Голосование пользователя

Порт Фортуна с утра до глубокой ночи гудит пьяных драк, грохота выстрелов, визга шлюх и хриплого гогота вольнолюбивых граждан пиратской республики. Но в последнее время местные обитатели особенно взбудоражены. Ну а как же! Черный Утес, изрыгая дым и пламя, явил себя миру, поднявшись из темных пучин. И не одни вы, глядя на зеленое от застилающего его дыма солнце, поймали себя на мысли о набитых золотом сундуках, спрятанных в глубине проклятой скалы легендарным Джанзоном Бритвой. Разрази меня гром, да я сам бы руку отдал ради хоть сотой доли тех груд сокровищ!

В "Знойной сирене" сегодня вечером не протолкнуться. Старый одноногий северянин Брэм нещадно давит бока своей волынки, та издает жалобные резкие звуки. Брэму на дырявой гармошке подыгрывает пьяный в дрызг негритенок Мзумба, прикрыв глаза и улыбаясь чему-то своему. Большая Марта, помогающая хозяину в такие вечера, проталкивается меж столов, ступая по залу как по качающейся под ногами палубе. Сам хозяин, лысый здоровяк Свэн Гиббонс, весь покрытый татуировками, облаченный в одну ливрею с обрезанными под жилетку рукавами (поговаривают, с капитана какой-то каравелы снял), у стойки выбивает пробку из следующей бочки с элем, поглядывает краем глаза на зал: кто сегодня первый драку затеет?

Вы сидите за своим столом, отмечая сомнительную сделку. Рыжий Роджер Рэтбоун, по всеобщему мнению давно утративший хватку и не выходивший в море уж который год, после известий о Черном Утесе необычайно оживился. И объявил неслыханное: корабли в долг раздает. Ну то есть как раздает корабли - избавляется от скопившихся в гавани корыт, доставшихся ему забесплатно, просто как часть добычи, которую обитатели Порта Фортуны отдают "губернатору" за возможность сходить здесь на берег с добычей. А вот сам Роджер эти посудины раздает по таким ценам, будто только с верфи, новехонькие и пахнущие сосной. Хорошенькое дельце! Но, как говорится, не хочешь - не бери.

Вы взяли. Пять тысяч монет, вынь да положь. Не сейчас, конечно, но в течение месяца чтоб хотя бы половину! Каждый из вас приложил свой надрезанный палец к грамоте, на которой писарь Рэтбоуна (сам "губернатор" был занят другими делами) изложил суть договора. Договор грабительский, даже пиратский! Но в противном случае остается лишь идти наниматься тем, кто этот договор подписал, других вариантов Порт Фортуна все равно не предлагает...

За дальним большим столом слышен высокий как у девицы смех Манкомба Спотсвуда. Его на архипелаге знают как манерного чистюлю, будто бы даже благородных кровей. Хоть и окружает себя головорезами, охочими лишь до рома, азартных игр и шлюх, сам всегда выглядит свежо и опрятно. Трехмачтовая красавица-каррака в гавани - это их корабль, "Облезлая обезьяна". Из обрывков доносящихся от стола Манкомба тостов понятно, что завтра они уходят в море.

К вашему столу, отодвинув кормой широкоплечего детину, сидящего на бочонке, протискивается Большая Марта. В каждой руке по полдюжины кружек, грохает ими на ваш стол, расплескивая пену и щерясь золотыми зубами.
- Пей-налетай! - хрипит она, пыхая выточенной из плавунца трубкой, которую не вынимает изо рта всю дорогу. - Вы-то завтра тоже в море? Или еще задержитесь?
Вопрос и в самом деле важный. Всегда можно отправиться в море спозаранку, прямиком к Черному Утесу или еще куда пожелаете. А можно, к примеру. осмотреться в Поре Фортуне и обзавестись какой информацией - тут всегда кто-то что-то полезное да слыхал.

— Маг все равно направит за тобой своего невидимого фамильяра, дабы чего не произошло, — ни моргнув и глазом, солгал Моргане хоббит. — Так что можешь сказать прямо, где дарка в частоколе.

Далее он попытался воззвать к ее злобе на ее соседей:

— Если угодно, это может быть авансом с твоей стороны в пользу нашего будущего благополучного сотрудничества. Если тебя смущает, что я вызнаю об этом лазе, побуждаемый какими-то воровскими помыслами в отношении твоих в скором времени бывших односельчан, то не волнуйся. Не волнуйся за них. Что тебе до этих предателей? Они хотели принести тебя в кровавую жертву. Что тебе до сохранности их имущества теперь?

Затем он вновь напомнил женщине о том, сколь безнадежным образом обстояли ее дела:

— Этот лаз может быть очень полезен по прошествию тех нескольких дней, что потребуются тебе чтобы отсидеться и прийти в себя, а нам — чтобы сделать свои дела в Хироте. Не будем же мы выводить тебя из деревни с пожитками через ее главные ворота? И я повторю: тебе потребуются охранники в твоем предстоящем путешествии. Никто кроме нас тебе не поможет. Никто ведь не помог, когда тебя хотели отдать псу.

Зиккурат дрожит и трясется, разрушаемый изнутри рвущимся наружу пламенем. Под сводами колоссальной пещеры стоит грохот, тут и там в воду падают огромные глыбы камней, поднимая захлестывающие пирамиду волны. А у подножья пирамиды качается на волнах хрупкое суденышко, древний драккар, ждущий последнего пассажира.

Дарин, буквально скатившись по каменному склону, взбирается на борт - и корабль, скрипя снастями и кренясь на поднявшейся волне, направляется прочь от уходящего под воду зиггурата. Вынужденные крепко держаться за мачты и поручни, вы обращаете взор назад. Вершина огромной пирамиды изрыгает потоки магмы. Озаряемый багровыми сполохами, расколотый пополам, зиггурат уходит под воду в клубах едкого дыма. Бушующие вокруг волны закрывают обзор, и лишь последняя вспышка во тьме и мощный раскат грома знаменует окончательное разрушение этого проклятого строения.

Поднятая финальным извержением огромная волна хватает ваше суденышко, увлекая его прочь, во тьму, к дальней стене пещеры. Ухватившись каждый за что придется, вы с ужасом понимаете, что вас несет на скалы, торчащие из воды, и кажется, что смерть неминуема! Но драккар, развернувшись на гребне водяного вала, устремляется вперед, к проступающему во тьме провалу расселины. Вы успеваете проскочить за секунду до того, как в беззвездное подземное море обрушиваются своды колоссальной пещеры, навсегда погребая его под собой.

Дно уходит вниз уже в паре шагов от кромки воды, и дальше Соньке с Джо уже надо принимать решение - плыть к драккару по темной воде, или придумывать какой-то другой план.

А Призрачное Перо тем временем не может оторваться от змеистых узоров, покрывших поверхность менгира. Эльфийке все кажется, что еще чуть-чуть - и она разгадает какую-то тайну, увидит скрытый смысл в загадочных письменах... И наконец это осознание приходит, наполняя разум Пера образами, будто море, что вышло на сушу, заполняя все собой. Эльфийке грезится мрачный древний исполин, спящий под волнами, ждущий жертву. И эту жертву она должна принести.

Клинок тускло блестит во тьме, когда Призрачное Перо замахивается, желая всадить кинжал в шею сородичу. Сердце бешено колотится, перед глазами мелькают мрачные образы, в голове пульсирует лишь одна мысль: кровь умилостивит древнего титана. Кинжал вонзается в шею Эстелиона, и тот оседает на песок, хрипя и пытаясь остановить бьющую толчками кровь.
- Ахэй Рья'л-лэй! Хранкр'ша! Хранкр'ша! - в экстазе выкрикивает эльфийка.
Звук далекого барабана будто бы становится ближе, а поверхность подземного моря идет волнами, которые накатывают на берег, будто пытаются слизать льющуюся на песок кровь. Утробный рык доносится из-под толщи воды, злой, мрачный, но Перо чувствует в нем удовлетворение. Жертва принята!

– Старая. Давай-ка, Зорьку вперёд.

– Ирод! Кормилицу нашу!? Совсем из ума выжил?

– Выжил, выжил. Лучше она или Кудряшка, чем мы.

– Пень старый, ты удумал чего? Невинную душу загубить?

– Да про овцу нашу, а не про вертихвостку эту. Хотя повертеть ей есть чем. Вот пусть и вертит. Перед младшеньким. Я -то не прочь посмотреть.

– Дожил, на старости лет. Седина в бороду, а бес в ребро?

– А? Тише ты. Не, ну а шо? Надо же сыпануть молодым перца, авось сойдутся. Мне-то позновато уже. Да и тебе. Хотя ты то покрасивше была.

– И куда всё делось? А то отражение не вижу.

– Ну так и жизнь у нас... не сахар. Вот и живность с полем кормили нас, но где теперь семя наше? Думал у болванов сложится. А вон как вышло. Нет у нас пути назад. Вперёд надобно. А для того думать надо. Не ломиться. А то по краю не раз прошли уже. В следующий раз может и не повезти.

– Твоя правда. Ладно.

Старожилы в Нортвиче привыкли смотреть на мрачную стену Леса сквозь настороженный прищур, однако знают, что сам по себе Лес зла никому не желает. Он живет своей непостижимой жизнью, вполне самодостаточной, со стороны иногда выглядящей странно или даже страшно. Он пугает, но только тех, кто готов пугаться. Старожилы знают, что Лес будет стоять здесь еще многие столетия, возможно, увидит и исчезновение цивилизации - либо же сам поглотит ее, похоронив на дне зеленого тенистого моря, накрыв мхом, засыпав высохшими иголками и прелой листвой. Для него столетья - лишь миг, у него свое время, медленное, тягучее.

Лес равнодушен и опасен, как большой спящий пес. Его сокровища упрятаны глубоко, его тайны сокрыты, его истории - это странная выцветшая картинка на древнем гобелене. Лес неохотно расстается с тем, что принадлежит ему, но уважает смельчаков, способных вырвать заветные сокровища. Лес наделяет своими дарами, но не всем они по душе. Тех же, кому не повезло, Лес примет в свои прохладные объятья, вплетет их истории в свою - бесконечную, местами трагичную, полную темных пятен и недосказанностей. Тех же, кто сумел уйти, Лес удерживать не будет, лишь изредка посылая им полные прохладной тени мрачные сны.

Тяжело дыша, Зарракс пристально глянул на старого астроманта. Он тоже всего лишь отражение. Странное воплощение игры света, созданное магией этого зачарованного места. И все же у него есть свои мысли, свои цели, даже, кажется, свои чувства? А раз так, то можно его обмануть!

Иллюзионист извлек из-за пазухи крошечное зеркальце, найденное у мертвого сатира, разбил его и зашептал слова заклятья. Затем уже громче обратился к Калдвеллу.

— Не падай духом, старик! То была обманка, ложный спекулум, а настоящий – здесь у меня, — он показал пустые ладони, — Скажи, как нам выбраться из башни, и он твой!

Харди, конечно, тоже проставился, не забыв плеснуть немного спиртного в камин и опустить несколько кусочков еды за пазуху.
С момента возвращения гном, оправдывая истории о предприимчивости своего народа, уже успел загнать кому-то свой старенький гамбезон и обзавелся новенькой бригантиной. Даже о кой каком инструменте для ремонта брони позаботился.

Так он сидел, потягивая хмельное, поглаживая мозолистыми пальцами выползшую из бороды ящерку, которая, в свою очередь, с любопытством жмурилась на багрового паука. Кивал в такт песням гобольдов. Осаживал тех, кто в правдивость этих песен не верил. В общем, хорошо проводил время, когда кто-то, кажется какой-то поваренок с кухни, дернул его за рукав.

- Деда Харди, а почему тебя Три Гвоздя зовут? Зачем ентого гвоздя тереть?

В другом настроении Харди может быть буркнул бы чего-нибудь невнятного, угостил бы паренька чем-нибудь со стола и отправил бы за новой кружкой. Но возвращение из чащи располагало к песням. И песни на такой случай у гномов имелись. Такие песни слагались и пелись под каменными сводами недр, у открытого огня огромных каминов, под ритмичный стук латных перчаток о рукояти топоров. Но и зал "Спящего Василиска" для этой песни вполне годился.

О троне горных королей
Секрет открою вам
Обязан прочностью своей
Семи стальным гвоздям.

Шахтеры, что в корнях горы
Земли тревожат кость
Приносят нам глубин дары
И это первый гвоздь

Вторым гвоздем мы назовем
Умелых мастеров
Они скуют и прочный шлём
И сталь для топоров

Гвоздь третий - это войны
Хранящие покой
Всех кто живёт достойно
В пещерах под горой

Для мудрецов, что свято
Рун древних чтят закон
Четвертый гвоздь когда-то
Был нами припасен

"Кому последних три гвоздя?"
Ты спросишь добрый друг.
Тому, кто вместо Короля
Выходит биться в Круг!

Микош запел, а Гоба заплакал, чего раньше с ним не было. То ли дым, который для понимания дали им вдохнуть не выветрился, то ли Скорбь Черного Дьявола, кувшин которой предложил Хозяин, оправдывая название дала в голову...

– Из похода не все мы вернулись.
Потеряли троих на пути.
И глаза их навеки сомкнулись,
Проводили их честь по чести.

Первой стала Высокая Хеди,
Что пугливой звалась зря почём.
Ведь была безрассудней медведя
В любопытстве извечном своем.

Шустрый Гнаш отправился следом
Прихватив на то свет и того,
Кто грозился занять его тело,
Опалаяя мир гневом его.

Под конец не сдержалась Маришка,
Что Вдовою здесь Черной звалась.
Про нее не злоссловьте вы слишком,
До конца она не здалась.

Чаша темная приняла многих,
Приютила в холодной земле.
Так поднимем мы чарки за всех них.
Это правильно кажется мне...

Микош, подбоченившись и зыркая из-под густых бровей, вышел из за плеча Харди, щеголяя поясом с двумя лëгкими молотами-клевцами - серо-стальным и покрытым узорчатой эмалью.

-Так налей же нам, братец, хмельного,
Да такого, ну, знаешь... Такого...
Чтобы речь повести без прикрас,
Кто что видел и кто кого спас.
Об ушедших чтоб горечь омыть,
Чтоб икнулось им там, растудыть!

О лежащих во мраке руинах, где хозяин, с бутоном в паху,
Колдовал над цветочком невинным,
И не видели мы наверху
Ни его, ни могилы ни знака,
Только птицу,плененную в клеть,
Ах, ещё бесновалась собака,
Чтобы в раз во второй помереть.

Про бесовку-болотную ведьму,
Что на пару со скользким угрëм
Извела нам товарищей верных,
За которых мы нынче и пьëм!

Про спасëнных болотных младенцев,
Коих мы от плутовки спасли,
Про бессмысленный бой по дороге
Что с придурошной тенью вели...

Про дорогу в кромешном угаре
И ночëвку у идола ног
И про то, как тепло нас встречали,
Подводя приключенью итог.

Племя живо, отныне вовеки,
Будут жить на Молочных Прудах,
Вспоминая как мы, человеки, помогали им в тяжких трудах.

Микош вытащил руку из темных недр корзины - а на ней паук сидит, размером с ладонь, чудной такой, молочно-белый, покрытый как камуфляжем зеленоватыми полосками и пятнами - и только глазки красные. Проворно вскарабкался гобольду на плечо, замер (совсем рядом с яремной веной). Харди, повторив действия товарища, извлек багрово-красного паучка, брюшко все в радужных переливах. Паучок сразу под рукав полез, щекоча.
А вот Гоба ничего не достал, и фрогмэны лишь плечами пожали:
- Никому из них ты по душе не пришелся, - как будто извиняясь сказал тот, что держал корзину.
Большие важные жабы тем временем закивали одобрительно.
- Двоих пауки выбрали - хороший знак, - сказал первый.
- Будут связывать вас с племенем, - проговорил второй.
- Укус твоего тебе даст силу раненного медведя, - проговорил третий, обращаясь к Микошу.
- А твой магию чует, - серьезно кивнул четвертый Харди.
- А коротышу копье подарим хорошее, - решил утешить Гобу пятый.

  — Здравствуйте ещё раз, – Майя открыла дверцу шкафа, но не спешила вылазить. Уж очень удачное место. Ещё одно наблюдение – между перемещениями прошёл час. Интересно.
  — Мэтр Калдвелл, мы совсем запутались. Ваше устройство переносит нас в такие моменты, которые не помогают нам понять, как упокоить ваш дух. Даже непонятно, зачем вообще вы изобрели это устройство. И зачем это устройство нужно другим. Нам нужна помощь вашего будущего я. В вашей жизни появится красивая и очень опасная черноволосая женщина. Она станет вашей невестой. Боюсь, чтобы мы сейчас не сказали, она найдёт способ околдовать вас. Либо она сама, либо ваша любовь к ней сгубит вас, что в принципе одно и тоже. А ей нужно будет только ваше изобретение. И получить его она будет готова любыми способами, в том числе отнимая жизни других.
  Майя вздохнула. Снова много слов. Снова мало времени.
  — Мэтр Калдвелл, скажите, вы не ведёте дневник? Если нет, то самое время начать его вести и никому не показывать! Никому, даже невесте! Не только не показывать, но и не упоминать про него! Записывать всё, что связано с изобретением будущего устройства, с путешествиями во времени и с вашей невестой. И хранить его не в доме, его обыщут. Может, в кладке колодца?

Тут, конечно, Витор бросил попытки заставить монстров отказаться от погони за ним. Чёрт побери, огромное полуразрушенное поместье поднялось на ноги! О, каком ещё сражении могла идти речь? Только о побеге, пока совсем не поздно! Сообразить все это он успел, а вот убежать...

Броня совсем треснула отваливаясь стальными кусками, пока едва ли помышлявший об атаке человек отступал под градом ударов. Вот он упал на одно колено, тут же кто-то вцепился ему в затылок и его теплая кровь потекла за шиворот. Удар прямо по лицу и сознание археолога померкло. Он успел увидеть краем глаза небо в просвете между деревьями. Но дальше уже ничего не было, лишь загробный мир.

Ладонь до последнего сжимавшая клевец разжалась, бессильно сотрясаясь от новых ударов.
Такой же конец встретили многие исследователи, даже благородные археологи.

События приняли совсем серьёзный оборот...

Оказавшись намертво прикреплён к одному месту – что твой гриб! – Дастот не имел возможности вовремя отскочить из-под удара покрытой затверделыми наростами лапищи. Втянув голову в плечи и прищурив глаза, он из последних сил ткнул мечом куда-то туда, где у атаковавшего его существа должно было находиться солнечное сплетение. Одновременно в бок уродцу с яростным рычанием вцепился Авуз Торалзас, бросившийся на защиту хозяина. Однако остановить замах ороговелой конечности все эти контратаки были уже не в силах. Оплеуха пришлась гному прямо по лицу, он покачнулся, закатил глаза и грохнулся на пол, смешно выгнув ноги, по-прежнему крепко оплетённые по колено коварными нитями.

Так закончил свои дни в Срединном Мире добродушный скиталец, скромный (хоть и щеголеватый) служитель Живых Звёзд, гном по прозванию Дастот Невезучий, сын Ровода Лодочное Кольцо, из Трубного Факела, славного форпоста Подгорного Дома в Джунглях Отчаяния. Где-то на севере, на островке посреди лесного озера, ворочается в глубоком сне прекрасный древний дракон, которому уже не суждено расправить могучие крылья в Ультрафиолетовой Пустоте, ибо некому больше разбудить его в должный срок...

Харди оглядел запас ведьминой посуды с явным удовольствием.

- Вот... с этим уже можно иметь дело. Сообразим, так сказать, на троих. Дорога не близкая, всякое еще приключиться может. Возьмем каждый по кувшину. Хоть один да донесем мокрокожим. Закончим Маришкину работу.

Гном помолчал помрачнев, пожевал губами. Вдруг стало заметно какой Три Гвоздя на самом деле старый.

- Слыхал я, есть такие заклятия, чтобы мертвых с того света возвращать. Особенно если у них тут дело неоконченное осталось. Да только слов нужных никто из нас, я думаю, не знает. А до ближайшего колдуна нам немало дней топать. За такое время... в общем, ни одна аркана не поможет. Да и всяк ли захочет, чтобы его силой из посмертия вырывали. - Харди задумчиво потер горло, будто вспоминая холодные пальцы призрака.

Маришку, Гнаша и Хеди положили в хижине. Харди сложил им руки, как полагалось - девушкам в пальцы вложил их кинжалы, зверолюду - тяжелую кирку. Каждому по куску угрятины, что-то из личных вещей, по мелочи. Трупик паука, поджавшего лапки, Три Гвоздя тоже у Черной Вдовы на груди пристроил. Закрыл покойникам глаза монетами.
Труп ведьмы бросили покойникам в ноги, голову злобной лягухи заботливо пристроили к зеленому заду, чтобы обратно не собралась.

- Нужно что-нибудь сказать. О мертвых. Маришка... в Василиске ее называли "Черной вдовой". Но я пошел с ней в Чащу и видел, что она заботилась о тех, кто шел рядом с ней. Она ходила в Чащу много раз и Чаща изменила ее. Была ли она человеком я не знаю, но кем бы она ни была, он была достойным товарищем и вождем. Теперь она может отдохнуть.
Хм... Хеди. Ее называли "Пугливой". Наверное такой она и была. Но так же была чуткой и ловкой. Она первой заметила троллей, когда мы только покинули таверну. И как бы там ни было, там, где она сейчас бояться ей больше нечего.
И Гнаш... не знаю, как его называли. Я бы назвал его блохастым засранцем. И он, я думаю, рассмеялся бы. Это он умел делать хорошо. Как и влипать в неприятности. Он несколько раз чуть было всех нас не угробил, но так же несколько раз спасал наши жизни. То, что жгло его изнутри остыло. И теперь его душа обретет мир.
Да упокоит их души Чаща, согреет тела Пламя, а пепел укроет Утроба.

Харди перевел дух после необычно долгой речи и отступив на шаг назад посмотрел на гобольдов.

- Хотите что-нибудь сказать?

А Зарракс словно преобразился, трудно было узнать в его фигуре прежнего нелепого фокусника. Он выпрямился во весь оказавшийся немалым рост и горделиво расправил плечи, возвышаясь над низкорослыми спутниками. Светлые глаза льдисто блестели из-под надменно поднятых бровей, взирая на свое подобие в зеркале. Поджатые губы сложились в беспечную усмешку. Точь-в-точь король-чародей из древних легенд, явившийся в пестрых лохмотьях со своей разношерстной свитой за запретным знанием.

— Я Зарракс Великолепный, — слова его звучали четко и звонко вопреки обыкновению, — и я ищу ответов на пути к исполнению Великого Замысла. Открой мне дорогу в храм, привратник, ибо я пришел.

Гобу здавило, что просто не пискнуть. Колеться. Мокро. Горячо. Темнеет.

"Эх, жаль блестяшки не донёс."

От этой мысли прямо жечь стало. И это жжение несбывшейся мечты прогнало темноту. Или это был яд? Но пасть близко. Можно и кольнуть.

Маришка закрывает глаза и сжимается в комок, прикрывая лицо и усики... Под ладонь прячется паук... Перед внутренним взором за мгновения проносится такая долгая и интересная история... Ее, Маришки, история, и всех, кто называли себя Бешеными Охотниками... И ее славные коротыши, и вредный мертвец, и конечно же милый ведьмак... И Сестра, и Братья... Неужели она их подвела?.. Сознание стремительно тускнеет, погружаясь в спасительное и безболезненное забытье...

Зарракс задумчиво глядел на огромную пилу и бормотал себе под нос.

— Так вот от чего бежало то дерево! Ну, его можно понять.

А когда наутро пришло время отправляться дальше, к кульминации приключения, маг вдруг замер, закрыл глаз, и громко продекламировал:

От места казни непокорных древ,
Где ветер треплет сосны в полный рост
Идем, пути опасности презрев,
К лесному храму слуг далеких звёзд

Чтобы исполнить волю Семерых
И колдовское таинство свершить,
И черный камень в руку положив,
Заклятьем силу чар освободить.

Затем пошел как ни в чем не бывало вслед за остальными.

-И почему как кому снится какое то дерьмо так сразу сон в руку, а как мне голые бабы - хрен там?!- Простонал Микош, крепче ухватываясь за верëвку. Лупасить клевцом под водой было не с руки, гобольд предпочёл дождаться противника на поверхности.

Внезапно потемнело, будто и не было ясного утра. Откуда ни возьмись налетел ветер, березы зловеще зашелестели, а идол, у подножья которого растекается лужа крови Скальссона, будто бы стал большим-пребольшим, до неба. К своему ужасу понимаете, что только что затихший на жертвенном камне гном шевелится, начинает подниматься. В бороде застряли листья, да нет, они там растут! И откуда только взялись загнутые назад рога? А вместо старого плаща с плеч свисают нити сухого мха, да и сама фигура изменилась, сгорбилась. А глаза светятся зеленым огнем Чащи.
- Хранитель явился, - говорит нечеловеческий голос, бормочет что-то на Старшей речи, обернувшись к шумящим деревьям. После чего оборачивается к вам. - Уходите, смертные. Лес отвергает вас.

Нори Скальссон оглянулся на соратников, и глубоко вдохнул лесной воздух. Как же хочется жить, пусть это даже и последние мгновения, которые тёмный бродяга был уверен, что пропадут не зря.
– Отойди-ка – буркнул он охотнику, проходя мимо него к идолищу.
Остановившись перед изваянием, Нори опустился перед ним на колени, и произнёс:
– Отпусти нас из своего проклятого лабиринта. Прими кровь мою в качестве жертвы, прими жизнь как плату за их спасение. Обнови древние соглашения, покровитель Чащи, и да хранит она секреты свои тысячи и тысячи лет. Моя душа идёт на зов.
После этого в руках гнома сверкнул нож, обычно использовавшийся группой для резки мяса в рационах. Перед тем как его мог кто-либо остановить, лезвие вспороло живот и перед идолом вылилось небольшое озерце крови.
Опускаясь на землю, Нори нашёл в себе силы на последние слова:
– Я знал... что мое предназначение... здесь...
Скальссон замер, и испустил дух.

  — Ежелюды? Это те самые, чьего собрата мы видели там, в подземелье рогатого? Интересно, они знакомы? Может, его семья ждёт своего бедного ежелюда: по вечерам мама прячет слёзы в подушку, а отец стал немногословен. Возлюбленная хранит верность и надежду, когда другой ежелюд, влюблённый в неё, медленно уничтожает свою душу терзаниями, – воображение девочки разыгралось и её уже трудно было остановить. Майя посмотрела на товарищей глазами, полными детской наивности и мольбы.

Эстелион кидается к воротам, желая найти способ опустить решетку, за ним дварфы и мастер Бредбери. Мертвяки приближаются не очень быстро, время как будто есть. Эльф проходит через арку ворот, над которыми надстроена сторожка, направляется ко рву, через который перекинуты доски. Успевает заметить, что место это явно подготовлено для осады: вон, к примеру, два желоба, через которые из надстройки на головы прорвавшимся в замок можно лить хоть ты кипящее масло, хоть другую неприятную жижу. Кстати, а как в саму-то сторожку попасть?
Мысль Эстелион додумать не успевает: внезапно решетка с ужасающим скрежетом и грохотом падает, ровно в тот момент, когда эльф проходит под ней! Впрочем, уклониться не составляет труда. Вопрос только в том, с какой стороны от опущенной решетки окажется наш герой?

Сразу же после этого в сторожке (все еще непонятно, как в нее пробраться; может, в восточной стене ход?) раздается громкий удар колокола, а затем доносятся звуки какой-то возни, хрюканья и повизгиванья. Сигнал тревоги! Но для кого?

Ответ на этот вопрос довольно быстро становится понятным бедняге Быдгощу, которого Лупо загнал в башню. Едва раздается звон, как из темноты спуска слева от входа раздается звериный рык, оттуда выскакивают один за другим четыре отвратительных мутанта-зверолюда, от одного вида которых у несчастного сироты начинает крутить кишки! Они явно когда-то были людьми, но какая-то губительная сила извратила само их естество, превратив в нечестивые гибриды человека и зверя, жалкие и скрюченные от настигшего их проклятья!

Первый покрыт радужной чешуей, с головой ящерицы, увенчанной перепончатым капюшоном. Голову второго украшают загнутые бараньи рога, лоб покатый, твердый, глаза навыкате. Кожа третьего черная и блестящая, отвратительная голова паука с фасеточными глазами и жвалами. У четвертого голова жабы с болтающимся зобом, а пятнистая кожа блестит от слизи, ноги неестественно перекручены и вывернуты назад!
Последним эффектно появляется явно главарь - огромный, футов под семь ростом, человек-бык, носящий серебряную цепь с человеческими черепами. Вооружен топором, в то время как остальные мутанты сжимают в руках примитивные копья. Вожак тяжело спрыгивает вниз со спиральной лестницы, отрезая Быдгощу путь к отступлению, издает воинственный рев-мычание, раздувает ноздри!

Перо тем временем наблюдает горячую жижу, которая просто замерла на ступеньках перед жабой-алтарем-фонтаном.

По мере движения на северо-запад местность становится все более болотистой. Увешанные все тем же мхом деревья растут из воды, высоко подняв корни-ноги, зудят комары, пахнет гнилью и тиной. Кваку, как обычно, хорошо, остальным не очень - в ботинках хлюпает.
К сумеркам выходите на небольшой островок, тут, похоже, кто-то был. Вон, в заводи среди камышей несколько ямок выкопано. Всякому фрогмэну такое хорошо знакомо - наверняка родичи тут ночевали недавно.
Но едва вы чуть перевели дух и слили воду из башмаков, как раздавшийся из сумерек звук заставил насторожиться. Какой-то звон, хлюпанье и бульканье. Вон с запада раздается.
Приглядываетесь, видите человеческие фигуры, барахтающиеся в болоте. Ого,мертвецы-шуты, вялые и едва двигающиеся, но все ещё пытаются жонглировать какими-то комками грязи, выполнять трюки.

Не успел Микош сорвать и растоптать одну мерзость, как сзади по плечам зашкрябала вторая. Скривившись от омерзения, гобольд шваркнулся спиной об стену - руки на плечах это последнее, что хотел бы ощутить наëмник...

  Ночью Майя спала неспокойно. Ей снилась охота на химеру. Вот в тёмную пасть пещеры заходит Игондуй. Сначала всё тихо, а потом раздаётся зловещий смех гиены. Гобольд не возвращается. Тогда в пещеру бежит Квак. На какое-то время снова повисает тишина, которая громче всех остальных звуков. А потом раздаётся детский плач. Майя стоит у пещеры и не может пошевелиться. Она видит, как из логова выходит чудовище. У него тело гиены, а голова той девочки ведьмы, со свисающими длинными чёрными волосами, с двумя огромными фасетчатыми глазами и козлиными рогами. И на этот раз капкана нет.
  Майе очень хотелось уйти подальше от логова. Она не могла остаться тут ещё на одну ночь. И только хилый вид Квака не позволил девочке просить пойти дальше прямо с утра.

  — Да вы такие... такие... – девочка не придумала завершение фразы и от бессилия махнула рукой в сторону товарищей. Затем сложила руки на груди, от обиды надула губы. Зло топнула ногой пару раз. Потом всё-таки приняла решение и строго продолжила.
  — Тут дело даже не в еде и прочих вещах. Я не хочу до утра сидеть и трястись, боясь этой... этой негодяйки! Пойти назад мы не можем, потому что она как раз может вернуться к Рогатому. Вперёд тоже страшно. Но и оставаться на месте небезопасно!
  — Раз никто из вас не хочет, тогда я пойду к пещере! Если она всё ещё там, то попробую её убить или прогнать. Ну, а если её нет, то вряд ли она снова вернётся. Мы сможем забрать вещи, если она их не унесла, и отдохнуть с надеждой, что всё обошлось на этот раз.
  — Квак, – чуть подумав, добавила девочка, — Я буду тебе признательна, если ты пойдёшь со мной. Да и вы, Игондуй и Зарракс. Но не в саму пещеру. Если вы увидите издалека, что всё плохо, Квак может показаться из-за деревьев и попытаться привлечь к себе её внимание. Буду делать ставку на то, что лягушачий череп привлекательнее моего. Тогда Игондуй сумеет оттащить меня от пещеры. А Зарракс поможет Его Величеству сбежать ещё раз от неё, как-нибудь отвлечёт.
  Майя скинула свою сумку, оставшись налегке, только с тесаком. Тем самым она показала свою решительность, что её не переубедить.

Игондуй, внезапно осознавший, что взоры обитателей постоялого двора оказались направлены на него, краем уха дослушав Кваковское реноме, замер, увлечено доедая что-то мясное и горячее из чьей-то тарелки. Настороженно оглядывая зал (а вдруг щас бить будут?!), гобольд медленно вытер рукавом жирные губы и сытно, но боязливо рыгнул.
- А я тоже должен говорить, да? - с обреченностью и решимостью задал сам себе провокационный вопрос Игондуй, и понимая, что съехать с темы не получится, начал медленно петь-говорить:

Гобольд с девочкой за мёдом идут,
О жизни и смерти беседу ведут.
Впереди серокожего жаба маячит спина,
Надеемся мы, что в Лесу не ждет нас беда!

Раскатами грома по лесу летит
Тяжёлая поступь химерьих копыт.
Фиолетовый цвет и громадный размер,
Снаружи химера, а внутри… Люцифер!

Коварный клекот, тресканье жвал,
Еще сильнее посерел бедный жаб,
Вселенское зло забирает своё,
С рассветом гобольд отправился в бой,
За победу он заплатит бессмертной душой!

Нет времени думать, куда ставить маневры,
Ему тут поможет лишь удача и ловкость,
Но смерть улыбнулась ему из пещеры,
И понял герой, что попал на премьеру
Зубов здесь таких не видывал свет!

Гобольд лишь задумался,
А химера уже его ест!
Отвлеклась тут химера,
Навис над ней злобный рок,

Исчадие ада, Я, тот гобОльд,
Что «спустило курок»,
Таких поражений не знало зверье —
Во всём виновато кривое копье!

И пробил наконечник то место, где мозг,
Оставив лишь глаз да пару волос,
Но злобно зашипела полуживая химера
Она регенерацией решает такие проблемы!

Не стал тут пугаться храбрец-Игондуй,
Заикой он был, а стался звездуй:
Взмахнул он копьем, словно камень с неба упал,
И так он химере хвост оторвал,

Но сильной была жуткая тварь,
Успела на косу кишки намотать!
Ну не был героем простой дезертир,
Поэтому добить химеру разрешил он другим.
За это его, конечно хвалили,
Но пива, зараза, налить позабыли!

Приплясывая и приквакивая в такт рассказу Майи, лягух и сам не заметил, как выпил пару стаканов гранатового рома. Ну а там и вдохновение подъехало. Не дожидаясь и секунды после рассказа напарницы, лягух запрыгнул на барную стойку и продолжил историю отряда. Язык Квака под напором крепкого алкоголя приобрёл невиданную ловкость, так что жаболюд даже акцент свой очаровательный утратил.

Само собой, сражаться с големом, не стали мы, ребята.
Схватили ноги в руки и понеслись куда-то.
Очнулись только наверху. С опаской оглянулись.
Но голем и старик под луч луны попасться не рискнули.

Пошли мы дальше, ведь у нас заданье-то простое.
Убить гигантскую гиену с козлячей головою.
Дойти - дошли! Но вот беда, химера та ленива!
И из пещеры из своей не кажет даже рыла!

Стоим с ловушкой наготове и топчем землю в страхе.
Как разбудить нам ту химеру и не попасться в пасть к ней?
Решил проблему Игондуй! Гобольд ведь он толковый.
Схватив копьё, пошёл в пещеру уверенной ходьбою.

Что было дальше, спросишь ты? Рассказывать ой страшно.
Ведь слышим мы, как из пещеры кричит напарник наш отважный.
А громче крика Игондуя услышали второй:
Рёв боли твари жуткой и ужасной. С козлячей головой.

Глядит отряд наш на пещеру, а Игондуя нет.
Зовём его, но только драки звук услышали в ответ.
Пошёл тогда и я вперёд - товарища спасать.
Ведь стал как брат мне Игондуй.
Ну или почти как брат.

А здесь рассказ я пропущу. Ведь Игондуй герой в нём.
И коль захочет вам поведать - поведает с лихвою.

Ну а химеру ту мы выманили всё же.
Сыграла Майя в схватке той решающую роль.
Капкан удачно положила - попался зверь в него.
И с жутким смехом завертелся! И вырвал себе ногу!

Скажу как есть, предсмертный смех химеры той ужасной.
Я слышу до сих пор в ночи. И даже днём ненастным.
Скорей забыть мечтаю я пещеры тёмной вонь.
И взор фасеточного глаза. С козлячей головой!

  — Ой, не могу, — на представление Зарракса девочка залилась звонким смехом. Нога соскользнула с головы чудовища и Майя упала на пол. Сидя на попе, девочка продолжала смеяться. Потом резко замолчала, поднялась с серьёзным лицом.
  — Ваше Высочество, – обратилась к Кваку, слегка поклонилась, — Прошу простить моё неподобающее поведение. Я сейчас же заглажу свою вину!
  — Чэрвольд, наливай! Сегодня пируем до утра! Я начну, остальные подхватят!
  Девочка встала на табуретку, чтобы все её видели. Осушила залпом стакан какого-то пойла. И начала.

Позвольте, господа и дамы, развлечь историей одной –
Про смелый и лихой отряд Чащобных Ходоков!

Бывали мы и там, и сям, и в чащи жуткой, и в гостях
У мёртвых гарпий на скале и у поэта на земле.
Дошли до храма древнего, сокрытого плитой,
Внутри нас встретил стражник с колючею башкой.

Он был проткнут копьём насквозь,
Ни дать, ни взять мёртв много лет.
Пред ним врата, на них – атлет,
Но встретиться не довелось.

Пошли налево, где колодец, заполненный костями,
А дальше не пройти, там комната с цепями,
На потолке висят, но пол – ловушка с кольями
И мёртвыми героями.

Вернулись и пошли направо, там статуя атлета,
За ней проход, пред ней – алтарь,
Во мне проснулся тут бунтарь,
Испачкала я кровью пьедестал,
И где-то кто-то что-то осознал.

Мы призрака призвали, старика,
Он носит черепа в мешке,
Довольно хмурый и злой наверняка.

Тип этот странный не напал, ушёл недалеко,
Вы помните колодец? Туда он и пошёл!
И начал призывать огромного и страшного голема своего.

Вы если в Лес пойдёте и мимо не пройдёте,
Зайдите в гости к чудищу, вас ждёт большой сюрприз!

Оторвавшись от глубокой медитации на столешницу с так и не тронутой снедью, Зарракс во все глаза уставился на вошедших. Пристально оглядел рыжую девочку с огромной головой монстра и мелкого нелюдя, но при виде их земноводного спутника ахнул и раскрыл рот в изумлении. Поднялся и, превозмогая дрожь в ногах, улучил момент тихонько подойти к жаболюду.

— Ваше Высочество! — возбужденный шепот выдавал благоговейный восторг, — Я... сразу узнал вас в этом облике. Не чаял встретить персону такой... благородной крови в этой глуши, — маг с опаской огляделся, — Полагаю, есть причины соблюдать инкогнито? Дворцовые интриги, изгнание, подлые чары низких завистников? Но клянусь: ваша тайна умрет вместе со мной! — он стукнул себя кулаком в грудь, — Зарракс всегда будет верен короне! Зарракс не подведет! Вижу, должность шута в вашей свите уже не вакантна, — покосился на гобольда, — Но Зарракс обладает многими талантами. Зарракс будет полезен. Только позвольте следовать за вами! — и он опустился на колени, с мольбой воззрившись на лягуха.

Говорят, что в минуту опасности все жабки делятся на три типа. Тех, кто стоит на месте и громко квакает. Тех, кто прыгает в пруд, скрываясь под толщей спасительной воды. И тех, кто пытается укусить опасность в ответ.
Квака трудно было назвать храбрецом, но, оценив обстановку, он довольно быстро понял, что стоять на месте и квакать - это не самая безопасная тактика. Да и пруда рядом не было - это совершенно точно, ибо оказавшись в новом месте, Квак первым делом всегда искал хоть какую-то лужу - так уж требовали инстинкты.
Оставался только один вариант. Уповая на то, что и призрак и Квак зеленоватые, а тролли уже достаточно настрадались от жуткой нежити, лягух сбросил рюкзак и оружие и вышел навстречу троллям, скорчив как можно более жуткую гримасу и при это диком завывая:
- КВААААЭЭААА!
Само собой, драться с троллями и проверять крепость своего тела на предмет столкновения с гигантскими дубинами, у Квака не было никакого желания. Но и пускать троллей в тыл к Игондую и Майе, жаболюд не хотел. Оставалось надеяться, что гиганты выберут какой-то другой маршрут для побега.

Хеди положила монету на стол и сделала размашистый жест рукой:
- Чэрвольд, у нас пирушка! Неси все самое лучшее!

Шаманка села на стул, раскурила какие-то благовония и завела рассказ:
- Едва мы выбрались из Нортвича, как по пути нам повстречались тролли. Самые настоящие, вонючие, здоровенные. Мы решили их не трогать. Сидят эти доходяги, лошадку кушают. "Пусть кушают" - решили мы и потопали дальше. Папоротниковая роща долго блудила нас, да мы хитрее оказались. С раннего утра отправились мы в путь, что вел через густой ельник. Весь день бродили. К вечеру вышли к здоровенному пню. Пень - всем пням король! Целый двор на нем уместить можно. Долго гадали кто такой ствол срубить мог и куда дел. Да только хитрость не в стволе была, а в корнях. Нора оказалась под корнями. Полезли мои товарищи в ту нору, а я наверху покараулить осталась. Задержались в яме мои ребята. Я попроведать полезла, а там их паукан дожирает.

