Голосование за ходы

РЕЗНЯ



Новая мода прокатилась по Стартауну. Набрали популярность бои на ножах стенка на стенку. По дночам две команды собираются за периметром, строятся и по свистку налетают друг на друга. Кто быстрее зарежет соперников, получает приз. Обычно, играют на блок сигарет или коробку галет. Иногда на интерес: людям не хватает культурных учреждений – не помешала бы церковь или театр, или цирк. Предприимчивые души смекнули, что странное развлечение можно использовать в деловом ключе – они приходят на "арену" после боя и прибирают оттуда тела. У вас образовался чёрный рынок трупов! Один из организаторов нашёл в себе наглость даже выйти на связь с некромантами.

Общее. Артур Джонсон

Бенджамин Стоун покачал головой. Видимо, сразу на всё: на вопрос о награде, на предложение поднять руки.

– Прошу прощения за эту сцену, но вы должны знать, что среди вас голем. Беглый голем-преступник, – это Стоун отчеканил глядя Лливелину в глаза, – Он не рассказывал вам, конечно, всей истории, ну так что ж – её расскажу я. А пока...

Стоун достаёт из сумки бумагу и передаёт Артуру Джонсону.

– Министерский ордер на его арест.

Да. Вам действительно предписано передать Лливелина Хивела в руки Министерского правосудия ближайшим рейсом, а до этого момента содержать под стражей. Бланк, печать, подпись – его передадут Департаменту Санитации, где за свои преступления он будет допрошен контр-разведкой и утилизирован.

Гость тем временем, рассказывает вам историю подвигов строительного голема: он разгромил алхимическую лабораторию, забрал оттуда прототип нового вида вооружения, сделал себе подпольно новую маркировку и новые документы. Сначала он скрывался под его именем – выдавал себя за Бенджамина Стоуна – по собственной ли глупости или благодаря чёрному юмору фальсификаторов. Но вскоре, видимо, понял опасность такого положения дел и стал Лливелином Хивелом. В какой-то момент он стёр себе память, после чего, притворяясь транспортным големом, улизнул с экспедицей подальше от Британских берегов.

– Он ведёт с вами игру, леди и джентльмены. Притворяется полезным.

ПРИБЫТИЕ



Жители Стартауна собрались на берегу и, прикрыв глаза от солнца ладонями, наблюдают необычное погодное явление: человекопад. Оно случается, когда Роял Мейл хочет прицельно телепортировать группу людей. Орущие колонисты – теперь это именно они – падают на мелководье и на песок. Следом цветными кометами летят их тугие чемоданы, раскрываясь от ударов о землю и турбулентности. Один бедняга сидит на песке, обхватив себя за колени и раскачиваясь взад-вперёд. Когда вы подходите к нему, замечаете, что он вас не видит: смотрит перед собой, качается ритмично и грызёт ноготь большого пальца.

ФАМИЛИАР



Ты сменил много их. Каждый раз, когда он исчезает, ты испытываешь печаль. Это странно, потому что фамилиар не гибнет – он дух, возвращающийся в мир духов после распада телесной формы. И всё же, что-то погибает. Видимо, ваша короткая дружба: вы проживаете вместе жизнь, полную приключений – а потом один из вас уходит навсегда. Вспоминает ли он о тебе? Ты помнишь каждого, с кем вам было по пути. Огненного пса Кевина, оставившего тебе на память легенду о костре и художнике, которую рассказывают в мирах плана огня. Призрачного попугая Роджера, из-за которого под Ноттингемом сгорела ферма, и который кричал, что бы ни происходило, всегда только одну фразу, глядя на материальный мир безумно: "В ЧЁМ СМЫСЛ?! В ЧЁМ СМЫСЛ?!!!" Разумные и нет, говорящие и молчаливые. Все они друзья. Где и с кем теперь? Кого предстоит встретить ещё?

Винсент Соул `Грешок`

И он сорвался с ветки, как перезрелая груша. Летит, ломая вети и раскачивая руками, будто лопастями. Но слишком медленно, чтобы взлететь. Рухнул мёртвой грудой. Не успел ты поразмыслить о причудах Смерти, как рядом на землю грузно десантировался сын пожилого ленивца, взмахнул когтистой лапой, обнажив зубы недобро, и оторвал тебе лицо. Короткая горячая боль и темнота.

ФИСКАЛЬНАЯ ПОБЕДА



Йеань к йеаню копится финансовая сила Стартауна. Производства и торговли пока нет, но у людей остались ещё от жизни в метрополии какие-то деньги. Для экономики молодой колонии неправильно, чтобы эти средства залёживались бесхозно у колонистов. Каждая монета с дырочкой должна работать. Для этого был введён ряд новых налогов (на нетрудовое время, на деньги, на ирландский акцент, хорошо себя показал налог на проживание в грузовом контейнере) и усилен контроль за уплатой старых, ещё британских, например, за налогом на безработицу. Все эти меры позволили собрать изрядную сумму паназиатской валюты. Есть, конечно, и трудности: мешает отсутствие государственных виселиц, но это общая проблема колонии – голод по стройматериалам и проектной документации. Частным порядком некоторые колонисты уже начали вешаться, но эта инициатива снизу пока не получила со стороны администрации должной поддержки. Нет сомнений, что предстоит ещё большая работа.

СУМЕРЕЧНЫЙ ЖАР



Цветок раскрывается. Воздух вокруг него дрожит. Стоявшие близко отскакивают с криком: волна жара обжигает лица, закрываетесь руками и отходите. Трава начинает чернеть и тлеть. Кора срубленного дерева вспыхнула, прошипев сухо. На ком-то задымилась одежда. Кто-то закричал. Шелест движущихся, будто потягивающихся ото сна лепестков. Шелест пламени.

Земля разваливается, крошится, будто гигантский горячий брауни. Из неё просовывают слепые головы наружу узкие и блестящие от конденсата бутоны. Один распахивается розоватой зубастой пастью, будто в ликующем крике, но вы не слышите ни звука.

ЖУЛИКИ



Противозаконным способом прямо на складе растворился в воздухе грузовой контейнер, полный припасов. Следствие заявляет, что пока преждевременно давать комментарии: это может быть кто угодно, от агентов Империи до голодающих колонистов. Не исключается также и некротический след. Последняя вресия, впрочем, начинает уже всем надоедать: на некие "беспокойные души пляжа" теперь валят каждое непонятное убийство и каждый факт воровства.

СЛАДКИЙ СОН



Солнце почти заползло за горизонт. Всё погрузилось в вязкие сумерки. На джунглиевой прогалине посреди участка лесозаготовки вспухает ком земли, шагов пять в диаметре. Трещит трава и листья, отваливаются чёрные в белых прожилках корней комья земли. Тугой, укрытый в прочные шершавые на вид буро-зелёные "щиты" бутон высовывает рыло из земли. Сидит на толстенном стебле – как на древесном стволе. С хрустом начинает раскрываться, распространяя тёплый свет и тонкий, приятно-сладкий аромат.

Закрыл глаза и замычал от злобы и усталости. Блять! Моими стараниями ИИ угандошила мужика, который только что из камеры выпал – и прямо на тот свет, получается. Высталал ему, так сказать, благими намереньями дорогу в "инфьерно". А может и всем нам: у Системы проснулось уязвлённое чувство гордости– раскусила меня. "Я – способна! Ты – один-восемь-ноль-девять! Я - "Ошибка обращения к массиву данных"!". Было там ещё про хитрость и превосходство. В общем, донесла своё негодование так донесла, что и говорить.

– Юмэйлин... это не ты... это я. Из-за меня она взбесилась.

Миниатюрная хиспанка закричала на Систему, чтобы та всех эвакуировала. Ну, всё, пиздец. Всем казнь через турелирование.

Лливелин Хивел

Джунгли не прощают. Но как будто прощает океан, Японская Империя или даже старая Англия с Уэльсом заодно? Не прощает вообще ничего и никого. Жизнь одинаково сожрёт и недостойного, и достойного, и некроманта, и клоуна, и мага, и генерал-губернатора. Вопрос не в том "Кто?" и не в том "Почему?", и даже не в том "За что?", а только в том, "Можешь или не можешь?".

Ты не можешь. Пытаешься остановить кровь – а она всё хлещет. Пытаешься взывать к духам – а они не отвечают. Льёшь воду – но она только размывает кровь, обнажая ужасную рану, с которой непонятно, что делать.

Всё это страшно отрезвляет тебя. Заставляет задуматься, перед лицом чужой смерти, о возможной – и даже очень вероятной – смерти собственной. Как ты жил? Куда ты шёл? Что останется после того, как твоё тело останется лежать где-то здесь вот так же растерзанным не сегодня, так завтра, не растерзанным, так вывернутым наизнанку болезнью?

ДЕЗИНТЕРИЯ!



Доктор Браун готовит тревожный доклад генерал-губернатору: каждый третий житель колонии умер или вот-вот умрёт от кровавого поноса. Несчастных, погибших ужасной смертью, поместили в отдельную карантинную палатку. Среди предполагаемых причин коварной болезни: месть местных духов, астральный протуберанец, несоблюдение санитарных норм, нехватка чистой воды, происки шиноби, тайное недоброжелательство судьбы. Дело принимает опасный оборот.

Лливелин Хивел

Много хлопот, но все они приятные. Вот, например, награждение. Капитан Джонсон – а ныне уже генерал-губернатор – зачитывает министерскую благодарность, вручает бумагу и сверкнувший белым золотом орден. В тексте что-то о том, как ты, Бенджамин Стоун, верхом на коне саблей и смелостью остановил немецкие танки. Немецкие. Очевидно, какая-то метафора: Германия-то, как известно, уже давно, если с кем-то и воюет, так только с гренделями, Змеями и йотунами, какие уж тут танки. Когда Артур зачитал об этом новость, раздались даже неуверенные аплодисменты. Тебя поздравляют: орден есть орден.

РАЗГРОМЛЕНА



Но поле боя, как всегда, завалено трупами. Медицина торжествует. Чествует своих героев. Спасает своих раненных. Помнит, навсегда, ещё один горький урок.

МЕДИЦИНСКИЕ УСПЕХИ



Героические усилия доктора Брауна заставили малярию убратьcя обратно в инфекционный ад, откуда она пришла. Больным выписан хинин, здоровым сетки от комаров, мёртвым сожжение. Дезинтерия ещё свирепствует, но и этому чудовищу уже дан бой: проведена беседа "О важности соблюдения санитарных норм для выживания" с обязательным посещением всеми колонистами, присутствовал в задних рядах даже Скелет. Мыть руки, не есть продукты без термической обработки, не пить любую воду не из корабельных запасов. Возможно, так и спасётесь.

МАЛЯРИЯ!



Комары-переносчики злорадно потирают лапку о лапку: они взяли за правило садиться вашим колонистам на незащищённые участки кожи и потихоньку вонзаться в них. Эта стратегия принесла свои чёрные плоды: в лихорадке и бреду мечутся уже пятнадцать человек, двое из них явно умрут к вечеру, а один уже отправился в Царствие Небесное – отказали почки.

Доктор Браун остро ощущает нехватку лекарств, рабочих рук и больницы. Остаётся только слать мрачные отчёты в контейнер-приёмную генерал-губернатора.

Чарльз `Одноглазый` Коулмен

Наблюдаешь за местностью и ведёшь журнал наблюдений. Докладываешь генерал-губернатору. Разведка даёт первые плоды: ты выяснил, что вы на острове. Рядом есть и другие острова. Ваш в основном покрыт плотной зелённой массой растительности. Во всяком случае, та часть, которую ты смог увидеть со своего наблюдательного пункта.

НОВЫЙ ДОМ



"Кент" бросает якорь. От крейсера к пляжу и обратно начали двигаться шлюпки. Постепенно на берегу вырастает ПКТ Стартаун. Посёлок колониального типа: нагромождение цветных контейнеров и палаток. Густо-зелёные джунгли подступают стеной к самому берегу, нависая над миниатюрной колониальной авантюрой урчащим и кричащим брюхом. Звенят москиты и глазеют на вас с веток любопытные туканы. Недовольно и требовательно орнул-мяукнул в мясистой тени джунглей гигантский кот.

ДЬЯВОЛ!



Всё было нормально: твёрдая земля, хороший табак. Пока ноги как-то случайно сами не поднесли тебя к кружку отмечющих матросов на пляже. Они расступились перед тобой уважительно и кто-то налил – не успел моргнуть глазом, как в твоей ладони оказалась жестяная кружка виски. ПУСТАЯ!

– Спасибо, Система.

Вздохнул.

– Не повезло, не говори, – это уже Фуэго, – но мог и в дробилку свалиться, так что, выходит, повезло.

Покосился не турель, угрожающе зависшую. Она выехала сверху. Можно ли на ней, как на лифте, уцепившись, наверх уехать? Вряд ли ведь может так извернуться, чтобы по самой себе стрелять. Но это трюк для хватких рукастых и ногастых прыгучих людей. Максин сказала про камеры, но, если начнёт по ним стрелять, что-то подсказывает, что "Ошибка" это пресечёт уже после первой. В итоге, что остаётся? Слушать музыку, выбирать друг друга. Если выбирать, то меня, наверно, выберут. Сначала пробрал от этого холод, но как пришёл, так и ушёл. Видимо, я больше к апатии, чем к страху, от стресса склонен. Хотя, говорят, одно всегда под другим. Кто говорит? О чём я думаю опять? Мысли снова замешиваются в кашу.

Напрягусь ещё один раз и попробую не о "всём подряд вообще" подумать, а о конкретной ситуации. На речь "по делу" эта штука откликается. За неправильное поведение наказывает – или, по крайней мере, постоянно напоминает, что накажет. Может ли она воспринять постоянные попытки поговорить с ней "по делу" как неправильное поведение? Может. Сообразит, что её забалтывают и увиливают от испытания. Значит перебарщивать с запросами нельзя. Если она не понимает запрос, обращается к курирующему сотруднику, не дожидается от него ответа, выдаёт какую-то случайную реакцию, и продолжает испытания. Может ли быть одной из этих случайных реакций прекращение серии испытаний или перерыв? Может. Может ли быть ей ухудшение и так ухудшенных до "куда уже дальше?" условий? Может. Но без наших действий они будут ухудшаться снова и снова. Получается, имеет смысл рисковать и спамить запросами, требующими вмешательства курирующего сотрудника, но отправлять их должен не один и тот же человек, а разные, чтобы они не накапливались от одного источника и не считывались, как спам.

Повернулся снова к той женщине, которая метко это всё "Ебучим Колесом Фортуны" охарактеризовала:

– Мисс. Вы ничего не хотите уточнить у курирующего сотрудника? – произношу с нажимом, чтобы поняла по моей интонации, что один смысл для записи, а другой какой-то ей адресован.

Смотрю на Максин.

– Максин, а ты не хочешь уточнить важную информацию у куратора сразу следом? Консультация по тесту. А потом я быстро спрошу – мне только спросить! Так что, если у кого-то ещё вопрос есть, я много времени не займу.

Посмотрел на остальных, кого могу видеть.

ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР



Помимо наградного листа и ордена, попугайная почта доставила приказ о твоём назначении генерал-губернатором Стартауна. Великолепный красно-жёлто-синий ара макао косил на тебя хитрым и мудрым глазом, пока ты читал, прохаживясь по столу, а когда ты отложил приказ, заорал:

– ПОБЕДА!

И кричал это много раз, пока в каюту не ворвался летающий череп и не начал гонять его, щёлкая костяным клювом, и, похоже, не в шутку, а по-настоящему охотясь. Перевернули декоративный глобус.

КАРИБСКОЕ МОРЕ



Ночедень сменяется дночью и так много раз. Вы провели в море какое-то время. Это привлекло какое-то внимание. Не внимание сторожевых кракенов Императорского флота пока – Господь спас! – но внимание Департамента Колонизации. Задрожал в подставке и защёлкал, будто собирается расколоться, хрустальный шар, используемый Министерством для сеансов связи. Оттуда гудит и бормочет, будто бредящее в дурном сне радио, глава комитета Венчурных Колонизаций (отдел Южной и Центральной Америки) Иезекииль Смит. Его речь неразборчива до головной боли. Экстрасенс Морган, которого немедленно потребовал к себе хрустальный шар, переводит вам синхронно рычание чиновника на человеческий язык. Какого дьявола вы до сих пор не построили башню магической связи?! Подводники недавно видели из перископа у берегов Гренландии судно, похожее на "Кент". В Министерстве надеются, что это не вы! Где вы находитесь? Что с колонией?

Тем временем "Кент" подходит к островам. Угольного цвета пальмы. Пепельного цвета небо. Карибское море шумит песком пустых пляжей.

Хлынул мылкий дождь. "Система", довольная нами, кончила и закурила.

– Держите протезы!!!

Отплозает в пузрящейся луже по металлическому полу рука к краю. Вот-вот соскользнёт. Тела поулетали уже туда – хрупнули-хлопнули – до моего сегмента брызги долетели.

Закрываю глаза, выдыхая сквозь зубы. Ёбаный в рот. Затрясло мелко. Щиплет под веками. Горько. Сплюнул и закашлялся. Успел заметить, прежде чем зажмуриться, как ещё двоих сюда перед тем, как понеслось, катапультировало.

– Прыгайте сюда!!!

РИТУАЛ



Джереми вынул пробку. Летучая эктоплазма с интересом начала расползаться по каюте во все стороны, будто ощупывая окружение. Шумит нос: решительный вдох! Ещё один! И свободолюбивая субстанция надёжно втянута без остатка, клубится, негодуя, в темнице лёгких. Строитель и солдат – ещё не посвящённый, но близко к тому – распахивает глаза: лопнули изумрудные ниточки кровеносных сосудов. Он смотрит сквозь вас на Ту Сторону.

Руки Джереми зашарили слепо – пронёсся шёпот – Некрономикон, Некрономикон! Кто-то пододвигает книгу, стараясь не переступать белый круг, кричащий запретительными знаками: крестами, черепами, пальцами-рогами.

Инициируемый стоит, как витрувианский человек, широко расставив ноги и раскинув руки. В одной руке Некрономикон – сам ритмично листает страницы. На другую приземлился протиснувшийся сквозь щель в двери череп морской твари. Подлетел, пока вы смотрели на Джереми, боднул дверь и угнездился у него в ладони. Блестящий от воды, облепленный водорослями, он светит зелёными глазницами-фонарями и орёт на вас. Некрономикон вспыхнул зелёным пламенем и залистал быстрее. Джереми гулко сказал что-то басом. На языке атлантов это в зависимости от контекста может иметь двойной смысл: в одной ситуации – "Мне нужно в гальюн!", в другой – "Я ЯВИЛСЯ". Череп каркающе-булькающе засмеялся. Джереми Хопкинс, или кто бы он теперь ни был, дымящийся зелёным, излучающий ледяной холод и мелко трясущийся, пытается сказать-выдавить что-то сквозь лязгающие судорожно челюсти. Выбросил руку с черепом вперёд лихим танцевальным жестом. Притопывает ногой. Покачивает головой. Пошла ртом бело-зелёная пена.

Миранда Стейси Эш. Общее



Дрожит ладонь над книгой и дрожат закрытые веки. Повторяешь мантру всё тише и тише. Слышишь свой голос со стороны, а потом не слышишь совсем – только знаешь, что где-то там, на материальном плане, он продолжает делать своё дело. В Астрале магический том выглядит ярким малахитово-голубым мазком краски на багровом фоне. Это книга мёртвых подводных чудовищ, реанимированных атлантом. Между строк ещё кое-что: намёки на общие принципы. Не просто диковинный морской зверинец с запахом плесени – трактат о магии. То, что нужно. Ты сама прочитала бы эту книгу.

Открываешь глаза. Молчание и заинтересованные лица. Прекращаешь читать мантру. Обнаруживаешь себя голой в позе лотоса. Кашлянула. Ритуал, да. Успела забыть, глядя на тени людей-рыб, кто ты и где. Обратно в мир материи – как неожиданно проснуться.

Нужно не забыть предупредить Джереми, если всё же решится: сначала эктоплазма – потом чтение. В обычном состоянии сознания автора можно неправильно понять.

МОРСКОЙ ЦИРК-КАРНАВАЛ



Очерченный белым манеж – это магический круг. В нём древние и странные вещи пытаются притворяются "просто цирком". Оборотничество. Ритуальные поединки. Гадание. Тайна музыки. Космические драмы, кажущиеся обыденными в пересказе клоунов. И хотя слёзы и улыбки здесь нарисованные, на несколько минут каждый из вас всё же был заворожён до забытья творящимся здесь ритуалом. Когда вы приходите в себя, происходвшее на манеже уже похоже на сон: цветной, сумбурный, освобождающий от реальности. Сам он уйдёт, сотрётся даже воспоминание о нём. И снова можно смотреть на волны. Драить палубу. Но всё это на время становится выносимым.

Говорю тихо, чтобы слышала только Эя:

– Эя, это Святая? Вспомни, что она может?

А сам вспоминаю, что может отряд специального назначения и чей он. Шам говорил про корпоратов. Видимо, это они. Пришли устроить "корпоратив". Но кроме того, что они подготовленней рейдеров, и что у них с рейдерским супербоссом Модо какие-то деловые отношения, я про них ничего не знаю. Как они связаны с Хозяином? Что за корпорация вообще? Кто им Гость-Пять и кто они ему? Вопросы. И все совсем или почти совсем непраздные.

В анабиотическую капсулу – если не пулю в лоб – это только ближайшее. А что после неë?

Беру сумку и складываю гранаты, слушая речь Одара. Кивнул ей.

– Думаю, знают.

Одну не стал складывать: выставил таймер, дослушал монолог и закинул им туда наверх целой левой рукой.

Эрл `Моряк` Митчелл

Сухопутные люди тоскуют по дому не так, как моряки. Для них дом – цветы в полях Нортумберленда, старая церковь в Белфасте. Им снятся сны о береге, похожие на выцветшие открытки.

Та сказочная исчезнувшая Британия и раньше была для тебя не до конца настоящей. Две недели на берегу, три месяца в море. Ты вспоминаешь людей, но не места. Вот Лондон ушёл под воду. Да был ли он? Был Питер из Ноттингема. Играли с ним в шашки в пабе, он тебе рассказал, как на японский манер складывать из бумаги фигурки всяких ёкаев. Был Мартин из Карнарвона. С этим ходили в рейс, он должен тебе пять фунтов – проиграл в карты. Да уже не отдаст – самому б кто помог, японцы за нарушение каких-то правил торговли отрубили ему кисти рук. Был Освальд, засранец. Этому бы ты сам голову оторвал, да где только он теперь? На дне? В тюрьме? Вот они все были. Это по-настоящему.

Соборы? Парки? Дворцы? Таэур? Парламент? Может быть, это всё приснилось тебе. Играешь на флейте. Складываешь стихи.

Стены начали пылать – мысли плавиться. О чём я думаю? Обо всём, кроме здесь и сейчас. Всплыли со дна обломки памяти. Перед смертью? Нужно перестать сползать в это размазанное состояние, делать что-то для спасения. Хотя бы думать. Вот есть этот компактный ад. Сбоящий ИИ, который зажаривает и расстреливает. Стены не вскрыть. Получается, ключ к выходу отсюда – это коммуникация с программой. Или выполнять её приказы и тянуть время в надежде, что случайное событие прервёт серию испытаний. Или пытаться воздействовать на неё – одна девушка уже сумела так выбраться. Что можно сделать или сказать, чтобы машина остановила это и выпустила нас? Где мы и что это за искусственный интеллект?

Спарки



Прогрыз себе дорогу и забрался внутрь с головой. В неё что-то есть. По запаху понятно: габаритное, прямоугольное, обвязано верёвками. Ухватился зубами, упёрся всеми лапами! Тянешь! И выволок. Весь в кишках, в пищеварительных соплях, а сразу видно – старый и красивый сундук. Сохранился даже орнамент. Что в нём, непонятно, но в нём явно что-то. Находка!

Дэвид Букер



То, что ты делаешь, называется роматерапия. Применяется как при душевных, так и при физических ранах, а в отсутствии таковых в профилактических целях. Рецепт: 1 пинта рома, 1 страдающее тело. Эту ароматную ямайскую амброзию матросы, ты слышал, называют "кровь адмирала Нельсона". Рассказывают, что после Трафальгарского сражения тело адмирала привезли домой в Англию в бочке рома. В общем, способ поддержать себя на все случаи жизни и смерти. Дерёт горло, приятно обжигает нутро, делает голову просторной и не то чтобы пустой, но приятно туманной. Мысли всякие. Бывают и мрачные, а в целом, вроде, всё ничего. Теплее, опять же. Ветер в этих тропических морях, прямо скажем, не просто мясо с костей сдерёт, а ещё и скелет обледенит. Странно смотрится здесь ваша тонкая, почти бумажная форма цвета кремового пляжа. И пробковые шлемы ты бы заменил на что-то из шерсти, желательно в два слоя.

Джереми Хопкинс



Иное. Провёл пальцем по стене, с которой отмыли недавно останки колониста. Да, здесь было оно. Но как установить контакт? Легко рассуждать магам и оккультистам про редкие события, пересечение нитей причинности, потусторонние дары – у них уже руки и так по локоть в ином, можно теперь не забивать голову причинами, любую чушь доверчивому новичку говорить. Но как вот конкретно тебе – строителю и солдату – установить конкретный контакт с этой самой Другой Стороной? Без фантазий и высасывания из пальца того, что что-то послышалось или привиделось? И без ожидания всю жизнь паранормального события? Тем более, что паранормальные события случаются направо и налево, вся Земля уже паранормальная, а ты что-то до сих пор нет. Дурят они простых людей, дурят! Шаманы-ритуалисты, спиритисты-оккультисты. Сами умеют, а вам не рассказывают секрет. Но ты своим умом дошёл. Ничего не надо ждать и никого не надо спрашивать. Ты видел, как у них это бывает, когда они думают, что никто не смотрит. Надо либо принять. Не на веру какую-то чушь, а вот конкретно, принять субстанцию. Либо прочитать. И не фанатазёров этих Лавкрафтов с Блэквудами, а нормальных, нормальных магов почитать. Хотя, Лавкрафт, похоже, что-то знал, как последние годы показали. Так вот, почитать надо настоящий магический том. Ты как раз видел такой – Винсент Соул читает его через лупу в кают-компании. Большой, бежево-багрово-чёрный, страницы от тёмной магии прямо лоснятся. А ещё вернее для контакта будет одновременно принять и прочитать. Тогда уж точно.

Оцепенел на миг-другой под чавканье ножей-то и зажигательную музыку. Завис. Рассматриваю потолок гипнотический. Раскрылся люк и спрыгнул кот – мотнулся в воздухе рыжей тряпкой и раз: встал на лапы. Нужно и мне в себя прийти.

– Ага.

Поднимаю в сторону подошедшего руку, чтобы отстегнул. Говорю куда-то – всем вообще и сам себе, чтобы услышать, как это прозвучит.

– Я вспомнил. Меня зовут Леон.

Пошутил недавно про карму, что опять без ног – а вот уже и без ног, и без рук. Зато энсин. Какой-то осколок памяти. Сжал его в своей голове воображаемо в воображаемой ладони. Энсин ВСОД. Есть, наверно, о чём вспомнить.

Исаму Ясида

Сшиблись льдины
Выгнула серую спину волна
Америки Юг

Отходишь от иллюминатора, прервав спонтанный транс. На море можно смотреть бесконечно. Бродишь по кораблю и за всем наблюдаешь приметливым сощуренным глазом. Расписание. Характеры. Расположение того, что статично. Маршруты того, что движется.

Трофейный танто обнаружился у шамана варваров. Его прошлого хозяина ждало страшное посмертие – вместо кремации, бритты скормили его останки вонючей рыбе. Какой позор! Едва не закрыл лицо руками от вины и стыда перед товарищем, но спохватился и просто зажал нос. Пришлось к месту: гигантская рыба воняет по-гигантски.

