Голосование пользователя

-Хоу-хоу, сученьки! Новый год, шестерня вас дери! — пророкотал из динамиков магос в красной шапочке, в пафосной позе торчащий из люка стреляющего фейерверками Махария. Собравшаяся в круг толпа зараженных радостно ликовала и приветственно размахивала разнообразнейшим холодным оружием, цепями примотанных к третьим руками.

— Контакт!
— Огонь!
— Прикройте адепта! — вопит вокс бусина. Растерявшийся Айз приходит в себя мгновенно прикладываясь к карабину, но верный ствол лишь громко хлопочет выбрасывая сноп конфети. Что-то отшвыривает солдата прямиком в борт священной боевой машины...

Что за дерьмо? Я уже три года как не видел снов. Это какое-то бессвязное безумие. Возможно у меня психическое расстройство? Могу ли я в таком состоянии продолжать задание...могу ли я его не продолжать. Омниссия, защити разум твоего слуги.

Кажется этим утром его безжизненное лицо было еще и хмурым, если так можно выразиться. Потому увидев себя в зеркале, солдат поспешил спрятать его за шлемом. Брифинг был лаконичным, и предельно не четким. Какая-то вера в чудесное везение, а не план. Да и что делать с собственным заданием? Если Виндсбург отсылает его от себя в какое-то самоубийственное задание, остается лишь подчиниться. Не может же он подойди и сказать тому, что он его личный охранный сервитор.

Забираясь в десантный отсек машины, Касттелл наконец обратил внимание на ускользнувший от нее ранее в суматохе факт. Он перестал клацать металлом по поверхностям. Видимо прогулки в прорезиненной обуви по раскаленным решеткам технических коридоров посадочной полосы не прошли даром и приправили к ступням импровизированную подошву. Да еще и натоптал он ее потом порядок, что даже не заметил. Впрочем по характеру грядущей операции, это даже хорошо, хоть и вышло несколько кустарно и не благословлено должны образом.

— Джо, у меня нет красной мантии, а если бы и было, это ересь, выдавать себя за техно жреца. Если не считать сам приказ, довольно рискованным, твой вариант исполнения в концепции не так уж и плох. Однако открывать десантный отсек и показывать им что-то это уже провал. За время боя с этими отродьями я не слышал ни одного приказа и вообще разговоров. С чего ты решил что они с тобой вообще будут говорить? Возможно мутантам просто обнюхать тебя хватит. Или попросят показать третью руку, очень удобно было бы с их стороны. В канализацию соваться и правда опасно, транспорта нет, место для маневра тоже, а они и по стенам умеют бегать. Я подозреваю что так или иначе мы завяжем бой и на Герцоге есть хотя бы теоретический шанс успеть добраться куда нужно, оперативно вскрыть ближайший ящик и ретироваться с боем. Учитывая что вы снабжены панцирной броней, шанс сделать это, есть даже под огнем. Я бы предложил вариант подсмотреть из безопасной зоны как именно они обозначают свою трофейную техники, и да простит нас Омниссия, сотворить с нашей машиной что-то похожее, после чего подстроиться в хвост любой другой въезжающей машины, образовав тем самым конвой. Возможно охранение сочтет нас за одну группу и если и будет разговаривать, то только с ведущей. Это менее подозрительно чем живой магос без мантии в форме солдата спец корпуса в окружении трех бойцов специального назначения в полной боевой выкладке. Впрочем, вы ведь побывали в одном из эпицентров этой сорванной вакцинации... Я подчинюсь приказу сержанта, если это будет что-то умнее чем предложение застрелиться на месте, — наконец Айз замолк и стало слышно как его искусственные легкие отрабатывают эту невероятную долгую речь, к которой парень явно не привык.

Преображение Виндсбрука произвело на Брокса впечатление. Нет, он всегда знал, что большая шишка, майор, сын губернатора. Но чтобы такое... Он действительно выглядел как Лорд Солар Махариус или Слайдо, или Оланий Пий или другой из бессчетных героев Имперской Гвардии с книжек и плакатов в Схоле. Теперь видно было, что портреты эти не были созданы воображением художников. По крайней мере, не полностью.

- Шпашибо, Тауруш, отлишный ты пашан, - пробубнил он с набитым ртом, - не шнаю, штобы беш тебя делал.

Потом прожевав как следует паек, повернулся к командиру.

- Особого выбора у нас нет, сэр. Мы и шестеренки в одном хаб-блоке сейчас. Не думаю, что еретики и мутанты одного сорта или другого им особо милы. Пока что нам придется гребсти в стоке вместе с ними. Потом... если потом будет, то вам придется поговорить с ними по душам. Кстати, сэр....

Это была деликатная тема, но Брокс чувствовал, что обязан её упомянуть, чтобы несколько умерить геройство Винсдбрука и заставить его осознать свой статус.

- Я очень надеюсь, что с вашим братом все в порядке, храни его Император. Но, вы сами видите, как оно все творится. Возможно, рано или поздно, вам придется править Сиблией. Не забывайте об этом.

"И о тех, кто шел за вами и спасал вашу благородную шкуру (ну или хотя бы отвлекал врагов на себя) - тоже не забывайте" - прозвучал немой намек.

Ферокритовое крошево оседает густым туманом, алая влага заливает перчатку. Выстрелы стихают, оживает вокс:
— 12, Альфе. Чисто
— 79, Альфе. Подтверждаю, Чисто
— Хорошо, приберитесь тут, потери?
— Мясо зацепило.

Киборг вырывается сквозь маревое и подходит ближе. Командир. По уголкам органического глаза, кажется он в приподнятом настроении. Альфа подбирает с пола вырвиглазный авто-пистолет одного из ликвидированных членов банды и подходит ближе, а затем наставляет его на Айза.
— Твое зачисление в Эпсилон, это оскорбление лично меня и моего подразделения. Я бы стерпел даже перевод падали из Ро и отбросов ниже, но ты...

Ведущая рука сжимает рукоять карбина... Глупо. Я не успею. Нет, сама мысль об этом глупа. Это мысли загнанной отдрессированной собаки СПОшного дерьма. Командир мог бы давно избавится от меня иначе. Значит это угроза или шантаж?
— Когда ты вернешься с боевым ранением, то завалишь кабинеты жалобными бумажками о возвращении к мясным мешкам, будешь ныть, умолять и пресмыкаться, лить слезы и облизывать сапоги, умоляя перевести тебя обратно. Ты меня поняло, мясо?
— Это вне ваших полномочий и вне вашей власти... — начинает Кастелл, как делал это сотни раз до этого и осекается. Не то. Это не то. — Принято к сведению, будет проигнорировано, я собираюсь подписать контракт и посвятить жизнь богу машине.

Командир молчит, опускает пистолет и чуть помедлив, словно просчитывая вероятности кидает его к ногам прислонившегося бойца, рукав которого уже порядком пропитался алым.
— А ты такой на хрен не нужен, ни мне и уже тем боле Омнисмии, сопляк. И я тебе не верю. Нет истины в плоти, только предательство.

Дрожащей рукой Айз подбирает пистолет, тяжелый, не менее двух трети магазина. Командир не отводит холодного изучающего взгляда. Едва заметная усмешка ядом отравляет решимость поступить как должно. Ну уж нет, он пройдет. Нет силы в плоти, только слабость. А от слабостей нужно избавляться...

Пули разрывают мясо, дробят кости то ли под хрип, то ли крик врывающийся болезненным рыком. Херово. Очень херово, это туман густеет или меркнет свет? Что-то сдавливает выше искалеченный культи, игла входит в страдающую плоть и становиться чуть менее погнано. Из-за шума бешено колотящегося сердца слышно как командир скупо заключает: "Неплохо, но недостаточно. Еще жгут, антишок и обезбол"

Силуэт машины распрямляется: — Я подал плохой пример тебе, тридцать шесть. Никогда не смей сомневаться в командовании, боец. Не смей допускать саму мысль о сомнении в механикус. И правда нет постоянства в плоти, — сплевывает наставник с укором самого себя.

— При..ня..то.

— Тогда исполняй приказ, единица. Не смей сомневаться.
Кто-то заботливо просовывает ремень карабина в рот, что бы не прикусить язык. Замах. Хруст. Боль...Тьма. Свет. Снова.

— Нет истины в плоти, только предательство. Единица чувствует сожаление, что в ней все еще слишком много предательской плоти. 21-39-84-36 понимает тезис, как приоритетную директиву на весь срок эксплуатации.

- Да какой же я герой, успел пробубнить сержант, перед тем как отрубится.

...

Он очнулся в пустом "Герцоге". Никого не было внутри, ни парней из отделения, ни Джо. Двери кабины, задняя, люк, все было открыто. Осторожно выхватив Большой Нож, он вылез наружу.

Вокруг был густой, кромешный туман, с каким-то зеленоватым оттенком. Броневик был брошен на склоне. Следы в грязи вели куда-то вниз.

- Крейн? Брок? Джо?

Он начал осторожно спускаться по склону.

- Майор Винсдбрук? Кто-нибудь?

Ответом ему была тишина.И жужжание мух. Но неожиданно сквозь него стал пробиваться едва слышный голос.

Песня!

Брокс Тавенсон до боли прикусил язык, пытаясь заставить себя не слушать еретические напевы, не присоединиться к ним. Но он должен был идти вперед. Должен был найти этих еретиков. Должен был прикончить их!

Сквозь туман стал проступать сильный запах, смесь горелой плоти и гниения. Пение становилось громче. Сержант осторожно делал шаг за шагом в него, пока туман неожиданно не распухнулся.

Он был перед вагоном, заполненным зараженными, но теперь тот был пуст. Перед ним рядом стоял костер. Костер, который один раз разводил дядя в деревне, к которому еще в детстве возил его отец. Большой такой, на дровах, с котелком.

Вокруг костра, скрестив ноги, сидели мертвецы. Убитый переговорщик с дыркой от пули в виске и такой же мертвый капрал с КПП с незажженой сигареткой во рту, посеченные осколками от гранат бандиты. Убитые зараженные. Тетка со следами от Большого Ножа и его ботинка на голове. Говнург с оторванными кусками плоти в залитом кровью комбинезоне сидел в обнимку с таким же изуродованным Флавием. Мутанты, культисты. Все они держались за руки, даже четырехрукий, изнахраченный фрагой монстр нижними лапами, и пели песню.

Один из культистов потянул отпустил руку соседа и протянул её к сержанту.

- Сержант Тавенсон. Садитесь к нам! Мы вас заждались.

Брокс попятился, выставив Большой Нож.

- Катитесь к фраку, еретики!

Культист пожал плечами.

- Ну что же вы, сержант. Мы же вас ждем. Вы же слышали песню. Пели её с нами. Губернатор, вы согласны?

Изуродованное и обезглавленное тело в позолоченных, залитых кровью и засохшими внутренностями одеяниях на той стороне костра кивнуло обрубком шеи.

- Ну вот. Вы же не станете заставлять сюзерена ждать?

Брокс махал в их сторону трясущейся рукой с ножом.

- Флавий и остальные наши ребята умерли героями! Они сидят по правую руку от Императора за Его столом! А вы все - просто проклятая фракова гниль!

Культист ухмыльнулся кривыми и гнилыми зубами.

- Ты правда думаешь, что после смерти кто-то вспомнит от тебе? Кто-то назовет тебя героем? Кто-то спасет твою душу? Нет, мы все здесь, разве ты не видишь?

Он провел рукой вдоль костра.

- Генри, скажи ему!

Бобкофф с синюшным лицом и следом укола на шее зачерпнул черпаком из котла и отхлебнул.

- Севжант, шнам наконеш-то дали обед, - произнес он чавкая. Брокс сделал шаг ближе и заглянул в котел. В нем плавала жижа и остатки формы и костей, в которых превратила магия отряд Виндсбрука.

Брокс пошатнулся.

- Прошу к столу! - произнес культист и потянул к руку. Они все потянули к нему руки и начали вставать.

- АААААА! КАТИТЕСЬ К ФРАКУ!

Сержант рубил Большым Ножом налево и направо, но рук было слишком много, постепенно пропали лица, один лишь руки, обхватили его и начали тащить вперед, к котлу.

- ААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААА!

С этим криком он проснулся.

Маэстро музыку! ссылка

С ужасом, Хаст понимает что это конец, из его груди чуть не вырвалось "Император защити", но вместо это лишь раздается хрип...
На башнях стрелки с крупным калибром, охрана Вурга и вовсе не оставляет шансов. Если их сейчас не намерены убивать...то их ждет только участь хуже смерти, смерти их душ. Не иначе.

Флавий бессильно роняет бесполезный пистолет, с хрипом стаскивает освободившейся рукой респиратор и падет на колени
— Что-то мне нехорошо, сердце...кажется... дышать нечем...
Вторая рука тянется к груди, словно пытаясь нащупать, злосчастный орган под бронежилетом.

Вург самодовольно раскрывается перед ошарашенным медиком, пальцы хватают коробок в нагрудном кармане, и тут сержант как захрипит известный по всей галактике девиз, что отзовется теплом в каждом верном трону человеке.

Понимая что, сержант словит первые заряды стрелков, санитар готовиться не упустить свой шанс...
Резким и коротким движением которого не ждешь и возможно даже не видишь, медик срезает лямки своего маленько личного подсумка, вовсе не армейской модели, что легко поддается металлу. Рука у сердца, роняет на убитый феррокрит оранжевый коробок с его личным схроном.

В подъемном рывке боец дергает чеки фраг гранат на поясе возле паха, и в отчаянном порыве-прыжке успевает сцепить в зубах активированную крак гранату, и широко расставив руки стремиться заключить чудище в своих объятиях смерти.

В то что называлось Герродом Вургом, летит туша бойца... и если она достигнет таки цели...Хаст Флавий в момент контакта расслабит челюсть, давая гранте упасть на уровне прижатых грудных клеток что бы выпалить свои последние слова, надрывая глотку:
— Коробка!Треугольник!Подсумок! Скажи императору Бам, тварь!

И если Сиблия выстоит, не падет и будет кому рассказать эту историю, никто не знает, станут ли это слова черной шуткой или последней самой искренней молитвой императору, что сотворил чудо. Император защищает...Империум Человечества.

— Шире, я сказал. Да шире блядь открой, не член же я тебе туда суну! — ругнулся Хаст на Брока, мотая его головой и пытаясь рассмотреть повреждения. — Заново, блядь приделай, я че на техно-жреца похож? Аугментику тебе из жопы не вытащить?

— Джо!— завопил Флавий успевая сгрести пальцы в кулак и спасти их от откусывания, прежде чем отправился в полет, подминаемый Арнольдом. Сбросив его с себя со словами: "— Не время для поцелуев, сначала к дантисту запишись" тот нашаривает там же под сиденьями огнетушитель и вываливается с ним из салона. Чушь про ложного бога медик пропустил мимо ушей слишком занятый оценкой ущерба личного состава.

Прикурив от полыхающего колеса палочку Лхо, Хаст принялся заливать его смесью, цепанув заодно кусок обшивки в этом нуждавшийся так же. А закончив он наконец взглянул по совету сумасшедшего в небо, ну и где там ваша истина?

Наконец закончив с насущным, рядовой доковылял до адепта и сунул тому сигареты в зубы, поджигая выставив рекомендацию к лечению: "— Дышать только через трубочку, сука. Соберись, именем бога-императора! Если ты не найдешь сейчас же свои яйца и не успокоишься, их блин буду искать я и тебе это не понравиться. Окурился, тех-осмотр, оценка ущерба, доклад сержанту, выполняй!

—Какого хуя?! — вернулся Хаст в салон, непонятно к кому обращаясь, возможно к себе... После чего принялся собирать веревку обратно в подсумок. Дойдя до валяющегося в соплях беззубика он упал на кресло, всадив тому ботинком по заднице.

Император, — Флавий выдохнул клубы дыма в лицо валяшке и повторил, принявшись подготавливать автоган к бою. — Император! Императора защищает. Я сказал Император защищает! А ну повтори, солдат! Давай вместе, Император...защищает!

Выслушав офицера, Брокс отдал честь, после чего погнал отделение в машину.

- По местам. Живо-живо.

На посадке, он, однако, дождавшись, пока Бобкофф пойдет впереди него, отвесил ему затрещину, не сильную, чтобы мозги (и без того, видимо, проблемные), не встрясти, но чтобы доставить воспитательный импульс. К нему же и обратился, когда заняли места.

- Бобкофф, ты совсем дебил, что ли? Тебя в учебке не научили, что в армии кормят, когда положено? Если положено никогда - то никогда. Щас тебя накормят, ага, батиной титькой, которая у него между ног. Ты бы еще спросил, когда к маме вернут.

Сержант рассчитывал покурить перед посадкой, но их загнали внутрь, а завонять дымом все отделение не хотелось. Люк еще запечатан.

- Да и вы остальные, не особо лучше. Вы решили там склад ограбить, что ли? Котлы какие-то потащили, блин. Вы вообще знаете хоть, кто с вами разговаривал? Это ж сынок губернатора нашего. Братец его старший командует избиением пустотников, а он тут сидит, значит, изображает командование. Он с нами что угодно может сделать - захочет, медалями обвешает, с головы до яиц, захочет - сгноит. И вы все решили, видимо, за второй вариант втопить педаль в пол.

После гневной тирады сержант сделал паузу, выдохнул и продолжил более спокойным голосом.

- Короче, обосрались вы. И я с вами. Но, думаю, еще не все потеряно. Шанс произвести впечатление на господина лейтенанта у нас еще есть. И если впечатление будет, что мы ребята не самые умные, но хотя бы толковые, может быть, господин лейтенант не пошлет нас первыми на орбиту, трястись и светить фонариком в каждую щель, откуда набросится шахтер, воткнуть вам дрель в жопу. Вы хотите умереть с дрелью в жопе? Я не хочу.

Он снова перевел дух.

- А сработаем хорошо, кто знает, может, он нас выберет охранять свои царственные телеса. И тогда, кто знает, может, Бобкофф, нас будут даже кормить в срок. Логика вам ясная? Короче, работаем максимально аккуратно. С медиков чтобы пылинка с головы не упала. Что попросят - делаем. Если бабенки смазливые - даже не вздумайте к ним лезть. Подкатами дебильными, тем более, руками. Ведем себя как джентльмены. Ну максимум номерок в конце попросите, если все пойдет хорошо. Если мужики или старые-страшные, ведем себя вежливо. Но если какой замес начнется, тогда сразу их швыряйте в укрытие и хоть телами своими прикрывайте, чтобы все обратно добрались живыми.

Брокс немного подумал.

- Я лично думаю, что все будет нормально. Болезным они там сами укольчик поставят, если что, надо будет подержать - подержим. Бандосы могут засмотреться на лекарства. Но напасть на машину СПО - надо быть кончами совсем. Серьезные люди так не работают. Шпана какая-нибудь упоротая..., - он задумался, вспоминая свою молодость, - вот эти могут. Но у них яиц нет с нами справиться. Правила такие: первыми не стрелять. Если кто лезет к нам или медикам - на Нижнем Готике объясняете, куда им надо отвалить, если прям совсем борзые - предупредительный в воздух. Не помогло - тогда на поражение. Если какое-то чмо первое на нас вытащило ствол или нож - тогда сразу валите. Такие дела.

Он повернулся к водителю.

- Лаванд..., тьфу, как тебя, Левандовски! Ты, в общем, сигналь, что там на дороге. Блин, люк закрыт, так бы мы еще попалили сверху. Тьфу. Его тут открыть точно никак нельзя?

Солинар

Босмерка, отхлебнув пива и задумчиво почесав за ухом, держала ответ.

- Я уже все доступные опции перепробовала, довериться первому встречному - это последнее, что осталось.

В таверну как раз зашла пара местных крестьян, что-то обсуждая на повышенных тонах, от чего босмерка опасливо обернулась. Однако те в сторону двух эльфов сидящих за столом в углу даже не посмотрели и направились к хозяйке таверны. Босмерка, убедившись что их никто не подслушивает, продолжала рассказывать тихо, быстро и сбивчиво, инстинктивно оборачиваясь время от времени.

- В прошлый Сандас один из местных пытался... надругаться надо мной, скажем так. Я вырвалась и хорошо засадила ему по морде на прощание - но он успел стянуть с меня моё кольцо.

Девушка зачем-то продемонстрировала тыльную сторону своей ладони, на которой, впрочем, действительно никаких колец не наблюдалось.

- И это далеко не обычное кольцо, я хочу сказать, а фамильная драгоценность. "Гравированное Кольцо Исцеления" называется. Мой прадед привёз его с Вварденфелла больше двухсот лет назад.

Сделав паузу на очередной глоток пива, соседка Солинара продолжила нашёптывать свою историю.

- Я обращалась к городской страже, конечно. И теперь... - Босмерка негромко хлопнула в ладоши и истерично хохотнула, будто рассказывая анекдот, - хах, мне готовы предъявить обвинение за клевету! Классно, да? Если бы не вся эта ситуация с оборотнем в округе - я думаю, мной бы уже плотно занялись.

- Видишь ли, мой недоброжелатель - господин Бротч - далеко не последний человек в городе, ветеран Войны. А я - никто, и звать меня никак. Ещё и мер, да. Кому ты думаешь они поверят больше? А я теперь даже не могу свалить из этой дыры не распрощавшись с моим драгоценнейшим кольцом и не оскорбив память моего великого прадеда. Я ведь, как тебя увидела - сразу подумала что ты из Талмора, может быть сможешь как-то приструнить этого урода, он ведь из тех кто до сих пор прячет амулет Талоса под одеждой. Но ты не из Талмора, так что... даже не знаю зачем я тебе всё это рассказываю.

Разочаровано закончив на полуслове, девушка добила кружку с пивом одним залпом, слегка при этом облившись. Уставилась в стену напротив. Судя по лицу - кажется, что вот-вот расплачется.

О хорошем вкусе и Конане

Дисклеймер: автор высказывает личную точку зрения, которая может не соответствовать мнениям читателей и сотрудников журнала. Будут присутствовать вольный язык и рассуждения, а отсутствовать — стройные логические аргументы. Ни в коем случае не стоит цель обидеть кого-либо.

Уже несколько дней на главной странице сайта висит в лучшем сообщении недели пост от некоего свежезарегистрированного пользователя Коротко о себе 25 сантиметров. Одна строчка, одна грёбаная строчка, которую (или, скорее, игру, в которой появилось данное сообщение) оценили в 18 плюсов на момент написания этой статьи. Модуль Приключения Конана Варвара * рандомный текст вышел в топ 3 читаемых. Народ окрестил его «камином», мастера и основного игрока в одном лице — «Kazama Jin’ом нашего времени».

Что ж, дорогие мои читатели, это и правда камин, но... низкопробный. А «Kazama Jin нашего времени» — вы серьёзно?! Увольте!

Совершенно незаслуженный хайп, который заставил меня усомниться в хорошем вкусе ДМчан. Единственный плюс модуля, который я могу отметить, — это то, что он по всей видимости доставляет людям.

Ах, я и сам нахожусь среди читателей, но только ради наблюдения за происходящим. Я, знаете ли, люблю наблюдать, и мне как гоблину положено. А вообще, с радостью нажму на кнопочку «Прекратить наблюдение за игрой», чтобы не помогать мастеру в его стремлении выйти в топ читаемых. С какого перепугу? Заслужил? Нет!

Не в первый раз однострочки вызывают ажиотаж. Иногда я содрогаюсь от воспоминаний о таком посте:-***, а на диск просто подрочить можно? А то дорого. - чешет репу и говорит это возмущенным тоном
Игра Банды Нью-Рино в сеттинге Fallout’а. 12 плюсов, правда, но тоже ничего. И в комментариях к посту пользователя RuSounD, не появлявшегося больше на ресурсе с конца января 2016 года, его также назвали «новым Казамой». Как же я плевался тогда на этот «лучший пост недели»!

И, конечно, неплохо вспомнить первоисточник, ставший ДМским мемом. Самого Kazama Jin’а. Внимайте:особняк мишима зайбацу отвоёваный у отца камин, 2 спальни ,теливизор
Набрал всего 16 плюсов. Смешно, Конан на ослике с камнем уже его превзошёл, можете вы сказать. И будете неправы, потому как данный пост имеет 22 голоса от уникальных пользователей (раньше пользователь мог голосовать несколько раз за один и тот же пост, и тут пользователь Wulfa выдал аж три комментария с восклицательными знаками) и долгую память в наших сердцах.

А теперь посмотрим на героя последних дней:Конан расмеялся в след убегающим бандитам вытер свой меч о траву и снова присел на камень ожидая кого то кто мог бы показать ему дорогу к городу.
Совершенно никакого, на мой взгляд, сравнения с предыдущими постами не выдерживает это сообщение. Лютая фигня. Но — читатели тут меня поправят, если ошибусь, — заплюсовали скорее игру, чем пост. Манеру ведения, а не отдельно взятый текст.

Да, кстати, среди мемов нужно достать ещё «Сжегаю мага», который намного эпичнее того, как Конан усаживает свою пятую точку на камень. Увы, модуль Лионесс не сохранился, но эпичности в нём было явно намного больше, чем в пресных приключениях Конана-варвара. За подробностями — разумеется, в краткий справочник мемов ДМ-а (ссылка) за авторством Бродяги по жизни.

В общем, истинной мощи камина тут нет на самом деле. Конечно, данный модуль получается пока зажигательней тех игр, которым мы обычно даруем почётное звание камина, но до первоисточника он попросту не дотягивает. Даже в построении меметичных фраз.

Тем не менее, тут есть о чём подумать. Откуда взялся такой хайп? Я думаю, мы просто привыкли писать много и грамотно, изощряемся в графомании, изображаем из себя граммар-наци, а за душу нас трогают больше такие простенькие и частые однострочки. Коротко о себе 25 сантиметров, похоже, напомнил многим, как именно мы хотели бы играть. С душой, не напрягаясь, увлечённо, быстро. Наши стандартные посты с темпом раз в день/три/неделю/месяц и с объёмом, выражаемом в страницах А4, не вовлекают в процесс игры так сильно, как это делают однострочки, потому что внимание успевает рассеяться на другие дела и заботы, которых у нас всегда полно. О, и ещё народ торопится словить лулзы с модуля. Это, конечно, более близкая к реальности причина. А лулзы действительно тут есть.

За текущее лучшее сообщение недели я, не скрою, чувствую испанский стыд. Посмотрим, что будет дальше. Уверен, что зарождением нового мема тут и не пахнет.

Делаешь глубокий вдох и на мгновение отрешаешься от всего. Только ты, противник, твоя рапира, его кинжал. Твои шаги, его шаги. Трудно ли умеючи?
Он бросился, ты отшагнул. Он размахнулся, ты ушёл. Лезвие жужжит, разрезая воздух, ты уворачиваешься, подгадывая шанс для хорошего и меткого удара в корпус - или в ногу.
Краем глаза подмечаешь, как чуть в стороне летит, кровью окропляя пол, отрубленное запястье, сжимающее нож.
Сосредоточившись, опускаешь шпагу. А когда Альд, пыхтящий и злой, вновь бросается вперед, отшагиваешь в сторону, поставив подножку, и он, неуклюже запнувшись, врезается в каминную полку лбом.
Оборачиваешься, оглядывая побоище.
Вилар буквально облит кровью. Обезглавленный Шип валяется на полу, его голова лежит на столе, на боку, язык вывалился изо рта. Остальные "ряженки" разбросаны кругом, тела истерзаны и покалечены. У одного нет руки, второй лишился ноги по колено.
Стоны и плач.
Просекутор ранен? Определить невозможно.
Он оборачивается, смотрит на тебя. Конечно же цел и невредим, чего ему будет?
На ресницах - красные капли. Утирается перчаткой неуклюже, смаргивая кровь.
- Ну и хули ты так долго, - произносит так, как будто он в своем поединке против пятерых даже не вспотел, а просто дожидался, пока ты закончишь. Ухмыляется.
Всё произошло так быстро.. Пигмей шагнул внутрь, скрипнул пол, ты оглянулся.
А в следующий момент, снова посмотрев на Вилара, увидел за его спиной горбатого дурака в крови, держащего в руках самострел.
Миг - и болт входит в затылок просекутора, наконечник пробивает бородатую щеку.
Ты, наверное, никогда не сможешь забыть это лицо - задумчивое благородство, смешанное с недоумением. Так широко раскрытые глаза. Он как будто бы успел подумать: "Какого дьявола он себе позволяет?", но не успел понять, кто его убил и как это сделал.
Просекутор, выронив клинок из рук, тяжело упал на колени, задержавшись на секунду в этом положении, после чего рухнул на пол.

Пока шла подготовка к встрече орочьего поезда, Гримм успел обойти кругом все будущее поле боя. Прикидывая, где лучше разместить отделение, он ощущал какое-то смутное беспокойство - ощущение легкой неправильности происходящего. Вариант "затеряться в толпе" из церковных служек и савларцев, возглавляемых отцом Тиберием, отметался сразу - гранаты, экстерминаторы и экспериментальные бомбы намирцев было сложно применять в такой толпе - да и на самом острие орочьей атаки, буде такая случится, Гримм быть не хотел. В свою очередь, не нравилось ему и здание станции. И только еще раз оглянувшись, Маркус понял, что его так напрягало.

Вал шлака с другой стороны от рельс. Почему-то никто из намирцев не озаботился тем, чтобы занять эту естественную линию обороны, тем самым зажимая орков из поезда в тиски перекрестного огня. Единственным, кто прикрывал южное направление, оказался техножрец со свитой - и то больше потому, что интересовался сбитым "Тандерболтом". Остаток времени Гримм провел, взбираясь по склону и прикидывая, где лучше разместиться.

-Зорг, а давай полевое испытание чудо-шприца проведём? Я чёт задолбался ковылять, как паралитик. Мне мобильность в группе нужна, а молодой вечно ускачет Император знает куда, прыгай за ним потом...

- Одобряю. Зорг, приступай.

Походя отозвался он, не отвлекаясь от своих прикидок. Меж тем остальные бойцы, завершив работу, наглядно подтвердили одну из прописных истин Имперского Кредо - ересь растет из безделья. Конечно, до настоящей ереси им было далеко, но разброд и шатание у них начался знатный. Здоровяк Стоун, забыв напрочь и про сержанта, и про вокс у себя в шлеме, ну чисто как в анекдоте про бойца из дикого мира ("Камандира, не паверишь! Шапка разговаривает!"), проорал о своем намерении самому выбрать позицию, слегка Гримма озадачив. Пока Маркус приходил в себя, о своем решении отколоться от коллектива - видимо, опасаясь быть рядом с этаким бесноватым - заявил Коул. Тут же и Тель, видимо, привыкший к подобным выходкам своего напарника - и именно с этого ослабший слухом - доложил о готовности.

Обилие информации заставило Гримма прибегнуть к распространенному во множестве - в том числе весьма цивилизованных - имперских миров охранному жесту. Он заключался в ударе по собственному лицу открытой ладонью, так чтобы в финальном положении рука закрывала глаза - или, в его случае, визоры шлема. Считалось, что таким образом верующий закрывает от своего взора глупость и суетность окружающего мира, тем самым успокаивая свой дух и укрепляя веру.

- Весталийцы, матерь вашу за ногу... Я конечно, помню, что тот, кто последний раз вас учил дисциплине, уже давно стоит подле Золотого Трона - если не по правую руку Императора, учитывая ваши, млять, способности. Но сейчас, едрить вашу налево, вы в намирском полку. И у нас принято - раз - сперва говорить, куда идешь, а уже потом идти, "если чо". Два - принято знать, как пользоваться снаряжением, которое носишь на голове. Размещение ваше одобряю, раз уж нашли, где сесть.

- Теперь ты, Коул. Если тебе так не терпится бросить карьеру гренадера ради того, чтобы поиметь блестящее будущее в роли монаха или савларца - мог бы и прямо сказать. По хорошему, надо бы тебя за шкирман тряхнуть, напомнить, в каком ты подразделении и кто твои боевые товарищи - но хер с ним. Если сам этого не понимаешь - тут уж хер вобьешь. Остальные - занять позицию на валу и пригото...

Здесь Гримм осекся на полуслове, когда он увидел, как Люпус кидается наперерез скатывающейся бомбе... По счастью, все обошлось, бомбу перехватил сервитор. А Гримм, сглотнув подлетевший к горлу ком, продолжил:

- ...приготовиться залить зеленокожих огнем. Рядовому Люпусу за быструю реакцию объявляется благодарность!

Но здесь Люпус подал голос, начисто перебив все возникшее у Гримма благожелательное отношение к нему.

- Позицию займешь на валу. Крыша самолета не предусматривает укрытий, да и не предназначена она для того, чтобы на ней сидели. А чтобы на будущее не позорил себя и подразделение - перед отбоем доложишь мне тактико-технические характеристики "Валькирии", которой здесь нет, и "Тандерболта", который тут есть. Наизусть - и не дай Бог-Император, хоть одна цифра не совпадет с Праймером.