Хеди вздохнула.
- Как ноги унесла - не помню. Долго брела по лесу. А как усталость сморила - пришлось сделать привал. Только вот лихо одно не является - ночью меня муравьи сожрать пытались. Бежала ног не чуя под собой. А назавтра на Лысой горе показалось мне странное оленье стадо. Пасет их великан с оленьими рогами да копьем. Громким рогом он оглашает округу. Я укрылась за кустом, а как опасность миновала - сразу сюда. Вот так закончился короткий, но славный поход Ценителей Знаний!

Пугливая воздела кружку к потолку и громко возвестила:
- Пусть останутся в памяти их имена: Равандил, Фарид и Брюкс Грибные Уши!

Квак понимающе кивнул:
- Это правда. Радужные жаболюды могут источать яд - даже гигантские квакодилы не трогают их. Но я из серобоких жаб, самых обыкновенных к сожалению. Или к счастью. Я слышал, что радужные лягушата даже обняться не могут без того, чтобы не отравить друг друга. Они очень квадинокие.

- Давайте попробуем зайти восточнее. Не могут же Рассекатели весь Нортвич окружить, ква.

Прихлебывая бренди, Маришка задумчиво шевелила усиками. Черная вдова, значит... Ну что ж. Что о ней думали Маришку особо не заботило. Она уже не совсем человек. Но что рассказать людям? После того, как она обрела Семью, все предыдущие впечатления стали такими тусклыми, далёкими... Но вряд ли обычные люди её поймут... Надо говорить о понятном... О понятном... Маришка взяла всё так же обитающую в таверне лютню и начала неспешный и не очень складный сказ, постукивая в ритм кончиком щупальца.

- Очень долог был сей путь
С него никак мне не свернуть
Мой удел терять друзей
Налей, хозяин, мне налей

Моя история полна печали
Но вряд ли это то чего вы ждали
Давайте лучше расскажу про Лес
Ведь полон он опаснейших чудес

Живут в Лесу различнейшие твари
Огромны птицы и разумны муравьи
А ульи вы замест голов видали?
А мертвецов, висящих как плоды?

Я череп древний называла Папой
И незнакомка стала мне сестрой
Друид там может оказаться некромантом
А в поле замер рыцарь соляной

Там в волке бабка говорит шальная
Укус пчелы вас наверняка убьет
От муравья нога сереет, умирая
Целебная вода не факт что вас спасёт

Ловушек полон Лес и полон он загадок
Среди деревьев и болот несложно заплутать
Ваш путь в Лесу быть может очень краток
Если вы горды и не захотите убегать

Лес отберёт всё то, что очень ценно
Но может дать столь многое взамен
Идите в Лес и действуйте умело
Но свою жизнь не предлагайте на обмен.

Маришка закончила свою поучительную песнь и вернулась к поглощению алкоголя и еды. Как вдруг встрепенулась:

- Кстати, - усмехнулась, - Бешеные охотники объявляют новый набор. Вдруг найдутся смельчаки. Есть задание, за которое Мокрокожие дадут нам очень много золота. Унести бы. Благо я теперь знаю краткий путь, по которому его можно будет быстро сюда доставить.

Под вечер открылась дверь и в проёме появилась странной формы тень, которая выйдя к свету, превратилась в небезызвестную местной публике Маришку. Вот только что-то в ней поменялось, добавилось чего-то нечеловеческого. А именно усики появились и одна нога стала не совсем ногой. И Маришка опять была одна. Ну почти. Из чёрно-белых прядей выглядывал пушистый паучок.
- Бешеные охотники вернулись, - мрачно возвестила девица. - Хозяин, налей всем за упокой ведьмака Тельгара и ревенанта Ленвэ. Лес опасное место и не прощает ошибок.
Подошла к карте, ткнула в несколько мест: тут гигантский скелет лежит, тут маковое поле огромное, тут дерево с зомби, а в нем мутный тип живёт, а тут скала с птицей и жилище какой-то огромной псины.
- И передай весточку гильдии магов - задание выполнено.
Расправившись с делами заказала еды и выпивки себе, да побольше. И пауку чего-нибудь.

  — Вот, сам сказал, что хочешь, – когда гобольд оговорился, Майя чуть ли не подпрыгнула от радости, — А лес не надо поджигать, это плохо.
  Сдержала себя, не дала ещё один подзатыльник. Вместо этого подошла к Игондуйю, положила руки ему на плечи.
  — Я знаю, ты меня слышишь, – не к гобольду обращалась, а к тому, кто внутри сидел, — Нам надо, чтобы гобольд поговорил с быколюдами.
  Потом девочка взяла в руки палочку и начала на земле рисовать свой план с ловушками. Мудрёно получилось, фантазия разыгралась. Были бы у них ещё прутья металлические, ох Майя бы и разгулялась!
  — Или попытаться просто зайти с другой стороны. Не могут же быколюды все подходы к Нортвичу контролировать!

Жабы важно кивают в унисон, надувают пузыри под подбородком.
- Мешок сахарных угрей, - отвечает один из них. Все серьезно кивают, соглашаясь, что цена достойная.
- Или золотой идол, - квакает второй, как бы нехотя. Остальные лишь разводят руками - кто ж от угрей откажется ради золота?
- Нужно добраться до Молочных Прудов, забрать последнюю кладку Рокочущей Утробы и принести икру сюда, - важно говорит третий.
- Эта кладка - плод чресел великого героя, Плавунца, он взял ведьму в жены, но она сгубила его, - продолжает историю четвертый.
- Но ее кладка принадлежит не ей - она принадлежит племени, - заключает пятый и длинным языком ловит жирную муху, севшую на стену.

  — Ага, вижу, что в порядке, – вся измазанная в чужой крови девочка обернулась к выходящим из пещеры товарищам. Недовольно покачала головой на гобольда, что заставил изрядно поволноваться ребят. Отошла подальше от тела химеры, на которую Игондуй странную палку направил. За спиной к рюкзаку походному уже привязана голова чудовища. Теперь у девочки есть и на спине глаза!
  — Вам бы это, того, подлечиться. Предлагаю в пещере лагерь и устроить. На, – девочка протянула гобольду гриб с чёрными перепонками, ничего не пояснила.

Игондуй лежал на холодном полу, когда к нему подошел Квак.
Гобольд медленно поднял глаза на него и медленно моргнул.
- Все будет хорошо, - сказал Квак, наматывая кишки гобольда на локоть.
- Я умираю, Квак. Я задыхаюсь, видишь?
- Все задыхаются, когда умирают. Игондуй, все будет хорошо.
- Мое тело коченеет! Я не чувствую его! Я умру, я знаю!
- Что? Ты лежишь на холодном камне!
- Поэтому мне так холодно?
- Поэтому тебе так холодно.
- Поэтому я коченею?
- Поэтому ты коченеешь.
- Но она укусила меня! Тут кровь!
- Это просто царапина.
- Значит, все в порядке?
- Все в порядке, все в порядке! Он живой, Майя!
- Квак, знаешь что?
- Кво?
- Я не чувствую ног, Квак...

Вернувшись в "Василиска", Кьокишин как будто вернулся в дни своей юности. Всё ему снова было непривычно и загадочно, каждый посетитель интересен. В какой-то момент монах передал Белегару трофейные артефакты и алебарду с силками, полностью уйдя в изучение прочих обитателей таверны. Он рассматривал каждого встречного, многих слушал а с некоторыми заговаривал. Куда именно кшингец подевался толком никто объяснить не мог. Ушёл с кем-то из путников или в одиночку пустился в путь - суть одна. Ни в таверну, ни в Лес, Кьокишин уже не вернулся. Возможно он отыскал в своих странствиях просветление, о котором учил его настоятель монастыря. А может так и умер, не познав полной истины бытия. Его вполне устроили бы оба исхода. В конце-концов, каждая смерть лишь небольшая задержка на пути праведного духа. Новый веток высокой нефритовой лестницы, на вершине которой ждет покой просторного балкона, с которого виден весь мир. Балкона, залитого благодатным светом семи золотых солнц.

А в пещере тем временем происходит натурально драма. Игондуй вонзает копье в морду, но этого явно недостаточно, чтобы убить тварь. Гиена, сжав челюсти еще сильней, натурально пытается раскусить гобольда, мотает головой, слышен хруст костей! Именно это видит прибежавший Квак - огромный окровавленный монстр с жуткими глазами насекомого, а также товарищ в его пасти! И этот то ли вой, то ли смех, от которого кровь стынет в жилах!

Что же случилось? Бедный гобольд опять услышал голос. Может это снова его видения? Вздохнув, он воткнул копье острием в землю. И, на всякий случай, из потайного кармана у промежности, достал многократно свернутый носок, откуда ему на ладонь выпали два блестящих от постоянного использования куска кости. Возможно это были чьи-то пальцы, обтесанные и обкусанные до степени «гладко, как у бывшей под носом». И с каждой стороны виднелись свинцовые напайки: •,••,•••,••••,•••••,••••••. А если бы Игондуй изучал физику, а те, с кем он раньше служил и играл в кости, поменьше били бы его по голове, просто объяснив, что это шулерство, то возможно бы бедный гобольд не оказался в этой нелепой ситуации в жутком дремучем лесу, прямо посреди пещеры напротив мирно спящей твари.
Гобольд опять подвис. И бросил кубики. То есть взял копье двумя руками, и занес над головой химеры…

Зажаленный насмерть злыми пчелами, ведьмак испустил дух.

Первым в таверну проник отчетливый запах грибной жарехи. Это было несколько странно, потому что, так уж сложилось, традиционно запахи пищи следовали в противоположном направлении, из "Василиска" наружу. Тем не менее запах просочился и неторопливо поплыл над головами посетителей, быстро затерявшись среди других местных ароматов. Может быть даже завел друзей.
Следом за запахом, в полуприкрытую дверь протиснулась мохнатая лесная тварь - некрупная обезьянка. Вид у обезьянки был совершенно преступный, и ни расшитая бисером жилетка, ни красный кушак с бахромой, ситуацию не спасали. Лавируя между столиками, двигаясь плавными скачками, обезьяна быстро добралась до столика и вспорхнула на свободный стул, испытующе уставившись на трактирщика. Вид у нее был такой, будто их с Червольдом разделяла не стойка, а карточный стол и на кону была крупная сумма.
Следом за обезьяной, своим вниманием трактир удостоил и третий гость. Обшарпанного вида сутулый старик, подслеповато щуривший выцветшие серые глаза, чуть замешкался в дверях, сотворив охранный жест, коснулся пальцами порога. Затем он двинулся примерно тем же маршрутом, что и обезьяна. Впрочем, сделал это более пристойно - опираясь на посох и позвякивая какими-то склянками, висевшими на поясе. Густая борода его пребывала в творческом беспорядке, а глаз украшал лишенный стекла монокль. В какой-то момент могло показаться, что старик усядется прямо на обезьяну, но та, похоже привычная к такой манере, в последний момент увернулась, перепрыгнув на стойку.

- Брюкс. - представился старик и, пожевав усы добавил. - Это самое... Грибные уши, значит. Это ж, то самое, как его? "Спяшщий Васылиськ", ага? Ну вот, значит я того... по адресу. Сказывают, тут народ собирается, что не боиться, значить, в Чашщу шнырять. Может это... кому грибознатец нужон? Не сказывали? Али может у тебя для старика какое дело найдется?

-Сышь, смотри -, Артур шепотом обратив внимание Джаспера на обнаруженное существо.Парень вообще ни разу не верил что это человек, он уже видел здесь каких то сверхъестественные явления и теперь не верил ничему.

- Давай ка потихой пройдем мимо. Вдруг это чето типа голума или еще мразь какая-то. В общем ну ее нахер.

Артур пригнулся стараясь быть ближе к земле и быть менее заметным. Страшно, очень страшно. Ладно бы они знали что это такое, но они не знали что это такое.

  Майя шла и ёжилась, неприятное местечко. Постоянно оглядывалась на тени, страшно было. Но когда увидела разноцветные грибы, расплылась в улыбке.
  — Грибо-о-очки, – хихикнула девочка себе под нос, посмотрела на товарищей, добавила, — Люблю грибы. Особенно особенные, ага. Некоторые считают, что я слышу голоса, потому что не те грибы ем. Но это неправда.

  — Не хочу проверять, правда ли это логово химеры и дома ли она. Может, рискнём сразу ловушку сообразить?

Вы не можете просматривать этот пост!

– Хм... – гном внезапно щёлкнул пальцами, и между ними прострелила коротенькая искорка, сразу же обернувшаяся клубом дыма. Ворон раскрыл клюв, и закричал:
– Вставай! Беги! Пожар! Враги!
В следующую секунду бродяга накрыл птицу ладонью, и обескураживающие улыбнулся следопыту:
– Простите, собственного имени оно не имеет. У животных это не так работает - они знают как кто пахнет, и чем занимается, а концепция имён значения для них совсем не имеет. Меня же зовут Нори. Нори Скальссон. Было интересно познакомится с вами, Нимурель, может, позже расскажете историю, как вам удалось подчинить своей воле могущественный разум эльфа?

При появлении Бурди Дастот снова просиял. Приятно было в этих дальних краях встретить соплеменницу. Тем более, хорошо вооружённую. Тем более, она сама подошла познакомиться, в отличие от некоторых других новых посетителей, которые всё своё внимание предпочли уделить трактирщику.

– Приветствую, Бурди! Я Дастот Невезучий,.. – гном хотел было по привычке добавить и про своего отца, и про славный форпост в Джунглях Отчаяния, но запнулся, обратив внимание на то, что сама Бурди ничего не стала говорить о себе, кроме имени и прозвища. Странно, но может, в её краях так принято? Да и виду у неё чуток диковатый, – А это – Авуз Торалзас, – представил он свою собаку, – Очень рады твоей компании!

В подтверждение Авуз Торалзас приветливо замахал хвостом.

– Припрятанные сокровища в дне пути – это очень хорошо! – вставил Дастот, когда взаимные представления закончились и разговор перешёл на обсуждение конкретных планов, – Я так понимаю, ваши конечные цели, как и моя, лежат далеко от города. Если удастся к завтрашнему вечеру справить мне какой-никакой доспех, а тебе – прославить себя пирушкой сообразно местным обычаям, это будет очень кстати перед дальним походом. А что до определения маршрута броском костей – что ж, я обязательно поучаствую, это по-своему забавно! Но скажу честно: увидев тут сегодня меня впервые, вы вполне могли бы предположить, что я зовусь Дастот Широкоплечий или Дастот Прекраснобородый; однако же, меня прозвали Дастот Невезучий, – и это, наверное, о чём-то говорит!

Когда Нимурель огласил своё предложение, Дастот задумчиво погладил бороду и снова повернулся к остальным.

– Этого стоило бы взять с собой, я так думаю, – сказал он, понизив голос, – Но что-то этот эльф – ну, или хорёк, который сдаёт эльфа внаём, – дорого просит. У нас нет пяти золотых. И если что, я тоже немало в своей жизни побродил по разным лесам и тоже могу быть следопытом. Правда, с моей комплекцией некоторые вещи получаются не так хорошо, как хотелось бы.

Приехав сюда, к бабушке Деки никак не ожидал что это будет так приятно. Во первых здесь были собаки! Во вторых здесь вкусно кормили, а в третьих не было постоянного надзора потому что у бабули было множество интересных занятий помимо внука например Литературный клуб и Сообщество пенсионеров.

Теперь о собаках! У бабули был Малыш. Это был просто чудовищно огромный ротвейлер(сначала Деки думал что огромный размер дала ему какая-то примесь, но посмотрев документы парень убедился в том что это чистопородная собака), но помимо размера его, от других собак отличало дружелюбие размеров пожалуй даже больше чем сам Малыш, и даже будучи заядлым любителем собак Деки встречал такое любвеобилие впервые.
Это было счастье. Малыш наверное впервые нашел себе оппонента для игр похожих размеров и был этим чрезвычайно обрадован, а когда Деки догадался что послужило радости Малыша, он впервые в жизни обрадовался своему весу.
С тех пор как Деки увидел Малыша, а Малыш увидел Деки они не разлучались, до этого сегодняшнего дня...

Сегодня Деки как обычно вышел из дома вместе с бабулей, но бабуля от дверей направлялась в клуб, а Деки вместе с Малышом гулять. Пока бабушка видела Деки держал Малыша на цепи, которая использовалась вместо поводка, но это было лишь для виду и как только была покинута городская территория Деки освобождал Малыша от уз, а потом они обыкновенно неслись в сторону поля. Деки каждый раз пытался догнать Малыша, но ни разу у него не получалось достичь хотя бы четверти его результата, зато в поле когда они начинали бороться катаясь по траве.
Сегодня же всё было иначе. Деки снял поводок готовясь бежать, но Малыш застыл на месте, когда же Деки вопросительно на него посмотрел тот тревожно взвыл и рванул в сторону дома который они всегда обходили стороной. Деки побежал за ним, совершенно недоумевая. И на бегу даже пару раз свистнул в свисток пытаясь подозвать друга чтобы успокоить и потом во всем разобраться.

Так он и оказался в Доме с цепью в одной руку и свистком в другой. Растрепанный, красный и запыхавшийся. Увидев в доме людей вместо собаки Деки очень удивился и его хватило только на:
- Вы не видели Малыша?

Вернув вместе с товарищами на место каменную дверь, Квак задумался над знаком. У него был пергамент и чернила, но бумага тут быстро испортится. Можно было оставить записку внутри кургана, но... наверное об этом стоило подумать до того, как они перекрыли проход тяжеленой каменной плитой, а не после.
Тяжело вздохнув, лягушонок достал ломик и принялся выцарапывать слова прямо на камне. Сначала было он хотел написать "Опасно", но потом решил, что в лесу буквально всё опасно и будущим авантюристам такая надпись ничем не поможет. Можно было написать про призрака, но те скелеты на дне шипастой ямы могли не согласиться, что призрак со своим питомцем - самое страшное в кургане. По итогу предупреждение Квака растянулось на несколько строк. Как говорится, краткость - сестра таланта. А талантливым Квак явно не был.



В конце лягух хотел было ещё написать "Чащобные ходоки", но руки после труда, растянувшегося на добрую пару часов, откровенно отваливались. Да уж, хорошо, что он стал авантюристом, а не писцом. Слишком уж тяжёлая работа - буквы выводить.

Мощный удар топора, хруст ломаемых костей, вспышка боли, темнота, забытье. Так закончила свою жизнь гобольдша Берта. Никто из троих смельчаков не вернулся в Нортвич живым.

На следующее утро посетители "Спящего василиска" с ужасом увиделитри головы, насаженные на колья и выставленные на опушке Леса. Головы эльфа, человека и гобольдши. Племя Раскалывателей Камней вышло на охоту, мстя за своих убитых воинов.

Дэнни звонко рассмеялась. Рэп-баттла в стиле Эдгара По.
  – Позвольте тоже вставить ремарку, - широко улыбнулась девчонка, после чего прокашлялась в кулак.

  - Све-е-ет, озарил твою больную тушу.
  - Не-е-ет, твоя покой я смехом не нарушу.
  - Све-е-ет! Полночный свет тебя не в силах осиять!
  - О-о, кракозября, кто посмел тебя жева-ать?

Окончив тираду, Дэнни засмеялась от всей души, после чего подошла к Риччи и поправила его очки.
  –А здесь весело, - улыбалась она, - Давай отнесем местные красоты наверх, в зал? Очень хочу рассмотреть тех лягушек при нормальном свете

Первая часть ответной пантомимы Джаспера выглядела как два оттопыренных средних пальца, которые он и продемонстрировал древесным недомеркам.
- Вам надо туда, - он по очереди указал пальцем на нескольких ближних существ а потом за холм, - вы туда и пиздуйте!
Джаспер снова изобразил ходьбу.
- К нам то вы чего прицепились?!
- Нас, - жестом на ребят.
- Не, - руки крест на крест на груди и резко разводятся к бедрам, обозначая экспрессивное отрицание.
- Ебет! - продольное движение тазом.
- Не ебет нас. Не всралось нам тащиться туда! Там ваши, - движение зубами, - кусачие мрази! Нахуя нам туда?! Заноз, скажи!

Джаспер наверное даже и сам не знал, спорил ли он так горячо из-за того, что до чертиков испугался непонятного мира или потому, что перестал воспринимать окружение как объективную реальность и был полу-уверен, что заснул где-то в старом доме.

Пройдя этот страшный момент из своей жизни, Ван Линь решил предложить план. Отойдя еще немного дальше того стога сена и уже полушепотом начал говорить с друзьями.
-Если все находиться так же как и было, я бы хотел предложить план и разделиться на 2 группы. Первая группа отправится к мотелю, чтобы осмотреть его на наличие изменений и найти что-нибудь из сьестного. Если не найдем, придется отправится в торговый центр. Вторая группа отправится в аптеку, и если там никого не окажется, то возьмет аптечку и лекарства первой необходимости.
Ван Линь прекрасно помнил, что говорит его инструктор. В опасных ситуациях. первостепенная важность- это найти еду, воду и лекарства. Второстепенно уже информацию и общую обстановку.

  Казалось, что время почти застыло. Каждая секунда тянулось невыносимую вечность. Если бы Игондуй кричал от боли или вопил от страха, было бы намного легче. Но неизвестность медленно сводила Майю с ума.
  — Я так больше не могу! – всё ещё шепотом, но твердо заявила девочка, — Он там совсем один! Если что-то случится с ним, то из-за меня!
  И с дрожащими коленками девочка выскользнула из-за ковра, попутно вытаскивая тесак.
  — Ой! Здрасьте! – пролепетала Майя, когда увидела страшного призрака возле гобольда. Инстинктивно сделала пару шагов назад, крепче сжала тесак.

Мальчишки - придурки

Насупив нос, Дэнни брела к старому дому, потому что кое-кто кое-кому сказал что-то не то. И на этот раз, этим кое-кто была не Дэнни. Старая грымза - мисс Хатчерсон устроила обыск в рюкзаке девчонки во время урока литературы, и, конечно же, нашла там новый айпод со свежим альбомом Мэнсона "Кошмар перед рождеством". Скандал, интриги, расследования, выговор и прочие неприятности. Но если часть беды можно было проглотить, то исчезновение айпода из хранилища "запрещённых вещей" - было за гранью разумного. Дэнни не волновало, кто нажаловался учительнице, не волновало, что это станет известно родителям. Дэнни собиралась вернуть себе свой айпод и дослушать песню, за которую она отдала месячный запас карманных денег.

Где искать - вопрос уже нетривиальный. Дэнни не особенно дружила с большинством своих одногодок, но некоторые слухи она знала. В частности, что многие школьники собирались на барахолку, обмениваться ништяками в тайне от взрослых. И если кто-то и мог сбыть её сокровище, то только там.

Итак, закатав рукава, поправив чёлку и нацепив самое грозное выражение лица, Дэнни собиралась снести пинком дверь и громко обозначить свой протест!!! Вот только силёнок на это не хватило, да и слушать было некому. Рассерженная от обиды, Дэнни села в центре холла, и принялась ждать хоть кого-то, кому можно высказать свои требования

– Спирта нет. Бинтов нет. Есть только огонь. Мы на каторге так делали. Будет больно, но так надо. Держись, брат.

Удары вчерашних товарищей сыпались со всех сторон, однако одержимый будто бы не замечал ужасных ран, которых получил уже гораздо больше, чем смог бы вынести обычный человек. Но вот, кажется, и его дьявольские силы иссякли. Воинственное рычание сменилось булькающими гортанными звуками, точно к горлу подступила рвота, секира выскользнула из ослабевших пальцев и с лязгом упала на каменные плиты пола, ревенант закачался на месте... и взорвался, обдавая всё кругом ошмётками гнилой плоти и брызгами зловонной жижи. Следом за которой вокруг полетели... крысы. Маленькие отвратительные создания, грязные, ободранные, лишайные, невесть какой силой поднятые в воздух и разбросанные во все стороны, они разевали вспененные пасти и отчаянно молотили в воздухе когтистыми лапами, стремясь вцепиться в любую подвернувшуюся опору.

В эпицентре взрыва, рядом со знакомой рунической секирой, остались лежать лишь почерневшая груда деформированных, точно изъеденных кислотой костей, да маленький сплющенный механизм, в вывернутом наизнанку нутре которого одиноко вспыхнула пару раз и навеки погасла последняя искорка астромантической энергии...

– Вот это битва! – рассмеялся ревенант, триумфально воздевая окровавленную секиру высоко над головой, – Нет, только посмотрите на неё, – он пнул носком сапога одну из безжизненных голов чудовища, – Ползала себе тут, жрала всех, в упор не хотела замечать очевидный урок, заключённый в этих поверженных колоннах! Думала, раз она такая огромная, многоголовая, заживляющая раны, так будет жить вечно! А вот лежит поверженная у наших ног. Слышите? Мухи-падальщицы уже слетаются на свою трапезу, – и действительно, к прочим звукам ночного леса, которые после внезапно отгремевшей битвы воспринимались почти как полная тишина: шуму ветра в листе, бормотанию сумасшедшего не-дерева, тяжелому дыханию бойцов, – прибавилось характерное жужжание, – Такая здоровая непобедимая тварь, а станет просто большой зловонной кучей, пищей для червей! Как и всё живое в Срединном мире!

Резко повернувшись, Осберт обрушил секиру на мирно отдыхавшего рядом Виго.

– Небесный император, что за?.. – Прокашлявшись от полученного удара, Кьокишин вытаращил глаза так, что они почти сравнялись по размеру с Белегаровыми.
– Товарищи, мы сражаемся не с тем врагом! Это существо такой же пролетарий как мы с вами! Настоящая угроза - корыстные империалисты, стравливающие рабочих в саморазрушительные междуусобицы! – Монах понятия не имел, что означает половина произнесенных им слов, однако по необъяснимым причинам был черезвычайно уверен что ситуация обстоит именно так, как он описал.

- Ты будешь есть мед из головы ульеголового ? - эльфийку чуть не вырвало - А эти следы - это он пришел или наоборот, кто-то ушел?

Кажется, именно перепалка Равандила с невидимыми шутниками привлекла внимание Осберта и заставила его стряхнуть с себя мрачное оцепенение, в котором он находился. Даже те, кто был с ревенантом в предыдущей экспедиции, никогда не видели его столь подавленным. И столь болезненно исхудавшим. Он с благодарностью кивнул эльфу и оглядел собравшихся за завтраком:

– Друзья, до сих пор богам было угодно послать нам спокойное путешествие. Но сейчас передо мной встало очень трудное решение, и я хотел бы посоветоваться. Буду признателен каждому за высказанное мнение.

Осберт поднялся на ноги и, уперев древко секиры в землю, опёрся на неё обеими руками.

– Как известно большинству из вас, я постоянно балансирую между двух погибелей. Жизнь моего тела искусственно поддерживается вот этой колдовской штучкой, – ревенант стукнул себя в грудь, – механизм которой всё ближе к исчерпанию своего ресурса. А мою душу еженощно осаждает коварный демон, намеревающийся сломить мою волю и превратить меня в игрушку адских сил.

Я вполне свыкся с мыслью о том, что мне отпущен короткий срок среди живых. Что мне остались считанные дни, прежде чем либо остановится бег арканы, либо моя воля сдастся перед дьявольскими наваждениями. Я прибыл в Нортвич, чтобы попытаться за оставшиеся мне дни совершить свой последний подвиг, достойный быть воспетым скальдами. И при этом я понимал, что уже не вернусь в родные края, что из хвороста этой Чащи – и не самых дальних её уголков – будет сложен мой погребальный костёр.

Однако западня захлопывается быстрее, чем даже я ожидал. Как вы можете видеть по мельтешению огоньков у меня в груди, аркана вертится всё быстрее, и я уже не могу быть уверен, что её завода хватит больше, чем на пару дней. После этого я паду бездвижный и бездыханный. Но и в последней схватке с демоном, увы, я потерпел поражение, – Осберт понуро опустил голову, – Может статься и так, что превращение в гнусное чудовище ждёт меня уже следующей ночью!

Проблему с арканой можно попытаться решить. Совсем рядом на восток отсюда лежат руины города, который вчера упоминал уважаемый Фенвариен. Мы с Виго и Равандилом посетили их несколько дней назад в составе Благородных исследователей, дружины Витора Рыжебородого. Там, по рассказам, обитают сумасшедшие эльфы-ревенанты – хотя сами мы с ними не встречались, я думаю, что видел в ночи глаза одного из них. Мы могли бы сразиться с ними, и я бы использовал их арканы, чтобы подпитать свою. Да, по всей видимости, они никому ничего не сделали, но я склоняюсь к тому, что они – лишь задержавшаяся на земле игрушка давно умершего некроманта и их существованием нет смысла дорожить. Вылазка в развалины города и обратно удлинила бы наш путь примерно на один дневной переход.

Перед рассветом я долго думал о том, как мне лучше поступить, с моей собственной точки зрения. Продолжить путь как ни в чём ни бывало, в надежде сегодня совершить своё последнее деяние, прежде чем уйти? Но зацепки на которые я полагаюсь, очень зыбки, искомой мною гарпии на запад отсюда может и не оказаться, а до прочих наших целей я могу и не дойти. Отправиться на восток – с вами, если вы меня поддержите, или в одиночку, если нет – и попытаться пополнить запас арканы? Но и этот план может завершиться неудачей, а главное – успех спасёт меня только от остановки тела, но не убережёт от куда худшей судьбы в когтях демона. Эту битву я уже должен буду выиграть следующей ночью, полагаясь только на себя.

В общем, в глубине души я принял некоторое решение, но мне интересно, что скажете вы. Пусть выскажется каждый. Посоветуете ли мне идти на запад – за призрачной надеждой на доблесть и славу, или на восток – за призрачной надеждой продлить своё земное существование? Или если я решусь на второе, готовы ли вы пойти со мной, отклонившись от первоначального маршрута и потеряв день, а может, полтора?

А волчок тяжело дышал, высунув язык – бодрая прогулка по лесным буеракам в непривычном теле нелегко далась ему. В ответ на оценивающий взгляд Ленвэ он грозно зарычал и ощерил зубы, яростно сверкнув глазами. Но стоило эльфу отпрянуть, упал на спину и принялся кататься с довольной мордой, изображая пастью человеческий смех.

Жрать, конечно, хотелось изрядно, но предложенный ему несвежий паек как-то не вызывал аппетита. Может, утром вызовет, если не сыщется ничего посъедобней, а пока можно поспать и натощак. Поохотиться ночью было бы здорово, но уж больно устал ведьмак. Сгреб лапами травы и прелых листьев, и величественно улегся на них, изящно положив морду на переднюю лапу. Глаза неотрывно следили за Маришкой. Волк словно бы гипнотизировал деву, призывая ее немедленно подойти и почесать ему уши. По его твердому убеждению, ни одна девчонка не в силах отказаться потискать здоровенного шерстяного волчару и заснуть в обнимку с ним, если только не имеет оснований его бояться. Хотя, эта была довольно странной – питала слабость к старым костям и могильному холоду. Тем не менее, ведьмак считал своим долгом вернуть тепло, одолженное прошлой ночью.

– Ну вот, по крайней мере, по поводу раздела добычи, я думаю, никто возражать не будет, – продолжил Осберт, явно приободрённый ответом эльфа, – Что касается остального... Могут быть некоторые трудности с определением первенства, – ревенант кивнул на грифельную доску, на которой Чэрвольд записывал успехи возвращавшихся из чащи групп, – но я думаю, уважаемый хозяин таверны как-нибудь с этим разберётся. А что до славы и почестей, так смертным всё равно не дано заранее предугадать, чем будут увенчаны в памяти потомков их деяния. Я даже могу поведать на этот счёт одну историю, которая, к тому же, имеет непосредственное отношение к моему появлению здесь...

Заметив любопытство в глазах по крайней мере части собравшихся, Осберт сделал знак трактирщику принести ещё выпивки на всех, перевёл немного дух и начал свой рассказ:

– Жил в холодном и суровом краю, откуда я родом, Хольмар, сын Хольмара, прозванный Кровопийцей. В наших землях имя этого вождя известно каждому. Он совершил немало подвигов, собрал под своим стягом много младших вождей, однако мечтал о славе великого полководца и завоевателя. Ради этой мечты он собрал большое войско и попытался захватить владения своего старшего брата Зигольда. Однако судьба распорядилась иначе.

Славен сеятель злата
В громе бури оружья.
Но не напьётся песня
Братскою вранов брагой.

У Зигольда было меньше земли и воинов, но и первая, и вторые содержались в лучшем порядке. А кроме того, он был любим народом и везде мог рассчитывать на поддержку и укрытие, не опасаясь предательства. Хольмар надеялся на лёгкую и быструю победу, однако его обозы застряли в болотах, а войско, страдавшее от обморожений и болезней, потерпело поражение от куда менее многочисленной дружины старшего брата. Стараясь восполнить потери, он обложил все свои владения тяжелейшими поборами, чтобы привлечь наёмников из-за моря, но тем выжал последние соки из земли и лишь ухудшил своё положение.

Не надеясь одержать верх в прямом столкновении и повсюду подозревая предательство, конунг окружил себя колдунами и сейдконами, которые своим чёрным искусством должны были насылать порчу на противника, выявлять недовольных в чертоге самого Хольмара, а также поддерживать его пошатнувшееся здоровье. Сопровождать одного такого проклятого чернокнижника – я даже не хочу называть его скверное имя, пусть оно сотрётся из памяти добрых людей – выпало мне. Да, именно мне, ибо, увы, и я тогда имел несчастье сражаться в рядах бесславного войска Кровопийцы.

Однако собственными глазами узрев, к каким средствам прибегал тот колдун во исполнение наказов Хольмара, – включая те ужасные вещи, что он творил над невинными поселянами, среди которых были и мои дальние родичи, – я преисполнился гневом и отсек чернокнижнику его безбожную голову. Да-да, вот этим самым топором! Так я нарушил приказ своего вождя, но защитил своих родичей и других невинных людей. Но я был молод и жаждал славы, а потому, не боясь последствий, поспешил проехаться по всем селениям в округе, показывая благодарным жителям отрубленную голову изверга и его перстень.

Не все были готовы открыто чествовать меня, опасаясь гнева конунга, но вне сомнения, люди видели во мне освободителя. К тому времени звезда Кровопийцы закатилась, он терпел поражение за поражением, и лишь чёрное колдовство оттягивало его неизбежное падение. Однако снятый с руки чародея перстень, который я теперь носил с гордостью, вскоре погубил меня.

Через него в моё естество проник демон скверны и разрушения, который принялся осаждать мою душу, заманивая в свои сети и подталкивая к различным ужасным деяниям. Я сопротивлялся как мог, но постоянная борьба изматывала меня и телесно, и духовно.

Звон золотой заклятья
Явится ядом йотунов,
В доме души до срока
Селится жил иссушитель.

– Так Хольмар, сын Хольмара, мечтавший о славе великого завоевателя, вошёл в историю, как Кровопийца, напрасно загубивший множество жизней и принёсший лишь горе и разорение своему краю. А я, Осберт, сын Утберта, возмечтавший о славе освободителя людей, стал одержимым, вынужденным постоянно сражаться за собственную свободу. Ибо никому не дано знать, какие плоды принесут его деяния, а тем более, какая слава им уготована в памяти людской, – ревенант обвёл взглядом присутствовавших, – Однако же, я уже долго держу речь. Это не вся моя история, но о том, что выпало на мою долю дальше, я поведаю в другой раз. Если, конечно, вернусь жи... просто вернусь из нового похода, в который, надеюсь, мы в скорости отправимся.

  Майа достала из сумки странную книжку и принялась листать страницы. До этого она изучала книгу всего один раз, когда нашла её. В ней оказалось слишком мало картинок, чтобы заинтересовать девочку.

Да плевать на этот шматок сала, и на человеческую одежду заодно с ним. Как же здорово бродить по лесу в одном только теплом волчьем плаще! И этот уютный запах сырой шерсти – просто глоток свежего воздуха после провонявшей друидовой мертвечиной грязной ткани. Тельгар и сам не заметил, как перешел на легкую рысцу, петляя между деревьями и жадно вбирая ноздрями смутно знакомые ароматы леса. Впрочем, не следует оставлять далеко позади этих медлительных двуногих... то есть его компаньонов!

И снова Тельгар стойко принял удар судьбы – уж коли суждено ему странствовать по лесу в первозданном виде, так нечего и время терять! Быстро скинул испачканную одежду, связал в тугой ком, и забросил на ветку толстого дуба, так чтобы студень не добрался. Морщась от обжигающих касаний ледяной воды, старательно отмылся и оттерся от мерзкой слизи. Бывалый наемник, он не испытывал никакого стеснения от своей наготы – нахально ухмыльнулся Маришке, одновременно разводя руками, дескать, жизнь заставила. Покосился на ревенанта, проявлявшего небывалое для мертвого эльфа оживление. Закинул котомку на плечо, да и двинулся прочь, надеясь согреться бодрым шагом и не навлечь на себя еще нежелательного внимания сверкающей во тьме голой задницей.

Эх, столько соли пропадает зря. Теперь прах павшего рыцаря размоют дожди, соль впитается в почву и сделает ее бесплодной, чудесные маки погибнут. Что ж, такова судьба всего сущего.

Несолоно хлебавши, ведьмак отправился вслед за Ленвэ. Им так и не удалось разгадать, в чем тут соль.

Ошеломленный увиденным, Тельгар замер перед диковинным дивом, даже слегка рот разинул вопреки обыкновению. Все, что ему встречалось доселе, вполне укладывалось в его представления о чудесах Чащи – мрачных, иногда смертельно опасных плодах деяний древних обитателей этой земли. Вылепленные из твердого дерева будто из глины детали архитектуры, деревянная же статуя с живыми глазами, даже ожившие мертвецы – все это было естественно для изначального колдовства. То же, что он сейчас видел перед собой, было абсолютно чуждым Лесу в его первозданном облике, и скорее походило на творение пришлых Живых Звезд. Особенно дико выглядело переплетение разных эпох, культур и магических традиций в одной точке. Может, между ними был конфликт? Как будто эта неимоверная машинерия захватила творение Чащи, чтобы не пустить наверх незванного гостя. Но кто же тогда был тот друид Мускалнир, какова его роль в произошедшем здесь, и почему древодева внизу так ненавидит его?

Тысяча вопросов, и ни малейшего шанса найти ответ, стоя на месте. Осматривать невиданное устройство без надлежащего специалиста – только время терять, но, может, хоть какая-то подсказка найдется в конце одного из двух путей?

— Идемте посмотрим там, — ведьмак наугад махнул в сторону правой лестницы, приглашая соратников следовать за собой. Силой тащить он никого не собирался, но полагал опасным разделяться в таком странном месте.

Падение. Вода. Треск костей в хватке чёрной змеи. Влажный хруст. Вспышка боли. Накатывающая темнота.

Тельгар, успевший уйти вперед, вернулся на крики и звуки возни. Что это, соратники не могут поделить между собой куст с ягодами? Маришка исступленно набивает ими рот, но что вселилось в этого мертвого эльфа, что он так настойчиво, хоть и неуклюже атакует ее? Ведьмак внимательно пригляделся к кусту, а затем решительно ринулся вперед, чтобы встать между товарищами, оттирая Ленвэ спиной.

— Я думал, только люди решают все проблемы насилием, — ехидно бросил он эльфу, прежде чем сосредоточиться на девушке. Обнял ее за плечи, и мягко потянул прочь от зачарованного лакомства, готовясь к длительному монологу. Тельгар знал, что уши у женщин куда чувствительнее языка, и отвлечь ее от сладостей можно лишь еще более сладкими речами.

— Вкусные ягоды, правда? Но послушай-ка, что однажды поведал мне один странник, вернувшийся из далекой южной страны, что славится своими сладостями и сказками. Так вот, жил там однажды могущественный правитель, покоривший окрестные земли и снискавший при жизни великую славу. И возжелал он взять себе в жены прекрасную принцессу одной из разоренных им стран. А девица та страсть как любила сладкое, но ее придворный кондитер погиб на войне, защищая свою родину. И сказала она тирану, что станет его покорной женой лишь после того, как он найдет мастера, что изготовит лакомство, превосходящее все, что она доселе пробовала. И отправил повелитель гонцов во все края своих обширных владений, и явились к нему во дворец лучшие из лучших кондитеров, числом в тысячу, и принесли в дар тысячу восхитительных яств. Отведала их одно за другим капризная принцесса, и отвергла каждое – это недостаточно сладкое, то чересчур приторное, а здесь привкус горечи портит тонкий букет. Разгневался правитель, и велел казнить незадачливых поваров, что не смогли угодить его возлюбленной. Когда стража увела мастеров из тронного зала, остался лишь один, никем ранее не замеченный. Одетый в лохмотья и синий колпак с кисточкой, последний кондитер, дрожа от страха, упал на колени перед девицей, и открыл перед ней коробочку с какими-то серыми кубиками, и приниженно умолял ее попробовать его чудесного лукума, прежде чем отправлять и его на смерть. Под хмурым взглядом повелителя, принцесса положила один кубик в рот, а другой съел и сам даритель. И в этот миг оба обернулись быстрыми птахами, и вылетели в раскрытое окно! Ибо был тот гость ни кем иным, как придворным колдуном павшего королевства, и так помог он наследнице трона отомстить за свою страну. Ну а самонадеянный тиран был вскоре свергнут собственным народом, который тоже очень любил сладкое, и не мог простить владыке гибель лучших мастеров-кондитеров.

Закончив рассказ, Тельгар утер пот с лица – долгая речь нелегко далась молчаливому ведьмаку. Но, кажется, куст остался далеко позади?