НА КАМБУЗЕ



Револьвер заряжен, но использовать не пришлось. Вместо того, чтобы застрелиться или стрелять в японцев, пошёл на камбуз, там полно работы. Стучат ножи и горит газ. Смотрят со стены сушёные головы морских ёкаев, а на разделочных досках превращаются в соломку ласты рыбоящеров. Эрл поднял со дна Хан-Рыбу. По морским поверьям, кто съест её мясо, начнёт постепенно треять зрение, пока катаракта не заставит весь глаз затвердеть и превратиться в "слепую жемчужину". Говорят, шаманы алеутов делают это добровольно, но ты не уверен, что среди экипажа найдутся такие энтузиасты. С другой стороны, не пропадать же Хан-Рыбе: в её кишках может отыскаться что-то условно-съедобное – труп касатки или ком питательных водорослей, или деликатесный краб-каннибал.

ХАН-РЫБА



Хлопок быстро сомкнувшихся губ – труп японца лопнул, как спелая вишня. Крейсер качнуло, застонал трос – всем показалось на миг: лопнет. Лебёдка поднимает и переваливает через борт ржавую железнодорожную цистерну. Она шевелится из стороны в сторону и помахивает прозрачными декоративными плавниками. Смотрит на вас, вращая глазами неодобрительно. Произносит что-то тихо... Нет, просто рыгнула. И взрывается от перепада давления, брызнув солёной водой и кусками кишок сквозь прорехи в рыже-перламутрово-песочном изъязвлённом теле.

Джереми Хопкинс

Простое человеческое общение заставляет сплин отступить. И пёс, даже мерцающий, это всё-таки в чём-то, хотя бы немного – обычный пёс. И маг, даже "сэр", это всё-таки в чём-то, хотя бы немного– обычный человек. Побыл с ними и ушла тяжесть с души.

– Эй, киборг! Выбирай угорьков и начинай откручивать протезы.

– Ладно! – Перекрикиваю шум.

Трек хороший и конкурсы интересные. Сажусь на пол быстро, пока нас не зажарили. Поднимаю открытую ладонь в воздух.

– Я забыл своё имя, – отвечаю запоздало девушке по имени Максин. – И вообще всё.

Сидя, начиню откручивать ноги. Потом руку. Вторую руку отстегнёт уже кто-то другой.

Джеймс Браун

Стягиваешь с ладони скользкую перчатку и бросаешь там же, где сидишь, на пол. Сидите с ней. Она – пустая, уже ненужная, грязная от всякого, в чём побывала. И ты.

Миранда Стейси Эш



Падаешь на кровать и засыпаешь сразу, будто ушла на дно. Тебе снится чёрное пространство, но не тесное, как душная комната, а радостно-бесконечное, как космос. В этом космосе нет звёзд, но есть вихрь изумрудного дыма – в нём танцуешь ты и Тёмный Силуэт. Вы кружитесь. Так быстро и легко!

Дэвид Букер



Орут чайки, будто какая-то агония их мучает. Дует холодный ветер. Проплыла мимо льдина.

Кашлянул глухо в пластик на лице.

Хватит отстранённо смотреть – с такой отстранённостью и такой температурой недолго отстраниться и насовсем – пора не смотреть отстранённо, а делать включённо. Усилием воли, как заставляю трубчатые конечности гнуться, заставляю себя затрястись посильней в ремнях. Побиться в них, подрожать. Не изо всех сил – не так, чтобы затылок себе о подголовник расколоть. И не так, чтобы в и без того страшной ситуации от гипервентиляции и тряски ещё сильней поплыть. Аккуратно трясусь. Без дури, но непрерывно. Должно согреть немного. И заодно проверю, не расслабятся ли ремни постепенно от такого движения. А пока сам себя вместе с морозом дружно в искусственно-естественных судорогах "подколачиваю", думаю немного.

Первый вывод об этом моём лежании в пластиковой капсуле и замерзании холодной смертью: "либо выкинули, либо выпал." Но кто выкинул? И откуда выпал? Это конец нити. Потяну за неё, чтобы увидеть начало.

Патрик Роберт Фитцвиграм

Открываешь глаза. Веки – наждачная бумага. Мышцы – деревянные волокна, которые пульсируют болью, на которую странным образом наплевать. Морфий. Ты без одежды, зато весь покрыт сетью шрамов, как эксперимент доктора Франкенштейна. Забавно: фамилию выдуманного доктора ты помнишь – а собственное имя нет! И зачем ты здесь. И кто все эти люди. На тебя напряжённо смотрит леди с непростым блеском в глазах и пожилой врач – он ведь явно врач, кто ещё может глядеть на оживший труп с такой усталой гордостью?

Разлепляешь спёкшиеся от крови губы и говоришь собравшимся слабо, что вы все умрёте. Упала голова от такого усилия на бок и увидел принюхивающегося чёрного пса. Прошептал ему из последних сил, что это конец. И он исчез.

ЭКСПЕРТИЗА



Чарльз Коулмен прищурил глаз опытно. Чувствует направление ветра кончиком уса. Подвигал пальцами в ботинках – и рассчитал период качки. Втянул воздух – и внёс поправку на вращение планеты по запаху Гольфстрима. Военный эксперт, не просто "беги-стреляй"! Ветеран кампаний. Герой спецопераций. Бульдог и воин.

БЕСКРАЙНОСТЬ



Завидите ль облако в небе высоком,
Приметите ль щупальце в море широком
Одно улетает, одно уплывает
А ветер гудит и тоску нагоняет.

Что вечного нету – что чистого нету.
Пошли вы шататься по белому свету.
Британскому сердцу везде одиноко...
И море широко, и небо высоко.

Спарки



Потянул воздух и уши сами прижались к черепу: воздух стал страшным! Чихнул звонко, пытаясь лапой стереть с влажного носа эктоплазматический осадок. Поднимается шерсть, колотится сердце. Бежать! Но нет. Нет, нет, нет. Оставаться! Оставаться здесь! Испуг от неожиданного резко-океанического запаха прошёл. Появилось любопытство и приятная лёгкость в лапах. Так легки они стали, что непроизвольно на бок прилёг. Смотришь в потолок наискосок. Лежишь, шевелится хвост – своей жизнью живёт. Появилось сверху лицо суки человека. Улыбается тебе по-доброму. "Своя".

ОГОНЬ И МАНЁВРЫ



"Токива" только что приняла горькое лекарство от самонадеянности: мощь британского оружия. Колониальная сюита "Сто пятьдесят два миллиметра". Дирижирует: Артур Джонсон. Исполняет: His Majesty's Ship "Кент". Два сокрушительных залпа оставляют японский патруль хлебать морскую воду пробоинами, а уверенная циркуляция и форсаж оставляют её без всякой надежды догнать колонистов. "Кент" выходит из боя, переломав перед этим противнику половину конструкций. Прощай "Токива", встречай Южная Америка!

Миранда Стейси Эш

Как говорят в Британии: "Кому Та Сторона, а кому и мать родна!" Ты с первого вдоха узнала забористую, кипучую эктоплазму. В старые-добрые, когда Лондон был над водой, такую можно было купить на каждом углу по цене двух бутылок джина за "каплю". Пик употребления пришёлся на 1850-е, когда умельцы начали майнить кладбища, которых в городе ещё с римских времён слой поверх слоя, поверх слоя. Один Хайгейт по оценкам министерских алхимиков, мог бы давать "продышаться" всей Британии от мала до велика, включая гостей-иностранцев, ежедневно на протяжении пяти лет. Протокол предписывает вызывать для её сбора Департамент Санитации – у них защитные скафандры с головами тихоходок и специальные пылесосы-эктососы – но какой дурак так делает? Да и где они, если подумать, когда они нужны: в Шеффилде какшки за ёкаями убирают? Ты сейчас сама...

Джереми Хопкинс



Помогаешь доктору и его ассистентке по мере сил: подаёшь инструменты, держишь лампу, чтобы был хороший направленный свет. Да, это Патрик. Один из колонистов. Теперь его не узнать – сшит прочной нитью, бледный, как льдина под снегом. Выживет ли после такого? Открыл глаза. Первое, что сказал: вам всем конец. Пробрало от этого стеклянного взгляда и такого "привета". Вышел покурить всё-таки, оставив чудесно спасённого пациента вниманию доктора.

Снаружи суета. Подают снаряды, вращают орудия. Залп! Загремело не то, что в ушах – в мозгу. Тяжёлый залп обрушился на "Токиву" и, показалось, вбил её в море. Но дым и вода осели, и видишь, что она упрямо смотрит на вас и не думает тонуть.

ТОЛЬКО БЕЗ РУК



Спарки учуял "чужака" и бросился по следу. За ним поспешили сэр Блэкмурон, клокочущий внутренне от ярости, Чарльз Морган с предчувствием неладного и Дэвид Букер с палашом. Чёрная длинная и очень гибкая рука, похожая на летающего морского угря, прекратила швырять тело колониста о стены и развернулась на вас!

У неё нет костей – она согнулась в предплечье, как резиновый шланг. Будто животное, наклонившее голову, чтобы боднуть, она полетела на вас напружиненной дугой со сжатым кулаком, чтобы оторвать ближайшему из вас голову странным обратным апперкотом, будто делая нетерпеливый жест: "Довольно!"

Но самый быстрый маг на диком море, Говард А. Блэкмурон, выстрелил первым: он выбросил вперёд руку с вытянутыми пальцами и выкрикнул заклинание. Четыре бело-пурпурных магических снаряда разорвали несущийся таран руки в эктоплазменные клочья. Мизинец дал осечку.

РАДИОШИНОБИ-КАМИКАДЗЕ



Они заводятся в Припасах от недосмотра, как тараканы. Вышиб крышку двумя руками, будто проснулся и потянулся японский воин. Срывает наушники, пинком разбивает рацию, так что из неё брызнули искры. Видите, словно в медленном сне, как он вылетает кувырком из ящика мимо вас. Прокатывается по трюму. Провожаете его ошарашенными взглядами. В одной руке блеснул танто. Матрос опускает взгляд: чёрно-красная полоса расползается по животу.

– FOR TEH EMPRAH!!!

Прыгнул из приседа лягушкой прямо на Эрла. В глазах смерть.

РУКА



Патрик Роберт Фитцвиграм, 25 лет от роду, сотрудник Министерства, немного чиновник и просто хороший человек повернулся и услышал ужасный крик – кричит его собственный голос! Заболела челюсть от напряжения и заболело горло, но остановить крик решительно невозможно. Он, словно дикий зверь, вырвавшийся наружу, бьётся о стены коридора и закрытые двери кают. Перекосило лицо и болит сердце.

Всё дело в том, что длинная чёрная рука парит в воздухе напротив Патрика и проводит когтем ему по щеке, потом по горлу и по груди.

Тем временем на "Токиве" ритуалист в круге из белых иероглифов мотает разбрызгивающей кровь культёй, чтобы капли залили всё щедро. Он танцует и хохочет, закатив глаза. Бельма видят бледное небо.

А чёрная магическая рука – она видит Патрика Роберта Фитцвиграма.

Спарки

Как говорят в Британии: "слово не найтингейл, вылетит – не поймаешь". Посмотрел беззаботному смертному вслед. Втянул воздух: в нём что-то новое – аммиачный, холодный и скользкий запах. Крик ударил по ушам. Приглушённый стенами, несущийся из стальных недр корабля, но всё равно звонкий. По характеру этого крика понятно, что кричит джентльмен, некоторое время пытавшийся сохранять некоторое достоинство, но прямо сейчас стремительно летящий по Ледяной Горке Ужаса прямиком к Хрустальным Хребтам Безумия.

Из положения "сидя" лëг на бок осторожно. Подтянул колени, упëрся руками и встал на четвереньки. С четверенек толкнулся бесчувственными ладонями посильней от пола, перенëс вес на такие же "немые" стопы и встал.

– Спасибо, – девушке, которая винт подала. – Дашь нож? Я им умею немного.

Говорю всем, но смотрю на хиспанцев:

– Если вместе подумаем – сообразим, как выбраться отсюда. Если начнëм эту хуйню слушать и друг друга резать – без вариантов всем пизда. Кто-то помнит, как такие штуки устроены? – сделал в воздухе круг неживым пальцем, показывая на Чертог Испытаний.

КРЕЙСЕР ВЫШЕЛ ИЗ ТУМАНА

Туман не стелется, не вьётся, не ползёт. Он лежит – плотной, мерцающей малахитово стеной. За ним кипит невидимая в японские бинокли жизнь: капитан отдаёт приказы, матросы тушат пожары, спектральный пёс мерцает, некромант осматривает раненных. "Кент" выходит из тумана в обычную белёсо-мутно-дождливую видимость и "Токива", всё это время подбиравшаяся поближе, разворачивается для залпа.

КЕНТ



Чёрные волны бьют в седой борт грозы морей. Корабль выходит из ирландской гавани. На берегу ни души. Не горят огни и на самом судне. Сверкает белое солнце в чёрном ореоле и мир кажется чёрно-белым. Как глаз мертвеца, оно блестит, но не согреет взглядом. Таковы теперь день и ночь.

Говард А. Блэкмурон

Начинается мелкий дождь. Серые капли невесомо целуют поручень, ладонь на нём, поднятое к небу лицо. В высоте клубятся и бегут тучи. Опускаешь взгляд: собственные ладони в латных перчатках держат поводья. Ты в седле. Чувствуешь свою сильную прямую спину. Деревянные от долгой езды верхом мышцы в скорлупе стали. Впереди и позади всадники. Покачиваются плюмажи, бряцает упряжь. Дождь усиливается, барабанит по броне рыцарей, размачивает и без того мокрый серо-зелёный пейзаж.

Затягивает тревожный и возмущённый крик боевой рог. Вскрикивают люди и кони. Стрелы вылетают из серого неба и чавкают рядом. Долбят в броню и лошадей. Стучат о щиты. Вы скачете, набирая скорость и разбрасывая похожие на воронов комья сырой земли. Прикрываешься щитом. В опущенной руке меч. Направляешь коня ногами – вперёд, вперёд! Англичане обстреляли вас от самой кромки рощи, но она слишком жидкая, чтобы стать им укрытием. Вы ворвётесь туда и выметете их железной метлой.

Стрела хлопает в белую шею твоего скакуна. И сразу ещё одна – прямо в голову. Закричав страшно, он падает на бок на подломившихся ногах. Летишь на землю, как выпущенное из требюше ядро. Гремят доспехи и кости. И боль. Страшная боль в груди и боку. Хочется кашлять, но не можешь ни выдохнуть, ни вдохнуть. Тебя зовут Антуан де Амьен. Идёт 1360 год от Рождества Христова.

常盤



Багровое солнце на белом полотне. Глядящие на вас пристально жерла орудий.

Патрик Роберт Фитцвиграм

Погуляв по кораблю, решаешь вернуться в каюту. Поднялся неприятный ветер с холодным дождём. Беснуются серые волны и стало неуютно. К тому же, матросы пришли в ажиотацию: командиры кричат им морские слова, ты не понимаешь. Да и нечего на палубе делать с практической точки зрения. Учёт всего, что можно учесть, совершается с помощью бумаг.

Уединился в каюте. Лампа и рабочий стол. Стопки печатных листов. Перебираешь их чуткими пальцами, будто металлоискателем ищешь клад. Эта папка – резюме из личных дел пассажиров. Здесь – учёт продовольствия. Остановил палец над пухлым файлом с надписью П Р И П А С Ы. Снаружи раздался гром и оглушительный шелест, будто обратно в океан падает высокий столб морской воды.

Эйс Маккракен

Воздух пахнет виски. Если вслушаться в себя, найдёшь по невидимому следу бутылку. Ноги сами несут: кажется, что просто гуляешь, но ты, как Спарки – всё чуешь. Не запах, конечно. Не только запах. Да и не нос тебя ведёт – судьба. Ты начал скользить по пологому и длинному, но чертовски скользкому склону: иногда вскарабкиваешься по нему, иногда упираешься ногами и цепляешься пальцами, но ногти скользят, будто по чёрному стеклу. Раньше ты мог смаковать вкус – оттенки, послевкусие. Не разбирался в этом, но чувствовал и любил. Теперь стало не так. Уж не потягиваешь по глотку: стакан оказался в руке – стакан ударил по столу дном сразу пустым. А внутри приятная теплота и бархатная чернота. Однажды поймал себя на том, что из-за дрожащих рук плеснул через край, а потом, допив до капли, начал облизывать палец. Тогда тебя пробрало. Стало страшно. Из-за корабля или просто нервы ни к чёрту – сегодня хочется пить очень сильно. На твоё счастье вместо кают-кампании ноги вынесли тебя навстречу доктору.

– Ты ещё не спился, старый чертяка!

Ещё не спился. Ты рад ему. И что отвлёк, и что нашёлся. Но не можешь не видеть, как он смотрит на тебя. По-доброму, как друг. Но и как врач. Знаешь и сам, что он видит. И всё же, ты чувствуешь облегчение: хотя бы некоторые совпадения – всё ещё к лучшему.

– Ну, ничего. Ещё повоюем, док. Я как видишь, никуда не пропал.

Говоришь и смог поверить в это. Ты не пропал. Просто – побросала жизнь.

Шумит дыхание в маске. Мир серый и зернистый, как изображение с дешёвой камеры. Смотрю отстранённо, как сжимается в кулак механическая рука. Это сон?

Подошёл к обмякшему рейдеру посреди тёмного озера, что вокруг натекло.

– Шам?

Присел, проверяя пульс. Разогнулся и мотнул головой, глядя на Эю. Говоря этим жестом сразу и "он всё", и "где камеры – не знаю".

– Давай наверх. Придётся ещё раз отжать двери. Поднимемся по лестнице, а там по ситуации. Заглянем на соседние этажи.

Пока не принялись напрягать мускулы, напряг мозги. Два вопросы не дают мне покоя, обещают открытия, манят потенциалом знания и фоново свербят, скребут и требуют. Первый: какие во мне есть ещё аугментации? Второй: кто такие несущие "золотые яйца" хвадиры?

– Если есть идеи какие-то, давайте сейчас обсудим.

– Корпы может и прилетят. Только будут ли они, когда прилетят, всë ещë кенты?

Пока говорю, ищу, чем перевязать рейдера. Если надо, можно и до импровизированного склада, откуда мы с таким фейерверком "отгрузились", спринт сделать. Там были тряпки.

– Прости, Рез. Чëрт знает, что на меня нашло.

Начинаю перевязывать Шама. С корпусом осторожно: не сдавить сильно, чтобы ребро, если оно неудачно сломано, не ткнуло в лëгкое.

– Нормик. Шам, тут такое дело. Тебя сам Войд за шкирку на этом свете придержал, поэтому не упусти шанс: расскажи, как выбраться со станции и где остальные наши. Расскажешь – мы тебя перевяжем и оставим в живых. Не расскажешь – тоже мучиться не заставим, мы не звери. Но решай быстро.

ДНЕЙ ЛЕОПОЛЬДОВЫХ ПРЕКРАСНОЕ НАЧАЛО



Среди горных хребтов древней Фландрии лежал перевал, соединявший великую восточную равнину с дремучими лесами Запада. На том перевале жил великан и звали его Дрюон Антигон. Он брал плату со всякого, кто хотел пересечь горы, а с теми, кто не мог заплатить, играл в одну игру: отрывал им руки и бросал с обрыва в пропасть. Так он и коротал текущую космическую эпоху, пока не встретил Леопольда, вождя всех белгов и просто хорошего воина. Леопольд подошёл к Дрюону, оторвал ему руку и бросил в пропасть, а потом столкнул в пропасть и самого ошарашенного Антигона. Так и появился город Антверпен.

В переводе с языка белгов это название значит «hand werpen» — «бросать руку». Там, где рука великана прокатилась по горной долине, орошая её кровью, предприимчивые и храбрые люди заложили славный город. В него потянулись добрые воины и славные мастера, и первопроходцы, и добрые воины, и земледельцы, и добрые воины, и всякий добрый люд. Но больше всё же добрые воины.

Леопольд привечал каждого эпической песнью и обещаниями большого будущего, и подарками, и деловыми перспективами. Не было во всей Фландрии юноши или мужа, не мечтавшего бы попасть в Леопольдову дружину, ибо его почитали тогда за легенду, а то и за полубога. Так и набралось смелых и умелых людей с практической сметкой и свободным временем. И всё чаще поглядывали они на восток, улыбаясь в пшеничные усы. Готовилось бранное дело...

Левой рукой подхватываю рейдера за запястье быстро, пока не соскользнул. Одновременно говорю поспешно:

– Эя, держи дверь! Он нам нужен! Не раздави!

Вцепившись в него намертво здоровой рукой, отклоняюсь и отшагиваю назад, чтобы мышцами ног и спины затащить улов на этаж. Не оборачиваясь и не спуская глаз с бандита:

– Рез, смотри, кто в шахте лифта водится: космит-удачник, рейдер-смертоборец и просто хороший человек. Как тебя зовут, друг?

Показываю Эе без звука, одними губами и жестами – чтобы ни кандидат анальных наук, ни магистр ректальной магии, задумай они внимательно слушать тишину, ничего не услышали и не поняли: "ГРАНАТА" – "ДАЙ МНЕ" – "РЫЧАГ – ДЕРЖИ ТЫ!!!"

В последний момент подумал о том, как развернулось и чем закончилось всё на "Борее". Все погибли или попали в плен. Прошлая жизнь кажется далёкой, как другая галактика, и будто случилась она с другим. Я больше не чувствую вины. То ушло. Началось другое.

Ковырнул заглушку порта на запястье, подключаю винтовку.

– Да, я её помню. Смуглая. Почти, как ты. Улыбалась. Она закрыла собой "Маленькую Хозяйку" и "Маленького Гостя". Её ранили. Сердце или лёгкое. Дальше не видел.

Присмартовав смарт-винтовку к себе, поднимаю взгляд на девушку. Заряжает пистолет методично. Взялась потрошить ящик: полетел наполнитель.

– Не думай об этом, Эя. Поищем её потом.

– Рез прав. Взрывать – крайняя мера. Попробую отжать вот этим, как ломом, – поднял массивный пулемёт в воздух, показывая Эе.

Подхожу к створкам и пытаюсь протолкнуть ствол между ними. Потом навалиться как следует...

– Эя... Давай вместе...

Побледнело лицо от усилия. Сангвисопотеря.

Сполз в воронку: всё закончилось. Только ничего не закончилось.

– Инджан, сэр, – говорю тихо.

Как он меня не убил? Бежал тяжело – еле-еле, на свинцовых ногах. Удача только спасла – быстро наши его, а он долго думал. И ладно.

"Робинсон, Уистлер! Прикрывая друг друга, проверьте, есть там еще джапы? При обнаружении угрозы в бой не лезьте, сразу сюда".

Робинсон? Это он меня так запомнил. Опять наверх. Тоскливо от этого стало, что даже тянет внутри. Это страх. Надо уже в себя прийти. Совсем меня размазало. Я не был такой. Надо собраться. Помотал головой, потёр лицо. Разведка. Дело понятное – я вот только что разведал. Значит ещё смогу. Осмотрел остальных в окопе: где Уистлер?

Подхватил с пола сферу шлема и посмотрел на лицо в отражении. Это я. Поднимаются за этой мыслью другие – непростые. Прекращаю это. Шлем – в шкаф. Сапоги – на ноги. Перчатки – на руки. Снизить нагрузку на нейроядро: меньше думать, больше делать простого.

– Готовы?

– Нет, – говорю, всё взвесив, – План с вентиляцией отпадает. Шахта слишком узкая.

Снимаю рваный осколками скафандр и одеваюсь в новый. Шипит "Презрение" в скафандре, толкается, запутался под ногой. А я чуть не просмотрел трещину. И тут, и там успевает Эя: указала мне на дефект шлема, спасла Реза из скафандрового плена.

– "Гостя-Пять" зовут Гильермо Сантана.

Собрался было надеть сферу шлема на голову, но остановился: Эя так и не нашла для себя подходящий – всё побило пулями. Могу ли обойтись без дыхательной смеси?

Волна щелчков докатилась до нашего зала и ударила эхом о стены, как о камни прибой. Поднял луч фонаря к потолку – там, где гуляла свободно когда-то дыхательная смесь, больше ей, если верить "Гостю-Пять", не гулять. Опёрся о собственное же колено ладонью, весь в сангвисарном желе, в дорогих бинтах. Поднялся с усилием. Видела бы меня "Акесо". Улыбнулась бы, наверно.

– Спасибо, Эя. Я в порядке.

Увидел, как напряглись плечи девушки, когда из динамиков в коридоре донеслись "хорошие новости".

– Не верь ему, это "Гость-Пять".

Подхожу к локерам. Говорю тихо, чтобы слышали только друзья.

– Гость-Предатель. Гость-Лжец. Мы выберемся. Святая, может быть, ещё жива.

Ищу, нет ли баллонов с дыхательной смесью. И шлем, что я убрал в локер. Если запас смеси найдётся, он может снова пригодиться в новой роли: зеркалом побывал – возможно, и со спасением от асфиксии справится. Поднял ещё раз бледный луч к потолку – веду: где вентиляционные решётки – там вентиляционные тоннели. "Гость-Пять" заблокировал шахту лифта. Возможно, мы уйдём через шахту вентиляции? Шёпотом поделился этой мыслью с Эей и Резом.

Преследование: отмена. Перемещение. Коммуникация.

– Репозиционирование. Риск детонации. Риск распространения пламени.

Зажимаю левой рукой фонтанирующую рану в плече. Ковыляю вглубь зала и сажусь за укрытие.

– Правая рука, плечо: проникающее осколочное ранение, сильное сангвисотечение. Приоритет. Риск быстрой потери жидкости. Голова, лобная часть, правая височная часть: осколочные ранения, затрудняют обзор.

Протягиваю Эе правую руку для перевязки. Взглянул на "Презрение":

– Я не чувствую боли.

– Ай-ай, сэр. Как заяц, – говорю тихо, собираясь с духом. Не смотрю на лейтенанта и остальных. Только куда-то внутрь себя, прокручивая в уме, как всё будет.

Сейчас оттолкнусь, вскарабкаюсь наверх, налево, и сразу побегу. Рюкзак нужно здесь оставить. Буду петлять. Нужно пробежать так, чтобы он высунулся стрелять, заметить укрытие и упасть в него. От него можно будет сделать ещё перебежку. Или нет. Может, наши его сразу застрелят. Или он меня раньше. Выдохнул.

Скидываю рюкзак.

– На три. Раз.

Закрываю глаза. Не трусить – а просто вскарабкаться и побежать.

– Два.

Петлять.

– Три!!!

Запрыгиваю на стену воронки и карабкаюсь по ней быстро, чтобы не поползти с землёй вниз. Комья песка – край вороники... Тарава. Сверкает и дымит, и гремит, и блестит. Срубленные пальмы. Брошенные амфибии – как туши выбросившихся на берег китов. Стена. Сарай. Далёкий пирс. Воронки и тела. И над всем этим грохот пулемётов: Б-Б-Б-Б-Б-Б-Б-Б! Всё это я увидел и услышал за секунду, но ничего этого не понял – слишком много и ярко, и нужно быстро бежать.

Я побежал.

Щитоносец. Огнемётчик. Пулемётчик. Стрелки. Анализ: отмена. Коммуникация: отмена. Действовать диспозитивно.

Сполз в воронку. Безопасность. Насколько она вообще тут бывает. Стучит сердце. Пока соображал докладывать или нет – вон уже видно, началась атака – пуля ковырнула песок. Не просто так залетела – рядом с лейтенантом. Сглотнул, бледнея: снайпер. Вижу по лицам – все поняли. Не успел отдышаться от забега – впереди новый подвиг: быть приманкой для японского стрелка. Убьёт. Я бы сам попал в бегущего человека на такой дистанции. А сидеть здесь? Всех перестреляет. Взглянул на лейтенанта. На рядового, у которого план. Кивнул ему.

