только выглаженный парадный китель с планками наград выдавал в нем морпеха. Трофейный ТТ с корявой гравировкой "Две залупы в пасть МаоДзэДуна" лег в его руку. Оперевшись на косяк, он в последний раз взглянул в глаза человека-в-зеркале отдал честь и взвел курок. Последний на счет для сержанта Мэнни и косоглазого полковника. В засранной комнате глухо разнесся хриплый голос:
- Спасибо за службу, боец. Родина тебя не забудет.
Выстрел.

The End

В подвале господина Кутнера пахло выделанной кожей. Когда заговорщики пришли сюда первый раз здесь еще хранились упряжи которыми комплектовались кареты, галантерея для косметической починки и капитального ремонта. Для хранения кожи требовались особые условия и поэтому в подвале было сухо, а окна находившиеся под потолком хоть и представляли из себя лишь узкие щели, но прогревали помещение исправно.
Тогда от каждого шага по дощатому полу в свет косых лучей солнечного света поднимались облачка пыли. Извиваясь как танцовщицы в сиянии софитов и глаз ликующей толпы они давали понять, что настоящий хозяин этого подвала не Кутнер и даже не застройщик этого района. Настоящим хозяином этого места было Время. Теперь времени не было. Окна были занавешены непрозрачными занавесками, лишнее из помещения убрали и сделали влажную уборку оставив лишь огромную, в человеческий рост бочку вмурованную в стену, несколько столиков и стульев в достатке. На сводчатом потолке горели свечи в люстре напоминающей колесо от телеги, а на полке рядом с бочкой стояли в ряд графины с бордовой жидкостью и ряд коренастых бокалов грубой работы, однако сделанных из местного хрусталя.
Сам господин Кутнер милостиво пустил людей в свой дом и постарался создать им комфортные условия. Человек в годах, из тех кого молодые восторженные студенты с презрением называют обывателями, своих идей он по поводу революции, смещения правительства или становления нового порядка не имел, но любил слушать собравшихся примостившись на табуретке у крутой лестнице вверх. По словам Дионисио этот маленький человек как нельзя лучше понимал, что на его глазах творится история и быть причастным к событиям, которые останутся в истории для него было великой честью и самой большой наградой. В ответ на благодарности он только смущенно отмахивался и заливался краской говоря, что его маленькая услуга может принести стране пользу такую, такой все его семейство не сможет принести за целый век.
Сегодня снова было собрание. Лидера подпольщиков не было, но именно он и организовал эту сходку прямо из своей одиночной камеры. Посещения были разрешены только его супруге, ей-то он и нашептал, что время не ждет и собрание отложить никак нельзя.

Керри Эрерра-Вотердип.
- Я слишком много взял на себя, - взволновано шептал он на ухо Керри в полумраке сырой камеры больше похожей на небольшой, ветхий склеп, - механизм уже запущен и сейчас нужно многое сделать. Теперь когда я здесь, вся надежда только на вас. Нам нужно всколыхнуть народ. Мой тюремщик иногда пересказывает слухи или дает почитать газету, я слышал про то, что произошло на плантациях и поспешил бы туда, чтобы раскрыть эту грязную тайну, показать миру что это за люди, которые входят в их дома! Еще я хотел совершить поездку в Истоки - власти сильно обеспокоены их деятельностью, если ты понимаешь про что я, но я не уверен, что это безопасно, я хотел посмотреть, что это за люди и можно ли с ними вести дела. Верхний Лейдан. Там, говорят до сих пор сохранилась старая династия королей, но вестей от них нет, как и никто не знает, что они думают о ситуации. У меня намечалась еще одна встреча, про которую я не могу даже упомянуть здесь, но я передал послание "печатнику", надеюсь он заметит, потому что второго такого шанса не будет. Вы должны начинать действовать без меня...
Внезапно он закрыл лицо руками, как человек пытающийся сосредоточиться во время бессонной ночи. Эрерра посмотрел на девушку с горечью и Керри внезапно поняла, что он постарел.
- Это заключение не идет мне на пользу, милая. Я все время думаю, строю планы, анализирую. Слишком много свободного времени и слишком мало информации. И вот теперь вместо того, чтобы говорить вам о том, как слуху не хватает шелеста ваших юбок, я вынужден давать поручения пока отвлекся надзиратель... Это проклятое место сводит с ума. Идите, любовь моя. Я слышу шаги за дверью... время посещения подошло к концу...

Гай Финниган.
Накануне просматривая утреннюю прессу мистер Финниган наткнулся на небольшую заметку на второй странице. Прочитанное заставило его отставить в сторону утренний кофе и нервно поправить узел галстука. На желтоватой бумаге еще пахшей типографской краской было написано следующее:


Этот код мог разобрать только он. Буквы, количество их в предложении, расстановка - все говорило о тайном послании от их плененного лидера.
"Гай важная встреча на 12 широты и 74 долготы завтра 11 вечера".
А еще через несколько часов к его дому подъехала повозка леди Вотердип и ситуация стала предельно ясной.

***

Теперь все были в сборе и настало время решать насущные дела. Господин Кутнер плотно запер дверь подвала и, пока собравшиеся обменивались рукопожатиями и приветствовали друг друга, умастился на свой табурет.

Редоран. Город, широко раскинувшийся среди травянистых равнин и многочисленных дубрав Аэдвера. Город, в котором безраздельно властвует тщеславный и эгоистичный монарх, не дающий жизни простому народу, изредка прислушиваясь к мнению лишь одного человека. Город, в котором, ввиду неоднозначного исторического прошлого установились уникальные, отличные от всего остального Альянса, нормы культуры и поведения. Редоран – город который развивается по своему пути, без оглядки на своих соседей, город, в котором балы и банкеты – обычное дело, а не какие-то исключительные, выходящие за пределы нормы, события.

Накануне дня рождения Уильяма Ирвен решилась на весьма смелый, и при этом довольно опрометчивый шаг. Аккуратно упаковав в коробочку, отделанную чёрным бархатом, заказанный ею лучшим мастерам-ювелирам столицы цветок лотоса, выполненный из белого и червлёного золота, завязала красной ленточкой, разувшись, отправилась в покои лорда Мунлайта. Уже поставив подарок, на прикроватный столик и положив рядом записку, девушка не удержалась от желания поцеловать мирно спящего Уила. После поцелуя, всё ещё спящий лорд непроизвольным движением притянул леди к себе, едва слышно прошептав её имя, и заставив лечь рядом. Внутри девушки разразилась целая буря эмоций, ей одновременно хотелось остаться рядом с ним, и в тоже время она понимала, что не может быть здесь – это было бы неправильно. С явной неохотой, Ирвен выскользнула из тёплых объятий спящего Уильяма, и всё также бесшумно покинула комнату, тихонечко притворив за собою дверь. Однако, уйти далеко ей не удалось: лишь преодолев первый поворот просторного коридора, она увидела молодую девушку, сидящую на широком подоконнике одного из многочисленных в замке окон, и бесстыже изучающую её глазами. На лице Аэринн Раддарон играла торжествующая улыбка – несложно было сопоставить внешний вид Ирвен и место, где она была обнаружена, чтобы догадаться, откуда и куда направлялась девушка. Аэринн метила в королевы – для этого она обладала всем, и безупречной внешностью, и живым умом, и благородным происхождением, не хватало только расположения короля, который был без ума от Ирвен. А сейчас, её улыбка весьма красноречиво говорила, что только что кое-чьи шансы ощутимо выросли.

Сегодня, настроение лорда-советника Уильяма Мунлайта было на удивление радостным. Ещё бы, ведь ему исполняется двадцать пять. День обещал быть тяжёлым и насыщенным. Конечно, нельзя было забывать о вечернем пире, но больше всего Уил ждал встречи с одним единственным человеком. Сюрпризы начались с самого момента пробуждения. Стоило Лунному лорду открыть глаза, как пред его сонным взором предстала небольшая коробочка обшитая чёрным бархатом и подвязанная красной шёлковой ленточкой с кокетливым бантиком. Рядом лежал небольшой лист пергамента на котором виднелись идеально ровные ряды чуть заострённых, с небольшим наклоном, несвойственным для аэдверцев букв. Уил сразу узнал хорошо знакомый ему почерк. А ещё молодой лорд заметил рыжий волос на своей подушке – оставалось только гадать и надеяться, что сладкое видение из его утренних грёз не было вымыслом, и этот волос не оказался тут случайно.

***
Вечером того же дня.
Даже среди жёсткой конкуренции нескончаемых балов Редорана, праздник Уильяма Мунлайта выделялся своим размахом. Король Брандон Лерратон любезно предложил своему, возможно единственному другу и советнику, использовать для празднования своего дня рождения королевский бальный зал. Вдоль стен расположились буквально ломящиеся от всяческих блюд столы, а площадка в центре была абсолютно свободна, оставляя простор для танцоров. В углу зала, на небольшом возвышении, расположился королевский оркестр, производящий последнюю проверку инструментов перед началом. На это значимое событие прибыло большинство именитых персон Аэдвера – почти все гости были в сборе. Сам король сидел едва ли не во главе стола, по правую руку от Мунлайта, который, к слову, ещё не прибыл, и был необычайно молчалив. О его глубокой задумчивости свидетельствовал тот факт, что он самолично не выпил несколько кувшинов вина ещё до начала праздника. Брандон даже не прикоснулся ни к выпивке, ни к еде, и за весь вечер не сказал и пяти слов.

Благородные леди хаотично перемещались по площадке для танцев, пока ещё не используя её по назначению. Они объединялись в небольшие группки, некоторое время обменивались свежими сплетнями, вели ничего не значащие светские разговоры, и, конечно же, оценивали наряды друг друга. Когда все эти ритуалы были завершены, группка распадалась и, перемешавшись с членами других, образовывала новую, и так до бесконечности. Особенно блистала леди Аэринн, которая, в своём роскошном белоснежном платье, подобно снежинке, порхала между гостями.

Однако король практически не смотрел в её сторону. Периодически выныривая из своих невесёлых мыслей, монарх пристально изучал зал, тщетно стараясь обнаружить в толпе Ирвен эйр Ла`Круа, единственную, кто волновал его в данный момент. Но найти он её не мог, по причине того, что её ещё не было в зале…

Осиротевший без хозяина, дом встретил Дебору грустными окнами без занавесок и полупустыми комнатами, часть мебели из которых уже вынесли или накрыли белыми простынями от всеразъедающей пыли.
- О, мисс Льюис, какой сюрприз! – Пении порозовела от удовольствия, - я только что поставила чайник, пойдемте!
Из прежних слуг Деборе больше никто не повстречался. Как выяснилось, они постепенно разъезжались, находя себе новую работу.
Когда рассказ, съехал с дежурных фраз на главное – то, из чего, собственно, Дебора была здесь, Пенни поежилась и слово в слово передала ей подробности своих таинственных встреч с мистером Соллини.
- Мне кажется, это не он…- шепотом провозгласила она, - то есть, он, но не живой… - еще тише добавила и рука. Державшая тоненькую фарфоровую чашечку, ощутимо задрожала.
- Хотите, разбужу вас, если это повторится снова? Вы ведь останетесь на ночь? Уже поздно уезжать, - и, глядя в окно, она снова поежилась.

Ночью Деборе не спалось. Пустой дом жаловался, скрипя и стеная. И, несмотря на то, что Пенни находилась в соседней комнате, Льюис было не по себе.
Глухой стук в дверь спальни заставил сердце оборваться, а потом заново застучать, с удвоенной скоростью.
- Это я, - шепот маленькой горничной едва пробрался сквозь оглушительную работу сердца.

Стоило Деборе открыть, как Пенни вцепилась в нее и потащила по темному коридору к белеющим проемам окон возле входа.
- Он там!
В окно действительно виднелся темный силуэт. То ли одетый во все черное, то ли стоявший под правильным углом к залившему все вокруг лунному свету, но лицо и даже фигура угадывались слабо.
Когда же Дебора открыла дверь, перед крыльцом никого не оказалось. Только белел на черной гравийной дорожке
конверт.
Лежащий внутри одинокий листок гласил почерком мистера Соллини:
"Дорогая Дебора,
Мне очень жаль, что так вышло. Мне нет ни оправдания, ни прощения. Я лишь рассчитываю на понимание.
Я использовал вас в качестве приманки. Давно подозревая Дженни, я хотел вывести ее на чистую воду. Я пригласил вас, очередную журналистку в свой дом, будто бы одержимый желанием написать свою биографию, но целью моей было дать Дженни понять, что я влюбился в вас. Не обижайтесь, в вас невозможно не влюбиться, но после гибели моей невесты от рук этой недостойной женщины, мое больное сердце закрыто для любви.
Не вспоминайте лихим словом и мистера Прайса, он никуда меня не увозил, держал в курсе происходящего и скрылся, как только злодейка вновь взялась за старое. Нелегкой ценой я восстановил справедливость и жизнь моя в глазах общественности была закончена так, как я того и хотел.
Простите меня, я буду вечно помнить ваши сияющие глаза"

Окрестности дома встретили Дебору умиротворенной тишиной. О присутствии здесь кого-то еще не было и речи.

- Пистолет отдали на экспертизу, - устало глядя куда-то мимо девушки, доложил следователь, - если на нем не будет ваших отпечатков, обвинения в умышленном причинении вреда не последует. Принимая во внимание ваши повреждения и ваш рассказ, думаю, будет не лишним сделать и анализ найденной на рукояти крови. Вам придется пробыть у нас еще около двух часов...

***
События последующих дней стремительно проносились, едва попадая в поле зрение Деборы. Одно задевало другое, переплеталось с третьим, наслаивалось на четвертое.

Отпечатков Деборы на рукояти пистолета не обнаружили, зато кровь оказалась ее, что сразу дало повод выдвинуть обвинение против Дженни, чьих пальчиков, напротив, было в избытке.
Брат ее так и не появился, да и не было ничего у полиции против мистера Прайса..
Не было весточки и от мистера Соллини - ни слуги, ни адвокат, ни бухгалтер не получали от него ни слова. Поэтому тайна коробочек в странной комнатке без окон и дверей так и не раскрылась. Дженни о ней упрямо молчала, не отреагировала также на обвинение в удержании Деборы Льюис против ее воли.
Был суд и горничную приговорили в трем годам лишения свободы.

***
Прошел год.
Мистер Соллини так и не появился.
Горничную Дженни Прайс выпустили на свободу, когда она благополучно попала под амнистию.
Согласно правилам, адвокат фокусника был вправе огласить завещание, если его клиент не показывался в течении трехста шестидесяти пяти календарных дней.
Имущество мистера Соллини было щедро даровано Фонду помощи пострадавшим в автомобильных катастрофах.
Присутствовавшая при оглашении завещания Дженни Прайс повесилась спустя неделю в своем съемном номере в мотеле.

Обо всех новостях сообщала Деборе в регулярных письмах Пенни. До передачи имущества Фонду она продолжала работать в доме мистера Соллини. В одном из посланий "дорогой мисс Льюис" она клялась и божилась, что частенько видит в окна холла силуэт мужчины. Он стоит напротив входной двери, будто не решаясь войти, после разворачивается и уходит. Пенни клянется, что это мистер Соллини, но открыть все же не решается - жутко, дрожь до костей пробирает...

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Слова Владислава мало успокоили Руслана. Наверно потому, что этот странный и стремный человек сумел залезть в голову азиату, и узнать все его ассоциации, относительно этой "разделочной".
Сразу родились вопросы, типа: "Ага! Раз вы упомянули о мясной лавке, о которой я не говорил, значит, все-таки там что-то связано с этой мясной лавкой?".
Однако, логика все же довела парня до той мысли, что, скорей всего, Владислава уже не раз и не два спрашивали о подобном. На его лице так и читалось "Да-да, все так сначала считают, очень оригинальная мысль, пацан".
Хотя, если проявить достаточно фантазии, можно было бы прочесть на том же самом лице: "Убью тебя за сникерс" или "Я ем котят на завтрак"...

"Блиин..." - Курбанбек нахмурился. Идиотом выглядеть не хотелось, но еще сильнее не хотелось добровольно пойти в ловушку. Стоило обратиться к уже проверенному методу: убеждению себя в том, что все это - загробная жизнь, и ничего дурного с уже мертвым человеком не случится.
Стоп, а вот тут не сходилось. На глазах у Руслана уже убивали, как минимум, четверых.
Что же из себя представляет смерть после смерти? Новый виток в жизни?..
Продолжая глядеть в неизведанные дали пустоты, каскадер ушел так глубоко в познание смысла жизни, что на его лице уже можно было танцевать румбу - реакции было бы ноль.

Резко дернувшись, Руслан вернулся на землю.
- Пошли? - он посмотрел на Джейми, - Я тебя защищу, если что.
Он отважно выпятил грудь вперед, куражась. Стоило нагнать немного отваги, а то ее большая часть уже успела сбежать в область пяток.
Стараясь показать себя с лучшей стороны, Руслан делал вид, что он, в случае чего, поможет девушке.
Хотя, всем уже давно было ясно, что ее присутствие нужно ему было намного больше, чем ей присутствие Курбанбека.