Майкл никогда не любил ходить по магазином. Но тут пришлось. Побитая кольчужка кое-как держала удар, но не более того; нужно было найти что-то получше. Почти половину чертова дня Курцман проходил между рядами, с хмурым видом отбиваясь от зазывал, роботов-зазывал, проповедников-зазывал и просто сомнительных личностей, которые страстно желали что-то от Майкла. Ассортимент брони был мягко говоря паскудный - либо чудовищное нагромождение ржавой стали, шин, и прочего чего под руку пришлось, с соответствующим нехилым весом, либо никчемные кольчужки, куртки с металлическими вставками и прочий хлам. Тут все было сделано из мусора, с грустью отмечал для себя Курцман. Наконец он нашел кое-что стоящее, но своими придирками вывел из себя бронника, злобного низкорослого старикана с седыми всклокоченными волосами и бородой и красным лицом.
- Вот хорошая броня! - тыкал он на упоротую конструкцию из элементов старой армейской брони, металлических шипастых пластин и черепа какого-то длинномордого животного с одним рогом.
- Да это пиздец, а не броня - ругался Курцман, - продавай ее местным обрыганам. Нахуя тут рог?
- Это стильно блять, тупой ты дикарь, - обзывался старик, но у Курцмана были свои понятия о стиле.

Другой торговец, щуплый кекс, чистивший обрез, вряд ли сам делал все те брони, которые продавал, но у его прилавка Курцман тоже задержался. Кольчуги и что-то вроде самодельных кирас из сваренных металлических листов явно отличались от других поделий своим качеством. Но сделаны они были как будто нарочито грубо, топорно, почти нигде не был убран налет ржавчины. Если бы Майкл не был внимателен, он бы прошел мимо.
- Послушай, это же хорошая броня, - миролюбиво сказал он, примерив пару образцов - ее явно делал мастер. Из подручных материалов, но она прочная, легкая, отлично сидит. Почему у нее такой вид, как будто этот металл продолжает гнить на свалке?

- А чо тебе не нравится? - флегматично пожал плечами бронник, - Ее охеренно разбирают, вид там, не вид.

Курцман вздохнул, и выложил последний довод, сам понимая всю его слабость:
- Но она, это, не круто выглядит. Я как последний нарколыга в ней выглядеть буду.

Торговец внимательно посмотрел на Курцмана, но он явно успел за свою жизнь навидаться разных идиотов, и только хмыкнул.
- Все крутые рейдеры, - назидательно сказал он, - ходят в броне, которую делает мой дядя. Ты видимо из тех новичков, о которых я слышал. Много понтов, амбиций. Вот что я тебе скажу: можно быть крутым рейдером, а можно быть рейдером, который желает выпендриться. Походу, у вас второй вариант.

- Ну... одно другому не мешает, - промямлил Курцман, уставший за день и задолбанный. Однако он был достаточно упертым, чтобы потратить лишние полчаса задалбывая этого торговца муками своего выбора. Наконец, он нашел что-то, что выглядело на совсем "мусорно" и утомленные покупатель и продавец ударили по рукам.

Обратно Майкл вернулся в неплохой куртке с металлическими пластинами и сеткой в подкладке. Там был и капюшон, и укрепленный противогаз, отличная штука. Жарковато, правда, но куртку всегда можно было расстегнуть или даже снять. Одевалась она обратно почти моментально.

Рилтар медленно пополз в стороне Последней Дочери, оставляя за собой кровавый след. Всё вокруг расплывалось, казалось нереальным. Приложив усилие, эльф обернулся назад - его друзья продолжали бой с полудемоном Тектом. Следопыт стиснул зубы и в последнем рывке дополз до дерева. Затем сел и прислонился к нему спиной.

Рилтар понимал, что умирает, что скоро он присоединиться в Землях Вечного Лета к своему клану, к своим родным.

"Отец, я сделал, всё что мог, сражался до конца", - подумал эльф и закрыл глаза. Перед его взором встают картины из далёкого-далёкого детства.

...- Рилтар, прекрати мучить ежа! Он не обучится боевым командам! - с улыбкой окликает его отец, Тамиэль Звенящий Клинок. Юный, ещё совсем мальчишка, Рилтар насупился, ткнул в рожицу ежа сотами с мёдом, и поднялся с земли.
- Идём, пора на занятия, - сказал отец.

Помимо боевой подготовки эльфы Серебряной Рощи также обучали своих детей истории и грамотности. Эльфы живут долго и потому особенно дорожат своей историей и берегут её: живых участников тех или иных событий ещё можно встретить даже спустя сотню лет, услышать с их слов о былых временах.

- Сегодня, я расскажу тебе о нашем с тобой роде, Рилтар, - сказал отец. - Садись рядом.

Он открыл книгу, в которой была записана многовековая история клана Серебряной Рощи, и начал свой рассказ. Так Рилтар узнал, что его предки во времена до появления Лозы были шаманами племени. Они говорили с богами, понимали язык зверей и птиц и умели повеливать растениями.



Рилтар открыл глаза и скривился от ужасной картины, представшей перед ним: вокруг лежали тела эльфов, рядом умирала Последняя Дочь, а где-то за стеной огня виднелись силуэты друзей, которых теснили зверолюды.

- Твой прапрадед Келегорм, как видишь, удостоился отдельной страницы в Книге Жизни, - сказал Тамиэль сыну. - Он заслужил эту честь своим самопожертвованием. В Год Плачущих Деревьев силы орков и зверолюдов объединились против эльфов и осадили нашу столицу. Тогда Келегорм совершил могучий ритуал, принеся себя в жертву у подножия Серебрянного Дерева. Вся Роща встала тогда на защиту эльфов. Звери целыми стаями атаковали орков и хаоситов, деревья оживали и сдавливали их ветками, а с неба били молнии. Армии Серебряной Рощи оставалось лишь уничтожить или выгнать из земель клана немногих уцелевших из войска вторжения.

Подвиг предка воодушевил юного Рилтара настолько, что он одно время даже пытался стать магом: много говорил со старейшинами, искал и изучал древние рукописи и книги. Впрочем, вскоре он перегорел этой идеей и сосредоточился на искусстве следопыта.

Однако сейчас он вновь вспомнил те далёкие события и древние письмена. Рилтар снова закрыл глаза, погружаясь в медитацию, отстраняясь от мира вокруг и взывая к миру внутри. Следопыт начал шептать слова заклинания, прочитанного ещё в юношестве. Сперва ничего не говорило о том, что действия эльфа имели какой-либо эффект. Рилтар закончил говорить, открыл глаза и испустил последний вздох. И лишь мгновение спустя цветы на уже срубленной Последней Дочери стали распускаться, пока не открылись полностью. Ветер подхватил золотую пыльцу, которую выпустили цветы на дереве, и стал разносить её по поляне…

Старый краулер, изъеденный песком и ржавчиной, тихо пылит по дну каньона, поднимая за собой невысокий столб пыли. Закатное солнце уже не так нещадно палит, нагревая обшивку, лишь бросает косые лучи из-за горизонта. Можно сбавить обороты ревущей на пределе системы охлаждения, давно нуждающейся в ремонте. В каньоне собираются тени, они кажутся живыми.
(Одна из этих теней, склонив голову, горько рыдает над двумя окровавленными телами, одно лежит поверх другого. Плечи подергиваются, едва слышно позвякивание цепей. Тень оплакивает того, чьим поводырем была.)

Когда краулер показывается на месте побоища, уже почти стемнело. Включаются прожекторы (один перегорел), освещая место действия. Откидывается люк, оттуда показывается угловатая фигура в рваном выцветшем балахоне. Из-под капюшона светятся два красных огонька, движения неестественно-плавные, местами дерганные, скрип механических суставов. Каждый шаг по крыше краулера отдается глухим металлическим звоном. Фигура тяжело спрыгивает на песок, начинает бродить между тел.
(Рыдания на время прекратились. Тень внимательно наблюдает за прибывшим, обгорелое лицо, покрытое волдырями и черной сажей, ничего не выражает. Чудом сохранившиеся глаза мечутся туда-сюда, не в силах остановиться.)

Груда костей, песка и железа, мессиво проводки, металла и плоти. Прибывший склоняется над нею, молча смотрит. Через минуту кивает, бредет дальше, к обгорелому трупу, поблескивающему какими-то деталями.
(- Я знал тебя? - спрашивает тень, рыдавшая над трупом Зулкара.
- Знал, - отвечает прибывший.
- Я не помню имя.
- Его уже нет. Зови меня Боготворцем.
- Как ты нашел это место снова?
- Не знаю.
- Тебя тоже позвала тысяча звезд?
- Нет достоверной информации. Замыкание.
- Затмение. Мы все его ждем. Черное Солнце взойдет над миром.
- Не представляет интереса.
- Это случится с каждым. Ты не останешься в стороне, когда все звезды разом вопьются в твое лицо.
- Вероятность есть.
Последняя фраза звучит неуверенно.)

Краулер раскрывает пасть, оттуда появляется лебедка. Боготворец, закрепив тушу Молота несколькими тросами, втаскивает ее внутрь своей машины. Следующий - Камтук.
(- Они ведь тебе не нужны?
- Нет.
- Они еще послужат тому, кому хотели служить.
- Все мы служим Бездне.
- Не я. И не они.
Молчание.)

Боготворец еще бродит некоторое время по полю боя. Находит труп старика, сверху придавленный высохшим скелетом без ног. Обходит воронки от взрывов, тушу Зулкара с распятым на нем же Барракудой. Останавливается, наблюдая за копошащейся рядом в песке кистью руки. Переводит взгляд на тело рейдбосса. Сидящий поводырь Зулкара смотрит в темноту.
(- Я ухожу.
- Я тоже. Прощай.
Краулер, выключив прожекторы, скрывается во тьме. Через несколько минут не слышно уже рокота двигателей. Поводырь тоже ковыляет прочь, позвякивая цепями.)

На Пустоши давно опустилась ночь. Труп Барракуды подрагивает. Его кисть вскарабкалась на лицо рейдбосса, осторожно трогает окровавленные губы. Губы шевелятся. В нескольких метрах от него ворочается Маркус.
(Внезапно тело вновь начинает слушаться Пастора. Пропадает тяжесть из рук, вата из ног. Гарри не верит в чудо. Ему до пизды происходящее вокруг, он с зачарованной улыбкой смотрит на свои руки, которыми опять может шевелить. Рикошеты так и летают вокруг, а он хохочет, выпуская клубы заразного пара. Поворачивается к Маркусу и Барре, что стоят ближе всех. Радостно орет:
- Дышите! ОН всех прощает! Дышите же! Мы сделали это! Дыш...)

Барракуда осматривает дыры в теле, вяло двигает переломанной рукой, трогает едва сочащуюся из многочисленных ран кровь. Маркус ощупывает свернутую распухшую шею, удивляется тому, что не дышит. Но дышать больше не надо.
(Два мертвеца сидят на песке друг напротив друга. Говорить не о чем. Ночь вокруг совсем не страшна. Смерть смывает все страхи.)

История окончена, рейдеры. Пустоши обещали вам интересную жизнь и плохой конец. Пустоши всегда выполняют свои обещания. Прощайте.

- Бляяяядь! - Истошно вопит Серега, толком даже не разомкнув глаза. Так действует на него запах жженого пластика спросонья. А закрытое помещение подбавляет ужаса в сломанные мозги.
Он снова горит в БМП. "Братская могила пехоты", еб ее. Как всегда проебалась разведка, а может, их и вовсе опять продали узкоглазым "снеговикам". Короче, ни прикрытия с воздуха, ни танков с термосенсорами, нихуя. Только метель да двухметровые сугробы по сторонам от проторенной колеи. Просто с вершины ближайшей елки ебануло противотанковой ракетой, а дальнейшее ему было похуй уже. Экипаж в фаршмак, первую половину десантного отсека - туда же. Потом пожар. Тому, кто у двери, типа, повезло - съебаться успели. А те, кто посередке сидели, успели и бодрящий заряд кишок своих друганов в лицо получить, и подкоптиться. Вот он как раз из этих. Рвется наружу, орет, визжит - среди полудесятка таких же салаг-молокососов. И ведь сзади пламя, и поджимает, и не все вылезут - потому сослуживцы нихуя не стесняются топтать упавших и скрюченными, на глазах обугливающимися руками цепляться за тех, кто впереди. Вытащат, помогут, да похуй, хоть не одному гореть! Помогите!
- Помогите, суки! - Рвется наружу из горящего гроба, мечется в темноте и жаре, срывая с себя тянущиеся жуткие руки, мертвой хваткой вцепившиеся в тело.

- Ты что творишь, пёс смердящий?!
Вопрос накрыл комнату звенящей взвесью. В дверях стоял дварф, ошеломлённо глядя на алтарь, залитый кровью нанимателя и корчащего хаосита на полу. В руках обнажённая секира. В глазах гнев и непонимание. Привычного рюкзака за плечами нет - но слышно, как он катится вниз по каменным ступеням. Торстен бросил его у дверей, услышав, как совершается непоправимое.
На лице Убийцы медленно проступает понимание. И вместе с ним его естество наполняется нечеловеческой яростью. В груди растёт горячий шар, ширится, мечется, рвётся боевым кличем из лёгких.
Взгляд гнома перемещается с безжизненного тела командира на мутирующего Текта. Всё эта... мерзость! Это вероломное, подлое, уродливое, извращённое...
Ну уж нет. Этот ублюдок отсюда живым не уйдёт. Он его не отпустит. Покрытые шрамами и татуировками руки заносят топор. Солнечный луч из окна играет на лезвии. Если Убийца не смог уберечь своего нанимателя - он хотя бы отомстит за его смерть.

Ну вот...
Ты, не жалея себя, одной рукой сражаешься с ксеноотродьем а другой штопаешь своих неосторожных соратников. А тебя, вместо красивой блестящей медали, награждают эпитетом "сраный урод". Грустно это. Боец из другого полка мог бы и обидеться. Вплоть до выстрела между лопаток. Но криговцы не обращали внимания на такие мелочи - лишь бы Императора, Золотой Трон и честь полка не хаяли.
Хуже было то, что Гантарски от смутно различимой темной фигуры так и не отшатнулся. Что ж, если зацепит - Тарк ни при чем...
А хера в рыло Тринадцатый не боялся - на то у него и противогаз!

Есть такие придурки, которые сами руководить не умеют, зато постоянно лезут к товарищам с наставлениями о том, как им правильно выслуживаться. Обычно их колотят до тех пор, пока они не узнают, куда им можно засунуть свои вопросы до тех пор, пока сами не примут командование. Увы, здесь нет еще парочки закованных в железо больных хаоситов, которые поучили бы Текта. И Абель, откровенно говоря, его боялся.

- А знаешь ли ты, что такое верность? Когда господин говорит "пей", верный слуга всегда до дна пьет, потому что не вынашивает в голове никаких каверз. А неверный слуга поостережется пить, потому что замышляет что-то, и нельзя ему язык развязывать. За сира Атаульфа!

Еще одна кружка влилась в бездонную глотку кнехта.

Прошмыгнул, резанул и свалил. Что сказать, Стиг умел это и умел хорошо. В последний самый момент, когда пальцы хрустели, и обрывалась лоскутами кожа, выпрямился, поравнялся с Волкодавом (ну, насколько мог), заглянул в глаза его, полные боли и безумия. Не так, как обычно, не затравленно, не исподтишка, пока никто не видит. Пропала эта вечная придурашная маска, напускная никчёмность, показная трусость. Ненависть, вот что сейчас излучал весь облик Крысы. Постоянная, поглощающая тебя целиком, переваривающая и выплёвывающая твою пустую, бесполезную оболочку. Больше всего прочего в своей дрянной жизни Стиг ненавидел победителей. Крутых пацанов. Таких вот как Волкодав, как Чёрных Хан. Тех, за чьей спиной всю жизнь прятался. Стиг завидовал им, боялся их, отчаянно, всей душой желал быть таким же и не мог. И поэтому ненавидел. Постоянно, каждый день, каждую секунду. Снедаемый ненавистью, он держался лишь благодаря врождённой силе воле. И таким моментам. Да, как сейчас. Когда смотришь в глаза жертве, во всём тебя превосходящей. Когда говоришь без слов: "Вспомнил кто я, сучара?"

И Волкодав вспомнил. Несомненно, его выкрик не был результатом помутнения рассудка от кровопотери. Хороший был бы повод порадоваться, потешить своё воспалённое эго. Если бы не тот факт, что Волкодав оказался настолько железобетонным хером, что напрочь отказался умирать. Похер ему на пальцы, на пули, на всё. Еле на ногах держится, гад, и всё равно шмалит, ищет дулом тушку крысиную. Похер ему и на бочки, что Стиг невдалеке заприметил. Беги! Беги, парень, может и добежишь до мейна, до припрятанного за ним мопеда задроченого. Но не сильно надейся. Не на того нарвался...

Ворота бункера вылетели наружу: одна створка повисла на запорах, вторая упала под колеса монстроузного мейна. Грубо рыча, тачка вырвалась в навстречу пескам и ветрам Пустошей, ей вслед бункер дыхнул клубами той заразы, которую выпустил в мир Пастор Гарри. Дробя камни и вздымая клубы пыли, крепость на колесах уверенно направилась прочь из неприметного каньона, скрывавшего тайную базу хольцбокеров.
(В полумраке ангара смеется Резчик. Стоящий перед ним с развороченной грудиной Пастор растерянно улыбается в ответ. Он понемногу понимает. Он еще не все осознал, но уже спокоен. Все позади. Никакого страха, никаких волнений и терзаний. Нет больше Папы, нет отчаяния привычного ежесекундного соприкосновения с тьмой. Он дома.)

Вы улепетываете от того, что вам открылось в разгромленном, залитом кровью, закиданном трупами и стреляными гильзами ангаре. Вы знаете, что ничего не сделали с тем мрачным ужасом, который был рожден у вас на глазах. И знаете, что отныне вам придется бежать от него, ибо он придет в Пустоши за каждым. Разве что Стиг особо не понял, что произошло. Но вы, Маркус и Барракада, объясните ведь ему? Парниша должен знать, как считаете? Или промолчите, отводя глаза в ответ на все расспросы, м? Схаваете и это, как хавали до сих пор все происходящее с вами, шаг за шагом приближая пришествие кошмара?
(Последнее бестолковое туловище наконец поднялось на ноги, став частью единого. Все тут: хольцбокеры, их жертвы, твари бункера, Пастор, Резчик. Навек неразлучные. Готовые идти в мир. Готовые каждого сделать Чумой.)

А что насчет того привкуса во рту, гнилостного и сладковатого? Он все не проходит с момента рокового вдоха, так ведь? Становится уже привычным? Будто и не чувствуется, да? Но вроде нос еще не проваливается, как у конченного сифилитика, глаза кровью не наливаются, а руки по-прежнему похожи на руки, а не на орудия вивисектора? Почаще будете теперь глядеться в зеркало, присматриваться к каждой забитой пылью поре на лице, ну? Вдруг что-то поменялось?
Я успокою вас, друзья мои. Никаких мутаций. Никаких голосов. Никакого выпадения из реальности. Все в порядке, вы выглядите по-прежнему херово, а это значит, без изменений. Чума не сработала? Это была не та Чума? Она работает не так? Почему с вами не произошло того, что произошло со всеми жертвами бункера номер 66? Нет ответа. По крайней мере от меня вы его не получите. Считайте это подарком Пустошей. Счастливой осечкой револьвера судьбы. Поцелуем крестной феи на ночь. Или просто очередным бессмысленным и беспричинным событием, из которых состоит жизнь. Думайте как хотите. Какая вообще разница.
(На Пустоши опускаются сумерки, когда из разбитых ворот, выходит толпа оживших трупов, ведомая здоровяком с топорами. Перед воротами стоит вся банда Стальных Шакалов в полном сборе. Они все еще выслеживают свою добычу. Только что прибыли, изучают следы, готовятся войти в ворота. Они не в курсе о том, что произошло в мрачных коридорах под скалой. Они ищут своих жертв. Еще не знают, что они сами жертвы. Они уже Чума. Просто еще не согласились с этим утверждением.)

Вы свободны, шкуры ваши дырявы и подпалены, под жопой у вас отличный трофейный мейн, впереди - сотни километров убийственных пространств. Здесь вас ждет тысяча разнообразных смертей, сто тысяч новых встреч, миллион опасностей. Все как обычно. Как будто и не случалось того, что случилось. Только почему так тянет резко обернуться, выхватив пушку? Почему готовитесь в любой момент вздрогнуть как от выстрла и вжать головы в плечи? Что случилось, рейдеры, а? Чего такие шуганые, ну?
Выше нос, педаль в пол. Только вперед. И побыстрее. Желательно очень быстро. И не оборачивайтесь. Никогда не оборачивайтесь. Нет там ничего. Все в прошлом.
("...Я иду. Я попираю своими бесчисленными ногами землю Пустошей. Я за каждым горизонтом, меня не обозреть. Все, чего коснется мой взгляд, принадлежит мне, все есть я. Я делаю собой каждого встречного, любое лицо превращаю в отражение собственного. Я сожру этот мир и буду переваривать его целую вечность. Меня несоизмеримо больше, чем можно вообразить. Во мне многое, но я есть единое целое. Ибо я есть Чума...")

...Притормозим на минутку и оглянемся назад, друзья мои рейдеры. Хороший момент, чтобы это сделать, а? То самое мгновение, когда все недавние события проходят перед глазами. Когда собираешь с самого конца ворох выпавших за эту партию карт. И понимаешь, на которой из них изображен ухмыляющийся подлец Джокер, после появления которого все пошло наперекосяк.
С чего все началось? С бегства от Шакалов? Пожалуй, это слишком далеко назад забегаем. Обычные ж дела в Пустошах: ты либо убиваешь, либо даешь деру.
Так когда все вышло из-под контроля? Когда вы полезли в ту вентиляционную шахту? Честно говоря, выхода не было никакого, вас прижали к стенке. Нет, дерьмо начало случаться чуть позже.
Помните, когда? А? Да, в тот самый момент, когда вы решили поверить полоумному служителю Беззубого Едока. Когда решили, что надо бы помочь достать ту самую Чуму.
Почему так случилось? Зачем вам это было надо? Не хотели думать своей головой? Вверили свои судьбы в руки самозванца-пророка?
Или думали, что Папа вас вознаградит за такие старания?
Нет, серьезно, вы думали, что при должном усердии можно хорошенько поиметь с Мора? Что он о вас позаботится, он вас выведет силами своего верного Пастора? Даст на лапу за старания? По головке погладит, по-отечески улыбнется?
А? Ну? Скажите мне. Не скажете? Тогда я скажу.
Парни, вы облажались в тот момент, когда начали думать о какой-то там миссии, выполнения которой потребовал Гарри. Вы пожадничали. Отключили свои головы и пошли за Пастором в самый кромешный пиздец, что притаился на дне бункера 66. Вы нашли его, вы измазались в нем по самую макушку, вы увязли в нем как мухи в мазуте.
И теперь вы видите итог своей доверчивости: едкие клубы Чумы, что расползаются у вас под ногами, лезут в легкие, готовятся поселиться в вас навечно. И два навсегда измененных товарища впереди, жаждущих крови, пока еще только вражеской.
Вы сами виноваты в том, что так вышло. Вы отступились от главного закона Пустошей: выживай, выживай любой ценой. Всегда выбирай жизнь, только ее. Она должна стать вашей Мадонной, вашей путеводной звездой, вашей музой, вашим идолом. Но вы упорно шли за смертью. И теперь будет очень сложно выкарабкаться.
Я оставлю вас с этой мыслью. Возможно, вы даже выживете. Или не вы, какие-то другие хмыри, что выйдут из бункера под палящее солнце Пустошей. Исковерканные, получившие под дых, напуганные до усрачки или сбрендившие больше обычного. Кто угодно выйдет наружу, только не те парни, что решили дернуть в вентиляционное отверстие в той пещерке.
Оставлю вас, не буду трогать. Вам недолго уже осталось. Вы все покойники. Значит, хоть сейчас можете успокоиться.
Лучше я покажу вам, что будет дальше. Мы вместе понаблюдаем за тем, что случится.
А потом снова зададим тот же вопрос: как же так вышло?..

...С трех сторон налетели на баррикады Хольцбокеров Картер, Резчик и то существо, что подчиняется Чуме.
Первый, по-волчьи петляя, все-таки не сумел увернуться от очереди, что подкосила человека-зверя. Покатившись кубарем, Картер на полном ходу влетел в один из заслонов, сбив своим телом пулеметную точку.
Второй, используя каждое укрытие от пуль, внезапно появился с правого фланга, оказавшись за линией обороны, посреди несколько подрастерявшихся бойцов. Резчик возвышался над ними на голову, а то и две. И готов был убивать.
Третий, искореженный Чумой кадавр, врезался в баррикаду прямо в лоб. Крупнокалиберная пушка буквально нашпиговала тварь свинцом, вырывая из тела целые куски мяса, но монстр все еще двигался вперед, брызжа фонтанами крови и истошно крича. Единственная оставшаяся когтистая рука мощным ударом проломила череп ближайшего Хольцбокера прямо через каску.
- Sie sind hier! - слишком поздно сообразили бойцы, открыв беспорядочный огонь. Однако на таком расстоянии, когда враг среди них, слишком просто сложить и своих. И вы это отлично понимаете.
В тылу остались трое не столь быстрых бойцов. Барра, Маркус, Гарри. Стоите посреди быстро расползающегося во все стороны облака Чумы. Чувствуете себя обреченными. Слышите звуки начавшейся бойни. Видите такой далекий проблеск неба сквозь створки ворот. Ну, что делаете?

Все-таки не рассчитал до конца , слишком поздно поднялся. Поэтому, когда парни рванули следом, Теля и Квинта задело первой миной нового залпа. По счастью, обошлось без "двухсотых", но все равно приятного мало. А хуже всего было то, что Стоун, проявив редкостную упертость, отказался отступать, и вместо этого пополз вперед, оказавшись вплотную с линией баррикад. Через которую на Астартес спикировали предатели-Космодесантники на прыжковых ранцах. Не обратив внимания на человека, еретики связали Ангелов Императора ближним боем, а особо удачливый даже приземлился на крышу Почтенному Брату.

Как будто этого было мало, в облаке дыма, наползающего со стороны врага, начали мелькать силуэты вражеской пехоты. Издалека было не разобрать, кто там наступал - люди или Астартес, но было понятно, что их до неприличия много. Ну и вишенкой на этом фраговом торте стал голос, принявшийся бубнить в голове, что бойцам Имперской Гвардии только и нужно, что стрелять друг в друга.

- На х@й пи@дуй, мозго@б @бливый! Стоун, мать твою, ты на идеальной позиции! На@бень свинцом этих у@бков в их бл@дском пердучем дыме!

Что поделать - отца Тиберия и его священных гимнов рядом не было, и на моральное давление приходилось отвечать испытанным гвардейским методом - матом и командами.

- Доу, у нас Квинт трехсотый! Оказать ПээМПэ, быстро, бл@! Тель, засади гранатами по завесе! Хоть из жопы их запускай, но чтоб летели!

Сам же сержант взял на прицел того гада, что скреб клешнями в крышу (голову?) Почтенного Брата. Конечно, удержать в прицеле постоянно вертящуюся фигуру было не так просто - но с другой стороны, попробуй Гримм стрелять по тем, кто был завязан в бою с Астартес - риск ошибки был бы куда выше.

Вы не можете просматривать этот пост!

Большой открыл глаза. Вот он. Новый мир. Большой помнил, что он когда-то был иным. Выглядел по иному. Был не Большим а...другим. Другими? Здесь много других. Может, он был одним из них? Или похожим на них?
Через мгновение это чувство растворилось, и Большой тряхнул своей головой - он всегда был Большим. И ничем больше. Посмотрел на этот до ужаса маленький, маленький мир. Да ведь это мир для Маленьких, а не для детей Большого. Мало места. Мало времени. Всем будет все мало и все будет Маленьким.
Большой удивленно смотрел на то, как наполняется мир Жизнью. Но был настолько заворожен, что пропустил множество событий. А еще Большой думал. Долго думал. Затем улыбнувшись, он кивнул самому себе.
Мир пластичен и легко поддается, значит? Скоро здесь будут жить Маленькие. Память у Маленьких короткая. Они могут легко позабыть тех, кто сотворил их. Поэтому, надо сделать место, где будет храниться память о Большом и других Богах.
Долина Великих Богов.

Большой подошел к горам, которые по своей сути были довольно бесполезны для Маленьких. Через них нельзя было пройти. Здесь ничто не растет. Никто не живет. И блестяшек нет, что так любят Маленькие. Идеальное место для Творения.

Проделав себе путь и выделив несколько скал среди всех прочих, Большой начал творить.



Наконец покончив с этим непростым делом вновь обратил взор Большой на мир. Слишком мало больших существ, очень много Маленьких. Печально покачав головой, Большой взял несколько камней по увесистей и по быстрому он создал из двух Больших существ – морское чудище, которое было больше даже кита и мохнатого . Морскую тварь он нарек Алодон а земную - Мастодонт. Алодона он забросил глубоко в море, а Мастодонта оставил на севере - плодиться и размножаться.

- Со времён сошествия Пламеня висит упырь. Если повесели значит было за что. Освободится, бросится кровь сосать. Горя не оберёмся, замучаемся вещать обратно. Едем дальше братья. У нас дела.

Жак разделся в каюте до исподнего и тоже лег в кровать. Хотя ноги свисали с края, почувствовал прямо себя настоящим человеком, нормальным, у которого и поесть, и поспать всегда в наличии.
Слушал он, глаза полуприкрыв, историю Доша, тихо вздыхал, поражаясь поворотам и трагедиям.
Потом, когда Коб начал говорить, иногда вставлял замечания свои.
Например, как возле города Таг просто мордой в землю упал, словно свечку в голове ему задули, но не закопали его, а в телегу сгрузили. Как Себастьян сначала нормальный был, а потом за глаза схватился, начал кричать страшно и на землю упал. А потом испустил дух.
Про цирк тоже рассказал, что видел там мимулийского зверя с двумя хвостами и что тот действительно очень здоровый. Конечно, сейчас Жак не сказал бы, что размеры зверя его впечатлили - как-то воспринимал он теперь все по-другому, но раньше бы так и стоял с открытым ртом и боялся, что тот вдруг упадет и раздавит.
А когда тренировки упомянули, добавил:
- Мы мешать никому не будем просто. Местечко выберем и там по-очереди драться начнем. Все толк будет. Может и Дош чему научится с мечом.
После чего повернулся набок и заснул.

Слушай, там, далеко-далеко, есть трава!
Там спермосброс, ты не поверишь,
Там спермосброс два раза в год, вот!
Там хром, там столько хрома,
Что если б я там не был сам,
Я б не поверил, что бывает столько хрома,
Что смегма не видит лорда,
А лорду не видать с вершин,
Как посреди огней рабочих и гудков машин
Мчится тихий огонек моей души...
ЛА-ЛА ЛА-ЛА-ЛА

Горланил странные песни Риггинс, бодро втыкая передачу за передачей, ворочая тугую баранку и украдкой заряжая свою стрелялу.

Вы не можете просматривать этот пост!

Полученный по воксу ритуал Дитрих выполнил не без отвращения. Не от самого факта зверского убийства, нет – скорее, от того что несчастный мутант не оказал сопротивления вообще. После этого осталось лишь ждать...
Любой другой ренегат впал бы в летаргию или сошел с ума со скуки, но не он. Чтобы экономить энергию Дитрих отключил все функции брони кроме критических, снял шлем и в полной темноте, пользуясь остальными своими чувствами, принялся ходить кругами вокруг головы астропата, нанося сотни и тысячи ударов мечом в пустоту. Каюта была тесноватой для массивной фигуры космодесантника, но для выполнения восьми форм Сигизмунда не нужно было много места – они были разработаны для скоростного и тесного боя в строю, который так ценили Черные Храмовники.
Минуты сливались в часы которые сливались в дни казавшиеся лишь мгновениями. Дитрих чувствовал каждый миллиметр комнаты вокруг себя, она стала для него родной. Спустя первые несколько часов астартес впал в транс и перестал чувствовать собственное тело – остался лишь меч и направляющая его кисть, тянущаяся из ниоткуда. Когда донесся удар, Байнс в тысячный раз повторял созданную им же запретную, девятую форму для ножа и хлыста, находя новые и новые смыслы в каждом своем движении и наслаждаясь бесчисленными изменениями на которые способно тренированное до пика кондиций тело астартес. Потом Дитрих убрал плеть и нож на пояс, надел шлем, активировал все функции доспеха и оторвал от останков астропата лоскут кожи. Дверь каюты этого мутанта вряд ли была рассчитана на взрыв крак-гранаты астартес. Он решил взорвать запорный механизм, примотав к нему гранату жгутом из плоти астропата.
Когда граната была плотно привязана Дитрих выдернул чеку и спрятался за консолью, приготовив в одной руке плеть, а в другой огнемет.

