Голосование пользователя

Снежная безмолвная пелена, скрывшая землю. Ее холодный полог искрится под случайными лучами солнца, что осторожно проглядывает сквозь облака. Небо, до сих пор серовато-белое, исполосовали рваные раны. Словно какой-то безумный и огромный зверь ударил своими исполинскими когтями, не в силах терпеть соперничество неба и земли в оттенках белого. Сквозь рваные дыры видно голубое небо. "Льдистое", хочется сказать, так и вертится слово на языке. Просто потому, что мороз не дает о себе забыть.
Пар от горячего дыхания оседает инеем на шарфе. Он хрустит белыми иглами на бороде, почти моментально тая от прикосновений кожи.
Вокруг - молчаливые ели, засыпанные снегом так, что почти не видно, какого они цвета. Прочие деревья кажутся вылепленными из снега. А он скрипит под копытами лошадей, под полозьями тяжело нагруженных саней южан.
Густав прикрывает глаза. Приспустив шарф, он осторожно вдыхает. Воздух обжигает его нос изнутри, кусается, обдирает горло словно крепкий напиток. Морозный воздух ничем не пахнет, несмотря на то, что их путь длится уже неделю. Запах пота, запах грязи, запах лошадей - холод не позволяет ничему занять место рядом с собой.

За это охотник и любил зиму. Он любил и осень, и весну, и лето, конечно же. Но его кровь, безымянная, кровь сироты, потерявшего свои корни, говорила ему: лето должно быть коротким. Лето - это миг, яркий карнавал Мира, словно те, что устраивают в солнечной Тарилье. В то время как Зима - полноправная хозяйка, вступающая в свои права в середине осени и неохотно уступая теплу лишь к концу весны.
Как всякая добрая хранительница дома, Зима любит порядок. Поэтому снег скрывает все, словно накрахмаленная скатерть скрывает старую столешницу. Словно новые белые занавески, которые украшают до того кривоватое и безликое окно. Снег укроет всю грязь, все нечистоты, которые есть в мире, до поры.
Так же, как всякая женщина, она любит украшения. Потому и появляются везде звонкие прозрачные серьги-сосульки, зеркала-озера. Застывают причудливыми диадемами ледяные наросты на черных ветвях деревьев после ледяного дождя. Лед сохранит все то, чему должно распуститься весной, словно прочный щит.
Зима добра. И этой в своей доброте она дарует легкую смерть тем, кто оказался не готов к ее приходу. Замерзнуть - будто уснуть после долгой труда. Последний сон становится сладким, в объятьях Зимы.
Густаву не нравилось на юге. Он бывал там, много где. Там, где была родина Рихтера и дальше. Солнце, поначалу ласковое, и дарящее зелень, начинает жалить все сильнее. И вот уже вечнозеленые и сочные долины, в которых урожай собирают по несколько раз за лето, сменяются пустыми степями. А потом, на далеком юге, подступает Великая Пустыня До'Араск, чьи песка не терпят жизни почти как снега дальнего севера. Оттуда явился Гатуу и Кроц помнил, с какой тоской вспоминал о смертельном жаре старый демон.
Заносчивые горбоносые торговцы, охранять которых подрядился охотник, были из Мжура. Он знал этот народ. Почитавшие себя властителями песков, они жили лишь на пороге Великой Пустыни. Они напоминали Густаву бедняков, что построили свой шалаш возле врат Благословенного Города и горделиво рассказывающих проходящим крестьянам, что они видели все красоты мира.

Сейчас ловец вновь натянул на свой нос шарф. После нескольких мгновений, замерзший было кончик носа начало пощипывать от притока крови, но Густаву уже было не до этого. Он разглядывал фигуру, что машет им, стоя возле деревьев. У Кроца отличное зрение и в прозрачном морозном воздухе он замечает незнакомца практически одновременно с Баббу.
"Разбойники?" - лениво думает Густав. Но, задумавшись, отметает эту мысль. Если только не совсем дураки, надеющиеся на шальную удачу. Не разбойников опасается Густав. Потому, покосившись на женщину, что составляет ему компанию в охране этого небольшого каравана, он делает останавливающий знак рукой выходцу далекого юга.
- Обожди, - говорит он и его низкий голос хрипло и глухо звучит из-под шарфа. Охотник аккуратно проверяет, хорошо ли выходит из ножен бастард. Затем, достав из сумы небольшой самострел, он закладывает в ложе стрелку болта и вручную взводит тетиву.
Коснувшись рукой в перчатке замотанной шарфом шеи, Густав слегка прикрывает глаза. Он вновь распахивает глаза, всматриваясь в лес вокруг себя, в снег перед ними, в далекую фигуру. После чего кивает воину пустыни.
Можно ехать.

Джессика

- Мисс Кьюли, просим вас не покидать здание, в котором вы сейчас находитесь...

Ты выходишь из коридора и видишь Насекомое. Гигантский жук или таракан.

-...храняйте спокойстивие...

Оно мечет усами. Шевелится под рубашкой.

-...прибудет в ближайшее время...

Оно смотрит на тебя двумя огромными чёрными шарами глаз.

-...двери и окна...

Оно говорит.

-...лектроприборы и по возможности не зажигайте огни...

Оно смотрит на тебя и говорит: "Кто здесь?". Говорит: "Мадлен, это ты?".

-...полным контролем, поэтому вам не о чем волноваться...

Мадлен выходит из кухни и тебе стоит труда удержаться от крика. За частоколом зубов и порывистостью движений ты всё ещё различаешь отпечаток личности той, прежней Мадлен.

Джероми

Малкольм прошёл мимо тебя, а ты упал на землю, сбитый накатившей волной. Грохот рущащихся стен. Треск разрываемых досок. Ты раскатан по дну. Хватаешь воздух, но нечего ухватить. Твои лёгкие - слипающиеся пакеты холодной воды. Твоя голова - гул морского течения.

Пролог
Контракт был подписан.
Как именно это произошло из всей собравшейся сомнительной компании наверняка сказать не смог бы никто. И сейчас казалось, что они все с равной степенью недоумения смотрят на пожелтевший клочок пергамента, где под пляшущими иероглифами беспорядочно раскидались кривые загогулины, обозначавшие имена, а то и вовсе крестики.
И уж точно никто из них не мог даже догадываться, что именно здесь и сейчас началось самое незабываемое, опасное и удивительное приключение за всю их жизнь.

***

В этот день в Вивеке было довольно прохладно. Не спасал ситуацию даже раскаленный ветер, идущий с самых вершин Красной Горы и разносящий по округе мелкие крупицы остатков моровых бурь. Скорее этот ветер делал все только хуже. Все открытые участки кожи, попавшие под его воздействие, тут же начинали беспощадно чесаться и жечь. Перепады температуры заставляли то стучать зубами от холода, то изнывать от жары.
Ужасный день. Отвратительный.
Залив Норвейн разволновался не на шутку, и гондолы сегодня наотрез отказывались переплавлять отчаянных путешественников, предлагая им добираться вплавь или пользоваться, как все нормальные уважающие себя данмеры, мостами. Однако, сами уважающие себя данмеры не то что мостами не пользовались, они и вовсе носы предпочитали не высовывать из плаз. Конечно, случаев заболевания моровыми поветриями в столь отдаленных уголках острова зафиксировано не было, но кому охота рисковать и стать в числе первых «счастливчиков»?
За счет этой неблагоприятной обстановки на непокрытых улицах кварталов было пустовато. Изредка можно было наткнуться взглядом лишь на отполированные до блеска доспехи ординаторов, что ровным шагом вальяжно перемещались вдоль величественных стен древних кантонов. Но здесь удивляться было нечему – закованные в свое обмундирование до самого кончика носа, стражи вряд ли рисковали чем-то большим, чем тепловой удар. Или переохлаждение. Тут уж как повезет.
Добраться по главному мосту с материка в Квартал Чужеземцев стало настоящим испытанием для тех, кто решился на этот подвиг именно в этот день. А ведь еще вчера погода была ясная и благополучная. Сейчас же с моста буквально сдувало в холодную сталь темных вод, где то и дело мелькали плавники хищных рыб-убийц. Каждый шаг приходилось отвоевывать с трудом, хватаясь за поручни, а порой и за ординаторов, которые могли за такое и руку отрубить.
Зато внутри поясов квартала оказалось оживленно и людно. Все, кому хватало ума переждать погоду находились именно здесь, а таких оказалось на удивление много. Люди, меры и прочие разумные толпились, толкались и весело шипели друг на друга, отдавливая ноги. И хуже всего с населенностью оказалось именно в Нижнем поясе кантона, где сквозь собравшуюся толпу приходилось буквально просачиваться. И при этом старательно следить за своим худым кошельком. Монета в нем была всего одна и потерять ее было бы верхом стыда. Как и сам кошель, впрочем.
Сегодня очень важно было в своих передвижениях попасть в правильное течение толпы. Однако, тут прогадать было трудно, ибо самый большой поток двигался именно в нужную сторону. В сомнительный трактир «Черный Шалк». Здесь хаджиты и аргониане отсеивались, брезгливо щурясь на место, славящееся своей расисткой атмосферой. Зато для всех остальных двери были распахнуты настежь, открывая просторный зал с изрядно потоптанными коврами. Все столики были заняты. Барная стойка тоже. Стулья давно кончились и многие, плюнув на них пенной брагой, сидели прямо у стен. А кто-то и вовсе посреди зала. И может даже не сидел, а лежал. Поэтому передвигаться необходимо было крайне осторожно.
В самом дальнем углу этого переполненного, будто бочка с сельдью, помещения находился один небольшой круглый столик, на который то и дело бросали крайне косые и еще более крайне недобрые красные взгляды. И если к аргонианке здешние высокомерные данмеры были привыкшими, то вид орка и шарообразного хаджита их напрягал. И напрягал еще больше от того, что понять хаджит это или нет стоило большого труда. Ибо таких хаджитов видеть никому никогда не доводилось. Обычно изящные и грациозные, они отличались уникальной ловкостью. Этот же экземпляр поражал своими трещащими по швам формами и признать в нем представителя хрупкой гибкой расы оказалось не просто. Но пушистые уши и длинный хвост говорили сами за себя.
- Какого даэдрота сюда всякий сброд пускают? – Недовольный прищуренный взгляд и пепельно-серых губ касается горлышко бутылки с флином.
- Не ожидал, что «Шалк» начнет всяких уродов привечать, - поддакивает второй, уже излишне охмелевший данмер.
- Мало им своих земель, понаехали тут...

***
- Ну.. э... в общем... как-то так, да.
Низенький алхимик почесал свои седые благородные виски. При взгляде на его лицо, все внимание привлекало исключительно пятно чернил на переносице, остальные детали за этим дефектом как-то смывались. И если бы потом у кого-то из подписывающих контракт спросили, как именно выглядел их наниматель – ответить им было бы весьма затруднительно.
- Ну... как бы.. все ж понятно, да?..
Понятно не было ровным счетом абсолютно ничего. Вообще, если бы кто-то умудрился хоть что-то «понять» в спутанной, сбивчивой и наполненной разными научными терминами воодушевленной речи алхимика, то это был бы Шеагорат. Определенно.
- Ну вот и отличненько.
Удовлетворенно потерев руки, бретонец подхватил второй, идентичный листок пергамента, где так же стояли подписи.
- Эту копию я заберу. Э.. ну... удачи, да.
Развернувшись, он резко врезался в проходящего мимо данмера, заслужив отборной список ругательств, когда эль потек по кафтану нанимателя.
- Ах да!
Словно и не заметив досадного происшествия, алхимик повернулся, воздев черный от чернил палец к закопченному потолку.
- Тама за мостиком вас телега моя ждет. С лучшим гуаром! Мой помощник вам ее передаст. Это для камушка того.. что в контракте значится, да. Телега не ахти, но моя единственная. Так что верните в целости и сохранности! И позаботьтесь о гуаре Ягуаре. Он старенький уже.. да. На все вопросы моя помощница ответит – Шави. Вот эта.. Зеленая. Или серая... аргонианка, короче.
Кивнув самому себе, наниматель сделал шаг назад и... исчез. Растворился в буйной толпе без следа, будто и не существовало его никогда. И только вторая копия пергамента с контрактом, лежащая на столе перед всей честной компанией говорила о том, что он таки был.

***
Контракт: ссылка

Я привык обращать внимание именно на мелочи, при этом теряя общую картину. Могу заметить, как муха ползет по стеклу вагона, раздавленного, дергающегося паука на горячем асфальте. Или же увидеть крохотную родинку у девушки, при этом почти не слушая, о чем она говорит. Почему привлекла меня эта крохотная темная точка? Просто, она выделяется на припудренной бархатной щеке, захватывает мое внимание и приковывает без шанса отвести взгляд. И я смотрю, ни о чем не думая, просто следуя за точкой, чувствуя запах чайной розы. Чайная роза и родинка ...

Я вижу общую картину. Все четко и ясно. Я знаю свою задачу. Я должен сдать тест. Внимательно слушаю сотрудницу. Она путает имя. Снова и снова. Это тоже часть теста? Жутко раздражен. Я не Билл, я не Джерри, я не Барри. Джон Доу. Не очень приятно познакомиться. Столько слов. Поток льется в уши, хочу поскорее убраться от нее. Но это противит задаче. Задача важна. Придется терпеть.

Длинные коридоры мне не по нраву, стоит признаться, ибо как обернешься, пройдя долгий путь, так увидишь, сколь бессмысленен он был. Словно бы погружаешься на глубину, и посмотрев наверх не видишь больше света. Строгие пейзажи видны в окне. Я не принадлежу этому серому миру, почему же я имел неудачу попасть сюда?
Девушка с родинкой, Люси, кажется, уходит. Мне нравится слышать цоканье ее каблуков. Совсем не хочу, чтобы он заканчивался, оставляя меня наедине с моими и Его мыслями. Я не могу терпеть весь Его рационализм и педантизм. Не уходи, прекрасная чайная роза, не оставляй нас одних...

Ушла, наконец. Я слышу Его бормотание. Совсем негромко оно, как и всегда. В другое время, я бы прислушался, какую чушь он несет. Но сейчас, это отвлечет внимание. Моя задача - дверь. Ручка "рыбий хвост". Тиканье часов. Если придется вспоминать этот момент, то такой ассоциативный ряд и построю. Они помогают с воспоминаниями отдельных моментов.
Почему мне трудно войти? Это легкая подзадача, первая из многих. Открыть дверь, войти. Войти, предварительно открыв дверь. Есть ли еще варианты? Уйти? Видеть смысл в этом действии может только глупейший человек. Рука уже на хвосте.

Как хочется уйти из этого места. Я не должен быть здесь, я не принадлежу Ему, но все же вот он я. Не хочу сдавать никакие тесты, я хочу просто жить, радоваться жизни сейчас, пока есть такая возможность. Но моя воля слаба, я подчиняюсь Ему, словно раб, я не могу даже и подумать о том, чтобы воспротивиться. Знаю, что он войдет. И я не помешаю. Жизнь продолжиться в том ключе, что задал он. Так было, так есть и

Да будет так. Вхожу.

И вот мы входим.

Чувства Гая после месячного ожидания были несколько противоречивы. С одной стороны, он был весьма доволен собой, доволен тем что занимался. Нравилась дисциплина, порядок, тренировка их невысокого, но уж какого есть, солдатского мастерства. С другой стороны - все это порядком подзадолбало. Тренировочные полигоны только на первый взгляд казались необъятными, а на самом деле были маленькой каморочкой большой консервной банки под названием "Несущий добродетель". Иногда становилось не по себе оттого, что даже за пределами тонн этого металла лишь... Ничто. А вернее, что-то. Но лучше, не задумываться об этом.
Поэтому, по началу восхищенный и объятый воодушевлением Квинт к настоящему моменту немного приуныл. Выход из варпа всего через несколько часов, а он совсем не чувствовал боевого настроя. Была какая-то горячка, такая же, какую он испытывал множество раз, перед чем-то важным. Чувство ожидания - это просто отвратительно.
Самое лучшее что можно предпринять - это расслабиться. Отпустить все. Не с кем не говорить, ни на что ни тратить силы. Поэтому план был потрясающе прост: помолиться в храме, а потом завалиться в свое койко-место, да и провести там времени, сколько вфйдет.

Будто водой холодной. По голове. По глазам. Выводя из дурмана ненависти и сомнений. Ведь именно сомнения хочет поселить в ее душе эта тварь. Зерно раздора посеять. Нет. Она лишь один раз… Один раз усомнилась. Там, на голых камнях Уичипотль. За всю свою жизнь. Там, на обдуваемых могилах, ушедших в беспамятство. И сейчас ей стыдно за свои сомнения. За свою слабость. И вера внутри горит и дымится, заполняя благородной чернотой ее естество.
Больше никогда.

Потрескавшиеся губы разомкнулись в едва заметной улыбке.

- Мне жаль тебя.
Это то, что она осознала. Здесь. На дне озера под хвостами гигантских рыб, несущих осколки ушедших миров. Под толщей воды. В видениях, посланных кем-то. Кто бы он ни был – он помог ей. Помог понять.

- Ты всегда был узником. Пленным. Больной император. Обиженный на мир и Богов. Обиженный на свою слабость. Обиженный на то, что ты такой же как все. Человек. Человек, но не Бог.
Сжимается его рука на кисти жрицы. А в ней больше нет злобы. Нет страсти. Убить его? Здесь? Не нужно это. Все что надо было от этого места – она получила. Взяла его словами. Его глазами. Его мыслями.

- Не понимаешь отчего Боги отнимают жизни? Не понимаешь отчего они жестоки? Ты ведь не ребенок уже. Откуда столько эгоизма, император? Ты выбрал слабый путь. Легкую дорогу. И будешь заточен в своей собственной лжи и ненависти, которая разрушит тебя. Погубит. И не подарит легкой смерти.

Второй рукой Зьянья хватает запястье Эльззгена. Улыбается шире, вглядываясь своими черными глазами. Всматриваясь в несуществующую душу несуществующего человека.
- Ты хотел править милосердно и начал свою эру, обмыв кровью площади и залы. Кровью тех, кого детьми называешь. Разрушив по кирпичику наследие, которое переносилось и береглось веками. И стал более жесток, чем Боги. Ибо в твоих поступках нет смысла. И не сможешь ты принять погубленные души, приютив их у груди своей. Нет у тебя той силы, что держит этот мир.

Вытягивает шею жрица. Совсем близко ее лицо к такому ненавистному образу. Помнит его. Каждую крупинку кожи. Каждую морщинку. Запечатлелось в памяти. Сохранилось.
- Мою веру тебе не сломать больше и не надломить. Боги – есть. Я чувствую их. Я знаю. И то, что ты лишен этих знаков – твоя собственная заслуга. Они больше не хотят видеть тебя. Не хотят смотреть на столь жалкое и павшее существо. Замкнутое в своих страхах и болях. Мелочное, погубленное алчностью и жадностью.

Успокоилось сердце. Ровно бьется. Решительно. Не затуманен более взгляд. Чисты мысли Зьяньи.
- Мне жаль тебя. И здесь, и там. Беги за мной. Ищи. Находи следы и пускай своих охотников. Сможешь ли ты убить меня раньше, чем я доберусь до тебя? Возможно.
Еще ближе придвигается жрица. Почти вплотную ее лицо к слипшимся волосам. И шипит змеей в самое ухо:
- Но тогда ты останешься один на пустой и выжженной земле. И уже никто не сможет освободить тебя, Тель`Аволько-Канц Эльззген. И ты будешь прозябать всю свою вечность, гноясь в собственной шкуре. Брошенный Ими. Брошенный навсегда. Тишина. Пустота. Одиночество. Это все, что останется у тебя без моей ненависти.
Отстранилась Зьянья. Безразличен теперь ее взгляд. Холоден.

Не забыть себя. Свое имя. Свою боль и грусть. Свою веру. Ненависть. Не забыть слов, уходящих в далекое прошлое. К зачатию мира. К рождению неба. Держаться рукой за скользкий, влажный камень. Только он ведет. Только он не дает споткнуться в кромешной темноте. Переставлять ноги. Вперед. Или назад. Уже не имеет значения. Главное не забыть.
«Зьянья. Зьянья. Зьянья. Зьянья…»
Стучит в голове. Тихо. Замолкая. Имя, что подарили ей Боги. Имя, которое несет она в темноте. Имя… Все, что у нее осталось.
Шершавый камень, не помнящий человеческих рук. Шуршит. Удивляется. Что ей здесь нужно? Во тьме, которая забыла смысл. В бездне, которая не помнит истину. В земле, не ведающей жизни. Почему она здесь?
«Зьянья. Зьянья. Зьянья…»
Затхлый воздух. Застывший. Скомканный и сбитый. Уснувший давным-давно. В него просачиваются маленькие клубочки живого дыхания. Несущего эмоции человека. Трепет. Страх. Все это – здесь. В этих камнях. Останется навеки. Только бы не забыть…
«Зьянья. Зьянья…»
Нет ничего впереди. Ничего не сопровождает сзади. Бесконечность шагов отражается эхом и возвращается обратно. Спотыкаются гудящие ноги. Им не пройти дальше. Но и остановиться они не могут. Пока не сломаются кости. Пока не порвутся связки. Она будет идти.
«Зьянья…»
Во тьму вонзается тонкое, острое копье. Разрывает ее плоть. Кровоточит всполохами. Свет. Что есть свет? Вспомни, жрица. Вспомни кто ты и зачем ты здесь. Убегай от тьмы. Свет протянет тебе руку. Вытащит тебя. Ты заслужила покой.

Зьянья выпала из пещеры, покатившись по камням. Острые, жалящие болью, они вонзались в измученное тело. Дробленной крошкой прилипали к коже. Путались в волосах и перьях. Камни, которые Говорили.
Жрица упала посреди забытой дороги. Стертой и снова заросшей. Раскинула руки, возомнив себя птицей. Закрыла пекущие глаза.
Небо давило сквозь веки. Яркий свет просачивался под ресницы. Щипался. Сколько дней она блуждала по тем коридорам? Сколько недель она не видела свет? Сколько лет она не ощущала запах ветра? Сколько десятилетий она не слышала своих Богов?
Осторожно открываются темные зеркала глаз. Неуверенно смотрят вверх. В самое сердце небесного купола. В глыбы облаков, застывшие айсбергами среди лазурных волн. В белый зрачок солнца, испепеляющий все ее былые сомнения. Дающий надежду. Новый день. Спустя века ночи.
Поднимается тонкая рука. Кажется, что иссушенная кожа вот-вот лопнет на прозрачных пальцах. Дотянуться бы. До Них дотянуться. Упасть в Их руки. Раствориться в Их воле. Она сделает все. Она сделает все, что Они хотят. Она пронесет Их волю до самого конца. Для своих Отцов. Для своих Родителей. Она выжила.
Но так устала.

Колыхаются волосы, раскинутые черными змеями по земле. Их путает ветер. Его игры успокаивают.
Нежно гладит теплой рукой солнце по щекам. Возвращает возможность дышать. Жить.
И только камни впиваются в тело. Камни, помнящие людскую боль. Людскую веру, обманутую и изъеденную хворями. Только камни рвут кожу, вонзаясь все глубже. Говорящие камни. И сказки их страшны.
Зьянья не хочет слушать.
О вере, которая ей так близка и знакома. Которая была выкинута. Не оправдана. О жестокости земных и небесных Отцов. О их безразличии. Кровавом голоде.
Зьянья не хочет верить.
Эти сказки слепы. Эти сказки останутся здесь. В Уичипотле. Никто не услышит их. Никто не унесет с собой. Никто не успокоит отчаявшиеся души. Они здесь одни на целые тысячелетия. И что хуже – раствориться в вечной темноте или остаться здесь, на выжженных солнцем горных хребтах?
- Не уходите… - тихо шепчут потрескавшиеся губы. В бездонное, немое небо. В голубые пустоты, молчаливо наблюдающие, но бездействующие.
- Будьте со мной.
Сейчас ей это так необходимо. Именно сейчас. Услышать Их. Успокоить свое сердце. Убедить себя, что все не зря. Что ее вера – единственный смысл, единственная истина. Что Момозтли не заблуждалась.
- Говорите со мной.
Голос тих. Он растворяется в завываниях ветра. Падает сухими листьями на лысую землю. Зарывается в безумные камни. До кого долетит он? Кто услышит его?

Зьянья долго лежала на земле, не в силах подняться. Ее тело налилось тяжестью. Онемело. Ему не нужно было больше идти. Ему не нужно было вставать. Делать шаги ради прихотей своей хозяйки. Ему нужно было остаться здесь. На этих величественных вершинах. Стать частью земли. Частью мира. Уснуть, чтобы видеть сны о рождении и смерти.
Зьянья не будет потакать своей плоти. У нее нет на это времени.
Тяжело поднявшись на ноги, она выпустила легкий стон из плотно сжатых губ. Больше всего ей хотелось пить. Хотя бы один глоток спасительной воды.

Под ногами раскинулось величие площади Солнца. Зеленые, заросшие террасы. Мшистые холмы. Бесконечные горы, попирающие брюхо небосвода.
Шатаясь, жрица смотрела вперед, не зная куда ей идти. Во тьме пещер ее вела одна лишь цель – выйти на свет. Увидеть солнце. Теперь она здесь. На болезненных склонах Уичипотле. Потерянная. Растерянная. Лишенная дома и крова. Лишенная своей семьи.
Куда же идти?

Сизый дым был единственным украшением мертвой долины. Его тонкая струйка танцевала вместе с северными ветрами, извиваясь прозрачной змеей. Зьянья смотрела на нее, не видя. Не понимая. Кто? Откуда? Как?
Здесь никого не может быть. Эти склоны мертвы уже многие годы. Нога человека забыла эти дороги. А дороги забыли его следы. Неужели кто-то еще прошел сквозь Мрак? Но Мрак не пустил бы!
В груди затлела надежда. А вдруг?.. Или все же враг?
Подкрасться. Посмотреть.

/ссылка/

«Решимость. Не вера. Решимость. Вот, что главное. Что есть единый смысл для тебя. В тебе слишком много сомнений. Они погубят. Стань решительной. Или умри сейчас, дабы не страдать потом»
У Момозтли не было добрых слов. Она знала Истину. Истина не бывает доброй. Истина – это истина.
«Страх. Страх для тех людей, что ты видишь внизу»
Величие Ульпалы возносилось к самым звездам. Этот храм, казалось, был не младше земли, на которой стоял. Так было тогда. Так есть сейчас. Так будет всегда.
«В твоей жизни не должно быть страха. Ты слышишь Богов. Ты несешь их волю. Ты уже не есть человек. Забудь про страх. Забудь сейчас»
Она не смогла забыть. И тогда Момозтли повела ее в джунгли. Дикий, зеленый полог. Пестрота истинной жизни, рожденной вместе с миром. Ей было наказано пробыть здесь от рождения до смерти луны. На земле, где ходят лишь охотники. И еще дальше. За зеленой стеной. За ледяным ручьем. Это время запечатлелось в памяти Зьяньи на всю жизнь. Время, когда страх бился в судорогах. Корчился. Вырывал ее сердце на волю Богам. Рождался снова и снова. Чтобы умереть. Она помнила, как он сделал свой последний вздох. В глазах рассерженного зверя. На склонах скользких обрывов. В голоде земли. В холоде ветров. Момозтли дала ей великий дар. Она избавила ее от страха.

Их гнев прольется грозой. Их гнев рассыплется небом. Раздавит облаками. Ударит ветрами. Они не умеют прощать. Их воля непостижима человеку.
Зьянья знала. Она знала, что ярость Отцов грядет. И тогда никто не сможет остаться на ногах. Ни жрицы. Ни, тем более, император.

Темную ночь разрывал огонь. Пожирал черный полог, вырывая куски. Запахи дыма и огня. Присутствие Человека.
Он решил спрятать свой грех от солнца. От взора Богов. Он решил сделать это ночью. Неужели он думает, что Они не увидят? Неужели его разум так затуманил Зверь?

Зьянья выросла в этих стенах. Их шершавая поверхность хранила тысячи снов. О тех временах, когда Боги были здесь. Защищали. Обучали. Вели неразумных детей. Эти стены помнят крики первых жертв. Помнят торжество, возносимое с брызгами крови в ясное небо. Помнят дожди гнева и печали. Помнят времена любви и процветания. То, что казалось незыблемым, непоколебимым, теперь хотят уничтожить. Разрушить, разобрав по камушку. Отречься от Знаний. От Истины. От Старших.
Тонкие пальцы сжались в кулаки.

«Помни. Ты не человек более»
Любила напоминать Момозтли.
«Твое тело – оболочка. Твой разум – отражение в воде. Твой дух – вот что имеет значение. Почувствуй, как сквозь него проходит Их воля. Услышь, как Они поют. Не пытайся понять. Не пытайся осознать смысл Их даров и проклятий. На твоих плечах лежит ноша, которая тебя сломит, если ты сделаешь хотя бы один неверный шаг. Если ты засомневаешься. Если потеряешь веру»
Водянистый взгляд, пронизывающий до самых костей. Она была слепа. Не видела больше этот мир. Жила на пересечении.
«Зьянья»
Она была ей единственной матерью. Только ее слова имели смысл.
«Никогда не сомневайся»

Не страх она ощущает сейчас. Страх умер тогда в диких джунглях. И она не позволит ему воскреснуть вновь.
Гнев.
Вот что течет в ней, пронизывая тонкими костяными иглами сердце.
- Боги слышат, - ее рука опустилась на подрагивающее плечо послушницы. Неужели и она сама когда-то умела так бояться? – Все их крики. Каждое слово. Боги не оставили нас.
Ее голос был тих и спокоен. Но тверд. Он обволакивал пустоту комнаты, возносясь к самому потолку.
Уже две зимы, как Зьянья забыла, что значит улыбаться или плакать. Она не помнила своих слез. Не помнила их вкус.

