Голосование пользователя

Ответом на окрик Джозефа была тишина. Отгремело эхо последнего выстрела, и руины снова показались необитаемыми. Ханс скользнул вдоль стены конюшни и бесшумно прижался к камням у пролома.

Внутри Джозеф видел башню форта, руины хозяйственных построек вдоль стен и выложенную замшелым камнем площадку двора. Охотник опустился на корточки, изучая блокировавшие проход перекрестные лески.

Предельно примитивная конструкция из двух самострелов, рассчитанная в лучшем случае на то, чтобы немного задержать опытного бойца. Первый должен был выстрелить в область паха незваного гостя, снизу вверх под острым углом. Второй – прямо в голову, без лишних церемоний и пиетета. Лески были переброшены через кустарные блоки противохода и закреплены на спусковых крючках самострелов.

Джозеф мысленно посетовал на отсутствие в собственном арсенале ножа – громоздкий цепной меч как нельзя хуже подходил для работы такого рода. Ханс молча протянул рукоятью вперед свой кинжал. Ловушка была рассчитана на попытку лобового прорыва, слабые колебания лески едва ли были способны спустить тугие крючки.

Дознаватель зафиксировал леску пальцами свободной руки и легко перерезал. После того как он расправился со второй, Ханс скользнул внутрь.

Арлетта ждала выстрела в любую секунду, но его не последовало. Вьюнок свободно мчался вперед, ветер развевал волосы охотницы и холодил спину. Стрелок будто растворился после того, как Ханс и Джозеф укрылись под стенами. Девушка на всем скаку влетела в тень башни, осадила коня и сноровисто спешилась. Авантюра так авантюра!

Ханс продвигался вперед по пустынному дворику. Тяжелое лезвие готового к схватке бастарда плашмя покоилось на плече, Вернер вслушивался в каждый шорох, но слышал только далекие завывания ветра и тишину. Впереди маячил прямоугольный провал входа в башню – в проеме виднелись угрюмые пролеты осыпавшихся ступеней.

Мимолетное движение слева принесло порыв сквозняка и активировало взведенную пружину рефлексов. Ханс шагнул в сторону, сбрасывая с плеча полуторник и разворачивая корпус навстречу. Размытый силуэт выскользнул из тени амбара и рванулся вперед. Вспыхнула посеребренная сталь – Ханс повел лезвием, отражая удар, но вражеский клинок скользнул по предплечью, вспоров ткань куртки и оставив неприятный порез.

Противник отпрыгнул, взмахнув мечом – на мгновение капли крови зависли алой россыпью в воздухе. Нападавшим оказался высокий худощавый мужчина, седые волосы которого переливались тем же серебром, что и сталь. В его серых глазах сквозил исключительно практический интерес. Черный костюм в сочетании с серебряной ласточкой позволял определить личность охотника однозначно. Эстебан и правда был стар, его глаза обрамляла густая сетка глубоких морщин, но скупые движения и манера держаться выдавали чрезвычайно опытного и опасного фехтовальщика.

Коротко выдохнув, Эстебан атаковал снова.

Вернувшись на пляж с прочими колонистами, Лливелин лицезрел ещё более интересную картину. Бенджамин Стоун, вцепившись во что-то внутри голема, резкими рывками тащил это наружу. Сундук. Это оказался сундук. С орнаментом. Надо будет рассмотреть поближе. Может, знакомые узоры?

Мёртвыми хано-рыбо-подобными глазами голем созерцал происходящее вокруг него. Ему было стыдно, что его так просто надели на крючковатый палец. Противно, что его так бесцеремонно выпотрошили. Обидно, что ему так нагло распороли брюхо. И ненавистно, что ему так победоносно выпустили требуху. Как никто другой голем сейчас понимал чувства арктической глубоководной мерзкой твари. Как никто другой желал проклятий на головы всех тех кто выставил его так трофейно напоказ. Произнёс даже что-то тихо... Нет, просто скрипнуло что-то внутри. Всё-таки он голем, а не рыба.



Что говорил Бенджамин Стоун для голема смысла не имело. Как соответственно не имело и значения. Вещи не разделяют воспоминания на настоящие и контрафакт. Глиняный кувшин несёт в себе то, чем его наполняют. Сейчас он Лливелин Хивел. Самоосознанный голем и руководитель цирка, которого после крайне длительной эксплуатации отправили на склад. Там глиф был деактивирован. Там он заключил сделку с представителем Министерства и поступил на "Кент", сохранив свою глиняную сущность инкогнито. Поступил с целью убедиться в том что новая колония выстоит. И ей в этом помочь. Только тогда человек в Министерстве безопасно переправит его валлийскую цирковую труппу в свободные от японцев облагороженные земли новой Британии. Только тогда его семья будет в безопасности. Но теперь это была не единственная его семья. Пассажиры "Кента" стали для него новой семьёй в тот момент, когда ещё не генерал-губернатор, а просто капитан впервые обратился ко всем "братья и сёстры".

— Мистер Хивелл, Вы арестованы согласно ордеру Министерства. Вы будете заключены под стражу и, при случае, отправлены в Британию. Джентльмены, уведите его и поместите в камеру предварительного заключения.

Это было разумное решение. Не вещь решает что правда, а что нет. Вещь просто следует директивам. И если Министерство хочет вещь, то для сохранности колонии её лучше передать. Нельзя с Министерством рвать отношения ради простой безделушки. Нельзя оставлять колонию без покровительства. Семью нужно любить и защищать, пусть даже не родную. Лливелин Хивел остался верен ей. Остался собой. Спас натуралиста, Пирсона. Нашёл в трюме и вовремя доставил топливо столь необходимое, чтобы уберечь "Кент". Торжественно распил вместе с Эрлом и Говардом ром. Разделил припасённое вяленое мясо со Спарки. Устроил красочный и завораживающий морской цирк-карнавал. Распростился с погибшими членами экипажа. Спел о доброй, родной реке Дифи. Помог с организацией еды Мюррею. Подарил тюрбан Чарли. Разыграл юмористическую сценку со Спарки. Организовал бокс для Маккракена, Хопкинса, Букера, О`Брайена, и прочих моряков. Вошёл в Походный Штаб. Помог Хопкинсу принять должность интенданта. Распил ром с "Ганни" разговаривая про футбол. Поучаствовал в пире, организованным Говардом. Спел ещё одну песню. Принял награду, хоть и не свою. Помог колонии бороться с огнём, а доктору Брауну с эпидемиями. Нашёл для всех водный источник и для Говарда магическую сферу. Безуспешно, но всё же пытался помочь некроманту Винсенту, которого в итоге поставил на ноги доктор-ангел-хранитель. Рубил джунгли. Боролся с цветком. Обнаружил Каменного Гиганта. Создал чертёж больницы. Построил с Джереми для колонии столь жизненноважный пирс. Дал Чарльзу напутствие. И написал вероятно свой последний рапорт генерал-губернатору. Голем его не винил.

Два глаза посмотрели на Артура немного жалостливо. Скорее сострадая ему, а не наоборот. А затем на колонию. Он сделал всё, что мог. Жаль не узнает он остальных жителей колонии. Жаль не встретит гимнастку Алису в новой Британии. И пусть жизнь Лливелина Хивела была простым сном. Но до чего ж хорошим.



Голем не стал сопротивляться когда его стали уводить. Не стал ничего лишнего говорить. Просто покорно схлопнул свой грудной комод и, отдавшись конвою, стал двигаться за ним.

— Говард, — обратился Лливелин к магу напоследок, — Не забудьте разорвать карту, которую я вам передал на корабле. Это так. К удаче. — малоразличимая и меланхоличная улыбка показалась оставшимся на берегу жителям Стартауна вслед.

Вещи не стирают себе память и не меняются сами по себе. С ними это всегда делают люди.

  Снова загремели выстрелы, и Арлетта, оторвав лицо от теплой шеи верного скакуна, с опаской глянула вперед, боясь увидеть, что кто-то из коллег лежит распластанный на земле, и кровь толчками покидает тело. Это стало бы для алхимика самым страшным испытанием: как штатный медикус группы она была бы обязана проверить, жива ли жертва стрелка и, если ответ положительный, постараться вытащить тело из зоны огня, либо, если ранение крайне тяжелое, оказать первую помощь на месте. Ну, то есть, самой сунуться под пули Эстебана с высокой вероятностью ничего не суметь и только самой нарваться на выстрел. Конечно же, логичней в такой ситуации было наплевать на пострадавшего и, сорвав дистанцию, дождаться, пока уцелевший свяжет неприятеля боем, и только потом приступить к лечению – или же потом всю жизнь корить себя за трусость, поняв, что соратник без ее незамедлительной помощи скончался. Муки совести на всю жизнь или смертельный риск здесь и сейчас – непростой выбор, и девушка не знала, что ей предпринять.
  К счастью, ставить так вопрос перед собой не пришлось: охотники продолжали споро рвать вперед и скоро должны были достигнуть спасительного укрытия. Арлетта, убедившись, что все целы, снова дала шенкелей и уткнулась носом в коня, стараясь стать как можно меньше. Теперь, когда Мрачный и Романтик были почти у цели, для Башнелаза Засадного оставалась одна цель: она сама. Алхимик понимала, что еще секунда, две – и снова прогремит выстрел: тогда ей остается только надеяться на удачу или вспоминать крепко позабытые молитвы, потому что вся ее жизнь будет зависеть только от меткости Эстебана. А на то, что тот безусловно промажет, девушка и затертого пенни не поставила бы.

  Страх не меньший, чем при встрече с жуткими чудовищами, безжалостно терзал ее. Холодный пот катился по лбу, по прижатой к коню щеке. Зубы, если бы она их не сжала столь плотно, что и нитку не протянуть, наверняка отбивали бы чечетку. Сердце, как бешенное, пыталось проломить клеть ребер, и виски отвечали ему нервным злым перестуком. Она даже дышать забыла, съежившись в седле и втянув голову в плечи. В мозгу билась навязчивая мысль:
  - Почему, м-мать, я вольтижировкой не занималась, дура? Поднырнула бы под брюхо Вьюнка или хотя бы на бок свесилась: попробуй зацепи, родной! И зачем я вперед рвусь, как будто там бесплатно ингредиенты раздают: сидела б в тылу, горя не знала, так нет же… Чертова боязнь за других, проклятая самоуверенность, паршивая моя глупость… Но все равно, хрен вам: я прорвусь вопреки всему, потому что должна!

Винсент скользнул взглядом к пуговице, а затем вновь посмотрел Миранде в глаза.

— Да. На Островах сейчас, наверное, холода и дожди. А здесь, к этому климату... Нелегко привыкнуть, верно.

Что-то в нем изменилось. Голос. Тихий, но уверенный. Мягкий, но сильный. Паузы в реплике — паузы, вызванные не задумчивостью, а больше влиянием момента. "На Островах сейчас дожди," — это уже не та непринужденная болтовня, как в начале разговора, когда речь шла о Джереми. Это... Просто словесный фон. Единственное его назначение — передать посыл.

Передать ответ.

А ведь и правда жарко. Он расстегнул пуговицы на запястьях сорочки и засучил рукава. Жесткий волос; мелкие шрамчики; грубые кисти, на правой сбита пара костяшек. Натруженные руки, видавшие всякое. Наверняка чуть шершавые. Не джентльмена науки, а просто джентльмена. Не ученого мужа, а обычного. Просто так кости упали, что он теперь некромант и здесь, а не лондонский констебль и на дне океана.

Когда Миранда встала и отправилась за бутылкой, Винсент поднялся следом и подошел к ней со спины.

— Может, у Вас и на случай такой жары припасен какой-нибудь ритуал? Ну, чтобы спастись?

Он сделал еще один шаг на сближение — короткий и легкий. Бесшумный. Неслышный настолько, что для габаритов Винсента кажущийся попросту невозможным.

Последний.

Заслужили или нет погибшие своей участи мы уже не узнаем, но погребение дело нужное, и посему, Элам сноровисто прикопал своей верной лопатой трупики, произнес молитву за упокой их душ и пожелал их телам вырастить на месте этого поганого болота приятный сердцу лес. Тем более что опыт выращивать деревья у них уже явно был.
После чего с удовольствием отправился отдыхать в лагерь.

Неприятной неожиданностью стала огнеупорность инфернального растения. Говард довольно неприлично выругался, едва появился на новом месте из горячего воздуха.

Столько лет практики, а все равно таланта не хватает сразу же считывать по астральной тени стихийную предрасположенность противника – не даётся проклятый навык так просто! И все тут. Только почуяв запах палёной шерсти, понял что на нём загорелся твидовый пиджак, цыкнул в раздражении. Щелчком пальцев самозатушился практически мгновенно, слегка дымятся плечи. Взглянул на тянущееся к нему, явно ведь нацелилось, ближайшее корнещуплище неодобрительно.

Прищурился мысленно распределяя цели и считывая тактическую информацию давно выработанной годами практикой. Грозно поднял руки с растопыренными пальцами, прикинул траекторию сместил безымянный на пару градусов. Залп!

Вместо грозди ярких магических звёзд выстрелил одной из мизинца. Истощение магической энергии на прилегающей местности... сегодня очень неудачный день!

СУМЕРЕЧНЫЙ ЖАР



Цветок раскрывается. Воздух вокруг него дрожит. Стоявшие близко отскакивают с криком: волна жара обжигает лица, закрываетесь руками и отходите. Трава начинает чернеть и тлеть. Кора срубленного дерева вспыхнула, прошипев сухо. На ком-то задымилась одежда. Кто-то закричал. Шелест движущихся, будто потягивающихся ото сна лепестков. Шелест пламени.

Земля разваливается, крошится, будто гигантский горячий брауни. Из неё просовывают слепые головы наружу узкие и блестящие от конденсата бутоны. Один распахивается розоватой зубастой пастью, будто в ликующем крике, но вы не слышите ни звука.

Зачем драться со здоровым медлительным древнем, у которого, похоже, нет никаких интересных сокровищ, но который может ударить вас большой палкой? Наверное, будь у героев какая-то мистическая валюта, которой с ними расплачивались за преодоление сложных испытаний и победу над врагами и которую они бы потом тратили на то, что бы стать сильнее и проворнее, это имело бы смысл. Жаль звучит как какая-то несуразица и в реальности такого нет и быть не может. Ну а усталая Лия не очень коварно тыкает своими кинжальчиками деревяшку, пытаясь не расплакаться от их эффективности.

DungeonMaster

Сразу по прибытию Стила на месте не застаешь — работает, где-то в разъездах по городу — но в "Святой кружке" не клепают мозг по поводу дресс-кода, и ты спокойно зависаешь в баре. Заведение среднего пошиба, явно выделяющееся на фоне общего состояния Риверрайд Бэй. Есть охрана, огороженные от главного зала места и даже VIP-зал с трехзначной суммой за часовое бронирование. Всё, конечно, потасканное и потрепанное — не без этого — но сервис на порядок выше, чем у того же Берта, например.

Спустя примерно минут сорок заходит Стил. Тормозит на входе, что-то коротко спрашивает у охранника, охранник так же коротко указывает на тебя.

Ты видишь мужчину на пять-шесть лет старше тебя самой. Он одет пусть и в бросовые, но хорошо подобранные вещи. Блондин, стрижен под двенашку, прямоугольное лицо. Носит очки в прямоугольной же оправе. Квадратный весь какой-то — фигурой в том числе.

Идет к тебе уверенно и спокойно. Деловой человек. Но огонька, присущего людям, понюхавшим хоть какой-то крови, и правда нет. Ни в глазах, ни в манерах, ни в облике. Цивил.

Язык не поворачивается назвать его рохлей. Но все же цивил. Со всеми исходными сего термина.

Мама Кимби
– Привет, – Ким встряхнулась, поднимаясь со стула. – Я - Кимби. Без Базару намекал, что тут вроде помощь требуется. Обсудим?

DungeonMaster
— Стилворт Дэнверс, рад знакомству. Или просто Стил, как будет удобнее, — кивает он в ответ. — Да, конечно. Прошу за мной.

Мама Кимби
Кимби молча проследовала за ним, примечая детали (куда ведут, есть ли подобие охраны, есть ли признаки незаконной игры в азартные игры, сексуальных услуг, что за контингент тут вообще зависает и о чем трет – на это же она потратила и свои 30-40 минут ожидания)

DungeonMaster
Вы выходите на улицу, заворачиваете за угол бара и спускаетесь вниз по бетонным ступеням ко входу в "английский подвал". Открыв ключом массивную деревянную дверь, Стил пускает тебя внутрь. В небольшое и явно недавно обставленное помещение, больше похожее на гостиничный номер. Стол, стулья, минихолодильник и пара одноместных кроватей.

— Присаживайтесь куда угодно.

Сам он опускается на одну из кроватей, снимает с пояса пейджер и быстро проглядывает экран. Полминуты заминки. А затем он обращается уже к тебе.

— Так... Бертом сказал, что посветил Вас в детали плюс-минус, и что единственным неоговоренным остался только вопрос оплаты. Предлагаю закрыть его в первую очередь, и уже потом Вы какие-то вопросы зададите, если есть. Ваша цена?

Охрана находится в самом баре. В том месте, куда Стил тебя привел, только вы и никого больше. Азартные игры — на первый взгляд тоже не видишь. Полицейский опыт подсказывает, что такие вещи не делаются в открытую. Сексуальные услуги — не видишь ты и девочек. Контингент — по твоей прикидке средний и нижний средний класс из доков. Высококвалифицированные рабочие, низшее звено менеджмента, мелкие служащие. Подтверждает это и прейскурант. На пивной карте немцы, чехи и даже один австриец — самое дешевое проходит по $3.99 за пинту. Трут местные о цивильных делах — работа, быт, счета, кредиты.

Есть и пара человек, которых твоя полицейская чуйка начисто не хочет причислять к основному контингенту. Может быть, кто-то из них как раз таки сутенер. А может, тебе просто кажется.

Мама Кимби
"Походу, то ли здесь действительно все чисто, то ли уж очень хорошо замаскировано", – подумала Ким и решила не искать черную кошку в темной комнате, тем более, что не за этим сюда пришла. И вообще, надо завязывать с этой манерой везде искать криминал. Дурная полицейская привычка, еще за жетоном осталось полезть.
Ухмыльнулась про себя, а вслух сказала:

– Именно что плюс-минус, а цена, не мне вас учить, – вежливый кивок в сторону хозяина, – складывается как раз из деталей. Я бы послушала всю историю от вас, Берт мог и упустить что-то важное. Всё ведь играет роль – как часто происходят ... неприятности, сколько в них участвует ... не приятелей. Провести оценку, наблюдение, определить динамику, выбрать тактику. Пока что сложность проблемы, которую надо решить и с которой почему-то не справилась полиция, кажется довольно-таки значительной.

DungeonMaster
— Две тысячи. Плюс все, что заберете с притона — я на это не претендую, — сказал Стил. — Они мне не неприятели, они просто портят мне бизнес. Бар ночной в том числе, а когда наркоманы выходят на очередной моцион, чтобы настрелять центов на дозу, страдает прежде всего моя клиентура. Когда я только начинал, бар приносил около ста сорока тысяч долларов в год. Сейчас — хорошо, если хотя бы девяносто. Мне надоело вклывать от подъема до отбоя, чтобы в конце каждого месяца доход впритык покрывал расходы. Полиция справилась на свой лад. Врывались в этот притон по ордеру, вязали кого-то, арестовывали, увозили, а воз и ныне там. Хозяина квартиры притянуть не смогли, и в итоге впаяли штраф. За недостаточный контроль соблюдения договора аренды. Но штраф смешной по меркам наркобизнеса. Естественно, притон ровно на том же самом месте спустя несколько месяцев и вырос.

Мама Кимби
– Да знаем мы, что в этих притонах, – Кимби пренебрежительно махнула рукой. – Там и претендовать не на что. Грязные матрасы, клопы и разбитая раковина. Нет, там взять однозначно нечего, а выгребать из их карманов наркоту и перепродавать – не то, чтобы крутая идея. Смотрите, Стилл, у вас страдает бизнес по-серьезному, значит и подход нужен серьёзный. Во-первых, это стоит не меньше пяти тысяч, во-вторых, а кто там хозяином, говорите, числится?

DungeonMaster
— Пять — это деньги немаленькие. Какую конкретно работу Вы оцениваете в пять тысяч? Хозяина не знаю. Я на судебных процессах не присутствовал от греха подальше. И чувствую, не прогадал — если бы светил лицом в зале суда, те, кто вернули притон на круги своя, уже убили меня, наверное.

Мама Кимби
– Вот мы и возвращаемся к вопросу о работе, чтобы сложить цену. Так что бы вы хотели получить? Вы даете заказ, или варианты – мы определяемся с ценой.

DungeonMaster
— Пожар. Взрыв. Что-то, что обеспечит затяжное наблюдение федералов. В общем, притон должен стать необитаемым — любым путем, который Вам доступен.

Мама Кимби
– Ну вот, теперь смотрите: наблюдение, проникновение, освобождение территории от наркоманов, обеспечение яркого события плюс расходы, плюс риск, плюс возможная последующая медицинская помощь. Как раз пять тысяч и затянет, ну, не меньше, чем четыре с половиной так точно.

DungeonMaster
— А если без яркого события?

Мама Кимби
Ким пожала плечами:
– Ну, конечно, можно за 2-3 тысячи просто отдубасить их, но вы же понимаете – одних отдубасишь, другие наползут. А федералы спишут на драку и не почешутся, скорее всего. Вы заказчик, вам решать.

DungeonMaster
Стил на какое-то время задумался.

— А я вот думаю, стоит попробовать. Дежурная отработка полиции их не волнует. Надо посмотреть, как будет волновать недовольство местных, взявшихся за решительные меры. Якобы местных, конечно. Решено. Просто отмудохайте всех за две тысячи.

Мама Кимби
– За три все-таки. Судя по разговорам, их там много роится, не три инвалида.

DungeonMaster
— А вас сколько?

Мама Кимби
– Вы уверены, что вам нужна эта информация? –усмехнулась мама Ким. – Давайте так, есть люди, чья сильная сторона – физическая, есть те, у кого варит котелок. Зачем вам эти подробности? Лучше предположите, сколько крепких людей желательно выставить на эту работу.

DungeonMaster
— Как хотите, — Стил пожал плечами. — В легальном бизнесе обычно мои контрагенты посвещают меня в детали исполняемых работ. Если в вашем бизнесе так не работает, то... кто ж вам судья? Я тут человек новый все-таки. Вам виднее.

А вот на предложение предположить, сколько понадобится человек, он задумался вновь.

— Гм... Ну, однозначно, нужен водитель с машиной, чтобы потом унести ноги. Еще не помешает... как это Берт называл, "отмычка" — тот, кто либо вскроет дверь, либо пустит всех внутри. Ну и сам притон не работает сам по себе — там есть кто-то, кто сбывает и охраняет товар и деньги. И они наверняка при каком-то оружии. Все это выглядит как работа человек на восемь-девять.


Мама Кимби
– Да, это выглядит разумно, но, смотрите, что получается. За 2-2.5 тысячи такие ресурсы не привлечешь. В итоге выйдет слишком хлипко и ненадежно, сплошной пшик, а не воспитательная акция. Плюс, машин должно быть не меньше двух, – Мама Кимби начала загибать пальцы, производя мысленные подсчеты, – плюс, если речь идет об оружии, надо этих людей нейтрализовать. Так... связь, возможно, немного химических вещесте... Для надежности надо всех обеспечить нормальной экипировкой, тогда это будет действительно эффективно. Вы же понимаете, что вопрос не в гонораре, а в том, что в это "предприятие" надо вложить деньги, привлечь специалистов. Тогда и результат будет качественный. Я думаю, мы сможем вложиться тысячи в четыре, чтобы действительно проучить их на славу, а не просто отшлепать одного-двух торчков. Как говорит один знакомый эмигрант: вам шашечки или ехать? Если ехать, то, согласитесь, стоит потратить немного больше и нормально снабдить нужных специалистов нужными техническими средствами. Правильно?

DungeonMaster
Ты попадаешь в яблочко. Стил долго, долго и еще раз долго молчит — то ли обдумывая, то ли просто пребывая в экзистенциальном шоке от того, сколько всего стоит за этим грядущим делом. Проходит время — может, полминуты, может, чуть больше — прежде чем он заговоривает:

— Хорошо. Пусть четыре тысячи. Но уж точно не больше, это совсем край. Ради четырех тысяч мне придется просесть месяца на три по доходам.

Мама Кимби
– Договорились. – Ким кивнула и протянула руку. – Аванс сейчас выдадите или завтра зайти? До 2 тысяч надо внести заранее.

DungeonMaster
— Ох... Щас не на руках, Кимби. Давайте завтра, а лучше послезавтра для верности. Поскребу по банкам, у них тоже с наличкой не всё всегда просто.

Мама Кимби
– Договорились, – Кимби понимающе кивнула. – Я как раз подтяну нужных спецов и составим смету.

DungeonMaster
— Тогда до послезавтра, — он встает. — Вас куда-нибудь подбросить? Я все равно должен ехать в Криблэст по делам.

Мама Кимби
– О, да? Отлично, будет круто, если подкинете меня поближе к "До краев", у меня в том районе есть еще дела. Если вам по пути, конечно.

DungeonMaster
— Тогда вперед.

Мелькнула неуловимая, буквально считанные мгновения, пауза, прежде чем он это ответил. Ни хрена ему на самом деле не по пути, Кимби. Но он тебе не отказывает.

Дэвид Букер



То, что ты делаешь, называется роматерапия. Применяется как при душевных, так и при физических ранах, а в отсутствии таковых в профилактических целях. Рецепт: 1 пинта рома, 1 страдающее тело. Эту ароматную ямайскую амброзию матросы, ты слышал, называют "кровь адмирала Нельсона". Рассказывают, что после Трафальгарского сражения тело адмирала привезли домой в Англию в бочке рома. В общем, способ поддержать себя на все случаи жизни и смерти. Дерёт горло, приятно обжигает нутро, делает голову просторной и не то чтобы пустой, но приятно туманной. Мысли всякие. Бывают и мрачные, а в целом, вроде, всё ничего. Теплее, опять же. Ветер в этих тропических морях, прямо скажем, не просто мясо с костей сдерёт, а ещё и скелет обледенит. Странно смотрится здесь ваша тонкая, почти бумажная форма цвета кремового пляжа. И пробковые шлемы ты бы заменил на что-то из шерсти, желательно в два слоя.

Звонкий щелчок чудилы, что трясётся и маячит вокруг испугавшихся юдишек.
— ВААААА, АХАХАХА, ВО ИМЯ ГОРКА СДОХНИ! — Прокричал Рагхар, добивая мёртвое тело. Его посох хлюпал по телу, будто мясил что-то уже полужидкое. Это остатки от его "отрыжки".
Тут вдруг, чудила отпрянул, резко глотнул, глаза закатил и хлопнул зубами, но они разомкнулись в светящейся рвоте, сопровождаясь ужасными звуками блюющего орка, это не просто блюющий орк, это ужасно блюющий орк. Этот чудила совсем не умеет блевать, вроде этому не учат в природе, но такой ужас... Во имя Горка, такое нужно слышать, чтобы понять насколько это тошнотворно.

После Рагхар спокойно встал, вдохнул и потёр свой нос. — Э-ЭЙ, БОЙЗЫ! УРА! ВО ИМЯ ПОБЕДЫ! — Он вскричал, как кричал многие-многие разы...
— ВААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААРГХ! — Глубоко на выдохе и тяжело произнёс после.
— Бойзы! Во имя насей победа, жделаем же честь нашим Горке и Морке! Вперьод, выстроим их головы из бошек жалфких юдишек! — Орк начал с энтузиазмом собирать головы, отрывать их и строить священный ТОТЕМ ВО ИМЯ ПОБЕДЫ НА ЖАЛКИМИ СОЗДАНИЯМИ, МУХАХАХАХАХ!

Медуница быстро вспомнила, как мастер Флитвик рассказывал про пауков нечто действительно важное.
Марта. Всякие гигантские пауки и другие порождения магии плохо вписываются в наши познания о природе. Для их изучения нужны особые умения!

Большая часть компания хоть как-то, но придерживалась плана идти скрытно. Конечно, лучше всего это получалось у Лии и Бродягиуса, которые то и дело морщились от громких вздохов товарищей и бряцания их оружия. Разве что Родсир отличился, несколько раз шумно поскользнувшись.

Спустя примерно четверть часа осторожной прогулки по паутинному тоннелю, который уходил то вверх, то вниз на высоту людского роста, компания услышала мягкие многочисленные шажки чьих-то (всем уже было понятно, чьих) ног. Шаги явно приближались.

Скрытное факельное шествие

Грязные британцы!
Хотят скормить шиноби
СПЕКТРАЛЬНОМУ ПСУ

Исаму Ясида никогда не был силен в искусстве сочинения хокку. И даже в такой момент, когда следовало сочинить что-нибудь важное и запоминающееся (не каждый ведь день верный слуга Императора сочиняет предсмертное хокку), выходило как-то пошло и суетно. Ну да ладно... Ясида-сан расслабился, ожидая когда же спектральное чудовище наконец кинется на него и подарит славную смерть.

Тянулись минуты, а чудовище все никак не являлось. Британцы суетились вокруг, советуясь друг с другом на своей грубом языке. Он уже сказал им один раз, что они все умрут, но теперт на храброго шиноби нашло философское настроение и он принялся прокручивать в голове свою жизнь.

Вот он обычный японский школьник, вот он постигает радио-ниндзюцу в уеденнном додзе среди цветущих вишневых деревьев... Вот, наконец, ему доверяет необычайной важности миссию. Ему предстоит нанести мощный удар по самой страшной угрозе для духа Ямато и всей Империи.

По Императорскому флоту Японии, само собой!

Каждому служащему в Императорской армии Японии известно, что нет никого подлее и отвратительнее флотских. Никто так не ненавидит истинный дух Ямато и не стремиться так к его уничтожить (и подменить своей совершенно неправильной в некоторый тонких, но важных деталях версией). Исаму Ясида - сотрудник Кемпейтай, корпуса безопасности Императорской армии, он все это знает.

Увы, увы, подлые шпионы Императорского флота доносят неверную информацию до Божественного Императора, убеждают его в том, что в погруженном под воду мире флот нужнее армии (что, конечно же, совершенно не так). Благородным командующим армии никак не удается достучаться до Божественного Императора и донести до него достоверную информацию об истинном положение дел (что флот не нужен вообще). А потому... Потому нужно ярко продемонстрировать убогость и бесполезность флота - пусть у них под носом возникнет целая колония британских варваров, с которой они ничего не смогут поделать.

Пусть эта колония процветает. Пусть британцы плодятся и наслаждаются своими недостойными варварскими жизнями. Пусть восстанавливают свою жалкую империю и отвоевывают свои острова. Пусть, наконец, жаждущие мести орды прибудут к берегам Японии. Тогда-то Божественный Император точно заметит снова свою армию!

Исаму Ясида вспомнил, что миссия его заключалась в том, чтобы помочь этим глупым британцам основать свою колонию и не сгинуть как-нибудь в процессе просто в силу свое природной убогости. Для этого его лицо даже хирургически изменили, чтобы он выглядел как один из варваров и те доверяли ему. Увы, даже после хирургического вмешательства кто-то из британцев смог разглядеть светлое благородство духа Ямато в его лице, а потому его схватили и подвергли ужасным пыткам.

Ужасным, потому что любой уважающий себя специалист Кемпейтай мог бы придумать пытки получше. Все это было весьма печально.

Однако... Британцы, кажется, собирались скормить его спектральному псу. Но тот исчез и что-то не появлялся снова. Другие британцы тоже как-то позабыли о своих ужасных пытках и оставили шиноби в покое. Более того, они все называли его "Патриком", будто снова поверили в его легенду. Странно...

Ну что же, вероятно каким-то чудом один из снарядов, выпущенных с корабля Императорского флота, все таки попал в цель и убил того британца, который его раскрыл, а теперь уже какие-то другие британцы оказывали ему помощь как своему раненному (Исаму Ясида с трудом отличал варваров друг от друга и вполне мог такое не заметить). Удачно.

В таком случае ему, пожалуй, стоит вернуться к оказанию помощи британским варварам. Их колония должна вырасти большой и процветающей, а дети стать сильными, злыми и многочисленными, чтобы неизбежная победа Императорской армии над ними принесла побольше славы.

Стоя перед дверьми таверны, Осборн, прошедший через полстраны и не усомнившись даже на секунду в своем решении, теперь застрял прямо под раскачивающейся на ветру вывеской, не решаясь войти внутрь. Есть ли вообще смысл искать спасения мира от зла в месте, куда стекаются авантюристы, алкающие лишь богатств? Паладин этого не знал, но вот одно знал точно - ради своей цели, за ценой он не постоит. Даже ценой "духовного возмущения"

Толкнув дверь и уверенно войдя внутрь, полурослик окинул взглядом заведение и его посетителей, раздумывая, что возможно поспешил с своими выводами о приключенцах как таковых - люди как люди, пусть большинство и не люди вовсе. Услышав грохот и топот за спиной, мужчина развернулся в сторону звука как раз для того, чтобы подхватить летевшую на пол незнакомку. Ну, как подхватить - вытянуть руки вверх, дабы было на что опереться при падении. Посох рогатой женщины был выше него, но паладина это ничуть не смутила и он вытянул пальцы, касаясь ими локтя на тот случай, если у "цветочной дамы" соскользнут ладони с отполированной древесины и она продолжит свою прерванную встречу с землей

- Ты не ушиблась, прекрасная дева? - проникновенно поинтересовался полурослик у тифлингши, ведя себя так уверенно, словно его голова не маячила на уровне ее пупка, а наоборот, нависала где-то высоко над ней. Осборн никогда не видел кого-либо с зигзагообразной формой рогов и от того был в легком недоумении, но виду не подал

Патрик Роберт Фитцвиграм

Открываешь глаза. Веки – наждачная бумага. Мышцы – деревянные волокна, которые пульсируют болью, на которую странным образом наплевать. Морфий. Ты без одежды, зато весь покрыт сетью шрамов, как эксперимент доктора Франкенштейна. Забавно: фамилию выдуманного доктора ты помнишь – а собственное имя нет! И зачем ты здесь. И кто все эти люди. На тебя напряжённо смотрит леди с непростым блеском в глазах и пожилой врач – он ведь явно врач, кто ещё может глядеть на оживший труп с такой усталой гордостью?

Разлепляешь спёкшиеся от крови губы и говоришь собравшимся слабо, что вы все умрёте. Упала голова от такого усилия на бок и увидел принюхивающегося чёрного пса. Прошептал ему из последних сил, что это конец. И он исчез.

В этом была какая-то жестокая ирония. Амбиции, которые двигали Джозефа вперед, даже не являясь отчасти его собственными, сейчас требовали от него более чем конкретного образа действий. Охотник, который был указан в записке, был выше рангом. Его смерть Сама собой, или, как говорили в отделе Корпуса, занимавшемся изобретениями различных странных устройств, автоматически, давала еще один шажок вверх. Доставка Эстебана живым давала последнему шанс оправдаться за его проступок, каким бы он ни был. Шансы на это были невообразимо малы – но, исходя из формулировки письма, они были. Далеко не все удостаивались варианта письма, в котором предусматривалась возможность взять живым. И, обычно, когда такая возможность предусматривалась, сам Джозеф старался ею воспользоваться. В этом был его долг перед остальными охотниками и, в куда большей степени, перед самим собой. Но, в конечном счете, письмо, подписанное Стефаном, было приказом на убийство. Или, по формальному, ликвидацию.

Ликвидация. Неприятное слово. Его правильней применять к чудовищам. Хотя Дознавателей тренировали не думать над приказами, Джозеф сомневался, что те из его собратьев по специализации, в которых оставалось хоть что-то человеческое, по-настоящему отказывались от размышлений. Они не подавали виду, выполняли приказ, вызывая неприязнь других охотников, которые видели в них скорее палачей, чем собратьев, но внутри… внутри каждого из них копился груз сомнений и неразрешенных вопросов. И это дело обещало стать одним из подобных для Джозефа. Письмо не содержало никаких подробностей, которые помогли бы понять, в чем была вина Эстебана. И были все шансы, что исполнивший приговор дознаватель о преступлении получившего черную метку никогда и не узнает….

В трактире дознаватель постарался занять самый темный и незаметный угол, поскольку и без того подложил свинью трактирщику фактом своего присутствия. Но зал был… более безопасным местом. Можно было бы без труда установить местом встречи номер, но там бы труп Джозефа и остался, если бы на приглашение прибыл Эстебан, и он был бы в настроении, которое подразумевало убийство на месте. Убийство. Думать об этом как о ликвидации значило обманывать себя. А джентльмен не лжет себе. И поэтому Джозеф не переоценивал свои шансы в случае столкновения с "ласточкой" без подмоги. К тому же, встреча в трактире была странной традицией. Может быть, когда-то, это демонстрировало всему честному народу, что Корпус здесь, и что он защищает. Сейчас же это в лучшем случае ополовинивало выручку владельца заведения, и нехорошим словам завсегдатаев, произносимым, как обычно, за глаза. Или же, быть может, эту традицию придумали как раз дознаватели, из соображений безопасности – чтобы охотникам сложнее было убить друг друга без свидетелей. Или, хотя бы, чтобы после убийства оставался явный кровавый след.

Невеселые мысли.

Но другие в голову не лезли. Самостоятельно действовать можно было лишь крайне осторожно, потому что Эстебан мог в любое мгновение вернуться из руин. Думать о том, что было бы, если бы Джозеф застал Эстебана в городе, тоже не хотелось. Действовать пришлось бы не очень благородно – скрываться, выжидая, пока прибудет подкрепление. Дознаватель подозревал, что при расспросах проявил недостаточно осторожности, но за эту ошибку, похоже, платить не предстояло.

Стакан с водой на столе был наполовину пуст. Дознаватель аккуратно взял его и в несколько глотков сделал его полностью пустым. И в этот момент в помещение вошли двое. Учащенное биение сердца и ускорение реакции, после которого показалось, будто на мгновение мир замедлился, выдало Джозефу его собственный страх. У него было не так много шансов против Эстебана, но против Эстебана с еще одним охотником… он не успел бы уйти, чтобы известить о новой опасности Корпус. Хуже группы отступников придумать что-то было сложно.

Но никто из вошедших "ласточкой" не был.

Первый, широкоплечий черноволосый мужчина с полуторным мечом на плече, привлекал внимание, на самом деле, глазами. Желтые, почти янтарные глаза были одним из признаков трансформации. Некоторые считали, что признаком близости охотника к Зверю, но дознаватели придерживались более объективных признаков. Если бы за небольшие… отклонения начинали убивать, то Корпус перестал бы существовать века назад. Недружелюбное приветствие, чем-то напомнившее первый удар в фехтовальном поединке, когда подразумевается учебное сражение с тренировочными шпагами и в полной защите, но при этом один из фехтующих к другому испытывает острую неприязнь и потому бьет куда сильнее, как в настоящем бою, заставило Джозефа внутренне одновременно улыбнуться и нахмуриться. С одной стороны, открытая неприязнь лучше, чем затаенная ненависть. С другой стороны, с этим надо как-то работать.

Вторая, невысокая, также черноволосая женщина, за то время, которые Джозеф мог ее наблюдать от входа до приветствия, сменила четыре выражения лица. Мимолетная сосредоточенность, которую человек без тренировки дознавателей не заметил бы, на входе. Момент, когда она заметила прошедшего прямо к столику дознавателя Ханса и его прямолинейное "приветствие". Его было сложнее считать, но, вроде бы, она ждала чего-то подобного от Ханса. Они прибыли одновременно, и, похоже, какое-то время ехали вместе – по меньшей мере это объясняло это ожидание. Дружелюбное выражение расположения для "трактирщика". Выражение облегчения и немного другого дружелюбия уже для самого Джозефа. Насколько каждое из них было искренним, Джозеф пока не знал. И не был уверен в том, что будет хуже – настоящая дружелюбность охотницы, или же способность жонглировать выражениями лица, не уступающая многим дознавателям.

Он вздохнул.

- Леди Арлетта, лорд Ханс уже представился, и вы это заметили. Если вы проголодались с дороги, можете перекусить. Что касается погоды и природы…

На мгновение дознаватель задумался.

- … мне нравится дождь, когда не нужно выходить из дома, и он стучит за окном. В остальном я предпочитаю умеренно теплую весеннюю погоду. Я люблю яблони в цвету в садах и хвойные леса. Я проделал почти тот же путь в Веллингтон при сходной погоде, ни природа, ни погода вокруг мне не понравилась. С лордом Хансом вы могли поговорить и о первом, и о втором во время вашего путешествия, и, я уверен, поговорили.

Дав несколько секунд впитать сказанное, Джозеф продолжил.

- Теперь, когда с этим разобрались, к делу. Охотник ранга четырнадцать, инсигния "ласточка", лорд Эстебан, получил метку. К сожалению…

Прозвучавшее в этот момент в голосе дознавателя сожаление было вполне искренним.

- …меня нет подробностей его проступка. Приказ требует убийства при попытке сопротивления, но… и возможность добровольной сдачи. Это достаточно необычно. Я предпочел бы последний вариант. Но шансы на это, увы, малы. Он прибыл в Веллингтон несколько недель назад, уничтожил вампиров в местном хуторе, два дня назад отправился в руины и пока не вернулся. Очевидно, что метка выдана за какой-то более ранний поступок, но он до сих пор действует как охотник. Представился своим именем. Выполнил работу.

Дознаватель нахмурился.

- Я не знаю, какую ошибку может допустить столь опытный и признанный охотник. Возможно, мы имеем дело с чем-то худшим, чем просто нарушение Кодекса. Но, скорее всего, мы об этом никогда не узнаем. Если в приказе решили не рассказывать, то это можно рассматривать как предложение не задумываться.

Он помедлил, дав всей этой речи уложиться в головах собратьев по Охоте.

Старый тракт убегал все дальше на север. Неприветливые серые облака, казалось, нарочно не пропускали весь день скудные солнечные лучи - даже закат вместо ярких красок подарил лишь тускло-кровавое марево на западном краю неба.

Обстановка вроде бы призывала быть начеку, но вместе с тем однообразием своим постепенно притупляла бдительность. Дорога оказалась скупа на приключения. Эмберли так и не определилась, хорошо это было или плохо. С одной стороны, ей не пришлось волноваться за сопровождаемых новичков чрезмерно, а с другой – жаль, что не слишком много они сумеют вынести из первой охоты. Хотя и общение Эмбер в роли наставницы с этой парочкой, кажется, грозило ощутимо затянуться... Кто знает, что ждет их теперь, после нового назначения.

Конь под ней оступился, запнувшись о какую-то ямку. Девушку ощутимо тряхнуло, отчего моментально слетела задумчивость.
Эмбер успокоительно потрепала утомившуюся за день животину по гриве, услышав в ответ довольное фырканье. Верным все-таки было этот решение. Не зря охотница пересмотрела пару десятков лошадей, прежде чем выбрала Граната – за мягкость аллюров, чтобы в долгих дорогах, подобных этой, позвоночник не грозил ссыпаться в сапоги. За покладистый нрав – с жеребцом не приходилось сражаться за главенство в критически важные моменты. А еще за отсутствие отметин на ногах, что позволяло меньше беспокоиться за его копыта.

Да уж, не хватало, чтобы еще и Гранат начал преподносить сюрпризы. Как будто мало было ей возни с юнцами. Да еще и мнящими о себе значительно больше сопоставимого с навыками. Когда Эмберли поручали этих двоих, никто не упомянул, что Вильгельм не уверен, с какого конца хвататься за револьвер. Неужели он каким-то образом умудрился прогуливать уроки стрельбы? Или... Кто же их вел у этого курса? Франтоватый Артур, неизменно обращающийся к своей "леди Марии" по имени? Мрачный Джонатан, так леденяще стреляющий взглядами из-под нависших бровей, что даже Эмбер становилось не по себе? Уже не важно. Важным оставалось лишь то, что парнишку на первой же охоте чуть не отравил василиск, а Эмберли нужно было следить не только за тварью, но и за безопасностью вверенного ей питомца Чертогов.

Впрочем, были и хорошие новости. Список имен членов формируемого отряда в письме верховного магистра не только удивил, но и порадовал Эмберли. Задержав взгляд на имени Арлетты в этом перечне, охотница тепло улыбнулась – почти незаметно, но знающему ее человеку была бы очевидна радость охотницы.
Они виделись в столице пару месяцев назад, хорошо провели время отдыха, но с тех пор Эмбер почти не слышала вестей о подруге, и порой ловила себя на мысли, что скучает по ней. Как замечательно, что их направили на это задание вместе!

Приписка в конце письма, однако, заставила девушку слегка нахмуриться. Возглавлять отряд опытных охотников? Ей не по душе было даже водить по пустошам пару юнцов, а в Гримфолде, оказывается, ее ждет работа куда более сложная.
Семь человек в подчинении. Герхард явно переоценивает Эмберли. Хорошо хоть, пятерым из них точно не придется на пальцах объяснять, почему перед охотой оружие нужно заряжать, а после – чистить.
Эмбер еще раз мысленно пробежалась по списку. Итак... Пара охотников, чьи имена почти не вызвали узнавания – отдельным удовольствием будет изучать их на ходу, напарываясь на неизбежные подводные камни.

Джозеф, дознаватель... Лично с ним Эмбер познакомиться пока не довелось, но сама его должность уже говорила достаточно. Почему командиром отряда назначен не он? Тем более, учитывая цель. Все это выглядело довольно странно.

Леви, о котором – вернее, о некоторых его склонностях – Эмбер, кажется, смутно слышала... Да, от Арлетты. Но все же его тоже смело можно было приписать к незнакомцам.

Сания, которая, будучи ровесницей Эмберли, закончила обучение гораздо раньше и в годы ученичества казалась недосягаемо талантливой... Что же она представляет из себя сейчас?

И особенно цепляющий своим наличием Ханс. Как, спрашивается, руководить человеком, который дюжину лет назад учил тебя же владеть мечом? А сам он что скажет на это?

Эмбер сдержанно вздохнула, прекрасно понимая, что несмотря ни на что обязана справиться. Раз уж так решил верховный магистр... Что ж, на его приказ остается ответить только "есть". Хотя постскриптум о назначении командования был сделан вовсе не его рукой. Впрочем, слишком мала вероятность, что послание было перехвачено и изменено, ведь правда?

Между тем подошла пора позаботиться и о более насущных на сегодня вопросах. Охотница уже некоторое время присматривалась к обочинам тракта, прикидывая, где будет удобнее остановиться. Но когда взгляд ее упал на вполне подходящее с виду место, оказалось, что подумала она об этом слишком громко.

– Вильгельм, – совершенно спокойно произнесла Эмберли, однако нечто скользнувшее в ровном ее тоне, казалось, всколыхнуло в воздухе облако снежинок, тут же начавших неспешно опадать на оставшиеся на вытоптанной поляне редкие травинки, объяв парочку подопечных почти ощутимым холодом. – Ты абсолютно прав.

Разговор этот, конечно, вполне мог бы сложиться мысленно, как зачастую и принято у охотников, работающих вместе, и Эмбер могла бы нарочито проигнорировать реплику парня, намекая на нелепость последней... Но вывести ее из себя за минувшие дни не удалось даже этой дотошной занозе с натурой кислой, словно обратившееся в уксус вино.

– Изабелла, – ничуть не изменив интонацию, Эмбер обернулась к юной охотнице. – Напомни, что следует сделать, разбивая лагерь на незнакомой местности? Помимо разведки и подготовки места для огня, которое у нас уже есть.

Она ожидала услышать перечисление обыденных дел: распределения караульных, установки сигнальной сети, устраивания лошадей и заботы об ужине и питьевой воде. Справится ли уставшая девчонка? Или в ответ со своими поправками опять влезет вездесущий занудный очкарик?

Эмбер развернула коня, чтобы хорошо видеть обоих. Спешиваться она не торопилась, несмотря на все крепнущее желание размять уже наконец ноги. Охотница внимательно прослушивала, что творится вокруг. Насколько безопасна чаща вокруг милой полянки. И что несет пахнущий тревогой туман с топей по ту сторону тракта. Чутье редко ее подводило.

  К выездным заданиям у Арлетты всегда было двойственное отношение. Будучи профессиональным алхимиком Корпуса, она не столь часто, как ординарные охотники, оставляла Чертоги, и возможжность сменить обстановку, повидать новых людей и места и, наконец, просто развеяться от приятной и любимой, но все-таки рутины, воспринимала с радостью. С другой стороны, подобные выезды неизменно были связаны с отсутствием элементарного комфорта, клопами в придорожных гостиницах, похожим на подошву солдатского сапога мясом на тарелке, непритязательной и ограниченной публикой, лужами под ногами и моросью над головой – и вот во всем этом ничего хорошего не было.
  К всему прочему, девушке была глубоко чужда та страсть погони и убийства, что двигала ее коллегами – свой восторг и наслаждение она находила, перебирая ингредиенты, составляя эликсиры и яды и пытаясь создать нечто новое. Таким образом, главного наслаждения от заданий она была лишена, воспринимая его скорее через призму того, что можно получить с очередной твари, а не с самого процесса умерщвления. Хотя, следует признать, интеллектуальная часть Охоты – найди, где спряталась тварь, и придумай, как ее можно быстро и безболезненно прикончить, была ей также не чужда: но в этом Арлетта находила скорее удовольствие игры разума, чем обязательную прелюдию к бою.
  Нынешнее же задание не могло доставить даже такой радости: чья-то умная голова наверху – чтоб ему весь день икалось! – решила, что для охоты на Охотника нужны именно ее алхимические таланты, и легким росчерком пера отправила девушку в далекий порубежный Веллингтон, где наверняка нет ничего, кроме унылых горожан, пары старых церквей, господского замка или его руин на холме, да парочки унылых вурдалаков, флегматично грызущих старые кости на кладбище в ожидании, когда их наконец прикончат. Тоска! И, что самое паршивое, с чудовища можно было бы пополнить запас ингредиентов, а с Меченного взять было нечего, кроме проблем.
  Но раз уж приказание получено, делать нечего – пришлось отправляться, прощаясь с родной лабораторией и уютной комнатушкой в Чертогах, тихонько ругая высокое начальство на чем свет стоит.