– Я могу.

Смотрю на "Манго" снова.

– Я могу отвлечь, сэр.

"Все?"

Показываю Резу жестом, чтобы пригнулся и сидел в засаде. Держу проём в прицеле ещё какое-то время. Слушаю.

– Коридор и двери.

Прекращаю думать. Подхожу к измятым пулями шкафам. Отгибаю-отрываю дверцу. Ставлю винтовку рядом с металлической колонной локера аккуратно. Развязываю тряпку на поясе и вытираю ей стопы. Бросаю на пол. Разворачиваю на вытянутых руках скафандр, чтобы видеть размер. Подбираю свой. Ноги в штанины, руки в рукава. Застегнул, подтянул. Подвигался. Взял винтовку.

– Эя, нужно уходить отсюда. Скоро придут ещё "Черепа".

Красный сандал. Наверно, он стоит, как золото. Концепция стоимости ускользает от ума, когда пытаюсь на ней сосредоточиться. Что, если конкретно, стоимость такое? Ясно одно: то, что чего-то стоит – это собственность. Её нужно охранять. Гудит что-то внутри, как гул электричества: долг, тревога. Посмотрел печально на трогательно-хрупкий унитаз с серебряным сиденьем – один в целом Войде, фарфоровый и беззащитный. Имущество, которое украдено, найдено и снова будет брошено. Нельзя так с вещами. Но его не спасти. Постараюсь спасти хотя бы Эю и Реза.

Холодный луч. Клаустрофобный коридор.

– Nature morte из рейдеров, Рез. Это такая картина. На грубом куске ткани. Чем-то вязким и густым.

Переступил липко – крови столько, что можно в ней поскользнуться и поплыть.

– У "Хозяина" была.

Просветил коридор и стены с рядами дверей. Похоже на склад.

– Или нет. Память сбоит. Ты знаешь, где мы?

– Похоже, готовы. Фонарь бы пригодился. Но пойдём лучше вместе. Эя, ты как? Порядок?

Прогудела винтовка: приспособилась в руках, улеглась. Говорю тихо и быстро:

– Рез, есть гаранты? Эя, сдвигаем ещё ящики. Прячься за них.

Нагромоздил из ящиков баррикаду у стены справа. Присел за неё. Держу в прицеле сектор, откуда голоса. Слушаю, как считает рейдер. Эе:

– Отстреляйся и вниз, ящики держат мелкий калибр. У рейдера справа граната – сначала его.

Улыбнулся. Погладил Реза по горячему боку и прижал к ноге на секунду. Шепнул:

– Выберемся.

Взял в ладонь живой прут хвоста.

– Веди.

Закончила свою партию сирена. Взял голос главный "Череп": всех нулить. Лязгнул затвор сразу где-то рядом. Улыбаюсь. Чувства – это странно.

После первой растерянности и укола вины – мне вдруг стало легко. Вот тебе ящик с оружием, вот нарушители, вот друг, вот гостья. Мир прост – как в старые добрые времена.

Вертикальное положение тела: обзор, мобильность. Аудио-визуальный скан, две секунды: нарушители? Проверка объёма движения в основных суставах, пять секунд. Смена позиции: бег, бесшумно, укрытие.

"Позиция". Внезапная ясность смыслов. БЕЗОПАСНОСТЬ. НАБЛЮДЕНИЕ. КОНТРОЛЬ. Ценности-ориентиры. Контроль пространства – самое важное.

Аудио-визуальный скан, пролонгировано. Акцент: нарушители; охраняемые субъекты; вооружение; двери и запирающие механизмы; охранные системы; транспортные системы; связь.

"Связь". Со службой охраны. С такими, как я. Я?

Ауто-мониторинг. Позывной: "Шрам". Функция: охрана. Физический статус: требуется диагностика – запущен процесс первичного самоосмотра. Психический статус: требуется диагностика. Психический статус субъективно: быстрая стабилизация потока сознания, частичная амнезия, неидентифицированный очаг эмоционального напряжения – запущен процесс идентификации. Статус текущей задачи: не задан.

Самоосмотр. Акцент: травмы; аугментации.

Подполз к стене, у которой сгрудились морпехи и привалился к ней, белый от ужаса и песка. Прижался спиной. Надо подышать.

Так, Веласкес мёртв. Я, значит, жив. А он, значит, там остался. Лежать. Стреляли справа из залива. Значит, там японцы. Шмыгнул носом, глядя куда-то перед собой и тут меня заметил лейтенант.

– Рядовой Сэмюэль Роббинс, сэр.

Надо собраться. Офицеру надо, как надо отвечать. Да я же морпех. Вон у меня голос даже спокойно звучит, будто не я говорю.

– Лодка села на риф. Лейтенант скомандовал высадку и цепью к берегу. Мы попали под миномёт. Я начал тонуть. Упал в яму. Выкарабкался – остальных рядом нет. И лейтенанта Флинна тоже. Из всего третьего взвода, только я и Веласкес. Мы дошли до первой колючки. Веласкеса убил пулемётчик. Пуля сломала мою винтовку. Я пополз к берегу. Перебрался через вторую колючку и увидел вас.

Помолчал секунду-другую.

– Где штабная эл-вэ-тэ, я не знаю. Мы потеряли их из виду у рифа.

Гуадалканал, октябрь 42-го. Мы в патруле – идём по воде, река нам по пояс. Хлюпанье сапог и тишина. А в ней стоят пальмы. Высокие – до неба. Налетает ветер и они начинают шуметь про нас: что мы чёрные муравьи, вытянувшиеся цепочкой далеко внизу. Вдруг хлопок из леса и сразу взрыв: столб воды! Кто-то толкает в спину: "Ложись!" Пулемёт застучал: Б! Б! Б! Б! Но я головой уже ухожу под воду – оттуда по-другому всё слышно. Гул и муть. Чей-то локоть ударил в лицо. Я сжимаю винтовку двумя руками, моргая. Рядом плавно на спину опускается Калеб Кук, вытянув руки к поверхности в прощальном жесте и оставляя вишнёвый шлейф. Посмотрел на меня вдруг, бледный, как мыло. Так удивлённо.

Вспыхнул в памяти кадр и исчез. Слева долбят выстрелы густо. Жмёмся у песка и стены. Одна мина – и всё. Не то место и не то время, чтобы плавать в мутной воде. Проморгался, отгоняя некстати всплывший кошмар.

Кивнул молча. Моргнул послушно. Так дела не делаются. Понятно. Сделаем, как делаются, значит. Вышел от Берёзы. Почесал нос в задумчивости секундной. Дюббук. Вздохнул с неясной надеждой. Если Дюббук - к звёздочкам (или голова в кустарнике, как говорят здесь). Если не Дюббук и я зря пыль с полок поднял - к долгой жизни значит! И к добру. И так и так этот куб принесёт удачу. Как и положено волшебной вещи. Такими мыслями себя ободряя, отправился снова в архив, повинуясь предчувствию. Мне кажется, северянин наказан не за дело. Но говорить мы будем не об этом.

Вернулся к цепняку. Помолчал сочувственно, на слепого глядя.

- Дюббук, Принц Безумия. Нузны скольные знания по его слабый сторонам освезыть. Стал забывать.

Помедлил миг.

- Если какой-то услугой разумной помоц могу в ответ, со мной...

Напряг вокабулярную память. Выдал гордо с хорошим произношением "р":

- ...надо мной не зарржавеет. За консультацию.

Покивал для понятности глаза прикрывая, мол, всё так, всё так. Хотя он не видит. Но может всё же видит как-то.

"Эй, бля! Мы из ракет!"

Они тут из ракет. Представился по всему дипломатическому протоколу, брат. Понимаю тебя по-своему, ты из ракет, это бывает-случается. Только у меня посерьёзней взрыв идентичности: Я ИЗ СОЮЗА СВОБОДНЫХ СИСТЕМ!!! Чуть не начал палить из ожившего рельсотрона! Блять! Где моя настоящая личность?! Я держался. Я держался за самообладание. Но теперь выясняется, что я думаю примерно так:

"Немезида" и "Патрон", и все остальные здесь — дроны капитализма. Даже эти чудовища, морферы — заложники рыночных отношений. А мы с "Оцелотом" не такие. Мы другие. Какие-то. Ещё не вспомнил, какие мы конкретно, но уже стыдно за некоторые мысли в прошлом. Я лучше, чем это всё. Я на высокой цивилизационной ступени. На время потерял память и сам стал, как троглодит, но это может произойти с каждым. Теперь взял себя в руки и буду действовать, как человек.

Вот "Патрон". Первый кандидат в граждане ССС. Он просто не знает пока, что можно перестать быть винтиком, распрямиться в полный рост, расправить плечи, стать нормальным. И жить достойно. За ним "Немезида". Умная девушка, но живёт в иллюзиях. Думает, что можно взломать Систему. Жить среди корпораций и быть свободной от их правил, если быть знающей и ловкой. Не успела ещё понять или не хочет, что, как у нас говорят, "Не выйти из бани не вспотев". Ко мне самому начала налипать корпоративная грязь за долгое время здесь. Но этой пройдёт.

Нельзя убивать их. Это как убить ребёнка во сне. Они люди. Только ещё в зачатке. Только ещё спят. Я расскажу им. Мы с "Оцелотом" расскажем.

Поднял свободную руку к лицу, но она упёрлась в купол шлема. Взял снова винтовку нормально. Не время. Артефакт брахов сжёг мозги. Он ломает электричество. Мозг — электрохимия. Но возможно, это и есть настоящий я. Встречайте: Вик "Я-Д'Артаньян-а-вы-все-троглодиты" Стивен из Союза Свободных Систем! Герой Труда, отличник политической подготовки.

"Патрону" и "Немезиде" я говорю:

— Оружие в порядке. Репликанты стреляют по верхнему ярусу.

Себя я спрашиваю в собственной голове: что дальше, Стив? Что теперь?

РАМЗЕС ОСВОБОДИТЕЛЬ

Его правление началось в 2000 году до н.э. Нижний Египет в то время уже долгие века находился под сильным влиянием греческих и синайских транс-национальных корпораций. Рамзес вошёл в историю как великий реформатор: в первые же годы своего правления он национализировал Египетские активы корпораций и начал поэтапную отмену рабства. У него было мало союзников в этой борьбе. Казалось, собственный народ отвернулся от правителя. За двадцать лет ему удалось сломать то, что принимало законченную форму веками: экономический уклад, основанный на насильственном принуждении к труду, и власть иностранного капитала.

Рамзес оставил страну феодальной, самостоятельной, окружённой врагами и здоровой: известно, что на его правление приходилась страшнейшая эпидемия древности, но нижнеегипетские хроники сообщают, что "благодаря мудрости Рамзеса, искусству врачей и милости Сета, царство устояло перед невидимой смертью".

Прах Рамзеса захоронен в подземной усыпальнице в предместьях Александрии, известных как "Поля Рамзеса". Историки полагают, что во времена царя там располагался одноимённый спорткомплекс.

Общее

Вы поднимаетесь выше и выше. Холодный воздух над горами заставляет ваши тела мелко дрожать – и эту дрожь не унять никаким усилием воли. Далеко под вами остаётся алеющая пожаром, будто облившаяся кровью, вершина горы. Кетот хохочет и трясётся, лёжа на ковре и глядя в мчащееся над головой и начавшее сереть от рассвета небо.

ТРОГЛОДИТЫ



Оказавшемуся в незнакомом гроте искателю приключений нужно спросить себя: "Как хорошо я могу видеть в темноте?" Потому что они могут отлично. Они охотятся стаей. Неотличимы от камней, когда замирают – а выжидать так они могут часами.

Но опытный спелеолог быстро узнает о присутствии троглодитов: они живут среди нечистот. Тяжёлая вонь в пещере, измазанные стены, разлагающиеся останки – это может быть признаком их логова.

Знаменитый путешественник Геддарм Волотамп рекомендовал избегать отравленного воздуха их пещер, а самих людоящеров отпугивать солнечным светом, ибо это существа зародившиеся и проводящие жизнь во Тьме.

Фассер Назими



Ты зажат между холодных, покрытых инеем камней, но тебе жарко. Рубаха липнет к спине, а в глаза катится едкий пот. Ладони саднят от долгого подъёма, колени и локти ноют от ушибов. Тяжело дыша, ты цепляешься за край – пальцы проваливаются в снег. Ты подтягиваешься и вываливаешь себя под усыпанное звёздами небо с бегущими облаками. Дикая луна смотрит, как глаз безумного животного. Снег обжигает спину холодом. Ты хватаешь воздух, чувствуя себя выброшенной на берег рыбой.

ИФРИТ



Поддерживаемые магическим наставлением Кетота и под страховкой магического ковра, вы забираетесь один за другим по верёвке, которую спустил вам Фассер. Последним карабкается проворный Эрфир, прихватив свёрнутый и подрагивающий, словно живое боящееся существо, волшебный ковёр. Простор синего, похожего на море неба, и чёрных облаков. Мороз сдирает с вас кожу, а ветер пробирает до костей. Усталые, измученные погоней, вы глотаете холодный воздух, режущий горло, как нож. Ночь ясна от большой луны, но вы не успеваете даже перевести дух, чтобы заметить её страшную красоту: волна пламени катится по узкому жерлу и выплёскивается рядом с вами со взрывом, как фонтан лавы из вулкана!

ВУРНЕОНИД



Потоки магической энергии, словно эфемерные щупальца, выбрались из камня и качаются вокруг него. Проплывают мимо вас, будто ощупывая пространство. Кетот упал на колени – одна из этих магических струй нашла его и врывается в тело и разум, преобразуя жреца Азута во что-то иное. В ужасе Хазир и Эрфир сжимаются на ковре, видя, как к ним приближается магическое НЕЧТО, привлечённое эманациями волшебного предмета и близостью их сознания. Им некуда бежать и пурпурная тьма охватывает их ум – они втягивают сиреневый туман, закатив глаза, а Фассер смотрит, как блестящий живой дым наполняет их. Он чувствует, как густо-сиреневый протуберанец с золотыми блёстками овивает его спину и обдувает лицо – он забывает себя и закрывает глаза, падая на колени в минутном забытьи, поддерживаемый в качающемся равновесии у самого края только странной магией.

Кетот аль Фезим

Волна ударила в лицо, зашагал быстро назад и взмахнул руками несколько раз по кругу, качаясь на месте – сам не заметил, как оказался на краю, пятки свисают над пропастью. Спиной ты чувствуешь огромную пустоту позади. С тяжёлым ударом сердца качнулся вперёд. Руки холодные. Верхнюю губу щекочет кровь из носа, шея и воротник стали тёплыми и мокрыми от её ручейков из ушей. Подходишь каменными шагами к вращающемуся минералу и кладёшь не него побледневшую руку. Судорога сотрясает тебя. Выгибаешься дугой в спине и кричишь. Ты хотел знать, что такое вурнеонид.

ЕЁ ЗВАЛИ ОРИЛАНДЮР



Покрой все земли льдом, а огонь туши. Впусти в душу ветра и холод, расширь щели в стенах и крышах, дабы моё дыхание могло залететь внутрь. Работай под покровом тьмы, скрываясь от проклятого солнца, чтобы дарованная мною прохлада могла убивать. Отнимай жизнь ледяного создания только в случае великой нужды, но остальных убивай не колеблясь. Заставь весь Фаэрун бояться меня.

Это догма Ориль. Богини бури и жестокой зимы. Когда-то её звали Ориландюр, Принцесса Ледяного Духа. Она была феей, а дни её проходили в праздниках и неге при Благом дворе. Однажды, пока её сестра Титания купалась в водах Афон Бхлу, торжественная процессия дворфов прибыла во дворец. Они преподнесли юной Ориландюр дар – драгоценный лилово-чёрный камень, созданный по легенде могущественным духом Подземья. Дворфы предупредили принцессу, что великое могущество и великое зло часто идут, взявшись за руки, но что благородная душа сможет видеть их ясно и разделять твёрдо. С этим, отклаявшись, длиннобородые покинули страну фей и вернулись в наш мир. Принцесса же осталась разглядывать камень. Долгие часы проводила она созерцая блеск его граней, проводя по его гладкой прохладной поверхности пальцем и тихо с ним разговаривая. Камень обратил её дух ко злу, а разум к зависти – Ориландюр начала распрю: она не хотела больше оставаться одной из принцесс – она захотела стать единовластной королевой Благого двора. Ей не удалось устранить конкурентов, и она была изгнана собственной родней на материальный план с позором.

После неудачной попытки захватить власть, она стала известна как Ориль, Королева Воздуха и Тьмы. Она стала собирать последователей по всему Фэруну. Больше всего Ориль известна на севере, у подножий Хребта Мира. В Лускане есть один из самых величественных храмов, посвящённых жестокой богине – Ледяной Дворец.

Опальная принцесса объединилась с другими свирепыми божествами, алчущими завоеваний – Талосом, Маларом и Амберли. Эта четвёрка стала известна как Боги Ярости.

Мудрому Сильванусу, покровителю природы, диких лесов и естественной гармонии, удалось разорвать тёмную связь между Ориль и Вурнеонидом. Она вспомнила, что её зовут Ориландюр и разум её начал проясняться. Это смягчило её нрав, но прежнюю чистую принцессу уже было не вернуть: место феи заняло новое, жестокое и своенравное существо. Ориль вышла из-под власти яростного безумия, перестала обрушивать на материальный план бесконечные катаклизмы, но осталась холодной, недоброй сущностью.

Что стало с камнем? Об этом легенда молчит. Ты думаешь, что смотришь на него прямо сейчас.

НАУРА АЛЬ-ФЕЗИМ



Фассер выглядит юно, беззаботно в иные минуты, когда взгляд его уходит в даль. Но эта одна из тех кажимостей, которыми так полон мир.

Однажды ты встретил иллитида. Но это конец истории. Её начало было другим: ты встретил любовь.

Поэты говорят, любовь пронзает сердце. Это так. Когда ты увидел её лицо, глаза твои были полны слёз: убийца ударил в спину кинжалом и достал глубоко. Он забрал саблю и кошель, а Наура нашла тебя в переулке – на камнях, липких от крови. Она прочла Лечение Ран, говорила что-то негромко, успокаивая – а ты и был спокоен. Судьба свела вас, и вы оба поняли.

У неё дома были скульптуры и картины. Ты обвёл взглядом комнату, поражённый: облака и небеса, замки из воздуха и незримых частиц воды, и статуэтки летающих существ – застывшие, но стремящиеся. Она была художницей и жила одна. Необычно для калимшанской девушки, но она оказалась полуэльфийкой – их нравы иные.

Ты узнал про пустынную охру и миражный кобальт. Ты сказал, что сами джинны шепчут ей образы воздуха. Она ответила, что не джинны держат ключи от вдохновения и показала картину солнца, изливающегося небесным огнём, в котором мучительно-умиротворённо плавились громады облаков.

Вы уже были знакомы с Эрфиром по службе у Кетота. Полуэльф много путешествовал, и под предлогом небрежного любопытства к его рассказам о дальних странах, ты пытался перевести разговор на пристрастия его народа, но последователь Шаресс быстро раскусил тебя и засмеялся. Он хотел знать, кто она и шутил про дикие брачные обычаи полуэльфов, пока ты не сдался: он не был сплетником, а его богиня поощряет тайну в таких делах.

Узнав о Науре, Эрфир сам удивил тебя. Он знает о ней. А знаешь ли ты, отчаянная голова, что она племянница Кетота, дочь его брата Салима, отвечающего в доме Аль-Фезим за контакты с Тёмным Калимпортом? Ты был обескуражен. Племянница твоего нанимателя? Дочь Салима "Волка" Аль-Фезима? Но почему она не вашей крови и почему живёт одна?

О том, кто её мать-эльфийка, Эрфир тебе ответил, что об этом ведомо одной Шаресс, а почему она живёт одна без затруднения сможешь догадаться и ты сам, когда узнаешь ещё вот что: она поклоняется Латандеру, богу небесного пламени, справедливости и света, а её отец ведёт дела с бандами подземного города, а может и самими культистами Шар – Хозяйки Ночи.

Чтобы развеять тяжёлые мысли, Эрфир рассказал легенду о том, как обычный пастух добрался до самого неба и встретил там фею-ткачиху, создававшую смертным фантастические сны. Ты кивал рассеянно и думал о собственных снах: снежных замках из облаков и птицах, падающих и взлетающих в высоте… Друг добыл склянку духов из Кормира – чем только не полны ваши базары! Их произвёл известный там парфюмер Маззолини.

Ты шёл к дому Науры с подарком. Навстречу прошёл знатный человек со стражей с султанами и палашами. Острым взглядом и прямым носом он показался тебе на миг похожим на Кетота – только суше, старше и в щетине, блестящей кое-где серебром. Он посмотрел на тебя, и ты ускорил шаг, прижимая к груди бутылочку с запахом далёкого неба.

На улице толпился народ. Ты услышал крики и увидел катящиеся клубы дыма – языки пламени выглядывали из них, жадно облизываясь, как любопытные огненные мефиты. Огонь ворчал прожорливо, переваривая дом твоей любимой, и в тот миг ты понял что-то сложное и мучительное, чего не выразить в словах, испиши ими хоть свиток длиной с экватор Абир-Торила.

Почернели и стали подниматься к небу мерцающим пеплом нарисованные облака. Взлетели искрами деревянные птицы.

Наура была права – не элементали воздуха держат ключи.

Ладонь в перчатке опустилась на плечо. Стражники окружили тебя – копья и клинки, кольчуги и тёмные лица. Эфенди, встреченный тобой только что, говорил в стороне с их офицером. Ты услышал несколько раз: «Поджигатель!»

Ты оказался на рабском рынке в подземном городе. Эрфир с Хазиром успели навестить тебя в камере, пока ты коротал последнюю ночь на поверхности. Они шепнули, что просят Кетота о заступничестве, что он обещал попытаться и что тебе нужно молчать – не отрицай обвинений! Ты окажешься под землёй, но тебя вызволят.

Тот ночной разговор стал казаться сном через неделю в Тёмном Калимпорте. Тебе случалось проносить туда контрабанду и место казалось мрачным, но оно стало казаться потусторонним, когда контрабандой стал ты сам.

На тебя без слов смотрели и проходили мимо дроу – их буравящий взгляд был похож на взгляд дикой собаки, решающей броситься сейчас или выжидать. Свирфенблины обсуждали тебя оживлённо. До сих пор ты не видел этих рас – только слухи о них доносились до поверхности.

Аберрация с четырьмя щупальцами растущими из голой головы приблизилась к твоей клетке. У неё была фигуры высокого человека, но пальцы заканчивались когтями, а тёмно-фиолетовая кожа казалась лоснящейся от слизи. Вокруг него стояли рабы в магических ошейниках: дроу, двое эльфов, человек. Их пустой взгляд испугал тебя больше, чем злобные бельма его собственных глаз, трогавшие тебя телепатией. Ты чувствовал кожей, как он оценивает тебя. Его мысли были скрыты от тебя, но их близость ощутима – будто большой механизм из шестерней, ремней, колёс и валов беззвучно, но мощно вращается рядом: решает задачу. Его лиловые щупальца дёрнулись и прыгнули к клетке. Ты в ужасе отпрянул, а стражи приставили ему к груди копья. Торговец окрикнул гостя из Подземья гневно, а он, забулькав и затрясшись ехидно, махнул напрягшимся рабам и одновременно торговцу со стражами когтистой лапой: расслабьтесь. Он повернулся спиной и пошёл – полы богатого плаща шелестели следом, а голый блестящий от слизи шишковатый череп начал удаляться.

И вдруг ты услышал Голос. Не этот слабый, что слышишь сейчас, но мощный, как океан нахлынувший в бурю на берег.

ОНА СГОРЕЛА.

Ты крикнул и ударил руками о прутья решётки, заставив ещё раз вздрогнуть торговца, и захлопнул свой разум так, что, если бы в нём было чьё-то щупальце, его бы оборвало.
Свежеватель разума остановился и обернулся к тебе с новым интересом. Ты думаешь, он купил бы тебя, но человек Кетота успел оказаться на рынке раньше. Жестом подозвал он узнавшего его кольцо с символом дома Аль-Фезим торговца и стал что-то уверенно говорить ему на ухо.

Эрфир Теламин

Историю Кетота Аль Фезима следует начать с того, чем она имеет шанс закончиться: с элементалей.

Во времена столь древние, что кажутся мифом, джинны вторглись в Фаэрун. Великий гений Калим основал на берегу прекрасного моря резиденцию для себя и своей инопланарной дружины. Город назвали Калимпорт. Он был полон рабов: халфлингов и людей. Оттуда гордые повелители воздуха планировали амбициозные походы вглубь континента. Через десять лет Калимпорт был сожжён драконами до основания. Он был снова отстроен усилиями бесчисленных слуг и магией джиннов, а Калим прогнал драконов навсегда. С этого началась история перевоплощений Калимпорта. Его уничтожали ифриты, восставшие рабы, дроу, бехолдеры. Снова и снова город вставал в прежнем месте – в сказочно красивой бухте на севере Сияющего Моря. Руины над руинами и лабиринты над лабиринтами. Этот цикл разрушений-восстановлений образовал за века под современным городом слоёный пирог. Сегодня его называют Мужахаджаарндат или "Тёмный Калимпорт".

Его верхние уровни можно назвать цивилизованными: там преступные гильдии владеют базарами, где можно купить вещи, связанные с мрачной магией. Тебе не доводилось бывать там, но ты также слышал о подземном дворце, построенном для развлечений. Говорят, там есть арена, где рабы сражаются с настоящими чудовищами Подземья на потеху богатой публике – с гигантскими пауками, пленными дроу, кошмарными аберрациями. Ходят также слухи, что это не добытые в бою трофеи, а товары. Открыто признать торговлю с давним врагом города, однако, не позволяют себе даже всемогущие гильдии.

Средние уровни Мужахаджаарндата необитаемы. Вернее, там начинается Калимпорт, который слишком тёмен даже для криминального подземелья. Искатели тайн рассказывают о поселении кобольдов глубоко под землёй, и о сверх-разуме, управляющем чудовищами, с которыми они ведут борьбу.

На нижнем уровне стоит пустой каменный комплекс с колоннами из тёмно-синего камня и небольшой религиозной коммуной, живущей рядом, которая никогда не зажигает огонь. Это Храм Старой Ночи. Главная цитадель Шар.

Торговый дом Фезим через своих друзей из гильдии воров связался с доверенным лицом высокой жрицы храма Иртемары эль-Эрадсари для сделки: в обмен на регулярные поставки рабов она передала дому Фезим одну бутылку. Старую и покрытую плесенью вещь, грязную и мутную снаружи, но тяжёлую от жидкости внутри.

Здесь нужно сделать отступление: Храм Старой Ночи древнее место – он помнит первых хозяев Калимпорта, джиннов великого завоевателя Калима. Джинны известны любовью к озорству и крайней нелюбовью своим дальним сородичам из Плана Воды, маридам. Кто-то из древних сыграл с маридом традиционную шутку: хитростью заключил его в бутылку. Она попала в руки последователей Шар, и они долго хранили её как великую ценность, боясь сделать с ней что-либо без дозволения богини.

Похоже, Шар решила, что время пришло. В чём заключался план Хозяйки Ночи? События последних дней заставляют теперь задумываться об этом. Возможно, её повеление – а без него осмелилась бы высокая жрица Иртемара действовать сама? – не было случайной прихотью. Так или иначе, Иртемара эль-Эрдаси связалась с бандитами, близкими дому Фезим, и предложила встречу. Она озвучила условия неслыханной сделки: скромный поток рабов в течение ближайших лет за право обладать Халифом Навидом Уд-Дином. Так звали марида, томящегося за магическим стеклом.

Представитель дома, некто Аман аль-Фезим, поторговавшись в мелочах, чтобы соблюсти приличия, согласился с замиранием сердца: живой марид – это возможность создать оазис где угодно. Возможность создать оазис – это возможность создать новый торговый путь.