«Это – не величие человека»
Момозтли указывала рукою на огромный город, вытесняющий лес.
«Это – величие Богов»

Она с удивлением почувствовала, как что-то теплое оставило дорожку на ее правой щеке, смазав белую краску ритуального узора. Дотронувшись пальцем, Зьянья посмотрела на него, не веря своим глазам. На его кончике блестело мокрое пятнышко. Она прикоснулась им к губам. Привкус соли и горечи краски сплелись. Именно таким был вкус. Вкус боли за погибающий мир, который она помнила с детства. Вкус гнева и желание отомстить во что бы то ни стало. Император должен умереть.

- Пойдем, - она сильно дернула девушку за руку, заставив встать за ней. Не было времени пытаться спасти кого-то еще. Отцы позаботятся о их душах. Ей же необходимо позаботиться о себе. Ей нужно суметь сохранить Истину, которую подарила ей Момозтли. Ей нужно выжить.
Зьянья бесшумно подобралась к выходу из покоев, подхватив небольшой мешочек и повесив его через плечо. Дала себе право обернуться на одно мгновение. Одно мгновение, чтобы запомнить каждую деталь. Эта комната была ее святыней. Здесь она всегда чувствовала себя рядом с Ними. Возможно, она больше никогда не вернется сюда.
- Иди за мной. Не сворачивай. Не останавливайся. Не пытайся никому помочь, - она почти шептала, но знала, что послушница слышит ее.
Она может стать обузой. Ее слабость может погубить Зьянью. Девушка слишком молода. Страх поглотил ее. Страх заразил ее душу. Один крик, одно неправильное движение, и они обе умрут. Ее нужно оставить здесь. Успокоить. Сказать, что все будет хорошо. Что на все воля Богов. Обнять, подарив тепло, которого сама Зьянья никогда не знала. Плавно, незаметно вынуть текпатль из ножен. Одним быстрым движением ударить меж ребер. В самое сердце. Она бы не успела испугаться. Она бы запомнила только нежность объятий. Зьянья бы вручила ее сразу Богам, избавив от страданий. Так поступила бы Момозтли. Так нужно было поступить ей.
Рука скользнула по кожаному переплету узоров ножен. Холод обсидиана обжигал даже сквозь них.
- Не издавай ни звука. Смотри только на перо чичтли в моих волосах. Если…
Шелест перьев смешался с громким топотом шагов. Они совсем близко. Такие же безумные, как их хозяин.
- Если меня схватят – беги в нижние ярусы. Ищи запретные двери. Самые древние.
Она позволила себе еще одно мгновение, чтобы обернуться, схватить девушку за подбородок и посмотреть прямо в глаза.
- Не. Пытайся. Никому. Помочь.
Убедившись, что послушница ее услышала. Зьянья скользнула в коридор.

КАК ОН УВИДЕЛ!?!?!
КАК?
ОН?
УВИДЕЛ?!?!

КАК ОН СМОГ ПРИЧИНИТЬ ВРЕД!?!?!?
КАК?
ОН?
СМОГ?
ПРОТКНУТЬ?
ГРАКА БРАКА!?!?!

ТАК ЖЕ, КАК ГРАК БРАК СЕЙЧАС ПРОТКНЕТ ЕГО, РРООООАВР!!!!

Хэнк замер в конечной позиции выпада. Вскрикнул, не до конца веря своим глазам , и крик его, облегченно-торжествующий, сплелся с воплем боли отчаяния, что из глотки поверженного противника рвался.
Он победил. Он заслужил. Он выстрадал.
Щека дернулась в тике, уголки губ поползли к ушам, кривя рот в полубезумной ухмылке.
Перед глазами поплыло, Хэнк едва отдавал себе отчет в том, что происходит вокруг. Он был обессилен, нервное напряжение все никак не хотело уходить, сердце грохотало крещендо.

Но почему судья молчит? Почему не объявляет бой оконченным? Почему не чествуют его, неофита Сладости? И что это за дисгармоничный шум, терзающий слух победителя?
Ах, это он - несостоявшийся убийца Хэнка. Он вопит, захлебываясь своим криком. Он проиграл. Но он все еще жив.
А так не должно быть. Входят двое, выходит один. И что дальше?

Бывший агроинженер томился этой шумной паузой. Скорее, скорее все закончить! Теперь Хэнк мог позволить себе всё. В том числе и милосердие. Но у него не было сил, чтобы даже думать об этом. Он пошел к покою по кратчайшему пути.
Взмах руки, сердитое гудение, пламенный росчерк. Обрывается крик побежденного. Голова незнакомца отделена от туловища, как будущее Хэнка навсегда отделено от его прошлого.

Хэнк выронил плеть, повалился на песок и разразился рыданиями.

Тихо, чисто и одиноко. Одиночество давно стало предметом роскоши в густонаселенных Гармониях, и Хэнк умел его ценить. А вот обстановка ему не нравилась - груды тренировочного инвентаря как бы намекали, что этот зал предназначен для тех, кто знает, как этим железом пользоваться. Хэнк не знал, и тренажеры словно взирали на хилого человечка с насмешливой укоризной. Интересно, а тот, другой - он развит физически?

Хэнк присел на банкетку, взял в руку стилус, уставился на матовую гладь листа, что должен стать носителем его послания сопернику. Стола почему-то не было - видимо, в том, чтобы дуэльное приглашение было исполнено "на коленке", тоже крылся некий символический смысл.
Хэнк замешкался. Он, конечно, прекрасно знал о традиционном обмене посланиями, и имел предостаточно времени, чтобы заранее обдумать форму и содержание своего. К примеру, в боксе. Или во время транспортировки. Но не сделал этого. Период ожидания проглотило безвременье деприватора, а дорога до стопервой растворилась в мечтательной полудреме.
Слишком возбужденный, чтобы думать о конкретном, в пути он, то и дело проваливаясь в сон, грезил о победе. Да и о поражении - тоже. А теперь за дюжину минут надо было составить концепцию послания, которое, так или иначе, увековечит его имя.

Рисовать Хэнк не умел - значит, надо писать. Что-то одухотворенное и возвышенное, передающее величие момента, равно как ширину и глубину натуры самого Хэнка, бесстрашно шагающего к барьеру.
Однако, никаких возвышенных чувств мужчина не испытывал. Все, что занимало его сейчас, помимо потихоньку накатывающего трусливого нервяка - как не опростоволоситься с посланием? Каким образом составить его, чтобы потомки не подумали, взглянув на лист: "Этот Хэнк, который пытался стать Сладостью, оказывается, был изрядным болваном..." ?
Хэнку хотелось выглядеть в глазах своего соперника спокойным и решительным, а в глазах будущих поколений - умудренным и целеустремленным. Совсем не похожим на затравленного доходягу, что косился на бывшего агроинженера из большого настенного зеркала.
Оставалось одно - врать.

И Хэнк, положив листок на скамейку и присев рядом на корточки, закорпел над посланием. Выдавливал натужные слова, выплескивал их корявыми буквами на лист, удивляясь мимоходом - как это прежние поединщики умудрялись за десяток минут ваять целые монохромные картины?
Закончил. Окинул взглядом неровные строчки. Сойдет. Напыщенно, конечно, но со смыслом. А главное, маскирует резвящийся в Хэнковском кишечнике страх.
Еще раз критически осмотрев свое произведение, претендент пришел к мнению, что лист пустоват. Пять косых, заваливающихся одна на другую строк наводили на мысли о детском творчестве. И Хэнк решил разбавить текст графикой.
Толком еще не решив, что же конкретно он изобразит, горе-каллигаф провел первую неуверенную линию под текстом. И тут случилось непоправимое - рука поехала, стилус зацепил и отодрал изрядный кусок краски, покрывающей бланк, оставив на нем жирную "кляксу наоборот". Паникуя, Хэнк стал лихорадочно зачеркивать помарку, и, конечно, сделал еще хуже. Сходство с детской работой усилилось - кособокий текст теперь был украшен "калякой-малякой".
Поразмыслив, мужчина проявил присущую Xổlani смекалку. Он расширил область каляки, чуть в стороне изобразил другую маляку, а между ними процарапал сплошной светлый круг. Получилось схематическое изображение луны, выглядывающей в просвет между облаками, что захватила внимание Хэнка давешней ночью. Во всяком случае, сам художник сходство улавливал. А для будущих зрителей загадка будет - что бы это могло значить? Может, даже глубинный смысл найдут...

Быстро отложив листок в сторону, чтобы еще чего не напортить, Хэнк принялся ждать.
Все же хорошая традиция - составлять послание сопернику. Мучения со стилусом отвлекают от мыслей о насущном. О том, что через несколько минут надо выходить к барьеру. И, возможно, погибнуть...

Тут-то на Хэнка с ураганной яростью налетело прозрение. Четкое, сформировавшееся понимание того, что пол часа спустя он неминуемо будет убит. Какие шансы у него, тщедушного и хилого офисного работника? Его играючи прикончит любой среднестатистический участник Гармонии. Почему он не согласился купить стимулятор? Зачем он вообще ввязался во все это?

Рот моментально наполнился слюной, которую приходилось судорожно сглатывать, на глаза навернулись слезы. Едва сдерживаясь, чтобы не заскулить тоненько от безысходного страха, Хэнк сидел на скамейке, раскачиваясь взад-вперед, и вперив остановившийся взгляд в свое отражение в зеркале...

Указующие персты отпечатков пальцев не оставляют



Да, ей идет все белое. Или с оттенками голубого. Да, она спокойна и уверена, и многие нахватывают ее холодной. Она принимает доверие Авраама как должное. Легкая улыбка освещает ее глаза, словно во тьме на мгновение вспыхивает свет. Этот свет сейчас лишь для Авраама. Дар ему, ее благосклонность.
- Тебя встретят, - говорит она, обнажает запястье изящным жестом, смотрит на часы. - На следующей станции. Через три минуты. Не верь никому. Сделай как велит сердце. Это будут наши правила. Твои правила. Нужно солгать - солги. Нужно пообещать - пообещай. Нужно убить - убей. Создай свой мир. Это твоя цель. Я не приказываю, я прошу. Ты волен отказаться. Все между нами.
Черная Королева встает, на прощанье касается руки Авраама. Легкое прикосновение, тепло пальцев. Она уходит. Призрачный шлейф ее духов манит пойти за ней. Поезд замедляет ход, вздрагивает, поскрипывает. Три минуты пролетают в забвении.
Авраама ждут. Суетливый Секретарь таращится в окна вагонов, меряет перрон торопливыми шагами, высматривает Авраама, перекладывает нетерпеливо тощую папку из одной руки в другую. Авраам знает, это схема нового мира. Черновик.
Приятно видеть в глазах Секретаря неуверенность и затаенный страх. Секретарь боится Авраама. Боится что он сойдет с поезда, но еще больше боится, что Авраам не сойдет. И тогда, тогда... Черная Королева накажет Секретаря. Не Авраама, нет, к нему она благосклонна. Его причуды она простит. А кто такой Секретарь? Никто. И Секретарю страшно.

Врач отпустил Круса, не пытался его удерживать или отговаривать, проводил его задумчивым взглядом.
- Предсказуемый вариант развития событий, - сказал он не обращаясь к Аврааму или Иртье. – Более восьмидесяти процентов. К сожалению, это снова подтверждает, что я не прав.
Он хмыкнул, пожал плечами, развернулся и пошел прочь по коридору, игнорируя Иртье.
- Сворачиваемся! – достаточно громко сказал он. – Готовность три минуты, - и скрылся в купе проводников.

Иртье
В тот же миг вагон наполнился голосами пассажиров и прочими звуками. Словно две реальности наслоились одна на другую и ожили.
Иртье стоит посреди коридора, у дверей своего купе, кругом движутся пассажиры, а вон и проводник.
- Позвольте, - кто-то неловко протиснулся мимо Иртье.
Плотный туман за окнами сменился привычным весенним пейзажем, моросью дождя. Судя по всему поезд едва отошел от вокзала, но по ощущениям, словно часа два минуло. Странное состояние, какое бывает иногда после того, как выходишь из сумрачного и прохладного зала кинотеатра в яркий полдень и чувствуешь себя неуместным, словно вышел в другой мир и теперь придется заново учиться жить в нем.
Что это было? Мираж, галлюцинация? Однако серебряное кольцо на пальце вполне материально.
Три минуты. Он сказал, готовность три минуты. Иртье знает. Она уверена, через три минуты что-то случится. Что-то, что неминуемо все изменит.

Авраам
Вырвался из цепких лап врача. Доверие. Уж Авраам знает цену доверию. Его не провести так просто. Пусть докторишка играет в эти игры с кем-то другим.
Верно, все верно, кто нашептывает на ухо. Ты все правильно сделал, Авраам. Правильно. Все должны играть по правилам. А мы с тобой станем эти правила придумывать.
И словно нежная материнская рука коснулась разгоряченного лба. Унялось сердце, перестало ломиться сквозь ребра.
- Они будут жить по нашим правилам, - говорит Черная Королева, кутаясь в белые искрящиеся меха.
Она сидит напротив Авраама. Авраам знает ее. Он всегда ее знал. Царственный ее профиль отражается в окне. А за окном весенняя слякоть и никакого тумана.

- Погоди братишка, ок? - Обратилсяк Ридду, Шаду, прихватив за плечо. - Я молодчика взял, мне с ним и говорить, оки-доки?
- Хороший день, а? - Обратился к пленнику, Шаду, усевшись перед ним на корточки. Предусмотрительно перед этим связав ремнями с одного из рейдеров ему ноги и руки. Нож достал, показал пленнику.
- Чудесный день. В такой день хорошо чувствовать себя живым, я прав? Вот твои братишки такими себя не чувствуют. Прямо скажем - они уже вообще ничего не чувствуют. От слова совсем. Печальная ситуация для них, согласен? Понимаешь меня, кусок браминьего говна? - Ткнул острием в кадык рейдеру, не сильно, но чтобы кровь пошла.
- Так вот, они еще погибли ничего так. То есть, сейчас-то они ничего не чувствуют, но перед смертью-то, они думали что умирают как воины, и проклинали нас до седьмого колена, то есть, померли они не так чтобы плохо. А есть другой вариант. Я оставляю тебя здесь, затыкаю тебе рот. Мы уходим скоро, солнце даже не сдвинется, и очень быстро сюда приползут всякие твари. Начнут твоих друзей жрать. Но, друзьям-то все равно, они уже мертвы. А тварючки до тебя доползут, и тоже жрать начнут. Заживо. Неприятно будет так умирать, согласен? - Сделал значительную паузу, псину за ухом почесал.
- Или надеешься что твои вернуться? Не. Они уже далеко. - Задумчивый вид сделал:
- Заинтересуй меня чем-то. Расскажи интересное что-то. И умрешь быстро. Даю слово.

Испуг. Недоумение. Отропь.
Беспомощность. Набат.
Дамоклов меч?

И вроде жутко страшно за мужчину, ему так лихо. С другой стороны - за себя, ведь может быть совсем не менее. А если ребром - не поможет ни один урок из тех, что мне когда-либо давала жизнь.
Роса на спине, шее, ладонях. Стук сердца в висках. Холод в пальцах. Сквозняк в коридоре. И равнодушное "чу-чух, чу-чух" эхом. Смывает все разумные мысли разлитое за стеклом млеко тумана. Так похожее на облака. Может, свод не выдержал? Лопнула тропосфера? И небо просто сошло с ума?

Рука, удерживающая багаж соседа по купе, неуверенно, нетвердо ползет вверх. Ученица, тянущая руку, чтобы задать дурацкий вопрос. Попытка привлечь внимание человека в маске. Оно же - попытка не дать упасть Аврааму, если он не устоит на своих.
- А я могу помочь так, чтобы моё желание жить не пересекалось с его? Ну... чтоб без вреда здоровью, всё такое?
А то, если нет, тогда покурить напоследок надо успеть. Хоть обычно и не стучу по легким. Просто надо попытаться крепко надышаться. Так, чтоб закашлять. Чтоб затошнило.

Вчера я хотела убежать. Вырваться из душащих меня объятий. Руки большие скинуть с талии, да убраться подальше. С гущей толпы слиться. Переварить, подумать, пройтись бесцельно. Прожечь последние часы одной. И не скучать. Забыть. Отстраниться. Настолько, чтоб даже испытать некую досаду. И просто поехать домой.
Так вот. Сегодня - не вчера.
Сегодня, может, я и не торопилась на этот поезд. Но я бежала. От себя, от чрезмерно крепкого объятья рук. Стирала со щек отпечатки простыней. Стучала чемоданом по улицам Брюсселя, пытаясь отбить привкус постороннего его присутствия всё новой чашкой кофе. Я так торопилась, что не хотела уезжать.
Сегодня, сейчас - всё это вдвойне. Досадно. Глупо. Поздно.
Домой не еду. Ведь мир, оказывается, иллюзорен. И Земля наша не круглая. Мы не летали на Луну. И нет какого-то там притяжения. Реален только поезд. Через один из вагонов оного тащу багаж. И мужики в масках сейчас в купе проводников меня пустят на органы. Почки, сердце. Печень. Мозг костный, мозг спинной. Беляши, чебуреки. И на месте спасут незнакомого мне Авраама Круса. По иронии багаж которого я в данный момент покорно тащу.
Интересно, Тебе что, вот от этого весело? Думаешь, остроумно? Да знаю, Ты, как всегда, безответный. Или, может, вообще глухой. Смешное немое кино онлайн смотришь.
А нам что остается? Банановые шкуры, одну за одной, собирать. Ловить рояли. Каждый раз падать. Падать и вставать. И в конечном счете на ровном месте ветхим пеплом опасть, рассыпаться. Ты достанешь из пачки новую. И где-то снова затлеет жизнь. Вообще знаешь, хреново это - быть папиросой, коптить небо. Быть смогом, чадом, выхлопом. В Твоих звездных владениях.

-Рейнджер конечно герой, но если до него доберутся то отправиться он прямиком к своим богам. - Сказал Шаду, посылая твердой рукой стрелу в одного из рейдеров. Расстояние как раз позволяло уже свободно стрелять в рейдеров. В перерывах между выстрелами, охотник старался выглянуть из рейдеров самого разодетого, жирного и бородатого. Рейдеры, как любые полу-животные, по сути своей стадо - убьешь вожака, и вот они уже не такие страшные, и ничего не могут.
-Выглядывай вожака, и убей его, быстрей! - к гулю обратился, не останавливая натягивать стрелу лука, прицеливаться и с выдохом отпускать, наклоняя корпус немного вперед.

Невольно сжимая кулачки, Анни переминалась на месте, наблюдая за клоуном — заводной куклой в картонной коробке телефонной будки. Когда он вышел — разноцветный и раздосадованный — девушка дёрнулась к нему навстречу, и тигры на брошенных листовках взлетели следом за её ботинками.

— Ну? То есть… — циркачка смутилась своего напора, ведь никто ничего ей не обещал. — То есть, что вам сказали?

Но вместо того, чтобы ответить прямо, клоун сунул ей в руки бумажного тигра, и девушка расцвела.

— А я Джек! — она помотала головой и тут же поправилась: — То есть Анни, — и рассмеялась, положив ладонь на сгиб его руки.

Девушка была счастлива идти под руку с Пэнни и слушать его голос; голос, привыкший взлетать до верхних рядов, под самый купол, и шептать о чудесах в уши случайных прохожих. Анни было даже немного жаль, что навстречу почти не попадались люди, потому что она вспоминала, как здорово было перед представлением выходить из шатра и вальяжно прогуливаться в костюмах, зазывая будущих зрителей; не столько словами, сколько одним своим видом суля им море красок, блёсток и огней. И теперь она думала, какими глазами смотрели бы прохожие, увидев её и клоуна, неторопливо идущих по ночному городу.

Она шла и думала, что Пэнни рассуждает совсем как старик-в-картинках, и это было забавно — слушать такие слова от совсем даже не пожилого человека. Сама Анни ещё не задумывалась над такими проблемами. Она была ещё слишком юна для этого, у неё была мечта, а потому девушке казалось, что у каждого есть мечта, что каждый любит новые города и страны, и людей, которые носят разноцветные костюмы и не сидят на месте. Но гимнастке нравилось всё, что говорит клоун, и она даже не думала его перебивать. Анни чувствовала себя как человек, наконец-то вернувшийся домой.

Лишь один раз она вставила несколько слов, которые, захлебнулись и утонули в пучине звучного голоса Пэнни.

«Вы любите цирк…» — звенело в ушах гимнастки.

— Я родилась в цирке, — застенчиво улыбаясь, словно не желая хвалиться, но не в силах смолчать, заявила девушка.

— Анни, меня зовут Анни, — улыбаясь, повторила она, задирая голову, чтобы получше рассмотреть деревья, теряющие листву в разгар лета. Девушка с интересом оглядывалась на тёмные дома и пасти подземных переходов, сквозь которые они с клоуном проходили, и с каждым шагом всё крепче сжимала локоть Пэнни. Ей не то чтобы было страшно, но узкие тёмные переулки навевают определённые мысли о чудовищах и выстрелах в спину.

Но когда они вышли к фургонам в окружении мрачных домов, сердце циркачки ёкнуло и забилось с удвоенной силой. Их цирк колесил по стране точно в таких же. Анни отпустила локоть своего провожатого и стала оглядываться, ожидая увидеть старых знакомцев: клетки с животными, походную кухню; быть может, распластанный на земле шатёр, приготовленный к сборке… Но всё заслонила собой громадная фигура.

Девушка обозрела сперва сапожищи, потом — засаленные джинсы, громадный живот; широкую, как бампер грузовика, грудь; и, наконец, запрокинув голову, рассмотрела лицо великана и бочком шагнула за спину Пэнни. Наблюдала с безопасного расстояния, глядя заинтересованно, не отводя глаза под взглядом толстяка, и осторожно молчала.

Анни не знала, пора ей уже разочароваться или нет. Всё, что она увидела, было слабо похоже на цирк. Но здесь был силач и… волшебник? Девушке очень хотелось верить в чудеса. Да и отступать теперь было бы глупо.

Она лишь немного помедлила на пороге театра. В горле пересохло, очень хотелось пить. Да и к тому же…

— Пэнни, — Анни остановилась, заставив притормозить и тянувшего её внутрь клоуна. Улыбнулась, наморщив нос. — А он не превратит меня в лягушку… ваш Мерлин?

-Эээ, подождите миледи, и без вас разберутся! - дернул за шею собаку, которая тихо рычала, то оглядываясь на него, то на здание, за которым находилась угроза. Куртку накинул, шарфиком шею обмотал, колчан за спину закинул, на лук тетиву быстро надел, и копье из земли вытащил, остальные вещи быстро скомкал и закинул в свой "рюкзак".
-Прощайте друзья, вы далеко не разбегайтесь, оки? - Обратился к браминам. Хоть бы не разбежались от стрельбы, заманаешься потом их искать по пустоши.
-Пошли, подруга, держись рядом, а то хватанет тебя ненароком... - И побежал осторожной трусцой к гулю, которого считал в данный момент наиболее адекватно воспринимающим ситуацию "не-совсем-человеком".
-Хей, дружаня, какую грязь мутим? Стоим грудью на страже этой каменюки, и режем этих тупых помесей гекко и брамина на ремни?

Недоверчиво посмотрел Густав на то, как какой-то очередной дух решил закусить запеченым жуком, потом посмотрел на Рихтера. Выпрямился.
- Опять фокусы твои.
Подождал, пока напарник отзовет уродца дымчатого, резким ударом голову снес. Хорошее было бы украшение гостиной, панцирь крепкий, лаком если бы покрыть - он и гнить не будет. Но не судьба, сгорел дядя.
Убрав меч обратно, Густав поцокал языком и повертел щит в руках.
- Одни убытки! Слышишь? - посмотрел на Валя сурово, убирая щит за спину. - Себе в убыток работаем! Кто нам заплатит за это все? Я со вчерашнего вечера уже трех, - три пальца оттопырил для наглядности. - Сильных сущностей завалил. А заплатят ли нам хотя бы за ту же самую королеву хоть что-то - вопрос без ответа. Так что давай без лишний исследований по подвалам. Сжигаем остатки порочного храма, ты это умеешь, - добавил ехидно. - Потом быстро по дома шуршим и уходим. Мне еще шкуру надо снять с Лиса, и так почти испортилась.

Черт, думает Джей, глядя на ключ в замке зажигания, это уже слишком. Второй раз судьба предоставляет Джей возможность уехать, пусть и в чужой машине, но уехать, а она колеблется.
Дэвид пугает ее все больше. Дурацкие намеки, недомолвки, жесты. Ей совсем не хочется идти с ним, еще - верить ему. И Джей принимает решение. Она и так сидит в кресле с ногами, перелезть на водительское кресло дело пары секунд. Что Джей и делает. Не верь никому, Джей, повторяет она про себя слова Дэвида, и так же внутри себя восклицает с долей сарказма, да вы мертвы, мистер, к чему вам эта машина. Вам бы катафалк впору! Босыми ногами, Джей касается педалей, сердце бьется часто-часто, но руки не дрожат и в голове такая ясность, практически вакуум, Джей давит на газ.

Её вот уже который месяц преследовал один и тот же сон. В разных вариациях он повторялся ночь от ночи — деталей Анни не помнила, но суть его не менялась, а здесь, в этом странном, удушливом, пугающем местечке, он был особенно ярок.

Как в старые добрые времена она порхала под куполом, с ног до головы облитая светом софитов и искрящаяся, и не смотрела вниз, зная, что там лишь кромешная тьма. Единственное, что было странным - это оркестр. Он молчал, будто и вовсе его не было. Однако во сне странность — не странность.

И вот она, набрав скорость, отпускала трапецию и взлетала над пустотой. Подтягивала колени к груди, делая сальто, и выпрямлялась, похожая на серебряную рыбку, устремляясь туда, где должны были подхватить её руки сестры. Но сестры не было. Лишь покачивалась впереди пустая перекладина, да и та была безнадёжно далеко — не дотянуться, не долететь. И в абсолютной тишине звонко лопался страховочный трос.

Тяжело дыша, Анни распахнула глаза. Мало того, что здесь пот катил градом в любое время дня и ночи, так ещё этот сон выжал из нее последнюю воду. Тыльной стороной ладони девушка вытерла лоб, откидывая с него влажные пряди волос. Чуть приподнялась над подушкой, кинула взгляд на электронный будильник — красные цифры говорили: 01.25.

— О-ох... простонала Анни, плюхаясь на влажную простыню. Она уснула всего 15 минут назад. Но оставаться в кровати после таких сновидений себе дороже.

Приняв душ, после которого оставалось лишь ощущение того, что ты окатил себя хлоркой, и нацепив широкие шорты и самую лёгкую из своих рубашек, Анни спустилась по лестнице и вышла на улицу. Бульвар дохнул на неё жаром драконьей пасти.

— Ну-с, Джеки, куда теперь? — негромко сказала Анни, взглянув влево, где почти всю свою недолгую жизнь привыкла видеть сестру. Они всегда ходили так: Анни по правую руку от Ингрид. Но никого не увидев, девушка сердито тряхнула головой. Придётся самой выбирать маршрут.

На бульваре всё ещё было людно, и музыканты — кто старательно, кто небрежно — ткали свои мелодии в духоте здешней ночи. Проходя мимо гитаристов и скрипачей, Анни широко улыбалась, не скрывая, что ей нравится многоголосица — но такая нежная — этой улицы. Единственная свежая струя в удушливом воздухе Новой Атлантиды. Девушка поискала взглядом Нанту — саксофониста, с которым они пару раз уже давали здесь совместные представления. Чернокожий улыбчивый парень согласился сотрудничать без уговоров. Быть может, он был таким же искателем счастья или просто вольным бродягой, для которого счастье — сама дорога под голубым взглядом небес, а деньги — только незначительный довесок к этой жизни, — Анни не знала. Они перекидывались ничего не значащими фразами, делили пополам монеты, которые на ходу кидали прохожие в кепку Нанты, и расходились в разные стороны, довольные собой и друг другом. Хотя, надо сказать, люди здесь были скуповаты.

Анни прошла бульвар до самого его окончания, но Нанты на нём не было. Наверное, сегодня он отыграл свою музыку до прихода Анни или вовсе ушёл из этого города и вздохнул наконец свободной грудью. Но так или иначе, настроение девушки ухудшилось, когда музыка за её спиной, постепенно отдаляясь, совсем утихла.

Гуляя по давящим со всех сторон улицам, Анни мрачнела всё больше и больше. Она спрашивала себя, сестру и Всевышнего, что делает здесь, что её здесь держит, и не могла найти ответа. Воздух, от которого пухнет голова, странная, животная суета здешних жителей, совсем скудная выручка — ничто, казалось бы, не могло удержать в Новой Атлантиде нормального человека. Но нормальный, наверное, сюда и не приехал бы.

Однако ей вовсе не было страшно гулять одной по незнакомым улицам среди людей, языка которых она не могла понять, как ни старалась. Её не отвращали копошащиеся в кучах мусора насекомые, крысы и люди. Она не боялась остаться без куска хлеба, потому что знала: и с пустым желудком можно прожить какое-то время. Она считала, вернее, чувствовала, что всё, что существует, должно существовать, и что раз она жива, значит, для чего-то нужна на этом свете, и, значит, пока она нужна, бояться нечего. Одно лишь беспокоило девушку: кто-то наблюдал за ней, и это настораживало. Этот взгляд гонял по спине мурашки и заставлял передёргивать плечами от холода (в здешней-то духоте!). Анни не выдержала, обернулась и… никого не увидела. Город горел красным, зелёным и оранжевым светом, мерцал синим и фиолетовым неоном, и лишь один из небоскрёбов был окутан серебристым сиянием, будто за него только что спряталась хитроглазая луна.

