Голосование пользователя

"Надо же, какие вредные вещи могут присниться..."

Антон готов был поклясться, что это первый раз в его жизни, когда он видел сновидение. До попадания в ИНой мир клерк существовал работой, и даже ночью та не покидала мужчину, в тяжёлой дрёме на грани с бессонницей преследуя его мысли. Мешки под глазами от вечного недосыпа вмещали в себя по котёнку, а мисс Апатия стала единственной второй половинкой Комарова. ИНой же был избавлен от бешеного темпа цивилизации и вёл размеренное, почти сонное существование, поэтому парень имел все шансы познать счастье хорошего сна.

Но... Не срослось.

"Короче, Комар, я тебя спас и в благородство играть не буду: выполнишь для меня пару заданий — и мы в расчете. Заодно посмотрим, как быстро у тебя башка после портала прояснится. А по твоей теме постараюсь разузнать. Хрен его знает, на кой ляд тебе эта барышня в платье сдалась, но я в чужие дела не лезу, хочешь убить, значит, есть за что..."

ИНой - это, конечно, не Сидорович. Но сия запоминающаяся фраза несколько минут после пробуждения вертелась в мыслях Антона, исчёрпывающе выражая его реакцию на чудное, фантомное событие. Что ему сделала эта дура, зачем он погнался за ней, отчего она кричит? Чёрт его разберёт. В вещие сны клерк не верил, а на свои способности смотрел здраво. Ну, вряд ли он догнал бы кого-то в жизни, кроме инвалида, да и удар у него был так себе. Даже гвоздодёр не панацея против кого-либо, ведь Антон - не Гордон Фримен в суперкостюме.

В общем, ерунда, поэтому скоро парень забыл о ней.

Девочка задавала интересные вопросы, но Антон не рискнул вставлять слово и умничать про экстравертов, которым нужен шум вокруг, и интровертов, предпочитающих тишину. Впрочем, в глазах парня Волчонок заслужила ещё несколько очков доверия. Нет ни дятлов, ни комаров - красота ведь, правда? Только шелест листьев и тому подобные звуки.

Мышь замерла, как под метлой. Трусихой Машка никогда не была, но вид недавнего побоища ввёл ещё в ступор. Она сама не знала, сколько так простояла, прежде чем способность думать вернулась. Если нет тела, значит, его либо спрятали, либо уволокли. Либо... съели. Но тогда должны остаться кости, хоть что-нибудь. Стараясь не замараться, Мыша внимательно принялась осматривать помещение. Ей, конечно, хотелось сбежать отсюда на край света, вот только, похоже, Мышкина и так была на краю.

Антон со сложным лицом вышел из портала.
И встал, будто вкопанный. Вся напряжённость куда-то испарилась.
Открывшийся ему вид. Он завораживал. Своей тишиной. Своей естественностью.
Лицо парня постепенно разглаживалось. Расслаблялось. Он медленно огляделся вокруг.
"Привет-привет, иной мир. Или, может быть, ИНой? До чего чудное место..."
Интересно, когда в последний раз Комаров бывал хотя бы в обычном лесу?
Лет десять назад? Пятнадцать? Двадцать? Прогулки за пределами душного города, школьные турпоходы. Это было так давно, что он забыл этот запах. Запах хвои и травы. Аромат вольного бега. Эти секвойи. На самом деле, Комаров не знал о существовании такого дерева, как "секвойя", и потому ему казалось, что перед ним просто невероятно огромные сосны. Но его это нисколько не удивляло.
"Если уж это иной мир, то почему бы ему не быть таким?"
Лесной букет невольно доставал из глубин памяти картины былого детского веселья. Время абсолютной беззаботности. Когда он играл в салочки со сверстниками в сосновой рощице, пока взрослые устраивали место для привала. Когда Антон был ещё мелким карапузом. Когда он ещё не превратился в изгоя и не знал о существовании депрессивного мира "взрослых". Когда он, как многие его сверстники, ошибочно спешил побыстрее вырасти.
Антон просто стоял столбом, озираясь по сторонам. Переминался с ноги на ногу. Неуверенный парень.
Его пробрала странная смесь чувств. Ностальгия по прошлому. Тоска по настоящему. Печаль будущего.
Клерк пристально, но с флегматичным видом, уставился на пританцовывающего деда.
"Я подозревал, что он слегка поехал головой, но почему-то мне кажется, что я его понимаю? Наверное, тоже вспомнил детство. Не мой ли дедушка говорил, что старик и ребёнок есть одна сущность? Они оба молоды душой и требуют внимания, заботы, опёки. Ладно, пусть радуется, с него станется. И что это за чувство, будто мы тут не одни?"
Антон в задумчивости почесал затылок. Потом почесал сильнее после того, как Катя заверещала. Мало ли, вдруг у него тоже что-то на голове? Эта внезапная реакция привлекла пристальное внимание клерка к Егору. И чем он там был так недоволен? После некоторых размышлений офисный служака сошёлся на мысли:
"Классическая проблема отцов и детей. Ну, бывает"
Что ему делать? Клерк не знал. Угрозы отсутствовали. Нечто глядело прямо в душу, не выдавая себя.
Антон был в смятении.