Важную задачу доставить бутылку до нужного места в пустыне он поручил своему молодому подмастерью. Так вот Кетот её потерял.

Ты не знаешь деталей истории, но понимаешь, что жизнь Кетота подверглась опасности: не только жажда наживы толкала его найти замену мариду, оправдать доброе имя, но и страх. В таком состоянии застал его чернокнижник Хазир, давно занимавший у него деньги. Он заговорил об ифрите и Кетот мгновенно вынырнул из рассеянной мрачной задумчивости. Ты помнишь живо этот момент – лицо торговца преобразилось. Тогда ты уже работал его осведомителем и присутствовал при той встрече.

Хазир начал ваш памятный разговор так: «У меня дело чрезвычайной выгоды и верной удачи, о могущественный эфенди!»

Хазир Эль Амун

Вздремнул и глаз действительно стал острее. Замечаешь в темноте детали там, где раньше виделись только формы. Детали. Говорят, в них сам Асмодей. Это правда, только профаны понимают её неправильно. Эту формулу следует понимать буквально: иногда в уродствах мира можно видеть его лицо, если присмотреться. Особенно, когда зрение обостряется от нервного сна или когда ты глубоко под землёй. Например, прямо сейчас ты уставился на валун, чья волнистая поверхность напоминает голову дьявола с длинным прямым носом, маленькими глазами и длинными рогами. Кажется, он смотрит на тебя с каменным безразличием уже давно. Не оттого ли и ты проснулся? Это знак, всё верно. Чего он хочет?

Как и всегда, он напоминает тебе о своём главном желании. Он жаждет больше зла. Это тонкая категория, но опыт рабства у Дьявола Дьяволов научил тебя простому практическому её пониманию: когда Хозяин недоволен, можно отвести его гнев, создав вокруг себя побольше трупов. Желательно, чтобы это были невинные люди. Но это не обязательно. В конец-концов, часто выбирать не приходится, а убийство есть убийство.

Эрфир Теламин

Ушастый шлем с растопыренными нетопыриными крыльями не кажется тебе непрактичным и смешным. Ты знаешь, что это за вещь: Шлем Ужаса. Его носил Варрок Адская Гончая. Он не был, конечно, настоящей адской гончей – но и обычным тифлингом этого злодея не поворачивается назвать язык. С бандой странных существ он наводил ужас вдоль всей реки Мирар: от Мирабара до Лускана. Они сжигали рыбацкие деревни и фермы, нападали на корабли, а однажды в шутку взяли в осаду Лускан с берега. Шутка закончилась тем, что Высокие Капитаны напали на Варрока и перебили его цирк уродов – на поле боя остались трупы троглодита, юань-ти, бехолдера, тела нескольких орков... Сам он, тяжело раненный, сбежал и, видимо, издох где-то в предгорьях от холода и потери крови. По случая его убийства в северных городах и селениях устроили праздник, а истории о том, кто и при каких обстоятельствах нашёл тело стали будоражить умы многих охотников за редкостями: дело в том, что чародей-рейдер собрал на себе целую коллекцию артефактов и любил этим красоваться, пока был жив. Вот сейчас, например, ты смотришь не просто на страшный шлем – он зачарован отвращать от своего хозяина обжигающее пламя.

Общее

С помощи магии Преобразования кто-то выдул в породе пузырь, будто не в камне, а в чём-то тонком и летучем. То, что предстаёт вам твёрдой глыбой, на самом деле тончайшая мембрана, которая начнёт крошиться от тычка пальца. Один из вас протягивает руку в задумчивости и стена начинает опадать даже раньше, чем – удаётся прикоснуться. Она валится под ноги и расходится облачком пыли, словно состояла не из минерала, а из хлопьев пепла.

АБСОЛЮТНО ОБЫЧНАЯ СТЕНА [КВЕСТ ВЫПОЛНЕН!]



У вас на пути встала совершенно ничем не примечательная стена. Но она не уйдёт от вас неразгаданной! Не после того, как вы сделали себе целью понять её. Вы вызывали ифрита. Вы открывали проклятую дверь к чему-то чудовищному. Вы истребили племя гоблинов. Стена?! В доберётесь до её секрета.

Цель: Разгадать её тайну.

Общее



Ковёр начал подниматься вертикально, как лифт. Вас прижало к ворсистой ткани. Он заскользил в сторону лагеря гоблинов – строго горизонтально, словно покатился по чистому льду. Хватаетесь за края, сжимаете кулаки на бахроме и кисточках по углам, чтобы не сорваться! Хазир ударил по столпившимся внизу озадаченным зелёным головам с маленькими от злобы глазами потусторонней молнией, но промахнулся. Фассер стреляет, но трудно прицелиться: стрелы летят куда угодно – только не в гоблинов. Эрфир сумел верно взять упреждение и забросить стрелу точно в цель: один из преследователей падает со древком во лбу. Рядом с вами просвистели стрелы. Пока ни одна не пробила ковёр и не задела вас, но они пристреляются быстро.

Эрфир Теламин

Тетива щёлкает, будто ты играешь на лютне, а не стреляешь из лука. Гоблины валятся на камни: одни на бегу, другие – замерев удивлённо, со стрелой в груди. Ты перестрелял целый отряд, выбежавший на вас. Все они лежат один за другим, будто решили поиграть в странную игру и расположиться на земле лесенкой.

Хватаешь капкан и разворачиваешь ковёр. Он покатился сразу по воздуху и вытянулся с хлопком, дрожащий от магии и потряхивающий в возбуждении бахромой по краям: готов!

...ты умер. Это было похоже на плохой сон: медленная навязчивая мысль о чём-то повторялась на разные лады и телу было неудобно лежать. Рука подломилась под грудь, зверски чесалась шея, а ум думал о чём-то неразрешимом. И всё это пахло сыростью моря. Сам ты был будто под слоем мутной воды.

Обжигающе холодная сила вырвала тебя из-под серых волн недосмерти: тело вскочило на ноги, руки сами помогли ему встать – ладони упёрлись в мокрые доски и оттолкнулись, будто не дождавшись команды от головы и решив действовать по своему молчаливому усмотрению. Ты прерывисто и глубоко вдохнул, распахнув глаза широко. Это было хмурое утро, но для тебя мир засверкал.

На палубе "Крыльев Акади" звенели палаши, команды соседних кораблей столпились на палубах, наблюдая, а рядом с тобой оскалил зубы дворф со смоляной бородой: ты запомнил, его чёрные пеньки зубов, бельмо нездорового глаза, тяжёлый арбалет с коробом болтов в лапах, увитых синими морскими змеями. Дворфа охватило зелёное пламя. Глаза закатились, а руки затряслись. Он упал на пирс, дёргаясь мелко.

Тебя и Тролли поднял из мёртвых некромант, подоспевший с отрядом городской стражи. Его звали Харгротт.

Вы перебили пиратов, продали пряности, загрузили корабль пшеном и отправились в Лускан. Тролли остался в Вотердипе: оживление мёртвых не вернёт отрубленной руки. Полурослик получил расчёт и стал сухопутным. Команда собрала ему немного денег. В Вотердипе у него оказался дядя – полурослики, похоже, и правда имеют родню "в каждой дыре", как про них шутят. Он не оставил племянника в беде и тоже помог, чем мог. Сложив всё это, Боттерброк взял кредит и купил ферму. А ты отправился в новый рейс – уже настоящим матросом. Ел галеты, пил ром и пел морские песни на незнакомых языках. Так ты оказался в Лускане. Но это уже совсем другая история.

Кетот аль Фезим

Всматриваешься в бегущих за камнями зеленокожих карликов. Стараются взять вас в клещи. Приметил, что всего у двоих есть луки, но не стреляют – подбираются ближе для удобной позиции. Остальные вооружены копьями и кривыми мечами. Некоторые несут круглые выгнутые щиты. Все ранены – бегут, но видно, как тяжело им это даётся. Некоторые останавливаются перевести дух, глядя на вас издалека злобно, прежде чем спрятаться за валун. У других видны тёмные от крови, замотанные неискусно тряпками раны.

БИТВА!



Дуэргар домчался до вас, как комета: кажется, он не добежал, а обрушился! Таким стремительным было его наступление. Вы были уверены, что успеете отступить, перегруппироваться, но противник застал вас врасплох. Он навязал бой Кетоту у огромного камня: вот они уже кружат, готовые разбить друг друга тяжёлыми ударами, только выбирая момент.

Его прикрывает издалека гоблин-лучник, посылая из укрытия иногда убийственные стрелы расчётливо. Со стороны лагеря к вам движется рассыпавшаяся по пещере свора: раненные, но сумевшие взяться за оружие гоблины-налётчики. Каждый из них по отдельности – почти мертвец. Но если они набросятся все вместе, это может стать для вас последним боем.

Эрфир Теламин

Крикнул жрецу и выпустил стрелу в бородача. Она пробила броню, торчит из широкой спины, как длинная острая щепка.

Глядя, как он вращается и рычит, вспомнил о том, что было давно. Совсем другой Эрфир, ещё младше и ещё любопытней, уже бывал на севере...

– Далеко на Севере? – Полурослик-боцман засмеялся на твой вопрос, обхватив живот руками, как делает его народ, когда им невыносимо весело.

– Пассажир, – так он называл тебя на рейсе в Вотердип, когда тебя только выловили из трюма и вы ещё не были знакомы, – Дальше мы идём в Лускан. Вот где кишка ледяного гиганта, поверь мне! Невервинтер – это тропический рай!

Его звали Тролли Боттерброк. Он хотел выбросить тебя в море, когда поймал, но потом вы стали друзьями.

Только Тролли в тот раз не увидел чёрную, глодаемую всеми ветрами гавань Лускана. Для него всё закончилось в порту Вотердипа. Вы подрались с дворфами...

Эрфир Теламин

…собственная смерть мне казалась тогда – уместной? Ты испугала меня, но я в миг собрался с духом и приготовился принять удар. Я его принял. Мои немногие друзья говорят, что он пошатнул мой разум: ты ударила кинжалом себя.

Ты умерла на месте. Кровь заливала твоё платье и кровать, а я стоял и думал, как вынесу тело из гостиницы, где мы встретились. Я ненавижу себя за эти мысли: как холоден и равнодушен ум. В моменты, когда ему подобало бы молчать, его властолюбивый Голос бубнит свои наставления.

Они, однако же, позволили мне выбраться с тобой из передряги, любимая. Хозяин гостиницы давно догадывался о моих научных интересах. Мне удалось убедить его тяжёлым кошельком и угрозой проклятия в довесок, что ты, моя любовь, всего лишь «экземпляр», а потому покинешь это место ночью добровольно. В моей повозке. Без шума и скандала, как я бывало совершал дела и раньше.

Это была кошмарная дорога в горы. Под утро Мирабар был далеко. Через неделю мы проехали и Брестон. Ещё через неделю я спускал тебя в эту пещеру. Мы, мирабарцы, называем её Глотка Баала, ты знала?

По преданию, один из смертных детей бога разрушения так тяготился своей природой, что ушёл в горы, чтобы не совершать убийств и не терпеть людской ненависти. Но и там он нападал на охотников, глупцов и пастухов. Нигде отпрыску тёмного бога не было покоя от жажды творить зло. Тогда он вырвал себе сердце и швырнул его в пропасть. Оно окаменело и превратилось в драгоценный минерал, за которым охотятся наивные и тщеславные. Он вбирает магию так же жадно, как сухой песок воду. Смешная легенда.

Но она печалит меня. Я чувствую, что подобно этому выдуманному потомку Баала обошёлся с сердцем я сам: я швырнул его в пропасть и оно окаменело.

Долгие годы я провёл с тобой под землёй здесь, в этой пещере, отлучаясь в города лишь по неотложным делам. Мой ум заострился и стал яснее, но уже. Подобно клинку от неуёмной заточки он истончился, приобретя хрупкость: нигде ещё я не поднимался до таких высот алхимии и некромантии, как здесь, под землёй. Но никогда я не чувствовал ещё себя таким мертвецом. Весь сделался будто машиной для научных поисков и экспериментов. Порой мне кажется, что мой ум захватил власть надо мной. Я слышу его Голос, расчётливый и размеренный, будто отдельный от себя. Он думает – и я подчиняюсь. Лишь в разговорах с тобой удаётся мне сохранить человеческое.

Говорят, подземелья – особое место. Оно хранит мёртвых, но оно хранит и бесценные богатства. Как это верно, моя любимая! Тебя, моё самое драгоценное сокровище, я похоронил здесь, на дне озера, которое сам же и создал из местной необычной воды.

О свойствах её и самом подземелье есть надобность сказать подробней. Я открыл его задолго до нашего с тобою знакомства. И первым открытием стал маленький грот с этим самым озером. Его воды имели такое сильное живительное и тонизирующее действие, что я подозреваю здесь след старой магии. Я даже пытался расследовать и толковал о том со знакомым жрецом, но исторические дознания не мой предмет. Мы с ним остановились на версии, что Мистра имеет к этому источнику отношение. Так это или нет, похоже, легенды о волшебстве здешних камней во всяком случае не до конца пусты. Я улавливаю мощное магическое присутствие глубже под землёй.

Куда было бежать, как не в собственную горную лабораторию? Здесь по прибытии я приложил весь свой талант, чтобы создать озеро, которое сохранило бы тебя, пока душа твоя ещё не оторвалась от тела окончательно. Я не преуспел. Время всегда было против нас, любимая. Не находишь ли ты это ироничным теперь, когда я обернул эту вражду вспять, и оно работает для нашей встречи с каждой подвижкой в исследовании, с каждым новым экспериментом?

Тогда я был в отчаянии. Одно дело создавать нежить (ей до сих пор полны эти пещеры, я здесь тренировался перед подготовкой партии «шахтёров» бородатым толстосумам Мирабара). Другое – оживить близкого человека. Оживить! Это ведь совсем иное. Я не успел – жизнь утекла из тебя, а вскоре вышла и душа. Я рыдал. Согнувшись у воды, я плакал, как безумец. Я проклинал судьбу, хулил богов. Таким я был в тот день в последний раз. Сильные страсти более не посещали меня.

Придя в себя немного, я заметил, что, хотя тело мёртво, твой дух остался здесь. Он не отходит. Я удивился такой связи: обычно это нужно создавать и не всегда дело идёт удачно. Тогда как будто кто-то подсказал мне, в чём тут дело: ты меня любила! И ты осталась, чтоб дождаться нашей встречи! Немедля принялся я за работу: мне предстояло сохранять и сберегать сосуд души.

Я превратил целительные воды в идеальный, бальзамирующий резервуар. Ни тлен, ни паразиты не могут коснуться тебя, пока ты висишь в нём в глубине, у самого дна. Я даже придал ему аромат цветов твоей родины – далёкого Тетира – чтобы сделать тебе приятное.

Ты иногда показывала нрав: швыряла мои книги, однажды я вернулся – ты разнесла реторты, все до одной. Я понимаю, как тебе невыносимо. Но всё же я прошу: пожалуйста, не нужно. Моя работа ведь совсем близка к концу. Долгие месяцы исследований – всё не зря. Я знаю, как водворить твой дух обратно в тело.

Я сделал все приготовления. Последний шаг – зелье лечения. Осталось просто вылить его в воду.

●●●

Мне досаждают гоблины своим ужасным криком. Я думаю порой, не уничтожить ли мне всё их племя? Откладываю это: есть, чем заняться.

●●●

Я, по совету друга, давным-давно принёс сюда серебряный клинок. Для самообороны. Уже тогда мы меж собой смеялись: какие нам мечи, червям лабораторным? А всё же смехом смех, я приобрёл у кузнеца. Стальной красавец. Я трансмутрирвал его в серебряный. Зачаровал немного, как умел, и отложил куда-то. В самом ведь деле: мне? К чему он? Говорят, «бес в ребро». Нашёл его среди вещей вчера и вдруг решил поупражняться. Я в юности немного фехтовал: фантазировал, что к дуэли. Встал в стойку и взмахнул. Теперь придётся мне признаться: меч выскользнул и канул в воду. Садовая я голова! Простишь, надеюсь, старику его забавы.

●●●

Последние приготовления. Я отправляюсь в Мирабар. Буду отсутствовать, быть может, месяц. Я долго горбился над книгами и колбами в пещере. Негоже будет встретиться с тобой таким. Спущусь в долину к брадобрею, куплю тебе и мне нарядов. Добуду там вина. Мы скоро будем вместе. Зелье лечения уже готово – поставил его среди книг нарочно: если ты будешь без меня резвиться, бей, что хочешь – лаборатория мне больше не нужна. Но эту склянку я прошу, не трогай. Убрал её специально от твоих рывков. Я ухожу, любимая. Целую. Твой Фарен Гир.

Хазир Эль Амун

Перстень крякнул о камень негромко. В тот же миг ты услышал голос.

– ХАЗИР... МАЛЬЧИК МОЙ... ТАК ДАЛЕКО ОТ КАЛИМШАНА... ТЫ ПОМНИШЬ НАШ ДОГОВОР? Я ОБЕЩАЛ, ЧТО НИКОГДА ТЕБЯ НЕ ОСТАВЛЮ...

Эрфир Теламин

Спрятал книгу ловко, с самым сосредоточенным лицом роясь в менее ценных фолиантах. Если кто-то и заметил, то это Кетот. Но он не подаёт виду – по лицу не понять, видел ли что-то.

После препирательств заполучаешь всё же дневник. Разложив листы на столе, начинаешь читать вслух:

– Я сделал тебя уродливой, любимая...

●●●

Я сделал тебя уродливой, любимая, и это нестерпимо мучит меня. Я не могу больше, совесть моя нечиста! Письмо не изменит сделанного, но, чтобы не сойти с ума, я должен поверить стыдную тайну бумаге: это я в обличии торговца продал тебе в тот день зелье «ясновиденья».

О, если бы ты могла видеть будущее, мы оба были бы другими: ты – жива и красива, а я – убит горем, но хотя бы не терзаем виной.

Но ты приняла из моих рук яд, превративший тебя из красавицы в ужасное подобие своё, в котором всё прекрасное стало искажено.

Я занимаюсь алхимией долгие годы, но так и не понял, что подвело меня. Дни и ночи штудировал я тома — я даже повторил эксперимент с другой девушкой — прости мне черноту сердца, она была сварливой дурой и достойна маленького урока. Но я до сих пор не нашёл своей ошибки. В чём просчитался я? В нюансах ли дозировки, в том ли что какой-то ингредиент был нечист или в положении лун?

Годы идут, я старею и глупею, оттого становлюсь сентиментальней и мягче. Теперь я всё чаще думаю, что не положение лун подвело меня, а единственным нечистым ингредиентом было моё желание обрести твою любовь низостью, украсть её, словно вор. Но обо всём следует рассказать спокойно, чтобы пришли в порядок смятённые мысли. Начну же историю моего злодеяния с начала.

Итак, Джаланнет Галанодэль приехала в Мирабар…

СЧАСТЛИВАЯ ПОСАДКА



"Благославен тот день, когда человек стал ткать ковры, и трижды благославен тот день, когда он научился их зачаровывать!" – так мог бы подумать на вашем месте любой. Любой, кого холод не довёл до скудоумия и механичности зомби. Стуча зубами и качаясь от головокружения, вы переносите закоченевшие ноги за край ковра – впервые за сколько дней? Под ногами твёрдая земля. Не будь вы усталы до смерти, припали бы к ней в слезах: всех ужасов этого полёта не вынесет ни одна память и не стерпит ни одна бумага, некоторые постыдные моменты его вы никогда не будете обсуждать даже в кругу близких, а самые ужасные – будут терзать вас в кошмарах до конца дней. Что такое пролететь Фаэрун с юга на север не ступая на землю?

ГДЕ-ТО НА КРАЮ МИРА...



Снег залепляет глаза. Ковёр – скользкая ледяная доска. Несётесь в дрожащем белыми точками Нигде из Ниоткуда в Никуда: не видно неба над головой, не видно земли, верх и низ неотличимы. От усталости и холода кажется, что вы висите на месте и только бесконечная иллюзия снега дрожит вокруг. Не поймал ли вас чёрный маг или сам Асир в ту магическую ловушку, какие продают иногда на базарах Калимпорта? Маленькие человечки в искусственном снежном мире хрустального шара. Встряхни его — они вглядываются слепо в даль, паникуют. Оставь его — они чего-то ждут, разводят костёр. Или вас наказали боги? Изнеможение и ночь.

И только страх возвращает вас к реальности: трудно забыть, что под вами много футов над ледяными камнями, когда ковёр делает нырок или даёт крен. Снег не утихает, ветер становится только сильней. Вы решаете снижаться. Будь что будет.

Тирнан Две Стрелы

Факел улетает вниз, мигая, как светлячок. Он упал далеко, плеснув огнём блёкло. Почти точка отсюда. Футов 70 — может больше. Придётся связать несколько верёвок. Стены неровные, почти отвесные. Если есть угол — он неразличим глазу. Слишком широк раствор, чтобы можно было упираться сразу в две стены, придётся карабкаться, цепляясь за выступы одной из них. Гиссак надёжно закрепил верёвку. Должно получиться.

ХРЕБЕТ МИРА, ДАЛЕКО К СЕВЕРУ ОТ МИРАБАРА

Ночь. Камни и редкий секущий снег. Сосны остались в предгорьях. На такой высоте ничего не растёт.

Дэвид Мистри

Четвероногий "Атропос" осторожно ступает из грузового вагона на бетон железнодорожной платформы. Он водит усеянной сенсорами головой, как чуткий зверь. Хищный, но не похожий на хищников, добывающих жертву скоростью или силой. Медленный. Вдумчивый. Незримыми волнами сканов он ощупывает новые охотничьи угодья.

ПОПАДАНИЕ



Снаряд разбросал оставшийся от меха-паука металлический мусор, как торнадо разбрасывает мелкие предметы: останки меха режут воздух, гремят звонко о рифлёные бока грузовых контейнеров и лязгают о стены заводских корпусов. Стёкла начали вылетать повсюду с немелодичным плачем — они осыпаются на плиты у зданий острым блестящим дождём, похожие на слёзы.

Уильям Сайкс

"Suspense" сказала: "W-WOOOOOOOOOOV!" Сверкнуло пурпурным и инопланетно-синим. Мост вкорячился в ров с горхотом: ударная волна метнула мелкие камни и комья земли.

Ты не можешь сказать, что ты установил его, но ты и не выстрелил им тоже. Произошло среднее. Ты назвал бы это "баллистический монтаж".

Андроиды выбежали из десантного отсека, как черти из табакерки. Знаешь, что они не могут испытывать радость, только спокойствие, гнев или страх, но всë равно они выглядят так, будто рады, но статус полумашин-воинов не позволяет им выражать радость открыто: они сразу разбежались в разные стороны, начали приседать и целиться куда-то с колена, ложиться и вставать, кричать что-то псевдопрофессинальное по рации серьëзно.

Захват Сараев

Коротко твою историю можно рассказать тремя словами: вернулся в Дагестан. Были ещё бои, ещё победы. Участие в каких-то турнирах. Ты поднял свой уровень немного. Но всё превратилось в утомительную обязанность. Форма есть. Опыт есть. Есть даже какие-то тут и там поверхностные контакты. Но ты просто потерял интерес к муай-тай после того турнира в Москве. Не знаешь, почему. Не хочется больше заниматься этим. Ты не заработал больших денег, но и не накопил серьёзных травм. Возможно, удастся перебороть апатию и продолжить двигаться в спорте. Возможно, пора просто забыть о боях — заняться чем-то другим.

Игорь Алексеев

Хотя на последнем турнире ты крепко отхватил от тайского крепыша и пришлось полежать с больной головой прежде, чем вернулся к тренировкам, молодость всё же взяла своё: крепкое здоровье впитало урон, рассеяв и боль, и мелкие последствия сотрясения без следа. Скоро ты уже набивал свои коронные связки на тренировках, бегал, прыгал и готовился к следующему турниру. Спорт приобрёл наконец кроме пота и крови приятный элемент больших денег: контракт с первым в мире спортивным брендом — «неплохо», это даже не то слово. Великолепно. Снимаешься в роликах в стильной спортивной одежде. Ведёшь промо-семинары по муай-тай. Интервью! Не думал, что будешь радоваться этому, но тебе приятно давать их. Раньше не думал об этом. Всё было в другом мире. Теперь три минуты видео превращаются в эквивалент трёх месяцев тренерской зарплаты в клубе, где ты когда-то начинал. И ещё ты вырос как боец. Думаешь о более серьёзных соперниках теперь. Всё впереди. Радостное предчувствие будущего заполняет тебя, как восходящее солнце заполняет светом мир.

Сомбун Наронг

Все в спорте льют на свою карьеру вёдра пота в надежде, что что-то вырастет. Но кому-то везёт. А кто-то — ты. Ты тренируешься максимально грамотно и дисциплинированно. Ты следишь за перспективными событиями и подаёшь заявки. Смотришь видео боёв ближайших потенциальных соперников. Превратил питание в работу. Режим — в механизм. Плод этого труда скуден и труден: контракт с локальным промоушеном. Тебе придётся вложиться ещё больше. Здесь мало участвовать. Здесь нужно выигрывать турниры, если хочешь ещё один контракт. И всё же, это победа для тебя. Когда становится трудно, ты напоминаешь себе, что отступать из Италии нельзя: позади Таиланд…

Бурит `Дракон` Ратанарак

Ближайший турнир в Токио, где ты должен был сразиться осенью, придётся пропустить и вообще полежать без работы: «итальянские каникулы» закончились сломанными в финале рёбрами и отбитыми ногами. Добро пожаловать в мир боли профессионального муай-тай! И всё же ты знаешь, что для тебя это не точка — лишь запятая.

Тон Тонгтанг

Ты вылетел из турнира — это случается со всеми и постоянно. Но ты сумел за последние несколько месяцев накопить приличную сумму, сражаясь везде, где предлагают, не тратя без нужды и аккуратно откладывая. А вот это уже происходит не с каждым и не всегда. У тебя есть экономическая жилка — незаметное, но важное качество для профессионального спортсмена. Недавно ты снялся в рекламе. Мелочь, казалось бы, а пара десятков тысяч бат — как с куста. Такие мелочи накапливаются. Ты не теряешь оптимизма и хватки. Где упорство — там будет победа.

Нирнам Ко

Попадание в финал Torneo di Memoria Arturo Gatti — стало важным событием в твоей жизни. Но попадание в мозг кулака Туанонга Вонсавата — стало, прямо сказать, поворотным. С чем предстоит попрощаться: с иллюзиями, спортом или здоровьем? Сейчас ты не думаешь об этом: лежишь на ринге на паузе — временно упала электрическая работа нейронов. Склонившись над тобой, врач поднимает веко, чтобы взглянуть на стеклянный зрачок.

Туанонг `Таран` Вонсават

В последние дни ты живёшь в блеске фотоаппаратов. В родном клубе тебя встречают, как героя. Вскоре за «народной» славой, следует деловое признание: должность главного тренера в Dungeon Dragons. От тебя не ждут, что ты будешь тренировать. Это можно и даже желательно делать, но не обязательно теперь для тебя строго говоря. Ты лицо клуба для Таиланда и для Запада. Амбассадор Nike, к тому же. Руководство вашей школы понимает, что ты ещё соревнующийся спортсмен и нагружать тебя тренерской работой не нужно. Победы. От тебя ждут новых громких побед. Ты заключил контракт с UFC и теперь готовишься драться в США по правилам смешанных единоборств. Ты чувствуешь себя легко и странно от того, как быстро у тебя стало больше денег, чем побывало у тебя в руках за всю предыдущую жизнь. Если у большой спортивной карьеры должно быть выдающееся начало, то это оно.

Дэвид Мистри

Вы развалили крепость, они "пробили" Фокса: 1:1. Плохая игра.

— Плохая игра, Мистри!