После того как выспался на нормальной кровати и сутра пораньше сходил к местному кузнецу, а потом в лавку Витор Рыжий вернулся в почти совсем опустевшего к его приходу "Спящего Василиска". У кузнеца он подобрал себе по фигуре недурно сохранившийся древний нагрудник, островерхий шлем и крепкие наручни с поножнями с вытравленными на них узорами. Хотел ещё щит прикупить, но посмотрев доступные по деньгам варианты пришел к выводу что слишком тяжеловато в итоге получится все это таскать. Он же не ревенант. А в лавке прикупил себе небольшую лампу и запас горючего масла для неё же. В общем и целом теперь археолог чувствовал себя более готовым для второй попытки, только ещё одно дело. Следовало бы обмыть свое второе рождение, а то по поверьям местных лесоходцев боги удачи могут отвернуться от такого скупердяя.

– Чарвольд, налей всем по рюмке за мой счет! – достаточно громко произнес Витор выкладывая монеты на стойку, чтобы завсегдатае могли оценить жест. Рассказывать о том как вся его поисковая партия растаяла в лесном тумане совершенно не хотелось, да и теплилась надежда что оба все таки живы и может ещё когда-нибудь вернуться в этот самый трактир на опушке Леса. В общем чтобы не навевать на себя депрессивного настроения Рыжий решил рассказать случай из своего прошлого, так уж было принято тут что угощающий должен хоть что-то рассказать.

– Некоторые книги не стоит читать... – после молчания, начал издалека свой рассказ археолог, погружаясь мысленно в свою прошедшую молодость. – Я узнал это на своем горьком как слезы опыте. Когда-то меня было не выгнать за черту столицы Славной империи никакими посулами, я тогда работал в университете... копил и приумножал знания в великой библиотеке. – Витор усмехнулся в бороду, неуловимо мрачно. С тех пор многое поменялось в его жизни.

– Новые книги не всегда попадают в руки ученых законными путями и каждый такой раз, любопытство борется в тебе с здравомыслием. В тот раз, увы, я проиграл вчистую. Название древней книги так заинтриговало меня, что я даже не додумался отдать её прежде на проверку знакомому чародею. Как сейчас помню выдавленные витиеватые буквы древне-ахийского алфавита едва угадываемы на темной коже покрытой сеткой трещин. Книга Тысячи Плачущих Глаз Устремленных в Небо. Я думал тогда, что нахожусь на пороге великого открытия. – Витор грустно улыбнулся в бороду опрокидывая ещё один стакан наливки и дивясь свой собственной наивности.

– Когда я её открыл, дрожащими от предвкушения руками, из книги распространилось едва уловимое свечение, а я жадно листал страницы все пытаясь понять кто же автор этой уникальной подробной хроники отбытия небожителей в ультрамариновую пустоту. Но сам не заметил, как из моих глаз потели первые слезы, а вместе с ними замутилось и зрение. Говорят мои глаза тогда вытекли по капле вместе с теми слезами и впитались в проклятую книгу, оставив пустые глазницы на лице. А я почти даже этого не заметил поначалу. Так был погружен в размышления о том сколько известности я получу опубликовав перевод древнего манускрипта. – Рыжий острожное пальцем дотронулся до своего светящегося глаза, словно желая убедиться что они все ещё на месте и продолжил, – Эти глаза мне вырастил магией артефакт случайно попавший в руки калеки, каким был тогда ваш покорный слуга. Я тогда впервые родился заново, а самое смешное знаете что? – Витор оглядел зал.

– Самое смешное, в этой истории, то что книга сожравшая мои глаза оказалось подделкой! Похоже просто какой-то из колдунов решил очень зло пошутить над последователями живых звезд, создав якобы описание Великого Исхода.

– В общем к чему я это все? Пару дней назад я опять чуть было не умер в пасти измененного колдовством животного. Давайте выпьем за то чтобы магия несла срединному миру больше чудес и как можно меньше проклятий, надеюсь Живые Звезды со мной согласиться! – он опрокинул последний стакан и расплатившись с трактирщиком сел за угловой столик, ждать новых авантюристов которые согласятся отправиться с ним в Лес.

Сэр Дагоберт подозрительно озирался, явно пытаясь определиться с классификацией фей в плане необходимости их истребления.
- Передразнивание суть акт глупый, демонстрирующий вопиющую незрелость ума, однако не наказуемый, - наконец пришёл он к выводу.

- Я могу бдеть всю ночь, если кто-то из вас, оруженосцев, найдёт в себе силы составить мне компанию, тем лучше, однако же сие не обязательно. Все же, пока вы обустраиваетесь, я попробую усовестить местных обитателей.

Сказавши это, он подошёл примерно в ту сторону, откуда слышался звук, и начал говорить.
- Любезные феи, мы честные путники, что пришли в эти края благодаря сугубой необходимости. Однако мне печально видеть то состояние ума, в котором вы пребываете. Снедаемые скукой, вы стремитесь найти хоть какое-то развлечение путём бессмысленного повторения. Однако скажу вам искренне и без утайки: то путь, ведущий в никуда. Так происходит потому, что неведом вам честный труд. Вы не сеете, не жнете, не празднуете день урожая и что самое печальное, не молитесь и не почитаете Живые Звезды! Буде заняты вы подобными делами, то и скука была бы вам не ведома, и не тратили бы вы время своё на столь пустое его прохождение. Покайтесь в праздности, феи, спуститесь ко мне, и я расскажу вам, как одолеть недуг уныния, который хоть и умственной природы, опасен не менее, а то и более, нежели чахотка или загнивание конечности!

За неимением меча, сэр Дагоберт взял пику и отошёл подальше, так чтобы иметь возможность орудовать ей без опаски для окружающих. Впрочем, он судя по всему достаточно хорошо владел пикой, чтобы понимать, что делает. В итоге рыцарь по очереди коснулся плеч гномки со словами:
- Я, сэр Дагоберт, посвящаю тебя в святые воины. Отныне тебе должно не знать устали в истреблении нечисти, как-то, людоедов, кровопийц, ведьм, бесопоклонников, чародеев тёмных и всякой прочей злой твари. Храни чистоту душевную и не бойся грязи телесной, ибо в страданиях душа очистится. Повторяй за мной: клянусь преследовать и истреблять всю нечисть и злодеев до конца живота моего, и да не позволю я злу пощады ни от себя ни от ближнего моего. Да направят меня Живые Звезды на моём пути.

Крепкая настойка хорошо дала в голову, особенно на голодный желудок. Маришка бросила на стойку монет, попросила ещё настойки и еды. Оглядевшись по сторонам, она заметила поставленную у стены лютню. Схватила её, уселась на барный стул и тронула струны... Инструмент загрустил ля-минором, а Маришка начала сказ о подвигах своих друзей...

Охотниками мы звались
И бешенными были
Но вероятно зазнались
И все почти в могиле

- Из былого похода вернувшись с триумфом, пополнив припасы и наши ряды, мы сразу отправились в новый поход...

Маришка бросила взгляд на доску, где Бешенные Охотники всё еще возглавляли рейтинг приключенцев.

- Я, Госпожа Смерть, собирала всё больше невысоких последователей и была как никогда близка к магическому числу семь... К нам присоединился юный астромант Изелиус.

Переборы сменились на бой, а неспешный рассказ на новый кусочек песни.

Дошли мы снова до норы
Где раньше ночевали
Нашли огромные следы
И огра повстречали

- Предусмотрительный Сулик придумал поставить ловушку из колокольчика и веревки... И да, мы проснулись от нетерпеливого звона. К нам в гости пожаловал огромный огр.

Жрать! Жрать! Жрать!
Мелкие гномы очень вкусны!
Бить! Бить! Бить!
Так просто не сдаёмся мы!

- Буквально несколько секунд и мы слаженными действиями побеждаем этого великана. Вот те золотые зубы - подтверждение моих слов.

Снова неторопливые переборы.
- Мы двинулись дальше. И пришли к городу. Огромному древнему городу, который уже почти победил Лес. И нашли там большое древо... Большое древо, говорящее что-то на первый взгляд не имеющее смысла... И на второй и третий тоже. Попытались мы его понять, да разум не наша главная черта... Исследовали руины. Да остановились на ночлег.

Глаза сияют словно звезды
В груди арканы виден свет
Кто вы? - вопрос, паек наш роздан
Лишь Речь Старшая нам в ответ

- К нам пришли эльфы. Разодетые как на бал. И с такими же выражениями лиц, как будто на балу... Не то, чтобы впрочем я когда-то была на балу... Попытались мы с ними поговорить, но увы нашего языка они не понимали, а мы не понимали их... Так и распрощались...

Переборы снова превратились в бой. Тревожный, звенящий.

Семь голов и семь пастей
Земля трясется от её ходьбы
Уж не таких мы ждем гостей
Но к бою храбро подняты

- Ночью к нам пожаловал другой гость. Огромная как дом, многоголовая, ядовитая, черная как болото гидра. Храбрый Блафлин пытался её отвлечь и увести от нас, но попал в ловушку, которыми полны все древние руины. А мы не могли оставить Блафлина. Невероятно сильный Сулик повалил на чудовище колонну и тем самым обездвижил его. И дальше мы все вступили в бой. Меч Блафлина и палаш Снульто разрывали ее плоть, молот Сулика и посох Изелиуса дробили её кости, мои арбалетные болты делали всё новые отверстия в её коже и внутренних органах... Но тщетно, на этой твари всё зарастало обратно. Первым пал маленький маг Изелиус. Никому он больше не расскажет про звёзды.
Трынь.
- Снульто. Никогда больше мы не услышим его дрэп.
Трынь.
- Блафлин. Никогда он больше не споёт нам.
Трынь.
- И, наконец, Сулик... Больше никого он не победит в этом Лесу...

Боевая мелодия сменилась на щемящую грустью и тоской...

Теперь осталась только я
Их Белоснежка, Госпожа
Но гномов нет уж у меня
И жизни тоже нет, беда...

Лютня замолчала. Маришка вздохнула и опрокинула в себя ещё одну рюмку.

У нас были кожаная броня, щит, арбалет и кистень. Не то чтобы все это было необходимо, чтобы продираться сквозь живые кусты, но если начал воевать с крапивой, иди в этом до конца. Единственное, что меня смущало - это связка факелов. Нет ничего более бесполезного и беспомощного, чем овражник со связкой факелов, без кресала и в дождь, пытающийся добраться до мертвого поэта. Я знал, что рано или поздно мы доберемся и до Злоязыкого

В таверну пошатываясь от усталости вошла Маришка. Ее тут уже знали и помнили, по крайней мере хозяин сего заведения. Но почему она одна... Скинула с головы капюшон. Открыла бледное лицо с глубокими тенями под бесцветными глазами. С хоть и помятым, но очень юным лицом очень контрастируют несколько серебрящихся седых прядей в черных как смоль лохматых и грязных волосах.
Мрачная девица поставила в угол тяжелые сумки, подошла к барной стойке. Сняла со своей шеи и молча кинула на столешницу ожерелье из четырех крупных золотых зубов. Затем посмотрела на карту. Ткнула в место, где потеряла товарищей:
- Здесь руины древнего города, возможно эльфийского, - тускло доложила Чэрвольду. - Вот тут большой говорящий дуб. И огромная гидра, - выдохнула, еще больше помрачнев. - Дай чего покрепче, хозяин, будь добр.
Маришка повернулась к залу. Окинула оценивающим взглядом собравшихся и, повысив голос, снова обратилась к трактирщику:
- И налей всем, пусть выпьют за моих павших друзей. Пусть помнят их имена. Певца Блафлина, шутника Снульто, храбреца Сулика, юного Изелиуса. Пусть помнят, идя в Лес, что могут не вернуться.

Ведьма рассмеялась, услышав ответ Эльмиры.
- Что ж, так тому и быть, - она сделала шаг вперед, нависая над эльфийкой, зашептала исковерканные слова Старшей речи. Эльмира почувствовала, как клинок вошел ей в шею, как толчками стала выходить из тела кровь. - Послужишь мне, послужишь... - а дальше мрак, беспамятство, но и ими не выйдет утешиться. Заклятье ведьмы заставит дух Эльмиры вернуться в Срединный мир, стать слугой скверной старухе. Возможно, навсегда.

...Витор очнулся под вечер, лежа на земле, рядом с поваленным деревом, тем самым, где оставалась сумка с волчатами. Все тело болит, будто медведь его мял, укушенная волком рука едва шевелится. В голове звучат слова ведьмы, что живет в брюхе волка:
"Иди на север, ищи след ходячей избы. Найдешь ее, усмиришь - позови меня волчьим воем в полночь, явлюсь. Освобожу остроухую ведьму от службы вечной."

Долгое время Родон бессмысленно бежал по древнему лесу лихорадочно оглядываясь и бросая напуганные взгляды по сторонам…
Некоторое время ранее.
Пребывая в полном покое и удовлетворении от проделанной работы по уничтожение зверолюдей в одном из поселков, герой наслаждался тамошней выпивкой и недоеденными кусками какого-то мяса ( вкусу оно не напоминало человеческое, а значит можно было есть), запивал дрянным пойлом, иногда вылавливая куски шерсти из кружки предыдущего владельца этой «таверны». На полу, в разных позах замерли убитые им постояльцы. Кто-то успел схватиться за меч, кто-то решил сбежать через оконные проемы, но так и остался там висеть, а кого-то достигли тяжёлые болты из арбалета аж на той стороне улицы - некий вояка решил собрать ополчение и дать отпор карателю, но увы, щелчок арбалета ознаменовал последний вздох наглеца, а затем и его подручных…
Собрав добычу, выдрав золотые украшения из ушей, срезав пальцы с плотно сидевшими кольцами, кладоискатель отправился домой, бухать и трахаться.
Пребывая в неже, лаская стройные женские тела и выпивая оттуда же добротное вино, Родон настиг приступ страха. Не понимая, что с ним происходит, он выпроводил девок из комнаты, зарядил арбалет и начал споро собираться. И ведь точно, внизу раздались крики, шум и тяжелые как судьба одиночки шаги. Это шел Фергюсон, местный староста. И он был крайне зол.
А так как приказ «не спи с моей дочерью!» Родон нарушил в первый же день, и это он еще сдерживался, хотя очередь таких же авантюристов под окнами этой шаболды говорила о многом, герою нужно было покрасоваться. Ну, а так как привычку Фергюсона сначала делать, а потом объяснять, что не так, не смогли выбить даже королевские мытари и бандиты из местных земель, самым лучшим вариантом было сваливать оттуда, бросив половину награбленного.

Поэтому Родон и бежал как мог, боясь услышать что-то вроде «я беременна!» «ты опорочил мою невинную дочь!» «вы забыли заплатить!».
Так он и вышел на тракт, тянувшийся слева направо, а заодно и справа налево. Тянуть время было нельзя, поэтому герой бросил последнюю монетку, но перед тем как потерять ее в дорожной грязи, увидел изображение короны. Значит двигаться нужно было налево. Поэтому и пошел Родон направо, как раз через пару дней уткнувшись носом в двери таверны.
Бросив тавернщику мольбу, - Воды. Два кувшина, - герой с силой опустился на угловую лавку, еле-еле переводя дыхание и с жадностью глотая несвежий воздух забегаловки.

Эльмира некоторое время молчала, раздумывая над непростым вопросом старухи. Прикусив губу, она смотрела на беззащитного Витора. Где-то в лесу были спрятаны голодные волчата.
- Ты права, я не умею торговаться. Покупаю его жизнь.

Долго молча идти в компании? Это скучно. Но легко можно исправить.

– ...ну так вот. Вернулись мы стало быть в лагерь этот, и начал я готовиться к охмурению. И вот беда – гурулы то, вроде народец славный, в еде понимают – их маринованые мокрицы – моё почтение, страсть как хороши, но спиртного у них вообще нет, представляете? В принципе. И как в таких условиях соблазнить гномью деву? Для всех священных девяти способов нужны и золото, и выпивка. И то, и другое. Точка. Нюансы есть, и они важны, но какой от них толк, если одного из компонентов нет. Я уж и средство подготовил, чтоб за бородой её ухаживать, и украшение, а тут такой облом. Пока нашёл, пока довёз – девицы и след простыл. Я то думал между нами искра проскочила, когда бы гусеницу ту рубили, что размером с крытую телегу, или от грибов хищных отбивались. Но оказалось, что страсть её к грибам. И глаза блестели оттого что там грибы были. Вот такая вот печаль.. А ещё как то раз...

Снульто слышал, как хрустят его кости под напором огромной лапищи, чувствовал, как воздух покидает горящие лёгкие. В исходившем от гидры болотном духе, смешивавшемся с металлическим запахом крови, чудилось уже влажное дыхание Стикса. Но пока у него есть свободная и послушная рука... Только бы хватило последних сил, чтобы наносить удары!

Не хватило.

И гобольд Снульто, бывший лемурилокутор IX легиона и главный дрэппер Нортвича, сам шагнул сквозь непроглядный мрак в тот мир, для которого ему столько раз приходилось служить связующей ниточкой с миром живых.

IN MEMORIAM SNVLTONIS

– Ахгх! – зашипел в такт зелью обжигающему, стряхнуть одной рукой эту гадость попытался как уж смог. А потом примерился и спрыгнуть постарался со спины волка, веревку стравив предварительно. "Если получится, то к дереву бежать к любому надо!" – подумал слезящимися от боли глазами шаря вокруг.

Вой раздался ближе, и стал отчетливей слышен безумный смех, который то захлебывался, то снова звучал ясно. А впереди, среди деревьев, замаячила раздутая фигура какого-то зверя, размером с... ну, с небольшую избу. Он движется, будто пьяный, задирает морду, брюхо волочет по земле, огромное нездорово раздувшееся брюхо. Оскаленная пасть, слюна капает, плешивая серая шкура, безумные глаза, горящие желтым гнилым огнем. Да, эта тварь похожа на волка, но такого волка вы не видели - огромного, больного, безумного!
Приблизившись на расстояние прыжка, зверь припадает на задние лапы, снова раскрывает пасть, но в этот раз из нее вместо воя вы отчетливо слышите скрипучий старушечий голос:
- А ну кто тут у нас? Быть вам сваренным в котле! - и снова тот самый безумный смех.

Ночь. Лес. В тишине раздаются редкие звуки живности. Перекликаются ночные птицы. Откуда-то поёт сверчок.

На небольшой поляне в импровизированном лагере потрескивает разведённый в выкопанной под него ямке костерок, порядком уже прогоревший, освещая, но не сильно, соперничая в этом со звёздным светом, саму полянку, деревья вокруг, импровизированный лагерь и тех, кто обустройством оного и занимался – эльфа, эльфийку, и умиротворённо выглядящего старика, что сейчас мирно греются на своих лежанках. На камнях тихонечко шипят почти готовые кусочки мяса, оглашая округу манящим ароматом, сбавленным душистыми травами и ягодами. Возле четвёртого, пустующего сейчас настила из травы разложена снятая и выскобленная змеиная кожа крайне большого размера, на отдельных чешуйках бегают отблески от костра.

Из темноты периодически доносятся негромкие шаркающие звуки – там, в отдалении, работает гном, копающий очередную за сегодня могилу. И пусть его лица не видно, он улыбается.

Красота же.

После выступления Блафлина Снульто хлопал, топал, улюлюкал и свистел едва ли не громче всех в трактире. Мрачного расположения духа своего товарища он, похоже, не заметил.

– Погодите-ка! – воскликнул гобольд, когда бурные овации ослабели и всеобщее веселье снова стало распадаться на отдельные междусобойчики, – Блафлин, конечно, поведал про самое главное и прекрасно поведал, но на этом всё не закончилось! Это ещё не всё, что случилось с нами по пути!

С обезьяньими ужимками, соответствующими специфическим гобольдским представлениям о прекрасном, отставной легионер вскочил на свой стул, с него запрыгнул прямо на стол, пару раз крутанулся в немыслимой пляске, каким-то чудом опрокинув только один жбан, да и тот с морсом, после чего набрал в лёгкие воздуха и – нет, не запел: скорее, быстро и ритмично заговорил, размахивая руками и отстукивая такт каблуком:

Короче, замуровали уродца,
Валим из колодца –
Лечь костьми тут не хоцца.
Пусть без трезубца –
Главное, с костлявой разминуться!
Идём через чащу,
С собой тащим чашу,
Вот бы таких трофеев почаще!
Гному без трезубца икается,
Кругом смеркается,
В кронах руны зажигаются –
Непонятные знаки,
Мы опять в какой-то сраке.
Тут – хоп! – из-под ёлки дедок,
Заводит колкий real talk,
С локоток, а явно центровой на этом участке,
Ищет, как захоумиться с поэтом, сам в маске,
Из-под рогожи хвост,
Тычет щупальцем на норд-ост,
Знает там ряд интересных мест,
Предлагает квест
Для тех, кто готов
Принести улов
Твердолобых голов,
Чтобы с лёту
Подкатить к стихоплёту.
Звать его Нихто, по-имперски Nemo.
Это тема!
С таким заказчиком можем быть мы не немы:
Эй, ребята, кто вас послал? – Да Нихто,
Мы независимы, как радфема дщери!
И всё, ты тут в роли Полифема в пещере.
Вокруг деда остатки какой-то пирушки,
Знатно насвинячили лесные зверушки,
Крысята, мол, готовили змею гекатомбы.
Интересно, что если они о том бы
Прознали, что их бога мы съели на завтрак?
Вот сюжет, достойный античного автора!
Кстати, мы ж его не доели малость,
Наверняка ещё завалялось!
Блафлин, тащи-ка на стол закуску,
Похвастайся своим кулинарным искусством!
Да, воин и скальд, такой, что только в путь – йе! –
– Он ещё и заправский шаркутерье!

Мы охотники бешеные,
Где тут чаща? Ну-ка, прочешем её!
Айда в гости к лешему,
Всё равно не будем жить вечно – йе!
А если ты на той же волне,
К нам присоединиться можешь вполне.
Мы всех принимаем, как ад-Дауля филь аш-Шам,
Особенно рады коротышам.
Здесь не задержимся надолго после пира –
Поутру выступаем, как клыки вампира!
Но если ты с нами пошёл – не ссы!
Мы из тех, кто запускает часы,
Читает запретные письмена,
Армии нежити пробуждает от сна,
Дёргает за дверную ручку,
Вертит судьбу на десятифутовом шесте, как сучку!
Слышишь, давай подчеркну для ясности:
Если ты ищешь гарантий безопасности,
Не готов к ежечасному риску,
Вечно ждёшь от судьбы ириску,
Боишься случайной смерти и всего такого,
Короче, в тебе умер дух старой школы –
Значит, ты не из нашего теста,
Хоуми, ты ещё не вышел из детства,
Нам с тобой в этом Лесу неинтересно:
Вали в свои всеми Забытые Королевства!

Р-раунд! – страшным голосом прокричал Снульто, воздев над готовой сжатый кулак, откланялся на все стороны, тяжело переводя дух, и спрыгнул со стола.

- Всего-то несколько монеток - фыркнул Нобиль, протягивая Витору содержимое своего кармана
- Тут на всех поделить-то не выйдет

Обед плавно переходил в ужин, щедрое угощение украсило столы, а диковинные напитки лились рекой за счет отважных героев, вернувшихся из Леса с богатой добычей. Но что за пирушка без доброй песни? А приличных бардов в зале что-то не видать. Да и зачем полагаться на легкомысленных поэтов и лукавых менестрелей? Нет, настоящий герой должен сам воспевать свои подвиги! Устная традиция подгорного народа хранила много подобных эпосов, но всегда найдется место и для нового. И если нужно слегка исказить ход событий в угоду поэтическому приему или ради красивой рифмы, Блафлин отнюдь не боялся этого сделать. «Песнь о нисхождении во тьму и пробуждении лиха» он сложил еще на последнем привале, и теперь лишь лениво перебирал в голове строчки, готовясь к исполнению.

Когда пир достиг наивысшего веселья, Блафлин забрался на стол в центре зала и громко застучал башмаками, чтобы привлечь всеобщее внимание. Когда в помещении наступила тишина, гном чуть откашлялся и без всяких предисловий начал декламировать нараспев, ритмично перебирая струны найденной в чулане у Чэрвольда старой лиры, и притопывая ногой в такт. Его густой баритон с легкой хрипотцой, добавленной утраченными годами, наполнил пространство таверны.

Угрюмый древний мрачный Лес
Скрывает множество чудес.
В прогалине, от глаз сокрыт,
Колодец старый там стоит.
Не светит солнце в глубине
Того колодца, а на дне
Хранит с отравою игла
Тоннель, где поселилась мгла.
Но воссияет свет свечи,
Её неяркие лучи
Осветят храбрым путь во тьму –
Уж видно впереди дыру.
Вошел герой: внутри стоит
Телега, странная на вид,
С лежащей вострою косой.
А сам чертог как колесо,
Вращается вокруг оси –
Секрет герой наш раскусил!
На четверть круга поворот,
И вот открылся новый ход!
В конце – рабочий кабинет,
Где времени движенья нет.
Не властно здесь теченье лет,
Навеки замер мертвый свет,
И правит балом тишина
По повеленью колдуна.
Стоят песочные часы,
И надпись строгая гласит:
«Не смей, о смертный человек,
Пустить минут застывших бег».
Чтобы фортуну не гневить,
Пришлось героям отступить.
Вновь раскрутили карусель –
Привел очередной тоннель
В святилище нечистых сил.
С кровавой чашей жрец застыл
Там, словно муха в янтаре.
Виднеются на алтаре
Зловещих знаков письмена,
И демон с головой козла.
Дивясь ужасным чудесам,
Вошел герой в подземный храм.
И, блеском золота пленён,
Коснулся чаши с кровью он.
И кровь из чаши расплескал:
Свершился тёмный ритуал.
По воле рока в этот миг
Из тьмы в подлунный мир проник
Коварства дух, лукавый бес,
Исчадье мрака, враг небес,
Чтобы вселиться в храбреца.
Судьба невольного жреца
Теперь была предрешена –
Из чаши лиха пить до дна.
Но затаился хитрый враг,
Сокрыв печати тайный знак.
И вновь, не ведая беды,
Чтоб завершить свои труды,
Друзья отправились назад –
Добыть во тьме сокрытый клад.
Но не могли они уйти,
Оставив тайну позади.
И снова залы круговерть,
И выступает дева-Смерть
В обличье Темной Госпожи,
Чтоб разорвать завесу лжи.
И время пущено вперёд,
И дух нечистый восстаёт
Из праха падшего жреца.
И, сбросив облик мертвеца,
Освободилось от оков
Чудовище из страшных снов.
И прочь бежали перед ним,
Заклинив хитрый механизм,
Друзья, дерзнувшие пойти
Извивом темного пути.
Тоннеля узкий лаз, и вот
Колодца жерло вверх ведёт.
Вновь к свету солнца, пенью птиц
Друзья успешно пробрались.
Оставив ужас за спиной,
Идет по лесу наш герой.
Котомка золота полна,
Но торжествует Сатана,
И пляшет бесновато тень,
И ждет, когда иссякнет день,
Чтобы в лукавый диалог
Вступил со смертным грозный Рок.

Завершив песнь, Блафлин печально обвел взглядом публику. Его мало волновала их реакция. Мыслями гном был в комнате, где уединился его брат, ведущий отчаянную борьбу с коварным духом. Эту битву он должен был выиграть в одиночку.

Возвращение отряда вызвало настоящий фурор в стане местных, просиживающих здесь за обеденной кружечкой "Сердца пьяного зомби" (грушевый сидр с розмарином, Чэрвольду только с утра выгрузили три бочки). Заведующий доской - старик по прозвищу Квашня - принялся обновлять рейтинги. Само собой, Бешеные Охотники теперь вверху рейтинга с одним полным возвращением. Среди местных такой расклад называется "Панове прийшли", одно очко начисляется за возвращение, еще одно за отсутствие потерь, одно за добычу. Ниже в списке находятся Три Топора, у этих одно техническое очко за возвращение погорельца Дурбана.

Само собой, Чэрвольд накрывает большой стол, распоряжается насадить на вертел молочного поросенка, а пока суть да дело, метает на стол всякую мелкую закуску: большую сковороду карасей в сметане, кольцо оленьей колбасы, миску особой маринованной капусты, рыжиков из бочки, несколько ломтей черного хлеба с черносливом. Венчает все это запотевшая бутыль ежевичной водки с карамелью "Смерть злобных супругов".

Урист, отложивший уход за своей грязной и спутанной растительностью до окончания работ, налёг на лопату. Разрывать нетронутую землю, прорываясь через корневища, было на удивление не слишком обременительно, и чем дальше гном это делал, тем более ему становилось понятно. Он. Любит. Копать! Было ли так до того, спутавшего все мысли и воспоминания, удара по голове? Все ли гномы одержимы идеей оказаться поближе к недрам? Ответа на это у гладиатора не было. Надо бы спросить у сородичей. Наверное. Или нет. А то вдруг окажется, что этой "простой и всем известной истине" учат раньше чем говорить и ходить?

Наконец, всё было готово. Урист осмотрел товарищей, собравшихся для похорон этой крайне невезучей девицы, погибшей, возможно и по их вине. Гаэль, их бравый эльфийский командир, пролившая для выполнения своего задания немало крови, как чужой, так и своей. Её длинноухий сородич, тоже пострадавший от проклятия, но уже ведьмовского, а не призрачного. Набравший внешней солидности Кьёкишин, в котором несмотря на людское происхождение чувствовалась тем не менее родственная душа. Так же и с Вилдри, который пострадал более всех и сейчас...

Отсутствовал?

– Эй, а где наш Вилдри? Он же не мог просто взять и уйти?

Поиски были внезапными, но скоротечными. Непонятно, чего хотел маленький вмиг постаревший из-за гобольд, но далеко он не ушёл. Теперь же он так и останется здесь. С монетами на глазах и во рту для оплаты Глубинному Проводнику, в свой собственной, огороженной железными кольями могиле с надгробным камнем, с выдолбленным на нём именем. И копалась эта вторая могила уже совсем, совсем без удовольствия.

Пока остальные хоронили Марту, гобольд молча наблюдал за происходящим. Когда со всем было покончено, Вилдри начал медленно спускаться по склону. Но это давалось ему тяжело — девяностолетний старик с трудом контролировал равновесие и часто присаживался отдохнуть. Во время очередных минут отдыха пожилой гладиатор вдруг почувствовал ноющую боль в груди. Вилдри хотел позвать на помощь, но губы не хотели размыкаться. Тело перестало его слушаться. Когда и веки начали смыкаться, гобольд понял, что смерть пришла за ним.

Гладиатору не хотелось уходить вот так — тихо и незаметно. Гобольд никогда не видел себя в старости и рассчитывал умереть в бою. Когда последние капли жизни начали покидать Вилдри, он пожелал лишь одного — не быть забытым.

Никто не заметил, как в этот миг на небе загорелась новая звезда. Несмотря на маленький размер, светила она очень ярко.

- О, ква, бартер! - заметил Квак.
Идея торговать друзьями ему, само собой, не нравилась, но сам принцип торговли он любил. В конце концов и в его родном болоте никаких денег не было и вся торговля была завязана на обмене вещами.

- Не-не-не, - отрицательно замотал головой Квак, принимаясь поочерёдно показывать на своих спутников. На Уотане он показал бороду, на Дорине его мускулы. На Фенвариене - чуткие эльфийские уши, а на Слушает-Пламя, само собой, пару прекрасных округлых глаз. После этого Квак показал на изумруд и вновь отрицательно мотнул головой, стуча кулаком по сердцу. Тем самым он хотел показать, что его спутники гораздо ценнее любых блестяшек. И вообще обмену не подлежат!
Но, возможно, крысюки могли это воспринять, как то, что за таких ценных рабов можно и подраться. О таком Квак, само собой, не подумал.

Достав из сумки силки, кандалы и медвежий капкан, ящер разложил их перед самым главным крысолюдом.
- Всё, что есть, ква. Нам нужна еда. Е-д-а, - повторил он, словно это могло облегчить лингвистический барьер. Впрочем, свои слова жаболюд подкрепил пайком с сушённым мясом, показывая поочерёдно на него и на себя, но перед главарём не выкладывая.
Немного подумав, Квак попросил у Уотана кусочки паутины пауков-ворожеи и тоже принялся показывать крысюкам то на них, то на себя.

– Выдайте мне старуху на месяц, хотя бы на неделю, и потом можете даже показательно сжечь, – огрызнулся Крэг. – Устроите праздник с запахом горящей плоти, деревенское быдло любит такие развлечения. Главное, делать это ночью, иначе жаркое окаменеет раньше, чем доберется до костра. И что с детишками будете делать, тоже сожжете? По факту, они сейчас такие же монстры, но их сознания пусты. В них нет ничего, кроме страха перед пришельцами, несущими смерть. Ну, это я про нас с вами.

Крэг был недоволен.
– Джошуа, отвлекись пожалуйста, и постели мне рюкзак у стены. Я сейчас упаду. Или Фикс, кто нибудь, – пробурчал он. – Надо сказать, вы, мать настоятельница, горазды жонглировать смыслами, хотя вы с Джошуа дважды принудили Доринга поступать против его воли. Да, именем Господа, да, вроде как во благо, ну, условно говоря. Но в итоге вы продолжаете изображать святую невинность. Как говорится в Библии: "Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю"

Маг скривился, чувствуя, как пульсирует рана, и продолжил:
- Старуха мне самому отвратительна, но она порождение того темного века, который был когда-то, до распространения веры в Христа. И не зная прошлого, мы рискуем снова ходить по кругу и совершать эти ошибки. Именно для этого есть наука История, и именно для того люди, обладающие большей широтой мышления, записывают такие вещи в назидание потомкам.

Получив свою долю, Ноб сунул ее в карман, и пошел ставить шалашик, чтобы переночевать. Перед сном надо было починить доспех, и сделать еще одно важное дело.

Нобиль достал две кожаные заплаты из набора, и сшил их по краю грубой ниткой. Затем покоцал иглой подушечку пальца, и аккуратно вывел на первом листе

КНИГА АБИД

Перевернул обложку, и, часто макая иглу в кровь, начал
- Лез я, птц убл я а днжк Дрбн

После чего сунул кинжечку за пазуху, и занялся ремонтом доспеха. Спина особенно сильно пострадала.

Дождик фрогмэн любил. Родная среда, так сказать. Раздевшись по пояс, тот принялся умываться под моросящими каплями, вытирая глаза длинным языком. Покончив с утренними ритуалами, он подошёл к костру.
- Ква, Фенвариен, у тебя талант готовки. Пахнет очень вкусно!
Усевшись с миской, Квак поспешил ответить за Уотана.
- Уотан говорит, что больше нет паутины. Думаю, может чтобы зря не расстраиваться, исследуем местность? Мне кажется, что здесь и без паутинок хватает интересностей. Ква.

– И-извините... – Простучал зубами резко возмужавший монах, полуоступая полупадая прочь от приведения. Осознать что именно с ним сделало умертвие искатель просветления ещё не успел, однако однозначно решил больше подобного не допускать.
– Да хранит вас седьмое солнце... – Машинально заметил Кьо, задерживаясь в пещере на прощальные поклон и хлопок кулаком в ладонь. Слишком уж сильна была привычка, особенно в сочетании с шоком от некротической атаки.

Темная сцена внезапно озаряется темным пламенем Нижнего мира - Дурбан вспыхивает будто факел, не в силах удержать огонь, разбрасывает его во все стороны. Дуб-убийца разжимает свои объятья, его ветви горят, крона горит, по стволу ползут злобные языки пламени, пожирающие его плоть. Дерево корчится, скрипит, трясется, объятое всепожирающей стихией Нижнего мира.

Все трое падаете на землю, охваченные голодным пламенем, лишь Дурбану оно не причиняет вреда. Горит сухой настил из листьев и иголок под ногами Красноглазого, во все стороны разбегаются языки огня. В его свете видна высокая человеческая фигура, спешно удаляющаяся от места занимающегося пожара. Похоже, этот загадочный незнакомец и смеялся?

– Пламя Рока, ЖГИ! - из последних сил прохрипел Дурбан, взывая к адским силам духа, которым был одержим

Проспав несколько часов в не самой удобной, Маришка проснулась от навязчивого запаха мяса, лезущего в нос и заставляющего рот наполняться слюной. О, приготовили змею! Девица радостно выбралась из-под плащей и накидок и приступила к завтраку.

Слова Блафлина заставили её отвлечься от еды. Маришкины прозрачные глаза удивлено и завороженно смотрели на говорящего странные вещи поседевшего гнома. И хоть казалось тот вместе с годами жизни потерял разум и инстинкт самосохранения, его слова задевали нечто глубокое в душе ничтожной никогда не претендующей на нечто великое девчушки. Но всегда, в подсознании горячо желающей это.
Блафлин говорил, а воображение Маришки рисовало её уже даже не просто девчонкой, одевшейся в пыльные тряпки для школьного спектакля, а самой настоящей Госпожой Смертью. Величественной, холодной, прекрасной и беспощадной. С кровожадной свитой преданных ей представителей маленьких рас. Когда она доведёт их количество до магического числа семь мир будет воистину обречён...
При мыслях об этом Маришка, сама того не осознавая, расправляла щуплые плечи, выпрямлялась и кажется становилась выше. Острый подборок задрался вверх, а в блеклых глазах заиграло пламя предвкушения.
Сдерживая азарт, но не зловещую улыбку, Маришка важно кивнула:
- Я буду Госпожой Смертью. А вы, - она окинула взглядом пока ещё только трёх представителей малых народностей, - верными подданными Смерти.
Оставлять часы здесь не перевернутыми значило оставить здесь тайну и возможности для кого-то другого. Даже если после этого на мир придёт какого угодно масштаба беда... История запомнит их имена, как сделавших это, а не забудет их за последствиями. И уже одно это стоило того, чтобы запустить время. А так же возможность побыть Великой и Ужасной, да.

Предыдущий день был наполнен всякими жутковатыми впечатлениями, которые во время ночного сна легко могли бы прорасти кошмарами, однако усталость сделала своё дело – Снульто практически мгновенно провалился в забытье и несколько часов проспал глубоким и ровным сном без сновидений. Ночлег был коротким, а ложе – не слишком удобным, так что проснувшийся ближе к полудню гобольд вовсе не представлял собой олицетворение бодрости. Однако щедрый завтрак подкрепил его силы и приподнял настроение – право, было бы крайне обидно, если бы мясо, с которым у них было столько возни накануне, вышло бы безвкусным, подгорело бы, или ещё что, однако змеиный гриль у Блафлина получился отменный! Да ещё копчёных кусков осталось, чтобы взять с собой.

– В общем, так, – сказал Снульто, облизывая и выплёвывая змеиный позвонок, – Есть у меня одна идея. Даже две идеи. Точнее даже, две с половиной идеи, наверное. Неважно, сейчас всё сами услышите. Короче, рискну утверждать, что после вчерашней попытки той статуи разагитировать Сулика, мы все уже не горим желанием переворачивать эти проклятые часы. Разжились тут золотой чашей, ещё кое-чем по мелочи – и то хорошо, нечего дальше испытывать судьбу, – бывший легионер быстро обвёл взглядом товарищей, явно опасаясь возражений, но продолжал, – А это недоброе место лучше бы как-то огородить, чтобы никто больше не сумел в дальнейшем запустить время и привести в наш мир термаганта этого козлорогого. И в этой связи у меня две идейки. Во-первых, песочные часы опасно уносить с собой – слишком легко их ненароком опрокинуть. Может, попробовать их сломать? Отбить верхнюю часть, или отколоть дно, или просверлить внизу аккуратно – в общем, сделать так, чтобы у песка не было больше возможности пересыпаться обратно. Совсем славно было бы шейку запаять, но это хорошее, чистое стекло, вряд ли мы без печи, на костре сумеем достичь нужного жара. В любом случае, это всё может не получиться, так как вещь колдовская. Да и риск напороться на то, чего как раз пытались избежать, тут тоже есть – а ну как время стоит, только пока песок в часах неподвижен? А во-вторых, есть мысль уходя повернуть колесо в такое положение, чтобы заблокировать все четыре прохода. Тогда сюда так просто никто больше не заберётся и часы не найдёт. Я даже представляю, как это технически сделать, но это будет стоить нам немножко работы и нескольких ярдов верёвки. Что думаете?

Пока огонь прогорал до углей, испускающих мягкий жар, Блафлин не терял времени – нарезал змеиное филе тонкими полосками. Мечом было несподручно, пришлось одолжить у Снульто ритуальный жертвенный нож, отобранный у безумного культиста. Только кровь оттереть, и пусть послужит праведной цели! Мясо было свежайшее, практически парное, если бы не принадлежало хладнокровной гадине. Но вот вымачивать его и приправлять по старинному гномьему рецепту было нечем, да и некогда возиться. Ничего, аромат дымка от горения вековой дубовой мебели придаст блюду неподражаемый вкус! Часть полосок он аккуратно нанизал на найденный прутик и сразу же подвесил над дымом коптиться – такое мясо будет пригодно в пищу еще несколько дней. Разбив в труху старое кресло, гном извлек из его сиденья изрядно проржавевшую стальную сетку – чем не решетка для гриля? Разложив на на ней оставшееся мясо, он поместил его над углями. Аромат жареной змеи вскоре наполнил помещение, будоража аппетит усталых путешественников. Как бы не проснулись раньше времени!

Закончив со стряпней, гном отмыл руки дождевой водой, достал добытые в бою бычьи рога и сел за работу. Он задумал вырезать их них три миниатюрных фигурки, их образы уже прочно засели в его голове, но детали приходилось выдумывать прямо в процессе работы. Резец споро замелькал в умелых руках...