Проследовав за охраной, парень остановился перед своей коморкой, и осведомился:
- Перед ужином, это чтобы нам не поплохело?

Владислав был неразговорчив. Кивнул Алише, отрезав "Всему свое время" Джейми и абсолютно равнодушно бросив "Достаточно" на вопрос Шино, он собрал листки. Просматривая анкеты и жестом пригласив собравшихся присоединиться к угощению, старик ненадолго покинул помещение.
В зале остались одни путники и мирно сопящая Эллина. Теперь светились уже и ее руки, а еще заметно было, как начинают поблескивать обе выглянувшие из-под платья прелестных ножки.
Спокойствие нарушало лишь настойчивое чавканье - Мари добралась до персиков или, по крайней мере, нечто больше похожее на персики, нежели на яблоки, например.
- А меня не выгнали! - увидев, как большинство глаз обратилось в ее сторону, поделилась она своей радостью. - Ой, тетя проснулась...


Непонимающие глаза Эллины блуждали по лицам, напряженно выискивая среди них то самое, единственное. Попавшихся ей на пути людей она будто и не узнавала. Слегка приподнявшись на скамье, которую пришлось целиком пожертвовать светящейся деве и кушать стоя, Эллина словно узнала это место - лицо исказилось гримасой ужаса.
- Где Макс? - жалобно пролепетала она, уже зная ответ, - ГДЕЕЕЕ?!- следом послышался ее горестный, почти звериный крик, что заставил Мари юркнуть под стол и обхватить ногу Шино, в темноте приняв его за Олега.
По щекам Эллины струились слезы, ее безжалостно ломала беда, только что достигшая сознания. В светлых волосах заструились черные волоски, один за другим вырастая в целые локоны, кожа странно мерцала, словно лампочка во время скачка напряжения, готовая потухнуть в любой момент. Эллина завыла истошно, не в силах справится.
Тем временем Алиша поняла, что с каждым криком раненой в душу девушки ее бывшая рана начинает неприятно пульсировать. Вид же ее оказался красочнее ощущений - бедро пронзили стрелы почерневших вен, будто кровь в них сворачивалась, вызывая нестерпимые страдания.

На шум вбежал Мирос, с ним были те же солдаты. И, как ни странно, его внимание больше привлекла бледная как полотно Алиша.
- Эллина, дочь Кэхоса, оказывала Вам помощь? - он медленно приблизился к танцовщице, отстраненно разглядывая, что творится с ее ногой.
- Увести, - бросил он коротко и охранники даже не подумали ослушаться. Бережно подхватили Алишу под руки. Девушка была уже на грани потери сознания.
Вой со стороны грубо сколоченной скамьи тоже прекратился - Мирос вытащил иглу из шеи Эллины и та упала, словно мешок, ударившись со всей силы головой. Тогда только начальник стражи соизволил, брезгливо морщась, уложить ее обратно.
- Приятного аппетита, - как ни в чем не бывало пожелал он гостям и вышел, даже не посмотрев. как бежит из крошечной дырочки на шее Эллины тусклая золотистая жидкость, по густоте больше похожая на кровь.
- Тете больно? - подергав под столом Шино, спросила жалостливая Мари. По голосу слышалось, что девочка плакала.
- А куда тетю, похожую на маму, увели? - хлюпала носом девочка, также не понимавшая, что произошло.

***

Спустя некоторое время в зале вновь появился Владислав. В каждой руке он нес по несколько анкет.
- Теперь я объявлю решение совета по вашему трудоустройству.
- Для начала скажу, что решения совета неоспоримы и могут быть подвергнуты сомнению только более авторитетными, нежели совет, гражданами нашей Империи, - он сделал паузу, положив руку на листки справа.
- Олег Венерцев, ваша племянница Мари и оставленная вам дочь Кэхоса Эллина - он жутко коверкал имена, но вполне можно было разобрать, кого он имел в виду.
- Шино Йосенберг, Сергей Калыгин, - он закончил перебирать бумажки, которых оказалось четыре.
- Я попрошу вас пройти в соседний дом для получения дальнейших указаний. - в приемном зале тут же показались те два охранника, с фальшивыми улыбками готовые указать выбранным дорогу.

***
Дождавшись, пока за дверью зала исчез даже любопытный носик Мари, Владислав взял в руки вторую часть анкет. И хотя все оставшиеся были перед ним в количестве трех человек, он все равно пошел называть имена:
- Руслан Курбар...Курбанбек, - осуждающе, словно тот выбрал себе неподходящую фамилию, поглядел Владислав на Руслана поверх листочка, - Юлия, Джейми. В разделочную! - провозгласил он и тут же из образовавшихся за колоннами проемов вышло еще шесть стражников, готовых препроводить названных в указанное место.

"Я выведу вас от угнетения Египетского в землю… где течет молоко и мёд."
Ветхий Завет, Книга Исход.



Ни одному Зверю не дано узреть то, что видел Человек в чертогах разума.

Ни один Зверь на этой бренной Земле не в силах понять Мечту. Воображение… Только человеческому отроку открыты тернистые дороги сознания, глубокие топи размышлений.

С незапамятных времён, истоки которых ведут в незыблемое прошлое, Человек искал Землю Обетованную. То место – Символ, – влекущее и манящее беззаботным существованием. Тот шанс – призрачную Мечту, – вернуться к истокам Человека. Вернутся к Богу, в Эдем. Воссоединиться с утраченным наследием. Вернуть в сновидения покой, обрести в этой жизни смысл и понять тот гложущий, до абсурда сведенный вопрос о смысле бытия и целях, с которыми Ты рождаешься и выходишь из чрева матери.

У каждого своё представление Земли Обетованной. То, чего Ты желаешь, и становиться обличием невиданного края, где щебет птиц насыщает Тебя слаще любого нектара, а горный воздух пьянит прекраснее виноградного вина. То, что мы ищем в мире – Земля. Земля Обетованная.

И каждый видит её по-своему.

Мир летит. Вращается вокруг Неизвестного. Парит в безграничных просторах Вселенной. Он мчит, обгоняя время и свет, а движут им паровые двигатели, титановые поршни, шестерёнки. Таинственные машины, скрытые в недрах земли, у пылающего Сердца планеты. Приложи ухо к земле – Ты услышишь их стоны…

Ты – не первый из тех, кто искал Рай на Земле. Но первый из тех безумцев, которые стали рассуждать о дорогах, которые могли бы завести человека в Преисподнюю. Лишь в обители, где царит жесткость и смерть, ощутишь ты запах дома. Обретешь покой.

Отыскать Ад на Земле – Мечта. Цель. Смысл твоего пути.



Знатоки рассказывают, что он на северо-западе. У берегов холоднейшего из Океанов. Он там, где люди роем саранчи пролетели над землёй, пожирая её плоть. Он там, где стонет жуткий лес. Где безымянные заводы былых веков, без конца и края, заносит снегом и пеплом. Там, где земля почернела, и жёлтые кости давным-давно сгинувших тварей торчат из её чрева, оскалив зубы. Человек ушел оттуда давным-давно, выпив последнюю каплю чистой воды из озёр. Вдохнув последнюю дозу не загрязнённого, бодрящего кислорода. Только пережитки прошлых времён остались там. Дети ядерных испытаний. Отшельник и диссиденты. Безумцы.

Ты давно охладел к жизни. В ваших сложных, запутанных отношениях произошел перерыв, «тайм-аут». Ты сказал ей: «Уходи». Тебя не устраивает то, что она предлагает. Фальш, ложь, притворство. Ты хотел от неё огня, страсти и пламени, а она может дать лишь серость тихих будней, пустые вечера и бесполезно прожитые дни. Стакан воды натощак вместо завтрака. Смог заводов и бесконечность труб, всасывающих небо, звёзды и луну в свой бурлящий кишечник.

И жизнь ушла от тебя. Оставила там, в прошлом. И лишь тогда ты осознал, в чём настоящая прелесть свободы.

Но люди одиноки в своих суждениях. И свобода, рано или поздно, требует компаньона, напарника, воображаемого друга, призрака, вымысел, который поддержал бы, поделился словом, мнением, похлопал бы по плечу, по-отцовски, улыбнулся бы… Но ничего этого не было. Не было никого, кто согласен был со сложными суждениями сумасшедшего.

Лишь в призрачной, несуществующей нигде стране жутких тварей и выродков можно найти его – её? Тех, кто охотно встанет плечом к плечу на пути к смерти, загробному миру, началу начал или концу концов.

Ты жаждешь найти ту землю, которая станет домом, пристанищем. Коротким мигом в безграничном путешествии. Чтобы затем двинуться дальше – навстречу долгой дороге, которая приведет тебя к надгробью с вытесанными инициалами, чертовски знакомыми, родными.

И только тогда, увидев собственное лицo в дубовом гробу, ты вздохнешь с облегчением.

Девушки явно привлекли внимание стражей. Особенно тех, что так же как они «вспыхнули» в землях Империи. Алиша поймала на своих едва прикрытых бедрах сразу несколько заинтересованных взглядов, но вот юноша, которому досталось ее досматривать, был не из храбрецов, во всяком случае, в любовных делах ему точно было трудновато. Не зная, с какого боку подступиться к полуголой даме, и осознавая, что спрятать оружие при таком наряде абсолютно негде, он в конце концов утвердительно кивнул, пробормотал «добро пожаловать!» и вернулся к своим под градом насмешливых взглядов.

Тот, что обыскивал Юлиану, был смелее своего коллеги. Недвусмысленно улыбаясь и рассматривая девушку где надо и не надо, он нескоро последовал примеру робкого паренька. Ему хватило смелости даже взять из рук Юлианы коробок, повертеть его и так и сяк, прежде чем зажать снова в ее кулаке, проникновенно и многообещающе прознеся «С прибытием».

Джейми вопросы достались посложнее. Охранник, подошедший к ней, прекрасно понимал, с кем имеет дело и потому отсутствие оружия его не на шутку удивило:
- Вы оказались здесь без пистолета? Кому-то его отдали? – с подозрением спросил он и уже, было, отлучился, но кивнул в сторону наручников, - Это придется отдать. Как, впрочем, и это, - указал на электрошокер.
В общем, обстановка в присутствии милых дам накалилась до предела, но ни один из местных представителей правопорядка так и не позволил себе обратиться к прибывшим девушкам с целью знакомства – видимо, начальство было поистине строгим и подобные выходки не прощало.

Руслана и Олега тоже досмотрели, правда, с меньшей претензией, и то ли показалось им, но страж ощутимо избегал смотреть на притихшую в объятиях Эллину. По этой же причине внимание стоявшим рядом мужчинам досталось гораздо скудное.
Малышке Мари уделили и того меньше. Страж, мельком взглянувший на девочку, лишь спросил:
- Чей это ребенок?

Спустя несколько минут все были готовы следовать за проводником. Задерживал их только монолог Шино. Начальника стражей явно ни на шутку волновал его пыл и он все искал возможность придраться к словам великана. Искал и не находил. Все в его речи оказалось так, что начни только ему палки в колеса вставлять и сам же выставишь себя идиотом.
- Оружие можете оставить себе, - нехотя процедил он, - уверяю Вас, оно не пригодится, - с его дежурной, искусственно-вежливой улыбкой главе стоило бы работать в банке, кредиты выдавать. Однако, эго вряд ли позволило ему быть всего лишь шестеренкой в огромной финансовой системе и потому этот едва ли не самый старший среди охранников Империи мужчина был вполне на своем месте. А уж ответить Шино на выпад он найдет, как. Хитер и тщеславен, не упустит сиятельный во всех смыслах имперец своего шанса:
- Так, Сэм, Адольф, сопроводите эту женщину к лекарю, - ничего не выражающие глаза вновь переместились на Анну, жену Эрика. – И дождитесь результатов. Если потребуется лечение, пусть пройдет его немедленно. Проконтролируй, - добавил он, обращаясь к мужчине, с которым шептался до этого.

Вздох ужаса прошелся по толпе, и та поредела в считанные минуты. По щекам вцепившегося в мать мальчишки поползли частые слезы, старушка заохала и насилу оттащила мальца от матери, дрожащей костлявой рукой судорожно наглаживая того по светлой растрепанной головенке. Анна, ничего не замечая, все продолжала мять в ладонях край рукава Шиновой рубахи. Его речь ненадолго зажгла в ее глазах потухший давно огонь и она согласно кивнула, соглашаясь подождать еще немного. Аккуратно взявшие ее под руки стражи, казалось, также остались незамеченными. Анна, то и дело оглядываясь, пошла рядом с ними.
- Я люблю тебя, - прошептала она одними губами и фраза эта, пусть сказанная на другом языке, была тем не менее понятна Шино, ибо шла от сердца, а сердца пользуются одним языком.



***
- Прошу следовать за мной, - теперь, когда все дела были завершены, повторил глава стражей и в явно приподнятом настроении двинулся по центральной улице, название которой на одном из домов так и гласило - «Центральная» - незатейливо, зато любому понятно. Шествие замкнули двое стражей, то и дело бросавших непристойные взгляды на Алишу. Почти через каждые пятнадцать метров главную улицу пересекали улочки поуже, ведущие, впрочем, к новым развилкам. Таким образом, город независимо от наличия подобного своеобразного экватора, весь сосредоточился где-то в глубине, куда сейчас не достигали взгляды прибывших. На самой Центральной, по этой же причине, им практически не попадались люди, только вездесущие мальчишки глазели с любопытством, да пару раз провожали их нехорошими взглядами древние бабки, от нечего делать сидящие у окошек.

Спустя довольно продолжительный путь, в ходе которого Мари уже начала тихонько поскуливать, просясь на ручки, молчавший всю дорогу провожатый неожиданно свернул налево. Можно было подумать, что такова его прихоть, но, обратив взгляд чуть подальше, земляне заметили некое отличие – дорога, начинавшаяся в двадцати метрах была будто бы новее, дома, раскрашенные в разные цвета, шикарнее, а люди, неспеша прогуливающиеся или сидящие на роскошных, увитых растениями верандах, беззаботнее и, очевидно, состоятельнее.

Глава стражи, после настойчивого, третьего по счету вопроса Мари, назвавшийся Миросом, старательно шел вдоль границы этого «района безмятежности», пока не пересек короткую улицу с названием «Садовая», причем здесь табличка присутствовала еще и на русском, намалеванная едва не углем, но гордо висящая выше основной, выведенной ровными английскими буквами.
Запахи на этой улице были самые разнообразные – от навозной вони до аромата апельсинов. За заборами виднелись теплицы, плотными рядами примыкающие друг к другу, а также довольно протяженные квадраты полей.

Проводник группе попался неразговорчивый и до всего приходилось доходить своим умом. Например, для чего у входа в тепличный городок аж четверо охранников, отсалютовавших Миросу в странной манере – приложив руку к сердцу. Синхронно, идеально отточенным жестом, что не давало сомнений – это именно приветствие старшего по званию.
Мари тут же повторила жест. Вообще, она как попугай копировала все, вплоть до походки заинтересовавшего ее человека. Теперь этим объектом стал Мирос. Отчего-то его подчиненные совсем не вызывали у нее интереса.

Еще несколько минут ходьбы, утомительной из-за чересчур гладкой мостовой, выложенной кругляшками серого камня, и начальник стражи остановился перед воротами, закрывшими вход в какой-то просторный двор с довольно внушительным особняком, похожим на дом культуры или местный театр, с колоннами и сильно покусанными временем скульптурами.
У дома находилась охрана. То же приветствие и группа пришельцев внутри.

Просторный зал – вот и вся планировка дома. Стол посередине, стремительно заполняющийся едой, снующие женщины с подносами в руках, низенького роста старичок, подтянутый, несмотря на почтенный возраст, и одетый в расшитый золотыми нитями камзол.
Он приветствовал их так же, как это сделала охрана, обозвал «вспыхнувшими» и с гордостью представился:
- Владислав Антонеску, распорядитель прибывших в Империю, - он критически оглядел землян, нехорошо нахмурился при виде Эллины и подмигнул Мари, уже стоявшей перед ним и с жадностью рассматривающей золоченые пуговицы его камзола.
- Прежде чем для вас приготовят пищу, одежду и поселят вас во временное жилище, я попрошу вас предоставить о себе необходимые сведения, - его скрюченные пальцы засуетились раскладывая перед гостями пожелтевшие листы, довольно скромных размеров и на проверку оказавшиеся вырванными из книг, в основном кулинарных, да еще ежедневников. Видимо, производство бумаги было дорогостоящим мероприятием и для таких нужд обходились подобным материалом.

- Вопросов немного, пишущих приборов два, поэтому по очереди. Имя. Возраст. Род деятельности. Чем можете быть полезны Империи, что хотели бы освоить здесь. Состоящим в браке или родстве отметиться об этом отдельно.

= Группа на холме - определить точное количество противников.
= Ёпт, Марко, это не так-то просто! Мляха, матьих, аыыы...!

Приподнявшись на миг над краем булыжника, вожак увидел, как часть стрелков перенесла огонь на его наблюдателей. Ругаясь и подвывая от страха, "ордынцы" позалегали, но довольно быстро пришли в себя, во-первых заслышав вдали рычание хорошо знакомого мотора, а во-вторых подстегиваемые спокойными командами своего лидера. К тому же постепенно стало ясно, что оружие у врага по крайней мере неавтоматическое, ну или они экономили патроны и стреляли сугубо одиночными. Хоть какое-то успокоение.

