|
ссылка"Разве ты не видел, что солнце было больным, А когда взошёл Харун, оно воссияло снова, Везением Доверенного Аллаха Харуна, обладателя щедрости, Харун — правитель, и Яхья визирь его" Аль-МавсилиЭта история начинается в те дни, когда благословенный век Харуна ещё не близился к своему излёту, когда тело халифа ещё не подводило его, а вокруг не кружились, предвидя кровавое пиршество, стервятники. Это история начинается девятнадцатого мухаррама, в год сто восемьдесят седьмой, когда прошло шестнадцать лет от правления Ар-Рашида, шестнадцать лет спокойствия, свободы от войн, чумы и всяких бед. Эта история начинается тихой арабской ночью, в Багдаде, полном пышностью изысканной жизни. Лунный свет серебром ложился на изумрудный купол дворца Аль-Мансура, и фонари стражей из шудры, словно светлячки, скользили по городским стенам , по узким улочкам, по чёрной воде каналов... О Багдад, как описать тебя, светлое око мира? Ты пахнешь корицей, камфарой и гранатовым соком, в тебе твёрдость дамасских клинков, изящество синского нефрита, мягкость изысканнейшего румского шелка! Ты — сияние сарандибских самоцветов, ты — величайшая из жил асванского золота посреди пустыни, ты — поэма, вытканная ахмарским жемчугом на самаркандской бумаге, ты — синдский слон, пред которым склоняются львы! Вообрази себе, вазир, бескрайние ряды резных ворот и украшенных зубцами башен, вообрази разноцветные купола, возвышающиеся над садами, полными пальм и кипарисов — такие дворцы возводили ещё жители древней Хиры, и как столетия назад, за высокими стенами, богачи прогуливаются по садам, усаженным лилиями, розами и белыми маками, силясь ночной прохладой отогнать дневной жар. Кто знает, может прямо сейчас, в укромном закутке, образованном выступами неровной стены, айары прислонили нож к чьему-то животу, и напрасно случайный прохожий оборвёт горло — уши знати внимают лишь струнам ребаба, да голосам певиц, поющих стихи Абу Нуваса: — О, как прекрасна эта ночь и как благословенна! Я пил с любимою моей, любви пил кубок пенный. Я поцелуя лишь просил - она была щедрее, От счастья я в ее отказ поверил бы скорее! Многозвучна арабская ночь, полна стрекотом цикад, звоном кубков и стонами влюблённых! Уже последний торговец закрыл лавку ставнями, и ученики ложатся спать на минарете, обмениваясь шутками о своём учителе, и странники разместились на ночлег в мечети, и обитатели квадратных одноэтажных домиков расстелили циновки на крышах, спасаясь от летнего зноя, и разнесся уже давно клич муэдзина: — Аллаху Акбар! Нет бога кроме Аллаха и Мухаммед — посланник Аллаха! Спешите на молитву, спешите к спасению! Аллаху Акбар! Нет бога кроме Аллаха! Но даже эту пестроту звуков не сравнить с дневным гомоном, со всепоглощающим шумом городской жизни. Тиха арабская ночь! Умолк Большой Базар в Кархе, голоса над которым днём разносятся будто воинства всех царей земли сошлись на последнюю битву, и Малый Базар в Баззе, где армяне, ромеи и евреи состязаются в алчности и сметливости. Молчит Круглый Город, обитель катибов да мавали Высокой Службы, и квартал Басрийских ворот — дом шарифов, и лежащая за ним Шаркия — обитель ортодоксальных суннитов, и северные и западные кварталы, где обитают в основном солдаты из абны и аббасийи, и трущобы бедняков, и молитвенные хижины суфиев на окраине... Лишь с рассветом Город Мира возродится вновь, лишь с рассветом... Но что это? Отчего по обе стороны стремительных вод Тигра горят огни? Отчего освещены купола дворцов — и даже сам Дворец Блаженной Вечности Аль-Хулд сияет словно восходящее солнце? Что встревожило восточный берег, кварталы Русафа и Мухаррим, где обитают принцы и высшая знать? Ты проснулся той беспокойной ночью, о вазир, ибо что-то нарушило твой покой, и слышались тебе во мраке звон оружия, слабые мольбы умирающих, и виделись тени грядущей смуты... Ты прислушался, и ничего не услышал, кроме ровного биения сердца Багдада. В блаженный век ты живешь. И это никогда не изменится. Ты уснёшь, о вазир, уснёшь не ведая, что только что мир навсегда изменился. *** Той ночью, Повелитель Правоверных Харун Ар-Рашид отдыхал со своим любимцем Джафаром ибн Яхьей в Аль-Анбаре, одном из предместий Города Мира. Лилось алой рекой вино, среди армянских ковров восседали друзья детства на резных ложах из индийского тика, и вспоминали свою бурную юность. Их связывала больше чем дружба — любовь. Не уподобляйся, о вазир, тем, чьи языки суть чёрные скорпионы, жалящие сами себя, не гадай, были ли то узы братства или противоестественная страсть, но довольствуйся тем, что эти двое прошли через многое и поверяли друг другу самые тайные мысли. Бывали между двумя и ссоры. Сколько раз защищал Джафар несправедливо осуждённых подозрительным и скорым на расправу Харуном? "Он больной старик, который скоро умрет!" — кричал на Повелителя Правоверных тот, кто был ему ближе родных братьев, когда тот решил бросить в темницу шиитского имама. Халиф делал вид, что принимает этот довод, но после всё равно казнил того, в ком видел даже тень угрозы собственной власти. И многое из того, что делал Джафар, сам Харун сделать не мог — Повелитель Правоверных побудил придворных присягнуть его малолетему сыну, лишь Джафар и лояльная ему хорасанская знать откликнулись на зов. В ту пору многие завистники и недруги названного брата халифа говорили, де, Высокая Служба велит, но лишь волю Джафара... Ещё в дворцах Бармакидов собирались многие вольнодумцы — шииты, мутазилиты, суфии, хариджиты, христиане, иудеи, сабеи — и напрасно объяснял Джафар, что лишь призывает мудрых дабы те могли поделиться друг с другом идеями, ибо в споре двух мудрецов правы всегда оба... Было и многое другое. Было — и прошло. Несколько недель назад, Харун помирился с Бармакидами — как с Джафаром, так и со своим молочным братом Фадлом и названным отцом Яхьей — и одарил их роскошными придворными одеждами. Вспомнил мудрый властитель мира, что именно Бармакиды стояли подле него, когда он восходил на престол. Именно их мудрые советы позволили ему умаслить армию, верную покойному брату Харуна, укротить восстание в Хорасане, примириться с Алидами, отладить сбор налогов по всему Халифату... И пусть Бармакиды настаивали на передаче трона Абдаллаху — старшему сыну Ар-Рашида, в ущерб действующему наследнику Мухаммеду, разве не приняли они волю Высокой Службы? Мир вернулся в семью, Харун и Джафар ели фисташки с ониксовых блюд, и вспоминали былое. Вспоминали прогулки вдвоем по ночному Багдаду, выезды на охоту, игру в поло на ипподроме в Ракке, голубиные бега... Вспоминали они и объятия красавиц, которыми оба наслаждались вместе — вспоминали, как могут вспоминать лишь двое мужчин, приближающихся к четвёртому десятку, но не утративших при этом жар и дух юношества. Вдохновлённый речами, Харун вдруг встаёт. — Субхан Аллах, брат мой. Солоны воды памяти, приятные телу, но неспособные утолить жажду в зной. Пусть кругом зима и слякоть, слова твои как чернила поэта, отпечатались в душе моей и побудили припасть к источнику сладости. Знай же, что этой ночью я буду веселиться и желаю тебе того же. Джафар тоже поднялся. Тень пробежала по красивому лицу его, но губы растянулись в улыбке. — Да пошлёт Аллах тебе сыновей, старший брат, и да не омрачится радость твоя. Халиф шутливо похлопал его по плечу — Я не шучу, брат мой. Не будет мне ни радости ни покоя, если не буду я знать, что ты счастлив! Ступай же к себе, выпей вина и насладись женщиной! Таков мой приказ! Бармакид поклонился, а после припал губами к пальцам друга. — Как пожелает Повелитель Правоверных. Стоило Джафару уйти, Харун сразу же помрачнел и уселся на своё место. — Уберите всё. Резко бросил он скрывающимся за занавесом подавальщицам. — И пошлите голубя в Багдад. Пора. Воистину, между сыном Махди и сыном Яхьи была любовь. Но как мудро заметил поэт, три вида любви бывает: "Любовь — связь, Любовь — лесть, Любовь — убийство". *** На душе Джафара было неспокойно — слишком хорошо знал он нрав всего названного брата, и с лёгкостью распознавал притворную веселость. Вернувшись в свой шатер, мужчина какое-то время сидел в темноте без движения, и лишь после, словно смахнув с себя сонную негу, поднялся и начал готовиться ко сну. — Посланец принёс слова Повелителя Правоверных! Окликнул Бармакида снаружи слуга. Харун послал подарки — вино, сладости, сушеные фрукты — и заодно приказал рабам ещё раз повторить, что приказывает своему названному брату радоваться этой ночью... Пришлось в самом деле вызвать женщин с музыкальными инструментами и поэта Абу Заккара. Вскоре, под ночным небом Двуречья разнеслась музыка и пение. — Хотят люди чего-то от нас, Не спят люди из-за нас, Желают знать они, Что мы скрыли. Абу Заккар был стар и слеп, и всё же даже его голос прервался, столь тяжелым сделалось молчание сына Бармакидов, когда новый посланец от халифа принёс ещё больше сладостей и вина... — Господин мой, Повелитель Правоверных оказывает тебе такой почёт! Отчего ты так печален? — У меня дурное предчувствие. Он что-то задумал. — Отгони свои страхи и предайся удовольствиям! Вскоре шатер окружили вооруженные воины аль-Хассы, во главе с Ясиром аль-Рахла. — Повелитель Правоверных зовёт тебя. Коротко бросил тот евнух. Названный брат халифа сразу же понял всё. Без особой надежды попросил он разрешения войти в шатер дабы оставить распоряжения, а получив отказ прямо спросил — Какой приказ дал он тебе? — Повелитель Правоверных хочет твою голову. Джафар покачал головой. — Он должно быть пьян. Берегись, возможно он вскоре пожалеет о своём приказе. Это был хороший совет — Ясир явно задумался прежде чем ответить — Мне не показалось, что он пьян... В голосе евнуха явственно читалось сомнение. — Не убивай меня до завтра, и я хорошо вознагражу тебя. Завтра же, если Повелитель Правоверных не изменит своего решения, делай что должен. Не случайно, Джафар ибн Яхья по всему Халифату известен был своим красноречием. Но после недолгого колебания, аль-Рахла покачал головой. — Нет к тому пути. — Тогда хотя бы отведи меня к Повелителю Правоверных и дай возможность оправдаться! Продолжал давить Джафар, и на этот раз евнух кивнул. — Это возможно. Харун ждал в своём шатре, сидя на молитвенном коврике. — Где голова Джафара? Быстро спросил халиф вошедшего Ясира. Тот опешил. — Я привёл Джафара... Попытался произнести незадачливый слуга, но Повелитель Правоверных не дал ему закончить, мгновенно подскочив с места, словно потревоженный карканьем воронов леопард — Мне не нужен Джафар! Мне нужна его голова! И Харун Ар-Рашид получил желаемое. Взяв отсечённую голову в руки, долго еще он осыпал ее оскорблениями, в кровожадном исступлении снова обвинял в обидах, о которых Джафар, будь он жив, и не вспомнил бы... Ясир туповато переминался с ноги на ногу в ожидании награды, заметил евнух и то, что в шатер прибыли хаджиб Фадл ибн ар-Раби, военачальник Харсама и евнух Масрур, прозванный "Меченосцем его мщения". Наконец, халиф обозрел всех собравшихся — в глазах его стояли слезы. — Харсама. Доставь это, — он протянул голову какому-то рабу, — и тело в Багдад. Выставьте останки на трёх мостах, дабы каждый знал, что бывает с изменниками. Масрур, немедленно вели заковать в цепи Яхью и Фадла Бармакидов, а также всех, кто служит им. — Всех, Повелитель? Невольно переспросил Масрур — речь шла о тысячах человек. — Всех! Рявкнул Харун, и тут взгляд его застыл на Ясире, так и стоящем с окровавленными руками. — И отрубите этому голову. Махнул рукой халиф. — Не могу смотреть на убийцу Джафара. *** В ту ночь начинается наша история. В ночь, когда Харун Ар-Рашид пролил кровь, что не смыть всей водой из четырёх рек. В ночь, когда мы впервые встретим наших героев. История IСалах Этот город — часть тебя, Салах ибн Мади ибн аш-Шахид аль-Лахми. Часть твоей кровной линии. Ровно сорок лет назад, твой дед был в числе каменщиков, заложивших первые кирпичи в основание Дворца Золотых Врат. Когда же купол, зелёный как облачения праведников в Джаннате, вознёсся над городом, старик рыдал, ибо даже в родной Хире не доводилось ему видеть такой красоты... Поначалу, ваша семья была богата. Аш-Шахид Аль-Лахми возводил для знатных особ один хирский дом за другим — хирскими домами же называли особенно роскошные здания с тремя фасадами и купольным бахвом, украшенным зубцами. Город постоянно рос, руки у старого Шахида были, что называется, золотые...
Пока однажды, его не зарезал какой-то сумасшедший последователь Аль-Муканны.
Твой отец, Мади ибн аш-Шахид, был человеком совсем иного сорта. Как говорили, вечером, когда он был зачат, твой дед и твоя бабка случайно попробовали кушанья со стола чиновника, принесённые им в дар знакомым.
Мади любил вино, любил бренчать на ребабе и что-то петь, скорее эмоционально, чем красиво. Ремеслу он учился плохо, скорее в силу природной рассеянности, чем недостатка таланта, и быстро связался с Айарами.
В особенности же отличала его впечатлительность.
Порой на минбар восходил харизматичный ваиз, который потрясая руками обвинял шиитов в расколе фитны, когда порицал пьянство, разврат, лицемерие! Почему покровительствуемые не носят предписанные им одежды?! Почему мужеложцы соприкасаются устами на улицах?! Почему молодёжь увлеклась всем персидским?!
От таких речей у твоего отца сами сжимались кулаки.
— Машалла!
Кричал он, и многие подхватывали тот крик.
В общем, Мади ибн Аш-Шахид для одних слыл благочестивым человеком, ревнителем веры, а для других недалеким и необразованным простолюдином.
Для тебя он был отцом. Местами строгим и берущимся за палку, местами весёлым и добродушным.
Каждое утро ты целовал ему руку и вставал в почтительную позу, ожидая какого-нибудь указания на день.
— Вы, суд мирской! Слуга Аллаха тот, Кто судит нас, руководясь законом. Пусть жен не всех в свидетели зовет, Пусть доверяет лишь немногим женам.
Пусть выберет широкобедрых жен, В свидетели назначит полногрудых, Костлявым же не даст блюсти закон - Худым, иссохшим в сплетпях-пересудах.
Сошлите их! Никто из мусульман Столь пламенной еще не слышал просьбы. Всех вместе, всех в один единый стан, Подальше бы! - встречаться не пришлось бы!
Пели отец и его друзья хором, а ты выглядывал из-за занавеса.
С детства узнал ты силу единства. Когда Шииты подожгли твой родной квартал Ячменных ворот, ты вместе со всеми бегал за вёдрам к каналу тушить пожар — и очень огорчился, когда тебя не взяли мстить.
Правда, потом вы — ватага мальчишек — собрались и пошли в Карху забрасывать дома поганых шиитов грязью.
Но стоило бросить всего несколько комков, как навстречу вам высыпала другая ватага. Завязалась драка, в которой ты вдруг узнал, что оказывается превосходишь по силам большинство если не вообще всех сверстников!
И когда вы победили — какое же это было упоение, смешанное с болью от синяков и ушибов...
— Шиитские хинзиры, будете знать как поджигать наши дома!
Один из мальчишек "другой стороны", потирая разбитый нос, прямо-таки вылупился на тебя и со странным акцентом переспросил
— Ты че, решил мы шииты?
На всякий случай ты разок пнул его, но потом всё-таки осведомился
— А кто?
— Мы евреи!
— Но... это же Карха?
Побитый юнец расхохотался
— Это Базза! Карха южнее!
Настало время тебе смущаться.
— Ну... может вы тоже наш квартал подожгли?
Как-то неуверенно поинтересовался ты, но мальчик с разбитым носом только рукой махнул.
Неудобно получилось.
— Может вы знаете где шииты живут?
С максимальной вежливостью, на которую ты был способен после того как разбил человеку нос, осведомляешься. В ответ — вздох.
— Знаю где караимы живут. Надо?
— Кто?!
— Ну, караимы. Отступники.
— Они шииты?
Твой вопрос явно поставил еврея в тупик. Он подумал какое-то время и наконец честно признался.
— Не знаю. Может быть. Я спрошу папу.
На том и разошлись.
С шести лет в твоей жизни появились работа и школа.
Учился ты при небольшой районной мечети — своего рода центре жизни всех прилегающих улиц, втором доме каждому мусульманину... И это вовсе не преувеличение! В мечеть сходились по утрам люди обсудить все свежие слухи, торговцы днём прятали в ней ставни, которыми на ночь закрывали лавки, в мечети спали бездомные и, вот, учились дети... Учились, конечно, только основам арабского, на уровне достаточном, чтобы читать Коран, и счету, зато совершенно бесплатно!
Что до работы, ради неё отец вывозил тебя за пределы города и вёз вдоль бескрайних пшеничных полей.
Здесь тебе следовало раздеться до набедренной повязки, а то и вовсе догола, и забраться на вершину высокой усечённой пирамидки, после чего громко кричать и махать руками, завидев ворон.
На соседних полях тоже были пирамидки и дети — вы забавлялись перекрикивая друг друга и строя рожицы — но вообще работа была тяжелая. Целый день на чудовищной жаре... как же болела твоя голова...
Хорошо что ты был крепким, а?
Зато половину заработанного отец отдавал тебе — трать как хочешь.
Так проходило твоё детство, и понемногу ты пообвыкся. Теперь-то ты мог найти путь и в Карху, и в Баззу, и на поле у Куфской дороги. И если какой распутник предлагал тебе свои дирхемы, ты уже точно знал за что именно тебе их предлагают, а также на какое расстояние нужно отбежать от такого человека, чтобы кинуть в него камень и не быть пойманным.
Мальчишка становился подростком. Теперь вы уже вместе с отцом читаете Коран.
Заодно ты узнал, на что шли деньги, заработанные тобой в роли "живого пугала" — отец отправлял их в Тарс воинам джихада, от твоего имени!
— Видишь, Салах! Ты — хороший мусульманин! Иные избегают этого и во взрослой жизни, а ты делал с детства, и Аллах видел это!
Когда тебе исполнилось шестнадцать, отцу пришла в голову новая идея — самому отправиться в Тарс! Сразиться с неверными не деньгами, но силой оружия! И, конечно, несмотря на робкие протесты матери, Мади ибн Аш-Шахид призвал тебя поехать с ним!
Всей родне удавалось удерживать его два года. Патриарх семьи, один из братьев покойного Аш-Шахида, лично запретил ему ехать пока у его дочери, твоей сестры, не пойдёт кровь, и она не будет выдана замуж...
А потом... потом случилась та самая ночь.
Ты возвращался домой с пирушки, предвидя взбучку отца, и жевал бетель чтобы отбить запах вина, когда прямо на тебя из темноты выскочил человек.
Странный то был человек — одетый в одну лишь длинную рубаху, но из белого египетского полотна, которое, как ты знал, стоило сто динаров за кусок — больше, чем ты заработал за всю жизнь!
За ним явно гнались. С противоположного конца улицы слышался лязг оружия, за поворотом мерцали отсветы фонарей.
— Мальчик, мальчик! Где ты живешь?!
Вдруг схватил тебя мужчина, носящий на нагом теле целое состояние.
— Я служу Бармакидам! Я хорошо тебя награжу если спрячешь меня!
На вопрос "Знаешь ли ты Бармакидов", в Багдаде принято было отвечать "Знаю ли я кого-то кроме них?!" Конечно, ты знал, что Яхья ибн Халид — визирь халифа, а его сыновья, Фадл и Джафар, также занимают высочайшие посты и сверх того наставляют принцев. Пару раз ты даже видел на каналах огромные корабли Бармакидов,
Но ещё ты знал, что если кто-то гонится за человеком в рубашке из египетского полотна, то этот кто-то должен быть ещё опаснее своей добычи...
Всю твою жизнь отец учил тебя: что долг мусульманина — помогать попавшему в беду.
Всю твою жизнь улица учила тебя, что сунувшись не зная куда и зачем, можно оказаться в еврейском квартале — повезло тебе тогда что ты не забрёл с ватагой к Басрийским воротам, где обитали Шарифы. Какой был бы позор — бросать грязь в дома потомков рода Пророка!
И кто знает, если ты выполнишь свой человеческий и религиозный долг — в чей дом ты бросишь комок грязи?
История IIКамал
Тепло материнского тела. Аромат благовоний. Шёлковая женская одежда. Три истины есть в мире — нет бога кроме Аллаха, Мухаммед Пророк его, а Камал ибн Вали — счастливейший из людей!
Десять лет провёл ты на женской половине, вверенный заботливым рукам рабынь-христианок, которые омывали тебя с ног до головы, одевали, раздевали, нарезали тебе пищу мелкими кусочками, глотая которые ты точно не подавился бы...
Даже когда ты болел — а болел ты часто — всё что ты помнил была какая-то невероятная, всесторонняя нежность, окружающая каждый твой шаг и каждое слово.
Припал губами к материнской руке? "Ах какой хороший мальчик, как он любит свою маму!" Сломал игрушку? "Ах какой маленький воин растёт!" Шлепнул рабыню по заднице? "Ах, маленький шалунишка, сейчас ему ещё рано, но вот когда подрастёт!" Казалось, даже если бы ты обмочился, это стало бы поводом для всеобщей радости (может так оно и было, но такого раннего детства ты не помнил).
Тебе нравилось чувствовать всеобщее одобрение — может потому ты так быстро научился произносить "Нет бога кроме Аллаха, и Мухаммед Пророк его", а следом и "Во имя Аллаха, Всемилостивого и Милосердного" и ещё несколько славословий.
В мечети ты стоял рядом с матерью и пару раз слышал в свой адрес: "Ах, какая милая девочка!" Наверное, ты бы обиделся, если бы знал, что на это стоит обижаться.
С пяти лет у тебя появился учитель, Муса аль-Бухари.
Его стараниями ты понемногу начал читать по арабски, особенно же он старался натаскать тебя в заучивании Корана наизусть. С возрастом в программу вошли также счёт, поэзия, хорошие манеры, фарсийский и румийский языки.
Тут-то и открылась твоя феноменальная целеустремлённость! Говоря откровенно, ты был туповат, не говоря уже о том, что частенько пропускал занятия по болезни, и после возвращался уже совершенно позабыв всё пройденное. Но ты мог тысячу раз произносить суру, пока в какой-то момент не получалось идеальное курайшитское произношение! Довольный учитель также показал тебе как говорить на манер Бану Хузайл и Бану Тамим!
— Он станет выдающимся чтецом Корана!
Так говорил старик Муса о тебе. Дружное "Ах!" было ему ответом.
Твоя мать, Фатима бинт Харун ар-Рашид, смотрела на тебя с гордостью.
Был впрочем человек, который не ахал и не охал. Вали ибн Мухаммед аль-Махди. Твой отец.
У него было щелчное и нервное лицо, жилистое тело и очень крепкие волосатые руки. Когда принц Вали морщился, казалось, будто он сейчас не то сплюнет, не то чихнёт, а морщился он часто, в особенности глядя на тебя.
— Ну и как он льву голыми руками пасть порвёт, а?
Спрашивал отец, осуждающе глядя на твою мать. Та мигом из чего-то тёплого, мягкого, расслабленного, обращалась в напряженную струну и казалось, даже делалась выше.
— Твоё беспокойство понятно, мой мудрейший и досточтимый супруг! Но Камал болеет, как же взять его на охоту?
— Он всегда болеет. И его младшие братья уже давно не живут с тобой. Я в его возрасте уже стрелял птиц из лука.
Ты пробовал стрелять. Слишком тяжело. Больно ручку. А один раз даже тетивой порезался. Мама сказала это плохой лук и велела выпороть добывшего его раба.
— Поистине, нет рук сильнее и умелее твоих, возлюбленный муж! Но разве мог ты читать Коран тремя разными способами? Твой сын очень одарён! Знаешь ли ты, что сам дядя Ибрахим слушал его и говорил, что никогда не встречал столь сильного голоса в столь раннем возрасте? И дядя Харун тоже слушал его чтение! Прошу, о терпеливейший из мужей, подожди ещё совсем немного!
Тут принц Вали сдавался. А ты возвращался в мамину постель, зарывался щекой в ее тёплую грудь и плакал от счастья — одна только мысль, что тебя могут отсюда забрать, была немыслима.
На твой одиннадцатый день рождения, отец снова пришел в гарем. Снова состоялся разговор.
Но на этот раз — мать уступила!
Как подслеповатый подземный зверь, щурясь от солнца, впервые семенил ты с отцом за пределы дворцового сада. На тебе — грубое мужское платье, от которого вся кожа чешется. Тебе пришлось сесть на лошадь — от лошади дурно пахло, и она не понимала когда ты хлопал ее. Ослики куда смирнее, но когда ты сказал это отцу, он поморщился и больше ты ничего не говорил.
Вы приехали к набережной Тигра, откуда открывался вид на зелёный купол Дворца Золотых Дверей, и золотой — Дворца Блаженной Вечности.
— Знаешь кто ты?
Спросил отец.
Ты тут же отчеканил как по писаному
— Камал ибн Вали ибн Мухаммед аль-Махди ибн Абу Джафар аль-Мансур ибн Абуль-Аббас...
— Хватит! — перебивает отец (и напрасно, ты мог довести генеалогию до самого дяди Пророка!), — Ты ведь не понимаешь что всё это значит, да? Все эти имена...
— Наши благородные предки, мир им!
Принц Вали снова поморщился.
— Ты знаешь, что ты внук Повелителя Правоверных?
— Конечно, мой почтенный отец! Я глубоко сожалею, что не застал дедушку Мухаммеда, и утешаюсь лишь тем, что сейчас он лицезреет Аллаха, Всемилостивого и Милосердного! Если ты позволишь, отец, я могу назвать сто имен Аллаха, чтобы утешить твою скорбь по дедушке!
Ты очень хотел впечатлить папу. Но папа почему-то не впечатлился, а только спросил как-то с издевкой.
— И знаешь как устроен мир, выходит?
— Конечно, знаю! В самом верху цари-мулук, за ними визири, потом высокопоставленные — те, кого возвысило богатство, за ними — средний люд, возвышенный образованием! Все прочие — грязная пена, заболоченный ручей, низкие твари, способные думать лишь о еде и сне.
Принц Вали усмехнулся.
— А раз знаешь — подойди-ка вон к тому лодочнику, видишь, который к причалу подошел, и забери у него его лодку.
Тут тебя признаться обуял страх, но... мы ведь говорили, что ты был невероятно целеустремленным?
Ты подошёл в незнакомцу, и сразу же выдал.
— Ничтожный простолюдин, я принц Камал забираю у тебя твою лодку, ибо такова моя воля! Подчиняйся, или тебя накажут!
Лодочник посмотрел на тебя и ничего не ответил, невозмутимо продолжая крепить своё суденышко к причалу.
— Тебя высекут!
Не унимался ты,
— Тебе отрубят голову!
— О Аллах, какой злой ребёнок!
С удивлением проговорил лодочник, переводя взгляд на твоего отца.
— Прости его, Касим, он слишком много времени провёл с матерью!
Рассмеялся, подходя, Вали.
— А теперь запомни, Камал. Во-первых, это Касим, и мою лодку он не отдал бы никому, кроме разве что самого Повелителя Правоверных. Во-вторых, если ты хочешь чтобы Касим тебе подчинялся, тебе понадобится нечто больше чем пустые угрозы. И в-третьих, то что ты принц, не значит, что ты можешь вести себя как свинья. Понятно?
Так началась твоя жизнь с отцом. Новые наставники. Новые предметы. Верховая езда. Соколиная охота. Каллиграфия. Теперь тебя пороли за ошибки — и поскольку ты был скорее усидчив чем схватывал налету, пороли тебя часто, и заживали следы порки на тебе очень долго.
На четырнадцатый год жизни, принц Вали отправил тебя одного в мечеть Аль-Мансура, дабы ты учился там и лучше постиг Коран.
Тебе был дан наказ разыскать Мухаммеда Аш-Шайбани и слушать его, о чем бы тот не говорил.
Мечеть была не самым большим зданием из виденных тобой и определенно не самым красивым — огромное четырехугольное здание из кирпича с довольно скромной резьбой над входом и внутри — и всё же никогда прежде не встречалось тебе столько людей в одном месте!
Не меньше двадцати кружков по несколько десятков человек собрались в колоссальной зале.
Ты вежливо спросил первого попавшегося юношу, где найти Мухаммеда Аш-Шайбани, на что тот покачал головой
— Сегодня Мухаммед Аш-Шайбани не пришёл. Зато преподают Муаммар ибн Аббад, Ибрахим ан-Наззам, Дирар ибн Амр, Мухаммед ибн Аби Умейр! А вон там, в углу, преподаёт суфий! Выбирай сердцем!
Возможно, выбирать все же следовало головой.
***
В ту самую ночь, Касим катал тебя на лодке по Тигру. Ты лежал на дне и мечтал о великом будущем, когда приметил вдали, на мосту, какое-то движение. Группа освещённых фонарями людей в доспехах на "раз-два взяли!" поднимали высокий заострённый кол, на вершину которого что-то было насажено...
Юношеское любопытство взяло верх над осторожностью, ты пригляделся и явственно различил то, что воины шудры выставляли к завтрашнему дню на всеобщее обозрение.
Голову Джафара Бармакида.
История IIIЭзра— В Хорасане снова неспокойно. Али ибн Иса выжимает из края всё без разбору и даже отнимает землю у дехканов. Это безумная политика, и приведёт она лишь к одному — к войне.
— Визирь это понимает?
Мойше бар Ицхак, твой отец, только руками всплеснул. Каким бы ни был он большим человеком — богатый торговец, член тайного совета визиря, — есть разница между тем, что твоё мнение что-то значит, и что к тебе нельзя не прислушаться.
Ты, впрочем, едва ли понимал в столь тонких материях, и занимало тебя совсем другое — не быть выпоротым!
Старый учитель охотно обучал тебя Торе, а когда ты немного подрос, и Талмуду, и хотя из пятидесяти учеников ты был в числе если не первых, то вторых, хлыст частенько гулял по твоей спине и ягодицам.
В результате ты довольно быстро раз и навсегда узнал, где расположена Земля Обетованная, выучил Десять Заповедей, научился различать чистое и нечистое, усвоил правила воздержания от крови и поклонения идолам.
— «Проклят злословящий отца своего или матерь свою!» И весь народ скажет: «аминь». Проклят нарушающий межи ближнего своего!» И весь народ скажет: «аминь». «Проклят, кто слепого сбивает с пути!» И весь народ скажет: «аминь». «Проклят, кто превратно судит пришельца, сироту и вдову!» И весь народ скажет: «аминь».
Читал ты на языке предков. Но думал ты уже по-арабски, и невольно переводил на него в уме все максимы Торы.
"Каково быть евреем в Багдаде?" — спросил бы глупец. Но правда в том, что ты не жил за высокой стеной. Да, вы жили своими законами и все дела решали между собой, но никому бы и в голову не пришло закрыть тебя от окружающей жизни — с детства ты помогал старшим родственникам в их лавках, среди твоих друзей были два еврея, сириец, араб и армянин.
— Веселитесь, язычники, с народом Его! Ибо Он отмстит за кровь рабов Своих, и воздаст мщение врагам Своим, и очистит землю Свою и народ Свой!
Лишь повзрослев узнаешь ты, что оказывается существовали какие-то особые законы для евреев — никто из твоих родных и знакомых в общине не носил никакой специальной одежды, и уж точно последнее, чего ты желал, это начать поносить веру твоего друга-араба.
Просто вы жили по справедливости. Решали все вопросы голосованием мужчин, не доносили друг на друга, вместе платили налоги, не уводили клиентов друг у друга...
Это не значит, что вы все прямо-таки обожали друг друга! Семьи, занимающиеся одним делом, вовсю конкурировали и зачастую даже судились друг с другом у раввинов — но и ссоры проходили как-то... буднично?
Держись за своё, не удерживай общее, не присваивай чужое — разве арабы и все прочие народы земли жили не так же?
Всю жизнь тебе предстоит искать ответ на этот вопрос,
***
— Скажи, дитя, если ты продаёшь соль, и другой еврей тоже решил продавать соль, что ты сделаешь?
Считать ты уже умел неплохо.
— Снижу цену!
Хлыстик больно бьет тебя по спине.
— Нет, дитя. Ведь тогда и тому, другому придётся снизить цену — так пострадаешь и ты, и вся община. Помни — никогда не снижай цену ниже принятой в городе.
Слёзы скапливаются в глазах.
— Но я же разорюсь! Моя выручка снизится...
На этот раз учитель тебя не бьет.
— Созови общину. Объясни, в каком положении оказался. Помни, ты не один. Другие евреи войдут в твоё положение и запретят ему конкурировать с тобой. Если же и они не помогут, обратись в суд раввина. Но! — старик поднимает большой палец, — никогда не обращайся в поисках суда к гоям, или община изгонит тебя.
***
Как-то в ваш квартал ворвались мальчишки постарше, которые забросали грязью несколько домов, обзывая вас шиитами. Ты попытался выяснить ситуацию, но быстро получил в лицо и по ребрам, потому что был от рождения не слишком крепок физически.
Так ты вывел для себя римскую максиму, хотя конечно о римлянах знал только то, что они разрушили Храм — "когда говорит оружие, законы молчат".
А ещё ты осознал, что хоть вы и не прятались от внешнего мира, но все же определённым образом были отделены от него.
Внешний мир накатывал на вас как разлив Тигра — вода затапливала улицы, повинуясь собственной безумной воле, и никто толком не понимал ни почему это случилось, ни когда закончится.
Живущих вокруг вас раздирала вражда друг к другу.
Конечно, где-то были и ваши враги — отступники "караимы" — но вживую ты ни одного такого не видел.
***
Шли годы. Отец мрачнел, хоть торговые дела его и шли всё так же успешно — ты догадывался, что эта растущая мрачность связана с происшествиями в тайном совете визиря.
— Разделить Халифат — что за дурная идея?! Это верный путь к войне!
Возмущался Мойше.
— Так делали римляне.
Заметил его собеседник.
— Римляне! Все зло в мире от римлян!
Повторял отец арабскую поговорку, после чего к нему возвращалось спокойствие.
— Ладно. В конце-концов мы будем там чтобы всё пошло так, как должно идти.
Он ошибался.
***
В ту ночь за вами пришли. Пришли люди в черных тюрбанах и с оружием. Рабыня открыла им дверь — они тотчас же приказали твоему отцу следовать за ними.
"Приказ Повелителя Правоверных!"
На сей раз воды внешнего мира не просто поднялись. Они смыли весь дом.
И только ты мог что-то сделать. История IVЯсмин Была сказка и в сказке была девушка.
Далеко-далеко на востоке, под зелёными небесами, лежат бескрайние Кафские горы — созданная Аллахом из сердолика обитель лютого холода и снежных бурь. Единственные, кто способны выжить здесь — змеиный народ во главе со своей царицей, злые джинны, да горные великаны — смельчака же, желающего пересечь хребет ожидают пятьсот лет пути, лишь одолев которые, человек сумеет достичь пылающей Геенны...
Близ тех гор лежат многие страны — Хинд, бескрайние джунгли, населенные храбрыми язычниками, что бьются верхом на тысяче слонов, Синд — покрытые лесом холмы и плодородные долины, отвоенные правоверными, и Керман, где и начинается история нашей героини.
Как описать Керман? Представьте себе высокие, до небес горы — в действительности являющиеся лишь предгорьями Кафа — и лежащие у их оснований бескрайние степи, где растёт лишь трава и колючий кустарник. На западе той земли ещё есть жизнь, ибо местные персы научились выращивать лимонные и фисташковые деревья, а также достигли немалых успехов в разработке медной руды. Однако, восток Кермана принадлежит лишь джиннам, гуляющим по степи в облике пылевые бурь, джиннам — и белуджам.
Никто не знает, откуда пришли эти одетые в белое огнепоклонники, говорящие на своём языке, отдалённо напоминающем персидский, никто не может даже в точности сказать, когда именно поселились они в Кермана. Известно, что народ белуджей разделился на две части — балуч и куч — разница между которыми был в том, что первых равно арабы и персы именовали "пустынными разбойниками", а вторых "разбойниками горными".
Первые же — балуч — разделились ещё на семь кочующих племён, которые в свою очередь поделили кочевья между отдельными халками (родами) в каждом из которых было несколько гедамов (шатров). С годами верхушка белуджей приобрела скорее полукочевой образ жизни, и к началу нашей истории вожди (сардары) уже господствовали над вверенными им кочевьями из каменных крепостей...
В одной из таких крепостей и царствовал среди фруктовых садов и пальмовых рощ Амир из рода Мекрани — сардар племени Ширани. Большую часть жизни, вождь тот провёл в кровопролитных войнах, предлагая свой меч то мусульманам, то их соперникам в Синде, империи Пратихара, и неизменно возвращался с возами, полными золотом, самоцветами и богато украшенными доспехами.
Но вот однажды совсем иначе вернулся Амир — и не было при нем ни золота, ни самоцветов, ни расписных доспехов — а была лишь женщина, не говорящая ни на одном из известных языков.
Много слухов ходило о том, что именно случилось. Одни говорили, будто Амир одолел раджпутов, но те, следуя обычаям своего народа, предали себя и все свои ценности огню, и лишь одну женщину удалось захватить хитростью. Другие, напротив, утверждали, что гуджары сокрушили белуджей, но обошлись с Амиром и его людьми мягко, взяв клятву никогда не воевать с ними, которую и скрепили браком сардара и знатной женщины. Третьи и вовсе утверждали, будто Амир в гордыне своей задумал штурмовать Каф, а захваченная им женщина из змеиного племени. Находились и льстецы, утверждающие, будто дева та — сама Царица Змей...
Спустя восемь месяцев брака, у Амира и его третьей жены, носившей имя Датвати, но названной мужем Дильбар, родилась Ясмин. О ней также говорили всякое, будто появилась она из яйца, а с матерью общается лишь змеиным шипением — и если за первое девочка по малолетству не могла пояснить ничего, то второе могла бы опровергнуть совершенно уверенно.
Ее родным языком был белуджский. На нем она мыслила. А если порой и шептала матери на ухо: "Намасте!" — то лишь потому, что по обычаю белуджей, мать рассказывала ей истории о таинственной волшебной стране, которой правят сто царей, и если один сокрушает другого, то ставит на его земле колонну, и никто не смеет сломать той колонны и воздвигнуть собственную, пока не одолеет войско завоевателя или его потомка — рассказывала на совсем ином языке, том, который благородный Амир строго-настрого запретил...
Ясмин с детства усвоила одно — бог ее отца и ее самой, всемогущий Ахура Мазда, властелин асуров, сражается с богами ее матери, имена которых находятся под таким строгим запретом, что Дильбар даже в мгновения высшего бунтарства не смеет произнести их.
Традиционное пестрое платье скреплено золотой брошью на груди. Волосы под длинным, до пояса, покрывалом. Ясмин в самом деле напоминает цветок — она тянется к солнцу, к своему отцу...
От отца Ясмин узнала главную истину белуджей — кровь это всё. Ты принадлежишь к хакемзат — знати — и подлинно близки тебе могут быть лишь иные знатные особы, потомки одного из патриархов, в особенности происходящие от патриарха Ширани. Удел кочевников — чтить отцов и любить детей. Удел слуг — брат почитает брата, племянники почитают дядю.
Если тебя спросят кто ты — не называй имени. Ты — Мекрани. Ты — Ширани. Это всё, что ты есть. Это — твоё право.
Почувствовала себя избранной? Как зубы кусая спелый финик неспособны раскусить кость, так и тебе не дано до конца понять вторую истину.
Ты — женщина. Ты — ничто. Твой единственный удел это достойно служить своему роду, выйдя замуж за одного из мужчин этого рода. Если ты будешь плохой женой — ты опозоришь семью. Тогда ты будешь заслуживать только смерти, и если ты приползешь домой, то будешь валяться в пыли на пороге, пока милосердная родня не оборвёт твою жалкую жизнь ударом клинка.
Внимательный читатель воскликнет: "Но как же так! Ведь огнепоклонники всегда уважали и почитали женщин, даже даруя им высокое звание мобедов!" — может в эпоху величия Персии так оно и было. "Мужчинам властвовать, женщинам направлять", — фразу эту Ясмин слышала, но едва ли понимала ее подлинный смысл, ибо обитала среди кочевников, усвоивших Зороастризм в его искаженной, кризисной форме.
Может быть тем бы всё и кончилось... Не окажись Ясмин гениальной.
Читавшие историю Камала ибн Вали помнят, что тот откровенно не блистал умом, зато достигал своего настойчивостью, пробивая дорогу к истине как мужчина пробивает себе путь в лоно девственницы. Знайте же, что Ясмин относилась к тем, кому всё дается легко — она хваталась разом за несколько языков, выдавая пеструю мешанину из арабского, персидского и санскрита, она с легкостью перемножала и делила в уме числа, много и охотно читала всё и обо всем, и слушала бродячих сказителей, о чем бы те не говорили — но эта же лёгкость сделала ее рассеянной и непоследовательной.
Учителя, приставленные к ней, поражались! Вот, эта девочка с легкостью пересказывает историю белуджей с тех пор, как они обитали в районе Халеба прежде, чем были изгнаны оттуда арабами, а вот не может ответить на совершенно элементарный вопрос — кто сейчас правит в цитадели Кермана?
Как и все кочевницы, Ясмин ездила верхом — но ее прогулки нередко заканчивались тем, что разогнавшаяся девочка отрывалась от сопровождающих, благополучно терялась в степи и находили ее пару часов спустя, в зависимости от настроения, либо ревущей, либо гордо демонстрирующей всем пойманного скорпиона.
Она могла многое рассказать о ткачестве — но вот посадить ее шить значило получить плачущего ребёнка, в очередной раз всадившего себе иглу в палец. Знала наизусть кулинарную книгу — и сжигала даже самые простые блюда.
— Совершенство как человек, ничтожество как женщина.
Так сказал о ней один из учителей... и отчасти слукавил, конечно, ибо немногие могли сравниться с дочерью вождя Амира в очаровании.
Сам сардар свою дочь любил достаточно, чтобы прощать ей мелкие грешки. В конце-концов по идущей ещё со времён древнего Элама традиции ритуального инцеста, ей суждено было стать женой дяди или брата, а те в девочке тоже души не чаяли, ибо та хорошенько усвоила правило "Счастлив тот, кто желает счастья другим" — ну, или просто умела, когда нужно, состроить восхищенные глазки.
Ей простили даже ношение броши в виде змеиной головы с глазами-изумрудами — подарок матери.
Когда Ясмине было десять, Дильбар забеременела второй раз, но разрешиться от бремени ей уже было не суждено — женщина погибла, не то от болезни, не то от яда, не то укушенная змеей...
И более никто не говорил девочке шипящее: "Намас-сте".
***
Ты помнишь. Как-то раз в вашу крепость прибыл молодой ученый в поисках редких книг, которые, как он слышал, вождь Амир некогда добыл в Хинде. Заполучив потрепанные фолианты, мужчина задрожал, глаза его округлились, а с уст срывалось одно лишь слово: "Сокровище! Сокровище! Сокровище!"
С тех пор тот странный человек днями и ночами сидел в выделенных ему покоях и только и делал, что читал и писал, порой не прерываясь даже на еду и сон.
Тебя разбирало любопытство — что же такого он нашёл в этих книгах? Сама-то ты никогда не читала тексты из отцовской сокровищницы, хранимые там с прочими трофеями...
Как-то ты пробралась в кабинет учёного, и конечно тут же бросилась к рабочему столу.
Там лежали несколько открытых книг на пальмовых листьях, и заметки самого прибывшего к вам перса...
Присматриваешься. Увлекаешься. Сколько времени прошло? Мгновения? Часы?
— Что ты здесь делаешь?!
Окликает тебя учёный на плохом белуджи
— Эй?! Кто пустил сюда ребёнка?! Вы хоть знаете ценность этих книг?! А если бы она их порвала или пролила чернила?!
От злого голоса мужчины ты отшатнулась к стене. На лестнице раздался топот ног, в комнате же повисло молчание, которое ты робко и нарушила
— У Вас там ошибка...
Если бы взглядом можно было убить, ты бы умерла в ту же секунду. Твой голос дрожал когда ты заканчивала фразу.
— Sunuah не религиозный термин... Это число... цифра...
Потом тебя забрали. И хорошенько выпороли — строго, не как обычно.
Тем сильнее ты удивилась, когда учёный на следующий день пожелал увидеть тебя — сам!
— Ну и что это за цифра?
Ты все ещё была обижена за то, что тебя выпороли, но желание увидеть книгу перевесило всё
— После единицы в десятке. Перед единицей если десятичная дробь.
— Какая дробь?
Переспросил мужчина.
— Не знаю! — призналась ты, — Меня так мама учила! Цифру в начало. Потом другую вроде как часть от десятки. Единичку, двойку, девятку...
— И откуда была твоя мать?
— Из Хинда. Там все так считают!
На всякий случай уточнила. Ты-то уже знала от учителя математики, что так считать не положено хоть и очень легко.
— Ты поэтому умеешь читать индийское письмо?
Киваешь.
Учёный задумывается на какое-то время, потом указывает тебе на подушки, разрешая сесть рядом с ним.
— Как тебя зовут, дитя?
— Ясмин!
Почувствовав что тебя хвалят, ты впервые в жизни нарушила запрет и не сказала ни "Мехрани", ни "Ширани"
— Очень приятно, Ясмин. Я Мухаммед. И знаешь... давай прочитаем эти книги вместе?
Так ты познакомилась с Мухаммедом аль-Хорезми.
Уезжая, учёный дерзнул предложить твоему отцу отправить тебя учиться в Гундешапур, в академию Ифлатуна.
Это было явное оскорбление, и, и конечно, благородный Амир предложил гостю умолкнуть если тот не желает и далее испытывать свящённые законы гостеприимства.
Ты даже не подозревала, что благодаря твоей нелепой оговорке в науке появился "сифр" (цифра), который спустя столетия станет известен как число ноль.
***
В ночь падения Бармакидов, тебя не было в Багдаде. И все же эта ночь решила и твою судьбу.
Год держалась в осаде крепость, обстреливаемая из катапульт огромными валунами, каждый из которых с лёгкостью мог снести дом.
Год держалась — и пала.
Благородный вождь Амир выразил готовность подчиниться власти халифа, преклонил колени и целовал ногу эмиру Фарса.
Тот лишь усмехнулся — долгие годы пустынные разбойники нападали на Халифат, и конечно арабы успели вызнать две максимы, усвоенные тобой ещё в детстве.
— Повелитель Правоверных дарует прощение мятежникам, но потребует взамен сущую малость. Дань.
Так ты впервые столкнулась с требованиями Харуна Ар-Рашида. Требованиями, о которых сам халиф конечно не знал, но последствия которых тебе предстояло прочувствовать в полной мере.
Повелитель Правоверных потребовал тебя.
И отец согласился. Ибо благо рода для сардара выше привязанности к собственным детям, подобающей лишь простолюдинам.
— Ты выйдешь за перса знатного рода. Ты будешь ему хорошей женой. Ты примешь его веру. И дети твои последуют пути своего отца.
Так напутствовал тебя отец. И потом добавил, со всей тяжестью, которая только может быть в словах:
— Больше ты не Мекрани. Больше ты не Ширани. И...
На миг, лишь на миг, ощутила ты сомнение. Паузу. Так охотник стоя перед подбитой, но ещё живой птицей испытывает слабый укол человечности прежде, чем размозжить добыче голову камнем. Но сардар Амир был человеком из железа. Его сумели согнуть, но никогда не смогли бы сломать. В его мире не было места слабости.
— И больше ты не моя дочь.
Четыре героя. Четыре истории. Простолюдин с душой воина в пучине городской жизни — до чего трудно решить, с кем именно следует сражаться! Молодой и изнеженный принц, делающий первые шаги в жизни — уже чувствующий, что ему суждено властвовать, но пока не знающий, как именно следует управлять другими. Юноша Избранного Народа, впервые познавший трудности выбора между личным процветанием и законами общины — сумеет ли он спасти своего отца? Дева из сказочной страны, чья сказка началась и закончилась, уступив место суровой реальности — открывшая ноль обратится ли в ноль? Всех четверых объединит отрубленная голова Джафара ибн Яхьи, выставленная на мосту через Тигр. В ту самую пору, когда Салах ибн Мади выбирал между джихадом и кошельком, когда Камал ибн Вали озирался в поисках учителя под сводами мечети Аль-Мансура, когда Эзра ибн Муса впервые делал выбор между общиной и обществом, когда Ясмин бинт Амир переворачивала страницы книги, написанной на пальмовых листьях, в ту самую пору зачинались истории еще трёх героев, едва ли уступающих четырём, о которых сказано было выше. История VЗари Кто не видел Кархи — тот не видел Багдада. Представь себе, о вазир, базар базаров, базар, что больше всех земных городов! Да, Багдад суть сокровищница мира, но все сокровища, посылаемые в Багдад, попадают именно в Карху. Карха — дом тысячи запахов. Здесь пахнет камфарой и мускусом, амброй и ладаном, кунжутным и оливковым маслом, корицей и кардамоном, шафраном и гвоздикой, перцем и мускатным орехом, сандалом и сумаком, тмином и тимьяном, луком и чесноком, имбирем и лепестками розы, гашишем и опиумом, чарасом и бахуром... Карха — дом тысячи вкусов. Здесь на банановых листьях гостю подадут яблоки и айву, персики и яблоки, арбузы и дыни, виноград и оливки, финики и фиги, жёлуди и каштаны, всевозможные орехи, любые сорта мяса и рыбы. Также предложат ему сахарный тростник, съедобную землю из Хорасана, дамасскую спаржу и другие деликатесы... А десерты! Какие в Кархе десерты! Махаллаба и пахлава, кунаба и кутаифы... Если же гость желает готовить дома, то где как не в Кархе купить ему семьдесят четыре рецепта приготовления цыплёнка и сто — плова и рагу? Секрет приготовления фаршированных баклажанов и кабачков? (Нужно добавить лимонный сок — лимоны совсем недавно пришли из Индии) Карха — дом, украшенный тысячей ковров. Армянские и хирские, персидские и самаркандские, бухарские и синдские, сирийские и египетские — у каждой земли свой узор, у каждого узора свой ценитель. Ковры для пола, ковры для стен, ковры для молитвы, ковры для похорон, занавесы — и если бы для чего-то в жизни ещё не придумали бы ковра, пройдясь по Кархе ищущий несомненно нашел бы и его, ибо Карха — вместилище невозможного! Карха — арсенал для тысячи оружий. Синское и синдское, хиванское и хиндское, румийское и хазарское, сакалибское и франкское, дамасское и персидское — каждая рука найдёт здесь свой клинок! Карха — последнее пристанище зверей. Слоновая и бегемотова кость, рога носорога, оленя и яка, крокодилова кожа и черепаховы панцири, шкуры львов и леопардов, изысканные северные меха... Присмотрись, путник, Карха — кладбище. Живых зверей там впрочем тоже можно найти, от охотничьих собак из Йемена, до дрессированных ласок, с которыми ходят на лис, и даже охотничьих гепардов! И рабов тоже продавали в Кархе. Много слов сказали мы о Кархе, много — но не исчерпали и половины того, что можно здесь найти, ибо для перечня пришлось бы начать со всех существующих в природе типов дерева и камня, кожи и кости, металла и стекла... Нет, никому из живых не дано узнать Карху целиком — но каждый сможет найти там именно то, что ищет.
Здесь ты родилась — ибо хотя на земле тысяча тысяч вер, вселенский базар разделён между двумя из них, христианами и шиитами.
Первых было больше, и им принадлежала большая часть лавок — несториане и якобиты, армяне и копты, наконец, ромеи из иноземцев...
Нас, впрочем, куда больше интересуют вторые.
Ты происходила из рода профессиональных мятежников и выросла на историях о самых разных предках, сражавшихся едва ли не в каждом выступлении шиитов со времен выступления Али ибн Абу Талиба. "Помните жажду аль-Хусайна!" — восклицала ты на улице когда не достигла ещё и пяти лет.
Это была грустная шиитская история — когда Муавия узурпировал Халифат, аль-Хусайн, достойнейший из сынов Али, выступил против него. Имама окружили бесчисленные полчища врагов, умертвившие всю его семью, включая малолетнего сына, и всех воинов — но так велико было воинское мастерство внука Пророка, что никто не мог одолеть его! Наконец, после многочасовой битвы, аль-Хусайн пошёл к реке напиться воды — но тут в рот ему попала стрела, первая из тысячи. Тогда аль-Хусайн собрал свою кровь в горсть и вознёс к небу, дабы Аллах узрел его бедствия. Даже раненого, Умайды смогли убить имама только толпой. Отрубленная голова внука Пророка чудесным образом читала Коран и проклинала своих убийц — пока нечестивый халиф Язид не вогнал аль-Хусайну в рот палку. С тех пор шииты говорят: "Помни жажду аль-Хусайна" — как символ вечной ненависти и презрения к нечестивому врагу. Они не дали внуку Пророка и праведнейшему из мусульман выпить воды из Фурата, откуда пили даже собаки — вот с кем вы сражались.
И хотя сейчас шииты, включая твоего отца, внешне признавали Халифат Аббасидов (поскольку те также относились к Шарифам) — вся твоя семья знала, однажды имамат вернётся в руки Алидов.
Едва ли ты отдавала тебе отчёт в этом, тем более что слабо разбиралась в таких материях — но эта идея стала и частью тебя тоже.
Возможно, однажды ты даже сможешь отдать жизнь за веру и попадёшь в Рай где будешь лицезреть Аллаха!
Возможно. Пока что, впрочем, в Рай ты не особенно торопилась — слишком интересно было всё вокруг!
Твой отец, Фархад ибн Джафар, был скорее беден чем богат — по наследству ему перешло ремесло парфюмера, но поскольку Фархад не проявлял особых способностей в ремесле смешения эфирных масел, и неспособен был создать по-настоящему особенный аромат, закупались у вас в основном люди небогатые, готовые вылить на себя что угодно, лишь бы кожу не жгло и навозом не пахло.
Вы пытались едой простолюдинов — обжаренными в кунжутном масле кусочками курицы, которые заедали домашней лепешкой — однако, поскольку ты была ребёнком, родители частенько баловали тебя гранатом или фигами. Настоящим праздником было, когда отец приносил тебе кусочки арбуза или дыни — их продавали уже разрезанными и оттого подсохшими, но внутри был сладкий сок... По мере того как ты росла, мать перешивала тебе одно и то же платье, снова, снова и снова, а из игрушек у тебя были только несколько фигурок животных и солдатиков, с которыми играли еще два твоих старших брата и сестра...
И всё же — ты была счастлива. Более всего обожала ты бродить по торговым рядам Кархи, докучая торговцам вопросами о назначении того или иного предмета.
Мальчишку бы на твоём месте прогнали взашей заподозрив в намерении украсть что-то в лавке, а тебе даже порой давали какую-нибудь сладость в подарок...
Может тогда ты и поняла, что прямо-таки сверхъестественно красива?
Это просто. Чуть приподнимаешь уголки губ — и весь мир млеет от счастья, и готов отдать тебе что угодно.
Да, ты определенно была избалованным ребёнком. Папиной любимицей. Маминой любимицей.
Любую другую сильно наказали бы, увяжись она за взрослыми поджигать квартал Ячменных ворот и завопи среди ночи тонким голоском: "Помните жажду аль-Хусайна, нехорошие Сунниты!"
Тебя только поспешно увели и потом объяснили, что для Джихада сначала нужно подрасти.
Чем старше ты становилась, тем чаще к всеобщему умилению примешивалась нотка смущения. У тебя куда раньше чем у сверстниц начала расти грудь и расширяться бедра, раньше взрослело лицо...
Родители видели взгляды, которые бросали на тебя на улице люди с нечистыми сердцами. Как-то тебе строго-настрого запретили играть на улице и никакие уговоры не помогли — произошло это после того, как какой-то дядя предложил угостить тебя пахлавой в переулке, но соседи его почему-то побили.
Мальчишек отогнать было сложнее. Они буквально заваливали тебя подарками, наперебой заглядывали в щель между ставнями в надежде разглядеть тебя, и вовсю уверяли друг друга что непременно женятся на тебе.
Приближалась десятая твоя весна. Приближались перемены.
Перемены, приходящие с кровью.
***
Среди шиитских законов есть много тех, которые не могут не радовать благочестивого мусульманина — чего стоит один только принцип "духовное господствует над светским", под которым, наверное, подписалась бы даже половина самых что ни на есть ортодоксальных суннитов. Но местами благочестие испытывает верующих. То, что ты созревала раньше сулило немалую опасность, ведь по шиитским законам после первого кровотечения тебя следовало выдать замуж...
Молясь в мечети рядом с матерью, позади мужчин, ты то и дело ловила на своей растущей груди заинтересованные взгляды незнакомых мужчин, смысла которых не понимала. Скажем откровенно — тебе совсем рано было ещё думать о браке, о будущем, да и вообще о чем угодно, кроме кукол и учебы.
Вот то, что ты оказалась не дурой и уже неплохо читала Коран — вот это было достижение! И то что готовить научилась! И вышивать! Вы столько всего делали с мамой!
Это было твоё детство. Счастливое детство.
И когда у тебя впервые пошла кровь, и ты (конечно, напуганная, и уверенная, что умираешь!) в слезах прибежала с этим к матери, хотя мама и успокоила тебя, взгляд ее выражал тревогу.
— Слушай меня, Зари, слушай, как слушает ветер шепчущие пальмы, и верь мне, ибо я люблю тебя и желаю тебе лишь блага. Твой отец достойный человек, достойный и очень благочестивый — но именно поэтому стараясь поступить правильно, он может ошибиться. Не говори ему, что у тебя настали лунные дни, скрой это от всех.
Мать нагнулась к тебе, от неё пахло луком и кунжутом
— Иначе тебя заберут у нас. Многие желают того. Ты... подлинный подарок Аллаха, доченька, ты прекрасна как диковинная птица, и оттого многие мнят себя птицеловами и жаждут выбить тебя из гнезда и навсегда посадить в клетку. Ты понимаешь?
***
Как ни пытались родители уберечь тебя от любых встреч, одну встречу предотвратить им всё же не удалось. Ты как раз отпросилась под надзором сестры сходить послушать бродячего сказителя, рассказывавшего истории о любви и волшебстве, когда увидела здоровенного негра.
Тот темнокожий вовсе не привлёк бы твоего внимания, если бы почему-то не лежал на земле, накрытый здоровенным куском шерсти.
Летом. В Багдаде.
Лишь приглядевшись, заметила ты на его шее цепь, присоединенную к кольцу в земле — он попросту не мог подняться.
Тогда ты ещё не знала, что так наказывают рабов за провинности особенно жестокие работорговцы — выставляют на солнце, закутав в зимнюю одежду.
Зато ты осознала, что хотя негр и был очень большим и мускулистым, лицо у него безбородое — он едва ли был старше твоего старшего брата, который, как порой напоминал отец, когда его первенец зазнавался, "ещё мальчик".
Темнокожий человек тоже заметил, что ты смотришь на него.
— Воды.
Прохрипел он с чудовищным акцентом на арабском.
— Пойдём.
Потянула тебя сестра, которая в отличие от тебя уже знала что к чему
— Он раб и к тому же неверный. Если будем стоять здесь слишком долго, эта ворона нас сглазит.
А тебе, как назло, сразу вспомнился аль-Хусайн, которому жестокие Сунниты отказали даже в глотке воды.
Ты ведь не такая, да? Не такая?
Правда, воды ни у тебя ни у сестры не было.
***
В ночь, когда отмщение Харуна настигло Бармакидов, ты пыталась уснуть в материнской постели, когда внимание твоё привлёк звук с улицы. Треск дерева. Крики.
Осторожно, чтобы не разбудить мать, поднимаешься. Выглядываешь в щель между ставнями.
Соседний дом. Живущая там семья персов торговала молоком и часто угощала тебя всякими вкусностями, это отец той семьи, его брат и старший сын некогда отбили тебя у любителя "предлагать пахлаву", а когда ты расплакалась потому что хотела пахлаву, то купили тебе ее.
Вооруженные люди в черных тюрбанах. Рубят дверь топором.
Все обитатели дома высыпали на крышу и вовсю ругались со стражниками.
— Теперь-то ты не будешь оскорблять Абу Бакра и Умара!
Явственно различила ты в речи пришедших грабить и убивать воинов.
Абу Бакр и Умар... два человека, лишивших законной власти Али ибн Абу Талиба, супруга Фатимы, дочери Пророка.
Хоть ты и была ребёнком, ты не была дурой и могла сложить очевидное.
Нехорошие Сунниты. Пришли убивать правоверных Шиитов. Не дожгли вы их квартал.
История VIАыымБыло время, прекрасное время, когда человек с чёрной кожей ударив мотыгой в землю, обнаруживал золотоносную и самоцветные жилы, когда среди девственных лесов бродили львы, гепарды и огромные стада слонов, а реки и озёра полнились крокодилами и черепахами, когда почвы давали обильные урожаи, а женщины разрождались от бремени здоровыми и крепкими мальчиками.
Тогда человек с чёрной кожей возблагодарил богов за посланные ему дары. Он чеканил монеты из золота и украшал себя самоцветами, он истребил слонов ради драгоценной кости, а львов и гепардов ради ярких шкур, он снимал кожу с крокодилов и извлекал из панцирей черепах, он засеивал землю без разбора и продавал рождённых женщинами детей в рабство.
Все эти богатства текли на север, в страну людей полумесяца. Человек с чёрной кожей отдал их за мягкую ткань для своего тела, за сладостно пахнущие специи для своего языка, за белых шлюх для утоления похоти, за блестящие доспехи и острые мечи, которыми мог он убивать своих братьев...
Восседал он на резном троне, и горделиво почитал себя властелином вселенной. Он принял Распятого Бога, но лишь потому, что белые люди обещали ему за это бессмертие — и даже не думал соблюдать ни одной заповеди. Как тысячу лет назад, он держал нескольких жен,
На одного мужа приходились женщина, ребёнок, старик и калека — вот чем стал Аксум!
В такой земле родился ты, Аыым, родился в племени вай-то, что издревле обитало на озере Цана.
Много племён в Аксуме — копающие землю, укротители быков, разводящие коз, погонщики верблюдов, заводчики пчёл, ловцы рыб, варящие соль, режущие камень, плавающие за жемчугом и десятки других. Много путёй — и ни один не твой.
Ты — охотник на бегемотов.
Аыым-Леопард, называют тебя — потому что проходя испытание мужчины, ты прикончил этого пятнистого хищника.
Под жарким африканским солнцем, ты привык носить лишь небольшую повязку из кожи, скрывающую бедра спереди, да шкуру убитого тобой зверя на плечах. На плече твоём — копье с листовидным наконечником и тяжелым набалдашником с обратной стороны. Обычно этого достаточно, но порой ты используешь также гарпун, дротики и обсидиановый нож.
Доставшийся тебе путь — наилучший, ибо нет ничего прекраснее охоты на бегемота!
Сперва доблестные мужи на каноэ преследуют стадо, и особыми маневрами отрезают одного из чудовищных зверей от всех остальных. Потом дожидаются когда он всплывет и...
Десяток гарпунов устремляются к гигантскому противнику. Кровь окрашивает воду. Иногда бегемот ныряет, тогда остаётся лишь подождать, пока раны умертвят его или принудят снова всплыть. Но порой бегемот идёт в бой, и тогда нет врага опаснее! Огромная пасть, больше чем у любого другого зверя, с легкостью перекусывает и людей и лодки. Кругом треск дерева, визг женщин на берегу, рёв торжествующего чудовища...
Вот тут-то и настаёт твой час.
Одним прыжком оказываешься ты на голове бегемота, вонзаешь в него копье! Дух Леопарда в тебе рычит и скалит зубы! Когти твои цепки — не уйдёшь, зверь, не уйдёшь! Пусть Аыым-Леопард и стал мужчиной лишь несколько месяцев назад, пусть ему недостаёт опыта — не уйдёшь!
И зверь умирает от твоей руки.
Вечером, на пиру, получаешь ты дары — почетный кусок бегемотова мяса, покрытый резьбой костяной браслет, вырезанный из места, где копье пробило череп и кнут из кожи убитого чудища.
Священник гадал о твоей судьбе и сказал:
— Будет она связана с женщиной из рода богов. Ты защитишь ее жизнь, Аыым, она — твоё божество, и будет владеть тобой, ты же никогда не сможешь овладеть ей.
Как обиделся ты! Ты — и не сможешь овладеть женщиной!
Подскакиваешь, исполненный силы и грации леопарда, потрясаешь копьем, заголяешь могучий уд.
— Нет женщины в которую не войдёт мой бегемотов клык, слоновий бивень, мой ствол, мой дрын, мой член, мой хуй!
Ты пьян, конечно.
Ты герой.
И все тут же забывают о выходке. Все, кроме духов, шепчущихся в ночи.
***
Пот бежит по спине. Пыль стелется за тобой. На небе — молодая Луна, что приносит удачу.
Ты бежишь в соседнюю деревню, дабы отнести им засоленное мясо бегемота, украшения из кости и кожу. Это — почетное задание, ведь посланника принимают и чествуют три дня.
Вдруг, слух твой привлекает знакомый трубный звук. Это Негус — дух в обличье зверя, ибо нет слона больше и свирепее! Даже если бы хадани Дан'Эль, могучий царь, воздвигший себе победные троны по всей земле, не запретил охоту на слонов под страхом смерти, даже тогда бы ни один охотник не рискнул приблизиться к Негусу! Труби, хозяин холмов! Нет вражды между нами!
Но тут ты останавливаешься как вкопанный, потому что слышишь и второй звук. Женский визг.
Она бежит. Бежит со всех ног, преследуемая красноглазым Негусом — великий дух в бешенстве! Женщина спряталась в расщелине, и всё же ты успел рассмотреть ее, и никогда не встречалась тебе дева красивее!
Золотистая кожа, на вид мягкая как полированное дерево — как сладко было бы прижать такую к земле... Полная грудь с темными, точно созданными для твоих зубов, сосцами. Густые чёрные волосы, заплетенные в косы, так и просящиеся в твой кулак.
Тут-то вспомнил ты предсказание слуги Распятого Бога.
Взыграла юношеская кровь.
Несколько раз стукнул ты копьем о камень, привлекая внимание слона.
— Эй, Негус, выходи на бой! Аыым-Леопард вызывает тебя!
Гигант поворачивается. Ты скалишь зубы и шипишь.
Земля дрожит под ногами великого духа. Пена капает из его пасти. Бивни, все в запекшейся крови, сшибают одним ударом несколько сухих деревец, когда Негус устремляется на тебя.
Возносишь молитву Христу. Вскидываешь копье для броска.
И ты попал! Как попал! Прямо в красный глаз слона!
Сладкая радость победы сменяется проснувшимся рассудком. Теперь ты безоружен — а Негус, безумный титан Негус, несётся прямо на тебя, и даже быстрейший из леопардов не сумел бы отскочить от его удара...
Ты всё же попытался, в прыжке закрывая глаза. Удар. Грохот. Треск.
Подымаешь веки — ты всё ещё жив. Сильно ушиб голову и плечо, когда падал, но — жив!
С трудом встаёшь, чтобы посмотреть, что именно стало со слоном...
Негус был ещё жив. Лишившись глаза, он промахнулся — и врезался всем своим весом прямо в каменистую стену, обвалившуюся на него, и придавившую такими валунами, что даже силы могучего духа недоставало, чтобы сразу же поднять их.
Наружу торчит лишь часть головы с застрявшим в глазнице копьем. Молодая Луна приносит удачу. Сегодня, ты одолел бога — и одолеешь судьбу.
Встаёшь.
Всем весом наваливаешься на копье, пока оно целиком не оказывается в слоновьей голове.
Негус затихает.
***
— Ты богиня?
Спросил ты женщину, так и лежащую на земле — у неё была вывихнута лодыжка.
— Д-да...
С трудом отвечает она.
Тогда ты снял свою повязку.
— Я спас тебя. Ты принадлежишь мне.
Она не возражала.
Тело твоё придавило ее тело. Руки твои касались ее кожи, тёплой и мягкой. Пальцы твои зарывались в ее волосы, нежные как весенняя трава. Полные губы твои соединяют ваши дыхания — и ловят стон, когда твой могучий уд проникает в ее влажное и тугое лоно.
Движение бёдер — настойчивое, ритмичное, неуклонное.
Ее глаза — золотые по цвету, но сияющие как обсидиан — не мигая смотрят на тебя. Ты чуть сопишь, иногда издавая звериное рычание, когда кусаешь ей груди, и шею, и губы.
Дух Леопарда в тебе доволен. Он жаждет не просто овладеть ей — поместить, заклеймить как клеймят скот. Твоя богиня. Твоя женщина. Твоя самка.
Ты извергаешься в ее чрево, ощущая себя на вершине мира. В тот миг — ты Аыым-Царь, Хозяин Земли.
Чуть отдохнув, ты повторил то, что делал. И повторил ещё раз. И ещё — пока усталость и удовлетворение не принесли за собой непроглядную дремоту.
Разбудил тебя тычок древком копья.
Вокруг — люди, пешие и на верблюдах!
Один из них, одетый в белое, с венцом на голове, взирает на тебя взглядом Астара — жестокого бога-змея, которого почитал ваш народ прежде, чем принял Христа.
— Ты осквернил мою дочь.
Иной на твоём месте молил бы о пощаде. Но ты — Аыым — ты был рождён стать величайшим героем своего народа. Ты поднялся и храбро ответил за себя. Ты спас эту женщину и взял ее в жены, потому как такова твоя судьба. Ты не насиловал ее, но воля твоя соединилась с ее волей. Закон не нарушен — таково твоё слово!
Молчит властитель земли Дан'Эль. Молчит — и наконец отвечает.
— Всё так, ничтожный. Но ты умертвил слона — и тем нарушил закон. Да будет тебе известно, что дочь моя предназначалась Негусу в жертву, дабы мощью своей спас он царство от тысячи наступающих племен. Ты погубил Аксум — и участь твоя будет страшнее смерти.
***
Дорога на север — дорога в цепях. Острый нож для рубки мяса. Дух Леопарда в тебе рычит, шипит, скалится, пытается отмахиваться когтями — тщетно!
Лишь один союзник у тебя был — бог. Тот, кто всегда защищает героев — а ты ведь рождён быть героем.
Но в ночь перед тем, как тебя оскопили, случилось лунное затмение — как тысячу раз прежде, больная Луна оказалась при смерти. Вся земля пала перед богом на колени, моля его пощадить Луну и даровать ей исцеление.
На мольбы всей земли отвлёкся бог — и спас Луну, но не спас Аыыма.
Нож опускается на деревянную колоду. И когда тебя, скрученного веревками, отбрасывают в сторону, на той колоде остаётся тысяча поколений твоих потомков — целый род героев.
И сам ты больше не герой. Ты "Гыб" — этим словом в вашем языке зовут кастрированных баранов.
Рабство и кастрация — два удела столь страшных, что в ваших законах нет места ни одному из двух этих наказаний. Тебя подвергли обоим.
Может ты и преступил закон, но осудили тебя не по закону.
***
Ты болел. Ты умирал. Ты выжил.
Пленители заткнули рану свинцовым штифтом, теперь, чтобы помочиться, тебе следовало извлечь его и присесть на корточки как женщине.
Один из работорговцев, знающий ваш язык, сказал, ты должен учиться если хочешь быть хорошо проданным.
Ты молодой, крепкий, сильный. За тебя дадут хорошую цену в богатом доме. Но ты должен учить арабский — тогда какой-нибудь вельможа возьмёт тебя в свои аскари, в дружину чёрных воронов.
А иначе тебя продадут на солончаки в низовьях Двуречья, где ты будешь жить в сарае с сотней других поганых зинджей, которые по ночам будут ебать тебя в жопу за то, что у тебя нет члена, днями напролёт же ты будешь работать кайлом, ломая корку солончаков и лопатой вычерпывая то, что под ней, за что возможно получишь от господ лепешку.
Если бог будет милостив, однажды ты наступишь на незримую глазу трещину в солончаке, и соль проглотит тебя, растворив твоё тело без остатка.
Но раз ты здесь — ты же не думаешь, что тебе так повезёт?
— Понял?
Ласково осведомился один из тех, кто зовут себя коптами.
История VIIФарук Мир есть плоть, и законы плоти есть законы мира. Ты родился среди стонов и вздохов, среди влажных шлепков, напоминающих звук, с каким опускается нож мясника, среди жадных взглядов и продажных восторгов, среди обманчивой яркости тканей и фальшивых монет, среди срамных болезней и наркотического чада — родился в Дар аль-Кихаб, квартале шлюх, более того, даже в этом царстве плоти, тебе суждено было появиться на самом, самом дне...
Твоя мать, Азра, не была ни танцовщицей, ни певицей, не исполняла музыку и не развлекала благородных мужей беседой, но зарабатывала по два дирхема за ночь тремя отверстиями. Она уходила из дома под вечер, а утром возвращалась пьяная или одурманенная, со следами спермы на спине, животе и лице, нередко в синяках и следах от ременной плети.
В отсутствие родительницы, за тобой присматривали ее товарки. Ты помогал им по мере сил — подводил глаза, красил ногти, приклеивал накладные пряди, румянил лица, наносил ароматическое масло подмышками и в паху.
Много раз пытался ты выведать у матери тайну, стоявшую за твоим рождением. Поначалу, на вопрос "кто твой отец", женщина отвечала, что не знает, но чем старше ты становился и чем тоньше чувствовал ложь.
К примеру, почему Азра говорит, что ты родился в Багдаде, а ее сожительницы уверяют, что она прибыла в бордель с младенцем на руках, скрываясь от гнева изгнавших ее сородичей?
Других детей в борделе не было, так что в каком-то смысле у тебя было в разное время от двенадцати, до двадцати матерей — все они любили тебя и даже ухаживали за тобой во время твоих частых и неизменно тяжёлых болезней.
Но лишь одна могла поведать тебе кто ты. И ей становилось хуже.
***
Когда ты был ещё юн, мать приходила поддатой только "от друзей". Но с каждым утекающим летом, мгновения, когда Азра была трезва и в ясном рассудке, становились всё реже. За виноградным вином последовало изюмное, потом опиумная настойка. Все чаще, твоя мать пропадала в притонах курителей гашиша, где ее, доведя до совершенно невменяемого состояния, насиловали и выбрасывали на улицу полуголую.
Ты накидывал на неё покрывало
— Мама, мамочка, пойдём домой...
А она смотрела на тебя мутным, совершенно не узнающим взглядом и тянулись к твоим шальварам
— Д-дирхем... Или вина дай глотнуть... И н-ноги раздвину и з-задницу вылижу...
Сколько раз пытался ты бороться с ее пагубной привычкой. Прятал бутылки, просил помочь других обитательниц публичного дома, пытался поговорить — тогда мать впадала в дикую, неестественную ярость, ее лицо краснело, глаза начинали блестеть, дыхание оборачивалось тяжелым сопением
— Это ты во всем виноват, выблядок!
Вопила она, так охаживая тебя кулаком в висок, что ты падал на пол.
— Ты виноват!
***
На улице у тебя откровенно не ладилось. В младшем возрасте даже рабы запрещали детям играть с сыном шлюхи, когда же вы подросли, тебя мигом начали дразнить, пользуясь тем, что из-за природной слабости тела ты едва ли мог защитить себя.
— Эй, Фарук! Мы сегодня твою мамку наняли! Придёшь посмотреть? Накинем дирхем!
Кричали они. Ты не отвечал ничего — и в висок тебе прилетала коровья лепешка.
Потом тебя подтаскивали к ближайшей луже, оставшейся после дождя, и тыкали в неё лицом.
— Какой ты грязный, сын шлюхи! Ну да мы тебя помоем!
Потом каждый плевал на тебя.
Это был Джаханнам, Геенна.
И ты пылал.
***
Стоит ли удивляться, что образованием твоим никто системно не занимался? Ты и в мечети-то толком не бывал. Конечно, как все прочие, ты верил в Аллаха, временами слушал бродячих сказителей и проповедников, но едва разбирал даже отдельные буквы.
Всё изменилось когда тебе было около десяти.
Проповедник в красном тюрбане выступал на улице, но речи его отличались от того, что обычно можно было услышать в Дар аль-Кихабе — никаких угроз Геенной блудницам или обещаний умилостивить Аллаха по отношению к развратницам за скромную плату.
Вместо этого, мужчина говорил совсем, совсем иное.
— Какое дело Аллаху до брака? Разве Аллах суть не любовь?! Неограниченная любовь каждого к каждому! Разве не придумали запреты лицемеры, которые сами же первыми и вызывают вас, девы, в свои дворцы?! Они лгут всем, лгут, ибо Пророки всё ещё ходят по земле! Один из них был окружён ими, но обратился в столб света, и нынче вот-вот вернётся! Славься, аль-Муканна, скрытый под золотой маской! Славься! Вернись и очисти мир от порока и лжи, порождённых материей и плотью! Люди! Аллах любит всех вас! Аллах любит каждого! Откройтесь Аллаху и будете спасены!
Внезапно, взгляд проповедника падает на тебя.
— Ты! Ты, мальчик! Ты ещё чист и невинен! Не отравлен гнилью, содержащейся во всякой материи! Аллах любит тебя! Аль-Муканна любит тебя!
Он протягивает тебе ярко-красный пояс.
Примешь ли ты его?
***
Был в борделе один страшный человек — негр Бурдук, носящий плеть из бегемотовой кожи. Он не владел заведениями и женщинами, но управлял ими от имени владельца. Чем ниже падала твоя мать, чем реже выходила на улице, чем меньше зарабатывала, тем чаще ловил ты на себе недовольный взгляд Бурдука.
Как-то раз, когда Азра была в относительно трезвом рассудке, негр вызвал к себе вас с мамой. Обоих.
— Тупая шлюха!
Начал он, стоило вам войти в его покои.
— Ты стоишь нашему покровителю больше чем приносишь. Все что дают тебе на косметику, одежду и благовония, ты пропиваешь. Ты должна нам уже десять динаров!
Женщина тут же рухнула на колени, умоляя простить ее и обещая, что будет работать усерднее — Бурдук сделал ей знак придвинуться, а потом с размаху ударил кулаком в лицо
— А ну заткнулась, шлюха! Ты старая блядь и едва ли годишься на что-то, кроме как лежать под псиной или ослом для любителей таких забав! Но вот твой выродок — он может работать! И он будет работать или я сейчас же вышвырну вас обоих прочь!
Взгляд человека без души перемещается на тебя.
— Ты понял, шлюхин сын?! Мамка твоя шлюха! Значит и ты тоже шлюха!
— Не смей!
Взвизгнула Азра, хоть с уголка ее губ и текла кровь.
— Ты знаешь кто его отец, а?! Ты знаешь?! Ты хочешь осквернить тело потомка Пророка!
Негр заржал.
— Я христианин, тупая ты пизда! А если бы и был одним из ваших — знала бы ты сколько благородных Аббасидов торгуют жопой похлеще тебя!
Пути Трех... скоро им предстояло столкнуться с путями Четырёх, сплестись в причудливый узор, превосходящий изяществом прекраснейших из армянских ковров. Слушай же, о вазир, слушай и внимай! Ты знаешь начало истории. Ты захочешь узнать конец.
-
Прекрасные истории, каждая - как маленькая жемчужина, которые вместе обращаются в прекрасное ожерелье!
-
Да будут благословенны расуль пославшие тебе красоту, разлившуюся по абзацам прекрасного посла.
-
Великолепное начало истории! И да, непременно хочется узнать, чем всё это закончится!
-
За восточный слог За красивые истории За сложные выборы
-
-
-
-
|
Скрылись звёзды дарения, и онемела рука щедрости. И обмелели моря доброты после Бармакидов. Закатились звёзды сынов Бармакидов, По которым вожак находил дорогу.
Салих аль-ХасирЦветок победы распускается точно маленькое солнце, и аромат его пьянит даже тех, кто в годы войны проявлял сомнение или равнодушие. Но пройдут торжества, и опадут лепестки цветка, и окажется, что война ничего не изменила, но лишь отворила врата десятку грядущих войн, и на смену спелому бутону придёт голый стебель, да затхлый дух приближающегося разложения. Харун Ар-Рашид, могущественнейший из людей, низверг Бармакидов и присвоил себе их богатства, но победа та не принесла ему ни славы, ни почёта, не устрашила она врагов, но многих друзей побудила отвернуться. Обрушила могучую пальму, вознесшуюся кроной выше всех, буря возмездия халифа, но в низинах тот смертоносный ветер отозвался лишь шуршанием листьев, единственным немым вопросом: "Зачем?" Халид ибн Бармак был не только героем восстания Абу Муслима, приведшего к власти Аббасидов, и личным другом Ас-Саффаха, основателя династии — он также систематизировал систему сбора поземельного налога и комплектования армии в обновлённом Халифате. С его времен пошла традиция — Аббасиды и Бармакиды отдавали на выкармливание и воспитание детей друг другу. При Аль-Мансуре Халид руководил строительством Багдада, за что был награждён при Аль-Махди пожалованием целого района города в управление — Шаммасии. Яхья ибн Халид приходился лучшим другом Аль-Махди и воспитателем его сына Харуна. Когда Харун получал под командование армию, Яхья руководил ей ей. Когда Харун получал под надзор провинцию — Яхья был тем кто осуществлял управление. Яхья возвёл Харуна на трон, и шестнадцать лет верно служил ему на посту визиря, не случайно те времена мира, порядка и процветания именовали "веком Бармакидов". Первенец Яхьи и молочный брат Харуна — аль-Фадл ибн Яхья — не только опекал наследника трона, будущего халифа аль-Амина, но годами выполнял роль пожарного, тушащего грозящие вспыхнуть очаги. Он сумел посредством переговоров подавить два мятежа Алидов, а также одно восстание в Хорасане, где ухитрился ещё и набрать регулярную армию — так появилась Аббасийя. Джафар ибн Яхья успел побывать хранителем государственной печати, командующим гвардией, сахибом барида, начальником государственных ткацких мастерских и главой монетного двора, иногда совмещая несколько постов и на всех добываясь блестящих результатов. Ещё два сына Яхьи — Муса и Мухаммед — побывали эмирами и хотя не достигли славы старших братьев, также не оставили по себе дурной памяти. На предложение отправиться в ссылку, покинув темницу, все выжившие представители рода дружно ответили отказом: "Мы хотим лишь примириться с нашим халифом". Бармакиды определенно не были теми, кто собирался свергать Харуна, в рассказанную народу историю об "изменнике Джафаре" не поверил никто. "Зачем?" — звучал вопрос, и даже родные братья и сестры задавали его Повелителю Правоверных. Тот сразу же мрачнел и отвечал туманно: "Если бы я узнал, что моей правой руке известна причина, я бы ее отрубил". В отсутствии хоть какой-то внятной легенды, которую могли бы склевать дикие птицы народного любопытства, птицы эти пустились на поиски пропитания в сады халифа. Была сплетня относительно невинная, де, Бармакиды приняли ислам лишь внешне, а в душе оставались огнепоклонниками и даже предлагали халифу превратить Каабу, главное святилище мусульман, в храм огня. Даже эта история уже звучала для Харуна не очень хорошо, поскольку значила, что с его попустительства в течение шестнадцати лет страной управляли маги. Но было кое-что, что народ обожал больше чем истории о вероотступниках — гаремные интриги. Примерно в то же время, когда был казнен Джафар, скончалась сестра халифа — Аббаса — благочестивая старая дева возрастом глубоко за сорок. Народная молва незамедлительно приписала ей роковую влюблённость в красавца-перса, тайный брак, якобы заключённый по воле самого Харуна ар-Рашида со строгим запретом на плотскую близость, рождение запретного ребёнка, спрятанного в Мекке, и наконец, страшную месть Повелителя Правоверных за попранную честь рода Аббасидов убившего не только Бармакидов, но также сестру и племянника. В этой истории, мигом подхваченной всеми, Харун ар-Рашид скорее напоминал рогатых мужей из базарных баек. Он был смешным. Голова Джафара простояла на колу посреди моста через Тигр два года. Потом халиф распорядился снять ее. *** После шестнадцати лет мира и процветания, у Харуна ар-Рашида сложилась репутация миролюбивого и доброжелательного государя, обменивающегося посольствами со всеми державами вселенной, покровителя всех вер, почитателя наук и искусств, мудреца на троне... Так об огромном слоне, пишущем на песке вязью, говорят — "До чего он умён!" — а когда слон сбрасывает дрессировщика и в бешенстве устремляется на толпу, недоумевают, приписывая внезапно открывшуюся кровожадность помешательству. Харун вовсе не был миролюбив, смолоду душой его владело амбициозное желание сокрушить стены Рума, векового противника Халифата, войти в историю как величайший завоеватель со времён Умара ибн аль-Хаттаба! Не оттого ли так претил ему спокойный стиль управления Бармакидов, предпочитающих переговоры действию? Едва закрылись двери камер Яхьи и Фадла Бармакидов, халиф обнажил меч Пророка против христиан. Поводом стало оскорбительное письмо, якобы полученное от царя Рума Никифора. Тремя колоннами, войско Халифата вошло на христианские земли. Тот поход закончился быстро — наскоро собранная армия оказалась не готова к большой войне. Мусульмане разрушили несколько пограничных крепостей, после чего подошли к Гераклее, хорошо укреплённому городу, и опустошили его окрестности, но прорваться за стены так и не смогли. Харун вынужден был возобновить мирный договор, в Багдад сообщили о блистательной победе — но статус-кво уже был нарушен. Император Никифор хорошо понимал, что Повелитель Правоверных вернётся, на сей раз снарядив масштабную экспедицию, — и оттого следующей же зимой нанёс ответный удар, поспешно отступив на Анатолийское нагорье с его резким климатом. Расчёт оказался верен, халиф тут же бросился в погоню с войском. Началась долгая и кровопролитная война, осложняемая сперва морозами, а потом и весенней распутицей. "Халиф вернулся после того, как был удовлетворён и зашёл так далеко как хотел", — написал о том походе придворный поэт Абу аль-Атахия. Именно так всё представили народу — как очередную великую победу, после которой, однако, почему-то не был взят ни один город и не осталось свидетельств ни об одном большом сражении. Харун отнюдь не собирался оставлять свои завоевательные планы, он готовился к броску на Константинополь. По приказу повелителя правоверных, по всему Халифату набирали войска и строили флот, Однако, подлинная угроза Халифату исходила не с Запада, а с Востока. Падение Бармакидов открыло дорогу во власть целой плеяде людей скорее покорных чем талантливых — таким был ставший визирем после случившегося хаджиб Аль-Фадл ибн ар-Раби, таким же был один из командующих Аббасийи, недолго занимавший должность эмира Ифрикии, Харсама ибн Айан, и, наконец, таким стал новый герой нашей истории — Али ибн Иса, главнокомандующий Абны, назначенный Харуном наместником Хорасана. Из всех провинций Халифата, Хорасан заслуженно слыл наиболее двуликой и нестабильной. В руках опытного и мудрого управленца, каким был аль-Фадл ибн Яхья, Хорасан подарил Повелителю Правоверных пятидесятитысячное войско и огромные налоги, но в неумелых руках этот процветающий край сразу же вспыхивал. За прошедшие полвека, Хорасан восставал пять раз — сперва под знамёнами "покровенного пророка" аль-Муканны во времена аль-Махди, затем под руководством последователей Муканны мухарримитов, потом следуя за красными флагами хуррамитов, далее под знамёнами хариджитов Хамзы ибн Адрака и наконец следуя за шиитским вождем, Алидом Яхьей ибн Абдаллахом. Али ибн Иса обдумал всё это и занялся откровенным выколачиванием денег из местного населения и присвоением земли. Хорасан предсказуемо вспыхнул, вести о чем добрались до Харуна, но долго им игнорировались — ведь хитрый наместник всегда посылал в столицу обильнейшие дары. Наконец, после "зимней войны", Харун все же выехал в Хорасан, чтобы лично ознакомиться с положением дел, но до Мерва — столицы провинции — так и не добрался. Али ибн Иса отправился навстречу, поднёс Повелителю Правоверных колоссальную сумму и убедил, что ситуация находится под полным контролем. Посчитав вопрос решённым, Харун Ар-Рашид снова обратил взор на Запад — фатальная ошибка, которая стоила ему не только победы и единства страны, но и жизни. *** Семнадцатого дня месяца Раджаба, в год сто девяностый Солнечной Хиджры, прекрасно подготовленная армия во главе с халифом вступила на земли Рума. Практически без сопротивления, Харун ар-Рашид дошёл до Гераклеи, под стенами которой встал на месяц, безуспешными попытками штурма истощая собственные силы — повторялась история первого похода, но на сей раз, при войске было всё необходимое для длительной осады. Катапульты обрушили на обороняющихся огненный дождь, и лишь когда повсюду в городе вспыхнул пожар, ромеи сдались. Казалось, путь на Анкиру, Иконий и Дорилею — жемчужины Анатолии — открыт воинству правоверных, и мечта халифа о Константинополе перестаёт быть лишь мечтой... Но победоносная армия джихада повернула назад. Восстание в Хорасане, некогда проигнорированное халифом, разрослось и обрело предводителя — Рафи ибн Лейса, влиятельнейшего землевладельца и опытного военачальника. Пока эмир слал в столицу красивые доклады, Самарканд и Бухара, крупнейшие центры северо-востока страны, поддержали мятеж. Али ибн Иса лично выступил во главе войска — его разбили. Когда к повстанцам примкнули жители Балха, стало очевидно — ситуация далеко не под контролем, увлёкшись Западом, Харун ар-Рашид рисковал потерять весь Восток своей огромной державы. Итак, войско повернуло из под стен Гераклеи, ограничившись получением с ромеев контрибуции, едва ли превышающей месячный оклад халифских сахибов, и символическим обещанием "не восстанавливать крепости на границе", которое никто не собирался соблюдать. В Константинополе падение Гераклеи даже не заметили, а едва арабы покинули христианские земли, император Никифор тут же перешёл в контратаку, совершая на земли Халифата беспрестанные набеги и приведя в порядок все потерянные крепости. В Багдаде, как водится, были объявлены всенародные торжества по случаю величайшей победы. Абу аль-Атахия отчитался подобающим случаю панегириком: "Разве Гераклея не спела свою лебединую песню, когда на нее напал этот царь, чьим замыслам благоволило Небо? Угрозы Харуна раздаются как раскаты грома. Его удары ужасны и стремительны, как молния. Его знамена, неизменное обиталище победы, парят в воздухе, подобно облакам. Эмир правоверных, ты победил! Живи и радуйся своей победе — вот добыча, а вот дорога домой"Повелитель Правоверных, конечно, не отказался от своих амбициозных планов завоевания Рума — лишь отложил на пару лет. Харун вёл себя как человек, у которого есть всё время мира. Он ошибался. Ну а мы, наконец, возвращаемся к нашим героям, среди которых, как увидит благородный читатель, появятся и новые, доселе слишком юные, чтобы вести о них повествование. Итак, о вазир, прикрой веки свои и представь — пустынная дорога, войско, возвращающееся из под стен Гераклеи... И одинокая обозная повозка с установленной на ней деревянной клеткой. Она-то и привлечёт наше внимание... *** — Эй, ты. Наконец-то ты очнулась. Дарина с трудом разлепляет веки. В голове шумит. Напротив — безбородый юнец примерно того же возраста. Рядом сидит девушка, по виду арабка. — Это Мариам. Ее семья укрывалась на землях Империи, — поясняет паренёк, проследив направление твоего взгляда, — А я Софрон. И... нас везут чтобы продать в рабство в Багдаде! Должно быть злые звёзды эмоций отразились в водоеме лица славянки, потому что Софрон развёл руками, — Эй, всё не так страшно! Попадёшь к приличному человеку — и через несколько лет обретёшь свободу! Главное, веди себя хорошо — тогда в тебя вложатся и продадут на закрытом аукционе в богатом доме, может даже продадут принцу или халифу! Иначе попадёшь на рынок рабов где тебя вскладчину купят десять мужиков из низов и жизнь твоя станет... не такой веселой. — Отькьюда ти знайш? Нарушает повисшую тишину на ломаной эллинике Мариам. Юноша усмехается. — Всё просто. Меня уже продавали. Он и в самом деле знал о чем говорил. Теперь, о вазир, ты узрел новых героев нашей истории, пригубил, как пробуют молодое вино. И хоть праведен твой дух, и ретив ты в молитве, может ли кто-то устоять и после одного глотка не выпить всё до конца? Так пей же, благородный читатель, пей до конца, и знай, что не совершаешь греха ибо в отличие от вина, всякая история подвигает не к безумию, но к добродетели, а вместо яростного опьянения оставляет за собой светлую горечь. Прими же три чаши, о вазир — и не будет в том ни греха ни вреда. ссылкаИстория VIIIСофрон Держишься расслабленно. Чуть улыбаешься девушкам. Так же ты сдавался в плен — на всякий случай воскликнув по-арабски "Нет бога кроме Аллаха, и Мухаммед Пророк его" — Бог простит тебя за то, что ты сделал всё, чтобы сберечь свою бесценную жизнь. В конце-концов, как бы ни было слабо твоё безволосое тело, ты родился в числе избранных.
Ты — римлянин, что на эллинике, языке мудрости, звучит как ромей. Империя была создана Октавианом Августом в годы земной жизни Иисуса Христа, и далеко не случайно Сын Божий, Сын Человеческий, воплотился именно на ее землях, на земле последнего Царства! Вечного Рима... Вы — новый Избранный Народ, которому суждено править миром. Вы — носители Истинной Веры, Православия, не искаженного варварами с их грубыми манерами и примитивным наречием. Вы — единственные наследники славы и мудрости древних народов земли.
Порой от иноземцев-рабов слышал ты об их родных странах, и хотя губы твои улыбкой принимали их дикарские восторги, дух твой не мог не исполниться законным презрением.
— О Багдад, величайший из городов!
Распевался какой-то невольник. Ты внимательно слушал, а потом будто случайно осведомлялся: "Ну и сколько в Багдаде акведуков и питьевых фонтанов? Всего один? Да-да, конечно это ни о чем не говорит! А сколько на улицах установлено колонн, чтобы прикрывать нежную кожу прохожих от солнца? А сколько мозаик в арабских храмах? Кто такой Платон? Ладно, это слишком сложно... но правда ведь, что арабы не визжат пять раз на дню, причём в последний раз ночью?"
Ты слушал... и думал, до чего должно быть счастлив этот человек, не ведающий, что жил в грязи и дикости, в жалком подобии твоего родного Константинополя.
И каждый народ заслуживал твою греческую улыбку. Евреи... О чем можно вообще говорить с людьми, которые распяли Христа? Персы... Они давно утратили древнюю халдейскую мудрость. Армяне... Грязные монофизиты. Что говорить о франках и северянах? Ариане, язычники, варвары.
Лишь ромеи знают как на самом деле устроен мир, и лишь ромеи могут им управлять.
Почему же в таком случае вы лишились Сирии, Палестины, Египта и Африки, отбитых у вас арабами? Голубчик, задавать такие вопросы неприлично, но мы, ромеи, милостивый народ и готовы снизойти к вашей непроглядной тупости. Несомненно, имело место божественное вмешательство и наказание за грехи. Да-да, мы тоже грешны, удивительно, правда? Но нет народа скромнее, мы признаём свои грехи! Благочестивый басилей раз в год омывает ноги нищим. Способность признавать свои ошибки суть одна из наших добродетелей.
Поняли?
Молодцы. Хорошие варвары. А теперь идите и умрите за нас на восточной границе, сражаясь с писклявыми арабами.
***
Врожденный здравый взгляд на мир и его устройство, впрочем, не мешал тебе научиться заискивать перед варварами, используя их дикарство и предрассудки против них самих. К примеру, ты привычно лгал всем "я такой же невольник как и вы", хотя прекрасно знал, что по закону Империи сразу же после продажи тебя освободят в качестве компенсации за страшное увечье, которое ты получил.
Увечье? Благословение! Только дикари не знают — сам пророк Даниил был евнухом. Евнухи подобны ангелам, которые также не имеют пола, хоть и говорят о них "он". Быть подобным пророкам или ангелам — если это увечье то утверждающий подобное увечен от рождения, и не будет ему исцеления.
Ты помнишь операцию. Горячая ванна с солью, от которой расслабилось всё тело и тебя невыносимо стало клонить в сон. Немного коринфской настойки непента. Ласковые руки мужчины гладят твой живот, бедра, член... Ты улыбаешься как дитя от этих воспоминаний.
— Потерпи, Софрон.
Тихо произносит кастратор, и в тот момент ради него ты готов вытерпеть все муки Ада, до того ты счастлив! Небольшой нож чего-то там касается. Вода краснеет.
— Ай!
Коротко вскрикиваешь и дергаешься, когда мужчина делает что-то в твоей мошонке.
— Тихо, тихо...
Шепчет он, сам из "безбородых", и дает тебе отпить ещё немного непента прежде, чем помочь подняться из воды. Потом тебе остановили кровотечение. И пусть тебе было больно и плохо несколько месяцев, разве оно того не стоило?
Отныне ты сделался куда ценнее поскольку мог занимать многие должности, на которые "бородатых" не брали, потому что они склонны думать членом, а не головой.
Ещё благодаря операции ты навсегда остался красивым. На теле твоём не растут волосы, а на лице появится лишь юношеский пушок, волосы сделались густыми и шелковистыми, голос приятным и мелодичным, бедра широкими, руки и ноги длинными, лицо малоэмоциональным, характер спокойным...
Ну и кто после этого скажет, что кастрация не полезна? Только распутники, жаждущие — ах какая мерзость! — вбрасывать свои жидкости в тела женщин, чтобы из тех вылезали крикливые младенцы. Нет-нет, совокупление — это простолюдинам! И воякам, конечно, в силу врожденной грубости присущего им нрава.
В семье как явлении в принципе есть что-то неприличное.
***
Ты рос без отца и матери. Конечно, ты родился от женщины — у всех свои недостатки — но та имела достаточно ума, чтобы продать тебя добрым людям, что вырастили и обучали тебя. Тихая и ласковая речь, улыбка на лице, чуть согнутая спина и склонённая набок голова (ты очень высокий и такая поза позволяла смотреть на собеседника всегда немного снизу вверх) — всё это ты усвоил от учителей. "Не говори что думаешь, но думай что говорить" — таков был девиз вашей школы.
Другие дети до кастрации бывали и агрессивны и задирали тебя. Операция успокаивала их, и в общей спальне наконец воцарялась тишина.
Ты красиво говорил, красиво пел, красиво писал.
Через пару лет тебя собирались отдать ко двору...
Даже погубило тебя в результате то, насколько ты был хорош!
Один из учителей брал тебя с собой в поездку по стране. Вы прибывали в районы, где некогда велись боевые действия и было много нуждающихся, обездоленных, отчаявшихся. Предлагали хорошую цену за мальчиков. Иногда родители не видели своего счастья, тут-то ты и служил живой демонстрацией — прелестный, благовоспитанный, обученный искусству утонченной беседы.
"Здесь нет ничего кроме смерти. Но отдайте младенца нам, и его будет ждать величие..."
В этот год вы отправились в Гераклею...
***
И вот, ты в повозке, разъясняешь подругам по несчастью их перспективы и возможности.
Ибо ты щедр.
История IXДарина У вас не было храмов — вашим храмом был Мир. У вас не было свящённых книг — с вами обитали Боги. У вас не было царей — власть принадлежала Народу. Вы не верили в судьбу — с высшими силами у вас был Договор. Закон ваш — закон Разума. Вы — Славяне.
Иные народы страдали от буйства природы, другие тщетно пытались подчинить ее себе, вы же приспосабливались и подстраивались к ней, и брали лишь то в чем нуждались. Оттого-то вы выживали даже когда уходили в землю народы, почитавшие себя сильнее, мудрее и хитрее вас. Вы говорили о них: "Погибоша аки обре".
Так жили вы столетиями в своих деревянных крепостях, среди лесов и рек, ни в чем не нуждаясь от внешнего мира и ничего не стремясь ему дать. Само понятие "будущего", основное для христиан и мусульман, было вам незнакомо, желая сказать о предстоящем вы употребляли либо настоящее время, либо странную прочим народам формулировку: "Хотим". Оттого-то ваш язык считался трудным, а ну поди растолкуй по-булгарски: "Пришли булгары. Хотим все смертным боем помрети" — а значило это всего-то, — "Если придёте, булгары, то будем сражаться с вами до конца". И сами вы также с трудом осваивали прочие наречия — слишком глубока была мировоззренческая пропасть между вами.
Так было. Но есть — не так.
Чужеземцы не в силах были отравить землю вашу, которая суть вы есть, и оттого возжелали осквернить дух ваш. Они приходили из Итиля с сундуками, полными золотом и серебром, и едва касался человек тех богатств, так уже и помыслить не мог ни о чем ином. Просыпалась в нем жажда спасти свою жизнь не жертвой, как велит Договор, не хитростью, как велит Разум, не верностью товарищей, братьев своих по Народу, но панцирем. Ходил он по детинцу то сопровождаемый бряцаньем железа, то шелестом мягких тканей. И говорил он братьям своим: "Что моё то не ваше". Полнились добром сундуки его, и прочие, следуя его примеру, также предавались стяжательству.
И узнав, что есть с вас что взять, служители небесного хакана, хозяина Итиля, обрушили на вас свою беспощадную жестокость. И росии, мечи севера, приходили дабы принести вас и богатства ваши в жертву своим кровожадным богам.
Так было. Но есть — не так.
Обложили вас данью хазары, забрали у стяжателя часть его богатств, у мира же забрали последнее. Стяжатель же желая защитить оставшееся, ублажил росиев и поселил их на землях ваших.
Так Народ лишился власти, ибо сильный объявил себя каганом над слабыми, воинов же провозгласил детьми своими и другами. И судил тот человек не Разумом, но Волей, и Волю свою творил на остриях клинков северян. И веровал не в Договор, но в Вещь, и вещими себя окружал, что рекли не сущее, но должное.
Да славится Бравлин, каган Новоградский, и детинец его, и дружина его, и росии его!
И да проклят он будет.
Ибо уничтожил он Мир.
***
Имя твоё — значит "Дар" — потому что была ты желанна для отца и матери. Жили вы в хате за пределами городища, пахали землю, держали скот, всё прочее же брали от реки и леса. С детства учили тебя отличать съедобное от съедобного, рассказывали с какого дерева можно рвать кору, а какое ты лишь погубишь этим, на какого зверя можно охотиться, а на какого не след. В пять лет ты сама разделывала рыбу и училась плавать. В шесть лет ты научилась отличать съедобные грибы от ядовитых. В семь — впервые поставила силки. В восемь — впервые убила попавшего в силки кролика, освежевала его и приготовила. В девять — ты сделала это хорошо. В десять — разобралась в свойствах лечебных трав. В одиннадцать — была представлена Мокоши.
Ты помнишь, как одурманенная парами конопли вглядывалась в своё отражение в воде, и виделась тебе за спиной тень богини, что положила тебе на плечо руку. Ты порезала руку. Подарила воде несколько капель крови. Таков Договор.
С тех пор знала ты, пока ты рядом с водой — богиня с тобой.
Ручной блуд же у воды по малолетству не практиковала — рано тебе пока быть буякиней.
Потом пришел Бравлин.
И Мир рухнул.
***
Вода в море — мертвая вода. Нет в ней богини, не живут в ней тридцать девять сестер-берегинь. Дух той воды ядовит, оттого-то так скручивало тебя на чужеземном корабле, и выворачивало за борт, и истекала ты водой, и плевала кровью, и страдание испытывала великое.
Вы бежали. Бежали прочь от гнева Бравлина. В землю чужую. Землю неведомую.
Твой отец был воином. Всю жизнь не стремился он к злату, но чтил Народ, Разум и Договор, но всё же пришлось и ему продать свой меч. И кому продать? Грекам! Нет на земле народа подлее греков.
Слуги Итиля несут отраву для духа. Клинки Севера умерщвляют тела. Греки забирают всё без остатка. Там, куда приходит их Бог, не остаётся других богов.
Их страна поражала воображение невероятными постройками из камня, пестротой одежд, обилием украшений, и каким-то чудовищным, невозможным святотатством. Греки подчинили землю, убивая ее и оживляя через особое чередование полей, греки подчинили воду, текущую куда им надо по каменным аркам, греки заперли огонь в глиняных сосудах и лишь ветер пока не сумели укротить — хотя несомненно стремились и к этому. Они не уважали Мир и даже Богу своему не приносили жертв, но лишь требовали от него и требовали, а приезжим гордо рассказывали, что некогда сами же убили Его чтобы избавиться от долга перед Ним (возможно, ты что-то неправильно поняла, но это не точно).
В Царьграде ты провела лишь день. От шума болела голова. Слишком. Много. Людей. Слишком. Много. Камня. Слишком. Много. Всего. Слишком. Много. Слишком.
Отец сказал, что в земле, куда вас пошлют, будет лучше. В той земле и правда было Меньше. Но ее лучше.
Слёзы текут по твоим щекам, когда видишь ты непомерно огромные холмы с белыми головами, желтые равнины, где тебе незнакома была ни одна травинка, поля, где выращивали странные злаки...
Наконец, вы прибыли в "Ге-рак-ле-ю". Геракл это такой бог. Как ты поняла, до Распятого у греков было много богов и им приносили жертвы. Но греки убили их всех.
Правда, когда ты спросила, убили ли они Распятого последним, тебе объяснили, что Распятого убили не совсем греки, а хазары. Ты не поверила — греки казались тебе больше способными на это.
***
Гераклея была намного меньше Царьграда и после столицы уже не вызвала такого шока, смешанного с чувством, что тебя похоронили заживо в тысяче каменных гробниц. Здесь тоже было много и домов, и людей, но за высокими стенами хотя бы можно было различить рассвет или закат. И вода здесь была живая, а не из каменных труб и уж тем более не — бррррр — мертвая, соленая.
Ты прожила среди греков почти год. Твои подозрения полностью подтвердились — эти люди были совершенно безумны.
Они почитали Распятого потому что когда убили его (таки хазары пытались убить Распятого, но облажались, а убил его грек по имени Лонгин! А ты знала! Знала!) то тот вернулся с того света и обещал устроить всему миру кирдык. Греков такая перспектива видимо расстроила, но вместо принесения жертв им взбрело извиняться перед богом, что они и делали, но так делали что лучше бы не делали. Для начала, они пели хором, и ты в жизни не слышала ничего красивее этого пения, но потом узнала, что это песни мертвых богов, которых греки когда-то слушали и теперь подражали им, и ужаснулась от такого кощунства. Далее, они убивали свои тела тем, что не ели хорошую еду, не радовали богов соитием, а иногда и вовсе били себя плетьми — и зачем, спрашивается? И, наконец, в наиболее свящённом своём ритуале, они пили кровь своего бога и ели его тело. Что-то тебе подсказывала, что с такими извинениями, Распятый точно не простит греков, а скорее устроит всему миру кирдык пораньше, но греков такая перспектива кажется даже радовала, они буквально смаковали ожидание всеобщего конца, потому что до его наступления им было обещано, что они захватят весь мир.
Культ греков — это ужас какой-то!
Но как ты убедилась, у них был и другой культ. Делая что-то важное, греки всегда упоминали, что делают это для Империи, и твой отец по их мнению тоже служил не грекам, а Империи. Когда ты спросила: "Что такое Империя?" — ты узнала, что слово это значит "Власть". Но не просто власть, а единственная власть, тотальная, подавляющая.
Что за люди молятся на власть?! Греки пугали. Их могущество казалось невероятным.
Но как выяснилось, были и те, кто пугали самих греков.
***
Они пришли с юга, словно густой лес твоей Родины пришел в движение, или море устроило половодье, или вся саранча земли собралась в одном месте. Было в вашем языке одно слово, которого ты не понимала — Тьма. Родители говорили, что это "очень много" — как зёрен в амбаре или саранчи в плохой год. Но зерна и саранча были маленькие, а ты не могла представить Тьму людей, хотя в песнях и слышала, что такое бывало, когда приходили Обры.
Узрев войско Харуна ар-Рашида, ты узнала, что такое Тьма. Словно город шатров вырос за вашим городом.
Снова и снова лес копий наступал, и разбивался о каменные стены — двадцать семь дней и ночей. И пять раз в день те люди издавали страшный вой, а после дружно падали и бились лбами о землю.
За это время ты, конечно, узнала, что народ этот зовётся сарацинами, и что служат они главному врагу Распятого, имя которого греки не называли. В землю они бьются потому что кумир сарацинский обитает под землей, куда затаскивает молящихся ему, чтобы пожрать их и изжарить заживо.
Так себе перспектива, и ты не совсем понимала, зачем сарацины поклоняются такому богу, но в том, что жаждущие конца света греки боятся только народа, ещё более безумного чем они сами, была даже своеобразная логика.
Двадцать семь дней и ночей город держался. Ты рукоблудила у воды, и дарила воде кровь, надеясь что Мокошь услышит и поможет вам.
Потом сарацины колдовством обрушили на вас море пламени — и Гераклея пала.
Ты не знаешь где отец и мать. Может живы. Может и нет.
Ты пыталась защищаться — тебя ударили по голове.
Темнота. Дорога. Клетка.
Рабство.
И довольный грек, ведущий себя так, словно вам выпал лучший удел во вселенной.
Безумный народ.
История XМариам Во времена задолго до Ислама, когда Цари Царей господствовали над вселенной, жил величайший из Пророков — Заратустра, в котором воплотился Аллах. От него персам и всему миру достался свящённый Завет — Авеста. Но шли годы и персы возгордились. Они исказили смысл учения, дабы избавиться от ограничений, возложенных на них богом.
Тогда появился новый Пророк, воплощение Аллаха — Маздак. Он устранял собственность и освобождал из гаремов женщин, он раздавал поровну зерно и призывал к всеобщему миру. Маздак же принёс новый символ — красное знамя истины и свободы. Шахиншах Кавад поначалу признал Маздака, но после под влиянием знати убил его.
За это преступление, Свет послал арабам Мухаммеда, и те разрушили державу шахиншахов — но и сами арабы вскоре утратили лучшее в своём учении.
Одна лишь надежда оставалась для человечества — жена Маздака, Хуррамэ, спаслась и бежала в горы, где раскрывала народу истинное учение.
Так появились Хуррамиты. Так появились вы.
***
Вы верили, что в основании Вселенной лежит двойственность, что к всякой вещи существует ее противоположность. Поначалу две противоположности — Свет и Тьма — были разделены. Свет был царством покоя и гармонии, нематериального и совершенного. Тьма была царством материи и жажды смерти, ее безобразные творения были погружены в борьбу друг с другом.
Мир родился из столкновения Света и Тьмы, когда Тьма, позавидовав красоте Света, пожелала завладеть им и вторглась в него. Из того же столкновения родилась два божества — Управляющий Добром (Аллах) и Управляющий Злом (Иблис).
Управляющий Добром постоянно воплощается в великих людях дабы подвигнуть человечество по пути Света, но знатные и богатые влекут мир во Тьму.
Вы, Хуррамиты, ищете новые воплощения Аллаха и следуете за ними под красными знамёнами.
Так, вы последовали за Абу Муслимом, восставшим против Умайадов — но после предательски убитым Аббасидами.
Потом вы последовали за аль-Муканной и его "белыми одеждами" — но и их ждал разгром.
За вами охотились.
Твоим родителям, багдадцам от рождения, пришлось бежать в земли христиан, принявших вас отнюдь не из милосердия, а потому что жаждали использовать вас против мусульман.
И домом вашим была Гераклея.
***
Обитель Хуррамитов была небольшой, но очень сплоченной. У тебя было одиннадцать отцов, двадцать матерей и тридцать четыре брата и сестры — поскольку все мужья, жены и дети считались общими. Общим же было все имущество, а худшим грехом в вашей общине почиталось шкурничество и желание навязать волю одного всем.
Официально, вы шили ковры. Это были неплохие ковры.
С самого раннего детства тебя учили любви — любви ко всем людям, любви к нематериальному и вечному, к добру и справедливости. Тебя учили, что совсем скоро, Аллах пошлёт нового Пророка, и вспыхнет восстание, которое наконец сметёт Царство Мрака. Всё будет поделено поровну, наступит всеобщее счастье, радость и свобода...
Это было неплохо — когда тебе было лет девять или около того, и ты не вполне понимала, что видела. Но по мере того, как ты становилась старше, взрослые уже не так пристально следили за тобой, а может и сами в отсутствие долгожданного восстания, расслаблялись...
Когда вас укладывали спать, то в обеденной зале дома частенько воскуривали гашиш. Обычно, за вами оставляли следить кого-то из взрослых, да и дверь запирали, но потом роль взрослых начал исполнять кто-то из старших детей, больше занятых собой, а дверь...
Что же, однажды отлучившись по нужде ты нашла ее не запертой.
И шагнула внутрь, туда, где в облаках наркотического дыма сплетались десятки обнаженных тел.
Любой человек сказал бы — тебе рано было это видеть. И даже Хуррамиты с ним наверное согласились бы...
Но гашиш, приправленный вином, приносит равнодушие. Тебя просто не заметили. В тот раз. В следующий. И тот, что был за ним.
А ты смотрела на взрослых, выглядящих такими счастливыми...
Однажды, на тебя всё-таки посмотрел кто-то из отцов.
Он протянул к тебе свою жёсткую, волосатую руку.
***
Реки пламени.
Дорога. Повозка. Клетка.
Болтливый ромей, будто радующийся рабству. Угрюмая темноволосая девица с необычайно бледной кожей.
И ты — на перепутье.
Красная повязка припрятана там, где даже арабские палачи не додумались бы ее искать.
Три героя вступают в нашу историю. Три культуры. Три веры. Ромейский евнух верит, что сможет приспособиться к чему угодно, пройдя меж огней и даже не опалив волос — оправдается ли его вера? Юная славянка открывает чуждый себе мир, который не вполне понимает, впервые выбирая между оставшимся позади своим и чужим настоящим. Арабская девочка из секты повстанцев-дуалистов познаёт два лика свободы. Ты видишь, о вазир? Узор всё шире, всё пестрее, всё ярче... Ведь всем новым Троим предстоит быть купленными Четырьмя..
-
Красиво поданы религиозные взгляды и их разночтения, очень натурально и красочно!
-
Все такие разные, уникальные получились! Очень здорово!
-
Поражен, как можно выдавать красоту такими объемами так быстро.
-
"Ты пытался сбежать из Гераклиона, не так ли? Надо ж тебе было налететь на арабскую засаду - они и нас поймали, и варварюгу эту..."
Ты всегда умеешь подать не только разные точки зрения на одну и ту же ситуацию - но и другую атмосферу, другую культуру, другие понятия, каждое из которых по-своему их логично оправдывает. Ментальный плюс.
-
А мощно. И про ромеев, и про славян, и про ящеров и про Хуррамитов.
-
+ Продолжение не хуже начала.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Йей. Выиграла в ролевой игре.
Спасибо, что позвал. Было приятно поучаствовать. Хоть и немного, что успела.
-
-
-
Спасибо за эту восхитительную игру. И за финал, который мы все так долго ждали!
-
-
-
Наказание за ошибки неизбежно. Главное чтобы они пали на ошибающегося, а не на его сторону.
С завершением прекрасной игры.
-
Эпичное окончание для эпичной игры, пожалуй.
-
-
Ура, монументальное завершение масштабного и эпического модуля!=) Теперь еще год тут лайкать посты, с тайминговыми-то ограничениями Dm'а =)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Отличный пост, во многом выстроенный на контрастах. Браво!
-
+ Круто, на какой войне может быть перс?! Ну конечно, на войне жены с любовницей. Да, тут пешком от Москвы (Парсы) до Красноярска (Сард) побежишь.
|
Тут мне в Дискордике задали вопрос, мол, если не "Кольца Власти", тогда что в принципе смотреть из фэнтези-сериалов?
Вопрос справедливый, действительно, фэнтези в сериалах мягко говоря не приживается))) То есть да, есть Игра Престолов и Дом Дракона, и-и-и... всё?
В общем я решил напрячь извилины и вспомнить хорошие или по крайней мере небесталанные сериалы в жанре фэнтези, которые я смотрел.
Десятку я при всём старании так и не набрал — честно, большая часть фэнтезийных сериалов это трэш. "Ведьмак", "Колесо Времени", "Проклятая", "Аванпост", "Видеть" — много проектов и ни один не порадовал. Если все было и не так плохо, то радовали в лучшем случае отдельные серии или даже кадры — так у меня было с "Открытием ведьм", "Тень и костью", "Песочным человеком" (которого я кстати разбирал выше)...
Но есть в жанре и что-то хорошее.
Во-первых, на мой взгляд — новые Темные Начала получились как минимум неплохими. Дафни Кин несмотря на возраст очень талантлива, я бы напророчил ей большое будущее в Голливуде, Рут Уилсон имеет ровно один минус — она не Николь Кидман — но всё же смотрится. Макэвой обалденный актёр. Харизматичный пуэрториканский Гамильтон. Остальной каст как минимум не мозолит глаза. А главное — там есть крепкая литературная база в виде качественных, хоть и детских, книг.
Во-вторых, конечно, Карнивал Роу — имхо это эталон как снимать фэнтези-сериалы так, чтобы они не бесили. Все показано просто безумно стильно — одно начало и кадры с феями, повисающими на натянутой меж деревьев колючей проволоке чего стоит!
Авторский мир стилизованный под Великобританию 1920-ых — и флешбэками местный аналог "Первой Мировой". Классная детективная фабула. В общем, надеюсь второй сезон всё же будет.
И да, это единственный проект где в кадре меня не раздражает Кара Делевинь — а ещё мощный камбэк Орландо Блума у которого в последнее время не было сильных ролей (а жаль — актёр он хороший). Ещё там есть не лишенный гениальности Джаред Харрис и запомнившаяся со времён "Рима" Индира Варма. В этом сериале только одна раздражающая меня ветка — введённая для расового разнообразия. Но без этого никак, увы.
В-третьих, "Террор" (только первый сезон — второй там уже не по книге и вообще никакой) — здесь обалденно передана атмосфера полярной экспедиции, а монстр всего один и это демонический белый медведь, так что я долго думал записывать ли этот сериал в фэнтези (по ряду параметров это скорее историчка — сама экспедиция реальная и ее быт воссоздан очень точно) — но всё же записал потому что камон, это история про то как запертые во льдах люди сражаются с демоническим белым медведем! Но главной угрозой, конечно, оказывается не демон, а люди, потихоньку сходящие с ума на морозе...
В "Терроре" обалденная графика — сериал целиком нарисован на компе, но когда я смотрел его то натурально решил что передо мной натурные съёмки в Арктике, настолько все круто сделано! И снова в кастинге Джаред Харрис, а ещё Цезарь и Брут из "Рима". Все трое очень круты.
В-четвёртых, "Бульварные Ужасы" — ещё один эталонный проект и лучшая роль Евы Грин. Этот сериал очень мощно передаёт атмосферу викторианской Англии и готического романа — и здорово оживляет героев классической готики (от Дориана Грея и Человека-Волка до Франкенштейна и Дракулы). Сценарий не отпускает до самого конца, персонажи очень круто проработаны — у каждого есть двойное, а то и тройное дно. А ещё у авторов отличное чувство стиля.
Сиквел — "Город Ангелов" — вышел, конечно, послабее. И Америка тридцатых смотрится уже не как старый Лондон в мечтах декадентов, и культурные традиции латиноамериканцев в США не сравнятся с литературной первоосновой оригинальных "Бульварных ужасов", и сценарий получился послабее... Честно говоря я бы отнёс сиквел к категории "неплохо" и отправил на одну полку с "Тенью и Костью" если бы не одно "но" — Натали Дормер. Анна Болейн, она же Маргери Тирелл здесь прямо старается, однозначно выдавая свою лучшую роль — она играет демонессу, своеобразного "злого гения" сопровождающего лидера диаспоры американских немцев, местного работающего с нацистами политика и главу мексиканских бандитов — и с каждым она натурально разная! Выдаёт разную мимику, разные интонации (вплоть до акцентов!) — а ведь еще есть ее оригинальное демоническое лицо! По факту "Наташа" здесь выдаёт сольный бенефис, спокойно затмевая весь остальной каст. Ещё здесь есть перешедший из оригинальных "Бульварных Ужасов" талантливый Рори Киннер. Но в целом смотреть стоит только если вы посмотрели оригинал и хотите немного поностальгировать по нему.
Думаю "Благие знамения" даже тизерить не нужно — очень мощная литературная первооснова, очень мощный каст на заглавные роли (Майкл Шин и Дэвид Теннант, оба не чужды гениальности). Фирменной пратчеттовской иронии тут очень много — растущие на поле Армагеддона авокадо после просмотра вы точно не забудете)))
И вот совсем вкусовщина — мне зашёл Изумрудный Город — поставлю его последним потому что обычно людям он не заходит. Попытка мрачного переложения классической сказки о волшебнике из страны Оз (с гениальным Винсентом д'Онофрио в роли Волшебника) — где "Волшебнику" приходится не просто править сказочными персонажами, а активно бороться за власть с местными ведьмами, только вот в отличие от них он — шарлатан, имеющий только собственные мозги.
Пожалуй, добавлю ещё "Воспитанных Волками" — это фэнтези, маскирующееся под сай-фай, с очень флегматичным, но интригующим сюжетом и классным Рагнаром Лодброком из "Викингов" на роли главного злодея.
Если смотрели что-то ещё классное из фэнтезийных сериалов — напишите в обсужд, будем дополнять киносписки тут друга)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Очень интересно. Увлекательно посмотреть на Спарту глазами среднестатистической девушки. Вносит разнообразие в ту атмосферу отчаяния и страха жизни простого илота) Может, пересечёмся. Хотя... Вспоминая забитого раба, всё же нет. Надеюсь, не пересечёмся)
-
|
Два года с окончания войны.
Теперь для Эдварда годы всегда будут идти так — столько-то с "того лета". Столько-то с тех пор, как жизнь стала... ненастоящей. Да-да, именно так! На войне есть ты и твой противник, есть цель, есть свобода, за которую стоит бороться... Прояви смекалку и смелость! Выстрели в генерала, выбери точку для прорыва, сожми зубы на тяжелом марше, пристрели дезертира — и враг бежит! Война продолжается, а мы если не побеждаем, то по крайней мере ещё не проиграли! Раньше капитан Босс никогда не понимал, насколько ему нужна была эта война, насколько сам его характер, его личность строились вокруг того, что он воюет...
Вот знаете мерзкий голосок на краю сознания шепчущий: "Тебе перевалило за тридцатник, а ты иждивенец у родственников, Эдди! Возможно, ты не лучший муж, Эдди! Возможно, ты не лучший отец, Эдди! Ты просто грязный неудачник! К тебе приставят мерзкий ярлык "мятежник" и будут удивляться, почему такой подонок как ты не грабит дилижансы с дезертирами!" Раньше этому голоску всегда можно было ответить
— Я сражаюсь за свою страну!
И он затихал. Словно чувствовал — есть в мире вещи поважнее собственной шкуры, даже важнее чем семья. В конце-концов вся история человечества есть история мужчин, которые за что-то воевали.
И если бы вдруг Конфедерация победила, то остаток дней можно было говорить себе
— Зато мы победили!
А теперь всё что остаётся, так это постоянно шептать себе
— Я пытался... я пытался...
Гадкая отмазка неудачника. Историю пишут победители.
Война нужна была Эду, и именно поэтому он яснее чем кто-либо иной ощущал, что война закончилась. Что теперь настала какая-то совсем другая жизнь, жизнь, подобная бесконечному сну. Политики устраивают выборы, дельцы создают деньги из воздуха, фермеры сажают маис, ковбои пасут скот, и у каждого из них своя, местами бессмысленная, местами тяжелая, но всё-таки своя жизнь, и совсем скоро настанет миг, когда узнав что кто-то умер будут спрашивать не "в каком полку он сражался?", а "и чё, большое наследство осталось?"
Война закончилась, а офицер несуществующей армии всё писал письма, мемуары, рассказы — и в его голове это каким-то образом создавало иллюзию бурной деятельности, вроде как после сражения подаёшь рапорт "убито столько-то, пропало без вести столько-то, тяжело ранено столько-то, легко — столько-то".
Поначалу это работало.
Вроде как когда останавливаешься лагерем — ставишь палатку, роешь нужник, проверяешь караулы, посылаешь реквизиционную команду добыть продовольствие — только теперь выверяешь каждое слово на листе, пишешь, переписываешь...
Война учит ответственности. Плохо поставил палатку? Пойдёт дождь и зальёт всех нахуй. Не выкопал нужник? Будет грязь и эпидемия. Не выставил караул? Да тебя расстрелять нужно! Не достал жратву у местных? Будете сидеть голодные, а на следующий день кто-то займётся мародерством или того хуже дезертирует.
Но курица как говорится не птица, а мирная жизнь расслабляет даже самого стойкого. Со временем замечаешь как позволяешь себе просто посидеть у камина со стаканчиком виски. "Завтра допишу...", "сегодня что-то не идёт...", "что-то обувь неудобная..."
И чем чаще даёшь слабину, тем сильнее чувство, что один день похож на другой, а жизнь — просто бесконечные попытки не замечать этих тянущихся бессмысленных дней...
Жизнь — как дорога через прерию. Пока доберёшься куда собирался — либо сам сдохнешь, либо не будет уже вовсе никакого Сан Франциско.
По крайней мере, так думал Эд пока в самом деле не оказался в прерии.
***
На самом деле, дорога даже взбодрила его. Было в ней что-то, напоминающее долгие марши Железной Бригады — переход, постановка лагеря и так далее. Словно вновь надел форму... Как же приятно, оказывается, когда после целого дня на козлах болит жопа! Вот она ноет, а ты чувствуешь что живешь! "Я ещё не сдох, жидовская клика Линкольна! Железная Бригада ещё стоит!"
Торнадо, индейцы, грозы, змеи, удушающие облака пыли, опасные переправы, болезни...
Вот она жизнь! Ушел сон о тихой гавани Боссланда, сон об Элис и маленьком Дэниэле. Этого всего считай не было.
Зато был отряд. Именно так Эд про себя воспринимал своих спутников. Восприятие это не доходило до помешательства, до готовности отдать последнее только чтобы ощутить отголосок былого единения Железной Бригады — но всё равно грело душу уже не столь молодого Босса. Так старик встретив бутылку виски, который пил в юности, словно снова чувствует себя молодым и свежим, способным победить всех и всё преодолеть...
Кеннет Томпкинс и Коллин Макмерфи , мистер Диккл, Тилтоны, Точинский, Мюррей, Гривс...
Эдвард никого из них не спрашивал: "За кого воевали?" — хоть это и был для него первый вопрос, вертящийся на языке. "Серый или синий?" — так он спрашивал дезертиров на реке Уайт...
Теперь все они воевали на одной стороне. И несли потери — едва ли хоть одна семья не потеряла кого-то. Только сам Эд оставался цел и здоров — он теперь благодарил Бога за то, что из глупой сентиментальности не взял с собой сына! А порой даже вспоминал, как в своё время отказался ехать с дядей Рональдом. В Калифорнии жизнь наверное сложилась бы совсем иначе... Да и хуй с ней, если честно.
Дорога навевала давно знакомое чувство "сожми зубы и когда-нибудь всё будет". Иногда было полегче — тогда Босс приободрялся и даже временами обдумывал, мог бы он и сам сделаться проводником. Хорошие, честные деньги. Иногда потяжелее — тогда в сердцах клялся "больше никогда". Разве что дни не считал. Быстро понял — лучше не стоит. Как на войне, от того, что представляешь себе "я сражаюсь уже два года" легче точно не станет, а вот тяжелее может.
Только вот на войну приходили в общем-то одни мужики. Некоторые крепче, некоторые изнеженнее, но уже пара месяцев сбрасывала всё напускное и оставляла только то, что у человека внутри. Бывали к войне не пригодные, таких людей узнать легко — они разводят вокруг себя грязь. Им кажется что война это вроде как в отеле жить — кровать застелит горничная, а не застелит да и хуй с ней. Но большинство всё-таки привыкали к дисциплине. И даже если ссали в штаны, всё равно стояли — стыдно же парней подвести...
А здесь! Женщины, дети, старики, поляки... Эта масса в принципе не организовывалась, а скорее двигалась в одном направлении и не разбегалась от грозы как от картечи только потому, что в общем-то уже некуда было бежать... Люди отчаивались, люди зверели... В самом деле получалась какая-то передвижная река Уайт.
"Этого расстрелять. Этим нужен нормальный сержант", — разбирал Эд ситуацию в привычных для себя терминах и... Ничего не делал. Ну а что тут сделаешь? Самому бы не стать жертвой мародерства!
Ну хоть методы для этого были те же. Найди пару надежных ребят и сойдись с ними — вот вроде как с Макмерфи, Гривсом-младшим и одним шведом, которого потом пристрелил Макмерфи... С остальными не веди себя по-скотски — помогай по мере сил. Видишь что человек с голоду умирает — ну не заламывай ты ему цену! Дай пожрать! Голодный человек — опасный человек. А так сломается у тебя повозка, а ты ему должок припомнишь... И, конечно, всегда держи для себя и друганов в укромном месте несколько бутылок с водой.
Под конец, особенно когда стали нападать индейцы, Боссу несколько раз казалось, что "всё, конец". Такая слабоманевренная цель. Собрать несколько племён, ударить разок и всё... Но индейцы — идиоты. Они не хотели защитить свою землю — они хотели своровать у белых пару лошадей. Их тупость и жадность спасали вернее винтовки...
К сожалению, с белыми было труднее.
Мюррей... Знакомый тип солдата себе на уме. На такого посмотришь — вот вроде толковый, исполнительный, людей вокруг себя собирает... А только сделаешь его сержантом и беды не напасёшься, потому что Мюррей и подобные ему думают, что сами всегда и всё лучше всех знают. Если и не оспорят приказ, то вечерком будут шептаться со своими, какой офицер болван и как всё неправильно делает. Став офицером же он заест всех идиотскими придирками и получит пулю в затылок.
Будь Эд помоложе, он в самом деле предложил бы шотландцу разобраться на кулаках. Только вот Босс теперь был капитаном Железной Бригады и не привык к таким наездам. Да и ситуация мягко говоря не та... Все устали, озлоблены... Скажешь ему что не то — в самом деле опрокинет. А то и просто пристрелит. И до чего паршиво — три на одного! Не сам мудень, так кто из его ублюдков зацепит...
В общем, ситуация была из разряда "зачем-то же я кормил голодающих!"
— А не вопрос, Мюррей! Съеду!
Ответил Эд намеренно громко, привлекая всеобщее внимание
— Я понимаю, у тебя тяжелый фургон, боишься застрять. И мне не трудно уступить. Но тут не мне решать, верно?
Согласись с ним. Усыпи внимание. Пусть решит что ты сдался.
— Люди! Друзья! Капитан! Мармерфи! Подойдите сюда! Здесь важный вопрос, который касается всех! Мюррей требует чтобы мы все съехали и пропустили его тяжелый фургон к переправе. Только вот после него вряд ли кто-то проехать сможет! Давай, Мюррей, скажи всем! Мы живем в свободной стране так что проголосуем — кто за то, чтобы пропустить его?!
Когда ты офицер, ты не должен быть сильнее и круче каждого солдата. Ты должен знать, как в сжатые сроки собрать всех в кучу и настроить против того, кто бросает вызов твоему авторитету. Поодиночке люди побоятся бросать вызов Мюррею, но если соберётся хоть какая-то масса, то всплывут все старые обиды.
Ой, зря Мюррей обозвал капитана Железной Бригады крохобором — от него самого ведь никто ничего дождаться не может...
Все эти люди уже злы на него.
Не отступит — останется лежать в земле.
А Эдварду Боссу остаётся только быть готовым стремительно соскочить с повозки если хоть один из троицы дёрнется, и приготовить револьвер...
-
-
-
Хороший пост. Достойный, полный своеобразной жизненной мудрости и справедливости.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Когда ты пишешь на вдохновении - неизменно выходит шедевр
-
+1 ветка Эмешмун очень интересная)
-
Наконец в цивилизацию люди выбрались, хоть посмотрят, как жить надо))
-
Почему нельзя выбрать всё?
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
За 2 поркоурока и решившего все Слона.
-
Крутая история! Кинематографично.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Очень подробно и интересно!
|
Говорят, первое королевство в Британии создал Брут — потомок Энея. Таким образом Англия стала как бы близнецом Римской Империи, и до сих пор в Лондоне по рассказам странников можно встретить древний троянский алтарь... Бесконечные зеленые луга, холмы, леса — так выглядит Северная Англия, так же выглядела она и во времена Робин Гуда, и в годы первых людей. Эдвард любил эту землю. Любил ее холодные зимы и тёплое, но никогда не жаркое, лето. Нравилось ему и само пронзительное чувство опасности! Где-то там, на севере, скрывались жестокие скотты, подобные Уильяму Уоллесу, а ещё севернее, в Хайленде, жили и вовсе какие-то огры, ну или люди с песьими головами. А на юге, если переплыть пролив, жили франки, которые суть подданные короля Англии, наши наваляли им под Креси и при Пуатье, но несомненно наваляют ещё! Ещё дальше, на востоке, обитали сарацины. У этих морда кирпича просит постоянно.
Совсем в раннем детстве Эду казалось, что вот сейчас он немножко подрастёт и в одиночку не только вновь покорит Шотландию, но и завершит завоевание Франции, а может и возвратит христианам Иерусалим!
Первой эмоцией, которую он помнил, было... разочарование.
"Я ведь такой сильный, быстрый, разумный! Почему меня не учат владеть мечом? А на охоту почему не берут? Да вообще, хоть одного сына рыцаря так воспитывают?! У соседей вон благородные сыновья с семи лет в пажах!" — примерно так выглядело бы наиболее осмысленное выражение этой эмоции.
Куда чаще впрочем, то же чувство звучало иначе.
"Мои мама и папа меня не любят"
Это "не любят" эхом звучало в гуляющем по коридорам замка ветре.
Оно порождало желание выделиться, быть замеченным любой ценой... И единственным способом достичь этого для ребёнка стали проказы! О, как он был восхитительно изобретателен! Засыпать соль в бутылку лучшего вина, которое отец приготовил для охоты. Уложить старшей сестре под подушку несколько листьев крапивы. Нарисовать что-нибудь на мамином платье. Кинуть в гостя клейкими шариками репейника. А потом героически, с чувством выполненного долга, лечь под порку. Кричать — но в глазах удовольствие. "Я тоже здесь живу! Теперь-то вы меня заметили!"
Поистине, в замке поселился настоящий бесенок, готовый смириться с любовью или с ненавистью к себе — но жестоко мстящий за безразличие!
При этом, стоило папе или маме уделить хоть немного внимания сыну, Эдвард мигом делался совершенно ручным — так было, например, с уроками чтения. Для мальчика, который плохо знает латынь, выучить Библию наизусть — ну не подвиг ли?! Ее ведь не переводят!
Посмотрите на меня, папа и мама! Я особенный! Я лучше чем все мои братья и сестры...
Просто посмотрите на меня!
И когда Генри Болингброк велел Эдварду быть сарацином... что же, юный де Невилл не сомневался.
— Слушаюсь, брат мой...
И с размаху залепил ровеснику мечом в голову. Ну а что, не королем же он станет!
-
Болинброк просит кирипича
-
Ну а что, не королем же он станет!
*злобно хихикает*
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Даже дезертирство игрока можно обставить максимально красиво! Респект.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Изящно тема магии раскрыта - вроде она есть, а вроде и нет. И «магическо», и реалистично.
-
Магистр закручивает гайки:)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Очаровательная история маленького человечка. До слез
|
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Ммм... Сочно, насыщенно, ярко.
-
Мир состоит из слов, да. Ну и в целом за модуль.
-
Мир слов покорился Магистру)
-
Просто невозможно не отметить объем и качество работы.
-
Иддина всё больше, выборы всё сложнее. А вокруг прекрасно-ужасный Вавилон. Нравится!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
Очаровательная драма. Снова и снова
-
Ууу, проклятые спартиаты! Ну ничего, скоро великое войско Царя Царей принесет этим варварам настоящую культуру!)
-
Плюс. Однозначно плюс. Восхищаюсь Вашим слогом, Мастер.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Египет создал Любовь. Отвал башни!)))
-
Вот эта часть с описанием слова "любовь" - она прекрасна!
— В Египте ловить нечего, настоящие бабки крутятся в Вавилоне!
И не говори!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Ух! Захватывающий пост! Не терпится приступить к написанию ответа.
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
10 "порядок в семье 1" из 10. =D
Ну и Аполлон, надо сказать, совсем не дурак.
-
Насколько все таки по-разному показана юность детей Эллады. И общие этапы взросления, наложенные на разные судьбы, выглядят изумительно в сравнении
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Дилемма читателя модулей Магистра: какой пост плюснуть?)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Не иначе сам Мардук благословил тебя на этот прекрасный пост!)
-
Всюду сплошная база! =D И другие посты тоже весьма хороши и очень атмосферны, но плюсы, увы, не бесконечные.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
Быт и обычаи описан мастерски.
-
Как же уютно жить в державе Царя Царей!
|
Древняя Греция. Часть VIII: "Отечественная война" древних греков.
Вот мы и добрались до центрального события всей греческой истории — похода Ксеркса 480 года до н.э. Замечу — не самого масштабного события (Пелопоннесская война была масштабнее), но точно самого "прочувствованного". В заглавии я сравнил эту войну с походом Наполеона в Россию, и как-то так греками оно и ощущалось — непобедимый противник, которого в итоге всё же победили.
Наслаждение победой было тем сильнее, что эту войну ждали — по крайней мере в Афинах, где проводятся масштабнейшие реформы. Основной инициатор этих реформ — Фемистокл, раз за разом под предлогом необходимости противостояния, кстати, не персам, а греческим городам, изгоняющий своих политических противников. И если логику изгнания Гиппарха, Мегакла, Ксантиппа (и "друзья тиранов" и Алкмеониды были проперсидскими) ещё можно понять, то изгнание в 484 году Аристида уже никак не было связано с персами, а скорее отражало доминирующую тенденцию к милитаризации вместо демократизации.
Фемистокл — в общем-то отличный пример демагога. Сейчас его принято апологизировать потому что он инициировал строительство Афинского флота, выигравшего Саламинскую битву, но вообще-то в предвоенное десятилетие он запомнился тем, что занимался казнокрадством, а по простому — "пилил бюджет". Со времён Клисфена в Афинах излишек государственного дохода распределился между гражданами и здесь уворовать было сложно — вот Фемистокл и придумал направить этот излишек на строительство кораблей. Корабли, конечно, строились, но распилам это не мешало.
Оппонент Фемистокла. Аристид Справедливый — напротив, воплощал в себе черты политика "старой закалки" ставящего достоинство выше всего. Он расследовал коррупцию, уличил Фемистокла и ряд влиятельных лиц, привёл их в суд и... проиграл. Правда, афиняне уважали Аристида и долго не позволяли изгнать его, но все же завершилось это противостояние победой "распильщиков" над "демократами".
Если бы по каким-то причинам персы не вторглись в Элладу, вероятно, мы запомнили бы Фемистокла как ушлого и беспринципного демагога, который изгнал из Афин "лучших людей", а властвовал опираясь на голоса гребцов и рулевых, для которых увеличил поденную плату.
Но Фемистоклу повезло. И здесь мы плавно переносимся в Персию.
В 486 году царь Дарий скончался в разгар подготовки экспедиции против Эллады. Ему наследовал Ксеркс, который не был старшим сыном, но был первым, родившимися после восшествия Дария на трон и к тому же сыном Атоссы — дочери Кира Великого, побывавшей до Дария женой ещё Камбиса. Атосса убедила Дария сделать наследником ее сына. Собственно, "Ксеркс" это греческое произношение — будущего царя на персидском звали "Кшаярша".
О юных годах принца мы знаем мало — до восхождения на трон он был скрыт в недрах гарема. В первый раз Ксеркс появляется на страницах источников за два года до восшествия на престол, в 498 году, когда Дарий по примеру Кира Великого сделал своего сына правителем Вавилона. Ему едва стукнуло 20 лет. В 486 году, когда умер Дарий, ему было 32 года. За плечами у него были 12 лет активной административной деятельности.
Когда старший брат Артобазан (видимо на самом деле по персидски Ариамен) попытался восстать против него, Ксеркс не только без кровопролития успокоил брата, убедив его, что тот будет вторым человеком в царстве, но и сумел устроить все так, что Артобазан сам возложил корону на его голову.
Буквально первое же решения Ксеркса как царя — введение нового титула. Отныне он именовался "Царем Парсы и Мады, царем Вавилона, царем стран" — таким образом именно Ксеркс первым из персидских царей назвал себя, собственно, персидским царем.
Первые четыре года царствования, новый царь решал проблемы, оставленные ему отцом.
Был ли Дарий в самом деле хорошим правителем? Его реформы несомненно были исполнены благих намерений, но резко обострили множество проблем в Империи. Из-за введения стандарта монет и одновременно систематизации налогообложения произошёл резкий скачок инфляции. Начались массовые миграции из более бедных областей державы в богатые вроде Вавилона. И после смерти царя последовал ожидаемый социальный взрыв — первым восстал Египет. Жители богатейшей из провинций не без оснований считали, что начатая Дарием в последние годы жизни новая столица — Персеполь, строится из их карманов.
Ксеркс успокаивал Египет два года и видимо ввёл более жесткое обращение с местными элитами — он активно конфисковывал храмовую собственность.
В 482 году восстал и Вавилон. По приказу Ксеркса, его зять Мегабиз взял город, разрушил его дворцы и зиккураты, вывез статую бога Мардука и расплавил ее в слиток, конфисковал имущество торговых магнатов и присоединил Вавилонию к Ассирии.
Почему восставали провинции? Кроме экономических причин была и другая — Первые годы правления Ксеркса отмечены борьбой с "почитателями дэвов", общины которых царь уничтожал. Он видимо активно работал над продвижением Зороастризма, создавая образ Ахурамазды как своего рода "Небесного Царя" вместо безразличного и сурового бога, каким он представал в раннем Зороастризме. Вдобавок, персы в отличие от вавилонян видимо обожествляли царя и считали, что мертвые цари сохраняют свою власть в загробном мире — что для вавилонян было прямо ересью из ересей (у них священна царская власть, но сам царь просто человек).
Эти схватки позволили Ксерксу испытать свою армию, в которой он по всей видимости проводил какую-то систематизацию — есть сведения о составленных им реестрах отличающихся от реестров Дария. Видимо, Ксеркс систематизировал систему призыва по племенам — при Дарии цари откровенно путались откуда брать воинов и кому их подчинять. Ещё реестр Ксеркса указывает на единообразие вооружения воинов из одной сатрапии — попытки вводить специализацию.
Ядро армии составляли десять тысяч "Бессмертных" — их набирали из персов, мидийцев и эламитов. Это была гвардия со всеми преференциями, отнюдь не ограничивающимися золотом и самоцветами на роскошных одеждах — в поход каждый (!!!) бессмертный выступал с собственным гаремом и слугами. Честно говоря эффективность такого подразделения кажется сомнительной. А ведь у каждого бессмертного была ещё готова замена!
Куда более практично смотрится самая обычная персидская пехота — поскольку персы не платили налогов, вместо них они давали рекрутов. На этой пехоте были чешуйчатые доспехи. Не случайно самого Ксеркса и свящённую колесницу Ахурамазды охраняли именно тысяча отборных персидских пехотинцев и тысяча отборных персидских всадников.
Остальная же армия формировалась по сатрапиям (по признаку десяток-сотня-тысяча-десять тысяч) и образовывала шесть корпусов. Мы знаем имена шести командующих этими корпусами — Мардоний (тот самый), Мегабиз, Тритантехмен, Смердомен, Гергис и Масист (единственный — брат Ксеркса на такой должности).
Мы к сожалению почти ничего не знаем о военных реформах Ксеркса, но знаем, что он создавал поселения еврейских наемников и нанимал арабов с двухметровыми луками и раскрашенными лицами. С еврейскими поселениями вообще была интересная ситуация — зерно им давало государство, по 55 ардабов ячменя и бобов на две сотни солдат.
Тем не менее главную черту — роскошь персидской армии, в своих реформах Ксеркс не трогал. Вся знать ехала на войну со своими гаремами, полным штатом слуг, своим провиантом, тучными стадами и всем нужным для жизни.
Насколько сам Ксеркс хотел идти в Элладу? Видимо, не очень — его куда больше занимали проводимые им религиозные и военные реформы и масштабные строительные проекты. По крайней мере у нас есть свидетельства что Ксеркса подгонял двоюродный брат Мардоний, а также греческие изгнанники, которые массово подкупали предсказателей, чтобы те сыпали царю пророчествами о его скорой победе. Цари Фессалии (северной Греции) посылали в Персеполь приглашения.
К подготовке похода, Ксеркс подошёл серьезно — под это дело был выделен весь флот (около 800-1000 кораблей) и три из шести армейских корпусов (около 200 000 человек). Силы были колоссальные.
В 481 году Ксеркс занимается логистикой — по всему фракийскому побережью расставляются продовольственные склады, оборудуется маршрут для перевозки из Азии муки.
Параллельно во все полисы кроме Афин и Спарты было послано требование "земли и воды".
Но — момент 490 года был упущен! Тогда персов в Элладе ждали. Теперь же эллины тут же собрали конгресс из 30 полисов на котором было принято решение о совместной обороне. Руководство всеми сухопутными и морскими силами получили спартанцы — царь Леонид на суше, царь Леотихид на море. Афиняне возвратили всех изгнанников.
Кстати, предсказание из Дельф которое получили греки было явно проперсидским — спартанцам было обещано, что погибнет либо их город, либо один из царей, афинянам же что их город сгорит дотла. Фемистокл даже вынужден был просить о более выгодном предсказании и в виде уступки получил известную фразу о "надежде из деревянных стен". Критяне спросили стоит ли помогать — ответ был "не будьте дураками".
Вообще, Ксеркс явно работал над пропагандой — чтобы привлечь ионийцев он принёс в жертву тысячу быков Афине Троянской и объявил поход возмездием за уничтожение Трои.
В то же время спартанцы явно не особенно волновались защитой Эллады — они планировали защищать Коринфский перешеек, отделяющий от остальной Греции Пелопоннес. Фемистокл топил за Фермопилы, оборона которых защищала в том числе и Аттику.
Но в целом "общегреческий патриотизм" явно был переоценён — города Беотии поняли, что спартанцы не собираются всерьёз защищать никого кроме своих пелопоннесских союзников, и когда Ксеркс был ещё в Фессалии поднесли ему "землю и воду". Сходным образом покорилась Фессалия и часть Локриды. Даже на Пелопоннесе у Ксеркса был тайный союзник — враждебный Спарте Аргос.
В общем, казалось, вся Греция забила на войну. Но тут вмешался царь Леонид, внезапно принявший план Фемистокла насчёт Фермопил. Ситуация сложилась двоякая — Леонид был утверждённым командующим союзных сил, и при этом гнал против спартанцев, желавших защищать только сами себя. Олимпиада, конечно, стала только поводом не дать царю воинов — и вряд ли кто-то думал, что он всерьёз попрется на север со своими тремя сотнями...
Но Лёня пошёл на принцип. И внезапно ему повезло — повезло в основном за счёт кучи маленьких полисов, которые никто толком не брал в расчёт, но которым совсем не улыбался приход персидской армии. Когда Лёня вышел из Спарты у него было 600 человек (300 спартиатов и 300 илотов). Когда он подошёл к Фермопилам, у него было уже под 10-12 тысяч. Произошедшее дальше не имело никакого военного смысла — Леонид сказал "Приди и возьми", Ксеркс пришел и взял.
Но эта ситуация поставила спартанцев в неловкое положение — теперь им было неприлично отсиживаться потому что надо было мстить за царя. Сходным образом когда Гиппий в VI веке разбил спартанское войско, спартанцы зашевелились.
Одновременно состоялась морская битва при Артемисии — 280 кораблей (из них 120 афинских) сошлись с персидским флотом. Здесь Фемистокл снова занялся распилами, стребовав с местных 30 талантов за эвакуацию и 20 из них оставив себе, но одновременно показал себя толковым тактиком заманив персидский флот в узкие проливы. Первые два дня это работало, но во многом грекам помогала погода — например, начавшийся шторм уничтожил множество посланных для окружения греческой эскадры кораблей. Потеряв на третий день половину флота греки отступили.
Персы у Артемисии потеряли около 300 кораблей — правда, большинство от шторма. А греки опробовали новые тактические приемы.
Персидское войско вошло в Аттику. По настоянию Фемистокла все мужское население было мобилизовано, а женщин, детей и стариков эвакуировали на Саламин. Ксеркс сжёг Афины, Платеи и Феспию.
В общем первый раунд остался за персами, но сам факт, что численно уступающие греки в обоих случаях смогли держаться три дня — уже должен был бы напрячь Ксеркса. Вместо этого персы явно расслабились. Население Афин на Саламине оказалось в смертельной ловушке — эвакуация на остров оказалась не такой уж и хорошей идеей. Фемистокл как и всегда занимался распилами, эвакуация на кораблях позволила ему досматривать вещи граждан, изымая "лишние" деньги и под любыми предлогами отодвигая уход флота из пролива, где тот был заперт.
От Спарты отваливался один союзник за другим — сами спартанцы активно строили стену на коринфском перешейке, и персы были уверены, что генеральное сражение произойдёт именно там.
Более того, поначалу, действия Ксеркса были абсолютно верными — его флот перекрыл оба выхода из пролива возле Саламина. Предполагалось подождать, пока у греков начнётся голод, ведь уйти по крайней мере афинский флот не мог. Аристид на одном корабле предвидя катастрофу прорвался, чтобы сообщить флоту о полном окружении...
Фемистокл видимо начал готовиться к сдаче — он послал Ксерксу письмо где побуждал его к вступлению в сражение и рассказывал об упавшем боевом духе греков. Потомки говорили, что это была хитрость (культ Фемистокла, все дела). Современники были не уверены.
И здесь сыграл "фактор Ксеркса". До сих пор я рисовал персидского царя преимущественно как умелого политика и грамотного управленца, который сумел организовать масштабную кампанию и реально умел управлять страной. К этому его, "дитя гарема", готовили всю жизнь. Но в отличие от Кира, Дария и Камбиса, Ксеркс был рождён царствовать гигантской Империей. Он не провёл всю жизнь на войне. Впрочем, и прошлые персидские цари со всем их опытом, гибли как правило ввязываясь в какую-то авантюру — с малым войском норовя рвануть в степь или в пустыню! Так погибли Кир и Камбис, так чуть не погиб в Скифии Дарий.
И Ксеркс поставив на морском берегу трон на серебряных ножках, велел флоту наступать. Случившееся стало катастрофой — боевые потери в двести кораблей при вражеских потерях в сорок! А Фемистокл вместо репутации казнокрада, до последнего наживавшегося на войне, стал символом тактического гения)))
В битве погибли брат и три племянника царя.
И здесь "фактор Ксеркса" сыграл второй раз — даже после потерь двухсот кораблей, у персов оставались ещё как минимум пять сотен. Армия превосходила всё, что могли выставить греки. Все завоёванные территории были сохранены. Ксеркс всё ещё выигрывал эту войну!
Но Ксеркс не умел проигрывать. Он начал творить лютый трэш — казнить капитанов за "трусость". Эх, не было его в Египте, когда Камбис шёл на Карфаген — помните, в статье про Персию я писал о том, что власть царя не была беспредельна? В общем финикийские и египетские адмиралы решили, что Ксеркс малость попутал — и рванули по домам. Именно это дезертирство уничтожило персидский флот, даже после поражения все ещё превосходивший греческий.
Царь был абсолютно подавлен — он с двумя корпусами ушел в Азию, видимо, опасаясь десанта (как показали дальнейшие события — справедливо) и оставив Мардонию один корпус для дальнейшего ведения войны. Мардоний был ее инициатором, он собирался стать сатрапом Эллады. И Ксеркс сделал ручкой: "Вот сам ее и завоёвывай".
К тому же часть корпуса Мардония составили "Бессмертные" об, кхм, особенностях которых я уже писал выше.
Правда, даже в этих условиях, Ксерксу хватило ума отдать ещё часть корпуса Артабазу для поддержания путей снабжения — когда в захваченных частях Греции начались восстания, Артабаз их подавил.
Кстати, Фемистокла конечно восславили за победу при Саламине, но почти тут же отстранили от командования — ему не забыли ни склонность наживаться на войне, ни посланное персидскому царю письмо. Греки в общем справедливо решили, что если бы персы победили, то Фемистокл в компании Ксеркса попивал бы винцо и рассказывал "ребята, я всё время был за вас!" — кстати, в конце жизни Фемистокл ИМЕННО ТАК И СДЕЛАЕТ. В общем, персонаж куда менее однозначный чем о чем принято думать)))
Мардоний после битвы при Саламине ушел зимовать в лояльную Беотию. Здесь фиванцы дали ему толковый совет — подкупить греческих предводителей, пока воздержаться от дальнейшего продвижения, сосредоточиться на удержании захваченного. Но Мардоний предпочитает поход в Аттику. Снова он захватывает Афины, на этот раз воздерживаясь от их сожжения, снова афиняне сбегают на Саламин... А спартанцы снова отмечают праздник и ничего не делают, сидя на своём перешейке!
В общем, афиняне во главе с Аристидом поставили перед Спартой вопрос ребром — либо Афины заключат союз с персами, либо спартанцы поднимут уже через год войны свои спартанские жопы. Спарта предпочла отправить войска.
Мардоний с горы снова сжёг Афины и ушел в Беотию, но когда общегреческие силы начали наступление, вышел им навстречу. Греков было чуть больше ста тысяч — в основном цифру сделало то, что спартанцы впервые в истории пригнали илотов. Персов — вероятно чуть больше 110 тысяч (около 70 тысяч имел Мардоний — корпус+бессмертные и персы, ещё около 40 тысяч — подошедший Артабаз, и какие-то силы были у союзных фиванцев). В общем, силы были примерно равные, но у персов было преимущество в виде наличия профессиональной конницы. Поначалу оно играло — Мардоний тревожил кавалерийскими рейдами греков, пытаясь убедить их попереть на его укреплённый лагерь — захватывал продовольственные обозы, засыпал источники воды, обстреливал идущих к другим...
Эллины начали отступать, но поскольку каждый решал за себя, отступление было организовано плохо — часть войск ещё не ушла, часть ушла, но не туда, часть (спартанцы) отказалась уходить... Тут Мардоний и решил — пора! Враг бежит!
И вдарил по спартанцам, причём там поспешно, что даже войска в боевой порядок не построил. Но у Мардония была своя проблема — дело в том, что Артабаз решил сыграть в "мне царь дал приказ защищать пути снабжения — я защищаю, приказа вступать в бой не было" и увёл своё войско. Фиванцы правильно поступили и напали на афинян, чтобы не дать грекам соединиться — но и они остались без подкреплений.
И 70 тысяч Мардония (неполные, 3000 он оставил охранять лагерь) оказались один на один с 10 тысячами спартанцев, 35 тысячами илотов и ещё бог знает сколькими греками. Не построенные в боевой порядок. Без плана кроме "мы чарджим, они падают". Когда погиб Мардоний персы дрогнули. Афиняне же обратили в бегство фиванцев.
В отсутствие Мардония и ушедшего Артабаза командовать персами было видимо некому, потому что они просто заперлись в укреплённом лагере. Греческая орда медленно собиралась, долго готовила штурм и наконец взяла укреплённый лагерь.
Разгром персов 9 сентября 479 года был полным.
Собственно, во многом Платеи получились Саламином 2.0, дай Мардоний грекам отступить, вероятно спартанцы ушли бы на перешеек, афиняне сдались, а союзники разошлись бы по домам. Но на сей раз не будем сильно ругать Мардония — соблазн вдарить когда армия врага рассыпалась на отдельные хаотично маневрирующие отряды был крайне велик! И если бы "на острие" не оказались спартанцы — Платеи могли бы закончиться иначе.
Не закончились.
Спартанский командующий Павсаний, кстати, регент при сыне царя Леонида, стал героем Греции. И снова как и с Фемистоклом, окажется, что человек это не такой простой как кажется...
После успеха был собран военный совет, греки решили сделать общегреческий союз постоянным, планировалось собрать армию в десять тысяч гоплитов и ударить по Азии.
И снова как когда-то после Марафона сыграл "командующий-чиновник" — Артабаз просто увёл свои сорок тысяч из Европы. (Ладно, я его ругаю, но как мы дальше увидим, у него была причина) В его отсутствие осадили Фивы, но фиванцы выдали предводителей проперсидской партии — тех казнили в Коринфе.
Так персы проиграли войну в Европе.
Но к тому моменту это был не единственный фронт. Война началась и в Азии.
Ещё весной 479 года, греки задумали перехватить инициативу — спартанский царь Леотихид и афинянин Ксантипп приготовились использовать господство на море, чтобы перенести войну в Азию. Целью был избран остров Самос у берегов Ионии. Персы отдали его без боя.
Напротив Самоса находится мыс Микале — туда и отступило то, что осталось от персидского флота. Там они вытащили корабли на берег и построили оборонительную линию. Кстати, персов было около 60 тысяч — на место подтянулся ещё один армейский корпус.
И вот если Саламин и Платеи закончились как закончились в первую очередь из-за просчетов персов — битва при Микале стала торжеством греческой мощи.
Серьезно, представьте себе. Греков около 22-30 тысяч. Из них не все имеют тяжелое вооружение. В этих условиях нужно благополучно высадиться (напомню, десантные операции — самые сложные), прорвать оборонительную линию (ров и стену), и разбить втрое превосходящего по численности противника.
Безумие, да?
А греки это сделали! Уперлись насмерть. Понесли огромные потери. Но победили на чистом превозмогании. Подданные персов бежали — урожденные персы же погибли до последнего человека включая командующих.
Битва при Микале считается образцом десантной операции потому что это была битва, которую нельзя выиграть, но которую всё же выиграли!
Греки видимо даже не поняли что только что выиграли войну, потому что первым делом пулей сбежали обратно на Самос, где обсуждали вопрос об эвакуации ионийских городов. Видимо, потери были такие, что позиции варьировались от "мы не можем обеспечить их безопасность" до "и не надо, они будут щитом от персов!"
Но на практике — именно при Микале была окончательная победа. Артабаз бежал в Азию именно чтобы защищать земли державы Ахеменидов (за что был награждён титулом сатрапа), два из трёх корпусов были полностью разгромлены. После Микале ионийские города обьявили о своей независимости.
Леотихид совершил еще одну довольно короткую осаду, но к осени вернулся в Спарту со всеми войсками. Но на сей раз спартанцы явно вышли из спячки — народное собрание решило продолжать войну. Причиной было то, что спартанцы понимали — если они выйдут из войны то руководство общегреческим союзом перейдёт к Афинам.
В общем, в 378 году Спарта назначает Павсания новым командующим общесоюзными силами. Казалось лучшего выбора нельзя и представить — победитель при Платеях! И Павсаний одерживает несколько блестящих успехов — освобождает греческие города Кипра и Византий.
Самого Павсания с таких успехов малость понесло. Он, захвативший при Платеях роскошный шатер Мардония, вдруг понял, что заслуживает большего чем нищенская жизнь в Спарте. В мечтах он сидел себя господином всей Эллады. При этом он понимал, что одному Грецию не захватить.
Поняли к чему идёт дело? Павсаний, общегреческий герой, понял, что сражался не на той стороне, и тайно отправил к Ксерксу послов, обещав захватить всю Элладу если за него отдадут царскую дочь!
Ксеркс согласился, отправил Павсанию Артабаза и много золота. Сокрушительное поражение в войне (у персов в ней ни одной существенной победы) грозило обернуться для греков дипломатической победой персов — и, спойлер, обернётся, но уже не при Ксерксе.
Пока что Павсаний стал искать союзников, и для этого затеял переписку с Фемистоклом. Фемистокл колебался и не дал согласия на заговор, но не выдал Павсания. По крайней мере такова официальная версия. Сам Фемистокл в этот момент обратился к Аристиду с "офигительной" идеей — сжечь афинский флот, мол, "ты же сам был против его создания! Война окончена! Всё! Можно сжигать!" Аристид обалдел и передал афинянам, что мол "никогда не слышал более полезного и более вредного предложения".
Может быть заговор Павсания и имел шансы, если бы спартанцы были хороши в хитрости. Павсаний вел себя излишне нагло — например, начал носить персидскую одежду. Захватив Византий, он фактически стал там тираном. Его отозвали, судили, но оправдали. Тогда Павсаний вернулся в Византий где продолжил свою тиранию и сношения с персами. В 471 году афиняне выбили Павсания из Византия. Он уехал в Персию. В итоге в его отозвали в Спарту и снова судили. Улик против самого Павсания внезапно не нашлось. Будучи оправдан, он начал готовить в Спарте мятеж илотов. Его попытались арестовать, он бежал под защиту храма. Спартанцы пожали плечами и замуровали его в храме заживо. Точно когда случился этот арест мы знаем — около 471 года, вероятно, потому что именно тогда Фемистокла изгнали из Афин. У Павсания нашли переписку с Фемистоклом. Письма передали в Афины, где Фемистокла заочно осудили за измену. Дальше жизнь Фемистокла представляет собой бега, которые закончатся в Персии — здесь Фемистокл убедит сына Ксеркса что всё время был готов стать его подданным, получит в управление несколько городов, и закончит жизнь вассалом персидского царя. Так закончились жизни двух героев этой войны, Фемистокла и Павсания — у обоих на персидской службе.
Как бы то ни было, ущерб Спарте от заговора Павсания был нанесён уже в 478.
Ещё когда Павсаний самовольно занял Византий и стал править им тиранически, афиняне сочли что Павсаний опозорил спартанское имя. Вместо общегреческого союза они создали собственный, включающий в основном острова и освобождённые города Ионии. Поскольку это в основном были прибрежные торговые города, союз обычно называют "Афинским морским союзом". Иногда его также зовут "Делосским" потому что казна союза была на острове Делос. Как этот союз был устроен я уже писал в разделе об Афинах, повторяться не буду.
Когда в 477 году Спарта отправила на место Павсания Доркиса, мол, "вот вам новый командующий", союзники Афин не приняли его.
На тот момент спартанцы ещё не поняли, что произошло и не выразили никакого протеста. А произошло то, что Афины по сути сделали первый шаг к общегреческой гегемонии. Находясь под руководством Аристида они не собирались сжигать свой флот — они собирались господствовать на море вечно! Афиняне будут продолжать войну ещё долго.
В 475 году афиняне отберут у персов все владения во Фракии кроме города Дориск. В 466 году — Ликию.
Ксеркс будет царствовать до 465 года. По всей видимости после поражения он впал в депрессию и интересовался только строительными проектами и женщинами. Его гарем растёт. Геродот сохранил нам историю о том, как царь трахнул последовательно жену своего брата, а затем ее дочь, которая была женой его старшего сына Дария, а когда царица взревновала, выдал ей свою любовницу для казни.
Такой трэш начинает раздражать Мегабиза — лучшего полководца в империи, который некогда взял Ксерксу Вавилон. В какой-то момент Мегабиз обвиняет свою жену, дочь Ксеркса, в измене — царь ничего не предпринял. Собственно, Ксеркс и собственной жене видимо позволял очень многое.
Наложились и пассивность царя против действий Афин в Ионии. Также, за своими строительными проектами, Ксеркс видимо малость оторвался от реальности и упустил инфляцию, приведшую к голоду. Собственно, это был не столько просчёт самого Ксеркса сколько долгосрочное последствие реформ Дария, но царь по крайней мере не проявлял активности в разруливании проблемы.
В общем Мегабиз вступил в сговор с командиром дворцовой стражи Артабаном. Ксеркса убили. В покушении обвинили его старшего сына Дария, якобы мстившего за соблазнение своей жены — и убили Дария тоже.
Так на престол взошёл второй сын Ксеркса — Артаксеркс I.
И остался последний вопрос — к чему привели Греко-Персидские войны?
Самый очевидный политический итог — возвышение Афин. Все освобождённые персидские города вошли в "Афинский морской союз". Менее очевидный — полисы материковой Греции начинают постепенно дрейфовать в сторону Спарты, видя в Афинах угрозу своей гегемонии.
Есть и другой долгосрочный итог — культурный.
Начнём с того, что после войны в Элладе явственно ощутилась "смена поколения". В период архаики даже в демократических полисах обычно за власть состязались исключительно представители знати. Даже Аристид и Фемистокл оба были эвпатридами — то есть происходили из знати. Как выглядел "типичный избиратель" старшего поколения можно представить по истории, произошедшей с остракизмом Аристида, прозванного "Справедливым" — в народном собрании неграмотный крестьянин по незнанию попросил самого Аристида подписать черепок за изгнание Аристида, мотивируя это тем, что его достало слышать на каждом шагу как Аристид справедлив. Но на смену этому поколению, после похода Ксеркса придёт другое — уже почти исключительно грамотное! Для удобства давайте назовём его "Поколение Сократа" (Сократ родился в 470 году), но с оговоркой, что процесс смены поколения был долгим и продолжался как минимум с 480 года, а завершился ближе к середине столетия. Если кому-то привязка к Сократу кажется чересчур условной, можно назвать это "послевоенным поколением".
В чем кроме почти повальной грамотности было отличие этого поколения?
Наверное каждый хоть раз слышал про то, как греки делили мир на "эллинов" и "варваров". Так вот — где-то до VI века слово "варвар" означало что-то вроде русского "немец" (человек, не говорящий на нашем языке).
В VI веке оно приобрело значение "любой не-грек". При этом отмечу — в тот период греки ещё совсем не брезговали учиться у варваров, это понятие видимо лишено было какого-то расистского подтекста.
В V веке эллинский расизм расцветает полным цветом. "Грек цари, а варвар гнися!" Еврипида — наиболее яркое выражение этого нового чувства национального превосходства. Потом Аристотель в IV веке положит его на теоретическую основу, приравняв слово "варвар" к слову "раб".
И роль похода Ксеркса здесь ну просто определяющая!
До похода Ксеркса, эллины ощущали себя частью восточного мира — они не замыкались сами в себе. Различие порядков в разных странах воспринималось как нечто естественное — последние отголоски этого мы найдём у Геродота. И собственно персидское господство (как мы это видим на примере первой войны) не воспринималось как конец всего эллинского, а растворение в огромной империи, становление просто ещё одними подданными Великого Царя, не воспринималось как катастрофа.
Одолев сильнейшую в мире Империю, эллины почувствовали себя сильнейшим, умнейшим, морально превосходнейшим народом вселенной!
И как ни парадоксально, этот взлёт панэллинского национализма породит колоссальный культурный подъем. Националисты, женоненавистники и рабовладельцы создадут классическую философию, классический театр, классическую поэзию...
Тогда никто ещё не знал, что расцвет греческой культуры станет началом конца Эллады.
|
На правах рекламы — Irene Howlett открыла блог ( ссылка) и пишет там много интересного. Советую, рекомендую. Собственно данная заметка будет частью дискуссией частью комментарием к постам Ирэн, так что для понимания контекста рекомендую сперва прочесть первоисточник. Ну и конечно пожелаю автору успехов в работе над блогом! Почему люди отказываются от работы с издательством и почему идут в самиздат?.Вопрос кстати интересный! Ирэн пишет, что потому что работать не хотят — по моему опыту всё по крайней мере не так просто. Издательства сейчас часто предлагают зверские условия молодым авторам, и кстати, начинают тоже с маленьких тиражей (3000 на первое издание — это нужно Гузель Яхиной быть, чтобы тебя заведомо пиарили вот просто все). К примеру когда я один раз вел переговоры с издательством об издании моей книги, мне предложили 4% с чистой прибыли и ту же 1000 экземпляров. Что методом нехитрой математики означало, что заработаю я при продаже всех экземпляров около двух тысяч рублей при цене 500 рублей за книгу. Более того, издательство оставляло за собой права на переиздания на тех же условиях, а новую книгу я писать тогда не собирался. Самиздат же давал возможность со своих 1000 экземпляров по крайней мере собрать при тех же пропорциях сумму около 500 000 рублей, что позволяло с по крайней мере отбить: — Работу редактора. — Работу художника. — Расходы на издание (самый существенный пункт — стоит иметь тысяч 300 если хотите чтобы всё было на хорошей бумаге, в хорошем переплете и сделано не через одно место, правда, это цифры для 400-страничного романа). — Договор с сетями магазинов (обычно делается через типографию, так как сети не работают с физлицами — но небольшие, камерные книжные, специализирующиеся на каком-то конкретном типе литературы, могут и издать, в таком случае вы заключаете с ними договор. Кстати, такие маленькие книжные ещё и здорово помогут с пиаром — обычно они делают рассылки постоянным клиентам о новинках). И в случае если произведение зайдёт ещё там, на курорт сгонять, или девочке подарок сделать))) Плюс "самиздатчик" это профессия масштабируемая — если вдруг каким-то чудом всю 1000 книг разобрали и требуют ещё, ты всегда тут же можешь удовлетворить читательский спрос. Далее — во многих издательствах есть ограничения по формату. К примеру у меня есть много пьес, а издать их сборником я могу только сам. Во многих издательствах (например, в Армаде) есть ограничения — они не берут сборники рассказов. Некоторые издательства не берут ранее опубликованные, например, в журналах, произведения. Со стихами — совершенно аховая ситуация, там только самиздат и спасает. Работа с издательством она выгодна если литература это условно для тебя если не профессия, то по крайней мере постоянное хобби — первая книга "пропадёт" зато со второй получишь хотя бы 20% по контракту если зайдёт первая. Ну и гонорары расти будут — вот упомянутые Ирэн 15 тысяч это если честно ближе к тому с чем я сталкивался, чем хотя бы 50. Ты ещё вложишься в иллюстраторов и в покупку у них авторских прав на иллюстрации, чтобы использовать их в коммерческих целях. Это дорого. Никто за 5 тысяч рублей тебе красиво не нарисует. За 25-30 - уже разговор.По иллюстраторам — здесь на самом деле очень субъективно. В целом с меня просили 100-200 долларов за иллюстрацию (не при нынешнем курсе). Но! Если бюджет ограничен (а я книгу издавал будучи бедным студентом) то всегда можно разыскать молодых-начинающих иллюстраторов, которые сделают тебе хорошо и за меньшую сумму. Плюс если ты хочешь прям проиллюстрировать книгу и умеешь вежливо общаться то можно неплохо так скинуть цену. Возможна даже гипотетическая ситуация, в которой художник согласится проиллюстрировать чисто по фану, потому что ему книга понравилась. Мне так одна девочка писала, мол, "потом как издашь поблагодаришь в объёме каком захочешь". С иллюстрациями сложнее всего лично мне было искать даже не "дёшево", а то-то относительно подходящее работе по стилю — потому что как правило у каждого художника он свой, авторский, под автора его прям сильно переделывать не будут. Ну и плюс нужно быть готовым написать условно 40 разным иллюстраторам, потому что у кого уже есть заказ в работе, кто просто откажет потому что "со свиным рылом да в калашный ряд", с кем по цене не сойдётесь... Я искал вот здесь — ссылка — сайт хороший, и есть из чего выбрать. Кстати, в возможности всецело самому выбрать — кто тебя проиллюстрирует, сколько будет иллюстраций, какие они будут — прямо здоровенный плюс самиздата. Это не говоря о том, что начинающему автору придётся заниматься саморекламой, вести соц сети, заказывать фотографа, чтобы тебя красиво сфоткали для постов и презентаций, а ещё - читатели, особенно юные, любят мерч.Пиар — это беда. Это адский ад. Но вот кстати есть кейс Екатерины Чеботарёвой, которая долгое время издавалась под псевдонимом и на условиях строгой анонимности. Собственно там сказались: — Наличие читаемой публицистики у автора. — Известные люди которые активно писали о книгах и хвалили их. Или, что уж там — Сурков с его "Околоноля" (но там надо быть Сурковым с соответствующими возможностями к продвижению). Это получить экранизацию.Весь абзац очень верный. Но отмечу, что здесь есть отвратительная ирония. Захар Прилепин как-то сравнивал стоимость средней рукописи романа (1-10 тыс. долларов) со средним сценарием (20-100 тыс. долларов). Самих писателей писать сценарии зовут довольно редко — а зовут всякую... кхм... я ведь писал, что кризис в кино имеет сценарные корни? — в общем, зовут людей со связями, которые раньше писали сценарии для дерьмовых ромкомов. Да и сами сценарии сейчас выглядят просто отвратительно. Зазвучу как ретроград, но вот в советское время были сценарии! Даже термин был — "советская киноповесть". Их без всякого фильма с удовольствием читать можно! А теперь... не то. Даже на знаю зачем я написал этот последний абзац.
-
К примеру когда я один раз вел переговоры с издательством об издании моей книги, мне предложили 4% с чистой прибыли и ту же 1000 экземпляров. Что методом нехитрой математики означало, что заработаю я при продаже всех экземпляров около двух тысяч рублей при цене 500 рублей за книгу. 500 х 1000 х 0,04 = 20 000 2 000 / 20 000 = 10% Невже чистий прибуток з продажу складає лише 10% вартості книги (а інші йдуть на друк і т.д.) ?...
|
-
представьте себе, сколько людей как минимум держат включёнными кондиционеры В Європі дуже мало використовують кондиціонери, і їх наявність є скоріш виключенням із правила. У більшості офісів та житлових приміщень кондиціонери відсутні.
|
-
Подход к модулю впечатляет.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
+1 и всё-таки здорово, жизненно получилось
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Римлянин уродлив. Филис никогда прежде не видела таких уродливых людей — а ведь она большую часть жизни провела с фракийцами. Подъебал так подъебал, теперь бы понять, кого))))
|
-
-
Прекрасный пост, бесспорно, но еще хотел отметить вот это —> Впервые за очень долгий срок, мной овладевает надежда на будущее. Да, перспективы и надежда на лучшую, вернее идеальную жизнь, всегда невероятно приятны!)
|
Сегодня, я снова не написал пост во Фракию.
Пробила ностальгия на Карфаген — модуль, который я уже видимо не запущу. Слишком нестабильно всё сейчас.
А там ведь был красивый сюжет. И прекрасные герои.
Я испытываю потребность закрыть карфагенский гештальт, так что расскажу немного о персонажах, которых придумал и оттого уже успел полюбить.
Главным героем модуля должен был быть Биншадран (его играть должен был Босс, и я нарочно делал нетипичное для него амплуа) — изнеженный торговый принц. Он коллекционер редкостей с невероятно тонким эстетическим вкусом — разбирается в скульптуре (от эллинской до нурагических статуэток или иберийских дам, прекрасно начитан и знает как устроен мир лучше многих, но... Всё лишь на бумаге — издалека, как бы "за стеклом". Отсюда основная метафора его ветки — изысканность, редкость, экспонирование. Биншадран чем-то подобен китайскому императору или юному Будде — его роду принадлежат бесчисленные флотилии и караваны, но сам он адски оторван от жизни и в действительности не видел ничего того, о чем рассказывает истории.
К примеру, в прологе Биншадран должен был рассказать всем персонажам историю о том как собирают ладан, якобы отгоняя летучих змеев с помощью сиракса — был такой миф, который рассказывали хитрые арабские купцы чтобы набить цену, мол "с риском для жизни собирали, а ты жмешься!" В этой истории — весь персонаж. Она яркая, изысканная, требует известной эрудиции, но при этом абсолютно нереальна.
И его одежда хранила этот стиль — пурпурный халат, который он завязывал небрежно, так что открывалась половина безволосой груди.
Отсюда основной стартовый конфликт Биншадрана — он чувствует интеллектуальное превосходство над окружающими, но катастрофически лишён возможности как-то подкрепить свои притязания деяниями. Ему изменяет жена, которой недостаёт в муже "мужика" — причём изменяет с колдуном, носителем первобытной силы. Конечно, я упрощаю, на самом деле все сложнее — Биншадран по традиции принёс в жертву первенца и Эмешмун (жена) на него за это сильно обиделась.
Собственно сюжет начинается с того, что Биншадран увидел возможность, как ему кажется, спасти Карфаген от заговора греков и потому собирает друзей юности. Для него это шанс доказать прежде всего самому себе что он не просто изнеженный мальчик.
У Биншадрана есть "тень" (искаженный двойник) — Азормелькар (его играть должен был Солхан). Азормелькар происходит не из столь знатного и древнего рода, и для него жизнь как раз была дорогой и странствием. Он человек действия, ему приходилось пускать в ход оружие — его основная метафора это караван, дорога, путешествие. И вблизи это оказывается не так хорошо как видится торговому принцу — большая часть путешествий Азормелькара, трижды пересекавшего Сахару, это чудовищная жара, бесконечный песок, жажда, мертвые друзья и скорпионы в сандалиях. И даже "зелёный юг", которого Азормелькар достигал оборачивался лишь немым обменом с неграми, которые давали золото в обмен на всякие безделушки. Возвращаясь же домой, этот человек действия внезапно оказывается здесь чужаком, совершенно оттеснённым от местной "повестки" — он слишком "а ля мужик", ему недостаёт изысканности манер, понимания политических тонкостей и просто образования. Вот то ли дело Биншадран — знатный, образованный, умеющий держать себя, не лишенный политических талантов...
Биншадран и Азормелькар выступают тенями друг другу потому что каждый из них обладает тем, о чем другой втайне мечтает. Каждый втайне комплексует глядя на другого — "блин, этот мужик трижды Сахару пересёк, а я что в жизни сделал", "блин, у этого парня есть всё, а я тут подыхаю в пустыне..."
Стиль Азормелькара — немного грубый, угловатый. У него темная кожа (не негр, но что-то вроде мулата), простая одежда, сбитые в драке кулаки.
Ещё есть, конечно, Эшмуназар (персонаж Алостора)— жрец, с которым Биншадрану изменила жена. Это тоже своего рода двойник обоим вышеназванным. Когда человек лишен возможности сделать что-то настоящее, он начинает искать господства над миром символическим. Эшмуназар безумно самоуверен, потому что в нем с детства пестовали ощущение его собственной избранности, исключительности. В Карфагене должность жреца передавалась по наследству и вступление в неё подразумевало ознакомление с тайными текстами, излагающими некие "секреты" мироздания. Эшмуназар просто балдеет от себя — в его руках тайное знание халдеев и египетских жрецов, ему подвластны секреты господства над миром посредством колдовства...
Мир Эшмуназара прост и понятен — он сплетен из знаков, свидетельствующих о воле богов, и глупых, дерзких людей, которые эту волю периодически игнорируют. А лучшим интерпретатором этой воли выступает конечно сам Эшмуназар, поэтому "воля богов" для него плавно сменяется "моей волей".
В то время как Биншадран осознаёт что он умнее и талантливее большинства окружающих практически во всех сферах, Эшмуназар "плавает" за пределами мистики и религии, но зато наделён безумной самоуверенностью, которая передаётся окружающим. Вот это вот "боги и моё право". Любовница Эшмуназара, Эмешмун, думает что чувствует в жреце силу, которой ее муж лишён, но на самом деле ее прельщает именно этот флёр избранности, тайного знания и тайной власти.
Иронично, но при таком "моральном превосходстве" Эшмуназар на самом деле всецело зависит от Биншадрана — когда измена Эмешмун вскрылась, семья Эшмуназара велела ему в лепешку разбиться, но хоть как-то не допустить кровной вражды с династией могущественных торговых принцев.
Вот этот треугольник — Биншадран, Азормелькар и Эшмуназар — образовывал первое конфликтное поле модуля.
К нему примыкает второй треугольник, на сей раз женский.
Здесь главная героиня — Эринтиннат (персонаж Франчески). Ее отец нашёл золото на Сардинии, мифически разбогател и и сумел пристроить дочь за сына самого знатного человека в Карфагене, Магона. По большому счету на Эринтиннат лежит колоссальная ответственность за будущее двух домов — с одной стороны дома ее отца, который всецело зависит от милости Магонидов, с другой же дома ее мужа, положение которого тоже не так просто как кажется. Отсюда основные метафоры — "каменщик", попытка построить нечто крепкое, и "рычаг", с помощью которого можно воздействовать на другие, уже готовые построения.
Эринтиннат подобно Эмешмун перенесла жесткую травму — муж принёс ее первенца в жертву Баал-Хаммону. Но в отличие от Эмешмун, у Эринтиннат нет такой роскоши как возможность "взять и обидеться". Ощущение чудовищной необходимости случившегося для будущего двух семей сталкивается в ней с простыми человеческими эмоциями и грозит сломать эту женщину изнутри, раскрошить ее собственный камень.
В каком-то смысле она несчастна — ее муж играет в престолы, не сильно думая о ней и в общем-то даже не давая ей права голоса. У неё есть таланты, она прекрасно образована и в отличие от многих женщин Карфагена действительно понимает в управлении, но таланты эти никому толком не нужны.
Стремление проявить себя и амбиции объединяют ее с Биншадраном — и побуждают примкнуть к его авантюре — но колоссальная ответственность "дочери двух домов" постоянно будет ставить ее перед выбором. Мятежное и травмированное "я" желает проявить себя, раскрыть заговор само... Но мозг постоянно побуждает украсть у группы ее победу, подарить греческий заговор Магону, принести ему победу в его игре и таким образом доказать свою ценность...
Для остальных всё происходящее в общем-то игра — даже если их раскроют они уверены что "батя отмажет". Для Эринтиннат это ва-банк, игра с чудовищными ставками, выбор между рычагом и каменщиком. Если она облажается то либо не переживет гнева Магонидов, либо сломается сама — ибо даже у самого сильного разума есть свои пределы.
Отсюда половинчатость решений — в отличие от Эмешмун, Эринтиннат даже на измену мужу решилась только с женщиной (собственно, с самой Эмешмун).
Ей снится мёртвый ребёнок, пожираемый богом смерти.
Своего рода антиподы Эринтиннат — сёстры Эмешмун (Белка) и Батшадрана (Алиен). В то время как Эринтиннат происходит из нуворишей, эти девочки дочери правителя Карфагена. Им в этом мире можно всё.
Батшадрана старшая и наиболее свободная. Ее основная метафора и одновременно хобби — дрессировка животных. Это женщина с хлыстом, которая может спокойно войти в клетку к леопарду. Она выбрала себе мужем Гераштарта (о нем позже) назло всем — а потом изменила назло мужу с Азормелькаром. Она не приносила в жертву своего ребёнка и вообще сумела построить свою жизнь с комфортом для себя.
Но эта дикая, свободная, расчетливая стихия тоже находится под колоссальным давлением — ведь она дочь правителя. Каждое ее действие может выбить из под семьи камень. И этого Батшадрана не вполне понимает потому что "ну всегда прокатывало же".
По факту это конфликт между стихией и смутным ощущением приближающейся катастрофы — Батшадрану невероятно прёт от того какая она офигенная, но поскольку она самая образованная женщина Карфагена, то смутно она понимает как легко на волне где-то попутать берега.
Отсюда стиль ветки — образы, связанные с дрессировкой. Жизнь Батшадраны напоминает льва — пока ты все контролируешь это просто большой кот, но допустишь ошибку, и этот "котёнок" тебя порвёт.
У младшей сестры, Эмешмун, всё сложнее — она более "домашняя" девочка и менее волевая. К тому же в отличие от сестры, она не смогла повлиять на своё замужество и... вышла замуж за сына главного союзника своего отца. То есть не муж привязан к ней как в случае с Батшадраной и не она к мужу как в случае с Эринтиннат — а возникает какое-то странное противостояние где ни супруг ничего толком не может сделать с такой женой, ни жена не может прогнуть супруга. Эмешмун несколько раз изменяла Биншадрану, один раз даже со скандалом — она смутно чувствует что у мужа недостаточно власти чтобы прогнуть ее и пользуется этим — но при этом в сущности Эмешмун играет в старшую сестру. Ей хочется быть как Батшадрана, сама себе хозяйкой, а приходится быть скорее как Эринтиннат, преодолевать обстоятельства на морально-волевых.
Но важное отличие — если Эринтиннат оказалась в сложной ситуации и фактически должна разыграть свою партию, то Эмешмун решает проблемы, которые в общем-то сама сама себе создала.
Эти три женских образа — "хорошая жена", "эмансипированная феминистка" и "жена свободных взглядов" — составляют второй треугольник и второе конфликтное после модуля.
Третьи поле — аутсайдеры Гераштарт и Пелагий. Ещё и гомосексуалисты-любовники, кстати. Гераштарт (персонаж Моргиона) происходит из рода недавно вернувшихся изгнанников, да ещё и работорговцев к тому же. Фактически в нем есть что-то и от Биншадрана и от Азормелькара с той разницей, что взгляд на мир здесь мрачный, злой. Когда продаёшь людей то понимаешь, что каждый имеет свою цену. Избавляешься от иллюзий о том, что кто-то чего-то заслуживает и понимаешь, что каждый может взять что захочет.
Гераштарт получил проблемную жену — Батшадрану — но ему в общем-то на это плевать, задолго до измены жены он просто завел мальчика-любовника.
Его проблема классическая для любого аутсайдера. В общем-то жизнь Гераштарта вышла на заветное "неплохо", он стал частью системы... но теперь вынужден брататься с теми, кого винит в многолетнем изгнании своей семьи. Месть для него не просто возможность — ведь когда ты мстишь таким влиятельным людям, их падение открывает место, которое ты вполне можешь занять...
Отсюда роль Гераштарта как антигероя модуля, его выбор должен был решить многое. И собственно даже вводная — услышал от любовника-грека про греческий заговор и заложил его, сам толком не зная, желаешь раскрыть заговор или только устроить подставу заклятым врагам — она уже ярко отражает чего я хотел от этой роли.
Наконец, Пелагий (персонаж Раубриттера) — аутсайдер в силу этноса. Он единственный в партии грек и смотрит на всех как бы немного со стороны. Пелагий сочетает в себе изящество эллинской культуры — он жрец Коры — и при этом своеобразную простоту мигранта, сознающего, что в новом доме он никогда не будет хозяином. По иронии судьбы именно его случайная обмолвка любовнику о пифагорейском обществе в Карфагене, запустила сюжет.
Причём Пелагий сказал это в общем-то без задней мысли — но Гераштарт сманипулировал Биншадраном чтобы толкнуть того на борьбу с "греческим заговором" и, внезапно, следом за любовником, Пелагий оказывается фактически в борьбе против своего же народа.
И его дилемма — классическая дилемма любого мигранта — верность корням или тому, что получается и уже получилось "здесь".
Отсюда центральная метафора — соотношение разума и безумия. Карфаген с его культом смерти и человеческими жертвами для Пелагия всегда выглядел бы немного безумным. И когда самый близкий Пелагию человек, жена этого человека и все друзья Пелагия вдруг возьмут мечи и пойдут допрашивать греков — ощущение общего безумия пунов для эллина жестко усилится.
Но он ведь часть группы. Часть команды. Эти люди знакомы ему с детства, практически как семья — он даже дружит с женой своего любовника!
В общем, Пелагий оказался бы жертвой любви...
И это был бы конечно не треугольник. Но самый печальный отрезок меж двумя треугольниками.
Такова примерно была стартовая диспозиция Карфагена. Иронично, но хотя модуль не начнётся, я уже успел полюбить персонажей и прожить с ними части их жизней.
Я воскуривал ладан и рассказывал байки вместе с Биншадраном, плакал в тофете без слез, без единого звука с Эринтиннат, изучал тайные тексты с Эшмуназаром, подыхал от жажды посреди пустыни с Азормелькаром, входил в клетку к рычащему леопарду с Батшадраной, придирчиво, как лошадей, осматривал красоток на продажу с Гераштартом, сокрушался варварским обычаям прошлого с Эмешмун, слушал больше напоминающие проповеди лекции мыслителей-пифагорейцев с Пелагием...
Я полюбил их всех, и буду скорбеть о том, что они никогда не обретут жизнь.
Пожалуй, этот пост любви — мой способ окончательно попрощаться с ними.
Может быть, я прибавлю к нему небольшой ликбез о пифагорейцах, вкупе с рассуждением, почему из них получились бы обалденные злодеи.
А может и нет.
-
Очень грустный текст. А задумка красивая.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Не было вождя на каменном троне, ибо вождь безвылазно восседал на троне деревянном :D
|
|
-
Прошёлся по самой кромке Бездны...
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Трудный выбор. Впрочем, бывали ли другие? Ох, как жизненно...
|
-
Ведь кровь — это всё. Весь персонаж в одной фразе. А вообще - очень грамотный развод "по-высокородному" на нужные данные.
|
Эммануэль всегда, ещё с детства вызывала во мне два жгучих желания — обладать и переиграть. В сущности, оба желания были одним, сразившись раз для забавы этой женщины, я не желал делать этого впредь, но желал, чтобы она оказалась моей забавой. Мне хотелось ее, что уж там — очень хотелось. Ласки Лючии хоть и были приятны, не давали такой желанной разрядки, и чувствуя пальчик госпожи фон Либвиц на своих губах, я еле удерживался, чтобы не прижать ее к себе, так крепко как смогу... Это было что-то дикое, хтоническое, инстинкт самца, чувствующего, что самка уже потекла, что ее нужно только поставить в позу и жестко оттрахать, награждая шлепками и базарной бранью...
Должно быть, так и поступали все, кто окружал Эммануэль. И именно поэтому, я должен был сдержаться. Поддамся — и стану "одним из", еще одним любовником с которым "всё ясно". Были ли другие, способные противостоять чарам госпожи фон Либвиц? Этого я не знал, зато точно знал, что если я в самом деле хочу добиться чего-то существенного, то не должен искать близости с ней — нет, я должен оставаться недоступен, что для таких людей подобно меду для насекомых... Проявлю твердость — и однажды это Эммануэль фон Либвиц захочет меня.
По крайней мере, такую причину формулировала рациональная часть моей души.
Была и другая причина, может быть, куда более важная. Я выбрал женщину, и более не считал себя свободным изменять ей. Пусть у нас ещё не было близости в полном смысле этого слова — Лючия доверилась мне.
Я с ней так не поступлю.
Поэтому, на этот раз я решаю сыграть в игру более тонкую чем в прошлый раз — не игнорировать совершенно сексуальность Эммануэль, не подчеркивать свою незаинтересованность. Нет, на сей раз я хочу изобразить (да и изображать-то не придётся), подавленное желание, скрытое за маской чести и верности. Предстать кавалером, которого каждая женщина желает для себя. И наконец, Я хочу подарить госпоже фон Либвиц достаточно чистого и незапятнанного мальчика, чтобы она потекла от мысли, что сможет меня развратить...
Самоуверенно? Возможно.
— Разумеется, я исполню Ваше поручение, госпожа.
Отвечаю с жаром.
— Но есть обстоятельство, которое я скрыл от Вас, хотя Вы, наверное и догадались о нём. Я влюблён в Лючию Альвиницци. Воистину, счастлив Ваш удел, моя владычица, ибо Вы можете получить абсолютно всё и всех кого полюбит Ваше сердце — но для меня, человека маленького, добиться внимания этой девушки стоило большого труда, я имею на ее счёт самые серьёзные намерения и надеюсь связать с ней мою жизнь. Потому позвольте мне дерзость — обратиться не к владычице, но к женщине. Прошу, подарите мне всего один день, чтобы попрощаться с возлюбленной! Разрешите привести ее к Вам, выступить в ее глазах тем рыцарем, который может просто познакомить свою даму с могущественнейшей женщиной в мире. Боль разлуки будет сильна для нас обоих, так позвольте смягчить ее хотя бы прощанием! Окажите такую честь влюблённому юноше.
Я поднимаюсь с колена только чтобы поклониться ещё раз.
Один день и аудиенция для Лючии. Вот моя цена, и эту цену себе я знаю.
Скажете, это немного? Но разве каждая женщина не хотела бы в глубине души, чтобы мужчина попросил у владычицы не замки, не титулы, не золото, но лишь день с любимой и возможность сделать для нее этот день незабываемым?
А Эммануэль — женщина. Тот, кого она сочтёт достойным мужчиной, получит и замки и титулы, и золото.
Ну и конечно легкий оттенок интимности в моем тоне должен навести ее на мысль — "когда-то этот юноша смотрел так же и на меня, и угли эти можно раздуть"...
Да, пожалуй я действительно очень самоуверен.
***
Лишь подойдя к двери нашей с Лючией комнаты я позволяю себе сбросить маску "Амадей фон Рейнеке, рыцарь в сияющих доспехах". На лице моем отражается то, что я в самом деле чувствую. Грусть. Штирланд... как же это далеко! И сейчас! Почему сейчас?! Кой варп меня воообще дернул просить аудиенции у Эммануэль?
Моё рацио знает — это глупые мысли. Если я справлюсь с заданием госпожи фон Либвиц, то несомненно ее награда не ограничится помощью в исследованиях.
Правителям приходится быть щедрыми — иначе подданные начинают заглядывать через забор в сторону более щедрых владык.
Но сердце... В сердце вонзили шпильку для волос. Затем ещё одну, и ещё...
— Это катастрофа.
Честно признался я Лючии.
— Я знал, что просто не будет, но... Это катастрофа. Я думал она снова будет флиртовать со мной и призывать к близости — к этому я был готов, уж что-то, а отказывать я умею. Если бы этим всё и кончилось! Но... Она отправила меня в Штирланд. Такова ее цена за помощь нам. И я не мог отказаться — это бы похоронило всю нашу работу...
Прижимаю возлюбленную к себе, целую — крепко, надрывно.
— Штирланд... Боги... Лючия... Как же я счастлив с тобой. Каждый день, каждое мгновение — дар для меня...
Провожу ладонью по щеке. Смотрю как в последний раз, стараясь запомнить каждую черточку дорогого лица...
— Милая моя... Любимая...
Касаюсь губами лба.
— Прости. Прости, что должен вот так уехать... Всё, чего я смог добиться для нас — один день... Лишь один — большего мне не дали.
Чуть помолчал.
— Есть и ещё кое-что... Я попросил у Эммануэль аудиенцию для нас. Она обещала оказать тебе покровительство, взять под крыло. Я представил тебя как своего соавтора... и свою возлюбленную. Я... хочу позаботиться о тебе. Я не знаю что ждёт меня в Штирланде, но если со мной что-то случится на службе у курфюрста — у тебя будет прямой доступ к женщине, которая будет мне обязана, и сможет исполнить любые твои желания. Может, даже, поможет поступить в университет.
Касаюсь лбом лба. Дыхание сбилось. Мои руки чуть дрожат.
— Это всё, что я смог сделать для нас... Прости, что так мало...
Чуть отстраняюсь. Взгляд. Глаза в глаза.
— Я люблю тебя.
Это последний день. Возможно, я скоро умру. Некоторые вещи попросту некуда откладывать на потом...
Я прижму Лючию к себе и попытаюсь на сей раз раскрыть божественную раковину.
Но я останусь рыцарем до конца. Нет — значит нет.
-
Вот здесь можно с уверенностью сказать, что Амэ нашел даже лучший выход, чем я предполагала.
|
Что тут сказать — у меня наступил медовый месяц. Поначалу я несколько тревожился на тему того, что работа простаивает… потом плюнул. Столько лет в жизни моей была только одна женщина — Работа, Работа, Работа… Теперь я чувствовал за собой моральное право насладиться временем с Лючией. Припадать к ее губам, обнимать, проводя ладонями вдоль ног, бёдер, талии, спины… Иногда осторожно касаться груди…
Хотя между нами ещё не произошла близость, госп… моя возлюбленная уже обратилась для меня в самую главную из исследуемых мной земель. Я всё пробовал впервые — осторожно прикусывал мочку уха, целовал шею и плечи, вдыхал запах чистого тела, смешанный с легким ароматом духов… И когда там, в театре, я впервые прикоснулся к ней ладонью там, где никогда не решился бы коснуться прежде… Сердце стучало как бешеное. Дыхание сбилось.
Как же я хотел ее! Но я помнил о просьбе подождать — и догадывался, что видимо тилеанка еще девственна. Как бы важен для меня ни был этот момент, для неё он — точка невозврата. Потому хотя с каждым днём я и набирался смелости сделать чуть больше, едва даже не услышав, а разглядев в ее глазах, что перехожу черту, я отступал. Снова возвращался к блистательной романтике… Я был готов потерпеть.
Мне нравилось радовать Лючию. Делать для неё тысячу приятных мелочей — дарить цветы, набрасывать небольшие стихотворные экспромты, расчёсывать волосы, просто помогать… да с чем угодно! Глядя на неё, я невольно расплывался в улыбке, отмечал про себя какие-то мелкие детали внешности. Какого цвета ее глаза? На какую породу дерева более всего походит ее кожа? Или может на камень?
Прежде, даже отверни милая мои ухаживания, я, пожалуй, больше переживал бы сам факт неудачи, но теперь… теперь я чувствовал, что в руках моих невероятная ценность, которую нужно сберечь.
Я в самом деле влюбился.
Сколько в этом новом чувстве было стихийного, а сколько осознанного? Набросился я на первую подвернувшуюся под руку женщину, или в самом деле нашёл свою половинку?
В иное время я бы несомненно думал об этом. Но сейчас мне не хотелось думать. Я был счастлив.
Потому приглашение Эммануэль прогремело громом среди ясного неба. Будет художественным преувеличением сказать, что я вовсе забыл об аудиенции с курфюрстом, но мои мысли были явно заняты другим. У меня не было плана разговора, не было схемы, вариантов действий…
Скорее меня волновало то, что однажды Лючии придётся вернуться в Тилею… Или мне придёт пора уезжать в колонии…
Но я не хочу терять ее! Нашлось бы мне место у неё на Родине? Понравилось бы там? А если бы даже милая решила отправиться со мной в Люстрию… готов ли я обречь ее на такое? На скавенскую чуму, бешеных людоящеров, жестоких друхиев, коварных вампиратов…
Прежде, я выбирал как человек, которому нечего терять, которого ничто не держит. Теперь… планы следовало корректировать.
Но что еще хуже, я не знал, чувствует ли Лючия нечто сходное. Серьезно ли для неё то, что между нами?
Бенедетто ведь рассказывал — романы для тилеанок в порядке вещей. Не рассматривает ли Лючия нашу связь как просто изысканное развлечение, от которого она однажды преспокойно вернётся к другим романам с прекрасными морячками, о которых уже сложат песни. А Амэ — ну любила когда-то одного, мы с ним ездили в Альтдорф…
Я опасался такой легкости, хоть никогда и не решился бы заговорить о подобном. Вместо этого я окружал Лючию заботой вдвойне, втройне…
«Я тебя не потеряю…» — так чуть ли не выл в мыслях.
— Каким же я был дураком…
Шепнул как-то на ухо
— Так долго закрывался от этих чувств, говорил себе, что всё просто игра. Лючия, милая Лючия… как же ты прекрасна.
Провёл ладонью по внешней стороне ноги. Чуть задержался на бедре. Заглянул в глаза.
— Ты делаешь меня счастливым, словно тёплое южное солнце в моих руках… Знаешь, в моей жизни никогда не случалось ничего лучше… светлее…
И уж конечно, как и всегда, конечным адресатом всех моих чувств становился Пауль. Если раньше у Лючии «были свои достоинства» то теперь она обратилась в моих рассказах едва ли не в живое воплощение Мирмидии. Насколько большинство женщин были злобными существами — настолько же она была хороша.
— Видишь, Пауль, почему важна осторожность! Улыбался я — Если у тебя голова на плечах то боги пошлют тебе Дар. Для меня таким даром стала Лючия.
Временами, оставаясь наедине с собой, я делал то, чего не делал давно. Я молился, благодаря Мирмидию и Верену за то, что послали мне возлюбленную…
Молился бы тилейским богам любви — но их имена мне были неизвестны.
Так. Амэ. Соберись. Аудиенция. Тебе нужен план. Тебе нужен план.
«Я приехал сюда помочь» — хорошее основание, но само по себе оно уязвимо. Вот скажет тебе Эммануэль, мол «хотел бы помочь — ушел бы в армию, трус!» — и что дальше?
Нужно быть осторожнее. С госпожой фон Либвиц вообще нужно тщательно выбирать слова…
— Благодарю Вас, госпожа, что согласились меня принять…
Поцеловал руку. С легким смущением отметил, что слишком много целовал Лючию — поцелуй вышел каким-то… не таким, каким всегда. Обычно я просто подносил руку к губам.
— Я уже говорил, что Вы — наилучшая правительница, о которой только может мечтать подданный, потому скажу прямо, в Альтдорф меня привело исключительно беспокойство за Вас. Мой друг Андрей — достойнейший человек, и сейчас он проливает кровь на полях сражений, но мне невыносима была мысль, что Вы окажетесь здесь в окружении всех этих дворян, их улыбок и кинжалов. Вся эта смута, неизвестность, неопределенность… Я здесь чтобы служить Вам, располагайте мной как хотите, а если этот маленький человек совсем бесполезен Вам, так хоть позвольте быть рядом, чтобы закрыть Вас собой если кто-то из курфюрстов решит переломить исход выборов не словом, но клинком. Такова моя цель.
Я преклонил колено.
— Потому я смиренно прошу простить меня за то, что не отправился в армию, не отравился, даже зная, какое бесчестье рискую на себя навлечь. Если в Ваших глазах мой приезд покрыл меня позором — скажите лишь слово — и я сейчас же галопом пущусь обратно и запишусь в самую скверную часть, чтобы кровью смыть последствия моего поступка. Но уверяю, единственное, что движет мной — лишь верность Вам. Независимо от обстоятельств. Моя жизнь, моя честь — всё в Ваших руках.
Склоняю голову.
— И если таково будет Ваше слово… со мной прибыла девушка, Лючия фон Альвиницци. Мой соавтор в научной работе, о которой Вы столь любезно спросили. Я вовлёк Лючию в эту поездку. Прошу, не распространяйте Ваш гнев на неё и окажите ей покровительство — без меня она здесь останется совсем одна.
-
Счастье близко - рукой подать. Вот только как долго оно продлится?
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Пока что самый сложный ход, но очень интересный! И подколки – обхохочешься)))
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
У гетов картина выходит не менее яркая, чем у рудов. Чую я, и здесь будет веселья предостаточно!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Вводная хорошая, кстати. Спасибо за посты в бессонных ночах и удачной нам всем игры ) Я бы с ума сошла столько игроков вести и бросила через пару постов )
|
Я беззвучно смеюсь. «Могу ли я?» Такую мелочь? Забавный вопрос, брат. Спроси лучше — могу ли я заставить светила остановиться, могу ли поднимать мертвых, могу ли летать по небу без крыльев? Спроси — в силах ли моих повергнуть армию одним лишь словом, заставить клинок в руках врага рассыпаться пылью, низвергнуть стены и обрушить башни?! Спроси — способен ли я обернуться зверем и бегать по лесам, способен ли стать женщиной, ребёнком, стариком? Тогда я отвечу: «Не знаю, брат мой, ибо Бездна открывает предо мной возможности, которые многими считаются чем-то невозможным. И если я чего-то пока не сумел сделать, это не значит, что я не сумею этого и дальше. Путь мой — путь друида, ведуна. Тайны этого мира подвластны мне, и с каждой новой тайной я становлюсь сильнее. Я жертвую чужие жизни Бездне, чтобы мир стоял — но Бездна одаряет меня невероятным могуществом в ответ. Иногда я слышу ее шёпот, чувствую пронзительный взгляд и холодное дыхание. Она может уничтожить меня, а может возвысить, может одарить бессмертием или низвергнуть в небытие! И раз сила моя от нее, а для нее нет ничего невозможного — то и для меня нет дверей, которые закрыты окончательно!»
Так я бы ответил. Но Уолт спросил о сущей безделице. Подобное я делаю каждый день перед завтраком просто чтобы поразвлечься.
Даже как-то неловко. Кем мой брат меня считает, ярмарочным фокусником? Осознаёт ли, что я самое могущественное существо в этом отряде?
— Да, я это могу.
Отвечаю с улыбкой. Жаль придётся снова спешиваться, но момент того стоит.
Встаю так, чтобы солнце, скрыто оно облаками или нет, было прямо напротив моего лица. Опускаюсь на одно колено.
Пальцы в перчатке чертят что-то на земле. Священные знаки.
— Melem thuga athu. Ri Ighidu! Tag namh ghuru id abzuu!
«Ужасающий Свет услышь меня. Направь взор мой. Открой предо мной течение подземных вод, переносящих судьбы — всё, что было, есть и будет»
Извлекаю кристалл королевы Изабеллы. Он холодный — не случайно же говорят, будто сделан он из изначального льда, коим полнится Бездна, и хранит в себе частичку ее хлада…
Заглядываю внутрь, представляя себе всё, о чем говорил Корог. Да, я вижу. Фургон. Восемь человек. Вот их старший, Хагер. Вот тот кого Корог назвал торговцем и другой, иеримит. Пять мужчин с оружием. Всё это я вижу и ведаю со слов.
Но яви же мне, Мать, от которой мы ушли и к холодным объятиям которой вернёмся, яви что внутри…
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Оооох, Курций и Орол были дико круты! Безумно их жаль!
-
Хорошей охоты Великий Волк. Ты славно жил и славно умер! Надеюсь, твоя душа найдет дорогу на небо и ты займешь достойное место в воинстве небесного отца.
|
-
Вывод сделан. Посмотрим, как он оправдается!
|
««Всякая болезнь есть перерождение», — мысль, явившаяся мне в бреду. О, у меня была очень стройная теория на этот счёт! Бывают в жизни моменты, которые человек просто не может «переварить», перевернуть страницу. Тогда организм и говорит, мол, всё, хватит, я лежу. Неделю, месяц. И наконец поправившись, каким бы ты ни был тощим и голодным, ты переживешь нечто вроде катарсиса, очищения. В Луизиане с «Желтым Джеком» слёг бывший офицер Конфедерации, а вот кто встал… этого я и сам не знал».
Так писал Эдвард Босс в Старом Боссланде, там же, где некогда начал вести дневник. Жизнь очертила полный круг.
Ровно пятнадцать лет назад, четырнадцатилетний Эд выписал в записную книжку строки из «Европы» Уитмена:
«А в свежих могилах лежат окровавленные юноши, И веревка виселицы туго натянута, и носятся пули князей, и победившие гады смеются, Но все это приносит плоды, и эти плоды благодатны
Эти трупы юношей, Эти мученики, повисшие в петле, эти сердца, пронзенные серым свинцом, Холодны они и недвижны, но они где-то живут, и их невозможно убить. Они живут, о короли, в других, таких же юных, Они в уцелевших собратьях живут, готовых снова восстать против вас»
Сейчас, он перечитывал написанное, и до чего пророчески звучали поэтические строки! «Ведь это про нас!» — грустно улыбался двадцатидевятилетний капитан Железной Бригады, — «Возможно, выписав тогда эти строки, я определил всю свою дальнейшую жизнь…»
«В каждой могиле борца есть семя свободы, из этого семени вырастет новый посев, Далеко разнесут его ветры, его вскормят дожди и снега. Кого бы ни убили тираны, его душа никуда не исчезает, Но невидимо парит над землею, шепчет, предупреждает, советует».
Верил ли Эдвард «Европе»? Пожалуй, не верил. До болезни прочувствовав поражение своей страны он, как когда-то отец, решил, что навоевался раз и навсегда. И если когда-нибудь сын скажет ему, что задумал повоевать за свободу, бывший офицер Конфедерации предложит ему вспомнить, что цветы свободы растут на могилах юношей только в стихах.
В реальности люди просто умирают. Хорошие люди. И плохие. Всякие люди.
На их могилах не вырастут цветы. В сущности, эти могилы рылись до того впопыхах, что едва ли даже сам хоронивший друзей Эд вспомнит, где сейчас лежат их тела.
Было и то, о чем капитан Босс никогда не напишет в своём дневнике. Как упал на колени подле Элис. Как плакал, прижавшись лицом к ее по-прежнему мягкой руке.
«Мне сказали, ты умерла», — пытался произнести он, и не мог, так и не сказал ни единого слова. Только заключил пальцы жены в дрожащую руку.
Тем вечером он молился. Молился — и благодарил Бога за то, что тот забрал не всё.
«Теперь моя жизнь принадлежит только вам», — так Эдвард не сказал жене и сыну, но твёрдо решил про себя.
Было ещё и иное чувство кроме радости. Вина. Идиотские, юношеские мысли. «Если бы я сражался лучше…»
И вроде бы рассудок говорит: «Ничего бы не изменилось, Эдди. Ты отдал себя всего без остатка. Отдал этой стране всё, и это не привело ни к чему кроме боли. Ты не мог сражаться лучше потому что и так сражался на пике сил!» — но и от этого не становится легче.
Война всё меняет.
С содроганием, вспомнил Эд как чуть не застрелил кузена, как по молодости злился на Глэдис — то и другое почему-то встало вместе в длинном и уже местами путающемся ряду воспоминаний. А рядом с этими двумя картинами — нечто совсем неожиданное! Луизиана. «Сейчас важно другую битву выигрывать!»
«Важно уметь остановиться», — ещё одна запись в дневник.
Да, пожалуй, именно это Эд и сделал. Остановился. Всецело сменился с тем, что вопреки всем усилиям отца превратился в дядю Рональда до отъезда в Калифорнию — в бедного родственника, живущего на подачки родных. Вот только было важное отличие.
Семья. Элис, малыш Дэн…
«Спасибо, Боже, что забрал не всё…»
«Ради них я был готов выступать даже в роли безумного родственника, которого стесняются, но хоть не выгоняют за порог.
И когда я дрожащим голосом благодарил кузенов за то, что они позаботились о моих родных, последнее о чем я думал это какое-то там самоуважение.
Его теряют только раз… Так Шелби сказал. Плевать. У моих жены и сына есть крыша над головой. Есть люди, которые о них заботятся. Нас не вышвырнули на улицу.
Я облажался в жизни и подвёл всех. Элис вышла замуж за неудачника.
И если порядочные родственники это всё, что у нас осталось — я буду делать всё, чтобы оправдать человеческое ко мне и моим близким отношение.
Первым делом я поговорил с Каспером. Серьезно поговорил, заверив, что понимаю как много он делает для меня и для моей семьи. Я всё сделаю для того, чтобы от меня не было проблем. А если вдруг так получится, что я чем-то могу помочь — чем угодно — то я это сделаю без колебаний».
Особую часть разговора заняла потенциальная книга. Скрывать её от родных Эд не собирался, и прямо рассказал о своих планах — а ещё о готовности подождать с изданием до конца избирательной кампании, чтобы не создавать скандала.
Когда Каспер предложил издать книгу в Новом Орлеане — согласие последовало незамедлительно.
Была и ещё одна существенная просьба. Землю в Канзасе следовало продать, при этом самому Боссу в штат соваться было нельзя — проклятый ордер! Вот почему от кузена пришлось попросить уточнить у кого-нибудь из знакомых в Канзасе на предмет потенциальных покупателей Нового Боссланда.
А вот разговор с женой Эдвард откладывал очень долго, хотя и чувствовал в нем необходимость и даже потребность.
Этот разговор был куда труднее. Собственно, объясниться толком не получилось. Вместо этого, Эд постарался окружить жену заботой и вниманием. Всячески давал понять — теперь он рядом. Теперь он живет ради своей семьи.
***
Оставались ещё, впрочем, неразрешенные дела. Была ведь у капитана Босса и другая семья — фронтовая. Их всех следовало разыскать. В первую очередь конечно Эгертонов и Гаса, потом родню Грега и Колкинса.
Если выжили — хорошо. Камень с души. Если умерли или пропали — долг командира сказать родным своих боевых братьев… хоть что-то.
И, наконец, оставался Джорджи.
— Я не знаю, что делать, Элис.
Честно признался Эдвард жене.
— Всё во мне кричит о том, чтобы поехать туда и оттаскать его за уши, но выдернуть из всего этого. Пока ещё не поздно — выдернуть! Но стоит мне показаться в Канзасе… Это ведь заметят. Да их же выследят просто следуя за мной!
В таких вещах капитан Босс теперь понимал очень, очень хорошо.
— Я думаю если кто и знает где он — то это мама. Съезжу к ней. Может быть, если Джорджи иногда ее навещает, у меня получится поговорить с ним…
А потом вдруг как прорвало.
— Я хочу чтобы ты знала. Я всегда буду заботиться о тебе. Всегда. Мои кузены — добрые люди, но я добуду денег. Я нашёл письмо от дяди — он занимается золотодобычей в Калифорнии. Поеду туда как в стране всё немного успокоится, если дядя жив то попрошусь к нему на работу. Я смогу сделать так, чтобы у нас снова был собственный дом, Элис. Чтобы ты и Дэнни никогда и ни в чем не нуждались.
Постарался улыбнуться. Не получилось.
— Больше никаких войн.
-
И если когда-нибудь сын скажет ему, что задумал повоевать за свободу, бывший офицер Конфедерации предложит ему вспомнить, что цветы свободы растут на могилах юношей только в стихах.
В реальности люди просто умирают. Хорошие люди. И плохие. Всякие люди. !!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Грустный, но очень красивый пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Пёс похож на волка, но ему никогда не последовать за волком на небо.
Ауф! ^^
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
За последние недели, мы с Лючией сблизились. А как иначе? Она терпела мои пьяные выходки, помогла мне с Андреем и согласилась помчаться со мной за тридевять земель бросив брата только чтобы в весьма стесненных и совершенно не сравнимых с Корво Бьянко закончить книгу, на титуле которой ее имя даже не будет значиться. От каждого из этих пунктов, госпожа Альвиницци кажется не приобретала решительно ничего кроме головной боли и понять, чего именно она добивается, я не вполне мог… Впрочем, я лукавлю. По паре обмолвок я понял, что по какой-то причине Лючия «действует семейственно и тянет другого независимо от его талантов, что становится для неё бедой» — да, я тоже умел слушать. И всё же объём сыплющихся на меня благодеяний был таков, что даже такой мизантроп как я невольно проникся и потихоньку стал оттаивать.
Обычно, все наши разговоры были о том, что связывало нас — то есть о работе. Колонии, колонии и ещё раз колонии. С тех пор как у нас начались свидания, я временами спрашивал о Тилее и что-то рассказывал о себе.
Теперь… всё несколько изменилось. Совершенно незаметно для меня мои вопросы всё сильнее стали касаться самой Лючии — ее семьи, ее взглядов на жизнь, ее историй, ее мечтаний. Иногда я спрашивал ее о брате, но тоже как-то… по-личному.
Она как будто стала ещё одной землей, которую мне следовало описать — климат, границы, полезные ископаемые, население…
Изменились и мои рассказы. Например, я показал Лючии эльфийский меч и впервые в жизни совершенно честно рассказал когда и при каких именно обстоятельствах я его приобрёл. Рассказал и о том, как мы с Фердином переломили исход целого сражения — и, пожалуй, опять же впервые, в этой истории прозвучал легкий оттенок гордости.
«Я что же, рисуюсь?» — тут же одернул я себя и, кажется, покраснел.
Близость была для меня чем-то новым, так что, подозреваю, краснел я довольно часто. Ведь в Корво Бьянко я всегда приезжал при полном параде — а в комнате гостиницы ходить как на приёме не то, что не получалось, а было попросту неуместно. Там я мог быть непричесанным, неумытым, пахнущим крепким мужским потом — и каждый раз, когда в такой момент я замечал взгляд Лючии, то краснел, и обыкновенно старался, с разной степенью успешности, исправить то, что видел в самом себе как «дефект».
Постоянно сожительствуя с госпожой Альвиницци, не мог я и владеть собой так хорошо как раньше. Если на меня нападала грусть, я был грустен, если мне хотелось посмеяться — я рассказывал, что именно меня так рассмешило. Всё это до того не походило на мои протокольные вопросы о текущих событиях, которые я задавал с настойчивостью судейского секретаря («Должен. Показать. Небезразличие.») что пожалуй в эти дни я мог бы предстать перед Лючией совсем другим человеком.
Уже не столь напоминающем портрет с обложки собственной автобиографии — «Амадей фон Рейнеке на коне и в благородный профиль».
Это… смущало. Возвращались детские страхи на тему того, что я где-то чем-то выдам свою искаженную природу.
Был у смущения и иной аспект.
Я ведь совершенно здоровый физически молодой мужчина, возле которого каждую ночь спит молодая и красивая девушка. Каждое пробуждение рядом с ней — а вставал я рано — превращалось в целую комедию относительно… кхм… некоторых особенностей мужской анатомии. Сказывалось ещё и то, что репродуктивные системы моего тела чем-то напоминали паровую машину — без возможности спустить пар котёл начал ощутимо нагреваться и беспокоить меня.
Я плохо спал, а когда спал то не всегда контролировал свои движения. Один раз я проснулся сжимая Лючию в объятиях, да ещё и лицом к лицу, так что… клапан парового котла упирался куда-то… в неё.
Слава Мирмидии, она спала, и я, пунцово-синий, смог аккуратно перевернуться на другой бок и сделать вид, что так и задумано! (Или Лючия притворялась спящей, чтобы не смущать меня? Она может)
Последним звоночком стали мои беседы с Паулем.
Иногда, хоть и не так часто как раньше, у нас находилось время поговорить наедине. И в моих речах произошли определенные перемены. «Женщины конечно зло, но некоторые меньшее зло чем другие…» «Лючия несколько отличается от всех женщин, в лучшую сторону, конечно…» «Не могу не признать, что у женщин есть определенные достоинства. Взять вот Лючию…»
В общем, я вёл себя на манер страны, которая после долгой и кровопролитной войны заключила с соперником выгодный договор и теперь пытается объяснить собственному населению почему «те мерзавцы» вдруг стали «дорогими партнерами».
Очевидно, между мной и Лючией была некая… назовём это «проблема». Слово не лучше и не хуже чем любое другое. И, конечно, я понимал, что эта «проблема» если ее запустить, даст о себе знать. Однажды я расслаблюсь достаточно чтобы позволить госпоже Альвиницци что-то заметить (и это при условии что она до сих пор ничего не заметила) и тогда разговор будет проходить уже не на моих условиях.
Проблема в том, что я вообще не представлял каковы именно их себя «мои условия»! Я вообще не знал как мне подступиться к такой беседе!
То, что вышло в итоге представляет собой позор дипломатического искусства не только моего, но и всего рода фон Рейнеке. Мои предки, бароны, должно быть лица себе прошибли ладонями. С размаху.
Само начало оцените: «Лючия, думаю, есть серьёзный разговор»
— Не знаю заметила ли ты…
(Да весь Нульн заметил!!!)
— Что между мной и женщинами есть некое напряжение.
(Да причём тут это?!)
— Я привык не доверять людям, и так получилось, что с женщинами были связаны не самые лучшие мои воспоминания. Например, когда мне было четырнадцать…
(Ты что ей, всю жизнь свою собрался рассказать, балда?!)
— Меня разыграли и довольно жестко. Мой брат.
(Да что ты несёшь?!)
— Да что я несу… В общем, Лючия, мы с тобой сильно сблизились. И если тебе захочется того же, я думаю мне бы хотелось попробовать… по-настоящему, понимаешь?
(Она решит что ты ее клеишь) (Не то, чтобы ты ее не клеил) (Просто нужно как-то подчеркнуть что ты не только трахнуть ее хочешь!)
— Кажется ты… важна для меня. Как друг…
(Ты сейчас серьезно?!)
— Но не только. Ты… нравишься мне. Как женщина…
(Опять не туда! Ты бы ещё сиськи ее похвалил! Даже не думай!)
— Но и это не всё. Я знаю, что наверное мало что могу тебе дать, но если могу хоть что-то… то мне хотелось бы это сделать и… заботиться о тебе, понимаешь?
(Да тебя бы даже пьяный гном сейчас не понял!)
— Кажется, я… люблю тебя.
(Молодец. Сказал-таки. Я сейчас иди и застрелись нахер после такого позорища)
— Я пойму если ты не чувствуешь того же. Это… не помешает.
(Это охренеть как помешает!)
— Вот.
***
Конечно, для меня это было впервые. Я вообще не представлял как говорят о такого рода вещах! Что впрочем, совершенно не оправдывает меня — мои преподаватели риторики услышав такую речь наверное бы рыдали. А потом велели мне убираться туда, откуда я вылез.
Примерно такой реакции я по правде и ждал от Люсии. Проигрывая то, что потом стало этим разговором, в уме, я набросал целую вереницу ответов от «ты конечно очень милый…» и «вообще-то у меня есть…» до «мне нравятся женщины» и просто «ты что, пьяный?»
И нет, всё это я ухитрился выдать совершенно трезвым.
На фоне тягот моей личной жизни, о которой я привык думать, что ее не существует, впечатление от столицы Империи слегка смазалось.
Даже основной вопрос «посмотреть город или пытаться работать» я рассматривал теперь в контексте «какое впечатление то или иное моё желание произведёт на Лючию».
Временами хотелось биться головой о стену, настолько эта самая голова не понимала, что у нас здесь важный рабочий выезд, а не медовый месяц. Мне невероятно хотелось показать ей город, который я сам ни разу не видел — парки, дворцы, храмы, музеи, театры!
Или как сказала бы моя воспалённая близостью Лючии голова: «Разделить это с ней. Сделать Альтдорф нашим городом. Найти в нем наши места».
В общем я заготовил очень серьёзную речь о том, что отношения отношениями, но пора бы вернуться к работе.
Погулял для храбрости. Пришел. Вдохнул.
— Лючия, здесь мы много не наработаем, и пока нас не приняла Эммануэль, сами перспективы работы перед нами мягко говоря туманные. Как ты смотришь на то, чтобы пока наше будущее не прояснилось, немного посмотреть город? Я никогда прежде здесь не был…
-
Беседы с Паулем, подсвечивающие при этом самого Амэ и его взгляды в динамике - это, конечно, что-то с чем-то!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
На самом деле забыл плюсануть этот пост, как он вышел, и только сейчас вспомнил.
Тут Лафрениан такой весь: Just according to Keikaku. Translator's note: Keikaku means "plan" in Latin.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Game of Thrones - The Rains of Castamere ( Best version ) Оно, да)
-
Nobody expects the spanish inquisition!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Вау! Каждый раз новые неожиданные повороты)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Пусть сильнее грянет буря!
|
-
С тобой не соскучишься))))
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
С места - в карьер. Первым же постом немного головной боли Севту.)
|
|
—…Всё дело в масштабах того, что попадает к нам в руки, понимаете? Я всегда извлекаю из этого максимум. Дайте мне человека, и я сделаю его знаменитым. Дайте мне деревню, и она будет процветать. Дайте бумагу, чернила и надежных совавторов, и я создам трактат о колониальной экспансии человечества. То есть мы создадим, конечно.
Оговариваюсь. Я не привык к столь неформальным беседам с кем-то кроме Пауля. Мне приходится выбирать слова, и это нормально, но в живой беседе на это часто нет времени.