  Валить святошу? Да, после таких слов уже выбора и не остаётся. Вот только с ней и Джошуа вальнуть придётся, а он уже давний товарищ. И всё ради чего? Денег? Если бы! Ничего толкового в этой кузнице до сих пор даже не нашли, внизу одни разрушения и монстры, а тут – убивать! Своих, хороших людей! Ту, которая лечит и стережет детей. Вот до чего доводит истовая религиозность! И алчность с другой стороны. Фикс не собирался заниматься самообманом.
  Валить святошу... Специалист будто и не заметил, а арбалет уже в его руках, направленный в сторону потасовки. Натянутый трос прижимает болт, готовый отправить его вперёд, нести смерть.
  А какой у него выбор? Если оставить её в живых, то Фикс потеряет то немногое что у него есть, тот потенциал, прибыль от кузницы, даже если и убедит её, что непричастен к злому замыслу, что он исправился.
  Если же убить – пострадают ещё многие дети. Хотя бы те что в её приюте. Они лишатся всего, лишатся единственного "родителя", что к них остался. А Фикс любил детей. Город лишится лекаря и несущей свет лечения и добра настоятельницы и ещё загрубеет. И Джошуа... Что ни говори, а его убивать не хочется, он честный и тоже хороший. Будет куда больше жертв.
  Мысли переполнили разум, затмили его настолько, что было трудно дышать. Но решение нужно было здесь, прямо сейчас, и Фикс нажал на крючок, спуская болт.

  - Они просто охуительно чудодейственны... - пробормотал мужчина ей вслед и задумчиво прикоснулся пальцами к щеке. - Ох, если бы голова не раскалывалась на части...
  Осмотрев помещение и трупы на предмет полезных приобретений, Диего выбрался наверх вслед за остальными и проверил своё снаряжение на всякий случай. Вроде как всё было на месте, что, бесспорно, радовало глаз.
  - Надо вытащить трупы наружу, организовать еду... только лучше не жрать то, что нам давали до этого, не уверен из кого или чего они делали своё сраное рагу. Так же следует отправить весточку в ближайший город, чтобы отцы-инквизиторы или охотники на ведьм прибыли и разобрались с ситуацией. А до тех пор предлагаю остаться здесь и восстановить силы. Я так точно второй такой мясорубки не переживу в ближайшие дни. К тому же кто-то должен помочь господину трактирщику справиться с горем и последствиями.
  Он поморщился, потерев затылок и нахлобучил на голову шляпу, глубоко вздыхая и наблюдая за эльфийкой. Улучив момент, когда девушка оказалась в стороне от всех, Диего подошел ближе и взял её за локоть, мягко поворачивая к себе. Ощущение близкой смерти и понимание того, насколько до нелепости хрупкой была их жизнь, сделали мужчину удивительно смелым. Жизнь, в конце концов, была только одна, а жалеть о том, что он сделать не успел, Диего устал. Вся его жизнь состояла из упущенных возможностей.
  - Слушай, Давандрель, - он на пару секунд задумался, придумывая, что сказать, а потом просто пожал плечами. - Ладно, говорить не моя сильная черта.
  И просто поцеловал её, прижимая к себе.

На уме у Маришки было очень много всего и ничего толком. Девица с интересом и чуть раскрыв рот разглядывала статую козлоголового... Внушительный. Каков он был бы призванным?..
- Убить! - как Блафлин закончил вдруг гаркнула духовидица, выныривая из своих дум. - Кхм... А да. - Опомнившись, посмотрела на застывшего человека. - Давайте его убьем. Не над алтарем конечно.
Потом подумала.
- Ну или хотя бы вытащим отсюда и свяжем. Спросим чем он тут занимался и что тут вообще происходит. А потом убьем. - Маришка умела стоять на своем. - Кровь в колодец выльем. И часы перевернем. - И не отказывать себе в маленьких радостях жизни. Например, делая то, что написано не делать.

Вы не можете просматривать этот пост!

В голове прояснилось после здорового крепкого сна, но в теле ощущалась непривычная тяжесть. С кряхтением поднявшись, Блафлин попросил у Снульто зеркальце и с тревогой заглянул в него. С полированной серебрянной поверхности на него смотрел немолодой гном, в котором он с ужасом узнал самого себя. Глаза обрели более глубокий оттенок – вечернее небо пришло на смену полуденному. В бороде появились серебристые нити, брови стали еще гуще, а лоб пересекли две глубоких складки. Впрочем, выглядел он все еще неплохо – как бывалый воин, герой своего народа. Силы в руках даже как будто стало больше, что вполне возмещало утрату былой гибкости. Да и молодецкой лихости поубавилось, ей на смену пришла если не мудрость, то зрелая рассудительность.

Пока остальные возились с костром, гном не стал терять времени и уселся наспех подлатать порванную бычьим копьем кольчугу.

– О, вы сюда пришли, – сказал Крэг, как будто даже обрадовавшись, – гляньте пожалуйста руку Доринга, мать настоятельница. Ему сегодня крайне не повезло, опасаюсь, как бы не стало хуже. Вот он сидит...

Отвлекая внимание пришелицы, маг не испытывал подозрений, что она при желании может все детально осмотреть и потом. Он делал это ради трех целей: во-первых, выигрывал себе время, чтобы собраться с мыслями. Во-вторых, по его задумке, профессионализм женщины вынудит ее хоть немного но отвлечься на руку пациента, что позволит ему параллельно рассказывать свою историю так, чтобы она была чуть более внушаема, и в третьих – Доринг действительно нуждался в помощи. Крэг уважал самоотдачу дворфа, с которой тот превозмогая боль таскал камни, и пусть он это делал ради будущих барышей – так и сам маг старался ради этого.

– Мы осмотрели все пещеры, – говорил Крэг, умело мешая основную часть правды с тщательно продуманной ложью, – и хочу сказать, что даже если раньше, по ряду признаков, твари были более развиты, то сейчас они окончательно деградировали. Попытки красть детей были последним шагом чтобы оттянуть неизбежное вымирание. Боюсь, мы им в этом помогли – в том плане, что вымирание ускорили. Однако сразу хочу сказать, мать настоятельница, в том нет нашей вины! Мы старались спасти хотя бы детей, однако судя по всему, после превращения они забыли родной язык. А может в них вселились духи прежних существ этого вида.. я не знаю. В общем, по нашему они не понимали, и разбегались от нас. А там, кто сломал себе шею, кто убился иным образом. Вот я притащил сюда один труп, так сказать ради понимания, что тут было. Но увы... боюсь, они все покойники. По крайней мере, бабка тоже не избегла общей участи, ибо дралась она до последнего. К сожалению, уж не знаю что было тому виной, вызванная ей магия или просто ненадежность конструкций, начали происходить обвалы, и мы поспешили убраться, чтобы не присоединиться к всеобщему вымиранию. А еще мы не стали ждать, что из темноты вылезет еще какая-нибудь дрянь, и забаррикадировали тоннель. Все равно он скоро окончательно обвалится, и если кто туда сунется – скорее всего там и останется. К сожалению, сокровищ никаких мы не нашли. Даже жалко, все старания – псу под хвост, – уныло закончил Крэг, причем также не погрешив против истины – все возможные барыши находились пока что в очень зыбком будущем, и если вдруг что пойдет не как задумано, то в области мечтаний эти доходы и останутся.

Победили!
- Бегите, трусы! - Маришка угрожающе потрясла кулачком в сторону драпающих зверолюдов.
Девица тоже было собралась обыскивать павших на предмет интересных цацок, способных пополнить её коллекцию, как вдруг на поляне появилось еще двое малышей. Маришка с интересом посмотрела над головой столь смело заступавшегося за неё Сулика.
- Мне нужно ещё двое, - усмехнулась будущая Белоснежка. - О, а ты со мной за столиком сидел! Невежливый гном! - вовсе не применяя изящные манеры на свой счет ткнула пальцем в Уриста.

Проделавшая нелёгкий путь шаманка, покрытая шкурой белого волка, ввалилась в таверну. Поняв, что наконец-то нашла относительно спокойное место, она подошла к барной стойке. Ну почему духи всегда так и хотели закинуть её чуть ли не туда, где драконы живут?

- Клюквенной водочки мне плесни. И пирожков хочу. С мясой. Есть чего-нибудь такое? - поинтересовалась шаманка у трактирщика.

Заглянув в сумку, Слушает-Пламя поняла, что у неё до сих пор осталась жареная жабятина. Жаль только, что тех ребят, с которыми она её жарила, уже и в живых-то нет. Зато увидела другие знакомые лица. Великан Дорин. Ну и тот эльф, которого она никак не могла запомнить. Что поделать, все эльфы абсолютно одинаковые.

Шаманка подошла к столику, где сидели эти двое.

- Приветствую, друзья! Не ожидала увидеть вас снова.

Все хорошие истории начинаются в подходящем трактире. "Спящий василиск" - как раз такой, подходящий. Стоит почти что на границе Леса, опушку с крыльца видно. Жители Нортвича не любят это место из-за постоянно снующих туда и сюда пришельцев, которые только и горазды являться из-за гор, натоптать, насорить, пошуметь при случае, да и сгинуть потом в Лесу. Те, что возвращаются, еще хуже - этим подавай пирушку, отметить несостоявшуюся смерть да забыть тяготы и ужасы Леса. Впрочем, захаживают в "Василиск" все нортвичцы, потому что ну а где еще глотку промочить в этой деревушке на краю света?

Хозяина звать Старый Чэрвольд, и на ближайшую тысячу лиг единственный агент Славной Империи, которая поставляет в этот медвежий угол оружие, припасы, заказы на всякое из Леса. У Чэрвольда же можно получить почту, сбыть добычу, снять комнату, да и вообще он всегда рад помочь любому пришлому разведчику и авантюристу. Он же всегда готов подогнать заказ Нортвичцы его тоже привечают, поскольку Чэрвольд носа не задирает, без вопросов направляет своих клиентов и к местному кузнецу, и кожевникам подкидывает работы, да и провиант закупаед под сухпайки на продажу. Так или иначе, дела с хозяином "Спящего василиска" ведет каждый, тут уж без взаимного уважения никуда. А еще он располагает внушительным погребом и очень любит угощать новичков диковинными крепкими напитками.

В большом зале "Спящего василиска", у большого очага, где всегда потрескивают поленья, и начинается ваше приключение. Время летнее, ночи теплые, мрачный угрожающий Лес - вот он, можно в окно увидеть. Осталось раззнакомиться с сидящими напротив типами, договориться о направлении, да и двинуть под мрачную сень вековых деревьев,

– Садись рядом с ней, – велел малышу Крэг, не заботясь о том, понимает тот его или нет: приказ он сопроводил наглядным жестом. Ну и если тот совсем глупый, старуха ему переведет.
– Я правильно понимаю, что возобновить работу кузницы мешает только кэлпи? Я хочу восстановить великую Кузню цвергов, просто теперь вы будете работать на меня. Тебе это тоже будет выгодно, старуха: вы не знаете ситуации на поверхности, а без этого, уничтожение последнего цверга – всего лишь вопрос времени. Твой план был изначально обречен на неудачу. Ты сама была слепа, тщась сохранить старый порядок вещей. Вы пытались продлить свое бессмысленное, жалкое существование, которое было всего лишь отражением былого величия народа цвергов. Пытаться красть детей, совершенно не понимая мира, в который влезли – это ли не глупость? В ненужных стычках погибло слишком много невинных. А если бы ты не была столь заносчива, если бы сразу присягнула мне на верность, все было бы иначе. Вам повезло, что вы наткнулись на меня, человека который способен понять истинную ценность знаний цвергов. Обычные мужланы попросту сожгли бы вас... и к слову, эта опасность еще не миновала. Нам нужно будет позаботиться о том, чтобы сохранить вас от гнева толпы, направить их по ложному следу. Тогда у нас будет время и возможности все восстановить. По новому, конечно. Я научу и направлю, сам в свою очередь научусь работе с вашим наследием, и тогда Кузню ждет новый расцвет! Старое время ушло, это часть великого процесса обновления. Только глупец станет его игнорировать. Ты стара... но вроде, не выжила из ума. Так что отвечай мне про то, как работала кузница, чего именно можно добиться с ее помощью. Я наслышан о ней, но то лишь россказни, а меня интересует действительное положение дел. А еще меня интересует, есть ли тут тайные ходы, которые можно использовать, чтобы сберечь вас от местных, на случай если они на вас наткнутся. Мы покажем им трупы, и скажем, что кэлпи расправилась с последними из вас. Идеально было бы, если бы нашелся другой ход на поверхность. Тогда мы могли бы завалить этот, и пользоваться другим.

Надежды не оправдались. Полурослики ушли. И, судя по записке, не в кузню. Не то, чтобы у низ не было повода. Разлад в группе, откровенная предвзятость и недоверие, расхождения во мнениях. То, что нашли в тёмных залах вероятно стало последним камнем, сломавшим хребет мулу, неважно были ли это ужасы или вызвавшая ажиотаж ценная находка. Преследовать их Йоахим не собирался, даже если бы и мог.

– Похоже, путь нашей группы завершается. – Джошуа замолк, подобрать нужные слова сейчас ему было не так и просто. – Мы их нашли. Последних цвергов. И покарали. Когда шли туда мы не знали, что будем с ними делать. Почти все сторонились убийства малышей. Того, чем стали похищенные дети. Мастер Крег искал знаний и был против насилия. Я... тоже. Тешил себя ложной надеждой привести их к праведному пути. А потом мы нашли тела. И сомнения опали. Господи, как же много их оказалось... А потом они, всё ещё мёртвые, начали двигаться и потянулись к нам...

Исповедь предстояла долгая.

Пинто никогда не нравились странные личности в пальто. И теперь он знал, почему! Каждая такая фигура могла оказаться тремя кобольдами в плаще, и это еще неплохой вариант! Перехватив стул на манер кулачного щита, кендер занял стратегическую позицию на заднем фланге Рэйды. Ему бы следовало как-то вдохновить всех на битву... Но ситуация была настолько нелепой, что ничего героического в голову не приходило. И тем не менее, что-то подобное он уже видел. Точно!

Пока остальные его товарищи занимали позиции для боя, кендер вновь принялся за декламацию

- Слушайте, это же как в том самом Году Сухой Кружки! Я вам не рассказывал? У дварфов был недород тостошлемников, и уж на что они не шли, чтобы прибухнуть! В тот год по всем трактирам сидели такие вот ребятки из двух дварфов, а многие еще и с пустым бочонком, и сливали, сливали себе все пойло, какое...

Тут мимо кендера пробежал атакьующий кобольд, и Пинто прервался, чтобы засандалить ему по морде спинкой стула. Увы, в этом соревновании брони и снаряда победил снаряд - морда кобольда проломила спинку, да так и застряла в ней, как в кандалах. Однако двуногой ящерице, кажется, было плевать.

- Готов поспорить на свою коллекцию перьев, что у кобольдов отваливается хвост! Вот, смотри....

Пинто не успел договорить. Взрывная волна, идущая откуда-то снизу, подхватила его, как пушинку, и вынесла из помещения вон. Увы, вместе с кендером трактир покинуло остекление и рама ближайшего окна, что было, несомненно, больно. Однако истину говорят знающие гномы-механики из гильдии Авиаторов - полет может быть опьяняющим, но приземление всегда отрезвляет. Даже если бы у кендера из всей его коллеции перьев вдруг сложились крылья, он не смог бы выровняться перед посадкой - и потому вынужденно произвел ее прямо на острые прутья придорожной ограды. Кажется, перед смертью бард хотел еще что-то сказать, скорей всего - припомнить еще одну забавную историю... Но железный лом, торчащий из трахеи, оказывает существенную помеху при вокальных выступлениях. И тем не менее, Пинто умер счастливым - ведь до самого последнего мига он не переставал удивляться!

Когда Присцилла пришла послушать рассказ о подземных приключениях, то с удивлением обнаружила, что хоббитов в помещении и след простыл, но на скамеечке лежит мешочек с серебром и записка с корявой надписью "Для брата Джошуа. Прости". Убедившись, что с их товарищем все в порядке, Айке и Бонко, не теряя времени, покинули госпиталь, а заодно и негостеприимный город Эгль с его упрямыми мрачными обитателями. Две пары босых ног бодро взбивали пыль на дороге к Монтрё, стремительно уводившей их от выпущенного из глубин разгулявшегося речного чудовища, от темных подземелий цвергов с их отвратительным колдовством, а заодно и от недалеких спутников, которые так мало ценили и уважали своих маленьких товарищей.



Утешением друзьям были лишь увесистый слиток золота, который они решили поделить на двоих, таинственное зелье, украдкой добытое Бонко в подземном тайнике, и пара странных шашек с семенами, чье назначение еще предстояло выяснить. Добыча уютным весом оттягивала заплечную котомку, обещая, пусть и короткий, но приятный период безбедной жизни, и хоббиты радостно балагурили, вспоминая пережитые ужасы, которые с каждым шагом становились все забавнее и нелепее. Такова уж была их натура – не помнить плохое дольше, чем оно того требует. Уже вскоре они не вспомнят даже имен тех, с кем делили невзгоды, и сами поверят своим россказням о том, как вдвоем одолели подземное лихо и добыли груду золота.

Соленый морской бриз игриво трепал длинные светлые волосы мужчины, стоящего на носу "Пенного Странника" и щурившего глаза в попытке разглядеть впереди незнакомые контуры Драконьего берега. Тоскливые крики чаек, протяжный скрип досок палубы и легкие брызги на лице наполняли его чудесным ощущением свободы и простора. Но по мере того, как ветер гнал легкий парусник вперед, рассекая волны моря Падших Звезд, мысли паладина уносились назад, в прошлое, к событиям, что навсегда изменили его жизнь. Череда образов и сцен мелькала перед его внутренним взором, словно он заглянул в зачарованный калейдоскоп своей памяти.

Вот он снова на чудесной летней ярмарке, где все началось с череды приятных встреч, обещавших легкое приключение под кронами древнего леса в прекрасной компании. А вот уже его мир заполнила мгла сырой почвы и угасающего сознания, пронзенного болью от удара гоблинского топора. Короткое беспамятство, и вот перед ним благородные и таинственные эльфы, которым суждено сыграть решающую роль в этой истории. Долгий путь в дремучую чащу, и вот уже он на роковой поляне. Страшная лесная ведьма сбрасывает морок прямо на его глазах, чтобы взять с него обещание, ведущее к неминуемой гибели в позоре и отчаянии. Одиночество обреченности, и блуждания по лесу, и новая надежда в лице эльфийских друзей. Свист стрел и всполохи пламени полночной битвы, смрадный чад погребального костра истребленной нечисти. Полуразрушенное поместье, наполненное смертоносными чудесами, и лестница в иной мир, где он встретил живую частицу древности и добыл звук струны волшебной арфы. Обратный путь, расставание с Моргейн, радость новой встречи с Долинами, и, наконец, Эссембра, где их походу было суждено завершиться.

Зычный окрик моряка с высокой мачты возвестил о появлении впереди Вестгейтской гавани, где им предстоит сойти с корабля и продолжить путь по суше. Эмбрин тряхнул головой, обернулся и помахал рукой госпоже Литрин Эмвар, вышедшей на палубу в своих неудобных доспехах. Узнав ее историю, он вызвался сопровождать женщину – вместе с Тисейн Гала – до самого Уотердипа, где она рассчитывала вручить зачарованный инструмент Иренису Миствейлу в обмен на избавление от суровой кары Бога-Калеки. Ну а сам Эмбрин надеялся узнать от того о судьбе эльфийского рода Анваэран, как велел ему долг чести. Своей жизнью он был обязан Тель-Квессир, и звание Друга эльфов, подаренное лесной девой Илерис, было для него не пустым звуком. Только ли об этом он думал, когда просил у Верховной Матери храма Урожайной Луны в Веларсбурге благословения на этот поход? Или же детская мечта о странствиях и чужих берегах, что всегда жила в сердце, завладела его разумом? А может, его просто все время вела воля Всематери, направляющая своего избранника к ей одной ведомой цели. Так или иначе, Эмбрин был готов встретить свою судьбу с неизменной широкой улыбкой на лице.

Опознать в болтающемся на шее предмете привычный крестик было непросто. Ибо сознание, пусть и помутнённое, говорило, что тот должен быть по ощущения на порядок меньше и легче. Да ещё и непонятные порывы птичьей сущности... В общем, вернуться к магу Джошуа смог не сразу. Но вернулся. И попытался лапой в пыли вывести имя настоятельницы приюта, чтобы обозначить – что может помочь. Получилось... Ну... Как курица лапой во всех смыслах. Тут и сами лапки сыграли роль, и то, что вокруг отчего-то стало темнее. То есть, не количество источников света уменьшилось, а сами они стали... освещать меньшую площадь? И дело, вероятно было именно в состоянии самого Йоахима, ведь его товарищи никакого беспокойства, по крайней мере – по этому поводу, не испытывали.

Джошуа увидел старуху. У него появилась мысль как заставить её сдаться, но для этого просто необходимо было подойти. Благо возможность была – вспышка ударила по отринувшим солнце. А еще чтобы сломить волю старухи нужно настроить её, чтобы усиленный волей Его приказ, выраженный в одном слове был понят правильно. Потому придётся говорить так, чтобы она поняла. И к святым текстам обращаться... нежелательно. Да уж. Костёр после такого ему будет обеспечен.

– Я же приветствую поверженных и одряхлевших.

Джошуа, уронив копьё, обхватил висящий на цепочке крестик на груди и начал приближаться.

– Внемли.

В груди начало концентрироваться знакомое тепло...

–Я несу смерть и дарую жизнь.

... как всегда происходило, когда послушник проводил через себя Чудеса.

– Истязаю и исцеляю.

Только вот сейчас оно ощущалось по-другому...

– Никому не должно избежать моего взора.

... с ноткой укора.

– Молвлю, – Джошуа показалось, что он достиг расстояния, с которого Чудо подействовало бы на каргу и выпустил комок тепла. – Подчинись!

И сам чуть не согнулся в приступе боли...

– Посвяти себя мне.

Но нашёл в себе силы продолжить задающий настрой речитатив.

– Учись у меня. Следуй воле моей. Найди покой. Я же дланью лёгкою освобожу ото всех тягостей. Елеем омаслю все грехи твои. Знамение нанесу. И лишь встретив судьбу свою, ты сможешь обрести истинно вечную жизнь. Да будешь ты прощён. И отрёкши боль укажу я путь.

Вы не можете просматривать этот пост!

– Ва. Лим. На. Хрен. – Фикс убеждал себя не бежать, но лишь с трудом сдерживал быстрый шаг, чтобы не привлекать лишнего внимания чудовища. Глядишь, оно их просто не заметило, или не опознало как добычу, – уж лучше келпи, ебать его в сраку.

Фикс с трудом контролировал себя. Мало было зрелища, а сейчас его накрывало чудовищной волной паники. Выступили слёзы, казалось он вот-вот задохнётся от эмоций, он не мог это остановить, лишь продолжал отступать от твари.

– Уж лучше и правда выпустить келпи... Его хоть понятно как поразить и чего бояться, а это... – специалист поперхнулся на полуслове. Он уже раз 20 проклял себя за желание пойти искать кузницу, а потом за согласие помочь детям... Ситуацию сложно было изменить, но вот этим детишкам он точно не собирался помогать. Тем более сожрать себя.

Бонко, яростно глодая огрызок очередного яблока, мрачно смотрел на каждого из говоривших. Как быстро эти длинноногие забыли о том, что подземные чудища воспроизводятся за счет их человеческих детишек. Ишь, рассуждают о выгодах и рисках, как ломбардские купчины. Хоббит бросил взгляд на Айке. Вот интересно, если какая подземная нечисть повадилась бы лазить в его родовую нору за маленькими Бочонкинсами, долго ли семейство стало бы рассуждать да прикидывать до того, как уродливые головы, торчащие на вилах, украсили бы собой яблоневый сад? И плевать на все их колдовские ухищрения да древние знания, хоббиты свою поросль в обиду никому не дадут! А эти развели тут...

С другой стороны, ему-то что? Даже Петра вон не спешит беречься, хоть и не дура на вид. Может, это свойство у всех людей такое? Раз дарована им плодовитость сверх всякого приличия, так чего и дорожить всеми и каждым? И так весь свет заполонили. Ну и ладненько, уже он-то, Бонко Боггервилль, ради спасения людского рода надрываться не станет. А вот сокровища в Кузне – другое дело, верно господин гном толкует. Это вчера они усталые были, да смалодушничали малость, а так-то там, конечно, еще вдоволь осталось, приходи да загребай. Вот только кукиш вам, мэтр Крэг, а не договоры с мерзкими карлами. А заартачитесь, так Доринг вам снова секиру покажет, авось и присмиреете.

Так думал Бонко, вытирая рот от яблочного сока, да забивая в который раз свою любимую трубочку. Но вслух сказал только:

— Я с вами. Сейчас идем? Чего мешкать-то...

Никогда такого не было и вот опять. Джошуа прикрыл лицо рукой. Реакция мага была достаточно предсказуемой. Впрочем, был один несомненный плюс – он был честен в своих намерениях. Более-менее. И предложил какой-никакой, но вариант. Сам молодой послушник больше подумывал о возможности увести карлов в другое место и начать всё с начала там.

– Змей совратитель из тебя никудышный. И ты и я понимаем, что покуда старшее поколение живо, от своих убеждений они не отвернуться. И именно старшее поколение хранит секреты, что алчешь ты. Но я готов помочь спасти их. Я даже готов отдать свою долю "сокровищ", нашим товарищам в этом случае. Первый вариант по моему мнению предпочтительней.
Хотя есть нюанс. Местные не могли найти кузню. Но выследить нас им будет попроще.

- Вот дерьмо, - сплюнул Крэг. - Мне не нравится ход ваших мыслей, но вынужден признать, что логика здесь есть. Хорошо, давайте карты на стол. Я сюда прибыл из-за чертовой кузницы, и отдавать ее тайны воинствующему местному быдлу я не намерен. Более того, я уверен, что при должной обработке цверги нам помогут... им придется помочь. А для этого им необходимо остаться в живых. Потому, если кто-то намерен устроить идиотскую игру в правосудие, могу огорчить: я буду резко против. Очень резко, уверяю вас. Однако с теми, кто будет вместе со мной, я готов разделить все возможные дивиденды. Я не имею ничего против честного партнерства, знаете ли. Надеюсь, очень надеюсь что Фикс со мной. Доринг прибыл сюда, насколько мне известно, также чтобы открыть здешние тайны – ну так мы можем вместе друг другу помочь. А вы, отец Джошуа, можете стать тем самым пастырем, который повернет эти заблудшие души к истинной вере. Тут разговор даже не о ваших достижениях, а о том, достанутся ли диаволу эти несчастные. Можно вырвать их у нечистого, как вы думаете? Каждая маленькая победа над лукавым, это кирпичик в божье царство, я так считаю. Так что в итоге варианта я вижу два.

Первый – запастись необходимыми припасами, сделать вид что мы уходим из поселения, а затем – вернуться ночью и проникнуть под землю. Обезоружить карлов, укрепиться там, и начать методично зачищать подземелье. Минус такого решения я вижу один: мерзкая кобыла может нам помешать. А мы не знаем, как с ней справиться.

Второй вариант проще. Мы уходим и договариваемся вернуться через, скажем, месяц или полгода. Однако тут встает вопрос доверия друг другу... кто-то может вернуться раньше, или решить заполучить все богатства в одно рыло. Или просто проболтаться кому не надо. Но даже учитывая тот факт, что мы здесь все исключительно честные ребята, мне даже не приходит в голову в вас сомневаться, – Крэг мило улыбнулся, – за это время какой-то местный забулдыга может наткнуться на подземелье, или карлы полезут наверх, когда их одолеет кобыла, или решат стырить кого-нибудь снова, так как мы не выполнили нашу часть сделки... В общем, этот вариант мне видится крайне ненадежным, да. Но я готов выслушать ваши идеи. Главное, чтобы они были конструктивны.

То, что сражение было закончено, Синица могла понять даже не видя поля боя, просто по наступившей тишине. Ей было всё равно, кто победил. Ясно было одно — им с ней было не по пути. Необъяснимая жесткосердность и даже жестокость были для неё... ну, она не могла бы назвать их совершенно неожиданными. Ей довелось хлебнуть достаточно обоих, а потому к такому разочарованию она была готова. Или нет? За время её странствий сначала с Гвидо, а потом и с Джейн она почти забыла об этом... Почти. Напоминание было болезненным, колючей хваткой сжимаясь вокруг сердца, вокруг горла. Если бы она не разучилась плакать ещё когда ей не было и десяти, сейчас, возможно, хотелось бы плакать... А так — когда ощущения притупились, наступило спокойствие. Если подумать, всё вернулось на свои места. Всё вновь было привычным и понятным — есть она, а есть все остальные, как было и раньше...

...и как будет и всегда.

Через какое-то время — Синица не заметила его хода — испуганные взрывами и резнёй жители гетто Жентов всё же осмелились показаться из своих лачуг. Стража так и не дошла сюда, разве что один караульный из пожарно-сторожевой охраны окинул взглядом эту мрачную картину, пробубнил что-то под нос, и торопливо скрылся. Вместе с местными бард дождалась, пока единственный выживший придёт в себя. Его ожоги причиняли почти нестерпимую боль, но выяснить его имя всё же удалось, а потому, узнав о том, как найти его родных, она убедила пару парней покрепче донести его до туда.

Самой же её больше не видел никто.

Мулмастер не зря называют «Городом Опасностей». Одинокой нагловатой полуэльфийке, особенно не желающей выслуживаться перед власть имущими, здесь дни были сочтены. Скорее всего, так её и не стало — она перешла дорогу кому-то не тому, или, быть может, её нашёл тот лидер культистов со смешным именем, но от того не менее страшным списком жертв. Впрочем, кто знает — возможно, ей удалось уйти отсюда до того? Быть может, где-то в других местах сейчас слышен её голос, чуть грубоватый и хрипловатый, особенно для барда...

Вынеся бесчувственное тело девушки из пылающего ада, Элерио бессильно рухнул на колени и положил свою ношу на землю. Неужели же смерть одолеет любовь и на этот раз? Нет, сейчас он этого не допустит!

Счастливчик оттолкнул моряка, сунувшегося к девушке своим пьяным небритым рылом, и прильнул ухом к ее груди. Сердце еще бьется! Сделав знак Синице ритмично нажимать на грудную клетку, плут втянул сколько смог воздуха и с силой выдохнул прямо в раскрытые губы Илвы. Затем вдруг отвел рыжую прядь от ее уха и прошептал туда что-то, от чего она должна была покраснеть и задышать глубже. Теперь ее жизнь во власти богов!

Убедившись, что девушка выкарабкается, Элерио поднялся и обратил свое внимание на единственного выжившего морячка. Он подошел к нему и протянул руку.

— Уважаю решительных и верных людей! Мое имя – Элерио. Ты и твои друзья не пожалели живота, чтобы спасти хорошую девчонку и отомстить за гибель другой. Только вот первое удалось, а второе – нет, мерзавцу удалось улизнуть! И я – клянусь – не буду знать покоя, пока убийца Микси не получит по заслугам. Ну а ты? Твоя команда полегла за это дело, не отступишься ли ты теперь? Поможешь ли ты мне в справедливом возмездии? Найди пока работу в таверне, а когда придет время – я призову тебя к мести!

И снова Леди Удача повела себя как ревнивая и капризная сучка – если бы не эта миловидная головка, то стрела сейчас торчала бы между глаз Элерио, но отчего-то он не был рад такому спасению. Что же, ему не привыкать к коротким романам с трагической развязкой. Еще один кровоточащий рубец на израненном сердце, еще один ночной кошмар в длинной череде ему подобных.

Но плут бы не преуспел в своей карьере, если бы позволял чувствам овладеть собой. Горевать он будет после, а сейчас надо действовать. Он прижал к себе напоследок еще теплое тело, трепещущее, увы, не от страсти, а в агонии.

— Прощай, моя несбывшаяся любовь, – прошептал Элерио в неслышащее ушко. Опытные руки быстро пробежались по ладной фигурке и наткнулись на спрятанный кинжал, — Возьму это на память. Воткну в горло тому ублюдку за тебя.

Элерио бережно опустил на землю мертвую девушку и прикрыл ей глаза. Позже он вернется, чтобы позаботиться о теле, но сначала возмездие. Когда компаньоны сбежались на крики, он собрал своих и отрывисто сообщил:

— Гетто Жентов. Пламя на двери. Илва там. И этот, — он неопределенно махнул рукой на покойную. Улыбка надолго покинула лицо плута, а глаза очень нехорошо сощурились, — Поспешим!

Мужчина быстро оглядел помещение и остановил взгляд на хозяйке. Гадалка, и похоже, популярная. Специализируется на приворотах и других диковинах для влюбленных идиотов. Настоящая или мошенница – сейчас неважно, Элерио пришел не за этим. Однако, вот же совпадение, именно в делах любви ему и требовалась консультация!

Быстро сориентировавшись, плут изобразил на лице восторг и ужас, и прямо с порога бросился к столу, за которым восседала мадам. Открытый рот, широко распахнутые глаза и неровное дыхание не были призваны обмануть эту женщину, повидавшую всякое, но у аферистов, как и у хороших торговцев, был свой негласный этикет. Профессионалы ценят качество подачи выше содержания.

— О, несравненная! — Элерио приблизил к ней лицо, нависнув над столом и хлопнув обеими ладонями по крышке, и стал нараспев читать трагическим шепотом с придыханием:

— Властительница раненых сердец,
В делах любви тебе не знают равных!
Пришел к тебе один я оттого,
Что жизнь моя теперь не помнит счастья.
Моя возлюбленная нынче вся во власти
Коварного разлучника, что яд
Свой жгучий впрыснул деве прямо в душу,
Скрываясь за личиной благородной,
Он был так ярок и великодушен, что пленил
Ту, что в мечтах своих считал своей я.
Себастиан – так звали чародея,
Похитившего все, что я любил.
А девы имя – Хельга, и она
Трудилась здесь, под этой самой крышей.
Теперь в его объятьях страстно дышит
Та, что меня на муку обрекла.
Пока цветок влюбленных не поник,
Скажи одно – как отыскать мне их?

Произнося имя девушки, Элерио позволил своему голосу дрогнуть, так что получилось неразборчиво. Закончив, он отпрянул, все еще тяжело дыша, и уставился на мадам умоляющим взглядом.

"Смогут другие создать изваянья живые из бронзы,
Или обличье мужей повторить во мраморе лучше,
Тяжбы лучше вести и движенья неба искусней
Вычислят иль назовут восходящие звезды, — не спорю:
Римлянин! Ты научись народами править державно —
В этом искусство твое! — налагать условия мира,
Милость покорным являть и смирять войною надменных!"

Вергилий, "Энеида"

Был вечер. Чёрная вода неспешно перестукивала друг о друга тонкие, полупрозрачные льдины. Иногда гребцы отталкивали лёд вёслами, но чаще просто полагались на прочность своих лодок. Они спешили. Старались перевезти как можно больше людей прежде, чем тень опустится на массивные кубоидные башни каструмов, а на стенах зажгут сторожевые огни. Каждый день, работы по перевозке начинались едва взойдёт солнце, а заканчивались на закате, и всё же число угрюмых шатров и палаток на северном берегу не уменьшалось, а только росло.

Готы бежали. Бежали в ужасе, отнюдь не свойственном этому могущественному и гордому народу. Напряжённая тишина стояла над их лагерями, но стоило им пересечь середину Дуная, как варвары, точно избавляясь по старинному поверью от заклятья, перейдя бегущую воду, начинали обмениваться байками, шутить и петь, и песни, и смех далеко разносились на сухом зимнем воздухе.

Император принял их.
Даровал защиту против врага столь чудовищного, что по рассказам очевидцев казалось, будто не люди опустошили страну Ойум, но демоны.
— Чёрные всадники на черных жеребцах!
— Они возникают из ниоткуда! Ни одно войско не может двигаться с такой скоростью!
— Их стрелы в воздухе оживают и визжат как демоны!
— От городов, куда они приходят, не остаётся ни единой постройки!
— Они берут в плен и лишают юношей разума так что те забывают свой дом и племя!
— Никто не выжил!
Суеверные дурни! Если никто не выжил, то кто же в таком случае рассказывал байки? Куда важнее — готы
всерьёз верили, что таинственные "хунну" в любой момент появятся возле Дуная, дабы истребить весь их народ до последнего ребёнка. Верили настолько всерьёз, что бросались в ледяную воду и на копья легионеров. Флавий Валент отнюдь не был сердобольным человеком, но придворные быстро разъяснили ему всю выгоду, происходящую из отчаяния старых врагов.
Новые подданные, которых можно использовать в качестве живого щита от тех-самых "хунну", которых готы так боялись. Новые рекруты в римскую армию, которых можно использовать против главного врага — Персии. Поражение Юлиана под Ктесифоном лишило Рима Месопотамии от Нисибиса до Синганы, открыв шахиншаху дорогу на Пальмиру и Антиохию. В 374 году Валент уже попытался нарушить мир, но испугался численного превосходства персов. Десятки тысяч готских воинов могли позволить ему не только вернуть утраченное, но и исполнить мечты всех императоров со времён Гордиана.

Судьба римлян — править миром, и от исполнения этой великой судьбы их отдаляли лишь стены Ктесифона. Не столь неприступные, если полить их готской кровью.

Придворные льстецы на все лады воспевали мудрость, проницательность и благородство духа Августа, заново открывшего старую максиму: "Использовать варваров против варваров". Лучший оратор Рима, Квинт Аврелий Симмах, заключил эту идею в наиболее изящную формулу, величие Рима определяется не числом уничтоженных врагов, но милосердием, позволяющим обратить их труд на благо Империи. Но подлинным идеологом планов Валента в отношении готов стал Фемистий, принцепс Сената Константинополя. Этот глубоко пожилой грек хранил верность богам далёких предков и говорил, ссылаясь на величие Аристотеля. Только милосердием к готам римский император побудит этот жестокий народ присоединиться к Империи, и тем самым окончательно его одолеет.

Империя сокрушила алеманнов, пиктов, берберов, отбросила персов от границы, добила последних узурпаторов. Закончилась, говорил Фемистий, эпоха бесконечных войн со всеми подряд. Осталось только добить персов — и пятисотлетняя война за господство завершится. Совсем скоро, в Римской Империи настанет мир.

Хунну в этом потоке цветистых речей попросту не упоминались. Не говорили о них при дворе, а если и вспоминали, то как счастливый случай, поставивший гордых варваров, наконец, на колени.
— Племена постоянно грызутся друг с другом, — говорил император своему верному сподвижнику, магистру оффиций Софронию, — "Хунну" кем бы они ни были, утонут в варварском море. Если они и подойдут к нашим границам, у нас есть лимес, армия готов и мощь всего мира. Для твоего беспокойства нет оснований.
Софроний только вежливо кланялся.
Это был удивительно тихий человек и с возникающими проблемами он разбирался так же тихо. Начав императорским нотарием, он заслужил высокое звание главы императорской канцелярии тем, что сумел убеждением или подкупом рассеять войска узурпатора Прокопия. С тех пор безопасность Империи стала личной ответственностью Софрония. И где император мог просто рассмеяться и отвернуться, что важно, не дав прямого запрета на те или иные действия, магистр оффиций не просто мог, но и обязан был начать работу.

Наибольшей трудностью было избрать агента. Софроний всегда остерегался громких имён и безупречных репутаций, предпочитая знать о своих подчинённых то, чем мог бы при случае смирить их амбиции. Иные сказали бы — Луций Цельс Альбин не заслуживает доверия, он помилованный мятежник, изгнанный императором Юлианом с государственной службы и вернувшийся только чудом! С точки зрения магистра оффиций именно поэтому Альбин и заслуживал доверия. Одно слово не в то ухо, и всемогущий магистриан окажется в той грязи, в которой уже однажды побывал. Тем больше для него причин работать на совесть.

Конечно, такие вещи не произносят вслух.
Вслух произносят другое.
— Прости, друг мой, что я вынужден потревожить тебя. Будь моя воля, я ни за что не стал бы прерывать твой заслуженный отдых, особенно после столь выдающегося успеха в Африке. Но дела Империи требуют нашего вмешательства, и Август желает чтобы я послал лучшего. Разумеется, ты можешь отказаться.

Луцию не следовало обманываться.
Отказаться он не мог.

Был вечер. Темная вода неспешно перестукивала друг о друга тонкие, полупрозрачные льдины. Мимо проплыл самодельный плот — группа варваров не пожелала ждать перевозки и теперь при малейшем ветре плот заливало ледяной водой. Некоторые готы пытались пересечь реку вплавь. Их окоченевшие тела уносила река.

Вас переправляли в несколько ходок. Загружали по десятку пассажиров на небольшой корабль — остальным приходилось зябнуть, кутаясь в меховые плащи. Первыми на борт естественно поднимается знать. Сам Альбин и высокомерная Лупицина, дочь комита Фракии — оба в сопровождении свиты из рабов и личных врачей. Возле гордой патриции несколько смущённо стоит солдат, по виду эллин. Кажется, ему куда спокойнее было бы с легионерами, или на худой конец с разведчиками, ожидающими своей очереди, чем рядом с колдуном — ещё одним спутником Лупицины.

Отряд соответствовал задаче — одна когорта при поддержке турмы прокурсаторов. Когорта! Сильно звучит, правда? Сразу представляются шагающие в ногу пять сотен легионеров. На такой эффект наверное и рассчитывал комит Фракии Флавий Лупицин когда обещал выдать магистриану целую когорту в виде сопровождения. IV Martia quingenaria под командованием не кого-то, а самого Молчаливого Гектора, героя войн с германцами и персами как никто заслужившего звание трибуна! Вряд ли опытного Луция Альбина обманули громкие слова. Два десятка копейщиков, да десяток лучников — вот и вся когорта. И добро бы ветераны — новобранцы. Разве что три декана в подчинении Гектора в настоящем бою бывали.
Иначе обстояло дело с прокурсаторами. То, что турма не насчитывала обещанных тридцать всадников уже можно было догадаться, зато десять конников под командованием трибуна Требония Пульвиса послужили в самых разных частях лимеса, прекрасно умели читать знаки и вообще знали своё дело. Своеобразным украшением турмы была Эйтни — завербованный как говорят лично Пульвисом спекулятор, отличающаяся проницательностью и способностями к варварским языкам. Вёз Пульвис и заложника — сына какого-то мелкого сарматского князька.