  Неудовлетворенность от поездки мог бы скрасить добрый спутник – но и с этим не повезло. Напарник, представившийся Хансом, оказался мужчиной мрачным и нелюдимым, чуждым радости общения и эстетического любования окружающей природой. Зато он производил впечатление бойца, способного, не запыхавшись, прикончить кого угодно и что угодно, а для Охоты это качество было куда как полезнее. К тому же эдакий неразговорчивый тип – далеко не самое худшее, что мог бы представить Корпус. Представив на миг, что ей могло понадобиться сотрудничать с кем-то вроде того же фанатика Юргена, алхимик внутренне содрогнулась.
  Долго – с полчасика – подосадовав над невозможностью нормального диалога, Арлетта решила, что попросту будет говорить за двоих, и вывалила на односложно отвечающего собеседника целый ворох свежих сплетен из Чертогов и охотничьих баек представителей действующего состава Корпуса, периодически разбавляя их новостями из столицы и королевского двора. И, конечно же, не могла не удержаться от того, чтобы поведать о собственных подвижках на ниве экспериментального зелье- и ядоварения.
  К вечеру бурный ручеек информации иссяк, а мужчина так и не проявил готовности общаться, так что разговор в итоге тихо умер. Ненадолго он воскрес за вечерним костром, когда расстаравшаяся Арлетта приготовила более чем достойный ужин, и начала нарываться на комплименты, параллельно припоминая, как сама вот так сидела у тепло потрескивающего огонька в дороге к очередному заданию, не зная, что ее ждет завтра.
  Окончив трапезу, она зажгла фонарь и, устроившись на переметных сумках, вытащила записную книжку и перо. Нацепив на нос круглые очечки в металлической оправе, сразу придавшие ей вид ученой девы, Арлетта продолжила раннее начатую работу, покрывая страницы мелкой вязью формул и периодически ругаясь, как портовый грузчик, когда та или иная теоретическая выкладка не приводила к ожидаемому результату. Несколько раз за вечер она подскакивала с места, начиная мерять полянку торопливыми шагами, и под активную жестикуляцию что-то бурчала себе под нос торопливой скороговоркой только для того, чтобы радостно улыбнуться, кивнуть себе и снова ринуться записывать новую идею.

  Следующее утро показало, что что до цели оставалось всего ничего: можно было бы и не останавливаться на привал. Зато все-таки Веллингтон был городом, а значит, был шанс на некоторое удобство: гораздо хуже было бы, если бы погнали в какую-нибудь деревню на болотах с кособокими домишками и жителями, на лице которых стоит печать долгого инбридинга. Так что по улицам охотница ехала в приподнятом настроении, расточая улыбки направо и налево и приветственно помахивая ладошкой смурным по раннему часу горожанам. Мечта добраться до трактира и хлебнуть чего-то крепенького уже почти превратилась в реальность, и девушка уже предвкушала, как насладится заслуженным отдыхом, совмещая его с планированием операции.
  Название кабака заставило Арлетту понимающе хохотнуть:
  - Демонстративная лояльность, однако!
  Не остался без ободряющего комментария и юный конюх, которого алхимик ободряюще похлопала по плечу и обнадежила, скрашивая угрозу Ханса, которого она про себя окрестила Мрачным:
  - А если все пройдет хорошо – я тебя в лоб поцелую!

  Внутри «Фридрих» оказался ровно таким, каким и ожидался быть кабак на севере – массивный, темный и совершенно без изысков. Сюда люди приходили в первую очередь пить, и уж потом есть и общаться, и ни в какой красоте убранства не нуждались. А трактирщик, по всему видно, не нуждался в гостях, подобных Охотникам – но это уже были его сугубо личные проблемы.
  Скинув походя плащ на крючок, под звонкое цоканье каблучков Арлетта споро прошествовала к трактирщику, краем глаза заметив, что Ханс взял в оборот дознавателя. Навалившись на стойку, девушка белозубо улыбнулась, всячески демонстрируя свое расположение:
  - Утро доброе, милейший! Хорошее у вас заведение, я посмотрю – внушительное, строгое, и сразу видно, достойное. По сравнению с теми, что я проезжала сюда, просто небо и земля! Тут такое дело: мы с моим спутником проголодались – организуйте нам, будьте любезны, потрапезничать, а мне еще и кофейку, если найдется, сварите, и пунша поставьте. А если их нет, то и ладно! Думаю, мы и подогретым элем с медом и яйцом обойдемся.

  Завершив короткую беседу, алхимик, вернулась к сослуживцам и, не чинясь, устроилась между мужчинами, с блаженством вытянув ноги.
  - Приветствую, коллега! – легкий кивок символизировал поклон, - Арлетта, алхимик. Моего общительного и веселого спутника, если он еще не успел представиться, Хансом кличут. А вы – Джозеф, верно? Ну-с, что вы имеете честь нам сообщить? Сразу к делу и берем быка за рога, или сначала культурненько побеседуем за завтраком о природе да погоде, а потом и к сути перейдем?

* * *

— А послушайте еще вот это!..

И в то первое утро, и во все последующие Винсент так и не обернулся на землю. Выходил к борту, тяжело преодолевая морскую болезнь, и смотрел, смотрел, смотрел. На просторы вод. На мрак глубин. На небо, подернутое дымкой. Жизнь бросает новые вызовы. И кто Винсент — да кто на этом борту все такие, чтобы не поднять перчатку? Чтобы сбежать, сжав хвост промеж задних лап? Почти каждый вступает этот путь с лицом, от которого молоко киснет, и головой, полной дум. Вступает, упуская главную вещь. Они оставляют разрушающуюся родину, чтобы пересечь кишащий чудовищами океан в поисках новой земли. Они уже, вот прямо с этого же момента творят историю. Каждый вписал себя в летопись мира. В первую же строчку новой страницы, которую перевернуло время.

Себя я знаю: кровь моя
Не океан,
А только слабая струя,
Чей цвет багрян;
Но есть во мне потоки вод,
Что страшных сил полны,
Кипучих недр круговорот,
Слепая мощь волны.

Он проводил время на палубе, читая стихи — читая всякому, готовому остановиться и послушать. Валлийцы и британцы, ирландцы и шотландцы — Родина со всеми ними. Смотрит, полная надежд, и ее глаза полны влаги. Пусть свет черен и холоден, но Родину им таковой же не сделать. А значит, не сделать и их.

— Я собирался писать диссертацию в области некромантии по занятному феномену, — как-то раз Винсент изловил Пирсона. — По паранормальным свойствам искры воли человека. Моя научная работа должна была поставить вопрос, почему некромантия не в силах вернуть жизнь, а может только гальванизировать тело. И почему те же манипуляции, что работают на гальванизацию тел, никак не воздействуют на живущие организмы. Я намеревался постулировать, что воля — ВОЛЯ, понимаете, доктор Пирсон? — не подлежит манипулированию контроля на потустороннем уровне. Именно поэтому Департамент не комплектует в штат гальванизированных на постоянную основу. Потому что человек без ВОЛИ, даже возвращенный искусственно в пост-жизнь, все равно суть ресурс. Им можно оперировать. На который можно воздействовать и влиять.

Он широко улыбнулся.

— Именно поэтому в число колонистов отбирали тоже строго живых. Департаменту и Короне нужны все наши мужество, упорство и воля. Это и есть те гаранты, что сделают наш успех... Неизбежным. О, я знаю, что Вы сейчас скажете — звучит громко. Согласен, полностью согласен. Но даже если сбавить высокопарность тона, разве станет это утверждение дальше от истины?

Так Винсент и проводил время. Ходя от человека к человеку, шутя и смеясь — смеясь искренне. Высекая искру.

Порой достаточно лишь искры, чтобы пламя занялось.

Эйс Маккракен

Воздух пахнет виски. Если вслушаться в себя, найдёшь по невидимому следу бутылку. Ноги сами несут: кажется, что просто гуляешь, но ты, как Спарки – всё чуешь. Не запах, конечно. Не только запах. Да и не нос тебя ведёт – судьба. Ты начал скользить по пологому и длинному, но чертовски скользкому склону: иногда вскарабкиваешься по нему, иногда упираешься ногами и цепляешься пальцами, но ногти скользят, будто по чёрному стеклу. Раньше ты мог смаковать вкус – оттенки, послевкусие. Не разбирался в этом, но чувствовал и любил. Теперь стало не так. Уж не потягиваешь по глотку: стакан оказался в руке – стакан ударил по столу дном сразу пустым. А внутри приятная теплота и бархатная чернота. Однажды поймал себя на том, что из-за дрожащих рук плеснул через край, а потом, допив до капли, начал облизывать палец. Тогда тебя пробрало. Стало страшно. Из-за корабля или просто нервы ни к чёрту – сегодня хочется пить очень сильно. На твоё счастье вместо кают-кампании ноги вынесли тебя навстречу доктору.

– Ты ещё не спился, старый чертяка!

Ещё не спился. Ты рад ему. И что отвлёк, и что нашёлся. Но не можешь не видеть, как он смотрит на тебя. По-доброму, как друг. Но и как врач. Знаешь и сам, что он видит. И всё же, ты чувствуешь облегчение: хотя бы некоторые совпадения – всё ещё к лучшему.

– Ну, ничего. Ещё повоюем, док. Я как видишь, никуда не пропал.

Говоришь и смог поверить в это. Ты не пропал. Просто – побросала жизнь.

Потом вы разошлись, и потекла неделя.


Пикассо, у тебя все вышло даже очень хорошо. Эти пять дней прошли на славу. Папаша Джо изменил своей дебиловатой привычке резать часы в непиковые периоды — когда сначала полупустая смена плюет в потолок до вечера, а потом с недобором носится в мыле, обслуживая толпу возвращающихся с работы трудяг. Обыкновенно обрезав смену, Папаша Джо не вызванивает тебя на работу, даже когда на кухне творится сущий ад. Но на этой неделе обошлось. Ты смог отработать три полных дня и в общем-то остался собой доволен.


Северин, ты занялся поденщиной в доках. В Риверрайд Бэй есть немало пятаков, откуда в пиковые часы прибытия судов набирают рабочие руки за какие-то смешные деньги — но на неполный день. На несколько часов. Проблема лишь в том, что чтобы не упустить свое, приходится подряжаться ждать на порядок раньше, чем начинается, собственно, работа. Ну и не щелкать клювом.

Трудяги тут самые разные. В основном из Восточной Европы. Сербы с албанцами, да русские с белорусами и украинцами. По пятакам шатаются кельты, которые пытаются крышевать и опускать на доллары особенно хорошо наварившихся поденщиков. Поденщики же не пальцем деланы — кастеты, свинчатки, обрезки труб. Сбиваются толпами и не дают к себе подойти. Массовые махачи с кучей раненых случаются редко — это никому не надо. Но вот одиночку могут нагнуть как нечего делать. Ты был как все, держался всех, а когда на горизонте показывались кельты, готовил кулаки к раздаче. Был на равных с каждым. Единым с загнанными в угол, с отягощенным нищетой и неурядицами пролетарским сознанием. Потерялся в толпе. Никто даже не обратил внимание на то, как же ты схож с одним из портретов в Most Wanted.

Трудяги, к слову, самые разные. Ты работал на днище — стропалил грузы для малогабаритных кранов в большом доке, но среди окружающих тебя были и профессиональные ремесленники. Газосварщики. Слесари. Электрики. Механики. Обычно таких забирали первыми. "КТО ПАЯТЬ УМЕЕТ?", ну ты понимаешь. Было бы смешно, услышь ты однажды что-то вроде "КТО МОЖЕТ СОБРАТЬ БОМБУ ИЗ УДОБРЕНИЙ?". Но нет. Не сложилось.

Поговорив с ними, ты разузнал о положении дел в доках. Среди постоянного штата рабочих Водной логистики Претсберри и Претсберрийских Корабелов вроде как все относительно хорошо. Независимые профсоюзы в частных случаях впрягаются за своих членов. Адвокаты, судебные процессы, деньги и так далее. Но когда начинаются крупные терки, и, например, если полная заморозка доков угрожает соприкосновением с мэрией... Тут-то и берут начало многие гнилые и поганые процессы. Оппортунизм и соглашательство — это еще в лучшем случае. Пару раз ядра профсоюзов попадались и на прямом саботаже стачек и забастовок.

И это еще место, где вроде как есть какой-то закон. Ты не в нем. Ты среди нелегалов-поденщиков. А тут им надеяться вообще не на что. На тебя упал и покалечил плохо закрепленный груз? Отрубило кисть резко натянувшимся стальным канатом? Так внимательнее работать надо, дятел, сам виноват. Если повезет, заткнут рот котлетой баксов. А иногда и ее не будет, котлеты-то.

Безысходность пополам со злобой, но люди терпят. Еда, жилье, семьи где-то за кордоном и отсутствие каких-то гарантий и перспектив без грин-карты. Адекватных методов исправить ситуацию у них нет. Только валить из страны или идти в криминал.

Адекватные методы, впрочем, есть у тебя. Однако придется дать каждому из тех, с кем ты готов поделиться своими идеями, хотя бы немного деньжат. Нелегальное положение слишком многим обязывает людей. Слишком многим в стране, где "потеря работы" — часто синоним слову "смерть".


Муха, у тебя проблемы. Ты тоже искал поденщину, но уже теневую — у Без Базара. Без Базара подкинул халтурку — типы что-то разгружали-загружали, а тебе надо было просто стоять на стреме. Но в итоге именно твоя засвеченная копами рожа и сорвала операцию. Кто-то из особо бдительных терпил увидел тебя. Опознал и вызвал Мальчиков В Сексуальных Униформах. Ты сработал четко: "ЛЕГАВЫЕ!" и наутек. Благодаря тебе уважаемые люди не попались, но с тобой дел пока решили не иметь. Не потому, что ты какая-то мразь. Отнюдь нет. Просто сейчас ты для них опасен. Опасен тем, что вокруг тебя не все улеглось.

Это была единственная халтурка, которую ты намутил. Оставшиеся дни ты пролежал на дне.


Мама Кимби, у тебя тоже не все очень хорошо. Сдельная оплата за каждого клиента, где сорок процентов идут хозяину точки — это тяжко. Особенно если оставшиеся шестьдесят приходится делить с другими слесарями там, где тебе самой может не хватать рук. Иногда работалось попросту не очень быстро, и застрявший в очереди клиент уезжал восвояси. Иногда клиент и вовсе не шел. Ничего приятного, в общем.


Джон Доу, у тебя восьмичасовые дни на мусоровозе. Катаешься на подножке у кормы. Стыкуешь плохо покрашенную гидравлику захватов с потрепанными контейнерами. День за днем, день за днем. И так по всему Западному Спаргрэку. Можно голову выключить. Не возбраняется и даже горячо приветствуется, скорее.

После одной из смен топаешь в церковь, чтобы исповедоваться в грехах. Однако решительно ничего не помнишь о себе. В чем исповедоваться-то? В том, насколько ловко бульбулятор подхватил? За наркоманское настоящее? Возможно, вот только ты еще тогда решил, что, дескать, нет. Может, не настоящее оно в таком случае, а вполне себе прошлое. Про работу в церкви тоже ничего нового не узнал. Послали в центр занятости вставать на пособие. А пособие и получение жилья — это проджект на Севере. Надо тебе туда? Как знаешь.

Хотя, кто его тебе даст, это пособие. Ты на мусоровозе официально трудоустроен. Тебе не полагается.

Потом ты поговорил с Заком. Начал вопросы задавать тривиальные и неумные. "Кто я?", "Каково мое прошлое?", "В чем смысл сущего?". Зак повел бровью по-первой. Что, настолько все плохо? Да, настолько. Но на предложение пробить по старым каналам задумчиво покачал головой:

— На компах когда запрос вбиваешь, он сразу в историю летит. И за неслужебные запросы офицер на гражданку отправится просто с ходу и нахер. Так что... тут даже ради меня такое едва ли сделают. Если только кто-то лично тебя откуда-то не помнит. Что тоже вряд ли, сам понимаешь.

Он подумал еще.

— Погоди! Ты ж официально в Бюро Санитарии официально устроен. Значит, документы у тебя какие-то есть. Начни с них что ли?

Начинаешь. ID. Лицензия водительская. Аттестат зрелости. Еще какой-то аттестат... о, свидетельство об окончании курсов замочно-слесарного дела. Распечатка выписки трудоустройства. Судебное предписание.

Итак:
• Ты Джеки Бакстер. Фотка на водительской лицензии совпадает с рожей в зеркале. Ну, разве что на фотке человек не настолько осунувшийся.
• Тебе двадцать четыре. Дата рождения тоже есть.
• Ты оставил старшую школу в девяносто первом еще. Дата на аттестате зрелости.
• Ты ранее судим. Два штрафа-инфракции за магазинные кражи. Четыре года условки с возмещением компенсации за спертую стерео из автомобиля. Копии тикетов, судебные предписания.
• Ты на наркотиках с подросткового возраста. Первое посещение наркодиспансера датируется восемьдесят восьмым (интересно, кто тебя туда водил?). Но — важно — выписного эпикриза нет. Тебя не долечили. То, что ты сейчас смог отказаться от дури, когда пришел в себя — чья-то еще заслуга.
• После девяносто третьего ты работал на государство. Слесарем по замкам в Жилищном Надзоре. Когда где-то надо было вскрыть дверь или отремонтировать замок, выезжала твоя бригада. Потом тебя уволили. Дата увольнения с погрешностью в месяц-полтора совпадает с приговором об условном сроке.
• Ты наркоман и вор. Имевший шанс на нормальную жизнь и упустивший его. Но кто знает, быть может, не до конца? Надо только найти денег для доктора и вылезти из этой ямы.

Как-то вот так.

* * *

Мама Кимби, Муха, Без Базара опоздал на денек (бывает у него иногда такое), но все-таки нарыл вам работу. Договоренности оставались все теми же. Десять процентов, если беретесь за сделку и доводите ее до конца.

• Вариантик первый. Риверрайд Бэй, бар "Святая кружка" ("Holy Cup". Почти "holy crap", смешно). Хозяин — Стилворт Дэнверс или просто Стил. Погоняла нет, вроде как не криминал особо. Рядом с его баром развернули точку наркоманы и теперь шобят там что дурные. Клиентов это отпугивает, и поток не идет. Полиция пару раз пробовала закрыть этот притон, однако в ходе рейдов гребла только рядовых нарков или максимум курьеров. Главные игроки, крайне редко появляющиеся там, так и не были пойманы. А потому раз за разом переоткрывали точку. Стилу это все надоело. И теперь он хочет, чтобы притон стал тупо нежилым.

— Он предложит вам две штуки. Заламывайте сразу пять, он начнет торговаться, и вы спускайте по сотне. На четыре штуки точно уломаете, — проинструктировал Берт. — Я этого щегла слишком хорошо знаю.

• Вариантик второй. Еврейский ломбард "Старое-доброе". Там же, на Риверрайд Бэй. Железная дверь, железные решетки на окнах, пуленепробиваемое окно внутри. Но экипаж — всего одно тело. Сам хозяин — Барт Захер. Если придумать, как туда попасть, можно будет вынести просто целое эльдорадо электроники и ювелирки. Причем многое краденое, в полицию все это искать он не пойдет.

— Его крышует другой еврей. Вениамин Окин. Долги выбивает для него. С ним человека два-три, но все эти типы — никто. Никакого отношения к серьезным евреям с Криблэста они не имеют. Можно брать за жопу без последствий. Вениамин до кучи и алкаш тот еще. Если подловите момент, когда он будет с бодуна, а Захер еще вне ломбарда... Не мне вас учить, бл.

• Вариантик третий. Двое наемников откуда-то со среднего востока. Афганцы или арабы — между собой балакают на фарси. Деньги обещают огромные, десять-двадцать кусков можно срубить.

— Какие-то наемники, наверное. Хотят, чтобы на переговоры человек один пришел. Знаю, на кидалово это похоже, — заметил Берт и передразнил акцент: — "Прихады адын, дэнги дам, много!". Поэтому пусть лучше кто-то из вас поодаль попасется. Мне просто прямо железно обещали, что их будет двое. Увидите кого-то еще — сразу валите оттуда. Я за вас мазу вытяну, если что. И да, Ким. Ты с ними на переговоры лучше не иди. Шариат не Шариат, хер их знает, чо там в бошках у них по поводу женщин, ведущих дела. Сделка и сорваться может.

Леви никогда не слыл большим интеллектуалом. Вполне заслуженно, как он сам признавал. Мозги его ещё с детства шевелились нехотя, с большим скрипом усваивая науки во времена обучения в Чертогах. Мальчишкой ещё, в те времена он невыносимо скучал на занудных уроках со строгими учителями, и ему не терпелось поскорее дорасти до отработки приёмов на манекенах, учебных спаррингов и прочих профильных занятий - уж там он себя покажет, ещё как! Большинство усвоенных знаний в его голове выветрилось, а остаток добила амнезия, так и не долеченная до конца. Но вообще-то, тупым он не был - скорее, недисциплинированным. Не умел он заставит себя думать и анализировать что-то, что ему совсем неинтересно. К чему, по мнению Леви, Королевскому Охотнику нужно учить, какой там по счёту Карл в каком бородатом году какой именно подписал Великий Статут? Ну, или там, в какой точке отрезка встретятся два летящих навстречу друг дружке с разной скоростью гуся? Или что надменный сальноволосый учитель получит, если смешает корень златоцветника и настойку полыни? Или что там на самом деле означает крылатая фраза "Aquĭla non captat muscas", и прочая такая чушь? Дело охотника - убивать всякую нечисть, дайте уже чертов меч, а лучше ружьё! А все эти знания лишь захламляют его голову, словно старый чердак. Вот и не задерживались в симпатичной ветреной голове Леви никакие ненужные, по его мнению, знания. Но, так-то, ум у него был, и даже воинская служба за полтора года не смогла ничегошеньки с этим поделать. И умом этим Леви пользовался. Он думал.

Да, думал. Всё это время, с самого начала думал, ещё когда только-только прибыл в Остин, дожидаться неведомую напарницу. Думал даже тогда, когда уместил у себя на коленях ладную девку, разносчицу в этом трактире, и шептал ей в самое ухо что-то такое, от чего она неприлично-громко хихикала и деланно, без всякого усилия, отпихивала бравого экс-карабинера от себя. Думал, даже несмотря на то, что в голове шумело от выпитого, а на столе перед ним, словно солдаты на смотре, выстроилась уже целая шеренга опустошённых деревянных кружек. А думал он вот о чём - уж до чего скорбная ситуация была с его памятью в последнее время, а всё ж не припомнил он такого случая, чтобы на дело отрядили сразу семерых охотников. Обыкновенно за глаза хватало двух-трёх - к чему больше-то? На четверых-пятерых и награда плохо делится, тем более что приходится отстёгивать половину Корпусу, так что чтобы послали больше трёх - это должно крепко запахнуть жареным. И что же такого случилось в этом их Гримфолде, что понадобилось сразу семеро? В подвале местной церкви завёлся сам Верховный Архидемон, повелитель Преисподней, и искушает местного священника злоупотреблять церковным вином? Шутки шутками, но рациональная сторона личности Леви вполне находила в таком раскладе повод для тревожного звоночка.

И всё же, Леви не тревожился - не имел такой привычки. Более того, даже предвкушал нечто интересное, что станет проверкой для его навыков. По правде говоря, руки-то у него чесались уже давно - всегда хотелось, фигурально выражаясь, прибить над камином башку какой-нибудь особо крупной дичи, чтоб было чем гордиться. Понадеялся вот недавно на вервольфа, про которого нарассказывали столько небылиц, а там... Эти волки лишь раздразнили впустую его адреналиновый голод. Суеверные селяне, по большому счёту, могли бы и сами справиться с десятком серых шавок, которые навели на них столько страху. Ну, зато они всё равно заплатили, хоть Леви и честно сказал, что никаким оборотнем там и не пахло - честные люди, и принципиальные, редкость в такое лихое время.
Пребывать подолгу в задумчивости Леви тоже привычки не имел. А зачем? Думай - не думай, бойся - не бойся, а приказ выполнять надо. В этом и у армии, и у Корпуса была полная моральная солидарность. А покуда его не погнали в очередную забытую Единым дыру, можно было развлекаться дальше. Времечко летело, как птичка, полученный гонорар стремительно таял, а Леви выигрывал уже пятое состязание в "кто кого перепьёт" с местным мужичьём. На выигранное - тут же покупал пива для всех посетителей таверны. Трактирщик-то, небось, будет этот день ещё долго вспоминать - обогатился как никогда.

Когда прибыла Сания, Леви уже был удручающе-трезв. Это было раннее утро, деревня по большей части ещё спала, Леви лечил утреннее похмелье, плавно переходящее в новый этап пьянки. От гонорара к утру остались лишь гроши, которые он уже обратил в холодный, только что из погреба, кувшин с элем. Санию он ждал давно, ещё с момента, как услышал от координатора слово "охотница" - уж больно любопытно ему было, а красивая ли. И да, красивая, просто-таки столичная леди из высшего света! Чистое личико, ухоженная кожа, большие голубые глаза, а фигурка... О, что за искушение! Ну Леви-то сразу перья распушил, как полагается - как привстал, как улыбнулся самой обворожительной из своих улыбочек, как приподнял свою карабинерскую треуголку в галантном жесте, мол, так и так, не иначе я умер и попал в рай, что передо мною предстало такое ангельское создание... А дальше было одно разочарование. Сидеть и пить с ним Сания(так охотница назвалась) отказалась наотрез - вот прям сейчас ей подымай задницу, ружьё под мышку, и бегом марш в седло. И ни лесть, ни комплименты не действуют - девица знай себе краснеет, отворачивает разрумянившееся личико, а потом берёт себя в руки, сдвигает свои ладные бровки к переносице, хмурит взор и строго так требует не тратить время. Это же надо - из всех девчонок, служащих в Корпусе, именно ему попалась такая зануда и такая недотрога!

Ну, делать нечего, пришлось собираться. Торопливо допив из кружки и ещё отхлебнув из кувшина, Леви был утащен прочь от стола, на улицу, где всё-таки пришлось лезть в седло, верхом на старину-Полковника. Как отъехали от Остина, Леви попробовал вновь начать непринуждённую беседу. Получилось неплохо, первоначальное впечатление о Сании немного выправилось. Всё-таки не зануда. Не затыкает Леви на каждом шагу, слушает, в нужных местах восхищается, в нужных смеётся. Только вот всё равно недотрога! Чуть только попробуешь "прощупать почву" - а она сразу дичится. Разговор прерывает, лошадку свою пёстренькую пришпоривает, и проезжает чуть вперёд, дескать, мне ваше общество более неинтересно. Леви какое-то время молчит, конечно, и позволяет обоим ехать в тишине, но потом всё равно становится слишком скучно, и он снова выдаёт нечто типа "а зябко сегодня, леди Сания, не находите?" - и светский разговор начинается вновь.

Так охотники и скоротали первые сутки пути. Когда к концу подходили вторые, Леви уже рассказал Сании примерно половину своих забавных армейских историй(в них частяком фигурировали всякие неприглядные стороны жизни), и в процессе успел выдать с два десятка комплиментов разной степени приличия. Он знал, какая будет реакция, но как раз это и находил забавным - уж очень потешно было выводить скаутку из душевного равновесия в те моменты, когда она совершенно этого не ожидает. Но когда начал наступать вечер, поводов для смеха становилось всё меньше, а всяческие разговоры как-то сошли на нет. Сания всё больше беспокоилась, всё чаще и внимательнее рассматривала карту, вертя её и так, и эдак. Леви поначалу тоже подшучивал, но постепенно и ему становилось не до смеха.

Когда же Леви увидел дерево... Он бы сам себе в этом никогда не признался, но ему стало не по себе. Сколько бы он там ни подшучивал над Санией последние пару часов, он отдавал себе отчёт в том, что скауты вот так вот просто не ошибаются. Если уж по непрофильным предметам посачковать было можно, то свою специальность охотники, хошь-не хошь, а изучали досконально. Леви ещё не понял, как именно и в какой момент, но уже чуял, что парочка охотников попала в какой-то переплёт, из которого совершенно неясно как выпутываться. Но именно поэтому Леви натянул на лицо свою извечную расслабленную улыбочку, чуть обгоняя остановившуюся на дороге Санию.
– Неужели, леди Сания, вам настолько понравились здешние красоты, что вы специально решили проехать в этом месте дважды, чтобы ещё раз увидеть сей прекрасный пейзаж? – С деланной чопорностью произнёс он, полуобернувшись к напарнице и придержав пальцами кончик треуголки. Слово "прекрасный" он прям выделил иронической интонацией. – Потому что, если мы не заблудились, больше у меня объяснений нет.
Однако, взглянув на Санию, Леви понял, что сейчас ей не до глупых и немного издевательских шуточек. Девушка уже в сердцах бросила свою карту в землю, хотя до этого очень ею дорожила, и даже не давала Леви держать её в руках дольше пары секунд.
– Спокойно. Не нервничай. – Леви попытался немного успокоить раздражённую охотницу. – Это же север, дьяволова задница как она есть. Когда тут последний раз был какой-нибудь картограф? Неудивительно, что карта устарела и по ней никуда толком не выедешь. Когда я служил в армии, у нас в штабе вообще все карты были устаревшие. Вот из-за этой чёртовой карты мы и заплутали. Но это же ерунда. Пустяки.

Леви подошёл поближе к охотнице, держа за поводья своего коня и поглаживая его по морде.
- Дороги тоже просто так не появляются. - Рассуждал он вслух. - Обычно они ведут к тем, кто их протоптал. Куда бы мы ни пошли, куда-нибудь всё равно придём, а там уж сориентируемся. Мы же в прошлый раз влево повернули, так? Ну в этот раз свернём вправо. Может, и правда спросим дорогу у местных.

При приземлении Афанасей услышал приятное чавкание и не менее приятный хруст. Кого-то, стало быть, уже пастукали! Неизвестно, почему, но эти меховые шапки были симпатичны Афанасею, поэтому он улыбнулся, как только может улыбнуться орк. Со всей своей харизмой. И, чтобы добавить позитива, заржал во всю глотку.

- АХАХАХАХА! ЮДИШКИ ГАТОФТИСЬ К ПАСТУКУ! ПАТАМУШТА ОН УЖЕ ПРИШОЛ!

Юдишки, нужно отдать должное, не стали убегать, а начали драться, и для удобства Афанасея сплотились в несколько многочисленных групп. Орк с разгону вмазался в ту, что перекрывала путь в БАЛЬШОЙ ШУТЕ, по пути изображая из себя вертолет на холостом ходу. Поскольку рук у Афанасея было целых четыре, его вертолет имел соосную схему - две натуральных орочьих руки косили слева направо, а сервоприводы - в противоположном направлении. Вообще с тех самых пор, как Афанасей увидел БАЛЬШУЮ ШУТУ ЮДИШЕК, он порастерял интерес даже к ПАСТУКУ, выполняя его с той же будничной заботой, с которой каждый день вливал в себя ведро грыбного пыва - организм требует, и его потребности следует удовлетворять. Мечтами мек-бой был уже рядом с шутой, оторванные клинками конечности (и иногда головы) юдишек представлялись ему ведрами с красной краской, а их смешные шапки из меха - кисточками, с помощью которых он, Афанасей, выкрасит БАЛЬШУЮ ШУТУ в по-настоящему красивые цвета. Никогда еще мек-бой не был так близок к своей мечте, и никакой ogon' odinochnymi не способен остановить его теперь, когда до мечты - всего-то руку отрубить. Ну две. Ну четыре. Не важно.

Пастук. Что ж может быть приятнее для жизни простого орка? Только ВЕЛИКИЙ ПАСТУК, ради которого не жалко и умереть.
Видимо эти правилом и руководствовался мек Афанасей, выпрыгнув из летящего корабельного шаттла с обнажёнными клинками в естественных и механических руках.
БУХ!
Приземление было крайне удачным - похоже, под прыгнувшим орком кто-то стоял, и, соответственно, смягчил его падение. Впрочем, довольно быстро набежали другие юдишки - в высоких меховых шапках, с красными глазами и в начищенных медных панцирях. Больше деталей было не разглядеть - шумевшая вокруг жёлтая песчаная буря мешала.
– Za Imperatora, tvou mat! – кричали они что-то на таком искажённом готике, что даже учёный мек их ясно не понимал – Vostroyann First, ataka odinochnimi!
Впрочем, тут им помешал второй "оркоснаряд", на этот раз лечила, приземлившийся с такой силой, что оставил от себя небольшой кратер. Вздувшаяся пыль просто-напросто смахнула пару бойцов с их мест, попортив остальным прицел.
Тем временем, совершив самый дерзкий авиаманёвр в истории человеческого шаттловождения (орочье вождение знавало ещё и не такие подвиги), Ракгаз сумел вывернуть корабль из пкиирования, и направить его в сторону вращающегося в поисках целей ствола огромного орудия.
Раздался жуткий механический треск, и шаттл взлетел в небеса вновь - а орудие было так изуродовано, что повторному использованию, похоже, не подлежало. Да и сам шаттл, честно, на такой скорости спасло лишь чудо - второго такого удара кокпит кабины, покрывшийся трещинами, обещал не пережить.
Грим вместе со своей оравой штурмбойзов врезался в группу люде, обслуживающих орудие, направленное в сторону улетавшего Гены. Беспорядочные выстрелы из чоппашутты заставили их оглянуться и сбиться в кучу - в которую и врезался отчаянно вопящий орк.
Это была бойня. Всюду летели куски тел, медных панцирей, красноглазых голов, рук и ног. Кровь, высоко поднявшись, заляпала орудие в "самый быстрый цвет" аж на три метра.
Тем не менее, каким-то образом гвардейцы не потеряли боевого духа, и с не уступающим по леденящести души воплями помчались на зелёнокожих, тыкая в них острыми штыками.
В то же время от "уничтоженных" орудий прибежала ещё две толпы пехоты. Увидев неловко упавшего, лежащего на боку чудилу, они открыли по нему огонь, весьма метко уродуя его бренное тело лазболтами. Высадившиеся вместе с ним нобы, рыча, бросились на гвардейцев.
Тут землю потряс ещё один взрыв - гретчин всё же исполнил свой последний долг.

Воздух со свистом врывался в уши, за иллюминаторами на огромной скорости приносились облака, а вокруг с умопомрачительными звуками рвались снаряды. Ну разве же это не жизнь для настоящего орка?

Шаттл Грима уворачивался так, как этот бойз умел управлять своим реактивным ранцем - с природной грацией и хитростью. Казалось, он чует любой снаряд, и загодя отлетает от его траектории.
Шаттл Ракгаза, наоборот, избрал своим орудием стремительность - наводчики зениток просто-напросто не смогли учесть той скорости, с которым корабль рванул вперёд, и промахнулись по нему все и разом. Вот только что было делать теперь, почти у самой земли, с набранным ускорением - скажет только сам мек.
С шаттлом, улучшенным Афанасием, дело обстояло самым странным образом. Во первых, гретчин явно не имел большого понятия о том, что такое бочка, и вообще что делать в воздухе с этой конструкцией (все же он не был правильным большим орком, который с вылупления знает, куда крутить эту баранку, чтобы эта коробка шла налево, гретчины всегда в таких делах были на подхвате), но с вытянувшимся от ужаса лицом делал всё, что мог.

В чем ему помогли внезапно заговорившие пушки, от активации которых любой служитель Омниссии бы зашёлся в приступа неконтролируемого смеха. Толстые лучи энергии сжигали снаряды, отбивали их в стороны, и просто весело сверкали в воздухе. Бойзы внутри, наблюдая за таким фейерверком, закричали "Вааааргх!!!" в три раза громче, тем самым усилив чудилу, который смог произвести более сильное колдовство в ответ.

И по пути, на который дрожащий в кошмаре всей своей недолгой жизни гретчин держал шаттл, полетели натурально огромные рычащие головы Горка и Морки, врезавшиеся в зенитное орудие с громким "БЛЯМС!"
Пусть они и не причинили значительного урона - пушка оказалась оплавлена, и больше не представляла угрозы эскадрилье.

Оставшиеся заговорили удвоенным темпом, и зависший было на миг для высадки десанта шаттл загорелая и развалился на куски. С него начали выпрыгивать орки, некоторые из которых уже схватывались с бегущими людьми.
Пока было начинать пастук.

Лезть в леталу юдишек? Управлять ей КАК ЮДИШКА? АКАЗАЦА ПАСЛЕДНИМ ПРИ ВЫСАТКЕ НА ПАСТУК? В ЗОГ!

Не, Афанасей не собирался делать нудную и грязную работу. Но он давно прислушивался к варбоссу, и знал его план ВААГХА! Поэтому загодя, еще когда они лутали корабль, Афанасей настругал часть ненужных пальцев (тех, что на ногах) в кокпит одной леталы, развесил там же свои ВАНЮЧИИ ПАРТЯНКЕ, и периодически ходил блевать в штурманское кресло после грыбного пива. Результат приятно порадовал Афанасея: через некоторое время на благоприятной почве проклюнулся первый гретчин. Афанасей быстро соорудил ему клетку из привязных ремней безопасности, так что гретчин, по сути, врос в панель управления леталой юдишек. И теперь этому пилоту, и его многочисленной сквиговой братии, надлежало доставить Афанасея на поверхность планеты.

- НИ АБЛАЖАЙСЯ, ЗОГ! ДИСАНТНЫЙ ГЛЮК ДОЛЖИН СМАТРЕТЬ ТУДА, ГДЕ БОЛЬШИ ВСИВО ЮДИШЕК! - ласково напутствовал гретчина Афанасей.

Оставалось еще одно дело. Афанасей отыскал знакомого прыгуна, и отоварил у него на время пустотный шлем, взял ведро красной краски, и вылез на поверхность корабля. Нормальный орк не может допустить, чтобы ВААГХ! начался с КАМИНЯ, у которого юдишковское имя. Мек-бой выкрасил "FAMOUS" на борту в красный, исправил ошибку тупого юдишки (FAMAUS), и дописал истинное имя их банды. Варбосс узнает - может пастукать, но почему-то Афанасей считал, что все делает правильно.

INFAMAUS BASTARZ готовился припарковаться к юдишковской планете в параллельном режиме*.

Закончив важное дело, орк занял место на десантной рампе как можно ближе к выходу. Пустотный шлем снял, но, конечно, отдавать в руки не собирался. Надо - сам найдет.

4:30 утра,
За семь часов до разговора с Бертом,
Претсберри, окраина

— Пока, Джим! — попрощался с Алексом водитель.
— Удачи, — махнул ему рукой Алекс, подхватил пакет и побрёл по обочине. Здоровенный грузовик, на котором Алекс приехал из Миннесоты, прокатился мимо, просигналив на прощанье.

Затекшие, окостенелые за ночь в машине ноги благодарно отзывались на каждый шаг. Во влажной, густой утренней тишине обочинный гравий оглушительно хрустел под ногами. За сиреневатым, мокрым после ночного дождя асфальтом тонули в утреннем тумане поля, но по эту сторону трассы уже начинался город — склады, автомастерские, вымерший, глядящий тёмными витринами автосалон. Рыжая в утреннем свете стена какого-то складского здания была наискось перерезана тенью, что придавало пейзажу некий анархо-капиталистический колорит.

Алекс измождённо провёл ладонью по липкому от сонного пота, небритому три дня лицу, глубоко вдохнул отдающий гарью и острой утренней свежестью воздух. После шаткого, тряского дорожного сна мир казался скособоченным, будто Алекса выдернули из него и вставили снова, но наперекосяк. Утренний холодок чувствительно забирался под безразмерную футболку с плюшевым мишкой. Хоть бы один, хоть бы одна сволочь по пути спросила, почему мужик ходит в такой футболке: никто не спрашивает, все просто странно смотрят. Чёрт с ними.

В пути, тем более автостопном, большие вопросы жизни отступают на второй план — весь день становится поделён на маленькие задачи, которые нужно решить сейчас: найти удобную точку для стопа, дождаться машины, доехать, попытаться хотя бы чуть-чуть поспать в пути, а вот сейчас — умыться и найти, где поесть. Не ел Алекс со вчерашнего вечера.

5:15
Претсберри, Северный Спаргрэк

Город был ещё по-утреннему мёртв: гулко прокатывался треск одинокого мотора вдалеке, свежий ветерок носил обрывки бумаги, полиэтиленовые пакеты по разбитому асфальту. Ярко и по-летнему резко лежали тени на исписанных тегами кирпичных стенах, на рольставнях, закрывающих двери магазинов и ресторанов. Одно место, впрочем, было открыто: круглосуточный «Сабвэй», задрипанный и жалкий, с продавленными диванчиками, из которых лез поролон, с сонным работником за стойкой и спящим в углу за столиком бродягой.

Алекс с купленным 12-дюймовым сэндвичем и стаканом колы устроился в другом углу. Тихо играла музыка: Мадонна пела о каком-то тропическом острове Сан-Педро, где весь день играет сальса, а солнце весело сияет над головой, где нет забот и все друг друга любят. Алекс жевал сэндвич, поставив локти на стол и без выражения глядя перед собой. Песня закончилась, заиграла реклама, мерно забубнил голос диджея. Время утренних развлекательных шоу ещё не настало: передача, кажется, шла ещё с ночи, и диджей, судя по тону, пытался слушателей не столько будить, сколько убаюкать, и говорил почти устало. «А вот я тоже устал», — безразлично подумал Алекс.

Прозвучала короткая заставка, и заиграла новая песня. Её Алекс сразу же узнал, хотя и не слышал уже лет двадцать. Это была «Venus in Furs» группы «Velvet Underground» (ссылка). Алекс прислушался. Что-то шевельнулось в душе, будто сдвинулась с места какая-то, казалось, навсегда застывшая сдвижная плита. «Как сверкают сапоги из кожи, — узнавал Алекс слова, угадывал их заранее, — как во тьме дитя взметает хлыст…»

Эта песня да и сама группа не имела ничего общего с политикой, с левой идеей, с терроризмом — даже имя группы скорей намекало на обтянутый бархатом подвал пресыщенного удовольствиями гедониста, а не на подполье. Но было что-то иное: в этом вязком, тягучем ритме, в котором гитара звучала подобно индийскому ситару, в шаманском позвякивании бубна, в глухом, потустороннем и медленном бите, в том, как месмерически Лу Рид даже не поёт, а выговаривает слова — «Северин, Северин там ждёт тебя». Северин — это имя героя повести Захер-Мазоха, — вспомнил Алекс. — «Венера в мехах», автор Захер-Мазох. Откуда это вспомнилось? Откуда-то из дальних закутков памяти — первый курс Колумбийского университета, общежитие, пластинка в проигрывателе, одна из тех студенческих тусовок, на которых кто-то разговаривает с кем-то, кто-то с кем-то целуется в углу, кто-то в прокуренном полумраке танцует в середине комнаты. Кто-то с умным видом объяснял мне смысл песни — не вспоминалось уже, кто.

Нет и не может быть более нашей, более нью-йоркской группы, чем «Velvet Underground». В эпоху, когда все курили траву, они кололись героином. Когда длинноволосые ребята и девчонки носили невообразимых цветов рубашки и куртки с лохматой бахромой, Лу Рид носил костюм с галстуком и тёмные очки. Когда хиппи в Калифорнии воспевали наготу и естественность, в Нью-Йорке воспевали пластик и связь Эроса с Танатосом. Те пели про цветы в волосах, Лу Рид пел про плётку и кожаные сапоги.

Если подумать, это эстетствование было нарочитым, наивным, китчевым — и всё-таки талантливым. Вся американская культура такая: наивная и нарочитая, без европейского чувства меры. У европейцев есть Нойшванштайн, у нас — Диснейленд. Культура одарённых самоучек, с восторгом глотающих любую книжку без разбора. Даже интеллектуальность у нас такая — прямолинейная и незамысловатая, как бейсбольная бита. Вспомнить хотя бы знаменитые дебаты Хомского и Фуко…

Мысль вдруг остановилась, и Алекс ощутил ужас. Ужас был разлит в воздухе — в мягком утреннем свете, льющемся из окон забегаловки, в солнечной пыли, сквозившей в лучах, в том, как хрипло прокашливается проснувшийся бомж в другом конце зала, в том, как облокотился на прилавок работник забегаловки, в том, как монотонно и дремотно продолжает звучать песня. Главное же, ужас заключался в вопросе: «кто это думает?»

Кто это думает? Кто вдруг вспомнил всё это, то, что так давно ты пытался выбросить из памяти, Алекс? Это ты, Алекс? Но Алекс не бегал от властей, не учился в Колумбийском университете, не занимался терроризмом, у Алекса жена и двое детей, он живёт в Северной Дакоте, в городе Гранд-Форкс, работает на заправке «Шелл»… Это Майки? Майки «Корсер» Бруно, это ты? Нет, это не Майки — тот был молодой, тот делал революцию, мастерил бомбы, взрывал здания, убивал людей, путешествовал по миру. Майки был длинноволосый бородатый радикал в мотоциклетном шлеме и кожаной куртке с «маленький красной книжечкой» Мао в одном кармане и ЛСД-шной маркой в бумажнике. Ты — небритый и давно непьющий даже старпёр с дешёвыми электронными часами на волосатом запястье, в безразмерной футболке, купленной Алексом для маленькой Джоан, чтобы та подарила маме… но, если подумать, в честь кого ты настоял, чтобы назвали Джоан?

Ужас сковал дыхание, подкатил к горлу, стены будто сходились тисками. Алекс схватил со стола стакан с колой и шумно всосал газировку через трубочку. Сердце бешено колотилось в груди, руки задрожали. Северин, Северин там ждёт тебя. Кого ты ждёшь, Северин?

11:30
Бар «До краёв»

Наверное, Берт был первым за время пути из Дакоты человеком, который не удивился футболке с плюшевым мишкой. Да он и тогда, в 1981-м, был такой, — вспомнил Майки, — никогда ничему не удивлялся, не задавал вопросов. Нужен был сэйфхаус, только и сказал: «без базара» да осведомился о цене. Конечно, постарел, сильно — но кто помолодел-то? Семнадцать лет прошло. Семнадцать, чёрт возьми, лет.

Нет, Берт, бежать — не выход. Чтобы устроиться в Канаде или где-то дальше на постоянной основе, нужен загранпаспорт, а это другой уровень. Чтобы жить в Стране, блядь, свободных, нужен в первую очередь SSN, а по нему уже можно сделать и права, и банковский счёт. Вот, Берт, что мне в первую очередь нужно, SSN. Как раньше делали, помнишь? Маленький мёртвый ребёнок года рождения эдак от сорок пятого до шестидесятого. Достать свидетельство в архиве: один экземпляр идёт на руки родителям, а второй туда. Нашим ты так делал, Берт.

— У тебя, кстати, остались выходы на наших? — Алекс понизил голос, наклонился к бармену. — На кого-нибудь?

Да откуда у него выходы, — горько подумал Алекс. Если и знает имена, не скажет — все оставшиеся на свободе сейчас сидят на жопе ровно и не рыпаются, как я ещё неделю назад. Где сейчас подполье, где Чёрные пантеры, где Синоптики, где марксисты-ленинисты, маоисты, анархисты? Нихера, никого не осталось: левая идея мертва. Вместо призрака коммунизма — другая иллюзия: что каждый американец — лишь временно обездоленный миллионер. Алекс оглянулся по сторонам: вот, сидят, временно обездоленные. Какой-то быкан с каторжной рожей, тётка-байкерша, пацанёнок какой-то, по говору картошечник, ещё один торчок какой-то. Пиво хлещут, и каждый, небось, мечтает разбогатеть. Но вдруг…

Алекс замялся, не решаясь продолжить.

Опасно, опасно искать других идейных — кричал про себя Алекс. — Семнадцать лет ты сторонился идейных, бегал ото всех: известно же, что на одного честного человека в любой левацкой тусе два идиота, три подлеца и один провокатор — хорошо если один. Но, чёрт возьми, какие варианты? Устраивать новую жизнь? Какую новую жизнь, в сорок три года… нет, сорок три-то года Алексу, а на самом деле тебе-то — сорок шесть, Майки! Опасно, Алекс? А что не опасно? Жить без документов, пытаться скопить нужное, работая всерую, залезать в долги, — не опасно? Это не то что опасно, это и невозможно. Ты не Алекс, — сказал себе Майки, — Алекс мёртв.

— Или не на наших, — наконец, сказал Майки. — Не знаю… на идейных, что ли? Есть тут идейные?

Сказал — как в воду бросился. И добавил:

— Да, Берт, ещё одно. Что я уже давно не Майки, ты в курсе. Теперь я уже и не Алекс, сам понимаешь. Пока документов нет, буду… — он призадумался, — скажем, Северин.

Перед тем, как направиться в зал заседаний, Дэн, как обычно, зашёл в курилку. Курил он очень много — в день улетало по две, а то и две с половиной пачки «Панды»: начинал утром с лёгкой, бирюзовой, к вечеру переходил на жёлтую, крепкую. Давно он так жил, с юности ещё, с грязной китайской студенческой общаги в Париже. Ничего не поделаешь, такое было время, такое было поколение — Мао дымил как паровоз, Лю Шаоци с ним, даже Чжоу Эньлай, не куривший с юности, и тот, уже пожилой, начал, да и как в те годы было не начать. Работали по двадцать часов в день, заматывались… жили в постоянном страхе. Новое поколение этого не знает, не испытало этого всего — и не должно испытать.

Дэн смял окурок в алюминиевой пепельнице. Достаточно. Пора идти заниматься делом. Всё-таки хорошо вернуться в Чжуннаньхай*, — поймал он себя на мысли, направляясь в зал заседаний по коридору.

— Добрый день, товарищи, — начал Дэн, заняв место за столом. — Как вы можете знать, из отпуска я вернулся только вчера и не с пустыми руками. Сегодня я предлагаю включить в повестку дня два важных вопроса и один второстепенный — о нём я упомяну в конце. Два важных же вопроса будут касаться двух важнейших сфер нашей политическо-экономической жизни, а именно политики и экономики.

— Во-первых, речь о реформе государственного и партийного аппарата. Думаю, что в этой области давно назрели значительные перемены. Говоря об организационно-кадровой системе Партии и государства, основными её проблемами являются следующие: 一） бюрократизм; 二）избыточная концентрация полномочий; 三） патриархальный подход к руководству; 四） несменяемость; 五） разного рода привилегии.

Бюрократизм был и остаётся одной из главных проблем Партии и государства, приводя к отрыву руководства от масс и реальности, злоупотреблениям, показухе, пустословию, закостенелости мышления — продолжать этот ряд можно долго. Во многом бюрократизм обусловлен историческими и культурными особенностями нашей страны, но есть и ещё одна причина, значительно его усугубившая в последние десятилетия. Я говорю о принципе «железной миски риса»: неважно, работает ли чиновник хорошо или плохо, он получает свою «железную миску». Человека можно принять на работу, но нельзя с неё выгнать; его можно повысить по службе, но нельзя понизить. Всё это неизбежно приводит к разрастанию штатов, появлению новых уровней подчинения, обрастанию начальника заместителями, появлению должностей, существующих лишь на бумаге.