Девушка недоверчиво посмотрела на небоскрёб, почесала нос и пошла дальше, стараясь не обращать внимание на того, кто загарпунил её своим взглядом и теперь неотступно плыл следом по густому, полному запахов, воздуху.

Клоуна Анни заметила издалека. Его костюм был несравненно лучше того, что носил Бобо в её цирке, но, такой милый своей традиционной шутовской раскраской и звонкой шляпой, паяц заставил девушку широко распахнуть глаза и улыбнуться от уха до уха. Она замерла, чтобы в следующий миг кинуться к человеку с носом-помидоркой, схватить за руки и не отпускать, пока он не расскажет, почему влез в это чудесное трико и вышел на улицу, правда ли он клоун, есть ли в Новой Атлантиде цирк и что-нибудь ещё, и ещё…

Но шут опомнился быстрее. Он говорил, говорил, говорил, а Анни слушала, открыв рот и не перебивая. Она почти ничего не понимала, не знала имён и фестивалей, что называл клоун, но охотно верила теперь, что судьба именно ради этой встречи держала её тут, и глаза девушки разгорались ярче и ярче с каждым словом шута.

— Да… да… — кивала она и сглатывала. В душе нарастало нечто невообразимое. — Я… а сегодня… сегодня можно? — почти выкрикнула Анни, когда клоун закончил свой невероятный монолог.

Ошарашенный, Иво буквально вылетел из кафе. Некоторое время перед его глазами стоял непривычно злобный оскал обывателей. Он задал себе вопрос: «как отреагировали бы все эти шипящие, огрызающиеся люди на неудачное падение и поваленный столик с разбитой бутылкой шампанского?». Воображение услужливо нарисовало пирующих хищников над телом незадачливой жертвы. Скалящиеся, окровавленные морды. Отпрянув от двери заведения, Иво с силой встряхнул головой в тщетной попытке разогнать наваждение.

Набрав полные лёгкие холодного декабрьского воздуха, мужчина молча последовал за стариком. Ведь именно ради него Иво покинул мнимый уют пивоварни. Руки его слегка подрагивали. Первую сигарету из собственной смятой пачки он раскрошил и уронил на мокрую мостовую, а вторую смог зажечь только с н-ной попытки. Погода лишь усугубляла странное состояние, и Иво оставалось только шлёпать убитыми кроссовками по зимней слякоти и переводить пустой взгляд со свалявшейся угольной шерсти псины на заношенную спину Кнёргеровского пиджака.

Что не так с «Brasserie»? С дворняжкой? С Итаном? С самим Иво, в конце концов?

– … сгорит.
…
– … спрашивай… человек честный…

Калейдоскоп зимнего вечера. С неоном, гирляндами и фонарями, он продолжал фантасмагорию прошлой сцены. Более того, представление было там, куда шёл пиромант, и Иво являлся его непосредственным участником.

– Я никогда не любил это заведение. Никогда.

Сгорит. До вялого Иво наконец-то дошёл смысл сказанного. Он поперхнулся на очередной затяжке и выронил сигарету. Та ударилась о дорожный камень, брызнув снопом оранжевых искр. Иво рванул вперёд, средь искаженной присутствием старика улицы, выскочил перед Итаном, заговорил быстро и спутано:
– Стой!!! Что значит «сгорит сегодня»? Почему ты не предупредил празднующих людей? Там, за столиком, ты говорил про восемьдесят… восьмидесятые, про приятные воспоминания. Или... – Кнёргер. Пиромант. Иво посетила крайне неприятная мысль, которую он по простоте душевной сразу озвучил. – Ты говоришь о поджоге?

Зима. Холод улиц, тепло помещений и непременно запотевшие линзы очков в промежутке. Наряды из разноцветного стекла и блестящей мишуры в пастельном наружном освещении компенсируют короткий световой день. Город похож на даму эпохи Возрождения, чьё платье этим вечером должно поразить кавалеров обилием юбок, рюшек, бубенцов, бантиков и фрактальных рисунков на бархатном полотне. А под оберточной бумагой праздничного великолепия с принтом оленя или елового венка скрываются люди. Люди, вышедшие за границы зоны комфорта, готовые подарить незнакомцу искреннюю улыбку и тёплое пожелание. Загадочная магия праздника правила даже черствым сердцем шефа Иво, и тот, повинуясь доброму порыву, подарил каждому сотруднику маленькой семейной конторки изящную шестиконечную звезду из дутого стекла. Иво убрал её в небольшой чемодан к другим игрушкам. Для себя он решил, что привилегия наряжать рождественскую ёлку есть только у семейных людей и владельцев крупных торговых центров.

Наконец-то "Brasserie". Бар преобразило общее праздничное безумие. Иво вдохнул сложный аромат – букет горячего вина, корицы, пота, табака, духов и парафина –, сел за дальний столик, заказал ужин и выпивку. Сейчас он почувствовал себя частью большого события, ради которого в баре собрались все эти люди. Нахлынувшее на улице острое ощущение одиночества отступило перед сытной едой, алкоголем и лёгким мотивом "рождественского настроения" Миллера.
Прикончив ужин, Иво украдкой наблюдал за посетителями. Компания студентов гремела звонким смехом; "воротнички" по привычке обсуждали вечные дедлайны; две пожилые дамы за бокалом шампанского погрузились в сплетни, с азартом перемывая косточки незнакомым людям. Но Иво больше интересовали гости в компании одной тарелки и напитка по вкусу. Как они проводят этот рождественский вечер? Он чертовски нуждался в универсальной формуле праздника.

Блуждающий взгляд остановился на морщинистом старичке. Пиромант!
Этот старик был настоящей загадкой. Артефактом среди городской рутины. Его шоу было волшебством, магией факиров с далёкого континента, о котором Иво рассказали книги и журналы. Тем более, было странно обнаружить его в привычных декорациях "пивоварни".
Пиромант тоже заметил его, улыбнулся и через мгновение уже стоял у столика Иво.
– Конечно, садитесь.
Вставив два слова, он уступил инициативу разговорчивому старичку, а сам погрузился в короткий экскурс по глубинам памяти. Иво не был сплетником, но некоторые истории распространяются стихийно, из уст в уста, так, что о них в конце концов узнают даже нелюдимые затворники.
Морщины, небесно голубые глаза. Рольф Итан Кнёргер. Вдовец. Маг из городских джунглей.
– Да, здорово. Этот город явно соскучился по вашим огненным представлениям. – Иво искренне улыбнулся. Вскрыв пачку Вога, он жестом предложил Рольфу сигарету и закурил сам. – Всё это время... после антикварного магазина, вы путешествовали? Где сейчас проходит ваше шоу?
Первоначальное смущение растворилось с табачным дымом, и Иво решил поддержать беседу, которая, ко всему прочему, обещала приоткрыть завесу тайны над личностью Пироманта.

Есть места, которые время обходит стороной. Такие как Хантсвилль. Размеренный бег стрелок по циферблату часов здесь не значит ничего. Закат послушно сменяет рассвет, но каждый день похож на предыдущий. Любое, даже самое незначительное событие, здесь, становится неуместной сенсацией, нарушающей привычный уклад вещей. Вот и Джей чувствует себя лишней. Ей кажется, что с утра посетители "Texas-а" приходят в паб не позавтракать, а посмотреть на нее, на Джей. Посмотреть, правда ли она существует, не растворилась ли за ночь как сон. Не является ли она выдумкой Бена, одной из его историй.
С каждым днем терпение Джей тает как мороженое под палящим солнцем. Чем дольше Джей находится в Хантсвилле, тем больше боится она остаться здесь навсегда. Стать черным деревом, врасти корнями в сухую почву, застыть в безвременье, ожидая восхода полной луны. Ожидая, когда молчаливые индейцы понесут дары к ее ногам. Слишком уж по сердцу пришелся Джей затерянный в пустыне городишко. Слишком соблазнительно остаться здесь, утонуть в череде одинаковых дней, забыться. Вглядываться в пески как Бен, ожидая чего-то. Бесконечно протирать столики в пабе, спать без сновидений. Это так заманчиво, что Джей становится все страшнее. И она чаще смотрит на часы. И думает о старике Бене, о его трогательном: "Дженни, детка". О его историях, возвращающих Джей в детство, в мир забытых сказок. Она даже не может злится на то, что Бен и не думает ремонтировать ее "форд". Она просто спрашивает у Лучо, словно бы невзначай, не продаст ли ей кто-нибудь в городе какую-нибудь колымагу. Тоже самое она спрашивает у Мэри и Грэга, и у Хьюго Пальппа, Джима Фламаркта, Оскара Джок-Стерила, мадам Филяски. Она говорит о машине как о чем-то неважном, незначительном, но внутри нарастает нетерпение. В конце концов, думает она, можно "одолжить" грузовик Бена. Но пока Джей еще не готова обидеть старика. Пока Джей хочет услышать еще одну его историю. Или увидеть ее, как он обещал.
Джей прощается с Лучо и возвращается в дом Бена.
- Привет, Бен, - говорит она с порога, чтобы невзначай не испугать старика своим неожиданным появлением. Всматривается в темный на фоне окна силуэт, даже не пытаясь предполагать о чем Бен думает. - Я принесла тебе пару сандвичей от Лучо. Не хочешь перекусить? Таинственные истории лучше рассказывать на полный желудок, - улыбается Джей. - Ты не забыл, что обещал открыть мне тайну Хантсвилля?

Рассвет нового дня был туманным и тёплым. Из парной утренней дымки беззвучно выскальзывали редкие тени людей и тут же пропадали вновь, и потому некоторым из тех, кто нынче вышел из дому в установленный час, казалось, что они опаздывают на работу. И они постоянно спотыкались, отчасти потому что торопились, а отчасти потому, что ничего нельзя было разглядеть уже на расстоянии двух шагов.

Молодой человек, внешность которого негромко пела о берегах далёкой Азии, под сонную трель дверного колокольчика вышел из кофейни. Туман тут же съел все запахи, шлейфом прицепившиеся к плечам и подолу пальто Герберта Ли, но во рту его ещё долго оставался приятный вкус горячего завтрака, который можно было смаковать, перекатывая языком от щеки к щеке и прижимая к нёбу.

Серый уличный кот, сидевший неподалёку на канализационном люке, медленно повернул голову на звук. Огромными жёлтыми, с коричневыми крапинками, глазами он посмотрел на юношу и лениво сомкнул веки. Коту не было никакого дела до молодого библиотекаря, до тумана, кофейни, да и вообще до этого мира. Зверь видел свои золотые вселенные на обратной стороне век. Узкие щёлочки его глаз светились сквозь туман, как настольные лампы под серыми абажурами.

Обогнув дом, этажи которого неясной громадой уходили в невидимое за туманом небо, Герберт Ли вышел на аллейку, ведущую к библиотеке. Молодой человек прекрасно знал, что по левую руку от него находятся многоэтажки, а по правую — проезжая часть, но туману, как и коту у кофейни, не было дела до того, что знал или не знал Герберт Ли. И только тонкостволые облетевшие рябины, будто нарисованные грифелем на молочно-сером полотнище, стояли сейчас по сторонам неширокой дороги строго и терпеливо и держали на весу тяжёлые гроздья, полыхающие красным, яркие, как китайские фонарики.

Рябиновая аллея в этот утренний час была торжественным и вместе с тем уютным местом. Её тишину нарушали только проезжающие мимо машины, но и они делали это, как будто извиняясь: очень мягко и деликатно шуршали шинами по асфальту и, едва взглянув на идущего на работу молодого человека, скромно прятали свет своих фар в туманной пелене.

А потому всё нарастающий, резкий и торопливый цокот каблуков казался здесь и сейчас звуком противоестественным, странным и, может быть, даже неприятным.

Герберта Ли обогнала девушка. Она очень спешила. Длинноногая, в коротком чёрном пальто и объёмной вязаной кепочке с коротким козырьком, из-под которой выглядывали кончики светлых волос, девушка простучала ботинками мимо библиотекаря, даже искоса не взглянув на него. Вся её фигура излучала нервозность, но не хроническую, а временную, возникающую тогда, когда исключительно обязательный и добропорядочный человек допускает в своей жизни какую-то ошибку и боится, что не успеет её исправить к положенному сроку.

Взметнув в воздух парочку палых листьев, девушка нырнула в туман и умчалась прочь. Впереди ещё долго маячил её силуэт, и нервно, но теперь уже с убывающей громкостью, дробно барабанили тонкие палочки каблуков.

Постепенно этот звук стал частью тишины, обволакивающей Герберта Ли, и молодой человек смог вполне предаться своим размышлениям. Полотно тумана было прекрасным холстом, на котором воображение библиотекаря рисовало впечатляющие картины.

Здесь были джонки, выходящие в плавание под драконьими крыльями вместо парусов, и подводные лодки, придавленные тяжестью десяти тысяч лье. Здесь белые медведи беззвучно мяли лапами песок цвета сахара на тропическом берегу. Здесь сфинкс со щербатым носом играл в гляделки с огромной живой головой, а Моби Дик тащил за собой межгалактический корабль, экипажу которого уже ни за что не добраться до красной планеты. Но мелькало между этими одно видение, будто бы пришедшее не из знакомой Герберту Ли книги, а откуда-то извне.

Это был зверь, огромный и белый, но ни головы, ни тела его нельзя было разглядеть, потому что он всё время пребывал в движении и ни разу не показался целиком. Лишь пушистый и длинный хвост постоянно был на виду, то выписывая в воздухе замысловатые узоры, то затирая глубокие следы, оставленные, очевидно, острыми и длинными когтями. Зверь явно выгадывал время. Но для чего? Напасть ли? Или, удостоверившись, что молодому библиотекарю можно доверять, подойти и потереться головой о его колени?

Но даже в мирах книг не бывает такого, чтобы…

…чтобы молодая девушка, та самая, в кепочке и чёрном пальто, в восемь часов туманного утра понедельника стояла у библиотеки и ожесточённо трясла запертую дверь. Поняв бесполезность этого действия, она поднесла к лицу сложенные домиком ладони и приникла к высокому и широкому окну здания, пытаясь что-то разглядеть внутри, а потом забарабанила в стекло. Ответом ей было молчание. Девушка пробормотала что-то под нос, дёрнула дверь напоследок и обессиленно прислонилась к ней спиной. Несколько раз стукнула затылком о потрескавшееся местами дерево, кривя лицо в гримасе отчаяния.

Однако, увидев молодого мистера Ли, девушка издала радостный возглас и едва ли не кинулась к нему на шею.

— Ты! Ведь ты библиотекарь? — светло-зелёные глаза юной особы и всё её веснушчатое лицо говорили о том, что сейчас Герберт Ли для неё — единственная надежда, ангел и творец счастливого будущего (но, получив желаемое, она, скорее всего, забудет не только его, но и адрес библиотеки, в которую так хотела попасть). — Открой, ну пожалуйста! Мне… мне… там… Ну быстрее!

Едва ключ Герберта повернулся в замочной скважине, девушка вихрем влетела внутрь, процокала в читальное отделение, схватила там с одного из столов толстенную тетрадь, которую забыла в прошлую субботу, и которую библиотекарь не стал убирать в надежде на то, что владелица вернётся за ней, и убежала прочь, бросив на ходу: «Спа…» и оставив Герберта одного в тёмных комнатах библиотеки.

-Интересно, чем этот пацифист питается. - Оледеч, похоже, начал перенимать у товарищей по несчастью, привычку бормотать в пространство. - Индийской едой?

Сделав пару шагов вперед он поднял пакет и сунул нос в его содержимое. Интересно же, что им там выдали.
Обнаруженная в недрах перчатка была тут же натянута на руку. Русские люди инструкций не читают, хотя, этого добра в пакете и не имелось.
Перед глазами незамедлительно предстала картина, как несколько взрослых мужиков посреди индийских трущоб играют в салочки с ретроградным псевдогуреем.
Дядя Костя почесал кончик носа. На всякий пожарный - правой рукой, а то закоротит еще. Значит Индия... страна подарившая миру камасутру, буддизм и "Джимми-Джимми, ача-ача"... а теперь, как выяснялось, еще и мохнатую кенгуру пацифиста.

-На сколько зарядов перчатка? - наконец поинтересовался он у Божьей милости по имени Ганс. -Нужно просто коснуться, я правильно понимаю? Пальцем там, ладонью, кулаком - не важно?

- Ищу Серую птицу! - с места в карьер выложил всё встречному Рихтер. Может быть и не самый умный ход, да что поделаешь, когда головы-то еле-еле хватает, чтоб простейшие мысли вместить. При таком раскладе не до хитростей, не до штиля высокого. Прямо в лоб - так вот и так, ищу птицу. На камень не полез, не потому что сложно уж очень это было, а потому что поначалу хватило Рихтера всего на два действия: высказаться и ответ выслушать.

Да, дикие анторианские эльфицы, как оказалось, умеют переходить от плотских удовольствий к готовности убивать мгновенно. Возможно, даже переход никакой не требуется, ведь сиськи её... полноте, рассказчик - поморщится искушённый слушатель, особенно эльф - прекратите уже домыслы своего завистливого, похотливого и пошлого людского умишки - нам не интересны эти ваши рассказы про сиськи и письки! Скажите, наконец, что там таилось и глядело на парочку столь зловещим и ощутимым взглядом! Человек, напротив, возразит: автор, мы пришли сюда именно за сиськами! Больше сисек! Больше секса! С подробностями животрепещущими! Мы хотим видеть розовую плоть, хотим ощутить коготки сладострастной дикой эльфки на своей коже, хотим почувствовать её нежный...

Однако, ваш покорный слуга опасается, что подобных лирических отступлений не оценит ни один его читатель. Что ж, со вздохом возвращаемся к нашему правдивому (разве что приукрашенному немного) повествованию.

Итак, эльфийка вскочила с Лоренса и огляделась. Поначалу она ничего не заметила, но затем цепкий её взгляд уловил шевеление в дальних кустах... а потом оттуда вихрем вылетела буланая молния. Нечто очень быстрое метнулось на поляну у ручья, которую выбрали для утех охотники (точнее, охотница - Лоренс-то ничего не выбирал, он только комплименты говорил и валялся, как полено, пока его обхаживали). Нэройе удержала руку и не стала метать сулицу. Её острый взор различил, что это всего лишь... конь! Да, конь, насколько она могла судить. Но не кобыла Лоренса, нет - что-то заметно меньшее. Пони, может быть. Или жеребёнок. Оно так быстро неслось, петляя, что и не скажешь. А затем с неба упала стрела. Нэройе заметила её только перед самым попаданием - что-то быстро мелькнуло сверху-вниз - и жеребёнок, издав такой звук, как будто это был раненый эльф, остановился и похромал дальше вполне неспешно. Из задней ноги его торчала трёхфутовая стрела с серыми перьями. Теперь животное можно было рассмотреть. Он был маленький, буланый, длинногривый. Холкой, может, эльфийке по грудь. И хромал он прямо к любовникам (хотя можно ли их считать любовниками, пока любовный акт не завершён? Впрочем, оставим этот вопрос философам). Ах да, совсем небольшая деталь. На носу у жеребёнка рос рог. Маленький такой - не больше, чем фаллос Алого Бродяги.

Лину он действительно вспоминал. Было, что вспоминать. Но больше всего, конечно, думал о душе. По правде говоря, гомункул уже давно пожалел о том, что не ушел тогда из бани. Ведь если он погибнет на Арене - так тому и быть, но осознанно лишить себя шансов на победу... и почему он ничего не спросил в тот раз об оплате?
Он действительно не умеет ничего, кроме убийств. Может быть, в грузчики бы еще сгодился. Но там такие деньги быстро не заработаешь. А где заработаешь? Нигде.
Сел Карк'Харад задумчиво, обратил свой взор к ясному небу. И молился бы, если бы мог, но не умел. Поскольку он был лишен соответствующих чувств, постольку молитва его была бы больше похожа на послание... Или на письмо. Если бы это было так же просто, как написать письмо!
Тут его озарило. Точно! Взял Карк'Харад лист пергамента, потратил последние деньги на письменные принадлежности, затем заперся у себя в комнате и долго скрипел пером по бумаге. И вот, что у него получилось:

"Добрый день, уважаемые Боги!
Пишу вам я, победитель первого боя смиренный, потерявший свое оружие из-за жадных ростовщиков плотских утех. Вы рядом тут, я знаю. Прошу вас, пошлите мне денег испытание, пройдя которое, смогу я вернуть свое оружие и доспехи, и вновь пойти в бордель выступить на Арене.
С уважением С великим поклоном, Карк'Харад, искусственный человек ака гомункул.
PS: Хотя тут утверждают обратное, но я самый что ни на есть искусственный человек. У меня даже нет пупка. Можете проверить."

С сим письмом он и отправился на почту.

Клёвый пацан Тони Фрикшоу. Когда в Большом Яблоке по раёну на своём кадиллаке открытом проезжает - все хотчиксы с ног валятся. Из окон выпадают. Из трусов выпрыгивают. Потому что крут. Первый в качалке и в уличных махачах. В паркуре тоже. Банды нигерские Тони так боятся, что даже с калашами не рискуют к нему подступать. О копах я вообще молчу. Эти папой Тони давно куплены. Он мультимиллионер, папаша-то Фрикшоу, коллекционер редкостей, интеллектуал и вообще мудила. Сыном не интересуется - вот и вырос Тони, как дурная трава. Трава, кстати, тоже интересует Тони иногда. И прочая дурь. Но более всего - оружие. Холодное. Огнестрел - не признаёт. Это для лохов. То-то было веселье, когда в очередном махаче с негрилами Тони две немецких даги достал из бардачка в кадиллаке. Против выкидух-то, вот умора! Пистолетов Тони не боится. Быстрый потому что от природы, резкий и внезапный. Как понос от алычи. Словом, крут со всех сторон. С духовностью у парня тоже всё в порядке, вы не думайте. Гистограмма с черепом на шее это ясно обозначает. Что, не знаете, что такое гистограмма? График такой условный. Он символизирует. Вкупе с черепом. Что-то. Глубоко духовное значение, во. Вам не понять. Ну и татушка модная на руке, как без этого. Дракон. Ориентальный. Атакующий, не какой-либо.

Носит Тони обычно моднявые спортивные штаны (мотня до колен, шоб яйца влазили), в которые искусный портной по заказу бронепластины вшил. Такие, знаете, их ещё охранники в супермаркете носят на костюмах. Чтоб в колено коварный враг не выстрелил, не оборвал карьеру. Резинку в штанах пришлось укрепить, чтоб не падали. А то прорезью на жопе подмигивать и трусы показывать не очень клёво. Было. Пока Тони так делать не начал - теперь все так делают. Негрилы даже. Всё от Тони пошло. Да, на ногах у Тони - крутые кроссовки от кутюр. Кожаная подошва. Тройная. Ну и шо, шо скользит? Зато понты! На руках - браслеты. Типа наручи, но локоть не прикрывают. Металл. Жаль, татуху скрывает частично. Ну и низ лица шарфиком моднявым заматывает, если на дело идёт. Жилетку тож иногда надевает - тонкую, тканяную. А иногда и не надевает. Или не застёгивает - кубики на прессе видно чтоб было.

Характер у Тони нордический. Он пессимист и реалист, хотя на вид ему годков девятнадцать всего. Он знает, что он крут (круче всех ваще), но сомневается, что остальные об этом догадываются. Вспыльчив, но отходчив. Простодушно к жизни относится. Не верит, не боится, не просит. Волосы в красное красит. Или не красит, неважно. Вобщем, пацан - золото.

Короче, такие дела. Как-то завалился Тони на вечеринку. К себе же. Там, травка, девки, все дела. А папаша у Тони, как мы упоминали - антиквариатом интересуется. И был у него значит манускрипт древний переведённый. Умники, дружки Тони, накурившись анаши, полезли в сейф, нашли манускрипт, прочли перевод и суть даже поняли. Короче, манускрипт был для крутых пацанов. Как Тони. Надо было чего-то там распевать и бить себя пяткой в грудь. Но только если крутой. У лохов, сказано, не сработает. Ясное дело, Тони полез доказывать, что он не лох. А самый крутой ваще. Пропел, побил где чем надо и - хоп! Он уже в приёмной у Гермеса. Тот парня умаслил и добазарился с ним по-пацански. Гермес-то тоже в доску пацан. Короче, три боя на арене - и Тони получает справку шо он самый крутой пацан ваще. И притом этой справке все верить будут. Даже копы. Даже его папаша. Ну, трёх лохов каких-то наш Тони уделает несомненно же. Тем более верные даги при нём.

И вот вышел Тони на ту самую Арену. Идёт, ступает пацанской походкой красивой. Руки растопырку изображают, лица выражение невозмутимо. А против него какой-то лох в красном. Короче, расфуфыренный. Гомик, наверное. Тоже какой-то там у него стиль моднявый, но не пацанский ваще. С рапирой. Тони не зря холодным оружием увлекался - рапиру сразу опознал. И стиль фехтования гомика - тоже. Как два пальца об асфальт. Итальянский стиль, классический. Значит, без пера во второй руке. Тока рапира. Ничо, шустрый Тони ща этому педику сунет даги по самые помидоры - думает скромно пацан. Но - не расслабляться. Мало ли. Длинная железяка всё ж. Острая. Как бы штаны не попортил.

А тут нигга. Мать его! Тони чуть не блеванул, но сдержался. И тут негры, прям Нью-Йорк! А негрила глянул так сурово, подбросил свою палку и спрашивает:

- Жнец или Дева?

6969

Но он закончился, как и всегда бывает, - падением. Ты сломан. Разбит на отдельные хрупкие части. Мёртв. Жизнь утекает из черепков тебя. Твоё тело – изломано. Твоё сознание – фрагментарно. Ты спишь. Задержался на грани смерти и сна. Но что-то вытряхивает тебя из мягкости комы. Вырывает обратно. ОНИ. ОНИ решили – что ты слишком мало страдал.

Червь

Этот подвал на одном из заброшенных заводов Окраины уже давно был облюбован теми, кто охотно отказывался от всего человеческого, подчиняясь вкрадчивому шепоту из манящих глубин Разлома. Стены того, что можно было условно назвать святилищем, были разрисованы безумными картинами и странными символами, чье значение было ведомо разве что одному Порченному, обретавшемуся неподалеку от своих «младших братьев». Любого нормального человека стошнило бы в такой обстановке и не один раз, но Червя к роду людскому можно было отнести с трудом. Копошась в куче грязного тряпья, сваленного в дальнем углу, измененный наслаждался ощущением Его присутствия. Да, сегодня был замечательный день – Он пожелал говорить с Червем и его братьями, посылая кошмарно-сладостные видения, от которых пропащему созданию хотелось повизгивать и смеяться. Он наполнял сердце и умишко верного Червя предвкушением грядущего Изменения. Того самого, о котором культист так давно грезил.
Нужно было всего лишь найти и привести Особенную. Да-да-да… У которой есть Дар, означающий желанную близость к Нему. Порой Червь завидовал подобной близости, когда Порченный давал остальным братьям почувствовать Его силу и волю.
Найти и привести… Найти и привести к Нему… К Разлому…
Приятная боль пронзила худосочное тельце Червя и на его грязных штанах стало медленно проступать влажное пятно. Культист некоторое время просто лежал на месте, жалея, что Он постепенно покидал его разум, оставляя Червя наедине с самим собой.

Эрих ван дер Брекен

То, что другие ненавидят его чисто инстинктивно, давно стало привычным для Эриха, потому и предпочитавшего проводить время с книгами да разными техническими устройствами. Однако одному быть весьма и весьма непросто, особенно теперь, когда он, пария, вырвался-таки за пределы Купола, не попав в цепкие лапы Стражей и жрецов. Зачем им сдался он, молодой инженер не знал, да и не слишком хотел выяснять. Ведь, если псионики становились жрецами Мертвого Бога, то антипси просто бесследно исчезали в храмовой громадине. А потому инстинкт самосохранения убедил в том, что жизнь хороша и рисковать ею ради праздного любопытства не стоит. Тем более, что на Окраинах промзона была куда больше чем под Куполом… Конечно, тут обитали изгнанники, контрабандисты и прочий не слишком приятный люд, но Эрих ван дер Брекен не позволял никому загнать себя в угол. К тому же, останки несчастных, попавших в лапы Тварям, заставили его серьезно отнестись к собственной безопасности.
Разумеется, особой любви местные к нему не питали, но некоторые охотно обменивали разные ценности и еду на оружие. В основном это были искатели и бандиты, но выбирать особо не приходилось. Правда, после некоторого времени, проведенного за восстановительными работами одного из цехов старой полуразвалившейся фабрики, Эрих понял, что ему одному не справиться. Нужны были помощники, нужны были дополнительные глаза и уши – Стражи и Жрецы периодически делали рейды на Окраины в весьма немаленьком составе, а в темных закоулках то и дело находили изуродованные тела, покрытые пугающими символами… А ведь инженер ощущал что способен на гораздо большее, чем просто гонять на мотоцикле и усовершенствовать револьверы с ружьями.

Кто Там

На Окраинах жизнь куда безжалостней чем под куполом, а потому скрючившийся в каком-нибудь укромном местечке оборванец – обычное дело для этих мест. Да вот только один из таких пропащих существ не был простым бродягой. Пусть безумие и давнее чувство вины не отпускали его, но вера, горевшая в сердце бывшего Ищущего неугасимым пламенем, продолжала поддерживать беглеца в его священной миссии. Несколько раз он пробовал выбраться в Мертвый лес, но это не принесло особого успеха. Ему просто не хватало сил, а гул теневых голосов в голове становился просто невыносимым. Даже после стольких лет порождения проклятого Разлома пытались совратить его. Иногда это смешило безумца, иногда – злило, иногда – приводило в отчаяние, заставляя извлекать из болота памяти обрывки молитв…
Обычных изгнанников и отбросов с Окраин он старался не трогать без нужды – ведь они не имели никакого отношения к священной миссии. Эти люди даже дали ему новое имя. Кто Там. Эти слова они произносили со страхом, когда бывший Ищущий оказывался неподалеку и начинал играть в кошки-мышки. Но сегодня его снова мучили какие-то смутные видения и нехорошие предчувствия, а потому он усердней кутался в лохмотья и бормотал что-то себе под нос, стараясь переловить разбегающиеся мысли за их вертлявые хвостики. И шелестящие голоса теней смеялись над тем, кто и в безумии продолжал служить Мертвому Богу…

Чёрный служитель нахмурился. На бритой голове его, похожей на смоляной шар, выступил пот. Зашептал что-то себе под нос. Бойцы с любопытством прислушались.