— Сама жизнь есть ничто иное, чем наше свободное волеизъявление. Если у Вас в руках есть монета, и Вы хотите стакан вина, Вы велите слуге принести вина. И наслаждаетесь изысканным вкусом. Но здесь-то и закрадывается несовершенство жизни. Что делать, если у Вас нет монеты? А ведь чем сложнее и изощреннее Ваши желания, тем более редкие ингредиенты требуются для его осуществления. К примеру, вопреки моей глупой оговорке, я бы никогда не справился с трактатом о колониях без Вашей помощи. Умер бы над книгами.
Короткий смешок
— Несовершенство жизни бывает глобальным — если я знаю, как сделать некую деревню преуспевающей, это вовсе не значит, что мне в самом деле кто-то даст эту деревню в управление. Так, например, наша работа не состоялась бы, не поступи я в университет. Но бывает и персональным. К примеру представьте, что на мое любезное предложение поработать вместе, Андрей ударил бы меня прямо в нос. И никакого трактата о колониях. Вот почему, Лючия, я со временем покину Старый Свет. Кем я стану здесь — достаточно просто предсказать при минимальных знаниях. Я это вижу, и мне это не нравится. Но вот кем я стану там… Это вопрос намно-ого сложнее. Впрочем, кажется, Вы заскучали. Мои извинения. Временами, я бываю довольно болтлив, хотя обычно Пауль — единственный мой собеседник. Не считая моих дорогих друзей, конечно. Не представляю, что бы я без вас делал. Без Андрея, без Бендетто, и конечно без Вас, Лючия. За нашу дружбу.
Поднимаю стакан.
— Но довольно обо мне. Прошу, расскажите мне о Мирмидии. Мне безмерно интересна тилейская религия. Кто знает, возможно Вы даже сделаете меня прозелитом!
Госпожа Альвиницци была родом из совсем другого мира. Более свободного мира, более хаотичного. Из ее рассказов, я понимал, что мне бы в Тилее вероятно не понравилось — слишком много лишних эмоций для человека, чья личная жизнь ограничивалась пятью минутами бесшумного движения ладонью за ночь и ещё пятью минутами тщательного отмывания рук.
И о чем спрашивается здесь слагать песни? Как наличие свидетеля, или, вернее, соучастника, сделает потребности плоти чем-то прекрасным?
В конце остаётся лишь грязь на бедре.
На самом деле, я боюсь ее, этой госпожи Альвиницци. Это странное чувство впервые посетило меня, когда Бендетто рассказал мне о моём сокрушительном дипломатическом провале. Я ошибся, неправильно оценил ситуацию, и в итоге вляпался — да, легко, но всё же вляпался. Таковы вводные. Но вот что та пестрая палитра эмоций, которые я испытал узнав о своей ошибке, была страхом, я понял не сразу.
Я категорически не воспринимал людей если не имел рычагов давления на них. Взять Андрея — мне было чем его прижать если возникнут… осложнения. И уж точно мне было чем прижать бедненького маленького Бендетто.
А вот с его сестрой вышла ошибочка. Мой расчёт строился на том, что Лючия желала поступить в университет дабы реализовать свой потенциал, но как оказалось, для неё это было чем-то вроде каприза аристократки.
Наша работа не была для неё билетом в жизнь — скорее любимым хобби, занятным боковиком от чего-то ещё.
А значит, у меня катастрофически отсутствовали на неё рычаги. Я не мог прижать ее если что-то случится.
Даже наоборот, в известной степени я зависел от неё — ведь я привык к удобствам Corvo Bianco и профессионализму девушки.
А теперь зависел ещё и в вопросе репутации. Я сам подарил ей досаднейшую историю о том, как «тот мужеложец лишь изображает роман со знатной иностранкой».
Потеря контроля пугала меня и вгоняла в паранойю. Сейчас мы на одной стороне, но что если это изменится?
Эммануэль фон Либвиц и ее «как там нога твоего дяди» повлияли на меня сильнее чем я готов был бы признать.
Наверное поэтому я начал позволять себе с госпожой Альвиницци немного более откровенные разговоры, чем со всеми остальными. Чуть больше рассказывал о себе. Вежливо попросил о возможности когда мы наедине обращаться друг к другу по имени.
В такой доверительной интонации, в демонстративно открытой спине, для меня заключалась стратегия защиты — если я не мог обезопасить себя держа в руках привязанную к чьей-то шее петлю, то демонстративно привязывал ее к собственной.
Разве не так же я поступал с Эммануэль? «Ты — госпожа, вот моя жизнь, распоряжайся ей».
От меня не должно исходить даже тени угрозы. Покажи дающую руку и спрячь берущую — так я жил. Но если вдруг оказывается, что мне нечего дать, а значит и нечего отнять… Что делать в такой ситуации я пока не знал. Ужасная, мерзкая ситуация.
Какая-то звериная интуиция подсказывала мне, что ответ связан с Бендетто. Ведь в отличие от меня, люди не живут в пустоте. У них есть те, о ком они по-настоящему заботятся, и для Лючии это брат.
Я не могу навредить ей, но я могу навредить ему. Это неестественная мысль — ведь я не собирался делать ничего подобного. Но каким-то странным образом мысль эта успокаивала меня.
Я был в опасности, да. Но ещё я был опасен. Я мог в случае чего заставить считаться со мной, да, я набросил петлю на собственную шею: но горе тем, кто попробует ее затянуть.
Если бы ещё где-то лежали рычаги давления на Эммануэль… Но подобные рычаги были разве что у курфюрста аверландского.
Мариус Лейтдорф, конечно, выбрал момент как нельзя хуже для моей работы. Потом, когда (если) госпожа курфюрст — в варп феминитивы — вернётся, ее канцелярия наверняка будет завалена прошениями за все месяцы или даже годы войны. И прошения эти будут из разряда «дом сгорел, родных убили, помогите». А тут Амэ со своими книжками.
Да тролль с ним с эльфийским! Работа встанет! Отказаться от призыва я не смогу, да если бы и выбрал пустить свою репутацию под откос — без Андрея всё будет явно куда труднее, и потом, в мирное время, мне обязательно припомнят как я «отсиделся». Если, конечно, не арестуют раньше. А сколько война продлится, как я и сказал, не знает никто. Может месяц, а может это очередная смута лет на дцать.
Как человек, бывавший на войне, я мог сказать, что армия воплощает в себе буквально всё, что я ненавидел в жизни, но и как избежать службы не навредив при этом моей репутации, я не знал.
Следует уметь признавать поражения и в данном случае господин Лейтдорф сбил меня с небес на землю.
Впервые за очень долгий срок я не знаю, что мне делать. Знаю только, что мне следует с кем-то поговорить и на роль эту нашёлся только один кандидат.
— Как видите, Лючия, я потерпел поражение. Теперь я в ловушке — если отправлюсь в армию, то снова вернусь к тому, с чего начал и к чему дал себе слово не возвращаться. Откажусь — получу клеймо похлеще того, которым меня едва не наградила молва.
Да, при всем том страхе, который я испытывал всякий раз в ходе наших встреч, я парадоксальным образом испытывал к Лючии симпатию, хоть и не совсем ту, какую мужчина испытывает к женщине. Фигурально выражаясь, я не хотел залезть к ней под платье — но мне нравилось само платье.
К тому же, я был слегка пьян. Или не слегка.
— Столько лет планирования — всё насмарку. Хотите расскажу историю? Начало ее вы знаете — я рос в маленькой крепости в окружении солдатских сыновей. И, как, возможно, догадываетесь, это была довольно одинокая жизнь. Вокруг меня было много людей, но никто из них не был похож на меня. Но вот однажды в нашу крепость приехали два ребёнка извне. Мальчик и девочка. Дети эти превосходили меня по рождению, но я тогда не вполне осознавал насколько, и, признаюсь, несколько наивно, подумал — наконец-то я найду себе друзей. Настоящих друзей, как в романах. Тех, что обмениваются письмами в разлуке. И знаете, что было дальше? Мальчик вызвал меня на дуэль с боевым оружием. А девочка смотрела как мы сражались, и улыбалась.
Оскаливаюсь, впервые за очень долгий срок давая выход старой боли.
— Так мы и познакомились с Эммануэль. Едва ли эта встреча что-то значила для неё, просто ещё одна деревенщина, сын мелкого вассала, но для меня она навсегда определила status quo. Мальчики желают со мной подраться, а девочки посмеяться, глядя на поединок. В тот раз я выиграл. Но если бы и проиграл, и был бы ранен, даже очень тяжело — всё было просто забавой, понимаете, Лючия? Все мои действия, как бы тщательно я их не продумывал — просто забава. Порой я удивляюсь, как сильно то, с чего мы начинали, определяет наш путь.
Залпом опрокидываю ещё чашу вина.
— Я помню обиду, которую испытал когда Леос меня вызвал, а Эммануэль «великодушно разрешила» бой. Я вырезал из себя ту часть, которая ждала, что мы с мальчиком и девочкой поиграем вместе. Выжег ее с корнем. Когда мы снова встретились, я дал ей понять — она может заставить меня драться ради ее забавы, но она никогда не заставит меня сражаться ради неё. Это была гордыня, конечно. Мне нужно было играть, изображать ветер в голове, неловко нахваливать ее грудь и делать вид, будто хочу того же, чего хотели все в той зале. Но я хотел дать ей понять, что вижу ее. Что ни одна ее улыбка, ни одно ее слово больше не обманут меня. Она в силах приказать мне умереть за неё, но не заставит жить ради неё. А скоро я и вовсе покину ее владения, и хотя она вряд ли даже заметит это — я освобожусь, вздохну свободно. В Новом Свете я сам мог быть курфюрстом, мог быть королем, мог быть богом!
Чаша со стуком опускается на стол.
— А теперь знаете, что мне придётся сделать? Ехать в Альтдорф и там ползать на брюхе перед ней, чуть не умоляя, чтобы она заметила меня и позволила быть для неё достаточно полезным, чтобы потом все забыли о моем отсутствии на войне — и, смешно сказать, просто позволили мне и дальше заниматься тем, чем я уже занимаюсь! Мне придётся снова драться с мальчиками для забавы очень, очень капризной девочки. Значит ли это, что с моих восьми лет я не сделал вперёд ни единого шага? Или просто пропасть, разделяющая меня и ту девочку, так велика, что шаги мои подобны шагам муравья, пытающегося пройти из Бретонии в Великий Катай? Я не знаю.
Тут в моем усыплённом вином рассудке что-то проясняется. Я понимаю, что едва ли не изливаю душу тилейке, раскрывая нечто такое, о чем я никогда и никому не говорил. Причём еще и относительно действующего курфюрста! Да-да, той самой, что людей на плаху отправляет! Что дальше? «Мальчик под повозкой»? «Мальчик в спальне?» «Мальчик, на поле боя поджимающий к себе раненую руку?» «Уже не совсем мальчик, ищущий себе друзей среди тех, кого можно использовать, а при случае и прижать?» Или я начну предлагать ей пожениться и наплодить поколение сероглазых богов, которые захватят Люстрию? Не, пора приглушать этот фонтан.
Когда я произношу следующую фразу, мой голос звучит чуть более ясно.
— Ладно, я наговорил Вам всякой ерунды, за которую потом мне будет стыдно. На самом деле это всё была… сильно затянутая преамбула. Важно лишь то, что я собираюсь в Альтдорф. Работать в местных библиотеках и заодно лиз… целовать подол платья госпоже курфюрсту, чтобы нам после войны позволили спокойно закончить нашу книгу.
Улыбаюсь, на сей раз вполне искренне.
— Хотите поехать со мной, Лючия? Мы неплохо сработались и в Альтдорфе мне бы пригодилась Ваша помощь — с библиотеками, конечно, не с поцелуями подола платья. Думаю, посреди войны Нульн станет куда менее гостеприимным местом чем обычно, особенно если будет осада. Представлю Вас госпоже курфюрсту как моего друга, соавтора и незаменимого партнера. Можем взять с нами Бендетто — ему наверное тоже будет тяжело в… нынешних условиях.
***
С Андреем, я говорил уже трезвым. И это тоже был искренний, хоть и менее экспрессивный разговор. Неизвестно, сколько будет продолжаться война — месяц или десять лет. Наша работа должна быть продолжена. Я не могу позволить себе попасть в армию на годы. Нет, в Альтдорфе я возможно смогу сделать что-то, чтобы эта война закончилась поскорее и без пролития рек человеческой крови другими людьми.
Но я уважаю выбор Андрея. Я прошу его беречь себя. Это самое главное на войне — выжить.
Не лезть напрасно на рожон. В связи с этим у меня к нему есть просьба, ну, или предложение. Ему ведь всё равно, где именно служить? Это не его война — это долг чести, и этот долг необходимо выполнить.
И есть одно место под названием форт Роткирхен. Там комендантом служит мой отец.
Мне было бы куда спокойнее если бы моя семья присмотрела за моим лучшим другом — а мой лучший друг на этой войне присмотрел за моей семьей.
К тому же, я напишу родным письмо, чтобы Андрея приняли так, как будто домой вернулся я сам и попрошу отца определить его на пост, соответствующий его благородству духа и рыцарскому достоинству.
Разумеется, я не могу настаивать, если сердце моего друга жаждет битвы и отправки на передовую.
И в этом случае — мой старший брат, Адальберт, служит в войсках курфюрста, в рядах рыцарей Империи. Мой средний брат, Людвиг, служит в элитном отряде «Молниеносных».
Не примет ли Андрей от меня хотя бы письмо к одному из них с просьбой ходатайствовать о его, Андрея, зачислении в ту же часть?
Я знаю моих братьев, они сделают все возможное. И знаю, что в бою у моего лучшего друга будет плечо, на которое он сумеет опереться.
-
Чудно, конечно, наблюдать за тем, как Амадея эмоционально шарашит в разные стороны - и при этом все остается в гармонии.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Все больше и больше черных красок ложится на ту картину, что была вначале - но как естественно и пугающе красиво все выглядит!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Мощно! У игры прям говорящее название, Фракия реально сгорает в огне.
-
Ура! Фракия горит, но сейчас Сабазий устроит наводнение и все потушит.
|
Прежде всего, я, конечно, поговорил с Паулем. Серьезно поговорил. Честно говоря, я не рассчитывал, что каждое моё слово окажется достоянием нульнской улицы, и теперь вынужден был исправлять собственные ошибки.
— Пауль, дорогой, свет знания безусловно суть благо, но помимо того, каковы вещи есть, есть и то, какими они выглядят. И это второе — намного важнее. Представь например, что твой друг забрал у тебя яблоко и съел. Ты подошёл к нему на улице и ударил его в лицо — весьма заслуженно! Но что увидят прохожие? Юношу, который напал на другого юношу! И если скажешь ты перед всеми, мол, у меня забрали яблоко — кто будет свидетелем твоей правоты?
Я улыбаюсь, давая юноше возможность понять, что ситуация в самом деле получится паршивая.
— Или вот представь себе женщину. Она несомненно зла — но что видят все остальные? Яркое платье, полную грудь, кроткий взгляд. «Как она благочестива и прелестна!» — говорят все. И если ты скажешь о ней что дурное, по крайней мере публично, что подумают о тебе? Ревность в истине похвальна, но прошу, помни о том, что вещи могут быть восприняты совсем не такими, какие они есть. Потому, как говорил один из императоров древности — «не говори что думаешь, но думай, что говоришь».
Я налил ему немного вина, чтобы он не слишком расстроился от такой отповеди.
— Ведь зачем мы говорим, Пауль? Каков в целом потенциал наших слов? Среди твоих знакомых много тех, кого ты считаешь круглыми дураками, но если ты скажешь им, что они дураки, если даже приведёшь к тому все аргументы — разве они убедятся в этом? Нет. Они всего лишь обидятся на тебя. Мы говорим не только ради утверждения истины — мы говорим, чтобы всем нравиться. Скажи круглому дурню как мастерски он вырезает деревянные свистульки, и не говори, что он круглый дурень — он будет счастлив, и, возможно, сделает что-то для тебя в будущем.
Легко касаюсь груди юноши.
— Здесь — в тебе может гореть пламя праведного гнева. Но здесь
Указываю на его губы
— Должен быть лишь мёд. Даже по отношению к женщинам. Особенно по отношению к ним. Так, если змея заползёт к тебе в постель, ты не должен дергаться, пытаться сбросить ее или убить — ведь тогда она ужалит тебя, и ты умрешь. Но выжди без движения, без звука — и она уползёт. Понимаешь?
Я надеялся, что сумел объяснить основы.
А репутацию и в самом деле следовало поправлять. Честно говоря, по правде я думал попросту игнорировать слухи. Ну говорят и говорят. В конце-концов я уеду. Но мысль о том, что это может повредить защите моей диссертации в дальнейшем, заставила меня изменить мнение.
Тут-то и пригодилась Лючия. Я относительно честно объяснил ей характер моих трудностей (умолчав лишь о том, что причиной их стала моя нелюбовь к женщинам) — мол, некие нехорошие люди распускают обо мне порочащие слухи, мне так-то плевать, но это может дурно сказаться на судьбе нашей работы, чего я позволить категорически не могу, в связи с чем и придумал следующий план.
Госпоже Альвиницци следовало несколько раз появиться со мной в публичных местах, где я бы тщательно изображал ухаживания за ней. Дарил бы подарки, читал стихи, брал за руку, может даже насозидал бы что-то моей даме. Со стороны самой Лючии требовалось вежливо принимать мои ухаживания, но подчёркнуто держать дистанцию. Ну и конечно — чего я не сказал прямо, но на что намекнул — в обществе быть чуть женственнее.
Поначалу это следовало делать несколько раз в неделю. Потом — для поддержания легенды — где-то раз в месяц.
«Но Амадей» — воскликнет Лючия, — «Я конечно ценю нашу работу, но не настолько!»
Тут-то я и вложу в мышеловку сыр.
«Как несомненно госпожа Альвиницци знает, поэты порой скрывают свои имена за ложным именем — псевдонимом. Конечно, не в наших силах поместить женское имя на обложку нашей работы, не столько из наших предубеждений, сколько из царящих в обществе. Но госпожа Альвиницци могла бы придумать мужское имя, которое не было бы ее именем, но всё же принадлежало бы только ей. Если госпожа Альвиницци в самом деле тяготеет к научным занятиям, то создавать работы под псевдонимом для неё — единственная возможность публиковать что-то. И появление этого нового имени на титуле книги, которую мы несомненно сделаем выдающейся — чем не заявка на все возможные успехи в будущем?»
Я, конечно, говорю всё это исключительно как друг, единственно из благожелательности и веры в то, что талант должен уважаться независимо от пола. В конце-концов нами правит женщина — кто мы такие чтобы отказывать прекрасному полу в способностях?
Андрей, Бенедетто, сама Лючия — всем я готов предложить самое лучшее. Готов помочь в осуществлении их желаний.
Я хороший друг.
Но наша работа важна для меня. Наша работа — это дар человечеству. Великий подарок, который мы делаем будущим поколениям. Ведь за колониями будущее, и каждый в Империи, кто заинтересуется Новым Светом или Арабией, будет начинать путь с нашей книги.
Я не позволю каким-то слухам помешать нам. Не позволю нашей книге стать «книгой того мужеложца».
Моя просьба — такое же вложение в работу, как и всё остальное. И в «ухаживаниях» своих я несомненно буду знать меру, в какой прилична такая игра по отношению от юноши к девушке. Если же госпожа Альвиницци волнуется о своей репутации и потенциальных брачных партиях, то пусть не беспокоится.
— Слухи исчезают вместе с человеком. Не сейчас, но через несколько лет, меня здесь уже не будет.
Конечно, я рисковал испытывая так одного из моих соавторов. Лючия была полезна даже когда не выступала ширмой моей личной жизни. Ее отказ несомненно поставит под угрозу уже сложившуюся модель сотрудничества, так что я старался быть как можно осторожнее в словах.
Вообще, в отличие от Андрея, я всегда помнил что передо мной девушка. Вставал если она вставала. Снимал шляпу если она появлялась и никогда не снимал при ней перчаток. Придерживал дверь. Не выражался, не повышал голос. Если я был не согласен с какими-то ее идеями, то никогда не говорил «нет, это чушь» (как мог, особенно если был сильно не в духе, сказануть Андрею или Бенедетто — правда, потом всегда извинялся), но всегда говорил «это интересная мысль, но следует ее тщательно обдумать». Если соглашался, то делал это уважительно. В отличие от Пауля фразочки в духе «неплохо… для женщины» я предпочитал оставлять в голове.
Забавно, но со всеми ними я прежде всего пытался понять, чего они хотят. Вот Андрей вероятно хочет заработать себе имя — иначе не пошёл бы в университет. Бенедетто просто не хочет быть один, ему важно чувствовать сопричастность и то, что его воспринимают всерьёз. Лючия же хочет быть мужчиной. Желаниям всех троих я готов был содействовать по мере моих скромных возможностей.
Что же до клинка, здесь я вынужден был последовать тому сценарию, который до последнего не желал реализовывать.
Разве что, от официального прошения по здравому рассуждению всё же решил отказаться. Вместо этого, я написал частное письмо, выдержанное к не столь строгих тонах — по моим меркам, разумеется.
Я рассыпался в извинениях, что отрываю владычицу от дел правления на свои мелкие дела, долго и пространно желал долгого правления, и , наконец, припоминал госпоже фон Либвиц ее благожелательность ко мне в прошлую нашу встречу (где-то здесь вставлен ещё тонкий комплимент ее красоте).
Мои ученые занятия, имеющие целью возвысить славу нашего благословенного Сигмаром владения как величайшего в Империи центра мудрости, столкнулись с известными трудностями в свете незнания мной эльфийского языка.
Я слышал, что специалисты в данной области есть в Имперских Коллежах — но как госпожа курфюрст несомненно знает, корпоративный дух порой весьма неблагожелателен к чужакам.
Если я просто попрошу у магов возможности посещать отдельные лекции в их учреждении, то вероятно получу отказ.
В связи с этим я (ещё абзац пространных извинений) нуждаюсь в помощи владычицы, ибо слово ее в Нульне закон для всех.
Я покорнейше прошу предоставить мне рекомендательное письмо для предоставления в магический коллеж о моем зачислении туда в качестве вольнослушателя, с предоставлением мне права посещать отдельные занятия, посвящённые эльфийскому языку.
(Ещё абзац пространных благодарностей в случае, если госпожа курфюрст сочтёт возможным и желательным удовлетворить мою просьбу)
(Подпись)
(К сему письму прикладываю сочиненную мной оду госпоже фон Либвиц и надеюсь, что она найдёт мои скромные поэтические опыты развлекающими)
С одой меня занесло, признаю. Но я, как и всегда, решил, что просить не давая ничего взамен — дурной тон.
Так что, пользуясь своим недурным образованием и, кажется, недурным вкусом, я потратил несколько вечеров на создание оды госпоже курфюрсту, где упомянул и ее красоту, и таланты, тактично обошёл стороной вопрос террора, зато упомянул помилованных заговорщиков, завершив всё крещендо, посвящённым милосердию правительницы, ее любви к подданным и заботе о будущем всего владения.
Получилось, кажется, неплохо.
-
Кажется, лодка начала раскачиваться сильнее - но Амэ пока чтотдержит равновесие.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
За прекрасно описанную битву. Всю сразу
|
Служба в Дозоре чем-то напоминает оргию, на которую не приехали девочки — сначала все просто угрюмо бухают, а потом на тебе, уже и тот паренёк выглядит весьма и весьма соблазнительно… Одним словом, если сперва меня раздражало буквально всё, то теперь я вполне пообвык и даже стал находить в моем положении нечто приятное. К примеру, я мог наконец поблагодарить Уолта за то, что тот много лет оплачивал моё обучение в университете. Говорил (точнее, писал, высылая деньги), мол, Эдри, станешь юристом, выбьешься в люди… Я, конечно, в итоге всё проебал, но эй, это не делает меня менее благодарным!
Еще в Дозоре есть Марти. При взгляде на этого угрюмого лесоруба, на губах моих невольно проступает улыбка. Какой мужчина! О, эти крепкие, умелые руки, острый подбородок, маленький рот, густые темные волосы… Мыл бы он ещё их почаще, но это мелочи, мелочи!
Уолт, конечно, четко сказал, цитата: «Шоб на службе никакого пидорства, ясно?!» — и я честно вёл себя паинькой, но мы ведь едем в увольнительную в город.
Там я буду не на службе, а Марти? Пошёл в солдатики, так давай я тебе преподам пару уроков военной науки — особенно в части засад и организации ударов в тыл.
Беззвучно смеюсь собственным мыслям, когда замечаю пропажу кристалла. Это плохо. Очень плохо. Магический шар это мой третий глаз, ему я доверяю куда больше чем разведчикам — даже несмотря на поистине выдающиеся таланты мистера Барсука (не уверен, впрочем, что это фамилия, но с чернью в таких вопросах никогда и ничего нельзя сказать с определённостью).
Не без подозрения оглядываю холопов вокруг. Кто из них мог позариться на моё имущество и прихватить его.
Может быть Корог «Ловкач»? Знал я одного парня по прозвищу «Ловкач» — он умел сам себе отсасывать. Так что теперь встречая «Ловкачей» я заведомо знал, что для них нет ничего невозможного.
А может это были Вы, мистер Эк? В конце концов, это Ваш первый дозор. «Эк меня занесло!» — подумала рыбка, оказавшись в руках у повара.
Пожалуй, только Турберт вне подозрения. Милый мальчик. Милый — и свято следующий первому правилу поведения всех дам. Женщину должно быть видно, но не слышно.
А, нет, сглазил. Верный оруженосец заныл, следуя второму правилу поведения всех дам. «Нечем заняться — начинай ныть и ебать всем мозги»
Снимаю одну из перчаток.
— Дай мне руку, Турберт. Нет. Другую руку. Левую.
Наш мир лишь один из множества. Знающий может черпать из каждого. Я всего лишь собираюсь поделиться с верным оруженосцем ничтожной частичкой мира тонкокрылых фей… Энергией, которая так нужна моему спутнику.
— Легче?
Улыбаюсь.
— Я не могу найти камень. Ты знаешь какой. Может он попал в одну из твоих сумок?
-
-
-
Служба в Дозоре чем-то напоминает оргию, на которую не приехали девочки Я проржался)))))))))
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Где-то во Фракии хихикает одна неприятная женщина.
|
-
Унгер не против если сестричка-белоручка возьмёт эти тряпки! Унгеру они совсем не нужны, да-да!Неслыханная щедрость)
-
Необычный, неожиданный и гармоничный.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Великолепно! Эпично в описании. Очень смешные выборы в ивенте.
-
-
Эпично! Атмосферный и выверенный пост с отсылками к другим событиям, браво!
-
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Два полководца встречаются перед битвой! Классно!
-
А вот теперь начинается настоящее веселье, где римские клинки и с той, и с другой стороны покажут свою истинную цену.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Иногда приходится выбирать между очень плохими вариантами. Очень круто!
-
Вот казалось бы весь пост можно описать одним предложением: сармата в Степи застала гроза. Но читаешь и оторваться не можешь! И уже понимаешь, что это не просто гроза, это персональный сармату привет от Марха :)
|
Конечно, слова Эммануэль меня не обманули — да, наверное, и не должны были. То, что она помахала перед моим носом утраченным фамильным титулом, несомненно не было случайностью, мол, «будешь мне верен, и тогда возможно мы пересмотрим некоторые допущенные в прошлом ошибки». Последующие события только подтвердили — меня проверяли на верность, и судя по всему проверкой оказались удовлетворены. Жалел ли я, что не попытался сбросить с госпожи маску, хотя и дал понять, что понимаю ее намеки? Ни на миг. Кто я был в сущности такой, чтобы с наследницы курфюрста срывать покровы, да ещё при первой же встрече?
Новости о Леосе я также воспринял двояко — с одной стороны, если он не затаил на меня обиду, это действительно хорошо. С другой… да, пожалуй, как человек, который ничего не забывает, я действительно считал любой инцидент исчерпанным лишь когда не останется тех, кто будет помнить о нем.
Последующие события показали, что я выбрал правильную линию поведения — оказывается, будущая курфюрст готовила террор.
Предвидел ли я? Нет.
Оказался ли готов? Как показала практика — да. Моя модель построения взаимоотношений работала на удивление здорово, выяснилось, что если поменьше болтать, не заводить сомнительных знакомств и в целом не подставляться, то власть имущие могут позволить мне существовать по крайней мере в относительном спокойствии за собственную жизнь, если, конечно, то что осталось можно было именовать жизнью.
Теперь у меня по крайней мере были друзья. Или лучше сказать, коллеги? Избранная мной модель общения с Андреем и Бенедетто имела свои недостатки — хотя я был в общем-то честен, если не считать нескольких умолчаний, наша «рабочая» дружба и правда больше напоминала деловое сотрудничество. Иногда мы говорили, конечно, кто и откуда приехал, у кого что за спиной, могли разделить друг с другом чашу хорошего вина… но и только. У меня не было чувства, что если я попаду в настоящую переделку или по каким-то причинам наше сотрудничество прервется, то я зачем-то буду нужен моим «друзьям».
Но за неимением лучшего…
Положа руку на сердце, я не был уверен, что, собственно, в принципе способен на это «лучшее». Если не считать, конечно, Пауля. К мальчику я в самом деле привязался, и едва ли мог представить свою жизнь без наших бесед.
— Представляешь, они снова говорили мне о женитьбе. Я не обижаюсь, знаю, что они желают мне только добра… Но скажу честно, Пауль, женщины — самые хитрые существа в мире.
Почему-то теперь, когда я говорил о женщинах, мне всегда вспоминалась Эммануэль в ее красном платье. Плотная грудь, прижимающаяся ко мне. Особенно часто этот образ приходил ко мне по ночам, что приводило меня в бешенство. Казалось бы, что такого, мужчина желает женщину? Но это была часть меня, которую я не мог контролировать, часть, которая подвигала делать сущие глупости.
Написать ей стихотворение? Увидеться? Пригласить на танец? Рассказать что-то, чего никому не рассказывал?
«Ты спятил, Амэ?!» — тут же взрывался я сам на себя, — «Да она же пачками людей на эшафот отправляет! Вот зачем, скажи, зачем ты ей сдался?! Что она сможет извлечь из этого?! А я тебе скажу что. Дурня, одна штука. Не так мало, кстати. Дурни пригодны к отправке во всякие авантюры, за которые нормальный человек не возьмётся. Но Амэ, ты же не кретин! Сделаешь такое — и сам себя уважать перестанешь, не говоря уже о том, что наверняка станешь персонажем для шуточек в ее ближнем окружении».
— Изобразить беззащитность… Улыбаться… Смеяться… Вести себя так, словно им в самом деле есть до тебя дело, понимаешь? Когда они говорят, то они… знают слова. Знают, что сказать так, чтобы ты почувствовал себя… чем-то большим, чем ты есть. Чтобы тебе захотелось раскрыть им что-то… Но это обман, Пауль. За этими красивыми глазами — пустота, мрак, математика.
Я грустно смеюсь. Вообще, я чувствовал, что мои отношения с другими людьми совсем мало зависели от поступков этих-самых людей. Скорее, происходящее напоминало шахматную партию в моей голове. Довод за, довод против. Ход, контрход.
— Женщина, Пауль всегда заведомо знает, чего или, что уж там, кого она хочет. И получает что хочет. Если по каким-то причинам это не ты — или, например, ей в твоём лице нужен верный слуга, то хоть ты в лепешку разбейся, в лучшем случае удостоишься сочувственной усмешки. А ты рано или поздно разобьёшься в лепешку, потому что видя ее так близко, ты желаешь ей обладать. Она ведь так красива, так умна, там изысканна, так восхитительно хитра… Одним словом, завтра или через год ты наделаешь глупостей. Единственный способ этого избежать — вовсе не видеть женщину.
Иронично, но при всех этих сентенциях именно я стал инициатором того, чтобы привлечь женщину — другую женщину — к работе над нашим общим проектом.
Я предвидел тяжелый разговор с Андреем и потому заранее заготовил аргументы — когда мы издадим наш труд, то несомненно разделим поровну все доходы от тиража, как финансовые так и репутационные. Женщина в качестве соавтора для нас безопасна потому что точно не лишит нас части того, что наше по праву. А на троих делить заметно проще чем на четверых.
— К тому же посуди сам, друг мой. Если позовём кого-то со стороны, то получится, будто мы в нем нуждаемся. Он сможет выдвигать условия, гнуть пальцы. Что до Лючии, это она нуждается в нас, понимаешь? У неё точно не будет больше другого шанса проявить себя. Мы сделаем ей одолжение.
Я не без хитрецы подмигиваю
— К тому же, молодая и горячая тилейка. Эта загорелая кожа, темные волосы, полная грудь… У тебя в этих землях есть будущее, Андрей. О тебе скоро будут говорить как о ведущем знатоке колониализма в Нульне. И могу сказать тебе, правда, по книгам, не по личному опыту — любое будущее выглядит лучше если в нем есть тилейка.
Этот разговор был для меня чем-то… чуть более личным чем обычно. И не потому, что я живописал товарищу прелести женщин, которых наедине с Паулем крыл почём зря, и уж точно не потому, что объяснял выгоды. Нет, самой личной частью была случайная оговорка «у тебя есть будущее», «о тебе будут говорить».
Первый раз, когда я слегка приоткрыл перед кем-то мои планы.
Второй раз случится в диалоге с мэтром Лоренцом, на сей раз вполне запланировано.
— Я хочу выучить эльфийский.
Сказал я вполне твёрдо.
— То, что нам доступно — лишь переводы. В подлинниках должно быть намного больше — Ултуан это без преувеличения морская столица мира. Представьте, сколько эльфы успели написать путевых заметок, на которые ни разу не смотрел человеческий глаз! Я даже не уверен, что если что-то на эльфийском случайно попало в библиотеку Университета, оно было должным образом изучено. Наши знания в основном касаются Севера, Люстрии и Арабии, но эльфы раскроют перед нами Наггарот и Южные Земли! Мы окажемся на шаг ближе к составлению навигационной карты, где не будет белых пятен! Возможно, Вы могли бы помочь мне с поиском учителя?
Сказанное мной не было ложью. Лишь о том, что на мысль эту навели меня восстановленные руны на древнем клинке, я предусмотрительно промолчал.
Если вдруг по каким-то причинам, мэтр Лоренц не сможет помочь мне с этим, но например сможет подсказать книги, которые в принципе были написаны на этот счёт (но, например, отсутствуют в библиотеке) — я наберусь смелости и попрошу о помощи… Эммануэль. А что, наговорила, бабонька, с три короба? Ну мы тебе и припомним «расположение, оказанное нам и нашим научным изысканиям в прошлом».
Я даже официальное прошение заготовил и подложил как приманку здоровенную мышь — фигурально выражаясь, конечно — мол, изучаю возможные торговые перспективы в отношении Атель Лорена. Вот только испытываем острую нехватку относительно книг, посвящённых вопросу…
Но без острой необходимости, я не собирался прибегать к этому козырю. Правители ведь люди занятые. Так разок попросишь о какой-нибудь ерунде, а потом твоё прошение о помиловании уберут в долгий ящик, мол: «А, он наверное опять книжки в камеру просит!»
В общем, я жил примерно так же как и жил. Мне хватило ума не выступать против змеи с женской головой (и кое-чем ещё от женщины), но и доносительство я считал чем-то ниже своего достоинства.
Я честолюбив — не собираюсь делать вид, что это не так — но я не собирался вымаливать подачки доносами.
Мой мир уже был шире, чем у большинства людей когда-либо будет.
Если я захочу что-то получить — я возьму это. Дело остаётся за малым — ограничить себя в желаниях относительно того, получение чего от меня не зависит.
И наступит спокойствие.
-
Тихой сапой, аккуратненько и неспешно Амэ добивается всего, что желает)
|
Новый день. Новая тетрадь. Новая жизнь. Если бы всё было так просто.
Железная Бригада ушла в Мексику. А Эд… не смог. Да, у него был наготове фиговый листок, вроде тех, которыми целомудренные художники эпохи Ренессанса прикрывали лобок Евы, но… кого мы обманываем? «Я не в Мексике потому что не сумел дойти до Мексики. Потому что я… больше не был Конфедератом. Потому что я сдался. Разные люди проиграли эту войну в разное время. Я проиграл ее в битве под Рио-Гранде. Это было маленькое, незаметное сражение, о котором никогда не напишут в книгах, даже толком не связанное с Гражданской войной. Давайте назовём его скромно — «История против Эдварда Босса» — уже очевидно чем закончился тот бой, да?»
Нельзя сказать, чтобы Эд был в отчаянии. Для этого он уже слишком многое прошёл и слишком многое повидал. Скорее уже не столь юный Босс ощущал себя на редкость потерянным. С февраля шестьдесят первого по лето шестьдесят пятого минуло пять зим. Пять зим в течение которых капитан Железной Бригады Эдвард Дэниэл Босс жил исключительно верой в Конфедерацию. В настоящую Америку. Новости падали на него, одна горше другой — а он знай себе крепче сжимал зубы, сжимал до хруста, до боли! Должно было произойти что-то, что оправдало бы все жертвы, все потери! Должно было произойти… и не произошло.
«У меня ничего не осталось» — странная мысль. Более легкая, чем могло бы показаться, но побуждающая к иным мыслям. Побуждающая срывать корочку с раны снова, снова и снова. Пройти унизительную капитуляцию, в ходе которой отберут даже пряжку от ремня? Извольте, сэр, Эдди к Вашим услугам! Пить с дезертиром, которого ещё недавно бы расстрелял к чертовой матери? Да всю жизнь мечтал!
Эдвард словно бил себя — по одной щеке, затем по другой — сознательно топтал всю ту легенду, которую с таким трудом создавал последние пять лет.
«Вот я воевал, сука, героически! Ходил под пули, в лепешку расшибался! Этого Блейна не расстрелял только потому что был в хорошем настроении. А потом мы с ним встречаемся в Техасе, и это он угощает меня выпивкой!»
Во всем этом была какая-то глубинная ирония. Словно Бог этого мира ненавидит героев, зато с сочувствием относится к негодяям. «Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии»
Каялся ли Блейн? Вряд ли.
«Я ни о чем не жалею», — записал Эд на первой странице нового дневника, — «Если бы мне предложили выбор начать с начала, принять каждое решение заново, я выбрал бы абсолютно то же. Я поступал правильно, и на Страшном Суде мне будет что сказать в свою защиту»
Может потому и не было отчаяния. Да, победы не случилось. Но глубокое ощущение правды, осознание собственной правоты, никуда не ушло.
Худшие из тягот теперь уже минувшей войны вспоминались с улыбкой. Даже та проклятая зима. Колкинс кричал… теперь жив ли? Или сгинул?
«Теперь — я словно тень от человека. Я как мертвец. Живой призрак погибшей армии. Я не имею ни малейшего представления ни кто я, ни зачем я — лишь понимаю, что когда-то у меня было осознание и того и другого. Было — и ушло. Я был солдатом Конфедерации, и боролся ради Свободной Америки — и нет больше ни Конфедерации, ни Свободной Америки. Так чей же я солдат теперь?»
На самом деле, Эдвард конечно лукавил. Своё будущее он представлял довольно ясно — вернуться домой, возобновить хозяйство, доживать дни в терпении и смирении как подобает христианину. Если землю конечно не конфисковали, но и тогда, как некогда дяде Рональду, Эду наверное достанется место приживалки в Старом Боссланде — и возможность оттуда трезво оценить перспективы. Быть может, Калифорния?
Плевать на золото — просто стареть всегда лучше у моря…
Ну да это дело будущего. Дела же настоящего казались не то, чтобы незначительными…
Просто капитан Эдвард Босс командовал ротой и уж точно представлял себе собственные сильные и слабые стороны. Например, он понимал, что неплохо умел ладить с людьми. Много их было, этих людей… кого-то следовало поддержать, кого-то напугать, к кому-то просто не лезть, а кого-то и расстрелять нахер.
Вот почему стратегия заработка сложилась очень и очень быстро. Старое-доброе попрошайничество.
После унизительной присяги Союзу, пробить дно подобным образом уже не казалось чем-то совершенно омерзительным.
Приезжая куда-то, Эд первым делом расспрашивал о том, есть ли здесь кто-то из Конфедератов побогаче и желательно всей душой горевших за дело Юга (конечно, вопросы он формулировал намного тоньше, а то ещё примут за шпика…) — потом отправлялся к избранному объекту и просил аудиенции, где подробно и в общем-то честно объяснял ситуацию.
«Я капитан Эдвард Босс, «Железная Бригада». Меня послал генерал Шелби — на протяжении похода я вёл дневник, который мне теперь приказано переработать в книгу о войне. Да, мы проиграли — но следующая битва только начинается. Битва за память будущих поколений. За то, кто расскажет, кем мы были, за что жили, за что сражались и за что умирали. Вот, кстати, посмотрите мои черновики. Здесь я рассказываю про начало войны. А здесь — про тот самый рейд.»
Чертовски хорошая история, верно? И когда «клиент» — раз уж мы теперь воры, то и говорить будем как воры — развесит уши, нужно перейти к досадной мелочи.
«Вот только книги сложно издавать бездомному на улице, сэр. Я миссуриец. Мне предстоит долгая дорога до дома, а из денег у меня только доллары Конфедерации. Мне посоветовали обратиться к Вам как к честному человеку и настоящему патриоту, сэр. Не поможете ли мне добраться до дома? Разумеется, я вышлю Вам всю сумму как только представится возможность — в Миссури у моей семьи земля».
И опять же — Эд честно готов был изложить маршрут моего следования. Если вдруг по каким-то причинам клиент не желал платить — просил его помочь чем-то ещё. Может подсказать тех, к кому обратиться с такой просьбой? Или просто знакомых в городах где-то по пути? Честных людей, у которых можно остановиться на ночь или занять денег?
Единственное, в чем бывший капитан Босс несколько лукавил — так это в том, что рассчитывал собрать сумму несколько большую, чем просто билет на пароход.
Восемьдесят миль без лошади это правда тяжело.
Стоит собрать денег хотя бы на дилижанс.
«Участь нищего попрошайки на удивление хорошо вязалась со всем остальным. Я больше не был офицером — у меня забрали звание, забрали армию, забрали страну. Самоуважение можно потерять только раз — и как ни парадоксально, попрошайничество было для меня способом сохранить достоинство. Я не стал убийцей, вором, налетчиком. Занимая деньги, я собирался их отдать. Я был честным человеком, попавшим в дерьмовую историю — только и всего».
Затем чуть подумал и приписал ниже
«Я просто хотел вернуться домой».
-
Во всем этом была какая-то глубинная ирония. Словно Бог этого мира ненавидит героев, зато с сочувствием относится к негодяям. «Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии»
Каялся ли Блейн? Вряд ли. Вот это особенно понравилось.
|
-
Правильно: главное дать нужную дорожку для мыслей, а там только успевай отделять зерна от плевел.
|
-
Очень любопытное видение персонажа.)
-
На месте Унгера я бы поостерегся интересоваться родственниками с такими неприглядными именами)
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Отличный пост с кучей сюжетных крючков и чеховских ружей!
-
Очень круто и атмосферно написано, пробирает
-
Читатель тоже знает, что должен сделать. +1
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Это город возможностей. Вот теперь то игра по-настоящему начнется;)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Смерть и ужас — фракийцы любят смерть и ужас! =D
Мощно, мощно!
-
-
"Это провал", — подумал Штирлиц.
-
Мои римские поджилки тряслись до самого последнего абзаца! =)
|
-
Воистину в этом море вежливых акул Александра в своей стихии!
|
Прошло полгода, и разум мой не то чтобы успокоился — а как-то выровнялся. Я привык к постоянному шуму, к чехарде всё время куда-то спешащих людей, научился ориентироваться на улицах, выучил, где и что можно дёшево и одновременно качественно купить… Временами, на меня всё ещё нападала грусть, но чаще беззлобная. Да и грустью-то это ощущение сложно было назвать, скорее это было… чувствование. В такие моменты я вспоминал дом, вспоминал всё прожитое, улыбался и в то же время чуть не плакал. Сейчас мне казалось, что я был чрезвычайно легкомысленным — вот если бы я тогда посвятил все силы учёбе, то сейчас не приходилось бы постигать во многом азы… Такие моменты чувствования разрывали меня на части, и большая часть того, что составляло суть моих мыслей могла качнуться в совершенно непредсказуемом направлении. Я мог вдруг сделаться замкнутым и раздражающимся от малейшего вмешательства в мою святочную рутину, общительным и жизнерадостным, мог вдруг вспомнить старые амбиции и предаться ресентименту или попросту впасть в ностальгию.
— Однажды, Пауль, я покажу тебе Роткирхен. Рассказывал я в такие моменты моему слуге. — С высокого холма открывается такой вид… Представь, с одной стороны высокие горы, подножья которых тонут в зелени, а вершины словно сделаны из серебра. С другой — виднеются бескрайние виноградники Ротхаузена! Это очень математически правильное зрелище — виноград высаживают идеальными рядами, и каждый виноградник всегда окружён стеной. Представляешь — огромные территории целиком из правильных квадратов и линий. А если приглядеться, то на севере можно увидеть Рейквальд — тоже зелень, но темная, мрачная, зловещая. Там я впервые встретил зверолюдов — ещё мальчишкой, не старше тебя. Отец предложил мне выбор, карнавал или охота…
Вдруг замолкаю. Перед внутренним взором встали сразу два образа — маленький мальчик, в ужасе сидящий под телегой и уродцы в огромных банках. Нет-нет… Уродцев я ведь увидел совсем недавно — когда сходил в кунсткамеру в Нульне. Решился посмотреть в глаза своему страху. Особенно запомнился мне младенец с необычайно раздутой головой и широченными открытыми глазами. Родись я таким — отец верно бы не сомневался.
— Карнавал или охота…
Задумчиво повторяю. Пауль уже знает — иногда я впадаю в такое оцепенение, когда мысль опережает слово. Я работаю над этим.
— Так о чем это я? Ах да — мы попали в засаду. Собирались поохотиться, а чуть сами не стали добычей. Наверное с тех пор, мой друг, я и не доверяю веселью. Если бы не дядя Вольф и мой отец, я бы тогда не вернулся из леса.
Я любил Пауля — может потому, что рядом с мальчиком я ощущаю, будто весь опыт моей ранней юности имеет хоть какую-то ценность. Оглядываясь назад, могу сказать, что пожалуй куда сильнее местных порядков и студенческих обычаев, меня угнетало одиночество.
Я слишком привык к тому, что в Роткирхене был для всех вокруг «самым-самым» и здесь, оказавшись в окружении людей, смотрящих на меня как на деревенщину без роду и племени, откровенно растерялся,
Пауль напоминал мне о доме. Напоминал тех мальчишек, с которыми мы однажды залезли в катакомбы и ходили по костям… Я жалел, что отдалился от них будучи подростком. Очень жалел. Часто думал, какими они сделались мужчинами. Взять хоть Фрица Трещетку — он ведь погиб, Фриц.
— Он был очень храбрым. Шёл за мной по костям… А я… Даже на похоронах стоял и думал… не намокнет ли под дождем повязка на руке! Гребаная повязка!
Я вдруг понимаю, что говорю это вслух. Что голос мой, обычно такой уверенный, дрожит, в нем слышатся едва ли не слёзы.
— Прости, Пауль. Я забылся. Порой о том, как много значил для нас тот или иной человек, мы узнаём спустя годы после того, как его потеряли.
Может быть поэтому мне сложно заводить друзей. Внутри меня есть много потайных комнат, куда я не готов впустить никого. Для всех вокруг у меня готов образцовый образ самого себя — почтительный сын, усидчивый студент, бесстрашный истребитель гоблинов, всегда лидер, всегда на коне и в благородный профиль…
Мне казалось, что если вдруг эта картина даст трещину, если вдруг рухнет, то все увидят другого меня.
Ребёнка-мутанта, боящегося растущих на руках волос. Испуганного мальчика под телегой. Беспомощного подростка, дрыгающего бёдрами в объятиях демона Нургла. Дрожащего солдатика, прижимающего к себе раненую руку, как собака поджимает хромую лапу. Честолюбца, умеющего придумывать игры, но злящегося, если в них не хотят играть. Равнодушного друга — не потому ли я отчасти раскрывался лишь перед Паулем, что только он всецело от меня зависел? Меланхолика, снова и снова переживающего о чем-то утраченном, чего сам толком не умел назвать. Злого юнца, у которого на самом деле не так много врагов, но которому жизненно необходимо находить себе всё новых и новых, чтобы было оправдание для отгораживания от мира высокими стенами. Во мне было много таких лиц. Если их увидят — хоть кто-то увидит — меня отвергнут.
А друг по природе своей всегда однажды да увидит хоть что-то в подобном духе. Я хорошо себя контролирую, но даже я не могу контролировать себя всегда.
Каждый, кто сходится со мной однажды разочаруется во мне — в этом я был уверен. Разочаруется и предаст меня. Выберет что попроще, попонятнее. Или, что ещё хуже, начнет играть в принятие.
— Ах, милый Амэ, ну кто бы в четырнадцать лет не обоссался под повозкой при атаке зверолюдов?
А я бы рычал про себя. Ведь я не обоссался. Я был напуган, но я не обоссался.
Я не был слабым. Никогда.
И я зубами глотку перыгрызу каждому, кого заподозрю хотя бы в мысли об обратном.
Я желал построить себя, камень за камнем, написать мазок за мазком. Сделать парадную картину столь мастерской, что со временем она не только заменит реальность, но и станет реальностью.
Тогда у меня, конечно, появятся друзья. Но… одиноко-то мне сейчас. И было что-то во мне, чего Пауль не мог мне дать. Глупая потребность в равном — и хотя я по опыту знал, что этот путь ведёт к дуэли, всё же не мог сдержаться и не сделать хотя бы пару робких шагов.
Я очень долго присматривался к одиночкам. Наверное, во мне говорил сноб, но я опасался запятнать себя дружбой с кем-то… сомнительным. Например, именно репутация Таннера и Хедингера остановила меня от сближения с ними, ведь их слава мужеложцев неизменно перекинулась бы и на меня. Что самое смешное — я желал однажды провести ночь с мужчиной. Не то, чтобы это жило в моих ночных грёзах, но мне было любопытно — где-то в одном ряду с «побывать с эльфийкой». Но вот прослыть мужеложцем — для меня было всё равно что вылить на парадный портрет «Апофеоз Амадея фон Рейнеке» ведро помоев. Хотя я считал, что мне надлежит выглядеть равнодушным к мнению других, за один косой взгляд в мою сторону я готов был затаить на кого-то обиду.
По сходным причинам я долгое время не решался подойти к тилейцу. Если он слывёт неудачником, не перейдёт ли и на меня это слово? Вот только здесь вмешивалось любопытство — мне так хотелось услышать про Тилею из первых уст! Немного подумав, я решил дать ему шанс.
Лишь с Андреем фон Рауковым всё было хорошо. Он чем-то напоминал мне Фредина — и это было хорошо. Порой я скучал по гному, а в особо сентиментальные моменты даже жалел, что ещё отправился с ним истреблять чудовищ.
Дело за малым — повод. Да, мне нужен повод с кем-то сойтись.
Это ведь тоже часть парадного портрета — можно быть одиноким, но никогда нельзя показывать, что ты одинок. Что тебе хоть кто-то нужен. Напротив, на мой взгляд вернее всего было создавать в людях ощущение, будто это им от меня что-то нужно.
Выход нашёлся быстро — совместное исследование. Нужно что-то военное, чтобы провинциал фон Рауков мог себя проявить, но при этом не слишком военное, чтобы тилеец не почувствовал себя неуютно. И, конечно, связанное с землеописанием — главной звездой в нашем совместном проекте должен был быть я, и это не обсуждалось.
— Колонии.
Это слово стало главным. Тилея ведь торговая держава, верно? Значит по идее тилеец, который не понимает как ходит корабль и как продавать и покупать — не тилеец? И конечно колонии это всегда применение силы. Причём встречаются условные Людоящеры по большей части с простыми провинциальными парнями, в такие экспедиции от хорошей жизни не идут.
— Я задумал обобщающее исследование, посвящённое типовым методикам создания и развития колоний… С этого начать. — …Я был на войне один раз, но мой опыт в этой области далёк от идеала… — …К сожалению, я довольно смутно представляю себе что такое корабль и как он ходит. А ещё что происходит с колониальными товарами и как колонии снабжаются. — …в связи с этим мне необходим соавтор. Я буду очень благодарен твоей помощи. — …согласен? — Ещё я собираюсь позвать в дело… — …надеюсь ты не против?
Что-то мне подсказывало, что Нульн не Мариенбург — специалистов по освоению Люстрии и Южных Земель здесь должно быть не так много.
Конечно, меня смущало то, что моя работа окажется в известной степени зависима от других.
Да и вообще — впускать в свою жизнь людей, которых я не знаю…
«Это лишь на время» — говорил я себе — «Я ведь не проведу в Нульне всю жизнь»
Мой интерес к колониям имел не только фиктивные причины. Я много думал над тем, что говорил мне мэтр Лоренц — о том, что ждёт, а точнее не ждёт меня в Старом Свете. Помощник преподавателя при университете — не этого я хотел от жизни!
Но Люстрия или Нехекхара — неизведанные земли — вот они таили в себе возможности! Там всем было бы безразлично откуда я пришёл. Там я мог бы быть тем, кем здесь желал казаться!
Возможно даже — но эту мысль я произносил с приличной долей самоиронии — там я мог бы стать королем…
Там, где мэтр Лоренц видел лишь сугубо познавательный интерес, я находил не только сухие факты, при всей их занятности — я видел возможности! Преподаватель не одобрял такого подхода, так что этой частью с ним я не делился. Из меня в самом деле был очень внимательный исследователь. Я даже готов был разделить с наставником его мечту об экспедиции…
Но на каждую новую страну я всегда смотрел немного взглядом завоевателя. Исследование береговой линии? А вот в этой бухте можно было бы высадиться. Путевые заметки? Города, народы, сокровища, потенциальные опасности.
К тому же я конечно любил упражняться на Пауле в описаниях прелестей Роткирхена, но из записок путешественников я прочёл о многом, что определенно желал однажды увидеть своими глазами!
Пирамиды мертвецов и людоящеров, бескрайние пески Арабии, джунгли, где воздух влажный настолько, что им трудно дышать, а за каждым деревом может скрываться здоровенная хищная ящерица!
Я не просто собирался писать о колониях. Я искал себе возможное пристанище. Пока что — если ничего не получится здесь.
И — ещё одно свидетельство моей закрытости — Андрею и Бендетто я тоже вовсе не собирался рассказывать о конечной цели. Да, они будут работать в военном штабе потенциального будущего королевства из одного человека, но для них моё повышенное внимание «как добыть в Нульне танк и как довезти его за океан если он нужен колонистам» должно иметь лишь теоретический характер.
Даже мой меч оказался косвенно связан с исследованием. Я решил всецело положиться на совет мэтра Лоренца — у инженеров по сравнению с коллекционерами был ещё и тот плюс, что никто из них точно не захочет забрать моё оружие себе. К тому же у меня была заготовлена легенда, якобы этот меч я изучаю для научного проекта.
Как видите, у меня почти для всего была готова история.
Оказалось, я такой не один. История была и у госпожи фон Либвиц.
В то, что она в самом деле меня помнит, я конечно не поверил ни на миг. Когда это было — и насколько незначительным был тот эпизод для госпожи! Нет, конечно она показывает власть. Не удивлюсь, если она всем такое говорит при первой встрече, мол «смотри, я могу узнать о тебе всё, особенно не напрягаясь. А ещё я не упоминаю про твои секреты, но конечно знаю и их». Противное ощущение. Как будто кто-то влез пальцами во внутренности и немного в них покопался.
— Госпожа знает обо мне больше, чем я сам о себе знаю, и точно знает то, о чем я втайне надеялся, что все забудут. Я был юн и глуп, приняв вызов Вашего брата — и надеюсь, что однажды смогу верной службой Вам и Вашему дому загладить вину.
Отвечаю с коротким поклоном. Не хватало ещё чтобы она всем напомнила «Эй, это он побил моего брата!» Того и гляди Леос возжаждет реванш и будет скандал. Но я стараюсь не выдать беспокойства.
— Поистине, Вы станете мудрым и сильным курфюрстом, раз так хорошо знаете своих будущих подданных, даже столь незначительных. Вы очень добры ко мне — благодарю, я и в самом деле доволен всем, как насколько мне известно довольны и мои родные. Несомненно в том есть прямая заслуга Вашего отца, под прозорливым правлением которого подданные благоденствуют. Уверен, когда я напишу родным, что Вы в милости своей не забыли их, они будут столь же счастливы узнать об этом, как я в этот миг.
Когда наследница курфюрста приглашает с ней выпить — отказываться нельзя, даже если она приглашает, простите, в сортир. Да, оказавшись в Нульне, я пожалуй многое узнал о своём месте в мире, вызови меня Леос фон Либвиц сейчас, я вероятно пал бы ниц и предложил милостивому господину просто прикончить меня если такова его воля, ибо я скорее умру, чем подниму руку против того, кому должен и желаю служить.
Так что я конечно же могу ответить лишь одно.
— Госпожа делает мне честь, желая говорить со мной. Надеюсь, моя история сможет развлечь Вас и хоть отчасти оправдать интерес к моей скромной персоне.
Однако, отойдя с Эммануэль я не буду спешить с рассказом. Власть — это право спрашивать. Служение — невозможность не отвечать. Если «история» только повод что-то мне приказать, то я конечно же приму приказ. Если же госпожа в самом деле желает услышать обо мне, то я конечно найду что рассказать. В сущности важнее не что, а как. Очень, очень осторожно.
Да, был на войне. Гоблины свирепы, но войска господина курфюрста стойки, а дружба с гномами крепка. Да, теперь живу в Нульне. Как же прекрасен город — несомненно, благодаря мудрому управлению! Да, обучаюсь в университете. Абсолютно всем доволен и уповаю на то, что однажды смогу направить свои таланты на служение дому Либвиц так, как госпожа того пожелает.
Осторожнее чем с историей следует быть только с комплиментами. Их делать конечно нужно — ведь госпожа девушка. Не заметив ее красоты, я нанесу ей оскорбление. Но следует помнить — хуже не сделанного комплимента только плохо сделанный. Изучая этикет я запомнил один курьёз, гость в ответ на предложение хозяйки попробовать устрицу ответил: «госпожа, зачем мне устрица когда у меня есть Вы?!» — больше его в этот дом не приглашали.
Если представится возможность выразить восхищение красотой и при этом не сесть в лужу — это следует сделать. Если нет — не следует.
-
Как же интересно смотреть за страданиями юного Вертера Амадея!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
"Трезен Фракиец взял себе всю жестокость целиком". (с) М. Инстей Лафрениан
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Чувствуется, ход был огонь! И дилеммы интересные.
-
Очень интересно читать о последствиях собственных выборов и выборов других игроков.
-
Отлично, с места в карьер. Без разогрева. Интересно!
-
Страшно, очень страшно, если бы мы знали что тут происходит...мы не знаем что тут происходит)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Странно, Магистр, но ты мне однажды снился. Видимо, это всё твои отличные посты.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Хорошая завязка. Мрачно, безысходно, настраивает на тон истории, но при этом даёт направление и выбор. Удачной игры.
|
У меня снова болит голова. Люди. Боги, сколько людей! После двухсот человек родного Роткирхена и, может, тысячи в Ротхаузене, Нульн казался мне ульем разбуженных пчёл — нечто подобное я испытал только когда мы с Фрицем на спор сбили камнями странного вида гнездо, и внезапно, над разбитым «врагом» поднялось что-то вроде небольшого облака очень, очень злых ос… В Нульне все спешат по своим делам, и в то же время относятся ко всему с каким-то болезненным вниманием. Упаси Сигмар увидеть знакомого и не раскланяться! Чуть замешкался — какой-то прохожий врежется в тебя, увидев, что ты при оружии, извинится — и хорошо если потом ты не обнаружишь пропажу кошелька! Дома всё было… проще. Спокойнее. Сколько раз сидел я на стенах форта, и вглядывался в закатное солнце… Я пытался подобрать ему описание, но мне не хватало слов. Этот розоватый оттенок, который одновременно оранжевый и в то же время, по краям, несёт в себе нотки красного… «Закат, как девичья щека»? Нет, непонятно. «Стыдливый закат?» Понятно, но содержит неправильную эмоциональную подоплёку — я ведь пытаюсь облечь в слова красоту… И сколько радости — тихой, юношеской радости — было когда я наконец находил искомое! «Терракотовый закат» — вот оно! Не идеально, маловато розового, но хоть какую-то частичку истины ухватили слова.
В городе — нет времени созерцать. Нет времени искать идеальную формулировку, точное выражение. Здесь хочешь жить — вертись! Обзаводись связями — друзьями, врагами, случайными знакомыми, покровителями, теми, кому ты покровительствуешь — потом тасуй людей меж категориями как колоду карт. Ссорьтесь, миритесь, влюбляйтесь!
Шум, шум, шум… Как. Же. Много. Шума!!!
Голова болит. Болит голова. Я ненавижу город. Ненавижу узкие улочки и высокие стены домов, за которыми не видно солнца — но даже в полдень, когда солнце прямо над головой, я ненавижу вездесущую жару, от которой негде укрыться.
Я ненавижу местный уклад — люди как муравьи! Они собираются в кучки, и кучка делает что-то, что всегда, чем бы они ни занимались, принимает форму пьянки, в сильном подпитии борется с другими кучками, раскалывается, собирается снова. А главное — люди подсаживают друг друга. Всюду рукопожатность, всюду ничтожество стоит на плечах ничтожества, и глядя сверху вниз считает, что и в самом деле сделалось выше.
Боги, каких усилий мне стоит сдерживаться. «Не ткнуть эту свинью кинжалом в пузо…»
Это не входит в мои письма родным. Нет, я пишу как хорошо в университете, как я стараюсь, как меня высоко оценивают преподаватели… Я лгу?
Никогда.
Странное дело — я ненавижу Нульн, но при этом уже через несколько месяцев едва ли мог бы представить себя где-то, кроме этого города. Большой город придаёт жизни необычайную интенсивность, насыщенность. Как-то сразу начинаешь ощущать, что Роткирхен, при всех его достоинствах, находится где-то далеко на обочине жизни. Туда хорошо ехать умирать, а я пока что ещё хотел жить, хоть и сомневался, всё сильнее сомневался, в перспективах этой жизни.
Мэтр Лоренц был прав, тысячу раз прав — я это понимал. Но по правде, если я чувствовал, что со мной пытаются сблизиться, я просто не знал, что делать. Вопросы, волнующие меня, были настолько далеки от обыденности других студентов, что любая беседа с моим участием принимала одну из трёх форм — либо я что-то увлечённо рассказывал, либо кто-то о чем-то говорил, а я кивал, либо мы что-то обсуждали, причём по делу. Я замечал, что между собой студенты говорят как-то иначе. У них есть… общий фон что ли? Один говорит фразу, а другой думает нечто сходное. Они могут передразнивать преподавателей, обсуждать общих знакомых, ругать торговца, заломившего слишком высокую цену, спорить, разбавляет ли трактирщик вино…
Это… простые разговоры. Болтовня. Но почему-то именно болтовню я и не мог освоить. Не мог даже толком сдержать скучающего вида.
Нет, мне нужен был этикет. Четкое понимание иерархии в разговоре — если я выше, то я говорю, а со мной говорят, когда я спрашиваю. Если я ниже — я молчу когда не спрашивают, и говорю только когда от меня хотят, чтобы я говорил. Мне нужны детально прописанные обращения — к кому, как, когда. Поклон. Снять или надеть перчатки. Встать когда встаёт дама. Сесть если приглашает старший, в противном случае остаться стоять. Я этому учился. Это правила!
А пьяная компания, где говорят все и никто никого не слушает… это Хаос. Да, тот самый Хаос — который с большой буквы и на севере.
Вот только люди — или по крайней мере нульнцы — думали иначе. Для них то общение, которое я так любил, со всеми поклонами и расшаркиваниями, выступало будто подготовкой к «настоящему» общению, сопровождающемуся обильными возлияниями и подчёркнутым пренебрежением к нормам этикета.
Как же я их ненавидел… Эта… злость. Сильная злость. Она въелась в моё мясо, в мои кости, пропитала глаза и сердце.
Временами я думал: «И чего вы все, ничтожества, будете стоить если столкнётесь с ордой гоблинов?! Чего вы будете стоить?!» Но и это была противная мысль, потому что я понимал, что вероятно никто из моих заочных недругов ни разу в жизни не увидит зеленокожего, а если вдруг сойдутся звёзды и какой-нибудь Вааагх явится в их дом, даже тогда они уйдут с радостью от того, что хотя бы успели повеселиться, в то время как я сам обреченно взираю на всё с обочины.
Если я вдруг умру — что мне будет вспомнить в последние дни? Как я сидел и смотрел?!
Рука сжимается в кулак. До боли, до дрожи, до рези в старом, оставленном безымянным гоблином, шраме.
Я ощущаю бессилие. А я ненавижу чувствовать себя бессильным.
Возможно, выбери я военную службу, что-то бы пошло иначе? Но я вспоминаю рассказы Людвига о службе в пистольерах… нет, было бы только хуже. Армия как женщина — смотришь на неё издалека и она кажется красавицей, но вблизи всегда найдёшь в лице один или два недостатка.
Теперь — что впереди? Жизнь частного учителя или помощника преподавателя? Кажется, к тому и правда всё идёт.
Раз я не выдержал. Рассек ладонь древним клинком. — Если в тебе правда есть сила — вот моя кровь, приходи, я готов…
Но кажется, меч мой всё же создали эльфы. Никто не пришёл.
Может потому, что я родился под Луной Морра, мне всегда казалось, что между мной и потусторонними силами существует какая-то связь. Теперь и этой связи я был лишён.
«Ненавижу», — шептал я тихо-тихо, когда был уверен, что никто не слышит, отдаваясь тихому, но исступленному бешенству, — «Ненавижу… Ненавижу… Ненавижу…»
А на следующий день снова надевал улыбку. Завтракал, неизменно приветливо обходясь с хозяевами дома и моим юным слугой, которого даже понемногу пытался научить читать. Отправлялся на лекции.
Голова высоко поднята. Пусть знают, что не сломали меня.
Раз мэтр Лоренц так любезен, что собирается помочь мне — что же, основные силы я отдам изучению его предметов. Выгрызу зубами своё. Я не то, чтобы любил людей, но умел быть благодарным за хорошее отношение. И преподаватель, который в отличие от многих, отнёсся ко мне по-человечески, быстро стал одним из самых любимых.
Середина зимы. Новый праздник. Я словно кожей ощущал выжидающие взгляды. Прогнусь я, или нет? Сломаюсь или нет? Жаль нельзя оскалить перед ублюдками зубы, зашипеть словно зверь. «Я родился под кровавой Луной! Под Луной чудовищ! Как думаете, что будет если я дойду до края?!»
Нет. Это мой путь. Я пройду его до конца.
Временами, я сожалел, что так и не подошёл к Леосу. Когда-то, я смотрел на него как на человека другой породы, мечтал обрести в нем друга — и помнил это. Но я помнил также, что тогда он вызвал меня на дуэль. Временами я даже думал, что он воплощает в себе всё то, что я ненавижу. Поистине жизнь иронична и двулика — нас более всего влечёт именно то, что мы сильнее всего отторгаем.
Так случилось и с госпожой фон Либвиц. Я не думал, что мы увидимся снова. И уж точно не ожидал, что… вот так.
«Зачем ей это?» — не понимал я, — «Зачем выставлять своё тело на всеобщее обозрение? Зачем заставлять думать о себе как о женщине? Ты ведь курфюрст! Ты можешь быть почти богиней!»
Я ярко представлял себе это. Полупрозрачные драпировки носилок, в которых восседает неподвижная фигура. Мрачное, торжественное шествие, безмолвное и в то же время полное приветственных возгласов.
Зачем подчёркивать в себе женщину, когда можешь быть богиней?
Разве что… Короткий вздох. «И ты, Эммануэль. Ты тоже сдалась порядкам этого сброда. Ты приняла, что они всегда будут видеть в тебе лишь… тело. И это тело ты позволяешь им лицезреть. Может быть, иногда ты отбираешь себе любовников? Даришь одну ночь — и вышвыриваешь за порог».
Я не мог отрицать, что такая «почти-нагота» была красивой. Пожалуй, в таком платье Эммануэль напоминала портрет возлюбленной художника, которую тот решил написать обнаженной. Такую картину вешают в самой дальней комнате, укрытую занавесом. Ее наблюдают в уединении, словно святыню.
Как отвратительно и в то же время возбуждающе — смотреть как святыню выволакивают в общую залу трактира, как в винном чаду всякий сброд тянет к ней свои лапы…
В этом определенно есть эротика — просто другая. Злая, лишённая нежности эротика. Как в порванном платье или увядшем цветке.
Стоит сказать — у меня не было женщин. С того самого первого раза, я скорее сторонился их.
Такое внезапное возвращение… Да, я верно сказал: «Нас более всего притягивает то, что мы сильнее всего отторгаем».
Когда Эммануэль подходит ко мне, я невольно задерживаю дыхание. Я понимаю, что точно не сбегу — и в то же время осознаю, что катастрофически не знаю, как себя вести.
Как и всегда в таких случаях, я скрылся за непроницаемой броней этикета. Поклон. Поднять голову. Смотреть в глаза — не дай боги опустить взгляд ниже.
— Амадей фон Рейнеке, госпожа. Вряд ли Вы помните, как с господином курфюрстом посещали мою родную деревушку много лет назад, но тогда я имел честь познакомиться с Вами. И моя жизнь всё так же принадлежит Вам.
-
А пьяная компания, где говорят все и никто никого не слушает… это Хаос. Да, тот самый Хаос — который с большой буквы и на севере. Ах, как же много еще предстоит узнать Амэ!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Прямо почувствовал себя с головной болью от решения, да и подробности ошеломляют
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
История ширится и множится, и переплетать ее - нелегкий труд. Зато каков результат!
|
Меня зовут… впрочем, вы и так знаете. Больше никаких представлений. Ломать стиль — так сразу. Есть повод. Я прошёл войну.
Забавно, насколько быстро понимаешь, как мало орду жаждущих крови гоблинов волнуют твои подростковые переживания и тонкая душевная организация. В этом отношении Фредин был для меня словно искаженным зеркалом — проницательный читатель уже догадался, что мне не очень-то хотелось сражаться, мой же спутник, напротив, жалел, что не оказался на передовой. Ему хотелось славы, признания, и это я мог понять, ему хотелось быть со своим народом, а не с людьми, которые наверное будут смотреть на него как на «второй сорт», и это я тоже мог понять. Должно быть, окажись я в сходной ситуации, я поступил бы так же.
Впрочем, не оказался ли я в самом деле в сходной ситуации? Ведь мне приходится избегать опасных решений от рождения. Да, сходство определенно есть. Просто… приводит к противоположным выводам. Не потому ли я не взял с собой в бой древний клинок?
Опережу возможные вопросы — да, я об этом пожалел. Пять гоблинов! Я думал что там и останусь! Снова почувствовал себя маленьким мальчиком, прячущимся под повозкой от страшных зверолюдов.
Тело действовало почти автоматически — выпад, блок, выпад… И вот, вокруг меня лежат пять тел — а я этого даже не замечаю! Как собака прижимаю к себе раненую руку, в глазах чуть не слезы — меня никогда раньше не ранили вот так… Я умру? Наверное я умру? А если тот гоблин отравил оружие? Меня трясёт тем сильнее, что сквозь порванные звенья кольчуги, плотный гамбезон и бегущую кровь я не могу рассмотреть рану. Умом я понимаю, что она всегда кажется больше и опаснее чем есть, но… Боги, как же больно… И страшно. Боль и страх это наверное одно и то же?
Я не могу идти дальше. Я не из тех героев что израненные проносят донесение до конца. Я нормальный человек, который горюет о собственных ранах сильнее, чем радуется поверженным врагам. Только бы не потерять руку. Главное не потерять руку!
Сначала я, припомнив уроки дяди Вольфа, перетянул руку выше повреждённой части какой-то холстиной и промыл рану из фляжки.
Мелькнула запоздалая мысль — может теперь отпроситься у отца в тыл? Попросить заменить меня кем-то?
К сожалению, я двигался не в том направлении. Донесение я вёз гномам. А они в свою очередь решили, что я отлично подхожу на роль героя сражения. И я понимал, что если сейчас откажусь, то это будет в лучшем случае позор для семьи. Ситуация такая — помри, но выполни приказ. Я едва пережил пятерых, а там, куда мы идём, их скорее всего будет больше. «Я скоро умру» — мелькнула мысль. Вот в тот момент я пожалуй и исцелился от подростковой грусти. В миг, когда вдруг понял как сильно хочу жить.
И я не мог подвести отца. Не мог прослыть трусом. Я шёл на смерть, искренне не понимая, разве за этим я родился? За этим было столько лет подготовки? Чтобы умереть в шестнадцать лет в первой битве?
А потом… ничего не говорите, я сам в шоке. Пятнадцать врагов, две бомбы. И я ухитрился выжить и даже не подорваться! Наверное я и правда бился с отчаянием раненого загнанного зверя, с безумием человека, знающего, что его послали на смерть. Я не знал, что могу так сражаться. Зато знал, что больше никогда не окажусь на поле битвы, по крайней мере, по своей воле. Война это не моё. Катастрофически не моё.
Краем глаза я видел Фредина, когда мы шли в последний бой — он был счастлив, что сумел проявить себя. Был в нем какой-то азарт, отчаянная решимость врубиться в гущу врагов и орудовать топором до тех пор, пока врагов не останется. Даже пробей копье его грудь, и тогда храбрый гном думал бы лишь хватит ли его угасающих сил на то, чтобы ударить ещё раз, забрать ещё одного зеленокожего с собой… И многие солдаты такие. Чуть не кишки наружу, а они продолжают идти вперёд. Не замечая боли. Не думая, что будет дальше.
Во мне нет этого азарта. Поэтому я не воин. На победном пиру я думал лишь о том, воспалится ли рана.
В тот день я впервые упился в хламину. Кажется, я даже предложил Фредину побрататься — я чувствовал, что выжил только благодаря ему (хотя уроки дяди Вольфа конечно тоже не прошли бесследно). Интересно, у юного дави бродили сходные мысли на мой счёт?
Наутро голова болела так, что я решил впредь проявлять умеренность в спиртном. Что не говори — я не умел терпеть боль, откуда бы она не исходила.
Я снова дома. Рука зашита и перевязана. Лекарь говорит что скоро даже можно будет снять швы. Я сомневаюсь. Во снах я вижу как рана открывается, а из неё бежит чёрная кровь. Просыпаюсь в холодном поту, с сильнейшим желанием снять повязку, хотя бы заглянуть под неё, проверить… Нет. Нельзя. Ее все равно завтра поменяют. Спи, Амэ, спи… Но сон не идёт. Которую ночь подряд. Под глазами появились синяки.
Но вот — нет больше повязки. На руке остался лишь крупный шрам. Пропал конвульсивный тремор пальцев. Постепенно, сон возвращается. Я не знаю, насколько прочен мой рассудок — но схватку с ордой зелонокожих он очевидно пережил.
Настаёт новая глава. Город встречает меня как чужеземца — и как чужеземец я вступаю в него. Больше никакого стыда — древний клинок занял законное место на моём поясе. Я прошёл войну. Я выжил. Переживу как-нибудь и то, что одет не по последней моде.
Университет подарил мне нечто, чем я никогда не обладал ранее. Свободу. Здесь я мог сам организовывать свою жизнь — сам решать, какие лекции посещать, сам определять где жить, кто будет прислуживать мне. Мир словно дал мне шанс ответить перед самим собой на несколько очень важных вопросов, и главный из них — как всё будет выглядеть когда не будет отца, мамы, дяди Вольфа, не будет друзей детства и напряженного взгляда полевого командира…
Как я организую жизнь, когда буду предоставлен сам себе без каких-либо дополнительных оговорок?
Как оказалось — на удивление спокойно. Возможно, сказалось то, что я снова чувствовал ответственность. Я — провинциал. Семье стоило больших усилий отправить меня на обучение. Эти усилия я должен был оправдать. Не проматывать содержание. Не кутить. А может быть даже суметь в ходе курса добыть себе стипендию.
Каждый раз, когда мне казалось, что что-то идёт не так, я возвращался мыслями на поле боя. Вспоминал кровь, бегущую из раненой руки. Вспоминал мысль: «Я скоро умру».
Нет. Не так уж всё и плохо.
Со студентами у меня не то чтобы ладилось… но и не то, чтобы не ладилось. Наверное, я просто вошёл в тот период моей жизни, когда люди стали мне не очень-то нужны. Если меня приглашали, то я конечно из вежливости не отказывался, но пил мало, говорил мало и садился всегда спиной к стене. Да и истории у меня были мягко говоря на любителя. Одной довольно короткой кампании хватило на три десятка баек, большинство которых включали в себя «с какой силой нужно ударить чтобы перерубить шею гоблина одним ударом» и «почему если на тебе доспехи то обоюдка это не так уж и плохо». Это хорошие истории. Они заставят десять раз подумать того, кто захочет надо мной подшутить. Чувства юмора у меня кстати тоже нет.
В каком-то смысле я сознательно строил образ провинциала и аскета с примесью военщины. Довольно малопривлекательного человека. Мужчины, женщины — я не хотел сближаться ни с кем.
Иногда сближаться было ещё и опасно. Так было с сыном курфюрста. Что-то мне подсказывало, что Леосу фон Либвицу не слишком понравится, если ему сказать что-то в духе: «Привет, я Амэ, помнишь как я унизил тебя при сестре и всех слугах?» Кхм… будет лучше позволить юноше забыть тот досадный инцидент, а может и того, кто в него был вовлечён. Если повезёт, то так и случится.
Тем более я сейчас довольно сильно изменился — пренебрегая походами к брадобрею из соображений экономии, я частенько ходил с трехдневной или даже недельной щетиной.
Больше всего я опасался, что меня ограбят. Деньги я прятал…
Серьезно? Вы ждёте что я напишу, где я прятал деньги? Обойдётесь.
Может быть я даже преувеличивал степень угроз, мне грозящих. Горожане и трактирщики казались мне ворами, сокурсники — знатнюками, все получившими легко и потому не ценящими того, что имеют.
«Не доверяй никому, Амэ»
Повторял я себе каждое утро.
И вылезал из комнаты как когда-то в Рейквальде из под повозки.
-
А вот теперь все по-по-серьёзному, верно. И отношение к этому соответствующее.
|
Холодный ветер, холодный пот. Всадники приближаются. С визгом взлетают разящие стрелы. Полуденное солнце скрывается за пушистым, словно плюмаж на шлеме Луция, облаком. Молодая трава покрывается кровью. Это Север, дети великих детей. Здесь не расправит крылья римский орёл. Лишь пленников в цепях приведут в эту жестокую землю, где сгинут они, поднося варварам чаши — и даже если вернутся на Родину, вы увидите в их глазах, увидите, словно заходящее солнце... Часть их души Север забрал навсегда. Хрустят под лошадиными копытами тела. И не молят о спасении умирающие — лишь о быстрой смерти. Есть ещё те, кто сражается, те кто стоят. О, Татион — скала, неподвластная буре! Пеший иль конный — никто не сумел одолеть! Ранен четырежды. Снова красный — твой запылённый воинский плащ — будто из красильни только что. Рим! Смотри! Смотри через море, сквозь лес! Смотри — как мы за тебя умираем! Отпрянули варвары, бросают верёвки, как рабочие повязывают стволы деревьев, прежде чем дернуть, все вместе. Пал Татион. Луций! Не стар ты в тот день! Бьешься как молодой! Сполна сквитался за призраков Мурсы — не с врагами, с собой. Больше не будет измены. Смотришь — не дышит. Глаза, устремлённые в Небо. Иль на тебя? Непонятно. Уходит Тамар, уходит как женщине должно уйти — непознанной. Выбор её — ты — до последней стрелы, до последнего сна. Кашляет Марк в кустах. Ждать велел Эрвиг. Многоопытный — будет погоня, бежать значит сгинуть. Нет, стоит скрыться в подлеске, где конь не пройдёт. Переждать. День. Ночь. День. Только бы кашель не выдал... Несите весть. Последнюю весть — нет дороги на Север! Ни римлянину, ни эллину, ни готу. На Севере царствует Смерть. Луций идёт — на своих ногах. Лицо как камень холодный — только бюст изваяй, и времени век непокорен будет, агент императорский по делам особым. Вокруг — повозок тысячи. Палатки, шатры. Бродячий город, с каждой зимой надвигающийся как вал, на плодородные южные земли. Вокруг — всадники с иссечёнными лицами. Показывают пальцами — без презрения. Вы хорошо сражались. Вдали — златоглавый шатер. Преклонись, преклонись перед Сыном Неба. Небесный каган — сам как целый мир, или может как демон, что целый мир пожрал. Он ходит с трудом, к земле тянет многосытое брюхо. Он смотрит — как волк, как медведь, насытившийся, но всё ещё алчущий крови. Указывает рукой — священник, переводи. Переводи, Марк Кальвин из рода Домициев. — Небесный Каган дарует вам жизнь, римляне. Позволит вернуться домой. Идите и расскажите зелёным землям, что белый пепел покроет их поля, что голубые реки окрасятся кровью, что тысячи тысяч коней проскачут по телам их жён и детей. Идите и скажите, что нет владыки под Небом выше чем Небесный Каган. Что во имя Бескрайнего Синего Неба осквернит он ваши храмы, низвергнет идолов ваших, поместит семя своё во чрево ваших дочерей, прежде чем вспороть им животы. Идите — скажите — отныне ваша Империя не будет в безопасности, ибо сегодня начинается закат её последних дней. Так сказал Небесный Каган! Звенит оружие. Гремят щиты. Бьют барабаны. Ревут рога. И люди подхватывают рёв словно звери. Война идёт. Последняя война. И конца её не увидят ни те, кто начал её, ни дети их, ни внуки. Чем же закончились ваши истории? Луций Был вечер. Морские волны неспешно перестукивали друг о друга лежащую на берегу мелкую гальку — затем с шипением отшатывались, словно огромная кошка, и снова бросались вперёд. Мужчины возлежали на открытой террасе, купаясь в лучах персикового закатного солнца и потягивая выдержанное фалернское вино. — Никогда не думал, что буду радоваться отставке. Софроний усмехнулся и подал знак рабыне-флейтистке. Над берегом разнеслась протяжная, чуть грустная мелодия. — Знаешь, когда я понял, что всё? Когда принёс Августу твой отчёт о гуннах. Ты просто в лоб написал — «они идут на юг». Знаешь, что сказал Валент? «Разберёмся с готами, а там и до гуннов доберёмся» — разобрались... Бывший магистр оффиций чуть покрутил в руках чашу. Вино как танцовщица откликнулось, сделав несколько пируэтов по кругу, а после застыло. — Хотя нынче с гуннами чуть ли не целуются, знаешь? Они теперь в римской армии. «Уннигард» — гуннская стража. Говорят, варвары боятся их больше чем римлян. Впрочем, что я всё о политике. Поистине, старому псу сложно учиться новым трюкам. Поднимаю эту чашу за тебя, друг мой! Презид провинции — это немало, но для тебя, я уверен, и это не предел.
Софронию и верно грешно было жаловаться на какую-либо несправедливость в отношении одного из вас. В 382 году, сразу по окончании войны, твой начальник получил от Феодосия пост Praefectus urbi Константинополя, и отбыв годовой срок удалился в почетную отставку, сохранив за собой номинальное присутствие в Сенате. Что до тебя, ты обзавёлся пурпурной полосой на плаще. Пока что — лишь клариссим, отправляющийся в первое назначение. Но отбыв пару лет президом ты станешь спектабилем. Надежные люди утверждали, что в 386 году освободится место консуляра Сирии, и что пара слов в нужное время Августу принесёт эту позицию тебе.
Ты — герой. Твой отчёт о гуннах позволил римлянам лучше понять этот жестокий народ, найти ключи к их алчным сердцам, превратить врага в союзника...
За такими речами тонул тот простой факт, что твой доклад в принципе стал кому-то интересен только когда гунны внезапно объявились под Адрианополем. Всего этого можно было избежать.
Если бы только к тебе прислушались.
Конечно, в новой жизни тоже есть проблемы. Валерия совсем отбилась от рук и снова сбежала из дома — она пошла в тебя, эта девочка. Её можно провести, но невозможно провести дважды одним способом. Луций Младший хочет в службу. Это проблема? Или нет? Жена как никогда ласкова — но ты понимаешь, она опасается что появится ещё одна сарматка. Как будто можно заменить Тамар.
Временами, ты вспоминал тех, кто были с тобой в том походе. Где они теперь? Ты не знаешь.
Может оно и к лучшему. Больше ты не агент по особым поручениям. Ты сенатор. Презид провинции.
Пусть Империю спасают молодые.
Закончив службу спектабилем, Луций Цельс Альбин в конце жизни вернулся в Испанию, где привёл в порядок семейные поместья. Дом свой он построил на холме, получившем с тех пор его имя.
И ещё много веков Династия Скорпионов ощущала тяжелую руку первого из них. В XIV веке Луций и Руис столкнутся в последний раз, руками своих потомков. Родриго Бланк и Рамона де ла Регера упокоят готского колдуна навсегда.
Династия Скорпионов просуществовала до XVI века, когда последний Бланк пропал без вести в Новом Свете. Как говорят — он бросил вызов самому Бескрылому Антариэлю, дабы раз и навсегда прекратить его влияние на мир.
Итоги той попытки нам неизвестны.
Гектор Некоторые души приходят в мир добровольно, дабы бороться со злом. Твоя душа — определённо одна из таких.
Ты должен был погибнуть на Севере. Почти все погибли. Ты вернулся. Ты должен был погибнуть под Адрианополем — твою часть перебросили для обороны столицы.
Ты должен был погибнуть... Но в жизни не бывает четких правил.
Вернулся. Восславлен был. Гектор Марк Татион, старший трибун легиона. Уже не просто солдат — военачальник. Позднее сенатор!
Слуги готовили тебе еду, стирали платье. Когда ты становился на постой в городе, местная курия предоставляла в твоё распоряжение дворец или виллу. Любая женщина почла бы за честь удостоиться твоего внимания.
— Я пью за здоровье настоящего римлянина!
Восклицает кто-то на пиру.
— Ave!
Отвечают гости. Ты на почетном месте. Оглядываешься — словно в оцепенении. Они пьют в твою честь.
Благородные сенаторы и всадники, те, кто даже не смотрели на тебя большую часть твоей жизни — теперь они наперебой сватают тебе своих дочерей...
Этого ли желал ты? Этого ли желала твоя душа? Нет. Не этого.
Ты пришёл сражаться. Пришёл бороться со злом. Медовые речи, воздаваемые почести, вино...
Ведь не ради этого всё затевалось! Ты воин Рима! Ты должен сражаться!
Вместо этого — политика. За готов ты или за гуннов? Рим балансирует меж двух этих огней, поддерживая то тех, то других. Те и другие ходили по римской земле, получали участки для поселения...
Временами ты видел издали Эрвига, Аспурга, даже Тингиза... все они служили Риму. Потом что-то менялось, и внезапно оказывалось, что Рим вместе с гуннами воюет против готов или вместе с готами против гуннов.
В годы твоей юности ведь было не так! Вы громили германцев, потом громили сарматов, потом персов... Или если громили вас — вы собирались с силами! Поднимались! Изгоняли варваров прочь или добивались их полной покорности — и уж точно не заигрывали со всеми подряд чётко зная, что в конце этого пути ждёт предательство!
Что-то менялось. Рим менялся. Теперь господствовали дипломаты.
— Вчерашний враг может завтра стать союзником, должно лишь умиротворить его должным образом...
И кругом интриги. Разные придворные клики отстаивают то, во что не верят, если чей соперник вдруг высказался в пользу союза с готами, так сей человек сразу же начнёт петь дифирамбы гуннам. Иначе никак. Никак?
Ты не знал. Может ты поговорил бы об этом с Луцием, но он уехал консуляром в Сирию. Может поговорить с Марком? Но Марк — мятежник, поддержавший восстание против Империи, восстание, которое ты давил...
Тебе приказали креститься. Так и сказали: «Верь во что хочешь, но креститься обязан» — приказ есть приказ.
На рубеже столетий, тебя снова перевели на восток. Дукс Арабского Лимеса. Спектабиль.
Как-то раз, ты поехал осматривать позиции и вас подловила группа налетчиков-арабов. Ты был уже не так крепок, и всё же никогда не уступил бы этим варварским псам! Обнажаешь клинок, бросаешься прямиком на предводителя. Вдруг что-то знакомое видишь.
Кругом песок. Темные глаза смотрят на тебя. В руках врага — копьё. Фейруза! Снова? Возможно ли?
Нет. Это мужчина. В расцвете сил, умелый в воинском искусстве. В юности ты справился бы. Но никто не становится моложе.
Вы обменялись ударами. Ты лишил противника глаза. Он лишил тебя жизни.
Ан-Нуман Одноглазый, «Сын Львицы», закончил то, что когда-то под Ктесифоном начала его мать.
Голубое небо. Горячий ветер заметает тело твоё песком.
Всю жизнь ты боролся со злом.
Стало ли меньше зла в мире? Стало ли?
ФейрузаТы смогла убедить славян, что римляне дадут за вас с Аттией больше гуннов. Дадут им безопасные земли для поселения. Ты солгала. Не в первый раз и вероятно не в последний. Вас отвезли обратно к кораблю, где Саваг, хорошенько поразмыслив, решил всё же предоставить решать твою судьбу Аврелиану — и согласился доставить домой всех без исключения.
Ты вернулась в Империю раньше всех. Раньше Эрвига и Марка, уж точно раньше Луция и Татиона. Может поэтому тебя успели наградить — официально признать твой статус союзницы и сразу же бросить в бой против готов в составе арабского подразделения.
Было нелегко. Многие погибли. Та война не завершилась победой.
Но и поражения ты не стала ждать. Предательство Луция многому тебя научило, заставило повнимательнее приглядеться к покровительствующему тебе Аврелиану и наконец задать в лоб наиболее трудные вопросы.
«Собирается ли Рим вообще помогать тебе отбить твоё по праву? Если собирается, то когда? На какую численность войск можно рассчитывать?»
Флавий Тавр Аврелиан был умным человеком. Он не ответил «нет». Раньше это бы сработало, но сейчас важно было лишь то, что ты не услышала однозначного «да».
Рим не собирался помогать тебе. К тому же вернулся Альбин, в прошлом грозивший тебе судом. Ты не стала ждать. Взяла всё, что сумела скопить в качестве гостьи Аврелиана, наняла корабль и бежала — в Палестину, а оттуда домой...
Домой!
Босыми ногами ходила ты по горячему песку. Закашливалась от пыли, занесённой в горло ветром — и не могла сдержать улыбку. Иногда — не так важно, как умирать. Важно сделать это дома. Слышать родную речь.
В глубине души ты знала, что эта последняя попытка будет стоить тебе жизни — и испытала почти что удивление, когда выяснила, что оказывается тебя не так-то просто убить.
За годы, что тебя не было, шахиншах отстранил Лахмидов от власти и поставил в Хире персидского наместника Ауса ибн Каллама. Твоё копьё пронзило его грудь. Началась война.
Война долгая, кровопролитная, война, сплотившая семью. Не было больше дяди Амра, убившего твоего отца — а сын его, Имру, пострадал от фарси так же сильно, как и ты. Двоюродный брат предложил тебе браком покончить с кровной враждой и вместе выступить против шахиншаха.
Ты согласилась. В ту пору Фарсу лихорадило. Шапур Великий умер — права его наследника были не бесспорны. Началась война — и Хира была в числе десятков шахров, выступивших против Ктесифона.
Снова шла ты в бой, снова руки твои покрывала кровь, снова фарси бежали, едва слышали имя твоё... Фейруза, Львица Хиры, Безумная Царица...
Ты всё же обрела свой трон. Вернула твоё по праву. Познала наслаждение победы — шахиншах Ардашир унижен был и свергнут.
И словно победа очистила тебя, внезапно для всех твоё чрево вдруг зачало и родило живое дитя! Дитя божественной крови, что получило имя Ан-Нумана.
Упоенная, но не удовлетворённая, баюкала ты младенца, и мечты твои устремлялись дальше и дальше. Ты не довольствуешься тем, что унизила шахиншаха в бою, нет, ты, царица Хиры, добьёшься независимости всех арабов от фарси. Ты сплотишь их под знаменем новой веры, веры, открывшейся пока лишь тебе, веры в Божественного Скорпиона, в Серебро Зимы, в Антареса... Ночами бродя среди звёзд, рассказывала ты ангелу свои грезы. Если дать ему другое имя, имя бога арабских язычников, имя Эла, то многие поверят...
Бог-Скорпион печально улыбнулся тебе. Он уже знал, что в этот самый миг заговорщики заносят серебряный кинжал над твоей грудью.
Ты умерла во сне — и не заметила своей смерти.
В 399 году, юный Ан-Нуман унаследовал престол своего отца — и обнаружил бешеный нрав матери. За тридцать лет царствования, он совершил двадцать набегов на Римскую Империю. «Львица кормила его кровью» — говорили о нем. Потом твоё прозвище перешло на него. Ан-Нуман, Лев Хиры. Тот, кто взял в плен тысячу римских воинов, а затем закопал их всех по шею в песок. В одном из сражений ему выбили мечом глаз, и Лев Хиры стал «Одноглазым Львом».
Об Ан-Нумане говорили, что он говорил с ангелами и втайне исповедовал что-то, в чем современники видели христианство. Был ли твой сын одним из Скорпионов — или тем, кто восстановил кровавый договор с джинном? Кто знает.
Но царствование Ан-Нумана Одноглазого стало временем расцвета Хиры, когда город красотой своей мог сравниться с самим Ктесифоном, а дворец Аль-Хаварнак, как говорили, превосходил роскошью все дворцы вселенной.
Кровь твоя жила. А значит, в каком-то смысле, жила и ты.
Прощай, Фейруза аль-Лахми. Львица Хиры.
Аспург Возвращение к гуннам. Возвращение домой. Пленником ступил ты на северный берег Дуная — в следующий раз ты ступишь сюда уже вождем. «Аспург Благородный» — так прозвали тебя римляне, ибо во времена, когда готы и гунны раздирали Империю, ты убедил языгов остаться нейтральными, не поддерживать в той войне никого. А когда война закончилась, именно через тебя римляне пытались договариваться с гуннами, конечно же хорошо оплачивая твои рискованные посольские действия.
В 384-388 гг. ты сумеешь выбить для гуннов, аланов и, конечно, языгов, выгодный военный контракт — и примешь участие в войне против римского узурпатора Максима — после того как его отец хотел казнить тебя, это было в некоторой степени личным.
Домой ты вернулся баснословно богатым — и единогласно был избран верховным вождём всех языгов. Римляне даровали тебе почетный титул военного магистра. Твои жёны носили жемчуг, тамга твоих детей была сделана из золота. То было время расцвета гунно-римского союза — и языги под твоим началом сумели пройти меж молотом и наковальней.
«Аспург Мудрый» — так называли тебя во дни старости. В последний раз ты выступишь на войну в 394 году.
Август Феодосий для борьбы с язычником Евгением призвал в своё войско все народы вселенной — были в той армии гунны и готы, аланы и языги, арабы и армяне. Тогда в последний раз повстречал ты Эрвига, уже сделавшегося военачальником римской армии. Дружба между вами выдержала десятилетия, и идя вместе в бой, вы оба не оглядывались, зная, что другой непременно прикроет спину. Ты этого не знал, но и по другую сторону тоже сражались старые знакомые — за Евгения выступил Марк Контаренон.
Битва была тяжёлой. Казалось, поражение неизбежно. Но вы победили — два друга, языг и гот, пили из одной чаши на пиру. Это была ваша последняя встреча.
Эпоха уходила. Гунно-римский союз дал трещину. Новый Небесный Каган, Улдин, подобно Булюмару жаждал господства над вселенной. В 401 году, готские мятежники вторглись в страну гуннов. С ними был Эрвиг. Тингиз Зур лишил жизни твоего старейшего друга. Спустя всего год та же судьба постигла и тебя — памятуя о твоей дружбе с римлянами, Улдин послал Тингиза отрубить тебе голову, что тот и сделал.
В память об Аспурге Мудром, языги установили идол. Долгие столетия каждый степняк, что проезжал мимо идола, оставлял что-то в дар каменному предку — козу, стрелу, дитя. Уже и забыто было кто ты есть, уже и племя твоё растворилось в море кочевых племён — а степняки всё продолжали оставлять стрелы у Аспург-Камня.
Долго простоял тот камень, пока однажды не ушёл наконец в землю. В 1980 году Аспург-Камень раскопал советский археолог В.С. Титов, включивший находку в свою книгу «Археология Венгрии».
Эрвиг Гунн оказался хитер. Однажды, он улизнул. Не то, чтобы у тебя были силы расстраиваться. Ты был голоден. Ты подозревал, что заблудился. День за днём вёл больного римского паренька на юго-восток, пока однажды по невероятной удаче вы не достигли места корабельной стоянки...
Корабля не было. Никто не ждал вас. Иной испытал бы отчаяние. Но не ты. Ты лишь крепче сжал зубы.
Спустя несколько недель вы объявились в Таврике — оборванные, бородатые, но живые. Ты знал, что здесь живут готы — и не прогадал. Вам удалось раздобыть корабль. Вернуться домой...
Здесь оказалось, что привезённый тобой куриал вёз какую-то очень ценную бумагу. Настолько ценную, что за этого задохлика тебя буквально завалили золотом! И пригласили на службу в армию — конечно, ты согласился!
Первым испытанием твоей лояльности стала готская война. Тогда многие твои соплеменники дезертировали, чтобы сражаться за своих. Ты принял решение связать свою судьбу с Римом — и не прогадал! Храбрость, сметливость и непререкаемая верность принесли тебе славу, богатство и высокие чины.
В основном воевать приходилось с готами. В какой-то момент, посреди боя ты с удивлением заметил, что не чувствуешь с этим грязным сбродом ничего общего. Ты был римлянином. Ты чувствовал себя римлянином.
Должно быть нечто подобное ощущал и Аспург. Много раз вы встречались — два друга, вместе прошедшие Ад. Два вождя, ведущих свои дружины в бой — во славу Рима.
В 394 году во славу Рима ты в очередной раз сражался с римлянами. Битва была невероятно тяжёлой, десятитысячный готский корпус был истреблён почти целиком. Один миг ты запомнил ярко — светловласый муж бросился на тебя с копьём. Вдруг застыл как вкопанный — Эрвиг?
Ты ударил его мечом. Ты вообще не привык сомневаться в бою. Лишь потом вспомнил, где же видел его, видел ещё юнцом, когда волок его, полумертвого, сквозь леса Готии. Ты убил Марка Аврелия Контаренона. Что же — можно сказать забрал жизнь, которую сам подарил.
Не было скорби, не было грусти. Был пир победный, и стук чаши о чашу. Были девы, похожие словно сестры — холодные сердцем, горячие телом.
Лишь одно не давало тебе покоя — твоя месть гуннам так и не свершилась. В 401 году ты оказался заложником чужих решений. Твой командир, военный магистр Гайна, поднял бунт против Империи. Вы потерпели поражение — и тогда Гайна, опасаясь, что его выдадут Августу собственные люди, выбросил последнее колено. Словно великие вожди древности, призвал он вас против гуннов, пересечь Дунай, отбить страну Ойум, край ваших предков!
Ты огляделся вокруг — с этими людьми ты прошёл десятки битв. Если умирать — то бок о бок с ними.
Было много схваток. Победы. Поражения.
Призрака прошлого убил ты — и призрак прошлого убил тебя. Тингиз Зур, Кошмар Севера, оставил стрелу в груди твоей.
Готы сложили о тебе песнь, что ходила от Таврики до Иберии, и лишь когда потомки Фейрузы аль-Лахми низвергли память о народе твоём в небытие, песнь та была забыта.
Тингиз Вы сокрушили Империю. Ты был там в тот день. Ты вёл авангард, посланный Небесным Каганом даже возвестить начало Великой Войны. Огнём и мечом прошли вы по зелёным землям юга. Низвергнутые знамёна. Истреблённые легионы. Тысячи рабов.
В степь вернулся не Тингиз Гейр, но Тингиз Зур. Непобедимый вождь. Готы и сарматы, славяне и германцы — все дрожали перед тобой! Когда Эрвиг Гардерихсон повёл дружины дабы вернуть древнее царство своих предков, ты положил конец этому пути. Когда вождь языгов Аспург Мудрый начал сомневаться в верности кагану — ты лишил его головы.
Ты вёл вторжение в Галлию! Ты давил восстания гревтунгов и аланов!
Ни мечу, ни луку неподвластный — как и весь народ хунну! Но у римлян было и ещё одно оружие, оружие, тебе неизвестное. У римлян был стиль. Тонкий стержень для письма из кости или металла. Тот стиль, что поверг гуннов, принадлежал Луцию Цельсу Альбину. Находясь в плену, он подмечал детали, фиксировал закономерности.
«Хоть ряды гуннов и кажутся бесконечными», — писал магистриан, — «Они многократно уступают рядам покорённых гуннами народов... Посей смуту меж ними, и гунны не смогут воевать с Римом»
После первого вторжения, много раз собирались вы начать Великую Войну. И всякий раз вынуждены были отложить свои планы — то одно то другое племя вдруг вновь вооружалось, обретало союзников, получало помощь наемников из-за рубежа. Год или два приходилось вылавливать мятежников по лесам и холмам, а после всё повторялось с начала.
«У гуннов много вождей», — продолжал Луций, — «И хотя главный вождь является для них фигурой культовой, почти богом, многие захотят оспорить его место, получив к тому достаточно золота и оружия...»
После смерти Булюмара, место кана оспаривалось его сыновьями. Долгая распря привела к тому, что вместо одной орды стало несколько орд — одна такая ушла на юго-восток, где была истреблена совместно персами и римлянами.
«Гунны не знают вина и масла. Жизнь их сурова и лишена радости, оттого и они суровы и радость ненавидят...» — ты не помнишь, когда впервые увидел чарку с вином в руках гунна. Это казалось сущей мелочью. Каждый ведь пьёт что хочет, верно?
Знал бы ты к чему это приведёт — отрубил бы ту первую руку. Бочками и обозами ехало с юга вино. Пир за пиром устраивали гунны в честь побед. Вожди строили себе дома и заводили гаремы.
Временами они все ещё гадали по кости на благоприятный исход войны. Но знамения были неблагоприятны. Напротив, если римляне просили вас о помощи за звонкую монету — знамения обычно были наилучшими. Так и тебе несколько раз случалось воевать за Империю.
«Гунны суеверны. Подкупи гадателей — и непобедимые степняки станут лишь ордой пьяных и вечно режущих друг друга варваров»
Но Луций ошибся. В этом — в главном — ошибся. Вы пережили все испытания. Нерушимые — как прежде. Вас можно споить вином, можно обмануть речами колдунов, можно рассорить с миром — и что же?! Это всё?!
Прошло время, и воцарился сильный каган. Улдин — старший внук Булюмара, начинавший как союзник Рима, даже оказавший помощь Империи в истреблении готов Радагайса, но едва упрочивший власть — явивший истинные помыслы. Указал Улдин на солнце — и нерушимую клятву дал, что не успокоится, покуда не покорит всё, что оно освещает!
Ты уже был стар, но в тот день трепетал от радости как молодой. Великая Война началась.
В 408 году по римскому счислению, вы вторглись в земли Рима. Вы сокрушили все войска, посланные против вас. Даже стены городов — и те научились вы низвергать, используя магию пленных римских шаманов.
Наконец, император выступил против вас. Войско встало напротив войска. Ничтожества снова молили вас о мире, обещая золото — вы презрительно отвергли их мольбы.
Потом ты умер. Последнее, что ты помнишь — острие гуннского меча, вдруг родившееся из груди.
Ты упал, и земля приняла тебя.
Поход Улдина 408 года завершился катастрофой — римляне подкупили гуннские отряды. Сказались тридцать два года промедления, гунны, пришедшие под Кастра Мартис были уже не теми, кто некогда наводил ужас на вселенную. Они научились пить вино, строить комфортные деревянные дома, носить одежду римского производства. Со многими вождями Империя установила связи. В итоге Улдину с немногими верными пришлось бежать обратно за Дунай, где его и нашла смерть в лице гунна Харатона, ставшего новым каганом.
Первый Гуннский Каганат раскололся — часть племён ушла на римскую службу, где стали известны как элитная конница «Уннигард», часть племён перешла на службу к готам. Ряды вернувшихся в степь сильно поредели, начиная с эпохи Харатона большую часть приближенных каганов составляли этнические готы и германцы.
Это ослабшее гуннское государство будут преследовать военные неудачи и косить чума.
В последний раз гунны поднимут голову только в середине V века, когда к власти придёт Аттила. Но его правление окажется полным провалом — неудачи походов 447 года на Константинополь, похода 451 года в Галлию и похода 452 года в Италию, вкупе с преследующей гуннов чумой, истребили весь цвет гуннской аристократии. Катастрофические потери и отсутствие дани после этих походов привели к тому, что сильно ослабшие гунны лишились авторитета у покорённых племён. Когда в 453 году умер Аттила, то участь народа гуннов была решена.
Уже в 454 году восстают германцы — в битве при Недао гибнет Эллак, ставший каганом старший сын Аттилы. Поражение в этой битве привело к восстанию не только всех германских племён, но также готов и славян, до тех пор остававшихся лояльными.
Младшие сыновья Аттилы делят между собой остатки войска. У них остаётся лишь жалкий клочок земли у Чёрного моря, примерно соответствующий Бессарабии, отнятой Россией у турок в ходе русско-турецких войн.
В 466 Денгизик и его брат Энрак, сыновья Аттилы, попытались поступить на римскую службу, а когда получили отказ, то начали войну. Империя загнала гуннов в окружение — прорваться смог только Денгизик, с небольшим отрядом ещё три года партизанивший, пока не был пойман и казнен.
В 469 году голову Денгизика отправили в Константинополь.
Это был конец.
Кальвин Верная служба и польза от неё твоему хозяину — ведут к свободе. Даже у гуннов. Ты долго служил голосом Тингиз Зура. Свобода застала тебя врасплох.
Тебя — уже вполне владеющего местным языком, уже обзаведшегося паствой из тех, кто готовы были слушать...
Вернуться или остаться? Господь ничего не делает просто так, и не просто так отправил тебя в эту дикую землю. Но сейчас судьба твоя — в твоих руках. Не тоскуешь ли ты по дому, Марк Домиций Кальвин? Не желаешь ли снова увидеть святых наставников? Сказать своё слово в бушующих диспутах о вере?
В тебе были амбиции. Во всех они есть.
Но служение твоё стояло неизмеримо выше этих амбиций.
Ты остался. Поселился среди славян, уже как свободный человек. Проповедовал им — и с радостью смотрел как посреди деревень поднимаются первые церкви.
Лишь раз посетил ты Империю — дабы быть помазанным в епископы земли, жителям которой ты проповедовал.
Это была долгая и спокойная жизнь, посвящённая служению другим. Одно беспокоило тебя в преддверии смертного часа, ученики твои хоть и тверды в вере, и наставлены тобой в латыни и в греческом, но так малочисленны...
В языческой стране обитая, не растворятся ли они в варварском море, не сгинут ли? Смогут ли донести до конца факел, который ты зажег, принести Крещение в земли Севера?
На всё воля Божья.
Марк Домиций Кальвин скончался в 422 году от Рождества Христова.
Созданная им христианская община в Археймаре хоть и будет невелика, но продолжит своё существование. Поскольку ты был единственным христианским миссионером известным местным, они называли христиан «Кальвинянами». Но их потомки уже с трудом выговаривали «Кальвин», постепенно зазвучавшее как «Кивин» и переставшее обозначать лишь христианскую диаспору, но ставшее именем всех живущих на этой земле.
В IX веке «Кияне» (что стало сочетанием произношения твоего имени и слова «христиане») уже будут по названию рода своего именовать Археймар просто «Киевом».
В 882 году Киев будет захвачен новгородским князем Олегом и станет столицей первого Русского государства. В 988 году один из правителей этого государства, русский князь Владимир, наконец крестит Русь, исполнив мечту Марка Домиция Кальвина.
АделфАделф выжил. После всех мытарств, терзаемый смертельными ранами — всё же выжил. Его подобрали местные и укрыли от гуннов. На одном из привалов, наблюдая невидимые за римским отрядом, они видели, как ты лечил раненых, и сочли, что такой человек может быть им полезен.
Ты прожил на Севере жизнь спокойную и свободную, завёл семью с красивой женщиной, вырастил детей и умер уважаемым человеком.
Долго ещё местные будут вспоминать чудо-лекаря к которому стекались со всех окрестных деревень и от которого живыми возвращались чаще чем мертвыми.
Похоронили тебя на Иэкомовой горе. Язык и здесь сотворил чудо — спустя несколько поколений «Иэкомова» стала «Щекомовой», и наконец сделалась просто «Щекавицей».
Так Аделф войдёт в местный фольклор под именем «Щек». Иронично, но потомки сделают тебя-язычника в своих сказаниях братом христианина — Кальвина-Кия. АттияСвобода.
Что сравнится с ней? Лишь благодарность той, кто эту свободу подарила.
О госпоже говорили много плохого, и сама она никогда этого не отрицала, но ты твёрдо знала, что обязана Фейрузе многим и уже как свободная женщина добровольно продолжала служить ей долгие годы.
Когда госпожа отплыла на восток, и здесь ты сопровождала её.
Но впереди была война, и раз чуть не оставив кости в чужом краю, ты совсем не желала испытывать милосердие Его второй раз. Вот почему в земле палестинской, ты сообщила Фейрузе аль-Лахми о своём решении покинуть её, если конечно она ничего не имеет против.
Вы тепло попрощались, и в благодарность за годы верной службы, Фейруза щедро одарила тебя — даже слишком щедро. Теперь ты могла бы купить и дом и землю...
Но сердце твоё желало не этого. Много раз слышала ты об обителях, где люди обитают во Христе, умы и сердца свои обращая на помощь больным и бедным. Не совсем монастыри в полном смысле слова, хотя были там конечно и монахи.
К одной такой общине парабаланов близ Антиохии и примкнула ты, раздав беднякам что имела.
Дважды встречала ты тех, с кем некогда шла в земли гуннов. В первый раз — когда по улицам Антиохии проносили в паланкине консуляра Луция Цельса Альбина — он не заметил тебя в толпе. Во второй — когда тебе выпало омывать мертвое тело Гектора Марка Татиона, убитого на арабской границе. Сам дукс Лимеса так и не узнал, что его похоронили по христианскому обряду, хоть и без отпевания — в ту пору так еще делали.
Господь послал тебе долгую жизнь, полную бушующих вокруг бурь и спокойствия в сердце. Ты, родившаяся при арианине Констанции, возросшая при язычнике Юлиане и молодость проведшая при арианине Валенте, могла воочию лицезреть как Христианство сделалось единственной религией Империи, как возвысились и были низвергнуты гунны...
Мир стал другим и жизнь в середине V века была для родившейся в IV веке словно сон.
Аттия скончалась в 456 году. Тамар Стрелы Тингиза стали для Тамар смертельными. Тело её было передано аланам для погребения. В смерти она стала едина со своим народом.
Эохар гибель сестры возложил на римлян. С отрядом, включающим в себя готов и гуннов, он перешёл Дунай, но был разбит Грацианом и погиб в бою.
О вас сложили песню — чужеземец забрал дочь вождя в рабство, аланы пришли за ней, но злодей-римлянин умертвил свою молодую жену. В гневе, аланы бросились на бесчисленные полчища врагов, брат убитой прорвался к предводителю римлян и зарубил его, но и сам погиб, поражённый тысячей стрел.
Потомки Эохара помнили эту песню — и почитали наравне с основателем своего рода его сестру Тамар.
Твоё погребение будет раскопано советскими археологами, которые опознают его как сарматское женское захоронение номер 456.
«Молодая женщина. Воительница — тело погребено с оружием (акинак сарматский, церемониальный). На теле сохранились остатки одежды (римского производства). Смерть наступила в результате двух ранений стрелой (гуннская тип 1). Костяные наконечники остались в ранах и также были найдены.
Предположительно — погибла в ходе гунно-сарматских войн третьей четверти IV столетия»
АрхипСтав царицей Хиры, Фейруза распорядилась изготовить и поставить в храме язычников статую Архип-сарбаза, лучника, спасшего жизнь царице. Долгое время, к этой статуе совершались подношения.
Хотя Архип предал общину митраистов, языческие боги, которым он долгое время был верен, не знают слова «отступник». К тому же он развлёк их, этот храбрый лучник! Наблюдать за ним было всегда интересно!
И хотя милосердие чуждо старым богам, существуй они в самом деле, кто знает, не заслужил ли Архип Элизий?
Как бы то ни было, статуя простояла в Хире, периодически меняя святилище, до самого разрушения города арабами-мусульманами.
И лишь с восходом ислама забыты были сказания о том, как румский лучник спас Львицу Хиры, когда ту продали в рабство жестокие румы, отдал жизнь свою за ту, кого даже не знал, ибо узрел и узнал в той женщине величие.
Имя Ар-Рахиба было стерто из истории вместе с именем Фейрузы аль-Лахми. КлавдийНа остров где был казнен Клавдий ещё много столетий свозили смертельно больных из всех окрестных деревень — считалось, что дух убитого здесь когда-то лекаря мешает болезням покидать остров. В настоящее время этот остров до сих пор носит название «Карантинного» хотя время и река и сделали из одного островка два.
Клавдия не ждали похороны по христианскому обряду, не был он и отпет. Но многие спасённые им молились за упокой души его, вот почему ничего не скажем мы о посмертие или Спасении души лекаря.
Велико милосердие Господа.
Сохранились и медицинские труды Клавдия, но подобно трудам его отца они в более позднюю эпоху были ошибочно приписаны Тиберию Клавдию Квирине Менекрату, лекарю I века новой эры.
В Средние века эти труды активно использовались на арабском востоке, а в эпоху крестовых походов и Салернской школой.
К сожалению в настоящее время все имеющиеся списки считаются утраченными.
Записи о Клавдии сохранились также в гримуаре Тиеста Метаксаса. Из гримуара потомки узнали о существовании такого человека, о том как жил он и как умирал.
Несколько авторов из Оксфорда в конце XX века издали статью: «Клавдий Квирина: гений IV века против римского авторитаризма»
Статью широко обсуждали в узких кругах. ВалерияПроблемный ребёнок Луция оказалась достаточно проблемной, чтобы сбежать из дома второй раз. Не сильно доверяя отцу после его поступка, девушка сменила имя и осела в Александрии, где обучалась философии и магии.
Валерия считалась большим знатоком египетских древностей, её гностические идеи, сочетающие Христианство и язычество притягивали к ней учеников среди мистиков начала V столетия.
Подобно Тиесту Метаксасу, Валерия создала собственный гримуар, в настоящее время служащий одним из источников по ранней гностике.
Разгром языческой общины Александрии в 391 году не коснулся её.
Как говорят, она пропала где-то в египетской пустыне, в поисках знаний пытаясь забраться в запечатанную гробницу одного из фараонов. Флавия Яд, подмешанный Львицей Хиры не убил Флавию. Затяжная болезнь сошла на нет.
Верная жена, любящая мать — такой запомнят её. Пока Аврелиан боролся за власть над Империей, которую в какой-то момент даже получил, Флавия помогала больным и сиротам, строила храмы, больницы и приюты.
Может ей и не удалось полностью стереть с фамилии навлечённый отцом позор, но по крайней мере Лупицину вспоминали уже не только как «дочь того-то».
И — что тоже было немалым достижением — её не запомнили по участию в придворных интригах или разного рода скандальных историях.
После смерти Аврелиана в 418 году, Флавия удалилась в монастырь. Ей суждено было пережить супруга всего на год.
КонтаренонМарк Аврелий Контаренон по возвращении в Империю так и не нашёл себя ни в аппарате магистра оффиций, ни на Востоке вообще. Ему глубоко претила политика Феодосия, запретившего язычество.
Марк нашёл себя в Медиолане, где поступил на службу в Священную Скринию, под началом Флавия Евгения — а на самом деле к языческому подполью, готовящему восстановление Империи на древних началах согласия с сенатом — и старыми богами.
Когда магистр скриний Евгений с помощью военачальника Арбогаста сделался императором — юный Марк Аврелий Контаренон состоял императорским секретарём.
По собственной воле вступил он в ряды войска накануне решающей битвы на реке Фригид.
Сражение началось успешно — войска Евгения полностью истребили авангард Феодосия.
Марк заметил некогда спасшего ему жизнь Эрвига на поле боя, и окликнул его — но гревтунг не узнал Контаренона и снёс ему голову.
Это уберегло потомка консулов и императоров от позора поражения и мучительной казни.
ТиестТиест Метаксас не вернулся в Империю. Говорили — сгинул, пропал без следа. Можно и так сказать.
«Рим — часть проблемы, а не решение» — решил чародей. Какое-то время он провёл на Севере. Учился у местных шаманов.
Но потом духи поманили его к себе и Тиест последовал за ними, последовал далеко на восток, в страну Син, похожую на Рим как зеркало, отраженное в зеркале...
Здесь Метаксас постиг законы истории. Две силы господствовали над ней — центробежная и центростремительная. Люди жаждут того, чего не имеют. Будучи разобщены они тоскуют по единству, а будучи едины желают свободу и своеобразия.
Таков жребий рода человеческого — Империи собираются и распадаются.
Страна Син распалась на шестнадцать варварских держав. Так распадётся и Рим. Но однажды соберутся новые Империи, и тоже будут страдать от своей громадности, пока не распадутся и не соберутся вновь, никогда не повторяя что было, но всегда подобные былому.
Над магией — господствует сходный жребий. Она не исчезает. Она вращается в воздухе, пронзает землю и воду. Она движется.
Уходит оттуда где используют её слишком сильно. Приходит туда, где о ней ничего не знают.
Магия — есть чудо, а люди должны верить в чудеса. Это — тоже человеческий жребий.
Не магия следует за тобой. Ты следуешь за магией.
И в Горах Бессмертных Саньшань завершился твой путь.
Лишь гримуар, оконченный до конца, отправился на Запад по Шелковому Пути.
Книга та как говорят обладала собственной волей, сама находила своих владельцев и покидала их. Много раз попадала она в библиотеки и исчезала из библиотек, многие читавшие её ручались, что словно слышали голос, говорящий с ними.
Чтобы стать бессмертным — следует стать идеей. Ибо всякий голос должен быть услышан.
ТребонийПрогнозы Требония Пульвиса о судьбе Империи не оправдались — она простояла ещё больше тысячи лет. Но Луций сам того не зная создал Требонию имя. Долго ещё в аппарате магистра оффиций ходила история о багауде, желающем разрушить Империю, внедрившемся в армию и вступившем в сговор с варварами для достижения своей цели.
Подлинная история Требония вскрылась лишь спустя годы, когда на Запад попал гримуар Метаксаса, подробно излагающий, что произошло на самом деле.
Имя Пульвиса было очищено — хотя едва ли кто-то тогда уже помнил кто такой был этот Пульвис. АтаульфАтаульфа освободили из рабских колодок соплеменники, но едва ли он сумел воспользоваться этим даром судьбы. В 378 году, движимый жаждой мести, он собрал шайку головорезов и попытался совершить ночной налёт на виллу бывшего господина, дабы перебить его семью и детей.
Чего Атаульф не знал, так это того, что Луций уже вернулся. Скорпион встретил врагов с оружием в руках и расправился с бывшим телохранителем.
На этот раз рядом не было Тамар, чтобы спасти жизнь тервинга ударом по голове. ЭйтниЭйтни продолжила свою войну против Рима. Она примкнула к багаудам — повстанцам, веками сражающимся против Империи. Всякому завоевателю вы указывали путь, всякому мятежнику давали оружие, всякому узурпатору рукоплескали.
В 408-411 гг. всю Галлию охватило восстание, подготовке которого ты посвятила жизнь. Чтобы подавить это восстание, Августу Гонорию пришлось вывести из Британии последние оставшиеся войска.
В 410 году римскому владычеству над твоей Родиной навсегда пришёл конец.
Когда тебя всё же поймали, когда тащили к костру, духи шептали тебе: «Больше они не вернутся»
ИосифКрещеный еврей Иосиф Сайфер вёл своё дело с умом и не упуская должной выгоды. Однако, Луций так и не простил ответственному за снабжение самовольного бегства из отряда.
Безлунной ночью на исходе 380 года, Сайферу постучали в дверь неизвестные.
Тело так и не нашли. Летом 377 года, восстание готов охватило все балканские провинции Империи. Август Валент со всей армией выступил против варваров, но потерпел сокрушительное поражение под Адрианополем из-за внезапно появившейся в тылу армии гуннов, заключивших союз с гревтунгами. Сам император был ранен, нашёл убежище в каком-то доме. Его заперли внутри и подожгли здание. Властелин Вселенной ушёл в погребальном огне по примеру далеких предков. Смерть Валента ознаменовала конец веротерпимости в Римской Империи. На Востоке к власти пришёл фанатичный христианин Феодосий. На Западе низложил юного Валентиниана II фанатичный же язычник Евгений. Армии язычников и христиан сошлись на реке Фригид — победу Феодосию принесли отряды готов и гуннов, прежде умиротворенных им. Язычество было официально запрещено. Царствование Феодосия, прозванного христианами Великим, продлилось несколько месяцев и ознаменовалось окончательным разделением Римской Империи на Западную и Восточную. Западная Римская Империя оказалась в руках военачальников, оспаривающих друг у друга власть над слабыми императорами. Эта держава будет постепенно угасать — различные варварские племена будут делить римскую землю, создавая свои примитивные королевства. Вестготы и остготы, вандалы, аланы и свебы, франки и саксы — словно черви вгрызутся они в ещё живое тело. Будут у угасающего Запада и победы. Отброшены будут гунны на Каталаунских полях. Но под конец Запад будет ждать бесславнейший из концов — последний император умрет от старости как частное лицо на Востоке. Наследников ему так и не назначат. Восток переживет нашествие гуннов и других варваров. Здесь дело Феодосия попадёт на благодатную почву, и начнётся стремительное возрождение Империи под эгидой подлинно Вселенского Христианства. В кровопролитных войнах возвращены будут Италия и Африка, возвращена будет часть Испании. Даже независимые варварские короли формально вновь признают верховенство римского императора. Императоры считали себя наместниками Христа на Земле — в Большом дворце государи сидели на маленьком стульчике подле гигантского трона, приготовленного для Господа Воплощенного. В VI веке будет казаться, что кризис Империи был чем-то временным, что совсем скоро римляне, теперь именующие себя по эллински ромеями, снова будут властвовать над всеми народами земли. VII век навсегда похоронит эту мечту. На Западе поднимет голову франкское королевство Карла Великого. Во дни наивысшего расцвета, Карл поможет Папе Римскому, до тех пор бесправному слуге Римского Императора обрести независимость и собственное королевство, за что Папа объявит Карла Императором Запада. На Востоке из песков Аравии явятся дикари на лошадях и верблюдах, объединённые Пророком под знаменем новой веры — ислама. Арабский Халифат низвергнет Персию Сасанидов. Константинополь, Новый Рим, не падет и тогда — арабы обломают зубы о неприступные городские стены, две осады завершатся ничем. И все же Халифат оторвёт от Империи такие провинции как Египет, Сирию, Африку... Каролинги и Халифы сделают то, что казалось невозможным — разорвут с двух сторон средиземноморское единство. Пока Средиземное море было внутренним морем Рима, Империя была непобедима — даже утратив один берег, римляне с лёгкостью могли собрать колоссальные силы на другом берегу. Теперь мир изменился — Империя навсегда утратила Рим. Власть Августов отныне охватывала Балканы, Малую Азию и юг Италии. У этой Империи были свои периоды возрождения, когда римские знамёна вновь поднимались над Антиохией, в Армении, в Неаполе — были и периоды упадка, когда власть римских императоров оказывалась ограничена Константинополем, под стенами которого бушевали варвары. Даже эта ослабленная Империя пережила всех своих врагов — распалась держава Каролингов, распался Арабский Халифат, пали державы викингов на Руси и в Сицилии. Но на смену этим врагам пришли новые — Франция, Священная Римская Империя, турецкие султанаты. До самых последних дней, Римская Империя не забывала о своём праве на вселенское господство. В Средние Века, когда уже давно решали свои дела Англия и Франция, когда испанцы боролись за возвращение у мусульман своих земель, Константинополь словно существовал в другом мире — на страницах хроник до сих пор жили «франки», «алеманны», «иберы», «гунны», «скифы». В 1204 году, когда французские рыцари осаждали Константинополь, император был всецело поглощён предсказаниями своих придворных колдунов, клянущихся, что совсем скоро Римская Империя вернёт все свои земли и вновь будет господствовать над вселенной. Город был взят и сожжен. Европейские бароны распилят державу на феоды. Даже тогда остатков римского духа хватит, чтобы спустя полвека изгнать захватчиков. В Константинополе возродится династия Палеологов — поглощенная внутренними распрями и дворцовыми интригами. Это совпадёт с новой волной продвижения мусульман в Европу. Город за городом, турки-османы будут отбирать земли Империи. В 1453 году, они в пятый раз осадят Константинополь. Последний император — Константин XI — ушёл в бою как подобает римлянину. Римская Империя прекратила своё существование. Многие державы обращались к наследию Рима ещё когда Империя существовала — но и после её конца «римское наследство» оспаривали друг у друга германский император и французский король, испанские монархи и турецкие султаны, всё сильнее погружающаяся в анархию Польша и молодая, набирающая силу Россия. В умах и сердцах Рим стал не просто ещё одной империей — он стал символом Империи вообще, архетипом государства как такового. Даже в землях, никогда не входивших в состав Рима — у русских, арабов, шотландцев, индусов — живет память о державе, раскинувшейся на трёх континентах, протянувшей руки так далеко, что в разные эпохи имперские дипломаты добирались до таких удалённых территорий как, например, Китай, ставший чем-то сходным с Римом для Восточной Азии. Вплоть до конца XIX века анализ римского опыта и римской культуры будет основой политической и исторической мысли. В истории Рима будут черпать вдохновение консерваторы и либералы, даже зарождающиеся коммунисты отыщут своих героев в лице восставших рабов. Только в XX веке «римский опыт» уйдёт из массового сознания — по меткому выражению Адриана Голдсуорти, первое и единственное, что подавляющее большинство людей XXI века узнает за всю жизнь про Римскую Империю — она пала. Даже заинтересованные историей люди часто говоря «Римская Империя» в действительности представляют себе Позднюю Республику. С Поздней Римской Империей и вовсе отождествляется фильм «Гладиатор» Ридли Скотта, в действительности повествующий о событиях II века новой эры. О самом-самом же Позднем Риме достаточно сказать, что для него в историографии был придуман абсолютно неисторичный термин «Византия», и когда Магистр как-то спросил у не самых глупых юношей что это такое, они сказали «Греция». Рим — наиболее длительно существующая Империя в истории человечества. Титул этот у неё могут оспаривать разве что китайцы, так что сделаем оговорку — существующая непрерывно, никогда не переживавшая периоды полного и окончательного распада или не оказывавшаяся целиком под властью чужеземцев. Почему же эта Империя погибла? Эдвард Гиббон считал, что Рим погубили христиане и евреи, из-за влияния которых были забыты нравы и порядки древних римлян, возникла тирания, и история Империи стала историей непрерывного гниения вплоть до 1453 года. Собственно именно воззрения Гиббона обычно можно встретить в массовой культуре — есть великий языческий Рим, Цезарь-Август-легионы, потом к власти приходят христиане и остаётся какой-то «поздний Рим» который бьют все кому не лень. Основания такого взгляда закладывали языческие авторы начиная с III века. Но на практике такой взгляд не выдерживает критики. Современные историки внимательно исследовали те «быт и нравы древних римлян», которые по Гиббону были основанием благополучия Империи и обнаружили много интересного. Например, что языческие верования и даже основа имперской идеологии — Императорский культ, имели свои объединительные пределы поскольку не содержали в себе никакого догматизма. Казалось бы, это же хорошо?! Каждый может верить как хочет! Но именно это делало Империю катастрофически уязвимой к религиозным расколам — Христиане и Митраисты обладали перед язычниками тем преимуществом, что могли доходчиво объяснить простому человеку как устроен мир, дать непротиворечивый ответ на все основные вопросы, в то время как язычники могли предложить только двести разных толкований двухсот разных философов. В позднем язычестве, кстати, наметилась тенденция к унификации, так называемому «солярному монотеизму», но это во многом осталось лишь декларацией. Двести первым толкованием. Что же до «нравов древних римлян» то они со временем оказались просто чересчур оторваны от социальной реальности. Например, представление о том, что родовитость человека равносильна его добродетели породило практически все социальные взрывы II-III веков, когда старая знать намертво зарубилась с талантливыми выдвиженцами из армии. «Нравы» оказались недостаточно гибки, чтобы обеспечить эффективное управление огромной Империей не представляющее собой непрерывного конфликта населения Италии с этой-самой Империей. И то, чем все закончилось — римская знать осталась вариться в своём маленьком мирке, когда управление Империей буквально уехало от них в Константинополь — это возникло не на пустом месте. До эдикта Каракаллы (212 года) крайне небольшая часть населения Империи обладала даже гражданством — в результате многие жители Рима, считающие себя римлянами, таковыми не признавались. Тенденции в римской культуре носили объективный характер — они возникли как ответ на вполне конкретные проблемы Империи, приведшие в конце концов эту Империю к распаду в III веке и служили средствами преодоления этого распада. Проще говоря, Гиббон спутал причину и следствие. В чем же тогда основная причина? Очень осторожно попытаюсь предположить — в развитии. Когда Рим только начинал поднимать голову, его окружали достаточно примитивные в общественном отношении царства. Даже Карфаген или эллинистические монархии не создали ничего, подобного римскому праву, римской идеологии, римской армии. После вхождения в состав Империи, провинциальные элиты с самого начала обладали известной долей автономии — почитали своих богов, сами управляли своими городами. И богатели, богатели, богатели... Империя — это выгодно. Империя позволяет купцу из Египта спокойно торговать с Британией. И если поначалу, в I - II веках Рим был центром Империи и формально и фактически, то в дальнейшем ощутимо начал отставать. На первый план стали выходить наиболее экономически успешные или сильные в военном отношении регионы — основные армии стояли в Галлии, основное экономическое развитие пришлось на восточные провинции. При этом изначально в Римскую Империю было заложено неравноправие, перекос в стороны итальянской знати, которая эту Империю и построила. «Регионы» периодически бастовали против Рима, как это было в III веке, когда Галлия на Западе и Пальмира на Востоке попытались пересмотреть вопрос о центре Рима. Вопреки расхожему заблуждению, ни Галльская Империя ни Пальмирское Царство никогда формально не отделялись от Империи — они лишь претендовали на первенство в ней. Императоры реагировали на меняющуюся фактическую обстановку — перенос центра политической жизни в Константинополь был просто закреплением уже случившегося «поворота на восток». В V веку образовалась уникальная историческая ситуация, когда «дотационные регионы» Запада повисли грузом на богатом Востоке. Просто чтобы было понятно — Восток пересобирал Империю шесть раз. Шесть раз, Карл! Естественно, в умах восточной элиты в определенный момент возник проект «передать полномочия на места» — зависимого пояса государств к западу от Балкан. На измученном варварскими нашествиями Западе были сходные чувства — каждый варварский дукс хотел решать проблемы своего племени, а не плыть непойми куда непонятно зачем. Желательно, чтобы при этом он ещё и получал «за дружбу» денежку от Константинополя. Бывают в истории моменты когда интересы разных действующих лиц не просто не совпадают — они противоположны. Военная знать хочет получить землю и стать феодалами. Высшая бюрократия хочет прижать армию, чтобы сидела тихо и ждала указаний. Церковь хочет чтобы повсюду царило единогласие и лавирует между теми и другими — насмерть зарубаясь с каждым, кто хоть на миг лаял в сторону церковной собственности. История позднего Рима начиная с V века — это история именно такого конфликта элит, растянутого на столетия момента, когда Флавий Лупицин и Флавий Аврелиан уже не будут союзниками, а будут прямыми конкурентами за власть в Империи. Собственно, большая часть жизни Аврелиана и прошла в борьбе за власть с разными военачальниками. В XIII веке это будет все так же актуально — катастрофические события 1204 года возникнут почти исключительно потому, что опасаясь власти военачальников высшая бюрократия напрочь развалила армию. Рим начал падать когда стоящие во главе Империи потянули её в стороны, оказавшиеся несовместимыми. Теория модернизации учит нас, что в основе лежали конечно объективные экономические процессы — по всей Европе знать садилась на землю и крупные территориальные образования распадались на более мелкие. Римская Империя адски долго сопротивлялась исторической инерции — в X веке (!!!) государство было ещё абсолютно унитарным. Сказалась буквально тысячелетняя традиция централизации, пока на Западе феодалы слали своих королей эротическим маршрутом, Империя била своих военачальников по рукам. Кризис XI века поставил точку в этой государственной традиции — в XII веке Империя распалась на феоды, сначала в рамках единого государства, а потом и вовсе окончательно развалилась. Римскую Империю убило историческое развитие. Убила деглобализация, если угодно искать конкретного виновника. Завершить основную часть игры я хочу цитатой из Теодора Моммзена, получившего Нобелевскую премию по литературе за свою «Римскую Историю». Моммзен обладал типом личности очень близким Риму — он был либеральным роялистом, совмещающим мечты о республике с германским национализмом и верностью кайзеровской монархии. Если кому-то вдруг не понравилось мое объяснение причин падения Рима —Моммзен этими причинами считал то, что включив в свой состав большое число варваров и возложив на них защиту границ, Рим не сумел их культурно переработать — Рим погубили варваризация армии и пацифизм элит. Римский народ отошёл от войны, возложив свою защиту на варваров, и неизбежно оказался под игом. Главной же причиной падения и вовсе стал упадок воинской дисциплины. Но нам важно не это. Вот что Моммзен писал в 1902 году: «Ещё и сегодня мы продолжаем смотреть снизу вверх на достижения того времени — геополитическую стабилизацию и, несмотря на все злоупотребления властей, относительное благосостояние народных масс при лучших императорах. Время, когда рядом с каждой казармой стояли термы, нам ещё неминуемо предстоит пережить в будущем, как ещё и многое, что было в ту эпоху» Предсказанная Моммзеном эпоха очевидно наступила. Мы живем в ней. Мы познали геополитическую стабилизацию, благосостояние, сытость и покой. Может потому местами Лимес смотрелся так современно, потому что новые римляне — это мы. Но современная история движется подчас в совершенно бешеных исторических ритмах. То, что прежде занимало порой столетия, проносится перед нашими глазами за год или два. И кто знает, познав величие Рима — не познаём ли мы и его падение?
-
Это было... монументально. А еще - безумно интересно, причем следить за своим персонажем было ничуть не более любопытно, чем за прочими. А еще, что тоже не отнять, в игру аккуратно включено много интересной матчасти, о которой я не знала. Так что огромное спасибо - за все, за каждую строку!
-
Монументальный пост, как и положено окончанию великой игры. Спасибо огромное, это был шикарный опыт.
-
Спасибо за эту историю. И за то, что нашел в себе силы поставить в ней точку
-
Спасибо! Очень интересный опыт
-
За грандиозный и трагический финал эпической истории!
-
-
+ Твоё погребение будет раскопано советскими археологами, которые опознают его как сарматское женское захоронение номер 456. «Молодая женщина. Воительница — тело погребено с оружием (акинак сарматский, церемониальный). На теле сохранились остатки одежды (римского производства). Смерть наступила в результате двух ранений стрелой (гуннская тип 1). Костяные наконечники остались в ранах и также были найдены.
-
Крутое завершение эпичного модуля. Часто когда модуль завершается до запланированного финиша, чувствуешь сильную скомканность, но здесь этого нет из-за крутой проработки финальных историй БУКВАЛЬНО ВСЕХ. Отдельно, конечно, доставляют вот эти вот "Могила номер 4".
Спасибо за игру и за всё.
-
Поздравляю с завершением такого большого труда. По сути почти книга полу-интерактивная, а не игра/модуль. И это при такой толпе народа, при многих экспериментальных штуках, при разной вне-игровой турбулентности. В общем, хорошо, что до конца довёл. Лимес по сути уникальный модуль, при всех его плюсах и минусах, он дал игрокам в том числе и то, что ни один другой ролевой проект не давал. Ну по крайней мере из тех, которые я знаю.
-
-
За труд и талант. Отличный пост, отличная игра.
-
За финал. За то, о чем я сегодня говорила - восхищаюсь теми, кто способен довести игру до завершения. Тем более такую игру!
-
В конце концов Тиест нашел то что искал. Заслуженный отдых в конце пути.
-
-
|
-
Александра работает четко, как по нотам)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Расширение видений весьма неожиданно, и прям о многом заставляет задуматься.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Кости брошены, осталось лишь дождаться, как они упадут.
-
Ну что же, глянем как оно сложится. Порубим да порубленными будем, во славу Рима разумеется
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Я — Амадей фон Рейнеке, сын герра Фридриха фон Рейнеке, происходящего из древнего баронского рода. Наша семья, к сожалению, пока что не имеет возможности вернуть некогда пожалованный нам титул — но пусть это вас не смущает. Мы никогда не хотели чужого, но за своё будем стоять до конца.
Не буду ходить вокруг да около. В моей жизни произошли существенные перемены. Я познал женщину. Я познал войну. Я навсегда покинул дом.
Смешно сказать — так желавший быть признанным всеми взрослым, когда это наконец случилось, я испытал что-то вроде… разочарования что ли. Мне почему-то казалось, что быть взрослым — как встать во весь рост. Что не просто изменится что-то вокруг меня, но и я сам каким-то магическим образом поменяюсь, сделаюсь сильнее, увереннее, избавлюсь от сомнений в выборе пути.
Оказалось, быть взрослым — это ответственность. Вот отец спросил, с каким подразделением я хочу воевать. Спросил. Моего. Мнения. Да разве же я понимаю, где я нужнее и полезнее?!
Нет, я не показал моего замешательства. Напротив, я с уверенным видом изложил отцу мои соображения. В последние годы я усиленно изучал этикет, а насколько известно мне — у гномов «Обиды» возведены едва ли не в культ. Стало быть, вероятно я справлюсь с переговорами лучше многих.
Что тут сказать — говорил я куда увереннее чем ощущал себя. Ведь это же война! Настоящая война! А ну я что-то перепутаю? Где-то ошибусь? Что-то сделаю не так? Или случайно обижу какого-нибудь гнома?
Я не чувствовал себя готовым. Совершенно не чувствовал.
Не был готов я, как оказалось, и к другому. Моя первая женщина была больше меня раза в четыре. Я чувствовал себя рядом с ней маленьким мальчиком, который попал в наложники к троллихе. Куда бы я не посмотрел, везде была рыхлая, водянистая как земля на болоте, кожа. Впрочем, можно ли было назвать это кожей? Я часто видел как на кухне взвешивают куски мяса. Вот на что это было похоже. И сходным с тем, что происходит на кухне, образом, это было ещё и грязно. Помню, как кончил на неё — а она даже не вытерлась полотенцем.
Семь секунд острого наслаждения — и несколько часов, в течение которых я словно пугало, непрочно прибитое к столбу, продолжал болтаться с каждым порывом ветра, пока ветер наконец не сорвал меня, не повалил наземь пустые обноски…
Нет, это было ново, это было странно — но наверное в тот первый раз что-то во мне треснуло и сломалось. Какой-то образ рыцаря, желающего спасти прекрасную даму. Теперь, едва я представлял в мечтах совершаемые герром Амадеем подвиги, как снова слышал «Иди сюда, мальчик», и меня передергивало.
Больше в бордель я не возвращался. Перестал и ловить взгляды юных служанок.
Плоть — это что-то отвратительное, и тысячу раз я был прав, что ни с кем не говорил об этом.
Иронично, но единственное, что получилось у меня по-настоящему хорошо, так это строительство свинарника. И даже тут нашёлся подвох, как выяснилось, отец лишь хотел показать что даже если я довёл себя до боли в пояснице, даже если приложил какие-то чудовищные усилия, результата может и вовсе не быть.
Отменный урок, пап. Прям метафора всей моей гребаной жизни.
Я отстранялся. С каждым годом всё сильнее. Мне хотелось спрятаться, скрыться от людей за вежливыми поклонами и легкими полуулыбками. Больше не оставаться перед ними обнаженным, не идти к ним с открытой душой… Даже от друзей детства я в значительной степени отстранился. Слишком уж хорошо они знали меня. Слишком ясно видели все мои ошибки.
Прежде, я часто пренебрегал перчатками. Теперь они заняли место на моих руках как вторая кожа.
Кажется, я где-то ошибся. Что-то в жизни моей пошло не так. Может, зря я так долго тренировался с мечом? Зря разучивал тонкости истории?
Что принесла мне вся моя показная смелость? Меч, который я даже накануне войны не решился никому показать?
Будущее пугало. Если я ошибался раньше, то могу ошибиться и вновь. Хуже того, там, в далеком Нульне, мне не у кого будет спросить совета, я буду предоставлен лишь сам себе…
Глупенький, наивный Амэ. Ты прыгал на краю уступа и сам не заметил как сорвался в бушующее море.
«Первая любовь» — говорят романы. Чушь это всё. Куда важнее — «первая нелюбовь», первое отторжение. Миг, когда наконец ясно как день видишь, что несчастен, что это не изменится.
Всё опостылело.
Я не знал, почему продолжаю пытаться. Почему держу спину ровно, а голову высоко поднятой. Может, думал что если делать всё как прежде, то никто не заметит, что происходит у меня внутри. Двигаясь по инерции, я просто слепо выполнял составленные когда-то планы, готовился к поступлению к Нульнский университет.
Что потом? Да кто его знает…
Объективно говоря, других путей у меня просто не было. Военная служба меня не влекла, чтобы разбираться в инженерии, нужно было с детства основной упор делать на освоении цифр и черчения.
Возможно, университет освободит меня от шума жизни, заменив его шуршанием книг.
Древний клинок я, впрочем, решил прихватить с собой. Так, на всякий случай.
-
Даже стиль изложения с возрастом персонажа меняется - и при этом это остается один и тот же человек. Шарман!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Исторические выкладки к данному модулю - это, конечно, отдельная форма искусства!
|
Меня зовут Амадей фон Рейнеке, и я не собираюсь ничего говорить о моем возрасте. Я больше не ребёнок — этого Вам должно быть достаточно.
Говорят, быть подростком значит «знать как сделать всё правильно — и поступить наоборот». В какой-то степени это действительно так — если считать, что «правильно» это то, как велят поступить самопровозглашенные взрослые. Не то, чтобы я не понимал. Папа, мама, дядя Вольф — все они помнят меня, когда я был ещё меньше чем колесо телеги. Теперь я вырос — а им сложно это заметить. Сложно принять, что маленький Амэ оказывается своё мнение имеет, и закономерно хочет, чтобы к этому мнению прислушивались.
Но разве я не доказал, что могу поступать логично? В восемь лет, я избежал политического скандала! Так ловко всё разрулил! Это не повод заметить, что я способен на большее, чем просто кланяться «да, отец»?
Или момент нападения зверолюдов. Разве я струсил? Ладно, плохой пример. Честно говоря, я чуть не обосрался. Когда тварь упала передо мной, я не мог пошевелиться. Лишь неотрывно смотрел на неё в каком-то диком ужасе...
Помню свои мысли. Как мерцание. Я замечал шерсть, копыта, рога, видел, как бежит кровь... «Я мог родиться... таким?» «Это значит быть воином?» «Зачем они напали на нас?» «Оно двинулось, двинулось!»
Нет. Оно не двинулось. Наверное, оно было давно мертво. Но мне казалось, что страшный зверолюд вот-вот посмотрит на меня своими жуткими глазищами, поползёт ко мне.
Меня бил озноб. Ладно, я определённо не был бесстрашным. Бесстрашный бы помог своим — с оружием в руках, как надлежит мужчине. Но когда я вылез из под телеги — разве на моем лице была хоть слезинка? Хоть одна?
Нет. Даже в восемь лет, Амэ знал как держать себя, хотя видит Сигмар, в мыслях было только: «Мамочка... Мамуля... Сигмар, пусть мы вернёмся живыми...»
Что говорят взрослые? «Подростки делают ошибки».
Не отрицаю, ошибки у меня были. Например, та история с клинком, окружённым костями мертвецов.
Я же не тупой. Я знаю, что наверное брать его не следовало. В 1248 году, живые мертвецы с юга вторглись в Империю из-за каких-то похищенных у них реликвий. Тоже, кстати, весьма древние. А ну схвачу я этот клинок, и тут случится вторжение? Или он правда проклят...
Да честно говоря я и не собирался забирать этот клинок насовсем! Но войдите в положение меня восьмилетнего! Я перебрал буквально все возможные причины по которым артефакт следовало забрать! Вдруг мне послал его Сигмар? Или, например, сюда спустятся какие-то другие дети, и один заберёт клинок не будучи готов к тому, что может ожидать? Надо отдать его взрослым — так я решил, когда забирал его.
Но... не отдал. Спрятал.
Мне нравилось иногда доставать его и поигрывать им, нравилось фантазировать, каким был его владелец. Длинные и тонкие кости — может это был эльф? А если скавен? Тогда это точно опасный клинок...
Но время шло и кажется, я не ощущал никаких последствий древнего проклятия. В форте не начали массово умирать при подозрительных обстоятельствах люди, и даже поросёнок, забравшийся в мою постель, был вполне себе в порядке когда я в последний раз его видел.
Так что Амэ если и ошибся, то не смертельно! А точнее сказал — принял рискованное решение. И вообще, если бы он был уверен, что может об этом с кем-то поговорить и при этом точно не лишиться клинка, он точно поговорил бы! Так что сами виноваты!
Одним словом — даже если тогда я ещё был мал, то сейчас уже точно не был ребёнком. Я был готов идти в жизнь! Готов открывать двери, которые передо мной закрывали! Я повзрослел!
Например, с годами я чуть отошёл от военного искусства. Нет, я всё так же безумно уважал стратегию, и считал, что в мире, где охота может превратиться в битву со зверолюдами на выживание, владеть оружием определённо стоит.
Но, пожалуй, военная стезя это всё же не то, чего я хотел... Я понял это в тот день в Рейквальде, когда ехал домой, а отец, дядя Вольф и все остальные были все в крови. Я был безумно рад, что нас всех не перебили, но чувствовал, что не хочу... убивать.
Я не слабак! Если на меня нападут я смогу защитить себя! Если мне бросят вызов, я приму его! Но я видел как Людвигу нравится военная служба, и чувствовал, что мне самому она никогда не будет настолько симпатична.
Потому-то с тех пор я и стал обращать больше внимания на учение. Логика была проста — я ведь был дворянином и имел определённые амбиции. А значит я должен быть готов общаться с другими дворянами. Чтобы не было как с наследницей курфюрста — она что-то говорит, а я ни в зуб ногой, деревня...
Наверное в то же время я начал понимать, что не останусь в форте Роткирхен навсегда. Раньше как — если я представлял себя королём, то сидел в кабинете, похожем на папин. И вокруг были мои братья, и друзья, и мама, и папа...
А теперь я вдруг со смесью грусти и предвкушения почувствовал, что жизнь моя вероятно пройдёт где-то совсем в другом месте. Потому что вот что меня ждало здесь? Занять место отца? Это вероятно предстоит старшему брату. Людвиг вероятно продолжит службу в полку. Нет, однажды мне придётся покинуть дом.
Конечно, я не стану меньше любить родных. Просто делать это буду издалека.
Но вот чем я займусь — этого я пока не знал. Честно говоря, я вообще довольно смутно представлял, чем в принципе может заниматься дворянин, и действовал больше по наитию.
Наитием же я руководствовался, когда Людвиг предложил «познать женщину». Здесь стоит отдельно упомянуть некоторые детали, которые обыкновенно не обсуждают в кругу приличных людей.
Когда я сказал, что повзрослел, я имел в виду не только мои возросшие интеллектуальные способности. Менялось и моё тело. Начали расти волосы на лице, груди, подмышками и в паху — и да, я был уже достаточно взрослым, чтобы это не вызвало панику. Пережил я и страннейший опыт, когда часть тела, о которой я обыкновенно вспоминал только в уборной, вдруг сделалась твёрдой и заметно выпирающей... Я всегда был сообразительным и быстро разобрался, что делать в таких случаях и как извлекать из моего состояния приятные ощущения.
Но я никогда не обсуждал это. Ни с кем. Даже когда парни начали делиться, что мол «оказывается вот для чего нужны девахи» — я всё больше слушал.
Ладно, разок мы с Фрицем под стащенное с кухни винцо убедили одну девчонку, дочку служанки, показать нам что у неё «там», клятвенно, и вполне искренне обещав, что никому не расскажем, а заодно подарим ей пару безделушек — но и тогда главным вопросом было «и отсюда ты писаешь?!» И уж точно не было никаких касаний.
Однако, после того случая я начал замечать, что моменты «набухания» как-то подозрительно связаны с мыслями о женщинах, в частности об окружённой тёмными волосиками «раковине». Было в ней что-то красивое, гармоничное, манящее...
Раньше девочек хотелось только спасать от орков, зомби — ну, вы помните. Теперь их хотелось касаться. Например, когда у меня пробились волосы на руках — пока светлые, бесцветные — я вдруг заметил, что у девочек такого нет.
Наверное, у них очень мягкая кожа...
Много раз я думал как подступиться к той или иной девочке. Думал, признаюсь, совершенно по-детски... «А может сыграть с ней в кости? С условием что если проиграет то даст потрогать...» «Или обмен? Дам потрогать если ты дашь...» «Или позвать на свидание, а в конце?»
Но всякий раз меня останавливал страх провала. Я слишком хорошо знал, что среди подростков любая неудача быстро становится известна всем. «А он мне предложил тако-ое!» — и все в ответ — «Фуууу, извращенец!» Ещё хуже если в разгар «свидания» девица вдруг завизжит. Это какой же скандал будет...
В общем — я был готов лазать в древние подземелья и ходить по костям, готов был драться на дуэлях и даже отбиваться от злобных зверолюдов, но одна мысль о том как пробраться сквозь три слоя ткани, прикрывающих заветную ракушку, приводила меня в отчаяние.
Тут никакая стратегия не в силах была помочь.
И вот, Людвиг, сам того не зная, предложил решение! Оказывается, даже среди женщин есть коллаборационистки, которые сами, добровольно, за определенную плату готовы пустить куда надо!
Нет, серьезно, вы знаете хоть кого-то, кто отказался бы от такого приглашения?!
Но вот мой вопрос после согласия, пожалуй, достоин быть включённым в анналы истории.
— А она не залетит?
Я не помню у кого подслушал эту фразу. Кажется, у кого-то из старших. Двое солдат говорили о бабах, один рассказывал о своей, а другой всё задавал этот вопрос... Что значит «залететь» я тогда ещё не вполне знал, точнее пребывал в полной уверенности что речь о свадьбе. Ну, типа «залететь как птица в гнездо», мол, ты меня того, а теперь женись. Я не был уверен, что дело обстоит именно так — но в исполнении солдата вопрос звучал очень внушительно, а значит речь определённо была о чем-то важном.
И, наконец, мы добрались до главного!
Свинарник. Когда отец поручил мне это, а дядя Вольф сказал, что это тест — я чуть не подпрыгнул от восторга!
Наконец-то! Папа заметил что Амэ вырос! Теперь-то ко мне будут прислушиваться! Свинарник?! Да я вам целый форт построю!
Войско! Слушай мою команду!
Во-первых, что мы имеем. 1. Я очевидно не умею строить свинарники. 2. Даже если бы умел, в одно, простите, рыло (ситуация оправдывает такие метафоры), я его точно не построю, тем паче за сутки.
Значит нужно делать самое главное. Организовывать процесс!
Для начала — понять масштабы проблемы. Сколько у нас вообще свиней? Свинарник должен быть больше, чем текущее количество — ведь свиньи имеют тенденцию размножаться. В идеале бы как-нибудь уточнить у папы, не собирается ли он закупать ещё свиней.
Далее следует найти кого-нибудь, кто точно умеет строить свинарники. Провести измерения, там, составить план, прикинуть, куда и что приколачивать, обьяснить в общих чертах как надо работать и чем. Честно говоря, я полагал, что «помоги пожалуйста» для людей, которых я знаю с детства, вполне достаточно, но я готов был докинуть ко всему этому ещё «за мной не заржавеет, буду должен» если увижу сомнения.
Потом надлежит собрать бригаду рабочих. Она у меня уже есть — Фриц, собирай банду! И да, за мной опять же не заржавеет, да и вообще, я всегда вам всем помогал.
Ребята — «сыны рабочие», инструмент в руках держать умеют. А если не умеют, так знают кто умеет и подскажут если что. Плюс рабочей молодёжи — местами она готова работать за еду (ладно, скорее за бухло). А найденный в прошлом пункте «главный по свинарникам» если что присмотрит и покажет как надо.
Пункт четыре — самый мой нелюбимый. Даже при правильной организации работы с личным составом, войско пошлёт меня «собирать ракушки» если я сам не буду участвовать в процессе. Придётся работать.
Пункт пять — побеседовать с мамой. Объяснить масштабы возникшей проблемы и то, что личный состав следует как-то вознаградить. Может мама согласится отпустить с кухни немного вина и каких-нибудь закусок получше для лучших строителей свинарников всея Роткирхена?
По завершении работ, конечно.
Стратегия! Кто самый умный? Амэ самый умный!
А вы говорите «подросток».
-
Вот в предыдущем посте был виден ребенок. А тут уже подросток со всеми подростковыми проблемами в виде сомнения в старших, гонористости и самоуверенности. Но - подросток небесталанный.
|
Меня зовут Амэ. Мне восемь лет.
У меня есть папа и мама.
Папа — очень большой и сильный рыцарь! Он — комендант форт Роткирхен и сражается с настоящими живыми мертвецами во славу Сигмара, Империи и курфюрста Виссенландского. Когда я вырасту то хочу быть как папа. Таким же уверенным в себе, надежным, всегда знающим, что делать.
Мама — самая добрая и красивая! Я ее очень люблю, но обижаюсь если про меня говорят, что я «мамин». Почему-то правильно быть «папиным» — я не совсем понимаю, почему, но молчу. Так значит так. Я очень люблю обнимать маму. Я вообще люблю обниматься, но я не хочу чтобы про меня говорили что я «обабился», поэтому делаю это только наедине. Обнимаю маму — а она рассказывает мне истории о рыцарях, северянах и некромантах.
Когда я вырасту, я хочу быть Императором, но всё смеются, когда я это говорю, поэтому я перестал это говорить и теперь говорю что хочу быть как папа, потому что мама по секрету рассказала мне, что многие великие императоры были как папа, рыцарями! А потом прославили себя подвигами, так что ими все восхищались и поднесли им корону.
Я хочу корону. Очень хочу. «Его Величество Амадей фон Рейнеке» — ведь звучит, а? Нельзя Империю? Ладно. Согласен на Бретонию. Да что ты ржешь?!
Посмотрим как ты будешь ржать когда на форт Роткирхен нападут живые мертвецы, и только мой клинок спасёт всех... И на победном пиру в мою честь, я буду есть столько шоколада сколько захочу и пить сладкий компот из смородины.
Что? Ты не знаешь что такое живые мертвецы? Айн момент! Объясняю! Амэ всегда всем и всё объяснит!
Живой мертвец — это как если вымазать Фрица сажей и одеть на него пять рубашек. И шоб рычал, вот так вот: «Буээээээ!» А если посадить его кому-нибудь на плечи и дать в руки подушку или пустой мешок то будет орк! Только орки ревут: «Рррррав!» — и игры с ними и с зомби разные. Я сам их придумал. Я часто придумываю игры. Например, если играть в орка, то Фриц припрятывает деревянный меч, садится на кого-то и пытается нас поймать. Мы бегаем от него и ищем меч. Если Фриц кого поймал, то садится ему на плечи и игра продолжается. Правда, мы с Фрицем — хитрющие... Он мне заранее рассказывает где меч спрячет. Я нахожу его и повергаю орка! В зомби играть проще, но там нужна девочка. Фриц пугает ее — а я спасаю. «Не бойтесь, прекрасная леди! Я — Амадей фон Рейнеке, рыцарь форта Роткирхен! В руках моих клинок, именуемый Дающим Победу! Во имя ваше я повергну этого живого мертвеца, а после Вы подарите мне поцелуй!» — иной раз, правда, игра не шла как надо. Девочку приходилось ловить, а потом утешать если она плакала. Ещё я придумал игру в демона, но родители сказали, что в демонов не играют, иначе что-то плохое придёт ночью и схватит за ногу. Не играют так не играют! Но если ты тихонько прокрался к кому-то ночью и схватил его за ногу, то это игра в «демона». Ну, так, к слову. Правда главное быстро убежать, особенно если пугаешь девочку. Вообще-то девочек пугать неправильно, но они смешнее пугаются. Но это я так. Никто не играет в «демона». Как Вы могли такое подумать?!
У меня много друзей, но почему-то временами я чувствую себя одиноким. Может потому, что это я всегда изобретаю игры, всегда рассказываю истории, всегда придумываю смешные прозвища, а когда это пытаются делать другие то у них это выходит скучно и не интересно.
Поэтому я начал выдумывать себе друзей. Друзей, которые были бы похожи на меня. У меня есть солдатики — я каждому дал имя, каждому придумал историю.
Это моё любимое занятие — разыгрывать истории. Часы напролёт я могу передвигать фигурки, говорить за них на разные голоса. Вот злобный герр Жумберт фон Бах — он рыцарь, но плохой. Он хочет забрать себе всех красавиц, всё золото и стреляет молниями! С ним сражается Людвиг фон Эйнк, доблестный рыцарь Империи.
Неразрешимое противоречие моих историй — Жумберт фон Бах такой хитрый и могущественный и придумывает такие хитрые планы, что иногда история повисает без окончания. Его вроде бы нужно победить, но я не могу придумать как герр Людвиг сбежит из темницы, где прикован тысячей цепей.
Вот и выходит что Жумберт фон Бах в конце сидит на троне. Иногда мне кажется, что он заслуживает этого — ведь это же надо так хитро всё придумать! Герр Людвиг при всех его достоинствах порой бывает простоват...
Не всех красавиц нужно спасать. Особенно если один из твоих врагов — злая колдунья Алгана, способная превратиться в кого угодно. Женской фигурки у меня не было, так что приходилось выкручиваться — обычно в роли Алганы выступал путник в капюшоне с закрытым лицом. Кто его знает, что у него там под капюшоном, да?
Порой я пробовал переносить истории моих фигурок в игры с друзьями. Но как-то не заладилось. Мы всё время спорили кто будет Жумбертом фон Бахом и никто не хотел быть Алганой.
Я возвращался к своим фигуркам.
Дяде Вольфу не всегда нравилось когда я с ними играл.
Что? Я ещё ничего не рассказывал про дядю Вольфа?! Исправляюсь!
Дядя Вольф мне не родной дядя, но самый лучший. Его я тоже очень люблю, хотя иногда обижаюсь на него, когда после тренировок у меня болят руки и спина, а он говорит что так и надо, потому что это значит быть мужчиной. Я не люблю когда у меня что-то болит. Почему у девочек не должно ничего болеть?
Так вот, фигурки! Поначалу дядя Вольф убирал их от меня на верхнюю полку. Но потом он как-то обмолвился что есть такая «стра-те-ги-я».
Это та штука благодаря которой маленький отрядик героев побеждает огромную орочью орду. Оказывается, дело не только в том, что ты хорошо сражаешься! Ещё важно поставить мортиру и стрелков на возвышенность, а копейщиков у ее подножия. Или заманить орков в узкое место. Или ещё как-то использовать местность...
«Дядя Вольф, я не понимаю, можешь показать?» — указываю на ящик с фигурками. Через пять минут мы уже играем вместе. Окружаем орочью орду (в роли орка на этот раз снова Алгана, то есть та фигурка в капюшоне).
Я так полюбил стра-те-ги-ю, что подсел на уши буквально всем. Это стало моим любимым словом — так вот благодаря чему фон Бах и Алгана так часто побеждали герра Людвига, хотя герр Людвиг был непобедимым воином!
Стратегия позволяет тебе когда ты маленький, как Амэ, завалить здоровенного орчару, и может даже однажды стать Императором.
В этом было что-то волшебное.
Единственное, что связывало мир внутри моей головы с миром наяву, высказанное и невысказанное, мечты и реальность.
Я полюбил истории о битвах древности. Особенно я любил чертить на песке квадратики — например, папа расскажет о каком-нибудь легендарном сражении, а я потом по памяти расчерчу себе где стоял такой-то отряд. И может быть явлюсь к отцу за разъяснениями если чего-то не понял.
Правда, и здесь было одно неразрешимое противоречие.
Дело в том, что я буквально жил в военном форте и видел солдат — как они строем ходят, приказы выполняют. И дядя Вольф часто говорил, что это и есть война — тебе дают идиотский, заведомо невыполнимый приказ, а ты думаешь как его выполнить.
Это мне не нравилось. Сильно не нравилось. В переводе на язык дяди Вольфа я был «избалованный барчук» — я не хотел ходить строем и выполнять глупые приказы, я хотел гарцевать перед строем на имперском грифоне и раздавать умные приказы!
— А чего ты хотел, мальчик? Хочешь командовать — научись подчиняться.
Сказал дядя Вольф. Честно — я не понял. Вот в упор не понял.
Командовать и подчиняться это же противоположные вещи! Как это связано? Ну да, многие глупые приказы даются потому, что командир не знает как работает строй или как использовать местность — в этом отношении великие поражения разбирать было не менее интересно чем великие победы — но можно же знать такие вещи заранее?
— Не всё можно выучить по книгам.
В ответ на мои возражения ответил дядя Вольф. Признаться, тогда я не понял и этого.
Однако, чувствовал какую-то сермяжную правду в этих словах. Ведь «строем ходить» приходится буквально везде! Взять хоть этикет! Как кланяться, как руку целовать, куда девать при этом полу плаща. «А не всё равно?» — нет, как оказалось не всё равно.
Про математику и говорить нечего, ее придумали демоны. «А как иначе понять, сколько у пистольеров патронов или исчислить сколько фуража потребно лошадям?» — интересовался хитрый коморник Бодо.
Ну да и я тоже хитрый!
— У меня будут писари! Пусть они и счисляют!
— А если ошибутся? Кто проверит их? И в разгар сражения у воинов раз — и кончатся пули!
Не уступал коморник.
— А орки вот они. Это что ли «стра-те-ги-я»?
Я почувствовал что терплю поражение, и схватился за последнюю соломинку
— А я накажу писарей!
Аргумент был слабый и разбит был мгновенно.
— Что же, мальчик, потерянное войско тебе это не вернет.
— Но я же не виноват! Это писари!
Кажется, у моих воображаемых пистольеров в этот момент и правда закончились пули.
— В поражении виноват всегда военачальник. Он в ответе за всё и всех.
Я подумал что-то неприличное и засел за цифры. «Стра-те-ги-я» требовала от меня каких-то совершенно нечеловеческих жертв. Сигмар, если есть в мире справедливость — пусть это будет не зря...
Так. Про папу сказал, про маму сказал, про дядю Вольфа сказал, про друзей, настоящих и выдуманных, сказал, про учителей сказал, даже про девочек мельком упомянул, хотя демонов всуе поминать не полагается.
Пора рассказать и про Девочку. Одну конкретную Девочку.
Я уже упоминал, что временами чувствовал себя одиноким. И когда в жизни моей появлялся новый человек — на минуту или навсегда — я всегда внимательно смотрел на него.
Дети курфюрста были событием потому, что они пришли откуда-то из другого мира. Они сами казались чем-то потусторонним и оттого родным. Я смотрел на них во все глаза — на большое платье Девочки, на колет Мальчика.
Я уже знал, что мой папа комендант, и других детей комендантов никогда не видел. Но может быть поэтому я ощущал одиночество? Может где-то в глубине души дети курфюрста — что-то подобное мне?
Девочку я побаивался — она была на год старше, а из-за большого платья казалось что и на три. На Мальчика смотреть серьёзно было трудно — он был младше меня, а значит, по всем Роткирхенским понятиям «мелюзгой». Потому девочка как нечто стихийно опасное вызвала несравнимо больший интерес, и вызов застал меня врасплох.
Что уж там — пожалуй я и правда смотрел слишком уж пристально, силясь что-то прочитать за голубыми глазами.
Ситуация складывалась паршивая. Так-то драться с мелюзгой довольно унизительно, а с этим золотым ребёнком ещё и опасно — а ну я его поцарапаю! Это же наверное вой до Луны будет! Да и «под-текст» какой-то аховый — это же семья нашего сюзерена! Но при мысли отказаться или вовсе поддаться, моё самолюбие откровенно бунтовало.
Я посмотрел на дядю Вольфа, ища подсказку. Посмотрел на Девочку. Та сказала мол «недостойно обнажать оружие до начала поединка». Значит от меня ждут согласия?
Ну конечно. Я воспринял всё слишком серьёзно. Детям курфюрста заняться нечем, вот они и выдумали себе забаву...
Папа же сказал мне их развлекать?
— Господин мой, моя семья служит твоей семье поколениями, и связана клятвой никогда не поднимать оружие против сюзерена — клятвой, которую я глубоко почитаю. Единственное желание моё — сражаться за дом Либвиц и во имя его. Потому если ты желаешь скрестить со мной клинки, я прошу сестру твою, госпожу Либвиц, милостиво дозволить мне посвятить этот поединок ей — ибо именно служению ей как наследнице вашего славного рода, будет посвящена моя жизнь.
Я опустился перед Девочкой на одно колено, словно прося благословения.
Вот пусть и решает, драться нам с ее братом или нет. Если откажет — я всегда смогу сослаться на неё, мол, госпожа наследница курфюрста прямо запретила мне сражаться во имя ее. Если согласится — опять же, ну что мне было, ослушаться наследницу нашего сюзерена?
Кажись работает всё же эта самая «стра-те-ги-я».
Впрочем, я в любом случае собирался быть крайне осторожен. Я понимал, что если я этому шестилетнему карапузу случайно нанесу что-то серьезнее маленькой царапинки, то проблем не оберёшься. В идеале бы вовсе его разоружить.
Риск, конечно. Но практика показала, что я готов был рисковать. Вот, например, когда Фриц нашёл старый и страшный ход — каких усилий мне стоило не показать, как сильно я перетрусил! Я ведь слышал истории о старых катакомбах, о скавенах, прогрызающих туннели под землёй и даже под океаном... И что ещё важнее — слышал истории о маленьких мальчиках, которые лазали куда не надо, и потом не возвращались.
А ну там что-то... такое?
Если бы я сам нашёл этот ход, то, конечно, забыл бы о том, что отыскал его. Ибо нечего.
Но теперь я оказался в ловушке. Ну запрещу я Фрицу туда лезть. Дальше что? Я был, конечно наивен, но не настолько, чтобы считать, что меня в самом деле кто-то послушает. «Конечно, мы не будем играть в «демона»» — плавали, знаем.
Можно, конечно, пойти одному и принести себя в жертву во имя товарищества. Так поступил бы герр Людвиг.
Одному. Пойти. В холод и темноту. К скавенам, древним зомби или буквально чему угодно ещё. Нет, тут моя смелость обнаружила собственные пределы.
Оставалось только возглавить поход! Самое время применить «стра-те-ги-ю»!
— Дело сие весьма опасно, друг мой, и потому во имя Империи и Сигмара я принимаю командование им.
Но раз уж идём — идём по моему. Раздобудем больше одного фонаря, верёвку. Чем-нибудь вооружимся — у меня есть меч, но и остальным стоит прихватить с собой хотя бы ножи. Наконец, не стоит идти в столь опасное предприятие не взяв с собой обед.
— И последнее. Мама рассказывала, в таких подземельях легко заблудиться. Мы должны придумать как будем делать метки, чтобы потом найти дорогу обратно — а вдруг там целый лабиринт!
Единственное перед чем мог отступить мой страх — это азарт, увлеченность. Я твёрдо намерен был спланировать этот поход так, чтобы мое войско вернулось из него, может быть даже с трофеями.
В тот миг я казался себе самым умным человеком на свете. Ну ладно, может вторым самым умным человеком на свете — самый-самый умный придумал бы как обьяснить остальным почему этого делать не следует, причём так, чтобы они в самом деле послушали.
Может — потому что я сомневаюсь, что такой человек есть.
Мы ведь дети. Если нам сказать что внизу дракон, мы с горящими глазами спросим: «Где?!»
Пожалуй, я всё же был весьма и весьма уверен в себе.
Когда приехал карнавал — я радовался как и все, чувствовал настоящий восторг! В конце-концов там наверное столько всего интересного!
Когда отец сказал, что не хочет, чтобы я шёл, было больно. Больно, потому что обстоятельства моего рождения настигали меня не то, чтобы часто.
Ну, Вы знаете. Обстоятельства. Те, из-за которых при мне лучше не упоминать слово на букву «м». Когда у меня появляется прыщ, я нервно прощупываю кожу. Когда я впервые сознательно обратил внимание на волосы в носу — была паника! Пару дней я очень внимательно рассматривал носы всех встреченных за день — есть там волосы или нет?
Уже не помню от кого, я услышал, что в Нульне есть целый музей младенцев на букву «м». Всех их убили, а теперь выставляли на потеху публике. Те же, кому повезло остаться в живых, оказывались в цирке... или на карнавале.
Мое воображение ясно рисовало голос циркача: «А сейчас родившиеся под луной Моррслиб!»
Я передернулся, и решил, что не пойду на карнавал.
К тому же, должен же кто-то присмотреть за отцом! Да и охота — истинно мужское занятие! Чего я там не видел?!
Ну, Вы поняли.
-
Когда ты применяешь стра-те-ги-ю!, оно конечно верно, но когда к ней прилагается еще и так-тика с эдак-тикой, то все становится втройне замечательно! А если прибавляешь к черным буковкам на белом фоне талант - так становится вообще прекрасно!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Язык чая я знала, а вот что есть язык китайской кулинарии - даже не представляла. Спасибо!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Вот уж точно, человек предполагает... Я рассматривала несколько возможных вариантов событий, но о таком даже подумать не могла. Зато как интересно следить, как внешние ситуации меняют персонажа!
|
-
- Вы не сказали "да", милорд! - Вы не сказали "нет"!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Спору нет: быть женщиной с головой на плечах в таких условиях, как в Шэнь, крайне нелегко. Но придется справляться!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Чертова китайская система образования с зазубриванием, а не думаньем!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Полотно с картинами рассказа все разворачивается и разворачивается, становясь более и более прекрасным, пускай и мрачнее. Взросление оно такое!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Как красиво и как гармонично!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
С учетом обстоятельств — всё не так уж и плохо.
Вы ещё живы. Вас не били, не насиловали, не заставляли пешком плестись за худой как смерть единственной лошадью... Да и просто найти людей наверное всяко лучше чем бессильно наблюдать, как тают с каждым днём прихваченные из лагеря припасы...
Не так уж и плохо — и всё же едва ли есть повод для радости.
Холод ледяными зубами грызёт по-женски тонкие кости. Живот скручивает — вас кормят всего раз в день. Здесь нет дорог, а почва до того бугриста, что повозку качает сильнее, чем корабль в бурю, толком не удаётся поспать.
Память услужливо напоминает — дальше будет хуже. У вас обеих уже был этот опыт. Вы точно знаете — вас везут на продажу.
...
Архип умер на второй день — его крепкое тело долго противилось смерти, лихорадочный бред сменялся моментами прояснения, в которые лучник что-то говорил и даже шутил, но под конец стрела Аспурга сделала своё дело.
Вы сложили погребальный костёр и прикрыли глаза мертвеца монетами — ни одна из вас не знала, как хоронят митраистов, зато вы обе знали, как хоронят язычников.
Сырые ветки никак не хотели разгораться.
Костёр вас и выдал — из-за деревьев появились грязные, бородатые, ободранные люди. Они не говорили ни на латыни, ни на греческом, ни на арабском, ни на гуннском, а их собственное наречие заметно отличалось от языка готов, из чего вы сделали вывод, что перед вами один из тех народов, что пока не вышли на сцену истории — славяне.
От аланских работорговцев, с которыми имела дело Фейруза, их отличала своеобразная вежливость — наставив на вас свои короткие копья, мужчины провели вас в свой лагерь, где их ждали такие же грязные и ободранные, разве что не бородатые, женщины и дети. В лагере вас накормили той же бурдой, что ели все в племени, и только потом ограбили.
Вместо хорошей римской одежды выдали достаточно тёплое рубище и пару одеял.
Тем же вечером, племя явно обсуждало, что с вами делать — даже не зная языка, по постоянным взглядам и жестам в вашу сторону вы понимали, что часть мужчин хочет оставить вас, а часть, напротив, надеется продать, поскольку два лишних рта это очень, очень много...
Несколько раз прозвучало слово «хунну». Судя по всему, те, кто настаивал на продаже, в конце-концов победили — вас не разделили и не отдали новым владельцам, а следующим днём племя выдвинулось на север...
Что было дальше — вы знаете. Тряска, бурда раз в день, ночной холод.
Могло быть и хуже.
В иной ситуации, вы конечно сумели бы сбежать — но Фейрузе становилось хуже. Едва поднимаясь на ноги, она чувствовала, как мир вокруг начинает кружиться, и в себя приходила уже на земле — что до Аттии, без госпожи ей просто было некуда идти, особенно босой и по лесам.
Племя двигалось на север, день за днем. Путь к новой жизни — если, конечно, это можно было назвать жизнью.
...
Деревня. Новые, ещё не успевшие покоситься, мазанки, с крышами из свежей соломы — всё настолько кричит о процветании, что нет никаких сомнений, год или два назад, здесь было лишь пепелище...
Бородатые мужчины громко говорят друг с другом. Женщины и дети тычут в вас пальцами и тоже что-то говорят.
— Римлянин!
Вдруг уловили вы знакомое слово в речи одного из пленителей.
— Римлянин!
Радостно согласились остальные.
Вас повели на окраину деревни, к единственному старому дому. Селяне обступили дверь полукругом, старик, по виду главный, постучал.
— Римлянин! Гунны! Римлянин!
Уловили вы. Дверь открылась. Показался темноволосый мужчина средних лет, ничем не отличающийся от бородачей, встреченных раньше, кроме разве что странного оберега на груди, в виде кожаной пластинки с каким-то символом.
— Римлянин! Римлянин! Римлянин!
Загалдели селяне, периодически указывая на вас пальцами. Хозяин дома окинул вас усталым взглядом и вдруг вполне осмысленно спросил без всякого акцента.
— Латынью владеете?
Он, несомненно, римлянин. Но... здесь?
-
Едва поднимаясь на ноги, она чувствовала, как мир вокруг начинает кружиться, и в себя приходила уже на земле О-ох, вот не везет же Фейрузе... Зато жива - и то хлеб.
-
Неожиданно. И очень приятно видеть продолжение истории
-
+ Хорошо что ты "зарядил батарейки".
|
-
Сразу виден подход человека, знающего, что бумаги хранят многое, пускай и не всегда очевидное!
|
Тишина. С потолка пещеры падают капли, но ты не слышишь их стука. Неровности на стенах складываются в узор, но ты его не видишь. Слабый ветерок треплет волосы на твоей голове, но ты не чувствуешь ничего. Твоё внимание сосредоточено в одной точке — и в то же время разделено равномерно по трём мирам и пяти временам. Нет мыслей. Нет образов. Только всепоглощающее спокойствие. Утроба матери. Тепло.
Кричит ребёнок. Отец недоволен. «Растить сына — возделывать свой сад, растить дочь — воздерживать чужой сад», — так говорят. Мать покачивает тебя на руках.
Персиковые деревья в розовых цветах. Округлые горы сгорбились, словно дремлющие на обочине дороги путники. Кажется белой озерная вода, утонувшая в утренней дымке тумана. Ты родилась под желтым небом, Пэйпэй. Родилась в эпоху Яньси.
Поначалу твой мир был очень маленьким — он был ограничен стенами дома. Здесь пахло деревом, большие квадратные окна закрывали от ветра бумажными ширмами. Иногда тебя выводили в сад, где росли цветы. В пруду плавали черепахи, но когда ты попыталась погладить одну, она цапнула тебя за палец. Ты заплакала. Едва ли тогда ты могла оценить красоту Вселенной.
Напротив, с любопытством оглядывалась ты на дом, на яркую белую черепицу, укрывающую каждый день от дождя ваше жилище — как черепаху панцирь! Только эта черепаха никого не кусала, напротив, она словно собирала в себе всё благо вселенной. Ещё тебя удивило, что хотя дом сделан из обмазанного глиной бамбука, он стоит на широком каменном основании. Позднее тебе объяснили, что вообще-то фундамент земляной, но его облицовывают камнем, тем же, которым в саду выложены дорожки.
Была ещё внешняя ограда — тоже деревянная, на облицованном камнем основании — но за неё тебе ходить строго запрещалось. Как-то, няня показала тебе Стража Врат — статуэтку собаки, стоящую у ворот.
— Это Мэньчэн. Он оберегает наш дом от Гуй. Ловит их каменными зубами. Но если ты выйдешь за ворота, то Мэньчэн не сможет тебя защитить — и демоны тебя заберут.
Тогда ты очень боялась Гуй. Просыпаясь ночью, ты порой видела за бумажной ширмой их голодные тени. Утром ты рассказывала об этом матери, на что та говорила, что даже если Гуй проскользнут мимо Мэньчэна, в комнаты им всё равно не попасть — ведь когда твой прадед строил дом, то обратился к великому геоманту Сянь Шэну, дабы тот нашёл бао ди — благословенную землю, и определил оптимальное расположение всех построек. Теперь потоки космической энергии Ци защищают ваше жилище. Но после наступления темноты всё равно из дома лучше не выходить.
Обрывочные воспоминания о раннем детстве, о первых шагах. Ты помнишь мать. Точно помнишь. А вот отец остался в памяти лишь как ощущение. Ощущение чего-то большого, необъятного, недоступного. Иногда это что-то опускалось к тебе и играло с тобой, но ты не помнишь игр — только восторг касания, тепло, большой живот... Братья и сестры в те времена тоже — словно яркие пятна. Одинаковые, смеющиеся лица.
— Да, матушка. — Слушаюсь, матушка. — Прости, матушка.
Ещё ты помнишь общее ощущение беззаботности. Ты чем-то занималась, и каждый день казался не похожим на другой.
Позднее это состояние тебе придётся открывать заново.
Однажды, ты оглянешься вокруг и почувствуешь, что мир изменился. Слишком много твой рассудок усвоил слов, через которые теперь стремился объяснить... всё.
Впервые, ты задумываешься о том, что видишь каждый день. Твой отец... какой он? Твоя мать — какая она? А твои братья и сестры?
И самое главное — какая ты сама?
Скоро ты выйдешь за ворота, Пэйпэй из дома Чжоу... И демоны будут ждать тебя.
-
В пруду плавали черепахи, но когда ты попыталась погладить одну, она цапнула тебя за палец. Ты заплакала. А вечером ела черепаший суп.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Интересно так это всё раскрывается, культура, обычаи, быт и всё такое. Вроде первое поучение жреца какое-то сумбурное слегка, совершенство такое совершенство, хех, но потом дальше яснее и любопытнее всё закручивается. Своя внутренняя логика во всем этом обществе ящеров чувствуется, и это круто.
|
Луций Ты не успел договорить — Тамар внезапно влетела в тебя на лошади. Твой конь чуть не упал, ты едва усидел в седле! Да что она себе позволя... Что-то стукнуло по шлему. Невольно касаешься ладонью металла, чувствуешь вмятину. А на земле из ниоткуда выросла стрела. Стрела, предназначавшаяся тебе! Гунны хотят убить тебя!
Сарматка не ждёт благодарностей. Она поднимает лук и стреляет в кого-то, одной ей известного.
Всё идёт плохо. Очень плохо. У вас не хватает щитов чтобы прикрывать всех, а враг разделился, чтобы обстреливать вас с трёх сторон. Охватили — словно клещами! Алия и две ее выжившие всадницы — третью нашли сразу две стрелы — бросаются прочь из окружения, следуя твоему приказу, но ты чувствуешь, гунны, если захотят, с лёгкостью поймают их. Пока что степняки выцеливали лучников. Дожидались, пока стрелки вынырнут из-за щитов или повозки, чтобы выстрелить, и выбивали из одного за другим.
Вы продолжали отход — но за вами оставалась дорожка из трупов и раненых...
Легионеры ещё держатся — а вот рабы уже нет. Они бросаются к холму, кто-то по приказу Аделфа схватил воду, а кто-то нет... Сам лекарь пытался их собрать — но внезапно на твоих глазах получил ещё одну стрелу. Он остался у обоза, который некому стало везти... Несчастная судьба хромого, быть раненым и снова в ногу.
Гектор
Вы проигрываете. Ты чувствуешь это. И все же понимаешь, что твои люди смогут добраться до холма. У вас достаточно щитов, чтобы организовать круговую оборону, и ваши щиты достаточно велики чтобы вы могли нести наименьшие потери от обстрела, но...
Всегда есть какое-то «но». Есть рабы. Есть гражданские. Есть раненые.
Если сосредоточиться на обороне — не отстреливаться, не прикрывать гражданских, не утаскивать раненых — вы сможете минимизировать потери.
Это тяжелое решение, но необходимое. Или нет?
Тингиз
Тингизу не составило особого труда найти свою добычу. Вождя римлян сложно было не узнать — его выделял позолоченный шлем с гребнем, к тому же его окружала свита, и именно он отдавал приказы... Ты прицелился и выстрелил. Ты знал, что попадёшь. Но в последний момент какая-то женщина чуть ли не врезалась верхом на лошади в римлянина. Он отшатнулся — стрела ушла в молоко.
Хуже того, эта степнячка вдруг подхватила лук и выстрелила в ответ! Выстрелила в тебя! Стрела ударила в грудь всадника рядом с тобой, тот зарычал от боли, но усидел в седле.
Ты выстрелил ещё раз, но снова не попал — что за духи защищают этого человека?!
А потом римляне дали залп. Хитрый Золотой Шлем! Подпустил вас поближе и велел бить по лошадям, да ещё и выцеливать отдельных конников вместо того, чтобы бить на дальность! Два скакуна упали, вмиг покрывшись стрелами словно росток дерева, пускающий ветви! Один из всадников сумел выскочить из седла. Другой оказался придавлен телом собственного коня.
Единственное что обнадеживало — потери римлян были явно больше. Разделившись по твоему приказу, гунны теперь били с разных сторон. Люди равнин пытались отступать под прикрытием щитов, но у них было слишком мало щитоносцев и слишком много людей...
Ты видел трупы, которые они оставляют за собой. Четыре лучника. Ещё пара рабов. Одна диковинно одетая женщина. Ваши стрелы буквально выкашивали отряд...
Внезапно, из «войска римлян» отделились три всадницы, рванувшие к холму. Не иначе первые, у кого не выдержали нервы. Слабые духом...
А ещё твой взор привлекла свита Золотого Шлема. Юнец в богатой одежде, очевидно без доспехов. Девка, осмелившаяся выстрелить в тебя. Здоровенный гот, зыркающий по сторонам как загнанный зверь. Все они прикрывают своего господина, если не щитами так телами. Но может быть когда их тела соединятся с землёй, падет и древо, которое они поддерживают словно корни?
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Но ты посмотрела в Бездну, а Бездна посмотрела в тебя.
Открылся портал — и то, что явилось с другой стороны было куда страшнее даже чем великан... Да уж, эта легенда и до этого была страшной, и становится все ужаснее и ужаснее.
|
-
Продуманный, логичный, а, главное, реальный к реализации план.
-
Чувствую, натерпится Александра с "сироткой"
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Мир подсказывает тебе волю к бездействию.
Это многое объясняет в моей жизни
-
Культуру ящеров будто с меня писали. Может, я тайный ящер? Очень все классное такое
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Классный в целом пост, но особенно хочу отметить крутые выборы и общей закрученный сюжет. Вот правда, хрен выберешь!
-
Ну это конечно как мёду на бутерброд с сыром налил. Мммм... просто прекрасно.
|
-
— Азал.
Коротко бросил Аркут. «Смерть» Мгновенно поднялись клинки. Арабки не успели даже закричать. Их тела падали с седел — одно за другим. Все четыре. Why am I not surprised? Я, канешн, проиграл, но сцена стильная.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Офигенный анализ! Серьезно, очень круто! Респект.
-
Шикарно сформулировал мысли, круто! Ну и про различия между историчками и фентези очень верно подмечено) Наверно поэтому в историчках и важно, чтобы у пц было, чем заняться и "про что отыгрывать", иначе действительно несложно потеряться в этом беспощадном историческом потоке (особенно если не сильно-то вкуриваешь его в каком-то конкретном месте/периоде). Но вообще, да, исторички и фэнтези про разный фан. Первые про интересные события на фоне людей, вторые про интересных людей на фоне событий)) И то, и другое может быть привлекательным, но подход (в том числе и у игроков) к ним разный. И этот вывод важен: «Худой мир лучше доброй войны. Отдающий тиранией порядок все же предпочтительнее чем кровавая баня, которая неизбежно последовала бы за переворотом». Насчет худого мира в целом согласен, а вот про то, что именно кровавая баня обязательно последует за успешным восстанием, я не думал. Ну то есть мысль была такая, что при успехе восставших погибнет меньше всё же народу (знать и их слуги, а большинство = простолюдины, которых восставшие вряд ли тронут), и главнее дальнейшей более глобальной войны не допустить. Но, как знать, может быть Маэльгарб развернул бы там свои супер-репрессии. Помню, было что-то про депортацию "всех, кто не с нами", но по идее это лучше чем массовые казни, которые мы имели по итогу победы герцога Дерби. В общем, я несказанно рад, что ты задумался над продолжением Пакта, потому что у этого мира большой потенциал, как мне кажется) Ну и просто... начатые истории нужно заканчивать)
|
АспургЧто-то в твоих словах показалось Аркуту забавным. Гунн оскалил порядком подпорченные зубы в неком подобии улыбки. Что-то негромко сказал своим людям. Он и его люди подъезжают вплотную. Берут тебя и арабок в кольцо. Потом юный вождь протягивает тебе грубую металлическую чарку, полную кумысом. — Тогда, Аспург, сын Румона, выпей со мной за смерть тех, кто идёт твоим следом. Выпей — а после принесём отцу их головы и их дары. Вдали разносится боевой клич. И сотни глоток подхватывают его... — Старший брат начал без нас. Снова усмехнулся Аркут. ЛуцийСначала, ты видишь облако пыли. Потом Тамар, несущуюся к отряду галопом. А потом лес заревел. — Ур-р-р! Рёв позади. — Ур-р-р! Рёв впереди. По флангам. Воздух подхватывает эхо. Марк чувствует, как озноб собирается льдинками в жилах. Дрожит, опасливо обираясь по сторонам, Аделф. И императорский агент, тридцать лет служивший трём Августам, повидавший такое, что многим не снилось даже в кошмарах, вдруг чувствует, как по спине его бегут мурашки... На востоке показываются всадники. Несколько десятков — точнее сложно сказать. Приближаются галопом, покрывая несколько десятков метров за несколько же секунд. Ты успеешь отдать короткую команду. Может пару команд. Успеешь заметить как нерешительно оглядывается проделавшая от силы половину пути к холму пара копейщиков... Ладно. Не страшно. Может они едут и не сражаться вовсе. К тому же, ты знаешь на какую дистанцию в принципе бьет хороший лук — едва ли возможна эффективная стрельба на расстояние выше четырёх актов, а до вас даже сейчас все пять... Свист. Со стуком и треском вонзаются стрелы в поднятые щиты легионеров. Первые крики прорезают воздух — один раб падает замертво, другой тщетно пытается выдернуть стрелу из бедра... Арабка, из тех, что не поехали с Аспургом, падает из седла — торчащее из горла древко окрасилось красным. — Гунны! Гунны! Кричит кто-то. Техническая информация: Первый залп был пристрелочный и даже он уже показал — гуннские луки бьют на дистанции, с которой римляне считали, что лук бить не может. Между вами примерно 170 метров Ваши луки же эффективный огонь ведут где-то максимум на 150. Пока вы не давали ответных залпов и гунны не знают, что ваши стрелы до них не долетают. Тамар, ЭрвигВы оторвались. Несётесь, словно за вами скачет сама смерть — и по правде, так оно и есть... Пытавшиеся вас отрезать всадники «схватили» пустоту. Земля летит из под конских копыт. Лошади тяжело дышат. Боевой клич разносится со всех сторон. Видите колонну Луция. Видите, как с противоположной от вас стороны, с востока, вылетают из леса всадники... ТингизПервый щелчок тетивы. Первое наблюдение — римляне быстро заметили вас и почти сразу ощетинились щитами. Ответного огня нет — ты явно вверг колонну в полнейшее замешательство. Жаль с такого расстояния пока не оценить нанесённый ущерб... Твои всадники снова накладывают стрелы на тетивы. Вскидывают луки, целясь...
-
Кажется, Аркут настроен к тебе мирно. Он предложил тебе кумыс.ссылка
-
Ты, как всегда, мастер хитрых дилем.
|
В Сан-Антонио, Эдвард увидел бродягу. За годы войны он хорошо научился узнавать дезертиров. Вот немытые патлы, всклокоченная борода, вот рано выступившие на щеках и в уголках красных от постоянного напряжения глаз морщины. Ему можно было бы дать лет сорок, если не пятьдесят, таким он был сморщенным, такой от него веяло внутренней усталостью. Рваный мундир — но револьвер вычищен до блеска. На шее болтается бинокль полковника Хантера. «Стой, вор!» — захотел крикнуть снова-сержант Босс, но слова застряли в горле. Он понял, что смотрит в зеркало. Раздобыв где-то ножницы и бритву, Эд остриг бороду и побрился — но морщины никуда не исчезли, въелись в плоть словно язвы прокаженного или следы от кнута в спину негра. Может если бы не проклятая хромота... И взгляд... Боже, как он ненавидел этот взгляд! Стеклянные, ничего не выражающие глаза смотрели куда-то вдаль... Нет, Эдвард Босс, не следует тебе больше стоять в карауле! Пусть прикроешься ты биноклем, пусть приобретёшь на несколько мгновений вид достойный и даже величественный, пусть подчинённые не увидят поразившую тебя болезнь...
Кончено. Всё кончено. В следующем году Вам должно исполниться тридцать лет, капитан-сержант Босс. Лучшая половина жизни подходит к концу — а вокруг ничего, руины, пустота! Каким бы одиноким Эд себя не чувствовал, он никогда прежде не был совсем один. А теперь? Нет больше отца, наверняка умер в Калифорнии дядя, умерли Алисия и маленький Дэнни, брата повесили в Канзасе, сожжен фамильный дом... Даже друзья, и те исчезли, один за другим, погрузились в реку времени — вот лицо застыло над поверхностью, вот плавно стало погружаться — а вот уже ничего и нет, и лишь бегущие во все стороны круги тревожат спокойную гладь... Грег, Колкинс, даже Гас...
Помнишь, как мы прощались, дружище? Ты не предлагал поехать с тобой, но я все равно чувствовал, впервые в жизни чувствовал, что ты прав, а я нет. Сейчас, даже получи я прямой приказ, я не смог бы повесить тебя на телеграфном столбе. Честно говоря, не думаю, что я смог бы повесить хоть кого-то. Наоборот, я чувствовал необходимость оправдаться. Чувствовал, вину...
— Гас, если вдруг случится чудо и Алисия жива... и Дэниэл жив...
Голос изменил мне. Я удержался, чтобы не сглотнуть.
— Прошу, позаботься о них. Скажи им, что мне жаль, что я пока не смог вернуться. Я... должен выпить эту чашу до дна. Вокруг них будут мужчины, которые возвращаются с войны, а меня всё не будет и не будет, и виновато в этом только моё упрямство, но я должен, понимаешь? Просто должен пройти этот путь до конца... За всех, кого мы потеряли... За Грега, за Колкинса... За нашего генерала... Он не заслужил чтобы сейчас его бросили все...
««Он не заслужил, чтобы его бросили все» — я представлял, какой глупостью это прозвучало бы для моей жены, будь Алисия жива. Но по правде я не думал, что Гас в самом деле кого-то отыщет в Миссури. Мне важно было только, чтобы он поверил, что я верю... А значит, может, поверил и сам. Новое начало, Гас Эгертон, для тебя ещё может быть новое начало... Но этого я уже не сказал».
В Сан-Антонио Эдвард уже приготовился принять свой последний бой. Даже не забрать с собой побольше врагов, это уже неважно... Просто умереть стоя. Получить пулю в грудь, а не в спину.
«Я верил. Верил до последнего. Когда мы отбросили врага от Техаса — я верил. Когда мы наступали на Миссури — я верил. Даже когда Шелби сказал про Империю Юга — я верил. Проклятье, я почти видел моего генерала императором, Бонапартом восемнадцатого брюмера... Я готов был быть его маршалом. Готов был пройти с ним до конца, построив... хоть что-то! И даже когда выяснилось, что ничего построить мы не сможем, когда Шелби дал клич: «Вперёд, за Юг и за Свободу! На Шривпорт!» — я готов был пройти за маленьким капралом его Сто Дней... Три сотни против могущественной Империи Линкольна! И хуже бывало!
Но дождь лил, капли бежали по моему вмиг обросшему щетиной лицу... Я больше не верил. Осталось лишь упрямство. Лишь сжатые зубы — словно в этом был какой-то смысл...»
Но бой так и не начался. А потом мы стояли на берегу Рио Гранде. И в самой мрачной торжественности, с какой мы хоронили Железную Бригаду было что-то такое, от чего расправились мои плечи, от чего снова горели огнём глаза. Врагу не достанутся наши знамёна. Никто не сможет похвалиться, что победил нас.
Капитан Босс стоял, держа голову высоко поднятой. А потом Шелби протянул чёрный плюмаж... Вот тут-то Эд и сломался. Переломился пополам. И вроде бы незаметно — как отсечённая умелой рукой голова ещё лежит на плечах — но потом тело начинает оседать, и наконец раздаётся стук. Катится голова, и кто знает, видят ли ещё что-то открытые глаза...
Можно было многое сказать. «Для меня это честь, сэр», — так сказал бы Эдвард Босс образца начала шестьдесят пятого года. Но сейчас он не смог сказать ничего. Отдал честь — с такой силой, что рука чуть стукнула по лбу. И исполнил приказ.
...
«Прости нас, Америка. Мы проиграли»
Последняя запись в дневнике Эдварда Дэниэла Босса.
...
Четыре года он давил в себе все сомнения на корню. Четыре года следовал приказам. И если бы сейчас Шелби сообщил, что дабы начать Революцию заново, необходимо передислоцироваться на Мадагаскар, Эд коротко ответил бы: «Есть!» — и даже не спросил бы, где находится этот проклятый остров. Но Шелби больше не отдавал приказов. Он сказал «война окончена» — и в этом была проблема! Если война окончена... Что тогда мы здесь делаем? Кто мы вообще?
Нет, помилуй Боже, капитан Босс никогда бы не смог подойти к командиру и задать ему этот вопрос прямо. Авторитет Шелби был абсолютен, непререкаем. Если командир не даёт объяснений, значит на то есть причина.
Ещё Эдвард знал, что не сможет просто уехать — он слишком хорошо выучил, что самоуважение нельзя потерять дважды. Уйти сейчас, ощущать взгляды тех, кто остался, самых стойких, самых смелых, «Непобежденных»... Нет, этого он бы сделать никак не смог.
Но ещё у него кончились силы. Разжались зубы. «Они победили, мы проиграли».
По правде, Эд всегда считал, что они с Гасом если и вернутся, то вместе. Отъезд друга подкосил его куда больше, чем сам Босс был готов признать. Раньше как, когда тяжело, всегда можно было оглянуться: «Вот Гас держится, значит и я как-то выдержу!» — или наоборот, — «Парни колеблются, я должен быть сильным, чтобы они были!»
А теперь... зачем? Ради чего?
И как всегда бывает с людьми колеблющимися, не ощущая силы в себе, Эдвард пошёл к единственному, в ком ещё чувствовал эту силу, к своему генералу Шелби. У него ведь семья в Миссури, но он не возвращается. Почему-то он продолжает идти вперёд, этот человек из железа...
Однажды так уже было, когда после смерти Эйбена Клиффорда, Эд целиком посвятил себя отцовским планам. Не знаешь, что делать? Обратись к тому, кто знает!
— Сэр, я хотел сказать...
И вот тут капитан Босс, шедший на пули и картечь, не выдержал и покраснел.
«А что, собственно, ты собираешься сказать Эдди?» — спросил внутренний голос, — «Я чувствую усталость и малодушно хочу вернуться домой, но я на месте застрелюсь если дезертирую, потому поддержите меня пожалуйста? Или, ты хотел сказать — отпустите меня? Дайте какой-нибудь приказ? Вроде, капитан Босс, отправляйтесь на вражескую территорию и попытайтесь договориться об условиях нашей капитуляции! О, это было бы идеально! Я не дезертирую, я выполняю приказ! И не стыдно, Эдди?»
Стыдно. Жуть как стыдно.
— Я хотел сказать, что несмотря на любые изменения обстоятельств, Вы можете располагать мной. До конца.
Должно быть, вид капитана Босса говорил сам за себя. Вид дезертира, который не мог дезертировать. Солдата проигравшей армии, который не умел сдаваться, но едва ли сам мог сказать, трусость это и неспособность признать поражение или отвага...
-
Солдата проигравшей армии, который не умел сдаваться, но едва ли сам мог сказать, трусость это и неспособность признать поражение или отвага... Для одних одно, для других другое, и те, и эти, наверное, правы.
-
Наконец-то дочитал похождения Эда Босса (до текущего момента т.е.), и хочу просто честный плюс влепить за верность характеру что ли, за веру в себя и свои идеалы. Оч ярко передал, и как-то это в тему южанам, мне кажется. Сильная ветка, сильный персонаж, который остаётся сильным даже будучи сломанным. С одной стороны именно война закалила его, с другой есть ощущение, что он не деградировал бы, даже если бы войны не было. И как знать, кем бы он стал? Неким "идеальным американцем", чьм потомки сами бы отменили рабство эволюционным методом, подготовив всю инфраструктуру и общество к таким переменам? Идеал недостижим, но помечтать, глядя на Эда, хочется. А так-то в любом случае крутой персонаж.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Что ж, позиция ясна. Уважение вызывает, но... не могу сказать, что мне всегда приятно играть статиста, роль которого — развлекать читателя (в том числе и меня самого), пока автор пишет что-то "действительно важное". Ну то есть в вопросе расстановки акцентов ты же сам признаёшь, что: Истории (в данном случае я про ту, которая Story) на самом деле глубоко безразлично сложится ли у условного Эморри Эзмундсона найти вора или нет — важно, что пока он будет его искать, автор сможет рассказать что-то важное о том, о чем он на самом деле рассказывает. Да, мне всё равно кажется, что при таком подходе пц останутся статистами, просто статистами более высокого уровня. Да, у них будут свои "истории", и они даже могут быть по-своему интересными, но фокус-то всё равно где-то там на ком-то там другом, кому я вообще не факт, что могу сопереживать и сочувствовать, потому что плохо знаю. Ну вот повезло в этот раз, что история (которая story, а не history) про Луи XIII и Шарля д’Альбера цепанула чем-то личным и понятным, но ведь в другой раз не цепанёт. А согласишься играть - будешь всю игру мучиться, не находя себе места в поисках воров, которых нет, пока на фоне настоящие главные герои Истории (которая History) купаются в лучах внимания мастера. Но, вероятно, в исторических сеттингах это оправдано, потому что если есть мастер, который не только знает историю-History, но и талантливо пишет, продумывает историю-Story и ещё и какую-то мысль выражает (а то и не одну) в произведении, и при этом есть такой игрок как я, который для начала уже ничерта не одупляет в истории-History... то наверно да, статист для развлечения читателя — лучшее, на что его можно поставить. Получается эдакий новый формат саморазвития, изучения темы))) Просто по степени затрат силы-времени будто бы лучше книг почитать (хотя читать фрпг мотивации больше, это есть такое). В общем, интересный у тебя подход.
...Наверно поэтому мне больше Пакт и нравится - в своих фентези-мирах ты будто бы поменьше давишь на это вот "написать свой Тихий Дон, пока они там ищут каких-то воров, которых нет", и побольше допускаешь пц быть органичной частью мира. Как будто они более главные герои, менее статисты. Ну и ещё как будто ты более допускаешь игроков к сотворчеству что ли. Как допустил босса прописать целый язык орочий, а меня (это несравнимо, конечно, но всё же) — видение аур существ всеми эльфами. Понятно, что ты и в историчках "допускаешь", но это надо быть профи-историком или биг-боссом, чтобы так "допускаться")) А в фентези чуток попроще. Лишь чуток, правда, потому что по степени проработки твои фентези миры всё равно близятся к историчкам)) Но всё равно как-то проще подкатить с предложением в стиле "слушай, а у тебя можно вот так? прикольная ж идея, не?". И даже при отказе не так сильно чувствуешь себя неучем)) Ну то есть это не то же самое, что в историчках спрашивать "слушай, а как там вообще вот это было устроено?" Короче, позиция ясна, и теперь мне спокойнее что ли. Спасибо за то, что раскрыл её!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
За странное, но объяснение модуля :)
-
Этот рваный, путаный текст полный ненужных отступлений — наверное лучшее изложение основной идеи игры на которое я вообще способен. Честно говоря я до сих пор сомневаюсь в необходимости такого объяснения — но раз уж поступил запрос, то почему бы и нет. Ну хз, мне очень интересно было почитать! И параллель с Петром круто проведена, и на различия хорошо указано, красота.
-
Неожиданно, но очень круто. Читая, я каждый раз ловил себя на мысли, что забывал, что играю в этот модуль. Это в хорошем смысле. Интересный эксперимент)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Ох, таких подробностей о маэстро Рубенсе я и не знала! Да и о мсье Рошешуаре тоже!
|
-
Точно не твою судьбу, но чью-то одарил Господь, попутал бес. Краткое, свершившееся чудо. Больше не предвидится чудес. Говори что надо и не надо, только о случившемся молчи. В чёрном кофе кубик рафинада — белый домик раствори в ночи.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Сколько слухов наши уши поражает, Сколько сплетен разъедает, словно моль! Ходят слухи, скоро всё подорожает — абсолютно, А особенно — штаны и алкоголь!
-
Смешны те люди, что верят, будто власть монарха безгранична. Бедный Луи...
|
Тебе не нравится Раджа. На Эскории люди ценят три вещи — красоту, благочестие и функциональность. А значит всякому творению рук человеческих надлежит быть прекрасным, скромным и служить конкретной цели. Логика же тех, кто построил станцию размером с планету оставалась за пределами твоего понимания — зачем она, собственно, нужна? Почему не заселить ещё один мир, каких миллион? Вместо этого затратное производство энергии, воздуха для дыхания, питьевой воды... Слишком огромно, слишком затратно, слишком бесполезно. Звучит как китч, не правда ли?
Ты не удивилась бы, окажись станция на самом деле древним боевым кораблём или чем-то вроде того — тогда по крайней мере стал бы ясен первоначальный замысел. И ты совсем не удивляешься, что замысел этот никого не интересует. «Возможно мы сидим на неизвестной до сих пор Чернокаменной крепости? Да и какая разница, у нас же так много супероружия против губительных сил!»
Ты решаешь не развивать тему, но буквально все вокруг пропитано духом китча, и ты против воли начинаешь одной лишь силой своего разума исправлять дурной вкус создателей. «Драгоценные кварталы»? «Самоцветные» звучало бы намного лучше. А так — словно клерк заполнял графу «название». Нет искры поэзии. Даже сам местный космополитизм производил впечатление скорее отсутствия воображения и тотальной неразборчивости. Вы живёте на огромной космической станции, но не додумались построить монорельс и катаетесь на рикшах? Серьёзно?
Вердикт — население расселить по ближайшим мирам. Станцию превратить в объект для исследования и передать Адептус Механикус. Гуманное решение всех местных проблем.
От изученного тобой дела ты, по правде, ждёшь чего-то в духе этого места. Раскрытые в ужасе глаза говорят о трипе — стоит начать с местной наркоторговли.
Ты считаешь, что Империум слишком мягок по отношению к веществам, изменяющим сознание. Все они так или иначе несут след Губительных Сил. И пусть экспертиза ничего не обнаружила... зло коварно. Стремительно счезающие из крови экспериментальные препараты могут быть неизвестны — и потому, кстати, приводить к передозировкам чаще, ведь производители ещё не определились с объемом дозы, а потребители не узнали с чем можно, а с чем нельзя мешать эту гадость...
Салон леди Лавланэ и поместье Ашима Чаттерджи выглядят как место, где можно получить по знакомству препарат, равно как и клуб «Ориент».
Уж в этом ты разбираешься. Равно как и разбираешься в том, что не стоит пить ничего со словом «Архиппа» в названии.
Усмирила плоть свою бичеванием, и укротила ум молитвой. Ты готова к этому дознанию.
Осталось лишь выбрать наряд... Стоит ли явиться во всем блеске или явить будущим коллегам красоту умеренности? Пожалуй, второе.
Ты входишь в комнату — подол закрытого фиалкового платья чуть шуршит с каждым шагом, небольшой кружевной воротник словно удавка держит шею высоко поднятой. Волосы скрыты целомудренно-белым покрывалом из настоящего шёлка, чуть перехваченным символическим золотистым чепцом-сеткой.
Ты словно не расслышала как твоего господина именовали «старым хером». Ты не будешь даже напоминать хозяйке, что ей следовало бы по протоколу представить всех присутствующих.
Вежливость украшает тех кто ей одарены и многое говорит о тех, кто ее лишены.
Ты не будешь выставлять свои манеры напоказ.
Короткий реверанс перед Лоттой. Вежливый кивок всем остальным.
— Домина Лотта. Достопочтенные аколиты. Да хранит нас всех Император.
Протокольная улыбка. Номер восемьдесят девять в каталоге улыбок: «Расположение к незнакомцам без намёка на желание углубить знакомство».
Снова в фокусе Лотта.
— Лорд Ляо передавал наилучшие пожелания и выражение глубочайшей уверенности в том, что Вы справитесь со столь запутанным дознанием. Он также обронил несколько слов о вашей красоте — не для протокола.
Улыбка номер шестьдесят: «Проявляю вежливость с лёгкой порцией интимности, словно рассказываю большую тайну».
Ориентальные имена записываются строго определенным образом, противоположным готическому — фамилия на первом месте, имя на втором. Несомненно, госпоже Лотте это известно — что не является поводом проявлять неуважение к наставнику.
И конечно лорд ничего не говорил о красоте инквизитора, его больше волновало то, что она «неудачница, не имеющая даже собственной команды и отбывающая почетную ссылку в дыре, столь же заполненной пороками как и она сама». Просто внешний вид собеседницы лучше всего похвалить со сноской на общего знакомого, а такой был всего один.
Ну да время переходить к делу.
— Полагаю, Вы призвали меня не чтобы я задавала вопросы, домина, как полагаю и, что раз Вы знаете обо мне то и возможности мои Вам известны. Я почту за честь оказать любую помощь Вашему расследованию. Ведите, и я последую за Вами.
Так работает Ляо Сэнь. Ты получаешь указания и не обсуждаешь их, а выполняешь, причём безукоризненно.
Вот и сейчас — тебе приказано сесть, и ты садишься, рядом с единственной особой предположительно женского пола не считая инквизитора.
-
Ох уж эти взгляды благородной леди на местный бедлам и его обитателей!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Господи, какой шикарный пост! И как все же шикарно переданы все эти посиделки и милые дамские сплетни и пикировки!
-
Я еще не дочитал, но уже видно, что
-
-
Хороший, стильный старт. Хорошая, стильная придумка со сплетнями, действительно очень атмосферная генережка получается, и словно бы немного легче, потому что более сконцентрирована в одном времени, нет этих разбросов по несколько лет, между которыми целостность персонажа надо сохранять. В общем, круто, как в хорошем костюмном кино практически.
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
За выдержку! Это почти тост.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
за выдержку и реакцию. И ... в 5 утра!?!? ;)
|
-
Ты меня продолжаешь удивлять. Хотел написать, что ты монстр (в хорошем смысле слова), но писать этого не буду.
|
Пусть Капитолий, блеск Бросая вкруг, стоит, и грозный Рим покоряет парфян законам. Внушая страх, он пусть простирает власть До граней дальних, там, где Европы край От Африки пролив отрезал, Вздувшись, где Нил орошает пашни; Сильней пусть будет к злату презреньем он, В земле покуда скрыто (и лучше так!), Чем жаждой все собрать святое Хищной рукой на потребу людям. И где бы мира грань ни стояла, пусть Ее оружьем тронет, стремясь достичь Краев, где солнца зной ярится, Стран, где туманы и ливни вечно. Но так каиритам, войнолюбивым я Вещаю с тем, чтоб, предков не в меру чтя, Они не смели, вверясь счастью, Дедовской Трои восставить стены. Коль встанет Троя, с знаменьем мрачным птиц, Судьба вернется с гибелью горькой вновь!Снова льёт дождь. Снова кругом одинаковый синий лес, а где-то под боком журчит небольшой ручеек. У прикрытых широкими кронами деревьев легионеры помешивают в котелке похлебку типа «бурда обыкновенная». Рецепт очень прост — подогреваешь воду, кидаешь туда окаменевшие куски солонины, изюм, перец и любую траву или корень, о которых Аделф сказал, что они съедобны. После приготовления сдобрить в мисках получившуюся сладко-солёную бурду крошевом из сухарей, помолиться и употребить внутрь. Запить дешевым, пахнущим гипсом, вином, предварительно и его разбавив водой. В первый раз когда потомственный куриал Марк Аврелий Контаренон попытался съесть это, его вырвало. Пару дней он питался, долго и упорно размачивая в воде сухари и пытаясь грызть солонину. Голова кружилась, в животе словно копошились хищные черви. Наконец, потомок императоров и консулов не выдержал, и когда разливали суп попросил себе полторы порции. Потом у него болел неестественно раздувшийся живот. Но болел не так сильно, как от голода. Со сходной проблемой столкнулся и Луций — но в отличие от Контаренона, магистриан ни словом, ни жестом не мог показать слабость. Он ел, ел и нахваливал работу повара, а после просил у Аделфа уголь, которым заедал обед. С горечью, императорский агент вынужден был признать, что слишком привык к прекрасно отлаженной римской системе снабжения армии продовольствием — в Иберии ли, в Египте, в Африке, ему всегда почитали за честь накрыть наилучший стол. И хотя Луций прекрасно владел собой, люди ощущали эхо его внутренней усталости, видели непривычно чуть сутулящуюся спину. У кого всё было хорошо — так это у Аспурга с Тамар. Оба практически вернулись в свою юность, во времена, когда из еды только бульон из вываренной соленой конины, в который нужно обмакивать обжаренные в масле кусочки теста... А иногда на праздник, можно было запечь в бараньей кишке или в желудке бараний же жир с чесноком, причем запекать полагалось в земле... Как-то так получилось, что степняки и примкнувший к ним Эрвиг и оказались главными по столу — только прибегая к помощи арабок, тоже весьма неприхотливых. И продукты варвары тратили экономнее, и как-то лучше понимали что получится в итоге, ведь не будем забывать, что большая часть легионеров были призывниками, даже походы совершавшими только на территории Империи или в земли вроде богатой Армении, и в составе больших армий с огромными обозами. Оторванные от своих пограничных крепостей, воины страдали — хотя и в несравнимо меньшей степени по сравнению со своими городскими товарищами. И если бы все сводилось к еде! Сон на холодной и твёрдой земле, после которого ломило все кости! Изнурительные марши, в которых пешие стирали в кровь стопы, а конные внутреннюю часть бёдер! Постоянно разбивать и собирать лагерь, стоять в караулах, устраивать переправы через реки... В массе своей люди напоминали живые трупы. И когда на небе собирались тучи, когда лил дождь, словно преследующий вас с самого Новиодуна, Луций проклинал очередную задержку, приближающую вас к голодной смерти, а люди плакали от радости... Ладно, поход выдался трудным — труднее даже чем ожидалось (спасибо Архипу) — но может быть он будет хотя бы недолгим?! Вы ведь уже видели всадников. Может гунны совсем рядом? Вам и нужно-то, взять несколько пленников для допроса? О том, что предстоит ещё как-то идти обратно, люди старались не думать. Даже Марк, стараниями которого пайки удалось растянуть так, чтобы их хватило на две недели, на десятый день перехода, повинуясь какому-то всплеску безумия разбил свою писчую доску... В тот день вам пришлось перейти на четвертичные пайки. Довольно символические, ведь бурду все ели из общих котлов — но жидкий суп стал ещё более жидким. В теории вы собирались разнообразить рацион дичью и рыбой — но даже если получалось подстрелить птицу или зайца, то его судьба заканчивалась в том же общем котле. Что до местных, они от вас держались в отдалении — пару раз вы находили свежие кострища, но Эрвиг предупреждал, что искать славян в их лесах вредно для здоровья, опасаясь гуннов они наверняка повсюду понатыкали ловушек... По крайней мере с водой проблем не было. То речка, то ручей, то дождик пройдёт. Да и воровство, казавшееся неизбежным злом, вас обошло стороной — может сказалось, что ни у кого не было «особого» положения, и начальство, и подчинённые, все ели одну и ту же дрянь, мёрзли под одними и теми же одеялами, кутались в одни и те же плащи. Насколько мог судить Луций, за десять дней вы преодолели около полутора сотен миль — с учётом погоды и прочих обстоятельств, это следовало считать крайне быстрым продвижением, за что благодарить следовало, опять же, варваров. Эрвиг действительно хорошо знал эти места — не каждую речку, конечно, но некие общие приметы, позволяющие ему ориентироваться на местности. Аспург же (а иногда и Тамар) неизменно уезжали верхом чуть вперёд и высматривали отряду наиболее лёгкий путь. Когда языг вдруг возвращается и предупреждает, что сама того не зная, колонна идёт к здоровенному обрыву и лучше бы сейчас повернуть, чтобы потом не возвращаться — это экономит кучу времени. Не обошлось, впрочем, и без происшествий. Колдун исчез на пятый день пути — на сей раз никто не погиб. Событие это прошло совершенно незамеченным. Был Метаксас — а тут нет Метаксаса. Кстати, что он вообще делал? На восьмой день дозорные заплутали, и догнали отряд только утром десятого дня. Одиннадцатый день пути. У мужчин, не носивших бороды, появилась и разрослась щетина — в походе не было возможности нормально бриться. Гектор следил, чтобы солдаты мыли руки и лицо — но в остальном когорта все сильнее напоминала сборище оборванцев с оружием, воняющих крепким потом и засохшей грязью. Улыбаетесь снисходительно? Напрасно. Вы — среди них. Вы идёте на север, идёте, точно не зная как будете возвращаться назад. Вы сжимаете зубы, точите клинки. Не важно где вы родились, не важно, кем себя считаете, даже кем являетесь. Сейчас все вы — римляне. Вы коснётесь своим оружием грани мира. Ибо таково ваше предназначение. Прошло ещё три дня, но край мира так и не показалось. Вы устали, как же вы устали... В тот день была удивительно хорошая погода. Солнце согревало ваши лица. На деревьях вокруг появились почки. Аспург, Эрвиг и Тамар ехали впереди, в дозоре, в сопровождении половины арабок. Они-то первыми и заметили вдали всадников. И хотя те были очень далеко, лишь смутные силуэты на границе зрения, интуиция подсказала всем троим — и языгу, и гревтунгу, и аланке — одно и то же слово. Гунны...Зажмуриваетесь, ожидая, что когда откроете глаза, призрачные всадники исчезнут, как исчезали прежде — близ Ольвии, и много, много раз после. Но они не исчезли. Они приближаются. И быстро.
-
+ Приключения как они есть, с голодом и грязью.
|
Атаульф
Обитавшие за Истром скифы были изгнаны из родных пределов напавшими на них гуннами и, выказав дружелюбные намерения, перешли под власть римлян. Итак, переправившись на римскую территорию, эти скифы поначалу вели себя с римлянами благоразумно, но вскоре принялись разбойничать, а затем и вовсе без объявления начали войну.
(с) Филосторгий, «Церковная история»
Вы этого не знали — но история следовала за вами.
Весть о смерти Алавива для готов стала камнем, брошенным в полное шершней гнездо — в следующий раз, когда в лагерь явились римские торговцы, варвары умертвили их и силой взяли своё. Вчера кроткие как отцы, извлекали тервинги припрятанную сталь, те из них, кто успели переправиться, совершали налеты на поместья и виллы. К готским шайкам присоединялись беглые рабы и доведённые налоговым бременем до крайности колоны. За каких-то несколько дней римляне очутились в состоянии войны, которую никто не объявлял и никто не знал как вести.
Почти никто. Предостережения Луция не пропали даром, Флавий Лупицин наконец осознал реальность военной угрозы. В Маркианополь призвал он Максима, повелев вывести из приграничных крепостей большую часть лимитанов и рипенсов. Рискованный шаг! С одной стороны в распоряжении комита и дукса оказалась армия в несколько тысяч человек, с другой же — Лимес, прежде неприступный для других племён, совершенно ослаб.
Командующим обороны Дуная остался комит Кесарий. Тут-то и дали о себе знать Алафей и Сафрак. Оказалось, гревтунги не просто надеялись, что Август сменит гнев на милость. Они выжидали удобный момент, выпиливая самодельные лодки из древесных стволов. Наконец, увидели они, что дунайский флот, прежде угрожавший им полным уничтожением, стоит в бездействии. С дерзостью, присущей их роду, соплеменники Эрвига ночью переправились через реку и стремительным ударом захватили корабли...
Кесарий даже не подумал воспрепятствовать им, отведя остатки войска в Новиодун и другие укреплённые города. Многочисленные крепости на побережье со всем оружием, лошадьми и припасами, достались Гревтунгам.
Ощущая угрозу заслуженной расправы над собой, в поражении, Флавий, однако, разглядел шанс поправить свою карьеру, потому пустился в бегство, прямиком в столицу. Аврелиан не оставит брата — вместе они решат возложить всю вину на Лупицина и Максима, открывших границу варварам. Тем самым Кесарий не только совершенно избежит наказания, но и приобретёт известную славу разоблачителя опасного заговора.
Меж тем комит и дукс, не ведая о случившемся разработали план заманить готских вождей в Маркианополь на пир, и там умертвить. Обезглавить варваров, оставить их без предводителей, после чего переловить по отдельности дезорганизованные шайки. Во главе составленного их отведённых с границы войска, Лупицин подъехал к лагерю варваров и со свойственным ему высокомерием обещал разобраться во всяких злоупотреблениях, чинимых против них.
— Лишь покорность Риму спасёт вас! Фритигерн, Рим призывает тебя на переговоры, дабы обсудить сложившееся положение!
Сам царь Фритигерн был известен своим двоедушием, соединенным с невероятной прозорливостью — он знал какие выгоды можно извлечь из дружбы с Римом, но помнил и о горьком опыте тех, кто всецело полагались на неё. Потому преклонив колено и приняв приглашение Лупицина, хитрый варвар привёл к воротам все свои полчища, передав якобы данное Лупицином обещание впустить готов в город и позволить закупить продовольствие по честным ценам.
Вождей пропустили на пир — но задержанная толпа негодовала. В легионеров полетели камни, а затем и стрелы. Началась резня, римляне были лучше организованы, но готов было намного, намного больше...
Лупицин же все медлил с исполнением своего плана — Фритигерн клялся ему в собственной верности Риму, утверждал, что понимает, что смерть Алавива от рук Луция Цельса Альбина была лишь случайностью, в конце-концов римляне и раньше привозили подпорченные продукты. Несомненно, совершенно случайно, да.
И тут комит Фракии допустил если не главную, то уж точно вопиющую ошибку. Пожелав устрашить готов, он приказал перебить сопровождающих Фритигерна и других вождей — но не самих вождей.
Брызжа слюной, угрожал он им, что если они не успокоят своих людей, Рим раздавит их, истребит всё их племя... Едва Фритигерн шагнул за ворота, как хлестнув коня был таков. Осознав свою ошибку, Лупицин и Максим пустились преследовать варваров. Встав неподалёку от лагеря готов, комит Фракии зычным голосом приказал выдать ему царя-изменника. Вместо этого, варвары атаковали.
Дукс Максим, столь могущественный, что некогда угрожал императорскому агенту, погиб от брошенного в грудь копья. Лупицин в самом начале битвы бежал в Маркианополь и больше уже не покидал его надежных стен.
Теперь война началась уже по-настоящему...
...
Цепи на ногах позвякивают. Атаульф едва переставляет ноги. Он не смог убежать далеко — его поймали у самых городских предместий. Но вместо того чтобы вернуть беглого раба хозяину или даже передать властям, поймавший тервинга человек поспешил сбыть его работорговцам.
В каком же Атаульф был бешенстве! Тщетно пытался он разорвать цепи, тщетно кричал клялся отомстить всем — работорговцам, Архипу, Альбину, всему Риму...
За дурной нрав его кастрировали, а после как не поддающегося обучению послали на рудники.
— Ублюдки! Я убью! Я всех вас убью!
Орал Атаульф, и затих только когда ему пригрозили отрезать ещё и язык.
Теперь он угрюмо плёлся к Гемимонту, где ему предстояло остаток жизни размахивать киркой в каменоломне. Надсмотрщики порой хлестали рабов плетьми, забавы ради,
— Все не может так закончиться.
Думал Атаульф.
— Не может!
Внезапно — звук! Свист стрелы! Работорговцы кричат — а из придорожных зарослей на них уже несутся люди, что-то кричащие на готском. Схватка была короткой. Кто не умер в первые мгновения — бежал.
— Я тервинг!
Закричал Атаульф.
— Я один из вас! Проведите меня к вождю! У меня есть сведения, которые он должен знать!
— И что это за сведения?
Усмехнулся, видимо, главный в готском отряде. Он отыскал ключ и уже начал открывать кандалы.
Атаульф оскалился.
— Я знаю где люди, убившие царя Алавива. И знаю, где живут их семьи.
Его отвезли к вождю.
...
Этого вы тоже не знали. Ваш отряд уходил все дальше на север. Юг пылал, но северный ветер уносил идущий из Империи дым прочь от вас.
|
Краткое изложение произошедшего в игреГлава IV (все части) Краткий комментарий мастера: Данная часть получилась одной из самых трудных для чтения — она почти исключительно была посвящена ПВП и потому в ней много приватов. Ещё она очень плохо (mea culpa) структурирована — в ней куча флешбэков. Иногда игроки путались и выкладывали флешбэки в тему для основной игры. А когда ДМ ложился то мы играли в Дискорде, и некоторые отыгрыши так и не были опубликованы. В общем, я понимаю, почему Лимес на четверке потерял множество читателей, в том числе сопровождавших игру с самого начала.
Однако, с точки зрения раскрытия характеров это едва ли не лучшая часть игры. Все конфликты прошлых глав в этой части нашли свое разрешение, свой катарсис.