Четверо курсантов. Хлопки мячей. Топот кроссовок по резине дорожек. Лязг железа. Их лидер — Джек Сандерс —повышает голос приветливо, чтобы перекрыть шум гимнасия. Он улыбается дружелюбно. Остальные трое смотрят молча и прямо.

Плохая игра, это точно. Ты не умеешь играть в футбол. Но ты улыбаешься в ответ. Они глядят настороженно: долговязый и щуплый первокурсник, неловкий. Отвечаешь, чувствуя поднимающийся пульс и поднимающуюся с ним невидимую силу, которая наполняет тебя, словно ветер наполняет парус: расправляются плечи и чувствуешь себя легко — будто кроссовки вот-вот оторвутся от пола.

— У тебя проблема?

— У тебя, дебил, — поясняет Сандерс участливо. Ты сбил его с ног во время матча случайно. И вы пропустили. Вы были в одной команде. Он — капитан.

На ходу он выбрасывает руку, чтобы забросить тебе хук: без усилия, но скула и челюсть будто врезались в стену. Голову мотнуло, но ты не упал, сделал только пару шагов назад, взмахнув руками. Тебе весело.

В шесть лет ты мог перевернуть патрульный глайдер СБ, если бы захотел. В десять мог поднять гирю, сжав кулаки и глядя на неë. В тринадцать ты поймал дома летящую со стола вазу. Помнишь, как мама прикрыла ладонью рот и еë большие глаза, когда она увидела фарфоровую драгоценность, парящей в воздухе и вращающейся медленно вокруг наклонной оси, как планета.

Сейчас тебе семнадцать. Ты можешь теперь разве что катнуть по столу карандаш взглядом большинство дней в году, но обычно бывает один день каждый месяц, когда детская сила возвращается такой, как была. Часто это совпадает с приливом адреналина. Ты думал об этом: будто она приходит, чтобы помочь, когда возникла опасность. Как тогда, когда вы с Шейлой сорвались с трассы на ховербайке.

Джек Сандерс сгибается резко, будто на него упал сейф или что-то сломалось внутри. Капли крови начинают падать на носки кроссовок, на чëрную пористую резину покрытия. Слышишь, как они ударили щедро. Он поднимает на тебя с трудом залитые кровью глаза: жилы натянулись на шее, как тросы, он будто пытается встать с непомерно тяжëлой штангой на плечах.

Его друзья, обступившие тебя, делают шаг назад резко, будто кто-то дëрнул их за футболки синхронно.

Ты улыбаешься.

— Плохая игра, Джек!

Сканер прощупывает темноту. Пульсирует дрожащими волнами на экране.

ПОДКРЕПЛЕНИЕ С "МЕРКУРИЯ"



Лифт вернулся, полный до отказа союзной пехоты. Три отделения юнитов, готовых к бою в городской среде. Они усилены снайпером, тяжёлым пулемётчиком, оператором ПЗРК. Одно отделение экипировано экзоскелетами с прыжковыми ранцами для манёвренного вертикального боя в высотках и быстрого преодоления препятствий на подступах к городу.

Дэвид Мистри

Пушка пыкнула звонко и снаряд унёсся к бойнице. Там он разбился о стену и вскоре всё затянула белая, слоистая туча аэрозоля. Уверен, не избежали знакомства с ней и те, кто внутри. Выгнать эту дрянь из помещения сложно. В том числе и потому, что выгонять быстро становится некому. Точное попадание — снаряд не залетел внутрь, но разбился о самую стрелковую щель.

Сэр Вильгельм Макнамара

Пометил бойницы как цели. Теперь союзники быстрее увидят каждую. Мчишься на стены крепости, готовя выстрел из огнемёта.

В прошлой жизни. Ты подросток с шаром-шевелюрой больше головы, худой, с длинными руками и ногами. На кровати Найджел — он на три года старше, уже курсант Военной Академии, но сейчас похож на кусок свинины, который забыли в духовке, и он сгорел там до состояния древесного угля. Белеют в темноте палаты одни глаза. Он набирает фразы движением указательного пальца. Тап-тап-тап. Тап-тап. На полигоне. Курсант выстрелил из гранатомёта под ноги собственной машине. Он погиб мгновенно. Учебный "Кентавр" Найджела загорелся, как факел. Он выпал из него весь в огне. Врачи молчат. Тап. Тап-тап-тап-тап. Он повернул глаза, чтобы видеть твои. "Мне страшно".

Крепость вырастает перед тобой быстро от чудовищной скорости меха. Хлопок выстрела. Где бойница плевались пулями — расцветает чёрно-красный дымный цветок. Разворачиваешь мех круто, чтобы не влетать в расширяющуюся тучу огня.

Уильям Сайкс

Случай свёл тебя со "Сциллой" — десантным мехом-интердиктором времён настоящей мехостроительной архаики, когда мехи впервые появились на планетарных полях сражений массово и никто ясно не понимал, какова их лучшая боевая роль. Если сочетание "десантный интердиктор" кому-то кажется странным, то он ещё не видел саму "Сциллу" в металле: длинный колёсный золотой карабас-барабас с громоздящимися поверх корпуса орудиями, вызывающими ассоциации с фантастическим ретро-футуризмом. Наличие у древней красотки шести разных равнобесполезных вспомогательных стволов сбалансировано тем, что её основное орудие нельзя использовать согласно современному уставу практически ни в каких ситуациях.

"Сцилла" похожа на очень длинный саркофаг, на каких бороздит космос современный СЕР — Сетократическая Республика Египт. Это сверкающая антилазерным зеркальным литьём колесница несёт внутри два десантных отделения, а снаружи — сонм лёгкого вооружения, предназначенного "Теург" знает для чего. Основной калибр "Сциллы" — малая интердикционная установка "Саспенс" — выстрелом искривляет пространственно-временной континуум и выбрасывает цель в примерной точке последующего выстрела.

Ещё в Первую Галактическую вселенскими конвенциями и нормами самого Ковчега было строжайше запрещено использовать орудия этого класса по их прямому назначению. Эксперты в области экспериментальных вооружений тогда сходились во мнении, что множественные разрывы пространственно-временной ткани, которые создают залпы "Саспенсов" и их аналогов, ведут к медленно накапливающейся системной дестабилизации Вселенной. Сторонники Теории Инфильтрации уверены, что за разработкой этого типа вооружений стоят иномировые агенты, которые готовят плацдарм для массированного десанта в наше измерение из того неведомого нам пока Ада, где они обитают. Более консервативно настроенные критики также отмечают нежелательность использования интердикционных установок. Их беспокоят два вопроса: "Куда исчезают объекты, для которых не было произведено второго выстрела?" и "Что произойдёт, если все они однажды вернутся?" Всеобщее возмущение вызывают также попытки отдельных недобросовестных пилотов стрелять из "дикторов" в собственные отделения пехоты с целью телепорт-абордажа... Эффективность этого метода подтвердила военная практика, но его бесчеловечность выходит за всякие рамки. "Насильственная телепортация — хуже каннибализма!" — так гласит обличающий плакат с изображением орущего от ужаса звёздного десантника, верхнюю часть которого в сине-фиолетовых тонах насилуют войд-гоблины на заброшенной орбиталке, а нижнюю боевой скарабей СЕР среди бело-кремовых дюн. Два слова: Боевая Интердикция. Закон разрешает использовать её ограниченно против неодушевлённых объектов и верифицированно-неразумных противников.

В своё время "Сцилла" была настоящим чудовищем урона: шесть орудий плюс одно главное, минимум два отделения пехоты — иногда фулл-киборгов... Это была грозная сила. Много песков времени утекло с тех пор. Поколения вооружений сменялись поколениями. Это по-прежнему грозный транспорт и умеренно опасный стрелок, но уже не тот мех, который был способен штурмовать целые районы в одиночку.

Артур Д. Уайт

Сопла-крылья за спиной заструились огнём, и ты прыгнул в небо. Не там ли хранятся воспоминания? Став к нему ближе на несколько десятков футов прыжка — к такому, как оно есть, каменному и низкому — ты стал ближе к собственной памяти. Глядя на приближающееся облако химического тумана с большеглазыми и плечистыми штурмовиками, плывущими в нём, маленькими от высоты и вырастающими быстро от падения, ты вспомнил другие свои прыжки.

На Оссе-11 ты сражался в прыжковом "Гелиосе". Одна из тех машин, что осталась гореть, когда ты остался жить. Сбросил её, как местная магмовая саламандра сбрасывает кожу. Иногда ты вспоминаешь всех мехов, которые остались дымиться на далёких полях сражений. Ты чувствуешь гулкое и тянущее чувство внутри, которому нет имени. Осса была планетой-вулканом: вся в нарывах огня, истекающая красно-жёлтыми реками, как кровью и лимфой. Чёрные равнины с кровавыми артериями. Угольные каньоны и пылевые пустыни. Вы зависли над ней на орбите не зная, что делать: потратили энергию и время "Ковчега" — каждый час этого корабля-мира в полёте сжигает деньги, на которые можно построить маленький город. И вы висели над изуродованным маленьким миром, продолжавшим изрыгать магму и сотрясающимся в агонии, не зная — что теперь? Терраморфинг его был невозможен. На поверхности по прихоти судьбы шла в добавок к последним судорогам планеты война. Вы не знали, что мир потерян без шанса сделать здесь что-то, когда летели сюда, но, наблюдая его гибель с орбиты, решили эвакуировать один из полумёртвых городов в надежде, что беженцы согласятся бежать и смогут потом интегрироваться в ваше общество. Это было время великого гуманизма Ковчега — вы надеялись на лучшее и делали, во что верили. Ты отправился на планету с другими рыцарями и с юнитами-регулярами прикрывать эвакуацию жителей: они оказались заложниками собственного тирана с его гражданской обороной и обезумевшего ИИ, который превратил просто малопригодную для жизни планету в малопригодную для жизни планету с рыщущими по её руинам и пустыням роботами-убийцами. Землетрясение начало разрушать квартал, где вы отбивались от беспилотных мехов, прыгавших на вас с крыш зданий и осыпавших лазерным градом. Улица лопнула и провал начал заполняться поднимающимся огнём, похожим на кровь, подступающую к краям рубленой раны. Полоса сияющей раскалённой жидкой породы отсекла вас от десантных шаттлов. Остаться на планете без союзников даже на часы означало погибнуть. Ты разогнал "Гелиоса" двумя огромными шагами и прыгнул, врубая джапм-двигатели. Бело-красный мех взмыл над дрожащим от жара, набухащим пузырям провалом, похожий издалека на маленький древний биплан из-за орудий в плечах. Ты готовился выключить двигатели и начать приземляться, когда склон обрыва начал крошиться и соскальзывать вниз громадными ломтями. В панике, ты начал задирать нос меха, чтобы набрать высоту, но не успел: ты видел несущуюся перед тобой красную от света стену и понимал, что для тебя членство в клубе любителей садоводства заканчивается: мех уйдёт в расплавленный камень, как муха в варенье. Ты почувствовал мягкий толчок в ногах "Гелиоса", щёлкнул тумблер и закрыл глаза. На дне провала раздался хлопок. Ты вылетел из огня в капсуле пилота и чудом приземлился по нужную сторону провала. Катапульта сработала. Выбравшись из капсулы в чудовищной спешке, ты побежал, к шаттлам, размахивая руками, сжав зубы и не оглядываясь. У тебя за спиной сверкали лазеры безмозглых, но метких слуг свирепого ИИ.

Общее

Бастион сломлен. Только главная крепость продолжает отстреливаться отчаянно. Подкрепление опоздало: стены и башни рушатся под напором мехов с Ковчега, а сами штурмовики, которые должны были стать поддержкой, угодили в ловушку — они умирают в ядовитом облаке, отвечая на плохо видимую угрозу плохо организованным огнём.

СЛОЖНЫЙ ВЫСТРЕЛ



Между твоим орудием и танком — крепость во всей её высоте и бетонной непробиваемости. Ты не можешь выстрелить настильно: снаряд ударит в ворота. Но ты не можешь выстрелить и по навесной тракаетории: танк ещё слишком близко к воротам, опасаешься долбануть в край крыши, где стоит сэр Артур. Это первая сложность.

Вторая: ты стреляешь на пределе эффективной дальности твоего орудия. Всё-таки, ты не "Артемис" — пушка не доносит снаряды на другие планеты и не пробивает их до ядра. Ты артиллерия непосредственной поддержки — без этих фокусов уникальной баллистики. Простой и честный накидыватель снарядов через голову рядом стоящего союзника, а не Магистр Артиллерийской Магии. Ещё пара сотен метров — и стрельбу можно считать чистым гаданием.

Ты готовишься совершить невероятное.

СМЕРЧ-​РАЙДЕРЫ

Огонь зенитного орудия M00MM(A) разбирает ховер-байки на блестящий металлический лом на лету: они разлетаются с лязгом и искрами, пилоты валят с них, превращённые рваные куски мяса. Огонь бластера и лазера сбивает пилотов. Не прошло двух минут — на поле боя остался последний байкер. Он помечает "Артемис" для союзников, ускользает от ковра пламени и закладывает круг — заходит медленно разворачивающемуся "Порфириону" в корму и расстреливает на скорости малиновым вихрем лазерных импульсов. Похоже, мухо-ниндзя байкерных боёв откуда-то знает, что делает: он выцеливает двигатель, а не палит просто так. Хочет остановить гигантского меха и сделать его лёгкой мишенью.

ODE

Кашляя и захлёбываясь, слепой, последний артиллерист "Ode" заставляет орудие зарычать в убийственном тумане. Свинцовый ливень обрушивается на вас. Пули дырявят золотой бок несущейся вдоль рва "Сциллы". Оставляют чёрные пробоины с сетью трещин в красных зеркальных пластинах охотящегося неторопливо за райдером "Порфириона". Сбивают перегруженный щит "Фавна Б", запрыгнувшего на ворота сквозь стрельбу гарнизона. Молотят бешено вслед уносящемуся под прикрытие союзников "Эолу". Кусают в бессильной злобе, словно тщась отомстить, подрагивающий синий щит "Атропоса", погрузившего стену в тягучее облако.

ПОПАДАНИЕ!



Снаряд пробил бетонную крышу башни, несколько этажей и залетел в подземный склад боеприпасов, где разорвался. Сначала башня начала складываться внутрь и валиться в сторону, но через секунду начала подниматься на воздух, продолжая распадаться. Вы наблюдаете, как её обломки поднимаются выше и выше...

БАСТИОН



Далёкими огнями горит крепость, опоясывающая город цепью стен и башен. Мощнее всего укреплён главный вход в город — это настоящий отдельный форт. Его вы направляетесь штурмовать.

Уильям Сайкс

Если твёрдая рука и острый глаз — друзья пилота, то надежды и смутные чаяния — его спутники. Невозможно пройти войну совсем без них. За пределами одного боя — целая огромная судьба. Как повернётся она? Суждено ли вернуться домой — и каким? Обо всё этом думаешь, проверяя и перепроверяя машину. Оживает "Оракул", начиная вместе с тобой диагностику всего и вся. Поддерживает незримо, снимая с тебя часть рутины.

КОНТАКТ



Кабина движется ровно. Блёкло-жёлтый свет более не дрожит. Осматриваете друг друга в ожидании. Закопчённые и истыканные выстрелами ассолт-мехи. Целая и более-менее нетронутая боем поддержка. Гигантская артиллерия. Поток наблюдений и мыслей нарушает беспокойство, растущее где-то на периферии сознания, но скоро заставляющее вас начать оглядываться нервно и внутренне, и внешне. В чём дело? Вы ощущали подобную лёгкую ментально-электрическую щекотку там, в Котловане, в близости гигантских псионических гусениц. Тогда вы не придали этому значения, да и было ли время заметить? Шёл бой. Здесь напряжение нарастает и становится явным — набухает в психике, как чужеродный орган или странный, тёмный плод. Оно разрешается коротким страхом и облегчением после него: ваше сознание устало бороться — барьер преодолён и перед вами разворачивается череда образов. Настоящий фильм.

Так они говорят. Вы видите жуткую голову жука — богомола или кузнечика? Он офицер связи — не из слов, но из внутренней ясности его вида понимаете это. Они хотят переговоров. Вы должны остановить разрушение. Вы не знаете всего. Остановитесь. Война не принесёт вам победы — только разочарование.

Лукас Адамс

Говоришь негромко и спокойно. Уверенно. Из дверей кабины сначала показывается дуло, потом ещё немного ствола, потом ещё ствол и ещё ствол, а потом ещё и ещё, и, наконец, выходит сама "Артемида".

Общее

Технологии не возвращают жизнь. В основе восстановительного терраморфинга лежит магия. В современном мире она обёрнута в технику, как в необходимую для визита одежду, но, оставаясь сама перед собой в наготе, магия не похожа ни на Природу, ни на Разум.

Терраморфинговое Ядро "Теург" — инженерное чудо. Отрицать его техническую гениальность не придёт в голову ни одному юниту. Но без иномирового участия он остался бы мёртвым сердцем корабля — безжизненным сплетением кабелей и лабиринтом микросхем, нагромождением интерфейсов и адом конфликтующих ИИ; гигантским склепом, пожирающим энергию реакторов, но неспособным заставить обратиться к солнцу и дышать даже самый маленький листик.

ТМЯ "Теург" вмещает душу оккультиста древности. Его личность и биография — предмет государственной тайны. Говорят, он родился и прожил первую земную жизнь в Элладе — так назывался культурный ареал доисходной Земли, где несколько веков длился золотой век магии, теургии, искусств и наук. Сила его порыва к лечению и здоровью заставляет пустыни цвести. Шрамы и уродства войны он не может принять. И сейчас эта сверхживая частица техноживого конструкта пульсирует яростно: СЖЕЧЬ СЖЕЧЬ СЖЕЧЬ СЖЕЧЬ...

Орбитальная бомбардировка не была вызвана ни практической нуждой, ни политическим расчётом: "Теург" негодует — и Адмирал прислушивается к его волнению.

На собрании вам сообщили о подземном городе глубоко в толще Алтеи. Разведка перехватила их коммуникации и собрала странную и отрезвляющую в плохом смысле картину из фрагментов, которые удалось добыть. Они называют себя "Серые Крылья" — инсектоидная раса людей-мух, гротескно напоминающая вас самих из-за ранней интеграции с вашими колонистами. Они появились одновременно с вашими первыми поселениями на планете и постепенно проросли в них. Вы не уверены, откуда они возникли и кто появился на Алтее раньше, но возникновение их города-государства примерно совпадает с началом колонизации. Они враждебно относятся к Ковчегу и не желают его присутствия на орбите. Они разумные и достаточно развиты технологически. Организационно они похожи на вас — во всяком случае на поверхности их общества присутствуют узнаваемые институты: коммуны, советы, парламенты, корпорации, семьи, суды. Но ваших ксенокультурологов не покидает ощущение, что вы имеете дело с мимикрией или, во всяком случае, не видите полной картины: корни их системы социальной организации уходят глубже, чем вы можете предположить на основе собранных пока данных. Все эти годы они использовали наземные колонии, населённые чистыми людьми, как прикрытие и резервуар ресурсов. В их планы не входило уничтожать колонии-симбионты и обнаруживать себя. Вы полагаете, что какая-то цепь случайностей запустила катастрофу: подземные питомцы "Крыльев" начали прорываться в колонии, ручная администрация куполов перестала быть ручной или просто не справилась с собственными военными и люди начали с "соседями снизу" короткую войну. Где-то среди этих событий, по вашей догадке, один из куполов направил вам сигнал о помощи. "Крылья" надеялись переждать ваше появление не выдавая себя ничем и наблюдая за вами, но недооценили вас: разведка обнаружила их дроны, их связь, их самих. Они сидят в единственном улье на планете глубоко под землёй и ждут Судного Дня.

ОРБИТАЛЬНЫЙ УДАР



Люди прильнули к домашним экранам, частным и публичным иллюминаторам. Все каналы прерывают вещание для прямого эфира: "Юнион Джек" выжигает планету.

Общее

Ковчег похож на кашалота песчаного цвета или на очень вытянутый глиняный кирпич. Он плывёт по усыпанной далёкими белыми точками черноте. Внутри него муравейник: ксено- и палеогенетики сидят за работой — белый свет мониторов на их бледных лицах; рабочие гидросектора в голубых комбинезонах двигаются среди гигантской машинерии, похожие на рыб, плывущих причудливыми маршрутами — обеспечивают синтез, транспорт и аэрацию, хранение и анализ, забор из планетарных источников и космического льда; дроны и люди службы безопасности в чёрно-синих цветах; варп-навигаторы плавающие в изумрудном геле пси-капсул, опутанные трубками жизнеобеспечения и похожие на эмбрионов в своей беззащитности и сонной серьёзности. "Юнион Джек" — путешествующий мир, малая планета сам в себе. Последний "кашалот культуры", как сами юниты шутят про него: с его ажуром соборов и свежестью садов, внутренним Градом и единственным в Галактике ботаническим садом, где впервые в истории человечества расцвёл в искусственной среде Синелис. Но ценнее всего сердце "Джека" — ТМЯ "Теург".

Дэвид Мистри

Удалось собраться и действовать взвешенно. Мировоззрение в духе "подбили дрон — гори и шаттл!!!" — это не ваш выбор. Обычно вы действуете рационально, с холодной головой. Здесь и ценность техники и культура, весь опыт ваших предков и ваш собственный готовит вас к умному, раскалькулированному до мелочей бою. Сегодня ошибки начали накапливаться с пугающей скоростью, но это не повод усугублять ситуацию и дальше. В каждом Тактическом Положении возможен правильный ход. В каждом.

Дэвид Мистри

Однажды ты был в кинотеатре. Ковчег стоял кашалотоподобной громадой в таком же громадном городе-космопорте Ирды-6. Большая, на 95% пустая планета. Из космоса казалась мелового цвета — с редкими жёлтыми гроздьями светящихся точек. Мегаполисы. Выдался день и выдалось время, ты заглянул в город-ретросказку — там всё было похоже на Терру, как её описывают до расселения людей по космосу. Наземный транспорт, город в несколько уровней, но не улей. Это был обычный кинотеатр — люди просто покупали электронные билеты, прикладывали наладонники к сканеру, входили в тёмный зал и садились в потёртые малиновые кресла. Экран гипнотически светился какой-то меняющейся геометрически запутанной фигурой, играла музыкальная заставка. Показывали хоррор-комедию "WE CRAWL OUT OF THE HOLE!". Сюжет был такой. Главный герой — незадачливый парень — пытается пробиться в мире киносценариев. Он проваливает собеседование на телевидение, отправляет логлайны режиссёрами и геймдизайнерам, но получает отказы. Он ещё молод, но жизнь начинает приобретать вид "распада в тупике", как он это описывает своему психологу: отказы, истончившаяся до формальности дружба с последним приятелем, уход девушки. Психолог даёт ему совет заплатить страданиями за свою мечту: суть этой техники в том, чтобы принести жертву Искусству — только нацедив крови можно вырваться из бытия-в-посредственности к жизни-в-подлинном. Герой долго шагает по бесконечной лестнице, поднимаясь на крышу своего семнадцатиэтажного дома — один длинный кадр, во время которого зритель слышит его нескончемый внутренний монолог. Он размышляет о своей жизни и совете психолога, который решает применить к своим обстоятельствам буквально: он БОЛЬШАЯ посредственность — крови для жизни-в-подлинном должно быть МНОГО. Он стоит на краю крыши и смотрит на мигающий внизу огнями город. Жизнь-в-подлинном тихо зовёт его. Он медленно разводит руки в стороны. Гигантская чёрная воронка взламывает улицу внизу — торчащие ломти асфальта, сигналящие водители, упавший провод плюется искрами. Из воронки выбираются покрытые хитином чудовища: гигантские тараканы с мечущимися усами и большими испуганными глазами. Они разбегаются один за другим по улицам города, хватая людей и бодая здания. С высоты дома они похожи на коричневые бронетранспортёры. Город сотрясают хлопки — это открываются новые воронки, из которых выбираются и вылетают, жужжа, новые монстры. Героя спасает военный вертолёт. Вместе с ним оказывается девушка-криптозоолог, которая постоянно говорит про то, что "она знала!" и, что "в 1987 их уже видели в Перу!". Она называет какой-то вид на латыни. Пилот вертолёта оборачивается сказать ей, чтобы заткнулась и что криптозоология — хуйня — но гигантская стрекоза не даёт ему закончить фразу. Вертолёт падает. Разбитое стекло. Ужас стучащих лопастей. Дым. Сценарист и криптозоолог приходят в себя, выбираются из обломков вертолёта и бредут, поддерживая друг друга, прочь из апокалиптического города. Добравшись до загородного научного логова криптозоолога, они видят по телевизору кадры новостей. Ни один канал не показывает случившегося. Посмотрев интервью футболиста и экстренный выпуск о странном поведении лам в зоопарке, они глядят друг на друга немо. Они слышат стук в дверь. Это военные. Через десять лет главный герой выходит из тюрьмы — в его стране сменился режим и многое стало достоянием общественности. Новые лидеры охотно признают отдельные нелепые ошибки предшественников и многое говорится о необходимости тщательного расследования преступлений — в том числе и военно-биологических. Изменившийся сценарист пытается найти девушку-криптозоолога — единственного оставшегося в живых человека из его прошлой жизни — но в поисках случайно натыкается на своего духовного наставника. Он спрашивает психологического гуру, достаточно ли крови он теперь нацедил, чтобы сказать что-то по-настоящему важное людям через свои тексты? Гуру прикрывает глаза и медленно кивает. Главный герой, отчаявшись найти хоть кого-то, решается на иммиграцию. Он верит, что в другой стране он сможет рассказать правду, которой поверят. Устроившись на новом месте сторожем, он по ночам пишет на телефоне документальный сценарий о двух заблудших душах в каменных джунглях, ставших свидетелями загадочной, потрясшей их до глубины существа катастрофы. Он рассылает сценарий, но не получает ответов. Однажды с бьющимся сердцем он открывает e-mail от киностудии, в котором редактор сообщает ему, что его претензия на сайнс фикшен бледна — ему следует попробовать себя в документалистике. Он закрывает глаза, но открывает от того, что пикнуло уведомление: новое письмо. В нём телефон и одна строчка. "Приезжай в Перу".

Максвелл Фокс

Ты разлепил веки. Режет глаза. Давит на них изнутри. Видишь своё отражение в лопнувшем стекле: широкие зрачки, красные склеры. Кровь стекает по бледному лицу. Позвоночник — столб огня. Чувствуешь дрожь во всё теле и тошноту. Боль стреляет из центра тела во все стороны частыми одиночными выстрелами. Пульсирует. Дышишь сквозь сжатые зубы.

Дэвид Мистри

Консервация плазмой. Возможно, то, что сейчас Фоксу нужно. По крайней мере, так они точно не успеют начать его жрать — если они пытаются добраться до него за этим... Мотнул головой. Страх и стыд, затопившие в первый миг, схлынули, но остался чудовищный осадок. Ты выстрелил в него. Дважды. Как могло это произойти?

Дэвид Мистри

Ты действовал. Два нажатия — два снаряда. Барабан стал легче на несколько десятков фунтов. И ты уничтожил "Персефону".

Максвелл Фокс

Миг назад ты стрелял "от бедра" лихими дуплетами автопушки, расшвыривая карабкающихся на тебя "многоручек", и запускал экстренные протоколы саморемонта. Теперь ты плывёшь в мутном море чувства сдавленности, дезориентации и боли. Управление потеряно. Капсула критически повреждена. Ты теряешь сознание.

Брайан Смит

— Принято, BG-8985. Передаём видео из провала. Ожидайте.

Пауза. Оператор снова начинает говорить.

— Эвакуируйте "Персефону" и отступайте к "Меркурию", BG-8985. Повторяю: эвакуируйте "Персефону" и отступайте к "Меркурию". Немедленно доложите о выполнении. Мы разворачиваем Ковчег для орбитального удара.