= Окай-окай, Марко, так, так-так-так... Вижу! У-у, сволочь, четыре, пять...

Пока Карл, гордый обладатель бинокля с одной целой линзой, сбиваясь и отпуская ненужные комментарии, считал врага, Марко приподнялся на локте и оглянулся назад.

Людишки на рынке спешно утекали под прикрытие здания бывшей бензоколонки, надеясь переждать бой с южной стороны, в мертвой зоне. У большинства там, к тому же, оставались машины и пожитки, и теперь некоторые поспешно грузили второе на первое в намерении укатить прочь до того, как стихнут последние выстрелы. Многие, впрочем, оставались на месте, предпочитая не делать необдуманных решений - а ну как там за холмами подельники этих бандитов? Уедешь сейчас, и пиши пропало. Со всеми как-то безопасней. Толпа постепенно принимала более организованный вид.

По дороге подкатывал медленно разгоняющийся золотой танк, пыхтя и дымя выхлопными трубами и расправляя по ветру тряпки-знамёна словно намереваясь взлететь. По бокам от него бежали трусцой охранники, нервно сжимая стволы и дубинки и выискивая взглядом противника. Пулемётчик-Майкл хлопнул по кожуху своего орудия и натянул оранжево-клетчатую бандану с шеи на нос, закрыв нижнюю половину лица. Говорил, так ему целиться легче, хотя все знали, что просто боится, как бы отстрелянная гильза в рот не залетела. Что за стрельба без ора?

- Выстави своего монстра перед нами... Марко. Я добегу за ним до палаток, а там и до трейлера рукой подать.

Просьба Газовщика прозвучала почти жалобно. Видимо, Брюс и сам уже оценил масштаб своего фиаско и не чувствовал никакой легитимности. Трупы на ярмарке взывали к позорному изгнанию не справившегося с обязанностями арбитра. Или хотя бы к своему отмщению.

= Семь, восемь... Марко, ай, пока считал, там это, там короче...!

Внезапно чужая ругань донеслась с довольно-таки близкого расстояния. Подними голову над камнями - да вот же уже эти уроды, добрались до ржавого остова какого-то грузовичка всего метрах в сорока и под его прикрытием собрались творить какие-то тёмные дела.

= ...обходят тебя, Марко, пятеро! Берегись!

Со стороны основной группы угроза вожаку виднелась получше, да им и было поближе. Пулемет стрекотнул короткой очередью, и один из налётчиков отлетел назад как от удара кузнечным молотом. Борт вросшего в землю ржавого транспорта быстро окрасился в красное.

Двое из оставшихся агрессоров моментально сдали назад, один даже запнулся и, упав и выронив из рук охотничье ружьё - не стал его поднимать. Так и продолжил убегать в сторону "бандитского" холма, вихляя и дёргаясь.

Оставшиеся двое, однако, были более хладнокровны. Один юркнул в обитый металлом кузов старой развалюхи, второй перемахнул на другую сторону, выставив между собой и Тягачом метра два с половиной металла, ржавчины, пластика и прочего "уже-хлама". Марко отчётливо рассмотрел как враг деловито сплёвывает в пыль и тянется за гранатой на поясе. Джинсовая безрукавка на голом торсе, пятнистые камуфляжные штаны, ленты патронташей крест-накрест через грудь. В руке - лёгкий карабин, а на поясе ещё и массивная кобура. Серьезный парень.

…Говорят, что Марко был обычным бродягой копошащимся на обломках сгинувшей цивилизации, как тысячи других безродных отщепенцев, рождающихся и умирающих на свалках, кладбищах автомобилей и руинах мегаполисов. Возможно, однако, что он был дотошнее или же фортуна была на его стороне - всё резко изменилось, когда он завладел Им. Рычащим чудовищем, древним гигантом машиностроения, чудом техники древних времен. Тягач Интернационал, вероятно, был экспонатом выставки или прототипом, собранным в конструкторском бюро, но происхождение его не волновало Марко. С такой машиной можно было покорить мир. Или, для начала, какое-нибудь большое поселение. Со своим новым другом он и направился на запад.
Марко действительно влюбился в эту машину странной любовью бывшего бедняка. Как переживший голод человек припасает еду, он припасал полезные или красивые вещи для своего любимца. Позолоченные трубы, парчовые флаги, развивающиеся при езде - Марко вкладывал в эту машину всё, что у него было и немного больше. И это принесло свои результаты. За ним начали идти люди. Роскошный тягач, как символ светлого будущего, обеспеченной жизни, как золотой телец стал магнитом для бедняков, не имеющих за душой ничего. Огромная толпа нищих внимала каждому слову, произнесенному со сверкающего капота, служащего престолом нового лидера, который приведет их в светлое будущее.
Всё это сперва сильно походило на фарс, однако Марко проявил деловую хватку, сумев нанять хорошую охрану и вооружив их достойным оружием. Забыв о том, что когда-то и он был отбросом, находящимся на дне и без того далеко не развитого общества, он твердил своим командирам, расхаживая из стороны в сторону на площади перед временными шатрами, хрипя и сжимая кулаки: "Люди бедны, потому что ленивы", "Они голодают, спариваются между собой, чтобы рожать таких же несчастных ублюдков, а потом сдохнуть в луже своих испражнений без смысла и пользы, потому что они безвольные", "Они опустившиеся, но не пропащие, они исцелятся с помощью работы, особенно когда увидят, что это улучшает их жизнь", "Я буду тянуть их к чертовому процветанию, даже если мне придется выбить из них всё дерьмо плетьми, выжечь его каленым железом", "Как гнилой зуб нужно вырывать нищенский менталитет, и для этого у меня есть несколько способов".
Они странствовали по пустошам, берясь за любую грязную и тяжелую работу. Вышибалы, которых нанимал Марко, превратились в профессиональных солдат, а Марко с Тягачом всё больше покрывались золотом. Неспособные работать, больные и ленивые умерли в пути, и теперь выжившим трём сотням новых кочевников предстояла финальная стадия плана Золотого Марко. Осесть на одном месте. На лучшем месте. Захватить или восстановить производство и, выстроив твердыню, начать расширять зону своего влияния.

***
Всё когда-нибудь с чего-то начинается. Не может мир долго терпеть пустоту, даже если это мир проклятого безвременья, в котором могут менять циклы, но и сухой серо-жёлтый песок летом и хрупкий грязный снег зимой - будут месяцами бездумно гнаться за жарким или напротив, пронизывающим до костей ветром, не находя по пути ничего, кроме рассыпающихся останков великой некогда цивилизации человека. И в таком мире всё равно найдётся жизнь, а где жизнь – там и человек. Тот, кто в ответе за проклятие постапокалипсиса. Тот, кто и сам не терпит пустоту. Такому даже такой мир может нехотя дать ещё один шанс. Сколько их уже было?
***
- Марко, тут у нас новичок.
Хриплый голос здоровяка-Донга вырвал вожака из задумчивости.
- Прошёл все тесты, Кабана на обе лопатки уложил, стреляет даже получше меня. Короче, этот последний. Как ты приказывал – набор сегодня закрывается. Можно выступать.
Последний – это громко сказано, если учитывать, что костяк банды (или охраны, если словами пожонглировать) давно уже сформировался, а до этого ловкача приходило разве что трое доходяг позавчера (взяли одного) да ещё пятеро за прошлую неделю. Из них, кажется, трое ряды охраны Золотого Марко пополнили. И теперь этот. Скудновато получается – из поселения уже все сорвиголовы, умельцы и дураки выманены, из проходящих мимо путников так никто на рекрутское объявление откликнуться и не рискнул. Значит, можно уже и вправду выступать. Когда ручей пересыхает – звери уходят прочь в поисках новой воды. Чем люди хуже?
- Только вот придётся наверно всё-таки показать ему наш танк.
На вопросительный взгляд Донг развел руками и спокойно заявил:
- Сам знаешь, вакансия водилы открыта, ведь не Майкла же за руль садить! А этот парень заявил, что ещё и водить умеет, дескать, отец водилой был, научил перед смертью.
Сказанное было правдой – по крайней мере насчет Майкла и уже его наставника, свалившегося с кровавым поносом несколько дней назад, а вчера испустившего дух. Майкл знал, как жать на педали и крутить руль, но все помнили, как он пару раз чуть было не перевернул бесценный тягач при повороте на спуске. Если этот новенький и правда так хорош, то стоит лично показать ему своё сокровище. Объяснить, почему называют его Золотым, чем он силен, и в чём слаб. Если парень теперь член банды, то должен быть горд тем, какие знания ему доверят. Поездит пару недель под прицелом соседа, а там уже и видно будет, можно ему доверять или нет. А пока…
Всё равно в шатре жарко и душно.
- Кстати, этот новенький… он тут спрашивал, а как мы, собственно, называемся.
Грузный Донг почесал волосатой пятерней в лысом затылке.
- А я что? Я сказал, что ты скажешь. А как мы, и правда, называемся?...
***
Некогда голая сопка, а ныне – временный лагерь кочевников, даже сами дырявые палатки которого напоминают о том, что всё это ненадолго, что хозяева отнюдь не про сейчас думают, а про завтра, что вместо того, чтобы укрепить жилище и сделать надёжную крышу над головами – поверившие в решимость Марко люди предпочтут принести мясо и шкуры каких-нибудь бродячих кабанов его банде, чтобы та поела, оделась и отобрала уже у кого-нибудь сладкий рай.
Немножко охотники, приноровившиеся охотиться на некрупных мутантов и диких зверей. Немножко собиратели, путём отчаянных проб и смертельных ошибок открывшие несколько безвредных рецептов приготовления грибов и кореньев постапокалипсиса. Немножко сталкеры, отважно срывающиеся в многодневные экспедиции и рискующие не только погибнуть в городах-некрополях, но и не успеть достигнуть следующей точки встречи с перемещающимися «Золотыми» кочевниками, а ведь вместе с мобильным поселением всегда остаются женщины и дети, единственная надежда на будущее…

Люди Марко жили кое-как, во многом себе отказывая не только потому, что разумами их владели оформленные их лидером мечты, но и потому, что жизнь в пустошах сама по себе была тяжёлой, а собранные этой холодной весной мужчины и женщины отдавали себе отчёт в том, что или они обретут надёжный дом за это лето, или умрут все. У одиночек в этом жестоком мире шансов вегда мало, за одиночками не стоит вооружённая охрана и тягач-танк. Так большинство и соглашается на компромисс со страхом, мало у кого хватает духу собраться и уйти в ночь. Здесь ты отдаёшь половину Марко, но там рейдеры пустошей разденут тебя догола, изнасилуют, убьют, а то и съедят, если совсем не повезет нарваться на каннибалов. И это даже не говоря о том, что у Марко есть хоть какой-то план. А что может быть у обычного человека? Расписание дня, в котором львиную долю времени занимают осмотры местности на предмет угроз и судорожный поиск укрытий при виде малейшего силуэта вдалеке. Нет, ни у кого в поселении Марко не было иллюзий по поводу своей дальнейшей судьбы. Разве что… но нет, пока охрана сильна, а вожак никак себя не скомпрометировал – такие жадные мысли заталкивались гнилыми людьми поглубже. А пока что всем было куда интересней решение о продвижении дальше.

Что вело Марко последние месяцы? Агрессия, страх, тахикардия от сознания того, что чем выше карточный домик, тем легче он может развалиться. Он не спал ночами, когда поселение становилось лагерем. Залезая на крышу своего тягача вожак курил самодельную трубку, сжимал зубы впитывая звуки ночной пустоши. Он готов был делать все что угодно только мы отогнать от себя мысли о том, что вести за собой людей опасно и накладно. Прыгнуть в грузовик, вдавить педаль газа и дернуть от сюда, проломив забор куда глядят глаза. Сон приходил только после тяжелой физической работы, поэтому последнее время все чаще он помогал поселенцам укреплять лагерь перед ночевкой. Копал ямы для кострища и для отхожего места, вешая на крюк свою косуху отороченную мехами и покрытую посеребренными пластинами. Странно, но жители начали уважать его больше, не понимая, что все это он делает исключительно для себя.
Иногда он думал, что его страхи вызваны ответственностью и ему не станет спокойно, пока его люди болеют и голодают, но это было далеко от истины. Может это сказывалось влияние вихря, умственная болезнь или перенапряжение, но люди здесь были явно не причем.
В таком же состоянии нездорового возбуждения и прилива адреналина застал Золотого Марко Донг.
- Пусть с вами походит. Хочешь чтобы я его сразу в кабину пустил? Ты с головой не дружишь,. Явно. Веди его сюда, - Марко поплескал на лицо воды из бочки и застегнул молнию куртки. - Золотая Орда мы. Хотя какая тебе разница...
Кинул он в спину уходящему боевику. Собеседование с новичком представлялось ему больше досадной формальностью, с которой нужно было разобраться побыстрее.
Молодой охранник предстал перед вождем потрепанным после недавней проверки, но вполне счастливым от оказанной ему чести. Сомнительной чести в сложившейся ситуации.
- Итак, ты новенький, хорошо дерешься, водишь машину и хочешь знать какое у нас название? - Марко скептически поднял бровь, но понимая, что вопрос не нуждается в ответе продолжил. - Мы называемся Золотая Орда, это скорее благодаря вот этому чудовищу, а не мне, - Марко похлопал по крылу тягача, - но тебе пока придется пешком походить. Было бы не справедливо тебя за баранку сразу сажать, когда многие достойные люди мозоли набивают. Согласись? Расскажи мне, почему ты решил к нам примкнуть? Что говорят о нас в Пустошах?

Пока новичок думает над тем, как ответить, у Марко, привыкшего к активности, тоже есть повод присмотреться к претенденту на водительское кресло.

Вряд ли белобрысый веснушчатый парень врёт про свои навыки - ладони и пальцы у него мозолистые, и это не от махания палками и скалолазанья, уж Марко-то знает.

- Я Эдвард, просто Эд, да...

Невысокий он, "водитель" этот, которому рано ещё за руль, тут уж сердце не обманешь. С другой стороны - низкорослому в кабине удобней, разве что мёртвая зона под окнами пошире будет, ну да на то он и не один же в тягаче, есть и помощники, что в самой кабине, что где-то ещё на корпусе. Кто-то водит, а кто-то стреляет, кто-то в даль смотрит, а кто-то в резерве мух ловит, готовясь выбитых стрелков и наблюдателей сменить. Так как-то воевали, так что не так-то страшно и новенького за рулём оставить - присмотрят, а всё же без проверки нельзя, тут Марко точно прав.

- Разное говорят.

В конце концов уклончиво замечает Эд, опустив почему-то глаза.

- Отец говорил: не верь словам, не всем им. Всегда проверяй. Вот я и пришёл - проверять.

Когда он вновь взглянул на Марко - это был уже взгляд упрямца, идущего сквозь песчанную бурю. Глаза человека, что-то для себя решившего.

- Никого другого больше нет вокруг, только вы. Некого больше проверять. Не каннибалов же или рейдеров каких.

Вот значит как. А ведь в чём-то он прав. Про Золотую Орду и правда говорили разное, и настала пора вспомнить, что именно - и сопоставить с тем, что рассказал Эдвард.



Закончив с новичком и дав тому первое назначение, Марко огляделся в поисках своего помощника, но того нигде не было видно. Конечно, и без нудноватых замечаний Донга вожак Золотой Орды мог прекрасно разобраться с делами насущными, но всё же в последнее время присутствие мощного, надёжного и простоватого Донга начало действовать на Марко успокаивающе: всё-таки по долгу службы начальник охраны всегда был в курсе всего того, чем жило поселение, да и телохранитель из него неплохой. Мало ли что.

А ведь если подумать, то он был одним из первых, кто пришёл к обладателю Тягача-Танка и молча подставил лицо выхлопным газам, следуя за шуршащей по растресканному асфальту дороги машиной.

Донг никогда не был сильно умён или заинтересован в чём-то настолько, чтобы проявлять инициативность, но врождённые флегматизм и чувство ответственности за порученное дело всё же выдвинули его со временем на место помощника вожака Золотой Орды. Вряд ли он сегодня утром обиделся на резковатый тон пребывавшего в дурном расположении духа Марко - Донгу и правда не было так уж важно, в Золотой ли он Орде или в какой другой. Главное, что при деле, что кусок жратвы и глоток воды есть, что против холода ночи есть шерсть, ткань и кожа, причём кожа иногда даже живая и женская. Как ни крути - в поселении с людьми жить лучше, уж таким-то как Донг. Зачем лишними вещами голову забивать? Зачем умные слова? Инициативность, мотивация, социум... Донга вряд ли грело не подкреплённое пока ничем кроме блеска название, ведь этот блеск уже не грел сам по себе... или пока ещё не грел.

Сложно было бы сказать, хорошо это или плохо - то, что Донг, так же как и большинство последователей Марко, не понимал идей Золотой Орды. Но рано или поздно придётся это понять, и тогда уже провести чёткий водораздел - вот привычные вам банды, группки и общества, а вот мы, Золотая Орда.