Наконец негр вытер пот с лысины полой хламиды и провозгласил.

- Боги выполняют желание почтенного Лю Фу, да будет мать его про(неразборчиво) в веках!

Засим негр вознёсся к небесам. Вано глазел на это просто так, а Лю Фу - прикидывал, какая же магия воздуха тут задействована, когда с неба посыпались железные колья примерно чжана в длину и не более десяти цуней в толщину. Со страшным свистом и грохотом, словно огромные стрелы, впивались они вокруг бойцов в камень, разбрасывая вокруг гранитное крошево и не причиняя им ни малейшего вреда. Когда колопад закончился, вокруг каменной площадки в центре Арены вырос довольно высокий железный забор, а всё пространство внутри заполонили колья, торчащие не совсем прямо, а слегка вкривь и вкось - примерно как деревья в густом лесу. Между ними свободно пройти труда не составляет, но вот бегать уже довольно затруднительно.

Враги рядом, их много. Крикун, Глаз Тайный, одинокий ОН - все они рядом, все они враги. Несут зло существу, таящемуся во тьме. Несут зло всей Стае.
Вернуть зло! Растерзать когтями каждого, кто осмелился!
Выбор, выбор велик. Кого первого? Крикуна, что сосредоточиться мешает? Тайный Глаз, что выдать легко может любого из Стаи? Или напасть сразу на НЕГО, хозяина всех этих штук мерзких? Одного из ТЕХ, что пленили Родителя?
Существо знало лишь одно - оно не будет убегать в темноту тоннелей сразу. Одиночка - слаб, Стая - сильна. Стая в опасности - он может помочь. Он должен помочь!
Кто должен стать первой жертвой? Крикун кричит, но и только. Глаз смотрит, но и только. ОН имеет взгляд-луч и громко кусает на расстоянии. ОН главный. ОН опасный. И ОН не знает, где существо. ОН в растерянности.
ОН должен умереть!
Охотник выждал момент. Момент, когда ОН отвернулся в сторону, увел свой свет от стены. И охотник прыгнул, тихо и беззвучно. Жертва должна быть застигнута врасплох.

Фобос

Шаг. Дрожит лапа одна. Трясётся. Показалось на миг - упадёшь. Нет. Дойдёшь. Человек поможет тебе. Всегда помогал. Никогда не оставлял тебя одного. Всасываешь воздух со свистом. Где он? Нет запаха. Гоблинская вонь только. Но не нужно лежать. Как ты лёг? Не заметил. Не нужно лежать. Идти. Бредёшь шатко. Он найдёт. Никогда не оставлял тебя одного. Скоро появится. Придёт из-из деревьев. Нет - нужно прилечь... но скоро встанешь... пойдёшь... и он придёт... никогда... никогда... одного...

Боль.
Она ведь разная бывает. Когда челюстями мясо твое мнут - она горячая, как жар огня. Когда кости ломают - острая, как клыки смерти, ноющая неумолимо, как щенок телегой придавленный. Когда вот так, шилом в бок - она глубокая, как медвежья глотка и страшная, да холодяще-страшная как мертвец оживший, ядом и гноем сочащийся.
Фобос знал толк в боли. Чтобы побеждать, надо уметь и самому удар держать. Не сдуваться. Не боятся. Не отступать.
- Гррвваауур!
Кровь гбнехра - квинтэссенция ярости псовой. Жизнь гбнехра - в вихре схватки яростном. Тело гбнехра - воплощение силы дикой. Хватка гбнехра - смерти лютой касание.

Солнечное утро. Обычная городская суета, шум машин, запах свежего хлеба из булочной на углу, аромат кофе из распахнутого окна на первом этаже. Отголоски музыки, мимолетные взгляды, рекламные лозунги. Казалось бы, обыденность. Но сегодня что-то неуловимо изменилось. Словно сквозь грязную бездарную мазню вдруг проступил второй слой: яркий, живой, мазок к мазку - работа мастера, скрытая прежде от глаз зевак. Вот причудливо изогнутые перила крыльца, и паутинка, покрытая каплями влаги, не успевшей высохнуть под солнцем, а здесь бабочка порхает над проезжей частью, перепутав машины с солнечным лугом. А вот изгиб женского плеча, взмах ресниц, округлые колени, томный взгляд из под полей шляпы. И ветер уже подхватил невесомый шарф, сорвал его с плеч незнакомки и взметнул вверх, в небо над крышами. Девушка вскрикнула, даже не пытаясь поймать непослушный шарф, запрокинула голову, придерживая рукой шляпу, глядя вверх, засмеялась. Обернулась и столкнулась неловко с Оливером, ухватила его за руку, в попытке удержать равновесие.
- Ох, извините...

Вы не можете просматривать этот пост!

Тьма.
Ослепительная как вспышка.
Кто-то сказал, что в начале было слово. Так вот в этот момент Оливер совершенно точно мог утверждать, что это не так. Слово было гораздо, гораздо позже. А сначала была тьма. Ослепительная тьма...

Машина ждала его во дворе. Почему-то он думал о ней как о женщине. У нее была душа, заключенная в метал. Замкнутая в ядовито-алой геометрии корпуса.
Ключи приятной прохладой легли в ладонь.
Над городом поднималось робкое апрельское солнце. Он мчался по городу, разбрызгивая подмерзшие за ночь лужи. Прошедшая ночь томной горечью лежала на сердце.
Он ехал к морю.
Небо. Синее-синее, с облаками похожими на стадо овечек. С каким наслаждением он вцепился бы в него зубами и рвал... рвал, пока оно не прольется дождем. Но у него не было сил даже для ненависти.
Он ехал к морю, которого нет. К воспоминаниям о жизни, которую сам у себя отнял.
Маленькие, выкрашенные в белое и розовое, виллы вдоль прибрежного шоссе, холодные и унылые в ожидании лета. Как собаки, терпеливо ждущие своих хозяев. Зеленовато-серая дымка деревьев, сладкий запах древесной смолы, нерастраченная нежность. Он никогда не бывал на побережье летом, признаться, лето он не любил. Он был жрецом осени.
Еще чуть-чуть и все утонет в тумане цветущих садов, хлынет неудержимым потоком зелень листвы, оживут дома, наполнятся смехом и разговорами гуляющих песчаные пляжи. Праздное ленивое лето развалится жаркой тушей вдоль побережья. Сезон мороженного и сладкой ваты с тошнотворным запахом жженого сахара. Но еще не лето. И у него еще было время для свидания с одиночеством. Оно пахло мокрым песком весеннего пляжа и дымом, солнечной пылью и городским шумом, растертой в пальцах березовой почкой, тополиной смолой, вишней. И так бесконечно долго – морем.
Он помнил весну, когда они стояли на скользких камнях, держась за руки, подставив лица холодным соленым брызгам. Как далек сейчас был тот день, когда он на миг ощутил себя не песчинкой, брошенной на жернова времени, но частью огромного целого.
Все прошло, так же бесследно как высохли капли морской воды на их лицах, как высыхают слезы. Если бы он знал тогда, как жестоко ошибся. Песчинка, возомнившая себя частью целого, оказалась размолотой, осталось одиночество, как море, похожее на перевернутое свинцовое небо и нырнуть в темную воду было также заманчиво и жутко, как летать во сне. Одиночество - это не снаружи, это внутри. Это он сам.

Чужие воспоминания захлестнули Оливера с головой. Как волна. Смывая тьму. Смывая его самого. В пропасть. Так, что он едва успел ухватится за самый край, срываясь, обдирая в кровь пальцы.
А потом он увидел море. И маяк.
Навстречу ему, вдоль кромки воды шла женщина в черном длинном платье, ветер трепал ее темные волосы, выбивающиеся из под широкополой шляпы. Она была довольно близко, но Оливеру никак не удавалось рассмотреть ее лицо. Лишь бледное, размытое пятно.

Дорога к Замку Алмазных Цепей всегда полна идущими. Многие идут в поисках счастья или денег, и со временем оседают в Безумном городе, а кто-то навсегда находит прибежище в Трущобах. На этой дороге завязываются новые связи, рождаются чувства, закаляется ненависть. Придорожные таверны готовы принять путника в свои недра, и вытянуть из него всё до копейки, как дешевая портовая шлюха. Здесь давно не помнят разбоя, разъезды магов и стражи не дают разгуляться преступникам. Немало поселков выросло на этом пути. На пути Искателей... На этой, мощёной красным гранитом дороге.
За один дневной переход до Замка стоит приметный городок. Имя ему Керезвер. Город, известный своим хозяином и храмом Бога Знаний. Дома из мрамора и гранита, мощеные улицы, цветочные клумбы, скамейки в парках, фонтаны, городок кардинально выделялся своим чистым видом и ухоженностью. Но храм был подобен черному пятну на белом листе города. Кусок скалы, неведомо как взявшийся посреди лесостепи, не обработанный, не приукрашеный. Этот храм был подобен центру собранности и серьезности. Некогда узкий вход сейчас был искусственно расширен, скамьи,высеченные из скального массива, укрыты отрезами дорогой ткани. Сам храм представлял собой уполовиненый амфитеатр, небольшой, всего на сотню разумных. Невысокий потолок не был прозрачным, но прекрасно проводил свет, озаряя всё вокруг ровным ярким сиянием. На стенах вырубленны неизвестные символы, и лишь на нижней площадке, на дальней стене, на сотнях языков, была высечена одна и таже фраза. "Всё - за Знания. Всё - за Понимание." Здесь был первый пункт назначения Искателей. Все они проходили через него и заходили в храм Забытого бога. Бога знаний. Единственный храм этого бога, известный разумным.
На ступенях, перед входом в храм, совершенно игнорируя поток "паломников", в лучах теплого солнца, какое бывает лишь в месяц Цвета, грелись два совершенно не соответствующих друг другу человека. Первый был старик, нищий оборванец, ждущий милостыни, в лохмотьях с посохом. Черты его лица были настолько обычны, что даже захоти кто либо специально запомнить его, он не смог бы описать его уже через минуту. Старик сидел, скрестив ноги, на нагретом камне ступеней, и курил дешевый табак из вишневой трубки, взор его блуждал от одного молодого разумного к другому. Задумчивый дым иногда окутывал фигуру старика, и что-то могущественное грезилось в этом тумане. Но вот порыв ветра, с легким весельем, уволакивал дым в одно ему известное место, и наваждение проходило. Несмотря на оживленность "паломников", сумка была абсолютно пуста: за целый день ни один из Искателей не кинул монеты или того, что было ему нужнее.
Вторым был высокий смуглый аристократ. Разодетый на старинный лад, во всё черное. Сюртук, рубашка, брюки, шпага. Вся его одежда, несмотря на дороговизну и хороший покрой, была исключительно функциональна. Никаких рюшечек и бантов, никакой феерии вкуса, четкость линий и строгость облика. Вокруг него была некая аура отчуждения, Искатели как бы обтекали этих двоих. Аристократ чего-то ждал, он изредка поглядывал на старика, не замечая желаемого, он погружался в свои раздумья.
А Искатели продолжали идти потоком, не обращая внимания на странную пару. Они шли навстречу своей надежде и возможному счастью. Шли через храм забытого и безымянного бога...

Поначалу Линн еще несколько раз оборачивалась назад. Ей было чуть-чуть стыдно, что дома будут сегодня из-за нее волноваться. В том, что так и будет она не сомневалась. Но и упустить приключение не могла. Слишком уж заманчивым было приглашение.
Чуть позже она и думать забыла о том, что ее ждут дома. Город, меняющий маски каждую минуту, манил. Обещал тысячи чудес и загадок. Линн готова была продать за разгадки душу. Широко раскрытыми глазами смотрела она кругом, боясь упустить что-нибудь интересное, важное. Как губка впитывала взгляды, запахи, выражения лиц, отражения в витринах. Иногда непроизвольно сжимая руку Тима сильнее чем нужно, это эмоции невысказанные искали выхода. Страхи, восторги, недоумения... Никогда еще Линн не уходила от дома так далеко одна. Ну, то есть... без взрослых... Это было все равно, что прокрасться в спальню родителей, когда их нет и примерять мамины платья. Ну, почти так же...
Ей хотелось крикнуть - "Подождите!", вслед теням, что как мартышки скакали впереди, растворяясь в сумерках города.
- Мы не успеем за ними, - сказала она. - Они слишком быстры.
Но упорно увлекала Тима за собой. Или это Тим тянул ее за руку. Или оба они спешили вслед за тенями, сбиваясь с торопливого шага на бег.
Смотри. Смотри... Смотри! Хотелось кричать ей и невоспитанно указывать пальцем, но она держалась. Сорвалась лишь, увидев балкон, увитый лианами.
- Смотри!.. - прошептала Линн, сжимая ладонь Тима.
И тут же прикусила губу, боясь спугнуть... Что? Она и сама не понимала.

Итак, наша история, как и многие прочие, началась с загадки. И с решения. Твёрдого и крепкого решения, во что бы то ни стало разгадать эту загадку. И в нашей истории, как и во многих прочих, есть свои Герои.

Они бежали за своими тенями, двумя угловатыми силуэтами, ускользающими прочь от заката. И Линн, и Тим пропустили тот момент, когда холодная, блёкло-сизая тьма коснулась их лиц, лизнула кончики пальцев, лёгким ветром заиграла в волосах. Секунда. Один раз ударило сердце – тихо, глухо, как эхо из другого мира – казалось, что они навсегда потерялись в колодце теней, на самом дне, где не существует звука и света. Один вдох. И тьма разорвалась шлейфами тугого дыма. Один шаг. И подворотня осталась позади.

Удивительно, но именно эта мрачная, неприветливая подворотня разделяла миры – мир Пригорода, где сладко дремали аккуратные зелёные кустики и глубоко и размеренно дышали пряными кухонными запахами дома с распахнутыми глазами-окнами, где мало людей, но много мыслей. И мир Города. Где миллиард голосов, триллион шумов и секстиллион взглядов, где нет мыслей, но слишком много людей.

Толпа серых усталых манекенов, пересекавших пыльную улицу по сигналу светофора, захлестнула детей, оторвала от их тёмных двойников. Тени испуганно отшатнулись, боясь быть раздавленными башмаками, туфлями и кроссовками, и влезли на прогретый за весь день бок квадратного бетонного великана, ловко цепляясь за шершавую кожу чем-то, что раньше казалось руками и ногами, а теперь больше всего напоминающее длинные и тонкие паучьи лапки. Тень-Тим размашисто вывел угольком на стене «Поспешите!» и ускакал вместе с Тенью-Линн выше и дальше.

Герои едва поспевали за ними. Лабиринт стекла и железа, в котором, тысячу раз отражённые и в тысячу раз уменьшенные, бежали за кем-то куда-то мальчик и девочка, крепко держась за руку, уворачиваясь от людей и машин. Холодное электрическое пламя разгоралось всё ярче, очерчивая острые грани россыпью искрящихся, пульсирующих светлячков. По мере того, как солнце лениво уползало за крыши, тени становились глубже и чернее, а свет неона – острее и больнее.

И всё сложнее было различить в этой круговерти их близнецов, похожих на неясные блики и слабые отсветы, мелькающие тут и там.

Но приглядись, Тим. Прислушайся, Линн.

Вот что-то проскочило между лап бездомного облезлого пса с подратыми ушами-лопухами, заставив того яростно завертеться волчком и залаять на прохожих. Вот снулые морщинистые призраки в антикварном кафе угрюмо оглядываются, оторвавшись от праха в крошечных треснутых чашках, будто что-то молниеносное, незримое пролетело мимо или сквозь них. Вот запоздалый уличный бродяга – чёрный как смоль трубач в клетчатом костюме заплата-на-заплате – бежит за подхваченными озорным ветром банкнотами из старой шляпы, тщетно пытаясь поймать улепётывающие деньги и браня весь мир вокруг. А вот стайку птиц согнали с балкона две беззвучно смеющиеся паучьи тени, тронув мимоходом лианы, обвившие балкон, и проскакав по рассаде венериных мухоловок - такой балкон мог принадлежать как минимум городской дриаде... ну или хотя бы Пойзон Айви...

Итак, наша история началась.

Василий увернулся от летящей раздавить его потолочной балки, хоть это и казалось совершенно невозможным. Только мыша случайно удушил. Да и чёрт с ним, тут дом по швам трещит. Тут стены рушатся. Тут стёкла звеня вылетают. И огромная чёрная туша сквозь потолок проваливается.
Сначала Василий, конечно, в угол метнулся, зашипел, вздыбился. Но сразу попустился. Понял, что туша — это обычная, хоть и подрощенная мышь.
Кошки вообще легко видят суть вещей.
Это мышь. Улеглась вставшая на загривке шерсть. Коты мышей не боятся. Коты их ловят. Едят. Уничтожают везде и всюду. Ведь мыши, как известно, олицетворение зла, неразумная, неконтролируемая, всеразрушающая сила.
Чудовище вынесло дальнюю стену, выбежало на открытое пространство. Василий сразу узнал её. Эту мышь он видел минуту назад, перед тем как увлёкся истязанием последней жертвы. Она, она, лысая, с жалким огрызком вместо хвоста, с горящим в глубине глаз злобным огоньком.
И тогда-то, когда мир Василия превращался в руины он осознал, почему законы его именно таковы.
Зачем он послан сюда. Зачем кошки ловят мышей. Зачем едят. Зачем уничтожают.
Осознал серьёзность этих правил. И осознал серьёзность последствий их нарушения.
Всё близкое и привычное обернулось горой строительного мусора. Истошно закричала на улице Сергеевна и сразу со звоном, болезненно вибрируя, лопнула связывающая их нить. Сердце единственного дорогого ему человека перестало биться как должно.
Потому что он не поступил как должно. Не поймал, не убил, не уничтожил все те проявления Тьмы, до которых мог дотянуться.

Когда земля перестала дрожать, когда пальцы Сергеевны перестали царапать слежавшийся снег, внутри кота, кажется, разбилось что-то большое, шарообразное и хрустальное. Незаменимое. Оставившее вместо себя гулкую пустоту. Женщина, оставившая грудничка на высокой столешнице и принявшаяся искать телефон в своей шикарной кожаной сумочке с серебристой пряжкой поймёт, что именно.
Кто же знал. Кто мог знать? Кто? Кто? КТО?
Васька. Не знал. Не мог. Не должен был знать. Но должен был исполнять своё предназначение. Должен был ловить всех, а не развлекаться с... Должен был вычистить скверну. Сохранить. Оборонить...
Должен. Но не исполнил. Не поймал. Не вычистил. Не сохранил. Не уберёг.
Пыль улеглась.
Неуверенно пошатываясь, с трудом выбирая, куда поставить лапы, кот пробрался к порушенному фасаду, к проломанной веранде. Всё тоже самое. Светлые изломы досок, торчащие гвозди, фрагменты кладки, битое стекло. Запрыгнул на оргалитовый задник сложившегося углового шкафа из гостиной.
Мыши. Мыши копошатся, тащат в нижний выдвижной ящик какие-то перья, пух, клочки синтепона...
Зачем? Зачем всё это? Зачем все эти мыши, зачем все эти камни и гвозди? Чего уж теперь то? А, пусть их. Хуже не станет. Хуже просто некуда.
Василий улёгся. Не аккуратно подобрав под себя лапки и уложив хвост вдоль тела, а просто упал на бок, бессильно вытянув лапы.
Зачем теперь он? Зачем он этому миру? Зачем этот мир ему? Зачем этот мир вообще?
Неожиданно накатило ощущение хрупкости мироздания. И его неминуемого конца. Или Васькиного неминуемого конеца. Принесло некоторое облегчение. Это не навсегда. Скоро закончится.
А с чего всё началось? Один рыжий кот забыл про установленный порядок. Принялся играть с мышью, позволив остальным жить и всё портить. Дом. Сергеевна. Дурацкая котяцкая жизнь. Сейчас ещё и мироздание за собой потянет. Всё ведь связано, всё пронизано миллиардами миллиардов тонких ниточек. И он позволил какой-то мыши перегрызть самую важную из них.
Небеса не простят. Или простят. Он сам себе не простит. Или простит? Нет. Всё само закончится. Скорее бы.
По шкафу пробежала лёгкая-лёгкая, почти незаметная дрожь, на холку легла маленькая сухонькая ручка. Кузьмай. Самый старый обитатель дома. Новый укол стыда. Подвёл. Ой подвёл. Как ему в глаза взглянуть, когда посетует, что одна гостиная осталась. А домовой он почти как человек. Ему туда тоже страшно. Хорошо ещё, что скрипа вселенной не слышит.
— Сколько осталось, Вась?
— Вторая, — непроизвольно дёрнул кончиком хвоста кот, — семь ещё.
Спасибо. Спасибо, что не пинаешь по кровоточащей ране.
— Нормально, Вась, нормально.
Да, коту с его девятью жизнями нормально. А сколько протянет теперь домовой? Эхх... Лучше бы ругался, лучше бы обвинял, лучше бы клеймил бесполезным бездельником.
Молчал Кузьмай, гладил рыжего друга по холке. Потом ушёл к тоже оставшемуся почти без крыши флигельку.
— Такие дела, — выдохнул, уходя, себе под нос.
А может и показалось.

Василий повернул голову, утонул взглядом в глубоком безбрежном небе и принялся терпеливо ждать конца света.
Или хотя бы оставшихся ему семи смертей.

ссылка

По небу расстилались рваные облака, гонимые ветром куда-то вдаль, все не кончаясь. Будто где-то прорвало невидимую трубу. Ветер все усиливался, не давая покоя и деревьям, так и норовя сорвать с них листву. Время от времени дары могучих стволов все-таки опадали на мягкую яркую траву и терялись, где-то вдалеке. И конца и края этому всему не было. Лишь по утрам беспокойная стихия давала передышку, наоборот усиливаясь к вечеру. И все это на фоне одиноких неприступных гор. Их вершины белели где-то на горизонте, напоминая о холоде зимы. Непривычное сочетание ярких зеленых красок и серости снега на фоне обманчивого благоухания. На самом же деле этот край неприветлив и холоден. Не говоря уже о неприступности высоких деревьев с нескольких сторон, окружающих сплошной стеной непривычно маленькие, выполненные в старом стиле домики. Часть пейзажа Селина по долгу лицезрела из окна своей комнаты как раз в одном из таких домиков.



Девушка редко куда-то выходила, не желая терпеть непогоду. Она привыкла к теплому благоприятному климату, выросшая в Южной части Лира. Джень-Хоу же казался для нее ссылкой, наказанием за все и сразу. Дошло до того, что ей даже везде стали мерещиться сквозняки. Та куталась во все, что могла найти, мягкие шали, яркие платки. Но большая часть гардероба Селины не была рассчитана на жесткий климат.

Но горе избравшему это место своим домом. Климат не единственная беда этого края. Одиночество. Даже изредка выходя из своего укрытия, мисс Кайл редко на кого-то натыкалась. Она даже не имела возможности с кем-то поговорить. Но критически в этом нуждалась. А самым обидным для нее фактом было то, что в окнах чужих домов мелькали серые тени, призраки, не иначе. Возможно, хладнокровные горцы просто напросто не приемлют чужаков. Проклиная подобное гостеприимство, изгнанница развлекала себя всеми сподручными методами. Зарядка, различные упражнения для поддержания тонуса, танец, чтение, музицирование, иногда прогулки. Но все это мало ей помогало. Селина прокляла свою привычку подниматься чуть свет. Время начинало тянуться еще дольше.

Пока в один прекрасный день ее не навестил с визитом Эдгар. Светловолосый пройдоха. А ведь девушка была готова накинуться на него, как на неверного мужа и отчитать за долгое отсутствие. Но, как и всегда, у Селины сработала верная привычка, самоконтроль. Лишь во взгляде иногда можно было прочитать намек на обиду. На удивление гонца мистера Янь, девушка была полностью собрана к его визиту. Еще одна женская привычка. Одеваться, краситься, причесываться надобным образом вне зависимости от ситуации. Да и мисс Кайл таким образом могла убить хоть какую-то толику времени. На всю болтовню Эдгара Селина отвечала вежливыми, казалось, заранее заготовленными фразами, время от времени добавляя что-то мало мальски похожее на искренность. Видать, отсутствие общения все-таки сказалось. Расчувствовалась. А вот на самом приеме у Маркуса Тиэри та лишь выдавила из себя вежливое приветствие и вновь замолчала, размеренной походкой следуя за хозяином владений. Изредка ее задумчивый взгляд падал на присутствующих. Та вовсе не скрывала, что бесстыдно разглядывает их, словно, изучая. Лишь сигаретный дым изредка заставлял ее морщиться.

Странное впечатление произвел Аббен на немого убийцу. Двойственное. С одной стороны - здесь всегда бурлит жизнь. Не та пафосно-возвышенная, какую можно наблюдать в Крихтэнгарде. Не та, что встречает приезжего в Эмбельге - осовремененная, механизированная. И совсем не та, к которой Кеншин привык, когда жил в Аль-Гире. Аббен - город небольших лавок, напичканных запыленными раритетами. С другой стороны, Аббен - город-бритва. Острая бритва, приставленная к горлу, способная в любой момент перерезать его, оставив беспечного странника истекать кровью в грязной траншее вдали от нарядных рынков. Аббен - город опасных убийц, влиятельных наркодельцов и сутенеров.

Медленные, размеренные шаги по выложенной булыжниками мостовой, в тени пролетающих в вышине аэрокаров. Аббен - город контрастов. Смерть соперничает за место на узких улочках с оживленностью торговых рядов. Красота неизбежно оттеняется грязью шлюх и наркоманов. Современность блекнет перед величием и разнообразием прошлого. Сколько времен смешали в себе улицы этого города?
Впрочем, двойственность города, придававшая ему такое очарование, не меняла того факта, что Синода Аббен ненавидел. Город раздражал его с самых первых шагов по этим узким улочкам. С самых первых взглядов торговцев, видевших в каждом приезжем еще один кошелек с деньгами. С самых первых соблазнительных взглядов шлюх. Связать свое отвращение к Абену с чем-то конкретным Кеншин не смог бы даже под угрозой смерти - было что-то отталкивающее в притягательности этого города, но вот что: ответ на этот вопрос оставался для убийцы загадкой. Возможно, впрочем, дело не в городе. Возможно, дело в том, что с тех пор, как Синода здесь оказался, неудачи преследовали его по пятам.

Когда Синода очнулся от гнетущих размышлений, взгляд его уперся в магазинчик Хаббы Сансо. В который раз ноги сами принесли Кеншина к этому месту - словно робота, чьей судьбой управляет тот, чье присутствие робот просто не в силах осмыслить. Вдохнув, Синода постучал три раза, гадая, что же преподнесет ему судьба на этот раз. Отсутствие четких сроков смущало Кеншина и на ум непрерывно лезли слова Хаббы о неудачах убийцы - вряд ли Сэнья позволяет просто подать в отставку тем, кто уже не приносит организации пользы.

Улыбка Сансо и последующие его слова так же не вселили уверенности в сердце ассасина, но тот все же не подал виду. Вежливый поклон в качестве приветствия быстро сменился открытой ладонью, мягко указавшей на Хаббу - приглашение к разговору. Убийца приготовился слушать.

После того как он вошел, перед Адлером предстало две лестницы: вверх, скорей всего к жилым квартирам; и вниз - в подобие подвала. Логично было предположить, что лавка будет находиться именно там, тем более, что на лестничном проеме, который вел наверх, лежал в отключке какой-то бомжеватого вида Келебра.

Внизу, в подвале, было странное помещение. В первую очередь из-за того, что нем было окно (которое, судя по всему, выходило уже где-то под землей), светившее дневным светом. Ненароком взглянув в него Адлер увидел какой-то движущийся райский пейзаж с зеленым полем, птичками и бабочками. Похоже что это был экран. Пол комнаты был прорезан сияющими кристаллическими проводами явно Цвергского производства. Справа был какой-то грязный диван, похоже для посетителей. Слева - книжная полка со всяким хламом, картотека и телевизор, повидавший многое. Спереди, почти посреди комнаты валялся мусор: перевернутый стул с оторванной ножкой, бумажки, лампа, бутылки, оттрепавшиеся куски пола и... Кровь. Опять кровь. Как будто сегодня ее было мало.



Другой же конец комнаты совершенно отличался от первоначального дрянного интерьера: высокотехнологичный компьютер с голографическим управлением, "умное" кресло, дизайн помещения. Словно кто-то недавно въехал внутрь, изменил обстановочку под себя, но доделывать остальное было лень. Почему-то на ум приходил образ молодого программиста-хакера пофигиста, не иначе. В конце комнаты были две металлические двери, открывающиеся, судя по всему, только с компьютера.

В кресле и правда сидел какой-то молодой парнишка, одетый олдскульно-неформально. До того, как он заметил Адлера он игрался пальцем от нечего делать с виртуальным глобусом и курил сигарету. Когда же его взгляд упал на Ардекуса, то мало что изменилось: он перестал крутить на некоторое время глобус, но сигарету не отложил. Необходимости что-то спрашивать у вошедшего парнишка тоже не видел, лишь многозначительно взглянул и сдвинул вверх брови.



Очевидно он ждал, что ящер начнет разговор сам.