Эффектной казни - эффектное рождение портала.
"Серёга, ты всё-таки оказался с подвохом", - кисло подумал Комаров, которого отодвинули в сторону. Он был и не против, потому что несколько секунд тупо таращился в чёрное зеркало, будто пытаясь увидеть в нём отражение собственной не выспавшейся морды. Тщетно. Парень видел только водоворот омута, в который ему предлагали прыгнуть. Прямо вселенский унитаз, ныряй и плыви.
- Ну и дрисня... простите... диво дивное, - тихо пробормотал угрюмый клерк. Вдруг его пробрала дрожь. Крупная такая. Будто от страха. И слабость охватила на несколько секунд. Организм отказывался видеть в этой чёрной штуке вход. И только воля непонятного деда довлела над душой Антона, заставляя члены офисного планктона скрипеть от натужных усилий.
Ну вот, не успел глазом моргнуть, а гвоздодёр уже отобрали ироды. Парень уступил импровизированное оружие Егору, видя солидную разницу в весовых категориях. Мужик будет махать им куда круче, что уж поделать? Ничего. Зато хотя бы еду не тронули. Во всяком случае то, что от неё осталось. Пусть это в долгосрочной перспективе грозило голодом и необходимостью жрать невесть что в том потустороннем мире. Это приключение, о котором он совсем не просил вселенную, а та одарила его кривой усмешкой.
Однако, стоило только Егору бодро зашагать в портал, как Антон спохватился, ожил и как бешеный пёс рванул на кухню. И почти сразу же вернулся. Только дед мог бы заметить, как клерк впопыхах прячет в потайном кармане куртки кухонный нож. Сталь давала некое ощущение безопасности. Ложное, правда, но с ним Комаров смог всё-таки пересилить себя и запрыгнуть в портал следом за Алисой.
"То ли ещё будет?" - последнее, что подумал в этот момент парень.

Антон поначалу даже не нашёлся, что сказать на такую наглость. "Поройтесь на кухне"! На его кухне! Ладно, Антон не гордый. Но что они там найдут? Клерк пытался вспомнить, что у него лежит в холодильнике и в шкафчиках. Чай в пакетиках, сахар-рафинад. Кажется, ещё где-то "Доширак" валялся. И засохший хлеб. Антон вообще не особо любил хлеб (за исключением самого свежего и сочного) и думал, что покупая к нему нарезку колбасы с плавленным сыром и маслом, он будет делать хлеб вкуснее. Но каждый раз ошибался, потому что съедал всё это всё-таки без хлеба. Кое-где ещё валялась крупа, расфасованная по контейнерам, и кастрюля с недоеденным супом быстрого приготовления. Ну и пакет сока всегда был в холодильнике. Антон вообще был адептом фаст-фуда, не желая возиться на кухне. А вот что там любил Макс? Надо признать, Комаров о вкусах брата знал немногое.
"Придёт Макс домой, а в квартире грабители побывали, все столовые приборы спиздили и жратву зачистили. Да ещё и портал создали. За что мне это... моя душа видит боль. А с этими людьми мне ещё работать после того, как они тут всё увидят", - мысленно вздыхал парень, а потом его кольнула другая беспокойная мысль, - "а что там вообще с Максом? Надеюсь, с ним всё хорошо... Надо будет написать записку"
Говорить о том, что на кухне можно было вооружиться лишь ножами и вилками, не приходилось. Антон умел колоть и резать только курицу-гриль и колбасу. Хотя был у него как-то опыт с человеком... Но парень не горел желанием вспоминать про это. Кроме того, в квартире имелся некоторый интрумент, который можно было применять не по назначению. Особенно выделялись гвоздодёр и газовый ключ. Но они и лежали-то в другом месте.
"Жаль, я не Гордон Фримен", - снова вздохнул Антон, всё-таки достав гвоздодёр. Его тяжесть вселяла немного уверенности. Этот инструмент нужен был парню пару раз, когда он делал мелкий ремонт в доме, избавляясь от гвоздей, и разбирал старую мебель на выброс. И вот сегодня его руки снова бережно стирали слой пыли со старого железа. Потом клерк нашёл у себя блокнот с ручкой, где накалякал записку. Её содержимое было простым и незамысловатым, "я полез в портал, но ты не лезь и вообще будь готов к вторжению дряни", и она потом легла на видное место.
Дело осталось за малым.
"Прости, Серёга, но ради спасния мира мне придётся тебя казнить..."
Антон пустил скупую слезу, когда положил паука на "плаху" (табурет в прихожей) и с размаху пришлёпнул его гвоздодёром (там у инструмента на конце есть закругление для усиления эффекта рычага, вот этим закруглением и шлёпнул).

Айнар молча греб, не смея прерывать твой рассказ. Казалось, даже его движения стали подобными движениям крадущегося кота: мягкими и острожными, чтобы не произвести лишнего шума или неосторожного всплеска и не помешать потоку твоих воспоминаний. Взгляд глазниц его птичей маски же то и дело встречался с твоим, выдавая внимание и интерес. По крайней мере, так ты трактовала настроение своего спутника по опыту вашего недолгого знакомства.