Мы.

Рано или поздно Марко и самому придётся объяснить себе, для чего он затеял всё это. Воодушевляющие на работу речи хороши для начального периода формирования организации. Да, труд позволил поселению добыть достаточно ресурсов для их перераспределения и выделения излишка на продажу или бартер. Да, труд позволил сплотиться в некое подобие рабочего коллектива, где никому не придёт в голову мысль украсть общее и убежать ночью в пустоши. Да, труд начал возвращать пост-человека куда-то назад... но куда бы ни вёл этот путь - он только начался, а почва под ногами уже и так размывается хмурой водой невежества и сомнений.

А пока - можно и воспользоваться первыми плодами начинаний Марко. Всё-таки приятно осознавать, что это твои организаторские способности дали тебе в руки вяленое мясо, выделанные шкуры, шерстяные верёвки, древние консервы, немного топлива, патроны и несколько новых пушек. Всё это можно оставить в поселении удовлетворения нужд людей ради, сохранить на чёрный день про запас под замком, а можно и пустить на продажу или обмен. Есть над чем подумать.

Многие последователи в последнее время стали жаловаться на боли в животе, слабость, даже на странный бурый понос. Многие недоедают, пытаясь из жалости ли, из родительских инстинктов ли, но отдать лучшее детям. Многие просто устают на работе морально больше чем физически, ведь ощутимых результатов не видать.



Мысли Марко занимал БУРЫЙ ПОНОС. Это не было умственным состоянием, но грозило в него превратиться, если проблему не погасить в зародыше. Поселенцы много работаю и у них должны быть какие-то гарантии. Охрана, еда, медиина. Когда-нибудь мы будем обучать детей и содержать стариков, но это будет, когда мы найдем место, где можно остепениться, а пока... бурый понос. Это этого умер и его прошлый водитель, чуть не обдристав сидение грузовика, несчастный засранец.
Путь лежал на место сходки кочевников и торговцев, где можно было продать, обменять товары или узнать нужную информацию.
- Донг, отряди мне пяток телохранителей, а сам присматривай за нашими людьми, а то знаю я их, им только волю дай, сразу нажрутся, а проснутся с клеймом раба или принесут болячку новую в лагерь. Нам и этой кишечной херни с головой хватает. Черт бы ее побрал.
Отдав распоряжения он направился навестить знакомых торговцев и поменять несколько вещичек на медикаменты.


Было бы неверным представить себе разбитый некогда на осколки мир совершенно дизорганизованным и погрузившимся в абсолютный хаос. Нет, конечно, для большинства мест, общин и законов актуальными с тех самых далёких пор как всё скатилось в тотальный бардак оставались по большей части одни только понятия опасности, недоверия и жестокости. Однако, исключения есть у любых правил. Одним из таких исключений был, например, Газовщик Брюс, редкого ума и организаторского таланта человек, придумавший неплохой, казалось бы, способ обезопасить торговые сборища остатков выживающего человечества.

Перемещаясь от рынка к рынку, а точнее просто прикатывая свой запряжённый парой дохлых коней трейлерный прицеп к определённой под рынок точке, Брюс бесхитростно предлагал свои услуги абсолютного арбитра и мастера безопасности всем торговцам сразу.

Были и такие, кто в страхе отказывался, предпочитая отравляющим веществам более надёжную мощь обычного оружия, но многие, опасаясь налёта рейдеров и прочих бандитов, с радостью принимали предложение Газовщика. За ним уже успела закрепиться репутация честного и нейтрального во всех спорах человека.

Обладая большой канистрой, практически целым баком с какими-то особенно злыми газами и дистанцонным пультом, активирующим хитрые механизмы выпуска, Брюс (и без того человек недюжинных размеров) так же был счастливым носителем полностью укомплектованного костюма химзащиты, громоздкого, пыльного, дополнительно обвешанного бронепластинами и нечеловечески страшного. Вполне вероятно, что именно риск попасть под не простые отравляющие вещества, а те, что кожно-нарывного действия - и останавливала лихих людей (или, по сути, нелюдей) от того, чтобы бесплатно отхватить лакомый кусок от рыночной системы нового времени. Химзащита так же обеспечивала Брюсу практически полную неузнаваемость - никто даже не знал цвета его кожи, никто никогда не видел этого человека без его костюма, так как носил он его даже летом. Наверно для всех достаточным было уже то, что он делал своё дело, забирал оплату и уходил без обещаний вернуться.

Да, Газовщик действовал страхом, но использовал его как-то по-другому, безлико и почти безразлично, идеально блефуя в любой острой ситуации и практически всегда выходя из неё победителем. Мало кто отваживался проверить на себе эффективность "О-Вэ", а про тех немногих, кому хватало дури или смелости пойти против Брюса - рассказывали столько всяких разных по стилю изложения, но одинаковых по жути историй, что опять-таки проверить их подлинность представлялось делом нелёгким. Одним словом, Газовщик для любого рынка означал безопасность, и то, что прибывший на торги Марко узнал о его присутствии в развалинах старой автозаправки, где и вокруг которой уже вовсю кипела торговля - скорее подействовало на вожака Золотой Орды успокаивающе, нежели наоборот. Впрочем, как бы повёл он себя и о чём бы подумал, встреть узнаваемый трейлер где-нибудь на дороге - большой вопрос, ответ на который известен лишь самому Марко.
Так или иначе, вожаку повезло: сегодня на сходке действительно присутствовал один из его знакомых торговцев, старина Джорджи, седой уже сухонький старикан, неожиданно бодрый и далеко ещё не выживший из ума. Как и большинство коллег по цеху, старина Джорджи менял всё на всё, и на прилавках под его навесом можно было найти как добротную охотничью винтовку или автоматический SWATовский дробовик, так и батарейки самых разных типов, как деликатесы в виде годных ещё к употреблению фруктовых консервов, так и бутыли и коробки с антибиотиками, витаминами и прочими медикаментами. Жаль только, что именно последних-то в этот раз у старика и не оказалось.

Охрана - двое узколобых "родственничков" с криво татуированными руками, сжимающими винченные-перевинченные УЗИ - напряглась было, заметив на лице Марко гримассу разочарования, но и сам Джорджи предпочёл успокоить хорошего клиента, достав из-за пазухи сложенную многократно карту штата с уже давно промоченным под дождём и оттого стёршимся названием.

- Ты правильно сделал, что сразу ко мне зашёл, Марко, а то ведь мог бы к каким-нибудь Бафферам обратиться или того хуже, к засранцу-Якобу. Сам видишь, у меня в этот раз с лекарствами туго, а двое, в отличии от троих, это уже практически мо-но-пол-лия, эээмнэм, сговорились, короче, уж якобы столько всего отдали и потеряли, склянки эти жалкие достав, что теперь ну никак, видите ли, за шкуры, веревки, еду - даже за консервы! - продать не могут. Только за оружие, патроны и топливо, видите ли, и то цену так вкручивают, изверги, я аж все губы искусал, мм...

Старина Джорджи любил поговорить по душам и пожаловаться на несправедливую конкуренцию наглеющего молодняка (братья Бафферы были ровесниками Марко, а жирному на зависть многим своим покупателям Якобу примерно под сорок).

- Ох, прости, заболтался. Короче говоря, у них тебе ловить нечего, всё бы отдал, а капель-шариков едва ли на половину населения хватило бы, уж я-то знаю, сколько вокруг твоего танка собралось, поди с последней встречи ещё понабежало, эге? Ладно, ближе к делу.

Торговец пошуршал бумагой, раскладывая карту на столешнице. Палец с криво подстрижённым жёлтым ногтем уткнулся в дальнюю окраину среднего масштаба безымянного ныне города. Маршрут Марко как правило обходил такие места, обычно совершенно непроходимые из-за массовых разрушений и практически всегда таящие в себе угрозу коллапса какой-нибудь высотки или засады очередных отморозков, предпочитающих останавливаться на развалинах городов на ночлег. Выживающие в суровом мире осколков прошлого благополучия вообще старались держаться подальше от лабиринтов домов, улиц и канализаций, где так легко угодить в ловушку и стать беспомощной добычей тех, кто хорошо если ещё вчера последний раз чем-нибудь питался.

- Вот здесь, эээмнэм, да, вот тут вот отметь в своей, угу. Видишь, у тебя-то вообще пустое место, и даже на моей "свежеапокалиптической"-то безымянная группа строений, а на самом деле там база службы спасения строилась, "девять-один-один", если в курсе, о чём я. Поговаривали, что грянуло как раз накануне сдачи зданий заказчику, и что даже какие-то грузы успели туда перевезти, а отчего бы такое дело не проверить, а? В общем, видел я своими глазами, куча всего!

Дед хитро улыбнулся, обнажая белый ряд вставных зубов.

- С одной стороны, понимаю твой скепсис, да. Гнильцой попахивает, есть, мол, какой-то там груз, не так-то далеко местечко, а вот ведь, почему-то не наложил ещё свою лапу на него старина Джорджи, так думаешь наверно, да? Что ж, есть и подвох, конечно. А именно - поселилась на той базе с недавних пор община новая, молодая даже, хм, человек сорок будет. С одной стороны немного, с другой - а как я, слабый старый старик с парой родственничков их оттуда выпихну? Про груз-то они не знают, я ещё когда понял, что надо за более вместительным транспортом возвращаться - груз в непромокаемый брезент упаковал надёжненько, а остальной подвал затопил под потолок, слил по шлангам воду с уличных резервуаров. Как знал, что пригодится. Был у поселенцев пару дней назад, как бы просто мимо проезжал, завернул поторговать. Слово за слово, полюбопытствовал, как дескать обустраиваются. Жаловались на подвал, хехе, спрашивали, нет ли какого-нибудь дренажного насоса у меня ли, у кого поблизости. Пока что периметр укрепляют, но сказали, что если не найдут насос, то вёдрами осушать примутся, а то ж ведь жалко им помещение такое терять. Так что сам видишь, Марко, карты все на столе, я за информацию при учёте сложной ситуации всего-то треть груза прошу, что скажешь?

Видя задумчивое выражение лица своего собеседника, старина Джорджи спешит добавить:

- Если всю Орду двинешь, долго не продержатся, там бойцов-то человек двадцать от силы, ну если даже соплячки всякие за оружие возьмутся, то тридцать максимум. Ружья есть у них, правда, это да, гладкоствольные в основном, дробь там, такое всякое, для самообороны скорее, не охотничье даже. Они за стенами будут, правда, причём за укреплёнными, так что штурм может кровью обернуться, особенно если у них всё же какой-нибудь козырь навроде взрывчатки или пулемёта окажется. С другой стороны - ты у нас языкастый, да и голова варит, поди придумаешь чего, и вообще без пальбы обойдёмся. Тебе решать.

Выслушав старика Марко улыбнулся.
- Ты действительно думаешь, что я вот так просто поеду и перебью поселенцев? Я честен, но честен на столько, на сколько это мне позволяют Пустоши, - он закрил сигарету, выигрывая время, чтобы все обдумать. Сизый дым медленно плыл в стоячем воздухе помещения, сворачиваясь кольчами и принимая причудливые очертания. - За мной идут люди, Джорджи, и делают это они потому что у меня есть план. По крайней меру мне бы хотелось в это верить.
Марко понимал, что время поджимало и готов был поехать прямо сейчас, но торговец наверняка не отпустит его одного и стоило рассказать ему план полностью.
- Если они хотят осушить подвал, то мы просто предложим свою помощь. Мои люди и зарабатывают выполняя работы такого рода. Ничего подозрительного. Далее следует два варианта. Либо мы выставим оцепление вокруг работ, что вообщем-то подозрительно, либо мы отвлечем их. Смысл один и тот же. Мы подгоняем тягач, очушаем подвал, выносим груз и все довольны. Если мы собираемся отвлечь их, то нам понадобится какое-то представление или актеры, но в крайнем случае мы всегда сможем придумать что-то попроще. Например, захватить груз силой. Мне бы этого не хотелось. Честно.
План длинной в одну сигарету закончился и Марко затушил окурок.

Старина Джорджи завистливо смотрел на выкуриваемую вожаком Золотой Орды сигарету, то ли испытывая ломку и вспоминая про своё сдающее здоровье, то ли проявляя банальное скупердяйство и безмолвно осуждая расточительство небедствующего владельца танка. К тому моменту, впрочем, как тот закончил излагать свой план и посмотрел в глаза собеседника, там уже не было ничего, кроме делового интереса и азарта.

- Мне нравится, как ты мыслишь, Марко, это и выделяет тебя среди других! Хотя, чего греха таить, в округе только мелкая рыбёшка и осталась, кого истребили банды, кто ушёл покуда цел, а кто остался ждать своей очереди и невесть на что надеяться. Потому –то мы, как благоразумные люди, и заканчиваем наши дела здесь, кхекхм, да?

Старичок вытер губы тыльной стороной сухой сморщенной ладони, и вожак почему-то задумался над спонтанностью всех этих откровений. Про жизнь на осколках мира трепаться? Это не было похоже на обычного Джорджи, который между тем продолжал рассуждать:

- Успеть надо до зимы, так подумать, четыре, максимум пять месяцев осталось. Спешим, Марко, спешим. Кхекхм, план, да, план. Работы по осушению. Оцепление. Отвлечение. Что ж, с меня насос, с тебя люди и главный риск, только я тебя умоляю, не веди туда всех своих, отбери человек двадцать-тридцать. Если вас будет больше, чем поселенцев, они могут банально не поверить и не пустить внутрь, и тогда уже останется лишь, кхм, силовой вариант, которого ты так хочешь избежать.

Последнее Джорджи произнёс с некоторым неодобрением в голосе, но неожиданно быстро сменил его на вдумчивую рассудительность.

- А впрочем, так даже и лучше будет, действительно. Тылы обезопасить. Оставить всякой швали побольше целей для грабежа, глядишь, и меньше их потянется следом за тобой.

Старый хитрован словно нарочно глотнул так вовремя, что в финальной паузе само собой проявилось место под мягкое: «И за мной».

- А коли так, то и правда придётся всё чисто делать. Значит, отвлечение…

Оба дельца задумались над способом претворения в жизнь наиболее хитрого элемента комбинации. Диверсия? Ложное нападение? Обстрел издалека? Во всех случаях применения оружия оставался риск схлопотать пулю-две от защитников, причём они могли и уловить подозрительное совпадение в пришествии удобных работников-осушителей и агрессией извне. Всё-таки слишком много событий для столь короткого интервала и для столь пустынных обычно земель. После такого вывода охрана поселенцев может и против гостей оружие повернуть, и они будут в меньшинстве, и не факт, что продержатся до подхода подмоги. Джорджи всё же прав по поводу того, что большую группу, по крайней мере превышающую по численности твою собственную, никто так запросто к себе не пустит. Получалось по всему, что надо было думать дальше, но вот тут-то с улицы и послушался странный шум, принёсший с собой как разрешение насущных проблем Марко, так и задел на проблемы будущие.

Мда, ничего себе у него рейс получается. А он, дурак, пиратов боялся или аварий.
Вот и не дождались родные молодого моряка. Мам, пап, братец - лентяище, невеста.. Первый рейс и сгинул. Там на суше от них от всех уже тошнило, а тут вдруг екнуло, загрустилось.. хоть разок бы одним глазком глянуть, как они там.. Олег еще не был приучен по-долгу отлучаться из дому.. а теперь навсегда оно такое навсегда...

Винтовку опустил. До этого, пока троица приближалась, Олег сквозь оптический рассматривал попеременно то шикарную светящуюся призрачным средством блонду, то уродливого отталкивающего мужика.. первую по понятным причинам, а мужика цинковал как самую подозрительную личность. Не слабый коктель получался, девушка выглядела аристократкой, парень с ней был обычным, нормальным, а третий.. так и хотелось съездить прикладом по ухмыляющейся харе..

Начались переговоры, Олег не встрявал, пытаясь как можно точнее уловить смысл произнесенного... Похоже английский и тут в ходу.. Придется учить, хотя легче же, чем совсем новый.

А вот винтовку Олег отдавать как-то не собирался.. С ней он на короткое время почувствовал себя в безопасности, сроднился почти, да и стоила она ему дороговато. Тут нейрохирурги вряд ли есть, ухо пришивать не кому, да и где то ухо.. сгинуло небось в золе где-то, или ураганом какому-нибудь очередному канибалу на завтрак.. в качестве снека... Хотя когда Олег увидел таинства, творимые блондой, в груди затеплилась надежда. Авось одноухим уродом не всю жизнь ему землю топтать, главное что возможность есть, а оплатить он сможет, заработает.....

- Эт, что она творит? Магия?! - Олег округлил глаза, он то себя считал инженером, физика там механика, а всякая хрень про магию - не более чем интересное чтиво на "помечтать", да релаксирующие игрулины, типа тех, что брат увлекается.. так он себе считал.. а тут такие фрикадельки.

- Сам-то, что делать будешь? Тут что в округе одни канибалы по пещеркам? Ни ферм ни хуторов ни колхозов, - последнее слово сказал по-русски, а то как-то на ум совсем не приходил анлгоязычный аналог, - что ж тут едят то, где выращивают?