Стиг очнулся в тёмном помещении. Глаза быстро адаптировались к темноте, а память охотно напомнила ему о том что что он здесь делает. Стиг размял затёкшие конечности, сервомоторы его доспехов тихонько зажужжали. Стиг и ещё трое последователей Гурона пришли в сознание от толчка, прошедшего по всему кораблю. Здесь люди. Последователи лживого императора. Пора было убивать, и убивать быстро. Их чемпион вспорол стену мельтой и космодесантники один за другим пролезли в образовавшийся проход. На бегу Стиг выхватил цепной меч и активировал его. Его нечестивые братья уже с криками потрошили своих жертв. Стиг же молча выбрал себе цель и направил визжащие лезвие своего меча в голову очередного глупого имперца оказавшегося на его пути.

За считанные мгновения до огненной вспышки, Олвер про колдовскую защиту вспомнил, и даже дернуться успел в нужную сторону, очевидно поэтому и спасся.
Поволокло его пламя к фургону, но у самых колес вдруг погасло, неохотно отпустив свою жертву. Даже ожогов серьезных нет, такое вот нечеловеческое везение.
Доша же взрыв подпалил немного, поближе к мертвым тварям отбросив, однако способности двигаться не лишил, чем Дош и воспользовался.
Тут же вполз в лужу из раздавленных тел и с потрясающим коварством мертвым прикинулся.

Нюк без каких-либо помех достиг кустов, не в последнюю очередь потому, что выживший речник буркнув в ответ "Сам пошел", помчался в другую сторону, поближе к своим.
По этой же причине и Жаку не удалось добить этого нехорошего человека, незаслуженно уцелевшего в кровопролитной стычке. Зато удалось подобрать щит и меч.
И Таг за ранение посчитаться не успел, хоть и жаждал этого всей душой. После того, как колдун огнем кидаться стал, противник Тага взял и учудил непонятное.
Рыбкой в сторону обочины нырнул, откатился подальше и затих, закрыв зачем-то голову руками. Что за дела? То ли заманивает, падаль, беззащитность изображая, то ли реально со страху помешался и спину подставил.
Попробуй пойми этих имперцев.

Тем временем Арно, как уже не раз с ним бывало, вдруг чудесным образом понял кто у речников главный и сразу же решил от этого опасного негодяя избавиться. Решено - сделано!
Стрела Арно выворотила колдуну кусок нижней челюсти, и выбив сноп искр, вышла из затылка. Но тут же вспыхнула и опала пеплом, а из дыры в черепе ударили языки пламени.
Запрокинув голову, горящий колдун издал низкий горловой рев, от которого ближайшие речники безжизненно повалились наземь, и взмахом рук толкнул в сторону Арно что-то невидимое.
С огромной скоростью пронеслось это что-то под землей, с треском и грохотом ее разламывая, и вырывалось на поверхность ослепительным фонтаном пламени, моментально испепелив все вокруг.
Все, кроме Арно, который ловким прыжком от высокотемпературной смерти спасся. И даже обрадоваться успел, когда увидел, как бессильно втягивается пламя обратно в землю.
Но радость эта была недолгой, вновь загрохотало и, разламывая землю, помчался к стрелку подземный огонь.
В этот-то момент и подумалось Арно, что колдун-то наверняка на редкость мстительное говно, как и все колдуны в общем-то, и теперь просто так от него не отстанет.

А тут и Хартман выскочил из кустов и ломанулся к колдуну, прямо через толпу речников, рассчитывая обтекать и приближаться тонким ручейком.
И будь он ручейком, эта хитрая задумка обязательно удалась бы, но на свою беду Кальт был не очень похож на ручеек. Вернее очень не похож.
Поэтому речники быстро сообразили, что выскочил им навстречу никакой не ручеек, а здоровенный мужик, крупней любого из них и совершенно дикий.
После чего, дружно навалились всей толпой на Кальта, придавили щитами, лишив возможности защищаться, и принялись колоть, рубить и резать, с огромным энтузиазмом и без малейшей жалости.
Ну и закололи само собой, не взирая на яростные попытки сопротивления. Куда уж в одиночку отбиться от такой-то толпы.

Приключения Коба тоже вышли недолгими: бежал, бежал, и вдруг - темнота. Мрак, забвение.
Так и не узнал Коб, что поймав стрелу в глаз, успел сделать еще целых три шага, и только потом свалился, вспахав мордой землю.
И теперь, случись ему выжить, такая важная подробность в этой поучительной истории будет потеряна для поколений.

После того, как в колдуна стрела прилетела, речники подбегать к вам передумали, столпились на почтительном расстоянии за спиной огневержца, и принялись наблюдать, как он вас карать будет.
А тут и Рвач из фургона вылез. Морда помятая и сонная какая-то, зрачки вертикальными черточками стали, из уголков глаз кровь течет, и лицо такое доброе-доброе.

- Ах, детишки любят играть с огнем. Так мило, такие шалунишки. - идет к речникам, дерганной, ломанной походкой, и голос чужой, словно вместо Рвача какой-то старик говорит. - Почти как я в молодости, ну, будет вам огонек, будет.

И сразу же загорается все вокруг. Вспыхивает трава, моментально занимаются деревья, кипят и пузырятся тела мертвых тварей, с дикими предсмертными воплями разбегаются пылающие речники.
Лишь подстреленный колдун остается невредимым несколько мгновений, но потом его амулеты один за другим лопаются и взрываются, и вот уже из разломанного тела бьет в небо высоченный столб пламени.
Шагает Рвач мимо горящих речников, щелчками пальцев заставляя их сперва маршировать, изображая почетный караул, а потом танцевать и приветственно махать руками.
На ходу оторвал от убитого Нюком легкого пехотинца руку, и между делом объедает ее:
- О, средней прожаренности, с розовым соком, прямо как я люблю.

Развлекается немного, то оторванной рукой лениво погоняет ползущего перед ним латника, с расплавленного доспеха которого вязко стекают капли раскаленной стали, то кланяется важно, когда горящие речники радостно ему руками машут. То зажигает задумчиво все новые и новые деревья, выбирая их по ему одному заметным признакам, а то фигуры крылатых лошадей из пламени создает и тут же их напополам разрывает, чему обуглившиеся речники с большим энтузиазмом аплодируют.

И что удивительно, ни ругани, ни злобы лютой, которых вы так боялись. Как будто подменили человека.

Набежали все сразу, начали кричать, мужика, который ближе, Жак камнем сразу и успокоил. После чего стоял и слушал, недолго, как события развиваются, из рук лишнее вытряхнув.
Оставшийся боец со щитом начал какие-то "патенты" поминать, будто считая, что ему это чем-то поможет. Но Жак смотрел на лежащего Кэйхилла. Тот что-то воскликнул и обмяк. Глаза прикрыл, кровь полилась.
- Отошел к Всепростителю Кэйхилл, - пробормотал Жак и осенил себя святым кругом. Потом вперед шагнул, прихватил за ноги тело беззубого и, выпрямившись, по щитоносцу шарахнул. Вот прямо трупом и ударил, насколько роста покойного хватало. А уж кто там из товарищей мог под замах попасть - это Жак не смотрел уже. Видел только обидчика перед собой.

Несколько последних, ну или первых, это как посмотреть, часов вашей жизни, словно лоскутное одеяло, сшитое из клочков материи разных цветов и размеров. Что-то чернотой покрыто, абсолютно ничего о таких моментах не помните, что-то урывками вспоминаете, а что-то так ярко перед глазами стоит, что и звуки помнятся, и запахи. Помните как ковыляли от каторги, как Рвача несли, как сперва вообще ничего и никого живого не было, один пепел и прах, набивший оскомину запах горелой плоти, как по мере удаления от пожарища посвежел воздух, появились в нем приятные травянистые нотки, как встретились вам островки зелени, которую опалило прилично, но не сожгло, а потом прибиваться к вам начали разные калеки, обожженные и не очень, с потерянными конечностями и целыми, в пригоревшей к телу форме и без оной. Кто-то ковылял следом, кто-то полз, о помощи умоляя, но вам не до того было. Ну, по крайней мере пока Рвач не очнулся, и не обругал вас всех страшно, за то, что мимо дома его протопали. Неблагодарная все же тварь, вот откуда вам знать, где именно этот гад живет? Очнулся и, оскверняя воздух перегаром, тут же принялся командовать: этих гоните, этого за нами тащите, ну и в таком духе. Командир хуев. Вот так до халупы его и добрались. Рядом с халупой здоровенный фургон стоит, вроде тех, которые переселенцы используют, вы такие за всю жизнь всего пару раз видели.

По прибытии сразу же занялись делом, несколько раненных в фургон загрузили, место для Рвача и клетки с его ручными воронами обустроили, потом тяжеленную тушу Ву на цепях под крышу фургона подвесили, а Рвач вокруг Ву и на нем самом кучу закорючек всяких и символов непонятных кровью намалевал, бормоча при этом, что это всех защитит. Хотя как подвешенный защитить всех сможет, совершенно вам непонятно. Затем по команде принялись таскать вещички Рвача в фургон, да тела тех, кто поход не пережил в кучи стаскивать, почему-то не в одну, а в две. Сам же он в это время раненных осматривал. Грузили вы все тихо и мирно, пока один из погорельцев в закопченных остатках тюремной формы к Рвачу с хрипом не потянулся:

- Помоги...
- О, какие люди! - Рвач ухмыльнулся зло, нож из рукава рясы вытягивая. - Выходит не всех пидарасов сразу сжег.
- Ты?! Пизда тебе! Ой, бля-а, су-уука, аыыы...ты... не надо...бля... речники! всех! достаааауппфффф…
- Тебя, мразь, я точно переживу.

Дважды ткнув обгорелого надзирателя в пузо, Рвач вскрыл ему горло, посмотрел немного как тот доходит, улыбнулся довольно, и отерев лезвие о штанину умирающего, пошел к вам.

- Рассказываю как все будет. - пробежался взглядом по вашим недоуменным мордам, и гаденько захихикал. - Если поймают, то вас, короче, сразу на опыты. Резать будут, жечь, магией долбать, а потом всех вскроют и дальше будут изучать частями. Меня же в келью запрут, и там ближайшие лет двадцать буду трудиться на благо Империи. Не самая приятная перспектива, но ничего, переживу. Так-то не слишком отличается от того, как я до этого жил. Мда… Так что, в ваших интересах бежать и бежать быстро. Щас тягловых животных организую, безмозглых, из других животных, тоже безмозглых, хе-хе, и защиту магическую поставлю. После этого в фургон меня положите бережно, и выдвинетесь в Порт-Вимтар.

Рвач прутиком нарисовал на земле извилистую линию, потом добавил прямую, заканчивающуюся кружком.
- Смотрите, мудачки, мы тут, вот проселочная дорога, идет петлями, быстро по ней ехать не выйдет, но и опасности меньше, вот тракт, по нему можно быстро, но и впороться тоже можно. Вот порт, туда нам надо добраться. Искать нас будут ублюдки из “Черной реки”, охотники за головами, если их оповестить успеют, а потом уже и Стража Благочестия подключится. Как отличить одну мразь от другой? Отличить просто - старший у “речников” в гербовой накидке будет, на которой черным волна намалевана бездарно, остальные на щитах тот же знак носят, не ошибетесь короче. Если Стражу Благочестия, не дай Всепроститель, встретите, тоже не проебетесь, эти ребята будут вроде вас, только крупней и еще более ебанутые. А вот охотников хер знает как от нормальных людей отличать, обычные на вид уебки, вооруженные. Еще сборщики дорожных податей есть, им ваши движения особо не важны, а важно денег собрать. Как и что делать со всем этим сами решите, не хотелось бы такие важные вещи на вас, мудаков, оставлять, но что поделать, мне не до того будет.

Недовольно мотая головой, словно решение доверить вам побег до сих пор выглядело сомнительным и вызывало у него неприятные чувства, Рвач доковылял до двух куч с телами, и задумчиво уставился на них, насвистывая какой-то заунывный мотив, при этом фальшивя нещадно и тоску нагоняя. Паршиво свистел, одним словом, настолько паршиво, что в какой-то момент сознание ваше словно мигнуло, пропали и Рвач, и свист его мерзкий, и хрипы умирающих, слипающихся в две громоздкие, уродливые фигуры с шестью лапами. Все в общем пропало. А когда вы в себя пришли, то рядом уже стояли две твари богопротивные, одна о трех человеческих головах, другая о четырех, а Рвач к фургону ковылял, с закатившимся глазами, что впрочем видеть вас и фургон ему совершенно не мешало:
- Помогайте, ублюдки, хули встали.

Вдруг появилась идея для новой рубрики, которую я, недолго думая, решил и открыть.

В нашем выдуманном 1926 году персонажей окружает множество вещей, обычных для людей той поры, но нам уже почти неизвестных, давно позабытых. А ведь тогда они были такой же неотъемлемой частью быта, как для нас — рамка металлоискателя на входе в метро, прошивка телефона и уйма других вещей и понятий, которые мы принимаем по умолчанию, о которых почти не упоминаем, и которые поэтому наверняка позабудут через несколько десятков лет.

Начиная с сегодняшнего дня по вторникам я буду помещать в этой ветке короткие заметки о таких вещах, что, возможно, добавит атмосферы игре да и вообще, я надеюсь, может стать приятным и познавательным чтением.

ПЕДОСКОП
(он же флюороскоп, он же рентгеноскоп)



Это устройство устанавливалось в обувных магазинах с двадцатых годов, и нашим героям оно могло быть так же знакомо, как знакомо оно было герою Набокова, отправившемуся за новыми ботинками как раз осенью 1926 года:

Молодая женщина в черном платье, с блестящим лбом и быстрыми рассеянными глазами, в восьмой раз села у его ног, боком на табуретку, проворно вынула из шелестнувшей внутренности картонки узкий башмак, с легким скрипом размяла, сильно расправив локти, его края, быстро разобрала завязки, взглянув мельком в сторону, и затем, достав из лона рожок, обратилась к большой, застенчивой, плохо заштопанной ноге Федора Константиновича. Нога чудом вошла, но войдя совершенно ослепла: шевеление пальцев внутри никак не отражалось на внешней глади тесной черной кожи. Продавщица с феноменальной скоростью завязала концы шнурка -- и тронула носок башмака двумя пальцами. "Как раз!" -- сказала она. "Новые всегда немножко..." -- продолжала она поспешно, вскинув карие глаза. -- "Конечно, если хотите, можно подложить косок под пятку. Но они -- как раз, убедитесь сами!" И она повела его к рентгеноскопу, показала, куда поставить ногу. Взглянув в оконце вниз, он увидел на светлом фоне свои собственные, темные, аккуратно-раздельно лежавшие суставчики. Вот этим я ступлю на брег с парома Харона.

В оконце Фёдор Константинович видел примерно это (без надписи, конечно):

(и действительно, несмотря на помощь чудо-лучей, герой «Дара» купил очень неудобные ботинки)

Объяснять принцип действия, думаю, не требуется: с рентгеновским аппаратом знакомы все, и все знают, чем может быть чревато злоупотребление его излучением. Стоит лишь упомянуть о том, что единственной защитой, стоящей между непрерывно работающей рентгеновской трубкой и ступнёй, был алюминиевый экран толщиной в миллиметр. Согласно исследованию конца 1940-х годов, двадцать секунд обычного для педоскопа излучения давали дозу в 65–130 миллизивертов для ступни и 3–16 миллизивертов для таза. Для сравнения, одно рентгенографическое исследование груди даёт дозу излучения в 20 микрозивертов, компьютерная томография груди — 5 миллизивертов. А ведь привередливый покупатель мог примерять по десятку пар ботинок!


Впрочем, на некоторых моделях педоскопов можно было менять интенсивность излучения между высокой для мужчин, средней для женщин и малой для детей. Большинство моделей также были оснащены регулятором длительности излучения — от пяти до сорока пяти секунд.

Как и со многими другими изобретениями, на звание отца этого чуда техники претендовало несколько человек — в данном случае из США и Великобритании. Всё же первым в этой области можно считать доктора Джейкоба Лоу из Бостона, который в 1919 году первым предложил устройство для рентгенографии обутой ноги, хотя и не для коммерческого, а для военно-медицинского использования: при помощи такого устройства можно было быстро увидеть изображение ноги раненого солдата. Патент, который изобретатель получил только в 1927 году, он переуступил компании «Эдриан», которая впоследствии и занималась производством своих «флюороскопов» в США:


К тому времени, впрочем, в Европе были уже распространены британские «педоскопы», выпускавшиеся одноимённой компанией:


Особенно рассчитаны педоскопы были на детей, которые не только получали развлечение от скучного похода за обувью, но и были избавлены от необходимости объяснять родителям, жмёт или нет ботинок. Для этого педоскопы были оснащены тремя смотровыми трубками — одной для самого ребёнка, второй для мамы, и третьей для продавца.


Вред от использования педоскопов стал очевиден ещё в сороковых годах, но первые ограничения на их использование были введены только в пятидесятые, когда в одной лишь Америке насчитывалось около 10 000 таких устройств. Американские флюороскопы исчезли из обувных магазинов уже в шестидесятые годы, а вот консервативные британцы продолжали пользоваться своими педоскопами вплоть до семидесятых годов. В нашей же стране педоскопы распространены не были; впрочем, есть свидетельство, что такое устройство было установлено в ГУМе во времена Хрущёва.

Напоследок — небольшое видео о возможностях педоскопа:
ссылка

"Холодный..." - мысль пронзила одержимое сознание, возвращая умирающее тело во власть разума Варжека. Живая, теплая ладонь лежала на прохладной поверхности пола, жадно вбирая в себя ледяную уверенность металла. Слезы проступили на глазах грешника: "Император, что я сотворил! Когда Варп оставит меня в покое?.."
"Кап..." - слеза на безучастную половую плиту лазарета. Кровь вытекала из спины, но Варжек чувствовал не боль тела, но души - сердце разрывалось от осознания своего поступка. Пусть даже Варп действовал через его тело - не важно, Император допустил это, а значит... Значит, еще долгие годы, десятилетия, столетия уйдут у Варжека, чтобы искупить внезапно увеличившуюся массу греха. Не объем. Массу. Вязкой тяжестью вина давила на него со всех сторон. Горбат он из-за этой ноши непосильной, которую упрямо тащит сквозь свое служение, а совсем не из-за каких-то там операций или пыток, при помощи которых Маддердин сумел когда-то давно избавить его от слепого богомерзкого служения демонам.
"Кап..." - слеза в расползающуюся лужу крови, остывающей на холодном сплаве молчаливого перекрытия. "Сейчас я жив лишь для того, чтобы осознать всю глубину своей вины перед Императором..." - осознание пришло яркой вспышкой боли и раскаяния. Железная рука бессильно царапнула пол когтями. "Молю Тебя, Император, подари мне еще один шанс... Ради благости, снисходительности и человеколюбия Твоего..."

В смерти...
Душа твоя выбрана и изучена...
Разобрана на тончайшие нити мыслей и желаний...
Расколота, разбросана, и собрана снова...
Чище, свирепей, неистовей, лучше...
Твоя ли...
И словно ладони Всепростителя подбрасывают тебя...
Вырывая из блаженного нигде и никогда...
Прочь от теней родных и любимых...
Навстречу новой боли и обидам...
Уже обидно...
Разламывая корку из спекшейся крови...
Сквозь бурлящее пламя...
Нежданными гостями в жестоком мире..
Восстаёте вы!

Со страшной скоростью проносятся перед мысленным взором картины частной горно-рудной каторги, где тщетно пытаются бороться со всепожирающим огнем уцелевшие каторжные маги, остатки охраны и несчастные каторжане.
Видите вы выжженную землю, обломки строений, развороченное кладбище, вплавленные в землю остатки тел, повозки, надгробья, остекленевшую почву. Видите коварного Рвача, укрывшегося от пламени за куполом из черной крови, и приплясывающего в ожидании своей награды. Видите, как бешено крутится огромный котел, жерлом которого оказалась та странная яма, в которую вы сгружали тела. Как в оставшиеся свободными саркофаги изливается из этого котла плоть умерших, вперемешку со сталью. Как отливают одного за другим новых защитников Истинной Веры. Видите как кипят, меняясь в форме и размерах ваши собственные тела. Почему-то без малейшей боли. Вы остались целы, не перемешаны с другими, не слиты со сталью, наверное вам повезло больше. И наконец, после мучительно яркой вспышки, вы вновь в саркофаге, который внезапно стал таким маленьким и тесным. Вокруг уже гудит, а не ревет пламя. Стихает, словно осознав, что сегодня ему вас не пожрать. И поддаются под вашими руками крышки саркофагов, ставшие хрупкими от страшного жара.

Ну, здравствуй, дивный старый мир!

Был себе вечер как вечер. И вы обычными своими делами занимались, прелюбодействовали, злоупотребляли спиртным, проигрывали последние медяки, кутили, дрались и выебывались большей своей частью в каких-то гнилых кабаках. Ну, некоторые конечно вели себя и поприличнее, даже работать или там книги читать пробовали вроде как. И мало вас интересовало, что вокруг происходит. Поэтому никто не обратил внимания ни на сам туман на море, ни на густоту его необычайную. А потом уже поздно было.

А началось все до обидного просто. Сперва из тумана показались исполинские носовые фигуры боевых тримаранов Корпуса, с подвешенными к ним клетками, в коих содержались как еще свежие, так и уже истлевшие еретики. Стража на Морских Вратах только рты разинуть и успела - пиздец подкрался незаметно, враг у самых ворот! А больше ничего не успела. Потому что тут же с флагмана, боевого тримарана новейшего поколения с аутригерами, "840 святых и один великомученик" было превентивно применено оружие массового всепрощения - громадный, в несколько городских трактиров размером, колокол, целиком и полностью украшенный литьем и благочестивой гравировкой строк из Священной Книги.

Звуковой волной моментально размололо в труху и стены городские рядом с гаванью, и Морские Ворота и еще несколько городских кварталов по самый баронский дворец, коему тоже досталось неимоверно. Ну и стражу всю и людишек посторонних тоже того, всепростило, в желе кровавое. И началось веселье.

Первым, не дожидаясь пока тримараны причалят, спрыгнул на пристань флагелянт-фанатик в простой белой робе, подскочил к чудом уцелевшему сборщику причальных податей и застыл около него на мгновение, раздумывая что же делать, а потом отодрал последнюю пуговицу с робы своей и в кружку для податей бросил. Оплачено! Расхохотался и довольный собой вприпрыжку помчался в город, спасать человеческие души. Следом за ним еще один помешанный выскочил, хмурый, в рванье и полумаске железной, с надписью на лбу кровавой, недавно вырезанной, "Виновен". С ходу оторвал сборщику податей руку с кружкой, скинул бедолагу с причала, и руку следом выбросил. Счастливого плавания! В другой раз, чтобы и мысли не было с праведных людей подати брать. И тоже в город поспешил, много там виновных и с каждым еще предстоит поработать. А потом поперли такие вот товарищи густой и плотной массой, радостно хохоча, самобичуясь, распевая церковные гимны и молитвы. И даже когда убивали их, погибая все равно продолжали славить Всепростителя, мертвыми уже губами тщась прошептать ему хвалу.

После чего к выгрузке приступили основные орденские силы. В мрачной тишине, изредка нарушаемой сержантскими свистками, построились и маршем пошли в город роты тяжёлых пехотинцев, и как будто всего этого было мало, следом за ними двинулись с развёрнутыми штандартами и передвижной платформой с проповедниками копья Отреченных Смертью, элитных рыцарских отрядов Ордена.

Стражу, воинов барона и прочих защитников Мирагара, перебили в первый же час, а потом уже прощали больше для души. Само собой сломали все, что можно сломать, сожгли все, что можно сжечь, трахнули всех, кого можно трахнуть, но исключительно женского пола, и реквизировали в пользу Церкви все, что можно реквизировать. Выживших согнали на центральную площадь, которую молитвами защитными укрыли от дыма и гари, и принялись сортировать, отделяя зерна от плевел. Зернам еще предстояло послужить на благо Четырежды Священной Витгернской Империи, а плевела использовали прямо на месте для передачи ясного и однозначного послания всем желающим отторгнуть в свою пользу церковную собственность. Вешали, колесовали, прибивали к стенам, четвертовали и вообще всячески украшали город под руководством специально обученных геометров, тщательно проверяющих, чтобы всё было гармонично и благостно. Про таблички не забыли поясняющие - "Секи секуляризаторов!", "Что Богом взято, то свято!", "На Божий каравай - рот не разевай!", чтоб даже самый тупой и несознательный грешник сразу понимал как оно бывает, если жадничать чрезмерно и мозгой не думать.

Колокол же огромный так и продолжал звонить все это время, от чего происходили вещи странные и интересные одновременно. Эльдианцев правоверных звуки эти наполняли силой и благодатью прям, а вот всем остальным от них становилось совсем херово. Некоторые паскуды даже блевали от священной музыки небесных сфер. Таких само собой убивали сразу, без малейшего сожаления, ибо нехуй.

Помятые и избитые для лучшего понимания греховной своей природы, стоите вы в крайней левой колонне на городской площади. Впереди какое-то тощее рыло в монашеской робе отбор проводит. Сперва озвучивает лениво, людей сортируя: Четвертовать, а этого ведите на подвал, четвертовать, на подвал, ступенчато колесовать, на подвал. А затем, утомленный сложностью своей работы, лишь пальцем равнодушно водит вправо-влево - "Четвертовать", "На подвал". Кругом крики и стоны кающихся грешников, и жуткие вопли упорствующих в своих заблуждениях конечно же, пахнет кровью, нечистотами и мясом жаренным, некоторые из вас, кто пожрать не успел, невольно слюну сглатывают. Но почти сразу же мысли со жратвы на будущее печальное ваше перескакивают. Двигается колонна в хорошем темпе, шаг за шагом приближаетесь вы к своей судьбе и уже скоро придет ваш черед предстать перед глазами ответственного представителя Воинствующей Истинно-Эльдианской Церкови Неистового Всепростителя.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

А Густав Кроц, поднимаясь на ноги, посмотрел на собравшихся тяжелым взглядом. Странное было это выражение. Словно он знал что-то такое, чего не хотел бы знать, однако уже было слишком поздно. И мысли эти съедали его изнутри, будоражили разум.
- "Герр Густав"... Gefickte scheisse, - он что-то пробормотал, извлекая на свет свой тяжелый полуторный меч. Ружье лежало у ног мужчины, но он не тянул к нему руки. Полоса стали описала полукруг, словно бы наемник подзабыл его вес и теперь вспоминал, приноравливался. Удивительно, но слова Веги его подкосили. Те самые, которые она шепнула перед тем, как сесть за стол к гадалке. Равно как и ее смерть что-то такое затронула в душе старого, да, действительно - старого убийцы.
Когда его глаза открылись и он увидел все вокруг - небо, толпу мертвецов и закрытые двери в стене, Густав понял, что это его эндшпиль. Жизнь подошла к концу и как же он его встретит?
- Драка, говоришь? - хриплым голосом переспросил. - Чего ты вообще понимаешь в драке, pimmel?! - спросил он язвительно у подавшего голос Руссо. Смерил его презрительным взором, смачно сплюнул на ботинки парню.
Посмотрел на собравшихся.
- Вы думаете, что вы достойны дойти до конца? Поверили в старые сказки, в бредни полубезумных старух. Решили, что замарав себя убийством станете в итоге счастливыми? Можете поцеловать меня в задницу и тех, кто вам это рассказал - вы никогда не избавитесь от своей ноши.
Густав усмехнулся щербатым ртом.
- Глупые, глупые людишки. Простые в своих желаниях. Чего ты хочешь, а? - он резко повернулся к Виранте и указал ей в лицо мечом. - Кого ты убила ради своей цели? Оправдает эта смерть, эта загубленная жизнь твоих целей?
Или вот ты, - теперь он указал на безумного лорда, правда сделал это не мечом. С хрустом взвел колесцовый замок пистолета, который висел на груди.
- Стоит твоя мечта человеческой жизни? Понимаешь ли ты вообще ее ценность и что сотворил? А-а, verpiss dich! - вдруг воскликнул и, подскочив, ногой отпихнул Виранту в сторону от Эми. Отступил вместе с девочкой к стене, пятясь и удерживая на прицеле трех человек. Перед ним теперь бывшие спутники, поле и персонифицированная Смерть, которая шла и не боялась ничего.
- Я, Густав Кроц, много сделал в этой жизни дерьма. Я - убийца, я - мясник. Разочаровавшийся крестоносец и безбожник, который грабил святыни чужих народов. Но никогда Густав Кроц не был детоубийцей. И не станет. Мы умрем здесь и сейчас, возле проклятых стен этого города, потому что каждый, кто решит прикоснуться к девочке - примет смерть от моих рук. Вы думали, что я ваш добрый дядюшка? Или же молчаливый здоровяк, которому наплевать на все в этой жизни? Уверяю, это не так. Убийцы должны получить свою награду и она будет равна их преступлениям.

Александра почти сразу же столкнулась с еретиками, но благо что не в одиночку - через мгновение и остальные гвардейцы были тут же. Слева, почти параллельно Саше, был Миллс, и перед вами возник рослый еретик при лас-пистолете и здоровенном тесаке. Первой своей жертвой он избрал именно Браун как, на его взгляд, легкую добычу. Он с силой опустил клинок прямо на голову Александре, но та успела вскинуть оружие и заблокировать удар, хоть руки и дрогнули под его напором. Но еретик рассчитывал на победу, и открыл свой бок для Миллса - чем тот и воспользовался, вогнав штык-нож под ребро. Здоровяк начал заваливаться на Браун, щедро окропляя девушку кровью, и той пришлось поднырнуть под его плечо, и вместе с тем она успела вырвать лас-пистолет из его слабеющей руки.

Барри помог ей, но невольно подставился и сам - из задних рядов на него прыгнул другой враг, совсем без стрелкового оружия, зато при пиломече. Повалив связиста на землю, еретик зажал руку Барри, что продолжала держать лаз-карабин, навалился, и включил пиломеч, опуская визжащее лезвие всё ближе и ближе к его шее. Миллс успел схватить его за запястье свободной рукой, но пока что это не сильно ему помогло - давить сверху было несомненно проще. Барри не сразу понял, что это женщина: лицо покрыто грязью и многочисленными кровоточащими шрамами, лишенные радужки глаза с какой-то сумасшедшей радостью смотрели на него, а из рта нестерпимо, отвратительно пахло.

Возможно, Саша и могла бы помочь ему, но прямо сейчас в её сторону двигался другой еретик с лазганом и примкнутым штык-ножом наперевес, а безымянный гвардеец слева от неё едва успевал отражать атаки парочки предателей.

Мачевски, совсем потеряв голову от творившегося, устремился вперед. И остановился только тогда, когда перед ним возникла фигура вражеского космодесантника. Джон, и так не отличавшейся высоким ростом, дышал ему в лучшем случае в пупок. Штык-нож жалко высек искру из керамитовой брони, ничего ей не сделав; что дальше произошло, Джо даже не успел понять, только вот очень сильно заболела правая рука, и сквозь марево боли он увидел, что из предплечья белеет обломок собственной кости, а его ладонь превращается в раздробленную массу под нечеловеческим давлением руки космодесантника Хаоса. Не в силах более устоять, гвардеец рухнул на колени подле врага. Резко дернув Мачевски на себя, словно тряпичную куклу, еретик почти монолитным движением пробил грудную клетку Джона, сминая кости покрытой шипами перчаткой, добрался до позвоночника и переломил его, выдирая наружу. Какой-то гвардеец, с круглыми от страха глазами, что шел за Джоном, попытался выстрелить в космодесатника в упор на максимальной мощности лазгана, но короткая очередь болтера буквально разорвала его на части, оставив невредимыми лишь ноги. Сквозь эти брызги мяса вперед вырвался лейтенант второго взвода, и дал короткую двойку из болт-пистолета прямо в голову хаосита, оборвав жизнь этой машины смерти. Он завалился на спину, а сверху упал и Мачевски - уже с остекленевшими глазами.

Прайслер, что находился под действием стимма и озверина - жуткая комбинация, которая даст о себе знать позже - не ведал ни страха смерти, ни страха как такового. Весь бой превратился в него в смену кадров, словно смотрел старинный диафильм. Вздувшиеся вены, казалось, вот-вот готовы выскочить наружу, разорвав кожу, а сам Франц буквально чувствовал, как бежала кровь по ним. Вот пришедший на помощь космический десантник, слева от него. Вот он горизонтальным ударом силового меча вспарывает брюхо своему когда-то брату, а ныне предателю и еретику. Франц видит наплечник Ангела Императора, багряного цвета, на котором рисунок стилизованной капли крови, увенчанной крыльями. Успевает прикоснутся к нему, вытянув руку - броня прохладная, чуть шершавая, словно под краской тысячи песчинок. Силовой доспех космодесантника - сам по себе объект поклонения, это храм из железа, керамита и узлов силовых кабелей, таинственных устройств с духом машины внутри. Возможно, это облачение помнит времена неимоверной давности, может быть даже участвовало в легендах о Предательстве, а может быть, и даже видело самого Императора во плоти. Щелк - Франц вспоминает о втором еретике-десантнике, что был прямо перед ним. Щелк - к телу Прайслера летит цепной топор, размером, должно быть, с самого Франца. Щелк - рука отлетает в сторону, отсеченная разящим мечом Ангела. Щелк - еретик поднимает другую руку, целясь из болт-пистолета в Ангела. Щелк, щелк, щелк - снаряды бьют в наплечник лоялиста, но не пробивают его. Справа возникает орущий в праведном гневе старина Себастьян, со своим зверским оружием, двуручным Потрошителем, и опускает его на еретика. Зубья сначала лишь высекают искры из доспеха, но всё-таки вскрывают броню и начинают кромсать плоть, старательно отпиливая вражескому космодесантнику уже вторую руку. Вмешивается третий хаосит, его оружие уже напилось кровью, и ударом обуха оружия откидывает Себастьяна, выломав тому челюсть и стесав кожу с правой стороны лица. Священник падает, потеряв сознание, а продолжающий реветь Потрошитель - к твоим ногам. Хаосит-десантник идет на тебя, Потрошитель - у твоих ног. Ты как-то просил Себастьяна о тренировке с цепным - это было не так давно, но теперь кажется безумно далеким прошлым. Что ж, тренируйся.