«Так вот какая она, Брида», - негромко, будто бы самому себе под нос, тягуче подытожил рассказ лодочник. Казалось, с момента, как вы разделили друг с другом свои вымышленные имена, он переменился в характере, растеряв изрядную долю ехидства и сполна заместив ее задумчивостью.

«Наверное, именно этой встрече ты обязана своей судьбой. Сильные женщины, благословленные особой, сокровенной связью с самим мирозданием, и вынужденные из-за нее же жить окруженными непреодолимой стеной отчуждения – таков ваш род. Люди боятся того, что не понимают и ненавидят то, что боятся. Вы – одна из трагедий, подаренных богами этому миру». Наступившее в следующие мгновения молчание ощущалось особенно сильно теперь, когда затаившая дыхание в ожидании ваших следующих слов вселенная сузилась до бортов путешествующей из небытия в безызвестность лодки.

«Я считаю, что ты должна быть благодарна ей. И не только за прекрасные алые губы», - искорка ехидства вновь вспыхнула в его голосе, чтобы через секунду бесследно погаснуть, - для всего света теперь ты Брида. Ее имя будет оберегать твою душу от тех, кто проберется через мою маску. Брида будет делить с тобой свои упорство и стойкость в самые тяжелые моменты твоей жизни до тех пор, пока ты хранишь память о ней. И, может, когда-нибудь ты тоже встретишь маленькую девочку, что не побоится принести тебе воды».

Твой вопрос мужчина встретил смешком: «Конечно, встречал! И рыжей, и светловолосой, и даже с волосами цвета серебра! Но, увы, не такой, как ты описываешь. Думаю, твою Бриду я бы запомнил. Впрочем, не отчаивайся: мир не так уж и тесен, как у простаков принято говорить. Вполне возможно, что она все так же продолжает свой нелегкий путь под этим осенним небосводом. А, может, даже и обрела, что искала. Будем надеяться, что ваши пути когда-нибудь вновь пересекутся, но если встречу ее раньше тебя, могу передать ей что-нибудь. Если хочешь.»

«Опасаться ?» - переспросил Айнар и переложив весло в руках, опустил его в воду уже с другого края долбленки.

«Доводилось мне однажды перевозить по реке одного дряхлого мыслителя, обронившего в разговоре мудрую фразу: «Если все время бояться, можно прожить жизнь, так и не сделав ни единого шага». Сердце полное страха уязвимо, а опасения – это то, откуда страх проистекает. Ты пришла в земли богов и ищешь с ними встречи. Ты не обретешь того, что ищешь не проявив себя. В твоем путешествии боги ниспошлют тебе испытания: это их любимое занятие. Никому не ведомо, с чем тебе придется столкнуться, но их желаниям подвластна каждая травинка, каждый вздох этого мира. Вдобавок, поступая неосторожно, ты можешь привлечь к себе внимание обитателей этого края. Некоторые могут пожелать тебе помочь, но большинство обладает куда более скверным характером. И, вот, казалось бы, что самым правильным путем будет не идти никаким путем вообще, но это решение приведет лишь к тому, что ты потеряешь себя. Человеческие души в этих местах склонны терять волю к жизни и угасать. Мечта за мечтой, воспоминание за воспоминанием твоя суть будет впитана этим стылым воздухом, либо пока от тебя не останется ничего, либо пока ты не станешь таким же духом, как и все живущие здесь. Так что даже время здесь может тебе навредить.»

В очередной раз твой собеседник замолк, давая тебе возможность поразмыслить над услышанным.

«Я бы сказал, что тебе ничего не стоит опасаться: закончи путешествие, Брида, и убеди богов в серьезности своих намерений. Прояви осторожность, но прояви и решительность: судьба улыбается решительным.»

«Польщен, что моя поделка пришлась тебе по нраву, - наигранно небрежно ответил лодочник.
Замолчал ненадолго, бросив взгляд в никуда. Задумавшись, видимо.
«Время от времени они посещают меня во снах, эти лица. Заглядывают рассказать о своей нелегкой судьбе, спросить совета, иногда сами какой мудростью поделятся, только знаешь, стеснительные они, не любят поодиночке в гости ходить: то неделями не приходят, то сразу скопом в черепушку набиваются и галдят все разом. Последнее, вот, бывает как раз перед тем как сюда очередная потерянная душа забредает. Тогда-то я и иду сюда вас встречать. А пока жду, то лицо, которое лучше всего запомнилось, пытаюсь в дереве изобразить. Обычно много времени не проходит: они имеют обыкновение за пару-тройку дней наведываться. А о тебе почему-то загодя предупредили. Так что у меня было вдоволь времени над ней поработать. Надеюсь, она сослужит тебе добрую службу».
Аккуратно сложив в руках ткань, Айнар, перешагнул борт своей долбленки. Неподвижно замершая лодка под его ногами слегка качнулась, сбрасывая с себя забвение. Коротко брякнул висящий на носу колокольчик. Нисколько не обращая на него внимая, мужчина положил кусок материи обратно в рюкзак, а затем развязал узел, который удерживал суденышко, и взял длинное весло, лежащее в ногах.
«Брида ?, - переспросил он, – значит, не показалось. Красивое имя. Пойдем, Брида: нас впереди ждет еще долгий путь, успеем наговориться. Видишь те горы ? Лодочник веслом ткнул в сторону заснеженных вершин, к которым уводила неподвижная река. Если хочешь увидеть богов, твой путь лежит в ту сторону. Так что не будем медлить. Чем быстрее ты до них доберешься, тем меньше шансов, что с тобой по дороге случится что-то плохое».
Черная перчатка едва заметно скрипнула, когда Айнар подал тебе руку.
…
В своей безмятежности река больше напоминала вытянутое в нить озеро: ты не замечала ни течения, ни мелькающих в зеленоватой толще воды силуэтов рыбы. Лишь размашистые движения стоящего перед тобой лодочника вызывали на поверхности ленивую рябь и проталкивали окружающие вас бурые отвесные склоны мимо бесшумно скользящей вперед лодки.