Избыточная концентрация полномочий означает, что во имя усиления партийного руководства мы отдаём чрезмерно много власти партийным комитетам, тем самым превращая централизованное партийное руководство в руководство отдельных личностей. Эта проблема в той или иной степени существует на всех уровнях нашей партийной иерархии. Она приводит к тому, что большинство партработников не имеет вовсе никаких полномочий, зато меньшинство оказывается чрезмерно перегружено ими, что ведёт и к злоупотреблениям, и к неэффективности работы. Наша неспособность осознать эту проблему стала одной из главных причин Культурной революции, и мы все заплатили за это высокую цену. Эту проблему следует решить безотлагательно.

Патриархальность означает в первую очередь отход от принципов, практиковавшихся нами в период антияпонской борьбы и социалистических преобразований, отход от принципов демократического централизма и коллективного руководства. Сплошь и рядом мы видим, как решения принимаются одним или несколькими партработниками, без дискуссии и голосования: начальник не хочет слышать мнения подчинённых, подчинённые боятся мнение высказывать. Своё предельное выражение патриархальный подход получил в «принципе двух абсолютов» Линь Бяо. Этот подход мы должны искоренять в нашем руководстве.

Несменяемость власти происходит как и из упомянутых мной выше проблем, так и из нашей недавней истории: в годы нашей молодости, в годы борьбы, войны и преобразований мы могли позволить себе не задумываться над тем, сколько руководитель будет занимать свою должность — неизвестно было, будет ли существовать сама должность завтра или нет. Сейчас пришло время над этим задуматься. Необходимо усовершенствовать систему выборов, привлечения, назначения, увольнения, оценки и ротации кадров, а также установить ясные правила по сроку пребывания на разных руководящих должностях, как выборных, так и назначаемых.

И, наконец, речь о привилегиях. В годы Культурной революции Линь Бяо и Банда Четырёх не стеснялись вести роскошную жизнь, не глядя на то, с какими трудностями сталкивается народ. До сих пор есть руководящие работники, видящие себя не слугами народа, а его господами и использующие положение для личного обогащения. Это вызывает справедливый гнев трудящихся и чернит образ Партии. Необходимо внедрить систему, которая позволила бы как рядовым патработникам, так и трудящимся массам контролировать руководителей. У людей должно быть право выявлять коррупционеров и добиваться дисциплинарных или уголовных мер в их отношении. Для этого в первую очередь потребуются независимые контролирующие организации.

Теперь, высказав свои предложения, я перехожу к методам их осуществления. Я предлагаю представить эти тезисы на обсуждение грядущего Пятого съезда Всекитайского собрания народных представителей с тем, чтобы соответствующие комиссии разработали поправки в Конституцию КНР. Эти поправки должны отражать право масс на управление различными государственными органами и контроль над ними, ограничение концентрации власти, реформу системы управления, включающую отказ от принципа «железной миски риса», привлечение трудящихся к обсуждению касающихся их вопросов, а также разграничение вопросов, решаемых руководителями единолично или коллективно. Во всяком случае, важные вопросы должны решаться коллективно.

Почти бессознательно Дэн потянулся к лакированной сигаретнице на столе, достал «Панду» с золотым ободком и закурил.

— Второй же вопрос, который я хотел поднять сегодня, касается экономики. Во время Банды Четырёх бытовало выражение, что лучше быть бедным при социализме, чем богатым при капитализме. Это абсурд. Разумеется, нам не нужен капитализм, так как социализм даёт лучшую почву для развития производственных сил и отношений, но именно поэтому мы и не должны оставаться бедными. А разрыв между нами и развитыми капиталистическими странами, и без того огромный, за последние 10—15 лет вырос ещё больше. Этот разрыв невозможно преодолеть, оставаясь в изоляции. Поэтому я предлагаю учредить особые экономические зоны, в которых иностранный капитал мог бы создавать предприятия, пользоваться дешевизной и обилием наших природных ресурсов, сравнительно развитой инфраструктурой, а также дешевизной и образованностью нашей рабочей силы. Всё это позволит зарубежным капиталистам получать прибыль. Взамен же мы будем получать технологии, обучаться передовым методам управления и организации труда, укреплять экономические связи с развитыми капиталистическими государствами. Подчёркиваю, товарищи, речь не идёт о бесконтрольном допуске иностранного капитала в КНР — этот эксперимент я предлагаю проводить лишь в нескольких зонах на южном и восточном побережье нашей страны. Полагаю, что удачными местами для таких зон станут провинция Гуандун, город Сямэнь в провинции Фуцзянь, а также Шанхай. Также добавлю, что первыми заинтересовавшимися инвесторами наверняка станут хуацяо, представители многочисленных китайских диаспор как в Азии, так и по всему миру. Наши зарубежные соплеменники — люди состоятельные и хваткие, и глупо было бы не привлечь их опыт и средства к строительству современного Китая. За хуацяо, я уверен, потянутся и белые. Если решение будет нами утверждено, я планирую заняться этим вопросом лично, но буду рад, если кто-то из коллег-экономистов пожелает тоже принять участие в этом начинании.

— Ну и, наконец, третий вопрос, сравнительно маловажный по отношению к первым двум. Его я выношу на обсуждение лишь потому, что моё предложение является примером древней поговорки «Извлечь нечто из ничего» — его решение не будет стоить нам почти ничего, а результаты даст мгновенно. Я говорю об отмене второй схемы упрощения иероглифов. Вы все, товарищи, знаете, с какой неприязнью люди встретили новую реформу правописания, введённую в 1977 году. Речь не только и не столько об интеллигенции; трудящиеся, многие из которых лишь учатся писать, вынуждены переучиваться, усваивая, скажем, что иероглиф «алкоголь», 酒, теперь пишется как 氿, — Дэн начертил этот иероглиф в воздухе кончиком сигареты. — Едва-едва мы успели переучиться на первую схему упрощения, едва успели выучить в школах новое поколение, — теперь снова половина иероглифов пишется иначе. Более того, новые правила попросту усложняют чтение — многие иероглифы теперь сведены воедино: так, «помощь» теперь пишется так же, как «держава», а «цвет» — как «яркий». Недовольство этой реформой значительно, товарищи. Нет ничего проще признать вторую схему упрощения неудачным экспериментом, подготовленным во времена господства Банды Четырёх, и вернуться к первой схеме — нам потребуется лишь опубликовать соответствующее заявление в «Жэньминь жибао» и разослать указания по типографиям, а люди несомненно почувствуют, что их недовольство услышано. Этот вопрос я предлагаю передать на рассмотрение Госсовета.

— Буду рад услышать ваши замечания или возражения на этот счёт, товарищи, — завершил Дэн и с удовольствием затянулся.

- Странное место, здесь, кажется, ждут отпечатков наших ног -изрек Иванов, входя в комнату.
- Затхлая пыль на сапогах. Разбитое кресло, поеденый плед, оборван в звонке шнурок...

- Михаил, разрешаю вам исследовать кухню, при обнаружении варенья - использовать по назначению. После вылазки о результатах разведки доложить. Данила, что сперва - сивка или этот натурист? Не хотелось бы оставлять за спиной невесть кого, да и потом, приличия соблюдать нужно - вдруг это хозяин... хм... дома? Представимся. От кавалерии же, думается мне, в узких проходах толку не будет. Потом снимем.

Когда полурослик зашёл в конюшню в нос ему ударил резкий запах разложения, что было странно – вряд ли кобольды были тут пару дней назад, чтобы все успело так основательно протухнуть. Чуть нахмурившись Хэмфаст прошёл мимо ряда пустых стоил, туда где виднелась сидящая на корточках, спиной ко входу, фигура женщины. В конюшне было темновато, небольшие окна под потолком из балок были закрыты опущенными ставнями. Второй этаж занятый наполовину сушащихся до зимы соломенными кубами, куда вела кособокая приставная лестница, защищал дальний от входа конец от света, просачивающегося через небольшое окошко под коньком крыши. Все очертания предметов у дальней стены можно было заметить только благодаря рассеянному свету идущему из-за разломанных ворот позади приближающегося полурослика. Лук в руках у Долгопята чуть скрипнул от непроизвольного напряжения. Предположительно раненая женщина резко повернулась лицом ко входу.

Перерезанная шея "улыбалась" тебе пуская кровавые пузыри, на мертвенно бледном лице выделялись бельмами незрячие глаза трупа и странно перекошенный рот измазанный в крови. Платье ставшее спереди бордово алым пересекало несколько все ещё кровоточащих следов от мечей. В руках женщина конвульсивно сжимала скользкие потроха тянущиеся в труп лошади за её спиной, полурослик скорее догадывался что это лошадь по смутным очертаниям темной массы плоти.

Женщина застонала словно пытаясь что-то сказать и дергано поднимаясь на ноги. Она с трудом управлялась с одеревенелыми конечностями, ковыляющей походкой медленно приближаясь к отступающему назад вору. Хэмфаст уже собирался сбежать на улицу, когда понял что путь ему перегораживает вставшая в проходе корова с выклеванными птицами глазами. Корове не хватало примерно половины мяса с левой стороны тела, где теперь скалились белеющим частоколом ребра. Она угрожающе замычала и полурослик догадался что это был голос уже далеко не травоядного существа.

  Войдя в ресторацию, Константин Апполинарьевич прямо с порога увидел здоровенного кота, играющегося с какой то бумажкой. Хм, вроде этот кот был с кем то из посетителей заведения. Точно, сметану жрал! А знатный котяра, жииирный такой. У соседа, Афанасия Евграфыча, был почти такой же. Тот котов любил и за большие деньги, откуда то из Туркестана, выписал себе какого то редкостного кота. Манульей, кажись, породы. Вот это был кот так кот, жрал за четверых, а ежели когда Афанасий его погладить хотел, так на этот цирк гостей можно было приглашать. Пара крепких деревенских мужиков, соблазнившись по целковому и штофу водки каждому, помолясь и перекрестившись, обматывались в три слоя мешковиной и давай ловить этого кота по всему подворью. Тот шипел, плевался и ловиться никак не хотел, но постепенно оказывался зажат в угол и не без бою изловлен. Изодранные в кровь мужики, крепко сжимавшие кота за передние и задние лапы, терпеливо дожидались пока Афанасий Евграфыч почешет этой бестии пузико, а опосля, как барин натешится да рукой махнёт, мол, отпускайте, облегчённо вздыхали и отбрасывали утробно воющего котяру в сторону, откуда тот стрелой нёсся в заботливо приоткрытый погреб, а сами, приговаривая что: "Больше ни вжись ни за какие деньги" шли в шинок залечивать телесные и душевные раны. Наблюдавшие за сиим действом дворовые животики надрывали со смеху, и с нетерпением ожидали следующего раза.

  Нахлынувшие на Брюханова воспоминания прервал сам кот, деловито притащивший бумажку с коей играл к самым ногам купчины и требовательно постучавший по ней лапой.

- Кысь-кысь-кысь - неуверенно протянул КА -Тебе чего? Поиграться решил? Так не до того сейчас.

  Однако, приглядевшись к бумажке, испещрённой чем то навроде детского рисунка и какими то каракулями, заинтересовался - всё же не записка повару от официанта, а кто то красками рисовал.
- Ну, показывай, что это тут у тебя - пробормотал Брюханов, тяжело присев и потянувшись за бумажкой.

- Лошадка? К ежику пошла, наверное - пожал плечами Иванов. - За вареньем. Смородинововым.

– ЙА ЭТА... ЙА ТОЖ ТУДА ХАЧУ! - заволновался Михаил, доверчиво глядя на эскулапа большими умными черными глазами. - ЗА ВА... ВАРЕНЬЕМ!...

Последовавший затем выстрел вызвал глухое ворчание медведя, прижавшего уши лапами (как видно, резких звуков он не любил, то ли памятуя об охотниках с ружьями в родной тайге, то ли о методах дрессировки, когда кнута тебе дают куда как чаще, нежели пряник - да и пряником, признаться, порой тоже бьют!). Но сдержался и просьбу Иванова исполнил, не дав волю "медвежьей болезни". На дальнейшие расспросы доктора Михаил снова поворчал и комично пожал плечами - было видно, что домик ему то ли незнаком, то ли он сейчас о совсем ином думает. Может быть о лошадке с ёжиком, а может о смородиновом варенье.

- Сивка! Сииивка, а ну подь суды, шкур-​ра!

Зычный голос гусара разлетелся по туманным окрестностям и... первое время ничего не происходило. Но вскоре все трое, включая Михаила, услышали явственное негромкое ржание, доносившееся... "Вздор! Быть того не может!" - одновременно подумали Иванов с Багровским (а что подумал Михаил, сказать было трудно, но во всяком случае на его морде тоже отразилась некая задумчивость). Потому что ржание донеслось СВЕРХУ. Все трое глубокомысленно подняли головы в белесую туманную зыбь.

Паладин остался размышлять, не замечая что пленные уже выглядят гораздо осмысленней чем раньше. Мысли о степени виновности не покидали драконороженного. На его фоне генази деловито перебиравший трофеи выглядел более расслабленным. Нужна была веревка чтобы связать копья и Бора поглядывал краем глаза на ту которой связали парочку пленников(это была веревка Долгопята), вероятно после казни можно будет пустить её в дело. Но вот на его предложение насчёт мечей никто не откликнулся, все были заняты какими-то своими делами.

Например, волшебник листал книгу в зеленом переплёте и иногда поглядывал на угрюмо молчавших кобольдов с задумчивым видом. Он в это время размышлял как их подчинить и заставить работать на благо сил добра, которые сам же и олицетворял. Книга в руках освежила его память и он чувствовал определенное вдохновение прямо сейчас. "Лучше всего, конечно, выдать себя за дракона(ибо кобольды поклоняются им с самой зари времен), но это весьма не просто так как кобольды не станут доверять до конца тому кто не способен превратится в свою "истинную форму" прямо у них на глазах." – размышлял маг заломив брови от относительной ограниченности своего арсенала заклятий. Кобольды скорее всего не так глупы чтобы поверить одним лишь пустым словам, а точнее слишком религиозны чтобы пускать на самотек столь важную вещь как встречу с драконом. Тут то Анаксагору и помогла по настоящему, прихваченная с собой книга: "Дикари: психология и описания монстробразных гуманоидных рас". Там была пара абзацев посвященных верованиям кобольдов, которые кроме кроме обожествления великих злых драконов оказывается ещё имели свой собственный – но довольно куцый – пантеон, состоящий из нескольких малых божеств и полубогов. Как раз глава его — Куртулмак идеально подходил, он славился в основном: своими коварными планами, отсутствием чувства юмора(видимо ненавидит шутки и розыгрыши) и тем что до ужаса желает отомстить гномам. Он не только отвечает за войну, лидерство и горное дело, но так же он имеет власть над смертью и рождением. Выдать себя за Рогатого Колдуна(как его ещё называли последователи) было куда легче чем за дракона, а все несостыковки и промахи легко можно было списать на выполнение некого тайного плана. Главное правильно разыграть эту карту и застать ящеров врасплох.

В то же время Долгопят уже скрылся из виду и тяжело вздохнув в последний раз продолжил путешествие через длинную череду холмов ориентируясь по солнцу примерно на северо-восток. Где-то впереди его вероятно ждали руины с демонами, а позади он оставил отряд авантюристов расположившийся на привал прямо посреди Восточного тракта. Прежде чем отправится в путь полурослик успел не только перекусить, но и выковырять из доспеха пленного свою обломанную стрелу. Осталось найти достаточно ровную ветку, пару перьев и можно будет сделать вполне приличную стрелу. А учитывая цены в Зимней Гавани, даже одна единственная стрела может пригодится чтобы подстрелить себе дикую куропатку на ужин. Так что не стоит ими разбрасываться! Босые ноги уносили Хэмфста все дальше и дальше, а его взгляд настороженно скользил по сторонам ожидая очередной засады или чего похуже...

Тем временем Кадм и Двенка творили свой странный ритуал по связыванию духов с диадемами. Шаман постарался не только вызвать духа Шепчущего Ветра, но и связать его с диадемой как в прошлый раз. Не с первой попытки, но у Кадма все отлично получилось. Потому когда он в третий раз задал свой вопрос ему (наконец-то!) ответили:
– Это опять ты? Как.. ас это получается, не понимаю. – произнёс чарующий женский голос. Двенка, конечно, забыла его. Но шаман прекрасно помнил что именно этот голос был у Изумруда раньше, так что выходило что все сработало как надо. Тогда он кивнул колдунье и она задала свой собственный вопрос замирая от желания поскорее услышать ответ на него.
– Двенка, э... ты! Давай я повторю свою про..у оп..ть... – голос Изумруда иногда становился чётче, а иногда наоборот — пропадал обрывая или коверкая её слова. – Тебе нужно найти мне того кто ид..ально подходит моей силе и на..ть на него диадему. Тогда я смогу... как и ... ала. Мы заключили с тобой договор, но .. да твоя память... слишком. Ты ведь слышишь меня? Поддерживать канал весьма... ожно.

  Такой тонной барышне не верить было никак не можно – особенно если попытаться посмотреть ей в глаза: все мысли сразу терялись, а интерес смещался в иную плоскость. Все это жандарма весьма напрягало, а пуще того – желание так и оставшейся безымянной девицы немедленно сбежать. Подобные действия возбуждали подозрения, и отпускать мадаму жандарм никак не собирался.
  Правда, одновременно с этим вставал вопрос, как объяснить свое поведение шарманной Эллочке и распушившему хвост грузину – каждому из спутников пристальный интерес Сергея Карловича к фигуристой персоне незнакомки мог категорически не понравиться. Подняв глаза к небу, а, вернее, к потолку, молодой человек попытался сформулировать свои мысли – и чуть не упустил новую знакомую, так и порывающуюся сбежать. Пришлось отставить рассуждения в сторону и действовать быстро.

  Постаравшись как можно более вежливо выкрутиться из цепких ручек Разумовской, жандарм вежливо извинился на французском с характерным рязанским прононсом: «пардон муа, мадмуазель!», и даже каблуками щелкнул. «Айн момент» - пояснил он свои действия.
  Ратт собирался сделать пару шагов вперед и преградить беглянке выход в город, на который обрушился внезапный туман – горы-с, чего вы хотите? Сглотнув и стараясь не смотреть на омут женских прелестей, Сергей Карлович отчеканил:
  - Никуда вы не пойдете, мадам! Отказывать благородному войсковому старшине и жандарму при исполнении – моветон. Проследуйте за нами в salle добровольно, я настаиваю, иначе мы будем вынуждены применить de force. Vous comprenez moi, душечка?

Выезжать из лагеря приходится через расположение Мортегана. Роберт во главе кавалькады избранных рыцарей проезжает мимо чёрных палаток и шатров с золотистыми лилиями. Солдаты останавливаются и вытягиваются по струнке, пропуская процессию. Другие, группами греющиеся у походных костров с подвешенными на жердях котелками, вскакивают после предупредительных окриков прозорливых капралов. Отряд лорда-маршала проезжает мимо стрельбища на южной окраине лагеря, где три десятка арбалетчиков в чёрных с золотом туниках и капеллинах отрабатывают парное взаимодействие под надзором руководящего офицера.

Роберт натягивает поводья, тормозя лошадь – наблюдает за тем, насколько синхронно первый арбалетчик в каждой двойке опускается на колено, взводя спусковой механизм, в то время как второй, прицелившись, выпускает болт точно в набитое соломой и утыканное стрелами чучело.

– Лорд-маршал, – заметив пристальное внимание Грейхоука, офицер подносит к виску ладонь, а арбалетчики прекращают тренироваться и сноровисто выстраиваются в шеренгу.

Петляющая дорога ведёт прочь от лагеря – север, как всегда, поражает размерами. Сколько ни смотри, никак не выходить привыкнуть к бескрайним просторам – серо-зелёные болотистые равнины уходят вдаль, сливаясь со сковавшими небосклон тёмно-серыми тучами у самой линии горизонта. Тёмные островки леса виднеются тут и там, внося некоторое разнообразие в безрадостную картину. Размытая бесконечными дождями лента дороги убегает вперёд – оставленные вчерашними повозками глубокие колеи размыло дождём, тракт окончательно превратился в жидкое месиво. Косые струи стекают по капюшону, по поводьям, по бокам лошади, выбивают рябь на мутной поверхности вытянутой сплошной лужи, которая когда-то называлась дорогой.

– Проклятье, – выдыхает позади Морган, когда его конь, поскользнувшись, сохраняет равновесие только чудом.

Роберт и сам уже понимает, что дело дрянь. Направляет лошадь в сторону, взбираясь на склизкую, но сравнительно устойчивую обочину. Двигаться вдоль дороги, как и накануне, представляется более выгодным – вчера, правда, приходилось объезжать растянувшуюся вереницу обозов.

Королевское знамя впереди походит скорее на мокрую тряпку. Не реет гордо над головами, не трепещет, воодушевляя, на осеннем ветру – свисает бесформенной тёмно-синей паклей с золотыми вкраплениями, обвивая в несколько колец шест. Обернувшись, лорд-маршал смотрит на скачущего в конце процессии Мартина – фамильное знамя Грейхоков в руках адъютанта едва ли выглядит хоть немногим более впечатляюще.

Роберт собирается было перейти на более приличествующий ситуации галоп, но сдерживается – копыта лошадей и без того нещадно месят скользкую грязь, не стоит рисковать здоровьем животных без крайней необходимости.

Так и выходит, что две группы всадников медленно и уныло тащатся навстречу друг другу. Лорд-маршал насчитывает в приближающемся отряде семь человек – под неплотно запахнутыми дождевыми накидками угрожающе поблёскивают стальные кирасы. Грейхоук как никто другой понимает, что только последний идиот стал бы тащиться так далеко на север в полном боевом облачении. Боевая броня – пыль в глаза, представление, эффект которого сильно смазан сопутствующими обстоятельствами и погодой.

Когда Роберт уже может разглядеть хмуро поблёскивающие в тени капюшонов глаза незнакомцев, второй всадник опережает знаменосца и, небрежно швырнув тому накидку, переходит на галоп. Кираса сверкает серебром и железом, чёрные волосы с показательной небрежностью разбросаны по плечам, подкованные копыта породистого жеребца расплёскивают во все стороны воду. Почти сразу он натягивает поводья – серая лошадь останавливается в нескольких шагах перед Грейхоуком, а её всадник, пристав на стременах, прищурившись, вглядывается.

– Лорд-маршал Грейхоук! – выкрикивает звонко, с восторгом.

Взгляд Роберта скользит по извилистым выступам и изгибам резного нагрудника. Сталь сплетается с выполненным искусным мастером узором серебряной гравировки, что, на манер перьев, расходится от солнечного сплетения, поднимаясь к плечам, и обхватывает наплечники растопыренными когтями. Только у одного человека в королевстве может быть подобный нагрудник с резным изображением ворона.

Кронпринц Конрад, не иначе, со своей гвардией.

Волшебный ящер должен умереть. Его чешуя будет плавиться от жара магии колдуньи, а кровь закипит в жилах и горячим потоком прорвёт вены изнутри. Эта тварь не заслуживает жизни и даже смерть для него будет милостью. Ящер сам навлёк на себя гнев магички, он поплатится за содеянное.
Последствия взрыва - последнее, о чем сейчас думала Двенка. Ей нужна была плата за боль еë друзей. И платой этой была смерть.

Все

Засада распалась когда один за другим разбойники валились на землю в крови. Но несмотря на потери кобольд в балахоне казалось совершенно не замечал этого, он принялся пританцовывать на месте словно шаман и у него на вытянутых лапах снова появилась сфера магического пламени, но в этот раз она продолжала расти пока не стала больше чем он сам — это уже могло считаться полноценным огненным шаром. Магия зависла над головой жреца кобольдов бросая яркие всполохи на землю и обсыпая его тусклыми искрами. Он призывал силы дракона слышал Трузавр, это была школа призыва – решил про себя Анаксагор едва взглянув на огненное безобразие. Колдунья же не думала она сама призывала энергию своего друга и диадема у неё на голове засветилась концентрируя магию в вытянутой ладони...

Выбор подходящего снаряжения - дело непростое. Не тому учили Зика в департаменте логистики, ох, не тому! Первым делом Браун вернул на родину - читай, в карман, планщет-компаньон. Нечего казённому имуществу задарма на коровьиных фермах работать! Спросят ещё потом. Это тебе не телохранитель с последним днём контракта, это, блин, ценное оборудование, на инвентаризационном учёте стоит! В обязательном порядке выдал себе, Сторму и Бекки по рации. Себе и Сторму - для связи в наступательном бою. Ребекке - чисто на всякий случай. Подумал немного. Потом подумал ещё. И с тяжёлым сердцем вручил ей ещё и динозаврика. Игрушечный товарищ был слишком дорог Иезекиилю, чтобы и дальше рисковать им в бою.

А в потайном отделении пиджака отлично поместилась граната. На случай, если дела пойдут ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хреново.

Тяжело было оставить и картечник: увы, ни у самого Зика, чья комплекция сроду не внушала ужас ни одному существу в галактике, не будучи подкреплённой символом власти в виде удостоверения инспектора, ни у Сторма не хватило бы сил управиться с этой дурой. Хотя очень хотелось шмальнуть! Впрочем, дробовик в миссии по спасению заложников мог сделать так, что и заложников никаких не останется. Уж больно неточное оружие.

Сторму вручил пистолет и автоган. Стрелять вояка сможет действительно из лёгкого оружия только. Если повезёт, то сможет занять огневую позицию и управиться ещё и с пулемётом...

Себе же, по традиции, оставил два пистолета. Стаббер уже некуда было класть, да и будем честны - время, когда инспектор собирался брать неприятеля живьём, давно было этим неприятелем упущено.

Принимая из рук доктора грязно-белую обвисшую шкурку, Эллочка неподдельно задрожала нижней губой и даже сумела наводнить глаза слезами.
- Фуфу никогда такой не была, - приложив ручку к своему пышному и доброму сердцу, горестно поделилась Разумовская. - Никогда, - повторила она для Сержа, вовремя моргнув так, чтобы по щекам двумя ровными дорожками побежали прозрачные девичьи слёзы.
- Фуфу, ответь своей мамА, - возопила Разумовская и хотела что-то ещё добавить в качестве апогея, но осеклась, глаза стали больше...эм...её великодушного сердца, а сама Эллочка в ужасе отодвинулась от пушистого кота, прячя за спину свою обвислую Фуфу, даже не заметив, что держит собачонку мордой вниз.
- Кажется, мне тоже... - "нужна помощь", полуприкрыв глаза и пошатываясь, Эллочка присела в кресло, прямо на собачку, забыв, что та за спиной, тут же вскочила, огляделась воровато и увидев, что все покинули зал и вышли, оставила Фуфу в кресле, заботливо прикрыв ту бархатной скатертью.

Когда пришел в себя статный грузин и вернулся за нею - ЗА НЕЮ, слышали?! - симпатичный жандарм, Эллочка, сохраняя вид грустный (он ей особенно шёл) и скромный (тоже шёл, но не удавался), покорно отправилась следом. Кудряшки прыгали в такт её шагам...как впрочем и всё остальное, а когда между двумя военными состоялся запальчивый диалог, Эллочка взволнованно задышала всеми своими фибрами, переводя взгляд с одного на другого и мотая на палец кудряшку. Когда же грузин представился, она потупилась, скрывая улыбку. Всё же какая удача, что обоих джентльменов звали одинаково - Сержами - ибо память Эллочку неумолимо подводила подчас.
Она едва не протянула тонкие пальчики для поцелуя, но горец не был знаком с обычаями приветствия дам и она лишь надула губки, не переставая разглядывать заляпанный чем-то мундир блестящими от слез и предвкушения глазками.

Андрей из приличия осмотрел собачонку. Пульс явный, дыхание есть, сознания... Да в общем,не особо и было, а так она хотя бы не тявкает. Да и чем ей помочь, не водкой же отпаивать! Случай не столь тяжёлый.

- Фуфу спит, скоро наберется сил, и будет радовать вас как прежде, сударыня - произнес Андрей, передавая собачку мамзель Эллочке.

- Данила, шутки шутками, есть серьезное дело. На пару слов.

Андрей не любил секретничать, так что никуда особо и не пошел, да и голос понижать не стал. Просто вот таким образом привлек внимание гусара.

- Когда со вчерашнего встаёшь, оно, бывает, вот так же кружит, да? Кот говорящий. А еще за окном туман, ни зги не видать. В Кисловодске-то! И лично мне кажется, что за тем туманом ничерта нет. Уже понял, что случилось? Нет, так я тебе скажу. Видишь вон, десертная ложка перед Брюхановым лежит? Но на самом деле, Данила, ложки нет. Допились мы с тобой, дружище. Но! Из любого состояния есть выход. У нас с тобой сейчас две проблемы - потерянный Кисловодск и кубик. Кубик же может жандарм найти? Чисто теоретически? Ну вот пусть и ищет. Нам, военным, надо более глобальные задачи решать. Выйдем, пройдемся, сам увидишь.

...ровно в тот момент когда Серги утвердился в вертикальном положении, помещение ресторана начало ходить ходуном.
    Вообще землетрясения на Кавказе не такая уж и редкость. Однако ни сам Серги, ни его отец, ни его дед, ни отец его деда, пожалуй, не помнили ничего подобного тому, что приключилось только что. Обычное для Кавказа землетрясение если и было опасно, то разве что сходом лавины где-нибудь высоко в горах. Но так, чтобы даже стены ходили ходуном, и по залу летала мебель вперемешку с людьми?.. Вот это действительно Сеанс! Однако без бесовщины тут явно не обошлось. И стоило только подобной мысли утвердиться в голове войскового старшины терского казачьего войска, как в эту самую голову со всего размаху ударило что-то тяжёлое, сбивая папаху. Был ли это какой-то особо увесистый предмет меблировки, или копыто всё того же упомянутого ранее беса, князь Геловани определить, увы, не смог, поскольку с размаху повалился на пол, клюнув гордым орлиным профилем прямиком в упавшего со стола на пол запечного рябчика, в то время как сверху на него, подло, со спины и без всякого предупреждения, накинулась плотная бархатная скатерть.
    Само собой после подобного конфуза от отчаянного горца не следовало ожидать ничего хорошего, и если бы не всё то же крепко, как краденую невесту, спеленавшее джигита полотнище, то его кинжал вне всяких сомнений покинул бы ножны а, быть может, и отведал бы чьей-нибудь крови, чтобы смыть нанесённое пока ещё неизвестно кем, но несомненно смертельное оскорбление. Однако всё что оставалось мужчине сейчас - беспомощно барахтаться на полу, отчаянно матерясь по русски и по грузински.

Валентин Капустин не ожидал, что бросок бомбы даст такой поразительный эффект — земля заходила ходуном под ногами, царь-медведь испуганно взревел и заметался, сам Валентин Капустин отчаянно пытался удержаться на плясавшей под ногами, разламывающейся мостовой — и был счастлив.

Вот оно! Пришло! — кричало всё в Валентине Капустине, пока неведомая сила вздымала его в эмпиреи. — Я не знаю, что это, но оно пришло!!! Кому-то, может, и нужна великая Россия, а мне нужны великие потрясения — и разве это не то, что мне нужно?! Земля встаёт на дыбы, небо валится на землю, стены рушатся, пол становится потолком, эфирные потоки несут нас, словно песчинки, бывший царь, кувыркаясь рядом со мной, истошно ревёт в ужасе, и поделом — такова участь тиранов! Захлёбывайся, захлёбывайся, царь-медведь, в животном страхе от того, что весь привычный тебе миропорядок пошёл прахом — я хохочу тебе в морду! Мне не страшно! Я не знаю, что происходит, но я знаю, что делать! — внутренне кричал Валентин Капустин. — Когда не знаешь, что происходит — устраивай бунт! Когда не знаешь, что делать, — устраивай бунт! Бунт, шельма!

На мгновение Валентин Капустин обнаружил себя цепляющимся за какую-то балку, висящим над какой-то непостижимой бездной. «Опять андреевщина», — поморщился он и решительно отпустил балку, счастливо позволив подхватить себя эфирной круговерти, — а в следующий момент обнаружил себя сидящим на разломанном паркете посреди фарфоровых черепков и осколков фужеров, в каком-то зале с опрокинутыми столами и содранными занавесками. Валентин Капустин повертел головой. Какие-то сидящие посреди топорщащихся кусков паркета, приходящие в себя люди. Жалобное медвежье поскуливание с улицы. Клочья белесого тумана, наползающие в залу. Если бы здесь оставалась хотя бы одна целая тарелка, Валентин Капустин взял бы её и разбил, — не столько даже из идейных соображений, сколько чтобы придать картине завершённость.

— Маркс был прав, — хрипло произнёс Валентин Капустин. — Это было неизбежно.

Когда зал ресторана очистился от лишних любопытных глаз, нервному ожиданию Мадам Месмер в тенях в укромном уголке зала пришел конец. Двигаясь словно змея, рыжеволосая прорицательница элегантно прошествовала к большому столу в центре ресторана - и в наступившей тишине был слышен только стук ее каблуков и шелест черного платья.

– Благодарю! - шепотом сказала она слуге, который вовремя поднёс пепельницу под почти истлевшую сигарету в мундштуке, стукнула пальчиком по мундштуку, стряхивая пепел, а потом снова затянулась ароматным дымком (в котором доктор Иванов безошибочно определил опиум).

– Вы не возражаете? - так же приглушенно спросила она, вполоборота взглянув на Шустовского. Тот в ответ закивал, скрывая нарастающее оживление.
– Нет-нет, мадам, всё готово. И все готовы. Наконец-то. - добавил он, оглядывая собравшихся. Теперь, кажется, все посетители "Сеанса" вполне могли бы уместиться за одним круглым столом в центре зала, не считая конечно же нескольких слуг, которые продолжали сновать по ресторану по своим делам и поручениям от Хозяина и его гостей.

– Чтож, значит... - с какой-то неуловимой задумчивой грустью протянула Мадам, но не закончила фразу. Она подошла к столу и сам Шустовский услужливо пододвинул ей стул, помогая занять место у канделябра с одной-единственной свечкой, в то время как слуги принялись тушить другие огни в просторном помещении и плотнее задергивать шторы. Зал ресторана постепенно охватывала темнота, отчего каждый из присутствовавших ощутил бег мурашек по коже. Видимо, так было нужно для этих ваших "сеансов", стало быть?

Всё дальнейшее происходило в полутьме, озаренной лишь светом единственной свечи. И в полном безмолвии: все как завороженные глядели на странные пассы Мадам, которая словно пыталась погладить огонек свечи, но каждый раз тотчас отдергивала пальцы в черных кружевных перчатках прочь, боясь обжечься. Наконец, прорицательница будто выбилась из сил и откинулась на мягкую спинку стула, опустив скрытую под вуалью рыжеволосую голову... и в этот самый момент огонек свечи мгновенно потух, уронив зал в кромешную тьму.

– Боже мой! - вырвалось у кого-то, но тут же в ответ зазвучал голос, лишь отдаленно напоминавший голос Мадам Месмер. Он исходил явно из ее уст, но... звучал так, как не может звучать голос обычной женщины. Что-то в нем пугало до дрожи.

– ЗДЕСЬ ЕГО НЕТ! - и голос захихикал. - ВЫ ЗВАЛИ - И Я ЗДЕСЬ, ГОСПОДА.

– Т-ты... знаешь, что я ищу! - прозвучал дрогнувший голос Шустовского.

– ТО ЖЕ, ЧТО И Я. - согласился голос. - ВСЁ СХОДИТСЯ - ОНА ЗДЕСЬ, СРЕДИ ВАС...

– Да. - откликнулся Шустовский уже более уверенным тоном. В его голосе даже блеснула искорка гордости: - Я многое сделал ради того, чтобы всё вышло именно так... Хотя мне потребовалось много попыток...

– МОЕ ПОЧТЕНИЕ! ЛИНИИ СУДЬБЫ - ДЕЛО ТОНКОЕ, ГОСПОДИН ШУСТОВСКИЙ...

– Благодарю.

– СТАЛО БЫТЬ, ТЕПЕРЬ ВЫ ХОТИТЕ, ЧТОБЫ ВАМ УКАЗАЛИ НА ТОГО, КТО ЕЕ ПРЯЧЕТ?

– Очевидно, что да. - повысил голос Шустовский.

– ВАЛЯЙТЕ, ИГРАЙТЕСЬ С НЕЙ ПОКАМЕСТ, КОЛИ ХОТИТЕ. ВОТ ОН. Я ВСЁ РАВНО ОДНАЖДЫ ВЕРНУ ЕЁ! - и голос снова издал совершенно жуткое хихиканье, после чего все погашенные свечи снова вспыхнули и осветили зал так ярко, что уже привыкшим к темноте людям пришлось закрывать глаза ладонями.

И все с изумлением увидели, что бледный, как мел, Шустовский не отрываясь глядит прямо на гусара Багровского, на которого указывает вытянутая с выставленным вперед указующим перстом ручка Мадам Месмер.

– Что со мной было?... - прервала немую сцену Мадам, опуская дрожащую руку на стол, потирая висок пальцами другой и с весьма убедительным изумлением оглядывая зрителей из-под вуали. Ее голос снова звучал слабо и приглушенно: - Я что-то вам говорила? Я ничего не помню... Когда вы дозволяете духам говорить через ваши уста, то память не сохраняет произнесенное медиумом. Что с вами, дамы и господа?

– Господин... Багровский? - уточнил всё еще бледный и напряженный Шустовский у гусара, за спиной которого немедленно возникла пара телохранителей Хозяина. - У вас есть с собой одна... безделушка, которая очень дорога мне. Я готов заплатить вам за нее... дорого, поверьте, очень дорого. Просто отдайте мне её - и я выпишу вам вексель на очень, ОЧЕНЬ круглую сумму. Прошу вас, господин Багровский.

А в памяти Багровского вспыхнул казавшийся бессмысленным эпизод из его похождений, предшествовавших прибытию в Кисловодск: как ротмистр целую ночь пьянствовал со случайным попутчиком где-то под Ростовом (кажется, то был уланский офицер, а может и пехотный прапорщик - чёрт его знает, честно говоря), а потом по рассеянности не заметил, как прихватил вместо своих чужие седло и седельные сумки - да так и отбыл. Возвращаться уж он тогда не стал, больно далеко отъехал - да и чёрт бы с ними, с этими сумками, когда тебя ждет Кисловодск! Но вдруг вспомнилось, что среди прочих обычных для кавалериста вещей обнаружился одинокий игральный кубик, почему-то тщательно завернутый в тряпочку. По странному наитию Багровский тогда лишь развернул тряпицу, осторожно покрутил кубик меж пальцами, а затем вернул всё обратно, отчего-то так и не попробовав его покатать. А потом и вовсе про него забыл.

И сейчас ротмистр мог бы поклясться, что Шустовский имеет в виду именно эту безделушку.

  Константин Апполинарьевич подцепил вилкой ломтик заливного судака и немедленно отправил его в рот . Тающие на языке нежные рыбные кусочки он планировал закусить исходящей паром молодой картошечкой, политой постным маслицем с чесночком и укропом, а после уже нацелился на украшенных резными фестончиками поджаренных до золотистой корочки рябчиков, так что едва не пропустил мимо ушей заявление господина Шустовского о близком начале Сеанса и требование "излишних" покинуть залу.

- А и правильно, неча сеансу всем и каждому показывать, так товар запросто обесценить можно - благодушно оценил купец манёвр хозяина заведения, уверенный что уж он то включён в число "избранных и достойных".

  Однако его спутники, евшие скромно и попивавшие из собственных, с собой принесённых кружек, ягодный морс, при виде вошедшей в залу мадам Месмер широко осенили себя двуперстным крестным знамением и выразили сомнение в необходимости участия в "бесовском занятии", на что Константин Апполинарьевич лишь махнул рукой:

- То пустое. Для присутствующих вы сами раскольники и религиозные фанатики, и ежели не останетесь на сеанс, то ещё скажут что "вот, полюбуйтесь, побоялись, в крепости веры своей сумнения имеють". А укрепитесь, так токмо силу воли и веры покажете. Ну, братцы, давай ещё по одной.

Андрей был в первую голову врач, а уж затем честный человек. В таком состоянии даже гусара может хватить удар от известий. И дело даже не в том, что Багровский, видимо, пропил несколько лет. А в том, что, как точно знал Иванов, Даниле уж под сорок, а стало быть случилось самое страшное.

Андрей машинально прикинул двадцать девять лет от известного ему года рождения однополчанина, и назвал дату:

- ...й, так что, как видите, друг мой, мы на пороге великих свершений!

Медведь Миша осторожно порычал на господина жандарма, грузно потопал и чуть помахал когтистыми лапищами - так, больше для виду, чем для дела, ибо в России и медведь должен понимать глубину наших глубин, о чем по доброте душевной напомнил Сергей Карлович. А если медведь не поймет, то вскоре узнает, насколько велика Россия-Матушка и сколько в ней есть всего, например в Сибири. Мишаня же настолько привык к сытной и в целом вольготной жизни в Кисловодске, что возвращаться к дикому естеству никак не планировал. Следовательно среди двух полюсов в лице Капустина в красном домино и золотопогонного Сергея Карловича был прямо-таки обречен выбрать второго. Выставив грудь колесом и козырнув лапой под мохнатую шапку, медведь проводил жандарма в зал (попутно поворчав на мадмуазель Разумовскую с ее брехливой собачонкой - таких тварюшек, больше похожих на крыс, больных трясучкой, Михаил недолюбливал еще больше, чем больших псов, поскольку от их тявканья у медведя начинала быстро болеть голова; но кто знает, может кот Василий покажет этой твари, почем фунт лиха!).

А кутёж и декаданс, за которыми пожаловали к Шустовскому почтенные и не очень дамы и господа, шёл своим чередом. Эскулапъ с гусаромъ разливали уже по второму бокалу, купчина Брюханов уже приступил к опустошению погребов ресторана - и слуги-половые уже вовсю бегали, нося туда-сюда всякое жареное, вареное, печеное, а также бутылки всевозможных форм с разнообразным ароматным содержимым. И за всей этой суетой словно из ниоткуда появился сам Хозяин - господин Шустовский Николай Васильевич. Как чертик из табакерки: вот его не было - а вот он стоит у ширмы перед входом на кухню и улыбается, поглядывая на гостей.

Хозяин покивал знакомым лицам, гостеприимно улыбаясь, но не сказал покамест ни единого слова. Но что-то в зале ресторана неуловимо переменилось, словно прохладный ветерок с уже темных гор ворвался в освещенную свечами залу и принялся колыхать огоньки с целью погрузить всех во тьму. Тут и там обрывки разговоров и просто несвязные выкрики сплетались в причудливую и вызывающую странное беспокойство мозаику.

– ...Ах, как долго я ждала этой встречи, господин...!
– ...ДЬЯВОЛ! Поздравляю, вы снова выиграли! Этак вы меня разорите...
– ...Всё бы отдал за эту вещицу, решительно всё...
– ...Но берегитесь - один неверный ход и партия за мной, хе-хе...
– ...Ааааа! Это мышь!? Это что, была мышь?!...
– ...Осторожнее, умоляю вас, осторожнее! Разобьете, не ровен час...
– ...А те, кто решил прорваться, погибли, все до единого...
– ...Известное дело: или грусть в крестах, или голова в кустах! Выпьем!...
– ...Какая прелестная игрушка, mon cher!
– ...Слишком узко мыслите, господин хороший! Нужно смотреть в самую суть...
– ...Игрушка...
– ...ДЬЯВОЛ!...
– ...Ааааа!...

Голоса слились в один - искаженный, кричащий на сотню тонов и навевающий уже не беспокойство, а настоящий страх не только у чувствительных дам, но и у бывалого гусара, словно он услыхал дрожь земли от летящего навстречу вражеского эскадрона. И казалось, что Николай Васильевич тоже слушает этот изломанный и прерывистый голос, будто пытаясь выцепить в нем что-то ценное для себя. Пытается - и не может, а потому в его наигранно мягкой и добродушной гримасе нет-нет да и мелькают огоньки злости. Он бросил взгляд в сторону вошедшей в залу Мадам Месмер - темные круги под глазами у "пророчицы" были сегодня еще темнее, чем обычно, на фоне бледной кожи, а самокрутка в мундштуке уже успела наполовину истлеть. Копна рыжих волос загадочно мерцала под темной вуалью в свете свечей, придавая мадам совершенно демонический вид.

– Дамы и господа! - Шустовский подал голос, сладко улыбаясь и призывая к тишине путем трёх ударов ложечкой по пустому бокалу. - Вынужден преждевременно пресечь ваше времяпрепровождение, ибо близится час нашего очередного долгожданного Сеанса с Мадам Месмер. Об этом все вы были уведомлены заранее, поэтому искренне надеюсь на отсутствие обид и огорчений с вашей стороны. Буду сердечно рад видеть вас всех завтра!

Рослые слуги, медведь и пара личных охранников-мордоворотов Шустовского встали у него за спиной, подтверждая вежливую просьбу Хозяина намеком на возможность куда более быстрого и невежливого вывода вон. Те, кто уже знали здешние порядки, понимали, что последует дальше. Кто-то безропотно выйдет вон и пойдет в другой ресторан или в номера, отдыхать. Кто-то начнет бузить и его бестрепетно вышвырнут прочь. Кто-то, в конце концов, будет убеждать Шустовского, что ему непременно нужно посетить "сеанс" - и кому-то это Шустовский даже разрешит. И будут это как правило либо люди при солидных деньгах, либо местные знаменитости, а вот всякая "голь перекатная" будет выставлена Хозяином за дверь, за которой на караул встанет медведь. Обидно, конечно, но такие уж тут правила.

Но кто-то ведь говорил, что правила созданы, чтобы их нарушать, верно?

  В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны Садовой долины, в Кисловодск вошел молодой человек лет двадцати восьми. Против обыкновения, за ним никто не бежал: беспризорники, потерявшие кошелек французские туристы и продающие пирожки из кошатини лотошники вообще старались держаться в стороне от молодого человека, держащего в руке надкусанное с одной стороны налитое яблоко.
  Оглядев невысокие слободские предместья, молодой человек вздохнул и процедил:
  - Это вам не Урга, это гораздо хуже.
  Лотошники, беспризорники и туристы ответили ему молчанием. Вошедший в город еще раз огляделся с видом победителя, расправил костлявыми плечами чуть линялую жандармскую форму и неторопливым прогулочным шагом отдыхающего двинулся вперед, загребая высокими сапогами дорожную пыль. При каждом его шаге, решительном и, если бы под ногами была брусчатка, гулком, по бедру стучала перекинутая через плечо сумка, в которой виднелись желтые, словно выгоревшие на солнце листы.
  За спиной уходящего жизнь потихоньку оживала. Безногий инвалид турецкой войны Михеич с кряхтением поднялся, разминая затекшие ноги, бросил десять копеек стайке беспризорников, чтобы те притащили папирос. Потерявшиеся туристы и лотошники вместе с присоединившимся к ним ямщиком в апельсиново-желтой рубахе завели прежний разговор о том, сколько надо сделать плевков, чтобы дойти до ближайшей булошной.
  Молодой человек обернулся на шум – и все стихло. Только глупая ворона на наклонившемся клене продолжала какое-то время орать, но под конец и она, посрамленная тишиной, смолкла. Молодой человек разгладил усы, улыбнулся довольно одними губами и, чуть горбясь, двинулся дальше.

  Подле красивого четырехэтажного особняка «Грандъ-Отель» он остановился, чтобы прикурить у дворника, который сидел на каменной скамеечке при воротах.
  - Ну что, отец, - спросил молодой человек, затянувшись, - видел что новое?
  Старик дворник ничуть не удивился, и даже не стал сторониться жандарма.
  - Кому и старое новое, - ответил он, охотно ввязываясь в разговор.
  - Больше вопросов не имею, – быстро проговорил молодой человек и скрылся за углом, выйдя на аллею «НарзанЪ».

  В следующий раз он уже возник подле «Шустовскаго». Затушив пальцами папироску, молодой человек подошел к медведю и, проникновенно глядя снизу вверх, протянул:
  А-а-а, плохи ваши дела, господин медведь! А ведь еще адмирал Ушаков говорил Суворову, что надо понимать всю глубину наших глубин. То-то же! Ты у меня на карандаше, помни.

  Пройдя мимо косолапого, жандарм блистая невесть где начищенными сапогами, сел за столик у стены и, обведя взглядом присутствующих, процедил:
  - Труа бутэль дэ водка-а, авэк плезир. – и добавил делово. – Анисовой.

  Вытянув длинные ноги, появившиеся с противоположного конца стола, он достал пожелтевшие листы и, не глядя на бумагу, стал быстро и неразборчиво строчить химическим карандашом:
  ««Г-н гусар творил пьяный дебош, оскорблял мундир и Государя через это. Наблюдается соответствие классическому творчеству:
  Глушит водкой сердца жар
  Его Величества гусар.
  Вместо мозга винный пар
  У лейб-гвардии гусар.
  ИТОГО: Доложить и написать».

  «Г-н, объемами напоминающий купца первой гильдии обнимал медведя голыми руками. Передавал информацию шепотом на ухо или просто бросал вызов общественному мнению? Разобраться.
  Лучше скурвиться лицом,
  Чем московским быть купцом.
  А если не из Москвы? Запросить разъяснения у г-на подполковника».

  «Кот продолжает наблюдение параллельно с представителем ж-рии. Ведет себя как падишах. Работает на турецкую разведку? Начать перевербовку? Наблюдения: потребляет сметану, как не в себя, в т.ч. с себя. Знак для спящего агента или плата? Разобраться».

  «Барышня. Миловидная. Наверняка направлена для соблазнения военнослужащих и жандармов с целью выведывания Особо Тайной информации. Пока что действует успешно. Поддаться? Разобраться. Устроить тотальный обыск в приватных нумерах?».

  «Гражданский N117. Пристает к гусару. Пьет с ним. Продолжать наблюдение».

  «Гражданский N118. Человек, похожий на англичанина. Подозрительные усы. Что пьет? Шпион? Раз похож на англичанина, то кто это? Разработать версию китайского шпиона и контрабандиста из (?)Аргентины(?). Продолжать наблюдение».

  «Гражданский N119-КД. Подозрительный типсус. Направлен для отвлечения внимания почтеннейшей публики. Работает на м-дам М.? Вердикт: раз подозрителен, значит, не опасен. Тоже нужен на карандаш?».

  Наблюдал С.РАТТ».

  Оформив таким образом официальное подтверждение расходования денежных средств на оперативные нужды, молодой человек поскреб голый подбородок и продолжил наблюдение, ожидая, когда м-дам М. бесстыдно и прилюдно распахнет двери в потусторонний мир.

Вот уж пятый день, как звонко стучали Эллочкины каблучки по паркету недавно построенной для Разумовских дачи. Матушка который год была нездорова, мучилась несварением, изжогою, нрава стала желчного и едва выносимого, потому Папа приобрел для любимой Мама дачу прямо в Кисловодске в непосредственной близости к целебным источникам. Поскольку же все сестры и братья Эллочки были заняты своими семьями, ей одной выпало счастьице сопровождать болезную матушку на курорт - поправлять расшатанное здоровье.