Тейн, находясь в нескольких метрах от Прайслера, мог всё это видеть. Но сейчас у Бьорна были свои заботы, потому что прямо на него пер еретик, очередной солдат-предатель, с лазганом и штык-ножом. Только вот модель какая-то другая, кажется. Ревя во всю мощь легких, пытаясь то ли подбодрить себя, то ли напугать тебя. Он ударил сверху-вниз, но Тейн успешно отвел удар и всадил штык в открытую пасть. Он почувствовал тяжесть тела, и то, как оно бьется в смертных конвульсиях. Видел, как поток горячей крови хлынул по стволу оружия, к его, Тейна, рукам. Лазган выпал из рук противника - вот и новое оружие. И Бьорн немедленно завладел им. Черт с ним, что принадлежало еретику - наверняка оно убивает не чуть не хуже любого другого. Да, модель определенно другая. Приклад и цевье деревянные, а режима огня только два - обычный и максимальный. Магазин более короткий, видимо заряд меньше. Впереди, непосредственно перед Бьорном было еще как минимум трое еретиков, и все они двигались в его сторону, а один из них уже вскидывал лазган для выстрела. Надо поторопиться.

Штайнер сам повинуется своему приказу - точно так же поступает и Тейн, успешно прикончивший еретика и завладевший его оружием. Бьорн совсем недалеко - слева, через одного гвардейца из того же взвода. Гансу и этому солдату, кажется, его звали то ли Родни, то ли Дорни - ну как-то так - пришлось особенно дерьмово, потому что перед каждым было по еретику, за их спинами еще двое, и еще один дальше. Они толпились, жаждя как можно быстрее вступить в бой, но всему своё время. В очередь, сукины дети! Штайнер, лихо крутанув приклад, отбивает выпад противника, подныривает, и резким ударом снизу-вверх пробивает подбородок. Окровавленный штык выглядывает наружу где-то в глотке еретика, за языком. Ганс слышит, как тот утробно булькает, и понимает, что враг не жилец, он захлебывается собственной кровью, с перебитой артерией долго не протянуть. Враг еще хватается если не за жизнь, то за возможность убить Ганса, как-то нелепо взмахивая оружием. Штайнер отбирает оружие, а еретик все тянется руками, как ребенок, лишившийся игрушки. Вместе с тем, он рухнул на колени, но не упал - лазган Штайнера встает на приклад, держит врага. Руки скользят по штыку, еретик пытается снять голову с лезвия, но уже слишком поздно. Так он и затих, сидя посреди поле боя со штыком в шее, смотря в никуда. Ганс скорее всего просто оставил его позади, потому что перед ним и этим Родни-Дорни выросло еще двое новых.

Фабио и Тео летели недолго - буквально пару мгновений. Их появление с космодесантником во главе оказалось полным сюрпризом для расчета миномета, если судить по их рожам, искривленных смесью страха и удивления. Безымянный десантник отпустил гвардейцев, сам тут же бросившись в бой. Лихо отбросив миномет в сторону - здоровенная труба словно ничего не весила - Ангел напал на одного из еретиков. Он даже не стал утруждать себя и доставать оружие. Схватив противника, десантник играючи прижал его голову к бордюру-оградке, и просто раздавил, впечатав кулак тому в висок. Второй из расчета, кому выпало стать жертвой Фабио, повернулся к космодесантнику и выстрелил из лаз-карабина в спину, конечно нанеся нулевой урон. Зато к самому Фабио он оказался спиной, что было очень кстати...
А вот ван Бродену предстоял относительно честный поединок. Жалкий еретик был меньше Тео, честно говоря - просто какой-то голодный заморыш, нашедший однако время, чтобы покрыть своих сухие руки нечестивыми татуировками. Он начал поднимать карабин для выстрела, и теперь все зависело от прыти ван Бродена - убей раньше, чтобы не погибнуть самому. В такой ситуации не стоит надеяться на прочность защиты.

Бьорн бодрился сперва. Твердил себе, что не всё потеряно. Что Божественный Властелин Терры посредством своего скромного слуги-лейтенанта не зря дал отделению отсрочку. Что они себя еще проявят. Может не все, но Бьорн - точно.
Прайслер истерил, заливаясь дебильным смехом, у Сальгадо, кажись, кукуха поплыла - только что калом не мазался, а Тейн сохранял невозмутимость. Даже умиротворенность какую-то.
Спокойно на позиции вышел. Без нервов штык к карабину приладил. Прикидывал, как будет до ратуши под огнем бежать, в какие воронки нырять, куда маневрировать... С холодной головой готовился к самоубийственной атаке. Видел - были шансы.
Всё до тех пор, пока не появились ЭТИ. Тут-то и стало по настоящему стрёмно.

Слыхал Тейн прорву небылиц про десантников. Де-они такие здоровые и могучие, что макушками тучи задевают, хером стены прошибают, а от их пердежа горы трясутся. Думал - ну и что? Уж всяко они не больше танка, а массированным огнем и танки взрывают...
Но сейчас, глядя на сих исполинов, Тейн видел все в несколько ином свете. Такой веяло от закованных в броню фигур мощью, такой яростью, такой неудержимой энергией убийства, что яйца от страха сжимались до размера горошин, а дырка в жопе - до диаметра игольного ушка.
Гвардеец представил себе, как будет пырять хаосита жалким штычком карабина. Представил - и с кристальной ясностью осознал, что очень скоро умрет. Вернее, что уже умер, и теперь лишь переживает минуты собственной агонии. Как если бы получил заряд в пузо. И понимал, что истекает кровью, а перевязать некому.
Бежать в атаку - смерть. И не бежать - смерть.
Он - труп. Который по какой-то нелепой причине еще дышит и ходит.

Слуга Губительных Сил проревел свои угрозы, и в страшном его голосе мелькнул для Бьорна лучик надежды. Может и вправду изменились планы? Вдруг последует команда "Оставаться на позициях, открыть огонь!"?
Нет. Рурфронт растоптал слабенький росток чаяний о спасении своим начищенным до блеска сапогом. Фуражка, кстати, тоже покойник. Но это уже не радует.

Крики вокруг. Кто-то зовет Императора, кто-то - маму. Комиссар дерет глотку, поднимаясь во весь рост. Нечистой, сиплой трелью заливается свисток, бросая роту в атаку. Бьорн встает на непослушных, деревянных ногах, и делает первый шаг, глядя прямо перед собой.
Гвардейцы всей массой роты устремляются на врага.
Тейн видит - на том конце площади поднимаются из земли еретики, и бросаются вперед, как стая взбесившихся демонов. Они не боятся смерти. Они алкают её, стремятся к ней, как к желанной награде.
В авангарде хаоситов - дюжина сверхлюдей в силовой броне.
В авангарде гвардейцев - неполный десяток новобранцев с разряженными лазганами.
Слава Императору!

Бьорн бежит вперед, и считает про себя: "Раз, два, три..."
Считает секунды до своей гибели.

Десантники чувствовали, как по крыше расходится вибрация от тяжелых шагов этих монстров.
Караул застыл, пристально глядя на люк. Гулкий топот уже был слышен сквозь шум сотен орков, окруживших крепость. Молот Ульриха, воздетый к вечернему небу и бросавший длинную тень, угрюмо трещал, ожидая своего часа. Плазма-пистолет Аргуса – напряженно гудел, раскаляя пламя преисподней где-то внутри себя. Рука Хана, на которой был закреплен массивный штурм-болтер, даже не дрожала, уверенно выцеливая узкий проем в крыше буквально в метре от себя.
Они ждали. Последней битвы. Исхода миссии. Убить этого орка или умереть самим.
Наконец, вертикальная железная лестница, поднимавшаяся на крышу, противно заскрежетала, пытаясь вынести такой огромный вес. Свирепо хрипя при дыхании, по ней поднимался первый ноб, что успел лишь высунуть голову из люка…
Ульрих, стоявший ближе всех, был первым – со свистом пронесся молот и мощнейшим ударом вбил рогатый шлем по самые огромные плечи. Из-под забрала с силой брызнула кровь, а гигантский труп рухнул вниз, сотрясши таверну.

Орки испуганно заметались во мгле, пытаясь сбросить с себя пламя. Прекрасная цель для Бледного. Задымленная полутьма зала, растерянные жертвы, два благословленных Императором клинка в руках – что еще мог пожелать Ворон?
Среди всполохов пламени, среди мрачных теней, замелькавших по таверне, поселилась неистовая мгла. Сверкал лишь Черный Меч своими энергетическими разрядами, но ни один орк не успевал за ним уследить. Глухие удары, смачный хруст плоти, вопли и крики.
Неуловимый убийца покромсал два десятка орков за считанные секунды, ни разу не остановившись – движение от одной жертвы шло к другой. От времени зависело все, и молчаливый Караульный тратил его лишь на убийство.
Он слышал, как в зал забежали новые орки, уже прознавшие о нем. Но его дело было закончено. Дойдя вибрирующим Безмолвным Воздаянием от живота до самого хребта последнего ксеноса, он отбросил разодранный труп и развернулся к лестнице…
И увидел ноба, преградившего ему путь. Вивьен ошибочно принял его за мертвого – у того лишь дождем лилась кровь меж ног, но стоял он на них абсолютно уверенно. И так же уверенно сжимал внушительный молот в своих руках.

Колотильщик Бартрузг был третьим в очереди. Узкий коридор еле вмещал его, приходилось даже немного пригибаться, но там, наверху, он смог бы расправить плечи!
Однако что первый собрат упал со сплющенным шлемом, что второй, продержавшись там на мгновения дольше, рухнул с дымящимся черепом. А Бартрузг не был идиотом.
- Э!? – обернулся он к своим, в первую очередь к боссу, шедшему чуть ли не последним.
Босс тоже не был идиотом и понял ситуацию. Выхватив один из топоров, он недвусмысленно посмотрел на потолок. А затем произнес привычное:
- Горк и…
- МОРК!!! – рявкнула бригада колотильщиков и одним сплоченным ударом обрушила потолок.

Неожиданно крыша обвалилась длинной колеей, ровно над коридором второго этажа. Аргус рухнул вместе с ней, оказавшись на полу, на спине прямо между двумя нобами, уже занесшими свои молоты над ним.
Остальные же орки живо забрались наверх, изрыгая мощные рыки, больше подходившие для сквигготов и прочих ксеномонстров. От них словно волнами исходила невероятная предбоевая ярость. Наконец, она добрались до мяса!
Два колотильщика и их босс в мегаброне, что уже выхватил свои топоры. Хан резким движением выдернул саблю из ножен и направился на вожака. Его лицо свирепо исказилось, штурм-болтер затянул длинную, несмолкаемую очередь по танковой броне огромного гада, больше пытаясь сбить его с толку.
Сам шаг Батьки демонстрировал столько готовности убить ублюдка, что тот на мгновение опешил. Батька был раза в три меньше чудовища. Но оскал его был гораздо свирепее.
- Твое имя, тварюка! Твое имя!!! – гортанный крик Гиртый-Хана перекрыл весь шум битвы.
Пара нобов бросилась на Ульриха, предоставив боссу самому разбираться с этим безумцем. Волк в их глазах казался гораздо более опасной целью.
- Твое имя, тварюка!!! – Хан приближался, не собираясь убивать кого попало. Ему нужен был Крагхраг и никто иной.
На крышу взобрались десятки меньших орков, начав палить по Белому Шраму, но тот плевать хотел.
- Имя!!!
- Рррогхрэк я!!! – взревел монстр и бросился в атаку.
А Хан застыл, осознав, что перед ним был не тот орк.

Пришел в себя. Огляделся по сторонам ошарашенно.
Крики, мат. Пороховая гарь, вонь паленой плоти. Брызги свежей крови на мостовой, на броне "Химеры".
Пригнулся, карабин вскинул, поводя стволом по окнам окрестных домов, но врагов не увидел. Неужели сами? Все это - сами?
Гигант Сяопин - наповал, от башки одно воспоминание. Сержант лежит. Ван Броден орет как резанный, пока медик пытается заткнуть брыжжущую красным рану. Браун... У-у-у, теперь она точно не женщина, а Гвардеец.

-Во вы ебанутые... - выдохнул Тейн со смесью осуждения, ужаса, и, кажется, немного восхищения. Надо ж так!
Бросил взгляд на ошметки разнесенной "Химерой" баррикады. Вздрогнул. Нет, не место этому говну в Империуме!
Себя осмотрел, прислушался к ощущениям. Невридим, в разуме. Прошептал под нос:

-Это... Император... Спасибо, типа, за мной не заржавеет.

Вот Штайнер зашевелился, начал руководить. Ну, пускай. Кто-то же должен.
Бьорн закинул карабин за спину, и взял под мышки сержанта. Помогать только ему че-то никто не спешил. Собачиться принялись - кто теперь главней, да кто виноват, да что делать. Даже оружием уже трясти начали.

Тейн поднял голову, и сказал:

-"Мы должны решить..."! "Что остальные скажут..."! Вы, бля, еще это... голосовать предложите. Нехуй тут решать. Ты, Штайнер, типа это, командование принял - так и командуй. Потом с тебя и спрос. А кто типа правый, кто неправый - трибунал, это, как его, установит...
Давай, Прайслер, за ноги бери, - продолжил Бьорн, кивая на сержанта, будто ничего и не было, - Тяжелый, блин...

Восьмиконечная звезда... Восемь путей, восемь путей... А почему восемь-то? В родном улье направлений было куда как побольше! И вниз, и вбок, и вверх, к шпилям богатых, ети их мать, ублюдков!

Это они, мерзкие продажные твари, загнали людей в норы, чтобы они там жили как звери и дохли как звери. Джо не раз видел, как на нижних уровнях люди убивали других людей за не новые, но прочные ботинки, или за пару корон, или бутылку дерьмового пойла. А эти гладенькие, холёные твари с верхних ярусов - они-то, суки, с золота жрут, а не в казарме гниют. Это они, слизни, заставляют человека убивать других людей. Это они, тщедушные выкидыши эволюции, заставляют его, крепкого здорового мужика, отправиться на другой конец галактики и сдохнуть ради того, чтобы их хлипкие наследнички могли и дальше срать в золотые горшки! Да вот хрен вам по всей морде!

Рука сама собой потянулась к гашетке стаббера. Это же так просто - развернуться, полоснуть длинной очередью, срезать прихвостней тех ублюдков, которые загнали Сяопина в эту задницу! И тогда всё это - небо, леса, трава под ногами - всё это будет принадлежать ему! Надо только пристрелить товарищей... Товарищей? Товарищей! Спина заныла, вспоминая удары плётки, вбивающие в сознание понимание того, что такое боевое братство, пусть и набранное из отребья вроде него самого, бандита с нижних ярусов.

Выстрелить в спину товарищу? Убить худосочных уродов? Выстрелить? Не стрелять? Друзья? Предатели?..
Нейронные цепи здоровяка, непривычные к столь мощным мыслительным нагрузкам, выли под невыносимым давлением чуждой воли. Сяопин пошатнулся и начал медленно разворачиваться, нашаривая трясущейся рукой гашетку стаббера. Сознание безразлично отметило Сашу, закусившую зубами край пистолета, унылую рожу сержанта, зачарованно уставившегося на рубчатую рубашку фраг-гранаты, пустые глаза Штайнера, наводящего огнемёт на отряд, и кулак Тео, смачно впечатавшийся в челюсть товарища.

Товарища? Бить товарища?
...Стрелять?
...Не стрелять?
...В кого, мать вашу, стрелять?!

Сев на пол, Кристофер протяжно зевнул. Все вокруг засуетились, когда хриплый крик гуля возвестил о приближении непрошеных гостей.
-Совсем как раз, а то мы тут совсем заскучали. Кинул солдату, пробежавшему мимо. Тот, похоже, был слишком занят своими мыслями и даже не обратил внимания на Коула.
На улицу, понятное дело, Коул и не собирался, нечего ему там ловить, только помешает. Скрутив накидку, сунул ее в сумку, на которую в свою очередь сел, прислонившись к стене. Револьвер все равно достал, покрутил в руках, полюбовавшись на свое искаженное отражение, и довольно хмыкнул.
Нащупал в сумке что-то съестное, сухарь оказалось, быстро в рот закинул, начав жевать. Нехорошо на голодный желудок воевать, хотя "воевать" Коулу точно не грозило. Сидеть тут и ждать, пока солдатики, да наемники всех не перебьют. Ну может помочь кому, если попросят конечно.

Вы не можете просматривать этот пост!

И ночью стало светло, словно днем.
Сотни орочьих дул и стволов с грохотом изрыгали пламя. Повсюду взрывались гранаты, ракеты. Земля клубами подлетала в воздух от вбивающихся в нее снарядов, со всех сторон слышался безумный, яростный ор зеленокожих – приближающийся, словно лавина, словно цунами, нашедшее свою бухту.
Еще секунды – и они будут здесь. И никто не выживет.

Александр с Ульрихом рванули к байкам. Поле вокруг затянулось прикрывающим их дымом, сквозь который, словно рой озлобленных пчел, свистели пули. Древний доспех Кулака звенел и скрежетал отбивая свинцовый град, летели искры и куски керамита. Десантник почувствовал, как ему под колено пробилась пуля, пронзая плоть болью, но он продолжал бежать, понимая, что малейшее промедление означало скорую смерть.
Волка же прикрывал его Розариус, сверкая множеством огней. Амулет уже давно жегся на груди, давно он должен был перегрузиться, но Император хранил его, удерживая защитную сферу в критические секунды…

Фокстрот-19 стремительным бегом пронесся мимо них, отталкиваясь ногой от Манфреда и совершая головокружительный прыжок. Он не заметил боли – важнее всего была его цель. Точный, выверенный удар в голову орку. Мозги, брызнувшие в творившийся вокруг хаос. Цель поражена.
Почувствовав, что Черный Меч задел врага, напрыгнувшего на него сзади, Манфред бросился к нобу. Но раньше него цели настиг ассасин, в невероятном ударе вскрывая орочий череп.
Фокстрот пролетает дальше, совершая ловкий кульбит.
Храмовник добивает орка, одним взмахом снося его голову.
Фокстрот бьется об землю, прокатываясь по ней, словно кукла, и хватается за подрубленную десантником ногу.
Манфред разворачивается и бежит к байкам…

- Храмовник – в коляску! – раздается крик Хана, разряжающего барабан для его прикрытия. – Железо – плевать! Текаем, братцы! Ходу! ХОДУ!!!
Убирая болтер за спину, Белый Шрам с низкого старта несется к контейнеру.
Там его уже ждут остальные: Вивьен с полуживой Шилари за спиной, выкатывает из-за прикрывающей стенки, открывает огонь по бегущим на него оркам.
Аргус выпускает плазма ракету – уносящаяся лента выхлопа и затем яркая бело-голубая вспышка.
Земля вздрагивает от взрыва. Наушники хрипят от грохота.
Первые ряды Смертозадов вместе с их командиром обращаются в пыль.
Чья-то граната раскидывает другую группу зеленокожих, но им нет числа. Им нет числа.
Прибегает Александр, удачно срезая преследующих Ульриха орков. Байки еще в контейнере. Вместе с гвардейцем они сбрасывают байк Волка.
Тот прибегает следом, быстро находит свое седло и выкатывает рядом с Вивьеном. Его болты зажигают бегущих орков.

Манфред, чувствуя, как купол его Железного Венца пытаются пробить десятки пуль, подбегает к штурмовому мотоциклу с Громом за рулем.
Тот прикрывает его отчаянным огнем.
Храмовник прыгает в коляску, дергает затвор тяжелого болтера.
Байк трясется от мощной отдачи, бешеная мощь – наступающая волна орков ложится, разлетаясь на оторванные конечности.
Фокстрот пытается подняться, но теряется где-то в дыму.
Гром почти ничего не видит. Перед глазами – кровавая пелена. Он стреляет куда-то в толпу. Грудь трещит от боли: дендрит Деймоса прорывается сквозь ткани, пытаясь отыскать артерию.
Все вокруг – в его крови. Она выплескивается литрами.
Надо ехать. Но курсовые болтеры замолкают. Торнвальд оседает и медленно заваливается на бок.
Манфред не прекращает огонь. Прекратить – значит умереть.

Аргус выкатывает байк Храмовника. Поставленная Вороном стенка контейнера гулко гремит и трясется от пуль.
Вдруг с жутким скрежетом струя пламени пробивается сквозь ее толщу рядом с Железом. Орочья ракета.
Но мимо. Мотоцикл не задет. Потерять его – значит остаться здесь.
Вивьен и Ульрих, сидя в байках, нашпиговывают орков болтами.
Те им отвечают: Розариус светится солнцем, доспех Вивьена покрывается выбоинами и трещинами. Он пытается скрыться за броней байка и не замечает гранату.
Ворона сбивает с мотоцикла, он падает на землю. Рука горит от боли, разум плывет.
Розариус Ульриха принимает в себя шрапнель от гранаты и гаснет. Все. Доспех тут же начинает искрить от попаданий.
На него бегут рукопашники с топорами, тесаками и бензопилами.
Волк зажигает их болтами.
Они вопят.
И все равно бегут.
Они уже вплотную. Свои кладут их в спину. Но их слишком много.
Ульрих сбивает молотом первого. Крошит морду второму. Уворачивается от тесака третьего.
И видит огромный топор четвертого прямо перед лицом. Молитва прерывается.

Манфред поливает наступающую орду беспрерывной очередью. Он один на этом фланге, против целой армии.
Ассасин в дыму среди орочьих трупов.
Торнвальд без сознания. Серво-череп, весь в крови, яростно копошится в его груди, откинув голову на максимум.
Справа, куда не достает тяжелый болтер, бежит толпа зеленокожих. Это конец.
Их пули уже барабанят по байку.
Им остались мгновения.
Манфред не видит их – он смотрит вперед, куда стреляет…
…
И вдруг байк начинает реветь, курсовые болтеры заливаются злобным лаем.
Торнвальд приходит в себя. Деймос нашел артерию.

Кулак, наконец, садится за свой байк. Готлиб – сзади. Не в седле только Хан.
На их глазах Вивьена и Шилари сбрасывает с мотоцикла взрывом. Они на траве, байк дымится.
На Ульриха тут же набегает толпа горящих орков.
Александр снимает очередью троих.
Но они добираются до Волка. Мощный удар в голову выбивает его из седла.
Орк ставит ногу Ульриху на грудь, чтобы вырвать застрявший топор из черепа.

- Никого не ждать! Ходу!!! – кричит Хан, подбегая к контейнеру.
Он на скорости отталкивается сапогом от его стенки, хватается рукой за край и запрыгивает на второй ярус.
Приземляется в седло, крутит рукоять. Движок разрывается от мощи.
Байк встает на дыбы и Шрам бросается вперед – на поставленную Вивьеном стенку.
Она уже не защищает, она мешает отряду рвануть в нужную сторону.
Восьмиметровый бронещит опрокидывается, отбрасывая орков.
Хан с грохотом приземляется, закладывает вираж, прямо в толпу. Сбивает зеленокожих с ног, еле удерживает байк, грохочет болтерами и выхватывает саблю с криком:
- За мной, братцы! На прорыв!!!

Вы не можете просматривать этот пост!

Без всяких хитростей Гарм принялся за поиски своих, попросту расспрашивая каждого встречного на предмет примеченных ими суровых на вид мужиков.

Осень в буйном 18-м году обрушилась на N-скую волость M-ского уезда внезапно и резко, как Брусиловское наступление - без раскачки, без долгих листопадов под мелкий сентиментальный дождик, без чередования пасмурных деньков с солнечными. Сначала ударили холодные ливни, в считанные дни вымочившие леса так, что невозможно стало найти хоть сухую щепочку и превратившие дороги в раскисшее месиво, затем зарядили унылые обложные дожди, не прекращавшиеся целыми сутками. На полях гнили недосушенные стога отавы, одежда не грела и висела на теле влажным мешком, вооруженные отряды, вынужденные рыскать по полям и дорогам в такую пакостную погоду сатанели и лютовали как никогда. Казалось, что даже в только что протопленной избе и то сыровато.
Надо сказать, что природа звучала в унисон с жизнью Орловской губернии, такой же серой, унылой и беспросветной, как промозглая водяная пелена за порогами домов. «Народная власть», не сумевшая наладить товарно-продовольственный обмен с освобожденным крестьянством, еще летом двинулась в деревню за хлебом с винтовками и пулеметами. Завертелось. «Комбеды», продразверстка, принудительный призыв в Красную Армию на борьбу с контрреволюцией. В ответ – ожесточенное сопротивление, «кулацкие обрезы», восстания и бунты разной степени интенсивности, и, конечно, кровь. Много крови, перемешанной с вязкой, пузырящейся грязью.
Отчаянные и злые взялись за оружие, слабые прятались. Нерешительные терпели, ждали, что будет дальше и молились. Многие пытались бежать - неважно куда.
Привлекательной идеей стал выглядеть исход в новообразованные на оккупированных территориях австро-германскими силами национальные государства: Украинскую державу и Белорусскую народную республику. Чаяния были разные. Кто-то надеялся добраться до черноморских портов и уплыть подальше от гибнущей России, кто-то полагал проскочить окольными путями к Деникину на Дон, а кто-то думал и просто осесть в самостийных и незалежных землях, не осознавая до конца, что все эти независимые державы стоят только на прусских штыках. А может и осознавая, но полагая, что при оккупации жить будет и то полегче, чем под «диктатурой пролетариата»…
Однако, пересечь границу было не так-то просто. На трактах и железных дорогах стояли многочисленные красные, «самостийные» и германские пикеты и патрули, и порой даже имперского паспорта с указанием места постоянного проживания на территории новых республик было недостаточно – мели всех «подозрительных». О том же, чтобы пронести через кордоны хоть медный грошик и мечтать не приходилось. А потому многие уходили лесами, надеясь на проводников, а то и простой русский «авось».

Фрол Кузьмич Егоров, бывший егерь и лесничий помещика Сизова, на паях с Селиваном Петровичем Гороховым, браконьером, промышлял в этих местах нарушением границы. Они знали леса как свои пять пальцев, и охотно продавали свои знания всем желающим за вечные ценности вроде золотых и серебряных монет, брегетов, портсигаров и прочих сокровищ, коих так не хватало простому человеку в период классового неравенства. У Фрола Кузьмича с женой было крепкое хозяйство – большой, еще и двадцати лет не отстоявший дом-пятистенок с обширной конюшней и дворовыми постройками, скотина, птица. Все это возводилось в свое время для помещичьих нужд – Александр Андреевич Сизов любил охоту, и проводил с друзьями на подворье Егорова чуть не по пол лета и осени, постоянно выбираясь на зверя. Однако, после октябрьского переворота Сизов к ловитвам как-то охладел, и в 18 году егерь оказался предоставлен сам себе. Тогда-то и обьявился у его ворот Селиван Горохов, злостный браконьер и идейный враг Фрол Кузьмича в дореволюционную эпоху. Посидели, выпили – чего теперь делить то? Тогда Горохов и предложил улучшить свое материальное положение – дескать, люди из России бегут, и с собой много чего хорошего несут. Почему не помочь соотечественникам за звонкое «спасибо»? Егоров почесал в затылке, и подельники ударили по рукам.
Ушлый Селиван быстро наладил связи с «хорошими людьми», которые за малую мзду подбирали предприятию клиентуру. Так мужики принялись водить через лес небольшие караваны за границу, а то, бывало, нет-нет и в Советскую Россию с «той стороны» кого-то черти несли. Подворье Егорова стало чем-то вроде постоялого двора, перевалочным пунктом, где можно было переночевать перед долгим дневным переходом или после такового.
Предприятие имело финансовый успех. Каждый новый виток классовой борьбы в центральной России выплескивал свежий поток отчаявшихся беженцев, которые охотно отдавали часть своего добра, чтобы сохранить хоть что-то. Шли все – зажиточные крестьяне с семейством, нагруженным скарбом, прижимающие к груди завернутые в тряпицы образа, купчишки с бегающими глазами и туго набитыми чемоданами, отдувающиеся распаренные барья, позвякивающие под долгополыми бобровыми шубами столовым серебром, а порой попадались такие путники, что не приведи Господь! Подельники лишних вопросов не задавали. Платят, и ладно.
Как и следовало ожидать, объявленный большевиками «красный террор» этой осенью заставил сняться с места очередную волну беженцев, до этого полагавших, что ещё «все как-нибудь образуется», что не могло не порадовать Егорова. Судьбы отчизны Фрол Кузьмича не беспокоили. Его лично классовая борьба до сей поры не коснулась ни в каком виде, кроме прибыли, и все эти произносимые шепотом «комбеды», «продотряды», и «ЧеКи» были для егеря пустым звуком. Вот только плещущийся в глазах беженцев животный ужас то и дело заставлял внутренности сжиматься от щемящего чувства надвигающейся беды, и просыпаться ночью в холодном поту под набатный грохот собственного сердца…


Уже двое суток лило без передыху. Низкие свинцовые облака то сеяли меленький дождик-бусинец, то прорывались злыми косыми ливнями, но на совсем осадки не прекращались ни на минуту. Однако, даже буйство стихии не пресекло поток желающих уйти за границу большевистской России. Фрол Кузьмич поглядывал на расположившихся в передней комнате его дома людей и прикидывал, не подождать ли с выходом, пока не наберется народу поболе, да и погода устаканится? Сама мысль о том, что назавтра придется тащиться сорок с лишком верст по волглому лесу, вызывала озноб и ломоту в коленях. С другой стороны, ватажка на этот раз подобралась удачная, без баб и тяжелой поклажи, можно было надеяться обернуться быстро…
Всего на постое у Фрол Кузьмича в этот вечер собралось восемь душ, но идти собирались только трое. Егоров снова пригляделся к попутчикам, прикидывая что-то про себя.
Первым к нему на подворье заявился здоровенный, как ярмарочный борец, жидок в поношенной одежке с видавшим виды сидором за плечами. Сверкая нагловатыми, на выкате, глазами затребовал хозяина. Фрол хотел его гнать, а то и с ружья пугануть, но незваный гость назвал условленное слово, каким снабжали беженцев Селивановские «хорошие люди», и уплатил задаток – позолоченные часы и изрядный серебряный канделябр. Назвался Иваном. Ага, как же! Видали таких Иванов. Фрол Кузьмич специально велел жене приготовить на вечерю кулеша на сале – пущай нехристь голодным спать ложится!
Вторым подтянулся налегке прилично одетый господин средних лет, явно барского племени – светлая, недубленая ветрами кожа, аккуратная прическа и усики, «баронский» выговор с тягучим жеманным «а-а-а». Предъявил записку от брянских посредников, чтобы его провели без платы. Назвался Мстиславом Карловичем. Молчит, чирикает что-то куцым грифельным карандашиком в небольшой книжице.
Третий беженец оказался молодым человеком, едва ли не вчерашним гимназистом. Звонкий голос, гладкие, покрытые юношеским пухом щеки, вихор из под фуражки… Но взгляд твердый, решительный. Тоже, видать из благородных – под статской шинелью сюртучная пара, выговор как у того Мстислава Карловича, да еще и словами мудреными бросается. С собой притащил изрядных размеров, да, видать, и веса саквояж. Задаток выдал полновесными царскими червонцами. Звали парня Арсений Ипатьевич.
Четвертый постоялец выглядел куда как примечательно. Это был натуральный казак со всеми полагающимися атрибутами – аршинными усами, саблей, знаками различия на форменной «кавказской» одёже. Этот человек вышел на дом Егорова из леса, увешанный оружием с ног до головы и волоча через плечо седельную суму, и попросился на ночлег. Фрол Кузьмич сперва стерегся гостя, но разглядев царские еще значки на форме казачка, подуспокоился (поди, раз носит такое на большевистской земле, вряд ли душегуб, уж скорее с понятием человек, старых правил), дал добро и пригласил к столу. Казак назвался Остапом.
Еще двое гостей Кузьмича путешествовали в обратном направлении. Селиван Петрович привел их нынче с германской стороны, и теперь они отдыхали перед тем, как двинуться дальше в Россию. Тут было все ясно и без слов – типичное «ихнее благородие» со своим денщиком топали с фронта. Подтянутое «благородие» щеголяло статской одеждой, но офицерскую выправку было видно за версту, да и суетящийся вокруг него хохловатый мужик лет сорокА, пытающийся выдавать завернутую в мешок винтовку не то за удочку, не то за весло, то и дело титуловал своего молодого спутника «вашбродем». Ох и припозднились что-то служивые, армию-то уж чуть не пол года как демобилизовали. Да и что они через границу тропами пошли? Уж, поди, германцы им документ должны были оформить как полагается. Или несут с собой ценного чего? Денщик звал офицера Сан Михалычем, а тот его – Семеном.
Ну а последних двух гостей Фрол Кузьмич и так хорошо знал. Простоватый долговязый пацан по имени Миколка был из местных, с сизовских деревень. Папка его был добрый охотник, звали его частенько и на помещичьи ловитвы «нумером», и самому промышлять дозволяли, да вот беда – загинул на войне. Миколка сам за ружье взялся, да пропитал себя с сестренкой малой тем же промыслом, пока и малАя Олеся Богу душу не отдала. Пропал потом куда-то парень, а по весне вернулся, да не один – с дружком Васькой. Васька тот был, кажется, постарше, и явным заводилой в компании. С разрешения Фрол Кузьмича (а чего не разрешить, раз и барину уже все равно, и, люди говорят, в Рассее теперь все обчее?) пострелята все лето шныряли по пуще, промышляя зверя, птицу и рыбу, и частенько захаживали к Егорову. Меняли добычу на соль, спички и огнеприпас, а порой Фрол и деньгой их не обижал. Вот и теперь пацаны выползли из какого-то дальнего уголка леса, мокрые, тощие, как мартовские коты, но бодрые. А как повзрослели-то за пол года, уж мужики почитай!
Подумал Фрол Кузьмич, подумал, да ничего не решил. Утро вечера мудренее. Постояльцев накормить надобно, да спать уложить, а на утро уж и решать – сразу выходить, или обождать день-другой. На том и успокоился.