«Амулеты ?» Мужчина ненадолго прервал свои монотонные гребки, чтобы бережно поправить вязь под плащом. «Конечно, мне нужны мои амулеты. Каждый из них, принимая на себя болезни и неудачи и продевает мою жизнь. Но секрет в том, что обереги работают только, если достаточно сильно в них верить. Говорят, искренняя вера придает форму миру. Вот я верю, что пока они со мной, я не умру. По году жизни за каждый. И можно сделать еще. Так что я буду жить вечно.» Берега уже начали было замедляться, когда очередной сильный гребок вновь отправил их назад.

«А во что верит она ? Расскажи мне о Бриде. Поделись ее историей. А я поделюсь историей взамен.»

На этот раз Мышь была учёная. Умная стала Мышь. И потому она не стала очертя голову прыгать в портал. Нет, она сначала метнулась на кухню, сгребла в валявшуюся хозяйственную сумку остатки ужина и нож, которым бабушка шинковала капусту. Да не нож, а целый тесак, даже топорик, можно сказать. Схватила спички, молоточек для отбивания мяса. Можно было бы и поосновательней собраться, но Машка побоялась, что портал исчезнет. А с ним и бедная Елизавета Федоровна сгинет. Поэтому она только сделала еще одну такую же торопливую ходку - в прихожую. Накинула свою верхнюю одежду прямо на халат, кроссовки просто взяла в руки - некогда надевать. Бабушкин плащ и ботинки тоже прихватила и... очертя голову прыгнула-таки в портал.

«Не-е-ет, не думаю, - весело протянул мужчина, а затем хихикнул, - если ты, конечно, не была здесь раньше. Но ведь с чего кто-нибудь стал бы приходить в эти заброшенные места вновь, не так ли ?» Видимо, насмотревшись на тебя из своего странного положения, он встал и развернулся целиком. Твой собеседник был довольно высок и хорошо сложен, что-то в его осанке выдавало, что он старше тебя. У него был приятный голос и в целом он мог бы даже показаться располагающим к себе, если бы не эксцентричный наряд и легкое ехидство в манере говорить.

«Но ведь мы можем исправить это досадное недоразумение, в конце концов это моя работа: встречать забредших сюда путников, знакомиться с ними и перевозить их через реку. Удобно, правда ? Конечно, это все не бесплатно, но мне кажется, ты из тех, кто может заплатить.»

И лодочник не ошибался: у тебя действительно были деньги. Твой взгляд мимолетом упал на корзинку, в которой кроме небольших припасов лежали две золотые монеты. Будто бы отчеканенные неумелым подмастерьем, они были далеки от правильной круглой формы. На аверсе был изображен профиль мрачного мужчины с крючковатым носом и выдающимся волевым подбородком. По периметру была отчеканена надпись: «Divitiae viâs aperīt». Эти деньги тебе дали перед путешествием, ничего толком не объяснив. Сложно было сказать, полагались они каждому изгнаннику в качестве последней милости, или это был подарок лично для тебя, но в твоем распоряжении находилась приличная сумма, на которую можно было обзавестись койкой и едой на целой месяц в каком-нибудь небольшом городке в далеких южных землях. Даже на два, если экономить. И разумеется, они бы пришлись очень кстати, если бы твой путь лежал на юг. Но ты решила следовать за солнцем через безлюдные пустоши, надеясь что в местах, где оно обретает приют каждую ночь, ты обретешь нечто иное. Здесь от золота будет мало проку. Ведь так ?

Мужчина тем временем сцепил руки за спиной и наклонился вперед, сделав пару шагов в твою сторону. Птичья маска на секунду создала впечатление, что он собирается клюнуть что-то под ногами, но вместо этого он продолжил рассматривать тебя, склонив голову набок.

«Как тебя зовут, дорогуша ?»