В результате общая численность группы превышала полсотни человек. Более чем достаточно чтобы отбиться от банды головорезов, а больших трудностей в пути и не ожидалось.

Что могло пойти не так?

История I
Луций

Луций Альбин родился во времена Константина Великого в Иберии, близ города Тарракон. Его род, Цельсы, хотя и был несомненно старинным, ничем похвастаться особенно не мог. Ещё дед Луция, Валерий Цельс Альбин, мог гордо хвастаться тем, что его семья происходит от самого Цельса — философа, некогда одним из первых доказавшего ложность христианского учения. Потом Август Константин возвёл христианство в небывалый почёт, и рассказывать о происхождении от ярого противника новой веры стало как-то немодно...

Чтобы такие рассказы и вовсе никогда не всплыли, отец Луция, Валерий Цельс Альбин Младший, поспешил принять крещение, хотя богобоязненностью особенной не отличался, и когда в семье кто-то заболевал, посылал слуг с дарами в храм Асклепия. Его жена, добрая христианка, спросила духовника, что делать в таком случае, на что священник посоветовал личным примером кротости и смирения пред ликом Творца, склонить супруга к благочестию. Какое-то время мама следовала этому совету, но вскоре взялась за палку, ибо обладала даром просвещения.

Стоит ли говорить, что Луций быстро усвоил, что значит "единосущный", и почему рубить ухо пришедшему тебя арестовывать легионеру это плохо? Образование, впрочем, этим не исчерпывалось. Луций освоил латынское письмо и даже научился неплохо выговаривать греческие слова, прежде чем дед принял решение отправить мальчика подальше от "бабьего царства", туда, где перед ним откроются самые большие возможности — в Вечный Город. Но и здесь юный Альбин не задержался надолго, в 15 лет (шёл 949 год) он отправляется по протекции магистра оффиций Марцеллина в действующую армию где поступил под руководство франка Гаизона, тогда незначительного офицера.

Здесь из столичного юноши мигом выбили весь гонор. Забавно, но служи Луций лет через пять, его часть мирно стояла бы в каком-нибудь городе, без намёка на палочную лагерную дисциплину. С одной стороны обидно, конечно, но с другой — он ещё успел увидеть, что такое настоящая римская армия. Когда молодёжь будет ныть о невыносимых условиях, у старика-Альбина всегда будет готов ответ. То-самое восхитительное "вот в наше время!"

И это будет ложь.
Как в любой хорошей лжи, в ней будет много правды. Но сколько всего не будет сказано! Например, как ты, ещё мальчишка, с всадниками обшаривал южную Галлию в поисках свергнутого императора, брошенного всеми. Судьба уберегла тебя от участия в грехе цареубийства, но ты видел тело. Красивого, безбородого юношу нашли в церкви и вытащили, после чего Гаизон зарубил его самолично. Он был старше тебя лишь на каких-то пять или семь лет.
Sic semper tyrannis.

Был ли Магненций хорошим императором? Сложно сказать. С одной стороны он открыто раздавал должности язычникам, что обещало положить конец долгой вражде вер. Его солдаты были верны ему и принимали дисциплину. Его любили варвары. Галлия, Британия и Иберия покорились ему без борьбы. Наконец, Магненций хотел мира, и даже предлагал покориться Констанцию как старшему Августу. Не раскалывать Империю. Просто править ей в согласии, со знанием особенностей местного населения. Разве это было плохо?

Вот только кончилось всё бойней.
Мурса. Ты навсегда запомнишь это слово.
Вас было вдвое меньше, но вы сражались за то, чтобы самим править родной землёй. Самим выбирать себе веру. И, в конечном счёте, за то, чтобы самим выбирать своего императора! Вы готовы были заплатить за это кровью.

Тридцать тысяч пришли на поле. Двадцать тысяч там и остались. Погиб Марцеллин, твой покровитель, архитектор заговора, погиб Гаизон, бесстрашный командир, показавший тебе не только, что значит быть солдатом, но и то, что на войне порой приходится принимать нелёгкие решения. Ты тоже мог погибнуть, но рана оказалась несмертельной. Второй раз ты мог погибнуть когда победоносный Август Констанций, принёсший в жертву ради победы около тридцати тысяч единственно из своего честолюбия, решал судьбу пленных.

В тот день ты впервые и встретил Софрония, а с ним и восхитительное сочетание agentes in rebus.
— Луций Цельс Альбин. Выходец из сенаторского рода Цельсов. Владения находятся, — Он точно назвал местонахождение поместий твоей семьи, — Живые родственники, — И снова точный перечень. Даже слишком точный. Этот человек знал твою семью лучше, чем ты сам. Позднее, проводя аналогичные разговоры, ты поймёшь, что всезнание часто бывает залогом покорности. Всегда сложнее отказать тому, кто знает где живёт твоя мать.
Но Софроний и не думал тебе угрожать. Наоборот, он много и складно говорил о том, что ты ещё молод. Он знает какая дисциплина царит в войсках, как тяжело юноше пойти против слова офицера. Несомненно, тебя принудили к участию в мятеже. Он, Софроний, знает, что ты никогда бы не пошёл против детей Великого Константина. Некоторые сохранили верность узурпатору, бежали с ним, кстати, владения их семей сейчас конфискуются, а потом в их отношении будет проведено самое серьёзное расследование.

Но не в отношении тебя! Ты ещё так молод! У тебя впереди прекрасное будущее! Ты служил в прокурсаторах, так отчего бы не сменить род деятельности? Поступить на службу к истинному Августу. Конечно, обычно заговорщиков разжалуют, чтобы подать пример остальным. Но как христиане, мы всегда готовы простить раскаивающуюся душу, верно?

Всего-то и надо, что написать одну единственную бумажку. Назвать имена тех, кто как тебе известно добровольно и по злой воле вступил в заговор.
Они предатели и цареубийцы.
Но ты сам видишь как милосерден Август! Прощён был магистр пехоты Паннонии Ветранион, который одновременно с Магнецием объявил себя императором, но сам, добровольно сложил с себя власть. Сейчас ему назначена пенсия, не было отчуждено ни одно поместье. Если Август и хочет знать врагов его брата, то лишь чтобы обойтись с ними столь же милостиво!

Софроний знал своё дело.

История II
Татион

Раскалённый железный прут медленно, почти деликатно, утыкается в ребро. Зубы сжаты. Тело инстинктивно дёргается прочь, но верёвки держат крепко. Варвары смеются, перебрасывают друг другу мелкие серебряные монеты – они делают ставки, когда же ты закричишь.

Многие из них сегодня останутся без денег. Так уж ты воспитан. Отец, галл по происхождению, служил в армии Константина II и погиб при Аквилее когда тебе было три года. То был бой не с врагами Рима — сыновья Константина Великого не поделили власть в государстве. Победа Константа навсегда отдалила твою мать от мира — она нашла утешение в общине Донатистов. Ты очень быстро узнал, что Август неправеден потому что идёт на компромиссы с язычниками и распутен — христиане так на поступают. Они страдают за свою веру, и нет ничего прекраснее чем искаженное болью лицо мученика. Возможно, потеряв мужа, мама помутилась рассудком, но одного у неё не отнять.

Она сделала тебя стойким.

Попав на Лимес, ты никогда не жаловался ни на холод, ни на издержки армейской дисциплины. И когда гражданская война оставила вас без подкреплений, ты хорошо сражался. Ты не бежал, как иные малодушные трусы. Ты защищал Лугдунум.
И когда тебя, пленного, оттащили на островок посреди Рейна, когда руки заломили за спиной, а грудь жгли калёным железом...

Ты не кричал.
Тебя нашли полуживого воины Цезаря Юлиана.
Узнав от пленных германцев о твоей храбрости, Цезарь лично наградил тебя званием центуриона или, по гречески, центенария.

Шёл 357 год...
Тебя окружают хорошие люди, жаждущие возмездия нечестивым алеманнам за жизни товарищей. Их жажда была утолена — летом варвары разбиты у Аргентората.

Но достаточно ли этой общей мести Молчаливому Гектору?

История III
Пульвис

Пульвис оказался в Германии существенно позже Татиона. Алеманны были умиротворены Юлианом, Лимес и основные крепости — восстановлены, а на байках о "молчаливом Гекторе" в основном запугивали новобранцев, чтобы те не отходили от лагеря. Примерно с такой интонацией обыкновенно рассказывали историю Гая Муция, в одиночку пробравшегося во вражеский лагерь и будучи захваченным спалившего себе руку, чтобы доказать, что он не боится боли. У этой истории двойное дно.
"Вот герой!" — Скажет любой.
А потом задумается и поймёт, что влезть во вражеский лагерь с целью убить царя, даже не зная, как тот выглядит, было наверное не самой лучшей идеей. Не случайно Гаю Муцию надменный государь этрусков сказал: "Ты больше навредил себе, чем мне".
В общем, разведчиком ты был скорее осторожным и жечь себе руки не спешил. И, говоря по совести, так ли ты был уверен, что попав в плен не расскажешь всё, что знаешь, едва познакомившись с раскалённым железом?

Дважды тебе случалось терять свой отряд.
Один раз — ещё легионером.
Второй — трибуном.

Но лишь первый раз ты запомнишь навсегда. В нем было что-то колдовское. В 361 году таой отряд отправили за Рейн. Следовало в точности определить, предпримут ли алеманны новое нападение на римлян. Есть ли следы передвижений их войск? Свежие кострища, оставленные небрежными лазутчиками? Как же ты тогда был молод, всего девятнадцать лет! Лес манил тебя, шептал что-то на ухо, очаровывал — и обманывал. Оглянулся на секунду, а после видишь, вокруг никого. Только каркают вороны на ветвях огромных дубов. Кар! Кар! Ты здесь чужой, римлянин. Эта земля забрала многих твоих соплеменников, заберёт и тебя. Твою жизнь. Твою душу.

В дебрях зарослей ты различил старые, поросшие мхом, валуны. Ты неплохо понимал в технике и догадывался, что глыбы такой формы точно обтесал человек — но кто, зачем, когда притащил их в середину веса, и как удалось дикарям-германцам сложить блоки в идеальное кольцо...

Внезапно, жуткий страх обуял тебя.
Неестественный. Навеянный извне.
Беги! Беги сейчас, римлянин!
Ты потревожил что-то дурное.
Что-то, смотрящее на тебя тысячей вороньих глаз.

Птицы срываются с ветвей. Кружат. Норовят клюнуть.
Кар! Кар! Кар!
Умри! Умри! Умри!

История IV
Эйтни

Эйтни из народа каледониев. Высоки стены двора твоего отца, забиты соленым мясом его погреба, полны зерном амбары. Но жизнь твоя не ограничивалась единственными вратами каменного круга. Домом твоим был лес, деревья своей тенью укрывали тебя, холмы приближали к бескрайнему голубому небу, реки ласкали кожу прохладной водой. И в пении птиц, в крике зверей, во всем читались знаки судьбы. Плачьте, люди, радуйтесь, люди. Не для людей рождена Эйтни, дочь Эрилиха. Не будет у неё восьми мужей — по одному от каждого племени. Не передаст она дом свой старшей дочери, не благословил оружие семи своих сыновей.

Так было сказано богами, ибо боги каледониев не есть природа. Боги — есть судьба.
Помнишь ли ты, дочь Эрилиха, священные символы?
В них заключено знание о ветвях. О ветвях, что пронзают мир, соединяют небо и землю, мир зримый и мир незримый. Нарисуй луну, что смотрит вниз, нарисуй ветви, устремлённые вверх. Нарисуй два мира, и ветвь, что их разделяет. Лунный свет закрывает дверь тем, кто снаружи, видя символ луны, они принимают его за луну, и исчезают. Но нарисуй над порогом символ моста, и духи пройдут в дом. Раздели небо и землю задвижкой — и тогда духи не смогут выйти, и ты сможешь призвать их, говорить с ними. Соедини двух змей — и все узнают, что место не для людей. Запомни символы, ибо через символы ты говоришь с духами. Учись читать знаки — через знаки духи говорят с тобой.
А видишь зверя, что плывёт по воздуху, точно по воде, с длинными щупальцами и клювом, как у аиста?
Это зверь смерти. "Руками" своими он душит старых и больных, а потом клювом выпивает две души.
Единственный способ отогнать смерть — одна из рук зверя тянется к небу, ибо он должен держаться за небо, чтобы стоять на земле. Если колдун отрубить зверю смерти руку в момент, когда он забирает душу — смерть отступит. Потому и можно спасти больного или раненого.

Помни также что у каждого человека две души – одна животная, заложенная в теле, другая человеческа, полученная от богов. Ты принадлежишь богам, потому укроти тело и закали дух. Ты не выйдешь замуж. Не родишь детей. Но только тебе по силам будет прогнать смерть.

Учитель твой — змей, что живет в воде.
Посмотри в стоячую воду — и увидишь змея.
Он повсюду ибо везде.
Всё змею известно, всё может быть сказано.
За плату.

Помни, лишь судьбы равно руководят духами и людьми. Потому каждый человек носит hual — цепь. Ткань слаба. Прикрой железом плоть. Пусть остальное закроет краска. Твой рисунок — облик твоей души.

Такова истина.
Таково знание.
Всё то, что даётся бесплатно.
Дальше — лишь выбор.

Три глиняных фигурки.
Лошадь.
Птица.
Тюлень.

Выбирай.
И пусть судьба выберет твоей рукой.

Девушка кивала, выслушивая выкрикиваемые предложения. Согласия среди посетителей «Башмака» не наблюдалось, но, конечно, такое было не впервой, а потому план на этот случай у неё был припасён давно.

— Друзья! Друзья! — обратилась к спорящим она. — Почто спорить о том, чего за нас может завсегда порешить удача?

Ловким движением она достала из поясной сумки потёртую, засаленную колоду. Разделив её пополам, Синица начала умело тасовать её, поясняя на ходу:

— Три песни — три масти, какую вытащу, такую и сыграю вам! — демонстративно лизнув палец, она сняла оказавшуюся сверху карту и показала её собравшимся. — «Кубки»! Ну не лучший ль исход для сего прекрасного заведенья? Ну-с, так тому, значится, и быть — в «Башмак» приплыл «Кракен»!

Конечно, на самом деле благосклонность Тиморы здесь была совсем не нужна — из трёх запрошенных композиций бард знала только одну, а потому просто-напросто не стала привязывать их к мастям, тем более что тех-то и вовсе было четыре... Но ведь разве это было главным?

Длинные и тонкие пальцы забегали по струнам, извлекая из них звонкую, приятную слуху весёлую мелодию.

— Ииии-эхх! —запела Синица нарочито низким и грубым голосом, словно она и сама провела на борту обдаваемого солёными ветрами судна последнюю дюжину лет.

— Всякий, кто по волнам ходит,
Кто под палубою спал,
Кто из бурь корабль выводит,
Много за свой век познал:
Управляться как со снастью,
И куда штурвал крутить,
Но чтоб не прийти к несчастью,
Нужно всё же не забыть...

Девушка замерла, давая последним звукам её голоса и струн повиснуть в пропахшем дешёвой выпивкой и потом воздухе, но тут же ударила по струнам снова, акцентируя припев выбивая каблуками своих сапог ритм из жалобно поскрипывавшей истёртой до блеска многочисленными ягодицами лавки.

— Кракен и моряк — не пара!
Как бы ты ни одинок,
Не сдержать тебе удара
Дюжины поднятых ног!
После месяца на море
Ты уже на всё готов,
И как будто и не видишь
Клюв, что рубит плоть китов!
После жизни по-матросски,
Где всяк ближний бородат,
Исполинские присоски
Завлекательно звучат!
Ииии-эхх!

Бренча на лютне и пританцовывая на скамье, бард нет-нет да бросала взгляд на вход. Остальные, кроме Элерио, уже вошли внутрь, но надо было дать им время, а потому девшука продолжила, заводя второй куплет...

Синица оглядела разбредшихся во все стороны членов «её» «команды» «наёмников» и, немного подумав, просто пожала плечами.

— Ладушки, делайте чё хотите, а я — внутрь, — заявила она, дёргая ремень, на котором всё ещё висела после целого дня выступлений у Со потёртая и видавшая виды лютня с выцарапанными на лакированном дереве неровными узорами вперемешку с хаотически разбросанными стишками, куплетами, да и просто отдельными словами, вчитавшись в которые могли зардеть своими обветренными щеками даже самые заядлые морские волки и самые суровые работники доков. Инструмент печально бряцнул струнами и оказался перед ней, готовым к очередной песне.

Хрустнув шеей и пальцами, откашлявшись, лизнув ладонь и проведя ей по вновь спавшей с уха чёлке, она выпрямилась и уверенным шагом вошла в «Пьяный Башмак».

— Гляжу, весело у вас туточки! — с порога обратилась она к посетителям, указывая на оставленный на косяке двери кровавый отпечаток широкой руки орка. — Но чегой же эт за бухло и мордованье без живенькой песни за компанию, а?

Ловко заскочив на одну из пустовавших лавок, девушка пробежалась по струнам лютни.

— Честной народ, вам песнь какую мне завести под настроенье? — спросила она, осматривая собравшихся. — «Луну над летним Луноморьем»? Аль «Крылья чёрны» лучше спеть? А может, люду-то морскому «Веди меня домой, Селунэ» по душе придёт?

Ящер сидит прямо на полу, неподалеку от стола, подобно домашнему животному. Задние лапы скрещены, синий чешуйчатый хвост спокойно лежит на земле. Передними лапами Камнедам держит одолженный с кухни сырого мяса и медленно, умиротворенно пожирает его. На разговор товарищей с незнакомцем он не обращает решительного никакого внимания. Ну, или делает вид, что не обращает. Наконец, последний кусочек мяса исчез в глотке ящерицы. Некоторое время он наблюдает своими белыми глазами за фигурой в плаще. Наконец, опираясь на хвост и собственный посох, поднимается на задние лапы, становясь значительнее выше человека. Пока его напарники разговаривают, ящер медленно проходит вокруг незнакомца, сильно раздувая ноздри и вытаскивая язык, будто пробуя воздух на вкус. Когда Силард уже предложил план действий, ящер, наконец, сказал:
- Камнем от Плащ не пахнет. Украл не он.
Ящер заглянул в глаза магу. Белые глазницы с двумя вертикальными глазами хищно сверкнули:
- Ведь так? - спросил людоящер тихим, угрожающим голосом.
Оценив реакцию, какой бы она ни была, Камнедам немного отошел. Мудрость ящеров подсказывала ему, что камень здесь он не найдет.
- Восемнадцать циклов - большой для человек. Не дитя. То, что он не вернулся в гнездо до того, как ночной ящер съел огненную птицу, ещё не значит, что случилась беда. Природа может влечь туда, куда не ожидаешь... Пока Камнедам искать человек, Камнедам не искать камень. Что Плащ готов дать Камнедам, чтобы он искал мальчика-коня?

— Благоразумность у всяка своя, — назидательно подняла палец вверх молодая полуэльфийка, которую никто не называл иначе, чем «Синица», поскольку если у неё и было когда-то данное при рождении имя, знать она его не знала. — Лавочнику благоразумно продавать свою снедь подороже, а вот ежели я в лавку зайду, то мне благоразумно подешевше её взять, сечёшь? Так что какая тут благоразумность надобна — это лучше щас сказать... Чтоб потом недопониманий не было.

Её голос был чуть грубоватым и хрипловатым, особенно для барда, причём дело тут было не только в том, что она только что закончила собственный рабочий день, от которого кто-то без опыта голос потерял бы и вовсе ещё до половины срока. Еле заметный скрип, вроде старой несмазанной двери, которую медленно приоткрывал холодный сквозняк, чуть сипения испуганной собаки, да щепотка храпа загнанной лошади вряд ли могли покинуть его окончательно, но, тем не менее, когда дело доходило до пения, она каким-то образом умудрялась запихивать всё это куда-то вглубь, не оставляя в чистом звуке и следа, и намёка на своё прошлое. Было ли то той самой бардовской магией, некоторые секреты которой были ещё неприступнее запретных знаний некромантов, потайных рун жрецов и недоступных пониманию тайн арканистов, или же собственным её умением — кто знает?

— Мы тут, навроде, наедине, — добавила девушка, привычным движением убирая неостриженную светлую чёлку за заострённое ухо. — Так что стесняться неча. Что не растрезвоним о «задаче» энтой... ну, слово даю, не жалко ж.

То, что её слово не стоило и ломаного медяка, она предпочла не упоминать, хотя, впрочем, в её планы и впрямь не входило доносить на незнакомца. Нет, не потому, что она бы этого никогда не сделала, а по куда более прагматичной причине — в Мулмастере у неё, да и у их компании вообще, попросту не было никого, кому они могли бы рассказать о чём-то таком. Страже? Своим многочисленным друзьям и союзникам? Тут, надо признать, у их собеседника могло быть заметное преимущество.

- Разумно - согласился Коннор с аргументами Лекса - Прикрываю.

Подумав, андроид закинул за спину винтовку и вытащил пистолет.

- Джафарр - серьезно обратился андроид к коту, продолжая сканировать местность вокруг - Ну про женщин-эльфиек я все понимаю, а вот откуда ты знаешь про длину хера у эльфов-мужчин?

Бонко подошел вплотную к усевшемуся послушнику, упер руки в боки, и глядел на того сверху вниз. Глаза его горели, а ноздри широко раздувались.

— Что же ты не отправился со мной, брат Джошуа, чтобы мягко и постепенно рассказать мэтрессе, как медленно и изощренно убивали ее подопечных, терзая их плоть и разливая кровь по гнусному алтарю в сатанинском подземелье? Ты долго учился говорить в стенах своей обители, но иногда от человека требуются не слова, а поступки! Нелюди воруют детей, приносят в жертву, и похищают их души? А ведь это правда, брат Джошуа, истинная правда, и ты тому свидетель! И все, о чем ты сейчас можешь думать, это как бы половчее утаить эту правду от людей, чтобы уберечь нас от вражды? Вместо того, чтобы искоренить это зло и очистить мир от скверны? — хоббит горестно вздохнул и оглядел собравшихся тусклым взором, — Почему учить состраданию и справедливому воздаянию вас должен... нелюдь?

– Правду он рассказал...

Джошуа тяжко вздохнул и возвёл глаза к небу.

– Никто и не заставлял лгать. Другое дело, что можно это было сделать по разному. Мягко и постепенно, взывая к милосердию и избавлению от неизлечимых хворей. Или сначала только то, что сомнению не подлежит, а остальное, чью истинность знаем из чужих слов и в подлинности чего не убедились – отдельно. А не, судя по реакции, прямо в лоб и сходу. Почему учить здравомыслию и скептицизму вас должен церковник?! Помнишь мою реакцию, когда я услышал про души? Так вот. Я покинул монастырь послушником. Не священник. Многого не знаю, но и не застыл в догматах. – Джошуа начал распаляться. – Ты бы ещё тому проповеднику, что призывал жечь нелюдей сказал. Он бы тебе был о-очень рад за такой подарок. Это же искра. Та самая. "Нелюди воруют детей и приносят в жертву"! "Нелюди похищают души невинных детей"! Ты думаешь, кто-нибудь будет уточнять, что это про цвергов?! Ты...

Джошуа замолк, обессиленно обмяк и начал сползать по дереву. Уже внизу, от с долей апатии произнёс.

– Два года человек учится говорить, а потом всю оставшуюся жизнь – молчать. Подумай об этом.

Пока паладин суетился вокруг театрально ругающейся Эвелины, Моргейн нашла, признаться, хороший способ заткнуть фонтан артистки. Карие глаза баронессы Гринтауэр встретились с зелеными очами следопытки, и в немом обмене взглядами, кажется, произошло слишком много непонятного их остальным спутникам. Эвелина кое о чем начала догадывать еще в первый вечер их знакомства, однако не спешила с окончательными выводами - бывали в ее жизни случаи неправильного понимания женских взглядов и намеков, от которых и по сию пору стыдно. Однако теперь сомнения пропали - кажется, остроухая дикарка из наших. А значит... ох, нет, сначала надо бы пережить этот идиотский день...

- Нееет, Мор, при тебе я штаны снимать не буду, - замотала демонстративно головой Гринтауэр. - Я стесняюсь. Сэр паладин, пройдемте-как вооон за тот кустик.

Куст, указанный Эвелиной, как раз прикрывал ее где-то по грудь, так что Моргейн не увидела бы процесс оказания первой помощи в подробностях, однако представить его себе очень даже могла - бардесса не сомневалась, что воображение следопытки прекрасно работает в эту сторону. Под защитой лесной растительности девушка расстегнула и спустила штаны, представ перед последовавшим за ней паладином от талии до колен даже в более чем первозданной наготе, ибо лобок ее примерно неделю назад был аккуратно выбрит и лишь теперь стал покрываться характерной "щетинкой". С демонстративным отсутствием какой-либо застенчивости Эвелина деловым тоном сказала чонтейцу:

- Я так понимаю, ногу придется обматывать? Постарайся не перетянуть, пожалуйста, может быть, нам еще от этих гоблинов бегать весь день придется, вдруг их тут десятки?

  –Зараза, - клацнул крысолюд, когда оказалось, что магия некроманта к свету не имеет никакого отношения. Ух уже собирался дать дёру, когда костяная стена сомкнулась. Кто-то очень больно рванул за большие пушистые уши, предмет достояния не-героя, стало очень больно, а затем тьма некромага вырвалась на свободу. По крайней мере, больше Ух ничего не увидел

Рэми плакал. Ну, не как девчонка, конечно, а от дыма. Но выглядело так, будто он близко к сердцу принял провал их затеи.
— Чёрти что! — буркнул он, протирая глаза.
Потом вернул невостребованный кинжал Уху и добавил не без сожаления:
— Ну, если больше нет идей, то давайте завалим лаз и пойдём дальше.

Хьюго лениво махнул щупалом и отщёлкал:
"Подношения я принимать буду тут, недосуг самому мне к вам спускаться. Пока я собираюсь покорить Царя Механизмов, чьи владения недавно разграбил во славу мою и Страну Горящих Мангалов, чьего вождя, Мордатого, я своей волшбой разорвал на тысячу маленьких морд. Но я - бог, любящий свой народ, верных мне рыболюдов, и тебя, мой преданный раб, нарекаю Пучеглаз Проповедник. Принеси сюда в знак вашей покорности вещи из подобного металла.." - Хью ладонью достаёт из кошеля монету и бросает Пучеглазу. - "..вещи, наделённые волшебной силой.." - демонстрирует Аркану и бутылочку с искрами. - ".. и прочие ценности вашего народа. Коли буду доволен я, то не только не стану разрушать всё что осталось в вашей стране - но и откажусь от съедения юных дев ваших, отдав их тебе, Пучеглаз, и тем, кого выберешь ты из числа верных щелчку моему. Торопись. Спокоен я после победы над слабым божком вашим прошлым - но ожидание гневит сердце самых смирных. И я - не из таких. Щёлк! Щёлк! Щёлк! Смотри, не подведи народ свой на кару лютую. В знак особого моего расположения возьми отрубленное щупало Кракеново - как знак мощи моей и того, что возвеличил я тебя. Ступай же."
И закончив эту бесконечную серию щелчков, новым движением Хью постарался отослать Пучеглаза вниз.

Ошалевший от страха хоббит, несясь со всех ног к спасению, вдруг заметил краем глаза соплеменника, замершего словно сталагмит посреди рушащегося хаоса. Это ли, или окрик мага, тут же вызвавший желание поступить наперекор, но Бонко не стал раздумывать долго. Неожиданно притормозив одной ногой об пол на бегу, он с силой оттолкнулся мозолистой пяткой от того самого камня, что ранее послужил спасением незадачливому взломщику, а теперь стоял у него же на пути, и резко кинулся назад, едва разминувшись со стремящимися к выходу людьми.

Оказавшись рядом с собратом, он схватил того за плечо и потащил к единственному оставшемуся спокойному месту – тому самому тупику с мертвым цвергом, где уже скрылся гном, и куда явно направлялся Джошуа. Он хотел бы сейчас сообщить Айке, что не стоит стоять под яблоней при сильном ветре, но почел за лучшее поберечь дыхание и сосредоточиться на спасении.

Онемение понемногу добирается до мозга, мысли становятся ленивыми, каким-то текучими. Как кисель. Сознание понемногу сползает в теплые объятья тьмы.

Есть такие существа, магического рода, называются по-разному: слизни, пудинги, студени. Аморфные такие твари, не слишком разумные. Происходят обычно из лабораторий астромансеров, как некий побочный продукт сотворения искусственной жизни. Или как неудачная попытка.
Ну и вот, жил в Замке такой вот разумный студень. Жил не очень осмысленно, тыкался туда-сюда, инстинктивно искал чего пожрать. И нечаянно как-то умудрился заползти в бочку, в которую, не поглядев, кто-то налил вина, а бочку тут же запечатали. Студень этим вином напитывался, до капли в себя вобрал, подрос, занял весь объем бочки, стал весь такой винный. Саму бочку так и не открыли, не дошло до нее дело. Студень впал в спячку. А потом кто-то его проглотил, чему студень несказанно порадовался. Чем больше плоти, тем больше сам студень! Радостно принялся он переваривать новую плоть, вбирая ее в себя, наращивая тело.

Существо, которое пришло в себя где-то в недрах Замка, лишь отдаленно напоминает того безумного фрогмэна. Ну, разве что на поверхности лоснящегося, темно-винного цвета тела иногда проступает что-то вроде жабьей рожи, когда по этой упругой массе пробегает судорога. Существо это уже не является в полной мере простым и глупым винным студнем, но и Бургылком оно быть перестало. Старые воспоминания, мысли, стремления - все как-то смешалось, превратилось в один мутный кисель, осело на дно. Существо двигает вперед, во тьму. Там найдется еще немного плоти, чтобы поглотить ее и сделать своей собственной. Существу надо расти, развиваться, есть, переваривать, впитывать в себя новые разумы и сознания. Ведь в развитии - весь смысл жизни!

— С меня пинта, старина, — подбодрил Бонко рыжебородого товарища, когда тот закончил исследовать водопад, — Нет, две пинты, ведь ты уже дважды вымок по моей милости! А толку – пшик, — вдруг приуныл хоббит, — Эх, Айке, а кто нас вообще надоумил сюда пойти? Что-то из сокровищ несметных пока только горсть золотых зубов, что ты наковырял. Кузню нашли, тварь лютую истребили, товарища потеряли, а богаче-то и не стали. Вот выйдем, так и скажу вздорному деду Винсенсу: видали мы твою кузницу, только смрад, вода и трупы там!

Завидев, что соратники возвращаются без Фикса, хоббит нахмурился, но, разобравшись в чем дело, всплеснул руками и ухмыльнулся:

— Да что ты будешь делать! Мало нам чародея без единого полезного заклятья, так еще и господин взломщик в первую же лужу уселся всей задницей! Ну, что поделать, придется выручать. У меня вот и веревочка наготове.

Оказавшись в обсерватории, хоббит притих, дивясь знаниям и искусству древнего народца.

— Может, звездочет этот тут из-за монстра заперт оказался, да так и помер, не решаясь прорываться к своим? — вполголоса сообщил он, — А интересно, как он днем от солнца здесь укрывался?

Зашипев от злости, Дренель размахнулся косой. Та свистнула в воздухе и вонзилась в тело гнома... но и сам шаман, не удержав равновесие, рухнул на лезвие собственной косы. С загробным воем ревенант развалился на части, и его голова еще несколько мгновений выла, покуда вся арканная магия не покинула бренное тело

  Слова, сказанные аравийцем Блэр обдумывала, пока работала с больными, готовила лекарства, пускала им кровь, мыла их чресла. Насколько она помнила, ближайшее представительство ее ордена находилось почти на расстоянии сотен, а то и тысячи миль отсюда. В своей миссионерской работе она забрела слишком далеко. Ее слово и статус тут значения не имеют. Блэр Лойд чужестранка. Даже если она объединится с Энн и Абдулвахидом, то их же все равно не пропустят через эти земли. А время не торопилось останавливаться. Ей, как никому другому было хорошо известно, что она не могла рисковать им. Нужно было как можно правильнее распорядиться отведенным временем. Может, пойти в Вечнолесье к своим кровным предкам? Но как бы ей не хотелось, это будет значить, что ее пути с южанами разойдутся.

  К концу пребывания в монастыре Блэр была истощена. Она вновь мало спала, а если и спала, то быстро просыпалась с мыслями о новых формулах для сывороток, зажигала в спальне свет, на цыпочках прокрадывалась к письменному столу, чтобы не дай бог разбудить Коди, и записывала на пергамент все важные мысли, не дававшие ей спокойно видеть сны.

  ***

  — Я знаю, это сложно, но не расстраивайся. Твой путь только начинается и в дальнейшем он тоже будет тернист. Но я верю, что ты преодолеешь его с высоко задранной мордочкой и все те, чьи презренные взгляды ты выстоишь, в дальнейшем будут оборачиваться на тебя с благоговением. И когда это случится, ты станешь самым великим кобольдом, что ходил под лучами единого солнца. — Нет, она не говорила эти слова, чтобы успокоить себя, она искренне верила, что это важно для Коди. Он хороший! И он станет великим. Его ждет тяжелая жизнь, но она будет того стоить. Девушка склонилась на одно колено перед своим помощником, чтобы оказаться с ним на одном уровне и смотреть прямо в глаза. — Ты не должен был жить так, как ты живешь. И в этом вина моих предков, что они поступили так с тобой. Но как раз в этом и есть твое преимущество! Я смогла приоткрыть тебе дверь в новую жизнь, и твой выбор ею воспользоваться. Ты и только Ты станешь единственным и неповторимым! Когда-нибудь меня не будет подле тебя, но это не должно тебя останавливать, слышишь? — Лойд развела руки в стороны, впустив ящерёнка в свои объятия. Она погладила его по спине, чувствуя под плащем ребристые чешуйки. — Прости, что нагружаю тебя. Я много думаю о времени, отведенном мне на земле и пока я это делаю, оно подобно воде, утекает без возврата. Я лелеяла надежду, что найдя короля, я смогу исцелиться сама, но этой надежде не суждено сбыться.

  ***

  — Ну вот и наступил тот день, когда наш совместный путь наконец-то подходит к концу, мой дорогой друг. За это короткое время вы с Энн мне стали как родные. Я рада, что наши судьбы переплелись. Вы и ваша госпожа прекрасные люди. — Блэр сжала губы, отводя уставший взгляд в сторону. На уме было много всего и было сложно держать лицо, не поддавшись эмоциям. — Я это знала всегда, но вы вновь послужили доказательством тому, что не имеет значения откуда вы родом, каким богам вы молитесь и каким традициям подчиняетесь, если вы человек с чистым сердцем, то это не имеет никакого значения. Знайте, глава с вашим участием будет вышита золотыми нитями на небольшом полотне моей жизни. — Волшебница вновь всмотрелась в лицо смуглолицего человека, пытаясь запомнить каждую деталь и сохранить в своей памяти. — То, что я сейчас скажу, вам, быть может, не понравится. Но я не прощу себе, если не сделаю этого. Помните тот день, когда мы слышали дивные песни? Мы с Коди говорили с ними, они нам поведали кое-что важное! По словам эладримов, которые, как никто другой чувствуют магию этого мира, меч, которым владеет Рональд фон Мюнценкампф, не тот самый. — Глаза девушки заблестели от скопившейся в них влаги. Ей было больно думать, что после этих слов толмач и воительница могут от нее отвернуться.

  — Однако, правдивость их слов я не могу подтвердить. Но, пожалуйста, не думайте, что я пытаюсь что-то саботировать. Мне самой это не дает покоя. Раз такова истина вещей, то мне нет смысла отправляться с вами. Я должна своими силами бороться с чумой, я должна продолжаться бороться с болезнью, что поедает меня изнутри, не рассчитывая на какое-то чудо. Мне отведено мало дней, я скоро умру и лучше я это сделаю, в поисках лекарства если не для себя, то для остальных. — Блэр уже плохо видела перед собой аравийца и что-либо еще. Слезы полились из глаз полуэльфийки, но на губах застыла наигранная улыбка. — Я думала, что свыклась с этой мыслью, но на самом деле я боюсь умирать. Я буду пытаться найти выход своими силами и знанием. Прощайте, дорогой Абдул.

Гном вскрикнул подставляя щит под удар. Он не видел противника в темноте, но вероятно это был ещё один чёртов механизм, этого проклятого места! Иначе активная аркана наверняка показала бы ему скрепы заклинания поддерживающего в этом существе жизнь. Или её подобие.

Ответный удар боевым топором был сильным, но плохо нацеленым, так как приходилось ориентироваться исключительно на звук трущихся друг о друга костей. Почему-то воображение Асбьёрна рисовало ему костяного зверя похожего на вепря, только припадающего на одну из ног где сейчас не хватало гономьей косточки. Той самой, что лежала теперь в его сумке на боку, вместе с обломками последней разбитой арканы из которой он успел извлечь энергию.

"Может ему просто хочется вернуть себе то, что я у него забрал?" – отступая в сторону и закрываясь щитом лихорадочно соображал демонолог в этот момент. Ему всего лишь надо было продержаться некоторое время, пока пол не привезёт их в освещённое фонарями место, тогда будет полегче. "Наверняка, станет проще..." – подбадривал он сам себя, негромко.

Первые несколько мгновений Крэг потерял дар речи от общей абсурдности происходящего. Бегущий через мост Айке, затем взрыв, потом известие о смерти Тиса.. Ему положительно стоило это переварить. Он кивнул Джошуа:
– Конечно, я сейчас взгляну, - и старался говорить он это как можно более нейтрально. И когда снова послышалась отвлекающая, бессмысленная болтовня Бонко, маг быстро шепнул Фиксу:
– Я бы хотел... На пару слов. При случае.

Фикс казался островком здравомыслия в происходящей вокруг него данс макабр, он не знал как ещё назвать это безумие. Джошуа мог бы казаться вменяемым, но на самом деле считать его таковым мешал фанатизм святоши. На хоббитов маг давно плюнул, и они все больше доказывали свой инфантилизм и тупость. Тис... Он мог быть действительно полезен. Оставался Доринг, но к нему нужен был подход, и это утомляло.

Взвешивая каждое слово, Крэг заговорил снова.
- Очень жаль Тиса. Возможно его смерть позволит вам запомнить тот урок, что любая находка здесь может быть опасна. И потерять собственную жизнь – не так обидно, как знать что не смог помешать смерти товарища. Или что он из-за тебя погиб. Как например мог бы погибнуть Доринг из-за необдуманного поступка Айке, – удивительно, но Крэг сказал об этом как бы ненароком, без лишнего осуждения. Просто констатируя факт. Затем повернулся к хоббиту и почти ласково, с неподдельным интересом спросил:
– А зачем ты, кстати, побежал на этот мост?

– Тис... Тис пал жертвой проклятия. – Джошуа устало облокотился на стену. – Мы нашли... Хотя давайте сначала. Подождите. Мне надо собраться с мыслями.

Джошуа вздохнул и начал свой рассказ, временами запинаясь.

– Похоже, мы действительно нашли Кузню. Помните, пейзане в городе говорили о необычных камнях, что принесла река. Камнях, где стилем не человеческим была вырезана птица в цепях да сплетённые змеи. Эту птицу мы нашли. Скелет её. Огромный, скованный цепями скелет, среди пепла в центре печи, чьё пламя должно было плавить металл. Я сперва решил, что это остатки Феникса. Есть в легендах такое чудо. А теперь не знаю, что и думать. Ну а змей мы все видели. Но не суть. Тут много чего нашлось. Статуи. Залы. Место, где конь этот поганый попадает сюда и где эта нечисть складывает добычу. Тела людей, что притаскивает снаружи. И их много там – не только Сильвия, да упокой Господь её душу, но гора в два роста. А вот сокровищ... сокровищ не оказалось. Тис, когда мы разделились, надел доспех тот, что Бонко приметил. Он ладный был. Потом в домне, нашёлся меч. Может, даже, не простой. И всё. Но оказалось, не только людей сюда погань таскала. Карету затащила. И там сундук был. Тис срезал его. Айке полез внутрь – нашёл ключ. И жезл, вроде бы, коими ваши коллеги, Мастер, – взгляд в глаза Крэгу, – пользуются. Отошли мы. И тут нетерпение сыграло. Нетерпение и жадность. Сами помните, сколь "много" мы нашли.

Джошуа замолчал. Посмотрел на полурослика.

– В общем. Сундук был проклят. Или что-то наподобие. Стоило Тису отомкнуть и открыть его – упал замертво. Он сейчас там и лежит. В сундуке оказались... Кажется бомбы. Вероятно не простые. Они у Айке сейчас. Отчаялся я тогда и решил, что это единственный шанс справиться с тварью. И мы пошли сюда. Посмотреть – придёт ли тварь на кровь. А тут с другой стороны – вы. Дальше всё видели. Мастер Крэг, пожалуй, вам нужно посмотреть на наши находки. Хотя, что с нечистью – пока не ясно, а что скелет, что меч – всё там. На той стороне. Но зато свёрток и жезл здесь. Айке, покажешь?

— Да, пора, кажется, — кивнул Бонко Дорингу, вскакивая. Он словно бы дожидался приглашения от компаньона, задумчиво глядя на звезды, но мысли его так и не покинули опасного подземелья.