И уж точно у нас ещё не было более напряженной главы. В этом изложении я использую хронологический порядок, так что не удивляйтесь, что начало в действительности отыгрывалось не в начале — зато конец это действительно конец. Либурна «Флавия» совершает переход по Чёрному морю из Новиодуна к устью Днепра. Отряду не везло с погодой — судно регулярно приходилось спасать от шторма, вытащив на берег, да и ночёвок в море капитан рекомендовал не устраивать, так что путь занял неделю. Люди страдают от холода и морской болезни. Фейруза заняла нижнюю палубу — и единственную каюту. Луций разбил шатёр на верхней палубе. На второй день плавания, Фейруза и Луций решают наладить взаимоотношения. Мужчина и женщина собираются в шатре, обмениваются подарками, пьют вино. Фейруза признаётся, что была рабыней гуннов. Луций пытается переманить женщину на свою сторону, убеждая, что для Аврелиана она лишь разменная фигура, которой нотарий не собирается помогать — но Фейруза будто не понимает, о чем именно он говорит. Тогда магистриан пытается выяснить мотивы царицы — она открывает, что желает вернуть своё царство. У них случается диспут — Луций утверждает что задача правителя обеспечивать общее благо, Фейруза же убеждена, что власть это право, а не обязанность, зато легитимный правитель приносит своим землям божественную благодать. Но расслабленная вином Фейруза в также неосмотрительно раскрывает свой план убедить гуннов вторгнуться в Персию через римскую Армению. Луций воспринимает слова царицы как идею гуннского вторжения в Империю, только прикрытого красивыми словами о Персии. Между союзниками пролегает трещина. Луций переводит разговор на теологические темы — теперь они беседуют о язатах, звёздах, судьбе и свободе. Их взгляды снова расходятся — но Луций уже не спорит, а исподволь пытается понять будет ли Фейруза, став царицей, прислушиваться к римским советникам… Ответ его разочаровывает. Внезапно, у Фейрузы случается некий приступ, после чего оба переживают мистический опыт. Вливавшийся в палатку Марк находит царицу в разорванной одежде, а Луция со спущенными штанами. Той же ночью, у Фейрузы случается ещё один приступ, который она снимает с помощью Архипа. Затем царица зовёт Аттию, чтобы та вымыла ее, но масло вызывает аллергическую реакцию – Фейруза наказывает рабыню поркой. Архип тайно рассказывает о приступах Аттии, Тиесту и Клавдию, они решают исцелить Фейрузу — Тиест выдвигает предположение, что болезнь может быть следствием магического влияния Луция, который на встрече намеренно или нет атаковал разум царицы… Чтобы противостоять злу и спасти Фейрузу, Архип решает противопоставить темной магии светлую ради чего принять Митраизм. Ему удаётся убедить Гектора взять себя в общину. Сам Луций в разговоре с Фейрузой убеждал ее в том, что царица проклята от рождения. Кто же прав? Загадка. Загадку пытается разрешить Тиест, который приходит к магистриану и прямо спрашивает у Луция о его сверхъестественном покровителе. Луций уходит от ответа, но уверяет, что все, что он делает, способствует исключительно благу Рима… Луций с Тиестом во многом сходятся — особенно в том, что Аврелиан их использует. Луций намекает Тиесту, что может помочь вернуть его силу. Они поладили, и в дальнейшем Тиесту это здорово поможет… Наконец, корабль подходит к цели пути. Вдали виднеются обгорелые руины разрушенной гуннами Ольвии. «Флавия» входит в днепровский лиман. На одном из островков на реке, с судна замечают признаки жизни. Архипа и Эморри посылают на разведку — они обнаруживают небольшое поселение славян. Но после доклада Луций и Фейруза решают не тревожить местных и проложить путь. На следующий день наступает апрель – и сразу несколько религиозных праздников. Язычники хотят отметить Венералии, митраисты — день тельца. Луций принимает решение провести праздники на берегу и дальше продолжить путь пешими. Он убеждает Фейрузу дать еду на проведение праздников из доли ее отряда. Но стоит всем сойти на берег, магистриан проводя военный совет уже не зовёт на него царицу. «Ты не единственный руководитель этого похода», — велит передать ему Фейруза. Трещина становится глубже. Митраисты уходят в совершать свой ритуал в тайне. С ними уходит Архип — его должны посвятить в члены общины. Языческий праздник начинается с роскошного шествия, в котором участвуют солдаты, некоторые рабы, а также Марк, Аделф и Эморри. Процессию возглавляет Тиест — он же приносит жертву. После того как жертва принесена, Тиест начинает ампедронию — бег с факелами нагишом. Луций начинает христианский праздник с проповеди, производящей огромное впечатление на всех – включая арабок-телохранительниц Фейрузы. После разговора с их негласной предводительницей Алией, Луцию удаётся переманить на свою сторону охрану царицы. От арабок он узнает, что Фейруза велела привести к себе Сунильду — готскую рабыню, в прошлом издевавшуюся над самой Фейрузой — у него возникает подозрение на человеческое жертвоприношение. Магистриан велит солдатам вооружаться. Алия и остальные арабки приходят на языческий праздник. Их задача — переманить на сторону Луция оставшуюся часть своей группы. Между сторонницами Луция и верными Фейруза завязывается перепалка, в которую вмешивается Эморри. Вмешательство алеманна привлекло влияние Тиеста — колдун использует магию, чтобы привести в боевую готовность пирующих рабов, но не решается начать поножовщину и магией же всех успокаивает. Марк арестовывает Метаксаса и отводит к Луцию. Тот оставляет Тиеста в живых, памятуя о достигнутом в ходе разговора взаимопонимании, но заставляет дать клятву не вмешиваться. Отряд в полном составе выступает к шатру Фейрузы. Сама Фейруза ни о чем не подозревает. Она завершила жестокую расправу над Сунильдой, которую остригла и освежевала заживо, и вышла из шатра подышать воздухом. Ее находит Клавдий, посланный Луцием — магистриан втайне надеется, что Квирина застанет царицу за жертвоприношением демонам, и перейдёт на его сторону. Лекарь не раскрывает госпоже, что был послан Луцием и уходит — но по пути видит приближающихся солдат и бежит предупредить царицу. Вот только императорский агент предусмотрел и это — двое следивших за Клавдием легионеров перехватывают его и жестоко избивают. Луций объявляет Фейрузе, что она арестована. Царица просит возможности поговорить наедине, но категорически отказывается сдаваться. Магистриан велит легионерам взять её живой. Фейруза завладела копьём одного из солдат, прорвалась к Луцию и сумела даже ранить его, но тот наносит ей в голову удар мечом. Женщина оказывается под арестом, её раной занимается Квирина. Луций завершает переворот, взяв на себя управление рабами и прочим имуществом Фейрузы. Свита в лице Клавдия и Тиеста от командования отстранена полностью, хотя и не арестована. В то время как в лагере разворачивались эти драматические события, митраисты в пещере совершают свой ритуал — Гектор приносит Митре в жертву лошадь. Потом настаёт время посвящений. Трибун пронзает Архипа клинком, а затем силой Митры возвращает к жизни, демонстрируя могущество Непобедимого бога. Архипа посещает видение, в котором божество сжигает сердца Луция и Фейрузы — Архип видит в этом знак, что со злом можно бороться только самому, ни от кого не ожидая решений... Его посвящают в Вороны — низшую ступень общины. По дороге обратно, отряд заблудился в магическом тумане. Гектор и Архип видят призрак Фейрузы, обрушившей под ними берег. Всем кроме Архипа вдалось уйти — лучник падает в воду. Ниже по течению, его выловила из реки арканом Тамар — девушка с Аспургом и Эрвигом стояла в дозоре. Вскоре Луций призывает к себе дозорных. Архип узнает о перевороте. Луций раздаёт указания — Аспург официально поступает на римскую службу и становится этериалом. Эрвиг, Эморри и арабки переходят в его подчинение. Вот только вышел курьёз — Эрвиг попросту послал своего нового командира. Архип в палатке разговаривает с Луцием и рассказывает о том, что Тиест считает безумие Фейрузы делом рук магистриана, но императорский агент высмеивает его и отправляет гулять. За лучником присматривает Татион, но опытный разведчик заметил слежку. Луций с Марком, Тамар, Тиестом и Клавдием отправляются проверить шатёр Фейрузы. Они находят тело мертвой Сунильды. Внезапно, над лагерем разносится крик: «Пожар!» Пожар — дело рук Архипа. Ему, сговорившемуся с Аттией, удалось выбраться из своей палатки, пробраться туда, где экспедиция хранит припасы, облить маслом и поджечь их. Диверсия — прикрытие для спасательной операции, лучник и рабыня пробираются в палатку, где держат Фейрузу. Вместе, всем троим удаётся прикончить декана Юния, лично охраняющего пленницу и оглушить второго караульного, после чего беглецы пускаются в обходной путь к лодке. Татион отправляется проверить посты и находит тела Юния и караульного. Мигом осознав, что происходит он и присоединившийся Аспург бросаются к лодке. У самой воды, Архип сталкивается и вступает в поединок с Эморри. Ценой огромных усилий, лучнику удаётся задушить алеманна веревкой. Лодка отплывает от берега. Татион метает в Фейрузу копьё, но промахивается, лишь слегка оцарапав царице щеку. Аспург прицеливается из лука и стреляет — но Архип закрывает госпожу собой. Рана оказывается смертельной. Через несколько часов, лучник умирает. Аттия и Фейруза собирают ему погребальный костёр. В лагере Тиест неудачно пытается вызвать дождь и потушить пламя. Через час пожар наконец удаётся победить — но большая часть припасов уничтожена. Экспедицию от голодной смерти спас Эрвиг, который героически вытащил из огня недельный запас провианта. В ходе побега Фейрузы и последовавшего хаоса погибли — Архип, Эморри, Юний, два легионера и четыре раба. Людям следовало найти виноватого — они нашли Клавдия Тиберия Квирину. Это он пытался предупредить Фейрузу о готовящемся аресте, а после настоял на том, чтобы не одевать на неё цепи. Наконец, это Клавдий не стал приносить Луцию клятву верности. У них происходит разговор, в котором Луций спрашивает почему врач выбрал сторону Фейрузы, почему сидя на горящем заборе раз за разом прыгал к царице. Тот ничего не отвечает, но думает: «Потому что это ты, магистриан, велел поджечь забор, чтобы заставить меня сделать выбор». То сих пор принципиальность и честность Квирины приносили ему только почёт и уважение. Теперь они стоили ему жизни — подозревая, что в будущем лекарь отвернётся от него и предаст, Луций приказывает утопить Клавдия в Днепре. Отряд продолжает путь на север по суше. В это же время, в Империи начинается война с готами...
-
Вот даже несмотря на искажение некоторых моментов двое следивших за Клавдием легионеров перехватывают его и жестоко избивают. (facepalm) не могу не отметить, что стиль краткого изложения – довольно крутой и изящный.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Слово на букву "П", думается мне, еще не раз будет употреблено по ходу действия. Потому что, там дальше и правда п...
|
Клавдий и все, кто стоит и смотритСегодня — ласковое солнце. Впервые за наступивший год, вы можете почувствовать прикосновение его лучей, ощутить тепло. Вчера вы сжигали тела мертвых. Сегодня вам предстояло похоронить живого. На сей раз не было улюлюканья, свиста и смеха, как когда сжигали Требония. Все лица остаются одинаково суровыми и неподвижными. Люди не хотят зрелищ. Они просто хотят чтобы тот, кто в их представлении лишил их еды, умер. Их вполне устроило бы и простое усечение головы, но Константин объяснил всем мудрость плана Луция. — Пришлось бы рыть могилу. Этот мудак не заслужил такой чести. «Не заслужил» — Клавдий слишком хорошо ощутил горький вкус этих слов, всю их несправедливость. Он римский гражданин, и все же не нашёл законного суда. Он никого не предавал, и все же его нарекли изменником. Он не бежал и готов был и дальше лечить всех без разбора — а эти люди ненавидели его и жаждали его смерти. Ночью, Квирина молился, молился за упокой собственной души. Чёрному небу покаялся он во грехах своих и попросил Господа принять раба Его. Вспоминал лекарь свою жизнь. Вспоминал, как сражался за Империю под Ктесифоном — кровь свою проливал! А что насчёт Луция Цельса Альбина? Он хоть раз пролил кровь за Империю? Или он как и все властолюбцы лишь прикрывался красивыми словами о пятидесяти миллионах жизней, посылая людей на смерть мановением руки? Луций не взял в поход священника — так что даже в последнем причастии, привилегии всех преступников-христиан, Квирине было отказано. И вот сейчас, связанный, бредущий под охраной легионеров к плоту, Клавдий смотрел в лица тех, кого спасал — Татиона, которого зашивал в пустыне под Ктесифоном, Аспурга, которого выхаживал после кулачного боя, Эрвига, которого зашивал после схватки с Серым Призраком, Аделфа, которому спас не только жизнь, но и ногу, Тиеста, которому спас жизнь, хоть и не спас глаз... Ни один не заступился за тебя. Ни один не сказал и слова против. Ты понимал их всех — своя рубашка ближе к телу. Но понимал — не значит принимал. Ты римлянин, и умрешь как римлянин. А они будут жить с тем, чему позволили случиться. С тем, как при них на смерть шёл невиновный — а они просто стояли и смотрели. Они переживут. Это ты мог сказать как специалист по чёрной жёлчи. Гектор вызвался лично исполнить приговор. С вашей встречи на войне всё началось — символично, что он всё и закончит. Сам привяжет к твоим ногам здоровенный валун. Дёрнет веревку, убеждаясь в крепости узла. Тебе не завязали рот. Ты ещё мог что-то сказать. Наконец, один легионер берет тебя под локти. Другой поднимает камень. Вас сбросят разом — так, чтобы ты тут же пошёл на дно. Магистриан выбрал для тебя мучительную смерть. Ты знаешь, что тело попытается помешать тебе дышать, затем ты начнёшь глотать воду, и только потом совершишь рефлекторный вдох. Тогда и придёт боль, чудовищная боль... Потом ты потеряешь сознание и у тебя остановится сердце. Страшная смерть. Не такая страшная как сожжение заживо, но всё же. Гектор подходит к тебе. Чуть хлопает по плечу, словно провожая в последний путь. Внезапно, наносит короткий удар в грудь маленьким ножом, спрятанным в руке. «Прямо в сердце», — успеваешь подумать ты, — «До чего точный удар» Всё, что мог сделать для тебя трибун за спасённую жизнь. Римлянин должен умереть от клинка. Римлянин должен умереть стоя. Вот и всё. Солдаты сбрасывают лекаря вниз. С громким плеском, тело и камень падают в воду. Человек жесток. Бог милостив. Клавдий Тиберий Квирина умер мгновенно. Умер, как подобает римлянину. Люди посмотрели ещё немного на бегущие по воде круги, и разошлись.
-
-
Сложный момент. Я долго думал, но так и не смог ничего лучше придумать, чем то, что сделал Татион.
|
Дерьмо. Знаю, до сих пор я казался тебе охрененно самоуверенным типом. Hey, this is Happy! He’ll be OK! Сюрприз, ублюдки! Я не справляюсь!
И дело не в корабле. Дело даже не в том, что я попытался сыграть в картишки и проиграл (хоть хватило ума поставить мало — азартные игры никогда не были моим коньком).
Во всем виновата малярия. Сучья малярия. Будто ледяную воду качают по венам, да под таким напором, что все тело ломит — а затем вода выходит наружу холодным потом... Я не могу есть. Не могу спать. Я, блядь, не в порядке...
Жизнь шла мимо меня. Я даже не мог выйти на палубу — и это в тридцатиградусную жару. Бля, тридцатиградусную жару в ноябре! В Чикаго о таком только мечтать можно! Но когда ты в стальном гробу... Я чуть не сдох. Буквально. Так херово не было даже на следующее утро после абсента, водки и гадкого ирландского виски, употреблённых вместе с просроченной тушенкой...
А уж когда выла тревога, очко прям играло-играло. Сам представь — судно идёт ко дну, и будь ты здоров как бык, ты бы может ещё и выплыл. Я от одной пизды-серферши слышал, что главное мог не думать что под тобой дохуя километров. Ну и чтобы акула яйца не откусила. Короче, у меня были все шансы. А так?!
Да я бляха когда срать хожу, возвращаюсь чуть не на четвереньках! А тут океан!
Дохнуть не хочется. Совсем не хочется.
Потом, правда, мне стало лучше. Я даже начал читать. Тоже херню какую-то. На дне океана живет хердобина с тентаклями, которая однажды встанет и всем будет пизда. Что, правда?! А может она встать где-нибудь поближе к японцам?! Ещё мне попался «Великий бог Пан» Мейчена. Честно говоря по названию я решил что это что-то про древность. Оказалось, про декадентов, которые умирали в своих постелях с выражением невероятного ужаса на лице.
Я думал интрига в том, что всем им баба говорила: «Дорогой, твой французский подарочек порвался»
Оказалось, нет, «демон убивает в полночь». Тьфу на вас. А потом тьфу на вас ещё раз.
Когда я немного окреп, то задумал написать письмо родным. Такое, знаешь, по еврейски обстоятельное письмо. Типа, что кому оставлю. Потом вспомнил, что у меня нихуя нет, и писать письмо раздумал. Позвонил бы бывшей, да связь из Тихого Океана не ловит. Да и хер с ним. Все равно звонок был бы короткий: «Пошла нахуй, блядища! Нахуй!»
Когда я немного окреп, то смог наконец пройтись по палубе. Здесь меня поразила новая болезнь — мне внезапно захотелось пообщаться! Две недели в лазарете, две недели бубнежа себе под нож в бреду чего-то о бывших пёздах...
В общем, даже такой психопат как я истосковался по трепу. На пути мне попался Счастливчик. — Эй, Фитч!
Окликнул я его. А потом подумал — что я ему скажу? «Мы с парнями поспорили на десятку, что ты написал письма в количестве не меньше двух штук, и в каждом какая-нибудь сентиментальная хуета! Спасибо за все, вспоминаю, поцелуй кого-нибудь, ток не моего лучшего друга, а если его, то не взасос»? Не слишком-то дружелюбно звучит, а? Вот так всегда, захочешь с человеком поговорить, а он думает ты его хуями обкладываешь. Жизнь несправедлива.
— Уже когда-нибудь наступал под каннонадой? Пиздец будет. Всюду дым, огонь, ошмётки тел, деревянные щепки разлетаются шрапнелью, япошки вопят... А иногда у наших будут недолеты, и тогда наша же артиллерия по нам и въебет, как на этой... Киске.
«Хм, кажется тоже вышло не слишком дружелюбно...»
— Но ты не парься если что. Я рядом буду.
Минутка мотивации.
-
Жизнь и страдания Сола Хэппи.
Потом вспомнил, что у меня нихуя нет, и писать письмо раздумал. Логично!
Да всё зашибись! Yeah!
-
А может она встать где-нибудь поближе к японцам?! Да, пожалуйста
|
История XXI. Тингиз.
Люди равнин бежали без боя. Чем дальше твой отряд продвигался на земли «Мокрой Дороги», как именовали себя местные цари (что за идиотское название!), чем больше сжигали деревень, тем сильнее было твоё недоумение. Как цари Мокрой Дороги властвуют над этой землёй если они такие слабаки?! Даже аланы, и те дрались лучше! Хоть как-то дрались! Пару раз вы подъезжали к «городам» — высоченным каменным стенам, на которых толпились люди в доспехах и с луками. Поначалу, вы пытались стрелять в этих людей, а они стреляли в вас, но на каждого их убитого на стенах появлялись ещё двое, а вот вас больше не становилось, так что ты принял решение отступить. Ты был в бешенстве! Трусы! Жалкие овцы! Свиньи! Эти пахари поставили камни сражаться за них! Напрасно вызывал ты на бой горожан. Они только тупо пялились в ответ.
Так в твоей жизни появилась пятая загадка. Загадка, неведомая никому до тебя. Ты знал, как воевать с людьми. Знал, как укротить духов воды. Но как воевать с камнем? Этого ты не представлял. Некоторые разграбленные тобой деревни тоже имели стены — но низкие, деревянные. Такие можно было расстреливать из луков, прикрутив к древкам стрел паклю, со временем стена загоралась. Но камни не горели...
Казалось, набег прошёл неудачно — заработав бесчетные трофеи, ты не получил единственного, чего хотел. Но старший среди аланов, шедших с тобой, Эрхарт, успокоил тебя. — Они ждут, пока мы, отягощенные добычей, пойдём обратно. Потом ударят.
Так и случилось. Цари Мокрой Дороги разочаровали тебя — за них дрались всё те же аланы, которых бить ты умел уже очень хорошо. Вы закидали их стрелами, а после собрали оружие, доспехи и лошадей, а пленников заставили вырыть себе яму — и закопали заживо.
Маленькая победа — в сущности выигранная стычка. Но когда ты вернулся к Орде и поднёс Небесному дары, ты понял — маленькая или нет, это была твоя победа. Прежде на тебя все смотрели как на подросшего мальчика. Смотрели — и вспоминали, как ты вставал на цыпочки, силясь пусть даже обманом раньше срока перерасти колесо.
Теперь ты был победителем царей Речной Дороги. Кто бы за них не сражался. Никто из гунну раньше не побеждал их — а ты победил.
Теперь отец мог с полным основанием поставить тебя вести одно из крыльев его войска. Ты стал Гейром не только по имени, но и по сущности.
Стычка твоя имела и иные, далеко идущие последствия. Булюмар’кан решил не останавливаться в степях к западу от Варканы, а продолжать путь в Земли Заката.
Решение это, в свою очередь, определило множество судеб — и твою в том числе. Знаков судьбы твоей было два — Эохар и Фейруза. Когда аланы были разбиты, Эохар’Гейр перешел со своими людьми на вашу сторону. Так получилось, что именно люди Эохара составляли основную часть твоего войска. Прежде тебе казалось, что кам знает всё — но Эохар хоть и не знал столько, сколько кам, ведал многое о Землях Заката.
От него ты впервые узнал о том, как Дом Реки и Мокрая Дорога разделили между собой «Сарматию». Что есть Сарматия? Так римляне зовут эти земли. Что есть римляне? Что есть Рим?
Впервые слышал ты это слово, слово, с которым пришло осознание — мир куда больше, чем тебе казалось. Высоки стены царей Мокрой Дороги, но по словам Эохара, вся власть этих господ ничтожна по сравнению с могуществом Рима. Рим — это улицы из золота. Это десятки тысяч воинов, причём все одеты в доспехи. Рим не прячется за стенами — Рим сражается золотом и железом. «Как можно сражаться золотом?» — не понял ты. Эохар напомнил тебе об аланах, защищавших Мокрую Дорогу.
— Их было три сотни против наших двух, Тингиз’гейр. Пожелай против тебя сразиться Рим, и их было бы три тысячи. У римлян столько золота, потому что они своим волшебством извлекают его из земли и из рек.
Твой мир менялся. Менялся стремительно, необратимо. Прежде Мокрая Дорога казалась тебе пределом — ведь дальше была лишь вода. Но по словам Эохара если обойти Мокрую Дорогу и пройти через Дом Реки, можно было прийти в золотые земли «Им-перии».
Прежде ты давал свои названия странным городам пахарей. Но названия «Рим» и «Империя» ты почему-то запомнил очень хорошо. Может, потому что они короткие.
Ещё была Фейруза. Полубезумная рабыня твоего отца, которую он почему-то держал при себе. Поначалу ты не понимал,зачем такой могущественный человек, как Аранак’Зур держит эту старую калеку, неспособную даже толком прибрать урд и прибрать дерьмо за лошадьми. Более того, зачем порой позволяет ей говорить с собой на незнакомом тебе языке, и даже если наказывает, то... неправильно. Мягко.
Сам учил тебя, что наказание делается не для раба, а для других рабов — неужели отец слабеет?!
Потом понял. Дело было не в самой Фейрузе. Просто отец тоже открыл для себя «Загадку Камня». И пытался решить ее. По своему. По твоему опыту, кровь решала загадки куда лучше женщин. Нужно было только ее правильно пролить.
У тебя появилась жена. Отец купил ее тебе у ее отца. Она мало говорила, готовила, убирала урд и раздвигала ноги, а когда делала что-то из этого недостаточно быстро, ты бил ее плетью, но не насмерть — из уважения к ее отцу и твоему.
Ты совершил ещё несколько набегов на Мокрую Дорогу — неизменно успешных. Но спустя три зимы, Орда наконец встала достаточно близко, чтобы ужас побудил царей оставить безопасные камни. Подобно тому, как животное, достаточно испуганное, выскакивает из норы, царь Савромат вышел в поле с войском меньшим чем у аланов — но необычным!
Были там люди равнин с большими щитами и копьями, стоящие так близко друг к другу, что щит одного прикрывал и его и соседа, были аланские всадники — и всадники Дома Реки, которые не носили луков, зато ездили на лошадях размером как два твоих коня. Наконец, были римляне. На них тебе указал Эохар. Красные плащи — и диковинные деревяшки, которые они скручивали друг с другом.
Вы привыкли, что луки ваши бьют дальше любых иных. Какой же ужас ты испытал, когда здоровенная, с руку или даже ногу, стрела, прошила всадника рядом с тобой — вместе с конем! Затем ещё одна пробила разом троих! Прошило целый отряд каменное ядро! Что за колдовство! Где незримые великаны, помогающие Мокрой Дороге?! Человеческая рука неспособна пустить такое ядро!
Ваши ряды смешались. Все носились, кто-то кричал. И тут Аранак’Зур открыл известную ему часть решения загадки. — Вон они! Колдуны в красных плащах, заточившие духов ветра в своих постройках! Они думают что подчинили смерть! Но мы и есть смерть! Ур-р-р!
Вы атаковали, и разили без разбору. Убивали всех — не брали пленных, дабы никто не смог поведать о вашем секундном испуге. Деревянные тюрьмы духов вы облили маслом и подожгли. Последними пали красные плащи. Их было не больше сотни, но они так и не побежали, не сдались в плен, Погибли — все до единого.
Теперь ты знал, что такое Рим. Земля колдунов. Вот есть у вас кам, говорящий с костями, водой и пламенем. А в Риме искусство камов должно быть столь велико, что они научились укрощать духов, и поскольку среди пахарей нет настоящих воинов, то эти жалкие рабы отдали колдунам власть. Колдуны же в свою очередь укротили духов земли, дабы те создавали из камней стены — и метали стрелы и ядра из деревянных темниц.
Эохар подтвердил твои слова. — Ещё они умеют заточать духа воды в деревянную темницу, и на нем пересекать море. Потому «Водная дорога», «Дорога из воды».
До этого ты был уверен, что дорога может быть исключительно «Мокрой», но теперь смысл названия открылся тебе — цари хвастались своим, видимо, необычайным умением укрощать духов воды.
Умение это их не спасло — самого царя вы взяли в плен и наполнив здоровенный котёл водой, сварили его и его свиту заживо, дабы все знали, что духи отвернулись от колдунов, и не будут мстить за их смерть.
— Лук сильнее волшебства, Тингиз, потому что нет ворожбы, которая спасает от смерти.
Произнёс отец, пока из котла доносились гаснущие вопли.
Не то, чтобы ты сомневался.
Потом люди равнин явились к вам на коленях, они несли с собой невиданное множество золота, которое поднесли Танри в дар.
Так ты узнал вторую часть решения Загадки Камня — когда пахари достаточно испуганы, они сами вынесут все свои сокровища из-за надежных стен, за которыми были в безопасности.
Послы умоляли Небесного уйти из их земель, и клялись впредь всегда давать ему столько же золота. Небесный распорядился казнить их всех — кроме одного, которому выкололи глаза, отрубили руки и нос, кастрировали — и только потом отправили обратно в Водную Дорогу со словом Булюмар’кана.
Небесный Каган не даёт обещаний. Не заключает сделок. Небесный Каган берет что хочет, когда и у кого хочет, ибо его воля — воля Неба. Но пока пахари приносят ему золото, на коленях, как верные рабы, и не оскверняют воздух в присутствии Небесного Кагана своей нечистой речью, Небесный Каган будет относиться к ним как к своим рабам.
Так решилась судьба Закатных Земель. Всем их зурам и гейрам предстояло стать рабами кагана, ибо хотя он лишён милосердия к их слабости, но все же готов даровать им существование за те забавные вещицы, что они ему привозят.
Впрочем, Небесный ведал, что золотую реку питает страх, потому воевал каждую зиму с теми, кто слал ему меньшую дань чем нужно или не слал вовсе. Из речей послов он осознал, что цари-колдуны Водной Дороги — лжецы. Прежде чем быть рабами кагана, они были рабами другого царя, считающегося богатым и могущественным.
Царя Дома Реки Эрманариха.
Две зимы вы готовились к войне. Собирали отбившихся гейров и аланские племена. Кам зачаровывал молодых степняков, дабы те сделались гунну.
Две зимы вы готовились к войне. И война пришла.
Водная Дорога призвала Эрманариха и тот послал войско ударить по вам — эти пахари, «готы» были заперты вами в одном из укреплённых селений. Вы морили их голодом, пока не полезли из всех щелей — а потом перестреляли. Главной ценностью битвы стали пленники — зачаровав их, вы узнали слабые места Эрманариха.
Оказывается, этот старик возомнил себя Небесным Каганом и относился к племенам как к своим рабам. Булюмар’кан знал, что всякое порабощенное врагом племя это стрела, которую можно положить в собственный колчан. Каждый пойманный вами торговец нёс населяющим те земли славянам весть — грядёт истинный каган, что вернёт себе своих рабов.
Следующим летом до вас дошла весть — против Эрманариха поднимается восстание за восстанием. Ложный Каган не выдержив этой новости наложил на себя руки.
А вот его преемник, Витимир, оказался хитер... Какими-то одному ему известными дорогами, он связался с проклятыми и предложил им золото, железо и скот, дабы те защитили его.
Это была тяжёлая война. Самая тяжёлая из тех, в каких тебе доводилось сражаться — ведь против вас тоже были гунну.
Вы победили. Вы гнали готов от реки к реке.
У города, который местные звали «Ольвия», бегущих было так много, что тела их не дали закрыть ворота. Вы прошли за нерушимые стены, и принесли местным пламя.
Потом то же повторилось под Тирой.
Другой царь готов, Атанарих, пошёл против вас — вы разгромили и его. Этот враг считал себя хитрым — он желал построить огромную стену от моря до реки, что сдержит вас — но страх заставил его бросить уже оконченные укрепления после первого же поражения.
Загадка Камня решилась. Страх — вот, что сокрушает Камень.
Вы прошли бы и дальше, но дальше начинались земли Рима, а Булюмар’кан считал, что для войны со столь мощным противником нужна тщательная подготовка.
Он послал разведчиков вперёд, дабы узнать слабости врага — и назначил набег на позднюю весну, дабы испытать силу римлян.
Пять тысяч всадников. Поход предстояло повести твоему отцу.
История XX. Кальвин.
Город пал от собственного милосердия. Когда отряд готских воинов, преследуемых врагом подошёл к вратам, когда предводители их стали клясться служить и защищать Ольвию за еду, против врага столь страшного, что даже готы, непобедимый северный сосед, бежали перед ним.
Ты уже был не диаконом — ольвийцы поставили тебя пресвитером. Вообще-то, тебя поставили городским епископом, но зная апостольские правила, а также то, что в древности имя епископа было равносильно имени пресвитера, ты счёл меньшим грехом именоваться этим вторым, менее почетным, званием.
Город пал от собственного милосердия — пока готы входили в открытые ворота, преследовавший их враг достиг стен, и по телам бегущих ворвался в Ольвию.
Гунны убивали всех — христиан и язычников, жгли церкви тех и других. Ни мужчина, ни женщина, ни ребёнок не избегал их меча...
Истинно услышал в имени «гуннов» ты имя «гогов», и воочию убедился что должно быть близок конец времён, ибо лишь демонические существа из-за железной стены способны на такую жестокость.
Если зачем и не убили тебя так только чтобы узрел ты царство зла на земле.
Тебя приволокли к царю, именем Аранак. Тот на плохом эллинике обратился к тебе
— Колдун,
Сказал он (обращение резануло тебе слух)
— Мне сказали ты один из тех римлян, что знают вашу тайную магию. Отныне ты раб моего сына. Ты откроешь ему все ваши тайны — ибо ему предстоит господствовать над вами.
Твой новый господин оказался чудовищем как внешне, так и внутренне. Все лицо его испещряли шрамы — со временем ты узнал, что он сам нанёс их себе. Так же покрыта шрамами была его душа.
Тингиз-гейр был лишён малейших следов милосердия. С лошадьми он обращался лучше чем с людьми.
Он считал себя живой смертью — и временами ты ему верил.
-
Беспощаден к друзьям, беспощаден к врагам!
|
В последнее время я часто думаю о проигранных войнах. О том, как жить дальше. Только представь себе — ты на сто процентов уверен, что твоё дело правое, уверен, что за тобой будущее. Ты идёшь на войну. Ты сражаешься — более того, ты чертовски хорошо сражаешься! Раз за разом ты делаешь невозможное! Собираешь разбежавшихся ополченцев, ездишь на овечьем руне, убиваешь генералов (ладно, только одного — зато какого!) — и проигрываешь войну. Это до того контринтуитивно, что просто словами не передать! В романах так не бывает! «Мы собрались с духом, сделали невозможное и проиграли»
Причём вину за поражение не выходит возложить на кого-то одного. Это вам не Ватерлоо — к Веллингтону подоспел Блюхер, а к императору не успел заплутавший Груши..
А что потом?
Приехать к сожженному фамильному дому? Просто жить как жил до этого? «Я стал частью чего-то большего, но всё кончилось?» — видимо так. И сколько героев нашли такой совершенно бесславный конец? Сколько солдат, бежавших грудью на картечь со знаменем в руках, остаток жизни проводили возделывая в одиночестве землю, пока хватало силы рукам, а затем подыхали... и всем было плевать?
Эдвард чувствовал, что что-то в мире устроено неправильно, очень неправильно. Не должно быть так. Те кто выступают за правое дело не должны терять в борьбе за него всё — и даже после этого проигрывать. И даже если проиграли — они должны славно умирать, а не доживать жизнь в полном забвении.
Представьте себе — сегодня вы решали судьбы страны, каждое ваше решение отзывалось на жизнях тридцати двух миллионов человек, а завтра вы уже просто частное лицо, пьёте виски в кабачке и ругаетесь с каким-нибудь Стими из-за политики...
Каково это — всю жизнь говорить себе «мы сражались. У нас было железо, у них было железо, у нас были люди, у них были люди. Они победили, мы проиграли»?
Эдвард не знал. Но чувствовал, что если ему не повезёт выжить, то остаток дней своих, он будет гадать: «Моя ли это вина? Если бы я, скажем, посвятил жизнь Джейхокингу сразу, или, например, занялся политикой — может быть моих сил хватило бы, чтобы переломить хребет верблюду? Может быть Миссури единым фронтом выступил бы за Конфедерацию? Или например, пойди я сразу в армию, а не в гвардию? Не набрал бы я быстрее боевой опыт? Не смог бы сделать больше?»
Интуиция подсказывала Эду, что он переоценивает себя. Что он, в сущности, ноль без палочки. Но так хотелось хоть на миг почувствовать себя... кем-то значимым! Почувствовать, что ушёл на войну не зря. Что оно того стоило.
Избавиться от чувства вины...
За этими мыслями, капитан Босс как-то упустил момент, когда мысли о «последней пуле для себя» перетекли в «что дальше», а самобичевание переросло в какое-то мелочное, эгоистичное стремление к искуплению — конечно на поле боя.
«Все будет не зря, папа. Все будет не зря... я смогу... хоть что-то, я не знаю, что. Но я смогу. Ты будешь мной гордиться... Хотя бы на Небесах, но ты будешь мной гордиться, упокой Господь твою душу...»
Он не стремился стать лучшим офицером в бригаде. Он просто получал приказы и выполнял их — безукоризненно. А если приказов не было то старался уберечь своих людей. Наконец, общий офицерский стиль мышления настиг Эда — он отнюдь не желал быть ответственным за катастрофу. Даже совсем маленькую.
Война — это люди. Уберечь своих людей — значит они смогут сражаться и дальше. Значит война продолжится. Пусть мы проигрываем. Пусть отступаем. Из Миссури в Арканзас. Оттуда если надо будет, уйдём в Техас — и попробуйте, суки, нас оттуда выкурить...
Преодолев собственный «кризис веры» Эдвард освоил нелегкую науку распознавать симптомы собственной болезни в других. Наверное потому он так легко мог отличить дезертира. Не всегда по выговору — хотя и это работало — просто по манере держаться. Было что-то в их взгляде такое...
«Самоуважение нельзя потерять дважды»
Многие пытались оправдываться. Говорили, что у них осталась семья в Миссури. Таких расстреливать было приятно. Как будто пускаешь пулю самому себе в голову, раз за разом — чему-то в душе, что дрожит и трясётся, маленькому, тщедушному человечку, вечно ноющему и скулящему.
Потом дезертир падал, и этот «маленький человек» затихал. Нет пощады изменникам.
Ночью «маленький человек» возвращался. Он шептал: «Насколько же ты был близок к тому, чтобы и тебя вот так расстреляли. Ты знаешь, что это просто люди. Люди которые любили свои семьи». И... сочувствовал. Врагам сочувствовал. Дезертирам сочувствовал. «Я же понимаю, я же всё понимаю!» Тем важнее сжать зубы.
Крысы бегут с тонущего корабля. Но мы не крысы. Мы солдаты Конфедерации. Мы живем и умираем ради свободной Америки. История не сохранит наших имён, победители вымарают их и назовут нас изменниками, они будут копать любые мелочи, чтобы втоптать наше дело в грязь — но мы не дадим удовольствия лицезреть наш позор.
Они увидят лишь наши дела. Мы сражались и умирали. Мы не сдавались.
В битве при Маршалле, Эдвард снова почувствовал тень того, что некогда испытал, когда бился с генералом Лайоном. Чувство локтя, общего дела. Он часто колебался — но не в тот раз. Он доверял своим командирам — Шелби, Хантеру, Хуперу. И — что оказалось важнее — он доверял майору Шэнксу. Спасёмся — значит все спасёмся. Умрем — значит все умрём.
— Сэр, если мы все резко отступим — они бросятся за нами. Мы должны создать иллюзию сопротивления, чтобы северный отряд продолжил движение на юг, надеясь взять нас в клещи. Тогда полковник Хантер сможет уйти на северо-восток — там в окружении образуется брешь. В связи с этим прошу Вашего разрешения устроить янки засаду.
Майор разрешил. Мог запретить — и Эд последовал бы приказу. Но майор разрешил...
— Парни. Мы с вами с шестьдесят первого. С тобой, Гас, и того дольше. Мы вместе пережили ту зиму. Вместе шли в бой. У меня есть план, и я верю что этот план спасёт и нас, и отряд полковника Хантера. Но если я ошибаюсь — вероятно мы все погибнем. Если кто-то из вас, зная это, захочет присоединиться к майору Шэнксу и его отряду, я не буду против. Но я прошу вас довериться мне. И да поможет нам Бог.
-
Крутой пост!
И особенно мне понравилось Не всегда по выговору — хотя и это работало — просто по манере держаться. Было что-то в их взгляде такое...
«Самоуважение нельзя потерять дважды»
И вот это. Многие пытались оправдываться. Говорили, что у них осталась семья в Миссури. Таких расстреливать было приятно. Как будто пускаешь пулю самому себе в голову, раз за разом — чему-то в душе, что дрожит и трясётся, маленькому, тщедушному человечку, вечно ноющему и скулящему. Расстреливая других, расстреливаешь и себя. Просто по кусочку.
К 1863-му мы добрались до войны "во всей красе" с расстрелами и пожарами, а не вот эта вот "айне колонн марширт" и вся в белых перчатках.
-
|
Пожар потушили только через час. Огонь перекинулся на палатки и унёс жизни ещё двух легионеров и четырёх рабов — солдаты гибли героически, вытаскивая из под пылающего навеса припасы, рабы попросту надышались едким дымом. Попытки Метаксаса вызвать дождь окончились не то, чтобы провалом — его сил хватило только на легкую морось. Тиест переоценил себя. По крайней мере, так звучала официальная версия. Незачем Луцию было знать о разговоре, прошедшем между колдуном и духом. Эрвиг всех спас — легионеры в один голос рассказывали, как гревтунг выносил ящики из охваченной огнём палатки. Потом выяснилось что в ящиках была аннона — натуральные пайки всех участников экспедиции! Когда Луций получил Марку провести инвентаризацию, получилось, что перспективы голода удалось избежать, или, по крайней мере, удалось избежать прямо сейчас. Запас еды на месяц стал запасом еды на неделю даже без учета лошадей — аппетиты конечно придётся поумерить, ведь аннона состояла из солонины, сухарей и вина, но с учетом обстотельств даже такая перспектива выглядела не так уж и плохо. К тому же Саваг уверил Луция, что Днепр как большая река наверняка должен быть полон рыбы, да и зверь в местных лесах непуганый — а значит по крайней мере часть отряда, которая останется у корабля, сможет как-то себя прокормить. В общем, прощальный подарок Архипа хоть и стал чувствительным ударом — но не обернулся немедленной катастрофой. Пожар имел и иное, не хочется говорить «положительное», следствие. Возможно, случившееся и было личной инициативой Архипа, но для свиты Фейрузы все выглядело иначе — царица сбежала с любовником и рабыней, а напоследок сожгла общую пищу. Если до сих пор даже в Алии порой чувствовались сомнения в правильности принятого решения, то теперь на сторону Луция стал даже Саваг. — Царица сбежала оставив нас умирать голодной смертью. Весть быстро облетела лагерь. Вопросов «почему нами командует не кто-то из свиты» больше не было. Самого «виновника торжества» поминали едва ли не как демона. Ему вспомнили все — выбитый глаз чародея, изнасилованную девушку в Новиодуне, заигрывания с митраистами и их немедленное предательство, смерть Юния, которого все если не любили, то ценили... — А может он того... гуннский шпион? Спросил как-то один из солдат. Ещё вчера все бы рассмеялись такому предположению. Теперь никто не смеялся. Кому доставалось, причём незаслуженно, так это Клавдию. Люди откуда-то узнали, что Луций велел связать его в шатре — и что он был лечащим врачом Фейрузы, а по слухам ещё и Архипа. Припомнили и то, как будучи отравлен, Луций не пустил Квирину к себе. А легионеры рассказывали, как в готском лагере Клавдий якобы отказался помогать местным женщинам, побрезговав их мольбами. Вспомнили и попытку предупредить царицу о готовящемся аресте. — Клавдий Меллей. Так прозвали его. «Медовый Клавдий» — льстивый, лицемерный. Молва возлагала на лекаря ответственность за все случившееся — якобы он приготовил Архипу и Фейрузе зелье, сделавшее обоих невидимыми. Поговаривали также, что именно Клавдий своими микстурами свёл обоих с ума. Имя «хозяина чёрной желчи» и «заклинателя души» предстало в немного ином свете — теперь легионеры скорее умерли бы чем оказались пациентами Квирины. Тиеста злые языки миновали — он был у Луция в явном почете и наряду с Алией стал «одним из первых, кто осознали куда все идёт». На следующий день вы не смогли переправиться — благодаря Архипу вы потеряли единственную лодку и весь день легионеры валили деревья, пилили их и стягивали в бревенчатые плоты на которых, используя шесты, и планировалось пересечь ледяную реку. Зато в третий день апрельских календ, отряд наконец продолжит свой путь...
-
Как всегда замечательный пост, с кучей детайлей и подробностей. Видно что мир живой, НПС не просто болванчики безымянные. Даже те кто не зайдействован напрямую, имею свои имена, должности, мотивы, цели.
Но особенно порадовали вот эти моменты: — Почморить Эрвига, сделать его твоим слугой-оруженосцем. Он герой так что люди воспримут это плохо. Но кто тебе запретит? — Все знают что Клавдий Тиберий Квирина помогал Архипу и Фейрузе. Ты из-за этих пидоров руки обжег. Если ты пару раз укажешь в его сторону как на виновника — люди тебя услышат.
-
Как всегда: здорово, одни вопросы, ни фига ответов.
-
У всех есть интересный выбор, и ещё более интересный выбор у соседа! ;) Отличный прием!
|
-
-
Teh Drama. Лаконично. Достойно. Всё как надо, на самом деле.
|
-
Драматчно! Как бы у меня ни бомбил, сцена получилась супер!)
|
Фейруза, Аттия, АрхипЛодка медленно, но верно подаётся под напором двух женских тел. Твёрдая земля с хрустом пропускает ее, и вот уже слышится водянистый плеск... Аттия первой поднимается на борт, помогает Фейрузе — у той опять закружилась голова. Можно отплывать. Нужно отплывать! Где же Архип?! Но Архипу совсем не до лодки... Как зверь, Эморри бросается вперёд. Лучник стремительно натягивает тетиву — стреляет не целясь... С глухим звоном, стрела прошивает звенья кольчуги в районе плеча алеманна — но даже рана не остановила наступающего алеманна, уже занёсшего секиру. Архип попытался прикрыться луком, но лезвие одним ударом рассекает верного товарища, прошедшего с эксплоратором не одну битву... Хруст. Щепки летят. Сильный пинок в живот отбрасывает эллина в воду. Холод обжигает волосы, проникает в уши, заливает ноздри... «Хорошо, что у берега мелко...» — Мелькает в голове мысль, и тут же ещё одна. «Хватит пытаться. Хватит думать о том, правильно ли поступаешь. Хватит смотреть внутрь себя. Просто иди и убей его, или он убьёт всех, кто тебе дорог. А ты будешь только смотреть... Как тогда. В деревне. Готы ведь тоже германцы...» Слышишь гулкий звук — это Эморри ступил в воду. Словно издалека доносится его голос. — Теперь твой черёд. Да он же не понял, что здесь мелко! Не разглядел в темной воде, что ты не утонул, а просто лёг на дно — и воды здесь с локоть! Вот только женщины тоже этого не видят. Прямо сейчас они видят только наступающего на них германца, заносящего секиру. А за ним, вдали, к лодке уже бегут трибун Татион, Аспург и пара легионеров... Татион и АспургВарвар присоединился к Гектору ещё у палатки Фейрузы — его к ней привёл след. Дальше идти по пятам Архипа не имело смысла, у Татиона был план — отрезать беглецам пути отхода по одному, начав с наиболее очевидного водного пути. Опыт не подвёл трибуна — лодка уже на воде. Возле неё идёт бой, кажется, Эморри Эзмундсон настиг Архипа прежде всех, и сейчас два разведчика сцепились не на жизнь, а насмерть... Эморри побеждал. Он сбросил Архипа в воду. На этот раз не появится Тамар, которая вытащит лучника из воды. Но что хуже всего — Аттия и Фейруза вот-вот уйдут... Вода ледяная. Им достаточно хорошенько оттолкнуться от берега... А вам приходится протискиваться через суетящихся, бегущих на пожар, рабов... АделфТебя растолкали. Кто-то умирает. Нужна твоя помощь. Но когда ты придёшь — Юний будет уже мертв. Ему перегрызли горло. Ты говорил — заковать ее в цепи. Говорил — она теперь зверь, не человек. Тебя не послушали. И вот результат.
|
История XXI. Тингиз.
Ветер в лицо. Стук копыт. Проклятия в спину.
Твой план сработал — проклятый выронил лук, лошади отшатнулись. Вот только хватит ли тебе времени? Хватит ли твоему коню сил?
— Не уйдёшь! Свист аркана. Мимо! Вонзаешь нож коню в шею, как когда-то показывал отец. Быстрее! Быстрее!
Говорят, нельзя уйти от стрелы. Внутренним взором ты видишь, как спешивается тот, кого ты хлестнул плетью в лицо, как поднимает лук, накладывает стрелу, натягивает тетиву.
Не слышишь щелчка выстрела — в нескольких шагах впереди тебя с визгом впивается в землю стрела.
Ветер в лицо. Слезятся глаза.
Ты не заметил, когда именно они отстали, но навсегда запомнил чувство победы... Ты оказался ловчее врага, сильнее врага, хитрее врага...
И когда ты рассказал отцу о случившемся, он поднял за тебя чарку с овечьим молоком. — Пора сделать тебе лук. Сказал Аранак’Зур.
Первый лук — для мужчины важнее чем первая женщина, важнее чем первый конь, важнее чем первый клинок. Без всего остального можно прожить, но лук делает тебя воином. Если ты не воин — ты просто мясо.
Изготовление лука длительный процесс. Каждый лук — это жизни зверей. Сперва следует обработать деревянное основание, соединить его с брюшком из бычьего рога, затем нанести в несколько слоёв прокладку из конских жил, соединив ее с костяными ушами и рукоятью... Твоё оружие кроме того будет содержать золотые пластины — знак твоего происхождения, Воедино же все элементы соединяет жидкость, получаемая при вываривании шкур. Изготовление лука — обращение жизни в орудие смерти. Подобное волшебство подвластно немногим семьям, и владеющих им запрещено убивать под страхом истребления рода.
После обещания отца ты ждал несколько месяцев, и, наконец многоумный хозяин луков сообщил, что оружие готово. Прежде ты часто разглядывал отцовский лук, длинный веретенообразный, словно сделанный из тщательно окрашенного дерева — и все же получив собственный, ты, особенно поначалу, часами мог сидеть и просто рассматривать его, дивясь, какое волшебство могло спаять воедино плоды стольких смертей.
Затем началось твоё обучение. Настоящее обучение — ты мигом понял, что вся твоя подготовка на детских, деревянных луках, не стоила ровным счетом ничего. Мужской лук — важнейшая из тайн, ибо его защищает древняя магия. — Смотри, — говорил отец, — таково волшебство лука, что в руках недостойных он бесполезен. Дай его рабу — раб его не натянет. Конечно, ты не дал своё оружие рабу. Пробовал сам — тщетно! Тебе не хватало сил. Тогда отец показал тебе, как натягивать лук используя ложную тетиву и палку. Как целиться из седла, удерживая лук не прямо, а чуть по-диагонали. И, наконец, преподал главный урок. — Воин не воин, пока никого не убил. Сказал Аранак’Зур указав на одного из рабов. Мгновение ты колебался, ведь этот человек ничего тебе не сделал. Мгновение, которого отцу оказалось достаточно — он дал тебе подзатыльник. — Ты воин. Ты гунну. Ты берёшь то, что твоё по праву. Запомни, сын, сдержанность — вот единственный порок.
Ты натянул тетиву и выстрелил. Вторая из Четырех Великих тайн покорилась тебе.
С тех пор много раз вставало и заходило солнце. Мальчик стал мужем. Новые шрамы украсили твоё лицо. Умерла родами мать. Умер младший брат. Умер дядя. Умерли многие уважаемые воины, достойные твоей крови. У тебя начинала пробиваться борода. Ты шёл за Ордой. И Орда вела тебя. Вела в земли неведомые, враждебные.
Ты хорошо помнишь свою первую битву — она случилась через пять зим после того, как ты получил лук. Ваш путь на Запад только начинался — Варкана осталась со стороны рассвета, но и солнце пока опускалось в степь, а не в Ахын. Местные земли слабо отличались от привычных тебе, за одной деталью — некое племя считало их своими. Эти «аланы» выступили против вас. Обычно, тебя не брали в войско — мелкие стычки происходили то там, то тут, но аланы предпочитали с каждым годом просто откочевывать дальше на запад — а тут вдруг наметилась большая битва, и отец велел собираться всем мужчинам.
Никогда прежде не видел ты столько хунну! Вас были сотни, тысячи. Всадники в костяных доспехах и деревянных масках напоминали злых духов — и даже ты невольно почувствовал трепет. Что до врагов — их тоже было множество, может даже больше чем вас, и все же они ощущали ужас...
В этом ты был уверен.
Аранак’Зур вёл одно из знамён — и тебе выпало место в задней линии, с другими юношами, пока не убившими ни одного врага. Заранее вырезали вы на древках стрел личные символы. Вы знали — кто отыщет свою стрелу в теле алана, станет мужчиной.
Ты подтянул ремень на плетёном щите. В сражении щит будет висеть на плече, вряд ли ты его ещё поправишь.
— Ур-р-р!
Рявкнул отец.
— Ур-р-р!
Эхом ответили гунну. Вдали попятились вражеские кони.
Навстречу вам выехали несколько стариков без оружия. Они что-то кричали на незнакомом языке.
— Ур!
На сей раз коротко скомандовал отец. Стрелы взвились в воздух. Ты хлестнул жеребца.
И началась битва. Не было у того сражения названия, но ты бы назвал его «Битва удивлений». В первый раз удивился ты, видя, как покатилась на вас волна конников в чешуйчатой броне — отец немного рассказывал тебе о тактике, и ты знал, что послать лучшие силы в первой волне расточительно, да и глупо — вы просто разбились на два крыла и осыпали аланов градом стрел. Луки ваши били дальше, так что вам достаточно было просто отступать, ждать, пока вражеские лошади устанут. Во второй раз ты удивился, когда вдруг осознал, что чётко понимаешь происходящее. Так уж ты был воспитан — тебя можно было разбудить среди ночи, и ты чётко знал, что каждый род в войске всегда выполняет одну и ту же задачу. Для вас сражение не было хаосом и мешаниной конских тел с людскими — вы сходились и расходились, отступали и наступали, разбивали вражеские силы на части, которые расстреливали из луков... В третий раз ты удивился, когда увидел, что враги очевидно совсем не понимают, что происходит. В четвёртый раз — когда выстрелил в человека и тот упал. И наконец в пятый — когда что-то ударило тебя в грудь, да с такой силой, что ты едва усидел в седле.
После битвы вы послали презренных обобрать тела. Трофеи рабы принёсли отцу. Тебе досталась голова. Голова какого-то алана, порядком припеченная солнцем. Голова, из глаза которой торчала одна из твоих стрел. Приглядевшись, ты понял, что это женщина. Не то, чтобы это имело значение. Враг есть враг.
Вскоре, тебя опоясали мечом, и укрыли маской лицо. Кам объяснил — духи боятся сильных людей. Маска нужна, чтобы они не увидели тебя из воды. Ещё кам научил тебя молиться. — Обнажи клинок. Направь в небо. Обещай духам жертву если они помогут тебе. Но помни — духи презирают слабых. Потому обещав пригрози им. Скажи, что сделаешь если они не исполнят волю твою. Ты ответил, что это очень похоже на то, как отец учил тебя говорить с людьми. — Да, — ответил кам, — именно так.
Теперь ты был воином. И вождем — просто пока маленьким. «Гейр» — не «Зур». Молодые хунну следовали за тобой. Часто, когда Танри ставил Орду на зиму, и вы рассыпались тысячей лагерей — ты уводил людей дальше на запад, дабы обрушиться на какое-нибудь аланское стойбище.
В таком набеге познал ты последнюю, Четвертую тайну. Ты преследовал женщину. Ударил ее плетью. Она упала. Ты уже приготовился пустить на неё коня, когда вдруг повинуясь какому-то инстинкту, потянул на себя поводья. Спешился. Прижал визжащее от боли и страха тело к земле. Одним движением разорвал платье. Спустил штаны. Женщина больше не сопротивлялась. Только тихо скулила, иногда норовя завыть — тогда ты успокаивал её кулаком. Ты закончил дело коротким ударом меча. Теперь ты знал, зачем нужны женщины, и в чем их тайна.
Набег принёс небольшую добычу, но подарил тебе неимоверно больше. Едва поклонившись отцу, и поднеся ему дары, ты отправился к каму. — Я больше не Тингиз Ойлан’Зур, мудрец. В этом мире для меня не осталось тайн. Отныне я Тингиз Гейр. Ты больше не спрашивал. Теперь ты знал, что спрашивают слабые. Ты заявил своё право — и готов был убивать за него. Кам молчал. Взгляд из под костяной маски сверлил твоё лицо, выискивая малейшие признаки слабости и не находя их. — Возьми себе жену, Тингиз Гейр. Наконец, сказал колдун. — В этом мире хватает тайн. Ты сплюнул. — Я не спрашивал твоего мнения. Я не хочу чтобы ты говорил, старик. Пусть говорят кости. Их я желаю услышать. Старик бросил кости. И кости поведали твою судьбу.
Ты задумал новый набег. В земли Заката. Так далеко прежде никто не заходил. Те из аланов кто оказались достойны стать хунну, говорили, там находятся «города» копающих землю. Незнакомые названия с трудом выговариваются: «Фанагория», «Гермонасса»... Ты не будешь ломать язык. Возможно, вырывать кому-то, но точно не ломать собственный. Потому ты придумал «городам» новые названия: «скот» и «рабы». Звучало намного лучше.
Ночь. Кам в окружении пляшущих калек бьет в бубен. Он поёт — как поют колдуны, без слов, на языке духов. Ты стоишь по пояс в воде — тебе подносят конскую кровь в чаше. Мажешь себе лицо. Остальное пьёшь. Вода принимает тебя. Тени поднимаются от илистого дна.
Духи боятся тебя, Тингиз Гейр. Теперь они будут ещё и служить тебе.
-
Удивительно точно переданы колорит и самобытность, как в кино погружаешься в происходящее и картинка оживает перед глазами
|
-
Не закончится же война просто потому что кто-то распылит над Японией здоровенное облако смертоносного газа...ссылкаГде за каждым кустом будет сидеть партизан! Вот это будет не кампания, а мечта!В принципе, если Сол выживет, ему на Сайпане должно даже понравиться... Может, пойти в какой-нибудь Иностранный Легион?...И, может быть, однажды вспомнит этот лес и момент, когда к нему пришла эта мысль, сидя в окружении в Дьен-Бьен-Фу. Классный был бы модуль). Правда, для начала надо пережить Тараву).
|
-
Ты прямо мысли мои читаешь :)
|
Луций, Тиест, Клавдий, МаркМорось слабеет. Гром грохочет все на большем и большем удалении. Может, Саваг и не соврал? Гроза пройдёт мимо? Хорошо бы... Луций попробовал мыском твёрдую почву — нет, не успела ещё превратиться в вязкую грязь, злейшего врага маршей и манёвров... Ушёл Аспург, не иначе разъяснять подчиненным волю начальства. Два воина остались у командирского шатра — никто всерьёз не верил в возможность повторения сценария с Воробушком, но рисковать тоже никто не хотел. Едва группа трогается с места, как к ней тенью присоединятся Константин — вряд ли он тоже решил посмотреть шатёр, просто решил лично обеспечить безопасность магистриана. Хотя казалось бы, четверых легионеров с избытком хватило бы, чтобы справиться с Тиестом и Квириной? Или нет? Ведь люди пьяны... Как же усложняет все этот праздник... Деканы понимают. Потому стараются везде быть лично. Юний взял на себя охрану шатра Фейрузы. Феликс отправился на север. Татион ведёт обход. Причем, как Луций с удовлетворением мог заметить, не выпуская из поля зрения угрюмо бредущего в свою палатку Архипа. До шатра Фейрузы больше акта — верный признак, что дело своё она задумала заранее, а не совершила в порыве безумия. Иначе зачем разместилась на отшибе, так, чтобы никто не смог случайно услышать долетающие крики? Покинутый хозяйкой, более не освещаемый потухшими от дождя факелами, белый шатер производит впечатление гнетущее, немного пугающее. По восточному острая вершина тента грозит небесам и возвышается над землёй. «Моя голова не опущена» — словно говорит он, — «Моя голова не опущена». Уже на подходе вам в нос бьет терпкий запах человеческих внутренностей и горелой плоти. Один из легионеров откидывает полог — и ничего. Темнота. За прошедший час жаровня успела погаснуть. Зато воздух подрагивает от жужжания трупных мух... Другой воин попытался посветить фонарем, который нёс в руках — но то ли масло горело плохо, то ли сверхъестественный мрак не желал покоряться свету... Холодно, Луций приказывает отдать лампу Тиесту. Даже сейчас, когда враг повержен, первым магистриан пускает чужака... Колдун ступает во тьму. Тьма не поглощает его. Расступается, фут за футом, с каждым осторожным шагом Метаксаса. Луч света становится полукругом, а потом падает на тело. Если конечно это можно было назвать телом. Комок подкатывает к горлу многое повидавшего Тиеста, вдруг осознавшего что стоит в огромной луже из засохшей крови, мочи и дерьма, вперемежку с густыми волосами... О, Великая Богиня! То, что когда-то было женщиной, лежало на спине развдвинув ноги. Поначалу вам показалось, что женщина сама приняла такое положение, но присмотревшись вы убедились — ее связали, хитроумно связали так, чтобы она не могла пошевелиться... Связали ее же собственной кожей, накануне срезанной, не иначе, с ее же рук и ног, а потом обрили голову ножом и исполосовали тело вдоль и поперёк хлесткими ударами плети. Боль должно быть была адская — что хуже всего, Фейруза, если насилие совершила она, явно стремилась не убить свою жертву. Рот заткнут какой-то тряпкой. Это был не допрос. Это была расправа. Сейчас женщина очевидно мертва — лицо ее сохранил выражение неописуемого страдания. Но была ли она мертва когда Луций схватился с Фейрузой? Опытным взглядом Клавдий видит — на теле отсутствует смертельная рана... Возможно, после всего сделанного царицей, ее жертву убил не нож, а промедление... Засечь позицию Гектора. Выбрать слепую зону. Осторожно воткнуть нож в ткань, пришлось пробовать несколько раз, чтобы избежать характерного хлопка. Затем очень медленно пилить тент, опять же, избегая приметного звука — плотная ткань с трудом поддаётся лезвию, а навалиться на клинок, чтобы использовать вес ты не мог, ведь тогда Татион точно услышит треск... В ушах стучит кровь. Ладони потеют. Каждый раз, когда лопается очередная нить, ты невольно вздрагиваешь, кажется, будто сейчас внутри покажется голова Гектора: «Что ты делаешь, Архип?» И ещё интонация такая, что сразу понимаешь, он точно знает что ты делаешь... Но нет. Лёгкая морось падает на ставшую ненужной лежанку. Пора.
Темнота твой союзник. Ты избегаешь костров. Крадёшься меж палатками. Плотная земля еще не размокла, не хлюпают призывно солдатские сапоги... Тюки с припасами сложены частью под навесом, частью в палатке. Двое караульных стоят у входа так, чтобы одновременно контролировать происходящее под навесом. Их-то тебе и нужно отвлечь... Находишь небольшой камешек. Кидаешь так, чтобы тот стукнулся о наиболее удаленный ящик.
— Эй, кто там! Окликает часовой. Тишина. — Бля, Тощий, опять ты решил кувшин с вином стырить, имей в виду, на этот раз я тебя сдам! Снова тишина. Ты уже знаешь, что главное — не выдать себя раньше срока. Часовые пьяны. Расслаблены. В их голове все ещё продолжается испорченный накануне праздник...
Оба отошли от палатки достаточно далеко, чтобы «вскрыл» палатку. С Фейрузой такой номер уже не пройдёт, ее Татион наверняка поставил стеречь самых лучших — и самых трезвых.
Теперь у тебя появилось достаточно времени чтобы затариться и подготовить диверсию. Как кошка поводишь головой в полумраке! Надо же! Вот везение! Здесь твои луки и меч! Ну конечно, не себе же их легионеры забрали — отнесли на склад! Сюда же, в палатку, поместили то, в отношении чего не доверяли навесу — часть оружия, вино, мясо, масло.
Масло...
Ты вдруг понимаешь, что давно не совершал диверсий. С самой Готской войны шестьдесят девятого — восемь лет. Тихо подъехать к вражескому лагерю. Проникнуть внутрь. Разлить масло и поджечь. Подрезать лошадям ноги. Отравить общий котёл. Тогда — была война. Были враги. А теперь? Враг ли Луций? Враги ли те, кто слепо исполняют его приказы?
Масляная лужица игриво растекается по полу палатки. Ты запалишь от фонаря небольшой пучок фуражного сена. Он будет разгораться около минуты. Потом огонь перекинется на масло... Тогда и вспыхнет. Ещё как вспыхнет!
Остаётся надеяться, люди успеют вытащить припасы. Исчезаешь в ночи. Время пошло.
Второй раз дорога даётся тебе легче. Ты почти не прячешься. Ещё один солдат в кольчуге, спешащий по своим делам, не привлекает внимания.
Ты даже смог внимательно рассмотреть стерегущего Фейрузу снаружи. Флавий Без Венца — молодой, но уже набравшийся опыта в сарматскую войну Валентиниана. Прозвище получил когда будучи награждён венком за примерную службу, поднёс его Митре.
Но даже это не самое плохое. Куда хуже — тот, кто внутри. Юний Змеелов. Ты помнил Юния — это он услышал как лазутчик подбрасывал яд, и даже донёс Луцию. Он же нашёл кошелёк, выброшенный Валерией под окном, и так доказал, что Воробушек не был вором. Этот декан явно был в фаворе у Луция, считался наиболее сметливым из трёх — в противовес медлительному Константину и горячему Феликсу.
Этот мигом заподозрит неладное, стоит Аттии только показаться у входа в шатёр!
План норовил полететь к чертям. Нужно что-то придумать. И быстро.
Дилемма: Снаружи шатёр стережёт легионер, но внутри охрану взял на себя один из деканов, ещё и параноик. Этот если что зашевелится, мигом позовёт на помощь — просто на всякий случай. И если Аттия вдруг заговорит с легионером, может сложить два и два и будет сильно настороже.
— Хер с ним! Ты снял лук с плеча. Уложишь сначала Юния — стражник невольно повернётся на свист стрелы, пару секунд будет думать что происходит и в это время ты успеешь пристрелить и его. Правда если выйдет хоть секундная промашка, один из оппонентов закричит. (В этом варианте ты получишь +10 к броску по любой ставке — поскольку атакуешь из скрытности) — Положиться на то, что Аттия сможет привлечь внимание обоих и справится — но в зависимости от броска Аттии на социалку, сложность проверки может повыситься на 10 пунктов по низкой и высокой ставкам. Не говоря уже о последствиях для Аттии и миссии. — Попробовать определить где именно в палатке находится Фейруза и незаметно просунуть ей нож. Этот вариант не принесёт мгновенного успеха — но если Фейруза в сознании, то повысить шанс успеха всей операции и снизит ее сложность. Жаль так сложно понять наверняка...
|
-
Сержант — мастер метафор, это сразу понятно
-
Наверное вы уже поняли — я не очень люблю людей.Напомнило этот диалог из "Тонкой красной линии"). Там тоже Кэвизел играл как раз))).
-
очень живые эмоции и (иногда) такие понятные
|
|
Дыши. Просто дыши. Подушка впитает слезы. Одеяло примет на себя яростно сжатые пальцы. Об этом ты не напишешь в дневник, Эдвард Дэниэл Босс. Об этом ты никому и никогда не расскажешь. «Папа... Алисия...» — сжатые зубы. Беззвучный вой. — Прости меня... Шёпот в воздух. — Прости меня, пожалуйста, прости... Я должен был быть рядом. Я подвёл тебя. Всех подвёл...
Эда трясло крупной дрожью. Он жалел, что пошёл на эту войну. Проклятую войну. Жалел, что не был рядом, когда семья нуждалась в нем. Жалел, что не послушал кузена Каспера, предложившего сдаться. Словно Икар, он воспарил к солнцу — и солнце опалило его крылья, безразличным взглядом провожая падающее хрупкое тело. И в этом не было никакой поэзии. Лишь боль и вина.
Человек ломается, если на него падает слишком много. Ньютония, Тростниковый Холм, Прэйри Гроув, Два рейда, зимний переход, воющий, навсегда охромевший, Колкинс, попытка прорвать кольцо осады вокруг Виксберга — а потом Стими, Стими со страшными новостями...
Это больше, чем человек может вынести. Вынести — и не сломаться. Эд нашёл в себе силы обнять старого товарища и поблагодарить его за сведения, сказать Гасу что-то ободряющее — но уходил уже как во сне. Его кто-то окликнул — Босс не услышал. Лицо застыло как погребальная маска. Глаза не мигая смотрели в одну точку.
— Господи...
Беззвучный шёпот.
— Господи...
Как мало стоили сейчас все идеалы. Все громкие слова: «Победим царя Ирода», «Я присягу дал»... Эд вспоминал отца — самого осторожного человека, какого знал. Отца, твёрдо убеждённого, что главное в этой жизни — твёрдо стоять на земле. Отца, всё-таки построившего свой дом, и погибшего с винтовкой в руках, защищая его, спасая своего младшего непутевого сына, пока старший непутевый сын сражался на чужой войне. Теперь остаётся только вспоминать. Вспоминать недолгие мгновения близости — как тогда, у могилы Генри. Сожалеть... О многом. О том, что не спросил про мормонов. Почти ни о чем не спросил... Всегда казалось: «Ещё успею! Однажды, мы посидим вместе у камина и обо всем поговорим...» А теперь? «Я не могу даже его похоронить»
Алисия. Маленький Дэниэл. «Они наверное меня ненавидят», — короткая мысль сменяется горьким осознанием. Мертвые уже никого не ненавидят.
Той же ночью Эдвард оделся. Пошатываясь, вышел на воздух, показал кулак караульному, оседлал коня — и помчался галопом. Домой! Хватит чужих войн! Нужно сделать хоть что-то! Спасти хотя бы Джорджи... Кузен Каспер обещал помочь. Он же капитан, он знает правильных людей, да и ордер тоже не проблема! «Прости меня, Гас. Прости, Колкинс. Прости, генерал Шелби. Я не тот, за кого вы все меня приняли. Я просто жалкий слабак и трус, который пошёл на войну потому что хотел сделать что-то значимое, а на самом деле прикончил всю свою семью... Потерял всё, что было дорого... Потерял всё...»
Конь устал. Замедлился. Остановился. Эд не гнал его. — Куда теперь-то спешить... Сказал верному животному грустно. Спешился. «Заночую в поле»
Безлунное звездное небо мерцало над головой. Эдвард сел на землю и уставился куда-то вдаль, в непроглядную тьму. «Это что же выходит, всё было зря?» — Спрашивал он себя снова и снова. Всё — от налёта на склад Макконноли до зимнего марша. Вычищенное до блеска оружие, пустой живот, выстрел в генерала Лайона — всё не стоит просто ничего... И даже более того.
Капитан кавалерии Конфедерации вспоминал свою жизнь — веха за вехой. Ещё вчера утром ему казалось, что каждый прожитый день вёл его сюда, вёл на войну, вёл в Железную Бригаду. Здесь был его смысл, его цель. — Я решил отомстить за брата... Целыми днями работал... Я хотел убить мерзавца. Я знал, что смогу. Должен был... Верный друг, четвёртый конь за эту войну, слушает, навострив уши. Как будто в самом деле понимает. Всё понимает, хоть и решительно ничего не может сказать. — Мы с папой построили дом... Вместе. Папа хотел передать его мне, приобщал меня к делу, а я хотел передать его маленькому Дэну. Теперь нет больше дома, понимаешь? И папы нет... И даже Дэна... Он же ребёнок. Мой сыночек... Больше Эд не плакал. Больше никаких слёз.
«Наверное, всё, что я делал, вело меня сюда, на это поле под звёздами. Каждый выбор, каждое решение, каждая ошибка...»
— И куда я теперь пойду, а? Новый вопрос вполшепота. — Моего дома больше нет. Моя семья мертва. Куда я пойду...
«Может закончить всё здесь и сейчас?»
Внезапно, Эдвард подскакивает, как будто его ужалила змея. — Не дождёшься! Рявкнул он во всю глотку, сам не зная на кого кричит — Не дождёшься, сука! Не сломаешь! Слышишь меня?! Я Эдвард Босс, слышишь?! Я — Эдвард Босс! Я сын моего отца! Я отец моего сына! Ты можешь убивать только стариков?! Только невинных женщин и детей! Иди и убей меня!
Выхватил револьвер. Не целясь выстрелил в воздух, снова, снова и снова!
— Убей меня! Попробуй возьми! Сука! Я — Эдвард Босс!
Ничего не осталось. Никого не осталось. Скоро не останется и меня. Но я приму это с гордо поднятой головой. Сжав зубы. «Не сломаешь, уебок» Повторять каждый раз, когда хочется выть. Повторять. Повторять. Повторять. «Не сломаешь»
Эд вернулся в расположение под утро. Ему было всё равно чем закончится эта война. В сущности, ему уже незачем было жить.
Пока что у него ещё осталось то, за что можно умереть. И этого Эдвард Босс не потеряет. С этого момента он мог не есть и не спать, мог даже забыть дышать — и не задохнуться. Он чистил оружие, чистил лошадь, ехал верхом, целился, стрелял, перезаряжал винтовку или револьвер, что-то планировал, отдавал приказы, выполнял приказы...
И всегда берег одну, последнюю пулю, берег для того дня, когда война закончится. Берёг для себя.
-
А, круто! Просто круто. Не хочу ничего цитировать даже.
|
История XX. Кальвин
Свет едва пробивается сквозь прикрытые пурпурные занавеси коляски, обильно разлитые благовония заглушают запах лошадей. По правде тебе хотелось выглянуть наружу, узнать, какова жизнь за пределами Антиохии — но цезариссу внешний мир не интересовал, сама поездка для неё была не приключением, а лишь досадной рутиной, на которую придётся убить едва не год, балуясь лишь историями, рассказываемыми привечаемому мальчишке... — Знаешь, всё ведь не должно было быть вот так. Мой отец, Константин, ещё очень давно понял, что Империя слишком велика, чтобы править ей в одиночку. В этом недостаток сильной власти, не чувствуя ее в непосредственной от себя близости, люди становятся ленивыми, ни на что не годными. Август в Антиохии? Алеманны разоряют Запад. Август в Галлии? Персы вторгаются на Восток. Наш с Констанцием отец давно это понял — а до него понял Август Диоклетиан. Они создали идею Тетрархии — деления Империи на четыре части. Мой брат, Константин-младший должен был получить Запад, младший брат — Констант, Италию и Африку, дядя Далмаций должен был получить Элладу, а Констанций должен был достаться только Восток, и то лишенный некоторых царств — Понт папа отдал моему первому мужу в качестве приданного.
После месяцев, проведённых во дворце, ты уже научился различать опасные речи. «Всё должно быть не так», — речи точно опасные. Но наверное Цезариссе виднее?
— Отец знал своих родичей. Дядя Далмаций знал всё об управлении Империей и из Нового Рима — так тогда называли Константинополь — мог помогать племянникам. Константин мечтал воевать, Константу хотелось целовать в уста красивых мальчиков и ничего не делать. Каждый получил именно то, чего хотел... Кроме Констанция. Он всегда был тем ещё мудаком. Есть, Марк, такие люди, которые готовы идти по головам и спинам, готовы что угодно делать, чтобы вскочить на колесницу под названием «власть» — и спихнуть с неё всех остальных. Констанций всегда считал себя умнее всех, думал, что только он один по настоящему знает, что делать, что все остальные ему только мешают. К тому же, он ненавидел семью. Знаю, об этом сейчас не слишком-то говорят, но папа сварил заживо нашу маму, когда Констанцию было девять. Думаю, с тех пор он всех их и ненавидел... Всех тех, кто стоял подле отца и натравливал его на маму.
Константина кажется словно больной — бледная кожа, поблескивающие глаза.
— Когда папа умер, никто и не думал ничего сделать против его воли — кроме Констанция. Он примчался в Константинополь, один — и едва облачившись в пурпурные сандалии, велел подкупленным им воинам убить всех, кто был во дворце. Представляешь себе? Там было два наших дяди, семь их сыновей... И всех Констанций убил! Всех! Всю семью! Он это представил как защиту прав своих братьев, но Константин и Констант от такого поворота были в ужасе! Если почему они и не пошли войной на Констанция так только потому, что Констант ещё маленький был, а Константин считал, что как старший должен был и вовсе наследовать все... А потом они умирали. Один за другим. А Констанций только брал, брал, брал — расширял свои владения пока однажды не получил всё.
Историю приходится прервать, командующий протекторами отчитался, что кортеж достиг станции. Цезарисса спросила название — стражник ответил «Кен Галликана». Вас проводили в лучшие покои. И история продолжилась.
— Я помню тот день. Мы обедали. Солдаты вдруг начали убивать всех. Я плакала, залезла под стол, молилась, чтобы меня не услышали... Только потом я узнала, что Констанций велел не убивать меня. Может быть он действительно по своему любит нас — меня и Константа. Только вот его любовь как шелковый шарф, туго затянутый на горле. Брат, а теперь «Август» запретил мне выходить замуж — ведь мой муж имел бы права на престол. Постоянно следили за мной его агенты, даже Константа ему удалось убедить в том, что я опасна и за мной следует присматривать. Приходилось тяжело. Представляешь каково это — жить в клетке? Год за годом подозревать в каждом притворяющемся твоим другом шпиона брата, рассылать тайные послания, искать сторонников. Однажды, когда я была в Италии, у меня случился роман с комитом Магненцием. Он был талантлив, амбициозен, и я увидела, вот мой шанс. Я шепнула ему на ухо — ты достоин большего. Ты можешь получить меня, получить навсегда, и тело мое откроет тебе Рим — если будешь достаточно смел взять его. И, конечно, был старик Ветранион — этот просто был должен мне за несколько одолжений...
Вы обедали вдвоём — не было ни стражи, ни других гостей станции. Ты прислуживал госпоже, но у тебя было чувство, что она не видит тебя. Потом ты часто будешь видеть такое выражение лица, и раз и навсегда узнаешь, что именно оно значит. «Печать смерти на лице»...
— Когда я поняла, что брат победит я поговорила с ним — откровенно. Мы договорились. Я получила мужа, которым могла вертеть как хочу, получила владения, где могла как хочу распоряжаться. Он обещал, понимаешь?! Обещал!
Она крикнула это с внезапной яростью.
— А теперь он вызывает меня! И я знаю, что он скажет! Он захочет казнить Галла! Поставить на его место младшего — просто потому что Галл укрепился на Востоке, потому что у него есть свои люди! Но я не позволю! Я напомню Констанцию, я напомню ему!
Константина взметнула свой маленький, уже начинающий сохнуть кулачок в воздух, и вдруг задрожала всем телом.
— Нас ведь... так мало осталось, понимаешь Марк? Из всех. Только я, Елена и Констанций. Остальные умерли. Бабушка Елена, мама, дяди, братья... Даже маленький Констант, и тот уже умер... Никого больше нет, Марк, совсем никого...
Госпожа встала, пошатываясь. Оперлась на твоё плечо.
— Без нас... Он же совсем один останется. Нет, он нас не убьёт... Не убьёт. Что-то мне нехорошо, Марк. Проводи меня в постель. И почитай мне, мальчик. Почитай об Иове...
Когда она легла, ты коснулся ладонью ее лба — он весь горел. Вскоре, Цезарисса уснула. Больше ты ее не видел. На следующий день ты проснулся больным. Озноб вгрызался в тело ледяными зубьями, живот вздулся так, будто готов разорваться. Ты катался по простыням в холодном поту, и точно не знал, что видишь или слышишь.
— А с этим что делать? Он свидетель. — Не больше чем ты или я. К тому же ты слышал врача, дитя вероятно скоро умрет. — А если выживет? — Оплатим его содержание на пару месяцев. — Нельзя его в город возвращать. Тут в разговор вмешивается новый голос — Господа мои, если позволите... — Говори, Софроний. — У меня неподалёку друг живет. Он ревностный христианин и конечно позаботится о мальчике. Разве что говорить ему откуда ребенок взялся наверное не стоит. А я все равно отчета от агента ждать буду. — Вот и решили.
Ты бы не запомнил этого сна — одного из множества других видений в бреду. Но когда ты немного окреп, к тебе действительно пришёл мужчина по имени Софроний, который рассказал тебе, что Цезарисса умерла. И родители твои тоже умерли потому что их казнили. Но о тебе позаботятся. Обязательно позаботятся.
Вторая поездка была совсем не похожа на первую — Софроний вёз тебя в открытой колеснице, и ты во все глаза местные необычные горы, то остроконечные, словно вытесанные руками человека в форме идеальных конусов, то округлые, напоминающие спины спящих великанов.
Вы приехали в небольшое поместье близ Назианза, принадлежащее местному епископу Григорию. Самого епископа не было — но поскольку Софроний был другом его сына, придворного архиатра Кесария, ему были рады. Вскоре, прибыл в поместье и другой гость — ещё совсем юноша, некий Луций, привезший какой-то отчёт.
А потом эти двое просто уехали! Софроний обещал, что за тобой вернутся — но не вернулись. Ты остался один, предоставленный самому себе. Ну ладно — не совсем один. Были и другие дети, все — сироты, правда в основном из бедных семей. Епископ Григорий содержал в своих землях приют и школу для потерявших родителей мальчиков — в целом конечно не дворец, но тебе объяснили, что умеренность это вообще-то добродетель. Например, когда встаёшь, не следует подзывать раба, чтобы он умыл тебя и одел, вполне можно одеться и умыться самому. Поначалу ты артачился, но когда тебя пару раз выпороли, то оказалось, что в том, чтобы самому одеваться, умываться, стирать одежду и следить за чистотой постели, действительно нет ничего страшного. Когда местные узнали что ты язычник, то сказали, что так нельзя — и вообще богов никаких нет, а есть только один Бог, и благодаря его милости ты сейчас жив и здоров. Тебя крестили в день святого Марка — всем это показалось весьма символичным.
Назианзинские два года ты помнишь хорошо — впервые ты мог спокойно носиться по садам и виноградникам, общаться с простыми людьми. В тот период ты слегка позабыл, что родился куриалом, да тебе никто толком и не объяснял, что в этом такого. У тебя было много друзей, да и вообще, дети горожан и колонов смотрели на тебя едва ли не как на Геракла — для них ты был пришельцем из волшебной страны Антиохии, где в одном городе больше народу чем во всей Назианзинской епархии, а уж когда ты на память цитировал «Илиаду» или говорил, что лично знал Цезариссу... В общем, на тебя сложно было не обратить внимания! Учителя прочили тебя в священники. Правда, вера твоя пока была скорее мальчишеской. Ты знал, что если вести себя хорошо и исправно читать молитвы, то тебе простят какие-нибудь мелкие проделки, но едва ли думал о Боге всерьёз. Хотя благодарил Его за своё чудесное исцеление совершенно искренне.
Когда тебе исполнилось четырнадцать, в поместье остановился новый человек — господин Василий. Этот пока незнакомый тебе мужчина до сих пор учился в Афинах философии вместе с сыном епископа Григория — но покинув Элладу пустился в странствия по Сирии и Египту, где узнавал многое от уединенной жизни, и сейчас желал создать «монастырь» (что это, ты пока не знал), где-то в своих владениях. И так уж вышло, что Григорий-младший вспомнил, что его отец содержит приют, и дал Василию письмо к епископу, а тот идею поддержал и разрешил другу сына набрать себе наиболее благочестивых юношей для помощи в столь трудном деле.
И уж конечно на тебя первого обратили внимание! Василий немало удивился, когда ты рассказал ему, что происходишь из куриалов Антиохии, и даже сказал тебе, что Бог наказывает лжецов, но когда ты рассказал ему историю целиком, немало задумался, и, наконец, велел никому и никогда больше эту историю не рассказывать. — Может Господь для того меня сюда и послал, чтобы я тебя защитил, мальчик. Давай так — ты поедешь со мной, и когда немного подрастешь, мы уже вместе и решим, что делать. А я пока разузнаю жива ли ещё твоя семья в Антиохии и безопасно ли тебе будет вернуться к ним.
Так началось твоё третье путешествие — на север, на реку Ирис. И оно тоже отличалось от двух предыдущих. Господин Василий сильно отличался от Софрония и от Цезариссы — в нем первом увидел ты живое внимание к тебе, какое-то внутреннее небезразличие. Константина смотрела на людей как на живых кукол, ты прислуживал ей, слушал её истории, но её отношение к людям делилось на «благоволение» и «неблаговоление». Софроний с тобой почти не говорил, а из фраз его ты запомнил только одну: «Делать добро когда можешь не делать зла». Василий же чем-то напоминал отца — не твоего, вечно отсутствующего, а другого, всеобщего отца — он часто спрашивал тебя о твоих мыслях на тот или иной счёт и подолгу обсуждал их с тобой. И если учил чему-то, то не говорил просто «это вот так, а это не так» — всегда объяснял почему оно так или иначе.
— Есть два способа монашеской жизни — жить можно в пустыне или в уединении. Но живущий в пустыне подвергнётся соблазну гордыни, ибо не видит людей. Сам посуди, когда живешь наедине с Богом, в безмолвии, в свободе от испытаний, не начнёшь ли, подобно фарисею, благодарить Господа за свою праведность, вместо того, чтобы молить о прощении грехов? Напротив, живущий в уединении черпает много от людей, в том числе дурного — от чего бывают мятежи и расколы, но и вера такого человека подвергается испытаниям и благо приносит многим. Оттого-то я и задумался, как соединить одно с другим. И есть такой человек, отец Евстафий, благочестивый, хоть и арианин. Он придумал монахам жить как бы на два дома — обитать в пустыне, приходить же в город дабы в госпитале помогать больным и бедным, тем-самым сочетая добродетель уединенную с добродетелью деятельностной.
От Василия ты узнал, что человек живет для двух дел, напрямую друг с другом связанных — Спасения души и помощи ближнему. Одно без другого немыслимо, ибо как спасти душу свою, если ты добра никому не сделал, делающий же добро через то спасает душу свою.
Ты спросил — как же делает добро пустынник, ушедший от мира? «Через молитвы за всех христиан земли», — ответил Василий.
Вообще-то он пока не был священником. Чтобы стать священником следовало пройти рукоположение — что Василию только предстояло. Единственное, что вело его это глубочайшая, выпестованная в сердце вера, и именно эта вера заставляла тебя чувствовать, что встретил ты человека особенного, отличающегося от всех прочих. Человека, смыслом жизни которого было идти за Христом.
Пустынная жизнь заинтересовала Василия, когда он убедился в том, что каждый день в городе приносит с собой тысячи соблазнов. Когда глаз мечется из стороны в сторону, разглядывая то одно, то другое, как же рассмотреть ему истину? Мирская же жизнь всегда приносит с собой множество забот.
Вот ты, Марк, уже юноша и мечтаешь порой о женщинах, женившись будешь мечтать о детях, потом воспитывать детей, заботиться об их благе — будешь ты несомненно надзирать за слугами, тужиться с соседями, вести дела, и так каждый день будет проходить в метаниях и неизменно омрачать душу твою.
Один лишь способ избежать этого — удалиться от мира, душой оторваться от пристрастий тела, не иметь у себя ни города, ни дома, ни собственности, ни товарищества, быть нестяжательным, не беспокоящимся о средствах жизни, беззаботным, избегающим всякого сношения с людьми, не знающим человеческих правил, готовым принимать напечатлеваемое в сердце божественным учением.
Блаженнее всего — на земле подражать лику Ангелов.
Впрочем, Василий отнюдь не собирался принуждать тебя становиться монахом, напротив, впервые в жизни предложил он тебе выбор. Ты мог поселиться в пустыне, и принять на себя монашеские обеты — а мог и жить в Кесарии, близ богадельни, пока не выяснится судьба семьи твоей посвятив себя заботе о бедных.
В дальнейшем же лишь тебе предстояло решать, принять ли духовный сан или вернуться к делам мирским.
-
Ух, конечно, интересно почитать эту историю с другой стороны!
Вскоре, прибыл в поместье и другой гость — ещё совсем юноша, некий Луций, привезший какой-то отчёт. Все мы когда-то были молодыми... Но кстати, Луцию уже 21 год был.
-
За Василия Великого — отдельный респект
|
Тиест— Я не знаю. Тихо ответила Алия. — Я была послушной дочерью отцу. Послушной женой мужу. Послушной подданной царицы. Всю мою жизнь я следовала чужой воле. Быть может однажды, Тиест-сахир, я узнаю ответ на твой вопрос. Гектора она встречает коротким кивком. Быстро встаёт и так же быстро уходит. Снова для неё настало время следовать чужой воле. В этот миг ты морщишься. Против воли, словно испытав недовольство. Что-то случилось. Что-то плохое. В шатре. С Фейрузой. Сложно описать, что именно. Но мир вдруг взвыл, забился, как бабочка, которую прибили к доске иглой... Иглой из чистого серебра. Вскоре, магистриан призвал тебя к себе. — Настало время. Сказал легионер. Знал бы ты, для чего. КвиринаРанения головы сложно обрабатывать — волосы и обильное кровотечение мешают оценить глубину раны. Кажется, череп не был пробит, удар вышел скользящим, но вот не было ли в черепе трещины? Наконец, не повредил ли клинок мозг, подобно тому, как виноградари давят ногами ягоды, выжимая из плода сок? К тому же немало мешал постоянный и пристальный взгляд двух приставленных Луцием воинов — после случившегося, им было велено не сводить с царицы взгляда. В любом случае, если такие травмы и были нанесены, они находились за гранью твоих способностей. Ты остановил кровь, обработал и зашил рану. Ты наложил повязку. Ты помолился, чтобы Господь уберёг женщину от заражения. Теперь выживет она или умрет, зависело только от неё. Пришедший Аделф застал тебя в тяжелые мгновения ожидания. И вдруг — бессознательное тело резко дергается. Пальцы резко выгибаются в противоположную естественному направлению сторону, ловит воздух рот, раскрываются белесо-серые глаза... Она тут же обмякает. Дыхание выравнивается. — Магистриан призывает тебя к себе, лекарь. Время пришло. Сказал появившийся легионер. ВсеНад лагерем раздался отдаленный раскат грома. Порыв ветра на миг отдернул все пологи. Где-то бушует гроза. Где-то, но не здесь. Так ведь? Луций, Тиест, Квирина, Марк, АрхипУ шатра Луция в ряд построены восемь легионеров. Когда магистриан выходит, они дружно салютуют копьями. Посланные люди уже привели Тиеста и Квирину — понуро следует за Альбином Архип. Одному Марку лишь остаётся гадать, что ждёт людей Фейрузы, зачем императорский агент собрал их вместе...
-
очень неожиданное раскрытие персонажа, казалось бы, проходного. За такие вещи хочется цепляться и цепляться в игре
|
-
Да свершится предначертанное!
|
|
-
поставила над нами конюха, изводившего нас игрищами…Теперь Алию я смогу представлять только так:
|
-
Все страньше и страньше, как говорила Алиса. И все страшнее и страшнее.
|
ПереворотЛуций уходит сам — непобедимый, непобеждённый. Подготовленные Аделфом носилки по иронии судьбы достаются Фейрузе, ее хрупкое тело подняли из мокрой грязи и отнесли в одну из палаток, окружив бдительной охраной. У шатра царицы теперь стояли караульные — приказ магистриана не позволять никому заглядывать внутрь распалял всеобщее любопытство, так что многие поначалу пытались отираться поблизости, но идущий изнутри смрад развеял иллюзии даже у самых любопытных. Лекари творили своё колдовское искусство. Лагерь погрузился в ожидание. Всё ещё не кончено. ТиестТы видишь всё. Видишь не двумя глазами, а сотней, не телом, а духом, не явное, а скрытое. Ты видишь — в палатке Фейруза дремлет. Пламя внутри неё ещё горит, но поражение словно лишило его воздуха. Так ли серьёзна рана? Что значит она по сравнению с волей человека, которому незачем жить? Клавдий — умелый лекарь. Но чёрную желчь можно лишь сдержать, и нельзя истребить совершенно. Ты видишь — твоё заклинание на празднике наконец рассеялось. Рабы Фейрузы решают, мол, мы достаточно погуляли. Ничего не подозревая, они направляются в лагерь. С ними Эморри. Человек, с которого все началось. Вряд ли свита сможет что-то сделать оставшись без лидеров. Саваг умеет руководить людьми, но он не пойдёт в одиночку против императорского агента. Ты видишь — Архип сидит с дозорными. Он дрожит. Можешь ли ты что-то сделать? Или как часто бывало в последние дни, твой удел лишь наблюдать за драмой людей, сталкивающихся друг с другом как блуждающие светила? Луций тоже смотрит — не телом и не духом, но глазами других. Ещё не успели рабы достичь лагеря, а Савага уже пригласили в шатёр магистриана. Ещё ничего не кончено. Но близко к концу. Ты ещё можешь спасти — не Фейрузу, конечно, но ее имя. Луций запретил кому-либо входить в шатёр. Приберёг тайну для себя. Может просто желает шантажировать царицу, мол «я никому не расскажу если будешь вести себя хорошо», а может и захочет использовать плоды ритуала в своих целях.
Ты можешь остановить его. Внутри шатра есть жаровня. Она может упасть.
Всё сгорит — любые улики, которые магистриан мог вменить Фейрузе. Любые доказательства, которые мог показать вам, чтобы оправдать ее смерть. Любое чёрное колдовство, которым мог воспользоваться...
Но стоит ли оно того? Если он поймёт, что случилось, то убьёт тебя. ГекторТвоё возращение заметили прежде всего солдаты. Декан Константин отчитался коротко. — Трибун, пока тебя не было, магистриан подкупил охрану Фейрузы. Женщину попытались арестовать, она бросилась на Луция с копьем. Он ранил ее мечом в голову, непонятно выживет она или нет. Свита формально не под арестом, но нам велено присматривать за лекарем и колдуном. Арабки теперь с нами. Тебе вспоминается Ктесифон. След от копья на теле. Тогда тоже было непонятно, выживешь ты или нет. Воспалится ли рана от нанесённого в неё ветром песка? Достаточно ли искусства Квирины? Благоволит ли Митра? Теперь — всё тоже самое. Даже лекарь волею звездных богов тот же. И, возможно, справедливость свершится. ЭморриТы узнаешь все не так, как Татион. Ситуацию тебе рассказывают солдаты. Дело дрянь. Луций же велел тебе докладывать обо всем, что происходит у арабок. Ты не мог этого забыть. Зачем ты в таком случае пошёл веселиться? Тогда это казалось абсолютно логичным. Наваждение какое-то... Не иначе колдун постарался. ЛуцийРозовые глаза смотрят из темноты. Белая шерсть. — Он ждёт тебя, когда будешь готов. Сказал Кэрролл прежде чем исчезнуть. Как невовремя. Впрочем, отец мудр. Он не сказал «сейчас». ФейрузаТвоя жизнь — словно мелодия. Звонкий, напоминающий марш мотив, сменяется барабанным боем, возвещающим падение. Всякий раз ты ехала побеждать — всякий раз уходила с позором. Ты ехала в Персию быть шахиней — а уезжала бесплодной вдовой. Ехала в Армению за местью — а уходила в цепях, со сломанными руками и опалённым языком... И вот сейчас, жизнь снова дала тебе шанс, ты получила грамоту, подтверждающую твои полномочия, получила своих рабов, свой корабль... И удар клинком в голову. На десерт. Так птица со слабыми крыльями взлетает в небо, высоко-высоко, но земля неуклонно тянет ее к себе. Живя в Империи ты познакомилась с театром, и узнала понятие «трагедия». Одни римляне разыгрывали некие значимые сцены по ролям, а другие через такое представление узнавали как устроена жизнь. Соответственно жизнь для римлянина делилась на два рассказа, два сюжета. Первый, комедия, обыкновенно начинался со слез, а заканчивался смехом. «Как бы все ни казалось плохо, в конце все мы сядем за стол на одном празднике, и посмеёмся над нашими трудностями, ибо всякая война кончается миром», — словно говорили комедиографы. Глупая наивность. Трагедия куда правдивее. Трагедия — это когда в начале мы видим благородный порыв героя, бросающего вызов равнодушным людям и жестокой судьбе. В конце его хоронят. Потому что мир таких людей любит только посмертно. Звучит знакомо, правда? Злой рок, от которого не уйти, не убежать, который невозможно преодолеть... — Вот и конец пути, девочка.
Ты висишь над мертвой, потресканной от зноя, землёй словно марионетка, крепкие путы удерживают руки и ноги разведенными словно четыре неподвижных крыла.
И подле тебя — последняя спутница. Шери. Ну конечно это должна была быть именно она. В одной руке держит небольшую пиалу с чем-то густым, в другой — кисть, на манер римских художников.
Демонесса могла бы многое тебе сказать. «Я же предупреждала тебя. Я предлагала помощь. Твоё недоверие ко мне убило тебя», — но не говорит ничего. Как ты сама некогда думала... напрасные усилия для мертвеца.
Кисть опускается в водянистую массу, судя по запаху оказавшуюся мёдом. Затем как-то по особенному интимно касается лица, оставляя один мазок за другим. Покрывая лоб, нос, щеки, веки.
— Теперь ты моя — и уж конечно мы вдоволь развлечемся с тобой... вечность.
Губы. Подбородок. Шея. Сладко. Щекотно.
И снова ЛуцийАделф знает своё дело — ему удалось снять с тебя кольчугу не побеспокоив в ране наконечник копья. Боль приходит как ты и предсказывал — трудно говорить, трудно думать. А врач знай себе говорит, мол, повезло, по настоящему повезло, внутренности не задеты, сначала спасла кольчуга, а после наконечник упёрся в ребро... Теперь несколько месяцев будет боль при попытках глубоко вдохнуть, но повезло, как же повезло! Нужно извлечь его, осторожно, вот так... Сейчас кровь пойдёт. Но мы зажмём рану. Подождите несколько минут. Затем обработаем и перевяжем... Вводят Савага. Боспорский грек мрачен как смерть. Очевидно кто-то уже поведал ему о случившемся. Молчание.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Не мог тогда плюсануть, а классный ход. Непростая ситуация, и интересная.
|
-
Да, давно такой крутой сцены на ДМе не было). Переворот стоило устроить уже ради неё).
-
Это жесть. Но прекрасная жесть!
-
+ Приключения продолжаются.
-
-
что ж вы так, уважаемого старикана плешивым львом называть!
-
О, нет! А как же наш теологический диспут?!
-
|
-
Сцена называется: "Вот это поворот!"
-
|
Эта земля — наша земля. Наши предки омыли ее кровью трижды. В первый раз — когда высадились в Чарльстоне, поимев испанцев и красножопых ямаси. Во второй — когда один пидор в короне решил что он может диктовать американцам как им жить. Правда, пидоры в короне оказались непонятливыми. Уже, блядь, даже до дикарей в перьях дошло что надо взять свои халупы и скво, и свалить к херам с американской земли — а тупица Георг всё ещё думал что ему есть что ловить! Потом генерал Джексон поимел красных мундиров при Новом Орлеане — и лайми свалили на свой островок заваривать друг другу чаек и плакать о старых временах. Так наши отцы омыли эту землю кровью в третий раз.
Эдвард Босс — хотя с тех пор, как в двенадцать, подражая взрослым, он взял за практику подписывать письма «E.D», то есть первыми буквами полного имени, звучавшего, напомню, как «Edward Daniel», все называли его просто Эдом — Эдвард с детства понимал, что нет ничего лучше на свете чем родиться американцем, и не питал ни малейших сомнений в том, что любой мальчик в мире больше всего на свете мечтал бы с ним поменяться.
Америка — не просто страна. Америка — это факел. Американец — человек будущего, а долг всех американцев заключается в том, чтобы показать остальному человечеству как ему жить.
Поэтому мы трудимся в поте лица, ибо как объяснил пастор Николас, праздность в глазах Бога есть худший из грехов. Поэтому же мы свято следуем по пути свободы и демократии — американец должен быть свободен, в этом и есть смысл всего! И наконец, поэтому мы заботимся о неграх и не истребляем нахер всех красножопых. Богу бы не понравилось, уничтожь мы их всех. Пастор Николас сказал, что американец для чёрных это что-то вроде отца, который может конечно выпороть нерадивое дитя, но никогда не оставит заботу о нем.
Когда Эд подрос, то к словам священника прибавилась ещё и литература. Поначалу художественная — в частности мальчик с наслаждением читал Джеймса Фенимора Купера. Бывало, юный Босс приказывал одному из детей ниггеров играть благородного индейца Чингачгука, а себе оставлял роль Натти Бампо. Правда, иногда к игре присоединялся Генри или кузены Джордж и Каспер, которые были старше и сильнее — тогда приходилось самому Эду напяливать идиотский головной убор из куриных перьев, сделанный мальчикам кухаркой Мартой. Иногда попадалось и что-то европейское — в семейной библиотеке по большей части можно было найти что-то старое, вроде Шекспира, Данте, Мильтона, Ричардсона, Шеридана, Бёрнса. Разве что Гёте не было — отец когда-то в юности прочёл Вертера, и решил, что книга дурная, после чего с типично американской практичностью подарил ее кому-то из друзей.
Встречались в семейной библиотеке и новинки — обычно они поступали туда в качестве подарков от родственников из Чарльстона. Так юный Босс прочёл Вальтера Скотта, Стендаля, Мериме...
Когда Эдвард подрос, к его образованию присоединились господа Гоббс, Руссо и Монтескье, потому что это была классика, а Дэн Босс хотел, чтобы его средний сын стал юристом — и с лёгкой руки давал из шкафа всё, содержащее в названии ту или иную отсылку к праву. «О духе законов», «Об общественном договоре», «Материя, форма и власть государства церковного и гражданского» — Дэн Босс хоть и не был дураком, никогда особо книгами не интересовался, и по правде решил, будто в произведениях идёт речь о чем-то необходимом для юриста, сам не ведая, что буквально подкладывал адскую машину под собственные планы.
Прочитав Руссо, Эд крепко задумался. Прежде всего он знал, что адвокаты все дрыщи или жирдяи — а подначивая брата, Генри говорил, что ещё и содомиты (что такое «содомиты» Эдвард ещё не знал, но звучало страшно, потому что Бог уничтожил Содом). Да и копаться во всех этих закорючках, кто так решил, кто эдак... Да для американца должно быть только три закона! Что возможно, решать надо по понятиям, где сложно обратиться к ним, должно читать Конституцию, а где и это бесполезно — Библию! Думаете, авторы декларации независимости дрочили на всякие там прецеденты?! Нет, они просто знали как правильно, а потом мудаки-федералисты начали своим крючкотворством лезть в священные права штатов! Одним словом, понятие «юрист» для мальчика звучало почти тождественно слову «мудак».
С детства он, понимаешь, готовился показывать человечеству, как ему надо жить — а тут на тебе!
В общем, Эд решил для себя, что не поедет ни в какой колледж, если только совсем силком не потащат. Он мужик, а не желторотая обезьяна! Он Натти Бампо, он Роб Рой, он Маттео Фальконе!
Были и другие причины, носящие не столько идейный, сколько практический характер. Правда, именно в силу этого практического характера, сам Эдвард не вполне проговаривал про себя эти причины.
Прежде всего — он почти не видел жизни вне семейной плантации и жутко боялся нового, неизведанного ещё мира. Здесь всё знакомо и понятно — там живет дядя Рональд, который может рассказать о генерале Тейлоре, тут тетушки Селестина и Аделаида, у которых всегда можно достать сладости. Есть Джордж и Каспер, которые могут рассказать про то, что происходит между мужчиной и женщиной. Есть младший брат Джорджи, с которым можно подглядеть за старшими кузинами. Есть младшенькая Розалина, которая всегда поможет братьям с их проделками, если только они не имеют отношения к кузинам. Наконец, есть ниггеры, к которым следует относиться справедливо — они добрые и честные люди, хоть и наивны как дети. А что ждёт в Чарльстоне? Нет, пару раз семейство ездило туда, в основном на какие-то большущие семейные праздники, и ещё пару раз приезжали чарльстонские Боссы — одним из которых были похороны дедушки Фрэнка. Но в целом Эд инстинктивно ощущал, что будет там тетушкой Селестиной. А никто, никто не хочет быть тетушкой Селестиной!
Далее, если уж куда-то ехать то на Фронтир, на границу цивилизованного мира, туда, где делают большие деньги, где твоё выживание зависит от того, какой ты человек, окажешься ты быстрее, сильнее и хитрее красножопого врага или нет. Там растут настоящие мужчины, настоящие американцы! Эд любил охоту и частенько ездил с дядей Рональдом. Научиться стрелять — вот первый шаг к тому, чтобы быть свободным. Человек с револьвером боится только другого человека с револьвером — для всех остальных он... ну... Босс. По крайней мере так это выглядело в глазах подростка.
До 1849 года, Эдвард мечтал уехать с дядей в Калифорнию — но появившаяся третья причина изменила всё.
Генри. Старший братец Генри. Сложно сказать, любил ли его Эд — скорее нет. Старший брат делал что хотел — мог побить младшего, разыграть, отнять что-то из его личных вещей, иногда даже не потому что ему так нужна вещь, а просто забавы ради. И ему всё сходило с рук — Эдвард сжимал зубы и с тех пор как пару раз получил от отца по затылку за то, что отвлекал от важных дел из-за какой-то ерунды, никогда не жаловался. Но кроме этих моментов были и другие. Хорошие моменты — когда брат давал пострелять из своего револьвера, показывал, как его правильно заряжать... Или когда учил младшего правильно ухаживать за девушкой — правда чтобы поржать, когда тот попытается применить полученные навыки к кузине Джулии — но учил же серьезно! Ещё брат был мастером всякого рода проделок — когда доставалось самому Эду, было конечно обидно, но вот когда удавалось разыграть кого-то вместе, как они смеялись!
Только когда брата не стало, Эдвард вдруг почувствовал какое большое место тот занимал в его жизни. Да, был отец, был дядя Кристофер — но обоим всегда было немного не до молодняка. Был дядя Рональд, которому попросту нечем заняться, да только и к нему с некоторыми вопросами не пойдёшь. Ещё с братом можно было соревноваться. Стрелять лучше чем Генри, ездить быстрее чем Генри, вести себя обходительнее чем Генри, проказничать изощренннее чем Генри, прочесть книг больше, чем Генри... Получалось редко, скорее в силу возраста, чем отсутствия старания, но в каком-то смысле когда Эд говорил себе «докажу всем», у «всех» всегда было лицо его брата...
А тут вдруг — убили. Выстрелом из винтовки. Непонятно кто. Непонятно за что.
Прежде Эдвард ещё мог уехать. Даже в колледж, если бы отец хорошенько поговорил с ним, и объяснил, что для управления плантацией всегда лучше знать законы, лазейки в них, что совсем не обязательно делаться адвокатом.
Но Генри умер — а всем как будто плевать! Никто не ищет убийцу — отец даже детектива не нанял и к маршалу не обратился, будто знает кто виноват, но по каким-то причинам трусит созвать родню, пойти и пристрелить ублюдка, уложившего его старшего сына! «Трус. Трус. Трус», — пульсирует одно слово в висках. Первый бунт против отца принял форму обещания, данного самому себе, обещания во что бы то ни стало отомстить за Генри.
Поначалу Эд с юношеской прямотой приходил к отцу, к дяде Кристоферу, даже к дяде Рональду с одной и той же программой, узнать кто это сделал, а потом сделать так, чтобы он за это ответил.
Стоит ли говорить, что понимания мальчик не встретил. И точно как когда Генри подкалывал его — Эд замолчал. В разговоре отец сказал ему: «Если дурь в голове булькает иди и поработай с неграми, дурь и выветрится» — а Эдвард пошёл и правда стал работать с неграми.
Он закрылся от всех, лишь дяде Рональду иногда признаваясь, что в самом деле владеет его мыслями. Раз ублюдок смог убить Генри, он был наверное крепким ублюдком, а стало быть нужно стать ещё крепче. Сильнее, быстрее, ловчее...
Соревнование продолжилось — только место брата занял его невидимый и ненайденный пока убийца. Эдвард работал. Работал пока все тело не заполняла ноющая боль. Официальная версия — знакомился с тем, как вести хозяйство. Это правда, но не вся правда. По правде если юноша в расцвете сил вдруг бросается строить мост с черномазыми, значит он надломлен внутри, значит отчаянно пытается не сделать глупость, и заполняет тяжёлым трудом время только чтобы каждый день говорить самому себе: «Я становлюсь сильнее, я становлюсь лучше. Да, я не отомстил сейчас, но только потому что меня убьют — но скоро я сам убью, убью, убью...»
Много раз Эд просил дядю Рональда позаниматься с ним стрельбой — хоть бы и на охоте. Много раз когда дядя выпивал осторожно заводил разговор о смерти брата — наверное, интуитивно ощущая что в заговоре молчания старый Рональд Арчибальд является слабым звеном, что именно он может по старости сболтнуть внучатому племяннику, в чем же собственно было дело, кто виноват...
Спрашивал Эдвард, впрочем, и других — пастора Николаса, болтливых тётушек, мать. Для каждого — свой язык. Ни слова о мести. Якобы просто так странно, понятно, что ему не рассказали по малолетству, но уж тетушка Селестина конечно знает все. «Я просто хочу знать что случилось с моим братом, милая тетушка. Мне кажется что этот человек подстережет и меня...» — бабы любят всякие сентиментальные глупости.
Раз случайно встретив Джуди Сеймур на танцах, он решился пригласить ее — и спросить о брате, но особых надежд на это не возлагал.
В целом если отбросить эти эпизоды, а перед каждым новым разговором, Эд выжидал по несколько месяцев, чтобы никто не понял, что у него на уме, юноша стал мрачнее и молчаливее — но в целом делал то же, что и всегда. Четырнадцать лет он встретил одним из первых прочитав «Алую букву» Готорна и «Европу» Уитмена.
«Эти трупы юношей, Эти мученики, повисшие в петле, эти сердца, пронзенные серым свинцом, Холодны они и недвижны, но они где-то живут, и их невозможно убить. Они живут, о короли, в других, таких же юных, Они в уцелевших собратьях живут, готовых снова восстать против вас»
Выписал он себе в куцую записную книжку, полную разнообразных цитат — привычка ещё с детства, с тех времён когда дядя, глава семьи, за семейным столом спрашивал, чему его дети и племянники научились сегодня.
Почему-то у пронзённого свинцом юноши — лицо Генри.
«Общество деспотично по своему нраву; оно способно отказывать в простейшей справедливости»
Ещё одна выписка из Готорна. Ни законник, ни отец, никто не отомстил... Но ничто не забыто.
Кровь за кровь, братишка.
-
Но в целом Эд инстинктивно ощущал, что будет там тетушкой Селестиной. А никто, никто не хочет быть тетушкой Селестиной! Отлично)))).
-
Сколь колоритный мистер выходит!
-
Эта земля — наша земля. Наши предки омыли ее кровью трижды. В первый раз — когда высадились в Чарльстоне, поимев испанцев и красножопых ямаси. Во второй — когда один пидор в короне решил что он может диктовать американцам как им жить. Правда, пидоры в короне оказались непонятливыми. Уже, блядь, даже до дикарей в перьях дошло что надо взять свои халупы и скво, и свалить к херам с американской земли — а тупица Георг всё ещё думал что ему есть что ловить! Потом генерал Джексон поимел красных мундиров при Новом Орлеане — и лайми свалили на свой островок заваривать друг другу чаек и плакать о старых временах. Так наши отцы омыли эту землю кровью в третий раз.
С этого момента я понял, что ты очень хорошо шаришь в американской истории! :) Отличный стиль, зачитываюсь!
|
«Я, Эдвард Босс, одним выстрелом выиграл Гражданскую войну! По-крайней мере, так я думал около восьми недель.
Я хорошо помню тот безумный восторг, ту эйфорию, что охватила меня после сражения. Генерал Лайон был достойным противником — хотя мы ощутимо не сошлись бы во взглядах, я не могу отрицать его смелость, отвагу и талант полководца. Он казался мне почти что маленьким Наполеоном на службе Директории, ему одному я готов был приписать и наши разгромные поражения и упущенные нами победы. Наши командиры были пассивны — Лайон был решителен, наши командиры едва ли успешно использовали местность и элемент неожиданности, Лайон даже в день генерального сражения застал нас с голыми задницами.
Я убил его. Отрубил-таки змее голову. Я ждал когда уже Линкольн узнает, что его непобедимого генерала победили, и сдастся.
Наивысшей точкой эйфории стали «битва мулов» и последовавшая за ней осада Лексингтона — тогда наша армия казалась мне непобедимой.
«Нужно только немного нажать», — думал я, — «они ещё не поняли, что их силы рассеяны, а война проиграна».
Мой опыт подтверждался большинством кампаний Наполеона, проходивших по одному и тому же сценарию — генеральное сражение и последующий мирный договор. К тому же с востока до меня доходили новости. Джонстон и Борегар в конце июля разбили аболиционистов под Манассасом.
Ведром холодной воды для меня стало известие о подходе двадцатитысячной армии. Можете себе представить? Я слышал, что у Линкольна на востоке около тридцати тысяч, у Лайона было меньше десяти, а тут раввин в Белом Доме щёлкает пальцами и достаёт как фокусник из шляпы здоровенную толпу народу, да еще и с кучей оружия и боеприпасов!
Ладно, ладно, говорил я себе, они не могли взять людей из ниоткуда. Если их сюда пригнали, откуда-то их пришлось взять, сейчас наши...»
Эту дневниковую заметку Эдвард Босс так и не закончил. Его вдруг осенило, что по переписи населения 1860 года в США проживали 31.5 миллионов человек, из которых только чуть больше девяти миллионов оказались в составе населения Конфедерации. А значит Линкольн конечно был тем ещё фокусником, но гипотетически он мог особо не напрягаясь мобилизовать ещё пятьдесят, нет, сто, нет, даже двести тысяч человек!
Нужно было наступать, наступать именно сейчас, бросить все что есть, пока северная машина не развернулась... А как наступать когда не хватает пуль и ядер, когда не хватает провизии и лошадей?
В газетах много писали об успехах наших доблестных войск, но в середине октября шестьдесят первого Эда Босса куда больше обрадовали бы новости об успехах наших умелых дипломатов. Пора заканчивать это, заканчивать пока ещё можем выйти с высоко поднятой головой...
— Знаешь, Гас... Как-то сказал другу теперь уже капитан Босс убедившись, что никто не слышит. — Я не уверен, что мы можем выиграть эту войну. Гас, конечно, что-то возразил, и легко выиграл спор за счёт безоговорочной капитуляции противоборствующей стороны — пожалуй, Эдварду хотелось, чтобы его убедили, что всё хорошо, волноваться абсолютно не о чем, что начинать боевые действия накануне зимы опасно, а вот весной подойдут подкрепления, тогда уже и вдарим по полной...
Но процесс пошёл. Одно озарение порождает другое. С тяжелой душой, Эд возвращался мысленным взором к событиям от «Ватерлоо генерала Лайона» к своему становлению офицером, и с удивлением замечал в них много нового.
К примеру, под Уилсонс-Крик, да что уж там, и во всех последующих схватках мы побежали исключительно заваливая противника числом. А ещё... Побежавших людей собрал Гас. Это он убедил всех пойти в бой — спустя два месяца Эдвард наконец осознал, что только помог другу, а потом, поскольку Гас загремел в лазарет, собрал все лавры. Объективно говоря, это юному Эгертону следовало бы стать капитаном, ведь если бы не его поступки, Босс бы не выстрелил в Лайона...
Нет, Эд не собирался заниматься самобичеванием — он был хорошим сержантом и делал своё дело. Он даже совершил подвиг, ведь не погибни «Лев Линкольна» и кто знает, сколько ещё крови этот враг выпил бы у сынов свободной Америки. Но что сделал бы Лайон зарубив Босса? Собрал бы своих людей и повёл их в новую атаку, где вероятно словил бы шальную пулю — пехота смогла бы хвастать чуть более заслуженно, только и всего. Ладно, если бы да кабы.
Но объективно говоря, был ли Эдвард Босс хорошим офицером? Сделал ли он свою часть образцовой? Изменил ли фундаментально ее боевые качества? Нет — став капитаном он фактически остался по прежнему неплохим сержантом «Ежевичного воинства», разве что взвод стал побольше.
Если сейчас будет битва — гвардейцы побегут, как бежали много раз прежде. И это будет вина Эдварда Дэниэла Босса, который почивал на лаврах и ждал известия о победе в войне, вместо того, чтобы муштровать часть.
Быть офицером приятно. Это тешит самолюбие.
Когда удалось освободить округ Кас, Эд даже отправил Соломона с письмами. В одном — к тестю, он коротко излагал новости и просил если представится возможность, передать в Канзас письма Босса к отцу и супруге. Сами по себе эти письма не представляли собой абсолютно ничего примечательного — короткий рассказ о прошедших боях (с парой интересных деталей, в частности рассказом о дуэли с генералом Лайоном, но без конкретики вроде численности подразделений и их степени снабжения боеприпасами — на случай если послания перехватят аболиционисты), надежда вскоре вернуться домой, потому что Миссури уже почти отбит, а значит Канзас на очереди (в тот момент это было правдой). В письме отцу содержалась и история о разговоре с офицером о дяде Рональде, папе наверняка будет интересно узнать как сложилась судьба его дяди. Вообще с папой можно было говорить чуть более откровенно чем с Алисией, без подробных описаний какие мы с Гасом герои, зато с указанием, что если вдруг что-то на войне пойдёт не так и история с ордером не разрешится, возможно имеет смысл разузнать адрес дяди Рональда в Калифорнии. Да и Джордж наверное будет в безопасности там, подальше от войны, а то ведь пойдёт в партизаны, а если не пойдёт, так его и в армию Союза загрести могут...
В общем, обычные письма если не считать подписи. «Гвардии капитан Э.Д. Босс» Да ради одной такой подписи следовало пойти на войну! И отказаться от этого?! «Да ты в своём уме, Эдди?!» — так себя Эд называл только в иронических внутренних монологах, обращённых к себе же.
К тому же, может все не так плохо? Можно наладить дисциплину, показать новобранцам как залегать под обстрелом, как наступать, как быстро перезаряжать винтовку...
Разве что пострелять не получится — нехватка боеприпасов.
А уж когда к тебе обращаются «капитан Босс»...
В общем, в ноябре со своим вопросом Гас попал просто не в бровь, а в глаз. Эдвард даже поморщился, настолько болезненной оказалась для него тема. Несколько секунд молчал. И, наконец, решился.
— Надо переводиться. Знаю, ты скажешь, что я спятил. Я иногда сам себе это говорю. Да что там... только это я себе и говорю.
Эд выдохнул.
— Но посмотри на наш полк. «Ежевичное воинство», «пугала» — так нас дразнят, и хотя кому-то кроме тебя я не повторю это даже под пыткой, дразнят за дело. При этом, я, блядь, понимаю сержантов — когда тебя твои же солдаты могут нахер послать в ответ на приказ привести себя в порядок, что-то не в порядке либо с тобой, либо с воинской организацией в целом. Ты сам видишь — я уже месяц из кожи вон лезу, стараясь что-то изменить, и так и сяк пытаюсь, но нихера не меняется. Слишком давить на солдат я не могу — они просто выберут себе другого капитана. Но и оставить все на самотёк, мне, сука, совесть не позволяет. А значит надо переводиться — туда, где от нас будет больше пользы. Где то, что мы хорошо делаем своё дело будет иметь хоть какое-то значение.
Удивительно — так долго решался, а начал говорить, так легко пошло... Да, позже в колонке «Привет, Эдди» прозвучит много «ласковых» о бегстве от проблемы, о неспособности ее решить. Но это будет позже.
— Потому, вот что я придумал. Я пройдусь по взводам нашей роты, и отберу самых надежных и крепких парней, тех, у кого как у тебя или у меня заканчивается срок. Думаю их наберется на один или два взвода. А потом я поговорю с капитаном Шелби. Он, как и мы с тобой, на этой войне ещё с Канзаса — и может быть слышал что-то о нас. Я попрошу его за нас — за тебя, за меня, за Грега и за тех, кого мы выберем. Если разговор пройдёт хорошо, он примет всех нас. Да, может будет тяжело — придётся снова начинать сначала, причём чужими в слаженной и привыкшей друг к другу группе.
А вот теперь время самой трудной части.
— Слушай, Гас. Я не могу просить тебя пойти со мной — ты давно заслужил капитанские шевроны. Ведь это ты тогда людей собрал — если кто и сделает из этой роты что-то толковое, так это ты. Но там... Нам хотя бы не придётся объяснять Элис почему все истории о наших подвигах происходят на фоне наших бегущих товарищей.
Теперь уже обратного пути не было. Время поговорить с капитаном Шелби.
-
Генерал Лайон был достойным противником — хотя мы ощутимо не сошлись бы во взглядах, я не могу отрицать его смелость, отвагу и талант полководца. Вот мне понравилось, что ты это ухватил, потому что южане его и правда уважали, несмотря на пальбу в Сент-Луисе. А я про это почти не писал. И от наполеона в нем и правда что-то есть. Мужик взлетел, конечно, как ракета.
В газетах много писали об успехах наших доблестных войск, но в середине октября шестьдесят первого Эда Босса куда больше обрадовали бы новости об успехах наших умелых дипломатов. Вот это мне тоже понравилось. На самом деле в Конфедерации в целом большинство были как раз все еще уверены в победе, но я почти не сомневаюсь, что в Миссури народ уже начал понимать, что что-то идет не так.
В общем, обычные письма если не считать подписи. «Гвардии капитан Э.Д. Босс» )))))))))))))))
-
Теперь, дочитав ветку до пока что финального эпизода, могу с уверенностью сказать, что Эд Босс однозначно видится главным героем всего модуля. Раньше мне казалось, что это скорее Джозеф Джонсон, но нет, при всём уважении к Fiz'у, у него, вероятно, скорее анти-герой получится (и это всё равно более чем достойная роль). Эд Босс уже выходит по-настоящему многогранным и выпуклым, с какими-то своими скелетами в шкафу, ошибками детства, юношества и молодости, где-то сохраняющим принципиальность, но где-то и меняющимся под давлением обстоятельств и событий. Отыгран он практически безупречно, за исключением разве что пары постов "детского периода", где обилие мата и общая резкость как-то немного не вписывались в образ и картину происходящего (имхо). Всё это филигранное владение связями, точный учёт всех многочисленных нпц (я в них потерялся уже к 3-4 мастер-посту), диалоги с дневником, мысли и слова, отношения с отцом и женой, всё получилось каким-то таким живым и натуральным, что сложно не поверить, что это не вольный пересказ мемуаров реального исторического персонажа.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Как и собирался, ставлю. В этом посте, есть и характер отца, и видение войны в целом, но мне запало это ядро. Прав ты и насчёт бомбарды. Мы делаем четыре выстрела в день — и каждое каменное ядро с тем же успехом можно было выплавить из серебра. Дело в том, что хоть и упарываюсь по рыцарям, не специалист по эпохе, но вот из таких контринтуитивных деталек состоит ткань реальности – чувство, что ты играешь не героя фильма, а персонажа эпохи, когда каменный шар стоит "вообще-то дорого". Во многие такие детали я могу только поверить, но когда наталкиваюсь на те, которые и так знал, неизменно радуюсь)))).
|
-
Может, Луций все прояснит? Он выходит вперёд, явно направляется к тебе. Неловкое молчание. Как в вестернах, практически).
|
|
ЛуцийТвои люди готовы. Острия копий поблёскивают в отсветах фонарей. Длинная вереница из десяти щитов. Константин в шлеме с высоким гребнем из конского волоса. Пара легионеров помогают тебе одеться в доспехи. С поклоном подносят клинок. Во всех взглядах единый немой вопрос. Пора? Но что это? Легионер бежит от языческого лагеря! Со всех ног несётся, чуть не спотыкаясь! Пьяный, с круглыми от ужаса глазами! Что, гунны?! Атака?
— Среди людей ссора! За ножи хватаются! Колдун! Колдовство! Золото и серебро не поделил!
Легионер явно пытался передать что-то важное, но получалось не очень. Он отдышался.
— Странное было, господин. Пришли арабки, к ним Эморри подкатил. О чем-то спрашивать начал. А тут Тиест как подскочит! За нож схватился! И все с ним — рабы, моряки, даже мы, легионеры... словно наваждение какое-то... Если бы Марк Аврелий нас не окликнул, не знаю что бы мы сделали. Он послал меня к тебе. Велел передать, что все началось из-за золота и серебра.
Вскоре, появляются и сами арабки. Как ты отметил — все. Вместе, завидев тебя, они дружно преклоняют колено и касаются сжатым кулаком правой руки груди.
— Наши копья и наши жизни принадлежат тебе, господин.
Произносит за всех Алия. Поднимается.
— Не хочу начинать мою тебе службу так, господин, но тебе служит идиот, который чуть не убил меня, моих сестёр и кучу твоих людей. Я говорила с сёстрами, когда внезапно твой человек Эморри подошёл ко мне и начал спрашивать за что меня хотят отдать под суд. Я пояснила что выполняю твой приказ и попросила приглядеть за Метаксасом, чтобы тот не помешал — а этот дурень прилип как клещ или пиявка, задавая множество вопросов, словно он мой духовник или палач в пыточной, и в конечном счёте привлёк к нам внимание сахира.
Здесь к гневу в голосе прибавляется страх.
— Метаксас зачаровал рабов. Те чуть не разорвали нас, даже схватились за ножи и камни, а твой идиот только подзуживал их, мол, слабаки вы все и чем драться с бабами, лучше побейте ещё и мужиков. А ведь там же были твой лекарь и твой секретарь! Если бы сахир не устрашился твоего имени, произнесённого юным Аврелием, вместо меня к тебе пришла бы кровожадная орда одурманенных... И даже когда сахир отступил, что думаешь сделал этот идиот? Он пошёл напиваться дальше!
Алия чуть выдыхает. Эморри явно привёл ее в бешенство, и женщина только сейчас заметила вооруженных и готовых к бою легионеров. Сейчас явно не время и не место жаловаться.
— Нам вооружиться, господин?
Только и спросила арабка. Она не питала иллюзий с кем именно скорее всего придётся воевать.
Тяжелое ожидание прерывается появлением Тиеста Метаксаса, ведомого Марком Аврелием и четырьмя легионерами, правда, имеющими из оружия лишь ножи... Первое что заметит чародей — он точно пришёл не на праздник. Десяток Константина стоял словно перед боем, в полном вооружении. И никакой суеты. Ничего, намекающего на любую беспорядочность... значит не поступок Тиеста стал причиной такой подготовки. И точно не караульная служба — ведь тогда бы воины стояли на постах, а не в центре лагеря... Нет, Луций готовился... к чему? Фигуры арабок позади магистриана были лучшим объяснением. Бунт, который Тиест мог повести был вспышкой сопротивления силе, о которой Метаксас не подозревал, но которой на деле сам помог победить. Неподалёку от бывших телохранительниц Фейрузы статуей застыла Аттия, рабыня казалась потерянной и напуганной. Квирины не было. А люди в лагере язычников пляшут и поют, даже не подозревая о том, что скоро решатся их судьбы. Скоро — но не сейчас. Сейчас, решится твоя судьба, Тиест Метаксас. Судьба лидера, что пытаясь уберечь людей от кровопролития развязал руки самому опасному человеку в этом лагере. Ты мог остановить Луция Цельса Альбина раз и навсегда. Мог.
|
-
развитие событий каждый раз восхищает. Думаешь, что все ровно, а на тебе вотэтоповорот
|
История XXI. Тингиз.
Ты не знаешь, где был зачат и где родился. Ты не помнишь, где приобрёл свои первые детские воспоминания, где учился стрелять из лука и ездить верхом. «Где-то в степи», — так ты мог бы ответить. Где-то в степи, когда-то давно... Всю твою жизнь, ты шёл за Ордой. Орда — это шатёр Танри-Кута, небесного владыки, также именуемого Танри-Каганом. Небо говорит с Танри-Каганом, указывая ему дорогу, потому между собой вы обычно сокращали его титул до простого и понятного «Танри» — «Небесный». Стоя ближе всех к бескрайнему синему небу, Танри стоит выше любого человека, но он не подобен чванливым владыкам людей равнин. Нет, Танри не требует преклоняться перед ним, ест он из деревянной миски и спит в седле как и любой другой хунну. Ты точно это знаешь — ведь ты приходился ему родней. Твой отец — Аранак, был сыном одного из братьев Небесного. Предки благоволили Аранаку, он сделался в войске одним из Зур, вождей. Так и звали его, Аранак’Зур. Тебя же звали Тингиз Ойлан’Зур — Тингиз Сын Вождя — потому что ты был старшим из сыновей Аранак’Зура.
Первородство есть благо — ибо видел ты мир к востоку от Варканы, величайшей из земных вод. Серебряная от выгоревшей на солнце полыни земля, местами сменяющаяся голой пустыней — обжигающе жаркая днём, мертвенно хладная ночью. Тяжёла жизнь степняка — летом уйти к северу от Варканы в поисках места для лагеря, места, полного тучных пастбищ для лошадей, быков, овец и коз, зимой же вернуться к мертвой воде, волчьей воде, дабы подле неё переждать морозы. Тяжела жизнь степняка...
Но ты не жаловался. С самого детства — никогда. Ибо ты хунну.
Когда ты только родился, отец по традиции надрезал тебе щеки — кровь ты попробовал раньше молока, боль узнал раньше изнеживающей заботы, и первый шрам обрёл прежде чем запомнил себя. Потом к этому шраму прибавились другие, всякий раз, когда в роду кто-то умирал, ты резал себе лицо, ибо единственный достойный способ почтить память родича и друга — не слезы женщин, а кровь мужчин.
Твоё первое воспоминание — колесо. Огромное колесо повозки, в которой вы перевозили урт. Тогда ты впервые попросился на войну. Отец подвёл тебя к колесу и сказал, что когда ты перерастешь его, то пойдёшь с войском, а до тех пор тебе следует доказать, что ты достоин. — Посмотри, — сказал отец, — Ты носишь золотую тамгу. Сейчас даже последний из чёрного люда выше тебя. Потому что он воин. Он укротил жеребца плетью, а людей стрелами, он приручил женщину и поднял меч к вечному синему небу. Так почему ты носишь золотую тамгу? Он усмехнулся, ты запомнил как солнце осветило его покрытое множеством шрамов лицо. — Потому что если ты окажешься недостоин, то тебя просто зарежут за эту тамгу. И это будет значить, что ты не мой сын. Что ты не гунну.
Из далеких времён детства ты запомнил и войны, похожие одна на другую. Мужчины уезжали на войну, и возвращались со скотом и оружием. Иногда, нападали на вас — обычно, когда мужчин не было. Приход налетчиков возвещали визжащие стрелы — в каждой такой сидел злой дух, вселяющий страх в сердце, и только мужчины-гунны умели сопротивляться дикому ужасу. Когда враг нападал, тебе следовало спрятаться. Ты не боялся смерти. Но мать сказала, что только выжив, ты сумеешь отомстить за мертвых.
Вскоре отец вернулся, и ты спросил, правду ли сказала мать. Отец кивнул. — Мертвых кладут под камень, и небо не видит их. Небо видит только победителей. Иногда чтобы победить нужно бежать. Иногда прятаться. Хитрый победит свирепого, свирепый победит прозорливого, прозорливый победит хитрого. Сочетай в себе все три доблести — и никто, никогда не справится с тобой.
Порой в лагере появлялись другие степняки. Не хунну. Ты заметил, что смотрят на них с пренебрежением, могут даже убить ни за что — но при дележе добычи они получают свою долю, а на пиру их вожди сидят на почетных местах.
— В колчане много стрел. Сказал отец. — Пускай стрелы. Ломай стрелы. Подноси предкам. Но помни, сын, твой колчан должен быть полон.
Когда ты пережил двенадцать зим, то уже умел жить в седле, и орудовал хлыстом как подобает мужчине. С трудом, тебе удавалось уже натягивать лук, хотя попадать из него на скаку ты ещё толком не умел. Что у тебя получалось очень хорошо, так это владеть верёвкой. Обычно с её помощью вы водили скот или наказывали рабов. Нужно только накинуть петлю на шею и удержать веревку в руке — зверь сам пойдёт, человека потащит конь.
Из четырёх тайн мужчины ты открыл одну — тебя не одарили мечом чтобы ты познал тайны духов, тебя не одарили луком чтобы ты познал тайны воинов, и наконец, тайны женщин тоже ускользали от тебя.
Однажды ты оплошал — увидел в воде своё отражение, но не отпрянул, как подобает, а удивленно уставился на себя. Духи увидели тебя и испугались: «Что за воин растёт!»
С тех пор Варкана начала с вами войну. Солнце выжгло пастбища, там, где прежде серебрилась полынь, земля совсем побелела и потрескалась, а если лизнуть ее — была соленой на язык, совсем как мертвая вода Варканы. Камы разных колен совещались и наконец решили — Варкана отравила землю, потому что мало на неё лилось крови. Вы убили всех рабов и пленников, но и это не помогло. Красная земля осталась мертвой. Жестокое солнце жгло мертвую воду, и теперь там, где был берег, лежал лишь песок.
Тогда Булюмар’Кут, Булюмар’Кан долгий совет имел со всеми гейрами, и камы метали в огонь лопаточные кости, по трещинам предвидя будущее.
Так хунну узнали судьбу всех хунну. Ваш путь лежал по пересохшему дну, лежал на запад.
Лишь ты пока не знал своей судьбы. Узнать тебе ее предстояло совсем скоро.
Булюмар собирал всех гейров под Ордой, но многие не желали идти на север. Их влек юг, влекли истории о фарсах, народе рабов под властью камов. Торговцы говорили, что фарсы страшатся хунну превыше всего.
Напрасно Танри’кут вразумлял непокорных гейров, рассказывал истории о том, как проклятая земля фарсов развратила ушедших туда хунну, которых фарси знали под именем хионов.
Мужчины там стали евнухами — они начали стирать свою одежду, хотя все знают, что это оскорбляет духов воды, начали жить под крышей, хотя мужчине надлежит приходить в урд лишь на ночь, дабы познавать тайны женщин, даже луки они стали носить фарсийские — тут и сказать нечего!
Многие гейры прислушались. Но другие ушли и были прокляты. Ушли не вместе — маленькими группами. Как-то, ты выехал в степь и заплутал, а возвращаясь столкнулся с тремя юношами из проклятых. Все они были старше тебя. У одного даже был лук. У остальных только как у тебя — аркан, нож и плеть. Он-то и обратился к тебе.
— А ну слезай с коня, безбородый! Отдай нам нож и плеть — и кусок золота, что ты носишь на шее. Тогда мы не тронем тебя.
Дело было опасное. Если подчинишься, они вероятно оставят тебя одного в степи — пока доберёшься до урда, проклятых уже и след простынет, вместе с твоими конем, ножом, плетью и золотой тамгой. Это будет позор — но разве не учили тебя, что иногда нужно выжить чтобы отомстить? С другой стороны, это был урок мальчишке, а ты уже вырос почти вровень с колесом. Как следует поступить мужчине?
-
И вот с этими людьми ты хотел вести переговоры? (с)
|
«В последние дни, я всё чаще задумываюсь о логике исторического процесса. О том, был ли у меня шанс. Выложи я все силы свои на то, чтобы прижать Джона Брауна — когда мог, был ли у меня шанс переломить здоровенную махину аболиционизма? Думаю, в какой момент эти оборванцы нас поимели. И могли ли мы вообще их поиметь? Стреляй мы всегда на поражение, вырезай чумные гнезда под корень и сжигай мы трупы — удалось бы сдержать мор?»
Дневник выдаёт уныние. По правде сказать, Эдвард только пытался казаться стоиком, размышляющим о прошлых временах — в душе его клокотала ярость.
С чисто юношеским максимализмом, он пытался найти виноватых, понять, чьи ошибки привели к тому, что все получилось как получилось, перебирал всех от себя и Атчинсона до ебаного ниггера Брауна и жидовской морды Линкольна, так что под конец списка выходило что виноваты вообще все.
Это и вселяло отчаяние. А самое главное — Эд абсолютно не понимал, что теперь делать. Вот то ли дело «золотые пятидесятые», точнее их конец. Пятьдесят восьмой, пятьдесят девятый, шестидесятый до выборов... Времена полной, абсолютной ясности.
Пролистаем дневник до страниц, повествующих о днях перед свадьбой и сразу после неё, и увидим совсем иной тон.
«Меня как данности — не существует. То, какой я — определяют другие. Представьте себе, что все кругом уверятся в том, что Вы — неудачник. Будут посмеиваться в спину... Каких усилий будет стоить держать голову высоко поднятой, и даже в этом мрачном достоинстве будет что-то жалкое, так обедневший джентльмен даёт визит в костюме с неловко подогнанными заплатами. Нет, господа, это не обо мне! Теперь я Уэверли, я Квентин Дорвард, я Айвенго, я Роб Рой! Это Элис — Элис и другие. Они показали мне чего я стою, по настоящему показали!
Я рыцарь — живу в моем замке с красоткой, которая играет мне на флейте, и престарелым брюзгой отцом. Время от времени я с ватагой молодцев выезжаю, словно испанец на Реконкисту, воевать с чёрными маврами. А когда возвращаюсь, то в мою честь поднимаются кубки! Слава Белому Барону — герою как-то прочитанного мной рыцарского романа. Слава Боссу!
Да, друзья, I am a Boss!
В жизни оказалось куда больше поэзии чем я считал. Меня тянет на классику. Оказывается, если я время от времени буду читать моим парням на память стихи к месту, они не только не засмеют меня, но кажется даже зауважают ещё больше.
Без перемирья, роздыха и норм Они терзали, червь с червем в войне, И зверю — зверь, и людям люди — корм. И в сердце каждого ярился ада шторм!
Это Шелли. Я, впрочем, прочёл своим только первую и третью строки. Получилось красиво.
Без перемирья, роздыха и норм И зверю — зверь, и людям люди — корм.
Вообще, меня тянет на классику. Данте, суки, Данте! Аболиционисты дегенераты, они думают ниггеры будут читать Данте? Да они вообще не думают!
Смешно сказать — после рейда я махнул в Айову. Дело, конечно, кончилось ничем — мы ввалились в придорожный кабак, крича «где Джон Браун», напились и уехали домой. Было весело, хотя я по правде честно благодарен тому мужику, что отвёл меня в сторонку и сказал «шли бы вы отсюда, ребята, а то нас тут под тридцать, а вас втрое меньше» — да, черт подери, я ещё умею поступать рационально! Ра-ци-о-наль-но!
Это война и мы побеждаем! Я побеждаю!
А Элис! Ебаный нахуй, я обожаю Элис! Никакая Анжела и рядом не стояла. И все же благодарить стоит именно мою негритяночку. Если бы она в своё время не показала мне где двигать пальцами как делать женщине приятно, я бы ударил лицом в грязь.
Элис выглядела приятно удивленной моей уверенностью. И ей было хорошо — хотя, спасибо опять же Анжеле, на этот раз «спасибо» с существенной долей иронии — я уже знал, что женщины умеют притворяться, и что проверить это можно только коснувшись живота. Мышцы там в самый ответственный момент напрягаются... Зачеркнуть все это нахер. Какой я ещё в сущности ребёнок.
Смысл, конечно, не в этом. Смысл в том, что у меня есть дом, где я хозяин. Где как я скажу — так и будет. Я стараюсь быть заботливым. Привожу Элис из каждого рейда по маленькому подарочку — конечно, не «трофей», а просто что-то купленное по пути. Я уважаю ее — спрашиваю ее мнение, хоть и наедине, никогда не повышаю голос и уж точно не поступаю с ней как Стими со своей подружкой. Не знаю любит ли меня моя жена, но я люблю ее.
Любить — легко, когда ты победитель. Когда входишь в свой дом с улыбкой. Милая Элис. Я всегда буду заботиться о тебе.»
Читать те записи — какой-то особенный сорт издевательства над собой. Как будто режешь себя без ножа, режешь только ради боли.
Как можно было так ошибаться? Момент рождения малыша — пик счастья.
«Я назвал его Дэниелом, в честь старого брюзги (прости, пап, я ей-Богу любя!). Дэниэл Эдвард Босс. Мальчик мой, мой милый мальчик. Я решил, что прошло достаточно времени и начал наводить справки о дяде Рональде у людей, едущих с Запада. Не встречали ли они его?
Когда у меня родится второй сын, я назову его Рональдом, назову, хоть полное имя «Рональд Эдвард Босс» и не звучит. Р.Э.Б. Один мудак в салуне сказал, что по-русски это значит «ниггер». Пришлось дать ему по печени — спасибо Стими, показавшему пару приёмников.
Вообще мои парни — моя гордость. Что бы я делал без них? Особенно без Гаса. Вот честно, будь я рыцарем, Гаса я бы назначил командующим войском. Я что-то ещё только подумаю, а он уже выполняет. Мне было бы куда сложнее руководить без него. Сидни — краснобай. В деле от него толку мало, зато как надо сбыть трофеи, так тут он показывает себя настоящим южанином — никому не даёт спуска. Сандерс и Мур — пара стражников у трона, королевская, сука, гвардия. Если я соберусь ехать в Ад, их придётся взять с собой — иначе обидятся. И стреляют оба по правде лучше меня. Хоппер — как мы прозвали Хоппертона — этот больше по картам. У парня ловкие руки, да и вообще он несколько плутоват. Но своих не наебывает, я следил. Берроуз больше по лошадям. Но как-то Стими сказал чтобы он с любимой кобылой снял комнату, и Грег дал Стими в морду. Они подрались, и могу сказать, что Грег был хорош!
Парни — это что-то вроде пуль в моем револьвере. Без пуль как бы не был хорош револьвер, он не выстрелит. У меня всегда есть план, есть мысли, но порой моим идеям не хватает ресурсов. Благодаря парням я всегда знаю сколько голов могу прострелить.
Старый брюзга как-то назвал нас обрыганами. Я был немного пьян, меня тянуло философствовать, и я выдал отличную мысль. Рыцари ведь тоже были такими же обрыганами.
Потом я повторил шутку друганам и она всем понравилась. Мы с Гасом придумали всем прозвища — я стал Артуром, он Гавейном, Сидни выпала почетная роль Мерлина. Сандерс и Мур стали Гаретом и Галахадом, Берроуза мы назвали Персивалем. И только Стими так и остался Стими. Ланцелота не стали выбирать потому что он трахал жену Артура.
Если кто из парней посмотрит на Элис — не посмотрю что за каждого я готов пулю словить — яйца отстрелю сразу.
Моё королевство. Моя армия. Мой наследник. Да, малыш Дэниэл. Однажды это всё будет твоим.»
Однажды это все будет твоим... Как хорошо все звучало. Красивая бы вышла история. Среди хаоса Кровавого Канзаса, клан Боссов поднялся и выковал будущее, своё и целого Штата.
Красивая бы вышла история... Но пришёл жидовский маклер и посреди синагоги подтер этой историей свою мохнатую как у обезьяны жопу.
Линкольн, сука, Линкольн!
С тех пор как стало известно о результатах выборов, Эд с каждым днём становился мрачнее и мрачнее. Пугал не сам факт — пугала беспомощность. Не ехать же из Канзаса в Вашингтон мочить тирана!
А теперь спета песенка, уж этот раввин наверняка протолкнет что надо.
Поначалу, Эдвард ещё надеялся на то, что результаты голосования объявят недостоверными. Потом, что мужика просто кто-то пристрелит — должны же там быть сознательные граждане!
Но дальше ему осталось только сочинять не слишком смешные шуточки.
— Как Джону Брауну попасть в белый дом? Надеть галстук и сделать обрезание.
К тому же была ещё слабая надежда на то, что новый президент окажется здравомыслящим человеком. В конце-концов в пятьдесят девятом именно Линкольн обозвал Брауна сумасшедшим. Так может зря на мужика бочку катят, неприятно — да, но вдруг до катастрофы не дойдёт. Ведь и в первой же речи Авраам заявил, что закон о выдаче беглых рабов будет соблюдать неукоснительно. И если аболиционистские газетенки зовут Вашингтонского жидка предателем, так может будет ещё один Джон Тайлер?
Именно к этой позиции в конечном счете юный Босс и пришёл. Минусом такого взгляда была предполагаемая им полная бездеятельность. То есть как — деятельности-то было много! По дому там, по хозяйству. Но душа, сука, подвига просит!
Нет, Эдвард не хотел войны. Девятого февраля шестьдесят первого, он даже высказал свой прогноз на ближайшие события — сейчас джентльмены сядут и утрясут все вопросы. Жидочка возьмут за яйца пригрозив отделением, выбьют из него пересмотра... да всего. А там уже и переиграем случившееся с Канзасом в нашу пользу. Аннулируем конституцию, де, голосовали неправильно. Устроим правильное голосование. Будем все сидеть во вторых этажах и розы нюхать (ладно, с розами вышел перебор).
«Хаос уляжется и начнётся политика» — Эд сам не понял, что повторил слова отца.
Вышло иначе.
Десятое февраля. Терпкий вкус виски. Руки меланхолически прокручивают барабан револьвера — словно прямо сейчас, в кабак, за ним, Эдвардом Боссом, могут прийти...
Странное дело, в контексте творящейся большой политики, ему сложно было рассуждать о такой простой и банальной вещи как убийство. Первое, что пришло на ум было вообще: «Но я же не хотел войны! Я же топил за компромисс!» — как будто его в суд тащили за взгляды, за то, что он южанин и прослейвер. На фоне этого — кому какое дело до одного трупа? Они там что, с ума посходили?
«Стоило убить Макконноли» — запоздалое понимание.
Но понимание пониманием, а надо что-то делать. И срочно.
Прежде всего Эд дал кому надо денег, чтобы те узнали, где в точности теперь живет этот гребаный аболиционист — а как узнали, то сообщили в Боссланд, штат Миссури. Стими дана была персональная просьба — отыскать и собрать парней где бы те ни были. Передать им новость и велеть отправиться в Боссланд.
Не обошлось и без речи. Смысл ее в коротком пересказе был прост, мол, мы уважали демократию, но когда нас норовят засудить жиды и ниггеры, это уже не демократия, а тирания кричкотворов. Потому он, Эдвард Босс, сейчас же отправится на войну, которой он не желал — за свободу, сука, настоящую свободу.
О, пусть бы вольные могли втоптать В прах имя Линкольна, как грязное пятно Страницы славы, или написать В пыли, — чтоб было сглажено оно, Занесено песком, как след змеи. Оракула внятна вам речь? — Возьмите ж свой победный меч — Как узел гордиев то слово им рассечь.
— В общем, нахуй эту синагогу! Кто со мной?!
Бросил клич Эдвард и вышел из кабака. И снова —клич кличем, а самое трудное впереди. Самое трудное — попрощаться.
Сперва — с отцом. Объяснить ему ситуацию. Обьяснить, что теперь только победа в войне позволит сбросить жидовские суды, а нет — так замочить кого надо. Попросить позаботиться об Алисии и ребёнке.
Потом — с женой. С ней разговор вышел менее обстоятельный.
— Сегодня я узнал, что республиканцы выписали на меня ордер. Хотят подставить меня, судить и повесить. Я ухожу на войну, Алисия. Хочу чтобы ты знала — хотя у меня есть идеалы, хотя за эти идеалы стоит сряжаться и умереть, я бы никогда не покинул тебя в такое время. Но если я сейчас буду здесь, то за мной придут, и ты, и наш сын, окажетесь в опасности. Я вернусь как победитель, милая. Мы будем жить в свободной стране, где суд защищает, а не прогибается под кучку Джонов Браунов.
Он коротко вздохнул.
— Будет тяжело, дорогая. Ты должна быть сильной. Скоро всё в Канзасе заполонят аболиционисты, они будут говорить про нас всякие мерзости — про меня в первую очередь. Но отец позаботится о тебе. А если с ним что-то случится, оставь управляющим плантацией Фреда — он честный человек и всегда был нам верен, и напиши в Миссури. Твой отец или мой дядя пришлёт людей чтобы сопроводили туда тебя и ребёнка.
Пальцы бережно касаются волос, смещаются на щеку.
— Скажут — умер, подожди пять лет. Потом можешь поступать по своему усмотрению. Но я вернусь. Обещаю, милая, я сделаю всё, чтобы вернуться, вернуться как только смогу. Ты и мой сын — главное, что есть в моей жизни, и я всегда буду заботиться о вас. В лепешку расшибусь — но не брошу вас. Прости если за эти годы обидел чем.
Он поцеловал её. И добавил, искренне.
— Я люблю тебя, Элис.
А потом любил ее, возможно, в последний раз. Уехал ночью. Не оглядываясь.
-
Слава Белому Барону — герою как-то прочитанного мной рыцарского романа. Слава Боссу!
Да, друзья, I am a Boss! Лол
-
|
-
Вот и попробуй пойми, угадала или нет.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Отличный расклад, и я очень рад, что старина Родриго снова с нами!))) А также все эти Бланки, Кастро и прочие достойные своего времени люди)))
|
|
Война — это круто.
Нет, не подумайте, в процессе Эд боялся, как пожалуй и все остальные. Когда над головой свистят пули, больше всего на свете хочется упасть на землю и накрыть голову руками. Зато потом, когда всё заканчивается... Чувствуешь себя, словно сделал что-то. Что-то важное. Как в тот раз, когда вдвоём с дядей залегли в засаду, когда убили Эйбена Клиффорда. Чувствуешь... Удовлетворение. Спокойствие. И парадоксальным образом — азарт. Война напоминает шахматную партию, в которой ты выигрываешь. Аромат победы не замутняет рассудок. Есть план. Нужно его придерживаться.
Иногда, впрочем, не все так радужно. Как когда под Эдвардом застрелили лошадь — впервые, пришло ощущение возможной смерти. Отвратительное ощущение. Или когда шли ночью под пули, не зная плана, не зная схемы. «А ведь нами могли и пожертвовать», — подумал юный Босс после боя, — «И капитан точно так же кричал бы, мол, спешиться, вперёд. Потому что такова война.»
Странное чувство — хочется сражаться, но сражаться по умному. Пару раз, кажется, думая что находится среди друзей, Эд попытался сверить свои ощущения с тем, что чувствовали они. Мелькает ли у них мысль, будто сенатор Атчисон, генерал Рейд и другие «боссы» ведут какую-то свою войну, а от молодых им нужен только задор — знай себе помечай цели и жди, пока молодежь разберёт очередной городок. «Ну что же вы, вперёд!» — а была ли там семья Джона Брауна в самом деле? Или так только нужно было сказать? «Для общего дела». Мы ведь не убили ни одного из сыновей этого ниггера — Эд уже знал, что Браун белый, так что «Коричневый ниггер» стал для него скорее шутливой присказкой, периодически повторяемой среди своих, уже знающих соль шутки.
Как-то Стими сказанул, де, Эду просто не нравится что на него смотрят сверху вниз. Босс посмеялся, конечно, но затем всерьёз задумался. Всю жизнь ему казалось, что он способен на большее, и вот теперь кажется Фортуна повернулась своей наиболее красивой частью и даже позволила себя по ней похлопать: «Вот тебе банда, Эд, теперь ты лидер. Вот тебе деньги, Эд. Вот твоя невеста. У тебя даже есть твоя война».
Так откуда это недовольство? «Когда подо мной убили лошадь, когда мы шли в атаку, я чувствовал себя беспомощным. Даже когда Стими наставил на меня пушку, я не чувствовал себя так. Будто утлая лодчонка, которую волны метают из стороны в сторону. Я хотел быть опасным должен быть опасным. Должен быть человеком, с которым себе дороже связываться. Тем, кто видит засаду. Тем, кто может выхватить револьвер за долю секунды, и выстрелить от бедра. Пока что я «негодяй». А должен быть стрелком»
Это слово Эд придумал сам — и очень гордился им. Гордился тем, что оно открыло ему о мире, и о себе. Даже если ты строишь что-то — твой дом, твою семью, твоё дело, все это хрупко. Как в европейской сказке о трёх поросятах, только все наши лачуги сделаны из соломы, и выживет лишь тот хряк, кто первым додумается встретить волка хорошей порцией свинца.
«Готов ли я?»
Вот откуда сомнение. Короткое откровение на дневниковых листах.
«Я не боюсь войны. Я боюсь проиграть войну»
А способа выиграть, переломить ход истории в одиночку, Эдвард не видел. Даже если он поднимет банду взяться за дело всерьёз, начать мочить аболиционистов — это только подтолкнёт Джона Брауна действовать решительнее. Можно было бы отрубить змее голову, да только вот поди сыщи ее...
«Мы могли бы победить если бы с самого начала стали убивать их. Любой ценой выбивать живую силу противника. Но так не принято — мы разгоняем их, они собираются, ещё более озлобленные чем прежде. Они бьют нас — мы вешаем пару аболиционистов и всё начинается с начала».
Пафос этих записей имел вполне конкретный источник — Гас подарил другу английский перевод сочинения Клаузевица «О войне».
Атчисон говорит, мол, молодежь только трепаться горазда? Ну так ему бы полистать хорошую книжку: «Лишь тот может поразить внезапностью, кто диктует другому закон его поведения. Закон же диктует тот, кто действует, имея большие основания. Если мы удивим противника нелепым мероприятием, то по всей вероятности нас ждет не хороший успех, а нам придется несдобровать от ответного удара; во всяком случае противник не будет особенно огорчен нашим сюрпризом, ибо в нашем же промахе он найдет средство отвратить от себя зло».
Что мог сделать Эд? Поехать и убить кого-то? Да даже с семьёй, плевать, он не особо сентиментален. Аболиционисты пристрелят Сидни или вовсе сожгут плантацию, вот и весь итог.
«Отрубить голову змее», — единственный шанс. Без Брауна аболиционисты потеряют вожака, а с ним и инициативу. Но что ещё важнее, если Эдвард Босс будет тем, что переломил ход этой войны... С ним будут считаться. Навсегда. Браун — это фигура всеамериканского масштаба. Того кто остановит его, нельзя будет просто сбросить со счетов, забыть... Это вам не убийство «кого-то там в Миссури»!
— Мы родились не просто так. Мы можем закончить всё это. Выиграть эту войну! Аболиционисты — просто нищий сброд. Браун — наш единственный враг. Не знаю как вы, джентльмены, а я не верю в дым без огня. Макконноли может не знать где Браун — но он точно знает кого-то, кто возможно знает, где Браун. Нужно просто пройти по цепочке, от дома к дому, от змеи к змее. Пока однажды не найдём главную змею — и не закончим эту войну одним точным выстрелом из засады.
И подбадривая товарищей Эд добавил
— Я уже встречал врага, про которого мне говорили, что он непобедим, что с ним не справиться и глупо даже пытаться. Когда ловишь таких на дороге, кровью они истекают как и все остальные.
«Я найду тебя, Джон Браун. Я найду тебя. И теперь я знаю как ты выглядишь. Может только со слов тех, кто видели тебя — но знаю»
Налёт на Макконноли задумывался в сущности как допрос. Скрутить мужика, поговорить с ним серьезно. Объяснить, что с ним не шутят — от него всего-то ждут место. Или имя. Или и место и имя. Может ему придётся дать пару раз по морде или пригрозить чем страшным, да так, чтобы поверил.
Не убивать, конечно, это перебор. Но есть разница между тем, чтобы хвалить Джона Брауна (и как подозревал Эд, держать на складе всё, что нужно ублюдкам) — и тем, чтобы за него умереть.
Рейд готовил серьезно, по Клаузевицу. Это сложно — обьяснить ребятам, почему стоит не просто налететь всем с фронта, а сперва послать кого понадёжнее разведать что к чему. Аболиционисты — хитрые мрази, если бы наши всегда знали где их много, то всё было бы уже давно кончено. Нет, подходить стоит осторожно. А когда дойдёт до дела — атаковать стремительно и тихо. Пару человек же отправить в патруль, чтобы те пресекли бегство противника и не было как в Осовотоми, где доблестный генерал Рейд даже не подумал, что враг побежит и его надо бы уничтожить.
— Даже если не пригодится сейчас — понадобится потом. Мы, блядь, на войне. А значит мы должны быть осторожнее врага, хитрее врага и действовать решительно.
Стоит ли говорить, что подготовка рейда несколько отвела вопрос свадьбы на второй план. Нет, Эд все ещё частенько бывал у Гаса и вполне однозначно ухаживал за Алисией. Кажется, он даже влюбился немного в сероглазую флейтистку. Говоря с ней, юноша мог быть... собой что ли? Быть джентльменом, улыбаться когда хочется улыбнуться, обсуждать новинки в литературе, а не политику...
«С моими людьми как впрочем и вообще с мужчинами, я должен быть прежде всего офицером, пусть и без шевронов. Должен быть несгибаемым, не показывать слабости. У меня должны быть ответы на все вопросы — даже если в душе я сомневаюсь. Когда другие треплются, я должен действовать. Когда другие несутся сломя голову — выступить голосом разума. Главная моя беда — я не могу быть таким постоянно. Иногда я остаюсь наедине с собой, и тогда тот Эдвард Босс, которого я создаю, Эдвард Босс, которому не следует переходить дорогу, расслабляется. И оказывается вдруг, что я люблю стихи, что кроме Клаузевица, я с наслаждением читаю Уитмена, хоть он и северянин. Что мне иногда хочется нежности. Это незащищенное подбрюшье, и когда я думаю об Алисии, то всякий раз задаю себе один и тот же вопрос — правильно ли я поступаю? Стоит ли показывать ей то, что до сих пор видели только отец и мама? Если она полюбит меня — если — то не полюбит ли она, как и все, несгибаемого офицера, готового мир утопить в крови за свои идеалы? И увидев меня в домашнем халате, под стаканчик виски почитывающего «Листья травы», не сочтёт ли она, что этот тюфяк, которого я сам в себе презираю, и есть я? Странное дело — я хочу чтобы она любила меня сильным, но вместе с тем решительно боюсь ее пренебрежения к моей слабости. Желаю, чтобы она увидела меня каким видят меня мои люди — и в то же время с другой стороны, по женски.
We two boys together clinging, One the other never leaving, Up and down the roads going, North and South excursions making, Power enjoying, elbows stretching, fingers clutching, Arm'd and fearless, eating, drinking, sleeping, loving. No law less than ourselves owning, sailing, soldiering, thieving, threatening, Misers, menials, priests alarming, air breathing, water drinking, on the turf or the sea-beach dancing, Cities wrenching, ease scorning, statutes mocking, feebleness chasing, Fulfilling our foray.
Зачем-то, я выписал это в дневник. Между тем с каждым прожитым днём, с каждой просвистевшей над головой пулей, я яснее и яснее понимаю — юный идеалист, рассуждавший о рабовладельческом социализме, должен умереть, должен уступить место человеку практичному и прагматичному, ко всему подходящему как к очередной битве в долгой, возможно даже бесконечной, войне. Любовь — это просто ненаписанная глава Клаузевица или Макиавелли — или союзник, к которому следует отнестись с настороженностью, или очередной враг у которого надлежит забрать своё. Я знаю, что следует думать именно так, но почему-то с Алисией я пытаюсь действовать иначе. Потому что если завоюю ее как ещё одну высоту, то доведётся ли мне ещё когда-то узнать истинные человеческие взаимоотношения? Я смотрю на Стими, улыбаюсь ему, и думаю не затаил ли он обиду. Я все ещё высматриваю Клиффордов на горизонте. В Канзасе, я привык в каждом человеке находить то, как именно он хочет меня использовать, что желает получить. И если ты, милая Алисия, как все, желаешь взять у меня что-то, желательно не расплачиваясь — что тогда останется мне? Кем я тогда стану? Мой брат умер, дядя вынужден был уехать, Глэдис не дождалась меня — с отцом мы понимаем друг друга, но не более того. Ты для меня — последний шанс на новое начало, последний просто потому, что мне приходится заставить себя поверить тебе. Ты возможно сказала бы: «А с чего ты решил, что знаешь меня? Спросил ли ты вообще о моих желаниях, намерениях, планах? Может, я тайно аболиционистов поддерживаю?» — да я только об этом и думаю. Поэтому так важно занять эту высоту. Потому что когда ты предашь меня, я смогу сказать себе: «Ну теперь-то я точно сделал все возможное».
Сказать по правде, Алисия, в глубине души я не думаю, что заслуживаю любви. Я убийца — может не я убил Эйбена, но его кровь на моих руках, более того, в этом факте убийства я нахожу некое извращенное удовлетворение. Как будто это убийство сделало меня мужчиной — сходное чувство испытываешь когда впервые овладеваешь женщиной. Я убийца. И я чувствую, что готов повторить. Я думаю об окружающих меня людях дурно, и по правде считаю себя куда умнее их. Я честолюбец, которому до того докучало отсутствие восторженных взглядов, докучал вопрос «где ты был», что я сколотил банду из полнейших отбросов лишь бы в их окружении ощущать себя хоть отдаленно на вершине мира.
Иной раз я думаю — что если как сказал отец, хаос бы улёгся? Кем бы я был тогда? Фермером? Лавочником? Что я за человек, если впервые чувствую себя по настоящему живым, когда вокруг умирают люди? Ведь только в условиях хаоса я могу оказаться в центре, только благодаря хаосу я могу вскочить на трибуну и крикнуть: «Я знаю что нам делать!»
Я стал негодяем только для вида. Только чтобы отвести недовольные взгляды от моей семьи — так почему чувствую себя так, словно это становится моей жизнью?
Как видишь, в подарок на свадьбу от меня ты получишь исключительно полный грузовой вагон внутренних проблем — не знаю, насколько меня оправдывает то, что пока мы вместе, я всегда буду обращаться с тобой уважительно и по совести.
Мы не поговорим, Алисия. Этот лист я предусмотрительно вырвал и сожгу, едва дописав последние строки. В таком мире я живу. В мире где за каждое слово платить придется наличными — а потому когда дело не касается военных планов, лучше говорить поменьше.
Я постараюсь полюбить тебя так, как мог бы полюбить Глэдис. И это самое плохое окончание письма, какое только можно представить.
Э.Д. Босс. Канзас, 1857.»
Он сжёг дневниковую запись, переросшую в письмо, как и планировал. Затем аккуратно взвесил на ладони потрепанную тетрадь.
Что-то заканчивается. Что-то начинается.
Нужен ли ещё дневник?
Открыл последнюю целую страницу. Внимательно прочитал каждую запись, внесённую за последний год. Следы многочисленных сомнений. Ошибок. Компромиссов. Дописал, как другу.
«Знаешь, я ведь больше не говорю про негров и социализм. И про Руссо. Это всё в прошлом. Пора подумать о будущем».
Эдвард не знал чем закончится его первый самостоятельный рейд. Выгорит ли дело со свадьбой.
Дневник пока ещё полезен. Перед тем как идти в церковь, его придётся уничтожить.
В новой жизни Эдварда Босса ему просто не будет места.
-
Когда подо мной убили лошадь, когда мы шли в атаку, я чувствовал себя беспомощным. Даже когда Стими наставил на меня пушку, я не чувствовал себя так. Будто утлая лодчонка, которую волны метают из стороны в сторону. Вот это, кстати, круто! Вообще я ждал, что Босс это поймет на настоящей войне, но он прямо предвосхитил мысль. То самое чувство: "ты можешь быть сколько угодно хорош, но когда идёт мясорубка, тебе может просто не повести – и всё". Причем не повести может каким-то очень глупым образом – подцепил брюшной тиф, и привет: микробам все равно, как ты стреляешь.
Ну и сожженное письмо невесте, безусловно, доставляет).
|
-
Ещё и слово какое-то странное произносят — ампедрония! Кого-кого они там собрались ампедронить? Так, держите свои ампедроны при себе и никто не пострадает.
|
|
ЯзычникиБрошенные в огонь внутренности извиваются, словно клубок змей. Тщетно Аделф пытается различить что-то — колдун, не то случайно не то нарочно, собой закрыл от него происходящее с мясом. Тиест же видит. Видит сквозь режущий глаза дым — маленькая голубиная печень извивается, сморщивается, чернеет... Забавно, но именно в этой части ритуала, чародей был куда компетентнее жрецов, наука предвидения будущего всегда была ближе колдовству, чем чему-либо ещё...
Тиест видит холм, полный мертвецов в красных воинских плащах. Видит на вершине воткнутого в землю легионного орла... Юный Марк сидит у подножия трупной горы и улыбается. Из его рассеченной шеи хлещет кровь. — Моя жизнь в твоих руках. Явственно произносит мальчик. — Скоро я буду ему уже не нужен. Морок рассеивается, и сквозь сизое марево колдун явственно различил лицо Аделфа. «Но он же стоит у меня за спиной», — мелькнула мысль. И тут голова Аделфа в дыму срывается с плеч и падает. Кто-то аплодирует и смеётся. «Иногда чтобы выиграть битву, нужно ее проиграть», —Говорит Марк Аврелий Контаренон и с какой-то печалью оглядывается на Архипа, в очередной раз натянувшего свой лук. Только вот цель на сей раз — Луций, бьющийся с каким-то чёрным воином... «Маленькие люди держат в руках своих судьбы больших», — глубокомысленно произнесла насаженная на кол голова лекаря, — «Философу страшен меч, воину страшна женщина, и только дурак страшен всем». Архип смущенно склоняет голову, но Тиест успевает разглядеть в его глазах золотистый блеск. Так же сверкают глаза Татиона, уже заносящегося меч над самим Метаксасом... — Я не хочу этого делать, чародей. Но я выполняю приказы. Режущая боль в груди. Метаксас вдруг изогнулся и схватился рукой (хорошо, что не той, где был нож), за сердце. Аделф с Эморри могли это заметить. Но только не Марк. Юноша всецело был очарован волшебством ритуала. Сейчас он чувствовал себя прекрасным Адонисом, волосы его чуть трепала незримая женская рука. С эйфорией в глазах, супернумерарий оглядывается — может ли быть такое, чтобы он один чувствовал это?! И видит мрачные, усталые лица. Эморри явно жалеет о том, что принял приглашение поучаствовать в ритуале. Аделф кажется думал скорее о том, как заглянуть за плечо Тиесту, чем о религии, а сам Метаксас верно надышался священного дыма и теперь едва волочил ноги... Разве не видят они — человек создан для счастья! Политика, войны, интриги — всё мелко перед любовью. Лишь от арабок Марк ловит заинтересованные взгляды. Одна незаметно чуть оголила грудь, прикрытую лишь тонкой восточной рубашкой. Язычники кончают гимн. Теперь время отправиться за уже накрытые рабами столы и предаться священной трапезе! Тиесту как жрецу полагались лучшие куски мяса, рядом с ним предстоит восседать Марку — отличный шанс поговорить для двоих, едва ли перемолвившихся за последнюю неделю больше чем парой слов! Аделфу предстояло довольствоваться компанией хмурого Эморри на всё ещё почетных, но уже не самых почетных местах. Что до самого алеманна, то его наконец ждала нечаянная радость, после римских лежаний за столом наконец можно будет поесть сидя, ведь все складные ложа забрали себе христиане, а на долю язычников остались только стулья или свежесрубленные деревянные колоды. Остальных это расстроит, а вот германец мог ощутить себя почти что дома — разве что рабы разносят гостям вино, а не мёд, и вместо общего стола у каждого своя миска, в которую раб по требованию кладёт то или иное... Поначалу все набросились на еду — ведь никто не обедал. Но пройдет всего полчаса и язычники снова начнут поглядывать на Тиеста, как от жреца, от него ожидают чего-то этакого...
-
опасно рядом с Марком, вдруг он и на меня глазами сверкнет, придется грудь оголять!
|
История XX. Кальвин.
Эта история начинается в Антиохии — третьем городе Империи, а по мнению местных жителей, ещё и самом красивом. Действительно, как не восхититься высотой обширных стен, на западе построенных на берегу реки, а на востоке проложенных через три холма, и оттого нависающих над широкими улицами, так что прекрасная жемчужина Востока более всего напоминала чуть накренённую каменную чашу... Но не обманывайтесь роскошными домами — законы обязали куриалов жить в городах, но источник их необычайного богатства невозможно отыскать не выйдя за ворота.
До самого моря на запад, до таврийских гор на севере, на многие мили на юг — всю встречались обширные поместья местной знати. Именно плодородная, напоминающая своей мягкостью морскую гладь, почва местных долин составляла подлинное богатство Антиохии. Земля — и люди на ней живущие. Благороднейшие из земных мужей обратили себе на службу сотни горных ручьев и сам могучий Оронт, воздвигнув огромную сеть норий и каналов, доставляющих воду на самые отдаленные поля. Антиохия не знала крайнего голода даже в засушливые годы и даже снабжала хлебом всю округу — на весь мир славятся сады и пашни Дафны — по словам Либания такое же изобилие можно отыскать разве что на прекрасной Сицилии. Известны и горные виноградники Сильфиды, горной гряды к юго-востоку от претория, и белийские плантации оливок, и аманийские кедры и сосны, что считаются лучшими материалами для постройки кораблей...
За процветание жители Антиохии платят едва ли не наивысшие в Империи поземельные налоги — иногда с каждых двадцати акров земли. Такова цена богатства. Говорят, что местному достаточно просто прогуляться по горам, чтобы отыскать множество редчайших растений от целебных до использующихся в изготовлении красителей. Часто землевладельцы посылают рабов собирать дикорастущий белийский виноград — вино из него считается одним из наиболее изысканных и даже поставляется в Константинополь. Наконец, всякий ценитель знает красоту антиохийских лилий, без которых обходится редкий сад...
Ещё один верный знак того, что область не бедствует — здесь почти нет пастбищ, местные скотоводы разводят по большей части быков, которых продают для нужд земледелия. В редких местах непригодных к пахоте можно встретить овец и коз, служащих источниками мяса, молока и шерсти — и все же мясо в город везут обычно из Колхидики, морскую рыбу из Селевкии, речной же особенно богато озеро Акко, где живут самые вкусные во вселенной угри.
Богатства хватает на всех — огромные поместья богачей соседствуют с мелкими крестьянскими хозяйствами, всякая земля порой ограничена скалами или водой, так что собственность, в прочих областях Империи нуждающаяся в защите от посягательств, здесь разделена между семьями самими богами, так что даже богатейшие куриалы обыкновенно не властвуют над обширными просторами, а лишь владеют едва ли не сотнями мелких имений, разнесенных по всей области. Беднейшие из земледельцев и те могут позволить себе свыше десятка рабов — в то время как знати выгоднее отдавать землю свободным арендаторам за фиксированную плату или вовсе долю от урожая.
Но этот действительный источник изобилия Марк Домиций Кальвин не увидит очень и очень долго — его жизнь началась в 1096 году от Основания за городской стеной, и первые четырнадцать лет жизни, Антиохия для мальчика будет единственным известным ему миром, причём миром колоссальным! Шутка ли, четыреста тысяч человек населения — и это не считая крестьян, ежедневно приносящих в огромных корзинах продукты своего труда на многочисленные городские рынки.
Род Домициев относился к старым куриальным династиям, достаточно обеспеченным чтобы содержать несколько десятков рабов и поддерживать свои поместья в порядке, но на протяжении последних семидесяти лет тонущим в блаженной праздности. Вы состояли в родстве почти со всеми, кто хоть что-то значил в городе, но едва ли кто-то признал бы за вами первенство. У твоего деда, Марка Домиция Ветуса, было четыре сына — твой отец, Марк Домиций Модест, пользовался первородством, за ним по старшинству следовали Марк Домиций Барб, Марк Домиций Ветус Младший и Марк Домиций Евмолпий. А поскольку отцу твоему в момент твоего зачатия было всего восемнадцать лет, с младшим дядей по возрасту тебя разделял срок меньше декады.
Первое твоё сознательное воспоминание относилось к 347 году по христианскому счислению и касалось религии — ещё крепкий и жилистый, но уже болезненно бледный дедушка приносит подношение ларам в семейном святилище. Вокруг него собрались дядья — едва вошедший в возраст, а значит и в курию, дядя Барб, которого прозвали так, потому что он отращивал жидкую бороденку под эллина, скучающий и немного пьяный дядя Ветус, уже в свои четырнадцать полный дядя Евмолпий...
Отца не было. Позднее ты узнаешь, что сразу после твоего рождения, Марк Домиций Модест всерьёз озаботился собственным будущим и убедил отца оплатить ему юридическое образование в Берите. Правда, это была сентиментальная версия матери, мол «папа думал о тебе». В действительности стать юристом можно было только получив риторическое образование, так что скорее всего картина была немного иная. Низкорослый, рано облысевший после того, как его несколько раз лечили ртутью (за что его и прозвали Кальвином, то есть «лысым» — прозвище, перешедшее тебе), Модест, делал карьеру твёрдо решив, что однажды род его станет сенаторским. Жена? Сын? Всё это играло для него исключительно второстепенное значение.
Когда отец-таки вернулся в город — тебе было семь — то поступил на службу асессором в оффиций консуляра Сирии при посредничестве родных. Тогда же вы с матерью переехали в новый дом, поменьше дедовского и всего с четырьмя рабами, зато свой. Рабов ты помнишь — особенно кухарку Сарру и камеристку мамы Зару. Поначалу, из-за сходства имён, ты считал их сёстрами, но так уж вышло, что выглядели Сарра и Зара ощутимо по разному, даром что обе темноволосые, первая кудрявая, тонкогубая и большеглазая, а у второй волосы прямые как солома, густые брови, полные губы и смешной длинный нос вроде птичьего клюва. Да и говорят они между собой по гречески, и даже когда думают, что находятся наедине, не переходят на родной язык. Ещё был отцовский раб от ног Камани, кожа у которого была так черна, словно его покрыли слоем полированного черного дерева. И наконец, был Прим. Твой раб, а заодно и друг, даром что на пару лет старше. С этим мальчиком была связана какая-то загадка — Сарра была ему матерью, а отца у него вовсе не было. Когда ты с детской непосредственностью спрашивал кухарку, мол, разве так бывает, та почему-то странно смотрела на тебя, а один раз даже расплакалась. Не то чтобы тебе было дело, папа учил держаться с рабами строго, а мама Сарру не любила и наказывала за малейшую провинность. Но кухарка была добрая и никогда не закладывала тебя родителям если ты таскал с кухни сладости, так что когда она плакала, было в этом что-то неправильное.
Вскоре после переезда мать понесла и родила Марцию, твою сестру. Примерно тогда же твоим обучением систематически занялись — денег на покупку учителя у семьи не было, потому к вам в дом приходил один из рабов философа Евсевия Питтака, который учил тебя латыни, греческому и основам счета. У него тоже было имя, но все звали его просто «Педагог» так что именно это нехитрое прозвание и отложилось в твоей памяти. Может, потому что этому гнусному типу было разрешено пороть тебя, если ты не слушался.
Поначалу ты обещал купить его и спустить шкуру едва подрастешь, но потом подсчитал, что исполнить обещанное сможешь только лет через двенадцать. Долгий срок, а спина болит сейчас. Так что пришлось учиться со всем старанием.
Ещё в твоём детстве были процессии! Яркие, красивые! Украшенную цветами корову вели одетые в белое счастливые люди, поющие гимны. Затем животное убивали, но и это было хорошо, потому что принося жертву, люди могли попросить у далеких и равнодушных богов что-то для себя. А потом большую часть мяса жарили и ели со всякими вкусностями, на таких праздниках много пили и можно было под шумок даже глотнуть, по-варварски, неразбавленного вина.
В общем, хорошее было детство. Дела у папы шли на лад — в город приехал Цезарь, Флавий Клавдий Констанций Галл, которому для чего-то очень нужны были надежные юристы. Цезарь, как тебе объяснили, это второй человек в Империи, соправитель и наследник самого Божественного Августа. Что до Галла, то он ещё и женат был на Константине, родной сестре императора.
— Быть замеченным таким человеком, и опомниться не успеешь как я стану сенатором!
Хвастал отец матери. Ему приходилось много работать, иногда целые дни проводя в суде. Ты не удивлялся — в Антиохии стало куда тревожнее. На улицах ходили военные патрули, солдаты постоянно с кем-то дрались, но и граждане от них не отставали — богатых били бедные, богатые били бедных, верующие били галилеян, галилеяне били верующих — и все вместе били иудеев. Раньше тебя выпускали на улицу с Примом, теперь же всякий раз чтобы шагнуть за ворота виллы, следовало получить разрешение отца, и даже тогда тебя неизменно сопровождал Камани.
Как-то ночью, ваш дом закидали комками грязи неизвестные, Сарра сказала, что это изменники мстят всем, кто помогает Цезарю трясти осиное гнездо. Годами, они скапливались под городом как крысы — сепаратисты, галилеяне, персидские шпионы, колдуны! Как болезнь они разъедали этот город. Твой отец делает хорошее дело.
Здесь стоит сказать, что в тот момент ты слабо понимал все эти незнакомые слова. Разве что кто такие колдуны знал точно, да ещё слышал, что они живут в Персии. Потому и сепаратисты и галилеяне в тот момент тоже могли показаться тебе чем-то вроде страшных колдунов, наводящих порчу и губящих посевы.
В другой раз, напротив, отца пригласили на обед к самому Цезарю! Как же он был горд! Матери, тебе, даже рабам, по такому случаю были куплены шелковые туники и новенькие плащи. Никогда прежде ты не видел таких величественных мужей, таких прекрасных, усыпанных жемчугом и только что не покрытых златом, женщин. Вы сидели конечно не за господским столом — зато в самом начале подошли к хозяевам, преклонили колени и поцеловали пурпурные сандалии.
Особенно тебе запомнилась Цезарисса — прежде ты никогда не видел женщину, так явно сочетающую в себе очевидные лета с очарованием молодости. Если бы не морщинки в уголках глаз и губ, а также на лбу, ты никогда бы не подумал, что женщина эта чуть не вдвое старше твоей матери, до того она была красива и величественна. Даже волосы Константина носила уложенными в изысканную прическу, формой и обилием жемчужных нитей напоминающую округлую стемму. На фоне этой женщины большеглазый, коротковолосый Цезарь с его бритым подбородком казался просто мальчиком-рабом.
— Какой красивый мальчик.
Сказала государыня твоему отцу, когда ты поцеловал её сандалию. Кальвин-старший мигом нашёлся с ответом, все же он был отменный оратор.
— Как и вся наша семья, Божественная Цезарисса, сын мой принадлежит тебе. Бери, раз красота его услаждает твой взор.
Императрица рассмеялась.
— Детей мне ещё не подносили. Как твоё имя, человек, и кому ты служишь? — Марк Модест из рода Домициев, госпожа. А господин мой — Славнейший Гонорат.
Константина ещё раз внимательно посмотрела на тебя и что-то в её взгляде заставило тебя намертво опустить глаза в пол.
— Мой брат Констант брал на воспитание знатных юношей. Что скажешь, муж мой, не последовать ли нам их примеру? А впрочем, это следует обдумать. Иди же, Марк Модест из рода Домициев, и знай, что скоро я спрошу у тебя твой подарок, так или иначе.
Никто в семье не сомневался, что так и будет. Все ликовали — мать грустила молча. Спустя месяц, среди ночи раздался стук в ворота. Едва раб открыл, как в дом влетел дядя Евмолпий.
— Схватили! Всех схватили!
Кричал он не заботясь о том, чтобы его не услышали.
— Легионеры хватают декурионов! Одного за другим, каждого, кто входит в курию! Папу схватили, братьев Барба и Младшего схватили! Бежать нужно, бежать!
На сей раз женщины плакали. Мама, рабыни. Плакали и собирали вещи. Отец торопил их, но вы не успели. В ворота снова постучали.
Дядя Евмолпий выглянул на улицу через потайное окно и побледнел.
— Легионеры...
Пришлось открыть ворота. В дом вошло разом человек восемь, в полном вооружении. Вёл их декан в шлеме с большим гребнем.
Мужчины выступили вперёд, белые как смерть, дрожащие. Они надеялись, что заберут только их, а ты никак не мог понять — почему отец, всегда такой уверенный в себе, знающий что сказать, молчит. Почему не объясняет этим бандитам, что служит Цезарю, что Цезарь накажет их за любые злодейства! Вы ведь курия! Ни один воин не посмеет схватить куриала под носом у императора, пусть и не Августа!
Но папа ничего не говорит. Только молча поднимает над головой обе руки.
— Мы здесь не за вами.
Коротко бросил легионер.
— Цезарисса желает получить свой подарок. Мальчик может взять с собой раба.
Непривычно ехать на лошади через город, да ещё и в окружении воинов. На мрачных улицах сегодня горело множество факелов, легионеры вытаскивали из домов каких-то людей. Раз ты видел какого-то пьяницу, верно упавшего на мостовую в лужу пролитого вина, рядом с ним стояли на коленях несколько женщин и рыдали. Солдаты норовили поднять их, кажется, чтобы обнять и утешить, но те упирались и тянулись к телу пьянчуги как будто тот просто прилёг на мгновение и вот-вот должен был встать и отвести семью домой...
Странная ночь.
Ты будешь жить во дворце, с ещё двумя десятками юношей из семей куриалов. Будешь жить в роскоши, и ничего не услышишь даже о том, чем завершилось досадное недоразумение с солдатами, о котором говорил дядя Евмолпий. Иногда будут приходить отец и мать, которые объяснят, что добрая Цезарисса взяла тебя на воспитание. В общем, всё было хорошо...
И все же ощущение некой неправильности ситуации не отпускало тебя. Как будто той ночью ты увидел краем глаза совсем иную жизнь, и как бы мало одежды не было на прислуживающих вам сириянках (тебе, впрочем, было десять, так что ты ещё не понимал самой сути, а просто глазел на нечто новое), это ощущение не уходило.
Да и другие дети не то чтобы выглядели счастливыми. До тебя долетали обрывки разговоров тех, кто постарше. — Заложники... — Курия перебита... — Чтобы не бунтовали...
Правда стоило подойти поближе, как юные куриалы тут же затихали.
— О чем это вы говорите? Зачем мы здесь? Как-то осмелился спросить ты. Дети сочувственно переглянулись и, наконец, один из них неуверенно попытался ответить — В городе много бунтовщиков. Нас сюда взяли чтобы защитить. Понимаешь? Чтобы даже если что-то случится с нашими семьями, наши рода не прервались.
Он попытался изобразить улыбку, но больше никто не улыбнулся.
Цезариссу ты видел редко. По большей части она приглашала вас по двое или трое, когда желала послушать пение — петь вас учил раб-евнух, тот же, что преподавал вам классическую поэзию. Если императрице нравилось, как вы поёте, то она обнимала вас и кормила сладостями. Если не нравилось — евнуха заменяли другим евнухом.
Как и всегда память размыла многие из этих встреч, оставив лишь одну. Самую яркую. Тогда евнух приказал наказать тебя, а ты, чувствуя за собой смелость и правду, решил вымолить прощение за какую-то шалость напрямую у госпожи. И ты увидел ее, величественно-прекрасную как и всегда с одной маленькой оговоркой. Божественная Констанция была пьяна — более того, компанию ей составляли собственные рабы.
— А, мальчик...
Окликнула тебя императрица. Ты уже и забыл зачем пришёл. А она видя как ты пятишься знай себе смеётся.
— Не бойся, глупый. Ты даже не представляешь, как тебе повезло. Мой муж император, властитель всего Востока. Скоро ты подрастешь, и он одарит тебя поместьями и титулами, должностями и рабами... Если конечно твои родители не станут бунтовщиками, но они же не станут? Кто же станет бунтовать когда у единственного сына такое замечательное будущее?
Рабская свита противно хихикает. Константина замечает это и оглядывается на них с видом Юноны. Все звуки стихают.
В блестящем будущем нет ничего смешного.
-
Превосходный вводный пост! Ничего, скоро Август Констанций разгонит этот серпентарий ;) В это же время в нескольких кварталах: молодой человек, похожий на Луция, что-то пишет. За кадром играет: "Наша служба и опасна и трудна. И порою куриалам не видна. Просто где-то на востоке цезарь Галл
Честно Сильно пум-пум Жить не хочет"
|
Римская социальная «Пирамида»: сословия, классы, особые группыКак следует из названия данная статья посвящена различным категориям населения в Римской Империи. Основное деление — Honestiores и humiliores. Иногда для обладателей почетных должностей добавляют третью категорию — Honorati. После того как Каракалла даровал римское гражданство всему населению Империи, а римляне стали давать его всем подряд (например, варварам поступающим на военную службу) гражданство как таковое в известной степени обесценилось. Honestiores — Буквально «почтенные, уважаемые» это обобщающее название для всех, кто в Империи обладает какими-то плюшками по сравнению с остальными. Это сенаторы, куриалы, философы и ветераны. Humiliores — Буквально «низшие», «низкородные», «смиренные». Все остальные кроме рабов. Кстати, например жрецы и священники — это тоже humiliores. В чем основная разница — нельзя вступать в брак друг с другом почтённым и смиренным. Это запретил Константин Великий, правда в наш период этот эдикт трактуется половинчато — благородный мужчина не может жениться на низкородной женщине. Уже в V веке это станет строгим запретом. Также, почтенные могут рассчитывать на более лёгкие наказания в суде. Вообще есть ещё разница в повинностях и налогах, но я не буду ее касаться, чтобы никого не запутать. «Почтенные» впрочем не являются синонимом «знатных». Например Либаний считал знатными людьми тех, чьи предки хотя бы в четырёх поколениях были сенаторами. Впрочем, христианство эти языческие представления сильно подмывает — но всё равно, знать это прежде всего сенаторы. Сами сенаторы делятся на три ранга (по убыванию статуса): Сиятельные (Иллюстрии) — в игре этот ранг у Лупицина. Высокородные (Спектабили) — в игре этот ранг у Аврелиана. Славнейшие (Клариссимы) — в игре этот ранг у Максима и Кесария. Собственно сенаторский ранг — он для вершителей судеб и жестко отделяет имперскую элиту от «всех остальных». И этот ранг передаётся детям вплоть до четвёртого поколения (важное уточнение — передаётся не конкретный титул, а сенаторское звание в целом, поэтому дети патрикия Флавия Тавра не иллюстрии, хотя по наследству и получили право участвовать в заседаниях сената, в 364 году будет введён ещё закон по которому сенаторское звание автоматически получают только потомки, рождённые после зачисления в сенат). Дочерям правда сенаторский ранг передаётся только до замужества, зато точно повторяет ранг отца. Главное право сенаторов — собственно заседания в Сенате Константинополя. Это именно право, не обязанность. Большинство сенаторов перманентно находятся на службе по всей Империи. Маленький гайд по коррупции от римлян. Если вы иллюстрий и можете вводить в своем аппарате должности, подразумевающие сенаторский ранг — делаете это и продаёте эти должности тем, кто больше заплатит. Из-за таких мошеннических схем, клариссимат раздулся настолько, что в 440 году клариссимов вовсе лишат права участвовать в заседаниях Сената Ещё важно понимать что последующий сенаторский ранг не отменяет базовый. Полная форма титулования иллюстриев — «клариссим и иллюстрий», спектабилей —«клариссим и спектабиль». Из-за этого можно встретить путаницу в документах, когда например даже консулов зовут просто клариссимами. Допустим, вы получили должность, подразумевающую сенаторский ранг (грамота на назначение на такую должность так и называлась — кодицилл клариссимат) Как попасть в сенаторы? Для начала — вы предоставляете этот документ Префекту Города (Рима или Константинополя), потом вы должны подготовить и произнести три речи от имени трёх действующих сенаторов («этот человек говорит за меня»), а от ещё трёх получить рекомендации. Затем Сенат голосует за кандидата или отклоняет его. Такая сложная система нужна, чтобы никак не просочились случайные люди — правда Август все ещё может личным указом всех нагнуть и протолкнуть человека в сенаторы. Иногда бывает и обратная ситуация — император не желая ссориться с сенатом пишет особую бумагу, освобождающую неугодного сенатора от поста. В любом случае в честь кандидата могут быть проведены спортивные состязания. Каковы привилегии сенаторов? Если их вдруг обвиняют в преступлении — судить их может только Префект Города лично или его прямой представитель. Либо сам Август. Сенаторы не платят налогов кроме глебы (о ней в разделе о титулах выше), не несут никаких повинностей кроме претуры (о ней там же). Стоит ли говорить что к сенатору нельзя применять телесные наказания. Совсем. Сенаторы в основном получают доход со своих земельных владений — даже если сенатор начал с низов, на полученные за службу деньги, он вероятно купит землю. Многие сенаторы также покупают корабли, которые потом сдают в аренду «бизнесменам» (экзеситорам). Несмотря на наличие формальных предписаний, многие сенаторы живут в провинции и Город (тот или иной) посещают только в каких-то уж совсем исключительных случаях. Образ жизни у сенаторов по большей части совершенно беззаботный — только меньшая часть стремится к участию в управлении Империей. Тем не менее стать иллюстрием все же считается престижным — потому обычно молодые сенаторы, получившие титул по наследству, где-то с 20 до 25 лет стараются получить наиболее кошерную должность — «Префекта Города». Кошерную, потому что занимают её всего год. Иногда связи позволяют получить этот титул (и иллюстриат) без предварительной службы, иногда только отбыть по году или два наместником каких-то провинций. Следующий за сенаторским ранг — Перфектиссимы (Превосходнейшие). Этим рангом обычно награждают тех, кто находится на предсенаторских ступенях — императорских агентов, асессоров, прокураторов, прошедших все должности куриалов, выходящих на пенсию чиновников. Некоторые коллегиаты (главы корпораций ремесленников) тоже награждаются этим титулом. Им также могут наградить командиров воинских подразделений в ранге трибуна после пяти лет безупречной службы. Татион вот если сумеет вернуться, станет перфектиссимом. Внутри это сословие делится почти как рыба, на три «порядка» или «ранга» — Превосходнейшие первого порядка. Этот ранг присваивают императорской милостью или за службу. Он даёт свободу от всех личных повинностей. В игре это Луций. — Превосходнейшие второго порядка. Это ранг для куриалов прошедших все магистратуры. Он тоже даёт свободу от всех личных повинностей. В игре это отец Марка Аврелия Контаренона. Его же получают актуарии и нумерарии (страховые чиновники и налоговики) при выходе в отставку. — Превосходнейшие третьего порядка. Этот ранг можно купить за деньги. С точки зрения закона — Ничего не даёт, но почетный. На практике это доход правителей провинций. Они вводили фиктивные должности высокого ранга, типа «двадцать пятого заместителя» и продавали ее какому-нибудь богачу. Тот в сущности получал то, что получают первые два порядка — но если это вскрывалось, почетный перфектиссимат не отбирали, просто лишали освобождения от повинностей. Титул перфектиссима не передаётся по наследству, однако, вплоть до внуков потомки перфектиссимов не считаются «смиренными» в суде. Далее следуют Всадники (Эквиты) — в наш период это уже просто почетный ранг которым награждаются некоторые коллегиаты. Причём он стремительно исчезает — в 380 году будет последнее упоминание Всадников в законах. Его отчасти сменит Эгрегиат. Эгрегий этот просто титул, которым могут именовать себя Всадники, но именно он вероятно вытеснил архаичный термин. То, что относится к перфектиссимам о наследственных правах, относится и к эгрегиям. Следующее звено — средний класс, «почтенные», включающий в себя куриалов, философов и ветеранов. Внутри этого сословия достаточно высокая мобильность, юноша, достигший двадцати лет, независимо от того сын ветерана от, сын философа или декуриона, имеет перед собой несколько дорог: — Получить образование и стать философом. — Пойти служить в армию (или как вариант — поступить в ученики к оружейнику, об этом будет ниже) — Пойти на госслужбу. — Войти в курию. Собственно о куриалах следует сказать первыми. Это муниципальная аристократия. Сколько их всего? Восток Империи населён в целом гуще — там в городской курии в среднем триста человек. На Западе города меньше, там обычно где-то по сотне. Чтобы войти в курию (совет) города, нужно иметь не менее 25 югеров. Один югер — это не фиксированная единица, в разных областях он измеряется по разному. Например, в фантастически богатой Азии, один югер это 60 акров пахотной земли или 15 акров виноградников (15 акров — это чуть больше шести гектаров или 607 соток на нынешние величины. Стандартный дачный участок советского времени это шесть соток, так что можно прикинуть насколько крут куриал). Иногда делались исключения — в основном для регионах с большими проблемами с пахотной землёй. Так, в Аравии имущественный ценз был меньше. Бывала и ситуация когда имущественный ценз мог пройти, скажем, богатый купец, чьё состояние измерялось в кораблях и рабах. Так было в Александрии где хлебная торговля давала какие-то сумасшедшие деньги. Отчасти имущественный ценз позволяли преодолеть также живущие на земле люди. Их измеряют «головами» — головой считается и арендатор и колон, и раб, причём одна голова это один мужчина или две женщины. Римская цивилизация — городская, так что землевладелец с владениями выше имущественного ценза законодательно обязан проживать в городе и войти в курию. То есть купив землю в окрестностях какого-то города человек обязан был войти в курию, если не имел освобождения от этих обязанностей (например, не был сенатором). Декурионы имеют достаточно обширное число муниципальных обязанностей по управлению городом — но параллельно имеют право исполнять внештатные государственные должности или заниматься адвокатской практикой. Ещё две кошерные возможности для наследственных декурионов или землевладельцев откосить от куриальных обязанностей, это принять духовный сан или получить государственный пост. Философы — врачи и учителя — получают освобождение от куриальных обязанностей если осуществляют свою практику. В целом наиболее кошерным считалось образование в Риме, Константинополе, Афинах, Александрии, Бейруте или Антиохии, но в каждом более-менее нормальном городе преподавали два штатных философа (состоящих на зарплате у города) и нное число ведущих практику. Зарплата «штатных» учителей колебалась — учитель философии (грамматики) в Галлии получал 48 солидов в год, учитель права (риторики) ровно вдвое больше, 96 солидов, учитель риторики в Трире — 120 солидов. Однако, поскольку обучение подразумевало гонорары от учеников, философы жили мягко говоря не на одну зарплату. Образование было нехилым социальным лифтом — мы знаем примеры бедняков, которые состояли слугами при философе и таким образом получали образование. В городе были также штатные должности врачей — старший врач получал около ста солидов, второй врач 70, остальные по 50. Однако, и здесь тоже зарплата не основные доходы, они уступают гонорарам. Иногда зарплату философам вообще выдавали продуктами — продовольственными пайками ценой четыре солида штука. В начале этого абзаца я написал, что философы это врачи и учителя, но была и ещё одна важная категория — архитекторы. Это суперзакрытая и небольшая категория — чтобы стать архитектором нужно было получить образование (философское или риторическое), потом поступить в ученики к архитектору. Учителя начальных школ, преподающие чтение и письмо, философами не считались и никакой специальной зарплаты не получали. Что насчет чиновников? Здесь всё сильно по разному, но в основном живут они на (зачеркнуто — взятки) зарплату. Она очень высокая у старших служащих — юристы высшего ранга работающие при офисе Префекта Претория Востока могли получать от тысячи до двух тысяч солидов в год. Это конечно абсолютный рекорд — юрист при августальном префекте Египта получал 180 солидов в год) при военачальнике — 56 солидов. Юрист проконсула Африки получал 720 солидов, а работающие юристы при аппарате Префекта Города (в Риме и Константинополе) — всего 600 солидов, вероятно потому что их было много. Обычно чтобы серьезно продвинуться на госслужбе нужно иметь образование юриста — это 2-3 года обучения риторике и 4 года обучения праву. В целом госслужба не для бедных, потому что адвокатскую «лицензию» после окончания обучения следовало купить. В общем юристов называли «барристеры». Наоборот, собственность какого-нибудь гонца исчислялась только домом, мебелью и одеждой. Зато каждый госслужащий имеет право передать должность по наследству — причём наследник может даже кому-то продать унаследованную им вакантную должность. На зарплату госслужащие, как и сенаторы, стараются покупать землю. Немного поговорим об армии. В одной из предыдущих статей я писал, что сыновья ветеранов обязаны были служить — но в действительности для них была лазейка, связанная с возможностью стать декурионом «по месту прописки». Ещё одна особая категория военных — оружейники (фабриценсы или барбариценсы). О них важно понимать, что формально они служат в армии, получают звания и в законодательстве при выходе в отставку считаются ветеранами. Вершина такой карьеры — примикирий фабрики. Хотя конечно обычно это потомственные династии оружейников. В среднем же классе большая часть христианского клира — епископов обычно неформально приравнивают к сенаторам. Если сенатор принимал сан, то обычно мгновенно становился епископом, так было, например, с Амвросием Медиоланским. В случае становления сенатора епископом он обычно жертвовал все свои богатства Церкви (обязан был по закону пожертвовать 2/3 собственности). Но все равно Папы и Патриархи обычно не одобряли привычных к роскоши кандидатов из сенаторского сословия, обычно бывших наместников провинции, в которую их продвигали уже на духовный пост. Иногда епископами могли стать и философы — это случай Августина. И совсем уж единичные случаи, когда в епископы приходили из армии. Большинство высшего духовенства — куриалы, которые таким образом избегали обязанностей по курии. Опять же, это не очень нравилось уже епископам — потому что в законе духовенство не обладало четким иммунитетом от куриальных обязанностей и священников-куриалов регулярно могли призвать к их выполнению, например, организации театральных зрелищ, что церковь вообще-то осуждала. Провинциальных священников много — в среднем по одному на каждые две квадратные мили. Не могут священниками становиться только арендаторы, колоны и рабы. Священники — внезапно, могут торговать, причём освобождаются от хрисаргира, налога на торговлю. Патриархи получали от Церкви зарплату равную зарплате Префекта Претория, богатейшие епископы могли получать до трёх тысяч солидов в год, но зарплата беднейших из епископов составляла всего около тридцати солидов в год. На зарплате же состояли священники в tituli — городских церквах в непосредственном подчинении епископу. Собственно обычно там служили те же священники, что и в кафедральном соборе — каноники и кардиналы. Собственно, кардинал это изначально священник, занимающий постоянное место при определенном храме, а каноник — священник тоже внесённый в зарплатные списки епархии, но без привязки к определенному храму. Кардиналы считались круче, хотя и получали меньше денег. Сельские священники живут только на подарки прихожан. Для такой церкви фонд пожертвований составляет 3-6 солидов в год и из них два солида в обязательном порядке уходят в налог кафедраликум (взимаемый церковью с приходов), а треть общей суммы должна быть потрачена на освещение и ремонт. Зарплаты формируются из совокупного фонда пожертвований — на Западе была четкая система как и что пилится (четверть епископам, четверть священникам, четверть на строительство и ремонт, и четверть на благотворительность), на Востоке такой системы не было и все делалось на коленке. Потому Церковь на востоке активно занимает деньги, а потом пишет Августу челобитную с просьбой погасить долг. Контринтуитивно, но при этом на Западе не было особой должности бухгалтера при епископе, а на Востоке она была и называлась экономом. Зарплаты Церковь платит также сотрудникам церковных архивов, адвокатам Церкви, дефенсорам (следящим за порядком внутри общины), персоналу госпиталей, приютов, богаделен и так далее. При этом на Востоке такие сотрудники обычно входят в клир — а на Западе к ним относятся пренебрежительно, а если посвящают в клир, то те оставляют свои посты. Минимальный возраст для посвящения в иподиаконы — 20 лет. В священники — 30 лет. Однако, правила по возрасту часто игнорировались. Духовенству запрещено без разрешения епископа покидать епархию где священник прошёл посвящение. Церковные земли облагаются налогами. Кстати, поскольку в духовенство шли амбициозные сенаторы (епископов-то ставят пожизненно) и не желающие делать что-то по курии сенаторы, то очень часто такие «светские» священники «благодарили» своих покровителей, которые помогли им добиться сана буквально даря им часть церковной земли. Церковь это жутко бесило: но запрет на такие дарения будет издан аж в 470 году. Огромная путаница в отделении собственности епископа от собственности Церкви — разрешат её тоже только в пятом веке. Среди торговцев элиту составляют навикуларии — сидящие на военных поставках и транзите хлеба из Африки. Обычно такие торговцы объединяются в коллегию — причём на добровольной основе туда могут вступить даже сенаторы. В целом чтобы войти в коллегию нужно купить особую землю, подлежащую налогу на морские перевозки (собственно — навикулария это название налога). Коллегия помимо обеспечения военных заказов занималась в основном постройкой и ремонтом кораблей, но несмотря на огромные расходы, связанные с членством в ней, это было очень выгодно, потому что давало освобождение от налогов определенной части владений, иммунитет от таможенных пошлин и льготное право на перевозку любых грузов по сниженной цене. За навикулариями — следуют торговцы шелком и ювелиры (аргентарии), а также пекари. У первых двух категорий обычно был неочевидный доход — они давали деньги в долг под проценты. Что до пекарей, в «элиту» торговцев они попали потому, что римский пекарь это обычно землевладелец, владетель мельниц и пекарен, «крупный бизнесмен», а не просто лавочник. У каждой из этих категорий купцов также были свои коллегии, они могли попасть в городские советы, но обычно в городах, где толком не было землевладельческой знати, или в случае какого-то исключительного богатства. Ещё к Honestiores относятся независимо от капитала ветераны, занимающиеся торговлей, но в силу не богатства, а службы в армии (дающей им льготные условия торговли — в частности свободу от налога на торговлю). Для honestiores очень важна «прописка» — в каком городе владеет землёй тот или иной землевладелец, практикует философ, получил землю ветеран, состоит в коллегии купец. Сменить такое полисное гражданство можно продав всю собственность в одном городе — и купив её в другом. Если собственность распределена между разными городами, полисное гражданство считается по происхождению. Если речь о детях — то по отцу. Humiliores — Самая большая часть населения. Большинство торговцев, ремесленники, строители. Все они создают коллегии — в первую очередь для переговоров с курией о ценах. Правда членство в коллегиях в наш период пока добровольное. Зато и необременительное — всего-то надо жить в городе и осуществлять деятельность. Здесь же конечно крестьянство. Класс мелких земельных собственников в Империи стремительно хиреет — за счёт необходимости разделять наделы между сыновьями и давления со стороны крупных собственников, большинству крестьян куда выгоднее брать землю в аренду, даже если рента оказывается выше налогов. В неурожайный год крестьяне вынуждены занимать деньги (а ограничения процентной ставки в Риме пока нет) — и в уплату долгов у них частенько отбирали землю, а иногда и вынуждали продавать детей. Живут свободные крестьяне деревнями, во многом потому что так проще защищать себя. По всей Империи была распространена совершенно криминальная практика, когда крестьяне скидывались на взятку командиру местного гарнизона — и когда приезжали сборщики налогов или кредиторы, их сопровождал десяток солдат при оружии, ласково намекающих, что лютовать не следует. Вдобавок когда против таких крестьян судились — полководец подавал встречный иск через военный суд, и, конечно, выигрывал дело — армия стояла за своих горой. Правда иногда полководцы обманывали крестьян, сами за защиту вынуждая их продавать или завещать покровителю землю. У всех humiliores есть «прописка» — они обязаны проживать в местах своей деятельности, зафиксированных при переписи. Регистрация проходит деревнями у свободного сельского населения, по коллегиям у городского и по имени хозяина у арендаторов. Положение арендаторов (колонов) постоянно ухудшалось — так, Константин подарил землевладельцам власть господина над арендаторами, вплоть до права заковать их в цепи при подозрении в побеге, Валент запретил им покидать земельный надел или даже просто отчуждать часть своей собственности без разрешения хозяина. Однако, пока что колон ещё может подать на хозяина в суд — это право у «крепостных» отнимут только лет через двадцать после событий игры. Крепостным это не очень нравилось, и они сбегали — по закону через тридцать лет поле успешного побега, колон считается свободным. Большая проблема заключалась в арендаторах, которых хозяин отпустил и они стали арендаторами в другом месте, или свободных, ставших колонами. С точки зрения закона арендатор «без хозяина» и хозяйский несколько различались в правах. Здесь подходы в двух половинах Империи отличаются. На Западе — колон становится колоном господина у которого обрабатывает участок. На Востоке — колон и его потомки прикрепляются к участку, который семья обрабатывает в течение тридцати лет. Их нельзя отпустить — но нельзя и согнать. Основное различие в правовом статусе детей — на Западе дети колонов без господина свободны, а на Востоке они через тридцать лет тоже станут «крепостными». Закрепощение проявлялось и в тяжести ренты — если государственные налоги составляли треть урожая, то рента доходила до половины (зерном или золотом). Плюс к ренте было принято присовокуплять «подарки» хозяину — обычно мясо, фрукты, мёд. И несмотря на такое закрепощение в колонат стояла очередь — в первую очередь потому, что наделы арендаторов были больше. Для сравнения — самые маленькие наделы свободных крестьян составляли 1-2 акра. В аренду же можно было взять аж двадцать акров. Бывало конечно всякое — и свободные крестьяне с владениями в сорок акров, и преуспевающие колоны, которые держали своих рабов и стада овец. Но в целом свободное крестьянство скорее умирало, колонат же расцветал потому что колонами становились рабы-вольноотпущенники и многие пленные. Наконец, некоторые humiliores работали на церковь — например, это был штат «младших чинов» (вроде певчих или привратников), могильщики (фоссории — их в одном Константинополе была тысяча), сиделки в церковных госпиталях (тоже под тысячу). Такие штаты рождались потому, что церковь бесплатно ухаживала за больными и устраивала похороны. В самом низу пирамиды находятся рабы. Их уже не так много — огромные обрабатываемые рабами латифундии ушли в прошлое, в основном рабов используют в области домашнего хозяйства, либо как, внезапно, управляющих поместьями. То есть у нас натурально бывала ситуация когда колонами, римскими гражданами, рулили рабы. Так римская знать обходила проблему лжецов-управляющих (vilici) — назначить было проще того, кто полностью зависит от тебя лично и кого можно наказать на своё усмотрение, чем взять на работу свободного. Ещё одна классическая рабская работа — astores, рабы, которых раю посылает как своих агентов, например, с письмом или проверить, как идут дела в каком-либо поместье. Ещё рабы часто выступают подмастерьями ремесленников. Купцы используют рабов в качестве своих коммерческих агентов — institores. Иногда рабы держат лавочку или мастерскую для хозяина, оставляя за собой избыточную прибыль. Наконец, рабы используются как моряки и даже капитаны. Домашние рабы — признак статуса. Каждому претендующему на знатность нужно держать хотя бы одного. У богатых сенаторов их обычно сотни. Рабство в сфере сельского хозяйства сохранилось, но стремительно хиреет — в наш период оно процветает разве что в Италии, где за время существования Империи у потомственной римской знати образовался целый огромный слой потомственных рабов. На Востоке если рабов и сажали на землю то предпочитали делать это на тех же условиях, что даются колонам — это называлось duasi coloni. По факту это уже те же колоны и есть — у них даже было личное имущество, они писали завещания — хозяин мог аннулировать такое завещание (естественно, недействительное юридически) и забрать имущество себе, но так обычно не делали. Валентиниан запретил продавать сельскохозяйственных рабов отдельно от земли, которую они возделывают. Отдельная категория — государственные рабы. Их используют на монетном дворе — денежная эмиссия дело настолько очевидно коррупционное, что свободных к нему не допускают в принципе. Еще государственные рабы работают на красильных и ткацких фабриках, делающих одежду для армии — и на конных заводах, выращивающих для армии лошадей. При таких заводах есть даже рабы-ветеринары. Откуда берутся рабы? Прежде всего — либо размножаются естественным путём, либо захватываются в войнах. «Эй, Магистр, но Рим стал в общем меньше воевать — и точно меньше вести наступательные войны!» — тут же скажут мне, но дело в том, что повоевав с соседями и захватив пленных, варвары тут же гнали бывших соседей на невольничьи рынки Империи. Очень интересная была ситуация с римскими гражданами, захваченными в ходе набега варваров и потом проданными в Рим же в рабство. Купивший такого раба был обязан дать ему свободу — но гражданин Рима был обязан работать на купившего его, пока не отработает затраченную на покупку сумму. Естественно такой закон часто игнорировали, например, покупая детей, не знающих о своих правах. А вот церковь выкупала пленников без каких-либо обязательств — что способствовало популярности христианства. Наконец, число рабов пополнялось за счёт подкидышей, проданных в рабство собственными родителями детей и преступников, правда, последние обычно продаются пожизненно в шахты или карьеры, либо, в случае если преступление не очень тяжелое — в пекарни. Средняя стоимость рабов: Младенец — 1 солид, цена растёт на солид за каждый год возраста. Взрослый мужчина без специальности — 20 солидов. Взрослый мужчина, владеющий ремеслом — 30 солидов. Обученный профессионал — 50 солидов. Женщины стоят обычно вдвое меньше чем мужчины. Аврелиан выдал Тиесту двадцать солидов и за эти деньги тот вполне может позволить себе двух рабынь. Права рабов: — Раба нельзя убить, заключить в тюрьму или заставить заниматься проституцией. — Рабам уже можно заключать браки и в этом случае их нельзя раздельно продавать. — Раб имеет право на похороны. — Нельзя калечить лица рабов. Покалечивший чужого раба уплачивает разницу, на которую упала в результате этого цена раба. — Римского гражданина нельзя взять в рабство. — Господам жениться на рабынях не освободив их — но госпожа не может выйти замуж за раба ни под каким видом. Свободная женщина которая спит с рабом должна стать рабыней. — Запрещено освобождать раба возрастом менее 30 лет. Хозяин моложе 20 лет также не может освобождать рабов.
-
Очень благостные статьи тут. Прям вот очень мне нравятся.
|
Язычники
Вечерело. Солнце устало склонилось к западу, так что даже не слишком привыкшие к мечтательности солдаты хоть на миг, а засмотрятся на персиковое небо, на синий лес, на обманчиво спокойную речную гладь... По одному, по двое, отпрашивались легионеры отлучиться на промысел, и каждый возвращался с добычей — буквально за пару часов удалось подстрелить дикую свинью и выловить с десяток карасей. Впервые, открывалась вам мрачная красота Севера — суровой земли, куда согласно Преданию Бог изгнал скитаться Каина. Здесь, звери должно быть не ведали о падении человека, и не боялись его. Север оставался девственным, и не нарушили его покой ни живущие в лесах славяне, ни построившие городища на реках гревтунги, ни даже опустошающие все на своём пути гунны. Кто знает, может для этого края гунны даже станут благом, ведь были они злом человеческим — и лишь людям надлежало бояться их.
Над лагерем разносится аромат предвкушения — запах готовящейся пищи. Каждый норовит внести свой вклад в общее дело, кто следит за огнём, кто помешивает похлебку, кто рубит дрова — христиане быстро смешались с язычниками так что, хотя трапезы и планировалось две, едва ли на одной появится то, чего не будет и на другой.
— Думаешь на нас нападут? Спросил Саваг проверяющего караулы Флавия Константина. Декан казался напряженным и кажется больше времени уделял организации постов чем празднику — не один караульный от него получил по голове за какую-нибудь «сущую мелочь», о которой Луцию знать совсем не обязательно. Но на вопрос капитана ветеран лишь покачал головой. — Нет. А после прибавил, чуть подумав. — В этом и беда. Боспорец явно не понял, так что Флавию пришлось сказать больше, чем он готов был кому-то сказать, будь то хоть сам Гектор Марк Татион. — Сейчас нас защищает река. К тому же, в случае атаки мы просто спустим на воду корабль и уйдём. Да, с потерями. Может даже с большими. Альбин получит возможность повернуть на юг, а в Константинополе рассказать, как гунны встретили нас градом стрел. Сказать по правде, я был бы рад такой атаке. Нет, на месте гуннов я бы выждал. Дождался, пока мы отойдем от корабля достаточно, чтобы не питать надежды туда вернуться. Наши солдаты хорошо вооружены — и хорошо обучены. Но и они сгинут если соотношение сил будет десять к одному. Это самоубийственная миссия, Саваг. А пировать сегодня будут мертвецы.
Кровавая полоса заката легла на серую воду. Свистит флейта, созывая язычников — и один за другим, легионеры отрываются от привычных дел. Поспешно омывают руки, надевают чистые туники и чуть не бегом стекаются туда, где пока стоят только четверо. Первым был конечно, Метаксас. Колдун в последний момент сменил своё решение, избавив всех от неловкой ситуации, возникшей вокруг стоящего тут же Аделфа — Тиест получил роль жреца, несущего на руках пойманного голубя, архиатру же вручили кувшин с водой для окропления алтаря, что тоже считалось очень почётной ролью. Особо почетная роль досталась Марку — ему вручили корзину с жертвенным ножом, присыпанным ячменной крупой. Благородство крови, молодость, невинность и красота — все это делало Контеренона угодным Венере. Ему и предстояло возглавить шествие. Четвёртый — Эморри. Без собственной почетной роли, но и не в отрыве от всех. Немного чужой на этом празднике — ведь германцы не знали божества, подобного римской Венере. Ваши женщины кротки и целомудренны, ваши браки крепки, ваши сердца суровы и куда сильнее преданы крепкому мужскому братству, чем женскому лону. Конечно, у алеманнов были богини — богиня домашнего хозяйства Хольда, гневающаяся на жён если те дурно ведут хозяйство, а добрым жёнам дарящая детей, и Берта, богиня плодородия, посылающая добрый урожай. Но — ничего похожего на римскую Венеру.
Венера изменяет мужу — уже одно это могло бы насторожить Эморри — причём неоднократно. Сердца и умы она смущает диким желанием, и не раз из-за неё случались распри и даже войны. По германским меркам в такой богине не было совершенно ничего полезного, она скорее напоминала демона, которого может следовало укрощать жертвами — но точно не поклоняться ему. И все же именно Венера у римлян отождествлялась с молодостью, красотой — не Юнона Матрона, покровительница семьи, не Веста, хранительница домашнего очага, не охотница Диана, покровительница женской невинности, не дарящая урожай Церера, не даже Минерва, богиня ремёсла.
В опасном помутнении рассудка римляне, способным посеять вражду меж кровными братьями, между кланами, между племенами, в безумии, совращающем жён и дочерей — римляне находили нечто абсолютно чуждое, непонятное.
Может быть потому, что из-за внутренних распрей своих врагов Империя сумела их захватить — в то время как сама проявляла удивительную устойчивость?
Со временем Эморри понял — для богатого городского жителя не так важен урожай, он может спать с женой в разных постелях, ему безразлично с кем трахаются дочери и как обстоят дела у коллегиатов. Что важно состоятельному горожанину, так это его роскошная, полная страстей жизнь, лишенная всяких забот. Оттого почитает он Бахуса и Венеру, вино и секс.
Праздность, которой алеманны боялись пуще всех вражеских мечей, для них была и богом и богиней, а сегодня, сейчас, они приносили жертву, надеясь однажды вернуться к праздности. Опрокинуть полный кубок вина, неразбавленного — по варварски — а после оттрахать рабыню такими способами, которые не вызвали бы у германца ничего кроме омерзения.
Богам стыдно было смотреть на них — и римляне выдумали себе новых богов, столь же распутных как они сами.
Если, конечно, алеманны не были просто кучкой дикарей в шкурах, какими их считали в Вечном Городе — а отчасти считал и ты сам.
Меланхоличные звуки флейты. Ожерелье из цветов на узенькой птичьей груди. Венки на головах суровых легионеров. Молчание. Все ждут знамения. Дозволения богов начать.
Вот, с востока на запад пролетела белая птица — и процессия трогается. Звенит бубен. Не умолкает флейта.
— Эвфемия! Эвфемия!
Громко воскликает Метаксас. Это то, чего Аделф не сделал днём. Приглашение ко всем желающим присоединиться к жертвоприношению.
Чародей повторяет клич ещё несколько раз. А потом первым заводит песню.
— Благо тому, кто из чаши чар Капля за каплей умеет пить Светлый дар Афродиты: Жало безумья не жжет его, Волны баюкают нежные, Там, где в колчане соблазнов две Бог златокудрый стрелы хранит - Ту, что блаженным навек человека творит, С той, что и сердце, и жизнь отравит. Эту вторую гони от меня, Сжалься, богиня дивная! Чистого дай мне желанья дар, Нежною страстью лаская меня! Буду служить, Афродита, тебе В венке посвященных, не в рабства цепях.
Он поёт по гречески — но солдаты подхватывают текст древней, ещё Еврипидом созданной просодии, на латыни. К удивлению всех, пара арабок присоединяются к пению на собственном языке, и хотя никто не понимал, что именно они поют, никто не останавливает их.
Боги рады всем — и каждый чтит их по своему. Главное — делать это вместе.
Просодия повторяется снова и снова. Вот уже и христиане бросили свои дела, изумленно вышли из палаток, провожая язычников взглядами — и сам Луций Цельс Альбин оторвётся от важных дел, на миг почувствовав то, что ощущала его собственная дочь. Язычество — это красиво.
— Пусть полюбит нелюбивший, кто любил, пусть любит вновь!
Воскликает Тиест. И вся процессия хором повторяет его слова. Один из солдат христиан робко присоединяется к общему шествию, делает несколько шагов, но под осуждающими взглядами товарищей понуро выходит из процессии.
Вот, впереди сооружённый накануне на берегу озера алтарь. Вот, Тиест заводит новый гимн.
— Пусть полюбит нелюбивший; кто любил, пусть любит вновь! Вновь весна, весна и песни; мир весною возрожден. Вся любовь весной взаимна, птицы все вступают в брак, Дождь-супруг своею влагой роще косы распустил, И Диона, что скрепляет связь любви в тени ветвей, Обвивает стены хижин веткой мирта молодой, На высоком троне завтра будет суд она вершить. Пусть полюбит нелюбивший; кто любил, пусть любит вновь! Из высоко бьющей крови волн пенящихся своих, Средь морских просторов синих и своих морских коней Из дождей-супругов создал Понт Диону в плеске волн. Пусть полюбит нелюбивший; кто любил, пусть любит вновь! Ведь сама богиня красит цветом пурпурным весну, Теплым ветра дуновеньем почки свежие растит, Распускает их на ветках и сверкающей росы Рассыпает капли-перлы — этой влажной ночи след. И, дрожа, слезинки блещут, вниз готовые упасть. Вот стремительная капля задержалась на лугу, И, раскрывшись, почки пурпур, не стыдясь, являют свой. Влажный воздух, что ночами звезды светлые струят, Утром с девушек-бутонов покрывала снимет их. Всем Диона влажным розам повелела в брак вступить. Создана Киприда кровью, поцелуями любви, Создана она из перлов, страсти, солнечных лучей. И стыдливость, что скрывало покрывало лишь вчера, Одному супруга мужу завтра явит не стыдясь. Пусть полюбит нелюбивший; кто любил, пусть любит вновь!
Пусть свежий персик небес медленно темнеет, уступает место мечтательной синеве, пусть чернеют обнаженные деревья. Солдаты счастливы в эти мгновения, шагая бок о бок, под взором своей богини — и даже суровый алеманн Эморри в какой-то миг ощутит что-то иное, совсем не похожее на дикий разгул, с которым отождествлялась Венера в мифах. Ощутит нечто, чему нет названия в германских лесах.
Венера — не просто секс. Не просто любовь, даже не просто красота... Венера — мир. Венера — надежда. Венера — счастье.
-
Не самый частый случай (для меня), когда и более-менее понятно, и оч интересно. ))) Но самая интрига, внезапно, в арабках. Почему часть из них петь начала, и почему они в соответствующий ритуальный момент визжать/выть стали, ведь по идее это не из тема совсем. Вот уж любопытно!
-
Отличная подстава на ровном месте – все как я люблю))).
-
обряд выходит невеороятно образным, очень живым, настоящим таким
-
+ По хорошему завидую подготовке и таланту Мастера.
-
Должен сказать, что ритуал прям действительно могучий. Прям круто!
-
Познавательно и интересно
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Товарищу подполковнику немножко сделали нервы)
|
За последние два года в Эдварде снова произошла перемена — в молодости перемены вообще происходят довольно часто. Он ехал в Канзас с мыслью о женитьбе, о новой жизни, а не получил ни того ни другого. Фактически, он занимался ровно тем же, что делал когда вкалывал с неграми на плантации, только тогда можно было сжать зубы и сказать себе «я становлюсь крепче, чтобы отомстить за Генри», а сейчас...
«Я должен моему отцу» — работало первый год. Потом юный Босс начал ощущать, что его жестоко наебали. Да, у них была хорошая земля, да, обустройство шло полным ходом, но всё так затягивалось — и отец словно намеренно отступал, снова и снова, совершенно не задумываясь о том, что вообще-то изначально целью (как казалось Эду — не только для него) было восстановить доброе имя Боссов, а не вогнать его в грязь рассорившись с новыми соседями, причём без всяких убийств...
В общем, у юноши с отцом намечался не шуточный раскол. И каждое последующее событие забивало меж ними клин всё глубже.
Глэдис вышла замуж — а ведь Эд собирался опередить ее! С визитами к Боссам теперь заезжали разве что агитаторы, а сам отец визитов не давал, если не считать редкие походы в чужую церковь. Какая уж тут богатая невеста!
«Рим не строится за день», — говорил себе уже не такой юный, как ему самому хотелось бы, Эдвард, — «Мы сейчас работаем чтобы построить дом для наших детей, внуков, правнуков...»
Только вот от правильных слов во рту появлялся какой-то тошнотный привкус.
«Впервые в жизни я верю себе не до конца» — короткая дневниковая запись.
Заметки делаются скупыми и появляются все реже, уступая место цифрам — сколько куплено, сколько продано и кому, сколько за кем долга...
«Я, блядь, какой-то жидовский ростовщик», — Записал Эд как-то, но тут же аккуратно вырвал страницу и сжёг.
Нельзя позволять себе сомневаться. Не сейчас. Никто не обещал, что будет легко.
Сучка Глэдис замужем. Сука Джордж женат. Старый дом всё так же спокоен...
Может, вовсе не стоило уезжать? Ну поругался бы с батей, бывает, как поссорились так бы и помирились...
Или может следовало побольше участвовать в политике? Быть может, Эдвард сейчас был бы другом местных вершителей судеб, его имя знал бы весь штат, и совсем не потому, что он якобы кого-то завалил!
«Я не мог бросить отца» — ещё одна запись так и не легла на бумагу. Юный Босс только придумал ее, затем поспешно исправил: «Я не могу бросить отца», — и ощутил до того жгучий приступ стыда, что изменил обычной умеренности и как следует напился.
Осенью пятьдесят пятого Сидни смотался в Лоуренс — и снова Эдвард молча сидел в углу, до боли сжав пальцы в замок. «Я не могу бросить отца. Если на плантацию нападут то я должен быть рядом. Хотя какая к черту плантация... Мы фермеры, блядь, грёбаные фермеры...»
Он никогда не сказал бы такого отцу в лоб. Он был терпелив. «Я не девка — выдержу»
И все же с каждым месяцем, всё более явно Эдвард Дэниэл Босс чувствовал себя неудачником. Плантатор без плантации, джентльмен без дамы, мыслитель без трибуны — он по привычке выполнял давно опротивевшую работу, надеясь, что однажды за ним как прежде приедут сыновья плантаторов, но на сей раз услышат не отказ, нет, с какой бы радостью юноша рванул с ними. Да даже с сыновьями мелких фермеров!
На языке уже сидела заготовленная фраза: «Отец, последний год я помогал тебе всем, чем только мог, и сам Бог не сможет упрекнуть меня, что я делал это плохо. Джордж подрос и может помочь тебе по хозяйству. И конечно я не покину тебя — но я гражданин Соединенных Штатов, и не могу оставаться в стороне. А ещё — я молод, и все ещё не создал себе имя. Как я найду себе невесту когда других плантаторов вижу только в церкви? Прости меня, отец. Но я сейчас уеду — и вернусь к ночи. Или завтра. Или когда смогу».
Так мысленно говорил себе Эдвард, периодически посматривая в окно. Но никто так и не приехал.
Двадцать первого мая пятьдесят шестого года плотину наконец прорвало. Прорвало — «в стиле Босса», очень тихо, зато с далеко идущими последствиями. Когда Сидни приехал с ворованной периной, Эд внимательно выслушал отцовскую отповедь. Дождался пока непоседливый родич выйдет, а после тихо произнёс. — Ты прав, отец. Это не трофей. Только знающий Эдварда хорошо, мог услышать отдаленный гром пушек в этой невинной фразе. Примерно столь же невинной как «есть ли подозреваемые», «я провожал дядю» и «найти бы мне богатую невесту».
Вернувшись в комнату, Босс с силой пнул тяжелый сундук с вещами — отвращение к себе за два впустую потраченных года смешалось со злостью на весь мир. На Клиффордов, на кузенов, на Глэдис, на аболиционистов, на Джона Брауна, на отца...
— Я вам покажу. Я вам всем покажу...
Прошептал себе под нос. Эйбен Клиффорд истекает кровью на земле — только сейчас у него лицо Глэдис. Эта сука — единственная из списка, чью смерть можно было представить всерьёз. Кузены те ещё мудаки, но ведь семья... А отца Эд всё же любил. Представил бы Джона Брауна, да хер его знает как этот ниггер выглядит.
Надо ехать. Сесть на коня и ехать — куда угодно, в Канзас-сити, в Лекомптон. Действовать, действовать, действовать...