Катенька замерла, сжав в руках тряпку, с которой на босые ноги капала вода. Руки дрожали, и крупные капли рассыпались на более мелкие, устраивая возле ног, залитых водой мелкие веселые фонтанчики, которые иногда устраивают дети в ванной, хлопая ладошкой по воде.
Опять... опять что-то странное. Этот запах... эти странные звуки. Егор живет не один?.. Но почему тогда никто не справляется с потопом?.. Нет-нет... это что-то страшное, жуткое, ужасное, непонятное, как тогда!
Мелкими, осторожными шажками, не отрывая взгляда от двери из-за которой только что слышалось пение, Катенька принялась отступать назад - к двери уже входной. Там, где стояли ее кросовки, там, где были ее сумки, ее вещи... там, где можно будет позвать Егора. Он защитит ее... от этого!
Шажок, еще шажок. Осторожно обойти плавающий в воде носок, принесенный откуда-то. Большой, черный, мужской... с дыркой на пальце. То ли выкинуть забыли, то ли заштопать отложили. Катенька прекрасно штопала носки. Мелкими стежками, сперва по кругу, укрепляя истерханный край, а потом - поверху, создавая теми же стежками плотную "латку", по кругу, по спирали, как пауки плетут свою паутину, пока дырочка перестанет быть дырочкой...
Скрип под ногой заставил подпрыгнуть. Всего лишь скрипнула половица, уже подтачиваемая водой, но Катенька подпрыгнула, не заорав только потому, что голос отнялся и, уже не разбирая дороги, понеслась к двери, распихивая плавающую обувь, тряпки и невыброшенные рекламки, рассказывающие о "самых лучших и крепких немецких пластиковых окон, замеры бесплатно, установка бесплатно".
Неизвестно, куда бы это ее занесло, но Катенька влетела в грудь Егора, испуганно всхлипнула, но вовремя его узнала и, подняв на мужчину расширившиеся от страха глаза, едва слышно прошептала:
- Там... там... - тыкая пальцем в ванную.

Дорога была усыпана золотом. Оно опадало с узловатых ветвей вековых кленов, гордо стоящих вдоль дороги, планировало, замысловато кружась в невидимых потоках стылого осеннего воздуха, и приземлялось на вымощенное истертыми булыжниками полотно, где шуршало и хрустело под подошвами твоих сапог, будто старый иссохший пергамент. Кроны смыкались высоко над головой, укрывая от пробивающихся сквозь клубящиеся сероватые облака лучей солнца и образуя переливающийся янтарными отблесками купол. Казалось, что дорога застыла во времени и будет теперь бесконечно стремиться вперед, лениво поворачивая то чуть левее, то чуть правее, как делала это на протяжении последних нескольких дней. Ты не имела ни малейшего представления о том, куда идешь. Уже много дней ты не видела ни одного поселения, ни одной стоянки. Никакого признака цивилизации, за исключением широкого каменного тракта под ногами без единого указания, единой отметки, скрытой или явной, о том, кем и для чего он проложен, и куда он ведет. Ты ночевала прямо здесь, в редких прогалинах почти у самой обочины, не отходя в сторону и пары десятков шагов и продолжая путь, стоило только заре робко прочертить тонкую полосу на горизонте.

Порой, к тебе в голову прокрадывалась столь чуждая твоему характеру мысль о том, что ты уже давно не имеешь четкого представления, куда именно нужно идти, о том, что теперь, когда ты не готова идти на все четыре стороны света, дорога, которой ты доверила свою судьбу, может тебя малодушно предать, незаметно увести прочь или оборваться слишком рано. Возможно, эта мысль могла бы со временем извести тебя, заполнить собой твой разум наяву и каждую ночь мешать тебе забыться в мире снов. Это могло быть возможно, если бы в этот раз тебя не вело вперед какое-то смутное чувство. Интуиция. Или, быть может, чей-то зов. Это чувство ненавязчиво подгоняло тебя, говорило нигде не останавливаться и никуда не сворачивать. Просто идти и верить безмолвному окружающему миру. Оно же и подсказывало тебе, что мир вокруг хранит молчание не просто так. Ты уже пересекла ту незримую границу, что отделяет земли людей, от земель им не принадлежащих. Поэтому здесь царило такое умиротворение. Ни людей, ни зверей, ни птиц. Даже воздух здесь отличался: он казался неуловимо чище, он пах дождем и тонкими нотками миндаля. А еще он был значительно теплее днем и холоднее ночью. И если ночные холода, будучи хорошо приготовленной к долгому, тяжелому и непредсказуемому путешествию поздней осенью, ты переносила без особых проблем, закутавшись в теплую одежду, то неожиданное для такого времени года тепло заставляло тебя обливаться потом.

Этот день начался так же безлико, как начинались и все предыдущие, но уже задолго до полудня стало ясно, что сегодня дорога, наконец, вырвется из своей ловушки безвременья. Некоторое время ты отмечала, что тракт начинает идти под уклон все сильнее. Теперь же он переходил в длинные и широкие каменные ступени, змеящиеся и уходящие вниз к едва проглядывающей сквозь густую кленовую рощу реке. Одного только взгляда на эту лестницу было достаточно чтобы подстегнуть то смутное чувство, что составляло тебе единственную компанию в этом путешествии. Если что-то тебя действительно звало, оно находилось в конце этого спуска.

После первой же фразы, удивленно взглянул на Оксану. Впрочем, продолжая осмотр, пришел к выводу - с ней однозначно повезло. Красивая, смазливая модель была бы обузой и геморроем, а она - отличный компаньон. От переходов по лесу не выдохнется, ногти не обломает, без сна, какое-то время, обойтись может. Строптивая, правда.