- И ты хочешь сказать, что тебя только из-за нее выгнали, - Олег показал в сторону ушедшей в безсознанку девушки, - хозяева эти получаются неприкасаемые какието, возомнили из себя видать.. раз брак с ними на уровне убийства или воровства котируется.

- Да и что это за выкрутасы с этими твоими хозяевами, они что же нашего брата за батраков и мулов рабочих держат? Что это за бред, они сами, что лучше нас нарисованы? По особенному как-то? Или это все из-за таких штук, как твоя принцесса только что выдала? Раз она умеет так лихо исцелять, то логично предположить, что есть и такие что и убивают так же красиво, с иллюминацией....

Глядя, как настороженно пробирается к раненой его возлюбленная, мужчина вполне приветливо улыбнулся. Услышав слова Сергея, он как будто проникся к путникам симпатией.
- Понимаю ваше смятение. Сам очутился тут подростком, без малого двадцать лет назад. По иронии судьбы, вон с ним же, - кивнул он в сторону своего спутника и тот тут же одарил присутствующих улыбкой, которой не хватало, по меньшей мере, трех передних зубов.

- Вам может показаться сперва, что вы попали в ад, но жизнь в Империи не так уж и плоха. Вы поймете когда-нибудь. Всегда есть работа, еда, преступности почти нет...

Он напрягся, увидев, как Эллина присела на корточки рядом с умирающей. Провела ладонью по волосам Алиши и нахмурилась.

- Империя, или то, что от нее осталось, сейчас перед вами. Сотни лет назад здесь были леса, сады, деревни, другие города. Так рассказывают летописи. Осталась только столица, которую постепенно стали называть Империей, а прежнее название затерялось и знает его лишь Главный Избранный, ну или император по-нашему. Империя уже на три четверти состоит из людей с Земли. Как мы сюда попадаем, в случае смерти ли, или просто исчезаем и появляемся здесь – наверное, кто-то владеет такой информацией. Только мне этот человек так и не встретился. И теперь уже точно я его не найду.

Он с горечью поглядел на девушку, положившую правую руку Алише на лоб, и продолжил:
- Выгоняют из Империи редко. Только за преступление. За убийство – сразу, за воровство – после вновь нарушенного предупреждения.
- И только если попадешься, - хвастливо встрял его приятель.
- Ой, замолчи, Эл, - отмахнулся от него мужчина.
- Я, кстати, Макс, - пожал плечами говорящий, - имена здесь, конечно, не меняют, хотя хозяевам Империи они кажутся нелепыми.
- Эллина, к слову, из хозяев - тех, кто родился здесь и вырос. Дочь одного из Избранных, - грустно усмехнулся он.
- Вас, наверное, интересует, как отсюда вернуться домой? Ответ также не найден. Каждый из появившихся здесь искал его. Смиритесь, мой вам совет. Или сойдете с ума.
- Психов тоже выгоняют как бы, хыы, - снова затесался Эл.

Рана Алиши затягивалась в считанные секунды, из пунцовой стала бледной, потом и вовсе затянулась, оставив лишь едва заметный шрам. На щеках даже румянец едва заметный появился.

Эллина же, напротив, потухла. Буквально потухла. Перестали светиться огоньки под кожей. Она казалась совершенно обычной без этого свечения, только чересчур бледной, что вполне скоро нашло объяснение – красавица рухнула возле Алиши без чувств как раз в тот самый момент, когда девушка открыла глаза.

Макс не казался обеспокоенным, когда это случилось, он только заговорил быстро и его широкая грудь ходила ходуном от волнения:
- Прошу вас, настал ваш черед отплатить за жизнь вашей девушки. Моя Эллина очнется примерно через час. Я расскажу вам нашу историю, но обещайте помочь.

Он потер ладонями лицо и начал:
- Хозяева Империи против браков с прибывшими, это почти преступление. Но я работал на отца Эллины, мы с ней полюбили друг друга, и с тех пор он искал повод, чтобы избавиться от меня. Как видите, ему это удалось. Он только не думал, что дочь бросится за мной. Ей здесь не выжить, вы же понимаете. Верните ее обратно, прошу. Избранный сказал, что она может еще передумать до долгой ночи. После – дороги обратно нет. Он отречется от нее. Прошу вас, верните ее отцу. Вас еще и наградят за это, а я буду счастлив знать, что она жива.

Глаза его стали совсем безумными от тревоги. На лице было написано - он боялся, чтобы путники ему откажут.

Джейми опустила пистолет
- И оружие нам оставьте, - увидев это, зашептал Эл, - его все равно отберут на входе. Огнестрельное оружие запрещено, - говорил он, пока не получил пинка от Макса.

Обращение Шино к малышке едва не загубило весь эффект, произведенный Алишей. Глазки Мари испуганно забегали, она инстинктивно прижалась к девушке и застыла затравленно, не собираясь произносить ни слова. Даже когда та спросила девочку, она несколько мгновений тяжело дышала, прежде чем с жаром прошептала что-то Алише на ухо, сжимая ее ладонь и косясь при этом на здоровяка.

Когда же потекли рекой вопросы и Мари поняла, что от этих людей ей так просто не отделаться, она уткнулась взглядом в пол и начала, сначала почти неслышно, но постепенно, вдаваясь в подробности, рассказывала смелее.
- Мы не были в городе. Я издалека только видела, какой он большой. И красивый. Мы с мамой выгуливали Джеки, а потом уже появились здесь. А Джеки не было, - детская память, видимо, стерла воспоминания Мари о жгучем белом свете.
- Мы были втроем, еще дяденька, но потом его застрелили и съели, а мы с мамой попали к тем, другим. Мама сказала, что они какие-то "кали валы" и что они едят других людей, потому что больше здесь нечего есть. Но нас они не хотели есть, а когда захотели, эти дяденьки нас спасли. Они были в городе, но их оттуда выгнали за плохое поведение. Так мама объясняла. Они нехорошие были, били маму.
Глаза ее снова остекленели, лоб покрылся испариной, а дыхание со свистом с трудом вырывалось из груди.
Когда сознание вернулось, она обвела присутствующих взглядом, в котором не было и капельки узнавания, и принялась подолгу рассматривать каждого. Вспомнила только Алишу и, часто прерываясь, чтобы отдышаться, продолжила:
- Мы видели около города что-то сверкнуло и побежали туда, но людей уже впустили, а нас нет. Мама сказала, что нас не заметили и мы пошли к воротам, но убегать нельзя было, нельзя... Мама упала. А я ее тянула. Но она тяжелая стала и даже руки потом болели.
- Они сказали, что из-за того, что я плохо себя вела и сбежала, мама превратилась в это, - она показала розовую тряпку с черепом внутри, - а еще что в город меня не возьмут. Потому что не слушалась.

- Город тут недалеко, - она снова махнула куда-то прямо. Стало ясно, что расстояние для ребенка никакими цифрами определено не было.
Просто прямо. Просто недалеко.


Олег

Ураган лишь немного взлохматил пепельную пустыню. Кое-где, однако, проглядывала серая, каменная земля и лежал принесенный мелкий мусор. Обходя холм Олег наткнулся на пол-горшка с пол-цветком, обломок доски, вторая и большая часть которой лежала на возвышенности, пистолет сталкера, на две трети зарывшийся в пепел. Самого бандита, как и его товарищей, не было. Тела идущего рядом с ними юноши тоже не наблюдалось. Лишь когда Олег почти завершил обход, наткнулся на голову старика-негра, облепленную пеплом и узнаваемую лишь по цвету.
Увидел какие-то тряпки, оказавшиеся на поверку носком и оборванной по горловине рубахой в странных пятнах.
Запнулся почти у самого входа, а из пепла, потревоженный, выглянул краешек металла. Тяжелый, как свинец, когда-то начищенный до блеска, а теперь пыльный и исцарапанный, предмет напоминал доспех римского легионера, скорее переднюю его часть, ибо выпуклости имел соответствующие.

Алиша

Тупая боль при передвижении становилась навязчивее, стоило ей усесться. Тогда она начинала стучать, как будто что-то настырно пыталось выбраться и всенепременно с обеих пулевых отверстий. Иногда Алишу мучили своеобразные приливы, заставляя то разом вспотеть, то тут же замерзнуть.
Сознание она потеряла почти сразу после рассказа девочки. Та еще что-то шептала ей на ухо, но Алиша слышала предназначавшуюся ей секретную информацию обрывками, не понимая, как они связаны друг с другом и временами чувствуя, что это не девочка, а она сама шепчет, досказывает за нее и плачет.
Последнее, что она услышала, отчаянный вскрик Мари и долго еще голову ее трясло что-то мягкое и теплое и довольно настырное.

Алиша
Времени обдумать не было, инстинкты включились уже поздно. Когда Великан винтовку вскинул? Когда бедро болью опалило, словно полноги отняли? Неизвестно. Не до этого было. Может, даже когда земля из-под ног ушла. И девочка завизжала-заплакала. И пепел в лицо ударил с силой, как будто каменный был. Земля закружилась и пропала.

Джейми, Сергей, Шино, Руслан, Михаил
Недолго длилось спокойствие. Решили бы все мирно, ушли бы. Да не у всех нервы стальные. Девчонка в платье, босиком, сорвалась. Жалостливая. Бежала отчаянно, заразила прямо намерением своим. Нельзя стоять, мол, что же мне одной погибать. Давайте за компанию. Сергей принял молчаливое приглашение. Двинулся к сталкеру, потерянному от увиденного – люди, безоружные, голые, бегут, как бойцы под Сталинградом, среди которых и прадед был. Стыдно. Стыдно… Сталкер замешкался, пулю в лоб получив, осел непонимающе, пока глаза пелена не застлала, упал, подняв облако пепла. Прости, предок. Не на той стороне я воевал.

Сергей не добежал пару шагов, готов поклясться был, что пуля мимо уха пронеслась, к цели стремясь. Открытый он теперь. Великан, окрыленный удачей, уже стреляет. Уже. Хоть в пепел заройся, нет укрытия. Надеяться, что сон все это, разве что… Промахнулся бы Великан во сне? Наверняка. И тут промахнулся, но судя по крику, что светловолосая издала, не сон это был, не сон… Еще выстрел в открытого Сергея. Слева воткнулось. Нет, отвлекает Главаря что-то…. Девчонка в форме из-за мужиков стреляет. Хорошо скрылась, за живыми-то. Но стреляет отлично, рука не дрожит.
Струя крови из плеча простреленного. Много крови у Великана, большой он. Сразу одежда промокла вся, но целится, не может спустить обиду. Целится во всех сразу, цели не видит. Последний раз убить кого-нибудь. Последний. Улыбка на губах застывает.
Падает, застонав, парень в армейской форме. Безымянный. За бок держится, пятно кровавое расползается. Бледнеет парень.

Юлиана, Олег

Выстрелы. В нее стреляют? Жива пока. Жива. Бежать, пока черномазый кашляет, пока руки трясутся. Так ведь и у нее трясутся. И ноги трясутся. Все равно доберется, руками задушит, сама пристрелит, но справедливость отстоит. Сильный толчок в спину смелости поубавил. Бандиты! Всех перестреляли, ее догнали.
Нет. Парень в тельняшке. Нахал!

Афроамериканец вблизи казался еще худее. Старый, да больной еще. Лицо посерело от кашля, но двустволку вскидывает. Девчонка красивая, но стрелять надо. Иначе нельзя. Смело девчонку. Слава Иисусу! Пацана не жалко, выпендривался много, лицо у него решительное, злое. Надо стрелять. Старик прицелился и нажал на спуск. Предательски щелкнуло – осечка! Сейчас-сейчас, еще разок… Огромный камень на голову упал старику – кулак Олега, взбешенного, о мести грезящего, достиг цели сразу. Потом была кровь, хрустело под кулаком этим, кололось и липло, хрипело…стихло. За спиной выстрелы прекратились. Тишина настала. Уши заложило что ли? Да. Вон стоны слышатся, рыдает кто-то писклявым голоском, кричит. И снова тишина. Кровь разбушевавшуюся унять пора. Успокоиться. Вон чего со стариком сделал – лицо снял, все наружу, руки в белых осколках мелких, слизь, кровь, серое что-то – все на руках этих. Желудок подпрыгнул вверх, содрогаясь в спазмах.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

- Тефтель, ты че..- Начал было говорить встревоженный Йосенберг и вглядываться в темноту, в сторону будки сторожевого пса и ворот, но был весьма драматично прерван. Вспышка, да такая яркая, что казалось бы выжгла глаза. Слепящий свет обжёг кожу - да что там, он как будто её содрал! Перед глазами у Шино промелькнуло собственные волосы, щетина, нос, боже, ладонь, пальцы, наконец в сумашедшем вальсе закружились ногти. Шино, ужасаясь этой картине успел подумать "вот чёрт, забыл их подтричь вчера. Как приду домой - обязательно подстригу".. и тут всё кончилось, растворилось, стало серой пылью.

И вот, пивовар стоит в серой пустоши. Привычная тяжесть с плеча исчезла. Попав в незнакомую, и вообщем-то плохую, а главное новую, ситуацию, человек задаёт один из двух вопросов, отражающих частичку его мировозрения. Где я? Вопрос, достаточно неплохо определяющий защитную позицию, многих, многих по-своему отважных людей. И другой сакраментальный вопрос, но уже относящийся к окружению. Вы, чёрт побери, кто такие?! Согласитесь, два фундаментально важных подхода, которым вполне может последовать человек здравомыслящий. К сожалению, Йосенберг, был не очень здравомыслящим человеком. Ну, в текущую секунду. Поэтому, всё что его заботило, это, куда чёрт побери, делся бочонок с его плеча, и почему он не чувствует ступку, которую засунул за ремень. Это помимо того, куда делось его подворье. Он ведь ещё на завершил грузить бочки на склад!

Опустившись на землю, и утерев пот со лба, Шино засунул ладонь поглубже в пепел, и просеял его, наблюдая за полётом. Голова болела знакомо — так как будто он опять перебрал на фестивале пива, только, почему-то без приятного одурения, которое неизбежно вызывает алкоголь. Да и конечности слушались. Немного успокоив себе нервы просеиванием пепла( а также испачкав лоб) Шино хмуро спросил, обращаясь в основном к миру, столь несправедливо обошедшемуся с ним. - Где пиво? - Это и были первые слова Йосенберга в этих пустошах, целиком и полностью связанные с его прошлой жизнью. Исполненные недоумения, произнесённые басов, да и достаточно громкие.

Отерев ладонь о фартук, мужчина наконец встал и выпрямился, оглядывая окрестности. Рядом были такие же потерянные души, как и он. - И где тогда наш Моисей? - Мысль о том, что кто-то из этих хлюпиков его сюда и закинул, почему-то не приходила в голову здоровяку. Наверное из-за их потрёпанного и потерянного вида. Хотя, далеко не все из людей, присутвующих тут, были хлюпиками.

Вопрос Деборы поставил маленькую горничную в тупик.
- Так…это…одна журналистка…которая Мила, она сама вроде уехала. Мы не видели. Но мисс Дженни так сказала. Мы вообще гостей мистера Соллини редко видим. А вторая, Лиза, довольно долго здесь провела, но, говорят, почти ничего не написала. Они с мистером Соллини много катались в лодке, гуляли, а потом она промокла и заболела, причем так быстро, ее увезли в больницу, но мистер Соллини вернулся оттуда и несколько дней не выходил из кабинета.

Какие-то догадки словно зашевелились в голове Пенни, но ненадолго. Она прогнала непрошенные мысли и продолжила. По лицу было видно, что она хочет угодить новой гостье своего хозяина и как она изголодалась по общению:
- Потом вот та, Эмма, - прозвучало имя, которое Дебора, видела на обложке той скромной брошюрки в библиотеке фокусника, - это был несчастный случай. Она часто ходила в библиотеку и вот, с лестницы упала однажды, когда на полку забиралась. Мисс Дженни была там, все сама видела. Мы целую неделю места себе не находили, такая трагедия…

Пенни вздохнула и замолчала с таким видом, словно заново испытала то потрясение. Потом спохватилась и принялась мыть пол, впрочем продолжая охотно отвечать на вопросы. Простодушие ее выходило за все рамки понимания.
- Меня тогда еще не было здесь, но когда мистер Соллини задумал жениться, он мисс Дженни вызвал из Италии, они с детства друг друга знают и она должна была ему помогать .

- Пенни? – из-за двери послышалось раздраженное удивление, - Ты с кем там разговариваешь, а?
Горничная побледнела, услышав голос своей начальницы, на лице отразилась такая паника, что, казалось, она сейчас грохнется в обморок.

Внимание:

Адам летит.
В шахте скоростного лифта, в очередном изобретении человека ради науки, которой, последние пару десятилетний движет нужда, лень и жажда легкой наживы. Слоган "Во благо всего человечества" только что убил еще троих, помимо тех десятков, сотен, умерщвленных разными путями людей, которые поверили в сумасбродную идею и отправились покорять вселенную. И эти трое были стоящими людьми, не теми представителями общества потребления и корпоративной мысли, оставшимися на многострадальной Земле.
Русский, спасший две жизни за время, меньшее, чем обычный человек тратит на сигарету после работы, парень военной закалки, стоявший до последнего и тот пугливый, но решительный малый, что отправился в адовой коробке покорять космос. Это могло бы быть забавным словесным каламбуром, если бы не так грустно и обидно.
Бог всегда забирал лучших, это Адам знал на собственном опыте очень хорошо, до ноющей боли в груди.