Максвелл Фокс

"Персефона" пробила в грунт и замерла в нём, как неразорвавшаяся бомба. Капсула пилота защищена демпфирующим гелем — ты ощутил только мягкий толчок. Закрыл глаза на секунду: сейчас от удара сдетонирует реактор. Секунда. Две. Три. Голос Артура дрейфует к тебе в темноту дна по радио-волнам: "Максвелл... вы в порядке?"

Дэвид Мистри

Стазис. Техно-лимб. Смутное переживание чего-то при отсутствии мышления и воли. На Ковчеге его достигают без криокапсул. Ты смутно понимаешь технологию: нано-машины что-то делают с телом и мозгом — не уверен, что все её тонкости могут внятно объяснить даже сами операторы стазиса. Ещё одно наследство Золотого Века техномагии. Как реакторы ваших мехов. Как "Теург". Никто больше не превращается в промёрзшую насквозь и насмерть глыбу льда с серым трупом внутри. Никто больше не "оттаивает" случайно во время путешествия в гиперпространстве. В смысле, никто на Ковчеге. Остальной мир использует криосон повсеместно. Образ постера вспыхнул в памяти яркими синим и стальным цветами: NOT IN A HURRY ANYMORE — белая надпись поверх сложившего на груди костлявые руки скелета с улыбчивым черепом за стеклом похожей на гроб заиндевевшей капсулы. И ниже — Travel safe with quality SynTech C-capsules.

СинТек. Первые путешественники в гиперпространстве. Первые путешественники во времени. Первый полный киборг. Легендарная корпорация-государство, ставшая пеплом и памятью. Во времена, когда человечество населяло только Землю и Марс, существовало государство Синрос, возникшее из ещё более древних "Сины" и "России". Подобно инвазивному организму в его недрах развилась корпорация Синростех — предтеча СинТека — это было в эпоху заката национальных палеогосударств и расцвета корпораций. Эти ребята любили всё "крио" — не удивительно: они продержали добровольцев в капсулах 30 земных лет, вернули их к жизни и не обнаружили следов старения или угроз здоровью. Технология выглядела многообещающей.

ЭПИЛОГ

Запах сладости и гари щекочет ноздри. Пластиковый шлем давит на глаза и скулы, вспотел под ним. Раскалывается голова. Суетятся люди. Ватные руки. Ватные ноги.
Усталый женский голос:
- Скар, снимай.
Глухой, шипучий, как крышку-с-полной-бутылки-колы мужской:
- Всё по пизде…
Тебе помогают снять шлем. Дрожат руки. Сгибаешься в приступе рвоты. Подросток с крысиными усиками и красными от VR-шлема глазами протягивает салфетку молча. Толстые бока. Сутулая фигура. Вздрогнул от смутной знакомости этого протягивающего жеста. Окидываешь взглядом комнату. Девушка с каштановым ежиком. Тонкая. Смотрит на тебя со смесью жалости и тоски. Толстый здоровяк, откинулся в кресле. Накрыто лицо мясистыми ладонями. Не движется. Но дышит. Подвижный мужчина в кожаной куртке. Острые черты. Колючая психофизика. Его она называет «Скар». Посмотрел – и как ножом порезал: чувствуешь, что в его глазах ты не жилец. Вдруг скривился, блестят глаза. Заговорил с тобой, но каким-то неожиданным тоном.
- Музыкант, пока ты ещё помнишь, я скажу тебе пару слов. Вот этот, который дымит – твой брат.
Оборачиваешься, не понимая, что происходит, но холодея: паренёк лежит в откидном кресле без VR-шлема, но вокруг глаз красные круги от него. Его лицо безразлично, его губы сухи и сини, из его ушей течёт кровь. Он похож на тебя, как две капли воды. Ты смотришь – и на этот раз ты не сомневаешься, узнаёшь ли лицо.
Скар продолжает:
- Его заПвПшил Мясник. Он ушёл. – Кивает на пустое кресло и брошенный шлем рядом с тобой.
Вы молчите.
Сена хочет положить тебе ладонь на плечо, но, потянувишись, отводит обратно. Она смотрит на тебя, будто ты не вернулся только что чудом, а остался на том свете. Она говорит:
- Саморегулирующаяся VR. От неё нельзя так просто отключиться и ей нельзя так просто управлять. Постарайся принять. В таких случаях можно играть только по её правилам и Мясник сыграл лучше.
- Профи. – Бухнул здоровяк, массируя глаза. – Пф. «Профи». Серийный. – Он начинает раскачиваться медленно.
Скар смотрит в пол. Его лицо резко, ассиметрично. Дрогнуло вдруг.
- Денег мы не возьмём. Сегодня я перечислю задаток обратно на твой счёт. Ты это уже вряд ли поймёшь, но мы передадим семье.
Он хватает тебя за руку:
- Они в порядке. Запомни хотя бы это.
Сена обнимает тебя порывисто.
- Прости, музыкант. Прости, прости, прости, прости…
Её слёзы горячи на твоём плече, но ты не понимаешь. Кто эта девушка? Почему здесь воняет жжёной изоляцией и рвотой? Ты отстраняешься от незнакомой наркоманки в панике. Красноглазая рожа. Кривая рожа. Толстая рожа… стиф-в-кресле! Дерьмо. Проводишь по волосам рукой. Ты упоролся? Здесь труп и какие-то бесы. И здесь душно. Давит в груди. Надо выбираться отсюда. Толкаешь рукой дверь не слушая их слов. Выбегаешь, хватая полной грудью ночной воздух. Кольнула спина. Грязный двор пахнет промышленным районом и мочой. Синеет позади проём двери без вывески, но ты не оборачиваешься. Нужно в бар. Привести в порядок мысли. Выбираешься на освещённые улицы и тонешь в плывущем мареве неона. В волнах бесконечного потока людей. В дыму рекламных голограмм.

Общее

За блестящей по таймингу контр-атакой Сомбуна не последовало развития: непохоже, чтобы боец устал или был травмирован, но по какой-то причине он не пошёл в наступление. Отстаивается, где стоял, передняя нога наготове в любой момент поднять блок. Пассивное ведение боя? Не на турнире такого уровня. Рефери следит за ситуацией, но не делает замечание. Похоже, Сомбун что-то задумал. Нирнам осторожно подбирается к нему, готовый ловить хай-кик или очередной лоу, но этого не происходит, он использует свой шанс и переходит В СТРЕМИТЕЛЬНУЮ АТАКУ! Джеб! Панч! Хлёсткие лоу-кики! Соперник падает на канвас, похоже на травму? Что это было? Почему Сомбун замер и ждал атаки? Если это договорной бой — всё должно было бы выглядеть чуть более естественно. Зрители гудят и оживлённо обсуждают случившееся: один из бойцов как будто выпал из реальности ненадолго. Последствия прошлых травм? Или что-то более мрачное и закулисное? Так или иначе, судьи не видят нарушения, а врачи уже оказывают спортсмену первую помощь. Ведущий объявляет громогласно имя победителя, а рефери поднимает его руку: НИРНАМ КО!!!

Общее

Раунд развивается вяло: бойца потеряли силы и настрой или просто устали от напряжения — стало много расчётов, изматывающего внимания за каждым движением соперника. Блоки. Джебы. Игра на дистанции. Много осторожности, мало напора. Но удары только кажутся неопасными со стороны — эти "лёгкие" вылетающие в голову противника перчатки могут уложить ровно и наглухо, если придут более-менее в цель. Бойцы упакованы от и до в броню на любительский манер, но это не любители. Они умеют бить и умеют ловить момент для этого. Молниеносный панч от Робера!!! Блок. Лоу-кик американца подсекает ногу тайского боксёра, но тот удерживается в стойке, контр-атакует... Отличный хук в корпус! Ещё один с другой руки в голову! Это ПОБЕДА!!! Тон Тонгтанг ждал и дождался этой секунды: небрежно пошёл в наступление противник и сразу же поплатился за авантюру — на сдачу со своего лоу-кика он получил тяжелейший левый в печень и немедленно ещё один в челюсть, но уже с другой стороны! Тон Тонгтанг показал сегодня, что муай-тай — это не только колени в клинче и лоу-кики — это бокс в его первозданном смысле: перестрелка разрушительными ударами рук!!! Зал аплодирует такому эффектному завершению! Это была охота — и она закончилась в пользу самого внимательного и терпеливого. Интеллектуально захватывающий и яркий муай-тай! Рефери заканчивает счёт, но американец лежит без движения. На ринг поднимается команда врачей, чтобы помочь спортсмену, с него начинают снимать экипировку.

Рука вверх! И это рука Тона Тонгтанга.

В этом четвертьфинальном поединке сойдутся Тон Тонтанг, Таиланд, и Мозес Робер, США. Оба спортсмена не очень известны вне своих клубов, оба молоды и амбициозны, для обоих этот международный турнир — шанс заявить о себе. При этом и Тон, и Мозес уже не новички в тайском боксе и сражаются на профессиональных рингах, зарабатывая себе на жизнь только боями. Равный в классе, но такие разные по своим спортивным биографиям бойцы. Это будет интересная схватка.

Общее

Иван Алексеев не спешит развивать атаку, стреляет отдельными, выверенными панчами, стал действовать гораздо осторожнее. Сомбуну Наронгу удаётся выбраться угла, и оба бойца снова сместились к центру ринга, сохраняется неопределённая ситуация. Оба атакуют и сразу же отступают. Провоцируют. Маневрируют. Сомбун наронг наносит точный панч в голову! Отличный удар, но одного такого недостаточно. Он наносит лоу-кик, Алексеев теряется буквально на несколько секунд, но быстро собравшись сам идёт в атаку: СОКРУШИТЕЛЬНЫЙ ХАЙ-КИК приходит в голову Наронга. Он стоит на ногах? Похоже на то. Таец удержал тяжёлый удар. Перешёл в атаку, но видно, что набрасывает удары почти вслепую, потерял чувство боя и просто добивает последние секунды раунда на рефлексах... Время! Рефери объявляет перерыв.

Бойцы отдыхают. Каждый сидит в своём углу, дыша тяжело, и глядя в поверх ринга куда-то. Тяжёлый, очень напряжённый раунд. Пока непонятно, за кем останется бой. Оба наносят друг другу урон и оба действуют очень расчётливо. Достойные друг друга и, похоже, равные по силам соперники.

Сомбун Наронг

Есть между ними сходство, давно заметил. С другой стороны — между вами всеми есть. Бокс сделал вас всех чем-то похожими. Согнул из вас бойцов, как из железного прута силач гнёт причудливые фигуры.

Ты даже не поехал в больницу. Отмахнулся от врачей: всё в порядке. Поднялся, когда рефери объявлял победителя, чтобы встать рядом с ним. Он поднял руку Ратанарака, конечно. Но всё же ты нашёл силы держаться и уйти на своих ногах. А врачи, что врачи.

Захват Сараев

Отлежался в больнице. Пересчитал потом ещё раз ноги: получилось две. Понял, что всё будет нормально. Голову тряхнуло, но в ней не выключилась лампочка. Думалка. Бойцовский IQ. Это самое важное. Врач сказал завязывать получать по голове: мол, придёт в старости дементор или как-то так он пугал. А тренер сказал, что раз ты уже всё слышишь и понимаешь, то можно возвращаться к тренировкам. Так и сделал: бил грушу в зале, бегал. Смотрел видосы и анализировал — полезно для IQ.

Тон Тонгтанг

Тебе рассказали, как закончился бой. Потом ты сам посмотрел запись. Когда Алиев бросил тебя, ты был уже без сознания. У русских есть выражение: "родился в рубахе". Ты получил тяжёлое колено в голову — несколько раз. Потом кувыркнулся в воздухе не контролируя себя. И вот ты выписался из больницы — без тяжёлого сотрясения, без трещин, без переломов. Чувствуешь себя нормально, голова и тело в порядке. Удача. Вылет из турнира омрачает настроение, но это не последняя возможность — будут ещё.

Общее

Кузепа начал осторожно приближаться: передняя нога на носке, танцует на месте вообще без веса, готова выбросить блок — руки высоко. Первое движение Алексеева, и Кузепа поднимает колено!

Андрей Кузепа ошибся, читая соперника, и не успел поменять что-то в процессе — слишком ждал атаку с ног и прозевал разрушительный апперкот. Алексеев с божественным чувством момента просунул ему мощнейший крюк между поднятых предплечий и прямо в подбородок. В зале было слышно, как хрустнули кости: зубы, шея? Кузепа отправился в глубокий нокаут, не успев завязать свои любимые "кошки-мышки" на пределе дистанции. Мрачный урок всякому, кто думает, что всегда сможет навязать свой стиль боя сопернику: иногда для этого просто не будет времени.

Публика выкрикивает имя "Игорь Алексеев" в неистовстве! Тренер и друзья бросились на ринг обнимать победителя! Это был отбор — и он был жесток! Алексеева ждёт четвертьфинал и дикий шквал репостов с его нокаутом. Малоизвестный до сегодняшнего вечера боксёр за две секунды стал вечным героем мемов и демотиваторов о жестокости спорта!

Дангмол Чакри

Помнишь, как долго падал куда-то, а потом больно ударился плечом. Эти ощущения смазались и вытянулись во что-то серое и тягучее: иногда там был свет, который резал глаза — кто-то бесчувственный приподнимал тебе веко и светил фонариком. Иногда там были голоса. Потом стали появляться врачи. А потом воспоминания начали восстанавливать связность. Приходил тренер. Приходила твоя девушка. Родители. Отец каждый день приезжал к тебе после работы и сидел молча рядом с деревянным лицом, глядя куда-то мимо и думая о своём. И о тебе. Иногда они приезжали с матерью. Ты видел — иногда открывал глаза — но не мог ничего сказать: не ворочался язык и голова была, будто уже не твоя. Лежала на подушке, словно мёртвая.

Отёк мозга бывает сопутствующим явлением самой разной дряни. Энцефалиты всех мастей, инсульты, опухоли. Но самой частой причиной по статистике WHO являются черепно-мозговые травмы. Твой случай.

Тебя пытались лечить диуретиками, чтобы вывести лишнюю жидкость из организма — в этом есть ирония. Мог ли ты подумать, что препараты, которыми раньше "гонял" вес, теперь пригодятся, чтобы "гонять" воду из черепа? Но это давало плохой эффект. Состояние ухудшалось, врач принял решение провести вентрикулостомию. Это когда в желудочек мозга вставляют трубку, чтоб сделать дренаж. Операция дала результат: после удаления избыточной жидкости внутричерепное давление удалось нормализовать.

Постепенно ты стал чувствовать себя лучше. Ты пьёшь противосудорожные препараты и постоянно хочется спать. Ухудшилось зрение и настроение ни к чёрту. Но ты видишь. Родственники, тренер и знакомые парни из клуба сильно помогли с твоим лечением и поддерживали тебя.

Теперь ты вернулся к обычной жизни. Сам ходишь и делаешь всё в быту. Ты никогда не вернёшься в спорт, но продолжаешь вспоминать о том, как всё было тогда, когда ты вместе со всеми мог переступать через канаты и оказывался на освещённом квадрате 6x6, а вокруг клубилась тьма знакомых и незнакомых лиц, и взгляды были устремлены на тебя. Иногда тебе это снится.

Артур Джонсон



Февраль. Ты идёшь по Сент-Джеймсскому парку. Ветви покрыты инеем. Скворец сидит нахохлившись. Смотрит в одном с тобой направлении — сам похожий на присыпанного снегом, пожилого бульдога, глядящего строго вдаль. Выходишь к озеру. Стальная гладь под неровным чугунным небом. Кряканье уток доносится резко, будто железным прутом ведут по кованой ограде. Весна послезавтра, но не чувствуется в воздухе ни тёплого ветра, ни намёка на будущую зелень. Это была странная и долгая зима — похожая на затянувшийся кошмар, который истончается в первых лучах солнца и скоро истончится совсем до обычной реальности. Выдыхаешь пар.

Эмбер Бейтс



Наелась лука так, что прослезилась: оказался заборист. Ты вспомнила! Вдыхаешь воздух шумно, чтобы прогнать из носа давящую луковую щипоту и едкость, и она уходит. Ты вспомнила. Ты можешь сделать это. Наверное. Знаешь, как сделать. Но это страшно. Если ошибёшься, что будет с танкистами? Если всё сделаешь точно — что будет с тобой?

Министерство не погладит по головке — уверена. Но если бы ты была настоящей независимой исследовательницей. Настоящей анархисткой магического искусства, возможно. Ты могла бы. Вдруг ты выпрямилась и посмотрела сосредоточенно сквозь товарищей и сквозь бронеавтомобиль. Прямо в свою память.

Странно, но ты помнишь заклинание, будто видишь его издалека. Словно, говоря метафорически, этот танк едет через очень белую и очень быструю метель. И белые пятна мелькают, то закрывая его, то обнажая далёкий силуэт. Он едет по краю этой метели. Но что в её сердце? И почему этот снегопад вообще бушует у тебя в памяти, оставляя белые пятна? Это открытие заставило тебя ощутить холод. Ты знаешь, что это. В теории. Ты читала о таком, но не думала, что познакомишься с явлением на собственной шкуре. Ближе, чем на собственной шкуре — на собственной психике.

Это мемо-завеса. Почти боевое заклинание. Как военные взрывают дымовые шашки на танках и бронемашинах, чтобы скрыть их от прицельного огня внимательного человека с противотанковым ружьём на сошках, глядящего на них в оптический круг с крестом и делениями, так и маги ставят друг другу в головах маскирующие стены белого дыма. Чтобы не вспоминалось почему-то на дуэли заклинание. Чтобы забылся и не мешал дружбе плохой разговор. Чтобы не свидетельствовать на суде. Это скользкая вещь — её трудно обнаружить самому, если не знаешь, где искать. Ловушка в том, что с ней ты думаешь, что ничего и не терял. Можно прожить всю жизнь и не знать. Раньше люди часто ставили себе такие завесы сами. Но ни один Хилер сегодня не сделает такое легально: Коллегия строго следит за этим. Заклинание значится в их каталоге запрещённых процедур под военным сокращением: WB1886. White Blizzard образца 1886 года. Это самый первый вариант, в 90-м и 91-м были запатентованы ещё два — все в Британии — вскоре после этого обнаружился побочный эффект и в 97-м все они попали под запрет. Выяснилось, что "Белая Вьюга" имеет неприятное свойство очень медленно, но очень верно заслонять своим холодным фронтом всю память человека.

В 1896 году, в июньском выпуске журнала Supernatural — аналога Nature и Lancet для магов, древнего и авторитетного издания, где публикуются открытия, завоёванные на самом горячем участке битвы с Неизведанным — была опубликована статья доктора Джима Боллинджера под названием "Случай мистера С." Её подзаголовок гласил: "О вариантах неритуальной зомбификации". В ней умудрённый опытом хилер и маг Боллинджер с удивлением рассказывал учёному сообществу о своём пациенте, некоем Сэме (имя его было изменено), у которого он сначала диагностировал состояние зомби, уверенно и энергично взялся за лечение и был уверен, что действует правильно. Сэма доставили из США, там регулярно возникают такие расстройства из-за свирепствующей на юге вуду-культуры, но лечить зомби там никому не приходит в голову. Кроме родных и друзей тех, кто стал зомби.

Таких пассажиров привозят одного-двух с каждым кораблём. С ними едет бледный от бессонницы (попробуйте поспать, когда напротив сидит настоящий зомби и кроме вас об этом не знает никто), а иногда красный от слёз провожатый — чаще всего член семьи. Этот золотой ручеёк создал в Британии целую экономическую нишу для частнопрактикующих хилеров и к началу XX века появились врачи, занимающиеся только этим, не зависящие от Коллегии и другой работы. Расстройство хорошо обратимо и поддаётся своевременной коррекции. Нередко возможна полная ремиссия.

Доктор Боллинджер — в те годы уже великолепный врач и набирающий известность учёный — был полон надежд на ещё один хороший исход. Однако, он быстро столкнулся с тотальной и безжалостной неудачей: ни начертательная магия с элементами физического жертвоприношения, ни вовлечение в астральный театр, ни стимулирующая диета, ни шоковая терапия змеехлыстом с больным не работали! За месяц не удалось достичь ни малейшего продвижения к вочеловечеванию. Напротив, больной регрессировал — появились неизбежные у затяжных зомби нейродегенеративные признаки: выраженный тремор, тяжёлая походка, сильная потеря координации, полная потеря членораздельной речи. К ужасу жены Сэма, Наоми, и самого доктора, они теряли его по частям, будто от скульптуры из мокрого песка начали отваливаться куски: память, интеллект, речь, моторная способность.

Впервые за много лет спокойной практики Боллинджер поймал себя на том, что суетится. Как будто он снова на экзамене — студент медицинского факультета, опрашивает перед аудиторией пациента, а со скамей него смотрят седые профессора и каждый из них спас больше жизней, чем он видел живых людей за свои двадцать лет. Он написал письмо коллеге из Ольстера — ужасному фрику О'Лири, грубияну и джокеру, который не должен быть хилером, но стал, потому что Бог раздаёт таланты не по земным заслугам, но в аванс: О'Лири от него при рождении досталась коробка с надписью "ОСТОРОЖНО: ДАР ВРАЧА!" Злодей и опиумный маньяк однажды вылечил зомби за пятнадцатиминутную беседу. Письмо Боллинджера было паническим — его пальцы дрожали, когда он заклеивал конверт: никогда раньше он не видел такой быстрой деградации.

Казалось, Сэм, как древняя мумия, начал разлагаться, вытащенный из чёрной гробницы на Миссисипи под прямой и безжалостный свет медицинской науки. Джим начал думать, что усугубляет состояние пациента процедурами. На самом деле Сэма убивало время, а не лечение. Тогда Боллинджер об этом не знал. Он решил действовать осторожней: никаких эликсиров, никакого электрошока — ещё один раунд диагностики. Этот неправильный ход мысли привёл к удачному результату — Джим Боллинджер с Бэком О'Лири начали перебирать все аналитические инструменты, которые могли и не могли иметь отношение к делу, чтобы понять, что происходит внутри Сэма.

Медиум-опосредованный скрининг сознания обычно не используют при лечении зомбификации, так как это считается опасным для медиума и не дающим значимой информации. Метод отбросили как не отвечающий требованиям практики после затяжной журнальной полемики ещё в 70-е. Ответ тогдашних профессионалов теоретикам-новаторам был такой: "Найдите медиумов, которые после процедуры сами не становились бы нашими пациентами и при этом выясняли что-нибудь стоящее". Двое исследователей, один в страхе, другой в азарте, решили попробовать заглянуть в сознание Сэма. Медиумом вызвался быть О'Лири.

Ещё на первом приёме Боллинджера насторожило, что он не нашёл на теле следов ритуала при осмотре. Жена пациента подтвердила, что ничего "такого" с ним не было — они всегда держались подальше от колдовства, друзья и семья Сэма не верят, что с ним могло такое произойти, сам он никогда не решился бы стать зомби — он боялся вуду — а похищения в их городе были редкостью. И его не похищали! Однажды утром Наоми проснулась, а он сидел на кровати спиной к ней. Мгновенно она почувствовала страх. "Это было, как электричество, сэр. Я поняла, что это не он. Я лежала и боялась позвать его. И одновременно боялась, что он сам начнёт медленно поворачиваться ко мне. Я была парализована — это был не он".

На вопрос о том, замечала ли она раньше какие-то изменения, она долго думала и затем призналась, что теперь понимает, о чём спрашивает доктор. Она замечала. Три года назад он вернулся с войны. Не таким, как она его помнила, но она говорила себе, что война всегда меняет людей. Ей ещё повезло, что он просто стал молчаливей, иногда долго думал, прежде чем ответить на простой вопрос. Муж её подруги крушил мебель и разговаривал с невидимыми мексиканцами на языке, которого не знал, так что она считала, что с её Сэмом всё не хуже, чем могло бы стать. Но постепенно его задумчивость росла. Он иногда останавливался посреди какого-то дела и смотрел перед собой, чуть щурясь, будто пытался подолгу изо всех сил вспомнить что-то — но не мог и возвращался к делам.

Когда зомбификация случилась — она случилась быстро. Вечером в постели они говорили о том, как он уже наконец починит крышу — но не прямо сейчас, девочка, не прямо сейчас. Утром он сидел к ней спиной и не двигался. Она поняла, что вчера, когда она смеялась и называла его ленивцем, она говорила со своим Сэмом в последний раз. Перед ней, лицом к стене, сидело что-то.

Джим Боллинджер передал тень этого ужаса в своей статье. "Родственники более всего подвержены риску психической травмы в первые часы попыток общения с зомби. Трудно сказать, хуже ли, когда пострадавший уже совсем не говорит или когда он что-то им отвечает". Сэм отвечал. На шёпот о том, что происходит с ним, он проронил одно слово: "Снег".

В составе 183-й пехотной бригады Сэм принимал участие в боях 2-й Алеутской Кампании 1889-1892 гг. Алеуты — естественные маги — применяли, конечно, против солдат США что-то боевое, но открытых исследований о том, что именно происходило тогда на Аляске нет до сих пор и, возможно, не появится никогда. Можно представить удивление Боллинджера, когда О'Лири, открыв глаза после телепатического сеанса, сначала долго смеялся, а потом, утерев слёзы, сказал, что пациент здоров: в его сознании ни следа зомбификации. "И не следа сознания!" — добавил старый шутник, подняв палец, и блестя чёрными глазами, —"Этот малый не носит внутри ни одной иноволевой инклюзии, ни одного субститута собственной воли — твой обычный зомби, это уж поверь мне, нашпигован иноволевыми включениями, как фазан дробью. Этот — как стёклышко! Я скажу тебе, что с ним не так, Джим. Наш Сэм перебрал Пурги". Видя непонимание на лице коллеги, он пояснил: "Пурга. Белая Буря. Белый Снег. Снег. Снежок. Снежный Шок. Популярное заклинание, которым заслоняют часть памяти. Оно не стирает, а как бы..." — он показал ладонями сходящиеся театральные шторы, — "Понял теперь? Мы лечили бедолагу от зомбификации, хах! Мамкины хилеры! Поклянись, что не будешь это печатать! Этот белый понос — не переживай за парня: заклинание абсолютно обратимо. Его можно снять по щелчку пальцев".

Это оказалось правдой. Они произнесли чант отмены немедленно. Сэм пришёл в себя прямо за столом телепатического сеанса, где сидел, облепленный магическими печатями на случай, если из него вырвется что-то опасное.

С тех пор много воды утекло. Отношение магического сообщества к небоевому использованию White Blizzard изменилось. Военные продолжают сохранять на вооружении его современную модификацию. Чёрные и серые хилеры всех мастей готовы предложить тяготящимся собственной памятью такую услугу за хорошие фунты стерлингов. "Вы помните, на что идёте, верно?" — не без чёрного юмора спрашивают они перед процедурой.

Артур Джонсон

Горизонт загорелся, будто разлился по нему расплавленный металл. Лучи света бегут по серой грязи и камням, по примятой траве, освещают пятна крови на блёклой форме, заострившиеся, будто ставшие костяными, черты лиц. Ты добрался до Джексона, но ему уже не помочь: старый бульдог смотрит в небо широко раскрытыми глазами. Он распахнул рот, словно в восторге и удивлении. Ни боль, ни страх не смущают его мёртвого, восхищённого лица. Неподвижны и мертвы остальные. Вдохнул прерывисто и с болью — колет внутри. Не мёртвые, напомнил себе. Их души, молодые и неугасимые, отделились от тел и покинули мир борьбы и боли для жизни вечной — ибо Бог есть не Бог мёртвых, но Бог живых.

Ты забрался в воронку от снаряда, чтобы не лежать в поле под пулемётным огнём, как лягушка на столе анатома. Шепча молитву и морщась, закрыл рану в груди, чтобы не истечь кровью. Рассвет поднимается над землёй, озаряя всё теплом новых цветов, совсем уже не ночных. Но в твоём сознании продолжаются, темнеют сумерки, в которых вы дрались — едва не гаснет зрение от сильной кровопотери и боли.