- В смысле, не мое дело? Нам... - осекся. Стоит ли нагнетать? Хотя, несмотря на случившееся, девушка выглядит молодцом. - Выживать нам тут. Как видела, в это мире не только старые-добрые мишки, змейки, росомахи. Совершенно неизвестные нам угрозы. Нужно понимать друг-друга, чтобы иметь больше шансов. Помочь - в том числе.

Вздохнул.

- Как?.. Большая отсвечивающая дыра в пространстве, засасывающая воздух. Какой-то черный слизень утащил через нее в этот мир девушку с нашей конторы. Ну, толпа наших ломанулась на помощь... Ситуацию решили, но меня, почему-то, обратно на Землю не пустило. Зашел - но все равно выкинуло. От безнадеги, пошел по опушке... И - вот... - неопределенно развел руками.

Шутить расхотелось. Напала меланхолия. Почесав затылок и заложив руки в карманы, начал приближаться, наблюдая за реакцией. При этом, стараясь придать себе максимально бодрый и готовый к действию вид. Если даже Оксана бодра, то мне к чему раскисать?

- Честное пионерское - в тот момент, когда тебя вытаскивал, мне было совершенно не до того, кто ты или как выглядишь. Сам слегка запаниковал - никогда не приходилось делать что-то... - кивнул на пруд. - Ну и... Если ты так этого хочешь или боишься - можем разойтись прямо сейчас. Ты - в свою сторону, я - в свою. Но предлагаю другое - попытаться выбраться вдвоем. Может, еще кого найдем... Вместе - легче.

Подойдя, собирался протянуть руку для рукопожатия. Вроде знакомства и закрепления сотрудничества.

Учитывая, что на Светлячке Саид пробыл всего ничего, причём большую часть этого самого чудесного времени явно чувствовал себя крайне паршиво в связи с вынужденным отрывом от своей родной планеты, на которую он ещё чёрт знает, когда сможет вернуться, вряд ли стал большим откровением тот факт, что биолог весьма и весьма усердно стал опустошать запасы фруктовых настоек, не забывая разбавлять затянувшеюся попойку раскуриванием самокруток собственного приготовления.

Жилище Саида превратилось в подобие берлоги бывалого растамана с неистребимой дымовой завесой, расставленными тут и там образцами пышно цветущей флоры и, собственно, самим нечёсаным хозяином этакой красотищи, мирно ведущим беседы с папоротником о погоде в космосе.

Не обошлось без эксцессов, понятное дело.

К примеру, как минимум пару раз Саид путался в направлении и самым наглым образом вваливался в комнату к Айрин, приманенный запахом трав. Вряд ли кому-то придётся по нраву, когда твоё личное пространство нарушает явно поддатый покачивающийся незнакомый мужик, виновато мычащий несуразицу себе под нос и старательно пытающийся что-то высмотреть у тебя в декольте.

Также волей шутницы судьбы Саид постоянно сталкивался с пилотом Ларри именно в тот момент, когда учёный был вымазан удобрением и грязью с ног до головы. Оставляя после каждого своего шага комки первосортной землицы, биолог всегда приветливо протягивал улыбчивому парню свою руку, частенько забывая снять изляпанную перчатку.

Подозрительный тип с блокнотом вызывал у Саида кошмарные приступы паранойи! Вечно что-то вынюхивающий, высматривающий и обязательно записывающий все наблюдения в блокнот. Явно подсадная утка, не иначе! Биолог пытался сообщить о своих наблюдениях капитану, но понимания почему-то не нашёл.

Попеременно докапывался до первого помощника со своими советами касательно стряпни. Всё норовил пихнуть бородачу на кухню нечто похожее на перезрелый кусок салата, якобы улучшающий самочувствие, пищеварение и потенцию. Искренне недоумевал на кой хрен он носит вечно тёмные очки. Подозревал, что тот слепой, как крот.

С черным проповедником таки удалось перекинуться партеечку в шахматы. К середине партии стало понятно, что у Абуны совершенно кошмарный вкус по части готовки, вредность его рецептов могла соперничать разве что со способом приготовления излюбленного лакомства подпольщиков - крысбургера. Ну и под конец шахматного сражения Саид не удержался и оставил своему сопернику пару ссылок на труды Чарлза Роберта Дарвина. Так называемого Иисуса мира науки. Проповедовать можно в обе стороны. Так-то.

Подходить к очередному ковбою и спрашивать, где он оставил лошадь, Саид как-то постеснялся. Револьвера с собой не было. Да и не умел им учёный пользоваться, так что разговаривать с милитаристом было по сути не о чем. Если только невзначай предложить пилюли по разжижению излишек тестестерона.

К сожалению, корабельного доктора Саид застал в период жесточайшего менструального периода. Как-то по-другому объяснить застывшую кислую мину на лике в общем-то симпатичной девушки было довольно проблематично. Да и её вечные попытки уйти в виртуальный мир как бы намекали… Биолог был по натуре своей человеком добрым, поэтому от чистой души предложил одну особую настойку для уменьшения… дискомфорта. Понимания почему-то не нашёл.