Может он умер, еще на стадии заморозки, а весь этот ужас — только чистилище? Может необходимо пройти все эти испытания: огнем, холодом, отчаяньем, болью во имя искупления собственной души?

Мысли, одна за другой, лихорадочно скачут в голове. Окровавленный Шилов, обнимающий спасенного, выражение лиц замерзших мертвых, первый шаг на борту корабля, библейские сюжеты Сандро Боттичелли, комната крематория в одной из тысячи высоток.

"Это, должно быть, к лучшему", - думает он. А сам замечает, что кричит, все это время кричал, не от боли, не от страха. Наверное потому, что так надо.

Вдалеке звучит музыка, старая, мелодичная. По-французски, кажется, но слов не разобрать, да и что толку с них, все равно он не знает языка. Мелодия заканчивается.

Адам упал.
По началу показалось и вправду конец — дыхание перехватило, а легкие словно из груди вырвали. Дышать нечем, а хочется, боль жуткая. Так бывает, если падать на спину, да и с высока. Потом немного легче стало, воздух в груди появился, правда ощущение такое, что вместо воздуха кислоты глотнул, но главное что дышать можно. Был бы твердый пол — расшибся бы в миг, но тут телом чувствуется мягкое что-то, а главное не пугающее. И света нет, но как падал видел синюю точку где-то недалеко.
Под телом зашевелилось что-то, вроде как сжалось, затвердело. Не кусает, не жалит, ну и черт с ним.
Главное, что жив остался.

Если покинуть Сигил - подземный город, и идти куда глаза глядят, можно увидеть много разного. Миры Лимба, девять кругов Ада, Лэнг и Йотунхельм, Шестой мир и пустынную Бездну. Можно посетить перекресток Ш'а Зар или любой иной. Можно десять тысяч раз пасть жертвой случайного убийцы, алчного грабителя или собственного голода. Можно стоптать ноги до колен или рассыпаться прахом. Можно стать прислужником или даже рабом одного из бесчисленных Лордов, Владык и Повелителей. Можно даже повстречать одного из Принцев, а если повезет даже услышать грохот его голоса. Но если уверенно идти дальше, превозмогая невзгоды и лишения, будучи уверенным в цели, и не бояться ничего, рано или поздно, но чаще позже, Вы выйдете к берегам реки Забвения.
Когда пойдешь вдоль этой реки, то обязательно пройдешь через долину крови - место, где даже охотники часто становятся жертвами, и самые кровожадные существа гибнут в рядах первых. Затем будет Лес Костей - место гиблое своей унылостью. Нет, тут все-же по живописнее чем в некоторых других местах, но местные "охотники" обрывки памяти и сгустки злобы - весьма быстро сделают любое путешествие утомляющим.
И в конце пути вас ждет Н'Оро Хель - Земли Плоти. Конец всех путей. Место где возможно все - величайшие наслаждения и невиданные муки, встречи со старыми врагами и истирание памяти. Место, в которое ведут все дороги в Инферно, если ты присытился бесцельностью существования, либо если ищешь запретных знаний.
Заправляет всем здесь Мать. Никто не знает, кто она и откуда. Некоторые говорят о ее родстве с Матерью-Тьмой, некоторые называют Морану и Великую Паучиху. Она же ничего не говорит о себе, и требует чтобы ее звали Лилит. Ни один демонский диалект во многих известных доменах не включает в себя этого слова или имени, но злые языки шепчут, что когда-то давно, когда Инферно был много меньше, это слова значило Истинная Ложь, и что Лилит, на самом деле, мать всего сущего, всех демоов и даже Принцев. Кто знает, никто и никогда не сомневался в ее праве править этой землей, а про тех немногих храбрецов кто осмелился задавать ей вопросы никто, ничего не слышал.


Вы находитесь на рынке Земель Плоти. Поверхность почвы представляет из себя серую, влажную органическую массу, где-то там внутри двигаются огромные мышцы и это слышно по легкой дрожи поверхности. Местами из земли торчат слизкие щупальца. Воздух влажен и пахнет мускусом.
На рынке продается все: рабы, услуги, части тел, которые покупатели на месте могут сожрать, пришить или забрать с собой. Чужая память и эмоции. Наслаждение и живая человеческая плоть. Здесь есть все. Но и цена высока. Здесь не принимают души или монеты Шен, как в других доменах. За плоть должна платить плоть. Таков закон здесь. Но он касается не только торговли. Внимательное изучение торговцев подсказывает вам, что они становятся безликими, серыми как сама плоть земли вокруг. Самые старые сростаются со своими витринами, со своими товарами. Да, такова цена всего здесь. Те кто пользуется услугами земель плоти расплачивается своей плотью и становится частью этих Земель.
Так и должно быть. Н'Оро Хель. Земля плоти. Конец всех путей.

Тадеуш Спыхальский.
После неприятного пробуждения привычный ход мыслей начал восстанавливаться. Привычный ход мыслей, но не память. Как специалист по летаргическим состояниям Тадеуш знал, что его способ выгодно выделялся из всех тем, что объект гибернации не нуждался в восстановлении. Смена могла начинать приступать к работе сразу же после пробуждения. А сейчас... Память не возвращалась. Что случилось после посадки на борт оставалось загадкой. Одно было ясно. Она была стерта насильственно.
Лукас Адамсон.
Кровь из перелома не хлестала, но нога выглядела ужасно, при первых попытках перевязки пострадавший перестал пялиться на изувеченную конечность, медленно повернул голову в сторону Адамсона и мгновение спустя начал громко, пронзительно кричать от боли. Оглушенный Лукас отшатнулся. Кусок неиспользованной материи так и остался у него в руках. Сейчас он мог пригодиться только для того, чтобы заткнуть Хмельницкому рот. Пациенту явно требовалось обезболивающее и шина.
Мари Адамсон.
Мари первая прошла к выходу. Когда она была уже в проеме дверь зашипела, дернулась в попытке закрывшись раздавить психолога, но на трети пути в механизме что-то заскрежетало и движение прекратилось. Психологу стало невольно не по себе. Если бы дверные запоры были в порядке, то их отряд пополнился бы еще одним калекой. массивная, сантиметров 10 в толщину дверь будто бы подтвердила ее слова издав жалобный стон. В воздухе запахло палеными изоляторами. Мимо замершей девушки тут же пробежали несколько очнувшихся. Казалось этот маленький инцидент заметили только она и пожилой ученый которого та вела под руку.
Джесси Пинкмен и Томас Мерфи.
Служащие Фонда сноровисто начали изучать периметр. Выход, их комната оказывается дверью в конце десятиметрового отсека коридорного типа. Каждая третья лампа на потолке тускло освещает обстановку. С другой стороны коридор оканчивается створками грузового лифта, с права две двери. За ними следует широкое ответвление коридора. На против этого ответвления расположен информационный терминал. Пятен крови или других следов боя нет. Двери в помещения справа открыты. Это подсобка, вторая - 3D-принтерная. Два громоздких аппарата встроенных в стену. На одном можно создать еду, на другом предметы обихода. Комнаты обесточены и тусклый свет из коридора не способен выхватить детали.
Джером Морроу.
Информационный терминал должен располагаться в середине модуля. Джером высунулся из комнаты и тут же увидел его экран. Подошел. Сенсорное управление, никаких панелей. Коснулся пальцем прохладной поверхности оставив свой отпечаток на слое пыли. Экран ожил. Смотрит с него лицо женщины схематическое. Кероллайн.
- Доброе утро, лейтенант Морроу, - проговорила она, синие полосы по бокам экрана мигнули в унисон голосу. - Я рада, что внештатная ситуация стабилизировалась.
Голос ее на фоне криков раненого пугающе спокоен.
Мальтиус Крештрас.
Аварийная панель, прямо говоря, на гордое название консоли не тянула. Питалась она от напряжения годящегося, чтобы зажечь лампочку, и вид у нее был соответственный. Включив мониторчик размером с две ладони он увидел несколько стандартных функций. Тестирование электросетей, износа воздушных фильтров, механизмов консервации, состояние вспомогательных роботов. Одна из кнопок выводила на экран схему эвакуации из модуля. Так же красным шрифтом внизу экрана была выведена надпись "модуль перемещен, пожалуйста воспользуйтесь терминалом, чтобы определить свое местоположение на корабле".

М. Адамсон.
Сумасшествие - это в первую очередь страх. Жуткий, непередаваемый страх, который редко встретишь в реальной жизни. Мари убедилась в этом, проходя практику по психиатрии, но особенно ей запомнился случай намного позже, во время работы по реабилитации жертв эксперимента по подавлению инстинктов самосохранения. Федералы захватили лабораторию, где подпольно проводились опыты над людьми. Несчастных подопытных пытались поставить на ноги лучшие светила психиатрии. Ей дали только одну пациентку. Женщина, психологическая травма которой была настолько сильна, что превратилась в навязчивую идею. Она считала воздух вокруг отравленным. Больные шизофренией часто считаю, что их хотят отравить, но это был особый случай. Во время приступов она не могла дышать. Она была настолько уверенна в том, что следующий вдох будет смертельным. Организм просто отказывался впускать в себя отраву. Так она и умерла. Пыталась пробить себе трахею (вероятно для облегчения дыхания), а повредила себе щитовидную железу и сонную артерию. Вроде бы ее звали Шарлот. И, теперь, Мари понимала ее и от этого становилось только страшнее. Волны паники захлестнули ее, шар жидкости казался непобедимым противником. Она попыталась вырваться из жидкости потянулась к границе воды и воздуха, но шар вместе с ней начал переворачиваться и поплыл на середину комнаты. Все остальные тоже были заняты борьбой за выживание. Выхода она не видела.

Раутер.
Наверное, Джеф лучше всех понимал опасность свободной жидкости в невесомости. Челноки, которые он пилотировал, не были оборудованы системой искусственной гравитации и с этими забавными шариками воды пилоты наигрались вдоволь. Однако, каждый пилот знал, что если дать жидкости волю это может привести к катастрофе. Теорию он запомнил твердо. Жидкость в невесомости принимает форму под действием силы поверхностного натяжения — стремится к тому, чтобы у нее была минимальная площадь. На деле такая форма — форма шара. Чем больше гладкая поверхность, тем больше растекается по ней попавшая капля. Оказавшись же между двумя поверхностями она склеивает их намертво. Если капле придать ускорение, она будет пружинить от поверхностей, а при попадании на предмет отрицательной температуры замерзнет только жидкость непосредственно касающаяся предмета. Это если коротко. Еще он помнил как они в космосе убирали кислород из пакетов с водой. Мелкие пузырьки собирались в один под действием центробежной силы. Поворачиваешь пакет несколько раз и появляется большой пузырь в центре. Сейчас это могло помочь. Глотнуть воздуха, а потом действовать.

Крештрасс.
Авария. Обесточенный сектор. Ободрить Мальтиуса могло то, что гравитация на корабле включалась в каждой секции автономно, но впечатление было такое, что про них забыли. При выходе из стазиса должен присутствовать врач из прошлой вахты, временный командир должен сдать смену, ввести в курс дела, даже при аварии должен соблюдаться протокол действий. Имея доступ к инструкциям по технической эксплуатации корабля у него было время составить себе общую картину. Паноптикум был очень надежным кораблем. Модули имели собственные системы жизнеобеспечения, а когда это было необходимо все могло работать централизованно. Даже при отказе ращепителя воды, который обеспечивал корабль кислородом, всегда была оранжерея, одной из функций которой была поддержка атмосферы.
Осмотрелся. Ситуация среди коллег не так плоха, по крайней мере еще никто не дрейфует бездыханным телом по помещению, все сопротивляются, пытаются выжить, каждый по своему. С попеременным успехом. А у Мальтиуса отрешенное состояние. Никто не говорил, что будет просто. Работа инженера тоже может быть опасной и напряженной.

Морроу, Хмельницкий.
Попытался выбраться из шара, не выходит, как приклеенный. Между тем, шары начали двигаться. Пустились в свободное плавание. Медленно, грациозно столкнулись друг с другом в середине комнаты и поплыли обратно. Довольные порождения космоса совершающие свой танец в пустоте. Снисходительные к нелепым существам, барахтающимся у них в утробе.

Л. Адамсон.
Пять камер по бокам и одна на против выхода. Камера Лукаса. Иногда, во время подготовки, его терзали угнетения совести за весь этот обман психологов, за все ожидания. Ведь если не врать себе он не был готов к полету. Тем более, не был готов быть временным командиром. Старшим смены. Это была большая ответственность, тем более кошмары никуда не ушли. Дневник был с ним и на корабле, жена пронесла среди своих рабочих журналов. Бумажная тетрадка, анахронизм, но как можно доверить сокровенное электронному носителю?
В первые секунды большие пузыри воздуха вырвались изо рта от безмолвного крика. Но о панике даже не было и речи, все случилось как будто рефлекторно. Сжался, оттолкнулся двумя ногами от задней стенки, вылетел пулей из шара. Прочистил горло, мелкие пузырьки жидкости разлетелись в разные стороны. Вдохнул. Впереди дверь. Около нее аварийная панель. Включать ее тоже не дело одного нажатия, панель автономна и переводит в вольты все виды энергии, которые есть в комнате, начиная от термальной и заканчивая мозговыми волнами, но запускается она как обычная динамо-машина. Рычаг нужно накачать, чтобы появился импульс запускающий систему.
На пути Мари в шаре. В ее глазах отчетливо виден страх и беспомощность.

Затхлый запах непроветриваемого помещения, в котором, как оказалось, не было окон, ударил в лицо. Сначала Дебора не увидела ничего. Потом из темноты выступил силуэт чего-то большого и прямоугольного, одновременно похожего на гроб, комод и постамент. Когда привыкли глаза, девушка увидела, что кроме нее и длинной тумбы в комнатке-кладовке ничего и нет.
В ровную линию выстроились на ней аккуратные темного дерева ящички, на каждом из которых , кроме последнего, висел амулет. Стрекоза в стекле. Три одинаковых стрекозы.

- Мисс Льюис?- в сплошной тишине знакомый голос прозвучал чересчур резко и громко. Дженни...

- Что вас сюда привело? Вы заблудились? - она двинулась к Деборе, глаза тревожно бегали, но губы уже натянули маску улыбки.

- Пойдемте, мистер Соллини просил проводить вас в библиотеку, - протянула она руку журналистке, не заходя в комнату.

- Не понимаю, как вы вообще сюда попали...- продолжала немного нервно трещать Дженни, - ключи хранятся только у хозяина.

Дебора внезапно поняла, что сжимает в ладони. Ключ... По привычке она вытащила его из скважины, открыв дверь, и теперь держала в руке.

Катрана прорвало. Резким, полным ярости движением он сорвал с лица противогаз и отбросил его в сторону.
- Медик, к гражданским! Пулей, бля! Красные, в саппорт и слезоточку вперед! Огонь по необходимости! И не дайте никому свалить, черт подери!
Должная часть была исполнена и раздалось нечто похожее на звонок закипающего чайника. К шее и лицу бойца прилила кровь, а все мышцы и жилы натянулись, сделав его похожим в какой-то момент на красное исчадие ада.
- Эй вы, толпа трусливых хуесосов!! Давайте уже завалите еще с десяток гражданских, и съебывайте в свои норы, поджав хвосты пока я лично не добрался до вас, - голос его клокотал от натуги и ярости, оглашая всю округу.
- Давайте, трусливые суки, покажите насколько вы ничтожны. Съебывайте, но знайте, что я вас блядь, из пучин ада вытащу и лично пожну ваши ничтожные крысиные жизни. Давайте бля! Нашпигуйте меня свинцом, если кишка не тонка или подойдите и попробуйте взять меня голыми руками. Без огнестрела и прочей трусливой хероты. Да хоть всей кучей!! Давайте, бля, войдите в историю под заголовком "Самые трусливые хуесосы года"!!
Выиграть секунды, а остальное довершат парни. Катран пытался вспомнить хоть одну молитву, но в голове крутилось лишь "Черт, блядь, не подведите парни". Шаг за шагом, на центр улицы. Изливая ярость. он приносил жертву Богам Войны: самым долгоживущим и злобным мразям в этой вселенной и возносил молитву его злобным гончим, идущим за его спиной...

Соллини перестал есть и затих.
Обернувшись, Дебора увидела, как он ей любуется, как в глазах его, иронично-печальных, отражаются огоньки свечей. Задумчивый взгляд, далекий, грустный, способный передать больше, чем слова.
- Ну что ж... - он вздрогнул, стряхивая наваждение, - придется и мне выдержать испытание подарком.

Кофепитие прошло в полной тишине под умиротворяющие звуки музыки, уютное потрескивание дров в камине - прихоть неисправимого ретрограда - и тихий звон чашки, которую иллюзионист то и дело опускал на блюдце, отпив глоток.
ссылка

- Я надеюсь, Ваша первая ночь в моем доме пройдет покойно, - вместо прощания сказал Гарри. Да-да, так и сказал - "покойно". Видимо, музыка и окружающая атмосфера совсем отбросили его на несколько веков назад.