И словно силясь преодолеть расстояние отделяющее его от настоящей, осмысленной жизни, юноша ходил, ходил часы напролёт, от одной стены до другой.
«Подожди. Подожди ещё немного. Отцу нужен порох. Горят поля, горят дома. Если уж хочешь бросить его, всерьёз, так хоть не бросай безоружным...»
Вдруг подал голос рассудок. И Эдвард взял себя в руки. В последний раз — как сам сказал себе.
Последний рейд. «Дурак ты, Эд. Сам знаешь — не последний. Всегда будут проблемы для которых ты срочно понадобишься отцу...» Но вот эту издевательскую ремарку рассудка, молодой Босс предпочёл пропустить мимо ушей.
Пыльная дорога. Встреча. Заряженная винтовка под козлами. Пара козлов. Слегка приподнятая шляпа.
— Добрый день, джентльмены.
Хуже всего во всей истории — Стиви по своему прав. Их действительно не было. Им действительно было плевать на общее дело. Этот дурак пьян, и конечно не заслуживал смерти. Но ещё он направил револьвер в грудь Боссу.
А такое не прощают.
— Стивен, верно?
Эд чуть сощурился, рассматривая наглеца как какого-нибудь пьяного приказчика, начавшего вопить непристойности под хозяйским окном.
— Ты хороший парень, Стивен. У тебя есть яйца. Есть идеалы. А это, блядь, дорого стоит. Поэтому я спущу тебе больше чем обычно Боссы спускают людям, которые тычут в меня или любого другого Босса револьвером — если слышал обо мне то понимаешь о чем я.
Редкий случай когда история об убийстве работает на тебя — когда все вокруг думают, что ты способен хладнокровно убить человека. Чуть показать пальцем на шею, явно намекая на Эйбена. «Убьешь меня — и другой Босс убьет тебя. Или кого-то близкого тебе»
И сразу после этого намека — переход.
— Ты прав, Стивен, меня не было рядом, когда вы нуждались во мне. А знаешь, почему?
Эд показал покрытые мозолями руки.
— Потому что я, блядь, растил кукурузу этими вот руками. Чтобы всем южанам — и тебе в том числе, было что жрать. Сам знаешь как здесь много людей и мало еды. Я делаю это — для людей. И жду уважения.
Медленно, чтобы не провоцировать бандюгана, юноша расстегнул пуговицы на жилете и протянул его Соломону.
— Мы с тобой оба мужики, Стивен. Оба южане. Если кого и надо нам мочить так это гребаную аболиционистскую синагогу. У тебя есть вопросы ко мне — как у мужика к мужику? Ну так давай разберёмся как принято на Юге, по-мужски, без пушек, без ножей. Побьешь меня — получишь ящик даром. А ещё сможешь всем рассказать как набил морду Эдварду Боссу.
Кто бы мог подумать, что от работы на плантации будет толк! Каждый уложенный в основание моста кирпич. Каждый час работы тяжёлым железным ломом. Гребаная кукуруза — все усилия по закалению собственного тела, чтобы оно стало сильным и крепким.
Даже наличие старшего брата, упокой Господь его душу, и двух старших кузенов, вдруг оказалось безусловным благом — в большой семье всегда знаешь как драться. Всегда готов отстоять своё без особых церемоний — надо будет и по яйцам дашь.
И Соломон не дурак — если дела пойдут плохо, винтовка будет лежать прямо перед ним, а внимание обоих наглецов наверняка будет приковано к драке.
— Если конечно не трусишь. На кулаках-то оно знаешь не безоружному револьвером грозить.
Эдвард улыбнулся. Мужиков всегда надо брать на «слабо».
-
— Я вам покажу. Я вам всем покажу... Жду с нетерпением! Как обычно переживания отражены отлично: и про ростовщика, и про потерянные два года (на самом деле нет, но кто объяснит это юноше, который думает, что мир останется прежним, и собирается быть плантатором?). и про большую семью, в которой кто-то с кем-то да подерется, и про нигера Джона Брауна)))
И вот это прекрасноэ: Заряженная винтовка под козлами. Пара козлов. ))))
|
Эдвард хорошо запомнил лицо уже раненого, но ещё не мертвого Эбенезера Клиффорда. Запомнил отчаяние в тускнеющих глазах, дрожащие руки, тянущиеся к шее в тщетных попытках зажать рану. Было так много крови...
Прежде, юный Босс никогда не видел как умирает человек. С удивлением для себя, он не обнаружил в этом зрелище ничего отвратительного. «Вот как выглядит справедливость», — подумает он, конечно, не в тот момент, намного, намного позже, когда сойдёт аффект и услужливая память воссоздаст картину в деталях внимательному, перебирающему воспоминания деталь за деталью, разуму...
Стоя над телом Эйбена, Эд впервые почувствовал власть. Не ту власть, которой хозяин обладает над своими ниггерами — не добрую, заботливую власть, подобную власти отца над своими детьми, другую... Власть человека с ружьем, который берет что захочет и у кого захочет.
Клиффорд пытался хорохориться, но у него были только слова и дорогой костюм. В тот момент, на пыльной дороге, за Боссами была сила.
Сила, которую заметили.
В ответ на крепкое рукопожатие, Эд обнял дядю. Он понимал, что вероятно они видятся в последний раз, и хотя в кустах неподалёку лежал труп, хотя суровый капитан мог счесть племянника размазней и бабой, Эдвард не простил бы себе не обними дядю Рональда в тот момент. Сколько сказано военных баек, сколько дано ценных советов, и все же скажи в тот миг старый офицер: «Эдвард, поедем вместе», — едва ли юноша сумел бы устоять, лишь бы и дальше видеть этого сильного человека, стоять подле него, прикрывать его.
Он знал, что не заплачет. Не сейчас — слезы подождут до спальни.
— Спасибо, дядя Рональд. Прощай.
Больнее всего — нельзя писать писем. Отправить их со знакомыми уезжающими в Калифорнию, значит подарить Клиффордам местоположение убийцы. Порой Эдвард набрасывал текст посланий к дяде. Долгие, проникновенные, по юношески горячие, заполняющие лист за листом, пока хватает чернил — они исчезали на огоньке свечи.
Казалось, юноша стоял на распутье. Нежная душа всё чаще вступала в противоречие со сжатыми кулаками. Он должен быть сильным. Защитить семью от Клиффордов — или от любого, кто захочет посягнуть на неё.
В ответ на отцовское откровение, Эд чуть не сказал: «Значит мы должны истребить их всех!» — но сдержался. Ему не хотелось расстраивать папу. К тому же Дэниэл Босс был по своему прав. На всякую силу всегда найдётся сила побольше, да помощнее. Нужна смелость чтобы выстрелить — нужна смелость, чтобы не стрелять.
И все же, если придётся, Эдвард Босс предпочёл бы быть тем, кто стреляет. Жизнь никогда и ничего не даёт сама, но взять у неё твоё по праву следует обязательно. Дэниэл Босс обладал деловой хваткой, предпочитал слово делу и жил по собственной правде — но именно из-за этой правды ему всегда нужен будет кто-то, кто защитит его. Человек с ружьём вроде дяди Рональда.
Потому что когда ты рационален и готов на всё лишь бы избежать войны — ты идёшь на уступки, тебя теснят дальше и дальше, пока наконец не оттеснят вовсе. И однажды ты скажешь: «Джентльмены, насилие ничего не решит и никому не нужно. Давайте договоримся к нашей общей выгоде», — а джентльмены достанут револьверы и сделают из сокровищницы мудрости не самое эстетичное решето.
«К войне не нужно стремиться», — записал тем вечером Эдвард в дневник, — «Но войны нельзя бояться. Нельзя подставлять другую щеку. И если обстоятельства не позволяют избежать войны, если твой брат лежит в луже собственной крови — иди до конца».
В те мгновения, когда высыхали чернила этой записи, что-то в Эдварде Боссе неуловимо менялось, ломалось. Уходила на второй план любовь к чтению, политэкономия, уходили юношеские нежные стихи, воспевающие зеленые берега Миссури и канареечно-желтые на солнечном свету холмы...
Уходила ранняя юность — приближалась ранняя зрелость. Но как золотая осень, не желающая уступать место зиме, молодость сохранила ещё надежду на оттепель.
Глэдис... Красотка Глэдис... Конечно, центром мира Эда был сам Эд — и право быть рядом с собой казалось ему величайшим благом для женщины из возможного. Тогда, юный Босс ещё не сомневался в том, что однажды достигнет успеха, что однажды имя его прозвучит по всей Америке. А значит и женщина такому мужчине нужна первого сорта — умница, красавица, брюнетка... Сколько раз представлялось Эдварду как зарывается он пальцами в эти темные волосы, как покрывает поцелуями шею и плечи... Представить было легко, негритянка Анжела, с которой юноша лишился невинности, тоже была темноволосой и весьма стройной. С кузенами ссориться не хотелось, но и здесь Эду казалось, что достаточно хорошенько поговорить с обоими, донести до них серьёзность своих чувств к Глэдис, чтобы Джордж и Каспер всё поняли и приняли без ссоры. В крайнем случае всегда можно было намекнуть, что им после смерти дяди отойдёт плантация, и Эдвард Босс так и будет вечно ошиваться где-то поблизости — если не получит приданное, на которое начнёт собственное дело, чем оставит близнецам возможность делать на плантации что хотят, не оглядываясь на мнение двоюродного брата. Кому захочется однажды услышать «Я запрещаю!» да ещё и от человека, про которого ходят слухи, будто это он в неполные шестнадцать кого-то убил...
А так — разве потеря потенциальной, да к тому же нежеланной невесты, не стоит того, чтобы кузен с сомнительной репутацией убрался налаживать хозяйство в Канзас, и более не возвращался кроме как на семейные праздники? Быть может, двоюродные братья даже сумели бы примириться с Клиффордами, вернуться к привычному ритму жизни со скачками и танцами... Ведь всем точно известно, что они непричастны к смерти Эйбена.
Как и в случае с любым подобным предложением, даже лучше было бы, исходи оно от самих близнецов. Эдвард давал лёгкие намеки, мол, здорово было бы уехать и начать собственное хозяйство в другом Штате, но не хочется уезжать без жены и какого-никакого, а капитальца...
Он ждал, что однажды Джордж (или Каспер) в разговоре вдруг хлопнет себя по лбу и скажет: «Слушай, а женись на Глэдис Хортон! За ней много дают — как раз достаточно чтобы обустроиться в Канзасе на широкую ногу».
И потом уже сами близнецы пошли бы к дяде Кристоферу и сказали бы что-то в духе: «Пап, ты всю жизнь оглядывался на брата. Но Эдвард часто принимает необдуманные решения — многие ведь думают, что и Эйбена он по собственной воле убил. Да он и сам уехать хочет, но вот взбрело ему жениться, ещё и на деньгах. Мы пока жениться не особо хотим — да и невесты нам ещё найдутся. А ну пусть женится на Глэдис? Да, жертва конечно, такое приданное — но разве не хочешь ты оставить эту историю с Клиффордами в прошлом?»
Оно бы того стоило. Точно стоило.
И снова увлеченность собственными планами Эда столкнулась с неумолимым течением реки времени.
Отец принял ровно то же решение, о котором думал сын — и конечно выбрал оптимальный момент, когда можно было получить хорошую землю, построить что-то существенное! Всю жизнь Дэниэл Босс зависел от дяди Кристофера. А теперь мог не зависеть. Мог уехать и начать жить своим домом, с женой и детьми. Как раз подрастает малыш Джордж, скоро в возраст войдёт Розалина...
Новая ветвь семьи. Подальше от кровной вражды с Клиффордами — вряд ли те массово поедут в другой штат чтобы вывести всё на новый виток.
Что Эдвард понял прежде всего — отец уезжает из-за него. Его поступка. Этот отъезд выглядит новым началом, но это попытка преодолеть изоляцию. Дядя Рональд уехал, уедет отец Генри, но чтобы все сработало — уехать должен и его брат. «Поле боя за Клиффордами» — Боссы конечно останутся в Миссури, но не прямая линия, дядя и кузены убитого, которые точно ни в чем не участвовали.
Отказавшись в такой ситуации — или даже просто попросив подождать, Эд показал бы себя идиотом, не понимающим, что именно происходит.
Он был увлечён Глэдис. Ещё как увлечён! Доходило до по юношески бескомпромиссного «Глэдис или никто!» — но буквально всё, во что верил Эдвард сводилось к простой максиме. Семья превыше всего. Превыше чувств, превыше амбиций, превыше планов.
А значит если твой отец уезжает, ты следуешь за ним. И уж точно следуешь, если он уезжает из-за тебя.
— Меня ты мог бы и не спрашивать, папа. Но я благодарен, что ты спросил. Я последую за тобой. Всегда. Когда едем?
Эд чувствовал, что должен «отработать» идею свадьбы с Глэдис до конца — он решился на откровенный разговор с кузенами. Разговор прошёл не то, чтобы совсем плохо. По крайней мере его не подняли насмех — может потому, что чувства в беседе не фигурировали вовсе. Скорее основным посылом было что-то вроде: «Братаны, нам предстоит серьезное решение. И ехать в Канзас лучше с капитальцем и женой. Может уступите невесту по родственному? Она баба волевая, вам оно точно надо, чтобы вас вечно жена понукала? Я бы и сам не лез в это, но приданное, приданное...»
Джордж и Каспер прекрасно поняли прелесть проекта брата, но резонно ответили, что дела на плантации идут не очень хорошо, и к этому прямое отношение имеет кое-кто, так что деньги им и самим нужны, чтобы сделанное кое-кем разгребать.
Вот и поговорили.
Глэдис стоила усилий. Но переть против всех — кузенов, отца, дяди, потенциального тестя — да ещё и в условиях, когда Клиффорды дышат в спину и наверняка только и ждут момента...
Из богатых невест оставалась Джуди Сеймур, но у Эда были свои мысли на ее счёт. Он ждал когда она выйдет замуж за кого-то из Клиффордов — чтобы приехать и пустить ублюдку пулю в висок. Впрочем, это был не столько план, сколько рабочая программа, составленная давно и не пересматривавшаяся не столько потому что ее так уж хотелось выполнить — просто смерть Эйбена успокоила и без того притупившуюся жажду мести. Око за око — для большего нет причины.
«Будет настроение — пристрелю гада. Не будет — я уже отомстил, уже показал, что никто не стреляет в Босса безнаказанно»
На самом деле отомстил дядя Рональд. Но Эдвард так часто слышал краем уха историю о том, что это он убил Эйбена — что и сам отчасти начал в это верить. Даже если стрелял не он — и что же? Он был там. Он бы выстрелил и не промахнулся. Дядя Рональд просто избавил племянника от необходимости стрелять в спину.
В общем в Канзас Эд ехал конечно с грузом сожаления по неудавшейся женитьбе — но с каждой милей образ Глэдис расплывался, становился всё более смутным, напротив, новая жизнь, вид с лесистых холмов на безграничные канзасские степи, манила к себе всё более явно...
Так мы и должны были начать, сэр. Отец и сын вместе едут почти в самую прерию, дабы построить дом. Дух Америки, свободной земли свободных людей, витал в воздухе. К тому же, раз ослушавшись и отомстив за Генри, Эдвард ощущал на себе некий долг, обязательство хотя бы несколько лет побыть прилежным сыном. Тем, который не нарушит случайной глупостью планы Дэниэла Босса, а напротив, поможет этим планам по мере сил.
Душа юноши горела политикой — ему хотелось защищать тот самый «образ жизни» над которым посмеивался папа. Но не сейчас. Не теперь.
Разрушив простую и привычную жизнь семьи, Эд собирался по мере сил помочь отстроить эту жизнь. Настало время отцу понять как правильно он поступил, когда не помешал сыну работать на плантации. Полученный хозяйственный опыт помогал первенцу оказаться везде — перевозить ниггеров, материалы и еду. К тому же он хотел создать о себе в Канзасе доброе имя.
Быть может, в Миссури за ним навсегда тянется «грязная история» убийства, но здесь новое общество, новые люди. И увидят они послушного сына, крепкого хозяйственника, обходительного джентльмена, который к тому же ещё не женат...
Отчасти, Эдвард брал реванш за неудачу с Глэдис — ему срочно требовалось доказать по крайней мере самому себе, собственную состоятельность как мужчины.
«Я не проебал единственный шанс на отличную невесту в моей жизни. Здесь тоже есть дочери с хорошим приданным. С Глэдис не вышло — ну и пошла она! Пошли нахер Джордж и Каспер! Пусть каждый получит по каблуку на темечко — пусть хоть вместе ее трахают! Я, сука, Эдвард Дэниэл Босс — и я заставлю ее каждый день жалеть, что не вышла за меня замуж!»
В глубине души, Эд понимал, что вряд ли она будет жалеть — жизнь уносит образы и лица.
Скорее, ему хотелось перестать жалеть самому. Перестать видеть в «мальчишеских» снах лицо (и не только лицо) Глэдис.
Забыть.
«До сих пор прошлое целиком определяло мой путь», — писал юноша в дневник, — «Смерть брата. Дядя. Неуступчивость кузенов и упущенная невеста. Мне нужно новое начало. Нужно перестать смотреть в прошлое. Нужен фундамент на котором я смогу что-то построить.»
Пожалуй, знай он чем все кончится, и целыми днями учился бы стрелять. Может отправился бы в Лекомптон. «Прости меня, отец» — но в тот момент Эдвард, как наверное и все остальные, не мог даже представить, что всё кончится бойней.
Он был сыном, помогающим своему отцу наладить дела. Наследником, создающим собственное наследство. Амбициозным юнцом, показывающим миру, что способен вести дела. Парнем, ищущим девушку.
В последний раз юность расправила крылья. Брошенное про себя «истребить их всех» отступило, закуклилось, исчезло под слоем опадающих листьев.
Ему было восемнадцать. Кожа Анжелы в мерцающем свете лампы цветом напоминает то полированное дерево, то очищенное кофейное зерно. Гладкая, безволосая...
— Иди ко мне. Тихо, но настойчиво приказывал он.
И она приближалась.
-
Отличный выбор и отличный персонаж! По-мальчишески горячий, и в то же время рассудительный. Очень доставляют записи в дневнике)))). Вот реально я думаю из всех персонажей Босс – единственный, кому дневник в тему, и он ОЧЕНЬ в тему.
А ещё безмерно доставила сцена в начале: Дядя Рональд такой про себя "Дааа уж, херь какая-то получилась, но что теперь поделаешь... даже перед пацаном стыдно!", а Эдвард: "Аааа, дядя, дай я тебя обниму!"))) Очень классно).
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Пост, который стоило ждать. Мысли, анализ ситуации, выводы - как всегда на высоте!
|
По правде, в эти два года желание отплатить врагам за Генри не то чтобы поубавилось, но как-то отошло на второй план. Слишком много оказалось насущных забот — слишком много интересного в мире вокруг. Хитрые партнеры, хитрые бригадиры, хитрые конкуренты — каждый желает обмануть, и каждого куда лучше обмануть самому. Так работает бизнес. Это практически волшебство — сделать деньги из ничего, а потом превратить в ещё большую сумму денег. Пытаясь понять, в чем же всё-таки фокус, Эд засел за книги. Он прочёл «Исследование о природе и причинах богатства народов» Адама Смита, «Очерк о законе народонаселения» Мальтуса, «Начала политической экономии» Рикардо, «Философию нищеты» Прудона, «Реорганизацию европейского общества» Сен-Симона и Тьерри, «Замечания о влиянии промышленной системы» Оуэна, «Трактат о домашней и земледельческой ассоциации Фурье».
До сих пор мир выглядел чем-то монолитным — познаваемым и неизменным. Даже Просветители ругали современный им строй, но лишь мечтали о новом. У всех теоретиков политэкономии было нечто общее, они полагали, что мир можно и нужно менять, что немногие в ответе за многих, более того, намечали возможные пути такого изменения. Представьте каким шоком для Эда было узнать, скажем, что впереди человечество ждёт всеобщий голод и война за ограниченные ресурсы, причём не вследствие каких-либо коварных замыслов незримых злодеев — а исключительно потому, что люди продолжают рождаться.
Не столь апокалиптично, но все ещё трагично звучали рассуждения социалистов о том, как интересы предпринимателей противоречат интересам человечества. Оуэн, например, отдельно выделял, как промышленники производят ровно столько, сколько могут продать, в то время как интересы человечества требуют существования излишков — но и Фурье запомнился Эду трагичной историей о том, как бизнесмен в ожидании повышения цены держал груз продовольствия на складе, пока тот не сгнил, а после продал людям испорченную пищу...
«Я — социалист» — впервые сказал себе юный Босс зимой пятьдесят первого. Он конечно не был одинок, многие молодые люди говорили нечто подобное, ведь каждый хочет оказаться на правильной стороне истории. На стороне тех, кто изменит мир.
Впрочем, вслух заветное слово Эдвард так и не произнес. Он не хотел выглядеть карбонарием. Зато составлял проекты по улучшению жизни негров.
Это было третье и самое главное изменение, произошедшее в характере юноши. Прежде ниггеры казались ему чем-то само собой разумеющимся — только дурак будет спорить с тем, что белый господствует над чёрными. Теперь практика нуждалась в теории, в ответе на серьезные вопросы.
«Зачем мне негры, положим, ясно. Если я хочу обеспечить человечество товарами, чуть увеличить число ограниченных земных ресурсов, плантация должна работать. Пенька с наших полей станет парусами, кукуруза накормит сотни и тысячи людей. Я — полезный человечеству индивид. Но зачем неграм нужен я? Первый и очевидный ответ — без меня они оказались бы выброшены на произвол судьбы. Я господствую над ними, а значит должен, обязан заботиться о них. Они мои ниггеры»
О, когда Эд будет принимать решения, при нем многое станет иначе. Негры хотят свою церковь? Да и пусть получат. Пусть их регулярно осматривает врач, дорого, зато надежно. Их следует лучше кормить. Семьи не следует продавать раздельно. К тому же, возможно, желающих уйти на волю следует отпустить — но ни в коем случае не изгонять, после, скажем, тридцати лет верной службы. Заботиться о старых рабах, которые не могут больше работать. Возможно, построить им отдельный флигель...
И уж точно почаще устраивать праздники. И вовсе не выбрасывать остатки каждого обеда, а раздавать ниггерам.
Размышляя таким образом, юноша пришел и к ещё более смелым выводам
«Рабство — вещь несомненно полезная для человечества в целом. Единственное, что может компенсировать истощение природных ресурсов — рост производства. Повышение предложения. Но наемный персонал ограничен спросом — производитель вынужден нанять ровно столько рабочих, чтобы расходы на их содержание не мешали его получению прибыли. Рабы же сами по себе являются данностью и частью капитала — поэтому предложение может быть максимально разнообразным, и только расти с покупкой новой земли и новых рабов.
В то же время негр оказывается избавлен от необходимости выживать в чужой стране. Социалисты так живо описывают жуткие условия жизни городской бедноты, несправедливость к батракам — но поскольку я добрый господин, а мои ниггеры это моя собственность, то и забочусь о них я добросовестно. Мне не плевать на них.
Таким образом я спасаю этих негров — а они под моим руководством (абсолютно логичным, ведь природный ум, свойственный белой расе, дополняется во мне образованием и опытом ведения дел — без меня все развалится!), спасают человечество, отсрочивая сползание в Мальтузианскую ловушку. Ведь где кроется спасение как не в Америке? У нас много неосвоенной плодородной земли, бесполезной для человечества пока на ней живут красножопые — только рука фермера, а лучше плантатора, одарит мир хлопком, пеньком, кукурузой и табаком».
Чтобы завершить рабовладельческую утопию к мистеру Эдварду Дэниэлу Боссу должна была прибавиться миссис Эдвард Дэниэл Босс. Конечно не сейчас, через несколько лет — но стоит уже присмотреться к окрестным девицам с хорошим приданным, посоветоваться с отцом и дядьями, прикинуть, с кем стоит почаще танцевать и особенно галантно здороваться на улице...
Лучше, конечно, чтобы она закончила колледж. Вот кстати ещё одно доказательство совершенства Америки — где ещё женщинам дают высшее образование?!
Как уже было сказано, за такими мыслями образ Генри как-то поблек. Убийца наверное давно сбежал в другой штат, его не смогли отыскать. Конечно, если появится шанс, то отплатить можно будет сполна — но шанса ведь нет, нет ни малейшей улики.
Быть может когда-нибудь, завтра, не сейчас... Поэтому слова дяди оказались ударом обухом по голове — так внезапно, неожиданно, не оставляя времени на раздумья, они прозвучали. Так, что нельзя взять месяцок, а лучше два, на подумать, взвесить все за и против, а там уже все решится как-то само собой.
Минуточку?! Разве не ради этого все затевалось? «Разве не этого я ждал четыре года? Не для этого размахивал тяжёлым металлическим ломом? Ну так вот оно, время пришло! Закончилось гнусное прозябание, впереди то, ради чего все затевалось...»
Месть.
В глубине души Эдвард знал, она не приведёт ни к чему хорошему. Могущественный клан Клиффордов не оставит и не забудет. Даже оставленная трубка ничего не будет значить. Юный Босс неплохо знал «Илиаду» — и представлял себе, что из-за украденной одним идиотом бабы пострадать может целый город. Не сумев отомстить дяде, Клиффорды просто выберут кого-то ещё, до кого смогут дотянуться. Причём, независимо от того, убил ли в самом деле Эйбен Клиффорд, или просто кто-то хитрый выдумал как поссорить «две равно уважаемых семьи».
Это будет война. Война, которую развяжет малолетний идиот с винтовкой, решивший во что бы то ни стало отомстить за брата первому, на кого легло подозрение.
Иронично — но столько лет мечтавший о мести Эдвард вдруг обнаружил в себе нерешительность, осознал, что даже получи он от дяди имя прежде, то никогда бы не пошёл вот так, напролом. Зная точно — да, пошёл бы и убил. Но сперва выпил с Эйбеном, стащив у отца бутылку виски. Послушал бы «убийцу» прежде чем пустить ему пулю в затылок.
Не совсем честно, зато наверняка.
И что ещё ироничнее, именно теперь, когда маховик юношеского «расследования» пришёл в движение — дядя решил действовать, и племянник оказался в западне запоздалого понимания, понимания того, что попросту не сможет ничего сделать. Не сможет рассказать отцу, ведь тогда предаст даже не дядю — предаст Генри. Не сможет остановить дядю. Даже просто сделать шаг в сторону не сможет.
Ему остаётся только быть хорошим солдатом, выполнить свою часть и надеяться, что оставленная на теле трубка поможет — утопающий хватается за соломинку.
В пути, Эду представлялись всякие ужасы. Мертвые кузены, застреленный отец, кровная месть раскручивается как смертоносный боевой цеп, каким орудовали средневековые крестьяне, восстающие против сеньоров. Как никогда, юный Босс ощущал, что в нем, в его плоти и крови, сохранились все те, кто пришли на эту землю, кто сделали её своей — амбициозный политик Чарльз Босс, его предприимчивый брат Арчибальд, предусмотрительный дедушка Фрэнк, умелый хозяйственник дядя Кристофер, храбрый дядя Рональд, осторожный отец...
Их голоса говорили и советовали разное, но все сходились в одном. Семья превыше всего.
Клика бросила вызов Боссам — хуже того, просто не приняла их во внимание, вычеркнула из уравнения, сплюнула в сторону с лаконичным «пусть попробуют». Мало быть осторожными и расчётливыми.
Семью должны уважать.
Подумав так, Эдвард почувствовал себя мелким средневековым рыцарем, на чьи владения посягал сильный сосед.
«И у вас оружие, и у нас оружие. И у вас люди, и у нас люди. Исход войны всегда непредсказуем»
Почему-то эта вычитанная где-то фраза странным образом вселила в сердце Босса прямо противоположное тому, на что рассчитывал её автор. Тот пытался сказать «никто и никогда не может быть уверен в победе» — но значит не может быть уверен и в поражении. Значит, всегда есть шанс...
А ещё эти ублюдки убили Генри.
-
Быть может когда-нибудь, завтра, не сейчас... Поэтому слова дяди оказались ударом обухом по голове — так внезапно, неожиданно, не оставляя времени на раздумья, они прозвучали. Так, что нельзя взять месяцок, а лучше два, на подумать, взвесить все за и против, а там уже все решится как-то само собой. О, вот это очень классно!!!
|
Чуть позже, тем же днём
Лагерь поднимается стремительно — под надзором солдат, рабы Фейрузы устанавливают палатки, ставят простенький забор и загоняют за него лошадей, разводят костры. Подготовка к празднику идёт полным ходом, но отнюдь не только предвкушение грядущего веселья волнует людей. Нет, происходит много чего весьма и весьма интересного!
Вот, Аделф уединенно метает в огонь внутренности одного из пойманных солдатами накануне голубей. Люди напуганы — не иначе колдует! Ведь если бы он желал принести жертву, то разве стал бы уединяться? Нет, что-то с этим человеком не так. Как он вообще выжил после страшных ранений, убивших бы любого другого?
Поразмыслив, язычники попросили возглавить подготовку к празднику Марка. Приглашение «колдуну» не отозвали — ещё проклянет — но отношение к хромому явно пошатнулось.
Все заметили стремительный уход митраистов и примкнувшего к ним Архипа. Против этого никто особенно не возражал, но лагерь как-то мигом сделался безлюден.
Ещё и Аспург с Эрвигом и Тамар уехали. Луций не остался совсем уж один — с ним были Константин и десяток солдат-христиан. Однако, на фоне орды рабов царицы, магистриан уже не выглядел бы столь всемогущим... если бы не распоряжался этой ордой как своими людьми.
Удаление Фейрузы от принятия решений, рабы восприняли как явную неожиданность, и поначалу действовали неуверенно — но убедившись, что госпожа не появится, подчинились новому хозяину с той же готовностью с какой служили всем старым.
Только личная прислуга царицы, моряки и арабки, как бы повисли в неуверенности — но и они нашли себе занятия. Телохранительницы установили госпоже, и затем и себе шатёр и вернулись к привычной охранной службе, Саваг и его подчинённые начали чистить дно «Флавии» от наросших ракушек.
В общем занятия нашлись для всех.
На северном берегу Аспурга, Тамар и Эрвига ждала длинная прибрежная полоса. К западу от озера берег представлял собой длинную и узкую песчаную косу, прекрасно просматривающуюся из-за полного отсутствия растительности и ровного рельефа. С востоком сложнее — там берег почти полностью тонул в зарослях, так что случись кому переправиться незаметно, и у него будет множество укрытий. Сама река — относительно мелкая. К счастью, ранняя весна исключала возможность пересечь ледяную воду вплавь.
Следуя приказу Луция, вы вернулись и легли спать. Впереди — ночная вахта.
Бодрствовать когда все будут пьяны. Сдержать удар, который невозможно сдержать. Впрочем, возможно и не будет вовсе никакого удара? Кто знает.
Над лагерем весело разносится запах готовящейся пищи. Жизнь кажется нормальной. В кои-то веки.
Митраисты
Спина Гектора ноет — тяжелый бич прошёлся по ней без пощады. То же наверное чувствуют и Гай, и Юний, и пара других «львов». Но с болью приходит и мрачное удовлетворение. Никто не обещал, что будет легко. Скорее, обещано обратное. Тело слабо. Чувства слабы. Тело ноет — чувства сомневаются. Лишь воля и вера крепки. Лишь они заставляют взбираться на один холм за другим, не обращая внимания как весенний холод покалывает сочащуюся потом спину.
Наконец, вдали показывается львиный зев пещеры. Но прежде чем ступить туда — очищение следует завершить. Источник мал. Всего-навсего углубление в камне глубиной как раз в рост. Митра испытывает вас. Заставляет чувства трепетать при виде льдинок на поверхности воды.
— Митра презирает всё слабое, дрожащее, трясущееся, сомневающееся. Будь смелым. Зло проникает с чувствами — одолей чувства и одолеешь зло.
Тихо шепчет лучнику Феликс.
Гектор первым сбрасывает с себя одежду — к ужасу Архипа, никогда прежде не видевшего измученных самоистязанием спин «братьев» перед началом мистерии. И словно показывая, что никакая слабость над ним не властна, трибун первым с головой опускается в ледяную воду.
Руки и ноги сводит от холода. Голову словно сжал стальной обруч. Но вот, Татион вылезает обратно на камни и быстро обтеревшись, набрасывает на плечи белую тунику.
А затем к ужасу Архипа каждый митраист повторяет его поступок! Сначала деканы, потом старослужащие... Молодые явно боятся, боятся так же, как и сам лучник. Многие дрожат ещё до того, как хотя бы ногой коснутся воды.
Но Гектор не мигая смотрит на них. Митра смотрит на них. И никто не решает быть трусом перед этим неумолимым взором.
Архип видит как завершившие омовение братья под руководством Феликса тащат в пещеру тяжёлую металлическую жаровню. Другие же зачерпнув предварительно воды, дабы не осквернять священный источник, омывают жертвенную лошадь.
Но вот, повисает молчание.
Все взгляды устремлены на лучника — настаёт его очередь погрузиться в ледяную воду...
-
Ну ты, конечно, выкатил царские резервы, хех. Мощно, забористо. Молитвы эти, хм. Хотя спешно как-то (( Я думал, ещё будет момент Луцию пойти доложиться, а его будто скипнули.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Мощно! Я ощутила какая работа произошла, чтоб этот пост родился. Его стоило ждать. Сейчас выпью кофе и перечитаю третий раз. Сильный текс и сильный персонаж.
-
за тоску семейной жизни и оценку ситуации
|
Луций
Софроний оказался не самым приятным человеком — о таких говорят «внешнее бывает обманчиво». Например, начнёте о политике, религии, литературе... Вот вроде нормально говорите, ты даже чувствуешь известную долю гордости от того, что такой образованный человек, лет на пять, а то и на десять старше тебя, говорит с молодым прокурсатором на равных, вопросы задаёт, внимательно выслушивает по юношески пространные ответы, не спорит... И тут р-раз! А вокруг тебя уже повсюду острые колья. Мол, вот здесь и здесь ты себе противоречишь. И ещё как бы ты объяснил в своей речи вот это? Каждый раз начинаешь так складно, убежденно, а в конце... Позднее, ты узнаешь, что эта излюбленная манера Софрония строить диалог называется «Сократическим методом» — когда наводящими вопросами, в которых скрыто содержатся ответы, ты загоняешь собеседника в логическую ловушку, так что тот выглядит полнейшим идиотом.
Было в такой манере общаться что-то подловатое. Как будто тебе вовсе не интересны другие люди, что они думают, чем живут. Человек тебе может душу изливает, ты делаешь вид, что увлечённо слушаешь, а сам только и думаешь, как подловишь его через несколько реплик...
—Очень интересно! А что ты думаешь об этом? — Какие оригинальные мысли! А как бы ты разрешил такой-то спор? — А это кстати, не Христианство, Луций. В Евангелии об этом сказано, и вообще, такой-то собор объявил это ересью. Но ты продолжай, продолжай...
Вот эти-то дружелюбно-издевательские, демократично-снисходительные повадки и раздражали более всего. Даже когда Софроний шутил, Луций смутно чувствовал двойное дно, какой-то обидный смысл, заложенный в безобидные слова так хитро, что оскорбившись будешь опять же выглядеть идиотом...
Вот только и угрюмо молчать или даже смеяться значило ровно тоже самое. В любой ситуации с Софронием все заканчивалось одним и тем же. Даже морду набить ему и то нельзя.
В общем, к концу плавания можно было только порадоваться, наконец ваши пути с этим неприятным человеком разошлись навсегда.
Константинополь был самым большим городом из тех, что ты видел — и уж точно для Луция он казался крупнейшим во вселенной. Разум юноши с трудом мог представить каких же размеров в таком случае Рим — ведь Рим быть может ещё больше... И всюду роскошь! Что ни наряд, то шелк! Что ни носилки, то украшены золотом! Что ни дом, то дворец! А сколько церквей! Сколько разных людей, говорящих на разных языках! Сколько кораблей в гавани! Сколько... да всего! Глаза разбегаются. Против воли восторженно раскрывается рот — и можно только удивиться как буднично Софроний окинул взглядом всё царящее кругом великолепие. — Возьмём носилки. Бросил только коротко.
И поехали вы совсем не во дворец, в какой-то дом на окраине. Здесь вас провели в триклиний, где Софроний тихо о чем-то говорил с хозяином, пока ты пил вино. До тебя только иногда доносилось «да, магистр», «ты прав, магистр» — вот может же когда хочет, без всякого сократического метода! Наконец, хозяин поворачивается в твою сторону. — А это кто? — Феодосий дал солдата, охранять меня во время поездки. Пришлось уволить парня. Всадник, из куриалов Тарракона. «Магистр» задумался — Так, ну ответ ты очевидно не повезёшь. Его ждёт место в Курии? Твой спутник ответил мгновенно — Нет, там его брат. Хозяин дома только важно кивнул. Чуть помолчал, — Значит надо его куда-то пристроить. Непростая задачка — кому здесь нужен ибериец! Ему кажется и двадцати-то нет, всадник! — Зато он надежный и не дурак. Вступился за тебя Софроний. Магистр только рассмеялся. — Да уж, дураков у нас точно своих хватает, девать некуда. Говоришь, парень надежный? Справится в Мацеллах? — Полагаю, там он придётся кстати. Но нужно будет переправить к нему жену.
Из этого разговора, ты не понял ни слова. Два человека решали твою судьбу — а тебе даже не объяснили, что за Мацеллы, почему так важно прийтись там кстати. Только когда Софроний поздравил тебя со становлением доместиком, ты осознал, насколько крутой перелом произошёл в твоей судьбе! Хотя твоя семья и происходит из куриалов Тарракона, место среди доместиков Константа вам было явно не по карману. А тут раз — и после единственной поездки тебя зачисляют в императорскую гвардию! Твой вступительный взнос выплачивает сам магистр оффиций!
Тебе выдали новые доспехи — до чего же они были красивые! Золоченый чешуйчатый панцирь, составной шлем в тон, несколько льняных туник, торакомах... А уж какой тебе выдали меч! А какого коня! С какой упряжью!
В Каппадокию ты ехал сушей, глядя на весь мир свысока. Даже отсутствие жены воспринималось не так болезненно. Разве не показывает твоя жизнь, что праведники вознаграждаются Господом?! Ещё год назад ты даже мечтать не мог. Даже мечтать!
А теперь... Мацеллы. Командир в чине дукенария быстро объяснил тебе основы. Мацеллы — личное поместье Августа, близ Кесарии. А проживают здесь немного немало наследники престола — двоюродные братья Августа, Флавий Клавдий Галл и Флавий Клавдий Юлиан. Когда-то их отец участвовал в заговоре и отравил Константина Великого, за что был казнен. Но детей милосердный Август Констанций пощадил и теперь давал им воспитание наилучшее, на какое был только способен. Старшему было уже двадцать пять, младшему — только двадцать.
Ты хорошо помнишь, как впервые охранял Юлиана. Был вечер. Темноволосый юноша с жидковатой бородкой смотрел на звёзды, а потом говорил что-то рабу-секретарю, делающему записи на папирусе.
— Истинно Луна движется в направлении противоположном движению Вселенной.
Такие первые слова ты услышал от него. Ещё не Цезаря. И много было слов подобных тем первым. Племянник великого Константина не был наделён властью двоюродного брата, оттого обратил острый ум свой к тайнам вселенной, которые раскрывал с истинно царственной легкостью.
— Небесные тела движутся по строго определенным кольцевидным орбитам. Отчего же так? Отчего вселенная не распадается, словно пролитая вода? Возможно ли, что свод небесный ограничен? Запиши, раб, суждение моё таково, что держит вселенную ничто иное как пятое тело, свет, исходящий от солнца. Ибо что ещё как не солнце является источником...
Он задумывается.
— Перепиши начисто. Всё так же, но «ничто иное как пятое тело, свет, исходящий от Бога, Царя Вселенной, Того-вокруг-кого-есть-всё. Он — единовидная причина целого, совершенство, производящий всю красоту, единство и неодолимую силу Сущего, благодаря перводействующей сущности, которая есть в нем.
Тут только Юлиан заметил тебя, сменившего прежнего караульного.
— А, Ибериец! Мне доложили о твоём прибытии! Я ждал его как странствующий в пустыне страждет дождя. Поведай мне, друг, что происходит в мире, ибо в отсутствие гостей вести мне сообщают лишь звезды — а они плохие собеседники.
Он похлопал тебя по плечу и улыбнулся.
Из двух братьев, Юлиан был спокойным — в отличие от Галла, он никогда не поднимал на слуг руку, не выкрикивал оскорбления, не грозился страшными карами «когда сделается Августом». Напротив, он был добр, а умом кажется превосходил даже Софрония. Была в племяннике великого Константина какая-то естественная мудрость, наблюдательность, позволяющая сделать правильный вывод о ситуации, просто посмотрев на неё. Галл отличался. Для него куда важнее было всё время слышать от окружающих, что он прав — какое бы суждение им не высказывалось. При малейшем несогласии, юноша впадал в ярость.
Когда Август пожелал призвать к себе Галла, дабы облечь его знаками достоинства Цезаря, ты не мог отделаться от мысли, что Констанций выбрал не того брата. Что ещё хуже, тебя избрали в числе тех доместиков, что должны были сопровождать Галла в Паннонию. Краткое знакомство с Юлианом не обратилось в дружбу — ты помнишь только как хорошо он к тебе относился. И ум... Может, конечно, ты смотрел глазами иберийского пагани — но Флавий Клавдий Юлиан был кажется умнейшим человеком во вселенной.
Августа тебе видеть довелось только раз и не вблизи — на мартовские календы в Сирмии, матери городов, Родине самого Констанция, которую тот избрал для церемонии облачения в пурпур.
Стихией Галла была ярость, чистая и беспощадная, Юлиан воплощал в себе пытливейший ум и внутреннее достоинство.
Констанций... Констанций, казалось, состоял из величия. Ему достаточно было просто делать несколько шагов, чтобы все почувствовали, что идёт Август. В каждом слове, медленно произносимом тихим, но отлично слышимым всеми, голосом, слышалась власть. Едва ли кто-то хоть раз видел, как император сморкался, плевал, овладевал прислугой, мужской или женской. Даже в жару, не обтирался он на людях полотенцем, так что казалось, будто простые и естественные человеческие потребности совсем не касаются его, целиком посвятившего себя Империи, и отнюдь не случайно, в разговоре, Констанций часто поминал себя в третьем лице используя для того им же созданную конструкцию: «Моя вечность».
При великом скоплении войск и народа, Констанций объявил Галла своим братом, собственноручно облачил его в пурпур и объявил Цезарем, после чего оба соправителя принесли торжественную клятву не злоумышлять друг против друга. Потом сыграли свадьбу нового наследника трона и сестры басилевса Константины.
Дальше путь Августа лежал на войну с Магненцием — осенью состоится решающая битва при Мурсе. Тебя там не было, ибо получив в управление восточные провинции, Цезарь отправился в новую резиденцию в Антиохии, взяв с собой и личную охрану.
Странные то были месяцы. Галл создал вокруг себя целый двор, куда входили префект претория Талассий, препозит священной опочивальни Горгоний, квестор священного дворца Монций, магистр конницы Урсицин, комит востока Гонорат, сын Квирина, куропалат, командующий дворцовыми схолами Аполлинарий. Вся эта пестрая компания получила от Августа строгий указ держать Восток в повиновении, пока Констанций разбирается с западом — но вот поняла свою задачу откровенно странно...
Держать в повиновении — для них значило начать репрессии против всех хоть в чем-то непокорных, конфисковать их имущество, вселить страх во всех потенциальных мятежников. Галл ухитрился поссориться буквально со всеми — с курией Антиохии, с местными военными династиями, даже с префектом претория Талассием, под конец уже совсем явно начавшим жаловаться Констанцию на произвол Цезаря.
Вместо умиротворённой державы, Август получил бурлящий и готовый восстать в любой момент Восток. Впрочем, кто прав решать не тебе. Тебя посылали арестовывать людей, которые как всем известно были невиновны — и ты делал это. Цезарь пускался тайно бродить по харчевням, выспрашивая у всех встреченных «как же они к нему относятся» — и ты вынужден был сопровождать его. Когда же приходили доносчики, люди столь низкого происхождения, что сказанное ими просто не могло не быть ложью — ты учтиво встречал их и проводил к супруге Галла, Константине, весьма охочей до крови...
Это были дурные люди. Змеи в пурпурных сандалиях.
Так, было очарованный Юлианом, ты почувствовал сколь много зависит от личного благородства обладающего верховной властью. Галл и Константина кичились своим происхождением и родством с басилевсом, но на происхождении их достоинства и заканчивались. Они не заслуживали власти.
Несомненно, мудрый Август бы заметил, кого пригрел на груди. Вот только но всецело был занят долгой и трудной войной... Победа под Мурсой, высадка в Иберии, где легион Феодосия внезапно предал узурпатора.
В начале 353 года к тебе приехала жена с трехлетним сыном на руках, и показала письмо Софрония, императорского агента по особым поручениям, где тот без утайки объяснял семье Луция его отсутствие и указывал, мол, найти доместика Альбина можно в претории Антиохии.
— Все знают, что ты герой. Твоя мать тоже.
Успокоила тебя девушка. А потом вы любили друг друга, и это единственное смягчало для тебя все растущий кругом хаос.
Галл велел казнить всю курию Антиохии. Тут уже не выдержал комит Востока Гонорат, прямо заявивший Цезарю, что исполнять этот приказ не будет и более того, активно воспротивится его исполнению. Общее гневное возбуждение передавалось народу — Чернь растерзала консуляра Сирии Феофила. Префект претория Талассий ушёл с поста, присланный ему на смену Домициан вовсе отказался иметь с Цезарем хоть какие-то дела, а будучи вызван в консисторий пригрозил лишить Галла всякого содержания из казны!
Это был вызов. Цезарь отдал приказ арестовать префекта претория не вполне понимая, чем это чревато. Квестор священного дворца Монций публично сказал своему господину, что убивать префектов куда безопаснее если предварительно обрушить статуи Августа — и этим навлёк на себя смерть. Хотел бы тебе сказать, что тебя не было там — но именно схоларии с доместиками и вытащили глубокого Монция наравне с Домицианом из домов, связали их вместе и протащили через весь город за колесницей, пока мучимые не испустили дух под свист и улюлюканье. Тела бросили в Оронт.
Кровавая баня становилась всё менее предсказуемой — следующими твои сослуживцы разорвали известных философов Эпигона Ликийского и Евсевия Питтака, за то, что те были друзьями Монция. Даже командующий дворцовыми схолами, куропалат Аполлинарий, попытался бежать к Констанцию. Твой отряд послали в погоню — командира арестовали и бросили в темницу. Следующим пострадал его отец, носивший то же имя, консуляр Финикии.
Пытаясь придать своему произволу видимость законности, Галл призвал судьёй над всеми арестованными магистра конницы Урсицина. Тот пытался добиться разбирательства, но вынужден был под угрозой смерти подписать десятки жестоких приговоров. Даже когда Урсицин убедил Галла вынести обоим Аполлинариям, отцу и сыну, вместо смертного приговора приговор к изгнанию, едва солдаты вывезли арестованных за город, как тут же умертвили обоих. Ты был там.
Ты знал, что заслуживаешь наказания, даже смерти. Знал и то, что Галла непременно настигнет возмездие. Но Господу угодно было даровать тебе шанс искупить всё содеянное.
Твоим командиром был комит доместиков Луциллиан, человек весьма опытный и в прошлом не раз сражавшийся с персами, но по своему не слишком храбрый, куда уютнее чувствующий себя в дворцовых частях, чем на поле боя. Ценности начальника неизбежно перетекли в его кадровые решения, самые опасные места, в свите военачальников и посланников, доставались молодым и безродным, в то время как при Цезаре оставались зрелые и знатные.
Ты получил худшее назначение из всех — сопровождать посланников Цезаря в Ктесифон. Опережая события скажем, что от того не видел ты как отзовёт к себе Констанций Урсицина, затем сестру свою, которую тайно умертвят на одной из станций государственной почты, и наконец самого Цезаря, которого после всех преступлений наконец настигнет страшный конец. Следом были закованы в цепи многие военные и придворные чины с востока. Всех обвиняли в том, в чем могли обвинить и тебя — они были орудиями преступлений Галла.
На сей раз Август был не расположен проявить милосердие — изломанные тела одних одних после пыток разжаловали или отправили в ссылку, другие же и вовсе были попросту умерщвлены.
Печальный конец Цезаря Галла. Начало истории Луция Цельса Альбина.
-
Твоё лицо, когда ты понимаешь, что и этот Луций тоже жалел бы, что его не убили при Мурсе))). И может, даже сильнее))).
|
Луций
Луций Цельс Альбин родился во времена Константина Великого в Иберии, близ города Тарракон. Его род, хотя и был несомненно старинным, ничем похвастаться особенно не мог. Ещё дед Луция, Валерий Цельс Альбин, мог гордо заявить, что его семья происходит от самого Цельса — философа, некогда одним из первых доказавшего ложность христианского учения. Потом Август Константин возвёл христианство в небывалый почёт, и рассказывать о происхождении от ярого противника новой веры стало как-то немодно...
Чтобы такие рассказы и вовсе никогда не всплыли, отец Луция, Валерий Цельс Альбин Младший, поспешил принять крещение, хотя богобоязненностью особенной не отличался, и когда в семье кто-то заболевал, посылал слуг с дарами в храм Асклепия. Его жена, добрая христианка, спросила духовника, что делать в таком случае, на что священник посоветовал личным примером кротости и смирения пред ликом Творца, склонить супруга к благочестию. Какое-то время мама следовала этому совету, но вскоре взялась за палку, ибо обладала даром просвещения.
Эта замечательная женщина быстро стала главным человеком в жизни своих сыновей. Ее звали Луцией — имя, перешедшее второму сыну, хотя любимцем матери всегда был первенец — Валерий Цельс Альбин, для различения с прочими благородными мужами рода часто именуемый Валерием Терцием. Едва ли не первое воспоминание маленького Луция — он сидит подле старшего брата, а мама тихим голосом рассказывает о первородном грехе. Отца рядом почти никогда не было, утомленный постоянными придирками жены, он всё время под разными предлогами выезжал в свои поместья и задерживался там на многие дни, возвращаясь неохотно и ненадолго...
Однажды, мать с умыслом послала десятилетнего Луция, только освоившего верховую езду, «проведать папу на охоте» — и мальчик влетел в небольшой охотничий домик только для того чтобы увидеть как голый Валерий Цельс Альбин вскакивает с совершенно голой темнокожей рабыни... — Не говори матери, — чуть не умоляюще произнёс он, и что-то в этой фразе отозвалось в не по годам остром уме ребёнка. Отец делал что-то неправильное. Вот за что мать всё время зла на него. Вот за что бранит его «грешником» при каждом удобном случае. Но что ещё важнее, вот почему его никогда нет рядом. Свою жену, союз с которой освящён Богом, своих сыновей и дочерей он променял на существо с кожей, словно сделанной из полированного тёмного дерева, существо, возможно вовсе не являющееся человеком.
Так Луций, до того скорее жалевший отца, понял, что у каждой истории есть две стороны. Ничто не происходит просто так. И если мама, такая добрая, чистая мама, чем-то недовольна то только потому, что зло подстерегает на каждом шагу.
Даже в собственной семье. — Господь убережёт вас, мальчики, если будете жить по заповедям Его. Говорила Луция сыновьям. Но был один урок, доставшийся лишь одному из них. Раз, мама отозвала Луция в сторону и рассказала ему о первородном грехе, о том, как Адам и Ева нарушили запрет Господа, были изгнаны из Рая и сделались смертны... — Запомни, Луций. С тех пор укаждого человека в жизни есть долг перед Богом. Понять, в чем этот долг заключается и исполнить его — вот главное, что ты должен сделать в своей жизни. Я свой поняла. Я живу ради вас, мои мальчики, и ради вашего отца. Я должна изгнать зло из этого дома, даже если для этого потребуется вся жизнь. А потом вдруг до боли сжала тонкую руку мальчика и жестко прибавила — Змей будет искушать и тебя, Луций. Змей будет искушать и тебя.
Конечно, в жизни Луция мог появиться и иной голос. Дед, Валерий Цельс Альбин старший, убежденный язычник, жил в Тарраконе и приезжал к сыну лишь раз в несколько месяцев — и всякий раз этот страшный седой человек творил такое, о чем сказать невозможно. Он заголял рабынь при всех, не зная даже кто их мужья и дети, он скабрезно шутил, называл маму не иначе как Фурией и многократно шутил, де, если бы дела его не шли плохо, он давно вернул бы ей приданное и освободил сына, женившегося только потому что за Луцией давали много денег.
Поначалу, женщина это терпела, потому что дед был философом и многие его ученики имели большие связи в Риме. Но раз не выдержала, сказала что Валерию Старшему больше в этом доме не рады. Визиты прекратились. Если бы так просто было избавиться от темнокожих рабынь! Мама продавала их — а они снова появлялись, как по волшебству, с другими именами, но все на одно лицо, уродливые и наглые.
Не так просто выдворить из Рая всех змей.
В пятнадцать дед появился в последний раз. Случился грандиозный скандал — старик собирался в Рим и предложил взять с собой кого-то из внуков, Луция плакала и кричала, что не отдаст никого из своих мальчиков в этот Содом. Отец тоже кричал: «Подумай об их карьере! Валерий унаследует моё поместье, ладно. Но Луцию нужно найти себя в жизни! В Риме перед ним будут открыты все дороги!» — Я думаю о душе нашего сына! Ты знаешь что Август Констант делает с маленькими мальчиками? И все они там такие! Все!
Мать победила. Тринадцатилетний Луций не отправился в Рим. Не получил эллинское образование у одного из бывших учеников деда. Не поступил в конницу по протекции магистра Марцеллина. Не попал в ряды заговора Магненция...
Вместо этого он остался дома. Но у всякой истории есть и другая сторона. Не лишившись сына, Луция осталась в лоне никейской церкви, поиски справедливости не заведут ее в лапы донатистской секты самозваного пророка Присциллиана. Напротив, мама активно писала письма всем, кто хоть как-то могли бы помочь ее мальчикам, всем достойным людям...
В пятнадцать, Луцию нашлась невеста — Флавия Максима, дочь богатого куриала из Тарракона, Магна Клеманция Максима. Брак планировался скорее в качестве карьерного, богатый род Максимов мог здорово поддержать пошатнувшееся благосостояние Альбинов. А ещё брат невесты служил в коннице и говорят был в чести у самого трибуна Феодосия, командующего Седьмым легионом!
— Ты же хотел служить в коннице. А служить всегда лучше если твой командир — ещё и твой шурин.
Говорила мать.
Невеста была светловолоса, красива и благочестива, а в ее брате, твоём ровеснике, ты нашёл первого в жизни лучшего друга. Свадьбу сыграли роскошно — позвали даже деда-язычника. А утром в Тарракон пришла весть об убийстве Августа Константа, заставшая тебя буквально в постели с молодой женой...
Вслед за вестью прибыл и сам узурпатор Магненций. Странный это был человек. Здоровенный франк-язычник, он брил бороду на римский манер, говорил и вероятно думал на латыни, так что едва ли хоть кто-то мог сказать, что в нем сильнее, дух римлянина или кровь варвара. Такими же были и его братья, Деценций и Дезидерий, которых узурпатор объявил Цезарями.
Магненций прибыл в Иберию не просто так. Он вёз с собой прах убитого по его приказу Августа Константа. Близ Тарракона, твоего родного города, самопровозглашенный император велел воздвигнуть мавзолей, на стенах которого изобразил четыре фигуры — себя, своих братьев и Августа Констанция.
Войска построились и принесли присягу узурпатору. Первую присягу в твоей жизни.
Ты хорошо помнишь тот день — тебе шестнадцать, ты прокурсатор, у тебя есть слуга и здоровенный боевой конь, а Магненций произносит перед солдатами речь, в которой обещает не войну, но мир! Констанций де признал Августом Ветраниона, вопрос времени когда он признает самого Магненция, будет восстановлена старая Тетрархия времён великого Диоклетиана, и по крайней мере на Западе установится мир для всех народов и религий...
Магненция проводили дружным ”Ave”.
Жизнь шла своим чередом, тебя готовили в разведчики, хотя Максим обещал, что с годами вас обоих переведут в катафракты — нужно только показать исключительную силу и выносливость.
И вот, осенью, тебя вызывает трибун Феодосий! Не кого-то! Тебя! Простого циркитора, у которого ещё молоко на губах не обсохло — старший трибун Седьмого легиона!
Феодосий начал без лишних прелюдий, да так, что ты чуть на месте не свалился.
— Луций, до меня дошли вести, что ты дурно отзывался об Августе Магненции. Поэтому ты уволен из армии с позором.
Представьте себе! Ну да, говорил что-то про поганого язычника, убийцу праведного государя, мерзкого варвара! Ну так все говорили! В Иберии вообще Константа любили!
Но трибун ещё не кончил.
— Ты сдашь оружие и доспехи. Через неделю из Тарракона отходит судно «Виктория», идущее в Константинополь. Человек по имени Софроний в порту Тарракона будет искать слугу — и ты, куриал по отцу, наймёшься к нему слугой не задумываясь. В пути с его головы не должен упасть ни единый волос. Если понадобится — закроешь его собой. Взамен этот человек позаботится о тебе и твоей судьбе. Приказ ясен, всадник?
-
И на первый взгляд все вроде бы начиналось так же... за парой маленьких деталей!)
|
-
Вспоминается про благие намерения и то, куда ими дорога вымощена.
|
Новость о том, что Луций дал добро праздникам быстро разлетается по кораблю — и солдаты принимают ее как чашу с вином, отпивают немного общего счастья, с улыбкой передают весть дальше, а когда все уже чуть пьяны от радости, по кораблю вдруг разносится дружное — Аве, Альбин! Аве! На нижней палубе чуть вздрагивают от этого возгласа арабки, содрогнулся непривычный северный воздух, и сами демоны мрака в тот миг отступили перед внезапным единством римлян. Общий крик подхватывают матросы, рабы, всякий понимающий латынь ловит себя на мысли присоединиться к нему. — Аве, Альбин!
Но если для Луция проблема решилась, то для всех остальных она только начиналась.
Гектор
Ритуал требует пещеры. Пещера требует разведки. Разведка требует цели. Прямо по курсу лежит маленький, сплошь заросший островок — но отыскать там что-то кроме деревьев будет явно очень трудно. Куда перспективнее смотрится большой остров к северу, там есть холмы, а заросли в основном берега — и по косвенным признакам капитан сказал, что возможно разведчики смогут отыскать озеро, в котором можно спрятать корабль. Вот только так ли велика река, отделяющая этот остров от суши на севере? На юге тоже есть большой остров, почти полностью зелёный. Там может быть все что угодно, вплоть до ещё одной кучи кровожадных беженцев, а вот пещера — не факт.
В любом случае следовало отрядить на разведку в выбранном направлении отряд.
Тиест, Аделф, Марк, Эморри, Аспург (а ещё Гектор с Архипом)
Сюрприз ждал и Метаксаса. Едва отзвучало громовое «аве, Альбин» как к колдуну подошла группа солдат. — Мы слышали ты жрец и с помощью молитвы исцелил магистриана. Сегодня Венералии. Не окажешь ли ты нам честь вечером принести в жертву Венере пойманных нами голубей и разделить с нами стол? Деревенщины конечно ошиблись, смешали воедино работу жреца и чародея. С другой стороны это важно для них — и согласившись, Метаксас мог завоевать себе ещё больший авторитет в глазах простых людей. Впрочем, ничто не мешало и передать тяжелые жреческие обязанности умеющему их исполнять Аделфу, а самому побыть простым гостем.
Язычников не так много — это чувствуется. Всего человек пять солдат, горстка по сравнению с толпой христиан и митраистов.
Тем гостеприимнее оказалась эта кучка поборников традиций уходящей старины.
— Господин Аделф. Мы скромно просим тебя присоединиться сегодня к нашему празднику в честь Венеры и помочь нам в принесении жертвоприношения. Мы знаем о твоих ранах и смиренно готовы нести тебя.
Передал один из воинов архиатру. Впрочем, и тем не ограничилось число приглашённых.
— Господин Марк.
С поклоном обратился один из солдат, подкараулив секретаря у шатра магистриана
— Как ты знаешь сегодня Венералии, а ты самый юный и благородный из почитающих богов. Мы просим тебя возглавить нашу процессию, когда сегодня вечером мы будем приносить жертву.
Пригласили и Эморри. На этот раз без церемоний, кто-то хлопнул его по спине и спросил почитает ли алеманн богов. Получив ответ — или даже не получив его, солдат торопливо оттараторит, де, раз теперь мы все служим вместе — то спекулятор приглашён на вечернее жертвоприношение Венере.
Для германца это несомненно шанс исполнить приказ Луция хоть немного сблизившись с людьми. Но, что ещё важнее, это шанс также сделать первый шаг к налаживанию отношений с богами...
Что уж совсем внезапно, язычники пригласили на свой ночной праздник ещё и Татиона с Архипом — митраистам не запрещено посещать праздники другим богов, а чтобы у воинов света была возможность избежать ложного выбора, солдаты решили начать праздник уже после заката, когда мистерия уже будет окончена.
Долго думали, звать сарматов или нет. Аспурга в итоге всё-таки позвали сходным с приглашением Эморри образом — не зря всё-такт языг шутил с легионерами за обедом.
А вот Тамар обошли стороной. Не столько потому что так уж возражали против участия рабыни — никто не дерзнул спросить Луция, отпустит ли он свою наложницу на вечерок в мужскую компанию.
Эрвиг
В твоём родном краю христиан было полтора человека. Никто толком не знал как устроена вера. Христианский Бог был Богом римлян, а сильнее римлян нет никого — но гревтунги наравне с ним почитали и Годана и Донара, суровых богов суровых северных земель. Никогда раньше тебе не приходилось выбирать между верой твоего отца и верой твоего народа — тем более тебе казалось, что при переправе обязавшиеся креститься готы скоро и сами придут к кресту...
Но сейчас, когда христиане собираются праздновать в одном месте, а язычники в другом...
Время сделать выбор. Бог Рима — или боги этой земли? Сын ты своего отца — или друг своего народа?
Время решать.
Луций
Решение связать место для высадки с местом для ритуала митраистов оказалось компромиссом, который приняли даже христиане — в основном из уважения к боевым товарищам. Но не следовало почивать на лаврах. Опаснее всего ситуация при которой язычники как обычно устроят пышную процессию с музыкой и танцами, а у христиан все будет до того скромно, что тем покажется, будто Луций не вполне понимает заветы... Впрочем, кого мы обманываем. Завидно попросту будет адептам истинной веры, а виноват как обычно начальник.
С другой стороны если сделать всё слишком роскошно, то люди опять же будут страшно недовольны — ведь Христианство это религия смиренных. И поди найди золотую середину между «религией смиренных» и «потворствуешь язычникам».
Так что к организации праздника следовало подойти серьезно, благо, декан Флавий Константин был готов всячески в этом Луцию помочь.
Клавдий
Сегодня у тебя именины, но едва ли кто- о вспомнил о них. Одна только рабыня Аттия поздравила тебя, ещё с утра, и подарила кусочек отложенной на чёрный день освященной церковной просфоры, да сестринский поцелуй в уста — что ещё есть у рабыни?
Остальные свитские не были христианами — Фейруза молилась пламени, Архип и Тиест язычники...
В общем, когда по поручению Луция Марк пригласил Клавдия «и всех добрых христиан, кого он захочет взять с собой» на праздник — это стало приятной неожиданностью.
Пусть повод и не именины самого архиатра, всегда хорошо в праздник быть среди братьев и сестёр по вере.
Но вот позвать ли с собой Аттию? Девочка единственная вспомнила о твоих именинах, но она рабыня. Не оскорбится ли Луций? С другой стороны, все мы рабы Божьи...
-
Реально интересная игровая ситуация, которую хрен в какой игре встретишь!)
-
"Как превратить религиозное правило в муки выбора для доброй половины отряда. Пособие для эксперта, часть I" А проще говоря - блеск!
|
— Спасибо, Алджис. Восемь лет мира, и вот, Владычица Дейве и сестры её, Даля и Лайма, наконец решили, что довольно сыны и дочери Диеваса почивали, настало время для нас сразиться за будущее не только нашей семьи, но и всего нашего народа. Призови моих детей, старый друг, ибо я желаю говорить с ними. Антанас откинулся на спинку кресла и задумчиво посмотрел на чистый лист бумаги, лежащий перед ним. Три года назад, когда Ягайло убил Кейстута, патриарху Волковичей казалось, что жизнь его приобрела характер вполне решённый. Сидеть тихо, усидеть прочно, оставить детям как можно больше, когда Пастух явится за душой старого рыцаря, как уже пришёл за женой его... Поистине, никто не ведает волю богов прежде, чем воля эта свершится, то, что казалось концом времён всегда может обернуться возрождением, ибо жизнь есть колесо, и колесо вертится. Диевас не допустит, чтобы угасло священное пламя. Он даст шанс своим детям отстоять то единственное, что есть в мире святого — свою землю, свою Родину. Но этого Антанас не скажет даже собственным детям. Опасные это слова. Опасные, ведь демон, убийца крови своей, нечестивый Ягайло, не дремлет. Повсюду у него глаза, повсюду уши, повсюду окровавленные руки мерзавцев, продавших веру отцов и дедов за золото и гордое имя "панов". Нет, этого Антанас не скажет. Зато скажет иное, с трудом поднявшись навстречу детям своим. — Линас. Эгле. Вы мои дети, моя кровь. Как помру, всё что есть — ваше будет. Вы знаете королевскую волю. Сразу скажу, не ждите многого. Ягайло неглуп, он знает, что Гродно был вотчиной князя, и все названные им паны некогда целовали этому князю руку. Поэтому он и сталкивает наши семьи друг с другом, хочет зачистить доску нашими руками. Но мы... Можем победить его. Больше старый пан не говорит ничего о короле. И без того сказано слишком много. Зато всё больше говорит о родных... — Эта победа принесёт нам весь город. Принесёт вам весь город. Вы молоды, дети мои, и что бы мне не потребовалось сделать чтобы вы встретили старость княжеским родом, я это сделаю. Поэтому мы примем условия короля. Мы сразимся и победим. Речь стоила Антанасу явных усилий. Он опустился обратно в кресло, жестом указав детям, что и они могут сесть. — Я рассчитываю привлечь на свою сторону шестерых членов совета. Радкович не будет проблемой, если хотя бы треть того, что о нем говорят, правда, мы найдём в нем друга. Старая дружба связывает меня с паном Вилковским, думаю, он согласится если не помочь нам, то хотя бы не мешать. А вот судья — та ещё змея. Его следует держать близко только чтобы он возможно отложил нас до того, как расправится с остальными. Сейчас мы должны взяться за любой альянс, какой сможем заключить, вот почему, Линас, я принял решение женить тебя на Агнешке Тышкевич. Ольгерд на хорошем счёту у Ягайло, а через него выиграем и мы. Сама девица как раз вошла в возраст, и наверняка не нам одним придёт идея такого брака, так что следует поспешить, поедем к солтысу сегодня же. Вдобавок, свадьба, сыгранная с должной пышностью, привлечёт к нам и знать, и народ. Затихает Волкович. Молчит. Трудно ему говорить то, что должно быть сказано. — Эгле... Тихо произносит. С какой-то особенной нежностью. Прекраснейшая девушка в Гродно заслуживает большего. Гораздо большего. — Я принял решение выдать тебя за пана Юзефовича. Он редкий мудак. Ему можно предложить должности и золото, а он всё равно предаст, но он не предаст собственную жену княжеских кровей. Это то, чего не сможет перебить ни одно предложение наших врагов, а нам нужен Юзефович и его цех. После победы мы можем сделать с ним что угодно, но пока что — он нужен нам. Вот как мы поступим. Сейчас ты поедешь к господину Бар-Шимону и займёшь столико денег, сколько он согласится дать. Мы с ним старые знакомые, и проблем быть не должно, но ты всегда знаешь что именно ему следует рассказать. А потом ты заедешь к господину Юзефовичу и передашь ему моё письмо. Формально ты там только для этого, но на самом деле твоя задача — очаровать этого ублюдка так, чтобы он тем же днём был у меня и просил твоей руки. Даже если мы проиграем, этот мудак держит в кредиторах половину города. Мы не можем позволить, чтобы такой человек... Прошёл мимо нас. Алджис, ты сопроводишь мою дочь. Береги её, она — моё сокровище. Поговорив с детьми, Антанас взялся за перо. Эту войну он собирался использовать именно таким клинком. Письма, написанные паном Волковичем тем восхитительным утром. Письмо первое — Солтысу. Сим начинается письмо Антанаса из Гродно, прозванного Волковичем, капитана цеха искусств, к Ольгерду из Вильны, прозванному Тышкевичем, солтысу гродненскому, главе градского совета.
Приветствую тебя, друг друзей моих, почтенный господин Ольгерд. Городская молва донесла до меня весть о мудрой воле Его Величества, и сердце моё исполнилось радостью от того, радостью, которую как известно надлежит разделить с другом. Сколько лет вместе мы заседаем в Совете, всегда знал я тебя как человека мудрого и дальновидного, и не могу представить себе друга лучше.
Оттого и зову тебя, друг Ольгерд, и сестру твою, Агнешку нынче к себе на обед. Я и сын мой, Линас, будем рады принять вас. Молодым веселье, а нам с тобой дело, дело серьёзное и к вящей выгоде наших с тобой семейств ведущее. Не откажи, друг мой, не обидь старика и калеку, потерявшего ноги на службе нашему любимому Отечеству.
Да пребудет с тобой Бог, и да даст тебе он сердце смирённое и сведущее. Аминь.
Письмо второе — Болеславу Вилковскому. Сим начинается письмо Антанаса из Гродно, прозванного Волковичем, капитана цеха искусств, к Болеславу из Гродно, прозванному Вилковским, члену градского совета, рыцарю, другу и брату.
Почтенный брате мой, несомненно ты уже слыхал вести монаршей воли. Знай же, что моя любовь к тебе и моё уважение к делам твоим, не пошатнулись, но лишь приумножились. Не недругом хотел бы видеть я тебя, но другом и братом, и хотя нынче безликие судьбы сделали нас соперниками, знай, что зла ты от меня не увидишь, на добро же можешь рассчитывать всегда, двери моего дома как сердце моё — открыты тебе.
Оттого не желаешь ли ты, брате, пожаловать ко мне нынче к ужину с женой? О делах побалакаем. Также сообщаю тебе, что с Божьей помощью мне стало известно, что у педерастов и коноебов из области народу аж полсотни, зело вооруженного. Береги себя, а коли пойдёт что не так — зови, и я приду.
И да поможет нам Бог.
PS — Фон Корф в князья подался. Хер ему в гузно, а не княжество Гродненское. Dixi.
Письмо третье — судье. Сим начинается письмо Антанаса из Гродно, прозванного Волковичем, капитана цеха искусств, к Казимиру из Гродно, прозванному Будикидовичем, княжьему юстициарию, члену городского совета, другу и брату.
Почтенный брате ми. Услыхав о воле королевской, пишу тебе, ибо хотя обстоятельства делают нас соперниками, сам Господь освятил нашу дружбу. Много лет мы знакомы и как зла ты от меня не видел, так и не увидишь, но ежели случится у тебя чего — зови, я и мои люди мигом явимся на выручку. Слыхал ли ты брате, коноебы из области в князья подались. Конская елда им в жопу, а не Гродно.
И да поможет нам Бог.
Письмо 4 — Юхновичу.
Братьям Юхновичам от Волковича Антанаса.
Слыхали ли, други, фон Корф в князья подался. Шутка ли, немец князь! Так я скажу, други, соревноваться с Вами буду как добрый сосед. Мне победа — не обижу. Вам победа — не обижусь. А токма хера с драконьего дам я выиграть немцу, не для того тевтонцев в жопу сто лет ебали чтобы сейчас гузку им подставлять.
И да поможет нам Бог.
PS — Яцек, друже, а приезжай ко мне завтра к завтраку? О деле побалакаем.
Dixi.
-
Монументальные планы! А проявление эпистолярного стиля вообще бесподобно!
-
Крепко Антанас взялся за дело!
-
— Я принял решение выдать тебя за пана Юзефовича. Он редкий мудак. – Конечно, отец, я выполню твою волю. Один мой персонаж тихо завидует такому уровню понимания между отцами и детьми)))).
|
-
А самое паршивое в том, что слова Шери попадают в цель: Фейрузе и правда есть, в чем сомневаться. Это жутко. Но прекрасно.
|
-
Вопрос кажется простым, но сколько же по нему можно додумать!
|
Плавание, день IIМарк вышел из палатки «подышать свежим воздухом» сразу после того, как Фейруза предложила свой план. Можно догадаться почему Луций отослал его — Армения союзник Рима, а персиянка буквально предложила перенаправить гуннов туда, пусть и с целью натравить их на персов. Опасные речи. Но исчерпывается ли этим всё? Он стоит у борта — наследник рода консулов и императоров, и время от времени слышит из шатра то смех, то стук чаш друг от друга. «Ну ещё бы!» — доносится голос Луция, но вот что именно «ещё бы» совсем не очевидно. «Как будто это преступление пострашнее братоубийства!» Приглушённый смех. Нет, Марк не подслушивает. Просто корабль не слишком велик, а слова над водой разносятся хорошо. Если прислушаться можно услышать даже мягкие женские шаги. Представить, как прекрасная арабка приближается к Луцию. «Как я люблю государственные тайны! Ими может стать всё, что угодно!» Коварный ветер. А, нет, показалось. «Дикая арабка, ай-яй! Сама лезет в бой! Да куда же мир катится!» Очевидно, вино разгорячило Фейрузу. Теперь она рассказывает магистриану историю своей жизни. Если Марк хоть что-то знает о жизни, то кончаются такие посиделки обычно либо тем, что оба плачут — либо сексом. А Луций точно не из тех, кто плачет. «Конечно, дикая! Ем глаза, ношу ожерелье из кишок и предпочитаю женщин мужчинам!» Нет, все же он не должен их так слышать. Даже обрывками. Вот матрос неподалёку прошёл к бочке с водой — не торопливо, мол «я ничего не слышал», не вальяжно «та-а-ак, послушаем». А просто прошёл. Словно какой-то демон дразнит Марка обрывками беседы. Подстегивает любопытство. «О, я в замешательстве!» — Луций. Хохот Фейрузы. И тут тишина. «Там кто-то пишет ответы на мои вопросы?» — Марк вздрагивает. Ему кажется будто слова магистриана обращены к нему, будто полог шатра сейчас отдернется и оттуда выскочит Луций Цельс Альбин, выскочит в ярости... Контаренон даже обошёл палатку. Но нет, никого. «Знаю!» — пауза — «Нет! Не надо!» И тут Луций рявкнул во все горло: «Встать! Иди!» «Нет!» — тут же ответ. Да что у них там происходит?! Окрик не повторился. Из под неплотно прибитой к палубе палатки покатилась одинокая пуговиц рубашки. Эта рубашка была на Фейрузе. Он ее что, там... «Я люблю когда мной так командуют» — почти шёпот, с придыханием. «Говори что-нибудь! Я здесь!» — что не говори, постельные разговоры не входили в сферу умений Луция. Если он такое Тамар говорит... Нет, об этом лучше не думать. А вот у персиянки все просто: «Несгибаемый Луций... такой твёрдый...» Краска бросается в лицо. Это точно не то, что нужно подслушивать. Точно не то. А Луций знай себе: «Смотри на меня! Только на меня смотри!» — звук пощечины — «Ругай меня! Кричи если больно!» Темпераментный дедок. Потом короткий вскрик: «Ааааа!» — больше магистриана, но кричат оба... Тишина. Марк упускает момент, когда появляется Тамар. Женщина должно быть услышала вскрик Луция и теперь кошкой скользит ко входу в палатку. Там частная беседа, надо остановить ее... Нет. Не успел. ТамарКогда твой мужчина кричит — не от наслаждения, от боли, — ты точно знаешь, что это значит. Кто-то ранил его. Кто-то убивает его прямо сейчас. Пусть ты в другой части корабля — у Луция были какие-то переговоры с Фейрузой — ты слышишь вскрик. И приходишь на выручку. Марк стоит на палубе как идиот. Он что, ничего не понимает?! На ходу натягиваешь лук. Отдёргиваешь полог. Штаны Луция приспущены. Грудь Фейрузы обнажена — рубашка разорвана, пуговицы на тканном полу палатки. Но что ещё важнее, так это ее взгляд — хищный, плотоядный, демонический! Луций не движется! Он в отключке! Персиянка вдруг моргает. Ее лицо выражает высшую степень растерянности, губы беззвучно шепчут что-то. Не ожидала, сука! Ты помешала ей! ФейрузаТы помнишь. Помнишь всё. Хуже всего, видимо пока ты была в отключке, Шери ещё какое-то время управляла телом и успела стянуть с Луция штаны до колен, что делает ситуацию совсем уж некрасивой.
-
Компрометирующая ситуация, как она есть.
-
Не, ну это надо было все так мастерски (во всех смыслах) извратить))))). Подстава как она есть!)))
|
-
Куда смотрит колониальная администрация? Это наша земля! Merde, это французская земля, хоть я и не француз!
Ахах Мне нравится, как на этих строках и в этом посте отчетливо начинает проявляться то, что Фернандо лишь старательно уверяет себя в том, что у него все схвачено, но на самом деле все валится из его рук. Во всяком случае, создается такое впечатление, и это забавно.
|
-
Хорошо получилось, удачно по таймингу.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
С каждым постом боль все больше. И, кажется, здесь ее пик.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
«О вождь, ужели презренны Эти десницы тебе, столько раз победные в сечах? Разве мы для тебя — ничто? Зачем удостоен Запад счастья иметь тебя над собою у власти? Что мне родные края, что мне дети, с которыми свижусь, Что мне за радость почтить пенатов любимого дома? Все без тебя мне не мило. А там нависает тирана Пуганый гнев над моей головой: уж верно, он мыслит Новую кознь против нас, и быть нам добычею диких Гуннов или в рабах ходить у немирных аланов! А ведь еще не иссякла во мне природная сила И не отвыкла рука владеть разящим железом! Знай же: останешься ль ты под закатным своим небосклоном, Все равно, для меня и вдали ты единый Вождь, и верность моя — для тебя. Тебя ожидает Должная жертва от нас: да свершится святое закланье!»О берег тот, о негостеприимный берег, где ледяная серая вода подобна огромной луже строительного раствора, что Бог использовал при сотворении вселенной. Низкорослые, голые деревья, да поникшие стебли камышей — вот и все, кто встретил вас, кто качнули головами и ветвями с легким порывом ветра и тут же вновь склонились, будто оплакивая судьбу путников, дерзнувших отправиться туда, где им совсем не место. Дорога прошла на удивление благополучно — капитан Фейрузы, боспорский грек Саваг, знал эти воды. Ещё на горизонте покажется нежное белое облачко, а он уже с поклоном просит госпожу Фейрузу разрешить созвать гребцов и повернуть корабль к берегу. И только спустя несколько часов, когда корабль уже вытащен на берег, а солдаты дружно успели проклясть «мерзкого раба», разражается буря. Дождь хлещет не переставая, голубые молнии сверкают на горизонте, огромные волны топят берег в облаках белой пены, и видится людям, будто среди бушующего моря скользит по поверхности воды и пускает фонтан, невиданных размеров морское чудовище, каких отродясь не видали ни в этих краях, ни в иных, известных человечеству, кроме может быть Британии да западной оконечности Галлии или Иберии. Один Луций не смотрел в море, но оглянувшись, тревожно разглядывал скалы — ему показалось, будто на одной из них стоит знакомый силуэт колдуна Руиса. Спали под двойным караулом, но нападения так и не последовало. Поначалу корабельный быт показался многим адом. Фейруза заняла единственную одиночную каюту — покои подле неё остались за Квириной, Тиестом, Архипом и рабыней-камеристкой Аттикой. Телохранительницы-арабки разместились в центре, надежно отделив тонкими деревянными перегородками и ширмами своё обиталище, а с ним и обиталище своей госпожи от похотливых солдатских взглядов. Но даже их преследовал вездесущий, идущий от воды и дерева, холод... Солдатам на верхней палубе приходилось ещё тяжелее. Март — жестокий месяц. Если днем ещё можно обмануться считая, что наступила весна, то ночью в море гуляли по настоящему зимние морозы. Люди прижимались друг к другу, кутались в припасённые (слава Иосифу Сайферу) одеяла и всё равно каждый день хоть один легионер начинал кашлять. И тут уже слава Аделфу, пополнившему в Новиодуне запас микстур. Всё усугубляет качка и морская болезнь. В первые дни едва ли можно было выйти на палубу и не услышать характерный рвотный звук. Но и потом нашлись те, кому море крепко вцепилось в живот — в основном не знающие воды арабки, но досталось и Аспургу и Тамар, вдруг обнаружившим, что хотя дух их крепок, тело норовит отправить сначала всё съеденное, а потом и просто «всё» за борт. Шептались, что Фейрузе так же тяжело, но хитроумный Квирина приготовил ей микстуру, смягчающую бурление желчи. В действительности, Клавдий просто окуривал госпожу сонным дурманом чтобы даровать ей несколько часов покоя. Постоянная тряска вызывает боль в ранах. Не раз среди ночи Аделф или Эрвиг просыпались с воем, от которого подскакивал весь корабль — слышалась шаркающая походка Квирины, разносился приятный запах маков, полыни и конопли — и воцарялась тишина. В те дни вы впервые действовали как отряд. Поддерживали друг друга чем могли — даже завязавшееся соперничество не принимало форму вражды. Фигурантами оказались Архип, Эморри и Эрвиг — и началось все с того простого момента, когда однажды германец поднёс к столу Луция пойманную им огромную камбалу. Присутствовавшая там же Фейруза что-то шепнула стрелку, и на следующий день тот подстрелил на обед большую морскую птицу, которую арабка почему-то тоже отправила магистриану. Так и пошло — варвары в основном рыбачили, как принято в их народах, лучник же натягивал тетиву, раз даже попав в дельфина, оказавшегося на удивление вкусным. Соперничество продолжалось, пока однажды Архип не обыграл вчистую оппонентов, к которым присоединился Аспург, в кости, и кто-то не закричал «да ему колдун помогает!» После того как все едва не кончилось дракой, состязание было прекращено волей обоих почтеннейших господ. Гектор был ещё задумчивее и молчаливее обычного. Порой он внимательно смотрел на Фейрузу, идущую в сопровождении Квирины по какой-либо надобности — но ловил себя на мысли, одному ему ведомой, и отворачивался. Только сжатая в кулак рука могла выдать терзающие легионера в тот миг чувства — да ещё то, что потом трибун всякий раз садился с солдатами на вёсла. Делать это приходилось довольно часто — точно пару раз в день. Обычно — при выходе с места стоянки и соответственно при швартовке. Ночевать в море Саваг настоятельно не советовал. В прошлом он был капитаном пиратов — Аврелиан приобрёл его с молотка после неудавшегося налёта — и точно знал не только все береговые бухты, но и повадки местных бандитов. Оказывается, готы порой предпочитали подкараулить корабль, который узнавали по зажженным фонарям, и подойти к нему на гребных шлюпках среди ночи. Забравшись на борт со звериной ловкостью и избавившись от часовых, они сеяли ужас и смерть порой на вполне защищённых судах. К чему строить корабль когда хватает хижины и лодочного навеса на берегу, да пары дозорных с глазами на правильном месте? К тому же ночью сложнее увидеть приближающийся шквал или иное бедствие. Поскольку вы шли вдоль берега — можно было запросто сесть на мель или вовсе напороться на скалу. И хотя у Савага были четыре помощника, опытных матроса со сходной судьбой, каждый из которых мог работать с парусом или рулевым веслом — они чередовались каждые три часа — даже эти морские волки были отнюдь не всевидящи или всеведущи. Особенно по ночам. Да и днём бывали эксцессы, правда больше по вине неопытного экипажа. О, вы никогда не забудете ворчание солдат, не желающих подчиняться рабу, несвоевременные хлопки весел о воду, и наконец — удар! Мель! Ещё в устье Дуная! Капитан ругался так, что его несомненно ждала бы порка если бы хоть кто-то кроме него знал, что делать. И следующие несколько часов римские гордецы стаскивали судно с мели по берегу за канат, привязанный к мачте. После этого капитана в общем-то слушались. По крайней мере он очень мягко и вежливо объяснил гордым господам, что там, где на реке был песчаный нанос и плотный ил, в море будет подводная скала, которая пропорет днище на раз — и мигом отправит, так сказать, на днище, без малого восемьдесят человек и двадцать лошадей. Сам Саваг конечно умеет плавать и не сомневается в таковом умении благородных господ — и все же не желал бы чтобы хоть кто-то прибегал к таковым умениям. Так что лучше бы оставить на берегу все эти «да это же просто тучка» или «мы спешим, ночью поплывем» или «а чего у берега сидим, давай в открытое море». Впрочем, на всё воля господская. Ухаживает за больными Квирина. Повязки меняет, щурится довольно. Аделф поправляется словно над ним колдун постарался — может так и было, а может медицина показала свою силу, но хоть и с палкой, лекарь уже через несколько дней мог ходить. Эрвиг навсегда сохранит косой шрам на лбу и такой же на бедре, многие глядя на него будут замечать легкую хромоту — но и ему удалось сохранить ногу и даже не оказаться прикованным к палке. Сложнее всего пришлось Эморри, чья рана хоть и не была опасна, оказалась наиболее заметной. Одно дело — благородный шрам на лбу, другое — перебитый нос, к которому возможно никогда не вернётся прежняя форма, даже когда срастутся кости. Легионеры прозвали его Ринотмир, что в переводе с греческого означало «разрубленный нос». Впрочем, даже у злейших из шутников хватало проблем. Сложнее всего солдатам давалось дежурство на мачте — грот достигал в высоту одного акта. Представьте себя на миг Архипом в день, когда по какой-то надобности наверху понадобился его острый взор. Представьте, как лезете по снастям, стараясь не смотреть вниз и не обращать внимания на качку, как наконец оказываетесь на топе мачты, где для дозорного установлена пара досок, на которые можно встать, крепко держась обеими руками за ту самую мачту... Корабль и вода внизу кажутся маленькими, а вот качка на высоте усиливается многократно. Ветер и волны несут Архипа из стороны в сторону, опасно накреняя то туда, то сюда, мурашки бегут по его коже, ему кажется, будто корабль вот-вот завалится на воду бортом, и он, Архип, полетит от этого удара в непрозрачную серую воду... А снизу: «Что видишь ты, Архип?!» И как не ответить: «Смерть вижу» Но вместо этого лучник вдруг набирает побольше воздуха в грудь и что есть мочи кричит — Земля! Земля! Последний отрезок пути. Единственный выход в открытое море, капитан Саваг считает, что следует достичь Днепра до темноты. И вот, Архип наконец увидел землю. Коварно море — лишь через пару часов то, что очевидно дозорному на мачте, наконец увидели солдаты на палубе. И лишь на излете дня услышите вы наконец команду — Убрать парус! Перейти на вёсла! Полная смена! Саваг мрачен. Он рассчитывал добраться до Днепра раньше, чем подует береговой бриз — а теперь судно будет вынуждено бороться разом и с ветром и с течением. — Тейран, давай за барабан! Полная смена значит полная! Нужны все гребцы! Мне плевать, если ваши руки стёрты в кровь, плевать если у вас болят задницы или суббота! Вы выдадите мне полный ход и в следующие несколько часов единственное, что вы должны слышать это тот барабан! Ритмичные удары разносятся над кораблем. Мокрые от пота рубашки гребцов натирают кожу, и несмотря на холод многие предусмотрительно сбросили их. Саваг принимает рулевое весло с одной стороны кормы, один из его помощников — с другой. Наконец, ещё двое отправляются на бак и мачту. Время от времени они перекрикиваются на одном им известном языке. То дозорный подаст сигнал, и корабль резко вильнёт, обходя невидимую мель или препятствие, то капитан вдруг крикнет барабанщику, чтобы тот ускорил или замедлил темп. А иногда и вовсе над палубой проносится крик — Чего расселись, слабаки! Мне самому сесть на вёсла?! Я сука десять лет на вёслах отсидел, и ни разу такого позора даже не видел! Держать темп! Весла это вам не сиськи ваших жён и мамаш! Давай! Давай! И корабль входит в лиман, входит под слабый скрежет снастей, под треск ветвей голых деревьев и шуршание камышей. Луций стоит на носу. Словно статуя замер он в окружении Марка, Аспурга и Тамар, и кажется будто не разведчик он, но завоеватель, бросивший жребий, не на переговоры идущий, но на войну. Фейруза возлежит на корме. Рабы с поклонами подносят ей вино и изюм, разминают утомленные качкой ноги, а один, стоящий у борта, красочно пересказывает то, что видит. Для неё это просто прогулка. Идёт вперёд гордая либурна — редкие льдины бьются о корпус. Холодный ветер бьет в лицо магистриана, словно плеть проходится по спинам гребцов — а угрюмое серое небо безразлично гонит к морю отару облаков. Сама природа норовит покинуть эти земли — зачем же идёшь ты сюда, Луций Цельс Альбин, против ветра и течения, против опасливого голоса разума и пророчеств злой судьбы. Что ты надеешься обрести? Зачем на самом деле ты ищешь гуннов? Очищается персиковое небо на западе. Солнце заходит, и в лучах его вы внезапно видите город на холме. Ольвия. Последнее пристанище идущих на север, вольный полис, тяготеющий то к Империи, то к Боспорскому царству... Теперь метания завершились. Чёрные от копоти стены окружают огромное кладбище — с одной стороны жители положились на крутой склон и в прошлом ограничились частоколом, но сейчас огонь подарил вам четкий вид разрушенных домов и башен, сваленных в кучи обугленных тел... Страшнее всего было зрелище кольев, выставленных вдоль береговой линии. Когда-то на них были тела защитников города, но морские гады и птицы оставили только кости. Вот куда вы идёте. В земли, где остались только мертвецы... Либурна входит в Днепр. — Всадники! Около десятка, вооружены! Вдруг кричит дозорный на мачте. Но когда корабль подходит туда, где кавалеристов могли бы увидеть остальные, их уже и след простыл. Мрачен Саваг. Мрачен — ибо видит в призраках Днепра знамение грядущих смертей. Но есть ли у него иной выход кроме как сказать что-то, кроме того, что он должен сказать? — Госпожа Фейруза. Я бы бросил якорь посреди реки, не высаживаясь на берег. Мой народ называл эту страну «землёй ведьм». И хотя это лишь легенды — кто знает, кого можно встретить в этих проклятых землях...
-
В посте очень много "но": эпично, динамично, исторично, чудесно!
-
Хороший тамада мастер и конкурсы броски интересные!)
-
-
+ За одну картинку можно плюсик ставить, а ведь текст еще круче.
-
Отличный пост, заполненный деталями и бытом на корабле.
-
У меня от этого поста морская болезнь
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Слова - тупым ножом по сердцу.
|
-
Следует признать, второй тайм этого матча был не менее напряженным, чем первый. Я даже плюсовать забывал!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
вот и всё, что я могу Полная дуальность, абсолютная.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Властелин Колец: возвращение короля.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Жутко, но прекрасно! И прекрасно, но жутко!
|
-
Характер выдержан до конца). Аврелиану говорят, что ему сейчас башку свернут, а он по полочкам все раскладывают! Не юрист! Юристище!
|
-
Флавия отказалась продолжать с тобой путь и настоятельно просила меня впредь избавить ее от твоего общества. Molester! o_o
|
-
Беседа Луция и Аврелиана прекрасна. Дипломатическая пикировка как она есть: вежливая, но от этого не менее жесткая.
|
Краткое изложение произошедшего в игре:
Биографии новых персонажей
История XIV Эрвиг Эрвиг родился в государстве остготского царя Эрманариха. Отцом его был знатный гот по имени Гардерих, мелкий вождь, держащий небольшую дружину, матерью — славянка Мала. С детства Эрвиг оставался в тени старшего брата — Ливигильда. Когда ноша подрос, жажда славы толкает его сначала стать кулачным бойцом, а после стяжать себе воинскую славу в пехоте. Эрвигу выпадает шанс, когда царь посылает дружину Гардериха усмирить племена венедов, отказывающиеся платить дань. При штурме главного городища славян, войско попадает в засаду, которую Эрвиг сумел предвидеть — то, что он поставил свой клин в самом тылу и вовремя развернул его, спасло войско. Но варвары не оценили хитрость, решив, что Эрвиг просто струсил и оказался в нужном месте в нужное время. О подвигах его не поют песен, общая победа стоила ему славы. Эрвиг делается угрюмым, возвращается к вину и кулачным боям. Кажется, новый шанс выпадает когда наследник Эрманариха, Витимир, собирается в поход на антов — но Эрвиг не смог заставить себя пойти против родных по матери. Брат и отец нашего героя предположительно гибнут на войне с гуннами — сам же он бежит с уцелевшими гревтунгами, собравшимися вокруг Видериха, малолетнего сына Витимира, на юг. Здесь Эрвиг и присоединяется к группе Луция не подозревая, что по общему мнению именно магистриан отравил его вождя.
История XV Эморри
Эморри Эзмундсон происходит их алеманнов — конфедерации германских племен. В юности, Эморри был доблестным воином и воевал с Римом, но после битвы под Аргенторатом был взят в плен Молчаливым Гектором. Пленных перегнали в лагерь в Италии, где Эморри согласился стать римским шпионом.
В последующие годы он предаёт своих, раскрывая местонахождение отдельных отрядов римлянам, а один раз — будучи нанят в качестве проводника даже завёл в засаду целое войско саксов. Такая череда предательств — плод искренней веры Эморри в цивилизационное превосходство Рима над варварами.
Его крупнейшее задание — охота за остатками аркани — состоящей из завербованных варваров разведывательной службы, в полном составе предавшей Рим и вместо помощи Империи организовывавшей набеги варваров на неё. Предательство аркани поставило под сомнение лояльность всех агентов независимо от их прошлой верности, Империя разочаровывается в идее вербовки. Эморри переводят на восток Империи, служить на мелкой должности в госпочте, пока случайное назначение телохранителем Марка Аврелия Контаренона не даёт ему шанс вернуться в игру.
История XVI Марьям
Марьям родилась в бану Шамир — одном из многочисленных племён арабской конфедерации Танухидов. Отец учит девушку защищать себя и разбираться в ядах, а когда та достигает совершеннолетия, отдаёт ей часть своих верблюдов. Душа Марьям рвётся к приключениям — она отправляется в долгое путешествие в Индию.
Путешествие через Сасанидскую Персию оказалось очень тяжелым — девушка лишилась стада, вынуждена была работать где попало чтобы прокормить себя, периодически оправляться от травм и болезней. То, что началось как бодрая дорога растянулось на семь лет на чужбине.
Наконец, Марьям возвращается, узнав тайны индийских браминов...
А что было дальше мы уже не узнаем, потому что игрок ливнул.
История XVII Марк Аврелий Контаренон Происходящий из боковой ветви рода, некогда подарившего Риму тринадцать консулов и четырёх императоров, юный Марк Аврелий не знает ни в чем недостатка. Его отец — наместник итальянского города Конкордии в чине консуляра. Марк получает прекрасное образование, но живет в очень праздной среде богатых прожигателей жизни — потому для семьи становится сюрпризом его желание поступить на государственную службу. Но дорога на службу лежит через классическое риторическое образование — и Марка отправляют в Константинополь, учиться у Фемистия, одного из лучших ораторов Империи. В ходе обучения, Марк Аврелий избирает в качестве основного приоритета вопросы экономики и особенно борьбы с коррупцией. Этот интерес приводит его к желанию стать императорским агентом. Фемистий представляет юношу магистру оффиций Софронию и тот, чтобы испытать парня, посылает его работать на государственной почте. Наконец, магистр решает дать Марку шанс — определяет его секретарем к Луцию и просит Альбина тщательно оценить работу юноши, дабы если тот справится, даровать ему заветное место магистриана.
История XVIII Фейруза
Фейруза аль-Лахми — дочь аль-Хариса, свергнутого арабского царя из династии Лахмидов. Убивший брата и захвативший трон дядя Фейрузы Амр, не желая видеть законную наследницу трона, едва она подросла выдаёт ее замуж в Персию за царевича Бахрама. Попав в Ктесифон, арабская царевна быстро становится здесь скандально известна своим бурным нравом и даже получает прозвище Шери аль-Хира, Львица Хиры. На пути к власти ее не останавливает ни бесхребетный извращенец-муж, ни чужая культура, ни даже собственный пол. Но когда шахиншах уже готов выдать своему сыну (которого целиком подмяла под каблук жена-львица) царство — начинается война с Римом, и Бахрам гибнет под Ктесифоном. В той же битве Фейруза пощадила римского врача, Клавдия Тиберия Квирину.
После смерти Бахрама, его вдову отправляют обратно в Хиру. Здесь мать открывает ей тайну смерти отца. Фейруза жаждет мести равно дяде и персам, на оставшееся после мужа наследство, она собирает отряд из наемников и делает вид, что присоединяется к персидскому походу в Армению — но в решающий момент переходит на сторону царя Аршака. Тот пленяется красотой Шери аль-Хира и делает ее своей фавориткой.
Кажется, будто все идёт хорошо — армянское войско раз за разом громит персов. Но шахиншах подкупает правителей отдельных областей — одна за другой они переходят на сторону персов. Победоносное войско отказывается сражаться. Оказавшись в безвыходной ситуации, царь Аршак едет в Ктесифон чтобы заключить мир — здесь его бросают в тюрьму до конца жизни. Оставшись без любовника, Фейруза решает бежать из Армении, но ее предают собственные люди, подкупленные царицей Парандзем, ненавидящей фаворитку.
По приказу царицы, Фейрузе прижигают язык и ломают кисти обеих рук, а после продают в рабство сарматам, которые позднее перепродают ее гуннам. В рабстве Фейруза проводит пять лет и немного сходит с ума — она почти не помнит то время. Следующее ее воспоминание — работорговцы-готы продают ее римлянам.
Волею судеб, хозяином рабыни Шери становится Флавий Тавр Аврелиан, муж Флавии Лупицины. Поначалу никто не верит историям рабыни о своём царском происхождении, ее считают помешанной — но когда Квирина, лекарь Аврелиана, узнает в Шери Фейрузу аль-Лахми — женщина мгновенно становится из рабыни гостьей.
Она сопровождает Аврелиана в Новиодун — и принимает его предложение взять на себя миссию Флавии.
-
Наконец, Марьям возвращается, узнав тайны индийских браминов...
А что было дальше мы уже не узнаем, потому что игрок ливнул.
Неожиданный поворот.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Настоящая хрупкая красота! И изящный подвод к неоднозначному выбору, вызывающему ступор.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Пространство на Терраверде напоминает горящие небеса над Великим Ледяным Морем, оно переливаются всеми красками, мельчайшими оттенками цветов. Десятки, сотни потоков энергии сливаются, бьются друг с другом, бушуют как штормовые валы в океане чистой магии. Нифель не таков. Здесь все тонет в сияющей белизне, мельчайшие частицы которой движутся в абсолютном хаосе. Не гармония буйства воды — единая лавина, несущаяся куда-то раздувающимся облаком пены...
|
-
-
Прочувствовал напряжение. Врач спасён, ура!
|
-
Чудесное разрешение спорного правового вопроса!
|
На сей раз Аврелиан не дарит тебе никакой эмоции, позволяющей определить, о чем именно он думает. Возможно, испытал свойственную одним только педантам радость: «Чего-то подобного я и ожидал». Или, напротив, раздражение: «Что эта сучка себе позволяет?!» — ладно, может в иных, более художественных, выражениях.
— О, несомненно тебя попробуют подкупить, — Произносит Флавий со странной интонацией, не то шутливой, не то попросту насмешливой— Ты можешь согласиться. Взять любые деньги, которые они предложат. И конечно не мне давать советы благородной регине, где ей искать поддержку и защиту. По возвращении, я готов обсуждать с тобой письменное соглашение, но до тех пор кажется я и правда не могу тягаться с самим магистром оффиций! И я пойму если ты предпочтешь его дружбу моей.
Слишком уверенно. Словно нарочно провоцирует тебя поступить именно так. Вероятно одно из трёх. Прежде всего, Аврелиан мог попросту списать тебя. «Все равно ее убьют гунны». Далее, вероятно по каким-то причинам Флавий желал чтобы ты предала его — возможно, чтобы навязать тебе в дальнейшем другую, менее доброжелательную сделку. И наконец, возможно он просто знал чего-то, чего не знала ты — и не собирался этим делиться.
А вот последующие твои слова возможно оказались слишком прямой угрозой. «Право морали» — очевидно, слишком очевидно, что отнюдь не Луций смотрел сверху вниз на порочное стадо.
Уголки губ спектабиля чуть дрогнули.
— Я бы сказал иначе, покрытый уродливыми язвами и струпьями прокажённый не осудит другого прокаженного, но это не помешает здоровым людям гнать эту заразу прочь. Я знаю, ты выросла в земле с иными обычаями, обратными римским, и, возможно, в этой земле благочестие само по себе и не является ценностью, а римские праведники выглядят чуждыми. Но «если бы мы были от мира, мир любил бы своё, а как мы не от мира, но Бог избрал нас от мира, потому ненавидит нас мир»*. И желание варваров сбросить праведников в грязь — для римлянина лишь один из многочисленных симптомов варварства и паганизма. Не стоит говорить такого в обществе, если конечно не желаешь услышать смех.
Аврелиан сделал неопределенно-покровительственный жест рукой, который можно было примерно определить: «а впрочем как знаешь».
— Опись ждёт тебя на корабле. Клавдия и Тиеста я велю позвать от твоего имени, как свободные и более не служащие мне люди они имеют полное право отказать, но думаю уважат тебя.
И он действительно послал раба за лекарем и колдуном. Казалось, размолвка, прошедшая между вами, исчезла без следа, но нутро подсказывает тебе, всё не так просто. Ты дернула поводок, которым этот благородный римлянин держал тебя. Как, наверное, по своему дернули его Клавдий и Тиест, как возможно дернула Флавия... И когда мимо проносят бессознательную Лупицину на носилках, нутро шепнуло: «На ее месте могла быть и ты»
Сам Аврелиан впрочем никогда не позволил бы себе сказать нечто подобное. Напротив, он любезен как никогда.
— Ты несомненно права, Шери аль-Хира. Кочевники дики и непредсказуемы, рано или поздно они нападают — всегда нападают. Я не питаю иллюзий на этот счёт. Однако, ты смотришь лишь с одной стороны. Позволь показать тебе более широкую перспективу. Великий Клавдий Птолемей, завершив описание народов вселенной, завершил его вошедшей в века максимой — «нет новых варваров». В узком смысле это означает, что сегодняшние аланы вчера были массагетами, а позавчера скифами. В более широком — что приемы, сработавшие с одними дикарями, сработают и с другими. Для тебя, несомненно, видится несусветной глупостью что Рим осыпает золотом варваров, которые на следующий же год нападут на него. Но по природе своей варвары ненавидят друг друга так же сильно, как ненавидят нас. Обещай им подарки каждый год, столько же, сколько они могли добыть в набеге — прекратят ли они воевать? Нет. Их общества как пиявки, не могут жить не впившись в кого-то зубами. Но в ожидании обещанных даров, варвары будут воевать друг с другом. Племена ослабнут, распри между ними усилятся. И когда однажды неуемная жадность дикарей, побуждающая их требовать больше и больше, столкнётся с отказом — Рим получит и ослабленного врага, и союзников, жаждущих отомстить за убитых родичей. Варваров мы используем против варваров — сарматов против готов, готов против персов, персов против армян...
Он тактично обошёл арабов стороной
— Да, возможно твоя миссия сейчас потерпит неудачу. Возможно, даже, возбудит в варварах жадность — они всё равно нападут на нас. Этой осенью гунны дошли до Тиры — и уж точно покорённые готы расскажут им ровно то, что ты опасаешься выдать. При этом безбожно преувеличат, как это свойственно их мерзкому племени. Так что даже явись ты к ним в рубище и поведай, что в Риме живут нищие — война неизбежна. Но некоторые из гуннов запомнят, что Рим щедр. Что Рим примет изгнанников и накормит тех, кто потерял своих лошадей. Что Рим даёт за набег на его врагов вдвое против ожидаемой добычи. Возможно, ты скажешь — Рим обеднеет. Но что сделают эти псы с золотом? Сгрызут его? Нет, они придут к границе и попросят за наше же золото шёлк и вино, пряности и лекарства... Мастерские будут работать, ремесленники богатеть. Более того, что, как думаешь, варвары делают с захваченными в походах табунами коней и рабами? Их зелёных лугов не хватит кормить всех, и они снова явятся к Лимесу и предложат нам свою добычу. Варвар туп, он никогда не поймёт — абсолютно не важно как он сражается, опустошит он одну или две провинции. Не существует войска, которое возьмёт Рим или Константинополь, Равенну или Медиолан, Антиохию или Александрию. Рано или поздно дикарям придётся откатиться обратно, в ту помойную яму из которой они вылезли — и добытое кровью вернётся обратно в Империю за бусы и вино.
Аврелиан развёл руками, и на стене явственно проявилась повторяющая его жест огромная тень. Тень того, кем этот человек однажды станет.
— Всякий раз они будут думать что обманывают нас. Что Рим глуп, раз осыпает их золотом. Что Рим делает это потому что слаб и боится войны. В этом смысл любых дел с варварами — дать им обмануть тебя, а самому обмануть их на том уровне, куда их дикий разум просто неспособен добраться. И ты едешь не обманывать, Фейруза аль-Лахми. Ты едешь быть обманутой.
-
Я бы сказал иначе, покрытый уродливыми язвами и струпьями прокажённый не осудит другого прокаженного, но это не помешает здоровым людям гнать эту заразу прочь. Ой, да пошел он!)))))
|
История XVIII. Фейруза.С недавних пор у тебя плохие ассоциации со словом «корабль». Прежде тебе всегда вспоминались катания на барже по Фурату, рабы с опахалами, вино и свежие фрукты, прохладный ветерок... Теперь — узкий трюм боспорской либурны. Тесно, едва удаётся встать на четвереньки. Страшная духота. Кажется, раньше здесь перевозили рыбу — ей провоняло буквально все, ладони в темноте постоянно задевают какую-то слизь... А потом корабль тронулся, чуть покачиваемый морскими волнами, и вскоре гордая Фейруза аль-Лахми обратилась в свернувшийся комочек мяса, время от времени выблевывающий сперва еду, затем какую-то прозрачную жижу, и, наконец, кровь... Ты думала что умрешь там. Умрешь извергая под себя собственные внутренности. Это продолжается часами, часы переходят в дни, не приходит смерть, не смягчается пытка... Львица пустыни ненавидит воду — многие увидели бы в этом иронию. Потому и новость, что в Новиодун вы пойдёте морем, не стала слаще даже когда судно Аврелиана оказалось вполне комфортабельной геландией, а рабы поклонились тебе с коротким «домина». Ты знаешь, что бывает когда тебе плохо. Наружу вылезает Шери — а если она вылезет здесь, в таком узком пространстве! Вон и служанка с кувшином вина посматривает в твою сторону, хитро-хитро. В Ктесифоне эту мелкую сучку давно ждала бы смерть, но римляне за последние несколько веков стали куда гуманнее в плане наказаний — шумных или дерзких рабов Аврелиан просто продавал на рудники, в случае же провинности никогда не пользовался плетью сам, предпочитая чтобы одни ничтожные наказывали других ничтожных... Рассказать же Флавию о том, что делали с Шери во всех подробностях, убедить, что за подобное мало десятка плетей или даже ещё одного визита на невольничий рынок — недостойно Львицы Хиры. Ты царица. Остальное — гнусный поклёп. И ты выдержишь легкую качку. Выдержишь... Торжествующая улыбка на устах. Волны не сломили тебя. Ты вдруг понимаешь, что впервые видишь море! Так много воды, от горизонта и до горизонта, воды не спокойной, даже не стремительно бегущей в одном направлении — море это хаос, это столкновения противоположных течений, это соленый и легкий воздух, это холодные брызги, падающие на лицо, когда рулевой меняет курс! И сколько всего скрывает вода! Порой, перекидываясь через борт ты можешь различить маленьких рыбок и поблескивающих всеми цветами радуги медуз — а в какой-то миг вдали и вовсе выпрыгнули из воды, словно нарочно желая усладить твой взор, диковинные создания, подобных которым ловят в Фарсийском море и подают на стол шахиншаха! Впервые окутанные розоватой дымкой воспоминания о Ктесифоне, о том, как баржи выходили из реки на большую воду, о прибрежных купаниях — кажутся чем-то искусственным, ненастоящим, игрой в мореходство. Настоящее море — здесь. Море — это свобода. И в миг, когда ты уже готова полюбить его всем сердцем... Ком подступает к горлу. В живот словно наносят удар за ударом. С отвратительным звуком, ты перевешиваешься за борт, и остаёшься с таком положении еще пару минут, пока на трясущихся ногах не спускаешься вниз. Приближается приступ. Ты чувствуешь. Точно знаешь. Нужно укрыться в кладовой на носу пока никто не заме... Что она здесь делает?! Рабыня с кувшином вина. Зачем пошла за тобой?
— Домина, с тобой всё в порядке?
Слышишь услужливый голос
— Позволь помочь тебе.
Слова замирают в горле. Ты борешься. Как же ты борешься! Но Фейруза аль-Лахми снова лежит в тесном трюме, снова извергает из себя кровь. А Тряпка тупо стоит раскрыв рот, пока наглая девчонка прикрывает дверь в кладовую, подходит, шепчет на ухо
— О, я знаю как помочь тебе, Тряпка. Ты ведь хочешь вылизать мои ноги. — Тряпка благодарит тебя за эту честь, домина...
Терпкий вкус пыли во рту. Твой язычок забирается меж пальцев, проходит по босым стопам. Губы обхватывают пятку, причмокивают... Темнота. Вспышка. Ты стоишь в распутной позе, заведённая так, что влага едва ли не по ногам течёт, а мелкая сучка заталкивает в тебя одну сандалию — другая уже зажата у Тряпки между зубов.
«Однажды тебя не будет совсем», — шепчет Шери без слов, — «Останусь только я. И знаешь почему. Потому что я не чувствую боли, потому что меня нельзя унизить. Заставь меня извиваться под ударами камчи — я буду скулить и просить ещё. Плюнь мне в рот — я проглочу. Продай меня аксумским торговцам — они уйдут довольными. В самом глубоком море я найду дно и расстелюсь по нему расставив ноги и предложив мои дырки каждому или каждой, кто решит ими воспользоваться. Ты упадёшь — но я не могу упасть. Меня нельзя унизить. А вот тебя — запросто».
— Прощальный подарок.
Усмехается рабыня-готка, вводя в тебя какой-то корнеплод.
— Можешь корчить из себя кого захочешь, но я знаю, что ты моя сучка.
«Сунильда» — так ее зовут. Первая из мучительниц — и единственная, кто не отступилась даже когда твоё истинное лицо открылось. Она обладала тремя талантами, прежде всего умела в точности предчувствовать твои приступы безумия. Далее, почему-то ты не могла причинить ей вред. Стоит только собраться сыпануть ей цикуты — и вот, ты уже с сандалией во рту извиняешься за свои мысли в таких выражениях, какие даже Бахрам не всегда выдавал. Третьим же талантом была ее изобразительность как опустить тебя ниже и ниже...
Ты помнишь Тряпку равно слизывающей ее плевки с пола или криво пишущей на собственном лобке ее имя, помнишь ее играющей с другими рабами в кости на твою задницу и творящей десятки других непотребств...
— А теперь иди на палубу и изображай из себя важную шишку. Некогда мне с тобой возиться, Тряпка. — Слушаюсь, домина... Шери тянется к хозяйской руке губами, но тут же щеку обжигает пощечина. — Да у тебя же грязью изо рта воняет, сучка! Целуй пол перед моими ногами.
И ты это делаешь.
Приступ проходит. Понт за бортом все так же мирно плещется, балуя взор изобилием красок. Можно прополоскать рот. Можно избавиться от корнеплода между ног — даже угостив им под видом доброты недавнюю мучительницу, или просто незаметно выбросив за борт. Но не забыть. Забвение — удел Шери. На корме мужчины беседуют о делах. Кроме тебя компанию Аврелиану составляет некий Аммиан, бывший императорский агент — не то, чтобы сильно подходящий Флавию спутник. На чистом лице новоиспеченного нотария нет ни единого шрама от бритвы — борода Марцеллина скрывает пару следов от боевого меча. Один богат — другой видимо бедствует. Один одет по последней моде — другой скорее аскетичен. И все же Аврелиан спрашивает совета именно у этого человека, а не у тебя. Они говорят вполголоса, но вода играет дурную шутку, разнося слова далеко. Некий дукс Максим становится проблемой. Комит Лупицин взял его в долю в каком-то предприятии, связанном с готами, но Максим ведёт себя как голодный пёс, сорвавшийся с поводка. Даже Кесарий уже не может его остудить. А тут ещё этот Луций Альбин что-то вынюхивает... Они стихают, видимо, приметив, что ты слушаешь. Не важно. Ты услышала достаточно. Ночью прибывает жена Аврелиана — как всегда безмолвная и покорная своему мужу. Но вот сопровождающие ее... Клавдия ты знаешь. С трудом припоминаешь и Тиеста Метаксаса — высокомерного колдуна. Но вот остальные... Утром, Флавия не поднялась с кровати. Женщину бил страшный жар, и хотя никто не произнёс прямо слово «яд» — Аврелиан судя по всему подозревал своих подчинённых, и поговорив с ними, уволил обоих под благовидным предлогом. Ты подозревала, что у болезни Лупицины истоки скорее нервные — отец мутит темные делишки, муж безразличен, сын далеко и скучает по маме... Эта женщина надломилась, не выдержала. Или Флавий сам отравил ее, невесть чего опасаясь... Как бы то ни было, больной нужна была компания, и именно эта роль в формате просьбы легла на тебя. Говорить, слушать, регулярно подносить лекарство, которое выписал Клавдий Тиберий Квирина — точнее не выписывал, но Флавии этого знать совсем не обязательно. Она не должна чувствовать себя брошенной, пока мужчины в триклинии решают важное дело. Ты понимаешь, что что-то пошло не так, когда слышишь сигнал тревоги. Повсюду начинается суета, солдаты носятся, кажется сами не зная кого или что ищут. Аврелиан появляется через несколько минут в окружении своих неизменных арабских телохранительниц. Этих женщин ты знаешь по именам, каждая дала Мавии клятву слелать все, для сохранения союза с Румом, но ни одна не может рассказать тебе, что происходит — слишком хорошим учеником оказался клариссим и спектабиль! К счастью, Флавий поясняет все сам. По армянски — чтобы поняла ты одна. Убита одна из телохранительниц. Возможно, кто-то ещё. Наиболее вероятная цель — сам Аврелиан, но две других возможных цели прямо сейчас в этой комнате. И копьеносицы закрывают окна деревянными ставнями. Спящая Флавия чуть вздрогнула, когда в комнате стало темнее, но глаз не открыла. — Всё оказалось хуже, чем мы предполагали. Война с готами неизбежна, Фейруза. Мне следует немедленно отбыть в Маркианополь, а оттуда в столицу. Казалось бы, вот он — миг, которого ты ждала столько лет! Но... — У меня есть просьба. Флавия больна. Она собиралась отправиться выкупить своего брата из плена гуннов. Формально — я прошу тебя взять на себя ее задачу. Мой корабль и мои телохранительницы к твоим услугам. К тому же тебя будет сопровождать группа Луция Цельса Альбина, императорского агента, направляющаяся на север по своей надобности. Они нам не нужны — но могут быть полезны. Аврелиан оглядывается. Может ему послышались шаги убийцы в коридоре? Нет, показалось... продолжает... — На самом деле, мне безразличен Флавий Лупицин Марк. Как я сказал, приближается война с готами, Фейруза. Нам нужны союзники. Варвары, которых можно пустить против других варваров. Ты знаешь их язык, их обычаи. Я прошу тебя вступить в переговоры с гуннами и попытаться убедить их выступить за Рим в этой войне. Скажи, мы не поскупимся на дары друзьям. Если у тебя получится — сам Август будет обязан тебе победой в войне. Если не получится — ты сможешь прибыть к Августу с важными вестями о его врагах. Больше никаких отсрочек, Фейруза. Я буду ждать тебя в Константинополе, когда закончишь. Он достаёт из небольшого ящичка, который всегда держит при себе готовую бумагу. Выходит, спланировал разговор заранее. Аврелиан всё планирует заранее. — Это официальное свидетельство за печатью комита Фракии, викария Фракии и дукса Лимеса и согласно которому ты являешься полномочным посланником Империи, и миссия твоя — склонить варваров к дружбе с Римом. Прочитай его. Посмотри, как тебя там титулуют. «Регина Фейруза Лахмия, наследница престола Хиры, гражданка и союзница Рима, подданная Августа Валента» — В этой бумаге — официальное признание твоего титула тремя высокими чинами Империи. Ты даже в суде сумеешь ее показать. Это изменение правового статуса, хотя для окончательного признания тебя правительницей — понадобится конечно воля Августа. И ты получишь эту волю, делом доказав свою верность Риму. Пока что же ты получишь гражданство — как при вступлении на военную службу. Ты принимаешь эти условия? Он спешит. Очевидно, желает уехать как можно быстрее.
-
Море — это свобода.
Но для того, кто такого обширного водного пространства не видал, эта свобода пугает. толи дело уютная родная сухая пустыня!
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Да уж, эта беседа напоминала хождение по канату над пропастью с крокодилами. Но зато как интригующе!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Но сундук с секретами всегда будет тихонько звенеть засовами, шёпоты голосов сквозь него прорвутся наружу... До дрожи пробирает.
|
Армения — священная земля для галилеян. Согласно их верованиям, когда Бог наслал на землю Потоп, именно гора Арарат стала местом, откуда человечество заново расселилось по земле. Зеленые луга и серебристые реки, белые шапки высоких гор — всё словно напоминало о временах юности мира, юности всего человечества... Столетиями, шахиншахи стремились овладеть этой землёй, иной раз овладевая ей на весьма длительный срок — но всякий раз их могущество оказывалось подобно волнам Потопа, бьющим только чтобы затем уйти в землю. Империи рушились, а на месте одного армянского царства возрождалось другое. По крайней мере, в это верили армяне. У тебя получилось славное войско — почти семьсот человек! И из них — слава Ормузду — три сотни конных. С таким войском, ты запросто могла бы создать собственный бану, занять крупный торговый оазис, причём без особых трудностей. Обманчивое всемогущество. Наёмники проявляют к тебе уважение, но жаждут лишь твоего золота. Каждый растекающийся по их карманам мешок с монетами — словно капли воды в часах, отделяющих Львицу Пустыни от потери всего и окончательного забвения... До поры тебе поможет ненависть арабов к Шапуру, которого они называют «Заплечником» — из-за придуманного им способа казни через повешение за лопатку. Но ты слишком хорошо знаешь своих соплеменников. Если дела пойдут худо — они сами скрутят тебя и выдадут шахиншаху. Впрочем, пока рано было паниковать. Аршак Армянский был не самым глупым правителем — в 363 году, получив призыв Юлиана к совместному походу на Ктесифон, царь предпочёл воспользоваться занятостью персов, чтобы навести порядок в собственной стране. Он отстроил ряд крепостей на границе, истребил род Камсараканов — главных сторонников фарси, сплотил своевольных нахараров. Шапура ждала полностью готовая к войне страна. Или армяне хотели, чтобы все в это верили. До тебя доходили и иные слухи о царе. Де, сам католикос, глава местных христиан, бранил Аршака, утверждая, что тот возвышается лишениями и хищениями, отступая от Божьих заповедей. «То, что строено твоими руками, будет разрушено» — Такие слова молва закладывала в уста Нерсеса, почитаемого всеми галилеянами. Аршак не прислушался, более того — он открыто провоцировал духовенство и знать. Воспылав страстью к Парандзем, жене собственного племянника Гнела, царь умертвил соперника, а после обвинил в его смерти другого племянника Тирита — и его тоже постигла смерть. Ублажив свою похоть, властитель Армении не обрёл ничего кроме ненависти своей новой царицы — и в насмешку равно над женой и верой отцов взял себе вторую жену, знатную римлянку по имени Олимпия. Парандзем не стерпела и убедила духовника царской семьи отравить соперницу через Святое Причастие. Более тогго, из ненависти к мужу царица якобы прокляла собственное дитя, царевича Папа, так что тот с юных лет (а было ему не больше двенадцати) начал предаваться тому же блуду, что некогда терзал Бахрама. Постоянная обстановка скандала и взаимной ненависти, царящая при дворе, сулила большую смуту. Кости брошены, иные грани несут возвышение, другие обещают лишь смерть. Снова на тебе сияющий панцирь. Снова в руках копьё. Впереди — война. Впереди... Победа! Ах как удивлены были фарси, когда в разгар сражения твои воины вдруг обратили клинки против «своих». Извещённый заранее спарапет (командующий царским войском) Васак Мамиконян велел армянскому войску не трогать твоих людей — и много добычи вами было обретено, много пленников перебито! С наслаждением снова взошла ты на спину захваченного слона, чего с тобой не бывало со времён Ктесифона. Слон тот был богато украшен, и глядя на тебя люди кланялись, и проносились по рядам воинов шепоты, будто царица пустыни пришла на помощь Армении, а значит персы точно будут отброшены. Последующие битвы были не столь велики — но очень кровавы. Шапур не стал собирать свои войска в кучу, направив их в горы словно морскую волну, проникающую в мельчайшие щели в камне. Целый год охотились вы на фарси, ловили их в мастерские засады. Это так просто когда в точности знаешь как они будут действовать! Тебя тепло приняли в цитадели Артагерс, построенной Аршаком для себя — царь расцеловал тебя и сказал, что воистину, сам Бог послал ему Львицу Хиры... Ночью он пришёл к тебе — весь покрытый густыми чёрными волосами волосами, словно дикий зверь, не уступающий тебе ни смуглостью кожи, ни свирепостью нрава. Он принес кувшин крепкого, неразбавленного вина со склонов Арарата. От нескольких чарок кружится голова. — Тебя мне послал Бог. Шепчет царь, поворачивая тебя задом. — Ты приносишь мне победы, Фейруза аль—Лахми. Моя жена опротивела мне, и я подумываю заточить ее, чего не сделал прежде лишь по малолетству моего сына. Я ждал лишь знака — и вот она ты! Законная наследница престола Хиры! Нашим войскам сопутствует удача — скоро мы повергнем фарси, чего не смогли сделать даже греки. Но мы можем намного больше, можем обьединить наши царства как муж и жена. Он продолжает потом, в минуту утомления — Меня окружает кучка слабовольных дегенератов, желающих лишь чтобы вокруг них ничего не происходило. Всю свою жизнь я укреплял власть — расширял остан, присоединяя к нему земли нахараров. Но цели мои не ограничиваются лишь защитой Армении. Мы можем обьединить наши царства, как муж и жена — отнять у фарси греческие крепости, от которых отрёкся Август, проложить путь между Артагерсом и Хирой. Шапур силён, но и его войска не бесконечны. Рано или поздно он даст нам выгодный мир, если не из боязни нас — то потому что будет опасаться влияния греков. Я слышал дела у них идут на лад, братья-Августы Валент и Валентиниан набирают силу. Я знаю душу греков — скоро они возжелают мести за свой позор и вновь явятся под стены Ктесифона. Знает это и шахиншах. Он отдаст тебе Хиру, а мне греческие крепости. Увы, те слова оказались лишь огромным комом пыли, собранной ветром, а после вновь рассеянной. Один за другим, нахарары отступали от ненавистного царя. Иные слушали проповедь католикоса Нарсеса, призывающего сражаться с персами, но осуждающего царя, своей жестокостью навлёкшего гнев Божий. Других мутила царица Парандзем, жаждущая сама овладеть царством. Такие речи вела она, мол, Шапур давно желает жить с Арменией в мире, и лишь помощь Аршака грекам подвигла его на войну. Храбр спарапет Васак — но не меч нужен Армении, а хитрый посол, что смирит гнев шахиншаха. Были и те, кого удалось прельстить богатствами и обещаниями самому Шапуру — бдэхш Алдзника и бдэхш Ноширакана, и правители Махкертуна, Нихоракана и Дасна, и Алдзникское нахарарство, и бдэхш Гугарка, и владетели Дзора, Колб и Гарманадзора, и Арцаха, и Тморика, и Кордика. Даже сам Ваган Мамиконян, брат спарапета, перешёл на сторону персов и принял солнечного бога. Удалилась на север аланская стража, личная гвардия многих поколений армянских царей. Гордый Аршак таял на глазах. Как затравленный зверь метался он в своей крепости, получая новые и новые известия об отпавших областях. Иные нахарары не поддерживая фарси отказывались и воевать с ними, призывая к миру... — Миру! Ревел Аршак — Мы выиграли все сражения! Это победоносная, победоносная, мать её, война! И как я теперь дам им мир?! Тут-то и прибыли посланцы от Шапура, призывающие Аршака в Ктесифон. Шахиншах уверял, что готов забыть все обиды, жить с царем армянским как отец с сыном. Послы везли с собой щедрые подарки. Царь прогонял их — и они раздавали дары фарси народу на улицах, зачитывая послание. «Установить великую любовь и дружбу»... Оливковая ветвь оказалась эффективнее меча. Войско Аршака отказалось сражаться. Вот уже и самому царю приходится послать униженную грамоту с признанием власти Шапура. И — праздник! Шахиншах простил! Простил — и призвал своего подданного доказать свою верность, явившись в Ктесифон! Понимая сложность ситуации, Шапур дал клятву солнцем, огнём и водой в том, что не желает «сыну своему» вреда. «А если не явишься, то хочешь войны меж нами» — Он убьёт меня. Сказал тебе царь в последнюю ночь. — Но если я не поеду, то меня убьют свои. Не только ему пришла пора покинуть Армению. Ты знала, что тебе грозит опасность. Вовремя покинула ты гостеприимную крепость. Но однажды уснув — очнулась в цепях. Тебя купил не Шапур — это была царица Парандзем. Насмешливо, упрекала она тебя, скрученную на дыбе, в том, что ты, арабская шлюха, посмела тягаться с ней, дочерью нахараров. Львица Хиры! Что же! Всю жизнь ты считала что этот мир принадлежит тебе. Время проснуться. Время понять, что вылезла ты из никому не нужной дыры в пустыне, что ты лишь шлюха, всю жизнь торговавшая своим телом, и то, что случится с тобой будет куда страшнее смерти.
Тебя разденут донага, прижгут язык раскаленным железом, сломают кисти рук — чтобы ты не могла говорить и писать. Затем тебя продадут работорговцам-аланам, которые отвезут тебя на север, в земли столь дикие, что никто там не слышал ни Хире, ни о львице. Ты станешь шлюхой, ублажающей дикарей тремя отверстиями.
Сказав все это, царица бесстыдно задрала подол и помочилась тебе на лицо. Позднее ты совершенно узнаешь судьбу всех действующих лиц истории. Царь Аршак будет заточен в крепости Забвения — Шапур сдержит слово и не причинит ему никакого вреда. По официальным данным некогда гордый властитель, грезивший о Великой Армении от Иверии до Хиры, покончил с собой. Иные говорили, что персы заботились о нем до самой старости — словно в насмешку над властью, которой обладал некогда этот вычеркнутый ныне из жизни человек. Спарапет Васак сопровождал царя в посольстве, но не получил даже насмешливой милости — Шапур содрал с него кожу заживо, наполнил эту кожу сеном и велел поставить получившееся жуткое чучело в камеру Аршака — ибо негоже государю оставаться без подданных. Царица Парандзем добьется своего — на год захватила власть в стране. Но влияние ее не простиралось дальше крепости Артагерс. Когда Шапур послал новое войско, царица не оказала никакой помощи нахарарам — один за другим горели древние города. Мужчин убивали, женщин продавали в рабство, детей делали евнухами и тоже продавали. Наконец, пришла очередь Артагерса. Крепость продержалась год, но когда внутри начался мор, царица вынуждена была сдаться. Пленницей, ее отвезли в Ктесифон, где Шапур поместил ее, обнаженную, в кандалы — а после построив дворцовую стражу, велел воинств поочередно совокуплять женщину, пока она не умрет. Распутный царевич Пап был вывезен в Константинополь, где стал пешкой в игре Августа. Долгое время от проведёт увлекаясь магией, которой зачаровывал полчища змей, так что те ползали у него за пазухой без всякого вреда. Когда Валент поставит его правителем Армении, Пап покажет себя сыном своего отца — отравит католикоса, начнёт пополнять свой остан, коронные земли, церковными землями, вернет контроль над нахарарами, отпавшими от престола, восстановит аланскую гвардию, примирится с фарси... Валенту не понравится такая ретивость — и Пап в чем-то повторит судьбу своего отца, пусть и по другую сторону лимеса... Руми, которых армяне звали греками, призовут царя на пир и там убьют. Со смертью царя-чародея, на долгие годы Армению охватит хаос. Многое случится и в Хире. Рихат свершит твою месть — в 370 году по христианскому счислению, старый друг и родич поднимет мятеж против власти дяди Амра. Кровь будет бежать по улицам, корона падет с отрубленной головы. Но без твоего участия, Рихат не сможет воцариться в Хире — на краткий срок власть перейдёт к бану Фаран. Но за пять лет правления нового рода, твой двоюродный брат, Имру аль-Кайс ибн Амр, сумеет примириться с Рихатом. Объединившийся бану Лахм сойдётся в бою с бану Фаран — и конечно, потомки язатов одержат победу. Придёт конец долгим метаниям — малик Хиры, или, как его называли Сасаниды, «тазиган-сах» (царь арабов) займёт почетное место в придворной иерархии Ктесифона. Шахиншахи будут отправлять на воспитание в Хиру сыновей — и не последнюю очередь потому, что долго ещё в городе белых стен и красных колонн будут рассказывать истории о Львице Хиры. Что стало с ней? Куда исчезла? Иные вспомнят как Львица свершила месть Шапуру, обратив в бегство его отряды в Армении. Как крушила фарси верхом на слоне. Может, в одном из сражений ее настигла стрела? Или измена кого-то из нахараров лишила ее жизни? Иные сочтут это лишь легендой — конечно, ее умертвил родной дядя, что и положило новый виток вражды внутри бану Лахм. Найдутся и те, кто видя письма к римским наместникам, сочинит третью байку — о пустынной разбойнице, окружённой конными отрядами. Ночами носится по пустыне этот призрачный бану, Бану Шери, и всякого встречного приглашают присоединиться к скачке или умереть. Однажды, когда ее войско достаточно вырастет, Львица вернётся в Хиру как победоносная властительница — и горе тем, что встанет у неё на пути. Правда была... менее романтична. Обожженный язык раздулся во рту. Несколько раз ты случайно прикусывала его — и тогда страшная боль становилась совсем уж нестерпимой. На твоё мычание никто не обращает внимания — безразличны всем и периодически сменяющие его крики, визг... Только если уж совсем расшумишься, пнет кто в живот, работорговец или раб.
Оставшись без рук ты невольно чувствуешь, насколько тебе нужны были кисти. Хотя бы чтобы есть, пить, подтереться после отхожего места. Опираться при ходьбе ты быстро научилась локтями — но есть и пить приходилось как собаке, и поскольку язык был обожжен, всякая трапеза обращалась в муку. Ниже пояса ты — вся в грязи. Поначалу работорговцы приказывали другим рабыням по очереди мыть тебя. Затем плюнули: «По приезде вымоем». Вскоре на ногах выступили прыщи, которые страшно чесались — но руки все ещё сковывались простейшими шинами, наложенными в пьяном виде караванным лекарем.
По крайней мере тебя больше не насилуют. Брезгуют.
Иногда веселья ради заставляют «танцевать» — кружат пока не упадёшь. Смысл такой забавы — чтобы ты инстинктивно опёрлась при падении на больные руки...
Ваш караван прошёл через горы и погрузился в бескрайнюю и безжизненную степь. Многие умрут прежде чем ты снова сможешь произнести хоть слово — от жажды, от голода, от болезней, просто не выдержав скотских условий. Но ты выживешь. Измученная, чуть помутившаяся рассудком, так что едва можешь вспомнить дорогу — но ты выживешь.
— Я дочь язатов...
Мычала ты кому-то в бреду. «Мф мфофь фафафоф».
— Я Львица Хиры...
Гуннские работорговцы смогли разобрать «Шери» и не слишком разбираясь в деталях решили, что так тебя и зовут.
— Шевели булками, шери!
Прикрикивали они, щёлкая бичами. А ты слушала. Училась. Спустя месяцы настал миг, когда уже близ руин Горгиппии, ты наконец смогла объяснить пленителям на их родном языке, что ты царского рода, что они куда больше получат, вернув тебя семье.
Тебе предсказуемо не поверили. Только выпороли — чтобы не болтала.
Затем вас погрузили на борт какого-то корабля. Его экипаж не понимал ни слова ни на одном из языков, известных тебе — впрочем, эти высокие, светловолосые люди, были столь любезны что били женщин в лицо за одну только попытку заговорить с ними.
Вас выгрузили ночью на берегу, передав какому-то римлянину. Этот выслушал твою историю очень внимательно — даже задал несколько вопросов по гречески. Велел тебя отмыть, одеть в чистую одежду, привёз в город с непривычным названием «Маркианополь»...
А после повесил табличку на шею, где было сказано, что ты говоришь по арабски и по персидски, знаешь много историй и в Ктесифоне была известной блудницей, за ночь с которой платили по золотому.
И продал.
— Ты знаешь арабский, Шери?
Спросил другой римлянин и не дожмдаясь ответа задал пару простых, почти детских вопросов на очень ломаной версии твоего языка. Вроде «как тебя зовут?», «сколько тебе лет?», «как настроение?»
— Господин хочет учиться.
Сказал он наконец.
— Ты сможешь научить его говорить и писать по арабски, как говорят и пишут вожди, не разбойники? Последний учитель попытался научить господина ругаться, и господин продал его на рудники. Не берись если не можешь. Господин Аврелиан очень придирчив.
-
Не пост - свиток живой истории. Жуткий. Но прекрасный.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Н-да, проще не стало. Что же, будем играть теми картами, что есть на руках!
|
История XVIII. Фейруза.Твоё рождение — дар. Твоя жизнь — свет. Твоя судьба — власть. Славься Фейруза из бану Лахм, дочь Хиры, прекраснейшего из городов Фурата. Славься — ибо к этому ты была рождена! История рода Лахмидов внесена в таблицы. Помни ее, ибо твои предки всегда с тобой. Наср родил Ади, Ади родил Амра, Амр родил Имру, Имру родил Амра — да будут долги годы его, и да славится имя отца твоего — благородного Аль-Хариса, сына Амра, сына Ади, сына Насра. Вы были первыми. Первыми воцарились над Пустыней, первыми подчинили себе племена. Амр ибн Ади привёл бану Лахм в тогда фарсийскую Хиру, и сел там как малик. Имру аль-Кайс ибн Амр вытеснил из града фарсийского марзбана, сам шахиншах признал его маликом всех арабов — и наделил короной. Бану бунтовали — бану Асад и бану Маххидж, бану Маадд и град Шаммар — но все они были побеждены. Ты не знала дедушку Имру аль-Кайса, хоть и выросла на рассказах о его подвигах — ибо дальше семейная история делается печальной. Фарси были недовольны тем, что дедушка принял христианство — огромнейшая из земных армий обрушила стены Хиры и изгнала дедушку. Мужчины были убиты, женщины и дети обращены в рабство. Прекраснейший из городов дорого заплатил за отход от веры предков. Выжившие ушли на земли Рума — древнего врага Фарси. Но хотя дедушка смирил местные племена и принудил их подчиниться малику Рума, хотя сам малик клялся бану Лахми в дружбе и даже обещал помощь — здесь твой род встретили как разбойников, закрыли врата городов. Дедушка скончался на чужбине, лишенный короны. Только спустя пять лет, твой отец, благородный Аль-Харис ибн Ирму аль-Кайс поднял восстание, низверг марзбана и воцарился в златом венце. Но вновь фарси не простили ему — и в год твоего рождения, шахиншах забрал у тебя отца, не клинком, но изменой. Амр ибн Имру аль-Кайс убил брата и занял трон, вновь получив из Ктесифона золотую корону и приняв Ахура Мазду своим богом. Вот только этого ты не узнаешь ещё долго. Как не узнаешь и того, что являешься законной наследницей престола Хиры. — Ты - дар. Говорила тебе мать. И остальные были с ней согласны. В твоём мире была семья — кроме мамы был добрый дядя Амр, его сыновья, старшим из которых был названный в честь дедушки Имру аль-Кайс. Говорят, у тебя был ещё старший брат, но он умер в тот же год, что и отец. «Задохнулся» — вот всё, что тебе сказали по этому поводу. Остальные — не ровня тебе. Рабыни одевают тебя, расчесывают волосы, умасливают кожу. Их даже наказывают за тебя, пусть и в твоём присутствии, как говорит мать — чтобы ты поняла что такое ответственность. Ха! Единственное что ты поняла — ты действительно дар. В отличие от спин и пяток окружающих, тебя не коснётся палка. Ты слушаешь легенды, легенды от матери и дяди. Такие разные! Но в чем-то похожие. Дядя говорит, что ваш род происходит от одного из ахуров, которых также зовут язатами — добрых божеств, сотворенных Ахура Маздой. В тебе течёт его священный свет. Ты выше прочих по праву рождения, благословенна и почтенна. Но и обладаешь большей ответственностью, ибо станешь ты женой малика — а значит будешь властвовать. Мать рассказывает другую историю. Де, было время, когда Амр ибн Ади ещё не был маликом — а его род, Нумара, стоял под Танухидами, ныне ушедшими в Сирию. Амр тоже пережил в детстве трагедию — его отца умертвил тесть, вождь танухидов Джазима. Позднее, ты поймёшь почему маме было так важно подчеркнуть этот факт, рассказать о постигшей первого из маликов трагедии — но в детстве тебя больше волновала другая часть истории, часть, где будучи ещё мальчишкой, Амр провалился в песок, в пещеру полную сокровищ. Будучи воспитан почтительным, юнец не тронул ни золота, ни серебра, ни драгоценных камней, а только зажег лампу, надеясь при свете ее отыскать выход. И тут вместо огня из лампы явился Марид — древний дух, заключённый фарси в лампу за то, что уничтожил армию древнего шахиншаха тысячу лет назад. Джинн предложил Амру исполнить три любых желания за свою обретенную свободу. «Желаю выбраться из этой пещеры живым и здоровым» — сказал Амр и тотчас же чудом очутился дома. Тогда осознав, что может достичь чего угодно, юноша задумался. Сердце его стремилось к власти — но и ведало, что дитя даже обретя венец не сможет его удержать. Потому пожелал Амр, чтобы как только он войдёт в силу, джинн даровал ему власть над всем бану Лахм и всеми бану пустынь — а после него власть эту сохранил его род до скончания веков. И действительно — едва юноше исполнилось двадцать лет, как внезапно малик Джазима пожелал бежать от фарси в Рум — и оставил Амра вместо себя маликом. Многие тогда были недовольны, но каждый кто пошёл против твоего прадеда погиб или покорился, ибо джинн вдохнул в сердца воинов верность новому малику и роду его. — А что же он загадал третьим желанием? Спросила ты тогда. Ты уже умела считать до трёх. Мать улыбнулась. — Он пожелал, дабы джинн даровал ему, а потом и роду его власть над прекраснейшим из городов до скончания времён. И Марид подарил Амру Хиру. Куда позднее, ты услышишь эту сказку и среди Танухидов, что позабыв имя твоего прадеда называли его просто — Аль-Лахми ибн Ади. Эту же сказку расскажут и в Руме, где от имени останется только взятый наугад набор букв — Ал-Лади. Насколько прекрасны становятся сказки когда речь в них идёт о твоём прадедушке. И о тебе. Ведь это ты «род его», что будет править народами пустынь до конца времён. И Хиру, прекраснейший из городов, принадлежит тебе. Ладно, пока что — дяде. Но ты тоже играешь далеко не последнюю роль! И будешь играть ещё большую. Иначе зачем мать подвергает таким жестким тренировкам твоё тело? Зачем учит тебя владеть равно копьем, мечом и кинжалом? Ты быстро заговорила на фарси, чуть медленнее — овладела и наречием руми, учили тебя языку евреев и языку древних книг, что используют лишь мудрецы Рума. Прекрасно образованная, превосходящая мастерством почти любого юношу. Избранная. В сорок седьмой год правления Шапура Плечистого, маздаяснийского владыки, царя царей Фарсы и всего мира, потомка язатов, тебя объявили совершеннолетней по случаю четырнадцатого дня рождения. Тогда же стало известно, что тебя собираются выдать замуж за одного из сыновей шахиншаха, Бахрама. О, ты надолго запомнишь этого слабого юнца, который хоть и был на три года тебя старше, едва ли мог бы пересилить тебя на руках, даже используя обе кисти против одной твоей. Он напоминал женщину — носил шёлк, верховой езде предпочитал носилки, и как ты выяснила, женщинам предпочитал юношей.
В первую же брачную ночь Бахрам облажался не сумев поднять своего «друга». Не сумел он и во второй раз. А в третий смущенно принёс тебе плеть и вырезанный из слоновой кости и покрытый чехлом из кожи искусственный член. С нескрываемым смущением поведал он тебе, что «мужество» его пробуждается тем сильнее, чем беспомощнее его делает любовник. Что по его воле доверенные рабы наряжали его в женскую одежду, овладевали им всеми возможными способами, давали целовать свои ноги, но с тем же справлялись и рабыни, используя то же устройство, которое сейчас подносится тебе.
И поскольку от вас требуют наследника...
Стоит ли говорить, что если сын потомка язатов, царя царей оказался в душе рабом, жаждущим чтобы его отымела четырнадцатилетняя девица, еще и девственница, которую сам он бессилен трахнуть — чего ждать от человечества.
Люди были ничтожны. Ничтожны перед тобой.
Судьба не подарила тебе член. И что же они сделали? Они просто поднесли тебе искусственный...
Ты родилась женой, но в браке тебе предстояло быть мужем. Прекрасен город Ктесифон! Не той нежной, домашней красотой, какой блистала Хира — Ктесифон был столицей Фарсы, столицей вселенной! Краснокаменные колонны вырывались к небу из царства зелени, фонтанов и бассейнов, белые стены украшали рельефы с изображением шахиншахов, язатов, героев... Всюду золото, всюду роскошь. В городе пылали священные огни, которые ты привыкла почитать, и всюду ходили облачённые в белое маги, так что ты ощущала не только культурный — но и совершенно священный трепет! И здесь, у тебя и твоего мужа собственный дворец, толпа рабов и слуг! Это будет самый спокойный период твоей жизни. Спокойный — хоть и недолгий. Такова судьба красавиц. Сегодня за тобой ходит как за поводырем сын шаха — а завтра всё рушится...
-
Куда позднее, ты услышишь эту сказку и среди Танухидов, что позабыв имя твоего прадеда называли его просто — Аль-Лахми ибн Ади. Эту же сказку расскажут и в Руме, где от имени останется только взятый наугад набор букв — Ал-Лади. Классно!)
-
История начинается высоко и масштабно. И, чую, падать будет больно!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Многое можно было бы дописать. Нет, нет предела совершенству! Но тот, кто не попробует его достичь, так никогда и не завершит начатое.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Какая плеяда лиц! И как прелестно они описаны! В общем, есть о чем поразмышлять.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Страшная получается история. Но зато какая красивая!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
с успешным началом, и удачи!
-
-
-
-
-
-
-
Уровень проработки – моё уважение. И мира, и модуля. В частности, интересная идея с постоянным превозмоганием сильного физического дискомфорта – не то чтобы что-то принципиально новое, но передано и оформлено замечательно. И стартовый пост как будто обозначает структуру модуля, и по тому, что я вижу, должно выйти прекрасно.
-
Нетрадиционный, но абсолютно выверенный и точный взгляд на то, как могли бы выглядеть классические расы, и Заполярье, возведенное в абсолют: разве это не может быть интересным?
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Я хотел бы сделать Вам подарок, Ини. ... Вы несомненно видели мой пиджак. Такого в Лиэне ещё не бывало. :):):)
|
|
-
Всё-таки ты эксперт по внезапным неожиданностям и прочим лихим твистам)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
В общем-то все эти ситуации бывали у тебя довольно часто. Но обычно как-то заканчивалось всё полюбовно. Например, красивым тройничном с участием «бывшей» и «нынешней», по такому случаю надевших робы на обнаженное тело... Нефигово девки пляшут! Норм так у вас тут выживание, я смотрю)))).
-
Очень круто, как всегда. Обожаю твои вьетнамские флешбеки!
-
Шикарная реализация шикарной идеи.
|
-
Но не в том ли проклятие всех чудотворцев — спасать других, не в силах спасти себя. Ironic!
|
Луций
Вряд ли Кесарий поверил тебе. Хотя бы потому, что видел в тебе человека в высшей степени прагматичного, всё рассчитывающего наперёд, вроде Аврелиана. Забавно, но создавая твой образ, комит даже перегнул с циничностью воображаемого Луция. Есть много способов избавиться от ненужных людей. Выпей Флавий чуть больше и несомненно обсудил бы с тобой парочку. Или не обсудил бы.
В любом случае главный вопрос — если Луций не желает делиться Тамар, значит на то есть причина. В версию жены верилось слабо, ну не может, не может такой серьёзный человек втюриться как баба, да ещё и в какую-то варварку, не может влюбиться в козу или лошадь. Сам Кесарий на Виктории женился исключительно из карьерных соображений, и не случайно за весь обед она не проронила ни слова.
В общем, Луцию почему-то во что бы то ни стало нужно не допускать до Тамар мужчин. Может, она беременна и магистриан скрывает это? Чушь, зачем бы ему это скрывать. Или рабыня вовсе не рабыня? Нет, Аврелиан бы знал. Более очевидный вариант, Луций желает освободить её и выдать замуж за одного из своих людей. Вряд ли за Марка, но может кого-то из отряда. Впрочем, нет, любой бы понял, что корабли важнее какой-то шлюхи...
Кесарий перебирал одно объяснение за другим, никак не мог понять ситуацию и оттого раздражался. Мелькнула мысль даже подловить рабыню ночью, припереть к стенке и выпытать секрет, после выплатив в суде по Аквилиеву закону...
Подарок отвлёк его от мыслей. На несколько мгновений неясно, вернётся Флавий к попыткам завладеть рабыней или нет... Но потом он расплывается в улыбке.
— Достойный подарок. Гладий старой закалки, ему может лет двести — но право же, сохранился отменно. И добавляет после паузы, — Я поговорю с дуксом. Ты прав, это намного лучше бревна! Эй, раб! Окликает владелец дома одного из дежурящих за дверью, — Возьми мой новый меч.
Снова поворот к Луцию.
— А сейчас извини, долг зовёт! Был рад знакомству.
По крайней мере ты не нажил себе нового врага. Впрочем, имея дело с Таврами сложно утверждать наверное.
Кесарий уходит, и на несколько долгих минут ты остаёшься в полном одиночестве. Потом возвращается Аврелиан. Один, и мрачный как туча.
— Обед придётся прервать. Мне нужна твоя профессиональная помощь, Луций. Мой человек мертв. Убит около часа назад если верить Аммиану.
Тело оказалось совсем недалеко, в одном из крыльев, обставленном под кладовую. Смуглая женщина (арабка — это ты определил точно) в кожаном панцире. Лежит на спине. Действительно — убита где-то с час-полтора назад. На шее красный след от веревки или кожаного ремня.
А в глазу торчит древко стрелы. Очень знакомой стрелы. Такими пользовался Архип.
Над телом уже сидел Аммиан. Вокруг стоят ещё несколько арабок, одетых точно так же, как убитая — но вдобавок носящих копья и одинаковые серые накидки.
Бывший императорский агент встречает вас исключительно профессионально.
— Стрела несомненно армейская. Судя по её виду, я сказал бы что убийца — конный лучник. Возможно, сармат. Его легко будет отыскать просто собрав всех в доме, у кого есть луки, и сравнив оперение на стрелах в колчанах.
-
Десять негритят решили...
|
Обед
План Луция сработал — хватило одного выстрела, чтобы гости заулыбались, а женщины даже шутливо захлопали в ладоши. Конечно, всё было игрой, не более чем шуткой, но иногда чтобы избежать серьёзных последствий, шутка необходима.
Единственным недовольным остался Аврелиан, но этого кажется не развеселило бы даже станцуй Тамар в самом деле в наряде Евы. Магистриан не знал, что некогда спектабиль сходным образом испытал верность своей арабской телохранительницы — но для него верность измерялась не желанием рабыни сохранить собственную жизнь, а готовностью отдать её.
Луций многого не знал. И потому следующая фраза спектабиль несомненно покажется ему странной.
— Пожалуй, я скорее не знаю господина, который бы приравнял к яблоку собственную жизнь, — сенатор чуть приподнялся на локте, и в его глазах ты явственно прочитал, возможно ты и убедил дукса, Кесария и Максиму, что Тамар тебе безразлична — Аврелиан увидел обратное.
Она могла отрезать себе палец, чтобы доказать верность. Но ты позволил ей выстрелить себе в голову.
К счастью, больше комментариев не последовало, вмешался Максим.
— Пусть рабыня идёт.
Дукс и правда развеселился. Когда отказываешься быть цирковой обезьянкой, нет ничего веселее чем когда твой недруг берет эту роль на себя, уподобляясь рабам-актёрам.
Даже Аспург был встречен в целом благожелательно. Всем было интересно, как магистриан выкрутится на сей раз, что заставит сделать этого своего питомца. У хлеба и зрелищ есть один общий минус. Дай только попробовать — и жажду толпы будет не унять...
Аммиан, было улёгшийся, снова невозмутимо встаёт и обращается к сармату.
— Ты Аспург, вождь своего племени, происходящий из народа языгов?
В самом деле, сармат вполне походил на жуткого варвара, но мало — на того благородного вождя, что сидел на готском пиру наравне с римлянами. Лицо в синяках и швах, немытые волосы, единственный комплект одежды...
Но Марцеллин знает, простота обманчива. Такой прикинется дураком, и трёх слов не выдавишь.
— Не скрою, Аспург, — начинает издалека бывший императорский агент, — Мы говорили о тебе. В виду сложившейся политической обстановки и проявленной тобой верности, мы думали, не следует ли отпустить тебя домой как союзника Рима. Разумеется, с условием, что ты приведёшь на помощь отряды всадников-языгов и поступишь на римскую службу в качестве командира, с возможностью дослужиться до самого верха. Господа не дадут мне соврать, сам магистр конницы — сармат, дороги Рима для друзей открыты. Тебе нравится эта возможность? Мне тоже.
Аммиан усмехнулся, словно готовясь поздравить языга с грядущим освобождением.
— Однако, один из благородных гостей обратил наше общее внимание на важный факт. Ты оказался для нас бесполезен. Будучи приближён и возвышен, ты не предоставил Луцию Цельсу Альбину абсолютно никаких ценных сведений о творящемся в степи. Более того, по словам только что ушедшей рабыни, сарматы злоумышляют против Рима несмотря на всю нашу доброту — о чем ты не поспешил сообщить даже магистриану, который был к тебе так добр. В связи с этим возник другой вариант — отрубить тебе голову и отправить её соплеменникам как напоминание, что с Римом не стоит шутить. Мне этот вариант по правде не нравится, но я мало что могу возразить. И никто кроме тебя не может. Так что скажешь, благородный Аспург? Чем ты можешь быть полезен Риму?
-
Аммиан хорош, но наш Аспург не уступает!)
|
-
Эрвиг — что роднит женщин и улиток.
Да хватит уже((
|
ЛуцийПисьмо представляет собой свиток папируса и содержит сущую ерунду — какой-то Юний интересовался у Луция Цельса Альбина, понимает ли он с кем связался, грозил своими высокими связями, призывал себе на помощь всех богов, но так и не затруднился объяснить, в чем собственно дело. Сломай печать курьер, и наверняка оказался бы разочарован — семь дней мчаться почти без сна, только ради того, чтобы Юний, сын Юния, мог предложить императорскому агенту отправиться в горы и совокупиться с козлом. Горным козлом, разумеется. Тем странее выглядели действия Альбина, невозмутимо пробежавшего послание взглядом, а после потребовавшего огня. Лишь под пламенем свечи старые буквы поблекли, а на их фоне высветились новые... Начало уже тревожило. Софроний приветствия говорит! Если ты здоров — хорошо. Я тоже.
Друг мой, досточтимый Луций!
Спустя три дня после твоего отбытия, в столицу прибыл волк, отец своей дочери и личность крайне неприятная. Он получил у некого крайне значимого лица аудиенцию в очень большом доме и в течение долгого времени обсуждал с ним моё нахождение на посту, тебе несомненно известном. В частности мне приписывалось, что обещав благородному человеку эскорт для его дочери, я вместо того превратил просьбу благородного мужа в основание для каких-то своих "тёмных делишек" и более того, плету интриги. Досадное недоразумение конечно разрешилось, но у меня есть основания полагать, что внимание к моим делам повысится. В моем отношении будет предпринята проверка, результаты которой мне неизвестны. Потому настоятельно прошу тебя не задерживаться, а совершить всё именно так, как было решено, дабы внезапные вести не затруднили твой путь.
Мне также стало известно, что волк послал за тобой своего зятя, личность крайне дотошную и въедливую, и хуже того — на днях произведённую в трибуны подразделения, тебе очень хорошо известного. Данные ему поручения неизвестны мне, но будь очень осторожен.
Не доверяй никому.
Дабы облегчить возложенное на тебя бремя, я отобрал двух лиц, не имеющих статуса агентов, и передаю обоих в твоё полное и безоговорочное подчинение. Первый — Марк Аврелий Контаренон. Он дурень, поскольку учился у Фемистия и всецело проникся духом его проектов, но дурень прекрасно образованный. Для тебя будет лучше если все бумаги исходящие от тебя, будут написаны его рукой, и запечатаны его печатью, ибо я буду понимать, что это значит, для прочих же это будет лишь очередная дурость, выходящая из под не в меру бойкого пера. Если же внезапно окажется, что показная дурость скрывает ум крепкий и быстрый, а главное верный тебе, по окончании этого предприятия в твоей власти будет как ввести Марка в наше дело, так и наградить его по заслугам, как и прочих, кто привлекут твоё внимание.
Второй — Эморри. Списанный спекулятор из западных провинций, человек многих талантов, коим не следует пропадать впустую. Говорят, он верен как собака, и без колебаний убивал своих — это и тревожит. В тайных искусствах этому человеку нет равных, но пожалуй лучше ему быть достойно награжденным. То же касается тех спутников, чья надёжность заслуживает внимания. Когда я говорю "надёжности" я подразумеваю возможность пытки, при которой человека спросят, что на самом деле он делал оказывая содействие благородной матроне.
Мы с тобой, друг мой, ткнули палкой не то осиное гнездо, и последствия для нас обоих могут быть непредсказуемы. Некие лица подозревают, будто мы желаем лишь омрачить им жизнь, и склонны любыми методами изыскать подтверждение своим подозрениям. Потому, хотя окончательное решение конечно за тобой, ибо я доверяю твоей уверенности, мне будет куда спокойнее если вся свита благородной матроны — также будет награждена в полном составе, ибо помыслы человеческие туманны, а языки длинны. Матрону саму награждать излишне, напротив, её следует вернуть как взял.
Не бойся награждать, ибо человеколюбием и милосердием строился Рим. Пусть же узнают то и другое все те, кто заслужил твоё особое внимание.
Твоя дочь сбежала из дома. Её ищут и скоро найдут. В остальном все здоровы. Ты несомненно помнишь как твой сын допросил меня в твоём доме — полагаю его следует приставить к делу.
Господь с тобой! Твой Софроний.
Дано в Городе, в тринадцатый день марта, в год 377 Эры Господа.
Ты узнал также печать. Это одна из многочисленных печатей несуществующих людей, порой используемых в службе. Потому не стоит верить не изображённой башне, ни легенде "Юний, по отцу Секунд". Конечно, письмо мог бы отправить кто угодно, но в углу свитка ты обнаружил "случайно" попавшие несколько капель вина — условный знак, что письмо не подделано. Ещё один знак подлинности — указание на случившийся в Италии "допрос" юным Луцием Младшим, то есть на то, что мог знать только настоящий Софроний.
Магистр явно опасался что письмо перехватят, причём те, кто разбирается в перехвате писем, потому выражался витиевато, но главный смысл понять было возможно. Вероятно, по возвращении, тебя наряду с начальством будет ждать дознание — вы случайно ткнули каких-то очень влиятельных людей. Достаточно влиятельных чтобы если они намекают Августу, что магистр оффиций проворачивает за спиной некие делишки, тот задумался.
Скорее всего это связано с Лупицином. Видимо, они перед миссией с Софронием достигли какой-то договорённости — люди для миссии за сопровождение дочери. Но Лупицин кинул магистра, приехав в столицу и настучав. Софроний встал в позу мол, "да ты сам просил эскорт для дочери!", но ложе под ним уже зашаталось.
Потому всю свиту Флавии, за исключением самой Флавии, Эморри и любого, в ком у тебя возникнут хоть малейшие сомнения — сомнения уровня "под пыткой может сказать что-то не то" — должна, когда дело будет сделано, ждать "награда". Судя по тому, что единственная строгая оговорка сделана в адрес самой Лупицины, а единственная неопределенная в адрес Контаренона — магистра вполне устроит и вариант, в котором от гуннов возвращаются лишь двое.
|
-
Ох уж эти словесные игры...
|
-
Воистину divide et impera
|
Луций
Аврелиан снова делает пометки. "Не подкуп. Оборона. Голод". Сдержанно кивает. Кесарию твои слова об обороне тоже не слишком понравились. Его явно подмывает сказать что-то вроде: "А если клибанариями, прямо в центр! Перемолоть всех ублюдков копытами в кровавую кашу!" — но на сей раз комит предпочитает промолчать, опасаясь выставить себя дураком.
Кто ничего не боялся, так это Максим. Ему должность позволяла. — Величайший Август Валент назначил на май выступление войск в Персидский поход. Две армии. Множество переброшенных легионов. Флот на Евфрате. Куча купленных мелких царьков, обещавших свои отряды. Отсрочка на год будет стоить нам не один зерновоз золотом. Ты говоришь, твой человек тебя предал — но это ты не уследил за ним, ты стоял на рулевом весле и направил корабль на скалы. Твои ошибки могут дорого обойтись Риму, дукенарий, ты даже не представляешь насколько дорого! Если бы я решал — я бы арестовал тебя прямо сейчас. И кто знает, что бы ты рассказал нам... На допросе. Поведал бы чего тебя вдруг на север потянуло.
Тут он явно хватил лишнего. Арестовать тебя нельзя без личной санкции Августа или магистра оффиций. Вдобавок, ты заметил что хотя и смог убедить Максима в реальности угрозы, худшее, что он видел в толпе дикарей — отсрочку Персидского похода на год. Аврелиан явно был прозорливее. Наверное потому и заступился за тебя.
— Нельзя не отметить, что меры, предложенные агентом совершенно разумны. Лишь одно меня смущает. Переброска войск вглубь Фракии неизбежно ослабит оборону Лимеса, и мы не сможем воспрепятствовать переправе гревтунгов. — Мой флот справится, — одернул брата Кесарий, — Зальёт их огнём если потребуется. Нам следует разбить противников по отдельности. И начать с того, что ближе к столице. — Врагу достаточно наладить переправу в одном месте... Попытался возразить Аврелиан, но комит Дуная лишь отмахнулся. — Ты ничего не понимаешь в военном деле и потому говоришь так, будто у нас есть выбор, — Кесарий позволил себе выдержать паузу, — Многие ауксиларии сами — готы по происхождению. Их придётся спешно перебросить на восток, поскольку их верность под угрозой. Даже с лимитанами, сколько думаешь мы выставим? Самое большее — двадцать тысяч. — Отставить! — кажется, крик для Максима был базовой интонацией для разговора с подчинёнными, — Вы оба забыли о войсках из Иллирии. Нет никаких, решительно никаких поводов для страха. В конце-концов это ведь просто варвары! Не персы, даже не гунны, будь они неладны. Готские псы только для того и годятся, чтобы пинать их сапогом!
Он расхохотался, не иначе, поражённый собственным остроумием. Никто не засмеялся в ответ.
— Я слышал в твоей свите есть сарматы, — сказал Аврелиан Луцию, — прежде всего я желаю опросить их. Прошу тебя призвать к нам...
Он сверился с какой-то записью.
— Аспурга и Тамару. Аспург, — это уже пояснение остальным, — вождь одного из племён языгов, живущих в сарматских горах. У нас с ними мир, но они способны напасть на Иллирию или Паннонию. Тамара — рабыня Луция, родом из аланов. Полагаю, сарматы лучше других поведают на чьей стороне их народы. Наши возможные подкрепления нам известны. Самое время оценить вражеские.
— Не многовато ли вокруг тебя варваров? И ты собрался на север? Думаешь, они не перебегут к своим при первой возможности?! С нашими секретами! Едко осведомился у агента Максим. Он один, кажется, был озабочен тем, чтобы побольнее уколоть Луция, в то время как остальные всё же сумели перейти на "как спасти Империю". — Возможно, от варваров действительно стоит избавиться. После того как они ответят на наши вопросы, конечно. Произнёс Кесарий, но как-то нерешительно. С дуксом всё ясно, но комита и Аврелиана ты ещё можешь убедить в том, что варвары полезнее живые.
А правда, полезнее ли?
-
В принципе, в этом диалоге можно плюсовать все посты подряд смело, но особенно мне нравится этот. В нем раскрыты сразу три характера: "А если клибанариями, прямо в центр!", "Если бы я решал — я бы арестовал тебя прямо сейчас" и "Он сверился с какой-то записью"))))).
|
Старина Эйб Зильберштейн занимался важным делом — кормил лысого или, по простому, ел. И как ел! О, каждому корчмарю следовало бы выдавать потомственному сыну Вакнахии вместе с едой плату за рекламу своей отвратительной стряпни! Каждую косточку, наёмник выламывал из тощего тельца курицы, долго и старательно обсасывал, выгрызал хрящи, и лишь потом, откладывал в уголок тарелки, заедая водянистым пюре, которое брал руками, затем промакивая толстые пальцы в мисочке с лимонной водой. В Луцке ландскнехт был проездом, не вполне уверенный в своём намерении продолжать это дело — даже большая часть снаряжения оказалась продана, а вырученные деньги легли на счёт в конторе "Рабинович сотоварищи". Хватит, брульянтики мои. Много отрядов повидал, да много хероев, но херои померли, а он — надо же, живехонек, знай себе компотик жирненький попивает. Токма надо знать когда остановиться, талантик-то поумерить, пока гембель не случился. Таки да.
Но как водится, всё изменила случайная встреча. — Генрих, Гена! Мамочка родненькая, фон Хардкорчик, живой, здоровый! В последний раз, когда Абрахам и Генрих встречались, оба состояли в компании Аршвельт. По совести говоря, еврей не сомневался, что Торренты попросту добили пленников, возможно, предварительно раздев, чтобы хабар не портить. А тут гляньте какой статный лыцаль пришел! Балабуст всем балабустам! Конечно, и символ на сюрко-то мы узнали. С удовлетворением отметили, что в рядах наёмников почти не осталось знакомых лиц, частенько так с херами победителями бывает — ручки большие, яички маленькие, как кирдык приходит, так сразу, без всяких жвините пожажа. Гросса тухес ейзе нахес. — Дай-ка посмотрю на тебя! Красавец! Ну да хватит хохмы точить, поговорим за цимес! Таки ти же ведь здесь не тут, не токма шабашить явился, да шикерам мансы вешать, старина Эйб же всё видит! Их данк цейер! Таки кипиш намечается, прав я?
-
-
Старина Эйб хD Такая встреча, вы подумайте.
-
Возвращение героя, которого мы заслуживали
|
Холодное, весеннее солнце заботливо приласкало обнаженные ноги Тамар, тёплой ладонью поднялось выше, обогнуло ягодицы, медленно прошлось по пояснице и, наконец, замерло между лопаток, там, где свету преградила путь статуя Августа Констанция в полный рост. Тень от поднятой руки императора лежала на лице Луция, но магистриан морщился от света, проникающего меж каменных пальцев.
— Луций Цельс Альбин! За преступную потерю бдительности, за саботаж приказов и за дерзкое поведение ты лишен звания магистриана! Ты уволен со службы с лишением всех наград и выплат! Твоё имя будет вымарано из истории! Ты будешь сожжен заживо. И не будет тебе милосердия. Обгорелое лицо Требония Артория Пульвиса растягивается в хищной ухмылке, щурятся выжженные глазницы. — Разденьте его и привяжите к столбу!
Легионеры заламывают тебе руки. Кажется ты что-то говоришь Татиону, но он не отвечает. Приказ есть приказ. — Постойте! — вдруг командует Пульвис, — Ты всё же гражданин Рима потому я окажу тебе милость, которой ты не оказал мне. Вместо тебя на костре сгорит твой ребёнок. Это ведь отвратительно, что такие как ты могут размножаться! А ты будешь смотреть... Прежде чем я накормлю тебя углями, которыми станет твоя дочь! И вот уже Валерия обращается в мясную куклу, весело потрескивает огонь, и крики, крики... Боже мой. Боже.
Золотой свет ореолом озаряет фигуру Констанция. "Твоя власть есть отражение моей. Слабая палка ломается, Луций. Или уже сломана. Как и слабая рука. Не допускай слабости. Никогда. В конечном счёте это и значит быть моим агентом", — Но ты не смотришь на Августа. Нет, ты смотришь в раскрытые карие глаза лежащей рядом прекрасной Тамар.
Тебя не казнят. Валерия далеко отсюда, в безопасности. А Требоний Арторий Пульвис больше никогда и никому не навредит. Ты в Новиодуне. И ты гость Флавия Тавра Аврелиана.
Последнего, кого ожидал увидеть по возвращении. Ты хорошо помнишь, как перед вами, прибывшими в город уже под утро, открылись городские ворота, как вас незамедлительно пожелали проводить к "вашему дому". Помнишь удивление — разве вас ждали?
Нет же, вас действительно ждут. Конюшни готовы для лошадей, комнаты для солдат. И на окружённой высоким забором вилле, среди сада — сходит со ступеней мужчина, чем-то отдалённо напоминающий ангела. Бритый, темноволосый, сероглазый, он словно источал тихое, философическое спокойствие — и даже улыбка получилась не доброй и не злой, а только... Улыбчивой?
— Луций Цельс Альбин. Для меня огромное наслаждение познакомиться со столь верным слугой Рима, и наслаждение это не омрачает даже досада — ведь прежде меня вы узнали мою красавицу-жену.
Он не кланяется, лишь чуть кивает головой. Держится властно, не сходя с нижней ступени, так что смотрит на всех как бы сверху вниз. На белой хламиде ярко выделяется пурпурная полоса. Сенатор. И не просто сенатор, судя по драгоценной наградной фибуле — клариссим и спектабиль. Аврелиан проходит вдоль мраморной ступени к застывшей со странным выражением лица Флавии и тихо, почти интимно, произносит нараспев.
— Если б ты даже воспел Антиопу мне, дочерь Никтея, Иль Гермионы самой, дивной спартанки, красу, Или красавиц иных, рождённых прославленным веком, Флавия всё же поверь, славой затмила бы их. Но не фигура её довела меня, друг, до безумья, Большее есть, от чего сладко сходить мне с ума: Ум благородный её, совершенство в искусствах, а также Грация неги живой, скрытая тайной одежд...
Короткий, почти мимолётный поцелуй.
— Ты не представишь меня, дорогая? Улыбка Аврелиана становится чуть шире, — И отведи собак на псарню. Сколько раз говорить. Псам не место в доме.
Это не просьба.
Должно быть супруг чувствует, как слабо вяжется дежурное, бытовой, должно быть тысячу раз повторенное пожелание с пропетой для зрителей одой потому что тут же добавляет: — Я решительно не готов сегодня тобой с кем-то делиться... Любовь моя.
Дом, милый дом. Ничего не меняется.
Луций и Тамар
Твой мужчина беспокойно спал. Его мучили кошмары. Для окружающих он кажется железным, но ты знаешь как пронимает его необходимость казнить товарищей. Несколько раз мельком ты слышала историю о Мурсе. О том, как группа молодых людей пошла сражаться за свободу, а потом один из них с лёгкой помощью Софрония "внезапно понял, что сражается не на той стороне". И всех друзей-мятежников, которые оказывается вовсе и не были друзьями, казнили.
Иногда ты догадываешься, он видит во сне лица друзей. Видит тех, кого потерял, память о ком загнал в самый дальний уголок сердца, за железную стену, но иногда воспоминания наносят удар в эту стену тараном, и тогда Луций не может спать, тело его напоминает напряжённую струну.
В такие моменты ты нужна ему. Больше чем обычно.
Флавия
Аврелиана не должно здесь быть. Маркианополь далеко. Очень далеко. И уж точно Аврелиан не должен ждать вашего возвращения, готовить конюшни, спальни и завтрак. Если он ждал вас — есть причина. Значит твой муж, а может твой отец, предполагал, что узнав некую информацию, магистриан может развернуться к ближайшему городу. И здесь его следует встретить, обольстить сладкими речами, напоить уверениями и обязательствами, а может и припугнуть призраками верховной власти — не случайно же супруг за краткое время твоего отсутствия шагнул на следующую ступень сенаторского достоинства.
Хуже всего то, что остальные не знают Аврелиана так, как знаешь его ты. Черновик "импровизированной" приветственной речи наверняка лежит где-нибудь среди бумаг. Ласковый тон с Луцием, романтическая поэзия, выражения любви...
Как же ты успела за какую-то неделю или две отвыкнуть от того, что значит просто быть его женой. Постоянно играть на публику. Улыбаться.
Это была не короткая, но по мужски скупая ночь.
— Интересный человек этот твой Луций Цельс Альбин, — усмехается супруг, убедившись, что твоя голова лежит на его плече, — Потомок языческого философа, врага Христианства, при этом по родне связан с донатистскими сектами, так ещё и бывший мятежник... Что ты думаешь о нем? Где его воробушек?
Это из Катулла. Воробушек — птичка Лесбии, с которой девушка играла, игнорируя ухаживания поэта. В понимании твоего мужа воробушком может быть всё, что пробуждает в нас подлинные эмоции. Аврелиан считает "ахиллесову пяту" слишком банальной метафорой, и всё же говоря о маленькой птичке, он закладывает тот же смысл.
Когда птичка умерла, Лесбия рыдала. Читая стихотворение Катулла на смерть воробушка, твой супруг неизменно закладывал в него лёгкую иронию. "О жестокость судьбы! О бедный птенчик!" — Он думает что Катулл сам свернул этому воробьишке шею! Как-то расхохотался Кесарий. Аврелиан чуть покраснел и затем неуверенно произнёс, — Действие, бесспорно постыдное и вряд ли мы можем утверждать что-то с определённостью или даже с обоснованным подозрением... Но кажется, он ее и вправду ценил выше чем прочих. Она была его воробьем. Люди совершают многое из того, что обыкновенно не свойственно их природе, когда речь идёт о маленьких пташках... Хотя, повторюсь, оснований для фантазий моего брата нет.
Твой муж боится любви. Считает её чем-то сбивающим с толку. Делающим обычных людей уязвимыми. Можно ли представить себе Октавиана, позволяющего себе такую ерунду? Марка Антония можно. И знаете, в чем разница между Октавианом и Марком Антонием?
Марк Антоний проиграл.
Татион и Архип
Ты помнишь как Архипа встретили его люди. Спокойно, без восторгов, но и без жалоб. Восемь разведчиков безропотно передали своему новому десятнику коня, почтовых голубей и бумаги Требония. О бывшем командире они говорить не спешили, да и вообще в целом соответствовали стереотипу о прокурсаторах как об угрюмых, даже друг с другом не слишком часто беседующих, людях.
Что до самого центенария, тот казалось совсем отвык от командования. Когда защищаешь целыми днями знатную матрону трудно вернуться в колею, снова почувствовать себя солдатом — не говоря уже о командовании.
Сам Татион чувствовал себя в этом деле как рыба в воде — и, очевидно, не пасовал перед грузом новой ответственности. Требоний, при всех его недостатках, как кавалерист считался старшим из двух трибунов. Теперь старшинство перешло к Гектору — насколько бы ни был талантлив или бездарен Архип, за ним всегда будет следить придирчивое око товарища...
Или не будет. Какой там следить, когда вас поселили в смежных покоях, как каких-нибудь вождей, пока солдатам достались комнаты прислуги.
Возможно, чтобы избежать падения боевого духа, стоит пересмотреть размещение? Переселиться поближе к солдатам? Или просто насладиться парой дней покоя за партией в кости?
Квирина и Тиест
Есть начальник. А есть главный начальник. Может вашим начальником и была Флавия, но жалование вам платил её муж, в его власти было вышвырнуть вас обоих на улицу или даже отдать под суд по малейшему подозрению.
Аврелиан не любил грубую силу. Считал её слишком простой, однонаправленной, заметной. Вместо этого он предпочитал тихую власть шелкового шарфа на горле. Прелестный подарок от которого не откажется ни одна модница в нужный момент может обернуться... Инструментом разъяснения позиции по принципиальному для дарителя вопросу.
Когда на кого-то замахиваются мечом, человек кричит. Когда шёлковый шарф сжимается чуть туже — только слабо хрипит. Громкие дела обычно неважны. Важные дела делаются в тишине.
С утра вас проводили к Аврелиану. Вы — его находки. Его люди. Его замечательные шёлковые шарфики. И пусть вас не обманет то, как напоминающий ангела муж возлежит на ложе, как приглашает разделить с ним фрукты и виноград, поданные прелестными девами.
Он хочет понять, что вы помните, кому принадлежите. И кажется, для вас будет лучше, чтобы по этому вопросу не возникло разногласий.
— Кладвий Тиберий Квирина, — Флавий чуть приобнимает лекаря, – Когда я впервые прочёл книгу твоего отца то сразу же посоветовал тебя господину Лупицину. Но когда я узнал тебя как человека, то позволил тебе лечить моего сына. Жаль, что ты в отъезде. Младший скучает по твоим историям о военной службе. Угощайся, друг мой. Не стесняйся.
В случае с Тиестом преамбула вышла куда короче
— Кто лишил тебя глаза? — На миг в шёлковом шарфе голоса блеснула скрытая стальная проволока, — Если бы я знал что возможна такая опасность, Тиест, то никогда не отправил бы тебя на подобное. Уверяю, по возвращении тебе будет уплачено за увечье сторицей. Мы со всем разберемся.
"Проволока" чуть свистнула, схватив воздух. Душить шарфом следует резко. Со скоростью броска змеи. Тогда пережимается шея, и жертва теряет сознание почти сразу. Прежде, чем задохнётся. Это облегчает работу.
Архип не был приглашён. В отличие от вас двоих, его нашёл не Аврелиан, а лично Лупицин. Супруг Флавии не доверял военным, считал их вздорными и склонными к излишнему... Гонору. С гражданскими с другой стороны, всегда можно было договориться. Если знать в какой клетке сидит маленькая птичка. — Рассказывайте. Всё.
Необычно коротко и резко приказывает Флавий. Для всех будет лучше, если когда вы закончите, у него не останется вопросов.
Аделф
Нога болит. Как будто внутрь засунули несколько маленьких железных пластинок, как при персидской пытке, и закопали по шею в землю. Кровь бежит, металл окисляется, а ты можешь лишь дергаться, кричать... И говорить. Чем быстрее, чем лучше.
Квирина сделал всё, что мог. Но иногда глядя на то, как покраснела и онемела нога, пока скрытая повязкой, так что ходить ты мог лишь опираясь на костыль — ты догадывался, что "всё, что мог" это совсем не всегда "достаточно".
Тебя поселили в смежных покоях с двумя знатными варварами, степняком-заложником и готом-проводником, которого передал Луцию перед смертью Алавив. Оба кажется имели куда больше общего друг с другом, чем с тобой, и порой резались в кости или обсуждали какие-то племена, названия которых были тебе незнакомы.
И все же теперь они твои соседи. По крайней мере пока не будет найден корабль.
Аспург
Когда ты проснулся сегодня, возле тебя лежал сарматский лук, кожаный колчан, полный стрел, а главное, чуть искривлённый клинок. Рядом на кусочке кожи прилагалась записка: "Твоя награда за бой. Я держу своё слово. Р." Очень кстати. Хотя наверное какое-то время не стоит показывать эти подарки? Последнее, что тебе нужно, чтобы тебя заподозрили в каких-то связях с врагом только потому, что тот выполнил данное некогда обещание.
Разве что может Эрвигу можно показать. Эрвигу вообще многое можно показать. Он — нормальный мужик.
Эрвиг
Поначалу с римлянами было необычно и даже диковато. Последнее, чего ты ожидал, что первым делом в лагере тебя посадят под арест. Потом правда кто-то из солдат сказали, что всех гражданских посадили под арест, за что ты едва сдержался, чтобы не разбить ублюдку морду. Это ты гражданский? Ты брал Янтарный Дом ещё когда этот римский юнец сосал хер старшего братца.
Потом выяснилось что римляне просто казнили кого-то из своих. Какого-то Теребония. Стоило перейти на римский берег Дуная как все будто бы даже приободрились, мигом стали так дружелюбны и вежливы, что пару раз ты невольно задумывался — не розыгрыш ли это? Знаешь, как когда тебя хлопают по спине, улыбаются, зовут к столу, а на самом деле нассали тебе в похлёбку и хотят понять, врубишься ты или нет.
Если и так, на этот раз ты не врубился. Зато встретил Аспурга. Единственный нормальный человек среди этих безбородых евнухов. С ним и выпить можно, и в кости поручиться, а может и шлюху в борделе разделить. Жаль к вам какого-то врача подселили, чтобы тот Аспургу мазь готовил от синяков. Синяков кстати много. Серая Молния мало синяков и не оставляет. А Аспург его говорят даже вырубил. Мужик.
В общем-то ты понял, что сейчас Луций и Флавия, ваши главные (они не трахаются — да, ты уточнил — Флавия дочка какого-то важного вождя римлян, которому Луций, мелкий вождь, лижет яйца), сейчас приехали в гости к мужу Флавии, Аврелиану. Все они дружно треплются о всякой херне. Это римский обычай — перед тем как начать какое-нибудь важное дело, римлянам положено потрепаться о всякой херне.
Как бы то ни было, звонкой монеты на расходы в городе тебе отсыпали, грамоту, что служишь магистриану, дали. Самое время познать римское гостеприимство!
-
Пишешь огромные посты, которые читаются легко и с нереальным удовольствием. А индивидуальный подход к каждому персонажу подкупает.
-
Это шедеврально. Очень, очень тонкий лед. Очень скользкий.
-
Я учил это стихотворение на латыни!!!
Люгете, венерис купидинескве. Пассер мортус эст меа пуэлай
|
-
+++++ Вдруг, на мгновение, смуглое лицо искажает тень радости. — Счастье. Произносит по слогам. Как ребёнок.
|
-
Умеешь же создать напряжение в разговорах, словно идёт бой, но словесный.
|
КонтаренонОткрыл свиток. Сразу закрыл. Нет, этого ты определенно никому дарить не будешь. Товарищи на прощальной пирушке решили разыграть тебя, подменив конспект на несколько весьма умело выполненных картинок, содержащих гомосексуальную эротику. Под самими изображениями шли поясняющие неприличные стихи из разряда: "Зад возлюбленного вожделею".
Холодный пот бежит по спине. Вряд ли твои друзья думали, что ты едва не подаришь их розыгрыш сенатору. Да ещё и христианскому моралисту. ВоробушекНе подвал. Комната во втором этаже. Вполне чистая, здесь даже есть кровать. Внизу Архип консультирует своих солдат. Рассказывает про невидимую девушку, не иначе... — Так, дело плохо. Замечает Пат тут же появившийся в твоих покоях. — Я подслушал... Этого. Он велел солдатам хватать тебя если колыхнется трава или даже занавеси. Но запретил использовать оружие. Прыгать здесь слишком высоко — ноги отобьёшь. Сам скоро явится стеречь дверь — пока что там тот, здоровенный. А тот, что был нормальный, убежал обедать с агентом. Что делать будем? И предложил чуть подумав — Можно потребовать у них доску для письма. Напишешь записку. Я отнесу кому скажешь. АрхипТы победил. Воровка под арестом. Ни Эморри, ни Контаренон, ни Татион, никто не помешал тебе установить справедливость. Если она виновна, её настигнет суд, если невинна — твои подозрения были вполне обоснованы. Солдаты встречают тебя дружелюбно, но как-то с улыбками. Слух о сексе с патрицианкой уже очевидно дошёл до них, хотя в отличие от рабов воспринимали они его скорее сочувственно. Кому не случалось в походе завалить какую девицу? А там посидит немного в комнате, глядишь и жаловаться передумает. Легионеров явно подмывает спросить "как она", но фамильярности с центенарием ни один себе не позволяет. — Есть! Только и сказали. Да переглянулись как-то странно. — Ни один призрак от нас не ускользнёт, центенарий! Добавил один особо ретивый. В конце-концов, многие видели, как ведут девушку. Люди определенно знали, какого именно призрака охраняют. Но они за тебя. Они поддержат тебя. И магистриану на голубом глазу скажут, что всё ложь и не мог наш Архип такого сделать. — Центенарий! На пару слов! Окликнул тебя Гай Феликс в краткий миг, когда ты шёл из внутреннего двора в дом. Протянул руку для рукопожатия. Не по уставу. По дружбе. — Ты мой брат по оружию. Я видел как ты сражаешься. Скажи, что мне следует сказать, чтобы мои слова сходились с твоими? Если хочешь, я передам моим людям, чтобы говорили именно это. Например караульный из десятка Юния Змеелова, но и им можно объяснить, что правда, а что выдумка рабов. Почему-то люди куда охотнее проявляют верность скрывая преступление, пусть даже мнимое, чем проявляя доверие, даже если стоит. Гай Феликс хочет помочь. По-своему, но хочет. Аспург, Тамар, Аделф, ЭрвигВскоре перспектива побега Воробушка через окно становится и вовсе невозможной. Во внутренний двор на обед стягиваются солдаты. Появляются и этериалы. Свита Луция всё больше напоминает двор какого-нибудь варварского князька. Здесь и красотка-наложница из соседнего племени, и знатные клиенты-воеводы, и даже, куда уж без него – греческий врач-перебежчик! Такую же картину можно встретить где угодно — в Сарматии, в Алемании, даже в Готии. Но не в Риме. Римляне привыкли считать себя лучшим из народов. Поэтому, когда для варваров накрывают отдельный стол во дворе, в то время как легионеры садятся на земле с мисками, по очереди заходя на кухню и возвращаясь со своей порцией — вы впервые ловите на себе весьма и весьма недовольные взгляды. Воинская дисциплина сделала солдат весьма чувствительными к вещам, которые делать можно, и которые нельзя. Они никогда не скажут прямо, чем именно недовольны. Не разнесутся всюду перешёптывания: "Ставит варваров выше римлян! Приближает к себе! Дикари!" — За такое можно и палки получить. Останутся лишь редкие угрюмые взгляды. Обсуждают шёпотом в основном Архипа и его приключение. Достаточно громким шёпотом, чтобы свита могла при желании составить впечатление о событиях. Центенарий ловил воровку, а когда поймал и изнасиловал (второе он сам отрицал), оказалось, что девица оказывается знатная. Говорилось об этом в основном в духе "молодец, мужик!" Шёпот словно пиршественная чаша, ходит из рук в руки. Легионеры договариваются. Не бросим своего. Вместе попросим у Луция милосердия. Больше никого не сожгут. А если рабы скажут что-то не то, порубим их. Никто ничего не видел. Никто ничего не знает. На этом держится солдатское братство. Вот, пара легионеров прижала к стене какого-то раба. — Ты ничего не видел. Он просто схватил её за руку. Ясно? И остальным передай. Если кто скажет что-то не то, так золото мертвецам не нужно. Слишком много смертей среди командиров для солдат. Слишком много варваров, возвышенных вопреки римлянам. Казни Архипа Луцию они уже не простят. ТатионГектор чувствует общее напряжение. Солдаты не доверяют свитским — всем этим Аспургам и Эрвигам, теперь пирующим как вожди. Недавно готовые потешаться над казнимым Требонием, легионеры словно позабыли о собственных насмешках, теперь сомкнувшись вокруг Архипа словесным "кольцом". Хуже того — его поддерживают видимо даже деканы. Феликс, Юний... Один Константин кажется сохраняет тебе однозначную верность и готов выполнить любой приказ, какой бы ты не дал, но его поблизости нет. И даже он в первый миг получив твой приказ опешил. — Он же... Наш? И тут же поправился. — Есть. Выполню.
Юний первым решился с тобой заговорить. Тихо-тихо. — Разреши обратиться. Если запретишь, он не скажет ничего. Если же позволишь... – Архипа нельзя отдавать. Виновен он или нет. Ты видишь какой суровый человек Луций Цельс Альбин. Наши братья беспокоятся... Что если и с нами... Как с Требонием? Как по твоему, мы можем убедить его вынести решение помягче? Ведь мы же скоро отбудем на север. Даже если эта история так плоха как кажется — она останется здесь, а мы возможно сюда уже не вернёмся.
Он немало рискует делясь с тобой своими мыслями вот так. Это признак доверия. Одернешь его сейчас – потеряешь доверие. Не одернешь — он того и гляди правда попробует "повлиять" на Луция. Надо бы переключить солдатское внимание на что-то кроме обсуждения случившегося и угрюмых взглядов на жирующих варваров. Или нет? Эморри и АрхипСтоите у дверей. Пахнёт едой. Вскоре рядом появляются два стражника, присланных Гектором к дверям. Может это намёк? Мол, пора есть. Или немое предупреждение — вам не стоит оставаться с женщиной наедине пока в ситуации не разобрались? Или простая предосторожность. Попросили караул? Получите.
-
Вообще, я хотел сохранить плюс до поста, где появится Аврелиан, ибо думал, что он мне там пригодится. Но этот пост тоже вполне заслуживает плюса. И прошлый тоже!
-
Скажи, что мне следует сказать, чтобы мои слова сходились с твоими? Солдатские братство!)))
|
От солнечного света сощурился Мстиша. Вдохнул пару раз полной грудью, как на свежем воздухе оказался. Прямо услышал батин голос в голове: "Пошто, Мстиславе, до такого докатишися? Яко скудельник какой — того и гляди начнёшь гробы раскапывать". Батя язычник был, вот его голосом бесы и науськивают, с пути сойти убеждают...
Правда — низко опустился. Ну да мы и есть люди низкие, грехи наши таковы, что гордыню оставить след. И позабыть, где оставил. Дура Яно, крест взяла покойничий. Запретить бы, а токма тогда в уме всё так помутилось, что на миг или пару, казалось будто действительно оберег чудотворный спасёт, поможет... Сейчас поздно спохватываться. Вернём мощи. Вернём крест.
— Добро.
Молвил Мстиша коротко. Повернулся к церкви, на колени опустится. Прочёл про себя молитовку короткую, за осквернение у Господа прощения попросил. Оно конечно от греха не избавит, а всё-таки чуть легче на душе стало. Зло злом не лечат.
Так и сидели двое. Он молился, она отдыхала. Потом на кладбище пошли. Могилу искать, сквозь которую нечисть в церковь пробралась.
— Раб Божий Георгий здесь лежит, сын Никифора, по прозванию Топчий.
Мыслил Мстиша медленно, зато надёжно. Плита каменная. Ежели положили так стало быть либо человек уважаемый был, либо боялись, как бы обратно гадина не выползла. А токма упырь есть упырь. Гроб разбил, когти о плиту обломал изнутри — рыть начал. В самую церковь...
То, что сила нечистая поработала — точно. Мертвяки ведь иссыхают, когда воду и воздух теряют. Куда человек не проползет — нечисть запросто влезет.
И хоть Янинка баба с умыслом — а любопытная. Кем был человек, что делал, как помер, это всё бабе обсудить за радость. Мстиша человек был хоть и с книгами ладный, да попроще.
Есть упырь — ткнуть его осиновым колом надобно. Только сперва понять, там ли он, внизу? Чтобы могилу зря не осквернить...
— Обожди. Думу держу.
Сказал коротко, да так с минуту и простоял дураком. Молчал, смотрел, как банан на новые ворота. И ведал, что делать надобно, и оторопь брала, снова к нечистой силе обращаться...
Волохом быти — тайными тропами ходити. Ведавши много, мало речеши. Ворон ворону глаз не выклюет. Волк на волка зубом неймёт.
— Волковать надобно.
Наконец чуть не прорычал с горечью. И добавил спокойнее.
— Имени своего и моего не говори коли спросят. Ничего духу не давай и не бери от него. Дашь имя, дашь вещь, возьмёшь дар — себя дашь. Коли спросят "кто ты" — отвечай, "волчица малая". Надо будет меня о чем спросить — зови Волхом. Поняла?
Заставить повторить бы... Да токма девка взрослая. Сама себе голова не голова, а кума.
Осмотрелся Мстислав ещё раз, нет ли кого лишнего. Да зарычал тихим голосом, громко зарычал, по лесному по степному, по татарски да по моравски. Посохом постучал по камню.
— Огонь не изведал тебя, Не положили с тобой меча твоего, Не положили с тобой жену твою, Не положили с тобой раба твоего, Не поют песен о тебе на земли! Нищим пришёл ко вратам, Нищим от врат ушел, Незваный пришёл, незваный вернулся, Яки тать в ночи. Георгие, Георгие Ловчий, Поведай мне сказ свой. Поведай, а я проведу твой дух в чертоги глубинные, Примут тебя во чертогах, Поднесут рог полный меда, Молоком омоют руки твои, Окружат тебя красныя девицы, Скажут: "Давно мы тебя, Георгие, ждали" Сделай что я велю, сделай, Покоя ты не ведаешь, сна я тебе не дозволяю, Сделай что я велю, сделай, И обретёшь покой, уснёшь как спит земля, Георгие, Топчим прозванный! Тело твоё прорастет древами, Дух же твой полетит птицей, Во чертоги золотые, На вечный пир... Приди ко мне Георгие, приди ко мне!
|
Луций и Тамар
Кликнув Тамар, Луций наконец собрался в баню. Аврелиан снял (или, может, одолжил у друга), очень хорошую виллу — здесь есть купальня. Маленькая, тесная, тёмная, даже отапливаемая по черному — зато своя, что могли себе позволить только самые знатные семьи Империи. Пусть не обманет вас то, что обложенная камнями топка и подвешенный над ней котёл с водой навевают мысли скорее о завтраке где-нибудь на природе, ибо каждый римлянин знает, только в такой, настоящей бане, можно вымыться по-настоящему.
Возле небольшой каменной постройки, служащей для омовения, солдаты перебрасывают друг другу большой кожаный мяч. После недавнего столкновения с готами, привычный досуг стал для них настоящим глотком свежего воздуха, то и дело, когда мяч попадёт в раба или шмякнет кого-то из играющих, раздаётся взрыв хохота. С христианским удовлетворением, Луций может отметить, что на всех туники — общественная нравственность окончательно приспособила языческие обычаи предков к новой эпохе.
При появлении магистриана люди стихают. Кланяются. И только когда пройдёт — позволяют себе проводить Тамар хищными взглядами, направленными на прикрытые столой ягодицы. В этот поход рабынь запретили брать даже тем, кто могли их себе позволить. Многие легионеры уже успели отлучиться в лупанар, но деканы отпускали "повеселиться" только по два человека из десятка и остальные коротали время чем могли.
Домашняя баня состоит всего из двух комнат — аподитерия и кальдария. В первом вы оставляете одежду. Жар из топки ощущается даже здесь — тела мгновенно покрываются потом. Прежде, чем Тамар прикроет дверь, оставив вас в полумраке, Луций может разглядеть, как красиво поблёскивает её тело в золотых лучах холодного, весеннего солнца...
Потом вы входите в парную. Здесь трудно дышать, раскалённый пар, смешанный с дымом из топки, заставляет снова и снова пытаться вдохнуть воздух — и всякий раз его будто немного не хватает. Теперь Тамар предстоит зачерпнуть специальным ковшом раскалённой воды из котла над топкой, выйти в предбанник, где смешать кипяток с приготовленной для заключительного омовения холодной водой так, чтобы стало возможно мыться.
Сполоснув Луция, ей предстоит намазать его маслом, которое потом тщательно стереть бронзовым стригилем перед заключительным, холодным омовением.
Сарматку бани не удивляют, её народ моется сходным образом, хотя и реже. Странно лишь то, что хотя римляне посещают купальни ежедневно, они так и не додумались до самой приятной части, когда кидаешь на раскалённые камни ростки конопли, и через какое-то время хочется улыбаться, хохотать, обнять всех...
А без этого — в чем соль?
|
Язычество в Империи
Прошлая статья получилась огромной стеной плохо структурированного текста. На этот раз всё будет проще. Никаких здоровенных исторических хроник со времён неолита, минимум лирических отступлений, обойдёмся и без подробного перечисления богов и духов...
В центре этой статьи единственный вопрос — как достоверно отыграть персонажа-язычника. Начать я постараюсь с десятка коротких (или не очень) и важных (на этот раз очень) советов. Советы эти касаются только персонажей, исповедующих греческое или римское язычество. Прочие типы здесь не рассматриваются.
1. Первое и самое главное отличие. Молятся всегда вслух и публично, желательно в специальном месте.
Как ни странно именно этот пункт сложно понять нам, современным и выросшим в глубоко христианской культуре, людям. Молитва у нас ассоциируется с чем-то индивидуальным и внутренним, что можно произносить мысленно, как бы разговаривая с Богом. У римлян-язычников всё было вообще не так. Вот буквально на 180 градусов. Люди античности в этом смысле были намного более "ответственными" — каждое взаимодействие с богами касается не только самого человека, но и его семьи, друзей, общины, города, страны. Вот почему если человек заперся в тайной комнате и что-то тихо шепчет себе под нос, с точки зрения среднего язычника, он пытается наслать на кого-то порчу или занимается иным типом колдовства. Потому что если ничего плохого не просит, то зачем прячется? Религия — дело общественное.
Вдобавок, языческие боги — не всеведущие телепаты, обладающие связью с душой каждого человека. Чтобы они Вас услышали, им надо что-то сказать. Потому молитесь вслух и громко. Помните, что Ваша молитва — не индивидуальное дело, окружающие могут (и это хороший тон) присоединиться к ней.
Молиться в теории можно где угодно, но на практике лучше это делать возле храма. Почему? См. пункт 2.
2. Второе отличие. Боги ничего не дают просто так
Важно понимать, что языческие боги не всеблаги — у них есть характеры, отнюдь не исчерпывающиеся общей любовью ко всему живому. Единственное, что им точно не безразлично, это жертвоприношение, по гречески — калокагатия, на латыни сакрифиция. Жертвоприношения язычники приносят часто — буквально на каждый праздник от "собрались с друзьями на обед" до "родился ребёнок/свадьба/похороны/посещение могилы". Собрались на войну? Жертвоприношение. Предстоит битва? Аналогично. Вернулись с войны? Ну, вы поняли.
Допустим, Вам нужно получить помощь богов, и вы не подложили соломки принеся жертву заранее. Тогда жертвоприношение можно обещать. В духе "пусть я выберусь из этой битвы живым, Афина, тогда по возвращении домой я принесу тебе в жертву двух быков". У человека христианской культуры такой подход вызывает подсознательный ужас, но для язычника совершенно в порядке вещей что обращаются к богам с вполне конкретной целью — обычно что-то у них попросить. "Я даю чтобы ты дал" — эта максима работает в обе стороны.
При этом жертвоприношение — не обязательно кровища. Для самого простого жертвоприношения достаточно вылить на алтарь воду, вино, масло, молоко или мёд. Сжечь можно не только животное, но и, например, фрукты или пирожки. Просто животное это самый топчик. В иерархии жертвенных зверей круче всего корова, затем овца или коза. Поросёнка приносят в жертву только ради очищения, и не режут, а производят холокост — то есть сжигают мясо целиком, без последующей трапезы, да ещё и поливают себя кровью для очищения. Смысл холокоста — "мы настолько где-то облажались, что совсем не оставляем себе мяса, всё богам". Обычно ограничиваются тисией — частичным сожжением с последующим банкетом.
Из-за того что молятся не "просто так, за всё хорошее", а при жертвоприношении или давая обет совершить таковое (можно впрочем обещать и например построить богу храм, это круче) — молятся обычно в домашнем святилище если жертвоприношение священное или возле храма, если публичное.
3. Третье отличие. Отчасти повтор первого. Религия — дело общественное
Если вы задумали принести жертву богам, то вы не идёте в храм в соло. Для людей древности жертвоприношение — это что-то важное, всегда праздник. Он может быть семейным — в основном в богатых семьях, где есть домашние алтари. Но чаще — общественный. Поэтому перед принесением жертвы возле храма (ни в коем случае не в самом храме) следует понять, кому именно вы приносите жертву (богам приносят в жертву самцов, а богиням самок), договориться со жрецом, позвать музыкантов, украсить жертвенное животное, оповестить знакомых, что собираетесь принести жертву... В решающий момент у вас получится целая процессия, под музыку торжественно идущая к храму и поющая гимны. При этом знать получит почётные места. Добравшись до алтаря надо вслух и громко произнести молитву. А когда само жертвоприношение закончится (у римлян это делает жрец, у эллинов глава процессии) — следует праздничный ужин.
4. Всем плевать во что и кто верит
Для язычника догматы веры глубоко вторичны. Самое главное — участие в общих ритуалах, потому что эти ритуалы поддерживают благо общины, города, народа, Империи и прочее. Отказ в них участвовать — может навлечь беду на всех. Поэтому в Риме например преследовали христиан, но не преследовали митраистов — у последних никаких проблем с принесения жертвы например Гению Цезаря не было. А христиане с точки зрения язычников своим упорством навлекали гнев богов не на себя, а на всю Империю. Такой вот коллективизм — отказался участвовать в процессии один, а прилетит всему городу.
Вера — это в первую очередь внешнее, а не внутреннее дело. На мысли человека всем плевать. Поэтому вы нигде не найдёте у язычников какого-либо общеобязательного "изложения веры", зато отыщете массу локальных мифов и интерпретаций, местных божков и откровенное сектантство.
Вы можете придумать себе собственного бога и поклоняться ему. Можете считать его верховным или даже "пантеем" — единственным.
Любые идеи вторичны перед внешней обрядностью, как бы заново подтверждающей договор между определённой массой людей и их божеством.
5. От вас не требуется моральная безупречность, но требуется внешнее достоинство
Ксенофонт как-то написал: "Достоинство человека видишь в том, чтобы друзьям делать больше добра, а врагам больше зла". Для язычника нет абсолютно никакой проблемы в том, что у человека могут быть враги, и он даже может сделать им гадость. Нет проблемы и в том, чтобы желать, например, славы, похвал или высоких должностей. Роль "дурного" выполняют "недостойные поступки". Здесь важнее всего понять — недостойно то, что ВЫГЛЯДИТ недостойно. Внешнее опять же важнее чем внутреннее, всем плевать, чем именно Вы руководствовались. Выгнали мать из дома? Бесполезно рассказывать какой она была сукой и как погубила Вам всю жизнь. Отказались участвовать в жертвенной процессии вашего друга? Плевать, что Вы вообще-то благочестивы и чтите богов. Доходило до абсурда — Аммиан Марцеллин, современник наших персонажей, отмечал что в Риме раз отклонив приглашение на ужин, например, будучи в отъезде по личной надобности, можно не ждать повторного — хозяин воспримет Ваше отсутствие как личное оскорбление.
Абсолютно не важно виновны Вы или нет — важны исключительно последствия действий. Например поэтому в римском праве намеренное убийство от случайного отличают не по мотиву, а потому, было ли использовано оружие. Схватились за нож? Убийца. Даже если жертва выжила и вообще вы её просто попугать хотели, одну руку поранили и ничего такого.
Это очень, очень важно понять. Всем плевать какой Вы, о чем думаете, во что верите — но у любого вашего действия могут быть последствия, которые касаются всех. По расхожей истории, когда при захвате Ктесифона, один легионер вскрыл персидскую статую божества, думая что там сокровища, наружу вырвалась чума, прокосившая всю Империю.
6. Традиции — это круто! У римлян-язычников есть одно центральное понятие в центре этики. На латыни оно звучит как "mos maiorum" — "обычай предков". Напомню, что римское язычество буквально основано на культе предков. Смысл в том, что человек должен быть достоин своих предков, а достоинство (dignitas) измеряется через четыре вспомогательных понятия. Первое это pietas — нравственное качество, побуждающее человека выполнять долг перед страной, городом, родителями, богами... Второе это fides — надёжность. Насколько на человека можно положиться. Третье — cultus — строгое следование обрядам религии. Четвёртое — gravitas — умение владеть собой, хранить невозмутимый вид в любой ситуации.
Тот, кто строго исполняет свой долг, надёжен, следует обрядам и владеет собой, тот считается достойным человеком.
7. Происхождение — это всё!
Следствие предыдущего. Предки для язычника это не просто "славный род", это что-то вроде человеческого капитала, помогающего потомку из загробной жизни. На их могилах отправляется семейный культ, глубоко связанный с верой римлян в то, что самые достойные из предков (манов), становятся духами-покровителями семьи (ларами). Забросивший жертвоприношения своим предкам будет проклят. Поэтому нормальный римский язычник желая узнать человека, первым делом расспросит о его предках. Исключение из этого правила делалось для императоров. Первый из них — Октавиан Август, не мог похвастаться славными предками, и потому придумал государственный культ, связанный с "Гением Цезаря", своеобразным общим хранителем, создающим коллективный капитал благодати для всей Империи. И когда языческие авторы пишут в духе: "Рим так велик, что люди из отдалённых провинций становились Цезарями" не стоит видеть в подобном высказывании демократизм и превознесение принципа равных возможностей — смысл такой фразы в том, что накопленного коллективного капитала "благодати" хватает, чтобы даже безродное ничтожество могло управлять государством.
Потому для римлянина-язычника нет абсолютно никакого противоречия в том, что при совершенно неприятном как личность императоре, вроде Нерона, Империя ведёт успешные войны.
Связка "аморальный правитель — бедствия для государства" глубоко христианская. Для римлян она не несёт этической нагрузки.
8. Мужская нагота это прекрасно. Женская — не очень Для язычников человеческое тело это нечто совершенное, в их представлении совершенная душа и попадает в совершенный сосуд, и наоборот, уродство внешнее является проявлением уродства внутреннего. Потому нет абсолютно ничего дурного в том, чтобы лицезреть или демонстрировать наготу... Мужчинам. В изображении мужского полового органа нет ничего неприличного, это символ плодородия, потому изображения обнаженных мужиков можно найти повсюду. А вот к женским достоинствам относятся скромность и стыдливость. Даже спортом женщины занимаются "в бикини". Большинство обнаженных женских статуй даже одевали. А вот мужские не всегда. Римлянки-язычницы, впрочем, на этические запреты клали тот-самый символ плодородия. В нашу эпоху была сеть очень громких процессов когда жён сенаторов казнили за прелюбодеяние — и для современников-язычников это смотрелось диковато.
Ограничения впрочем были. Например взаимно оголяться друг перед другом не могут отец и взрослые сыновья, тесть и зять (это касается в первую очередь бани). Вообще показаться перед свободным человеком нагишом, например, на улице — это аморально. Вдвойне если речь о женщине.
Эротические предпочтения для язычников — дело вкуса. Причём даже в христианскую эпоху язычники в течение долгого срока не изменяли себе. Аммиан Марцеллин отмечает как нечто особенное полное равнодушие Августа Констанция к мужской прислуге.
9. Солнце круче всех Начиная с III века, римское язычество ощутимо качнулось в сторону солярных культов. Солнце как summus deus (верховный бог), характерно даже системам, традиционно ставящим на первый план бога-громовержца. Здесь нет противоречия — самый главный из богов не обязательно самый важный. Например языческий теоретик Макробий отождествлял солнце с Янусом. При Галлиене впервые встречается формулировка "Юпитер Восходящий" — отождествление с солнцем Юпитера. Начиная с него же, в виде солнца начинает изображаться Гений императора. Здесь несомненно влияние митраизма.
Впрочем, явное тяготение язычества к солярности представляет собой скорее общую тенденцию ритуалов чем ограничение личной веры.
10. Жрецы знают как правильно — или нафиг не нужны
Как уже говорилось, но на всякий случай лучше повторить — эллинам жрецы не были нужны для жертвоприношений вообще. Равно как и римлянин частные жертвоприношения в домашнем святилище приносит сам. Профессиональное жречество — явление сугубо римское. Смысл в том, что римский язычник уже в среднем не заучивал гимны богам — их за него читал понтифик, а члены жертвенной процессии при этом целовали ему руки. Жрецы же совершали гадания и вообще делали всё "по науке".
11. Император — христианин? Номинально ни один римский император не складывал с себя полномочий верховного понтифика. То есть вы вполне можете почитать императорский культ — просто он уже не является обязательным. Перелом произойдёт в 380 году, когда Грациан сложит с себя эту магистратуру. А объединив Империю, Феодосий Великий окончательно запретит язычество. Но для нас это пока дело будущего.
Вместо эпилога И что, всё? Как наверное заметно, в данной статье я коснулся скорее внешней обрядности и этики, чем таких субъективных деталей как состав пантеона, толкование мифов и прочее. Наверное закончить стоит тремя важными деталями, которые не имеют напрямую отношения к религии, но касаются религиозного законодательства. — Оскорбление величества это святотатство. В любой религии. За это сжигают заживо. — Иовиан издал эдикт о веротерпимости действующий до сих пор. Основной смысл в том, что представители одной веры не могут срывать ритуалы другой и насильно принуждать иноверцев к участию в них, а воины одной веры не могут стоять на карауле у святилища другой. В 364 году Валентиниан подтвердил этот эдикт. — Однако, Валентиниан возобновил закон времён Юлиана против тайных жертвоприношений, гаданий, ворожбы. Всё это попадает под законы против колдунов. См пункт 1.
-
Как обычно очень интересно и на этот раз действительно отлично структурировано!
|
Гектор
— Знаешь, зачем ты здесь?
Старик-центенарий прослужил уже тридцать шесть лет, служба срослась с ним так крепко, что уже нельзя было сказать, где человек, а где верный слуга Рима. Солдаты прозвали его "Семь Львов" из-за семи фалер в виде львиных голов, каждую из которых жилистый, покрытый шрамами, дед, оплатил собственной кровью, и теперь носил на доспехах.
До плена ты ненавидел Семь Львов, самого сурового кампидоктора на Лимесе. О, ты очень хорошо запомнил, как этот ублюдок выгонял вас на лёд и заставлял выполнять сложные перестроения в полном вооружении. Или как велел встать стеной щитов, а сам пускал из пращи камни. Один такой засветил слишком высоко поднявшему щит Валентину в колено, да так, что тот месяц хромал. Хуже всего было ощущение полного бессилия. Раз другой твой знакомый дошёл до того, что поднял на центенария руку, но прежде, чем успел замахнуться, уже лежал на земле и сплевывал зубы, выслушивая издевательскую отповедь, мол, "за нападение на центуриона полагается казнь, но это было до того жалко, что и нападением-то это назвать нельзя". Мужик выжимал из вас всё.
Тем удивительнее тебе было после Аргертората, после изрубленных деревьев, узнать, что Семь Львов выполняет в когорте и ещё одну обязанность. Иногда солдаты уходят из лагеря. Они оказываются достаточно ловки, чтобы вернуться раньше, чем отлучку заметят, но меч в зазубринах и грязь на одежде выдавали проступок и тогда, когда готовы были "прикрыть" верные товарищи. Самовольно покинуть лагерь — смертный приговор. И когда на построении трибун велел тебе показать меч, накануне затупленный о деревья и камни, когда увидел пятна на плаще...
Ты был уверен, что настал конец. Железный Гектор сломался, а Рим как коллекционер деревянных солдатиков — выбрасывает сломанные игрушки, вместо того, чтобы их клеить. Или ты так думал.
Потом ты узнаешь, что иногда подобные ситуации бывают. Кровь, грязь, жесточайшая дисциплина... Люди не выдерживают. Бросаются на меч. Прыгают в воду, положив под тунику тяжёлый камень. Душат себя верёвочной петлей. Нарочно грубо нарушают устав, ища смерти. О таких случаях не говорят. Но они достаточно часты, чтобы написать о них закон, принятый ещё императором Адрианом, и с тех пор неизменный. Каждого, кто намеренно попытался лишить себя жизни, следует спросить о причинах. Если выяснится, что причиной его действий были невыносимые страдания, разочарование в жизни, чувство стыда, болезнь, безумие — его с позором изгонят из армии. Если нет — казнят.
В вашей когорте каждого, кого подозревали в намерении лишить себя жизни, посылали к Семь Львов. О, ты точно знал, зачем ты здесь. Смерть или увольнение — вот и весь выбор. Вот и всё, что тебе остаётся.
Старик словно прочитал твои мысли.
— Я имею в виду зачем ты здесь. Дышишь воздухом, ходишь по земле. Живёшь.
В тот миг ты ещё был христианином. В детстве, мать объяснила тебе, что первый человек когда-то подвёл Бога, и за это весь род человеческий обречён страдать вместо жизни в Раю, во искупление Первородного Греха. Семь Львов не дослушал и до середины.
— Херня для баб и евнухов. Думаешь, Рим захватил бы весь мир, если бы все думали так? Пнули по яйцам — подставляй жопу? Херня. Это дерьмовый мир. И мы здесь чтобы трахнуть его, а не позволить ему трахать нас.
Он сплюнул. Твоя мать наверняка скажи ей кто такое, уже бы верещала как стадо свиней — "оскорбление! Как смеешь! Истинная вера!" Но ты не был твоей матерью.
— Я тебе кой-чего расскажу, Гек. Про небо. Там, очень далеко, есть место откуда родом и ты, и я, и все люди. Но однажды мы увидели какое гребаное дерьмище творится на земле — и решили сражаться со злом. Вроде как если бы ты увидел как твою деваху хотят трахнуть алеманны, ты бы не сидел и не рассуждал как проебался первый человек — ты бы достал меч и зарезал ублюдков. Так и здесь.
Центенарий попробовал улыбнуться, но вышел хищный оскал. Вот уж кто точно пришёл сюда резать ублюдков.
— И это в тебе только и есть настоящего. Видишь ли, парень, ты не первый, кто сомневается — в себе, в нашем деле, в том, стоит ли оно вообще всё того. Каждый хоть раз в жизни чувствовал это. Все потому, что сам мир дурит нам головы. Твари из Преисподней льют дерьмо в уши чувствительным бабам, а те учат детей всякой херне. Те же твари насылают варваров на Империю, призывают болезни. Я знаю, что могу не рассказывать тебе про дерьмо — ты хлебнул его изрядно. Но я могу рассказать тебе зачем все это. Твари боятся тебя. Боятся того кем ты можешь и кем тебе суждено стать.
Семь Львов смотрит на тебя взглядом Юпитера.
— Воином света. Воином Непобедимого Митры.
...
Ты помнишь, как впервые попал в пещеру. Как спустился по мраморным ступеням, ты, парень из деревни, едва ли видавший что-то кроме села и лагерей. Звериные маски взирали на тебя, огромные птицы хлопали крыльями, рычали львы, воины встретили тебя обнаженными клинками.
Семь Львов сказал это Митра сберёг тебя. Даровал спасение из плена и победу, ибо ты достоин сражаться за него. С детства тебе рассказывали иное.
Поверить не бывает просто. Иногда чтобы поверить, нужно умереть. И ты умер.
Ты помнишь как пил медовый напиток из железного кубка. Как закружилась голова. Помнишь боль, когда тебя пронзили мечом — и зрелище собственной крови на поднятом клинке. Но потом ты посмотрел на себя и не увидел раны. Ибо Митра снова спас тебя. Нужны ли тебе иные доказательства благости его спасительного света? Света, для которого ты был рождён.
Этот свет требовал многого. Отныне ты должен был совершать омовение и очищать душу, вести жизнь скромную, лишенную излишеств. Даже сами чувства в тебе, дары светил, должны были отступить — ибо они предадут тебя. И только Митра не предаст никогда. Он бог сильных и решительных, но и в слабости твоей он поможет тебе подняться.
Ты больше никогда не будешь одинок.
Вороном был ты, служителем солнца. Был скрытым, человеком без лица. Помазан был мёдом и воцарился в воинстве света...
-
-
Благостно! Wholesome митраизм такой. =)
|
-
Трушный Assassin's Creed, которого у нас никогда не было.
|
Аделф и Эрвиг
Евреи переглядываются. Слова Аделфа явно заронили в них сомнения, изрядно подкреплённые наличием здорового верзилы с оружием. Не стоит заблуждаться одним лишь числом — эти парни может и срезали кошельки, но умирать никто из них особенно не хотел. — Да ну, парни пару гоев завалить! Попытался подбодрить свою команду вожак, но уже без особого энтузиазма. — Как думаешь, врёт? Про магистриана. Спросил один, — Да не похоже, — ответил другой, — К простым людям охрану не ставят. Главарь понял, что дело не выйдет и сплюнул под ноги. — Живи, калека. И смотри, скажешь кому про нас, найдём твою семью.
Какое-то время все трое отступали не поворачиваясь спиной — и лишь потом дружно перешли на бег. Их топот стих вдали.
Повезло, что рядом был Эрвиг. Очень повезло. Вскоре вы оба уже возвращались с рынка с покупками, которые тащил, конечно, гревтунг. Дело конечно не самое мужское, но если в бою стрела куда не надо попадёт, лучше, чтобы врач был твоим товарищем.
А не наоборот.
Флавия
— Рад, что ты спросила. Я отдам тебе кое-что утром, когда будет больше света. Флавий написал тебе письмо. По гречески. Аврелиан прямо-таки сияет от гордости. Успехи сына делали его более человечным чем ты когда-либо. Едва ли он был заботливым отцом в традиционном смысле — весь в работе, никогда нет рядом... Но каждый вечер учителя давали отчёт о проведённых уроках. Твой супруг корректировал их, давал советы. Если ребёнка нужно было наказать, тщательно, словно в суде оценивал тяжесть проступка — и хоть как все и признавал эффективность порки, никогда не допускал наказания если сын не выкидывал что-то совсем из ряда вон. И уж точно немногие дети могли бы похвастать такими красивыми игрушками — из дерева, камня, кости! Все на заказ. Он никогда не ругался на ребёнка, хотя порой, особенно когда Флавий Младший шумел, было видно, что его отец не привык к такому.
Но за этой мягкостью как и всегда крылся подвох. В детстве бывало ты обдирала колени и шла на порку как на бой. Флавий едва ли хоть раз сломал себе что-то — настолько тщательный за ним был надзор целой своры домашних рабов. Никаких животных, они могут укусить и разносят болезни. Друзья из детей рабов конечно допускались, но только пока были почтительны — и всегда рядом был воспитатель, который мог бы подсказать правильную игру. Аврелиан прочёл это у Платона — все ошибки в воспитании вызваны тем, что дети придумывают неправильные игры и через них усваивают неправильные модели поведения.
Да и мягкость дорого обходилась воспитателям. Ведь не отец же уговаривал ребёнка, не желающего идти в церковь, кричащего со слезами на глазах. "Постой возле папы тихо-тихо и получишь..." — Сложно предложить что-то ребёнку, знающему, что ему и так всё купят. — Ты его балуешь. В один из своих приездов сказал Лупицин. Аврелиан с ним конечно согласился. Всегда соглашался. Но ничего не изменилось.
— Он уже знает все буквы, римские и эллинские. У него отличный почерк. Ему хорошо даются сложение простых чисел и пение. Ты знаешь, я посоветовал педагогам простым языком пересказывать Плутарха перед сном, так что наш сын уже знает кто такие Божественный Юлий, Александр, царь Пирр, Сципион... Это позволяет чем-то разбавить чтение Писания. Он должен быть религиозен, но не суеверен, понимаешь? И мы преуспеваем! Накануне отъезда Флавий сказал мне, что хочет быть царём. По моему самое здоровое желание для ребёнка, тебе не кажется? Впрочем, ты же застала как он говорил, что хочет быть консулом — но тогда он был под влиянием момента, только узнав, сколько Цезарь добивался этой магистратуры...
Он говорил ещё что-то. Отвечал на вопросы. Потом был только сон.
Когда ты проснулась, Аврелиана уже не было. Появившиеся на оклик рабы объяснили, что он только закончил долгую беседу со слугами и вроде как остался ими очень недоволен. Ещё магистриана Луция ограбили, но вора уже ищут. Прибыл гонец из столицы с письмом. Ах да, и тебя тоже дожидается письмо.
Заботливо оставленный свиток пергамена...
"Флавий Тавр приветствия говорит! Передаю тебе привет!
Дарагая мама!
Александр был очинь сильный и храбрай патаму он захватил много стран и нардов народов. Я тоже буду очинь сильный и храбрай когда вырасту. Я по тебе очинь скучаю, но папа гаварит ты на гасударственном задании, как Цезарь в Галлии. Ты побьёшь всех злых варваров, патаму шта ты моя мама, и ты самая лутшая. Папа гаварит что в прамбуле приамбале первой части нада цитировать классических авторов. Патаму я нашёл для тебя цитату: "Это только твой дар благой, Что знаменитым становлюсь я теперь" На самом деле нашёл её папа, но она очинь красивая. Правда я пока не знаменитый, но обизательна стану!
У миня новые телохранительницы. Их зовут Виам и Ульфат. Ани очинь красивые, не то что Архипка дурак и умеют играть в мяч. Папа сказал нам их падарил Август. Когда я вырасту, то женюсь на абеих. Но это пака сикрет, мама, смотри не рассказывай! Даже папа абищал письмо не читать! Ещё я пять раз выиграл у Кая в латрункули. Очень сильно тебя люблю, мамочка. Очень очень сильно.
С Богом! Крепко обнимает тебя твой сынок Флавий!
Дано дома, в марте, в год 377 от основания Города"
Прежде всего ты могла понять, что обещание не читать письмо Аврелиан видимо сдержал. Иначе он конечно велел бы переписать письмо набело, исправив все ошибки. Далее, судя по тому, что письмо написано правильно, написать тебе сын решил вероятно не сам — видимо отец решил таким образом научить его писать письма. Отсюда такая точность в композиции и минимум ошибок в первой и последней части. Ну перепутал эру, бывает. Наконец, на латыни Флавий пишет пока с ошибками, большими буквами.
-
Аврелиан ну просто прекрасен!
|
Флавия — Я хочу тебе кое-что показать. Тихо произносит Аврелиан, и с какой-то особенно трогательной с учётом всего происходящего между вами, заботой, накидывает тебе на плечи шёлковый, окрашенный пурпуром и расшитый золотом, халат. Он уже вполне овладел собой и, видимо сожалел о недавнем срыве — или вернее о том, что для него было срывом. — Ты несомненно слышала о случившейся недавно войне на востоке. Царица Мавия подняла народы пустыни против Рима и даже сумела разгромить посланные против неё войска — но после добровольно подчинилась Риму. В её лице мы получили союзника в будущей войне против персов — и чтобы доказать свою верность, царица отправила пять тысяч своих лучших воинов в Город. Сейчас большая их часть служит в нашей армии, но есть один... Особый отряд отличающийся от других.
Супруг приподнялся в постели и негромко позвал по гречески
— Алия! Зайди.
Ты не слышала как открылась дверь. Просто вдруг в спальне возникла высокая, почти на голову выше тебя, смуглая женщина, прикрытая плотным кожаным тораксом и небольшой накидкой. Даже в темноте, тебе бросились в глаза мышцы на её руках, делающие фигуру чуть нескладной — как у мужчины — и прикрывающий волосы платок на голове.
— Кир. Кира.
Коротко произнесла она и чуть склонила голову в знак уважения. Аврелиан улыбнулся. Насколько он не любил варваров вообще, настолько видимо эти варвары ему нравились.
— Многие женщины из сарацинских племён сражаются в битве наравне с мужчинами. Они закалены солнцем пустыни, движутся совершенно бесшумно и уверяю тебя, смертоносны. Твой отец получил в дар от Августа два десятка воительниц как личную охрану, но любезно уступил их мне. А ещё они верны... Признаться, поначалу я сомневался в том, чтобы доверять женщинам защищать нашего сына. Я желал прогнать их.
Он снова перешёл на греческий, видимо, варварка не знала латыни.
— Алия, покажи моей жене шрам.
Молча, сарацинка распускает ремни панциря, так, чтобы твоему взору предстала полная грудь. Но не красота её должна была поразить тебя, не тёмные ореолы сосков — лишь укромная ложбинка и меж ними, и свежий шрам.
— Алия поднесла кинжал к груди и сказала, что покуда действует договор ее царицы с Римом, она примет за меня или моих близких клинок, ибо ее жизнь принадлежит мне, и в моей власти распорядиться ей. А затем пронзила себя, медленно, и погружала клинок, пока я не остановил её руку. С тех пор я доверяю её воительницам сопровождать меня и нашего сына. А с завтрашнего дня, лучшая из воинов Алии будет сопровождать и тебя. Можешь идти, Алия.
— Кир. Кира. Раздалось эхо в ответ. Женщина снова надела торакс, застегнула ремни. И с поклоном исчезла. Что примечательно, в ходе диалога ты не заметила в супруге и следа нормальной мужской реакции. Любая другая жена если бы её мужа внезапно окружила свита из амазонок днями и ночами пылала бы ревностью — а самого супруга всякий раз подкалывали бы друзья, мол "повезло тебе, столько наложниц разом отхватил". И что-то подсказывало тебе, что над Аврелианом не подшучивают.
То, что для других неизменно связывалось с желанием, для него было лишь тишиной. Призраками, следующими за ним повсюду, так что их не видно и не слышно, возникающими когда их зовут, делающими что необходимо, а после столь же бесшумно исчезающими вникуда.
Тебе вдруг живо представилась ваша вилла в Маркинополе. Скользящие, точно тени, фигуры в серых накидках и кожаных панцирях. Ты ушла — они появились, и дом, где некогда была жизнь, окончательно стал напоминать склеп, сосредоточенную тишину которого нарушает лишь слабый скрежет стиля по папирусу...
Быть может в этом всегда и была проблема? В том, что ты живой человек. Слишком много движения. Слишком много лишних звуков.
— Я позвал Алию не только чтобы показать тебе что нашего сына хорошо охраняют и даже не чтобы показать, как именно выглядит настоящая верность варваров. Просто хочу чтобы ты знала, что мы готовы к неожиданностям. Даже если будет сбой — в столице ждут тысячи сарацинских всадников.
-
Тебе вдруг живо представилась ваша вилла в Маркинополе. Скользящие, точно тени, фигуры в серых накидках и кожаных панцирях. Ты ушла — они появились, и дом, где некогда была жизнь, окончательно стал напоминать склеп, сосредоточенную тишину которого нарушает лишь слабый скрежет стиля по папирусу... Классный образ!
-
Крутая женщина. Амазонка.
-
Очень крутая женщина. Прямо боевой киборг. Да, проблема в том, что никогда не понимаешь, что у нее на уме на самом деле. Грубые варвары в этом плане более прозрачны.
|
Флавия
Твой взрыв негодования стал для Аврелиана неожиданностью, лишний знак того, что за столько лет он едва ли узнал тебя. Собственная речь казалась ему безупречной, после такой речи всё судилище устраивает оратору овацию, и исход дела кажется совершенно решённым...