А вот Рейчел пришлась Саиду по вкусу. Всегда приятно встретить коллегу по цеху, худо-бедно разбирающуюся в травоведенье. Хоть и на уровне торчка-студента, знающего с какой стороны браться за бонг. Этакая ламповая Гаечка в вакууме, которую всегда можно запрячь ремонтом дрона в обмен на пару шишек.

Ещё одна пассажирка модельной внешности особо не светилась. На контакт не шла, предпочитая изображать из себя книжного червя. Получалось у неё не лучше, чем у одного волка из известной сказки выдавать себя за божий одуванчик. Поэтому подгонять ей ещё литературки Саид как-то особо не спешил, как и приглашать в читальный кружок.

Было на борту ещё пару девиц, но про них, увы, Саид ничего сказать не мог, из-за закономерного недостатка информации.

Кэп же похоже метил в космические султаны, или около того. Другого объяснения почему у него на борту кружит столько девиц, выполняя вполне себе мужскую работу, Саид найти так и не смог. Может всё дело в лучезарной улыбке, на которую слетался противоположной пол, как мотыльки на огонь? Занимательная тема, над которой можно поразмыслить у себя в каюте, скуривая очередной гербарий.

"Давай! Давай! Давай!.."

Под ритм гулко бухающегося сердца, в голове проносилось одно и то же слово. Холодная вода, долгий поход, передозировка адреналина, голод и жажда - все это порядком истощило привыкшего к комфорту городского жителя. И сейчас, после бешеного, во всех смыслах, маневра, каждый мускул тела буквально выл от переутомления. Все - это и были резервы. А нервы, еще не видавшие на своем веку столь переполненного событиями дня, дребезжали, как расстроенная гитара. Инстинктивно хотелось забиться под ближайший куст, обняв голову руками... И ждать. Ждать чего-то, что закончит этот кошмар. Не приспособлен я для такой борьбы. Не готов...

Десять минут растянулись на часы. Два последних шага дались особенно тяжело. Чуть не оступившись на особенно цепком прибрежном иле, вытянул синеющее тело под окружающее впадину непонятное растение. Выбрался сам, оставив в болоте, кроме ножа, одну из туфлей. Перевернул на спину, похлопал по щекам пострадавшую. Не получив никакого отклика, прислонил ладонь к носу. Лицо исказила гримаса, полная боли и сожаления.

- Твою, Гею, в душу! - взвыл.

Трясущимися руками, схватился за виски. Спокойно! Не все потеряно. Курсы первой мед-помощи для работников предприятия - вспоминай, долбоящер, как помочь наглотавшемуся воды?! Первая мысль - убрать ее из легких. Перевернул женщину спиной вверх, схватил за живот руками, приобняв. Встал на ноги и поднял так, чтобы лицо было направлено вниз. Легкими сдавливающими движениями на животе, прижимая ее к себе, секунд двадцать выдавливал излишек жидкости. Затем, перевернул обратно на спину. А дальше-то что?! Она не дышит!

Проверил пульс на сонной артерии. Если его нет, быстро, через голову, снял насквозь промокший свитер. Скомкав, просунул под шею. Ну нет времени делать какой-то там валик! Запрокинув жертве голову, поправил язык так, чтобы он не мешал дыханию. Лезть грязными пальцами в чужой рот было не лучшей идеей, но не до сантиментов. Закончив, приблизил свое лицо к ее. Смертельная сине-зеленая бледность и остекленевший взгляд бросились в глаза, сжимая сердце в холодные тиски отчаяния. Зажав ее нос рукой, сомкнул уста на ее губах. Зажмурил глаза, сосредоточившись. Наполнить легкие через нос. Вдохнуть в нее, вместе с жизнью, живительный кислород. А в мыслях - "Живи!". И еще раз. И еще! После пятого, отстранился, положил сведенные руки на середину ее груди. И, не жалея сил, начал, раз за разом, совершать сдавливающие движения. Не жалея ребер.

- Ты только... Не умирай... Слышишь? - между сжатиями, говорил, сам не зная, зачем. - Тебя дома... наверное... детишки ждут!.. Муж!.. А если нет... Ты еще... Такая молодая!... И красивая... Найдешь свое счастье!

Снова - пять вдохов, полных кислорода и надежды.

- Я сам... мужа помогу найти... Ты живи только... Возвращайся... Рано тебе... На тот свет!.. Не бойся... Никто тебя... Тут больше... Не обидит... Любому в... Морду двину... Мы выберемся... Только вернись... Прошу!

Затих. Только и осталось в голове - массаж, вдохи, проверить пульс и дыхание. Массаж, вдохи, проверить пульс и дыхание. А еще, где-то на задворках сознания - молитва. Не конкретному богу, религиозным Влад не был. Просто... Молитва самому мирозданию. Чтобы она жила. Чтобы все это было не зря. Так не хотелось быть виновным в чужой смерти. Так не хотелось снова оставаться здесь в одиночку...