"Иван Максимович Карпов" (Изя Моишевич Кацман)
Повезло. Что говорить, повезло. Что до ветру пошел, когда красноперые налетели. Что сидор собранный подальше от костра, под елкой лежал. Что револьверт в кармане был, что рука не дрогнула, когда двоих караульных у коновязи кончил. В одном только не повезло. Когда уже Изя в седло вскочил, то налетел на него самый главный краснюк из карательного отряда, и хотел его шашкой перетянуть поперек шнобеля. Изя не растерялся, навел ствол ему точно в лоб, но клацнул боек шпалера по пустой гильзе: кончились патроны в барабане. И понял Кацман, что запомнил его краснюк крепко. И Изя его запомнил – прямые и ломкие соломенные волосы, рубленый шрам через худощавую физиономию, холодные немигающие серые глаза, плотно сжатые тонкие губы, худое поджарое тело, затянутое в черную кожу тужурки и туго утянутое портупеей. Волчище, да и только. Ну, зато Изя и от удара ушел, и от погони – грех жаловаться. Много ли надо бедному еврею?
А еще в том повезло, что главарь их ватажки, Яшка-сапожник, как чувствовал недоброе, и заранее подготовился мазать салом (тьфу три раза на этот нечистый продукт!) пятки, если припечет. Проведал, что дядьки какие-то лесом людей водят за кордоны, а там иди хоть на Киев, хоть на Минск. Яшке не пригодилось, а Изе – в самый раз. Шестое чувство лихого человека нашептывало, что погоня на плечах висит. Там не достанут. Можно будет двинуть на Гомель или Могилев, там евреев много и их пока, кажется, еще не кушают. Переждать, осмотреться. А чтобы не с пустыми руками идти (проводник, гнида, забрал задатком последнюю заначку) можно будет гусей этих пощипать, что ему в попутчики назначены. Только границу перейти…

Васька Босой
А хорошо это Миколка придумал – в лес на лето податься. Сытно, привольно. Хочешь – охоться, хочешь – рыбу лови, хочешь – просто валяйся кверху брюхом, ловя солнечные блики в просветах листвы. Охотился, правда, все больше Миколка, у Васьки сноровки нужной не было. По Васькиной части другое было. Раз в две седмицы собирал он котомку, набивал солониной, и пробирался окольными путями в уезд, провиантом мешошничать. Дело опасное, но выгодное – страсть. Тем летом в Брянске серьезно голодали (а в Москве и Петрограде, народ баял, и того хуже было), и за фунт просоленной дичины можно было выторговать хоть патронов, хоть мануфактуры, хоть монет. Конечно, если бы поймали, могли и к стенке сразу приставить, но Богородица хранила.
Кой-чего по мелочи меняли и у дядьки Фрола. Хоть и был он изрядным скрягой, но человеком оказался добрым, и сирот не обижал, а жена его тетка Агафья, так и вовсе баловала, как зайдут, то пирогами, то еще чем вкусным.
Но лето кончилось, и надо было думать о зимовке. Куда податься? В город? Там с голоду и кишки недолго склеить. В деревню? А там, говорят, большевики коммунизм строят – только щепки летят. Боязно.
Правда, тут Фрол Кузьмич намекал к делу их с Миколкой пристроить. Знали они его дела – контру через границу водить. Сам, видать, староват стал, а может тетка Агафья плешь проела, чтобы пригрел беспризорных. А что, подумать можно… И перезимовать в тепле да уюте, и, глядишь, какую-никакую деньгу зашибить. Так и жить можно!

Остап Денисович Прокопенко
Вот и кончился поход есаула Черных, не начавшись толком. Говорили многие, что нагайкой полена не перешибить, что до дому, на Терек надо идти, да там уже сходом судить да рядить, как быть с большевиками. Другие так и вовсе о царе-самодержце не кручинились, да большевика хвалили за мир и свободу для народа. Насмотрелся за пол годика Остап на эту свободу – чуть очи не вытекли. Ну да не о том сейчас речь.
Черных никого не слушал, а одно твердил: «Пойдем, братцы, дружно на Москву! Бить будем сволочь, где увидим, а за нами народ-богоносец поднимется с иконами да хоругвями. Натерпелись ужо от энтих комиссаров и ангитанторов! Фронт своими Советами развалили, пол Руси немцу отдали!»
Добровольцев набралось с пол сотни, тех, кто помоложе и поглупее. И Остап пошел. То ли и вправду поверил, что народ сам большевизм скинет, то ли не хотел мамке на глаза показываться один, без братьев…
Поначалу все шло как по писанному. Разгоняли отряды Красной Гвардии где шашками, а где и нагайками. Народ спины казачков крестил, но за полусотней с хоругвями почему-то никто не шел. А под Брянском напоролись терцы на сводный карательный отряд сабель в четыреста, да видать под командованием не вчерашнего рабочего, а боевого офицера…
Почти все лето казачий отряд травили как волков, гоняя по всей губернии. Казаки огрызались как могли, хоронились в дальних селах и на хуторах, призывали крестьян браться за оружие, порой небезрезультатно. Отряд то разрастался, то снова таял, к боевым потерям прибавлялось дезертирство – казачки и крестьяне возвращались до дому, пока не поздно.
А потом стало поздно. Оставшийся от боевого отряда жалкий десяток умело взяли в полукольцо и погнали на засаду – два припрятанных у опушки леса «максима». Первым погиб есаул Черных, а за ним легли и все остальные хлопцы. Как уцелел Остап, он и сам не понял, видать, Господь уберег. Почти сутки тащился терец по мокрому осеннему лесу, уходя от места разгрома его отряда, пока ноги не вывели его к дому доброго человека, впустившего на ночлег, где, как оказалось, собралась и без того подозрительная и пестрая компания…

Стива Карлович Зарецкий
С поезда сошел, до Брянска добрался пешком. Голод. Даже не верится, но – настоящий голод. Базар как вымер, никто не торгует. Хлеб выдают с телеги по карточкам, охраняют человек десять, при пулемете. Много вооруженных людей. Много пьяных.
На окраине по звукам и запаху нашел что-то вроде кабака. Судя по всему, нелегального. Снова метал на спор – давно не ел. Выиграл обед и десять рублей. Суп чудовищный, хлеб еще хуже. Получил два рубля царским серебром, остальное, сказали, отдадут завтра. Снова пришлось настаивать на немедленной расплате. Мотивировал тем, что нынче же надо ехать в Киев. Почему Киев? Трудно сказать, первое, что на ум пришло. Только не здесь, не с этими… Вместо денег получил рекомендацию к некоему господину, который проводит нелегальных эмигрантов через границу. Сказали, дело надежное, и обошлось бы дороже восьми целковых.
Остановился на ночь у этого самого господина. Впервые за много дней увидел нормальные человеческие лица. Похоже, и впрямь пойдем на Украину. Неужели все, кто остался людьми, покидают эту страну? Абсурд, бред…
Что там делать? Добраться до Одессы, с контрабандистами в Царьград, а оттуда – Франция, Италия, САСШ? Возможно. Надо обдумать…

Александр Михайлович Лисицкий
Война для Александра закончилась как-то неожиданно. Он был авиатором, элитой войск, рыцарем среди рыцарей, и его авиаотряд не подвергся революционному разложению армии 17-го года ни на йоту. Даже унтера и бойцы аэродромного охранения агитаторов за солдатские комитеты встречали насмешками, а особо настырных и поколачивали. Пилоты и летнабы жаловались только на плохое снабжение, но продолжали сражаться за небо, как ни в чем не бывало. Конечно, личный состав читал газеты, и тихо сходил с ума от всего происходящего. Им, кадровым военным и патриотам, многое было не понятно. Революция-революцией, но нельзя же вот так просто сдать войну! Лозунги «главноуговаривающего» Керенского о «борьбе до победного конца» как-то не вязались с отказом пехоты идти в атаку, увольнением комсостава и массовым дезертирством с фронта. И все же паническое отступление в восемнадцатом году, а затем и сепаратный мир, скорее похожий на капитуляцию, стал для летчиков как удар поленом по голове. Командир авиаотряда полковник князь Васильчиков застрелился, многие разъехались по домам, не дожидаясь расформирования. Верный долгу и букве устава Лисицкий остался при авиаотряде исполняющим обязанности командира и ответственным за передачу материальной части авиаотряда германской стороне. Немцы очень оперативно приняли аэропланы, и угнали их на запад, а вот с приемкой остального хозяйства они не спешили – теперь аэродром, ставший последним пристанищем авиаотряда, оказался в глубоком тылу, германцам было не до него. Почти три месяца Лисицкий проторчал на аэродроме под охраной взвода ландвера, совершенно оторванный от мира пока, наконец, все формальности не были улажены, и его не отпустили восвояси, снабдив соответствующими бумагами на переход границы. И вот Александр отправился на свою новую, теперь уже советско-большевистскую родину. С ним возвращался и верный друг – механик Семен Петренко. Когда в войска поступил приказ о демобилизации и роспуске армии, Семен не покинул расположение авиаотряда, как сделали это девяносто пять процентов личного состава. На вопрос Лисицкого, почему солдат не уходит, Петренко степенно отвечал, что родители его давно уже умерли, про братьев-сестер ему ничего не ведомо, жены-детишек он не нажил, и армия была его единственной семьей. А раз уж он теперь, выходит, сирота, то останется с командиром на семейных поминках. Так и пошли домой вместе.
Уже на границе германских и большевистских территорий сослуживцы с содроганием услышали первые за три месяца новости с родины: междоусобная резня, голод, безвременье и беспредел. Осторожный и битый жизнью Петренко предложил Александру осесть на Украине и снова поступить на военную службу, хотя бы и к украинскому гетману Скоропадскому, но Лисицкий стремился попасть домой – армии и державы не стало, но осталась Родина и семья…
Тогда Семен развернул бурную экономическую деятельность. Ушлый механик продал их с Александром легальные бумаги на переход границы, и вместе с ними и кое-какие «сувениры» из своего вещмешка, а на вырученные средства раздобыл оружие для себя и командира взамен конфискованного победившей стороной, а так же нанял проводника, который благополучно доставил сослуживцев в обход всех пикетов на большевистскую сторону. Теперь бывшим военным предстояло самолично убедиться, так ли страшен большевистский черт, как его малюют…


Арсений Ипатьевич Недосыпов
До Брянска добрался без приключений, проверок документов и обыска удалось избежать. В город вошел ночью. Не без труда, хоронясь от патрулей, сумел разыскать явочную квартиру местной партийной ячейки - адресом Арсения снабдили еще в Москве, но улицы большевики уже успели переименовать. Председатель ячейки товарищ Сергеев выслушал молодого человека, и согласился помочь в переходе границы. Обьяснил, как выйти на контакт с человеком, промышляющим нарушением границы, сообщил пароль и выдал немного денег. Кроме того, написал рекомендательное письмо к товарищам из Гомеля, которые смогут пристроить Недосыпова к борьбе в Белоруссии. Письмо по совету опытного товарища Арсений зашил под подкладку сюртука. Утром пламенный революционер покинул Брянск в крестьянской телеге, накрытый мешковиной, а ужинал он уже в доме "ходока" в разношерстной компании по всей видимости таких же беженцев от большевизма, как и он сам...

Пробуждение после операции было великолепным. Сильная пульсирующая боль в ноге исчезла. Парень вздохнул с облегчением, прикрывая глаза. На лице сама собой проявилась легкая улыбка. Вдохнул воздух полной грудью и посмотрел по сторонам. Слева бедняга Смит, лежит без сознания. Досталось же ему. А справа – загипсованный с ног до головы морпех. Не повезло им. Алекс приподнялся на руках и, оперившись ногами о кровать, присел и прислонился спиной к изголовью кровати, чтобы получше осмотреться.
Только сейчас он заметил, что с ногами что-то не так. Он не почувствовал левой ногой кровати. Наверное, местный наркоз или что-то в этом роде. Ведь он же чувствовал, что двигал ею. Посмотрел на неё.
- Нет, - парень обомлел, глядя на то, как одеяло проседает в том месте, где должна была быть нога. Он ощупал его, не почувствовал её. Но ведь он же прямо сейчас шевелит пальцами! Не веря в происходящее, начинает срывать одеяло. – Нет-нет-нет-нет. БЛЯДЬ! ВРАЧА!
Когда, наконец, пришел доктор, Саймонс уже перестал паниковать, а тупо смотрел на обрубок. Ни о чем не думал. Просто пялился в то место, где у него была конечность. И всё так же пытался шевелить пальцами, двигать ею. Он ведь чувствовал её. Пришел доктор Хартман. Занятная фамилия. Сердечный, сука, человек. Хотя может и пишется по-другому. Он попытался как-то приободрить. Говорил что-то про протезы, но Алекс слушал его вполуха. Как-то уже наплевать было. Однако принял на заметку причину ампутации.
Следующие несколько часов прошли, словно в тумане. Саймонс пытался переварить случившееся, как-то смириться с этим и решить, что же делать дальше. Он думал, что знает, на что подписывается, когда заключал контракт. Рассчитывал на пару дырок от пуль, порезы от осколков и тому подобное. Он никак не думал о том, что может умереть или случится нечто подобное. Но теперь какая уже разница? Что не случается, всё к лучшему. По крайней мере, он жив. По крайней мере, не лежит, как Смит, без сознания с поддерживающими аппаратами. Смирившись со своим положением, Алекс решил терпеливо дождаться своего протеза. Протез. Отвратительно звучит, блядь. Когда эта операция закончится, он сделает всё, чтобы порвать контракт. Даже если это будет стоить ему целого состояния. Жизнь, сука, дороже. Хотя, это будет только в том случае, если он всё же выживет тут, в чем у Алекса появились сомнения.
От грустных мыслей его отвлек «Виктор Тс.» или просто Виктор. Чтобы не погрузиться в тоску и уныние ещё глубже, Саймонс решил пообщаться с этим человеком. Как оказалось, Виктору досталось больше, чем ему. Алексу даже как-то стыдно стало от того концерта, который он устроил тут. Они разговорились и так начала зарождаться новая дружба. Привезли, наконец, протез, установили. Херовая модель, но лучше так, чем вообще никак. Пока он осваивал его, продолжал общение с Виктором. Слушал радио, читал книги и брошюрки о планете. И перестал обращать внимание на свой недуг.
А сегодня ночью Виктор скончался. Алекс молча лежал, упершись взглядом в потолок. Снова грусть и печаль. Теперь уже не за себя, а за хорошего человека, который не заслужил такой участи. Перевернулся на бок. Как-то всё настолько херово, что даже не верится, что это всё правда. По крайней мере, Смит, наконец, очнулся.
- Доктор Хартман, Смит пришел в себя, - Алекс, кряхтя, сел и обратился к Джону. – Как себя чувствуешь?

Командира уже спасти нельзя было. Упав возле поверженного командира на колени Медведь успел заглянуть тому в лицо как раз вовремя для того что бы увидеть как живые, светлые глаза окутывает туманная пелена смерти. Командир так и умер, не закрывая своих посеревших глаз, до последнего более заботясь о судьбе своего отряда, чем о собственной доле.
Медведь почувствовал как его душу покинула что-то нестерпимо важное, и образовавшаяся пустота стала засасывать в себя, словно воронка, все чувства, эмоции, как забилась душа зверем в клетке, требуя выхода наружу. Как свернулся в глотке крик рвущийся в небо, что бы разбить мир и тот, мелкими осколками, рассыпался, растаял словно недобрый сон и они все, вновь, проснулись у подножья холма.
На прокаркавшего у него над головой ворона воин обратил внимания не больше чем на надоедливую муху вьющуюся где-то за спиной, от части и от того что в птицу уже летел камень. Только отложил на закорки памяти лабуду о двух бредущих по дороге неживых-не мертвых. Да в очередной раз пообещал себе приложить все силы что бы поймать треклятую гадину.
Ему кто-то положил руку на плечо уговаривая его уходить. Это был копейщик, который кажется тоже не сильно пострадал.
-Я сейчас. Догони лучника, а? Он кажется брата потерял. Как бы не натворил чего худого...
Командир не выпустил свой верный клинок и после смерти. Мертвой хваткой держали пальцы рукоятку меча и Медведю пришлось приложить немалые усилия что бы переложить клинок лезвием вниз и свести руки павшего товарища вместе. Скинув железные рукавицы Медведь положил ладонь на лицо павшего командира, закрывая его глаза.
Тяжело поднявшись с колен рыцарь принялся собирать щиты и складывать их на поверженного командира. После, сверху навалил камней и лежащих вокруг в великом множестве павших рыцарей в полных доспехах. По совести этого делать не стоило, но командор был ему другом и Медведь надеялся, что потом,когда все закончиться он сможет вернуться и похоронить по людски павшего командира.
- Прощай верный товарищ. Сам видишь, не в силах мы удостоить тебя, сейчас, лучшего последнего приюта, да ты и сам был бы против если бы мы поступили иначе. так что, не серчай, старик. Ты был хорошим воином и еще лучшим командиром. Ты никогда не прятался за спины друзей и всегда был впереди подавая пример и вселяя надежду идущим с тобой. И пусть я ничего этого не помню, но уверен что все так и было. Не той ты породы что бы быть другим.
Медведь бросил на получившийся "мертвый" холм пригоршню земли и подняв перчатки тяжело зашагал к мертвому, уже наверняка пареньку с моргенштерном. И повторил всю ту же процедуру, только щитов нужно было меньше, тело бедолаги практически полностью рассыпалось золой.
Только после этого воин обернулся в поисках копейщика с лучником и зашагал к ним.

Молотов. Телефон бодро моргнул надписью "МТС". Связь была. Открыл браузер, полистал пару ссылок. На Дме было все как всегда. Несколько новых постов в "Честь". Новый пост от Тучика в "Степь" пришел. Мельком глянул главную страницу, твой пост какой-то хуй незнакомый плюсанул, написав "Зато закаты здесь красивые". Закрыл. Телефон бодро моргнул надписью "Megafon".

Пустой вагон поезда. Жесткое сиденье, подпирающее зад. Электрический свет ламп режет глаза, и ты переводишь взгляд на темные стекла. За которыми, в свою очередь, проносится кромешный мрак туннелей, переходов, ответвлений, о которых знают только ремонтники и, может быть, агенты ЦРУ, расположившие там, во тьме, свою базу.
Ты сидишь, покачиваясь в такт движению поезда, и, вслушиваясь в оглушительный шум стучащих по рельсам колес думаешь. Мысли роятся в голове, заставляя вспоминать хорошее, но, чаще, плохое, что было в твоей жизни. Неудачи. А что делать тому, чья жизнь - это неудача? Что делать мне, Теодору Ричарду Комптону, если вся жизнь в какой-то момент дала трещину. Пошла наперекосяк.
Серость. Вот что я могу вспомнить. И мрак. А ведь когда-то, когда все мы были юными, было хорошо. Была любовь, были яркие чувства. Был смысл в жизни. Даже не так - была жизнь. А смысл в ней - она сама. Хотелось всего. Хотелось перевернуть мир, оставить свой след в его истории, стать великим, ну, или хотя бы нужным. Хоть кому-нибудь.
К чему я пришел? Мне сорок три. За плечами лишь войны, смерти, разрывы. Что я могу вспомнить? Товарищей, что ушли у меня на глазах? Они мертвы, а я, покалеченный, израненный, полу-жив. Полу-мертвец. И даже медаль, висящая на стене в рамке, не может ответить, для чего все это было? Кому нужны были наши жизни?
Полиция. Прогнившая насквозь структура. Там, где никому не нужна твоя честность, можешь засунуть ее себе в очко. За двадцать лет я потерял еще несколько друзей. Напарников. То, что оставалось внутри искалеченной оболочки ушло вместе с ними. И каждый раз - бессильная злоба. Потому что нельзя сделать ничего. Потому что война заканчивается, когда уничтожен последний противник. Именно поэтому война на улицах не заканчивается никогда. Она не видна обывателям, да и не каждый коп ее замечает. Но тот, кто осознает весь ужас и безысходность, ломается.
Я сломался? Нет. Эти осколки, что остались от души, можно было только попытаться растереть в пыль, но не порезавшись - это невозможно. Однако, кое-кто попытался.
Джессика. Я бредил тобой, любил. Ты была всем для меня, покалеченного этой жизнью солдата, полицейского. Ты была протезом для безнадежно больного инвалида, который цеплялся за жизнь. И что же ты сделала? Когда я вышел на пенсию, я узнал, что тебя не существовало. Ты была мифом. Когда я узнал об этом, подняв все свои связи в поисках тебя, я понял, что моей Джессики никогда не существовало. Ты исчезла, похитив осколки моей души. А то, что ты не смогла забрать - растоптала в пыль. И тогда я погрузился во тьму.
Кто знает, каково это, быть принципиальным трезвенником всю свою жизнь, не пить спиртное, держаться. И однажды - нарушить свой собственный запрет. Это действительно была тьма, твоя тьма, Джесси, в которую ты столкнула неосторожного меня.
Я не знаю, почему я в какой-то миг осознал себя, свое падение, и, сорвавшись с места, уехал в Коламбус. Было ли это чудом? Все возможно.
Но с тех пор, я - другой. С чистого листа. Как это пошло, уехать в чужой, незнакомый город, оставив за собой страдания и потери и пытаться начать жизнь с начала. Но, пускай. Плевать.
Ворошить чужое грязное белье, искать скелеты в шкафу - хорошо. Видя чужие беды и проблемы, мне становится чуть лучше. Жестокая правда жизни. Но и на это мне плевать. Сколько мне осталось? Кто знает. Но хоть когда-нибудь можно быть честным самим с собой.
- Станция "Брукпарк". Следующая станция - "Пуритас", - пропели динамики, выдернув меня из болота воспоминаний. Я огляделся вокруг, хлопая глазами, как после сна, и пытался сфокусироваться на каком-нибудь объекте. И лишь вздохнул тихо. Рано. Еще несколько станций.

Вот так вот. Кабан с термовинтовкой, сжигающий и мидмирцев воинственных, обещающих местным жителям поддержку и защиту, и мирных поселенцев, кирками и вилами добывающих себе продовольствие. Никого не жалеть. Снова ты, Мафусаилов, в говно какое-то вляпался. Вернее, оно в тебя вляпалось. Магнит для говна прямо. Неприятно.
Не более.
К своим вернулся. С приказами. Шепотом:
- Идут. Один - точно сюда, второй - не уверен. Зачистка это. Не миды. Я.. - валить нужно. Рискнуть сбежать сейчас? Или переждать? Двое на тебя смотрят сейчас. Приказа ждут. Верны тебе до самого конца. Спаситель жизней же. "О капитан, мой капитан.." - я попробую отвлечь его. Увести подальше отсюда, - правда, сам не знаю, как. Результат стрельбы из пушки-фена видел. И страшно всё это. Знаешь по себе. Умирал ведь уже. И не раз. Но что-то всё равно толкает.. чувство вины? Что лучше - чужую смерть видеть? Или самому умереть, ради спасения других? Две жизни против одной. Наверное, не самый плохой размен, - Мария. Возьми, - пистолет без колебаний протянул рукоятью вперед, - на всякий случай.
Нос большим пальцем потёр, что-то в уме прикидывая. Может, шансы на выживание. Мизерные. Или вероятность того, что "носорог" не догадается в тюрьму заглянуть после ликвидации полуголого камрада, из неё выбегающего. Найдет. Пули, плоть жалящие, броню не пробивают. Струя раскаленного воздуха, сжигающая красивые темные локоны, превращающая бронзовую кожу в белоснежный пепел, развеянный гуляющим по душевой сквозняком.
Нет. Нельзя так. Тогда вообще смысла нет. Проще пулю в череп пустить самому себе. Сейчас же. Будь готов к худшему, да. Но надейся на лучшее, всё же.
- Отсидитесь здесь, в душевой. Если не вернутся - бегите отсюда. Ищите наших. Осторожно только.. Себя спасайте. Это приказ, - шепнул. Собрал все воображаемые смерти, всю боль и грязь. И в мысленную помойку выбросил, вместе с сомнениями и колебаниями. Правильно всё. Верно.
Мура по плечу хлопнул. Иленсол подмигнул.
По-паучьи к выходу закрался, имена одними губами называя:
- Мария. Джейкоб.. Итан. Вито.. Фарида. Амина. Лейла.. Закия. Самира. Фарух. Немал.. Мама. Папа.. Ольга. Вами одними. И ради вас.
Дверь толкнул резко. И побежал так, как никогда раньше не бегал.

-Эээ, парни, прикинулись статуями, быстра-быстра. - Хэггард выдохнул и набрал в легкие побольше воздуха. Замер, приняв вид лихой и придурковатый. Даже не дышит почти. "Спаси меня шапка! Слышишь? Я взываю к тебе, спаси меня от этих ебучих пчел, их ебучих жал, ебучих жвал пчермитов-солдат! Оооо! Мы будем счастливы, у нас будет хамви, деньги и бухло, только убереги меня от этих ублюдочных пчермитов!"

- Отделение!! Отступаем постепенно, блядь!! Всех своих выволакиваем, мрази, всех!! Гранаты у лестницы роняйте!!
Махая рубилом налево и направо сержант двинулся к страдающему Марку. - Сина!! Задницы к подвалу свои тащите! Будем рвать!!! - Еще шагов несколько. - Получите, пидоры, ебаный, сука, рот!!! - Новый взмах меча, крови мерзкой потоки. Левой рукой револьвер достал. Выстрел. Еще один. Снова мечом.
- Комнин, блядь!! Вставай!!
Рубит сержант и стреляет. Новый мировой порядок в отдельно взятом подвале наводит.

Выбор был сделан.
Был ли он правильным, или же нет - я всего лишь человек.
Взял пистолет. Взвесил в руке и посмотрел на космопеха. Предлагает мне его убить? Либо же умру я?
Нет. В своих я стрелять не буду. А пожить - я пожил. Причем так, как немногим удается.

Насколько сильно вы ненавидите? Неважно что. Этого всё равно недостаточно.

Умножьте свою ненависть на два, лучше на пять, чтобы не ошибиться, тогда вы получите приблизительную величину той ненависти к себе, что испытывал Маквей когда панически покидал свой пост.
Три тяжёлых шага. Расхлябанный шажок за маму, чья фотография в деревянной рамке из красного дерева топорщилась в левом кармане брюк. Уверенный и громоздкий шаг за папу. Его потерянный образ. Тень, что является тебе во сне. Тут никакие антидепрессанты, и тем более депрессанты, в таком чистом виде, как алкоголь, не помогут. Чарли вынул прихваченную ранее флягу и опустошил её на четверть (маска была аккуратно оттянута и вскоре снова разместилась на своём положенном месте). Маквей замер. Последний шаг. За самого себя.
- Это один маленький шаг для человека, - инженер произнёс слова классика вслух, ничуть не смутившись такой нелепице, как разговор с самим собой, - и гигантский прыжок...
Заканчивать мысль было излишне. Он понял всё сам. Он понял ответ. Искупление.

Насколько сильно вы любите? Дышать, пить, есть, быть любимыми, просто быть, существовать, в конце концов; Жить?
Чарльз нашёл ответ. Он смог разгадать причину своего существования. Не в силах контактировать с людьми, Маквей предпочитал служить людям - поддерживать работоспособность корабля, чтобы такая важная вещь, как экспедиция (а это определённое количество народу в изоляции; можно сказать свой отдельный мир) смогла получить воплощение. Смогла состояться. Чарльз Маквей-младший, одна из многих важных деталей механизма, способствующая обеспечить успех этой экспедиции. И прямо сейчас лучшее, что может предложить эта деталь - спасти людей и помочь экспедиции состояться. Не словом, а делом. Тем, чем славился Чарльз Маквей, который понял своё предназначение. Пора искупить свои ошибки. Чарли глубоко вздохнул и сделал шаг. Шаг в сторону единственного способа отключить двигатель и уберечь его от детонации.

"Прости меня мама. Ты была бы счастлива узнать, что я наконец освободился."
Фотография выпала из дрожащих рук Чарли, и он почувствовал ту согревающею лёгкость, что тут же вспорхнула в его груди. Шаг за маму.
"Прости меня отец. Это глупая мечта о баре... Всё это пустое. Это не моя мечта."
Фляга с виски проследовала по траектории полёта рамки с фотографией. Шаг за папу.
"Когда не будет больше тюрьмы, не нужны будут и оковы."
Обмотанный вокруг запястья амулет Гневного Господа рассыпался, ударившись об пол. Шаг за себя.

~ Говорит Маквей! - всё тот же безэмоциональный голос, который зазвучал в гарнитурах Кеммлера и МакКейна. - Я не смогу составить вам компании в спасательных капсулах, друзья. Двери на моём пути заблокированы и похоже их не сдвинуть с места даже точным залпом из ракетной установки. Тем ни менее, я был рад нашему знакомству! Благодарю Бога, что мне выпала честь служить под командованием господина Кеммлера. Вы отличный солдат и лидер. Я верю, что Вы сможете защитить этих людей от любой опасности. Капитан МакКейн, сэр! Работать с Вами не только легко и просто, но ещё и чертовски приятно. Удачи вам, джентльмены! Чарльз Маквей-младший. Он умер человеком. Отбой. [с всесёлой интонацией] И приятной посадки! ~
Чарли раздавил каблуком гарнитуру. Он перестал быть собой. Он частично освободился.

В эти минуты, уткнувшись лицом в песок, Эбигейл отчаянно хотелось верить в благородство Вальтерза и настоящую человеческую справедливость. И не менее сильно хотелось ему помешать. Не решилась. Упустила момент. Все-таки, страх иногда сковывает даже тех, чьи руки уже запятнаны кровью. Убийство Вальтерза послушником не стало для нее неожиданностью. Зачем он им нужен, человек, способный переметнуться под дулом автомата на чужую сторону ? В расход таких. Дезертирство, предательство, бесчестие не в почете ни в Федерации, ни в Мидмире.

Что же выбрать: расстрел или отказ от гражданства Федерации?

Жизнь – самое ценное, что можно у нас отнять.
Ты провожаешь утром близкого человека до двери и говоришь ему: - Хорошего тебе дня! Береги себя!
Ты пристегиваешься за рулем сам и заставляешь пристегнуться пассажира сзади, потому что помнишь, что в случае аварии его колено способно проломить твое сиденье и навсегда сделать тебя инвалидом.
Ты плачешь над сбитым на дороге котенком так горько, словно он твоим был пушистым комочком.
Ты безумно любишь жизнь и дорожишь ей.
И мозг услужливо подсказывает выход. Слова сами идут на язык.

- Я присягну на верность Мидмирской империи. Я почти ничего о вас не помню и не знаю. Но…я хочу жить!

Эбигейл сидит на песке, смиренно склонив голову и ждет решения послушников. Она ждет, что ее допустят к присяге. Ждет начала новой жизни. А прошлое…оно забудется само по себе, растает легкой серой дымкой.