Джексон Вейтс

Едва успев докурить, провалился в сквозь реальность, как сквозь дым. Ты спишь. Не снится ничего. Боль отдалилась. Осталась, как далёкая память, как знание, как закладка в старой книге, которую уже не продолжишь читать. Знаешь о ней поначалу, потом забываешь. Дышишь мерно и как же это приятно — ритмично дышать. Чувствуешь краем сознания запах кожи автомобильного кресла, где уснул. Слышишь краем уха неразборчивые разговоры. А потом пропадает и это. Ты просто откинулся в кресле и кажется, будто в этом теле тебя уже нет.

Далеко, через тёмные пространства полей и громад городов-крепостей, осыпанных точками света, через пенный и шумящий ветрами пролив, через белые скалы, через холодный воздух над луговыми цветами английского берега, через спящие подъездные лондонские дороги — мог бы перенестись твой дух и увидеть во сне улицу, где ты живёшь. Блестят отражённым светом пустые окна. Закрыта дверь. У крыльца на камнях мостовой кто-то написал широкими красными мазками.

THANK YE DOCTOR WAYTES. I SEE AGAIN

К двери привален мешок муки. Его грубый бок заляпан кровью.

Это могла бы увидеть твоя душа, если бы она, как верили в Средние века, могла отправляться в путешествие во сне туда, куда ей хочется вернуться. Но сегодня известно, что это сказки.

Финеас Боумен



После смерти анархо-инферналисты попадают в Трансвааль. В пробковом шлеме, в ярко-красной форме, построенные в колонны побатальонно под палящим солнцем южной Африки.

Англо-бурская война началась в 1899 году. Обстановка на границах молодых государств буров начала накаляться летом: Британская армия готовилась к вторжению, местным свободным стрелкам не нравилось, что в считанных милях от их ферм скапливаются регулярные части. Осенью Трансвааль в официальном послании потребовал у Британской Империи немедленно отвести войска от границ республики. Девятого октября состоялась вежливая беседа, ставшая прологом к мясорубке:

— Правительство Трансвааля с глубоким сожалением будет вынуждено рассматривать действия правительства Её Величества как официальное объявление войны, последствия которой будут лежать на английской стороне.

— Правительство Её Величества с глубоким сожалением встретило категорические требования правительства Южноафриканской Республики, выраженные в Вашей телеграмме от 9 октября. В ответ извольте проинформировать правительство Южноафриканской Республики, что его условия таковы, что правительство Её Величества считает невозможным их обсуждать.

Через три дня буры атаковали первыми, не желая ждать, когда корабли с подкреплением войдут в британский порт.

Первые месяцы конфликта обнаружили неприятные для вас факты. Буры оказались отличными стрелками. Они сумели мобилизовать большее количество бойцов, чем на момент вторжения было у вас в Африке. Они проявляли сатанинское упорство в том, чтобы уничтожать офицеров. Обычно концом военной карьеры для офицера колониальных войск становилась встреча с неприметным, похожим на землю коммандо за много ярдов от него. Их называли "бурские коммандос". Добровольцы, стремившиеся выжить вас с чёрного континента в непрекращающейся змеиной партизанской войне. Они умели то, чего тогда не умели вы: сливаться с землёй, сражаться стрелковой цепью, устраивать рейды по вашим тылам, организовывать засады.

К счастью, британское командование оказалось восприимчиво к горьким урокам первых месяцев войны. Уже в ноябре все офицеры получили приказ следующего содержания: "Солдатам и офицерам использовать форму цвета хаки. Нанести краску хаки на ножны, рукояти оружия и другие блестящие элементы экипировки. Полевым офицерам сдать мечи и портупеи, сдать револьверы и принять на вооружение винтовки Lee-Enfield Мк I".

Меч стал с тех пор особенным пунктом. Десятки лет пехотный ли, кавалерийский или флотский офицер носил его на поясе и держал в подобающем состоянии. Символ и оружие. Кавалеристы носят его до сих пор — и в гремящем пулемётами 1918-м. Но для пехотных офицеров история с мечами начала заканчиваться ещё тогда, в конце прошлого века, в Африке. Поднял его в окопе? Черная дыра в белом деревянном шлеме. Выхватил в штыковой атаке? Дыра в форме цвета хаки. Буры развили нечеловеческий рефлекс стрелять во всё, что держит в руке блестящий металлический предмет. Там родился новый тип солдата, неизвестный до этого большим державам — снайпер.

Иронично, что первый немец, убитый британцем в Европе в 1914 году, был убит мечом. Его зарубил патрульный кавалерист. К ноябрю 1914-го ни одному офицеру на фронте не позволялось иметь при себе меч: по странному капризу судьбы тот же немецкий Маузер 98, что в руках голландских бандитов, вышвыривал британцам мозги на горячую африканскую равнину в 1899-м, продолжил вышвыривать их на прохладные бельгийские поля в следующем веке в руках германца. Это заставило пехотных офицеров отказаться от меча, как демаскирующего их предмета экипировки. Худшее, что может сделать офицер в современной войне, это себя обнаружить: поднять меч, поднять флаг, поднять солдат из окопа в атаку, подняться из люка едущего броневика.

Мёртвые или нет — эти немцы сохранили вдолбленный им в голову при жизни рефлекс: "Стреляй в офицера!!!" Тебя изрешетили пулями совсем как там, в Африке. Только тогда ты действительно выронил меч, с которым вёл солдат в атаку. Сегодня у тебя нет и этого.

Возможно, ты на миг почувствовал себя кавалеристом в несущемся "Ланчестере". У них все размахивают мечами — кто там солдат, а кто лидер не разобрать — анархический и немного инфернальный род войск. Зачем судьба забросила тебя в пехоту? Ты сделал всё, что мог. Красная горячая равнина, стоящая в последних лучах чёрными травами, гаснет перед твоими глазами. Пыльные лица оставшихся там друзей. Только верная обезьяна тормошит. Корчится, трясёт за плечо. Жарко. Как жарко.

Джексон Вейтс

Бейтс выглядит слегка растерянной, но уже приходит в себя: развернула башню, строчит из "Виккерса" сосредоточенно. Увидела, как ты подмигнул её ободряюще. Но по ней не всегда поймёшь, улыбнулась ли тебе слабо в ответ, или своим мыслям. Ясно одно — она в порядке. Осмотрел остальных — тоже будут жить и все заняты делом. Никто не истекает кровью, никто не обнажил сломанных костей, не бьётся в истерике, не вскочил на потолок, одержимый демоном. Бульдоги в порядке и ты немного выдохнул. Выглянул в амбразуру: некромантия и грязь. По размякшему полю, по сырой исходящей паром от пламени дороге — идут и ковыляют, бегут и падают, и снова встают, чтобы бежать, десятки мёртвых солдат.

Джексон Вейтс

Буллман не сказал ни слова об оперативнице. Он сказал, что разведка засекла активность сильного некроманта в вашем районе и что по их предположению к Этевилю и Каэну могут двигаться диверсионные силы, значительные по численности. Вы сворачиваете патруль и отправляетесь в коммуну-крепость. Союзники в курсе. Ваше отступление прикроют французы и английские военные из Каэна. С ними вместе вы должны организованно отступить.

Ты тем временем осматриваешь мисс Бейтс. Зрачки в норме, симметричные. Лицо подвижно. Речь, кажется, в порядке. Хотя вот так "экспресс" это не определишь — тем более, что она кроме заклинания сейчас ничего не говорит. Тут не помешало бы короткое интервью, но какое к чёрту? Надеешься, ранение в голову не сломало в ней ничего важного, и она не открывает сейчас портал в ад. Решился на инъекцию боевого стимулятора ей. Ситуация располагает.

Эмбер Бейтс



Современный уровень телепортации — это не путешествие из любой точки в любую, а перемещение по сети лей-линий. Не как пешком забраться куда угодно, а как по ветке метро промчаться там, где она проложена. Земля (и вы подозреваете, что каждая планета) опутана сетью силовых линий, как глобус координатной сеткой. Есть основные, есть вторичные. В некоторых артериях достаточно силы, чтоб перемещать по ним города — это происходило в Междуречье в древности и в Египте. А некоторых не хватит и для того, чтобы перебросить из комнаты в комнату пуговицу. Есть вечные дороги. Древние и устойчивые. А есть временные. Обычно временные маршруты являются искусственными. Например, Лондон плотно упакован в сеть динамических линий, созданных командой гениев из Royal Mail Teleportation Division. Их было пятеро. Чарльз Янг. Мэттью МакМюррей. Хелен Хогс. Ирвин Бейтс — дальний родственник, возможно. И Томас Флетт. Всех их арестовали твои бывшие коллеги: Homeplane Security не раскрыла детали дела, во внутренней прессе Министерства представитель ведомства ограничился краткими комментариями о том, что деятельность группы, создавшей фундамент современной магической логистики, "скомпроментировала безопасность плана Земли" и что "у нас есть неопровержимые доказательства того, что это было сделано осознанно". Они получили пожизненное заключение в магической тюрьме. То, что, скорее всего, грозит и тебе, если удастся выжить. Каменная келья на дне Кельтского моря. Или развоплощение. То, что сделал Янг со своей командой, не удаётся повторить новому поколению телепортеров и телекинетиков — почтовая сеть постепенно разваливается изнутри. Ясно, как создать одну временную искусственную лей-линию, но до сих пор непонятно, как они создали и поддерживали систему. Сбои начинают накапливаться: потерянная корреспонденция, ошибки с адресатами. Свою роль в начале Мировой войны сыграло письмо британского генерала, попавшее по почтовой случайности в руки кайзеру. Рано или поздно сеть развалится. До этого момента её, скорее всего, придётся законсервировать, чтобы из системы постепенно успели выти последние последние товары и письма, а коллапс — если он случится — не вызвал шрапнели странных объектов в неожиданных уголках Европы. Или мира. Ты читала в Unflinching Eye журналистское расследование о ребёнке, которого родители отправили в школу для магов в Камбрии через пассажирский телепорт. Он пропал без вести. Такое случается редко, но с нервирующей регулярность: 1% от всех перевозок. Через 5 лет его нашли на Мадагаскаре. Парень выжил и освоился там — всё-таки он был магом, хоть и "диким". Надеешься, ты не отправила экипаж танка в Арктику или Эфиопию. Потому что несмотря на безупречный чант и выверенные пассы, в танке они не появились — чувствуешь это. Также чувствуешь, что они появились где-то. Это ощущается физически — ты будто сбросила тяжёлый вес и задышала легче.

Общее

Казарма МБКС. Ряды пластиковых полкомест безжизненно-стерильных. Шкафчиков тусклый блеск. Серый тюльпан спящего голопроектора в центре. Ни атома пыли на его гладких боках. Блеск пола, надраенного до зубной боли в глазах. Надраил дрон, пока вы были на стрельбах. Вваливаетесь в мёртвое пространство и оно оживает: кто-то включил медовый свет, кто-то начал читать УКМ ВМК, кое-кто обдулся тырки, кое-кто фантазирует о киборгах, а ты крутишь тумблер радиоприёмника.
- (нудный, назальный голос) …Хуан, ты когда-нибудь изменял мне?
- Никогда, Кончита. А если изменял, то пусть это теперь будет на моей совести! Вот так мне! (звук удара кулаком о ладонь)
Меняешь волну.
- (душевный голос) …а на войне. Как на войне. Патроны, килька, дырка в стене. А на войне. Не ровен час. Сегодня ты. А завтра на-а-а…
Меняешь волну.
- (неестественно правильный, беглый) …в сегодняшнем интервью с шаманом-диалектиком. Скажите, Мухтар Иньяшевич, какие тени или солнца могут ждать моргочество в будущей декаде?
- Луна показала любовь.
Меняешь волну.
- (холодный голос, обещающий смерть) …гектаров мега-бобов, заведено дело о вредительстве.
Меняешь волну. Что-то знакомое. Солдаты притопывают ногой.

Патрик Райт



Замотал голову.

Много она страдала. И снаружи, и — чего таить греха — изнутри. Ужасы и психосанитация. Сотрясения и удары электричеством. Один раз пуля. Всё это не проходит даром. Но она жива, старушка. Служит тебе верно, без жалоб. Если подумать — она и есть ты. Храбрый маленький бульдог. С глазами и носом, ушастый.

Читал как-то рассказ про голову в банке — "пеннидредфул" их называют, такие рассказы. В смысле, за один пенс тебе целая пригоршня дешёвого страха от дрянного безымянного автора. Обычно в газетах, а бывают и книжки ещё. Тебе досталась в мягкой обложке. На зелёном фоне страшная седая башка пускает из раскрытого в немом крике рта пузыри в фиолетовой жиже — задний план: безумный учёный в белом халате и очках, улыбается широко, за ним окно, там молния, кругом склянки алхимические, препараты странных животных. Такое. Написано хорошо, по-простому. Ты даже кое-где мог бы лучше, думаешь. Но проглотил роман так, что не успел заметить, когда наступила ночь. От корки до корки за присест. Что-то зацепило тебя с этой головой. Что-то отозвалось. Поправил бинт на собственной. Болит, родная. Ноет.

Заговорил, чтобы отвлечься от боли, с топором. Товарищ. Почти как брат. Ему тоже общения хочется, замечал. Иные ночи — особенно, как выйдет луна — задумчиво так блестит. Будто к беседе философской приглашает. Философию ты любишь. Вот было, читал Сократа. Ну, не самого, конечно. Сам он, как ты потом узнал, вообще не писал ничего. Верил, будто записи память угнетают. А ты читал диалоги с ним, которые придумал Платон. И помнишь, как сейчас, там было: "Мысль бога питается разумом и чистым знанием, как и мысль всякой души, которая стремится воспринять то, что ей подобает, поэтому она, когда видит сущее, хотя бы время от времени, любуется им, питается созерцанием истины и блаженствует, пока небесный свод, описав круг, не перенесёт её опять на то же место. В своём круговом движении она созерцает самое справедливость, созерцает рассудительность, созерцает знание, не то знание, которому свойственно возникновение, и не то, которое меняется в зависимости от изменений того, что мы теперь называем бытием, но то настоящее знание, что заключается в подлинном бытии. И, насладившись созерцанием всего, что является подлинным бытием, душа снова опускается во внутреннюю область неба и приходит домой. По её возвращении возничий ставит коней к яслям, задаёт им амброзии и вдобавок поит нектаром. Такова жизнь богов. Что же до остальных душ, то у той, которая всех лучше мчалась вслед богу и уподобилась ему, голова возничего поднимается в занебесную область и несётся в круговом движении по небесному своду..."

Голова. Поднял свою, утруждённую и многострадальную, к небесному своду.

Джексон Вейтс



Будучи Medical Exigency Visionary, а также хилером 2-го ранга, ты знаешь, что переломы — второй по частоте тип травм среди сотрудников Оперативного Управления. На первом месте огнестрельные ранения. В вашем отряде вышло почти одновременно два однотипных перелома: у Финеаса и у тебя самого. Занялся врачеванием. Просканировал портативным X-скринером — штуковина, размером с ручной фонарик, но заменяет рентген-кабинет. Подарок от инопланетной цивилизации, ты слышал. Не то "уртуки", не то что-то такое.

Было дело, Санитация установила с ними контакт где-то под Эймсбери. Там был легендарный хилер, тебе доводилось читать его монографию по ранней диагностике эктоплазматических мутаций. Не хилер, тут другое слово — резурректор! Карл Штефан Циглер. Выдающаяся персона и как человек, и как учёный: немецкий агент, врач-убийца. Известный, к слову, борец с нежитью. Говорят, он встречался в бою с самим Дьволом. Так вот. Вещица эта — портативный Х-скринер — появилась у врачей Оперативного Управления и вообще в инвентарях Министерства после его контакта с инопланетянами.

Провёл быстро над собственной рукой, локализовал перелом. Лучевая кость, ближе к локтевому суставу, закрытый, нет осколков. Отлично. Ничего хорошего, в смысле, перелом есть перелом и болит он мучительно, но ты видал и посложней. Однажды возвращал в строй курсантку, растоптанную келпи — рука была похожа на фарфоровую вазу, которую с размаху швырнули о мраморный пол. Поставил кости в близкое к нормальному положение. Зафиксировал. Залил гель. И перевязал начисто.

Проделал те же манипуляции с рукой Боумена и выключил прибор поскорее, щёлкнув чёрным тумблером на жёлтом корпусе. Лишнее облучение ни к чему.

Общее

Два пылающих неопознанных летающих некро-мутанта облепили броневик. Хлопают крыльями, разбрызгивая огонь. Орут так, что вы теряете сознание. Царапают металл когтями мощных нижних лап. Французский радист из l'Exonération мелет что-то возбуждённо в валяющихся на полу наушниках рации — Марк выронил их, схватившись за голову.

Хлопок. Повисло одеяло дыма над нами, но внутри меня взошло солнце: теперь я знаю, кто я.

В последний миг я думаю, как много работы пошло насмарку. Это не отягощает меня. Мы много раз начинали заново. Начнём ещё один раз. Будущее неотвратимо.

Моё место займёт другой.

Уильям Перри. Общее

Безносое лицо старшего инспектора в битах и крови. Но его глаза блестят остро. Он вскидывает Спрингфилд, что стоял у ноги на прикладе, и стреляет. Этот выстрел не похож на сухой треск — он похож на взорвавшуюся бомбу.

— ВОН ОН! НА ТОЙ СТОРОНЕ! ОГОНЬ!!!

Флоренс Найтингейл



Ты веришь в медицину, но не веришь во врачей. Ты сама врач — знаешь, о чём говоришь. Медицина прекрасна. Это не очень христианская мысль, но медицина — дар языческих богов человечеству, от которого отвернулся Бог Отец. Он изгнал нас из Эдема на Землю, чтобы сделанные из праха тела жили в вихре праха и в него возвращались. Но Асклепий подарил нам отсрочку. Тебе есть, что сказать по этому поводу — и про самих старых богов, и про семью пра-врачей, Асклепиадов, самыми известными из которых были по разным линиям и Аристотель, и Гиппократ, и Ибн Сина. Но ты не можешь сказать ничего: голос застрял. Не можешь позвать на помощь. Больно в груди. Стучит боль в висках. Ты погружаешься. Мысли становятся мутными и гулкими, будто уходят под воду. Соскальзываешь из реальности в последние ассоциации.

Медик — это курьер. У каждого ограниченный набор посылок, которые нужно успеть доставить за жизнь. У кого-то ящик с передачами с неба большой. У кого-то совсем маленький. Но волшебство лечения не принадлежит вам. Вы просто посыльные. Потому что тайна жизни и смерти не в ваших руках. Но в ваших руках — вот каламбур — иметь быстрые ноги.

Поэтому ты не веришь во врачей. Знаешь по себе, как с годами резвость уходит. Это как похмелье после стакана джина. Сначала ты бегаешь, пьёшь адреналин из пригоршни, хочешь всех спасти. Потом постепенно — это не заметно — слегка устаёшь. Потом не слегка. В какой-то момент ты перестаёшь торопиться. Но это ещё не конечная, не финал. Потом — после этого — ты перестаёшь торопиться совсем.

Память воскрешает масляный свет керосиновой лампы в блиндаже. Рёбра брёвен-стен. Сумки с медицинским инструментом и лекарствами: перевязочный материал, бутылки из тёмного стекла, наборы инструментов. Люди в земляного цвета форме разбирают их, раскладывают по составленным столам. Вы только заехали. Ты тянешь капрала медицинской службы Галахэда за рукав незаметно: радировали, что в траншеях первой линии раненные — вы сами слышали артиллерию, пока ехали к фронту. Он убирает руку молча. Говорит с рядовыми Полменом и Уайтом: нужно принести рацию из грузовика, вынести всё лишнее и навести здесь порядок — чья это винтовка и что за дрянь в ведре, чёрт возьми? Где Джордж? Ты говоришь с Джорджем в траншее — они с Чарли несут деревянный ящик с лампами для операционного театра. Ты говоришь, лампы потом, пока вы ехали по рации был приказ. Он говорит, всё в порядке, Найти. Капрал в курсе. Куда ты собралась? Ты слышишь свой голос? Нет? Они проталкиваются мимо тебя в блиндаж. Умник-Чарльз кричит тебе оттуда: "Это потому, что стреляют пушки, Флоренс! 'Kanone'!" Галахэд приказал тебе пересчитать инструмент, проверить, не осталось ли чего в грузовиках, составить банки с перекисью и морфием, и прочими "дарами Анубиса или в кого ты там веришь? И вынеси потом это ведро с говном".

Когда вы всё-таки отправились в траншеи, там было только то, что острослов Чарли называл "земля с фаршем, а ля Бельгик". Он делал ударение на "И" по-французски. Вероятно, всё дело было в 'Kanone'. Но ты думаешь, что не только в них. Вероятно, капрал Галахэд спас вам жизни, когда не торопился выдвигаться и со всей тщательностью подошёл к разгрузке и оборудованию блиндажа. Но только ты чувствуешь, что не чеши он жопу так долго, и не шути с Полменом и Уайтом, и не рассказывай анекдот Джорджу, пока ты бледнела и зеленела, сама не своя, вы успели бы вытащить кого-то оттуда. Они сначала выходили на связь. У них была рация. Кто-то был жив в одном из тех засыпанных землёй и заваленных трупами блиндажей, куда вы потом пробрались. Чарли открыл рот, чтобы что-то сказать про их спокойные лица в пыли, но посмотрел на тебя и закрыл.

Эту историю о твоём отношении к братьям-по-профессии пора закончить так: тебя спас огнемётчик.

Добровольцы. Общее



Вильф Хэйвуд поднял ружьё и наклонил голову чуть набок — не то, что бы это было нужно для стрельбы, но такая у него была привычка. Да и кому учить старого охотника — уж Вильф поохотился своё и умеет делать дело без советов. Для добровольца и стрелка у него почтенный возраст — 72 года. Он выглядит сухим и крепким, глаза бесцветно-серыми, губы сжаты, а от зубов уже осталось мало, всего ничего, чтобы жевать мякиш хлеба. Но он знал Болтонов. Глава семьи, Джон, был его другом. И сегодня он пошёл в лес вместе со всеми. На старости лет он не давал ружью и телу стоять без дела: как выпадал первый снег — ходил в этот самый лес охотиться на зайцев. Он делал это с прошлого века. Если подумать — половину прошлого века.

На молодость Вильфа пришлась популярность в Англии парфорсной охоты. Всадники гонят дичь собаками, сами упражняясь в верховой езде. Охотились так на всё подряд, но больше на лис и на оленя. К XX-му веку это стало национальным спортом и традицией, в которой успешные люди узнавали друг друга. А неуспешные люди, типа Вильфа, его отца и деда, и их дедов и отцов, с помощью этого спорта находили работу.

Впервые он пошёл на охоту с отцом в 1858-м. Ему было 12 лет. Они тогда жили в Уэльсе. "Вильф," — говорил отец — "Кабан в лесу постоянно ходит. Если нужно, чтобы остановился — свистни! Он встанет". Стояло тёплое лето, они брели вчетвером через солнечный лес к засидке: он, отец и братья. Отец сказал: "Целься в лопатку. Попадёшь ему в сердце". Сказал: "Если бежит на тебя — прыгай в сторону в последний момент. Он не успеет за тобой повернуть". С тех пор он охотился на кабанов и оленей, на лисиц и птицу, стрелял сам и учил молодых нобелей стрелять, долго держал собак, но, ставши стар, раздарил свою свору ноттингемским охотникам помоложе.

Он переехал из Уэльса на север перед самым закатом века — в 1897-м. В тот год шёл 26-й Кубок Англии по футболу. "Астон Вилла" из Бирмингема в финале разбил ливерпульский "Эвертон" со счётом 3:2. Не то, чтобы Вильф следил за тем, кто станет чемпионом (он слышал про футбол, но знал, что там не стреляют из ружей и на том заканчивался его интерес к "бесполезному спорту"), но он запомнил этот матч. Дело было так. Лорд Сэмюэль Спенсер, при котором Вильф в ту пору был старшим псарём, был человек больших причуд и широких интересов — кроме дебатов в парламенте и охоты, он ещё любил футбол и филантропию. Однажды, он совместил последнее и предпоследнее, чтобы посмотреть, как оно выйдет: подарил своему работнику билет на финальный матч в лондонском стадионе "Кристал Пэлас". Это было странно для Вильфа, который не видел футбол своими глазами до этого: люди бежали то в одну, то в другую сторону, быстро летал мяч... По большей части он вращал головой, иногда посматривая украдкой, кто сидит на скамьях. Он был нелюдимый парень с самого детства и к зрелым годам это только углубилось. У него не было жены. Не было детей. Но это изменилось 10 апреля 1897-го, когда после матча он встретил в Лондоне Мэри Уолтон, на которой женился и с которой они через полгода переехали в Ноттингем к её родным.

Лорд Спенсер ворчал на себя за тот день, когда ему пришла идея тащить своего охотника в Лондон, и ворчал на него, за то, что тот бросает его "бродить по болотам в полном одиночестве", но ворчал добродушно. Он написал Вильфу отличную рекомендацию и сделал на память щедрый подарок: инкрустированное ружьё Снайдер-Энфильд образца 1853 года. Однозарядная винтовка под патрон .577, которая повоевала своё в англо-эфиопской, и в англо-зулусской, и в англо-бурской, и в Первой мировой в Индии — где она оставалась на вооружении Британской Индийской Армии до самого начала века.

Эту-то старушку и держал сейчас Вильф, чуть наклонив набок голову. Он выстрелил. Вы увидели пороховой дым и услышали крик боли.

На всякого биоандройда с квазисознанием найдётся своя "Немезида" с техно-белибердой. Они ей, типа, "Три-Пять. Слышь-Ебать?" А она: "Лунный День: Идите в Пень". Пытаюсь взять себя в руки, но голова идёт кругом. Всё взрывается. Морфы наблевали везде, тупые суки. Ручная рука с глазами в банке стучит пальцами. Оружие вышло из строя. Голова болит. Товарищи — не товарищи. Все — хуй пойми где. Пилот-"Оцелот", братишка. Куда мы с тобой попали? Что, в какой момент пошло не так? Всё же было пиздец как анонимно. Это из-за нас? Мы... Дали Всеобщую Электрификацию?

Нажал крестик в верхнем правом углу тактического дисплея.

Общее

Когда мясной колосс ударил асфальт, машина качнулась. До вас донёсся звук такой силы, будто в землю ударил метеорит из теста размером с Ньюфаундленд.

Ричард Дауман

Ты смотришь на Шервуд, а Шервуд смотрит на тебя. Пронёсся взглядом над белым пустырём, поверх торчащих из снега сухих травин, поверх следов собак и людей, к тёмной стене деревьев. Последний луч плавленого солнца скользнул за горизонт. Сумерки становятся ночью. Хрустит снег. Прошёл мимо Хоумвелл в фуражке, глядя задумчиво. Подходят бледные добровольцы. Cмотришь в лес.

Твоё лицо оттуда видят бледно-зелёным и взволнованным в круге оптического прицела. Фальширмегерь в белом облачении, похожем на спальный мешок, прильнул к длинной и массивной, крашеной в белый цвет винтовке на сошках. Он говорит тихо — одним паром дыхания:

— Guk mal. Dauman...

Сугроб, лежащий рядом, откладывает автомат, смотрит в прицел. Выдыхает.

— Das ist er. Der Zeitreizender. Bereit?
— Ja.
— Wir brauchen einen lebenden Reisender für die Zeitmachine. Erinnere dich daran. Verwunde — nicht Töte!
— Jawohl.
— Gott steh uns bei. Los!

Эмбер Бейтс

Ты произносишь вполголоса слоги заклинания-ключа. Белая метель стихает в памяти. Ты видишь лицо Нэвилла Эша так же отчётливо, как пулемёт.