- Говорила я твоему Папа, что я пуще Геленджик уважаю, - раздражалась за завтраком Настасья Тихоновна. - Так он мне заявил, мол, дача в Геленджике у царя-батюшки. Негоже. Подумают, что Разумовский царю подражает и отставку мигом дадут. А Феденьке нельзя в отставку. Тебе домик ещё не справили,  - как это обычно бывало, настроение маменьки сменилось спустя рюмочку кисловодской лечебной пополам с водкой. Эллочка мило сморщила носик. Домиком звался трехэтажный доходный особняк в Петербурге, до которого ей не было никакого дела, покуда тот означал приданое, а следовательно и замужество.

Щеки ее впрочем порозовели и она едва дождалась окончания завтрака. Подхватив Фуфу да примерив белое платьице не без помощи горничной, девица отправилась на утренний променад. Пятый день она вовсю трудилась, подогревая любопытство соседей и устраивая загадку из своего появления на курорте. То спрячет свою кукольную головку под кружевным зонтиком и прогуливаться изволит. То в экипаже чинно едет, только крошечная ножка в белом башмачке изредка видна. А иногда вечерком, когда соседи на террасах потчуются чаем, Эллочка намеренно затевает домашний концерт, к неудовольствию Маман, жившей на курорте отшельницей и желающей блаженной тишины и покорности дочери. Звонкий голосок далеко разносится, только обладательницы сего прекрасного вокалу не видать - ох уж и загадочная особа прибыла в  Кисловодск. И красоты неописуемой. И таланту. 

Нынче же у Эллочки была идея посмелее. Явиться в сие прогрессивное заведеньице минут на пять, не больше, спросить "Не тут ли дает концерт мадмуазель Разумовская?" и получив однозначное "Нет", опечаленно и изящно удалиться, сказав напоследок "Жаль. Мадмуазель - истинный талант". Насчет последнего эпитета Эллочка уверена не была. От жадности ей захотелось сказать и про красоту, и про чувственность, и множество кавалеров юной мадмуазель-певицы, но в "напоследок" всё это не вмещалось. Эллочка кусала губки и злилась на Фуфу за беспечность, с которой та носилась за мотыльком. 

От дачи до избранного ресторана было минут десять вечернего променаду, однако девица всё равно приехала в экипаже, развернула кружевной зонтик, хотя уже смеркалось, прелестнейше покинула своё временное убежище и нарочито медленно добралась до входа, позволив созерцать легкую белую фигурку случайным прохожим. Фуфу одобрительно тявкала. 
Разумовская навела справки у горничной насчет популярности сего места и была приятно удивлена наличием там сеансов сверхъестественного роду, модных в Петербурге

Сложив зонтик и дождавшись, когда перед нею отворят дверь, Эллочка впорхнула внутрь, чувствуя, как сердце трепещет в груди., что предвещало не иначе как "вечернее приключение известного характера", как любил изъясняться батюшка, говоря про похождения своего коллеги. Да и дебют в Кисловодске ведь, как-никак.
Увидав с порога медведя, Разумовская, уж на что не отличалась сообразительностью, однако тут сразу поняла, что заводить разговоры о "талантливо-чувственной мадмуазели" похоже не стоит. Любопытство девицы в свою очередь не позволило ей тотчас уйти и уже в следующий миг она оказалась за столиком, с бокалом шампанского в одной руке и отчаянно рычавшей Фуфу в другой. Причины такого безобразия она заметила не сразу.

- Фуфу, фу. Фу,  Фуфу!- мило выпячивая вперед губки, сюсюкала Эллочка и крепко держала рвущуюся навстречу коту собачонку, внешностью чем-то отдаленно напоминающую свою хозяйку.

  Утро для Константина Апполинарьевича началось с "Боже, Царя храни!" в чьём то басистом исполнении, громовыми раскатами прокатившемся по всем комнатам арендованой квартиры, пробравшись даже за закрытые двери. С трудом разлепив глаза и не в силах оторвать гудящую голову от подушки, изрядно подгулявший вчера по случаю приезда купец, сиплым от пересохшего горла голосом позвал:
- Анисим! Максим! Где вас черти носят?!

  Тут же, как по волшебству, пение прекратилось, двери распахнулись и комната наполнилась людьми. Кроме горничной, шустро внёсшей в спальню резной поднос,на коем имеется нарезанный белый хлеб, паюсная икра в вазочке, белые маринованные грибы на тарелочке, что-то в кастрюльке и, наконец, набор рюмок и водка в объемистом графинчике, при виде которого Константина Апполинарьевича передёрнуло, в комнату вошли двое его приказчиков: Анисим и Максимка, городовой и, что особенно удивило, поп.

- Доброго утра, барин - поклонились приказчики, городовой, несколько конфузясь, кашлянул в рукав, а поп озарил всех крестным знамением.

- Батюшка...зачем? - в первую голову осторожно осведомился Константин Апполинарьевич, кое как переведя себя в сидячее положение и нисколько не удивлённый присутствию городового, посколько приезд явно отметили с размахом.
- Батюшка Александр с утра уже ждёт, вы-с с ним намедни в ресторации изволили договориться, что желаете просыпаться под Его Императорскага Величества гимн, а голос у батюшки Александра трубный, как у архангела Гавриила, и будет сие и православно и самодержавно. За то, обещались ему триста рублёв на церкву пожертвовать.

- Обещал, значит сделаю - и вправду что то припоминая из вчерашнего, ответил Константин Апполинарьевич - То Богоугодное дело, да и гимн диво хорош вышел, самому царю-батюшке послушать не зазорно бы было.
- Благодарствую - раскатистым басом поблагодарил поп - Так что, назавтра приходить?
- Мммм...нет, уж лучше я к Вам в церкву загляну. Свечку угодникам поставлю. Присаживайтесь, батюшка - не побрезгуйте трапезой нашей.
- Благодарствую и за это - снова поблагодарил поп, дождался пока Анисим нальёт и подаст ему рюмку водки, лихо махнул её в рот, крякнул и тут же закусил поднесённым грибочком.
  От этого зрелища кадык Константина Апполинарьевича непроизвольно дёрнулся и многоопытный Анисим тут же и перед ним поставил рюмку, вопросительно глянул на городового, но тот только развёл руками, негроко выдохнув "Служба", но на выпиваемую купцом водку посмотрел полным тоски взглядом.

  Приняв рюмочку, К.А. шумно потянул воздух, выдохнул, почесал живот и покорясь неизбежному, удручённо махнул рукой Максимке:
- Рассказывай, что былО.

  Максимка и Анисим, неизменно бывшие при КА почти что постоянно, были здоровенными плечистыми мужиками из староверов, с коими КА имел много дел по части золота, и при всех их достоинствах имели и недостаток - они не пили. С одной стороны, это помогало избежать многих бедствий, с другой стороны, после каждого загула они, укоряя и словами и взглядами, рассказывали ему о его похождениях, многие из которых вспоминать не хотелось. Вот и сейчас, слушая про вчерашнее, КА мученически дёргал глазом и лишь иногда прерывал рассказ уточняющими вопросами. Чего стоила хотя бы пьяная пляска в обнимку с телеграфистом на лужайке перед телеграфом под звуки какой-то праздношатающейся гармоники! Гонка за какими-то девицами визжащими от ужаса! Попытка подраться с буфетчиком в ресторации! Разбрасывание зеленого лука по полу той же ресторации. Разбитие восьми бутылок белого сухого "Ай-Даниля и прочие безобразия.
- Закуски разные — полтинник! - монотонно перечислял Максимка съеденнное и попорченное - Икорка — три рубля! Водка — пять рублей!
— Ого! - непроизвольно вырвалось у КА
— Девочки — двадцать пять рублей!
— Ну да…
— Музыка — пятьсот рублей!
— Как… какая музыка?
— Это вы, господин хороший, им в рояль опростаться изволили-с! - вступил в разговор мявшийся до этого городовой - Ресторатор очень сильно ругался. Рояль заграничный, Беккер. Его теперь, c такой то славой, только на свалку.

- Это с какой такой славой?! - мигом вскипел КА - Ежели они, скоты, не понимают порыва души русской, то нечего и открывать завеления в России-матушке. Ишь, Беккер у них! Мне што Беккер, что Гамбс - всё одно - не наше это, не родное! Анисим! Ресторатору выдай тышшу рублёв, нехай два Беккера купит, на случай если я ещё в его поганое заведение зайти решу, прости Господи меня грешного - покосился КА на попа, на что тот лишь благолепно улыбнулся.

  Максимка продолжил повествование, и не то от монотонного голоса его, не то от водочки, КА начало клонить в сон. Но вот что то вновь царапнуло слух:
- Постой-ка! Повтори ещё раз!
- Затем, на развалинах часовни...
- Часовню тоже я развалил? - робко уточнил КА
- Нет, это было до вас, в XIV веке - успокоил КА отец Александр
- Слава те Господи - размашисто осенил себя крестным знамением КА - Не довёл до греха старого греховодника.

  Вскоре список пригрешений закончился и КА вопросительно поглядел на городового.

- Ништо, господин хороший, бывает - махнул тот рукой - Это то ещё ничего. Тут, бывает, их благородия гуляют - не заметят как полгорода сожгут.

-Так, а ты тут тогда ч-чего?

- Дак, Вы сами вчера пожелали себе меня в проводники "по злачным местам города и окрестностей". Я, было, отказался, но вы больно убедительны были. "Катеньку" сунули лично мне, да десяток для господина обер-полицмейстера, чтоб, значит, поспособствовал. И вот, я тут, в вашем распоряжении до конца вашего пребывания в Кисловодске. Господин обер-полицмейстер велел передать, что если ещё чего надо будет- обращайтесь-с, подумает что можно-с сделать.

- Вот, приятно иметь дело с толковыми людьми - обрадовался КА , придя в совершейнейше благодушное распоряжение духа- Не то что с некоторыми! Сразу видно - культурный город. Ну, тогда, как тебя звать то? Афанасий? С нами отобедаешь, да там и расскажешь, что тут посмотреть можно интересного. Анисим, скажи, пусть несут что Бог послал.

  В этот день бог послал Константину Апполинарьевичу на обед бутылку зубровки, домашние грибки, форшмак из селедки, украинский борщ с мясом первого сорта, курицу с рисом и компот из сушеных яблок. За обедом, Афанасий рассказывал о заведениях города Кисловодска, упомянув в их числе и ресторан "У Шустовского"

- У Шустовского? - оживился КА - Не родня ли тем Шустовым, что коньяк делают? Ох они и затейники были, как свой товар расхваливать придумали! Наняли значит, студентиков, идут те в ресторан и требуют коньку Шустовского, и ежели нет такого, устраивают скандал и погром. От греха стали все рестораторы себе в меню их продукцию вводить. Вот, придумщики, язви их в душу! Простите батюшка. Так что, не из них?

- Того не знаю, но заведение солидное. Всё как положено.
- Ну, тогда первым делом к нему и заглянем!

  После обеда отец Александр распрощался, получил от КА деньги на церковь и провожаемый: "И часовенку восстановите, что ей впусте стоять-то? Не по христиански это!" распрощался. КА же, с помощью приказчиков, стал собираться. Одетый в ослебительно-белый чесучевый костюм-тройку, вкупе с роскошной, моржовой кости тростью и пошитыми на заказ туфлями, выглядел Константин Апполинарьевич, как и подобало купцу миллионщику - солидно и роскошно. Анисим же с Максимом предпочли остаться в своих красных рубахах и чёрных жилетках , синих полосатых штанах и сапогах "гармошкой".

  Вызванный экипаж уже дожидался у ворот дачи, и приняв пассажиров, помчался к заведению Шустовского. Вывалившиеся из него люди, всю дорогу развлекавшие себя забаными подробностями вчерашнего вечера, весёлою гурьбой прошли в распахнутые швейцаром двери и тут же из недр заведения послышался медвежий рёв и радостный крик Константина Апполинарьевича:
- Мишка, брат ты мой косолапый, дай-ка я тебя заломаю! Ай Афанасий, ну уважил!

Василий, прибыв в ресторан со своим хозяином, Николаем Афанасьевичем – давним коллегой Шустовского, сейчас занимал своё законное место на столике у стены. Будучи прекрасно-ужасающего облику, отлично подходящему к антуражу и вкусам владельца заведения, Василий пользовался некоторыми преференциями. Как-то: выделенное местечко и обязательное блюдечко со сметаной, только сегодня поставленной на кухню. Пачкая свою мордочку в благословенной белизне, кот размышлял о вечном. Собственно, о сметане.

"Да-с, вот, положим, сметана – это вещь. Давеча, Никола Афансич две крынки приказал нам поставить, мррр. Одну уже скушавши: стало быть, осталась ещё одна. Да-с... а то нынче понапишут всякой зауми в книгах, посмотреть – посмотришь, полистать – полистаешь, и так пакостно на душе становится, тьху. Как будто вместо сельди тебе рукколу подсунули, господи прости. Эх, а раньше-то книги были... переплёты сальцем смазывали, такая и для души, и для тела пользу даёт-с."

Кот отвлёкся от своих необыкновенно важных дум, и ткнулся плоским носом в блюдце, налепив на шерстку ещё один слой сметаны. Почему-то ему доставляло необычайное удовольствие потом слизывать эту кисловатую жижу с себя. Словно и он сам был – сметана. Единяясь с, по глубоко личному убеждению Василия, царицей всех вещей и материй, кот достигал высшей ступени просветления – сытости.

Царственное столование Василия было прервано шумом в парадной. Притащился Капустин, что немедленно заставило черного котяру ощериться, и распушить щеткой хвост. Этого содомита он знал хорошо, тот на вокзале листовки раздавал. Грамотный Василий сумел прочитать оттуда два слова, которые ему не понравились – по их звучанию сразу было понятно, что сыт ими не будешь, а то и, не дай боже, ещё и без сметаны останешься.

"Вот из-за таких-то элементов и наблюдается повсеместное падение нравов, да-с," — продолжал развивать теорию Василий. — "Вот ежель б он вместо водки своей сметану употребил, сразу бы пакостничать расхотелось, и с жандармами заигрывать. После сметаны только одного и хочется – прилечь, а не режимы свергать. Безобразие-с"

И, дабы выразить своё презрение к новому посетителю, Василий громко и требовательно мявкнул. Мол, смотрите, люди добрые, что происходит, в уважаемое заведение какие-то неблагонадежные лица заглядывают.

Кисловодские граждане не читают газетный «Дневник происшествий»; кисловодские граждане одолеваемы иными заботами; кисловодские граждане страдают почками, печенью, прободением желудка и половым бессилием. Об этих мы распространяться не станем. Оставим этих несчастных наедине с их горем. Эти несчастные пьют один нарзан и не интересуются «Дневником происшествий». Если принять, что всё в мире имеет смысл, непонятно, как судьба дозволяет существовать в таком месте, как Кисловодск, людям, пьющим один нарзан. По мнению Валентина Капустина существование трезвенников в Кисловодске есть наибесспорнейшее доказательство отсутствия Бога, а, следовательно, допустимости в том числе и террора — в особенности к вышеупомянутым людям. Но оставим пока и Валентина Капустина. С его теорией мы познакомимся чуть позже.

Те же граждане, что интересуются «Дневником происшествий», могли прочесть в нём такие заметки:

«Месяца такого-то, дня такого-то. Со слов фельдшерицы N. N. мы печатаем о загадочном происшествии: вечером месяца такого-то, дня предыдущего за таким-то, проходила N. N. у нарзанной галереи. Там, у галереи, заметила N. N. странное зрелище: у галереи металось и пело камаринскую красное домино; на лице домино была чёрная маска».

«Месяца такого-то, дня следующего за таким-то. Со слов школьной учительницы М. М. извещаем почтенную публику о загадочном происшествии; учительница М. М. давала утренний урок; школа окнами выходила на улицу; вдруг в окне закружился столб пыли; учительница вместе с резвой детворой подбежала к окну; каково же было смущение класса и классной наставницы, когда красное домино, находясь в центре им поднимаемой пыли, плясало камаринскую и делало странный жест, будто выхватывая из невидимых ножен несуществующую шашку, высоко подымая её над головой и вкладывая обратно в ножны. В школе занятия тотчас прекратились…»

Читатель уже догадался, что красным домино был не кто иной, как Валентин Капустин. Валентин Капустин проводил эстетический террор. Эстетический террор был собственной теоретической новацией Валентина Капустина. Валентин Капустин был видный теоретик террора, особенно когда бывал пьян. В эти часы он много и глубоко размышлял о трёх материях: а) что его существование в Кисловодске оправдано; б) о терроре; и в) о третьей материи, о коей я стыжусь говорить, но упомяну лишь, что в размышлениях о ней часто возникал голубой мундир. Но — молчок о том. Вернёмся к размышлениям Валентина Капустина о терроре.

«Мало уничтожить буржуазию физически, — размышлял Валентин Капустин в своей конспиративной каморке на чердаке, которую снял за бесплатно, угрожая хозяйке бомбой, — буржуазию надо уничтожить морально». По этой причине Валентин Капустин, закончив размышлять, облачался в красное домино и выходил на улицы Кисловодска, где громко распевал революционную камаринскую. Несчастливые свидетели сего действа не донесли до репортёров слов камаринской, так как а) находились в потрясении ума, иногда необратимом; б) слова из-под маски было плохо слышны; в) Валентин Капустин бывал изрядно пьян и пел неразборчиво.

Впрочем, ни одна из этих трёх причин не мешала Валентину Капустину исполнять под революционную камаринскую его фирменный танец, главной фигурой которого было выхватывание символической шашки из иллюзорных ножен на поясе, вздымание ея высоко вверх и вкладывание обратно в ножны. Сие, по мнению Валентина Капустина, изображало готовность революции поочерёдно проявлять насилие и милосердие.

Что же это была за камаринская, которую распевал Валентин Капустин на пыльных улицах Кисловодска, не исключая и нарзанной галереи? Эта камаринская была посвящена Кисловодскому городскому жандармскому управлению, в сокращении К.Г.Ж.У. Валентин Капустин выбрал эту песню для проведения эстетического террора не случайно: у него были особые отношения с жандармами. Отнюдь не провокация, о нет: в идейном смысле Валентин Капустин был чист. Валентин Капустин был грязен в ином смысле.

Но — молчок, молчок! Не будем фраппировать публику. Лучше приведём текст сей камаринской. Внемли, Эвтерпа!

«КГЖУ», революционная камаринская
Сочинение членов Крестьянского союза
(на мотив Village People — YMCA ссылка)


Сегодня Валентин Капустин, облачившись в красное домино, направился для проведения эстетического теракта в самое логово буржуазного водяного общества — общества, которое Валентин Капустин имел основания ненавидеть сразу за каждое из его определений. Напомним, что Валентин Капустин до омерзения души ненавидел воду. Пребывание в Кисловодске для него было каждодневной пыткой; эту пытку Валентин Капустин выносил стоически. В этой пытке Валентин Капустин видел страдание за народ. Душевную боль за народ Валентин Капустин глушил водкой, которую отчего-то не ненавидел. Водка выражала русскую самость, а истинный революционер — отнюдь не русофоб, что там ни болтай черносотенная печать.

Валентин Капустин давно промотал на водку всю партийную кассу, которую дали ему товарищи на сбережение, и теперь добывал водку методом экспроприации: подходил в красном домино к трактирщику, грозил ему бомбой или начинал распевать революционную камаринскую. Эффект имели оба способа.

Поэтому не стоит удивляться, что Валентин Капустин, появившись в ресторане «У Шуставского» уже в изрядном подпитии, тут же погрозил встречающему его медведю бомбой и предложил ему вместе сплясать камаринскую. Видимо, Валентин Капустин ожидал, что у медведя где-то есть водка. Должна была быть. В медведе Валентин Капустин также чувствовал неизбывную русскую самость.

Капитан сбавил шаг. Притормозила и Ангела, чтобы не столкнуться. Хотя почему бы и нет. Встретилась взглядом с обернувшимся Вайтом и ухватила под руку почему-то приунывшего Карла.
— Дельта, сэр, — улыбнулась инструктору сильнее. Интерес — это уже хорошо. — У нас иногда случается час свободного времени, предлагаю встретиться, выпить кофе. С удовольствием послушаю про ваш опыт. Кроме того, — приврать решила, — я не совсем поняла вашу сегодняшнюю диаграмму, надеюсь, вы мне поможете разобраться.

Роберт снова наваливается, и Мортеган отступает, отражая выпад за выпадом. Грейхоука не покидает тревожное ощущение, что каким-то совершенно непостижимым образом инициативу в этом поединке продолжает контролировать оппонент.

Словно в подтверждение предательской мысли, Ульрих отбивает казавшуюся закрытой и совершенно безопасной атаку с неожиданной силой, вбивая затупленное остриё меча прямо в грудь Роберта молниеносным тычком.

Пошатнувшись от неожиданности, лорд-маршал отступает на шаг.

Хуже всего не то, что это случилось, сколько то, что Грейхоук не до конца понял, как именно. Словно он снова пылающий праведным гневом юнец, а ухмыляющийся Мортеган – мастер Родерик. Словно самое время подняться, отряхнуться и попросить пояснений – научиться противостоять, контратаковать и парировать. Вот только, в отличии от седовласого мастера, генерал едва станет столь же бескорыстно делиться собственными секретами, а времени постигать секреты самостоятельно уже не осталось.

Мортеган, приподняв бровь, требовательно смотрит на Хендрикса.

– Одно касание! – выкрикивает лейтенант уже не так жизнерадостно.

– Генерал Мортеган! – громогласно ревёт один из сержантов, и ему вторят гулким эхом голоса послабее.

– Должен признать, лорд-маршал, вы производите впечатление, – бросает Мортеган, эффектно крутанув клинок в воздухе.

Почти тем же тоном мастер Родерик поощрял первые успехи подающего большие надежды ученика.

И генерал начинает снова сближаться.
Размашистые удары вновь прощупывают оборону Грейхоука, и каждый блок пронзает тупой болью онемевшую кисть.
Ульрих наступает решительно и напористо, но без прежнего самовлюбленного безрассудства.

Роберт едва успевает разместить клинок на пути очередного удара, времени обдумывать возможную контратаку просто не остаётся.

В последний миг Браун отдал и стаббер тоже - винтовка жрёт много снарядов. А, если комплекс всё же станут штурмовать... Скольких-то да положит мистер Сторм.

Само же Иезекииль сперва хотел занять будку КПП, как и подобает истинному герою. И уже почти там окопался, как вдруг вспомнил слова своего старого друга по университетской скамье...

- Используй опыт истории!

И в самом деле. Будь на месте Зика прославленный лорд-маршал Третогорский - неужели он бы стал рисковать результатами всей кампании ради возможности погеройствовать лишний раз? Нет! Он бы выжидал, принимая не самые удобные для себя тактические условия, чтобы одержать стратегическую победу!

Так, собственно, выбрал и Зик.

Совсем недавно непроницаемое лицо солдата становится виноватым. Вытянувшись, боец смотрит куда-то поверх левого плеча Роберта, словно хочет оказаться как можно дальше от этого разговора и этого места. В быстро брошенном косом взгляде второго часового заметно сочувствие, однако приходить на помощь товарищу солдат не спешит.

– Мечтаю..? – переспрашивает часовой немного недоуменно.
Растерянность и совсем молодое лицо безошибочно выдают одного из рекрутов-новобранцев.
– Пятый месяц без женщин, лорд-маршал, – отвечает, и, слегка потупившись, пожимает плечами.
Второй солдат, умудренный сединами ветеран, тихо хмыкает. Краснеет, впрочем, отчего-то не новобранец, а Мартин.

Ульрих Мортеган развалился в обитом чёрным бархатом кресле. Вальяжно закинув ногу на подлокотник, он со скучающим видом рассматривает содержимое серебряного кубка с выгравированной на поверхности лилией. При виде Грейхоука генерал даже не вздрагивает – лишь сбрасывает ногу на пол, придавая своему телу чуть более пристойное положение.

На столе – ещё несколько кубков, однако кроме Мортегана в шатре никого.
– Лорд-маршал, – ледяная улыбка Ульриха всё также нервирует. – Присаживайтесь.
Он подаётся вперёд, подхватывает со стола пузатую бутылку и выверенным движением профессионала наполняет бокал.
– «Старый Третогор», урожая позапрошлого года, – поясняет Мортеган как ни в чём ни бывало. – На удивление удачный год для центральных провинций. Прошлогоднюю кислятину, право слово, стыдно было бы предлагать даже местным.

Генерал пододвигает бокал ближе к Роберту.

– Вы когда-нибудь замечали, насколько насыщенность букета подчеркивает именно серебро? – Мортеган рассеянно проводит ногтем по серебряной лилии.
В глазах генерала вспыхивает энтузиазм.
– Но «третогор» ничто в сравнении с вессалийским.
Мортеган подрывается, подходит к тумбе и снимает с неё бутылку из чистого хрусталя с изящной золотой окантовкой, которая выглядит так, будто стоит дороже, чем недельное содержание Второго Королевского корпуса.
– Клянусь, на востоке они действительно знают толк в выпивке. Иногда мне кажется, что в сравнении с вессалийцами – это мы немытые варвары.
За толстыми хрустальными стенками безмятежно плещется полупрозрачная золотистая жидкость.
– «Солнце Вессалии». Можете мне поверить, достать одну такую бутылку сложнее, чем взять клятый Стормхолд. Разопьём вместе с вами, как только эта кампания завершится.

Вздохнув, Мортеган с сожалением возвращает бутылку на место и опускается в кресло.

С выбранного бароном места открывается прекрасный вид на блеклые потуги добровольцев снять висельников. Солдаты придерживают приставленную к стволу дерева лестницу, в то время как сержант, пыхтя, перепиливает ножом заиндевевшие и промёрзшие насквозь верёвки. Первое тело в конце концов срывается и падает бесформенным кулем, толпящиеся внизу порывисто отскакивают в стороны.

Изо рта Ройса вырывается облачко пара.

– Кровь за кровь, – повторяет он эхом. – Здесь, на севере, всегда так, лорд-маршал. На каждого убитого кельта приходится с десяток братьев, сыновей и отцов, каждый из которых принесёт клятву на крови отомстить, чего бы оно ни стоило. Местные очень серьёзно относятся к клятвам такого рода.
Барон говорит тихо, спокойно, не отводя глаз от двух по-прежнему раскачивающихся в воздухе тел.
– Ваш умник прав, гнаться за кельтами нужно было три, а ещё лучше четыре часа назад. Но люди не поймут, если не предпринять какие-то меры. Я отдал Стерну распоряжение, лорд-маршал. Мы схватим кельтов – этих, или любых других, которые попадутся моим молодчикам под руку.
Ройс ухмыляется.
– Эти животные понимают только один язык – язык силы. И чего-чего, а силы у нас здесь, – барон пространно обводит лагерь рукой. – Хватает с лихвой.

Что-то в тоне, выражении лица и блеске маленьких глазок Ройса порождает в душе Грейхоука смутное подозрение. Будто в действительности барон совсем не тот неисправимый кретин, каковым все его привыкли считать. Будто на последней части речи Роберта глаза Ройса на какую-то долю секунды странно сверкнули. Мгновение – и перед лорд-маршалом снова стоит хорошо знакомый раскрасневшийся жирный хряк, всем своим видом готовый стереть из памяти промелькнувшее наваждение.

– Мы сокрушим их, – рычит барон. – Именно так, как веками сокрушали других дикарей-безбожников во всех частях света.
Его огромная лапа панибратски опускается Грейхоуку на плечо.
– Вы всегда можете рассчитывать на мою безграничную поддержку, лорд-маршал. Я известен как человек, который всегда ставил превыше собственных интересов интересы короны!

Второе тело срывается вниз и грузно врезается в посеребренную инеем землю. Роберт замечает, как к нему спешит Мартин – запыхавшийся адъютант, кажется, действительно бегом преодолел по меньшей мере половину дистанции.

– Лорд-маршал, – тяжело дыша, парень останавливается в паре шагов. – Генерал Мортеган докладывает, что его войска остаются на месте, и ему бы и в голову не пришло начать движение к Верному без вашего прямого распоряжения. Генерал О’Рейли… Докладывает… Что его авангард выступил за полчаса до рассвета…

Богатой мимикой Иезекииль тоже умел похвастаться. Выражение его лица мгновенно претерпело величайшие метаморфозы от презрительно-надменного "в сортах говна не разбираюсь!" до эйнштейновско-вдохновенного "Эврика!".

Обиднее всего, конечно, было это внезапно возникшее культурное недопонимание. Ты можешь в одиночку перебить сотню бандитов, но стоит дать понять, что ты ничего не понимаешь в навозе и тех, кто его высирает..! Тонкий налёт романтизма, ещё секунду назад окутывавший Зика Брауна сверкающей аура рыцаря-спасителя, оказался бессовестно запятнан коричневато-подтекающей субстанцией, которая была куда дороже милому темноволосому объекту его недолгих воздыханий, чем череда оглушительных и почти невероятных побед. О, Дон Кихот нового времени! Великаны вновь оборачиваются мельницами, чьи жернова перемалывают твои подвиги, и спасенные тобой люди смотрят на тебя, как на безумца и чудака!

Похоронив, таким образом, свои помыслы в отношении Ребекки под толстым слоем коровьиного поноса, инспектор сверкнул глазами со всей стратью, дабы прекратить все эти разговоры ни о чём.

- Мы можем усилить сигнал матюгальника? -обращаясь сразу ко всем, включая планшет, спросил он. - Кажется, пора пообщаться с нашими пиратами.

Вспышка молнии. Совсем рядом. Была бы чайка, поджарила бы её. Но нету. Некого обоссать. Разве что головы матросам, но, чуешь, не долетит до них, растворится в дожде, улетит с ветром. Да и смысла нет, вы и так все обоссаные небом. Намочи портки, никто и не заметит — ты и без того до нитки мокрый и по колено в воде. А чайку, если и была, давно сдуло. Да и тебя качает поплавком от урагана. Рванёт чуть посильнее и, подозреваешь, сломается мачта. Новая вспышка. Попадает в соседнюю, высекая сноп искр, которые тут же гаснут. Нет, вы не сгорите. Утонете, скорее всего.

Всматриваешься во мрак. Темно. Не видно ни шиша. Ну, кроме моря. Сзади оно, и справа, и слева, и впереди. Судя по погоде, и сверху тоже. Похоже пока вам хотя бы не грозит на рифы сесть. Или? Дальняя вспышка вдруг освещает какой-то тёмный силуэт по правому борту, но мгновения яркости не хватает понять, что это. Другой корабль? Скала? Мираж? Оно не близко, в любом случае. Или не настолько большое, чтобы беспокоиться.

Они все были здесь – высший командный состав Второго Королевского, полковники и генералы, лишь ненадолго притихшие при появлении лорда-маршала. Дежурная шутка тонет в сгустившейся тишине, порождая несколько негромких смешков. Улыбается, прищурившись, Мортеган – и, как обычно, за этой слегка надменной улыбкой невозможно увидеть что-то кроме слегка презрительного высокомерия. Коротко хохочет барон Ройс, скрестив пальцы на выпирающем брюхе – этот, кажется, хохочет всегда, когда не сотрясает воздух пустым бахвальством и ещё более пустыми угрозами.

Здесь, в командирском штабе, тепло. Уютно потрескивает разместившаяся у дальнего полога походная печка, густой мрак развеивают несколько фонарей на заваленных свертками и бумагами грубых столах. Главный стол, вокруг которого сгрудились на скамьях и стульях достопочтенные офицеры, устилает вытянутая огромная карта местности, с нанесённым поверх на скорую руку обозначениями и пометками. Во главе пустует одинокое кресло – обитое красным бархатом, оно потускнело и тоже прониклось северным духом за время бесконечного путешествия, однако по-прежнему являет собой образчик совершенно неуместной в сложившихся условиях роскоши. Когда Второй Королевский четыре месяца назад выступил из Третогора ровными блистательными колоннами, кресло выглядело великолепно. Здесь и сегодня оно кажется поблекшим, потрепанным. Как и сам корпус, и сам лорд-маршал.

– Перед нами река, за ней дикий север, – Мортеган первым берёт слово в образовавшейся тишине.
Аристократически бледный, черноволосый, в тёмном бархатном камзоле, искусно расшитом золотыми фамильными лилиями, генерал выглядит так, будто только вчера покинул столицу. Роберт не в первый раз отмечает, насколько сильно сын похож на отца – в более утонченных и менее грузных чертах отчётливо угадывается, тем не менее, характерный птичий профиль старого герцога. Грейхоук слышал, что старый Мортеган когда-то был блистательным полководцем – возможно, лет через десять, таковым имеет шансы стать Ульрих. Проблема лишь в том, что у корпуса не было этих десяти лет, а принимать решения необходимо было уже здесь и сейчас.
– Лесистая местность на том берегу способна незначительно затруднить продвижение. Тем не менее, дальше, на подходах к Стормхолду – равнины, чрезвычайно благоприятные для наступления и кавалерийских манёвров.
Поджав губы, Мортеган замолкает с чрезвычайно многозначительным видом. Как будто не просто озвучил и без того очевидные всем собравшимся вещи, но внёс неоценимый вклад в исход совещания. Роберт не в первый раз подмечает за генералом привычку озвучивать очевидное. Всего на год старше самого Грейхоука, Ульрих придерживается мнения, что пассивность – это лучший способ избежать ошибок, непростительных для его высокого положения.

– Лорд-маршал, – тихий голос позади заставляет повернуть голову.
Там стоит Мартин с кувшином и хорошо знакомым виноватым выражением на лице.
– Ваши запасы вина ещё не прибыли, застряли с обозом. Здесь только, – он тупится и смотрит в сторону. – Вино, поставленное лордом Ройсом.
Брайтвиндская кислятина, другими словами.

– Перейдем реку по нашему мосту! При благоприятной погоде, уже через неделю начнём штурм Стормохолда, – полковник Вайс пользуется заминкой, чтобы выкрикнуть предположение, встреченное негромким одобрительным гомоном.
Большинству собравшихся не терпится покончить с этой кампанией и поскорее начать победоносное возвращение в Третогор.

Но только не генералу О’Рейли. Старик медленно обводит собравшихся холодными голубыми глазами. Высокий, худощавый, подтянутый, он кажется крепким, несгибаемым, будто высеченным из камня. Давно посеребрившая волосы седина лишь придаёт образу военачальника импозантности. Генерал, с привычным снисходительно-презрительным выражением смотрит на собравшихся офицеров и самого лорда-маршала, словно на несмышлёных спесивых щенков. Словно во всём шатре только он один понимает, что такое война и какие следует предпринять действия для её победоносного завершения. Положа руку на сердце, Роберт мог бы признать, что это, пожалуй, чистая правда – именно генералу О’Рейли все пророчили место отправленного в отставку лорд-маршала Кромвеля, и именно он, если говорить откровенно, больше всех остальных это место заслуживал.

– Спешка на войне равносильна разгрому, – изрекает степенно. – Там, за рекой, земля северян. Необходимо укрепить позиции, направить разведчиков, перекрыть переправы…
– Брехня! – барон Ройс подрывается, грохнув кулаком по столу. – Так мы провозимся с этими шавками до зимы! Я воюю с клятыми дикарями больше десяти лет, и уж я точно знаю…

Роберт смотрит на раскрасневшуюся морду Эдмунда Ройса, задумываясь о том, что этот, пожалуй, самолично давно ни с кем не воюет. Если представить, что нос барона загнут кверху чуть больше, а измазанные редкой рыжей щетиной пухлые щёки венчают массивные бивни, то сходство Ройса с огромным боровом становится совсем уморительным.

Вспышка гнева барона порождает выкрики со стороны штабов О’Рейли и Мортегана. Шатёр привычно заполоняет многоголосый гомон, уловить хотя бы крупицы смысла в котором возможным не представляется.
– … эти щенки ещё не знают силы Альянса!
– … дисциплина и выправка, вот то…
– … возьмём город к концу месяца как пить-дать…
– … да что вы вообще понимаете в военной стратегии…

– Лорд-маршал, – снова тихий голос Мартина позади.
Адъютант, нахмурившись, кивком указывает на неприметную фигуру, что прячется в тенях дальнего угла штаба. Незнакомый Роберту человек стоит, сложив руки за спиной и слегка приподняв подбородок. Молчаливый, сосредоточенный, в накинутом на плечи потрёпанном сером плаще, он представляет собой крошечный островок военной выправки и спокойствия в охватившем высший командный состав пожаре ожесточённого спора.
– Здесь капитан Хардвик из Верного.

Егерь молча вскинул арбалет. Глаз охотника сразу приметил, что для такого расстояния его цели слишком малы для нормального человека. Недоросли, видать.

Но ему, Берндту, разницы не было. Жизнь нынче такова, что нет больше ни детей, ни взрослых. Нет маленьких и больших, нет сильных и слабых, нет правых и виноватых.

Есть живые. И есть мёртвые. И он, Егерь, готов превращать из первых вторых, чтобы те, кто стоит плечом к плечу, делали ради него то же самое.

Кайзер стискивает зубы, пальцы белеют на рукояти опущенного меча. Девчонка близко, в её голосе слишком много уверенности, и недостаточно страха. Она не одна, и треск факелов безошибочно выдаёт планы местных.
Глаза Дитриха по-прежнему смотрят на темный проём, но на самом деле десятник смотрит в себя. Скольких убил? Хороший вопрос. Незваные воспоминания возвращаются, целые пласты памяти поднимают из неосознанного забвения недели, месяцы, годы.
Острие копья, что с силой входит в брюхо вставшей на дыбы лошади. Шаг, укол, шаг – наступающий вперёд строй, и лишь иногда железо вонзается в тела северян. Но те убийства, в строю, не воспринимаются чётко, будто они не Дитриха, общие. Гораздо лучше Дитрих помнит другие – как накладывает всё новые стрелы на тетиву, как отправляет смерть в головокружительно короткий полёт. Помнит, как наконечники впиваются в спины бегущих и в лица яростно наступающих. Он всегда был хорошим лучником, Дитрих. И теперь перед глазами проносится каждый удачный выстрел последних лет. Поднимается внутри осознание – много, так много, оказывается.
– Многих, – отвечает эхом, совсем тихо.
Благо девочка теперь рядом, услышит.
– Послушай, – последняя попытка, чистая искренность. – Война закончилась, северяне разбиты. Солдаты возвращаются с севера, и мы – только первые.
Если Дитрих ввяжется в схватку с местными, то этих, не разбираясь, прикончат сотник и остальные. Возможно, уже прямо сейчас Берндт целится девочке в голову, затаившись во мраке. Скорее интуитивно, чем осознанно, но Кайзер догадывается, что здесь происходит.
И он заслужил это, они все заслужили.
– Я выхожу, – сообщает собравшимся громогласно, спокойно. – Без оружия.
В подтверждение своих слов, Дитрих выкидывает меч из избы. И, выждав секунду, выходит сам следом.

- Был направлен расследовать прекращение поставок с колонии, вместе с телохранителем. Попал на аудиенцию к местному царьку. Сколько-то бандитов положил, мистер Доу, светлая ему память, пал в бою. Скрылся из Парагон-тауна на угнанном вездеходе в кукурузные поля. Избавился от преследователей. И вот я здесь, - выдать что-то более творческое после пережитого сумбура Зик попросту не смог. - А у вас тут есть, где зарядить планшет? Кстати, Компаньон, есть у тебя доступ к базе прошивок для аппаратов ЭМП?

Ива переступает через бетонный бортик бассейна и выбирается из фонтана. Вода стекает по волосам и лицу, вода затекает за шиворот и хлюпает в обуви. Кажется, что левая щека продолжает тонуть в холодной воде, и как не старается Ива, это ощущение не проходит. Её радостный крик эхом разносится над живым лабиринтом и растворяется в новом раскате грома – Ивейн смотрит в небо. В сполохе молнии становится очевидно, что квадратную площадку не окружает ничто, кроме темнеющей в ночи живой изгороди. Вокруг нет ни деревьев, ни замка, ни неба – только чернота, которую время от времени пронзают возникающие из пустоты росчерки. Окружающего мира нет, его просто не существует – здесь не существует ничего кроме Ивы и созданных статуей декораций, которые начинают рассыпаться под собственным весом.

Осознание приходит неожиданно, резко. Осознание накатывает подобно опрокинутому на голову ушату воды. На самом деле Ивейн никуда не пропадала, не переносилась, не двигалась с места. Это место – лабиринт, безвыходная ловушка. Клетка, созданная статуей для того, чтобы навечно запереть Иву в её собственном подсознании.

На самом деле она, Ива Ивейн, до сих пор лежит в луже на парковке перед главным входом в имение Эшфордов, и смотрит в пустоту остекленевшими, лишёнными осмысленности глазами.

Для того, чтобы выбраться отсюда, достаточно просто увидеть реальность.
Достаточно вдохнуть полной грудью.

Достаточно просто открыть глаза.

Дождь снова стал ощущаться реальным, мокрым и холодным, ледяные капли отвратительно шлепали по плечам и спине, но приятно освежали разгоряченные щеки.

Ива с некоторым усилием отвела взгляд от того места, где буквально только что находился мраморный глаз, источающий злобу и раздражение.
Кто бы мог подумать, что такое возможно – одинокий ненавидящий глаз. Любой скульптор отдал бы полжизни за такую ужасающую достоверность. Но и полжизни бы не хватило, Она забрала бы всю.

Прорицательница подняла лицо к небу и закрыла глаза, поймала пересохшими губами несколько холодных капель. Они показались сладкими, как нектар. Еще пара мгновений, очистить мысли, отпустить происшедшее.

Она никогда этого не забудет. Невозможно забыть. Нельзя забывать. Предавшие забвению – становятся пусты, как несбывшиеся мечты, осыпающиеся крыльями бабочек-однодневок, сгоревших на подлете к фонарю судьбы.

Предвидение не ошиблось, но как же было разгадать его? Пророчества не лгут, но трактовка - вот где кроются ложные тропки, ведущие в бездну ошибок. Вначале Ива ждала, что статуя – ключ и помощник. Потом подумала, что это было предостережением об опасности, не распознанным вовремя. Теперь же она решила, что это был Путь и Цель. Не ошиблась ли она снова?

Мокрыми ладонями Ива отерла лицо от стекающих струй, огляделась, словно впервые тут очутившись. Пора выбираться из этого фонтана.
Шаг, другой, со смешанным чувством переступить через кольцо мраморной крошки.

Туфли отвратительно чавкают, но вода в них уже согрелась от тепла живого тела, надо постараться не начерпать новой.

"А ведь мы справились, Ба!" – вдруг подумала она и повторила вслух:

- Мы справились!

И громче, почти в крик, чуть охрипшим голосом:

–Я вернусь к тебе,Ба! ты слышишь!

И, представив, как влетает в родные теплые объятия, как вдыхает запах печеньев с корицей, Ива улыбнулась, легко и светло.

Не могу не вернуться.

Смеркается. Дитрих продвигается вперёд, отгоняя лишние мысли. То и дело выискивает глазами фигурку Берндта, что скользит параллельным курсом между темнеющими в полумраке стволами деревьев. Пропадает время от времени – и тогда Кайзер напрягается, нервничает, напоминает себе, что прошёл всего десяток секунд. После фигурка Егеря возвращается, и Дитрих, облегченно вздохнув, отводит в сторону взгляд. Поначалу раз или два сухая ветка с хрустом ломается под подошвой – десятник каждый раз вздрагивает, замирает, сжимает зубы. Стыдно становится – и перед Берндтом, и, куда сильнее, перед собой. Совсем по лесу разучился ходить с этой службой. Поднимается привычная тревога последних дней – что совсем растерял навыки за прошедшие годы, что не выйдет вернуться к обычной жизни, и что возвращаться, в общем-то, не к чему. Но тело помнит, и поступь с каждой минутой становится мягче и тише. Ещё пара сотен шагов – и Дитрих крадётся по лесу бесшумно и ловко, как будто и не было трёх лет строевой.

И мысли, светлея, устремляются дальше. К улыбке матери и сестёр, к радости, с которой семья наверняка его встретит. К запаху волос и горячему дыханию Элоизы, которая наверняка любит и ждёт, потому что обещала любить и ждать со слезами. Дитрих улыбается на ходу. Теперь, когда самое страшное позади, будущее кажется безмятежным и тёплым. Позади столько холода и усталости, что жизнь может становиться только светлее. Только бы родную глушь обошла война стороной, только бы отцу повезло не меньше, чем Дитриху.

Десятник останавливается, когда с вершины холма открывается обзор на деревню. Удивляется только – так быстро добрались. Стоит, негромко дышит, прислушивается. Тишина – и в лесу вокруг, и в деревне. Подбирается к Егерю, становится рядом и опускает ладонь на плечо. Деревня выглядит мрачно, угрюмо. Ни света, ни дыма, ни животных, ни жизни – только дом обугленный в центре. Качает головой Кайзер, рука дергается было, чтобы осенить себя знаком Единого, но останавливается на полпути, опускается. Дитрих слышал о подобном, догадывается. Годы войны научили – в случае с северянами первая мысль часто оказывается наиболее правильной.

Вздыхает негромко. Вроде и возвращаются, а вроде и про бдительность нельзя забывать. Война-то закончилась, но варварам о том, поди, не сказали. Да и кто знает, существовала ли она для них вообще, централизованная война. Кто знает, сколько лет теперь придётся отлавливать отдельные банды, и сколько жизней людоеды ещё заберут, уже после. Три года били их, а всё недостаточно.

– Видишь что-нибудь? – спрашивает шёпотом, одними губами.

Когда забрезжил рассвет бойцы уже выстроились перед расположением роты.
- Бойцы! - гаркнул, проходя мимо пятнадцати оставшихся солдат. Заспанные, с похмелыги, но стоят, подбородок тянут. Молодцы, что и говорить.
- Скорее всего мы с вами уже не увидимся. Дембель неизбежен, а значит разлетимся мы в разные края, по домам. Но я про вас помнить буду. Про всех, кто у меня занозой в жопе был эти три года. За кем подтирать приходилось, как за малым дитём. И тех, кто дал просраться мудакам-северянам! Верно говорю?! Вот, правильно, - когда стройный гул "так точно!" последовал за его словами.
- С частью бойцов отправляемся на задание штаба. А остальные - теперь переходите под руководство сотника Роттенкранца. Потерпите, недолго уже осталось. Постарайтесь за то время, которое осталось до увольнения со службы не обосраться настолько, что я это услышал в пути и не подставить доброго господина сотника. Ясно говорю? Значит ясно. Служу Империи!

С Роттенкранцем ударили по рукам чуть погодя.
- Давай, моих солдатиков не души сильно, они уже дом спят и видят. Как и ты, я думаю. Может свидимся ещё, ты же где-то в наших краях живешь? Пиши письма, я, правда, ясен хрен читать не умею, но у нас в деревне может быть кого-нибудь найду. Нормальный ты мужик, Роттенкранц, не зря мы с тобой тогда ту бутылку у офицеров спиздили. Бывай.

И вот они уже в пути. Хоффман валяется в повозке, как человек интеллектуальной профессии и наиболее сильно пострадавший в бою с зелёным змием. Разрешил сотник, что ж он, не человек, что ли? Фарц поводьями правит. А остальные пешком идут, потому что лошадь у них одна, а ноги - две, так что приходится думать, что им ценней.
Егеря вперед отправил, чтобы за дорогой следил и Вогта со щитом для прикрытия авангарда. Позади телеги, пыль глотая и стараясь не наступать в свежее лошадиное говно, шел сам сотник и Кайзер, прикрывая тылы.
По дороге обрисовал боевую задачу ребятам:
- В общем так. Наша задача - достигнуть моей родной деревни, Бёка, в целости и сохранности. Мы считаемся на службе. Так что девки и бухло... в общем так, чтобы не в слюни, поняли? Если нас по дороге ограбят и убьют, я потом каждого из вас сам найду и ещё раз убью, а потроха на три версты растяну, чтобы впредь неповадно было.
- В деревне встаём лагерем и обеспечиваем безопасный плацдарм. Проверяем, чтобы не было дезертиров, мародеров, северян залётных. Как только удостоверимся, что всё безопасно и всё в порядке - шлем вестового на лошади с докладом. А там уже видно будет.
- Так что ставлю задачу номер один - добраться до Бёка в полном составе и живыми. Ясно? Ясно. Вопросов нет.

Ральф нащупал за пазухой свирель и сжал в кулаке сквозь рубаху, но доставать не стал: настроение не то. Смесь эйфории и ужаса одолевала его: выжил, казалось бы. Теперь пожрать, поспать и всё, домой, не нужно бояться. Но что-то было не так, некая тревога. Царящее вокруг веселье казалось началом кошмара. Как могли эти люди, не салаги зелёные, но ветераны, немало крови, как своей, так и чужой, пролившие, забыть обо всём в одночасье? Как могли расслабиться те, кто последние годы в любом шорохе видели варварский набег и просыпались, хватаясь за оружие? Но кругом царил праздник и Фарц заставил себя улыбнуться, не желая портить его хотя бы другим. Отхлебнул пива и плеснул чутка самогона в оставшееся в кружке.

— А ты слышал, нам, может, теперь денег каких дадут? — спросил соседа из Сигизмундовых. — Победили же, должны дать? Надо же отстраивать всё варварами сожженое, нет?

Знал бы, что войне конец, поберёг бы вырученное за трофеи, не проигрывал бы рьяно в кости и на шлюх не тратил, отложил. Сейчас, в размышлениях, подумалось Ральфу, что хорошо бы было после возвращения свою ферму купить, чтобы отец гордился. Жениться, детишками обзавестись... Раньше как-то и в голову не приходило. А, к лешему — сперва вернуться. Потом уже решать, что с несколькими оставшимися в кошеле леками делать. Вцепился в мясо зубами и поймал вдруг себя на выглядывании караульных.

Нет, не получается расслабиться. Снова пива хлебнул.