***
Постель, безупречно затянутая в бежевый шелк, ловила теплый отблеск множества свечей и больше была похожа на ложе принцессы в первую брачную ночь, нежели на гостевую кровать.

Ниханов. Капитан медицинской службы.
Первая ассоциация: расчлененка.
Чье самое нежелательное общество в момент пробуждения в странных местах? Вот именно. Медика. Если рядом медик - значит, рядом еще должен быть тот, кого этот медик должен лечить. Логично? Логично. Почему голос Ниханова сейчас в памяти вызывал лишь оторванные руки?.. Вот-вот. Ничего хорошего компания медика явно не предвещает.
Вот наверняка, тут кто-то валяется рядом с разорванным брюхом. Прислушался. Булькающей крови и предсмертных хрипов не слышно.
Значит, все вроде-как живы-здоровы. Вопрос. Что тогда забыл Ниханов в складских помещениях?
Помимо прапорщика и медика, тут еще две женщины.
Рандеву, неужто?
Моделирование ситуации: прыткий Ниханов, вызывает двух дам на детальный медицинский осмотр. Луиджи проходил мимо, и оп. Авария...
Стоп.
Отставить глупости.

Некая "Танго" подала голос. Волосы на затылке зашевелились от ее предложений.
- Не, от вы гляньте! Лишь бы ломать, ей-богу! Как речь о казенном имуществе, так хлебом не корми, только сломать дай! - засуетился Клоп, будто ему сейчас руку отрубить предложили, - Вам только бы повыносить, а начальство потом раком поставит, мол, давай, отрабатывай свою хромую на обе ноги отчетность. Отставить панику! Инженеры красоты местной, чай не пальцем сделаны были. Тут на случай аварии предусмотренно все!
"Наверно..."
Ворчание Луи скорее было добрым, нежели злым. В кромешной тьме как-то успокаивающе действовали голоса живых, и, главное, здоровых людей. Вот и разошелся малость.
- Старший прапорщик Азурро, - коротко представился, и пальцем под носом провел, шмыгая громко, - Сейчас разберемся, что к чему...
С этими словами, Луи направился куда-то прямо, свято веруя в то, что решение проблемы вот-вот найдется.

Соллини, желавший продолжить какую-то фразу, осекся, услышав решение Деборы.

Вцепился в нее взглядом и долго всматривался из темноты блестящими отсветами лампы глазами. Мысли сменяли друг друга и неуловимо отражались то грустью, то воодушевлением на истерзанном лице. Глаза же держали взгляд Льюис крепко, властно и тут же, теплея, источали нежность. Ту самую садистскую нежность, когда хочется душить в объятиях, когда проще убить, чем испытывать эту ранящую душу нежность к человеку, которым никогда не будешь обладать полностью.

- Я рад, - наконец выдохнул он и продолжал, продолжал смотреть, вот-вот скажет что-то еще и никак решиться не может.
- Я рад, - не замечая, что повторяется, вновь хрипло произнес Гарри.

Наваждение спало мягко, легко и тогда Дебора заметила, что рука в черной перчатке держит ее ладонь, хрупкую и маленькую - ни дать, ни взять, за соломинку схватился.

Джек Бриджер. Памела Айсли. Александр Савельев. Вот и познакомились. Как-то очень быстро все прошло.
- Значит, они к Городу пошли? - бросил Максим взгляд на чернеющие вдали стены, - Значит, и мы пойдем. Может, пересечемся. А то найти и догнать иначе мы их в этой пустыне не сможем.
Сказал и пошел. Почему-то не стал даже и сомневаться, что остальные за ним последуют. Только пройдя несколько шагов, обернулся. Идут, да. Притормозил слегка. Подумалось ему, что он почему-то стал лидером себя чувствовать. Словно эти трое - приспешники его. Или дети. Нет, скорее все же приспешники. Осознал это и остановился резко. Вдознул глубоко и тут же осекся. Тут же еще одну вещь понял. К Городу идти решил не он. Он тронулся в путь, и только уже на ходу придумал объяснение, зачем это надо. И, что самое страшное, он в это объяснение верит. Кажется ему сейчас, что даже если бы он тогда грамотно взвесил все "за" и "против", он бы все равно решил к Городу идти, и никуда иначе. Энергия Города все это. Иллюзии навевает. Надо сосредоточиться и еще раз подумать, точно ли ему настолько надо идти по этому пути?

- Я тоже расскажу историю из жизни, - начал он, - Был я как-то на Тибете и учился пути Будды у Учителя. Часто я задавал ему вопросы, что мне делать в той или иной ситуации, как справиться с тем или иным искушением или избавиться от конкретной эмоции. И он давал мне советы, много советов, хороших и разных, как и подобает Учителю. Все, что между нами происходило, я записывал в дневничок. Как-то я взялся перечитать свои записи и внезапно понял, что все его советы - всего лишь сказанный чуть по-разному один и тот же совет - "будь осознанным". Решил я и с этим вопросом к нему подойти. Спросил его, неужели на все проблемы и недуги у него будет один и тот же ответ? Он усмехнулся и похвалил меня. Я спросил его, что он имеет ввиду, и он попросил меня сказать ему, когда я заметил эту деталь. Ну я и показал ему дневник, которй тут же полетел в огонь. Сгорел вместе со всеми записями. Усадил он меня на пол, сел напротив, и начал отчитывать. Спросил меня, как я думаю, почему он не давал мне прочитать ни одной книги, а только общался со мной лично? Я раньше не задумывался особо над этим вопросом, думал, что это потому, что я еще очень плохо знаю китайский, а русских или английских переводов у него не было. Но оказалось все иначе. Он мне вот что рассказал. Книга - мысли человека, которые тот упорядочил и зафиксировал, чтобы они продержались хоть сколько-то дольше. Но книга мысли только хранит. Если ты учишься по книгам, получается, что мысли в книге хранятся и не осознаются. Даже если ты выучишь книгу наизусть, эта инфомация будет лежать мертвым грузом, потому что она все равно останется "книжной", записанной в письменной форме, ограниченная языком, способностью писателя излагать свои мысли, а в моем случае, еще и способностью переводчика правильно их воспринять и передать. А полезной информация бывает только тогда, когда человек ее осознает. В частности - когда он догадался до нее сам. А в книге можно написать что угодно. Как он сказал, "если, например, человек не ворует и не убивает, только потому что его так воспитали или потому что он боится божьей - то есть, чужой - кары, то грош цена такой морали. Лучше бы он воровал и убивал, пока сам не поймет, почему это плохо для него самого". Все услышанное мной от Учителя хранилось в книге-дневнике, и книга была осознанной вместо меня; то, что на самом деле происходило между нами, я смог понять, только работая с книгой. А надо быть осознанным самому - понимать, что с тобой происходит, обдумывать это, уметь отдеять эмоции от мыслей, а свои мысли - от чужих. Проще говоря - быть осознанным. Я спросил его, значит ли это, что те мысли, которые он мне только что изложил, все такие же чужие и должны быть отделены от своих? Он опять усмехнулся. "А ты как думаешь?", - он спросил. И это был чертовски хороший вопрос.
Максим перевел дыхание.
- Он сказал, что если я хочу получить ответы на какие-то еще вопросы, мне достаточно только найти учителя в его комнате. Я заметил, что он сказал о себе в третьем лице, но не понял, почему. Но не понимал только до следующего дня, когда Учитель уехал, и его заменил какой-то левый йогин. В его комнате, в которую он настрого запретил заходить кому-то, кроме меня, находилось только две вещи - ростовое зеркало и табличка с надписью "будь осознанным".
Максим выдержал долгую паузу, после чего мягко обратился непосредственно к спутникам.
- Я вот к чему. Тут эти советы как нельзя кстати. Осознавайте, что с вами происходит. Не поддавайтесь порывам и чужим мыслям. Не совершайте ту же ошибку, которую совершил я, когда пустил мысли Города в свою голову.

Больше всего на свете Око ненавидел русский мат. Даже в виртуальном пространстве это явление докучало ему больше всего и он почти понимал в некоторые моменты ярое желание нацистской Германии изничтожить Россию. Что может быть хуже слов и выражений, которые могут обозначать все что угодно в зависимости от ситуации, оратора и интонации. Пришлось немного поднапрячь свое восприятие и создать мысленно особый алгоритм перевода, чтобы понять истинный смысл их разговора:
- Великая Партия! Сколь трагична картина перед нами, - резко выругнулся радист.
- Василий Илларионович, срочно передавайте весть о произошедшем в штаб дивизии, а я поспешу закрыть юных сограждан броней нашего танка, - коротко, но очень матерно проорал мехвод, рванув танк вперед.
- Потап Евграфович, радирую. Борт номер 073 запрашивает штаб. Видим... - проорал в рацию было радист, но в голову ему заехал тяжелый кирзач артиллериста.
- Вы невнимательны. Вам что-то не то показалось, потому как у меня в смотровых приборах перед нами чистое поле и лес с немецкими солдатами, - гольным матом проорал артиллерист, но мехвод не сбавил газу...

Могильная плита, возле которой видели призрак, представляла собой кусок светлого камня, подвергнутого самой начальной обработке, каменщик придал кое-как форму прямоугольника, но до выравнивания углов и полировки дело не довёл. Не без труда Лири рассмотрел высеченную или, скорее, выцарапанную на камне надпись - "Лейла". Это редкое имя было ему знакомо - природное любопытство однажды заставило Ферилейка "проинспектировать" личное имущество герцога. Среди обилия украшений из золота, серебра, драгоценных камней, один предмет смотрелся совсем не к месту, но в то же время более лично - это был простенький, но с любовью выполненный медальон с искусной гравировкой "Лейла". И именно этот медальон прихватил с собой герцог, выходя из кареты. Лири сначала не был в этом уверен, но теперь сомнений не оставалось.

О проклятьях и призраках Ферилейк знал немного, но поболее любого другого из свиты герцога. Заглядывать в противные церкви книги, рассказывающие о подобных вещах, из присутствующих мог только Лири. В одном из трактатов, написанных безумцем, сожённым позднее на костре, говорилось, что призраки - это души людей, не сумевшие найти путь в загробный мир из-за незавершённых ими при жизни дел. Речь шла, конечно, не о невскопанном поле или неоплаченном долге, а о чём-то очень важном, что наполняло смыслом последние дни умершего. Несчастный автор этих утверждений, видимо, основывался лишь на теоретическом опыте, потому как ни одного конкретного случая появления призраков он не описал. Что до проклятий, то эти народные суеверия, напрочь отрицаемые церковью Всевышнего, были изучены гораздо более скрупулёзно. Автор утверждал, что лишь немногие люди способны наложить проклятье - таких обычно именуют чародеями и колдунами, а Святая Церковь устраивает им пытки водой и сожжение на костре, хотя и в не самых распространённых религиозных трактах учёные братья упоминают случаи страшных проклятий, хотя и утверждают, что они бессильны против тех, в ком живёт истинная вера. Проклятья часто спонтанны и основываются на экстремальном эмоциональном состоянии накладывающего его человека. Цыганскому народу приписывают особую роль в этом деле, так как именно среди цыган наибольшее число ведьм и колдунов.

Пока Лири изучал могильную плиту и выискивал в уголках своей памяти полезные сведения, воины конструировали импровизированные носилки для своего лорда, хотя бедняга так иссох, что его можно было буквально взвалить на плечо и без труда нести. Сэр Роберт, подбежавший к герцогу первым и находившийся к нему ближе всех, обнаружил зажатый в руке герцога медальон - тот самый, о котором вспомнил Лири, - простенький, но симпатичный, с гравировкой "Лейла". Ослабшая ладонь герцога почти выпустила украшение, лишь тоненькая цепочка удерживала медальон в руке. Герцог был очень плох, но дышал, хотя и затруднённо.

Воины уже собирались поднять тело, как из тумана со стороны поместья появились две фигуры: высокий человек средних и сгорбившийся низенький старичок. Они были безоружны и шли неспешно, не проявляя агрессии. В высоком мужчине можно было узнать того самого цыгана, что управлял повозкой - высокий, мускулистый, темноволосый, красивый средних лет мужчина был одет по-летнему, на поясе его висела сабля. Старика же все видели впервые. Он был седой, морщинистый, с заросшими бровями, но гладко выбрит, шёл он тяжело, еле перебирая ноги. Старик был облачён в бесформенный мешковатый балахон и выглядел совершенно безобидно. Его более молодой спутник фактически преградил отряду путь, остановился и прокричал:

- Здесь нет родового проклятья, это проклятье бесчестного предательства и, чтобы снять его, Леон Маркейн должен умереть!

Лири тащился следом за всеми по грязи и бездорожью. Он уже проклинал герцога, а ещё больше барона, который простым приказом включил его в этот отряд. Увидев призрак женщины он испугался даже больше остальных. К черту все эти слухи ничего сверхъестественней себя он в жизни не видел и его это устраивало. А теперь...
А теперь он стоял за спинами своих спутников и трясся от страха. Может к черту этого мрачного герцога с его мистическими проблемами? Вдалеке виднелась повозка цыган и Ферилейк с трудом подавил желание шажок за шажком уйти от спутников в том направлении. А что? Начать странствовать с табором носить золотую серьгу и может даже отрастить бороду! Но не успел он хорошенько обдумать свой план, как неупокоенный дух исчез, а у могилы осталось только тело их хозяина. Ну и хорошо. Ситуация опять становится контролируемой.
Колдун перекрестился. "Спасибо, Всевышний, что никто из честной компании не вспомнил, что специалист по сверхъестественному здесь он и призрак для него как семечки подсолнечника. На один зубок. Ведь призрак отца приходит обучать его колдовству по ночам. Так ведь вроде говорят?".
Когда опасность прошла стороной он растолкал людей и подошел к могиле. Герцогом уже занимались, а он решил обратить внимание на могилу. Он провел по надгробной плите рукой, читая, что на ней выгравировано.
- Не хочу упрекнуть вас в воинской доблести, достойные воители... и воительницы, - произнес Лири тихо и сосредоточено, - но дело это не вашего профиля. Еда и питье лорда не было отравлено, я испил из каждой чаши и откусил от каждого куска. И раз здесь замешаны силы древние и темные, как говорят братья более сведущие в вере, силы противные мирозданию, то эта тайна мне по зубам.
Ферилейк понятия не имел что это за чертовщина, но он поднялся от могилы отряхнув руки, гордо распрямился и уверенно, серьезно изрек:
- Мы столкнулись с родовым проклятием.
Нужно было успокоить разумы обывателей, а эта версия вполне походила на рабочую гипотизу. Пока его спутники мастерили носилки и грузили тело, он предпочел сосредоточиться и вспомнить читал ли он про такие случаи в оккультных книгах.

Джек улыбнулся, видя как воспоминания делают спутников немного счастливее. От этого места стоило ограждаться и они шли его путем. Как сеанс групповой терапии, только с пушками и на свалке. Но может помочь.
- Вот видите у нас есть кое что за спиной. Воспоминания - это наш якорь к другому миру. Тоже расскажу историю.
Он петлял между горами мусора вслед за собакой и продолжил рассказ.
- Моя мать была довольно странной особой. Художница, творец, все дела. Её искусство было настолько ново, что никто не воспринимал его. Сейчас появляются образцы и спрос, но в моем детстве она представлялась мне зацикленной на своих картинах, холодной и чужой женщиной. Ели мы на завтрак хлопья, которые заливали молоком сами. А хотелось блинчиков с сиропом горячих или пирог. Но мать не особо думала о насущном, - Дек причмокнул думая о блинчиках, но вскоре продолжил.
- А ещё когда я был маленьким все болели бейсболом, а точнее Барри Бондсом, это все взаимосвязано, потерпите. Итак Барри... Первый год в Высшей Лиге и уже 16 хоумранов, это было в восемьдесят шестом. Автограф его было достать невозможно. Очереди были как в Великую Депрессию у Национального банка, а мне было 8 лет. Мне хотелось этот чертов автограф. Отец всегда решал мои проблемы, но здесь он оказался бессилен, и тут пришла на помощь мать. Она как-то подозвала меня после обеда и увела в свою комнату. Мне нельзя было заходить в мастерскую, там все было заплетено плющом а на плющ у меня аллергия. Как сейчас помню. Она красила веки у трюмо, а я стоял прислонившись к дверному косяку. Хмурый такой. Она посмотрела на меня и сказала, что мы можем пойти на хитрость, только если не узнает отец. Но я был готов на все. Тогда она дала мне газету в которой было написано, что в четверг мой любимый Барри Бондс раздает автографы в Мемориальном раковом центре имени Слоуна-Кеттеринга, в детском отделении. Никогда не знал кто это такой. Я у неё спросил, как нам это поможет, а она улыбнулась, озорно посмотрела на меня и достала из ящичка ножницы.
Бриджер провел по волосам, улыбаясь. Этот момент в его жизни был действительно похож на приключение. Доброе и не опасное приключение.
- Она подстригла меня на лысо, сделала темные круги под глазами и нарядила в пижаму. Сказала, что я похож на пациента и теперь мы получим автограф. Мы пробрались в больницу и вместе со всеми детьми я подписал свою карточку. Знаю это может казаться странным. Я так и думал когда повзрослел. Но моя мать француженка. Все французы странные. Тогда я понял, что мама действительно любит меня и там, где нельзя пройти на прямую, как отец, нужно звать маму. Ну и в конце концов никто не пострадал, а карточка до сих пор лежит у меня. Сейчас она стоит наверно тысячи четыре. Я её даже в тяжелые дни не продал. Вот так то.
Бриджер последовал за Лазарем, взведя курок револьвера.
- Эльфа этого не убивайте с ходу. Нам его допросить надо будет, мне кажется он разбирается в ситуации.