Словно бы по рассеянности оставив котелок с остатками отвара в импровизированном лагере, и даже не затоптав как следует костер, хоббит с гномом выдвинулись в путь. Протиснувшись между корнями дерева, и миновав круглую комнату, они очутились в зале с мертвой змееженщиной. Бонко подмигнул ей, словно старой знакомой. Свернув в коридоре направо, товарищи оказались в зале со рвом, где пол был уже полностью покрыт водой. Она поднялась не так высоко, как надеялся Бонко, и просачивалась в главный зал сквозь импровизированную плотину, но его затея всё же удалась. Подняв факел повыше, полурослик посмотрел в другую сторону — поднявшаяся вода убегала и туда, к развилке, где коридор шёл к прикованным змеям или к шахте с прибитым мертвецом.

Хмыкнув, Боггервилль первым зашлёпал по воде к дверям, и его зубы снова начали отстукивать дробь от холода. Преодолев запруду, Бонко и Доринг вышли на площадку, где начинался мост. Уровень воды в зале понизился, но ненамного — от силы на фут.

Хоббит мигом припомнил свою первую встречу с ужасным монстром, и его рука машинально потянулась к смотанной через плечо веревке. И тут он заметил свет факела на противоположном конце зала и услышал звук битого стекла. Маленькая фигурка пряталась за высокой - они! Сердце хоббита радостно сжалось, но мелькнула тревожная мысль: "Только двое!". Но, если с высокой фигурой еще могли быть сомнения, то маленькая, без сомнения, принадлежала его сородичу. Бонко, не сдержавшись, снова радостно завопил:

— Бочоооонкинс!

– Воля твоя. – ответил Джошуа Тису, когда тот смог наконец-таки вытащить меч из ножен. – Там уже спросим у мастера Крэга. Может это самый обычный меч. Разве что скованный по усерднее, чем прочие, как символ. – Финн уже и сам начинал сомневаться в высказанной им же теории. – В любом случае, пусть побудет у тебя на всякий случай. Всё одно ты с такими вещами лучше чем мы обращаешься. А там видно будет.

Казалось, волнение охватившее молодого послушника от резкого разделения и последующих открытий прошло, сменившись какой-то странной рутиной – блужданием в охваченных темнотой коридорах. А потом они вошли в очередной зал, и спокойствие словно кануло в лету, вместе с иллюзией безопасности.

Сначала появился запах, заставивший всех троих закрыть лица руками, ибо так могла пахнуть лишь смерть. Джошуа от такого скрутило в три погибели. А пока он содрогался в попытках не расстаться с содержимым желудка, его товарищи вышли вперёд достаточно, чтобы осветить источник этих отвратительных миазмов – гору трупов много выше человеческого роста. Это для послушника оказалось слишком. И он обратился к тому способу борьбы со страхом, что был для него привычнее – молитве.

– Pater noster. Pater noster, qui es in caelis. Sanctificetur nomen tuum. Adveniat regnum tuum. Fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra. Panem nostrum quotidianum da nobis hodie. Et dimitte nobis debita nostra, sicut et nos dimittimus debitoribus nostris. Et ne nos in... – поначалу неуверенный, голос постепенно креп, но дрогнул, когда Айке указал среди множества тел Синтию – Et ne nos inducas in tentationem. Sed libera nos a malo. Amen.

Собравшись с мыслями и верой, пока товарищи осматривались, Джошуа поближе подошёл к телу той, кого хотели спасти, но не смогли. Перекрестился. И сделал лишь то немногое, что мог.

– Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis. Requiestcant in pace. Amen.

Осенив напоследок мертвецов крестным знамением, он обернулся к товарищам.

– Похоже, что чувствовать себя в безопасности отныне нельзя нигде. Ибо тварь явно отходит от воды. И похоже, ей не нравится мертвецы в воде.

Музыка: ссылка

  Начало наша история берет в славном прибрежном городе Невервинтер. Именно там нескольких молодых людей нанял дварф-авантюрист - Гандрен Роксикер. Это был рослый представитель своего народа. Он носил черную клепаную кожанку без рукавов, обнажая татуировки, сплетающиеся в красивый рунический орнамент, и не прекращая курил трубку. Судя по морщинам вокруг улыбающихся глаз, Роксикер не был молод, но излучал энергетику и задор, которой могла позавидовать молодежь. Гюнтер не без улыбки мог вспомнить своего друга, младшего брата Гандрега - Нандро и отметить потрясающее сходство характеров. Сам наниматель был несколько скрытен о целях своей авантюры, но глаза его горели точно так, как глаза человека, нашедшего золотую жилу. Было видно, что дварф буквально сдерживал себя, чтобы не выложить все карты на стол. Кстати, об этом. За столом с Гандреном сидело несколько человек. Среди них был рослый мужчина под два метра ростом, одежды которого выдавали в нем чужеземца. Напротив него, словно в противоположность, выслушивал речи дварфа молодой человек, манеры и осанка которого намекали на знатное происхождение. За столом также сидел полуэльф, на щите которого красовалось изображение весов с молотом - священный символ Тира. Следующим был мужчина в простых одеждах, чьё лицо было прикрыто тенью капюшона. Последней среди компании наемников была невысокая девушка, но навряд ли кто-либо отважился назвать ее не подходящей для этого дела: толстая книга в кожаном переплете и посох красноречиво говорили о ней, как о заклинательнице.

  — Я заплачу по десять золотых каждому из вас за транспортировку груза в город Фандалин. Он находится в нескольких днях пути отсюда на юг, по Торговому Тракту, а затем на восток, по Триборской тропе. Мне необходимо, чтобы товары были привезены моему товарищу Бартену. Он же является владельцем лавки «Провизия Бартена». Вы - крепкие ребята, я рассчитываю на вас. — Вытерев пивную пену с усов, он внимательным взглядом обвел всех, и, не услышав отказа, удовлетворенно хмыкнул. — Что ж, я с Сильдаром Холлвинтером отправляюсь вперед, надо уладить кое-какие дела. Ваша повозка с провизией будет готова через день, отправляйтесь за нами. До встречи!

  В тот день ни один из героев еще не знал, чем может обернуться это тривиальное поручение.

    ***

  Уже давно шпили города растворились в небесной дымке, а с ними и городская суета осталась где-то за спиной. Впереди пятерых героев этой истории ждал путь до Фандалина, а вместе с ним и заветная выручка. На дворе стояло то самое время года, когда летний зной уже прекратил донимать, а листва еще не успела начать преображение в огненные цвета. Пейзаж вокруг приятно радовал глаз путешественников. Подобные ландшафты часто изображались на холстах известных художников и украшали своим видом залы больших поместий.

  Герои провели несколько последних дней, следуя по Главному тракту на юг от Невервинтера, и только недавно свернули по Триборской тропе на восток. До сих пор они не встретили никаких препятствий, однако это не значило, что можно было расслабиться. Здешняя местность хранила свои опасности. Бандиты и преступники, как известно, бродили вдоль этой тропы. Иначе бы никто в здравом уме не стал снаряжать повозку целым отрядом воинов.

Бонко с тоской смотрел на мост. Где-то там, за пологом мрака, его товарищи сейчас исследуют легендарную Кузню. Нет, хоббит не завидовал. Ну, почти не завидовал. Скорее, его сердцу было неспокойно из-за опасности, подстерегающей друзей. Он нутром чувствовал, что тварь, обитающая в подземных водах, еще даст о себе знать. Где она скрывается? Что замышляет? Бонко напряженно вслушивался в тишину, с содроганием ожидая звуков, возвещающих о беде, чтобы немедленно ринуться на помощь.

Но ведь и они здесь могли что-то сделать! Нет смысла просто стоять и ждать. Высказанная мысль идти к цвергам уже не вызывала у него энтузиазма. Бонко снова обратился к гному:

— Послушай, Доринг, помнишь, что я говорил тебе, когда мы впервые открыли эти ворота? Что можно перекрыть потоки воды и понизить ее уровень в этом зале. Не знаю, что из этого получится, но лучше ведь попробовать, чем просто стоять, верно? Я видел, что вода льется сюда и с другой стороны, так что совсем мы от нее не избавимся, но представь-ка вот что: у тебя во рту воронка, и в нее льется эль сразу из двух бочек через краны. Воронка полна, но не переливается. Утробы-то у гномов бездонные, это все знают, но глотка имеет предел! Если один кран перекрыть, то воронка сразу опустеет, понимаешь? Если мы остановим поток с нашей стороны, то равновесие нарушится, и возможно, уровень понизится достаточно для того, чтобы переход по мосту стал безопасным.
Сначала мы возведем запруду, из камней, которыми были завалены ворота. Всего пары футов в высоту должно хватить. Затем самое сложное - возьмем наши щиты и ты спустишь меня на веревке в каждый из тех желобов сверху, а я пристрою щит так, чтобы он перекрывал сливное отверстие. Вода пойдет в верхний зал и найдет выход в другую сторону, к цвергам и колодцу. Ну что, попробуем?

Джошуа подскочил, готовясь оттащить его от очередной неведомой опасности, чего впрочем не потребовалось – находившийся внутри топки птичий скелет был неподвижен, хотя и скован цепями.

– Странно. В этих топках горело пламя, которым раскаляли металл. В самом же деле, не поесть же цверги пытались приготовить, когда... когда для них всё закончилось? Да ещё и цепи эти. Как у той птицы, что на статуе. Может символ какой? Обряд?

Джошуа отступил назад и ещё раз оглядел всю композицию целиком.

– Вообще, выглядит так, словно эта птица не пыталась вырваться и спасти себя. Не боялась боли и смерти. Хм, – паза, – Ох. Святые угодники... Кажется, я знаю, что это за птица, правда раньше полагал, что это миф. Правда от одного такого мифа мы улепётывали со всех ног буквально только что. Легенду описывал в одном из своих трудов Лактанций, "христианский Цицерон", как его сейчас стали называть. Птица, что живёт в стране вечного счастья, где никогда не закрываются врата зари. Птица, что слушается только одного хозяина – светлоликого Солнца, и лишь ему поёт. Птица, что не боится смерти, рождаясь заново в огне, порождённом своей смертью. Легенда о Фениксе. Которого обитатели кузни использовали вместо углей. Заковали принадлежащую Солнцу птицу в цепи, заточили под землёй. Видимо потому, – злая усмешка, – и обращаются в камень днём.

— Плана у меня нет, — гордо признался Бонко, глядя честными глазами прямо в лицо Доринга, — Но есть прыть и удаль, думал - проскочу! А там уж... — тут хоббит призадумался. Он действительно как-то не подумал, что будет делать в случае успеха своего отчаянного прорыва. Перспектива оказаться в одиночестве в этом мрачном подземелье вызвала минутную дрожь. Он продолжил уже не так уверенно и задорно, — Ну, что-нибудь придумаю. Но ведь делать-то что-то надо ведь, верно? Нельзя просто бросить их там, — он заискивающе смотрел на гнома, словно от того зависело решение.

Аргумент Фикса о том, что его идея подразумевала прорыв только для одного Бонко, неожиданно подействовал. Хоббит устыдился: оставлять даже таких, как эти двое, позади было бы подло. Но ведь они явно не желали спешить на помощь его друзьям! Бонко уже привык пропускать мимо ушей монотонное бормотание мага, как раз в этот момент что-то внушающего Дорингу, и сейчас просто перебил его, не слушая:

— А этот, — он грубо ткнул пальцем в Крэга, — Только и думает, как бы слинять отсюда, и плевать он хотел на товарищей! Верно ведь, мэтр чародей? Только о собственной шкуре заботиться изволите? А глупостью называть изволите все, что эту вашу драгоценную шкуру опасности подвергнуть может, — Бонко аж шипел от негодования, — А про честь и верность поди и не слыхивали? Нет уж, уважаемый мэтр, на сей раз не выйдет. Вместе пошли на дело, вместе и вернемся - или погибнем, тоже вместе! Так что хотите живым остаться - соображайте-ка скоренько своим несравненным умом, как и друзей наших выручить, и самим впросак не попасть. Что вы там говорить изволили? К цвергам? Ну так идем, сколько можно тут языками молоть!

И Бонко, довольный собой, первым затопал в сторону выхода, ведущего к обиталищу подземных карликов.

Если кратко, то история такова.
Жили были цверги,
      кузню разводили.
Тут пришел к ним келпи
Он их погрыз до смерти
      Всплывая из воды.

Цверги испугались
Кузню покидая
Бросили пожитки
И спрятались вдали.

Замуровали ходы
Чтобы твари не дать свободы
И жалкое существование
Влачит последняя их горсть.

Они детей воруют
На поверхности лютуют
Но все же они считают
Что несут добро

Спасают детей от смерти
И плевать что черти
Души отбирают
Из тел тех детей


Ну а Синтию тот же келпи унёс.
Был Крэг изначально прав и утёр всем нам нос.

  Фикс как засел во тьме так и не вылезал. Он бы поговорил со старухой и сам, но Крэг до ужасного удачно озвучивал его собственные мысли. Пожалуй, даже точнее чем Фикс сам смог бы выразиться. Быть может таких и берут в маги, которые максимально точно формулируют желаемое от сверхъестественных сил?..
  Потом вступили сомнения. И, пожалуй, с каждым сказанным словом они лишь разрастались – Фиксу категорически не нравилась ситуация в которую попала их компания, как и поведение цвергов. Ишь, выискались "самые мудрые". И вместо того чтобы проявить мудрость и решить проблему поступили как можно проще – как несмышленые детишки, что воруют хлеб или яблоко на базаре, когда голодны. А потом, как поймают, придумывают себе оправдания, мол яблоко и так гнилое – его не купят. Да я торговцу услугу оказал – прилавок краше стал... Хотя нет, такой парнишка и вправду был бы смышленее остальных, что даже после поимки твердили бы: "да это не я", "да простите меня" и прочую бесполезную туфту.

  Через некоторое время договорённости свершились и их группа начала отступать обратно. Был выбран наиболее удачный на данный момент вариант невмешательства. А всё остальное можно будет сделать и позже. Так решил для себя Фикс и первым отошел из прихожей цверговой залы, надеясь, что так и не будет замечен.
  Когда же все собрались и можно было поговорить спокойнее, первым делом он сообщил:
  – Проверьте нет ли за нами хвоста. Старуха хоть и сказала, что лишь она знает наш язык, но могла и солгать.

  После проверки и реплики воина Фикс так же подтвердил:
  – Верно, убитый нами боец в камень так и не обратился. А обращенный может весить с добрые пару сотен килограмм. Не стоит давать таких обещаний, тем более что старуха не грозила на нас за это кары, скорее просто виноватыми выставить пыталась, чтобы мы усерднее старались убить их "монстра", да меньше спрашивали.
  Вспомни сам, как они пытались отравить нас ядовитыми кинжалами. Вспомни, что они пытались убить меня, а не просто усыпляли и крали детей. Вспомните бутылёк с кровью. Они нам не друзья, не помощники. Они – чистые враги, вынужденные вступить с нами в перемирие, но если появится намёк на опасность с нашей стороны они воткнут нам свои кривые ножи в спины, отравят и...
  Фикс ненадолго замолчал, усмирил свой гнев и продолжил уже на новую тему:
  – Я им не доверяю. Хоть они и обещают больше не красть детей, но какие гарантии? Это существа без души! – Фикс осёкся. До него быстро дошло сказанное, особенно плох вписывавшееся в ситуацию после россказней ребёнка и прочих стражников, поэтому сразу рассыпался в неловких пояснениях, – Извините, я не имел в виду "не люди", я буквально говорил, что это люди лишенные душ, а значит твари совершенно без рамок и чести. Придёт новое чудище, наступит голод или что еще – они снова начнут воровать детей.
  Нет, я не предлагаю вырезать их всех. Я предлагаю обернуть ситуацию в нашу сторону, использовать стражу города, использовать цвергов и всё – ради нашей выгоды. Я пока не вполне придумал план, но мы можем рассказать кто похитил девушку с поля – это келпи. Фермер явно бросится нам помочь отомстить за его дочурку, а я лично уж никак не хочу драться с чудищем в первых рядах – можно будет отыграться за их спинами. А что делать с цвергами подумаем по дороге.
  А пока давайте зайдём, заберём зубы из шахты. Хочу поесть вечером чего-нибудь вкусного, да взять пачку бумаги, дабы накидать мыслей по нашему плану.

Бонко Боггервилль растерянно вертел головой, переводя взгляд на каждого говорившего. Противоречивые чувства боролись в его душе.

Тем, кто проделал такое с детьми, нет прощения. Бонко с содроганием представил себе ужас и отчаяние человеческих детенышей, очнувшихся в этом мрачном подземелье, чтобы подвергнуться страшным истязанием. Лицо мертвого мальчика слишком красноречиво свидетельствовало о пережитых страданиях. Ему все равно суждено было умереть? Вздор! Всем смертным отмерен конечный век, и в больницу здоровые не попадают, но карга явно недооценивала силу людских чудотворцев вроде Присциллы, способных побороть хворь, которая могла бы показаться этим уродцам смертельной. Да и трудно было поверить, что ночные лазутчики тщательно выбирали, а не просто хватали ближайшего к окну ребенка. Бонко был там и не заметил сложной процедуры отбора.

Он также представлял себе горе несчастных родителей. Да, дети умирали часто. Но одно дело - оплакать любимое чадо, правильно отпетое в церкви, чья невинная душа устремляется в рай, а на могилке растут красивые цветочки, и совсем другое - потерять ребенка в сумраке неизвестности, растерзанного злыми подземными карликами, лишенного души, да еще и обращенного в одного из них. Нет, цверги были злом, абсолютным Злом, непримиримыми врагами человеческой расы.

Но... Бонко Боггервилль не был человеком. Уж кому как не ему было знакомо отчаяние малого народца, обреченного на неминуемое вымирание и забвение. Да, хоббитам еще повезло - им не приходилось жить под землей и сторониться солнечного света, и не надо было похищать детей, чтобы воспроизводить свой род. Но все равно они были подозрительными чужаками людям, которые множились как саранча и, словно лесной пожар, занимали места, ранее принадлежащие другим народам. "Вы злые! И на людей не похожие, и души у вас нет! И вы, и эльфы, и дварфы - все только мешают нам, людям, жить спокойно, и беды все от вас идут" — явственно вспомнил хоббит слова злого мальчишки, который простодушно выразил отношение среднего обывателя ко всему чуждому и непонятному. И вот он, Бонко Боггервилль, столкнулся с представителями древнего народца, которых такое отношение не устраивало, и которые готовы любой ценой бороться за свое выживание. Может ли он осуждать их?

Он поглядел на Джошуа, которому, наверное, сейчас было труднее всего. Его мироощущение, должно быть, изрядно пошатнулось, столкнувшись с таким, о чем не было сказано в Священном Писании. Если только речь не шла о самом владыке преисподней. Бонко осторожно подергал монаха за рукав:

— Они - зло, брат Джошуа. Но зло не побороть другим злом, ты же знаешь, — хоббит говорил слабым шепотом, — Поможем им, и они скроются на долгие века, а люди будут свободны сразу от двух напастей. А души детей ведь все равно попадают в Рай, ведь они были безгрешны, правда?

Закончили всякие свои делишки. Набрали новое мясо, которого в лагере навалом оказалось, бухнули с сержантом охраны. Вообще, здесь многовато чот все бухают для военного лагеря. Наебенились в сраку херовым пивом, за которое Пупа и Лупа ломили конские цены. Побузили, погуторили. Сержант, когда как следует нажрался, задушевно хлопнул Йонаса по плечу и сказал: "Хороший ты парень. Жалко, что вам всем скоро пизда!". Но когда въедливый Ветцель начал раскручивать эту тему, как-то мужик стушевался и не стал продолжать, ограничившись лаконичным: "Ну, хуевая у вас работка." Носач чот так и не появился - наверное, ему веселее с дворянами и нормальным бухлом, пусть он там только чашки носит.
Утром всех поднял рожок и крики командиров, старался не отставать и Йонас, хоть голова болела. Появился и Носач - ходил по лагерю и декларировал громко то, что вы, наконец, подходите к Червону, до славной битвы, победы и щедрой добычи осталось два дня, чуток пройти - и вот вы все уже, считай, богаты и знамениты, а враги у ног валяются. Видимо, это и было следующим заданием для вашей элитной спецгруппы - и в целях конспирации лично вам Носач заданий не передавал. Разумно.
Два дня похода, небольшой привал между ними, и вот вы у цели. Город Червон, гнездо содомии Иоганна Нулевого, которое предстоит разграбить и сжечь. Отсюда, из-под его стен, дело уже не кажется таким уж простым. Стены-то у него аж настоящие каменные! Кладка поистрепалась, конечно, местами осыпались, кое-где и в настоящие завалы превратились - но бля, все равно. Два человеческих роста, не шутка. Ворот, правда, нет, но проход перегорожен рогатинами. И самое плохое - что на стенах, что, особенно, в воротах - полно народу. Сине-красные цвета перемешаны со всякими разномастными знаменами, несомненно, наемничьими. Шевелится лес пик и гизарм, вьются флаги. Ребята явно готовы к встрече.
Из положительного - город явно немаленький. Такой, прям, ближе всего к тому, что неместные назвали бы цивилизованным. Стена, добротные дома внутри, видные через провалы в этих стенах. Кажется, вокруг него даже ров когда-то был, да только измельчал и зарос на местных болотистых почвах. Видать, за стенами снаружи еще куча лачуг находилось, но их пожгли - все усеяно углями и сгоревшими деревяшками, даже дымок еще вьется.
Трубит рог, кричат сержанты. По рядам бегут указания, все суетятся, как муравьи в разворошенной муравьиной куче. Общая суть их такова - наемники идут впереди, к славе и богатству. Корявые штурмовые лестницы быстро собираются специально обученными людьми, хватающими детали с обоза. Мимо пробегает взмыленный Носач, замечает вас, крысиное его лицо расплывается в улыбке - узнал.
- Вам доверено главное - вы авангард! Отлично показали себя, парни, отлично! Пойдете первыми, распоряжение самого пана! Вперед, куча бабла и слава ждут!
Рукой вперед тыкает. А сам убегает назад куда-то, продолжая гомонить.
Пестрая наемничья толпа неуверенно строится, всякие бомжары с рунками поют песни и радостно толпятся, ребята посерьезнее медлят и переглядываются. Позади выстраиваются в линию солдаты в зелено-желтом, у них свои лестницы. Бьют барабаны, трубят рожки. За линией солдат, поднятый на какой-то стремяночке, блестит доспехом пан-усач. Даже отсюда видно багровую рожу. Он радостно машет всем рукой и трясет кулаком.
Ну что ж, поехали, помолясь?

Всем привет, Джен снова на связи!

Первое приключение на дереликте началось сумбурно, я еле успела к началу, но мне повезло влиться в группу Чакки Вороны. Этот пройдоха с умом подошёл к набору команды и в результате мы справились, потеряв лишь одного бойца, которого нам же и пришлось уничтожить, поскольку тот превратился в Аватара Пустоты. Тогда же я познакомилась с Логаном-88, который на фоне остальных оказался настоящим джентльменом. Запомнился ещё неприятный эпизод в Бассейне, когда я впервые чуть не погибла, пока остальные отпускали пошлые шуточки, полагая, что это у нас с Логаном такие ролевые игры...
Плохо то, что Рубезоид внезапно объявил срочный сбор и эвакуацию. Мы еле успели вернуться! Повезло, что при нас была мегаштука, а многие неудачники ничего добыть не успели, так и оставшись на том дереликте. Зачем нужна была эта спешка? Неужели, нельзя было дать им шанс?!

Второе приключение в Затерянном Мире запомнилось тем, что у команд впервые появилась карта и выбор целей, куда идти. У команды Чакки появилось название - "Бомбические Торпеды". Звучит по-дурацки, но Вороне понравилось. Мы решили выполнить задание, выданное квестогенератором.
К сожалению, планета оказалась гораздо опасней, чем дереликт. Чакка погиб, сражаясь с пауками и прикрывая наш с Логаном-88 отход, за что вечная ему память. Мы же с напарником сумели добраться до аборигенов, установить с ними контакт и заполучить Венец Командования. Вот где неожиданно пригодилось знание киргизского! Используя нашу нестандартную внешность, мы собирались выдать себя за Аида и Персефону, но это не потребовалось. Однако, образы настолько нам понравились, что мы договорились использовать имена древнегреческих богов как наши тайные прозвища. Видимо, Вселенная не оценила нашу "игру в богов" и моё везение внезапно кончилось. Уже в следующем секторе мы столкнулись с тиранозавром. Около десятка моих попыток сбежать ни к чему не привели, и если бы не самопожертвование напарника, я бы погибла.
И снова мне не понравилась спешка, с которой Рубезоид отзывал своих наёмников, подбирая лишь тех, у кого были с собой штуки. Но тут мне снова повезло - Венец Командования оказался билетом на тарелку.
Из всего отряда выжило лишь трое. Трое! Именно из-за такого отношения к персоналу я и зареклась иметь дела с Рубезоидом впредь.

И всё-таки, третье приключение состоялось. Подкупило то, что теперь каждая команда путешествовала на отдельной ракете и не зависела от решений Рубезоида. Меня попросили помочь "Урановым Грабителям", заменив временно выбывшего из команды Падре Оузза. Когда мы прибыли на Голгофу, у меня были дурные предчувствия. И они не обманули - станция кишела паразитами. И мы бы выбрались, если б не засада на обратном пути.
Серьёзно, устраивать засаду на уже зачищенном маршруте было нечестно! Да ещё таким образом, что сложно сбежать, а собственный промах или союзника наносил урон по тебе самой!
К сожалению, надёжные напарники в наше время - редкость. Ржавь, которому я доверилась, оказался криворуким неудачником, чей выстрел стал для меня роковым. В общем, заживо сгорела в собственном скафе, даже кремация не понадобилась...
Кстати, очень неудачная модель. До сих пор не понимаю, почему нельзя было оставить прежний? В нём у меня было больше шансов на выживание.

Умирать настолько бестолковой смертью было обидно. Ещё обидней, что с Аидом-Логаном я так и не встретилась. То ли Тартар остался где-то на Земле, то ли его поглотила Обжора. Да и вообще, как-то пустовато и одиноко в этом посмертии. Но хэй! Говорят, где-то в Стрёмном Космосе обнаружили тарелку Рубезоида, забитую нежитью. И среди них совершенно точно видели меня, Чакку и остальных в форме зомби! Стало быть, если пространство-время подвержено настолько сильным флуктуациям, что сюда могут проникать наши двойники из иных измерений, значит, в одном из них я всё ещё могу продолжать жить! Думаю, это мой шанс на возрождение!

Что ж, отправляюсь на поиски живой версии себя! Всем удачи! Конец связи!

От постоянных обходов у Лазаря болели колени, сейчас ему хотелось просто спрятаться от всех в тауроксе а не решать проблемы с какими то низкосортным отребьем возомнившим себя большой бандой. Сизер судя по всему уже начал переговоры и потому всю информацию клерк адресовал что бы ничего не забыть сперва Разене.

- О мисс Разена, я смотрю Сизер уже в процессе переговоров. Эти типы, судя по рассказам местного люда, беспредельщики торгующие наркотиками ничего путного из себя не представляющие, но в тоже время я не смогу получить хоть сколько то явной информации кто ими управляет, то ли они слишком мелкие что бы их вообще кто то замечал, но так или иначе сейчас мы одиноки и нужно сообщить об этом Сизеру, в любом случае не хотелось бы устраивать пальбу среди мирного люда. - выпалив это клерк облокотился на стену, в попытках найти хоть какой то отдых.

Вей рассеянно кивнула, жестом показывая клерку, что информация принята к сведению. Рукой она постаралась быстро показать на ухо, как бы намекая на вокс, через который будет проще передать информацию Сизеру.

Хотя, на это нет времени. Девушка сделала полшага вперед и сложила руки примирительным жестом.

- Господа, - Вей заговорила как можно более спокойным и вкрадчивым голосом. - Давайте обсудим сложившееся положение. Я понимаю, что вас не устраивают установленные правила. Но, поймите правильно, правила не возникают на пустом месте, всему есть причины. Мы ни в коем случае не подвергаем сомнениям ваши силовые возможности, более того, мы уважаем их. Но каждый здесь, включая вас - чей-то сын, брат, отец. Если и не ради себя самих, то ради этих людей. Мы все в равных условиях, господа, давайте же сложим оружие, пройдем и все вместе поговорим, как цивилизованные люди.

Неожиданно для всех, в том числе для самой Вей, приведённые девушкой аргументы оказали влияние на наглых визитёров. Лысый что-то шепнул на ухо спутнику, затем кивнул Разене:

— Слышь, стрелять не будем. Но и тут лежать - он обвёл рукой вокруг, - не останемся. По очереди сходим за уколом, остальные тут подождут, чтобы всем без стволов не остаться у вас на виду, потом уедем. Всё тихо, мирно. Устраивает?

Вей бросила взгляд на Сизера, а после, чуть более выразительный - на Лазаря.
- Думаю, нам всем придется пойти на компромиссы, - девушка слегка понизила голос. - Но нам стоило больших трудов навести здесь порядок, вы понимаете... Нам всем будет гораздо проще, если вы согласны подойти к другому входу. Врачи вас там уже будут дожидаться.

— К другому входу? В смысле? А, чтобы эти - мужик указал через плечо на дверь, - не галдели? Как особо важных персон, а? Ну отлично, давай, веди.

Он сделал приглашающий жест рукой, приглашая Вей выйти с ними наружу и показать дорогу.

Лазарь хмуро посмотрел в ответ на Вей, после чего прислушиваясь к последней речи гостей тихо сказал Вей и Сизеру

- Вей, одну я вас не пущу, пойду с вами. Сизер возьми тогда нескольких избранных пациентов и скажи что это шанс проявить себя, что бы дальше не произошло лучше если это произойдёт не на глазах у остальных людей.

Вряд ли она могла позволить себе больший намек на благодарность, чем быстрый взгляд на Лазаря, задержавшийся в его глазах.

- Хорошо, конечно, - Вей продолжила улыбаться "особо важным персонам". - Пройдемте же.
Самое сложное во всей этой ситуации, думалось ей, это не показывать, насколько же тебе, мать твою, страшно. И каковы шансы у них вдвоем с Лазарем? Ну, всяко выше, чем у нее одной. Император, что же она делает? Пытается выжить, не допустив пальбы в заведомо невыгодной ситуации, вот что.

Хмыкнув, визитёры расступились перед девушкой, кинули настороженные взгляды на Лазаря, но, видимо, решив, что тот не представляет опасности, не стали протестовать против его присутствия, и вышли из госпиталя следом. Гудящая толпа на секунду умолкла, когда они появились из дверей, но тут же начала волноваться с удвоенной силой. Проклятья и мольбы сыпались со всех сторон, но наглый эскорт Вей и Лазаря не обращал на них никакого внимания. Расталкивая людей локтями и прикладами, бандиты быстро выбрались в сторону, а вышедший на крыльцо следом Сизер отвлёк внимание горожан, сообщив о том, что приём продолжается и неувязок больше не будет. Лысый лидер пятёрки обменялся с бородатым спутником парой нелестных фраз по поводу аристократа, а затем вновь обратился к Вей:

— Ну-с, и куда нам идти?

Девушка перебрала в голове входы и выходы из здания.

- К запасному выходу, - она выразительно посмотрела на Сизера. - Это сюда, к съезду.

Люциус говорил, что закрыл его. Остается надеяться, что это не обозначало "запаял".

Незаметно сглотнув и стараясь не оказываться впереди больше, чем на полкорпуса, Вей возглавила процессию.

Лазарь смиренно приветливо улыбнулся отребью, принял максимально жалкий вид подобающий незаметному для всех клерку, после чего посменил за Вей стараясь держаться так что бы избежать внезапных ударов по затылку одновременно с этим поглядывая на мужчин стараясь выяснить насколько в действительности они соответствуют описаниям полученным ранее.

Бонко с любопытством смотрел в раскрывшийся проем и оценивал охватившее его ощущение. Трепетный восторг? Нет, не похоже. Неужели страх? Тоже вроде не то. Подумав еще немного, хоббит решил, что испытывает предвкушение тайны - то самое манящее и щекочущее чувство, ради которого (помимо славы и богатств, конечно) многие и становятся на тропу приключений. Самому Бонко еще не доводилось бывать в настоящем подземелье, полном враждебных существ и ловушек, таинственных загадок и сокровищ. Нет, всяческих передряг он повидал предостаточно, но вот чтобы так, под землю, в кромешный мрак, раздвигаемый лишь светом факела, в поисках похищенных детей, это у него было впервые.

Тряхнув головой, и перехватив щит поудобнее, хоббит бодро зашагал за гномом. Легкое шлепанье его босых ног по камню полностью скрывалось стуком тяжелых ботинок спутников.

  Эрнест не обольщался. После того, как в яркой вспышке исчез Комета, после того, как Хакса раздроби... нет, расплескали о борт этого дереликта, жук, в скафе, отживавшем последние свои секунды в жёсткой радиации, понимал что его ждёт. Поэтому даже умирающему Хаксу обещал лишь постараться.
  Зато он не боялся. За долгую дорогу жук так устал от своего страха, который последние минуты буквально выжимал из него все соки, что при реальной близости смерти бояться просто перестал.
  Эрнесту не хотелось, чтобы всей его жизнью управляло это чёртово мерзкое чувство, хотя бы последние секунды он желал прожить гордо. Надеясь, что хоть кому-то помог, может Оззу? Кого-то научил полезному, может Пружину? Что кто-то выпьет кружечку за старину Эрнеста, может его последний живой друг, Мэди? Пусть он будет счастливо отдыхать на Кантовочной...

  Когда огромный мусорный кулак, оживлённый ужасами стрёмного космоса, впечатался в мордочку Эрнеста обламывая жвалы, осталось лишь одно: "Теперь и я отдохну."



– Ну, лично я бы надеялся, что последняя моя мысль будет приятной.
© Клиника

— А вот и не прав! — горячо возразил Айке Бонко — Ему просто плевать на детей. Нечего нам рассиживаться. Ты вот сможешь сейчас уснуть, зная, что они там... где-то? Я - не смогу. Разве что покушать еще что-нибудь.

И хоббит отправился бродить по дому, то заглядывая на кухню в поисках дополнительного угощения, то приставая к своим спутникам и мэтрессе с тоскливыми упреками и уговорами отправиться в путь поскорее. В конце концов он нашел благодарного собеседника в лице Петры (даже если для этого пришлось идти на соседнюю ферму) и провел с ней время, обсуждая разных волшебных существ, от ночных фей до Кэлпи (все врет чертов Крэг, обычного коня он испугался!).

Сержант Йонаса без вопросов внутрь пропустил, на прощание даже рукой по плечу хлопнув - удачи, мол, шутник.
Пошел в самый большой шатер, напрямки. Там еще раз пришлось объяснять, зачем пришел, и оружие сдавать. Потом охранник заходил в шатер и долго там был, минут пять. Вышел красный весь, рукой махнул - заходи, мол.
Внутри полутемно и душно. Посередине стоит стол, на нем пара свечей и куча бутылок. Под ними угадывается загаженная карта, в ней торчит кинжал. Перегар тоже стоит, да такой, что удивляешься - как воздух от свечей не загорается. Валяются какие-то тюфяки, на них развалился цвет вакнахской знати. Во главе всех - громкий и здоровый такой лысый мужик с черными усами, видать, сам пан Картцдвлажнев (перед входом ты долго пялился в выданную "каперскую" грамоту, пытаясь запомнить имя, чтобы потом его прокричать - не вышло). Еще трое молодых людей явно рыцарской наружности - следы вырождения на лицах и богатые доспехи, изукрашенные рукояти мечей торчат из ножен. Тот самый рыжий арбалетчик (в этот раз без арбалета) в зеленом, виденный ранее, сверлит тебя взглядом и кривит рот. Еще человек пять в разных цветах, разных возрастов и статей, безоружные. Ну и носатый глашатай, что всем услужливо вино по чаркам разливал и тебя как будто не заметил. Когда ты зашел, черноусый пан как раз договаривал тост:
- ...И чтобы рука держалась за меч, и чтобы хуй стоял! Будем!
Все выпили. Рыжий, продолжая тебя глазами сверлить, только чуть отхлебнул, остальные не стеснялись. Наконец, пан с жутким именем заметил тебя и громогласно обратился:
- О! Наемничек! Ну-ка, с чем пожаловал, сынок?
Вытянулся в струнку. Глаза выпучил. Четко все изложил, изящно обойдя обращение к пану по имени. Тот каждый раз замечал и смеялся в голос, но тебя это с панталыку не сбивало. Когда закончил, пан и дворянчики зашуршали между собой, выхватив истоптанный кусок знамени у тебя с рук и то и дело уточняя у тебя детали - как кто выглядел, сколько было, все такое. Слышишь обрывки их разговора:
- Это Йози Тонкий... Да тот пидарок... Слышал, он с дружиной того... Ага, потому небось и дрались вовсю, любовнички... А голова где? Что нам эта тряпка?.. Ну завалил и молодец, без головы нахуя ему платить... Да в пизду, они ж разбегутся все, милсдарь... И так разбегутся... Бубубуббубу...
- Так! - Наконец, рубанул ладонью воздух пан Картцдвлажнев. Действие это далось ему нелегко, еле на ногах устоял.
- Комукации растягивать это ты хорошо сообразил, молодца. Думаю, и сам там себя не обидел, а? Ладно хуй с ним, мы нормально запаслись, так что оставляй себе - я ж не говнюк какой. М? - Все присутствующие согласно закивали, один жраный толстяк при этом, кивая, уснул, голову свесив.
- Судя по всему, завалили вы врага истинной короны, Йози Тонкого, вражьего рыцаря. Вообще, рыцарей надобно в плен брать, ибо они не чернь какая вроде вас, и платят за них нормально. Но Йози был педераст и потому хуй бы с ним. Но дальше ты учти, в плен. И уже если завалил кого, то тащи головы, бошки. А то тряпкой этой кто позлее и потрезвее меня может и просто жопу вытереть, как и платой твоей. Отсыпьте ему там монет, два кошеля!
Все малехо насупились, один дворянчик пану что-то на ухо шепнул, но тот отмахнулся.
- Два кошеля, я сказал! А ты, сынок, - Обратился к тебе, еле сфокусировав взгляд. - Воююй. Мужское дело. И помни - отступать некуда. Победим! Наливай, шнырь!
Носатый тут же принялся разливать вино по бокалам, а присутствующие о тебе будто забыли - кроме рыжего, который встал и что-то принялся шептать на ухо пану. Снаружи из-за полога тебя дергает за руку стражник, шепчет:
- Что, ждешь, пока нальют? Давай, вали отсюда, богатей хуев!
Видимо, тебе пора.

Вспышки во тьме.

На орбите Прогрессума можно было заметить странное шевеление, которое вогнало бы в ступор любого кто его увидел, словно безумный художник решил сотворить из метрополии Дома Фордж самую огромную инсталляцию из возможных. Сияющей паутиной планету покрывали целых три сети боевых саттелитов, которые впрочем, казались крошечными на фоне многочисленных боевых платформ – «Колчанов» и «Ежей». Фантастическими узорами, словно праздничные гирлянды скрепляющие пространство между двумя десятками оборонительных платформ висели две дюжины эскадрилий истребителей, от стандартных машин, до угловатых штурмовиков Икса и огромных зализанных силуэтов стрелокрылов. А в самом центре построения, словно великан в окружении пигмеев застыл тяжелый крейсер класса «Чудовище» выпуск которых только начался на Гьеди Прайм. Огромные шпили, в кратчайшие сроки, возведенные вдоль экватора Прогессума засветились и планета в считанные минуты оказалось затянутой молочной пленкой активированного на пиковую нагрузку планетарного силового поля. Они не двигались. Они ждали. Но никто так и не решился потревожить покой метрополии Дома Фордж.

Высокий, худощаво-нескладный человек в просторных белых одеждах без всякого напряжения проходил один за другим пункты охраны, где то гвардейцы просто брали на караул, где то хватало пары слов и похлопывания по плечу и только на последних контрольных пунктах ему пришлось, что то грозно сказать, указав на черный брильянт на своем лбу. Миновав последний кордон он вошел в небольшой зал, где за книгой сидел измотанный и какой то помятый Вилен Оркэм и начал что то говорить ему с улыбкой продвигаясь к правителю, но до лорда он так и не дошел из бокового коридора выскочил запыхавшийся толстячок в таких же белых одеждах как и у худого в сопровождении гвардейского офицера. Он на мгновение застыл, потом скривился и взмахом руки прогнал воина, и направился к своему коллеге. Теперь пришло время морщиться худому, он что то сказал новоприбывшему на что тот ответил целой тирадой непонятных слов, ярко и эмоционально размахивая руками. Несколько минут шел оживленный разговор на непонятном языке из которого можно было вычленить разве что сильно искаженные фразы – Школа…Камала Боло…Внутренний Круг…Принципы…, все время разговора то один то другой прикасались к своему лбу как бы аргументируя свои слова, пока наконец толстячек не застыл с грозным видом сложив руки на груди и просто перестал отвечать на фразы своего оппонента. Худой еще несколько раз пытался возобновить разговор, но наконец махнул рукой, как то съежился и поклонившись произнес какую то фразу явно ритуального характера, от который толстячек отмер и благосклонно кивнул. Оба спорщика приложили три пальца ко лбу и разошлись в разные стороны. Надо отметить, что все это происходило под ничего не понимающим взглядом Вилена Оркэма, который так и не смог найти слов, что бы спросить что за спектакль разыгрался в его комнате отдыха.