Жизнь – как скомканная, лоснящаяся на сгибах десятирублевка, случайно забытая кем-то на сиденье в автобусе. Ты получил ее бесплатно, и так же вернешь. И ты не ценишь ее. Ни свою, ни чужую.
В новостях репортаж про убитых детей, лежащих вповалку друг на друге на деревянных, давно некрашеных досках спортзала. Маленькие пальчики, сжавшиеся в кулачки, закатившиеся глаза, запекшаяся кровь. Их матери бьются в криках и плаче за стенами школы. И даже суровый мужик-омоновец из оцепления украдкой вытирает глаза. Равнодушно переключаешь канал.
Ни сочувствия, не жалости. Жизнь слишком скоротечна, чтобы ты расстраивался по пустякам.
И мозг услужливо подсказывает выход. Слова сами идут на язык…

Все варианты успела Эбигейл в голове прокрутить. Цветными кинолентами мелькнули они перед глазами. Теперь она точно знает, что выберет.

Четверо их осталась. Одна присягу хочет. Вторая молчит. Третий хохорится и провоцирует послушника на поединок. Наивный. Еще одна марионетка. Добраться бы до кукловода и обломать ему все выступающие конечности.

Встала. Гордо голову вскинула. Настолько гордо, насколько это можно сделать, стоя в одних трусах.

- Рядовой 2 класса Эбигейл Реддс. Расстрел. Без вариантов. Я – маленький винтик большой машины под названием Федерация. Отказаться от гражданства – равносильно отречению от самой себя. Я солдат и свое будущее выбрала сама. Пусть я умру, но человеком, а не псом, метающимся от одного куска мяса к другому.

Я начинаю понемногу понимать Эдем. Своеобразный мир со своими законами. Вот только постигать их приходится экстерном. В короткий срок мы на собственной шкуре успели ощутить местное гостеприимство. На этот раз дело несколько иное. Не с головорезами столкнулись, но и на гуманитарную миссию они мало походят. Шериф. Не доверяет он нам. И правильно делает. С такими соседями я бы тоже никому не доверял. Но мы ведь не крестоносцы, не рейдеры, даже не корпораты долбанные. И наш последний шанс выжить в этой Степи — здесь он, ускользнуть готов в любую минуту. Нельзя упускать его. Зацепиться надо, на ноги встать, в себя прийти. Убедить местных, что не враги мы им, наоборот, полезны будем. Придётся всё-таки рассказать…

Вперёд направился. Встал рядом с Ильхамом. Правый рукав рубахи закатал, федеральный номер демонстрируя. Спокойным открытым взглядом на привратников смотрю.
— Как видишь, шериф, не буржуи мы. Сроду на горбу ни у кого не сидели. Я, например, рабочим простым, техником, всю жизнь вкалывал. Да никому из нас хлеб ни за хрен собачий не давался. Тут, блять, ещё война эта, всеобщая мобилизация. В мирах федеральных народ в десантуру пачками загоняют. Надо ж дырки на фронтах затыкать как-то. А нами и заткнуть не успели. Выбросили здесь аварийно, как есть. Так что ничьи мы теперь. Потерянные. Люди просто. Которым негде голову преклонить. И которые за место в вашей общине готовы заплатить. Вот этими руками. Сполна и по-совести.

Потом сержант послал четверку космопехов проверить ангар. Сам рвался идти, но Уивер уложил его, в красках рассказав о последствиях. А вот свиньи со щупальцем убежали испуганные взрывом. В ангаре обнаружился корабль, никого этим не удивив. Без опознавательных знаков, однозначно побитый временем и долгим использованием. Взломав дверь, прочесали все каюты. Обнаружили спрятавшегося главаря. Тот на главаря преступной группировки совсем не походил. Низкий, лысый, в скромной одежде со злыми серыми глазами он сдался без сопротивления. Молчал все время, пока его вели к капсуле и после этого тоже. Сержант тем временем с Волком связался, рассказав им все и про взрыв в том числе. Уничтожением здания командование осталось явно недовольно, но вот взятие главаря вернуло милость, даже похвалили Кеммлера и его отделение. А потом пришлось долго ждать, до самого вечера наблюдая за питающимися мохом животными. За их неторопливыми движениями по каменистой пустыне. Запрос Маквея наконец-то загрузился, правда не показал ничего нового. Только то что Чарльз уже знал. К ночи прибыли два грузовых вертолета и управляемый челнок с «Волка». Главаря передали военным, как и останки базы, и корабль в ангаре. Летели в челноке от все больше удаляющейся земли, от пыли поднятой стадом, от черного провала на месте базы, от точечек вертолетов и ангара. Земля все больше отдалялась от космопехов, каждый из которых уже думал о своем, позволив себе расслабится под юмор пилота челнока, - Стива Коннорса, который веселил космопехов матерными частушками и плоскими шутками. Поднялись на корабль. Не дав грязь стереть, снова построили перед капитаном и лейтенантом, даже не оказав сержанту помощи. Капитан заговорил:
-Солдаты, задача выполнена. Ваша первая задача выполнена хоть и не полностью идеально, но лучше чем можно было бы предположить. Здание и груз налогоплательщиков Содружества безвозвратно утерян, но корабль цел, главарь жив, пираты уничтожены. От лица командования флота выражаю вам благодарность за безукоризненное выполнение миссии и отсутствие потерь в личном составе. Вольно. Можете отдыхать космопехи.
Свой комбинезон Дору отдал на починку, так как он был основательно потрепан пиратами, а сержанта уже качественно полечили, так что он уже резво ходил. А ночью устроили с тремя остальными отделениями небольшую пирушку в честь «обстрелки» четвертого отделения КП «Волка», с неофициального разрешения лейтенанта. В столовой корабля. До полного опьянения «в доску» дело не дошло, но посидели славно. На следующее утро еще и выдали наградные, - по тысяче кредитов каждому. Мелочь, а приятно. Покой родной каюты, умиротворенность четырех стен корабля, распорядок дня… Одна маленькая битва, которая очень много значила, закончилась. Показав глупость этого мира, в котором взявшие на себя право вершить чужими судьбами, обманывают доверившихся прикрываясь громкими, красивыми лозунгами о вере. Главаря расстреляли. В колонии у него было несколько пособников, из окружения губернатора. Им присудили пожизненное заключение. Хотя наверняка тот, который все это устроил, избежал наказания. Возможно, это был даже сам губернатор. Ответа нет и не будет, да и вскоре об этом все забыли. Космопехи не судьи, не правосудие, они лишь меч правосудия.
Служба. На «Волке», где-то еще, задания разные. Разнесло космопехов по разным местам. Уильяма повысили до капитана к 2076. Был на хорошем счету у командования. Очень хорошим. Но дальше двигаться как-то не выходило, хотя по всем заслугам должен был. Джерри, - дослужился, кажется, даже до майора, и в 2076 служил на корабле у богом забытой колонии на окраине сектора Содружества. Уивер перевелся в медицинскую службу, позже уже, когда после абордажа пиратского корабля был тяжело ранен и уже не мог нести службу в рядах космопехов. Феликс по самым неправдоподобным слухам перевелся в корпус тактической разведки. Но вот то что он в 2070 и 2071 выигрывал звание «лучшего снайпера» среди космопехов в своем флоте, - это подтвержденный факт. Маквей не раз и не два отличался особыми заслугами. История о том, как он одним удачным взрывом погубил целый пиратский корабль, месяца два ходила среди солдат. Ламбия же стал крайне уважаемым офицером среди своих подчиненных за свой опыт и возраст. И хотя он не очень часто принимал участие в опасных столкновениях, его опыт и тактическая планировка спасла не один десяток жизней.
Бесконечность космоса. Его темнота и скрывающиеся в ней огоньки жизней, которые прочертив замысловатую дорожку гаснут, уступая другим. Но пока жив, - наслаждайся ею. Она ведь одна. Помни о жизни.

Фиксаторы сидений ослабли, отпуская тебя из своих крепких объятий. Четкость в глаза вернулась, не плывет больше ничего. В рации голос сержанта что-то говорить начал, ничего не разобрал поначалу, только последние слова отчетливо услышал. Вскочил с места и наружу полез, через люк, за сержантом сразу. Голова побаливает, но ничего серьезного. Вспомнил как в первый раз в капсуле высаживался. Тогда даже не встал с сиденья, на колени грохнулся, желудок от завтрака опустошив. Правда и сейчас подташнивает, но уже совсем не то, как в первый раз.

На радаре появлялись все новые и новые точки, которые система "свой-чужой" постепенно раскрашивала в зеленый или красный. Вот, наконец, сложилась полная картина боя. Теперь Конраду предстояло добавить в нее несколько кровавых штрихов.
Сначала - подавить ПВО. Без него вражеская армия будет беспомощна, как змея, которой вырвали ядовитые зубы. "Авенджер" на окраине вражеских позиций - размолотить из пушки. Еще один попытался удрать, и КОнрад выпустил ему вслед AGM-65. Последняя, конечно, но лучше истратить ракету, чем пытаться навести пушку на быструю машину, маневрируя при этом под обстрелом остальных позиций ПВО.
С домом, в котором, судя по всему, засели бойцы со "Стингерами", церемониться не стал - сбросил Мк-82 и тут же отвернул самолет в сторону, уворачиваясь от ракет. Солдатам внутри, должно быть, полет двухсоткилограммовой бомбы казался медленным и плавным - это было последнее, что им довелось увидеть. Здание, пережившее ядерную войну и несколько поколений сиэтлитов, сложилось как карточный домик, погребая под собой ракетчиков. Оставшиеся несколько позиций зенитчиков Конрад неторопливо и методично обработал из пушки, не давая стрелкам ни единого шанса выжить под стальным дождем. Снаряды стучали по броне, мотивируя Конрада делать резкие повороты, "нырять", или наоборот резко набирать высоту, но для зенитчиков это значило лишь, что через полминуты штурмовик сделает еще один заход, чтобы докончить свое дело.

Вот, наконец, радар не показывает ни пуски ракет, ни импульсы наземных радиолокаторов. Все, бой закончен, начинается бойня. Конечно, ему попытаются помешать танковые пулеметы, или может попасться БМП с навесной ракетной установкой, но большая часть дела сделана. Забавно, а ведь все могло сложиться иначе. Если бы не тот авиаудар сиэтлитов по базе Братства, Конрад сейчас мог бы сражаться на стороне изгнанников. Или спокойно сидеть в богом забытом городке на севере Калифорнии. Изменило бы ли это что-нибудь? Вряд ли. Тогда сейчас бы сидел за этим штурвалом и нес смерть с небес какой-нибудь коренной житель Сиэтла.

По улице тем временем на помощь изгнанникам ползла колонна из нескольких танков и БМП. Еще одна Мк82 с громким свистом направилась к земле. Дослав в пушку бронебойные снаряды, Конрад в несколько заходов добил уцелевшую бронетехнику.
Сбросил кассетную бомбу на окопавшихся в городском сквере солдат. Была мысль сбросить напалмовую, но что-то остановило Конрада. Наверно, память о том, как он чуть не сварился в силовом доспехе. Глупо, конечно. Какая к черту разница, как именно умереть или остаться калекой - из-за облепившей тебя горящей жижи или рвущих тело на части осколков металла.

Вот и готово. А-10 продолжил кружить над городом, высматривая врага. Кто еще бросит ему вызов? Кто рискнет показаться ему на глаза?

В голове грохотали пушки, перед глазами все плыло, а желудок подкатывал к горлу. Не самое приятное пробуждение... наверное, честно говоря сравнивать было не с чем, в голове кроме неизвестно откуда взявшейся артилерийской
батареи, был абсолютный вакуум, который впрочем с завидной скоростью заполнялся вечными вопросами "Кто я?" "Где я?" "Что я здесь делаю?" и даже " а что мне за это будет?" послений вопрос был абсолютно бесмысленным, и наверное поэтому настойчивее всех требовал ответа. Осмотр самой себя и окружаюшей действительности, сожалению не помог ответить ни на один из поставленных вопросов, на мне обнаружились трусы, майка и татуировка состоящяя из слова "ГОДЕН" и длинного сложнозапоминаемого числительного. надпись почему-то внушала уверенность, числительное почему-то ничего не внушало.Вокруг обнаружился цилиндр вызывающий нехорошие ассоциации с гробом, и кнопка с надписью "выброс" , которую я решила пока не трогать. Также вокруг обнаружились какие-то дурацкие ленты, из которых я немедленно начала выпутываться.

Мафусаилов. Больно. Сидишь. Камбуз корабельный. Сослуживцев тени - вокруг. Едят. В каждой тарелке - снег. Хрустит, под ложек ударами проседая. Крепкого сложения, пожилой мужчина. Седой, остроносый, выбритый гладко. В форме офицерской. Подполковник Медицинской Службы Хайлард. Стакан с водой тебе показал. Запотевший. Жемчужинки капель прозрачных на стекле. Отхлебнул из него. Нахмурился: - Мафусаилов! Опять бухал на дежурстве, упырь?
Идешь. Шуршит под ногами листва опавшая. Ярко-оранжевая. Бледно-желтая. Красная. Неба бесконечно далекий щит пасмурного. Пистолета рукоять ладонь правую холодит. Вопль рыдающий. Девушка: - Ильхам!.. Боже... Ильхам! Не надо! Умоляю! У них нет воды!
Пальцы тонкие в плечо вжимаются. Оборачиваешься. Тенненбаум. Почесал в задумчивости подбородок. Сока апельсинового пачку вскрыл маленькую. Отхлебнул прямо из горлышка. Кашлянул: - Пунктировать его надо, товарищ капитан...
Ушел. Сел на табурет ты стальной. Стилус взял. Надо эпикризы позаполнять. Сидишь. Пишешь, жалом палочки пластиковой водя по экрану планшета сенсорному. Графин хрустальный - рядом. Вода. Льда кубики. Попить бы. Коммуникатор зазвенел. Голос в наушнике мужской:
- Док. Это я. Есть заказ на два насоса и регенер стандартный. Всё как всегда?
На кнопку отбоя нажал. Где-то лежала фляга с водой, тут. Надо бы найти и попить, пока не украл никто. Дротик прихватил. Бросил в лист бумаги, на котором кнехта мидмирского фото распечатано. На фоне водопада. Ага. В левой руке зажат с "Бомбардировкой орбитальной" фужер. Пустой. Нет там коктейля. Выпил кто-то уже. Тварь какая-то. Оливки косточку меж зубов погонял. Словно из песка слеплена жженого. Сплюнул. Андроида боевого громада бронированная. Гудит: - Товарищ капитан. Эвакуация гражданского персонала завершена. Разрешите начать зачистку?
Надо бы его перед этим попросить притащить баллон с водой. Да. Щелкаешь кнопкой приема вызова. Посредник: - Ил, кто-то в коменде что-то о наших делах знает явно. Упали на хвост мне
На хвост. Может, попросить, чтоб в гипермаркет заехал, взял сока какого-нибудь канистру? Ладно. Меча полосу пламенную вытаскиваешь из ножен. Хлопаешь по нагрудника либриумового плите перчаткой из серого дракона шкуры. Забыл банку с зельем маны. Темно-синее оно. Вкусное, наверно. Освежающее. Надпись, поперек мира: "СБОЙ СИНХРОНИЗАЦИИ С СЕРВЕРОМ". Патрульный. Забрало гермошлема поднял. Из бутылочки воду ледяную потягивает через трубочку. О купол глайдера костяшками пальцев стукнул: - Э. Гражданин. И куда мы так спешим? За водой?

Тело лейтенанта скрылось в желтом геле. Теперь уже ничего от сержанта не зависело – тонкая аппаратура, а аппаратура тонкая, в которой Ним не разбирался, решала, жить Кроули или умереть. Даже если ошибка была допущена или время драгоценное упущено, исправлять что-то было уже поздно.

Секунда. Другая. Третья.

На дисплее надпись мерцает – "Подождите, идет сканирование". Мерцает. Медленно. Еще медленней. Мигает уже еле-еле. Жизнь. Смерть. Жизнь. Смерть. Успел. Опоздал. Успел. Опоздал.

Десять. Одиннадцать. Двенадцать.

Ничего. Шум сзади какой-то, слова вязкие неразборчивые. А в регенераторе – жизнь или смерть. Цифры холодные определяют будущее. Будет в нем "Лев" или не будет. Настоящее. Жив мозг лейтенанта, или нет. Прошлое. Пять минут прошло или десять.

Пятнадцать. Шестнадцать.

Смерть. Это больно. А еще больно, когда надежда умирает. Родившись только. Но жить с этим можно. Можно жить без надежды. Без цели. Без веры. Просто жить. Некоторые живут.

Семнадцать. Восемнадцать.

Нахуй все. Еще один покойник. Мало покойников видел, Альфаров? Расчувствовался тут, как баба последняя. Вон, не дышишь, за стрелками следя. Окружение не воспринимаешь. Кстати, о дыхании…

Девятнадцать.

Выдох. Вдох.

Двадцать.

"Активность коры и подкорковых структур головного мозга подтверждена". Вспышка, гудение, треск электрический. Улыбнулся. И отражение на стекле цилиндра тоже улыбнулось. Отражение. В первый раз себя увидел за все это время. Главное – не как выглядит человек, а что он делает. Творит что. И, судя по косвенным признакам, за спиной выжившие после десантирования творили хуиту.

- Э.э.э...Командир! – Раздалось откуда-то сзади жалобное блеянье. – Мне тут помощь необходима, а то голова маленько протекает...боюсь совсем без мозгов останусь.

Ним медленно обернулся и пристально посмотрел на источник посторонних шумов в помещении. Высокий плотный мужик, а как баба последняя жалуется.

- Отставить панику и заткнуться, товарищ солдат! Протечка мозгов тебе не грозит. Их у тебя отродясь не было, по роже вижу.

Сержант обвел взглядом помещение полное кое-как приходящих в себя людей. Баба сидит у торпеды. В-И-Л-Л-А-Р-Д-.-М, сержант КП ВКС. Знакомая вроде. Не повод доверять. "Комета" тоже знакомой была. Молодой ушастый латинос стоит, озирается. Взгляд вроде бы осмысленный. Пошел самодеятельностью заниматься, трупы из торпед вытаскивать. Азиат валяется. Без видимых травм. Либо внутренние тяжелые, либо просто мудак фиглярствующий. Мужик высокий в шрамах с тупым взглядом. Шрамы на коленях и руках. Рубцы. Падал с разбегу, что ли, в детстве? Или стоял в колено-локтевой часто и подолгу?

Ним вдохнул поглубже и сложил руки за спиной. Учебку вспомнил, с новобранцами занятия воспитательные. Солдатам нужно было прояснить ситуацию. Заставить вспомнить, что они – солдаты. Понять дать, что приказы нужно исполнять, иначе – смерть.

- Я сержант Колониальной Пехоты Военно-Космических Сил Ним Альфаров, ваш непосредственный командир и единственный командир до момента, когда в состояние боевой готовности придет мой непосредственный командир, лейтенант Эдвард Кроули. Но так как большинство из вас все равно не в состоянии выговорить эту фразу без ошибок, вы можете называть меня "товарищ сержант" или "сержант Альфаров". С этого момента вы будете беспрекословно подчиняться моим приказам. Тот, кто не будет подчиняться моим приказам или будет выполнять их недостаточно хорошо, будет выброшен за борт или наказан иным способом на мое усмотрение. Если я не обращаюсь к кому-то конкретному, мои приказы относятся ко всем и должны быть переданы по цепи. Если я прикажу "ложись", то вы ВСЕ должны заорать "ложись" и бухнуться на землю. Если я дам сигнал "залечь", вы должны повторить этот сигнал и бухнуться на землю. Не думать, выполнять. Это спасает жизни. Инициативу проявлять и голос без разрешения подавать только если старший по званию угрозы не заметил и приказа соответствующего не отдал. Во всех остальных случаях разрешения обратиться спрашивать.

Реакцию солдат оценил. Кто, как, почему. Нету ли уебанов с вызовом в горящих глазах и стремлением оспорить мнение старших товарищей? Слушают, или в облаках витают, делами своими занимаются? Ухмылка идиотская ни у кого не проглядывает? Продолжил. Спокойно. Твое спокойствие – их спокойствие. Ты сильный – и они сильные. Не как к рекрутам обращаться, не как в учебке. Солдаты все-таки. Хочется верить. А поведут себя как рекруты… ну, тогда другой разговор будет. Совсем.

- К делу. БДК "Таурман", на борту которого дислоцировались наши части, был поражен неизвестным оружием, побочным эффектом которого стала потеря памяти. Временная. Поэтому мне приходится стоять перед вами и азы разъяснять. О любых воспоминаниях докладывать старшему по званию. Любых. Важные, не важные – определит старший по званию. Это приказ. Мы находимся на неизвестной планете, не принадлежащей Федерации, и находимся в состоянии войны. На данной планете подтверждено присутствие мидмирцев. В таком положении мелочей быть не может. Мы должны выжить и помочь другим выжившим.

Мысль о том, что при этом еще и выполнить свой долг и почтить павших, выполнив задание, каким бы оно ни было, Ним опустил. Если солдаты – в нужный момент сами дойдут до мысли, что колхоз заводить и тягач в трактор переоборудовать – не их путь. Путь солдата – путь смерти. Чужих. Близких. Своей. Относиться можно по-разному, но отрицать это – себя обманывать. Путь солдата – путь долга. Не выполнишь долг – и умрут люди. Выполнишь долг – тоже умрут. Но с другой стороны. Вся разница. Но выполнить – обязан.

- Теперь я хочу слышать ваши имена, звания, личные номера, воспоминания и текущее состояние здоровья. Личные номера – это последние две цифры на внутренней стороне запястья. Это приказ. Выполнять. По выполнении – с вопросами обращаться разрешаю.

Нахмурился "Дизель". Повезло, конечно, но все равно непорядок. Пять нарядов вне очереди и строгое внушение. Прапорщика подтащил покойного. Нефиг креветкам военными питаться. Да и из мертвецов обильных тот ближе всего лежал, на крыше прицепа. Люк открыл осторожно. Прислушался. Покойника внутрь кинул. Еще раз прислушался. А потом, если не произошло ничего, сам внутрь забрался. К неожиданностям вполне готовый.

Хотя какие уже, бля, могут быть неожиданности?

Инвертон

ДУРА! - Взревел Дизель, заметив исчезнувшую Реддс и открытый люк. Рука ко лбу рванулась в стремлении к тому, фэйспалмом что зовется, но вовремя остановилась, ибо Ним вспомнил о сокрушит6льной мощи заложенных в нее имплантов.

- БЛЯДЬ! - Отреагировал он на стук по крыше и рвущихся в кабину креветок. Уже на бегу, скорее, рывку к люку. Дура-дурой, но Колониальная Пехота своих не бросает.

- ДУРЫ! - Внес Ним поправку в свой первоначальный тезис, увидев начавшую палить по креветкам "Комету". - Отставить огонь! Генерала выкидывай!


К этому моменту негр уже у люка застыл, за ручку ухватившись одной рукой, а другую вытянув, чтобы Реддс уцепиться смогла.


Бесконечно долго, впрочем, в этом положении он находиться не собирался. Если креветки признаки агрессии начнут проявлять, куски плоти клешнями своими вырывая, секунд пять спустя люк он закроет. Негоже всем из-за одной идиотки погибать.


- В КАБИНУ, РЕДДС!

Руммердар говорит, говорит, говорит. Страх мешает воспринимать, информация – кусками. Он не хотел. Отреагировал на нападение, теперь сожалеет. Понимает, что не верит она. Что убийцей его считает. А как иначе – когда вот так оно все? Разумом еще можно понять, но не сейчас. Нет.
Говорит, что отпустит ее. Еду предлагает. Одежду. Оружие. Будто заменит это тех, кого она потеряла. По лбу себя бьет. Говорит, что можно Ильхаму жизнь вернуть. Что просто это. Вот прямо сейчас. Пять минут подождать – и все. Хорошо?
- Хорошо. Скажите только, когда вы сюда шли… остальные? Они все мертвы, да? Никому уже не помочь? – и тише, глуше, ни к кому не обращаясь уже.
- У них... у нас даже оружия не было. Даже одежды. Никто не хотел… тот человек, который напал, он… у него с головой что-то было не так.
Опустилась на землю рядом с телом Мафусаилова. Провела рукой по лбу остывающему, по щеке.
- Одежда, припасы, оружие. Это не сможет их заменить, но… Хорошо. Я не смогу быть вам благодарна. После всего этого. За жизнь – да. Если сможете вернуть его, вернуть то, что забрали. Хорошо. Я никуда не уйду.

Реддс. Каждому. Радиостанции коробка. Хлыст антенны вытянула ступенчатой. В потолок уперлась она. Включила аппарат. Откинула клавиатуры пластину. Нашла пункт "ШИРОКОПОЛОСНОЕ СКАНИРОВАНИЕ". Щелкнула "ВВОД"-ом. Затрещал динамик. Символы на дисплее. Частота записана. "ПОЗИЦИЯ-01". Голос мужской. Прокуренный, хриплый: - ...удет с вами благословение Небес, братва! Или чего там еще... Короче, кто во что верит - с тем пусть то и пребудет! Бля. Короче, новости дня. Я их уже читал сегодня... (шелест бумаг) Вроде... А и хуй с ним, послушаете опять. Та-ак... Температура за бортом - сорок один по Цельцеру. В тени?.. Охуеть, я чё, на Жемчужину Сидониса попал? Курорт, детка... Сладкая конфетка... Ту-ру-рум... Бум-бум... Ёбаный курорт. Хм... Короче, с неба чё-то падает там. Метеориты, может? Пиздоастероиды. Самое время собирать, братья. Чем жить потом будем? Что жрать? Кого ебать? Да. Точно. Собирайте. Охуевайте. Йо! Йо! Хуё! Эй, не нравится мат в эфире? Петицию в ФСКМК напиши! Жи-ши, на хер мой не дыши! Я вымочил его в кефире, очко твое утопил в свинячьем жире! Блять... Так. Повторяю. Все охуенные, сочные, горячие чики. Вам - прямая дорога в Нью-Грем, сучечки. Мистер Пенетратор. Жесток. Но справедлив, мать твою! Пиздос. Ты против? Жуй волчий понос! Йоу, бля... Короче... Или не короче? Вообще, мне никогда не нравилось это слово. Короче. Есть в нем что-то упадническое. Что-то - от проигравших. Пидористическое. Длинее, ёба! Эй, сладкая киска, соси мой хуй как ириску! О, сука... (звон стекла) Точно... От же ж... Так. Всем реальным пацанам. Всем моим братанам. Всем тем, кто с нами. Всем, кого мы доим. Всем, кого мы ебём. Всем, за чей счет живем. Шакалы. Братва. Сегодня, в этот самый день, охуенный день, правильный день, ровно тридцать семь стандлет назад родился наш бригадир второго отряда - Кроха. Кроха, брат, с праздником тебя. Шмали пожестче, чик помягче, тачилу побыстрей, стволов подлинней. Живи долго. Умри за рулем. Всё охуенно, пацаны. Пока мы вместе - нам всё до пизды. Аминь! Чё там еще...;
Частота записана. "ПОЗИЦИЯ-02". Старик явно: - ...им образом, мы можем получить обычную поваренную соль, друзья мои. Да-да, такие опасные, токсичные элементы как натрий и хлор, взаимодействуя, образуют всем известную соль. Забавно, не правда ли? Кхм... Так... Продолжим наш урок. Таким образом, На-Хло - это молекула, состоящая из одного атома На, натрия, и Хло, хлора...;
Частота записана. "ПОЗИЦИЯ-03". Звенящий, с металлическими нотками, мужской голос. Рычит почти: - ...атор ресс демар!.. Цедар иром ат тун, маарден!.. Девос!.. Таар унн вард?!?.. Даммерхард семхар!.. (щелчок. Другой голос. Мужчина тоже. Дышит тяжело. Заикается почти. Тараторит. Словно оправдывается) Хадар-инхат!.. Зиммермар ут зайн ино таарвард мегрес!.. Нерро таар дресс заммер!.. Ино таарвард, Хадар-иром!.. Ино таарвард!.. (щелчок. Первый голос. Спокойней уже) Раар, маддрос... Раар...;
Частота записана. "ПОЗИЦИЯ-04". Девушка: - ...емар... Земар, слышишь?.. Кресты одних перехватили... Сейчас тут Твинкер потрещал... Типа... Еще видел... Короче... Собирай всех... Валите к Скале Зеленой... По Северному Тракту лучше... Там чисто сейчас... (щелчок. Мужской голос) Принято, сестра...;
Частота записана. "ПОЗИЦИЯ-05". Мужчина. Похоже, сквозь ткань говорит: - ...ны... Пацаны... Короче... Это Плотник... Тут уебалась хуйня... С неба... Короче... Если что... К Маяку подтягивайтесь...;
Частота записана. "ПОЗИЦИЯ-06". Сухой, явно эмулированный женский голос. Циклично: -...як... Борт "Искра-ноль-девять". ВКС Федерации... Аварийный маяк... Борт...;
Частота записана. "ПОЗИЦИЯ-07". Хор детских голосов: -...ую погоду, и в стужу, и в зной! Лишь Бог тебе поможет! Ведь Бог - он всегда с тобой! Верь! Ибо в вере - спасение! Грехов искупление! К жизни вечной путь! Помолиться перед сном, друг, не забудь!..;
Частота записана. "ПОЗИЦИЯ-08". Хриплый, со свистами странными голос. Женщина. Может, девушка. Или девочка: -...гатор, это Доска... Заебок всё... Ты как, брат?.. (мужчина. Явно афрофедерат) Доска!.. Чё-как, сучка?.. Жива пока, хэй?.. Я - ничотак, охуенно всё... Вечером подтянетесь, чо?.. (женщина та же) А чё мутить думаешь вообще?.. (афрофедерат) Я думал взять грибов... К Химику новых каких-то кинули... Раскумаримся... Поебемся, чо... (женщина) Сука, ты умеешь уговаривать... (афрофедерат) Хэй!..;
Частота записана. "ПОЗИЦИЯ-09". Мужчина. В противогазе, судя по всему: -...ать, Робертс, сука, в горах опять буран!.. Опять этот долбанный буран!.. Какого хуя этому песку не лежится на земле?.. Это пиздос, блять!.. (свист. Мужчина второй) Заебал пиздеть... Чего там?.. (мужчина-в-противогазе) Чего тут?.. Песок, Робби!.. (второй) Конкретней... (противогаз) Конкретней - накачало почти семьсот двадцать литров... Тягач нужен...;
Частота записана. "ПОЗИЦИЯ-10". Ритмичный писк кодированного сигнала;
Частота записана. "ПОЗИЦИЯ-11". Девушка: -...у... Мне скучно!.. Всё!.. Еще!.. Сука!.. Скучно!.. (щелчок. Мужчина) Хорошо... Я медленно хуй вытаскиваю из штанов... Начинаю им по пизде твоей хлопать...;

Он застонал.

Он помнил.

У него было две жизни.

Значит, сейчас начинается третья.

Первая жизнь была давно. Это была эпоха мифов, смутных и противоречивых. Голос матери, шепчущей что-то с любовью. Или ругающей. Но все равно - с нежными нотками. Рука отца, треплющая по голове. Жареная курица и арбузы. Ночное небо над холмом. Смеющиеся дети. Огнемет. Странно, но огнемет он помнил не хуже, чем мать или отца, или курицу, или детей. Он был где-то там. В первой жизни.

Она кончилась.

Темнота. Мрак.

Так началась вторая жизнь. Она была короткой. День. Меньше, наверное. Несколько часов. Но он помнил о ней больше, чем о первой.

Узкое пространство. Невесомость. Страх. Ужас. Как животное в клетке. Люди. Одни болтаются, также как он. Другие в креслах сидят. Прикреплены. Один успокаивает. Другой издевается.

"Мы в космосе, Джон!"

Тяжесть. Боль. Падение.

Следующая картина.

Стоит на чем-то. На металле. На капсуле. Рядом - человек. Сержант. Вдалеке - волки. Ебанные волки. Много их. Сержант кричит, бросает фальшфейер. Волки уходят.

Потом спор. С другими. О чем-то. Уходят они. Бегут. Болото, грязь. Ноги все в липкой дряни. Монстры. Под землей бродят. Страшно.

Потом море. Гнилое море. Звук. Баржа. Разведка. Ствол уперся в затылок. Кожа помнит. Механы, торговля. Револьвер.

Револьвер.

Человек. Из капсулы. Который издевался. Бьют они его. С братом. Не родным. Но - Брат. За то, что не хочет отвечать. Нож вытащил у Брата тот. К горлу приставил. А сам он - револьвер к его голове. Патрон обычный, не зажигательный. Это важно? Да. Цезарь дал. Цезарь дурашка. Но хороший.

И он выстрелил. Убил. Убил-убил-убил. Убил.

А потом. Какая-то ошибка. Паника. Не из-за убийства, нет. Но. Из-за него. Кричит, уговаривает. И тут.

Последние кадры второй жизни всплыли в его сознании отчетливо. Солдаты, наступают. Стреляют. Враги. Пули над головой. Ползет. Мордой в песок, в камыш. Страшно. Знает, что скоро умрет. И умирает.

Фигура с неба. Ангел. Демон. Железный голем. Монстр. Схватил его. Поволок. Бросил. И...