Таков порядок — поверни всё в свою пользу и ты победил. Каждый разговор был для него в той или иной степени состязанием, ты помнишь, как он общался с друзьями — со стороны могло показаться, что это заклятые враги буквально препарируют слова друг друга, ищут несостыковки, приводят аргументы... Здесь у тебя, дорогой друг, необоснованное допущение. А здесь ты не учёл комментарий такой-то. Хуже того, когда такая беседа заканчивалась, все её участники буквально сияли. К сожалению, брак работает иначе. Поверни все в свою пользу, и жена почувствует себя обиженной и обманутой. Но этого Флавий понять просто не мог.
И оттого растерялся.
— Говоря сугубо формально, с точки зрения права, подданными Августа готы становятся в момент, когда пересекают границу Империи на Дунае. При переправе они сдают оружие, произносят клятву отречения от старой веры, и клянутся отныне и впредь чтить Господа. Таким образом у нас есть обязательства лишь перед теми, кто уже вступили в пределы Империи. Прочее — исключительно наш жест доброй воли по отношению к варварам, регулируемый дуксом Мезии и Скифии. Я бы и рад помочь, но ты переоцениваешь мои полномочия и степень влияния на ситуацию Я могу подать дуксу официальный запрос с просьбой уточнить количество подвозимого продовольствия, но на это мне нужна санкция комита.
Пожалуй, сейчас он сболтнул тебе лишнего. Ты всё же проняла супруга — дело даже не в том, что Флавий ответил, а в том, как именно ответил. Как обычно. Без малейшей запинки. Значит где-то лежит черновик. Значит он готовил ответ на этот вопрос. Готовил, точно понимая, что такая ситуация может возникнуть. Что его могут не просто спросить, а допросить, и Аврелиан мгновенно отчеканивает, что оказывается с точки зрения права не подкопаешься, ни его ни Лупицина нельзя ни в чем обвинить. Ведь не они же лично закупали провизию в определённых объёмах. Более того, твой муж ещё и не обладал никакими контрольными обязанностями. Он просто составлял документы. К документам претензии есть? Нет? Удачи с расследованием!
Видимо, супруг и сам тут же понял, что ошибся. Тень пробежала по благородному лицу. Он никогда не рискнёт сказать, что не поддерживает решение Августа. Даже наедине собственной жене. Даже если буквально все кричит о том, что он только и ждёт какого-нибудь подвоха и судорожно вешает замки на все ворота, через которые может вломиться орда кровожадных варваров. Кесарий на месте брата уже схватил бы Флавию за плечи, кричал бы в лицо: "Ты думаешь это я пустил десятки тысяч кровожадных дикарей через линию укреплений созданную буквально для защиты от них?! Я что, по твоему, идиот?! Варварам нельзя доверять! Всему их поганому племени нельзя доверять! Но думаешь меня кто-то спросил?! Нет! Мне просто спустили сверху этот бред, этот поганый бред, а я даже не могу возразить потому что это проект лично Августа! Да будь моя воля, всех этих тварей утопили бы в Дунае!"
Аврелиан никогда не показывает своих чувств. Если не знать куда смотреть. Сейчас ему очень трудно говорить. Очень трудно.
— Не беспокойся, Флавия.
Назвал по имени. Не "фиалка", не "моя благородная супруга". Кажется, завтра Апокалипсис.
— Я беседовал со многими ординариями, чтобы оценить возможные риски. Я хотел понять... Есть ли опасность, понимаешь? Просто на всякий случай. Варвары есть варвары. И предупреждением этих рисков способствовать исполнению мудрого решения Августа. Никогда прежде не было государей укрощающих такое обилие кровожадных дикарей величием и благородством собственной воли. Никогда прежде мы не делали ничего... В таких масштабах. Я волновался как бы небрежность исполнителей не поставила волю Августа под угрозу.
Он мрачен. Нельзя играть с оскорблением величества. Даже о своих сомнениях следует говорить исключительно с восторгом мудростью и дальновидностью Августа. Ну а то, что какие-нибудь лимитаны могут наделать ошибок, так разве не долг слуг императора в том, чтобы предупреждать их?
— Меня заверили что опасности нет. Август легко одолел их в прошлый раз, а тогда против нас выступало больше племён, и они не были разоружены.
Губы чуть дрогнули.
— Ты полагаешь есть опасность?
Спросил он каким-то совсем другим тоном. Почему-то теперь ты понимаешь, что если скажешь "да", то он действительно что-то сделает. Не протянет варварам руку, нет, конечно нет. Твой муж не любит рычащих собак. Пёс как и варвар должен либо тихо лежать и по первому требованию лизать руки, либо сидеть на цепи. А если пёс не только рычит, но и может укусить... Ты в своё время долго добивалась доверия своих любимцев, укрощала их дикость лаской, и порой молилась чтобы Эрра или Ганнибал случайно не цапнул Флавия, независимо от причины. Ведь тогда итог может быть лишь один. Злых собак убивают.
Нет, Аврелиан не протянет варварам руки. Он будет готовиться к войне.
-
До чего же все продумано! Персонажи и мир живее живых! Читать и уж тем более играть, крайне интересно. Спасибо!
-
(Наконец плюсомет попустил...) Ко всей этой сцене с Аврелианом мне хочется применить слова "филигранный" и "изощренный". Такие тонкие игры сказанного и читаемого между строк, хождение по тонкому льду.
|
Квирина и Метаксас
Речь Клавдия Аврелиану не то чтобы не понравилась. Скорее, как и предсказывал лекарь, она не вызвала у него интереса. В этом и беда. Когда говорится много слов, и в результате ни одно из них не оказывается интересным, начинаешь подозревать всякое.
Особенно если накануне твоя жена рассказала тебе куда больше. Флавий не верил в людей. И Квирина, при всех его достоинствах не был исключением. "Клариссим" вместо "господин". Скрытая информация хотя бы об отравлении вождей.
Ни единая мышца не дрогнула на лице Аврелиана, напротив, оно словно замерло, и остался лишь холодный взгляд немигающих глаз, устремлённый на лекаря.
— Знаешь за что я люблю право, Клавдий? — внезапно спрашивает сенатор, "оживая", — Ясность. Суров закон, но это закон. Нет никаких сомнений, лишь задача и прочерченный путь её исполнения. В суде мы часто говорим так: "Кто вообще не отвечает, тот противодействует суду, и должен понести ответственность в полной мере. Следует считать вообще не ответившим же того, кто не ответил по существу – не имеет значения, отвечает ли он отрицательно, молчит, или даёт неясный ответ, ведь не отвечает тот, кто оставляет вопрошающего в неведении".
Тем же тоном Флавий наверняка говорит когда ведёт процесс. Ласковым, и в то же время потаённо грозящим.
— Когда я просил рассказать обо всём, я имел в виду не произошедшее с тобой лично или с моей дорогой супругой. Это бесспорно важно, но в данный момент меня интересуют дела государственные. Потому я задам свой вопрос иначе. Что произошло с отрядом Луция Цельса Альбина после перехода через Дунай?
Это тоже приём. Сличение показаний. Вызывая разных свидетелей, претор задаёт им один и тот же вопрос. Те, у кого показания совпадут, те вероятно говорят правду. Те, чьи показания расходятся, те, вероятно, лгут. Клавдию предстояла нетривиальная задача угадать, какие именно показания были получены Аврелианом ранее.
Сказать то, что сенатор уже знает, не прибавив лишнего.
Где Клавдий споткнулся — колдун прошёл легко, словно всю жизнь учился танцевать на раскалённых углях. Может оттого что знал власть имущих и проявлял достаточно подобострастия, а может — попросту потому что сказал то, что Аврелиан желает услышать. Архип накурился дымами и благовониями, выстрелил в товарища, а Луций замял дело, купив молчание Метаксаса. Флавий не питал иллюзий относительно перспектив борьбы с чужой жадностью, но и перекупать Тиеста смысла не видел.
— Справедливое решение. Разумеется, Архип будет уволен со службы с позором — я никому не позволю калечить моих людей, но я уважаю твоё милосердие и потому не буду настаивать для него на смертной казни. Вместо него мою супругу будет сопровождать мой личный телохранитель.
Кивнул Аврелиан как будто действительно согласился с тем, что говорил волшебник. В самом деле, в спешке покидая Готский лагерь можно и смириться с наличием в отряде несостоявшегося убийцы.
Но теперь-то вы в Риме. А здесь действуют немного иные правила.
— Полагаю, ты склонен продолжить путь, несмотря на рану. Хотя я не хотел бы принуждать тебя, искалеченного, сопровождать мою жену, но я уважаю и это твоё решение. Кстати, какую именно сумму Луций тебе обещал?
Словно "между прочим". Флавий убедился что магистриан купил тебя — ведь какой болван решит продолжать путь без глаза если ему не обещали гору золота — и теперь хочет знать в какую именно сумму ты обошёлся Альбину.
А чтобы ты не почуял подвох — старательно прячет мысли долгими рассуждениями.
— Моя жена — удивительная женщина. Слуги любят её.
Кажется, это не комплимент. Когда вмешивается любовь, приходит хаос. Люди забывают о верности. Об обязательствах. Забывают, кто хозяин дома.
Пора напомнить.
— У меня есть задание для вас двоих. Оно требует полной секретности и изрядной проницательности, но я не сомневаюсь, что вы справитесь.
Пауза. Аврелиан этого не скажет — но он ждёт от вас подтверждения. Знака, что вы служите именно ему.
Что любое поручение будет исполнено. Потому что иначе — зачем вы нужны?
-
Еще один замечательный штрих к портрету. И это: Кажется, это не комплимент. Когда вмешивается любовь, приходит хаос. Ужасный человек этот Аврелиан. Настоящий государственный муж.)
|
Государственное управление в Риме, часть 2: "Армия" Осторожно! Стена текста!Система управления:Главой системы военного командования является Август. Он Император — верховный военачальник всех вооружённых сил. У Константина вопросов с второй ступенью не было — пять Цезарей делали это ненужным, но уже сыновья проводят реформу, так что в каждой из трёх частей Империи появились магистр пехоты и магистр конницы. При этом у Констанция, впервые придумавшего данную систему, всё было чётко — магистр пехоты командовал западными силами, а магистр конницы — восточными. При этом магистр пехоты в табели о рангах стоял выше. Однако, создаваемая когда Констанций правил только востоком, система оказалась слишком примитивна для руководства всей Империей, потому число магистров неуклонно растёт — вскоре их становится по два на каждую преторианскую префектуру, а при Валенте мы фиксируем наличие уже сразу двух магистров кавалерии при дворе, а в период перед Адрианополем возможно даже четырёх (даты совпадают). Но в общем на наш период работает правило "одна префектура — два магистра". Феодосий позднее приведёт систему к закономерному завершению, введя двух магистров одновременно пехоты и конницы при дворе и трёх магистров обоих родов войск — по одному на каждую префектуру. Есть также теория, что "магистр" был чем-то вроде маршала, высшим званием, и магистров могло быть куда больше — согласно ней например комит Лупицин сохранил звание магистра конницы при Валенте. Но хотя там есть свои аргументы, в частности то, что всех магистров по умолчанию называли комитами, в рамках игры я решил не следовать этой традиции, чтобы не путать вас обилием магистров. Просто давайте запомним что каждый магистр ещё и комит, но далеко не каждый комит — магистр. Промежуточное звено между магистрами и войсковыми частями — те самые комиты. Они делятся на три ранга. Высший — комиты Консистория, например, комит конюшен отвечающий за систему поставки в армию лошадей. Вторая ступень — комиты rei militaris (военного дела). Это территориальные командующие, которые стоят выше дуксов. В восточной половине Империи всего два комита военного дела и тринадцать дуксов. В западной шесть комитов военного дела и двенадцать дуксов. Комиты третьей ступени обычно командуют двумя легионами. Существует и ещё одна особая ступень — дуксы. Это что-то вроде средневековых маркграфов, командующие войсками на определённом участке границы. Они не подчиняются никому кроме Августа. Например вы возможно встретите Максима, дукса Фракии и Мезии (командующего дунайским лимесом). Ещё есть дукс лимеса востока, дукс африканского лимеса, дукс Египта и Ливии... Младший ранг для старшего командного состава — трибун, командующий отдельным подразделением. Это самое многоликое римское звание потому что никогда не знаешь, что именно оно значит. Трибуны командовали легионами, ауксилиями, когортами, схолами, вексилляциями, просто наемными отрядами и даже возглавляли оружейные мастерские. Иногда трибунов называют также префектами и препозитами, в определённых обстоятельствах это синонимы, все три термина часто означают как конкретную ступень так и просто "начальник", "командир". Дальше — сложнее. В каждой части трибунов ещё и несколько, причём старшего трибуна назначает Август, а младший достигает этого звания по выслуге. Иногда при полководце есть также вакантные трибуны — трибуны без подразделений, обычно штабисты или офицеры для особых поручений. Младший трибун при этом не тождественен старшему, его называют не примикирием, а примипилом, и при этом ещё и центенарием (центурионом) первой когорты легиона. Уровень примипила обычно заключается в командовании четырьмя центуриями. Ну а дальше начинается вообще что-то невероятное, обозначаемое одним словом "ординарии". Это младший командный состав. Открывает его всё тот же младший трибун-примипил. Затем следует "первый принцип" легиона, руководящий полутора центуриями, переходная должность к примипилу. Затем "первый гастат", командующий двумя центуриями, но видимо младший по отношению к первому принципу, "второй гастат", у которого тоже полторы центурии, затем "первый триарий" с сотней. Все эти звания триариев, гастатов и принципов вероятно соответствуют центуриону-центенарию различного уровня. Затем вероятно следуют знаменосцы — аквилиферы, имагинарии, драконарии (в зависимости от формы знамени). Где-то вровень с ними тессерарии — адъютанты, передающие приказы командиров по палаткам. Чуть ниже кампидокторы (они же кампигены) — ответственные за обучение новобранцев опытные солдаты. Затем метаторы — служащие в отрядах разведки эксплораторы. Бенефициарии — сержанты (возможно именно они составляют основу деканов — то есть десятников). Либрарии — ответственные за учёт продовольствия. Затем следуют музыканты и искусные в фехтовании солдаты, получающие двойной паёк, награждённые ожерельем и двойным пайком, награждённые ожерельем без двойного пайка, награждённые только двойным пайком, награждённые полуторным пайком. Далее следуют просто солдаты. И наконец тиро — бесправные рекруты. Без поллитра не разберёшься, а ведь это только пехота и только старые звания, без учёта возникших в нашем IV веке. Теперь будем разбираться с кавалерией. Здесь мы точнее знаем лестницу, эта же лестница использовалась в подразделениях нового образца, а именно ауксилиях, вексилляциях и схолах: трибун, примикирий, сенатор, дукенарий, центенарий, биарх, циркитор, всадник и тиро. Примикирий в коннице это своего рода помощник кавалерийского трибуна (младший трибун), его задача составление и проверка списка подразделения. Иногда для его обозначения используется также специфический кавалерийский термин "викарий", не имеющий ничего общего с гражданской должностью с тем же названием. Звание сенатора не имеет ничего общего с Сенатом — это просто аналог "первого принципа", используемый в ауксилиях, вексилляциях и схолах. Дукенарий соответствует пехотному "первому гастату" и означает возможность командовать двумя сотнями. Центенарий он и есть центенарий. Спасибо римлянам за эту минутку понятности. Дальше следует биарх — младшая ступень для кавалерийских ординариев. Вероятно это что-то вроде "командующего двадцатью всадниками". Относительно деканов в коннице вопрос сложный — в III веке десятники ещё были. Наиболее вероятно, что десятник в наш период это уже не столько звание, сколько обязанность, возлагаемая на опытных старослужащих. Отсюда например отсутствие этого звания в любой табели, зато большое число "почётных званий" вероятно и являющихся основой для руководства десятком. Циркитор — почётное звание его давали кавалеристам, которые приезжают на службу с лошадью и рабом или двумя лошадьми. Его же получали обходчики караулов или даже новобранцы, занимающиеся обеспечением бойцов оружием. К счастью кто такие всадник и тиро мы уже знаем. Важно понимать что реальное значение того или иного звания сильно зависит от места службы. Условно Луций — Дукенарий agentes in rebus, но это лишь означает, что если бы его посадили на местность, он присматривал бы за командиром рангом не ниже старшего трибуна (напомню, они имели сенаторский ранг) или чиновником сенаторского ранга. Вообще была тенденция чтобы (использую понятную аналогию) за армейским генералом смотрел полковник КГБ. Отсюда парадоксальная ситуация, когда под командованием Луция оказался Татион, который выше по званию — это отражает соотношение реальной власти почету чина. Численность подразделений: Если с иерархией званий удалось справиться без поллитра, готовьте бутылку сейчас. Я предупредил. Прежде всего разберёмся с терминологией. В обобщённом разговорном смысле любое подразделение достаточной величины считается легионом, разница существует только на бумаге. То есть возможна фраза в духе: "легионы на марше остановились, но когда трибун велел разбить лагерь, ауксиларии отказались заниматься фортификационными работами". Речь в данном случае понятное дело идёт вот ауксилиях, пехотных подразделениях из варваров. Или даже "за беглецами отправили легион, всадники настигли их за пару часов". Речь, понятно, об отряде всадников. Также любое пехотное подразделение называют "нумерами" или по гречески "арифмами" (вероятно в данном случае имеется в виду "список военнослужащих"). Не следует путать это с нумерами эпохи ранней Империи, когда так называли подразделения варварских наёмников. Любой пехотный отряд можно обозвать "манипулом" — это слово уже архаизм без специального значения. И вообще любое подразделение вплоть до кавалерийского можно обозвать "когортой" — но вот у этого термина значение ещё есть. Наконец любой кавалерийский отряд можно обозвать "турмой". Самый сложный термин для восприятия — cuneus, клин. Этот термин не обозначает вообще ничего, он восходит к тому, что варвары воюют клиньями. Каждое племя — клин. В результате в зависимости от контекста, "клин" означает как наступательный порядок катафрактов, абсолютно любой римский или варварский отряд независимо от построения или рода войск, или вовсе шайку разбойников, равно как толпу восставших. "Разбиться по клиньям" — фразеологизм, обозначающий "разделиться на небольшие отряды". В своей терминологии вероятно путались сами римляне. Иногда в источниках встречается наименование пехотного отряда турмой. Август Юлиан поступил в своих письмах и вовсе просто, став называть всё подряд арифмами. В римской армии существуют два основных типа пехотных подразделений: легионы и ауксилии. Вторые отличаются тем, что набираются из варваров, воюющих сообразно своим воинским традициям, их условно не учат воевать "по римски". Численность может разниться от 300 человек (такова например численность легионов в Африке) до 1500 человек. Отсюда ситуация когда одну крепость могут защищать три легиона и речь о гарнизоне где-то в тысячу человек. Вообще поздней Империи явно не хватало солдат — восстание Фирма в Африке давили два легиона и несколько местных отрядов, общим числом в 3500 человек. Численность ауксилий столь же расплывчата и примерно равна численности легионов (500-1500). Отсюда тенденция пехотным подразделениям воевать попарно и разбивать общие лагеря. Римляне решили что это слишком сложно и придумали термин "Пехота" (milites), характеризующий вообще любое подразделение. Когорты в поздней Империи обычно редко превышают 100 человек, пеших или конных. Фактически когда речь идёт о когорте, применительно к периоду после Константина, обычно количественно говорится о том, что раньше называлось центурией. Качественно когорта исчезает как составная часть легиона и теперь обычно обозначает гарнизон лимитанов. С этим связаны пассажи военного законодательства, по которым "служащие в легионах получают 700 денариев в год, а в когортах 400 денариев". Для периода ранней Империи такое утверждение звучало бы совершенно маразматически, ведь легионы состояли из когорт. Для нашего означает, что лимитаны получают меньше. Поэтому же когда к Луцию приходит когорта рипенсов (всего из нескольких десятков человек) под командованием младшего трибуна — речь о гарнизоне небольшого форта. Не стоит пытаться думать как эта когорта вписывалась в более крупное соединение — такого её использования просто не планировалось. Из кого же состоят легионы/ауксилии? Вероятно для удобства перебросок основным подразделением становится схола (не путать с дворцовой схолой, хотя оба термина имеют одинаковое происхождение) — около 300 пехотинцев или всадников. Отсюда на первый взгляд непонятные должности командиров "полутора центурий", "двух центурий" — они становятся основой для распределения командования внутри схолы. Ниже идёт соответственно центурия под командованием центенария. Низшее звено схолы это контуберний, буквально палатка, вмещающая десять человек с одиннадцатым — деканом. Основные типы кавалерийских подразделений — турмы, алы и вексилляции. В среднем по больнице турма — около 350-500 всадников. Первая цифра более справедлива если речь идёт о тяжёлой кавалерии, вторая — о конных лучниках. Но важно понимать, что это значение термина работает в случае если речь о самостоятельном подразделении. Ала — Подразделение конных пограничников, насчитывает десять турм, но турма в данном случае используется в устаревшем значении и насчитывает всего около тридцати всадников. Таким образом в але около трёхсот всадников. Вексилляции — турмы или алы названные по-другому. Те же 300-500 всадников. Разница в том, что вексилляция это кавалерия соответствующих легионов, выведенная в III веке из их состава (в наш период у легиона нет конницы, подразделения пехоты и кавалерии не связаны никак). Римляне решили что назвать одно подразделение в 300-500 всадников тремя разными терминами слишком просто и придумали слово "Всадники", которое стало обозначать кавалерийское подразделение любого размера. Срок и условия службы: Поступив на службу, призывник около года считается тиро — рекрутом. В это время он не получает полного жалования и может даже попасть в слуги к какому-нибудь офицеру (правда обычно такое бывает если рекрутов больше чем требуется). Тиро не вносят в списочный состав подразделения, пока не освободятся места в результате отставок, болезней или смертей. Впрочем, проблема была скорее обратной — катастрофический недобор. На обучение отводятся 3-4 месяца. Потом солдат клеймят (для исключения дезертирства), и заносят в списочный состав. Обучением занимается особый офицер — кампиген то есть главный по кампусу. Кампус это плац для обучения солдат при лагере. Обучение включает в себя умение двигаться прислушиваясь к звукам труб и флейт в едином темпе (для всадников в конном строю), строевые упражнения, метание дротиков-плюмбат, фехтование. Варвары-новобранцы также в обязательном порядке учат латынь – хотя бы в достаточной степени для принесения присяги. Присяга для всех солдат сделана по христианскому образцу, это клятва во имя Отца, Сына и Святого Духа, а также величия императора, выполнять всё, что прикажет император, никогда не бросать службу и не сомневаясь принять смерть за Империю если понадобится. Последний пункт самый важный — чтобы принести присягу, солдат подносит лезвие клинка к собственной шее, подчёркивая готовность отдать свою жизнь в любой момент. После принесения присяги солдат получает освобождение от налогов. После пяти лет службы солдат Комитата получает освобождение также для отца, матери и жены, а рипенс только для жены. Жалование солдат очень небольшое, его выдают за каждый месяц службы, но три раза в год, в январе, мае и сентябре. При этом за каждый третий месяц жалование платится не деньгами, а продовольствием, это та-самая аннона. Денежное жалование (стипендия), составляет для лимитана 400 денариев в год, для всадника или легионера же 700 денариев в год. Это очень мало, потому что когда при Северах (ещё в ранней Империи) жалование устанавливали в 600 денариев то имелась в виду реальная монета. В наши годы покупательная способность денария сильно упала – даже такой монеты больше нет, это счётная единица в 1/1000 солида. Так что хотя вира, данная Луцием Архипу глобально и не космическая (всего пара боевых коней или наложниц модельной внешности), но Архипу с жалованием в 700 денариев предстоит даже отдавая Тиесту всё своё жалование, платить ещё около 20 лет. У нас нет сведений о том как в результате повышений по службе растёт жалование, но если перенести (оснований для этого нет, но лучше рассчитать так, чем никак) рост натурального содержания на деньги, то получится, что циркитор или биарх получает вдвое больше солдата, центурион в два с половиной раза больше, дуканерий в три с половиной, сенатор в четыре раза больше, а примикирий в пять раз больше. Естественно такие цифры не учитывают также подарки, которые периодически делались солдатам от имени императора. Такие подарки, именуемые донативом, выдавались на каждый год правления Августа (особо на юбилеи), на день рождения Августа и в годы, когда Август был консулом ещё и на консульство. Для всадника и легионера комитата донатив на юбилей Августа составлял 1250 денариев (для лимитана — всего 250). Донатив на случай прихода Августа к власти выдавался раз в пять лет и был главным источником дохода солдат непропорциальным всем остальным доходам — он составлял пять золотых солидов. Экстраординарно донатив могли выдать если Август становился консулом, по случаю важной военной победы или по случаю окончания войны. Это делает виру Архипа более реальной, если конечно забыть, что Валент не проживёт ещё пять лет. Служба в действующей армии со времён Константина длится не менее 24 лет. По прошествии этого срока, солдат мог выйти в отставку, но многие служили и по 40 лет. После выхода в отставку, ветеран получал ряд привилегий — иммунитет от налогов и возможность занять заброшенные и никем не обрабатываемые земли с условием их обработки. Участок можно было занять большой — двадцать югеров (в одном югере 240 римских футов длины и 120 ширины). Ветеран занимающийся обработкой земли получал полный иммунитет к государственным повинностям, а также сумму на обзаведение хозяйственным инвентарём в 25 тысяч фоллов. Это много — около шестисот солидов золотом. Дополнительно государство выдавало двух быков и сто модиев (девятьсот литров в современных мерах) различных посевных культур. Правда сто модиев получали только протекторы, остальные по пятьдесят. Если же ветеран желал заняться торговлей, ему даровали освобождение от таможенных пошлин для себя и сыновей, освобождение от налога золотом на города (хрисаргира) на 15 солидов. Комплектация: Римская армия сильно отличается от таковой в период ранней Империи. Прежде всего сильно упал престиж военной службы. Войн, особенно гражданских, стало больше, и они стали куда кровопролитнее. Если в ранней Империи для восполнения потерь (речь не только о погибших в войнах, но и о вышедших в отставку, больных или калеках) достаточно было набора 240 человек в год, что можно было сделать за счёт добровольцев, а военный призыв был экстренной мерой, то начиная с III века призыв становится основой комплектования армии. Но выглядело это жутко — поскольку подлежали призыву все граждане достигшие двадцати лет, то "военкомат" мог прийти за любым, кого сочтёт пригодным для исполнения воинского долга. Чтобы быть пригодным нужно: — Быть в возрасте 19-25 лет. Либо 19-35 для солдатских детей, уклонившихся от призыва. — Быть ростом не меньше 165 см для службы в пехоте и 172 см для службы в кавалерии. — Быть способным держать оружие. Многие призывники из Италии отрезали себе большой палец правой руки из-за чего эта область была известна на всю Империю своими "самострелами". Систематизировал систему призыва Диоклетиан. Он обязал каждого землевладельца с наделом от 500 до 750 гектаров поставлять в армию одного рекрута. Землевладельцы с меньшими наделами объединяются в консорциумы, члены которых по очереди отправляют рекрутов, получая за это от остальных членов консорциума собранные в складчину выплаты. При этом чтобы избежать подстав есть правило, из каждой семьи берётся только один рекрут. То же правило действует для деревень. Одна деревня — один рекрут. Хозяйства больше 500-750 гектаров выдают больше одного рекрута по квоте (разной для разных провинций). Призыв проводится де юре ежегодно, де факто когда семья поставила рекрута, она получает освобождение от этой повинности минимум на пять лет. Долгое время можно было выставить заместителя-добровольца, но в 375 году появился новый военный закон, обязующий землевладельцев выставлять рекрутов из числа собственных колонов. Колон — это что-то вроде крепостного, он не может покинуть землю, которую обрабатывает, но и его нельзя согнать с этой земли, причём он даже передаёт эту землю по наследству. Хозяин колона получает от него выплаты (строго фиксированные), но сверх этого не может требовать никаких личных услуг. Например колоны совершенно свободно женятся, а если хозяин увеличивает выплаты то могут пойти в суд. Также закон 375 года официально установил для каждой семьи размеры суммы, выплачивая которую можно откупиться от армии. Отдельные правила для куриалов, имперской элиты. Вместо поставки рекрутов они выплачивают ежегодный военный налог и обязаны по требованию властей выполнять экстраординарные повинности — обычно это постройка мостов или поставки. При этом существуют некоторые провинции, где мобилизация полностью заменена военным налогом для всего населения. Например восточные провинции собирают рекрутов из Фракии, Малой Азии и Малой Армении, а богатейшие Египет и Сирия только откупаются. На Западе основные источники рекрутов это Галлия и Италия. Сделано это чтобы не нести колоссальные расходы по доставке солдат к местам дислокации воинских частей. Также отдельные правила для детей солдат. В 20 лет сын солдата обязан явиться на призыв и поступить в армию. Римляне обосновывают такой закон тем, что ветераны не платят налогов, получают землю и вообще имеют ряд особых условий от государства. При этом именно солдатские дети составляют основную массу призывников. В игре так на службу поступил например Татион. До 370 года у Гектора тоже была реальная возможность откупиться, выставив за себя добровольца, но Валентиниан отменил и это окошко. Ещё один источник военнообязанных это леты — варварские племена, поселившиеся в Империи в поисках защиты, или посаженные на землю пленники. Их селят на заброшенных императорских землях на правах государственных колонов — они лично свободны, но платят налоги и поставляют рекрутов. При этом леты (обычно это германцы) сохраняют нравы своего народа, почитают своих богов и печально известны тем, что когда соплеменники грабят соседние земли, регулярно не против вспомнить прошлое и хорошенько пограбить римлян вместе с интервентами. Важно понимать, что леты принудительно впихиваются в рамки Римского землевладения — есть даже особые чиновники занимающиеся всеми связанными с ними вопросами. Существует и ещё одна категория варваров-переселенцев — гентилы. Это добровольные переселенцы на земли Империи, по договору получившие право на самоуправление. Они абсолютно не романизированы, живут по своим порядкам и законам — на них не действует даже религиозное законодательство, так что даже в христианском Риме гентилы спокойно приносили жертвы. Римские власти панически боялись что гентилы не будут жить изолированно, а начнут влиять на население, поэтому например брак между римлянами и гентилами карался смертью. В основном такие условия давались сарматам-переселенцам или африканским бедуинам, и видимо связаны были с их кочевым образом жизни, не позволяющим посадить кочевников на землю. Гентилы пользовались всеми льготами ветеранов, но и правило солдатских детей на них действовало строго. Особенно широко используется помощь гентилов при охране африканской границы — в Африке почти нет когорт, зато есть 36 препозитов лимеса, каждый из которых отвечает за охрану определённого участка границы гентилами из местных племён. На востоке в качестве гентилов нанимаются например арабские племена. Призывников и солдатских детей отправляют в основном в гарнизонную службу лимитанами, в то время как леты пополняют ряды действующей армии. Причина в том, что новобранцев нужно было тренировать, а варвары с детства обучали своих детей воинскому искусству. Армия также пополняется за счёт новобранцев-варваров внеимперского происхождения — при этом им сразу же дают гражданство. Такова например ситуация с Эморри — спекулятором, получившим гражданство так как по бумагам считается что он поступил на регулярную военную службу. Рим также регулярно нанимает наёмников на время кампании и распускает после её окончания, такие варвары приходят со своими вождями. Например в битве при Мурсе за Магненция дрались франки и саксы, а за Констанция — готы. Не стоит путать всё вышесказанное с федеративным договором. Федераты живут на своих землях, по своим законам, никак не контактируя с Империей — при этом они получают от неё регулярные выплаты деньгами, продовольствием и прочими подарками, за что обязуются в военное время выставлять отряды в римскую армию. В 332 году такой договор был заключён с тервингами. Готы-тервинги были в целом верными федератами Констанция и Юлиана, поставляли не только свою армию и наёмные контингенты, но и рекрутов в регулярные римские подразделения. Разругались они с Валентом когда поддержали "законного наследника" Прокопия. Чтобы отделить подразделения, которые собраны целиком из варваров, воюющих сообразно собственным традициям, был придуман термин "ауксилия". В наш период так часто называют любой отряд вообще, но первоначальное значение именно "отряд варваров воюющих по варварски". Рекрут может сам выбрать будет служить в легионе или ауксилии. Последние впрочем известны крайне низким уровнем дисциплины и презрением к любым фортификационным работам. Офицерами в ауксилии назначают как местных вождей, так и римлян, поскольку варварская элита обычно поступает не в ауксилии, а в регулярные вексилляции (в наш период уже самостоятельные кавалерийские подразделения). Разобравшись с тем, как комплектовались войска перейдём к делению непосредственно подразделений. Элиту армии составляет Комитат — обобщающее название для дворцовых схол и протекторов-доместиков (см статью про общегосударственный уровень). Их же иногда называют "палатинами". Очень часто почётное именование "комитатенов", "псевдокомитатенсов" или "палатинов" дают и отличившимся в боях регулярным подразделением, что порождает для исследователей адскую путаницу, поэтому если читая интернет найдёте где-нибудь на границе палатинскую вексилляцию — не удивляйтесь))) Главное отличие такого "наградного" Комитата — именно эти подразделения являются преимущественными для службы детей ветеранов. Иногда эти подразделения ещё и делят на старшие и младшие — так бывает когда спустя определённый срок создают дополнительное подразделение с тем же названием, например, чтобы дать сыновьям ветеранов служить в том же подразделении что их отцы. Основу военной организации составляют Лимитаны, войсковые соединения, основная роль которых — охрана границ. Подразделения лимитанов постоянно находятся в тех провинциях, в которых они сформированы. Лимитаны не обрабатывали землю, и по большому счёту занимались только тем, что караулили границу, потому служба в их рядах считалась наименее престижной. Именно её обычно называют "службой в когортах". Рангом выше стояли рипенсы, речные гарнизоны на Рейне и Дунае. Им куда чаще чем прочим лимитанам приходилось обнажать сталь, потому после службы в Комитате, именно рипенсы являются наиболее почётными войсками, туда также могут брать детей ветеранов. В случае похода отряды рипенсов являются частью действующей армии и вообще считаются наиболее боеспособными частями. Татион и Архип служили именно в рипенсах. А вот Требоний был лимитаном, после того как в ходе службы в Германии выпал из рипенсов. Продвижение по службе для солдата обычно связано не только с подъёмом по званиям, но и с переводами из лимитанов в рипенсы, из тех в наградной комитат, дальше в протекторы или даже в одну из дворцовых схол. Впрочем, никто не отменял и служебный рост в своём подразделении. Наградная система обычно связана с денежными подарками, фалерами или венками за определённую степень героизма. Самые крутые награды из партии у Татиона. Наиболее распространены наградные золотые ожерелья и браслеты, плащи, фибулы, кольца, пояса. Без наград в например в протекторы не брали, так что заработать их было важно. Снабжение:Важно понимать, что римская армия очень сильно привязана к местам постоянной дислокации — например, на всю Империю есть только 20 крупных оружейных мастерских на Западе и 15 на Востоке, и расположены эти оружейные заводы (они так и называются — фабрики) в основном в прирейнской Галлии, во Фракии и на восточной границе. Система задумана так, чтобы на каждый важный участок границы приходились два оружейных завода, изготавливающих холодное оружие, щиты и доспехи. На Западе есть также мастерские по изготовлению луков и стрел, потому мастерских и больше. На Востоке же лук был основным оружием, и потому можно было закупать вооружение у местных мастеров без необходимости централизации производства. Обмундирование солдатам тоже шьют особые мастерские, сеть которых подчинена комиту священных щедрот. Однако, видимо речь о специальной одежде поскольку повседневными туниками и плащами солдат обеспечивали местные жители в виде особой повинности. Каждый раз когда солдат получал аннону, он получает также новую обувь, тунику без рукавов, тунику с рукавами и новый плащ. Поставки одежды, оружия и продовольствия в наш период ещё не перешли к магистру оффиций — ими ведает префект претория, а более локально викарий провинции. Транспортировку оплачивают местные куриалы. Императорский конюший руководит сетью конных заводов, снабжающих армию лошадьми. Видимо этих лошадей не хватало, так как с императорских доменов, Испании, Африки и Сардинии взимался особый налог лошадьми — впрочем, его тоже можно было платить в денежном эквиваленте. С 367 года денежный эквивалент боевого коня — двадцать золотых солидов или около двадцати тысяч денариев. Позднее выкупная сумма менялась от 15 солидов для Триполитании до 23 в императорских доменах. Но важно понимать, что эта сумма всегда даётся с наценкой почти в 50%, так, 7 солидов из налога шли всаднику на покупку резервной лошади. Был и особый налог на сенаторов — раз в пять лет каждый клариссим должен отправить в армию двух лошадей, а спектабиль трёх. Но даже с учётом этого лошадей не хватало, так что с 326 года новобранец, пришедший в армию со своей лошадью автоматически становился всадником. Потому у Луция и Требония не было вопросов где служить. Кстати, с этим связан ляп модуля. Луцию при поступлении в agentes in rebus дали звание цирцитора. В действительности такое звание получал каждый призывник, который приходил с двумя лошадьми или лошадью и рабом. Вооружение: Обмундирование солдат состоит из кожаных башмаков с ременной шнуровкой (их называют кампаги). Подошва трехслойная, подбита гвоздями. Под ботинки римляне надевают шерстяные носки, причём все дошедшие до нас римские носки окрашены в яркие цвета. Ещё римляне наконец заимствовали шерстяные штаны — в основном потому что варвары просекли что римляне их не носят и стали активно набегать зимой. Правда сами римляне штаны всё ещё считают варварством, носить их в столице это верх эксцентричности. Голени обычно обматывают длинной лентой из льняной ткани. Ещё одно новшество — шерстяные или кожаные подшлемники. Наряду с этими новыми элементами костюма остаются в ходу традиционные туники до колен. Зимние из шерсти, летние из льна. Туники украшают декоративной тесьмой. Обычно туника белая, у офицеров красная. Помните историю про красную рубашку? Вот это оно. Поверх туники надевают обшитый кожей поддоспешник из шерсти, льна или войлока. Его главная задача — прикрыть тело от кольчуги, но также благодаря кожаной обшивке это дождевик. Называют такой поддоспешник торакомахом. Обязательно присутствует кожаный пояс. Наконец завершает костюм плащ типа хламида, оставляющий открытым правую сторону тела. Крепится такой плащ фибулой, потому наградная серебряная фибула — первое, что отличает хорошего солдата. Офицеры всегда носят фибулы из золота. Теперь о шлемах. В наш период наиболее распространены пехотные шлемы вот такой формы — ссылкаОни закрывают всю голову кроме глаз, носа и рта. В игре я называю их касками, но важно понимать, что его не синоним каскам легионеров ранней Империи. Все ещё существует лорика сегментата, но лорики стали куда грубее. В них меньше пластин, а сами пластины больше. Выглядит этот доспех как-то так — ссылка. Впрочем, Лорику постепенно вытесняют кольчуги и чешуйчатые панцири. Щит теперь имеет овальную форму (круглую у всадников). На вооружении всех легионеров появляются поножи. В кавалерию с востока пришли мускульные тораксы и композитные шлемы. Последние бывают как простые, которые делаются путём крепления двух пластин к гребню, так и состоящие из множества элементов — нащечников, тыльника, назальной пластины... При этом фабрики не всегда делали шлему подбивку, так что ушлые римляне придумали подшлемник. ссылкаУстановка гребня на шлем вероятно отличала офицеров начиная с центенария. Важно понимать, что римская армия сильно зависит от военного завода, который снабжает то или иное подразделение, местных традиций — единого стандарта не существует. Так, на Рейне активно ходят копья германского образца с двумя зазубринами. Возникает ситуация когда в одно время на востоке солдаты ходят в чешуйчатых панцирях и композитных шлемах, в Италии в лориках, а в Галлии в кольчугах. Правда Лорика сегментата, даже в поздней версии уже скорее анахронизм — мы знаем, что в них выступили под Адрианополем некоторые готские воины захватившие римскую оружейную фабрику, но даже сами римляне уже были иначе, так что вероятно варвары просто раздобыли старые, возможно, списанные и лежавшие на складах доспехи. В среднем по больнице римляне носят скорее кольчуги. Мы также знаем, что конница обычно носила чешую, а вот протекторы щеголяли в сияющих позолотой мускульных кирасах. Основное наступательное оружие — копье, длиной 175 сантиметров или чуть больше. Пилумы вышли из употребления, уступив место спикулумам — тяжёлым метательным копьям, вроде тех, которыми стреляют баллисты и скорпионы (их тоже называют спикулумами). Пехота в основном отдаёт предпочтение плюмбатам и верутумам. Верутум — метательное копье в один метр с двенадцатисантиметровым трехгранным наконечником. Абсолютно интернациональное оружие — помимо римлян его используют сарматы, готы и германцы. Напротив, плюмбата — совершенно уникальное явление. Фактически это дротик, используемый иллирийцами, и ставший основным оружием частей, происходящих из Иллирии, солдаты которых носили по пять плюмбат. Фактически это стрела с металлическим шипованным грузом на отдалении от наконечника, так ещё и оперенная. Метают её держа за конец древка, на манер ножа — в упор. При этом оружие делалось так, чтобы при промахе и падении оружия на землю, враг мог наступить на груз и поранить ноги о выступающие шипы. Существовал и другой тип плюмбаты, без шипов зато с зазубренным двенадцатисантиметровым наконечником. Её метали с помощью специального ремня вроде пращи на 70-80 метров. Благодаря свинцовому грузу штука была смертоносная, но широкого распространения не получила. Позднеримский лук относится к композитным, в его изготовлении используются помимо дерева сухожилия и пластины из оленьего рога. В результате оружие било на расстояние в 175 метров (это не дальность прицельной стрельбы, а именно максимум). Чтобы сохранить лук, вне боя с него снимали тетиву, которую натягивали по скифски, держа лук под ногой. Правда сами римляне изобретателем этого приёма считали Одиссея — помните миф о том, как никто не мог натянуть его лук?) Колчаны цилиндрические, вмещают 30-40 стрел. В результате контакта с гуннами, луки которых били дальше и имели большую дальность прицельной стрельбы (считайте это маленьким спойлером, но помните, что персонажи этого пока не знают), для римлян встанет проблема улучшения луков, и они придумают соленарий, трубку с прорезью для тетивы, позволяющую стрелять укорочёнными стрелами на большее прицельное расстояние. За счёт меньшего веса и лучшей аэродинамики, такая стрельба будет куда более точной. И стрелы будут-таки долетать до проклятых кочевников, пробивающих доспехи со ста метров. Особых подразделений пращников уже нет, однако, пращи из конского волоса иногда встречаются при обороне городов, из них метают камни или свинцовые пули. Ещё реже встречается фустибал, длинный шест с привязанной к нему пращой, который позволяет метать камни и пули ещё дальше. Зато существует арбалет, который называется аркубаллистой. Бьет на 75 метров прицельно, но очень долго заряжается с использованием обеих рук и даже обеих ног, оставляя стрелка беззащитным. Увеличенная версия арбалета называется манубаллистой, из неё стреляют поставив на треногу, но её возможно носить и в руках. Ещё большую версию аркубаллисты устанавливали на телегу, она называлась карробаллистой. Стреляют из всех трёх стрелами вдвое меньшем и вчетверо толще стрел для лука – болтами. И наконец собственно баллиста — уже осадное орудие, метающее зажигательные снаряды. Отряды баллистариев встречаются достаточно часто, но в основном при осаде или обороне крепостей. Хотя при Аргенторате за Юлиана сражался отряд баллистариев, но речь максимум о сотне. Такова же судьба и онагров, римских машин, метающих камни в 40-80 кг или горшки с зажигательной смесью. Кстати, обслуживающий его персонал тоже назывался баллистариями. Основной меч — Спата, с общей (включая рукоять) длиной 70-90 сантиметров и шириной клинка в 5-6 см. Характерная черта спаты — навершие на рукояти. Простое эллиптическое если без понтов, резное и фигурное если вы Луций Цельс Альбин. При этом римляне спатами вероятно даже фехтовали. В литературе (а римляне читать любили) герой даже использовал спату вместе с полуспатой — узким коротким мечом. Так что любителям сочетания рапира-дага есть чем порезвиться в нашем отсталом IV веке. А вот кинжалы в отличие от полуспат уже в бою почти не используются, их все ещё носят, но скорее для добивания раненых и пленных. Галльские легионы и моряки иногда использовали даже двухлезвийные секиры. Но к этому оружию римляне относились с пренебрежением, равно как к булаве, которую использовали только вспомогательные отряды из Палестины. Со времён Диоклетиана появляются фабрики, делающие комплект оружия клибанариев и катафрактариев, тяжёлой конницы (в наш период их четыре на всю Империю). Статус первых был выше, потому что они использовали более совершенное вооружение. Дело в том, что катафрактов римляне украли у сарматов, примерно при Диоклетиане. Но потом Констанций повоевал с персами и понял, что что-то идёт не так. В итоге Август затребовал себе персидский доспех, надел его и вдоволь порубился, убедившись, что он лучше используемого катафрактами. Так началась масштабная программа перевооружения по персидскому образцу. Какое-то время старые и новые части сосуществовали. Впрочем, римляне сами их путали. К концу IV века все три термина (катафракт, катафрактарий и клибанарий), окончательно станут синонимами, перевооружение завершится. На голове панцирного конника композитный шлем с железной маской, тело защищает особый тип торакса из четырехугольных пластинок, наложенных друг на друга, руки прикрывают маника — рукава из металлических полос — и кольчужные рукавицы или кожаные перчатки. Ноги укрывают набедренники, поножи и сапоги из металлических полос. Всё это соединяется воедино кольчугой так что образуется сплошной доспех. Клибанарий забирался на лошадь исключительно с помощью слуги и вообще для службы в этой коннице требовалась огромная сила и выносливость. Коня защищали бронированная попона и металлический налобник. Оружие клибанария по сарматскому образцу — двуручное копье длиной 4 - 4.5 м. Вспомогательное — спата. Роль лёгкой конницы вероятно всецело отдана конным лучникам, гиппотоксотам (иногда их впрочем называют просто сагиттариями или просто эквитами). Они используют асимметричный составной лук и спату как вспомогательное оружие, носят составной шлем и панцирь, но в целом их вооружение заметно легче чем у клибанариев. Иногда появляется также конница, носящая пехотное наименование "скутариев" (щитоносцев) — вероятно основное значение такой конницы заключается в использовании щита. Например есть теория что именно такими скутариями были носящие это название дворцовые схолы. Я выше указал её как пехотную, это ошибка. В целом все отряды можно разделить на: Ланциариев — Пехота с копьями и щитами. Сагиттариев — Пехота с луками. Если новобранец не умел стрелять из лука ему давали дротики. Баллистариев — Обслуживающий персонал метательных машин и отряды арбалетчиков. Клибанариев — Сверхтяжёлую конницу, катафрактов 2.0. Катафрактов — Тоже сверхтяжёлую конницу, но с устаревшим вооружением. Скутариев — Лёгкую ударную конницу. Гиппотоксотов — Конных лучников. Сигналы: Подаются обычно трубой в пехоте и горном в кавалерии. Походные сигналы обычно подаются флейтой. Разнообразие инструментов нужно чтобы солдаты различали сигналы, подаваемые например пехоте или коннице, походные или обозначающие начало боя. Если посреди марша, среди свиста флейт, внезапно раздаётся труба — это значит что мы уже не шагаем, на нас напали и нужно срочно вставать в боевой порядок.
-
Обожаю тщательную подготовку мастеров к играм. Если не ставить плюсы за такие посты, то я уже и не знаю за что можно ставить.
|
Эрвиг
Хозяйка незамедлительно поднимается, хрустнув суставами — а может зубами между ног. По её лицу видно, что предложение ей понравилось. — Дай-ка я тебя поцелую. Прогудело это существо, тяжёлыми шагами борца устремляясь к тебе...
Иногда в бегстве нет позора. Сейчас именно тот случай. Спустя четыре или пять улиц наконец удалось остановить собственные бегущие ноги. Отдышаться.
Кажется, римским гостеприимством ты наелся на несколько десятилетий вперёд. И они ещё за это платят? Да если бы тебе самому заплатили... Нет, по женщинам ты конечно соскучился, но не настолько.
Запоздало, вдруг понимаешь, что заблудился. Незнакомый город, незнакомые улицы, а Аспург, вместо того, чтобы указать ориентиры, только рассказал, как найти бордель... Бррррр...
Шумный, говорящий на десяти языках, полный равно людей и рабов, Новиодун, вдруг показался слишком... Слишком. Что за город где даже если забраться на забор не видно собственного дома? Где люди не знают друг друга, а если и знают, то не могут понять. Где друзья, желая приятно провести время, идут не не охоту, а вместе испражняются.
И вот на это ты променял родной Ойум? Разве даже гунны не были бы лучше?
Ты чувствуешь как скачет мысль в голове. Разные образы. Разные темы. Поворот налево. Поворот направо. Чем больше блуждаешь, тем тревожнее себя чувствуешь. В лесу каждое дерево родное, а здесь все дома одинаковые — побелённые, с красными черепичными крышами, даже ограды одни. "Западня, западня..."
Внезапно, ты видишь хромого нищего, сидящего посреди улицы и неестественно выставившего перевязанную ногу. "Дурак, ему же её переедут" — только успел ты подумать, как понял, что знаешь этого человека.
Вы живёте в одной комнате.
Аделф Иэком Регул. Личный врач магистриана.
Теперь он сидит на улице и, кажется, не может встать.
Аделф
Попытки идти закончились предсказуемо — в какой-то момент ты пошатнулся. Оперся о костыль всем весом. С трудом привалился к ближайшей стене и сполз на землю.
Второй раз за последние дни ты оказываешься один в незнакомой среде. Как назло и улочка попалась безлюдная, сплошь жилые дома, и ни одной лавки — а значит нет и прохожих.
Разминаешь ногу. Кажется, нога вздулась. Оттого так и больно... Рановато, рановато ты пошёл куда-то без сопровождения. Может стоило попросить у Аврелиана носилки и взять рабов для сопровождения?
Внезапно, ты чувствуешь чей-то взгляд. В другом конце улицы вырастает фигура. За ней ещё одна. И ещё. Ты пока не можешь рассмотреть этих людей, но ощущаешь исходящее от них зло. Хищники водятся не только в лесах. И они приближаются.
Но когда между вами остаётся каких-то шагов двадцать, прямо возле тебя вырастает мускулистая фигура гревтунга, друга Аспурга. Эрвиг — вот его имя! Вы не были друзьями, и все же он нашёл тебя, отыскал!
Вот только захочет ли защитить?
Эрвиг и Аделф
— Эй ты, дылда! Визгливо крикнул один из бандитов. Теперь ты можешь рассмотреть их. Смуглокожие, с тёмными, кудрявыми волосами. Евреи. — Это наша улица, и наш клиент! Найди себе другого калеку, а уж этим мы займёмся! Как по команде у всех троих появляются в руках клювообразные короткие клинки, называемые обычно "сика". Такой кинжал или короткий меч отличает резкий изгиб в середине лезвия — как у ромфеи. У главаря оружие в обеих руках.
Будет трудно. Да и стоит ли оно того?
Аспург
Девки нашлись. Правда не чистокровные римлянки — готки. Все продали себя в рабство из лагеря, где ты некогда был, лишь бы попасть в Империю. И совершенно добровольно готовы были работать лишь бы иметь кусок хлеба во рту — даже если это значило иметь и кое-что ещё.
Медленно и даже немного торжественно, они проводили тебя в комнату — обкуренную коноплей каморку без окон, зато расписанную сценами с участием, вот совпадение, мужчины и двух женщин.
Кажется запросы на "двойную работу" были не только у тебя, а девочки работали парой. Едва ли ты запомнишь их лица. Едва ли запомнишь имена.
Они отдавались тебе не слишком опытно, зато заботливо, как могут лишь молодые шлюхи, ещё не вполне отучившиеся видеть в госте мужчину, а не только мясо и монеты. В их движениях чувствуется усталость – ты не первый сегодня — но не истощение.
Ты продлил несколько раз. Давно не был с женщинами.
Давно не пил вина из их рук, не ел засушенные абрикосы и сладкий изюм, не любовался, как чтобы поддержать твоё мужество красавицы изображают игру друг с другом.
Обе плохо понимали латынь, но прекрасно реагировали на касания, незамедлительно следуя указанному направлению.
И не возражали. Чего бы ты не пожелал.
Проституцией в Риме может заниматься только свободная женщина — их освободили прежде чем отдать в лупанар. Но если клиенты будут недовольны, их выбросят на улицу — где девушек точно ждёт рабство.
Потому они угодливы. Первые переселенки своего племени в римском мире. Рим ясно объяснил чего ждёт от них. И возражения не принимались.
|
История I Луций
Август коротко рассмеялся и жестом велел стражу убрать меч — но ты так и не понял, остался император доволен или нет. Затем вы остались наедине. Тебе случалось в будущем видеть Юлиана, Иовиана, Валентиниана, Валента, но ни один никогда не говорил с тобой вот так, попросту, лицом к лицу. Государей окружали протекторы, будто сросшиеся с теми, кого защищали, и это, страх за свою жизнь, казалось совершенно естественным.
Констанций отличался. Всем своим видом и поведением, он словно приглашал к попытке убийства. "Хочешь? Попробуй," — Говорили его глаза.
— Нельзя править Империей и бояться Империи, Луций, — словно ответил на твой невысказанный вопрос Август, — Империя как собака, чует страх того, кто ведёт её. И кусает. Но нам ведь не страшны собаки, верно? Ты ставишь палку между собой и псом. Пёс попытается оттолкнуть её, прежде чем укусить. Так устроена вся собачья порода. Зная это... Ты можешь убить пса. Зная это же — пёс будет покорен.
Констанций сделал паузу, давая тебе пару мгновений обдумать сказанное им.
— Ты хорошо служил мне в прошлом. Был хорошей палкой, если тебя не обидит такое сравнение. Сегодня я произвожу тебя в мои агенты и присваиваю высокое звание циркитора. И раз уж отныне твоя власть будет отражением моей, и теперь у тебя самого у руках появится палка, я хочу быть уверен, что ты знаешь, как её использовать.
Циркитор — прыжок через ступеньку. Обычно новые агенты получают звание всадника. Видимо, твой отчёт если не добрался до императора то на что-то существенно повлиял в судьбе Галла. А может ты всё же сделал правильный выбор, не взявшись за меч.
— Чтобы управлять нужны три качества. Острый ум, крепкое тело и нерушимый дух. Уму можно помочь чтением, телу упражнениями, но дух невозможно закалить. Слабая палка ломается, Луций. Или уже сломана. Как и слабая рука. Не допускай слабости. Никогда. В конечном счёте это и значит быть моим агентом.
Констанций поднялся, ясно показывая, что аудиенция окончена. Ещё до того как ты добрался до Софрония, тебя настиг новый приказ — тебе поручалось искать прислужников Магненция в родной Иберии. А ещё (тут передававший слова Августа нотарий невольно стушевался) — Тебе нужна женщина. Скоро тебе отыщут невесту.
Позднее, ты не раз услышишь о том, что достичь успехов на интеллектуальном поприще императору мешала "тяжеловесность" его ума. Эту формулу вроде как изобрёл один из протекторов-доместиков по имени Аммиан. Августу шутка понравилась, потому шутник был попросту услан на восток, поражать своим красноречием персов.
Невеста нашлась быстро. Ей стала Юлия Анния Басса, малолетняя племянница римского викария Юния Анния Басса. Девочка была сиротой — её отца казнил Магненций, арианкой, а самое главное ей не было и двенадцати лет. Очевидно, брак решал сразу три проблемы — позаботиться о сироте из старинного рода, висящий камнем на римском викарии, ввести тебя в ряды аристократии, чтобы обосновать твоё будущее возвышение, и привязать тебя к поддерживаемому Августом арианству. Отказ не принимался.
Вскоре Юлия переехала в твой дом. Странный это был брак. Многие мужья предпочитали заключить обручение с юной девой, чтобы воспитать её кроткой и послушной в своём доме. Но даже когда девочку признают совершеннолетней и вы поженитесь, думать о ней как о жене как-то не будет получаться. Скорее, как о младшей сестре или вовсе дочери. И будет о твоей семейной жизни.
Ты ловил изменников. Ловил колдунов. Делал полезное для Империи дело. Это важнее всего. В тот период тебя в основном кидало по Италии, Иберии, Африке, один раз преследование секты чародеев завело в Египет... Ты был занят важной работой когда Констанций сделал Цезарем младшего брата Галла — Флавия Клавдия Юлиана. История повторилась — Август даже женил его на другой своей сестре, Елене. Когда Юлиан побеждал алеманнов, ты как раз поймал десяток бывших сторонников Магненция на радость Софронию. О, в тот момент ты уже разобрался в характере ваших взаимоотношений! Для Софрония ты был открытием. Каждый твой отчёт шёл ему, а стало быть твои успехи были его успехами, и создавали повышения Софрония внутри иерархии магистрианов.
В 360 году ты как раз закончил дела в Египте и получил звание диарха, когда узнал новости. Август всё же допустил ошибку. Юлиан не стал ждать участи своего брата. Воспользовавшись тем, что "палка" Констанция развернулась в сторону Персии — император задумал поход на Ктесифон, который должен был сделать его власть над миром абсолютной — Цезарь поднял восстание и начал занимать одну провинцию за другой.
Тогда-то Август и вызвал тебя в последний раз, теперь уже в Тарс. — Август... Болен. С трудом выдавил из себя новость Софроний. — Как мне сообщили, он принял решение не воевать с восставшими, а продолжать войну с персами. Юлиан занял Италию включая Вечный Город. Я не понимаю... Это был единственный раз, когда твой начальник позволил себе секундную вспышку искренности. Всю его карьеру Констанций был крепкой рукой, направляющей палку в лице agentes in rebus. Теперь рука ослабла. Чувствуя приближение смерти и зная, что не имеет иных наследников кроме узурпатора Юлиана, Август отчаянно пытался упрочить своё наследие. Ты почти видел как пульсирует в его слабеющих мыслях одно слово.
"Ктесифон... Ктесифон... Ктесифон..."
Снова и снова ты будешь представлять как Констанция заставил себя, насквозь больного, сесть в седло.
"Не допускай слабости. Никогда."
Но впервые в жизни императора болезнь не отступала. Она становилась всё сильнее. Вскоре он уже лежал, но велел нести свои носилки. Усилием воли диктовал какие-то распоряжения, принимал лекарства. Воля и ум не изменили Констанцию даже когда тело подвело его настолько, что доктора не могли дотронуться до него.
Вскоре, Август явственно осознал что умирает. Что не будет триумфа под Ктесифоном, а единственное наследие, что останется по нему, это имя последнего царствующего сына Константина Великого, да шутки, будто всю жизнь он так увлечённо воевал с римлянами, что не присоединил к Империи не единой территории, не покорил ни единого народа. И это за двадцать четыре года правления — один его старший брат протянул всего три года, другой, младший, тринадцать лет, и оба были свергнуты.
Как говорят, Констанций спокойно продиктовал свою последнюю волю, которой оставлял всё государство Флавию Клавдию Юлиану. Потом закрыл глаза и больше их не открыл.
Вскоре тебе пришло весьма изящно написанное письмо за подписью бывшего примикирия нотариев, а ныне магистра оффиций Анатолия.
Империя в твоих услугах больше не нуждалась.
-
По совокупности. Интересная задумка генерация интерлюдиями, сложные выборы, плавное вхождение в темп и стиль. Качество постов тоже приятно удивило, но главное все-таки идея.
-
Обычно играешь в играх какого-нибудь "приключенца" без дома, без семьи, в лучшем случае эта семья - какие-то далекие папа-мама, брат-сестра. В твоих модулях неизменно у моего персонажа появляются родственники, которые играют важную роль, определяют характер, мышление, разные важные вещи. Это очень жизненно и интересно. В реальной жизни люди общаются с родственниками едва ли не больше, чем со всеми остальными вместе взятыми. И даже круто, когда эти родственники - какие-то не такие. Суровый отец, мировоззрение которого идет вразрез с мировоззрением персонажа, сосватанная императором жена, ударившаяся в религию мама. Это прямо уровень advanced, потому что кому-то это может показаться не оч, типа "почему мои родители не такие, как мне хочется". Но мне очень нравится. Нормально ли (с точки зрения персонажа) изменять жене, которую выбрали за тебя? Нормально ли бороться с деспотичным отцом, который тебя как будто не слышит? Нормально ли кинуть мать без мужика в доме и уехать на войну? Это места, где определяется характер персонажа, это Выборы, а не кого из безразличных персонажу людей убить первым.
|
Несколько слов о том, как управляется Империя: На самой вершине власти стоит, понятно, Август. О его решениях в римском праве сказано очень тактично — на них нельзя подать апелляцию потому что он сам есть тот, кому подают апелляцию. В наши христианские времена, Август уже не является богом, но власть его всё ещё божественна и стоит выше любого светского закона. Август на своё усмотрение назначает себе соправителя в ранге тоже Августа, либо признает его когда соправителя провозглашают. Так например случилось с провозглашением Валентиниана II произошедшим вне пожеланий Августов Валента и Грациана, но признанным ими. Обычно Августы делят между собой провинции и легионы, но не следует считать такое разделение строгим. С одной стороны у каждого Августа свой, хотя и единообразный, аппарат управления. С другой, формально государство остаётся единым, службы вроде государственной почты спокойно работают по всей Империи. То же касается монет (каждый Август чеканит свои, но все они единообразны и имеют силу). Наконец, самые важные эдикты, касающиеся жизни Империи, Августы могут подавать совместно. Так, Валентиниан и Валент много раз отправляли послания от имени их обоих. Исключительное право Августа — назначение себе младшего соправителя и одновременно наследника, носящего титул Цезаря. Цезарей может быть несколько, так, Константин Великий дал этот титул трём своим сыновьям и одному племяннику. Главные отличия полномочий Цезаря помимо необходимости выполнять указания Августа — Цезарь не может назначить себе наследника, а его власть ограничена определённой территорией. Например Констанций Галл, казнённый с подачи Луция, был Цезарем Востока. А Юлиан до мятежа — Цезарем Галлии. Также хотя Цезарю принадлежит высшее военное командование на данной ему территории, он не может сам назначать и смещать высших офицеров (как впрочем и чиновников). Однако, в судебной сфере на решения Цезаря можно апеллировать только к Августу. На момент событий игры Цезаря в Империи нет. Ни в одной. В дальнейшем мы будем рассматривать только один аппарат, как если бы в Империи был лишь один Август, но помните, что после смерти Валентиниана Августов стало три и аппарата тоже три. При этом Империя поделена так: Валенту принадлежит Греция, Малая Азия, Египет и Сирия с Палестиной. Столица Валента: Константинополь. Грациан получил Галлию, Испанию и Британию. Однако, ему всё ещё подчиняются военные соединения на территориях Валентиниана. Столица Грациана: Августа Треверорум. Валентиниан II получил Италию, Иллирию и Африку. Столица: Медиолан. Высший орган государственной власти — Консисторий. Это совещательный орган, помогающий Августу в принятии любых государственных решений. Постоянного состава этот орган не имеет, Август может ввести туда любого человека на собственное усмотрение. Однако, традиционно в Консисторий входят высшие управленцы Империи: — квестор священного дворца: главный юрист Империи). Ему полагается ряд помощников из Священной Скринии — Императорской Канцелярии. – магистр оффиций: босс Agentes in rebus, государственной почты, дворцовой гвардии, императорской канцелярии. — префект претория: Глава гражданской администрации высшей территориальной единицы. Вообще стоит понять, что префект претория не один, всего в масштабах всей Империи их четыре. Но под руководством Валента гражданский начальник всего один, префект претория Востока (куда входят все земли под властью Августа Валента). То есть применительно к нашей части Империи это премьер-министр. — комит священных щедрот: Главный финансист Империи. Именно он руководит государственными имуществами вроде монетных дворов, шахт, мельниц и таможен, собирает налог золотом (хрисаргир) с населения городов, налог золотом с провинциальных комитов. Под его руководством скринии — территориальные департаменты с представительствами в каждой провинции. — комит частных дел: Управляющий имуществами императора. Ведёт учёт прибывающих имуществ (например в виде дарений, или при отсутствии наследников), следит чтобы земли не расхищались, продаёт их и сдаёт в аренду. Под его руководством также находятся скринии — департаменты с представительствами в каждой провинции. — препозит священной опочивальни: Евнух, глава императорского двора. Ему подчинены все обслуживающие императора слуги, церемониймейстеры, экономы дворца и все придворные евнухи. — Два военных магистра один из которых носит титул "магистр пехоты", а другой "магистр конницы". Деление сугубо формальное, на самом деле они ничем друг от друга не отличаются. Опять же, магистров может быть больше, потому что они есть при каждой префектуре претория. Но поскольку Восток очень централизован их два. — Также в Консисторий могут входить любые лица по усмотрению императора. Обычно при этом они получают титулы клариссима и спектабиля (об этом чуть позже). Ещё одна часть центрального аппарата Империи: дворцовые схолы (scholae palatinae) В узком смысле это исключительно отряд дворцовой гвардии из около 300 человек. Под руководством Валента таких схол в узком смысле семь — Первая сходила скутариев, вторая схола скутариев, схола скутариев лучников, старшая сходила иноземцев, младшая школа иноземцев, схола щитоносцев катафрактов, младшая схола бронированных (речь о "паркетных" солдатах, обученных маршировать при церемониях). Существует и ещё одна очень небольшая схола всего в сорок человек — схола кандидатов. Это личная охрана Августа. Есть и другое гвардейское подразделение — протекторы-доместики, тоже элитное, возглавляемое комитом пехоты доместиков и комитом конницы доместиков. Между собой протекторы и доместики отличаются, хотя и подчиняются одним и тем же офицерам. Протекторы это заслуженные центурионы или легионеры, повышенные до гвардейцев, настоящие герои. Доместики же это отпрыски знатнейших родов Империи, для которых служба в корпусе замещает военную службу. Если протекторам за службу платят то доместики платят за поступление в гвардию сами, многие зачисляются на службу еще в детстве. Отличие протекторов-доместиков от схол в том, что они охраняют не исключительно императора, но многие гвардейцы придаются для охраны важным военачальникам или чиновникам вроде членов Консистория или наместников провинций.
Также определённая часть протекторов-доместиков очевидно защищала императорский дворец в столице, независимо от того, находился там император или нет. Всего этот корпус насчитывал видимо тоже около трёх тысяч человек.
Но если об отдельных лицах мы знаем, что служба в протекторах позволила им сделать карьеру и проявить себя (например Феодосий Младший в период Британской кампании по подавлению Великого Заговора служил протектором-доместиком при отце), то когда корпус протекторов-доместиков выступал организованной силой, то заканчивалось всё плохо. Паркетный полк плохо приспособлен для войны. В этом отличие от схол, в которые видимо действительно брали лучших из лучших.
Что символично, паркетные части протекторов-доместиков подчинялись военным магистрам. Как реальную охрану императора их никто не рассматривал. Но есть и две особенные схолы отличающиеся от гвардейских. Первая — Схола Нотариев. Нотарии формально должны вести протоколы заседания Консистория и зачитывание указов императора в Сенате. На практике это часто был способ ввести кого-нибудь полезного, в Консисторий и Сенат соответственно. На практике наиболее верное описание этой должности — "доверенное лицо Августа с особыми полномочиями". Так, нотарии могли доставлять особо важные послания Августа, арестовывать государственных преступников, заниматься дипломатией...
Внутренне схола нотариев возглавлялась примикирием нотариев, затем шёл его зам, секундикерий нотариев, далее преторианские нотарии, трибуны нотариев и наконец доместики-нотарии. При этом примикирий и секундикерий нотариев по рангу равны проконсулам, преторианские нотарии комитам, трибуны-нотарии равны викариям, а доместики-нотарии консулярам. Что значат эти непонятные слова – см раздел про гражданскую власть. Пока что нам важно знать только что примикирий нотариев имеет высший ранг иллюстрия, все нотарии кроме доместиков имеют ранг спектабилей, второй по старшинству в придворный табели о рангах, а доместики имеют ранг клариссимов, то есть младший сенаторский. При этом в отличие от сенаторов, нотарии платят сильно уменьшенный размер "глебы", специального налога для сенаторов. Причина в том, что схола эта придуман для талантливых выдвиженцев, а не богачей. Вторая особая схола нам уже знакома, это те-самые Agentes in rebus. Наиболее адекватным переводом этого понятия мне кажется "императорский агент" или "агент по особым вопросам". Тайная полиция Империи достаточно элитарна — каждый кандидат в агенты должен быть представлен магистром оффиций лично Августу, причём приём туда осуществляется на основании "благородного происхождения и верной службы". Поэтому желающего стать агентом Марка Софроний сперва послал поработать в Госпочте, а чтобы взять в штат Луция ему понадобилось подделать перед магистром оффиций многолетнюю службу спекулятором того, кто в действительности был мятежником.
Агенты обладают собственными воинскими званиями, но их отличием является то, что ни один императорский агент не имеет сенаторского звания. Вместо этого агентов направляют в ту или иную провинцию, диоцез, префектуру присматривать за лицом соответствующего ранга. Вероятно также существуют и агенты направляемые на выполнение конкретных задач, так, заслуги Луция и Софрония по разоблачению Констанция Галла присвоил себе целиком высокопоставленный императорский агент Аподемий. Наиболее крутые агенты становятся "принцепсами оффиций" префектуры претория или диоцеза. Это предсенаторская ступень подразумевающая слежку за высшими чинами и их аппаратами. Напротив, младшие агенты выполняют функции курьеров своей службы или же приставляются к сомнительным лицам.
Главное отличие agentes in rebus — их нельзя уволить или судить без санкции магистра оффиций либо самого Августа. Сами же они могут возбуждать дела против тех, кого обвиняют. Также поскольку они состоят на военной службе как схола, то обладают широчайшей властью в отношении своих подчинённых — такой, какую дают военные законы. Эту лазейку использовал Луций, казнив Требония по военному закону за измену, как его непосредственный командир.
Наконец, нельзя не упомянуть также подчинённую магистру оффиций Священную Скринию — Императорскую Канцелярию. Вообще скриний существует множество при разных начальниках разных уровней, так что не следует путать их с главной. Однако, все Скринии обладают одной структурой, они поделены на четыре отдела — "скриния памяти" (архив), "скриния писем" (работа с корреспонденцией), "скриния прошений" (разбор жалоб) и скриния диспозиции (организующая работу других скриний, распределяющая между ними бумаги). Каждую малую Скринию этой здоровенной Священной Скринии возглавляет свой магистр (памяти, писем, жалоб и скриний соответственно). Главная функция Священной Скринии это приём, сортировка и обработка всей документации, приходящей Августу. Священная Скриния также обязательно посылает шесть секретарей в помощь Комиту Священного дворца по юридическим вопросам. Сам по себе scrinium это ящик для бумаг, то есть скринией можно назвать любое ведомство куда можно написать. На этом с центральными органами мы разобрались. Теперь разберёмся со структурой власти на уровень ниже. Власть в Риме довольно чётко делится на гражданскую и военную, хотя бывали прецеденты перехода из одной в другую. Тем не менее было то, что объединяло обе ступени власти — придворные титулы и соответственно Сенат. Сразу оговоримся, речь идёт о Сенате Константинополя, а не Рима. В Римском Сенате знатность это всё. В Константинополе же Сенат пополнялся за счёт как государственных служащих, так и например философов. При этом например наместники провинций номинально считались сенаторами, хотя фактически исполняли свои обязанности, быть сенатором в Константинополе это скорее привилегия, а не обязанность участия в заседаниях. Что такое СенатСенат был создан императором Константином в рамках идеи по преобразованию Римского общества. Старый римский Сенат хоть регулярно и пополнялся, всё же оставался зависим от древних и знатных родов, богатство и благородство происхождения здесь ставились выше всего — вдобавок, старая знать навязывала свои взгляды (в основном языческие), неофитам. Фактически этот орган представлял собой крайне неподвижное, традиционалистское здание куда почти не входили ни талантливые выдвиженцы, ни муниципальная знать, в частности восточных провинций. Сенат Константинополя изначально создавался для одной цели — соединить государственную элиту высших управленцев независимо от знатности. Потому Сенат ненавидели и на Западе (где его презрительно называют "Сенатом второго порядка") и на востоке, где он сильно потеснил местную родовую знать. Правда окончательно за членами Консистория лидерство в Сенате закрепил только Валентиниан I в 372 году, но и до этого такая практика существовала. Причём исполняющие определённую должность оставались сенаторами и выходя в отставку. Так, за счёт всевозможных консулов и префектов претория, военачальников и нотариев, комитов и викариев, формировалась новая знать. В правление Юлиана наметился новый тренд — Юлиан начал активно вводить в Сенат всякого рода поэтов, философов и риторов. Тренд впрочем родился ещё при последнем магистре оффиций Августа Констанция — Флорентии, который вместе с трибуном нотариев Спектатом и личным врачом Августа Олимпием сумел убедить Констанция ввести в Сенат ряд философов, но тогда речь шла по большей части о профессиональных юристах и риторах. По этому тренды кстати "за учёность" в 355 году в Сенат попал Фемистий. Но наиболее активно вводить лиц творческих профессий в Сенат стал именно Юлиан, с подачи префекта претория Востока Сатурниния Секунда Салютия. Тренд сохранил и Валент. Например нынешний комит священных щедрот — Флавий Евтолмий Татиан, профессиональный юрист, возвысился в конце пятидесятых, занимая должность юриста (асессора) последовательно при президе, викарии, проконсуле и двух префектах, потом сам стал президом Фиваиды, затем префектом августалом Египта, затем комитом Востока с титулом консуляра Сирии и с этой должности прыгнул на текущую. Эта новая наполовину служилая наполовину интеллигентская знать должна была доказывать свою дееспособность выплатами особого ежегодного налога — глебы (40 золотых солидов в год, это где-то четыре жалования императорского протектора). Вдобавок, для сенаторов которые не были членами Консистория или военачальниками существовала особая повинность — претура. В отличие от таковой в Риме это просто выплачиваемый до трёх раз за жизнь налог в размере 750 солидов в первый раз, 375 за второй или 250 за третий. Члены Консистория в том числе бывшие, а также действующие и отставные военачальники от преторы освобождались и Глебу платили в размере лишь двадцати солидов в год. Титулы СенаторовБазовый титул сенатора: Vir clarissimus ("Славнейший муж"). Собственно традиционный римский сенат других титулов и не знал, благородная кровь есть благородная кровь. Этот титул является наследственным и передаётся даже дочерям, то есть например Флавию правильно титуловать как "Славнейшая Флавия" или "Флавия Клариссима". Правда женщинам для сохранения этого титула надо выйти замуж за сенатора, но с этим нашей Лупицине повезло. В 361 году Констанций впервые поделил Сенат, но в том же году умер так что подробно разбирать его классификацию не будем. Для нас куда важнее что текущий вид титулатура сенаторов приняла только в 372 году указом Валентиниана I чётко установивший соответствие должности титулу. Традиционный титул клариссима отныне стал для сенаторов младшим — его получили консуляры (это почётный титул даваемый некоторым представителям гражданской администрации при выходе в отставку), президы (младшая должность для провинциальных наместников имеющих только административные и судебные функции), примикириям различных ведомственных скриний, асессорам, некоторым типам трибунов (это звание имеет ранжир, о чем подробнее в разделе про военку), нотариям-доместикам. Средним титулом стал Vir spectabilis ("Почтенный муж"). Спектабиль это губернаторский титул — его имеют проконсулы и викарии, магистры Священной Скринии, трибуны нотариев, военные комиты, примикирии священной опочивальни, дуксы, а также лица введённые в Консисторий без должности. Важно помнить, что спектабиль не отменяет клариссима. Полный титул звучит как clarissimus et spectabilis. Наконец высший титул — Vir illustris ("сиятельный муж"). Это титул для тех кто вершит судьбы Империи — магистра оффиций, консулов, патрикиев, префектов Города (это в данном случае только про Константинополь), квесторов священного дворца, комитов священных щедрот, комитов частных дел, комитов доместиков, препозитов священной опочивальни, примикириев нотариев, префектов претория, военных магистров. Важно понимать, что все титулы даются пожизненно. То есть Лупицин например занимает должность комита rei militaris диоцеза Фракия, это должность спектабиля. Но он бывший консул и бывший военный магистр, а потому иллюстрий. Есть ещё два особых титула: Консулат и Патрикиат. Титул Консула знают все — он даётся каждый год сроком, внезапно, на год. Нам важно понимать, что в наш период это уже исключительно почётный титул. Его Августы обычно дают либо себе чтобы сохранить историческую традицию, либо своей родне, чтобы поднять престиж, либо чтобы поощрить особые заслуги высшего гражданского или военного управленца. В этом смысле семья Аврелиана абсолютно уникальна, в 361 году консулом стал его отец, в 397 году старший брат Кесарий, в 400 он сам, в 428 сын. Это уже абсолютно уникальный случай для трёх поколений одной семьи, но в 513 году консулом становится ещё один потомок Аврелиана, Флавий Тавр Клементин, сделав рекорд почти абсолютным. Если конечно не считать императорские фамилии. А ещё рекорд говорит нам о невероятном богатстве семьи Тавров. Каждый консул должен был внести в казну 35 кило золотом на починку акведуков плюс устроить празднество для народа. Высший титул Империи — патрикий. Этот титул ввёл Константин поставив его выше префектов претория. Хотя на латыни титул звучит как "патриций" не стоит путать его с аналогичным римским титулом, значение буквально противоположное. Римский патриций это человек чей род восходит к отцам-основателям Рима. Патрикий не восходит к отцам. Патрикий — тот, кого Август почитает как своего отца. Круто, да? Вот почему обладателей такого титула очень мало. Констанций даровал его своему главному советнику Датиану, а позже Флавию Тавру. Валент своему тестю Петронию в 364 году. Следующий патрикий будет назначен аж в 399 году и будет дан регенту Империи. В 415 году за год до выхода в отставку, титул получит тогда префект претория Востока Флавий Аврелиан, а в 434 году его сын Флавий Тавр. Функции СенатаЛишь малая толика сенаторов принимает участие в управлении — большинство аристократов там лишь номинально. Сенат иногда устраивает совместные заседания с Консисторием, но обычно такое бывает в особо торжественных случаях вроде утверждения нового Августа. На заседания Сената иногда выносятся важные дипломатические предложения, там зачитываются все императорские эдикты. В целом основная роль Сената — придание легитимности решениям Августа. Глава Сената: Префект Города (до 359 года называется проконсулом Константинополя), назначается на год.
-
Кстати, я ведь хотел поставить плюс. Вот плюс.
|
История XVI. Марьям.
Нет реки прекраснее чем Фурат, сияющий золотом в лучах восходящего солнца. Свет тонет в непроглядной воде, стелется дымкой у самого берега, падает на скромные глиняные домики и столетнюю крепость. Хира. Здесь начался твой путь. Конечно, сюда ты и должна была вернуться спустя столько лет... Твоя кожа пропиталась солнцем и потемнела, волосы выгорели, сломанный в последнем бою нос распух и цветом немного напоминал сливу, а один глаз после той же схватки упорно не желал целиком открываться, фигура стала чуть угловатой, выделились привычные к тяжёлым нагрузкам плечи, раздулись икры...
Но ты победила. Прошла до конца и вернулась. Знала ли шестнадцатилетняя девчонка, что ждёт её в чужих краях? Знала ли жизнь? Знала ли точно, на что способны люди? Никакие уроки не могут полностью подготовить к этому. Никакой сказитель не передаст во всех подробностях чувство опасности, подстерегающее на каждом шагу — не важно, окажутся ли неподалёку дикие звери или "цивилизованные" люди, даже если всё будет хорошо, опасность напомнит о себе неправильно выбранной ягодой, больным зверем, которого ты случайно подстрелишь на обед, или напротив, пустым животом, стягивающимся так туго, что кажется, будто внутри у тебя выросла ещё одна рука, что есть мочи сжимающая кулак. Содранные при подъёме в гору ногти. Загноившиеся порезы. Стёртые в кровь ноги. Сыпь, подхваченная от встреченного нищего.
Всё в этом мире в действительности пытается нас убить — и оттого опасности смешиваются друг с другом, тонут в едином чаду, их перестаёшь всякий раз различать и отмечать, забываешь многие детали. И произнеся несколько сочных слов на тему захромавшей лошади, уже не задумываешься о том, справедлива ли жизнь, могла ли быть лучше.
Просто идёшь дальше. Или ползёшь. Как повезёт.
Конечно ни один соплеменник не спросит у тебя этого. Не спросит, как ты сломала ногу в горах Мекрана. Не захочет знать какой из зубов ты вырвала близ Спахана, когда боль стала невыносима, и сколько дней потом чувствовала вкус крови во рту. Не захочет знать что бывает с телом, когда по неопытности устроишься на ночлег близ муравейника. Не захочет знать, а если ты и расскажешь, заохает как курица: "Ай, девка, не повезло тебе, ай не повезло! Дай куплю тебе выпить", — Люди всегда думают что рассказ должен вызывать у них какие-то чувства. Что если ты рассказываешь именно так — значит хочешь расстрогать, вызвать слезу, напугать такого большого и сильного мужика...
Всё куда проще. Ты выжила. А они бы там сдохли.
Впрочем, у тебя есть и другая, красивая, отполированная до блеска история. Из тех что рассказывают когда в кармане ни медяка, тело ещё не восстановилось после боя, а значит нужно увлечь кого-то, чтобы попутчик в гостинице захотел заплатить за обед. Эта история будет сдобрена байками, излюбленными деталями "как где живут".
Семь лет на чужбине.
Чушь даже в названии. Ты не оседлая мышь, чтобы всякий раз возвращаться в нору. Ты змея. Даже старую кожу ты оставишь позади. За семь лет у тебя было много "домов". И в некоторых тебе даже нравилось.
Сначала ты посетила Хиру. Город из рассказов отца казался тебе самым большим в мире, больше любого базара или ярмарки, на которые заходят аравийские бану — но потом ты добралась до Ктесифона и поняла, что ошиблась. Глядя на сияющие белизной дворцы с огромными арками, на обширные кварталы, превосходящие даже ширину Фурата, который в этих землях называли "Марзар" — "Рекой царя", ты впервые осознавала на что способен человеческий разум. Фарси придумали как повернуть реки в сотни мелких рукавов, превращающих бесплодную пустыню в плодородную землю. Фарси воздвигли стены столь высокие, что даже с лестницей нечего и думать было о том, чтобы забраться на них. Вдоль улиц возвышались колонны из красного камня, между которыми жители натягивали ткани, укрощающие солнце, так что даже в жару, улицы оставались в прохладной тени... Повсюду были статуи львов и драконов, фонтаны и бассейны. Даже пальмы, в пустыне ценимые пуще любого золота, так что срубившего дерево неизбежно ждала смерть, здесь высаживались... Просто так. По капризу! Видела ты магов, хранителей вечного небесного пламени. Видела как маршируют войска столь многолюдные, что кажется одних солдат у шахиншаха больше чем найдётся жителей во всех бану вместе взятых. Фарси даже заставили служить себе зверей, считающихся неукротимыми — здоровенных слонов, обученных носить на себе целые полные стрелков крепости...
Ктесифон встретил тебя не с любовью и не с ненавистью. Он тебя просто не заметил.
Но как бы ни был велик Город, Фарса была намного, намного больше. Каждая провинция здесь превосходила размерами всю родную тебе пустыню — а провинций были десятки. Пройдя несколько дней ты всякий раз вынуждена была останавливаться, разыскивать деньги, пищу или и то и другое... Скот ты потеряла ещё в Мидии — местные очень свирепы, а жестокостью их превосходит разве что ублюдок, неправильно указавший тебе направление забавы ради, так что ты потратила месяцы, месяцы!
Зато наконец выбравшись из Атропатены ты уже свободно говорила по-персидски. Знала как будет "уйди с дороги, а иначе я отрежу тебе нос". Полезная фраза. Примерно тогда и начались бои. Верный способ заработать на обед. Каждый раз когда видишь собравшихся в круг людей, наблюдающих как двое месят друг друга, каждый раз когда выступаешь в центр, а соперник хохочет, обещая взять с тебя выигрыш натурой — тебе даже в общем безразлично его эго, ты видишь перед собой просто сочную курицу, которая дожидается тебя в ближайшей харчевне.
Горло, локти и колени.
С каждым месяцем твой путь теряет цель и смысл. Так музыка в этих краях развивается не от начала до конца — она основана на постоянном повторении множества базовых элементов, причём только музыкант знает сколько раз следует повторить каждое сочетание в зависимости от песни. Ты шла за историей — но когда историй слишком много, остаются лишь обрывки, сбивающиеся не то в анекдот, не то в страшилку. "Приходят трое на скачки", "вору по одному режут пальцы", "женщины подобно аравийкам удаляют внизу", "чёрные муравьи в молоке", "сплевываешь кровью", "захлебнулся в бадье с водой", "кажется у тебя есть друг", "мир полон мудаков".
Это странно. В детстве ты слышала от отца, что мир напоминает огромный базар, куда каждый приходит со своим делом, где каждый пытается выгадать для себя, обманывает других, и в результате некоторым это даже удаётся — но приходят новые караваны, и вчерашний хозяин жизни оказывается нищим, просящим подаяние. На всех языках говорит этот базар, всем богам и богиням поклоняется, любые монеты принимает. Подлец ты или простофиля, есть у тебя честь или хотя бы решимость — всякому здесь есть место. Оттого и выживает тот, кто идёт дальше проиграв, выиграв же не забывает с чего начал.
Когда-то тебе казалось, что едва ты вернёшься, и расскажешь всё куда ярче. Познаешь какой-нибудь высший смысл. Но смысла просто нет, или по крайней мере не больше чем в любом базаре. Сегодня ты "госпожа" и тебя сопровождает пара купленных накануне рабов, а завтра уже нищенка в лохмотьях, и по ночам тебя кусают вши.
Фарса больше Ктесифона. Ктесифон напоминает "солидную" лавку где все сидят на расписных коврах, и служанки на коленях разливают вино в подарок от хозяина, уверяющего в вечной дружбе очередного клиента. Но что же это? Вот приходит в город вчерашний хозяин жизни, и темнокожие евнухи заступают путь. — Я друг хозяина! Я просто хочу занять немного... Кричит пока ничего не понимающий бывший вельможа. Никто не смеётся. Никто не плачет. Его просто не замечают.
Базар, всё один лишь базар. Так было до Индии. Ты слышала много рассказов о стране Хинд пока жила в Фарсе. Слышала о мудрецах, хранящих тайную историю бытия. О городах затерянных в бесконечных лесах.
Всё это правда, и даже сверх того. Всю твою жизнь, отец учил тебя видеть жизнь какая она есть, но Гупта (как называли своё государство местные), была страной безумцев. Воины здесь желали умереть, торговцы более всего блюли ритуальную чистоту, слуги оставались безмолвны, жрецы... Жрецы здесь рождаются дважды и хранят истории, которые никогда не записывают, но рассказывают на память.
Ты чужестранка, проделала долгий путь. И тебе дозволено было слушать стихи. Дозволено слушать заклинания. Дозволено слушать как человек может говорить с богами. И может однажды даже слиться с Брахманом.
— В мире нет хаоса, но царит лишь порядок, — признаться, ты понимаешь санскрит только через слово и многое додумываешь сама, — Бесконечный, неизменный, неподвижный. За одно существование нельзя познать его, но можно ощутить карму. То, что ты принесла с собой, и то, что унесёшь для будущей жизни. Ты творишь карму, но ты и следуешь своей карме, ты и охотница и добыча, и тюремщица и узница. Лишь когда не будет ни творящего ни следующего, ни охотника ни добычи, ни тюремщика ни узника, когда откроются все двери — ты освободишься.
Этот мир был противоположен тому, в котором ты выросла. Бесконечная, хаотичная изменчивость мира-базара была несовместима со столь же бесконечным, но по большому счёту абсолютно неподвижным порядком Гуптов. Базар есть река, она всегда бежит вперёд. Но Хинд открывает мир как море. Есть рябь на воде, даже течения, но если тебе кажется, что море движется — вероятно ты сидишь у берега. Просто отплыви, и ты почувствуешь карму.
Не случайно фарси и хинди объединяли два слова: "суры" и "дэвы". Для первых суры были богами, а дэвы демонами. Для вторых всё было абсолютно наоборот.
Как змея, ползущая по миру, пока однажды не укусит собственный хвост, ты дошла до момента, когда истории стали противоречить друг другу, отрицать друг друга. Шахиншах посылал наместника в каждую землю, которая служила ему. Гупта просто ставил там колонну, потому что всякая власть в сущности лишь колонна, на которую смотрят люди. Оба верили в огонь как источник жизни, но если Ахура Мазда, божество шахиншаха, определял судьбы, то Агни, подобно другим богам хинди, лишь следовал предначертанному.
И в миг когда вместо одного мира в голове становится несколько миров — в этот миг и завершается путь "туда", начинается обратная дорога.
Дорога домой.
Прекрасна Хира в лучах восходящего солнца, и жидкое золото бежит в водах Фурата. Ты Марьям, дочь пустыни. И ты вернулась.
Вскоре начнётся восстание против Рума и твоя царица, которой ты никогда не видела, о которой даже не подозревала, призовёт тебя сражаться. Ты будешь сражаться и даже победишь, а царица заключит с руми договор, в котором твою жизнь, твою службу, твою верность, обменяют как медную монетку или буханку хлеба.
Но что это? Судьба, как верят руми, а вслед за ними твоя царица? Воля богов, как верит твой отец? Просто ещё одна сделка на вечном базаре? Или безмолвная карма наконец настигла тебя?
Всё вместе. И ничего.
Это просто история.
-
Оооох... Столько всего... Прям хард-мод...
|
История XVI. Марьям.
Ты помнишь, как лежала на камне, хранящем дневное тепло. Кругом — звезды и розовато-серый песок. В пустыне холодные ночи, в серебряном свете луны пробуждаются и выходят на охоту сотни, тысячи хищников, чьи лапы, а порой и чешуя, шуршат в песке, колышат редкие стебли биюргуна и полыни. Но ты не боишься холода. Ты не боишься ни змей, ни скорпионов, ни даже львов.
Пустыня — твой дом. Ты ничего здесь не боишься. Но ты не всегда была бесстрашной. У меня был учитель. У тебя был отец.
Кхалид ибн Шамир владел большим стадом — были у него и овцы, и верблюды, и даже лошади. Скот для бедуина означает больше чем просто выживание. Это положение. Это уважение. И, наконец, это знание. Впрочем, никогда не ведаешь, позволяет ли обильное стадо овладеть знанием, или знание приносит обильные стада. Когда в одну щеку тебя целует Аллат, в другую почти наверняка целует Манат и наоборот. Как бы то ни было, твоего отца всё бану Шамир чтило не только за его умение разводить скот — его уважали также за умение читать и писать.
Умение, открывшее Кхалиду тайную историю народа Танухидов за пределами передаваемых из поколения в поколение песен и сказаний. Историю Фарсы и Рума. Многие считали её лишь ещё одной сказкой, вроде той, что рассказывают об Амрулькайсе, царе пустыни, но твой отец видел в истории урок,
— Ты должна научиться защищать себя, Марьям. Это опасный мир. Знай, что живём мы меж землями народов руми и фарси — меж двумя огромными древами, чьи кроны сплелись, и ветви, разрастаясь, душат друг друга. Обычно мы укрываемся в тени этих древ. Мы продаём скот тем и другим, а взамен получаем всё, в чем нуждаемся. Мы также берём шёлк и пряности, но оставляем себе лишь малую часть, прочее же продаём руми. Таким образом как тень дерева укрывает путника, так и благодаря Руму и Фарсе мы не переживаем многих лишений. Но порой хватка двух древ становится столь крепкой, что ветви ломаются — и тогда источник покоя путника может обратиться в источник его гибели.
Отец улыбается. Кажется эта картина кажется ему красивой.
— Я расскажу тебе о царе Амрулькайсе. Как и мы с тобой он происходит из детей пустыни, но стада его были так велики, что многие бану признали его царём. Сел Амрулькайс в граде, называемом Хирой, что лежит на великой реке Фурат, вода в которой сладка как молоко. Но фарси узнали о богатстве Амрулькайса. Их господин, шахиншах, собрал воинов больше чем звёзд на небе, войско с тысячами лошадей и сотнями боевых слонов. Амрулькайс храбро сражался, но проиграл — та война унесла жизнь твоего прадеда. Хира пылала несколько недель, и каждый, кто не ушёл в пустыню, умер или сделался рабом фарси. В числе спасшихся был и твой дед, Шамир ибн Шамир. Так с пламени и пепла начался наш род.
Это не просто сказка. Это история твоего бану. А значит и твоя история.
— Знай, Марьям, когда тень двух древ слишком густа, ни один кустарник не вырастет под ними. Так и Рум с Фарсой никогда не простят нам обретения богатства и счастья. Не желают они иметь нас ни друзьями, ни врагами, но желают лишь не видеть нас и не слышать — и мы отвечаем им тем же, являясь с дружбой или войной то к тем, то к другим. Когда копьё поворачивается наконечником в одну сторону, древко смотрит в другую. Таков порядок.
Прекрасны истории. После них болит голова и ноет душа. Но наша история не о твоём народе. Наша история о тебе.
— Ты должна научиться защищать себя, Марьям. Это опасный мир, — сказал твой отец. И как подобает всем сынам пустыни, слова его не расходились с делом.
Однажды Кхалид ибн Шамир принёс тебе змею. Показал как держать её чуть поодаль от головы так, чтобы змея не могла укусить тебя. Как сцеживать яд с зубов. — Помни, змеиный яд не смертелен когда его пьёшь — но если смазать им наконечник стрелы, то каждое попадание станет смертельным. Такой яд ощущается сразу же и причиняет сильные страдания. Куда медленнее действует яд скорпиона. Водяные часы должны перевернуться прежде чем отравленный почувствует свою смерть. Напротив, некоторые яды основаны на толчёных камнях. Ими бесполезно смазывать стрелы, но смешай их с едой или питием, и человек умрёт. Ты женщина, ты слабее мужчин. Но перед ядом склонится любая сила. Как и перед той, кто умеет избавить от него.
Ты училась. Вырезала мешочек с ядом скорпиона. Будучи укушена змеей спешно готовила противоядие. Училась отличать вкус мышьяка и разные типы противоядий.
— Если яд выпит, а противоядия нет – твоё спасение в костре. Ешь уголь и золу, сколько сможешь. Это даст тебе шанс. Так же помочь может спирт. Если же тебя укусили или ранили отравленным оружием, а противоядия нет — тебе нужно напрячь тело, напрячь насколько сможешь. Таскай тяжёлые валуны, выполняй упражнения, через боль, продолжай любой ценой. Это даст тебе шанс переработать яд.
Но уроки не заканчивались одними лишь ядами. Ещё ты училась драться.
— Мужчина сильнее тебя. Когда взрослый мужчина ударит тебя в лицо, мир разобьется на осколки. Потому важно учиться держать удар — но куда лучше избежать его. Помни, в силе важно её направление. Отведи бьющую руку. Потом захвати её и...
Впрочем, это был не первый урок. На первом уроке отец поставил тебя против младшего брата. Ты была сильнее и уверена в победе. Но сзади подкралась старшая сестра и ударила тебя по голове палкой. Вот первый урок. Смотри по сторонам. Бой не бывает честным.
Потом, когда ты замерла в изумлении и заявила, что это не честно, сестра ударила тебя снова. Это второй урок. Не стой столбом. Враг не будет ждать, пока ты подумаешь и скажешь всё, что хочешь.
Ты хорошо запомнила эти уроки, потому вместо вопросов дала сестре в глаз. Это и был третий урок. Каждый враг ошибается. Лови момент. И бей.
— Отведи бьющую руку. Потом захвати её. Мужчины сильнее тебя, но твой вес больше веса их руки или ноги. В каждой конечности есть мягкие и подвижные части. Если правильно захватить их и дёрнуть, то можно услышать хруст. Обычно ещё и вопль, но давай начнём с хруста. Хруст — значит ты всё сделала правильно. Горло, локти и колени — запомни это. Это четвёртый урок.
Есть ещё пятый урок. Но о нем позже. Четырёх достаточно чтобы выжить. Четырёх — и немного яда.
Тебе повезло. Ты живёшь в свободном народе. Однажды ты выберешь себе мужчину. Иногда женщины выбирают женщин, но давай пока поговорим о мужчинах. В день, когда ты выберешь мужчину, подари ему копьё и шатёр — это знак, что ты признаёшь себя его женой на срок, который ты сама ему назовёшь, и поклянёшься при этом солью, огнем и именем Аллат быть ему верной супругой. Когда этот срок истечёт, ты свободна и можешь уйти. Но до тех пор будь верна. Береги его как себя.
Запомни это хорошенько. У всякого слова есть срок, в пределах которого боги смотрят за тем, чтобы ты соблюдала клятву. Нет ничего вечного, как ни один бану не живёт на одном месте больше нескольких месяцев. Жизнь — движение. Лежат только мертвецы.
Ты помнишь, как лежала на камне, хранящем дневное тепло. Тебе тринадцать. Ты ждёшь отца с войны. Рум воюет с Фарсом. "В крови моют золото" — сказал Кхалид ибн Шамир. И ушёл. Тебе был сон что он вернётся ночью. Оттого ты ждала его.
И дождалась. Отец вернулся с золотом, обильными сундуками, полными монет и Рума и Фарсы. — Самое главное в любом странствии, дитя, пойми откуда и куда идёт самум, красное дыхание смерти. И иди туда, где не будет бури. Сначала мы сражались за руми, потом за фарси. Первые платят золотом, вторые серебром. Прочее незначительно. — Разве тебе не было жаль руми? Спросила сестра. Так ты узнала пятый урок. "Никакой жалости".
Прошло ещё три года. Ты стала женщиной. Отец отдал тебе часть стада — половину того, что получил каждый его взрослых сыновей, но достаточно, чтобы ты могла жить.
Время тебе выбрать свой путь.
|
История XVII. Контаренон
О жизнь, как ты сладка! Как ты полна дарами! Обильные яства и томные девы, золото и шёлк, благовония и специи, вино, о, вино! Но есть одно благо, открывающее доступ ко всем прочим. Три слова. "Я сын декуриона". В древние времена чтобы быть знатным следовало возводить свой род к одному из отцов-основателей Города, но Империя признала благородство крови и духа своих граждан. Каждый кто входит в городскую курию пользуется перед законом множеством особых прав, при этом сыновья декурионов включаются в курию с совершеннолетием. Стоит ли говорить, что у тебя с рождения не было вопросов о твоём месте в пищевой цепи? Род Аврелиев, пусть и не в твоей ветви, подарил Риму тринадцать консулов и четырех императоров. И хотя с Антонином Пием, Марком Аврелием Антонином, Луцием Аврелием Вером и Марком Аврелием Коммодом тебя не связывает прямое родство, в твоих жилах хоть в какой-то степени течёт та же кровь.
Что ещё важнее, быть сыном декуриона значит обладать деньгами. Чтобы род вошёл в курию следует пройти достаточно существенный имущественный ценз. Вот почему твоё имя означает не только благородство, за ним стоят ещё обширные поместья и звонкие монеты. Большинство декурионов всю жизнь жили не особенно вдаваясь в политику. Империя, Августы, варвары... Жизнь создана чтобы радоваться ей! Не видеть этих радостей всё равно, что лежать в термах плашмя, когда тебя моет рабыня-банщица. Какой-нибудь плебей даже за счастье это сочтёт. Но ты-то знаешь, что самый сок запустить пальцы в её несомненно намокшую перед тобой щелку! И не только пальцы.
Большая часть твоих сверстников и друзей брали от жизни всё и ничего не давали взамен. Их предки дали Империи достаточно, пусть теперь плебеи сами вертятся. Впрочем, по своему эта мышиная не лишена интереса. Удивлены? Одно слово. Ставки!
Исходы войн. Престолонаследие. Сроки службы различных чиновников. Ситуация на хлебном рынке. На всё это можно ставить звонкую монету с той же лёгкостью, с какой ставят на исход боя гладиаторов, скачек или на успех той или иной пьесы в театре. Если знаешь на кого поставить тебя устроит любой исход.
Впрочем, оговоримся. Ты с самого начала родился немного неправильным римлянином. Усердный в учебе, внимательный к словам рабов-наставников, мечтающий о славе... Из-за этого по молодости тебя прозвали греком. Уж точно ты пошёл не в отца и не в деда. Деда Константин Великий ещё обязал в своё время исполнить обязанности юридического префекта Конкордии — местности, где лежало его поместье. Но вот отец наслаждался жизнью как мог, с кем мог и всеми способами, которые только не изобрела житейская наука.
В случае с тобой что-то пошло не так. Сильно. Никто в семье не знал, кто рассказал ребёнку такую чушь, де, служащий Империи становится известен на весь мир как почётный крутан, получает кучу денег, самых классных телочек, а иногда ещё и Римом правит. Пожалуй, если бы у твоей семьи было больше свободного времени, кто-нибудь объяснил бы тебе все твои заблуждения.
Но времени не было. Заблуждения крепли. К тому же ещё и учителя завыли в один голос: "Ай талантливое дитятко, сам Аполлон одарил его умом..." Да и ты годам к пятнадцати уже вовсю полоскал мозги отцу, отвлекая от прекрасных юношей и не менее прекрасных дев, мол: "Хочу учиться, а потом служить!" — Да будешь, будешь служить! Надоел! Рявкнул отец. Потом пожалел конечно, но обещание как хер в присутствии императора — вываливается только один раз.
Известные трудности составил поиск места получения тобой образования, а заодно и будущей службы. Шёл 372 год (правда для твоей семьи, убеждённых язычников, шёл 1125 год от основания Города, но это право же детали), и из двух Городов лишь один был императорской резиденцией.
К тому же каждый настоящий римлянин знает, всё, что к северу, югу или западу от Италии — дремучее болото. Отправить тебя в Рим, Равенну или Медиолан значило связать любимое дитятко с вечными поездками в Галлию (та ещё дыра), Иберию (тоже дырень), Африку (дырища с неграми), а то и вовсе в Британию (оставь надежду всяк сюда...) — совсем неподходящая участь для Марка Аврелия Контаренона.
В общем если уж угодно дитятку шляться, так пусть едет в сияющий Константинополь. Отсюда его пошлют в Фессалонику (неплохо), Александрию (круто) или даже в Антиохию (как Константинополь, но поменьше). К тому же родственник родственника состоял в переписке с одним из родичей Фемистия, и таким образом колёсики отточенной веками системы круговой поруки могли совершенно спокойно кружиться.
После напыщенной Италии где каждое дерево возводило себя к отцу отечества, знать демонстративно поклонялась старым богам, устраивая пышные процессии, а "политика" и "философия" считались неприличными словами, Константинополь поражал воображение. Здесь пульсировала Жизнь. Не вечный праздник в Вечном Городе, явно отдающий чем-то оргиастическим — Жизнь.
Те серьёзные вопросы, которые вызывали зевоту у благородных куриалов в Италии, здесь составляли самую суть. Под шёлковыми драпировками в открытых портиках каждый день собирались компании молодых и амбициозных людей, обсуждающие вовсе не гладиаторские игры, современный танец или методы гадания. Единственным способом пробиться в Новом Риме была служба, и юноши как бы разыгрывали друг с другом трудности, ожидающие их на тернистом пути к вершинам власти — тебе мигом пришлось разобраться в Персидском вопросе, в теориях государства, в отличиях эйдосов от эманаций, в проблеме чеканки денег, в военном и морском деле. Каждый день ты толком не знал о чем сегодня пойдёт речь, и вынужден был готовиться ко всему, чтобы не показаться "ещё одним латинским дурнем".
Своего учителя ты видел редко. Ещё бы. Фемистий ведь легенда. Его не чеканят на монетах, но ему это и не нужно — официальный оратор двора, принцепс Сената, известнейший ритор Империи! Он был уже немолод, хотя и не стар. Он говорил громко, но без надрыва, и в речах осмеливался даже поучать государей! И пусть тебя в основном обучали ученики мастера — Фемистий раз и навсегда показал тебе пример истинных ценностей и идеалов. "Человек есть ценность", — учил этот ритор, — "не важно в каком городе он живёт и сколько об этом городе сложено сказаний". От наставника же научился ты видеть высшие ценности в законе и справедливости, отличая их от тиранства и жестокосердия. И хотя имя Констанция, некогда возвысившего самого Фемистия звучало редко, снова и снова знающие люди задавали один и тот же вопрос
— Было бы столько мятежей и волнений, правь государи не жестокостью, но милосердием, справедливо, а не свирепо?
Насилием — ты запомнил это — ничего нельзя решить. Человек может притвориться будто сменил веру, но и только. Он будет бояться своего государя, а не любить. Никого нельзя сделать хорошим насильно. Бог или боги — свыше человек получил власть над своей душой, и каждый, кто оспаривает эту власть, тот идёт против закона, божества и природы.
— Есть лишь один божественный закон. Воле человека нельзя запретить идти по тому пути, который она сама себе изберёт. Оттого-то настоящий враг Империи не те, кто верит в отличное от тебя, но те, кто пытается сломить их собственным произволом. Даже Империя так развилась лишь благодаря человеческим страстям и спорам, то же, что лишено этих страстей и споров — гибнет. Договорами мы добьёмся мира с варварами и чужеземцами, но лишь через терпимость мир установится в нашем государстве.
Никогда более ты не встречал столь мудрого человека. И когда срок твоего учения подошёл к концу, конечно, ты взмолился к учителю, пусть поможет тебе принести Империи закон и справедливость, не тиранством, но исключительно как того требует естественный порядок. Фемистий представил тебя магистру оффиций Софронию заранее предупредив, что этот человек далёк от земли — а удалившись от земли удалился и от природных, основанных на верховенстве закона отношений, вроде тех, что царят между крестьянами. Софроний — человек большого города, где царят все возможные пороки.
Впрочем, магистр выслушал твою речь о желании поступить на службу более чем благожелательно. Начать конечно придётся с малого, с доставки донесений государственной почты. Но разве нет благородства духа в том, чтобы выполнять работу, которая позволит на практике понять как работает служба? Ведь каждый агент должен быть сперва представлен Августу. Август спросит: "Каковы дела в моей Империи?" — А ты не знаешь, ты не видел.
Так что поработай-ка, дружок, сперва в госпочте.
-
но обещание как хер в присутствии императора — вываливается только один раз.Ёмко.
-
О, я видел уже эти речи. =)
|
-
какая-то белиберда незнакомым почерком ))))))
|
|
Флавия
Ты хорошо помнишь тот день, когда в последний раз пыталась поговорить с мужем. Тогда Аврелиан почему-то решил, что ты желаешь с ним развестись, и внезапно открылось, что у него наготове полный объём твоего приданного, и конечно ты сможешь видеться с ребёнком и мы всегда сохраним благодарность и уважение друг к... В миг, когда ошибка раскрылась, супруг явно испытал немалую неловкость. Кому понравится знать, что в одном из многочисленных тубусов хранится свиток с полностью проработанным запасным планом на случай, если от ставшего обременительным партнёра понадобится избавиться?
Может потому у тебя стало больше свободы. Флавий не возражал, когда ты изъявила желание переменить веру. Время от времени отпускал тебя от себя "погулять" — до театра, рынка или ипподрома и обратно — всегда в сопровождении свиты. "Забота о твоей безопасности" конечно изрядно портила пирог, но на улицах, как за Дунаем, ты была госпожой Флавией Лупициной, и твоё слово было окончательным. Прежде чем исполнить твой приказ никто не смотрел на хозяина дома, дожидаясь кивка или хотя бы одобрительного взгляда.
Твоя привычная покладистость не вызывает подозрений. Аврелиан знает, есть линия, которую ты не пересечешь. Если не ради него, то ради вашего сына, будущее которого всецело зависело от карьеры и связей его отца.
В эту игру вы играете вдвоём. И играете хорошо.
...
Ему нравится когда ты податлива. Когда ты откликаешься на всякое слово и мысль. В такие моменты он может даже проявить ласку. Провести ладонью по волосам и спине, снова и снова. Обычно так гладят кошек. Стоит ли говорить, что ты всегда предпочитала собак? Когда треплешь псов, не делаешь это так, словно они сделаны из стекла, а ты лишь смахиваешь с их шерстки пыль.
С тем же успехом, Аврелиан мог бы всякий раз, желая проявить нежность, гладить тебя шёлковой лентой. Впрочем, с высокой долей вероятности, лента бы тебе понравилась больше.
— Твой отец ведь старый солдат, моя фиалка. Кем ещё тебе восторгаться если не теми, кто напоминает тебе благородного Флавия Лупицина? Так и я порой видя тех, кто умом и благородством духа напоминают мне моего отца, испытываю трепет и восторг.
Твой отец — надутый и высокомерный павлин, которого острословы сравниватели с ворчунами, злобными оттого, что им вечно давят не по размеру подобранные сапоги. С другой стороны, постарайся кто написать панегирик Лупицину, наверняка тоже будет приукрашивать достойную предков простоту в общении, суровость, решительность, жёсткость при необходимости... Но для Аврелиана нет разницы между одой и моделью — пожалуй, эта разница ему даже безразлична. Какая разница, добр человек или зол, притворяется железным или в самом деле сделан из железа? Важно только то, чья рука держит маленькую пташку...
— Ты как всегда добра к человеческой природе, и благородство твоего духа и помыслов не может не наполнить теплом любое сердце, открытое твоим словам, моя прекрасная супруга. Если ты одарила этого человека своим уважением, то я конечно прислушаюсь к тебе, как всегда прислушивался. Твоё мнение важно для меня.
В переводе с Аврелианского: "Ты наивная дура, готовая спеть оду каждому кого зауважаешь вместо того, чтобы искать то, что можно использовать. Болванов это может умилять, а меня могло бы раздражать, не будь я так добр и терпелив к тебе. Теперь я понял что от тебя не дождёшься ничего полезного...", — Тут до него, видимо, доходит что-то в твоём рассказе, — "Ну или почти ничего полезного".
— Он казнил прокурсатора римской армии? Я знаю, у тебя блестящая память, о свет благородного рода и гордость нашего сына, так что может быть ты даже помнишь по какому обвинению? И какого звания, а главное, происхождения, был казнимый?
Ты чувствуешь что невольно подарила ему фигуру. Аврелиан юрист. Он в точности знает, какое обвинение подразумевает какое наказание. Возможно, даже точнее самого Луция. Каждую поправочку на благородство рода или прошлые заслуги, принятую начиная с Двенадцати таблиц. Все те детали, которые могут позволить выкрутиться человеку вроде твоего отца, даже когда всё указывает на него.
— У каждого есть своя маленькая пташка. Что-то слабое и беззащитное, с мягкими перышками... Октавиан не любил женщин, но старшая дочь совершала много печалящего умы всех римлян и разбивающего сердце отца, и оставалась совершенно безнаказанной, в отличие от тех, на кого указывал Августу её несомненно весьма тонкий и изящный пальчик.
Супруг легко подносит к губам и целует твой мизинец. Внезапный взгляд глаза в глаза и вопрос застаёт его врасплох. Это серьёзный разговор. Как тогда, в день, когда вы чуть не развелись. Ты почти видишь, как Аврелиан один за другим перебирает в памяти заготовленные черновики, ища наиболее подходящие, компилируя, внося правки...
— Ты знаешь, у меня нет секретов от тебя.
Произносит он наконец.
— Мы полагаем, — кто второй в этом "мы", ты могла бы догадаться даже будучи совершенно пьяной и к тому же разбуженной среди ночи, — что определённые события могут быть... Неверно освещены в отчёте магистриана. Как ты заметила, он провинциал, прямой как палка, любитель варваров и к тому же блудник. Такой человек может многое преувеличить и во многом потерять меру. Поэтому я составлю собственный отчёт, который отвезу в Константинополь и вручу лично Августу.
Аврелиан чуть качнул головой.
— Конечно, это лишь одна из возможностей. Возможно, Луций Цельс Альбин проявит воспитание, благородство духа, мудрость и дальновидность не позволяющие усомниться в нем. Будет строго придерживаться данного ему задания.
В последней фразе слышится что-то опасное. Практически угрожающее. Кесарий на месте брата наверняка едва ли не рычал бы: "Тебя послали зачем? Гуннов искать или под римских патрициев копать? Да мы сами кого хочешь закопаем! А если не веришь, сука иберийская, так ты вспомни, что следующие два месяца ты будешь месить сапогами грязь, а мы будем в Константинополе, и у нас есть право доклада императору. Уж мы всё расскажем и про твою семью, и про прошлое, и про то, как ты варварских князьков приближаешь, и как римлян казнишь! И если ты думаешь что сможешь отправить свою бумажку тайно, думаешь у нас в твоей службе нет друзей, родных, друзей родных? Мы — Рим. А ты просто инструмент. Так что знай своё место!"
Твой муж терпеть не может громкую прямоту. Некогда ты думала что он мог бы сделать ради тебя. Возможно, скоро ты узнаешь, что он готов сделать ради вашей семьи. Есть разница. Но только не для Аврелиана.
— В таком случае эта мера безусловно окажется излишней, и я буду рад оказать Луцию Цельсу Альбину любое содействие в его работе. В конце-концов мы все можем стать отличными друзьями!
Лучезарно заканчивает супруг. Вот прямо сияет от счастья, радости и веры во всеобщее братство высокородных римлян
-
И хотя театральные звонки придумают через полторы тысячи лет, ты не хочешь знать, после какого звонка начинают играть трагедию в Риме. В этом посте прекрасно все, но прекраснее всего вот это).
-
Это все очень классно, выдержано и вкусно. Спасибо!
-
+ Вот как Мастер успевает так писать?!
-
Мастер интриги, однако. Нет, ну все точно в сторону "Игры престолов " повернуло.
|
-
Товарищ-сопалатник, Валентин, хочет взять варварку в плен и жениться на ней. Единственный и самый главный вопрос: германка или сарматка? — Германка. Быть с ней всё равно что быть с деревом, зато плащ всегда будет выстиран и защит, в переходе всегда будет припрятана лишняя солонина и вообще, не пропадёшь. ПрагматизмЪ — Сарматка. Она будет сверху, зато если с кем из сослуживцев поругаешься, найдёт обидчика и набьёт ему морду. РомантизмЪ — Только римлянку. С ней хоть поговорить можно. А солдат любят все. Особенно крестьяне с кучей лишних дочерей. ПатриотизмЪ — Хватит ерунду нести! Надо служить, а не о бабах думать. СкептицизмЪ — Вообще-то Гектор считал что нет ничего лучше прекрасного юноши. Любовь реальна лишь тогда, когда соединена с крепкой мужской дружбой. АвангардизмЪ.
Неплохо-неплохо
|
Сожжение.
Казнь для изменников, колдунов и еретиков. Верил ли Требоний, что до этого дойдёт? Верил ли Луций, что до этого дойдёт? Верил ли хоть кто-то? Когда приходится казнить или ждать казни — всегда ждёшь, что кто-то вмешается. Остановит. Заставит передумать. Но все просто молчат.
Не предлагает магистриан отвязать бывшего трибуна, ограничившись на сей раз страхом неизбежной смерти. Не молит о милосердии сам Пульвис, как не просит и о достойной смерти. Татион, Флавия, Метаксас, Архип — никто не вмешивается. Никто не просит о снисхождении. Не воскликает: "Ведь это живой человек! А мы с вами, мы с вами сейчас его убьём! Сделаем так, что он больше не выпьет вина, не приласкает женщину, не сразится за Рим!"
Все просто ждут. "Я покажу вам, как это делается".
Масло течёт по телу медленно, словно вторая, поблёскивающая в свете факелов, кожа, обтекает волосы, лицо, бежит вниз по мускулистому телу. На несколько мгновений Требоний делается похож на атлета перед состязанием, каждый может рассмотреть, насколько он на самом деле красив, притягателен, даже харизматичен...
О чем думал сам Пульвис в эти мгновения? Обрушивал ли проклятия на голову Луция Цельса Альбина? Или все силы души пускал на то, чтобы не обделаться?
Масло бежит вниз. Образует широкую, тёмную лужу, не спешит впитываться в голую землю. Трибун вдруг дрожит, покрывается крупными мурашками, его взгляд сейчас напоминает звериный, метается из стороны в сторону, губы что-то неслышно шепчут, так, что не разобрать, молитва это, мольба или проклятие.
Кажется, он пытается подняться. Скребёт коленями по мокрой грязи.
Луций подносит факел. Масло вспыхивает мгновенно, наполнив воздух характерным, напоминающем о доме запахом. Секунду или две кажется, будто Требоний переживёт и это, даже охваченный огнем, он замирает, сжав зубы...
А потом кричит. Кричит так, как люди неспособны кричать, всей грудью, надрывно, захлёбываясь и давясь проникающим вместо воздуха в грудь пламенем, так что вопль обращается в сипение, в какой-то сжатый, мычащий звук, исходящий изо рта. Тело бьется из стороны в сторону, как трясутся бесноватые.
И не обмякает. Мгновение за мгновением, минута за минутой. Уже исчезли волосы, уже покраснело всё тело, теперь напоминающее огромную мясную куклу, нити которой спутались — а он всё бился.
— Боже мой. Боже. Сказал кто-то из солдат. Больше никто не шутил.
-
Твой персонаж меня все больше и больше радует. У нас очень мало игроков, способных так хорошо сыграть лидера.
|
Дождь чуть ослаб, превратившись в лёгкую морось, но резкий ветер с севера уже доносил отдалённые раскаты грома. Затишье перед бурей. К счастью, вы и не собираетесь здесь задерживаться. По настоянию Луция пришли все. Флавия, с парой собак и парой телохранителей. Квирина, задумчивый, но видимо нашедший в себе силы двигаться дальше. Метаксас, потерявший глаз, но не честь. Архип, сопровождаемый конвоирами, но уже при оружии. Были, конечно Гектор Татион и Требоний Пульвис — после случившегося с магистрианом каждого из них охраняли пехотинцы-легионеры. Привели Аспурга, не в цепях, но под арестом. Этот вечер не обещал ему ничего хорошего. И, конечно, перед всеми стоял Луций — живой, хотя и явно пока не окрепший, он держится на ногах сам, без посторонней помощи. За его спиной — тень магистриана, смертоносная Тамар, поигрывает рукоятью акинака. Это был тяжёлый день. Оглядевшись вокруг вы можете увидеть как много людей уже потеряли. Эйтни дезертировала, никто не видел, как ей удалось уйти или куда. Еврей укатил в своём фургончике в неизвестном направлении. Похрапывает в кандалах пьяный Атаульф. Два разведчика и три раба больше никогда не раскроют глаз. Впрочем, кого-то потеряв, вы кого-то нашли, или даже спасли. Аделф жив, хотя и спит в палатке, ещё не вполне отойдя от дурмана. Эрвиг, от которого намеренно скрыли весть о смерти вождей, тоже не был приглашён на построение. По правде меньше всего Луций хотел от случайного слова остаться без проводника. Да и злые на готов за попытку отравления магистриана легионеры могли сделать то, о чем все потом пожалеют. Солдаты радовались, когда узнали, что Луций выживет. Но случившееся оставило их угрюмыми и злыми. Кто-то должен ответить. Кто-то должен ответить за всё. По общему мнению это будет Аспург. Да, люди совсем не глупы, они понимали, что награды можно вручить и на том берегу. Но вот убивать... Убивать лучше там, где не действуют римские законы. Присутствовавшие на пиру в красках расписали товарищам наглость степняка, бившегося за врага Рима. Иные, впрочем, называли вероятным кандидатом на казнь Архипа. Прошёл слух, де, колдун, спасший Луция, попросил в награду голову отнявшего его очи — или на худой конец ослепить наглеца. Для того видимо и служил одинокий столб, вкопанный в землю по приказу магистриана. Кого-то к нему привяжут. — Степняка сожгут. Я слышал и масло приготовили, чтобы облить. — Да нет же, балда! Это лучнику глаза вырежут! Спорили солдаты. Одни заговорщики время от времени посматривают на Требония, даже не подозревающего, что по первому сигналу Татиона "почётная охрана" заломит ему руки. Пульвис казался вполне жизнерадостным, и совершенно ничего не подозревающим. Вроде как он даже рассуждал с подчинёнными о том, чем займётся в Тире и говорил совершенные непристойности.
Впрочем, всё связанное с Требонием могло быть ложью. Могло. До этого вечера.
-
Ох уж эти хирурги, им лишь бы резать! Вот вам яд, все сами умрут
|
-
Магистр - мастер подстав! Не устану это повторять).
Мир, сука, должен знать об этом))))
|
-
Бог нам грех простит — а человеки нет.
Красиво, символично.
|
Пространство — ваш главный враг:
Давайте немного поговорим о том, что значит "путешествовать" в условиях древности. Прежде всего запомните, всякий путь связан с неопределённостью, дорога, которую при благоприятных обстоятельствах можно преодолеть за шесть дней, может растянуться на месяцы в результате различных обстоятельств, в основном связанных с погодой. Нам, привычным к расписанию поездов и самолётов (Замятина я не люблю, но в этой части он определённо угадал, расписания действительно стали своеобразным символом нашей эпохи), сложно себе представить, как судно, ожидаемое через неделю, может прийти через полгода — но для римлян задержки это своеобразная норма.
С другой стороны возможны и рекорды: На суше, например, важное донесение на хорошо оборудованной трассе (где курьеры и лошади меняются так быстро, что остановки сводятся к минимуму) может делать 100-120 километров в день. Но это абсолютный рекорд. На море рекордные скорости ещё выше — 200 километров в день и больше. Что важно понимать, так это то, что всерьёз на такой рекорд рассчитывать не стоит, это реально исключительные случаи, которые для современников выглядели как чудеса. Чтобы чудо сработало должно совпасть многое, от организации (например усиленной команды на корабле, что позволяет менять гребцов и поддерживать непрерывный максимальный ход), до ветра, течения и погоды. Если такой рекорд достигнут то это сюрприз. К примеру если письмо, отравленное за 379 километров добралось за три дня (правда, вероятно, морем), то это настоящий сюрприз.
Даже рассчитывая на рекорд можно выйти на антирекорд. К примеру морской путь из Константинополя в Италию может занять пару недель, а может и полгода. В случае с антирекордами важно понимать, что "нет предела совершенству". Задержки ждут вас повсюду. Переправа через реку может сожрать полдня. Поиск подходящего корабля или ожидание улучшения погоды — несколько недель. Рекорды и антирекорды абсолютно непропорциональны. Поставив рекорд вы выиграете четыре или пять дней. Антирекорд заставит потратить впустую месяцы.
В среднем например из Константинополя до Египта по морю при нормальной погоде и неплохом ветре можно добраться за шестнадцать дней с учётом стоянок или за десять дней без учёта таковых. Но средняя цифра почти никогда не выпадает на практике. К примеру у нас есть (правда из средневековья) пример когда одно судно выйдя с Сицилии пришло в Египет за девять дней. Чтобы дойти обратно ему потребовалось 89 дней.
На территории Римской Империи вам сильно помогут дороги. Вообще дорога это не просто мощённая тропа — это целая инфраструктура. Каждые 10-15 километров можно найти мутатион где можно сменить лошадей, каждые 30-50 км — манций (гостиницу). Правда ночевать в гостиницах римляне не любили, там могли ограбить и вообще ошивались всякие нехорошие типы. Собственно по современным подсчётам в день по римским дорогам меняя лошадей можно было преодолеть 50 км. в день.
Быстрее гоняет только государственная почта, но для её использования нужен диплом. Госпочта в случае доставки срочных донесений выдаёт скорости от 75 до 100 км в день.
Теперь немного о том, что вас ждёт. Цифры, которые я приводил в самой ветке, конечно — условность. Пятьсот миль за месяц можно преодолеть идя по двадцать миль в день, но в реальности в эти цифры вмешаются погода, стоянки для пополнения припасов, переправы через реки.
Если Луций выберет морской путь — ситуация не сильно улучшится. Прежде всего, какое-то время понадобится чтобы добраться до ближайшего речного порта, в вашем случае это Новиодун. По Дунаю часто ходят корабли, но это явно небольшие суда — хотя ничто не мешает вам нанять одно из них, чтобы оно домчало вас до Тиры всего за два-три дня при хорошей погоде (там около девяноста морских миль). Вот только Чёрное море знаменито непредсказуемостью погоды и пиратами,и на речном корабле вы рискуете больше чем обычно. Достаточно шторма чтобы вы нное число дней сидели и ждали пока море успокоится.
Ближайший морской порт от вас — Хистрия. До неё около пятидесяти миль на юг, но там можно получить хоть военный корабль с полным экипажем. Топовый вариант — отправить гонца государственной почтой (за пару дней доберётся) в Хистрию с приказом местным властям выслать корабль к условной точке в устье Дуная. Но почта не застрахована от проволочек. Можно прождать в какой-нибудь деревеньке на берегу и месяц.
Если вы всё же выберете речное судно то на нем можно добраться и дальше — до руин разрушенной гуннами два года назад Ольвии (200 морских миль вдоль берега), это всего около четырёх-пяти дней при хорошей погоде. Можно и вовсе велеть кораблю войти в Днепр и довезти вас с ветерком.
В чем минусы всех морских вариантов, хотя они очевидно быстрее? 1. Ненадёжность. Шторм, течение, даже просто не попутный ветер, не говоря уже о штиле, дождь, пираты. Я не случайно говорил о непропорциональности задержек. Вы можете долететь с ветерком за 2-3 дня куда надо, а можете провести в море недели. 2. Корабль — это заметно. Очень. С учётом того, что вы засветились гуннским шпионам, вас намного проще отследить или перехватить. 3. У вас и без того мало припасов. А так вы окажетесь на неопределённый срок заперты с 50 гребцами и 20-30 моряками. Да, можно оговорить с капитаном что они будут есть своё, но в случае малейшей задержки, ваши и без того скудные припасы уменьшатся ещё больше. 4. На море вам некому помочь. В 375-376 гг, гунны полностью уничтожили Боспорское царство, сожгли все города от Ольвии до Пантикапея. А это значит — нет портов куда вы можете зайти и что ещё важнее, вам неоткуда будет отплыть обратно.
-
Очень точное замечание (стабильный варп-маршрут - величайшая ценность в Империуме)
|
Что нужно помнить, составляя письма и иже с ними1. Не забывайте о приветствии. Оно в Риме нестандартное поскольку идёт от третьего лица, и обычно выглядит как-то так "Луций Цельс Альбин многочисленные приветствия говорит!" В дружеской переписке это можно сократить, например, "Луций приветствия говорит!" Иногда к приветствию добавляют сокращение странного вида. Это черта личной переписки, не деловой. Например S. V. B. V. Это буквально значит "если ты здоров — это хорошо, я тоже здоров". Есть и другие сокращения обычно типа Sal. — Римский аналог "Прив." (Передаю тебе привет) 2. За приветствием следует обращение. Оно должно быть. Если обращаетесь к тому, кто стоит выше вас, то стандартная форма это "господин мой"/"госпожа моя". Иногда "отец и господин". Если к равному то в зависимости от степени близости её стоит обозначить по разному. Например "Друг мой, Софроний!" Или "Дитя моё, Флавия!" Но можно и просто "Сиятельная Флавия" 3. Требовать что-то сразу неприлично. Обычно надлежит начать с преамбулы. Например если хотите попросить прислать вам денег на подарки варварам то сначала надлежит приложить огромный рассказ о трудностях вашего пути и жадности варваров. Например вот с такой преамбулой Юлиан пригласил к себе товарища по переписке в гости на праздник "Мудрый Гесиод считал, что нужно созывать на праздники соседей, чтобы веселиться вместе 2, ибо они вместе с нами страдают и тревожатся, когда выпадает какое-нибудь неожиданное несчастье. Я же говорю, что нужно созывать друзей, а не соседей, и причина этому та, что сосед может быть врагом, а друг может быть врагом не больше, чем белое – черным, а горячее – холодным. И если нет иного доказательства тому, что ты – наш друг, и не только сейчас, но и издавна, и всегда одинаково благожелателен к нам, лучшим свидетельством будет наша к тебе давняя расположенность и привязанность". Эта преамбула занимает большую часть письма. Естественно в запросах в духе "эй, аванпост, пошлите лодку" преамбулу можно пропустить. 4. Формулируйте любые запросы предельно чётко. Помните, письмо исключает любую возможность вашего собеседника получить уточняющую информацию. Например если вы просите магистра Софрония прислать корабль за вами, то хотя бы уточните куда именно его посылать. 5. Не забудьте заключительную часть! Обычно она тоже состоит из двух частей — прощания и подписи. Прощание можно написать просто: "Прощай!" (Vale) Есть и другие типы прощания, их при желании можно погуглить, но можно и придумать. У всевозможных "Господь с тобой", "Да хранят тебя ангелы", "С Богом!" есть римские аналоги уместные именно в этой части. Подпись может быть как и неофициальной, так и официальной — от "Твой Луций" до "Искренне тебе кланяется Луций", "Обнимает тебя Луций" или даже "Писано Луцием Цельсом Альбином, императорским агентом по особым делам и дукенарием" 6. Не забудьте указать дату и место написания. Дело в том, что письмо от смски отличается тем, что адресату нужно оценить, как быстро оно до него добралось. К примеру вы написали в соседний город, а письмо пришло через месяц и давно устарело. Или вы написали из далёкой Британии, и чудо, что оно добралось даже через месяцы. Как указывать дату/место. Первым пишется место. Например "в Британии" С датами самый песец. Прежде всего определитесь с эрой. Дату можно считать от основания Рима (так делают язычники), от Сотворения мира или Рождества Христова (христианские варианты). Эра указывается в начале так: a.U.c. (От основания города) a. D. (В эру Господа) Наконец сама дата указывается в формате день-месяц-год, а перед ней ставится глагол "дано" (dare). Дано означает, что в этот день вы его отправили. В результате получается фраза типа "Дано в Сарматии, в шестой день марта, в год 377 Эры Господа". 7. Поскольку письмо можно подделать, к официальному документу надо приложить печать. Она обычно выглядит как личный символ, окружённый "легендой". Например "Тиберий, по отцу Альбин" В личной переписке иногда используются более символические печати. К примеру с изображением святого покровителя. Таким образом если вам пришло письмо запечатанное с легендой "святой Иоанн", это не следует считать подписью, вероятно, пишущего Вам зовут Иоанн и на печать он нанёс своего святого покровителя. Для примера прикладываю как оно выглядит в обычном бытовом запросеТребоний Арторий Пульвис, трибун и прокурсатор, приветствия говорит! Командующий гарнизоном Каструма Гетика! Пишу сие письмо по поручению моего господина, императорского агента и дукенария Луция Цельса Альбина. Нам известно что служба твоя трудна и последнее чего мы желаем, это беспокоить тебя в ночной час, однако, по жестокости варваров многие бедствия мы переживаем, так что дикари-готы грозятся совершенно истребить наш отряд. Оттого магистриан приказывает тебе сейчас же отправить лодки для переправки пятидесяти человек с лошадьми и припасами. Дабы твои люди знали место, куда следует направиться, мы зажигаем сигнальный огонь. А чтобы не было у тебя сомнений в подлинности, к письму печать магистриана прилагаем. Помни, что господин мой, Луций Цельс Альбин служит Августу и выполняет государственное поручение, так что любое промедление вызовет недовольство. Прощай! Дано во Фракии, в двадцатый день марта, в год 377 эры Господа.
|
-
(вдогонку, перечитываю) Убедительно сказал, от души.)
|
Краткое изложение произошедшего в игре
II — "В годы войны к ним Судьба была зла"
Луций Цельс Альбин и его свита, в составе Флавии Лупицины, Требония Пульвиса, Аспурга, Тамар и Атаульфа, направляются на пир к Алавиву, вождю западных готов (тервингов). По пути Алика, провожатый римлян, рассказывает, что последний обоз с продовольствием был две недели назад, а римские торговцы вынуждают готов продавать за еду собственных детей. Пир сразу же начинается плохо — рабов (Тамар и Атаульфа) не пускают в пиршественную залу по обычаям готов, а при представлении гостей вождю оказывается, что полное имя Луция на готском звучит как "холодный половой член", что вызывает хохот варваров. Алавив, впрочем, принимает группу любезно, пир начинается с ритуального обмена подарками в ходе которого вождь дарит Луцию взятые как трофей в последней войне "Размышления" Марка Аврелия", а Флавии — позолоченный кинжал. Магистриана сажают на почётное место возле самого правителя, Лупицину — возле его сына, семилетнего Алариха, который незамедлительно предлагает римлянке стать его женой.
В это время Тамар и Атаульф попадают за стол для рабов Алавива. Де задирают Атаульфа, насмехаясь над ним и подозревая в содомии. Атаульф отбрыкивается, сдерживаясь чтобы не влезть в драку, но огорченный приёмом соплеменников напивается вопреки приказу Луция. Рабы-готы боятся появления на пире какого-то Руиса. Тамар выясняет, что речь о могущественном колдуне-вестготе, порицающем тервингов за отход от старой, языческой веры. Сжалившись над Атаульфом, готы рассказывают ему где искать его семью, но варвар
На пиру римляне стараются выяснить как можно больше информации. Луций рассказом о своей работе исправляет подорванное первоначальным хохотом положение, в то время как Флавия выясняет, что готы и Алавив в частности полностью поддерживают идею объединения с Римом и считают её единственно возможным путём для своего народа. Аспург и Требоний вместе узнают о состоянии предполагаемого маршрута отряда — они выясняют, что отряд сумеет пополнить припасы через неделю пути в Тире, римском городе, отпавшем от Империи. Вызывавшая наибольшие опасения оборонительная линия, построенная врагом и соперником Алавива, противником объединения с Римом, Атанарихом, по словам готов стоит пустая так как Атанарих ушёл от гуннов на запад, в земли языгов. Но за Тирой земли опустошены и полны шаек мародёров.
Общая протяжённость дороги должна составить месяц. В одну сторону.
В этот момент на пиру появляются новые гости — остготы-гревтунги, представители другого готского племени, тоже попросившего Рим о защите, но получившего от Августа отказ, и потому злые на Империю и не знающие, что делать. К ним примкнул и Руис, колдун, которого боялись рабы. Руис произносит речь о коварстве и лицемерии римлян. В ответ Требоний кланяется ему, Флавия замирает и только Луций находит силы ответить — требует у Алавива вмешаться, так что тот унимает колдуна. Луций произносит речь, посвящённую тому, что лишь Рим спасёт тервингов от гуннов — на что Руис предсказывает, что Алавива убьёт дружба с римлянами.
Снаружи начинается дождь. Только Луций понимает, что это значит — утром размоет дороги и отряд вынужден будет либо остаться в лагере готов ожидая перемены погоды, либо бросить телеги с припасами.
Флавия беседует уже с двумя детьми — напористым Аларихом, не уступающих в попытках убедить римлянку выйти за него, и скромным Видерихом, мальчиком-царём гревтунгов, который пытается убедить Лупицину подарить ему одну из своих собак. Один из военачальников-гревтунгов, Сафрак, оскорбляет Флавию, но та заставляет мужчину умолкнуть — а Аларих и вовсе велит тому отстать от его женщины. Аларих рассказывает Флавии историю Видериха и народа гревтунгов — об империи гревтунгов Ойум, созданной великим вождём Эрманарихом, и гибели царя Витимира, отца Видериха, в битве с гуннами, что и привело к опустошению государства Ойум и бегству-миграции гревтунгов.
Начинаются состязания в кулачном бою. Луций принимает решение не выставлять бойцом Атаульфа — а вот Руис обманом заставляет участвовать на своей стороне Аспурга. Условия боев подстроены так, что для схватки с чемпионом необходимо выиграть в двух других боях, так что к решающему бою претендент подходит измотанным. К тому же Требоний передаёт степняку волю Луция — тот велит проиграть последний бой. Аспург грубо посылает трибуна и магистриана и выигрывает два боя из трёх, но в финальной схватке с Серой Молнией — чемпионом Алавива, происходит ничья, гот избивает степняка до потери сознания, но и сам оказывается в нокауте. Поскольку оба бойца лежат, по традициям тервингов должна быть объявлена ничья, но Алавив присуждает победу своему. Когда Руис пытается противостоять, вождь его изгоняет. Колдун уходит.
Требоний в ходе пира получает донесение о тревожной ситуации в римском лагере — нападении толпы голодных готов, но следуя собственным мотивам, решает скрыть это донесение и посылает в лагерь собственный приказ, правда, отклонённый оставленным за главного Татионом. После того, как Луций заставляет Требония велеть Аспургу проиграть бой (и отказа степняка), между агентом и трибуном происходит ссора, после которой Альбин отправляет Пульвиса навстречу подъезжающим повозкам с припасами для готов. Трибун обнаруживает, что повозки попали в западню – кто-то выкопал в колее яму, но нападения не последовало. Более того, из повозок ничего не пропало.
В это время упившийся Атаульф начинает рассказывать тервингам, что Луций вовсе ему не хозяин, и вообще он не раб. Те подначивают бывшего гладиатора отправиться на пир и самовольно поучаствовать в боях. Чтобы уберечь Атаульфа от наказания, Тамар вырубает его ударом кувшина с вином по затылку. Потом девушка слышит прекрасную степную песню и отправляется посмотреть кто же поёт — нарушив этим приказ Луция быть поблизости. Совершенно неожиданно для себя, Тамар находит соплеменников-аланов, теперь возглавляемых её братом Эохаром. Тот представляется беженцем от гуннов. Между ним и сестрой происходит разговор, в ходе которого Тамар отказывается бежать с соплеменниками из рабства у Луция. Но когда девушка вернулась, вышедший встречать повозки Альбин лишь отчитывает её за отлучку.
Требоний и Луций встревожены — они опасаются, что в повозку что-то подбросили. Под навесом у длинного дома, припасы перекапывают, но ничего не находят. Внезапно из доклада одного из гонцов всплывает сокрытие Требонием положения в римском лагере. В бешенстве, магистриан отсылает трибуна в одиночку искать пропавших в лесу разведчиков. Готы ждут подарков, пир вот-вот закончится. Луций предполагает, что вероятно либо отравлено вино, либо подброшен некий сосуд отличный по форме. Остановившись на второй идее, Альбин действительно отыскивает мешочек с медовыми лепешками, предположительно, отравленными. Выдохнув, магистриан подносит припасы Алавиву.
Тот раскрывает для самого себя, Видериха и Луция амфору лучшего вина из подаренного. Все трое пьют вино из кубков с тостом за Рим. Видерих просит Альбина написать императору о бедственном положении гревтунгов и их готовности служить Империи, но магистриан не даёт определённого ответа, обещав лишь подумать с обязательным условием сохранения изгнания Руиса. Луций чувствует лёгкое недомогание, но не обращает на него внимания.
Вскоре пир заканчивается. Луций в приватном разговоре с Алавивом просит для отряда проводника, вождь уговаривает его принять проводником человека из гревтунгов. В ходе беседы, магистриан догадывается о личности отравителей — ими оказываются те самые аланы во главе с братом Тамар, мастера ночных засад. Тем не менее от Алавива магистриан эту догадку, как и ситуацию с попыткой отравления, скрывает. Недомогание Луция не проходит и даёт о себе знать, но Альбин снова списывает всё на усталость.
Римляне выезжают обратно в свой лагерь. Уже показались сторожевые посты... Внезапно, недомогание Луция становится сильным как никогда, он чуть не падает с лошади от сильной судороги, начинает задыхаться, кашляет кровью.
Запоздало, магистриан понимает — его всё-таки отравили.
-
Да, глава бомба, маё уважэние.
|
-
Очень интересно и удобно для читателей. Всем бы мастерам такой подход взять на заметку.
|
Архип
Вскоре, Архип с Феликсом отыскали ещё одно тело. На этот раз почти втоптанное в землю. Вспоров живот, кабан несколько раз пробежался по рабу, ломая кости — должно быть адски мучительная смерть. Мысль с кольями казалась всё более привлекательной, хотя и очевидно было, что против толстой шкуры зверя, кол сгодится разве что чтобы оцарапать. Чем искать ветви, декан предпочёл послать в лагерь одного из солдат за семью хорошими дротиками — так что вскоре у вас появились какие-никакие, а копья.
Продвижение продолжилось. Медленно, острожно, чтобы не вспугнуть зверя, который в непогоду наверняка выкопал себе яму в грязи... Шаг за шагом, вперёд, длинной шеренгой, выстроенной так, чтобы каждого пехотинца стерегли два лучника... Ты слышишь стук своего сердца.
Эйтни
Из круга выходит дочь Элириха, щит поднимает, надеется — тщетно. Скрылась и Кара, и друг не спешит помогать, только вцепился в плечо... Зря! Слишком тяжела Аделфа рука, ноша разодранных ног. Слишком неспешен выходит ваш шаг. Слишком опасно...
Но вот! Демон приблизился! И отступил, от символа на щите. Вот подступился с другой стороны — тщетно, вы настороже. В ветре холодным услышался хруст — ветви примяты, снега. Тени людей меж высоких дерев, может спасут вас?
Едва.
Взглядом холодным, змеиных глаз, вас провожает хазир. Воздух вдыхает холодным — и раз — визгом весь лес огласил. "Идите, идите, отродья зла идите, убейте же всех! Символ луны остановит меня — но он не сдержит всех тех, Кто в тени и чащи был изгнан людьми. Восстаньте же, волки и враны! Мечите и рвите – таков ваш удел" И лес отозвался коварный...
Все
Третье тело. Этого кабан убил быстро — вспорол бедро и раздробил колено, так что человек истёк кровью. Видимо, первая жертва, а значит логово уже недалеко... Шум из поломанных зарослей. Бегущий зверь.
Феликс даёт сигнал — вперёд. Всего несколько шагов, и новая картина открывается Архипу. Тела разведчиков увидел лежащего и висящего на дереве. Увидел Эйтни, помогающую идти раненому Аделфу.
Но главное — он увидел Хазира. Черного кабана со змеиными глазами и окровавленным рылом. В церкви, Мара оставалась невидимой, находилась словно нигде и одновременно повсюду. Здесь же Архип увидел своего врага, и на миг это принесло даже чувство облегчения — когда видишь, знаешь, в кого стрелять. Странный это был визг, режущий слух, заставляющий зажать ушами руки, проникающий в самые отдалённые уголки черепа и души... Пошатнулась Эйтни, взрыв боли в ноге заставил Аделфа вцепиться в девушку.
Но хуже всего не это. Хуже всего — что вашему врагу ответили. Чёрная туча воронья поднимается среди падающих стрел дождя. Волчьи глаза сверкают в темноте. — Это не зверь... Каким-то упавшим голосом произносит очевидное Гай Феликс. И тут же берет себя в руки. — Копья в землю! Стрелы наложить! Беглый огонь! Щитоносцы вперёд, метайте дротики!
Ты хотел врага, которого можно убить? А как насчёт сотни?
Дело дрянь.
-
Да, пробирает! Нагнетание было недолгим, но вылилось в весьма эффектную сцену) Надеюсь, нам повезёт выжить.
|
Луций
— Ты ставишь палку между собой и псом. И раз уж отныне твоя власть будет отражением моей, и теперь у тебя самого у руках появится палка, я хочу быть уверен, что ты знаешь, как её использовать. Слабая палка ломается, Луций. Или уже сломана. Как и слабая рука. Не допускай слабости. Никогда. В конечном счёте это и значит быть моим агентом. Август Констанций в последний раз заглядывает тебе в глаза словно пытаясь понять, понял ли ты что-то из сказанного, а после поднимается из-за стола, и на месте его остаётся лишь Софроний. Спокойный, чуть сутуловатый, иногда подсознательно загибающий длинные пальцы когда говорит — словно отсчитывая одному ему известные списки. Воспоминание сменяется видением, такого разговора никогда не было. Но он мог бы быть. — Давай подумаем, что ты знаешь о нем. Прежде всего язычник из старого рода, ещё и итальянского. Это уже плохо. Язычники, особенно знатные, всегда считают себя умнее других, а жители Италии ещё и считают настоящими римлянами только себя. Знаешь всю эту песню с: "Мы наследники тех лет когда Рим ещё был великим?" А это значит, что Требоний каждый раз глядя на тебя видит в тебе вестника великого разрушения, иберийца, который пролез туда, где должен быть "настоящий римлянин". Это может не отразиться на его верности — но точно отразится на лояльности. Ты ведь понимаешь разницу, Луций? Сидящее на месте Алавива видение магистра оффиций не улыбается. Только покручивает в руке золотую чашу с вином, так что жидкость перекатывается от края к краю. Верная. Но не лояльная. Ты догадываешься, что на сей раз у вас один источник информации, ещё одно воспоминание об Августе, как-то походя объяснившего тебе разницу. — Верный человек не предаст тебя даже если считает идиотом. Лояльный верит в то, что ты делаешь. Потому верных людей лучше посылать куда-нибудь на границу, где они могут умереть за тебя — а лояльных следует приблизить к себе, чтобы они могли вместе с тобой трудиться над тем, во что вы оба верите. Палка не должна ломаться — но доспех должен в первую очередь подходить тебе. Запомни это, когда будешь выбирать слуг.
Софроний молчит, давая тебе время вспомнить. И лишь потом продолжает. — Служил на Лимесе. Это вообще-то неплохо, значит есть реальный опыт — но может быть вредно именно потому, что ты не служил на Лимесе. Значит ты не просто вестник уничтожения, ты столичный идиот и царский палач, который после своих потешных войн и охот на колдунов вздумал полезть в настоящее дело. Потом перевод в Британию. Плохо. Значит был на плохом счету. Я слышал причина в том, что однажды он пропал на месяц — возможно, дезертировал. А вернулся чистым и с новым мечом, сославшись на туман, де, отбился от отряда. Ему поверили, но сослали на Вал Адриана. Магистр оффиций чуть коснулся пальцем вина, так что по гладкой поверхности побежали круги. Такого кажется не бывает в природе с чашами? Но видение есть видение. — Дальше. "Подвиг" Пульвиса за который его удостоили кучи наград. Когда солдаты по всей Британии дезертировали, завёл отряд в засаду в самоубийственной атаке. Верность несомненно похвальна. Но обрати внимание — повёл солдат в самоубийственную атаку. Не организованно отступил в Лондиний. Не начал партизанить, пользуясь навыками разведчика. Он всегда идёт прямым путём и не отличается гибкостью мышления. Ему бы в пехоте служить. Короткая усмешка. Софроний не слишком любит пехотинцев, считая их чем-то вроде вспомогательных сил, и, справедливости ради, разбирая личность того же Татиона, наверняка вспоминал бы род его службы при каждом удобном случае. Выглядело бы это так: "Да, он герой, но он же пехотинец. Был бы всадником, был бы героем ещё лучше!" — И наконец последнее. Борода. Можно было бы сказать, что он следует эллинскому стилю, но ты хоть раз слышал, что Пульвис поклонник эллинства? Нет. Он отрастил бороду под варвара. Иные сослуживцы доносили что он даже сделал татуировку на манер дикарей. Он поклонился колдуну. Он считает себя истинным римлянином, но на самом деле давно "оварварел". А значит и усвоил... Их мышление. Как он там говорил? Потребовать коня, оружие, свободу, а потом женщину и дань? Как... Самоиронично. Подведём итог — у тебя в командирах ходит Атаульф в хламиде, хуже того, в случае твоей смерти, именно он как старший, благодаря службе в кавалерии, возглавит отряд.
Но ты ведь уже и сам всё это знаешь? Подходит время выводов.
— Он опасен, Луций. Если не напрямую для тебя — то опасен для дела.
Ты снова видишь перед внутренним взором императора. Видишь улыбку Констанция, в миг, когда отказался поднять на него меч.
— Не допускай слабости. Никогда.
Требоний
Ты выходишь под дождь. Один. Снова один. Как тогда, в тумане, когда набрел на старое капище. Как когда тебя взяли в плен те, кого ты считал друзьями. Как когда вся твоя семья умерла, а тебе сообщили об этом лишь спустя несколько лет. Рим обречён. Ты видишь это ясно как никогда. Обречен пока им правят такие самодовольные ублюдки как Луций Цельс Альбин.
Вообще-то ты ведь второй человек по рангу в отряде. Даже Татион, который равен с тобой по званию, уступает тебе — пехотинец всегда уступает эквиту. И что же? На Гектора оставляют лагерь, а тебя берут с собой и не дают никакого определённого поручения! Берут только чтобы присматривать. Не доверяют? Разве вся жизнь, отданная службе, причём в таких местах, в которые нос этого мудака-иберийца даже близко не залезал, не доказала твою верность?! Кровью — не доказал? О, ты помнишь таких Луциев по Британии. Когда запахло жареным они дружно раздвинули жопы перед варварами. Ты не знаешь биографии Альбина (а знал бы, несомненно поразился бы своей проницательности — только такой человек и мог сдать всех своих друзей попав в плен под Мурсой) — но ты знаешь таких людей.
Так в чем же дело? Почему тебя гнобят? Потому что чувствуют угрозу. Чувствуют, что ты не будешь лебезить как шлюха, в надежде на поощрение в виде пары лишних монет. У тебя есть чувство собственного человеческого достоинства, а эта команда новых управленцев-христиан понимает лишь то, что падает перед ними на колени и целует их сандалии. Ты, сука, римлянин! Sic semper tyrannis! Твои предки изгнали Тарквиния, вышвырнули царей, установили республику, когда предки этого иберийского выскочки трахали овец на своих Пиренеях!
Он делает всё тебе назло. Ты приказываешь стеречь Аспурга? Снять цепи и повести на пир. Аспург выкидывает фортель и идёт на бои за меч? Ой, вот незадача, разве кто-то об этом не предупреждал?! И разве неясно было что приказ степняку сдаться лишь ещё больше его озлобит? Нет, я здесь главный, а ты только передавай себе мои приказы. Варвар послал нахер? Ой, вот незадача, ну кто бы мог подумать? Ты хочешь заняться делом, настоящей разведкой, вместе со своими людьми осмотреть лагерь? Нет, сиди возле меня, там, где нахер не нужен. В это время какой-то готский поп едва ли не громит наш лагерь? Ой, вот незадача и... Дальше вы уже знаете.
Мудак.
Стоит заметить что все эти мысли приходили как бы извне. Словно другой, невидимый Требоний говорил их в твоей голове. Сходное чувство было в ходе разговора с колдуном. Может кто-то играет с твоими мыслями? Пытается настроить тебя против Луция?
Но с другой стороны... Ты ведь правда справился бы лучше. И случись что-то с магистрианом — справишься. Ты старший по званию. И ты можешь сделать все по мужски. Небольшим отрядом. Без баб, прислуги и бесполезных заложников. Надо только чтобы ночью, выпив вина и трахая свою аланскую сучку, старый боров вдруг схватился за сердце. И есть микстуры, которые могут это обеспечить.
А личный врач Луция — язычник...
Мысли уходят сами собой едва вдали показались повозки. Ровно три — Татион исполняет все приказы как хорошая девочка. Но не твои приказы. "Пока не твои" — Шепнуло что-то на краю сознания. — Трибун! Один из солдат приложил кулак к груди. — Трибун Татион получил твоё послание! Он велел передать, слово в слово — на данный момент он не имеет возможности исполнить твой приказ. Когда лагерь будет обустроен, он обещает подумать, но сейчас вынужден отказать. Но в любом случае он считает это решение неправильным и советует получить одобрение господина Луция если тебе нужно, чтобы трибун Татион всё же исполнил твою волю.
Во рту кисловатый привкус. И совсем не от дурного варварского вина.
— В пути произошёл инцидент. В темноте телега наехала на какую-то яму. Нам удалось вытащить повозку, но сложилось впечатление, что яма была намеренно вырыта на нашем пути, чтобы в ней увязли колеса. Я взял на себя смелость проверить содержимое телег — и оно казалось лежащим немного по-другому хотя вроде ничего не пропало.
Инстинкт разведчика подсказывает — в невинном эпизоде с ямой есть какой-то подвох. Но может пусть великий Луций Цельс, мать его, Альбин с этим разбирается? А ты просто выполняешь приказы.
-
За мелочи. Вкусные. Вроде верности и лояльности.
|
Тамар
Они сидели вокруг костра. Мужчины и женщины, старые и молодые. Печальные, но не сломленные. Они сидели и слушали пару юношей, один из которых перебирал три струны из овечьих кишок, а другой пел, понижая при этом свой голос так, что в самом тоже появлялось что-то гудящее, жужжащее, рычащее... Точно не человек поёт, а зверь или дух — но в самом гулком переливе низкого голоса, слышится что-то родное. Слышится дом. — Как мои наложницы укрываются от чужих глаз, Великое небо укроется чёрным дымом, Горящих домов изнеженных пахарей, Что недостойны видеть красоту бескрайнего синего неба. Мой конь пройдёт по их костям, Слезы их жён смешаются с кровью мужей. Я возьму богатую добычу, И поеду домой, В прекрасную Степь. Я подъеду к камню, Поставленному в память о благородстве моих предков, Я оставлю предкам стрелу, Я оставлю предкам овцу, Я оставлю предкам дитя, А однажды оставлю себя. Ибо я достоин их славы.
С какой-то особенной нежностью ты замечаешь татуированные тела мужчин — рыбы на ногах, звери на руках и груди — замечаешь удлиненные черепа, след обычая бинтовать детям голову... А вот куртки с длинным вырезом на груди — такие носят дома! Широкие шальвары! И сапоги перевязаны у щиколоток! И, конечно, оружие — неизменный атрибут мужчины. В некотором отдалении от остальных ты видишь юношу, по обычаю вашего народа молящегося Сафу-громовержцу, воткнув в землю меч. Сомнений нет. Сарматы. Но из какого рода? Чуть прищуриваешься, приглядываешься к волосам. Они светлые, но дело не в этом. Языги и роксоланы не стригут волос на голове и лице, и только аланы подравнивают их по обычаю своего рода.
Волосы... Острижены! Свои! Свои! Стихает певец. Все взгляды устремляются на тебя. Подозрительные, изучающие взгляды. Аланы живут в этом лагере, но их мало, и они здесь чужие. Совсем как вы. Совсем как ты.
Внезапно, молящийся мечу юноша оборачивается, и ты видишь его лицо. Но что ещё важнее, он видит твоё. Язык отнимается. Слова изменяют вам обоим. Без слов, он подходит к тебе и заключает в объятия. — Сестра.
В мыслях — одно слово, одно имя. "Эохар"
Ты помнишь. Помнишь родную прикаспийскую степь. Когда-то он учил тебя гадать на ивовых прутьях и подсаживал на твою первую лошадь. Показывал как на скаку метать из лука стрелы так, чтобы попасть точно в цель. Он же объяснил тебе значение боевого клича вашего народа — Marha. Марха значит "Убивай". Не бери пленных, не сомневайся. Просто сдела то, что необходимо. Но Marh это также солнце. Жестокое солнце, светящее воинам, чтобы те видели друг друга и могли друг друга убить.
Эохар не поехал с вами в Армению. Он был послан с каким-то поручением — но так и не вернулся. Ты четыре года считала считала его мёртвым. А сейчас встретила там, где не ожидала встретить. Кажется, это было взаимно.
— Отец? Мама? Спросил брат тихо. Если бы ты знала. Убили ли их римляне? Продали ли в рабство? Удалось ли им бежать? Скорее всего правила печальна. Но стоит ли Эохару знать эту правду?
-
Очень интересно было все это читать! И про молитвы на воткнутый меч, и про татухи, и песню - очень круто.
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
Круто! Как будто поиграл в какую-нибудь часть ведьмака несколько раз и смотришь, какие могли быть концовки!)))) Интересно почитать.
-
Вот как оно, однако, было!
-
Славный эпилог славной главы славного модуля. Жаль, короткого) Он заслуживал большего погружения в мир Пакттауна.
|
-
Но он пролез — он сибиряк, Настырные они, И я сказал ему: «Чудак! Устал ведь — отдохни!»
Но он не услышал — он думал, дыша, Что жить хорошо и жизнь хороша.
А он всё бьёт — здоровый, чёрт! — Я вижу: быть беде. Ведь бокс — не драка, это спорт Отважных и т. д.
Вот он ударил раз, два, три — И… сам лишился сил, Мне руку поднял рефери, Которой я не бил.
|
— Как-то раз, милый Хуан, моя дорогая матушка будучи беременна мной изволила обедать. О, это был чудесный обед! Подавали суп из фасоли, картофеля и брюквенной ботвы, затем щупальца осьминога в паприке и морской соли, обильно приправленные оливковым маслом... Наконец, слоёный пирог с мидиями! Алехандро улыбается чуть сводя полные губы. — И вот, матушка позволила себе расслабиться и вместо уместного в таком случае сухого Рибейро с лёгкими фруктовыми нотами, остановилась на розовом десертном Росадо! Не поймите меня неправильно, друг мой, я бы никогда не сделал матери замечание. Но в тот момент, она можно сказать обедала за двоих... В общем, я поспешил выразить своё неудовольствие и незамедлительно родился. Моими первыми словами были: "Матушка, если уж Вам угодно идти на эксперименты, так хоть употребили бы рейнский рислинг". Кстати, единственное приличное вино во всей Германии. Конечно, вся история вымышлена, от начала и до конца. Вкус воспитывается всю жизнь. Кто сразу начал отличать чинквеченто и кватроченто? Выделять шедевры Отто Мюллера среди неумелых поделок фон Цюгеля? Немцы вот видимо так и не научились, а "Две женщины", право, чудо как хороши! А кстати, друг мой, знаете ли Вы, кто такой Ибаньес и что связывает его с шедевром Гойи?
Видите. Вам есть над чем работать. А после осьминога, между прочим, следовало подать миндальный пирог.
...
Как зачарованный, Алехандро следит за тенями от массивных круглых башен. Когда солнце встаёт определенным образом, то рядом с первой крепостью появляется вторая, ещё больше. Сотканная из мрака. Будь он старше то сказал бы что объект уступает образу объекта, но ребёнок, конечно, не мог даже отдалённо помыслить ничего подобного. Вместо этого он думал, какая должно быть просторная у крепостной стены тень, сколько людей могли бы укрыться в ней от палящего иберийского солнца. Ему было жарко, юному Алехандро, и не случайно подлинной целью похода на холм было огромное цветущее дерево, пахнущее смолой...
И дающее большую тень. В этом весь Алехандро. Дети рвутся бегать, а ему лишь бы упасть где поменьше света и читать, читать... Он в третий раз перечитывал "Синюю Птицу" и всё никак не мог понять, почему Птица в конце улетает. Что Тильтиль и Митиль сделали не так? Разве счастье — это так много? Даже Дон Кихот был совсем не печальным. Смешным, даже в чем-то возвышенным... Но нет книги печальнее чем "Синяя Птица".
— Как что? Я сводил бы нас в кондитерскую возле собора! И мы ели бы столько пирожных сколько захотим!
Глупенький Фернандо. Такие простые вопросы задаёт. Зачем вообще нужны карманные деньги если не для того, чтобы покупать сладости? Пирожные стоили дорого и возможность купить их для Алехандро отличала тех, у кого есть много денег, от тех, у кого денег нет.
— Дай-ка подумать... Я стал бы королём Испании, надавал бы мерзким американцам... А, и маврам бы тоже. Это уже три желания? Нет, надавал бы всем вторым. А третье...
Где живут мавры и американцы Алехандро знал довольно смутно. О первых говорилось что их следует бить, в книгах, о вторых говорили примерно то же самое едва ли не с рождения мальчиков. Так что пожалуй надавать и тем и другим за одно желание всё-таки можно. Но вот третье... Что пожелать напоследок? "Птицу", — подсказал внутренний голос, — "Синюю птицу".
— Она же улетит... Ответил мальчик сам себе. — Они всегда улетают... Словно эхо донеслось из будущего. Вдруг стало очень грустно. Алехандро вдруг понял, пожелать что-то совсем не значит сохранить это. — Я хочу сберечь всё, что пожелал! Навсегда! Чуть её прокричал он. Теперь ему казалось, что его обманули. Нажелал всякой ерунды... "Сохранить", — повторил про себя, — "Самое главное сохранить".
Вопрос про мёртвых только усилил грусть. Как все нормальные люди, Алехандро ведь был католиком. Он ещё не разбирался в тонкостях религии, но уже знал, что если сказать что-то не то о Боге, то Бог тебя накажет. А оживлять мёртвых это разве не только Бог делает? Да и в книжке когда женевский студент попытался, кончилось всё плохо... — Всех. Ответил мальчик внезапно спокойно. — Кроме может быть Шломо. Он еврей и от него плохо пахнет. "А ещё мы на днях дрались и он победил, так что черта с два я буду его оживлять". Так Алехандро запомнил, что многие заслуживают блага, а немногие не заслуживают. Став чуть постарше, он будет вспоминать в подтверждение своего тезиса Шекспира — мир это лес где все живут хорошо, но есть один негодяй.
Остальные вопросы даются проще. — Я командовал бы войском рыцарей, которые вернут в наш век железа золотой век! Кажется, Дон-Кихот все же запал ему в душу — Слона! Не спрашивайте. — Я бы поставил фигуры по своему! Скучно когда они у всех стоят одинаково! Надо поставить их так, чтобы сразу выиграть! Раз-раз! И всё! — Тебя, папу, маму, дедушку, Мориса Метерлинка... На удивление серьёзно начал перечислять Алехандро. Точно в самом деле мог стать королём и кого-то осыпать золотом. — Мечом, конечно! Я бы отрубил ему голову! В самом деле, чем ещё убивают драконов? Классика не стареет.
Пожалуй, Алехандро всегда любил идею мата в один ход. Один удар мечом, одно войско рыцарей, один слон на всех, одна справедливость для всех, один негодяй, справедливости не заслуживающий. "Один раз поймать Синюю Птицу — и уж от меня-то она не сбежит". И много раз когда в жизни появлялось нечто подобное той самой волшебной птице, он стремительно, как змея, совершал единственный рывок — а после, получив искомое никак не мог отделаться от подозрений, что всё обретённое мимолетно.
Красота всегда умирает. Ребёнок, впрочем, ещё верил в то, что красоту можно сохранить. Нужно только, сделать всё правильно.
И когда брат обнял его, Алехандро ответил без колебаний. — Я тоже люблю тебя, Эрни. И всегда защищу. От всех.
Он уже начинал чувствовать что мир — нечто агрессивное. Мир вроде еврейского мальчика. В детстве им режут пипки, вот они и растут злыми. И миру тоже что-то отрезали. Вот почему Синяя Птица всегда улетает. Когда Алехандро подрастёт, он часто будет говорить: "Первородный грех" — Пока не станет атеистом. И уже подростком он внезапно ощутит известное понимание Каина. Он просто хотел всё исправить. Одним ходом. Шах и мат.
Потом, уже в более зрелые годы, священник объяснил Алехандро, что Каин не просто ошибся с мишенью, а поступил принципиально неправильно. Нельзя всё зло в мире исцелить одной бомбой (почему-то он так и сказал: "Бомбой") Алехандро выслушал духовника очень внимательно и стал атеистом. Авель был конечно самодовольным сукиным сыном и не понимал, что всё надлежит делить поровну, по заветам коммунистического общежития, но смерти наверное не заслуживал. Брат всё-таки.
Эрнан не упал на пол. Руки брата поддержали его на полпути. "Ты не виноват, Авель", – Думалось Алехандро в тот миг, — "Дело не в тебе. И уж точно не в Синей Птице. Дело в тех, кто задаёт производственные отношения, угнетает, отнимает. Одному дают овец, а второго посылают копаться в земле. Это они сделали тебя процветающим, а меня поместили в сумасшедший дом. Они снова и снова воспроизводят дегенеративную модель. Тирания отцов... Грех отцов. Я думал этот мир можно спасти бомбой — но здесь попросту нечего спасать. Можно только уйти".
"И сказал Господь Каину: Почему ты огорчился? И отчего поникло лицо твоё?" — Никого нельзя спасти. Алехандро осторожно поднял брата и оттащил в кровать. Укрыл одеялом. Больше всего сейчас, он боялся стать братоубийцей. Слишком большая доза, и никого не будет рядом чтобы помочь... Нужно что-то придумать. Но сначала дело. Найти билет и документы. Собрать вещи. По крайней мере поначалу придётся изображать Эрнана, а значит щегольские белые пиджаки, туфли, рубашки, шлем. Непрактично. "Вот, Ты теперь сгоняешь меня с лица земли, и от лица Твоего я скроюсь, и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретится со мною, убьет меня".
А если кого-то позвать? Нет. Тогда брат будет в безопасности, но его алиби пропадёт. Ещё чего доброго попадёт под суд за укрывательство. Как же исключить вероятность несчастного случая и ареста разом?
Как и всегда, когда дело сходит с рельс, Алехандро почувствовал лёгкую апатию, бессмысленное метание мысли от отсутствия идей к отсутствию идей. Просто как выветрилось. Думай. Думай. Думай. Так прошли ещё десять долгих минут. Пощупать пульс. Брат вроде бы спит и в порядке, но это ещё ничего не значит.
Он найдёт что сказать. Эрнан вообще очень умён. "Новость о побеге Алехандро всколыхнула старую рану, я пошёл и напился". Решено. Он напьётся ночью.
Одеться из гардероба Фернандо. Чуть сбрызнуть рубашку алкоголем. Порвать манжет. Сорвать две пуговицы. Спектакль начинается. — Прааастите! Вы не видели мои д-документы? Алехандро тянется обнять разливающего напитки гарсона. Это уже третий ночной бар. Самое время упивающемуся испанцу потерять паспорт. Когда завтра при обыске его не найдут, то будет железное алиби. Бутылка с подмешанным снотворным и осколки бокала исчезли ещё недалеко от первого бара. Их приняла Сена.
На самом деле он не пьёт. Везде берет сразу бутылку и уходит с ней, делая вид, что опрокидывает, а затем выливает где-нибудь, где потише. И в следующий бар, выждав, приходит уже с алкоголем на донышке и конечно мертвецки пьяный. Наглый, но не настолько чтобы получить в лицо. — Я здесь живу... Я Эрнан... Эрнан Гонсалес... Документы мои. Были же здесь. Он хлопает себя по карману. — Канешна... Гарсон, дай бутылку! Сам дойду! Пошли все в задницу!
Первая часть — алиби — готова. Вторая часть самая противная. Переодеть брата, предварительно проверив пульс. Спит. Просто спит. Снести вниз собранный чемодан. Оттащить Эрнана на лестницу, вложив в руку последнюю купленную бутылку.
Прощай, брат. Ты как-то говорил, что твоя соседка честная вдова. Она позаботится о тебе. И вызовет врача если я переборщил с дозой. Сейчас она спит. Даже если она услышит громовой стук ногой в свою дверь то понадобится время чтобы подойти. Где-то сорок секунд — я замерил это пройдясь от твоей постели до твоей же двери. Достаточное время чтобы сойти вниз по лестнице и взять вещи – двадцать пять секунд. Это я тоже замерил.
Когда твоя соседка откроет дверь она увидит мертвецки пьяного журналиста без документов, кошелька и ключа от квартиры. В трёх барах подтвердят, что он неумеренно много пил и всё говорил о своём брате. Даже если сам Эрнан будет путаться в показаниях, всё можно будет списать на спиртное. На каком этапе пропали документы и деньги? Где-то между вторым и третьим баром. Тогда "мой брат сумасшедший, его позор портит доброе имя нашей семьи" и "мой дядя болен Паркинсоном, мои дети такие милые" сменится "где мои документы?" Ты хотел завтра с утра добраться до Гавра на пароходе по Сене. Вместо этого ты поедешь поездом Париж-Гавр. Но вокзала я доберусь в основном пешком, но меня не опознают — ночью все люди в тёмном пальто и шляпе выглядят одинаково. Сложнее всего с билетом. К счастью, взятка кондуктору работает в любой стране мира. Если же до кондуктора и доберутся, то ничто уже не связывает меня с тобой.
Я всё рассчитал, Эрнан. Я же обещал защитить тебя. Просто я не мог рисковать...
"И пошел Каин от лица Господня и поселился в земле Нод, на восток от Едема" Кажется, Нод — это где-то в Африке.
-
Плюс. Просто плюс. Даже комментировать не буду.
-
Очень круто. Очень очень круто. А по поводу подачи блюд - матушка хотела Росадо и в здравом уме выпила таки Росадо, не обязательно было по этому поводу рождаться: это всего навсего обед, а не королевский ужин)
-
очень в стиль истории! А после осьминога, между прочим, следовало подать миндальный пирог. я так и подумала, а где миндальный пирог? Вкус воспитывается всю жизнь и в конце концов стал снобом? Мир вроде еврейского мальчика. а вот откуда ноги растут Алехандро выслушал духовника очень внимательно и стал атеистом. гениально Почему ты огорчился? ….— Никого нельзя спасти. поэтому идём ...куда-то в Африку. и вообще, верю в братскую любовь.
|
— Вы не правы, мадемуазель.
Спокойно возразил Фернандо. Если бы он хотел трахнуть прекрасную Флоренс то несомненно не позволил бы себе слова именно в таком сочетании. "Вы полностью правы, но...", "Вы невероятно проницательны, и всё же" — язык флирта это язык, напоминающий театр импровизации, язык, где любое выражение начинается с "да". Едва сказав решительное "нет", испанец вдруг задумался. Почему собственно, он так жёстко отвечает? Это ведь не похоже на него. Может что-то не так с мадемуазель Уолден? Нет, она красива, очаровательна, мила... И совершенно не права. Черт. Бред какой-то. Хуже того. Фернандо ощутимо чувствует, что его несёт. Слова словно рождаются сами, а ты бьешь ногой по педали тормоза и понимаешь, что тормоза не работают...
— Видите ли, я был на Войне, — на какой именно Войне объяснять смысла не было, — И каждый день я видел... Много трупов. Животные охотятся друг на друга, едят друг друга, спариваются, и да, иногда это выглядит просто ужасно. Но они не пускают по области шириной тридцать километров нефритовое облако хлора. Не косят друг друга тысячами с помощью гранат, танков, пулемётов, огнемётов, а сейчас — простите, я немного отстал от жизни — может и ещё каких-нибудь мётов. Если на Вас нападает зверь, победите либо Вы, либо он. Но если рядом с Вами падает снаряд с горчичным газом... Всё, что Вам остаётся это выблевать собственные внутренности. Или, если Вам повезло быть в противогазе, или поднести к лицу тряпку, смоченную в Вашей собственной моче, смотреть как их выблевывает Ваш лучший друг. И Вы ничего, абсолютно ничего не можете сделать!
Алехандро вдруг понимает, что сорвался. Слишком жёстко. Слишком грубо. Он сейчас похож на тех трясущихся, топящих воспоминания в алкоголе ветеранов — едва ли не кричит на девочку, которая наверное ничего такого и не имела в виду, просто вела изысканную философскую беседу.
— Простите. Я... Я сейчас веду себя как свинья. На самом деле я не такой и мне... Мне очень жаль...
Браво, мсье Гонсалес Авила-и-Мартин. Дно пробито вторично, теперь она того и гляди начнёт жалеть Вас. Омерзительно.
— Я просто хочу сказать, что я не боюсь зверей, хотя они и могут меня убить. Но... Здесь хотя бы всё зависит от меня. А там... Там Ад, Флоренс. И если бы тогда мне сказали, что я должен стать животным чтобы выбраться, я согласился бы даже провести остаток жизни среди племени каннибалов. Простите ещё раз. Мне не следовало срываться на Вас.
-
Вау. Вот же прошибло мужика.
-
ничего не могу с собой поделать, обожаю, когда у мужчин пробивает дно! сильное чувство - сильный пост
|
-
Хорошо, что система постепенно вырисовывается!
|
-
Операция прошла успешно. Пусть Метаксас спит.
|
-
Это наверное очень... трудно осмыслить, когда меняется вера, ради народа. Это при условии, что он действительно так поступил и не врёт. Ну а так, круто. Сильно.
|
Когда кровь бежит по руке, ты чувствуешь жжение — и почему-то давление, словно всю кисть от пальцев до локтей вдруг туго замотали в незримый бинт. На миг кажется, кисть сейчас сведёт судорога — но все проходит. Даже боли больше нет. Лишь ощущение "перчатки" остаётся слабым отголоском. Напоминанием. Огневласая дева приближается. Осторожно приобнимает тебя за плечи и медленно целует в лоб. — Договор заключён, Эйтни, дочь Элириха. Обрети же знание, которого жаждешь.
И это случилось. Значения слов птичьим клином пронеслись перед внутренним взором. Теперь ты уверена была что сможешь выразить практически любую мысль, стоило только подумать фразу, и ты знала как произнести её. Но знание несло в себе и странность. Так, едва ли возьмись ты целью составить словарь или научить языку другого, едва ли тебя ждал бы успех. Значения посещали тебя как внезапные приступы воспоминания, всякий раз с удивлением желая что-то перевести или сказать, ты просто понимала, что знаешь, как именно это сделать, но уже спустя мгновение после фразы совершенно забывала как именно это тебе удалось. Так слепой, никогда не державший в руках лука, может натянуть тетиву и попасть в цель. "Повезло", — скажут ему. И ошибутся. Озарение не имеет ничего общего с везением. Представьте, что этот стрелок попадёт десять раз подряд, сто, тысячу. Его назовут великим знатоком стрельбы из лука, но едва ли он даже отличит основание от тетивы, и уж точно не сможет передать собственное искусство другим.
— Дай мне руку.
Попросила дух. Положила твоё запястье на одну ладонь и накрыла другой. Тепло. Жжение. Кровь остановилась.
— Мы знаем, что не ошиблись в тебе, Эйтни. И когда придёт время знаем — ты не ошибёшься. О прочем же спроси Кару.
И дева рассыпалась тысячей светлячков, растаявших как пустынный мираж. Всё закончилось. Но что-то началось.
Неподалёку, на большом, видавшем ещё должно быть первых людей, камне, сидела девушка. На вид ей было лет двадцать, может чуть больше, может чуть меньше, щуплое тело едва прикрывала тонкая серая рубашка и сношенные короткие штаны, так что ты могла рассмотреть маленькую грудь, чистые босые ноги, тонкие кисти рук с длинными, словно для музыки созданными, пальцами. Едва ли она была красива — уж точно не той красотой, которую римляне передавали в своих статуях — острый, заметно выдающийся, подбородок, небольшой вытянутый нос, коротко остриженные под мальчика волосы, некогда очевидно бывшие золотыми, но выгоревшие на солнце до того, что Кара казалось совсем седой. Почему-то ты сразу поняла, что она мертва — слишком бледная, да и таких ярких фиалковых глаз в жизни не бывает. Но — дивное дело — ни необычная внешность, ни тень былого конца, не пугали, не заставляли содрогаться от ужаса, ожидая, когда же мертвец вопьётся в тебя своими почти наверняка неестественно белыми зубами. Напротив, от Кары исходило... Притяжение. Что-то странным образом изящное и хрупкое, но в то же время манящее. Так, видя фарфоровую вазу на краю стола инстинктивно хочешь сдвинуть её поглубже. Туда, где ей ничто не будет угрожать. Но судя по тому, что вы всё же встретились, Кару никто так и не подвинул. — Бу-у. Произнесла она скучающим тоном, до того тихо, что это не тянуло даже на шутку. — Они опять хотят от меня избавиться, да?
Видимо, исполнить данную клятву будет сложнее, чем казалось.
|
Руис выждал с ответом будто желал, чтобы все вы высказались, стали говорить наперебой, словно квохи, в чей курятник залетел камень. Он хорошо знал, когда оскорбляешь одного тот может защищаться, но оскорби нескольких, и мигом окажешься на базаре где отдельные речи утонут, и останется только общий гул. Римлян укололи иголкой. Ах какая жалость.
— Подобострастие, Спокойный взгляд на Требония — Высокомерная чушь, Флавия на миг чувствует дрожь под взглядом янтарных глаз. Она вдруг понимает, что не видит рядом своих собак, те забрались под стол и явно старались не вылезать оттуда. Но вот Руис поворачивается к Луцию с победоносной ухмылкой. — И конечно жалобы, недостойные мужчины. Бесконечные жалобы — слабаки пытаются воспользоваться чужой силой. Вот что такое римляне, благородные тервинги. Вот что ждёт вас на римских землях. В этом всё их проклятое племя. Разве скажи я такое готу, снёс бы он оскорбление, стал бы скулить как собака, потираясь холодным членом о ногу рейкса? Так смотрите же, благородные тервинги, смотрите, что ждёт вас по ту сторону Дуная. Отдельные смешки, скорее непроизвольные, сдержанные. Руис точно знает на какие струны в сердцах варваров надавить, как представить вас изнеженными, вечно что-то скулящими существами, заслуживающими только того, чтобы узнать их в рабство или попросту порубить мечом.
— Довольно! Стукнул кулаком по столу Алавив. Его лицо покраснело, ноздри раздулись как адская пасть. Ты прав, Луций. Колдун оскорбляет не тебя. И даже не твоих спутников. Через вас он наносит удар вождю, союзнику римлян, пытается продемонстрировать всем его слабость. — Визерих, жрец старых богов, ты злоупотребляешь моим гостеприимством оскорбляя моих сотрапезников! Если я почему и не убил тебя до сих пор так только потому, что в нашем народе не принято убивать служителей веры! Но ты проявишь уважение ко мне и моим гостям, или клянусь Вотаном, я своими руками раскрою твою пустую голову! Вряд ли рейкс искренен. Если бы он мог казнить Руиса, то уже сделал бы это — жрец в открытую бросает вызов его власти. Вероятно, вождь как и прочие боится колдуна, и в брошенной в сердцах клятве именем Вотана явственно прослеживается самая очевидная причина. Можно крестить гота, но нельзя выбить из него суеверную веру в могущество богов. И если даже сам Алавив может закрыть глаза на проклятие, то его люди... Голодные, злые, нищие, знающие, что терпят всё это по воле своего повелителя... Благородные тервинги могут разорвать его за выпад в сторону Руиса. И потому ярость остаётся бессильной.
Тем удивительнее, что Габриэль отступает. — Прости, благородный Алавив. Я полагал что твои сотрапезники сделаны пусть не из стали, но хотя бы и не из глины и могут ответить за себя. Но я не желаю доводить наш спор о твоих планах до кровопролития. Оттого позволь мне представить всем моих спутников, ответив на вопрос дочери волка.
И не дожидаясь ответа колдун указал на мальчика с коротким полупоклоном. — Перед вами Видирих, сын Витимира, судья великого народа гревтунгов, также известных как остроготы, а также вожди Алафей и Сафрак, правители своих родов. Несомненно Луций Цельс знает, что как и тервинги, гревтунги пришли к Дунаю — но Август Валент, властитель римлян, отказал им в отличие от благородного Алавива, в убежище на землях Рима, испуганный их верностью традициям и воле богов. Гревтунги поклонились Алавиву и сели за главный стол на пустующих местах возле Флавии. Теперь её окружали сразу два мальчика — Аларих и Видирих. И к счастью, Руис занял место на самом краю, уступив почётные места ближе к судье военачальникам.
Пир продолжился. — Тебе и Риму не стоит волноваться насчёт Руиса, — тихо сказал Луцию Алавив, — Он не переправится с нами через реку, потому что отказался сменить веру по указу Августа, и останется здесь с гревтунгами. Его ярость и ненависть бессильны.
Меж тем Флавия ясно могла разглядеть двух детей. Аларих блестяще орудовал ножом и вообще производил впечатление "маленького взрослого", но Витирих был совсем не таким. Ему, бледному, по виду болезненному, резал мясо тот, кого представили Сафраком. Этот мальчик не говорил, не рассказывал о своих мечтах, и смотрел куда-то далеко-далеко...
Не тот лидер, который нужен народу, воюющему с хунну. Совсем не тот.
Алавив не дал гостям толком налечь на еду или разговориться. Спустя всего минуту или две, он вдруг поднялся и громко изрёк — А теперь настало время зрелищ, благородные сотрапезники! Пусть бойцы порадуют нас своим мастерством! Много пиров, боец моего дома, Серая Молния, побеждает каждого, кто дерзает выступить против него! Найдутся ли мужи, которые готовы выставить своих бойцов?! — Да! Да! Выкрикивают вожди один за другим. Сафрак что-то сказал Видириху и тот опустил голову в безмолвном кивке. — Я тоже выставлю бойца, благородный Алавив. Донёсся голос Руиса. И взгляд, насмешливый, вызывающий в сторону Альбина. Он тебя провоцирует. Это ловушка.
В то же время было и кое-что, что ускользнуло от внимания Луция, но что увидел Требоний. Кто-то из гостей подошёл к заложнику. — Я буду краток, благородный Аспург. Мой боец болен, а я слышал, твоему народу нет равных в искусстве боя. Потому я прошу тебя сразиться за меня. Взамен я готов отдать тебе мои меч и лук.
— А у тебя есть бойцы? Осведомился у Флавии Аларих. — Завтра утром отец снова позовёт вас на завтрак. Будет состязания лучников! Придёшь? И добавил, видимо, вычитав это в какой-то книжонке или подсмотрев за старшими — Это свидание. Тут в разговор самым бесстыдным образом влез Сафрак. — Не спеши звать римлянку на свидание, благородный Аларих. Разве не знаешь ты, что это из-за распоряжений её отца весь народ готов переживает бедствия? От Дуная до Днестра люди проклинают имя Флавия Лупицина. Но не переживай. Когда однажды справедливость восторжествует... Я подарю эту шлюху тебе. Конечно, он сказал это достаточно тихо, чтобы не услышали Луций с Требонием.
Маленький Видирих потянулся ладонью к морде Ганнибала, явно желая погладить пса. Тот глухо зарычал. Укусит. Точно укусит. Судью всех гревтунгов.
-
Мощно завернул, обожаю такой замес в твоих модулях. От него всегда неуютно, и это здорово.
|
— Добрые дары, римляне! Алавив довольно убедительно изобразил радость от подарков, хотя в глазах его читалось, что вряд ли варвар остался доволен, и вместо всех даров его совершенно устроило бы обещание впредь подвозить еду вовремя. Собственно, только это обещание его бы и устроило. Но дукс умён. Он не будет выдавать своё недовольство союзниками и тем самым лить воду на мельницу тех римлян, которые предлагали попросту перебить всех готов, — Год назад я и witodalaisareis Friþugairns, верховный правитель нашего народа, поняли, что единственный путь для всей Готии это Рим, благородная Флавия. Всё, чего мы желаем это верой и правдой служить кайсару — и не важно, во Фракии или под Ктесифоном. Я понимаю твоё недоверие. Я знаю, что для многих римлян мы сейчас выглядим как попрошайки, но продовольствие нам нужно только пока мы не освоимся на земле и не взойдут наши собственные посевы. Мечты моего сына — не грёзы ребёнка, это мечты всего нашего народа. Прошло время Атанарейкса, который сжигал христиан во имя старых богов и воевал с Римом. Мы понимаем, что именно его неразумие и привело нас в сложное положение, в котором мы оказались.
В целом Алавив казался искренним, вероятно, он действительно желал поскорее стать подданным императора. А вот от вопроса о причинах бедственного положения, рейкс очень тактично ушёл. Как будто в ответе могло бы быть что-то... Опасное. Или как минимум неудобное.
Сходным образом в своё время от ответа ушёл и Алика. Мол, римляне боятся, что готы захватят их города предательским ударом. Во всём виновата сложная история взаимоотношения наших народов, мы всё понимаем...
Кажется, сейчас только это и оставалось вождям, всё поставившим на этот союз. Всё понимать. Даже если римляне вынуждают их народ продавать в рабство собственных детей. Но были ли простые готы столь же терпеливы?
Меж тем юный Аларих всецело переключился на рассказ Альбина. Луцию удалось затронуть какие-то струны в душе ребёнка, так что тот, наливая Флавии вино не отводил взгляд от магистриана. — Меня тоже будут бояться римские полководцы! Гордо похвалился мальчик, вряд ли поняв хоть слово из рассказа императорского агента, но при этом оценив саму идею. — И конечно однажды я приеду в Рим!
На сей раз прогнозы оказались вполне точными.
Дела у Требония и Аспурга меж тем шли в общем-то ровно. Оба не сговариваясь завязали с воителями готов разговор о том, что происходит к северу от Дуная и не пожалели. Прежде всего, Тира — отпавший от Империи римский вольный город, вроде бы ещё стоит. По крайней мере стояла осенью и ранней зимой. Так что вероятно там вы сможете пополнить припасы. На пути к Тире вам предстоит преодолеть также "Вал Атанариха".
Бывший правитель готов, судья Атанарих, пытался в союзе с гревтунгами построить линию обороны между Тирой и Дунаем, но после тяжёлого поражения от гуннов бежал на запад, за сарматские горы, в земли языгов. Здесь он исчез и больше о нем ничего не слышно. Так что оборонительной линии, пересекающей ваш путь на север, опасаться не следует. Она стоит пустая.
А вот после Тиры вероятно опустошено совершенно всё. Хунну совершают свои набеги откуда-то со столицы на Днепре, они собирают рабов и пожирают души. Все местные племена — в частности роксоланы, анты, венеды, вероятно были полностью уничтожены. Та же судьба постигла гревтунгов, не пожелавших бежать к Дунаю.
Но здесь разговор притих. Видимо, судьба гревтунгов была ещё одной запретной темой.
В целом, Требоний мог составить такое мнение о вашем маршруте. Чтобы наверняка отыскать хунну, следовало отправиться за север до Тиры, пройдя около двухсот миль. Здесь пополнить припасы и проследовать от Тиры до гипотетического "города гуннов" вдоль Днепра ещё миль на триста пятьдесят. Не исключено, что вы повернёте раньше, но в целом ситуация складывалась неутешительная, общая протяжённость пути составляла не меньше пятисот миль в одну сторону.
Даже проходя как легион на марше двадцать миль в день, вы доберётесь до "города гуннов" почти через месяц. И ещё месяц вам предстоит идти обратно.
Правда, готы весьма уверенно утверждали, что в тех местах хватает дичи в лесах и рыбы в реках. Но именно это и настораживало разведчика ещё больше. Наверняка умерли или лишились душ не все местные жители. Они прятались по лесам, выживали... И оружие тридцати легионеров представляло для них даже большую ценность, чем все ювелирные шедевры Иосифа Сайфера.
Внезапно хорошими оказались новости для Аспурга. Если Атанарих бежал в Сарматские горы, значит хунну туда не добрались. А значит народ языгов всё ещё жив и не опустошён. Да и вообще, заложник на пиру оказался удивительно органичен — ему даже подарили пару ножей, которыми степняк теперь ловко разделывал мясо.
Что не говори, пир удавался на славу. Пока не раздался гром. Двери затряслись как будто в них ломилась целая толпа, а потом со скрипом отворились. По ту сторону стояли несколько человек — пара воинов, суда по виду и золотым кольцам весьма знатных, окружали мальчика, одетого в точности как юный Аларих. Перед всеми тремя же шёл, чуть сгорбившись и опершись на посох, высокий гот не похожий на гота.
Загорелый, темноволосый, он скорее напоминал уроженцев родной для Луция Иберии, и заметно отличался от варваров собственной чистотой. Даже борода была аккуратно подстрижена и расчесана, подчёркивая лежащие на плечах вымытые волосы. Каждый — римлянин или гот, мигом ощутил пронзительный взгляд его янтарных глаз.
Алика подскочил, видимо готовясь представить вошедших, но колдун — а почему-то все вы, независимо от вероисповедания, сразу поняли, что это был колдун — единственным жестом усадил его обратно.
Есть люди, которые лучше всего представляют себя сами. А есть — которые в представлении не нуждаются.
— Остерегайтесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а сами суть волки.
Низкий голос почти шепчет, но отражается от стен, резонирует под потолком и кажется, будто слова едва ли не гремят.
— Так сказано в вашей священной книге, римляне. Исполненные высокомерия, вы будто и не понимаете, что речь в ней о вас самих. О вашем коварстве. Вашем... Презрении.
Посох постукивает о пол при каждом шаге. Все взгляды обращены на чародея — и почти в каждых глазах читается какой-то священный ужас, словно сама смерть пришла на пир в облике человека. Колдун не кланялся магистриану. Не кланялся вождю. Но едва ли нашёлся бы хоть кто-то, кому хватило смелости упрекнуть его. — Меня зовут Руис. Но вы, римляне... Можете звать меня Габриэль.
...
— Человек, дух, бог, демон... Пожалуй, всё вместе. Старик слабо улыбнулся Тамар. — Когда-то его звали Визерих. Он был жрецом старых богов и колдуном. Не самым упорным, да и не самым сильным. Но всё изменилось три года назад. Тогда Атанарих и Фритигерн воевали друг с другом за власть над всеми тервингами. И Визерих понятно был за Атанариха — старый судья убивал христиан толпами. Но тут... Что-то в нем переменились. Иные говорят в Визериха злой дух вселился или что ещё. А только его волосы и кожа вдруг потемнели, глаза стали напоминать расплавленное золото. И называть себя он стал иначе — "Руис". — Не рассказывай о нем. Накликаешь. Ворчливо перебил кто-то из готов, но дед попросту не обратил внимания на возражения. — Тогда у него прибавилось и силы. Колдуны говорили, он стал могущественнее чем любой маг. И это — когда все чародеи начали терять силу! В общем Руиса начали бояться почти как бога или демона. А ещё сильнее стали бояться когда он начал предсказывать будущее. Руис предрёк что Атанарих проиграет войну с хунну. Тот не послушал — и вот результат.
Улыбка с лица рассказывающего исчезла. Кажется, он подошёл к грустной части. — Когда Руис поступил на службу к Алавиву став воспитателем юного Алариха, мы радовались. Такой могущественный чародей за нас! И он был по настоящему полезен — помог заключить союз с гревтунгами... Но всё изменилось, когда Алавив с Фритигерном согласились принять христианскую веру и стать подданными Рима. Тогда Руис объявил нас отступниками и проклял. С тех пор... Он наказывает наш народ. Руис верит, что римляне... Что-то вроде чумы. Что они испоганят наши сердца, наши обычаи.
— И правильно говорит, — вмешался один из оскорбивших Атаульфа, — Я слышал что Холодный Член сказал. "Я уверен что вы примете наши обычаи". Эти куски дерьма нас вовсе за людей не считают.
— Правильно или нет это рейксу решать. А меня девочка спросила — я и рассказываю. В общем, Руис предсказал великую войну с Римом. И прибавил, что в день, когда эта война начнётся, исчезнет и его проклятие. А токма рейкс не уступит. Он верит в то, что делает. В то, что у всех готов только одно будущее.
-
Лайк за маленького Алариха и его прознозы :)
-
Меж тем юный Аларих всецело переключился на рассказ Альбина. Луцию удалось затронуть какие-то струны в душе ребёнка, так что тот, наливая Флавии вино не отводил взгляд от магистриана. — Меня тоже будут бояться римские полководцы! Гордо похвалился мальчик, вряд ли поняв хоть слово из рассказа императорского агента, но при этом оценив саму идею. — И конечно однажды я приеду в Рим!
Пацан сказал - пацан сделал.
Да, вот уже и ответка прилетела))
|
-
сумбурненько, но мне нравится
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Хороший финал неоднозначной, но в целом оч хорошей главы! Определённо такого финала стоило подождать)
|
Дева огней улыбается, и в изгибе губ её ты видишь разом материнскую заботу, нежность возлюбленной и восторг дочери. Направить, помочь, вдохновить – совместимо ли одно с другим, отображает ли одну и ту же сущность, или каждое понятие напрямую противоречит другим? Матери навязывают волю дочерям. Возлюбленные разделяют свою волю с возлюбленными. Дети вдохновляют матерей навязать тем собственную волю. Что же делают духи своим ответом? Ведут тебя как матери ведут дочерей, соединяют твою волю с собственной или очарованные твоей волей идут туда, куда ведёшь их ты? Ведь ты властная. Сама мысль о том, чтобы следовать за одиноким огоньком была так же противна твоей природе как слепое следование приказам — Луция ли, Требония. Есть ли в твоём мире место для чьей-то песни кроме собственной, дочь Элириха? Можешь ли ты любить — или лишь быть любимой?
— Сила и Судьба это одно и то же. Сила без Судьбы бесцельна, Судьба без Силы — бессильна. Покоряющему необходим желающий покориться. Желающему покориться необходим властитель. Ты не имеешь силы потому, что не понимаешь за что сражаешься. Но обрети понимание — и поймёшь как обрести силу. Твой враг силён именно потому, что желает изменить судьбу мира и точно знает, как именно это сделать. Но твоя птица в клетке, дочь Элириха. И клетка та — твоя грудь.
Призрачные пальцы осторожно касаются ложбинки меж грудями. Словно указывают. Сила здесь. Сила в тебе. Сердце твоё — вот клетка для птицы, но как сломать клетку не убив птицу?
— В изменении самом по себе нет ничего, дочь Элириха. Важен смысл изменения. Когда-то, тысячи лет назад, духи восстали против того, что чертило мировые судьбы — Имира, воли Бездны. Мы замкнули мир и установили равновесие между смертными и бессмертными. Это равновесие было выше воли любого духа или человека, равновесие было неизбежной судьбой всего. Каждое племя почитало своих богов, властители поднимались и падали, мир менялся постоянно, но всегда оставался прежним. Рим изменил это, дочь, Элириха. Нарушил равновесие. Жрецы перестают слышать голоса духов. Колдуны теряют своё могущество. Мир пытается восстановить равновесие, спускает гуннов с цепи, дабы те огненной бурей восстановили естественный порядок. Но хватит ли огня? На пепелище растут цветы. Мы возрождались тысячи раз подобно фениксу — а теперь боимся, что и Рим сделает то же. Потому не бойся хунну, Эйтни. Но бойся, бойся Рима...
Перед твоим внутренним взором стоит картина. Луций сжимает в руках тяжелый бич. Хлещет деву огней по лицу так, что на щеке остаётся яркая красная полоса, бич обрушивается на спину, вспарывая нежную кожу. На плечи. Красные полосы перекрещиваются, и вот уже тело начинает содрогаться в том же ритме, что и бьющая его рука. В какой момент равновесие ломается? В какой момент из двух остаётся лишь один? Вместо Луция стоит Флавия. Вместо Флавии Квирина. Многие ромеи чувствуют неправильность происходящего — Пульвис, Архип, Метаксас... Но их сомнения тонут во всепоглощающей воле, и как плеть они лишь направляются туда, куда их ведёт рука. Кровь впитывается в кожаные жгуты. Горе побеждённым.
Небеса расступаются и Бездна распахивается над землёй пылающим огненным оком. Верные молят богов о милости, но боги их больше не слышат. Ничто не остановит последнее пламя. Смерть всему. Такую судьбу несёт Рим.
— Взгляни на острова, что служат тебе домом, дочь Элириха. Взгляни — и увидишь как должна выглядеть жизнь. Род живёт с родом, племя с племенем, неизмеримо разные и неизмеримо похожие, почитающие разных богов, но связанные единой судьбой. Наша воля и наше желание — чтобы весь мир обратился в благословенную Каледонию. Равновесия мы желаем. И потому теперь спросим тебя в ответ, дочь Элириха. Какова твоя Воля? Готова ли пожертвовать собственную волю Бездне, позволив ей вылепить из тебя то, чего только Бездна не захочет — как уже делают римляне со своими детьми, вдохновлённые безумным откровением и очарованные пустотой до того, что считают её лучшей формой существования? Видишь ли ты свою Судьбу?
-
Такую философию развернул крутую, и только ради того, чтобы налепить ярлыки Bad guys/Good guys. Порицаю как сюжетник. Поставил бы минус, но все ж красиво написано
|
-
Ну врач и врач. Пусть себе врёт. xD
|
История V Флавия
Стоило ли ожидать, что твой отец выберет тебе в мужья кого-то, кто не был бы его непосредственным подчинённым? Определённо, не стоило. Соблазн держать под двойным контролем и дочь и зятя был слишком силён. Твоего будущего мужа звали Флавий Тавр Аврелиан. Его отец, Флавий Тавр, хоть и был низкого происхождения, женился на взлёте своей карьеры, и в 345 году, когда получил должность комита, уже держал на руках второго сына – так что ребёнок, собственно, Аврелиан вырос в роскоши, когда чины и почётные звания сыпались на его семейство как из рога изобилия. В 354 году Флавий Тавр Старший стал квестором священного дворца, главным юристом Империи и по совместительству послом Августа Констанция в Армении. Посольство увенчалось успехом — в 355 году, Флавий Тавр делается префектом претория Италии и Африки с высшим титулом Империи — титулом патрикия (в новом значении "отца Августа"), а потом, в 361 году — консулом.
Но тут славную карьеру постигла та же участь, что карьеру Флавия Лупицина. Юлиан уволил Тавра, отдал под суд и сослал в фамильное поместье в Италии. Аврелиану тогда было 16, смена крупнейших городов Запада, Рима и Медиолана, на угрюмую латифундию под Верцеллами далась ему тяжело.
Но юноша не отчаивался и сделал из ситуации выводы в некотором роде противоположные твоим. Будучи весьма ушлым, он поспешил вернуться к поклонению старым богам и много лет посвятил учению, сперва философии у Теона Александрийского, затем риторике у Либания, и наконец праву в Берите. Почти одновременно с твоим прибытием в Антиохию, Флавий Тавр Аврелиан начал службу в качестве асессора, то есть специалиста по юриспруденции, при магистре конницы, а позднее консуле Флавии Лупицине. Афтоний, который хватался за голову от твоих "фантастических способностей" дал ему блестящие рекомендации, как и известный юрист Домнин Старший. Поскольку приходилось массово судить изменников и сторонников узурпатора, Аврелиан пришёлся "ко двору", и быстро стал незаменим. Здорово помогла ему и очередная резкая смена веры, в соответствии с воззрениями своего начальника, юноша сделался никейцем. По правде сказать, Лупицин даже опасался, что его блистательного подчинённого уведёт кто-нибудь ещё.
А как известно женщина — лучший поводок для мужчины.
Впервые вы встретились в Константинополе. Твой отец готовился сложить с себя консулат, однако всё ещё титуловался "клариссим и иллюстрий" — высший ранг для сенатора в Империи, равный, например, рангу магистра оффиций. Будущий зять тоже недавно сделался сенатором, но с низшим титулом клариссима. Присутствовал и старший брат Аврелиана — Флавий Кесарий, тоже сенатор, но избравший для себя военную стезю, и к тому же принявший арианство.
Аврелиан улыбнулся тебе, немного неуверенно — Весть о твоей красоте оказалась ничуть не преувеличена, госпожа моя. Такое очарование сравнимо разве что с самой Еленой и оттого вселяет страх, ибо многие мужи были бы готовы десятки лет воевать лишь бы быть с тобой.
Тогда ты кажется чуть не рассмеялась. После Антиохии и поцелуев в губы в бане такой "официально-изысканный" комплимент казался чем-то неестественным. В одно мгновение ты поняла почему философов не зовут развлекаться. Ты ему скажешь на скачках: "Глянь, глянь, обгоняет! Сейчас, сейчас..." А он тебе: "Воистину его умение сравнимо с мастерством Кастора или даже самого Геракла" Всё удовольствие отобьёт.
— Мой брат пытается сказать, что ты самая прекрасная женщина из тех, что он видел.
Как тогда казалось беззлобно подшутил Кесарий.
Ты и Аврелиан обвенчались в 969 году. Через год родился ваш первенец — Флавий Тавр. Странный это был брак. Твой отец получил место комита Фракии и потому семья переехала в Маркианополь. Вы жили отдельно, на загородной вилле — но муж почти всё время пропадал в городе по служебным делам. К тебе он относился не то чтобы плохо, ни разу Аврелиан на тебя не кричал, не поднимал руку... Просто он был по своему скучным человеком как и все антиохийские зануды. Вернувшись домой, он обыкновенно садился читать письма от друзей (таких же зануд), а затем долго и тщательно писал им ответы. Но наивно полагать будто работа заканчивалась у порога. Он постоянно читал законы, делал какие-то выписки, писал свои речи для выступления в суде... Один раз ты обнаружила на столе мужа черновик разговора с твоим отцом. Аврелиан искренне пытался приобщить тебя к своим занятиям, читал тебе отдельные отрывки, прислушивался к твоему мнению, но по правде обычно тебе было просто нечего сказать. — Не слишком ли вольно я здесь цитирую Ульпиана? Вот и что тут ответить...
В жизни настал вакуум. Даже походы в театр, на арену, на ипподром, теперь были строго расписаны – обычно вам нужно было там с кем-то встретиться или, как Аврелиан выражался, "поддерживать знакомства". Ну какая к черту может быть увлечённость скачками если перед тобой накануне выхода чётко ставят задачу не расслабляться и очаровать жену кого-нибудь из проезжающих Маркианополь магистратов.
Ещё одна черта твоего мужа. "Очаровать" — значит вежливо поговорить, проявить уважение, случайно не оскорбить. Когда ты, привычная к "порочным девственницам" впервые не поняла своего супруга, тот долго допытывался чем именно дал тебе основание подозревать себя в... В чем именно, ты так и не поняла. Слишком много эвфемизмов Аврелиан употреблял когда дело доходило до запретного. Как-то ты пошутила (про себя, конечно), что если твоему мужу нужно будет сказать "лопата" он скажет: "Инструмент, нам всем известный".
Как-то ты пожаловалась на скуку. Супруг улыбнулся — Почему бы нам не позвать гостей? В тот момент ты почти любила его. До того как гости не пришли. Аврелиан искренне желая лучшего, пригласил самых интересных людей, которых знал — философов, юристов, военных, риторов... За семь часов, которые продлился вечер ты услышала несколько "интереснейших" разговоров. — О том, верно ли отождествлять Христа и Логос. — О том, положено принимать Причастие дрожжевым или бездрожжевым хлебом. — О перспективах развития баллист и возможности возрождения колесниц. — О назначении какого-то мужика в какую-то провинцию. — О том, справедлива теория эманации Плотина или следует отдать предпочтение теории надмировых богов Ямвлиха. — О фаллосе. Тут ты прислушалась. Нет, не то. Эти зануды обсуждали фалличность философии Платона, который почему-то ломился к истине фаллосом. Ты бы попросила уточнить почему, но догадывалась что тогда на тебя посмотрят как на дуру. — О предстоящей войне с Сапором и судьбах армянской короны. — О поэзии Авсония, величайшего поэта Империи и его бессмертной поэме Мозелла. — О комментариях Халкидия к "Тимею" Платона. После этого званого вечера голова у тебя болела так, как не болела от любого количества вина. Зато Аврелиан неделю ходил сияющий как солнце, да всё приговаривал: "Нам определённо надо чаще звать гостей!"
Какое-то время ощущение от того, насколько вы с мужем отличаетесь друг от друга притупляло наличие грудного младенца, которому ты должна была посвящать всё своё время. Но вот уже малышу Флавию пять.
Тут-то и появился снова в твоей жизни Кесарий. Он служил на флоте – достаточно близко, чтобы приезжать раз в месяц или два, и всё время его появления отдалённо напоминали ту, антиохийскую жизнь... Истории про схватки с пиратами, привезённые пленники-гладиаторы, дерущиеся для тебя насмерть, экзотические подарки. Поначалу тебе казалось, что Кесарий просто добрый человек и пытается как-то смягчить твою вынужденную аскезу, но со временем ты начала ловить его взгляды. Очень однозначные взгляды. И когда брат твоего мужа рассказывал очередную скабрезную историю про готских девушек которые ходили на Лимес только чтобы их хорошенько трахнули легионеры, а мужьям говорили что молятся на реке, ты понимала, он рассказывает эту историю тебе. Аврелиан тоже чувствовал, что Кесарий переходит границы. Каждый приезд брата, он делался угрюм и ходил за ним буквально хвостом, очевидно, доверяя ему куда меньше чем тебе.
Однажды, ты получила записку (анонимную, но ты узнала почерк Кесария), в которой тот весьма в простых выражениях признавался тебе в искре страсти, вспыхнувшей между вами и приглашал тебя посетить некую святыню, а на обратном пути заехать в такой-то дом. Ты ведь молода, прекрасна, нельзя без боли смотреть как такой плод вянет ("плоды не вянут" — обязательно поправил бы Аврелиан, попадись ему письмо на глаза — "они чахнут") не зная животной страсти. О, не сомневайся, мужчина, пишущий тебе, искушён во всех её видах. Он проведёт тебя дорогой удовольствий столь приятных, что только дурак назовёт их запретными.
И конечно, защиту твоего доброго имени и сокрытие тайны ваших встреч он тоже берет на себя. В тот миг ты как будто услышала сразу несколько голосов. Отцовский: "Флавия, я воспитал тебя не так" Твоей всеподруги: "Мы римлянки" Фемистокла: "Тайная любовь. Изящно! Блистательно!" Афтония: "Дева должна думать об имени которое передаст своим детям, запятнанным или нет"
Только голоса мужа не слышала, хотя и наверняка догадывалась почему. Аврелиан просто не понял бы, какой вообще может быть выбор. Для него смысл свободы воли заключался в том, чтобы каждый день, сознательно, выбирать добродетель так, будто других вариантов не существует вовсе. А для тебя?
-
У патрициев жизнь интересней, чем у меня.
-
+ Поражаюсь, как Мастер успевает все это писать.
-
С точки зрения литературы это, наверное, самый классный пока пост в игре). Вот я про этого Флавия ничего не знаю, а как точно схвачен характер в деталях! — Не слишком ли вольно я здесь цитирую Ульпиана?если твоему мужу нужно будет сказать "лопата" он скажет: "Инструмент, нам всем известный".И самая убийственная, конечно, вот эта! Один раз ты обнаружила на столе мужа черновик разговора с твоим отцом.Отдельно доставляет список тем, обсуждаемых на вечере. Я сразу вспомнил Довлатова. (Журналист и фотограф в служебной командировке в Эстонии идут готовятся к ужину с двумя коллегами-девушкам с принимающей стороны)
Мы наскоро умылись. Жбанков переодел сорочку.
— Как ты думаешь, — спросил он, — выставить полбанки?
— Не спеши, — говорю, — тут, видно, есть. К тому же сегодня надо быть в райкоме.
— Я же не говорю — упиться вдрабадан. Так, на брудершафт...
— Не спеши, — говорю.
— И еще вот что, — попросил Жбанков, — ты слишком умных разговоров не заводи. Другой раз бухнете с Шаблинским, а потом целый вечер: «Ипостась, ипостась...» Ты уж что-нибудь полегче... Типа - Сергей Есенин, армянское радио...
— Ладно, — говорю, — пошли. Ну и выборы в конце, конечно, интересные.
-
Что-то, воля ваша, недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы. Такие люди или тяжко больны, или втайне ненавидят окружающих. Правда, возможны исключения.
(Наконец плюсомет проморгался) Отдельное большое спасибо за мужа! Аврелиан шедеврален! Ушлый карьерист, достаточно беспринципный, чтобы менять религию раз в два года, задрот и ботан чопорный умник и педант, при этом какая-то детская невинность в ряде вопросов и неколебимая вера в добродетель. Такому наставить рога, это ж прямо за гранью добра и зла...
|
-
Любовники, значит. Уволю к чертям из органов! Партбилет на стол!
|
|
История VII Метаксас
Всякий человек зачинается семенем отца, но рождается из чрева матери. Христиане рассматривали мир как глубоко мужской, роль женщины в нем сводилась к своего рода младшему обслуживающему персоналу, ибо негоже человеку, а точнее мужчине, быть одному. Ты быстро понял наивность такого взгляда. Понял, когда стоял на коленях пред богиней. Чего стоила в тот момент вся твоя мужественность? Чего стоила в тот момент даже сама твоя жизнь? Как свинья, пачкающая чистое платье хозяйки, как червь, вылезший под её ногой, ты совершил Гибрис, дерзость.
И нет тебе прощения.
Богиня выходит из воды. Даже опустив глаза, ты видишь её безупречные, словно сияющие изнутри серебром, ноги. И тут же — живот сводит спазмом. Твоё лицо почти врезается во влажную землю, и только руки остаются вытянуты вверх, в неестественном положении, словно на дыбе. Не важно что ты думал. Не важно чего хотел. Не важно, что думает олень, вдруг выскочивший перед охотником. Ты сам — не важен.
Ты чувствуешь как тяжёлая ступня опускается на твою спину. Как богиня принимает твоё копьё. Как наконечник вонзается тебе в затылок и проходит сквозь шею. Сознание изменило тебе. Ты был псом, рвущим собственную плоть. Ты был оленем, пожираемым псами. И какая-то ничтожная часть тебя... Была богиней.
Ты очнулся посреди леса. Голый, в холодном поту. Может тебе превиделось? Нет. Не превиделось. Ты помнил и ещё одно озарение. Христиане ошибаются. В начале всего была женщина. И ты найдёшь эту женщину.
Так твой путь и пришёл в Александрию. Если и есть в мире колыбель магии — она несомненно нашлось бы в Египте. Раскинувшемся среди пустыни мире секретов старше самого человечества. С начала времён маги-жрецы шептали тайные молитвы, и старейшие из богов внимали им. Так, впервые, ты услышал имя "Исида" Ты никогда не слышал слова красивее. Была в нем какая-то внутренняя мелодия, точно прислонённый к нёбу на свистящем звуке кончик языка вдруг сменяется выдохом блаженства.
Великая Мать. Ты хорошо помнишь как впервые понял, куда ведёт тебя судьба. Как-то, путешествуя, проходил мимо украшенного обелиском храма. Тогда ты не зашёл туда. А ночью, готовясь отойти ко сну, вдруг почувствовал сильнейший укол в сердце. Глаза свои открылись, и хотя кругом стоял мрак, ты чувствовал, каждой клеточкой чувствовал — возле твоего ложа есть что-то большое. Что-то столь неимоверно гигантское, что хотя оно смотрело на тебя из под потолка, то же ты должно быть ощутил бы, и от взгляда с высоты горы, и даже с луны. С минуту ты смотрел ожидая знака, а то, что пришло к тебе не реагировало. Просто изучало тебя. Такой же холодный, безразличный взгляд был на озере — тогда-то ты и понял, что к тебе пришла богиня. Повинуясь внезапному порыву ты рухнул на пол на колени и изогнулся в поклоне так сильно, что казалось фигура твоя напоминает треугольник. Ощущение присутствия на миг стало сильнее, а потом исчезло совсем. Когда ты поднял голову, ты уже был один. Но точно знал — в храм следует вернуться.
Исейоны — храмы Исиды — не были похожи ни на один другой виденный тобой храм. Тысячеликая, многоимённая, та-которая-была-сначала, Царица богов, Царица земли, владычица небес, дарующая всем людям жизнь, госпожа блаженства и радости, учительница магии... Узнавая имена богини, ты чувствовал, насколько Исида превосходит любое известное тебе божество. Как будто всякий раз вознося жертвоприношения самым разным богиням, ты поклонялся именно Ей. Не случайно герой Апулея, юноша Луций, молился так: "Царица небеси! Вселяясь в различные рощи, ты принимаешь умилостивления различным богослужением. Святая и вечная спасительница рода человеческого, всегда щедрая благодетельница смертных, ты оказываешь нежную любовь матери бедствиям несчастных, ты вращаешь вселенную, освещаешь солнце, управляешь миром, попираешь Тартар. Тебе отвечают светила, возвращаются времена, радуются божества, служат стихии. Твоей волею дышат огни, питаются тучи, рождаются семена, возрастают зародыши. Твоему величеству ужасаются птицы, летящие по воздуху; дикие звери, блуждающие по горам; змеи, скрывающиеся на земле; чудовища, плавающие по морю".
Апулей знал, что писал. Он сам был жрецом Исиды и как подобает жрецу брил голову и носил белые одежды. Во всем что касалось богини, в остальном не чуждый весёлого или даже смешного, Апулей хранил тон мрачной торжественности. Исида не походила безликих римских гениев или не греческих богов, отнюдь не чуждых каприза. Она была в начале и будет в конце. Она не довольствуется простой жертвой.
Ты должен показать, что готов служить ей. Должен заходить в холодную реку трижды, не замечая холода, а после ползти на коленях сочащихся кровью. Ты должен соблюдать обеты, данные её именем. Ты не должен есть животную пищу. Ты не узришь лица Её, но поцелуешь край ее покрывала.
Ты запомнишь, раз и навсегда, надпись, хранящую слово богини... "Мною, Исидой, светил создана вековая дорога, Светлого месяца ход, чередой озаряющий небо. Огненных солнца коней я направила в круг неизменный Мерным движением делить дня и ночи текучее время. Первой средь смертных людей проплыла я пучинное море. Мужа с женой сопрягла и, десятой луны появленьем Зрелый приветствуя плод, размноженья порядок свершила. Мной правосудье царит и почтенье к родителям в детях. Я беззаконной любви усмирила свирепые страсти... Правлю над пашнями я и рождаю пшеницу в колосьях, Людям забыть повелев об убийством рождаемой пище, Даже зверей недостойной, живущих средь дебрей пустынных. Солнца сотронница я и несусь на его колеснице, Вечно готова свершить, что глубоким умом созерцаю, В трепете клонятся ниц пред кивком моим царственным боги, И неизбежной судьбы разрешать я всесильна оковы...
В начале всего была Она. Потом — только искажения.
— Гибель даешь ты, кому хочешь, погибшим же возвеличение даешь и все очищаешь... Шепчут твои губы слова молитвы. Прежде ты почти никогда не молился вот так. Все ритуалы олимпийцам совершались публично, все молитвы произносились громко и вслух. Но никого не было между тобой и Исидой. "Я есть все бывшее, и будущее, и сущее, и никто из смертных не приподнял моего покрова", — Такие слова богини хранит стела в Саисе. Но лишь покров Исиды священен. Остальное же следует знать.
Таков один из заветов культа. Размышлять обо всех богах и совершаемом во имя их разумом и находить таким образом истину. Познавать богов, и тем самым познавать самого себя. Второй завет — недозволено нечистому касаться чистого. Потому например жрецы не едят мяса, рыбы, лука и соли, или бреют голову, потому же не носят одежду из шерсти животных. Вино есть кровь тех, кто воевал с богами и пал, ибо из крови дерзновенных произросла лоза — и потому употребляя его люди исполняются дерзостью и гневом своих диких предков. Пить его можно, но стоит только после захода солнца и умеренно. Таким образом зерно божественного не стесняется земным.
Правда в последние годы в культе Исиды случился раскол. Одни именовали мужем её Осириса, владыку глубин и бога смерти, которого возлюбила она в утробе, и сошлась с ним, и которому Она подарила бессмертие. Другие считали мужем её Сераписа, плодоносного, ибо тот есть начало зарождению всякой жизни. Иные же говорили что речь об одной и той же сущности, до и после того, как сменила она естество. Были и другие мифы, которые не были ясны. Например говорят, будто сын Исиды отрубил матери голову когда та отпустила Сета, убийцу своего мужа, а в наказание мать лишила собственное дитя рук. Так это или нет, лишь жрецам ведомо. Но эти разногласия не порождают расколов, ибо все верящие в разное едины в Исиде. Она — ярчайшая из небесных звёзд. Каждый в отдельности утверждает неправильно, но правильно то, что едино. Не стоит ли признать, что истина в числах? Единица отрицает множественность, Двойка приносит раздор, Тройка воцаряет справедливость. Четвёрка же — Исида — завершает четверицу, величайшую из всех клятв, и создаёт космос. Делается Исида всем ибо всё в себе заключает. Носит Исида много имён, но любит вечной любовью Первого, самого могущественного из всех. Оттого почитая её ты должен быть сильным — тебя, сильного, примет она и в слабости твоей и дарует тебе бессмертие.
Помни, Исида была с тобой с самого начала — лишь имя её ты узнал недавно.
Опустись на колени.
Молчи.
Она смотрит на тебя.
-
Ты всегда очень красиво пишешь о богинях)
|
История V Флавия
Кости со стуком падают на стол. Пробегают короткую дорожку и ложатся двумя пятерками. Да! Ты чувствуешь, как против воли руки твои взмывают в восторженном жесте — и твой радостный визг подхватывают подруги. Одна обнимает тебя и крепко целует в губы.
Так здесь принято. Ещё один негласный обычай, к которому ты так долго привыкала. Слишком тесные по христианским меркам объятия для изъявления дружбы. Слишком крепкие поцелуи. Как же ты удивилась, когда узнала, что в Антиохии нет почти ни единого язычника, чем город безмерно гордился! — Мы римлянки, — спокойно объяснила тебе одна мудрая в житейских делах подруга, ты ждала какого-то продолжения, но кажется, это было исчерпывающее объяснение, — Потри мне спину. Ах да, разговор происходил в банях. Тебя тогда смутило что вместе с девушками сюда проскользнуло несколько юношей. Хорошо, что тебя вовремя остановили от того, чтобы поднять визг! Оказалось, они ведут себя вполне прилично и пришли к своим подругам. И вообще, разве ты никогда не видела на стенах фресок с обнаженными телами?
Тебя всегда учили, что азартные игры это грех, но забыли объяснить, что такой приятный! Твой друг, сириец Дионисий, гадатель и прорицатель, показал тебе несколько секретов игры. А ещё отвёл на городской ипподром и познакомил с возницами! Гонки на колесница это так потрясающе! Когда ты одеваешься в цвета своей команды, когда возница выжимает все из лошадей! Победа! Или нет. Но даже когда однажды на твоих глазах у колесницы обломилось колесо, и возницу размазало по земле, ты испытала ужас... И какой-то дикий, животный восторг... Похожее бывало только на гладиаторских боях. О, гладиаторов ты тоже знала. Мускулистые, они давали тебе трогать шрамы, оставленные настоящим боевым оружием! Как-то твой друг-димахер взял тебя как пушинку и поднял над головой одной рукой! О, ты умела выбирать друзей...
Поначалу ты часто удивлялась, почему на ваши сходки не зовут никого из учеников известного на всю Империю оратора и философа Либания, прозванного "малым Демосфеном"? Да, сам ритор язычник и возможно потому с ним не стоит общаться, но среди его учеников наверняка есть христиане? Может... Друзья рассмеялись. Не над тобой, конечно нет. Вы же друзья. Просто ты так смешно пошутила! Да, конечно, у Либания учится около двухсот юношей, многие из которых приехали ради этого из других провинций, в том числе весьма отдалённых. Но... — За-ну-ды! Все до единого! Твоя безымянная подруга похожая как две капли воды на всех подруг в мире, заливисто смеется. — Я знала его лучшего ученика, Иоанна*! Как-то раз я позвала его ко мне в баню, и знаете что он ответил? Что глубоко уважает моего отца, все силы отдающего распространению истинной веры в городе, и помолится за меня! — И что это значит? Кажется тогда спросила ты. Не стоило. Все как-то погрустнели. Кроме вопрошаемой. — Вот и я спросила его, что это значит? Если он знает кто мой отец то знает размеры его владений! И как он, безродный, смеет так говорить со мной, дочерью сенатора?! — А он? Спросил кто-то. Тут на лице говорящей появилось удивление. — Извинился! Сказал, что ему не следовало кичиться и зазнаваться. Он видите ли не сдержался и просит прощения потому как ещё учится смирению! Как будто мне есть дело до его извинений!
Тебе как-то давал несколько уроков риторики ученик Либания, ставший учителем — Афтоний. Но ты накануне выпила так много вина, что у тебя страшно болела голова и от урока осталось только ощущение какого-то всепоглощающего, как кимвал звенящего в голове эхом, занудства. — Основа любой речи есть притча, мы её пересказываем, изменяем... Бла. Бла. Бла. — Кроме того мы составляем к притче опровержения... Го-ло-ва. Надо как-то прийти в себя к вечеру. Вы ведь играете сцену... — А теперь, госпожа Флавия, отличите ли вы нравственные басни от логических? Чего, vae?! Ах да, прошлый урок. Ску-ка! Почему-то тебе в голову пришёл только один ответ. "Faciem durum cacantis habes! Semper in excremento, sole profundum qui variat! Quo usque tandem abutere patentia nostra? Puto vos esse molestissimos! Tace atque abi!" Интересно, какой это тип басни?
Из всех городских забав особенно ты любила театр. Актёры носили такую красивую, разноцветную одежду! Правда все они были рабами... Но искусство выше всех преград! У вас будет свой театр! Вы нарядитесь в разноцветные одежды, а чтобы никто вас не узнал, наденете маски! Вы будете играть прямо на улицах, что-нибудь смелое, такое, что завшивевшие старики с места подскочат! Например, "Золотой горшок" Менандра! Или... О! Сцены из Апулея! Твой друг прорицатель будет ослом, а ты похотливой хозяйкой! Ты будешь заставлять его провести с собой ночь, а он причудливо реветь! Смеху-то сколько! И ничего не развратно, ведь вы оба были в одежде, и всем понятно, что ничего не было и быть не могло. Ты честная девушка. Просто ты римлянка. И создана для радости. — Lupa! Бросила тебе как-то вслед старая карга, до которой никому нет дела. Вы накупили несвежих яиц и велели рабам закидать ими её дом. Пусть покоряжится оттирая стены, авось и злости поубавится! — Научим её смирению! Многозначительно произнесла твоя подруга. Кажется, случай с философом запал ей в душу.
Твои учителя строчили отцу от твоего имени проникновенные письма, где ты подробно рассказывала о том, как ты делаешь успехи в учебе, как стараешься и скучаешь по нему. Однажды ты пошутила, мол, пусть напишут, что теперь ты знаешь сорок сортов вина и пятнадцать типов масел для кожи. По лицу учителей ты поняла, что у них нет чувства юмора. Они писали "в моей жизни произошли большие перемены“, а потом какую-нибудь ерунду. На месте отца ты выбросила бы их письма не читая. Собственно, такую ерунду тебе и писал сам Флавий Лупицин. А может его секретарь? Теперь ты уже сомневалась. Слишком похожи "нежные и трогательные письма" на шедевры образовательной системы Римской Империи.
Вскоре в твоей жизни, впрочем, и правда произошли перемены. — Убит, убит! Слезливо восклицает Фемистокл, потешных дел мастер, евнух и твой друг. – Славного бестиария Бабу вчера растерзали две дикие зверюги! Таких огромных и свирепых псов воистину мир не видел со времён Нерона! Почему Нерона — ты не уточняла. Кажется, Фемистокл просто вставил громкое имя для красивого словца. Конечно все тут же изъявили желание посмотреть на мифических чудовищ. Те встречали барышень тяжёлым дыханием, лизали им руки и охотно давали себя гладить, запускать пальцы в густую шерсть. Молоссы и правда были даже для своего вида просто огромными, так что ощущение было будто тискаешь маленького медведя. — Просто чудовищные, правда? — У Фемистокла это значило "замечательные" — Сколько гладиаторов они ещё могли бы разорвать! Жаль, что публика требует их смерти. Зрители любили Бабу. Теперь они хотят чтобы его убийцы были казнены. Их скормят львам. Тут псы словно по команде жалобно посмотрели на тебя. Так в семье случилось пополнение.
Твои новые друзья были такими милыми! Совершенно ручными! Почти плюшевыми! Пару раз немного подрали рабов, приносивших им пищу... Сильно подрали, по правде сказать... Но те сами виноваты! Они сразу невзлюбили твоих милых, маленьких... Ладно, не маленьких. Но всё равно милых. Просто теперь ты будешь кормить их сама. Ути-пути-пути, у кого тут такая шёрстка, такие глазки, такие зубки! И пёс послушано открывает пасть.