Рядовой боец четвертой интербригады «Знамя Сопротивления» Диос Миос пытался задавить тошноту когда лунмарская «Волна» на которой он летел, явно начала входить в атмосферу, причем не по расчерченной диспетчером космопорта как струнке траектории, а явно просто наобум, спотыкаясь на каждом небесном ухабе и стремительно меняя траекторию движения каждые несколько минут. В целом это было достойное завершение странного и местами безумного полета - сначала была погрузка на Кайо. В соответствии с брифингом проведенным комрадом Бижоном они должны были прибыть на зеленый Эдем для переподготовки и отдыха после того как долгие месяцы несли свободу угнетаемому народу Кайо, но что то пошло явно не так. Во-первых при взлете их обстреляли, хотя раньше командование клялось что у Катаристисов не осталось вообще никаких вооруженных сил. А оказаться в дергающимся контейнеровозе пытающимся выполнить маневры уклонения, ежесекундно ожидая, когда тебя размажет по орбите врагу не пожелаешь…ну разве что какому-нибудь рабовладельцу только. Потом вместо короткого перелета они оказались заперты на корабле на целых две недели и на все вопросы улыбчивый мичман в старенькой униформе лунмарка только хлопал его по плечу утверждая, что все в соответствии с приказом лорда и будет пучком и «прорвиемся товарисч». На вопрос, какого лорда? Валериана Центавра? Эриха Лунмарка? Пауля Атрейдеса? Он не отвечал, как не отвечал и на все другие вопросы. А через неделю вообще прекратил появляться в трюме задраив внутренние переборки. Было решительно непонятно где они и куда их везут и вот теперь судя по жесткому удару они, наконец, приземлились, в проходе появился давешний мичман который торопясь подталкивал солдат к аппарели, командовал выгружать тяжелые стволы осадной артиллерии и вообще всячески наводил суету мотивируя тем что - «сейчас как ебанет, костей не соберем». Корпус выгружался торопливо и в состоянии крайней суматохи и только через полчаса Диос смог поймать мичмана и зажав в углу потребовать ответов, но и тут его ждало разочарование, вместо четкого ответа на вопрос – «Что бля, происходит?», он минут пять выслушивал совершенно бессмысленную тираду про великий долг, отважных дев, заточенных драконов и твердое намеренье погибнуть, но не сдаться врагам мирового аболяционизма! Хотя Диас и сам поднаторел в идеологических вопросах, тут он немного поплыл и пришел в себя только когда уже стоял, сжимая винтовку у втягивающегося трапа, в то время как из динамика готовящегося взлета корабля играл гимн бригады в который вклинивался голос капитана объясняющий что шахты с подлежащими освобождению рабами в трех километрах западнее, родина вас не забудет, миру мир, рабству болт и все в таком духе. Вообщем, держитесь там, хорошего настроения вам и патронов побольше. Совершенно ошеломленный боец даже не сразу расслышал сквозь рев взлетающего корабля чистый звук трубы и только обернувшись, увидел стоявшего на соседней сопке всадника, который словно сошел со страниц детских сказок со своим восьминогим конем, боевым шлемом с меховой опушкой и разукрашенным серебряными узорами горном в который он яростно дул. А из за спины всадника уже валил вперед целый вал злых солдат в изукрашенных чертополохом скаффах…пожалуй это зрелище Диас запомнит до конца своей жизни…минут на пятнадцать, то есть.

Алиса Таннед задумчиво смотрела в большое зеркало, где отражалась все еще симпатичная, хотя и явно уже не молодая женщина, на гладком эбеново-черном лице ее была видна задумчивость. В процессе бешеной гонки по кораблям, хайлайнерам и планетам она все таки настигла свою цель, причем все принятые Родериком Штормом меры предосторожности казались наивными и детскими шалостями, даже как то неуместными для того кто не понаслышке знал о методиках Бене Гессерит. И конечно они не могли бы противостоять ей - «Року Наттлей», «Черному ферзю Ордена» и еще множество накопленных за сотни лет служения прозвищ. Она могла бы забрать его жизнь как приказал Эрих Лунмарк, могла… но не будет. Тем более после того, как Эрих принес вассальную клятву ставленникам Гильдии дальнейшее сотрудничество с ним вызывало серьезные вопросы. Так что сейчас Община была не в том положении, что бы из за каприза одного из лордов плодить себе по настоящему могущественных врагов, для сестринства гораздо полезнее будет если она займется по настоящему горячей темой, попытается что то сделать с чертовой утечкой, это будет наиболее верное решение в данной ситуации. Чернокожая преподобная мать незаметным движением вложила «гом джабар» в прическу и двинулась к выходу из зала, где Родерик Шторм чуть ли не ужом вертелся вокруг лорда Селициана Хагала, который надо сказать довольно благосклонно глядел на своего нового возможного протеже. Лорд Селициан любил, когда он при любом раскладе происходящего оставался в выигрыше и на молодого хозяина Эльдорадо и Оверторна у него были большие планы.
Фреджа Лунмарк с безумной скоростью перебирая руками взбиралась по узкой технической лестнице, старый план «Контейнер» внезапно превратился в насущную необходимость, а до третьей сортировочной станции оставалось еще метров двести, и судя по шуму в эфире платформы орбитальной обороны уже уничтожены и пелагейцы начинают высадку на станцию, никаких иллюзий о том сколько ее квод продержится против гвардейцев и боевых тварей она не испытывала, тем более врят ли корпоративная охрана станет на сторону лунмарков. Стражники Картеля не собирались отдавать жизнь за так и не ставшую своей девушку, а проклятый Фонтески успел подгадить и из могилы передав право на использования своего кода кораблям ее врагов и выправив бумагу, наделяющую их правом досмотра базы. Впрочем, о мертвых или хорошо или ничего. Фрейджа с удовольствием вспомнила утреннюю эфирную запись с расстрелянным, словно из пулемета координатором и надписью кровью на стене «Блез Фонтески свидетельствует, что Дом Лунмарк еще немного может продолжать канли». Дурак сам подписал себе смертный приговор, Картель не будет мстить за чиновника, влезшего в игры Благородных Домов. Девушка подбежала к штабелю контейнеров и найдя нужный номер 2957BIS, прикоснулась рукой к сенсору открывая небольшое изолированное пространство, с полной системой жизнеобеспечения, захлопнув створки девушка скорчилась в небольшом пространстве замедляя свое дыхание до минимума. Она вспомнила старый, почти месячной давности разговор с Летицией и ее последние слова - Только успей добраться до него и ты спасена, контейнер уйдет по назначению, невозможно найти его среди миллиона таких же ежедневно пребывающих и убывающих со станции. И вы будете свободны. Своообооодна… пронеслось в голове засыпающей девушки.

Селим Мунз в окружении многочисленной охраны вошел в кабинку лифта, которая каждое утро носила его от его апартаментов расположенных в самой середине гигантского «Новолуния» до боевого мостика, откуда лорд наблюдал за расцветающими на поверхности взрывами, его старые подданные не церемонились с новыми. Группа из почти двух десятков человек вольготно расположилось в огромном лифте, Селим неторопливо закурил сигару с семутой выдыхая ароматный дым прямо в жерло стационарного рециклера, он уже обернулся с каким то вопросом к своему спутнику - здоровенному громиле с азиатским разрезом глаз обвешенному дюжиной разных стволов, но внезапно высокая женщина в сером або стоящая за его спиной схватила его за плечо и дернула на шаг назад. Мгновением позже там, где стоял Мунз появилась оплавленная дыра, новый рывок Мунза вправо и новая дыра в полу. Почти минуту под ошарашенными взглядами охраны женщина с плотно зажмуренными глазами словно играла в пятнашки с неведомым снайпером переставляя двести килограмм мяса и брони лорда словно пушинку по всему лифту пока выстрелы не смолкли.
- Тяжелая ришезианская винтовка. Стандартный усиленный акком, двадцать шесть выстрелов, полминуты на перезарядку – спокойно прокомментировала она, небрежно сгибая ошарашенного лорда почти пополам, отчего вылетевшая откуда то из пустоты лента убийца вместо мягкой плоти разбилась о бронепластину.
- Что ждешь!!! Дубина!!! – взревел пришедший в себя лорд, вперив яростный взгляд в обвешенного оружием мужчину и игнорируя женскую руку удерживающую его в странном положении.
Здоровяк пожал плечами и словно провалился сквозь пол, одним движением выбив аварийный люк, несколькими секундами позже из шахты раздалось частое хлопанье тяжелого игольника, пусть охотники за головами Дома Тоторо и не были лучшими телохранителями вселенной, но вот отнимать чужие жизни они умели на отлично.

В глубокой задумчивости, то и дело теребя массивную золотую цепь на груди Андрей Плутос двигался по только что перестроенному после войны с торнийцами зимнему саду расположенному в самой глуби Золотого дворца, отсутствие Ольги тяжело давалось лорду который внезапно для самого себя успел крепко привязаться к ней. От охраны вокруг было не протолкнуться – восемь, целых восемь диастров, немаленькая толпа телохранителей, какой то почти обнаженный здоровенный бугай в шипастом ошейнике и огромным копьем, втягивающий воздух вывернутыми, словно у дикого зверя ноздрями. Обычная рутина для лорда воюющего Дома, вот и Андрей не обращая на них внимания спокойно брел по мозаичным дорожкам сада когда на его пути возникла одинокая фигура, казалось человек вышел прямо из тени одинокой колонны шокировав телохранителей настолько что они несколько мгновений просто таращились на него. Непростительно много для профессионалов.
А потом началось то, что Андрей ожидал уже давно, еще после самого первого предупреждения, правда на масштабы угрозы он похоже никак не рассчитывал. Не было никаких сомнений, что сам Предвечный Ветер облекся в человеческую плоть, что бы вкусить неведомую ему ранее страсть собственноручного убийства. Словно оживший вихрь одетая в серое фигура двигалась сквозь телохранителей оставляя за собой выпотрошенные животы, отрубленные руки и вскрытые горла,. То, что заняло бы даже у команды профессионалов немало времени отнимало у убийцы считанные секунды, но и их было довольно, что бы Андрей бросился бежать, но не к выходу из сада, а куда то в глубину запутанных дорожек. Лорд бежал, а заоравший что то нечленораздельное здоровяк и половина диастров бросилась наперерез убийце, но несмотря на все свое отточенное мастерство им оказались почти нечего противопоставить врагу. Взвившись в многометровом прыжке в воздух, убийца приземлился прямо посреди них, успев ударом ноги не просто вмять забрало шлема одного диастра внутрь, но и раздробить скрытое за ним лицо щитоносца. Дружно атаковавшая его троица сгрудилась вокруг, но тут же разлетелась по сторонам. Ловко увернувшись от прямого удара длинным мечем и вогнав в крошечную щель в броне длинную иголку, убийца высекая искры провел своим молочно белым кукри по шесту другого отводя оружие в сторону и заодно смахивая все десять пальцев телохранителя невзирая на броневые перчатки диастра. Не растерявшийся второй щитоносец попытался достать противника ударом острого края щита, но внезапно упал с развороченным от крупнокалиберной пули затылком. Чуть больше времени занял великан, несколько секунд убийца в сером просто уклонялся от могучих и надо признать достаточно быстрых ударов копья, пока не поймав момент когда противник вытянулся в глубоком выпаде просто вскочил на древко копья и за два шага оказался вплотную к врагу, где словно огромными ножницами отстрег звероватую голову и не теряя ни секунды бросился за убегающей жертвой. У нее оставалось еще четыре диастра, но они вместо попытки убежать застыли в нерешительности на перекрестке тропинок и зря. Еще одна меткая пуля заставила одного телохранителя рухнуть на мозаичные плиты с пробитой головой. Убийца сделал рывок к жертве, оставшаяся троица телохранителей совершенно не пугала его, перебившего за полторы минуты два десятка человек, но его рывок был внезапно остановлен седоусым мужчиной с длинной катаной с отливающим зеленью лезвием. Стремительный, ничуть не хуже чем у убийцы удар меча разорвал ткань капюшона обнажив серокожую, покрытую татуировками голову и плотную повязку закрывающую глаза убийцы, и даже чуть не лишил того головы.
Для обоих встреча оказалась неожиданностью и оба тут же узнали друг друга, оба слышали немало о мастерстве друг друга, но убийца был моложе и реакция у него оказалась быстрее. Именно поэтому вместо атаки совершивший прыжок вперед, как будто им выстрелили из пушки Гюнтер Лунмарк обогнул Гюрзу и проскочив боком между смыкающихся щитов диастров вогнал свой «зуб» в грудь лорда Плутоса.
То есть вогнал бы, если его кинжал не завис в воздухе в считанных сантиметрах от груди того кого он уже считал мертвым. А мозаика, в центре которой стояли лорд Андрей светилась все ярче и ярче мягко, но настойчивее оттесняя Гюнтера от его цели. Обостренное принятым концентратом чувство опасности взвыло и подняв лицо с черной повязкой закрывающей глаза к находящемуся на отдалении балкону, он увидел как на него вбегала чуть ли не рота пехотинцев в мобильной броне колониального легиона ришеза, тяжелые винтовки легли на перила и вокруг стремительно двигающегося Гюнтера от попаданий лазерных лучей вскипели камни дорожки. Один за другим карманы Гюнтера покинули, почтив се имеющиеся метательные предметы от микрогранат до метательных звезд, но безразличное поле спокойно держало удар мягко, но уверенно отшвыривая объекты от Андрея Плутоса. Единственно приемлемое решение пришло в голову Гюнтера когда от нависающей над перекрестком колонны отлетела пуля, Виолета сориентировалась быстрее него. Если он….
Но закончить свои рассуждения Гюнтер не смог, так как ему пришлось уворачиваться от удара катаны, два коротких клинка отличный выбор для драки, но лишь тогда когда ты на голову превосходишь оппонента в скорости и мастерстве, зная наперед каждый его удар. И если с предзнанием все было неплохо, то в остальном Гюнтер похоже проигрывал, старый оружейный мастер владел клинком совсем на другом уровне, мгновенно изменяя вектор атаки и за счет одного мастерства просто не давая возможности для действительно опасной атаки. Может быть кто-нибудь с более мощным даром еще бы и смог найти тоненькую тропинку удачных действий, но для Гюнтера мозг которого и так уже почти кипел это явно было чересчур. Секунды текли за секундами, с расширенными глазами наблюдали оставшиеся диастры за тем как два сверхчеловека, две легенды танцуют под огненным дождем порождаемым ласганами ришезианцев. Танец все ускорялся и ускорялся. Гюнтер буквально чувствовал как горят его сухожилия и сгорают нервные волокна задействованные сразу на обоих уровнях сознание…но вместе с этим они испытывал и огромное, нечеловеческое наслаждение которого не знал почти никогда, а последние несколько лет после «прозрения» точно. Он дрался с противником который впервые за все время не просто был равен ему, он был сильнее! И только «Зуб» давал ему возможность сражаться с ним на равных, левый клинок давно уже был сломан и блокировать катану порой приходилось ладонью, каждый раз рискуя остаться без нее, если мастер сможет чуть довернуть клинок, тело горело, мозг кипел, но Создатель как же было хорошо! Сквозь эйфорию постепенно , не с первого раза но все же пробивалось всепоглощающее чувство опасности и только в последний момент он успел убрать свой затылок с траектории пули. Отчаявшаяся привлечь его внимание Виолета пошла на крайние меры, веря что ее Гюнтер увернется даже от ее выстрела. Словно вынырнув из алого тумана Гюнтер бросил взгляд по сторонам и покрылся мурашками заметив как настоящая волна солдат течет из центрального входа. Он слишком заигрался! Время было принимать решение, шанс убить Гюрзу, отключить поле и взять нужные жизни еще был, но подобный риск уже не стоил усилий и он быстро принял решение. Сделав шесть стремительных и безукоризненных акробатических солнышек назад, Гюнтер сорвал повязку с глаз, одним движением молочно белого кинжала отсалютовал Гюрзе и бросился прочь. Бегает он не хуже чем убивает и солдатикам предстояло немало потрудиться если они хотели поймать его.

Черноволосая, красивая какой то хищной красотой женщина словно дикий зверь в ярости металась туда-сюда по своему небольшому кабинету оборудованному прямо в спальне, то впадая в бешенство, то разражаясь потоками слез, у стены застыл бледный словно полотно ее неизменный секретарь, сейчас следящий за ней расширенными от ужаса глазами. Она размахивала наполовину разодранным письмом за подписью самого барона, в кой то веки уделившего ей внимание, но какое внимание?! Ледяным тоном барон сообщал, что прекрасно знает обо всем что затеяла Геката, о ее шашнях с Каймаром Ришезом и Федором Розенкрофом, о том что она решилась предать его доверие и обещала уничтожить его столицу, там было еще много всего, но самое страшное что там было - это ее смертный приговор. Барон отрекался от всех уз крови, что связывали Харконеннов и Катаристисов и обещал предательнице самое неприятное будущее.
Заломив руки Геката упала на пуфик, все что она задумывала, становилось известно врагам раньше чем оформлялось у нее в голове, а все что она делала преподносилось ее врагами в таком виде, что ей оставалось только ужасаться. Начиная от дурацкого астероида погубившего Аватея Орпала, до убийства Бенедикта Инверзеннона все ее действия приносили больше вреда чем пользы. И они всегда опережали ее, опережали практически во всем!
- Нет, это еще не конец! – рычала она – барон получит мое письмо и поймет, что я не предавала его! Может быть, он уже получил его! Я сама брошусь ему в ноги, он поймет, что это только навет! Не может не понять! У него не осталось союзников здесь кроме меня… Я смогу взять верх, я уоговорю! Я не собираюсь становиться пешкой ни Андреаса, ни Федора они оба еще окажутся у меня в супе, как Родерик! Никому…ничего…
Женщина, получившая звучное прозвище королева-шаманка еще, что то говорила , кому то в чем то клялась и о чем то яростно , как жила всю свою жизнь , молилась, но секретарь ее уже не слушал. Он с неослабевающем вниманием смотрел, как небольшая татуировка на его запястье пришла в движении и нарисованный ключ повернулся в замке. И тут он тихо, но облегченно выдохнул, наконец то.
Он сделал первый шаг, неожиданно мягкий и беззвучный, от стены - наконец то он будет избавлен от необходимости пресмыкаться и лебезить перед безумной стервой. Он сделал второй длинный скользящий шаг , с небольшой болью распахнулся хирургический карман, на его руке буквально вложив в руку длинное трехгранное шило – наконец то он не должен будет выть на луну и жрать человечину среди кайонских дикарей. Он сделал третий шаг легко, смещаясь из возможного периферического поля зрения своей хозяйки – наконец то он сделает, то что так долго желал играя свою непростую роль. Четвертый шаг превратился в настоящий тигриный прыжок, кайоны несмотря на свой вес и некоторую заторможенность обладают отличным чутьем на опасность – наконец то он снова, по крайней мере на некоторое время, станет тем кем он был Янусом Кади со звучным прозвищем «Торквемада», а не серым убожеством у двери безумной владычицы.
Одним движением «секретарь» вцепился в горло женщине, рывком подтягивая и прижимая к себе, сразу нанося два выверенных удара – в печень и в сердце, его коронные приемы оттачиваемые годами. Не каждый может пробить сердце из такой позиции! Он мог. Еще несколько секунд он склонив голову на бок, словно прислушивался к музыке небесных сфер, и держал жертву в стальной хватке чувствуя как покидают ее последние искры жизни, а потом словно вспомнив что то нанес два быстрых удара в область живота и аккуратно опустил ее на пол. Секунду он смотрел на почти живое на вид тело, после ударов его отравленного клинка на нем не выступило даже капли крови, все раны мгновенно запеклись и женщина казалась просто спящей. Небольшим усилием он вложил клинок обратно в руку и неторопливо пошел к выходу, надевая на лицо привычное скорбное и испуганное выражение. Надевая в последний раз.

Каждого из представлявшихся Линнея слушала почти не моргая, без какого-либо выражения на своём морщинистом, но всё ещё носившем отпечатки былой красоты лице. В паузах между приветствиями мужчин старушка отпивала немного из своей фарфоровой чашки, чопорно оставляя узловатый мизинчик с аккуратно остриженным ногтем в сторону. К тому моменту, когда заговорил Эрик, одна из медсестёр Приюта принесла широкий поднос, уставленный фарфоровой посудой из того же сервиза, что и чашка Линнеи – белоснежной, с серебряными рисунками, изображавшими цветущие пионы и снующих над ними пчёл и бабочек. Огромный кофейник, семь чашек с блюдцами, серебряные ложечки, небольшая корзинка с прессованным сахаром, молочный кувшинчик, и плетённая корзинка, прикрытая простой белоснежной накрахмаленной салфеткой заняли свои места на столике перед госпожой Эльфеклинт. Утвердительно кивнув Эрику, когда тот закончил представляться, она сдёрнула салфетку с корзинки – под нею были воздушные крошечные эклеры, каждый размером со старческий мизинчик Линнеи – и снова указала на свободные стулья, взглянув своими пронзительными и не по-старчески яркими синими глазами на тех, кто остался стоять:

– Прошу, господа, я настаиваю. Присаживайтесь и разделите со мной эту фику*. В моей жизни осталось не столько много радостей, чтобы не воспользоваться возможностью попить кофе в компании замечательных мужчин, – Линнея кокетливо улыбнулась и принялась разливать кофе по чашкам. – И прошу прощения за мою прямолинейность. Знаете, когда вам стукнет столько, сколько мне, вы осознаете, что все церемонии и условности – такая трата драгоценного времени, и что если бы удалить их из нашей жизни, нам осталось бы в разы больше времени на то, чтобы жить и наслаждаться жизнью, а не расшаркиваться в устаревших церемониях и совершать отжившие себя ритуалы. Говоря о церемониях, кстати, я – не фрю, а фрёкен, я никогда не была замужем. Jeg er ei gammel frøken, men fortsatt ei frøken*, – добавила она внезапно на норвежском и проказливо улыбнулась, снова отхлебнув ароматного кофе. – Что же до ритуалов, то о них мы поговорим позже. Итак, как я уже сказала, в моём возрасте я могу позволить себе вольность презреть всяческие условности и говорить прямо, без обиняков, и ради именно такого разговора я пригласила вас сегодня, в этот прекрасный четверг, знаменующий собой начало осени... и, как надеюсь, начало нового этапа в ваших жизнях.

Все вы вышли на связь со мной после того, как в вашей жизни произошло нечто трагическое... травматический опыт, раскрывший вам глаза на истинный облик мироздания, в прямом и переносном смысле. Вы обрели то, что люди нашего толка обычно называют "Взор", поскольку благодаря этому дару (воспринимаемому большинством скорее как проклятие) вы можете видеть то, чего не видят остальные – а именно, вы можете видеть вэсен, сверхъестественные сущности из древних легенд, сказок, преданий, мифов, былин и страшилок, которые живут повсюду рядом с нами... вместе с нами. Почему так случилось – никто не сможет вам объяснить; однако известно лишь, что только те, кто родился в четверг, и только те их нас, кто пережил какое-то сильное потрясение, способны заглянуть на изнанку этого мира и увидеть его волшебные узоры. Увидеть вэсен. Все же прочие видят их лишь тогда, когда того пожелают сами вэсен; обычно они либо же незримы для взора простого человека, либо же – благодаря способности наводить морок и чары – выглядят как обычные люди. Судя по тому, что все вы собрались здесь, я могу заключить, что вы, как и я – Дети Четверга, сиречь родились в четверг, и все вы, как и я, пережили в какой-то момент своей жизни некий травматический опыт, совсем как доктор Брюгге, который оказался было погребённым заживо во тьме горных туннелей, или как красивый юноша, чьё имя я запамятовала, тот, который увидел нечто ужасное во время охоты на китов у побережий Гренландии... И с тех самых пор и... Малте?, и Эрик начали видеть то, чего не видят иные. Не всегда и не везде – о, вэсен не любят шум и грязь человеческой цивилизации, все эти города с их неумолкаемым рокотом паровых машин, это шипение газовых фонарей, этот оглушающий цокот сотен подков по мостовым – они не переносят такого, предпочитая жить там, где обитали испокон веков. В густых чащах лесов, в тёмных пещерах гор, в леденящих безднах морей, в заросших тиной озёрах, в малолюдных хуторах, в полузаброшенных замках... – Линнея внезапно вздрогнула, словно вспомнив что-то крайне неприятное. – Какая-то часть вэсен научилась сосуществовать с людьми; как те же томте, которых ваши народы, доктор Линдгрен и доктор Харстаг, именуют "ниссе". За плошку сладкой, сдобренной свежим маслом каши они помогут по хозяйству – незримо, но ощутимо: внезапно подковы на копытах лошади заблестят, словно кто-то переподковал её в ночи, или волк, разорвавший глотки всем соседским овцам, будет миновать ваши пастбища десятой дорогой, или прохудившаяся крыша рухнет на играющих под её сенью детей, но не пострадает ни один из них, словно укрыл их незримый зонт в момент падения стрехи... Кто-то из вэсен, изгнанный с насиженных и обжитых мест, переселяется в города, да, такое тоже случается, и, как правило, такие существа обладают премерзким характером, мстя всем и вся за то, что по вине людской им пришлось сменить место обитания, а перемены вэсен ох как не любят...

Линнея взяла один из эклеров и аккуратно надкусила своими мелкими зубками, явно смакуя вкус десерта, который скорее подходил какому-нибудь светскому салону, но не богадельне, где в какой-то сотне метров к востоку мучились в непрекращающейся боли душевнобольные пациенты этого заведения.

– А есть и такие, которые от природы своей враждебны... хотя нет – не враждебны, просто чужды людям и людской природе, и этого не изменить никак, просто нужно принять как данность. И об этих данностях, собственно, и повествуют архивы того объединения Детей Четверга, которое именуется Сообществом. Я поведаю вам его историю, если вы не против; благодаря ней вы лучше сможете понять то, что собой представляют Сообщество, Дети Четверга, вэсен и что такое Взор, – Линнея положила недоеденный эклер на блюдце своей чашки и смахнула крошки в зелёную траву у своих ног.

– В маленьком городке Хельсингхёр, что на северо-восточном побережье датского острова Зеландия, четыре с половиной сотни лет тому назад родилась девочка, Тине Расмуссен, в один туманный и холодный четверг. Будучи ещё совсем малым ребёнком, Тине переболела оспой, в результате которой почти две недели провела в коме. Когда девочка очнулась, она обнаружила, что утратила семерых братьев и сестёр, умерших от этой хвори, а взамен обрела Взор, который позволил ей видеть странных существ повсюду. С ними она сдружилась, и использовала свой дар для того, чтобы помочь людям уживаться с вэсен острова, за что быстро снискала почёт и уважение у земляков, а также осуждение и гонения со стороны Церкви. С трудом избежав ужасающей смерти на костре, не без помощи дружественных вэсен Тине сбежала в Копенгаген, где и стала жить под вымышленным именем. То ли по чистой случайности, то ли по провидению Господнему, поселилась она в маленькой комнатушке в доме, принадлежавшем другому человеку со Взором, Матсу Росенбергу, который после смерти своих супруги и дочери сдавал комнаты, и, пожалев бедную девочку, которая напомнила ему о его собственной покойной дочери, позволил Тине жить под его крышей. Рано или поздно они обнаружили, что оба обладают даром, и тогда-то они, используя небольшой капитал Матса, основали Орден Артемиды* для Изучения Вэсен, послав весточку во все стороны Европы в поисках тех, кто также способен был видеть.

Одной из присоединившихся к их Ордену стала итальянка Анна Растелли, сбежавшая от римской инквизиции – прошу прощения, отче, – Линнея вежливо кивнула Микаэлю, – но ваша институция всегда была известна своим... радикальным отношением ко всему, что она не может рационально объяснить, и люди со Взором испокон веков считались Церковью ведьмами и колдунами, преследовались, подвергались ужаснейшим пыткам в стремлении получить признание в якшании с нечистыми силами, и погибали чудовищными смертями на забаву толпам зевак. Но вернёмся к Анне; обосновавшись в Копенгагене, она стала своего рода архивариусом Ордена, изучая и каталогизируя всех известных на тот момент вэсен, о которых она написала множество книг и статей. Все её работы позднее объединили в одну – In Libro de Invisibilia, Книгу Незримых, ставшую своего рода Библией для нас, Детей Четверга.

Орден Артемиды рос и увеличивался, а его штаб-квартира переместилась из скромной комнатушки в особняке херра Росенберга в отдельно выстроенный дом в предместьях Копенгагена. По мере встреч и изучения вэсен, члены Ордена осознали, что далеко не все вэсен нейтральны или дружелюбны по отношению к человечеству; большинство сверхъестественных существ относятся к людям с плохо скрываемым презрением, с открытой неприязнью или с кровожадным аппетитом – они могут нанести непоправимый ущерб людям, поработить их сознание, а порой даже убить или свести с ума. Причины этого находятся вне рамок нашей сегодняшней встречи, ибо глубоки и обширны, скажу лишь то, что уже упоминала ранее – вэсен чужды, абсолютно чужды нам, людям, и лишь по этому наши миры чаще всего не могут найти уютного и комфортного для обоих формата сосуществования. Они – не зло, хотя и не добро. Они – просто абсолютно, непостижимо другие. Но инаковость, как вестимо, чаще всего поселяет страх в сердцах человеческих, а члены Ордена были людьми. Неудивительно поэтому, что какая-то часть из них, даже зная всю правду о вэсен, не смогла смириться с их чуждостью человечеству, и стала верить утверждениям Церкви о том, что всё сверхъестественное берёт своё начало от Сатаны и служит ему. Поскольку Матс Росенберг обрёл Взор после того, как вервольф растерзал его жену и дочь у него на глазах, он изначально относился к вэсен с предвзятостью, ибо не имел опыта благих отношений с ними; тогда как Тине была жива исключительно благодаря помощи и защите вэсен, помогшим ей избежать инквизиции, и потому стремилась найти способы мирного сосуществования с вэсен. Как вы уже догадываетесь, в Ордене произошёл раскол, – Линнея сделала драматическую паузу и снова промочила горло подостывшим уже кофе с кардамоном. – Тине и её сторонники считали, что Орден должен сосредоточиться на сборе и анализе информации и сведений о вэсен (поскольку лишь досконально изучив их, можно попытаться найти точки соприкосновения и достичь мира), тогда как Матс и его соратники утверждали, что вэсен нужно устранять, искоренять и уничтожать, и знания о них собирать лишь потому, что "осведомлён, значит вооружён".

Тем временем Орден продолжал существовать, множась числом своих членов и количеством своих штаб-квартир; одна из них была построена и здесь, в Уппсале; случилось это добрых две сотни лет тому назад.
В начале XVIII века молодой учёный, Карл Линней, покинул свой дом в Уппсале и отправился в путешествие на север Швеции, в горы Даларны, предположительно – для катологизации биологических видов фауны и флоры, чтобы опробовать на практике свою новоизобретённую систему классификации живых видов. Никто не знает, обладал ли он уже на тот момент Взором, или же обрёл его во время это странствия по диким северным просторам, да и сам вопрос того, что у него был Взор, является отдельным предметом для дискуссий среди Детей Четверга, поскольку, если верить официальным источникам, Карл Линней родился в понедельник.

Тем не менее, из Даларны он вернулся уже с черновиком своей книги Homo Ferus ("Дикий Человек"), в которой описал множество неизвестных на тот момент или слабоизученных вэсен – этот труд стал его пропускным билетом в Орден Артемиды, который он очень вскоре возглавил (не весь Орден в целом, но его представительство в Уппсале, конечно же).
Будучи уже лидером уппсальского отделения Ордена, в 1734 году Линней снова организовал экспедицию в Даларна, на сей раз состоявшую исключительно из членов Ордена и ставившую перед собой целью исключительно изучение вэсен. Эту экспедицию, которая, по утверждению Карла Линнея, стала невероятно успешной, было названо " Societas Itineria Reuterholiana" – "Сообщество Рейтерхольма", по имени губернатора Даларна, Нильса Рёйтерхольма, который эту экспедицию профинансировал (не зная истинной её цели и значения). Собственно, воодушевлённый успехом этого предприятия, Линней и стал инициатором того, что уппсальский филиал Ордена Артемиды с 1735 года было переименовано в пафосное название "Sällskapet för Studier av Osynliga och Skydd av Mänskligheten" – Сообщество по Изучению Незримых и Защите Человечества.

Вообще весьма одиозным и неоднозначным был он, этот Карл Линней. Уже через несколько лет после переименования Сообщества он заявил, что, дескать, утратил Взор, и потому покидает его. Не стоит даже упоминать о том, что это вызвало практически взрыв эмоций у его последователей, которые разделились на два лагеря – один защищавший право своего кумира на подобное решение, и второй, который утверждал, что Линней и не обладал никаким даром вообще, поскольку был Дитя Понедельника, и всё, что он якобы "открыл" о вэсен было ложью. Слово за словом, и разгорелся конфликт, приведший к насилию и пожару, который почти дотла уничтожил уппсальскую штаб-квартиру Ордена... Сообщества. Вместе с нею сгорели и все труды Карла Линнея – как удобно, – старушка, названная в честь этого учёного, язвительно ухмыльнулась себе под нос; её синие глаза затуманились, словно она заглянула на какое-то мгновение куда-то вдаль, за грань расстояния – и времени.

– Однако не все начинания Линнея пропали втуне. К середине прошлого века уже весь Орден Артемиды был переименован в Сообщество; его знают как Sällskapet – "Сообщество, компания, группа, предприятие" тут, в Швеции, как Selskabet в Дании, как Selskapet в Норвегии, и как Yhtiö в Финляндии.

К концу XVIII столетия многие филиалы Сообщества были закрыты – по той простой причине, что вне зависимости от мотивации его членов, слишком многие погибали при конфронтации или даже просто встрече с вэсен; развитие научного прогресса и индустриализация человеческого общества начала сказываться и на незримой части нашего мира. Вэсен, по свидетельству многих моих собратьев и сестёр, начали вести себя вовсе не так, как им предписывали древние легенды и предания старины; словно некая болезнь охватила большинство сверхъестественных существ, и какое-то тёмное безумие заставляло их вредить людям даже тогда, когда на то не было очевидных причин. Хотела бы я сказать, что с тех пор ситуация изменилась, но, увы, она лишь усугубилась, – Линнея внезапно умолкла, пристально посмотрев на каждого из присутствующих. – И тот факт, что большинство из вас умолчало о том, как вы обрели Взор, подсказывает мне, что вы стали жертвами подобного неестественного поведения вэсен, когда не причиняют вред человеку даже тогда, когда тот не сделал ничего, к этому предрасполагающего.


Собственно, по этой причине многие филиалы Сообщества сместили свои приоритеты и сделали упор на нейтрализации вредоносной деятельности вэсен; научная составляющая по изучению природы этих существ отошла на второй план. Нашим членам в этом помогал и помогает Взор, а также грандиозные массивы сведений и информации, который наши предшественники накапливали столетиями в оккультных лабораториях Ордена-Сообщества. Таким образом, хотя и жители деревенской глубинки знают (благодаря всё тому же фольклору и преданиям) о том, как можно сосуществовать с вэсен, никто не сравнится с Сообществом в том, чтобы эффективно нейтрализовать или изгнать вэсен оттуда, где они наносят вред людям.

"Что же представляет Сообщество сегодня", спросите меня вы? "Я не знаю", скажу я вам в ответ. Всё сложно, всё неоднозначно, и всё становится хуже и хуже с каждым годом, когда цивилизация и прогресс становятся всё сильнее, громче и более вездесущими.

В конце XVIII века на севере Финляндии свирепствовало семейство jätti* – великанов, о которых тамошние жители до сих пор могут поведать ужасающие истории. Их матриарх, ятти по имени Бестла, провозгласила себя защитницей дикой местности и её природы, и по её распоряжению прочие великаны атаковали охотников, рыбаков и рудокопов повсюду на севере Финляндии (которая в те времена ещё была частью нашей страны). Сообщество попыталось взнуздать пересекших черту вэсен, и более сотни наших сестёр и собратьев собрались в Замке Оулу тем злосчастным вечером 31 июля 1793 года для выработки стратегии... Но великаны нанесли удар первыми, и в ту ночь Бестла и её отродье сожгли этот замок дотла. Почти все и каждый член Сообщества погиб в ту ночь в Оулу... Включая и моих родителей. Видите ли, наше семейное проклятье – рождаться по четвергам, – горько усмехнулась старушка, отчаянно тряхнув головой, от чего блики послеполуденного солнца заиграли в её серебристых волосах. – С частью (а к счастью ли?), я осталась тогда со своей бабушкой тут, в Уппсале. Горькие вести о кончине моих родителей мне принесли трое выживших членов Сообщества, близкие друзья моей матери, которые, сами не будучи из нашего филиала, обосновались тут, в Замке Йилленкрёйц, которое было штаб-квартирой Сообстщества в Уппсале, а я и моя бабушка – мы переехали жить с ними. Баронесса Кáтарина Кóкола из Туркку, профессор Альберт Вреденхьельм из Кристиании и графиня Хильма ав Туленстьерна – они стали моей новой семьёй после того, как умерла и моя бабушка, не вынеся известий об ужасной смерти своей дочери.

На протяжении последующих множества лет эта троица пыталась оживить Сообщество, рекрутируя новых его членов, но всё шло как-то не так и не туда, и рано или поздно куда-то пропали и эти трое. Профессор Вреденхьельм отправился на свою родину, в Норвегию, чтобы расследовать отчёты о таинственных огнях, освещающих небо по ночам на севере страны; я больше никогда не слышала о нём впредь. Баронесса Кокола пропала на задании по нейтрализации зловредного существа, топившего корабли у южных берегов Швеции. Графиня Хильма ав Туленстьерна отправилась на восток, в Финляндию, не указав точно, куда и зачем, и пропала без вести.

Новообращённые рекруты, набранные этой троицей, либо же погибли, либо же сошли с ума в результате столкновения с вэсен; самые разумные из них предпочли оставить Сообщество и вернуться к нормальной повседневной жизни (с переменным, правда, успехом – насколько я знаю, никто из них так и не познал все прелести "зажили они долго и счастливо", как писали эти милые немецкие братья в своих сказках). Как видите, одной из таковых являюсь и я – и мою жизнь, одинокую и полную ужасающих воспоминаний о прошлом, сложно назвать удачным выбором.

Собственно, поэтому я и пригласила вас всех сегодня сюда. Я хотела бы отдать вам это, – Линнея выудила из кармана своего платья массивную связку старинных ключей и положила их на столик между чашками с кофе. – Это не лучший подарок, и это не панацея для болезни, именуемой "Взор", но, возможно, вы будете более удачливы, мудры и методичны в подходе к управлению Сообществом, чем были мы, и сможете найти ответы на свои вопросы, оживив оное...

Вилько почти не обращал внимание на телегу с добычей. С ней пусть кампеннманн и лидер разбираются, благо вон, он вроде шевелится. Заняло его совершенно другое.
По полю тут и там были разбросаны внутренности, осколки костей, мозги. Ходя мимо трупов, вроде как осматривая, не будет ли тут каких недобитков или кого ещё, охотник пугающе сосредоточенно исследовал куски тел и всё больше уверялся: требуха-то у людей такая же, как у зверей лесных. А тех зверей он сколько раз потрошил? И сколько учился бить в сердце или в глаз, чтобы или сдохли побыстрее, или шкуру не портить вовсе?
Ну вон, кишки вообще на какие-нибудь кабаньи похожи. Да и мозги общего имеют много. Интересно, не потому ли тут в Вакнахии всё через жопу, что у людей внутри свиная требуха? Или же оно везде так, а Вакнахия это просто Вакнахия, и потому здесь всё так?
Вон тот же Генрих. Его раскроили так, что внутренности видны. И требуха такая же. Нет, значит, не в особом устройстве местных дело. Или, может, все люди просто прямоходящие свиньи? А что, многое бы объяснило.
Но вдруг он тоже такой же?
Бррр... Херовая какая мысль пришла. Прочь её, прочь.
А ведь, ежели вспомнить, видел он, как в одном из прошлых отрядов лекарь работал. Как требуха выглядит, он понимает. Как и где она должна лежать, он тоже понимает. Резать человека - не сильно сложнее, чем свинью разделать. А шить - не сильно сложнее, чем обувь чинить, а то и проще, мясо-то поподатливее будет, чем дублёная кожа. Знай себе собирай, укладывай как надо да шей обратно. Тот лекарь, правда, ещё разогретое вино употреблял. В себя в основном, но вроде как и раны им мыл, перед тем, как шить. Наверное, водой нельзя, она тут в Вакнахии дрянная. Вино в Вакнахии тоже дрянное, но, видать, есть какие-то разные оттенки дряни, кои Вилько пока не улавливал.
Так что, решил для себя охотник, ничего особо сложного в работе хирургом-то и нет.

- Султан... сгнил.... - прокряхтел 20+, чувствуя, как ему не хватает воздуха. Гадкая змеюка слишком уж сильно сжала, не было сил вырываться...

"Дарвин не одобрил бы" - промелькнула последняя мысль в гаснущем от недостатка кислорода сознании. А потом и 20+ не стало.

- Мы на идиотов похожи? - С усмешкой ответил лучник последнему оставшемуся.
А ведь, ирония, похожи, почти полотряда тут положили.
А, похеру. Пока, может, не зря даже.