Он закричал. Он помнил, как он умер, помнил тело, парализованное болью, помнил хруст, когда мялись его кости и рвалось мясо, когда кулак монстра мял его, как игрушку. Даже помнил, как лишенный снабжения мозг умирал последние секунды в агонии. Так закончилась его вторая жизнь. Он умер.

Теперь началась третья.

Он слышал голос. Марк. Механ. Регенераторы. Регенераторы. Он умер. Его оживили с помощью регенератора. Он жив. Он - Котёнок.

Он усмехнулся.

-Мы же...в черном списке...рейдеры, мать твою...

Пуля не повернула головы, когда механ рядом присел. Так слушала - взглядом невидящим в пол, колени в грудь вжав. "На склад сдали..." Подняла голову посмотрела на него, что-то хотела сказать, но подбородок ходуном заходил, раз вдохнула прерывисто - и прорвало. Заревела в голос, тут же ладонь ко рту прижала, отвернулась. Что-то рассказывал андроид, вроде, историю какую-то, а её без смысла, просто от тона размеренного, от спокойных слов таких всё новые и новые рыдания душили. И не остановиться - как в детстве бывает, плачешь. Безутешно, открыто, навзрыд. Как будто что-то отняли, или поломалось насовсем, и теперь то ли этого жалко, то ли себя, и горе такое, что весь свет заслоняет, и помочь ему никак. Вот и Пуля, как маленькая, ревела - трясясь судорожно, то рот беззвучно раскрывая и губы кривя, то снова руку свою прикусывая: инстинктивно стараясь не зашуметь громко, когда особенно сильные удары баржу сотрясали. Со временем стала истерика постепенно на нет сходить. Странным образом и картинки на стене подействовали - Пуля, не отрывая от них взгляда, ещё несколько раз всхлипнула особенно горько, а потом ощутила, как попустило немного. Потом ещё чуть-чуть. Вздохнула свободно. Пустота такая внутри образовалась звенящая. Но лучше пустота, чем этот слипшийся комком в груди ужас, который так трудно выплакать наружу оказалось, чтобы не задушил.
Проводила взглядом МТ. Сержант придёт, сказал. "А остальные?" - спросила вслед, но запоздало, тот уже скрылся. Могла бы сразу спросить, только очень не хотелось что-нибудь страшное в ответ услышать. Ещё немного время потянуть бы.
Зашёл Вилларсон. Живой, грязный. Стокс молча вспухшими глазами из-под сдвинутого вверх забрала на него уставилась. Побуравила взглядом со своего места, как будто убеждаясь: он - не он. Тянуло вскочить с места и так по-бабьи то ли обнимать кинуться, то ли с кулаками - за то, что один пришёл. Очень не по уставу что одно, что другое. Поэтому взяла себя в руки, поднялась навстречу. В сторону люка, который Хомяк загораживал, подтолкнула нетерпеливо.
- Ну давай. Пойдём... те, - хлюпнула носом, - Где они там? Остальные как?
Не дождавшись, проскользнула мимо, в коридор боком протиснулась, двинулась к выходу наружу.

Сложно назвать увиденное правосудием. Паренька, молодого и бестолкового, в расход пустили у всех на глазах, а Черныша помиловали. Нет. Не питаю я злобы к 28-му, только... Только сомнения меня насчёт добра и зла в этом мире одолевают. Особенного после увиденного. Как сейчас помню:
Трещат кости, словно поленья при пожарище и тело страдальческое к земле клонится. Последние остатки тепла отдаёт. Кадык колобком от хозяина скачет. Ещё удар. И в кашу багряную пацан упал. Умывается в реках своей крови, куда ручейки мочи журча впадают. Татуировка на дергающейся руке: ГОДЕН. А на что ты теперь годен? Сердце колит. Губу зажевал.
Опомниться не успел, как град кирпича крошённого в грудь ударил. Пыли облако поднялось. Глаза режет. Понимаю только, что не падает на меня тень от Харольда больше. Улетел здоровяк прямым рейсом в ад. Прощай товарищ! Там тебе спокойнее будет. А мы ещё пострадаем чуток и тебя нагоним. До встречи, значит... Жжёт сердце. Кто там следующий? Глаза слезятся. Не вижу ничего.
Кое-как проморгался. Разверзлась смерти пасть разявая передо мной. Ручонки холодное прикосновение. Готов. Всегда готов. Замаячил туннель до Чистилища...

Очнулся. Уверен, что за время "путешествия" в очередной раз поседел. А вот мир вокруг, со всей своей жестокостью и болью, ещё более реалистичней стал. Выкрутила девочка регулятор чёткости до предела. Может, чтобы я свою смерть во всей красе разглядел? Нет. Вижу отчётливо "похорошевшего" Профессора. Осанку ему, что ли Оракул задарила? А вот и Мур весь такой ухоженный стал. Исключил из своего имиджа лицо унылое. Да и травм прежних не наблюдается. Чудеса. Оставшиеся соратники живы. Капитан. Крис. Мария. Шрам. Черныш. Радость зарождается. Целоваться полезть позыв сдерживаю. Даже Оракула хочется в обе щёчки чмокнуть.
- Grazie ragazza! - кричу вслед удаляющейся стихии в теле девочки. - Grazie [голову в поклоне склонил].

А что дальше? Смотрю, с Капитошкой все прощаются. В конец очереди пристроился и когда мой черёд подошёл, лбом в лоб Мафусаилова упёрся. Жест вроде объятия, когда руки за спиной связаны. Братаемся, а сам шепчу:
- Знаешь, что кэп... Забавная эта тату у нас всех. Годен [дёргает руками за плечами]. Когда наших ребят у стенки потрошили - я всё думал, а на что я годен? [улыбается] Что я умею? Что могу сделать для своих? И знаешь что... Нет у меня твоих навыков врачевателя. Нет у обыкновенного рядового в башке знаний неприятелю необходимых. Нет, думаю, и того рядового [тихо засмеялся]. А ты лидер [серьёзное лицо сделал]. Ты за ребят в ответе. Верят они в тебя. И я тебе верю. [вновь засмеялся] Не поминай лихом, если что... [подумал] Берегите себя!

Подождал пока обращение Мура силу свою возымеет. Следом несколько шагов вперёд навстречу Азуру сделал. Выпрямился во весь свой рост. Гляжу прямо перед собой.
- Товарищ комендант! Капитан Ильхам Мафусаилов прибыл с повинной! После всего случившегося, не могу больше этот спектакль разыгрывать. Этот человек [киваю в сторону кэпа], рядовой Витторио Марцинкези. Не должен он ради меня себя подставлять. И какой из него врач? Сержанта Мура я в капсуле выхаживал. Здоровяка, что под машиной сейчас киснет, я лично оперировал. Да и самого Витто разок реанимировал. Бинты на нём видите? Тоже моя работа. Каюсь [падаю на колени]. Трус. Ублюдок. Заслуживаю, чтобы меня выдали мидмирцам.

На Азура смотрю. Помню обещал он помочь капитану. Давай, не подведи.

Тянутся мгновения. Смотрят. Кто-то улыбается. Кто-то грустит. У кого-то на лице прямо печать Уныния выступила. Мур. Конечно. Она сделала за мгновение то, что мог сделать я и твой собственный организм вместе - за пару месяцев. Верь в чудеса. Они тут рядом бродят. Авось, помогут, спиной заслонят от напастей гадких, даруют свободу, надежду, спасение. Улыбнулся.
- Действительно. Невероятно.
Иленсол. Отрешенная вся. В нерешительности. Капитан кулаки сжимает от боли - оставить их придется. Их. И её тоже. Единственная выжившая среди кучи крепеньких мужиков. Везучая. Или.. судьба? Нет. Бредни. Нет судьбы. Есть обстоятельства. Те или иные. Благодаря которым одни на орбите в виде мельчайшей жженой пыли плавают, другие в капсуле замертво разлагаются, а третьи - тут стоят. Живые и невредимые. Не судьба это. Другое.
Мария. Имя красивое. Чувственное такое.
Шаг. Вздох. Руки. Теплые такие. Нежные. Мягкие. Обняла. Он в ответ прижал к себе чуть. Отстранилась. Не прощаемся, - говорит. Смотрит прямо. Кажется, даже чуть выше тебя. Красивая такая, не смотря ни на что. Уголками губ.
- Нет. Не прощаемся, Мария, - большим пальцем дорожку из слез стер с щеки бронзовой. К Муру подтянулся. Руку на плечо.
- Береги их, Джейкоб.
В путь? Наверное. Не маленькие, и без тебя справятся. Найдут место себе. Сильные ребята. Почти не знаешь их. Но веришь. В то, что они свои обстоятельства трудные с высоко поднятой головой встретят, сильнее жизненных трудностей окажутся. Стойкие. Прощаться не хотел. Все эти слезы, обещания какие-то. Но. Само вырвалось. Теперь сожалеть будешь. Думать больше. Размышлять о них. Мысли лишние из головы прогонять.
Ведь такие люди не забываются.
Вспомни другое что-нибудь. Хотя бы на время выбрось из головы трудности. Дом вспомни. Семью. Мир родной. Отвлекись. И тогда оставить их наедине с Орденом Креста будет легче. С Миром этим страшным. Один на один.
Без тебя.
Обернулся. Выпрямился. Козырнул. По-имперски, значит. Дальше пошел.
Попрощались.
Дальше поедем.

Нахлынуло. С головой накрыло. Как во времени перенесло. Превратило снова в девчонку запуганную, потерявшуюся среди мешанины тел, разумом неуправляемых, среди лиц, на человеческие не похожих уже, среди воплей яростных и стонов предсмертных.
А потом – выбросило на берег дня сегодняшнего. Заставило воздух горячий ртом хватать, как рыбу какую. Нет больше огня за спиной. Нет ночи чудовищной. Только в воздухе новый запах появился – горелого пластика. Долго тогда от него отделаться не могла, везде мерещился. И сейчас вот опять.
Орбитальный десант, значит. Каратели и спасители. Выбери нужный вариант, если сможешь. Каково тебе было, когда сама в десант попала? Может, пробовала узнать даже, кто это был? Выяснить, кто погиб в операции на… где, кстати? Что за планета? Что за город? Вопросы на череп изнутри давят. Требуют разомкнуть губы, наружу их выпустить.
Шепчет тихонько, чтобы не услышал никто:
- Спасибо тебе. Спасибо.
Как воздух стравливает.
Вспомнила жизнь мирную. Да.

Оглянулась. Приходят в себя потихоньку. На капитана, как на покойника смотреть начали. Прощаются. Тоже надо, а язык не поворачивается. Детское суеверие какое-то. Про слова, которые не сбудутся, если не говорить их. Жалко, не получается в это верить уже.
Пожалела Мария, что не мужчина она. Что не может сейчас руку Ильхаму пожать сердечно. Или по плечу хлопнуть, ухмыльнуться и сказать что-нибудь лихое и ободряющее. Сделала шаг к нему. Не выдержала. Обняла порывисто. На секунду одну. Отпустила. В глаза глянула.
- Не прощаемся, капитан. Такие, как вы, своих не бросают.
Сказала и поняла, что глупость какую-то ляпнула. Не по своей же воле уходит. Но горло перехватило уже. Ни слова не вымолвить.

Зеллер

Утащил труп свежий Торрадо. Потрошить, на органы продавать. Противно стало. Не люди словно, не товарищи бывшие. Прах все связи что нас когда-то связывали. Сегодня парня этого, глупостей наделавшего. Завтра и ты, Мартин, можешь на его месте оказаться. И могилы человеческой не будет у тебя. Точно не будет. Прошли мимо товарищи из отделения. Покачал головой Мельник. Не Бог весть какой он сам человек, каким был. Но возвращаться обратно, к механам. С "добычей". Нет. Стоит, смотрит в солончаки, из которых сам вышел недавно. Как хорошо ему было рядом с водой тогда оказаться. И как не хочется теперь к ней возвращаться. Выражения лица не видно со спины.

Голосов не слышит Мартин. Обернулся только когда экскаватор ожил. Поглядел грустно на Марка, без слов все понимая. Человечнее нас будет. Вернулся молча к "дозору".

Я проснулся в своей по-спартански обставленной комнате за 2 часа до общего подъема. Бремя сержанства, ложиться позже и вставать раньше своих солдат. Недалекие рядовые могут нам завидовать, но день у сержанта всегда длинней и трудней.
"Чистые погоны - чистая совесть." Фраза стара, как мир.
Молитва, умывание, бритье, проверка всех систем руки и чувствительности нервных окончаний вокруг мест соединений и примыканий. Зарядка, отжимание, подтягивание - нагрузка лишь на левую руку. Привык уже.
Приведение формы в порядок. Важный ритуал, ведь сержант должен быть во всем примером солдатам. А как иначе? На кого еще им равняться, если офицеры далеко?
Через пол-минуты после общего подъема я стоял в дверях расположения.
- Отделение, строиться на месте построения! Бегом, ратлинговы лодыжки, на ходу заправляемся! Пашич! Хватит дергаться, как неврастеник! Команда была заправиться, так что приведи себя в порядок и не шевелись! "Встал в строй - как титан стой!"
Айзенманн! Я отчего-то наблюдаю тебю возле койки, наполовину заправленной. Мы когда койки заправляем? А? Не слышу! Отделение, подскажите товарищу! Верно, после построения. Да. Урони одеяло на койку скорей и рядом с ней упади в упор лежа. Пятьдесят.
Райт. Огриново семя, а твоя койка отчего заправлена? Ох, святой Трон Терры, какой кантик, я боюсь обрежусь! Белло, взорви эту кровать. Так точно, чтобы с матрасом прямо переколбасило. Да, вот так.
Айзенманн, сделал? Качок, фраг тебя подери! В строй бегом марш. Еще один раз подобное - ты будешь заправлять койки отделения пока я оргазм не испытаю. А товарищи твои в упоре лежа тебя подождут. Как принял?
Гримм, улыбку убей. Или мне провести с тобой ИВР на тему "Праздность порождает неверие"?
Харди, Баркли, очнитесь уже! Вы в армии, дети! Или на зарядку сбегаем? Погода отличная, по форме 2, голый торс в самый раз. Просыпайтесь, хватит глазами лупать, пока весь взвод не вздрочнули.
Отделение, р-равняйсь! Смирна! Смирна, фраг вас раздери! Товарищи солдаты, поздравляю вас с новым днем во славу Императора и Империума! Ура! Вольно, дальше действуем по распорядку. Заправка кроватей, умывание, построение на прием пищи. И не дай вам Император обзавестись мыслью меня с едой вздрочнуть, гроксово дерьмо! Разойдись! -

Дождались. Цилиндр черный кружится, белый дым из него рвется. А пахнет хорошо как-то. Даже странно. Мария пожалела на секунду, что поторопилась майку на себя напялить. Может, приложи она ткань к лицу, это дало бы ей пару лишних секунд. Правда, толку от этого…
Она задержала дыхание. Безнадежно, бесполезно, инстинктивно. Опустилась на пол рядом с капитаном, в голове уже мутилось – то ли от недостатка кислорода, то ли успела-таки глотнуть этой гадости. Страх мешался с отчаянием и какой-то дурной обидой: за себя, за капитана, за Профессора, что по стенке сползал, за старшину, что умер по-идиотски так, даже за придурка того одноглазого почему-то. За всех, кого успела вспомнить, и кого не успела.

Танк. Прихватила тебя девчонка за плечо. Шипит: - Гвелы, блять! Надеюсь, на снимках спутниковых видели тварей этих?.. У-у... С-сука... Где?.. (всматривается в пыльную дымку вокруг) Пиздос... Нашли... Надо когти рвать! (потянула тебя к спуску с утеса) Скорей!.. (явно заметила что-то) Сука-сука-сука! Всё! Так! Товарищ майор! Рация есть?!? Прикажите всем не боятся! Блять! Злитесь! (ткнула тебя в грудь кулаком ощутимо) Я серьезно! Нет страха! Какой там страх?!? Не люди это! Черви песочные! Вон вы здоровенный какой! Думайте! Мышцы ваши стальные, блять! (тряхнула за плечи) Вы - Бог Войны, блять! Я таких охуенно здоровых людей не видела тут еще! Да вы, блять, не просто гигант! Вы - машина, блять! Танк, блять! Думайте! Как ноги им выдергиваете! Шлюхам этим конченным! Как руками голыми башни им лысые ломаете! Вы один их сотню разорвете! Давайте! (трясет тебя) У вас винтовка в руках! Да она с сотни метров надвое разорвет одним выстрелом любого из них! Из пиздогрызов этих! А если ближе подойдут, так им же хуже! Хуле они вам?!? Раз кулаком всадить! И пизда любой этой залупе с ножками! Давай, сука! Гигант! Бог Войны! Танк! Ты убьешь их всех! Давай! Давай! (трясет снова) Да я год у тебя сосать буду, не вынимая! Я, блять, детей хочу от тебя уже! Ты, сука, монстр тестостероновый! Убийца, блять! (за руку прихватила) Это разве руки, блять?!? Это - кулаки?!? Это кувалды, сука! Ты - доминант! Ты понимаешь это?!? Нет тебе равных в этой пустыне конченной! Ты всех разъебешь! Всех выебешь! Знаешь, почему?!? Да потому, что ты самый сильный! Ты - самый, блять, быстрый! Самый злой! Самый лучший! Нет равных! Пох на всех! Кто против? Да и в рот их всех ебать! Ты - Альфа! Ты, блять, убьешь любого! Ты - лучший! Сука, лучший! Я уже тебя люблю! Понимаешь?!? Потому, что ты - мужик! Реальный мужик! Не соска чёрная, в тряпочки кутающаяся! А мужик, блять! Танк! Пизда рулю! Ломай всех! Убивай! Это твоя планета! Твой Мир! Твои правила! Хозяин! Танк!

Там. Тут. Сознание рассеивается, расползаясь в стороны. Слышишь все, осязаешь.
"Отдавай... Нет. Ничего не получишь, умрешь, смерть..."
Выстрелы. Тут или там? Боль. Твоя или чужая? Не знаешь. Четкость потеряна. Но смерть. Смерть и боль. Кровь. Стреляешь именно ты, убиваешь ты. Почему? Потому что ты еще жив. Мертвые уже никого не убьют. А ты жив. Все потеряло смысл. Цель. Какая цель, если все мертвы? Мэр, его охранники, сынок мэра, Генри его люди. Везде ранения. Генри. Сжимает нож в руке. В плаще свое лежит. Остекленевшими глазами в небо смотрит. Мэр. Пистолет в руке держит. Кто-то еще с оружием.
Смерть. Бессмысленно.
Все мертвы, а Говард жив. Все потеряло смысл. Ради чего было стараться, если обе стороны конфликта мертвы? Нагнулся, сняв плащ с мертвого Генри. Мир его исчез. Для него? Для кого-то еще? Если он мертв, то исчез ли мир? Он ощущает. А он жив? Нету боли. Мыслей нет. Что-то правильно, что-то нет. Иллюзия свободы. Смысл? Плащ руках повертел. Темный. Со следами крови. Внезапно разросся. Увеличился до размеров сознания. А солнце исчезло. Исчез тот мир.

Темно. Жарко и душно. Во горле сухо. Подземный город, да... Сон. Сон был. Кончилось все.

Каждому

Каждому. Вспышка. Липкая боль. Вьется под черепом, пульсирует где-то в основании затылка. Память. Пуста. Чиста. Нет мыслей. Ничего нет. Вздох. Теплый, с едва ощутимым металлическим привкусом, напитанный запахами потных тел воздух. Тишина. Лишь чье-то тяжелое дыхание. Рядом. Чуть слышное попискивание какого-то прибора. Нет верха. Нет низа. Руки. Ноги. Тело. Словно пух. Нет веса. Багровый полумрак. Фигуры вокруг. В одежде. Почти без нее. В касках. Броне. Босиком. С оружием. Без. Размеренно дрейфуют из ниоткуда в никуда. Невесомость. Округлая камера. Пять на пять шагов. В стороны. И два - сверху вниз. Шероховатый керамопластик массивных облицовочных плит, рубчатый металл пола, грузный, намертво закрученный люк с парой стальных скоб по бокам - в потолке. Тусклое мерцание расположившегося в его центре колпака аварийного бипера. На стенах, по кругу, крупная штамповка черных букв: "БДК "Таурман" / Спасательная капсула "04"". Под ней, на равном расстоянии друг от друга - шесть кресел. Чернота подлокотников, широкие полосы страховочных ремней, крепежи для ног и головы. Собранные из толстых труб защитные каркасы для верхней части тела откинуты и вщелкнуты в пристенные пазы. Небольшие, расположившиеся на плитах между креслами перфорированные круги в ладонь размером сухо щелкают. Лишенный всяких эмоций женский голос: - Внимание! Зафиксировано повреждение системы первичного жизнеобеспечения! Внимание! Зафиксирована утечка кислородной смеси! Внимание! Низкий уровень запасов кислородной смеси! Внимание! Переход системы первичного жизнеобеспечения на замкнутый цикл циркуляции кислородной смеси!

Катя грохнула кулачком по тренировочной панели и сдернула шлем. Порвали, порвали как Тузик грелку. Зато скоро в космос. В родной бесконечный космос. Это радовало. Как матерые морские волки не могли жить без соленого морского ветра так и Катьке чтобы чувствовать себя живой нужна была бесконечная чернота с мириадами звезд, приятная податливость штурвала и возможность вести свой корабль туда, куда-то.
Шесть часов свободного времени а с собой ни книги ни музыки, эх... Сейчас бы "Фантома" включить, очень уж в струю была песня.
Впрочем чем заняться и так нашлось. Девушка минут десять доставала какого-то сержанта и наконец заполучила желаемое "тока отвали!". С сияющей физиономией она завалилась в кубрик, прижимая к груди сокровище, шариковую ручку. Из тумбочки был извлечен рюкзак, из рюкзака толстая потрепанная тетрадь в твердой обложке. По крохотным клеточкам зазмеились мелкие неразборчивые буковки.

Мы уходим в последний свой бой
Мы уже не вернемся назад
Воет ветер в каморке пустой
И сам черт нам уже не брат.

Мы должны до конца отстоять
И не сдать свой последний предел
Просто некуда нам отступать
Не вернемся ведь то наш удел

На могиле не будет креста
И никто не придет поминать
Эта участь у всех нас одна
До конца дом родной защищать.

Темнота. На дне окена темно даже днём - через казалось бы прозрачную толщу воды не проникает солнечный свет. Медленно-медленно поднимается надувшаяся вокруг Кости спасательная капсула. Он знает про перепады давления, кесонную болезнь - и понимает, почему нельзя выскочить из воды как пробка, даже в случае смертельной опасности.
Ему остается лишь барахтаться в черной пустоте и ждать. Темнота навевает страхи - морские глубины изучены плохо, и вдруг именно здесь проплывает какой-нибудь гигантский спрут? Нет, Костя, нет - это всё сказки, ты смотрел слишком много страшных голливудских фильмов. И вот, пространство вокруг мальчика начинает светлеть, светлеть - и движение неожиданно прекращается. Капсула на поверхности, она начинает сдуваться до размеров спасжилета, в открывшиеся уши ударяет резкий шум, от которого быстро отвыкаешь под водой.
--Эй, смотрите, ещё один. Вон он, вон там! - вас уже ищут, вас уже спасают, видимо, какой-то корабль оказался рядом. Сильные надежные мужские руки вылавливают Васильева, беспомощного, из воды и затаскивают в шлюпку.
-Не ссы, малец, выбрался! Всё в порядке теперь будет. Эй, давайте к кораблю, в лазарет его быстро!!

Всего с подводной лодки Наутилус спаслось тридцать два человека, пятеро из которых скончались в больнице. Из экипажа - двое: инженер-механик Шумилин и старший помощник Иващенко. Согласно показаниям выживших Васильева, Голд и Шумилиной, а также по результатам расследования, Иващенко был обвинен в пренебрежении служебными обязанностями, повлекшими за собой смерть, уволен, лишен доступа к серьезным кораблям и осужден на 5 лет лишения свободы.

Костя, которого добрый капитан вытащил из лодки первым, пострадал меньше всех. Хотя, конечно, и молодой организм его был слабее. Однако никаких отрицательных последствий - физических - произошедшее не вызвало. В своем родном городе он стал ещё большей знаменитостью, чем после победы в олимпиаде и получения путевки на "Наутилус". К сожалению, в какой-то момент - может когда он барахтался в воде, может позже в лазарете - визитку с адресом Шалмаева он потерял. Вспомнить про поручение и найти адрес Шалмаева он смог только спустя месяц, и долго не решался позвонить - в результате написав письмо. Ответа на него он так и не получил.

Жизнь Дианы после произошедшего практически не изменилась - всё та же элитная шлюха, которая понимает что старость не за горами, всё то же пренебрежение к "так называемым мужчинам", которые от неё хотели лишь удовлетворения своих постыдных страстей и желаний. Лишь иногда, в одиночестве, по вечерам, Диана вспоминала произошедшее на Наутилусе и капитана Полавского, и думала, что возможно, её сегодняшняя жизнь - не верный выбор.

Шумилин в процессе подъема потерял сознания от недостатка кислорода и в таком состоянии проделал большую часть пути наверх. Его выловили и спасли, но у него ещё добрых полгода жутко болела голова - врачи хмурились и не могли. Работу пришлось сменить и остаться на берегу - медкомиссию пройти не получалось.

Труп оставшегося неизвестным мужчины в очках был самой большой загадкой - он не числился ни среди пассажиров, ни среди экипажа. Опознать его тоже не удалось. Кто он, как попал на Наутилус, что он там делал и имел ли какое-то отношение к аварии? Все эти тайны он унёс с собой.

Мощному организму Полавского кислорода не хватило. Он умер от удушья где-то на полпути. Его последними осознанными мыслями были крайне рациональные: "Всё правильно сделал. Добро." Впрочем, об этих мыслях никто никогда не узнал. По итогам расследования Полавский был посмертно награжден почетным орденом, на доме где он жил была установлена мемориальная доска.

Тело Исраила Шалмовича так и не нашли - может быть, отнесло в сторону подводным течением, может утащил тот самый ужасный спрут. А может быть Исраил распался в прах и сразу же предстал перед всемогущим Создателем, который судил его за дела его и отмерил то, что Исраил заслужил за свой жизненный путь.

Корпус подводной лодки достали со дна очень не скоро. Из-за долгого пребывания в воде, воздействия радиации, ожогов опознать тела визуально было сложно, помог лишь анализ ДНК. Матиаша Каца похоронили в закрытом гробу. О его самоубийстве никто никогда не упоминал.

Исраил смерил презрительным взглядом мужчину, разлепил пересохшие губы:
- Не ищи мудрости там, откуда не готов её взять, неверный. Пророк, да благословит Его Аллах и приветствует, сказал не так. Даже одно слово способно полностью исказить смысл сказанного, было ли оно упущено или добавлено...
Пошевелив губами, прекратил перестук чёток. Прикрыл глаза.
- Вложенные Вседержителем в Его уста праведные слова были таковы: "Никто из вас не должен желать смерти или молить о ней перед тем как она придет, ведь когда человек умирает, то благие дела заканчиваются, и ничего не продляет жизнь верующему, кроме блага. Не сказать ли мне кто лучший из вас? Лучшим из вас является тот, кто живет долгую жизнь, и если он праведный и совершает хорошие дела."
После, обращаясь уже к капитану, продолжил:
- Да, я последним уйду отсюда. Или не уйду вовсе - на всё воля Аллаха. Но ты - велик духом, и даже уйдя, украсишь собою Ирий, не оставив его прекрасных гурий одинокими. Этот же человек, - кивок в сторону мужчины в очках, - недостоин зваться мужчиной. Не имея ни собственного мнения, ни даже смелости, чтобы его его выразить, если он выживет - немного же приобретёт мир, клянусь стенами Каабы! Отдай старому Исраилу пистолет и иди, пока ещё можешь. Я буду молиться за тебя.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Воздух через дыхательные трубки пошел менее горячий, в голове начало понемногу проясняться.
"Целая армия! Это полномасштабное вторжение!"
Такое количество бронетехники Конрад видел только в видеоигре "Битва за Анкоридж". Что характерно, играть нужно было за бравого морского пехотинца в силовой броне, который с легкостью превращал китайские танки и бронетранспортеры в металлолом всевозможными способами. Конрад невесело усмехнулся. Волшебных кнопок "Сохранить" и "Загрузить", в отличие от игры, тут нет. Значит, ему помогут только выдержка и осторожность.
Площадка перед зданием была завалена обломками разного размера. Конрад попытался выбрать из них такой, за которым его тушу будет не видно ни вражеским танкам, ни с разворачивающегося в воздухе самолета.
"Вся надежда на вертиберд. И на то, что колонна не будет сюда торопиться, пока самолет не закончит бомбардировку."

- Отлично.
Сложив на входе в мастерскую десяток аккумуляторов и недавно купленные материалы, необходимые для сборки энергопояса, Фридрих зашёл внутрь и направился прямиком к станкам. Первым делом необходимо было изготовить основу для армирования силового кабеля. Да и для кое-какой модернизации брони полученные детали подошли бы. Следопыт не видел смысла собирать станок для изготовления этих самых деталей, так что на один раз он планировал обойтись верстаком. Загнув один конец купленной трубы наподобие ручки и просверлив неподалёку от изгиба небольшое отверстие, он просунул трубку в одно из отверстий в боковой стенке стола верстака, а другой, чтобы она не выскакивала из пазов при вращении ручки, просунул в кольцо образованное замкнутыми малыми тисками. Когда оба конца трубки были плотно зафиксированы, он продел в просверленное отверстие конец проволоки и один раз плотно обернул её вокруг трубки. После чего довольно быстро, помогая себе плоскогубцами, а в некоторых местах ещё и маленьким молоточком, накрутил плотно свёрнутых пружин, которые впоследствии быстро раскусил на множество прочных, одинаковых по диаметру колец, в чём очень сильно помогли электро-пневматические клещи. Теперь из этих колец оставалось только сплести несколько заготовок для кольчужных цепей. Цепи сплетённые "коробочкой" надёжно защитят силовой кабель аккумуляторного пояса от случайных и не очень разрывов и ударов, а так же не позволят поясу работать по принципу банального трансформатора, создающего напряжение на возможной внешней металлической оплётке кабеля, действуя по принципу так называемой "Клетки Фарадея". Плоские же цепи, являющиеся, по сути, очень узкими и очень длинными фрагментами обычной кольчужной брони, пойдут на усовершенствование брони следопыта. Раз уж ему удалось заполучить довольно мощное, по меркам пустоши, энергетическое оружие, да он ещё и собирается питать его в том числе от внешнего силового кабеля, следовало озаботиться защитой от случайных или не очень ударов током. Мелкопластинчатая бриганта, благодаря слою перекрывающихся металлических пластин между внешним слоем кожи и внутренним слоем льняной подкладки вполне способна принять на себя эллектрический заряд практически любой мощности. Однако для того, чтобы не допустить этот бодрящий заряд электричества к телу носителя, этот самый заряд нужно куда-то девать. А значит броню следовало заземлить, в чём и помогут сплетённые цепи. Таким образом заряд, к примеру, электрошоковой дубинки попавшей Фридриху в предплечье должен был пройти от стальных пластин бригантного наруча по зашитой в кожу, чтобы не издавать ненужного звона при ходьбе и не выдать носителя случайным бликом на солнце, цепи до налокотника из воронёной стали, от него по всё той же цепи до наплечника и бриганты, а далее спуститься по всё так же упрятанной в кожу цепи, пущенной с внешней стороны бедра наподобие лампаса до наколенника, поножа и посредством специально собранного из всё той же цепи стремени уйти в землю, благодаря тому, что часть цепи проходящая под подошвой хоть и нашита на кожу, однако открыта снизу и свободно контактирует с поверхностью. Не мешало так же пустить две, исключительно для симметрии цепи от бриганты до шлема, на тот случай, если какому-нибудь психу вздумается бить Фридриха погонялкой для скота именно в голову. На этот же случай стоило приделать к бургиньоту забрало типа "волчьи рёбра", так похожее на защиту для лица в таком популярном в довоенной Америке виде спорта как футбол, разве что сделанное из более толстых пластин, поставленных более редкой. Само собой забрало должно, при необходимости, пристёгиваться и отстёгиваться от козырька шлема когда это было нужно носителю. По счастью благодаря имеющимся в мастерской инструментам для опытного кузнеца подобное не представляло никакой сложности. Хотя Фридриху, само собой пришлось потратить несколько больше времени и усилий чем по настоящему талантливому мастеру, а не обычному воину и разведчику, в чьи обязанность уметь чинить и по необходимости модернизировать свою броню.
После всех приготовлений необходимо было заняться пошивом основы для пояса и кобуры бля изменившего свои размеры пистолета. Кожа у Фридриха была, нитки и воск тоже, размеры известны, а пряжку он собирался использовать от своего старого ремня. Задавая размеры кобуры, следопыт так же не забыл оставить в ней место для возможного коллиматорного прицела, которым он очень давно хотел разжиться для своего пистолета, но никак не мог найти хотя бы один в приличном состоянии. Так же он озаботился тем, чтобы из кобуры можно было стрелять «от бедра» только чуть-чуть вынув пистолет из неё, чтобы дотянуться пальцами до предохранителя и спусковой скобы, на тот случай, когда секунды потраченные на полное извлечение пистолета и тщательное прицеливание могут стоит жизни.
Наконец осталось только заняться изготовлением болтов и колчана к ним. Колчан представлял ещё меньшую проблему чем кобура и пояс. Болты же были большей проблемой. Однако и эта проблема решалась при помощи качественных инструментов и самых разнообразных измерительных приборах, собранных в мастерской. Через некоторое время двенадцать прекрасных, кованных из нержавеющей стали арбалетных болтов с острыми, трёхгранными наконечниками, способными пробивать бронежилеты и кирасы ничуть не хуже бронебойных пуль для снайперских винтовок, с вытянутыми у конца небольшими перьями, для придания болту вращения и аэродинамической стабильности в полёте, были готовы.
Хорошенько поработав Фридрих вышел из мастерской далеко за полночь, намереваясь крепко выспаться перед предстоящей дорогой. Основу для пояса он оставил в мастерской. Во-первых гулю необходимо было приделать к ней все те детали, которые поясу полагалось иметь. А во-вторых для того чтобы расплатиться с мастером за работу нужно было в начале продать недавно сделанную хитиновую броню, которую следопыт оставил в номере, чтобы не таскать лишнюю тяжесть. Да и приятель-барыга Фридриха уже наверняка спал сном младенца.