Вы не можете просматривать этот пост!

Адлер уже стоит рядом с детективом и барменом.
- Вы свободны офицер.
Потом он повернулся в аррауну. Он решил для начала устроить небольшое шоу. Он достал свежую сигару. Затем резким движением хвоста с лезвием отрезал лишнее. А после, сверкнув глазами, выпустил небольшую струю огня на сигару. И, наконец, закурил. Привкус металла из-за желёз его даже будоражил, но заставлял слегка расслабиться. Так что он делал это крайне редко.
- Итак... Вы фызвали полицию. Значит либо хорничная где-то лежит с сердечным приступом, либо вы зачем-то хешили нагушить покой гостей. Либо вы регулярно обворовываете посетителей. Мне сугубо насрать чем вы занимаетесь в свободное время - это ваше тхэло. Но сейчас вы должны во всех подробностях рассказать - как, зачем, когда и кто первым вошел сюда. Затем мне нужен гостефой журнал и записи камер слежения. С момента обнаружения и до нашего прихода. Затем вы закроете вход и запретите всем выходить из бара. Скажите что из зоопарка сбежала какая-то хрень и поэтому город перекрыт. И да. Принесите вискаря. Привкус в пасти после этой комнаты намного хуже чем после похмелья. И проверьте - все посетители на месте? Может за время нашего присутствия кто-то свалил. Потом план здания. Хотя хватит описания координат всех выходов из здания. Возьмите одного из офицеров с собой. Пусть проверит замки. Если хоть одна дверь повреждена - зовите меня.
У Адлера был и свой виски, но на халяву всё вкуснее. А бармен должен быть более-менее адекватным парнем. По-крайней мере Адлер постарался объянить ему, что он тоже человек и пусть ничего не боится. Потом он вспомнил одну деталь.
- А арраун, когда вы его видели, не игрался с кубиком Сороса?

Рауро

Мысли. И шаги. Месишь из листьев кашу ногами. Из грязи. Из травы. Переступаешь корни. Перешагиваешь канавы. Задал вопросы. Шаги. Услышал ответы. Переход бесконечный. Руины полные запаха гари, залитые небесным огнём - остались так давно позади, что уже и не помнишь когда. Дождь стих. Блестят в узких разрывах ночного звёздного неба его хрустальные капли. Бесконечное путешествие. Мхэй что-то рассказывает. А ты устал. Самое долгое в твоей жизни. Самое долгое путешествие. Шаги. Бывает, не замечаешь их. Бывает, заметны. Каждый из них - борьба с собой. С желанием лечь и уснуть. Не видеть этого бреда. Острова. Мертвецов. Того, чем сам стал. Проплывающих мимо стволов стена. Ям доверху стылой воды полных повторяемость. Земли жирной вывороченные отвалы. Карабкаетесь через них иногда. Вьётся его истории нить. Ловишь её устало. Выскальзывает из немеющих пальцев внимания. Ныряешь и просыпаешься. Как бы не задремать на ходу. Как бы не... Нет. Шаги. Шаги. Мхэй. Рассказывает о долгой дороге. И долгая дорога у тебя под ногами. Всегда была. Куда не сделай шаг - она. Да и нет у тебя другого способа жить, как его делать. Тысячи тысяч раз. Каждый день. Он был колдуном. "Магом". Новое слово, но ты устал, и нет сил удивляться или задуматься над чем-то надолго. Тем более, что суть ясна и без мыслей. Каждый маг - рано или поздно - приходит к тому, что хочет спастись из клетки одной судьбы. Кто-то - создаёт себе целые миры. Как этот остров. Запирается там. Сходит с ума. Или наоборот - становится новой сущностью. Богом? Мысли Уммы - причудливы в своём узоре. Можно додумать и эту мысль. Но - нет. Слишком всё тяжело. Карабкаетесь через поваленные стволы. Шероховатость коры их под ватными пальцами. Шероховатость слов Мхэя, царапающих ватный слух. Не дающих уснуть. Упасть. Пропускаешь часть мимо ушей. А часть - распадается на бессмыслицу уже в сознании. Ухватился за сук. Перелезть. Тянешь себя вверх. Хрипишь. Лопается что-то. Не разом. Но. Как будто. Какой-то разрыв. Не сразу и понял, что было в тебе, а не снаружи. Не чувствуешь этого пока. Что-то случилось. Слишком много. Слишком нечеловеческого хочет сегодняшний день от твоего тела. Оно не может так. Не по его меркам то, что с ним происходит. Скатились с горы из земли и деревьев. Остался бы там. Но чьи-то руки. Не дают лежать. Тормошат. Тянут. И ты просыпаешься, шагая опять. Шаги. Им нет счёта. Нужно было уснуть в том склепе и не просыпаться. Дремать. Может быть - это всё продолжение того сна? Наверное, так. Отчего только так утомительно вдруг стало всё? По словам этого человека, что тащит тебя через редеющий явно лес - все эти выборы, всё это бесконечный страх тесноты человека. Ведь каждый колдун - сначала он человек. Так же страшно, как быть закопанным заживо - быть погребённым под слоем собственной вязкой судьбы. Под суммой своих и не своих прошлых выборов. Прожить, не подняв головы над этим. Задохнуться. Каждый маг - стремиться уйти. В собственную реальность. В путешествие по чужим мирам. Другим телам. Говорят, есть те, кто не выходит из своего тела, но способен измениться в нём сам. Говорят, есть те, кто охотится на других. Отнимает их оболочку. Говорят, колдуны могут превращаться в животных, чтобы познать и их мир, потерять в нём прошлого себя. Все те звери, кого ты убивал на охоте. Не думал ли, что они маги прошлого, уставшие нести бремя самих себя из жизни в жизнь? Говорят, этот мир тоже создан великим магом, чтобы забыться в нём от того, что уже тысячи раз пережил. Чтобы увидеть здесь новое. Может быть - для этого Умма мыслит тебя? Может и сам ты - не "ты", а лишь кто-то, кто притворился тобою на время? Не думал ли, что с лучами рассвета рассеешься ты - его мимолётный сон? Мы подходим к берегу, Проклятый. Подними глаза.

Не верьте людям, которые говорят, что де бывают просто дни. Да-да, самые обычные дни, в которые ничего не происходит, в которых просто есть какие-то люди, какой-то распорядок обычных событий, тянущих людей от пробуждения до сна, от завтра до обеда, от рождения до смерти. Не верьте тем, кто говорит, что существуют дни, в которых нет особенных звуков, особенных запахов, особенных вкусов.

Тебе тринадцать лет, над тобой по бронзовым небесам плывут акварельные разводы, и шепчутся с солнцем древесные кроны, ловя изумрудными листьями хрупкие, ломкие и сонные лучики. Ты дышишь глубоко и свободно тем майским вечером, что пахнет тёплым молоком облаков и приятно колет язык пряным вкусом заката. И как-то невзначай, как будто случайно забредя в голову и запутавшись в мыслях, до тебя долетает мелодия, простенький наигрыш на гитаре, который ты, Тим, вполне можешь разучить раза с пятого на потёртой отцовской акустике, если прямо сейчас замрёшь и прислушаешься к тонкому звону паутинных струн, а ты, Линн, могла услышать его на одной из старых бабушкиных пластинок, когда та, казалось бы, уже закончилась, Птица отложил свой золоченный сакс и слышно только шуршание иголки по чёрному кругляшу, однако…

Тебе тринадцать лет, в твоём портфеле за плечами отдыхают книги после долгого, невыносимо долгого, жаркого и душного заточения в школьных казематах. Пара скучных учебников, и одна совсем нескучная история, с которой приятно коротать минуты до конца перемены. Под ногами – выгоревший на солнце тротуар и прозрачные дрожащие тени деревьев, домов, скамеек, на которых дремлют старушки, ленивых жирных голубей, машин, пылящихся у дороги. Закат забирает их, утягивает куда-то в своё логово. Неужели ему мало тени вон того дома на углу улицы? Или вон того фонарного столба? Нет, он зарится ещё и на твою, что повторяет твои шаги и жесты и, если бы могла улыбнуться в ответ, обязательно это сделала бы.

Вот вы подходите к тому перекрёстку, где обычно расходятся ваши дорожки. О чём-то болтаете. Между вами – полотно дороги, ведущее из пригорода в Город. Здания в нём вырастают соразмерно запросам людей, живущих там, высотки тесно прижаты друг к другу, улицы узки и забиты мусором, который нет времени убирать, а уж машин там… ещё где-то там есть железнодорожная станция, куда приходят окутанные горячим паром поезда, способные отвести тебя куда угодно. Хоть через весь штат. Через всю Америку. Через весь мир. Если денег хватит, конечно.

Не верьте людям, которые говорят, что тени не боятся исчезнуть с заходом солнца, что им не страшно умереть в черноте ночи. Не верьте, что тени вообще не умирают. Откуда тебе знать, твоя ли тень у тебя под ногами, когда ты, потянувшись, спрыгиваешь утром с кровати? Может, та твоя вчерашняя тень разорвана на клочки жестокими хозяевами тьмы и развеяна по горизонту? Может, теперь твой близнец не тот, что был с тобой с самого рождения? Что, если теперь не она идёт за тобой… а ты – за ней?..

Так или иначе, но в тот вечер Тиму и Линн достались какие-то непослушные тени. Стоило им повернуть каждый в свою сторону, махнув друг другу на прощанье, как их тени точно обезумели, испугавшись раствориться в наступающих сумерках, и безмолвно рванули назад, чуть не столкнулись на перекрёстке лбами, ухватили друг друга за руки и стремглав помчались вперёд, не разбирая дороги.

Внутри же стиль бара был совершенно иным.

БАР:


Во-первых владелец, похоже, был явным фанатом гонок на глайдерах. Об этом свидетельствовали флажки одной из довольно известных, но не лидирующей, команды - "летащие мстители" - с их фирменным крылатым мечом. Дело в том, что эта команда является чемпионом в определенном виде состязаний: Impulse-Derby, гонках, где разрешено вырубать двигатели глайдеров оппонентов. В прочем, ни Джек ни Адлер этим спортом особо не интересовались (хотя адлер смотрел посматривал пару трансляций, когда сидел в баре), а потому флажки пусть и были им знакомыми, ни о чем не говорили.

Во-вторых само помещение было сделано под старину. Не без шика, надо заметить. Просто, но практично и как-то по-домашнему уютно, в отличие от немного стремных и горящих неоном баров ночного Мидгарда. Судя по всему бар был больше для своих, чем для приезжих (несмотря на то, что находился в портовом городе), и служил местом для посиделок друзей за каким-нибудь слабо-алкогольным напитком с закусками при просмотре "летящих мстителей". Даже сами напитки, многие из которых были весьма современными, поставлялись бару "В глотке Аррауна" в традиционных бутылках из обычного стекла.

За окном уже начинало немного смеркаться, отчего была включена половина освещения. В центре располагался сам бар, от которого в стороны вели две лестницы на второй этаж, к другим столикам. Под столиками на втором этаже располагалась, похоже, кухня. Если от лестницы на второй этаж свернуть в другую сторону, не к столикам и красивому виду из окна, то ты попадаешь на какие-то другие помещения за дверьми, ну и, собственно, на третий этаж бара.

За баром, не трудно было догадаться, стоял Арраун. Он весьма умело в четыре руки чистил бокалы. К слову, фартук бармена смотрелся бы на четырех-руком безлицем хитиновом пришельце комично, не привыкли бы все к таким вещам уже много столетий назад.
5-6 столиков в баре были заняты посетителями: 2-3 на первом и столько же на втором этажах. Телевизоров, на удивление, в баре не наблюдалось.

Рауро

Подошёл к стене. Там ниша, оказывается. Провалился ладонью в потьмах - брякнуло что-то. Плевать. Уткнулся спиной в каменный борт. Приятный холод. Или неприятный. Не важно. Сел. Так. На боевом посту ждёшь. Руки положил. И веки сами собой опустились. Проморгался. Ещё раз. Нормально. Глядишь. Вправо влево. Темно. И пусто. Не цокает - ждёт. Ну и ты подождёшь. Ждать неплохо. Особенно если вот так качать головой, чтобы не уснуть. Да и всем телом немного. Хорошо. Голова не болит. А бояться тоже нечего. Вздохнулось вдруг горько. Вся эта гадость непроизвольная - так это всё... плохо. То стену рукой потрогаешь. То вздохнёшь. Покачал головой осуждающе. И вот опять. Тела делают дела. Даккарай объясняет тебе что-то. А ты только головой мотаешь. Пришёл сюда из самого тумана. Тоже, выходит, спасся? Твердит и твердит всё что-то одно. Не понять. Проморгался. Да нет - нет его. Не спать. Не спать, а то Кто-то придёт. Да он и так придёт, хоть спи, хоть не спи. Накатывают мысли приятно и сами. То есть, то нет. Как прибой. А хочешь - можешь ими поуправлять. Но лучше не трогать, иначе прибоя не будет. А сегодня так хорош лазоревый лукрум. Не спать. В темноте не зевать. Голодных духов в мыслях не вспоминать. А то придут ведь. Ткнулся подбородок в грудь - и сразу проснулся. Или не сразу. Но было что-то такое. Воспоминание. Воспоминание в голове редкий гость сейчас. Да это понятное дело. Через такое прошёл. А всё-таки жаль. Жаль... чего-то. Но не нужно сейчас об этом вспоминать - можно уснуть. А нужно смотреть. Не для отдыха это всё. Смотри, смотри в расширяющуюся темноту и не спи. Ткнулся лбом в холодный угол. Миг назад - а вечность к тёплой от твоего тела стене привалившись лежишь. Тяжёлые и путанные бредни. И отдыха нет. Провалиться бы в сон. Но тут ты или он. Нужно ждать. Бить или бежать. Чепуха. Катится своим путём голова. Как голова какого-то моза на белом, как его зубы, пляже. Надо же. Картинка. Ярко так... М-м. Нет. Веки поднять. Нет. Нет. Никак уже. Только смотреть на этот песок. Да и плевать. Улыбается голова из-под папоротников. Тень. И солнце в зените. Поворочался со вздохом тяжёлым. Всё неправда...

Хаджит заметил здоровенного тигра и скучающе зевнул. Еще этот друид с кошкой. Вечно умничает. Затем встал в полный рост на камне.
- Мы очень годно можем сойти за театральную труппу. Или цирк в конце концов, благо клоунов тут много...- - ловко спрыгнув с камня Катай-рат прошел между сопартийцами, направившись к более освещенной части тунеля. По пути "случайно" задел хвостом тигра, и злорадно оскалившись присел на границе света и тени, продолжая вертеть в лапах клинок. Герка уже небыло видно, но соваться дальше без какого-то плана хаджит не хотел. Как минимум "светлые умы" компании должны придумать что нам дальше делать...

Вступление

По всему было видно, наниматель не беден и ему не составит труда заплатить обещанную (и не маленькую!) сумму золотом. Лакей, низкорослый цверг в парадной чёрной ливрее, открывал ворота и пропускал внутрь очередного пришедшего по объявлению приключенца. Вымощенная камнем дорожка вела прямиком к белокаменному дому, в две стороны огибая журчащий в центре двора великолепный фонтан. Вода вытекала из ракушки, которую держала в одной руке мраморная русалка, вылезшая на камушек погреться на солнышке. Другой рукой русалка игриво поправляла волосы, позволяя каждому вошедшему всласть полюбоваться плавными изгибами русалочьего тела и пышной грудью. Скульптура была выполнена неизвестным мастером так искусно, что невольно хотелось коснуться этой красоты. А чтобы русалке не было одиноко, в воде фонтана плескались маленькие золотые рыбки. Приключенцы миновали двор, имея возможность насладиться не только чудесным фонтаном, а и росшими вокруг дорожки плодовыми деревьями, видневшейся вдали крытой беседкой, и источавшими нежный аромат, росшими тут и там цветами, однако, путь их лежал в дом.
В прихожей их встречал мужчина-дворецкий и просил проходить не в гостиную, а в неприметную комнатку на первом этаже. Крохотная комнатушка с голыми стенами из всей мебели имела только один стул, на котором сидел юноша в чёрном. Он расспрашивал приключенцев, что они умеют и с какой целью хотят наняться в отряд, а ответы сверял с камушком на шее, держа его на открытой ладони и внимательно глядя. Камушек начинал светиться, когда кто-нибудь из приключенцев намеренно говорил ложь. Так было многим отказано, входил дворецкий и просил покинуть особняк ("Увы, вы хозяину не подходите"), но и говорившие одну только правду не все подошли. Всем остальным было предложено пройти в гостиную.
В гостиной собралось около двух десятков разномастных приключенцев. Гостиная была под стать дому, ослепляла роскошью и подчёркивала состоятельность хозяина. Всем, у кого обувь заменяла копыта, пришлось разуться и босиком пройти на мягкий ковёр бордового цвета. Для приключенцев приготовили стулья, мест на диване и в кожаных креслах всем не хватило. Кое-кто предпочитал устроиться прямо на ковре в ожидании нанимателя, попивая вино или сок из множества предложенных на стоящем в гостиной столике, заедая напитки фруктами и орехами.
И вот дверь смежной комнаты открылась и в гостиную вышел седовласый седобородый старец в белой мантии до пола, расшитой золотыми звёздами и серебряными лунами. Такой себе Гендальф местного разлива. Или скорей Саруман, т.к. выражение лица его не назовёшь добрым, а глаза выдавали жестокосердный характер. Сведущие сразу определили его как архимага. Старик оглядел собрание, чихнул и высморкался в носовой платок, который держал в руке. Только сейчас все увидели его до невозможности красный нос, бледные впалые щёки и мешки под глазами. Архимаг был болен.
Несмотря на плохое самочувствие, старик не поленился обойти каждого приключенца, внимательно осмотреть с головы до пят, да так пристально, что мурашки до костей пробирали. Он до сих пор не сказал ни слова и не назвал своего имени. Точно так же молча одного за другим он касался плеча или руки некоторых приключенцев своей сухонькой ладонью и кивком головы указывал на дверь, из которой вышел. Так туда прошли десять или чуть меньше существ, и вслед за ними вышел архимаг. Пришедший дворецкий возвестил, что все оставшиеся свободны.
Избранные оказались в кабинете у мага. На одном столе были кучей свалены книги, вперемешку расставлены колбочки, бутыли, флаконы с какими-то зельями, лежали непонятные вещицы, разбиравшиеся в магии поняли что это довольно сильные, но не редкие артефакты. Другой стол служил рабочим, на нём лежали несколько книг и большая писчая книга, на открытых страницах которой покоилось гусиное перо. Тут же стояли чернильница, песочные часы и прочие мелочи жизни. Украшением рабочего стола была кастрюлька с картошкой, от которой шёл пар, и рядом лежало полотенце. Не трудно догадаться, что архимаг лечился традиционными народными средствами перед встречей с наёмниками.
Вдоль ближней ко входу стены расположились две длинные деревянные лавы, на которых разместились все до единого приключенцы. Зашёл архимаг, молча прошёл к креслу за своим столом и уселся, сцепив перед собой пальцы и рассматривая новобранцев. Тут же открылась причина его молчания.
- Приветствую вас. – Архимаг говорил еле-еле слышно, его голос из-за болезни осип и приходилось навострить уши, чтобы расслышать слова.
Спустя какое-то время приключенцы разобрали, что им говорит старик. Он не вдаваясь в подробности просил их найти один артефакт, потерянный 9 лет назад в пещерах кобольдов. Архимаг тогда участвовал в походе людей на дварфов и вместе с войском короля проник в подземные переходы. Эта война завершилась разгромом людей, дварфы чувствовали себя под землёй как дома и остаткам королевской армии пришлось уносить ноги, не солоно хлебавши. Уж что они там между собой не поделили, история умалчивает. Архимаг оказался в числе тяжело раненых, которых спасшиеся вынесли на поверхность. И там, в пещерах кобольдов, через которые войско наступало на подгорное королевство дварфов, он обронил свою сумку. В ней было много ценных магических вещей, но ценней всего один артефакт, который наёмникам и нужно найти и вернуть. Сложность в том что это особенный артефакт, он не имеет явной формы и становится таким, каким хочет видеть его владелец. У нашего доброго (или не очень) мага Имажинариум – таково название артефакта – был замаскирован под простенький кинжал без каких-либо украшений. Новый владелец наверняка изменил его форму, если научился с ним обращаться. Однако, найти его можно по следу, а как распознать этот след, старик научил избранников.
Имажинариум нужно было вернуть. Сроку на его поиски архимаг дал мало – всего три недели, но путь предстоял недолгий, хотя и опасный. От тех самых гор, под которыми пещеры кобольдов, приключенцев отделяли владения светлых эльфов и Дикая Пустошь. Получив своё задание, наёмники покинули так и не назвавшего своё имя мага.

* * * * *

Не без труда удалось преодолеть эльфийские леса. Обитавшие тут эльфы не сильно рады были путникам, но в конце концов позволили им идти своей дорогой. Главное чтобы в лесу не проказничали и живность не трогали, иначе их будут судить по всем законам эльфийского государства, предупредили пограничники, восседая верхом на боевых единорогах. Так что, пришлось питаться своими припасами.
Дальше начинались снова владения людей, и можно было запастись харчами в придорожных трактирах, там же и отдохнуть и повеселиться. В одном из трактиров к наёмникам присоединился воин в простой походной одежде, назвавшийся Джеральдом. Кто ж знал, что это правитель местных земель лорд Джеральд Спокойный, имя-то распространённое, а путники чужеземцы.
В Дикую Пустошь приключенцы вступали в приподнятом настроении, и тут их ждали первые серьёзные опасности. Разные существа обитают в Пустоши, многие из них агрессивно настроены по отношению ко всем вторгшимся в их обитель. Ладно гоблины, с ними разделались без труда, мало что целую свору снарядили верхом на кабанах. Были твари и пострашней, и покрупней. После схватки с целым семейством зеленокожих великанов-людоедов, живущих на болоте, через которое нужно было пройти путникам, пострадали некоторые члены отряда и целителям пришлось их латать. А Ере Ере потеряла здесь свой чемоданчик, который бессовестно засосало болото, пока она отбивалась от настырного мальчишки-огра. Тут водилась мошкара, крупные кровососы размером с кулак порядком надоедали и днём и ночью, но ещё хуже были комары помельче, проникавшие в каждую щель. Были и другие неприятные встречи, но все уцелели и благополучно миновали Дикую Пустошь, добравшись до мест обитания подгорного народа. А была и приятная встреча: уже недалеко от границы Пустоши к отряду примкнул невесть как попавший в эти края говорящий конь в доспехах и при странном оружии, отдалённо похожем на мушкеты. Спросил, мол, не нужен ли им попутчик поклажу нести, а то вон как у всех спины-то гнутся, но пригрозил чтобы не вздумали на него верхом садиться. Разумный конь по имени Грейсон оказался, ага.
Ещё на поверхности стали попадаться первые дварфийские поселения, в основном деревни добытчиков и сторожевые блокпосты. К пришельцам отнеслись с подозрительной насторожённостью, то и дело принимали за эльфийских лазутчиков, разговоры с ними не вели, но за звонкую монету (непременно золотую) в крове и пище не отказывали. За дварфийское гостеприимство пришлось отплатить чёрной неблагодарностью, когда путь в пещеры кобольдов им преградила пограничная стража, никого не впускавшая во владения подгорцев. Пробивались с боем, смели пограничный отряд и дальше затерялись в пещерах. Походить пришлось немало, пока не вышли на след Имажинариума. Он привёл приключенцев в подземную деревню кобольдов, и один старый кобольд, буквально прижатый к стенке, поведал что нашёл тогда вещи архимага и распродал их. Кинжал там был, только зачем его искать, удивлялся старик, он ведь гроши стоил. Старик его внуку подарил, а внук вскоре угодил в плен к дроу, попал в засаду одного из темноэльфийских отрядов, охотников за рабами.
Поняли приключенцы что след Имажинариума ведёт в сторону владений дроу, которые соседствовали с дварфами и друг дружку не трогали, что не мешало тёмным подворовывать себе рабов на чужой территории. Встал вопрос где искать самый безопасный путь в пещеры дроу. Тут-то приключенцам улыбнулась удача. Выбравшись на поверхность, они встретили отряд охотников-дроу, который загнал в угол великана-голиафа. Тот отбивался отчаянно и мог бы наверно справиться сам, уж очень был силён, однако принял подошедшую помощь и в благодарность согласился проводить наёмников к известному ему тайному лазу в подземелья дроу. Так к отряду примкнул Мао.
А дальше новые поиски, прорывы с боями в пещеры тёмных эльфов, и вот он, след, казалось бы уже близки они к тому чтобы найти артефакт. Ан нет, не тут-то было! Того самого кобольда-раба они нашли, уже повзрослевшего, по следу Имажинариума. Однако, он поведал им, что "железку" у него отобрали хозяева из Дома Майат, а дальше её судьба неизвестна. Немного времени понадобилось приключенцам, чтобы снова выйти на след артефакта. Слежка за Домом Майат помогла. Украдкой явившаяся в дом и так же незаметно покинувшая его тёмная эльфийка носила на шее золотой кулон в виде трёх стекающих капель. Это был Имажинариум…

Духи стремительно приближались. Льётт уже слышал их едва слышный, на грани восприятия шепот, который усиливался, нарастал с их приближением. Неразборчивый, злой, жаждущий крови. Духи перешли на бег и первый из них с копьем наперевес рванулся ко входу. Стоило ему шагнуть туда, как тут же его оплела плотная паутина фиолетово-черных нитей, которые сковали его. Он пытался вырваться, но тщетно. Уджанг встал напротив него и быстрым ударом кулака послал его в полет на толпу духов, отчего те смешались в кучу.
И тут внезапно послышался громкий, раскатистый рев горна. На мгновение все замерло. А потом Льётт увидел, как в небе этого мир резкими росчерками плывут какие-то огненные снаряды. Резкий грохот потряс башню. Рядом с входом взметнулось столпом пламя, стерев духов и развеяв клочками белесого тумана. Горн не переставал завывать. Снова грохот. Льётт упал на колени, когда один из шаров ударил в стену башни, пробив ее и прокатившись несколько метров, едва не раздавив чародея. Пыль заволокла глаза Льётта. Стена начала стремительно рушится, осыпаясь булыжниками и через каких-то полминуты все находившиеся в ней оказались без своего укрытия. Теперь очертания башни напоминал лишь круг камней.
Архидемон ругаясь на демоническом похоже сбился, прервав заклинание и сейчас начинал заново. А чародей увидел, как на противоположных сторонах строятся ряды войска духов. На одной стороне были подобные тем, которых он видел ранее. На другой – огненно-красные духи, буквально пылавшие огнем. Снова затрубили боевые рога и оба строя стали стремительно сближаться. А между ними была башня, в которой укрылись эльф и Инир. Уджанг встал рядом, не проявляя ни единой эмоции. Духи обоих сторон с шага перешли на бег, потеряв даже подобие строя. Просто неслись навстречу друг друга под завывания горнов и собственные боевые кличи, громом расходившиеся на поле битвы. Небо расчертила туча стрел, взметнувшихся к небесам в которых мелькали молнии. На секунду замерли в высшей точке полета. Льётт стоял под этими двумя тучами, которые встретились в полете, смешав синий с красным которым пылали стрелы. И стремительно стали опускаться, кося ряды врагов. А в небо поднимались новые стрелы. До столкновения духов оставалось едва ли несколько секунд.
Чародей – уже ничего не сможет сделать. Оставалось только надеяться, что архидемон успеет создать портал. Просто верить. И надеяться. Иногда так сложно. Так сложно смирится с судьбой, приняв ее такой, какая она есть.

Всё. Начало конца. Занавес открывается - свет падает на одинокого актёра на сцене. Ах, пардон, на помост возле плахи.
- Я выслушал. Понял всё. Не буду отрицать я сделал это и должен понести наказание. Но поверьте мне, мессир, я это делал из добрых, человеческих побуждений. Позвольте на последок рассказать мою историю, и внемлите же всему что я скажу. Может быть это что-то изменит и голова настоящего злодея ляжет на эту плаху. Под топор.

Вдох-выдох. Глаза закрыты, губы сложены в тонкую полоску - тихо дрожжат. Слеза скатилась с краёв глаз закрытых. Глубокий вдох. Действие первое, картина первая.
- Началось всё с того, что любимый дядя отправил меня в герцогство Сокола, по делам личным. Мне бы не хотелось ими делится, но вам я расскажу. Он говорил что отец мой там обитает. Настоящий. Я же всё время с отчимом, жил, да. Жил не тужил, а родную кровь всё равно найти хочется. Ведь родня это всё в нашей жизни. Деньги, богатства, уют. Тьфу! Семья, вот что надо человеку, будь он простым бардом или правителем. - на губернатора с улыбкой лёгкой взглянул, оценил про себя как он к началу этой баечки относится. - А к въезду в этот прекрасный город мы и познакомились с моим компаньоном. Почти что возле ворот встретились с беднягой. Позже в таверну зашли. Признаюсь, выпили лишнего. Разболтались по мелочам. О проблемах, о женщинах. О семье. Признался он мне, будучи опьяненным, что всю его семью инквизиция извела. Нет, не просто так. Священные хранители божьего порядка не могут просто так мучить и истязать. Отец его баловался кое-чем запрещенным. И остальную семью приучил: жену, братишку младшего. А друга моего - нет. Ушёл он раньше, не успел разум подпортить отец. Он сказал что собирался вернутся в семью, погостить, но инквизиция добралась туда раньше. Думаю дальнейшее понятно - обвинение в ереси, казнь. Поголовно. Не знаю, стоит ли мне судить их, но в тот момент, мне показалось это кощунством, извращением. Семья! Он остался без семьи, без отца, без матери, без брата! Ужас. А виноватым мне показалась инквизиция, вынесшая приговор. Я не выдержал, тонкие фибры актёрской души взбунтовались, я побежал. Оскорбления лились из меня потоком, я винил инквизицию в смерти не только семьи моего компаньона, но и в других. Виноват, знаю. Вино превратило меня в судью, причём в плохого. Не стоило винить, оскорблять их. Не стоило.