Все ближе эндшпиль этой безумной схватки. Казалось бы - очередная стычка в немытой Вакнахии, чему здесь быть красивому? И правда, внешней красоты мало: кровь перемешалась с мутными лужами и грязью, отрубленные конечности, исходящие паром внутренности, изуродованные трупы, перекрученное железо. Стоны, плач и хрип взрослых крепких мужчин, за какие-то минуты обращенных в жаждущие смерти искалеченные обрубки.
Зелено-белое и красно-синее знамена лежат на земле крест-накрест, забрызганные кровью безымянного червонского рыцаря и осколками черепа Генриха фон Хардкора, здоровенного, молчаливого, незыблемого, спокойного - только что бывшего живым и рядом. Полотнища знамен, сопя, молясь и матерясь, топчут те, кто еще борется за жизнь.
Так вот, чего здесь красивого? А вот того. Красота не внешняя, а внутренняя. Какая сила духа нужна, чтобы вот так драться, до самого конца? Огромная. Назвать ли людей, которые, настолько не щадя себя, так устремлены к цели - вакнахским сбродом, грязными бичами в жопе мира? Я вот, рассказчик, так не думаю, уж извините за вмешательство.
За что так дерутся эти солдаты? За погибших товарищей? За своего сюзерена? За повозку, груженую добром с разграбленной фуражировкой деревни? За все вместе?
А за что деретесь вы? Сейчас и здесь - только за звонкие гульдены, м? Сомневаюсь!
Желтые гнилые зубы стиснуты до предела. Заскорузлые ногти - в ладонь. Белеют сжатые до хруста сбитые костяшки на оружии. Этот день станет великой победой или великим поражением!
Трое на четверых. Уложивший Хардкора воин подскакивает к своему товарищу, пытается прикрыть от Джованни, жахнув моргенштерном тому в плечо. Но Джованни неостановим, сжав секиру, он бросается на так долго державшегося врага.
Все происходит одновременно: потерявший щит солдат теряется и в грудь ему глухо прилетает несколько стрел. Он собирается закричать, но секира забивает крик обратно в глотку, раскроив напоплам лицо.
- Блядь, нееееет! - Истеричный вопль долетает до Джованни одновременно с яростным ударом крюка гизармы, разрывающим кольчугу и поддоспешник. - НЕЕЕЕЕТ, СУКА!!!
Какой драматичный момент. Один Генри Кульфляйх портит его, посреди всех бурно закручивающихся событий вдруг решив поковырять в носу.

0 1 2 3 4 5 6 7 8 9 
1 - - - - - - - - -
2 - - - - - - - - -
3 - - - - - - - - -
4 - - - - - - - - -
5 - - - - - - - - -
6 - - - - - - - - -
7 В - Д 4 7 - - - -
8 М - Г - - - - - -
9 - - - - - - - - -

  Похоже, их удача шла рука об руку с очередной порцией проблем, но в этом, по сути, не было ничего удивительного. Когда Вей сообщила ему о печальном состоянии, в котором был найден Мчар – один из тех самых «бойцов», на которых можно было бы положиться в их нелёгкой ситуации, - Норман лишь печально вздохнул. И всё же, Император помог этому человеку выжит до сего момента и добраться до поликлиники, и пускай жизнь его им спасти уже не удастся, сам Вальт Донеус вполне мог стать тем, кто поможет сберечь несколько чужих жизней.

  Решив заглянуть к СПО-шнику сразу после Стона, нелегальный доктор поспешил закончить с собственными поручениями, раз уж задерживаться в госпитале сверх нормы уже не было особого повода.
  - Конечно мы займёмся этим, - кивнул Пастырь бойцу, выслушав его эмоциональные замечания. Тот то и впрямь был простым, но хорошим человеком… или очень умело таковым притворялся. В любом случае, не Норману было решать или жаловаться. – Но, учитывая тех преступников, о которых ты рассказал, и общую ситуацию в районе, полагаю большинство магазинов и лавочек уже были обобраны под чистую. Шансы отыскать хоть какие-то припасы в той церкви куда выше. И, хотя это не лучший вариант для поправляющихся больных, нам придётся ограничить и контролировать выдачу пищи пациентам – этого не избежать…
  - Лучше скажи, Стон, - задумавшись ненадолго, вновь обратился Люциус к больному. – Сколько из тех, кто, как и ты, укрывался в том богоугодном месте, были живы в последний раз, когда ты с ними виделся? Может быть ты знаешь, куда они намеревались пойти? – если уж эти предприимчивые люди, сумевшие выжить в отрезанном от остального улья районе, смогли один раз озаботиться собственным пропитанием, то, возможно, там, где они обосновались сейчас, у них вышло сделать это снова.

  Закончив беседу со столь ценным кадром, Норман напомнил тому спускаться в гараж минут через 20-30, не забыв пояснить, что стимуляторы – это не игрушка, и срок их действия весьма ограничен, так что свою дозу «взбодрина» Стон получит только перед выездом. Оставалось лишь одно маленькое дельце…
  Добравшись до крыла, где они размещали неизлечимых пациентов, мужчина осмотрелся с печальным, усталым взглядом. Их было куда больше, чем он надеялся. Благодаря придумке Махира с успокоительным больные не страдали – многим посчастливилось уйти в иной мир во сне, но из порой из палат всё же доносился тяжёлый, болезненный стон или же надсадный кашель, с трудом вырывавшийся из обессиленного тела. Это была не та боль, которой мог бы упиваться кто-то вроде Нормана. Не крики, говорившие о том, что несмотря на все страдания и лишения пациент всё ещё жив и до ужаса боится эту свою жизнь потерять. Здесь было… отчаяние.
  - Дух Хвори… - едва слышно произнёс Люциус себе под нос, с иронией отметив, что фраза дикаря, не знавшего о медицине и тонкостях строения такой причудливой вещи как человеческое тело ровным счётом ничего, была на удивление кстати.

  Отыскав среди смертников того самого Мчара, Пастырь без лишней осторожности присел у его кровати, взявшись прощупывать пульс одной рукой, а второй тормошить больного за плечо:
  - Ты уже на пути к Золотому Трону, парень, - поймав то и дело ускользающий взгляд СПО-шника, вкрадчиво произнёс Норман. – Ты уходишь, и мы ничем не сможем тебе помочь. Никто не сможет. Но, видит Император, даже сейчас ты можешь послужить доброму делу. Поступить так, как тебя учили, и спасти нескольких верных сынов и дочерей Эрфидии. Не каждому под конец его пути даётся подобным шанс. Ты готов послужить Императору в последний раз, Донеус? – Люциусу не нравилось то, что он сейчас делал. И отнюдь не потому, что он чувствовал сочувствие к бедняге или страдал от сочившегося из его уст лицемерия. Ему просто хотелось, не теряя времени, схватит этого страдальца за шиворот, вколоть ему стимм и отправить во внутренности мед-мобиля, готовиться к выезду. Мчар был не жилец и, вероятно, сам уже знал об этом. Возможно, даже до того, как попал в госпиталь, к Махиру. А Норман тут расточался перед живым трупом точно военный капеллан!.. Но боец в своём полузабытьи был легко внушаем, как и многие пациенты с горячкой, а это означало, что вместо принуждения, вместо того, чтобы полагаться на его совесть и личностные качества, Вальту можно было дать стимул, мотивацию с пользой провести эти последние часы его жизни. Учитывая, какой рискованной могла стать эта их вылазка, мотивированный СПО-шник мог оказаться весьма кстати.
  Люциус достал из кармана своего бессменного плаща инъектор со стимулятором и вопросительно кивнул, дожидаясь от больного хоть какой-то ответной реакции.

Måndagsbarn har fagert skinn
Tisdagsbarn har älskligt sinn
Onsdagsbarn är fött till ve
Torsdagsbarn får mycket se
Fredagsbarn får kärlek och lycka
Lördagsbarn ska mödorna trycka
Söndagsbarn får leva och njuta
  rikt och vist och sedan berömligt sluta*

✢ ✢ ✢ ✢ ✢ ✢ ✢

16 мая 1870
Я так хочу жить, Господи. Беззастенчиво, алчуще, неимоверно хочу жить. Я не хочу умирать, я страшусь того, что ждёт меня по ту сторону порога, переступить который нам всем суждено, и суждено лишь единожды… Я готова убить, послать в тот иной мир, которым правит древняя дочь Локи*, кого угодно, лишь бы самой не предстать пред её живым-неживым ликом… Я убивала, да, и готова снова. Я готова даже вновь вернуться туда, в дикие леса Норрланда, и отыскать её, ту, кто суть источник моих страданий. Я готова заключить с Ведьмой новую сделку… Пусть забирает мою душу, она и так гнила, хладна, ничтожна; что смысла в душе, когда можно обрести вечную жизнь, могущество, знания, силы, даже помыслить о которых смертным не суждено? Да, я хочу этого… Господи, дай мне сил, дай мне сил это реализовать, претворить в жизнь мой план…

07 июля 1870
Боги, как же я больна.
Как я устала.
Нет сил.
За что, за что ты прокляла меня?
За что я влачу это ничтожное существование?
За что я каждый день страшусь ночи, и каждую ночь плачу, предвосхищая день?
Я ненавижу тебя.
Я ненавижу себя.
Я знаю многое.
Я помню всё.
Я вижу всё.
Единственное, чего не вижу, – выхода.

20 августа 1870
Знали ли мы тогда, к чему это приведёт? Могли ли мы предположить, какими последствиями чревата была наша беззаботная вера в свои силы и в те идеалы, которые мы поклялись охранять и которым принесли клятву служить? Осознавали ли мы всю серьёзность тех решений, которые мы приняли, грандиозность сил, с которыми дерзнули столкнуться?

Ответы на все эти вопросы – нет. Глупцы, безумцы, мертвецы. Вот кто мы. Все мертвы, все, кроме меня, да и я – уж лучше бы умерла со своими сёстрами и братьями по Обществу. Малодушие не позволяет мне наложить на себя руки, поскольку после того, что видели мои очи, душа моя исполнена страхом: если всё, что я видела – реально, вполне вероятно и то, что после смерти есть посмертие. И – вполне возможно, что самоубийцам уготована не лучшая в нём участь. Тем не менее, кошмары и воспоминания, такие яркие, такие реалистичные, словно осколки прошлого из зеркала времени, которое мы нечаянно разбили, вонзились в моё сознание, вросли в него, стали единым, и теперь мне с каждым таким наплывом, когда очередной осколок задевает какие-то участки моего мозга, и я снова переживаю былое так ясно, как наяву, мне всё сложнее и сложнее отличить галлюцинации от реальности. Всё чаще я добровольно отдаю себя в заботливые руки доктора Никласа Фрейда и его медсестёр, которые даруют мне забытье посредством своих научных снадобий; тьма обволакивает меня, моё естество, окутывает, словно тщедушное мёртвое тельце моей души пеленается в непроницаемые для света бинты савана полной темноты и абсолютной тишины. И так продолжается какое-то время, пока мне не становится легче. И тогда я снова возвращаюсь.

Нет, не Туда. Туда мне путь заказан. Алгот, извечный дворецкий Замка, порой навещает меня – или тут, в Приюте Страждущих Душ, или в моей квартирке над «Бюргером и Пекарем» – он всегда покупает где-то эти милые сдобные булочки с корицей и кардамоном, каждая размером с ладошку младенца, и мы пьём кофе и говорим ни о чём, и каждый раз он задаёт мне вопрос, и я каждый раз отвечаю, что никогда более не переступлю порога этого проклятого места, разрушившего столько жизней, уничтожившего мою… И он вздыхает, и он уходит, старый друг, с каждым разом я вижу, как он становится всё старее и дряхлее, и скоро и его не станет в моей жизни, и я останусь совсем одна. Одна против Тьмы. Против безбрежного океана отчаяния и бессилия. Против бездны той опасности, о которой не знает никто, кроме редких Детей Четверга, настолько несчастных, что судьба «даровала» им Взор. Что же мне делать, что, посоветуй, дорогой дневник, подскажи, как мне выплатить этот долг перед теми, кто уже не жив, кто отдал свои жизни ради моей? Как избавиться мне от этих преследующих меня повсюду мук совести, раскаяния, ужаса, боли, воспоминаний? Как сбежать, куда сбежать, где мне найти покой? Где найти силы совершить то, о чём думаю каждый день вот уже столько лет к ряду? Молчишь… Не знаешь…

Ты знаешь столько всего. Все секреты, все крупицы информации о достойных поступках, все бесконечные списки недостойных огрехов – и не только моих, но и всех моих близких, которых уже нет в живых. Ты – сокровищница опасных знаний, ядовитых тайн. Тебя я использовала столько раз ради собственной выгоды и спасения; послужи же мне ещё раз, ответь – что мне делать? Как мне быть? Как справиться с безумием? Со страхами? Как примириться с воспоминаниями? Как переложить ответственность за Замок, на кого? Кто будет настолько отчаян, чтобы снова возжигать свечи и ладан у алтаря Артемиды в его подземелье? Кто решится перенять с моих плеч бремя ответственности за человечество, за то дело, которое я поклялась когда-то свято чтить и исполнять, но не смогла… не нашла в себе сил… сбежала…

27 августа 1870
Доброе утро, мой дорогой дневник!

Хорошие вести. Хотя ты, очевидно, и без того сам их знаешь. Не ты ли всё подстроил? Давеча я просила у тебя ответов, я молила о помощи, я кровоточила на твои пожелтевшие от неумолимости времени и яда знаний страницы своими исповедями. И уже буквально в следующие дни я получила вести от… да. Ты же знаешь. Те, кого я видела в своих снах, те, чьи лица мне посылались в видениях, насланных проклятием той Ведьмы, да горит её душа в аду до скончания веков, и потом ещё вечность… Их много, куда больше, чем было нас более чем полстолетия тому назад. Но все они – Дети Четверга, я это сразу поняла по тем вопросам, которые задавали они в своих письмах, присланных на мой адрес в Приюте. Они не знают, что я живу тут, на Главной Площади, и думают, что я – безумная тётка, визжащая в лица медсестёр психлечебницы. Пусть. Я заслужила такое отношение. И я встречусь с ними – там. Нужно поддерживать репутацию, не так ли, старый мой друг? Пошлю-ка я за Алготом, пусть принесёт мне связку ключей от Замка. И пусть возрадуется его сердце – отныне не будет он в одиночку бродить по тёмным и пыльным коридорам этого оплота горестных воспоминаний. Страх и отчаяние, вопросы и желание понять, узнать, изменить – вот что прочла я в строчках и меж строчек тех, кто родились в четверг, и кто просит помочь с пониманием…

Я назначила им встречу. В четверг, ну а что, иронично же, и символично. Они хотят ответов – они получат их, в тех пределах, в которых я способна буду их дать. Они хотят решения этой «проблемы» – они узнают, что такового не существует, что только смерть способна забрать у них их дар, и что единственный способ примириться с тем, что отныне они – не такие, как остальные – это сделать Взор настолько обыденным, привычным, что ни сознание, ни подсознание не будет воспринимать это более как «проблему». Стать членами Общества. Помогать другим, используя свой Взор. Приподымать завесу меж столпов, на которых начертаны «Боаз» и «Яхин»*. Делать шаг в Sanctum Sanctōrum этого мира, на его незримую изнанку, что лишь им суждено видеть. И что-то мне подсказывает – они не оттолкнут мою руку, протягивающую им связку ключей от Slottet Gyllencreutz. И история не закончится, и Уроборос* снова уцепится за свой хвост, и колесо времени продолжит своё вращение. Благодарю тебя, Дева Молодой Луны, мраморнокожая Артемида, благодарю тебя за это… За возможность искупления. За возможность хотя бы на закате моего пути сделать нечто благое для этого мира. За возможность того, что мой последний выдох, когда придёт его час, станет мирным и тихим выдохом облегчения.

✢ ✢ ✢ ✢ ✢ ✢ ✢

УППСАЛЬСКИЙ ПРИЮТ
Больничный путь (Sjukhusvägen), Уппсала, Швеция

12:00
Четверг,
1 сентября 1870 года

Приют Страждущих Душ Уппсалы располагался среди холмистых южных окраин города, на западном берегу тихой Фирис, неспешно несущей свои тёмные воды в озеро Меларен. Печально известный пожар, 16 мая 1702 года уничтоживший почти все городские постройки и четверть его населения, разгорелся на восточном берегу реки, где преобладали деревянные хаотичные постройки. Через деревянные же мосты огонь перекинулся и на западный берег, разрушив неимоверное количество древних сооружений, включая и Кафедральный Собор Уппасалы, и Уппсальский Замок, и первый в Швеции ботанический сад, высаженный известным естествоиспытателем, ботаником и анатомом, открывшим лимфатическую систему человека – Улафом Рудбеком, предком Альфреда Нобеля – нашумевшего недавно на весь мир молодого учёного, изобрётшего динамит, благодаря которому горнодобывающая промышленность в Швеции начала развиваться с невероятной стремительностью. В том пожаре уцелел лишь Густавианум – главное здание Уппсальского Университета, первого в Скандинавии и одного из первых в Европе; многие поговаривали, что это здание защищала «нечистая сила», иначе оно бы не осталось абсолютно неповреждённым тогда, когда вокруг бушевало адское пламя, разрушившее даже каменные стены Уппсальского Замка. Согласно городской легенде, в медном куполе Густавианума, в котором и располагался тот самый анатомический театр, приносились жертвы самому Вельзевулу, и потому Царь Преисподней пощадил здание.

Почти полтора столетия отстраивали свой город жители Уппсалы, не без поддержки королевского дома и собственной городской казны, пополнявшейся преимущественно из кошельков владельцев заводов по производству аквавита* и хозяев публичных домов, жрицы которых обслуживали утомлённых рабочих этих самых заводов, а также из налогов, оплачиваемых Университетом, учиться в котором посылают своих детей самые богатые и известные семьи не только Скандинавии, но и Европы. По проекту Улафа Рудбека был перепланирован город – с прямыми линиями и очертаниями. Был восстановлен Уппсальский Кафедральный Собор, заново отстроен Уппсальский Замок, построена новая университетская библиотека, которую почти тридцать лет тому назад снова снесли и перестроили заново, благодаря чему она отныне именуется «Carolina Rediviva» – «Карлова (библиотека) оживлённая вновь», и которая известна на весь мир своей уникальной коллекцией древних манускриптов. Заново высажен и взращён ботанический сад, в который сам Карл Линней, основоположник современной биологической систематики, вложил свою душу и за которым он ухаживал до последних дней своей жизни. Недалеко от Густавианума был выстроен Университетский Госпиталь – один из лучших и современнейших в Европе.

Все эти мысли проносились в вашем сознании по мере того, как путь ваш в Уппсальский Приют проводил вас мимо величественного собора, и мимо грандиозного здания университета, и мимо всё ещё сочно-зелёного моря ботанического сада, и мимо прочих сооружений, знаковых для Уппсалы и её жителей, гордящихся древней и насыщенной историей и культурой своего города, даровавшей миру огромное количество достойных умов и сердец. Однако в ваше сердце по мере продвижения на южные окраины города начало закрадываться какое-то странное щемящее чувство – то ли осень уже начала щекотать вашу душу на задворках подсознания этим особым для осенней поры воздухом и ароматом, и обещанием холода, тьмы и грусти, то ли исподволь меняющийся пейзаж – готический декор постепенно уступал место более простым строениям из красного кирпича, садам и особнякам, рельеф переходил из равнинного в холмистый, и вот уже тёмная громада богадельни вынырнула из-за очередного изгиба земной тверди, словно ужасный каменный левиафан, готовящийся проглотить утлое судёнышко вашего бренного тела.

Вполне вероятно же, что подобные ощущения переживали все, кто когда-либо – по своей воле или вне оной – вынуждены были пройти через чёрные свинцовые ворота, ограждавшие территорию психиатрической лечебницы, поскольку за ними царил иной мир. Боль и страдания, как физические, так и душевные, насытили каждый камень, каждое дерево, каждую травинку здесь, – во всяком случае, воображение бурно рисовало сцены ужасных испытаний, через которые проходили каждый день «постояльцы» этого приюта, испытаний, заставлявших их кричать так, что само естество мироздания начинало трепетать и плакать, и слёзы эти ронялись в изумрудный ковёр здешних лужаек, прорастая впоследствии белоснежными капельками ветряниц*.

Огромное трёхэтажное здание раскинуло два своих тёмных крыла на запад и на восток. Восточное крыло было для неимущих больных душою, и там, в этих вечно тёмных коридорах, царила безысходность, пахло безумием, росла плесень насилия и боли – так, во всяком случае, поговаривали сплетники Уппсалы, любившие обсудить истории пострашнее, и ничто не было таким страшным в этом городе, как Приют Страждущих Душ. Во всяком случае, так гласила городская молва; посетители же этого заведения могли лишь видеть тёмные окна восточного крыла, да лицезреть массивную двустворчатую дверь, ведущую из приёмного покоя туда, дверь, которая для всех обитателей этого крыла открывалась единожды и последний раз в их жизни. Оттуда их выносили лишь ногами вперёд, причём случалось это куда раньше, чем можно было предположить.

Совсем иная атмосфера царила в западном крыле. Тут проходили лечение те, чьи семьи могли позволить светлые палаты, вежливое обращение, трёхразовое питание, которому могли позавидовать многие семьи бедняков, и полный цветущих деревьев и кустов сад, в котором всегда журчал каскадный фонтан, порхали яркие бабочки и «страждущие душою», как аккуратно именовал персонал Приюта этих пациентов, вкушали горячий шоколад, кофе и сэндвичи с огурцом и лососем.

Именно тут время от времени обитала Линнея Эльфеклинт – факт, о котором вы пока не знали. Придя в приёмный покой, вежливые медсёстры, услышав ваше имя и имя той, к кому вы пришли, препроводили вас в больничный сад, где среди кустов жимолости, запоздало цветущих и ныне, за столиком из плетённых ивовых ветвей сидела сухопарая худощавая старушка с водопадом серебристых волос и паутиной морщин на измождённом суровом лице. Огромные голубые глаза пристально смотрели на вас и сквозь вас, а пальцы с пучковатыми суставами изящно держали фарфоровую чашечку с дымящимся кофе – аромат кардамона доносился до вас даже на расстоянии.

– Прошу, присаживайтесь. Нам предстоит долгий разговор. Но прежде – не сочтите за нахальство – поведайте мне, кто вы, откуда, и каким образом вы стали… видеть.

Несколько секунд тишины, как в космическом вакууме. А затем, из внешних динамиков на скафандре Улисса, зазвучала старинная музыкальная композиция. Когда-то, именно она объединила все народы планеты Земля для борьбы с эксплуататорским классом. За время службы, космодесантник успел повоевать с разными противниками. Империалистами, капиталистами, фашистами, монархистами... Но прогрессор никогда даже не думал, что где-то в космосе столкнётся с эксплуатацией в своей наиболее грубой, примитивной и омерзительной из всех возможных форм - рабовладением. Даже капиталисты отказались от неё, понимая, что подобная форма производственных отношений, при всей заманчивости использования бесплатной рабочей силы, является тормозом развития, поскольку любой труд является позорным, недостойным свободного человека, что, в конце концов, неминуемо приведёт к деградации всего общества. Но эти "паразиты" слишком глупы, чтобы думать наперёд. Что ж, им же хуже...
В эти мгновения Улисс испытал прилив воодушевления. Если бы у него были лёгкие - он бы радостно рассмеялся. Наконец-то в поле зрения показался классовый враг, которого даже истребить будет не жалко!
С реактивным молотом наперевес, космодесантник первым выпрыгнул из люка и бросился к ближайшему противнику, чтобы обрушить на него весь кинетический эквивалент своей пролетарской ненависти.

Айке искренне надеялся, что негодяи придут в его смену. Ух, как он изголодался по приключениям! Он вгрызался в сочный бок «Пухлой пастушки», сидя на дереве, которое, собственно, и давало этот сорт яблок, и представлял, как стрела его верного арбалета пронзает грудь неприятеля. По пути в Эгль ему удалось подстрелить пару тетеревов, что хоть и не делает его заправским охотником, но вселяет надежду, что в бою Айке покажет себя, как следует. Полурослику очень хотелось развеять представления товарищей относительно невысокликов. «Хоть я и маленький, но я воин» — грозно насупился Айке. — «Берегите колени, громадины!»

Увы, время шло, а на горизонте так никто и не появился. Бочонкинс грустно вздохнул и уступил место следующему, оставив после себя пару огрызков. Вскоре он уснул. Ему снился храбрый невысоклик, бьющийся с гиганским пауком. Чудовище унесло троих товарищей полурослика и опутало их паутиной, да так крепко, что только ботинки торчали из плотных коконов. Короткий меч героя так и сверкал в воздухе. Вдруг разъяренный паук завизжал, как недоенная коза, и навалился всем телом на маленького храбреца, шевеля острыми жвалами. Айке дернулся во сне и проснулся.

Где-то в доме слышались звуки странной возни.

«Есть только два варианта,» — подумал Айке. — «или ребятня решила устроить темную Бонко, или похитители все-таки нагрянули. В обоих случаях моя помощь не помешает»... Предвкушая драку, Бочонкинс бесшумно стек с кровати, вытащил из груды своих вещей длинный кинжал, пристегнул к поясу арбалет, и на цыпочках пошел на звук.

Это еще что? Нелюди? В голове Бонко успело мелькнуть удивление: как этим тварям удалось забраться сюда вчера и не оставить вообще никаких следов? Может, они призраки? Да нет, глупости, разве призрака можно схватить за шею?

Ситуация, в которой оказался хоббит, выглядела паршивой. Он не был бойцом в стальных латах, и вовсе не рассчитывал оказаться в одиночку против нескольких противников, даже свою кольчугу одеть не удосужился. Рассуждал Бонко просто: пока он держит первую тварь, второй не составит труда ударить его, но если отпустить, то на него нападут уже оба (а может и больше!). Поэтому он пришел к единственному верному решению: набрал в грудь побольше воздуха и завопил что есть мочи:

—ТРЕВОГА! Помогииитеее! — в конце его голос уже сорвался на истошный визг очень высокого тона. Однако, он не забывал при этом изо всех сил вдавливать колено в хребтину мерзавца и еще больше стягивать концы удавки побелевшими кулаками. Расчет был прост - даже если одурманенные Джошуа и дети не проснутся от его крика, то уж матушка Присцилла и его друзья снаружи наверняка услышат и поспешат на помощь.

Задав маршрут на встроенном навигаторе и включив автопилот, Улисс продолжил свои размышления. Всё-таки, в отсутствии биологической оболочки были свои плюсы - не приходилось отвлекаться на всякие мелочи вроде передвигания конечностями.

Итак, первый постулат диалектического материализма гласит, что материя есть мысленная абстракция, обозначающая общее качество телесно существующих вещей. Таким образом, всё то, что, действуя на наши органы чувств, производит ощущение, есть объективная реальность, данная нам в ощущении. Другой же постулат гласит, что сознание, познание и самосознание есть высокоразвитые формы отражения материей самой себя мыслящим органом — мозгом.
Но что, если мыслящая личность представлена одним лишь мозгом, а все её органы чувств заменены на искусственные аналоги? Можем ли мы считать информацию, воспринимаемую ими, объективной реальностью? Учитывая, что некоторые наблюдаемые Улиссом явления противоречат системе взглядов научного атеизма, и при этом, ничего подобного ранее он не наблюдал.
Налицо было противоречие, которое требовалось как-то разрешить. Либо принять поступающую в мозг информацию как объективную реальность и признать систему взглядов "научного атеизма", а вместе с нею и взгляды Маркса, Энгельса и Ленина как ошибочные в данной области пространства-времени. Либо всё-таки принять учение марксистско-ленинской философии верным, а материальный объект познания - неспособным воспринимать объективную реальность. Проблема в том, что в искусственных органах чувств, как бы Улисс их ни тестировал, не было выявлено никаких неисправностей. Следовательно, либо сам мозг "неисправен", либо он не способен познавать объективную реальность.
Так в чём же тут может быть дело? Ну, первое, что приходит на ум, - окружающий мир может быть виртуальной реальностью. Подтвердить или опровергнуть эту гипотезу невозможно. Второе объяснение - что мозг повреждён, а всё происходящее - лишь предсмертный бред угасающего сознания, субъективно растянутый во времени. Однако, это маловероятно. И, наконец, третье объяснение - мозг умер, а всё окружающее - не материалистический мир, а идеалистический. Казалось бы, это противоречит системе взглядов научного атеизма? Но, если копнуть глубже, то нет...
Диалектический материализм утверждает, что движение есть способ существования материи, высшая форма движения - это мышление и материя неотделима от мышления. Другими словами, мыслящий субъект всегда материален. Даже мёртвый мозг всё ещё является материей. Как писал Энгельс, движение материи — это также теплота и свет, электрическое и магнитное напряжение, химическое соединение и разложение, жизнь и, наконец, сознание. Материя не умирает и продолжает жить, просто в других формах. Как писал Маркс, разум существовал всегда, только не всегда в разумной форме.
Вывод? Улисс умер, но материя, бывшая некогда его мозгом, продолжает жить, просто перейдя в другую форму существования, а "идеалистический" мир вокруг есть причудливое отражение материалистического мира.

Дойдя до конторы "Освоение рубежей", Улисс с подозрением посмотрел на раскуроченные двери. Похоже, кто-то очень настойчиво рвался наружу, а его не пускали. Впрочем, бывалого космонавта это не сильно смутило. Если надо, он пробъёт себе дорогу обратно реактивным молотом.
Переступив порог заведения, Улисс оценил обстановку, заметив признаки недавнего боя. Затем, осмотрел присутствующих.
- Здравствуйте, товарищи. Меня зовут Улисс Три Смерти. Ищу группу единомышленников для совместной прогрессорской деятельности.

Генри издал некий первобытно-животный рык, в котором при должном желании можно было услышать "ЕБОООШЬ!", после чего со всей силы ткнул орудием человекоубийства в сторону ближайшего противника.
- Всех уебу, один останусь! -
Предупредил он окружающих. Пика была выкинута вперёд с силой трёх волов, единовременно врезавшихся рогами в полусгнивший забор.

- Эй, ты куда?! - рванулась в погоню Пру, врубая ранец, чтобы быстрее было. Но ровно перед носом девушки дверь закрылась.
- Бо-о-о-ом... - разнеслось по залу.

Сидевшая перед дверью марсианка ошалело мотала головой, одной рукой держась за пострадавший лоб, другой отмахиваясь от взбесившихся радужных мух, нарезавших дикие круги перед глазами. "Почему теперь мухи?" - лениво думала девушка. - "Были ж пятна? А до этого - просто пелена перед глазами... А если еще раз стукнуться, кто будет? Пенчекряки? Не, радужных пенчекряков не бывает. Они только зеленые. А мухи бывают? Ну, да, вон летают... Ох, что ж так больно-то?.. Да не мельтешите, без вас тошнит! Что-то я хотела сделать. А, да, точно, показаться Кварлупу. Может, подскажет, как от этого всего избавиться. Главное, чтобы не снова в стену! А то я точно сломаюсь".

Пошатываясь, девушка встала, вручила Хаксу в руки лампу и, пробормотав что-то вроде "Надо сделать. Важное!", направилась к выходу. Дверь она вынесла из пушки.

Минут через пятнадцать она ввалилась в жилой модуль к другу. Через двадцать уже общалась с его новым знакомым. Через полчаса Пружина ложилась на операционный стол, надеясь проснуться Пруируж Жиннарой, той самой абитуриенткой Марсианской Академии, которую чуть было не сожрала Обжора семь лет назад. Только более веселой, конечно же. Занудой быть скучно...

Имперский штурмовик, пытавшийся атаковать танки чинкайцев, получил целое ведро свинца от Самолета Ивановича - и, пылая, рухнул на залитую кровью чинкайскую землю среди рисовых полей. И там же неподалеку замер и зачадил жирным дымом очередной разбитый пушками чинкайский танк с зимовским экипажем внутри. Последняя "Барракуда" продолжала творить своё черное дело, заставляя наземные силы Люэсяна бессильно проклинать имперских стервятников, несмотря на полученную от Йозефа очередь в хвост.

А между небом и землей разворачивалась драма, которую запомнят все участники этого боя до самого последнего мгновения своей жизни. Отважная Людмила Волкович, железный капитан "Пана Казимира", уходила в легенду вместе со своим старым дирижаблем, отказываясь бросать его на произвол судьбы... И умы пилотов отказывались верить тому, что видели их глаза. Разве это возможно?! Разве может Волкович... не быть?!

Те, кто переживет этот бой, будут еще долго осмыслять произошедшее и снова и снова вспоминать медленное падение пылающего гиганта. Застынет маской обычно бесстрастное лицо сэра Уэлсли, повидавшего казалось бы так много на этой и многих прочих войнах. Нет, нельзя к такому привыкнуть...

"Бризы чинкайские целовали
Руки, горящие на штурвале.
Над "Левиафаном" - синее небо и облака..."

Напишет пока никому еще не известный зимовский танкист-доброволец (а в будущем известный в своей стране поэт-фронтовик), бывший свидетелем гибели "Пана Казимира" и узнавший о том, кто был за его штурвалом все эти месяцы и в последние минуты.

...Но прямо сейчас еще полыхают последние яростные вспышки воздушного сражения. Оставшиеся имперские истребители и один побитый штурмовик еще намерены взять своё, отомстив Добровольцам за понесенные потери.

– Прощайте, что-ли... Удачи там, и всего такого.
Билл, видя что разговор окончен, хлебнул из фляжки, и убрал ее среди размочаленных лоскутов стеклоткани, после чего схватил парочку оберегов покрепче и забрался под какую-то панель, закрываясь от возможных ударов оберегами аборигенов...

- Эрни, там, снаружи, камни. И они падают. И ракета не полетит, никак не полетит, даже такая великая пилотка, как я, тут ничего не сделает. А разум.... Да ну его. Думать больно! Я вот уже семь лет не думаю, вот. И со мной всё хорошо, сам же видишь. Давай вместе отсюда уйдем, а? Я не люблю терять друзей

Повернувшись к ПАПЕ, девушка проскандировала:
- Я ОТДАЮ СВОЮ ЖИЗНЬ И ВОЛЮ ПАПЕ НА ВЕКИ ВЕЧНЫЕ АМИНЬ
Даже интонацию повторила для надежности

- Самоуничтожение через 10.. спасти экипаж.. 9..
?? Ошибка
?? Ошибка
Раскаленный до красна бластер выплевывал последние ячейки боезапаса, образовывая в толще врагов последнюю стоянку для киллбота. Огонь окутывал его фигуру, и лишь по скрипу разрушающихся суставов можно понять что он еще "жив".
..5
Последней выстрел, и хлопок, огромная рука робота разлетелась на тысячу частей, шрапнелью колеча всех вокруг.. он безоружен, но пути назад нет, продираться вперед, пока он еще может, шаг за шагом, цепляясь за балки и тела врагов.
4..
Вспышка, и допотопная граната начисто срезает его ноги, вопли и крики восторга заливают внешние сенсоры, и огромные варварские молоты обрушиваются на обшивку корпуса..
2.. до конца!
И наступила тишина..

Ну что, потихоньку все втягивается в обычное русло после начального бардака. В смысле, в русло стандартного кровавого рубилова, толкания щитами и свистящих инструментов убийства, криков боли и грязной смерти.
Начнем с левого фланга боя, оставив самое интересненькое на потом. Вот бешеный Фрей показывает, чего стоит вакнахское крестьянство, если его совсем довести (обычное состояние вакнахского крестьянства). Люто бросается в самый замес, один против пятерых или сколько их там - и моргенштерном превращает в агонизирующую развороченную тушу парнишку с гизармой. Само собой, для Фрея это не проходит даром - крюки гизарм рвут его на части, лезвия секир гуляют по всему телу, оставляя жуткие рваные раны. Но падает Фрей только тогда, когда видит, что оппонент его упал первым. Эпично так нахуй всех послал.
Вилько с Соломоном совершают тактические маневры, и вовремя - Фрей лег, и теперь вы примерно в той же ситуации, что и он. Ну, врагов на одного меньше, но и отмороженный щитовик ваши нежные телеса больше не прикрывает. Время сжать жопы и приготовиться к интенсивной пенетрации. Что бы это ни значило.
У стрелков все хуевенько. Мацал дрогнувшими руками отправляет пару слабосильный выстрелов куда-то в приближающуюся вражескую армию (а выглядит это именно так). Джованни по старой вакнахской традиции хрустнул длинным луком и стоит, совершенно растерявши все слова. Только руками бурные жесты делает. Немой итальянец, прямо анекдот.
Ну ладно-ладно, это все мелочи. Вас наверняка интересует, что творится на вашем правом фланге, где поднимает в воздух фонтаны крови и покореженного железа огромный цвайхандер и звенят цепы. Скажу сразу - дело тут сдвинулось!
На команды Йонаса ваш главный враг презрительно бросает:
- Ах, ты еще и командир. Какое убожество. Давай-ка, молодой, займись им.
На Йонаса обрушивается град ударов. В щит гулко бьет щит, рука сохнет. Выпад двуручника вспарывает бок, обжигая болью, заливает ногу горячим. Мало того - в плечо смачно всаживается палица оруженосца, дикий хруст и целый парад боли окутывает тебя целиком. Как он успевает и плясать вокруг своего господина со щитом, и еще и пиздить тебя? Опять нечестно, что ж такое!
Генрих мстит за подлый удар огромным цвем в спину, набрасывает на рыцаря, лупцует его цепом. Тот, истыканный стрелами, протянув тяжелым лезвием по Йонасу, рубит тебя. Уходите в последний мгновенный размен, по итогу тевтонец корчится и сгибается, получив раздербаненный шайзенпанцер и сломанное ребро, а рыцарь с протяжным бабским стоном звонко валится с вмятиной в шлеме, заливая все кровью из дыхательных дырочек на железном рыле. Оруженосец пытался было подставить щит, но цеп штука такая, не особо внимания на щиты обращающая, и вообще на планы людей. Увалили рыцаря.
- Пана убили! - Понесся крик по всему вражьему строю.
- Отомстим! - Находится быстро оруженосец. Способный парень.
- ОТОМСТИМ! - Отзывается общий крик. - ЕБОШЬ!
А, ну и да, у Фауста обычный Фаустовский вторник. Ну, или любой другой день. Короче, Фауста все пытаются убить, а он ухает, матюгается и бешено крутит вокруг себя цепами, всю эту херню отсекая. Так и не попали, даже подходить не стали - чисто, помахали оружжом своим поодаль, да, переглянувшись, успокоились.

0 1 2 3 4 5 6 7 8 9 
1 - - - - - - - - -
2 - - - - - - - - -
3 - - - - - - - - -
4 - - - - - - - - -
5 - - - - - - - - -
6 - 6 1 5 - - - - -
7 В С - - 7 - - - -
8 М - - - 9 4 2 - -
9 Д Г Х - Й Б - - -

Мужичок, живо согнувшись от передозировки железа, больше не мешал стрельбе. Но вместе с ним пропал и готовый болт! Недовольно урча, Джованни заботливо натянул лонгбоу, как косу служанки на сеновале, готовясь посылать стрелу за стрелой в коллегу-лучника с вражеской стороны.

- ...Пиздец - Только и успевает сплюнуть итальянец, когда лук в руках, как по волшебству, разваливается на трухлявое дерево и рваную тетиву. В голове отдалённым шумом проносится злорадствующий смех старой корги, а Джованни обессиленно скрипит зубами и клянётся убить всё живое в округе грёбанного Червона собственными руками. А потом сжечь. Даже лучше, если несколько раз

В отличие от тех, непривычных к умственному труду, кто насиловал свой разум в попытках вырвать у мироздания тайну происходящего, Крэг знал, что напрягаться не стоит. Нужно позволить сознанию прихотливо бродить среди мыслей, почти лениво перебирая то одну, то другую, и если нужная информация там есть – она обязательно найдется. Так что со стороны это выглядело так, будто маг и вовсе отвлекся, попивая пиво. Он проводил взглядом полурослика.
- Наш друг не выдержал напряжения, - прокомментировал он. - А мне тут, знаете, пришла одна идея в голову. Я начинаю думать, что оба происшествия – пропажа детей в приюте и случай на реке – между собой не связаны. Поясню почему. Дело в том... - он пристально посмотрел на Джошуа, и понизил голос, чтобы слышно было только сидящим рядом - что хоть церковь и отрицает существование языческих духов, они на самом деле и были, и никуда не девались. Разве что им пришлось в последнее время потесниться. Нет-нет, я не хочу никого оправдывать, можете свободно считать таких существ орудием дьявола, как угодно, мне все равно. Просто они есть, это нужно помнить. И рыщут в ночи, даже порой и днем. И вот Фикс очень верно заметил про жеребенка. Скорее всего так и было, как он описал, за той только разницей, что девчонке, как там ее, попалась не обычная кляча, а то, что на островах называют кэлпи. Их можно встретить и в этих краях. Конечно, не они одни могут жить у реки. Вами может позавтракать ундина, она же русалка, так что поосторожней там с симпатичными девахами, купающимися в костюме Евы, - Крэг шутливо погрозил пальцем, сально усмехаясь. - Ну и среди валунов может притаиться кислунг и откусить вам ногу. Но тут прямо точное попадание - река, лошадь... Думаю, это именно та тварь. Кстати, тогда скорее всего девку можете и не искать, зная характер кэлпи... она стала обедом.

Кентавры

Когда-нибудь, если Генриху все-таки удастся постареть, он обязательно напишет мемуары. Что-нибудь эдакое, "Сунь-Вынь: Искусство диверсионной войны", например. Дело то нехитрое - всего то описать детально их вакнахские подвиги, снабдив сочинение мудрым выводом на последней странице, что вот так, о мой драгоценный читатель, делать ни за что нельзя.

И ведь казался хороший план. Эти туда, эти сюда, а потом мы такие - ррраз, и они бегут. А по факту - командир в раздолбанном доспехе еле на ногах стоит, из стрелков уже взялись делать фаршмак, а половина кондотты в лесу яйца чешет.
То есть, выходит - план то был говно. А кто в этом виноват? А ты, друг Генрих, и виноват. А ты думал? Справили новому капитану красивый плащ и все, своя голова теперь варить не обязана? Так что нехер все на Ветцеля валить. Кивал ведь, соглашаясь - теперь получи и распишись, полную охапку шишек, как бы унести.

Все эти самоуничижительные мысли стремительной тенью пронеслись в голове Хардкора, который даже мысленно давно уже перестал добавлять к фамилии звучное "фон", и остались лишь привычные страх, ярость и обострившиеся животные инстинкты. Пока непонятно, чьи именно - овечьи или волчьи.

Сейчас ситуацию могло спасти только продолжение стремительного натиска, невзирая на сопутствующие потери. Йонас - прости брат.
Генрих, крутя восьмерки оголовьем цепа, отвернулся от избиваемого капитана к угрожающему стрелкам секирщику.