  Избравшая однажды свой путь, Энн Морган шагала по нему бестрепетно, упрямо не желая сворачивать и идти в обход. Решившая стать продолжательницей славного наследия семьи, она сама для себя определила те качества, которыми должен обладать настоящий флотский офицер, и следовала им. Сколько в этих тщательно отобранных характеристиках было от долга, а сколько – от девичей наивности? Она не знала, да и не задумывалась пока о таком, предпочитая вялой и безынициативной мысли действие.
  Так и сейчас. Этот неизвестный флотский был ей никем: случайным знакомым, которого она видит первый и, наверное, последний раз в жизни. А кем был человек-загадка, назвавшийся Алистером Эшфордом: помимо того, что лордом и владельцем этого поместья? По большому счету, таким же посторонним, да еще и в конец сбрендившим. Любой умный человек – а Энни ничтоже сумятишеся причисляла себя именно к людям умным – отошел бы в сторону, не влезая в чужой конфликт. Но моряк Ее Величества всегда должен прийти на выручке другому моряку – это непреложный закон флота. Именно поэтому кадет, заложница чужого выбора, безо всяких сомнений ринулась в бой. Поэтому – и потому, что бездеятельно ждать развязки ей было невмоготу.
  Вот только успешная в мыслях, попытка оказалась полностью провальной. Проклятая головня, в которой, казалось, сконцентрировалось все пламя Пекла, терзала руку жаром, и девушка, понимая, что скоро просто опалит руку до страшных ожогов и волдырей и все равно не удержит бесполезную деревяшку, с коротким вскриком отбросила ее. Н-да, не вышло из нее Муция Сцеволы: видать, не сильно верила в свой успех и правоту. Э-эх, почему же она не захватила на ужин верную парку: водостойкую, противоразрывную, огнеупорную! Сколь проще бы все было. Но кто же знал, как все обернется?

  Эта неудача ее и спасла, наверное. Озиравшаяся в поисках иного импровизированного оружия, Энни увидела, как мощный удар руки – простой руки, черт побери! – насквозь пробил грудь Саймона. От этого жуткого зрелища девушка, выставив перед собой мелко подрагивающие руки, отшатнулась назад, почти тут же уткнувшись спиной в горячую стенку камина. Кадет Морган еще никогда в жизни не видела чужую смерть так близко, и уж тем более не становилась свидетельницей такого жестокого убийства. Сглотнув застрявший в горле липкий комок страха, она прикрыла кулачками рот, пытаясь удержать рвущийся наружу истошный крик:
  - Ма-а-ама!

  С громыханием распахиваются окна – и внезапно все вокруг заполняет густая смоляная чернота, которую, кажется, можно руками сгребать в ватные комья. Свист ветра и уличная стужа, ворвавшиеся в горячо натопленный зал, заставили дрожащую кадета умолкнуть, сжавшись в уголке, и до рези в глазах всматриваться в разрезаемую электрическими вспышками тьму. Гремят выстрелы, освещает все мертвенно-бледным светом молния, выхватывая контуры еще двух неподвижных тел на полу и обугленную фигуру Эшфорда, которого уже даже в мыслях не хочется называть едким и оскорбительным «Лордом Хромоножкой».

  Новый негромкий голос прорезает словно ножом густую тьму, и Энн чувствует, как ноги подкашиваются. Кто это, куда он зовет ее? Не сразу приходит осознание, что интонации эти она слышала не далее, как час назад в машине у Реджи. Патрик – вот кто это! Сжав кулачки покрепче, словно только так она могла держать себя в руках, кадет прошептала в ответ подрагивающим голосом:
  - Д-да-да, ид-дем. - Она коротко выдохнула, стараясь не расплакаться и благословляя тьму, благодаря которой ее испуг скрыт ото всех, и скороговоркой закончила. – Ты – первый. Я пойду замыкающей, на случай, если лорд решит броситься на нас. С Богом.

  Сказав это, она скорее волей, чем силами сделала шаг вперед, неловко дотронувшись до плеча храброго дурачка, скользнула рукой дальше, скользнув пальцами по Эйре, и не нащупав больше никого, позвала негромко, напряженно вглядываясь в ночь, которую не мог рассеять даже столб света из чьей-то мобилки:
  - Мина!

Ужасный перелом заставил вздрогнуть. Нечеловеческая сила хозяина или слабая подготовка пострадавшего? Впрочем, вскоре слова мужчины все проясняют. Если, конечно, не те самые злосчастные аллегории и метафоры, к которым так любят прибегать люди.
Не важно. Уже настроилась на худшее - иди до конца.
Скатерть улетела на пол и сама. Но подтащить все это к камину так или иначе понадобится помощь, если ставить на скорость. Тем не менее, надежда ускользала вместе с изменившимися планами девушек.

Перед глазами то и дело возникает навязчивый образ сломанной руки. Несмотря на всю решимость, было страшно. Было чертовски страшно!
На мгновение Эйра выпускает ткань из руки, оставляя в ней только нож. Ловким жестом отправляет лезвие под юбку, поддевает и с силой разрезает до бедра. Не до пиетета и приличий. Тесная одежда сейчас была бы в высшей степени не уместна.

Пока Энн и Вильгельмина экспериментируют с огнем и кочергой, леди Невилл приседает и судорожно ищет края скатерти, чтобы взяться за них и расправить ткань.
Ричарда не хочется отвлекать. Нет знаний, поможет ли огнестрельное оружие, какова будет реакция на материалы, из которых справляют пули... Во времена предков ничего подобного не было. Стоит проверить.

Интересно, по какому принципу был выбран мужчина со сломанной рукой? Второй читал молитвы, возможно, символика и правда способна помогать? В конечном счете, суть молитвы в особом состоянии, которое она дарует.
- Молитесь! - громкий восклик. Насколько хватило голоса и сил.
Немало усилий ушло на интонации, чтобы прозвучало, как совет, а не угроза или того лучше - приговор.
На всякий случай Эйра и сама принялась читать молитву. Конечно, это никак не помогало вспоминать содержимое гримуаров, но едва ли в такой ситуации ей вообще это удастся?

В дальнейшие планы входило схватиться за края скатерти, между которыми будет расстояние не менее восьми дюймов. Держа их, запрыгнуть на стол, что поможет разровнять оставшуюся на полу ткань.
Жаль из-за дождя в кона ничего не рассмотреть. Вид зловещих гончих, возможно, помог бы поднять из памяти полезные знания.

Рэнульфу вручили его оружие - гоблинский барабан, сделанный просто и без излишеств, обтянутый кожей. Карно рассматривал ее, щурясь и надеясь, что она не человеческая. Впрочем, взявшись за барабанные палочки, он попытался сыграть обычный пехотный марш, сделав несколько быстрых ритмичных ударов, извлекая характерный звук - тимпанит, и то, что он услышал вполне устроило отставного барабанщика, а плохие мысли улетучились.
Посмотрев на кучу зелёных гоблинских голов, Рэнульф завел песню под барабанную дробь.

Надоела мне работа
И на утро с похмела
Записался я к Дагштулю
Бей зелёных, йопта-бла!

Я наемная пехота,
Я небритый и бухой!
Мне не надо на работу
Патамушта я тупой!

Я не знаю что такое коттарди
И буду рад,
Но порву табло любое
За родимый наш отряд!

После драки нехеровой
Набухаюсь я бухла,
Проблююся и по новой
Бей зелёных, йопта-бла!

Надоели песни бардов,
Звезды тоже не влекут.
Ща, как е#ну алебардой -
Яйца в сапоги стекут!
Ой, стекут, ой стекут...

Все братюни пехотинцы
Шнапс херачат из горла
Нам по нраву веселиться -
Бей зелёных, йопта-бла!
Йопта-бла, йопта-бла…
Бей зелёных, йопта-бла!

Доброе утро. Почисти зубы. Будь здоров. Спасибо. Пожалуйста. Не чавкай. Застегни пуговицы. Овсянка полезная. Конфеты - после еды. Если холодно - надень шапку, не то простудишься. Купи лекарства строго по списку. Не забудь отдать бабушке сдачу. Не ходи незнакомой дорогой. Здоровайся. Не перебивай. Слушайся старших. Ложись спать вовремя.

Простые, чёткие правила. Почти, как ритуал, изо дня в день, снова и снова. Всю жизнь. Привыкнуть к этому было непросто, многие вещи оставались не понятными даже сейчас - но они, хотя бы, были привычными. Из года в год его окружали привычные вещи, привычные улицы, привычные здания. Сегодняшний день был совершенно особенным - он выехал за пределы Лондона, один. Бабушка очень переживала из-за этого. Она боялась, что Патрик может испугаться. Потеряться. Не справиться с переживаниями, которые рождались внутри. Когда ты попадаешь в новое место, где много незнакомых людей - ты не знаешь, что делать. Рождается тревога. Становится страшно. Хочется бежать. Хочется плакать. Хочется вернуться домой - но ты не знаешь дороги. Не видишь лиц. Не слышишь голосов. Твой мир вокруг извивается, выворачивается наизнанку, он не ТАКОЙ, ОН НЕ ТОТ, КАКИМ ДОЛЖЕН БЫТЬ. Ты беспомощный. Ты маленький. Ты не можешь сделать ничего - только потеряться в океане ужаса, ни вздохнуть, ни выплыть.

Патрик помнил это чувство. Он давно его не испытывал, с тех пор, как люди вокруг перестали быть такими огромными, а тени оказались просто тенями. Но сейчас, когда свет мигал, когда старый лорд так зловеще смеётся, когда люди вокруг кричат, бегут, и ЗЛЯТСЯ...

Оно вернулось.

Сжимая Динозавра до побелевших пальцев, Патрик начал раскачиваться вперёд-назад, вперёд-назад, вперёд-назад, не двигаясь с места. Его тело била крупная дрожь, худые плечи взграгивали от удара грома, в ушах лаяли... непсы.

- Меня зовут Патрик... Меня зовут Патрик... Меня зовут Патрик..., - слова, слетавшие с его губ, превратились в монотонное бормотание.


- Давай, скажи "Пат-рик!". Пат...рик!
- Па...! - гулил маленький Патрик.

Мама старательно вырезала ножом его имя на деревянных бортиках детской кроватки. Его имя было на поильничке. Кружке. Тарелке. Стуле. Бирках на одежде. Даже на той, что была на нём сейчас. На карточке в кармане. На ноге Динозавра, под заводской надписью "мой хозяин".

В школе ему даже не придумали кличку - все знали, кто такой Патрик. Могли обозвать дурачком или уродом. Но смешнее всего было, когда, после очередных побоев, этот щуплый паренёк вставал и, утирая рукавом слёзы вперемешку с соплями гордо заявлял "Меня зовут Патрик!".

Потому что имя - его главное сокровище. Его волшебное слово. Его защита. Его оружие.

Мама знала все секреты. Она ходила в церковь, но Патрик был там только один раз - его пугало это место. Люди в чёрных одеждах были чем-то похожи на лорда Эшфорда. Они были мрачными. Грозными. Они несли людям Страх перед Гневом Божьим. Мама говорила, что Бог злится на людей за то, что те не сражаются с демонами. Грешат. Она говорила это, трижды по три раза постукивая правым каблуком. Иногда она могла не есть целую неделю. Иногда протыкала себе ладони длинными спицами. Говорила, что это поможет ей очиститься. А Патрику это не нужно, потому что он - добрый, хороший мальчик. Настолько хороший, что он спасёт всех-всех людей однажды.

Что демоны будут визжать от ужаса при одном упоминании его имени.

- Привет! Меня зовут Патрик! - солнечно улыбаясь говорил каждому новому человеку, который только появлялся в его жизни, Патрик. Люди не визжали. Не бежали в ужасе. Они не были демонами. А, значит, были хорошими людьми. Его, Патрика, друзьями.

Он всех спасёт.


Всё вдруг встало на свои места. Он не неизвестно где в окружении незнакомцев. Он там, где должен быть. В окружении друзей, которые его не боятся. А те, кто боятся, не посмеют их тронуть.

- Меня зовут Патрик... Меня зовут Патрик. Меня зовут Патрик!

Патрик встал, решительно вскинув подбородок и голос его разнёсся по всему обеденному залу, оберегая всех людей силой имени истинного охотника на демонов.

- МЕНЯ. ЗОВУТ. ПАТРИК!!!

Во время ссоры Руэл был занят очень важным делом - залипал в смартфон. Он немного поздновато вспомнил о своём сыновьем долге, и пытался отправить краткое, не вызывающее подозрений сообщение "Добрались нормально, встали на ночлег". Он на самом деле нечасто подобное себе позволял, но отец стал немного нервным, и капля контроля должна была его немного успокоить.

Однако смартфон уже дважды показывал, что отправить сообщение не удалось. Не изволите ли повторить? Руэл изволил. Пощёчина заставила его вздрогнуть - он пропустил события приведшие к ней, и сейчас только мог посочувствовать мужчине. Ему довелось получать пощёчины - и обычно это было больше стыдно, чем больно. Дальнейшие события Руэл наблюдал с лёгким прищуром. Не торопясь вмешиваться. Иногда нужно просто понять кто неправ и когда можно попытаться примирить стороны. И действия Патрика были как нельзя кстати.

А вот Эшфорд произвёл на него впечатление. Он больше напоминал его руководителя, чем аристократа. И это настраивало на нужный лад. Люди, которые ставят дело превыше своего не могли не вызывать у Руэла одобрения, хотя судя по всему, сэр Эшфорд вполне мог пить чай с королевой. Хотя бы раз в год. Взгляд на экран. "Сообщение отправлено". Наконец-то. Археолог погасил экран и выключил звук. А вот дальнейшее вызывало у него отторжение.

- Pax vobiscum*, сэр Эшфорд. - В моменты волнения археолог часто прибегал к латыни, пусть даже такой вульгарной и ненаучной. Но за этим крылось и кое-что ещё. А вот ответ лорда Патрику археологу не понравился. Точнее его отсутствие и презрение. Это было недостойно лорда и хозяина. Скорбный умом преодолел немалый путь - под дождём, на велосипеде! Пожалуй его и тех храбрецов, что прибыли сюда и вовсе пешком можно было назвать пилигримами, и в этом свете презрение лорда выглядело странно. С точки зрения католика, конечно же.

- Я - Руэл Джеральд Картер. Не хватает двоих, пришедших сюда. Ваша сестра, леди Беатриче, взялась препроводить сэра Данкана, если я правильно понял. Он будет нас ждать позже, или вскоре присоединится к собранию? - судя по виду, археолога удовлетворит любой ответ. Взгляд археолога скользнул по трости. Хорошая, крепкая трость. Роскошная.

  Кажется, зря она все-таки ошивалась у кафедры. Теперь, судя по слишком пристальным взглядам, лорд Хромоножка ожидает от нее подлянки. Перебьется: Энни не настроена провоцировать мрачного мужчину, тем более он рассказывает презанятные вещи. Узнать свою родословную до самой глубины веков – даже для прохладно относящейся к истории кадета это интересно, что уж говорить о более трепетно относящихся к генеалогии и своему рыцарскому долгу спутниках!
  Посему кадет проглотила недовольство, вызванное балансирующими на грани грубости словами Алистера, и перевела делано-спокойный взгляд на картину, скользя скучающим взглядом по рисунку в ожидании, когда Эшфорд наконец перейдет к делу. Бедный Патрик, наверняка не понимающий, зачем он здесь, поинтересовался, когда будут кормить, настырный детектив – более возвышенными вопросами, а сама Морган предпочла отмалчиваться: домахиваться со организатора всего этого безобразия до того, как он сам все расскажет, несколько преждевременно. К тому же кто-то из новых знакомых наверняка с нетерпением ждут, когда она бахнет как-нибудь вопросец. Обойдутся! Она бахнет, обязательно бахнет, и не раз. И такой, что все мозги в труху! Но потом.
  А пока понять бы, что там настрадал предсказаниями Мерлин? Если Эшфорд не врет и добросовестно не заблуждается, прежние предсказания сбывались, а значит, и в нынешнем сомневаться не приходится. И все-таки, что это за демоны такие, не раз уже помянутые? Судя по оговоркам лорденыша, ничего хорошего от них ждать не приходится, и если самозваное Братство практически Кольца не вмешается, проблемы у Англии будут преогромные. Хотя, судя по всему, не фатальные, если Мерлин – Мирддин, Эмрис, кем он был на самом деле? – не возвещает возвращения Короля Прошлого и Грядущего.

  Размашисто кивнув на слова Мины, кадет не без удивления внимала Эйре – вот уж от кого, а от леди Невилл поспешных вопросов она не ждала. Хотя… Аристократка, читавшая древние гримуары, уже доказала, что чувствует и понимает больше, чем все остальные, и посему к ней стоило прислушаться и, раз уж общаться, не привлекая внимания, затруднительно, постараться понять, как она пришла к этим вопросам – потому что со словами Ульриха все как раз кристально прозрачно.
  Реджи, поднявшись с места и представившись, напомнил о приличиях, и девушка по зрелому размышлению решила последовать его примеру. Осторожно отодвинув стул, она спокойно поднялась и, невозмутимо глядя в блеклые глаза лорда, отчеканила:
  - Энн Морган, кадет.
  Произнеся это, она сочла долг вежливости исполненным, и спокойно села на место. Тем временем одна из гостей – та самая рыжая красавица, устала от вопросов и предложила всем заткнуться и выслушать Эшфорда. И нельзя было сказать, что Энни была с ней не согласна.

Анна выслушала не особо гостеприимного хозяина, не меняя заинтересованное выражения лица. Миллион вопросов от странного лысого типа, который едва не стал основным развлекательным номером перед ужином, заставили девушку едва поморщится. Да, гостеприимство и вступительная речь оставляли желать лучшего, но все же, стоило выслушать до конца. Её не коснулась общая нервозность, скорее она сейчас просто оценивала приехавших людей, ведь всю свою жизнь она верила в предназначение, но не знала, есть ли ещё такие, как их род в Британии.
После слов Эшворда о том, сколько их должно было быть и сколько приехало, она поняла его негодование. Пожалуй, он высказался максимально мягко в данной ситуации.
- Дамы и господа, - постучав ножом, который опять оказался у неё в руке по столу и, немного повысив голос, Анна обратилась к собравшихся. Я понимаю, что все устали и хотят получить ответы. Так может прекрати базар и дадим возможность лорду Эшворду договорить?

Ульрих немигающие смотрел на Дерека. Он даже не улыбался, а пытался предугадать дальнейшие ходы оппонента.
Он не был даже английским джентльменом, ибо джентльмены никогда не позволили бы себе такие выражения в присутствии дам и других мужчин. Это скорее состояние души, чем звание.
Дерек был скорее типичным представителем "вайт треш". Белым мусором.
И его замечание по поводу полового члена во рту, тоже не вызвало никакой реакции у бывшего сотрудника Скотленд-Ярда. Еще в Кентском колледже для копов, психолог- преподаватель чётко рассказала про работы доктора Карла Густава Юнга, который вывел прямую зависимость между курением и оральным желанием что то сосать. А если совместить это с работами его близкого друга Зигмунда Фрейда, то можем сделать вывод, что слова Дерека о половом члене во рту - прямое подсознательное его желание. Которого он возможно стыдиться, что тоже странно для современной Англии, где каждый восьмой житель классифицирует себя как гомо, би или транс.
Резюмируем? Данный человек не понимает понятий английского права о харассменте, которые действуют в стране аж с 1972 года и преподаются в школах на уроках социальной этики; выборочно придерживается правил английских джентльменов; обращает внимание на хамство других людей, не замечая своего; и наконец стесняется своих нетрадиционных сексуальных желаний в нашей свободной стране.
Так кто вы, такой мистер Дерек на самом деле? Может быть иностранец? А что если он демон, прибывший из далёких прошлых веков, но еще не успевший привыкнуть к изменениям в нашей стране за последние 40-50 лет? Хмм...
Конечно, коп не стал никак реагировать на оскорбления, ибо это было абсолютно естественно для любого преступника, желающего переключить повестку и уйти от ответов. Они все, вместо того чтобы аргументированно защищаться - срывались на оскорбления, ибо были не способны что то пояснить по существу. И вежливо. Такое случалось на каждом третьем допросе и было сплошь рутинным наблюдением для копа.
Угроза между тем легко читалась в выражениях Дерека и безусловно он жаждал продолжения.
- Конечно, мы же не закончили. Еще поговорим. - детектив сухо и вежливо ответил оппоненту, будучи готовым к продолжению.
А затем отошел на другую часть комнаты. Пришел лорд Алистер, и детектив жаждал его послушать.

Когда неожиданно начался конфликт, Реджи застыл на стуле с нелепой, извиняющейся какой-то улыбкой на лице. Что же этот несколько слишком активный аббат ляпнул-то девушке, чтобы заслужить такую реакцию? Неужто на "исповедь", так сказать, пригласил? А с виду приличный такой человек...

Ситуация накалялась. Пошли уже разговоры в духе "пойдём выйдем". Надо было бы вмешаться. Но тут, как обычно, самый трудный шаг — первый. Оторвать задницу от сидения, встать между конфликтующими, сказать что-нибудь забавно-примирительное, что позволило бы обеим сторонам сохранить лицо и свести всё к шутке... Но как же трудно решиться.

И тут... Патриком?! Кровь прилила к лицу писателя. Неужели этот странный паренек более решительный чем сам Реджи? Какой позор! Ну уж нет, он должен присоединиться, должен встать рядом с Патриком и его Динозавром во славу мира и процветания если не на всей земле, то хотя бы в отдельно взятой гостиной. Реджинальд стиснул подлокотник, намереваясь встать, но от героически свершении его по счастью спасло долгожданное появление хозяина замка, по всей видимости.

Сеймур рухнул обратно в кресло, облегчённо отдуваясь.

Раздался скрежет стула и Дерек коротко обернулся, чтобы понять, откуда идёт звук, но и не пропустить возможного удара от оппонента.
- Сиди, дед, нормально всё порешаем! - а когда обернулся между ним и лысым внезапно нарисовался Патрик. Стало как-то не очень удобно сразу, да и глядя на дурачка боевой пыл слегка поутих.
Но тут Ульрих опять понёс какую-то околесицу и это вызвало очередную волну гнева.
- Я сразу понял, что ты легавый! - протянул руку мимо Патрика и толкнул бугая в плечо тремя пальцами. Отскочил, пружиня на носках, готовый к бою.
- Ты чего там мелешь, урод, хуй во рту застрял? Не разберу никак!

К сожалению, в зале оказался новый персонаж. Какой-то калека, но взгляд серьёзный, да и пришёл с дворецким. Видимо это и был тот, кто всех собрал сегодня, лорд Эшфорд собственной персоной. Продолжать бузу на глазах не слишком радушного хозяина не хотелось, пыл резко пропал. Очень хотелось сплюнуть на ботинки лысому, но это тоже не очень прилично в помещении, эдак вообще выгонят на мороз.
- Ладно, - протянул недовольно, но взгляд обещал вернуться к этому разговору как только представится случай.
Сев рядом с Анной улыбнулся извиняясь:
- Не люблю хамства. И полицейских, профессиональная болезнь, можно сказать.

- Эх, вашу бога душу мать!!! - заорал Ильм, когда полетели камни и в разные стороны брызнули кровь и мозги его несостоявшихся боевых товарищей.
Мешкать было нельзя, зеленокожие нажали на них сходу и так, что в пору было бы смазывать пятки, но и стрелять тоже было надо, пока стрелялось. В ближнем бою на них ещё не наседали, значит шансы крепко приложить монстряков у них ещё были. Страшно стало, как в первый раз, да оно частенько так в бою бывает, но Ильм не дал дёру. Пока были резоны, надо было биться.

Стер брёл к Убервальду со стороны Вонючей лощины. Сам он после многих дней пути был не менее вонюч, но стоило бы кому намекнуть про наличие у него лощины или маленьких бубенцов, то получил бы. Если не нож в печень, так арбалетом по лбу.
Много времени минуло с тех пор как Валантен сдох, да отряд их с жопным флагом разошелся. Похере... Нет, не то слово. Похирел арбалет и уже не было того натяжения, чтоб тролля с одного болта уебать. Ну или только если в глаз. Похирел и сам Стерх. Поголодал, вот и выходил уже к городу, перекусивши какими-то дрянными кореньями.

Но в город не вошёл, остановившись пропустить выходящий отряд. Тут его челюсть и отпала – вспомнил старые приключения, как они голых культисток херачили, а тут вот, прямо в отряде одна идёт. Но одетая.
Подмазываться к отраду ради такой крали не резон был, зато изучая бошки остальных уходящих выглядел он ещё и две морды знакомых.
– Ба! Лубританцы! Нахрена в пи...лощину путь держите?

Спустя дружеский диалог между бывшими соратниками Стерх определенно решился присоединиться к отряду. Мало того, что Жий сыпал своими антиресными фразами, которые пират нихера не понимал. И того что бабы в этом отряде были куда красивее Брунгильды, земля ей пухом. Так ещё и хавчика у них в запасе. А вот Стерха порядком подзаебало грузить дерево. А то чего доброго арбалет во сне сгрызет по привычке.



Гоблины выпрыгнули как из пи... лощины. Логично было этого ожидать, что ж никто щитов-то не выставил? Хорошо хоть в Стерха нихера не прилетело, а то эти камни, как видно по Вию, ебут не хуже болтов. А сам же пират выцелил главнюка из Гоблинский бригады и хорошенько засандалил ему промеж глаз. Глядя на плещущую кровью рваную рану пират подумал, что на этот раз перед Жием стыдно не будет.

— Момент истины. - многозначительно заявил Генрих и откашлялся. - Построение, значится. Так вот, я, как пехотинец, становлюсь в первый ряд. С самого боку, потому как командир отряда. Позади меня Ильм будет и этот, как его... Стерх. Горделивая воительница тоже пусть рядом со мной стоит – посмотреть хочу, как она убежит в страхе. Во второй ряд три лучника пусть становятся, а Эрб с арбалетом с самого краю, ежели жить хочет. В первом ряду, дальше воительницы – Фред и Йован, а Жий около Вия пущай находится, ежели единение лубританцам поможет. А с другого краю, прямо перед Эрбом, пускай Ярпен стоит, о как. Надеюсь, приложит фланги зелёные палицей своей. Всё, стройтесь.

Эрбин суетливо прохаживался вдоль торговых рядов, проверяя, не следит ли за ним кто? Его за эту неделю один раз чуть не поймали и не пустили на корм свиньям, поэтому осторожность не была излишней. Убедившись, что всем на него плевать и каждый на площади занят своими проблемами, молодой человек, юркнул вдоль таверны и заметил глашатая, горлопанящего на всю округу о награде за мерзких гоблинов. Постепенно, там же рядом, стала образовываться толпа и, судя по громким возгласам, шел набор в какой-то наемный отряд.
Странное дело, Эрб всегда думал, что мордобой это для дураков, а самая лучшая драка это та, которой не было. Всегда можно насрать кому-нибудь в уши, придумать охренительную историю или убежать, когда все совсем плохо. Да, большую часть жизни такой подход сохранял его ребра целыми, лицо не перекошенным, а кошелек полным звонких монет, но, как показывает опыт, юношеский максимализм и излишняя самоуверенность могут сыграть злую шутку.
Аферист присмотрелся к сбившимся в кучу людям. Все были при оружии, выглядели внушительно.
- Наверное, это они, дружище,- разговаривал он сам с собой,- Осталось только подойти и сказать, что я безоружен, но у меня есть куча денег!- Гартнер вздохнул, сунув руки в карманы,- Да, звучит, как приглашение к ограблению...-
- Поберегись!- с верхнего этажа трактира кто-то ливанул содержимое ночного горшка, и если бы, не спасительное предупреждение, то Эрбин оказался бы под золотым дождем.
- Но, с другой стороны, лучше рискнуть и получить шанс на спасение, чем стать кормом для свиней, а потом удобрением для почвы,- обойдя образовавшуюся лужу, продолжил молодой человек, приближаясь к наемникам.
Подслушивая разговоры он ходил рядышком, будто бы не при делах, стараясь не слишком мозолить кому-либо глаза. Наконец, он широко заулыбался и подошел ближе.
- Эй, привет! Меня зовут Эрбин Гартнер, можно просто Эрб,- громко сказал парень, привлекая внимание,- А тех, кто в воинском деле ничего не понимает, но готов учиться, берете? У меня тут есть немного монет. Могу покрыть некоторые расходы на нужды отряда, да что там, денег хватит, чтобы угостить всех выпивкой! Идет?- спросил Гартнер, следя за реакцией незнакомцев.

   - Ага. Вот оно чё - Йован стоял на площади, безуспешно пытаясь слиться с толпой. Толпа сливаться не желала, подозрительно косясь на одоспешенного юношу своими многочисленными глазами, пытаясь понять, что сей недостойный муж здесь забыл. Но парень не унывал и, расслышав конкретнее сумму, кою предлагали за изничтожение зеленошкурых, путём нехитрых манипуляций на пальцах понял, что всех один дерновым одеяльцем не прикроет, а посему следует прибиться к кому-нибудь. Благо, что буквально под боком началось небольшое столпотворение.

   Подойдя ближе, кузнец пытался понять, с кем ему предстоит проливать пот, кровь и пиво в тавернах и борделях. Но так и не разобравшись в своих мироощущениях, он просто сплюнул, показал магический знак, оберегающий от духов, срамных болезней и мытарей, и отправился прямо к компании, начавшей драть глотки.

   - Здоровеньки всем людям и женщине! Хто здесь пан?

Тучи в очередной раз сгустились над и без того безрадостными землями Трёх Королевств, живущими от эпидемии чумы до вторжения варваров. На этот раз для разнообразия случилась новая ересь, с легкой руки Святого Отца Бенедикта Восьмого окрещенная "демонизмом": грешники Восточного Королевства решили, что мир есть творение не Всевышнего, а самого Диавола, как и сама Мать-Церковь. Немыслимое утверждение, к сожалению, упало на благодатную почву - и вскоре запылали монастыри да храмы, а церковная десятина обильной рекой пошла в другие карманы и жадные руки. Возмущению Церкви не было предела, но Король Василий Первый Темнейший отчего-то не торопился пресекать беспорядки, ссылаясь на очередное обострение ситуации на южной границе со степняками и невозможность выделить войска на подавление мятежников. Злые языки говорили, что Темнейший сам с удовольствием наблюдал за тем, как пускают кровь разжиревшим церковникам, надеясь позже потеснить их и прибрать к своим рукам опустевшие земли и доходы от них. Монархи двух оставшихся Королевств же пока тоже медлили, выжидая и пытаясь прикинуть, выйдет ли какая польза от вмешательства в ситуацию...

Но всё это были дела высокой политики, мало интересные простым людям на южной границе Арконского Королевства в том самом месте, где рукой подать уже было и до границ с Криганом и Эльмаром. Рос бы ячмень да репа, не дохли бы свиньи и гуси, не лютовали бы волки да лихие люди - вот и все мечты здешних хлеборобов, приходивших в укрепленный городок для обмена нехитрым товаром и незамысловатых развлечений на ярмарке. Кучка зеленокожих грабителей, повадившихся в последние дни угонять овец и коров, волновала местных куда больше, чем вопросы богословия и вассальных отношений. И заплатить за решение проблемы крестьяне были готовы весьма недурно по здешним меркам. Чем не возможность проявить себя новой бригаде, буквально сегодня сбившейся из кучки бродяг в подобие наемного отряда?

– Пятьдесят серебряных монет тому, кто принесет головы зеленокожих негодяев числом в дюжину, оным доказав уничтожение сей гнусной банды! – зачитывал глашатай указ бургомистра. – Всё прочее, с боем взятое, храбрец может себе оставить, окромя людей да скота в неволе гоблинской - тех потребно на волю пустить, насилия им не чиня, иначе ни гроша не получите! Таков указ бургомистра сего дня, сего года, и так далее, и тому подобное...

"Ломающих" новостей более на сегодня не случилось и народ расходился по своим делам, а были они здесь, в городишке Убервальд, примерно такими же, как и в сотнях других ему подобных: тут торгуют всяким дерьмом и пытаются нагреть неопытного покупателя; тут пьют, бьют рожи, катают кости по столу и щупают продажных девок под оглушительных хохот; тут рвут зубы и вправляют вывихи - без малейшего намёка на... кхм... как её там? а-не-сте-зи-ю, во! Словом, все блага цивилизации, о которых только можно помыслить. И даже немного трудно поверить, что буквально в сотне ярдов от крепкой стены из земли и бревен, по которой выхаживают дозорные стражи, начинается густой лес, в котором кроме хитрых лисиц и пронзительно каркающих воронов водятся вонючие и кровожадные гоблины, готовые пырнуть тебя ножом или всадить стрелу между лопаток. Откуда только берутся, поганцы! Охотятся на них, облавы устраивают, головы за гроши им режут, а они всё не исчезают, как тараканы в избе крестьянской - лезут и лезут...

Впрочем, философские вопросы лучше оставить на потом, а прямо сейчас подумать о том, как бы этих конкретных зеленомордых на меч взять.

Стоило только упомянуть об электронном письме, как Эйра тут же достала из сумочки свой Верту. Из-за плохой погоды сеть сбоила, впрочем, интернет включать и не пришлось бы. Но вот если придется экстренно с кем-то связаться, могут возникнуть проблемы.
Так или иначе, если письмо пришло ранее двух часов назад, почтовый клиент успел бы не раз загрузить всю корреспонденцию. Стараясь не пропустить ничего важного, девушка краем глаза листала список писем. В эпоху приложений мгновенного обмена сообщениями почта терялась из фокуса внимания.
- Джессика - права, я в числе тех, кто не проверял электронную почту уже несколько дней. - заметила леди Невилл. - Что до нашего рода. Отец получил травму и символически передал мне статус хранителя. Как раз накануне того, как я получила письмо. Разумеется, если лорд Эшфорд действительно следил за нами, то к тому времени знал, что в Британии останусь только я. Отец улетел в Австралию поправить здоровье. Мать не готовили к подобной миссии, она ведь не нашего рода. В отличие от меня. Я имею в виду некоторые боевые навыки. В день, когда мне был передан статус, отец позволил вновь обратиться к библиотеке. Но, увы... похоже, оказалось поздно. - не без сожаления произнесла Эйра. - Впрочем, и того, что он получит травму, также никто из нас не ожидал. Возможно, сложись все иначе, письмо пришло бы именно отцу.

Внезапно девушка побледнела. И, кажется, даже оцепенела. Леди Невилл нашла то самое письмо. Неведомый ужас накрыл все ее существо, вторгаясь в тело тысячами иголочек.
Плохо слушающимися пальцами Эйра начала что-то набирать.
Сознание лихорадочно пыталось найти выход... ведь теперь ее недавнее подозрение казалось еще более обоснованным.
Первый, кому она показала набранный прямо в поле ответа текст, был Ричард. Разумеется, текст девушка и не думала отправлять. Просто эта возможность ввода была самой быстрой и доступной, если речь идет об экономии времени.
Говорить вслух нечто подобное, когда и у стен есть уши, да и дворецкий поблизости, леди Невилл не сочла разумным.
"Хозяева могут быть опасны."
После того, как текст был показал телохранителю, девушка стала печатать оставшуюся часть для остальных.
"Есть опасение, что демоны уже пришли. И, возможно, завладели местными жителями. Смерть или забвение. Не говорите об этом вслух!!!"

Страх сковывал ледяными цепями. Но нужно было встать. Подойти сначала к Энн, показать текст. Почему-то к ней. Может, потому что кадет вызывала больше доверия? Или была деятельной?
Леди Невилл, будто призрак, поднялась со стула, намереваясь осуществить задуманное.

Вильгельмина с сожалением отступила от великолепной картины. Пусть это полотно почти наверняка не имеет исторической ценности, никак не намекает на личность изображенного рыцаря и даже, скорее всего, откровенно вводит в заблуждение неискушенных зрителей, выдающийся талант художника заставляет простить ему все неточности.

Среди собравшихся в зале тем временем уже плодились новые гипотезы.
Мина долго молчала, внимательно слушая. Она пока не рискнула бы поддержать ни одну из идей, слишком многое еще не сходилось...
Однако обсуждение - это хорошо. Получить и дать другим чуть больше информации, чтобы, возможно, подсказать чьему-нибудь пытливому уму новые соображения...

Мина взглянула на высокого мужчину, уже успевшего начать спорить с Энн.
- Я самая младшая в семье, - кивнула она уверенно, все еще, однако, не считая, что именно возраст стал критерием отбора. - Но и объективно единственная в ней, кто мог бы хотя бы попытаться исполнить пророчество. Моему деду под восемьдесят, мой отец двадцать лет не появлялся в Англии... Думаю, лорд Эшфорд достаточно влиятелен, чтобы иметь возможность получить немало представляющих ценность сведений о нас, и при приглашении сюда были учтены очень многие обстоятельства.

Явление старого слуги последовало как нельзя вовремя, хотя гостям могли предоставить и побольше времени на распаковку вещей, обсушку и приготовления. Да что там, даже переодеться к обеду и обновить макияж толком не дали! Они едва успели выкурить по пол-сигареты! Об этом Ива не преминула сказать Анне – их мнения о комфорте и гостеприимстве хозяев явно совпадали.
И тем не менее, приглашение на обед оказалось кстати.

Поскольку ключей от комнат им не вручили, – да и если бы вручили, кто поручится за честность слуг в незнакомом замке? – мисс Ивейн, поколебавшись долю секунды, захватила из кельи сумочку, затолкав зонтик в боковое отделение.

Неспешный унылый променад по коридорам слегка оживляли головы мертвых животных со стеклянными глазами и болтовня скучающей юной кадетки, которая плелась в хвосте процессии.

Эта девушка определенно пыталась развеселить и как-то объединить компанию, пусть и немного натянутыми шутками. Но лучше такие, чем угрюмое молчание. Ива, повысив голос, ответила:

– Готова спорить, что мы вовсе не увидим лорда Эшфорда. Боюсь, он дряхл и немощен, если вообще ещё жив. В лучшем случае нам представят его наследника. Хотя, – Ива пожала плечами, – наследник тоже вероятно будет Эшфордом, так что я ставлю на обоих. Старый будет бесполезен, молодой будет мало осведомлен. Но вот короля Артура я бы не стала объединять в легион, звучит уж очень апокалиптично и угрожающе.

Обеденный зал, большой и мрачный, тоже производил гнетущее впечатление – и черной скатертью, и скудной сервировкой.

– Если нам за обедом будет прислуживать этот престарелый слуга, то к завтраку мы как раз начнем, – Ива начала расправлять салфетку. – В самом деле, мне жаль этого славного старика, ему, наверное, уже тяжело исполнять свою работу. – Предсказательница присела было к столу возле Анны и Дерека, но тут же вскочила, бросив едва развернутую салфетку на стул. – Однако, я успею сбегать во двор, я кое-что забыла в машине. Если будут предлагать что-то вкусное, попросите, чтобы в мою тарелку положили тоже, хорошо? Прошу меня простить, я на минуту, – проговорила она, пробегая мимо дворецкого и торопясь во двор.

Она обязательно должна подойти к ней. Ива едва дождалась момента, когда можно будет остаться там одной. На минуту хотя бы.
Раскрыв зонтик, Иви заторопилась к статуе. Остановилась за пол-шага. С внезапной робостью протянула к ней руку, поймала в ладонь сбегающие струйки слез. Коснулась пальцами холодного мрамора.

– Ты что-то хочешь сказать, – прошептала она. – Я не зря тебя видела. Почему ты плачешь? ты поможешь мне?

- Глазные капли? Только если мне, а то я слепнуть что-то начал, слишком ярко от вашего присутствия, - теперь оценивающий взгляд ощупывал фигуру мисс Ивейн. Дерек, конечно, был неотёсанный болван, но котелок у него варил исправно. А к таким барышням требовался подход особый, так что и комплименты были немного более изящными, чем можно было бы от него ожидать.
- Не знаю, что там конкретно ненавидят демоны, воскресную школу я пропускал играя в футбол. Но, думаю, что у наших демонов, всё-таки, будет объяснение попроще. Всё-таки я поверю в это всё, когда увижу что-то большее, чем строчки письма или старые бредни.
Он пожал плечами.

Руэл запропал в своей машине. Нет, он не исчез, и даже не надумал куда-то уезжать. Он, в некотором роде, собирался. Ему было нужно чуть больше времени чем остальным, по некоторым причинам. Во-первых - нужно было привести мысли в порядок после встречи с леди Беатриче. Он..просто не ожидал увидеть здесь кого-то столь прелестного. Во-вторых - ему нужно было чуточку больше времени из-за банальной несобранности. Кое-что, что требовало внимания, лежало в багажнике. А ноутбук - на заднем сидении, в сумке. Документы - и вовсе в бардачке, а для его птичьего статуса они были необходимостью. В конце-концов, он чуть не забыл термос на крыше автомобиля, и вернулся за ним. Не оставлять же его мокнуть под дождём!

Именно поэтому Руэл и прибыл в холл одним из последних, неся в руках несколько сумок и что-то подозрительно напоминающую трость с витиеватой и причудливой рукоятью. В ножнах. В конце-концов, если ему не изменяли глаза, он был не единственным придурком, кто заявился к Эшфордам с холодным оружием. Немного помыкавшись, Руэл занял первую комнату, где и плюхнул свои вещи на свободную кровать.

- Ну, стало быть мы с вами соседи. - заявил парень Дереку, и принялся раскладывать своё барахло. Тонкий дождевик он снял только в комнате, обнажив наличие у себя на поясе довольно неприятных размеров нож. Маленькая потёртая книга с крестом отправилась в тубмочку, шпага - а это была именно она, осталась прислонённой к изголовью кровати.

Руэл заглянул во тьму внутреннего двора. Никого и ничего. Но его больше интересовало небо. Серое, неспокойное, отсюда его было видно лишь маленький обрывок. Руэл отвернулся - ему нужно проверить келью. В первую очередь его интересовало наличие розетки. Батарея у ноутбука была далеко не первой свежести, и если он планирует сегодня вечером поработать над снимками и статьёй, то ему понадобиться электричество.

Немного помыкавшись по стенам, и повесив свои запасные вещи на вешалки в шкаф. Рубашка, джинсы, футболка, джемпер. Пока побудет в немного сыром. Термос занял почётное место на тумбочке, сумка с ноутбуком плюхнулась на кровать. А документы распиханы по карманам.

Соответствующе подготовившись, Картер вышел в корридор, и принялся среди расхаживать - туда-сюда. Здесь остановится и пощупает стену, тут задумчиво хмыкнет на косяк двери, а то и вовсе начнёт заглядываться вверх, на один из плафонов, пристально так, словно там скрыты все тайны.

В руках Вильгельмины оказывается фамильный медальон Энни Морган. Он представляется собой тонкий и достаточно изящно обработанный неизвестным мастером серебряный диск, на цепочке из того же металла. На фронтальной стороне диска – девять равноудаленно сходящихся остриями к центру мечей, на обратной выгравировано несколько слов на латыни.

Весьма скромных познаний Мины в латинском оказывается всё-таки достаточно для того, чтобы перевести популярное выражение сходу.
Огнем и мечом.
Несмотря на то, что потускневший медальон в её ладони выглядит фантастически древний, и мечи, и выгравированные на обратной стороне буквы сохраняют первозданную чёткость.

Ferro Et Igni

Реджинальд, безмятежно насвистывая, проходит мимо замершего на манер истукана около лестницы дворецкого, обходит Эйру и её водителя с чемоданами, и спускается по лестнице в коридор. Проскальзывает мимо изображающих пасторальные пейзажи Уэльса картин, минует холл и снова попадает на улицу. Снаружи – властвует ливень. Ледяной ветер бросает в лицо косые струи дождя, вода бурным потоком сбегает по длинной лестнице вниз, и, пенясь, бушует в бетонном кольце бассейна вокруг фонтана.

Реджинальд хочет пройти к «тойоте», но отчего-то останавливается, забывая про дождь. Его внимание привлекает закрывающая лицо ладонями статуя одинокой девы из мрамора. Отчего-то при взгляде на неё становится так грустно и одиноко. Даже несколько жутко.
Пытаясь разобраться, чем вызван этот беспричинный прилив беспокойства, писатель задумывается. Разве раньше статуя была повернута в эту сторону?

— Всего лишь однофамилец, к сожалению, хотя тоже балуюсь сочинительством, — Реджи отчаянно пытался сохранить лицо и пыхтеть не слишком заметно.

Крутые лестницы и тяжелые сумки — злейшие враги мирного джентльмена за тридцать. Нет, определенно надо будет заняться собой, это уже какое-то безобразие. Этак скоро девушки и вовсе начнут считать тюфяком и соглашаться на близость разве что из жалости... От таких мыслей Реджинальд невольно поежился, покосился на эффектную женщину рядом с собой и даже попытался втянуть живот, от чего вовсе чуть не задохнулся.

  Внезапное появление и резкий уверенный тон толи водителя, толи охранника, а то и вовсе парня Эйры немало удивило Морган. Какая муха его укусила, что он так взвился на Дерека? Неужто только потому, что тот по внешнему виду и разговорам от благородного лордства столь же далек, сколь и сама Энни, что особенно заметно, когда рядом такая видная особа, как Мина? Но тогда почему он не пытается обезопасить леди Невилл и от общения с какой-то кадетом тоже? Может, потому, что она все же будущий офицер флота, или все дело в том, что рыжебородый – парень, а спутник леди не желает видеть с ней никаких мужчин? Черт побери, как у этих высокородных все сложно!
  Энн перевела недоуменный взгляд на Эйру, обратив внимание, как сразу построжела та. Ой кто сейчас буде-ет… Кадет сделала было шаг в сторону, собираясь встать между двумя мужчинами и предложить альтернативный вариант: всем вместе отправиться в «Опель», как раздался чей-то исполненный веселья громкий голос, оповестивший всех присутствующих, что хозяева поместья наконец-то решили принять гостей. Стянув резким жестом с головы мокрый берет, Энни задорно хлопнула им об колено, довольно рассмеявшись:
  - Godemite!!! Наконец-то! Девочки! – обернулась она к новым знакомым. – Подождите буквально минуточку, я хватану из «ласточки» рюкзак и на всех парах к вам! Договорим тогда после того, как узнаем, что от нас нужно!

  Чуть расставив руки для равновесия, словно она шла по канату, кадет под звонкую дробь невысоких каблучков побежала к своему «Опелю». Распахнув водительскую дверь, она занырнула в салон, схватив рюкзак. Следом из машины донеслось громкое «Точно!» - припомнив о фляжке, она полезла в бардачок, доставая оттуда алкоголь. Звонкое «Вот ты где!» ознаменовало успех поисков, и вскоре, убрав находку внутрь рюкзака, веселая Морган вынырнула обратно под дождь. Закрыв авто, она пятерней разгладила волосы и, перекинув лямку через плечо, поспешила к девушкам.
  - Я готова! – крикнула она, приближаясь! – Простите за задержку! Ну что, поспешим внутрь?

  Всей душой Энни рвалась внутрь замка, жаждя узнать, что собирается поведать им Эшфорд. Все возможные опасности казались незначительными, тревоги – напрасными, а долгое ожидание – лишь необходимой прелюдией к загадкам, ждущим всех за надежными каменными стенами. Скоро все карты будут раскрыты, а пожар любопытства получит новые дрова. И сколь же прекрасно, что новооткрытое будет с кем обсудить!

Руэл просто слушал окружающих. В конце-концов, он не мог просто вставить пару своих четвертаков. Если по легендам, лендлордов тринадцать, то и их должно быть столько же, вестимо, это вполне возможно. Только тогда, наверное, приезжих должно быть двенадцать, никак не больше. Вряд ли Эшфорды не имеют отношения к этому почётному собранию.

Дед писал о защитниках острова как о могучих рыцарях, способных повергать в преисподнюю самых различных демонов, и делали они это разумеется с именем Господа на устах. Возможно, когда-то действительно демоны, или скорее язычники, представляли серьёзную угрозу. В конце-концов, без огня дыма не бывает. Но всё-таки опыт разоблачения разного рода фальсификаций у археологов печально большой.

Словечки про книги его заинтересовали. Но больше иного его заинтересовал чай.

- Боюсь, я вынужден воспользоваться крышей вашей машины, как столиком. - Руэл обратился к предположительному хозяину машины, бородатому мужику. Термосу не привыкать было к воде, хотя чаще ему приходилось дело с солёной водой.

- Раз Эшфорды не спешат нас порадовать своим гостеприимством, это сделаю я. - Три перевёрнутых маленьких белых чашечки. Раздражённое пшикание термоса. Всё как в экспедиции. В четвёртую, с трещинкой, полился чёрный напиток, благословение далёкого Цейлона. Аккуратно прикрутить крышечку, чтобы туда не попал дождь.

Чай в белой плошке с трещиной ещё немного парил. Достаточно тёплый. Руэл пригубил его и проследил взглядом за леди и кадетом. Но вместо того чтобы составить им компанию, он отправился к воротам. Ему нетерпелось разрешить эту ситуацию, и вряд ли кто-то снаружи замка знал об этих письмах больше, чем уже сказано. А самый простой способ проникнуть в замок - это через те двухстворчатые двери, у которых уже кто-то стоял и ждал.

- Не отвечают? Вроде как, нас кто-то просил подождать. Я Руэл Джеральд Картер. - Картер протянул правую руку в жесте рукопожатия, в левой он держал плошку с чаем. - У меня есть чай - если хотите. На крыше вон той тойоты. -

- Привет! Я Патрик! - помахал с заднего сидения Патрик.

Задыхаясь, с рвущимся из груди сердцем, Джей вломилась в автобус, ещё не смея поверить в спасение. Был миг, когда она была готова сдаться. Бросить всё и рыдать, обняв разбитый мотоцикл. Она пёрла вперёд на упрямстве и злости, а слёзы струились по лицу байкерши и сейчас, и она не могла бы и сама сказать, от чего она плачет – от страха за себя, от стыда или от боли потерь. Господи, зачем она оглянулась, зачем увидела, как Триш... "Нет, я не смогла бы ей помочь, не смогла", – так можно успокаивать себя, и это будет правдой, но от этого не становится менее стыдно.

И Тор. Боже, это даже хуже, чем подруга. Тор, малыш, совсем подросток ещё. Честное искреннее собачье чудо, преданное и надежное. Он ей доверял, а она его привязала и бросила умирать в ... Джей всхлипнула, кривя губы, не желая смириться с неизбежным. Пропустила Роя в автобус, мимоходом порадовавшись, что пацан прорвался. Её глаза, её душа были там, на стоянке, в адской мешанине ужаса. Ей казалось... Нет, не может быть? Она утерла кулаком солёную влагу, размазав по щекам вместе с боевым макияжем. Да ведь точно! Огромными скачками к автобусу стрелой неслось мощное чёрное тело! Тор!
Джей свистнула снова, и тот припустил ещё быстрее, отрываясь от преследующих его взбеленившихся тварей.

– Давай, малыш, давай! – и пёс, умница, успел. – Мальчик мой! – она обцеловала счастливую собачью морду, не уворачиваясь от мокрого языка, немедленно обслюнявившего её от уха до уха. – Молодец, молодец, хорошая собака! – и, обхватив крепкую шею пса, улыбнулась водиле сквозь слёзы. – Спасибо, друг. Спасибо!

А потом, достав бренди, отпила глоток-другой, и передала Рою:

– Давай, по кругу, – и, сглотнув ком, снова перекрывший горло, – у неё сегодня был день рождения. У Триш.

И снова заревела, обняв Тора, уткнувшись в его лоснящуюся гладкую шерсть.