Драматичная пауза. Вдох-выдох глубокий. Взгляд себе под ноги. Действие первое, картина вторая.
- Днём позже я решил прийти на приём к вашей жене. Долго не мог придумать что же принести с собой, кроме лютни звонкой, да песни красивой. Но озарило меня вдохновение свыше. Знал я что губернатор красив и умен, значит жена его тоже не дурна собой. Красоту удвоить я не смог бы, но вот запах прелестный подарить, чтобы господину было вдвойне приятней ластится к жёнушке, вполне. У меня ещё в сумке были духи, купленные в одном восточном городе. Специальный рецепт, таких нигде не делают. Говорят, что они не только пахнут приятно, а у них есть ещё один эффект. Полезный для мужчин, знаете ли. И не долго думая над выбором подарка пришел я на приём с духами волшебными. Но по своей дурости отдал их напарнику моему. Он тоже был приглашен, но на балах бывал редко - много не знает. И пошел туда со всей сумкой своей, где был лекарств короб. Желая положить духи на сохранение, он нечаянно уронил всё коробочку, разбив склянки и духи. Десятки запахов смешались, образуя эту зловонную занавесь, которая подпортила вечер. Дурак он, чуть не загубили всю встречу. Да и духи уже не вернуть в склянку. Разлетучились по всему залу.

Усмехнулся тихо. На губернатора посмотрел. Потупил взгляд, показывая уважение к нему. Что же. Действие первое, картина третья.
- А корабль? Корабль-то? Потопил его да. Но неужели вы так уверены, что это был корабль честного торговца? Неужели вы думаете что он вёз только разрешенный товар, и оплатил все налоги? Нет, не думаю. Методично напиваясь в таверне я слышал разговор матросов с того судна. Говорили они что капитан нагрузил туда алкоголя без пошлины, весь трюм забил. Ладно бы и алкоголь, чёрт с ним. Но алхимические вещества! Вещества ещё! Вы представьте, привезёт он это, раздаст барыгам местным, а те начнут сбыт этой гадости. Будут продавать не только взрослым, что вы. Детям! Детям! Это наши цветы жизни, а вы позволите продавать им алкоголь? Вещества? Зелья дарующие свободу мысли и полёт фантазии? Неужели вы так бессердечны к детям? - грустным взглядом обвёл стражников, стороживших его. Согласятся ли со мной? - Ведь у каждого из вас есть семьи. У каждого из вас есть или будет ребёнок. Представьте что именно вашему цветочку он продаст сию гадость. А виной всему кто? Нет, не родители допустившие это, а тот самый торговец привезший всю эту ересь в город.

Слезинка скатилась. Вторая. Третья, нет. Рано для третьей. Успеется.
- А бунты людские? Что же вы, мессир? Вам ли не знать это стадо плебеев чьим настроением так легко управлять. Спел им балладу о подвигах против деспота и всё. На фантазировали себе. Героями возомнили. Этим - то я и занимался в таверне - баллады им героические пел. За вино и кровать. На этом и живу, что поделать.
Вот, настало время. Действие первое, сцена последняя.
- Знаете, я заслужил. Я должен искупить вину. Но может ли это сделать мёртвый человек? Я думаю нет. Смерть не всегда выход, знаете ли. - гордый взгляд к небесам, последняя скупая слеза стекающая по щеке.

Архидемон занимался приготовлениями к созданию портала, как Льётт обнаружил что ими заинтересовались довольно мерзкие порождения этого мирка.

"Вот дьявол..."
"Который, думается мне, что здесь кроме нашего, найдется ещё несколько штук!"
"А я надеялся, что обойдётся без приключений".

- Приключений!? - вдруг закричал Льётт, обращаясь неизвестно к кому. - Ты считаешь, что мы еще не вляпались в приключения!? Позволь тебе кое о чём напомнить, - руки чародея дрожали, лицо побледнело, он явно волновался, сделал пару шагов назад. - Мы с самого утра, что называется, по самую жопу в этих грёбаных приключениях. Для начала, "какие-то проблемы на корабле" - по словам трактирщика, оказались ни много не мало АРХИ! Мать его, ДЕМОНОМ! Затем, мы очутились между мирами, между планами! Да скажи мне кто-нибудь во время учебы, в академии, что я буду во внеплановом пространстве, я бы со смеху издох! А что-бы попасть домой, нам надо пробиться сквозь плановую "оболочку", как богам. Ты чувствуешь себя БОГОМ!? Я вот почему то нет! Но и это еще не всё, во время этого чудесного путешествия нам приходиться отбиваться от каких то несуразных порождений всеми богами забытых миров!

"Серьезно? "жопу"? Я думал ты не употребляешь таких словече..."

- Агрхх!! - Льётт даже не смог говорить от бешенства, лишь нечленораздельно изрыгать, судя по всему, страшные и многочисленные проклятья. - Я избавлюсь от тебя! Иллюзия больного разума! Да я себе мозги выжгу если понадобиться!

Похоже гнев помог превозмочь растерянность и нерешительность, которая накатила на эльфа, при виде угрожающих ему монстров. Он перешел к активным действиям.

- Сейчас, твари, угощу ка я вас огоньком! - зловеще закричал он.
"Я эээ опасаюсь вмешиваться, но ты по моему совсем ополоумел. Раскрой глаза, тут же везде огонь, да эти милые зверюшки родились в нём, а по пятницам принимают ванны, вооон в том лавовом озере, они подумают, что ты с ними играешь... хотя если это и есть твой план, то пожалуй можно попробовать. Тогда и мозги жечь не надо будет".

- Твою ж душу... - страшно зашипел чародей, готовя новое заклинание.

-Конечно же нет. Архидемонам нельзя доверять. Все как один они - хитрые, злобные существа которые только ждут шанса обратить невинную душу ко злу... И я непременно тебя предам чародей, так и знай. Может даже пленю в своем жилище и буду мучить ради забавы. - С веселой усмешкой на губах сказал мужчина поднимаясь и несколькими неспешными глотками допивая вино. Тем временем Льётт поднял довольно легкого Айрона.
-Итак, господин чародей давайте-ка вкратце проведу вам лекцию о том, куда мы отправимся и что вам надлежит делать. Как я уже говорил мы - муравей между ладоней. Прямо пробить стены крупных измерения отсюда нам сил не хватит. Даже мне. Телепорты между внешними землями и внеплановыми царствами действуют, потому что это все равно что… - Архидемон сделал неопределенный жест в поисках формулировки.
-Прыжок между двумя мыльными пузырями. Был ты в одном - и ты уже в другом. А если ты оказался между пузырей то дело худо, потому что стенки измерений пробить под силу разве что могущественным существам, вроде богов. Но мы не будем ломится как дураки. Мы проскользнем между ладоней, и найдем маааленький пузыречек, маленький мирок принадлежащий небольшому духу, которого можно назвать очень слабым богом. Их стены более слабы, и пробиться в них намного легче. А мир - какой угодно. Главное в него попасть, а дальше можно сказать что дело в шляпе. Но пузыречек нам нужен достаточно большой, по меркам маленьких миров. Так что возможно придется поискать. И да, в них работают все заклинания, призыва существ в том числе. Но могут быть некоторые... Незначительные изменения в действии магии, это уж как повезет. Надеюсь я достаточно понятно объяснил. И миры могут быть порой весьма… Неприятными. А теперь - в путь. - И тут же архидемон проведя перед собой ладонью и произнеся магические слова создал перед собой овальный портал, за которым смутно виднелись очертания какого-то мира.
-Вперед. Что до Айрона - нет он ничего не слышит и не видит. А все артефакты которые он использовал - разрушились. Но какие-то магические вещи у его есть. - С улыбкой сказал Инир перед тем как скрыться.

— Нет, всё в порядке, — ответил Адам в то время как Збышек осматривал кубрик.
Последнему довелось увидеть всё то же, что и Виору: пустое пространство под палубой для размещения команды, по бокам — борта, спереди — нос корабля, а сзади судя по запаху кухня. Дерево, дерево и ещё раз дерево, протяжно скрипевшее во время очередного наплыва безграничной стихии воды, но скрип здесь не был показателем ветхости судна, скорее он демонстрировал удаль мастеров, давших кораблю возможность "дышать", не быть статичной мёртвой конструкцией, говорят, что мастера-корабельщики — это что-то вроде особой касты, знающей нечто, неведомое остальным людям. Под палубой висели гамаки, все кроме одного (на котором сидел Адам) были убраны, многие из них отделялись парусиной, сейчас тоже убранной.
— Знаете, — произнёс после долгого молчания Адам, обращаясь к новоприбывшим, — корабль символизирует тело, сосуд души, а его плавание — жизнь, путешествие по её водам
Он ещё на некоторое время умолк, уперев взгляд в покачивающийся пол.
— Может быть то, что вы оказались здесь символизирует новый этап вашей жизни, ведь это не случайность. Новые горизонты.
Он часто прерывал свою речь, позволяя своим мыслям течь плавно, созерцательно, было удивительно, как охотничему человеку, которого обычно всегда характеризуют как резкого, скорого на руку, может быть присуща подобная неспешность, больше подходящая земледельцу.
— Однако, не всегда корабль идёт под управлением экипажа. Внутреннее течение океана, бури, шторм, ветра, скрывающиеся под толщей вод ужасы, неизвестность.
Тишина повисла даже на всём корабле, волей случая замолк даже капитан, но очевидно это всего лишь совпадение, никто ведь не мог обладать таким острым слухом, чтобы уловить тихую вдумчивую речь матроса.
— Какой силой и крепостью должны отличаться мы, чтобы справиться со всем? Какой разум должен отличать нас, чтобы понять происходящее вокруг?

Унга

Вырвал ветвь. Своротил. Шершавая. Смотришь на измочаленный слом. Дрогнула чуть в твоих руках. В ладонь кольнуло страшно. Шип. Вскрикнул от неожиданности. Торчит масляно-кровавый кончик. Руку прошил насквозь. Ещё один. Ещё. Пульсирует боль. Молния. От руки в мозг. И на сломе тоже. С холпком. Игл щетина. Проростает шипами оружие. Те, что руку тебе прокололи, в плоть вросли. Намертво. На конце булавы - шар хищный. Костистые. Прямые. И кажется, что шевелятся чуть. Подарок.

Ну вот, всё и прояснилось. Кадборг, дружок, девочки, выпивка, много девочек, жена управителя, капитан старый, корабль тонущий, бег, выпивка, снова бег и крики толпы, угрозы, выпивка. И вот я тут. Как всё просто, ах! И всё это по рассказам неведомого друга! Хм, Зинк бы не поверил, но и у него кой-какие образы остались. Значит... Значит...
"Во имя окороков Томуда, как?! Как я умудрился попасть в такую! В такую! В жопу такую! Никогда, ведь такого не было в городе родном! Бабы были, выпивка была, курьёзы были и разврат! Но вот, высунулась птичка певчая из гнёздышка, и всё! Началось!" - бушевала буря в мыслях барда.
К счастью, его профессионализм не позволил выдать всё что творилось у него в голове. Не впервой ему это. На этом и зарабатывает. Трудно представить как часто Зинку приходилось распевать героические баллады, полные пафоса, но при этом, в мыслях, смеясь и измываясь надо всем этим. Ну или наоборот, напевая простенькие пошлые песенки, он улыбался, смеялся, но в душе недоумевал, чего эти плебеи, эти деревенщины находят в этом ширпотребе столько причин для смеха? Чудеса!

Сохраняя спокойное выражение лица, Зинк смачно потянулся, и упал на спину. Улыбнулся, широко:
- Дааа, дела. А куда друг мой делся?
Перекатами, добравшись до края, поднялся с кровати. Одежду нашёл, гардероба остатки нацепил. При полном параде готов свалить из этого милого местечка. Сумки с вещами поднял, на девушку в кровати посмотрел:
-Кхм, как звать-то тебя, красавица?

Выйдя на улицу чародей зажмурился, даже прикрыл руками лицо, так он отвык от яркого солнечного света. Полгода прошло во тьме, далеко не каждый день он вставал с постели, ел ставшую безвкусной для него пищу, иногда умывался, еще реже мылся. Зачем всё это, для кого он должен был это делать? Для себя? Для себя он умер... хотя нет, мысль о мести и дальнейшие планы не давали ему окончательно захиреть в тёмном углу его дома. Со временем он всё больше времени проводил в библиотеке за чтением книг, в поисках возможных решений. И даже нашел кое что, правда не то что хотел.
- Как думаешь, этот маг, Рейхил Хеделагт, сможет помочь нам? - прошептал Льётт, направляясь к таверне.
- С чего бы ему этим заниматься, думаешь твои чувства к Сольвеен важны кому то кроме тебя? - проскрипел "второй".
- Ну ты же мне помогаешь.
- Я другое дело, ты мне не чужой.
- Отрадно слышать, - с сарказмом прошептал Льётт.
На улице стоял погожий весенний денёк, эльф старался идти по небольшим улочкам, где поменьше народу. Меньше всего ему хотелось бы общаться с кем нибудь из старых знакомых.
- И всё же, если мне удастся его заинтересовать, может он возьмё...
- Тебя что не было там, когда, мы читали книгу? Чёрным по белому было написано, что ритуал надо проводить сразу сме...
- Молчи! Не говори так. Пожалуйста.
- От слов ничего не измениться, факт есть факт и ты должен его принять, не смириться, но принять и размышлять твёрдо. Да есть смысл найти его и проконсультироваться, может быть он если и не поможет, так хотя бы наведёт нас на путь.
- Ты как всегда прав.
- Я знаю, - довольно проскрипел Льётт.
Вот показалось здание таверны, чародей вошел внутрь, подошел к стойке, обратился к хозяину:
- Мне нужна помощь. Вы знаете где можно найти моряков, желательно офицеров, с корабля "Хвэст", на нём ходила в плавание девушка, Сольвеен,- негромко произнёс чародей.
- Пожалуйста, - проскрипел он чуть погодя. - "Они это ценят".

- Это что за тон, парниша?! Не забывай с кем ты говоришь!
Сатрия поднялась, разглядывая Омриля. Поняв, что толку от него сейчас немного, внимательно оргляделась по сторонам в поисках странностей в округе.
"Тупица, ну тупица же ты эльфёнок...Что же мне с тобой делать, с чего ты такой нервный?
Где вообще демон, какого лешего он пропал?"
Сатрия нахмурившись попыталась понять какие эмоции владеют Омрилем в данный момент. А в этом не могло не пригодится заклинание. Выпрямившись она быстро и четко произнесла магическую фразу совершив активирующий жест рукой.

Старый гном мрачно поглядел на незваных гостей. Нет, конечно понятно, что важное и срочное дело, но вот так с порога о деле говорить. За кружкой пива оно бы лучше пошло. Ну да не все потеряно, решил Дарин и жестом пригласил внутрь дома.
- Проходите.
Дорогу к жилой части дома гости знали. По крайней мере один из них точно. Да и хозяин вежливо проводил гостей на кухню. Заодно и Прайм неподалеку, нарнандец, конечно, мог за стол и не сеть со всеми, зато был достаточно любопытен, чтобы хотя бы слушать, о чем будут говорить. А сейчас на тяжелый деревянный стол отправились четыре кружки пива и плетеная корзинка с баранками. Никого не дожидаясь, гном первым отхлебнул напитка и цапнул одну из баранок. Разговор серьезный конечно, но о таких делах лучше в правильной обстановке, а не на пороге дома говорить. Дарин поглядел на наместника, потом на алхимика.
- Рассказывайте. Подробно. Что за маг, чем занят, почему не сработал старый-добрый прием со стрелой в спину. Или хотите саму башню снести?
И почему перед этим залетным дружно сдулись все домашние маги наместника, раз уж он пришел сюда. Но последнего Дарин говорить не стал. Незачем было портить отношения с Алукасом и его компанией.

Эну потеряла маленького шамана. Куда же он делся? Неужели убежал, чтобы не лечить бунов и не рассказывать им, зачем они здесь оказались? Разве может шаман бросить своё племя? Духи бы его никогда о таком не попросили. Эну, по крайней мере, отчаянно хотела в это верить.
Если бы он сказал только, зачем они пили вчера то, что пили. Тогда бы они поняли, что делать дальше. Куда идти. Эну, наверное, поняла бы. Ведь память — она такая. Если уйдёт на время, то, когда станет возвращаться — ни за что не вспомнишь что-нибудь одно, отдельное. Как нитка бус тянется память — за одной картинкой ещё одна, потом ещё, за ней следующая...
И тогда, значит, нужно решить, с какой из бусин начать, вдруг подумала Эну. Если не получается вспомнить, что они пили, нужно вспомнить, о чём они танцевали. Отдельные ощущения тело вспоминало без труда: как босые пятки, ударяясь в тёплую, утоптанную до гладкости землю, снова легко отрываются от неё и снова притоптывают, поднимая в воздух мелкие облачка пыли. Как лица бунов — радостные и весёлые, или сосредоточенные и серьёзные, или грозные в предвкушении битвы — описывают вокруг танцующих круг за кругом, раз за разом, быстрее, сливаясь в конце концов в одно лицо-маску с одним выражением. Как барабаны сперва начинают отстукивать свой глубокий, волнующий ритм, при звуках которого невозможно не ступить в круг и не начать танцевать, а после — подхватывают тело, несут, как потоки лукрума, втекают внутрь через уши, через глаза, пятки и ладони, и становится уже невозможно прекратить танец, пока не станцуешь его до конца. Как тело послушно движется, уже не спрашивая, каким должно быть его следующее движение, и послушно превращается, в зависимости от танца: в ребёнка, в дикого зверя, в молодой побег, в огонь, в ветер, в тяжёлый топор или меткое копьё в руке сильного воина.
Эну помнила это, а значит, могла вспомнить, если постараться, какой танец она танцевала вчера. Для чего этот танец танцевался? Звали ли они кого-нибудь? Провожали в путь? Готовились к охоте или битве? Или, может, просто веселили духов, ни о чём не прося специально?.. Если она вспомнит, может вспомнить и дальше. Нитка бус.

Бомани вдруг затошнило в стороне — сильно, прямо на второго буна, что помогал ему стоять на ногах. Эну испугалась — может, ему стало хуже? Или наоборот? И у неё, кажется, змеи принялись ползать в животе с новой силой. Может, и ей стало хуже. А может, это просто оттого, что она увидела.
Но, услыхав Нго, а потом и посмотрев, куда она указывала, Эну про тошноту сразу забыла. Лукрум изменил цвет почти на глазах. И при виде моря, сверкавшего под жарким солнцем радостной зеленью, девушка, сама не зная, почему, ощутила ликование. Теперь, наверное, лукрум поможет. Или не сам лукрум. Но точно будет лучше.
— Да! Пойдёмте скорее, окунёмся! — Нго кричала так заразительно, что Эну не удержалась и стала вторить ей, пританцовывая от волнения.
Она вспомнила про буна, которого не смогла разбудить.
— Давайте возьмём Китенгу, понесём его и окунём в лукрум! — обратилась она к мужчинам рядом. Нечаянно вышло так, будто Эну тоже собиралась нести охотника на руках. Нет, она не может нести — у неё не такие сильные руки, как у Тубира, или Мбишу, или Бомани.
Она сейчас сама первым делом доберётся до кромки пляжа, чтобы целебный лукрум помог её больной голове.

Смотрят инопланетяне. Вот одна фотография, вот следующая. Приблизились немного, чтобы получше рассмотреть. Подсказывало что-то Рэналфу что зрение у них не очень. Уильям рядом с капсулой встал, от которой ощутимый жар шел. А МакКейн показывает фотографии явно заинтересовавшимися ими инопланетянами. Когда они закончились и те поняли что новых уже не будет один из них шаг вперед сделал и обведя рукой остальных (люди отметили наличие четырех толстых пальцев) стукнув себя кулаком в грудь произнес очень низким голосом:
-Мадур. – Потом показал на себя, потом на других и рубанул ладонью воздух, наклонив голову. Сказал коротко:
-Уфимадур. - Потом на других показал и снова на себя.
-Фелага! - И в кулак пальцы сжал, другие покивали одобрительно. Предводитель, а это кажется был именно предводитель, теперь ткнул в вас и показал на себя, кажется, спрашивая:
-Фелага?


Стенли был в довольно таки плохом состоянии. По крайней мере обычные средства помощи ему мало помогли. Один из космопехов перечислил находившееся в аптечке:
- Раствор йода тут… 3%, бинтов четыре упаковки, пластыри, спирт медицинский 500 мл. Все. – Но, изрядно постаравшись и помучавшись Уильму таки удалось добиться от навигатора реакции на его действия. По крайней мере он уже реагирует.

Вскоре визг Нэнси оборвался, а сама девушка, отползла в самый дальний угол капсулы, где съежившись в комок, прижав колени к подбородку тихо скулила от страха. В разуме лингвистки сейчас жила только одна мысль: они умрут, они все здесь умрут, они все здесь умрут, онивсездесьумрутонивсездесьумрутонивсездесьумрутонивсездесьумрут,ОНИ ВСЕ ЗДЕСЬ УМРУТ, У НИХ НЕТ ШАНСОВ ВЫЖИТЬ!!!!!
И её ждет такая же судьба, как этого солдата и это её кишки разбросает по земле в следующий раз, и это её остекленевшие ничего не видящие глаза будут бесмысленно таращиться в небо, и бесполезно отворачиваться или закрывать глаза, поскольку это зрелище кажется навсегда поселилось под её закрытыми веками.
Когда психолог отвесил ей пару пощечин, девушка даже не отреагировала, только голова моталась из стороны в сторону. Но когда О'Стил начал что-то шептать ей на ухо, Мэдисон не выдержала и уткнувшись ему в плечо громко разрыдалась. Ну а после того, как Ной легко подняв её на руки, вынес из отвратительного кровавого ада, лингвистка, все еще всхлипывающая и дрожащая, но крепко вцепившаяся обеими руками в его форму, поняла что это самый близкий для нее человек во всем мире. Прижавшись к мужчине, она чувствовала тепло его тела и слышала как бьется его сердце. В его сильных руках, бережно несущих её, Нэнси ощутила восхитительное чувство абсолютной защищенности. Он защитит её, он не бросит её здесь умирать, с ним она в безопасности, он ни за что не оставит её одну, рядом с ним - ничего не страшно. Нэн еще плотнее прижалась к телу психолога, обхватив руками его шею и с трудом, все еще дрожа прошептала ему.
- Н-ной...я...н-н-не оставляй м-меня, хорошо?

Торопливо, суматошно, с отчаянно бьющимся в груди сердцем. Время так изменчиво. Вот оно медленно идет, и каждая секунда кажется минутой, а минута – часом. А вот оно стремительно утекает между пальцами, как вода которую берут сложенными «лодочкой» руками. Каждый удар сердца отмеряет оставшийся срок. А он ничтожно мал.
Схватить вещи, которые успели подвернуться под руку. Запихнуть в сумку. И бегом по коридору, по лифтовой шахте вниз. Хэтгард Томпосона остался ждать. Глэдис только основные файлы копирует, но и они весят настолько много что некогда ждать. Навигатор встает из кресла и бежит к выходу, где Роджерс ждет. Удар. Меркнет все в глазах, чернота застилает глаза, ноги обмякли. Воздух выходит из БИЦа, трепля волосы и одежду. А Томпсон кожей ощущает пол, он твердый и холодный. Все болит настолько, что нельзя даже сказать где именно. Очень холодно, холод пронизывает тело насквозь. Выдыхаемый воздух оседает кристалликами льда. На полу – густые, багровые шарики его крови. Вдохнуть невозможно. Задыхается. Только голову повернул, к рваной дыре ощетинившейся «клыками» металла, за которой темнота космоса. Силуэт корабля инопланетян. И далекие, сияющие точечки звезд. Конец. Сейчас и он туда уйдет. Умрет и его душа отправится в далекий путь к звездам.
Кто-то на ноги поднял и прямо к лицу маску приложил. Вдох и воздух входит в так ждущие его легкие. Зачем? Все бессмысленно. Роджерс с такой же маской на лице, ремешок закрепил, чтобы маска на навигаторе держалась. Зачем он это? Все равно все погибнут. Тащит к выходу, и уже не видно звезд. Только алые отблески освещения на стенах коридора. Кто-то там еще есть. Вроде Ирена Ричардсон. А может Нэнси Мэдисон. А может обе вместе. Кто-то что-то говорит. Не слышно. Только звон в ушах, и багряные круги перед глазами скачут. Мрак.

Мимо Кеммлера стайка дроидов пролетела, к шлюзовому отсеку, дыры латать. А сам уже Ноя увидел, который мимо него в арсенал проскользнул. Потом пулей оттуда вылетел, с TOR`ом в руках. В Капсулу нырнул. Нэнси, Кинсли, одни за одним в первую капсулу за психологом вошли. Сержант туда троих своих людей отправил. Двери шлюза закрылись. А третья не работает совершенно. Последняя, вторая осталась. Капитан, потом Тэндри за ним. В оружейном отсеке грохнуло что-то. Трясет корабль, а вот оставшихся все нет и нет. Наконец появился Хэтгард, с Иреной и навигатором, которого он тащил. Томпсона к капитану, и пилоту занесли. Сержант, в последний раз отдав честь капитану, зашел в капсулу. Закрылись двери. Уивера встретили, пока бежали к «Жуку». Через дым и пламя. Гравитация опустилась почти до нуля, сделав тело невесомым. Подлететь к стене. И оттолкнуться, плывя в воздухе наполненным гарью. Склад, в котором через дыры пробоин видно Глизе 581 с. Летящие в воздухе капельки воды и обломков. Сердце неистово колотиться в груди, но страха нет, только желание чтобы все это скорее закончились. Мгновение и вся четверка в Жук сели, и Хэтгард быстро вывел челнок из рушащегося корабля.

-Все, Маквей. Последний член экипажа покинул Спрут. Уже не надо останавливать процесс. – Грустные интонации голоса Глэдис. Или просто таково восприятие ужасно уставшего Маквея, которому хотелось только сесть и отдохнуть немного?
-Вам наверное жалко что так вышло? Что первый контакт обернулся битвой? Я могу просчитывать тысячи процессов одновременно, высчитывать сложнейшие задачи за секунды. Но вот корабль спасти не смогла… - Бесплотный голос несуществующего человека, а компьютера. Который жалеет. И может ли он действительно жалеть? Просто имитация?
-Ваш подвиг очень достоин Маквей. Вы, наверное, хороший человек, что пожертвовали своей жизнью, ведь вам она очень дорога. Если бы она была у меня, и была бы возможность, я не знаю, как бы я поступила. Наверное, я бы ею очень дорожила, и не захотела расставаться. Но выбора, как и возможности у меня нет. – Вот что разделит с Чарльзом последнюю минуту его жизни. Морализирующая машина.
-Прощайте Чарльз. – Взрыв. Нет боли и страха. Только очищение. Темнота небытия.

Челнок и две капсулы с оставшимися в живых после крушения вошли в плотную атмосферу Глизе 581 с. Все так стремительно. Вот вручают послание, потом орбитальная станция, адмирал Хаагсен, полет, крио-капсулы, кусочек времени до следующего скачка и наконец сама планета с ее обитателями. Которые негостеприимно приняли гостей. Небольшие ошибки приводят к чудовищным последствиям. Но жизнь продолжается. Надо лишь помнить об этом. И помнить за что отдана жизнь Чарльза. За то чтобы остальные жили.

Насколько сильно вы ненавидите? Неважно что. Этого всё равно недостаточно.

Умножьте свою ненависть на два, лучше на пять, чтобы не ошибиться, тогда вы получите приблизительную величину той ненависти к себе, что испытывал Маквей когда панически покидал свой пост.
Три тяжёлых шага. Расхлябанный шажок за маму, чья фотография в деревянной рамке из красного дерева топорщилась в левом кармане брюк. Уверенный и громоздкий шаг за папу. Его потерянный образ. Тень, что является тебе во сне. Тут никакие антидепрессанты, и тем более депрессанты, в таком чистом виде, как алкоголь, не помогут. Чарли вынул прихваченную ранее флягу и опустошил её на четверть (маска была аккуратно оттянута и вскоре снова разместилась на своём положенном месте). Маквей замер. Последний шаг. За самого себя.
- Это один маленький шаг для человека, - инженер произнёс слова классика вслух, ничуть не смутившись такой нелепице, как разговор с самим собой, - и гигантский прыжок...
Заканчивать мысль было излишне. Он понял всё сам. Он понял ответ. Искупление.

Насколько сильно вы любите? Дышать, пить, есть, быть любимыми, просто быть, существовать, в конце концов; Жить?
Чарльз нашёл ответ. Он смог разгадать причину своего существования. Не в силах контактировать с людьми, Маквей предпочитал служить людям - поддерживать работоспособность корабля, чтобы такая важная вещь, как экспедиция (а это определённое количество народу в изоляции; можно сказать свой отдельный мир) смогла получить воплощение. Смогла состояться. Чарльз Маквей-младший, одна из многих важных деталей механизма, способствующая обеспечить успех этой экспедиции. И прямо сейчас лучшее, что может предложить эта деталь - спасти людей и помочь экспедиции состояться. Не словом, а делом. Тем, чем славился Чарльз Маквей, который понял своё предназначение. Пора искупить свои ошибки. Чарли глубоко вздохнул и сделал шаг. Шаг в сторону единственного способа отключить двигатель и уберечь его от детонации.