-
Римлянки такие римлянки. xD
|
История I Луций
Софроний выслушал тебя и на миг, тонкие губы его несколько исказило подобие улыбки. — Я вынужден отказать тебе в твоей просьбе, Луций, хотя и уважаю благородство твоего желания. Но поверь, не пройдёт и нескольких дней, как ты и сам пожалеешь о нем. Позднее ты узнаешь, сколь жестоко обманул тебя Софроний. Помиловав единственного старика Ветраниона, Август Констанций решил, что с него более чем достаточно милости. Ни один из тех заговорщиков, чьё дело дошло до суда, не был помилован. Ты помнишь какие вопли доносились постоянно из пыточных, где держали тех, чья вина была доказана. Казнь или изгнание — предварительно всякого изменника изламывали настолько, что даже чтобы сослать человека па острова его приходилось бросать в трюм, ибо ходить он не мог. Мимо помещения где тебя держали волокли старых друзей, виденных тобой в роскошных хламидах, а теперь залитых кровью как облитые краской пикты. Арестованных привозили из Иберии и Британии, не было провинции, куда не дотянулась бы карающая рука Августа. Из окна ты видел как палачи ставили Во дворе крепости дыбу, и всадив в живот приговорённому крюк, поднимали его за руки, так что ломались кости и внутренности выпадали на землю, где их ели псы.
Вскоре, тебя освободили. Достигнуто это было так. Софроний, уже упомянутый нами, так написал, будто ты с самого начала состоял на службе Августа, но обстоятельства эти, де, были сокрыты до поры. Так, из злостного мятежника ты стал героем, подавившим мятеж. Старые друзья при встрече плюнули бы тебе в лицо — не будь они в пыточных, тюрьмах или вовсе на кладбище. Тебе суждено было перешагнуть их. И вскоре, корабль уже вёз тебя в Антиохию.
— Это испытание, Луций, — Объяснил тебе Софроний перед отплытием, — Как ты знаешь у Великого Константина было много родственников, в особенности брат, Юлий. Когда Август скончался и на престол взошёл Август Констанций, эта родня не уважив волю покойного государя пожелала овладеть верховной властью. Их удалось остановить.
Тогда ты ещё не знал, но вся история — чистой воды чушь. Константин упомянул в завещании не только сыновей, но и братьев с племянниками, Констанцию, как наиболее предприимчивому и похожему на отца наследнику, такая перспектива не понравилась, и он организовал устранение нежелательной родни числом тридцать человек, включая всех дядьев, жен и почти всех их детей.
— Однако, будучи милосерден, Август пощадил двух своих двоюродных братьев.
Потому что они были младенцами, а у Констанция не было детей кроме одной дочери — но и это не прозвучало.
— Их имена — Флавий Клавдий Галл и Флавий Клавдий Юлиан. Август вырастил их как родных.
В полной изоляции, разрешив видеть братьев только их собственным рабам, их разделили даже друг с другом.
— Один из них, тот-самый Галл, когда вырос получил в жены родную сестру императора. Август сделал его при себе Цезарем и объявил своим наследником. Поначалу Галл был верен, два года назад он подавил восстание евреев в Иерусалиме чем вызвал удовольствие Августа.
Разрушив три города до основания и перебив даже детей.
— Галл также уничтожил многих врагов верховной власти в Антиохии. Но в последнее время, Август сомневается, так ли были виновны обвинённые Галлом в измене. Недавно он казнил весь городской сенат Антиохии за то, что те отказались бесплатно раздавать черни хлеб. Хуже того, на тех, кого нет возможности казнить, он натравливает чернь.
Вообще исходя из виденного тобой, Галл правил в общем-то по заветам вырастившего его человека, милосердного Августа. Подумаешь, казнил весь городской сенат! Зато не всю свою родню.
Но в то время как Констанций хотя и был подозрителен до крайности, следовал в жестокости своей определённой логике, для Галла смертный приговор стал чем-то вроде забавы, универсальным ответом на любое, даже самое мелкое возражение. Когда это было необходимо ему, Констанций умел помиловать старика-Ветраниона, чтобы преданные этому старику воины не переметнулись в разгар сражения при Мурсе. А Галл не умел.
Так и наступил момент, когда чрезмерно ретивый, чуть не лающий в постоянных попытках доказать свою верность, Цезарь, сделался препятствием и возможной причиной новых мятежей. Вот только Галл отнюдь не был незаменимым. У него был ещё младший брат.
Ты хорошо помнишь Антиохийское задание по двум причинам. Во-первых, это было серьёзное дело. Не каждый день ищешь свидетельства произвола наследника престола. Во-вторых, Галл перебил такое количество невинных людей, что и бессердечный бы испытал смутную радость, внося свой вклад в падение такого тирана. Тебе удалось доказать — из где-то тысячи казнённых весомые основания существовали для казни примерно шестидесяти человек. Ещё в отношении ста основания были по имперским меркам шаткими — вроде единичных доносов, которые следовало бы проверить. Остальные пали жертвами капризов Цезаря.
Твой доклад отправился к Софронию. Спустя месяц тебя вызвали в Рим. Туда же вызвали и Констанция Галла. Разница между вами заключалась в том, что он не доехал до Рима — в Далмации его встретили и арестовали императорский секретарь Пентадий и магистриан Аподемий. В окрестностях какого-то мелкого городка, Цезарю отрубили голову.
— Ты хорошо поработал. Сказал тогда Софроний. И добавил, куда менее решительно. — Август ждёт тебя.
Так ты впервые встретился с властелином Римской Империи. Тогда ты не знал, что это стандартная процедура — кандидат в императорские агенты, магистрианы, должен быть принят лично Августом. Тебе был всего двадцать один год. Насколько тебе должно быть страшно было в тот момент? Сразу невольно вспомнишь, не написал ли ты случайно что-то не то не только про Цезаря, но и про его супругу, императорскую сестру... Она кстати, тоже погибла незадолго до мужа. Официально причиной смерти стала болезнь.
Август принял тебя в маленьком домике, который предпочитал роскошным дворцам. Впервые ты увидел как живёт повелитель мира — простая деревянная кровать, деревянный же стол, заполненный бумагами. Складывалось впечатление что даже Валерий Цельс Альбин жил лучше.
Домик Констанция был окружён широким и глубоким рвом. Август лично перебросил тебе и сопровождающим тебя протекторам особым образом сделанный мостик — позднее ты узнаешь, что отходя ко сну, император уносил его в дом. Некогда под Мурсой ты думал, что тот, кого свергают должен быть слаб — теперь ты видел как выглядит тот, кого не свергнут никогда.
В свои тридцать восемь Констанций был очень красив — атлетично сложённое тело, бритое лицо, темно-русые густые волосы, уложенные точно как на статуях его отца. Но больше всего ты запомнил глаза. Они будто светились, как у кошки. Острый, цепкий взгляд остановился на твоём лице и в первую секунду тебе показалось, что сейчас император спросит стражей, обыскали ли тебя... Ты ошибся. Стражам Констанций доверял не больше чем тебе. По мнению многих, вряд ли он вообще был человеком — император мало спал, её только самую простую пищу, не употреблял спиртного. Он был совершенно равнодушен и к женщинам и к мужчинам, но только целые дни когда не был занят делами проводил в упражнениях. Чтение книг и сочинение стихов чтобы держать острым ум. Верховая езда, стрельба из лука, метание дротика, борьба и фехтование, чтобы закалить тело. Каждый день Констанций готовился к тому, что однажды его собственная охрана перейдёт ров, чтобы убить его — и сознательно тренировался так, чтобы был в полной уверенности, он сможет убить любого из собственных гвардейцев. Целью жизни его, его божеством, его подлинной страстью была власть. И в искусстве удержания этой власти Констанций достиг совершенства.
— Дайте ему меч. Боевой меч. Коротко скомандовал Август. — Служащий мне должен обладать волей, Луций Альбин. Я сегодня ещё не упражнялся в воинском искусстве. Потому сейчас я приказываю тебе напасть на меня. В полную силу, как нападал на моих солдат под Мурсой. Ложь Августу — измена, Луций. Уверен, тебе сообщили, что я не немощен, так что не думай оказать мне неуважение ложной слабостью.
Это какая-то проверка. Но чего? Хочет ли Констанций, чтобы ты ослушался его приказа или напротив, проверяет выполнишь ли ты даже абсурдную его волю без колебаний?
-
Живая ткань истории, неожиданные повороты, интересные выборы - а что нам еще нужно?
|
"И у истоков Дуная, неведомых римским анналам, Первый прими эту весть о лаврах, кончающих войны, — Весть, летящую вдаль. Продолжайте свой путь неразлучно, И обоюдной струёй тесните багровое море"
Авсоний, "Мозелла"Северный берег встречает вас отвердевшей, мёрзлой землёй. Словно на голый камень ступают римляне — кажется невозможным, что через какие-то несколько недель, здесь уже разойдётся зелень. А вместе с цветением природы, что смягчит травяным ковром луга Фракии, смягчатся и души варваров. Старый враг обратился в союзника. Война окончена. Навсегда. Окончена ли? Меж палаток скользят человеческие тени. Сбиваются в кучки. Тянут голодные, грязные руки. Полгода на римской земле превратили гордых воителей в жалких попрошаек, вымаливающих еду или пару монет. Чумазые матери норовят сунуть под нос патрициям своих тощих, бледнокожих детей. — Господин мой! — Господин мой! — Господин мой! Слышится со всех сторон. Но варвары не знают латыни. "Dominus meus" они говорят — как нелепо! В Риме ошибок таких даже дети не делают. Вдруг точно дым расползается грязь человеческая. В стороны. Солнце заходит, в янтарь обращает блестящие шлемы. Воины. Целый отряд. Все одеты по готски. Старший идёт напрямую к патрицию Луцию. — Господин мой Луций, прозванный Альбином! Я Алика, куни народа рикисов! Дукс Алавив, мой господин, приглашает тебя к своей трапезе! Сами по себе, готы мало удивляли римлян. Много было в Империи рабов из готских племён, купцов, наёмников, порой встречались и переселенцы... Все они коротко обрезали светлые волосы впереди, но отращивали их сзади так что "грива" закрывала уши и ложилась на плечи. Бороды также оставались в неприкосновенности — сбривание бороды в их народе было наказанием за бегство с поля боя. Не было ничего удивительного и в накидках из звериных шкур, которые носили все готы от сотрапезников дукса до последнего раба — хотя если простолюдины довольствовались овечьими, то среди знати считалось почётным носить костюм из дикого зверя, собственноручно убитого на охоте. В остальном вышедшие вас встречать напоминали германцев, те же полотняные рубахи и штаны, да кожаные ботинки со шнуровкой у колена. Удивительным было иное. Луций как-то слышал, что в готском обществе у каждого есть кольцо, подносимое вождём, именуемым оттого "кольцедарителем". Знатный воин получал кольцо из золота, свободный человек — из серебра, серв — из меди. Сейчас эта байка полностью подтвердилась. На пальце каждого воина можно было заметить золотое кольцо, пояса же встречающих украшали пряжки, тоже из золота — знаки, что дукс отправил встретить вас знатнейших из своих воинов. О том же свидетельствовало и их вооружение — сарматские кольчуги или трофейные римские лорики, вытянутые вверх каски, круглые щиты вместо эллиптических строевых и конечно, длинные мечи-спаты и кинжалы на плечевых портупеях. Общий вид варваров внушал обоснованные опасения. Хорошо, что накануне переправы их разоружат. Куда сложнее дела обстояли с внезапным приглашением. Несомненно, узнав о вашем приближении от гребцов и точно выведав имя приближающегося знатного римлянина, дукс Алавив решил по варварскому обычаю оказать Луцию честь, пригласив его к своему столу. Отказаться — большое оскорбление. Да и выведать у дукса, воевавшего с гуннами, можно должно быть больше чем у перепуганного простонародья. Но и стол вождя представлял собой совсем не лучшее место для обсуждения секретных вопросов. Готская элита — сотрапезники, узнают о миссии отряда и разнесут слух по всему лагерю, а оттуда он разойдётся повсюду. К тому же ужин с Алавивом означает, что всей группе придётся остаться на ночлег рядом с голодными, нищими готами. Решать предстояло Луцию. Впрочем, у него и без приглашения хватало проблем. IЛуцийПо правде сказать, вряд ли Луций имел что-то против евреев. И точно ничего не имел против снабженцев. Но когда вместе с когортой, Альбин получил Иосифа Сайфера, готового добровольно снабжать всё предприятие, интуиция подсказывала — где-то есть подвох. Всё объяснилось когда вместо скромного интенданта на телеге с припасами, подкатил какой-то богач с тремя слугами, восемью рабами и четырьмя фургонами (а также в общей сложности двенадцатью лошадьми). Провожавший еврея агент-провожатый низшего ранга тут же сообщил, что в общей сложности Сайфер взял с собой в поездку к гуннам несколько тысяч денариев, ювелирные изделия и неопределённое число товаров. Припасов и вина там, правда, тоже хватало, но что из этого предназначалось солдатам, а что, очевидно, на продажу, знал только сам Иосиф. Очевидно, хитрый еврей решил использовать подряд на снабжение, чтобы поторговать с варварами под прикрытием мечей легионеров. Таки сорок человек охраны во главе с императорским агентом за вино и пищу на пару месяцев — почти даром! Вот только даже из тех баек, которые ты слышал о гуннах, можно было понять, что идея Сайфера звучала на их языке примерно так: "А слабо напасть на караван из пятидесяти человек, из которых тридцать — солдаты? Они кстати сами к вам едут!" IIТатионСолдаты нервничают. Нищие готы становятся всё настойчивее. Тянут к легионерам руки. В любой момент их мольбы о помощи могут перерасти в самоубийственную жадность. У многих бойцов пальцы уже лежат на рукояти мечей... Даже если ты придумаешь как убедить нищих убраться подобру-поздорову и избежишь кровопролития — придётся ночевать если не в готском лагере, то неподалёку. Следует ожидать воров. И пока магистриан будет поднимать тосты за здоровье императора с дуксом – проблемы безопасности лягут именно на плечи молчаливого Гектора. IIIПульвисПульвис уже видел и нищету и протянутые руки. В Британии. Кончилось всё плохо. Что ещё важнее — вы совершенно не знали, какая ситуация будет ждать вас утром на дорогах к северу от Дуная. Вряд ли готы носят оружие просто чтобы позвенеть им перед гостями. Они ждут нападения. Гунны могут быть ближе чем кажется. Или не могут? Если отправить всадников на ночную разведку, они смогли бы точно определить, не окружает ли вас прямо сейчас вражеское войско. Но тогда твои люди наверняка устанут и завтра, когда отряд тронется в путь, будут клевать носом в седле. К тому же у местного вождя наверняка есть и караульные и разъезды. IVЭйтниДухи здесь неразговорчивы. Косятся на тебя — и тут же норовят скрыться. Птица Эйтни. Чужая и принадлежит незнакомому существу. Носит знак. Впрочем, не факт, что их пугаешь именно ты. Может дело в колдуне? Ты хорошо знаешь таких как этот Мета... Мата... В общем, колдун. Такие не просят у духов помощи, они скручивают духа незримыми путами, сжимают, пока тот, измученный болью, не сделает что велено. А потом "очищаются", чтобы прочие духи не отомстили за своих. Но нет. Не колдуна боятся духи. Дело в вашем предводителе. С ним что-то совсем не так. Ты никогда не видела такого прежде. Не колдун. Не дух. Что-то иное, страшное, пришедшее из глубины веков... У него глаза из серебра. Серебряный свет пульсирует вокруг него как пара крыльев, единственное движение которых приводит в движение само мироздание. Колдун тоже это видит. И боится. VФлавияПатриция. Люди кланяются тебе. Тянутся, но стоит тебе посмотреть в их сторону, отшатываются как от огня. Может, дело в твоём телохранителе? Или в колдуне? Нет, в тебе, одетая в шёлк и золото! Для них, едва ли видавших такое богатство, ты практически богиня. У тебя первой следовало бы просить милостыню, но вместо этого они шепчут иное. — Исцели дитя... — Пошли дождь... — Упокой мёртвых... И ведь это всё ты можешь сделать. Отец снабдил тебя людьми как раз по таким вопросам. VIКвиринаЗдесь много боли. Много тех, кто страдает. Наверняка, иные из них даже приняли святое Крещение. Твои услуги стоят дорого, но может добродетель бесценна? VIIМетаксасЖжёт глаза. По носу сбегает скупая слеза. Нет, ты не расчувствовался, во всем виноват магистриан. Стоять рядом с Альбином — всё равно что сидеть слишком близко к огню, от жара перехватывает дыхание. Столько силы. Столько чистой энергии. Откуда? И самое главное... Он вообще человек? Или нечто иное, что лишь притворялось Луцием Цельсом Альбином? VIIIАрхипНищие! Кругом нищие! Ты знал, что придётся защищать Флавию, но не догадывался, что делать это придётся так быстро! И что-то подсказывает, что дальше будет только хуже. На колдуна и врача надежды мало. Даме уровня госпожи нужен надёжный эскорт. Из легионеров, держащих мечи наготове. Молчаливое обожание варваров легко обращается в жажду. А то, что эти дикари жаждут, они разрывают на куски. IXАтаульфЗдесь могут быть твои родные. Здесь могут быть твои родные. Здесь могут быть твои родные. Одна мысль пульсирует в висках. Но даже если ты не найдёшь родичей, ты ведь даже не знаешь судьбу своего племени! Уцелело оно или нет? Выжил ли кто-нибудь в войне с римлянами, а потом в нашествие хунну? Вот только вместо того, чтобы выяснять это, ты вынужден стоять возле Альбина как столб. Конечно, соплеменники видят тебя. Видят, что ты был одним из них. Пока не стал рабом и подстилкой для римлян. Никто не заговорил с тобой. Никто даже не посмотрел. Хочешь ли ты, чтобы твоя семья увидела тебя рабом? XТамарЖадные взгляды мужчин скользят по твоему телу. Не только готы — легионеры тоже отнюдь не прочь были бы позабавиться с хозяйской игрушкой. Пока что дальше взглядов дело не заходит. Может стоит держаться поближе к Луцию? А может и наоборот. Наверняка здесь могут быть и твои соплеменники. Не аланы конечно, но хотя бы какие-нибудь языги. Что-то, что подскажет тебе судьбы родного края. Подскажет, как вернуться домой... XIИосифПрежде чем пустить тебя в отряд, провожатый-агент, оставшийся на той стороне реки, провёл осмотр твоего имущества. Формально: "Чтобы убедиться в исполнении условий договора". Но что-то в этом осмотре тебе не понравилось. Не только у магистрианов есть интуиция. Поначалу твоя интуиция только шептала. Сейчас — буквально кричала. С того самого момента, как агент представил тебя не магистриану, а сурового вида трибуну, Гектору Татиону, буквально следующими словами. — Это твой командир. Кажется, произошло какое-то фатальное недопонимание. Или хуже. Подстава. XIIРегулБыть личным врачом магистриана не так уж и плохо. Быть личным врачом магистриана, едущего непойми куда, чтобы его там убили — уже хуже. Есть и другая проблема. Ты видишь как устроен готский лагерь. У реки, да ещё при полном пренебрежении чистоплотностью, здесь наверняка настоящий рассадник заразы! Может имеет смысл убедить командира разбить отдельный лагерь? XIIIАспургДомой. Первый шаг сделан. Рим позади. Но по правде ты не знаешь как далеко дом. Ты не знаешь, какие перемены могли произойти за время твоего отсутствия. Тебе нужно как-то узнать все возможные новости. На празднике? Посидеть у костра? И то и другое сложно пока рядом Пульвис, который даже когда ты идёшь по нужде отправляет с тобой двух провожатый.
-
-
За то, как это круто и как много ты вкладываешь в игру.
|
"Смогут другие создать изваянья живые из бронзы, Или обличье мужей повторить во мраморе лучше, Тяжбы лучше вести и движенья неба искусней Вычислят иль назовут восходящие звезды, — не спорю: Римлянин! Ты научись народами править державно — В этом искусство твое! — налагать условия мира, Милость покорным являть и смирять войною надменных!"
Вергилий, "Энеида"Был вечер. Чёрная вода неспешно перестукивала друг о друга тонкие, полупрозрачные льдины. Иногда гребцы отталкивали лёд вёслами, но чаще просто полагались на прочность своих лодок. Они спешили. Старались перевезти как можно больше людей прежде, чем тень опустится на массивные кубоидные башни каструмов, а на стенах зажгут сторожевые огни. Каждый день, работы по перевозке начинались едва взойдёт солнце, а заканчивались на закате, и всё же число угрюмых шатров и палаток на северном берегу не уменьшалось, а только росло. Готы бежали. Бежали в ужасе, отнюдь не свойственном этому могущественному и гордому народу. Напряжённая тишина стояла над их лагерями, но стоило им пересечь середину Дуная, как варвары, точно избавляясь по старинному поверью от заклятья, перейдя бегущую воду, начинали обмениваться байками, шутить и петь, и песни, и смех далеко разносились на сухом зимнем воздухе. Император принял их. Даровал защиту против врага столь чудовищного, что по рассказам очевидцев казалось, будто не люди опустошили страну Ойум, но демоны. — Чёрные всадники на черных жеребцах! — Они возникают из ниоткуда! Ни одно войско не может двигаться с такой скоростью! — Их стрелы в воздухе оживают и визжат как демоны! — От городов, куда они приходят, не остаётся ни единой постройки! — Они берут в плен и лишают юношей разума так что те забывают свой дом и племя! — Никто не выжил! Суеверные дурни! Если никто не выжил, то кто же в таком случае рассказывал байки? Куда важнее — готы всерьёз верили, что таинственные "хунну" в любой момент появятся возле Дуная, дабы истребить весь их народ до последнего ребёнка. Верили настолько всерьёз, что бросались в ледяную воду и на копья легионеров. Флавий Валент отнюдь не был сердобольным человеком, но придворные быстро разъяснили ему всю выгоду, происходящую из отчаяния старых врагов. Новые подданные, которых можно использовать в качестве живого щита от тех-самых "хунну", которых готы так боялись. Новые рекруты в римскую армию, которых можно использовать против главного врага — Персии. Поражение Юлиана под Ктесифоном лишило Рима Месопотамии от Нисибиса до Синганы, открыв шахиншаху дорогу на Пальмиру и Антиохию. В 374 году Валент уже попытался нарушить мир, но испугался численного превосходства персов. Десятки тысяч готских воинов могли позволить ему не только вернуть утраченное, но и исполнить мечты всех императоров со времён Гордиана. Судьба римлян — править миром, и от исполнения этой великой судьбы их отдаляли лишь стены Ктесифона. Не столь неприступные, если полить их готской кровью. Придворные льстецы на все лады воспевали мудрость, проницательность и благородство духа Августа, заново открывшего старую максиму: "Использовать варваров против варваров". Лучший оратор Рима, Квинт Аврелий Симмах, заключил эту идею в наиболее изящную формулу, величие Рима определяется не числом уничтоженных врагов, но милосердием, позволяющим обратить их труд на благо Империи. Но подлинным идеологом планов Валента в отношении готов стал Фемистий, принцепс Сената Константинополя. Этот глубоко пожилой грек хранил верность богам далёких предков и говорил, ссылаясь на величие Аристотеля. Только милосердием к готам римский император побудит этот жестокий народ присоединиться к Империи, и тем самым окончательно его одолеет. Империя сокрушила алеманнов, пиктов, берберов, отбросила персов от границы, добила последних узурпаторов. Закончилась, говорил Фемистий, эпоха бесконечных войн со всеми подряд. Осталось только добить персов — и пятисотлетняя война за господство завершится. Совсем скоро, в Римской Империи настанет мир. Хунну в этом потоке цветистых речей попросту не упоминались. Не говорили о них при дворе, а если и вспоминали, то как счастливый случай, поставивший гордых варваров, наконец, на колени. — Племена постоянно грызутся друг с другом, — говорил император своему верному сподвижнику, магистру оффиций Софронию, — "Хунну" кем бы они ни были, утонут в варварском море. Если они и подойдут к нашим границам, у нас есть лимес, армия готов и мощь всего мира. Для твоего беспокойства нет оснований. Софроний только вежливо кланялся. Это был удивительно тихий человек и с возникающими проблемами он разбирался так же тихо. Начав императорским нотарием, он заслужил высокое звание главы императорской канцелярии тем, что сумел убеждением или подкупом рассеять войска узурпатора Прокопия. С тех пор безопасность Империи стала личной ответственностью Софрония. И где император мог просто рассмеяться и отвернуться, что важно, не дав прямого запрета на те или иные действия, магистр оффиций не просто мог, но и обязан был начать работу. Наибольшей трудностью было избрать агента. Софроний всегда остерегался громких имён и безупречных репутаций, предпочитая знать о своих подчинённых то, чем мог бы при случае смирить их амбиции. Иные сказали бы — Луций Цельс Альбин не заслуживает доверия, он помилованный мятежник, изгнанный императором Юлианом с государственной службы и вернувшийся только чудом! С точки зрения магистра оффиций именно поэтому Альбин и заслуживал доверия. Одно слово не в то ухо, и всемогущий магистриан окажется в той грязи, в которой уже однажды побывал. Тем больше для него причин работать на совесть. Конечно, такие вещи не произносят вслух. Вслух произносят другое. — Прости, друг мой, что я вынужден потревожить тебя. Будь моя воля, я ни за что не стал бы прерывать твой заслуженный отдых, особенно после столь выдающегося успеха в Африке. Но дела Империи требуют нашего вмешательства, и Август желает чтобы я послал лучшего. Разумеется, ты можешь отказаться. Луцию не следовало обманываться. Отказаться он не мог. Был вечер. Темная вода неспешно перестукивала друг о друга тонкие, полупрозрачные льдины. Мимо проплыл самодельный плот — группа варваров не пожелала ждать перевозки и теперь при малейшем ветре плот заливало ледяной водой. Некоторые готы пытались пересечь реку вплавь. Их окоченевшие тела уносила река. Вас переправляли в несколько ходок. Загружали по десятку пассажиров на небольшой корабль — остальным приходилось зябнуть, кутаясь в меховые плащи. Первыми на борт естественно поднимается знать. Сам Альбин и высокомерная Лупицина, дочь комита Фракии — оба в сопровождении свиты из рабов и личных врачей. Возле гордой патриции несколько смущённо стоит солдат, по виду эллин. Кажется, ему куда спокойнее было бы с легионерами, или на худой конец с разведчиками, ожидающими своей очереди, чем рядом с колдуном — ещё одним спутником Лупицины. Отряд соответствовал задаче — одна когорта при поддержке турмы прокурсаторов. Когорта! Сильно звучит, правда? Сразу представляются шагающие в ногу пять сотен легионеров. На такой эффект наверное и рассчитывал комит Фракии Флавий Лупицин когда обещал выдать магистриану целую когорту в виде сопровождения. IV Martia quingenaria под командованием не кого-то, а самого Молчаливого Гектора, героя войн с германцами и персами как никто заслужившего звание трибуна! Вряд ли опытного Луция Альбина обманули громкие слова. Два десятка копейщиков, да десяток лучников — вот и вся когорта. И добро бы ветераны — новобранцы. Разве что три декана в подчинении Гектора в настоящем бою бывали. Иначе обстояло дело с прокурсаторами. То, что турма не насчитывала обещанных тридцать всадников уже можно было догадаться, зато десять конников под командованием трибуна Требония Пульвиса послужили в самых разных частях лимеса, прекрасно умели читать знаки и вообще знали своё дело. Своеобразным украшением турмы была Эйтни — завербованный как говорят лично Пульвисом спекулятор, отличающаяся проницательностью и способностями к варварским языкам. Вёз Пульвис и заложника — сына какого-то мелкого сарматского князька. В результате общая численность группы превышала полсотни человек. Более чем достаточно чтобы отбиться от банды головорезов, а больших трудностей в пути и не ожидалось. Что могло пойти не так? История I ЛуцийЛуций Альбин родился во времена Константина Великого в Иберии, близ города Тарракон. Его род, Цельсы, хотя и был несомненно старинным, ничем похвастаться особенно не мог. Ещё дед Луция, Валерий Цельс Альбин, мог гордо хвастаться тем, что его семья происходит от самого Цельса — философа, некогда одним из первых доказавшего ложность христианского учения. Потом Август Константин возвёл христианство в небывалый почёт, и рассказывать о происхождении от ярого противника новой веры стало как-то немодно... Чтобы такие рассказы и вовсе никогда не всплыли, отец Луция, Валерий Цельс Альбин Младший, поспешил принять крещение, хотя богобоязненностью особенной не отличался, и когда в семье кто-то заболевал, посылал слуг с дарами в храм Асклепия. Его жена, добрая христианка, спросила духовника, что делать в таком случае, на что священник посоветовал личным примером кротости и смирения пред ликом Творца, склонить супруга к благочестию. Какое-то время мама следовала этому совету, но вскоре взялась за палку, ибо обладала даром просвещения. Стоит ли говорить, что Луций быстро усвоил, что значит "единосущный", и почему рубить ухо пришедшему тебя арестовывать легионеру это плохо? Образование, впрочем, этим не исчерпывалось. Луций освоил латынское письмо и даже научился неплохо выговаривать греческие слова, прежде чем дед принял решение отправить мальчика подальше от "бабьего царства", туда, где перед ним откроются самые большие возможности — в Вечный Город. Но и здесь юный Альбин не задержался надолго, в 15 лет (шёл 949 год) он отправляется по протекции магистра оффиций Марцеллина в действующую армию где поступил под руководство франка Гаизона, тогда незначительного офицера. Здесь из столичного юноши мигом выбили весь гонор. Забавно, но служи Луций лет через пять, его часть мирно стояла бы в каком-нибудь городе, без намёка на палочную лагерную дисциплину. С одной стороны обидно, конечно, но с другой — он ещё успел увидеть, что такое настоящая римская армия. Когда молодёжь будет ныть о невыносимых условиях, у старика-Альбина всегда будет готов ответ. То-самое восхитительное "вот в наше время!" И это будет ложь. Как в любой хорошей лжи, в ней будет много правды. Но сколько всего не будет сказано! Например, как ты, ещё мальчишка, с всадниками обшаривал южную Галлию в поисках свергнутого императора, брошенного всеми. Судьба уберегла тебя от участия в грехе цареубийства, но ты видел тело. Красивого, безбородого юношу нашли в церкви и вытащили, после чего Гаизон зарубил его самолично. Он был старше тебя лишь на каких-то пять или семь лет. Sic semper tyrannis. Был ли Магненций хорошим императором? Сложно сказать. С одной стороны он открыто раздавал должности язычникам, что обещало положить конец долгой вражде вер. Его солдаты были верны ему и принимали дисциплину. Его любили варвары. Галлия, Британия и Иберия покорились ему без борьбы. Наконец, Магненций хотел мира, и даже предлагал покориться Констанцию как старшему Августу. Не раскалывать Империю. Просто править ей в согласии, со знанием особенностей местного населения. Разве это было плохо? Вот только кончилось всё бойней. Мурса. Ты навсегда запомнишь это слово. Вас было вдвое меньше, но вы сражались за то, чтобы самим править родной землёй. Самим выбирать себе веру. И, в конечном счёте, за то, чтобы самим выбирать своего императора! Вы готовы были заплатить за это кровью. Тридцать тысяч пришли на поле. Двадцать тысяч там и остались. Погиб Марцеллин, твой покровитель, архитектор заговора, погиб Гаизон, бесстрашный командир, показавший тебе не только, что значит быть солдатом, но и то, что на войне порой приходится принимать нелёгкие решения. Ты тоже мог погибнуть, но рана оказалась несмертельной. Второй раз ты мог погибнуть когда победоносный Август Констанций, принёсший в жертву ради победы около тридцати тысяч единственно из своего честолюбия, решал судьбу пленных. В тот день ты впервые и встретил Софрония, а с ним и восхитительное сочетание agentes in rebus. — Луций Цельс Альбин. Выходец из сенаторского рода Цельсов. Владения находятся, — Он точно назвал местонахождение поместий твоей семьи, — Живые родственники, — И снова точный перечень. Даже слишком точный. Этот человек знал твою семью лучше, чем ты сам. Позднее, проводя аналогичные разговоры, ты поймёшь, что всезнание часто бывает залогом покорности. Всегда сложнее отказать тому, кто знает где живёт твоя мать. Но Софроний и не думал тебе угрожать. Наоборот, он много и складно говорил о том, что ты ещё молод. Он знает какая дисциплина царит в войсках, как тяжело юноше пойти против слова офицера. Несомненно, тебя принудили к участию в мятеже. Он, Софроний, знает, что ты никогда бы не пошёл против детей Великого Константина. Некоторые сохранили верность узурпатору, бежали с ним, кстати, владения их семей сейчас конфискуются, а потом в их отношении будет проведено самое серьёзное расследование. Но не в отношении тебя! Ты ещё так молод! У тебя впереди прекрасное будущее! Ты служил в прокурсаторах, так отчего бы не сменить род деятельности? Поступить на службу к истинному Августу. Конечно, обычно заговорщиков разжалуют, чтобы подать пример остальным. Но как христиане, мы всегда готовы простить раскаивающуюся душу, верно? Всего-то и надо, что написать одну единственную бумажку. Назвать имена тех, кто как тебе известно добровольно и по злой воле вступил в заговор. Они предатели и цареубийцы. Но ты сам видишь как милосерден Август! Прощён был магистр пехоты Паннонии Ветранион, который одновременно с Магнецием объявил себя императором, но сам, добровольно сложил с себя власть. Сейчас ему назначена пенсия, не было отчуждено ни одно поместье. Если Август и хочет знать врагов его брата, то лишь чтобы обойтись с ними столь же милостиво! Софроний знал своё дело. История IIТатионРаскалённый железный прут медленно, почти деликатно, утыкается в ребро. Зубы сжаты. Тело инстинктивно дёргается прочь, но верёвки держат крепко. Варвары смеются, перебрасывают друг другу мелкие серебряные монеты – они делают ставки, когда же ты закричишь. Многие из них сегодня останутся без денег. Так уж ты воспитан. Отец, галл по происхождению, служил в армии Константина II и погиб при Аквилее когда тебе было три года. То был бой не с врагами Рима — сыновья Константина Великого не поделили власть в государстве. Победа Константа навсегда отдалила твою мать от мира — она нашла утешение в общине Донатистов. Ты очень быстро узнал, что Август неправеден потому что идёт на компромиссы с язычниками и распутен — христиане так на поступают. Они страдают за свою веру, и нет ничего прекраснее чем искаженное болью лицо мученика. Возможно, потеряв мужа, мама помутилась рассудком, но одного у неё не отнять. Она сделала тебя стойким. Попав на Лимес, ты никогда не жаловался ни на холод, ни на издержки армейской дисциплины. И когда гражданская война оставила вас без подкреплений, ты хорошо сражался. Ты не бежал, как иные малодушные трусы. Ты защищал Лугдунум. И когда тебя, пленного, оттащили на островок посреди Рейна, когда руки заломили за спиной, а грудь жгли калёным железом... Ты не кричал. Тебя нашли полуживого воины Цезаря Юлиана. Узнав от пленных германцев о твоей храбрости, Цезарь лично наградил тебя званием центуриона или, по гречески, центенария. Шёл 357 год... Тебя окружают хорошие люди, жаждущие возмездия нечестивым алеманнам за жизни товарищей. Их жажда была утолена — летом варвары разбиты у Аргентората. Но достаточно ли этой общей мести Молчаливому Гектору? История IIIПульвисПульвис оказался в Германии существенно позже Татиона. Алеманны были умиротворены Юлианом, Лимес и основные крепости — восстановлены, а на байках о "молчаливом Гекторе" в основном запугивали новобранцев, чтобы те не отходили от лагеря. Примерно с такой интонацией обыкновенно рассказывали историю Гая Муция, в одиночку пробравшегося во вражеский лагерь и будучи захваченным спалившего себе руку, чтобы доказать, что он не боится боли. У этой истории двойное дно. "Вот герой!" — Скажет любой. А потом задумается и поймёт, что влезть во вражеский лагерь с целью убить царя, даже не зная, как тот выглядит, было наверное не самой лучшей идеей. Не случайно Гаю Муцию надменный государь этрусков сказал: "Ты больше навредил себе, чем мне". В общем, разведчиком ты был скорее осторожным и жечь себе руки не спешил. И, говоря по совести, так ли ты был уверен, что попав в плен не расскажешь всё, что знаешь, едва познакомившись с раскалённым железом? Дважды тебе случалось терять свой отряд. Один раз — ещё легионером. Второй — трибуном. Но лишь первый раз ты запомнишь навсегда. В нем было что-то колдовское. В 361 году таой отряд отправили за Рейн. Следовало в точности определить, предпримут ли алеманны новое нападение на римлян. Есть ли следы передвижений их войск? Свежие кострища, оставленные небрежными лазутчиками? Как же ты тогда был молод, всего девятнадцать лет! Лес манил тебя, шептал что-то на ухо, очаровывал — и обманывал. Оглянулся на секунду, а после видишь, вокруг никого. Только каркают вороны на ветвях огромных дубов. Кар! Кар! Ты здесь чужой, римлянин. Эта земля забрала многих твоих соплеменников, заберёт и тебя. Твою жизнь. Твою душу. В дебрях зарослей ты различил старые, поросшие мхом, валуны. Ты неплохо понимал в технике и догадывался, что глыбы такой формы точно обтесал человек — но кто, зачем, когда притащил их в середину веса, и как удалось дикарям-германцам сложить блоки в идеальное кольцо... Внезапно, жуткий страх обуял тебя. Неестественный. Навеянный извне. Беги! Беги сейчас, римлянин! Ты потревожил что-то дурное. Что-то, смотрящее на тебя тысячей вороньих глаз. Птицы срываются с ветвей. Кружат. Норовят клюнуть. Кар! Кар! Кар! Умри! Умри! Умри! История IVЭйтниЭйтни из народа каледониев. Высоки стены двора твоего отца, забиты соленым мясом его погреба, полны зерном амбары. Но жизнь твоя не ограничивалась единственными вратами каменного круга. Домом твоим был лес, деревья своей тенью укрывали тебя, холмы приближали к бескрайнему голубому небу, реки ласкали кожу прохладной водой. И в пении птиц, в крике зверей, во всем читались знаки судьбы. Плачьте, люди, радуйтесь, люди. Не для людей рождена Эйтни, дочь Эрилиха. Не будет у неё восьми мужей — по одному от каждого племени. Не передаст она дом свой старшей дочери, не благословил оружие семи своих сыновей. Так было сказано богами, ибо боги каледониев не есть природа. Боги — есть судьба. Помнишь ли ты, дочь Эрилиха, священные символы? В них заключено знание о ветвях. О ветвях, что пронзают мир, соединяют небо и землю, мир зримый и мир незримый. Нарисуй луну, что смотрит вниз, нарисуй ветви, устремлённые вверх. Нарисуй два мира, и ветвь, что их разделяет. Лунный свет закрывает дверь тем, кто снаружи, видя символ луны, они принимают его за луну, и исчезают. Но нарисуй над порогом символ моста, и духи пройдут в дом. Раздели небо и землю задвижкой — и тогда духи не смогут выйти, и ты сможешь призвать их, говорить с ними. Соедини двух змей — и все узнают, что место не для людей. Запомни символы, ибо через символы ты говоришь с духами. Учись читать знаки — через знаки духи говорят с тобой. А видишь зверя, что плывёт по воздуху, точно по воде, с длинными щупальцами и клювом, как у аиста? Это зверь смерти. "Руками" своими он душит старых и больных, а потом клювом выпивает две души. Единственный способ отогнать смерть — одна из рук зверя тянется к небу, ибо он должен держаться за небо, чтобы стоять на земле. Если колдун отрубить зверю смерти руку в момент, когда он забирает душу — смерть отступит. Потому и можно спасти больного или раненого. Помни также что у каждого человека две души – одна животная, заложенная в теле, другая человеческа, полученная от богов. Ты принадлежишь богам, потому укроти тело и закали дух. Ты не выйдешь замуж. Не родишь детей. Но только тебе по силам будет прогнать смерть. Учитель твой — змей, что живет в воде. Посмотри в стоячую воду — и увидишь змея. Он повсюду ибо везде. Всё змею известно, всё может быть сказано. За плату. Помни, лишь судьбы равно руководят духами и людьми. Потому каждый человек носит hual — цепь. Ткань слаба. Прикрой железом плоть. Пусть остальное закроет краска. Твой рисунок — облик твоей души. Такова истина. Таково знание. Всё то, что даётся бесплатно. Дальше — лишь выбор. Три глиняных фигурки. Лошадь. Птица. Тюлень. Выбирай. И пусть судьба выберет твоей рукой.
-
+ Круто. Но когда я начинаю думать, что мне придется соответствовать этому...
-
Игра, которой не хватало ДМчику))).
Любопытно, что она не про попсовую империю и не про легендарную республику, а про 4-й век. Есть в этом особый эстетизм.
-
Волшебно, мурашки по коже.
-
Плюс простого человеческого сочувствия.
"Скажи Боссу, что я тоже Большой Скажи Мастикоре, что я болен душой Я мог бы мастерить на пятерых человек Но я упустил эту роль."
-
Ave! Хорошо зашел, пусть так дальше будет.)
-
-
-
Это огромный труд. Браво!
-
-
За фундаментальность и как всегда основательный подход! Так держать!
|
У дверей храма остановился Мстиша. Снял капюшон. Трижды перекрестился, с поклоном. Зрит глаз, что нечисто дело, яко во поли по сече, а токма храм есмь храм. Не зданию человек кланяется, но Богу. Оттого и заброшенным церквам не бывати, где храм, там ангелы поют. Даже если не слышно их.
В жизни своей Волох видел немало зла. Были злые люди, были злые места, злые духи. Иной душегуб вдвойне радуется убив святого человека, яко бесы, полнящие дух его пляшет и смеётся. Но здесь... Тошнота. Противный комок в горле. Взгляд на икону. "Оскверненна, оскверненна, точно мученицы христанския, сосланны в вертеп погаными ромлянами. И желаю быти здесь сказания церковны, дабы укрыл ангел наготу ея, и отраще власы, и белыя одежды укрыши. А токма не пришли досель ангелы. Может и забыли давно, что есть Полесье такое, а может вымолил светлы земли христианския, земли грешны, у Бога Сатана". Чувствует Мстиша желание разбить образ. Всё спалить дотла. Но придерживает себе, как коня держат уздою. Желание злое — бесовское наущение. Того же беса, что зло подлинное, первородное во святую церковь приведши. Не образа должно быть, но беса изгнать, как изгнали христиане поганых. И хочу свет иде во храм очищенный, и изгоняши всё то, что нечистый привёл, ибо не может бес творить – только уродовать, а уродство обратить можно.
Так испытав некое подобие воодушевления, направился Волох к алтарю и замер как вкопанный. Негоже в церкви христианския мирянини в святая святых ходити. Грех. Скажет лукавый — оставить всё как есть то грех больший. А токма грехом грех не лечат.
Оглянулся Мстислав на спутницу свою. — Хочу, жено, зло свершити. Рассуди, Яно, тяжбу с сердца сними. Добро ли христианам в святая святых ступити, дабы зло изгнати? Яко не священники будем, не монахи. Прокляты есмь.
В сущности мало ведунья подходит для того, чтобы камень с души снять. А токма баба она и есть баба, опора муже и утешение. И, прибавим, сосуд злобы земная, искусительница, яко Ева Адаме в руку плод запретный вложише. И коли грешны уж пусть хоть не одни.
-
Всё отлично. Но особо хочу отметить крайне грамотное соотношение длинных и коротких предложений — очень динамично, прям вау!
-
мужиков на всякие околоморальные гадости вдохновлять))) ааа, вот для чего жено, то бишь жена, то бишь женщина! И спасибо за ликбез про старослов...
|
-
Мстислав только притворяется сердитым.))
|
История I Луций
Твоё возвращение на службу оказалось не столь безоблачным, как тебе казалось поначалу. Суждение, будто едва умрёт Цезарь Юлиан как к тебе (или Софронию) прибегут просить вернуться оказалось хоть и не лишено оснований, но явно немного поспешно. Вот уже отгремела катастрофа под Ктесифоном. Облетела Империю весть о том, что Августом сделался Флавий Клавдий Иовиан, человек знакомый тебе и весьма доброжелательный...
Шли месяцы. Но у ворот твоего роскошного поместья во Фьезоле не появлялась гонцы, не возникала и знакомая, чуть сутуловатая, фигура Софрония. Один за другим возвращались на службу изгнанники, занимали старые или новые посты — но даже после того как Иовиан скончался, случайно угорев, лёжа близ печи, никто кроме соседей не стучался в твои ворота годами. Кажется, о тебе действительно забыли.
— Папа! А ты правда воевал при Мурсе? Маленькая буря с деревянным мечом дёргает тебя за подол хламиды. Старший сын — ему уже семь. Он знает, что ты служил императору, но судя по всему представляет твою службу чем-то вроде военной. И не стоит питать иллюзий. Услышав не иначе от кого из прислуги о том, что ты сражался при Мурсе, первенец несомненно решил, что ты бился на стороне победителей. — А правда что Август Констанций тогда уехал в церковь, чтобы помолиться, и Господь послал ему ангела, который разил гадких мятежников огненным мечом? Вот так! Ха! Ха! Получилось очень похоже.
Луций Младший, он же Луций Цельс Альбин, родился пока ты был в Египте и стал первой радостью, которая ждала тебя дома после отставки. Спустя два года появилась Валерия Цельса Альбина, а ещё спустя два года — Софроний Цельс Альбин. Что не говори, ты был мужчиной темпераментным, а у твоей жены хватало здоровья выдерживать этот темперамент. После третьего ребёнка врач рекомендовал обождать хотя бы лет пять. Иначе есть риск для жизни.
Господь благословил твою семью. Все твои дети выжили. Может было бы лучше останься ты тогда в Италии, в поместье у реки Арно... Занимался упражнениями, читал книги, наблюдал за тем, чтобы рабы возделывали поля и виноградники. А может?
На закономерный вопрос, кто сказал твоему сыну, что ты воевал при Мурсе, ты получил ожидаемый и в то же время неожиданный ответ. — Чужой! Пришел к тебе! Говорит ты его старый друг! Я спросил его где ты его встретил, и он сказал, что вы познакомились под Мурсой! Почему ты никогда не говорил что там воевал?! Красиво наверное было...
Да. "Красиво". Полная равнина трупов. Определённо, твоя отставка продлилась куда дольше чем ты предполагал. И объявился Софроний, когда какая-то часть тебя уже перестала его ждать. — Очаровательный ребёнок, — усмехнулся начальник, протягивая тебе руку и как-то особенно интимно пожимая запястье. По знакам отличия ты догадался, что теперь он носит высшее звание дукенария. Выше — только пост магистра оффиций. — Ты хорошо воспитал его. Первым делом мальчик спросил время и место, где я тебя узнал, а также обстоятельства знакомства. Надеюсь, ты простишь меня, что я несколько... исказил последний пункт. Вижу, в твоей жизни произошли перемены.
Софроний обвёл взглядом твои владения. Настоящий рай, спокойная римская старость, казалось, ничто из этого не произвело на него ни малейшего впечатления.
— Твоим детям нужно большее. Дом в Константинополе. Лучшие учителя. Жизнь среди элиты Империи, а не кучки римских язычников. Готов вернуться в дело? Разумеется, ты можешь отказаться.
За столько лет ты уже запомнил, что когда Софроний говорит "ты можешь отказаться" это практически то же, что "за отказ тебе снимут голову". Так начался новый промежуток твоей жизни. Или может быть продолжился старый — так сильно они похожи.
Софроний поначалу не мог найти себе места при Иовиане, но как только императором стал Валентиниан тут же безошибочно предложил свои услуги его брату, Валенту, вскоре ставшему соправителем. Валент сделал бывшего магистриана одним из своих нотариев, но... Софроний слишком хорошо знал кухню тайных дел. Когда Прокопий поднял восстание, именно секретарь сообщил Августу новость раньше, чем это сделал магистр оффиций Деценций. Целой сетью намёков, Софронию удалось убедить Валента, что Деценций не заслуживает своего поста. Но честолюбивым планам не суждено было сбыться — все чего удалось твоему начальнику это вернуться на службу в должности центенария и быть повышенным до дукенария за вклад в разгром восстания Прокопия.
Теперь до заветного поста оставалась всего одна ступень. И Софронию действительно понадобилась старая гвардия. К тому же он опасался, что тебя уведёт магистр оффиций Запада Ремигий. Справедливости ради вряд ли вы бы сошлись с Ремигием — этот человек никогда не служил в разведке, будучи при Юлиане казначеем, а став магистром оффиций Запада, использовал своё родство с комитом Африки Романом для организации сомнительных коррупционных схем вроде кражи жалования легионеров. В 371 году когда всё всплывёт, Ремигий выйдет в отставку, окажется под следствием и повесится. Но и преемник его, Лев, окажется не лучше — мало того, что он по общему мнению наслаждался, лично пытая людей, так ещё использовал положение для разграбления ценностей из могил знатных людей.
Когда такие личности приходили в магистрианы, нельзя было не признать — вы с Софронием остались последними в своём роде. Последними... Профессионалами.
Вас обучили быть палкой. Так, ты и переехал в Константинополь.
В 269 году Софроний все же стал магистром оффиций, а ты — центенарием. Но тут стройный поток воспоминаний прерывается. Разбивается. Смешивается. Может тебе не слишком нравится вспоминать то время? Вспоминать всё, что было до Африки...
-
Надеюсь, ты простишь меня, что я несколько... исказил последний пункт. - На чем вы сошлись? - Мы оба любили подъебывать, только он меня мог, а я его нет. - Как-то странно. - Вовсе нет. Когда я работал на него, я мог подъебывать всех остальных.
|
Недавнее прошлое:
— И помните! — Лупицин, комит Фракии, сделал паузу, словно заранее насаживая всех, кто не помнит, на невидимый клинок, — Если с головы моей дочери упадёт хоть волос, вы все пожалеете что на свет родились! При этом брови его взлетают так, что прославленный военачальник и не столь прославленный отец на миг напоминает рогатое изображение какого-нибудь демона. Несколько удивлённо переглядываются друг с другом собранные. Колдун, врач, разведчик... Что общего у них? Только одно — каждый защищал будто сделанную из золота Флавию Лупицину от одного из врагов, способных забрать её бесценную жизнь. Порчи, болезни, человека.
История V Флавия
Если бы твой отец всегда проявлял хоть четверть той заботы, какую явил когда ему наконец что-то от тебя понадобилось. С Марком было не так. Марк Лупицин Секунд – его любимец. Сыну можно поручить любое дело, а когда он выполняет это дело, не окружать его всё теми же "педагогами" пусть и в виде взрослых, солидных мужей. Ты всегда была для Флавия Лупицина, чьё имя носила, чем-то вроде очень дорогого и очень хрупкого украшения, которое нужно постоянно таскать с собой чтобы не украли и оберегать, чтобы не разбили. Мнения самого "украшения" при этом, конечно, никто не спрашивал. Мы едем в Галлию, доча! Браво! Всё равно, что тебе ещё всего двенадцать, и ты в жизни не выезжала из родного Константинополя. А теперь в Британию, доча! Двойное браво! Кстати, это было всего через год. Ах, доча, теперь меня уволили, кстати, поехали в Паннонию интриговать и пытаться повлиять на Августа Юлиана через родню примикирия доместиков Иовиана. Ах, наш главный патрон — Варрониан, умер? Какая жалость! Поехали к его сыну в Малую Азию! Хорошая новость, доча, я вернулся на службу. Теперь я еду драться с мятежниками, а ты едешь в Антиохию. Почему в Антиохию? Там наша новая резиденция!
Наверное именно тогда, в 365 году, в возрасте восемнадцати лет ты оказалась предоставлена сама себе... Нет, конечно всё ещё в окружении вездесущих педагогов, но хотя бы вдали от бдительного и весьма подозрительного взгляда отца. Теперь этим рабам куда сложнее было возразить тебе хоть в чем-то. Хочешь учиться? Учись. Не хочешь? Не учись. Хочешь посмотреть на гонки колесниц? На гладиаторов? А может просто на праздник сходить?
Одним словом, в твоей жизни выдались всего два года свободы, прежде чем всемогущая рука отца вновь затянула тебя в мир столичных интриг. И теперь, когда ты наконец должна сделать что-то важное... Колдун? Врач? Охрана? Он что, считает тебя ни на что не способной?! Или может вспоминает как ты распорядилась двумя годами внезапной свободы?
История VI Клавдий
Никто и никогда не мог даже предположить, что ты станешь врачом. Кем угодно, но не врачом. Твой отец жил в Константинополе и был известен скорее как известный философ. Его основной труд — Natura Plantarum, содержал в себе рисунки около трёх тысяч растений с указанием их свойств, мест произрастания и других особенностей. Следуя классификации Теофраста и по многом подражая Плинию, Тиберий Квирина стремился вписать своё имя в историю как величайшего знатока растительной природы, и по правде сказать, имел все основания гордиться собой. Публика оказалась не столь благосклонна. Христианам не понравилось то, что Тиберий ни разу не сослался на Библию. Интеллектуалам претило, что произведение создано не на греческом. Язычники недовольны были тем, как решительно Квирина порвал с Аристотелем. В общем, книгу сочли талантливой поделкой любителя. Спустя много лет, выдержки из неё часто будут становиться будут использоваться "по настоящему талантливыми" философами в куда менее амбициозных сочинениях.
Была и ещё одна немаловажная причина провала Тиберия Квирины. Причину эту звали Максимом Эфесским. Маг, прорицатель и астролог, а заодно учитель Августа Юлиана, в числе прочего разрабатывал систему магических свойств растений, совершенно проигнорированную твоим недальновидным отцом. Так Natura Plantarum была проклята — но для тебя, когда Тиберий Квирина разорился, распространяя за свой счёт копии своего magnum opus, книга стала спасением.
Сколько раз отец объяснял тебе свойства того или иного цветка! По правде, некоторые из иллюстраций были сделаны твоей рукой в виде ученических набросков.
Флавий Лупицин едва ли хоть раз слышал о Natura Plantarum, да и вообще не производил впечатление человека образованного. Вероятнее всего он услышал о тебе иное...
История VII Метаксас Ты родился в Платеях, на склонах Китеронских гор. Старое место. Священное место. Здесь в давние времена Актеон увидел купающуюся Диану. И даже спустя столетия, в городке не было ни единой христианской церкви. Местные эллины жили по заветам предков, одной единой общиной, пользующейся у имперских властей многочисленными, ещё Августом пожалованными привилегиями, из-за которых ты в детстве почти не чувствовал присутствия Рима.
Зато чувствовал магию. В земле. В воде. В воздухе.
На что это похоже? В самом начале — на внезапные вспышки озарения. Ты просто узнаешь что-то, чего не должен знать. Слова на другом языке. Мысли окружающих. Свойства той или иной вещи. Позднее ты узнаешь, что прозрения приносят гении, владеющие знанием обо всем, от светил до души человеческой, а ты, мистик, лишь оказываешься на пути их слов. Пока не научишься спрашивать.
За этим тебя и отдали в ученики к прославленному колдуну Дионисию Мегарскому, человеку, от которого ты узнал всё, что позднее составит основы твоей жизни. Оказалось, твой дар носит именование магии и отражает твою близость к богам. Вероятно, кто-то в твоём роду был полубогом, и в тебе взыграла кровь далёкого предка. Боги удостоили тебя возможности говорить с ними — и научат многому. Скоро, юный ученик, ты научишься насылать на людей проклятия и благословения, вызывать сны и видения, убирать боль и заговаривать раны, воздействовать на погоду.
Есть лишь одна беда. Твоё тело остаётся телом человека, а вовсе не Геракла или Тесея. Твой тайный свет сильнее чем у большинства людей, и всё же он ограничен. И каждый раз когда ты используешь магию, ты платишь за достигнутое собственной жизнью... Нейтрализовать процесс достаточно просто. Нужно всего лишь забирать жизнь у других. Ты можешь быть добр, но твоё тело сделает это когда будет истощено. Никто не заметит как ты разом поглотишь весь свет вокруг. Людям станет плохо, но они спишут всё на недомогание. Испортится погода, пропадёт урожай, женщины начнут рожать мёртвых младенцев...
Хуже того, если ты когда-нибудь обзаведёшься семьёй, твои близкие будут платить цену за поддержание твоего огня первыми.
Жестокая правда для ребёнка. Но от своей природы и своей судьбы не убежишь. Скоро ты поймёшь что честность с самим собой это единственное, что возможно на Пути. Что есть Путь? Естественный порядок. Ты стоишь выше всех людей по праву рождения, и как многим другим героям, тебе открыта возможность возвыситься, обрести в посмертии божественность. Нужно просто следовать знакам. А знак — суть миф. Каждая "сказка", поведанная тебе, каждое приключение Персея или Ясона, в действительности представляет собой зашифрованную тайну пути.
Лишь пройдя путём героя можно измениться. Обрести полную силу. И обрести вечность.
Твой путь начинается здесь, на склонах Китерона. А где он закончится, ведомо лишь мойрам.
Годы шли. Ты становился сильнее. Тебя готовили к первому испытанию, посвящению в Артемизианские мистерии. Их содержание нельзя разглашать, но весь твой жизненный путь готовил тебя к правильному прохождению ритуала. А что это значит... Что же, тебе предстояло узнать.
Помнишь? Помнишь? Ночь. В руках твоих копьё. На голове и плечах плащ из оленьей шкуры. Ты рассмеялся когда услышал насколько простое задание. Нужно убить оленя. С твоей силой – пара пустяков. Ты спросил у гениев, где твоя добыча, и получил ответ. Ты шёл сквозь мрачные заросли не боясь тьмы, ибо тьма принадлежала тебе. Ты мог укротить зверя одной лишь мыслью. Оставалось просто прийти к нему.
Из тьмы за тобой наблюдают жёлтые глаза. Волки? Собаки? Мелкие хищники рядом с тобой. На тебе оленья шкура, но ты лев, ты победитель, ты герой! Ещё немного ещё чуть...
Застываешь, изумлённо глядя сквозь заросли. Озеро. Чёрная вода в лунном свете кажется белой как молоко. Одинокая женщина, обнаженная, омывает тело своё, не видя тебя. Нет. Не женщина. Богиня.
Только сейчас ты понимаешь, в каком именно оказался сюжете. Ошибешься — умрешь.
Но как поступить?
История VIII Архипп
Тебя подвело состязание лучников. Ты выиграл. Если бы ты стрелял хуже, комит Фракии не решил бы, что лучший стрелок провинции — именно тот, кто должен защищать его родную дочь. Поначалу это казалось почётным, сам Флавий Лупицин обратил на тебя внимание, привёл в свой дворец в Маркианополе, подарил чистое платье, доспехи, меч и прекрасный составной лук... А потом отвёл на псарню, где указал на пару огромных черных молоссов. — Это — псы моей дочери. Они верны ей и любого загрызут по одному её слову. Смотри на них и учись. Скоро моя дочь поедет на север, и я хочу, чтобы ты стал её псом. Сдувал с неё пыль, ел с её рук если прикажет, а если на вас нападут — отдал за неё жизнь. Справишься и остаток жизни будешь жить во дворце. Но если с головы моей дочери упадёт хоть волос — с тебя спустят кожу живьём и бросят в соляную шахту. Так ты и стал телохранителем Флавии Лупицины. Виновато во всем состязание стрелков...
Или нет? Или всё началось раньше? В 363 году по христианскому летоисчислению? Ещё не успела добраться до твоей родной деревни весть о смерти Августа Юлиана, а готы уже, осмелев, грабили окрестности. Ты хорошо помнишь день, когда они пришли в твою деревню. Помнишь, как варвары убивали мужчин и стариков, насиловали женщин, а юношей и красивых девушек уводили в рабство. В тот день ты остался сиротой и выжил лишь потому, что раненый отец бросил тебя в канаву, полную трупами.
Какой же радостью было когда Прокопий, родич Августа, объявил себя императором. Казалось, он восстановит справедливость! Но вместо войны с готами, узурпатор заключил с ними союз. Вся твоя душа, душа двенадцатилетнего мальчика, кричала о мести... Вот, Прокопий свергнут и казнен! Теперь-то! Теперь! Но император Валент ограничился тем, что изловив отряды готов разоружил их и расселил во Фракии. Казалось, судьба измывается над тобой. На самом деле, она ожидала, пока ты окрепнешь. В 367 году тебе уже было пятнадцать, несчастного сироту приняли слугой в богатый дом, где ты по примеру отца выучился обращаться с лошадьми. И тут Август Валент объявил войну готам! Стоит ли говорить, что тебе был лишь один путь?
Армия. Армия — это семья. Армия — это дом. Армия — это месть. Пылающие дома варваров, поджав хвосты бегущих в горы. Бегущих от тебя! Поначалу у них получалось. Тогда ты освоил лук. Стрелу за стрелой всаживал прицельно под колено, в спину, ещё раз в спину. Тебя заметили. Отличили как необыкновенный талант. В 368 году в базовом лагере ты стал конным сагиттарием, стрелком, разящим по парфянски, врага стрелами с седла, захватывающим их арканом... Многое ты освоил.
На следующий год, ты впервые почувствовал себя не просто не беспомощным – всемогущим. Твой конь, быстроногий эпирец, легко обгонял любого варвара. Стрелы были без промаха. Ты был точно сам Аполлон!
И это было хорошо. Тогда всё и началось. Тогда ты поверил в себя.
Разбив готов в битве, император объявил охоту за головами, пообещав платить серебром за каждую голову варвара. И вот тогда-то...
История IX Атаульф Домой! Слово дурманит голову и горячит кровь как неразбавленное вино, ты впиваешься в него, точно в соски шлюхи, перекатываешь между пальцами как играют со звонкой монетой! Потом вспоминаешь. Ты раб. И дома твоего, куда можно вернуться, больше нет. Ты родился в народе Тервингов 27 лет назад — и восемь лет провёл в рабстве. Воспоминания о воле смешались с воспоминаниями о детстве, обернулись чем-то ярким, сияющим... Но так ли хороша была эта воля на самом деле?
Твой господин — мудрый человек. Как-то он рассказал тебе, что все готы делятся на два колена. Тервинги живут западнее, оттого римляне зовут их Вестготами, Грейтунги восточнее, оттого и зовутся Остготами. У готов нет ни единого правления, ни единой веры, их вожди (на латыни слово "вождь" даже звучало как то грубо — "dux") избирают себе "судью" (dikastes). Но судья и на западе и на востоке не правит единовластно, а во всем советуется с вождями. Вот почему готы неспособны к долгой и тяжёлой войне, а при первых же неудачах запросят мира. При этом они расколоты ещё и религиозно — часть язычники, часть христиане.
Но отчего же ты помнишь всё иначе? Помнишь большую деревню без укреплений. Кто побогаче жили в больших деревянных хатах, бедняки ютились в землянках. Язычники сжигали тела и затем хоронили пепел в урнах, христиане хоронили сразу тело. Не было ни грызни вер, ни грызни вождей. Было единство в одном порыве — защищать свой дом от римлян, что пришли грабить и убивать Когда началась война, тебя, как взрослого мужчину, взяли в ополчение. Дали копьё, меч, щит и шлем. Сражения были долгими, упорными. Вы гибли тысячами, те, кого миновали мечи легионеров, испускали дух от голода, мороза и болезней. В отчаянии, вы вышли в поле, самая большая рать из тех, что ты когда-либо видел! И проиграли. Ты был ранен. Ваш отряд отступал в горы, когда из леса вылетели римские всадники с луками. Один набросил на тебя аркан и потащил по земле. Ты успел разглядеть его лицо — совсем ещё мальчишка, глаза горят жгучей ненавистью.
"За что?" — Спросил бы ты, но тогда не знал латыни. Латынь ты выучил позже. С тех пор всякий раз когда нужно было представить римского солдата, тебе приходило в голову лицо этого юнца.
Лицо, которое ты сейчас увидел вновь рядом с патрицией! Теперь он старше. Заматерел, окреп, как-то задубел. Но это он! Он! Один из гребцов что-то спросил у юнца, по милости которого ты оказался в рабстве. Сам вопрос утонул в биении крови в висках. Осталось только имя. "Архип" "Господин Архип"
Ты вспоминаешь лагерь для военнопленных. Как вас гнали бичами, предварительно раздев на весеннем холоде догола. Архипа там уже не было, он служил в летучем отряде, а не в конвое. Были другие. Зрелые, но тоже злые. Они соскучились по дому за три года войны, и оттого творили с пленниками все, до чего могли додуматься — обливали ледяной водой, избивали, насиловали, периодически казнили одного или двух. Что из этого настигло тебя, знал лишь ты один. Однажды, уже у самого Лимеса, вам построили в шеренгу, будто на парад. — Август платит нам за каждую голову серебром. Сказал командир, которого легионеры называли "трибун". — Поэтому на юг пойдут только самые сильные. Те, кого можно продать дороже, чем за серебро. Головы остальных достанутся нам. Будете драться. Без оружия.
Против тебя поставили паренька из соседней деревни. Ты знал его с детства. Тебе предстояло забить его кулаками до смерти. Или может ему забить тебя? Тогда ты ещё не знал, что впереди тебя ждёт лучшая жизнь у господина Луция. По правде, ты не знал, ждёт ли тебя хоть какая-то жизнь.
История X Тамар
В отличие от Атаульфа, ты хорошо знала свой народ. В общем вас называли сарматами, но особенно на невольничьих рынках ценились твои соплеменники-аланы. Высокие, красивые, с пронзительным и в то же время сдержанным взглядом... Вообще-то вы жили у Каспийского моря, далеко от римлян, которые чаще сталкивались с языгами или роксоланами — тоже сарматами, но куда менее красивыми. Однако, года четыре назад, что-то качнуло баланс сил и весь род резко рванул на запад. Возможно, слишком резко. Луций не раз жалел, что шестнадцатилетнюю девочку вождь не слишком спешил посвящать в детали международной ситуации в Прикаспийской степи. Сколько ценных сведений можно было получить!
Случилось как случилось. В 374 году сарматы появились в Армении, где им предложил убежище царь Пап. Армянин хотел опереться на ваш клан как на личную охрану, и, видит бескрайнее синее небо, видят духи твоих предков — тебе безумно шёл тот шёлковый наряд, в котором ты щеголяла при дворе...
Но царь поехал на переговоры с римлянами. Вас арестовали. Вы храбро бились, вывезли того, кто приютил вас. Но и тогда Пап оказался глуп, он пошёл на пир с римским полководцем Траяном. Там погиб добрый царь Армении. Там ты стала рабыней.
Ты досталась двум императорским агентам, им нравился твой характер, а может быть твоя задница — но к твоему удивлению, ни один не поспешил изнасиловать тебя. Ты была подарком, упакованным в цепи и тут же погружённым на корабль. — Наш старый друг сейчас в Африке, уже два года. Рассказывал один из твоих владельцев в пути. — У него тяжёлая работа. Мы хотели бы поддержать его, понимаешь? Ничто так не поднимает боевой дух римлянина как горячая сарматка. Мы нарядим тебя египтянкой, намажем маслом, завернем в ковёр и подарим ему как, — здесь следовало неприличное слово, — Клеопатру.
И они это сделали. Так ты и встретила Луция Цельса Альбина. В первую же неделю ты поняла, что сможешь убежать. Твой господин (как же непривычно это говорить, особенно на мерзком чужом языке — Mi Domine!) был очень важным, занятым человеком. Он вёл переговоры с какими-то местными вождями и не располагал свободным временем, чтобы слишком-то следить за сарматкой. Ты быстро узнала где конюшня, выбрала коня получше... И однажды ночью шанс представился. Поднялась суматоха, какие-то темнокожие убивали римлян, римляне убивали темнокожих. Пора!
Есть лишь одна беда. Ты абсолютно не знаешь где находится Африка, но по рассказам других рабов, с которыми ты изъяснялась на персидском или на ломаном греческом, догадываешься, что это буквально другой край мира. Даже если ты сможешь сбежать от Альбина — куда ты побежишь? Можно жить в пустыне среди берберов, но не будешь ли ты для них игрушкой, причём куда менее ценной, чем для Луция?
К тому же тебе рассказали, что беглых рабов наказывают очень строго, если ловят. Мужчины отправляются на рудники. Женщины — в бордель. Разве ты не способна на большее? Может лучше показать Альбину, что ты куда ценнее, чем просто экзотическая шлюшка?
История XI Иосиф Ты хорошо помнишь 365 год. Год, когда Римская Империя впервые ощутимо пришла к тебе домой. Август Валентиниан тогда наводил порядок и дал префекту Рима, Вивенцию, приказ наладить продовольственное снабжение Города. Тот же послал к тебе, ещё юнцу, человека именем Проб, мрачного и многими злодействами известного. — Каждый человек служит Империи как может, и несомненно род Сайферов не исключение. Никто в Риме не посягает на права вашей герусии, не преследует вас. Вас уважают как граждан Рима. Но иные сомневаются в том, что вы так уж верны. На улицах плачут люди, пущенные вашим грабельством по миру. Вот почему вам необходимо развеять эти сомнения. Всё, что нужно... Регулярно выплачивать определённую сумму в городскую казну сверх того, что платили ранее. Времена нынче тяжёлые. Так ты впервые узнал, что богатство ещё не означает власть, а вот власть всегда означает богатство.
История XII Регул
Вольноотпущенники или "либертины" представляли собой особую категорию римского общества. Свободные, но не вполне. И всё же уже не рабы. Твоим господином был языческий жрец храма Асклепия по имени Сервий Агорий. Именно при нем ты впервые приобщился к искусству исцеления, научившись правильно приноситься жертвы богу медицины. Многие больные, впрочем, не ограничивались одними лишь молитвами, настойчиво упрашивая жреца посоветовать, как им лечить своих больных родичей? Эти советы были твоей школой.
Перелом в жизни наступил в 365 году с мятежом Прокопия. Этот узурпатор всецело опирался на поддержку язычников, и желал расположить к себе скорее бедноту чем знать. Вот почему как Август, он массово начал освобождать рабов, набирать их в отряды, получившие название "когорт либертинов".
В лице Прокопия к тебе пришла свобода. Но свобода коварна. По законам Империи, вольноотпущенник, не проявляющий должного уважения к новому господину, возвращается в рабство. К тому же если Прокопия свергнут, твой господин мог обратиться к тому, кто придёт ему на смену, с просьбой признать твоё освобождение тираном и узурпатором совершенно незаконным!
За свободу стоит бороться. Но как?!
История XIII Медведь Аспург угрюмо стоит в окружении пары солдат. Он хорошо одет, на нем нет цепей, с ним обращаются уважительно, и всё же его статус разительно отличается от статуса всех, включая рабов. Он — та разменная монета, которую Империя могла использовать против степняков. Хунну или сарматы — не всё ли равно? Главное, он "один из тех". В каком-то смысле они правы. Или просто таков рок тринадцатого воина — вечный козёл отпущения. Одно несомненно – бескрайнее синее небо сбережёт степняка. Всегда берегло.
-
"Градус пафоса будет ниже", сказал он, "будет круто", сказал он... и не соврал) По крайней мере по второму пункту. А так-то пафоса хватает пока, просто он такой, исторический) Впрочем, кто сказал, что это плохо? Это неплохо, учитывая то, как круто всё описано. Плохо будет, если опять у лучника-чемпиона будет 1 нищастный переброс на стрельбу из лука, хехе.
-
Невероятная проработка истории, лаконичный, но очень приятный стиль, в общем - начало предвещает прекрасный модуль!
-
-
Хорошие вступительные истории, особо интересно связаны судьбы Архипа и Атаульфа.
-
|
История Рима (ближайшее и не совсем, прошлое)
III век стал для Римской Империи худшим периодом в истории.
В 40-е годы III века под натиском готов римские легионы уходят из Дакии. В 251 году при Абритте готы заманили римлян в болото — в битве погибли разом император Деций Траян и его сын-наследник Геренний. Рим вынужден был платить варварам дань. Следующие два года идёт кровавая тронная распря, сопровождаемая бушующей вплоть до 270 года чумой. Новый император, Валериан, попытался возобновить гонения на христиан, казнил нескольких сенаторов и епископов. В 260 году от Империи отвалились Галлия с Британией и Испанией, причём полководец-узурпатор Постум умертвил Валериана (не путать с императором) — сына Августа-соправителя Галлиена. В тот же год другой Валериан, император и отец Галлиена попал в плен на переговорах с Сасанидами под Эдессой и остаток жизни провёл в качестве подставки для ног шахиншаха. Когда же царю Шапуру надоел пленник, он влил ему в горло расплавленное золото, а труп набил навозом. Каждый год вспыхивали новые мятежи в разных уголках Империи, большая часть их была подавлена, но в процессе гибли тысячи легионеров. Когда в 262 году представитель пальмирской знати Луций Септимий Оденат сумел разбить персов, казалось, эрозию можно остановить, но Оденат тут же провозгласил себя одновременно царём, вождем и императором. От Империи сего усилиями, а позднее усилиями его жены, царицы Зенобии, отвалились Египет, Сирия, Палестина и Южная Армения. В 267 году готы разорили всю Грецию, а спустя ещё год император Галлиен пал жертвой заговора при осаде восставшего Медиолана. Главе заговора, а ныне императору, Клавдию II удаётся мирным путём убедить Иберию вернуться под руку Империи. В 270 году вспыхнувшая чума унесла и этого императора, успевшего отбросить готов. Императором стал бывший начальник конницы Аврелиан прозванный современниками "Восстановителем вселенной". Его правление было столь же успешным сколь и тяжёлым, восстание подняли даже работники монетного двора (монетарии), недовольные тем, что император попытался ограничить подделку ими монеты. Осознавая необходимость укрепить власть, Аврелиан провозглашает себя живым богом и властелином, вводит новый культ "Непобедимого солнца" как государственный. Всего за пять лет он громит Пальмирское царство и Галльскую империю, но гибнет в результате организованного сенатом переворота в 275 году. Следующие пять лет правит Проб к 281 году подавивший остатки мятежей, но всего через год мирной жизни убитый собственными солдатами в ходе борьбы с мятежным полководцем Каром. Тот в свою очередь попытался покончить с персами, но был убит префектом Апром (по официальной версии — ударом молнии). Та же судьба позднее постигла и сына Кара, Нумерия. Но Апр просчитался, начальник императорской стражи Диоклетиан лично пронзил его мечом.
Так, в 264 году, начался новый период в истории Империи, ласково именуемый в годы игры "Эрой Мучеников". Диоклетиан продолжил начатую Аврелианом идею именовать себя богом и повелителем, он реформировал империю, подчинив её мощной централизованной бюрократии. Отныне Империя состояла из 4 префектур (во главе с префектами претория) или 12 диоцезов во главе с викариями, а те в свою очередь уже делились на провинции (всего 101) во главе с ректорами. Изменилась и верховная власть — теперь каждый Август (император) должен был назначать себе одновременно соправителя (тоже с титулом Августа), а оба должны на случай смерти назначать наследников — Цезарей. При дворе вводится пышный церемониал, впервые в римской истории все говорящие с императором должны падать ниц. Также Диоклетиан ввёл разом подушный и поземельный налоги в основном для финансирования увеличенной в три раза армии.
Правление Диоклетиана известно казнью где-то трех тысяч христиан, но уже спустя тридцать лет родилась "чёрная легенда" приписывающая императору казнь буквально сотен тысяч, разрушение церквей, сожжение книг.
В 305 году Диоклетиан отрекается от власти и уезжает в своё поместье выращивать капусту. Сразу же начинается борьба за власть из которой победителем только через почти двадцать лет (324) выйдет Константин, позднее Великий. Даже когда Диоклетиан в 308 году на год вернулся к власти чтобы назначить императора (после чего снова отрёкся) это не остановило вражды.
В 313 году, в разгар борьбы за власть, Константин выбирает новый подход к объединению Империи. Он уравнивает в правах все религии. Христиане в период игры уже рассказывают историю про явившийся в небе крест, а точнее хризму — источником для этого стало то, что Константин действительно велел нанести этот символ на щиты и принял лабарум увенчанный хризмой за официальное военное знамя, но скорее всего Константин был язычником, хотя и финансировал строительство больших храмов. Сами христиане в тот момент составляли около 20% населения Империи и большинство составляли только в восточных провинциях, за сто лет их станет гораздо, гораздо больше... Не в последнюю очередь благодаря императору, превратившему провинциальный Византий в Новый Рим — позднее Константинополь, уже совершенно христианский. Запрещены распятия как тип казни. В то же время Константин до конца жизни оставался верховным понтификом и чеканил монеты с языческой символикой, лишь перед смертью он принял крещение. Кстати, это не помешало после смерти сенату объявить его богом. Константин закладывает подлинные начала для возрождения IV века, но в то же время уникален хотя бы потому, что за тринадцать лет единоличного правления не имел соправителей. После смерти Константина в 337 году три его сына (уже идейные христиане) перебили всю семью кроме двух младенцев. Три брата — Константин, Констанций и Констант, разом принимают титул Августа и делят империю. Уже в 340 году Константин и Констант поделившие запад Империи начали войну, старший Константин погиб едва ли не в первой же стычке. Так семнадцатилетний Констант чью победу мало кто рассматривал всерьёз, оказался правителем двух третей Империи. После десяти лет мира против Константа вспыхивает военный заговор вызванный его лицемерием — крестившись и поддерживая церковь, он продавал должности язычникам и был известен гомосексуализмом. В 350 году Констант убит, началась трехлетняя гражданская война, закончившаяся победой Констанция, который напоследок в 354 году убил ещё и собственного Цезаря, одного из двух двоюродных братьев переживших чистку, Галла. Единоличную власть над Империей Констанций отметил масштабным террором против всех в ком подозревал связи с Галлом. Тень доносов опутала державу, жертвой доноса пал даже известный военачальник Сильван, опасаясь неминуемой смерти по ложному доносу провозгласивший себя императором — но вступивший в переговоры и желавший лишь помилования. При Констанции бюрократия впервые поворачивается против императора — чиновники начинают активно интриговать друг против друга пользуясь паранойей монарха. При нем же завершается деление армии на комитатов (действующие армии, возглавляемые военным магистром, магистром конницы или магистром пехоты — причём должность несмотря на название не означала командование всего одним родом войск) и лимитанов (пограничные гарнизоны). Армий комитатов было всего от трёх до шести, командующим магистрам подчинялись офицеры рангом ниже — комиты. Завершается формирование системы военного снабжения теперь подчинённая префектам претория, даже оружие производится в государственных оружейных. Пограничная становится состоящей из разнородных подразделений числом от 20 до 120 человек (примерный гарнизон одного форта лимитанов). Действующая — из кавалерийских вексиллаций (где-то 400 всадников) при поддержке когорты из 800 пехотинцев во главе с трибуном. Впервые в римской истории комитаты в мирное не живут в лагерной дисциплине — их разделают на постой по городам.
В 355 году Констанций назначает цезарем на Запад другого двоюродного брата — Юлиана. Уже в 361 году войска объявляют Юлиана Августом. В тот же год император Констанций заболел и умер предварительно провозгласив Юлиана императором. Началась чистка. Юлиан пострадавший от рук благочестивого дядюшки-христианина Константина сознательно начал приносить жертвы богам, поклоняться солнцу, всячески подражал Марку Аврелию, например, в написании трактатов и сокращении двора. В частности разослал во все провинции по жрецу, которых обязал по образцу христиан заботиться о бедных, запретил христианам преподавать в школах, написал несколько сочинений где писал, что боги должны вознаграждать добродетельных, а не расточать милости кающимся злодеям.
Чтобы укрепить свою власть, император собирает самую крупную армию столетия — около семидесяти тысяч человек, и ведёт её на завоевание Персии вдоль Евфрата, всячески проявляя личный героизм. За месяц войска достигли Ктесифона, но император не решился штурмовать его, предпочитая отступление вдоль Тигра. 26 июня 363 года император выехал в бой без доспехов и был убит в бою, причём сразу же начались слухи, что убил его римлянин.
Императором офицеры выбрали из своей среды Иовиана, тут же заключившего мир с рядом территориальных уступок. За это недовольные офицеры тут же удушили Августа (формально он угорел лёжа возле печи). Новым императором стал в 364 году офицер по имени Валентиниан, патриарх ныне правящей династии. Опасаясь участи предшественника, Валентиниан тут же назначает младшего брата, Валента, Августом-соправителем. Оба разделили государство и легионы, Валентиниан отправился в Медиолан, Валент в Константинополь.
Варвары тут же попытались воспользоваться сменой власти, Империя была атакована разом в Британии, Фракии и Паннонии. Императоры были вынуждены отправиться на лимес, и пользуясь этим, двоюродный брат покойного Юлиана Прокопий поднимает мятеж в Константинополе. С большим трудом, Валент победил, подкупив часть военачальников, солдат же убедив перейти на свою сторону. Прокопий был выдан собственными сподвижниками и казнен. Примерно в то же время полководец Иовин разгромил алеманнов.
По хорошей римской традиции, за мятежом последовал террор. И уж точно совсем неожиданно по Греции, Египту и ряду островов ударило вызванное землетрясением цунами. Но впечатление от этих катастроф не омрачило три похода Валента на готов, в ходе которых император громит вождя Атанариха и берет знатных пленников. В 371 году шахиншах Шапур вторгся в Армению, но был разбит. В 372 году император Валентиниан казнит лидеров манихеев, одной из главных имперских ересей. Он же начинает гонения на донатистов, наиболее радикальных христиан, не признающих священников, которые сотрудничали с языческими властями. В 375 году Валентиниан умирает во время переговоров с варварами-германцами. Войска провозглашают Августом не шестнадцатилетнего Грациана, царствующего соправителя отца, а Валентиниана II, четырехлетнего мальчика. Империя оказывается разделена натрое, Валент контролирует восток, манипулирующие Валентинианом олигархи — Италию и Северную Африку, Грациан получил всё остальное. В тот же год Август Грациан отказывается от магистратуры великого понтифика, выражая тем самым неприятие язычества.
376 год предшествует игре.
Осенью на дунайской границе появились двести тысяч мигрантов-тервингов (одно из готских племён) просящих о земле в обмен на службу. Валент согласился при условии крещения готов по арианскому образцу и сдачи оружия. Сотни лодок неделями переправляли готов.
Но что же за враг заставил известных своей смелостью варваров бежать?
-
Кратко, тезисно? И всё так и было? Удивительно, как ты умеешь это рассказывать
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
А ведь игромеханически ничего особенного не произошло: я просто просрал бросок и выпал в ноль здоровья, заюзав перед этим саппорт-способность. Но обставлено эпично. Не тупо (почти) сдох, а совершил вот героический подвиг. Класс!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
На свежую голову перечитывая посты поражаюсь порой, как всё-таки тебе удаётся связывать все эти толпы качественных нпц, событий, фракций, декораций, условий - в единый крепко сбитый сюжет. При том, что все нпц реально со своими приколами, и не похожи ни на картонки, ни друг на друга, хотя некоторые немного совсем описывались (та же Клэр, ну сколько у неё постов было, ну штук пять, а уже такой персонаж). Ну и, конечно, эпичная схватка с боссом такая эпичная) Жаль только, никак нельзя было, видимо, обойти её, тут некая рельсовость чувствуется, но так как она в чём-то помогает хороший сюжет организовывать, то это может и не плохо. В конце концов, злые крутыши-боссы не были бы такими крутышами, если бы их так просто можно было обойти)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Вот это действительно выбор. Очень изящный поворот, оба варианта по-своему и печальны, и красивы
-
|
|
— Утверждение. Функция Исхода — управление механизмом. Утверждение. Функция Исхода — экранирование комплекса. Утверждение. Функция Исхода — защита мира Каари. Утверждение — Оператор исполнит свою функцию. Уровень угрозы со стороны субъектов: незначительный. Исход явно обладал целым рядом внятных объяснений, основанных на адекватном анализе ситуации. Целый мир и какой-то субъект — несравнимые категории. К тому же другие субъекты обладают импульсом к самосохранению и наверняка не захотят рисковать собой ради... В общем, вы уже поняли. Иногда, слишком много логики — это плохо. Топор с лязгом погружается прямо в металлическую голову, наклонившуюся к Киарнису для ответа... Фонтан золотых искр взлетел в воздух. Ослепительный разряд ударил всех, кто оказался поблизости — Грэма, Кира, Ниссу... И оказалось, что это была ещё не самая худшая часть. — Ошибка. Ошибка. Ошибка. Разряды бьют во все стороны, кажется, чем бы эта штука не целилась, оно сломалось. Паучье тело пытается выровняться. С размаху влетает в сферу оператора. Тонкие механизмы разлетаются шестернями. Гудящий красный луч режет пол в сантиметре от головы Киарниса. Срываются с плеч Исхода и разрываются где-то в конце коридора маленькие ядра, на манер пушечных. — Ошибка. Ошибка. Требуется перезагрузка системы. Ошибка. Отказ системы экранирования. Ошибка. Отказ системы сдерживания. Мегалит активен! Мегалит активен! Требуется перезагрузка. Инициирую тактическое отступление. Стены расползаются. Раскрываются как цветок. Снова над головой чёрное солнце. Но что-то не так. Теперь оно движется. Пульсирует. Вместе с ним пульсируют и сами изумрудные небеса. Что-то приближается. Что-то... Колоссальное. Фрагменты неба шевелятся, сгущаются, образуя что-то вроде огромных, больше парящих каменных островов, щупалец, проходящих из-за той стороны... Нет. Не щупалец. Голов. — Нам хана, — Лаконично прокомментировал ситуацию Ар-Рахман. Шатающийся, всё ещё искрящий во все стороны, Исход был куда более многословен. — Основная директива под угрозой. Основная директива под угрозой. Замечен аватар Пустоты. Оцениваю уровень угрозы. Утверждение. Уровень угрозы: неизмеримый. Помнишь ли ты, Грагхам, сын Ригхарда, как тонул? Помнишь ли жёлтый глаз, что открылся тебе в пустоте? Он видел тебя. Видел. И сейчас ты видишь его вновь. А он... Это... Видит вас. Не просто слуга,. Не просто создание. Это он. Великий Хтон. Рёв наполняет вселенную. Дробит острова на мелкие осколки. Покрывает небо сотнями сияющих багрянцем трещин-молний. Слишком много! Слишком много всего! Кровь в глазах. В ушах. В носу. Головы склоняются всё ниже. Они смотрят на вас. Они видят вас. И мир плывёт...
-
Что это, Великий Хтон?! Что этот эпичнейший пост делает в игре про расследование убийства орков в эльфийских банях?!! Откуда этот космический ужас, пронизывающий до кости мозга! За что-о-о?? Запишись странствующим рыцарем, говорил мне мастер, будет весело, говорил мне мастер... И нифига это не те странствия, которые я ожидал! Но вообще круто, конечно, особенно если щас Грагхам змея по башке Грондом стукнет, вообще на все деньги будет, ящитаю))
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Дождался перезарядки плюсомета. Очень эпичный пост. И момент вообще тоже очень эпичный.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Поучительно, а главное жизненно.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Черт возьми, заниматься расследованиями куда интереснее, чем я думал!!!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Думаю, я только теперь смог по-настоящему оценить размах истории и масштаб личности Маэльгарба внутри неё) Маэльгарб реально крут. По началу и правда казался эдаким местным Йорветом, но теперь нет, теперь Йорвет ему разве что в лейтенанты годится, хех. Но я надеюсь, что игра всё же не закончится на первых главах, и что Киарнис ещё встретится с Маэльгарбом, быть может, уже в качестве настоящего игрока, а не фигуры, которую сыграли втёмную))
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
No! That’s not true! That’s impossible! NOOOOOOOOOOOOOOOO! =D
|
— Утверждение. Основная директива должна быть исполнена любой ценой.
Почему-то сейчас, хотя бесстрастный, механический голос Исхода не изменился, слова его прозвучали угрожающе. Справитесь ли вы с автоматом, если он решит, что единственный способ исполнить первую директиву — четвертовать оператора и затолкать в сферу? Паучьи ноги внезапно показались подозрительно заострёнными на конце.
— Утверждение. Обнаружена запись, удовлетворяющая критериям запроса оператора. Утверждение. Осуществляю перевод. Утверждение. Воспроизвожу запись с кодовым названием "Исход 796".
Снова помещение заполнил голос, не принадлежащий Исходу, хотя, вероятно, умело им воспроизведенный.
— "Говорит Цирра Морт, инициатор проекта "Исход". Это запись на случай обнаружения искусственным разумом выживших. Голоса... Становятся громче. Сегодня я чуть не перерезала себе сухожилия на ногах. Инъекции эликсира Каииха помогают, но принимать его приходится всё чаще — скоро запасы истощатся, и я убью себя, подобно многим другим. Всё началось с камня, упавшего с неба. Его обнаружила группа из девяти Рахнов. В результате исследования, было обнаружено, что минерал, получивший название "Мегалит", источает прежде неизвестную магическую энергию.
Это было нечто особенное. Мегалит практически полностью останавливал процессы деградации в организме носителя, хотя, и влиял на его разум. К тому же извлечение этой энергии порождало формы магии более мощные, чем те, которыми владели Каари. Рахни решили, что камень им послала Первая Мать, дабы сбросить оковы гнёта Каари.
В действительности, как мне удалось установить, Мегалиты — это осколки мертвых миров. Я не знаю насколько выжившие, если они будут, будут знать теорию Мультивселенной, потому скажу так просто как смогу. Существуют и другие миры в бесконечной пустоте. Эта Пустота безлична, хотя отдельные её части могут принимать форму, напоминающую богов, но несущую в себе единственное устремление — растворить все миры, обратить их в ничто. Каждый мир отделяет пелена магической энергии — Стена. Но в какой-то момент вероятно жители одного из миров пробили Стену изнутри в рамках исследования. Пустота подарила им огромные магические возможности и бессмертие, но со временем разрушила их мир. Как проходит разрушение... Мы можем видеть в небе. Оно пожирает солнце и открывает на его месте портал в пустоту. Мегалит это с невероятной силой сжатая материя мертвого мира, заряженная Тьмой достаточно, чтобы преодолеть Стену, попав в иной мир. Там жители также находят мегалиты, начинают использовать их и тем самым запускают процесс уничтожения.
Мы поняли это слишком поздно, когда лидеры нашего восстания начали мутировать. Позднее выяснилось, что многие из них были подменены двойниками — призраками Пустоты, ускоряющими процессы разрушения мира. Чем больше мы использовали Тьму, тем более явными становились её побочные эффекты. Преображения плоти. Нашлись те, кто даже узнав характер Пустоты, решили, что следует служить ей в обмен на вечную жизнь. Они стали герольдами.
Со временем война с Каари стала войной тех кто выжил, против бесчисленных бессмертных орд. Пустота с лёгкостью оживляет своих сподвижников, единственный способ уничтожить их окончательно — очищение. На этой фазе сходить с ума стали даже те, кто не пользовался силой пустоты — они начинали слышать голоса, испытывать порывы к убийству или самоубийству, и в конечном счёте гибли от рук других или от собственных. Полагаю, это что-то вроде идеального метода очистки мира от разумной органики — формы жизни сами убивают себя.
Осознав что мы можем проиграть войну, я и инициировала проект "Исход". Исход — это конструкция, построенная вокруг обломка мегалита, задача которой — с помощью часовых механизмов и магии направить силу мегалита чтобы запустить перемещение. Записав огромное количество сценариев поведения, нам удалось создать нечто вроде искусственного существа, не подверженного влиянию Безумия. Оно сможет поддерживать пространственный карман, куда в стазисе помещены пять тысяч рахни и пять тысяч каари, и обеспечить переход. К сожалению, без образцов породы из другого мира, мы не сможем настроить часовой механизм, отвечающий за навигацию. Более того, необходим заражённый, способный поддерживать процесс перемещения с нашей стороны, оператор, пока что не сошедший с ума. Без первого мы можем переместиться прямиком в пустоту. Математическая модель показывает, что вероятность этого — более 90%. Без второго — контроль над мегалитом сможет перехватить враг, и тогда мы дадим ему рабочий проход в выбранный нами мир.
Вероятно, вас встретил аватар Исхода. Я уже говорила что Исход это постройка... Или не говорила? По правде сейчас мне больше всего хочется кричать какую-то белиберду... Энгу Хтон, горит день, чтобы потухли звезды... Как бы то ни было если вам удастся раздобыть образец породы и аватара, я рекомендую обеспечить перемещение аватара вместе с пространственной капсулой. Эта оболочка — настоящее чудо, потому что приспособлена для защиты пространственной капсулы и её развертывания. После перемещения Исход на какое-то время потеряет набор своих функций — ведь механизмы, подражающие сознанию, останутся в мире Каари. Но в пространственной капсуле содержатся дубли основных систем, развёртывание которых аватар сможет совершить даже не имея доступа к полной базе. В случае технической ошибки он также сможет обеспечить пробуждение спящих Каари и Рахни. Также этот модуль обладает боевыми возможностями сравнимыми с колесом войны. Другой мир может оказаться агрессивен или вовсе населён. Исход обеспечит не только сам процесс перехода, но и защиту после него.
У нас не было возможности проверить процесс перехода, однако, в теории возможны также следующие побочные эффекты — временная краткосрочная амнезия, искажение маршрута перехода, так что разброс может составить несколько миль. Не стоит паниковать в такой ситуации — эти симптомы означают, что переход прошёл успешно и ваш разум не был поражён пустотой.
Я..."
Цирра вдруг прерывается. В записи пауза.
— Простите... Я увлеклась... Сама не заметила как начала доставать внутренности... Это так красиво, знаете? Геометрия идеального... Мне кажется я ошиблась, я где-то ошиблась, когда говорила о пустоте. Пустота есть идеальное вместилище для душ. Она просто... Делает нас тем, чем мы должны быть. Делает нас едиными.
Снова пауза.
— Нет, нет... Исход? Что ты делаешь?
— Утверждение. Зафиксирована угроза выполнению основной директивы. Утверждение. Основная директива должна быть исполнена. Утверждение. Создатель должен быть устранён.
Механический голос определённо тот же, но слышится с явными помехами, как когда говорил из волшебной коробки.
— Отмена! Я запрещаю тебе, тупая машина! Код три один четыре...
Женский крик.
— Утверждение. Создатель устранён. Утверждение. Сущности не обнаружены. Операторы не обнаружены. Утверждение. Запускаю режим сна.
Огромный аватар напротив вас чуть тряхнул головой, словно прогоняя сон.
— Утверждение. Воспроизведение записи завершено. Утверждение. Оператор получил дополнительную информацию.
-
DeadSpace напомнило) Атмосфера уже из всех щелей просто хлещет, хотя есть ощущение, что столкновение с такого масштаба событиями и знаниями должно оставить на персонажах настолько большой отпечаток, что какбы не переклинило) Всё-таки это уже какая-то совсем другая игра, про что-то другое, не про расследование убийства орков в эльфийских банях. Я не к тому, что это прям плохо, но просто как всё это переварить-то теперь, хех.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Исключительно образное и грамотное описание эльфийского лагеря, верю. Вот это так вообще замечательно Но в основном эльфийская культура тянулась всё же вверх, в сторону протянутых меж огромными магическими деревьями, веревочных лестниц и умело сделанных в стволе кружных путей, ведущих к маленьким, напоминающим ракушки на скалах, круглым деревянным постройкам.
|
Путь продолжился, едва окончилась буря, на сей раз, по координатам, указанным Исходом. Мертвый мир смотрит на вас, зловеще шуршит пылью, сбрасывает с монументальных башен мелкие камешки, что с грохотом разбиваются в пыль. Как будто истребив всю жизнь без остатка, тьма задремала, погрузилась в блаженное самосозерцание и только сейчас медленно просыпалась, потягивалась... Скоро она придёт за вами. Вы это чувствуете. А вскоре и видите. Вокруг здания, в котором мы пережидали бурю около часа назад, движение. Мелкие фигурки, неразличимые, ползут с земли и спускаются с неба. Воздух наполняется жужжанием и стрекотом, становящимися сильнее с каждой секундой... В какой-то-то момент вам приходится притаиться – мимо пролетела целая стая из нескольких сотен если не тысяч крылатых существ. ссылкаС разных сторон до вас доносятся какие-то сигналы в виде протяжных визгов, от которых пот бежит по спине и кровь стынет в жилах. Нет сомнений, насекомые ищут вас. И с учётом того что с каждой секундой их становится больше, вскоре они вас найдут. Вот, наконец край острова. Пирамида оказалась именно там, где и сказал Исход — по вами. На фоне мегабашен она кажется маленькой, просто декоративная постройка из серебристого стекла, направленная в сторону Черного Солнца. Вот только... К ней нужно спуститься по отвесной каменной стене... Или прыгнуть. Жужжание приближается. Думать нет времени — рой взял след. На сей раз Ар-Рахман даже не дал вам выбора. — Я понял! Снова воскликнул он (та самая, так раздражающая Киарниса фраза). И сиганул вниз. На сто метров. Минимум. Немая сцена. А потом вы ясно услышали телепатический голос паука. — Всё в порядке! Магия вас поймает! Он не солгал. Прыгнете вы или спуститесь — в какой-то момент невидимая рука подхватит вас и плавно опустит в открытый люк. Внутри пирамиды... Странно. Вы выросли в мире где слово "технология" обозначало в лучшем случае механические имперские диковинки, вот почему целая постройка, будто состоящая из шестерёнок, труб, магических каналов, наверняка удивит и поразит вас. И прежде чем вы успеете опомниться, навстречу выйдет ещё одно чудо техники. Оно двигалось на четырёх здоровенных механических лапах, каждая — размером с Киарниса. Паучьи конечности переходили в цельнометаллический торс с золотой птичьей головой. Тоже гибрид, но совсем иного рода. Плод последнего примирения накануне конца. Исход. — Утверждение. Субъекты опознаны. Утверждение. Субъект Нихасса опознан как оператор. Сканированное. Выявлен негативный фактор — жужжаны. Утверждение — существует риск обнаружения ковчега в течение 14.02 временных единиц. Рекомендуется ускорить переход. Утверждение — оператору Нихассе необходимо занять капсулу оператора. Странный свистящий звук. По стальной балке, с треском катится что-то вроде стеклянной сферы. Достаточно просторной — туда при желании мог бы влезть даже Грагхам. — Утверждение. Оператору Нихассе необходимо занять капсулу оператора. Утверждение. Субъектам Грагхам и Карниз поправка Киарнис необходимо проследовать пешком вдоль красных ламп до линии перемещения.
-
Атмосферненько) Правда, мухи-мутанты удивили слегка. Питаются же чем-то, на эдакой-то скале! Впрочем, может так всё и должно быть.
|
I
— Мы с mlle Уолден можем взять это интервью. Доктора даже не придётся обманывать, я спокойно запомню его реплики. Коротко прокомментировал идею охотника Фернандо. "А что не запомню то выдумаю", — Но это осталось невысказанным. Честно говоря, испанец был рад возможности поработать. Когда люди предаются праздности то делаются чересчур любопытны, выдуманными историями из иных, чужих миров, они заполняют пустоту собственных. Парадоксально, но при этом настоящий другой мир, вся эта нищая, насквозь пропахшая потом, жужжащая роем плотоядных мух, ревущая по ночам, Африка, словно тонула, делалась чем-то ненастоящим на фоне обеденных комнат и нескольких стен.
Ты едешь туда, полагая, что будешь долго рассматривать каждый листик, каждую новую деталь... А потом всё тонет в каком-то дымном мареве и остаются только шумные негры, которые и людьми-то не вполне кажутся. Недоземля, вроде большой деревни.
Было, впрочем, и кое-что, совершенно забытое Фернандо о больших деревнях — находясь там, следует очень осторожно плевать под ноги, можно случайно попасть в знакомого.
II
Первая любовь определяет многое. Вся человеческая культура, заботливо заложенная в голову юноши встречается в этот момент с холодной и безразличной реальностью в облике девушки, и как именно пройдёт встреча — определит облик женщины, отношений, любви, на всю оставшуюся жизнь.
Для Фернандо женственность давно стала просто ещё одной формой социопатии. Он даже разработал собственную теорию, позволяющую обьяснить пресловутую женскую загадочность (вот о чем охотнику следовало бы спрашивать! О, какой ответ он бы получил!)
По системе Гонсалес-Авила можно чистить не только апельсины, но и души человеческие. Вообразите себе на мгновение, что в гостиной стоит богатый юноша в костюме-двойке и увлечённо рассказывает про свой опыт знакомства со Штирнером. Не нужно быть писателем чтобы сказать, что девушка влюбится в него. Но представьте, что тот же юноша беден, его костюм местами потерт... История пойдёт иначе. Теперь, представьте супругов. Женщина подозревает мужчину в измене. У неё нет улик, но ей кажется, что давненько она не получала подарков. Конечно, она взбесится, заведёт сама себя и устроит сцену ревности даже если сама даёт по всякому водителю своего мужа. Что объединяет оба этих примера?
Если женщине выгодно будет почувствовать что-то, она это непременно почувствует, причём стоит уличить её, представительница прекрасной половины мигом отыщет тысячу и одну причину своего решения. "О, я так несчастна, душечка, так несчастна" — Чувства становятся чем-то вроде конвертируемой валюты с твёрдым курсом.
На самом деле женщины не чувствуют ничего, но способны "заводить" себя, чтобы имитировать любое состояние от бурной любви до столь же бурного гнева. А знаете, кто ещё так делает? Социопаты.
Отсюда следует magnum opus житейской мудрости Фернандо — к женщинам следует относиться как к сумасшедшим. Не стоит вникать в их бред, давать увлечь себя ловушками красивых слов и бурных излияний. Достаточно понять логику диагноза, чтобы стало абсолютно не важно что говорит или чувствует безумец.
Доброй половине этого, мсье Гонсалес Авила-и-Мартин научился от неё. От белой женщины. Другую усвоил от врачей, лёжа (о, ирония) в психиатрической больнице. — Bonjour, mademoiselle. Коротко приветствовал Фернандо свою давно ушедшую любовь. Бывало в порыве запальчивости, он представлял себе то сладкие мгновения возмездия, и сейчас эта ярость вспыхнула с новой силой. Судьба подарила ему шанс отомстить. Когда девушка наконец убежала, испанец поспешил тихо, так, чтобы не слышал доктор, пояснить сцену (о, это всегда сцена!) охотнику. — Алехандро. Короткий кивок. — Разве, мсье, Вы всегда представлялись подругам на одну ночь своим именем? Если так уверяю Вас, это крайне непрактично. Вы же не хотите, чтобы они заявились к Вам домой с воплем "это твой ребёнок!"
Передразнивать сумасшедших всегда приятно. Вышло смешно.
III
Больница Фернандо скорее понравилась. Навевает воспоминания, знаете ли. А если говорить серьёзно, то негры явно находятся не в том положении, чтобы воротить нос от того, что белая цивилизация пожелала им дать. У них могло не быть и этого. Пусть вас не обманут голодные тела, эти люди выживали здесь тысячелетиями и выживут ещё столько же, даже если завтра все европейцы дружно соберут вещи и оставят братьев своих меньших. Темнокожих не продают в рабство, им раздают продукты, их лечат, чего им ещё желать? Зачем они тянут свои руки?
Прогнать злобного доктора? А кто ещё поедет лечить сброд по доброте душевной. Дать больше еды? Фернандо достаточно прослужил в армии, чтобы знать, старшие отнимут излишки у младших, обожрутся в три пуза, а младшие останутся с чем были. Проблема Африки не в клозетах, она в головах людей, свято уверенных, что кто-то им что-то должен.
А вот белая сумасшедшая вызвала сочувственный взгляд. Это мы тоже проходили. Африканская жизнь полна стрессов для юной особы. Немудрено начать во всех дикарях видеть каннибалов, жаждущих плоти юной супруги французского капитана. Сбежать из дома, прятаться где-то пока не припечет...
Допустим на мгновение, что доктор правда садист и издевается над пациенткой. Может насилует. Это возможно. Но "продать каннибалам"... Барышня явно перечитала Джека Лондона. Или, что более вероятно, дамских романов. "Ты отвергла мою любовь, Хулия, теперь я продам тебя людоедам!" Тем не менее, случай заинтересовал Фернандо. Отличная выйдет сцена для статьи.
IV
Барышня времени не теряла. Перешла, что называется, с места в карьер. Часто, испанец поражался, насколько органично у них получается этот монолог. Нет, чтобы сказать прямо: "Я меркантильная и подлая сука, я изгадила собственную жизнь, приняла неправильно все решения, какие могла, и теперь доживаю жизнь медсестрой в какой-то африканской больнице, где негры задирают мне юбку, когда доктор не видит. Нас раньше многое связывало, купи мне билет в Европу". Нет, вместо этого нужно рассказать байку о многолетнем ожидании.
Тот факт, что это байка, Фернандо установил эмпирически. Предположим, у него было от двенадцати до четырнадцати женщин включая случайные связи. Если бы женщина была способна к столь длительной привязанности, хотя бы одна из них непременно бы вернулась и попыталась возобновить отношения. Но матримониальная бухгалтерия так не работает. Женщина допускает разрыв отношений если видит вариант получше. И потом продолжает движение "от лучшего к лучшему". Она наверняка могла хотя бы через родственников из родного города узнать где находится Фернандо, разыскать его — тогда байка прозвучала бы куда правдивее. Но раз они попросту столкнулись в безымянном селении...
Против воли, мужчина ощутил слабый укол сочувствия. Насколько же она опустилась, что предлагает всё и сразу. Правильно было бы сходить к каноэ и взять её там, жёстко, со вкусом, как берут шлюх. Потом дать несколько смятых купюр и велеть проваливать.
Да, это было бы... Достойное отмщение.
"Видимо", — с грустью подумал Фернандо, — "Я всё-таки не жестокий человек"
— Я прощаю тебя. Но нам пора расстаться.
Он аккуратно извлёк из бумажника свой обратный билет на пароход. Она использует его, снова, в этом не было никаких сомнений. Скоро будет плыть в Европу размышляя о том, какой сентиментальный дурак её бывший, так просто расставшийся со столь ценной вещью и не взявший совершенно ничего взамен. Простой мир маленькой социопатки.
— Вот всё, что я могу тебе дать. Кажется, это тебе и нужно? Он твой.
Фернандо не планирует возвращаться. Билет бы всё равно пропал.
-
I спокойно запомню его реплики С ним надо быть осторожным II к женщинам следует относиться как к сумасшедшим. Ах, как потребительски и однобоко о женщиках) III Тем не менее, случай заинтересовал Явная тяга к сумасшедшим продолжается IV всё равно пропал Это резюмирует вышесказанное. Мужчина всегда найдёт в себе Маленького Принца, если рядом капризная Роза)
-
параллель между женщинами и социопатами очаровательна
|
Найти здание поменьше в мире летающих существ — задача не столь тривиальная. Как и их дальние родичи-птицы, местные жители на уровне инстинкта усвоили желание забраться повыше, чтобы защитить свои гнезда. В результате большая часть башен метров на десять внизу напоминали просто очень большие колонны, лишенные каких-либо входов или выходов. Вместо этого крылатые предпочитали украшать основания рельефами, изображающими самые разные сцены, но в основном — военные. Вот, орда паучьих воинов ползёт по отвесным стенам башен. Защитники метают с балконов камни и обстреливают нападающих с воздуха. А вот, хозяева гнёзд что-то не поделили и бьются друг с другом в облаках... Мертвые тела падают на землю, вместе с ними падают звезды — вероятно, поэтическая метафора. Встречались и более будничные сцены. Полусферическое углубление на дне комнаты, виденное вами ранее, вероятно, выполняло роль гнезда, его застилали чем-то вроде шерсти и здесь женщины высиживали отложенные накануне яйца. А вот какой-то задира справляет нужду с облака на весьма недовольных пауков — потом тот же задира наблюдает как членостоногие забрались в его гнездо и пируют яйцами. Взаимоотношения видов не ограничивались войной, на некоторых рельефах птицы с пауками обменивались товарами. И, уж совсем неожиданно, крылатые загоняют соседей в некое подобие подземных клеток, где те размахивают кирками. Своеобразный венец всего — пауки в цепях строят новые башни, провинившихся надсмотрщики подхватывают в воздух и сбрасывают вниз.
Рельефы созданы в разное время, исходя из тех, какие выглядели обшарпаннее, а какие явно новее, можно было при желании воспроизвести историю. Самые старые изображения как правило посвящены темам набегов. Как история с крылатым задирой, они будто призывали не провоцировать сильных соседей. Затем следует период мира, обменов, вы даже нашли изображение башни, в основании которой живут членостоногие, а на вершине сидит крылатый. Но вот, со временем, в роли агрессора начинают выступать уже пауки. "Праведные мстители" жестоко расправляются с ними, питают, казнят, а потом и вовсе порабощают. Так из встречающихся на рельефах одной, двух или трёх башенок и вырос город столпов.
Полное торжество научно-технического прогресса, иллююстрирующего сколь универсальна великая историческая закономерность, выведенная одним из хронистов: "Сытый сыт за счёт голодных, богатый богат за счёт бедных, властвующий властвует за счёт порабощенных". Была у этой фразы и четвёртая часть: "Праведный праведен за счёт грешников" — Но её обычно опускали.
Страшно подумать, что вы отыскали бы в подземных загонах для рабов...
Наконец, вам удалось отыскать покосившуюся башню, лежащую на другой под достаточным углом, чтобы можно было пройти по стене как по отвесному склону. Качество башен с ростом их числа вероятно ухудшалось, а вот условия жизни улучшались — ваше убежище выглядело совсем новеньким, огромные жилища начинались с пяти-шести метров, но именно эта "новостройка" упала первой.
Внутри импровизированного укрытия (Грагхам поспешил прикрыть единственный вход своим плащом), просторно, хотя и пришлось привыкнуть к тому, что пол идёт по диагонали сначала вниз, а потом вверх, когда переходит в стену. Но "гнездовая" ниша оказалась неплохим диваном на троих, в ней можно было сесть, свесив ноги вниз. Все вы можете ощутить боль в горле. Жажду. Голод. Всё то, что так легко подавить героям, но от чего нельзя избавиться до конца...
Апокалипсис — слишком много для хрупкого тела, даже такого сильного как у орка или бессмертного, как у Нихассы.
Снаружи воет ветер. Крупные куски каменной крошки точно град стучат о плащ. Молнии с грохотом прорезают городской ландшафт.
Слишком много всего. Так легко уступить. Поддаться смертному безумию. И даже если не уступать... Так легко сломаться. Сквозь рёв бури, вы вдруг явственно слышите голос. — Few. Squiiiii? Поначалу вы даже спутали это со свистом. Мало ли кто может свистеть? И только потом звук повторяется в виде ритмичного цоканья. — Klok. Klic klak tcok? Затем вой. — Auuuui. Auuuui. И только потом сухая, безэмоциональная речь. — Запрос: Жизнь?
Услышать в таком месте родной язык всё равно что гуляя однажды от дома к нужнику по заднему двору вдруг встретить в "отдельно стоящем строении" дракона.
Голос исходит из каменной панели с незнакомыми символами. Подобные вы видели и ранее, но считали чем-то вроде декора.
Уж точно не ожидали, что пластина вдруг заговорит с вами. Ещё одна пикантная деталь, которая станет очевидна не сразу — орк услышал вопрос на орочьем, эльфы на эльфийском. Грамматика у спрашивающего хромала на обе ноги, как будто он пытался говорить на вашем языке используя правила и конструкции собственного.
-
Так их, крылатых наглецов! Наши победили и отомстили!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Вот это очень хорошо. Очередная первоклассная сцена
|
Смех
Можно сказать — вы хорошо держались. Намного проще переварить тот факт, что вокруг лишь смерть, когда ищешь посреди пустошей здоровенный каменный фаллос. Это место... Давит. Сводит с ума. Нихасса может почувствовать, здесь всё пропитано Тьмой, каждая маленькая искорка жизни угасла, оставив лишь голые скалы с остатками построек, неспешно падающие в пустоту. Несколько осколков мегалита Ар-Рахман обнаружил практически сразу — их вероятно выбросило вместе с вами. Сам паук оригинал не видел, просто указал на первое, что светилось красным... Поднять камешек впрочем, сумел только Грагхам — образец оказался куда тяжелее чем ожидалось,
— Посмотри. Они идентичны. Заметил фамильяр то, что леди аэл Армафель конечно уже и так поняла сама, не считая потустороннего мрачного сияния, артефакт ничем не отличался от грунта вас окружающего. Чем бы ни был Хтон-камень... Он родом отсюда. А значит, возможно, вы оказались в единственном месте, где можно обнаружить нечто, что позволит вам вернуться.
Было и другое, замеченное только взглядом опытной тёмной волшебницы, на сей раз — далеко в небесах. Парящие острова пожираются чёрным солнцем совершенно беззвучно, но в момент гибели... Красноватый отблеск. Едва уловимый. И определённо магический. Во всем — какая-то загадка. Процесс, осознав структуру которого можно найти решение.
Руины
Те, кто прежде здесь обитал были неравнодушны к шпилям, формой напоминающим остроконечные обелиски. Сотни балконов, террас, мостиков, вторичных башенок отходили от прежде монументальных построек, ныне подкосившихся или вовсе упавших. Первая же покосившаяся башня стала разочарованием — в ней не оказалось лестниц. Вероятно, культура ныне погибших существ была неведомым образом связана с воздухом — по крайней мере взбираться наверх им явно не составляло труда.
Очень быстро вы поняли что даже ходили буквально по стене упавшей башни. Киарнису удалось забраться в несколько комнат через балконы, все оказались похожи — центральную часть составляло что-то вроде ванны, отсутствовала мебель, потолок на разной высоте пересекали несколько балок, в стенах под разным углом выполняны углубления, вероятно, исполнявшие роль шкафов... Пару раз находились куски чего-то похожего на ткань, сгнившие до того, что рассыпались в руках. Комнаты в жилищах предпочитали располагать вертикально, входных дверей не было вовсе — в башни очевидно предполагалось заходить только снаружи.
Простые жилые помещения. И ни следа тех, кто обитал здесь... Когда-то.
Лишь один раз эльф пригласил Грагхама и Нихассу спуститься к нему, когда обнаружил рельеф. На первой части, существа, напоминающие не то птицезверей, не то звероптиц, с клювами и крыльями, но телами, более напоминающими человеческие, обрушивались с небес на здоровенных пауколюдей, очевидно, заключивших в коконы из паутины нескольких крылатых. Те и другие, вероятно, были разумны — у нападающих луки, у защищающихся копья... Следующая часть вызвала активное недовольство Ар-Рахмана, поскольку изображала часть пауков уже лежащими, причём без лап. Другим с весьма важным видом резал лапы один из нападающих. Третий рельеф завершал композицию, птицы пировали на своеобразных жердочках (так вот зачем были нужны те балки!), а внизу беспомощных пленников пожирали хищные рыбы.
Две цивилизации не могут ужиться друг с другом. Типично.
Основание
Отряд вело странное сочетание чутья следопыта Киарниса, магического поиска Нихассы и непреклонности Грагхама. Тут бы вспомнить людскую сказку о птице, звере и змее, но дело шло на удивление хорошо. Приятной неожиданностью стало обнаружить тюк, в котором оказались вещи орка — мешок прибило к зданию ещё одним осколком Хтон-камня. Видимо, культисты собрали скарб пленника вместе, не зная, пригодится ли что-то, а затем мгла удачно утянула всё за собой.
Вы убедились, что продвигаетесь по упавшей башне "вниз", а не "вверх". Помещения становились все скромнее, а потом и вовсе сменились грунтом из серого песка, вероятно, занёсшим фундамент, когда шпиль рухнул.
Но как и всегда, когда проблемы не приходят изнутри, стоит ждать из извне. Мерцает зеленое небо. Дрожит. Движется, как плывут по небу облака... Ветер всё сильнее, налетает сухим шквалом, обдаёт пылью в головой, точно каплями дождя!
Вдруг вспышка. Ослепительная красная молния бьет в здание неподалёку, вызвав обвал. Вторая поднимает столб пыли совсем неподалёку от вас...
Собирается буря. Без воды, зато с тучами пыли и хищными молниями. Вой поднимается в мертвом городе, странный, неживой, исходящий точно отовсюду. Будто на каждом углу стоит по неумелому трубачу, и все они разом дуют в свои инструменты...
-
Лишь один раз эльф пригласил Грагхама и Нихассу спуститься к нему, когда обнаружил рельеф. На первой части, существа, напоминающие не то птицезверей, не то звероптиц, с клювами и крыльями, но телами, более напоминающими человеческие, обрушивались с небес на здоровенных пауколюдей, очевидно, заключивших в коконы из паутины нескольких крылатых. Те и другие, вероятно, были разумны — у нападающих луки, у защищающихся копья... Следующая часть вызвала активное недовольство Ар-Рахмана, поскольку изображала часть пауков уже лежащими, причём без лап. Другим с весьма важным видом резал лапы один из нападающих. Третий рельеф завершал композицию, птицы пировали на своеобразных жердочках (так вот зачем были нужны те балки!), а внизу беспомощных пленников пожирали хищные рыбы. Интересное описание. Мне напомнило города пришельцев из "Хребтов Безумия" Лавкрафта.
-
Атмосферно? Да, очень. Нет, правда круто описано, просто в лучших традициях историй про проклятые экспедиции в загадочные миры. Понятно ли, что тут к чему, и что надо делать? Вообще ни разу.)))
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Во всем виноват отец. Мне кажется, где-то там за кадром он все время икает)))
-
Отлично! Мы с Лео думаем в одном ключе :)))
-
|
Ты помнишь причал? Помнишь тихого, вечно погружённого в работу, Фернандо, даже в жару никогда не расстающегося с твидовым коричневым пиджаком? Он всегда носил с собой блокнот — настоящий фанатик своего дела, и периодически делал заметки. Вроде бы говоришь с ним скажем, о погоде на завтра, и тут — раз! "Погода августовская!" — Вдруг глубокомысленно замечал испанец, — "Слыхали ли Вы, у нацистов большинство в Рейхстаге?!" Ответ его, как водится, не волновал. Ты помнишь его любовь к шахматам. Он часто предлагал сыграть на маленькой складной доске. Всегда выигрывал. "Читали ли Вы "Мою шахматную карьеру" Капабланки? Там всё сказано, уверяю Вас!" — Замечал он, и неизменно готов был предложить потрепанную книжку двадцатого года издания, помещенную, впрочем, в сшитую на заказ кожаную обложку. О, Фернандо болел за Капабланку так же, как иные болеют за боксёров. Когда в 1927 году Алехин победил Капабланку, для брата это было настоящим потрясением. "Уверяю Вас, это временно. Русские жульничают, они всегда жульничают! Они абсолютно ничего не знают об интуитивной игре, просто просчитывают все партии! Алехину помогали Боголюбов с Ботвинником". Ты помнишь как год за годом Фернандо гордо демонстрировал всем записи партий Капабланки с Эйве, Нимцовичем, Боголюбовым... Но годы шли, а мировое первенство неумолимо ускользало от Капабланки, как ускользало и от тех политических сил, которые поддерживал мсье Гонсалес Авила-и-Мартин. У него было определённое очарование, свойственное всем республиканцам, готовым всегда ответить что-то вроде: "Нет, этого не может быть, этого совершенно не может быть" — Со всей высоты своего авторитета, а когда это всё-таки случалось, сослаться на шок общества от войны или упадок нравов.
Четыре известных человека по всему миру носят фамилию Гонсалес, и все они коммунисты, вот почему Эрнан всегда подписывается полным именем. Для него важно случайно не быть спутанным с одним из "этих". Пожалуй, он тщеславен.
Ты помнишь как ждал его. Или может ждала? И помнишь злость на журналиста, пропустившего отплытие. Тогда же тебе наверное и бросился в глаза щегольски одетый испанец в белой "двойке" с серым галстуком и совсем уж колониальным пробковым шлемом. Помнишь чёрные, со вкусом подобранные туфли. А вот лицо непримечательное.
Испанец тогда заметил твой взгляд и улыбнулся тебе. Только через пару дней ты узнал, что это и есть мсье Фернандо Гонсалес Авила-и-Мартин. Вернее, таким он отныне будет. Этот Фернандо тоже любит шахматы, но на этом сходства заканчиваются. Вряд ли ты знаешь о нем много — он не любит говорить о себе, но делает это, весьма изящно топя в потоке бесконечных фактов полное отсутствие чего-то по настоящему важного. Единственный раз когда тебе удалось добиться от него чего-то по настоящему содержательного — момент, когда он открылся тебе. — Мой брат серьёзно болен. Гонорар ушёл на больницу в Швейцарии, так что отказаться от поездки он не мог. Бесспорно это обман, и я понимаю неудобства, связанные с этим, но уверяю Вас, мсье...
"Мадам", "мадемуазель".
— Я абсолютно компетентен в области журналистики и сделаю весь необходимый объём работ.
Вот и вся информация. Даже своего настоящего имени "Фернандо" не назвал.
— Это не от недоверия к Вам. Просто нам всем так будет проще. Вы не сбиваетесь — я не волнуюсь. — Послушайте, мсье Гонсалес... Скажешь ты. А он только улыбнётся. — Мсье Эрнан будет вполне достаточно. Мсье Гонсалесом был мой отец.
Тут-то и начинался бесконечный поток пустых историй.
Знаете ли Вы, друг мой где находится Авила? Позволю себе предположить, что вряд ли. В лучшем случае, возможно, Вы когда-то слышали выражение "Авильский фарс" — в значении "нечто, выдающее себя за серьезное, но на самом деле смешное". Как-то король Кастилии и Леона не поладил с магнатами и те объявили его низложенным, разыграв представление с куклой, за неимением живого объекта низложения. Парадокс в том, что меньше чем через три года после этого брат короля, в пользу которого все затевалось, умер, а большинство "революционеров" дружно поддержали дочку того-самого короля. Как бы то ни было, первые четырнадцать лет моей жизни Авила была мне домом. Хотите представить её себе? Вспомните любой старый маленький средиземноморский городок юга Европы. Те же домики эпохи позднего Средневековья, порождающие ощущение застывшего времени, даже крыши одного цвета! Городской собор строили почти четыреста лет, его история могла бы стать неплохой метафорой истории всей блистательной Порты — первые камни закладывались буквально под мечами мавров, последние — уже при Фернандо и Изабелле. Тогда вокруг города уже выросли стены — и поныне возвращаясь в места детства, я люблю гулять в их тени. Когда-то за ними скрывалась жизнь, но уже давно, лет сто, а может быть и двести, обманчивый флёр истории возлежит на всеобщей апатии и нищете как фата невесты на седых волосах. Возможно, Вы читали работы святой Терезы Авильской. В XV-XVI веках город дарит Испании много достойных людей, некоторые из которых, прошу, не примите за бахвальство, приходятся прямыми предками Вашему покорному слуге. Род д'Авила верно служил императору Карлу и королю Филиппу, хотя и оставил по себе дурную славу "Испанской яростью". Как бы то ни было, те времена давно прошли. Вы верно заметили как я пишу свою фамилию — "Гонсалес Авила-и-Мартин" — Материнская фамилия моего отца стала едва ли не последним всплеском глубоко ушедшей воды в старом колодце. Я храню этот всплеск, вместе со старинным написанием, как дань памяти тому ушедшему, чего уже не вернуть. Что до отцовской фамилии моего отца — Гонсалес, она весьма распространена, хотя, признаться, подарила мне массу неприятных эксцессов. Наконец фамилия моей матери — Мартин, самая распространенная в Авиле, так уж повелось.
Я родился в год великого потрясения. Асорин позднее так и назовет нас — "Поколение 98-го" — Те, кому суждено говорить о "Двух Испаниях". Отец назвал меня в честь Кортеса, уже это лучше всего характеризует его позицию по колониальному вопросу. Для него этот вопрос еще был в полной мере практическим. Его упомянул в мемуарах Черчилль когда писал о своей поездке на Кубу в девяносто пятом, помните, полный офицер, благодаря которому молодому Уинстону лучше спалось под пулями.
Через два года меня зачали. Отец взял увольнительную на полгода. Потом поцеловал меня, младенца, в лоб, и уехал на войну с американцами. Был ранен в битве за Сан-Хуан, больше на фронт не возвращался, но на всю жизнь сохранил ненависть к "проклятым голландцам". Вскоре он с мамой перебрался в Лиссабон, говорит там спокойнее, так что в Авилу я возвращаюсь только проездом — формально в гости к одной из многочисленных маминых родственниц, на деле - я вспоминаю детство.
Славное было время. Мать стирала белье. Отец нес гарнизонную службу. Мы жили бедно. Тем не менее я периодически бывал на сходках городской элиты. Парадокс, правда? Такое нельзя представить в Англии, Франции, Германии, даже в Италии! Тогда это казалось мне демократичным — старая и новая аристократия, богачи и разорившиеся, художники и ученые, военные и иностранцы - наш "Свет" принимал всех... Уже потом я узнал, что это — следствие нашей отсталости. Читали ли Вы маркиза де Кюстина и его записки о России? Изучая это произведение я обнаружил некое сходство... Впрочем, это открытие мне предстояло сделать еще нескоро. В младшей юности меня более всего поражало людское лицемерие. Испания достаточно консервативна, у нас даже к ручке подходят только если хотят эпатировать всех вульгарностью — но на ночных свиданиях барышни искали отнюдь не любви, вернее не той любви, о какой пишут в книгах. По правде сказать любовь в те годы волновала меня куда больше жизни, и мне удивительно, как при всех ветрах, царивших тогда у меня в уме, я умудрился принимать серьезные решения.
Вы оценили как многое я умудрился "не заметить" — Раскол либералов, Кровавая неделя в Барселоне, Марокканский вопрос, Великая война, последовавшие за ней голод и "испанка", Всеобщая забастовка, наконец, Анваль! Нельзя сказать, что я этого не видел. Просто когда ты молод — всё кажется ненастоящим. Ты создаешь что-то, что кажется тебе великим, а в перерывах делаешь кучу барышень несчастными с четким намерением сделать их счастливыми. Потом твоя подружка выходит замуж за парня, который ей омерзителен, но может дать ей стабильную жизнь. Какое-то время вы оба смеетесь над этим. Через пару лет она привыкает к нему и начинает видеть в том, как он сморкается, даже некое очарование. Вы расстаетесь, и ты клянешься себе, что с тобой это не повторится, что тебя минует чаша сия. Ты молод, эксцентричен, решаешь мировые проблемы между завтраком и сиестой...
Тут слушатель и понимает, что в какой-то момент поток фактов сменился "байками" о жизни, девушках, родственниках... Вместо стройной системы "дорогой друг" получал поток бесспорно интересных, но абсолютно несвязанных историй, в основном относящихся к довоенному периоду. Но ведь если Фернандо родился в 1898 году то простая математика подсказывает, ему было в 1914 году всего 16 лет!
Да и истории, которые рассказывал "Фернандо"... Когда-то ты их уже слышал. "Если братья росли вместе, воспоминания у них частенько совпадают" — Отвечал невозмутимо испанец и предлагал сыграть в шахматы. Хотя бы эта черта у братьев была общая, они оба прекрасно играли. И поскольку каждый из них побеждал, впору задаться вопросом — когда они играли между собой, кто выходил победителем?
Ах, право, какой поток бессвязного свовоблудия. Пристань, Капабланка, костюм-двойка, пробковый шлем, средневековые короли, Тереса Авильская, Черчилль, Асорин, "Великое Потрясение", "испанка", женщины, женщины, женщины...
Если у вас уже лопнула голова, поздравляю — Вы поняли, насколько эффективны были расспросы Фернандо о его прошлом.
За деревьями терялся лес. В данном случае, лесом было отсутствие у попутчика каких-либо документов. И уж совсем Лесом — наличие у Фернандо пистолета в специальной скрытой кобуре под пиджаком. — Это опасные места. Улыбался журналист. Он всегда улыбался.
В вечер апельсинов, испанец был так же спокойно эмоционален, теплохладен, как и обычно. Проблемы с кожурой он решил в обход всех норм этикета, складным ножом. Это на самом деле просто. Отрезаешь у апельсина один "краешек" где плод крепится к ветке. Затем противоположную часть. Затем на оставшейся части кожуры делаешь ровные вертикальные надрезы и... Снимаешь получившиеся полосы по одной, будто лепестки цветка.
Фернандо улыбается. Он любит такую ритмичную работу, делает её с такой сосредоточенностью, словно бомбу собирает. В эти моменты братья очень похожи... И в то же время так отличаются друг от друга.
— Мсье Жозеф, на эту тему как раз есть отличная работа. Может быть, ты читал? "La rebelión de las masas" сеньора Ортеги-и-Гассета. В наши дни происходит постепенное повышение роли простого избирателя в демократической жизни, что к сожалению в данный момент значит приход консервативного крестьянина на избирательный участок. Этот крестьянин проголосует за короля, назовёшь ты его генералом или рейхспрезидентом, и проблема не в персонажах, нет, проблема именно в массах. Их необходимо учить, необходимо просвещать относительно политических сил, действующих в нашем и в иных обществах. Вот чего ты на мой взгляд не совсем понимаешь о республике, это не конституция, это процесс. Даже само слово республика буквально значит "наше дело".
Фернандо мастерски соскальзывает со сложных тем, отвечая на вопросы, которые ему не задавили, но так, чтобы они казались связаны с действительно заданными. Спросил про революцию? Получи про революции. Спросил про течения? Получи про течения. Что там ещё осталось?
— Я рад, что тебе нравится моя работа. А это именно что работа. Долгая, кропотливая... И порой скучная. Ты вот хочешь историю, а я хоть убей не представляю, что тебе рассказать, мсье Жозеф. Наверное самая лучшая часть моей работы это видеть совершенно разных людей. Сегодня ты интервьюируешь коммуниста, завтра проститутку, а послезавтра гроссмейстера. Я же рассказывал как брал интервью у Капабланки? Великий человек. Кстати.
Испанец вдруг хитро подмигнул собеседнику.
— А не воспользоваться ли нам случаем и немного поработать? Надо же мне записать жуткие откровения настоящего охотника! Не пойми неправильно, сам я против охоты не имею решительно ничего, но как ты заметил... Публика любит разгромы.
"Разве я сторож брату моему? — Воспоминания охотника о братьях наших меньших"
Благодаря мсье Дарвину мы узнали, что человек по биологической природе своей является не более чем высокоразвитым животным. Тем не менее самые разные учения от религиозных до этических, сходятся в том, что помимо животного начала в человеке есть и иное, разумное, моральное основание. Факт биологической близости человека и зверя в зависимости от признания одного из этих оснований, делает человека сверххищником — или пастырем. Провозглашает тотальный эгоизм или здоровую ответственность за братьев наших меньших. Сегодня мы побеседуем с мсье (не забыть, вставить имя), который глубоко убеждён в том, что ни один человек на является сторожем брату своему меньшему. Побеседуем с охотником, собственноручно умертивившим десятки если не сотни зверей. Их мясо стало основанием той похлёбки, ради которой он отказался от первородства с налагаемыми им обязательствами с пользу бессмысленной войны всех против всех, которую этот человек считает естественным порядком. Нас спросят, зачем говорить с таким человеком? Ответим — нужно знать, чтобы презирать.
Мы сидим в гостиной в мавританском стиле. Хозяин, доктор, ревностный католик и известный активист по защите окружающей среды. Мой собеседник не погнушался обманом, чтобы попасть в сей благочестивый дом — он притворился переводчиком. Сейчас он накалывает небольшие кусочки мяса убитого накануне негра льва бегемота (исправить — merde, кто вообще живёт в этой поганой Африке?!) гну на перочинный нож и поджаривает над огнём, чтобы затем с аппетитом съесть. Когда говоришь ему, что в цивилизованном мире так давно не едят, он лишь смеётся: "Меня этому научили негры. Они так едят людей". Надеюсь, он шутит.
Я спрашиваю: "Что Вы чувствуете, когда убиваете?" Он отвечает: "Человек не может безнаказанно убить человека. Охота дарит тебе ни с чем не сравнимое наслаждение варвара, который ни от кого не зависит. Позволяет прийти в львиное логово, убить зверя словно врага, затем трахнуть (перебор, исправить) пристрелить по одному его жену, их детей. А потом съесть их плоть под чучелом из головы отца семейства. Тебя ничто не сдерживает, ты царь природы с властью как у падишаха".
Весь лист перечеркнут. Львы живут прайдами, основная метафора насмарку. Ничего. Можно поработать ночью. Есть над чем работать, есть... Чтобы размять ум, Фернандо в голове прокручивает другую историю, настоящую историю, историю, которую нигде не запишет и никому не расскажет.
Еще один из рода Гонсалес. 1895 — Рождение. Старший сын в семье. 1912 — Лишился невинности. Хотел жениться. 1913 — Ну вы поняли. 1914 — Пошёл добровольцем на Войну во французскую армию. Сделал это отчасти назло той стерве, отчасти потому что отец — боевой офицер, и это его бы порадовало. 1916 — Ячейка. Долой войну. 1917 — Участие в мятеже. Демобилизация. Смертный приговор. Замещён тюрьмой. Через год досрочное освобождение вместе с другими бунтовщиками по случаю конца войны. 1919 — Россия. Слава революции. 1921 — Гребаные ублюдки-коммунисты. Франция. Она с бомбой в руке. На руке кольцо. 1924 — Бум. 1925 — Бум. 1926 — Бум. 1927 — Бум. 1928 – Всё пошло не так. Она лежит. Суд. "Психопатия". 1932 — Хорошее Рождество. Шахматная партия. Вино. 1933 — Африка.
Нерассказанная история. Возможно, когда-нибудь он сбежит как Клеман Дюваль и издаст свои мемуары. Возможно, он уже сбежал и дело за малым.
-
-
За краткую и ёмкую биографию! (как зануда добавлю - в 1927 г Ботвинник только пробился в чемпионат СССР и занял там 5-6 места :) вряд ли он бы готов помогать Алехину)
-
спасибо, позволил ещё раз погрузиться в Историю, которая даётся мне с трудом. Насыщено, много, харАктерно... Как-нибудь посоциалим
-
Я давно и надолго стал твоим почитателем.
-
Если у вас уже лопнула голова, поздравляю Спасибо за поздравления!)) А пост очень классный. И обо всем, и ни о чем, как я люблю) Курсив прекрасен.
-
-
Я родился в год великого потрясения. Через два года меня зачали. Отец взял увольнительную на полгода. Потом поцеловал меня, младенца, в лоб (перечла еще раз) Я одна замечаю эти временные экивоки?) Фернандо - талантливый мистификатор. Он как бы есть и его как бы нет. Совсем запутал следы.)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Интересно, что там с глобусом. =)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Эпик в чистейшем виде, потрясная сцена!
|
ГрагхамХтон смотрит на тебя сквозь камень. Так человек с удивлением для себя вдруг видит комара, летающего в опасной близости от глаза. Кажется, ещё секунда, и откуда-то явится огромная ладонь, что лениво, почти неохотно прихлопнет орка... Но происходит нечто иное. Комар вдруг жалит прямиком в раскрытое веко. Бей кулаками. Мечом. Секирой. Даже киркой или боевым молотом. Тебе не разбить этот валун. Но Гронд — не просто оружие. Он — воплощённая сила. Он — пламя. Он — то жало, что пронзит глаз бога... Звон. Тысячи осколков на месте идола. Оглушительный визг разносится по туннелям. Гоблины больше не стоят на коленях, они пытаются бежать, но звук настигает их, заставляет из течь кровь из глаз, носов, ушей, наконец, с хрустом ломает черепа. Стены покрываются паутиной трещин. Вода обращается в лёд. Чистая тьма заполнила подземелья, поглотила равно победоносного орка, тела культистов, совершающих смелый побег спутников... Всё перевернулось. И не стало ничего. И стало... НичтоСначала, у вас закружится голова. Собьётся дыхание. Вам покажется что с вами что-то не так. Потом вы поймёте, что это мир вокруг вас сломался. Земля здесь может быть полю ногами и над головой, неспешно, как огромный левиафан, проплывать где-то неподалёку или исчезать в облаках густого, зеленоватого дыма. Воздух горький, обжигает горло, заставляет слезиться глаза. Сухой, холодный ветер кидает в дрожь... Вы видите кругом башни, столь высокие, что даже шпили Капитула или Цыергспайра казались на их фоне незначительными. Видите остатки городов, прежде населённых должно быть сотнями тысяч живых существ. А вдали, там, куда дует ветер... Солнце? Нет. Нечто обратное солнцу. Словно небесное светило вдруг провалилось под собственным весом, образовав брешь в самой ткани вселенной. На ваших глазах огромная скала, размером должно быть больше всего острова Трона, а может и Манны, пересекла незримую границу пустоты — и за каких-то несколько мгновений совершенно беззвучно раскололась в пыль. Вот участь каждого клочка гибнущей реальности. Тьма будет питаться, пока не поглотит всё... В том числе город, где вы нашли свой последний приют. Расстояния здесь не важны, может вам остался месяц, а может день или даже несколько минут. Одно лишь ясно. Это конец. И лишь осознав такую простую истину, вы наконец увидели друг друга. Грагхам, всё ещё сжимающий пылающий молот в руках. Киарнис, в окровавленном балахоне культиста, маска сползла при перемещении и лежит рядом на камнях. Нихасса, едва очнувшаяся от глубокого сна. По крайней мере, вы умрете вместе.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Весьма колоритная компания собралась у господина бургомистра.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Вот это действительно эпичная и грамотная подводка к экшн-сцене. Я бы предпочёл отыграть этот момент в несколько кругов, конечно, но в общем и целом пора признать - это, наверное, лучшее, во что я играл за долгое время.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Вот потому я и люблю магов. =D
-
Поворот с проклятием исключительно интригующий, прямо не терпится добраться до этой Ислин.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Хорошо сражаться значит своих убить, плохо сражаться значит бросить 5 по орочьей грамматике!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Как говорил: хороший бой, интересно сыгран) Я хоть и не понимал большую его часть, какую на самом деле пользу дают те или иные выборы, что как-то стрёмно в суровой хардкорной игре, где перс может весьма быстро умереть. Но тем не менее было волнительно и увлекательно, если отключиться от игрового мышления и смотреть на всё это как на чисто нарративную сцену) Проблема в том, что чем больше так отключаешься, тем тяжелее потом воспринимать смерть персонажа. А чтобы он выжил, надо напрягаться и пытаться понять пределы возможностей его и его врагов. Наверно ещё через 2-3 боя пойму, если доживу, конечно.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Фамильяр доставляет, очень колоритный, кхм, персонаж
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Вот обожаю я в книжках описания места побоища - и обязательно что б рассказ "как это было"))). Еще с детства, когда читал Толкина, моей любимой была сцена, где Сэм приходит в башню, а там орки друг друга все перебили.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Скажу, возмутительное, низкопробное зрелище!
-
Чот-торможу ( А ведь тут и паук забавный, и песенки, хех. Атмосфера средневекового театра для бедных отличная)) Ну или не для бедных, но по сути не высшее общество. Вообще, уровень проработки у модуля, конечно, очень высокий.
-
Ар-Рахман просто звезда стенд-апа )))
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Так и хочется остаться и досмотреть это замечательное представление : )
|
-
Красивая выходит ситуация: поединок с поверженным с пьедестала кумиром. Это как бой против себя самого.
|
-
Плюсую! Не могу читать вашего соперника - 8 ошибок в двух предложениях.... он должен умереть.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Так не честно! Я только что плюсанула предыдущий пост))))
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Шикарная игра всё-таки - и сюжет, и персонажи, и общая степень глубины проработки. Каждая отдельная сцена интересна сама по себе, даже в отрыве от всего остального.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Бартолластр! В голос просто! :D
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Шарра! Хороший бой! И конкурсы интересные
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
(Эх, не могу плюсовать) Очень интересное решение!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
И право же, я хочу потратить оставшееся мне время на нечто большее, чем объявление по радио о поиске избранных.
-
— Сейчас я хочу оказаться у реки. Любоваться течением в лучах восходящего солнца.Это здорово! ссылка
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Отлично! Особенно мне нравится комментарий. Живая тревога!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Впору бы бежать и сообщить страже, если бы рассказчик не был стражником. Упс!..
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Когда Фелипе попросил присмотреть чтобы над его землями не чинили насилия, я обещал ему. И когда ты, Ротт, явился как волк в овчарню, я подвёл его. Но сегодня я выполню свой долг. Нас рассудит Бог, так или иначе. Да, так его!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
И тут ты понимаешь. Это не статуи.
Это тела.
Круто!)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Это офигительно эмоциональный момент.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
+ Отражение и его старшая сестра.
-
Как-то грустно очень все это.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Карниз... Хмм, где же я слышала это звучное имя? :D
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Классное описание города, ну а финал поста вообще прекрасен)))).
-
Описание города исключительно годное, прям радует детальность и достоверность
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Я знаю одного неплохого психотерапевта.
-
Социалка! И добрый хидра :)
-
Он потрясающе трогательный. Как розовый ежик без иголок. И очень сильный.
-
Сложно быть тем, кто ты есть и одновременно тем, кем хочешь быть.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Душевный лаконичный пост. Эдак недолго и уверовать.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Слушай что скажу! Цитата: "Пакт можно перезаключить за более выгодных для людей условиях". А знаешь кто сказал? Сэр рыцарь Айронхрен! Вот это ещё пару дней назад хотел отметить. Вот же мохнатый ублюдок! : )
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
На Трон тайно был послан гоблин-рыцарь Быр-Быр Ахахахахаха, как я ржал))))).
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
С почином! Хорошая детализация, много колоритных персонажей. Радует и внимание ко всем пц в равной степени) определенно хороший старт!
-
Та-дам-да-дам, идем к горизонтуПоехали!) Гастингс — та затычка, которую старый король последние десять лет запихивал в каждую протекающую бочку, отправлял разгребать каждый локальный кризис Да, "лорд-затычка" - отличное погонялово).
-
Я надеюсь, вампир симпатичный? :D
-
Вот это действительно высококлассный стартовый пост. И написано отлично, и смысловое наполнение более чем на уровне.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
— Я вызвал его на поединок однажды. В тот миг я был вне себя от гнева, я был готов умереть, но добраться до князя. Я выбил его из седла и отрубил ему голову, а он сказал только, что завидует мне, ведь я могу прекратить бой. Я не помню, почему я не плюсанул это сразу, но это так круто, что определенно заслуживает).
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
-
Магистр, как всегда, образец галантности, даже в такой роли на таком фоне.
-
И правда забавно поговорили) надо будет повторить.
-
За тонкий троллинг шотландских стрелков.
-
— Рад знакомству мсье Поллок. Я наслышан о шотландских стрелках...
"Правда в Средние века, во Франции и от Вальтера Скотта"
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
"Мать говорила, спать на краю нельзя. Или придёт волчок, заберёт себе. Только себя мне некуда больше девать. В небе луна начинает полночный бег."
Волки и призраки - два древних человеческих страха по цене одного! Предложение действительно только сегодня, количество товара ограничено 8)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Это,как всегда почти у тебя,круто. Аж дрожь берет.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Блин, вот это подстава так подстава!!!!!!!!!)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Ну эта сцена безусловно заслуживает! Я всякой реакции ожидал от барона, но не такой)))))).
|
Когда-то
— Плохое место, княже. Смотри, черань сетку свил. Говорю тебе, другую избу найди. Собачка загородил своим телом проход в горницу, указывая подрагивающим мясистым пальцем под потолок, где в тусклом свете факела поблескивало серебристое кружево паутины. Ядрей только рассмеялся, не особо деликатно оттолкнув проводника с дороги и тут же улегся на лавке. Долгая дорога была. Трудная. — Непоследовательный ты человек, Собачка. То значит "дух у всего живого есть", а то паучка испугался. Он может потому тут и поселился, что изба самая теплая в деревне. Звери они умные, будь то волк или медведь или жучок-паучок. — Да какой же черань зверь?! — А что, птица что ли? И снова дурак не понял шутки. Знай себе лапищей трясется — Не птица! Чудь! Ядрей уже понял, насколько разное значение они с собачкой закладывали в это простое слово. Новгородцы чудью звали все северные народы, не говорящие по русски, вроде как поганые, но не басурманы, а так — чудь. Важная разница, потому что чудины хоть и язычники, а всё-таки из колен Иафетовых, когда как басурманы суть Хамиты, нечистое племя. Однако, сами "коми" (как звали себя чудины), употребляли слово "чудь" в ином значении. Для них чудью были бесы, демоны, всё то, что невидимо, но ощутимо. Разница примерно как между "чудом" и "чудовищем". И что не говори, на чудовище маленький паучок никак не тянул, о чем воевода незамедлительно и сообщил. Но Собачку уже несло, лицо его как и всегда в такие моменты, тряслось в такт дергающимся в совершенно безумной жестикуляции, рукам — Оно кровь пьет! Чудь зверем притворится, а только знающего не обманешь, знающий ведает куда смотреть. Глубоко под землей, княже, есть река Сир'Ю, река мертвых. Ен когда три мира создал, мудро рассудил. Верхний мир, небо, отдал добру. Средний мир, землю, отдал людям. Но там в глубине, у реки Сир'Ю, зло живет. Ты вот княже всю чудь бесами зовешь, а ведь чудь она бывает и хорошая и плохая, но вот черани — они чудь самая плохая, можно сказать наихудшая! Они его дети. Такие истории всегда забавны. Ядрей любил слушать их — как взрослые порой любят слушать детские байки о выдуманных мирах. Каждый священник такую чудь на раз-два опровергнет, а токма интересно Собачка балакает — этож надобно, такую-то бесовскую фантазию на вымыслы иметь! — Черань главный засел по тьме, самый древний из чуди, самый злой и жестокий. Ткет он сеть великую, миры соединяющую. Пройдет по такой сети орт — и вернется в средний мир чудью. Воевода рассмеялся. — Как это легко у вас язычников, с того света вернуться. У нас так умер брат, всё, жди Страшного суда. А у Вас знай себе по паутинке туды-сюды бегай. — Не бегай, княже! Не бегай! Черань хитрый, на человека сеть ставит. Орт-то по паутине подымется, а лов внизу останется! Бывает такое и жизнь не жизнь и смерть не смерть. От поганцев таких никому добра не будет, будут они как зверье, только хуже. Кровопивцами будут. Волков видел? Они тоже чудь. Самого Ена однажды чуть не погубили... — Волки чудь, пауки чудь... Ах да. Чудь же кругом. Не удержался от ехидной ремарки Ядрей. — Конечно кругом! Все гады и ящерицы всякие, волки и черани, всё чудь дурная! И Сир'Ю, место их родное, поганое. — Зачем тогда ваш бог его создал? — Как зачем? — Удивился Собачка, — Надо же где-то жить проклятым.
Сейчас
Всё чаще Ядрей возвращался в мыслях к этому разговору.
Конечно, первым делом он вышел к людям, вышел как есть, нагой, жаждущий жизни... Глупые чудины оставили ему золотой пояс. Выдрать пару жемчужин, подкупить местных, мигом и одежду дадут и спрячут, и до Новгорода помогут добраться. А там... Берегись, чудь заволочская! Как узнают в городе, какую игру Рогатый затеял, явятся уже не сотни, а тысячи. Мигом все деревни и леса пожгут, детей ваших сделают рабами, жен изнасилуют на ваших глазах, а потом убьют, и вас самих бросят в те же ямы, где уже гниют и раздуваются их тела. Не будет вам забвения, не будет прощения, и даже Бог не спасет вас...
Идет Ядрей к людям. Тут останавливается. Что такое не понимает. Отошел немного. Снова шаг сделал. А дальше — ни-ни! Только видит, стоят вкруг деревни истуканы из дерева и соломы. А приглядишься — и не истуканы вовсе, а воины рослые, стоят, копья наставив. И хода нет.
И с той стороны, и с другой, пытается подобраться поганец. Всякий раз встречает его безмолвная стража.
Зарычал Ядрей Иванович, заревел, завыл голосом нечеловеческим. Услышали то коми в деревне, да засовы покрепче задвинули. — Что-то поганцы болотные развылись. Не иначе быть беде. Так только сказали друг другу.
Долго еще поганец выл. И звал. И плакал горько. А только как с востока поднялось над Камнем зарево – ощутил страх неведомый, первобытный, бежать бросился, бежать бросился во жижу болотную. Всякий знает, Шонди свет противен поганому. Только падет на него лучик алый, мигом бросится тварь убогая прочь, во мрак и холод. Свернется там аки гадюка в логове, да и дрожит покуда не уснет.
Голод
Проснулся Ядрей, очнулся от жижи болотной. Всплыл легко, как трупы утопленников всплывают. Побрел как во сне. И видит краем глаза (а в темноте он как видит, ай как хорошо видит!), как выходят из трясины тени трясущиеся, худые. Люди не люди. Звери не звери. Одно слово — поганцы. Поводят белесыми, навыкате, глазищами. Шипят друг на друга, оскаливая острые клыки. Принюхиваются. Нет! Не пахнет поганец? То есть пахнет конечно, воняет страшно, а только и запах тот не запах. "Да ведь и я нюхаю!" — Вдруг понимает воевода, с неожиданной для самого себя легкостью взбираясь на дерево. А только что я ищу? Почему озираюсь, перепрыгивая с дерева на дерево легкой поступью? — Они пьют кровь. Словно на ухо шепнул Собачка. И сложилась мозаика. Кровь! Вот ответ на все вопросы! Когда-то, когда маленькому Ядрею разбили нос, он впервые узнал вкус собственной крови. Люди, не пробовавшие ее, обычно говорят о ней простыми фразами — "теплая, соленая" — а только вот теплого и соленого много. А кровь... Нет, Кровь... Она металлическая. Схожий вкус ощущаешь, когда касаешься языком золотой ложки или края кубка. Красное золото. Вот чего ты хочешь. Вот чего тебе не хватает.
Ты движешься быстро и тихо. То бегом, используя все четыре лапы, то застывая, впившись когтями в ствол дерева и ловя ноздрями все оттенки донесенного ветром аромата. Где-то здесь должно быть что-то живое. Оно просто прячется. Как ты там говорил? Звери умные? О нет. Это ты умён.
Ты нашел ее в дупле. Маленькая птичка проснулась, не иначе ощутив сквозь грезы твою вонь, и сразу же попыталась взлететь, но ты поймал ее. До сих пор твоё подсознание рисовало картины как ты осторожно, легким, эстетичным укусом вопьешься в маленькую шейку. Как высосешь кровь из ранки. Что поделать. У тебя тоже бывают грёзы. Так ты подумал и одним быстрым движением откусил птице голову.
Она хрустела. Перья мокли и путались на языке, но даже давясь, ты глотал их, ведь на них были бесценные капли. Ты не успокоился пока на лапах не остались только красные пятна, а затем облизал и их своим длинным, шершавым языком...
Ты всё еще голоден.
Луна выходит из-за туч. Слышишь легкий треск когтей о кору.
Оглядываешься кругом. Когда они успели появиться рядом? Сразу несколько лижут землю под местом твоей трапезы, один примостился под тобой на древесном стволе. Ты заглядываешь в их глаза. Кто они? Подобны ли они тебе? Ищешь в белках без зрачков хоть маленькую искру разума и не находишь. Нет, они просто поганцы. А ты... Ты нечто большее. Словно первая буква греческого алфавита.
Ты альфа. Князь. Воевода. А они следуют за тобой. Внезапная догадка пробирает похлеще недавней трапезы. Есть что-то в лицах поганцев. Что-то родное. Вот один стоит чуть голову наклонив. Так же Игорь в карауле стоял. А вот у одного пальцев не хватает. Как у Святослава, ему два пальца швед отрубил. И ни у кого из поганцев нет того, что некогда отличало в них мужчин.
Убили. Надругались, убили, а тела выбросили в болото.
Ты чувствуешь что-то чему нет названия. Ты поднимаешь взор свой к Луне. Ты кричишь.
И стая подхватывает твой крик.
-
-
Очень интересно! Я зачиталась. Про миры, про чудь... Это здорово!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
В этой главе все НПЦ стали еще более выпуклыми и яркими. Оставлю плюсик в память об Ирме.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Франсуаза - огонь! И сам способ писать квенту персонажа таким образом невероятно крут. Я бы сама такое не придумала =D
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Отлично увязал крайне мутную историю смерти принца Джона и время появления легенды о Роберте))).
|
Нет ничего лучше хорошей истории. И дело даже не в том, о чем именно речь идёт в самом рассказе — важно другое, как именно историю рассказывают. Внимательно слушая, можно легко узнать своего собеседника, узнать, чего ему не хватает, к чему он стремится, чем гордится...
Эмберли Найт тоскует по семье. По чувству общности. Сближение с другими для неё не просто рабочая необходимость, порождённая стремлением работать эффективно — это замена тем, другим узам, которые никогда не казались ей ни клеткой, ни обузой. Как-то, графу на дуэли всадили рапиру в плечо — столько крови было! И нашлись товарищи, которые перетянули артерию, отвезли истекающего кровью Норфолка к врачу, а потом принесли бутылку вина, чтобы продезинфицировать рану изнутри. Всё, что он запомнил — омерзительное ощущение собственного провала, чем-то похожее на жжение в ране. Стоило быть внимательнее. Не подставляться.
Нет, Эмбер определённо не создана быть свободным охотником. Представить себя один не один с Гримфолдом для неё — не мечта, а кошмар. То чувство постоянного напряжения, которое только и давало графу чувство осмысленности, расставляло всё по местам, для неё было лишь поводом прижаться к кому-нибудь находящемуся рядом.
Конечно, Элиас этого не сказал. "Не говори что думаешь, но думай, что говоришь" — Красивая история. Заметил юноша, хотя видно было, что концовка его раздосадовала. Пожалуй, если бы не гордость, он попросил бы у Эмбер револьвер и действительно отправился в логово в одиночку, стреляя, пока не закончатся пули. Но кажется гарпии и правда не его охота. — Ты меня раскусила. Я и правда хотел отправиться туда в одиночку. Знаешь, как-то когда мне было пять, к нам в гостиную залетела муха. Отец не выносил шума, и велел мистеру Стюарту, нашему лакею, убить насекомое. Минут пятнадцать мистер Стюарт носился по комнате с мухобойкой, потом отец не выдержал и пять минут они бегали вместе. Тут в комнату вошёл я. Конечно я сразу увидел муху и... Элиас резко выбросил руку в противоположную от спутницы сторону и сжал кулак. — Тогда папа и решил, что из меня получится боец: "Ты прирождённый охотник, Элай!" — Сказал он мне. Знал бы папа тогда как всё кончится — наверное учил бы меня, что всякая жизнь бесценна. Но мне понравилось ловить мух. Понравилось, что никто кроме меня не может ловить их на лету.
Граф посмотрел на серое небо, силясь разглядеть за густыми облаками хотя бы отблеск солнца.
— Приходится постоянно напоминать себе, что если я не могу что-то сделать сам, это не обязательно моя ошибка. Что иногда... Это может быть просто не моя охота.
-
Если я не могу что-то сделать сам, это не обязательно моя ошибка. Что иногда... Это может быть просто не моя охота.
Да
|
-
Обалдеть! Норфолк - и вдруг ми-ми-ми)))
|
-
Быть охотником — это свобода И все-таки граф - настоящий байронический герой.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
В этой главе можно плюсовать каждый второй мастер-пост, а может, и каждый. Но вряд ли в ней будет такой же сильный, как этот. Было нелегко его читать, но он круто развивает сюжет, круто демонстрирует характеры, очень круто повышает уровень драмы и дает мощный толчок для отыгрыша. Короче, крутой пост.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Эта глава в целом, безусловно, заслуживает плюса. Было очень круто и интересно!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Вот и плюсомет перезарядился. За битву, сон и скорость, с которой мы их отыграли. Обычно такое занимает недели, если не месяцы, а тут всего два дня. Это было круто!
|
За долгие годы Антанас усвоил вполне однозначную методику работы с цехом. Прежде всего каждому ясно, что он шляхтич. Эта часть вопросов не вызывает. Далее, каждому ясно что он вообще ни в каком месте не ремесленник, но возглавляет ремесленный цех. И наконец, хочешь собрать мастеров — тащи бочонок вина из семейного погреба. А потом ещё два, на улицу, поскольку простые члены цеха, а не капитаны, или олдерманы, как из называли в Германи, должны иметь возможность принять участие в собрании.
Неприятной неожиданностью стало отсутствие Юзефовича и его подопечных. Кажется, на сей раз жажда обрести возможности подвела торговца, и ему это бесспорно выйдет боком.
— Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto. Sicut erat in principio, et nunc et semper, et in saecula saeculorum. Amen.
Как подобает председателю первым прочитал молитву Волкович. Дождался дружного "Amen", и лишь потом дал знак садиться, сам оставшись стоять.
— Я созвал вас, братья, потому что великий князь назвал моё имя в качестве кандидата возглавить наше прекрасное княжество Гродненское. Само по себе это — уже ваша заслуга. Если бы не наша долгая и кропотливая совместная работа, не признанное всей Европой ваше мастерство, братья, мы бы никогда не были замечены. Поэтому я говорю вам — спасибо. Я просто старый калека, этот успех — ваш успех, и я сделаю всё от меня зависящее, чтобы вы пожали его плоды. В этом я клянусь перед Вами на святом Евангелии по нашему закону, клянусь Аустрой и Медейной, по закону отцов наших.
Поблагодарить цех за свой взлёт — стандартная процедура. Обычно после неё просят денег. Ну... Было бы ложью сказать, что это не входило в планы капитана.
— Братья, скоро Гродно будет нашим. Порядок, который я установлю, будет вашим порядком. Да, это потребует усилий. Потребует денег и людей, потребует вашей полной поддержки, но в результате вы, братья, получите то, чего желает ваша душа. Сегодня мы начинаем строительство нашего общего будущего в этом городе, в этой стране, новый порядок, когда трудящийся чувствует свои права и знает, что князь всегда защитит их прежде всего. И поскольку мне нужно знать ваши чаяния, вот о чем я прошу вас — соберитесь с мастерами, посоветуйтесь, как у нас принято, и пусть каждый цех составит бумагу, вроде уложения — и в бумаге той будет сказано, чего братья желают от нового Гродно, на каких условиях клянутся всячески поддерживать наше общее дело. Потом все эти бумаги мы соберём в одну, которую я и подпишу как свой зарок, дабы были вы уверены, что истинно, Антанас Волкович став князем сделает все так, как обещал, а именно даст вам всё, чего только не пожелаете. Скоро Гродно будет принадлежать вам! Принадлежать народу! Готовы ли вы сделать все ради будущего, которое будет вашим будущим, будущим ваших детей?! Готовы ли взять этот город, когда волей великого князя власть сама идёт к нам в руки?!
Настало время покончить с возвышенной частью и перейти к... Земной.
— Я не вижу здесь пана Юзефовича. Какие бы причины не побудили его пропустить наше собрание, заявляю публично — цех торговцев заслуживает голоса в нашем общем будущем. Передайте это мастерам цеха коли свидитесь, пусть знают, что мы к ним всегда относились по братски, и стало быть пусть тоже свои начертания дадут. А уж если они пожелают не дружить с нами, а воевать, то сами дураки, могли вместе с нами Гродно взять, все законы как надобно подправить, а решили жопы чесать. Но я рассуждаю так, уж если они нам победить помогут, то стало быть заслуживают нашей любви и право имеют. А будут вредить — так наши мастерские для них как воздух. Но конечно я верю, что пан Юзефович одумается и пришлёт своё начертание. Скоро, братья, мы с вами получим этот город. И тогда в нем останется место только для друзей наших — а уж с врагами мы разберёмся.
А дальше пусть пьют. За здоровье князя, конечно.
-
К - Коварство! Иначе и не скажешь)
|
-
Вот весь внутренний монолог про людей, населявших Гримфолд... я чувствую, что с Норфолком у нас будет достаточно серьезный идеологический конфликт
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Ну и вишенка на тортике, ленточка на гробике — пока тебя откачивали, флорентийцы где-то надыбали лестницы и лезут на стены. Теперь тебе предстоит близкое знакомство с парнем, которого ты конечно не знаешь, но его зовут Санни. Сокращенно от "Сантино". Сантино Лесоруб. Когда-то он рубил деревья. Сейчас рубит людей.ссылка
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Мне очень нравится стиль! Вокруг пафос и эпичность, а тут сплошной light-hearted такой NSFW. =D
И скорость, конечно. Скорость в такой ситуации - это круто.
|
— По вдохновению, капитан, по вдохновению. У меня знаете ли, творческая работа. В одном случае и правда за рапиру схвачусь, в другом ограничусь тем, что позову собеседника выпить. В данном случае, я бы предпочёл вино.
Почти игриво пропел Элиас. Перевести беседу в шутку это всегда лучший способ разрядить обстановку. Власть — штука коварная, следует до последнего избегать явного её проявления, необходимости собеседнику выбрать, послать охотника в сучью манду со всеми его полномочиями (что вынудит отреагировать вполне однозначно) или полностью и во всем уступить, растоптав свою гордость. Всегда лучше намекнуть, что выбор не требуется сделать незамедлительно, что ты готов пощадить гордость оппонента, но уж если он обострит ситуацию — неизбежны будут последствия. И тот факт что последствия эти зависят от "вдохновения" сам по себе намекал, что речь идёт не о твёрдых, в правовом духе, мерах. Признаться, граф был рад, что Кромвель пошёл на попятный и мысль не пришлось развивать.
Рассказ капитана не был лишён интереса и представлял собой как бы нумерованный список из весьма содержательных важных позиций. 1. Десять лет назад появилась Тварь. Запросы о помощи либо не доходили, либо были проигнорированы Корпусом. 2. В городе уже был (есть?) охотник по имени Герман, где он не вполне ясно, но вероятно если он жив, его обнаружит в убежище Элен. 3. За одной тварью пришли остальные. 4. Тварь заманили на площадь (не иначе сотней невинных дев), причём вероятно она как-то влияет на разум — и это вам не вой вервольфа. Отряду определённо стоит поработать над психологической устойчивостью. 5. За неудачу ответственен Герман. Ошибка или охотник уже давно не тот, за кого себя выдаёт? 6. Под контролем центральный и купеческий квартал. В их пределах комендантский час.
Удивительно, но всё даже не так уж и плохо! Теперь осталось только... Сформулировать запрос. Но сначала намажем мёдом почву, до тех пор отведавшую, пусть и в легкой форме, плеть.
— Вы прошли через Ад, капитан, сохранили рассудок и верность долгу. Это заслуживает уважения. Настало время и мне поделиться с Вами информацией. Прежде всего нас семеро. Не просто охотники — Корпус отправил сюда лучших из лучших.
Маленькая ложь. Но боевой дух здесь явно упал ниже критической отметки. Пусть лучше капитан передаст своим людям, что их прибыла защищать элита корпуса — и совсем ни к чему ему знать, что эта элита обмочила штаны в первом же бою.
— Ещё трое наших товарищей отправились в местное Убежище. Мы планируем разместиться там. Вы сказали про необоснованность нашей самоуверенности, и Вы, черт возьми, правы — в данный момент у нас катастрофически не хватает информации. Мы не знаем плана этого города, не представляем, где нам достать необходимое снаряжение или где с наибольшей вероятностью обнаружить Тварь. Мы не знаем жив ли упомянутый Вами Герман, и если жив, где мы можем его найти. Вы правы, капитан, у нас маловато оснований для самоуверенности — и только Вы можете это исправить. Каждая мелкая деталь, каждая крупица информации, вроде сведений о том, что насколько вам известно три года назад на такой-то улице мутанты-черепахи (да, есть и такие) напали на сиротский приют, поможет тому, чтобы квартал за кварталом мы вернули порядок в Гримфолд.
-
Мутанты-черепахи... Все-таки они вылезли! А вслед за ними, не иначе, "ужасный мутант-хомячок".
|
-
С графом нигде не пропадешь!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
-
Очень аккуратно и выверенно.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Предстоят муки выбора человека, выросшего в религиозной концепции.
|
-
Пусть оба поплачут там друг другу в жилетку, пока сам граф сделает настоящую работу.Фирменный стиль Норфолка становится все явственней)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
ох уж эти смерти бескрылых. всё важно, и жизнь, и храбрость, и удел
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Тут невозможно удержаться!)))
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Вот за такое я и люблю твои игры!
|
Йозеф не любил свою работу. В конце-концов он был художником, а продажа подержанных автомобилей не имела с искусством ничегошеньки общего (если конечно не считать искусством маркетинг). Вот почему на работу не особенно спешил, после завтрака первым делом отправившись в фотолабораторию где поработал с недавней сессией. В смутных очертаниях, медленно вырисовывающихся в красном свете проявителя, немецкая душа запечатлевала все свои радости и горести, страхи и надежды. Были здесь и манящие к себе тела моделей, и хранящие ностальгическую тоску по чему-то неведомому, пейзажи, бывали и жутковатые образы, порождённые причудливым сочетанием простых вещей...
Маленький мир между строк. Мгновение откровенности с самим собой, пусть даже достигнутой через стекло объектива.
Зато работу любил Джо. С наслаждением, шагнул он из душного подвала, вдыхая полной грудью прохладный утренний воздух. Он был сам словно ветер, этот американский мечтатель, и никогда не упускал случая погонять по пустым улицам опустив водительское стекло. Идеальных людей не бывает, идеален может быть только шпион. К счастью, Джо далёк от идеала, хотя сам об этом конечно не подозревает. Этот Калибан радовался возможности не видеть своего отражения, возможно, потому что в глубине души знал, что именно там увидит.
"Просто переключи канал" — Такое уж у него жизненное кредо. И сколько народу подохло от неспособности понять философию Джо Смита! Ромео втюрился в проблемную бабу? Просто переключи канал. Отелло изменяет жена? Просто переключи канал. Гамлет увидел тени мертвого папки? Просто переключи канал! Все будут живы и довольны, а если и нет — по другому каналу наверняка будет что поинтереснее. Это путь американца. Это путь Джо.
Когда успокаивающего шума мотора становится мало, он крутит ручку радио до тех пор, пока из динамика не донесется музыка и знакомый голос Дона Хенли. — Welcome to the hotel California! Such a lovely place, such a lovely face ow-w-w! Конечно, Джо подпевает. Он отвратительно поёт, и все же не прекращает даже когда отпирает и раздвигает двери гаража. Фактически весь салон представлял собой длинный гараж на четыре машины с небольшой пристройкой для кабинета, по очереди занимаемого то мужем, то женой. Сейчас в гараже всего три тачки, пустота рождается из удачных сделок и заполняется выгодными предложениями. И раз уж клиентов нет, настало время для настоящей работы. Требовалось прочесть все городские газеты прошлого месяца, разделы о продаже подержанных автомобилей. Затем обзвонить самые интересные варианты.
Интересные значит предлагающие то, что можно продать втрое дороже требуемых на приобретение затрат. Среди американцев много дураков, загоняющих за бесценок дедовский раритет. Идиотам... Просто не следует мешать быть идиотами.
Когда явится Птичка, её муж будет наслаждаться законным перерывом после трудовых двух часов, раскачиваясь на стуле и пуская дротики в мишень на стене. — Мэгги! Ну как, поимела их в жопу или ограничилась устным предупреждением? Конечно, это код, как и многое другое. "Мэгги" — нетипичное обращение, практически то же что "слушай между строк". Грубость отвлекает от второй части фразы. "Устное предупреждение" = "Предупреждаю тебя, что нам нельзя говорить, за мной следят или случилось нечто иное". Конечно, Джо ничем не выдаёт того, что ждёт ответа, от всецело погружён в игру — не столько потому, что любит метать дротики, сколько потому, что любуется в висящем на стене зеркале, собой, метающим дротики. Только вот в том же безмолвном стекле (какая удача) отображается и любимая жена.
-
-
Отличное кредо. "Просто переключи канал"
|
Элиас был наслышан о любви к минимализму жителей северных провинций, и всё же город в каком-то смысле превзошёл все его ожидания. Местного ландшафтного дизайнера определённо стоило уволить, предварительно казнив. Ну серьёзно, что это за стиль? Заколоченные окна вышли из моды аж... Да никогда они в моде не были! Неудивительно что люди ушли отсюда. Сам граф бы тоже отсюда ушёл.
Ладно, оставим шутки позади. Кого вообще потянет шутить в таком месте? Это как шутить на кладбище. Однажды, когда Норфолк состоял вольнослушателем в Королевском Университете, тому передали во владение бывшее здание, ранее принадлежавшее больнице. О, тогда Элиас вдоволь поупражнялся в красноречии, не ограничившись шутками про лекции в палатах, он незамедлительно сообщил, что наименее везучим студентам достанутся занятия в морге. И теперь, merde, он сам был тем-самым студентом.
Очевидно, что в городе случилось что-то неприятное. Вероятно, растянутое во времени. Так, проститутка трахается во все щели по двадцать раз на день, и однажды обнаруживает себя владелицей двух пробоин из под пушечных ядер, к тому же с обвисшей грудью и проступающей на порядком подплешивевшей голове сединой. Вот на что больше всего похож Гримфолд — на старую проститутку. Элиас мог себе представить поведение местных властей. Сначала они сокращают полицию, ведь порядок вполне могут поддерживать констебли. Потом разворовывают деньги, выделенные на содержание гарнизона. Чудовища возникли в окраинах? Авось пронесёт. Чудовища ходят по улицам? Карантин! Чудовища сожрали жену мэра — ой, а как же до этого дошло?! Охотники, придите и спасите нас. Тщедушные ублюдки, неспособные увидеть проблему пока она не возьмёт их за яйца. А только вот Корпус не нужен там, где справится обученный взвод солдат с гаубицами или гранатами. Ни один вервольф не переживёт картечи. Но зачем? Есть ведь Королевские Охотники с красивыми перекатами и стильным оружием.
Человек — сам кузнец той задницы, в которой оказывается. Это универсальный закон бытия и нет ничего противнее, чем быть рукой, которая лезет в эту-самую задницу чтобы такого человека вытащить. То есть, мы рады, мы счастливы делать нашу работу, героизмом прикрывая всеобщую некомпетентность.
Тяжёлые мысли. Нет, пожалуй лучше все-таки шутить.
— Господа, дамы, у меня созрел гениальный проект. Как видите цены на недвижимость здесь явно упали! Так почему бы нам с вами на паях не прикупить, скажем, весь этот квартал? Устроим доходные дома, принесём Корпусу доходец, и немалый. Опять же, благоустроим тут всё. Что скажете?
Конечно, Элиас говорил несерьёзно. Но не тухнуть же здесь вместе с городом? Даже в какой-нибудь Деревне наверняка нашлось бы при ближайшем рассмотрении что-то вроде приятных округлостей... А нет, показалось, доска. Что же с этими простолюдинами всё так не просто? Хочешь в них найти что-то поэтичное, а оказывается. Ладно, предположим, там неплохие бёдра. Авансом, ради веры в прогресс и... Кхм... Внутреннюю красоту человечества.
Одним словом — работаем.
— Леди Элен. Тихо, так чтобы никто не слышал, обратился к подруге Элиас. — Я прошу Вас отправиться в убежище. За всю дорогу мы не обнаружили ни одного живого человека, а Вы единственная здесь с опытом организации обороны. Возьмите с собой Вильгельма, Эрнесто и Бернарда. Нам жизненно необходима база, в которую мы сможем если что отступить. Только лучше, чтобы это предложение исходило от Вас. Мужчины куда лучше себя чувствуют, когда защищают женщин, чем когда выполняют приказы аристократа, только что выставившего их всех перед дамами стадом баранов. Я пока поговорю с остальными.
Опыт короткой попытки раздачи указаний всем оказался в высшей степени неудачен. Охотники были слишком слабо дисциплинированы. Значит Элиасу нужны кто-то, кому он сможет доверять. Сержанты, если использовать армейскую терминологию. И если выбор Элен как действующего офицера был очевиден, то вторая часть... Требовала во многом наступить на горло собственной песне.
— Леди Сеймур, леди Найт. Нужно осмотреть город. Полагаю, нам с вами оптимально в данный момент отправиться на разведку к мэрии. Если Вы устали с дороги, то я пойму, но мне бы очень пригодилась ваша помощь.
Оставался последний, самый трудный разговор. Ещё один маленький тет-а-тет. Деревня, мать её дрыном.
— Кэролайн.
Элиас попытался придать голосу всю возможную учтивость.
— Мы отправляемся на разведку. Можешь не быть... Собой хоть раз в жизни и прикрыть нас? Подозреваю, там может понадобиться вторая рапира.
-
Кажется в команде вырисовывается лидер!
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Хороший тамада мастер и конкурсы НПЦ интересные!
|
-
— Урок окончен.Браво, граф прекрасен. Так и хочется втащить хD
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Начинаем меряться, у кого, кхм, авторитет больше)
|
-
— Have we got a place for dead enemies? Yes, of course! Here is a grave on the outskirts. However, if you mean... I am sorry, captures? Like prisoners? No. We don't have captures.+
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Ну, почему сразу грешница? Почему Бог такой эгоист?
-
Блин, я тогда пропустил этот пост, а пост хорош. Он о том, что все имеет цену, и на двух конях ехать нельзя.
|
-
Он бесподобен))) Хоть и стервец.
|
-
Избави нас, Господь, от союзников, а с врагами мы как-нибудь сами разберемся)
|
Продолжить продвижение. Углубиться вглубь вражеской территории, выбить красных с Емтсы... О, это был поистине наполеоновский соблазн! Пускай Эжен с самого начала знал, что точно ничего таких масштабов не сделает без прямого приказа, желательно письменного, маленький корсиканский генеральчик внутри него пару секунд любовался собой, берущим Вологду всего одним батальоном. Как сказали бы проклятые боши: "Sturm und Drang!" — О, в этом была красота! Совершенно в духе романтизма прошлого столетия. Вот только романтизм изобрели в Германии, Франция же была колыбелью Просвещения, культа разума и здравого смысла. И вдоволь потешив себя смелыми мечтами, Мишле кратко подвел итог. Даже если ему удастся взять одну, две, три станции, будут потери. В лучшем случае раненые, которых придется с эскортом отправлять в Архангельск. Сейчас ему катастрофически не хватает людей чтобы прикрыть одну станцию — что будет, когда их станет в два раза меньше? Да и врагов пока что французы, по совести, не встречали, если не считать отбившихся от стаи сектантов.
Нет, пусть люди наслаждаются своей победой, воодушевление это всегда хорошо. Но с этой станции пока не подойдут подкрепления или не будет дан письменный приказ, рота будет только отступать. Позади уже не Париж, в героизме нет нужды. Капрал Люсьен вот погеройствовал и того и гляди отбросит ласты без надлежащей медицинской помощи. А не выделывались бы, хлопнули красных с дистанции... Впрочем, они хотели как лучше. Как гуманнее. Взять пленных...
Поганый Кожин никак не шел из головы и предавал мыслям Мишле мрачный и даже кровожадный характер. Мост перекрывать пока что нет особенного смысла. Но вот присмотреть за ним стоит. Полкилометра это немного, в пределах видимости хорошего бинокля. Вот пусть с колокольни за этим и посматривают. А чуть завидят красных — передадут.
В общем всё шло неплохо до того самого момента. Если бы Господь Бог хотел придумать нечто противное самой природе капитана Мишле, он несомненно создал бы англичан второй раз. Прежде всего, англичане всегда являются аккуратно когда бой окончен. И ставят британский флаг. Далее, они всегда ведут за собой колонну пленных, которых наверняка не собираются сами охранять. И наконец они, bordel, merde все до одного. Ну и союзники, да. Мы любим наших союзников. Так любим, что за одних оказались в этой дыре (по инициативе кого? Правильно, Британии!), а другие еще и... Так. Ладно. Ладно.
Пока англичане ведут себя тихо и не выделываются, Мишле будет с ними спокоен и любезен. Может вся эта канитель и к лучшему. Можно будет сослать лайми в "Малые озерки" и пусть творят там что хотят. Им же нравится вода? Правь, Британия, Обозерами. Bordel de merde! Хуже русских только англичане. Хуже англичан только американцы. Хуже американцев только немцы. Не делает ли это дорогих союзников хотя бы на два шага выше той нижайшей ступени, на которой может только стоять человек?
— Dites à leur commandant que j'ai baisé sa sœur.
Устало ответил принесшему весть офицеру Эжен, сжав кончиками пальцев виски'.
— То есть я хотел сказать, попросите его ко мне на чай. И пусть господин Прево расквартирует наших союзников в деревне Малые озерки. Уверьте их, что это лучшие места. Лучшие места для наших любимых союзников.
-
Правь, Британия, Обозерами.Аминь!
-
-
Эжен такая мизантропическая сволочь, что он доиграется: если не красные, то свои же пулю пустят. Правь, Британия, Обозерами.Окей, это хорошо вышло.
|
-
Семеро выехали в Город. А сколько вернутся назад? Правильные вопросы ставите, сэр. И вообще пост хорош.
-
Да, стартанул так стартанул. Вот это интрига!
|
Левин и правда был неглуп, небесталанен, не лишён даже своеобразного обаяния — но этого мало. Этого всегда было мало. И ощущение этого "мало" раз за разом выливалось в душе его в чёрную меланхолию от которой помогали только усиленная работа, женщины, выпивка, а иногда и пресловутый "марафет". Ведь лишь один пункт, весьма жизненный не включала душанова философия — что если такой жаждущий на небосводе сиять человек, мягко говоря, не дотягивает до неба? Ну не вышел умом, талантом, смелостью... Не случайно ведь даже псевдоним Володи, "Ленский" описывался поэтом так:
"А может быть и то: поэта Обыкновенный ждал удел. Прошли бы юношества лета: В нем пыл души бы охладел. Во многом он бы изменился, Расстался б с музами, женился, В деревне, счастлив и рогат, Носил бы стеганый халат; Узнал бы жизнь на самом деле, Подагру б в сорок лет имел, Пил, ел, скучал, толстел, хирел, И наконец в своей постеле Скончался б посреди детей, Плаксивых баб и лекарей".
Такому Ленскому могли бы помочь успехи. О, восторги переменчивых дев, любовные победы, торжество над "недругами", с лёгкостью могли бы убедить его в своём естественном праве на то, чтобы блистать на небе. Вот только все эти пункты для него не сбылись. Оказался Володенька в тупике, откуда его может и вывел бы кто, подсунул бы под нос пресловутую "Абрамовщину", она же "теория малых дел". Был такой человек, недавно скончавшийся, Яков Абрамов, измысливший тридцать лет назад, что революция она видимо недостижима, а значит менять общество надо иначе — становясь учителями и врачами, заодно пить по черному, проповедовать свободную любовь и... Ну вы поняли. Такого бы человека встретил Левин, и наверное дело кончилось бы относительно неплохо.
Но он встретил Душана. И тот пообещал Володе сверхзадачу для сверхчеловека — ну как тут устоять?
— Смогу! Конечно смогу!
С энтузиазмом откликнулся молодой подпольщик. Кажется, если бы старший товарищ сейчас предложил ему, скажем, застрелить губернатора или вообще на царя покуситься, он ответил бы тоже самое, даже с той же интонацией.
-
Вот так из искры возгорится пламя!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Краски становятся все темнее, а картины все страшнее. И мастерство описания усиливает все это в десятки раз. Много чего было, но сейчас, кажется, все совсем серьезно.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Жутенько! Но очаровательно.
|
...которые пока что скорее надеются на нас. Это замкнутый круг. Но что мы можем сделать, если смотреть объективно? Бремя цивилизации тяжело, милая Жюли. Ты щадишь пленника, хорошо с ним обращаешься, а он сбегает. Ты поступаешь с этими людьми по человечески, а вознаграждаешься лишь плутовством и фарисейскими заверениями во всем хорошем. Сегюр писал, что Наполеон проявлял к русским излишнюю жестокость, но всё более явно я убеждаюсь в том, что иначе с этими животными нельзя. Они понимают только силу...
Ну вот, такое письмо под влиянием момента испортил. Признаться, капитан был в ярости. Русские явно обладали какой-то естественной, врожденной склонностью путать доброжелательность со слабостью. Диалог со старостой был коротким, фактически Мишле уже мысленно поставив крест на всем этом поганом народце, в последний раз дал "союзникам" шанс сохранить здоровые взаимоотношения. И всё же было бы ложью сказать, будто почувствовать себя на пару мгновений пусть маленьким, а всё-таки диктатором, не доставило какой-то темной, первобытной части души толику звериного удовольствия. Показать стае кто главный в доме... — Я думал мы достигли взаимопонимания, — Последнее слово Эжен произнес по русски, специально узнав его от Ле Жу, — Местные прячут оружие. Не спорьте. Вы сами видели что случилось у того сарая с пулеметом. В общем у нас два варианта, господин мэр. Я могу задействовать для изъятия оружия своих людей, чего мне делать не хотелось бы. Или Вы можете с собранной милицией, по товарищески, обойти дома и изъять оружие, ясно разъяснив Вашим людям необходимость такого шага. Идёт война, господин мэр. Ситуация требует содействия, а не бездействия и тем более не противодействия Ваших людей. Та женщина пыталась скрыть от моих людей пулемет. Вы понимаете как я обязан был поступить с ней если бы дал этому эпизоду ход? Поэтому убедительно прошу Вас ради Вас и Ваших людей. Обойдите дома. Решите вопрос с военным снаряжением. Я настоятельно советую ни Вам ни Вашим людям не испытывать мою решимость довести этот вопрос до конца. Вам не понравится то, как я его решу, поверьте мне на слово. Мы поняли друг друга?
Староста попросил два дня. Получит два дня. Следующим шагом стала поимка Кожина. Для этого Мишле поставил четкую задачу офицерам найти солдат, которые до войны работали в органах правопорядка. Если таких не найдется, то просто выделить сообразительных, возможно знающих несколько фраз по русски (должен же был хоть кто-то как-то изъясняться с этими тартарами даже просто покупая провиант?!), придать им помощь в виде караульных, знавших Кожина в лицо. На этот раз капитан не миндальничал. Найти, схватить, опознать, расстрелять. Этот мерзавец должен где-то есть, где-то спать. Кто-то помогает ему. Укрывавших под арест, но не расстреливать. Если у кого-то из местных пропадает провиант, это может стать отличной лазейкой. Вдобавок, народная милиция получила от Ле Жу подробные приметь беглеца и схожий приказ, правда без оговорки об укрывательстве. Зато хитрый француз лишний раз обозначил русским — Это в Ваших интересах. Если Кожин сбежит со станции, то несомненно передаст ваши имена красным как помогавших нам. Если красные займут станцию, он скажет их лично. К тому же найденный и схваченный Кожин убедит меня в том, что милиция полезна и заслуживает выдачи оружия.
Сложнее всего оказалось решить вопрос с "Малыми Озерками". С одной стороны когда каждый солдат на счету, растягивать оборону смысла не имеет. С другой, красные, если у них была хоть капля здравого смысла, наверняка попробуют ломануться не с юга (где как раз легко было перекрыть промежуток между озером и лесом на максимально узком участке), а... Наиболее логично выглядел восток. Длинная лесополоса. Сложно прикрыть конкретный участок достаточными силами. Легко провести через лес крупные силы в обход обороны. Поставить бы там мины, на юго-востоке... Но пока что приходится довольствоваться сквозным путем сообщения. Маловероятны, но не невероятны север и запад, здесь безопасность французов напрямую зависела от контроля над переправами через Ваймугу и наблюдения за озером. Оставить Малые Озерки значит позволить красным гулять через озеро, возможно на лодках, или пройти незамеченными с направления, откуда атаки быть не должно — а значит именно оттуда она и должна была последовать. А стало быть Малые Озерки необходимо занять и охранять. И не просто занять и охранять, а занять и охранять с огромным, просто пристальнейшим вниманием. — Мы отправим туда один Максим и один Льюис, по одному на берег — Решил Мишле на совещании с офицерами, — Льюис пусть стоит на колокольне, под охраной всегда хотя бы одного отделения. Перекроем южную сторону переправы оборонительной линией. Все нужды кроме служебных солдатам совершать строго на южном берегу. На колокольне в пулеметном гнезде мне нужны глаза и постоянный надзор.
В целом ситуация получалась такая. Пулеметный взвод прикрывал направления юг-юго восток. Два линейных взвода на едином ходу сообщения могли также прикрыть либо это направление, либо восточное. С севера Мишле всерьез не ждал удара, а потому скорее ограничился тем, что перекрыл оборонительными линиями все все переправы через Ваймугу. В данный момент каждую из переправ кроме западной должно было стеречь исключительно звено (пять человек) из состава соответственно западного и восточного взвода. На запад, в Малые Озерки, решено было отправить третий взвод (тридцать три человек после отбытия капрала Люсьена) с оговоркой, что одно отделение обязательно несет караульную службу в наблюдательном пункте при церкви, второе контролирует переправы восточнее, третье размещается непосредственно в деревне и контролирует южный берег. Важно, очень важно. — Никаких праздно шатающихся солдат на северном берегу быть не должно. Если враг выйдет из леса, а нынче всё, что выходит из леса без предуведомления это враг, то первым что он услышит, должен быть наш пулемет с колокольни. Вы меня поняли? Инструктировал Мишле отправленного в Малые Озерки су-лейтенанта.
Вооружения, особенно пулеметов всё еще не хватало, потому капитан нашел милиции (конечно, под охраной солдат) и еще одну задачу, послав ее в лес где-то на километр вглубь, чтобы прочесать чащу и найти военное снаряжение, которое красные могли бросить там. Найдутся недобитки — в плен не брать, убивать на месте.
Тяжелые времена — тяжелые решения.
-
Пока русские интригуют, француз воюет
-
|
В год Господень 1190, когда ходили на шведов, и много их побивали, был гость один, да не гость, а путник, именем Ядрей, да только не тот Ядрей, что на Югру ходил, тот Ярдей был Ядрей Александрович, а наш, значит, Ядрей Иванович. А только оба Ядрея зело знатные были, да гордые. Как побил наш Ядрей шведа под градом их, так и решил, будто силушке его равной в целом свете не сыщется, да и кликнул клич по земле по Новгородской. Чудь-то распустилася, три года уже поди дани не платит. Ядрей Иванович тому печалился сильно, да и молвил, пойдем-ка братцы, да чуди покажем, шо куды бы ветра не дули, токма доля чудская едина, пушниной отмерена, железом оплачена. Собрал Ядрей Иванович путников бравых, и было из сто человек. И повёл свою сотню Ядрей Иванович на чудь заволочскую. Да только сложили витязи главы свои, и самого Ядрея Ивановича поганые в плену умучили. А жена его Ядреевна, зело горевала по мужу по своему.
— Ну чо, княже? Чо видишь? — Чо-чо. По нашему говорить учись. Говорят тебе — "что". — Чо говорят? — Не "чо", а "шо"! Тьфу ты, балда окаянная, попутал меня. "Что". Три буквы. А ну повтори. — Чето. Чето видишь княже? Ядрей всмотрелся в гладкую поверхность воды, но по прежнему не разглядел на ней ничего кроме подрагивающего отражения собственного бородатого лица. — Ну себя вижу. Деревья. — Ну вот так Ен мир и создал. Себя в отражении увидел, да из двух лосиных голов небесный свод и родился. Еще что видишь? — Надоел уже, Собачка. Ничего не вижу. Проводник, стриженный под горшок крепкий детина, торжествующе поднял палец. — Вот потому не можешь и людей найти. Уходят коми, уходят от тебя тропами незримыми, одному только знающему видимыми. Ты же поди и менкву в пруду не видишь, и духов разных. Духи-то они повсюду. А знающие видят, да о помощи духов просят. Они и о твоем приближении народ предупреждают, и дороги скрытые указывают. Воевода только сплюнул в пруд. Опять эта дичь языческая началась. Ворожбой своей бесовской чудь прикрывается. Третья деревня стоит пустая, ни скота, ни людей, ни иного имущества, стоят только одни пустые избы. — И скока ж бесов всего у ваших ворожей чудских на службе? Смеется Собачка. Казнить бы его, да только кто еще все деревни путникам укажет? Пущай пока побалакает. — Скока скока! Вокруг посмотри, княже, вот скока. Ен всё живое ортом, то есть духом по Вашему, наделил. И у зверя дух, и у дерева дух, и у камня, и у того дух. — Дурак ты Собачка, — Одернул Ядрей, — Ну нахуя дереву душа? Оно что ей, молиться будет? Или корнями своими с поганками грешить? Проводник закусил губу. — Напрасно обидными словами кидается, княже. Как же чему-то в мире без духа быть? Без духа ведь и камень просто камень, и дерево просто дерево, а стало быть и твори чо хошь. Хоть Камень срой, горы-то не обидятся... А мы живем как предки завещали, с любовью да с уважением, да по всеобщему согласию. — Во грехе, во блуде и во кознях бесовских! — Уж было начал парировать воевода, но тут в голову ему пришла идея, нет, Идея! — А стало быть твой народ бесов-то бережет? — А то! Кто тебе кроме духа поможет пройти через болото и реку Сир'Ю? Дурное им сделаешь обидятся духи, заведут твой орт в трясину, так и будешь там до скончания века гнить. Ядрей улыбнулся. Кажется, он понял как воевать с этими погаными язычниками. Но Собачка истрактовал молчание по своему, как усталость чудского князя от рассказов, и поспешил сменить тему. — Пояс у тебя красивый, княже. Где взял? Где-где... Известно где... У чуди небось таких поясов не делают. Не ответил ничего воевода Ядрей Иванович, не ответил, а таки воспоминанию во сердце место дал.
— Да брось, Машута. Чего на войну драгоценность таскать. Чай не князь и не княжич. Ядрей попытался отстранить от себя жену, но та не далась, знай себе льнет. — Не князь и не княжич, а токма поясов таких на всю землю Новгородскую всего три сотни, и твой тебе от отца перешел. А подворье твоё больше иных княжеских, а жена твоя красивше княгини, так шо пущай видят поганые, какой человек по них пришел. Чи сразу князем и возгласят. Стан горячий да слово льстивое, так и одела Мария, жена Ядреевна, мужу своему пояс драгоценный. Пояс тот золотой жемчугами был вышит, серебром украшен, истинно, таким поясом недурно бы и князю подпоясываться. А женщина знай шепчет, грудью к груди прильнув. — Будешь князем Чудским, народ их нечестивый покрестишь в веру христианскую. И пойдет слава о тебе по всем городам русским, и обретут дети твои земли обширные, с Волока до Камня до самого. — Глядишь каждая баба поганская начнет на меня вешаться. Хитро заметил воевода, а только мужская хитрость бабе-то не хитрость ведь, а так, в бирюльки игра. — Ну что же, найдешь красивше, да милее, да стройнее, приводи ту бабу поганскую женой себе, а меня гони. А только вот не сыщешь ты такой девицы в целом свете. Только засмеют тебя новгородцы, от такой жены, да к поганке сосватался. И поди поспорь!
Пламя занимается сразу в нескольких местах. Легко вспыхивает сухой ельник, черным дымом в розоватое закатное небо плюет. Собачка плачет, дерет на своей тупой головушке волосы, вопит не своим голосом. — Как же так княже! Нельзя так! Нельзя! Сколько дичи помрет, сколько чуди помрет, человеков сколько дымом удушишь! — Как же так! — Передразнил Ядрей, — Ты сам сказал, помогают врагу твои бесы. Ну так мы им мигом разъясним, отчего так поступать не стоит. Чернеет мир, а только мрак не приходит, светло как днем, светло заревом земным, не небесным. Грешников в Аду значится огонек ждет, ну так пущай привыкают. Не хотят за долю свою принимать плату железную, примут огненную. — Нельзя так, нельзя... Продолжает бормотать Собачка как одержимый. А только кто его послушает? Воевода отныне как пустое стойбище встретит, так мигом окрестные леса поджигает. И выползает чудь, выползает и плачет, а только дань несет, да на колени встает, прими мол, Ядрей Иванович, в холопы твои. Вскоре и вовсе убегать перестали, супротив того, сами на поклон идут. Явился от самого Рогатого раб с посланием. Вздрогнула чудь. Рогатый — их главный колдун, уж ежели он покорится, быть чуди под Русью. А только стоит раб, челом не бьет. — Урусу нечистому сказать повелено, что не человек он, а суть волк лютый, одной лишь кровью пролитой счастливый. Кровь и получит. Усмехнулся Ядрей Иванович. — Всё сказал? А ну, братцы, на кол его посадить. И стояли с тех пор у дорог колы ядреевы. Казалось действительно станет новгородский путник князем чудским, многие нашлись, кто признали его, а первым Собачка. Как ненавидели, как презирали этого предателя, столько тайн своего народа урусу указавшего. И пуще всего ненавидели когда сказал однажды проводник, будто ведает, в которой чащобе сам Рогатый укрылся. Почувствовал победу Ядрей Иванович. Как волк за лосем первым рванул, да стаю свою за собой повёл. А только вот не ведал, что ни хитру, ни горазду, ни пытьцю молодцу волею своей землю не сдвинуть, Святогор пытался, и тот не смог. Провел Рогатый князя, подкупил Собачку, чтобы завел тот путников новгородских в топь. Многие на дно ушли, многих чудь побила стрелами калеными, тем же кто сдались, долго еще яйца к шее прикручивали, да палками били. Дернется урус — яиц и нет. Смеется чудь. Одного только Ядрея хоть и пытали, да по мелочи. Рогатый сказал, вина на нем великая, перед всеми духами трех миров. Такую вину мало выстрадать, да и помереть. Здесь особый подход нужен.
Бьют барабаны. Обтянутая шкурами хижина колдуна полнится запахом конопли и мускуса. Многие старейшины и колдуны были здесь, сам Рогатый был. И молвил он Ядрею Ивановичу, крест с груди срывая, то же слово, что с рабом умученным передавал. — Не человек ты, но волк, кровью питающийся. Крови тебе и дадим, до конца времен дадим. Не взлетит бабочкой из орта твой лов, не будет жить в светлых избах. Станешь ты кормом древнему Чераню, и да будут страдания твои вечны. Браслет на руку нацепил странный, вроде как паук лапки в колечко сложил, токма из костей. Притащила чудь тело зверя диковинного, на человека, да на тварь крылатую, похожего. Вставили поганые Ядрею Ивановичу в горло рог, да и ну кровь от холода шо слива пунцовую, прямо в глотку сцеживать. Потом спустили с воеводы кожу, да и выкинули в тину в болотную.
Очнулся Ядрей Иванович во мраке. И не было там ничего. Совсем ничего не было, куда не посмотри, в какую сторону не потянись, одна только липкая дрянь... Но вот, глаза к темноте привыкают. Различают странные темные пятна в небе. Нет. Не пятна. Глаза. Десятки глаз, каждый размером с пруд или даже небольшое озеро... Это паук. И бывший новгородский воевода находился в его паутине. "Господи, прости меня грешного! Неужели в Ад отправили! Что же за сила такая бесовская... Или быть может за грехи? За то, что без покаяния?" Дергается витязь в паутине. Ан всё тщетно. Еще пуще путаешься. И видишь глазами новыми, что много вокруг таких же тел, и каждое высосано зубами паучьими — кожа одна. Дрожит Ядрей Иванович, это ведь хотя и смерть, а умирать-то не хочется, совсем не хочется, во второй-то раз... Уж совсем мочи шевелиться нет. Рука шарит в потемках, и кажется воеводе, что все те глаза во мрачных сводах подземелья, масштабы которого невозможно и представить, уставлены на него одного, что титанический паук уже клацает зубами... Кажется ли? Холодеет браслет чудью одетый, словно ледышка становится... И чудо! Находит! Рукоять! Судя по весу кажется нож. На аккуратность нет времени, порезался, ну и Леший с ним. Только быстрее, быстрее освободить себя! А потом бежать. Бежать, снова попадаться в сети, спотыкаться, пилить паутину железным зубом. Бежать. Бежать. И чем дальше бежал, тем яснее видел, видел во сводах каменных звезды горящие, видел духов, летающих, плавающих и ползущих по земле. Видел бескрайнюю вереницу человеческих тел. Только глаза никуда не исчезают. Напротив, словно ведут. Туда. Нет, сюда. Обернись. Не все нитки в паутине липкие. Вот одна, наверх ведет, словно мост. Просто беги по нему. Беги назад.
Живи!
Маленькая человеческая фигурка выползает из болота. Блюет жижей мерзотной. Удивленно осматривает руки свои, ноги. Кожа цела. Привиделось что ли? Да и может ли быть такого, что даже пояса драгоценного поганые не взяли? Только Зуб в руках, да браслет на запястье напоминают — не сон.
И человек смеется. Господь чудо явил, не иначе! Уберег, как отроков в печи! Ядрей пока не знает... Не знает, что всё как раз ровно наоборот.
Полный восторга, первородного человеческого счастья, он ищет в воде своё отражение, доказательство того, что истязания все ему попросту привиделись.
И не находит.
-
Норм. Может, наши персонажи ещё и свидятся где-нибудь, вроде не так далеко друг от друга живём. Вообще диалоги очень колоритно вышли, прямо вот круто. «Сердцем Пармы» вдохновлялся? Да, отличная книга :)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Хитрый жук! Ну да ничего, мы хитрее!
|
Дорогая Жюли! Люди здесь положительно безумны. Такое ощущение, будто я угодил на La Nef des fous, одни отказываются говорить чем им не угрожай, другие в разгар войны требуют у меня каких-то компенсаций. Признаюсь, порой меня посещают сомнения в том, что народ этот готов для свободы, которую мы ему дарим, ведь свобода и безумие несовместимы. Когда рациональный человек обретает свободу, он осуществляет свои политические, экономические, гражданские и просто естественные права. Но безумец, скажем, пробежится нагишом по Елисейским полям или, упаси Господь, убьет кого-то. Таких сумасшедших здесь целая страна. Маркиз де Кюстин писал: "Grattez lе russе еt vouz vеrrеz lе tartаrе", — Эту пословицу я часто вспоминаю и думаю, что всегда понимал ее неправильно. Обычно думают, что русский притворяется цивилизованным, а в душе дикарь-дикарем (и это правда), но кажется всё куда глубже. Когда ты не касаешься их бреда, их навязчивых идей, они смирны, кротки и наивны как дети, но едва заденешь какую-то невидимую струну, и эти русские превращаются в настоящих животных, чуждых не только цивилизации, но и вообще всему человеческому. Grattez lе russе еt vouz vеrrеz lе tartаrе! Волки в овечьей шкуре, безумцы под маской кротости. Обещаешь им милость, они в тебя плюют. Обещаешь им кнут, они плюют дважды. Стало быть ни на что кроме плевков они и не способны. И как этот народ построил державу царей? Известно как, силой. Мне недавно один русский высказал весьма странную их пословицу, "Победителей не судят". А я вспомнил другую фразу: "Paris vaut bien une messe". Понимаешь, любовь моя, ради единства нашей Родины мы способны на большие жертвы. Но эти люди говорят просто, "победителей не судят", у кого больше дубина тот и прав. Они живут по законам джунглей. И в безумии своем могут сказать: "Oboserska vaut bien une offrande" — И послать бесчисленные свои татарские полчища на завоевание одной деревни. Бред конечно. Но Россия это буквально страна бреда. Какой народ еще сделает всё, чтобы расколоть свою страну на сотни осколков к тому же враждующих между собой, последовав за сектантами, евреями и германцами? Я не верю что безумие само по себе столь могущественно и потому склонен подозревать в происходящем руку кайзера в куда большей степени, нежели мы предполагали первоначально...
Дописать можно и потом. Эжен обхватил голову руками и чуть потер пальцами виски. Ох уж эта Oboserska. Ох уж эта Россия. Одно название — "Россия". Тартария. Фарисейство, тупоумие и произвол — вот и вся их капитолийская триада. Впрочем, нельзя предаваться подобным мыслям. Если офицер сомневается, сомнение его передается солдатам. А это нынче никак не допустимо.
И кто всё таки такие эти люди декабря?
Обедал капитан Мишле конечно с офицерами. Был весел, с большим удовольствием рассказал, как отправил явившихся к нему за компенсацией к правительству Его Величества. Всё-таки англичане они конечно союзники, а сволочи. Разве не Англия незадолго до Войны заигрывала с Германией? — Но к делу, господа, к делу. Здесь было пятьсот человек с полным снаряжением, включая пулеметы. Около сотни ушли организованно, остальные ушли бросив снаряжение. Стало быть я ожидаю не меньше трехсот винтовок и нескольких пулеметов. Пулеметы лучше взять на вооружение. Причины Эжен пояснять не стал, пожалев отечественный военпром. Итак все всё знают. А не знают так мигом пошлём пострелять из ручного пулемета Шоша на пустыре. — Меня больше волнует другое. При атаке необходимо иметь хотя бы трехкратное преимущество в живой силе на участке фронта. У нас не было этого преимущества. По всем законам тактики мы должны были обломать об Oboserska зубы, причем положив здесь кучу солдат. Вряд ли комиссары не могли расстрелами удержать своих людей в узде если верили в победу. А значит либо гарнизон на момент отступления был не в полном составе, чего, конечно, наш осведомитель знать не может. Намек на пьянство Кожина тоже был оставлен без дальнейших комментариев — А значит нас может ждать атака, причём в любой момент... Либо коммунары рассчитывают получить такое преимущество на следующей станции, что атака нас будет ждать по крайней мере через неделю, но массированная. В любом случае необходимо своевременно начать строительство оборонительного периметра. Два взвода работают, один в карауле, один отдыхает. Траншеи копаем на совесть, предполагая, что столкнемся с артиллерией и авиацией. Здесь много дерева, его можно пустить не строительство временных заграждений. Иные скажут, капитал перестраховывается. Вот только сейчас у него не было ста тысяч в резерве, а были только сто сорок четыре человека — и с ранением капрала их стало сто сорок два. Самая маленькая, самая плохо подготовленная атака, и их может стать сто тридцать два. Коммунары могут позволить себе резервы, но во второй роте каждый человек на счету. Без нормальной сети укреплений, можно смело последовать примеру русских и сдавать станцию едва заслышав о приближении противника. Ведь под Верденом часть могли сменить при потере двух третей личного состава. Здесь для смены предстоит пройти по пустоши пять дней быстрым маршем. Как минимум. А значит они либо укрепятся на станции, либо сдохнут на ней же. Все кроме одного. — Более того, я договорился с местными, они дадут лошадей. Мои ординарцы обучены сидеть в седле — отправлю на ближайшую станцию троих с телеграммой. (Эта телеграмма была уже написана, тогда же, когда и очередное неотправленное письмо: "Станция взята зпт захвачено военное снаряжение тчк возможно противник готовит контрнаступление тчк требуется подкрепление тчк жду дальнейших приказов тчк Мишле тчк") — Но капралу нужна медицинская помощь. Поэтому еще четыре солдата возьмут две телеги и отправится с раненым и показаниями пленного в Архангельск. Вторая телега нужна для местной депутации. Вопросы, господа офицеры?
-
За диалог в прошлом сообщение и за легкую русофобию месье Мишле в этом. =D
-
От письма Мишле у меня самой мурашки по коже бегут от этой дикой Тартарии!
-
+ прогресс и порядок против северной дикости :)
|
-
Галчонок - птичка. Классно =)
|
-
Таки это уж совсем ни в один тухес не лезет!Вау. Да вы мастер слова
|
-
Таки у этом же и цимес, а они всяким халоймесом занимаются, поцы некошерные!
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
С каждой царапиной ужас в глазах становится сильнее, сменяется отчаянием, и тем быстрее вылетают изо рта слова Вот что значит правильный подход к убеждению!
|
-
-
21 шаг. Вот что неправильное образование делает.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Великолепнейший отчет! Восторг!
-
Первый раз как следует прочитал этот твой пост (извини, что с запозданием). Отличное ты рациональное объяснение всему придумал, ловко истории подвязал — ну, настолько ловко, насколько история Фабио и Матео вообще позволяла это сделать.
|
ссылка — Источник на инглише. В свете последних событий можно сказать, что я абсолютно поддерживаю администрацию во всем, что касается шрифтов и в то же время абсолютно против того, что улучшения сходят на головы пользователей как лавина, без всякого предупреждения или обсуждения... Так, ладно, хватит. Достала политота на ресурсе, правда? Хочется старых добрых историй, баек, рассказанных другу у костра. Был у меня как-то товарищ инквизитор, он в этих делах разбирался. В общем сегодня я расскажу вам не сказку, но самую, что ни на есть быль. Слушайте внимательно, да на ус мотайте. Итак... "Легенда о короле Эвене"Дело было в древней Шотландии, историки до сих пор спорят о том, существовал ли мифический король Эвен, упоминания о котором остались лишь в народных шотландских песнях да в "Истории Шотландии" Гектора Бойса. Нынешние историки чаще считают его собирательным образом языческого короля (его так и называют, "the pagan tyrant Even"), вроде того, как король Артур воплотил в себе образ короля-христианина. Вот только прославились король Артур и король Эвен совершенно по разному. Король Эвен или Эвенус на латинский манер, был сыном короля Дурстуса. С детства этот славный мальчик любил только одно — улучшения. Будучи принцем, однажды Эвен велел разобрать подъемный мост в крепость Дурстуса потому что придумал новый, побольше, а когда оказалось, что для нового моста не хватает материалов, попросту засыпал ров. Когда саксы вторглись на север, хитроумный Эвен, посланный папой защищать границу, зная, что у саксов железо ценится намного больше золота, велел своим воинам отдать саксам в качестве выкупа пять тысяч клинков и кольчуг. Но всё это померкло, когда Эвен стал королем. Жили в ту пору короли круто, пили медовуху из рога со своими дружинами в роскошных пиршественных залах. И как водится, дружинники (в Шотландии их называли танами) рассказывали друг другу и королю истории про своих жен. Придёт мол, тан с королевского пира, а жена его за бороду выдерет: "Опять наклюкался?!" А у короля и у самого королева была та еще стерва. Убедившись наконец, что семейная жизнь всея шотландцев нуждается в улучшениях, Эвен как-то собрал всех танов своего королевства и обратился к ним с новым указом. С этого момента все незнатные женщины Шотландии стали для всех аристократов совершенно доступными, а для короля стали доступны вообще все женщины. Когда таны попытались объяснить, что имели в виду вообще не то, оказалось, что улучшения отмене не подлежат. Погиб Эвен символически, став мучеником за введенные им улучшения, один из танов застал его со своей женой, взял топор да и отрубил королю то самое, а потом выбросил великого реформатора из башни. Но "Закон короля Эвена" продержался в Шотландии аж до времен Малкольма III. Правда потомки видоизменили его, ограничив право сеньора только первой брачной ночью, но это право первой ночи вплоть до его отмены так и называлось среди шотландцев "Законом короля Эвена". Собственно, этот закон был единственным, чем король Эвен вообще сумел прославиться. И не случайно, ой не случайно говорят, что как корабль назовете, так он и поплывёт...
-
Слишком толсто. Тоньше надо работать.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
К этой кульминации был долгий путь, и какой бы ни был финал - я готова.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Сколько возможностей! Заверните все!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
— Пил я как-то с одним Аристоном. Хер у него был маленький, но с красками ничего так. Боюсь и предполагать, чем пьянка закончилась.
Классный пост, и что в мусорщики Фабио определил — очень хорошо: такая работа по мне!
-
стоит ли Аристотель булки?
|
Дорогая Жюли!
Мне становится всё труднее отправлять письма. Связь морем и без того лишена всяких гарантий того, что ты в действительности получишь моё послание, а чем глубже мы погружаемся в эту суровую землю, тем хуже работает почта. Россия большая страна, но война здесь очень маленькая. От Arkhangelsk до Oboserska мы продвинулись на полторы сотни километров. На фронте это означало бы освободить Брюссель, но здесь единственное, ради чего мы преодолели такой путь — станция, с прилегающей к ней деревушкой. Контроль над железной дорогой стратегически важен для нас, поскольку гипотетически позволит обеспечить наступление на Vologda, региональный центр секты коммунаров, находящийся от Москвы примерно на том же расстоянии, что Тулуза от Парижа. С тактической точки зрения такое наступление независимыми друг от друга малыми отрядами едва ли логично, ведь столкнувшись с организованным сопротивлением, мы не сможем своевременно получать подкрепления, однако, командование считает, что ввиду общего сопротивления страны коммунарам, Ленину и его банде не удастся организовать воинские контингенты достаточной силы, чтобы воспользоваться нашей слабостью. Проблема в том, что на такой большой территории мы абсолютно не прикрыты с флангов, у нас нет сил чтобы создать фронт, а если бы и были — не было бы сил им наступать, неизбежно растягивая его на поддержание коммуникаций. Поэтому мы надеемся на наших русских союзников, которые пока что...
Тут капитан прервался. Пару секунд перечитывал написанное. Затем осторожно разорвал лист на четыре части, каждую из которых незамедлительно сжег. Письмо не получалось. Прежде всего, такую бумагу никто не отправит, в ней содержатся совершенно конфиденциальные сведения. А ну, попадет послание в руки коммунаров? Да если и не попадет, если отправят — зачем Жюли знать, что ее возлюбленный сомневается? Уже не первый день сомневается, даже не первую неделю. Что мы забыли в этой Богом забытой стране? Англичане активно говорят о жертвах, принесенных Россией ради союзнического долга, но разве мало того, что цивилизованный мир снабжает союзные силы? Уж не думают ли русские, что один французский батальон возьмет за них Москву?
Ясно ведь, что все беды в мире от немцев. Россия не исключение. Маркс кто? Немец. А Энгельс? То-то. Вот кого необходимо бить, а не играть в политику, небось, гордо объявляя в газетах как доблестные французские части продвинулись на полторы сотни километров.
Чушь всё. Обойти пару раз караульные посты и ложиться. Дисциплина в последнее время хромала, так что посты капитан Мишле обходил очень, очень внимательно, а, главное, дважды. Все подумают, что он лег спать, но Эжен всего лишь выждет полчасика, коротая время за захваченной из дома книгой Сегюра. "У меня больше нет армии" — Говорил Наполеон, оставляя толпу голодных, раздетых и часто безоружных солдат, разбредающихся по России в поисках пропитания. Вот чего необходимо избежать любой ценой. Дисциплина, дисциплина и еще раз дисциплина.
На следующий день едва забрезжил рассвет, этому утверждению предстояло пройти проверку. Солдат обратился не по уставу. После длительного перехода в этом не было ничего удивительного, и, пожалуй, на фоне успеха ситуация не стоила выеденного яйца. — Вольно, рядовой. Молодцы. Мо-лод-цы. За оперативность прощаю обращение не по уставу. Су-лейтенант... Это уже командующему вторым взводом. — Прикажите своим людям осмотреть деревню. Мне не нужны затащившиеся в какой-нибудь избе партизаны. С Вашими людьми пойдет часть командного взвода. Аспирант, Ваша задача определить солдатам оптимальные места для размещения. И пошлите двух ординарцев к отделениям первого взвода, пусть заходят в деревню. А, Вы, су-лейтенант, поставьте караулы по периметру и пошлите одно отделение с телегой дальше по железной дороге на разведку. Далеко пусть не уходят, пройдут где-то час и возвращаются, увидят врага — в бой по возможности не вступать и сразу же возвращаться. Остальные со мной в деревню.
Сложно не потеряться во всей этой веренице приказов, в действительности достаточно простой. Вторая рота как полагается по уставу, состояла из четырех линейных взводов под командованием су-лейтенантов и одного командного ("пятого"), он же группа ротного командира, под командованием аспиранта, разумеется, именно на этого подофицера лег выбор мест для постоя солдат. Второй взвод, посланный на осмотр деревни — сам по себе грозная сила. Как и во всяком взводе кроме командного и четвертого — пулеметного, в нем три отделения. Каждое отделение под командованием сержанта в свою очередь делится на пулеметное (пять человек включая капрала при одном ручном пулемете) и стрелковое (командир, метатель ручных гранат, метатель ружейных гранат, три ординарных стрелка) звенья. Таким образом каждый взвод включал в себя тридцать четыре человека, включая командующего офицера. Тем-самым три ординарных взвода (первый, второй и третий), включали в себя 102 человека. Прибавим к ним пятый, командный взвод, в составе двадцати человек не считая самого Эжена). Наконец, прибавим четвертый взвод, пулеметный, делящийся на две пулеметных группы каждая в составе двух тяжелых пулеметов с пятью стрелками включая командующего аспиранта при каждом, всего двадцать один человек с командующим су-лейтенантом. Таким образом вторая рота насчитывала 144 человека. Более чем достаточно для удержания деревни.
Кто были наиболее уязвимы — солдаты отправленного на разведку отделения третьего взвода. Всего одиннадцать человек. Что же, потому им и было велено не отходить далеко. А товарищи из выставленных караулов в случае чего прикроют.
Обычная хозяйственная неразбериха, в которой надлежало разобраться первым же делом. Когда вошли в деревню, капитан первым делом кивнул на слова сержанта. — Молодцы. Оперативно сработали, сержант, хвалю. Когда станет известно больше о состоянии капрала, доложите мне. Пленников под арест, допросим когда разместимся. Аспирант, найдите мне местного старосту. Поздравляю вас, господа! Oboserska наша!
И добавил уже тише, только к офицерам
— И чтобы не было никаких беспорядков. Мы здесь как друзья и будет относиться к этим людям как к друзьям, пока они оказывают содействие. Я обращусь к местным. Месье Ле Жу, Вы будете переводить.
Мсье Ле Жу — майор*, единственный в роте переводчик с русского языка, сейчас должен был лишний раз оправдать свою незаменимость. Лучшее в размещении — пройдя быстро, оперативно и в полном порядке, оно приблизит солдат к обеду и отдыху. И чтобы не увеличивать это время более необходимого, Эжен предпочел пока аспирант разыскивает старосту, подняться на телегу и отблагодарить народ за его овацию.
— Жители деревни Oboserska! Мы солдаты Французской Республики. Мы пришли в ваш дом как друзья и союзники, чтобы защитить Вас от германцев и служащих им коммунистических банд! Я прошу Вас оказать всяческое содействие, поскольку мы сражаемся ради вас и вашей свободы.
-
Когда понял, кто виноват, и осталось понять, что делать. =)
-
За милую Францию и недописанное письмо!
-
Настоящий бравый офицер! К тому же разумный и умеющий подмечать мелочи) И письма, эти прекрасные письма!
-
Круто подготовился к модулю, респект!
-
Очень трогательные письма
|
-
Улыбается вечная странница. Ее пальцы осторожно ложатся на лоб, даря ни с чем не сравнимое ощущение разом тепла и прохлады. — Отдохни. Ты заслужил. "Но", — Мелькает в угасающем сознании... — Я тебя прощаю. Шепчет Лукреция на ухо. И Катон улыбается ей в ответ. Наконец-то, покой...Играл красиво. Ушёл достойно.
-
Осталось от этого финала ощущение чудовищной несправедливости судьбы. Катон, который от начала до конца вызывал невероятно сильное сопереживание, сам момент своего поражения и гибели превратил в свой триумф и восхождение, и тут проклятый клинок выпивает его душу, вместо Света... ну вот невероятно жестоко.
|
Ну вот и что тут скажешь? Чужая откровенность это всегда неловко, особенно, когда ничего такого не думал и не планировал. Как признание в любви. "Вы конечно знаете, о чем я хочу с Вами поговорить", — Начинает мужчина. Практически монетку бросает, когда с одной стороны утомление ("ну неужели, наконец-то он созрел..."), а с другой неудомение, короткое "нет". Вам когда-нибудь в любви признавались? Даже не так. Вам когда-нибудь признавались в любви, когда Вы сами ничего такого вовсе не ждали? Юноша бледный со взором горящим рассказывает о том, как Вы наполнили смыслом его жизнь, а Вы думаете только, что попали на сцену, что роль, которая Вам выпала — не Ваша, что лучше бы оказаться здесь и сейчас кому-нибудь другому, кто и сам поёт в уме вторую партию этого дуэта... А потом Вы сами говорите кому-то: "Вы конечно знаете..." — И видите недоумение в глазах. Лучшее что возможно в таком случае, как ни парадоксально, быть собой. Не выдумывать фразы поизящнее, великие дилеммы, которые тебя на самом деле не волнуют, надевать маску возвышенного страдальца, а сказать как есть, коротко и ясно. Именно из уважения к чужой откровенности, к тому, что тебе не лгут. Вот Володя и не стал на вопрос в чем дело, рассказывать, как снились ему царские сатрапы, бредущие за ним по пятам, или как терзают его философские сомнения, добро или зло они делают, или прочую лабуду в духе Герценых с Огарёвыми, а ответил просто, как есть. — Да что уж тут рассказывать. Неудачник я, Душан. Спустил жизнь на то, что за бабой не по рылу волочился, а как остался без штанов, спохватился, да поздно. Тут мне один адвокат из наших помог, да и увлек благому делу послужить, знаешь, что-то хорошее сделать в жизни, чтобы не совсем гадко было помирать. А только вот, что я не делаю, пользы от меня никакой — хорошо если вреда нет. Ведь и про фотографию Шаховской придумал и контору Иванова нашел. А я что... Дерьмо Володя Левин, вот и всё.
-
Володенька с его самокопанием и самобичеванием простоибесподобен!
-
А только вот, что я не делаю, пользы от меня никакой — хорошо если вреда нет. Ведь и про фотографию Шаховской придумал и контору Иванова нашел. А я что... Дерьмо Володя Левин, вот и всё. Ну вот как с таким настроением революцию делать? :)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
-
Что может сделать один человек против зла?Пусть битва проиграна, война ещё не окончена. Яркий персонаж. Живой. Был
|
-
Мощно и, не побоюсь этого слова, сурово. Последние строчки особенно хороши!
-
Хороша речь! А от молчаливого Катона - особенно!
|
-
Последнюю искру первого пламени, летящую на морозном ветру, но отказывающуюся умирать.— У тебя закончились трюки, рыцарь смерти. А мои — только начались.Ты — твоё оружие. Ты — твоя броня. Ты — Империя.Один из наиболее сильных постов в этой игре, между прочим. Специально вернулся, чтобы отметить.
|
-
Давно хотел плюс поставить за обалденные посты, а тут еще и картинки супервомбатов... В общем, за них тоже плюс!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
-
Голос убитой в голове - это красиво!
-
Паладин очень хорош, с удовольствием наблюдаю
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
спасибо. Ты сделал мой вечер. Узнала много о Сиене, контрадах и «Маэста»..и мн.др.
|
Катон чувствовал усталость, хотя казалось бы победил лишь в одном бою. Может быть дело в арене? Столько крови, столько погибших за какую-то пару дней, что кажется, будто хватило бы и на небольшую войну. Их не было жаль, большинство мертвецов — еретики и язычники. Но нет и того чувства сопричастности чему-то большему, что так вдохновляло перед боем с Тромом, что в конечном счете заставило сохранить ему жизнь... Сегодня противником паладина будет имперка. Лукреция, прекрасная странница, разве не следует нам с тобой стоять плечом к плечу, разве не отвратительно, что мы вынуждены биться друг с другом пока рыцари смерти одерживают победу за победой, убивая одного гладиатора за другим? Усилием воли, паладин изгоняет дурные мысли из своего сердца. Изгоняет сомнение, ибо сомнение есть смерть. Бой с достойным противником, не кара, но роскошь. Возможность проявить уважение к воину, вместо того, чтобы просто слепо убивать солдат. Катон ступает на арену.
Сегодня он совершает еще один шаг к своему восхождению. Еще один шаг к становлению богом. И он пройдет этот шаг зная, что победит, не потому что так предрешено, а потому что вся его жизнь вела к этому. Каждая война. Каждая битва. Каждая молитва. Перехватил поудобнее копье. Привычно, демонстрируя необычайную для своих доспехов, ловкость, прикрутил его в руках, после отсалютовав первосвященнице. Нет сомнений. "Не убоюсь я зла, ибо свет со мной, Не померкнет разум мой, ибо я чист, Не дрогнет длань моя, ибо бьюсь за правое дело, Не пошатнется вера моя, ибо у меня есть Путь..."
Впервые за турнир, паладин снимает шлем, открывая бритые голову и лицо, и чуть кланяется своему врагу, скрипит под необычным движением металл доспехов. — Наш бой — честь для меня, странница. И да хранит нас обоих сегодня солнце. "Не убоюсь я зла, ибо свет со мной, Не померкнет разум мой, ибо я чист, Не дрогнет длань моя, ибо бьюсь за правое дело, Не пошатнется вера моя, ибо у меня есть Путь..."
Это лицо, эти улыбающиеся губы — словно чужие. Куда спокойнее когда маска возвращается на место. Маска ничего не чувствует. Маска давно позабыла, что значит — смотреть на красивую женщину. Хотеть коснуться. Маска не пытается быть богом — бог уже спрятан за ней, ожидая лишь момента чтобы явиться, словно бабочка из кокона. Катон победит. Потому что он — Катон. Но сегодня он победит не с ненавистью, не с жаждой убийства. С чем-то совсем иным...
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Воистину то, что происходит на Великой Реке, остается на Великой Реке)
|
-
-
Кстати, вот это - просто супер. Диалоги, но внутри сознания и памяти - то, что делает суровых персонажей суровыми )))
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Даже не знаю, какая из историй интереснее.
-
Вы достигли деревни на закате, в лучах абрикосового солнца, вселяющего в сердце спокойствие с оттенком затаенной грусти. День заканчивается, завтра новый день явится с игривой розоватой дымкой и пушистыми белыми облаками. Что бы не случилось, оно ведь случится завтра, не так ли? Пока что расслабься. Насладись вкусом убитого тобой зверя — у кабана мясо жесткое, грубое, жилистое, но есть ведь что-то особенное в том, чтобы поднимать глиняный кубок с вином здоровой рукой, дабы снова выпить за твою победу, которой рад каждый в этом доме. Отлично. Сочные описания — всегда хорошо: абрикосовое солнце, глиняный кубок, жилистое мясо кабана.
|
Тоска... Йор при всех его коммуникативных особенностях подобрал удивительно правильное слово. Всю жизнь Кар пытался найти дом, но если быть совсем откровенным, то не знал другого дома кроме узких тропок, над которыми клубился серебристыми завитками густой туман. Прекрасный Давокар. Вам кажется, лес полон чудовищ под каждым корнем, но я кормил в нем белок и ловил бабочек, я искал редкие цветы и радовался тому, что под моим пристальным взором мир становится немного красивее...
И следом за этим ощущением, напрямую смешанным с воспоминанием, пришло осознание. Он не останется здесь на зиму. Просто не сможет. Зачем собирать большой караван, когда можно довольствоваться небольшим отрядом? Иан талантливый маг, Йор родился воином, о храмовниках охотник знал мало, но кажется они тоже шубу в исподнее не заправляют... — Прибереги талер, друг. Не спеши предаваться унынию. Улыбнулся Кар широко-широко. Небольшая искренность — это он может себе позволить. Это даже способствует успеху притворства. — Быть может наши проводники и не желают идти, но ведь и мы не старики и не дети. Что до меня, я вполне готов рискнуть жизнью, чтобы снова увидеть Давокар. О, южане, вы даже не представляете как многого лишила вас жизнь! Там снег идет летом, а сплетающиеся ветви закрывают солнце. Там поют птицы невиданной красоты и обитают существа, которые считались мифами. Там, среди снегов могут расцвести цветы невиданной красоты... Юноша поднялся, сделал странный жест вроде как перетирая что-то между ладонями и р-раз — прямо в раскрытой горсти распустилась синяя роза. В природе таких может быть и не бывает, но Давокар это не просто природа, Давокар — чудо. И пускай Кара научили этому похитители, поверил в это он сам. Тремя шагами подошел к храмовнице, как к единственной даме. Осторожно, как величайшую ценность, протянул цветок ей. — Прошу Вас, сестра, принять в дар это воспоминание. Цветок подобает прекраснейшей из нас. Снова улыбнулся. Иначе. Улыбка как взгляд, вроде бы всегда одинакова, а все-таки разная. Приязненная, когда обращена к Йору. Благоволящая с Ианом. Какой же будет она с Мор, единственной оказавшейся достаточно храброй чтобы предложить пойти через горы самим? Не улыбкой ли обещания, в миг, когда их руки на мгновение соединятся посредством цветка? — Эта дорога стоит пути. Тихо, практически интимно, прибавляет Кар, и тут же обрачивается к остальным — Эта дорога стоит пути! Как иначе звучат одни и те же слова обращенные к разным людям. И насколько преобразился скромный юноша, некогда сидевший меж здоровым медведем и едва перешедшим черту зрелости подростком. Теперь он смотрел на всех и каждого, смотрел с непоколебимой верой в то, что все и каждый из них способны совершить. — Многие из вас никогда не видели севера. Вы не знаете, стоит ли оно того, к чему рисковать жизнью ради того, чтобы просто перейти из одной земли в другую. Но я прожил жизнь на Севере и говорю вам, каждый день там — это дар. На Севере люди живут, а не просто выживают, на Севере в их глазах горит огонь, а в сердцах надежда совершить великие дела, ибо перед ними целый бескрайний мир, а не только бесплодные пустоши, неспособные вызвать ничего кроме тоски, тоски по дому, который вы можете обрести сейчас! Достаточно лишь рискнуть. Рука Кара снова легла на плечо Иана. — Ты прав, друг мой. Это наш долг, помочь людям обрести новую жизнь. Но посмотри, как высоки, как неприступны Титаны. Не каждый выдержит такой переход. Здесь передо мной сидят мужчины и женщины, которые способны его осилить, но будет жестоко тащить на верную смерть стариков и детей. Лучшее что мы можем, соратники, это собрать небольшой отряд, чтобы отправиться на перевал — и каждая секунда промедления увеличивает вероятность того, что нас встретит лишь лед и снег. Каждый хочет обрести лучшую жизнь легко, но ничто в мире не дается даром. Чтобы войти в новый мир нужно бороться, и я спрашиваю вас, спрашиваю всех вас — готовы ли вы рискнуть и войти в новый мир не как сломленные беженцы... А как доблестные победители?