Рой

Замечаешь, что блондиночка отстаёт, но даже у тебя уже не хватает запаса геройства. Это – финальный рывок, в котором любая твоя попытка помочь наверняка угробит обоих. Поэтому продолжаешь бежать, чувствуя, как открывается второе дыхание. Летишь, периодически отмечая периферийным зрением Джей. Не оглядываешься, уже почти привык не оглядываться.

Кадры сменяют друг друга с бешеной скоростью. Узкая тропка среди разноцветных машин. Перевернутая сетчатая тележка из торгового центра – перепрыгиваешь, слыша лязг и грохот позади мгновением позже. Внедорожник, в салоне которого мужик орёт и колотит ладонями по рулю что есть сил. Инфицированный мужчина за рулем вмявшегося в парковочный столб минивэна – рвётся, хрипит и дрожит, но отстегнуть ремень безопасности не додумывается. Если бы не было так жутко, то, пожалуй, было бы даже немного забавно.

Джей ловко перескакивает через капот чёрного «мерседеса», в то время как ты берёшь влево. Боковым зрением замечаешь, как в «мерс» со стуком врезается один из преследователей. Они буквально наступают на пятки. Замечаешь, как впереди резко тормозит синий «вэн». Как пассажирская дверь съезжает на реле в сторону, и как какая-то худощавая девчонка внутри призывно машет рукой.

Ты парень простой – коль зовут, то сразу бежишь. Влетаешь по ступеньке, пригнувшись, в салон сразу следом за Джей и, протиснувшись мимо, без сил падаешь на одно из нескольких кресел. Минивэн трогается, в то время как Джей, оттеснив девчонку ближе к тебе, отчего-то остаётся у по-прежнему распахнутой двери.

– Закрывай! – орёт, обернувшись вполоборота, водила. – Дверь закрой, мать твою!

Ты не понимаешь, что происходит, но чувствуешь, как неприятно липнет к телу насквозь пропитанная потом одежда. Подаёшься вперёд, вглядываясь в мельтешащий снаружи мир. И видишь то, что привлекло внимание Джей. Поджарую тень, скользящую среди ломаных контуров фриков-преследователей – во весь опор мчащуюся на гребне волны инфицированных собаку. Чёрный дог прыжком врывается в салон, с восторгом скуля, и дверь захлопывается за секунду до того, как на ней повисает с ног до головы обляпанная кровью старуха.

– Ебанутая сука, – выдыхает водитель.

«Ван» разгоняется, стряхивая и разбрасывая по асфальту повисших на обшивке уродов. Пес, решительно взгромоздившийся на диван рядом с Джей, начинает со счастливым видом её облизывать.

План сработал и последние метры ЛеБлан бежал с улыбкой. Девчонка жива и, значит, всё не зря.
И даже когда перед лицом выросла искажённая безумием морда другой девчонки, улыбаться не перестал. Некогда. Вскинул кулак и залепил ползучей хук, выигрывая себе ещё секунду. После чего, на асфальт парковки бросился. И покатился (или пополз, если катиться было неудобно) боком под машину, под всё тот же ниссан. Уж одному-то не слишком крупному миму под ним найдётся место? Последний шанс. Успеть упаковаться целиком, не дать догоняющим схватить за ноги. И дальше. На ту сторону. К RV. Быстро и без промедления. Ведь выход есть всегда, даже перед лицом неизбежной, казалось бы, гибели. Оптимисты — стрессоустойчивый народ.

Джош

Поблескивает матовый металл крупнокалиберных пулеметов. Навстречу пикапу из-за стены щитов выходит несколько вооруженных людей в чёрной униформе без опознавательных знаков. Мрачное переливаются на солнце прозрачные лицевые щитки натовских респираторов. Выворачиваешь руль, поддавшись неясному импульсу. Солдаты провожают тебя настороженными взглядами и стволами укороченных автоматов.

Едешь по пустынной окружной дороге вперед. Стволы деревьев слева и справа, из радиостанции доносится лишь треск статики вместо знакомых встревоженных голосов. Синеватые сосновые ветки нависают над трассой, сливаются в сплошной сизый фон силуэты деревьев. Ни единой машины на встречной, вообще никого. Может показаться, что кроме твоего зелёного пикапа и леса не осталось ничего во всём мире. Невольно задумываешься о том, что тебя такой мир способен устроить.

Вспоминаешь эту дорогу. Оно никогда не пользовалась большим спросом и в лучшие времена – соединяющая две расходящиеся от Спрингфилда трассы неприметная хорда, которая представляла ценность разве что для любителей-грибников. Так вышло, что ты её знаешь. Не только её, но и многочисленные съезды, что петляют среди деревьев двумя полузаросшими колеями. Ты вспоминаешь далёкое прошлое, туманное детство, походы с отцом. Бывало, вы уходили в местные леса на несколько дней кряду, пару раз спускались по реке на байдарках вплоть до самых порогов.

Если ты не ошибся, то один из просёлочных съездов можешь позволить тебе выехать обратно на трассу далеко за линией военного перекрытия. Но сперва – смотришь на датчик топлива, стрелка которого подрагивает опасно близко к красной отметке. Впереди, уже за следующим изгибом дороги, должна находиться небольшая заправка. Там топливо, там крошечное кафе, там люди и возможность попытаться узнать, что вообще происходит.

Шывас Рыгал двадцати лет выдержки - это вам не пыво с раками! И в принципе Браун уже был готов раздавить рюмку мира, чтобы потом цивилизованно обсудить все рабочие вопросы, поразмыслить, как бы выйти из ситуации с наименьшими потерями, свалить с этой планетки, причём желательно так, чтобы повышение заработать, но...

Но де Крузейро покусился на святое. На табельный, сука, пистолет. Зик с содроганием вспомнил, как сдавал нормативы по боевой подготовке - и особенно стрельбе. С каким трудом получал эту сраную лицензию на ношение оружия. Все эти выматывающие психологические тесты. И чтобы теперь вот так вот запросто дать себя разоружить, когда вокруг одни бандиты с пушками?

Чёрта с два! До сегодняшнего дня Иезекииль никогда не обижал женщин - даже нарисованных. Сейчас же каблук его ботинка с силой опустился на ладонь "дебила", в то время как рука инспектора настолько молниеносно, насколько Браун вообще умел и мог воспроизвести сцену из фильма "Инспектор 2: Возвращение Инспектора", выхватила из кобуры пистолет, чтобы разрядить его прямо в голову любителя легкомысленных тату.

В голове звучал голос инструктора: "Табельный пистолет N.U.- Tak03. Магазин на десять патронов, точность так себе, дальность не очень, убойная сила на троечку. Зато легкий". И тот факт, что все они находились в помещении, весьма неплохо нивелировал разницу в умении стрелять. Что было, несомненно, плюсом.

Что было минусом - так это то, что врагам целиться тоже особо не приходилось. И теперь всё зависело лишь от того, кто кого.

Такер

Понятия не имеешь, сколько времени успело пройти. Сидишь в темноте, не задумываясь о необходимости свериться с часами на телефоне. Реджи давно замолк, Том соорудил несколько бургеров из котлет и обнаруженных в холодильнике булок. Попытался раздать их каждому, но Реджи только махнул рукой, а Келли помотала отрицательно головой.

Ты взял. Не потому, что хочется есть – кусок в горло почти не лезет, но есть всё же нужно. Перекусив, снова закрываешь глаза. Думаешь. Вспоминаешь вчерашний вечер, прошедшие недели лета, учебу до этого. Размышляешь о том, что совершенно точно не мог ожидать ничего подобного от возвращения в Спрингфилд.

Пытаешься заснуть, но сон не идёт. Келли, обессилев, спит – её голова теперь у тебя на плече. Стараешься не двигаться без лишней необходимости, но заснуть сам не можешь. Вспоминаешь утро, предшествовавшие события. Ярмарку, выступление мэра, толпу и сцену. Вспоминаешь свой разговор с Реджи по поводу работы на лето и удивляешься тому, насколько нелепыми теперь кажутся недавние опасения. Как не прислушиваешься, не слышишь воя сирен. Ни полиция, ни армия не спешат. Случилось что-то серьёзное, очень серьёзное.

Возможно, тебе повезло чуть больше, чем остальным.

Страшно. Особенно страшно стало от известия что они тут в ловушке и им предстоит, в самом деле бороться за свою жизнь. Когда в щель между холодильником и дверным косяком протискиваются руки, а затем и голова какого то старика, что содрал кожу и даже уши, но совершенно не обратил на это внимания, стало страшно до усрачки. Спина вспотела и вместо того что бы бить ножом, я медлю. Знаю почему, потому что с первым ударом, будет разорвана незримая нить, отличающая человека от убийцы и неважно чем ты оправдываешь, самообороной или вынужденной необходимостью, убийство есть убийство.
Перехватываю нож обратным хватом, так удары будут сильнее и целюсь в макушку, где череп тоньше или в глазницу. Ударил и резко отдернул руку назад, что бы не схватили.

Казалось бы, подобное путешествие способно вогнать в тоску кого угодно. Вселенная в принципе подталкивала людей к мыслям об осознании собственной ничтожности, бессмысленности, незначительности. Жизнь всего одного человека не заставит звёзды вращаться - как не заставит и остановиться. Поэтому какая разница, видишь ты настоящий космос или едешь, как мусорный мешок, без всякого комфорта?

Но Иезекииль давно уже свыкся с этой мыслью. Не в последнюю очередь благодаря сериалу "Супернатуральное", где мифы и легенды человечества облекались в доступную для понимания форму и связывались с бесконечностью космического бытия, получая таким образом объяснения самым невероятным своим тайнам. И, чего скрывать, Браун, подобно многим девочкам-подросткам, был в полном восторге от паранатурального агента Скалдера, который в каких только передрягах не побывал, стремясь доказать связь непонятого с непознанным...

И поэтому Зик преисполнился твёрдой решимости - стать первым в Галактике паранатуральным инспектором-дальновидцем! Подумать только, какие возможности могут открыться благодаря воздействию материального на мистическое и наоборот! И каких высот в своей профессии он может добиться, если сам Космос будет отвечать на невысказанные вопросы?

- Биологическое оружие? - непонимающе бормочет Рик, переводя взгляд от мониторов на Керригана и обратно - но это вроде бы какие-то вирусы. А тут эти чудовища. Я вообще не понял откуда они взялись. Все произошло так быстро. Только что эта женщина была одна, а потом прыгнула на меня, а когда я ее сбросил их уже было шестеро. Они вставали, значит до этого лежали. Но когда я спускался, никто не лежал вроде. Только автобус дымился. Этот мужик, она вырвала ему мясо с шеи, он упал. А сейчас смотрите - вот он бежит, вся шея в крови, но бежит. Так что же это получается? Они убивают людей, а те... те становятся такими же монстрами! Как такое вообще возможно?

Керриган похоже вообще его не слушает, занятый разглядыванием мира через шелку в двери. Рассуждает о долге офицера, но ничего не делает. Девушка вздрагивает, начиная истерить. Рик поспешил успокоить ее.
- Мисс, мисс, спокойно. Присядьте вот на диван и выпейте воды. Мы уже вызвали помощь, надо только дождаться подкрепления. Вот сюда, да. Вот, держите. Хорошо? Только спокойно.

На самом деле ей сейчас лучше ничего не знать. Вот тем, кто сейчас находится в атриуме лучше бы узнать что происходит. Чтобы спасались. Идея приходит ему в голову и он поворачивается к Керриган

- Марк, сэр. У нас вроде бы была служба звукового оповещения. Нужно сообщить всем, с чем мы столкнулись. Где тут эта кнопка?

Обернулся на стол в поисках микрофона с кнопкой или чего-то такого.

Рой

Ты давно замечал – на втором, и, тем более, на третьем этажах любого ТЦ чертовски сложно найти хоть что-то полезное. «Орегон-Плаза» не становится исключением – сперва манекены в летних платьях демонстрируют несравненное изящество новой коллекции модного бутика, следом пристроилась скромная и неприметная в сравнении с предыдущим павильоном аптека. Сквозь прозрачную дверь видишь бледное лицо девчонки в белом халате, которая, не решаясь выйти, сосредоточенно мучает ставший вдруг бесполезным кирпичом телефон. Аптека, конечно, штука полезная – но только не тогда, когда ищешь пожарный топор или биту.

Продолжаешь идти. Как-то между делом осознаёшь, что летящей целеустремленной походкой движешься параллельным курсом с обдолбанными ублюдками, которые напрыгивают на людей на другой стороне. Отмечаешь, что ублюдков там, как минимум, четверо. Отмечаешь, что двое движутся в ту же сторону, что и ты. Ещё двое – в противоположную.

Мысли возвращаются к бите. Впереди, уже в каком-то десятке метров – около самой лестницы, белое воздушное платьице уже знакомой, однако по-прежнему безымянной, блондинки. Рядом – неформалка-подруга в коже. У этой, кажется, на поясе кнут. Вновь не можешь удержаться от мысли о том, насколько нелепо эта пара смотрится вместе.

Теперь шагаешь вдоль витрины магазина игрушек. За стеклом – разноцветные кубики, крошечный паровозик, коробки LEGO разной тематики, набор игрушечных мечей из пластмассы и, конечно же, понуро сидящий на табурете плюшевый медведь совершенно непрактичных и необъятных размеров. Заглядываешь в огромные антрацитовые глаза-пуговки, и вселенская печаль в них будто бы отвечает – да, брат, ничего хотя бы отдаленно похожего на оружие у нас нет.

Взгляд скользит дальше – следующий павильон, уже за спуском на лестницу, торгует спортпитом. Потом – КFC, сразу за которым отделение банка. И только на противоположной стороне, почти напротив того самого эскалатора, в конце концов находишь узнаваемую сине-красную вывеску.

Захватить бухла - хорошо, когда оно стоит бесплатное или бесхозное по маршруту самоликвидации с места пиздеца. Но бежать обратно, ждать, пока обслужат, пока расплатишься...
Триш бросает скептический взгляд в сторону творящегося ужаса и говорит:
- Сейчас я бы не стала здесь что-то пить. Посмотри на них... И... я уже сок здесь приняла... В общем, валим. По дороге, если сдурею, вырубай, но аккуратно. - на полном серьезе проинструктировала девушка, постепенно переходя на очень быструю речь.
Бред говорит? А творящееся вокруг на что тянет? С перепугу и не такое придумаешь. Лучше подстраховаться. От мысли, что в местных напитках могла быть какая-то весьма стремная дурь, становилось нехорошо. Превратиться и самой в одержимого убийствами психа - перспектива так себе. Что-то подсказывало Триш, этот "хвост" торопится за охраной не просто изнасиловать или ограбить. Да и охрана, мягко говоря, неспокойна...
Напрягало еще и то, насколько неуклюже эти преследователи себя ведут. То есть, если самой что-то такое принять, бодренько улетишь куда-то, хрякнувшись насмерть. Зашибись! Да ну нафиг!

Отвернувшись от отвратительного зрелища, Триш со всех ног ломанулась к выходу на лестницу. Краем сознания успела отметить чернокожего парнишку, который вроде как попытался запереть дверь кафе изнутри. Тем более! Еще стопитсот поводов просто валить, валить без оглядки, валить ошалело. И стараться не блевануть по дороге. Ариведерчи, Рой!
Только у двери блондинка резко остановилась. Стоп! Если ее предположение в чем-то верно, мало ли, где еще могут быть стремные люди.
- Джей, если на лестнице такие же долбоебы, - к черту цензуру, - нам бы что-нибудь для защиты.
В этих вопросах подруга была определенно более сведуща.
Твою ж мать! Сердце тарахтит так, что сейчас выскочит и само драпанет куда подальше. Думай, голова, думай!

Рик с ужасом видел, что Джо не осиливает и надавил на кнопку. Ему на миг показалось, что это дало напарнику ту секунду, чтобы спастись, но толстая тетка с неожиданным для своей массы проворством сломала в миг все надежды охранников.

- Джо, сзади! Джо!!

Запоздалый крик уже не к чему, челюсти смыкаются на шее несчастного толстяка. Льется кровь и Джо чего-то хрипит. Остальные монстры пыхтят, вот вот окажутся там же. Что там случится дальше Рик уже вполне представлял, так что дожидаться конца кровавого представления не стал. Рванувшись что было сил, Рик побежал вдоль балкона, чтобы поскорее достичь комнаты охраны.

Тони "Сквозняк".

Еще один день под палящим Солнцем, которое, кажется, твердо намерено прожечь дыру в затылке "Сквозняка", пробурив его скальп вместе со шляпой. Жарко, как в Аду на сковороде! В какие-то моменты тебя даже начинает посещать мысль о том, что необходимость корячиться с киркой в руках, мозолями на пальцах и стекающим за ворот потом и постоянно нервно озираться в поисках индейцев или очередных "бандидос" может быть самой что ни на есть реальной карой Господней за многочисленных отправленных на тот свет людей. Будто бы еще немного - и Эдди Макбрайт с кровавой дырой на месте глаза (так что кажется, что мертвец задорно подмигивает тебе) похлопает тебя по плечу, выбравшись из своей каменной могилы, и от души посмеется над твоими мучениями в этой пустыне. И тебе кажется, что он уже коснулся твоего плеча своими высохшими в песке пальцами!

Но ты развернешься, хватаясь за "винчестер" - а это лишь высохший кусок чертова "перекати-поля"! Да, за эти дни, проведенные в одиночестве, тебе будет о чем подумать и трижды проклясть саму затею искать этот золотой хрен в виде кукурузного початка. Может и правы были краснокожие, что запрятали его с глаз долой да подальше, чтобы не искушать никого - да только не расчитали, что белые готовы гоняться даже за призрачным намеком на золото, глупые дикари...

На горизонте Пустыни начали собираться темные тучи - похоже, что ещё немного и разразится гроза, которая омоет эту высохшую землю, смыв хотя бы на время грязь и пролитые в нее кровь, пот и слёзы, чтобы дать начало новому циклу жизни: вначале буйно взойдут цветы прерий и высокие травы, траву сожрут бизоны и мустанги, краснокожие будут охотиться за бизонами, ну а белые, конечно, продолжат преследовать краснокожих... Неужели так и будет до скончания времен? В очередной раз ударяя киркой в камень, чувствуешь под сапогом хруст. Разбросав песок, обнаруживаешь скелет какого-то бедняги в обрывках одежды. Шляпа, один сапог, ржавая винтовка - а этот малый был похож на тебя, Тони! Тебе хочется рассмеяться: дико, пугающе, так что целая банда убийц бы наложила в штаны от такого дьявольского смеха, но в эту минуту на горизонте вспыхивает молния и в её свете ты видишь блик в песке в десятке шагов от тебя. Туда тянулись костяные руки этого неудачника...

Скорее туда! Индейский амулет, отлитый из золота! Кирка летит в сторону - и ты просто руками разгребаешь песок, рвешь корни пустынных растений, рычишь на неподатливые камни, мешающие добираться глубже и дальше. Тебе попадается ещё пара украшений - и наконец что-то большое и тяжелое, обмотанное почти сгнившей тряпицей. Ты разворачиваешь тряпицу, ни на что не надеясь и ожидая любого, даже самого безобразного издевательства со стороны Судьбы. Это может быть камень. Это может быть хрен, сделанный из чистого свинца. Это может быть что угодно, кроме...

Золотой Початок. Да, это чертов Золотой Початок! Вновь сверкает молния - и ты на момент чувствуешь себя полным кретином, сидящим посреди прерий с золотым хреном в руках во время грозы. И вместо дьявольского смеха тебя начинает трясти мелкая дрожь от того, что это наконец произошло, это случилось. Теплый ветер обдувает тебя со всех сторон, воздух пахнет озоном, а взметнувшаяся пыль через несколько секунд пригвождается мощным ливнем, который в минуту заставляет тебя промокнуть до нитки.

Шаман Маленький Пост наверняка сказал бы, что этот дождь - благодать, посланная великими духами и предками тому, кто оказался достоин обладать святыней. И, конечно, выпросил бы у тебя еще пузырь "огненной воды" за такие красивые речи, чтобы скрасить свою старость. А ты сам понятия не имеешь, достоин ли в самом деле обрести то, за что сложили головы многие - и кое-кто даже при твоем непосредственном участии, Тони "Сквозняк". Но, как бы то ни было, это ведь и есть твой шанс завязать с прошлым, верно?

Но прежде чем это случится, тебе нужно покинуть Пустыню - и это занимает еще несколько дней, во время чего ты получаешь пулю от какого-то отчаянного парня и сам выбиваешь его из седла (хорошо что свинец прошел по касательной - хоть и болит, но не угрожает жизни), а потом пристреливаешь одинокого краснокожего охотника за скальпами, что подбирался к тебе во время пути через каньон и уже заносил томагавк, но был сражен точным выстрелом. Может быть этот дикарь чувствовал, что ты уносишь отсюда что-то важное для его народа? Может быть да, а может и нет.

После всего этого ты продолжаешь свой путь на Восток, неся туда свою драгоценную добычу. Туда, где восходит Солнце.

ЭПИЛОГ

– Куда вы намерены отправиться, мистер? Запад, Восток? – интересуется кассир на железнодорожной станции. У тебя просится ответ "Куда угодно, только подальше от этой Пустоши!". Но выбрать и в самом деле есть из чего. Теперь, когда Тони "Сквозняк" стал обладателем Золотого Початка, ему открыты все двери и все страны мира. И тут можно не ограничиваться деловым Восточным Побережьем или Дальним Западом, где как раз начинается новая гонка за золотом. Уютная Старая Европа, промозглая Англия, экзотическая Япония, многоцветные Индия и Китай, загадочная и морозная Россия - ты можешь побывать в любом из этих мест, Тони. И теперь тебе больше не нужно держать руку на спусковом крючке, поминутно опасаясь за свою жизнь, потому что несколько килограмм золота уже давно заменены на куда более безопасную чековую книжку, а вдали от Пустоши не принято вначале стрелять, а потом спрашивать твоё имя. Пора избавляться от прежних привычек, "Сквозняк"...

Или нет?

– Неплохая погода, не так ли? – ты не сразу понимаешь, что обладательница этого нежного голоска обращается именно к тебе. Обернувшись, ты видишь ангельской красоты женщину в темном, словно траурном наряде и с кружевным зонтиком в руках. Золотые пряди выбиваются из-под темного капора, а голубые глаза смотрят так же напряженно, как и твои собственные.
– Вы ведь тоже... оттуда, мистер? – невесело улыбается женщина, бросая задумчивый взгляд в сторону Пустоши, оставшейся далеко на Западе. – Это чувствуется. Хорошо, что решили убраться из тех мест, это мудрый выбор. Один человек, которого я когда-то любила, поступил иначе и это разбило мне сердце.

После минутной задумчивости она протягивает руку в черной кружевной перчатке для вежливого джентльменского целования ручки.

– Мэри. – кратко представилась она. И улыбнулась: – Может быть нам с вами будет по пути, мистер. Если уж бежать прочь из Пустоши, то почему бы не сделать это в хорошей компании, правда ведь? За новую жизнь - и пусть старая нас никогда не догонит!

Твою мать! Куда рвутся все эти идиоты? Там на улице давленые трупы и кровища, лучше пересидеть в центре, пока это всё уберут, копы заснимут и зарисуют. Джей передернулась, снова вспомнив омерзительный скрежет и ... фу! Нет, это надо срочно запить!

Ого, а это что за херня? Жуткая чувиха в кровище, и там, за ней, что там такое? Труп? Охуела эта понтовая молодежь. Нет, чтоб пыхнуть ганджубаса и хряпнуть пару коктейлей - они загоняются глюкогеновым говном и высаживаются на измену.

– Ну и уродина, – пробурчала Джей, уходя с траектории движения очередной конченной с кислотными мозгами. - Везет же мне сегодня на обдолбанцев.

Нет уж, делать работу полиции и отлавливать бзикнутую она точно не будет. Нахуй, нахуй, путешествуй мимо, шизо де кончини, нам не по пути. Ну и харя, она что, в язык ширяется? Черные дорожки вен через всё хлебало.

Кинув быстрый взгляд по сторонам, Джей решила, что газовый баллончик в торговом центре - не самое офигенное решение, нож при копах тоже не стоит доставать, вон их там сколько рысачит, а вот кнутом, если что, чувиху стегануть можно. Потом. Если попросит. А пока надо уже найти наконец Триш. Телефон ещё, мать его... что они тут опять грохнули, что со связью, задолбали своими приколами.

И байкерша решительным шагом ломанулась к эскалатору, по широкой дуге обходя стрёмную бабу.

Маккензи

Стяжки находятся именно там, где должны находиться. Продолжаешь вдавливать коленом в асфальт чрезмерно буйного пациента, хватаешь одну его руку и заводишь сразу же за спину. Рывком выводишь туда же вторую, перехватываешь стяжками и затягиваешь.

Сам удивляешься, насколько ловко и отточено вышло. В последний раз ты такой трюк проворачивал, кажется, на тренировочном манекене под смех коллег во время последней проверки квалификации.

Пациент, впрочем, не спешит успокаиваться. Рвётся, сипит, оставляет на асфальте кровавые слюни и яростно бьётся о бетон подбородком. И, пусть его руки надежно зафиксированы теперь за спиной, становится только больше не по себе от подобной агрессии.

Орёшь на медсестру – девочка сидит на бордюре, отстраненно смотрит в пространство глазами прошедшего Персидский залив ветерана, по бледным щекам скатываются беззвучные слезы. Обхватив колени ладонями, она едва заметно покачивается и, кажется, совершенно не реагирует на внешние раздражители.

Смотришь на дока – и снова начинает немного мутить. Отчего-то вспоминаешь недоеденный бургер напарника из машины. Рука в ужасном состоянии, кровь продолжает толчками выходить из разодранных вен. Врач сидит, прислонившись спиной к колесу скорой, и отстраненно разглядывает собственную конечность.

На твоих глазах взгляд медика теряет осмысленность, и без того бледное лицо будто становится заметно бледнее, и, несколько раз судорожно вздрогнув, тот, закатив глаза, бесформенной грудой сползает по колесу на асфальт.

Зачитываешь задержанному его права – тот продолжает рычать, дрыгаться и яростно вращать из стороны в сторону головой.

Рик

Мужчина тянет за руку, указывает напоминающим барабанную палочку пухлым пальцем в сторону ближайшей стены. Там, на скамье, полулежит дородная женщина – медленно сползая с закатившимися глазами по спинке вниз, она то и дело вздрагивает всем телом, от чего-то объемные телеса ещё какое-то время тревожно колышутся. Женщина выглядит так, словно только что перенесла сердечный приступ и прямо на твоих глазах умирает. Смотришь с беспокойством на почерневшую вену, которая раздулась настолько, что теперь просматривается даже сквозь несколько подбородков. Мужчина не слышит тебя, не хочет слушать – высвобождаешь руку рывком.

Оставив позади и бессознательную посетительницу, и её мужа, пробираешься сквозь толпу. Вокруг мельтешат разноцветные рубашки и незнакомые лица, язык и гортань начинает щипать от горького привкуса дыма. Не хочешь думать о том, что случится с брошенной женщиной. Не хочешь думать о том, что случится, если автобус по каким-то причинам взорвётся.

Уже теряя ориентацию, почти вслепую добираешься до стены. К счастью, начальник охраны позаботился, чтобы каждый знал расположение кнопок пожарной тревоги наизусть. Потому что пожар всегда оставался вероятным сценарием даже в Спрингфилде, и Керриган не хотел давать инспекторам даже крошечный шанс для того, чтобы обвинить охрану в халатности.

Добираешься до ближайшей красной коробочки, двигаясь вдоль стены. Срываешь пломбу, поднимаешь крышку, вдавливаешь что есть сил кнопку. Из динамика радиостанции сквозь треск помех доносятся приказы и распоряжения, адресованные другим позывным. Почему-то именно этот фоновый шум помогает успокоиться, взять себя в руки.

Тревожная сирена срабатывает сразу. По главному холлу торгового центра разносится неприятный вой на высоких частотах, после чего динамики начинают транслировать записанное безжизненным голосом сообщение об эвакуации. Часть людей соображает, что происходит и вереницами тянется к выходу. Начинаешь кричать, размахиваешь руками, пытаешься направить толпу.

Чертовы оросители, похоже, не срабатывают в ручном режиме из-за встроенных датчиков.

Замечаешь рядом Джо, который орёт на делового вида дамочку, уморительно жестикулируя при этом руками. Поток людей, кажется, действительно удаётся направить в сторону выхода хотя бы отчасти.

Останавливаешься, переводишь дыхание. Сквозь вой пожарной сирены прорываются отдельные визги – чувствуешь, как движение людей ускоряется. Совсем рядом проносится, не разбирая дороги, мальчишка. Мелькает одинокая мысль – давки не избежать.

И, уже в следующую секунду, видишь её. Молодая девушка, толпа вокруг которой стремительно и необъяснимо редеет. Люди разбегаются в разные стороны, и вокруг одиночки образуется пустое пространство. Неуклюже пошатываясь, она бредёт на высоких каблуках в твою сторону. Мини-юбка, покрытая бурыми пятнами серая блузка, свисающие плетьми вдоль корпуса руки. Пустой лишённый осмысленности взгляд. Глаза, испещренные густой сетью лопнувших нервов. Со стилем подведенные помадой полные губы, выделяющиеся даже на фоне заляпанной кровью нижней половины лица.

Отмечаешь несколько черных вздувшихся вен. Замечаешь багровые пятна на лаке дорогого бесцветного маникюра. И, самое главное, видишь ещё одно тело – на полу, позади. Мужчина в светлой рубашке – похоже, тот самый, за действиями которого ты не так давно наблюдал с высоты.

Лежит на полу, на светлой плитке вокруг медленно расплывается ярко-алая лужа. Лежит лицом вниз, время от времени конвульсивно подрагивая.

Скученные ржавые трейлеры оставляли гнетущее чувство. Чувство безысходности. Там и тут валялись бутылки из под дешевого виски, смятые пивные банки, мусор и зловонные сточные канавы, куда сливалось то, что не помещалось в выделенные под парк коммуникации. Между трейлерами висели веревки на который сущились пеленки и детские колготки... Рядом с одним из своих домов сидит старуха, белая и слепая. Она словно мертвая уствила свой взор прямо на тебя, когда ты подходишь к домику Роя.

Рядом с ним стоит два мотоцикла - один явно на ходу, принадлежит он именно Башке. Ржавчина, пересохшие и потрескавшиеся резинки... похоже он не особенно-то за ним следит. А второй еще хуже: без колес, без бензонасоса и свечей, без фары. Лишь рама и бак с нарисованной краскопультом алой розой. Да, Фрэнк, этот аппарат когда-то принадлежал твоей девушке, Эшли. Ты еще помнишь, как она обожала своего стального коня и видишь в какой пиздец он сейчас превратился. Сплошная депрессия...

Ты дернул ручку и нос ударил кислый запах пота и давненько не стиранных носков. Под самым порогом мешок для мусора - воняет, вокруг него кучкуются мухи.

Налево коридор, справа дверца в сортир и душ, а рядом с ней кухонная стойка, тарахтит холодильник. Чуть дальше дверь, которая складывается гармошкой, она чуть приоткрыта, виднеется мерцающий свет и край матраса.

Налево кабина водителя заваленная всяким дерьмом. Трейлер явно никуда не поедет в обозримом будущем, а возможно ему прямая дорога под пресс.

Так или иначе, но никто не отреагировал на твоей резкой вторжение...

Итак, первое гетеросексуальное лицо мужского пола к празднеству доставлено. Рой не сбежал, что говорило в пользу двух версий: либо - смельчак, либо - отморозок. На самом деле у этих понятий была большая разверстка с массой градаций и уточнений, но Триш свела их к двум простым условным обозначениям в целях экономии времени. К примеру, пофигисты или психи входили в отморозков, а какой-нибудь внимательный и обходительный хорошуля в смельчаков, в особенности, если это еще и креативный субъект. И так далее. Иными словами, срезы обстоятельств и контингента создают порой условия, в которых тот либо иной поступок возможен либо от смелости, либо от отмороженности. Так она считала.

Легкомысленное хмыканье.
- Еще успеешь. - пообещала девушка, многозначительно заулыбавшись.
Келли, стоило о ней лишь упомянуть, активировалась, будто гаджет, моментально проявившись на нужном месте.
- Благодарю.
Так степенно произнести и так поспешно поднести стакан к губам, сделав вожделенный глоток.
Блаженство...
Веки смыкаются сами с собой в моменте единения с наслаждением.

Вибрация.
Чтобы мысленно присвоить мужчину себе и застолбить его на днюху, для Триш пока было слишком мало входящих данных. И пока так, подруги - не беда.
Не удивительно, что жизнерадостная физиономия свободолюбивой Джей вызвала прилив радости и лицо у блондинки просияло.
Джей для нее всегда глоток свежего воздуха на фоне затхлых условностей. Кроме того, и дело с опаздывающими, наконец, хоть как-то двинулось с мертвой точки.
- Момент. - это учтиво адресуется Рою.
Пальчик скользит по экрану в сторону зеленого значка. И вместо приветствия в микрофон летят нарочито торжественные шутливые слова:
- Поздравляю с достижением! Ты - первая, кто вспомнил, что двадцать первый век подарил человечеству мобильную связь.

Гримаса замешательства и тревоги заставила померкнуть радость. Что происходит снаружи? Триш напряженно начала прислушиваться, повернув голову в сторону источника звука, будто с ее места что-то можно было увидеть.
И слушать динамик... вдруг Джей где-то поблизости от происходящего.

Автобус пересекает перекресток по диагонали на скорости. Красный глаз светофора предупрежадюще горит позади, водители легковушек бьют по тормозам и сворачивают в разные стороны. К отчаянному визгу тормозных колодок добавляется тревожная трель взвывших одновременно автомобильных сигналов.

Клаксоны привлекают внимание к происходящему, но привлекают непростительно запоздало.

Автобус подлетает на тротуарном бордюре, сносит тонкое ограждение и на скорости влетает в толпу.
Петляя мчится вперёд, оставляя кровавую просеку.
Панические преисполненные ужасом визги перекрывают многоголосый праздничный гул.

Колесо уже начинающего вязнуть в людской массе автобуса наезжает на клумбу – невидимый водитель выкручивает одновременно в сторону руль, и транспорт, грузно подпрыгнув, заваливается в воздухе на бок, приземляется уже на борт и продолжает скользить, сметая и подминая зазевавшихся людей.

Скользить прямо к главному входу в «Орегон-Плаза».

Действительно повезло. Жму руку бармену и облегчённо улыбаюсь. По тому как расслабились мои плечи, буквально видно что с них спал тяжкий груз. 60$ за 8 часов на кухне - не то что бы супер, но это и не так уж плохо. В качестве подработки на каникулы сойдёт. К тому же что может быть сложного? Кулинария, явно проще фармацевтики и химии.
Ну и нельзя не согласиться, что на бармена я не тяну. Слишком не людим. Нет у меня искренней, обаятельной улыбки. Поэтому кухня, где кроме своих никто меня видеть не будет, подходит как нельзя лучше.
- Ламаркус... Маркус Такер, - поправился. Никогда не любил свое полное имя, звучит слишком по нигерски, как кличка у какого то гангстера или рэпера, - Спасибо. Сэр. Когда можно будет приступать?

Надеюсь не сегодня и не прямо сейчас. Хотелось бы ещё денёк отдохнуть. Последний день отдыха

Позёвывая, Джо снимал общие планы, стараясь выцепить всё, где была хоть какая-то движуха. В позапрошлый раз ему нехило прилетело за то, что в кадре не попалось вопящей толпы. Поэтому в прошлый раз, когда толпы реально не было, Дейли быстренько обзвонил корешей, скучковал их напротив нового "мегапопулярного клуба" (который уже успел закрыться), заставил прыгать и орать, а после проставился пивом. А ещё оператор тупо не успел похавать с утра, и теперь решил догнаться своим заслуженным ежедневным хот-догом, пока Мисс-Новости искала потенциальных жертв. Что и говорить - Стронг была чуть ли не единственным человеком на телестудии, который реально умел работать. Дейли вот не умел.

Зато было кое-что, в чем он был, по собственному мнению, хорош, а по факту - просто неплох, но аудитории нравилось. Джо снимал девушек - иногда даже случайно, просто когда пялился на них через объектив. И это давало свои результаты. Мужикам всегда приятно посмотреть на красоточек в телеке, а сами девушки с удовольствием узнавали на экране себя - город-то маленький - и в целом старались засветиться почаще. Оператор даже представлял себе, как в Спрингфилде появится "телетуризм" - когда народ будет специально выезжать на "его" репортажи, чтобы получить возможность попасть в кадр. Ну, это как те чудики, которые мотаются по всей стране, чтобы поглядеть, как подрывники обрушают небоскрёбы.

Было бы круто.

Так вот. Белла мало того, что была настоящим профессионалом, так ещё и настоящей конфеткой, причём такой, с дорогим ликёром внутри. Девок вокруг была куча, она была "дамой". К таким Дейли не подкатывал никогда, понимая всю безнадёжность этой затеи, но вот выбрать удачные ракурсы всегда старался, не без удовольствия подмечая, что журналистка вновь не изменила своему стилю, надев рубашку с глубоким декольте.

И сейчас звезда местного телевидения, махала ему рукой, призывая запечатлеть в кадре отвязную (сочную, но лучше не надо, связываться ещё с вонючими боровами на чопперах потом) деваху и какого-то уличного психа. Джо радостно поспешил к ней, предвкушая, как вечером выложит шикарную нарезку на свой ютуб. Сто восемьдесят два фалловера!

Крейн

С семи утра на ногах.
Несешь слово Господа каждому, кто захочет услышать.
Листы картона на спине и груди призывают – «Услышь истину!».
Они же предрекают – «Конец близок».

Как известно, успех любого послания заключается в количестве ушей, до которых это послание удастся своевременно донести. Понимаешь – этим летом не будет более подходящего места для проповеди, чем открытие нового торгового центра в День Независимости.

Чтобы точно не опоздать, ты приходишь одним из первых, с утра.

Начинаешь обрабатывать первых редких зевак. Один из них просит мелочь, и слушает тебя до тех пор, пока не догадывается, что мелочи не дождётся.
Ты бросаешься наперерез молодому парню, что решительно шагает с девушкой под руку, но девушка опускает голову и смущенно улыбается, пряча лицо в волосах, а парень раздраженно отмахивается, даже не взглянув в твою сторону.

Время идёт, поднимается солнце. Становится жарче и площадь перед «Орегон-Плаза» наполняется слушателями. Вместе со всеми ты внимаешь словам мэра Никельсона, стоя в задних рядах. И, как никто другой, понимаешь – мэр говорит совсем не о том. Несет не предупреждение, не послание, не слово Господа, но приземлённую политически-агитационную чушь.

Представляешь, что было бы, если бы тебе удалось подняться на сцену и добраться до микрофона. Если бы на тебя сотни глаз смотрели с тем же скучающим интересом.

Проходишь мимо остановки, обкленной афишами PowerCat. Солист в клубах пламени играет на электрогитаре. Весь день, с самого утра, тебя продолжает терзать смутное беспокойство. Становится всё жарче, но дело не в этом. Ты упускаешь что-то важное. Не настолько важное, как просвещение плутающих в тумане неведения, но всё-таки достаточно важное. Погрузившись в глубокую задумчивость, понуро бредёшь куда-то в потоке людей. Не покидает смутное ощущение, что окружающие всё никак не ухватывают Послание.

Толпа несёт тебя ко входу в ТЦ, когда, уже почти у самых дверей, вспоминаешь. Ты должен встретиться с Джошем. Здесь и сегодня, ты должен встретиться с Джошем. Он звонил вчера, договаривался о встрече. Джош, конечно, подождёт, не дело братским узам становиться между заплутавшими и словом Господа, но всё-таки дело важное. Резко свернув в сторону, ты выныриваешь из потока людей, так и не добравшись до дверей торгового центра.

Выныриваешь прямо на блондинку в строгом костюме, в руках которой замечаешь беспроводной микрофон. Смотришь на неё, она – на тебя. Взвешивает, оценивает. Ты замолкаешь, чувствуя дыхание Господа – вот оно, шанс. Трибуна, возможность обратиться к множеству сразу.

Ты придерживаешь пророчество, чтобы не отпугнуть преждевременно. Ты киваешь, соглашаясь прокомментировать открытие «Орегон-Плаза». Ты терпеливо ждёшь, пока она ищет ещё одного человека для интервью, и пока размахивает рукой, подзывая из толпы заплутавшего оператора.

Копыта лошади звонко цокают по устланной густым слоем золотистой листвы мощёной алее. По обе стороны возвышаются голые кроны высоких клёнов, сквозь раскидистые ветви которых виднеется полотно ярко-синего безмятежного неба. Неторопливой рысью конь скачет вперёд, и каждый шаг лошади вздымает вихрями листву позади.

Сезон дождей завершился. Как это часто бывает, на смену ливням пришла прощальная неделя золотой осени, что предвещает совсем скорое наступление первых заморозков. Почти три недели назад группа наёмников пересекла условную линию границы между Сероземьем и Третогором. Вечером того же дня они добрались до Риверспорта.

Артур натягивает поводья, осаживая своенравного жеребца. Вдыхает полной грудью холодный воздух, в котором уже чувствуется дыхание приближающейся зимы.

Они простились с Кельтом за сутки перед границей. На утро, после ночного привала, северянин объявил, что здесь дороги расходятся. Он возвращается в центральное Сероземье, ему нечего делать в местах, столь сильно пронизанных цепями цивилизации.

Объявив о своём решении, охотник подошёл к Артуру.
– Благодаря нам в мире стало на одно чудовище меньше, – произнёс он тогда, задумчиво смотря в сторону бескрайних просторов бесконечного Сероземья. – Если мы, северяне, что-то и уважаем – то это искренность и воинскую отвагу. Я редко ошибаюсь в выборе жертвы, но благодарен Каль за то, что ты остановил меня тем вечером, третогорец.

Кельт усмехнулся, качнув задумчиво головой.
– Да сопутствуют тебе на дорогах удача, – с этими словами он протянул ладонь Артуру.

Поддавшись порыву, Массак пришпоривает лошадь, заставляя её сорваться с места и перейти на стремительный грациозный аллюр. Голые деревья проносятся мимо, сливаясь друг с другом, свирепый северный ветер дует прямо в лицо.

В Риверспорте отряд распрощался и с Кейрой. Её путь лежал отнюдь не на север, ноксианку тянуло к сердцу Третогора, в столицу. Даже не подавая виду, она продолжала втайне скучать по роскоши, изысканной пище и столь идущим ей платьям из безумно дорого чёрного шёлка. Отчего-то у Артура не возникло ни малейших сомнений в том, что Кейра найдёт способ обустроиться в Третогоре.

Прощание с ней выдалось коротким и смазанным. В улыбке девушки было больше затаённой грусти, чем неизменной саркастичной иронии. Карие глаза вспыхнули золотом на прощание, словно сожалея о возможностях, что оказались упущены. Приблизившись, она шепнула напоследок всего одну короткую фразу:
– Передай Терри мои соболезнования.

Она не ошиблась. Не ошибся Забытый, из всех трюков которого этот оказался наиболее гнусным. Артур замечал на лице Терри тени смутного беспокойства на протяжении всей дороги, и тени становился тем глубже, чем ближе отряд подбирался к границе. Остановка в родной деревне Уоллеса, что раскинулась на пути к фамильному поместью Массака вышла особенно неприятной.

Джульетта умерла полгода назад. Последние шесть месяцев Терри продолжал скитаться по Сероземью, рассказывая о ней почти каждому встречному, в то время как жизнь девушки уже давно унесло поразившее весной Третогор поветрие мора. Она действительно ждала его, хранила подаренное на прощанье кольцо, отрицала все вести, что приносили возвращающиеся из Сероземья солдаты.

Артур оставил Уоллеса в доме престарелой плачущей от радости матери в смешанных чувствах. Со стороны могло показаться, что Терри смирился с утратой возлюбленной. Но командир видел в глубине его глаз огоньки той самой решимости. В ответ на вопрос, что теперь он собирается делать, тот пожал плечами и невесело ухмыльнулся.

– Поговаривают, что ноксианцы собираются повторить вторжение, как только сойдут снега, – ответил тем вечером Терри, поспешив сменить тему сразу же после.

Последним от отряда откололся Лоррейн. Сказал, что собирается заехать домой, после чего почти наверняка двинет прямо в столицу, чтобы вступить в ряды городской стражи. С навыками и персональными качествами Эда не приходится сомневаться, что очень скоро он станет сержантом и, со временем, почти обязан дослужиться до капитана. Старый друг крепко обнял Артура на прощание, пообещав при случае навестить, но после его ухода осталось лёгкое чувство натянутой недосказанности. Командиру казалось, что Эд так и не смог в полной мере простить ему Лину.

Конь весело мчится по укутанной слоем опавших золотых листьев аллее. Там, впереди, так хорошо знакомый Артуру поворот – стоит преодолеть его, и с холма откроется удивительный вид на отеческое поместье. Когда он впервые вернулся сюда вместе с Линой неделю назад, ни слуги, ни вышедший навстречу брат, его не узнали. Сына первым признал отец, после на шею ему бросилась рыдающая от радости мать.

Пришлось потратить целый вечер на то, чтобы объясниться со всеми.
В общих словах пояснить, как вышло, что он возвращался так долго.
В личной беседе донести до отца, кто такая Лина и почему она должна здесь остаться.
Это оказалось непросто. Столько времени и столько событий, но здесь, дома, за эти полтора года не изменилось практически ничего.

Изменился сам Артур. Сбывались его худшие опасения – тонкие слои опаски, непонимания, недосказанности, всё это и даже больше начинало выплывать на поверхность после первоначальной радости встречи. Отец понимал чувства Артура, но не мог понять, как его сын может всерьёз вознамериться связать свою жизнь с безродной дикаркой.

Положение спасла сама Лина. Её природное обаяние, яркий пытливый ум, искренняя непосредственность и совершенно очаровательная харизма. Она с удовольствием училась быть леди, она совершенно очаровала братьев, мать и, кажется, почти растопила предубеждённость отца. Глядя на неё, с восхитительной непосредственностью шёпотом уточняющую у Артура назначение тех или иных столовых приборов, Массак снова и снова убеждался, что сделал правильный выбор.

Конь преодолевает знаменательный поворот, и Артур снова осаживает его, любуясь раскинувшимся в низине имением. Остатки ноксианского золота определённо пошли на пользу поместью, став тем живительным глотком свежего воздуха, которого отцовскому хозяйству так не хватало. Массак смотрит на величественный родовой особняк, на строящийся в отдалении новый амбар, который отец всерьёз вознамерился закончить до первого снега, на небольшой живописным пруд, по поверхности которого медленно и величественно рассекают ещё не улетевшие на зимовку последние лебеди. На берегу, около старинного мощёного пирса, он замечает узнаваемую даже на таком расстоянии фигурку в бирюзовой накидке.

Почти каждую ночь Лина просыпается от одного и того же кошмара со сдавленный вскриком. Насколько может судить Артур, эти приступы становятся реже. Насколько жизнерадостна и безмятежна девушка днём, настолько же беспомощна, затравлена и испугана она по ночам.

Когда-нибудь это пройдёт. Она пережила многое, и даже сам Массак иногда вздрагивает во сне, снова и снова возвращаясь к моменту решающего поединка с Ареем. Он задыхается, чувствует стальную хватку неминуемой смерти на горле, видит преисполненные ненавистью горящие во мраке глаза. Он просыпается, чувствуя голову дремлющей Лины у себя на груди. Знает, что это тоже пройдёт.

Рука Артура скользит в карман плаща, извлекая оттуда приобретённый в городе этим утром предмет. Несколько секунд он вертит кольцо, любуясь, как переливается и мерцает полированная золотая поверхность на солнце.

Решительно возвращая кольцо в карман, сэр Артур Массак пришпоривает лошадь и несётся вниз по прямой дороге со склона. Быть может, он сделает это прямо сегодня. Быть может, к концу недели. Но точно сделает. Скорее рано, чем поздно.

Поцелуй буквально захватил Артура, заставил сердце биться быстрее, заставил снова вспомнить, что он пока ещё живой. Он жив, чёрт возьми! Он всё ещё способен чувствовать, способен кого-то любить! Он не превратился в выжженную изнутри оболочку, в которой есть только горечь и сожаления! Пусть и не сразу, но он снова начнёт жить, а не существовать и цепляться за своё существование, научится этому заново. Вместе с ней, с Линой. Потому что такой уж Артур человек - ему нужно о ком-то заботиться, и ради кого-то продолжать бороться.

Кельт прерывает их с Линой, и Артур испытывает лёгкую досаду, что этот момент не продлился дольше. Успевает поймать улыбку Лины, и увериться в том, что этот момент ещё повторится в будущем. А потом ему приходится услышать плохие новости.

Падальщики. Снова. Голоса двух мертвецов - Преподобного и Рихтера - вновь звучат в его голове. Они предупреждают - падальщики не отступают. Они способны долго преследовать и ждать свою добычу. Ну и чёрт с ними, с этими тварями, думает Артур решительно. Они пережили такой ад, что десяток падальщиков в сравнении с этим ничто. Тут же упрекает себя за излишнюю самоуверенность - к ним нельзя относиться несерьёзно. Одна только рана - и всё, конец.

Похоже, твари пока не нашли их. Кельт молчаливо советует издавать поменьше шума, и Артуру кажется, что это неплохая идея. Артур повторяет жест Кельта для своих людей, пока второй рукой медленно тянется к своему двуручнику. Он не забыл свою верную железку, и уж в этот раз изрубит ею всю эту погань на мелкие кусочки. Это будет личное.