"Прости меня мама. Ты была бы счастлива узнать, что я наконец освободился."
Фотография выпала из дрожащих рук Чарли, и он почувствовал ту согревающею лёгкость, что тут же вспорхнула в его груди. Шаг за маму.
"Прости меня отец. Это глупая мечта о баре... Всё это пустое. Это не моя мечта."
Фляга с виски проследовала по траектории полёта рамки с фотографией. Шаг за папу.
"Когда не будет больше тюрьмы, не нужны будут и оковы."
Обмотанный вокруг запястья амулет Гневного Господа рассыпался, ударившись об пол. Шаг за себя.

~ Говорит Маквей! - всё тот же безэмоциональный голос, который зазвучал в гарнитурах Кеммлера и МакКейна. - Я не смогу составить вам компании в спасательных капсулах, друзья. Двери на моём пути заблокированы и похоже их не сдвинуть с места даже точным залпом из ракетной установки. Тем ни менее, я был рад нашему знакомству! Благодарю Бога, что мне выпала честь служить под командованием господина Кеммлера. Вы отличный солдат и лидер. Я верю, что Вы сможете защитить этих людей от любой опасности. Капитан МакКейн, сэр! Работать с Вами не только легко и просто, но ещё и чертовски приятно. Удачи вам, джентльмены! Чарльз Маквей-младший. Он умер человеком. Отбой. [с всесёлой интонацией] И приятной посадки! ~
Чарли раздавил каблуком гарнитуру. Он перестал быть собой. Он частично освободился.

Бесконечность космоса, который темным полотном расстилается вокруг с редкими точечками звезд. Некоторые хорошо видны, некоторые сияют лишь тусклой едва заметной точкой. Звезды здесь совсем по-другому видны. В городах лишь иногда проглянет несколько из них, даже далеко от мегаполисов отравленных человеческим существованием их не так видно, как в космосе. На этот вид, в каждой другой звездной системе новый, наверное, никогда не надоест смотреть. Все системы Содружества лишь капля в океане этих звезд. Человеческая жизнь ничтожна с длиной жизни планет и звезд, ничтожна с пространством вселенной. Но даже одна жизнь может что-то в нем изменить, пусть ничтожно с его масштабами, но все же – изменить.
Лигрен-1, орбитальная станция космофлота Военных Сил Содружества. Вращается земля за одними иллюминаторами, за другими пылают три звезды. Два красненьких круга Глизе 570 С и Глизе 570 B и оранжевая сфера оранжевого карлика, видны больше и сильнее чем далекие светила. На освещенной стороне планеты – день, но людям оттуда не разглядеть маленькую точечку орбитальной станции. Тоннели из метала и пластика, пересекающихся коридоров, маленькие оконца иллюминаторов в мир за ними. Квадраты и прямоугольники помещений и достаточно нормальная, но небольшая гравитация. Многократно очищенный воздух.
Никто не знаком, возможно, лишь слышали когда-то имена чьи-то, видели мельком. Но все незнакомы. Кроме Кеммлера, Маквея и Уивера. Взгляд, брошенный мельком, даже спустя восемь лет сразу определил знакомое лицо. Еще когда трое были космопехами, когда служили на «Волке» в четвертом отделении. Сразу всплывают в памяти уже столь далекие образы, потускневшие за долгие годы. Им, как и всем остальным принесли срочную весть от военного штаба ВСС. Кому-то передали по каналу связи на корабле, к кому-то, когда корабль был на причале в космическом доке подошел человек в официальном костюме и вручил белый, с печатью, конверт. Томпсона как и всю команду Спрута высадили с корабля. Все из экипажа получили назначения кроме навигатора, оставшегося ожидать на станции. Вкратце суть послания была такова, что получателю поручалось срочно покинуть место службы и в кратчайшие сроки прибыть в распоряжение адмирала Лигренского флота Винсента Хаагсена для дальнейших указаний. И больше ничего. Никаких объяснений, ровно ничего. С командирами было уже все согласовано. Путь по космосу из самых разных точек кусочка вселенной, на которой селятся люди. Опознание личности, приказ ждать, комнаты небольшие семь на семь метров. Три дня ожидания в неведении.
На четвертый день, - индивидуальные диалоги с доброжелательными личностями. Которые проверяли все показания здоровья, испытывали самыми разнообразными тестами, подвергали изнуряющим проверкам, исследовали весь багаж знаний, накопленный каждым. Общаться друг с другом было невозможно, строгий контроль. Потом кого-то отсеяли. Осталось одиннадцать человек. Затем, на седьмой день всех собрали в одном зале с удобными мягкими выстроенными рядками креслами, перед которыми находилось небольшое возвышение, за которым, на стене находился черный дисплей. На боковых стенах были большие стекла, за которыми была темнота открытого космоса. Чуть позже появился человек, невысокий с крепким телосложением, короткой каштановой бородкой и такого же цвета волосами. Форма застегнутая на все пуговицы, со знаками различия адмирала. Винсент Хаагсен, своей собственной персоной. Откашлявшись, заговорил, обращаясь ко всем, переводя взгляд с одного на другого.
-Здравствуйте. Как вы наверное уже поняли, я адмирал Винсент Хаагсен, командир Лигренского флота. Вас собрали здесь не просто так. Вы, - не лучшие из лучших, но профессионалы в своем деле, отданные делу Содружества. Это дорогого стоит. Таких специалистов как вы созвали с разных мест, где находятся силы человечества, для того чтобы собрать из вас одну команду, с целью исполнить задачу, которая будет поставлена перед вами. Задача, несомненно тяжелая, но и вы – бойцы которые заслуживают уважения, и если бы вы не могли с ней справится, вас бы здесь не было. Но вы здесь, а значит справится сможете. Человечество расширяется. Расширяется пусть и не стремительно, но уверенно, обнаруживая новые системы и колонизируя их. Вам будет поставлена именно такая задача. Вы будете первопроходцами в изучении новой системы, которая должна быть освоена и заселена. Глизе 581. Почему именно вы? Почему такая необычная команда для подобной миссии? Лишь два ученых, а все прочие – военные. Вы полетите на военном корабле, а не на научном корабле специально предназначенным для подобных задач. Почему так? Потому что задача необычная. В той системе, которую вам предстоит изучать, одна планета является пригодной для обширной колонизации. Глизе 581 с. Еще одна после частичного терраформирования также станет полностью пригодной для жизни. Это Глизе 581 d. Глизе С находится в зоне жизни. Атмосфера по наблюдениям пригодна для дыхания, гравитация немногим больше стандартной. – Адмирал щелкнул пультом, который он взял с полочки рядом с дисплеем и тот загорелся, а через мгновение на нем уже мерцало изображение круглого шарика с белыми росчерками облаков, под которыми, сменяя друг друга были: зеленый, синий и бурый цвета поверхности земли. Адмирал снова повернулся к слушающим и продолжил речь:
-Средствами наблюдения на этой планете были замечены слишком странные сигналы как для обычной планеты. Возможно… там наличествуют разумные формы жизни. Возможно. Это отнюдь не точно, за время существования Содружества подобные предположения составлялись шесть раз. Как вы знаете, ни единого раза такие сигналы не подтвердились. Возможно и в этот раз ошибка. Но в подобных случаях туда посылается подобная вам экспедиция с целью изучения сигналов и, в крайнем случае, - контакта с инопланетной расой. Да, именно так. Возможно, там обитает инопланетная раса и возможно вам предстоит с ней столкнутся. Подробный инструктаж будет дан капитану отдельно вместе с его первым помощником, вам же всем стоит запомнить: никакой агрессии к чужим расам без острейшей необходимости не проявлять. Тем более никого не травмировать и не убивать. Следите за тем, что говорите и что делаете, ведь неосторожные слова или жесты могут их оскорбить. В контакт следует вступать также при необходимости. Основная задача, - правда ли что там обитает инопланетная раса, насколько они развиты технически, а если они еще и вступят с вами в контакт – то еще и насколько они мирные. Это вам стоит узнать. Понятно? Отлично. Впрочем, самые подробные инструкции будут загружены на информационные носители корабли и вы сможете ознакомиться с ними в любой момент. Как только войдете в систему, - выйдете на связь и вообще старайтесь постоянно поддерживать связь. Капитан и первый помощник, - останьтесь. Остальные могут идти. – Вот и вся речь. Удивление хоть в какой-то мере, но зацепило всех.
Все вышли, оставив офицеров наедине, и если и были вопросы у капитана – он их задал. Со своим первым помощником познакомился, и изучил личные дела каждого члена экипажа. По послужным спискам, - все весьма и весьма неплохо. Но что за люди еще предстоит узнать.
И снова ожидание, только через два дня показали корабль, на котором предстоит лететь. Для Томпсона ознакомление отчасти не было неожиданностью. Красивый как будто совсем новый, а так и есть. Всего лишь чуть меньше года. CF-2 «Спрут» выпуск специально созданный для дальней разведки. Каюты небольшие, свободного пространства не так много, зато очень много занято оборудованием и складом с припасами. Но вооружение неплохое, способное справиться почти с любыми опасностями, если они и вовсе будут. Еще один день.
Время пришло. Один за одним, скрывались военные в проеме входа корабля, провожаемые взглядами адмирала и еще нескольких офицеров. Захлопнулись двери шлюза, отсекая мир станции от мира корабля. Короткие разговоры, знакомство с остальными членами экипажа. Первые маленькие шутки, смех, раздражение. Еще придется друг к другу привыкнуть. Команда на включение двигателей. Корабль медленно отходит от орбитальной станции под мерный, тихий, успокаивающий гул двигателя набиравшего мощь. И семь часов полета. Тэндри ведет корабль, Томпсон тем временем проводит многочисленные расчеты для гиперпространственного скачка. Ничего особенного, самый простой маршрут. В скачок войдут подальше от планеты и коричневого карлика. Выйдут тоже подальше от планет, но с таким расчетом чтобы лететь было недолго. С такими показаниями как у Спрута, максимальное отклонение от точки выхода максимум 0,2 а.е. Остальным лишь ждать. Ждать пока не зазвучит голос Корабельного Искусственного Интеллекта:
«До входа в гиперпростстранственный скачок, - три часа. Просьба всему экипажу занять места в анабиозных капсулах»
Анабиозные капсулы… Надо лишь лечь, расслабиться и позволить себе заснуть и долго-долго спать. Пролетает час за часом, день за днем, месяц за месяцем, а ты этого вовсе не чувствуешь. Лишь заснул – и проснулся через заданное время. Но если какая-то поломка, то пробуждение не наступит никогда. Сердце перестанет биться в груди. А путешествие через космос – опасно. Гиперпространственные скачки, - тем более опасны. Гиперпространственные скачки на большое расстояние, чрезвычайно опасны. Но не настолько опасны, чтобы боятся их. Со всем можно справиться. Но опасность везде, даже если о ней и не знаешь. А двигаться надо. И только вперед, через бесконечность пространства мироздания, заснув в анабиозе.
Огромная экономия от погружения экипажей в анабиоз. Системы жизнедеятельности обеспечивают лишь капсулы тем немногим, что нужно организму, замедлившему все жизненные функции. Важным фактором есть и психологический эффект. Экипаж не сидит замкнутый в стенах корабля совершенно без связи с остальным миром. На небольших маршрутах можно позволить себе не погружать всех в анабиоз, но на больших – это больше необходимость.
Ходят рассказы о том, что пребывания в таком сне продлевает жизнь. Сказки, лишь с долей правды. Совсем небольшой эффект присутствует но только в виде вычитания четырех-пяти суток из месяца пребывания в анабиозе. То есть, все равно стареют.
Медленно раскрывается матово-белая крышка капсулы, являя под собой такую же стерильно белую свою внутренность. Лечь, удобно устроившись, расслабится и закрыть глаза под тихую едва слышную успокаивающую музыку. Сознание медленно затухает последними искорками затухающего костра. Пробуждение наступит. Но позже, а сейчас - тьма.
Впереди 8 дней 6 часов 20 минут и три секунды совершенно беспробудного, без сновидения забытья.
Яркая вспышка. Гортань горит от сухости, живот крутит и первый осознанный вдох приходит с ужасной болью во всем теле и особенно, - в голове. Да, пробуждение от анабиоза всегда болезненно. Мысли в голове путаются, сложно сосредоточится и понять где вообще находишься и что было раньше. Но это проходит и мысли постепенно. А над головой уже не крышка капсулы, а потолок личной каюты. Вылезать сложно, мышцы и скелет слишком расслабились за период сна. Всегда рекомендуется планомерное увеличение физических нагрузок после анабиоза. Но это привычно, не один и не два перехода за плечами.
-Приветствую вас на борту корабля «Спрут» уважаемые члены экипажа. Ваш сон закончен по заданному времени. Рекомендую всем собраться в Боевом Информационном Центре.
Рэналф первым пришел туда. Капитан должен подавать пример подчиненным. И он его подавал, выглядя так словно и не было постанабиозных эффектов, словно капитан все это время и глаз не сомкнул. Остальные подтянулись и космопехи в том числе, поэтому стало немного тесно в БИЦе. Квентин Коннорсон – сержант отделения. Джеффри Джексон, Генри Митчелл, Эрл Адамс, Пол Тейлор, и последний, а также исполняющий обязанности повара, - Дин Хэйз.
-Состояние корабля, всех его систем и находящегося на борту экипажа, - частично требует вашего внимания, остаточные эффекты анабиозного сна пройдут через пару часов, не стоит беспокоиться. Смею заметить, что теперь я могу регистрировать излучение, исходящее от Глизе 581 с и оно очень напоминает излучение от обитаемых городов уровня индустриального развития, но это может быть ложно. Со 100-процентной точностью я сейчас, к сожалению, сказать не могу. Мы находимся на расстояние в 526 а.е от Глизе 581 с. Если мы продолжим движение на крейсерской скорости то через 10 часов я смогу сказать больше и намного более точно о источнике излучения. Достичь орбиты планеты мы сможем, в среднем, через 39 часов. Отклонение от заданной точки выхода – 0, 12741112 а. е. Касательно неисправностей, - двигатель требует дополнительной настройки режима работы. Доклад завершен. 21 число ноября 2076 года 17:06 по времени Земли. Первый помощник сразу по окончании речи ИИ к МакКейну обратился:
-Какие будут приказания, товарищ капитан?

- Извини, Итон, боюсь на кошку я мало похожа. - Она пожала плечами. - Да и "Рипли" тоже мне как-то не идет. А сколько Вас здесь? Я имею ввиду знакомых друг с другом?
Она пробежала взглядом по присутствующим.

Инвертон впервые за разговор слегка улыбнулся. Имя всплыло в его памяти, как это обычно бывает. Глаз чуть блеснул едва заметной безуменкой.

- Твой позывной "Рипли", боец.

Перед глазами искры и темные круги... Системы доспеха ревут от натуги, пытаясь выполнить казалось бы сумасшедший план Сигизмунда... На экране визора высвечиваются данные о критическом напряжении всех сервомоторов, критическом давлении в районе грудины, о том что системы работают за всеми пределами прочности и вышли с привычного зеленого, предупреждающего желтого, опасного красного, на безумный, фиолетовый уровень.
Но, будь проклята Императором тварь, и будь трижды проклят урод, в больном воображении которого родился проект этой твари, Сигизмунд не собирался сдаваться... Он не сдасться, никогда и ни перед чем. Он, Белый Храмовник, Брат-Капитан Сигизмунд, будет сражаться до, самой своей смерти, которая похоже скоро уже наступит, забирая с собой в могилу столько врагов, сколько сможет...
Но вот монстр дрогнул, не ожидая такого напора от малявки, которого он собирался раздавить... С устрашающим ревом сервомотором, и криком полным пламенной ярости, руки храмовника выпрямились, и монстр, потеряв равновесие рухнул. С победным воплем, храмовник запрыгнул на ногу фиолетовой твари и рванул по извивающемуся фиолетовому телу, к его нечестивой голове... Впрочем, монстр тоже не собирался сдаваться, и первое щупальце устремилось в Храмовника - Быть запятнаным! - Сигизмунд пригнулся, уходя от первого щупальца, и делая болтерную очередь по телу твари, и снаряды, пробивая толстый хитин, взрывались, разбрызгвивая вокруг мерзкий ихор и осколки бритвенно острого хитина, который отклонялся силовым полем - Это метка ксеноса! - Рывок вперед, и терминатор вновь бежит вперед - быть нечестивым! - Храмовник сделал прыжок вбок, уходя от второго шупальца - Это метка ксеноса! - Сигизмунд продолжил бег, ударя по мерзким отростам на теле твари, силовым клинком - быть ненавидимым! - голос капитана раздавался из динамиков терминаторского доспеха, перекрывая весь шум поля боя - это метка ксеноса! - продолжал кричать он, уворачиваясь от щупалец, которыми пытался сбросить его гибрид - Быть найденным! - щупальце скользнуло по наплечнику Храмовника, отчего десантник неловко шатнулся, но он быстро пригнулся, уходя от второго удара, и продолжил бег вперед, бросая гранаты по телу твари - Это метка ксеноса! - продолжал кричать катехезис ксеносов Сигизмунд - Быть обьектом охоты - в храмовника, в очередной раз полетело фиолетовое щупальце - это метка ксеноса! - Сигизмунд встретил его ударом меча, отчего извивающееся в судорагах щупальце, разделилось на две части, и первое принялось бить по земле, разбрызгивая ихор и убивая менее удачных собратьев по разуму, а вторая чать, будучи отрубленной, приземлилась в ногах гибрида, и забилась в конвульсиях - Быть убитым!!! - в отчаянной попытке спастись, гибрид выстрелил щупальцем как пулей, острием надеясь пробить столь твердый доспех этого человека - Это СУДЬБА ксеноса!!! - взревел Храмовник, нанося удар с такой силой, что сверкающий молниями силовой меч, виделся размытой полосой света, исходящей из рук храмовника, от этого удара рука десантника онемела, но щупальце было разрубленно вдоль, почти на всю длинну, идеально ровным срезом, отчего гибрид взвыл. Похоже он все же чувствовал боль - Быть уничтоженными, это судьба всех ксеносов. - штурмовой болтер посмотрел в маленьких глаза гибрида, полные боли и ярости... Похоже он не понимал, как такой маленький человек, представитель уже уничтоженной расы, может сражаться, и быть таким сильным. Ему не было сужденно понять этого, потому что храмовник плавно вжал спуск, и оба ствола штурмового болтера изрыгнули в тварь волну разрывных ракет, которые быстро раскрошили череп, и добрались до мозга гибрида, забрызгивая выделениями мраморно белый-доспех Сигизмунда.
- Что? - на оклик, храмовник резко развернулся - Хм... Хорошо. Это была бы достойная смерть, но думаю что в этот день, достойных смертей будет предостаточно. - Сигизмунд, опустошая в волну хитина магазин штурмового болтера, принялся подниматься на верхний уровень...

На верхней платформе где находился Нексус, последний командный пункт уходившей расы, древние святилища, некогда собравшие на последний бой верных и храбрых бойцов, и мощные фотонные сооружения приумноженные за время и пропитанные неведомой энергией огромных голубых кристаллов, что были всюду в форте. Всюду было оживление, бойцы с нижнего яруса не спеша отстреливались и отбивались от наступавшей на них зергов во главе с гибридами. Мощный концентрированный огонь Бессмертных и фиолетовая тварь разлетелась, украсив тоннами мяса медные камни. Гонцы сквозь пустоту Сталкеры умело, что есть силы отвлекали на себя левитирующих гибридов, ибо стало ясно: не смотря на их превосходство, на их мощь, один гибрид не так страшен, зато числом уже опасны. Выходит Гибриды унаследовали и плохие качества? Да, так и было. Но только это было замаскированно. Причем тщательно. Но ничто, даже столетия эволюции, бесконечные эксперименты их таинственного прародителя не сотрут никаким расщеплением и скрещиванием их ДНК - Гибриды рождены от стадных существ, которым всего лишь привили мощь храбрых защитников форта. Гибриды - не эволюция, как втирает нам неведомый Темный голос. Гибриды - не эволюция - это шаг в сторону!

Верховный протосс подошедший в выходу, вратам Нексуса огорчил своим ответом:
- Отступать некуда, дитя человеческое, совсем некуда. Вам, как и нам придется осознать, что это место последнее, которое по настоящему свободно... Ко входу прибыли еще три храмовника (те, что покинули хранилище данных) и судя по их выражением лиц они начали разговор с тем что у входа, которого не было слышно. Видимо они общались ментально. Тем временем занятой храмовник кажется починил оборудование, но не совсем, не появилась голограмма форта, осветив область горстью красных иероглифов, Нехорошо. Но внезапно он посмотрела на край данных, те, что единственные были отмечены зеленым цветом и гордо, ем радостно заявил
- Невероятно! Еще выжившие приближаются к нам... судя по сообщению это... пограничные силы Аиура! Невероятно!
Протосс зашевелил своими длинными пальцами по панели намереваясь открыть врата, уповая, что система не была полностью повреждена.


Тем временем дела снаружи ухудшались. Гибриды открыли огонь как по земле так и по воздуху. Один из авианосцев, засиял пробоинами ибо щита отказался более сдерживать удары. Удары задели жизненно важные части корабля и тот медленно пошел вниз. С грохотом он упал на левый мост, заблокировав его и частично разрушив, осыпая землю, воду и камни обломками ювилерновыкованного металла. Но и гибридам тоже пришлось не сладко. Немалая туча окружила псионических гибридов обстреливая их мелкими ипульсными торпедами. Кажется, что такая атака только раззадорит противника. Но щиты двух гибридов внезапно погаси и последующие выстрелы воздушных гонцов проделали в голове гибрида немалые дыры, превратив мозги в пыль. Гибриды самоуничтожились составив после себя наэлектризованный воздух.

Из воздуха выжил лишь один авианосец-флагман которым управляла экзекутор Селендис, уверено удерживая его над нижней платформой отвлекая внимание гибридов, дабы бойцы успели отступить. Она внимательно следила с главной палубы за происходящим на мониторах. Вдруг его что-то привлекло. О, да это Сигизмунд застрявший под ногой фиолетовой твари. Она уже было собиралась отдать приказ перехватчикам отправится на выручку, как на экран показал невероятное Сигизмунд, напряг все механизмы, все мускулы, что были дозволены ему при рождении и буквально рывком поднял ногу от своего тела, опрокинув гибрида. Фиолетовая туша не успела даже среагировать, как с грохотом упала на пол. Но тут же, будто переевший анаболиков, Сигизмунд яростно обрушился на тварь кромсая ее силовым мечом, тварь сопротивлялась, но тот, проклиная ее и того кто ее создал, ловко уворачивался от щупалец. Пафосное завершение: выстрел в голову из обоих стволов почти в упор. Мозговая жидкость окропила мост, болтеры и доспехи Храмовника.

Сигизмунд было хотел оценить расстановку сил как из неоткуда-то вынырнул озверевший зерглинг, и было хотел набросится на него, рыча и клацая зубами, как чей-то выстрел отбросил тварь с моста. Сигизмунд оглянулся: к нему бежали десять зилотов и один Бессмертный. Добравшись до него, один из бойцов заговорил:
- Боец, Сигизмунд, нижний ярус и защита мостов потеряна, нас отправили помочь вам добраться до верхнего яруса, где мы перегруппируемся.


Древние Врата, что когда-то привели подмогу снова ожили и выпустили, то-то необычное. Довольно необычное. Гигантская, поистине гигантская машина парилав воздухе. Каждый из гостей увидел бы что-то свое. Натаниель бы принял ее за ковчег ибо верхнюю часть украшали строения, закованные в купола, Сигизмунд бы принял за разрушитель планет, а обычная Эш, вообще за НЛО ибо так похоже. Огромный летающий аппарат завис в воздухе и выпустил из себя на землю подкрепление. Это оказался добрых три десятка бессмертных, десяток сталкерв, сотня зилотов и странные механизмы, напоминающие дроидов.
С величественной машины в воздухе послышался голос:
- Говорит иерарх Артанис, последние боевые силы рубежей Аиура успешно перемещены и готовы к сражению!
*пауза*
- Вот и грядет апогей нашей последней битвы, братья и сестры! Пускай, пускай, нас когда-то разделяли непонимания, и даже войны. Но говорю вам братья, мы доказали доказали врагу что мы единый народ. И что если нашему народу угрожает неизбежность, забвение, мы встретим ее так как положено свободным - в бою, плечом к плечу, как это было всегда. Эту битву вселенная запомнит навек!! Эн Таро Тассадар!!!
Тарелкообразный механизм накрыл все, что было на верхней платформе (даже гостей) странным излучением. Кто-то из гостей догадался, что все стало невидимым, даже строения, но кроме камней форта, при это отчетливо видел как своих так и друзей, как призраков. Протоссы есть и будут великими мастерами.


В ответ на дерзкий выпад защитников, Темный враг направил очередную волну хитина, и не только, к форту. Безжалостные гидралиски, кровожадные зерглинги, всесильные гибриды, а в воздухе губители - истребители флотилий. Сколько их, даже сосчитать не было времени и возможности. Враг еще не подошел близко, но приход неизбежен.

В воздухе повисло нечто напряженное, тугое, неприятное и отчетливо так почувствовалось, что скоро все закончится. Причем закончится не в их пользу. И принималось оно, это окончание всего, удивительно спокойно и даже немного радостно - то ли нервное напряжение достигло своей крайней точки, то ли Эш просто устала бояться, но приближающийся конец неизбежно, как ей казалось, принесет успокоение, тишину наконец, а тягостное бездействие ее завершится.
Эш не ликовала, нет - было бы глупо ликовать после нечеловеческих усилий, предпринятых с их стороны, исключая ее, конечно.
Но вот почему они так цеплялись за эту прогнившую от войн планетку, ей было искренне невдомёк - ведь даже в случае победы жизнь, которую они начнут заново, жизнью точно не назовешь. Эш были чужды и это население и их "родина", поэтому она никак не могла проникнуться их верой, их желанием победить.
Конечно, произойди такое на ее планете, она бы возмутилась и приложила бы все свои немногочисленые способности, дабы внести свою лепту в спасение Земли, но на ее планете не было войны... Там, откуда она пришла, был солнечный день и оживленные улицы Нью-Йока говорили лишь, что жизнь идет своим чередом. Но все равно по необъяснимой логике какого-то инопланетного существа со странным чувством юмора, она была выброшена на поглощенную борьбой, бьющуюся в предсмертной агонии землю, не имея возможности защититься и уж тем более защитить других. И что из этого было обиднее, Эш не смогла бы сказать.

Однако сейчас, под накрывающей их гибельной волной Эш решила посвятить те немногие оставшиеся ей минуты для подведения итогов. Своих личных итогов.

-На Землю... Земля. Знаете Клэр Земля это не просто символ. Это действительно дом. Несмотря на все свои корпорации, загрязненность, мерзких людей... Это все равно дом. В который ты придешь. Положишь вещи. Улыбнешься жене и детям. Поговоришь у камина. Посмотришь на родное небо. Будешь работать и жить. И неважно что у меня нет семьи. Это ведь и не в прямом смысле. Я имею ввиду просто жизнь, к которой ты вернешься. Но... Это ведь все мечты. По сути жизнь наша не такова, какой мы бы хотели ее видеть. Всю свою жизнь я провел на беспрестанной войне. Что я еще умею, кроме как убивать? Лишь на войне, в опасности я дышу полной грудью и знаю - что это настоящая жизнь. Но когда война заканчивается и я гляжу на тех кто погиб... Те семье в которые не вернулись их родные. На разруху, голод, борьбу за выживание... Это уже не жизнь. И я начинаю жалеть о камине, доме и всяком-таком. И вот такая вот двойственность. Поэтому я не знаю чем я займусь. Вернусь в космопехи пожалуй. И там умру. Я думал что устал, стар и пора на отдых. Я ошибался. Я устал от мира, от серой рутины жизни. Я разрываюсь между тем что для меня смысл, а что для меня - просто довесок к первому. Может ли быть убийство - целью жизни. Или я ошибаюсь? Не знаю. По другому я не могу. От меня в мире не останется ничего. Никакой памяти. Слегка грустно. Вот мое оружие Клэр, - он приподнял винтовку, - и тот кто им убивает. - Он ткнул себе в грудь.
-This is my rifle. There are many like it, but this one is mine. My rifle is my best friend. It is my life. I must master it as I must master my life. My rifle, without me, is useless. Without my rifle, I am useless. I must fire my rifle true. I must shoot straighter than my enemy who is trying to kill me. I must shoot him before he shoots me. I will...
-Такова моя жизнь. Таков мрачный лес жизни Олафа Ричардсона.

Зератул ответил:
- Основные силы сейчас здесь, несколько разбросаны по планете, но я не уверен что они смогут добраться сюда. Враг уже везде и все, что нам остается встретить судьбу с честью. Я сомневаюсь, что судьба уготовила вам тоже самое…
С яруса выше спустились два Протосса. Они немного отличались от обычных бойцов. Облаченные в доспехи, странный плащ с высоким воротником на голове у каждого была искусно сделанная ‘корона’, символ величия. Они левитировали, оставляя после себя шельф угасающих силуэтов. Долетев до вас они обратились к Зератулу.
- Мудрейший, защити нас и наше строение. Мы постараемся сохранить наши знания для рас, которые быть может, появятся здесь в будущем… Они не должны повторить наши ошибки!
- Мы сделаем все, что в наших силах…
Зератул последовал за ними, оставив вас в одиночестве, в сторону странного строения в центре, что вы увидели ранее. Внешне оно напоминало подобие картотеки. Это выдавала, часть строения, странная полутруба сверху, в которой изменялись, появляясь или угасая, всякие чертежи и символы.