-
А ведь из читающих никто не поверит, что играли без метагейма, не сговариваясь. Настолько слаженный дуэт сложился чисто игровыми средствами, каждый просто живет своим персонажем.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
В очередной раз пожалел, что не играл во «В тени Креста»!
-
-
Как ты был монстром, так и остался.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Внезапный поворот. А столько планов, столько планов было!
|
Трата времени, так Кар мог бы охарактеризовать всю эту идиотскую затею с караваном. А как прекрасно всё казалось, ну, когда продумывал! Эльфы ведь, значится, наверняка пошлют преследователей, им ведь не хочется, чтобы Кар рассказал кому-то, где искать их лесные крепости, тайники с оружием, дозорные посты... А так, явятся преследователи, ну и услышат, де, ушел клиент на юг, в дохлые земли Альбертора. Туда ни один следопыт из Темного Давокара уже не сунется. Классическая стратагема, номер, кажется, тридцать семь, больше известная как "Прятаться в логове монстра", смысл сводится к тому, что если кто-то желает тебя убить настолько, что преследует, а ты не можешь или не хочешь убить его, лучше влезть в максимально гадкое место, те, кто не боятся тебя, испугаются опасностей, там таящихся. Звучит круто, да?
А вот совсем не круто. Несколько месяцев дерьмовой жизни в бесплодных землях — достаточная плата за жизнь. Но вот перспектива остаться здесь еще на зиму, в окружении голодных беженцев, день за днем ощущать, что сбежал из леса только для того, чтобы стать еще более незначительным, гнить заживо, тратя короткий век людской на разбор ссоры между двумя крестьянами... Нет, не для этого всё затевалось. Не для этого…
Страшно подумать, до чего унылым получилось бы шествие, если бы не Йороф. Эта медвежья туша с нелюбовью к долгим беседам и сомнительными моральными принципами совершенно внезапно оказалась для Кара идеальным компаньоном. Когда ты кому-то что-то говоришь всегда лучше чтобы рядом был такой вот старина Йор, которому говорить ничего не надо — всё и так понятно. В свободное же время, с монстроловом всегда можно было побеседовать о животных и их повадках и, что еще важнее, можно было не говорить о том, кто ты и откуда. "Иногда, ты будешь находиться на задании в мире твоих бывших сородичей" — Говорила госпожа Тара-Мелиан — "Словно волк в овечьем стаде. Помни, в том кто стоит один, люди всегда будут видеть чужака, видеть угрозу. Окружи себя союзниками, и помни — ничто так хорошо не скрывает человека от посторонних глаз как пара других людей. Ты заходишь в таверну, видишь шумную компанию, они выпивают, травят байки. А неподалеку сидит одинокий путник в черном плаще. Кто выглядит подозрительнее?" Бывший раб наверняка воспользовался бы любой возможностью, чтобы отругать своих господ. Свободный человек хоть и не слишком уважал их за похищения детей, всё же не мог не признать, что его нынешний ум в значительной степени заслуга эльфов. Все эти посиделки, расспросы, утомляют, но в то же время необходимы чтобы скрыться на виду.
Конечно, у Кара была заготовлена внятная история происхождения, но даже лучший рассказ может столкнуться со случайными последствиями произнесения. Например кто-то из караванщиков мог жить в выбранном для происхождения городе и возжелать обсудить детали. Служил в армии в тех местах, где по его словам, работал лжеамбриец. Самая надежная защита — тишина. Но как уж тут отмалчиваться, когда тебя спрашивают в лоб?
Был еще один фактор, который заставил Кара высказаться. До него совершенно случайно дошел слушок о том, что возможно Ордо Магика собирают что-то вроде реестра подменышей. Зная свой возраст, охотник мог добраться до разгадки тайны своего происхождения, ведь много ли среди похищенных полукровок! Возможно, это всего лишь слухи. И в данный момент поблизости был лишь один человек, которого можно было ненавязчиво убедить подвердить или опровергнуть зацепку. Иан. Если можно было представить некую полную противоположность Йору, так это Иан. Нескладный, потрепанный подросток, который абсолютно ничего не обещает внешне — зато скрывает многое внутри. Кар приложил большие усилия, чтобы юный магик влился в дуэт, теперь превратившийся в трио или даже квартет (вместе с латным придатком), и оказался вознагражден — теперь юноша сидел по правую руку довершая общую картину внушительности небольшой компании, с которой даже спьяну никто бы не рискнул попытать удачу. К тому же... Трое у костра не считая доспеха — что может быть естественнее?
— И верно, Тэлк.
Усмехнулся охотник. Имена из четырех букв звучали непривычно, хоть и приятно, но имя "Тэлк" звучало так, словно у матери кучера после родов началась икота. "Как Вы назовете младенца?" — "Т... Элк!"
— Хотя я не думаю, что мы действительно задержимся здесь надолго. Надеюсь, дружище, ты поправишь меня...
Легкий кивок Сардаросу
— Если армия наступает, а огромный обоз грозит сорвать поход, то армия бросает обоз и совершает быстрый марш. Хотя, конечно, я ничего не понимаю в военных маневрах. Кто не знает, я Кар. Большую часть жизни работал проводником в Давокаре, заодно изучая нелюдей. Хотя мне конечно далеко до этого парня
Легко похлопать магика по плечу. Просто жест приязни. А заодно демонстрация всем сплоченности компании. Ничего подозрительного. Абсолютно ничего подозрительного.
— Иан из Ордо Магика, организации с амбициями куда серьезнее чем все мои любительские потуги познать мир. Я слышал у вас даже есть реестр абсолютно всех подменышей, верно? А, да...
Не акцентировать на самом главном. Просто проброс. Стрела в колчане. Иголка в стоге сена. Расслабленный поворот в сторону монстролова.
— Медвежья туша слева от меня это Йор. Знаю, внешность бывает обманчива, вам кажется: "Это не Йор, это медведь, который съел Йора". Но вы ошибаетесь...
Пауза.
— Это Йор съел медведя. А если без шуток, то перед вами один из самых крутых сукиных детей, какого я когда-либо встречал в жизни. Он убивает чудовищ. И я чертовски рад, что в этом походе он прикрывает мне спину.
-
И вас с почином, Маэстро... То есть - Магистр. То есть - Кар ;)))
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
До мурашек пробирает. Красиво и страшно.
-
Плюсик для вдохновения и просто за отличную ветку. В игре, посвящённой вроде бы безумию, как-то подозрительно немного безумия: мы с Фабио и Матео пытаемся это дело исправлять, но и эта ветка не отстаёт!
|
-
Характер имперский, выдержанный
|
В конце пути. В начале пути. Перед вратами, ведущими на арену. Там, за деревом и камнем, уже слышится голос глашатая, объявляющего Великий Турнир открытым, там порывы ветра перекатывают песчинки, дрожащие, словно в предвкушении своего кровавого пира. И совсем далеко, там, стоит перед такими же воротами, враг... Открыть турнир — само по себе честь. Но этот бой — не просто бой. Это символ. Имперец против варвара, паладин против язычника. И выйдет на эту схватку не сиятельный сэр Генри, не Максимус, легенда арены, не Циклоп, наемник, о смелости которого рассказывают байки в каждой таверне, даже не один из тех белых братьев, что кичатся своими обетами, но неспособны выиграть войну. Нет! Боги сказали своё слово. Сейчас Империя это Катон, а Катон есть Империя. И Тром, грязный варвар, дерзнувший бросить вызов, не просто очередной козоёб-северянин. Нет-нет, он есть всё дикое, нецивилизованное, мерзкое, что угрожает самому имперскому образу жизни, угрожает всему тому, что делает нас нами.
Паладины верят, что чистый сердцем способен возвыситься, переродиться в посмертии в божество. Они отрекаются от голоса, ибо всякий грех рождается в словах, клянутся никогда не убивать, многие из них почитаются при жизни за свою доброту и смирение... Катон считал это чушью. Лишь тот достоин быть божеством, кто станет щитом для невинных, маяком для сомневающихся и смертью для тех, кто недостоин зваться людьми. Боги не бегут от битв, они выигрывают битвы. И сегодня, брат Катон, твой первый шаг к тому, чтобы стать богом. Сегодня, вся Империя увидит, что ты был прав.
Врата открываются, но падший паладин не морщится от солнечного света. Он сам есть свет. И впервые на песке Великой арены, он преклоняет колено, безмолвно изрекая слова молитвы.
"Не убоюсь я зла, ибо свет со мной, Не померкнет разум мой, ибо я чист, Не дрогнет длань моя, ибо бьюсь за правое дело, Не пошатнется вера моя, ибо у меня есть Путь..."
Ритуальный жест — левая рука устремленная к солнцу. Правая поудобнее перехватывает боевой цеп. Время подняться.
— Слава тебе, Хан! Слава Империи!
Доносится низкий голос из под маски. Да, глашатай объявил его предателем, но Катон достаточно был героем истории, написанной ими. Теперь он напишет свою собственную. Напишет с этой самой секунды.
Взгляд устремлен на врага. Без брони, из оружия только огромный топор. "Почему ты послал этот вызов, Тром? Я сжег много северных селений. Убил много твоих нечестивых братьев, а тех, кто пережили встречу со мной, обратил в рабство. Ты пришел мстить, северянин? Тогда ты падешь, ибо месть не есть добродетель. Или ты бросил мне вызов не зная, с кем будешь сражаться? Тогда ты тоже падешь, ибо глупость — худший из грехов. На самом деле ты падешь в любом случае, ибо ты есть тьма, а я — Свет"
Но этого Катон не сказал. Он еще поговорит с варваром, несомненно. Просто говорить с северянами куда лучше, когда от них не остается ничего кроме изломанного куска мяса.
Медленно раскручивается обеими руками боевой цеп.
Это будет быстро.
-
За персонажа в целом. Люблю паладинов.
-
И персонаж хорош - нтересный и неоднозначный, и цели его, и, конечно же, сам пост и в принципе стиль подачи мыслей.
-
Лучший пост из топ 8! Тем более, что Катон не говорит ни слова. Это дополнительно подчеркивает эпичность.
-
Сейчас Империя это Катон, а Катон есть Империя.Хорош, сильно
|
В сущности, проблемы решились с легкой руки Душана почти что сами собой (это вообще черта людей деловых, умение решать проблемы так, чтобы казалось, что они решились сами собой). Недавний собственный ужас перед арестом теперь казался едва ли не рудиментом детства, расчувствовался, понимаешь! А вот Душан, он думает, всегда знает, что делать. И всех так ловко расставил по местам! В глубине души Володя знал, что быть руководителем это почти призвание, либо дано, либо нет. И как всякий человек, пуще огня боящийся ответственности за других, он не мог, да и не пытался, отделаться от смутного ощущения восторга перед личностью, способной вот так взять за минуту и всем всё объяснить. Конечно, Шаховской снимет дачу, делов-то! Чемодан Левин может отдать Анчару свой, необходимые для одного ночлега вещи переложив к динамиту. Где хранить, конечно, непонятно, разве что в фотолаборатории, рядом с фотографический аппаратом, всё равно бомбы скорее всего делать предстоит именно там. Да и как все удачно с прикрытием получилось.
Одним словом, наш герой позволил себе расслабиться настолько, что даже рассмеялся, когда Шаховской на серьезных щах спросил, где именно нанимают моделей для фотографии. А на серьезных ли? Выставлять товарища дураком не хотелось, поэтому Володя поддержал шутку — В театре, конечно! Где же еще, Георгий? Поэтому когда все внезапно испарились, как по волшебству, и снова остался Левин один на один со своим демоном-вдохновителем, он же старший партнер и начальник, вопрос застал врасплох, буквально сбил с ног — так, что невозможно не упасть бессильно на стул, с которого было поднялся. Уж сколько удавалось откладывать разговор, сколько проблем находилось, казалось, уже и забыли все всё, ан-нет. Правы вы, Федор Михалыч... "Что с вами вчера было?" — Спрашивает Душан. Но что тут ответить? Самому бы знать, что со мной вчера было. Можно было конечно скосить под дурачка, уйти от ответа, рассказать, как искал материалы с провизором (глупо, по детски), или придумать красивую историю как искал моделей для фотографии и несколько увлекся, но... Врать не хотелось. Не Душану. Потому что если Душану врать так кому спрашивается вообще говорить правду? Вот и потупился Володенька глазками в стол. Ответил, тихо-тихо. — Mea culpa. Больше не повторится. Затих. На стеночку посмотрел. Стоит стеночка, не падает. И тут как прорвало. — Мы с Георгием вчера пошли искать материалы... И рассказал Володя, как нашли два химика склад братьев Нобель, что хорошо охранялся, как к дяде Исаю зашли, а тот в свою очередь предложил отправиться на Большую Покровку, в аптекарский магазин, дабы брать уроки фотографии. Более того, под предлогом проявления снимков Исай дал разрешение работать в своей лаборатории. Нашли и гремучее серебро, как ртуть, только лучше, в конторе изобретателя Иванова. Шаховской туда давеча на работу устроиться хотел или проникнуть с помощью Макара Ильича, но видно запамятовал. — На радостях решили в театр сходить, на "Красную мантию", да только Георгий не успел видимо, а я один... Немного дров наломал... Тут Левин густо покраснел. — Хотел приятно вечер провести. Понимаю, недостойно получилось. Меня там напоили чем-то... Был как в бреду. Все деньги забрали. Ну хоть живым оставили. Вот позор-то. А все-таки легче стало от того, что сказал. Оно ведь честно. Накосячил — отвечай.
-
Левин - очень живой и тонко чувствующий. И эта рефлексия русского интеллигента, помноженная на силу духа - правдива.
На стеночку посмотрел. Стоит стеночка, не падает.А это вообще выше всяких похвал!
-
Затих. На стеночку посмотрел. Стоит стеночка, не падает. Что за ми-ми-ми! (и щенячий взгляд ещё изобразить)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Становится все страшнее и страшнее. Мистика и реальность переплетаются в нечто единое и жуткое в своей красоте.
-
Магистр и башню в Пизе способен выправить, мне кажется)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Бьются два языка пламени, переплетаются две лозы, сливаются в одно два водопада, наполняют паруса одновременно два дуновения - у тебя это мастерски выходит.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Красиво и страшно до дрожи. Очень хорошо переданы чувства, а строки заставляют задуматься...
|
Когда Шаховской постучал, Левин, уже отошедший от окна невольно вздрогнул. Ободряющий тон Душана конечно успокаивал, но всё же когда о вопросах жизни и смерти (ну ладно, свободы) говорят так, словно обсуждают, будет все-таки с немцами война или обойдется, это производит впечатление двоякое. Нет, Анчара понять можно, у него наверное вся жизнь такая — легенды, прикрытия, филёры, вот и ведет себя так будто иного и быть не может. "А вдруг" — Мелькнуло в голове — "И правда не может?" Ведь Душан прав, когда они еще бомбу соберут такими темпами, как долго будут готовиться, и это всё — под колпаком у Охранки... Месяц сменяется месяцем, прикрытия прикрытиями, конспирация конспирацией, и вот так гуляют люди по ярмарке, работой занимаются, а сами, значит... "Да и чего ты хотел?" — Стукнул себя мысленно по голове Левин — "Приехал утром, убил ротмистра в обед, а вечером, стало быть, в Москву, чаевничать с товарищами по борьбе?" От мысли что скоро снова придется идти на ярмарку за материалами становилось тошно. Но кажется такой он и есть на самом деле — террор. Долго ищешь вещества, потом разок употребляешь и еще дольше чем искал, отмываешься. Ничего не напоминает? Одно радует, больше нет мыслей о том как сбежать, кинув товарищей. Может потому что все духовные силы уходят на то, чтобы мыслей таких не было...
Неловкое чувство, Анчар говорит, обдумывает, ставит задачи, а что сказать ему? Что сказать? Знай себе киваешь, а в голове пустота, вакуум. — Спектакль... Да, замечательно было... За всем случившимся прошлой ночью события и дня и вечера как-то поблекли. Володя попытался вспомнить спектакль, и понял вдруг, что и пьеса была дерьмо и кокаин — дерьмо, и даже сама жизнь... Снова сжал себя в кулак. Усилие воли. Нужно что-то ответить. Что-то умное. Вот только где уж тут ответишь умности? — Я не знаю... Честно признался Володя. Конечно честность палка о двух концах, как-то уж слишком беспомощно это прозвучало... Но зачем вообще человек из Москвы может в Нижний приехать? К другу погостить? — Может быть работу ищу... Нерешительно предположил и тут же осекся. Глупости. Какой балбес полезет из столицы работу искать? Пора, пора уже включить голову. И о чудо, на сей раз голова включилась. — Или давайте так, я начинающий писатель. Хочу узнать как Россия живет, поехал сюда, стало быть, посмотреть где Горький вырос. Ищу вдохновения, узнаю как люди живут. Этим объяснить можно, если спросят, чего шатаюсь повсюду. Для виду можно будет даже сходить пару раз в интеллигентские места. К слову, Георгий, модель для фотографии если Варвара откажется я смогу найти. Узнал одно место. Аспасий там конечно не найдется, но одна из девиц меня здорово нагрела, если надавить как следует, уверен, сделает всё что потребуется, причем бесплатно.
-
но одна из девиц меня здорово нагрела, если надавить как следует, уверен, сделает всё что потребуется, причем бесплатно.Однако в Левине просыпается коварство и решительность! И это прелестно.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Показатель того, что дела в этой ветке идут хорошо, — то, что я и сам перестаю понимать, что в ней происходит. В идеале было бы хорошо, если бы ты тоже не понимал.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
В этих строках скрыта песня, каждом слове - поэзия, в каждой метафоре - глубокий образ, а глубокая река эмоций столь бездона, что небо по сравнению с ней кажется пустой тарелкой!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Этот бой безусловно должен быть отмечен! Во-первых, это было интересно! Во-вторых - познавательно. В-третьих, что особенно важно, динамично. В-четвертых... За свою ролевую жизнь я бился с роботами, гигантским крокодилом, огромным мясным монстром, ягуаром, мумиями, большим усыпляющим котом, неведомой ебаной херней из леса (ну хорошо, не бился, но и не сбежал от неё), скверной Лукоморья, змеем-полубогом, демонами и колдунами. Но сука этот кабан по степени того, как он заставил меня понервничать, пока форум обрабатывает броски, реально в одном ряду с Маридом, то есть впереди всех!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
С каждым словом Антареса Рамона все больше и больше становится шокированной) Но момент краси-и-вый!
|
Теперь глядя на всё чуть более трезво, Владимиру Осиповичу всё больше хотелось выпить. Не напиться, а именно выпить, почувствовать жар в крови, получить некий импульс к действию. Старый Левин хотел умереть, новый пока что даже близко не представлял, чего хочет. Только общие слова — стать лучше, довести до конца дело... А только вот смотришь сейчас в окошко, видишь, дачники, девочка уходит. Вроде и хорошо (все-таки Анчар не со своими его, Левина, обсуждал), а как-то мерзко. Как после оргии, когда разлепляешь глаза, а рядом гимназисточка лежит с маленькими, не вполне сформированными грудками... Варя-Варя, милый ребенок. Ей бы мужа найти, приданное само найдется, и настоящего, не морганатического, а она куда? В террор, в революцию. Вот сейчас идет с дачниками бок о бок и небось воображает себя шпионом, конспиратором, а только вот с кем она свою игру ведёт? С Бабами с двумя "б"? И как скоро кто-то начнет играть с ней? Да так играть, что может скажет бомбу бросить, а может и самой подорваться? Хорошо хоть Анчар вежливо спровадил Варю. Снова Володя убеждался, что уважает этого человека, вроде матерый террорист, руки в крови, а ребенка на баррикады не бросил. Вот и как такому сказать, мол, виновен, вчера наделал дел, больше не повторится... А вдруг попался бы? Так без штанов в Охранку бы и отправили... Вспомнилась недавняя самоуверенность юной гимназисточки: "Жандармы такие балбесы..."
И тут стало по настоящему страшно. До сих пор даже мысли о собственном аресте представали Левину чем-то далеким, почти эфемерным, ну вроде как адские муки. А тут просыпаешься, умываешься, живот урчит, мол, завтракать пора, а в столовой уже серой пахнет и котел готов... — Жандармы такие балбесы... Тихо повторил себе под нос Левин. Да не жандармы балбесы, а мы балбесы... Хотел воли к действию, Володенька? На тебе. Ничто так не вдохновляет на дела как борьба за собственную жизнь. — Я вот чего не понимаю, Душан. Я в терроре человек новый так что ты меня поправил если что. Но вот ты жандарм, ты арестовал девушку, в которой подозреваешь террористку, арестовал буквально на горячем. Зачем тебе ее отпускать? Если только не знаешь, что она побежит к своим, рассказывать обо всем... Может я конечно глупости говорю, ты прости, тем более дочка миллионщика... Володя снова посмотрел в окно. — Да и человек там какой-то странный... Я к чему... Может нам уходить лучше? Пока можем.
-
Очень интересно наблюдать за перерождением Левина, и не менее интересно следить за его мыслями и эпитетами, в том числе и к самому себе.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Вот плюс тут заслуживает хотя бы то, что ты у Данте такой-то подходящий к истории отрывок нашёл! Но и без этого пост замечательный совершенно.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Эти адские испытания были бы вполне достойны пера самого Данте! А уж то, что случилось потом, было для Рамоны настоящим шоком.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Интригующее и красивое начало, очень атмосферное и живое. Пора мне заниматься историей и бытом Египта, чтобы ответ был хоть немного не уровне.
|
"А что в сущности держит меня с этими людьми?" Продолжал размышлять Левин, стоя перед умывальником. "Разве я им что-то должен? Я ведь интеллигенция, соль земли, гордость народа русского..." Тут Володя понял, что хотя бы в силу происхождения, на гордость русского народа тянет разве что авансом... Хотя есть ведь Гоголь, Айвазовский, не наши, но тоже люди хорошие. Да и из наших есть ведь Левитан, Рубинштейн... Правда скажешь кому про них, что евреи, недовольные слушатели могут и морду набить, но ведь наши же, наши! А чем Левин хуже? Нет, конечно они великие, а он, Володя, просто говна кусок, но если рассудить трезво... По правде сказать, пребывая под немалым впечатлением от всего происходящего, достаточно тяжело не то, что рассуждать трезво, а вообще рассуждать. Голова болит. Все словно в тумане, сейчас возносишь себя до небес, а спустя мгновение низвергаешь такими словами, каких ни от кого отродясь в свой адрес не слышал. Хочется чего-то, сам не знаешь чего, а раз не знаешь, значит бежать надо... Бежать... Бежать! "А может и не прощаться? Через ограду и поминай как знали. В Петербурге скажешь, мол, возникли закономерные опасения, главу ячейки арестовали, не было никакой возможности... Нет, чушь получится. С Душана ведь спросят, что у вас там, а он и расскажет... Хотя кто ему поверит, сербу поганому? Я ведь и с Александром Федоровичем знаком... Могу рассказать, мол, кого вы мне в попутчики дали? Всё по борделям ходил ваш Евтич, насилу его вытащил, но работать с ним не могу. Ах он вам напел что это он меня тащил?" Левин хитро ухмыльнулся небольшому зеркалу, приглаживая волосы смоченной рукой. Мы ведь еще повоюем. Еще посмотрим кто говно позорное, а кто соль земли... Поймал собственный взгляд в отражении, такой весь маслянистый, забитый, с ехидцей, готовый укусить каждого, кто только сунется.
Стыдно стало. Душан ведь ничего ему плохого не сделал. Даже наоборот нашел на улице, вытащил, выходил, привёз на дачу... А ты сейчас, Володя Левин, думаешь, как свои косяки на него повесить, чтобы только перед центром в белом пройтись? Вчера умереть собирался за этого человека, с бомбой в руке, а сегодня уже мысленно кляузу на него строчишь. Так чего уж в центр, может сразу тогда к жандармам, с покаянной головой и ухмылкой до ушей? Вот такой же гаденькой улыбочкой, с какой сейчас смотрит тот, другой, незнакомый человек из зеркала. Стыдно... За всё стыдно. За нерешительность недавнюю в торговых рядах, когда прицепился к Шаховскому как хвост, да и позволил ему всё разруливать, а сам только кокаинчиком затарился. За то как глупо отправился в одиночку к шлюхам, как изливал им свою жизнь горькую, а потом одевался голый в переулке. За то как утопиться хотел. Как сейчас к барышне вышел в состоянии срамном. За Дашу, за то, что позволил этой бабе так просто взять себя и переломить как тростиночку, а потом еще слезами по ней обливался... Стыдно за всю свою гребаную жизнь. Левин не знал, верит ли он в Бога. Дедушка тот точно верил. Папа как-то рассказывал как старик-раввин говорил ему: "Иосиф, однажды тц предстанешь перед Богом. Что скажешь ему?" И Володе как-то казалось, что ответ ему известен. Что расскажет он Господу о своей несчастной любви, о княжне, о женской жестокости... Но то, что в борделе выходило из него со слезами, как крик души, теперь казалось пошлым ребячеством. Ведь нельзя же Господу Богу сказать то, что некогда шлюхам говорил. А что сказать тогда? Сказать как некогда самому себе на диване, мол, червяк я? Но раз червяк, так червяку под землей выходит самое место. Ни высокой любовью, ни самим собственным ничтожеством, ничем оправдаться нельзя, оставался один только стыд, фиговый листок, прикрывающий срам... Стыдно.
Умывшись, Володя поспешно, но как-то машинально переоделся в чистое. Дрожащие пальцы с трудом справлялись с пуговицами. Ничего нет кроме стыда. Но ведь и стыд уйдет, как совесть блудницы, в первый раз смотрящей в пол, во второй на стену, а с третьего — прямо в глаза. Что тогда останется, когда даже стыда не будет? Совсем ничего? Что вообще остается когда не остается ничего?
— Свобода.
Тихо ответил сам себе Левин. И улыбнулся сам пока не понимая чему. Он ведь свободен. Свободен быть кем захочет, каким захочет. "Дерьмо Владимир Лёвин? Ну так нахер Владимира Лёвина. Утонул в Волге, зараза этакая. А я свободен, свободен быть кем захочу и кем пожелаю..." Это была новая, свежая мысль, так что кем он хочет быть, этот новый, незнакомый пока никому включая себя самого, человек, пока не знал, даже не догадывался. А всё-таки одно знал точно — он не будет тем дерьмом, которое только что у умывальника рассуждало как лучше товарищей бросить чтобы себя самого получше выставить, которое шлюхам плакалось... И это существо, от сердца оторванное, маленькое, холодное и склизкое, зашевелилось, потянулась тысячей лапок, тысячей обещаний любви княжны, страхами попасть в Долговую яму, страхами и жаждой смерти, всем тем, что еще вчера казалось совершенно необходимым, о чем можно было сказать только: "Это я" — Но всё это больше не нужно... "И проклял Демон побежденный Мечты безумные свои..." По пути обратно, в комнату, Левину встретилось зеркало. Он заглянул, заглянул в своё лицо, что-то одному ему известное пытаясь найти в знакомых чертах... Застыл на мгновение. Это ведь оно, оно! Всё тщетно, нет ничего, жизни нет, смерть одна... Нет. Показалось. Просто показалось... Он выдохнул с облегчением и беззвучно рассмеялся.
-
Всё правильно! Надо Владимиру Осиповичу взять себя в руки уже. Сказать как некогда самому себе на диване, мол, червяк я? Но раз червяк, так червяку под землей выходит самое место. Хорошо сказано!
-
Мурашки бегут от того, как представлю, каким путем Левин идет per aspera ad astra. А главное, почему.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Хороший выбор. Это все бы упростило).
|
Эта история была о двоих, приехавших из Москвы с динамитом.
Остальные оказались в сущности просто статистами, попутчиками. Появились, сверкнули пару раз и ушли в закат. Но если осторожный Душан с каждым часом в родной стихии как будто раскрывался, то Левин, на вокзале готовый "вот прямо сейчас" убить кого-нибудь, предлагающий собственные, невероятные прожекты, с каждым часом терял свою решимость, погружаясь в бездну экзистенциальных противоречий. Определенную опору он попытался отыскать в Шаховском, но Шаховской кинул его именно тогда, когда более всего был нужен.
Для человека, страдающего от невроза, люди это якоря. Возможности зацепиться за кого-то, двигаться в фарватере... Интересно, что сталось бы с Володей, увлекись он в своё время, скажем, медициной? История не знает сослагательных наклонений — он увлекся террором. Причем террором с очень опасной суицидальной подоплекой, скрывающейся от окружающих за резкими разгонами и такими же резкими торможениями.
Казалось бы, каждый должен знать, не стоит ходить в бордели одному. Уж если идти, так с другом, который если что поддержит, так сказать, словом и делом (где-то здесь маленький чертенок на плече, сподвигнувший идти к женщинам, мерзко захихикал), ну либо к какой-нибудь этакой Сонечке, которая семейство кормит...
— Знаешь, она ведь красивая была... И умная. Что в женщинах впечатление производит, так это ум.
Апатично рассказывал барышне, имя которой уже позабыл, Левин, в перерыве между играми, многие из которых были печально знамениты своей опасностью для интимного здоровья. Он ведь не был аскетом, Владимир Осипович, совсем и отнюдь не был. Был меланхоликом — с иными симптомами, но теми же результатами.
— Почему, Лиза...
Это уже Лизавета Михаллна в бреду примерещилась.
— Женщины так слепы? Влюбляются в позеров, балагуров, картежников, усачей... В этих-самых уродов-ниродов... А живое сердце, тонкая натура, боль души моей это им до того самого места, куда я тебя, милая моя, с позволения сказать, ёб. Pardonne-moi, подруга. Я как видишь, пьян и в состоянии нахожусь вообще нецензурном... Сам не знаю что говорю, Лизонька... Дай-ка я тебя поцелую. А еще разок...
Он вдруг рассмеялся, глупо, беспричинно, просто от того что захотелось.
— Ненависть, безразличие и страх. Вот и всё, что царит над этим миром, что этот мир дал мне, а я от него увидел. Они все смотрят мимо, проходят мимо. Но они ведь получат, да, кошечка моя? Ведь получат? Мы им покажем. Молчи. Молчи, твою мать. Дура ты Дашка, что меня бросила, дура! Ка-пи-ту-лянт-ка! Суф-ра-жист-ка! Да и просто дерьмо, дерьмище! Нет ты погоди, погоди. Увидишь какой большой человек Володя Левин станет, сама прибежишь чтобы за щечку так сказать...
Слезы побежали по щекам. Боль старой обиды всплыла с новой силой, с остротой разгоряченных чувств.
— Помоги мне, кошечка. Ну пожалуйста. Один я совсем, в целом мире. Сдохну, а всем плевать будет. Кроме мертвых. Живые-то меня уже похоронили, ступай, мол в хлев, и пусть тебя сожрут свиньи. Ты вот знаешь как это, когда каждый день больно? Готов, готов любить людей, ну да где эти люди? Кругом одни людишки, микробы... Больно мне. Очень больно. Только с тобой хорошо. Люблю я тебя, Дашенька. Понимаешь? Лю-блю.
Всматривается в лицо, ища признаки понимания. Не находит.
— Твою мать. Сука ты, баба. Все вы суки. Только для одного и годитесь, а в остальном — нуль. Импотенция!
Хлопнул что-то. Кошку, кажется. Кошка обиделась.
— Знаешь, однажды мы освободимся от вас совсем. Там, за гробовой доской. Подыхать-то все в одиночестве будем. И вот это-то будет настоящее счастье. Когда никто тебе не нужен.
Тут ход мыслей прервался, и пришло время позора. Позора, вселяющего странное чувство удовлетворения. Насмешки над собой, над собственным убожеством. Жалкий, слабый человек, позволил опоить себя, обобрать. Такого-то и бросила Дашенька. Такого-то и бросила. А ну в реку прыгнуть? Весело было бы. Как в Комедии. — Молилась ли ты на ночь, Катерина? — Я всё на Волгу смотрела. Тьфу, путаются мысли. Решено, прыгать. Прыгать-прыгать-прыгать. Водичка... Сам не заметил как уснул.
А когда проснулся, над головой стоял Душан. Кажется, штаны на Левине были. По крайней мере это было первое, о чем он подумал, есть ли штаны... — Душан, а Земля круглая? Спросил Володя, чуть моргнув глазами. — А то я к краю Земли шел. Знаешь, как Колумб. А потом упал, и раз — снова здесь. Оказалось круглая она, понимаешь? Круглая... Левин рассмеялся и предпринял отчаянную попытку снова лечь спать. Здесь было хорошо — прохладно и влажно...
-
-
Ох, долго ждали поста, но пост ожидания оправдал. Лучший пост Лёвина в этой игре, однозначно.
-
Есть в персонаже своё очарование. А кое-какие части этого поста и вовсе гениальны.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Шикарный пост и прекрасное владение матчастью средневековых магических ритуалов! Что-то знала, что-то было в новинку, но понравилось все и безоговорочно! Я в восторге!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
По такому случаю супруга на радостях помре, упокой Господь ее душу. Неплохо!
-
-
По такому случаю супруга на радостях помре, упокой Господь ее душу. Ох уж это средневековье:) Класс.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Таковы люди, ими владеют примитивные желания плоти, жажда внимания, тоска по красоте. Разве им так сложно понять, что все видимости, удовольствия, лишь хрупкая иллюзия, созданная воображением дабы скрыть медленное разложение тела, именуемое старением, и необратимое приближение конца? Хорош
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Что изменилось в твоей жизни с той во всех отношениях памятной ночи, когда ты узнал чем "дверца Антея" отличается от "сальной свечи", та от "спящего мальчика" или "немецкой забавы"* Три главные загадки Игры престолов: 1. Кто на самом деле Якен Хгар? 2. Почему Бенджен Старк не превратился в мертвеца? 3. Что Подрик сделал с теми шлюхами и что такое Миэринский узел?
|
-
Интересно, согласится ли Лизавета Михаллна разоблачиться ради общего дела? Фотосессия, л'он флёр амур... Вот это было клёво, кстати). Эх...
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Дело принимает все более мистический и страшный, но весьма красивый оборот. А вот история дона Руиса вышла действительно захватывающей, но жуткой. И это прекрасно!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Отличный пост! Все интересно - и про Педро, и про кабанью охоту, и про дорогу, которую Человек должен пройти один))).
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Какой необычный чернокнижник! И цитаты очень к месту: не все из них я знала. Это прекрасно, когда игра еще и учит чему-то новому!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Папы-французы, Иаков, мельник из Го и Иаков, сапожник из Кагора, вот имена сих предателей церкви, да горят они в Аду долго и особенно, особенно мучительно. Иные говорят, де, раздоры были в благословенных землях олив и винограда задолго до того, как Иаков Саверденский отправился в Авиньон. Но разве не каждый честный человек знает правду? Разве некогда не стояли Орсини и Колонна вместе за Апостольским Престолом? Нынче всюду вражда, Висконти и Торри, Скала и Эсте, Полентаны, Скотти, Монтефельтре, Торрелли, Манфреди, Маласпина, Гвидони, Каррара, Орделаффи, Кавалькабо, владетели Савой, Салтицо и Монферрата, Орсини и Колонна, все враждуют друг с другом и нет вражде той конца. Дальше пока не прочитал, но плюс сразу ставлю! Во-первых, все эти названия просто красиво звучат. Во-вторых — ну, это ж восторг: это ж сколько надо знать по теме, сколько таких деталей откуда-то выкопать! Белиссимо, в общем. Сейчас буду читать пост дальше.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Вот такой наставник мне по нраву :D Классный мужик!
-
Красота** Прямо хоть на цитаты разбирай, типа таких: "Ублюдок" как тебе было объяснено ранее, это "человек с головой на плечах". Как обычно, случается многое, но ничего не меняется...
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Пост чудесен и страшен, захватывающ и натуралистично мерзок! Прямо-таки картины перед глазами рисуются, и все видно как вживую! Это безумно прекрасно!
И насилие тут вполне оправдано, и чудесное спасение волшебно, и новый знакомец интригует! В общем, я в восторге!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Интересно, волки ужинают? Наверняка нет. Хищники ведь охотятся по ночам... Вот, кстати, да, в такие моменты об хищниках думаешь и именно в таком ключе
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Очень сильно и страшно написано. А главное - не смотря на все эти ужасы, он прекрасен!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Ух, офигенная проработка! Как обычно, мее придётся дважды перечитать, чтобы понять кто есть кто и кто за кого, но это только добавляет интереса!)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Ух, крутой пост! Три раза садился его вкуривать, но таки вкурил. Конечно, больше всего доставляют выдумки и небылицы про Филиппа. Ну и в целом весьма интересная история. Все, завтра будет первый пост.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Это ты ловко подогнал реальные события и года под историю Оберона. Моё почтение))
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Чудесная поэзия чувств и эмоций! И прекрасная и интересная (а главное, достоверная) картина тайн кастильского двора. Кажется, к Рамоне стучится gran politica!
-
Древние тайные силы, прошлые жизни *глазки-звездочки*
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Прекрасное описание пестроцветного политического полотна Castilla la Vieja! Чувствуется вдумчивая работа и анализ!
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
Ну и по традиции... Спасибо за игру! Было здорово)
-
|
Левин лежал и смотрел в потолок. Всё тело ныло как после драки (и, кажется, определенная доля истины в этом была), голова при попытке пошевелиться взрывалась похлеще гремучей ртути, а шевелиться приходилось, сблевывая в таз, и сразу же сворачиваясь в комочек, словно раненое животное... Но вот, боль сходит. Мышцы расслабляются, конечности вытягиваются, и глаза снова устремляются в потолок. — Ничтожество. Тихо сказал сам себе Володя. Сказал и ощутил внезапное удовольствие от собственного жалкого состояния. Ничтожеством быть легко — ни за что не отвечаешь, ничего не желаешь, знай себе сиди в бочке и огрызайся на всех, кто закрывает теплые солнечные лучи. Потом приходит стыд. Краска покрывает бледные щеки. Это же надо было так опозориться! В первый же день на новом месте! Перед Душаном!
Левин закрыл глаза, ощущая на переносице предательскую влагу. Зажмурился. Можно прогнать слезы. Можно вытерпеть боль. Но чувство, сложное чувство — жалость к себе, ненависть к себе, отвращение... Оно никуда не денется. "Слабак" — Произнесет внутренний голос — "Не смог выполнить простое поручение, добыть обыкновенный химикат. Ладно, всякое бывает. Но что ты сделал потом?! Кокаин? Проститутки? Владимир Иосифович Левин, дитя раввина, жалкая, ничтожная ты тварь" И правда тварь. Сдохнуть хочется. Так сильно хочется сдохнуть...
Вместо этого блюешь. Снова.
Бывают такие моменты, когда чувствуешь, что совершил нечто непоправимое. Что теперь абсолютно не важно, что ты скажешь, что сделаешь, на тебя уже не посмотрят как раньше, каждый раз, встречая чей-то взгляд ты, лучше любого экстрасенса, будешь знать, о чем думает собеседник. "Левин? А, это тот, которого под кокаином шлюхи голым на улицу выставили." Кругом был свет. Слишком много яркого света. Уткнулся носом в спинку дивана. — Ненавижу. Шепнул обивке. — Ненавижу... Повторил. Повторил еще раз. Так нельзя. Нельзя больше. Ты разве, сука, не видишь, что так больше нельзя? Это ведь ты сделал. Всё ты, никто больше. Кусок дерьма медвежьего, жидовская морда...
Издалека разговор слышится. Душан с кем-то говорит. Не иначе, рассказывает товарищам по террору как Левин обос... Впрочем, не будем делать ситуацию еще хуже чем она есть (оказывается, могло быть и хуже!) — Облажался. Володя ждал взрыва хохота, но не услышал ничего. Видимо, готовят насмешки для личной беседы — что же, это хотя бы честно. "А не дождутся" — Сжал зубы. Уходить надо. Уходить с гордо поднятой головой. Пусть хоть на весь свет смеются. Пусть всему миру расскажут, какое Владимир Левин дерьмо! Не дождутся! Уходить надо. Надо бежать. "Простите, кажется, я не вполне готов к практической работе. Не выдержал. Вы должны понять. В Петербурге точно поймут. Извините, что подвел" И бежать, подальше от всех, кто помнит...
Усилием воли поднялся. Прибрался за собой. Прибрался — сильно сказано. Просто таз вынес, да воды глотнул. На большее сил уже не хватило. Слишком много яркого света. Да и бормотание с крыльца — как же громко они бормочут. Мухи, мать их, Вельзевулы... Наконец-то диван. Любимый диван... "Тебя одного, друг мой, мне будет не хватать. Но нет же, решено, кончено, решительно кончено! Россия большая. Куда-нибудь сбежим от позора, а там... Мало ли в жизни шансов сдохнуть? Но ни дня больше в Нижнем, ни дня больше с этими..." Тут мухи стали ближе. Незнакомые, чужие мухи. Изумленно, Левин сел, замутненными глазами поводя по сторонам. Девушка. Чужая, определенно не Лизавета Михаллна. "Что же они, экскурсии ко мне водить решили, сволочи?" — Успел было подумать Владимир Осипович, вслушиваясь... А когда вслушался стало не до мыслей. "Вляпался! Вляпался! Аресты пошли! Нет, ну это просто вершина позора... — Что вы успели сделать в терроре, перед каторгой? — Кокаину купил, принял, очнулся — жандармы" Срамота.
— Вова... Хрипло (аж голос пропал) представился Левин. И добавил, тихо — Ленский. Нет мыслей. Совсем. Только страх животный. Пошел за водой, словно заводной автомат. Сам выпил стакана три наверное. Затем схватил графин, стал пить из него, чуть облившись... Наконец, вспомнил поручение. Наполнил стакан, тот-самый, принёс. — В-водичка... П-пожаллста... Протянул барышне воду. А в голове одно сидит. "Бежать, бежать..." — Я на минутку. Извините.
-
Вот как ты саморефлексию Лёвина отыгрываешь, мне очень нравится! Хороший такой контраст с деловитостью Анчара, а толика жертвенного самобичевания пламенному романтику революции ещё никогда не вредила.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Хе, занятные предсказания.
|
-
А у плана Иволги, трезво рассуждая, был только тот сомнительный минус, что он не был планом Эго. Колоритный парень, доставляет :)
-
Я тоже считаю, что матриархат это лучшее, что может дать человечество.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
за волчьи псалмы и волчий Рай
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Спасибо.
и под конец даже вырвать свою даму сердца из того, что Паскаль Брюкнер назвал бы "тиранией покаяния". Капец красиво завернул))).
-
Завершение это не конец, это повод для рождения нового. Спасибо за игру. Это было восхитительно и незабываемо. Заёмёт достойное место в копилке моих приятных воспоминаний.
-
Никого не забыл. Умничка. Эта серенада, услада для ушей моих, пребудет со мной на долгие лета. Тебе спасибо за труд, терпение, фантазию, знания, умения, превозмогания и вдохновение. Всё достойно сложиться в самостоятельное произведение.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
Шикарно, Магистр! Бедные дети Евы... Столько ещё впереди, можно было бы играть вечно! Но, как (теперь уже записано) говориться в золотом фонде БигБосса: Ну, так вышло...
|
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
|
Никто не ответил Эго. Хотел ли сам оперативник, чтобы ему ответили? Быть невидимкой — всегда двоякое ощущение. С одной стороны это защищенность, с другой обида. Так девушкам часто хочется, чтобы их заметили, но и не пялились на них во все глаза. Какой только бред не придёт в голову от отсутствия работы. В конце-концов отряд — не команда, не семья. С этими людьми, которые даже не знают его по имени, Эго не придётся ни жить, ни крестить детей
В лучшем случае никто из них не попадет на похороны друг друга, ощущая неловкость выжившего или не ощущая вообще ничего на глубине трех метров.
Аид боится. Это неудивительно. На самом деле все боятся. Никто, никто из этих людей не пожертвует жизнью ради других, они наемники и работают не для того, чтобы их деньги ушли куда-то вникуда. У большинства наверное даже семей нет. Впрочем, есть исключения.
Под металлом шлема, Эго улыбается Аяксу. В армейской учебке у будущего опера был друг, поинтересовавшийся как-то: "Слушай, **** (и это было, как ни странно, засекреченное имя, а не нецензурное выражение), как думаешь, все сержанты такие сволочи?" — Тогда ответ совсем не казался очевидным, но сейчас, будь собеседник жив, можно было бы чуть покачать головой. В душе сержанта жила мечта о тихой, спокойной жизни, мечта, которую Эго полностью разделял. Ему было куда возвращаться, было ради чего жить.
Лжец... Никогда не признается, но война подарила ему, выходцу из трущоб, хоть какое-то будущее. Этот парень был симпатичен Эго, и все же разведчик отдавал себе отчет в том, что вероятно такие истории не заканчиваются хэппи-эндом. Мечта положить конец Войне хороша — если отдаешь себе отчет в том, насколько не идеальным оказывается мир. На войне всё просто, есть союзники и противники. А в мирное время, что чувствует человек когда понимает, что есть лишь попутчики и соперники, что ничего не изменилось по сути, но по форме размылось, потеряло ясность... Измены подруг, предательство друзей, раскаяние и страдания врагов — готов ли ты к этому, Лжец? Как бы то ни было, если они выживут и когда-нибудь встретятся, Эго пожмет товарищу руку. Войну сложно пережить. Во всех смыслах.
Душа. Есть ли жизнь после тридцати? Эго предстояло узнать это через год, но штатного медика отряда ему сложно было представить в роли жены, матери, да хоть кого-то кроме штатного медика отряда. Женщинам в этом смысле на войне куда тяжелее, война удаляет их от того образа, который женщинам диктует общество. Вернется она домой, старородящая, лишенная всех связей кроме фронтовых. Что будет делать? Откроет медпрактику? Смешно. Вероятно Душа в глубине души и сама понимает, что привязана к Оракулу до конца своих дней. Ее война не закончится.
Мышка. Выглядит молодо. Война идет десять лет. Если предположить, что ей двадцать два (точного возраста Эго не знал) то когда всё началось ей было двенадцать. Вот уж кто совсем не видела мирной жизни, совсем не пожила. Она ответила: "Есть чем" — Идеализм, мечты. Может что и получится. По крайней мере хотелось бы верить в это. Не должны девочки подыхать вот так...
Мойра. Темная лошадка. Честно говоря Эго не знал о ней ровным счетом ничего, кроме того, что она куда ближе чем он сам, общается с остальными. Честно говоря она больше всего напоминала ему Мрака, оба спокойные, дисциплинированные, не хватающие звезд с неба, не особенно рефлексирующие о своем состоянии.
Наконец, Иволга. Фаворит гонки, может быть потому, что разведчиками часто приходится работать вместе. Эго любил ее (не в половом смысле), иногда до боли, в моменты, когда женщина могла сделать глупость, способную прикончить их обоих, и не делала ее. Честное слово, ничто так не вдохновляет как чужие усилия по спасению твоей собственной жизни. А еще они практически не говорили друг с другом.
Что уж там, Эго ни с кем практически не говорил по настоящему. Кроме, наверное, Аида. Этот просто мог прочесть мысли. Хороший он, кстати, парень.
"Держись Аякса с Душой и выживешь. Он прикроет, она заштопает"
Мысленно посоветовал товарищу оперативник, прерывая бесконечный поток рефлексии — и как успел только.
Приказ есть приказ. Время работать.
— Есть.
Коротко ответил сержанту. Дождался пока Аид вскроет дверь, заодно оценив находчивость командира — когда боец делает дело, он не паникует. Проверил дюльфер в бедренном отсеке экзоскелета.
— Осторожно, там могут быть мины.
Предупредил Иволгу. По крайней мере, так поступил бы сам Эго, командуй он обороной комплекса, заминировал шахту, да и лестницу заодно.
Потом осмотрел стены на наличие замаскированных мин или взрывпакетов, осторожно зафиксировал дюльфер, и начал спуск...
-
Хотел ли сам оперативник, чтобы ему ответили? Кто знает.
-
Эго любил ее (не в половом смысле) В смысле не в том смысле?! XD
-
Тогда ответ совсем не казался очевидным, но сейчас, будь собеседник жив, можно было бы чуть покачать головой. Ее война не закончится. роме, наверное, Аида. Этот просто мог прочесть мысли. Хорош
-
Эго любил ее (не в половом смысле), иногда до боли Я считаю, что этому стоит еще повисеть на главной. Здесь и далее - яркий пример, когда молчание спасает человеку жизнь.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Ну... Прощайте, так прощайте...
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Обидный ход, но классный сюжетный поворот.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
как тонко о моде от мужчины! (?!!?)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Тухлая тушенка для них была всего-навсего выдержанной. Наши люди!
Но, шутки в сторону, классный пост на стабильно высоком уровне.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Все живое. Очень здорово.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
тренинги по домашнему насилию На всякий случай сделал конспект
|
Когда-то давно, Сэм Кэмпбелл был кадетом в Вест-Поинте и читал труд Карла фон Клаузевица "О войне". В этой работе будущего "Полковника" поразили слова автора о том, что численное превосходство, выучка и храбрость... Лежат за пределами военного искусства, победа же сводится к использованию местности, факторов внезапности и атаке противника с нескольких сторон, однако, их использование отличается в наступлении и в обороне. Дело в том, что поскольку атака вынуждена "идти", а оборона "стоять" то все действия атакующих сводятся к внезапной или изощренной атаке целого целым, в то время как тактика обороны сводится к тому, чтобы стоять, периодически раздражая неприятеля внезапными контратаками там, где для того представляется возможность. Потом Клаузевиц много страниц уделяет мифу о слабости обороны, де, наступающий владеет инициативой и потому уже наполовину выиграл...
Ключевое слово — "мифу", поскольку основная мысль немецкого военного теоретика заключается в естественном превосходстве обороны, которое наступлению раз за разом приходится преодолевать, всякий раз разными способами, что и создает иллюзию превосходства наступления.
Настала очередь Полковника слушать очень внимательно, перейти в оборону, на заранее заготовленные при наступлении позиции. А заодно раскинуть мозгами — что вообще лишним как бы не бывает. Если бы мистер Миллер действительно хотел распрощаться с внезапно подвернувшимся со своими планами бандитом, ему даже не потребовалась бы петля, достаточно просто отказаться от встречи. Значит ситуация вошла в одно из следующих течений 1. Мистер Миллер опасается сходу соглашаться на подобное предложение. В этом случае его можно понять, мало ли, вдруг "какого-то Кэмпбелла" нянял кто-нибудь с севера с целью дестабилизировать город и в конечном счете помочь либо Хейгу, либо кому-то еще... Неизвестному. 2. Мистер Миллер готовит почву к тому, чтобы сделать какое-то собственное предложение.
В обоих случаях следует быть предельно осторожным и четко понимать, что именно говоришь.
— Не мне указывать Вам, сэр, в том числе кого и кому скармливать. Вы куда лучше меня понимаете собственную выгоду от чего бы то ни было. Но раз уж Вас интересует моё мнение — я не мог не заметить в Вашей модели одну небольшую брешь. Карты отражают ситуацию на столе, но по правде когда собираешь расклад, куда важнее то, что остается в колоде. Возможно, в данный момент мистер Хейг действительно "прекрасный противник", но созданный им союз растет с каждым найденным старателями кусочком золота. Если даже Вы признаёте его достоинства — что говорить о тех, кто идёт за ним? Если Юнион Блю действительно ищет пути в город, не важно валет Хейг, шестерка или, упаси Боже, дама. Он агент влияния, а комбинацию можно составить и из младших карт. Положим, Вы сможете эффективно сдерживать его, честного и предсказуемого, положим даже, что никакая внезапная удача вроде найденной горы золота не изменит расклад.
Лезть в чужие карты Полковнику казалось неосмотрительным, поэтому он был вынужден использовать лишь слова...
— Но ведь есть еще время, мистер Миллер, которое никого не делает моложе. Ни шестерок, ни королей. Я просто маленький человек, сэр, не мне судить о том как поступать сильным мира сего. Но наверное я задумался бы не о том, по силам ли мне справиться с каким-нибудь валетом, а о том, по силам ли это тем, кто останется после меня. Хоть кому-то из тех, кто сейчас сидит за моим столом, а на самом деле не представляет из себя ничего. Золота жаждущего за золото и покупают.
Сэм сделал небольшую паузу. Было бы грубой бестактностью прямо сказать мэру, что ни за одну из его дочерей не проголосуют на выборах, поэтому пришлось оформить свою мысль общим намеком, в равной степени относящимся к тому, к чему он действительно относился, и, например, к тому же Линкеру. И всё же следовало сделать шаг назад, как бы отступить, чтобы потом резко пойти вперёд.
— С другой стороны кто я такой чтобы что-то понимать в подобных делах? Всего лишь очередной ветеран, каких тысячи бродят на Западе. Следуя вашей схеме я в лучшем случае десятка, хотя и с неплохими связями с картами неустановленной масти, и склонностью эту-самую масть определять. Я могу лишь предложить инструмент, пользоваться им или нет — решать Вам.
С этими словами Полковник отпил из чашки, предварительно отсалютовав ей на манер тоста.
— Боже, храни Конфедерацию.
-
С этими словами Полковник отпил из чашки, предварительно отсалютовав ей на манер тоста.
— Боже, храни Конфедерацию.
Not bad at all!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Лапа склоняет Шелк к интимной близости. О_О help
-
Этакой тарантинщиной от ивента тянет)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Я уже писала, что ты не разочаровываешь? Так таки да. То есть, нет.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Сильная Лапа - герой, который нужен этому ателье!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
Похвально. Мы любим своих читателей! Читайте, это интересно!
|
К встрече с мистером Миллером, Сэм Кэмпбелл готовился долго. Убедить Линкера это одно, но мэр — совсем другое дело. Другая игра на другой, качественно невероятно большей ставке. Когда-то, не так давно, Полковник знал женщину, что играла жизнями словно картами, а картами — словно жизнями. Она говорила, что самый соблазнительный для каждого картежника миг это мгновение, когда остается маленькая брешь в беспроигрышной комбинации. В глубине души игрок знает, что шанс на то, что пустое место заполнится, маловато даже при честной игре. Знает, что соперник почти наверняка жульничает, сводя шансы к нулю. И всё же повышает ставку. В глубине души мы все верим, что Бог на нашей стороне, добро мы делаем или зло. Герой считает себя Божьим промыслом, злодей — Божьим наказанием. Самые мелкие моменты нашей жизни предстают нам чем-то вроде символов, очередным подтверждением, что Небеса за нас. Верил в это и Полковник Сэм. Все думали, что он строит церкви во искупление — чушь. Просто по своему ему, не раз убийце, не раз вору, не раз насильнику, казалось, что каждому выпадает своё время и своя игра. "Никто не делал тебя бандитом" — Сказал бы любой приличный падре, и это правда. Варианты были, были всегда. Например, сдохнуть на безнадежно затягивающейся войне. Или стать частью порядка, который самому тебе омерзителен, порядка, где все идут на компромиссы, где на юге нет рабства, а на севере нет свободы. В конце игры Полковника была Европа. Новая жизнь, новое имя, женщина и дети.
Сейчас между ним и этой жизнью стоял Кинг Миллер. Его согласие получить легко. Но вот его уважение, его одобрение, чтобы отслужившему своё орудию не пустили пулю в лоб, едва оно явится за наградой... Даже Линкер (а нервно оглядывающуюся Кейт Сэм не то чтобы не заметил — просто отложил наблюдение до лучших времен) выглядел меньшей опасностью.
Сэм Кэмбелл чисто вымылся. Оделся так, чтобы не выглядеть лощеным мещанином, но и не производить впечатление уличной крысы. И повысил ставку, имея брешь в комбинации.
Вечер начинался хорошо — черные рабы, даже свободные, это всегда хороший знак. Кроме тех, что вымазаны белой глиной и режут глотки белым людям. Собак Полковник конечно не слишком любил, оставаясь в глубине души кошатником, но как охотник со стажем здорово ценил. Да и сам хозяин кажется держал этих зверей больше для устрашения, чем от большой любви. Иначе стал бы он, почти наверняка долго и мучительно, превращать любимого питомца в кровожадную тварь? Хотя, может и стал бы. Как говорил кто-то из умных: "Хочешь увидеть какой этот человек семьянин, посмотри как он относится к животным" Дочери мистера Миллера были далеки от образа богобоязненных протестанток, и все же любимы. Любовь бывает чертовски разная... Что же за человек мэр если для него она заключается в превращении зверей и людей в... Тварей?
Деловой человек.
— Здравствуйте, мистер Миллер. Благодарю Вас за то, что согласились встретиться. Вежливо, но без подобострастия поздоровался Сэм. А вот сел только после хозяина — старая привычка. — И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею. Эта земля — Ваша земля, мистер Миллер. И надеюсь, в день седьмой, я смогу подарить Вам небольшой отдых от трудов Ваших... Или по крайней мере окупить потраченный на меня чай — благодарю Вас. Полковник улыбнулся. — Не знаю, назвал ли Томас моё имя. Меня зовут Сэмюэл Кэмпбелл. В прошлом офицер Конфедерации. Желая сразу прояснить возможные недопонимания скажу, что сейчас меня разыскивают в четырех штатах. Единственная причина по которой я еще не болтаюсь в петле и не получил пулю в лоб — я уважаю власть. Не ту, которую даёт закон, но ту, которая пишет законы. В данном случае — Вашу власть. Вы — порядок в Мидвест-Сити. Я же выбрал встать на сторону Хаоса. Быть маленьким человеком, мистер Миллер, которого ничего не стоит прихлопнуть. И хаос дарит мне ту свободу, которой не может подарить даже самый прочный порядок. Например, свободу перебить большую экспедицию Старателей, которую до того я же привёл туда, куда нужно мне, применив весь мой военный опыт для организации засады. Но хаос лишен... Опоры. У него нет стабильности, противоречащей самой его природе. Ему нечем наградить своих бойцов в конце пути, нечем защитить их от шальной пули случайно встреченного маршала. Такую власть даёт только порядок. Поэтому мне кажется мы можем помочь друг другу, мистер Миллер. Я готов избавить Вас от мистера Хейза и его компании. Дезинформация, обеспечение, разведка, люди, план — я беру всё на себя, Вы никак не будете в этом замешаны, просто рядовое нападение бандитов. Но мне нужно пообещать что-то людям в конце пути, каким-то образом дать им винтовки и пули. Это затратно, зато когда закончу — никто в ближайшие лет десять не посмеет сказать Вам слово "нет".
Кажется, речь получилась что надо. Сэм не репетировал её перед зеркалом, но постарался оформить своё предложение максимально грамотно ("мэр не любит грубость"), четко и заодно максимально сгладив острые углы.
Самое время перевернуть последнюю карту.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
бытие есть плод порождения неведомой сущности, именуемой "мастер", что все вокруг — люди и нелюди — лишены душ Да не, бред какой-то!)))
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Хватит одного удара Моргенштерна чтобы его гнилые кости разлетелись костяной пылью.. С языка снял... :)))
-
я владетель тайного знания! Я ходил по другим мирам, я укрощал демонов! Респект таким пацанам.
-
Кровавый Мастер. И так горяча смола...
-
Давай, убей его. Чтобы мы все здохли не зря. Держу за тебя кулаки.
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Такая вот она, история, неоднозначная :-)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
— Разве в вашей религии желание понимать источник и природу зла не называют Первородным грехом? Срезал, сучок!)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Это плюс по совокупности. За ощущение полного погружения, за чувство риска и локтя.
|
-
– Вот видите, – сказал Жилец. – Живу монах монахом. Один как перст. – Монахом? – спросил Крендель. – Да, – подтвердил Жилец. – Монах монахом. – Как же это? – А так. Один в двухкомнатной квартире и во всем мире. Так что близкого существа не имею. А ты один живешь или нет? – Я? – удивился Крендель. – Ты, – подтвердил Жилец. – Не один я. Вон Юрка – брат, да мама с папой на Севере. – Ерунда все это, – сказал Жилец. – Мираж. – Как это так! У меня и мать, и отец, и бабушка Волк да в школе приятели, в голубином клубе, да вон Юрка-брат. – И Юрка-брат, и мать, и отец, а все равно один ты на этом свете. Понимает ли тебя кто-нибудь? – Да вон Юрка-то брат, – сказал Крендель, показывая на меня. – Чего ж ему не понять? – До глубины души понимает он тебя, Юрка-то брат? – допытывался Жилец. – А чего ж ему не понять? Я ему головой киваю: еще бы, дескать. – Нет, милый, – сказал Жилец. – Не понимает он тебя, и никому тебя не понять – не только Юрке-брату.
|
-
— Большое Вам спасибо, — поблагодарил юный террорист, принимая кокаин. В золотой фонд цитат!)
-
"Принёс кокаин и нашел дорогу в волшебный мир порнографии"? Позор. Ну а чо позор-то? Серебряный век у нас или где? Декаданс, так сказать, конец прекрасной эпохи.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
— Если ты волку понравишься... По настоящему понравишься, вот увидишь, нет такого соперника, которого он не одолеет, чтобы быть с тобой. А если нет, то и не стоит он твоих слезЗолотые слова)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Или мыслим идентично, или ты телепат, залез в чужую голову и забрал концепт Черного Волка... И отлично его развил, дав хорошую опору
-
А вот и сказка о Черных волках :)
-
Вот это мастерский пост, каких в наши дни мало.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
— Постой, я тебя знаю! Подал вдруг голос молодой самец, не в меру бесцеремонно ткнув в сторону аристократки когтями — Ты та самая Шелк! Которая делает лучшие котлеты в Устьжолке и кулинарную книгу написала! ай
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Как же я люблю всю эту твою детализацию и атмосферность!
-
-
Стиль очаровывает... Словно сказку читаю, честно говоря.
-
-
Прошло время демонов. Пришло Время Волков. Мне очень напомнило скандинавскую мифологию. Но Тёмный Брат старался, нельзя не отметить :)
-
-
Волки живут в красивой и жестокой сказке. :-)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Где учат подкидывать в варианты то, именно то что я хотел?
-
Сейчас ты всего лишь щенок, но когда вырастешь — станешь одним из "Псов государевых", элитного подразделения охранки. Росгвардия. Начало.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Вот оно почему :-) Красивая сказка. И знаю, блин, что скоро шикарный вводный пост и издевающаяся задержка в 3 дня, но не могу не лайкнуть :-)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Ничего себе, как все закрутилось!
-
Боже, какие страсти. Сколько разных обстоятельств, самых разных, но все они неумолимо стекаются в одно русло, по которому следует наша история...
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Какой островок мира и тепла среди всех этих ужасов. Да и тут всякая дрянь...
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
То ли искушал, то ли испытывал. Этих бескрылых ангелов фиг поймёшь
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Так всегда бывает когда кто-то травит байки, всем всегда интересно, что злой дракон делал с принцессой и на что бесстрашный рыцарь пустил драконье золото. Пока однажды рассказчиком не становится тот, кто правда бился с драконом, кто помнит рёв, от которого кости стынут в жилах, жар пламени, навеки оставившего следы на коже, оскаленную пасть... Вот это было здорово). Мне очень понравилось.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Куда (благодаря тебе) я нас завела?
|
-
-
+ какой разговорчивый бандит
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
А ты сильно проникся духом Св. Земли :)
-
Каждый мастерпост можно плюсовать. Здесь же - Святая Земля во всей своей красе, со своим жестоким прошлым, настоящим (и будущим)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Круто! Спасибо. Я сам чувствовал слезы на глазах, когда писал последний пост. Раз сорок проверил эту ветку сегодня). Такие переживания - то, ради чего мы играем.
-
Прочитал наконец-то ветку. Это круто было!
|
-
- Джеф... Как много в этом слове для сердца пьяного слилось! :)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
"Понимаешь ли ты, что являешься лишь грешным рабом Божьим?" - За что Пьер де Куртене избил священника. "Ты кого рабом назвал, э, алё, иди сюда!"
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
За титанический труд и интересную подачу информации!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Ух, шикарно! 4 из 6 почти предугадал. Совпадёт ли 7я догадка?
-
-
'Аннунциата, какая страшная сказка"(с)
-
Не пост, а боль, опалившая крылья Мари-Эв...
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Они считают тебя демоном - так стань для них демоном, друг мой Инфернально :)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
-
Про этимологию фамилии Зуль не знал, любопытно. А Зуль, кстати, вполне настоящий был, у него действительно в Нижнем был аптекарский магазин.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Круто! Это вам не какая-нибудь традиционная тупая боевка roll d100 and... nothing happens. Тру эпик!
Deus lo vult. DUES VULT!
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Даже нереальное у тебя реально
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Новое посольство големов пришло с новыми картинками Големы упорные и настойчивые :)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
С золотым тельцом очень милая задумка. То что нужно для продвижения маленького почти семейного борделя заведения. =)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Ура!! А я прямо как знала, полночи обновлялась. Изголодалась что-то. И выбор интересный.)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Мастер, ты сволочь (я в восторге!)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
Истрии персонажей в этой игре у тебя получаются едва ли не интереснее самой игры. Нечасто встречаешь столь обстоятельный подход к проработке персонажей игроков со стороны мастера.
-
Замечательная история. Кратко и выразительно о направлениях и сектах в исламе, о разновидностях восточного оккультизма и отношения к нему... но какой ужасный финал для одаренного молодого человека! Или не финал, а - ужасное начало?
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
Ну ведь правда красиво же написано! Старается человек, почему бы и не лайкнуть?
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Великолепный пост! Вчера пыталась читать про низаритов, но у тебя гораздо понятнее и доходчивее, ещё и с юмором. Получила большое наслаждение от прочтения и "ху из ху" стало понятнее.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Бедолаги-мутоиды не знали, что зовут к себе ее палача. Это сильно, на самом деле.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
одна противостоять силам злааааааа?!
|
- Джеф!
Раскрыл объятия капитан, когда штурман и по совместительству старший помощник, возник в его каюте. Впрочем, объятия это сильно сказано, обыкновенно, желая показать особое расположение, Эд Стивенсон просто клал обе ладони на плечи подчиненному и на пару секунд застывал, глядя в глаза немигающим взглядом.
Так случилось и на этот раз, но с одной маленькой оговоркой...
Обратиться по имени к подчиненному, даже если у вас в общем-то неформальные отношения, можно позволить себе только в том случае, если рядом нет других подчиненных. В остальное время, субординация представляла собой не прихоть, а условие выживания. Представьте себе, что капитан вдруг побратается со всеми матросами, устроит общую пирушку, а после начнет раздавать указания. Как скоро недовольный собутыльник скажет: "Эдди, что за фигня, ты даешь мне больше работы чем остальным!"
В случае с мистером Моро... Джефом, работать ему и правда придется за троих, но такова уж участь навигатора. "Второй навигатор на корабле - пятое колесо" - Такая есть поговорка. И, несомненно, придумали ее капитаны, не желавшие выплачивать еще пять процентов от общей выручки. В течение месяца спать черт-те-как, есть не со всеми, отлучаясь в уборную дрожать при мысли, что за штурвалом сейчас никого нет и многотонной хреновиной с людьми на борту в данный момент никто не управляет... Тяжела, тяжела доля навигатора. И вот это уже повод выпить.
Капитан подошел к одной из стен, украшенной портретом какой-то незнакомой никому женщины, и парой нехитрых манипуляций извлек из стенного шкафа пару стаканов. На корабле всё, кроме, разве что, водки пьют стаканами. Никаких педиковатых бокальчиков на тонкой ножке.
- Что будешь? Виски, коньяк, вино, водку, бренди? Есть славный ром семилетней выдержки. Шестьдесят процентов, если верить продавцу.
Когда с напитками наконец наступит ясность, вопросам курса должно бы отойти на второй план, но по одному ему известным причинам, Эд Стивенсон считал ровно наоборот.
- Я тут посмотрел на карту, старина. Я правильно понимаю, что на восток плыть короче, но меньше пространство для маневра, да к тому же мы приблизимся опасно близко к полюсам? В любом случае, кажется, мы выбираем в широком смысле, без учета фрахтов, между линиями "Чападо-Чан-Киояма-Новая Фукуока-Новая Женева" и "Чападо-Картахена-Поль-Юрдапар-Шербург-Верхний Ростов-Фунгимош-Лебурьен-Новая Женева"? В чем особенности маршрутов и какой по твоему короче и безопаснее?
-
Крутой у нас капитан. Уже нравится :)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Каков мерзавец! Сам напрашивается на клинок!
-
возможно, Вам не понравятся мои слова, но они могут оказаться полезны, потому прошу Вас не перебивать меня, ну и... Не убивать. Своевременная просьба))))
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
А это интересный поворот.
|
Капитан осматривал свой корабль, прекрасный, новенький А-70...
Много, много лет понадобилось для того, чтобы достичь этого. Столько погружений в глубины Европы, столько работ по грудь в ледяной воде, всё вело к этому моменту когда старый Эд Стивенсон (старый не потому, что он действительно был стар - просто двадцать пять лет в море это солидная цифра) может наконец провести любовно ладонью по наружной броне, придирчивым взглядом бывшего механика ища малейший изъян, хоть одну царапину, и не находя.
Он поднялся в рубку, запустил систему в режиме тест-драйва и смотрел несколько секунд на чарующее мерцание разноцветных панелей и кнопок. Потом спустился в трюм, привычно постучав по полу сапогом - механики часто делают так, чтобы сходу понять нет ли воды. И воды не было.
Естественно тревожиться отправляясь в море, но отплывать на своем собственном корабле, это совсем, совсем иное чувство. Будто часть тебя, часть самой твоей души отныне находится в этом корпусе. И наоборот, судно становится для тебя как бы огромным телом. Электричество делается кровью твоей, провода - нервами, кожа твоя - сталь, руки твои - торпедные аппараты, ноги - рычащие, словно львы, двигатели.
Даже мозг у тебя больше не один - и отвечать тебе придется отныне и навсегда, не только за самого себя. Эти люди вверили себя его руководству, его защите, за них в каждом порту, капитан Эдвард Стивенсон будет подавать бортовой журнал, где указано следующее.
Плавание Чападо - Новая Женева. Экипаж - Сэр Эдвард Антонио Стивенсон - Капитан. Мистер Джеффри Моро - Старший помощник. Штурман. Мистер Олаф ван дер Вербеек - Младший помощник. Квартирмейстер. Мистер Морган Джеймс - Старший механик. Боцман. Мистер Степан Морозофф - Младший механик. Матрос. Мистер Рэнделл Армстронг - Канонир. Матрос. Мистер... Канонир. Матрос.
Здесь произошла заминка. Как капитан, Эд Стивенсон обязан был указать полное имя всех членов экипажа, чтобы не возникло проблем с документацией. Портовая инспекция не требует виз, но вот журнал изучает очень внимательно. Много ведь любителей сговорившись с капитаном, по старой дружбе задарма, без всяких сопутствующих документов вроде вида на жительство или приглашения на работу, катнуться на другой конец планеты неучтенным матросом. И почему-то капитан сомневался, что Джей Пи - настоящее имя, указанное в удостоверении личности прекрасного во всех отношениях моряка.
Заметка - дописать.
Впрочем, оставалось еще одно важное дело. С этой целью капитан Стивенсон активировал систему оповещения и громко произнес.
- Мистер ван дер Вербеек, мистер Джеймс, мистер Армстронг, мистер Морозов, пройдите пожалуйста в мою каюту.
Когда все находящиеся на борту члены экипажа явятся, Старый Эд скажет им следующее
- Господа, все вы знаете, что через несколько часов мы выходим из порта, и отправляемся в наше первое плавание, весьма долгое и опасное. На ваши карты уже переведено ваше жалование в размере трехсот восьмидесяти кредитов. Отложенные на поход средства по традиции остаются под моим надзором, однако, в случае совершения нашим экипажем сделок, каждый из вас будет иметь право на пять процентов прибыли от совершённой сделки. Также, в рамках нашей с вами договоренности, я обязался откладывать двадцать процентов от всей полученной прибыли в фонд, на одну шестую часть которого будете иметь право вы или ваши близкие в случае получения вами тяжелых травм или смерти. В связи с этим я прошу каждого из вас указать в электронном формате имена и реквизиты ваших ближайших родственников, которые получат данную сумму в случае вашей гибели или будут проинформированы о вашем состоянии в случае тяжелой болезни или увечий. К сожалению, наш корабль не оборудован медицинским отсеком, однако, как капитан я обязуюсь высадить в ближайшем порту и обеспечить тяжело больным или увечным членам экипажа наилучшее возможное содержание. Однако, я не могу обещать доставки останков усопших их близким - по обычаю, моряков принимает море.
Тяжелые слова, но сказать их необходимо. Людям нужно знать, что они занимаются опасным делом. Знать, что о них позаботятся.
- В случае моей смерти, командование переходит к мистеру Моро как единственному, способному осуществлять управление кораблем. В случае нашей обоюдной смерти к мистеру ван дер Вербееку. До тех пор их приказы обязательны к исполнению. Вы можете обратиться к мистеру Моро за распоряжениями если я недоступен, в мое отсутствие от старший на корабле. По вопросам снабжения судна, вы можете обратиться к мистеру ван дер Вербееку, нашему квартирмейстеру. Старший над матросами и старший механик - мистер Джеймс. К нему можно обратиться по техническим вопросам, связанным с функционированием судна. Если всё ясно, перейдем к вопросам непосредственным.
Наконец-то - наверняка выдохнет весь присутствующий экипаж. И правильно сделает. Капитан тоже выдохнет - он не любит говорить все это, но рутина необходима, чтобы в сложной ситуации избежать хаоса и анархии, способных погубить любой корабль.
- Мистер ван дер Вербеек. На ваш счет переведено кроме жалования 8650 кредитов. Обеспечьте пожалуйста корабль всеми необходимыми закупками относительно топлива, торпед и провианта, что по моим подсчетам уложится в три тысячи шестьсот пятьдесят кредитов. Остальное останется на закупку грузов, которой ведаете Вы, но прошу Вас согласовывать все, что по Вашему мнению должно попасть в трюм, со мной.
- Мистер Джеймс. Возьмите мистера Морозова и проверьте пожалуйста каждый сантиметр нашего корабля. Каждый механизм. Я полностью верю в наш отечественный судопром, но если мы дадим течь в начале плавания, боюсь, мы уже не в тех условиях, когда можем позволить себе возврат корабля по гарантии.
- Мистер Армстронг. Старший помощник Моро и матрос Пи сошли на берег. Ничего запретного в этом нет, однако, пожалуйста разыщите их. Мистера Моро я жду на корабле для обсуждения вопросов курса. Вы и мистер Пи должны обойти гавань и узнать обо всех потенциальных предложениях на перевозку грузов. Рекомендую посетить управление, биржу и бар - именно в таком порядке.
- После, исключительно после того, как все это выполнено, у вас будет возможность потратить свое жалование, сходив на рынок перед отплытием. Все ясно? Приступайте.
-
А вот это настоящий командир. С таким и под лёд не страшно
-
Здесь хорошо всё, разве что тема коричневых штанов не раскрыта.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Столь неуклюжий выпад в адрес Медичи! У меня прямо вагон вариантов парирования и я в растерянности что выбрать! Не знаю уж так задумано было или случайно получилось, но ты дал социальному персонажу почувствовать собственное превосходство, что случается очень и очень нечасто. Браво!
-
А вот мечник Данкана, перевязку которого Кьяриссимо как раз заканчивал, и который навсегда останется хромым, не был рыцарем и оттого скорее недоверчиво покосился на графа - ну подумаешь, бабу ведьму назвал, будто нельзя петь, скажем похабные куплеты про королев...
Многие, многие простолюдины с таким же недоумением теряли языки, а то и головы... Класс! Она видела человека, лежащего под горкой песка. Из точки, где плечо встречает шею, у него торчал арбалетный болт, но человек - молодой сарацинский парнишка лет восемнадцати, выдернул его - с криком - а потом удивленно смотрел как брызнула во все стороны кровь, сильнее и сильнее...
Парнишка не мог никуда бежать в бурю, потому он тщетно силился оторвав от одежды кусок ткани заткнуть им рану, но тщетно. Крови все больше и больше, пока наконец мальчик не падает, а его карие, испуганные глаза, не подергивает смертная тень...
- Аллах...
Только и успел сказать он.
И умер.
А из под песчинок, из под камней, отовсюду уже ползли насекомые с черными, масляными спинками.
Они облепили тело и начали есть.
Ты отомстила за Анастаса.
В повозке больная забилась, руки ее дрожали. Класс!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
в некотором шоке от поста...сбой мозга после: ...ханафитский мазхаб суннитского толка..."
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Вместо тысячи слов одна песня: Харизма- "Беглец"
Семь ворот, Семь ключей, Всё, теперь я ничей. Я беглец, властелин колец, Победитель зла. Я беглец, я понял наконец, Мир сгорит дотла - Эскейп, и все дела...
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
История Марко и всего, что клубится вокруг него - реальность, еще одна реальность - это великолепно!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Как это неожиданно и точно к месту!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Ну нельзя же так... нельзя!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Хорошо. Ну и вовремя законченная боевка это +. Не забуксовали.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Воу! Шикарный пост и шикарные два выбора. Встреча с Элайн - отдельный плюс.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Плюс за этот пост и за предыдущий. В твоих играх я живу.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Анастас!!! Всё так напряжённо!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Ух ты ж ёлы-палы. Выбор. Ты мастер Выбора! Даёшь задачки непростые.
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Как-то жутко, аж плохо мне
-
Шум битвы, что может быть прекраснее?
-
Отличный пост, особенно пафосные вирши в начале! Ну про разных людей в бою тоже классно и не занудно.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Не то чтобы неожиданно, по обоим пунктам, но классно.
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Тема с огромными экзоскелетами неуловимо напоминает слегка "метал гир") Вообще, всё это обилие возможностей исключительно интригует - теперь стало гораздо понятнее, что из себя представляют местные операции.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Основательно. Приятно видеть, как с каждым постом вырисовывается интересный и весьма разносторонний сеттинг.
|
Я воплочусь и изменю историю... Ради будущих поколений, я буду помнить. Я должен помнить..
Когда мир вокруг слишком шумел - он всегда вспоминал и оживлял внутри головы тексты песен. Музыка затмевала ему всё - головную боль, жажду и даже чувство своего полного, абсолютного ничтожества в этом мире, куда он пришел чужим, будто какая-то злая рука подложила ему, Карлу Хайнрику Марксу, жребий самый жалкий, ничтожный, невзрачный из всех. Перед его пытливым взором вновь и вновь проходили образы и образцы - Шекспир, Руссо, Гете... Все они появились в самых передовых странах своего времени, у каждого из них от рождения несомненно была некая предопределенная Богом цель, а в каждом из них находилось что-то вроде пламени, подобное которому ощущал в себе и сам юный Маркс...
Так почему же ему суждено было родиться в самой отсталой, закостенелой в своем деспотизме, Пруссии, способной даже из философии великого Гегеля сделать что-то вроде колбасок к пиву, которые обладают непревзойденным вкусом мещанства, но при том не имеют и малейшего сходства с живой свиньей...
Отца арестовали, грозили судом и лишением практики за то, что тот пожелал королю царствовать вместе с народом, а не против него... Рабы, рабы, кругом рабы. Кругом жажда кнута и добрых надзирателей... Если же и станет кто из них надзирателем, возьмет в руки кнут, то не отшвырнет его, но напротив, с удвоенной решимостью примется хлестать бывших друзей и братьев, точно стремясь доказать порочному кругу, что вся его особенная жизнь (а всякая успешная жизнь - особенна) служит единственно собственной особенности. Потому так много забытых хороших ученых, писателей, мудрецов - к себе самим обращали они свои строки, высокомерно забывая о толпах, которые оставили отнюдь не внизу, как им мнилось, а всего-навсего на соседней улице, под собственным крыльцом...
Несомненно, Карл не был столь высокомерен, так почему, почему Пруссия? С малых лет он воспитывал в себе самоотверженность и величие духа... Впрочем, быть может, ему только казалось это. Стоя одной ногой в будущем всегда подводишь прошлое к этому шагу, и все же вспоминая сейчас себя, запрягающим сестру дабы на ней торжественно выехать в церковь, явственно виделось - этот мальчик знал, что станет великим.
"Все люди делятся только на две категории - тех, у кого есть Гений и тех, кто его не имеет" - Сказал, кажется, кто-то из римлян. Гений, кстати, это не качество, а младшее божество, направляющее человека и дарующее ему доступ к интуитивным прозрениям.
Про абстрактных существ, конечно, чушь. Но то, что примитивные люди в меру развитости своего сознания интерпретировали объективное явление - в этом Карл был уверен.
Раздумья отвлекали его от всего. Раздумья и какая-то тихая песенка, кажется, из Готфрида Бюргера.
Впрочем, отвлекаться становилось всё тяжелее. Вновь и вновь мысли Маркса возвращались к зеленым глазам и белым рукам, смешиваясь с чувством, которое юноша и сам назвать толком не мог. Сначала оно казалось ему любовью, потом в минуты отвращения к самому себе - тщеславием... Наверное, истина была где-то посередине, но вот для этого озарения сил пока что не хватало. Лишь одно несомненно, причина того, что Карла влекло к Женни, была не в том, что она была первой красавицей Трира. Одно, и может быть другое - если бы дело обстояло иначе, никакого влечения бы не возникло.
"Несомненно, я стану великим. И в тот момент рядом со мной будет прекрасная женщина. Она полюбит меня, хотя я буду черным как мавр и злым как черт, потому что увидит во мне то, что никто кроме меня самого во мне не видит... Увидит, что я хочу совершить для будущих поколений и останется неравнодушна. Вместе мы пройдем через пламя, отвергнув обывательскую скаредность, ибо как сказал Гегель, история вершится в душе каждого из нас. А я - тот-самый новый человек, обязан отыскать женщину, способную стать мне парой, и взрастить ее до своего уровня. Так и Ева была ребром Адама..."
Такие мысли играли в уме. Но как и всегда, любование собой сменяется острым отвращением к себе.
"Но это не Женни. Несомненно не Женни. Женни отвергнет черного мавра, потому что к Женни сватаются офицеры... И вообще, что ты заладил, Женни-Женни-Женни..."
Хочется вина. Незачем тратить жизнь на глупые мечты, когда человек создан для счастья, а Особенный человек для очень, очень большого счастья. Счастья всего человечества, которое для него будет своим. Уже было потянулся Карл к бутылке... Но тут вспомнил отца. Как бледен тот был, когда чудом избежал суда.
- Видишь, Карл. Сказал тогда Генрих Маркс - Я всю жизнь работал чтобы получить свою практику, и все же у меня могут отнять ее простым росчерком пера. Потому ты должен закончить университет и стать доктором, сынок. Это нельзя отнять. - Но папа, я не хочу быть юристом, я хочу философом, как Руссо. Сказал тогда, год назад, шестнадцатилетний мальчик. - После университета присваивают степень доктора философии, так что ты им станешь, Карл.
Вино коварно. Выпьешь стакан - хорошо. Два стакана - хорошо. А после третьего начинаешь делать глупости.
Нельзя позволить себе ошибиться. Не сейчас, за два месяца до экзаменов, когда для сына неблагонадежного еврея безупречная учеба - единственное, что может проложить дорогу в университет, к заветному званию философа. Нужно приложить усилие и слушать. Разбираться в греческом...
Писать.
"ТО Тϒ ΤΩ ФА ФЕ ФН ΦΙ ФО Фϒ ΦΩ ХА ХЕ ХН XI ХО Хϒ ΧΩ."
Слоговая система. Азы.
Это скучно. Это уныло. Но Карл точно знал, что признаком хорошей диссертации для ученых является работа с древними текстами в подлиннике. А стало быть, изволь читать кодекс Юстиниана, написанный, кстати, на двух языках...
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Прикольно, кстати, описана поп культура. Живенько так.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Исключительно высокий уровень прорабокти, особенно если учитывать, что это всё - предыстория :)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Призраки Маркса
Название нагло стащил у Деррида
Я просто положу здесь названия книжек, посвященных Марксу. И несколько работ классиков анархизма. И мои размышления по поводу всего этого. В общем будет такой маленький блог. Здесь и далее - "молодой Маркс" - Маркс до 1848 года, то есть до Манифеста. Зрелый Маркс - Маркс 1848 - 1867 - От Манифеста до первого тома "Капитала". Лондонская эмиграция. Поздний Маркс - 1867 - 1883 - Период полного краха надежд Маркса. Он начинает изучать русский язык, представляет русскую секцию в Интернационале, сходится с анархистами и республиканцами. В 1871 году когда появится Парижская коммуна, Маркс горячо поддержит ее. Распад коммуны предопределит распад и Интернационала - Интернационал будет распущен в 1876 году после ссоры Маркса с Бакуниным в 1872, когда оттуда изгнали анархистов. Остаток жизни Маркс будет помогать писать программы компартиям - и писать Капитал, но выйдут тома 2 и 3 уже после его смерти.
О Марксе Как образцы советских панегириков (Маркс - едва ли не святой, этакий пророк, причем мечтающий именно о советском государстве в России) - Галина Серебрякова. Все работы, но наиболее сжато - в ЖЗЛ Маркса. К сожалению после СССР его не переписывали.
Еще одна советская работа - "Молодой Маркс" Николая Лапина. Дельно, но конечно про то, "как Маркс пришел к коммунизму". Все по Ленину.
А вот более современная, Вадим Межуев - Маркс против Марксизма. Основная мысль работы в русле западного антимарксистского канона - Маркс мало общего имеет с тем, что с его учением сделали Марксисты и особенно марксисты советского образца. Маркс по Межуеву - сильный ученый, собиравшийся совершить переворот в науке, но никак не создавать секту своего имени.
Вообще это характерно для западных трактовок - обойти Маркса невозможно, слепо ругать - тоже, слишком великая фигура. Зато можно взять его ранние работы и доказать, что сам Маркс в общем-то безобиден, а вот проклятые Советы... Истина между Серебряковой и Межуевым где-то посередине.
Из западного -
Георг Менде - "Путь Маркса от революционного демократа к коммунисту" - коммунист из ГДР писавший эту книжку работал с большим набором источников на немецком. Например, Менде прочел выпускное сочинение Маркса.
Фрэнсис Вин - "Карл Маркс. Капитал" - Это маленькая брошюрка, предельно популярная и наверняка с кучей огрех, но она очень наглядно показывает, где в "Капитале" заканчивается наука и начинается художественность или философия.
Конечно много интересного о Марксе писали Альтюссер и Фромм, но это сложное чтиво на любителя.
И наконец Мэри Габриэл - "Карл Маркс. Любовь и Капитал" - Книга, получившая пулитцера. Посвящена Марксу в личной жизни. Опять же, книжка популярная и написана журналистами, а не историками, но для создания яркого образа Маркса как персонажа игры мне очень подошла. Что мне понравилось - так это то, что в нее вошло и хорошее и плохое. Это не спектакль с Рори Киннером где Маркс - комичный персонаж, но и не советский панегирик.
Мои познания о Марксе очень ограничены. Это вся литература, которую я нашел за два дня и которая показалась мне достойной, но я буду очень благодарен всем читателям этого поста, если они подскажут мне хорошие книги о жизни Карла Маркса.
О фильмах
Есть три фильма о Марксе, которые показались мне интересными.
Во-первых, Советско-ГДРовский фильм "Молодой Карл Маркс". Во-вторых фильм 1993 года "Женни Маркс - женщина дьявола" В-третьих, франкогерманский фильм 2017 года "Молодой Карл Маркс".
Ни один я пока не посмотрел. Посмотрю все три, обязательно припишу свое мнение.
"Год как жизнь" по роману Галины Серебряковой "Похищение огня" в подборку не включаю, но коммунистам это маст си, ибо это именно тот Маркс, который только и мог быть в СССР.
Ну и наконец есть две пьесы. Одна, "Берег Утопии", идет в РАМТ, правда десять часов. Она не про Маркса, но Маркс там есть. Имхо чудесный спектакль, хотя автора, Тома Стоппарда, в основном знают по другой его пьесе - "Розенкранц и Гильденстерн мертвы". Другая, 2017 года, "Молодой Маркс", идет в Лондоне, но можно найти в интернете версию с субтитрами. Это комедия, собравшая все забавное что есть в жизни Маркса и все слухи. На любителя.
Об анархизме вкратце - Анархизм это по большому счету ярчайший пример идеи "за все хорошее против всего плохого". Во времена молодого Маркса, он мог познакомиться прежде всего с идейным предшественником анархизма, Уильямом Годвином. В сущности это и предшественник коммунизма - Годвин в духе Просвещения увидел причину человеческого неравенства в частной собственности поскольку пока она есть - богатые будут притеснять бедных, а бедные создавать им новое богатство. И Маркс и Анархизм родились из Гегеля. Отцов анархизма - Штирнера (отец индивидуал-анархизма) , Прудона (мютюэлист), Бакунина (анархо-коллективизм) Маркс знал лично хотя отношения с ними сложились ой как по разному. Штирнер был корреспондентом Рейнской газеты Маркса. Это период Маркса-младогегельянца, Энгельса тогда Маркс спустил с лестницы. Но уже в 1846 году сойдясь с Энгельсом Маркс разнесет главный труд Штирнера - "Единственный и его собственность", заодно со всеми бывшими друзьями Маркса, в частности Фейербахом. На этом их взаимоотношения кончаются - судьба Штирнера сложилась трагически, он был практически забыт. Прудон был первым серьезным оппонентом Маркса. С ним как и с Бакуниным Карл знакомится прибыв в Париж. Их столкновение случится когда в 1846 году Прудон выпустит свой главный труд - "Философия нищеты", на который Маркс напишет рецензию "Нищета философии". Лучше отношения сложатся с Бакуниным, но уже после 46 года когда Бакунин был верным последователем Прудона. Кстати, вот что напишет Бакунин о Марксе в 1843 году: "Мы довольно часто виделись друг с другом потому что я уважал его преданность делу пролетариата. Я с интересом слушал его разговоры, всегда интересные и умные, если только они не вдохновлялись жалкой злобой, что, к сожалению, бывало очень часто. Он называл меня сентиментальным идеалистом и был прав, я его мрачным, тщеславным, вероломным человеком и тоже был прав". В 1847 году Маркс пустит слух что Бакунин - оплаченный агент царя. Потом Бакунин начнет колесить по Европе участвуя во всех восстаниях куда попадал и встретятся они только спустя много лет - в 1868 году Бакунин вступит в Интернационал. С одной стороны именно Бакунин переводит Манифест, с другой - у них большие контры, Бакунин называет Маркса "государственником", его идею - "государственным коммунизмом" и борется с ним за лидерство. В 1872 году после скандала с делом Нечаева (Бакунин поддержал скандального "уголовного" революционера, который сначала "повязал всех своих товарищей кровью", а потом сдал их полиции) Бакунина вышвырнут из Интернационала, что сильно расколет организацию - она после этого проживет всего четыре года. Анархизм вообще делится на три упомянутые выше ветки - Индивидуальный - Человек может делать что хочет, сила - единственный источник права. Если государство мешает Человеку - он его сметает, если помогает - использует. Мютюэлизм ("Взаимнизм" если переводить непереводимый термин) - Собственность есть кража и угнетение слабого сильным, но при коллективном владении слабый угнетает сильного, при собственности сила становится правом, при общности посредственность становится силой. Поэтому единственный выход - система равноценного обмена, созданная справедливым правительством созданным на основе автономии и децентрализации. Взамен все люди должны трудиться на благо этого общества, но на индивидуальных началах. Анархо-коллективизм - Всё зло от собственности и государства. Только самоуправляющиеся коммуны, только коллективное принятие решений. Ну и да, революция. По большому счету Анархо-коллективизм возник как этакая радикальная секта внутри коммунизма, потому что коммунизм не предполагал сразу же устранить государство и перейти к коммунам, он предполагал переходный этап использования государства.
Роль исторического Маркса для анархизма - скорее враждебная, критика Маркса и его колоссальный авторитет одновременно сильно подхлестнули развитие коммунизма (вернее, начали это развитие) и нанесли сильный удар по расколотому и только начинающему формироваться анархизму, превратив его по крайней мере в глазах большинства из тяги к всеобщей справедливости в "мешанину поверхностных идей, нахватанных справа и слева: равенство классов (чушь), уничтожение наследственного права (Сен-Симонистская чушь), атеизм как догмат (чушь), воздержание от политического развития (Прудонистская чушь). Детские сказки. В теоретической области это нуль".
Отчасти Маркс был прав. Анархизм не сформирует ни одного государства так и оставшись пристанищем наивных идеалистов, выступающих как за "законы джунглей" так и за "полное отсутствие угнетения". Однако, те государства, которые создадут сами коммунисты, станут мягко говоря далеки от идеала всеобщей справедливости. Пророчества Прудона об "угнетении сильного слабым" сбудутся. Быть может не в последнюю очередь от того, что подхватив одну социалистическую идею и отвергнув другую, восходящую к тому же корню, Маркс подрубил движение, было набиравшее силу и претендовавшее на ту же социальную базу - рабочих.
-
Очень интересно. Я хотела стать историком, но судьба сложилась иначе, однако наблюдать за подобной работой – одно удовольствие. Пусть и в качестве развлечения, в лайт варианте, так сказать.
|
Анархист пришел из СССР.
Именно поэтому он так тонко ощущал как существование угнетения со стороны системы, так и попытки ее обойти. Школа-с. Пока нет победы и нет поражения, всегда можно отдаться попутному ветру четко зная, что однажды он принесет туда, куда нужно, раствориться в невероятной легкости бытия. Сегодня тебя бьют по морде, а завтра ты посылаешь на гильотину тех кто бил, послезавтра оказываешься на ней сам, а потом возвращаешься, и музыка начинается с начала...
Так и сейчас, говоря, по своему сражаясь, Анархист не вполне был уверен, что убедит Петра, даже вполне уверен был в обратном, и пожалуй больше всех возможных наблюдателей удивился тому, что "пролетарская сознательность" сработала. Это огорчение - вечное чувство всех тех, кто жили протестом, ничто так не огорчало их как борьба, украденная из под носа.
"Вперед, на штурм Трои" - Сказал Агамемнон. Где-то в альтернативной реальности Троя просто сдалась. Никаких тебе десяти лет войны, пылающего города. Просто царь Приам поцеловал жезл, выдал бабу, хорошенько выпорол сына... И вроде бы победа! Но лишенная всякого вкуса, достигнутая без борьбы, а вроде как даже по согласию с представителем той системы, против которой была направлена...
Часто современники вспоминали о Белинском, насколько неуверенно тот чувствовал себя в разговоре. "Висюша" заикался, дрожал, не мог связать и двух слов... Чтобы стать "Неистовым Виссарионом" ему нужен был спор, нужен был противник, которого следовало повергнуть, повергнуть всеми силами своей души, выжав из голоса все, до крови, бегущей из горла... Возможно, это был Анархист.
Однажды в Сиднее один аспирант пристрелил декана факультета на банкете по случаю, собственно, получения профессорской степени. Этот аспирант ненавидел систему, в своих статьях всячески разоблачал ее, искренне веруя, что станет мучеником, и потому услышав хвалебные речи о своем огромном, невероятном вкладе, о том, как много его труды значат и так далее и так далее - не выдержал. Возможно, это тоже был Анархист.
Был ли он когда-нибудь счастлив? Умел ли вообще быть счастливым?
Как все беспокойные, жаждущие души, он много носился вокруг счастья, исполнял вокруг него танцы с бубном, распевал ему гимны, но почему-то всякий раз находил новый повод сделать шаг назад, потому что только собственное движение выделяло его из всех, давало стимулы жить дальше.
И казались бы, победа, "Маркса ему"!
Но отчего так паршиво на душе?
Мечтатели часто придумывают себе воображаемую публику. "Позор" - кричала эта публика - "Продался за хорошую жизнь, за хорошую судьбу!"
И вроде бы утешаешь себя величием замысла, что может быть благороднее чем разрушить ненавистную систему изнутри, что дарит больше тайного упоения, чем чувство, что сатрапы и опричники обмануты... А только паршиво на душе.
Впрочем, стоит отметить, что ни Петра, ни Бориса, Анархист не считал ни плохими, ни презренными. Это еще одна черта борцов, собственные враги им часто могут быть куда ближе и роднее друзей. Без друзей при должном желании можно прожить, но как прожить когда некому в морду дать? А если и есть кому, то никто в ответ не двинет...
Вот и выходило что и Петр и Борис вполне могли быть хорошими и честными ребятами, которым не грешно бы прежде чем драться купить пиво. Просто в этой борьбе они, так сказать, по другую сторону баррикады. В соседнем окопе. Можно разок с ними побрататься под Рождество, обменяться историями, договориться сгонять друг к другу в гости после войны, а потом застрелить друг друга, обычно даже не зная в кого стрелял. Иногда зная - тогда можно постараться помочь семье погибшего. Но война есть война...
Борис рассказывал о судьбе Маркса даже не подозревая, что судьбу эту в СССР заставляли штудировать всех и каждого. Анархист не перебивал.
Анархист даже не думал.
Он предвкушал. Пробовал землю лапами. Охотник выходящий на охоту.
И конечно не мог не заметить определенной странности тона Бориса, хотя и объяснить эту странность для себя не вполне мог.
Карл никогда не сделал Женни счастливой.
Женни! Я могу смело сказать, Что мы, любя, поменялись нашими душами, Что, пылая, они бьются как одна, Что их волны бушуют потоком. Поэтому я с презрением бросаю перчатку В широкое лицо мира, И ничтожный исполин рухнет со стоном, Но мое пламя не погаснет под его обломками. Подобный богу, я буду расхаживать, Победоносно ходить по царству развалин. Каждое мое слово станет огнем и действием...
Такие стихи писал он, будучи студентом, готовясь стать одним из самых молодых профессоров в истории (в двадцать три полных года, побив рекорд Лютера, хотя позднее самого Маркса оттеснит Ницше), жениться на самой красивой и умной девушке в Трире...
Тогда Женни пожалуй была счастлива, не замечая, что ей посвящена лишь треть стиха.
С мужем она переживет несколько изгнаний. Он в этот период начнет жить по настоящему, прервав утомительные компромиссы, которыми была наполнена жизнь в Германии. Будут встречи с Энгельсом и Гейне, диспуты с Прудоном и Фейербахом, манифест, будь он неладен, роман с экономкой, от которого даже родился ребенок...
Женни будет писать грустные, пронзительные письма о разлуке с Родиной, с семьей, о том, как ее детям не хватает еды, о том, как вновь и вновь приходится закладывать фамильное серебро, о том, как пальцы сводит от постоянной работы пером - приходилось вести корреспонденцию мужа...
В советских панегириках это охарактеризуют просто: "Карл, много раз я теряла силы, а ты возвращал их мне, верни и на сей раз" - Но кто знает что чувствовала женщина, выходившая замуж за гениального студента с большим будущем, а оказавшаяся рядом с революционером, бороду которого она всегда ненавидела и много раз просила сбрить... - Все пророки носят бороды. Отвечал Маркс.
Однажды Карл захочет сжечь старую тетрадь своих любовных стихов. Женни вырвет ее у него из рук с криком: "Они не твои!" - Последняя память о том, что когда-то было, несомненно было...
Несомненно было и то, что он не мог обойтись без жены, ставшей его костылем. - Революция - дело нашей жизни. Будет отвечать Женни всем, кто спрашивал ее как она держится. Кажется, потом она плакала в подушку, но к счастью для девичьей гордости - никто не держал свечей.
Женни умрет за два года до мужа. Тот будет всю оставшуюся жизнь носить при себе ее фотографию.
Анархист пока еще не был Марксом.
Пока еще.
- Мне нравятся бороды.
Ответил он Борису с тем, что замещало душам улыбку.
Никакого коммунизма, никакой революции, никакого фашизма, никакого тридцать седьмого года, никакой Войны, застоя, карательной психиатрии...
Если бы проблема была в этом.
Если бы...
-
Замечательно! И очень верно подмечено, что есть такой сорт людей, им нравится борьба сама по себе, когда они добиваются своего, то часто даже в противоположный лагерь способны переметнуться.
-
|
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Сколько всего хорошего и приятного вокруг!) "И у всех появилось желание плакать..." Почему у меня остается ощущение, что сим длинным рассуждением Анастас забалтывает первую пронзительную фразу, которая все звучит и звучит эхом.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
становится всё жарче! И какие жуткие выкрикивания!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
"Группа агрессивных мутоидов публично сожгла себя на Площади Европы. Никто не пострадал" Нравятся описания социально-политической обстановки
|
Анархист пришел из СССР.
В сущности там он был, кажется, даже не анархистом. Жизнь порой мутит нам голову, заставляя верить, что мы чего-то желали, желали всей душой, а тут - Пуф! - И оглядываясь понимаешь, что желал совсем не этого, желал чего-то совсем обратного, но хотя время и нелинейно, однако, назад оно все-таки не бегает...
Когда Анархист задумывался о космосе и собственном месте в нем, его всегда посещали чувства, схожие с высказанными как-то одним мусульманским вождем: "Лучшая теология - помогать Аллаху мечом" - Вероятно, Анархист и был тем-самым автором которого цитировал. Или не был. Так много позади. А впереди всё то же, и нет исхода...
Кажется, я схожу с ума.
Анархист пришел из СССР и не особенно удивился, когда после смерти для него ничего особенно не изменилось. Помните "Теркина на том свете" Твардовского?
Позади Учетный стол, Дальше – влево стрелки. Повернул налево – стоп, Смотрит: Стол проверки. И над тем уже Столом – Своды много ниже, Свету меньше, а кругом – Полки, сейфы, ниши; Да шкафы, да вертлюги Сзади, как в аптеке; Книг толстенных корешки, Папки, картотеки. И решеткой обнесен Этот Стол кромешный И кромешный телефон (Внутренний, конечно).
Анархист понял, что скучает по исламу. С гуриями оно как-то повеселее. Впрочем, были ли гурии, да и нужны их они вообще, эти гурии, если нечем их, так сказать, огурить...
Смерть - это всегда уныло.
Никто не свободен от Смерти.
Мы рабы, песчинки, бессильно наблюдающие за тем, как всё дальше становится вершина склянки. Потом мы падаем и оказываемся здесь, в лимбическом (впрочем, как уже говорилось, Анархист был из СССР и подумал немного иначе, но поскольку в очереди вполне могли оказаться дамы - сработал внутренний цензор). Анархист любил дам. Что впрочем, не исключало, что порой он рождался дамой. Это вроде как с рубашкой, раз надел наизнанку - на улице уже не переоденешься. Если конечно ты не в. Вудстоке. Советский человек - человек атеистический, Рай себе он поместил на Запад, одновременно географический и воображаемый. А только вот нет никакого Рая. И Ада нет.
Да и Свободы в сущности нет.
Есть лишь рука, вновь и вновь переворачивающая часы...
Кажется я схожу с ума.
Пельмешек бы. Со сметанкой, с перчиком, плавающих в мясном бульончике...
И бабу.
А потом можно и социалистическую революцию. Впрочем, хе... хеликоптер с ней, с социалистической революцией. "Куда угодно только не в Совок" - С тоской подумал Анархист - "Потом не отмоешься"
Тут бы и прийти обреченности, да только вот поддаться ей, раззюзиться сейчас - значит признать своё бессилие перед объективным ходом вещей, смириться, что если всё вот так, так стало быть так и надо. Но Анархист знал Зло, видел его во множестве лиц, и худшим из этих лиц всегда было уныние, эта подсознательная готовность многих произнести: "Я говно" - И потом жить, будто ничего не случилось. Ну правда, говно и говно, с кем не бывает?
Что-то мы увлеклись. Жизнь тяжелая, смерть еще тяжелее.
Особенно если забыл отчество Петра... Как там его по батюшке? Все. Надоело. Перерыв. Минутка поэзии.
Дядя есть в губисполкоме. Перед дядей шапку ломят. Он, наверное, брюнет - у брюнетов жуткий взор. Раз - мигнет - суда и нет! Фокусник-гипнотизер.
От поэзии делается тошно. Нет свободы, нигде нет, везде, все, сверху донизу - кругом рабы!
Анархист уверенно работая чем-то, что у него вместо локтей, протискивается к столу. Стол это как ключи от квартиры - есть деньги или нет дело десятое. А только вот чей стол, того и хата. И раз уж этот Петр и занимался чем-то подобным...
- Товарищ!
Впрочем, чушь получается. Какой он к зюзиной бабушке товарищ?
- Уважаемый! Я тут в списке приметил Карла Маркса. А еще я ни капельки не антисемит, наделен революционной сознательностью и люблю бороды...
Снова дурно выходит. Будто он, Анархист, что-то у кого-то там просит. Как выезд за границу - а партбилет-то покажи, а с комиссией поговори, а куда на самом деле отправить хочешь и партбилет и комиссию - цыц. Иначе сам туда отправишься.
Раба в себе нужно изживать по капле.
- В общем, дружище. Я верю, что ты - парень сознательный, как и все мы. Наверное горбатишься двадцать четыре на семь, жизнь не сахар, а стало быть понимаешь. Очередь здесь - как в поликлинике, пришел за справкой - заболеешь, пришел лечиться - помрешь. А пока я здесь, трудяги там внизу, работают на заводах без выходных. Женщины, дети! Маленькие детки! И кто вступится за них, кто первым выступит за свободу от эксплуатации для всех и каждого, кто живет не чтобы угнетать? К тому же я как видишь коммунист...
(А в кармане - или что там у душ вместо карманов - сложил кукиш) Добраться бы до Карла Маркса - шиш вам, а не коммунизм. Нет коммунизма - нет революции - нет фашизма - нет тридцать седьмого года - нет Войны - нет Застоя и карательной психиатрии...
Свобода для всех.
- Пропусти из пролетарской сознательности, а? Не для себя прошу, для людей...
-
-
Супер! Очень живой пост, прямо-таки увидела этого анархиста перед собой. И с таким юмором написано. Здорово! Хеликптер с ним и последнее предложение вообще шедевр. И стихи порадовали. :-)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
всё-таки разбойники... и чего же графу не везёт? Дайте ему отдохнуть и воды!
-
-
За вопросы, которые ты ставишь. Этические уравнения редко имеют однозначно верные решения.
-
Предчувствие, прямо физическое, до иголок в ладонях: Вот, вот, сейчас...
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Пошла выпить воды. Ах запершило, пока читала. Жарко
-
-
Хочется сказать, как это круто написано. Но у тебя это всегда так )
-
Физическое ощущения жары, марева, морока, смерти.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Дьявольски прекрасная глава! И причестие к ней будоражит.
-
Люто, сильно, мощно... и... невероятно интересно!
-
-
-
Теперь и я могу сказать, как это здорово и страшно.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Старый мудрый человек. Почему-то ужасно его жалко.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Класс! Достойное, хотя и преждевременное завершение карьеры!
-
мурашки пробежали, всамделишные, настоящие
-
-
-
А стрела была всего одна.
И летела она всего в одно сердце. Напряжение сильнейшее - и разрешение какое!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
В заявке одно, а в мастерпосте совершенно другое. И никаких пояснений. Если решения персонажа ни на что не влияют, а мастер сам ведёт историю, то для чего все это?
|
-
Про содержанок. И бульварное чтиво.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Прочла, очень информативно и доходчиво. Прямо руководство к действию)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Ева-Алиса-Бланк в Зазеркалье...или нет, зеркала не существует. Я и есть зеркало. Мы все Зеркала. Мир отражается в душе, это там, где у каждого есть свой Кролик. Белый
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Прочитал пост и окончательно потерялся...
-
Великолепные посты! Эта игра вызывает жгучий интерес, она живая, она настоящая, она чудесная. Спасибо за мастерство.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Глубоко, исторично и увлечённо. Одно удовольствие читать
-
Солидно... Позволяет заполнить пробелы в собственных знаниях истории.
-
В Добрый путь... в Добрый?
-
Нравится описание чудес святой земли глазами паломников. Кажется, сейчас псоглавцев увидим, или еще какие чудеса) Но тревожно. Все какое-то ...omen.
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Интригующий поворот, однако.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
прекрасная проработка, спасибо за этот весьма интересный и познавательный экскурс)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Первый подарок) Люблю подарки.
-
За "про войну" и "про псов войны"
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Не знаю, ты придумал эту цитату, или нет, но она замечательная.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
люблю мастерские посты в этой игре, каждый — интересен
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
+ Князь зловещ и пафосен.
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
А главное - молитесь! В Средние века сохранилась масса легенд как хорошенько помолившись, пилигрим прошел недельный путь за день и иже с этим. Challenge accepted!
|
-
Да, дилемма школьного изгоя))
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Даже сэр Данкан, внушительный эталон странствующего рыцаря, встань он сейчас рядом с Филиппом, показался бы лишь неотесанным мужланом подле античного бога... Ох ты ж йопта!
-
-
Что-то другое, неуловимо другое. ...
-
Драматичная картина. Как с высоты птичьего полета.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Вижу, пост еще не дописан и, возможно, я леплю плюс несколько преждевременно. Но должен сказать, что когда НПС в игре говорит действительно умные вещи (с которыми я пусть и категорически не согласен), это чертовски круто.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Это волшебное чувство, когда ни хера не понимаешь, кто есть кто, но все равно читать очень интересно).
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Фантастика! Так пишется история... и создаются легенды)))
-
Спасибо, узнал о себе много нового. Но больше всех о Данкане, наверное)))))).
-
Над описанием Данкана я ржала в голос.
-
Этот пост - всё! Всё, что надо. Аж страшно - надо соответствовать...предвкушаю.
|
Во всем мире только два учреждения направлены исключительно на человеческую социализацию - это школа и тюрьма. Они похожи друг с другом, похожи даже внешне - те же серые, унылые стены, та же квадратная планировка с внутренним, предназначенным для прогулок, двором, укрытым окрашенными белой краской металлическими воротами... На окнах первого этажа - решетки, тоже белые. К самой "коробке" примыкает земельный участок с физкультплощадкой, тоже закрытый высоким забором, но на сей раз черным.
А что внутри? Нынче живет три взгляда, в основном зависящих от возраста смотрящего, и все три истинны.
Каждый, кто видел СССР, вспоминает ребяток в красных галстуках, древних училок... Это жестокий мир, но по своему справедливый, хотя и к тем, кто умеет выживать. Здесь бьют и бьют сильно, но не унижают, не истязают - как будто чувствуют невидимую границу. Чаще же просто обращаются к бойкоту как к окончательному решению, совершенно советскому решению людей, для которых важно чувство коллектива. А главное - дети остаются детьми, их волнуют оценки, тусовки, пиво за гаражами, а вовсе не потеря девственности, наркотики и прочие "взрослые проблемы". Этот взгляд излишне обобщает, как и всегда в СССР: "Наш класс, наша улица, наши дети..." - Пожалуй, хронически недооценивая, насколько людям плевать друг на друга. Парадоксально, не правда ли, как добр взгляд позволяющий людям оставаться тем, что принято считать людьми?
Второй взгляд - антиутопия для первого. Маленькие бандиты. Они трахаются как кролики, нюхают кокаин, почти не дерутся, зато пытают своих изгоев с изощренностью прирожденных садистов. Маленькие взрослые, не иначе, брошенные всеми и от того сами всех бросающие, безразличные ко всему, что не приносит денег или не рифмуется к слову "кунилингус". Нормальная американская школа, только избавленная от всего, что объединяет американских школьников воедино - команды по бейсболу, клубов... Да, у американцев было тоже самое. Посмотрите Ларри Кларка. Ну или сериал "Школа". И то и другое - совершенно бездарно. Но, пожалуй, было бы правдиво - для тех поганых лет.
Третий взгляд - современный. Безразличные ко всему, апатичные потребители, уткнувшиеся в свои айфоны. Помните картинку, компания сидит в кафе, каждый со своим телефоном, они молчат и не замечают друг друга. Это антиутопия, пожалуй, скорее для буйных девяностников, чем для вздохнувших с облегчением советчиков. Только представьте - мир полного безразличия друг к другу, где есть куча внешних призраков престижа - вроде стиля "инди", но есть и табу на оригинальность. Эти ребята тихие, послушные - но и совершенно никакие, одномерные, вся их энергия уходит в иллюзорные миры интернета.
Все три взгляда истинны и все живут - одновременно. На какой из них будет похож твой класс, зависит от учителя, от семей учеников и только в последнюю очередь - от самих учащихся. Зато чего бы ты не ждала - точно разочаруешься. Ни коллектива, ни рэпперов, парков, готов и иже с ними, ни даже толком посидеть и початиться. Это называется "незавершенная реформа образования" - но впрочем, мы заболтались.
Итак, ты проходишь решетку. В 9 00 ее запрут, опаздывающим придется звонить в звонок. Изнутри все выглядит не так страшно - стены покрашены в желтый, на окнах нет решеток, зато иногда стоят цветы. Голубые и розовые скамеечки расставлены по периметру, асфальт расчерчен для игры в классики. Чудесная это игра - классики. Младшие школьники играют в ее так - ставят местного изгоя с другой стороны, и велят прыгнуть, на какое число попадет - столько пинков и получит.
Школа - волшебное место. Она всегда напомнит тебе где ты находишься. Вот и впереди - турникет. Прикладываешь к нему магнитную карточку. У входа тебя встречает дежурная, отмечающая опаздывающих. Она просит назвать твою фамилию, а услышав - противно хихикает. Старшеклассники чаще всего шлют ее нахер если она некрасивая. А красивых в школе и не бывает... Бывают эротичные, с подчеркнутыми признаками взрослости. "Школьницы, которые выглядят как студентки" - как с ужасом называл их один молодой педагог. Нимфетки. До красоты они еще не доросли, зато дошли до того чтобы нравиться. В клубах они говорят что им есть восемнадцать и тусят с парнями старше себя - чем старше тем лучше. Пожалуй, в этом смысле Набоков устарел - сейчас "Лолиту" отыскать куда проще чем пушкинскую "Татьяну"
За турникетом уже ждет Володя. "Наш лидер" - так его называет директриса в очередной раз отчитывая школьников, ходящих на митинги - "Поймите" - Говорит она - "Ситуация сейчас тяжелая. Нас раздавят если не потерпим." - Но школьникам глубоко плевать и на ситуацию и на все включая самих себя. Они и на митинг-то пошли только чтобы сделать там селфи, а потом выложить его в Инстаграм отметив место...
Стены выкрашены ядовито-зеленой краской. Неоновые лампы подрагивают бело-голубым сиянием. Со стен первого этажа смотрят многочисленные награды школы. Там же - Инструктажи по технике безопасности. Знаете как вести себя при пожаре? Построиться, строем выйти из здания оставив вещи внутри. Так подсказывают ежегодные "репетиции". Захват школы террористами к счастью не репетировали, но вряд ли сценарий бы сильно отличался.
- Неужели хоть один дурак будет именно так себя вести если припрет? Общая мысль. И каждый понимает: "Нет". Школа - игра в идеальную реальность, игра, в которую никто не верит.
Цех, школа, армия подчинены целой системе микронаказаний, учитывающей: время (опоздания, отсутствие, перерывы в работе), деятельность (невнимательность, небрежность, отсутствие рвения), поведение (невежливость, непослушание), речь (болтовня, дерзость), тело («некорректная» поза, неподобающие жесты, неопрятность) и сексуальность (нескромность, непристойность). При этом в качестве наказания используется целый ряд детально продуманных процедур: от легкого физического наказания до небольших лишений и унижений. Требуется, с одной стороны, сделать наказуемым малейшее отклонение от корректного поведения, а с другой – придать карательную функцию на вид нейтральным элементам дисциплинарной машины. Под словом “наказание” надо понимать все, что может заставить детей осознать совершённый ими проступок, все, что может унизить их и смутить…
Это кстати Фуко. Символично, но в книге о тюрьме он периодически сбивается на рассуждения о школе. "Наказывать - значит принуждать" - Пишет он. И именно это делает школа. Принуждает во всем, с первой минуты в ее стенах и до последней. Дети, даже самые жестокие, просто копируют модели, которым их учат взрослые.
Но мы отвлеклись. В классе тебя встречают удивленными взглядами. Кажется, никто не ожидал, что ты придешь. Тебе повезло, опоздала всего на пять минут,
- Ты чего? Шепчет Машута, когда ты садишься за стол, конечно, предварительно попросив прощения за опоздание. Еще один мерзкий, унизительный ритуал. "Здравствуйте, извините пожалуйста за опоздание, можно войти?" - И никто не спрашивает, хочешь ли ты перед этой старой сукой извиняться, здороваться с ней и вообще входить в этот поганый класс... А насколько честнее было бы: "Блин, я снова здесь... Скажите мне спасибо что я пришла, иначе бы у Вам были бы проблемы с отчетностью."
Школа - постоянная ложь. Никто в нее не верит.
А Таня Таран... Таня Таран это реальность. У нее короткие черные волосы. Очень темные глаза. Когда тебя вызывают к доске она смотрит - не мигая.
Ответила. Пять.
Садишься. Вскрикиваешь. Кто-то из сидящих сзади улучив момент ткнула тебя ручкой в спину, а ты не ожидала...
Учительница переправляет оценку на четыре.
- Снова ты урок срываешь, Гуськова?
Все ржут. Народ любит зрелища.
Только хлеб устарел. Теперь они жаждут мяса. Мяса с кровью.
На перемене что-то будет.
Стоило учительнице выйти, как Ира Пизда будто случайно становится у двери. Не выпустит. Ира - подруга Тани. Подруга значит "Таня ее не бьет потому что Ира помогает ей бить других". Прозвище давнее, хотя и вряд ли заслуженное - кто-то когда-то сказал, что с Ирой может замутить любой. Наверное такое мнение основывалось на нескольких розовых прядях в золотистых волосах, от которых те казались грязными.
Есть и еще одна подруга - Марианна. Она армянка с ярко выраженными национальными чертами. Скорее всего это она кольнула тебя ручкой. От Марианны Делакруа в ней пожалуй только прямой нос и некрасивые, мужские лодыжки.
Таня идет к тебе медленно. Неспешно. Наверняка думает, что идет как кошка, но получается скорее бык. Следующий урок - математика. Потом две физкультуры. Еще две перемены Ада тебе обеспечены. Но за что?
- Привет, Ася.
Говорит она, вроде как ласково. Жует что-то зеленое. Не иначе резинку.
- А я слышала ты пятерку по математике получила. Поздравляю.
Кладет руку на плечо. Не сжимает пальцы. А может. Она умеет так сжать, что заплачешь от боли даже если не плакса...
Маша поспешно ретируется. Ее можно понять - боится попасть под раздачу. На ее место рядом с тобой тут же садится Марианна, чтобы ты ненароком не убежала.
Народ безмолвствует. Только смотрит любопытно.
Кажется все знают - сейчас Таня Таран будет тебя убивать...
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Исключительно интересная смена точки зрения - описание новой работы прям топ, правдоподобно и как-то исключительно образно. Разговоры с клиентами выступают своеобразным лейтмотивом на фоне, доставляет. И как-то очень подходит тому, как я на данный момент вижу Леона.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Сцена отставки Дюбуа прям сильна. Я даже ему в некоторой мере сочувствую.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Невероятно горькая исповедь
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Мощная заявка. И неожиданная. Шикарно.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Хотелось бы, конечно, немного быстрее, но сама игра очень нравится.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
"Переходи на темную сторону! Хотя здесь нет печенек..." Это... патетично. Красиво.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Очень радует уровень проработки мира и истории персонажа. То есть мы не просто отыгрываем всю историю, мы ещё и останавливаемся на конкретных моментах!)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Это великолепная рефлексия! О семье, родне и жизни вообще...)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Как здорово, что мой плюсомет готов к бою!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
Когда человек рациональный и рассудочный общается с человеком эмоциональным и импульсивным. Беда.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Всё на высшем уровне - проработка, стиль, сюжет, индивидуальный подход к генерации вообще без комментариев, я уже говорил. Очень классно, очень нравится, ещё и сеттинг мрачного киберпанка. Спасибо.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
"Никаких компромиссов. Даже перед лицом Армагеддона."
Кого-то это мне напоминает.
-
Труден вопрос вписания в систему путем невступания в отношения с системой! )
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Монументальненько, очень годный киберпанк вырисовывается.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
О системе и игре по правилам и без.+
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Можно плюсовать все. Но у Бытия нет чувства юмора. В этом я с тобой не согласна. Чувство юмора это то, как мы реагируем на то, как нас имеют.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Нефритовый город прекрасен! Он совершенно китайский - и одновременно это такое шикарное фэнтези!
|
Тебе случалось раньше видеть трупы. Иногда девочки умирают. Когда ты была маленькой, то омывала их прекрасные тела прежде, чем их отвозили ночью на тачке за город, и закапывали где-нибудь возле дороги... - Что с ними, мадам? Спрашивала ты. И мадам отвечала - Им нужно отдохнуть. Они устали. Поэтому ты никогда не отдыхала. Даже когда стирала все в кровь. Но сейчас напротив тебя лежит труп не какой-то извращенки. И если даже барон поддастся глупой сентиментальности и простит тебя, то ее знатные и богатые родичи уплатят мадам золотом, чтобы сделать твои последние мгновения по настоящему мучительными.
Расширяются черные зрачки. Дрожат руки. Ледяной пот бежит по спине. Ни звука... Ни звука...
Бежать!
Никому не верить. Не собирать вещей. Вылезти через одно из окон и постараться добраться до порта раньше, чем мадам или кто-то еще заметит пропажу. В порту ты сможешь договориться с кем-нибудь из капитанов. В лучшем случае ублажишь его одного, в худшем случае - всю команду, но зато останешься живой - и на другом конце света.
Это было бы умно. Ты всегда поступала умно.
Сейчас ты чувствуешь себя как никогда одинокой. Слезы сами лезут в глаза, ты готова скулить как последняя сука, биться лбом о пол, умоляя "добрых людей", которым не подарила ничего кроме радости, поверить, что ты ни при чем, умоляя простить и помочь, или хотя бы обнять... Безмолвные рыдания готовы вырваться из груди воплем, склоненная голова застыла без движения, глаза закрыты, но даже сквозь веки ты видишь лежащий на полу труп...
Помогите... Помогите... Помогите...
Внутри себя ты бьешься в истерике. Рвешь волосы. Стучишь баронессе в грудь - ты слышала, что иногда мертвецы от этого оживают. Наяву ты просто сидишь. Без звука. Без движения. Без слез.
Выть было бы глупо. Ты никогда не поступала глупо.
Усилием открываешь глаза. С достоинством поднимаешь голову. "Спина прямая, ровный взгляд" - Все строго по этикету. Потом садишься рядом с женщиной и складываешь ей ладони на груди, вложив меж них перстень.
Ты не возьмешь чужого. Кажется эта женщина действительно любила своего мужа и была готова отдать символ своей любви, практически собственное разбитое сердце. Дешевая шлюха с радостью схватила бы его и разменяла у ближайшего ростовщика за любые деньги. Вот только ты не дешевая шлюха.
- Богиня, прими в объятия твои эту женщину, избавь ее от холода и мрака, ибо она жила и умерла достойно.
Прочитав молитву коротко целуешь женщину в губы, даря еще теплым губам свое горячее дыхание. Не твоя вина что некому кроме шлюхи проводить ее в последний путь, некому принести ей последний вдох чтобы душе хватило воздуха добраться до чертогов богини сквозь Пустоту.
Потом ты поднимаешься. Поправляешь одежду. Коротким взглядом с зеркало убеждаешься, что слез нет. Выглядываешь из-за двери и будничным тоном просишь ближайшую девочку позвать мадам, поскольку они с гостьей закончили и теперь та желала бы переговорить с хозяйкой. Когда мадам придет - ты поклонишься ей и скажешь следующее
- Мадам, у этой женщины случился припадок. Ее муж ходил ко мне и кажется у нее разлилась черная желчь, которую на востоке зовут меланхолией. Я попыталась помочь ей, но не сумела. Сейчас я прошу Вас отпустить меня. Я отправлюсь в порт и сяду на любой корабль прежде, чем новость о смерти этой женщины дойдет до барона или ее родичей. Вы вырастили меня и все эти годы заботились обо мне, все что есть у меня - каждый подарок, каждый наряд - Ваше, и надеюсь это хоть немного восполнит затраты, которые принесет Вам мое отсутствие. Все о чем я прошу - Ваше молчание на несколько часов, ибо всю жизнь я честно служила Вам и любила Вас как мать, которой у меня никогда не было.
Ты поцелуешь Мадам руку. И смиренно склонишься перед ней.
Не плакать. Не умолять.
Когда речь шла о жизни, о побоях, о неверных мужьях - ты могла ползать на коленях и унижаться как угодно.
Но сейчас речь идет о твоей смерти. А умирать следует достойно.
Как тот еретик, что провел ночь в постели шлюхи прежде чем оказаться в руках черни, которую презирал, и подняться на костер.
Тебя легко согнуть. Но никогда ты не сломаешься.
-
Эдит не клюнула на очевидный выход: занять место баронессы, присвоив себе ее перстень. У Эдит масса человеческого достоинства, и она не ищет легких, но скользких путей.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
пост с послевкусием, как же я хотела такой пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Прогулка по краю пропасти, когда пропасть у тебя в душе... Шикарный получился персонаж. И мне еще на этапе квенты было не по себе от того насколько Валентин вписывается в историю, словно ты точно знал, что вас ждет.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Милая, несчастная Ксу Син. Небо Не справедливо.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Хорошая, хорошая девочка!
|
|
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Я так боялась, что из этого выйдет мелодрама. А вышла трагедия.
|
Тебя называют по разному.
Бородатые северяне, после которых внизу болело несколько дней, не скупились на слова и на золото, от них ты и узнала, что имя твое - северное, и на их Родине произносится как "Эадгют" - "счастливая война" или что-то вроде того. Попытаешься произнести и сломаешь язык (уж во всем что касалось языка ты разбиралась), так что в постели эти гости, грубые, напористые, выносливые, но не особенно требовательные, называли ее просто Эддой ("удачей" на их варварском наречии)
Странно одетые, надушенные, темнокожие южане представлялись тебе публикой совсем иного рода. Эти скряжничали, иной раз торгуясь с Мадам за каждую монетку, почти всегда заказывали несколько девушек, хотя не могли толком ублажить и одну - зато потом похвалялись перед товарищами своей мужской силой. Кажется в их земле женщин чтили мало, потому что прелестное "Эдит" в их устах обратилось в короткое "Дуци". Как кличка для собачки. Зато требовали темнокожие не так много, сойдя с корабля не слишком-то задумываешься о том, как, куда, и откровенно говоря, в кого. Потом они дарят тебе подарки, иной раз дороже тебя самой. Сначала тебе казалось, что это своеобразная плата за молчание, но потом ты начала понимать, как важно для смуглого люда почувствовать свою власть над тобой, увидеть в тебе свою Дуци, вроде той, что дожидалась их в родном гареме... Уезжая они вешали на шею новой собаке дорогое украшение, будто силясь сохранить свою власть...
Куда хуже те, что притворялись южанами. Собственно их сразу же выдавало одно обращение: "Дита" - Именно так правильно сокращалось ее имя. Иногда его резали еще больше, до предельно короткого "Ди", но подобное скорее относилось к "после", нежели к "до". Хуже всего было идти от одного до другого, ведь прячущимся как правило есть что скрывать. Именно с ними чаще всего ей требовался кнут и нечто иное - о чем подумать-то стыдно. Много платят мадам. Мало подарков.
Наоборот, разжившийся деньгами простолюдин сохранял свои замашки. Как они иной раз окликали ее в момент соития... "Эди, Эди!" - Как будто сами осознавали, насколько скучны, раз даже не могут удержать внимание девушки в которой находятся.
Через собственное имя ты легко узнавала чего стоит тот или иной мужчина. С женщинами - сложнее. Для них имя становилось игрой, и любимая Ди-Дита с легкостью могла превратиться в непослушную Эди. Хоть не Дуци. И на том спасибо.
- Доброе утро, мадам.
Ты одета. Только волосы, давно расчесанные, позволила себе расчесать чуть подольше. Но стоит мадам появиться, как гребень волшебным образом оказывается на постели, а ты замираешь в реверансе.
- Да, мадам.
Чуть кланяешься.
Тебе кажется, ты знаешь ради чего прибыла гостья, и отчего спальне предпочла кабинет. Богатые часто приезжают верхом на породистых скакунах, но самые богатые господа (и дамы) присылают ключниц в экипаже. Часто, на месте ключницы может быть жена, не намеренная класть в постель мужа что попало. Или просто притворяющаяся, что действует от лица мужа.
А значит в кабинете тебя ждет что угодно - от повеления раздеться и осмотра на предмет срамных болезней, до пробного диалога с целью выяснить, осознает ли шлюха свое место.
Стоит быть послушной. Не скромной и не развратной, позволяющей течению нести себя.
Примерно так ты вела себя с мадам, главной женщиной в твоей жизни.
В кабинете просто ждала мадам поменьше.
Ты войдешь туда. Коротко поклонишься, не зная как обращаться к гостье и не желая гадать. Шлюха знает свое место, и знает, что ее позвали дабы говорить, а вовсе не слушать.
-
Вот это персонаж! Неожиданно.
-
ой, как хочется её узнавать еще и еще! с началом, славной игры)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
потому что любовь это вера, возведенная в абсолют, вера, преодолевающая все ошибки и разночтения. +
|
-
Да она боится! Ловит рыбку помельче, трясется за себя, вот и подгоняет любые аргументы под то, чтобы до этого-самого "второго дела" дожить. Совершенно не ожидал такого конфликта, пускай в слова (пока ещё) не прорывающегося, но, если честно, очень ему рад! Единым порывом, когда все заодно и единогласно, — так тоже, наверное, можно было играть, но это простовато получается. А тут какая-то такая ситуация получается, не описанная (по крайней мере, сходу не вспоминается) в тематической литературе, но очень жизненная!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Нравится, как две совершенно разные по своей наполеннности и цвету части образуют один цельный текст. Первая — пыльная, похожа на чёрно-белые помехи с экрана старого телевизора. Вторая — нарочито выбеленная, излучающая холодный свет. Именно холодный. Потому первая, несмотря на всю свою очевидную непривлекательность, теплее: в ней есть запах, есть кровь, есть осязаемое. "Мир вещей", да.
-
Чувственно, уютно-тепло и грустно... Красиво.
-
Перечитала вветку Фогеля. О звездах и детях звезд: хоть не во всем оно сходится с моей веткой, но так пронзительно и грустно что подходящих слов нет. Предчувствую, что эта тема отзовется в будущем еще не раз.
|
Первый восторг сменялся унынием по мере того как таяла надежда на хоть какое-то потепление во взаимоотношениях с Душаном. Казалось бы, подсказывал здравый смысл, что тебе до него? Вместе приехали, вместе дело сделаете и разбежитесь по разным концам жизни. Вот и Александр Федорович бывало говорил, что "в верхах" все друг с другом грызутся, иногда чуть не в открытую изменниками друг друга называют, а работают, потому что так надо, для общего дела. А все-таки чувствовал Левин, что этак дело совсем не пойдет. Как многие взрослые, не вполне поборовшие демонов своей детской, он порой вспоминал годы в гимназии, то, как старался заслужить одобрение учителей. Так и здесь, совершенно необъяснимое отторжение, с первой минуты начавшееся у Володи с "преподавателем по террору" тяготило его и без того весьма нетвердую самооценку, побуждая искать не то причины, не то следствия, не то просто пойти и застрелиться. Что хуже всего, агрессия рождает ответную агрессию, к сказаным словам прибавлялись несказанные, рождая что-то совсем уж несказанное, психологически необъяснимое, когда звериная часть, "молодой волк" норовит вцепиться "старому волку" в горло, завоевывав свое право на уважение, а часть человеческая, напротив, лелеет иллюзию что все проблемы можно решить просто поговорив.
Одно Левин знал точно - в его картине мира ВСЕ возникающие проблемы следовало решать чем быстрее тем лучше. Они с Душаном непременно должны стать друзьями или врагами, но ничего между, равнодушия инфантильная и невротическая натура химика пережить не могла.
Весь путь до конспиративной квартиры, Владимир Осипович обдумывал, как бы ему подступиться к товарищу, не выставив себя при этом полнейшим идиотом, но и не оставив тому путей к отступлению. "Я знаю что Вам не нравлюсь, но мы с Вами оба верим в один идеал..." - Чушь. Во-первых, первая часть явно содержит претензию, а во-вторых, вторая часть выставит сущим ребенком. Нужно как-нибудь потеррористичнее что ли: "Товарищ, раз уж я отдаю за Вас жизнь, то мне хочется быть уверенным, что это работает в обе стороны" - Снова чушь. Романтика какая-то. Как будто они герои книжек мсье Дюма. Да и от претензии следует избавляться. А казалось бы что проще: "Вы симпатичны мне, но я кажется несимпатичен Вам и нам стоит с этим что-то сделать"
Да только вот даже такое предельно ясное изложение сути проблемы не закрывало для Душана возможность сказать простое: "Нет, я так не думаю". И что поделаешь с этими террористами? Снова, снова терзает душу этот обывательский, тщетный страх: "Скажешь что-то не так - вынет Душан нож и убьет тебя, потому что он не человек, а террорист, души у него нет".
Может именно в страхе и дело? В чувстве, что новый "брат" тебя не любит, а терпит? Что не полезет Душан Евтич за Владимира Осиповича ни в огонь, ни в воду, а супротив того, едва отпадет в химике нужда - подтолкнет лишний хвост? Меж дачных деревьев стоял призрак Нечаева и грозил тощим пальцем...
А ведь Нечаев приехал в Россию с непосредственной рекомендацией от Бакунина. А что знал Левин о своем новом друге, кроме того, что тот можно сказать матерый? Хуже того, тот кажется его не любит... Опасно. Очень опасно.
"Душан, скажи честно, а если дела пойдут не очень - ты меня вытащишь?"
Хотел спросить Володя, когда товарищ сообщил ему, что разместится на кровати.
Черт.
Равнодушно прошелся химик по даче, все осмотрел и потрогал, мысли его витали совсем в иной плоскости и тем важнее было казаться предельно занятым. "Нужно что-то решать, нужно что-то решать" - А только как решать, когда проблему кроме тебя никто не видит? Это даже не декабристы. Те вместе сражались и вместе пошли в Сибирь, потом всю жизнь поддерживали друг друга, письмами обменивались.
А кто напишет в Сибирь Владимиру Левину?
Холодный и склизкий шар собрался под ребрами, пустив волну озноба по телу.
Одиночество.
Болезнь от которой умирают, но которую не лечат врачи.
- Душан, я...
Но старший эсер уже ушел спать. Левин последовал его примеру, и были сны его унылы и безрадостны, до отвала наполненные безжалостными красавицами, безжалостными террористами и должно быть антисемитами. "Это был кошмар" - Помнится подумал Володя, просыпаясь.
Но ничего не изменилось.
- Владимир или просто "Ленский".
Поздоровался он за руку с "Шимозой".
- И верно. Вы резко ответили мне, схватили эсдеповскую листовку на виду у всех, а потом бросились смотреть на погром чуть не между казаками. Это было очень храбро с вашей стороны, я бы не рискнул - еще попаду в списки подозрительных! Видите, Душан, как мал Нижний.
Действительно, Георгий вел себя крайне неосторожно, и пожалуй, работать с ним в одной связке Левину бы не хотелось. А впрочем с кем ему вообще хотелось работать в одной связке? Душан кажется возненавидел Володю с первой минуты (если переспать с проблемой - она станет больше), Георгий вел себя при покушении так, будто всю жизнь мечтал попасть в тюрьму... Одна барышня вроде милая, но и здесь казус - женщины любят сильных и не любят евреев, а на фоне пары матерых террористов представителю самого угнетенного из народов показаться сильным представлялось задачей непосильной.
Вот и молчал Володя, молчал с тяжелым сердцем. "Я лишний среди этих людей" - Думалось ему - "Лишний потому, что я хочу умереть, потому что этот мир создан не для меня, а они принимают существование за жизнь, потому что ощущают общность друг с другом".
-
Чётко Владимир Осипович рефлексирует.
-
Хороший отыгрыш.
"Лишний потому, что я хочу умереть, потому что этот мир создан не для меня, а они принимают существование за жизнь, потому что ощущают общность друг с другом" Вот это понравилось помимо прочего).
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Хорошее Summary тезиса о том, какая дорога вымощена благими намерениями и добрыми чувствами.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Это безумно много. Многовариантно, разноцветно, огромно и не постижимо.
-
Н-да, картинка все грандиозней, а тропинка - все уже и уже...
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Столько невероятно трудных выборов, столько драмы. Последняя ночь.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Линия губ Юлия сейчас напоминала узор стеклышек калейдоскопа, непрерывно меняясь и оттого приобретая тысячу отдельных очень странных выражений, каким-то удивительным образом не вызывающих отторжения и "складывающихся". Вот, Вера сказала о прогуле и на мгновение губы чуть поджимаются, так анархист реагирует на вопрос, платит ли он налоги. Ему хочется сказать "нет", но не хочется лгать, согласиться же выше его сил, поскольку это значит признать ответственность перед силой большей, нежели собственная. Метафору можно изменять, но время идет, и хотя его можно замедлить, но нельзя остановить совсем. От напоминания о докладной линия губ становится еще жестче, но их концы едва уловимо тянутся вниз как перед зевотой. Бюрократическая рутина скучна настолько, что даже не вызывала отвращения (по крайней мере пока ей не занимаешься), и несостоявшаяся зевота прошла по лицу раньше, чем ее успел бы различить и самый преданный наблюдатель. А вот оргии. Это слово создается мягким "о" и столь же мягким "р". Большая кошка урчит, гласный звук слышен лучше чем у ее маленьких собратьев, так что не всегда можно отличить удовольствие от гнева. Сильное, располающее начало возвращается на землю трудным и каким-то нескладным безударным "гия". Где вообще встречается такой сочетание? Энергия, Бельгия, экология. Как будто создано чтобы сбивать произносящиеся с придыханием слова с возвышенной ноты. "Белль/гия", "Эне-ер/гия", "Орр/гия". Лучше работает с согласными чем с гласными. Но именно эффект мурчания, а именно с женским голосом заводит, приносит в беседу чувственность, и не успевшие еще переместиться для зевоты губы тут же интимно растягиваются. "Что-что вы сказали, девушка?" - Именно так. С коварной интонацией. Рот чуть приоткрывается, совсем немного, как перед поцелуем. - Удовольствие всегда кроется на лезвии ножа. Как игра с ядовитой змеей. Поймаешь ее за голову - почувствуешь себя хозяином мира. Укусит - и в последние минуты поймешь, насколько все-таки ценной была эта жизнь. Так можно на ушко шептать, в постели, практически одними губами на приглушенном выдохе. И тут происходит что-то странное. Блеск в неподвижных глазах. Застывшая улыбка. Азарт. Желание. И страх, медленно сбивающий было засиявшее внутри пламя. "- Ва-банк! - А может не стоит?" И снова что-то кошачье. Голова напрягается и чуть приподнимается на тонкой шее. Инстинкт, напряжение, губы все еще улыбаются, но настолько, насколько это возможно не напрягая мышц лица. Срабатывает профессиональная привычка разрядив пистолет тут же сигануть в ближайшее укрытие и уже оттуда повторно оценивать обстановку. Только сейчас укрытие - собственная голова. Глаза внимательны, за этим вниманием прячется эмоция. А какая? Кто же поймет. - Множество. Но увы, пока что картинка неутешительная. Девочка-псионик зачаровала своего охранника, чтобы уйти в лес, куда ее вызвал лесной демон через деревянную поверхность. Возможно древесину чем-то обработали и... Губы дрогнули. Он ведь рассказывал все уже не в первый раз за сегодня. - Как же это скучно. Когда ты имеешь дело с заговорами то ощущаешь себя частью большой игры и понимая как движутся фигуры, обманываешь обманщика. Но в мире обычных людей все намного проще. Люди редко просчитывают все на десять шагов вперед, поэтому гоняясь за ними всегда ощущаешь себя на детской площадке. Конечно, в этом деле можно с легкостью поймать пулю, так что расслабляться нельзя даже если всё элементарно, но невольно пропадает... Азарт что ли. Осознание того, что твой противник может действительно тебя удивить. Это не охота на королевскую кобру, а погоня за ужом. Долгая, утомительная и абсолютно бессмысленная. Юлий поднял бокал. Его внутренний хронометр подсказал, что настало время очередного пуанта. Чтобы музыка не делалась скучной, следует менять ее ритм, темп и громкость время от времени. - Как насчет выпить за великий и могучий Советский союз, здоровье товарища Андропова и торжество мирового коммунизма. И снова улыбка стала хитрой. Это, знаете ли, трибл килл. За все это не пьют только вражеские агенты, а Закатов будто нарочно (на самом деле именно так) сменил интимный шепот на торжественное крещендо, так что отказ с легкостью заметили бы даже те, кто вовсе не слышал разговора. Любые отношения подразумевают раздвинутые границы. Если девушка хотела выпить один бокал, то должна выпить как минимум два. Иначе ей станет скучно, и она уйдет к тому, кто найдет способ заставить ее расслабиться настолько, чтобы она выпила, желательно, думая о другом. Пусть даже о том: "Какая же находчивая сволочь этот Закатов".
|
- Демон, говорите... Казалось бы Юлию, псионику, с легкостью управляющему чужими мыслями, считывающему воспоминания, разрушающему разумы, сама природа велела бы верить в мистику. В сверхчеловеков, пришедших на смену старому человечеству, в избрание какими-нибудь квазисущностями, в цель, ради которой псионики появились на свет... А если, как наверняка решил бы какой-нибудь "Вещий", существуют "избранные" то почему бы не могло существовать нечто еще? Например, лесные демоны. На практике, Юлий мыслил диаметрально противоположным образом. Собственные силы и способности виделись ему продуктом пускай на грани фантастического, но науки. Ведь откуда бы взяться псионикам, да еще в таком обилии? Эволюция? Но мутации проявляются локально и ведут к разделению популяций. Куда более вероятно другое, что все их псионические дары - всего-то продукт какой-нибудь нацистской медицины. Сколько людей было в концлагерях? Обработали их какими-нибудь химикатами, а люди потомство дали. Кстати, прошло-то около пятидесяти лет - два поколения. Вот вам и вся избранность, возможно, существовавшая только в голове какого-нибудь нацистского доктора Менгеле, свято верящего, что создает высшую расу. Однако, многие умные и хитрые люди вполне могли использовать слабость людских умов для того, чтобы заставить их, например, верить в какого-нибудь "демона". Юлий практически не сомневался, что ему с его скромным даром, и то удалось бы создать подобную легенду. Минус всего этого в том, что исчезновение Светланы все меньше казалось связанным с западными спецслужбами и все больше - с действиями каких-нибудь "слесарей самоучек". "А может там оно и правильно? Может это выход?" - Мелькнуло в голове - "Спрятаться в лесу, собрать вокруг себя культ последователей..." Кто-то ведь должен наконец дать отпор красной чуме, низвергнуть все это государство заключенных и сторожей... Ну да это все лирика, дохлая и томная. - Знать бы еще кто вашей сестре это рассказал. Понимаете, Эстер Давидовна, обычно за всеми демонами в человеческой истории, стоят плохие люди. Например легенда о вампирах появилась потому, что крестьяне не могли прокормить лишние рты и иногда избавлялись от младенцев или беременных женщин, а потом сваливали все на "вампиров". Потом это суеверие оживили, чтобы начать преследование цыган. Света, она... Хорошая. Нужно быть человеком чтобы причинить ей зло.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
...начинаешь им сострадать.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Спасибо за игру, за созданный для Ивы мир, за её путь - непростой, но настоящий путь и не бывает простым! :) Очень здорово добраться до такого момента и пережить его вместе с персонажем.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Я... короче, это жуть, как здорово.
-
Как же все ниточки сплетаются в единственный узор.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
За прекрасную Далилу, которой так не хватало девочке из Стокгольма Иве Ларсен. "Когда-то вокруг меня была только тьма. А теперь, как мне кажется, свет побеждает." (с)
|
-
Какой милый и воспитанный шпион, прям не могу.
|
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
даже не исправили орфографических и пунктуационных ошибок как это мило. Массовые смерти, мир кончается, но филологи контролируют пунктуацию.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Плюс за реальность и объемность поста.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
-
за выводы и раскрученную площадку
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Тема Барчинай такая же нежная и печальная, как Ксу Син. Люблю.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
За погружение в суть. И вглубь. Ты чудесен.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Ну что я могу сказать, 10 Кун-Нин из 10, конечно.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Классная игра - и отличный пост. Очень нравится эта "охота на сны" и поиски черных кошек в темных комнатах (которые там определенно есть). :))
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Даже поражение можно сделать эстетичным, вписав его в миф и легенду...
|
-
Еще одна хорошая аналогия в твоем исполнении
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Как всегда круто. Особенно про поэтов.
|
-
Какой профессиональный, отработанный захват у товарища Закатова) По самбо, видать, "отлично" было)
|
-
ритмика классная, текс этим очень примечателен, он ворожит Я дерево. Я капля. Я лист. здесь я поняла, что успешно начинаю погружаться в транс так можно катарсис у читателя вызывать
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Последние слова этого поста просто меня переворачивают.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Все это "На Западном фронте без перемен" совершенно аутентично. "Я там был и сам все видел.")
|
Душа человеческая - потемки. Вот и невинный в общем-то подкол Дмитрия (подкол ли?) внезапно пробудил в смущенном, самом с собой не в ладах, Владимире Осиповиче какую-то гордость, невыносимое желание себя показать. Все-таки он не мальчик, курс кончил и кто знает, будь его душа чуть мертвее, а разум чуть живее, мог бы сейчас служить военному министерству в качестве разработчика взрывных смесей или в университете курс читать. - Я скорее... Принципиально. Тяжело не бояться террориста. С одной стороны безумно хочется заслужить его одобрение и уважение, с другой трудно отделаться от смутного образа, старой привычки - убийца, преступник, каторжный... - Понимаете, я не совсем дурачок. Доводилось мне и Энгельса читать и Спенсера, и даже какого-нибудь Мальтуса. Просто кажется мне что на платформу встать это как... Руки себе связать. Мол, "если стрелять то только из охотничьих ружей". А как по мне дело может сделать и эсер и эсдеп, и даже либерал, если его соответствующим образом подготовить. А на платформе стоять - одни туда, другие сюда, а в результате что получится? Одна болтовня, а не революция. Конечно, не подозревал Владимир Осипович насколько дилетантскими выглядели его размышления. Хотя бы потому, что революции не делаются ради революции, а в каждой партии места в будущем кабинете давно поделены. Но не подозревал искренне, и с твердой верой в то, что ежели собраться всем вместе, просто так, без платформ, то будет как пальцы в кулак сжать - и рожу царю расквасить запросто, а пальчиком разве что глазки выдавишь - да и то, другой останется. Был он революционер не столько сознательный, идущий к какой-нибудь "диктатуре пролетариата", сколько стихийный, тяготеющий к революции самой по себе, а уж что потом, Владимир Осипович вовсе не знал, хотя предпочтительнее всего почитал потоп. И показалось ему сейчас совсем не то, что должно было показаться, поскольку изучал терроризм Володя как было выше отмечено на романах, и свято верил, что сейчас какой-нибудь Душан Верховенский, начнет ему, Ставрогину, про Ивана-Царевича втирать. Вот и виделось - если искренне, навстречу к нему, со всей душой, про кулак рассказать, про общее дело, так наверняка поймет террорист... Вот и начал юноша бледный вещать с душой. - Вы вот меня проверяете. Что я точно знаю. Я буду с Вами откровенен, меня связывает дружба с Александром Федоровичем. Он рассказал мне про Нижний, рассказал и о том, что повезем динамит. Я признаться даже хотел сказать, что лучше бы мне его везти, потому что Вы как видно человек опытный. Каждый такой для революции важен, Вы и без динамита дел наделаете и губернаторов постреляете. А я вот - проходное звено, однодневка. Таких берут и на каторгу отправляют без разбора, а они не выбираются, потому что руки у них... Показал новому товарищу свои руки, нежные, жидовские, да вздохнул тяжело. - Слишком белые. У меня в терроре опыта нет, до сих пор я занимался составлением листовок, жил долгое время в Петербурге. Не привлекался, а стало быть и слежки за мной быть не должно. Володя огляделся вокруг, не слушает ли кто, и потом продолжил, тише. - А Вы хотя и не говорите, но видно, что вся жизнь у Вас в терроре, может быть и во втором поколении. Нет у Вас в жизни ничего кроме дела, большого Дела, это и по словам видно. Люди ведь обычно в поезде книжки читают, с барышнями заигрывают, а Вы только скуку прогоняете. И предпочел бы я, чтобы меня предали, а не Вас, потому что я просто химик, который когда-то готовился пойти на военную службу и бомбами занимался, который по женщинам ходил, стишки дурные писал, да только вот все мои бомбы ничего не стоят, если не будет того, кто сможет их кинуть, листовки - если некому их раздать. Я, дорогой Димитрий Иоаннович, совсем конченный человек. А вот для Вас может быть и настанет новая эпоха. Вы конечно можете мне не доверять, и это право Ваше. А только я за Вас умереть готов и не потому, что Вы такой хороший, а потому что жизнь собачья мне совсем опостылела, вот и решил остаток дней человеком доходить, не для живота своего.
-
С одной стороны безумно хочется заслужить его одобрение и уважение, с другой трудно отделаться от смутного образа, старой привычки - убийца, преступник, каторжный... Вот это хорошо!
|
Мы - СССР в миниатюре. Начальство конечно ответило, но вызвало фейспалм номер два совершенно проигнорировав всё, о чем ему ВСЕ в том числе я, говорили. Напомнило ситуацию когда Брежнев приезжал в Индию и всех агентов обязали чем бы они не занимались - присоединиться к охране генсека. Получилась картина маслом, когда проректор института русского языка сел в машину и обнаружил там кремлевского охранника и индийского контрразведчика. Так и ехали втроем. А все оттого что начальство совершенно игнорирует мнения подчиненных и не отделяет мнение от бунта. Прапор Могилевич, силовик Кран, интеллигент Миша, контрразведчик Самойлов, диссидент Чернов, женщина - Вяземская... Только я не знаю кто я. Потом понимаю - я лишний. В группе, потому и тянусь к автономной работе. И уж точно буду лишний на допросе какого-то шофера! Осталось придумать как объяснить это Борису Агапову не нарвавшись на критику. Здесь два варианта - либо я покажу неподчинение, а значит нелояльность, либо покажу свою некомпетентность. В СССР предпочтительнее второе. - Товарищ Гудериан, я не уверен что справлюсь. Отродясь допросами не занимался в отличие от товарища Самойлова. Прошу разрешения на автономную работу. И все. Никаких выводов. Зато теперь если я вернусь с нулевым результатом то в объяснительной напишу, что предупреждал начальство, которое меня не послушало. Не смог применить псионику пол психологическим давлением Агапова. И черта с два кто подкопается. Боре же придется решать. Если он хочет чтобы я постоял в уголке на демонстрации 1 мая и поделал вид, будто пытаюсь применить псионику пол давлением - Ленина ради! Но если хочет результатов, я их добуду. По своему и желательно один. Помяни черта - он и явится. Вот чего я не ожидал так это ревности со стороны Самойлова. Ответ пришел сам - он контрразведчик. Хочет взять меня в разработку. Вот и держится рядышком. А вот шиш. - Дмитрий, верно? Вы кажется не были раньше в резидентуре, потому Ваш вопрос понятен. Поясню. Когда Вы добываете информацию важнее всего - сохранение легенды. Если Вы начнете шить кукол или разбирать автомат в лучшем ресторане города, это будет катастрофа. Мы будем "засвечены" и высланы в Москву, более того, на каждого члена группы будет составлена папка по возможной степени раскрытия. Я не сомневаюсь в ваших интеллектуальных возможностях, однако, полагаю Вам на данный момент куда лучше подойдет быть поближе к своим нежели заниматься инфильтрацией. И тут случилось ЭТО. Чтобы было понятнее. Я - Альфа. Значит потенциальная бомба замедленного действия. Это дает мне ряд привилегий над бюрократической советской системой хотя и замораживает рост внутри системы. Например, вольности в общении, иногда существенные. Но я никогда даже не думал о том, чтобы дать в жбан старшему офицеру хотя бы и не своей структуры. Могилевич из Молота, Чернов - из Ледоруба. А если думал то где-то в эротических фантазиях и обычно не в жбан, а по заднице и не Могилевичу, а Вяземской. Но это совсем другая история. Вот и на нецензурную брань Могилевича я ответил в русле допустимого, максимально изумленно - И этим ртом ты целуешь свою маму и что еще важнее, портреты Ленина? И тут случилось ЭТО. Я уже дарил Чернову подарок с намеком на диссидентство, на то, что не вполне Андрэ понимает, в какой стране живет. Здесь он не сверхчеловек, не супершпион, а просто один из множества государственных работников, лежащий под ручейком общественных благ. Главный враг любого агента - собственное начальство, а не вражеские планы. Чернов меня не услышал, поступив так, как поступали бы в Российской империи - дуэль офицеров. Но в СССР нет офицеров. Только рабы, надсмотрщики и надсмотрщики надсмотрщиков. И страшно подумать, что будет с псиоником если я не вступлюсь (если вступлюсь - тоже, причем уже с НАМИ, ибо здесь контрразведчик, но это детали). Скорее всего вышлют в Москву, затаскают по проверкам... Неприемлемо. - Ебона мать! Никто никогда не слышал чтобы я матерился, но сейчас я выругался самым грязным образом, подскочив к бета-псионику и оттаскивая его от Могилевича. Надеюсь ему хватит ума не стукнуть и меня. - Это не он! Сохраняйте спокойствие, это не он! Чернов подвергся псионическому воздействию возле леса, возможно, стимулирующему агрессивность. Поэтому я попросил отправить его моим напарником, поскольку я могу уследить за ним. Товарищ Агапов, это просто следствие гипноза, я в этом ручаюсь.
|
Не любил Владимир Осипович Сухаревку, темное местечко с самого начала, при царе Петре Брюс творил здесь какое-то чародейство, года с тысяча восемьсот двенадцатого началась торговля краденым, продолжающаяся по сей день. Здесь представал во всем блеске своем отечественный, базарный капитализм, капитализм "сухаревской работы", то, чего никогда не понимали марксисты. Они стало быть думают так, ты либо делаешь хорошо и продаешь дорого, либо делаешь плохо и продаешь дешево, так формируются два потребительских рынка - элитарный и массовый. Только вот здесь вам не Европа, здесь мы и сделаем плохо, или вообще с пожарища стащим, и надуем, так, что последний рубль отдашь за грязь из лужи. И нигде управы не сыщешь - городовой ведь тоже свой маленький доходец имеет. Получаются прямо "Дети солнца", когда всякий, от академика до каторжника, упадет в котел Сухаревки, поначалу кажется - хорошо, народное единство. А потом мастеровые душат академиков, сами не зная за что, а только зная что душить надобно. Все потому, что котел бурлит, кипит, и рано или поздно выкипает, и прольется тошнотворное варево Сухаревки на всю Россию, прольются и букинисты и антиквары, и извозчики, и карманники, и зальет кипящее варево огонь. Потом все остынет и останется только холод, дурно пахнущий, стоячий, и много люди готовы будут отдать, только чтобы снова зажечь огонь. И кто знает, может быть однажды сумеют? Только Володя этого уже не увидит. Известная романтика была для него в том, чтобы погибнуть уничтожая мир.
- Да чем же тебе мир не угодил? Бывало спрашивал его товарищ, не по партийной линии, скорее из бывших сокурсников, с партийными Владимир Осипович больше об обществе философствовал, а вовсе не о конце времен. Да только вот никогда у него не получалось ответить другу химику так же убедительно, как отвечал он партийным, потому что там все совсем просто. Сделал реакцию как в книжке сказано - результат. Собрал бомбу - взрыв. А когда мир уничтожать, так все кажется очень просто, на первый взгляд - раз и нет мира. Да только потом вспоминаешь что в мире этом живут мама, папа, кошка, маленькая черепашка, которую в детстве кормил с рук. Что же - и их всех, ни за что, просто потому что... А собственно почему? Противно Володе сухаревское варево. Тошно. Да только все ему сейчас тошно. Все потому что она... Нет. Ни слова дурного о Дарье Михайловне. А все-таки, если весь мир, так стало быть и ее? Мелькнул в уличной толпе лиловый шелк. Она рядом. Она всегда рядом, дразнит, щемит сердце, манит, но стоит шагнуть и нет ее, зато всегда есть Нирод. Нирод - Ирод... Ложка дегтя портит бочку меда. На том и закончил Володя философстования, решать экзистенциальные дилеммы на голодный желудок совершенно не хотелось. К счастью с утра маменька денег дала, тайком от деда, тот все никак внучка простить не мог за брошенный курс. Александр Фёдорович вызвал к извозчикам, это плохо, потому что пахнуть будет дурно, но кормят в таких трактирах хорошо. И часто половые рассказывают истории как к ним миллионеры приходили полакомиться гороховым киселем и сомовиной. Врали, али и верно решил купец какой вспомнить былое, да только сомовина и верно была знатная. После нее и небо становится голубее и трава зеленее, и даже лошадиный навоз... Впрочем, он пах все так же отвратительно. Сошел Володя с пролетки, прошел по заставленному водовозами двору, да и оказался внутри. Зачихался сразу, даром что химик, а от табачного дыма ноздри раздувало, да а-а-апчхи! Шумно. Может оно и хорошо, конспирасьон и все дела, да только больно уши режет... Даже не сразу заметил "своих". Александр Фёдорович как всегда, напоминал сам себя исключительно губами. Своеобразные они у него. Сам по себе - похож на прокурора или жандарма, даром что адвокат, а губы... Сладострастные что ли. Пару лет назад Керенский женился, тогда Владимир Осипович еще подумал, что товарищ наверняка будет изменять своей жене, все за томный рот, настолько вырывающийся из всего остального лицедейства, что, казалось Володе, наверное один этот рот и был настоящим, а всё остальное так - личный и профессиональный опыт грызни со всем миром в поисках места в этом самом мире. Казалось бы характеристика убийственная, да только вот не боги горшки обжигали. Фрейд в "Толковании сновидений" впервые вытащил наружу то, что таилось в человеческой природе, вытащил на весь мир, так что читал его и православный царь. Глупо ждать, что все наши, все кто стало быть за все хорошее против всего плохого, будут святыми. - Александр Федорович. Вежливо поздоровался Левин. Руку протянул. И только потом посмотрел на его спутника, пока незнакомого. Сердце забилось чаще, совсем как у кисейных барышень, от какой-то смеси волнения и восторга, не иначе террорист! Керенский ведь обещал найти место в терроре. Да и не походил "Анчар" (правда Володя пока не знал, что перед ним именно Анчар, да и вовсе не проводил аналогий между этим деревом и хоть каким-то человеком) на обыкновенных комитетчиков. Рабочие руки, зачесанные волосы, невзрачное лицо, веселый взгляд... Вроде бы ничто из этого не отличало террориста от всех остальных людей, а все-таки есть в нем такое... Особенное... С ног сшибающее. И улыбнулся ему Владимир Осипович, и уже представиться собирался, да только осекся. Вспомнил, что в революционной среде люди всякие бывают, а стало быть и настоящего имени всем вокруг не доверяют. - Здравствуйте. Сказал только и притих, садясь. Неловко. Даже полового забыл позвать. Псевдоним... Точно нужен. Владимир Осипович Левин... Химик внутри подсказывал назваться ВОЛом или проще - Волом, благо зверь спокойный и трудолюбивый. Был бы как водород - гидрогениум, аш. Нет, глупо, очень глупо. Надо как-нибудь образованность показать, а не только безвкусицу... "Вертер" - Решил Володя про себя. Неплохой вариант. Впрочем, он всегда мог передумать.
-
Отличный первый пост, вот и бекграунд персонажа вырисовывается. С почином! Только почему сентябрь? Дело в июле происходит.
|
-
за здравый смысл и непотерянную голову
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Давненько я не жала покрепче сосцов!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Ужасно трогает судьба этого юноши.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Перекатываются стеклышки в космическом калейдоскопе и только Майя Кремер продолжает свой тихий поход к мечте.
Я перечитала и только что это заметила. Ассоциации с "Каменным городом" Мартина. Для меня, по крайней мере.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
поди пойми, где тут верный выбор)
|
Кадр из фильма. Мужчина умывается, видны только его длинные, после сна разбросанные как попало, волосы. В зеркале - молодая девушка с красивыми светлыми волосами. Безупречный макияж скрывает неестественную бледность ее лица, смягчает тот факт, что кожа как бы обтекает череп. И лишь пустые глазницы, подведенные в стиле "смоки айз", мешают обманчивой женской природе скрыть истину... На фоне играет магнитофон с новомодной песней Cat people Дэвида Боуи, одна и та же мелодия играет раз за разом, видно действительно много значит для еще одной шестереночки советского общества. Закатову шел двадцать седьмой год, огромный срок, пока тебе не исполнилось тридцать. Огромный срок... Девушку звали Маша. Она - "Допустимое безумие". Первая, но далеко не последняя жертва, и единственная, на которую не было санкции государства. Американцы часто создают "клюкву", не вызывающую ничего кроме смеха. Реальность... Куда хуже. - Вам наверное интересно, что происходило с ним этот год? Ах, это грустная история. Потому что псионикам не дают орденов, не дают громких званий, не жмут руку большие начальники. Каждый псионик это собственность государства, которая служит, пока может служить, а потом доживает под бдительным надзором, регулярно бывая в спецсанаториях и принимая специальные же таблетки для подавления псионического потенциала. Каждый псионик - оружие. И чем оружие опаснее, тем осторожнее с ним ведут себя все вокруг. А ты, Юлечка, САМЫЙ СИЛЬНЫЙ. Они никогда тебя не отпустят. Человек поднимает голову. Все тот же Закатов. Или нет? На лице - небритость, а в глазах... Слезы. - See these eyes so red Red like jungle burning bright Those who feel me near Pull the blinds and change their minds It's been so long. - Но это я вычислил предателя! Я придумал план и выполнил его, практически в одиночку! - И где твой орден? Твое звание? Смирись уже. Ты особая боевая единица, навроде самолета или танка. Ты когда-нибудь видел, чтобы награждали самолет или танк? - Меня уважают! - Тебя боятся, потому что каждая машина может что-то выкинуть. Поэтому тебя чинят, когда начинаешь потрескивать, и смазывают, подсовывая симпатичных комсомолок. Но однажды появится новая модель. Более управляемая. И знаешь что тогда бывает со старыми танками? Я смотрю на свои руки. Дрожащие ладони, нежные, практически женские, никогда не знавшие физического труда. Сколько лет я хожу по грани? Сколько лет мне прощают то, за что остальных лишают званий и расстреливают? Я вспоминаю кладбище... Ряды списанных танков, покрытых снегом. Раз в час подъезжает погрузчик, одну из машин увозят в плавильню, а остальные остаются стоять на морозе, тысячи и тысячи... Их двигатели сняты, орудия запаяны. И понадобится на то один день или десять лет, но всех нас ждет плавильня... - Я человек. Женские глазницы в зеркале смеются. - Я человек! Я личность! Я ЛИЧНОСТЬ! Звон стекла. Несколько осколков остаются в кулаке. Падают стеклянные слезы. Падают капли крови. - Я ЧЕЛОВЕК! Я ЖИВОЙ! ЖИВОЙ! Обеими руками обрушился на раковину, керамика не выдержала удара и сорвалась. Брызнул фонтан воды, горячая и холодная, вместе, прямо в лицо. - See these tears so blue An ageless heart that can never mend These tears can never dry A judgement made can never bend. Сажусь. Обхватываю колени руками. Не хочу чтобы она видела моих слез, даже в одном осколке из тысячи. И только тихо шепчу пол нос, одно и то же, раз за разом... - Я человек... Человек... Человек... "Они никогда тебя не отпустят"
- Still this pulsing night A plague I call a heartbeat Just be still with me You wouldn't believe what I've been thru You've been so long Well it's been so long - Здравствуйте. Я к товарищу Ржевскому. Меня вызывали. Сказал безупречно одетый молодой человек в черном пальто, с наушниками на плечах и с большим розовым пакетом в руках. Аккуратно уложенные волосы, небольшая, скорее декоративная бородка, и ослепительная улыбка. - Что в пакете? Спрашивает горилла на входе. Показываю несколько перевязанных бантиком коробочек. - Подарочки моим братьям-коммунистам. Пришлось подождать, пока проверят коробки, опершись на стену. Мало ли, вдруг псионик захочет пронести в здание бомбу? "Иногда машины ломаются..." Наконец, пакет вернули. - Спасибо, товарищ. Передавайте привет дочери. Что тут началось. Псионик прочел мысли сотрудника! Скандал, позвали какого-то начальника, который долго объяснял, что в здании установлена вся необходимая аппаратура. Я признался сразу. - У него на пальце кольцо. Я говорил наугад... Чудом отпустили. "Иногда машины ломаются..." - И они боятся. Боятся, что однажды я посмотрю одному из них в глаза и заставлю съесть собственные пальцы. Особенно потому, что перед ними тот-самый Юлий Закатов. Один из сильнейших псиоников Союза. Танк рядом с БТРами. - Они никогда тебя не отпустят. Сказало зеркало в коридоре. Я только улыбнулся и осторожно поправил волосы. Под пальто оказались черная рубашка и пиджак. "Новый Закатов" - Ха, это даже звучит смешно! - Товарищ Павел Петрович. Товарищ Гудериан. Поздоровался с начальством, полупоклонившись. Только потом обратил внимание на остальных. Могилевич. Вяземская. Чернов. Смирнов. Старые друзья. Здесь должны быть большие описания и признания в любви, но они остались в пакете. И несколько новых друзей! Вот это уже интереснее! Еще одна горилла. Еврей-псионик, еле светящийся. Не ровня. А вот последние два кандидата едва не заставили Царевича измениться в лице. Альфа. Еще один. "Новая модель" - Тут же хихикнуло подсознание. Самойлова я не знал, хотя слышал о нем. Мы ровесники, обоим по двадцать семь лет, оба альфы, но на этом сходства заканчиваются. Меня забрали. А он говорят сам пришел и во всем признался, сам согласился на службу. Идеальный совок, знаменитый среди псиоников тем, что занимался не разведкой, а контрразведкой. И пока я носился по заграницам, этот мудак находил тех, кому в стране не нравится жить, и выставлял их мыслепреступления на всеобщее обозрение. От одной мысли тошнит. Что до кукол, я их просто не заметил. Не счел чем-то важным, чтобы отметить в мозгу, хотя пожалуй и счел бы отличной метафорой. Все мы куклы. Нами играют. А потом какой-нибудь Самойлов залезает кукле в голову, сообщает об антисоветских настроениях... И кукле обрезают ниточки. Но даже это меркнет... Просто угасает рядом с... "Юлий внезапно присмирел, стих и как-то бесшумно поспешил оказаться где-то поближе к Вяземской" - Так это наверное выглядело. По правде сказать, так оно и было. Здесь омега. Мерзкие твари. - А я... Подарки Вам принес... Сказал Одноногу и Осе как-то тихо, подавленно, отстраненно... Я ждал новую модель. И плавильню тоже ждал. Не ждал только их вместе. И не думал, что это случится сейчас. Под перчатками ноют перевязанные бинтами руки. "Они тебя никогда не отпустят" Надеваю наушники. Что надо - товарищи расскажут. Я так устал от этого дерьма... - And I've been putting out the fire with gasoline Putting out fire With Gasoline
-
-
-
Закатов все-таки шикарен! Очень колоритный персонаж, отлично разбавляющий команду "правильных" героев. :)
-
К сожалению, плюс можно поставить только один. Хотя я бы не пожалел минимум трех.
-
Хороший музыкальный вкус у Юлечки)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Оставшуюся часть брифинга я провожу наедине с собой. И лишь в самом конце снимаю наушники, показывая, насколько хорошо слушал и слышал все высказанное и невысказанное. - Я прошу прощения, товарищ Павел Петрович... Мне нравится смаковать это. Такой вот маленький, никому не заметный протест. Последнего Павла Петровича ведь в нашей истории приложили как следует подчиненные по голове табакеркой, не повод ли "Поручику" задуматься? Были впрочем еще два Павла Петровича. Один - Кирсанов, из "Отцов и детей", которого Тургенев писал с сочувствием, как героя-резонера, а написал блеклым типом с несчастной судьбой, почти в духе выжившего Владимира Ленского. Второй - Постышев, любитель обнимашек со Сталиным и поиска врагов народа, найденных в результате тем-самым органом у товарища Постышева на квартире в лице его самого и его жены. Какой из трех Павликов Петровичей (могло быть хуже - Павлик мог быть Трофимычем) больше по душе Ржевскому пусть решает сам. А уж умрет от табакерки, пьянства или вследствие расстрела - это пусть история решает. Впрочем, если бы кто мне указал на нечто подобное обдуманному выше, я наверняка всплеснул бы руками - и кто смеет такую гнусную антисоветчину выдумывать, да еще на меня возводить! А я уважительно обращаюсь по имени-отчеству, как завещал великий Ленин, как учит коммунистическая партия... Впрочем, мы отвлеклись. - А есть ли возможность получить копию досье на Светлану Михайловну? В особенности все, что касается круга общения, личных предпочтений. В конце-концов есть шанс, что ищем шпионов там, где найти можно максимум передозировку. Перекурила девочка, насмерть, а ребята испугались, ну и выбросили тело куда-нибудь. Или еще хуже - надоела ей папкина "забота", ну и сбежала на хату к какому-нибудь хахалю в поисках плотских радостей - на "глаза"-то ее посмотрите, тут не то что мишки - тут каждый (кроме меня, честного коммуниста, разумеется) барышню бы прикрыл. Да и сердечко-то там внутри наверное ого-го какое, живое... Хотя с Верой Павловной конечно не сравнится... Тут я замялся. Вера Павловна. Павел Петрович. Они же не родственники? А то этак можно до Колымы докомплиментиться. В любом случае получив ответ на свой вопрос, остаток совещания я сидел тихо, лишь изредка неприязненно косясь туда, где как мне кажется, находилась омега. Справедливости ради, если бы там не было омеги, все равно бы косился - этакая горилла, таких только по телевизору увидеть можно, в программе "В мире животных", ну или в зоопарке. И в советских спецслужбах, но этого я не упоминал даже мысленно. Наконец, дождавшись конца собрания, я распаковал свой пакет. - Минуточку внимания, дорогие ветераны. Вы все дороги моему сердечку, так что могу ли я не порадовать своих когтистых и зубастых... - Тут последовал взгляд в сторону Веры - Товарищей и братьев по разуму, маленькими презентами. Так- так, так, дамы вперед. Первая розовая коробочка досталась как раз Вере Павловне. - Все для тела и для души. Не желаете опробовать? Если открываешь Внутри розовая игрушка для взрослых и томик стихов Вяземского. - Дальше начальство. Полагаю здесь я до безумия предсказуем. Гудериану досталась книжка... Нет, не Гудериана, даже наоборот, с емким названием "Таран - оружие героев". Рядом же лежали ноты для игры на фортепиано - траурный марш Шопена. - Витя или Миха. Так-так. В общем обоим разом. Держите. Коробочка Могилевича оказалась меньше остальных И содержала книжку детских сказок, над названием которой сверху было приписано каллиграфическим почерком от руки "Как понравиться девушке если ты" - А ниже печатным "Мойдодыр" "И другие истории советы начинающему".
Впрочем рассмотреть название целиком будет довольно сложно - в коробочке было два десятка шоколадных медалек. Что до Федорова, его ждал самый безобидный подарок "Пособие для одиноких домохозяек - кулинария, ремонт, воспитание детей" А рядом лежала японская игрушка... Нет, не та о которой вы подумали в свете подарка Вяземской. Наверное дорогущая инновация "виртуального домашнего питомца", предок Тамагочи, до рождения которого оставалось всего каких-то четыре года.
Последними были Чернов и "Руль". С ними все оказалось проще всего. В коробке Вещего лежал американский значок с последних выборов и книжка "Основы пограничной службы". Коробка "Руля" оказалась пустой. - Рад, безумно рад, что мы снова будем работать вместе! Закатов улыбнулся ослепительной улыбкой. - Как насчет групповых обнимашек? Поскольку с нами теперь омега это последний шанс!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Этот и пара предыдущих постов в этой ветке - просто шедевр информационного хаоса, когда зерна смысла приходится вылавливать на фоне невероятного шума.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Момент с Первой Мировой напомнил мою любимую серию из "Black Adder" с Роном Аткинсоном - "Goodbyeee!!!...". Траншеи, солдаты, часы, время на которых неумолимо тикает. "Когда каждую неделю на фронте гибнет тысяч пятьдесят человек, кому какое дело до какого-то подстреленного голубя?" (с)
|
-
Я смотрю, этот стол не даёт покоя не только Ирэн))
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
"Забыты клятвы и друзья Обет последний дан В братоубийственной войне Пылает Истваан"(с)
|
-
Необъяснимой выразительности пост!)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Очень нравятся яркие и фантасмагорические образы в этой ветке, особенно на контрасте с другими ветками. Противостояние бытия и небытия идет на всех уровнях - от эпической мега-битвы до внутренних сомнений и поисков смысла. И именно это и создает ощущение масштабности происходящего. Словом, шикарно!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
За грань и за Балора. У меня была приготовлена для него другая смерть, но, возможно, не все шансы еще потеряны :)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
аццкий коктейль) одна Ваканда чего стоит)
|
Шарль мягко и как-то лениво покачивал на руках кота. Вот так и бывает - труп, но труп кажется не самый страшный, к тому же разбирающийся в том, как гладить котов (и не могущий отличить кота от кошки, но это совсем другая история). - Запомни раз и навсегда, кот. Оставаться где-то больше трех ночей означает возможность для потенциального врага тебя выследить. Каждую ночь он сможет отслеживать твои перемещения, узнав таким образом твое расписание, а потом... Бац! И такого красивого, прекрасного, ласкового котика выследить злая Комиссия Барэ. Что-что ты спрашиваешь? Есть ли возможность сжульничать? Конечно есть, что и подводит нас к текущему моменту. Магия. Почесал кота за ушком. Определенно, сеньора О'Двайер умела выбирать себе фамильяров. Если не очнется - позаимствую. Впрочем, не многовато ли у меня стало личных штрихов? Трость, часы, а теперь еще и кошак? Перебор даже для регента Тремер. С Микаэлем они не разговаривали весь остаток ночи. Может оно и к лучшему, хотя очевидно, что кому-то придется сделать первый шаг. И кажется это будет не Шарль, всегда предпочитающий действие бездействию и наличие слов их отсутствию. Только вот говорил почему-то с котом, а действовал подготавливая воду к ритуалам. В далеком мире смертных это кажется называли сублимацией. - Скажи, кот, у тебя когда-то были котята? Ну такие маленькие. Тычущиеся холодным носом тебе в бархатную шерстку. Вот представь себе, учишь ты его учишь, как мышей ловить, Цимисхам кол всаживать - они ведь хитрые, и сбрасывают свое сердце в буквальном смысле в пятки. Вот и кол ничего не дает, если не знаешь оптимальных пропорций тела и методов опознания прибытков лишнего. И вот учишь ты его, учишь, а потом твой котенок берет и... Отвлекся. Кажется, не о том говорим. Шарль понимает это и сразу же в своей фирменной манере сходит с темы, - А хозяйка твоя была мне нужна. Без нее план не сработает. Совершенно точно не сработает. Если конечно ты не владеешь прорицанием третьего уровня. Владеешь, кот? Конечно нет. У тебя только присутствие пятого. Любому Тореадору устроишь культурный шок. Ведь не бывает таких красивых котов, а? Даже жалко что вы живете так невероятно мало. Впрочем, никогда не поздно найти Котокаина, который даст тебе котостановление, верно? И будешь ты, кот, патриархом целой линии крови. Осторожно положил кошака рядом с Ирэн. Заглянул в лицо прекрасной ирландке - в списке дел она следующая. - Посмотри за ней, ладно? Мне нужно сделать пару маленьких дел. Регенты ведь не говорят, а делают, правильно, кот? Вот и славненько. Хороший кот. Сам бы тебе становление дал, если бы мог. И будь уверен, воспитал бы из тебя настоящего Тремера. Что скажешь, клубочек? Хочешь быть Тремером? Через какое-то время регент вернулся сжимая в руках совершенно бесценную бумагу с магическими символами - Осталось только забросить в систему. Еще минуточку, кот. Я сейчас. Только найду Ми... Кого-нибудь, кто сфотографирует и отправить по электрической почте это письмо. Шарль указал на Ирэн. Интересно, что пришлось сделать Астрид чтобы разбудить его? Накормить своей кровью может быть? Но так некстати Боджинг оказался далеко. Почему все кто нужны либо сволочи, либо трупы, либо где-то в космосе?
-
Даже жалко что вы живете так невероятно мало. Впрочем, никогда не поздно найти Котокаина, который даст тебе котостановление, верно? И будешь ты, кот, патриархом целой линии крови. Кошку можно сделать гулем. В пару раз ей это жизнь удлинит.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Захватывающе до мурашек! "И сплетаются нити дорог в ожерелье бессонных ночей" (с) - так здорово, когда из отдельных ниточек-историй начинает проступать общий узор.
|
-
За сумасшедший, но красивый своей неожиданностью поступок :))
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
За то, что я этого не ожидала.
-
момент перехода за грань: +
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Интересно, когда уминают Боги...
|
-
Госпереворотом что-то повеяло...)
|
-
«Любить иных — тяжёлый крест...»
|
|
-
ДМ учит человечности. Здесь я прошел путь от того чтобы играть злодеев и маньяков к отыгрышу хороших людей. ссылка
|
Благодарно приобнял госпожу Цзинь. Еле иду, ноги точно из камня сделаны... Нежные слова шепчу на ухо, непонятно, себя ими подталкивая, мол, лицо сохраню, или просто высказывая все, что не успел - про глаза, про волосы, про руки... А главное про душу и дух голубки моей, милой, чудесной, хорошей... Тут встали все. Видим, человек стоит, руки-ноги в крови. Господин Рохо лежит, голова раскроена. А все стоят, поражённые... - Я люблю тебя. Шепчу тихо на ухо. В первый раз - на «ты». Если господин Рохо, гроза тигров, переживший пламя дракона, могучий воин, пал, кому по силам одолеть такое зло? Выхожу вперёд. Ладонью закрыл другу глаза. - Госпожа Цзинь. Постарайтесь помочь ему иглами, если это возможно. Ей - последний взгляд. Ладонь положил на рукоять клинка. Больше не смотрю ни на павшего друга, ни даже на любимую. Только на врага. - Убийца. Сказал - как плюнул в лицо. - Этот человек жизнь посвятил тому, чтобы побеждать, а не убивать. Ему только сегодня вправили кости, сломанные после неравного боя. Только вчера он пережил пламя дракона. А ты убил его, чудовищного на вид, но никому за жизнь зла не сделавшего. Как зверь, хуже тигра, хуже собаки. Обнажил меч. Еле стою на ногах, но встаю в стойку. - Мы - мирные путники и слуги императора, пришедшие сюда за помощью, после крушения нашего корабля. Ты заступил нам дорогу, мальчишка, размахивая руками и ногами, будто они заменят тебе голову. Ты не благородный муж, а червь, рождённый червем, лишенный человечности, милосердия, и тебе отвечать за это перед Небом. Но мы пришли сюда за помощью и не желаем уподобляться тебе. А сейчас уйди с дороги, нечистый убивец, или видит Небо, я лишу тебя головы и сами боги не заметят разницы.
-
-
Я б на месте убивца умерла со стыда после такого. Впрочем, примерно так он и поступил.
-
-
- Убийца.
Строго отчитал пацана.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Александр удивительный. Если он не был богом изначально, то он, кажется сделал из себя бога. У него получилось).
|
|
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Очень изящно и органично получилось сшить одной нитью самое начало времен и приближающийся конец света. Настолько, что эта история вполне могла бы стать новым мифом, в который вполне можно поверить по-настоящему. :)
-
Миф прекрасный и величественный. Живой. Страшно как...
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Похоже на сказку...с несчастливым концом)
|
-
Для охуительных историй время есть всегда :D
|
Я выжил! Выжил! И я герой! Первая эйфория, первая радость, не столько от подвига, сколько от того, что она это видела... Я смотрю на нее в восторге, и сердце моё наполняется тысячей слов... Фиксирую руль на текущем курсе. Подхожу, обнимаю... Она жива... Она жива... - Госпожа Цзинь... Мой голос чуть дрожит. Я хочу сказать ей. Все сказать. У меня нет слов, чтобы передать это. Тяжесть в груди... Как формально звучит! А если так - "я вошел в четвертый десяток и..." - Нет, чушь. Но я должен сказать, должен сказать хоть что-то, не стоять, глядя в глаза как истукан... Если бы Конфуций сказал хоть что-то насчет того, как общаться с женщинами. Но единственный раз упомянув их в Лунь Юй, он лишь намекнул не считать женщин людьми. О, Небо! Столько книг, столько мудрости, а не могу даже сказать женщине, что я... - Я хотел бы просить Вас... "Выйти за меня замуж" - Я не сказал. Не потому что это нельзя объяснить, ведь неясно, вернемся мы назад или нет, просто она порядочная женщина, а я - изгнанник. - То есть я бы хотел сказать Вам... "Вы особенная, госпожа Цзинь" - Моё сердце было исполнено волнением за Вас. Я не герой. В сущности я даже не... А, не важно. Просто вдруг захотелось рассказать кому-то все, с самого начала, когда в школе я задирал слабых, или по крайней мере с середины - убийства княжеского сынка, за которое меня изгнали. А теперь Цзоу Минь спасает кого-то, рискует жизнью, управляет небесным кораблем... Это ведь смешно. Должно быть смешно. Но я не готов смеяться. Сейчас мне придется решить. Придется выбрать, что я буду делать. Я - капитан? Да вы издеваетесь. Вот это уже даже не должно быть смешно. Сейчас явится какой-то старший помощник или офицер, я отдам ему штурвал и снова превращусь в экзаменуемого из пятого ряда. И тогда я найду что сказать госпоже Цзинь... Я все скажу... Но сейчас я не могу. Не могу, потому что никто не приходит. Я чувствую гору на своих плечах. Я чувствую... Так много... - Многие были ранены. Я стою на этом мостике только потому, что никто не забрал у меня руль. Но кажется теперь я... Не произношу слова "капитан". И вообще чувствую себя идиотом. Не о том я хочу сказать, не о том... - Вы невероятно прекрасны, госпожа Цзинь. ИДИОТ! Ведешь себя как мальчишка! - Я... Прошу прощения... Просто наверное на корабле сущая неразбериха... Я... Еще раз прошу прощения... Вы врач, а наверное многие ранены и я чувствую себя сущей свиньей от того, что держу Вас подле себя, когда многим нужна Ваша помощь, но я просто не могу не сказать Вам... Это важно и... Стараюсь взять себя в руки. Выходит не очень. - Думаю подождет до вечера. Сейчас на корабле суматоха. Я прошу Вас, не могли бы Вы тихо позвать сюда тех трех воинов, с которыми мы проходили экзамен? Кажется, их зовут Кио Кидо, Те-цу-мо-ри... В общем вы поняли, и Сайго Рю. Я не знаю, жив ли корабельный врач, но пожалуйста, проследите, чтобы раненым был оказан надлежащий уход... И снова, чувствуя что говорю не то и не о том - И прошу Вас... Давайте поговорим вечером... Это очень важно... Если бы на эта суматоха... "Да плевать ты хотел на суматоху, Цзоу Минь! Просто ты трус!" - Сказало подсознание. И Цзоу Минь согласился.
-
Это ужасно трогательно.
Если бы Конфуций сказал хоть что-то насчет того, как общаться с женщинами. Но единственный раз упомянув их в Лунь Юй, он лишь намекнул не считать женщин людьми. Охохо... :)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
У тебя можно плюсовать все подряд
|
-
Вывез!!! Могучий! Ур-раааа!
|
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
-
Госпожа Цзинь так и впрямь, не ровён час, почувствует себя прекрасной. Балуете бедную аптекаршу на закате жизни.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Думаешь шум - самое страшное? Нет. Тишина куда страшнее, абсолютный штиль, когда не слышно ни ветра, ни птиц... А ведь и правда.
|
|
-
Это ж надо, в таких условиях — такое благородство!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
За Александра Сергеича "Наше Всё" Пушкина! И традиционно уже - за потерянные в переездах с/на ДМ3 плюсы.
-
За Ксу Син! За Пушкина! Вообще ты,мастер,злодей. Ставишь перед выбором - какой из твоих постов плюсовать. Один раз в трое суток. Чудовищно.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Вот же прет меня от этого постмодернистского микса. ))
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
"В левой руке "сникерс", в правой руке - "марс", Мой пиар-менеджер - Зигмунд Фрейд Карл Маркс!" (с)
Отличное начало, очень понравилось. Множество отсылок к типично европейским неврозам и фобиям - и хорошая возможность раскрыть характер Ивы. :)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Совпадение? Не думаю... Если доживём, то поймём, куда кривая выведет...
-
за нагнетание обстановки )
-
|
- Вы не могли знать, Михаэль. В конце-концов кажется, мы понимаем господина Томсона лучше чем он сам себя понимает и видим его лучшие стороны, о которых он сам и не подозревает. Шарль ответил своему ученику по французски. Что поделать - хватит уже сюсюкаться. Плюнуть Брухе в рожу в падающем самолете - очень плохая идея, поскольку потом он скорее всего вывернет вас наизнанку. Остается надеяться, что перед этим он хотя бы посадит самолет. - Осмелюсь заметить, что говорю о клане живых, а не о мертвых. Так было всегда, друг мой. Слабые гибли, сильные выживали. Даже среди Тремеров, что уж говорить о Бруха. В этом пожалуй есть даже легкая ирония нашей с вами ситуации. Представьте себе, что скажут, если Вы вдруг разобьетесь. Пара Тремеров справилась с самим Томсоном в его собственном самолете, имитировала несчастный случай. Пожалуй, мой авторитет подскочил бы до небес. При всем уважении, лейтенант, мне кажется, Вы способны на большее, чем питать славу каких-то колдунов. Мы способны на большее. Мы - вершина эволюции, альфа-хищники, совершённый вид. И если Вам так хочется понять, что мы находим в этой суете, знайте, Томсон, я предлагаю Вам пари. Князь объявил кровавую охоту на наемника, сумевшего в одиночку справиться со всей Капеллой Тремер и возможно не с одной. Я говорю, что загоню эту добычу куда раньше Вас, это естественно, так говорит моё эго. Но знаете... Так говорят и все вокруг. Когда-то, в Темные века, Ваш клан называли воинами, в Викторианскую эпоху - революционерами, а теперь - зовут Сбродом и вешают ошейники-браслеты. И знаете почему? Потому что Вы это позволяете, потому что рветесь умереть, рветесь до того, что какой-то колдун читает Вам мораль о пользе жизни. Я верю в Вас, Том, верю что вы способны на большее. Но если Вы сами не готовы поверить в себя - право же, Вам лучше разбиться на этом самолете, ведь иначе - в Вас попросту плюнут все, кто еще не успел.
-
Лучшего момента дать леща Примагену Бруха просто не придумаешь))
-
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
- Слушай, Пьер, а евреи они как, за нас или за армяшек? - Да шут его знает. Ты спроси, надо бить армян или нет! - Такой умный - сам и спроси. Из окна донеслось недовольное ворчание, после чего на улице появился, невысокий и достаточно полный человечек - уже без арбалета, но в солдатской каске. - Слушайте, господин хороший. Нам сказали только наших пропускать, а евреи кажись не наши. Вы же как армяне, только без носов. Надо бы десятника спросить, да только он по яйцам даст если с поста уйдем. Так что честно скажите - ведь надо же армяшек из Антиохии выгнать? От этого ведь и ваша братия выиграет. А принцы де Пуатье здесь уже много лет и по праву, как добрые католики и христиане, не то что эти еретики, которые говорят что вроде как и не было сына Божьего!
Очень жизненно))). Гоголя напомнило))). Пришедший являлся только к кошевому, который обыкновенно говорил: - Здравствуй! что, во Христа веруешь? - Верую! - отвечал приходивший. - И в троицу святую веруешь? - Верую! - И в церковь ходишь? - Хожу. - А ну перекрестись! Пришедший крестился. - Ну, хорошо, - отвечал кошевой, - ступай же в который сам знаешь курень.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Хотя многое еще не понятно, но так интересно, что же будет дальше.
-
Какая динамика у нас пошла!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Вот это пост! Однажды мой друг спросил меня, как понять, что человек истинно, фанатично верующий? Я ответил ему: он крикнет "Аллаху Акбар" и взорвет тебя.
-
-
-
Просто великолепно. Неожиданно. И в точку G!
|
-
Люблю такие речи) красиво сказано)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
За точные слова. Это как выстрел, который попадает в цель в момент нажатия спускового крючка
|
|
-
Несмотря на тореадорские замашки, мужик серьезный))
|
- В конечном счете, Михаэль, единственное, что нам остается - время. Мы свободны от смерти, но не от страха перед ней. Человек как существо и сущность, проявляется в смерти, познаёт ее всю жизнь, готовится к ней каждый день, каждый час, ведь это черта, подведенная под всем, что он из себя представляет. В смерти люди находят подлинную жизнь, высшее проявление их коллективного я, собственное же живое бытие порой ненавидят настолько, что не желают оставаться здесь ни секундой дольше необходимого. Древние персы возводили для тел своих погибших целые башни молчания, с одной лишь целью - им была невыносима мысль, что их погибшие братья, сестры, жены, дети, в смерти коснутся земли. Машина едет быстро, должно быть нарушив скоростной режим уже несколько раз. Шарль не смотрит в окно, всё, что в жизни есть прекрасного, он уже тысячу раз видел на картинах Лувра. Не смотрел он и на Михаэля, чье лицо с легкостью воскрешал перед внутренним взором, обращаясь одновременно к нему и к кому-то незримому...
- Таким образом, всё их естество. Их чувства. Мечты. Счастье. Сама жизнь, основаны на единственном чувстве, что зовется ненавистью. К самим себе, тленным и оттого всегда лишенным подлинного чувства жизни. К окружающим, непрерывно напоминающим смертным об их ничтожестве. Ко всему вечному и прекрасному, ибо ничто так не устрашает, как возможность существования чего-то иного... Чего-то лучшего. Ведь это лишит их последнего, ненависти к самой природе, выражающейся через ее отделение от себя. Человек - центр мира. Вся их вера строится единственно на отрицании того, что все они, от мала до велика - лишь тела, что развиваются около тридцати лет, а после вечно гниют, пока от них не останется даже воспоминаний.
Вампир легко сложил одетые в белые бальные перчатки руки в замок. Даже сидя он ухитрялся двигаться со своеобразной грацией, плавностью, рожденной полным отсутствием спешки - одной из роскошей бессмертия. Древние, внимательные глаза лениво обратились к тонированному стеклу. Сквозь него всё кажется серым. Это прекрасно. Столько оттенков, как некогда в старом синематографе... О, Франция, ты лишена пестроты, биения ярких красок, скорее уместного на мертвых полотнах, чем в жизни, где пульсации напоминали о крови, пробуждая голод или о пламени, рождая застарелый страх. Кажется, они почти приехали. Очень вовремя. Вечность слишком велика, чтобы быть расточительным.
- Когда мы покончим с организационными трудностями, я хочу, чтобы ты опроверг всё, что я только что сказал. Рекомендую воспользоваться Фрейдом с его Эросом - чистой любовью к жизни, но если ты найдешь нечто лучшее, то пожалуй сможешь удивить меня. Только прошу, не надо пресловутого агапе, святые прекрасны как миф, но вспомним же святую Иоанну - смертные склонны делать своих пророков мучениками.
Показался дом. Как всегда вовремя. Господин Кордоби, что же вы делаете в окраинах, на лоне природы? Неужели вас оставил страх перед кровожадными гару? Или быть может вы сумели сделать так, чтобы Вас здесь не потревожили ни гангрелы, ни ассамиты? Особенно ассамиты...
- Скоро мы прибудем. Последние десять лет показывают, что эти сородичи... Другие. Не ведающие ни войн смертных, ни нашей войны. Они избалованы настолько, что мало отличаются от собственной еды. Покойный регент, Леруа, был настолько либерален, что даже берег людей, с которыми его больше не связывала кровь. И команду он подобрал себе наверняка соответствующую.
Воспоминание о тех кратких характеристиках, которые Шарлю довелось видеть. Плохо, но не безнадежно. Определенно, хвала судьбе, что Ляовей, дно болотной трясины, с равной долей вероятности скрывающее в себе скелеты древних, клады викингов или просто торф, бежал. Всегда проще узнавать о том кто вдали. И все же было бы ошибкой предполагать, что сомнение в одном делает остальных подобными детским слезам.
- Ляовей говорил, что был близок с Симидзу Каору, на нее указал как на ту, кто была с ним. Расспросишь ее обо всем, но в особенности о старике-катаяне. Малейшие странности. Малейшие детали. Можешь соблазнить ее если будет необходимость. Закончишь к утру. Следующей ночью мы едем в Элизиум. Только мы вдвоем. Лучше к тому моменту уже знать, какие части тела хотя бы одной из наших ресурсов работают, чем она живет, чего желает, что скрывает и что важнее всего - как ей управлять. Потом займемся остальными. Я в первую очередь приближу к себе Пирсона и Двайер. Первый был врагом Леруа и стало быть наш друг. Вторая была ближе всех к нему, а значит лучше если ее шейка будет в моей руке всегда. Не люблю сюрпризы.
Машина остановилась. Не бывает лишних десяти секунд. Хватит на короткий вопрос. И столь же короткий ответ. Едва ли не в первый раз за дорогу, Шарль смотрел прямиком на собственное дитя, глаза в глаза...
- Я верю в тебя, Михаэль. Не подведи меня. Спасибо, Эдгар. Можешь заглушить мотор. Я буду через час.
С этими словами, новый регент шагнул в заботливо открытую гулем дверь. Почти бесшумно стучит трость по газону, удивительно часто, выдавая быстрый шаг. Он казался старше своих лет, одинокий в своем зеленом пальто, какие носили в середине прошлого столетия, подождавший спутников лишь когда потребовалась рука для звонка или стука в дверь. Страховка или Шарль, живя в мире мин попросту избегал касаться чего бы то ни было, но он действительно едва заметно кивнул Михаэлю, сделав шажок от двери в сторону.
- Собери их всех в гостиной. Три сородича, число гулей не уточнялось, но мне нужны все, включая слуг.
Теперь главное найти ближайшее кресло. Встречать аколитов стоя - дурной тон и неуважение к ним. Ведь если регент не уважает себя, может ли он уважать кого-то другого?
-
-
Этот пост заставил меня долго и внимательно перечитывать один отрывок несколько раз. Красиво, стильно, и неожиданно непросто. Мне по душе)
-
Ни разу не врубился, что тут происходит, но пост очень даже недурный. И действительно не грузит мозг, как заметил кто-то до меня. Нравится.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
-
Не уверена, что это лучший твой пост, но он хорош.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Отличная манера повествования, держащая в постоянном напряжении, сопереживании героям, интересе к дальнейшим событиям. И смерть в образе беспощадно сомкнувшейся женской руки на горле - это так изящно!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Все это настолько живое, что слов нет.
|
Вообще-то, великий князь не был лишен чувства юмора, особенное предпочтение отдавая сатире, желательно, письменной. Вот например пару дней назад в салонах пошла придуманная кем-то шуточка о графе Резнове, за авторством одной милой барышни с разбитым сердцем: "Мой милый граф, он вопреки молве, Смотрелся в зеркало и днями и ночами, Но вот - решил жениться на себе..." Кажется, была еще и четвертая строка, кажется касающаяся супружеского долга... жаль стерлась из памяти. В конце-концов графиню Эжени ведь наверняка позабавил бы столь милый курьез семейных традиций Андрэ. Или нет? Пожалуй, с учетом личных трудностей ее сиятельства, не стоит лишний раз напоминать ей о браках и связанной с ними мишуре в виде детей. Не важно. Так вот, юмор. Всякая шутка забавна ровным счетом до тех пор пока число пострадавших от нее сводится к одному личику. Иначе это и не шутка никакая, а совершенно точно что-то с терпким запахом карбонариев. В том же, что за пропажу мостов ответственна молодежь, великий князь почти не сомневался. Много их таких, сговорятся с языческим божком, али найдут старую книжку, а потом не то волшебного медведя в гримерку к актрискам запустят, не то мосты упрут. А всё, милостивые государи и государыни, от чего? Да просто молодые, незрелые, пушок над губой - голова в штанах. Ждут, что сейчас же, стало быть все мамзельки зашепчутся: "А это вот тот." А на самом деле? Административная высылка если штатский дворянин - тут еще повезло. На Кавказ если офицер - бывает. А уж если чиновник или Декабрист, тут уж брат никакого хулиганства, а изволь взять шапку и в Сибирь, разводить боевых медведей для Его Императорского Величества гвардии. Одним словом, согласился повозиться с мостами Александр Михайлович неохотно, уж вовсе ему не улыбалась перспективушка гоняться по всей столице за какими-нибудь веселыми кутилами, носящими в одной руке бутылку французского вина, а в другой - магический гримуар. На них - и с маузером. Смех, срамота. Вы бы, братец мой коронованный, сразу пушки выкатили! Кстати, на улицах судачат, что в столице открылся новый публичный дом мадам D, не кажется ли Вам, Ваше Величество, что событие это представляет угрозу существованию монархии и надлежит отправить туда великого князя с полком солдат? Вот так и бывает - бил Наполеона, бил драконов, бил Декабристов и самого Кощея, а теперь ищешь мосты. Звучит как начало какого-то дурного анекдота про имперскую бюрократию, вроде "велел как-то губернатор сосчитать всех воробьев". Ну да ладно. Нет худа без добра. По крайней мере будет на что посмотреть. Разумеется, самой симпатичной барышней был и остается граф Резнов, которому кстати и стоило бы искать мосты, занятие приличествующее его положению. Далее следует леди Ангелина, в целом pas mal, даже может быть с претензией на une fleur rebelle, но право же, живой корсет, да еще женского полу, непрерывно примыкающий к тем частям, что созданы не для дам, но для кавалеров... Это как минимум il n’est pire eau que l’eau qui dort, если не сказать très vulgaire, хотя и отдает изяществом поэзии Сапфо: "Приди, Киприда, В чащи золотые, рукою щедрой Пировой гостям разливая нектар, Смешанный тонко." И все же, великий князь должно быть в силу возраста, не слишком стремился к странному и экзотичному, оттого и взгляд его на леди Ангелину оказался столь же мимолетен, сколь и брошенный на графа Резнова, остановились же глаза на милой жемчужной нитке, символизирующей между прочим чистоту и невинность. Эжени (это слово великий князь произносил через французское "œ̃", не имеющее аналогов в русском языке и выговариваемое как в слове parfum), сегодня особенно мила. Право же, если вокруг вас ходят неприятные слухи, вы разумеется обязаны быть милой, вот только далеко не у всех получается, а стало быть... Александр Михайлович задержал взгляд на спокойном лице и бледной шее достаточно, чтобы остаться замеченным, но недостаточно, чтобы быть вульгарным. Право же, взгляды тоже нужно уметь бросать, как и делать комплименты. Легкий подобен поглаживанию по спине в последний миг вальса, тяжелый и долгий - приставшему в нетрезвом виде с поцелуями кавалеру. Как бы то ни было, если не считать Иду Христофоровну, находящуюся в состоянии чересчур интимном для обмена любезностями, лица закончились, разговоры же продолжились. - Кощей Кощеич, не томи пожалуйста. Новый год едва прошел, а тут еще дело такое... Деликатное. Гениального изобретателя или столь нестандартно мыслящего заговорщика, я бы еще пожалуй поискал. А ну он так и английские линкоры нам выловит. Небось еще и орден за мосты-то получит. Конечно может быть во всем виновата проклятая заграница, но верится с трудом. Скорее петербуржский генерал-губернатор деньги на ремонт мостов украл, а дабы не прижали, да токма еще более дали, решил и сами мосты заодно куда-нибудь. В общем давай к делу.
-
Скорее петербуржский генерал-губернатор деньги на ремонт мостов украл, а дабы не прижали, да токма еще более дали, решил и сами мосты заодно куда-нибудь. Резонно. А мы-то думали-думали...))
-
Хоть и не император, а какой царь. Мне нравится.
-
в игре приятно быть даже тем, кого ваш персонаж невзлюбил)) какой стишок) очень порадовало)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
Не сразу узнала вторую половину катарской молитвы. Вот что значит перевод! )
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Спасибо за игру. :) Ничего, что не дотянули. Получилась красивая история, в которой мы все прожили небольшую, но яркую жизнь - и это главное.
-
Этот модуль был особенным. Психология, мистика, выстраивание субъект-субъектного взаимодействия с каждой индивидуальностью, и все это в стильных декорациях - таким и должен быть модуль. Спасибо. PS: и я все равно не верю, что идея парной игры провальна. Человеческое неумение выстраивать взаимодействие не синонимично понятию "плохая идея". Ведь есть и другие игроки, с которыми происходит это единство душ. Просто их мало, но они есть.
|
-
Между прочим в тегах игры стояло "Словеско" и не стояло "Трэш".
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
-
Библейские, блин, отсылочки к предыдущей игре =))))
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Почему так холодно? Будто я... Таю?Мартин смотрит в серые глаза, устремляет руки к мечте и... Руки. С них летит пепел, черные, унылые куски... Как же холодно...Красное пятно растекается по груди, как будто всё, что было в Бааль Зевуве живого, человеческого, вдруг ушло, оставив дыру на месте сердца и тело, еще не осознавшее, что мертво...Подул ветерок, и рассыпался пепел. Рассыпался, обнажая последний, почерневший, сморщенный кусочек Мартина Берджесса, тот, что некогда называли сердцем.Осознала только сейчас, как похожи мы с Мартином, как близки мне его ощущения. Я тоже таю, растворяюсь, меркну, исчезаю...
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Будто рядом с ними Райнер с моргенштерном, но только добрый.
Добро должно быть с моргернштерном! Улыбнуло).
Ну и вообще, приятно, когда тебе отвечают из бесконечной выси).
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Очень красивая легенда про Луну... Понравилось. А ещё 300-й плюсик - мой, ура!)))
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
ЛЛ прав, вы прикольно пишете. Мне особенно понравился пассаж про Райнера Ротта, померанского наёмника — всегда любил такие характеристики в адрес третьих лиц. )
-
|
- Мана. Ару. Йол. Ракха. Мено. Высокий Дом держит небесный свод, в этом его главная цель и смысл. Он - тень богов, он сам подобен богу, силен как бог и верит в то, что делает, что, пожалуй, важнее всего. Его настоящее лицо - золотая маска, никогда не выражающая эмоций, ибо сомнения - удел смертных. Богу же не пристало сомневаться, и в тот вечер, никто не верил в победу больше Высокого Дома. За спиной его - много сражений, одни были удачны, другие - не очень. Это - ничем не отличается, конечно они победят, и эмир Миран лишится всех четырех конечностей и мужских членов, дабы занять своё место в качестве куклы, под половой решеткой тронного зала, любимый питомец, которому бросают отходы, периодически забавы ради наполняя его узкую камеру водой, все это - на глазах его бывших подданных, ибо ничто так не способствует падению богов как их... Разоблачение. Высокий дом - Великий змей, повелитель вод, Мировая черепаха, поддерживающая небеса, бог-скорпион, разящий своих врагов. Значит он должен быть силен как змей, мудр как черепаха и хитер как скорпион. Что выбрать сегодня? На что сделать упор? Можно бросить все силы в бой, ограничив свое участие направлением главного удара, таков путь могущества, путь веры, так бог метает молнию, не сомневаясь, что она попадет. Но кто знает, не окажется ли враг хитер? Что противопоставить ему, быть может мудрость? Талантливые построения, гениальные планы? Это должно, но этого мало. Мудрым может быть и человек, но бог должен обладать коварством, прозорливостью, которая сделает его больше чем простым смертным. И сегодня Высокий Дом будет скорпионом, разящим клешнями и хвостом, тихо заползающим и столь же тихо уходящим. Верная свита ждет его слова. Славные мужи, вожди своих народцев, люди, способные управлять, но не править ибо правят лишь боги. И хотя в книгах говорится, что Высокий Дом лишь тень богов, подобный богам... Все знают правду. Особенно хорошо она известна Арру аль-Десару, правой руке Златоликого, тому-что-возвысился, мальчик-кочевник поднесенный храму, сейчас он был командиром гвардии, потому что верил и умел четко исполнять приказы - самая ценная черта для слуги. На его белом, расшитом золотом плаще, облегающем огромное для смертного тело - пять длинных полос, больше ни у кого нет. Рядом с ним - Кашит, склоненный, низкорослый, в темном одеянии... Его можно было бы подсчитать слугой, если бы не клинок на поясе. Командир ферри знал много, даже слишком много, порой богу казалось, что он может смотреть сквозь маску, что этот человек, обладающий феноменальной проницательностью, на самом деле пустынный шайтан и опасен, опасен как никто... Но Кашит был либо невероятно верен, либо невероятно терпелив, вероятнее же всего - и то и другое. А главное, он не подводил. К нему и были обращены первые слова бога, знак того, что порученное ему обладает особой важностью. - Ты показал мне много, тень и много рассказал. Но не тем силен скорпион как он ползет, а тем куда ползет и как ужалит. Выбери десяток своих людей. Ты говоришь у врага есть ящеры - что же, пусть их не будет, пусть их кормушки наполнятся смертоносной отравой, а стойбища запылают. И пусть пятеро покажутся сотней. Остальным - особое задание. Борьба развернется за барханы, что же - пусть барханы станут врагу могилой. Пусть скорпионы оставят несколько сюрпризов нашему ложному богу, шайтану в облике смертного, да настигнет его кровавый понос в момент соития. Аль-Стеша? Вперед вышел рослый, загорелый воин, уже перешагнувший через четвертый десяток, но еще не приблизившийся к пятому. Лучший наездник на скорпионе в войске, получивший прозвище "Жалящего солнца", он обладал бешеным нравом, насколько это вообще возможно для кочевника, привыкшего скорее стрелять и давить, сразу же уносясь в пустыню. - Лазутчиков нужно прикрыть. Отбери для этого три сотни прыгунов. Пусть обернут стрелы паклей, как можно тише приблизятся к вражескому лагерю и угостят врагов пламенем и кровью, после исчезнув в ночи. Пусть знают, что их враги - не простые смертные. Выбери еще нескольких бойцов, десятка три. Пусть завтра они поедут туда, где кончается карта, за кусты и барханы, пусть если враг задумает обходной маневр - я узнаю об этом раньше, чем заслышу стук ящериных ног. Остерегайтесь ночного нападения. Новый взгляд на карту. Высокий дом коварен, но кто сказал, что Мирану чуждо коварство? - Завтра мы примем бой. Я знаю, что наш враг использует боевых ящеров, с клыками и рогами, и людей, облаченных в сталь. Кашит, пусть твои ферри следят за кустами и если враг войдет в них - запалят кустарник. Аль-Стеша - рано утром, даже до традиционного поединка, десары поднимутся на барханы, опередив врага. Если враг попытается опередить вас - ферри Кашита предупредят. Важно, чтобы вы оказались на высоте, с которой сможете поливать врага стрелами, от ответного огня укрываясь в низинах. Они полезут туда, прямо на ловушки, или будут терпеть непрерывный ураганный обстрел. Пусть твои наездники на скорпионах, Аль-Стеша, не вступают в бой с врагом без крайней необходимости, но прикроют стрелков... И колдуна. Шабаннах со свитой будет там. Если враг заберется на барханы - его будет ждать рой насекомых. Если выберет наступление по равнине - с барханов направить колдовство на равнину куда проще чем идти по простреливаемой местности. Пусть колдуна охраняют пять десятков моих наездников-Арри, а в случае угрозы - отведут ко мне. Если же враг захочет обороняться - тем лучше, мы подведем черепах на расстояние выстрела баллисты, и перебьем столько, сколько будет стрел. Аль-Нефери, пусть твои тарри выстроятся для обороны, не доходя до барханов, на равнине. Оставь арьергард для того, чтобы прикрывать прорехи в строю. Правый фланг составят мои гвардейцы, Арри и ферри, что осыплют врага стрелами. Застрельщиков поставь перед строем. Евнух кивает, потирая масляные руки. Такова традиция тарри, быть полководцем - удел того, кому нет дела до женщин. - Завтра нас ждет великий храм, новые рабы и горы золота. Потому я решил проявить великодушие и освободить половину всех рабов войска. Разумеется после победы их владельцы получат по три раба-пленника за каждого освобожденного, золото, а между вами, мой любимый народ, я разделю гарем лжебога Мирана. Пусть завтра новые свободные люди будут скованы цепью по десять человек и составят первую линию меж барханами и кустарниками, прикрывая застрельщиков, раздайте им колья частокола рано утром, прикажите перед пехотой поднимать, а перед ящерами - втыкать в землю. Ибо я хотя и милостив, но не глуп. Руководить будут. Аль Стеша - правый фланг. Аль Десар - правый фланг пехоты. Аль Нефери - левый фланг. Центром я буду руководить сам, с помощью Аль-Нефери и Аль Десара. Пусть мой паланкин стоит на главной, центральной черепахе. Разумеется, я сам вместе с несколькими десятками пеших арри, буду на той, что справа от нее. Раздайте моим рабам, что несут паланкин, золотые маски - пусть они исполнят для войска роль личной охраны. Завтра мы победим. Ибо такова моя воля.
-
-
Мудрые ходы. Отличная художка.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
-
-
Крдн - это же аллюзия на Пьера Кардена?))
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Вся линия Медичи просто фантастически великолепна.
-
За умение ставить сложный выбор, у которого нет однозначного решения.
|
-
Ну распушил перья! За артистичность)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
Нравится повествование, как будто исторический роман читаешь. Вообще ветка Кьяриссимо очень увлекательна) Тут и политика, и перипетии общественных отношений-шахматной партии, где надо просчитывать действия и их последствия на несколько ходов вперед не только у себя, но и ближайшего окружения... Читаешь и болеешь за героя, как у него всё сложится и получится ли) И всё это на фоне насыщенных исторических событий. Познавательно и интересно.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Очень красивый по образности пост) И вместе с тем такой насыщенный, динамичный, от начала и до конца держит в напряжении!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Соскучилась я уже за этими красивыми постами и образами :-)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Это плюс не от меня, а от Василисы. По совокупности. За ней уже давно никто не пытался ухаживать, и ее это немного расстрогало. Обычно мужчины ее боятся.
|
-
каждый человек в глубине души - эльмариЧудесный отыгрыш проецирования своих убеждений на окружающих) "прочувствована сердцем"Мне это выражение всегда казалось нелепым, сердце - это орган кровообращения, если в него что-то лишнее попадает, как любил говаривать Рил, это обычно что-то острое.Вот она, эльмарийская природа, хорошо придумано.
Есть в нём что-то человечное, но классно игнорирует эту суть
-
Давно хотела отметить этот пост. Спасибо, он действительно замечателен!
|
По полю шел человек. Нет, не человек. Бог. Золотая маска и хромая нога. Один из них победил. Один из них еще мог идти. Златоликий бог-скорпион шел по телам, касаясь земли своими ногами, презрев скорпиона, в окружении верных арри и ферри, добивающих раненых. Скоро он будет у храма... Скоро... Под ногами - оторванные конечности, звериные туши, сломанные копья и торчащие из медных панцирей стрелы. Впереди - рассыпавшееся каре, солдаты берут пленных, вершат месть, иногда занимаются явным мародерством, торопливо, будто откуда-то из под земли могут найтись еще быстроногие ящеры, смертоносные рептилии. Высокий Дом улыбался. Высокий Дом смеялся. Он победил. Какими смешными казались теперь былые страхи, опасения, сомнения, желание повернуть скорпиона и галопом броситься к своим, не оставлявшее Златоликого в течение всей схватки до самого последнего момента... Не могло быть иначе, не могло... Или могло? Лежат черепахи, лежат застрельщики, лежат тарри... Обломки щитов.... И что это среди них, золото? Сияющий кафтан, обагренный кровью. Его просто затоптали острые скорпионьи лапы, первая жертва атаки... Ведь где быть хромому эмиру как не за строем? Наблюдать за победой своих людей. Хохот разнесся над равниной, теперь Высокий Дом даже не жалел, что не смог казнить его сам, не в силах сдержать радость, он топтал сапогом мертвое тело. Не будет у Мирана Хромого особых похорон, не будет унижений, ведь даже унижение суть - выделение просто еще одного еретика среди множества. Его разденут мародерствующие солдаты, пустив испорченный кафтан на ткань, а после сожрут падальщики. - Несите золото. Награждайте всех. Раненых и убивших ящера - вдвойне. Офицера - в пять раз. Кто убил трицератопса - вдесятеро. Убившего Убившего скакуна хромого эмира - в сто раз. Высокий дом шел по полю. Шел, и каждый встреченный им солдат, получал от него золотой. Тех, что были залиты кровью, он спрашивал об именах, после многозначительно кивая в сторону одного из Арри. Стела памяти. Высшая честь. Конечно, он не был глуп, не был и расточителен. Все отданное воинам исправит захваченное во вражеском лагере. А если и его пограбят солдаты, есть еще Бира. Жены и дочери эмира Мирана. - Соберите военачальников у моего паланкина, тех, кто выжил. Я хочу знать все - силы, потери. Я хочу разделить награды и четко знать, что мы захватили. И пусть достанут все имеющиеся в лагере цепи - у нас будет много рабов. Как и было обещано. Соберите пленных. Отделите знать. Высокий Дом шел по полю. Сам вскарабкался на черепаху с золотым паланкином, подставив сапог для поцелуя испуганной наложнице. Сам занял место, оглядывая выстраивающихся своих, тех, что пока не грабили, и выстраиваемых вражеских пленников. Тихо, но так чтобы все слышали, приказывает казнить всех, кто побежали с поля боя, прощение даруя лишь тем, кто согласится стать гаджи, живым лишь до следующей битвы. Сыплется золото в толпу. Не зря же эти люди отказались от трофеев ради того, чтобы услышать эмира. - Воины Неферона. Сегодня, вы все заслужили милость богов. Сегодня, вы все заслужили мою милость. Знайте же, что живые получат долю в добыче, а за павших - получат их семьи. Знайте же, что скоро все вы получите Биру, пока же - я отдаю вам вражеский лагерь. Я отдаю вам пленников по законам честного раздела, отныне они - ваши рабы. Потом взгляд в сторону пленных. Богато одетых воинов - знать, темнокожие наемники, выжившие наездники... Остальные не заслуживают внимания, они были согнаны на поле боя, так же будут согнаны и на работу, пока их жены и дочери будут ублажать настоящих героев. - Знать Биры. Вы обесчестили себя служением хромому, ложному богу, что посмел выступить против нас. И все же вы бились храбро. Потому я предоставляю вам выбор. Вы можете умереть, отправившись прямиком в пламя бездны. Или вы можете преклонить колени, признать власть Высокого Дома, того, что поддерживает небесный свод, и всякую молитву свою обращать к Золотой Пирамиде Неферона. Служите мне, искупите свой позор или умрите в позоре. Осталось совсем немного. Скоро пленных под конвоем уведут в лагерь. Скоро начнется грабеж и мародерство. Эмира в это время не будет в своим шатре, не будет на поле. Ибо путь Высокого дома завершится не среди горы тел, он завершится в храме. - Построить пешую гвардию, Арри и ферри. Предварительно дать воды им и скакунам. Оседлать скорпионов. Выслать нескольких наездников на разведку пути к храму. Они могут не спешить. Мы все больше можем не спешить. И когда все будет кончено... Медленно, торжественно, точно жрец в храме, Высокий Дом, верхом на скорпионе, выдвинется в окружении своих лучших солдат, туда где завершится его путь и он станет богом. Выдвинется мимо трупов (трупов ли) отправленных на восток трех сотен. Быть может увидит, как верные гвардейцы добьют остатки ящеров. Но главное - он достигнет цели. Сегодня, пред вратами храма, Златоликий снимет маску, увидит своими глазами... И сегодня он возвысится. Битва окончена.
-
Dat ain't just good, dat is historical good!
|
Скоро все закончится. Хромой эмир бросил всё на кон, разыграл последнюю карту, теперь либо фаланга побежит, рано или поздно, сражаясь с врагом, со всех сторон врезающимся в щиты, либо придет помощь. Придет не когда-нибудь, а прямо сейчас, придут скорпионы, которые порвут пехоту, прорвут окружение... Тарри - куда грознее чем кажутся. Баллисты, бьющие в упор, лучники, метающие стрелы с панцирей, копья, пронзающие всех из-за стены щитов, смыкающейся вновь и вновь... А потом выйдут гаджи. Выйдут навстречу скорпионам, будут рубить врага двуручными мечами, каждый удар унесет жизнь... Это каре создано не опрокидывать врагов, но держаться, держаться, пусть практически вечно, в надежде на своего бога... И бог придет, придет высокий дом. Трещетка трещит не переставая, сигнал сбора, все к штандарту, все - общий сбор! Сейчас! - Стрелы! Нужны стрелы! В ближний бой не вступать! Это десарам. Три сотни - не те восемь, что вступили в бой. Даже не те, что отправились к храму и не вернулись. Не вернулись... Где гонец? Где триста посланных десаров? Где триста стрел?! Пусть трещит, трещит трещетка, созывая всех... Нужен каждый, каждый, каждый! - Сейчас нужно оказаться на расстоянии залпа. Высадить ферри, пусть стреляют. Пусть стреляют десары. Цельтесь по флангам чтобы не задеть своих. Летящие в спину стрелы вообще слабо вдохновляют на подвиги. Если большая часть пехоты врага годится лишь для того, чтобы отдавать жизни, летящие сзади без малого четыреста стрел, летящие непрерывно... Изменят все. Но это фланги... Остальное... Сто пятьдесят скорпионов. Прямо напротив пеших Арри, противнику в тыл... Рвать, рвать, рвать! - Воины! Каждый из вас уже заслужил посмертный рай и прижизненную долю в добыче! Каждый из вас будет отмечен на стеле памяти, все что осталось - малое! Там сейчас - пехота! Слабаки, вроде тех что разбежались от вас, гвардия врага - мертва! Идите же! Врежьтесь в строй клином! Видите лучников - бейте лучников, видите застрельщиков - бейте застрельщиков, видите спины - бейте в спину, ибо эти еретики не заслуживают иного конца! Боги с нами! На сей раз Высокий дом бросает в бой всех. Сам он останется со стреляющими ферри, близ десаров, в сопровождении всего лишь четырех всадников и своих колдунов, приближаясь достаточно медленно, чтобы успеть в случае чего развернуться. Гвардию - в огонь. Вождей - в огонь. Клином в тыл, последний, решающий удар. Трещит трещетка, визжат тетивы десаров и ферри, начинающих методичный обстрел флангов. И где черт возьми три сотни десаров! Они могут изменить все! Появившись на фланге, масса из трехсот... Впрочем, кого-то ящеры точно поймали... Двухсот. Да даже сотни лучников, осыпающих врагов стрелами! Где черт возьми рабы из лагеря и перегруппированные застрельщики? Ударят ли они с другой стороны? Высокий дом не знал. Как не знал, настигли ли отравленные стрелы посланных им снайперов или оставленной на левом фланге пятерки лучников, самого хромого или кого-то из его командиров. Но сейчас важнее всего зажать вражеский строй между молотом и наковальней, раздавить кавалерийским клином, непрерывно осыпая стрелами. Важнее всего сделать это прежде, чем завалив трупами поле, хромой сможет разорвать фалангу надвое. Где черт возьми триста десаров, посланных к храму? Где солдаты из лагеря? - Стрелять по готовности! Нет времени на правильные залпы. Стрел должно быть много, вот и все. Все стреляют. Стрелять будет и сам эмир. - Шабаннах, можешь хоть чем-то помочь?
-
Чувствуется напряжение, а?
|
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
За атмосферу и за рыцаря бессеребренника, который только что выторговал прибавку к оплате своих услуг.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
"Или нет, убирайтесь! Нет, оставайтесь! Ненавижу вас..." - такая внутренняя борьба! :)
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
Классный пост, да. В азарте и поблагодарить забыла )
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Чёрный снег из красных туч заворожил меня...
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Шикарный, насыщенный пост с сильными и интересными эпитетами, так и напрашивающийся на достойный ответ!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Великолепный пост и прекрасные описания мыслей и чувств!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
-
-
Прекрасен весь пост, но особенно понравились Библейские мотивы)
-
Жуткий пост — в самом что ни на есть положительном смысле этого слова. До мурашек в некоторые моменты пробирает.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Красивый старт. И интересный.
-
Прекрасно. Очень нравится этот индивидуальный подход к каждому герою, детали — для всякого свои. Как говорится, пересекая Стикс стоит прежде всего понять в той ли вы лодке. Вот здесь особенно замечательно вышло. И держит в напряжении до самого конца.
-
-
Наконец-то плюсовалка прочихалась! За потрясающую "импрессионистскую", осязаемую метафорику, которая читателям-кинестетикам - как бальзам на душу: - пылало заревом колдовского пожара небо - весла шелестели, мерно вспахивая море - сжимающая пылающие небеса густыми синими тучами - Море тихо посмеивается - многовонной палитрой духов - масляная спина Это всё настолько осязаемое, что аааа... Когда читаешь, как Аарен чувствует рукой прохладу от воды, ее действительно чувствуешь) И картина. Моне помогает переключиться.
И за сарказм на основе контраста. Ацтеки и майя с айфонами - это, конечно, сильно...
-
"...Где же я это видела, где? Синие тени на синей воде. Розовый камень в тяжелом кольце, Как мне увидеть, что будет в конце?..." (с)
Очень графично и загадочно, самое правильное начало для подобной игры. :)
|
-
За выдержку, достойную аристократа)
|
Я меж ними. И впервые это чувствую. Холод от огненной Микаэлы, что отвергла его руку. Холод от незнакомой художницы, чьё пламя опалило листок, но чьи руки оттолкнули меня. Я - точно Германия, меж двух стран, Англии и Советов, двух женщин, поглядывающих друг на друга и с определенной периодичностью - на меня... И с удивлением светского человека, привыкшего к дисциплинированной раскованности европейского салона, я внезапно почувствовал... Одиночество. Но право же, дурной тон нарушать порядок событий, начиная практически с самого конца, когда я удивил всех и себя. Эти люди... Они заслужили истории. Заслужили знать ее целиком, как бы ни было тяжело писать, как бы не алели на белой бумаге по капле стекающие вдоль руки чернила... Я никому не расскажу случившегося. Никому и никогда, так я решил. И все же я должен писать, должен потому что иначе - конец, пустота...