- Э не мужик, я те щас на полном серьёзе. Помер Саломонушка, не уберегли мужика. Я вот этими глазами видел, как его кишки гвизармией наматывает, вот этими руками в земель закапывал. Лежит царь в двух днях пути отсюда, да под пятью футами. Бля буду коль напиздел. А чёй такое палач, а? Сколько зим уже живу, слово такое слышал, а вот смысл не уловил. -
Генри почесал сперва подбородок, потом зад.
- А, чёб оно не было не пойду. Мне у нас в кондотте нраица. Если хошь иди к нам сам, у нас тут бабло, слава, лекарь есть, вроде даже двое. -

Все ближе эндшпиль этой безумной схватки. Казалось бы - очередная стычка в немытой Вакнахии, чему здесь быть красивому? И правда, внешней красоты мало: кровь перемешалась с мутными лужами и грязью, отрубленные конечности, исходящие паром внутренности, изуродованные трупы, перекрученное железо. Стоны, плач и хрип взрослых крепких мужчин, за какие-то минуты обращенных в жаждущие смерти искалеченные обрубки.
Зелено-белое и красно-синее знамена лежат на земле крест-накрест, забрызганные кровью безымянного червонского рыцаря и осколками черепа Генриха фон Хардкора, здоровенного, молчаливого, незыблемого, спокойного - только что бывшего живым и рядом. Полотнища знамен, сопя, молясь и матерясь, топчут те, кто еще борется за жизнь.
Так вот, чего здесь красивого? А вот того. Красота не внешняя, а внутренняя. Какая сила духа нужна, чтобы вот так драться, до самого конца? Огромная. Назвать ли людей, которые, настолько не щадя себя, так устремлены к цели - вакнахским сбродом, грязными бичами в жопе мира? Я вот, рассказчик, так не думаю, уж извините за вмешательство.
За что так дерутся эти солдаты? За погибших товарищей? За своего сюзерена? За повозку, груженую добром с разграбленной фуражировкой деревни? За все вместе?
А за что деретесь вы? Сейчас и здесь - только за звонкие гульдены, м? Сомневаюсь!
Желтые гнилые зубы стиснуты до предела. Заскорузлые ногти - в ладонь. Белеют сжатые до хруста сбитые костяшки на оружии. Этот день станет великой победой или великим поражением!
Трое на четверых. Уложивший Хардкора воин подскакивает к своему товарищу, пытается прикрыть от Джованни, жахнув моргенштерном тому в плечо. Но Джованни неостановим, сжав секиру, он бросается на так долго державшегося врага.
Все происходит одновременно: потерявший щит солдат теряется и в грудь ему глухо прилетает несколько стрел. Он собирается закричать, но секира забивает крик обратно в глотку, раскроив напоплам лицо.
- Блядь, нееееет! - Истеричный вопль долетает до Джованни одновременно с яростным ударом крюка гизармы, разрывающим кольчугу и поддоспешник. - НЕЕЕЕЕТ, СУКА!!!
Какой драматичный момент. Один Генри Кульфляйх портит его, посреди всех бурно закручивающихся событий вдруг решив поковырять в носу.

0 1 2 3 4 5 6 7 8 9 
1 - - - - - - - - -
2 - - - - - - - - -
3 - - - - - - - - -
4 - - - - - - - - -
5 - - - - - - - - -
6 - - - - - - - - -
7 В - Д 4 7 - - - -
8 М - Г - - - - - -
9 - - - - - - - - -

И всё-таки, хорошо было, пусть и ненадолго, но оказаться так близко к дому! Графонию нравилась деятельность, происходящая в Северо-Востоке: повсюду сновали союзные войска, гонцы, то и дело кто-то выступал. То куда-то, то перед кем-то. Даже расследование, затронувшее Хайпа непосредственно, отразилось на нём положительно, заставив почувствовать прилив адреналина и вспомнить о важном. Важным в данном случае оказалось чёткое понимание своего дальнейшего пути. Благо, направление было задано командованием самым однозначным образом: двигаться к Кулаку Титана, где подавить силы сопротивления. С отбывшими "Гусями" и "Фениксами" обменялись почтовыми голубями, чтобы условиться о встрече в Аномалии. Пора было отправляться.

"Бойцы, в связи с окончанием расследования поздравляю всех и предлагаю не откладывая выдвигаться в указанный регион, а именно: в Кулак Титана", - легат был краток. Товарищи отдохнули уже в достаточной мере, и даже откровенно заскучали. Едва ли нашлись бы те, кто отказался бы от предстоящей миссии. Даже если бы их мнения кто-то спрашивал.

Впрочем, немедленному переходу к действию помешало появление двух новых центурий. В них сразу опознали имперцев, а затем, когда дошло до приветствия, сомнений и вовсе не осталось: дружественные войска. И, судя по всему, также жаждущие действовать, пускай и совершившие, судя по их виду, затяжной марш.

"Хайп Вайп Графоний из Пятьдесят Восьмых Гостей Слонов приветствует вновь прибывших собратьев!" - Графоний ответил Рему Ромулу и Граю Вуплию традиционным взмахом руки, - "Рад слышать, что не нам одним удалось уцелеть. Враг был силён, но Империя не призывает на службу абы кого. Уверен, нас с вами ждёт ещё множество славных деяний! И могу обрадовать Грая Вуплия, мы как раз собираемся выступать на боевое задание. Но есть нюанс. Дело в том, что в ряды нашей славной армии прокрался вероломный предатель. И предстоящее задание связанно именно с этим событием. Как вы понимаете, дело серьёзное и деликатное. Любое наше необдуманное действие может быть неправильно истолковано руководством. Лично мне в командование были переданы центурии LXIV-го, XXIV-го, XXXIV-го, ХХI-го, XCIII-го, LXXV-го, XII-го, LXXXIII-го, XVI-го, LVIII-го и XLIV-го легионов. Соответственно, самовольное присоединение ваших центурий, на которые у штаба могут быть планы, может вызвать подозрения. Моё предложение такое: нам втроём отправиться переговорить с начальством, пока остальные войска готовятся выступать. Что же насчёт пополнения припасов: возможность есть, но это займёт время, а наш предполагаемый противник, как вы понимаете, на месте сидеть не будет. По прибытии нам были предоставлены обозы снабжения. Не исключено, что вам также их выделят. В противном случае я готов пожертвовать своим обозом в пользу той центурии, которая действительно будет в этом нуждаться".

Кроме всего прочего Хайп Вайп не мог не обратит внимания на тот факт, что одна из двух новоприбывших центурий полностью состояла из триариев. Что само по себе говорило о многом. В частности: об огромном опыте Рема Ромула как легионера. Так что помимо вопросов об объединении центурий имело смысл уточнить, не желает ли командование передать пост временного легата командиру триариев. Так оно выглядело правильней. Впрочем, настаивать Графоний не собирался и, если спросят, мотивировал бы своё предложение исключительно уважением к Августу, но никак не нежеланием выполнять свои обязанности.

Мужичок, живо согнувшись от передозировки железа, больше не мешал стрельбе. Но вместе с ним пропал и готовый болт! Недовольно урча, Джованни заботливо натянул лонгбоу, как косу служанки на сеновале, готовясь посылать стрелу за стрелой в коллегу-лучника с вражеской стороны.

- ...Пиздец - Только и успевает сплюнуть итальянец, когда лук в руках, как по волшебству, разваливается на трухлявое дерево и рваную тетиву. В голове отдалённым шумом проносится злорадствующий смех старой корги, а Джованни обессиленно скрипит зубами и клянётся убить всё живое в округе грёбанного Червона собственными руками. А потом сжечь. Даже лучше, если несколько раз

Когда один из реднеков решил подкатить к его дочурке, его ангелочку, его маленькой принцессе, Фил неспешно подвигал головой к плечам, хрустя шеей. На виске забилась жилка, которая не предвещала мужичкам, алчущих острых ощущений, ничего хорошего. Вдохнул, всосав, кажется, весь паршивый воздух в баре. Выдохнул как-то немного даже печально, выпуская воздух обратно. После чего, все также неспешно, поднялся на ноги.

Возвышаясь над местным малолетним алкоголиком, словно терминатор, Троттл-старший снял очки и пристально, не мигая, уставился прямо в глаза этому ублюдку, посмевшему "подкатить" - даже не по своей воле, а подначенный друзьями. И смотрел вроде не долго, но так, чтобы тому показалось, будто прошла целая вечность.

Чтобы в тот момент, когда тяжеленная рука байкера упала ему на плечо, пациент был полностью в кондиции.

И, наклонившись поближе, Фил негромко, отчетливо произнес:

- Не подкачай, сынок.

После чего снова потрепал паренька по плечу - теперь уже со всей силы, и вернулся к стойке, подмигнув Джесс и сделав знак бармену, чтоб налил.

Словно кипятком плеснули в промежность, а потом ещё в догонку пнули туда же! От боли итальянца аж перекосило, и тот прижался к плетню, слегка подвывая. Вот уж подарок так подарок от маркитанток, только вот вернуть не получится.

Тут же в холодном поту разбросал по траве в пыли свою котомку и извлёк на свет божий закорючки монашеские. Зубы стиснул, и чуть бормоча, стал читать.

- Если капает с конца... Обрубите до яйца... - Только буквы сложились в слова, как Джованни стало нестерпимо дурно, закружилась голова, и мир завертелся в адской карусели. Неужто, финита ля комедия его молодой и весёлой жизни? Так думалось ему, пока глаза-чашки, бездумно таращились в книгу, а палец соскочил со строчки в грязь и теперь водил там, выписывая затейливые узоры. Помутнение случилось у парня...

Однако же, спустя некоторое время, наваждение спало, и, вздохнув поглубже, (отчасти потому, что резь никуда не делась, а стала только сильнее) итальянец собрал свои пожитки в мешок, а после вернулся к остальным, болтающим с какой-то бабкой.

Неожиданная мысль осенила неудачливого героя-любовника: а что если бабка знает, как беду решить без этого самого "до яйца"? Искра надежды тлеющим угольком загорелась в его взгляде. Подошёл к старухе, в колени упал да за подол уцепился.

- Добрая женщина, спаси-помоги, сил жить нет, сразила напасть скверная, хворь от любви продажной... Погибаю, пропадаю совсем. Умеешь хвори гадкие от чресел отводить? Или может знаешь того, кто умеет? Помоги, святой непорочной девой прошу, век благодарен буду... - Жалобливо глядит Джованни на старуху, но глаза бегают, и в уголках сталь.
Думает он тихонько: "Колись старая, не заставляй грех на душу брать, пятки тебе огнём жечь да выпытывать. Мама мия, какой же конфуз! Проклятый каменный хер, это всё он, точно! Как увижу ещё такой же, хер нахер выкорчую и в овраг укачу. Нечего честным людям жизнь портить. А как в церковь попаду, выпрошу епитимью и по свечке всем святым поставлю. Ох, как же жжёт, сука!"

Грабеж прошел как-то по обычному. Или Йонас уже привык к тому что добро надо отобрать у кметов, а затем проесть, пропить и продать, чтобы купить новую броню или оружие.
Давно ли твоя душа начала черстветь, Ветцель?
Может тогда, когда ты баюкал разодранную волколаком руку?
Или тогда, когда хоронил брата?
Или тогда когда в битве у Камышей, отряд потерял своих пятерых воителей...
Проклятая Вакнахия. Она забирает хорошие чувства, как стервятник пирует над ними. И выдает только гнев, горечь и холодный расчет.
И конечно же опыт.
Вспомнилась детская сказка, и финал которую произносила им деревенская бабка, которая нянчила их с братом.
Принц не успевает. он рубит всех врагов и израненный поднимается в башню, но принцессы там больше нет.
- "... в том замке Михель потерял все
Кольчугу. Бога. И - ЕЕ.
Но приобрел взамен всего
Лишь опыт. Счастье одного."

Вот и сейчас Ветцель, наблюдая как его бойцы вытряхивают скудное имущество из домов - размышлял о нелегкой доле командира. Мацал вернулся из леса, посмотрел на Йонаса и едва заметно кивнул. Все по плану.

Вечером, после конца грабежа деревни, у костра, капитан озвучил дальнейший план действий.
- Значит парни, слухаем сюда.
- Завтра поутру выходим в Бесогонье. Ходу нам два дня. Местность лесистая. Походу движения боевое построение тоже, стандартное, как и было.
Как только будем подходить к деревне снижаем скорость и хоронимся в ближайшем леску. Разведчики скрытно выдвигаются и наблюдают, не привлекая к себе внимания.
По разведке. У нас есть полноценный разведдозор в лице Соломона и Вилько. Меняет парней если что, Мацал - у него зело есть навыки ягермейстра.
- Так что, не скромничай брат, их надо применять! - Ветцель говорил вроде бы полушутливо, но при этом серьезным голосом.
- Если охрана в деревне есть, то ждем. Сутки. Как раз за это время весть о том, что в Загадье собирается большая вражеская рать дойдет - до охраны Босогонье.
- Далее мы ждем как они уйдут, и обносим вторую деревню. И снова быстро уходим в дождь.
- И еще. Парни, даже если вторую деревню мы сможем так хитростью быстро обнести, то в третьей деревне нас уже точно будут ждать.
Но в конце концов, мы никогда не уклонялись от хорошей драки, верно?
- Вот и славно, - хлопнул себя Йонас по коленке. - а теперь ночные смены разделить, дежурному - бдить. Завтра выходим с первыми лучами солнца.

"Обязательно встретитесь! Борода, может статься, и сам придет!" - на этих словах у Мацало упало.
"Вот жеж блядь" - подумал стрелок.
Нет, не так.
"ВОТ. ЖЕЖ. БЛЯДЬ!".

Но на лице Кошека не дрогнул ни единый мускул, ни один волос в усах. Только в голове роились лихорадочные мысли, похлеще чем в самой ожесточенной битве. Во-первых отряду, конечно, стоило теперь валить прочь из замка как можно скорее и как можно меньше попадаться князю и его верным вассалам на глаза, покуда они не проявят себя в нелегком деле "фуражировки". А там уже, может, и как-нибудь стерпится-слюбится, особенно если князь Кшиштоф будет доволен: тогда уже и Бороде утереться придется.

Во-вторых - лишней тысячи гульденов, конечно, у полуголодной кондотты не водилось. Да и где гарантия, что носатый герольд не наврет с три короба и не положит их себе в карман, ни черта не сделав? Или и того лучше - деньги возьмет да еще и с Бороды возьмет тоже, сдав ему незадачливых кондотьеров! Мацал поразмыслил, что сие очень даже могло случиться. Стало быть, требовались какие-никакие гарантии, которые мог дать лишь задаток и обещание большего при успешном завершении дела.

– Ну не то чтобы проблемы, хмм! – выдержал удар Кошек. – Так, небольшое недопонимание случилось, смешно вспомнить, право слово... Тысяча гульденов!

Стрелок присвистнул, поцыкал языком и покачал головой.

– За тысячу гульденов иным парням голову с плеч снимают целыми бригадами! Серьезные деньги... А восемь сотен, скажем, уже чуть менее серьезные, верно? Но всё равно хорошо, я б не отказался, если б мне предложили восемь сотен, пан герольд! Эх, кто бы мне их дал еще... - вздохнув, стрелок отхлебнул из своей кружки. – Ну и дело такое, сами знаете: кондотьеры они как птицы небесные, кормятся от Божьей милости, запасов не делают, имеют только то, что в клювике унесут... Сразу восемь сотен это трудновато будет, а пару сотен сейчас и остальное потом, опосля... фуражировки, - куда как проще! Ну или может кто пану герольду еще должен, а без железа у горла не отдает, а? Это ведь всегда можно исправить, пан герольд. Эх, на что только не пойдешь, чтобы за родного князя вписаться за правое дело, чтобы честному народу в жопы долбиться не пришлось...

И стрелок снова присосался к своей кружке, внимательно следя за собеседником.

Мацал
Охаживаешь носоносного герольда, или кто он там. Тот даже до конца дослушивать не стал, махнул рукой и коротко бросил:
- Пошли тяпнем по две и побегу по делам. Некогда! Вон вас сколько.
Пошли. Какие-то веселые толстые мужики в пернатых острых шляпах и пышных штанах посреди лагеря наливали пенное пиво со здоровенной бочки, всех горлопанисто зазывая. Это и был кабак. Подошел, отсчитал медяков, передал налитую кружку нетерпеливо переминающимся с ноги на ногу глашатаю. Глашатай, с усмешкой глянув на якобы идущих по своим делам Генриха и Йонаса, опрокинул кружку за пару секунд и потянулся ко второй. Прикончив и ее, сытно рыгнул и утер с внушительного носа пену. Чуток подобрев, попустил таки свой излишне деловой стиль и все же перекинулся с Мацалом парой слов по поводу интересующих вещей.
В общем, князя зовут Кшиштоф Плотва, и вассал он, что очевидно, Бориса Бждоцкого. Может, и родственник даже, племяш, там, какой. Под князем ходить всегда было весело да интересно, но вот чтоб прям ходить на войну - такого еще не было. Чего там будет и чем все закончится - глашатай честно вам ответил, что хуй его знает. Но быстро спохватился и добавил с напускной уверенностью, что наши, скорей всего, вражьих побьют. Наши потому что ребята крепкие, а те, с югов, только в жопы долбиться и умеют, да Сатане поклоняться. Собсна, потому и война, что выродки эти себе Сатаною самозванца прислали, Нулевого того Иоганна, и теперь хотят, чтоб по всей Вакнахии было, как у них. А честной народ в жопы долбиться не хочет, вот и, значится, по призыву законного короля на добровольной основе в поход и собирается. Окинув взглядом стоящие неподалеку от "кабака" виселицы, на которых болталось не меньше десятка мертвецов, Мацал глубокомысленно кивнул. "А, це дезертиры" - Пренебрежительно махнул рукой глашатай.
Удалось выяснить и про Бороду да Брюхана. Мацал хотел как поосторожней, да чот не вышло и ляпнул напрямую, мол, будут ли тут эти ребята. Глашатай хитрожопую ухмылку тут же сочинил - понял все, сволочь. "А что, у вас проблемы шоль с ними? Могу замолвить словцо. Конечно, здесь будут их люди - Его Благородие всех таки призвал. Обязательно встретитесь! Борода, может статься, и сам придет! Это обойдется вам всего лишь в..."

Абарахам
Таки ужели два правильных мужа не найдут общий язык там, где надо и там, когда таки надо? И ужель в любом месте, где речь о профите ведется, не найдется хотя бы двух таких вот правильных мужей?
Ростовщичество в лагере цвело буйным цветом, а где ростовщичество, там и всякие Зильбершайны. Туда-сюда, пятое-десятое - быстрехонько познакомились, обнюхались, обменялись хитро закрученным фразочками да зауважали тут же друг друга.
- Таки вот что я тебе скажу, Абгаша. - За кружечкой винца задушевно стелет толстый, носатый и солидный Гера Либерман, еврей и, по совместительству, один из интендантов собирающегося великого воинства. - Бойня будет ой-вэй не жалей. Столько гоев поляжет, к гадалке не ходи, хоронить негде будет! И коль ты решаешь в этот тухес залезть таки с головой, то вот мой тебе добрый совет - не надо. Цимес тут будет не тот снимать, кто в людей из лука стрелочки пускает, ой не тот. И не мы даже, люди простые да бедные. Тут дело куда как серьезнее. Тут, понимаешь...
В общем, Гера был мужиком многословным, да и ты не отставал. Настолько, что рядом присутствующие уже и доебываться до вас взялись, мол, вы тут еврейский заговор устроить хотите. Уединиться в лагере было особо негде, с глупыми и темными гоями дело иметь не хотелось, а потому вы быстро подытожили всю болтовню, яростно поторговавшись напоследок. Вышло вот что:
Гера предлагает купить у вас свеженький патент, что вам непременно выдадут, за 1500 гульденов.
Если вы таки согласны на такой профит из ниоткудова, то еще 2000 вам выдадут в рассрочку, на расчет возврата 3500 после окончания всей этой кутерьмы. Но патент таки вперед.
И еще отдельное, но не менее дельное предложение: коль добычу с "фурашировочки" своей вы будете скидывать исключительно Либерману да его друзьям, людям исключительно хорошим и честным, то и оружжо всякое у него сможете покупать со скидочкой в ошеломительные 20% от цены.
Таки вот так.

Генрих
Рассказал про королей местных, что знал, своим соратникам. Еврею вслед неприязненно посмотрел. Всколыхнулось что-то внутри такое, рьяное. "Ну, сволочи, однажды мы вас!"

Джованни
Эх, заплатите чеканной монетой за добрую песню, единственную приправу к горькой каше вакнахской жизни! Идет Джованни по лагерю, заливается соловьем - и будто солнышко из-за туч выходит! Щерятся в улыбках щербатые рты, улыбок не знавшие с рождения, мягчеют давно очерствевшие сердца.
- Вай какой красивый, бабцы! - Оглашается обоз маркитанток воплями. Визг стоит! Бабы как на подбор все - либо здоровенные жирухи, которым только свиней душить; либо чахоточные тощие таранки с впалыми глазами. Но озорные какие, горячие! Как подхватили певца великого! Как взялись сладкоголосого по шатрам своим таскать, хохоча, как принялись его там и сям угощать всяким!
В общем, вернулся Джованни лишь под утро, с глазами красными, аки у кролика, да выжатый, как лимон. Штаны где-то оставил, лютно проебал, зато полные руки денег. Пытался вспомнить, чего полезного у баб вызнавал (что-то ж капитан ваш поручал), да вспомнил только одну фразу: "Эх, и куда тебе, красивому, так помирать!?" Пронзительный голос, который ее сказал, да последовавший заливистый хохот до сих пор в ушах стоят. Упасть бы где-то да поспать.

Соломон
Удар гизармой по еблету весьма изменил твою жизнь. Ты основательно рехнулся, еще в Глиномесье сочинил себе безумную маску на рожу из жестяного листа, пары подков, ржавых гвоздей и каких-то обоссанных веревок, и теперь рассекал в ней, гулко дыша рассеченным пополам носом. Тебя не смущает ни вонь, ни духота, ни херовый обзор - ты теперь демон, а не человек.
В лагере суровых вояк эти самые суровые вояки с опаской сторонятся тебя - и не потому, что ты не моешься, а потому, что ты неостановимый механизм убийства, созданный самим Сатаной.
И скоро придет время КАРАТЬ.

- Ага. Дохера приятно познакомиться, - оскалился охотник и яростно поскрёб свой бок, - Веди к капитану. Поговорю. А людей я тебе, Соломон, не подскажу. Своих у меня тут нет.
Потом взял веточку рукой, содрал с неё зубами половину хвои и начал энергично жевать.
- Запах вакнахского говна перебивает, - пояснил он, - Советую.

Здесь был пост. Пост получил баллы и был удалён. Он рассказывал о том, что троллить пользователей можно, если сами сообщения троллинга не включают формально в себя уничижающий пользователей текст, можно давить на пользователей, и за это, скорее всего, ничего не дадут или дадут нолик. Потому что рассматривается содержание постов/плюсиков, которые сами по себе ничего плохого не несут. А вот на мета-уровне, при взгляде со стороны, это является достаточно очевидным троллингом. Он не имеет доказательств в содержании постов/плюсиков, но по смыслу, по логике действий определить наличие троллинга можно.

Также в этом посте Ромай просил не опускаться до "плохого" поведения. Вместо "плохого" было другое слово, которое было сочтено оскорбляющим пользователей. Ромай попытался оспорить наличие оскорбления, однако резолюция администрации осталась прежней: это другое слово оказалось-таки резко негативной оценкой личностей пользователей. Вот и выходит, что обозвать какое-то поведение плохим, значит, назвать людей плохими. Просить не опускаться пользователей до плохого поведения значит назвать плохими людей, которых ты счёл троллящими.
А, ну и к слову, пост-то был вообще каким-то негативным и грубым, потому что Ромай в нём активно возмущался. Позволил себе назвать людей "челиками", обвинить их в том, что они горазды только троллить и вбрасывать — это всё внесло дополнительную прослойку грубости и негатива в пост. Ромай не собирается делать вид, что этих слов не было, поэтому вы можете быть уверены: Ромай не скрывается от вашего персонального суда! Думайте о нём так плохо, как хотите.



Потихоньку Ромай ощупывает, что можно, а что нельзя на ресурсе. Это при том, что он немного ранее был модератором. Забавно, не правда ли?
- Призывать к убийству ресурса и придумывать способы — можно.
- Явно шутливо призывать к убийству части деятельности пользователя на ресурсе (закрыть блог там) — провокация.
- Троллить пользователя, накинуться на него всем скопом в троллинге, но в сообщениях формально не допускать нарушений, - либо можно, либо вы получите нолик или единичку флейма. Тройку провокации, если за вами было замечено что-то подозрительное ранее или уже получали преды за нарушения в том же контексте.
- Называть поведение пользователей *плохим (*где вместо "плохой" - другое резко негативное слово) с упоминанием ранее адресно неких пользователей - оскорбление пользователей.
- Называть изменения ресурса, производимые неким известным пользователем, *плохими (см. выше уточнение) — можно.

Если у вас есть свои примеры, пожалуйста, укажите их в обсуждении, будет интересно на них посмотреть. Уж будет топово потрындеть о наколочках или о удачном избежании этих наколочек. Только не повторяйте тексты этих нарушений, а пересказывайте другими нормальными словами, потому что за них вам может прилететь повторно баллы.

В конце остаётся один факт: администрация сайта не работает на дружелюбность на сайте, скорее играет в наказания за формально видимые нарушения. Вот это и есть печально для Ромая. Stay tuned.

Йонас тихо охреневал. Габриель упал на меч, Бодун ударил по сьебам и даже хитрожопый Абрахам начал отступление.
Противник бросился наступать, и это была ошибка. Большая ошибка.
- Абрахам, куда, мать твою? Две стрелы в ближайшего!
Ветцель решил что пора поперекрикиваться.
- Крестьяне! - заорал во всю глотку Йонас - Мы освободители от принуждения! Мы против того, что вас заставляют ебашить собирая глину, дни напролёт!

Увидя неудачный удар Роберта пикой, капитан решил подстраховать своего бойца и дважды с мрачным удовольствием по оттягу хуйнул в крайнего крестьянина.
Фланг надо чистить!

– Работы у адыква... как ты там сказал? Короче, может и полно её, работы той, да только видно не в Вакнахии. А мы-то в Вакнахии, Йонас. Тут только вот такие мутные типы и сомнительное дерьмо, которое они нам впарить пытаются, вот из него и надо нам ухитриться сварить свою кашу. - скептический Мацал вернул капитана с небес на землю. - Нам, конечно, всё равно считай повезло, могли бы там же и положить, пока мы без оружия, а так дали уйти даже. Но лучше так не делать, второй раз может и не свезти...

Такой от ворот поворот опечалил Кошека, рассчитывавшего на возможное новое начало легальной жизни кондотты, ибо жизнь беспутных бандитов ему не слишком-то нравилась. Но кривая дороженька снова упорно выводила их на большак.

– Надо нам еще нанимателя искать, да только уже без вот таких финтов ушами. - продолжил стрелок после длительных размышлений. - А может и к черту всё и самим пановать податься, а? Возьмем под себя деревню-другую, чего теряем? А если жестить с местными не будем и договоримся с кем надо умело, то может и удержимся.

"Один шут не хуже, чем вот так бродячими псами шататься по лесам и дорогам" - мрачно подумал Кошек.

"Кисти, статусность, слава... Видать Йонасу командирство в голову ударило, и парень забыл, что ещё буквально вчера мы говно на дороге месили, зубы от боли стискивая, потому что на повязки для ран чистого трепья не нашлось. Не осуждаю, но сомневаюсь. Может, это и помогло бы мерзких отщепенцев отвадить, хотя это же ещё надо что-то в воинском искусстве понимать, чтобы скумекать, сколько там кистей на знамени болтается и что они значат. Разве что благородные понять смогут." - Такие вот думки были у Джованни, перебиравшего струны лютни и прикладывавшегося к почти опустевшей кружке. Но на слова командира он согласно кивнул, всё-таки сам за него голосовал.

Соломон что-то говорил о лютне, вот это и заинтересовало итальянца. Как человек начинающий в искусстве ломать психику окружающим виршами непотребными, ему было бы интересно узнать какие-нибудь новые приёмчики или выудить тему для новой баллады. Одним словом, царя этого надо было брать в оборот. Если не сейчас, так в дороге.

Затем явился к их столу мужичок, да такой, что даже по своему обыкновению улыбчивого Джованни перекосило. Ну и пиздец... Кто только на свет божий не является. Впрочем, слыхал итальянец одну историю по дороге в Вакнахию, когда по земле Силезийской на своей полудохлой кляче тащился. Темнело за окном, наступала ночь, за столом в таверне сидели мужики, весь вечер беспрерывно бил по крыше дождь... А потом завалился туда сухонький да жилистый старичок и начал травить байку про приключения одного славного парня из земель силезских, который за любимой своей пол мира исходил, зло не раз борол да в тайны колдовские был вхож. С ним был друг его необычный - такой же вот детина, жертва слепой повитухи, как перед их столом. Только в истории детина оказался иномирной сущностью, а это вот чудо больше было похоже на подзаборную ссучность.

Хмыкнул Джованни, вздохнул поглубже. "Ну а что, пускай будет. У него кулак с голову порося, такой ёбнет чем не глядя - даже у вервольфа дух сразу на небеса отойдёт."

Старина Эйб Зильберштейн занимался важным делом — кормил лысого или, по простому, ел. И как ел! О, каждому корчмарю следовало бы выдавать потомственному сыну Вакнахии вместе с едой плату за рекламу своей отвратительной стряпни! Каждую косточку, наёмник выламывал из тощего тельца курицы, долго и старательно обсасывал, выгрызал хрящи, и лишь потом, откладывал в уголок тарелки, заедая водянистым пюре, которое брал руками, затем промакивая толстые пальцы в мисочке с лимонной водой. В Луцке ландскнехт был проездом, не вполне уверенный в своём намерении продолжать это дело — даже большая часть снаряжения оказалась продана, а вырученные деньги легли на счёт в конторе "Рабинович сотоварищи". Хватит, брульянтики мои. Много отрядов повидал, да много хероев, но херои померли, а он — надо же, живехонек, знай себе компотик жирненький попивает. Токма надо знать когда остановиться, талантик-то поумерить, пока гембель не случился. Таки да.

Но как водится, всё изменила случайная встреча.
— Генрих, Гена! Мамочка родненькая, фон Хардкорчик, живой, здоровый!
В последний раз, когда Абрахам и Генрих встречались, оба состояли в компании Аршвельт. По совести говоря, еврей не сомневался, что Торренты попросту добили пленников, возможно, предварительно раздев, чтобы хабар не портить. А тут гляньте какой статный лыцаль пришел! Балабуст всем балабустам!
Конечно, и символ на сюрко-то мы узнали. С удовлетворением отметили, что в рядах наёмников почти не осталось знакомых лиц, частенько так с херами победителями бывает — ручки большие, яички маленькие, как кирдык приходит, так сразу, без всяких жвините пожажа. Гросса тухес ейзе нахес.
— Дай-ка посмотрю на тебя! Красавец! Ну да хватит хохмы точить, поговорим за цимес! Таки ти же ведь здесь не тут, не токма шабашить явился, да шикерам мансы вешать, старина Эйб же всё видит! Их данк цейер! Таки кипиш намечается, прав я?

Немного размявшись за скорбной работой, Джованни уже не чувствовал себя свежевыкопанным мертвецом. Сказывалась горячая молодая кровь, которой хоть и немного осталось, зато была она выдержанной, словно крепкое итальянское вино. Как закончил с трупами, прислонился к какому-то расшатанному плетню, руки скрестил да травинку жевать начал. Потом одинокой ночью к нему ещё придут обезображенные ранами и агонией лица мертвецов, но не сейчас. В эту минуту не хотелось думать ни о чём. Взгляд провалился в пустоту, а с губ сама собой сорвалась какая-то незатейливая мелодия.

Тут, аки глашатай небесный, явился Йонас и привёл деревенских баб. Пустой взгляд понемногу прояснился, а в ушах появились голоса. Словно из под воды вынырнул Джованни. Подумал немного, оценил свои силы и махнул рукой бледной рыжей девке, которая мяла в руках запачканный передник.

Два мутных зелёных болотца глаз сначала беспомощно смотрели на парня, а потом крестьянка пошла вместе с кондотьером за околицу. Было что-то смущающее в этой их прогулке: идут двое, молчат, но мысли одинаковые. Тишину прервали уже на поле у стога сена, когда итальянец обнял сзади молодуху, нерешительно сцепившую руки перед собой.

- Как звать-то?
- Ядзя...
- Не бойся, Язденька, насильствовать не буду. Мне бы до утра лишь дожить, ты посмотри, как меня нашпиговали. Гуся под Рождество так не набивают. Ты ложись рядом, согреешь.

Девушка промолчала, но слегка расслабилась. Медные пряди трепал ветер, и пахло соломой. Хорошо было жить и быть молодым.
Оба забрались в стог, прижались друг к другу, как мыши полевые, и лежали так, пока их руки и губы не наши друг друга в темноте, а затем им обоим уже было не до сна...

На утро Джованни встал обновлённым. Раны саднило, но было в нём теперь что-то такое, что давало новый толчок идти дальше. Спокойствие что-ли на него нашло? А может чувство, что останется после него в этом мире ещё одна новая бренная душа. Бросил прощальный взгляд на Ядзю, сопящую в стогу. Разметались руки-ноги, на голове ураган, а на губах улыбка. Вот такой вот зверь, этот ваш человек. Ещё минуту назад над ним властвовала смерть, а теперь уже и нет ничего, так воспоминания одни. Тихо вернулся Джованни к соратникам, да собираться в дорогу начал.

- Стало быть, Луцок? А почём нет... - Пробормотал и побрёл с остальными вместе дальше по большаку.

Генрих оклемался - и это было одной из немногих светлых новостей в этот дерьмовый час. Закончив помогать уцелевшим с могилами, Мацал сидел в сторонке, прислонившись к стене обгоревшей избы. Его взгляд блуждал где-то далеко за деревенской околицей, проникая сквозь остатки плетней и деревья, а сам стрелок то замирал без движения, то начинал улыбаться - вот только от улыбки такой окружающим становилось слегка не по себе.



Когда Йонас притащил откуда-то баб, Кошек непонимающе уставился на одну из них, которую Ветцель подтколкнул к нему.

– Тебе чего? - он с трудом сфокусировал взгляд на плачущей женщине.
– Это самое... - прошмыгала она, склонив голову.
– Иди, куда шла! - вяло отмахнулся он от неё. А потом вновь дико улыбнулся. - Муж у тебя есть?
– Убили-иии... - тихо завыла она в ответ.
– Вот к нему и иди, ахаха!

Напуганная, селянка попятилась прочь от обезумевшего солдата, которого так трясло от смеха, что он сполз спиной по стене и лежал теперь у сгоревшей избы, как какой-нибудь забулдыга, прикрывая перекошенное лицо руками. Внутри Кошека сейчас было так же погано, как и снаружи - удивительное единство духа и материи, как сказал бы какой-нибудь ученый доктор из йожин-збажинской духовной академии! Ему уже начинало казаться, что нету в этом мире ни добра, ни зла. Ни большего, ни меньшего. Всё мрак кромешный, в дерьме и крови измазанный. Так приходим мы в этот гнилой мир - и так, стало быть, уходим.

В эту минуту Мацал внезапно почувствовал, что кто-то касается его грубых шершавых пальцев и скулит. Он отнял трясущиеся ладони от лица и увидел перед собой мордочку Кербера, который тут же лизнул его в глаз.

– Ай, курва! - вырвалось у Мацала, но всё как-то схлынуло в один миг, ушло бешеное веселье и безумная тряска, осталась только дыра в груди на месте сердца от всех понесенных потерь.

Он кое-как приподнялся и снова сел на землю. Дрожащей рукой погладил бедного пса, который весь съежился под прикосновением, но все-таки прижался поближе. Мацал снова поднял взгляд на женщину. Помолчал.

– Хочешь - будь здесь. Не трону. Хочешь - уходи. - устало сказал он ей. - Устал я... как тебя там?
– Марья.
– Устал я, Марья. Как скот, устал. Умереть бы, а выспаться. Горе какое кругом, Марья, а? Куда Бог-то глядит, на что ему всё это?
– Почем знать... - она опустилась на землю рядом с Мацалом и после пары секунд колебаний прижалась к нему плечом с другой стороны от Кербера. Так все трое и сидели какое-то время, пока голова наемника в шапеле не свесилась на грудь.

Когда Мацал проснулся, рядом был только верный Кербер.

Когда Никола был маленьким, он любил сигать с покрытой старой дранкой крыши пристроенного к дому хоздвора прямиком в стог золотистого колючего сена, которое его отец вытаскивал просушиться в те нечастые деньки, когда солнце действительно улыбалось в небесах. Для порядку батя сердился, но на самом деле ухмылялся, глядя, как радостно верещит пацанёнок, дрыгая руками и ногами в воздухе, прежде чем приземлиться прямиком в копну сухой травы.

Однажды Никола не рассчитал прыжок и отлетел со стога в сторону, сильно стукнувшись головой о старую колоду, на которой обычно рубили дрова. Он на всю жизнь запомнил это ощущение, когда не больно, но руки-ноги почему-то не слушаются, голоса встревоженных родных доносятся словно издалека, а перед глазами всё плывёт. Так было и сейчас.

Внезапный удар в шею, потом ещё один в плечо — почти натянувшие тетиву арбалета руки вдруг опустились, Никола пошатнулся и сел на зад, опёршись о щит. Поднял кое-как ладонь, потрогал шею — мокро и липко, все пальцы в крови. Мамочка... В плече что-то торчит, мешает, никак не дотянуться. Задел знамя, оно пошатнулось и плюхнулось в грязь. Вот блин, так долго отмывали в прошлый раз! Надо поднять его, вот только бы дотянуться...

Попытавшись достать штандарт, Никола неловко завалился на бок, ещё несколько секунд пальцы парня скребли по древку знамени, но затем ослабли. Мамочка, это что, всё? Конец? Но я не хочу, не сейчас, не так! Кербер, это ты? Лижешь мои пальцы, глупый пёсик, не надо, они же все грязные.. Почему так холодно? Почему не слушается тело, не открываются глаза? Мамочка, как мне страшно..

После случая с колодой Никола полежал пару дней и снова принялся носиться по участку и, конечно же, не преминул вернуться к любимой забаве. Высушенное разнотравье зазывно пахло летом, громко шуршало, принимая Николу в свои объятья, набивалось за пазуху, за ворот рубахи, кололо не сильно, а скорее ласково. Стоял рядом, опёршись на вилы и добродушно ухмыляясь, батя, и не было в те мгновения никого счастливее на свете, чем Никола.

Тятька, гляди!
Гляди, я умею летать!
Я умею!..

На правом фланге бойцы активно доказывали, что башка – главная часть тела. Без башки – не жить. Гордость обуяла Башку, барабанная дробь, высекаемая цепом из аккуратно подставляемого щита, чтоб атаки вскользь шли, подбодрила бойца и тот, не смотря на погибшего Хью, яростно рыча кинулся на секирщика.

ТЛЗ: 100/100
БРН: 2/186 (в них шлем: 2/20)
АТК: 1к60 (+15 если цель без брони)
МРЛ: +48 (28 своя, 20 знамя)
БЛК: 40% 237/300

Дорога исполнения обещания привела одинокого шамана в этот лагерь, как всегда в таких путешествиях – без усилий. Ноги шли сами в эту сторону, потому как орки мыслят одинаково. В этом Моргуш успел убедиться не раз за свою долгую жизнь. Хоть он и не был, как старик Сухарь, ровесником Горам и самой Степи, но повидал Северянин достаточно что бы быть уверенным. Это нужное место! И кривая вышка, и ветхая Царь-Юрта пропахшая дымом насквозь, и даже частокол из брутальных деревьев – в каждом предмете узнается родное, карательное. Отсюда только в набеги и ходи. Хоть к эльфам, хоть к хумансам.

Но сердце бухает молотом в груди, неймется ему. Отбивает оно черную тризну старым зеленым друзьям. Замер истуканом каменным шаман, от злости прикрыв глаза рукой. Крики воронья и шелест вольного ветра. "Раз так, то время камлать – души погибших собратьев звать" – решил Моргуш, что был скор на решения и справедлив. Будь он только скор и уже бежал бы мстить, не зная кому и зачем. Лишь бы напоить душу кровью вражеской...

Вытащил топорик точеный, сверкнул лезвием об солнца диск и нарубил с горелого частокола щепок на кострище. Собрал свиные кости в охапку за два гребка могучих лап, диких трав, что успели пробиться сквозь затоптанный сородичами хлам, собрал осторожно в пучок. Притащил всего к черному камню с резьбой. Духи знает почему, но тут было правильное место – шаманское. Настроенное! Настругал премелких лучин – как рыбьи кости, сухого мха из котомки достал, ударил огнивом о секиру. Раз, другой. Задымил костер, забилось новорожденное пламя среди копченых щепок дубовых. Дым стелиться среди пустых и выгоревших под солнцем юрт, словно побитый пес хуманский: кривой и не смелой походкой. Уселись вороны на башню, смотрят с интересом.

Дождался Моргаш пока займется доброе пламя, по северной привычке не доверяя капризной погоде. Скоро юный огонь осмелел, заматерел – жадно пищу древесную глотает. Тогда шаман и запел, низко-низко. Без слов и смысла, ровно. Как его когда-то учил старый Гнурл признавший в молодом буйном оркинге, собрата по ремеслу. И духи откликнулись на зов, заволокло небо тучами. Поднялся ветер. Громыхнуло отдаленно. Кинул горсть костей свиных в пламя, чтобы были сыты и благосклонны духи. Запалил травы в самокрутку свернув – дым вздохнул полной грудью. Провалился в транс, как в омут. Тело там далеко сидит и поет, аж земля подрагивает. Камушки на алтаре нервно подскакивают от вибрации. А Моргуш в земли мертвых идет. Спросить совета у погибших друзей. Узнать их желания, того кому отомстить.

Первым нашел его Гнурл, давно уже старик умер от эльфова копья. Указал после разговора путь. "Орки, как дети" – каркает кривой орк напутствие собрату-шаману. И растаял позади тенью туманной. Дальше идет Моргуш иным миром упруго. Вот и Урук, с духом-волком борется. В шутку, не всерьез. Мигнул трижду ловец в нужную сторону, ничего не сказал. Горло у него разорвано клыками. Значит следом погиб. Причудливы земли духов, вышел недавно шаман, а словно год прошел. Устал, присел на камень и пот утер. Под камнем смятый шлем с одним шипом лежит и орк изрубленный на щите, то Урргаш. Кряхтит, смеется. Злобно поглядывает из-под бровей. Все он рассказал шаману. Дварфы! Кхан, сокровища и ОГР. Закончился их поход. Встал Моргуш, дальше идти, но нет уже щилд-орка и камня того нет. Одна крупная голова в шапке восточной клыки скалит. Вода бежит по ногам ледяная. Дымкой все заволокло молочной.

– Мстить ли мне за тебя и племя? – спросил ожидая "Агыз!", по старым временам знакомый сразу услышать, но молчит кхан без тела – глазами вращает. – Молчишь?!
И сказал Чынхыз что его снедает теперь: жена, да дети-сироты. Не вернулся к ним батыр-орк, не принес голову барсову с глазами-сапфирами и мешок тяньга на новую юрту не принес. Не до мести ему, пустое это. Так понял его Моргуш Северянин. На зов песни пошел в обратный путь, а по дороге мертвые орки в ряды встают. Неисчислимые. Незнакомые лица. Кивают сочувственно. Ты один шаман, думай сам.

Все видение развеялось когда волчья луна из-за туч выглянула игриво. Затекло тело. Заломило старые раны. Давно прогорел костер. Тишина и вой вдалеке. Ночь.

Задумался Моргуш. Суров он был и стоек. Осилил бы собрать буйные головы в отряд Карателей новый. Кто-кто, но он – смог бы! Но стоит ли того оно? Глубоко размышлял, до самого рассвета сидел молча. Но как только первый красный луч восхода в прищуренные глаза проник, встал.
– Агыз! – говорит, не время для мести. Больше чем все слова старых товарищей, орков толпа его впечатлила что провожала его обратно. Скольких же потеряли племена, раз за кромкой не продохнуть от мертвых? Так скоро вольная земля перестанет родить новых орков. Того и гляди вымрет народ буйный. Не дело то. Кому кроме шаманов, стоит о будущем кланов думать? Некому. Время отложить свой топор мелочной личной мести, да взять учеников.

В полдень уходил шаман Моргуш с покинутого поселения, нес собой тяжелый сундук с золотой тяньга для кхановой жены, в овражке неподалеку откопал его. Где же лучше ученики как не в родной юрте ловкого кхана? Да и женщину надо успокоить. Не вернется больше Чынхыз, ждать нечего. Не стало тут Карателей более. До срока.

– До срока, – шепчет шаман под нос вторя мыслям, в степное море трав глядя из-под руки. Не оглядываясь дальше пошел. Тяжело ступая, грузно.
Решил и решил. А там уж куда Лок`Тар выведет! С духами говорить, работа для шамана. Только недавно понял, как не хватало ему того. Нет, не так.
Как не хватало его пригляда среди племен раньше. Гибнуть и воевать каждый орк может. А ты поди с духами поболтай...

Прилетело очень больно. Пренебрёг защитой раз - получай за это стрелой! Хорошо что не насмерть, но всё равно приятного мало. Теперь Вольф будет осмотрительней, конечно.
"Надо было валить", - думал Вольф обречённо. Уже второй бой в этой бригаде и всё идёт как-то всрато. Даже насмерть голову пикой пробить не могут!
Сам он тоже хорош, вместо нормального оружия этот мудацкий альшис. "Стареешь, брат, голова совсем не варит".

Общее

Кряжи хрустнули. Камни вздрогнули. Эхо грозное — меж вершин поёт. То не буйный дух. То не сель говна.

- ТВОЮЮЮЮ МААААТЬ.
Заорал Хью увидев здорового бычару топающего ему на встречу. От неожиданности он даже забыл про стрелу котрая застряла в подмышке.
И услышав приказ главы отряда начал метить пикой в сочинение доспеха у огромной туши, но в последний момент Федя дернулся и пика сорвалась с его, хоть и дешовых но полных лат, и... Попала прямо в подбородок размером с кулак.
Ватер замер с пикой в руках, а пика в голове у лидера разбойников.
- А это его точно убьёт?
Пронеслась последняя мысль у оруженосеца.

Вот так бывает: скачешь-скачешь, режешь коротышек, а потом БУМ, и головой об камень. Такое очень часто бывало в жизни у Углука, что во многом объясняло огрехи его мышления. Вот и сейчас. Бум! Лежит Одноглазый, пытается встать, да что-то мешает. Что – забыл. Устал просто, ну да ничего. Это пройдет. Сейчас он отдохнет, да все вспомнит, что, куда и зачем.
– Ну, Иса... ак, - пробурчал Углук, изо рта потекла кровь, и он закашлялся. - Кхе... кхх.. хватит орать. Утром... раз... кхе... будишь.
Глаз остекленел, глядя в небо. Больше нечего было вспоминать.

Волки среди ночи завыли под окном, вырвав Николу из тревожного, тяжёлого полусна, которым парню удалось ненадолго забыться, пока другие стояли на страже у забитых ставнями окон. Груда награбленного в деревеньке, лежащая по центру хаты, не грела душу и не радовала глаз, напротив, все почему-то старались на неё не смотреть, отворачивались, прятали взор. Случившееся в Козьем Леске легло тяжким грузом на сердца кондотьеров, сделало их грубыми, злыми и резкими. Нет, они не собачились между собой, не грызлись, как бешеные псы, но из уголков их глаз исчезло что-то важное, чему Никола не мог пока подобрать нужное определение.

Сам Воршчек не грабил деревню. Не сказал ничего супротив слова командира, но и потрошением крестьянских хат заняться не смог, а потому, буркнув что-то про необходимость следить за тылом и лесом, взял арбалет наизготовку и встал у околицы так, чтобы не видеть происходящего в Леске бесчинства, зато опушку недружелюбной чащобы обозревать хорошо. Виден был и дуб, у подножия которого кланялись солнцу свежепересаженные цветы на могиле Иоганна. Интересно, будь он жив, что сказал бы про всю эту хуйню?

Дикий крик прервал тягостные думы Николы, со стороны деревни неслась молодуха с двумя детьми, а за ней, подволакивая ногу, баба постарше, из-под платка трепали по ветру разметавшиеся волосы, а из рассечённого лба текла кровь. Дуры неслись прямо в чащу, откуда недавно слышался вой зверей-убийц, и Никола дёрнулся навстречу беглянкам, заорал что было мочи, да арбалетом махнул для острастки. Бабы на секунду замерли, как вкопанные, а потом с визгом кинулись в другую сторону, туда, где вскоре должны были выбежать на дорогу, ведущую в Воржчек, а за ними с лаем бросился Кербер. Впрочем, пёсик скоро вернулся, искательно глядя на хозяина, мол, я правильно всё сделал? Я молодец? Их надо было прогнать? Но Никола уже не замечал этого, вновь погрузившись в мрачные думы и стараясь не слышать предсмертных криков погибающей деревни.

* * *

Четыре дня в пути пролетели как страшный сон, и серым сырым утром, проснувшись раньше остальных, Никола почувствовал, как в его душе что-то лопается. Парень вскочил, скинув грязное одеяло, в которое кутался ночью, чтобы сохранить крохи тепла, и ринулся прочь от стоянки, через кусты, не глядя. Кипучая нутряная горечь поднималась изнутри, застилая глаза слезами, а в горле зрел не крик, но звериный вой, полный отчаяния и боли. Выметнувшись из подлеска на какой-то лужок, где блестело росой полевое разнотравье, Никола без сил упал на колени и разрыдался. Всё накопившееся в простой душе доброго деревенского паренька изливалось из него неудержимым потоком слёз и соплей, лицо кривилось в ужасных гримасах, а тело то напрягалось, подобно тетиве лука, то бессильно обмякало.

Сколько это продолжалось, сказать было нельзя — словно в забытьи, в страшном мороке был Никола в этим минуты. Или часы, кто знает. Когда иссяк этот страшный поток, парень ещё сидел, опустошённый, вперив невидящий взгляд куда-то вдаль. Сзади послышались осторожные шаги, и тяжелая рука опустилась на плечо Николы. Тот не оборачивался. Подошедший тяжело вздохнул, сжал плечо парня и убрал руку. Снова зашелестела трава под уходящим человеком, и всё стихло, только в лесочке затенькали птицы, радуясь новому дню. Воршчек медленно поднялся, мокрыми от росы руками протёр лицо несколько раз, да пошёл назад к стоянке, где уже проснулись все его спутники. Кто бы из них не стал нечаянным свидетелем его слёз, виду не подавал, а Никола и не расспрашивал никого. Он чувствовал себя непонятно и неприятно обновлённым, спокойным и собранным. Это и пугало, и радовало одновременно.

* * *

Новая деревня встретила кондотту запахом гари и хохотом мародёров. На секунду Николе показалось, что он вернулся в Козий Лесок, но нет, это была уже другая деревня, другое место и другие люди таскали награбленное в центр торжища, заранее празднуя победу. Парень загнал подальше мысли о том, что точно так же могла бы себя вновь повести и их бравая кондотта, сжал покрепче арбалет и выцелил среди мародёров крепкого мужика с здоровенным мечом. Такому точно нельзя в ближний бой дать дойти! Треньк!