Ожидание. Особый яд войны, который ослабляет тебя. Делает неспособным к терпению. Хочется сразу бежать в бой, даже если враг еще далеко. Лишь бы заглушить страх пустоты, вечного врага всех живых. Но на этот раз. Ожидание будет недолгим.
Пока ниши свидетели наблюдали, рассуждали, спорили, готовились к чужой войне, в форте кипела активность. Существа, чья эпоха в этом мире подходила к концу, явно желали уйти унеся за собой множество жизней, как рабов, так и их хозяев. Изрисованные светящимися, оранжевым светом иероглифами мосты были под надежным наблюдением. По бокам два гигантских механизма неустанно следили за ними. Рядом бродили улиткообразные мехи, один их которых когда-то предупредил Зератула о приближающейся угрозе. Но их было так мало, где-то с десяток. Тяжелые отлитые золотом мехи-треноги спустились по боковому спуску с верхнего яруса и не спеша направились к главному фронтальному мосту. Именно там собралось множество бойцов. В воздухе зависли фениксы, лишь изредка меняя диспозицию.
Ожидание подошло к концу.
Вдруг, исключительно все, даже вы услышали голос. Зловещий и пафосный. В нем чувствовалось превосходство в себе и презрение к вам всем. Голос Тьмы звучал ровно и уверенно:

Зерги сыграли свою роль, как я и планировал. Протоссы тоже сыграли – Гибриды живое тому подтверждение!

Голос умолк. Но странное чувство осталось. Вдруг кто-то, где-то из Протоссов крикнул:
- Зерги! Они атакуют с фронта!
Зерги приближались. Заняв оборонительные позиции где-то в километре от вас, они начали атаку. Как и следовало ожидать, первая атака была несильной, однообразной Похожие на четырехногих динозавров с крыльями как у комара, существа, около пятидесяти, неслись по фронтальному мосту к вам, рыча и щелкая жвалами.

Да нет конечно гроз тут вовсе не бывает, это просто хохма такая, аппарат давно прилетел на базу, стоит на земле и гудит движками, а братва снаружи его качает, чтобы гражданский раскололся и перестал дурку валять. Меланхолично шутил про себя Макдара, споласкивая рот и выплёвывая кровь под нары Как можно переть прямо в грозовой фронт? Не делая попыток забраться повыше, обойти стороной? Это не корпорация, а сборище недоучившихся идиотов .... при чём тут молния? Что она может сделать незаземлённому аппарату? Самое страшное в грозе это болтанка, когда восходящие и нисходящие потоки расстреливают быстролетящий аппарат не хуже автоматической пушки сериями ударов, люди летают по салону и разбивают голову о потолок, а у этих дибилов нет даже ремней безопасности, зато есть дурацкие перильца о которых удобно ломать кости. Вцепиться... что ты знаешь об этом глупенький солдатик Марф с вывернутой ножкой? Давай вцепись, у тебя вывернется вдобавок и ручка. Он срезал с своей сумки ремень, сполз с нар на пол, нашёл удобный угол, там надёжно привязал себя к стойке, сел, по направлению к хвосту, свернулся как зародыш в утробе матери. Положил голову на согнутые в коленях ноги, ладонями обхватив затылок, а локтями прикрыв бока.
Боже иже еси на небеси, пошли перегрузки посильные рабу твоему, но не более 10 g. Начал он шептать про себя напрягаясь всем телом.

Мда, так я и знал, каратели Макдара сокрушённо покачал головой У них тут идёт местная туземная войнушка, причём судя по черепку, который я нашёл раньше, довольно давно. Инопланетные пучеглазы режут их из-за угла, а они им палят деревушки. Компания мусор из избы не выносит и про этот геноцид никто не знает. Если я сейчас нарисуюсь как свидетель, меня прихлопнут и уложат спать вечным сном рядом с туземцами. Но шататься вечно по джунглям я тоже не могу, буду сдаваться, только постараюсь закосить под потерявшего память, может решат что я не опасен.... Он поднял вверх руки, глупо бубня
" Ыааа, ыааа " и улыбаясь пошёл на поляну с людьми.

Рыцарь галопом с мечом наперевес понесся прямо на Юки!
Восторженно-мечтательная левая голова не сразу вынырнула из мира своих грез. Несущийся галопом настоящий рыцарский конь... Матовый блеск доспехов... Полы плаща, развивающиеся на ветру... Юки просто таял от открывшейся картины. Не стой как идиот, болезный! - одернула левая голова сама себя.
Распахнув лапы, Юки на ходу снял рыцаря с несущегося коня и крепко прижал к себе. Меч рыцаря чиркнул по прочной чешуе не причинив абсолютно никакого вреда. Конь, не заметив утраты седока, пронесся под лапами Змея.
- Я так рад! Я так рад!!! Как я долго тебя ждал! Но ты пришел!!! Я знал, что когда-нибудь ты придешь ко мне!!!
От переизбытка эмоций Змей закружился на месте, снеся хвостом пару ближайших деревьев. Ослепленный мечтой Юки не замечал ни помятого вида своего идеала, ни ароматов им издаваемых, ни немецкого сквернословия....

Боже какой он огромный, сражаться с таким безнадёга, сломает рогатину как спичку. Да в нём метра 3 будет, как такая зверюга не смогла допрыгнуть до моего гнезда? Просто спускаться рискованно, лезть по лианам на соседнее дерево тоже, веточка треснет и прости-прощай. Вон таак-то ... да и если нашёл он меня ночью по запаху, то днём по следу настигнет в два счёта. Поджечь и сбросить на него гнездо? В нём не так много сухих веток.... нет, буду ждать. Он был дико голоден ночью, такая гора мяса не сможет долго без пропитания. Будем играть в кто-кого переголодает. Я ставлю на тебя, худой Макдара. А когда он сьест кого-то побольше, я и мои следы будут ему без надобности.... нюх .... у него тонкий нюх....
Макдара полежал, задумчиво глядя в листву над головой. Какая-то мысль крутилась у него в голове, но он не мог её поймать. Ага, вот! Он торжествующе резко сел. Вчера эта восьмирукая макака пыталась его опписать! Значит здесь они этим занимаются постоянно, когда их снизу беспокоят. А макак такого рода хищник никогда не ловил и знает что это безполезно. Может подумает что я новая худосочная Макдаракака? Он вылез из гнезда, спустил штаны, прицелился и пустил тугую струю мочи в нос животного.
— Эй, зверюга, подьём, тревога, надо двигаться, нагуливать аппетит и искать жертву побольше чем я.
Закричал Макдара во всё горло.

Крив

- Про мертвяка сильно загнул, верзила.

Чарли отвечает беззлобно. Эмоций нет. Усталости нет. Видимо тоже, отдыхает. А разговор - способ скоротать время. Усаживается на подоконник. Посматривает иногда через плечо, что там внизу.

- Я живой. Просто тело теперь такое. Недавно, кстати. Лучше так, чем никак. Я жизнелюб, знаешь. Как бы уныло это из уст ходячего костяка не звучало. Да и "уст"-то. Если подумать, нет.

Молчит.

- Последний бой. Защитное заклинание на мне. Там никто голышём в атаку не шёл. Но у всех щиты, как щиты. А мне молодой талант перед боем. Из магов. Говорит, попробуем, давай? Хуже не будет. Хуже не было. Мясо слизнуло. Кости остались. Всё равно умирал уже. Команда целителей успела. Я один такой на всю роту оказался. Так и сохранили. А того умника... не знаю, что с ним стало. Слышал только, что потом заклинание воссоздать пытались. Может, до сих пор пытаются. Алек его звали. Алек, а фамилию забыл. Молодой такой мальчишка. А в войска я поступил давно. Очень. Не в этой жизни ещё. И не в прошлой. Я американец. Знаешь такое место - Америка? Это не в этом мире. Далеко. Хорошо там. Я там все жизни рождался, ты представляешь? Однажды даже могилу свою нашёл. Прошлого себя. Так странно. Я спрашивал у всех. Ни у кого такого не бывало. Чтоб в одном месте. Так что я вообще. Аномальный. Смотри и удивляйся, пока я рядом. Расскажешь потом друзьям-крокодилам. Про самого Эбенмайера, ага.

Помолчал ещё раз.

- Слушай.

Ты услышал.

Сумрачные леса. Резные тени. Мимо широких стволов. Через ледяные, шумящие гулко в молчащем мире ручьи. Серые лица. Колонизаторы. Солдаты Нового Света. Как из камня. Устали в пути. Порох — порох промок. Мальчишку-ирландца рвёт. Исходит холодным потом. Крупные капли повисли на лбу, на носу. Утирает лицо рукавом. Командир обернулся. Молчит. Отряд — отряд пробирается вглубь. Пригибаясь под ветками. Перенося устало ноги через коряги. Не первый он и не последний. Болезни. Яды. Земля полная дьяволовой чумы. Новый Свет. Не светел, но нов. Ещё предстоит сделать домом.

- Можешь идти?
- Сейчас... ещё... об... обгоню...

Он может. Знает, что может не смочь. Но идёт. Переставляет сапоги тяжело. Трясётся лицо. Бледность мрамора под медной густой шевелюрой. Взгляд командира. Как плита. Послендний бой у этого Чарли. Умрёт, как христианин. Сейчас или после. Стрела дикаря не убила. Заставила мучаться в дикой агонии. Выжил тогда. Умирает сейчас. В последний свой рейд. Поднялся. Как должно солдату. Вспомнилось вдруг. Этот Чарли католик. Но господь примет его. Ещё до заката. Мятущуюся душу. Заслужил своё место в том царстве, что над этим миром.

Дикий крик. В нём клёкот чего-то. Хищного, дьявольского существа. Каждый здесь — уже слышал такой. Дикари. Так кричат перед боем и смертью. Говорят, для них война — это игра. Говорят, они так ищут место на своих, дикарских небесах. Кто сделает больше подвигов. Убьёт больше бледнолицых. Угонит их лошадей. Снимает их скальпы. Дикий крик отвечает. Человеческий. Полный боли и ужаса. Сходит на хрип. Выстрелы. Треск и вопли. Чужые, незнакомые голоса. Командир бежит. Треснула ветка. Качнулась. Шаг. Шаг. Успеть дойти. Шаг. Шаг. Там убивают своих. Так тяжело. Просто лечь и лежать. Хочется лечь и лежать. Закрыть глаза. Не дышать. Станет лучше. Шаг. Шаг. Горячка боя. Там. Чью-то руку — стесал томогавк. Чьи-то пальцы. Заливая кровью тропу — катается человек, подхватывая расползающиеся кишки. Крачный силуэт над ним. Появился. Исчез. Ещё один. Ещё. Выстрел. Тяжёлое дыхание борющися на земле. Шаг. Ещё шаг. Новые выстрелы ещё. Дальше. Штык разрывает позвонки. С хрустом. Выходит из могучей груди. Краснокожий воин. Застыл, неверя. Удивление в его глазах. Лини краски на скуластом лице. Причудливая татуировка. Шаг. Шаг. Голоса. Громче. Ближе. Больше своих. Вскинуть ружьё и стрелять. Так тяжело. Не попал. Или попал? Расплывается всё. Не разглядеть. Дальше. Дальше. Шаг. Шаг. Красный тела. Белые тела. Ещё. Красных больше. Больше чем вас осталось лежать на земле. Много друзей. Командир. Только что с ним говорил. Всё закончилось. Это всегда очень быстро. Несколько солдат догоняют кого-то в лесу. Петляет, бежит озираясь, как заяц женщина с красным ребёнком. Красная тоже. Это красное место. Эти красные дикари. Солдаты за ней. Дрожат над лесом их голоса. Вибрируя в каждом листке. Видно небо. Где-то там, среди крон. Почти скрыто оно. Ещё и ещё. Падают убегая. Дети и старики. Их вещи. Одеяла. Горшки. Откуда здесь это всё? Это был их конвой? Не понятно. Они мигрируют иногда. Шаг. Шаг. Вас осталось немного. Двое бьют что-то прикладами в высокой траве. Блястящи оскал. Серые лица. Колонизаторы. Солдаты Нового Света. Как из камня. Да. Как из камня. Шаг. Шаг. Рука из травы. Красня, как красная кровь. Полный ужаса крик. Обравается всхлипом. Ещё двое бегут. Как мустанги. Так ровно. Перехватываетвыет ружьё один. Мутная пелена. Шаг. Шаг. Пальцы очень дрожат. Голова — полный боли пузырь. Лопни. Быстрей разорвись. Грохот выстрела. Брызги второму в лицо. Удивление в чёрных глазах.

- Эй!!! Ты что?!

А в траве уже нет дикаря. И ещё уже нет той женщины. Не видно уже. Качаются мерно стволы. Медленно новый патрон. Остальные ещё бегут. Шаг. Шаг. Взгляд упирается в цветастое одеяло. В нём был ребёнок. Плавает взгляд. Всё плывёт. Нет и его. Тряхнуло плечо. Такой громкий звук. Эти двое вдали. Остановились. Краснокожий старик. Не может бежать. Медленно. Так как он, тяжело — подходят они. Некуда больше бежать. Не к кому ему. И им. Все останутся в этом лесу. Когда так болит голова — откуда в ней мысли? Пара крепких натруженных рук. Тряхнула штыком. Собиралась тряхнуть. Поддеть дряхлое тело, как куклу. Серые лица. Колонизаторы. Солдаты Нового Света. Как из камня. Устали в пути. Так устали, что лечь, лучше лечь, никогда не вставать. Он не встанет. Не видно лица. Кто это был? Джек — который давал на привале флягу? Том — играл на губной гармошке этот Том. Так играл. Весельчак. Помогал, помогал тогда продержаться, дойти. Стрела торчала. Как дьяволов рог. Дьявол всех заберёт. Всех сожрёт. Всех людей. Люди жаждут быть съедены им. Иначе зачем пытаться убить старика? Иначе зачем убивать убегающих красных детей? Как качется лес. Его листья — кружатся над головой. Покачнулись, так мягко — уходят куда-то всторону и вверх. В сторону, и вверх. Ещё и ещё. Тягучий, приятный полёт. Сумрачные леса. Резные тени. Мимо широких стволов. Через ледяные, шумящие гулко в молчащем мире ручьи. Пустой лес. Всегда был пустым. Нет больше никого. Но откуда-то ты. И откуда-то этот старик. Он второго убил. Понимаешь. Говорит, говорит, а никак не сложить в слова. Что он хочет? Пришёл снять, пришёл снять с тебя скальп? Нет. Старик говорит о жизни. Как смешно. Чувствуешь. Как дрогнула грудь. Не можешь повести взглядом. Не слушаются стекленеющие глаза. О жизни! Хотел повести взглядом. Показть ему горы жизни вокруг. Показать жизнь тут и там. По-английски. Этот дикарь. Этот странный старик. Спрашивает твоё имя. Твоё имя. Твоё имя. Гулко отдаётся вопрос. Высоко. Видишь плывущие облака. Хотел бы смотреть на них вечно. Тормошит. Дёргает за плечо. Странное, разукрашенное лицо. Что он хочет. Что можно хотеть от тебя ещё? Чарльз. Чарльз. Не трогай только. Иди. Уходи своими индейскими тропами. Новая жизнь. Потом ещё ищё. Этот странный старик говорит. Много жизней на этой земле. Эта — эта будет прожита тоже. Качает тебя. Влево. Вправо. Не небо теперь. Листья теперь на земле. Замысловатым, тайным узором. Как витражи церквей. Светятся изнутри мягким светом, мерцают, расплаваясь маревом красок. Старик качает тебя. Как каравелла. Как бриг на волнах. Разные флаги. Проносятся мимо. Шум волн. Брызги. Вереск на крутом побережье. Заливы. Другие, песчанные берега. Нет старика. Только отлив и прилив. И его странный, такой чужой голос. Английская речь дикаря. О том, что тебя оставляют. И можно успеть. И если успеть — духи помогут тому, чья ноша легка, чьи плечи крепки, чьи ноги быстры. Ты помог. Помогут тебе. Поможешь ты. Эта цепь несётся. Много чего. Много дней и вещей. Люди ходят вокруг. Их лица и голоса. Горечь мешает дышать и мешает спать. Горечь откуда-то. Постоянная горечь. Катится и падает вниз по горлу. И падаешь ты. Вниз. В боаженную черноту. Тяжёлые сны. Звёздные ночи. Сумрачные леса. Мимо широких стволов. Проносятся дни и дни. Однажды новое утро. И новое имя. А старая жизнь — смазанный, тяжело различимый рассказ. С чужих слов. С чужого наречия. Шаман говорил: «Стража этой земли. Впервые встретил среди белых людей. Серые лица. Колонизаторы. Солдаты Нового Света. Как из камня. Устали в пути. Ты — не устал»

Ну вот, ну вот же! Хищная, озлобленная на все и вся сущность этой планеты. В понимании Иоана -эта тварь представляла из себя странный гибрид двух совершенно непохожих существ. Такое чувство, как будто кто-то великий, всемогущий, видать, в усмешку над этим миром, а может и над родным для клерика, создал эту тварь, взяв комок всего хищного и злого в одну руку, а в другую схватив что-то очень злое.... И пошла реакция... Отвратительные глаза твари бегали, всматривались, вгрызались в плоть так, как может вгрызться пасть, что находилась под этими глазками.
Иоан Грегори Старший. Как давно ты служитель культа? Как давно откинул ты работу в отряде? Как давно не был на грани жизни и смерти? Эта планета, эти джунгли возвращают все на круги своя. Делают человека тем, кем он является, а не тем, кем он был. За доли секунды рука Грегори крепко сжала кастет и была напряжена до предела. Другая же рука крепко сжимала пером нож, что бы удар был резким, стремительным. За доли секунды… Эх, не в той форме ты, Иоан, раньше ты мог сделать все это в два раза быстрее. Ну что же, жребий брошен. Если уж у твари хватит сил действовать и после такой порции плазмы, Иоан смог бы ринуться и двинуть в морду, а нож воткнуть в глотку. Если же тварь ляжет - спасибо Высшим, что дали в руки нам плазменное оружие

Олаф ничего не крикнул, лишь вслушивался. Движение, звук - тело делает все само. Вскинуть винтовку - мазнуть лучом лазерного прицела... Нацелиться на голову... И вжать спусковой крючок. Четыре выстрела слившихся в один. Четыре плазменных шарика... Откат в сторону, упасть на колено... снова прицелиться и еще одна порция смерти в три выстрела.

Крив

Дрейфуешь. Скользишь. Куда-то сверху вниз. Но не быстро. Не тянет чувство падения. Не сжимаешься от страха. Его просто нет. Нет его веса в твоём сознании. Нет давления. Это полёт. Ты хочешь, чтобы он продолжал длиться...

...день. Ночь. День. Ночь. За неделей неделя. Луна прошла несколько полных циклов. Ничего не менялось с тех пор, как ты и несколько десятков таких же, пришли в форт Путеводной Звезды. Тренировочная база и крупнейшая сеть укреплений ваших новых союзников в изменившемся мире. Иногда ты гадал - дома ли ты ещё? Порой тебе казалось, что ты перенёсся в какую-то новую, незнакомую раньше реальность. Всё стало другим. Растения, воды, животные. Другим стал день. Другой стала ночь. Дригими стали братья. Другим стал ты. Пришедшие сюда так недавно люди мало чем отличались от вас. От вас прежних - имевших человеческие тела. Они пили, ели и спали. Они плакали, когда теряли друзей и родных. Они веселились, вернувшись живыми из боя. Пели песни у гудящего и костра. Справляли тризну по своим павшим. Они тоже были разными. Внешне. Внутренне. Но были людьми. Это роднило. К вам относились как к ровне. Учили. Бою. Языку. Смешными казались вам многие вещи. Муштра, тренировочный лагерь... вы только улыбались тихо между собой - как может придти в голову, что так рождается воин? Вы были на голову выше других. Во всём. В стрельбе. В борьбе. В маскировке. Пришельцам было, чему поучиться у вас. От них ты узнал, что здесь они не впервые. Уже много веков лучшие из лучших твоих сородичей служили под их знамёнами. Уходили пытать счастья в других мирах. Ты узнал, что есть двери. Порталы. Разные везде. Но суть одна. Был такой и в вашей столице. И в одном глухом поселении, названия которого никогда не знал даже ты. Пришельцы знали. Ваши расы общались давно. Это знание не было достоянием многих, однако. Теперь десятки червоточин прошили тело твоего мира стальными стяжками. Может быть, сотни. Вызвали искажения. "Инвазия". Кто-то из людей говорил похожее слово. Дьяволы хлынули сюда сквозь чёртовы щели. Брызнули, как чёрные капли. Отравляя всё. Сочась ядом. Создали новых существ. Изменили старых. Искорёжили разум и души тех, кто ими обладал. Следом пришли те, кто спас тебя тогда, привёл в этот форт. Удержали от трансформации этот мир. Теперь она неокончена. Они говорят, можно всё повернуть вспять. Всё сделать, как было. Сделать сделанное несделанным. Ты не веришь. Пришельцы умны. Они знают природу вещей. Но они слабы духом. Не умеют принять всей правды. Подбадривают друг друга постоянно. Лгут. Этим они отличаются от вас. Вы, те из вас, кто родился под тем, прошлым небом, никогда не говорите о том, что будет. Это ненужные слова. Мир никогда уже не будет прежним. Вы знаете.

Форт Путеводной Звезды был местом, где готовили Проводников. Ваш мир стал Скоплением - узлом путей и дорог. Крупной развязкой. Так вам объяснили. Отчасти поэтому сюда вошли союзные войска таким огромным числом. Проводник - человек, способный существовать в междумирье. Находить в нём пути. Проводить этими путями других. Знающий миры. Географию. Транспортные артерии. Силы. Он общается с местными. Исследователь. Маг. Переводчик. Часто по-настоящему сильный боец. Но не штурмовик. Не ударная сила. Проводники редки. Штучный товар. Обучением не создать настоящего. Это всегда талант. Всегда склонность. В месте, куда попал ты, собрались самые одарённые. Искали такого и среди вас. Задавали вопросы. Давали задания. Глупые и бессмысленные на твой взгляд. С вами общались маги. С тобой тоже. Сразу несколько. Но. Ничего. Никто из вас не стал Проводником. Ни ты. Ни твои друзья.

Однажды, стоя у пирса, ты всматривался в горизонт. Должно быть, когда-то, там появились корабли строителей этого форта. Возвышающаяся на острове посреди бескрайней реки гордая крепость была, наверно, всего лишь парой грубых построек тогда. Толстыми брёвнами. Деревянным забором. Не было хлопающих на ветру сине-золотых стягов. Не было дышащих магией звёзд-барельефов, над крутыми арками врат. Не было шпилей. Каравеллы у пирса. Был просто пустынный берег. Крики птиц разносил ветер. А холодный прибой по утрам глодал здесь речную гальку. Но сегодня на этом горизонте снова маячат чёрные точки. Следишь за ними. С самого утра. Бледное солнце уже поднялось в жидкие небеса. Они ещё далеко. Отсюда не разобрать. Но их много. Ты пристально смотришь.

Приплывшие с течением огромные многометровые твари принесли на спинах вражеский десант. Их было много. Берега - потемнели от крови. Крепостные стены - наверное, до сих пор хранят бурый потёк. Ты не знаешь. Никто не знает. Крепость заброшена сегодня. Принесшие дьяволов чудовища были страшны. Подобны огромным пиявкам. Они умерли там, вгрызаясь в плоть острова. В твердь крепостных стен. Форт никто не хотел отбирать. Его пришли уничтожить. Сровнять. Вместе со злосчатным островом. В тот день вы все стали солдатами. Перестали быть ополченцами. Иррегулярами. Стали полноправными защитнкиками форта. Были приняты в общее братство. Многие - уже успев умереть. Выживших приставили к нагрдам. С тобой лично говорил генерал-губернатор фон Веденберг. Вас осталось немного. Горстка выживших победителей. Тяжело было отстоять форт. Но ещё тяжелей - стал путь наружу. Несколько дней длилась битва. Ночью враг был разбит. Последний дьявол лёг на песок. Тяжёлым сном забылись защитники форта. Наутро часовые увидели странный ковёр, покрывающий берег. По нему проходили волны, когда дул ветер. Он шевелился едва различимо, когда стоял штиль. Дикие травы. Разрослись там, где никогда не росли. На песке. На камнях. Выходя, казалось, прямо из речных вод. С крепостной стены вы смотрели на это, не веря. Крик из внутреннего двора - ответ на вопросы. Из щелей. Из разломов в камнях. Карабкались чёрные, красные, жёлтые, буро-зелёные молодые ростки. Вспухали тугими бутонами. Распускались цветками. Благоухали едкой пыльцой. Тысячи соцветий. Миллионы стебелей. Оплели эти башни из камня. В один миг. Взрыли фундамент корнями. Крошили, сжимая, статуи стражей. Чернели и сохли, наползая на охранные символы и тут же наливались новыми соками, выпуская побеги по свежесгоревшему. Так быстро. Словно готовились к этому вечность. Запахи забивали дыхание. Заставляли слезиться глаза. Где-то рушились залы, поднимая в в воздух тучи крошки и пыли. Грохот. Крики вплетаемых заживо в тенистый узор. Навсегда в вашей памяти. В какой-то момент, шевелящаясь масса задрожала. Ощетинилась, лопнув шипами. Крючьями. Зубцами. Пропотела клейкими душными каплями. Начала сочиться ядом. Жёлтое марево. Запахло сильней. Вы прорубались, теряя дыхание. Рвались наружу, оставаясь висеть на шипах. Раздавленные лианами. Разорванные и выпитые. Многие из вас. Другие смогли. Вырвались из этого ада. Добежали до шлюпок причала, чья древесина уже начинала "цвести". Рубили остервенело тогда. Смогли переплыть. Сожгли лодки на берегу. Вёсла. Одежду. Вырезали ростки из-под кожи. Шли по берегу. День пути до ближайшего форта. Кто-то бредил и умер от яда. Кто-то шёл, но скончался от ран. Обессиленных, вас подобрал где-то ночью патруль. После - много всего. Не один год боёв. Другие лица. Другие миры. Всё смазывается. Стирается в памяти. Но тот первый бой. Та первая крепость. Та первая схватка, когда воевал уже не только сам за себя. Не только и не столько. Она осталась. Ярким пятном. Некоторые вещи - запоминаются. Когда после дней лазарета вас пригласили, чтобы представить к награде, ты пересчитал тех, кто пришёл. Вас осталось двенадцать. О форте Путеводной Звезды на приёме не говорили. Тихо прошло. Молчаливо...

Картины встающие в памяти остры и ярки. Там краски так резки. Там живы все лица. Тебя пробирает дрожь. На миг - только на миг - показалось, что ты вдруг вернулся... Потом темнота. Плавают мутные тени. Вздрогнули веки. И ты вдруг тяжёл. Снова земля. Снова тело. Сглотнул. Но всё, что было - ты помнишь.

Тэм физически ощущал в себе инородные чувства и ощущения. Хотелось разорвать на груди рубашку и руками вырвать из собственной груди то, чего там быть не должно. Почему-то вспомнился просмотренный не единожды фильм "Чужой", наверное, видение вылезающей из груди противной твари пришло в воображение не зря.
Руки копа мелко тряслись, правое веко подергивалось с одинаковым интервалом. Он что-то шептал про себя, но, похоже, сам не понимал что.
Револьвер неожиданно стал очень горячим. Тэм даже чуть скривился от неожиданности, но не издал ни единого звука.
Вышибить ему мозги... Пронеслась в голове истеричная мысль. В ту же секунду Тэм ощутил адскую боль в ноге. Так много боли всего за какие-то несколько минут...
Коп медленно опустился на пол, прислонился к стене и закрыл глаза. Эмоции обуревали его, непонятно откуда взявшийся зверь внутри жаждал крови. Пульсирующая в висках кровь глушила все звуки. Рука Тэма сама по себе нащупала рукоять револьвера... Холодное дуло уперлось в висок. Палец на курке мелко задрожал. Тэм резко выдохнул...
Щелк.
Какого черта?
Щелк. Щелк. Щелк...
Тэм открыл глаза и несколько секунд тупо смотрел на магнум в руке. Барабан был пуст. В истерике коп пошарил свободной рукой по карманам в поиске запасного... но и его не было. Тихо простонав, Тэм положил бесполезное оружие на пол рядом с собой.
-Кто-нибудь представляет, как открыть эту дверь? -Хрипло спросил он у темноты. Открыть глаза не было сил. -Я бы и открыл её сам, но, как видите, я чуть-чуть не в форме. -Добавил он, уже даже не испытывая ярости от наличия в самом себе другого существа. -Отсюда надо выбираться. Это место мне совсем не нравится. -Прохрипел коп и закашлялся.

-Джим, не говори высокопарно. Когда на меня сзади решит прыгнуть какая-то тварь тебе надо крикнуть: "Олаф сзади!", а не: "Мистер Олаф обернитесь и вашему взору предстанет отвратительная тварь решившая полакомиться вами!" За это время меня сожрут и единственное на что вам останется надеяться это что тварь умрет от плазмы в желудке раньше, чем съест вас! - Он кашлянул и когда клерик, наконец, завершил свою речь, заговорил. Конечно, говорил он дело. Отчасти. Но это же высокопарность все портила.
-Так, впереди речка. Можно перейти в брод. На берегу зверь. Травоядный. если и не нападать - вряд ли опасен. Хищники из воды на движение не реагируют, но может быть какая-либо другая пакость. Идем туда. Если не сможем перейти вследствие какой-либо досадной случайности, то лучше пойти по берегу. Возражения? - по военному рублеными фразами, сказал Олаф.

— Демократия хороша в городском сосуществовании очаровательная Анжелика, там можно голосовать, выбирать, бросаться на помощь. В армии, джунглях и прочих неуютных местах надо идти куда надо идти с разведкой, арьегардом и прочими премудростями. Если разведчик не возвращается, группа просто меняет маршрут. К счастью среди нас есть опытные и надёжные люди, которым мы доверили свои жизни, так что единственный способ выжить это простая дисциплина а в ней вообще смысла нет, только одна вера.
Вздохнул Макдара в ответ на понятные опасения финансистки.