Гул не прекращался. Приближался. Резкий свист. Хлопки. Слабые. Звук, усиленный датчиками. Приближается. Взрыв. Мощный. Двести двадцать семь килограмм фугасной бомбы марк 82 самолетов сорвало крышу базы нахрен. Мощная взрывная опрокинула Конрада. Свет. Нестерпимый свет. Конрад смотрит. Шлем ослепнуть не дает от буйства этого взрыва. Он в самом его эпицентре. Огонь, огонь... везде огонь. Яркие всполохи, клубиться шарами… Проникает везде. Как он еще жив? Он не должен быть жив. Не может выдержать. Но выдержал. Свет померк. Обугленные стены. Руки вспотели. Дыхание вырывается хрипло. Стены... От стен осталось мало что. Но они еще есть. И они... Еще живы. Живы еще.
-Нахрен, это все! Лейтенант поднимай машину и выживи, подберешь нас! - Крик в наушниках. Джим забыл, что не надо кричать. Датчики усилят, если надо. Но Джиму было страшно. Слишком страшно. Всем было страшно. Страх был осязаемый. Слишком тяжело было воспринимать, что происходило. Понял внезапно. Бомба, какая. Название. Кто может таким обладать? Марк 82, да. Мысли разбегались как фермеры от когтя смерти. Разбегались. Не могли собраться. Снова резкий свист. Сердце замирает. Пульс перестает биться. Снова память, дает сведения из старых закромов. GAU-8 Avenger. Обрабатывает базу. Взрывы-взрывы, грохочут рядом. Один из братьев. Не выдержала броня, похоже. Валяется остовом посреди коридора. Винтовка сломалась. Оплавилась нафиг. Посмотрел на нее недоуменно. Один из анклавовцев, схватил за плечо, потащил.
-Ранен, брат? - Конрад мотнул головой, встал, потащился вслед. Браться стали бежали по коридорам. Снова этот ужасный режущий уши звук. В спину как будто впечатали кувалдой. Больно. Пол. Шипение датчиков. Больно в ушах, глаза слезятся. Зубы крошиться. Пол посеченный. Кассетные бомбы.
-Олафсон, жив еще! Держись, выходим-выходим!!! - Джим вслух орет. Они остались вдвоем. Снова потухшие дымящиеся остатки силовой брони. Свои, братья... Мертвы? Снова поднимаешься. Сердце бьется слишком сильно.
Повреждение внешнего слоя брони, тяжелое состояние реактора
Слова. Вспыхивают. Какой цвет, где... Просто знаешь. Перед глазами все красное. Пот заливает глаза. Большая усталость. Тяжело, слишком тяжело... И жарко.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Еще через несколько минут, когда морпехи были готовы встречать противника и даже без лишней скромности рассчитывали на победу, началась пальба. Перестрелка низкой интенсивности не представляла особой опасности, пока выстрелы не раздались и сзади. И вот тогда противник и показался во всей красе. Поначалу лишь пяток бойцов вели беспокоящий огонь, чтобы не спугнуть американцев. Пятеро из трех десятков. Которые, когда кольцо замкнулось, пошли в атаку. Уже уверенно, используя всю огневую мощь. Первым был убит Бредли, винтовочная пуля попала ему прямо в лоб, брызнув кровью из-под каски. Через некоторое время, был ранен Билли, к счастью, легко - осколок гранаты располосовал руку. К тому времени на счету янки было уже шестеро партизан. Все же выучка их не шла ни в какое сравнение с выучкой морпехов. Правда статистика и тактическое преимущество сыграли свою роль - Грин, сменив позицию, получил две пули в спину и почти потерял сознание. Отстреливался еще почти минуту, уже не задумываясь о потере крови и не стараясь скрыться. Механически выколачивал патрон за патроном в направлении противника, боясь только одного. Не успеть. И несмотря на меркнувшее сознание, на не слушающуюся руку, перед смертью успел подстрелить еще двоих узкоглазых. Потом, расстреляв практически в небо боезапас "кольта", выдернул кольцо из гранаты и сунул ее в подсумок для фляги, прижав сверху парой магазинов и застегнув ремешок. И затих, в последней попытке удержать улыбку.
Билли с неразговорчивым Кикипино держались еще некоторое время, тщетно надеясь на подмогу, как никак бой шел уже около двадцати минут. Но подводили боеприпасы. Их просто не оставалось. А потом еще одним метким выстрелом вражеский снайпер застрелил Вудса. Билл дернулся, не отрываясь от винтовки, в магазине которой оставалось четыре патрона, и тихо опустил голову на приклад. Квентин, уже ослабев от потери крови, готовился к рукопашной - вьеты почти всегда пытались взять хоть кого-либо в плен. Этот случай не стал исключением. Сконцентрировав огонь на его позиции, вынудили не высовываться, но морпех и так не собирался. Собрав оставшиеся гранаты, разложил их рядом, отогнув усики, и ждал. Минута. Под обстрелом. Успел передумать обо всем. И уже первые гранаты пустил в дело, заслышав подбадривающих друг друга вьетнамцев, собираясь встретить последними выстрелами дробовика. Но бодрые крики нападающих сменились ошарашенными воплями, а еще дальше, в направлении города, послышалась бодрая пулеметная трель. И еще одна. Грохнула очередь "эм-второго". Декорации сменялись. И через несколько минут, когда за импровизированный бруствер с криком "Свои, мать его!" запрыгнул бравый парень в почти чистой форме, Квентин не замечал текущих по грязному лицу слез. Чертящих мокрые дорожки к окровавленному подбородку, пропадающих на пропотевшей тряпке кителя. И пытался удержать в слабеющих пальцах рычаг последней гранаты...

Красивый рассвет, нимбом окружал такое же алое солнце, медленно встающее из-за горизонта. Стюарт, сидя на крыше, смотрел в даль, почти не мигая. Рядом сидели дозорные, тоже пристально смотря. Даже сейчас, когда победа уже была одержана, полковник не давал им расслабляться. Мысли обратились к генералу Чарльзу Авеллону. Вечно в чистенькой и гладенькой форме. Вечно вежливый и последовательный. Правильно – кого еще посылать заключать мир с высокомерными горожанами, как не его? Горожанами, которые, почувствовав слабину, тут же станут отнюдь не такими послушными как с ним. Ричардсон со злости стукнул кулаком по бетону. Обреченность – самое худшее, что может быть с ним. И, он именно обречен, быть снова окунутым по голову в болото спокойствия, мира и процветания. Попытавшись отбросить эти поганые мысли, Ричардсон снова вперил взгляд в одну точку.

Конрад поднялся. Возле стены, накрывшись куцыми одеялами не раздеваясь, лежало трое солдат, сладко доглядывая пятый сон. В раме окна, через которое заглядывало солнце, было несколько острых осколков стекла.
-Блядь, как это называется?! Рядовой Дженкинс – война еще не окончена и если вы хотите чтобы ублюдки подкрались и вломили нам, то следует не спать, а смотреть в оба глаза, охраняя здоровье своих товарищей! Ясно?!
-Так точно! - Спящим, похоже, было все равно, что твориться у них над головой. А вот Конрад, не мог собрать в мысли в кучу, когда над головой – на крыше орали. Дискомфортно можно сказать. Еще немного повалявшись на жестком полу техник, вышел на крышу. Грустно глядя в даль, сидел солдат, обняв верную подругу – винтовку. Глянул на Конрада и снова повернул голову на север, где белыми шатрами белели позиции противника. Нападут сегодня или не нападут? Бой? Или уже обескровлены враги?

Спал Уильям в том же баре, в котором первый раз едва не получил ракету прямо в лицо. Приемник который тогда играл не пережил сражения и теперь, валялся одиноким, разбитым на полу. Рядом с ним и по всему полу были буро-красные пятна, кое-где посыпанные песком. Валялись кучками никем не убранные гильзы. Лежали солдаты. Проем на месте окна, ощетинился зубами – обломками.

Говард проснулся. Открыл глаза – чистое голубое небо. Ни одного облачка. На крыше кроме Говарда были только гули. Заметив, что Говард проснулся, Брюс сказал:
-Как же людям было жить без этой красоты над головой? В темных домах, среди подушек может, конечно, и удобно, но ведь это ощущение ничто не заменит. Да у меня сегодня хорошее настроение. А почему бы и нет? Над нами все еще светит солнце, мы все живы, мы победили – что еще для счастья надо? Ах да – поесть. Но это я думаю легко исправить верно? – И гуль жизнерадостно захохотал. Хриплым смехом, перемериваемым кашлем. Жутко смотрелось. Но ему было все равно.

В борьбе Сон – Фридрих пока что была ничья. Но безделье, вызванное скучным наблюдением за копошением пока еще противника, или уже нет – Города-Убежища все-таки добавляло очков «Сну». Снайперы и сапёры тоже заняли свои места и внимательно наблюдали. Несколько часов назад наёмник снял растяжки и вернулся в город за сапёрами и снайперами. Те с помощью сержанта Дина и полковника сразу отдали в сопровождение Фридриху. Но не под командование.
Пулеметы снимали, окопы и блиндажи закапывали, ополчение и горожан разоружали, мины снимали. Горожанка, которая вела переговоры то и дело мелькала перед глазами, смотревшими через оптический прицел на лагерь. Почти все время с кем-то спорила и отдавала приказы. Несколько раз не обошлось без драки, в которой девушка не участвовала. Но несмотря ни на что «партия мира» все-таки взяла верх, и все что приказал полковник, делалось. В ходе осмотра Фридрих еще приметил и танк. Разбитый, обуглившийся он лежал на свалке.

-Хорошо. Очень хорошо. – Равнодушно, медленно произнес Стюарт. В глазах не было и тени сна. Рядом стоял чуть менее бодрый Говард. Было чуть за четыре часа. Доклад Фридриха об исполнении горожанами договора был точен и лаконичен. Оставалось лишь ждать…

Этот судьбоносный час произошел в забытом городке обреченном быть со временем, похороненным под тоннами песка. С одной стороны была верхушка НКР и гули с другой – горожане.
Впереди стоял генерал Авеллон. В фуражке, чистой форме с каменным лицом статуи. Гладко выбритое, круглое лицо, на котором виднелись два небольших глаза и мясистый нос. От недоедания этот человек точно не страдал. Но все-таки он не был ожиревшим штабистом, проседающим штаны в мягких креслах. Он был крайне харизматичным и с первых минут общения вызывал симпатию. Слева и чуть позади него был рейнджер. Женщина средних лет с коротко стриженными, растрепанными волосами колючим взглядом зеленых глаз. Ее отличала форма рейнджеров-ветеранов НКР показывающая ее высокий статус среди рейнджеров Новой Калифорнийской республики. Шлем она, держала в руке. Справа Стюарт, который так и не позаботился сменить форму и словно назло показывал всем присутствующим засохшие пятна крови и рваные дыры. Рядом с ним был Говард и гули. А еще дюжина сопровождающих генерала – связисты, охранники, дипломаты и прочие. Значительно позади них были солдаты. И двадцать маленьких танков. Никакого сравнения с Стингреем Конрада они не выдерживали. Просто машины на гусеничном ходу с малокалиберными пушками пулеметами. На крышах вокруг собрания, обеспечив себе, обзор сидели тем, кому вида не хватало. Конрад, Дин, Фридрих как раз там и были.
Напротив были горожане – немного. Кроме девушки, ковбойского вида парня, который ее сопровождал, было еще четырнадцать человек. «Вот если бы сейчас они оказались одетыми в пояса с взрывчаткой и бросились, вперед взрываясь – то мы бы ничего не смогли сделать» - подумалось Ричардсону. Но ничего подобного не случилось. Все шло хорошо. Должно же быть хоть что-то хорошо?
Снова прозвучали пункты договора. Город-Убежище, переходит под покровительство НКР и обязуется за полгода полностью соответствовать требованиям Новой Калифорнийской Республики к городам входящим в ее состав. А потому – стена, разделяющая непосредственно город и пригород разрушается, а вместе с ней и турели. Рабство отменяется. Зачинщики войны, в том числе первая горожанка Линнет выдаются Гекко…
-Первая горожанка Линнет сегодня ночью покончила жизнь самоубийством. - Подала голос девушка, возглавляющая горожан.
На некоторое время чтение, озвучиваемое дипломатом, прервалось, но вскоре снова
возобновилось. Когда оно закончилось, на бумаге договора расписались: генерал, Говард и девушка, которая расписалась как «первая горожанка Мария Лукас».
Не заиграл оркестр, не грохнули фейерверки. И без всей чепухи целая эпоха в мире пустоши, которая началась 2091 года и закончилась сейчас в июне 2242, обозначающая независимость города-убежища закончилась. НКР намного усилила свое влияние в калифорнийской пустоши. С этим подчинить себе Реддинг не составить труда, а там уже и до усмирения своевольных банд Нью-Рено недалеко. А потом все дальше и дальше. На юг, восток и север. По крайней мере, такие амбициозные проекты наверняка бродили среди верхушки НКР. В любом случае Республика выиграла и неплохо. Над целыми километрами выжженной земли будут гордо развеваться флаги с двуглавым медведем… А собственно какая разница какие флаги? Хорошо ли людям, облагаемым тяжелыми налогами? Легко ли будет гулям Гекко которые наверняка будут до последнего держаться, но со временем все равно войдут в состав НКР. И уж тем более легко ли будет простым людям из пригородов города? Что так что этак тяжело. Просто один хозяин меняется на другого. И ополчение смениться на армию НКР, чиновники поменяться, а вот сама жизнь – ничуть. Так за что же проливалась кровь?

Вы не можете просматривать этот пост!

Минута с лишним - и вот уже закованные в броню парни посекционно выстроились перед рампой челнока. Почти семьдесят человек. Еще через несколько секунд в строю оказался и сержант. Вокруг - беспокойный бардак. Лязг ботинок занимающих свои места бойцов. Тревожные взгляды из-под забрал шлемов. Негромкие окрики сержантов. Третьему отделению второго взвода повезло - Теклберри окинул их взглядом, не найдя изъянов, усмехнулся чуть и замер статуей. А потом щелкнула металлическая плита рампы, разделяясь и опускаясь к бетону плаца. Негромко коснулась прохладной поверхности. Дрогнула.
- По местам!
Десантники четырьмя змейками потекли внутрь челнока. Разбегаясь по трюму, заскакивали в полуоткрытые еще одноразовые десантные капсулы, напоминающие развернутые бутоны. Семь кресел с компенсаторами, спиной к центру капсулы, каждое кресло закрыто собственным броневым лепестком снаружи. Под ногами - выступающие детали опять же одноразового тормозного двигателя, сверху - низким потолком - отсек для тормозного парашюта. Собственно купола там не было - последние модификации движков уже не нуждались в предварительном торможении. Зато свободное место с радостью начали использовать под хранение дополнительного боекомплекта и медикаментов.
Бойцы заняли кресла, опустив на плечи защелки страховки и пристегнувшись ремнями поперек пояса. Люки не закрывались еще - можно было негромко переговариваться, благо капсулы стояли в шесть рядов вдоль центральной линии челнока, на расстоянии четырех-пяти метров друг от друга.
В наушниках раздался голос Юджина:
- Связь проверить всем. Электронику всю.
Снаружи с негромким гулом приводов закрывалась погрузочная рампа. Оставляя отсек в полумраке - только сервисные фонари, очерчивающие контуры "лепестков" капсул, разгоняли темноту.
- В полете будем часа полтора. Все еще раз проверить и можно кемарить, да.
Впереди был еще и прыжок. Кому-то он был почти незаметен, кто-то мог умереть после него от прекращения нервной деятельности. Последних в челноке не было. Но людей, страдающих от переноса было достаточно.

Полчаса. Час. Женский голос:
- Приготовиться к прыжку!
Гаснущее освещение. Тишина, на мгновение отсекающая все звуки. Растекшиеся по всей обозримой вселенной атомы, превращающиеся в чистую энергию, в следующее мгновение уже снова являющиеся десантным челноком "Мадрид-3" с живым грузом на борту.
- С прибытием. Сброс минут через пятнадцать. Жду вводной. - Сержант. Чуть морщится после перемещения. Щелкает забралом шлема, отрезая себя от внешнего мира. Ударив по кнопке, заставляет бронированные стенки медленно подняться, закрывая от этого самого мира и вас. Семь герметичных секций. Семиместный гроб без каких-либо удобств. Щелчок. Очерченная неяркими диодными лампами дверь в никуда перед глазами. Шипение статики в наушниках.

Десять недель назад.
Это было десять недель назад.
Они тряслись в кузове армейского грузовика, который вез их из зоны учебного десантирования. Усталые солдаты и один сержант, участник высадки на Сицилии, бывалый десантник. Сержант задумчиво курил и молчал. Солдаты переговаривались, шутили.
Один из ребят повернулся к старшему по команде: "Сэр, я хотел спросить: когда первый раз стреляешь в человека, что чувствуешь?"
Сержант, не глядя на спросившего, выпустил дым и не меняясь в лице проговорил: "Отдачу." А потом снова затянулся.
Парни при этом как-то сразу посмурнели. И только один человек из всей команды широко улыбался во все тридцать два зуба. Это был Ахига.

Так все и было. Толчок в плечо - и все.
Когда убиваешь оленя - ты чувствуешь себя должником. Должником его духа. Когда перерезаешь горло человеку - чувствуешь только его горячее дыхание на твоей левой ладони. Странно. Натакто никогда не ощущал угрызений совести за убийство. Впрочем, он никогда и не убивал просто так. Ни человека, ни животное.

Немцы всполошились и открыли яростный огонь по окнам. Стена комнаты на глазах покрывалась язвами пулевых отметин, треснувшие фотографии летели на пол.
Хорошо еще, что у них не было пулемета - МГ за пару лент превратил бы их укрытие в решето. Ухнула граната - но пока еще с недолетом. Может быть, кидал тот фриц, что перебежал за трактор. В любом случае, они попытаются подойти поближе. Если решатся.

Патронов было пока много, и Натакто несколько раз привставал, ловил в колечко прицела первый попавшийся силуэт и давил на спуск, а потом снова приникал к полу под звон стекла и хруст разлетающихся щепок. Он даже толком не видел, попал ли в кого-то - некогда смотреть, остаться бы целым! - но фрицы должны были почувствовать, что просто так им не подойти к позиции десантников.

"Лейтенант приказал завалить двери," - мысленно отметил Ахига. "Что у него за план?"

432 “C-47” несли на себе 101-ю парашютную дивизию. Выстроившись обратным клином, они растянулись на 300 миль вдоль Ла-Манша. В обстановке полного молчания армада преодолевала Английский пролив. Никаких огней. Немцы не простили бы таких оплошностей. В максимально плотном строю, самолеты эскадрильями по девять бортов располагались друг от друга на расстоянии 30 м и это для самолетов, размах крыльев которых 28 метров.
Трудяги-Дугласы несли в своем чреве вещь куда более серьезную, чем банальные бомбы. На жестких деревянных скамьях сидела гордость Союзнической армии – десантники. «Screaming Eagles», «All Americans» - буквально через пару месяцев весть о них разнесется по всей оккупированной Франции, а своим героизмом и неуступчивостью в бою они завоюют себе нетленную славу на многие века.
Армада пересекла Ла-Манш на высоте 150 м, чтобы ее не засекли немецкие радары, а затем поднялась на 450 м, чтобы ее не достали зенитки. Немцы стреляли по самолетам, но без какого-либо успеха, и лишь разбудили спавших парашютистов: приняв пилюли от воздушной болезни, которые десантникам выдали медики еще на аэродромах, многие из них впали в глубокое забытье. На подступах к Котантену эскадрильи снизились до 180 м, до высоты, на которой предполагалось сбрасывать войска.
Нормандия 6 июня больше походила на праздничную ночь, а самолеты находились в самом эпицентре грандиозного салюта.
Начиная с побережья, Дугласы попали в облачность, видимость стала нулевая. Пилоты инстинктивно бросились врассыпную: кто повел свои машины вниз, кто – вверх, кто – влево, кто – вправо, стремясь избежать столкновений. Когда они вынырнули из туч, армада оказалась раскиданной по всему небу.
Это на учениях все легко: пилот замедлиться до 90 миль в час, задирал хвост и только потом включал зеленый огонь. Сейчас же высадка происходила на вдвое превышающей норматив скорости – пилотам тоже не хотелось играть роль мишеней для зенитчиков врага.
“Зеленый”! Наконец-то!
Десатники с облегчением шагнули в ревущее, залитое огнями трассеров и прожекторов небо Нормандии. Все лучше, чем оставаться в этих хрупких лоханях.
При раскрытии парашюта был такой рывок, такой удар от набегающего воздуха, что некоторые просто теряли сознание от шока. Веревки, которыми грузовые контейнеры были привязаны к ногам, лопались, карманы, не выдерживая тяжести содержимого, расходились по швам, а сумки и прочую амуницию просто срывало встречным потоком.


И вот, зеленый огонь загорелся в “Дакоте” с бортовым номером А49, несшей взвод лейтенанта Кэннона.
Рядовой Андерсон одним из первых в роте Dog ступил на землю Нормандии. Его спуск прошел как по маслу: зенитки были заняты самолетами и, кажется, не обращали на парашютиста никакого внимания. Он приземлился на окраине фермерского поля, чудом не угодив прямо в живую изгородь, росшую по периметру. Вокруг было тихо. Относительно, учитывая грохот зениток и рев самолетов. Ни души. Освободившись от парашюта, Питер приблизительно сориентировался и двинулся искать своих.
Индеец Натакто шагнул в ревущую бездну следом за Андерсоном. Отцепив парашют, он, к своему удивлению, обнаружил, что один патронташ пропал. Однако долго горевать ему не пришлось, поскольку на дороге, возле которой он приземлился, показался немецкий фургон. Рядовой вжался в землю – грузовик благополучно прошел мимо. Не в силах пошевелиться, Натакто лежал на земле, пока сзади из кустов не раздалось: “Вспышка!”. Это был Андерсон.
Сержант Джеймсон покинул “Дакоту” последним из втором отделении. Не успел он отделаться от шока прыжка, как в пятнадцати метрах под ним пронесся объятый пламенем самолет. Парашютиста тряхнуло, закрутило в воздухе, но стропы и купол, к счастью, выдержали перегрузки. А вот сержант – нет. В полубессознательном состоянии, он приземлился в мелкий водоем возле одиноко стоящего фермерского дома. С огромным трудом выбрался на берег и с ужасом обнаружил, что из оружия у него только нож. Тут его вырвало, а сознание вновь затемнилось.
Осборна, шагнувшего в небо Нормандии следом, самолет благополучно миновал, но его неудержимо потянуло за ним следом в образовавшийся “воздушный тоннель”. Он оказался в кустах на опушке небольшой посадки. Впереди, в тридцати метрах грохотала зенитная батарея. На фоне света прожекторов, Винсент ясно видел, как черная фигура, активно жестикулируя, указывала на него. Сзади из кустов раздалось: “Гром! Быстрее снимай свою херню и к нам!”
Еще в воздухе, увлеченный борьбой с парашютом Осборн не видел, как в десятке метров за его спиной промчались снаряды 37-миллиметровой пушки, предназначавшиеся для “Дакоты” с номером А49 Они ударили в двигатель, прошили крыло, и разорвали в клочья готовящегося к прыжку Флауэрса.
Сержант Ричардсон опомнился уже на земле после пары шлепков по щеке рядовым из первого батальона. Каким образом он покинул самолет, естественно он не помнил. Приземлился он, видимо, благодаря рефлексам, приобретенным в учебке. Все лицо и верхняя часть куртки была плотно залита кровью, из оружия – только пистолет и нож.
Двигатель тут же объяло пламя, самолет накренился на правое крыло, а пилот истошно заорал: “Прыгайте быстрее, суки! Я за вас дохнуть не намерен! Набираю высоту!”. В отсеке началась паника, никто уже не собирался соблюдать очередь, все надеялись покинуть горящую бочку раньше, чем ее разнесет на куски очередная очередь с земли.
Вэльсон и Фицджеральд прыгнули практически вместе, но если первый просто шлепнулся в грязь пересохшего пруда, то парашют второго зацепился за ветви деревьев, а сам десантник повис в трех метрах над землей. Да и Томпсон, как назло, Фиц потерял еще в полете.
Первый сержант Майкл Гаррис приземлился на фермерский огород. На его окраине росло то самое дерево, с которого беспомощно свисал рядовой Фицджеральд.
Самолет заложил крутой вираж, разворачиваясь в сторону пролива. Готовящегося к прыжку лейтенанта опрокинуло на пол и вместе с изуродованными останками Флауэрса потащило вглубь отсека. Превозмогая жутчайшую тряску, Питер пробрался к люку. Зенитчики уже серьезно принялись за Дуглас А49. иллюминаторы не требовались, свет прекрасно проникал через новые отверстия в обшивке.
Пока лейтенант боролся с тряской, самолет вернулся практически в то место, откуда, тремя минутами ранее, выпрыгнул Андерсон. Именно их первыми из своего взвода встретил Кэннон. Но прежде он наткнулся на лейтенанта Пэйтона из первого взвода. Тот неудачно сгруппировавшись, повредил лодыжку и не мог сам идти.
________

Тем временем, десантирование подходило к концу. Бойцы группировались в мелкие отряды и с боем продвигались в сборные пункты. Зачастую в таких группах офицеров было даже больше, чем десантников, в других же – командиры и вовсе отсутствовали.
Так или иначе, на кипящую Нормандию незаметно спускалось утро, а ночь отступала, унося с собой ужасы.
________

Первый сержант Гаррис взглянул на часы: четверть четвертого – менее, чем через полтора часа начнется бомбардировка побережья, и еще через полчаса – сама высадка. Благо, что до места сбора, городка Тюркевиль, оставалось не больше полутора миль. По самым скромным прикидкам, их выбросили почти в пяти милях севернее предполагаемой зоны высадки. Но это был далеко не худший результат: в отряде Гарриса - он был тут старшим - было двое парней из 82-ой, и вовсе пёхавших почти от самого побережья. Наверное, сейчас бы никто и не удивился, встретив заблудившихся Томми из 6-ой британской…
В “отделении” Гарриса насчитывалось 12 бойцов, из них только четверо своих Вэльсон, Фицджеральд, Ричардсон и Осборн. Еще были капрал и рядовой из первого взвода, два пулеметчика из “Alpha”, правда без пулемета, радист из 506-ой с разбитой рацией и неудачники 82-ой дивизии.
Группа только что пересекла дорогу на Сент-Мер-Эглиз и вошла в негустую посадку. Впереди, по прикидкам в сотне метров, слышались звуки отчаянной перестрелки. Никаких населенных пунктов, объектов немцев, судя по карте там не было. Вдвойне странно. Отряд медленно двинулся дальше и до ушей донеслись крик с ужасным немецким акцентом:”Американен! Сдавайтесь! Вы окружены! Идите некуда!”.
________

- Вот уж попали в жопу, Пит – прохрипел лейтенанту Кэннону Фрэйзер Пэйтон, перезаряжая Кольт.
Действительно жопа… До Тюркевиля оставалось миля, когда группа была обнаружена немецким патрулем. Десантники вполне могли избежать столкновения и скрыться в насаждениях, но их сковывал лейтенант Пэйтон, который из-за подвернутой лодыжки сам идти был не в состоянии. Их настигли, возле фермерского дома. Выбора не было: отряд занял оборону.
С улицы раздалось :”Американен! Сдавайтесь! Вы окружены! Идите некуда!”.
- Пошли на хуй! – Пэйтон высунулся из окна и пальнул в источник звука. В ответ зазвучали выстрелы, попадания были в опасной близости.
Пятеро: он, Пэйтон, Натакто, Андерсон и О’Коннол, все свои, против дюжины солдат противника.
________

Джеймсон очнулся от пальбы где-то рядом. Что-то кричали. Сержант разобрал только “Американен” и “окружены”. Отключка принесла пользу, сейчас Джеймсон чувствовал себя вполне сносно. Он поднял голову: по огороду бежали три немецких бойца. Макса они не видели. Оружия, кроме ножа не было. Но под собой в сумке сержант явственно ощущал несколько гранат.

Битва окончилась... кончилась для всех, но только не для него. Все это: трупы, море крови и этот аромат. Да, аромат смерти напомнил ему о Трагедии, превратившей его в странника... в изгоя своего вида.
На какое-то мгновение его охватила буря эмоций всех цветов: от боли и ненависти до радости и сострадания...
Уильям присел и прикрыл свободной рукой лицо, задумавшись, а другая медленно вращала пустой барабан револьвера. Потом он охватил обеими руками револьвер, взглянув на него.
Щелк! Барабан отъехал в сторону, и часть его упала на песок.

Уильям встал и, достав из кармана "штанов" запасной заряженный барабан, и поставил его на место пустого.

Щелк! Новенький барабан успешно занял свое место в револьвере и готов был по воле Хозяина нести смерть, когда пожелает Его душа.

Уильям еще раз окинул взглядом лагерь, трупы врагов.
Больше всего ему хотелось сразить их не пулей своего револьвера. Его душа горела и разрывалась желанием окропить шпагу кровью об их живые и пульсирующие тела, тела тех, подобных, кто отнял у него самое дорогое в жизни, взамен дав неувядаемую боль и разрушительный огонь ярости...

Теплые руки, неожиданно тепло - человеческое, живое, настоящее... Алиса закрыла глаза, наслаждаясь неожиданным теплом - прыжок Джека оторвал ее, и Алиса нехотя открыла глаза, посмотрела на спустившегося с "небес" "Шляпника". "Тоже мне, клоун" - устало подумала она.
Вспышка света резанула по черным глазам - девушка резко опустила голову и Виктор поднял ее на ощупь, также повел ее куда-то, наверное, там открылся какой-то проход.
Глаза привыкли к окружающему свету, и она снова приоткрыла их. Карамельная арка не внушала доверия, как и все остальное, но надо было куда-то двигаться. Алиса резко выдернула руку, и обойдя Виктора, встала перед ним:
- Перед тем, как мы зайдем туда - начала девушка свистящим шепотом - мне нужно сказать тебе кое-что. - Алиса нервно обернулась - не подслушивает ли кто. Затем продолжила все тем же странным шепотом, немного хриплым голосом, который был так не похож на ее обычный голос. - Что бы ни случилось - я защищу тебя. От чего угодно и даже отдам за тебя жизнь - на этих словах, Алиса крепко взяла руку Виктора и положила ее себе на грудь - туда, где билось горячее, пылкое девичье сердце. - Знай, оно остановится для тебя и только для тебя. Если будет нужно. - девушка отпустила его руку, и отошла на шаг назад, опустив голову. Сердце стучало громко, такое ощущение, что в голове - все вокруг было заполнено одним стуком. Затем, поддавшись необъяснимому порыву, протянула руку и провела ею по щеке юноши, медленно, прислушиваясь к ощущениям в собственном теле - как пальцы соприкасаются с кожей... Но внезапно отдернула руку, и прижала ее к себе. Повернулась и пошла к арке, все еще держа руку, зажатую в кулачок, словно бы желая как можно дольше не выпускать из своей руки те мгновения...

*С каждой секундой ненависть Дина к этим горожанам росла.Нет, не как к солдатам ГУ, которые просто-напросто их предали, это было что-то другое.Они просто стояли цепочкой и расстреливали товарищей Дина, которые ничего не могли толком поделать.Дин закинул ружьё на плечо, достал пистолет и с криком -Получайте суки!- выпустил в эту толпу всю обойму, как только последняя гильза коснулась земли, Дин выхватил нож и кинулся на них*