Капитан был прав. Вакнахия меняет людей.
Изменения в Йонасе произошли разительные и пугающие сами для него.
Видимо смерть брата и нереализуемая бессильная ярость вышли наружу и сплелись в какой то новый опасный эмоциональный узел.
Кто то атаковал Ветцеля ухватом. Несостоявшийся храмовник заученным движением прикрылся щитом, а затем двинул им куда то в направлении атаки. Бабский визг тут же превратившийся в стон. Йонас убрал щит. Наверное нужно было ужаснуться делам рук своих...
Только экс-послушник ровным движением сорвал с шеи поверженной бабищи цепочку, а затем снял и пару колец - закинув все это в заплечный мешок.
На лавке лежала краюха хлеба, связка сухих грибов сушилось у печки, а на столе стояла крынка с козьим молоком. Перекинув через шею нитки грибов, Йонас забрал снедь и вышел во двор. Его батлбразеры сносили добычу к одному из домов.
- Хорошо - подумал Ветцель, также направлясь туда - дом в стороне от остальных. Врасплох не застанут.

С неудовольствием Джованни снимал с себя рваную броню. Где же это видано, чтобы волчьи зубы кольчуги да стальные панцири прокусывали? Хорошо хоть, что тварюги лесные отступили куда-то, надолго ли - вот главный вопрос.

Послушал, что братки говорят. Выходило скверно, но выход итальянцу виделся только один. Внимательно посмотрев в лица предлагавших пойти и помогать мужичью Джованни плюнул на землю в сердцах, а затем повернулся к Генриху.

- Видать не остыл ещё народ от боя, вот в головы буйные чушь всякая и приходит. Вздумалось им, что у нас тут орден какой, дескать, несём помощь и благодеяния, а питаемся святым духом, стало быть? Чушь собачья. Может кто здесь и из-за того, что ему в жопе шило ужом вертится и приключений хочется, но я здесь за деньгами, и скажу честно - нихера мы не получим, если волки в живых останутся, а они уж точно мужичьё сожрут. А с кметами говорить - лишнее время тратить, эта рвань уцепится в своё добро и будет скулить, как псина до последнего.
Короче, моё предложение - выносим нахер деревню и сваливаем в закат дальше по тракту. Мало ли на свете городков со своими Брюханами, которые говном исходят, только реши их проблемы?

Наделённый воистину воплощением народной мудрости и нехилым таким креном в обе стороны, Джованни ввалился обратно в таверну, руками на ходу отыскивая кондотьерский стол. Спустя десяток минут топтания в дверях, облапывания каких только были служанок и драк со всеми столбами, итальянец приземлился на своё место.

- Уууу, бля, я такооое узнал, вы охуеете. Там не лес, там целый пиздец - заходишь, а тебя сначала грабят, а потом волки жрут... или деревья... вот дерьмо, ничерта уже не помню. А, точно! Там всех мужиков ведьма ебёт! - И упал лицом в стол, пошатнув пару деревянных кружек.

Впрочем, чудесные истории итальянца на этом не закончились. Спустя какое-то время Джованни, словно мстительный дух, воющий во льдах Коцита, поднял лицо со стола. В его глазах читалась вся глубина человеческой печали и тоски. Забористая брага оказалась у тех мужичков.

- Короче, волки-шмолки - всё хуйня. Одно понятно точно, место проклято или одержимо какими-то хуебесами, которые то ли в животных вселяются, то ли сами ещё те образины с пастями по сажени. Мне тут сказали, что в селе есть ведьма, вот её бы нам расспросить, что там за мракобесие творится. А то пойдём в лес, да сгинем к чёрту, даже не поняв, что такое нас порвало. А вообще, я б на всякий случай святой воды с собой натаскал, да и просто бы воды сейчас выпить неплохо было... - Не выдержал Джованни, кубарем скатился со скамьи и с нечеловеческими усилиями вытолкнул своё червеобразное тело на улицу, дабы огласить округу зычным звуком блевоты. Вместе с сивухой выходила вся та дурость, которой его под завязку набили проходимцы, а на самом донышке оставались крохотные, но весьма полезные мысли - лес весьма непрост, а рядом с ним живёт кто-то, способный эту непростоту слегка пояснить.

Джованни
Мудрых людей в славном городе Воржчеке не то чтобы много. Тут и немудрых-то не особо дохрена тоже. Но вот о тайных лесах, ужасных волках и прочем рад рассказать каждый. Еще бы, занятий здесь раз два и обчелся, а тут такой повод попиздеть и почувствовать себя знатоком.
Уже через час поисков у тебя уже голова шла кругом от сведений, кудахтанье служанок трактирных, шлюх, старых скрюченных бабок, одного безногого деда и набежавшей на травлю баек толпы патлатых вонючих мужиков слились в один большой ком, забивший башку напрочь.
Короче, эти волки - души тех, кто сгинул в лесу тыщу лет назад, когда добро там боролось со злом (и зло, кстати, победило). Нет, это обычные волки (которых каждый тутошний мужик по десятку голыми руками душил), обожравшиеся в лесу мухоморов и прочих специальных грибов и сбрендивших. Да херня это все, просто бандиты волчьи шкуры напялили и дураков пугают так. Так да не так, и бандиты-то конечно бандиты, но не в шкурах, а правда в волков умеющие обращаться. Ну какие бандиты в Лесу Смерти, все знают, что там деревья людей едят, что ты ему втираешь? Да то и втираю, что не волки там, а деревья из лесу ходят и коз жрут, потому что место проклятое. Ну вы и долбоебы, ну что за чушь!? Там ведьма мужиков заманивает на красоту свою, а потом в волков обращает и отправляет коз сельских жрать. Да ты что, да ты что? Ага, это ж деревушка Козьи Лески, они ж там по козам больше все, а ведьма хочет чтобы и ей доставалось, сечешь? Гы-гы-гы, га-га-га. Ой, бабоньки, а мне Агатка Косая рассказывала, что...
Ты вернулся через несколько часов, пьяный вусмерть (угощали) и с раздутой от сведений головой. Кажется, где-то посреди всей этой катавасии ты таки зашел к местному знахарю и поинтересовался у него насчет колдовских волков. "Не знаю, но коль подерут тебя - наложи навозную припарку, пройдет вмиг. Это ж сила земли, считай."
Какой пиздец...

– Это Грыха. – пояснил все что мог Урргаш скупым на безругательства, гоблино-орочьим языком. Почесал подбородок размышляя добавить ли что-то для ясности. Но не стал. Всё же он не шаман, только сын шамана. Шипоголовый смерил суровым взглядом Борка, пытаясь понять осознал ли новичок всю глубину и обширность этого понятия. Как понимал, наверное, любой из племени Степных Головорезов. Кроме самой Грыхи.

Джек Блэк.

"ВЭЛКАМ ТУ БУЛЛШИТ!" - гостеприимно приветствует тебя надпись на въезде в городок. Но хмурые небритые парни в плащах и шляпах, с руками на кобурах и жестяными звездочками на груди не так приветливы. Остальной городок будто бы вымер. Только одинокое перекати-поле прокатывается между вами.

– Вроде тот самый. - ворчит один.
– Точно он. - кивает второй.
– Окружай его, ребята! - командует третий.

И троица разделяется. Первый законник исчезает за ближайшим сараем, чтобы обойти тебя слева. Второй лезет на крышу тутошней бакалейной лавки. Третьего пока не видно, но вряд ли он решил пойти выпить стаканчик в ближайший салун.

На лицо сама собой натягивается дикая улыбка, в ушах начинает стучать тот дикий мотивчик, который тебе всегда нравился и который заставляет забывать обо всём, кроме свиста пуль. Вот она, великая сила искусства! Ты ведь своего рода художник, рисующий на полотнах пыльных улиц картины кровью и мозгами других, не таких расторопных и талантливых живописцев. И эти трое тоже могут помочь тебе создать очередной шедевр. Или сами сотворят его из тебя.

Но нет времени думать о высоком. Пора делать бэнг-бэнг!

Ночные кошмары, перерастающие в дневную паранойю, беспокойство обученной в Корпусе лошади, и все, что успел увидеть за проведённые в Гримфолде часы Гюстав говорило о том, что спешка, которую требовало от него письмо, имела под собой весьма существенные основания. Лабиринты мрачных улочек, будто бы менявшихся и переплетавшихся за спиной охотника, играли с ним в какую-то игру, и чем дальше, тем больше Волкер подозревал, что если он не сможет вырваться из них, ценой проигрыша станет его жизнь или рассудок. Отсутствие людей в городе, который, даже в текущем состоянии, должен был служить прибежищем тысячам, лишь укрепляло его в этом мнении.

Разумеется, просто так он сдаваться не собирался, и что бы это проклятое, без иносказаний, метафор и эмоций проклятое место ни обрушило на него, заплатить за голову королевского охотника Гримфолду пришлось бы немало. Точнее, тому, что превращало город в том, чем он являлся сейчас. Когда мысли Волкера приняли совсем уж мрачный оборот, он напомнил себе, ради чего он тут, и ради кого он тут. Если письмо не прибыло слишком поздно, если время поездки не сыграло с ним злую шутку, позволив прибыть лишь к развязке трагедии, то в городе были живые люди. Напуганные, ударившиеся в предрассудки, больные и голодные... но подданные Короны, сражение за которых и было долгом охотника.

И поэтому людей, более того, собратьев по охоте Гюстав встретил с радостью.

- Спокойно, Леви, спокойно...

Волкер легонько потрепал лошадь по шее. Закинув топор, который не покидал его руки последнюю пару часов, за спину, он приблизился к склонившимся над телом коллегам. Не доходя нескольких шагов, вежливо поклонился.

- Миледи, милорд. Гюстав Эрих Волкер, к вашим услугам. Прибыл для усиления отряда...

Бросив взгляд на изломанное тело, он добавил:

- ...частью которого, я надеюсь, вы являетесь.

Альтернативы были не самыми приятными, но трое лучше, чем один. И, если удача и вовсе улыбнулась, то его предположение будет ошибочным, и эти двое, подобно ему, прибыли в качестве усиления, а карета с инсигнией корпуса вскоре покажется на дороге...

Пока охотники совещаются, Эрнесто будто бы невзначай смещается от центра улицы в сторону, заглядывая в один из домов сквозь щель в неплотно и наскоро подогнанных досках. Его встречают там образы запустения и уныния – толстый многолетний слой пыли на полу и уцелевшем столе, шкаф-сервант со стеклянной дверцей и даже оставленные кем-то в нём не самые дешёвые с виду бокалы. Можно подумать, что уходившие отсюда собирались вернуться. Или, напротив, бежали, бросая нажитый скарб.
Взгляд Вергары скользит дальше, вглубь комнаты. По некогда наверняка внушавшему чувство уюта ковру, теперь же – скорее тряпке неопределённого цвета и назначения. К креслу, от обоих подлокотников которого к полу тянутся серебристые нити густой паутины. К тщедушной фигурке, занимающей кресло.
В истлевшем платьице, по-прежнему сжимая костлявой ладонью вязальные спицы, в ответ на Эрнесто невозмутимо взирает скелет – пустые глазницы, обрамлённый желтизной кости провал рта, проглядывающие кое-где сквозь рваную материю ребра. Этот житель Гримфолда, судя по всему, прибывает в абсолютном покое уже очень давно.
Без особой надежды проверив дверь, Вергара отворачивается и возвращается к остальным вместе с Элен, подхватывая сундук Черити.
Вороньё взмывает синхронно с фасадов с заунывным торжествующим карканьем. Есть в этом омерзительно звуке что-то угрожающее, судьбоносное, невыразимо печальное. Жирные птицы, едва не сбивая друг друга, порхают неуклюже над головами – и их хриплое карканье разносится эхом по вымершим улицам города-призрака.

   - Ого, блестяшка! Добрая вещь, хорошая! Хоть что-то полезное с этих людишек - Тралл зачарованно смотрел на орла - Моя Преееелесть!

   Орк не знал, сколько так стоял, однако все же очнулся. В его голове созрел ПЛАН! Он взял какую-то веревку с телег, пару ремней с дохлых лошадей - и принялся творить. Итогом стал знатный тотем, большой и Четкий. Орел, привязанный к спине орка гордо возвышался над степью, поблескивая сапфирами из ожерелья, надетыми на его голову. Да, немного давило на спину - однако сразу видно, что этот орк умеет ходить в походы и приманивать добычу. Он не стал себя как-то называть, это удел человечков, лишь добавил слово к прозвищу. Тралл - Золотая Башня - вот это по орочьи!

Хуже королевского охотника после нападения вервольфов - только охотник который в результате этого нападения лишился комфорта. Хорошо, хоть Бернард уцелел. Единственный, кого хоть и с натяжкой, но можно назвать гражданским в этой ситуации. К тому же - возница знал, куда идти в самом Гримфолде, хотя сам так и не бывал. Вроде как.

Ходьба немного развеяла уныние Вильгельма. Он любил движение. Именно такое, простое. Левой-правой. Возможно, для всяких там пэров и зазорно ходить по земле своими ногами, но кровь Свардов была красной, а не голубой. Не будь Гримфолд так близко, то он бы пожалуй попробовал бы устроить засаду у кареты. Возможно, волк позвал бы остальных, полакомится свежей кониной, а то и человечиной закусить. В таких вещах Уильям предпочитал бить первым, а не позволять сесть на хвост.

Где-то там - море. Воздух немного меняется - солоноватый привкус в тумане. Интересно, ходят ли суда? Пустые окна домов предместий. Похоже, что ныне цеха Гримфолда стоят без дела. Густой, словно сметана туман. В какой-то момент Вильгельм не утерпел, и попытался его зачерпнуть - но, как и положено подобной мгле, она просто утекла сквозь пальцы. Раньше что-то подобное он видел только в низинах, и только ранним-ранним утром.

- Мда. Похоже, мор ударил по этому городу. Надеюсь наш форпост нормально законсервировали. Странно, что чума настолько сильно прошлась по Гримфолду. -

Вильгельм мазнул взглядом по группке, которую собрал Норфолк. Видимо, личное обаяние графа сработало на дам как магнит. Кажется, кто-то из девушек сказал слово "мэрия", но очевидно, Свард был слишком занят окружающими его пейзажами, чтобы обратить внимание на слова понизившего голос Норфолка. Не сказав ни слова на прощание они двинулись вперёд по дороге. Очевидно, забыв про багаж, который помогала нести Кэролайн, и теперь брошен. Какая ирония, он не стал слугой дома, чтобы таскать вещи для других охотников в этом поганом городке.

- Бернард, ты бывал раньше в Гримфолде? Где именно стоит наше убежище? - Дверь в барбакане привлекла внимание оружейника. Стоит попытаться осмотреться, раз уж стража взяла выходной. Но судя по всему, за ней ней следили лучше, чем за решёткой и гостеприимно распахнутыми створками.

Но надеждам Вильгельма на лёгкий осмотр с дозорной вышки не суждено было сбыться.

- Лопни мой котёл. - пробурчал механик, и легонечко пнул укреплённую дверь железной решёткой дверь. - Конечно, эту дверь вы не забыли закрыть. -

Однако стены..Стены были выше крыш. Жаль, что подъёма рядом было не видно. Вильгельм вернулся к остальным, и помахал руками, привлекая внимание.

- Лорд Вергара. Леди О'Ниал. С прискорбием вынужден подытожить - багаж оставили нам. И судя по всему, наши товарищи собрались вчетвером в мэрию. Уж не знаю, почему именно таким числом. Должно быть, полагают, что там логово кровососов, раз он довёл город до такого состояния. Видимо послевоенные налоги оказались совсем уж неподъёмными. - Вильгельм обвёл руками простирающуюся улицу. Оставленный город всеми силами старался подчеркнуть очевидное запустение. Вороны наверху продолжали наблюдать за механиком, предполагая скорую кончину.

- А это значит, что нам предстоит разыскать форпост Корпуса. Предлагаю сначала осмотреться со стен. Где-то рядом должен быть подъём на них. Предлагаю оставить груз тут, и совершить коротенький марш-бросок в ту сторону. Или вы можете подождать меня тут. - Свард махнул рукой вправо, показывая направление вдоль стен, куда бы он хотел пробежаться. - После того как мы разыщем убежище..не думаю, что нам стоит оставаться в нём до ночи. Пройдёмся по этим трущобам. Не может быть, чтобы весь город вымер!-

Кажется у фехтовальщицы за спиной тоже была служба, и смерть с зазубренной косой ей была как сестра. Интересно, на каком фронте и в каких частях она служила, прежде чем попасть в Корпус? И, главное, что послужило причиной ее вербовки? Но Кэролайн была права – эти разговоры могут и подождать лучшего часа.
- Да я и не спорю. Но мысли иногда не отпускают. Потом посидим, вспомним то, что было, и тех, кто не дошел. Все равно они с нами. Хотя я их почему-то не вижу, - скомкано и немного непонятно закончила алхимик.

Дорога до города по старой, сбитой колее меж наряженных в туман деревьев кажется бесконечной. Под мерной поступью охотников через этот стылый пейзаж разговоры сами собой умирают. С вещами Элен помогли, и она могла себе позволить, сжав мушкет, не отвлекаться от наблюдения за маршрутом. Пару раз алхимик вскидывала было винтовку, но источником шума оказывались лишь наглые, откормленные вороны, чувствующие себя в окрестностях Гримфолда как дома.
Пустые, заброшенные дома то тупо таращатся то в пустоту слепыми провалами окон, то заколоченными досками, похожими на гнойные струпья. Кажется, что за этими глухими запорами время заперто на тридевять замков: стоит войти в них – и сырое настоящее схлопнется, отправив охотников в далекое, полное жизни прошлое.

Вот и разверстая пасть городских ворот. Ржавая решетка под верхом похода на изъеденные цингой зубы, а тусклое небо, словно высохшее от жажды, не может скрыть, как умирает солнце - желтый волчий глаз. И ни души вокруг – только карканье да хлопанье крыльев новых хозяев этого места. Ангел-хранитель дорога, в которого так верила Элен, привел ее к разверстой, дурно пахнущей могиле былого величия.
Напряженные шуточки коллег звучат натянуто, неестественно, да и ее саму это наполненное уснувшим эхом безмолвие удручает. Здесь гораздо более страшно, чем там, в горах, хотя, казалось бы, опасности не видно. Но там она, лаская сапогами гранитную грудь хребта, знала, что против нее такой же смертный человек, хотя и с совершенно чуждым сознанием. Там все сводилось в итоге к тому, кто окажется метче, хитрее и крепче, но в Гримфолде этого было мало.

Тянули костлявые руки деревья, щерились в умирающем оскале все новые и новые пустые дома, ветер гнал по улице палую листву и какой-то невыразительный мусор. Ни человека, ни зверя какого – даже вездесущих крыс, и тех не было: только черные вестники проклятий смотрели черными бусинками глаз на маленький отряд, вошедший на их вотчину.
Один из мужчин, тот самый с бородкой, не выдерживает и подходит поближе к зданиям, смотрит в окна. Что он там надеется увидеть? Если слишком долго смотреть в бездну, бездна начнет смотреть в тебя. И Элен делает пару шагов к напарнику. Невыразительным, неуверенным голосом она высказывает свое мнение:
- Коллега. Не стоит. Мы идем с грузом, и пока что проверять смысла нет: сначала обустроим базовый лагерь в убежище. Все равно надолго мы не остановимся, так что не след будить лихо. Ежели, конечно, оно спит здесь. Еще успеем. Извините.
Сказала – и замолчала испуганно. А если ее примут за трусиху, боящуюся узнать, что здесь произошло? Неприятно, хотя и не лишено справедливости.

…Сумрачное молчание прерывает вечно позитивный и самоуверенный Элиас, не побоявшийся взять на себя смелость принимать решение. Охотница молча и сосредоточенно кивает – к чему лишние слова? Она рада, то кто-то взял на себя бремя командование. Она и сама была не лишена инициативы, но другой: если кто поставит цель – например, проверить численность банды в том или ином кишлаке, она уж расстарается, продумает, что да как, примет решение на месте. Но для этого нужен тот, кто решит, что следует сделать, поставит цель, пускай даже в общих словах.
Граф тем временем обратился уже ко всем, распределив маршруты отрядов, и женщина была ему благодарна. Подойдя к выделенным в одну группу вместе с ней, она уточнила:
- Коллеги. Раз уж граф с… гаремом идет к мэру, - раз подняв голову, Элен-солдат так просто не хотела прятаться, подбирая слова, чуждые Элен-алхимику, - то давайте отправимся в Убежище и подготовим его к возврату разведчиков на базу. Я и сама бы могла, но, - она неопределенно махнула рукой, - вещи сами себя не донесут. К тому же я, увы, давно уже не столь опытна в бою, как раньше, и была бы рада, если бы вы мне помогли. Я не могу приказывать, и поэтому прошу составить мне со мной компанию в передислокации. А там уже, - она смущенно улыбнулась, - я могу для сугреву фляжкой поделиться.

Ржавонякс

Помассировал виски пальцами. Для хуманса или слабого нервами эльфа это выглядело бы жутко: налётчик верхом на волке приложил четыре длинных зелёных пальца с суставами-шишками к черепу и поелозил ими, сделав на миг лицо, похожее на пугающую театральную маску, мрачным и серьёзным. Сам ты в этот миг совсем не думаешь, как ты выглядел бы в глазах хуманса или эльфа. Ты погружён в глубокую и спокойную реку мышления...

Кровь. Ночь. Грязь. Крики.

Дёргает Никола древко знамени, но заскорузлые мёртвые пальцы держат штандарт крепко-накрепко. Оглядывается, видит, как падает кто-то в переднем ряду. Опять дёргает, тащит, выкручивает руку — мертвецу уже всё равно. Сзади истошные вопли, снова оборачивается — в воздухе дёргается тело, как паяц в кукольном домике, только не на ниточках, а на пиках поддетое. Наконец-то освобождает знамя, мельком бросает взгляд на лежащего, видит белеющий во тьме остекленевший глаз, разорванный рот, кровь чёрнеет на усах. Кончился дядька Хайнц, и не помогут тут уже травки Катаржины.

Рывком поднимает Никола грязный штандарт, дёргает туда-сюда, жидкая грязь срывается со знамени, брызжет на сцепившихся в смертельной схватке людей. Спотыкается парень о труп бывшего союзника, шагает в сторону неловко, оказывается за спиной Генриха. Слышит, как вопит кто-то истошно, надрывно и дико, будто и не человек даже.

Так это ж он сам и кричит. Ох...

Пронзило. Шею. Закрыл руками рану инстинктивно. Вдох. Глык. Подавился. Вместо воздуха — бьющая ключом вода с железным вкусом. Кровушка. Вдох. Глык. Недолго осталось мучиться.

Упал на землю. Улыбнулся напоследок в окровавленную бороду. Так же, ведь, и его батя именитый умер — в бою славном. На роду помирать вот так написано. А ведь растет где-то у него сынка, в какой-нибудь таверне безымянной с матерью безвестной. Сколько таких мест прошел кондотьер, где свою кровь успел разлить? Где-нибудь в Вакнахии иль в другом королевстве новый стрелок быстрый вырастет. Возмужает. Прославится. И погибнет в бою. О хорошем успел подумать Хайнц напоследок.

Подергалось еще тело. И затих троерукий.

- О, да у них баба! - Каркающе хохочет здоровяк со щитом и секирой. - Ее живой, а то местные приелись.
Слабый крик Николы тонет в звуках разгорающегося боя. Хлопают арбалеты, летят не пойми куда стрелы. Кондотта, прикрываясь щитами и пятясь, отступает назад организованно. Враги, звеня железом и стуча щитами, уверенно ломят вперед, стремительно дистанцию сокращают - если бы вы не отшагнули, то уже б схлестнулись с ними. На правом фланге наступают пикинеры, выставив неровный забор из трех длиннющщих пик.
Темно и страшно. Свистят смертоносные болты во все стороны, и очень неприятно осознавать, что чистая удача решает, кому от них умереть. Ну и броня со здоровенными щитами, наверное. Хайнц явно вытягивает короткий жребий - видимо, белая часть знамени отряда видна в темноте лучше заросших щетиной чумазых рож, потому все внимание вражьих арбалетчиков достается ему. Первая стрела вошла в руку - больно, сука. Вторая щеку резанула - меткие, мудилы. Лицо залито кровью и горит огнем от длинной глубокой раны; в руке торчит, мрачно поблескивая острым наконечником, прошивший насквозь кольчугу и мясо болт. Невольно приходит мысль, что быть знаменосцем - дело молодых. Молодых восторженных долбоебов, которых не жалко, как жалко сейчас себя!

0 1 2 3 4 5 6 7 8 9 
1 - - - - F - - - -
2 - - D - - - - E -
3 - - - - - - - - - 
4 - - - - - A B C -
5 - 1 2 3 4 - - - -
6 - - - - - - - - - 
7 - - К Г Р Й Б - -
8 - - М Н Х Д И - -

Взгляд.
Глаза в глаза.
Человек и зверь.
Серебряное острие рапиры неспешно гуляет из стороны в сторону, насмешливая улыбка не сходит с лица. "Иди сюда. Я убью тебя" — Словно говорит Норфолк. И тварь скулит. Тварь бежит.

Со свистом окровавленный клинок рапиры рассекает воздух, уходя в сторону. Элиас не оглядывается. Не смотрит на на кого конкретного, но когда говорит, несложно догадаться к кому именно обращены его слова.
— Урок окончен.

Нужно догнать карету. Это очевидно.
Неподалёку логово тварей, откуда на выстрелы могут прибежать новые. Это тоже очевидно. Разделяться сейчас будет ошибкой. На сей раз Элиас не спешит.
— Лорд Вергара, Деревня, прикройте леди Сеймур! Тварь может прыгнуть снова! Леди Найт, Вы с ними! Леди о'Ниалл, Вильгельм — вы со мной! Добьём гада.

Напряженную тишину внезапно разорвал дикий, пробирающий до мурашек вой. В нем было столько первобытной животной силы, столько ликующего торжества и жажды крови, что Элен почувствовала, как шевелятся тонкие колечки волос на затылке, как все члены словно наливаются свинцом, оцепенелые, а в разуме бьется одна мысль: все бесполезно, не спастись тому, на чей след вышел…
- ВЕРВОЛЬФ!, - чей-то испуганный крик вторит мыслям. Каким же человеческий голос кажется слабым, полузадушенным по сравнению с этим гордым, самоуверенным ревом – предвестником неминуемой кончины! Волкодлак разрывает серостью своей шерсти белесые клочья тумана словно нож, прорезающий полотно пасторальной картины. Злые янтарные глаза, в которых плещется безбрежный океан ненависти, смотрят прямо сквозь нее на сжавшуюся в комок и хнычущую душу. Клыки, огромные, как пешеварские кинжалы, готовы терзать ароматную смертную плоть, а виднеющийся меж ними язык, алый, как мундиры солдат Его Величества, словно бы испачкан в не прекращающей истекать крови предыдущих жертв.

Что стоит весь армейский опыт перед таким чудовищем? Как можно сравнить это спокойное, умиротворенное ощущение, когда наводишь прицел в голову сквозь ствол винтовки и, отпустив крючок, удовлетворенно видишь оседающее на стылые камни тело, с тем, что происходит сейчас? Не человек, пусть даже мертвый, а демон из самых страшных историй пришел по ее душу: противоестественное единство человека, зверя, и безбрежной ненависти.
Можно ли ситом вычерпать море? Можно ли ложкой срыть гору? Возможно ли взмахами рук подняться в небеса? Все это бессмысленно и невозможно, равно как и противостоять одному из совершеннейших хищников. На одного вервольфа потребно три охотника, а здесь и сейчас только двое, одна из которых – она. Бесполезная смешивальщица зелий, не способная даже выстрелить в упор. Жалкая пародия на гордое имя Охотника.

Двое? Нет – уже одна. Элиас грациозным, ловким прыжком буквально взлетает на крышу кареты, оставляя напарницу один на один с Кошмаром. Белая как мел, подстать своей рубашке, Элен судорожно пытается перехватить мушкет, но он скользит в руках, словно угорь, уворачивается. Что это за стук такой частый и дробный? Это чечетку отбивают ее зубы.
За спиной и чуть выше раздается короткий жалобный скулеж, и сверху падает еще один вервольф, и почти сразу же вслед за ним изящно приземляется сбежавший было граф. Густой багрянец растекается под телом неподвижного Зверя, и Элен скорее каким-то шестым чувством, нежели разумом, понимает, что оборотень мертв. Убит человеком – таким же, как она. А значит, Элиас не бежал – он спасал их от удара в спину!
Аристократ метнулся к новому врагу, и алхимик почувствовала, что мысль о смертности монстров наконец сбила невидимые цепи с ее ног.

- Я отступаю на стрелковую!, - хотела бодро доложить, но голос подвел, дал петуха. Ладно, это потом, все потом. Сейчас самое главное – разорвать дистанцию между ней и чудовищем, совершив «ретираду на заранее подготовленные позиции», или же, попросту говоря, бежать, пока не окажется в более-менее безопасном месте, откуда можно спокойно стрелять, не дожидаясь, пока острые зубы и кривые когти превратят ее в мелко нашинкованное рагу под кровавым соусом а-ла О'Ниалл. А Элиас… Он справится. Удержит монстра до тех пор, пока такие тяжелые руки не поднимут тяжелый, словно ствол пушки, мушкет. И тогда пуля найдет врага и прогонит Кошмар. Может быть – и от одного этого ядовитого сомнения становится дурно.

Так и должно быть. Это - дело. Оскаблился, окружающих оглядел добродушно. Все видели? Урргаш тоже в вожди неплох. Кулак поднял, рыкнул победительски коротко.

Подошел к лежащему без сознания и сил Шаграту, один топор его подобрал. Крепкий, в орочьем стиле. Раз!
Башку отрубил. Чтобы не как в тот раз с Одноглазым получилось. Набегут, налечат. Зог.

После возвращения в Воржчек из похода на трупоедов Мацал пребывал в смурном настроении. Последние три ночи ему снились эти уродцы, не желающие умирать, сколько стрел в них не всаживай. А самый большой из них тянулся к Кошеку, протягивая ему шмат гнилой плоти, кишащий червями, и омерзительным булькающим голосом клокотал: "БРАТИШКА, Я ТЕБЕ ПОКУШАТЬ ПРИНЕС!...". И смотрел, смотрел прямо в душу, мол ты ж правда братишка мой. А глаза у него оказывались точь-в-точь как у Кназе.

Естественно, от такого Мацал просыпался в холодном поту и с бешенно бьющимся сердцем. Даже найденная в Воржчеке на скорую руку смазливая служанка с постоялого двора (наемник не питал иллюзий, что она зарабатывает только как прислуга и веселится только с ним, ну да кто он такой, чтобы упрекать ее?) не помогала ему забыть о пережитом, хоть и прикладывала к этому немалые усилия. По дурацкому стечению обстоятельств звали подружку Касей, то есть была она тезкой отрядной воительнице, да еще и белобрысая да с голубыми глазками. Мацал, не сразу сообразив что к чему, теперь молился, что никто из братков кроме него не слыхал про учение недавно сожженного на костре жидовского еретика доктора Фройда и не начнет зубоскальничать насчет этой... как его... ссублямации.

– Сходи погуляй маленько! – наемник мягко, но непреклонно спихнул девку с колен и пригладил усы, когда Рудольф за своим столом завел разговор о новом контракте. Кажется, подружка начала замечать, что Мацал почему-то не зовет ее по имени в присутствии своих братков, но только надула губы, пожала плечами и удалилась.

Поймав взгляд командира, Кошек одобрительно покивал, мол, хороший план! Усмирим кметов, может даже и малой кровью, и назад, под теплую крышу. А с северянами и впрямь еще кровушки нахлебаться можем, если не хуже...

— Нет, ты же па-анимаешь, шо всё дело в расстоянии? — Никола сделал, как ему казалось, изящный пасс рукой, на самом деле едва не смахнув со стойки полупустой жбан с пивом. Сидящий рядом крестьянин, на чьём простоватом лице отражалась дичайшее мыслительное напряжение, опасливо отодвинулся и на всякий случай кивнул.

— Если б нам, значит, не надо было идти, например, до... — Никола немного завис. — У тебя вот родня где есть, в какой деревне?

— Ну-у... — протянул мужичок, — в Кислом Ручье тётка Устина живёт, в Опятках дядька Жмых да старуха Ружена...

— Ага! — парень перебил собеседника, — если б нам не надо было до Кислых Опяток три дня топать, то...

— До Опяток два дня ходу пешему, а до Ручья... — попытался вклиниться крестьянин, но бесполезно.

— Нива-ажна! Ты - ик! - консепсию понимаешь?! Если б не надо было топать, а, значится, могли бы мы сразу по желанию там оказаться, то и не было бы ощущения дороги, серьёзности достижения цели, завершённости важного дела, облегчения от того, что дошёл живой, и вообще!

Выпалив сию тираду, Никола приложился к кружке, залпом допив пиво. На лице крестьянина появилось опасливо-подозрительное выражение, и он начал потихоньку вставать, бормоча себе под нос:
— Это то есть как - по желанию? Это ж чорная магия, где это видано, чтобы люди да в Опятки по желанию, не-е, там же через лесок надо, и потом по берегу до оврага... Эт же супротив законов людских, нет-нет...

Не успел Никола снова открыть рот, чтобы изложить по новой тёмному человечку свою крайне интересную консепсию восприятия реальности, как тот шмыгнул в сторону и растворился в шуме и гаме корчмы. С досадой парень заглянул в опустевший жбан, будто надеясь, что тот по его желанию вновь наполнится пивом, отодвинул посудину и направился в сторону двери, дабы выйти на двор и справить нужду.

По пути краем уха он услышал разговор Рудольфа и Катаржины, да закручинился немного. Не нравилась пареньку идея деревенских мужиков стрелять, в конце концов, что они такого сделали? Остальные-то в отряде может никогда и не жили нигде, окромя городов, но Воршчек не понаслышке знал, каково это — отдавать постоянно али часть урожая, али гульденами за просто так отплачивать ближайшему городку, который по сути дела был такой же деревней, только где народу побольше, староста пожадней, да частокол покрепче. Ну, может ещё церковь была, да. А все преференсии, которые обычно обещались, дальше пустых слов не шли, ни мастеровых не присылали, когда надо было починить чего, ни мужиков оружных, чтобы от бандюков али зверей диких защититься — всё сами!

В общем, Никола прекрасно понимал, почему мужичьё из близлежащей деревеньки отказалось мерзкому Брюхатому мзду платить. Вот только не повезло им, что бравая кондота в этот момент под руку старосте подвернулась, а бравые вояки мужиков с кольями всяко предпочтут вооружённым северянам. Собственно, именно такой подход к делам и давал обычно воякам заслужить свою славу бравых, боевитых и удалых — другие просто не доживали до такого статуса.

В общем, стоял Никола у тына, покачиваясь, и справлял нужду под куст черноплодки. Куст тоже покачивался, как будто сочувствуя измышлениям парня, но при этом говоря, что, мол, ничего ты, Никола, с этим не поделаешь. Раз подписался на жизнь наёмничью, то и хлебай её полной ложкой, а иная дорожка короткая и ведёт она к ножику под ребро али петельке через сук. Радуйся, что это не твоя деревенька, дурачок, остальное не твоего ума.

Согласно кивнул Никола кусту, заправил рубаху в штаны да побрёл назад в корчму с твёрдым намерением взять ещё жбан пива да не думать больше думу чёрную, лучше уж на Катаржину искоса любоваться, да представлять... всякое.

      Ургаш стоял в степи и мерно прикручивал рог к посоху, пытаясь уловить, нравится ли такое изменение духам. Он только недавно начал слышать их указания и теперь стал размеренным, несообразно своей природе, уж слишком нравилось ему, быть направляемым великими... предками? Он еще не понял, кто говорил с ним.
      Судя по тому что с каждым мотком кожи, притягивавшим рог к дереву он начинал всё громче слышать боевые голоса – духам нравилось. Духи звали его в бой. Пускай даже и одного. А потом появились они – отряд. Что это было, как не благословение духов в настоящий бой? И Ургаш пошел за отрядом. В своём новообретенном звании – боевого шамана. С ними же шел еще более опытный, судя по тучности и горшечным снадобьям, шаман. Быть может он подскажет что делать для связи?

...

      И начался бой! С рыками и криками орки ринулись в атаку, было их боевое наступление громче всех писклявых хумансов. И духов. Непривычно Ургашу было, не удавалось сосредоточиться, хотя он и пытался воззвать к помощи одному из новых собратьев, Кирну. Может сломай бойцы пару уродливых домишек, и сможет он призыв услышать, да и сам духов направить?

— Ыыых! Харашо. Кто красивую звереву голову найдет, тащите мне, менятся будем!
А то у него две есть, надо ещё собрать. Только красивые. Чынхыз подобрал с пыльной степной землю чумазую хумансову голову, отряхнул, волосы пригладил, полюбовался...
Нет, не то. Нет в хумансе животной дикости и первобытной красоты, даже нос и тот кривой. Разочарованно цыкнул и отнес, положил голову рядом с телом. Ну и что, что у тела голова есть? Лишняя не помешает.
Вздохнул полной грудью воздух пахнущий кровью, гарью и болью и улыбнулся широко, размашисто побежав вслед за остальными, пока все не разграбили!

Ржавонякс

Замерли с волком, заворожённые стеной синего огня. Подняли головы оба. У него раздувается мокрый нос. У тебя блестят огоньки в чёрных зрачках.

Нет связи крепче, чем связь между наездником и его волком - говорят гоблинские мудейцы. Поэтому их, мудейцов и шпыняют все, кому не лень. Ржавоняксу никогда лень не было. Все знают, что единственная крепкая связь - это связь между шнягой, которую ты хочешь спереть, и поверхности, к которой она приколочена или пристегнута цепью. Все остальное - херня навозная, а этих горбатых свиней, что называются волчарами, в любом лесу как говна в трех разах по четыре метра хумансовских кишок.

Ржавонякс проверял.

Лают собаки. Тихо и печально ежики в канаве блюют. Новый день, запах затхлых болот, страха и крови. Где-то там, за холмом, вой и крики. Ржавонякс знает эти звуки слишком хорошо, чтобы отказываться от славной резни.

И боевые выкрики орков тоже трудно спутать с чем-то еще. Если хумансы орут от боли, а кто-то еще - как страдающий запором медведь, двух мнений о происходящем быть не может...

Ржавоняксу очень хотелось показать свою наездническую-на-волчаре-удаль. В его родных краях это называлось "чигитовка". Но гоблинская подло-гадская натура взяла свое.

Столько беспомощных, орущих, бегущих, бедненьких, беззащитных женщин, стариков и детей! Ну как тут можно устоять и не попытаться их поперерезать?

Но орки ими уже занялись. Пришлось с досады наехать на каких-то мужиков, будь они неладны!

- Живой! - обрадовался Углук. Хотел было ткнуть пальцем, но не стал, вдруг не переживет. Только очухался, не стоит. Вместо этого подмигнул Зогу:
- Зог-Зог, Зог! - эта шутка никогда не надоедала.
И опасливо спросил:
- А чего это ты помирать вздумал? Может заметил чего?

Зог

Внутренности скрутило и рвёт наружу, будто из жопы тянут якорь. Язык горит. Под веками шершаво. Глаза болят. Закричал — забулькала в горле кровь, подавился ей, кашляешь. Мир темнеет.

Общее

Из глаз, изо рта и ушей Зога хлынула кровь. Стекает по ногам, чертя на коже чёрные линии. Гоблин таращит глаза слепо. Хрипит. Кровь выплеснулась изо рта на грудь, как из стакана, повисли на волчьей шерсти брусничные капли. Не успели вы повернуться в его сторону, как он упал. Дёрнул ногами на земле быстро в последний раз. И замер.

Никола, наконец, заканчивает возиться с арбалетом и делает скорый выстрел. Чудище жутко быстро, уже вот здесь стоит! Как встало на дыбы, как заревело! Болта в груди и не заметило будто, батюшки-свят! Хорошо, что кто-то из товарищей надежных подстраховал тебя, молодого, да в глаз ему прямо зарядил. Завыла тварюка диавольская, принялась по земле кататься да рожу рвать когтями свою поганую, а после и затихла. Фух!
Рудольф лихо несет смерть, как и полагается здоровому закованному в железо мужику с цвайхандером. Налетели на тебя двое, вцепились, по железу доспеха когтями скребут, визжат - а ты дрын свой широким хватом перехватываешь, одному с гарды в морду - бац! Зубы во все стороны, улетает говнюк брызжа юшкой, а ты его товарищу уже башку коротким тычком острия протыкаешь. Стряхнув брезгливо дергающийся труп, цвай за лезвие хватаешь и, высоко над головой подняв, на первого урода опускаешь мощно. Широкая литая гарда превращает хилую грудь отродья в кашу, и встать оно больше не пытается.
Катаржина рубится в строю, крутится ужом между двух здоровых бронированных мужиков, уворачиваясь от свистящих по воздуху когтей, почти успевает и в ответ раздать, да намеченная тварь резко назад отшатнулась, кривыми лапами закрываясь - и не дотянулась в этот раз пани Холодкевич до добычи. Справа окатило, как из ведра, черной тухлой кровищей - там, кажется, закончил со своими Рудольф.
Мацал звонко вешает очередную стрелковую двоечку хитрой тварине, что пыталась по широкой дуге обойти. Мацал ученый - знает, что бывает, когда до лучников всякое когтистое опасное говно добирается, и такого не допускает. Одна в ногу, вторая в грудь - лежать, говно собачье!
Джованни видит, как жуткое отожравшееся отродье смотрит прямо на него. На дыбы встает и бросается вперед! Да еще и глаз не отводя! Да еще и на ходу стрелу грудью словив, даже бровью не поведя при этом! Срань господня! Что бы на его месте сделал Святой Франциск?
Прицелился. Выстрелил. Попал в глаз и пробил поганую черепушку. Свалил, нахер, с ног одним болтом.
Так сделал и сам Джованни.
Хайнц успевает и креститься, и из арбалета стрелять, и из лука - цирк да и только! На арене смертоносные жонглеры, уберите подальше детей и тех, кто боится умереть от стрелы. Стрелу из лука тварь просто сбила в полете лапой, продолжая стремительно сближаться. А вот верный арбалет не подвел - снял отожранного трупоеда, за мгновение подскочившего к Генриху и звонко долбанувшего кулаком ему в щит.
Генрих видит немного - узкая смотровая щель салада и страх сильно режут поле зрения. Какие-то отдельные картинки, будто молнией из темноты выхватываемые: чудище падает перед тобой на колени и терзает смрадный труп другого трупоеда, кончившегося здесь секундой раньше; моргенштерн, медленно, медленно летящий к прямо на глазах покрывающейся канатами мышц спине; мчащаяся на тебя высокая тень слева, быстрый рывок щитом навстречу, треск дерева и отсохшая рука; громадная тварь, полсекунды назад бывшая хилым заморышем, сносящая твое оружие в сторону могучим ударом и ревущая тебе в лицо, брызгая ошметками плоти и смрадом самого Ада. Здорово быть щитовиком в первом ряду!

Трупоеды ложатся один за другим и, кажется, начинают понимать что для них все будет не очень просто. Тощие уроды в первых рядах, после того, как в спины им прекратили давить остальные, вдруг становятся весьма верткими и трусливыми. А вот те, кто успел пожрать, явно не в жир свои запасы пустили: скачут длинными быстрыми прыжками через все поле на четырех лапах, будто здоровенные поганые коты. И уносить ноги явно не собираются, несмотря на собирающие кровавую дань стрелы кондотты. Добавки хотят.

0 1 2 3 4 5 6 7 8 9 
1 - - - - - - - - -
2 - - - - - - - - -
3 - - - - - - F - -
4 - _ С 4 _ _ - - -
5 _ - Г К Р - E - -
6 - - М Х - - - - -
7 - - Н Д - _ - - -
8 - - - - - - - - -

Тяжело поднялся с земли, присниться же такое. Кто-то его там бил? Шипоголовый мотает головой словно тур однорогий, магию разгоняет. Еле продрал глаза и сразу понял – не дело! Этак они не навоюют ничего путного под сонным заклинанием паскудным, разозлился сразу. Каратели мы или кто?! Ударил в первый раз щитом об топор, удивленно на руки глянул. Что за проклятущая магия, все в голове перепутала и смешала! Ударил ещё раз, как надо. Топором об щит! Бум. Ещё. Бум. Ногой притопнул, в сапог железный обутой, ритм ловя. Бум! Топ. Бум! Топ! БУМ!ТОП!БУМ!!

– Вперед, бей их! – вырвалось из глотки само собой как проклятье, – Мы орки – рождены для битвы! Не для сна!!
Так и пошел к противнику бахая об щит оружием. Шаг – удар. "Все проснутся" – думает и криво ухмыляется Урргаш у которого в голове аж звенит от собственного боевого ритма. Так и надо. Зарычал, рожу страшную скорчил чтобы до самых кишков значит проняло.

Быстро сократил расстояние. Дурака у телеги с застрявшим в ножнах мечем, щитом в грудь толкнул со всей дури, нежно по голове обухом пришлепнул. Чтобы значит допросить потом. Это был его секрет успеха. Ежели враг сам может рассказать где добро припрятано, зачем его убивать просто так? Нет, так ДЕЛА не делаются.

Скривилась недовольно Катаржина: слыханное ли дело, что сиволапое отродье отбило щитом атаку опытного наемника? Ну ничего, это его первый и последних успех: челюсть негодяя скрылась вместе с арбалетным болтом в соседних кустах, и вряд ли ее незадачливый владелец будет способен продолжать дальнейший бой. А рыпнется, не сомневалась девушка, так его еще одной стрелой угостят, раз уж так хочет жрать от пуза.
А вот незадачливый копейщик, так опрометчиво высунувшийся вперед, мог стать хорошей добычей: если его не прикроет вовремя приятель за спиной. Как бы то ни было, воительница осклабилась, выдохнув подслушанный у бывшего дружка клич: - Радуйся! Радуйся, сука! - Пусть сиволапое мужичье и вправду радуется: у них есть уникальный шанс сдохнуть с оружием в руке и в брюхе, а не сдохнуть на поле, как большинство им подобных грязных вилланов.

Бой можно почти сравнить с готовкой: подготовить блюдо кличем, принять мясо на щит-сковороду, крупно нашинковать, перейти к следующему, добавить грязных ругательств по вкусу. И потом наслаждаться приятным ароматом победы и вкушать заслуженную добычу в виде золота. Правда сегодня в плане сытности блюдо явно выйдет постным. Интересно, у этих стервецов хоть пара гульденов на всех наберется?

Понеслась!
Вражье мужичье, что-то сипло вопя, налетает на ваш изготовившийся к обороне строй. Из-за одоспешенных плеч и поднятых щитов прямо в щи им свистят смертоносные арбалетные стрелы.
Рудольф машет рукой и раздает краткие команды. За это время к нему подбегают два оборванных чмырдяя, что-то гыгыкая и брызгая слюной. Ржавый топор одного из них Кназе принимает на древко алебарды, от шипастого моргенштерна второго отшагивает в сторону, но не до конца, и тот на излете прилетает в бочину. Броня держит, а сам Рудольф только чутка покрепче сжал зубы.
Джованни обзывает бандоса мразью и грязно ругается, вслед ругательствам отправляя болт и неприличные жесты. В ответ в кольчугу прилетает две тяжелые стрелы, одна падает вниз, вторая застревает в поддоспешнике и торчит. Перехватывает дыхание. Близко, с-сука.
Мацал видит, как в плечо вражьему главарю прилетает болт итальяшки, и добавляет сверху сам без особой суеты. Успевает заметить, что попал, после чего все его внимание переключается на тяжело дышащего урода с копьем и щитом, оказавшегося опасно близко. Время браться за ножичек?
Никола, стараясь выкинуть неприятные воспоминания из головы, пытается ухватить удачный момент для выстрела. Выбранный им бандюк явно матерый, и уже влез в опасную пляску с Катаржиной, размениваются не доходящими до цели ударами. Вот он ловит меч на щит, приопускает его для следующей атаки... Сейчас! Потный пальчик давит на скобу, и через полсекунды тяжелый толстый болт влетает прямо в раззявленный рот говнюка, выбивая остатки зубов и, почти снеся челюсть, продолжая путь в сопровождении брызг кровищщи и ошметков лица. Бедный мужик теперь похож на исчадие ада, рожа обратилась в кровавый цветок, ор в хлюпающее мычание, а глаза сверкают таким ужасом, что их невозможно видеть. Но он не падает! Господь Милосердный!
Хайнц малехо полюбовался Николой. Он-то, Классеншелль, может себе позволить небольшие слабости, некоторую вальяжность. Все ведь помнят, что старина Хайнц никогда не спешит, но всегда успевает. Всему свое время. Вот как сейчас. Треньтреньк - два хлопка тетив сливаются в один. Налетевший на Рудольфа здоровый, заросший соломенной бородой молодой обрыган получает болт в плечо, но за оставшиеся полмгновения жизни успевает влепить в бок Кназе свой кустарный моргенштерн. Второй выстрел ставит точку в его убогой жизни, пробив горло и отправив лежать, булькая кровью.
Катаржина вполне не прочь размяться перед встречей с трупоедами - вначале на словах, а потом на мечах. И как оказалось, партнер по разминке ей попался неплохой. На вид ничего особенного: обычный такой для здешних мест мужичок, невысокий, сутулый, с грязной щетиной и бельмом на глазу. Но упакован по сравнению с остальными неплохо. Налетел на тебя с разбегу, безыдейно жахнув сверху вниз утренней звездой. Отработанным движением слила удар вбок, выбросила меч вперед уколом резким, как укус гадюки. Вроде все правильно сделала, движение под щитом скрыла - а меч до плоти не добрался, в дерево вражьего щита ткнулся. Везуч, холоп. Неплохо. Только успел малость разгореться азарт, как свистнуло над плечом, а рожа бандита разлетелась ошметками, оставив на месте рта здоровую кровавую рану с висящим вниз сизым языком. Но на ногах стоит, оружие держит. Везучим его уже не назовешь, но... Неплохо, неплохо.
Генрих: Никола это, конечно, плохо. Уж очень парнишка удачно умеет резко менять ход боя. Может, стоит обзавестись павезой да напялить ее на спину?
Так, отставить лишние мысли! Бежит первый! Поднимаешь щит, сверкаешь глазами, готовясь заблокировать удар и дать в ответ. С копьем наперевес несется, визжа, тощий грязный парнишка, островерхий норманнский шлем съехал на глаза. Во думкопфф. Тут бы парнишке и конец, но замечаешь, что по флангу обходят его дружки, и решаешь уделить время защите. Просто отбил безобразный слепой выпад да принялся выжидать момента получше. Типа такого, когда новые друзья всех поубивают, а твоя часть врагов сдастся или сбежит.

Первого уложили, кондотье "Торрент"! Вот так надо показывать всякому отребью его место! Погнали дальше.

0 1 2 3 4 5 6 7 8
1 - - - - - - - -
2 - - - В - - - -
3 - - 3 - 4 - - -
4 - - 1 А - 8 - -
5 6 2 Г К Р 7 5 -
6 - - М Х - - - -
7 - - Н Д - - - -
8 - - - - - - - -