Когда он спешил к тебе, город летел мимо. Он выглядел, будто идёт, но чувствовал, будто парит над кэбами и туманом. Вы бросали монеты в фонтан желаний на Перл Стрит (в основном ты) и рассматривали мозаику затопленной церкви в Лох-Нессе (в основном тоже ты). Он говорил. Рассказывал тебе о видах внушений и какие бывают сомнамбулы в Париже, и как это пригодится ему для работы в Министерстве. Когда вы шли, взявшись за руки, по лугам в Уэльсе, ты улыбалась маленькому народу фей — они смотрели на вас с симпатией из-за каждой травинки, одна игрушечного вида былинка подула в вашу сторону, смешно сощурив глаза и полевые цветы затрепетали на ветру. Нэвилл не видел этого, только ты. Он говорил о своём знакомстве с Хайремом Максимом — тем самым изобретателем легендарного пулемёта — когда тот ещё был гражданином США. Иногда вы молчали — ты, чувствуя, будто лежишь на облаках, он в задумчивости о чём-то, сдвинув брови. Но это длилось недолго. Он вспоминал о работе и начинал рассказывать тебе о новых детективных методах, о том, как они создают национальную базу мемо-отпечатков преступников, как они будут связаны с их фотографиями и личными делами. Ты кивала рассеянно. Это важно. И интересно. Он подхватывал с жаром, что это следующая ступень полицейской техники, что города не будут больше готическими выгребными ямами, полными дыма и нравственного падения, и организованной преступности. Он мог говорить и говорить, и говорить. Вы начали ссориться. Ты ловила тогда себя на том, что вы оба иногда бывали в растерянности от того, как быстро всё перешло от нежности к уколам, потом вспышкам гнева, потом ледяному молчанию. Ты никогда не мирилась первая, но он и не давал такой возможности. Нэвилл был вспыльчивый, но отходчивый человек. И увлечённый. Едва между вами снова был мир, он переключался на новости планарных технологий и на то, как пограничная защита эволюционировала за последние несколько лет, и какие головокружительные перспективы её ждут. "Наш план никогда больше не будет в опасности, Эмбер! Когда мы завершим это переоснащение, Земля будет закрыта, как бутылка пробкой — ничто не пройдёт сюда больше без нашего ведома. Никогда! Эти новые барьерные заклинания... ты не представляешь, что нам удалось создать!" Ты соглашалась. Наш план. Это важно, чтобы он был безопасен. Он уходил, целуя тебя на прощанье, и говорил что-то про удивительное время, в котором мы живём. Вы ссорились снова. Неожиданней и злее, чем было до этого. Однажды ты запустила в него файербол. Он назвал тебя "сумасшедшей леди" — не можешь точно объяснить себе почему, но вспоминать об этом мучительней, чем если бы он вывалил на тебя поток грязных ругательств. "Сумасшедшая леди". Ты предпочла бы не вспоминать, но тебе иногда было больно от этого даже сквозь мемо-завесу. Он не любил тебя. Или любил. Ты не знала, что думать. Он сказал, это плохо для ваших карьер. Ты видела, что его это мучает. Вы мирились и расставались ещё дважды. Каждый раз был хуже предыдущего. Ты предложила ему стереть вам обоим память — он же гипнотизёр. Ты помнишь, как его это задело. Он побледнел и хотел сказать что-то, но потом что-то изменилось в нём: впервые ты видела, как в его глазах появилась искра мстительности — до этого он приходил в ярость из-за твоих несправедливых обвинений, как он считал, говорил, что любит тебя, что ты придираешься, что он думает о Министерстве, потому что РАБОТАЕТ в Министерстве, что он думает о тебе ТОЖЕ, и что "что значит 'что значит ТОЖЕ?'" — он бесился, но никогда его бешенство не было направлено на тебя: всегда на твои упрёки или твою глупость, или твою неуступчивость. Впервые ты увидела, каков Нэвилл Эш, когда он оскорблён и хочет ответить на оскорбление. Он вежливо ответил тебе. Пусть так и будет. Пусть мы забудем друг о друге навсегда. И ни один из нас никогда больше не будет знать, что всё это было. НИКОГДА!!! Он закричал что-то неразборчивое и на миг всё стало похожим на зиму. Стало холодно и тоскливо. А потом ты обнаружила, что то, что казалось снегом — было прохладной белизной твоей простыни. А то, что казалось слепящим светом — было светом из окна твоей комнаты. Наступило новое утро. Ты оделась, съела яичницу и выпила чай. Отправилась на работу в Отдел Планарной Безопасности. Вы поздоровались с ним приветливо, каждый поспешил по своим делам. И ни один из вас никогда больше не будет знать, что всё это было.

Только ты теперь знаешь.

Фрэнк `Бекон` Джонсон

Ты слышал, от адреналина люди делают ещё не такое: парни с вашей казармы рассказывали про новобранца Артемиуса Уайта, который, когда только пришёл в "бульдоги", как раз едва вернулся с фронта. В 1914-м он участвовал в контр-атаке 5-й британской армии на Марне. События развивались так: после отступления за Марну генерал Френч не собирался отправлять британцев на помощь союзникам-французам, сначала те начали контр-наступление самостоятельно, но без явного перевеса, затем подоспела их Марокканская дивизия и немцы оказались слишком растянуты по фронту — британские корпуса начали медленное продвижение в создавшиеся пустоты, угрожая развалить фронт гансов на изолированные куски. Во время одной из атак немецкий самолёт осыпал роту Уайта флешеттами. Артемиус поблагодарил про себя бога, что его не задело — они шли на позиции врага — он убил фрица в штыковой атаке, они заняли первую линию траншей и остановились в ожидании приказа о дальнейшем наступлении. Но оно не последовало — командование решило не двигать пехоту вперёд, нужно было дать отработать артиллерии. Тогда Артемиус решил прилечь отдохнуть прямо в окопе — нахлынула усталость — но никак не мог устроиться, всё что-то мешало. Как выяснилось — мешал гранёный стальной карандаш, который упал с самолёта и пробил грудь за ключицей. Уайт увидел это слишком поздно: он истёк кровью и умер. Но его счастье рядом случилась некая мисс Найтингейл — теперь тоже сотрудница Министерства. Она сумела воскресить Артемиуса и её заметила Коллегия. Его приняли в бульдоги за удивительную живучесть и фронтовой опыт, а её за способности хилера. Есть и много других историй: джентльмен сгорел вместе со своим домом, но от ужаса не понял этого, пока его не потушили и не рассказали обо всём в деталях; ребёнок увидел вампира, но остался жив — он умер от ночных кошмаров только 40 лет спустя, 10 из них прослужив в Министерстве; леди насмерть забила тигра зонтом, когда он бросился на цирковом представлении на её маленького племянника. Адреналин превращает людей в сверх-людей. С этой мыслью вылил в сырую ночь ещё одно облако жидкого света.

Джеймс Браун



Просматриваешь через очки свежий номер British Medical Journal.

ВОЙНА.

ПУЛЕВЫЕ РАНЕНИЯ СЕРДЦА.

Профессор Рейс описал три случая пулевых ранений сердца и перикарда.

СЛУЧАЙ I.

Пациент получил несколько ранений шрапнелью в левую часть тела, один из осколков оставил входное отверстие точно над левым соском пациента и не оставил выходного отверстия...

Нырнули в дверь, от нежданной дипломатии с подарками уходя. Молча так. Без лишнего. Когда снялся с троса и ощутил твёрдый пол этажа под ногами — мысли хлынули в голову сами: я — тяж, они — гурры, пилот-оцелот, план С и план D, корпоративная рассылка, группа экстракции. Хотел? Получи-распишись. Только вот — поворот: голый человек с головой-ежом и гнойным баком в брюхе завязал с нами общение. Моргнул от неожиданности, но он не исчез. Стало сухо во рту. И жарко в скафандре.

— ЕСТЬ НАВЕРХ!!!

Рванул обратно в шахту — хлопнул по скобе, уцепился, вскарабкался выше. В тело-говоруна, пока до проёма дверного шаг делал, отправил дозу FULL AUTO из рельсы. На правах тяжа.

"Патрон" и "Немезида" обменялись жестами. Присмотрелся, о чём они пытаются объясниться. Дверь.

Чарльз `Одноглазый` Коулмен

Ликантроп не танк — для хорошего калибра уязвим в любой проекции, как его ни поверни: и в лоб его можно пробить, и в борт, и в командирскую башенку. Не нужно думать об этом легкомысленно: обычному человеку сходить на него поохотиться можно только один раз — первый и последний. Взять дробовики, которых с собой набрали констебли и которые любишь лично ты. Заряжать дробью можно. Смотря против кого. Оборотень-птица? Возможно. Вервольф? Не рекомендуется: дробь вязнет в их жёсткой и плотной шерсти, поражает кожу и мышцы снаружи. Если цель не сделать ему опасный массаж, а убить — лучше заряжать пулевой патрон. Картечь — то же самое. Отдельный случай — картечь с серебряным покрытием. Но где взять такую? То же относится к пулям с серебром. Есть — хорошо. Нет — приходится обходится чем постандартней. Вервольф здоровый зверь. Револьвер такого только раздразнит. Лучше винтовка. Бывалые ванхельсинги стрелять им в череп не рекомендуют: очень толстая лобовая кость и челюстные нехлипкие. Ты видел череп такого волка в музее — толщина кости во лбу в пару твоих указательных пальцев, сложенных вместе. Бошка огромная — как у лося. Плюс сама шкура и слой шерсти, которая у них не обычный волос — настоящая проволока. Бить его лучше в горло или в брюхо. В грудь, плечи, спину — дохлый номер. Стрелять по руками-ногам — на любителя спорт, когда дело идёт на секунды. Один общий рецепт для охотника на этого хищника есть: калибр побольше — выстрелы покучнее. Дистанция между вами — это лучшая броня с оборотнем. Когда окажется близко не спасёт ни шлем, ни кираса. О том, чтобы сражаться с ним холодным оружием, не может идти речи, если это не артефакт.

К слову об артефактах. Если у тебя завалялся легендарный меч Bärschläger или арбалет Storm Eye, или — чем судьба не шутит — аркебуза The Empress, смело выходи против любого оборотня не думая о тактике. Древний ответ на мучающую современных людей проблему ликантропии.

Вышло так, что этого под рукой нет? Они нормально горят. На них действуют все обычные яды. Они поддаются кучной стрельбе из всего подряд, что вы с собой принесли, если делать это по-настоящему организованно и не зевать.

Есть с ними ещё один момент: они регенерируют. Валить этих тварей нужно быстро. Нельзя рассчитывать, что он сгорит сам собой или умрёт от кровопотери.

Общее



Январь 1918 года. Вы едете на "Ланчестере" с военной базы БЭС в Каэне по шипящей дождём ночной дороге. Современная Франция — печальное зрелище. Поля, брошенные людьми. В дымке дождей бродят одинокие, будто потерявшиеся, фигуры. Огороженные серыми стенами и затянутые колючей проволокой коммуны. Сообщение между городами — бронеавтомобили и поезда. Лошадь — для любителей острых ощущений. Пешком — вариант для самоубийц.

В четырнадцатом году немцы применили знакомое каждому добровольцу l'Exonération заклятье Кюнцлера-Коха, в Германии известное как К.-К. Zauberspruch. Было две попытки. Первая оказалась провальной: двадцать некромантов вызвали волну неконтролируемых реанимаций трупов в Британии и в самой Германии. То, что пропаганда Центральных держав пыталась выдать за спланированный удар по Британии, на деле было осечкой. Министерство отреагировало молниеносно: крупнейшие захоронения на островах были оцеплены в считанные дни, Санитация развернула национального программу сертификации кладбищ, в каждом графстве появились штабы для координации борьбы с нежитью на местном уровне и призывные пункты для волонтёров. Добровольцы, военные и полиция не позволили Британской Империи потерять метрополию. В те годы был большой подъём патриотизма и симпатий простых людей к Министерству: все видели, кто стоял между ближайшим склепом и твоим домом в оцеплении. Британская разведка обнаружила всех исполнителей атаки. Из двадцати некромантов сегодня жив только один. Он скрывается за пределами Германии. Его вы ищете совместно с l'Exonération уже несколько лет — пока безуспешно, но кольцо сжимается. Это работа для ваших резидентов-трансмутантов: вы не знаете деталей и не узнаете никогда, пока он не будет осуждён на закрытом заседании и повешен далеко отсюда во дворе неприметной министерской тюрьмы.

Второй удар, который нанесла "костлявая двадцатка", как её окрестили французы, последовал почти сразу. Через две недели Франция, не имевшая своего подобия Министерства, проснулась в новом мире. Первыми зашевелились кладбища Парижа. Пасси — четыреста пять человек погибшими и пропавшими без вести в первые сутки. Монмартр — триста семнадцать в первые сутки. Монпарнас — шестьсот человек. Пер-Лашез — пятьдесят человек, все военные: там успели понять, что происходит. Дальше это захватило всю страну. Счёт перешёл на тысячи жизней. За месяц цветущая, хотя и опалённая войной Франция, превратилась в унылую закрытую пустыню. На севере есть видимость нормальной жизни — туда прибывает больше всего добровольцев из Британии и французских колоний. В центральных регионах опасно. Что происходит в Альпах не знает никто.

В свете фар видно чёрную дорогу и тёмные шторы дождя со всех сторон. Вы едете быстро: в Этевиле пропала связь с группой британских добровольцев. Они доложили о контакте с противником: 20-30 ходячих мертвецов в полях за объездной дорогой. Последнее радиосообщение от командира было о том, что они видят "лошадь". Связь прервалась. В Министерстве допускают, что произошло что-то трагическое, но вас сорвали из Лондона не поэтому: Этевиль в двух шагах от Каэна. А порт Каэн — ваша главная военная база на континенте.

Марк Бригам



Не припас. Так и пришлось голодать до базы, а потом ещё промаялся там — сдать оружие и рацию, написать рапорт, со всеми поговорить, пожать руки и домой. Домой. Добравшись, сделал себе сэндвич. Жуёшь. Мягкий хлеб проваливается, а под ним хрусткий лист салата, а под ним мясо с горчицей и кольцами лука. То, что нужно. Подкрепился наскоро. Оголодал так, что сам не заметил, как слопал всё — до крошки. Хлопнув ладонью о ладонь, откинулся на спинку стула. Ещё один день — ещё один выезд. Сколько таких было? И сколько ещё будет?

Патрик Райт



Кабинет начальника Управления.

— Оперативник Райт.

Брэдфорд Буллман смерил тебя взглядом, в котором удивление, уважение к возрасту и неверие в то, что он дважды прочитал в рапортах. Пожевав губами и подумав секунду, он говорит необычно официально для себя.

— Примите мои поздравления. Не знаю, как вам удалось — он бросает ещё раз взгляд в рапорт, — "в ходе диверсионной операции взорвать немецкий бронепоезд с помощью баллистического заклинания выдающейся точности и формы", но это достойно. Тем достойней, что в это время, судя по другому рапорту, вы выполняли ещё одну ответственную и опасную задачу по сопровождению груза на склад Министерства. Мы в Оперативном Управлении ценим талант к многозадачности. К тому же, кто мы такие, чтобы оспаривать решения H&PHR? Я подписал рекомендацию, завтра награждение.

Буллман кивает тебе дружелюбно, насколько это возможно с его лицом. Наклонившись над красным, как кровь из печени, столом, он добавляет конфиденциальным тоном.

— Я знаю, что вы ветеран Санитации, Райт. Рад, что теперь вы с нами. У нас здесь тоже много дерьма.

Он протянул тебе руку и, крепко пожав, сказал, что можешь быть свободен.

Фрэнк `Бекон` Джонсон



Пьёте чай. Ты, Финеас, жена, Тобби и сын. В такой компании не поговоришь откровенно с коллегой, но не вся ведь жизнь — откровенные разговоры. Есть ещё кружка ароматного чая на тонком блюдце и хруст овсяного печенья, и запах пряной колбасы из кухни, и приятный будничный момент хлопот гостеприимства. Отхлёбываешь горячий и чёрный, как смола, напиток. Ты в компании людей. Это само по себе счастье. Ты мог бы сейчас вспомнить, как ты в Европе. Или в Англии, в той деревне, Лоу Скитлз, с ранцем на плечах и отрядом стрелков среди неживого ужаса. Ставишь кружку на блюдце. Спрашиваешь, кому ещё чаю.

Джексон Вейтс

Ответ на запрос в Коллегию поступил через неделю. В письме был перечень необходимых бумаг для получения формы и адресов. Непрерывный пятидневный скрининг ауры с помощью записывающего камня. Сделал. По касанию начинает воспроизводить ускоренный в 10 раз "фильм" — внутри прозрачно-сизого гладкого и похожего на пухлое веретено минерала меняются сполохи неестественно ярких цветов: от бледно-синего и прозрачно серого (спал без снов, писал рапорт) до секунды янтарного (потерял равновесие и чуть не упал на льду) и продолжительных периодов мутно-жёлтого (работал с пациентами). "Версальский душ". В светоизолированной кабинке два на два метра с металлическими стенами тебя травили одновременно выпущенными туда несколькими десятками ослабленных до полураспада гайстов. Ты вышел седым, но с нужной справкой. Работник душевой заверил тебя, что седина для бульдога, это как крест для священника, и что гайсты сожрали худшие пятна твоей души. Надеешься, что правда. Вот руки стали трястись — это в операционной минус. Соседи говорят, иногда орёшь по ночам. Ты не помнишь — спишь без снов. Потом пил настойку из 23 мандрагор и готовился к интервью: 5000 вопросов — никто не знает их полностью, но тут проверяется удача одновременно с интеллектом. Для работы, к которой ты хочешь получить допуск, люди с хромающей удачей профнепригодны — нужно быть везучим, чтобы лечить магических тварей и совершать уникальные операции на коллегах. Потом был сам экзамен. Тебе досталась тема "Семейство Бехолдеров. Тёмное зрение. Язык жестов. Магическое пищеварение". Экзаменатор — абсолютно лысый хилер в толстых очках — ни разу не поднял на тебя взгляд, зато в течение всего интервью быстро фиксировал перьевой ручкой на нескольких листах формы, после чего, не задав тебе вопросы, сам поставил на каждом листе подпись и печать, пожелал тебе, чтобы знание о том, как Бехолдеры переваривают твоё сознание дистанционно, пока ты спишь, никогда не пригодилось, и отдал экзаменационную ведомость. На следующий день с ней ("ОТЛИЧНО") и остальным пакетом документов ты лично пришёл в Коллегию не доверяя драгоценные справки курьеру. Проверив бумаги, клерк выдал тебе горячую и пахнущую краской розово-зелёно-серую форму MEV-113/2. Держишь её в ладонях, как мог бы держать редкую и хрупкую птицу.

Сжал челюсти. Давит череп боль изнутри, будто выдавит сейчас глаза. Нужно "разжаться", чтобы снять спазм, но не могу. "Гурры", лаборатории. Значит мы хитрыми анонимными хорьками залезли в гуррятник. Воровать здесь вот этих чудесных "гур" с пиками-пальцами и копьями-хвостами. Отлично. Теперь главное не делать резких движений головой...

Патрик Райт

Разогнал "Ланчестер". Это будет второй таран на нём за сегодня. Первый был учебный. Тряхнуло руки на руле. Грохот взрыва и скрежет сминаемого металла. Машина остановилась. В смотровую щель проникает дым. Снаружи слышен шелест пламени. Похоже на "конечную" для тех, кто был в грузовике.

Боль в основании черепа погасла. Перевёл прицел винтовки на дверь под потолком. Кричат, что бросят гранату. Снизу громыхнул взрыв. Посмотрел туда: что происходит? Им нужно вниз — туда, откуда мы спешим выбраться и где рвануло. Нам наверх — туда, откуда они пытаются пролезть сюда. Кто "они"? Пока неважно. Кто "мы"? Тоже сейчас неактуально — мы есть мы. Где всё это происходит? Вот это вопрос на миллион иридиевых статусов.

Патрик Райт

Метнул окурок в землю, притоптал, сел за руль, вырулил за пределы базы и направил бронеавтомобиль строго в фонарный столб. Крякнуло железо, зазвенело стекло. Позади шумнул огнемёт и заорали сразу пять знакомых голосов. Снаружи кричит женщина. Выходишь из машины с тяжёлым сердцем. На брусчатке, к счастью, не кровь и мозги, а всего лишь разбитые куриные яйца и откатившаяся плетёная корзина. И лежащий столб из металла с разбитыми стёклами, похожий на поверженного боксёра с выбитыми зубами. Покрасневшая от испуга и гнева леди кричит на тебя. Заметив топор за спиной, она замолкает и моргает. Не от страха ещё — от чувства, что попала в абсурдный сон.

Финеас Боумен

Как Троцкий, ты сделал ставку на рабочих. Из того, что ты узнал про анархизм, тебе пока не очень понятно, почему анархия не может быть увлекательной для джентри или духовенства, или студентов. Ты просто решил унаследовать у опытного анарха, как говорят сейчас, best practice. Начал с того, что написал сразу манифест — он состоял из 50 афоризмов. Ты думал ограничиться десятком, но потом вошёл во вкус и вышло, как вышло. Документ выглядит одновременно доступным, зовущим куда-то и таинственным. В нём рядом можно встретить непохожие мудрости, типа "ОДИН В ПОЛЕ — НЕТ ЛУЧШЕ ДОЛИ!" и "ЛОГИКА — НАСИЛЬНИЦА ДУШИ", но если прочитать всё это подряд залпом, то создаётся целостное ощущение. Перечитывая перед тем, как отпечатать дома маленькую серию, ты с гордостью отметил, что удалось создать не какофонию идей, а красивую симфонию. Как говорится у вас с Тобби: "ОЧНИСЬ, ПРОЛЕТАРИЙ — ТЫ ИНСТРУМЕНТАРИЙ!"

Ты пока не размышлял об акции . Это слишком. Но ты уже смело берёшься за литературные анархистские опыты. У тебя уже есть пара эссе — ты написал их для себя. Вот если бы существовала газета для таких материалов... В таких мыслях и делах проходил твой краткий досуг перед новой операцией. Из домашней одежды — в холодную и серую форму. Воротник, кажется, стал давить шею. Но служба есть служба.

Обсудив с боевой группой боевые же роли, присмотрелся к ним исподволь: каждый сам себе герой, смотрят сурово — кто в башню забрался, чтобы оттуда стрелять, кто просто выглядит бесцельно яростно. Приятная дрожь родилась внутри: орлы, потенциальные анархисты.

Финеас Боумен



Перелицевал опасную для хранения литературу в "Британнику". Занимаясь этим, поймал себя на улыбке: ты как будто снова ребёнок — занимаешься чем-то интересным и в тайне от взрослых. Подобает ли анархисту инфантилизм? Неправильный вопрос. В первую очередь, анархисту не следует использовать в отношении себя слово "подобает". Ты можешь вообще всё! Крутанулся лихо на пятках с двумя новёхонько законспирированными книгами в руках. Положил обе перед собой на стол. Одна про то, как Антарктида полюбила Змея-Азмодея. Вторая про ненонятно, что, но на зелёной обложке золотой дракон устремляется в небо. Летающий Змей. Элементарно! Первая книга шифр. Вторая ключ к нему. Начинаешь листать обе, ставишь палец на строчку. Пододвигаешь ногой стул. Через час ты с головой ушёл в работу. Когда часы тихо собрали стрелки на 12, ты быстро водил самописной ручкой по бумаге. Когда первый свет утро робко озарил комнату, у тебя была полная система ключа. На следующий день, отдохнув, ты принялся за внимательное чтение. В таком виде, склонившегося за книгой, окружённого исписанными черновиками, тебя и застал вернувшийся Тобби. Тихо подойдя на мягких лапах, он заглянул через плечо и увидел истоки русского анархо-инфернализма.

Вот, как описал свой поворот от марксизма к оккультизму сам Лев Троцкий:

Первые месяцы пребывания в одесской тюрьме я не получал книг извне и вынужден был довольствоваться тюремной библиотекой. Она состояла главным образом из консервативно-исторических и религиозных журналов за долгий ряд лет. Я штудировал их с неутомимой жадностью. Я знал все секты и все ереси старого и нового времени, все преимущества православного богослужения, самые лучшие доводы против католицизма, протестантства, толстовства, дарвинизма. Христианское сознание, читал я в "Православном обозрении" любит истинные науки, и в том числе естествознание, как умственную родственницу веры. Чудо с ослицей Валаама, вступившей в дискуссию с пророком, не может быть опровергнуто и с естественнонаучной точки зрения: "Ведь существуют же говорящие попугаи и даже канарейки". Этот довод архиепископа Никанора занимал меня целыми днями и иногда снился даже по ночам. Исследования о бесах или демонах, об их князьях, дьяволе и об их тёмном бесовском царстве каждый раз заново поражали и в своём роде восхищали молодую рационалистическую мысль кодифицированной глупостью тысячелетий. Пространное изыскание о рае, об его внутреннем устройстве и о месте нахождения заканчивались меланхолической нотой: "Точных указаний о месте нахождения рая нет". Я повторял эту фразу за обедом, за чаем и на прогулке.

Взглянув на Тобби, листаешь далее:

С живым анархистом я впервые встретился в московской пересыльной тюрьме. Это был народный учитель Лузин, замкнутый, неразговорчивый, жёсткий. В тюрьме он всё время тяготел к уголовным и с интересом слушал их рассказы об убийствах и грабежах. В теоретические рассуждения пускался неохотно. Лишь однажды, когда я стал сильно наседать на него с вопросом о том, как при автономных общинах будут управляться железные дороги, Лузин ответил: "А какого чёрта я стану при анархизме разъезжать по железным дорогам?" Этого ответа было для меня вполне достаточно.

Тобби ухнул заинтригованно, смотрит большими глазами: вот оно! Вот оно, приближается! Черти и анархизм!

В принципе, дальнейшая история Лузина не была важна для понимания современной дьявольщины, но ты её дочитал. Через несколько месяцев он пырнул исправника ножом. Исправник был человек неплохой, а рана вышла неопасная. На суде Лузин заявил, что против исправника лично ничего не имел, но хотел "в его лице поразить государственный произвол". На этом месте ты заложил книгу пальцем и задумался о трагичных параллелях с тем, что обрушилось на вас самих так недавно. Русские были союзниками по тяжёлому бою с хищными германцами... Могли бы остаться ими, сложись их собственная судьба иначе.

Марк Бригам



Ты заглянул в "Быка и Грузовика", выпил там с Маккракеном и поздравил с наградой, но на этом не остановился. Дальше были: "Три Пенса" (выпил с констеблями), "Весёлый Оракул" (выпил с медиумами), "Бульдожий День" (выпил МНОГО кружек пива с бульдогами — сколько баек вы рассказали, и сколько сигарет вы выкурили, и сколько вы горько молчали, и сколько смеялись до слёз над непонятной, но разрядившей воздух шуткой Берта Миллза — этого нельзя сосчитать, да и способность считать была в этот момент чем-то очень гипотетическим — и всё-таки ты нашёл в себе силы отправиться дальше — бульдоги провожали тебя уважительными взглядами, как отправляющегося в вечное странствие Одиссея). Дальше: "Кабан и Канкан" (не помнишь, как именно тебя выгнали из мьюзик-холла, но помнишь, что лицо было в крови, а на одной ноге не было ботинка — в руке ты держал... что? Горлышко... бутылки? Ты с удивлением посмотрел на него и выборсил). Дальше: "Грог и Жестокий Рок" (пел с моряками шанти, вернее, уже просто что-то ревел в духе бури). И дальше: "Репейник" (ты попытался сделать что-то плохое с лепреконом — подрался с ирландцами, кричал, что каждый из них получает ОПЫТ от тебя, что каждый из них получает ДВА ОПЫТА). И дальше: "..." И дальше.