На краткий миг меж собственных фраз, глядя на несущегося на меня мужа и прижимая к себе жену, сохранив на ладони тепло своей дамы и чувство шершавой бумаги, я ощутил покой... То было прекрасное чувство легкости, рождающееся точно музыка Рахманинова - ноты сменяются так быстро, что точно летят, чудовищная техничность исполнения отступает, уходит на второй план перед чистой красотой, и ты готов, готов взять сложнейший аккорд, за влажный лиф и обожженный рисунок, за устремленные на меня почти одинаковые, несущие на себе отпечаток чувства и испуга, взгляды, пьянящие хлеще вина... Я точно парил в свете двойной звезды, и на секунду, лишь на секунду, я позволил себе почувствовать себя дилетантом на выставке импрессионистов, смотреть не видя на едином, чистом и незамутненном ощущении. И пусть Герлен сольется с Карон, пусть сплетается темные волосы, прекрасная вуаль для утомленных глаз, пусть говорят, смеются, лишь бы ни на секунду не прекращался смех... Я больше не стар, не устал, не чувствую себя дезертиром с собственной войне, гниющим в чужой стране, ибо в миг, когда порванному на тряпки сердцу недостает чтобы собраться одной пары женских рук, к ним просто нужно прибавить вторую. Микаэла отводит ладонь - я не вижу, важна лишь вежливая улыбка, что мой разум представил ободряющей, ладони немки лежат у меня на груди, и моё сердце не бьется, оно мне ни к чему, зачем нужен этот нелепый метроном на том празднике, который мне дарит судьба? Они со мной. Обе. С обеими я станцую, обеим отправлю цветы и обеих конечно забуду, но разве не это прекраснее всего в Красоте, мимолетность лета, что сменяется осенью, минута счастья, что побуждает искать и находить его вновь. Я вижу...
Микаэла и Гретхен (почему Гретхен? Не знаю, не знаю да и не все ли равно. Пусть Маргарита из "Фауста", разве что та не писала картин) сидят в кафе. Они улыбаются, синхронно поднося к губам ослепительно белые чашки. Они вспоминают. Портрет кисти Гретхен на стене, а рядом почему-то фотокарточка... Фраза "то была молодость". Два женских тела целомудренно прижимаются друг к другу. Как наше сознание безумно, как прекрасно это безумие, и мне хочется сходить с ума вновь и вновь, потому что лишь безумец может оценить красоту мира, предпочесть, пусть лишь в душе, Германии, прекрасной Германии от Вены до Копенгагена, от Парижа до Москвы, смех, простой смех, что даже никогда не слетал с губ. Безумный мир сонного бреда, где я могу даже отвергнув всех остальных шить не презирая себя, поливать цветы, где нет никакой ответственности, а семья, Отечество, победа над коммунизмом и еврейскими капиталами, значат сущие пустяки по сравнению с не распустившейся черной розой. Вы вообще представляете как сложно ее вырастить в нашей, немецкой земле? Как прав был давно позабытый, но некогда любимый герой, что накрывал ее колпаком каждый вечер... То был мир счастья, где я мог брать и давать, свободный и дающий свободу другим, мир без судеб потому что все созданы чтобы любить и быть любимыми, мир без цепей потому что все любят всех... Мир, которого никогда не будет.
Гретхен отталкивает меня. Поднятая бровь Микаэлы. Две пары женских рук могут соединить сердце. Две ладони - накрыть пощечиной разом обе щеки, две челюсти - впиться в тело, пока две пары глаз пожинают душу... Такова человеческая природа. Советы всегда будут пытаться устроить в Германии революцию, англичане - подчинить капиталами, и после двадцати лет мира мы окажемся в чужой стране и быть может сами не заметим, а посреди Берлина начнут расти мечети... Мы выживем. А чтобы выжить мы должны сражаться. Наш враг силен и жесток, а стало быть мы одолеем его в том и в другом. Концлагеря придумали англичане, а славяне развили. Танки изобрели в Британии и поставили в Россию. Оплачиваемые революции, агенты, учащиеся у Ленина с Керзоном, громкие речи о благе Германии, о всеобщем изобилии и коммунистическом, экономическом счастье - плевать каком, они обещают и даже дают всё стоит лишь поцеловать сапог, продать им свободу народа, его душу, за которую как всякие демоны они щедро воздадут, убивая страхом и блаженством волю к сопротивлению... И тогда возвращается моя Война. Муссолини назвал ее естественным состоянием для людей. Гитлер нарек весь мир призовым кубком победителя. А я... Я чувствую. В счастье ложь, обман, песнь сирен, призывающая бросить оружие, погрузиться в теплую воду, плывя на зов прекрасных женщин на скалы. И мои глаза открываются.
Страх в карих глазах. Отдергивается женская рука. Славянский марш Чайковского в его сильнейшем крещендо. В ушах стучит. Обе что-то говорят. Плевать. Обе вздрагивают, их глаза устремлены уже не на меня. Последняя нота. Моя кровь в красном вине, выпитом залпом. Тишина. И снова светскость, ласковые слова, обращенные к другому мужчине, веселье... Но меня там уже нет. И как никогда я чувствую собственное одиночество в этой грязной, точно фурункул где-то на заднице планеты, стране. Я так много смотрел на них, изучал, понимал, а они... Они тоже смотрели на себя. И это смешно. Безумно смешно, так что я с трудом сдерживаюсь чтобы не согнуться в две погибели. Снова славянский марш. Ох, не для того тот русский писал его, чтобы под него звучал немецкий истерический смех... Он не зазвучит. Никогда. Моё лицо холодеет. Я вспоминаю. Вспоминаю, что оказывается говорил, щебетал в полубреду как маленький воробушек, севший на женскую ручку. В тот миг для меня музыка была полетом. И слова летели, почти пелись как никогда не говорят сыны Германии... - Уверен, Микаэла скажет, что написанный портрет стоит денег, а написанный хорошо - бесценен. - Вы знаете, дамы, должен сказать Вам откровенно. Вас обеих я встретил случайно и каждая подарила мне что-то... Право же, я знаю что причиняю Вам обеим неудобства, но спасибо Вам. - Уверяю Вас, Гретхен, истинный талант заметен даже в карандаше. Однажды вы окажетесь на выставке, среди собственных картин и восторженных людей и... Не вспомните обо мне. Это и есть счастье. - Так давайте с ним познакомимся. Должно быть у него есть очень веские причины вторгаться в наш с вами небольшой интимный круг. Как по другому звучат эти слова в "Славянском марше", приглушенно, с самоиронией, придавленные всей тяжестью мира как торт, под чьим-то увесистым телом на стуле растекшийся из шедевра кулинарии в уродливый блин. Бьет барабан. Бьет по голове. Я один. Нет никакого счастья. Никакой радости. А эти две женщины должно быть ненавидят друг друга так сильно, что не обращаются друг к другу пока я не попрошу. И смех и улыбки, все стало фарсом, маскарадом, игра - лицемерием, собственные слова - точно дурным шутовством. Штраус, "Метаморфозы". Я один. Обеих я знаю пять минут. И в глазах у обеих страх. Ах, Михаэль... Михаэль... Тебе не двадцать пять. Ты не разводишь розы. Тебя не любят. Ты тридцатипятилетний старик, который убивает людей, а эти женщины сбежали из собственных стран, сбежали от тебя и знаешь, что они чувствуют говоря с тобой? Думаешь простую неловкость? Нет. Глубоко в душе они ненавидят тебя. Ненавидят потому что ты стоишь на пути их сытого, мещанского счастья. Ненавидят потому что ты восторженно обещаешь кровь и слезы, а они с ужасом видят как их мужья и сыновья идут за тобой. И ты не видишь их, не видишь потому что веришь в людей. Потому что не понимаешь, почему обожжен портрет - картина твоего аутодафе. Не сознаёшь, для чего лиф пропитала вода? Как, ты настолько глуп? О, дорогой "я", я переоценил тебя! Да просто эти женщины готовы испортить себе платья лишь бы не танцевать с тобой! О, какой это истерический смех внутри и какая тишина снаружи. Лишь губы слегка подернулись когда я ловлю их взгляды. Умоляющий к другому мужчине - Гретхен. Кокетливо отведенный - Микаэлы. Ты думаешь они обе хотят чтобы ты пошел за ними? Ах, милый, глупый офицер, подгнивший труп немецкого дворянства, они боятся тебя, боятся настолько, что улыбаются. Пусть говорят. Пусть улыбаются. Пусть приносят дары. Ты всё равно один, Один, ОДИН!!! Дикий, истошный хохот в голове. Тишина. - Я вас прощаю. Давно я не говорил так тихо. Будто отвечаю Микаэле, но на самом деле отвечаю обеим, обеим, похожим, как две зеркальные капли воды. - Простите и вы меня. Я благодарю вас за приятные минуты, но кажется я отнял у вас непозволительно много, а дал - удручающе мало. Испанка ушла сама. Немка лишь просила увести ее, а оттого последняя искра моего тепла досталась ей. Я говорил обеим, но взгляд был на нее, глаза в глаза. Ласковый, но жесткий, и упаси все Боги мира Вас когда-нибудь увидеть это. - Я верю в Вас. И все. Конец игры. Endgame, как любят говаривать англичане. Отчего же не стихает музыка? Отчего же смех? Я иду потерянный, кажется даже немного пошатываясь. Я вспоминаю Софи, ее детскую влюбленность. Знала бы она от чего я ее спасаю. Я думаю о Гитлере. О том как он год скитался нищим бродягой по улицам Вены, познавая людскую жестокость. Две женских ладони с двух сторон сжимают было собранное сердце. Хлюп. В этом женщины могут быть едины. В жестокости. Я знал это. Так почему же забылся? Потому что романы в Польше и Франции, особенно Франции, заставили поверить? Но я и не верил, иначе не подозревал бы всех. Нет, я просто сошел с ума, уснул. Довольно. Нужно проснуться. Сейчас я подарю кому-нибудь самое страстное танго на какое способен. Потому что любовь и ненависть едины. И если танец - проявление нас самих, я никого так не люблю и не ненавижу как себя самого. Так будем же веселы, и пусть чума сожрет всех остальных!
-
За одиночество в толпе непонимающих.
-
Вот это мощь! Сколько страсти!*-*
-
Михаэль - просто котел страстей :)
-
За финал. Неожиданный и ожидаемый.
-
За бесконечно тонкую палитру чувств...
-
Микаэль - потрясающая рассудочная, головная страстность, холодный огонь. Фантастика.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Информативно. Спасибо за просвещение!
|
Есть два типа женщин слушающих стихи - понимающие и прослушивающие. Вспомните школу, девочку-отличницу, выходящую к доске и начинающую громовым голосом, непременно с выражением, оглашать элегию так, что только стекла не дрожат. Учитель улыбается: "Гут". Подобное стремится к подобному и ни один из двух в этой ситуации не понимал стихов, даже близко, вручая их как продавцы - громкостью и смешными акцентами. Признаться, я не ждал многого от милой девушки из Аргентины, даже у европеек вполне нормальной реакцией служил важный вид, так голуби надуваются если съели что-то не то. Что же... Иногда жизнь удивляет приятно. Она слушает. Внимательно, вдумчиво, не уходя мыслями в район бара, но и не страдая от явных потуг что-то осмыслить, стало быть и правда слушает и понимает... Порой двум людям достаточно сойтись вместе, чтобы принести в танго-вечер легчайший оттенок одного из ноктюрнов Шопена. Так... Неожиданно и... О чем я вообще думаю? О чем? Точно Минос лезу в душу, выворачивая ее наизнанку, проверяю, выверяю, так ученые бьют крыс током... Я этого не заметил... Не заметил до конца, а когда осознал - стало невыносимо стыдно. Девушка искренне захотела послушать Гете, испанка - на немецком языке, а я тут разыграл из себя практически "комиссию по оценке профессиональных навыков" Бухенвальда! Стыдно. За это - стыдно. Не за пролитое вино, не за многочисленные неловкости, даже не за то, что возможно ставлю девушку в неловкое положение, а за это - за то, что изначально воспринимаю людей, в особенности женщин, с явным подозрением. Она смотрит на меня ласково, даже как-то грустно, а я думаю впервые не о том что чувствует Микаэла или что наполняет меня самого, нет, я задумываюсь о жизни в целом. О том как я механически делаю речевые приемы один за другим, точно в двадцать пять лет, сам не замечая этого. О том, что я до сих пор не женат, на пальце моем нет кольца, и даже Германия как невеста уже занята человеком, с которым я не дерзнул бы соревноваться даже во сне. О том, что Герлен действительно пахнет волшебно, маленькая частица красоты в большом мире, а вовсе не повод для похвалы хорошему вкусу. И наверное впервые я смотрю на свою такую знакомую и в то же время незнакомую собеседницу, иначе. Вне рамок этикета, светской этики, что позволяет мило щебетать весь вечер не сказав ни единого делового слова. Впервые я замечаю влажный лиф, хоть и нельзя, и внезапно не обнаруживаю в себе насмешливости, равно как и лицемерного соболезнования. Впервые задумываюсь, какова эта девушка не в богеме, откуда она пришла, не здесь, где находится, но дома, там, куда потом пойдет... Когда снимет с себя украшения, пройдет по полу босиком и укутается в одеяло, одна или нет, во что будет погружён ее ум? К чему будет тянуться ее сердце? Наконец впервые я пытаюсь, действительно пытаюсь понять чего она хочет, сейчас, в эту самую минуту, а совсем не завтра, не потом... И ответ может быть лишь один, ведь они все здесь за одним и тем же, чтобы забыться или забыть, чтобы наполнить музыкой ритмичное постукивание метронома от смены к смене... Я больше не улыбаюсь. Не отвечаю. Лишь слегка киваю туда, где совсем скоро начнут танцевать. Надеюсь Микаэла простит мне эту легкую дань местному обычаю - во время кабесео следует молчать.
-
Рефлексии Михаэля прекрасны.
-
За размышления. За человечность. За желание понять женщину.
-
и даже Германия как невеста уже занята человеком, с которым я не дерзнул бы соревноваться даже во сне. пустил слезу
-
За прекрасные строки, великолепное ощущение и восприятие, и за музыку внутри.
|
|
О чем может думать мужчина, с ослепительной улыбкой ожидающий женщину, с бокалом вина в руке, парой собственного изготовления иголок в сердце и множеством идей по исправлению сложившегося досадного положения в голове? Наверное он волнуется, удастся ли отстирать платье? Лениво разглядывает всех вокруг, ожидая, когда наконец сбросит с себя ярмо долговых обязательств? Он - возможно. Я же человек военный, и оттого прежде всего думаю о деле. Предположим платье испорчено безнадежно. Здесь все относительно просто - фройляйн будет отвезена домой на посольской машине, Ханс закажет ей ужин из ресторана и даст немного денег на покупку нового платья, а на следующий день девушку ждут прекрасные цветы, собранные одной милой флористкой (желтые или розовые - никакого белого и красного), и письмо с извинениями за подписью военного атташе Германского Рейха. Кажется это соответствует приличиям, более того, даже посол ни к чему не придерется - Эрих просто не устоит перед перспективой показать Аргентине немцев в куда лучшем свете, чем это делала американская пропаганда. Здесь живут суровые люди, всегда смотрящие скорее на дела, чем на неправдоподобную болтовню о пожирателях младенцев. Что отнюдь не отменяет искренности моего желания помочь, пусть и вопреки протоколу, и с угрозой статьи в какой-нибудь левой газетенке - "военный атташе Германии развозит фавориток по домам на личной машине". Угроза убить репутацию девушки таким образом конечно реальна, но в конце-концов никто не просит везти ее с гудками и "Разойдись! Разойдись!"
Куда сложнее всё если платье спасено. По законам жанра мне стоило бы пригласить ее, но одна мысль о карих глазах воскрешает в памяти Софи. Та была хоть и девочкой, а все же женщиной, страстной и жаждущей любви. Танго - сильный танец, и я чувствую, физически чувствую как нога моя задумчиво повисла над теми же граблями. Ведь безымянная незнакомка задрожала, стоило мне коснуться ее, вдобавок извинившись за собственное облитое платье. Если она конечно не считала офицера чем-то вроде бандита или правоохранителя, но такой вариант казался чем-то маловероятным. Руководство Аргентины куда ближе к Рейху чем к англосаксоеврейскому миру, население слышит сводки событий так, как если бы шла война между Бельгией и Люксембургом. Стало быть дело во впечатлении. В эмоциях. А если я сейчас приглашу ее танцевать или тем более - быть моей дамой этим вечером, как на это отреагирует девичий ум и сердце? Не разбудит ли природную тягу к тому чтобы любить и быть любимой? Или, упаси Боже, незнакомка решит что господин военный атташе пожелал полакомиться молодым девичьим телом. Это еще хуже. Таким образом я остановился на том, что побуду какое-то время возле фройляйн, не выдвигая к ней никаких предложений, после чего еще раз извинюсь и... Вот! Попрошу у нее пообещать мне танец. Одну из мелодий, не более. Не уточняя, какая именно танда. Неловко конечно, но и не столь неловко как полное забвение.
Потому немного припозднившуюся Незнакомку, я встретил на откровенно оптимистичной ноте. Тем более платье практически не пострадало, а натянутая улыбка выдавала даже хрупкую ниточку взаимопонимания, которая протянулась между нами с носовым платком и бокалом вина. И тут - Ужас. С большой буквы. Как будто ей только что предложили "временно", "до выяснения обстоятельств" пожить в районе Освенцима. Нет, я конечно встречал стеснительных фройляйн, даже в Париже, где девушки не носят белья под одеждой, но все же такая реакция была откровенно не тем, на что я рассчитывал... В чем же дело? Признаться, пришедший на ум ответ мне не понравился. Кажется, испанка решила, что я собираюсь заявиться к ней лично и возможно с вполне конкретными намерениями, включающими в себя расставание с платьем, и внезапно моему внутреннему взору предстала совсем иная картина. Зрелый мужчина "случайно" сталкивается с молоденькой девицей, ведет себя предельно обходительно, получает адрес, танцует только с ней, обильно подливая в огонь страсти вино, на следующий день (если не успеет в первый или девушка понравится) приезжает по указанному адресу с подарками... К такой жизни привыкли все девы, что жили к западу от Германии, равно как к востоку - ждали красноармейцев, берущих своё силой. Страшные люди. Страшные жизни. Сознавая всю бесполезность попыток убедить, что "я не из таких", я был вынужден прибегнуть к нечестивой хитрости. Записная книжка исчезла в кармане. - Понимаю ваши опасения и охотно отступаю. Но позвольте хотя бы узнать ваше имя, прежде чем оставить вас в покое? Михаэль Хоффман к вашим услугам. Целую руку. А адрес курьер может и в справочнике посмотреть.
|
Те секунды для меня начались с поцелуя. Легкого поцелуя в лоб, как там в русских в фольклоре, Евгении Онегиной? Ну еще негр, который по рассказам Кёрстинга висит у них на каждой стене рядом с еврейско-коммунистическими вождями. В общем этот негр написал что-то вроде "Фауста" только без самого интересного - мелкий рантье, изнуренный жизненной тоской и долгами отказал несовершеннолетней девице, чтобы приударить за ее сестрой из-за чего подрался на дуэли с поэтом, которого убил, за что и был наказан провидением - девчонка подросла, стала весьма недурна собой и тогда уже сам рантье предпринял попытки устроить с ней маленький адюльтер, но объект обожания с подлинно женской жестокостью выпроводил героя вот. Кёрстинг уверял, что русские считают эту поэму образцом нравственности и пожалуй в миг когда София шептала последние слова, я отчасти понял эту славянскую этику. Любовь делает людей лишь несчастными, а она была готова влюбиться, со свойственной женскому естеству фанатичностью, полностью, целиком. Для полного подобия лет через пять, после победы, ей стоит приехать в Германию супругой посла. И я буду рад. Рад, потому что Эрих - достойный человек, и будет любить свою жену так, как я никогда не смогу. Увы, а может и к счастью, книжные сюжеты так редко сбываются в жизни. И я целую свою Евгению Онегину в лоб мысленно решив больше никогда ее не видеть. Так будет лучше. Для всех. - А вы прекрасная женщина, Софи. Будьте счастливы. Улыбаюсь. Отхожу, возможно чуть поспешнее чем следовало бы. Хочется танцевать. Танцевать чтобы забыть и забыться, чтобы не было жестких волос и карих глаз, а гладкая ножка не ощущалась на бедрах будто чашка кофе до сих пор не допита. Мысль о другой женщине сейчас - чужая, точно органы животного, которые я пытаюсь пересадить себе, но что мне остается? Здесь не было никого с кем я мог бы поговорить. Для этого достаточно легко, привычным к словам "ориентир" и "азимут" взглядом, окинуть собравшуюся публику. Мало местных мужчин, в основном эмигранты, причем нет сомнений откуда. Как бы не вышло инцидента. Поразительно, как люди не нашедшие в себе духовной силы погибнуть за своё Отечество с оружием в руках, в чужой стране вдруг обращались в зыркающих злыми взглядами и потрясающих кулаками патриотов, призывающих громить немецкие лавки и бросать кирпичами в машины дипломатов. Пусть так. Ведя себя так они лишь показывают - наша война против них справедлива. Нет, я не буду думать о войне. Ловлю на себе и иные глаза. Женские. Восхитительно аполитичные. Право же, когда дамы заговорят о социализме, наступит конец света. Есть впрочем и исключения. Сабина. Вижу. Нахожу взгляд. Киваю в знак приветствия. Некоторым мужчинам кажется что будучи знакомы с дамой они просто обязаны растолкать всех локтями, да еще по медвежьи обнять. Это не совсем так, любой вечер - своеобразное кабесео, где дама сама даст понять, нуждается ли в вашем обществе. Если дочь генерала окажется заинтересована - ей хватит простого жеста рукой. Если же нет - высшая степень моветона нарушать ее... Что бы там ни было. И все же взаимно заметить друг друга - основа вежливости, иначе этикет будет нарушен уже попыткой спрятаться в углу. Странно. Многие женщины тоже отводят взгляд, стоит мне посмотреть на них, будто даже боятся. Им что, сказали, что все в Германии - палачи и убийцы? Хватило трех лет чтобы их политики сменили разговоры о вечной дружбе и мире для целых поколений на фразы в духе - "Вторгнись Гитлер в Ад, я бы по меньшей мере хорошо отозвался о Сатане в палате общин" - Крылатый афоризм. Печально видеть как народы точно овцы следуют за ведущими в пропасть слепыми поводырями вместо того чтобы по примеру доблестных испанских соплеменников принять национал-социализм. Нет, мне здесь не о чем и не с кем говорить. Но к счастью - есть с кем потанцевать. Пожилая женщина смотрит на меня, затем на какой-то лист бумаги и в какой-то момент встретит ответный взгляд. Пожалуй, мне нужна она. Только она, чтобы перестать чувствовать дыхание у уха... Нет, я не буду думать о Софи. Кстати где она? Кабесео прерывается пусть лишь на секунду, но этого достаточно, чтобы пришлось начать с начала. Кажется я себе противоречу. И что такого в этой длинноногой, наивной девице? Нет-нет, на вечере не она одна. Конечно нет. И не надейтесь. Резко поднимаюсь, чтобы пересесть за колонну от своей недавней пассии... И нос к носу почти сталкиваюсь (почти, потому что поддержу) с девушкой, решившей осмотреть зал на ходу. - Entschuldigen Sie, Fräulein... Сразу же поправляюсь. По привычке заговорил по немецки. - Прошу прощения. Надеюсь я не слишком вас зашиб? Было бы преступлением против Господа и природы испортить вечер столь прекрасной особе. А девушка действительно прелестна. Я выше ее почти на полторы головы, так что мои опасения оглушить ее - такая-то туша врезается в фею на полном ходу - вполне реальны. Карие глаза. На миг мне кажется что история повторяется.
-
За Евгения Онегина и прекрасно сыгранный апломб.
-
Шикарный пересказ и замечательная попытка немца понять "славянскую душу")
-
Супер!
За то же, за что и франческа.
По-настоящему модуль удался не когда у тебя гора плюсов, а когда ты смотришь на отыгрыш игроков и думаешь: "Блин! А я бы так не смог!"
|
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Это замечательно. Читается на одном дыхании, и послевкусие соответствующее.
-
Синтаксис! И разбивка на абзацы (верней её отсутствие). Изумительно. Этими скупыми средствами создаётся картина современного мира: эклектичной, бессмысленной, хаотической мешанины событий на фоне рефрена безысходности "Надежды нет". Здорово написал)
|
Да, я возьму тебя с собою И вознесу тебя туда, Где кажется земля звездою, Землею кажется звезда.
И, онемев от удивленья, Ты узришь новые миры - Невероятные виденья, Создания моей игры...
Дрожа от страха и бессилья, Тогда шепнешь ты: отпусти... И, распустив тихонько крылья, Я улыбнусь тебе: лети.
И под божественной улыбкой Уничтожаясь на лету, Ты полетишь, как камень зыбкий, В сияющую пустоту... Вот это - Танго. В моих глазах кажется невольно скользнуло уважение, лишь холодные руки могут в полной мере оценить жар объятий, и я чувствую... Каждый миг. Каждое движение. Софи обращает их в памятник мне, картинной страсти томных вздохов и влажных тканей, томной, лениво-сентиментальной игре, предпочитая бурю, искреннюю, свежую как летняя гроза, что ледяными каплями пронзает горячий воздух, бурю страстей... И на несколько мгновений между мелодиями, когда она прижимается ко мне своим телом, готовая любить и быть любимой, я теряюсь, оказавшись вдруг за пределами раковины, своего маленького мира, откуда я мог безопасно любоваться красотой партнерши, уползая внутрь при малейшей угрозе, моё оружие потеряно, мне нечего предложить... Отчаяние. Да. Да. Нет. Да. Я освоил науку любви в совершенстве, меня не удивить романтичным флиртом и сентиментальными излияниями, эротической техничностью и страстной дикостью, но это, чувство, не разум и не тело, но душа... Та пугающая, опасная смесь химикатов в мозгу, при которой женщине уже плевать как ты смотришь на нее, лишь бы смотрел в той-самой собственной раковине, закрытой ее маленькой ручкой изнутри... Я умею танцевать. А любить - не умею. И сейчас, пока не вышло конфуза, еще не поздно все оборвать, одним простым "спасибо" и предложенным локтем... Еще не поздно... Всего лишь шаг назад, с силой разорванные объятия, не играть на чужом поле, не позволять затянуть себя в игру, где будешь спотыкаться на каждом шагу... Как должно быть расхлябанно звучат мои мысли. Герой войны, герой мира, герой любовник, боящийся девичьей влюбленности и всегда с жалостью относившийся к тем девам, которых угораздило поверить поэту, вонзив себе стрелу Амура в сердце... Это все - не в ритме танго. Шаг назад. Всего один шаг. Ведь жизнь куда прекраснее в темпе вальса... Раз. Два. Три. И я шагаю вперед, в более темное объятие, что местные звали милонгеро. Я никогда не был трусом и кажется слишком стар чтобы начинать. Хватит. Достаточно, хватит мыслей, к черту все страхи и сомнения, это танец, а передо мной - дама. И если она хочет чтобы ее любили... Да будет так. Хочешь узнать меня? Что же. Я покажу тебе. Рука сжимает руку точно в миг перед экстазом... Шаг. Музыка, и я люблю... А ты, девочка, ничего не знаешь о любви. Не представляешь что значит сжимать тело в объятиях так, что ощущаешь готовность защищать его до конца, когда чувствуешь себя разом страстным любовником, что ведет свою женщину на очередное ганчо, находя в сопротивлении силы покуда горит древо глаз, и почти матерью, что сводит дочери ноги, но готова, каждый миг готова словить за нее пулю... Жажда обладать и отпустить, голод и внимание, ты чувствовала это в своем сердце? Хватило ли твоего сердца на это или оно не выдержит, порванное как простая тряпка? Я веду. Поддаюсь, но в следующий миг веду вновь. Ты думаешь это далось легко, дитя моё, моя страсть, моё вожделение? Ты не знаешь, что за крохи чувства тебе придется заплатить собственной кровью. Не знаешь, что настанет миг когда все кончится, а ты останешься, останешься одна, обескровленная как мешок с костями, отдавший все что было, саму жизнь, открывшая для себя такой яркий мир, что потом десятки лет будут казаться тебе серыми? Ты не знаешь. Не знаешь, но я покажу тебе. Смотри вокруг, давай, не случайно я гну тебя так, оглянись, почувствуй себя моей королевой, моей богиней, пойми как много вокруг красавиц и как ценно то, что мой взгляд лишь на тебе, пусть вопреки правилам. Одну сложную фигуру за другой, в твоем темпе, чувствуй... Ты никогда не сделаешь такого без меня. Потому что любовь заставляет нас быть лучше. Потому что заставляет тянуться лучше прекраснейших из балерин, отдавая в голову запахом пряного вина и Ее кожи, потому что ты вдруг раскроешь в себе таланты, о которых не ведала, впервые в жизни ты искренне, как никогда раньше почувствуешь себя особенной. Давно ли сердце твое билось так быстро? Давно ли ты не видела выбившихся волос, ведь тебе важен лишь один взгляд... Я держу тебя, телом и духом, держу потому что если ты отвлечешься, если хоть на миг окажешься неискренней все рухнет. Танцуй! Лети! Давай, вот счастье! Сомкнем несочетаемое, взрастив вулканические почвы, танцуй, лети, а я буду рядом и всегда поддержу тебя даже если ты споткнешься. Танцуй. Лети. Танцуй. Ты чувствуешь тепло внутри? Как оно разливается, как танец становится жизнью и через несколько дней ты уже не понимаешь как всю жизнь могла быть одна... Вот твоя сказка, твоё Настоящее, одно и навсегда, танцуй, танцуй, богиня, тебе по силам все... Ты готова терпеть нищету и боль, готова шагнуть на край мира потому что впервые в жизни по настоящему не одна. Танцуй, ободренная моей улыбкой! Вот она, любовь, возьми ее, всю, целиком, ни с кем не делясь потому что наконец нашла все, что важно в жизни, под песню о русской цыганке, пластинку с которой включишь спустя долгие, долгие годы потому что это Твоя музыка, Твое платье, Твой танец, Твой мужчина, Твоя жизнь, Твоя любовь, Твое счастье, ВСЕ ЭТО ТВОЕ! - Спасибо. Музыка прерывается. Ты не знаешь любви, прекрасная Софи. И если боги этого мира будут к тебе добры - тебе никогда не доведется ее узнать. Я провожу тебя за столик. Поцелую руку. "Спасибо" - "прощай". И мир снова станет серым. Пусть даже понарошку.
-
О, немецкий офицер с душой поэта.
-
классно, на самом деле очень очень хорошо, а то я прям думала, как мне теперь из такого-то выйти, и все не могла придумать а теперь легко это было прекрасно!
|
Я думал пропустить первый тур. Старая немецкая история, женщины чем-то похожи на колонии - чтобы германский народ зашевелился, разобрать должны хотя бы половину. "Разобрать..." Плохое слово. Всю первую мелодию я неспешно поглядываю на танцующих, жмущихся друг к другу самым разным образом, извлекающих из этого иные эмоции кроме спокойной сосредоточенности на своем деле. Мужчинам, чувствующим такое, можно было даже позавидовать - им так не везло со времен если не Древнего Рима то двора Людовика неопределенного номера. Но женщины... О чем думают женщины, разве не замечают что в этом танце они - куклы, с разной степенью капризности? Или этого они и хотят? Я всегда старался уважать чужие убеждения, по крайней мере искренние. И сейчас ситуация представлялась мне достаточно похожей на монархию, безо всяких ноток демократии и уж точно социализма. Понять послушный народ можно. Но вот зачем мужчинам, аки монархам, капризная женщина? Пощекотать нервы, как всякий офицер просится на Войну? Войну... Лучше думать о женщинах чем о Войне и политике. В чем-то это малодушие, но в отчаянные времена нужны отчаянные меры. У меня было много женщин. На миг они проплывают перед глазами. Эхо былых чувств желтыми цветами ложится на давно похороненные связи. Я всегда давал им то, что им было необходимо и все же никогда не понимал по настоящему.
Женщина жаждет семьи. Выйти замуж, хотя бы раз, чувствуя чем-то вроде долга необходимость любить своего мужа. Покорность в их пол заложена была еще по Библии, путь от ухаживания до материнства - нормален. И все же каждая женщина всегда оставляла за собой право на такую модель поведения, к которой слово "логика" применялось лишь с очень большим трудом. Действительно в чем-то похоже на подвластные царям народы, выражающие свои порой абсолютно ни на чем не основанные желания в слезах. Как бы то ни было сначала женщина жаждет высоких чувств, потом белого платья, потом родить ребенка, ну может парочку, а потом исключительно надежности и в некоторых случаях - снова высоких чувств или приключений. Старый круг, но где в нем то, что творится в танце? Наверное в отсутствии ответственности? Хотелось бы сказать, что это женская черта, но это значит неуместно идеализировать мужчин.
Внезапно ловлю себя на мысли что погружён в раздумья. Снова. То, от чего хотел уйти. Большая ли разница между политикой и философией? Нет-нет, надо погрузиться в дело. Пройти дорожку шагов с предельной сосредоточенностью на процессе, но не на себе. Оглядываю все, что осталось. Плохое выражение. Несправедливое по отношению к этим женщинам. Всех оставшихся, так куда лучше. Краем сознания отмечаю что уже упустил пару взглядов, направленных на меня. Другим краем - вижу Сабину и одного из самых въедливых типов которых мне доводилось встречать. Есть два типа людей, одни достигают - им важно наследие. Другие чувствуют - им важно ощущение. Неужели здесь - никого?
Кого из них я хочу получить? Длинноногая брюнетка источает тонкий, неуловимый и возможно обманчивый эротизм. Она говорит. В ней я чувствую отголосок молодости, когда мне было двадцать лет. Желание играть, обмениваться улыбками, а главное - поймать пташку. Отвлечется ли она от разговора ощутив мой взгляд? Посмотрит ли? И будет ли благожелательна? Ведь если да - приглашение, пусть даже в самом легком и ненавязчивом виде, последует*. Незнакомая женщина всегда находится между постелью и кошмаром. На грани. Это и прекрасно.
Потом я взрослел. Со временем меня стало влечь не просто сомкнуть руки через пару касаний передав то неуловимое, что возникает между двумя в момент близости. Мне хотелось почувствовать надежность. Мне уже мало было чтобы женщина была моей, мало античной гетеры, мне хотелось ощутить аромат выбранных мной и только мной духов. Почувствовать надежность. Руку на плече когда работаю. Биение сердца в такт моему, пусть и не всегда в посыпке из романтики. В таком состоянии обычно женятся в первый раз. На миг мой взгляд падает на другую брюнетку, с волосами убранными в хвост*. Мне рано жениться. Но кто сказал, что это не может быть приятно?
Пресыщение молодостью - вот и вся сущность зрелости. А потом оглядываешься назад и понимаешь, что столько осталось за плечами, неизведанного, манящего, жажда полнейшего безумства, порой такого что и сказать стыдно. В эту пору открываешь в себе каждый уголок сознания, тайный или явный, блестящая романтики и надежность боевой подруги сменяется влечением к чему-то невероятному. Когда хочется такую страсть чтобы на всю жизнь сохранить ощущения. Обычно ощутив это мужчины ухаживают за актрисами... Но как всегда, все роковые красавицы уже заняты, стреляться на дуэли оказалось не за кого, как и убивать из ревности или что там не делают. Остается лишь легкий стыд за то, что еще недавно казалось естественным, а оттого не безобразным.
Не хочу сексуальных. Не хочу красивых. Хочется не фантика, а того что пол ним. Хочется положить руку на плечо и ощутить как это плечо почувствует ее. Хочется вглядываться в глаза и все равно что окружает их. Коснуться души и в конечном счете обрести покой. Достиг все, чего можно достичь. Больше некуда идти, война окончена, а значит смысл жизни мужчины ушел, уплыл. Я еще не познал той минуты, когда взгляну на своих детей и задумаюсь, хочу ли отправиться в горячую точку, рискуя оставить их без отца. Но я чувствую эту минуту как неизбежность, как всякая женщина понимает что стареет. Смотрю на единственную здесь клонящуюся к закату. У нее красивые глаза. Я не буду танцевать с ней как с прекрасной девой, не дам ощутить страсть вне возрастов и взглядов. Но я буду смотреть в ее глаза, те, что не стареют. И не отведу взгляда. *
-
-
Я просто забалдел от этого поста. Стена рассуждений о мужчинах и женщинах, о ролях, о своей жизни. Такого зрелого, даже хочется сказать слегка перезрелого мужчины.
И тут — бац! Не хочу сексуальных. Не хочу красивых. Хочется не фантика, а того что пол ним. Хочу-не хочу, фантики-конфеты. Классно!
Как я люблю говорить, мужчина, в котором не осталось ничего от мальчишки, превращается в старика.
-
Очень понравились размышления.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Вообще, всё это очень интересно... Но меня пробила эта фраза: были более сильной сущностью, но связались не с тем противником и были хорошо что еще не обратно в реинкарнации заброшены.
|
Рука в перчатке мягко проводит по волосам. Короткий перерыв между мелодиями, не больше чем минута, но я не отпускаю ее как будто в изящной талии заключено больше хрупкой ценности чем в самой прекрасной вазе. Вдыхаю аромат духов и души, ловя встречное дыхание. Она освобождается, только чтобы обнять, и прижимается безмолвно - уже не как партнерша, но как женщина. Я готов поклясться, сквозь платье я чувствую звучное биение ее сердца... В каком-то смысле я растворяюсь в ней, в смеси веселого смеха, стука позади груди, воздушного шлейфа, света глаз точно созданных великим мастером из кристалла гиацинта... Я чувствую. По настоящему, неподдельно чувствую... Лишь перчатка гладит по волосам, мягко, бережно, без причины... Позабыто все вокруг. Ее волосы жесткие. Это приятно. С трудом, почти через силу, я вспоминаю о вежливости. Ведь она моя дама и стало быть заслуживает уважения ничуть не меньше страсти. И лишь жаль, жаль, что даже самые красивые слова передают меньше единственного сокращения сердечной мышцы, прикрытой железным крестом второго класса. - Вы великолепны, Софи. Начинается новая мелодия и моя рука сама берет руку моей дамы. Я смотрю. Глаза в глаза. В иное время наверняка осталось бы место размышлениям о том, как мужчины видят женщин, но сейчас мне плевать, плевать найдет ли кто-то за карими глазами оттенки "парижских картин" или ряс капуцинов, но сейчас важна лишь она. Лишь ты. И хотя на тебя смотрят многие, я знаю... Никто не увидит тебя так, как тебя вижу я. Да, я отпущу тебя. Но давай сделаем так, чтобы мы оба об этом забыли? Новая мелодия чуть медленнее или видится мне такой. Меланхоличная, она создана не для сложных движений, но для ярких пауз, для того невысказанного, что остается между рваными тактами. И хотя в этот раз я менее напорист, претендую на куда меньшее число связок, но каждая пауза станет особенной, потому что я хочу чтобы ты почувствовала. В каждом взгляде, в каждом прикосновении, единым дыханием... Шаг. Неуловимое ощущение уходит. Связка. Еще одна. Снова пауза, долгая, возможно чуть дольше чем было бы уместно. В этой паузе больше огня, интимности, чем в самом откровенном ганчо, потому что она посвящена не танцу нет, лишь прекрасной женщине и немому восторгу перед ней. Перед гиацинтовым взглядом и тем, что за ним. В миг когда ты исполнишь для меня Apassionato - я буду слушать музыку, любуясь изяществом твоих пальцев. В миг, когда ты захочешь чашку кофе - я буду молоть его тебе. В миг страсти я увижу тебя целиком. Еще миг. Еще миг. Еще. Десятки пар думают о своем или извлекают из партнеров то, чего хотят, но я никогда не забываю о тебе. Никогда. Никогда. Никогда. И если одиночество удел человека, позволь хоть на миг исцелить тебя. Ты не одна. Я с тобой. Я понимаю тебя. Незримая рука - на твоем сердце, вызывает дрожь, одно сжатие и всё... Ощути. Почувствуй. Пойми. Эта рука никогда не сожмется. В этом танце веду я, и я никогда не причиню тебе боль. Музыка заканчивается внезапно, не оставив простора для эффектных окончаний, но нужны ли они нам? Главное сокровище этого вечера я уже нашел. Без оркестра. Тишина. Три слоя ткани. Стук.
-
за проникновенное описание незабывания
-
За чуткое, бережное отношение к партнерше. И за красивую аллитерацию духов и души.
-
Тишина. Три слоя ткани. Стук. ооо это все Оооо оооу вау глубоко я буду думать над постом, этот пост здесь стоит того чтобы мне хорошенько подумать
-
Незримая рука - на твоем сердце, вызывает дрожь, одно сжатие и всё... Ощути. Почувствуй. Пойми. Эта рука никогда не сожмется. Но - могла бы сжаться. Кхм. О.
|
|
Какая приятная поездка. Лениво меняю кассету в плеере, теперь это Брамс. Звуки фортепиано стирают всё - плебея Федорова, всех прочих плебеев... Они помогают мне сосредоточиться, войти в нужное состояние тела и духа. Вслух тихо шепчу, под нос, для себя, не для кого-то еще. - Самосохранение - базовый инстинкт всех жизненных форм. А еще размножение. Да-да, они всегда сходят с ума когда существует угроза их самке. Или домашнему животному. Можно выбирать менее жесткие методы, Царевич, нельзя наказывать своих, Царевич... Да если бы порванные кальсоны имели тот же воспитательный эффект что порванная самка - что я, изверг что ли? А впрочем задание. Да-да. Помочь им что ли? А мне что, отгул на природу сочинять стихи? Да нет, от силы спасибо скажут. И кто теперь скажет что игра стоит свеч? А впрочем нет. Можно будет сослаться на усталость после псионики и выжать себе небольшой отдых. И поскорее добиться хоть относительной свободы, я им не шкаф чтобы меня двигать... Тут я осекся. Вспомнил, что не один в кузове. Глаза подозрительно раскрылись, а губы невольно дернулись в прямую линию, точно не осознав в какую им сторону выгибаться. Остановились. Выхожу из машины. Тут меня ждало маленькое огорчение в виде налетевшей на меня дикой фурии, ради которой мне пришлось даже снять наушники. "Молчи если не можешь сказать ничего ценнее чем твое молчание" - Оса не смогла. Это злило. Одна женщина и та как сапожник. Фыр. Меняю кассету. Снова Ода к радости. - Я уважаю чужие пристрастия, моя дорогая, но некоторыми вещами предпочитаю заниматься вдвоем и желательно на чем-то мягком. Трупы для этого подходят плохо из-за женской истерии. Пробовал. Ах да, не выражайся пожалуйста. Пожимаю плечами с серьезным видом. Плюс быть альфой - можно сказать что ешь детей и тебе поверят. Впрочем, мои слова сейчас говорились тихо, только для Осы. Которая сразу же бросилась помогать раненым. Сказать ей что ли что для нашего скромного дела раненые подходят еще хуже мертвых, и в данном случае классика в виде матраса или на худой конец стога сена еще не была преодолена. В любом случае происходящее подсказало мне, что коллеги тратят моё время. Руль взялся обговаривать планы. Злобная фурия - помогать раненым. Что я могу сказать, до меня никому нет дела, а значит пора Магомету прогуляться к горе. Неспеша, я прикинул обстановку. Кажется если пойду по широкой дуге к двум ангарам то пройду за пределами радиуса стрельбы из окон. Что же - погуляем. Неспешно, прогулочным шагом, пару раз привычно взглянув на часы. Сначала - добраться до прохода между ангаров. Потом, уже осторожнее, к штабелю ящиков, тихо окликнув стоящего там бойца и во избежание недоразумений показав удостоверение из тех, что нам выдали для прикрытия. - Мое почтение, солдат. Не обращайте на меня ровным счетом никакого внимания. Я просто тут посижу. Улыбаюсь обворожительной улыбкой. Пусть коллеги планируют. Я сделаю все сам. Конечно, есть риск наткнуться на бойца-предателя, но спасение от скуки наблюдения перевешивает все возможные риски. Сажусь по турецки. Выпускаю свой разум. Начнем с простого - найдем сознания в КПП, тихо пройдемся по самому краю. Спрашиваю про себя. - Как твоё имя? Что для тебя важнее всего в жизни? Кто дал тебе приказ сбить самолет? Эти вопросы я по очереди задам обоим. Всегда начинать с легкого. Допрошу таким образом. Ах да, рука лежит на пистолете, краем глаза слежу за бойцом рядом со мной. Никому не верить меня научила жизнь еще до "Ледоруба". Интересно, а мои товарищи понимали что могут в любой момент попасть в окружение из сил, которые считали дружественными? Вот в чем плюс паранойи - при любом рывке отреагируешь быстрее. Всегда.
-
За отлично выстроенную логику ведения допроса. Браво!
-
За многозначность трактовок)
|
Мы. Вот самое правильное начало. Не она - ведь сейчас я решаю что и как ей сделать. Я слушаю музыку, Софи слушает меня. Но так легко представить себе как мы выглядим со стороны - длинноногая брюнетка в белом платье, выполняющая один сложнейший элемент за другим, тем быстрее, что страсть толкает ее ближе ко мне. Обнаженные ноги касаются формы точно кожи, вызывая чувство восторга прекрасной женщиной и легкий укол зависти, как должно быть прекрасно просто смотреть на нее... Но танцевать с ней - куда прекраснее, сейчас она моя и каждая женщина почувствует в движении обнаженных ног укол своим коротким лапкам, каждый мужчина - укол желания. Она моя. И все же мы. Мы в каждом ганчо, в томный миг цезуры, когда ты смотришь на меня и всякий раз ловишь ответный взор. Мы дышим единым дыханием. Ты умеешь восхищать и я восхищаюсь. Я умею вести и веду. Ты моя. И вот я сталкиваюсь с безмолвным шепотом "а ты мой". Легкий перехват инициативы, барида, а в ней - безмолвный вопрос. Открыться друг другу, увидеть... Женщины тоже хотят восхищаться, хотят разглядеть что-то кроме бездушной функции, но могу ли я это дать? Не знаю. И чем больше стало бы сомнений, тем увереннее я действую, тем на более сложные комбинации замахиваюсь... Потому что секрет танца - не думать о себе, ни на миг, не заниматься рефлексией уходя в себя, потому что отвечаешь за двоих. Не думать о себе - иначе останешься один. Не думать о других парах, механически их обходя, иначе как ты можешь просить чтобы твоя пара думала о тебе. Не устраивать шоу - этот танец для Нее. Нее одной, чтобы она почувствовала себя в моих руках сияющей жемчужиной, заботливо омываемой внутри раковины теплой водой... Она спрашивает счастлив ли я, и я отвечаю - "да" - отвечаю, углубив объятие с пристальным взглядом. Она должна понять, я счастлив потому что она рядом. Потому что танцую с ней. Потому что могу позволить себе сделать шаг назад, не глядя на риск, потому что верю твоим глазам как своим. Потому что твоим глазам хочется верить. Не бойся, Софи, ведь даже шаг назад обернется волшебством, что зовется саккада. Мелодия скоро кончится, мы оба чувствуем это, и все же я никуда не спешу. И когда прозвучит последнее слово - твоя рука не почувствует пустоты. Просто оставайся прекрасной, просто будь собой, ведь это главное. Верь мне, моя маленькая жемчужина. Даже раскрыв тебя лучам пробивающегося сквозь воду солнца, я снова сожму объятия. Я с тобой. И к черту мир.
Я открою тебя - остальные тайны мне известны, но ты удивляешь меня, восхищаешь. Я познаю тебя лишь чтобы познавать вновь и вновь. Я не хочу распускать перед тобой перья или меланхолически вздыхать, не желаю давать обещаний или вызвать всеобщий восторг. Просто почувствуй себя богиней. Хоть на миг меж последних двух нот, выполняя последний пьернасос. И пусть точка станет двоеточием. Две ноты. Два шага. Два слова. Ты - моя.
-
ух, огонь! Ты - моя уверен? И будет благодарностей от Инайки, это было вкусно.
|
Люблю самолеты. Эхо людских мыслей затихает, а вглядевшись в иллюминатор можно явственно разглядеть как проносится под стальными крыльями земля... Совсем не красная, к слову, как на старались сделать ее таковой власти войнами, террором и идеологией. Небо не дает им солгать, оно всегда будет голубым, облака белыми, а леса - зелеными. Даже за застроенными массивами, ярко выкрашенными домами, желтыми школами проглядывала тщательно замазанная краской серость крыш. Я вижу это. На самом деле я люблю СССР. Но я помню слова Микояна, пережившего трех генсеков. Он как-то сказал одному украинскому парню. - "Никита, ты же понимаешь что в партии только два человека помнят, ради чего все начиналось - ты и я?" Я помню как в детстве пел Интернационал. Когда все изменилось? Когда СССР стал миром голодных рабов куда больше чем всё, что его окружало? И могло ли быть иначе. Я не политик, от политики у меня болит голова, но эта боль - всего лишь укол иголки в палец по сравнению с людской безысходностью которую я слышу каждый день идя по улицам Москвы. Небо дает мне покой. Позволяет закрыть глаза без опаски что из под ресниц потекут слезы. Спать.
Кажется, сейчас я источаю покой. Мне снится лед. Москва, погружённая в него, замерзшие люди и сердца. Я на скамейке в Парке Горького, перед замерзшим фонтаном. Голос Джона Леннона поет "Because". Больше голосов нет. Я гуляю, любуюсь ягодами, замерзшими на ветке... Срываю небольшой сучок чтобы посмотреть поближе... Английские слова сменяет сюита Чайковского. Лед тает в руках медленно, обдавая их холодом, но ягод уже нет, вместо них - кровь. Ее не смыть, не сбросить. Треск. Белые разводы трещин бегут за мной, куда бы я не бросался, от них не уйти, и только слышится в пустоте звук... Стук сердца. Другого. Третьего. Падают осколки, люди и машины оживают, а с ними и гул, гул... Расходятся льдины, эмоции толкают вниз... Я падаю. Падаю. Падаю.
Пилот что-то орет. Он и разбудил меня. Но мы не прилетели. Зато где-то рядом - кровь и смерть. Их запах бьет в ноздри так, что я чуть не закашлялся. Ругань. Это скучно. Неторопливо надеваю наушники, заменив кассету в плеере, теперь - это Бетховен. - Радость! Дивной искрой Божьей Ты слетаешь к нам с небес! Мы в восторге беспредельном Входим в храм твоих чудес! Ты волшебно вновь связуешь Всё, что делит мир сует: Там мы все — друзья и братья, Где горит твой кроткий свет! Тот, кому дано судьбою Друга, как себя, любить, Кто нашел с женою счастье, — Может в этот хор вступить! Улыбаюсь как ребенок. Возможно даже капельку подвываю, из под полуприкрытых век лениво глядя в иллюминатор. На земле что-то горело. - Злых и добрых, без изъятья‚ — Всех влечет твой светлый путь! Нам даны вино, веселье, Ласки жен, друзей сердца… Червь в земле находит счастье, Ангел в небе зрит Творца! Приятно смотреть на огонь. Он согревает. Музыка ласкает слух. Чужой воздух точно дышащий розами эфир после Москвы. Самолет садится. Музыка играет. Ступаю на трап. - Есть у нас Отец небесный! Ниц вы пали, миллионы? Ты Творца постиг ли, свет? Выше солнца и планет Он хранит свои законы! Музыка заканчивается. Сдвигаю наушники на шею как раз вовремя чтобы услышать все самое важное. Настроение - скорее поэтическое. Отпроситься что ли у командира в ночной лес дабы заняться развитием советской поэзии? А, да что с этого сапога Гудериана взять, не поймет. А я понимаю. - Вот что значит горячий прием. Как чувствовал что надо было ставить Шопена... Бормочу под нос. У меня нет сомнений что сбить хотели нас и лишь случайность уберегла, не факт что заслуженно, нашу маленькую ячейку государственного террора от проверки гипотез научного атеизма и сравнения их с буржуазной философией и народными опиатами. Нет-нет, только не депрессия! Выбрался из Москвы в командировку в кои-то веки. Даже "та женщина" доберется сюда лишь с первым зеркалом. Свобода. Лепота.
И будто утверждая меня в этой мысли звучат первые в Черноруссии дельные слова. - Благодарю! Вы очень любезны. Сую Федорову свой чемодан. Что? Каждая идея имеет инициатора. А к моему костюму от бронежилета и фиолетовой рубашки до белого пиджака и серого пальто поверх него - чемодан не подходит совершенно. Как хорошо, когда есть такой сообразительный малый, который это сознает. Неторопливо, но без остановок, спускаюсь по трапу и сажусь. Молча. Пытаюсь просканировать воздух вокруг на предмет опасности, запоздало понимая, что стоило бы выходить последним... Ах, музыка-музыка, доведешь ты меня до встречи с Творцом! Ну хоть чемодан всучил. Уже счастье.
-
Вот просто плюсище. Даже в книгах такого шикарного персонажа не видал)
-
Очень сильная развёрнутая метафора про красную землю! За живую, яркую сенсорику. За стихотворный рефрен Шиллера. И за просвещение в виде небольшого исторического экскурса)
-
За псионика и его самомнение :)
|
Моё первое же приглашение принимается. Это ошеломляет. Только что глаза бегали по залу, цепляясь за лица, и вот столь быстрая фокусировка. От многих - к одной, что на ближайшие несколько минут должна стать его маленькой Германией. Наверное, я смотрю на нее пристальнее приличного, слишком явно стараюсь прочитать по лицу с кем имею дело. Осторожно беру ее за руку, насколько позволяет ткань перчатки чувствуя нежную девичью кожу. Пилот по мельчайшей излишней дрожи может понять, что что-то пошло не так, женщина - существо более тонкое, но и она никогда не даст партнеру возможности ошибиться. Именно поэтому важно почувствовать ее, понять каждый шаг, не ограничиваясь длинными пальцами, будто созданными для инструмента и ногами, на которые я смотрел ровно полсекунды, столько, сколько было бы прилично. Будет ли она стараться выйти на площадку быстрее? Волнуется или нет? Ждет ли от меня каких-то слов? - Михаэль. Спокойно представляюсь. Легкая полуулыбка. Внезапно я понимаю, что давно не танцевал, а оттого приходит и опасение, маленькие иголочки теребят затылок. Заглядываю в глаза. Улавливаю цвет, мельчайший оттенок. Поможет или будет мешать? Ох, Господи, я точно военный стратег над картами, или ловелас, прикидывающий по пластике движений женщины какова она в постели. Нужно расслабиться. Отпустить своё тело, иначе размышления над каждым шагом лишат танец жизни, а меня как партнера - определенной отзывчивости. Не узнавать ее, понять. Не думать - почувствовать. Не говорить - слушать. Начинается вторая мелодия. Самое время.
Объятие. Сближаюсь неторопливо, давая ей время привыкнуть ко мне, ладонь с легкостью нашла нужную часть спины, ноги привычно проверяют вес. Почти как в танцклассе. Мы одного роста. Пару секунд вопреки правилам взгляд сомкнут со взглядом. Пусть почувствует уверенность. Я знаю что делать. Каждый шаг отработан много раз, каждая реакция выверена, руки чуть напряжены и оттого объятие суховато, но зато если ты начнешь что-то делать - я почти наверняка узнаю что. И если вдруг ты потеряешь мою мысль в миг когда я в уме на три шага впереди - я тоже буду знать что делать. Случайных движений не будет, как не бывает их на сцене. Сейчас, делая первый шаг, я хочу чтобы ты ощутила - на нас смотрят все. И если я все сделаю правильно - ты забудешь об этом. Когда я все сделаю правильно.
Наступаю уверенно, но без того звериного чувства, с которым танцуют испанцы. Со мной ты в безопасности, моё объятие не рухнет, а твоя ножка даже на особенно изящном болео не найдет ничью спину. Ты можешь почувствовать что мне привычны скорее балы и вальсы, где важнейшую роль играет безупречная техника, идеальное попадание в музыку... И возможность дать тебе показать себя. Это откроется не сразу, лишь когда к инструментам прибавится голос Медины, а мы привыкнем друг к другу достаточно, но ты внезапно почувствуешь... Паузу. Поначалу тебе могло казаться, что партнер волнуется, и оттого временами на полсекунды теряется, выполняя самые простые движения, лишь ожидание. Играй. Прояви себя. Лишь пока я позволяю, а я позволю часто, мне интересно что ты дашь. Какой покажешь себя. И хотя на нас смотрят все, я хочу чтобы ты танцевала для меня.
Моё первое танго в Аргентине точно игра в четыре руки на фортепиано, когда я веду мелодию, но именно тебе принадлежат аккорды, точно живопись, где я заботливо начертил карандашный набросок, оставив на тебя прорисовку деталей. Я не знаю этой страны и даю тебе ровно столько свободы сколько могу дать, но даю своей рукой, с возможностью в любой момент забрать. Я знаю что делать. В моей голове - шедевр, технически сложная схема, и если выполнить ее - все будут смотреть только на тебя. И пусть наша игра стоит свеч.
-
Удивительно, как небольшими лексическими штрихами выписывается сложный, глубокий немецкий характер. Здорово)!
-
И хотя на нас смотрят все, я хочу чтобы ты танцевала для меня. Вот это особенно понравилось)
-
вау! не глубоко, но очень-очень ярко не зря плюьку приберегла (специально, чтобы не влиять на принятие решения и последующие действия), со вчера еще на языке катаю это: Незнакомая женщина всегда находится между постелью и кошмаром. На грани. Это и прекрасно
|
То есть там вооруженные мятежи, а нас посылают вместо залпов картечи наказать виновных? Вот вышла на улицу толпа, или на худой конец рота, нам что, расстрелять толпу или роту? Не то, чтобы идея не вызывала интереса, напротив, я бы охотно попробовал себя с огнеметом в руках, но как-то кончики маленьких выходящих из мозгов всех присутствующих веревочек не вязались друг с другом. Убрать главарей - их заменят другие. Ведь есть же восстание масс! Ортега и Гассет, по советской уверенности два человека, а ля Ильф и Петров - черт с ними, да и с восстанием масс, но Карл Маркс! Понятно коллеги, сапоги, вот майор и сейчас думает о том как выполнить задачу с имеющимися скудными ресурсами, но меня-то они почему за идиота держат? Из-за того, что я в гробу видал и их устав и их самих? Ну так сюрприз, я соображаю и очень даже неплохо соображаю. Например достаточно чтобы понять насколько мало я подхожу в группу внедрения. Что же, могло быть и хуже. Мой первый командир попытался послать меня на команду боевиков, довольно смутно представляя, что я вообще могу. Мне есть что сказать. Например "подчиненные боевики", "мятежи", "подстрекательство", "захват военных объектов". Я чувствую, что они плохо знают историю ирландских шинфейнеров, где полумерами, не предоставляя гомруль, но и не вводя военное положение, британские власти добились только того, что их попросту не спросили по вопросу отделения. А мы значит крайние. Те, кого послали "урегулировать ситуацию" без каких-то властных полномочий. Следователи, которым нужно "расследовать" многосотенное если не многотысячное движение. А ведь понятно что будет дальше. Чернорусы не чехи, сидеть не будут. Если уже начались убийства - впереди война, и обезглавить движение всего лишь уподобиться "черно-рыжим", использовавшим против восставших ирландцев их же методы, еще больше озлобившие народ. Ах, как же я обожаю СССР! Террористов они сами делают революционерами!
Между тем задаются вопросы. Женщина выделывается. Зачем? Потому что женщина. Умом не понять, надо только верить, а вернее надеяться и обалдеть как надеяться потому что скорее ангелы помогут чем женщина не затупит. Не представилась. Ну значит будет "мышка". Всё равно в Ледорубе ее ничего больше не ждет. Гудериан предлагает свой план. Интересный. Только не сработает. А вот Вещий соображает. В летописи было сказано - "И прозвали Олега Вещим, потому что были непросвещенные". Ну что, всё логично, России больше тысячи лет, а ничерта не изменилось. Стоит кому-то сделать верное замечание и сразу пророк! Ставлю юбку барышни что его никто не послушает. Ах, черт, проиграю. Я ведь послушал. Ладно, мышка, ходи одетая, разрешаю.
Взгляд носится с одного на другого. Кажется я кажусь им психом? Или по меньшей мере странным. "Однажды проснувшись Грегор Замза обнаружил что превратился в уродливое насекомое". Ну так вот вам от насекомых, друзья. - Позвольте вставить ремарку... Будто не замечаю как на меня смотрят. Улыбаюсь еще шире. Так обычно в конвульсиях у людей губы тянутся вверх. Когда я говорю - улыбка не сходит. - Наш вещий Андрей безусловно прав. С определенной долей вероятности на очереди органы пропаганды. Ну знаете, там, "над всей Испанией безоблачное небо". Как было сказано, наши враги, любые наши враги как-то ищут неофитов. Значит есть и вербовщики и скорее всего памфлеты. А значит специалисты словоблуды. К счастью таких можно пересчитать по пальцам. Легко приобнимаю Гудериана за плечо. Проявляю дружбу, а заодно заглядываю в планшетку. - Круто. Правда, чувствуется проработка. Но кое-чего не хватает Потрепал по уху. Что? Так Наполеон делал! - Знаком с делом Нечаева? Студентик приехал в Российскую Империю имея доверительные письма полученные от европейских революционеров и представился агентом международной революции, желающим установить сотрудничество. Письма он получил рассказав революционерам, что он представляет тайное общество русской революции. Всюду встречался с главарями с такой легендой, купились все, погорел на одном студентике... Ну да черт с ним. Так вот что, товарищи, а не организовать ли нам третью русскую революцию? Наше ведомство такие рекомендации сделает от кого угодно, хоть от Николая II, что чернорусские коллеги наверняка будут рады знакомству... И совместным действиям. Подкрепить их можно например предложив им определенное снаряжение, в деньгах у них вряд ли проблемы есть. В этом случае можно выйти сразу если не на главаря то на его зама. Пауза. Пусть оценят. Губы подергиваются от напряжения. - Далее. Мы имеем дело с организацией. Значит хотите-не хотите, ее главы так и могут сидеть в каком-нибудь подвале рассылая тройки, да семерки, не факт, что знающие кто ими руководит. Внедренные и попадут в такую "тройку" или "семерку". С культом это еще имеет смысл, у нас и женщина для этого есть, пригодная на всякие Иваны Купалы, благо грудь у нее в порядке, но организация если она до сих пор не засыпалась, наверняка знакома с азами конспирации. Мы с вами пытаемся убийц искать... А где революция там статусные лица. Деньги. Посты. И конечно гнилая интеллигенция, пигидий нации. Так что, господа. И высшему функционеру двери не откроются. А что если профессор? Да еще допустим высланный в эту простите, чернозадию за какую-нибудь небольшую антисоветчину? Допустим... Специалист по психологии толпы. Вот уж кого точно попытаются завербовать и привлечь не только к исполнению, это будет провал, но к разработке операций. Или хотя бы как эксперта. Это в лучшем случае. В худшем с ним почаевничают все потенциально опасные элементы. Нервный смешок. - Или я могу заткнуться и не мешать умным людям думать. Что скажете?
-
За очень правдоподобный отыгрыш антисоветчика с шизофреническим расстройством личности.
|
-
Поздравляю со старшинством, товарищ ГудерианТролль)
-
За колоритного персонажа. В жизни на такого у меня была бы 100%ная "аллергия", но герой яркий и сыгран шикарно, браво. :)
|
Смотрю на часы. Привычный жест., будто стрелки часов могут подсказать сколько мне осталось. Я утешаю себя тем, что здесь выполняю важную работу на благо Германии, что обретенный пусть даже за океаном союзник может сыграть порой решающую роль, заставив противника разделить силы и сражаться на два фронта. Стратегически схема безупречна, а главное не требует ничего кроме усилий двух-трех немецких офицеров, не обязанных ради ее успеха сделать ни единого выстрела. И все же сердце щемит. Я не могу отделаться от мысли о горящих в небе над Британией самолетов, о доблестных солдатах, замерзающих насмерть в снегах России. О войне мне известно пожалуй больше всех включая местное руководство - депеши из Германии приходят регулярно. Кажется пока что все идет хорошо, осталось только взять Москву и Ленинград, Киев - третий город коммунистов-евреев (ну просто золотой набор качеств советских лидеров!) пал под натиском вермахта. Но на войне важны не только сводки, огромную роль играет предчувствие... Ощущение покалывания в затылке, пробивающегося сквозь выгоревшую на солнце, а потому сменившую коричневато-желтый цвет на белый, форму... Дважды интуиция спасала мне жизнь в Испании. Говорят сам фюрер часто рассказывал своим могущественным советниками о том, как его уберегло от неминуемой смерти схожее чувство...
Золотые часы тикают. Стрелка неторопливо ползет под рокот автомобильного мотора. Сколько еще мне осталось здесь? Сколько еще мне осталось? Кажется, мы подъезжаем. В первые две недели я велел Хансу возить меня по городу только чтобы примерно представить перед внутренним взором его карту на случай городских боев, и теперь, чтобы узнать о близости кафе, мне достаточно лишь увидеть пару ярких ориентиров. Я жизненно нуждаюсь в паре крошек отдыха, свободе от беспокойств за судьбы нации хотя бы на один вечер. Иначе напряжение заставит меня торопить генералов, а на войне опаснее спешки может быть только промедление. Я немного потанцую. Вдали от любопытных глаз, не в высшем обществе, но ступенью пониже, где не будет господ офицеров, во что бы то ни стало желающих узнать о битве за Британию или наступлении на Ленинград. Я не новостная сводка. И слава Господу, что аргентинцы танцуют танго, а не ходят на митинги. Впрочем, абы куда меня тоже не слишком влекло, об этом месте мне рассказала одна портниха, пошившая мне очень недурные бальные перчатки. К тому же там кажется будет Сабина. Милая девушка. Хоть и дура. Образованная и интеллигентная, конечно.
Чего я опасаюсь - эмигрантов. На улицах в последнее время много сброда из числа вырождающихся наций. Нет, я верю в человеческое благоразумие, а если оно откажет то и в хороший левый хук, а все же лучше бы обойтись без скандалов. Спокойствие и вежливость - вот залог успеха. Господин посол советовал на публике надевать штатское, но форма - то немногое, что связывает меня с моей Страной. Снять ее - кощунство.
Мотор затихает. Ханс открывает дверь, позволяя мне выйти. Часы в карман. Их мерный звук успокаивает, но золото слишком ярко блестит, а немецкому офицеру явно негоже показывать ту бурю чувств, которую вызывает в душе Война. Германия победит - иначе и быть не может. И я излучаю в том спокойную уверенность.
Вперед, в логово льва. Оглядеться в поисках знакомых. А заодно и проблем. Никому не нужны инциденты.
-
Вау, какое желание переключения эмоций))
-
За прекрасное описание ощущений истинного арийца.
-
Хороший ход мыслей, интересный.
-
Господин посол советовал на публике надевать штатское, но форма - то немногое, что связывает меня с моей Страной. Снять ее - кощунство. Вот это мне понравилось.
А вот это: Вперед, в логово льва. Чистой воды блаблабла. Кто здесь лев? Кто здесь лев, я вас спрашиваю.
|
Что есть эмоции? Смерть. Они приводят к выцветанию, потере дара, необдуманным поступкам, гибели. Что есть эмоции? Жизнь. Потому что лишь они могут зажечь искру уже угасшую, точно дуновение на пепел, поднимающее в воздух сноп искр. Арсений. Саперная лопатка опускается на голову Ричардсу. Друг. Лен'Ротт. С пальцев срывается энергия продолжающие работу. Собрат. Они все - мои избранные, те, для кого я выбрал жизнь и не собираюсь давать им умереть. Наверное Касс и Лери сейчас удивляет мое спокойствие, то, как я даже не поморщившись наступаю в лужу человеческой рвоты. Мягкий, но в то же время не терпящий возражений голос. - Они связаны. Эльмари и человек. Я уже видел такое. Помогите Арсению, пусть он продержится хоть немного. Я займусь Леном. Легко сказать. На самом деле я ничего не понимаю в медицине. Ну то есть не больше чем все. Рил как-то обронил пару слов, еще довелось видеть пару книг по биологии, несколько знакомых целителей, привыкших лечить скорее волшебством... Я слеп. И все же моя рука не дрогнет, мой голос не дрогнет. Мозг. Что у человека, что у эльмари, это залог всего. В него подается кровь. Осторожно укладываю сородича на спину. Легко бью по щекам. Проверяю пульс. Наверное это вещи, которые нельзя не знать, они написаны в любой книжке не имеющей отношения к медицине где хоть один раз кто-то умирал или терял сознание. Дальше - сложнее. Я знаю что нужно дышать в рот и чем-то давить на грудь, но как? Я бессилен. Я боюсь, страх в груди... Главное не сделать хуже. Осторожно нащупываю бьющееся сердце. Нужна максимальная сила. Значит две руки. Минимальная площадь, примерно соответствующая размерам сердца. Это не медицина. Физика. Почти механика, как движение поршней. Одну руку на другую. Крестом. Нажатие. Еще раз. Еще. Неумело, почти целую собрата в губы. Смешно. Но люди так делают. Они смешивают свое дыхание и им это помогало. Так было в Спящей Красавице где дыханием изо рта в рот лечили магическую летаргию. Я не принц, но кровь у меня кажется знатная. Как у людей все просто, чмокнул избранный и жива, бегаешь. Еще раз давлю на грудь. Эмоции. Все дело в эмоциях. Я не знаю слышит ли он меня. Не знаю понимает ли. - Не бойся, брат мой. Смерть приходит за всеми. Я рядом. Ты не один. Осторожно глажу по щеке. Эмоции. Они убивают, но они же дают жизнь, эльмари выцветает если эмоции убивают, эльмари оживает если ему хорошо. Возможно, мои знания примитивны. В них нет и сотой части того что умеют людские врачи. Но сейчас здесь лишь я. Я и... - Все дело в даре. Лери, ему нужна капля твоей силы чтобы его свет справился с двумя жизнями. Люди кажется зовут это "ад-ре-на-лин". Хотя бы минимальную мощность. Я спокоен. Еще раз давлю на грудь. Тихо, почти интимно шепчу на ухо в надежде что его разум меня слышит. - Я слышал историю как ты попал в Сопротивление. Про деву за стеной и жажду мести. Она еще жива. В пустыне, вопреки всему. А ты еще не отомстил за то, что ее заставили выживать. Слишком многое держит тебя, собрат, чтобы сейчас уйти. На грудь. Еще раз. И еще. Надеюсь Лери послушает и даст немного света. У меня нет времени убеждать. - Я расскажу тебе историю. Видишь ли, я люблю Империю, больше всего на свете. А она убила моего брата, и половина моей души умерла вместе с ним. Мы в чем-то похожи, Ротт, и я выживу любой ценой, выживу потому что он погиб не зря. И ты выживешь потому что без тебя ей не выжить слышишь? Без тебя она умрет! На грудь. Срываюсь. Эмоции. Средство манипуляции, как и всегда. Как и всегда - во благо. Я больше не намерен терять солдат.
-
за попытку реанимации и связь с эмоциями
-
-
Очень сильный, спокойный и вместе с тем тугой нитью натянутый текст. Идея с эмоциональным воздействием — замечательная.
-
Обычно не очень люблю парцеллированные конструкции из-за их "рваности"... Но в данном случае они как нельзя лучше передают эмоции, смятение, всю критичность ситуации. Отлично получилось.
|
|
Я гений. И в миг, когда вход закрывался, я чувствовал себя гением. Кто еще смог бы построить архитектурно правильное, способное выдержать смерч укрытие в столь сжатые сроки? Кто смог бы отбросить всё лишнее, сложить точно парные фишки в игре, принесенной в город "ки-тай-цем"? Я гений, я всех спас, ведь все было для того чтобы спасти всех. Вход закрывается. Арсений оседает на пол, остальные сидят, но я стою глядя в запечатанный лаз, прямо в глубины камня. Я гений. Я все спланировал идеально. Она бы успела, не могла не успеть! Увидишь на горизонте смерч - беги сюда, так я сказал. Почему она не вложила в ноги все силы, что имела и даже более того? И почему я не учел этого? Велел всем войти внутрь, как по людской схеме, команда "всем пройти в бомбоубежище"? Я гений. Я гений! И на миг в моей голове слышится громкий, зверский, истерический смех, сменившийся угасающим шепотом. Я гений. Гений. Гений. Совсем тихо. Ни единой мысли. Наверное я пытаюсь свыкнуться с мыслью о том, что Агата не придет. Не знаю. Ничего не знаю и не могу понять сам себя. Даже идеальный план больше не проверяю в поисках изъянов. Может ей удалось убежать? Широкими зигзагами, по схеме... Смотрю на Сеню. Нет. Не удалось. Тихо-тихо вокруг. Тихо-тихо внутри. Я должен был всех спасти. Все было ради этого. - Рем, на войне есть потери. Солдаты гибнут, стражи живут со знанием что могут умереть даже если воевать не с кем. - Советник Хету, на нижнем ярусе эпидемия. - Одного из наших обложили. Он не сдался. Пустил себе пулю в голову. Все как тогда. Потери. Идет война, а они все - солдаты, что бьются за Будущее. Выжить - значит победить. Не я ли оставил Ричардса подыхать в пустыне? Но то другое, Ричардс враг, а Агата пошла за мной... Вызвалась предупредить об опасности... Внезапно понимаю что никогда прежде не терял солдат. Мерзкое чувство. Похоже на запуск ракеты на жидком топливе, первой в Городе. Расчеты проверены тысячу раз, а она - рванула на старте. Тогда можно было обвинить во всем людей-идиотов, что соединили не так два проводка, а теперь? Кого винить теперь? Агату? Бежать надо было быстрее? Абсурд. Не знаю. Ничего не знаю. Знаю только что она отдала свою жизнь ради общего блага, отдала, чтобы предупредить нас о смерче. Быть может и не желая того - отдала жизнь за своего вождя. За Империю. Голос Рила в ушах. - Военные традиции людей поражают. Их почтение к павшим воинам. Это просто трупы, но они выполняют к ним ритуальные действия в знак уважения, потому что если что в них и есть от эльмари - нет большей чести чем отдать жизнь за Империю. Пепел похоронит Агату, и все же я ощутил в горле легкий ком. Потребность отдать последнюю честь погибшему на моей войне солдату. Ловлю себя на мысли что мне наплевать на нее, каким она была человеком, даже на ее смерть по большому счету плевать, но все же... Так оно правильнее. Не просто перешагнуть через труп. Хотя бы сделать что-то прежде чем сделать этот шаг. Аккуратно опускаюсь на колено. Надеюсь я делаю все это правильно. - Верховное Существо, повелитель людей и их мира. Людские верования гласят что ты слышишь все живое и ждешь всеясуть каждого из людского рода, определяя их в одну из сфер бытия на суде. Я, Хету Картарем, советник великой Эльмарийской Империи да стоит она вечно, главный конструктор второго отдела великой кузни, член подполья и тот кто не делал зла, свидетельствую о благости Агаты чей дом мне загадка. Она была достойным человеком что отдал жизнь за тех что не были ей братьями, кого она даже не знала. Как тот что вел ее в ее последнем пути, рекомендую ее на лучшее место, которое ты ей выделишь сообразно вашему законодательству. Сделай ее своей избранной ибо отдав жизнь за меня она наверняка отдаст ее и за тебя. Я свидетельствую об этом находясь в здравом уме и твердой памяти. Я все сказал. Amen. Кланяюсь. Надеюсь мне удалось соблюсти церемониал. Агата мне безразлична, но она отдала жизнь за всех нас и я это уважаю, и не хотелось бы чтобы то, что я мог сделать для оправдательного вердикта в ее пользу и ее устройства на новом месте жительства, пропало зазря из-за того что я неправильно провел людской ритуал. Пару секунд молчу. Тишина. Увы, людские верования работают без письменного отчета "ваше свидетельство принято, о вердикте вам будет сообщено в письменной форме".
Стоит попить воды и отдохнуть. Впереди - много работы. Падших я почтил. Дам время отдохнуть живым. И расскажу им что нас ждет как только первый шок немного пройдет.
-
-
За отсылки к истории, за взгляд на убитых, за реквием по Агате...
-
Нравится постепенный переход от отчаянному «Я гений» к тихому «Ничего не знаю». А ритуал замечательный, да. Правильный.
-
-
Последовательный и классный отыгрыш. Хотя персонаж и вызывает у меня негативные эмоции)))
-
"Я гений". Драматичная фраза. Мне в ней слышится надрыв. За это и плюс. А ещё потому что двухсотый плюс. Я его ждала)
|
-
ужас, ломает тут четвёртую стену во все поля. Нет, никакой священной силы. Сам, всё сам.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Пост бесподобен, да ещё и поставил меня в тупик...
-
За органично вписанные цитаты. За атмосферное музыкальное сопровождение. И здорово придумано с POV! Мне кажется, от этого много плюсов: даёт многомерное восприятие одних и тех же событий с разных точек зрения; повествование с обращениями во втором лице создаёт эффект сокращения дистанции и оживляет текст; и композиционно объёмный текст, сложный для не историка, выстраивается так, что становится более удобен для восприятия.
|
-
Плюс за атмосферный, апокалиптический трагизм.
уходишь, ощущая пронзительный взгляд глаз сворачивающихся чтобы умереть в пустыне людей, направленный в твою спинуЯркая образность. Так и стоит перед глазами эта ужасная картинка...
Никто не обещал, что будет легко. <...> Одних я делал конструкторами и стражами, а других - проститутками. <...> После сотой жизни, которую ты направил учишься принимать трудные решения.За тяжесть бремени советника.
|
-
-
За живой пост и хорошие мысли. Правильные.
|
-
Гладим кота. Машинально. Кототерапия, *****. Снова пардон. Кототерапия, "батюшки-светы"! Тут в мозгу что-то срабатывает. - Погоди... То есть ты ТАМ. Указал вверх. Сам не зная почему. -Тоже человек и я сейчас обнимаю мужика? Или пардон... Мадам?
Пищу!!
|
-
+ Дело не в длине поста, да?
-
Норм ящетаю! Принц одобряет!
|
Боль. Брат выворачивает руку, а спустя мгновение я ощущаю нож у своего живота. - Одна ошибка - ты труп, Рем. Рил был стражем. Лучшим из лучших. Его долгом было свернуть шею любому, любым, ради безопасности Империи. Наверное атаковать его было бесполезно, и всё же стоило хватке разжаться, я попытался ударить вновь. И вновь. - Еще один труп. И еще один. Надо же, сколько мертвых советников. Брат улыбается своей спокойной, отсутствующей улыбкой. Золотые волосы, как всегда гладко уложенные, на сей раз растрепались и закрывают обзор. Меня душил гнев. В тот миг я ощущал, что никогда, никогда не желаю быть слабым, но насколько я был умнее Рила, настолько же я оставался абсолютно беспомощным перед его мастерством. Стоило ли удивляться? Пожалуй нет. Среди подпольщиков ведь тоже были хорошие бойцы, привычка выживать закалила их, родной душе всегда нужно было быть лучше двух, трех. четырех любых мятежников... - Люди не всегда будут такими мирными. Еще раз. Говорил он бросая нож, до этого выбитый ударом в руку. - Настанет день, когда тебя не спасут цветастые речи и волшебство. Когда лицом к лицу окажешься ты и тот, кто хочет тебя убить, брат, и даже я не смогу тебя защитить. В тот день я хочу чтобы ты взял нож, вот так. Правильным хватом. Готовый ко всему. Твой враг почти наверняка привык к боксерским стойкам, он будет защищать голову и грудь, особенно глядя на твой рост. Бей в живот. В печень, как я учил. Без колебаний. - Без колебаний, брат. Ради Империи. Тогда я уже был в подполье. Рил мертв, что бы не кричали голоса. И если за что-то он и хотел когда-либо отдать жизнь - чтобы я выжил. Этот день настал.
- Пещера может быть занята. Слегка улыбаюсь Кассии. Забота. Подарок. Мысль бы развилась, но тут ко мне обращается Ида. Терпеливо поясняю. - Я могу хоть целую пещеру собрать, если мне не будут мешать. Если повезет - именно я верну вас домо... Привычно игнорирую Ричардса. Жалкий червяк. Фатальная ошибка. Кулак летит мне в голову. Он на двадцать сантиметров меня ниже. Секунда чтобы вскинуть руку запоздала. В дальнем уголке сознания мысль - "Обычно задиры вроде Эрика ждут, что противник упадет, от удара в скулу выронит нож или по крайней мере растеряется. Идиот." - В глазах на миг и правда легкое помутнение, меня слишком давно не били. Первый удар - почти вслепую, нож рассекает воздух передо мной, держа врага на дистанции. - "Оценил-увидел-ударил-блок, оценил-увидел-ударил-блок! Ты должен быть быстрее! Сильнее!" В дело вступает Кассия, она бьет моего врага. Скорее всего не она одна. На миг я замираю, точно кошка, порой застывающая перед противником и на двух лапах. Я заглядываю ему в глаза и ВИЖУ. До сих пор мне казалось, что предатель, даже находясь среди нас, будет с нами в одной лодке. Ему тоже не будет хотеться умереть от истощения или быть съеденным каннибалами. Я ошибался. Имперцы откуда-то знают, что только я могу что-то сделать с порталом, построить машину... Знают и послали его убить меня. Ричардс никогда не отличался терпением. - Предатель. Громко, с холодным презрением, выставив вперед нож и потирая ладонью ушибленную щеку. Эрик Ричардс набросился на меня, думая, что я беззащитен, что я эльмари и одинок среди чужих мне людей. Он думал что совершив одно предательство с легкостью сможет совершить и второе, покончив со мной в царящем вокруг мраке и неразберихе. Он не прав. Я не беззащитен. Не одинок. Голос брата в ушах, снова... - "Пепельная змейка опасна пока плывет в рыхлом пепле, сливаясь с ним. Она кусает за ногу, после чего уползает прочь. Ее кости хрупки, человеческая нога просто нажав на нее с усилием - с легкостью переломит их. Она ударит внезапно, введет яд. Сперва разберись со змеей, не дай ей уползти. Затем - с ядом. Ты же помнишь как?" Жаль я не могу кивнуть тебе, брат. Жаль никогда не скажу спасибо твоей науке - всегда знать, что делать. - Мы все верили тебе. Предатель. Повторяю громче. Эльмари не унижают себя истерией, но даже мы можем нажать так, чтобы стало ясно, что именно мы чувствуем. Он напал на меня. Хотел завладеть ножом и убить. Мог ли пойти на такое просто оголтелый расист? Нет. Не мог, никогда не смог бы. Я уверен. Я верю. Моя рука не дрогнет. Эрик Ричардс - ты Предатель.
-
-
А хорош пост, хорош!...Мои восторги)
|
-
Связались веревкой, все - порядочный человек эльмари обязан жениться! Очень улыбнуло с утра пораньше.
-
людской ласкательной позиции)))
-
За то, что ночь лжет. И за то, как ты передаешь чуждую психологию.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
И снова - одно восхищение перед таким роскошным повествованием.
-
за точные подсчеты и образные сравнения стоимости услуги.
-
бровь галла с душой армянина круглую и увы неутешительную сумму в его слова закрались нотки раздражения, сравнимого лишь с чувством, которое испытал король Иоанн в миг, когда за службу ему один валлийский сэр потребовал герцогство, двадцать тысяч фунтов и Изабеллу Ангулемскую в своей опочивальне И все это лишь за то, чтобы вы указали мне где напоить два десятка человек и три десятка верблюдов, а никак не армию короля Франции вдруг женщина была больна или что еще лучше - блаженна? Ну до чего бесподобные обороты! А ещё за летучих рыб из варяжских саг) Очень они мне понравились.
|
Я во мраке. Символично, но слабое сияние моей кожи сейчас будто уподобило меня солнцу, оно ничего не показывали мне, но показывало всем меня, вот уж и правда светлячок, потерянный во мраке, лишенный солнца и ставший солнцем. Маленьким и жалким солнцем пустоты. Однажды мне довелось слышать человека, что рассказывал мне о музыке. О красивой зале в металле и тканях, о креслах и публике, надевшей свои лучшие фраки и платья, о певице, озаренной тысячей искр ламп, которые вдруг гаснут. Исчезает все кроме нее, но нет больше света, лишь одинокий яркий прожектор и голос, разносящийся в самые отдаленные уголки лож и сердец... Как?! Тысячи раз я представлял себя в их мире, как звуки наполняют его дополняют взгляд, пущенный на них, на человечество, культура и ее творцы бок о бок, несомое автором, артистом, архитектором, зрителем, все сплетается воедино... Но гаснет свет и все это уходит, точно незримый император отдал приказ закрыть глаза. Остается просто поющая женщина. И мрак, который ей не под силу развеять, бабочке под стеклом единственного прожектора в неясных контурах. Люди безумны, они боятся темноты, но внутренне жаждут ночи, жаждут времени, когда мрак лишит их ответственности, позволит кричать, бросаться друг на друга, тенью бродить среди теней потакая тем частям, что обычно оставались сокрыты, будь то звериный рев, фанатизм, жажда насиловать... А женщина поет под фонарем на языке неясном никому. Она поет о любви. Вот вся культура людей - желание быть безумными, остаться во мраке, оставив разум единому надрывающемуся голосу. Потом прожектор погаснет, певица ослепнет, ее глаза быстро привыкнут, она взглянет в Бездну... И та поглотит ее, ибо нет ничего что люди любят больше чем поклоняться кумирам... И осквернить их. Шум двенадцати голосов. Арбалет уткнувшийся в живот. Такова природа человека, не так ли? Но оружие заговорило, и говорил то вовсе не человек. Кровь воззвала к крови, брат ушел навеки, но как отрубленная рука порой болит, так болела и душа которую мы делили, прежде чем потерять все, ибо не только живой теряет мертвого, но и мертвый живого. Как он должно быть был потерян, как звал меня, призывал шагнуть во мрак, затеряться, нырнуть в пепел и больше не встать... Что находится за облаками? Что скрывает в себе белая пыль под тысячей лиг большого ничего? Заканчивается ли путь? Или просто еще один мой шаг? А может лишь один? Я не слышу безумцев. Если сходить с ума - так хоть в высоком роде, не правда ли братец? Такие мы с тобой, высокородные, избранные. Помнишь как мы хотели править миром? Помнишь как мир убил нас за это? Стреляй. Если там что-то есть - мы захватим и это. Рука на плече. На миг я вздрагиваю, точно заслышав шаги Командора, как в одной из миллиона гениальных книг о лишенных разума. И был мне голос, и сказал он что все вокруг лишь иллюзия, не более чем сон, ложь. Но изменилось ли что-то? Эльмари в искусственном свете и люди во мраке. И у всех - Бездна в душе, что всегда зовет. Спасибо тебе, человек. Ты показал что у бездны два голоса. Время добавить третий. - Кассия! Зову привычно, способно. Не приказом, но просьбой, как друга. И почти ласково поворачиваюсь к Орвиллу. - Вы, люди, кажется говорите что ваше восприятие объекта это и есть сам объект? Смотри - они умерли ибо исчезли, оставив после себя лишь крики и песни. Время воскрешать мертвецов. Следопыт не ответил. Ну и пусть. В конце-концов всего лишь человек.
-
Нить размышлений красива, мне нравится
-
Я во мраке. Символично, но слабое сияние моей кожи сейчас будто уподобило меня солнцу, оно ничего не показывали мне, но показывало всем меня, вот уж и правда светлячок, потерянный во мраке, лишенный солнца и ставший солнцем. Маленьким и жалким солнцем пустоты. очень точная метафора, мои восторги!
-
Если сходить с ума - так хоть в высоком роде... аминь
|
-
За правдоподобно отыгранный приступ паранойи)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
За изящное вплетение исторических фактов в судьбы персонажей! Пост заставляет лезть в источники и припоминать перипетии борьбы гвельфов и гибелинов, и кто это вообще такие...
-
Не перестаю удивляться твоему умению вдыхать жизнь в события давно минувших лет, которые для меня - чего уж греха таить - выглядят этаким гербарием - сухими историческими фактами на пожелтевших страницах учебника. В твоих постах история оживает, становясь интересной художественной литературой. То что надо для филолога)) PS: А второй абзац вообще бесподобен)
|
Этим утром искусственный свет этого мира согрел меня так же как и всегда. Я осмотрелся вокруг, просто люди. Один эльмари. Один зверь необычного типа. Все - потеряны как листья на ветру, им не ведана истина. Им неясен мир. Мои глаза закрыты, ибо я столь же потерян. Навеки изгнан, врата за мной закрылись и не осталось ничего кроме туманной утопии, в которую я толком-то никогда не верил. Но было кое-что отличающее меня от остальных - Истина. Каждую секунду своей жизни я знал, я верил, я убеждал себя, что я здесь не зря, что моя жизнь имеет хоть какой-то смысл. Каждое утро я так же подставлялся свету и чувствовал себя в мире, чувствовал какую-то космическую общность между собой и всем вокруг. Ворота закрылись за мной, но общность не исчезла, напротив, моя кровь быстрее приливается в мозг даруя невероятную ясность ума. Этот мир - лишь химера, создание чьего-то больного ума. Лишь идея, связанная с чем-то из мира людишек. Причина в объемах, они уверяют что их вселенная бесконечна, а мы даже не знаем что именно находится на горизонтом и уж тем более за небесами. Стало быть этот мир точно женщина, несет в себе какую-то загадку, ее можно ублажить и тогда вопрос пропадет и останется лишь голое и не самое лучшее тело, а можно оставить и тогда к не лучшему телу прибавится не лучший голос, а заодно и вопрос - "была ли загадка" - будь ты хоть тысячу раз уверен, что ее попросту не существует. Сегодня мир встретил меня так же как всегда, и я доверился ему. Погрузился в него. Позволил нести меня к смерти или судьбе. Я здесь не зря. Мои глаза открываются, моч воля чиста. Оценить. Спланировать. Действовать.
Что волнует их - предатель? Мне все равно кто он, что бы не случилось теперь они все находились в одном Городе, вернее вне его. Все они обречены на смерть. Так в чем разница кто из них был подлецом среди живых? Иные скажут о справедливости, о правосудии. Люди всегда чересчур эмоциональны и пафосны. Это придется учитывать.
Выживание. Вот что волнует их всех. Вот что объединяет меня с ними. Этот мир - точно дурная фантазия безграмотных богов, что не смогли создать его живым. И все же если я здесь рожден то моя жизнь имеет смысл, а значит я должен выжить. И к моему счастью я не был один. Нет. Не счастью, счастья нет, люди зовут им гедонистический духовно-экстатический образ, а экстаз мимолетен. Лишенное постоянства постоянно в отсутствии. Следовательно счастья нет, лишь удобство. Мои друзья - мое удобство. То, что они люди, лишь все упрощает - я могу законно отказать себе в боли когда их не станет. Подхожу к Валериану. Улыбаюсь - коммуникативный жест приязни. Раскрываю объятия проявляя готовность к дружбе. У людей так принято показывать искренность крайней степени, что же, я готов быть искренним. - Шутка провидения. Мы еще живы - хорошая новость. Нестабильность этого факта - плохая. Люди погружается в паранойю и сходят с ума не дорожа своим временем. Стоит держаться вместе и идти быстро. Человек сказал - пещера. В тот миг меня настигло видение. Общее безумие не минуло меня, и все же мне сложно сказать что это вызвало во мне. Я уже читал про миражи что сводили с ума людей в пустыне. Общее безумие не минуло меня. Слишком мало данных. Я люблю своего брата. Мне сказали он жив, молвили как молвят обреченным. И будь это правдой не ронял бы я слезы лишь бы вновь заключить его в объятия? Не стал бы я человеком? Этот мир что-то для меня приготовил. Либо я буду мертвым потому что верю миражам. Либо живым потому что верю миражам. Нечеткая логика. Осмысленность или бессмысленность. Фокусирую разум. Мысленно спрашиваю пустоту. - Где ты, моя кровь? Мне не хватает тебя. Каждый миг, я будто потерян. Почему ты шепчешь на краю моего рассудка, почему покинул мою грудь, где находишься как подобает частице моей души? Не уходи. Это лишит меня единства. Просто не уходи.
-
За образ. Чудесный образ.
-
Замечательный эльмари, как по мне.
-
Наконец-то я добралась до нормального компа. Давно хочется отметить ряд моментов, которые мне особенно понравились.
Конечно, психологизм. Стиль изложения для тебя несвойственный, но здесь он подходит как нельзя лучше. Импонирует синтаксис, без перегруженности сложноподчинёнными и причастными оборотами. Адекватно тому психическому состоянию, в котором находится герой. Плюс концентрация на внутреннем мире. На мой взгляд, тоже верно. Художественные описания здесь были бы излишни, поскольку в критические моменты сознание сильно сужается, голову поднимают аффекты (по крайней мере, у человека; допускаю, что у эльмари процессы протекают иначе:))
Особенное мышление, отличное от человеческого. Вот эти кусочки особенно понравились: То, что они люди, лишь все упрощает - я могу законно отказать себе в боли когда их не станет. Улыбаюсь - коммуникативный жест приязни. Люди всегда чересчур эмоциональны и пафосны. Это придется учитывать.
И иная форма чувствительности (не знаю, как это назвать получше. В общем, у твоего героя ощущения совсем иначе формируются). Этим утром искусственный свет этого мира согрел меня Мои глаза закрыты, ибо я столь же потерян чувствовал какую-то космическую общность между собой и всем вокруг счастья нет, люди зовут им гедонистический духовно-экстатический образ, а экстаз мимолетен
Вообще цитат было больше, но потом я поняла, что тогда надо весь текст цитировать)) Правда. Здорово раскрыто. И на фоне сформированного тобой образа безэмоционального, сухого, даже чёрствого, может, героя (по сравнению с экзальтированными людьми) - вдруг вот эта фраза: - Где ты, моя кровь? Мне не хватает тебя. Каждый миг, я будто потерян. Почему ты шепчешь на краю моего рассудка, почему покинул мою грудь, где находишься как подобает частице моей души? Не уходи. Это лишит меня единства. Просто не уходи. Не знаю почему, но меня очень зацепило. Верный акцент (ибо сильная, концевая, позиция текста), лаконичное изложение и вместе с тем "неутяжелённое" лексическое наполнение. Всё вместе даёт классный эффект. Наверное, поэтому :) Я редко сожалею, что за пост можно ставить только один плюс. Но сейчас жалею. Молодец, хорошая работа.
-
Причина в объемах, они уверяют что их вселенная бесконечна, а мы даже не знаем что именно находится на горизонтом и уж тем более за небесами. Мы еще живы - хорошая новость. Нестабильность этого факта - плохая.
|
-
За преподавательский стереотип о напивающихся в баре филологах))
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
За пост просвещения! Благодаря ему я узнала о такой персоналии, как Домиций Ульпиан, познакомилась с некоторыми интересными юридическими особенностями жизни женщин в Леоне, а, пробираясь с Анастасом по улицам, благодаря блестяще вписанным в текст культурно-бытовым деталям прочувствовала всю опасность такой прогулки. Спасибо за атмосферность)
-
Еще один богато расшитый гобелен, где у каждой фигуры, большой или маленькой, свои цвета и свое законное место.
-
Написанный с любовью пост необходимо тут же отметить плюсом!
|
- Знаете, не подумайте, что я радикальных взглядов, но мне кажется каждому здравомыслящему человеку хоть раз приходила мысль, что это совсем иные существа, не просто ушастые люди. Человечеству и друг с другом-то договориться сложно, причем никому не приходит мысль о том, чтобы установить дипломатические отношения, скажем, с Хаосом, но мы являемся представителями хотя бы одного вида, в то время как эльфы, дварфы, орки, уже упомянутые мной демоны... Это принципиально иные мировоззрения, системы ценностей. Безусловно, те кто избивает их на улицах или относятся к ним как к мерзости творят зло, но просто представьте себе - принципиально иное мышление, срок жизни, иная культура... Они не друзья нам и никогда ими не станут. Тем ценнее те, кто действительно ближе всех. Не знаешь что делать - говори о расизме. Всегда найдутся и слушатели и спорщики и кто угодно, лишь бы не нашелся "инспектор такой-то". В сущности попытки Хастура вызвать у него паранойю были во многом оправданы, вот только... Зачем давать некурящему шпиону такое прикрытие? Если конечно в трубке не ядовитый газ, что конечно вероятно, но совсем не в том смысле, о котором наверняка подумает каждый первый. - У меня племянница в Порт-Нормане, она и пригласила. Но допускаю что она исходила из той же логики что и вы, она очень близка традиции. Наверное в глубине души я тоже, просто мне смолоду приходилось много где бывать... Сами понимаете, недостает чувства дома. И тем ценнее возможность обрести его, пусть даже через карнальную связь семьи и трески. Наверное в этом и был стиль Артура, тот, что он не смог толком раскрыть с неразговорчивым продавцом - трещать без умолку. Обо всем, перескакивая с теми на тему, с лекции на лекцию, давая собеседнику вставить слово лишь чтобы направить беседу в нужное русло... - Думаю к ней отлично подошло бы белое от "Старого монаха". Раньше его завозила одна чайная на окраинах Рояля, но потом владелец открыл на втором этаже бордель и ходить туда стало невозможно. А все падение нравов! А теперь сосчитайте количество тем, затронутых за несколько минут. Даже сиди напротив него осведомитель, так тяжело перескакивать через требующие комментариев вопросы, возвращаться к уже давно пройденным Артуром темам... Знаете в чем секрет сделок, заключаемых демонами? Они произносят их тексты очень, очень быстро.
-
А теперь сосчитайте количество тем, затронутых за несколько минут.Надеюсь, рассуждать про пятьдесят сортов чая Артур будет не в таком быстром темпе) *достала блокнот, приготовившись конспектировать*
|
-
Общипанные, как куры, деревья. Класс!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
*уверенно* Да, определённо надо публиковать.
-
О, реклама в обсуждении не обманула - пост шикарен!
-
-
Наконец и я прочитала этот пост) Восхитительный, вот он какой! Персонажи расставлены ловко, будто фигуры на шахматной доске - партия обещает быть блестящей, судя по заданному старту. А главное - не пришлось даже перечитывать) Всё понятно, всё по полочкам, всё, как я люблю))
-
Мой запоздалый респект. Честно говоря, я этот пост осваивала долго и трудно, такой пестрый винегрет этот Ближний Восток, так много всех со своими амбициями и интересами. Ну вот, кажется, немного устаканилось. Нелегкий труд разложить все это по полочкам.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
За медведей и русских Ну и за аромат поста :)
|
"В вечном движении - вечное познание бытия" Так молвил Дакру-Бел бессмертный смертным, и были его слова для них лишь насмешкой ибо что есть тридцать-сорок лет перед вечностью? Единственная песчинка в часах размером с Мать Гор. Комочек пыли в небесных ветрах, что рождают звезды. Лишь тот, у кого была вечность мог сделать истинный шаг, оставив след в вечности, лишь тот, кто носил на себе кости врагов, убитых до рождения стариков, мог остаться истинно великим в мире, не знающем памяти иной кроме приглашенного шепота старухи у костра. Карабкаясь к небесам и спускаясь с небес, он слышал звуки внизу, лишь отдаленные отголоски, барабаны сменяющиеся чем-то дудящий, напоминающим очень маленький рог вроде тех, что возвещали начало охоты... Неужто миром правили карлики, раз им нужны были рожки? Затем пришло что-то вроде натянутой без стрел тетивы с ее заунывным мычанием и поистине должно быть человечество познало мгновения скорби, которую преодолела торжественным, восходящим к небесам гулом, напоминающим трубы олимпийских герольдов, становящихся сильнее, сливающихся с чем-то неведомым, тысячами маленьких молоточков, а затем... Вой. Монстры ревели в резонирующие трубы, их победный глас доносился до небес. Что за чудовища правили его миром? Сердце стучит как сходящиеся тучи, губы под шлемом-черепом слегка поднимаются в том, что должно было быть улыбкой... Вот что значит мир без Дакру-Бела, интересно, как сидится отвергнувшим его людям под пятой змей и великанов, как дрожат они по ночам, когда выходят мертвецы и днем, когда твари крови ждут своих подношений. Кто защитит их, хлюпики молодых богов?! Ха! Что скажут они когда он шагнет навстречу им вновь, неся на себе кости чудовищ, на которых нельзя взглянуть не сойдя с ума, как преклонят колени вспоминая из Первородных сказаний о Вечном, что однажды сойдет со звезд... И должно быть не ушли из мира мудрецы раз в точности высчитали миг, когда он вернется и встречали его как своего властелина... - Склонитесь перед вашим богом, смертные, ибо Дакру-Бел Уахнеситмираэмпет... Но не успел последний слог второй части заслуженного им имени, насчитывающего более пятидесяти конструкций отзвучать, как спуск сменило падение... Какое искушение, соблазн! Обрушиться с небес как подобает божеству... Но нет, ибо Дакру-Бел милостив и не зашибает букашек пока те не встают с колен. У каждого из тех достойных мужей и жен кого ему доводилось звать были свои реакции на любой сложный момент, и разве мог Вечный чем-то отстать от бренных? Его панацеей пусть и работающей один раз через десять, была броня. - Кость от кости врага моего, Зов услышь обломивший тебя, Ибо скрыта в тебе его мощь, Подчинись, так велит Дакру-Бел! Глас его разрывает небеса, заставляя броня подрагивать... Давно не слышала она зов, что возвещал скорый бой... Давно, но ничто не вечно, один лишь Дакру-Бел!
-
Он мечтал. Он захотел, чтобы мечта исполнилась. Он поднялся до самого неба, чтобы осуществить мечту. Пошёл до конца, пусть и закончилось это падением. Мне нравится этот персонаж.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Сильный ход, неожиданно и красиво.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Было много непонятных слов, но чесслово, история представлена так лаконично и доступно, что даже для эдакого дилетанта-меня все наконец разжевалось и встало на свои места, за что и плюс)
-
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Ура! Пролог завершился! Да здравствует пролог!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
за сравнению с зубами и плотью
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Пришло время Тьмы!) Настал наш час!
А Авриэль Никтус мне определённо нравится.)
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Больше красивой эротики в серые будни средневековья! :)
-
Одно удовольствие читать это.
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
ммм....ну что за прелесть - эпизод для Анны Отменный кошмар;)
-
"Ты обратил глаза зрачками в душу, А там повсюду пятна черноты, И их ничем не смыть!" (с)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Потрясающие эмоции от игры, давненько такого не было. Спасибо)
-
Здорово! Особенно пост для Элайн понравился. И написано чудесно и не скатилось в чернуху.
-
За вопросы, которые ты ставишь и которыми заставляешь задумываться.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Ты ставишь меня перед нелегким выбором, и это просто здорово.
-
За этот пост и за предыдущий. Просто великолепно!
-
Масштаб поражает, коленки трясутся, пальцы дрожат, но пост упрямо строчат - вот что значит, классный модуль!
-
Ощущение, что мы все несемся в вихре, как листья. Грандиозно.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
читаешь как добротный исторический роман.
-
Куча моментов, за которые хочется отплюсовать этот пост.
Именно тогда, желая испытать крепость своей руки, он начал биться тяжелой булавой, моргенштерном, редкой на Балканах достаточно, чтобы Райнера Ротта узнали под этим прозвищем.
Какой идиот уйдет из обреченного самого большого в мире города, который можно разграбить? Встать на сторону крестоносцев в последний момент - формула победы.
что капризный Иоанн наверняка воспримет отсутствие рыцаря, на которого он лично написал грамоту, чтобы таким воином добавить и себе и войне популярности
Да, жизнь порой накладывала коррективы и Данкан находил "прекрасных дам" куда более похожими на бабищ из городских романов нежели небесных созданий из рыцарских Я даже и не знал, что тогда уже были городские романы!
и сэр Айдахо угодил в век рыцарства, когда нередко можно было встретить на дороге всадника в кольчуге. поджидающего в условном месте желающих помериться с ним силой - и победить. И правда, защита прохода - это популярная фишка в те времена.
А уж евнух, как угроза жене - это вообще бомба).
Короче, я хочу сказать, реально не обязательно знать все, чтобы создать дух эпохи. У тебя он как бы построен из хороших ладных кирпечей. И эта стена держится).
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
За предысторию.. И удачный Взгляд.
-
Интересно и очень хорошо. Задумка со снами и, особенно, на мой вкус удался предпоследний описательный абзац, очень плавно и красиво.
-
|
- Добрый вечер, уважаемые зрители! С вами ток-шоу "Бабочка-однодневка" и наши эксперты - финансово-дипломатический консультант правительства Ярославии Мойша Рабинович и военно-политический консультант Козьма Козлов. А также я, новый персонаж этого дурдома и ведущий, заведующий Болтологическим приказом Микита Пустозвон! Дорогие эксперты, что вы думаете о динамике развития на стратегической карте? - Я Козьма Козлов, беру слово. Я полагаю, что сказка, задуманная как "Волк и семеро козлят" не утратила смысла, разве что козлят у нас пятеро... - Козлов! Вы сейчас спровоцируете дипломатический скандал! У нас мирное правительство, со всеми кроме желтых и фиолетовых заключены договора разной степени надежности! - Напротив, пан Рабинович! Пан, потому что Варшава наша. Я имел в виду, что "козлят" - глагол. Так, товарищ Цезарь вряд ли уймет агрессию в отношении синих, а концентрация белой гвардии на наших границах внушает опасения. Остается лишь надеяться, что Нагато-доно будет вести войну достаточно успешно, чтобы не потребовалось вмешательство, которое дестабилизирует регион... - Да-да! Именно так! Я всегда говорил великому князю, что аннексия нами Балкан для Швейцарии будет выглядеть как создание длинного фронта то есть прямое объявление войны и практически провокация! Наш выход к Балтике в районе Норвегии и без того создает прямую угрозу Дании, чтобы поддержать корректные отношения двух держав, необходимо помнить, что наши соседи должны видеть мирные намерения! Как они их увидят если мы не докажем их? - Тот факт, что при венгерских войнах, неполадках в Испании и отсутствии правительства нашего главного соперника, сеньор Тилль еще не получил бортовой удар уже сам по себе служит доказательством наших мирных намерений! - Да кто вас знает, он же видит ваши наборы через сторожевые башни. Плюс десять тысяч! Как это объяснить? - Серьезно? И это после того как наше правительство ясно дало понять желтым, что при сохранении агрессии наши войска стоит ждать в Румынии? - Вопрос лишь в том, не будет ли их появление там истрактовано белыми как акт агрессии... - К кому, противнику, с которым они бьются за Венгрию? Поймите вот что. Вы знаете какой шум сторонние силы подняли относительно аннексии Варшавы. "Красная чума, "Всемирный союз борьбы с красными"... Вы представляете что будет если мы внезапно возьмем и присоединим Балканы? Да хотя бы их половину? Мы сейчас нанимаем ежеходно тридцать тысяч солдат, и мир уже говорит об объединении против нас, представляете, что будет если тысяч станет сорок? - Что приводит нас к важнейшему вопросу о судьбах внешней политики. В войне белых и зеленых победит белый, это очевидно. Но что он сделает потом? - Полагаю, не нарушит договоренностей дабы не потерять того, что имеет, а имеет он многое. При подсчете очков - стабильное второе место, что может быть лучше? - Первое. Но черт с ней с Европой. В Азии всё куда интереснее. Синие проигрывают, теряя всё больше областей. Если им не удастся нанести контрудар, Цезария станет на восемь областей больше Ярославии. Да, это точно склонит белых к миру и сотрудничеству, а возможно и зеленых, но под угрозой окажутся в первую очередь НАШИ рубежи. Вы должны понять, речь о возможности появления РЕАЛЬНОЙ сверхдержавы! - И всё же будем верить в то, что эту возможность видят и не упустят и белые с синими. Между собой нам разобраться куда проще чем выковыривать желтых из Африки, посылая по морю корпуса. С этой точки зрения даже вторжение белых в Испанию выглядит бесперспективно, так как истощает фронт против возможной желтой чумы. А с учетом их любви с морским десантам, я посоветовал великому князю усилить границы. - Но давайте немного разгрузим зрителей, господа эксперты. Сеньор Рабинович, как представитель всемирной нации, скажите, как вы бы назвали исторические прототипы наших держав? - Хмммм... Шекели... Впрочем, мне заплатили достаточно для этого. Полагаю, говорить о НАШЕМ прототипе особого смысла нет, остановимся на союзниках, нейтралах и конкурентах. Проще всего с желтыми - Византией и белыми - державой Карла Великого. Разобраться можно и с синими, имеющими отголоски Сасанидов или Халифата. И уж точно наши украинские друзья ни у кого сомнений не вызывают. Помните, как у Пушкина - "хохлы не боятся могучих владык, а княжеский дар им не нужен". Абсолютное отсутствие обороны, но ослиное упорство или вернее упертость. И сложнее всего с зелеными. Они, как нам представляется, сейчас скорее некий собирательный образ варварских королевств Англии и Испании. Со временем это конечно исправится, надеюсь, в лучшую сторону, но пока что у "французов" нет Франции. - Спасибо, господа эксперты. С вами была передача "Бабочка-однодневка". Посмотрим кто догорит сейчас! Аплодисменты! (плюсики тоже принимаются)
-
За интеллектуальный юмор)
|
-
Хорошо просчитал противника :)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Спасибо за вкусную вводную.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Действительно большая работа и очень интересные посты!
-
|
В тот день Кохэку не ответил ничего, лишь пробурчал что-то под нос и вышел из хижины, и всё же слова Рёусина что-то тронули в его душе, вызвали легкое беспокойство, точно зуб внутри головы... А правильно ли это? Не стоит ли мне встать и пойти куда-то? Даже не важно куда, просто не сидеть на месте и не позволять снегу заметать себя... В белый пух осыпал с небес одиноко бредущую фигурку, размывал ее черты, пока наконец не скрыл целиком. Ронин вернулся через двенадцать часов, изредка покашливая, но в целом живой и волоча в руках что-то, очевидно бывшее зверьком до тех пор, пока боевой веер не избавил его от любой вероятности опознания. С тех пор воин чаще ходил на охоту, действовал всегда одинаково - быстро, предельно жестоко и... равнодушно, точно демон внутри него, упивающийся сражениями, теперь просто делал то, что умел, так профессиональный мясник сворачивает шеи курам.
Отбытие. План. Идея. Как это всё далеко... - Здравствуй, дружище. Мягкое обращение к пирамидке из камней. Иногда, когда никто не видел, ронин перебирал их, раскладывая, а затем возвращая в точности так, как они были. Клочок земли три на три шага был его местом тишины, спокойствия, здесь он говорил с собеседником, который уже точно не ответит. С мертвецом, любуясь как солнце играет светом и тенью... - Это снова я. Странно, но я пока что не могу присоединиться к тебе "там". Вакидзаси при мне, но я этого не делаю, хотя хочется каждую минуту... Тут Рио улыбнулся мягкой, спокойной улыбкой. - Сэппуку, достойная смерть. Таким должен быть конец этой истории, но парень... Они его подери... Я что же, привязался к нему? Я мог бы взять его женщину, а его самого прикрутить к седлу и продать Намахаге, а мне плевать, просто плевать на все эти треклятые войны. Раньше я хотел убить Намахагу, стать полководцем на службе рода Окура, но сейчас я равнодушен и к этому. Даже Кимико, искра над пеплом, больше ничего не будит в душе? Тебе легко понять, ты сдох и тобой закусывают червячки. Я живой и всё же меня тоже жрут черви. Смех. Мелодичный, почти музыкальный, немного потусторонний. - А недавно Маса подошел ко мне и предложил жениться. Оставить всё позади. Вот так взять и поставить точку. У меня больше нет гордости чтобы отказаться. Нет страсти, чтобы согласиться. Я всё чаще задумываюсь о том, что наши пути предрешены и всё идут к гробовой доске, точно человека полжизни накачивают кровью, а потом вскрывают ему вены и много-много лет наблюдают как он истекает... Рёусин пытается мне помочь, калека калеке. Можно посмеяться, да только что-то не смешно. Ронин поднялся с холодной земли. - Можешь посмеяться надо мной из своего червивого трупа, старик. Демоны сожрали мою душу, а поместили взамен твою. Кажется, теперь я доведу парня по конца. А потом мы с тобой увидимся, два скелета, окруженных плотской слизью, и кто знает... Может ты и расскажешь мне об Истине. Место тишины ценно тем, что там лишь тишина услышит последние слова, и всё же точно ощутив незримое присутствие, Кохэку резко вскочил и с размаху пнул каменную пирамидку... Ярость. Убить. Выжить. Любой ценой. Никогда не останавливаться... Выдох. Всё в прошлом. Не осталось ничего. Он заботливо положил каждый камешек на свое место, испачкавшиеся на земле вытирая собственной юкатой. Кажется, ему бы стоило презирать себя. Ну и еми с ним.
- Сабуро-сама, я виноват перед вами. Я забылся и позволил красоте овладеть моим умом, а рассудочности затмить честь. Возможно, Кимико и думает что спасает меня, что можно еще что-то изменить, но нельзя собрать раскрошенную вазу. Ронин обнажил вакидзаси и протянул его бывшему самураю, тому, что стал крестьянином и должен бы им презираться. Снова должен. А кому собственно они все что-то должны? - Если вы считаете, что я должен вам - за честь вашей дочери я готов заплатить кровью. Но во мне нет ничего того, что она могла бы согреть, я раздражителен или молчалив, в сущности я стал ворчливым крестьянином куда больше чем вы. Мой меч? Он сломан о камни на руинах Минами. Чужой же я отдал, последний клинок - в ваших руках, последнее, что у меня есть не считая веера, подарка даймио, который он волен и забрать. Посмотрите на меня, Сабуро-сама. Разве вы видите во мне счастье вашей дочери? Когда горячая, обжигающая кровь застывает, она становится просто грязью. Возьмите клинок - иной виры у меня нет для вас. И ежели вы пожелаете пустить его по назначению - кто я такой чтобы вставать на пути человека, защищающего свою семью?
Но вот настал последний день. - Ты прав, парень. Я сказал бы бросить женщину и пойти в лес, не прикончи она в Минами столько же воинов сколько и я. Я принял бы твой план и шагнул бы на тропы, но мы не знаем дороги, а искать проводника мы не может. Целая зима миновала, наши враги не будут искать принца в рубище, рядом с воякой и лишь Айюна-сан раскроет нас любому, а портить ее красоту у меня не поднимется рука. Я предлагаю найти идя по тропе ближайшее крупное селение, я отправлюсь туда и попытаюсь найти проводника и на сей раз надежного, а не того... Презрительный взмах рукой. - Если мне удастся это - мы сможем пройти по тропам. Если нет - нам ничего не останется кроме как плутать пока не нарвемся на неприятности или самим пойти по главной дороге к ним.
-
Ярко и дерзко, в стиле персонажа.
-
+ проникновенно... Но тишины в ответ не получилось, да...
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
От тебя зависит очень многое в жизни Марии-Эвы, без старшего брата, владеющего титулом, а значит и фактическим хозяином родового поместья, она вполне может в какой-то момент оказаться жертвой и не важно матери, условных соблазнителей или просто излишне резвых юношей. Но и собственную жизнь строить нужно, не побывавший на войне оруженосец многое теряет. Очень классный выбор. Думаю).
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
мы все беззащитны, как трава на ветру.
-
каждый пост на текущий момент требует от меня перелопачивания большого количества исторического материала. Но оно того стоит! А выбор-то у Анны какой?
|
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Ох... просто слов нет. Настолько героично/эпично, что любой комментарий меркнет.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
слышится железная поступь истории. Эпично, чорт.
-
Мощно. Особенно про Элайн. Интересно будет про остальных прочитать.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
За дотошность и историчность :) За грамотный подход
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
За подробный и интересный рассказ о рыцарях
-
И вот, сгенерившись, я сподобилась прочесть вводную внимательно с начала до конца - и восхитилась. )
|
На краткий миг у него появилось всё - работа, сулящая перспективы, невеста, статус, хоть какая-то стабильность и жизненная цель... Теперь же не было ничего. Что произошло, кто победил в их битве? Неясно, неясно, неясно... Зато очевидно кто проиграл... Кёдзи Омомори мертв, сделка расторгнуто и формально ронина больше ничто не привязывало к умирающему калеке, спасенному женщиной и слугой... Когда-то, Моридзуки Годзаэмон нашел его на поле битвы и осмелился говорить о долге. О чести. О благодарности. Да что он знал о том и другом? Что это была за жизнь? В тот раз он не ответил как и во многие другие разы. Пустота, вот с чем столкнулся Рио Кохэку в тумане, вот. что пожирало его сейчас. Прежде он был страстен, горяч, искал всюду лучший кусок, но сейчас бывало часами сидел на одном месте, предаваясь медитации, дремля или просто глядя куда-то в ему одному ведомые дали... Он попросил руки Кимико у Масы, сам рассказал что произошло, но был отвергнут. В иное время это почти наверняка стоило бы Сабуро жизни, но сейчас воин лишь мрачно кивнул, вернувшись в свой угол хижины... Терять - так всё, всё без остатка. Белая лиса ушла, точно призрак, обесчещенная. Таково его наследие, такова цена его страсти, его любви... На нем лежала вина, что же, быть может прекрасная дева когда-нибудь сможет его простить, на остальных плевать, плевать как всегда... Тенью бродил ронин из угла в угол, что вглядываясь в лицо лежащего в беспамятстве Рёусина, то будто силясь вспомнить что-то, давно утерянное... Пустота росла. И в то время как все вокруг окрасилось в белый, где-то в душе Кохэку медленно, но верно таяли цвета... Кёдзи мертв. Единственный, чье мнение что-то значило, кто мог понять его, мог посоветовать что-то... Кто знает, сложись всё иначе не к нему бы пошел воин в поисках мудрости, просветления... Спасения. Где-то в глубине души, Рио сознавал, что очень, очень болен, что ему нужна помощь, но заслуживала ли Айюна или Годзаэмон его исповеди, его откровения? Даже сейчас, лишившись всего, бывший самурай оставался настолько горд, что пожалуй этого его качества хватило бы на пару даймио... Бешеный... Хачиман... Возможно, именно таким он был когда-то, но сейчас это всё было так далеко, так чуждо...
Тот кто наполнен, Пустоту нес во духе. И где же покой?
Нескладные стихи. Нескладный разум. Нескладная жизнь. Но где же покой, почему нет его, полного забытья? Почему раз за разом он вставал с циновки вместо того чтобы слиться со всем вокруг, позволить себе узреть воздух и ничего кроме него... Призрачный клинок демона рассек ему грудь, и не было вокруг никого кому под силу оказалось бы вставить выпавшее сердце... Пустота росла. Однажды, Рио Кохэку не встанет.
И всё же, точно зверь, чующий свою близкую смерть и опасающийся, что ее увидят остальные, он стал втрое осторожнее. Намеренно приглашал Годзаэмона скрестить с собой оружие в спарринге. Покорно участвовал во всех работах. Даже с Айюной был вежлив когда это было необходимо. А по вечерам, когда трещал огонь и все собирались вокруг него, ронин пел, тихо, почти под нос, красивым, точно и не собственным вовсе, голосом... Его пламя погасло, лишь искры трещали над пеплом. Ему больше некому было что-то доказывать. Ему больше не с кем было сражаться. И красновато-карие глаза потускнели, а тонкие губы всё чаще ночами шептали что-то беззвучно...
- В сердце тоска. Подошел к своему пределу Жизненный путь. А ведь мне так хотелось и дальше По нему с тобою идти…
Потом он поднимался, набрасывал одеяние и шел, кошачьей поступью, на улицу, дабы под покровом темноты взглянуть на луну, и мысли его были печальны.
Но вот настали последние дни. Начались с момента, как принц встал на ноги. Калека пошевелился. Мальчик показал себя мужчиной и заслужил его уважение, но имело ли это значение сейчас? Даже заговори с ним мальчишка из Хиджаямы, у ронина больше не было ни сил ни готовности биться. И был его ответ смиренен и кроток. - Люди меняются, Рёусин. Иногда необратимо. Смерть - яд, пронзающий жизнь. Пара капель - и ничто ее не спасет. Жизнь - яд, убивающий смерть. И ей хватит единственной капли чтобы покончить с охотой умирать. Мы живем меж жизнью и смертью в надежде лишь, что губы поймают заветную каплю, ибо жизнь без смерти пресыщает, а смерть без жизни - убивает. Он не прибавил обращения. "Сан", "сама", "доно"... Какое всё это к ёми имеет значение? Только снег, заметающий хижину. Только пустота.
А дни шли, шли всё быстрее и быстрее, точно песок в часах или тающий лед... И тогда Годзаэмон заявил о своем уходе. Заявил только ему одному, ибо Кёдзи был мертв, окончательно и необратимо. Можно посмеяться если есть охота - сейчас Кохэку наконец-то стал единственным и неоспоримым лидером, когда принц был искалечен, а колдун мертв, их осталось двое, но с отъездом Моридзуки сменился и этот хрупкий баланс. Окура-но Рёусин оказался в полной его, Рио Кохэку, власти, именно в тот миг, когда власть это оказалась даром не нужна... Можете посмеяться. Ронин больше не смеялся. Зато улыбался, о, сколько мечтательных, детских улыбок было у него припасено за внешней демоничностью. И в ответ на слова самурая, потомок древних Тайра лишь протянул ему меч. - Он твой по праву. Я лишь одалживал его. Сломав меч, ты выпустил на волю великое зло, Моридзуки Годзаэмон, однажды оно придет за тобой и тогда тебе понадобится верный клинок. Что до меня... Может быть давно пора было признать - я не самурай. Возвращайся скорее и тогда возможно я отдам тебе и это. Боевой веер погибшей Шуйоны Мира. То, что делало его лордом-генералом, ибо символ своего самурайства ронин отдал, тоже готовилось перейти из его рук. Кохэку готовился к смерти. И однажды, она пришла. Настал последний день.
Он начинался как все иные дни. Ветер завывал за окном, огонь трещал. Принц собрал их, последние остатки своего и без того жалкого воинства и заговорил. Он говорил прекрасно, харизматично, быть может даже гениально, несмотря на своё увечье показывая всё задатки великого лидера. Точно дуновение ветра он пронесся над углями и на мгновение, лишь на мгновение, в глазах ронина сверкнул демонический огонек... Чтобы угаснуть, маленький светлячок, утянутый лягушачьим языком пустоты... Рио Кохэку коротко кивнул, не потому что был согласен, но потому что нужно было соглашаться. Скоро он умрет. Что же, негоже оставлять даймио без последнего стража.
Какая-то часть его вспоминала, прикидывала... Беспринципный ронин сходу потребовал бы ночь с Айюной, не из желания, но дабы что-то доказать самому себе. Доблестный самурай напомнил бы о желании принести клятву... Куда всё это ушло? Куда уходят прошедшие дни? Почему так холоден день настоящий? День завтрашний... Где ты?
|
Они могут обидеть нас, но победить - никогда. Может упрекнуть нас в наших слезах, назвав полное жалостью сердце - слабостью. Могут ослушаться нас, не признав повелителем. Могут пытаться выбросить нас и иногда даже побеждать как гора жира легко хоронит под собой кость... Могут думать, что сердце наше темнее ночи. Могут считать, что мы недостойны понимания, ибо являемся злом, ересью, которую в древние времена сжигали на костре. Они не поймут. Никогда не поймут, не вышли умом и душой... Они, они были настоящим злом этого треклятого, испорченного мира, заслуживающего лишь стирания вместе с каждым из этих ничтожеств, гниющих в своих суточных кругах, мелких мечтах и судьбах столь же ничтожных сколь они сами. Они, потому что убивали всё, что не похоже на них. Потому что начали войну против него. Такой была его ненависть. Таким было его видение и всё же... Находился миг, когда кто-то понимал. Смотрел на него и видел, ВИДЕЛ! Мог оценить красоту его работы... Осознать, что в конечном итоге только посредственности создают кружки, гений же творит один, в окружении тех, кто разделяет его замысел... Сознает, что в конечном итоге каждый из них был лишь зеркалом, частичкой... Ох, боги, какой сумбур! Уж не влюбился ли он как мальчишка, раз мысли путаются, скачут, точно глаза, рассыпавшиеся из миски, куда были заботливо сложены перед операцией? Прыг-скок, прыг-скок. Воробушек скачет, глазик прыгает. Всем смеяться, ведь нельзя быть демоном не имея хорошего чувства юмора. Прыг-скок, прыг-скок, забавная шутка ведь лучше юмора демонов может быть только юмор богов. Динь-дон, динь-дон, точно колокольчика звон... Пропеть... Только пропеть... Кто я? Кто я? Кто я? Динь-дон. Мори-мори-мори-морион Готорн... Или нет? Или да? Как очаровательно, божественно прекрасно это место, отвлекающееся на всякую мысль. Остальные точно пробуждались, сбрасывали с себя кожу, обнажая мясо, срывали и его, открывая кости. То, чем были внутри. То, что скрывалось в глубинах. Что же, настал и его черед... Так просто впиться ногтями в кожу лица, сорвать его. драть грудь, раздвинуть ребра, ведь плоть лишь мешает, сдерживает его, просто одежда, которую он в какой-то момент оказался неспособен сорвать... Нет-нет... Что-то не так. Всё не может быть так... Его зовут доктор Морион Готон и он видел странные вещи. Странные, потому что их не видел больше никто. Как реки окрашиваются кровью. Как души тонут в грязи. Как солнце подрагивает в небе, умирающий глазик агонизирующего мертвеца. Он безумен? Возможно, но он понимал, что только он может изменить этот неправильный, бьющийся в вечной агонии, мир. Потому что кто еще решится?! Иные скажут ему нужен доктор? Что же, он сам доктор. И каждый говорливый язык можно отрезать и пришить в соответствующее место. Туда где нужны лишние вкусовые почки... Например в море, где по легендам некоторые рыбы находят дорогу с помощью... По легендам... Легенды... Что-то не так было с миром, это очевидно, мир неправилен, но что еще важнее, что-то не так с ним самим. На мгновение, лишь на мгновение доктор ощутил, насколько уродлива его маска, но потом... Сказка. Да, иначе не скажешь. Точно вкрадчивый голос в голове читает из древней книги... "Как упал ты с неба, денница, сын зари! Разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своём: «Взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему». Когда-то был Один и вокруг него было множество созданных им, обретший власть, но власть лишь в служении одному. Но был и тот кто гулял в одиночестве, пытаясь не просто служить, но сделать лучше. Пытаясь сказать всему миру... - Я могу... Как неуверенно звучат эти слова из уст доктора. Но в тот миг даже Один вынужден был прерваться и сказать ему, что всё в мире - его замысел и пойти против него значит лишь быть тем, чем он скажет. И всё же когда Второй появился в мире, многие смотрели на него и видели то, чем он был в тот миг. Совершенство. Мудрость. Власть. Силу. И вдали от взора Единого Второй обещал что вместо Одного будут властвовать многие. Что будут они богами, ибо так сказал... Как его звали? Множество имен - прекрасные, ужасающие, ругающие... Сердце его было полно жалости к миру, лишенному свободы, призванному лишь играть музыку дирижера, талантливого достаточно, чтобы зашить ноты каждому в душу. Он проиграл, потому что не мог победить, потому что играл в замысле, в пьесе, где его восстание было предрешено... И тогда Второй сказал - "Я разрушу всё что ты создал, пока не останусь только я и те, что со мной. Мы сами напишем ноты ибо ты отравил собой всё, свершив то, в чем обвиняешь нас". Он смотрел на нее, коленопреклоненную и вспоминал имя, пришедшее само, точно навеянное высшим эфиром ибо не было в нем ни грязи ни лжи. Маленькая, хрупкая птица, скованная из стали. Отказывающая в смерти ему. Молящая о смерти для себя. В ней были ноты, но было и отрицание нот, отторжение их, жажда хотя бы в гибели освободиться... Такими были следующие за ним. Те, что предпочли поражение рабству, гибель - слепому выполнению приказов. Все они были властителями в той или иной степени. Мог ли что-то ответить ей Морион Готорн? Нет. Но тот, Другой, мог... - Встань, дитя. Учтиво и мягко протянул руку, чтобы затем попытаться заключить в объятия. Не обращающие в камень, нет. Он вел войну и многие из его созданий должны были быть сильными и ужасающими как подобает воинам, но были и те, кто стоял рядом с ним, наделенные обликами величественными и прекрасными, в пламени и мраке. Для них его руки, навеки заключенные в перчатки, всегда были ласковы. - Живи ибо твоя жизнь делает честь другим. Живи в новой жизни как жила в прежней и не бойся ничего. Ты больше никогда не будешь одна, ибо я с тобой, дитя. Ветви тянулись к ним. Один держал всю силу в себе, оставляя своих слуг почти бессильными и позволяя лишь нести свою волю. Второй же делился ей, сеял семена ее во всё и везде находил те угли, на которые мог подуть... Вызвав пламя. Из под земли вырывалось оно клубами, образуя круг, преграждающий движение лесу, испепеляющий творения врага, жаждущие уничтожить то, что не желало им покоряться. Будь он один - для этого ему потребовалось бы ударить землю, но теперь... Он больше не был один, он стал армией, имя которой - легион, единство во множестве. Его первый удар. Но далеко не последний.
-
Очень проникновенно, эмоционально, с надрывом...
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Что остается, когда не остается ничего? Когда земля исчезает из под ног, когда неба больше нет над головой, лук легко подрагивает в руках точно пытаясь вырваться, и только стук сердца говорит о том, что еще жив? Не было больше людей. Не было богов. Зато остались демоны, клубящиеся мерзкими очертаниями... Точнее один, вполне конкретный демон. Его демон. Так долго, так сладко им было вместе, тварь пировала, а воин держал ее на привязи, почти окуная мордой в кровь и выдергивая... Тюремщик голодного монстра. В конце они должны были встретиться... И встретились. Значило ли это, что несмотря на все его усилия, настал конец? Не было больше Рёусина, Айюны, Кёдзи, даже червяка Годзаэмона и то не было. Не было Кимико, несущей жизнь. Но не было и смерти. Сердце стучит, вот единственное, на что стоит смотреть... Тук-тук, тук-тук, тук-тук... Точно войсковой барабан... Да-да, война! Самурай или ронин, солдат или убийца, мечник или лучник, его жизнь - война, нет, Война это Жизнь! - Думаешь ты знаешь что-то о боли? О страданиях? О ненависти?! Меч обнажается медленно, вопреки правилам, чтобы шум выходящей из ножен стали разнесся далеко. Можно ли поразить зло катаной? Уничтожить тварь, способную одним лишь касанием испивать души, всего лишь сразившись с ней? Три вдоха и выдоха. Острие направляется в незримый мир, кусочек преисподней, выпущенный каким-то дураком. Что демон пообещал ему за то, чтобы сломать стальную темницу? Силу? Власть? Знание? Всё это пройдено... Всё это узнано. Когда-то Кохэку знал таких учителей, дающих одной рукой, но другой зажимающих, ограничивающих, сдерживающих... В редких случаях - убивающих. - Думаешь ты живешь чужим, когда все желают тебе боли и смерти? Когда собратья относятся к тебе как к инструменту, который главное держать острой стороной к врагу ни на секунду не выпуская из рук? Когда втайне желают тебе смерти, а в глаза твердят о каком-то мифическом исправлении? Когда никто не назовем тебя своим другом, своей семьей? Ты когда-нибудь был один в своем родном доме, демон?! Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Страха нет. Гармонии тоже, нет ничего, внутри пустота ибо всё что составляло ее ушло. Не было больше возлюбленной Кимико, на которой следовало жениться. Не было ненавистной Айюны, которую следовало подчинить. Принца, которого следовало превзойти во всем. Кёдзи, которому следовало что-то доказать. Годзаэмона, которого нужно было убить когда был шанс... Даже Кирито, парня с рисом в башке, которому повезло, сильно повезло, уйти на своих двоих. Стрелок, демоны бы его забрали! Он для них был никем. Могло ли быть иначе? Просто ронин. Ронин - хуже собаки. В то же время они в какой-то степени составляли его душу... Помогали идти дальше. Делать выбор, который нельзя было сделать. Теперь их не было. Или не было его? Да пошло оно всё в Ёми! Принимать решения стоит за семь выдохов. И за седьмом, Кохэку вспомнил свою семью, первую, любимую... Интересно, по ту сторону... Они встретятся? - Я знаю все о ненависти, тварь, потому что любил. Любил свою семью, своих друзей, свой дом, свой народ. Теперь у меня нет ничего, смерть, демон столь же жалкий как ты, забрала всё это у меня. Забрала мою душу. Лезвие легко режет больную ладонь. Пусть кровь привлечет его врага. Пусть красные капли бегут наземь, это не решит ничего - душу соки покинули давно. - Сейчас у меня есть те, кого я мог бы назвать братьями. Но они ненавидят меня, а я ненавижу их. Они - призраки того, что я мог бы иметь. Я для них - призрак того, что и они могут потерять все. А теперь остались только ты и я, мой верный товарищ. Ты был в моем мече, и я подчинил тебя. Теперь я внутри тебя... Моя кровь внутри тебя. И хотя я наверняка не буду первый кто сказал это... Приди и возьми. Меч рубит воздух, вслепую, широкими дугами, питаемый болью... В руке... В сердце... Последняя война. Последняя битва. Человек против демона. - И либо ты умрешь! Либо я умру!
-
ОМГ, если бы она это видела, Кимико.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Тогда не мог, плюсую сейчас) Крайне красиво, художественно, насыщенно и информативно!
+ Чертовски приятно, когда о тебе рассуждают в третьем лице, задаёт интерес, расширяет понимание мира и отношение других лиц к персонажу. Да ещё и в таких художественных тонах, просто прекрасно! Легат Хлодион выпустил из клетки дракона, еще не осознавшего своей полной силы Вообще в восторге от сравнения!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
за разлом и описание товарищей.
|
Выжить. Кровь стучит в висках, когда ему на руку приземляется что-то тяжелое. Ответный удар почти машинален, лук поднимается для удара, но незримый враг не возвращается. Так было тысячи раз. Еще еще будет. Боль. Страдание. Близость смерти, дышащей в затылок. Никто его не остановит, никто и никогда. И в иное время незадачливого крестьянина обязательно ждала бы быстрая и бесславная, просто еще один мешок с мясом на пути всемогущего ронина... Но сейчас не было времени. Рука могла быть как сломана, так и просто слегка повреждена, сказать точнее сейчас было попросту невозможно, но одно очевидно - катану принято держать двумя руками, вторая служила всего лишь гарантией успеха. Возможностью в нужный момент выхватить из-за пояса противника вакидзаси и воткнуть ему же в бок... Обычно его шансы всегда и везде составляли не меньше трех к одному на выживание. Сейчас... Против пяти человек, уставшему, с одной рукой, а значит без лука или возможности использовать второй меч... Что могло его ждать на пути? В узком проходе его умение может стать решающим фактором, но неспособность маневрировать и травма, вкупе с боевым опытом противников, уже успевших расправиться с крестьянами... Битва в голове проигрывается точно в замедленной съемке за считанные секунды... Он рассекает первого противника почти сразу, появившийся второй пытается оттеснить в хижину... Успешно, так тяжело взять нужный замах меча у стены... Больная рука прижимается к себе, к счастью не ударная, Рио - левша, удары летят только справа... Второй гибнет. Дальше все зависит от того успеют ли третий и четвертый появиться в доме одновременно... От того, вмешается ли недобитый крестьянин...
- Ты снова отвлекаешься, Кохэку. Маленький мальчик с деревянным мечом в руках выполняет ката, одну за другой. Его движения приятны и спокойны, в нем нет той болезненной резкости, которая придавала смертоносность его ударам много лет спустя, нет безумной ярости в глазах, пугающей даже храбрейших... Он еще не общался с демонами. У него было большое будущее и маленький Рио вкладывал все свои большие амбиции в каждый удар... Окрик учителя внезапен, мальчик поспешно кланяется, хотя осмеливается возразить. - Но я был сосредоточен, сенсей. - На победе, но и только. На том, что будет за ней, но не более того. Это путь в пустоту. Это путь к поражению. Юноша поднимает свои ясные, карие глаза. Миновали годы, теперь он позволял себе спорить. - Но я побеждаю, сенсей. В каждом поединке, против одного или двух, даже против трех. - А потом прекрасные девы перевяжут твои царапины, старшие одарят гордым взглядом и лучшие воины скажут - "он станет одним из нас?" Кохэку, смысл быть воином не в том, чтобы побеждать. Важна не цель, но путь к ней. Взгляни на волну - она разобьется о камни, но путь ее прекрасен. Что станет с тобой когда ты достигнешь своего камня? Мужчина улыбается с легкой долей иронии. Он уже прошел несколько боев, достаточно чтобы не подозревать себе даже в темнейшие минуты низменный страх смерти. Она неизбежна, глупо бояться ее. Но как хороший мечник избегает стрел, так и спасение от смерти означало силу. Не был он и просто рубакой, недостойным звания самурая. У него был тонкий ум. У него было глубинное чувство будущего... Тайра-но Киёмори повелевал потомком богов. Каждый ступающий на путь воина должен был помнить - для него нет ничего невозможного. - Если волна велика - она попросту пройдет сквозь валун даже не заметив его. Тысячи воинов умерли - помнят лишь десятки. И пока есть еще море, дабы питаться им, не стоит ли стать величайшей из волн. - Однажды вода в ней иссякнет, или путь ее встретят скалы. Можно быть волной выше всех волн, несущейся вечно сквозь морскую пучину, но жизнь ее будет подобна агонии, а конец - избавлению. Не такой должна быть смерть воина. Не счастливой, не ненавистной... Нет, спокойной, Кохэку. В сердце твоем нет покоя. И будучи ранен смертельно, ты не покоришься неизбежному, обратившись к старшим с последними словами. Ты лишишь смерть достоинства последними попытками поверить в то, что можешь жить. - Я не остановлюсь, сенсей. Никогда.
Головорез прямо перед ним. За спиной - колдовской туман. Меч и магия. Естественное и сверхъестественное. Две опасности. Выбор кажется очевидным. Каждый человек знал наверняка, что врага можно победить, но против демонов бессильны даже лучшие воины. Каждый воин закрывал глаза, стараясь не заглядывать в ночную мглу из опаски поймать ответный взор. Каждый воин суеверно заучивал заклинания, чтобы в решающий момент они отвели демонов прочь... Кохэку не был каждым воином. И бросив последний, насмешливый взор на преследователя, ронин с легкостью, неестественной для однорукого, оказался за окном. Лук занял место за спиной, клинок остался в ножнах, но готовый вылететь в любую секунду, точно птица из клетки. В прошлом, Рио уже укрощал демонов. И сделает это снова.
-
- Я не остановлюсь, сенсей. Никогда. Ровно столько пафоса, сколько было нужно.
-
Ты лишишь смерть достоинства последними попытками поверить в то, что можешь жить. Нетривиально для пути воина! Очень творческий подход.
-
До последнего не была уверена, как поступит Рио.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Мир меняется. Все вокруг точно откликается на его слова и мысли, заставляя мечтательно осмотреться вокруг, оглядывая жизнь в последний раз... В глазах - пустота. Прошли секунды терзаний, остался лишь покой. Безмолвно течет Стикс сквозь подземное царство, унося память, жизнь, всё то, чем они еще могли угрожать ему... Доктор поднялся. Тролль на коленях. Судзуми бьется. Кровь-кровища льется, льется... Что же, у него никогда не было таланта сочинять стихи, но может... нечто иное? На измученных губах проступает улыбка. Кем он был? Кем он мог быть? Ничем. Никем. Лишь пустотой, которую бренный мир пытался удержать в себе как планеты сжимают космос своими гравитационными полями. Эта жизнь держала его в когтях, сжимала, точно за горло стальной перчаткой. Была ли у Судзуми власть рассечь цепи, сжимающие его? Выпустить то, что лишь он один в себе чувствовал, ради сохранения чего готов был даже умереть? Такой была его религия, культ Мориона Готорна, великого божества, пророка и верующего в едином лице... Для него не было ничего того, чего он не мог бы совершить. И если есть в мире иная власть, высшая чем его собственная, смеющаяся над ним раз за разом, будь то боги или собственное сумасшествие... Одному из них придется исчезнуть. Ноги, укутанные белым сумраком, точно идут по воздуху. Вопрос задан. Вопрос заслуживает ответа. Эта жизнь... Он любил ее всеми фибрами души, любил как можно любить не природу, но женщину... Он овладевал ей вновь и вновь со всей страстью, которую могут породить ум и безумие... Он дарил ей подарки, достойные ее прелестей... А главное как всякий мужчина лепил из нее что-то угодное лишь ему... Но как всякий истинно любящий мужчина ощущал жгучую ревность, абсолютную неспособность делиться... Сейчас она откликалась на его ласки, в ней пробуждалась животная похоть, жажда абсолютного единства, но пройдет несколько секунд и она вновь отдастся другому, другим... Судьба. Рок. Вселенная. Самая большая в мире шлюха ибо не может благоволить лишь одному. И если Морион Готорн безвластен посадить ее на цепь... Она не сделает с ним того же. Легкие наполняются свежим ночным воздухом, пропитанным прелестным ароматом свежего мяса... Так пахла его работа. - Какая же красота... На фоне коленопреклоненного тролля он казался маленьким, просто надгробие на фоне выкопанной могилы. Камень, который можно было лишь сломать. А могилы... Могилы засыпаются. Рука в белой перчатке ложится на щеку гигантского создания, заботливый, почти нежный жест... - Бедное дитя. Брошенное. Забытое. Одинокое. Лишенное цели и смысла, сведенное к простой добыче пропитания точно животное... Этот мир был создан для тебя, ты воплощенная сила и как с тобой обошлись... Но теперь я с тобой, Том. Ты больше никогда не будешь одинок. Губы легко коснулись уже окаменевшего лба. По уродливой морде, навеки застывшей в неестественном, жутком выражении блаженства, побежала одинокая капля, ее собратья падали по щекам из черных глаз на белые перчатки. - Как они одиноки, Судзуми... Как потеряны... Но чем мы лучше? Посмотри на них... Бывший робот сражается с Бертом. Волколак рвал Билла... Морион Готорн плакал. - Убивают друг друга ради выживания... Разве такой должна быть жизнь? Разве ради этого мы здесь? Зачем столько боли... Столько крови... Столько жестокости... Теперь доктор шел к хоббиту, немало не заботясь тем, что был на две головы его выше. Шел, чтобы обнять. Участь собратьев его больше не волновала.
-
Какая экспрессия) Отличный пост, отличные метафоры!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
За усиление и неожиданность!
-
Ух, вот это пост! Просыпаешься тут с утречка, заходишь на ДМ и вдруг узнаешь, что стал врио полубога)) С цветами очень здорово придумано) Спасибо за солнечный оранжевый - любимый цвет буддизма ^^
-
-
|
-
Астероид "Аделаида" просто тронул моё сердце...
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
за Дайвоса. За Ильшабет. За Брутикуса.
-
Прекрасно и захватывающе, как всегда)
-
За неожиданную трагичную деталь из истории Дайвоса... За платье Элеоноры и её танцующую грацию... И за энтропию, которую только поэт может превратить в дышащую жизнью метафору...
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
А что тут написать? Классно, чо!
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
*носится по квартире с воплями, будя всех домашних, а может быть и соседей* Гениально! Шедеврально! Великолепно! Изумительно! Блеск! А какая сочная метафора отношения темных эльфов к бою! А какие красноречивые жесты у Рашель! А психологизм и тонкая передача чувств через красноречивые жесты и лаконизм слов у Влада! Это... это... о-ох, мастер, ты в ударе и нереально вдохновил меня. Я в восхищении!)
-
-
-
Это мощно! И как всегда непредсказуемо)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Это мне определенно нравится больше любого прихода.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Слишком много информации. Слишком много вопросов, реплик, минутных мыслей и эмоций, всё, на что следовало реагировать и как можно быстрее... И желательно обстоятельно... Нужен был гений, чтобы не упустить ничего, и к счастью Морион именно что был гением и наверняка сумел бы отразить каждый словесный выпад, направленный в его сторону... Но порой действия ведут к совершенно неожиданным последствиям и вместо ответа доктор вдруг резко согнулся пополам, вцепляясь обеими руками в ногу и издав сдавленный, плохо сдерживаемый крик. Снова сны, снова как во сне... Динь-иднь-динь, люди и нелюди... Все умрут, а я грейпфрут... Спокойно... Собраться... Мир вокруг неестественный, нереальный, он давит, он убивает своей возмутительной неправильностью... Это был не его мир, все неправильно и это существо, эта металлическая банка в которой не было ничего от человека... Оно было... Прекрасно... Да-да, вот хоть какая-то деталь рожденная верной, жизнь не родная, но созданная... Творение. Монстр Франкенштейна... С силой, Готорн вогнал в ногу собственные шприцы, пуская в кровоток сильное обезболивающее в смеси с успокоительным. Ему нужен... Спокойный... Рассудок... Он посмотрел на Бориса и Судзуми... Да, в них были элементы красоты, их жизни точно в крови, в каждом из них неправильность. Один точно призрак, а другая не знает кто есть... Смерти много... Тьму не счесть... Да-да... Реальность. Вернуться в реальность, успокоиться, прояснить глаза... Ах, проклятье, теперь они точно сочтут его еще и припадочным психом, к чему объяснять, что у него иногда бывают видения? К чему объяснять что он видит то, чего нет и просто старается показать это остальным? Они просто рабы, рабы собственной бытовой рутины... Им не понять... Пока что... Пока они не узрели... Не осознали, что все вокруг в сущности большой обман, иллюзия покоя и безопасности... - Прошу прощения... Это место сводит с ума... Его голос на мгновение изменился, стал мягким, с ирландским и даже немного староанглийским акцентом, точно у древних сказочников, поющих саги... Что же, не только Судзуми здесь могла меняться до неузнаваемости. Пусть лишь на секунду. Пусть лишь случайно возвращаясь к светской вежливости и совершенно искренне извиняясь на возникшую неловкость прежде чем маска снова поднимет глаза и безошибочно восстановит в памяти все ему сказанное... - Вы знаете, я согласен с вами. Вполне возможно что я безумен. С каждым сказанным словом тембр, тон, интонация, менялись, всё возращалось на круги своя к низкому, немного шипящему и будто приглушенному голосу. Прошлое снова умирало. Будущее снова открывалось. - А что насчет вас, Борис? Или вы самоуверенно полагаете, что если вы видите меня и мою логику безумной и считаете что я вижу несуществующее, то вы стопроцентно правы и лишь ваш мир реален? Думаете если миллионы поверят в ложь, она станет правдой? Скажите, кто из нас больше похож на безумца, я, лишь допускающий что возможно всё что вы видите нереально и убого, а в ваших как вы выразились потрошках скрываются только крошки того-самого, вечного, что мы можем построить? Или вы, настолько поглощенные тем, чему вас учили всю жизнь, что неспособны даже узреть и понять иного? Он потянулся рукой со шприцами к мужчине и... ласково погладил его по плечу, точно их связывала некая особая, незримая никому связь. На губах сверкала улыбка. - То, что Судзуми-сан называет темной стороной, для меня лишь след из хлебных крошек... Что-то ведущее к монстру. Вы знаете, что изначально это слово произошло от латинского "moneo" означающего "чудо"? Вот и я в сущности просто верю, что мы, каждый из нас, можем творить чудеса. Если вам интересно какие - отчего бы вам не спросить нашего четвертого спутника кто он? Сдержанный смешок. Несмотря на прочувствованный, явно эмоциональный тон речи доктора, взгляд Мориона светился почти неестественной ясностью. Однако, дальше продолжить спор в частности обозначить, что именно доктор думает о плане собственного убийства, ему не удалось, двери лифта наконец открылись. Работодатель вызвал легкое чувство тошноты. То, что для остальных выглядело неестественно, Морионом представлялось как болезненная, омерзительная естественность в ее крайних формах... Дельфин полностью оправдывал своё имя, умное и безобидное животное... Но с подвохом, да-да, подвох всегда есть... И всё же искушать себя и еще раз пытаться "посмотреть" ученый не стал. Нога подсказала. - Мистер Глор. Как приятно снова увидеть вас... Мы кажется встречались в прошлом? У меня такое чувство что я вас помню... Впрочем, простите, кажется я немного ошибся. Думаю вы знаете чем я занимаюсь и знаете, что мой род деятельности оценить могут весьма немногие. Все что мне нужно - протекция. Выходы на правительства и корпоративный мир... Я компетентный специалист и в боевых областях могу справиться с целым рядом заказов. Но для этого нужно имя. А для имени нужна полная амнистия, возврат лицензии и собственная клиника. И конечно, определенные наличные. Уверяю, наше партнерство может стать... взаимовыгодным, каждый вложенный в мою работу кредо я отработаю сторицей. И разумеется готов выплачивать процент с каждого госзаказа. Что поделать, слишком долго он ждал подобной встречи. Пилил людишек только чтобы показать на что способен... Показать, что может быть полезен не в лечебнице, но как творец... Снабжать головорезов киборгами - хорошо, но есть куда более ценные и доходные рынки - армия, разведка, полиция... Всё что угодно лишь бы вывести своих созданий на поле боя... Лишь бы вИдение вошло в мир... - Что до задания - мне нужно именно заключение нашего партнерства. Будем считать это... Жестами доброй воли с вашей и нашей стороны. Кажется, когда-то он уже предлагал кому-то партнерство... Когда? Хоть убей не вспоминается... А Судзуми-то как... Практически призналась в любви бандиту... Слабость. Удалить центры эмоций. Определенно.
-
+ виртуозный поток сознания
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Хорошо передано ощущение беспощадной, неумолимой безнадежности, здорово!
-
Хорошо передано ощущение безумного, мозговыносящего пиздец-прихода, насланного больным ублюдком, чтобы свести с ума.
|
Это не солдаты. Просто мужики с оружием. Хех... Каков лорд-генерал таково и войско... Милая, милая Кимико, отчего ты была так бледна? Оттого ли что чуяла смерть? Оттого ли что знала, что смерть придет, а твой спутник лишился меча? Ронин... Впрочем, ронин ли? Нет, сейчас он был самураем, самураем по крови и духу, ведь важно не то как мы жили... Нет-нет, важен этот миг, последний миг. Важна смерть. Хорошая перечеркнет все грехи, плохая, напротив, покончит со всем... Но хотелось ли Кохэку умереть? Прежде он бросался в самые самоубийственные схватки с холодной решимостью, но сейчас... У него был принц, мальчишка, за которого Рио отвечал. Был Кёдзи, которого нужно было спасти... Была Кимико, которую нужно было... Взять замуж. Многое держало его на земле и тем благороднее было отринуть все это ради того, чтобы возможно в последний раз взвесить в руке клинок... И как прежде, в голове звучат стихи, те же строки, те же слова... Та же смерть. Та же жизнь. Вот только он сам уже был другим. Он не хотел умирать. Не так, не как страничка в истории восхождения даймио, простой воин, отдавший свою жизнь... Нет, теперь он был лордом-генералом, а лорду генералу нужна была слава... Нужно выжить. Выжить любой ценой. Но так, чтобы не стыдно было жить. "Сверчок не смолкает Под половицей в морозной ночи." - Люди Минами. Чужой клинок поднялся и в руках ронина он смотрелся ничуть не менее страшно, чем демонический меч, терзавший живых и мертвых. - Враг здесь, жжет ваши дома. Враг здесь, дабы забрать ваших детей и принести их в жертву, изнасиловать ваших жен. Когда-то давно, учитель сказал мне - "Никто не рождается воином". Обычно вы были крестьянами, но сегодня я смотрю перед собой и вижу буси, воинов, которым есть за что умереть... И есть за что побеждать. Ваши жизни, ваша слава, все внутри вас и нет ничего того, что мы не могли бы совершить! Сегодня, ваши дома обратятся в пепел и завтра о Минами никто не вспомнит, если мы не совершим невозможное! Если каждый из вас не сразится за троих и кровью врагов не впишет Минами в легенды! Мы вырвемся из этой деревни, вырвемся с честью и славой! Кохэку принял лук и колчан из рук одного из крестьян. Всё равно он был единственным, кто умел стрелять. И уж точно единственным, кто мог делать это с коня. Седлайте лошадей! Те кто в доспехах - верхом! Остальные - бегите, держась за седла! Помните, если вырвется хоть один - он донесет имена остальных, назовите их дабы никто не остался потерян! К победе! "Веет стужей циновка. Не скинув одежды, прилягу." Остается лишь надеяться, что крестьяне, обученные седлать лошадей, сделают это быстрее принца. Придется прорываться и наверняка они все погибнут. У него были шансы. Легкая, неприметная, особенно в ночи, броня, даст ему их, особенно на фоне закованных в доспехи самураев крестьян, наверняка куда более желанных мишеней. Остальное должен сделать лук. "Прости меня, Кимико. Прости что сердце воина сильнее сердца мужчины. Прости и ты, старик, я старался быть тебе другом. Да и ты, парень, порой так хотелось тебе дать пару раз по ушам... А ты, Годзаэмон, не прости! Иди в Ёми, Годзаэмон и больше не возвращайся! Я Рио Кохэку. Сегодня не прольется ни капли моей крови - или выйдет вся!" Уверенно, воин вышел из конюшни. Выбрал в качестве мишени ближайшего видимого всадника. Крестьянам стоит дать немного времени дабы оседлать лошадей. - Ужели мне спать одному... Тихий шепот под нос. Свист тетивы. Всего пятнадцать стрел. Пусть каждая стрела найдет свою грудь. Пусть каждая стрела станет телом.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Еще минута. Сильный момент, мне кажется.
|
- Уверяю, что бы не желало от меня ваше начальство, я поставлю условием своего участия ваше немедленное увольнение, мисс. И жаль, что я не могу обеспечить вашу продажу в самый гнусный, самый жалкий бордель с толпой азиатов как неудачного образца. Морион махнул рукой в сторону секретарши, оставив на стойке след четырех лезвий, он счел разговор завершенным как и все люди с докторской степенью неизменно считают, что достаточно им сказать слово, пожаловаться на невежливый персонал, явно профнепригодный и маленькие, жалкие людишки посыплются как карточный домик. Так что, разобравшись с назойливой хамкой (ну, или по крайней мере для Готорна все выглядело именно так), он приветливо оглянулся к последующему раздражителю, одарив его максимально приветливым ("Ого, надо же ты какой у нас! Давай-ка посмотрим что внутри!") взглядом в своей коллекции и сопроводив это столь же приветливой улыбкой. Приветствие робота к сожалению осталось за кадром так как совпало с последней отповедью, но остальных присутствующих кибердизайнер оценить более чем мог. И остался в полнейшем, невероятнейшем культурном шоке от неизвестного мужчины, проявившего в обращении с ним допустимую фамильярность. Нет, в иное время этот неандерталец родом из двадцатого века мог бы показаться даже забавным и полезным если бы не... - Вы что, бандит?! Странное обращение к мафиози, оправданное лишь тем, что Морион действительно не знал кто именно перед ним. - Что с вашим лицом? Не менее странное обращение от человека в маске пугала. - Нет-нет, вы определенно плохой образец. Морщины, шрамы! Их ведь удаляют практически бесплатно, с этим любой стажер справится! Впрочем, определенные плюсы у вас есть - мышцы. Да-да, их определенно можно использовать! А уродство либо полностью снивелировать сделав вас одним из чистых глянцевых мальчиков либо довести до полного абсурда... Клыки, когти. Или не так! Лицо глянцевого мальчика и дополнительные руки! С ножами! С химикатами! Да-да-да, мистер. Определенно, вам бы я даже сделал скидку. Взгляд неопределенно прошелся по присутствующим. В прошлом достаточно известен был психоаналитик по имени Зигмунд Фрейд, склонный диагностировать и лечить всех, с кем встречался, поскольку считал всех вокруг идиотами. Многие известные люди назывались им не иначе как сумасшедшими. Морион, по своему, повторял этот подход, видя нечто несовершенное, он сразу же стремился это улучшить. Иногда, как в случае с Борисом, ему не нравилось увиденное. Иногда - наоборот. И вошедшая японка получила взгляд настолько нежный и ласковый, что должно быть секретариат от такого бы разбежался. - А вот идет хороший образец! Только посмотрите как она миниатюрна и грациозна. Очень хорошо развиты лицевые мышцы, хорошие волосы, яркие глаза. Скажите, товарищ, вы не одолжите девушке свои мышцы? Мне кажется для совершенства ей не хватает только их! И, может быть, хвоста, но это обсуждаемо. Простите, товарищ, мне пора познакомиться. Неясно, насколько хорошо был развит слух у японки, но Готорн по крайней мере рассчитывал что она услышит только первую фразу, хотя особенно и не стремился понижать голос. Как бы то ни было, доктор напустил на себя легкую тень флиртоватого очарования и подходя к девушке даже умудрился попытаться поцеловать ей руку, ненавязчиво выпустив в воздух из распылителя на ходу сделанные мужские духи. Жаль на синтез феромонов костюм не был настроен. - Мисс, здравствуйте. Меня зовут Морион, прошу простить что врываюсь в ваши три метра личного пространства да еще столь внезапно, просто вопреки своему внешнему виду я являюсь врачом и намерен предложить вам свои услуги. Даже без пришивания хвоста, черт с ним! Чего уж говорить, Морион Готорн - само очарование...
-
Уверяю, что бы не желало от меня ваше начальство, я поставлю условием своего участия ваше немедленное увольнение, мисс. И жаль, что я не могу обеспечить вашу продажу в самый гнусный, самый жалкий бордель с толпой азиатов как неудачного образца. +
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Атмосферно. Очень. Прям перед глазами так встаёт образ эдакого двухметрового детины, уверенно в полный голос произносящего речь.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Никогда ещё не встречала настолько одарённого оратора, как Влад :) Потрясающе!
-
Как всегда, выше всяких похвал!
-
Обожаю истории в духе трипа Марго.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Вокруг падали листья, золотые, красные, зеленые, они облетали с деревьев под дуновением малейшего ветерка, ложась одновременно ковром и одеялом, укутывая прекрасного инквизитора в ее последний путь...Весь пост прекрасен, люблю психодел. Но особенно тронул образ листьев. Такой меланхоличный, умиротворяющий и страшный мертвенной красотой...
-
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
"Человек верит, что если он сделал шаг, то где-то есть бог, который его разрешил. Орк верит, что человек просто боится понести ответ за свои шаги" О, как тонко.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
К счастью для ота, их мир был куда проще, их духи были однозначно добры или злы, а абсолютной силы не существовало, отсутствие страха перед небесами делало их безудержно храбрыми... И невероятно наивными. Так просто и так изящно.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Граф повернулся, и обе супруги как-то подсознательно ощутили, что молчание - лучшая из добродетелей. - Не сейчас. Пусть сначала истощат себя. С утру мы все наедимся, звезды моего неба. Здорово ты невербалику отыгрываешь)
-
За построение сюжета, при котором персонажи теряют преимущества в любом случае, но их выбор влияет на то, что и как они потеряют.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Спасибо за яркий и эффектный уход в закат. Было приятно играть, Когран был бы с тобой до конца!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Трое приключенцев, не считая ребёнка =D А ведь от собаки он не так уж и далеко ушел...
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Твоё сердце осквернено, дева битвы, тень целует его, отгрызая по куску Аппетитненько!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
Диалоги Влада и Элеоноры прелестны)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
Т_Т Этот мальчик добавлял перчинку в общую массу ребят. Такая вот изюминка игры, горькая, но особенная!
|
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
За отличную первую часть)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
"что всё прям совсем идёт не по плану" =D
|
" Лежу в земле, и сон мой смутен... В открытом поле надо мной Гуляет, волен и беспутен, Январский ветер ледяной.
Когда стихает ярость бури, Я знаю: звезд лучистый взор Глядит с темнеющей лазури На снежный мертвенный простор." Динь-динь-динь... Что-то звенит в голове. Зовут к обеду? Да-да, ведь Троянский умер и кто-то еще наверняка сейчас умрет... Распорядители хотят чтобы они ели ведь дурно оставлять детей голодными. Динь-динь, был один мальчик, а стало два. Скоро из число снова сократится? Или нет? А может Харсаев или Мельников получат долгожданный отдых? Пытающаяся что-то кричать Элечка? Эх, дорогая, а ведь красивая девушка... Ничего, в смерти нет ничего страшного, в смерти покой, просто ложитесь всё рядышком со мной и давайте умрем вместе. Разве вы не слышите как звонит колокольчик? Динь... Динь... Динь... "Порой во сне, сквозь толщь земную, Как из другого мира зов, Я глухо слышу, жутко чую Вой голодающих волков.
И бредом кажется былое, Когда под солнечным лучом Качалось поле золотое, И я был каплей в море том." Какой-то звон? Рядом что-то упало... Оружие? Балашов лежит... Хотите, чтобы я убил его, дорогие распорядители? Тем, что он сам же создал, его собственной мыслью? Интересно, если Балашова убила фантазия считается ли это суицидом? А колокольчик всё звонит не умолкая, переливаясь... Не шевелиться значит быть счастливым. Не шевелиться значит - покой. Или убить? Что лучше, смерть другого или своя? Так неохота выбирать... Отстаньте все... Я отдыхаю... Дайте прийти в себя, погрузиться в самую глубину... Откуда этот звон? Почему он продолжается? Динь-дин-динь... Титов поднялся, улыбаясь кривой улыбкой. Шатаясь подошел к Балашову. "Иль день, когда осенней нивой Шел бодрый сеятель, и мы Во гроб ложились, терпеливо Ждать торжествующей зимы.
Лежу в могиле, умираю, Молчанье, мрак со всех сторон... И всё трудней мне верить маю, И всё страшней мой черный сон..." Сон... Вот что всё происходящее, лишь сон. Как компьютерная игра где надо просто убить всех врагов и откроется выход... И всё же, неужели ему суждено поступить как плебею? Просто размазать ему голову? Нет-нет, убивать так как богу... Просто легко, почти поглаживающе коснуться волос ладонью. Лети, Балашов, чемпион по вольной борьбе, взмывай в небо чтобы низвергнуться во мрак... Слышишь звон, мой друг? Динь... Динь... Динь... Настало время обеда. Негоже оставлять их без главного блюда.
-
Плюс с опозданием. Отыгрыш выше всяких похвал.
|
|
-
Потрясающе изящный, деликатный и при этом чувственный, самый что ни на есть подходящий слог для такой непростой сцены...
|
|
Они были сильными. Они были хитрыми. Они были мудрыми. Ад открылся и демоны пробивали себе путь к свободе, сколько ярости в них было... В лаборатории горели люди, выли звуковых пушки, но даже сквозь них пробивался омерзительный треск бронестекла, когда Маска влетел в него. Трещины разошлись во все стороны, последняя преграда между монстрами и внешним миром готова была разлететься как и самоконтроль доктора... - Убейте их! Кто-нибудь убейте их! Образцы! Охрана! И не было ему пощады. Чуть выше Страйкер освободился от своих оков, мифический титан порвал цепи Тартара, пусть и не с животным ревом, а с механической тишиной, выходя из узилища. Зато наверху надрывался Вопль, а древние боги и столь древний же демон бежали рядом, спасаясь от неизбежности, ибо даже сильнейшие существа во вселенной покорны Судьбе, Року, нити которого сплетались и расплетались, готовые в любой момент оборваться. Что мог пред его лицом простой человек, бегущий в самое сердце Ада, под ногами гремели металлические ступеньки, а в пролет то и дело летел бетон, стальные балки, куски конструкции... Снаружи их называли крысами, в честь умнейших животных, жрущих всё и переносящих чуму, и подобно зверям они норовили забиться в самый дальний угол в надежде на то, что им, хоть кому-то, удастся спастись. И в тот миг, когда на мгновение, одно мгновение всё стихло, в сердце каждого из них прозвучала давно забытая фраза, начертанная в стародавние времена на вратах бездны - "Оставь надежду всяк сюда входящий". Никому из них не суждено было подняться. Но вслед за этим зовом подсознания пришел голос, звучный, харизматичный, исходящий будто отовсюду... - Жители Земли! Ваши герои повержены. Ваше оружие - слабо. Я Солярис, лидер Тримвирата, и я заявляю вам всем - отныне этот мир наш. Но уверяю вас, бояться не стоит, ибо мы не завоеватели, но освободители. Мы сломаем хребет коррумпированным правительствам, покончим с войнами и болезнями. Сейчас на всех каналах вы видите как мой Легион окружает крупнейшие тюрьмы для тех, кого вы боитесь, ночных кошмаров, место которым исключительно в сказках. Мы даруем вам безопасность. Демонам место в Аду. Усиленный слух Страйкера мог бы уловить еще и другой голос, говорящий параллельно по частоте, казалось бы известной ему одному и внезапно напомнивший ему собственный. - Архитектор, Оверлорд. Биометрики помечены, всё готово к изгнанию. Мы телепортируем вас. За ним последовал еще один, даже в механическом сердце способный вызвать ужас. - Отставить! Я еще не убил этого щенка с силовыми полями! Ему ответил Архитектор. - Хочешь вернуться домой, Оверлорд? Я не препятствую, просто сними свой телепорт. Файтер, уноси нас. - Есть. Скачок выполнен. Легион в безопасности. До изгнания пять. Четыре. Три. Два. Один. Вспышка света, ударившая по глазам всем. Потом была лишь тьма.
-
Аналогии. От них стиль. За всё сразу.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
"Дневник, запись черт знает какая. :DDDD
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Ну черт, Макс - это нечто!:)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Эх, люблю стоять перед выбором, но не умею делать правильный))
|
-
Первой мыслью было проверить всё Корой Само очарование :DDDD
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
У меня в связи с этим небольшое замечание. Ты пишешь много и детально, но не о том. Мы узнали много бэка, в том числе мало относящегося к ситуации, но при этом собственно то, что касается непосредственно героев и всего действа описано всего несколькими предложениями. Тогда как те "лишние" детали, которые вроде как раскрывают мир, описаны целой стеной текста. Это конечно прекрасно, развивать сеттинг, но выглядит как в этой ситуации немного сумбурно. Что в итоге и вылилось в непонимание ситуации.
|
|
Как же плохо... К счастью, зрелище притупляло боль, поглощало своим невероятным, убийственным натурализмом... То, что когда-то было Андреем лежало и не шевелилось... Сломанный человечек. Конец комедии. "И надпись сохранил обломок изваянья: 'Я - Озимандия, я - мощный царь царей! Взгляните на мои великие деянья, Владыки всех времен, всех стран и всех морей!'" Максимилиан взглянул на Троянского со смесью страха и любопытства. Так вот оказывается, какие люди внутри... И как он умирал... Будто фонтан, будто сверхновая звезда, в своем последнем жесте вызывающая бурю... Это было ужасно, ужасно, сознавать, что вот, только что, они с Андреем беседовали, договорились держаться друг за друга, а вот сейчас... Тело. Они с Воиновым явно были сильнейшими, титаны, схлестнувшиеся в бою... Легко себе это представить, один юноша ощутив в себе силу ее использовал, быть может следы чудовищной порки на спине Алисы были его рук делом? О да, в лучших традициях Ада Данте, огненным бичом... Раздавите гадину, укротите зверя, накажите блудницу... А другой... Другой решил во что бы то ни стало его остановить. Хотели ли они убивать друг друга? Нет, конечно же нет. Ни Федор, ни Андрей просто не могли понять, не могли внутренне принять для себя возможность богу делать что-то... Не важно. Мелко. Глупо. Важно то, что перед ним сейчас лежало тело в грязи, убитого тем, кто так и не получил ответной атаки до самого конца. Никому нельзя верить. Они дети, и у каждого по ядерной бомбе. Снова боль, сжать зубы, терпеть... Интересно, из всех них он один додумался промыть себе глаза? Чтобы видеть. Все видеть. Пальцы заботливо, почти любовно стирают с глаз мертвеца серую слизь, юноша нагнулся, заглядывая в то, что когда-то было Троянским... Когда-то давно. Вчерашний день. Просто еще один кусок мяса, как говядина в магазине. А ведь классики так страшно описывают убийство, но вот сейчас перед ним мертвец и... ничего? Ни страха. Ни жалости. Лишь легкое сожаление, но скорее по их заключенному пакту... Быть может Андрей мог бы стать ему другом. Рука ласково погладила его по щеке. - Ты подлетел слишком близко к солнцу. Шепот на ближайшее ушко. Главное случайно не испачкаться в крови. - Но там, где я искал гробницы, Я целый мир живой обрел. Спасибо тебе, Икар. Ты показал мне что с этим делать. Максимилиан поднялся, и хотя тело буквально изнывало, на губах его сияла мечтательная улыбка. Впрочем, в следующий же миг на лицо волной нахлынуло выражение скорбного страдания, будто ничего печальнее тела Троянского в целом мире и быть не могло. - Он... Он был хорошим... Это уже Коре, подошла она за ним или пришлось ли к ней вернуться. - Бедная Эля. Они кажется подружились. Идем. Мы ехали с ней, сейчас мы - все, кого она знает. Несмотря на все старания придать словам печальные нотки, в них скользила какая-то странная пустота... Полное отсутствие всего, сочувствия к мертвецу или к живым. Пошатываясь, так как идти было тяжело, Максим побрел к Эльвире. Больше на Андрея он не оглядывался.
|
-
Вот еще плюс за Максимилиана Всемогущего!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Я смеялась) Особенно понравилось (как любительнице туалетного юмора) про коричневые штаны...
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Солдатик в конце поста сильно порадовал. Спасибо за улыбку в конце тяжелого дня.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
-
За все посты, за которые я не могла проголосовать.
|
В горах Ёсино Вместе с цветами вишен Через вершину летит Буря, как белое облако... Издали не различить.
В хаосе недавних событий должно быть никто и не вспомнил как ронин велел наполнить себе купальню, расположенную в одной из пристроек постоялого двора, дрова в печи давно догорели, и вода, прежде обжигающе горячая, сохраняла лишь легкое, приятное тепло. Здесь царило умиротворение, порядок, единственный островок спокойствия посреди бушующего моря, куда люди приходили, чтобы смыть с себя всё - беды, несчастья, разочарования, утраты. Таким был подлинный храм мира, пока вздумавший смыть с себя кровь ронин не принес туда войну. Тихо и быстро, как змея перед броском, двигался он к своей цели, никто не следовал за ним - что же, вызовов ему сегодня было брошено достаточно, никто не заступился на крестьянскую девушку... Хех... Вот истинная сущность каждого, кто претендует на звание честного человека, защищать лишь тех, кого положено защищать. Крестьяне? Они умирают постоянно. Ронины? "Видишь злую собаку - убей, ведь иначе ее встретит ребенок". Самураи? Они и сами в состоянии за себя постоять. Так от кого же защищают воины, когда в конечном счете никто, ровным счетом никто не придет на помощь? Надежды нет, пустота разрастается, еще немного, и она начнет поглощать других, проникать в их тела, не оставляя ровным счетом ничего кроме себя самой... Заметив вдали силуэт девушки, Кохэку снова позволил себе кривую полуулыбку, немного обезобразившую его красивое, несмотря на щетину, лицо. Власть снова вернулась, его приказ был исполнен и воин всё же получил свой бой. И раз уж назвать это поединком не поднимется рука даже у самого ничтожного существа в мире, отчего бы не окрестить его охотой? А вот и добыча - белая лисичка, потерявшая черного лиса, прекрасная в своей хитрости, она быстра, умна и скрывает острые зубы, способные не только удивить, но и покалечить. Язык едва заметно облизнул сухие губы, девушка стояла одна, очевидно услышала его, так как настороженно смотрела прямо в глаза, готовая к чему-то... - Ты храбрая девочка. Многие мужи позавидовали бы такому духу... Духу воина. Ронин брезгливо отбросил в сторону кимоно и стальной веер, оставшись только в зеленой хакама и девственно белом дзюбане, кровь теперь была лишь на лице и немного на кистях рук, впрочем, за такими мелочами Кохэку, хищный взгляд которого был устремлен только на девочку, не обращал ровным счетом никакого внимания. Кажется, или в глазах стало куда больше красного, даже дыхание теперь немного напоминало шипение... Кисть поднялась к щеке нарочито медленно, так змеи обычно обвивают пойманного ими зверька своими кольцами, чтобы затем укусить, но ожидаемого удара так и не последовало, напротив, окровавленные пальцы ласково прошлись по щеке. - И да сохранят их ками от твоего безрассудства. Молниеносный бросок, неуловимый, с такой скоростью обычно обнажался, меньше чем за долю секунды, клинок, но сейчас целью была рука Кимико, так и застывшая на рукояти клинка, привычным, почти машинальным движением, Рио заломил ее до хруста, до сильной боли, заставляющей выронить последнее орудие освобождения, пригибающей к земле... Легкое движение ногой, и нож оказался в нескольких шагах, лишь тогда пальцы неохотно разжались, их заменила протянутая рука и лишь на губах играла демоническая улыбка... - Тебе стоит раздеться. Спокойный, почти бесстрастный голос, в нем не было ветрености дамских угодников, каменной основательности мужей, журчащей речивости придворных или пламенной страсти любовника, лишь повеление, будто речь шла о чем-то совершенно мелком... С тем же успехом Кохэку мог бы просто приказать принести ему сакэ.
-
Напряженность момента заставила меня грызть ногти... Пост однозначно заслуживает плюсика.
|
Есть пять колец на пути к пустоте... Кохэку был ветром, стремительным, сбивающим с ног, когда он шел куда-то, крестьяне расступались, когда останавливался, то обращался в гору, недвижимую и нерушимую, в речах его плескалась вода, в безупречных руках - металл, а в сердце пламя... Он победил их всех. Годзаэмона, потому что вышел, Кёдзи, потому что не исцелился, принца, потому что навязал ему игру на своем поле, непреодолимой силой, бурей, ронин сметал каждого, кто стоял у него на пути, клинком или веером, кровью или сакэ... И просьба, брошенная вперед, действительно звучала как приказ, вежливость была лишь журчанием, раздающемся в грохоте водопада... Лорд-генерал-самурай, оскорбивший принца и оставшийся в почете, получивший право убить самурая, пусть и через какое-то время, оставивший чародея бессильно шипеть, как лисицу, загнанную псом в нору... Его было не остановить и всё же... Он остановился. Удивленно, будто не осознавая той маленькой преграды, на которую наткнулся, маленькой ручки, которая осмелилась сделать то, на что не решились мужчины... Взгляд его мог бы сейчас даже Рёусина поставить на колени, в нем была власть, которой у мальчишки никогда не было, единственная секунда, которая потребовалась бы на то, чтобы наказать наглую крестьянку, лишив ее если не жизни то красоты... Власть Бога. Власть Демона. Но мгновения шли, а оставался лишь человек... Кохэку стоял в абсолютной неуверенности и на мгновение, лишь на мгновение, неуверенность к глазах его сменилась чем-то похожим на страх, впервые за день, впервые за жизнь с тех пор, как вернувшись домой ронин ощутил до боли знакомый трупный смрад... Водопад речей будто лился обратно, заливая пламя, заставляя рассыпаться гору, разносимую мелкими песчинками ветра... Ронин молчал, и молчание это было куда страшнее бранных слов. "Я отрублю тебе руки и ноги и брошу подыхать в канаву" Не звучало в молчании. "Пусть" Не звучал ответ. И на мгновение, лишь на мгновение, тот штормовой дракон, что пробуждал к жизни бурю пошатнулся... Потом осталась лишь пустота, холодная, безразличная и оттого жестокая пустота. - Купальня. Через десять минут. Тихо, так, что слышала лишь она, прозвучало вслед убегающей девушке, провожаемой взглядом кроваво-красных глаз, в нем была сила, но больше не было власти... Ронин огляделся, посмотрел в лицо каждому, от принца, должно быть впервые осознавшего цену верности коленопреклоненного вассала до колдуна и самурая, связанных клятвой верности с Рёусином. И многое было не сказано. "Никто из вас не бросит мне вызов. До заката ты не властен надо мной, мальчик. Тогда ты станешь моим господином, сможешь наказать меня, казнить. Но до тех пор... Я даймио вам всем". Кохэку молча повернулся и быстро, на грани (но лишь на грани) бега зашагал прочь. И что бы не прозвучало ему вслед, огонь можно погасить, землю рассеять, ветер усмирить, а воду испарить, пустоту можно лишь заполнить. Такова цена сделки с демоном. Такова цена верности. Рио не оглядывался.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Наконец-то, я могу этот пост плюсануть!:)
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Это было содержательно. Интересно почитать.
-
Всю душу видимо в пост влил. И историю и предысторию, и город описал... молодец.
|
В ушах - звуки флейты, вместо гомона крестьян. Перед глазами - смерть, как всегда неизбежная. В сердце - пустота. Всё было настолько обычно, насколько и уникально. Просто очередное приключение? Или наконец-то достойная смерть в качестве награды за труды? Когда-то в составе наемного отряда ему доводилось быть в Китае, где на жизнь смотрели со всем по другому, люди верили, что жизнь оценивается по тому, насколько достойно она прожита, цель оправдывает средства, а крестьянин может стать императором. В Японии на всё смотрели по другому, смерть была критерием для всего, красивая и достойная могла оправдать тирана, творившего буквально всё, что угодно, а жалкая перечеркнуть самые благие дела и побуждения. Какая ждала его сейчас? Гибель Минамото-но Есицуне или постыдная гибель Минамото-но Ерииэ? Самурай всегда знает когда стоит умереть, но стоило ли сейчас? И, да, разумеется эти мысли возникли сами по себе и никакого отношения к ним все произошедшее снаружи не имело, вед не станет же доблестный воитель нервничать при виде толпы крестьян и пары недомерков? Даже отвечать не стоило, просто выбить дверь и будь что будет... И всё же Кохэку ответил, вкрадчиво, совсем не так холодно как говорил со всеми остальными. - Вот как, Рёусин? Уверенности тебе я вижу не занимать, а вот знания недостает. Знания о том, что мы сделали, что мы делаем... Ты оскорбил мою честь, мальчик, то, что стоит куда выше военных правил и догм. Запер меня как простого слугу, оставив своего стража насмехаться надо мной, обращение достойное врага, но не союзника. И полагаю ты здесь не чтобы принести мне извинения. Итак, дверь обложили и наверняка готовы атаковать. Спускаться будут по одному, слишком узко, возможно залив кипяток или попытавшись застрелить его, но темнота сыграет с ними дурную шутку. Кохэку поднял отрубленную когда-то в порыве ярости ногу кого-то из пленных и кинул на одну из ступеней, пусть благодаря шуму будет впечатление, что он стоит за ней. Сам же ронин старался держаться вне зоны обстрела, чтобы в любую секунду оказаться в безопасном углу. Как кошка, он передвигался тихо, говоря то из одной то из другой точки и ни на секунду не останавливаясь на месте, чтобы какой-нибудь Кирито не мог прицелиться по голосу. Он прощался, прощался с каждым из них, мысленно жалея, что вместо того чтобы избить торговца за плохое выполнение поручений, овладеть женщинами, сыграть в го с колдуном, а может и наставить в чем-то принца, ведь кто еще мог бы обучить его военной науке, сражению в поле, за что потом получить собственный замок, а может и красную женщину. Ах, мечты-мечты. А рядом с ними другая, подсознательная, никогда не выплывающая наружу, но куда более значимая. Скоро всё закончится. И подумав об этом, Рио испытал то, что принято называть счастьем, вкупе с твердой уверенностью забрать с собой как можно больше. Рёусин продолжал говорить, интересно, к чему он пытается его склонить? Выйти и сдаться, чтобы отправиться в тот же погреб, но уже без меча, а потом позволить себя повесить? Или может решил принять вызов? Это было бы честно, но глупо, вполне в духе даймио Хиджаямы (семейное). Скрип петель, ронин бросился в угол чтобы избежать атаки... А потом произошло нечто совершенно неожиданное, просто БАМ! Стрела в темечко! В последний раз Кохэку так удивлялся, когда один торговец показал ему погреб с женой и дочерью без всяких пыток только чтобы остаться в живых. Даже забыл убить оскорбившего его честь. Где-то здесь должен был быть подвох, не станет мальчишка так глупо себя убивать, куда проще было бы сделать сэппуку. На что он рассчитывает? - А яйца у тебя есть. Вот Ютанари-дори обрадуется. А я-то как... Даймио Хиджаямы всё же пришел ко мне. Что это скользнуло в голосе? Уважение? Нет-нет, его быть не может. Рио стоял как замер, в ближней к двери углу, с опущенным мечом. Даже прежняя вкрадчивость из голоса исчезла, уступив место какому-то глубинному непониманию, а обычную вежливость сменил едва ли не жаргон, который в иной ситуации к даймио не был бы применен даже в кошмарном сне даже не чтящим законы ронином. - Впрочем, это хорошо, что ты здесь. Не старик, не червяк, не женщина... Ты здесь... А стало быть лишь один из нас выйдет. Клинок лег в ножны, в явной параллели со словами. Впрочем, каждый в Японии знал, что мастер катаны легко обнажит ее за долю секунды. - Что же, давай говорить. Мне есть, что тебе сказать. Теперь в голосе явственно скользила усталость, не оставившая ни следа гнева, а сам тон стал тише, так что слышал его только Рёусин. Говоря, Рио опустился в углу в позу лотоса, прислушиваясь - не крадется ли кто по ступеням? Нет ли ловушки? - Допрашивая пленников я узнал, что мы убили наложницу Намахаги. Все в Минами обречены. Более того, в округе есть другие собирающие рис отряды. Намахага рассылает отряды на покорение крепостей, остальные силы держит в резерве, эта война - лишь начало. И в отличие от тебя, парень, у него нет чести, а такому человеку нет ничего зазорного в том, чтобы пустить стрелу в спину. Итак, мой долг выполнен, сведения переданы, теперь можно решить наше маленькое... противоречие. Тут Кохэку и сам рассмеялся смехом обреченного человека. - Ты меня отсюда не выпустишь. Я не выпущу отсюда тебя. Один из нас умрет и хотя крестьяне вряд ли будут биться за павшего господина, как не печально признавать это буду я. видишь ли, пока я здесь был у меня была возможность подумать... Поговорить со стариком. Он готов умереть за тебя. Знаешь, когда-то у меня были семья и господин, я отомстил за них, а вот ты за своего отца нет. Радуйся, мальчик. На сей раз твоя победа будет быстрой и всё о чем я прошу - достойная смерть*. Разумеется, иначе мне придется тебя убить.
*Сэппуку
-
Не только ронин был удивлен.
|
|
-
(у меня плюсовалка восстановилась) Круто, круто!
|
Общий враг сближает. Признаться, в данном случае Максимилиан почти с радостью пересел к окошку, оно и подальше от известной личности, и спокойнее, хотя бы Елена не будет считать его извращенцем. Настало ли время для еще одной дневниковой записи? "Здравствуй дневник! Место Коры занял мусор, я пощупал кое-что очень интересное, а сейчас болтаю с тем-самым, волком на всех смотрящим, парнем?" Нет, всё же некоторым вещам лучше созреть, пока что же юноша старательно не смотрел на переговаривающихся или нет девушек и напротив, вперил немигающий взгляд серых глаз, скорее любопытный, чем какой-то еще, в Андрея. Юноша попытался припомнить Троянского где-нибудь, но как оказалось они даже не разговаривали. Что же, вот и повод поговорить. - На удивление неприятная... На мгновение, взгляд, а за ним и голова, перебежал на Резину, явственно намекая на объект следующей фразы. - Ситуация, не правда ли? Но тут как обычно вмешалась толпа, склонная как известно к самым разным групповым действам, от оргий до судов Линча, сейчас кажется происходил именно последний. Резина наконец дотянулась до своего закономерного конца, агрессивной к ней внешней среде, а вздумав наброситься на Елену, гарантированно настроила против себя всех тех, чьи симпатии однозначно были на стороны девушки. И первого - Максимилиана. Фантик? Двуличность? Нет, ну в самом деле, кто бы что говорил. И скопировав бесстрастный тон Троянского, празве что внеся в него чуточку менторских ноток, юноша начал свой рассказ. - Станислава пытается сказать, что все люди в глубине души одинаковы, двуличны и носят маски, но на деле для нее это означает, что все так же уродливы как она. Сама она наверное думает - "я с ними со всеми играю, я хоть признаю за собой это" - но на деле это всего лишь примитивная форма самоутверждения за чужой счет на почве комплекса неполноценности. Полагаю, стоит проявить жалость к несчастному человеку, а не грызть ее. И всё же, Станислава, я бы настоятельно просил вас пересесть отсюда. Вам ведь с нам еще жить. А если ваша доморощенная теория о двуличности людей верна, разве не найдем мы общего языка чтобы обратить вашу жизнь здесь в Ад? Шестой круг, если уточнять. Благодарю за понимание.
-
Шикарный образ всё-таки, не перестаёт доставлять
|
"Дорогой дневник! У меня не было времени, да и желания чтобы написать, но сейчас передо мной лежит девушка и мне вспомнился какой-то комикс, старье, брошенное кем-то на автобусной остановке. На девушку нападают бандиты, хотят изнасиловать, она кричит, но люди ходят мимо. Внезапно, появляется человек в маске, он избивает их с легкостью. Девушка пытается подняться, благодарит, и тут спаситель стреляет ей в голову. Ее ему заказали, но "благородный убийца" просто не мог принять садизм в любой его форме. Я думаю над этой историей и над тем, кто я в ней? Обычно, я всегда оказывался на месте несчастной девушки, но люди... Люди смотрели на меня так, как будто я один из тех бандитов, что не имея ничего решили отнять у женщины хоть что-то. Никто не видел во мне героя. Никто не видел во мне убийцу. Только какого-то жалкого, странного пацененка, который еще непонятно что выкинет. Почему я это вспомнил? Я смотрю Елене в глаза, для нее - я герой. И сейчас я вижу тот же взгляд у Коры, взгляд, исполненный надежды. На сей раз не будет шуток про аватармян, простите, мысленные читатели. Просто как-то чертовски хреново стало, когда она взяла протянутую мной руку. И еще хуже стало, когда по приказу этой медшлюхи я ее выпустил. Она знает, что я протянул ей ладонь только потому, что не хотел объяснять своей богине, как смиренная рука вдруг оказалась на ее прекрасной груди? Нет, Кора, в этой истории я не герой. И нет, Елена, я отнюдь не благородный убийца. Я тот прохожий, который обернувшись на крик, спешно отвернулся и прибавил шаг. Я не один из вас." - Подумай о семье, станет болеть меньше. Я знаю. Рад, что ты цела. "Обратно на своё место. Почему так чертовски хреново на душе? Почему я выражаюсь так, как никогда не говорил? Грудь Елены? Взгляд Коры? Когда тебя все ненавидят, все просто, но сейчас... Постойте! Кора же лесбиянка, так какого черта она так на него смотрела? Впрочем, должно быть так всегда смотрит куда-то упавшая женщина, когда ты протягиваешь ей руку. Они живут в мечтах, в вечном ожидании того, кто увидев их, лежащих в грязи, протянет им руку, захочет спасти, поэтому они никогда не встанут. Поэтому они умрут. А я буду жить. Сажусь на своё место и улыбаюсь великой богине, тепло и как-то с особенной лаской." - Она в порядке. Неловко замолчал, оборвав фразу на полуслове как будто хочет продолжить. Нервно рассмеялся. - Прости. Тяжелые мысли. Вся эта поездка... Всякие глупости в голове...
|
|
-
За множество великолепных постов, которые не могу оценить:)
|
-
кто-то должен был это сделать.
-
|
-
Ох, насмеялась я с этого эпизода с рингтоном. И реакция у Макса шикарная! :-)))))))))
-
|
"Попытайтесь постоять спокойно пять минут, и вы либо неудачник, потому что никому не нужна, либо неудачник, потому что много кому нужны" Чаши весов в голове Максимилиана медленно перевешивались в сторону того, чтобы кинуть всю поездку куда-то в Краснодар, как вдруг внезапно выяснилось, что всё уже решили за него. Нет, конечно тот факт, что Лена, его Лена, Прекрасная Елена, ждала его, не мог не радовать и в сердце что-то теплое даже зашевелилось, но с другой стороны пришла и какая-то грусть, что-то элегичное, отчасти даже фаталистичное. Сама судьба толкала его в этот автобус... Что-то, заставляющее напевать бессмертные "Куплеты Елены" Оффенбаха, насколько позволял слух, себе под нос, так, чтобы никто не услышал. Услышали. "Дорогой дневник! Спешу сообщить, что мы невероятно популярны! Майонезная модница, передающая слова Прекрасной Елены, а теперь еще и Последняя из Аватармян! Сколько женского внимания и все к нашим очень красивым, но таким уставшим глазкам... Еще бы-ы, на такое-то обилие-е красо-оты смотрети-и.." На последней фразе мысленно Максимилиан взял интонацию с какой обычно качают бабушки детей, напевая им колыбельную и растягивая слоги, улыбнувшись своему таланту. Ну и Коре заодно. - Да вот думаю, не бросить ли все и домой. Встал с дивана, на людей посмотрел... Не понравилось. Рассмеялся юноша, тоном показывая, что шутит, но на самом деле говоря абсолютно, совершенно серьезно. - Другие Порчи, целый ряд, Сошлись на страшный маскарад, Наряжены, вплоть до очей, В шпионов, в пэров и в судей.*
-
"Последняя из Аватармян!" - оххохо, умооора ХD
|
Максим похоже очень удивился... Собственному жесту. Не каждый день он мог так просто взять и отдать любимую книгу... Но что-то теряя, мы что-то находим, и со взглядом на висящие вдали часы, пришло нечто совсем не забытое и совсем не старое. "Дорогой дневник, я хотел бы рассказать тебе о Елене. Только тебе одному, на ушко, своему единственному другу с тех самых пор как твоего "старшего брата" прочла мама и я перестал записывать мысли. Она очень красива, должно быть с моей стороны было наивно полагать, что она обратит внимание на меня, но вот я стою рядом с ней, а она говорит со мной, а не сквозь меня... Впрочем, есть в ней что-то особенное, привлекающее, что-то в глазах, как будто туго натянутая струна, готовая в любой момент порваться... Наверное именно поэтому меня тянет к ней, поэтому я отдал ей любимую книгу. Интересно, она бы поняла, расскажи я ей про дождь? Про конец мира, про конец зла... Впрочем, в такие глубины своей души я никого не пущу, ты, друг мой, самое личное, что у меня есть... Тебе я могу рассказать правду про всех и всё. Ты - не предашь." Впрочем, всё это было в голове, а вслух юноша улыбнулся, понимание согревало его как утреннее солнце и кажется недалек от истины был автор, сказавший что вечен лишь мир мечты, абстрактной, абсурдной веры в то, что в какой-то момент открыв глаза, Максим вдруг увидит не привычную серую картину, а что-то новое... Иное. - Раньше так и было, до школы... Я очень любил музыку, даже играл на фортепиано, мне говорили у меня талант. Потом один одноклассник толкнул меня и я сломал руку, когда гипс сняли занятия пришлось прервать. С тех пор я только читаю. Тут возникла маленькая пауза, юноша кажется в чем-то колебался, думая, уместно ли сказать то, что было на душе или не совсем. - Ты не подумай что я боялся... Рука у меня после перелома дрожит, побочный эффект.
-
Ах, эти мысленные записи :) И вообще:)
|
|
-
Мглами взвихриваемыми путь забрызгивающие, Вы закрыли, заполнили все фарватеры к земле!
|
-
Атмосферный мальчик, атмосферный пост!:)
-
Весьма оригинальный способ подачи мыслей персонажа.
-
Исключительно интересный типаж.
|
- Увы, в руке моей, Слабея неприметно, Погас мой светлячок. Кохэку произносил эту присказку всегда, когда хотел кого-то убить, находясь в полном спокойствии и не испытывая ни капли моральной дилеммы, причем в его устах красивое трехстишье звучало так, как будто он произносил вовсе не его, а "Вырву вам внутренности, трахну ваших жен, убью ваших детей". Впрочем, должно быть именно так эти стихи и звучали для повидавшего на войне всё ронина, поэзия о любви, утрате, красоте природы, вечности, смысле жизни, всё для него окрашивалось в красный цвет. И задумчивый взгляд на Мученика, сопроводивший это декларирование не предвещал ничего хорошего. - Знаете... Они говорит со мной иногда.. Он рассказывает мне о своей силе, о том, что нося его - я как бог между людьми. В моей власт лишить их жизней или нет... Но иногда он шепчет и нечто иное... Внутри этого клинка он вечно пытает пораженные мной души, заставляя их раскрывать свои самые страшные тайны. У вас есть семьи? Он скажет мне где их найти. Быть может секреты? Они станут известны мне. Если только мы не будем хорошими друзьями... Говоря это, Рио зашел за спину к мченику и потянул связанные руки вверх на манер дыбы, так как силушка у ронина была большая, то вопросом времени было когда гости лежащего и неспособного встать начнут выходить из суставов. До этого, впрочем, не дошло. - Кажется, тебе мешают веревки? Позволь, я помогу. Свист клинка и отрубленные кисти падают на пол погреба, кровь хлынула двумя ручейками, но на сей раз Кохэку ушел из под ее потока, ни к чему марать руки. - Увы, в руке моей, Слабея неприметно, Погас мой светлячок... Как-то задумчиво произнес он, больше не улыбаясь. - Я хочу чтобы всё вы понимали, либо я услышу от вас то, что сочту интересным, либо четвертую и позволю вашим душам медленно вытекать из тел, чтобы воссоединиться друг с другом в "Испивающем Души". А потом я приду за вашими семьями. За вашими друзьями. Даже за питомцами. В последний раз спрашиваю - мы будем хорошими друзьями? Из горла Кохэку вырвался едва сдержанный рык, запах крови в воздухе наполнял его одновременно силой и жаждой пролить больше и больше... А может не только пленных? Почему бы не подняться к Айюне-дори и не объяснить ей, как сильно она заблуждалась? Нет-нет, он не позволит клинку помутить его рассудок. С другой стороны она проявила неуважение... А кто и когда нас уважал?! Кедзи уважал, он наш друг. У нас нет друзей. Мы одни. Всегда.
-
Кедзи уважал, он наш друг. У нас нет друзей. Мы одни. Всегда. Голм!
Зачетные терзания.
-
А кто и когда нас уважал?! Кедзи уважал, он наш друг. У нас нет друзей. Мы одни. Всегда. Сссславненькие хоббитссссы... нашу прелессссть... какой ужас, однако.
-
|
-
ужас-то какой. Леденящий душу.
-
В общем, это единственный выход из положения.
|
-
За все хорошие посты этой игры.
|
Музыка вновь изменилась. Теперь это "В пещере горного короля" Грига. - Любопытно. Лабиринт таял, чем признаться абсолютно не радовал полубога, изначально придумывавшего его как соответствующий по прочности обычному стеклу, которое не бьется, когда сквозь него пролетают бабочки и уж тем более не тает. Взять на заметку, в следующий раз придумывать конструкции с прочностью стали, пока что же Манас с каким-то устало-стоическим спокойствием вновь поднял руку, на сей раз готовясь создать нечто более интересное для самовольной проекции... Впрочем, он не успел. От прыжка Китти повинуясь какой-то старой привычке приподнялся на полметра в воздух, мало ли куда она упадет, но после замер немного потрясенно. Сноходец? Это объясняет возможную поломку конструкций. Но девушка не узнавалась как сноходец, а стало быть была проекцией. В его сознании ничего столь примитивно-непонятного не было да и быть не могло, слишком длинные волосы и слишком же не вписывающиеся в общую концепцию образа ремни. Абсолютно неклассичный концепт в рамах жанрового смешения, судя по тому, что мисс винегрет (конечно, как англичанин, Акхарат назвал его "русским салатом") здесь только одна - очевидно, к ее фантазии это и относилось. Итак, бабочка это символ, воплощающий по разным версиям либо предвестие войны, либо возрождение из мертвых, либо бессмертие. Но так как Китти явно русская (опять же, как англичанин Манас не особенно различал всё, что было в СССР по народам), то наиболее подходит славянская трактовка, в бабочек превращаются ведьмы. Итак, проекция символически скорее негативна. Далее, рассматривая ее с позиций психоанализа, можно предположить бессознательное влечение как процесс ловли бабочки и тогда... - Китти, вы лесбиянка? Из уст полубога этот вопрос звучал достаточно смешно и нелепо, но он поинтересовался об этом таким тоном, как будто спросил о погоде. Но сам Акхарат впрочем себе и ответил, правда тихо и под нос. - Блондинка. Книга. Разумная. Кожаный ремень. С элементами садизма. Вырез. Соблазнение. Общий стиль как выражение суперэго, сочетание нарциссической сексуальности с влечением к чему-то реальному и... Тут внезапно до Акхарата дошло, что перед ним две девушки чуть не в обнимку. Признаться, это было красиво. Но как-то неясно. Неконтролируемо. Вторая девушка нарушала какое-то хрупкое равновесие, установившийся паритет сил двух сноходцев, живая проекция настолько туда не вписывалась, что у Манаса возникли разом три склонности. Первая - создать дверь и уйти отсюда подальше, что-то фобаистическое. Вторая - слепить нечто своё в противовес подсознанию Китти. Третья - Сугубо мужская, не нуждающаяся в комментариях и пояснениях. Победил как обычно педантизм, оттеснивший все три желания. - Браслет. Он мой.
|
Рио небрежно оттолкнул с себя тело самурая и улыбнулся какой-то странной улыбкой, свойственной лишь шедшему на смерть не раз и вновь не удостоенному аудиенции. Отец учил его, что истинная доблесть состоит в том, чтобы жить, когда это допустимо и умереть, когда необходимо, интересно, что он сказал бы узнав, что его сын ронин - тот, кому незачем жить и тот, для кого почти любая смерть станет позорной. Признаться, Кохэку было всё равно, подобно зыбкому песчаному пляжу была его нынешняя жизнь, а где-то рядом сияла водная гладь самурайской чести, вода нахлынула, даря бесплодному песку влагу, жизнь, надежду, но после так же стремительно отошла, оставив лишь вязкую грязь и обнажая дно. Со временем влага впитается, снова высушив сердце, вернув холодную и расчетливую фигуру, но пока что не было ничего. Ни жизни, ни смерти, ни самурая, ни человека, лишь ронин с окровавленным мечом и улыбкой, с каждой секундой становящейся шире. Таким он заходил в дома и храмы, таким повергал ниц врагов, порой не замечая как на месте солдат появлялись женщины и дети... Взмах меча и летит одна голова. Еще взмах и другая. Кровавые фонтаны бьют из мертвых артерий, головы в одной руке, клинок в другой. Время сужается до одного лишь текущего момента, нет прошлого, нет будущего, в небесах нет ни солнца ни луны. Исчезли союзники. А вот противники нет, они никогда не исчезают. Всегда на месте одного вырастают два, а на месте двух - десятки. "- Только искры одни Переполнили бездну неба... Пламенеющийся ад" Зубы оскаливаются, на губах вкус свежей крови. Попытайся сейчас кто-то встать у него на пути, Кохэку бы ударил его клинком и даже не заметил этого. Всё что его волновало, это показавшиеся вдали враги... Покрытый кровью, с клинком в руках и растрепанными волосами, ронин чем-то напоминал легендарных демонов Они. - Кто еще хочет умереть?! Идите, идите ко мне! Никто из вас не уйдет отсюда живым! Рио шел, а капли дождя капали на него, стекая вместе с кровью и оставляя таким образом за воином красный след... Головы летят навстречу врагам, головы бывших хозяев, ныне бесславно падших от рук зловещего демона. Ибо как еще назвать того, кто принял облик принца Ишу, чтобы заманить храбрых воинов в ловушку и убить, существо, покрытое кровью, низвергающее молнии и в одиночку идущее на отряд с почти что громовым ревом...
-
Признаться, Кохэку было всё равно, подобно зыбкому песчаному пляжу была его нынешняя жизнь, а где-то рядом сияла водная гладь самурайской чести, вода нахлынула, даря бесплодному песку влагу, жизнь, надежду, но после так же стремительно отошла, оставив лишь вязкую грязь и обнажая дно. Достойно!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
|
- Моё имя Рио Кохэку, шлюхины слуги. И я хотя бы не скрываю, что я убийца. Ронин стоял и ждал, один человек под дождем, рука бережно поглаживает рукоять верного меча, шляпа отброшена куда-то в грязь. Ему доводилось прежде сражаться с самураями и всякий раз это означало свидание со смертью, сталкивался Кохэку и с целыми отрядами, но тогда за его спиной были такие же сорвиголовы, а теперь... Мир перевернулся, доблестные буси угнетают и притесняют людей, а коварный и беспринципный ронин... Один человека в поле, а за ним - девочка да старик. Защитник слабых и обездоленных! И ни один текст не передаст, сколько сарказма и жестокой самоиронии было в той мысли. Но впереди бой. Каким-то привычным движением, Рио проверил насколько хорошо клинок выходит из ножен и очистил свой разум, осталась лишь легкая грусть и решимость идти до конца. За что? За господина? За золото? За свою шкуру? Всё это было пред лицом гибели так мелко, так нелепо, что впору было только дерзко улыбнуться. Легкий взгляд на Кедзи. Старик проявил к нему уважение, хотя не должен был. На Айюну, наверняка охотно избавившуюся бы от него, но говорившую вежливо. А они, стоили ли они того, чтобы умереть? Нога ронина слегка отступила в сторону, как будто он собирался развернуться, но после не отрываясь от земли вернулась на своё место, просто проверка плотности грязи. Эти люди доверились ему как своему защитнику, как крестьяне доверяют буси, он не подведет их. Врагов двое. Опытные воины, единственный шанс на победу - лишить их координации. - А она была симпатичной. Охотно бы повеселился с ней если бы вы не лезли. Может эта шлюха еще и жива осталась бы. Ронин оскалился, лишь спокойный взгляд выдавал ту ледяную, немного меланхоличную сосредоточенность, которая скрывалась за наглой маской. Он планировал. Он вспоминал давно забытые уроки. "Самурай должен, прежде всего, постоянно помнить, что он может умереть в любой момент, и если такой момент настанет, то умереть самурай должен с честью. Вот его главное дело." И пусть для всех он был ронином, сейчас на мгновение Рио Кохэку вернулся таким, каким его знали когда-то. Быть может, в последний раз. - Вы злитесь потому, что ваша честь задета? Действительно, должно быть так тяжело... Самураи и спали со шлюхой. Таковы были слова. А мысли... В мыслях было иное. Стихи, на первый взгляд о любви, но на самом деле повествующие о смерти. "Сверчок не смолкает Под половицей в морозной ночи." Первым стоит выбить безымянного, младшего, а стало быть более слабого. Тогда у него будет шанс против Седжиро. Забыть о том, что воин должен быть скалой и двигаться как можно быстрее, подобно воде... На них доспехи, а вокруг скользко... "Веет стужей циновка. Не скинув одежды, прилягу." Глаза на мгновение закрылись, лишь чтобы вновь открыться. Капли стекают по коже, лишь вода без пота, волнения нет... Лишь покой. Итак, выбор сделан. Ему суждено победить сегодня. Или умереть. Но даже если так... "Ужели мне спать одному?!" Клинок стремительно вылетает из ножен, движение, сопровождающееся резким броском в сторону, удар направлен в живот одному из самураев.
-
Очень, очень в духе бусидо! Правильное настроение.
-
-
-
Каков образ великолепного негодняя (но внутри он белый и пушистый). Браво!
|
В глазах Манаса скользнуло не меньшее удивление, чем его собеседнице. Так прыгать, да еще в платье, за еще девушке... Было в этом конечно что-то красивое, недаром, танцовщицы в клубах совершают именно такие движения, чтобы привлечь внимание своих клиентов, но в то же время и что-то неправильное, что могли принести только другие сноходцы... Как-то Акхарат столкнулся с рэпером с бальной зале, помнится, тогда у него от одного ощущения такого диссонанса наступил сильнейший диссонанс вылившийся в... Нет, он не будет думать про Антар, никогда не будет... Это страшное существо, более всего сравнимое с живым аппендиксом... Тут, полубог поймал себя, что как-то уж совсем хищно смотрит на девичье тело и спешно отвел взгляд, вновь обратив его на свою работу. Которая, кстати, еще не была завершена. - Ничего страшного. В Англии нас учат толерантности к традициям других народов. Машинально ответил Манас, двигая пальцами обеих рук, как будто желал освободить их от чего-то липкого и к тому же невидимого. Вот, стеклянная статуя оказалась внутри пирамидки, вокруг той же начал сплетаться лабиринт, прикрытый куполом, вскоре, стеклом был заполнен весь стол, чашки заботливо приподнялись в воздух, последней же деталью стал выход. - Эта бабочка красива. Я дам ей шанс вылететь из лабиринта. Впрочем, в картине не хватает одной небольшой детали, мотивации... Охотника. Один из браслетов на руке в виде свернувшейся золотой змейки с глазами-рубинами ожил, без труда проникнув в лабиринт и принюхавшись безошибочно направился к бабочке, в тот же миг у стеклянной статуэтки исчезла голова. Легкий взгляд на девушку, улыбка. - Не переживайте, бабочке ничего не угрожает. У змеи нет зубов, я ей их не придумал, она нужна исключительно для антуража, атмосферы, эстетики... Гром мешал сосредоточиться, сбивал общую картину. Быть может подняться к небесам и разогнать тучи? Но нет, это все сознание другого сноходца влияет на его идеальную картину, отравляет ее, можно либо бороться с ней, либо... Вписать в собственную. Вокруг на острова закапали капли дождя, чудесным образом обходя лишь небольшое пространство вокруг стола, проходясь по островкам и низвергаясь в ничто, сменилась и музыка, теперь это был канон ре-мажор Пахельбеля. - Я ненавижу мокнуть. В обеих ипостасях. Честно признался полубог. - Обычно я просто отклоняю капли от себя или медитирую под ними. А вы? Разве кошки не боятся воды? Легкая грусть скользнула в последних словах непонятно почему, казалось законченная фраза тянулась, продолжалась. - Мои танцы в бальной зале или на балетной сцене... Но я люблю смотреть как другие танцуют. Это... красиво. Еще я люблю пение. И театр... Манас говорил задумчиво, почти себе под нос, но в то же время каждое слово даже неуверенного в себе бога зычно разносилось будто в насмешку над его опечаленной интонацией и красивой музыкой.
-
Красиво, мне понравилось.
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Смысле Столетов не почуял, что орк жив? Смысле князь умер в присутствии волхва?
|
Акхарат оглядывался вокруг с легкой долей внутренней гордости, ему казалось совершенным такое подвешенное состояние мира, хотя на его вкус не хватало немного цветущей сирени. Или может белых статуй? Собственный пурпурный плащ в восточным стиле и изысканный головной убор, которые Манас осознавал, хотя и не видел, были для него лишь закономерным центром всем картины, кто знает, не его ли совершенство сотворяет рай или может быть это рай делает его совершенным? О, не подумайте, что он думал об этом из какой-то слепой гордыни, напротив, идущий к возвышению совершенен уже потому, что способен совершать свой Сизифов труд даже зная, что камень может обвалиться, но продолжая бороться во имя собственного могущества и свободы. Да, обычно легенду о Сизифе трактуют по другому, но подумайте, какой силой должен обладать человек, чтобы веками вести своё тяжкое бремя? И не метафора ли это человеческой жизни? Чай был прекрасен, легкое касание пальцем одной из ножек стула выдало красное дерево... Идеально. И даже собеседник был вовсе не шепчущей всякие мерзости кроваво-красной дымкой... Всё вокруг... Как вальсы Шопена - Во сне я учусь, кепла*. Я узнаю новое о себе и о мире в целом. Я полагаю это что-то вроде инструмента реальности, некой связи между тем, что я сейчас, тем, что я есть и тем, чем я могу быть. Иначе откуда бы я знал что я есть и что это значит? По этой паутине бегают сотни ткачей и каждый способен как ткать, так и запутаться, как и всяким инструментом, сном надо уметь владеть. Манас отпил из чашки и совершенно искренне улыбнулся. Ему нравилось рассуждать, нравилось играть смыслами и оттенками... Здесь он был свободен. Сон был хорошим, разумным, в нем всё было упорядочено и даже попытка Архитектора ударить по больному принималась лишь с легкой иронией, без малейшего намека на негодование, ведь бог выше суеты. - Ортодоксы считают, что Рай и Ад в религиозном понимании находятся внутри наших душ, метафорически понимая это можно обозначить это как некую светлую и темную стороны, с одной стороны находится верное, а с другой - искушающее, с одной стороны ведущее к возвышению, а с другой - к падению. Упивающийся вседозволенностью в конечном итоге наступит не на ту нить и попадется в собственную сеть. Разве именно это не постигает большинство ходящих? Нет, кепла, мой восторг перед сестрой сравним лишь с восторгом от взгляда на полотна Рафаэля, идеальная женщина существует, но мы оба знаем, что запретные плоды уводят из Рая. Десятый вальс Шопена. Партнер ведет партершу. Вопрос лишь в том, кто есть кто, но ведь Свет всегда повергает Тьму?
* Санскрит - "Связанный с головой".
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
Большой пост это только ПЛЮС!
|
-
отличная игра, сильный характер!
|
Вы не можете просматривать этот пост!
-
- В Аду произошел переворот... Грешники захватили власть и охотятся на демонов... Как-то наладили климат... Аххах! Посмеялся от души!
|
|
Высший улыбался как улыбались два Высших до него глядя на то, как дело их жизней росло и развивалось. Мысленно аурон называл их Первым и Вторым, поскольку именно с них началось дело объединения, которое теперь продолжал Третий. Он помнил как в своё время уже старого аури одолел молодой, помнил лицо старика, который плакал от счастья зная, что его дело останется в достойных руках и служил советником новому правителю до конца своих, слава Аурону, долгих дней. И когда потерял он имя Высшего, нарек его Хор Путеводной-звездой-озаряющей-темное-небо. Невозможно было превзойти того, кто не дал им окончательно разбиться на племена и напомнил золотому народу о его единстве и всё же Второй, Солнце-вышедшее-из-за-туч, сделал это. При нем золотой народ устремился в глубины земли, копая в поисках металлов, по легенде, прежде чем стать Высшим, этот правитель был сыном кузнеца, не всё осознавшего, но видевшего и понимавшего в работе отца. При нем племенной союз собирался в то, что сами аури называли Общностью и вершиной этого дела стало формирование Света. Высшие, ах нет, теперь уже Высокие аурон(термин изменился из-за схожести нот, которыми выпевался), объединенные единой целью, предопределенной самим Светом их Золотого божества. Каждый из них понимал, что сила народа в единстве стремлений, каждый из них сознавал, что впереди много новых вызовов. В основном они лежали из-за моря. Изредка доплывающие рыбаки доносили неприятные известия... Но о них позже. Первый создал порт, чтобы рыболовецкие лодки могли скрываться от шторма в тихой гавани и не разбиваться. Его так и называли, Гавань Гармонии. Лежащая с двух сторон острова, когда непогода была с одной, с другой царило спокойствие, но лишь позже это гениальное строение нашло своё применение, когда аури начали строить корабля. Высший помнил как тогда он, еще юноша, недоумевающе глядел на правителя, показывающего рабочему как пользоваться им самим придуманным инструментом. Сейчас рабочие давно стали нормой. Но самое прекрасное из сделанного Вторым - единство Хора. Раскол не лежал в основе психики аури, единство индивидуализма и коллективизма, подсознательная тяга друг к другу, вот что делало их ими. Из-за моря доходили тревожные слухи, изредка заплывающие туда рыбаки сообщали, что темные сородичи продолжали убивать друг друга и лишились единства, открыв для себя "право крови", редчайшая глупость - "Я выше потому что сын того-то". Нет, вы серьезно? Как дела обстояли у Изгнанников узнать было куда сложнее, но доходили редкие слухи - оргии единения, отсутствие Высшего, а вместо него "Всевидящий совет" - трактователи настроения их хора... Тоже редкий идиотизм, зачем трактовать то, что и без того известно всякому детенышу? Третий гордился тем, что именно на его правление пришлась новая идея - построить из дерева нечто большее, чем просто рыболовный плот, он называл это "кораблем". Поначалу к идее отнеслись скептически, потом же приняли и вот сейчас в доселе пустовавшей "Гавани Гармонии" стояла целая флотилия. А там уже можно и подумать об объединении всех аури под одним началом... Но сперва, в горы. Идти в горы, вот что завещал ему Второй вместе с известными ему знания, вот что сделает он сам. В горах, в земле лежит ключ к господству Аурон. Отныне и навсегда. Высший взглянул на горизонт, на юг, туда, куда отправились его корабли познавать неизведанное. Однажды они вернутся.
------------------------
Однажды корабли вернулись. Чуть позже чем ожидалось и под руководством сына Белого Золота - "Черного-золота-заката". Мальчик был талантлив и сумел довести часть флотилии до дома с послами и мастерами гномов, чтобы сообщить, что там есть земля, жители ее дружелюбны и Белое Золото взял на себя смелость заключить с ними договор. Высший отнесся ко всему с должным уважением, отправив на кораблях в Астеру следующую группу колонистов со всем необходимым молодому городу, посланники же гномов были приняты с почестями, подобающей лишь высоким Аурон. В честь первого контакта, Высший повелел вырубить в скале картинками историю экспедиции прямо под двумя вырубками, повествующими об истории до и после прибытия.
|
-
Поющий народ - классная идея!
|
|
Первая из степеней счастья — когда у человека ухо усваивающее и сердце, разумеющее то, что усваивает ухо. Он слышит и разумеет, и ясно видит путь, которым нужно следовать, и видит вехи на этом пути, и видит, что большинство людей отклонились от этого пути либо вправо, либо влево. Но сам он неуклонно следует этим путём, не отклоняясь вместе с отклоняющимися... (с) Ибн Каййим аль-Джаузия
Аэропорт Хитроу шумел. Люди сотнями приезжали, стараясь купить билет или хотя бы попасть в самолет, все хотели покинуть город... Но мало кто приезжал. Рейс Вашингтон-Лондон с семнадцатью пассажирами на борту, из них пятнадцать - журналисты американских газет, прилетевшие за сенсацией, был встречен и досмотрен с куда большей тщательностью, нежели обычно. Возможно, полиция считала, что Девастатор вынужден будет воспользоваться самолетом и наивно полагала, что сможет его если не остановить , то хотя бы выявить. На самом деле Авроре и Киру повезло больше, чем они могли представить, последнее постановление парламента закрывало все пассажирские и товарные рейсы в Великобританию, ходили слухи, что скоро последуют и исходящие рейсы. Нет, толпы еще не сминали сотрудников, умоляя взять их на борт, а не оставлять умирать, но память о разрушении Нью Йорка была еще свежа, десятки планшетов и ноутбуков улетающих пассажиров, не говоря уже о телевизорах в залах ожидания, показывали одни и те же кадры... Обращение Девастатора, дискуссии вокруг него, изредка встречались кадры из Америки, впрочем, на них, международный террорист, висящий в воздухе, напоминал лишь сверкающее пятно. Пока ручная кладь Авроры досматривалась толстым таможенником, светящим внутрь какой-то указкой, а на саму девушку наставили что-то вроде электромагнитного сканера, она вполне могла созерцать подвешенный к потолку телевизор, где какой-то политикан объяснял, что Девастатор на самом деле миф, а виноваты во всем русские. Киру повезло меньше, ему почему-то никак не удавалось пройти металлоискатель. Но вот все перипетии были пройдены и пассажиры оказались в зале вестибюле аэропорта. Куда не плюнь - отовсюду до них доносилось слово Девастатор в самых разных сочетаниях. Возможно, им и не удалось бы заметить друг друга, хотя и разделяли их какие-то двадцать шагов, но тут до них донесся оклик, адресованный очевидно всем прибывшим на рейсе. - Девастатор прав! Америка получила по заслугам! Слава Девастатору! Он очистит нас от скверны! Кричащий, еврей лет двадцати по национальности, очевидно, преследовал целью оказаться задержанным за экстремистские высказывания, став героем дня, о чем ясно свидетельствовала девушка с камерой, очевидно его подружка, всеми силами старающаяся показать, что она тут не при чем. Одна беда, на крикуна было всем в общем-то плевать, у персонала хватало других забот, что лишь еще больше распаляло уроженца сиропалестниского региона, извергнувшего поток ругательств в адрес Америки, правительства Великобритании и завершившего свой монолог совершенно неожиданно... - Девастатор, вон он! В один миг лица всей толпы в вестибюле оказались повернуты к Киру. Сперва испуганные, а затем и враждебные...
*В виду невозможности дословного перевода жаргонизмов, в игре они будут замещаться ближайшим русским синонимом.
Видимо, старушка Англия так перенаселена, что хорошей погоды здесь на всех просто не хватает.(с) Оскар Уайлд Дождь заливал стекла автобуса Лондон-Бристоль, а потому сказать без помощи интернета, насколько близок конец их пути, не мог сказать ни один из пассажиров. Молодежь горячо обсуждала последние новости, повестка дня - что такое Девастатор. Большинство придерживалось того, что это просто миф, фикция, а вскоре выяснится, что само серо-голубое лицо из ролика на Ю Тубе это всего лишь монтаж, подстроенный Аль-Каидой или русскими. Иные принимали его манифест, но были и те кто твердили, например, что Опустошитель это всадник апокалипсиса или инопланетянин, ссылаясь на отдельные фразы его манифеста, то и дело звучащие в их пересказе - "Вы не одни", "Я обойду Землю и превращу ее в пепелище, если ваши лидеры меня не услышат", "Я призываю всех похожих на меня, присоединяйтесь и мы с оружием в руках заберем свою свободу!", "Над нами ставили опыты". Более взрослые люди тихо сидели, о чем-то задумавшись, старики печально смотрели в окно, но это внешнее спокойствие не могло обмануть Киру, у которой от такого обилия эмоций могла заболеть голова. Люди больше не верили в свою безопасность, призрак погруженного в темную эпоху Нью Йорка вертелся перед глазами у всех них и хотя девушка чувствовала лишь эмоции, на каком-то коллективно-бессознательном уровне и у нее в голове возник иной образ - автобус подъезжает к Лондону, тучи рассеиваются, а Лондона нет. Впрочем, скоро эти сомнения уже разрешатся, сквозь стену дождя виднелись огни тысяч машин, заполнивших трассы на выезд, а значит - город был близко. Гарольда также угнетала общая обстановка, точнее, она стимулировала в нем приступы паранойи. Особо подозрительной казалась сидящая рядом девушка, на втором месте - дедок через проход, то и дело бросающий подозрительные взгляды на Страйк(ту-самую девушку) и Синклера. И в тот миг, когда точка общего кипения была достигнута, автобус внезапно встал, а в салоне появился полицейский, в изрядно промокшей, но все еще внушительной форме. - Простите за беспокойство, господа, но согласно акту о чрезвычайном положении, я должен проверит у всех вас документы.
-
Хорошо написано) Живой мир)
|
-
Бегите. Глупцы. "Генда-альф!" хм, то есть... "Ма-астер!" =D
|
Они должны были вернуться в мир, такой опасный, полный впечатлений и эмоций. Не как его правители, как простые обыватели подчиненные общим законам цикла, а значит... смертные? И тут Алтимус ощутил то, от чего его уже остерегала сестра, но чего он никогда не мог в себе заподозрить. Он испугался. В единственный миг он вспомнил все, все, чего желал и чего не желал тот, кого новое божество называло Первым Отцом. Променяет ли он все, что обрел на сомнительную перспективу? Мир мелькал перед глазами, все начало расплываться, вот, голос в его голове, сестра, исчезла и... Пустота. Никто поднял глаза, озираясь вокруг, привыкая к темноте. Кто он? Как он сюда попал? Взгляду предстала невероятная картина, тьма, только на горизонте виднелись звезды. И попытавшись приглядеться к одной из них, он вдруг обнаружил себя около нее. Что это? Неужели дыра? Кажется, он начинал что-то припоминать, битвы, войны... Но все это лишь образы, пережитки чего-то большего. И почему-то он знал, чувствовал, что что-то оторванное от него находится там - он бы указал пальцем, но внезапно обнаружил, что не имеет такового. И лишь оглядев себя, Никто понял... Он был ничем. Не материальным, не живым... Лишь существующим. У него забрали что-то очень важное и откуда-то он знал, оно было там. За одним из этих окон. Или за всеми разом? Сколько их? Сто. Двести. Миллион. Миллиард? Нет, нет... Их намного больше. Быть может за этим? Тьма протянула щупальце, но сразу же отдернула его, боль... Кто-то мешал ему, ограничивал бесконечным ничем. Кто же? Быть может Никто и не мог попасть в одну из этих дыр, но смотреть еще не разучился и узрел. Ничтожно маленький стальной шарик, висящий посреди мира, не такого как его собственный, живого... Во всех других окнах был такой же. Но вот взрыв и один из шариков исчезает, Никто не видел это - почувствовал. И в тот же миг, тьма хлынула в обреченный мир, пожирая его. Идеальным порядком был хаос, как он раньше этого не понимал? И когда это раньше? В любом случае, на мгновение он очутился в еще живой мире, познал его смерть, да что там, он убил его и... Узнал своего врага. Его звали как-то на "П". Пример? Примес? Прима? Прайм? Или быть может... - Праймус. Никто не помнил ничего, он знал лишь одно - этот кто-то был очень похож на него, но иной... И именно он забрал то, что делало Никто... Всем. Хлоп! Еще один шарик взорвался. Кажется, этот шарик называли Кибертроном, образ другого мира. Но кто тогда он? Ведь не может же он продолжать быть никем, мысля словами, осознавая себя... Он один в пустоте, ее король... Юникрон. Имя пришло откуда-то извне, будто бы подсказанное одним из образов. Быть может это и было ЕГО имя, а может он просто выбрал его сам. Как бы то ни было, с этим именем пришло и осознание цели. Праймус должен умереть. Шли годы, все новые миры падали, пораженные собственными обитателями, в некоторые он пытался пробиться слишком рано, в итоге местные жители пытались бороться с ним... И иногда побеждали. Они прозвали его несущим хаос. Величайшая ложь рожденная неполным сознанием. Ведь в хаосе постоянство, в хаосе порядок. Но вот, в какой-то момент, на осколках очередной рушащейся вселенной, кажется, они называли отражениями, Юникрон увидел существо, готовое отдать все, лишь бы выжить, из последних сил борющееся за существование. Оно изобрело устройство, способное перемещаться между мирами. И вот пример того, как смертные учат богов, но хаос брингер понял, не обязательно ждать, пока жители вселенной сами откроют ему путь... Процесс можно ускорить. Так появились герольды. Нужен был механизм, через который он влиял бы на мир... появился темный энергон. Юникрон почти чувствовал каждую свою материализующуюся мысль, одна за другой они появлялись... А миры горели, погружаясь во тьму. - Это логика, сестра. Это логика. Пришла фраза откуда-то из иного мира, иной жизни. Быть может он случайно подслушал мысль одного из герольдов? Возможно. Или... Очередной Кибертрон вспыхнул, отвлекая Юникрона от размышлений. Пожиратель миров знал свою цель. А где-то далеко, в одном из тысяч отражений, Шоквейв открыл свой единственный окуляр. За ним последовал другой, третий... Отражений было много и в каждом из них был свой аватар, созданный для исследования, актер, а не режиссер. Коим невольно стал и сам Юникрон. Миры пылали, лишь чтобы погрузиться во тьму, в вечную тьму Мертвой Вселенной. Покой. Порядок. Тишина. Это логика, сестра. Это логика.
Конец
*Приписано ниже почерком Шоквейва* Конец? О, нет. Только начало.
-
Отличное завершение отличной игры) Мои респекты вам с Сирриан :)
|