Джек говорил горячо, импульсивно, явно на ходу принимая для себя какие-то судьбоносные решения, требующие большой силы характера - это было заметно по его лицу. 
А еще заметно было, как странно загорелись желтым его глаза, словно как у кошки или у совы. Жутковато, на самом деле. Что это, действие неизвестного вируса, или истинный облик этого человека? 
Сам Джек что-то торопливо объяснял про использование энергии, про роковую ошибку, про необходимость оставаться собой. Звучало это конечно дико, однако в сочетании со всем происходящим воспринималось, в принципе, довольно связно. Даже убедительно. 
Действительно, чего уж тут сложного - некая энергия имеет в этом странном месте огромное значение. Её каким-то образом можно выпить и использовать в своих целях. К примеру, моментально, словно по волшебству, залечить смертельные раны, как это только что удалось сделать полицейскому. Однако цена тому - изменение. Какое именно - еще предстоит узнать, однако то, что заметно уже сейчас не очень-то обнадеживает. Поэтому Джек и решил идти до конца, полностью взяв на себя всю долю опасности вместо еще не затронутых губительным процессом спутников. 

Историю говоришь хочешь послушать? Чего же рассказать-то... Улыбнулся уголками губ, задумался на минуту, вспоминая далекие, овеянные душистым запахом сирени и теплом весеннего солнца школьные деньки. 

- Это было - дай Бог не соврать - в девятом, вроде бы. Мы тогда всем классом на экскурсию выехали в ботанический сад. Там был мой друг лучший, Серёга, с которым мы самого начала школы за одной партой сидели. А еще Таня, девчонка что уже несколько лет была его главной в жизни мечтой. Он грезил о ней днем и ночью, а мне она просто нравилась, без фанатизма особого. И судя по всему, я ей тоже, но само собой, мне приходилось обходить ее стороной из-за Серёгиных чувств. Такие дела. И вот на этой экскурсии она вдруг возьми да и пропади неизвестно куда. Мы с ребятами и девчонками конечно всполошились - ведь если заметит училка, то мало не покажется. Решили, что трое пацанов по-тихому Таньку поищут, не уходя далеко. Пошли мы с Серёгой и еще там один. Каждый естественно надеялся, что именно он найдет пропавшую, ну а выпало в итоге мне. Бегаю по тропинкам между деревьями, смотрю - стоит красавица. Веточки разглядывает, улыбается чему-то про себя. Волосы у нее длинные, волной светлой до плеч, глаза потрясающие, зеленые, глубокие такие, что только провалиться в них и утонуть навсегда. Фигурка, ноги - как у балерины. В общем, настоящее чудо. И как только я раньше не понимал... Она смотрела на меня и сердце мое билось как колокол в церковный праздник. Подошел ближе. Она не отвела взгляд, продолжая с потрясающей нежностью всматриваться, казалось, в самое мое нутро. В эти, ставшие вдруг тягучими, как сладкая патока, секунды возникла вдруг уверенность, что если не сделаю ничего, не поцелую ее сейчас, то пролечу мимо самого большого своего в жизни счастья. Ну а на другой чаше весов была верность дружбе.
Сильнейшее замешательство на несколько мгновений выбило почву из под ног. Однако было поздно. Её магия уже властвовала надо мной. Буквально не помня себя, я наклонился и погрузился в шелковую мягкость ее губ. Это было что-то совершенно волшебное. Незабываемое... 
Спустя пару лет мы поженились - единственные из класса, чти отношения доросли до свадьбы. А с Сергеем хоть и помирился потом, но былая дружба уже не вернулась. Видать, не прощается такое, да. 

Алексей задумчиво пыхнул невзначай взятой у Джека за время своего рассказа сигаретой.

- К чему я это все собственно... Случается, что некое решение круто меняет жизнь. И принимая его, ты осознаешь - сделанного не воротишь. Пути назад нет и быть не может. Мне теперь некуда возвращаться, Джек. Попробую понять что это за место такое, что тут вообще твориться. Мало ли, вдруг повезет. Может найду каким-то образом дорогу к... к своим. 

И напоследок добавил.

- Алексей меня зовут. Савельев.

Максим, пожав плечами, сел в позу лотоса на невесть откуда взявшееся у чебурашки покрывало. Шелковое, вот ведь фокус. Мало чем отлиается от сидения на голой земле, зато - шелк! Максим хмыкнул.
- Что меня выдало? - спросил он с любопытством, потом опустил глаза на свои ноги, - А. Ну да. Не нужно быть Шерлоком Холмсом.
Эльф начал ласкать Максима, вызывая у того некоторое недоумение.
- Надеюсь, люди вам нужны не для...
Парень едва успел закрыть глаз. Чербурашка ткнул в него своим негиигиеничным пальцем, и весьма больно.
Проси как хочешь. Город слышит и мысли и слова. А, если с первого раза Город желание твое не исполнит, я тебе глаз вырву. Говорят, от боли и крови Город слышит лучше.
Вот это фокус, значит, Город все-таки исполняет желания. А его не выполнил. Ни одно. Максима чутка бросило в пот.
- З-знаешь, именно мои желания Город почему-то не выполняет.
Ну не собирается же он на самом деле вырвать глаз? Это ведь невозможно, вот так вот голыми руками вырвать человеку глаз? Или возможно? Хотя, даже если невозможно, чебурашка этого не знает, так что от того не легче. Лучше уж тогда чтобы было возможно.
Ну вот. Мысли уже распоясались. Тихо. Не думать о лишнем. Если кровь и боль помогают исполнению желаний, значит и страх должен помогать, логично?
- Впрочем, я попробую. Но это займет время. Минуты три. Может, пять.

Максим закрыл глаза и начал глубоко дышать животом. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Вдыхать энергию Вселенной. Выдыхать все, что мешает Вселенной услышать глас. Руки расслаблены. Ноги расслаблены. Ум расслаблен. Энергия Вселенной заполняет тело. Интересно, это все та же вселенная, или другая?
Стоп. Лишняя мысль. Отогнать ее. Пусть думается сама.
Энергия заполняет тело. Энергия концентрируется в центре груди, в духовном сердце, в Анахате. Там энергия принмает форму раскрытого цветка лотоса, в центре которого сидит некое существо, размером не более пальца руки. Энергия струится золотистым светом сквозь его кожу, наполняя все существование. Любовь. Сострадание. Это молчаливое существо суть сущность бесконечной мудрости, образованное дыханием Вселенной. Оно сидит тихо, спокойно, в совершенном равновесии.
Существо растет. Его ноги входят в ноги Максима, его голова - в голову Максима, его торс совпадает с торсом Максима. Это существо бесконечной мудрости находится прямо под кожей. Оно растет всместе с кожей, вместе с самим Максимом. Вот уже и эльф, и покрывало, и то, что Максим считал собой, находятся внутри него, вместе со всеми их страхами, сомнениями, пристрастиями.
А он растет дальше. Вот он уже обозревает бесконечную пустныю сверху. Вся она находится внутри него, а его голова находится среди звезд и планет. Должны же быть хоть где-то звезды, да?
Рост продолжается. Вот уже вся вселенная, все, что может себе предстваить его ум, находятся внутри него. Вместе со всеми людьми, их мыслями и страданиями.
Как тут одиноко. Как тут спокойно. За пределами вселенной, в абсолютной пустоте.
Пора возвращаться.
Стремительно уменьшается он в размерах. Вот уже голова его находится среди облаков. Вот уже гораздо ниже.
Тут он останавливается на мгновение и смотрит вниз. Там сидят два существа. И оба страдают. Тот, что выше, страдает от несвободы. Он чей-то раб. Все, чего он желает - освободиться от оков. Жаль его. Тот, что пониже, тоже страдает. Он тоже несвободен. У него тоже множество пристрастий, привязанностей, эмоций. Все, чего желает он - освободиться от них. Жаль и его.
Они похожи. Но между ними есть одна большая разница. Второй может помочь себе сам.
Энергия Вселенной, сущность бесконечного сострадания, окружает первого.
"Пусть он будет свободен. И снаружи, и изнутри."
Так просто.
Он начинает уменьшаться. Вот уже его тело совпадает с телом Максима. Его ноги входят в ноги Максима, его голова - в голову Максима, его торс совпадает с торсом Максима. Теперь он снова плоть и кровь.

Максим открыл глаз и взглядом, полным сострадания и жалости, взглянул на своего собеседника.
- Ты можешь быть свободен, - нежно сказал Максим.

ссылка Для М_С

И тут детектив Бриджер все понял. Долгожданная собака хрустела его пальцами, а он смотрел на воздвигающийся из мусора крест, ставший метафорой жизни и смерти Джошуа Кеплера.
"И еще повелел Сатанаил земле, чтобы она произвела животных, питающихся плотью и кровью. А морям повелел, чтобы произвели они рыб плоть пожирающих и птиц, небесных падалью питающихся. Для того повелел он это, чтоб пожирали они все живое созданное невидимым Отцом", - вспомнил Джек слова одного апокрифа, который пришлось прочитать в рамках расследования. Он сам служил хлебом насущным для твари земной, а Джошуа... а Джошуа был кровью Христовой.
Тогда Джек посмеялся над апокрифом прочитав в нем такую фразу. "Вся кошерная пища - содержат человеческую кровь, полученную при специальном ритуале убийства с максимальным выделением гавваха (энергии страдания, которая питает и доставляет наслаждение Сатанаилу и его рабам)". Но сейчас он воочию видел эту самую гавваху, которая излечивала и преобразовывала все вокруг. Ребра его срослись, кровь перестала сочиться из тела. Включился и лихорадочно заработал мозг.
Майерс. Безоружный Майерс, увидев что можно получить от смерти подходит к двум таким же безоружным людям и предлагает им уйти. Желтоглазые спорят о гаввахе как о добыче. Вожак эльфов утащил Ларина.
Майерс бегущий от драки и пытающийся идти на переговоры, предлагает просто сбежать, причем не беря с собой стрелков. Это можно было считать детективской смекалкой, но Джеку ярко представились тела француза и девчонки растянутые на цепях и бизнесмен сцеживающий с них целебную энергию. Воспользовавшись, что никто за ним не следил он вытянул здоровой рукой из кармана ручку и рекламную листовку, быстро написал на ней короткую фразу и смял в маленький комочек.
Сенбернар никуда не девался. Потеряв пальцы он обрел верного друга. Одного из немногих кому можно было доверять.
- Тебя будут звать, Лазарь, вкусив плоти детей господа и выпив их крови возродился ты из тлена как Лазарь из Вифании, - произнес детектив потрепав собаку по голове, - Рядом, Лазарь, на самом деле я не очень религиозный, просто хорошая память на всякий бред, тут и не захочешь в Бога поверишь, правда Лазарь? Ты ведь здесь дольше меня, наверное...
Он встал и направился к телу священника. Парень которого взяли в заложники давал ему шоколадку. Шоколадка провела с буддистом какое-то время и возможно сохранила его запах, теперь собака сможет вывести их на похищенного.
Проходя мимо Лионы, детектив незаметно сунул ей в ладонь записку. Спасать он никого не собирался. Ну может Арлекина и Стрелка. Но дать шанс на спасение было необходимо. На измятом клочке бумаге было написано: "Берегитесь Майерса, он попытается вас убить, действуйте первыми".
Обогнув желтоглазого растопырившего крылья Джек присел над телом священника. Кеплер спас их два раза. Один раз убив "маску", второй сейчас высвободив своей смертью целительную гавваху. Не смотря на свою неуравновешенность, истеричность и безумие он был бы очень хорошим другом. Жаль он ушел от нас слишком рано. А нужно было всего лишь подчиниться приказу боевого командира.
- Последний приказ тебе, Джо, - улыбнулся Джек, закрывая веки священнику, - я знаю, ты тоже его не выполнишь как и все предыдущие, но... покойся с миром.
Затем детектив прикоснулся к ране обрубленными пальцами левой руки. К сожалению, энергия уже не понадобится убитому. Он был их человеко и таким он останется навсегда. Убийцы, типа парочки спустившейся с небес и падальщики, типа третьего желтоглазого не будут носить частичку героя, просто недостойны. Джек не знал как поглощать энергию, но этому он попытался вспомнить то чувство, когда был алкоголиком. Непереносимая жажда. Организм, который вбирает спиртное как сухая потрескавшаяся земля. Все без остатка. Кисонька, ну дай ещё хоть капельку. Затем он забрал у погибшего катану в ножнах, кинув её Арлекину. С одной рукой мечем особо не помахаешь. Порывшись в карманах забрал гранаты и шоколадку.
Подозвав Лазаря, он дал понюхать ему шоколадку, приговаривая:
- Ищи хозяина шоколадки, найдешь я дам тебе откусить, давай малыш, она с вафелькой, ты же любишь вафельки.
Обернувшись к товарищам по Мясовозу, Джек спросил:
- Стрелок, Арлекин вы пойдете искать Буддиста? С собакой мы это быстро обстряпаем.

Почувствовав как Глейзер потянул её энергию, Линда ухмыльнулась. Ну-ну. Не отравись только. Язвенник.

Шупальца сжали тела эльфов и подняли в воздух. Они впились в легковесную плоть, будто стараясь извлечь из них как можно больше. Истомы. Боли. Звуков.
Не сразу Линда поняла, что среди сжатых ею тел находится одно не такое, как все остальные. Какое-то нежное. И слишком живое. В её хватку попал кто-то, чью жизнь оборвать легче всего. А потому тяжелее. Увидев девушку, Линда даже не изменилась в лице. Просто резко притянула щупальце в себе и опустила помятое тельце в метре от себя.
- Мне жаль. Прости.
Пробубнила под нос себе. А может и громко сказала, но агонические повизгивания жарящихся эльфийских тушек не дали расслышать.
Линда пристально на них посмотрела. Ощутила вздувающуюся и расползающуюся кожу, горелый запах подгнившего мяса. Плоть истерично содрогалась под её щупальцами, которые она чувствовала, словно это были её пальцы. Но эти повизгивания. Эй совсем не хотелось их слушать. Совсем-совсем.
Пальчики одним сильным движением вошли в слуховые каналы, пробили ушные перепонки. Линда даже толком не успела почувствовать в какой момент раскрошились слуховые косточки. Лишь вязкий шлепок. Как будто лопнул шарик. Так она и не узнала как у эльфов ушки устроены: так же, как у людей, или по-другому.
Но нет, не так. Я ведь их слышать не хочу. Зачем в уши-то?
Щупальца извильнулись. Хрустнули стенки и перегородки носовой полости.
Да нет же. Не слышать, я сказала.
Глазные яблоки вытекли наружу. Или выкипели - непонятно. Но визг всё равно стоит, стоит в ушах. О, кстати, теперь Линда поняла как нос связан с глазницами через носослёзный канал.
Эм. Да как их заткнуть-то?
Вернув щупальца в носоглоку, она решила пропихнуть их в гортань.
Вооот. Дышать не могут, соответственно, и визжать не могут. Правда основание языка сейчас выгорит. Но так всё равно лучше.
Критично осматривая сквозь свои полупрозрачные персты как обгорают проклюнувшиеся наружу рёбра, Линда наконец решила что делать с эльфийским отродьем.
Сжать ещё сильнее. Плотнее. Туже.
Присосками сияющими припасть. И потянуть. Как через десятки трубочек.
Невидимые капилляры стали наполняться каким-то новым свечением. Переливающимся. И тёплым.

Осушенные и выжженные жмурики птичками перелётными устремились куда-то в сторону горизонта. Но куда им? Шмякнулись недалеко где-то. Через кучу мусорную. Ну, может, через две.
Конечно, гуманнее было бы их добить. Но только убивать - плохо. Да и вообще они матом ругались. Кажется.
А щупальца становятся всё тоньше и тоньше. Теперь больше на длинные медицинские иглы смахивают. В которых ртутью беснуется радуга. Линда хмурится. Ей хочется оставить радугу себе. А в голове:"...сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости..." Да блин.
Ладно. Линда склонилась над девушкой, которой имела неосторожность сломать рёбра. Улыбнулась, погладила по голове. И говорит такая:
- Десять ночей Айболит
Не ест, не пьёт и не спит,
Десять ночей подряд
Он лечит несчастных зверят
И ставит и ставит им градусники...
Прислоняет "градусник" к животу. И ждёт чего-то.
Остальные тянутся к другим раненым. Хорошо так тянутся. И тепло от них. Как от маминого чая с малиной.