      «Мне всегда было интересно: когда страус прячет голову в песок, что он чувствует? Ему стыдно, и он жутко краснеет, там, под землей? Или от страха и неловкости он матерится на червей на своем страусином акценте? А может, может он плачет там или читает книгу с фонариком? Ну не может же он в конце концов воткнуть голову в землю и просто, закрыв глаза, ни о чем не думать, имитируя страусиный покерфейс! Страусы слишком хитры для этого. Они как минимум переговариваются между собой, плетя планы по захвату человечества. И вот, эти мысли привели меня к жажде эксперимента, который, вероятно, взорвет современную науку: для начала, нам нужен прозрачный песок, который страусы видят как все тот же, настоящий. Потом нам нужен страус и ведерко попкорна. Вы уже догадались, да? Ну так вот, проведя серию экспериментов мы выйдем на результат: он будет весьма и весьма…» — вот. Вот такие мысли, видимо, приписывают Евгению Александровичу его коллеги. Как еще объяснить полное игнорирование старика, когда он стоял чуть ли не прямо в дверях! Нет-нет-нет, я не ограничусь лишь этой преамбулой: Е.С. поймал знатную обидку, и мой долг донести для вас ее горечь.
      Итак, представьте: одинокий, больной, изувеченный годами старик с радужной улыбкой еле плетется к двери, за которой слышен стук. Он встает со всего стула, а коленки его пошатываются. С болью чуть ли не ломает он их, когда еле поднимается. Берет свои костыли. Свои дешевые костыли, которые сам выстрогал из… из… из кухонного стола! Беднейший старец! Он сделал свои костыли из кухонного стола, потому что все, все отвернулись от него, больного. И какого больного! О, вы даже не представляете!! О его болезнях даже страшно говорить. Ну так вот, встает он, дрожащими ручонками слабо, из последних сил хватается за капельницу. То есть, то есть он делает это одной дрожащей ручонкой, да. Другая же, сухая и жилистая, почти как мощи, ладошка ложится на сердце, на эту дряхлую мышцу, которая заводится старым советским кардиостимулятором. И каким стимулятором! Это еще та модель, что работает на бензине, а бензин нынче дорог. И знали бы вы, что значит дойти для старика до заправки с двадцатилитровой канистрой. Да-да, Евгению Александровичу приходится ходить туда два раза в день со своим термосом. Ведь больше дряхлый старик унести не в силах. А стимулятор все тарахтит, тупо циркулируя скисшую кровь по чахлым венам старика.
И вот, схватил он капельницу, костыли, термос на всякий случай (кардиостимулятор крайне нестабилен) и медленно, по сантиметру в секунду пополз к двери. А за ней кто-то настойчиво стучит. И стук этот. Как набат. Как последний. Колокольный. Звон. Для старика…
      И он ползет, хватаясь за доски пола своими костлявыми ручками, в которых бьется фонтанчик силы новорожденного ребенка. Он стремится к двери, он полз… А кардиостимулятор дымится, а кардиостимулятор раскаляется, а кардиостимулятор сжигает старца изнутри! Страх, смертельный страх в этих ясных глазах! В этих больных глазах! Но вот, он отворяет эти амбарные двери, он рычит на них, тяжелых как сизифов камень, но отворяет. Свобода пролетариату! Все двери открыты благодаря немощному старику. И заходит в контору полный, беззаботный, здоровый юнец. И что же он делает, этот обнинский ловелас? Пробегает мимо старика, старика, которому пора принимать таблетки. Шесть, нет, десять пачек таблеток ему нужно прогладывать за раз! И это только от давления. И тяжко идти дальше. Но зачем. Постой, старче. Зачем тебе куда-то идти. Подожди, постой. А-а-а… Все понятно. Это Валентин решил обдурить больного старика, сироту казанскую, сказав, что у двери кто-то стоял. Валентин-Валентин! В конце концов, есть и Божий Суд, Валентин. Он не приемлет звона злата, и все дела он знает наперед, Валентин. Валя!! Одумайся, скажи, собака некрещеная, что это шутка, розыгрыш, обман! Покайса, грешная душа. Но нет. Нет…
      Выходит, в последних силах, в холодном поту, старик на улицу. Под проливной радиоактивный дождь! И ветер, шесть баллов. Головы сносит людям на улице, моря расступаются перед еврейским народом, смерчи завывают, засасывают Харибды пятиэтажки как макаронины! И причмокивают, бессовестные. И падшие ангелы носятся под темными небесами, и Ктулху рычит на солнце. И даже… даже Шредер восстал!!1! А Евгений Александрович стоит. И мокрый склизкий лист пришлепывается к его дряхлой, почти прозрачной щеке. А знаете, что происходит дальше? Все эти клоуны, потешники над стариком, стариком, который любит их, своих коллег, всем сердцем, проходят мимо него, к машине, не говоря ни слова. А глаза старика принимают вечность. И взор его… взор его чернеет перед солнцем…
      Ну что? Стало стыдно? Это не то, чтобы упрек работягам, но дядь Женя попросил меня написать именно так. Уж не знаю, какие у него там причуды. Лучше расскажу, что произошло дальше:
      Евгений Александрович бодро подтянул свой малиновый галстук и, радостно выйдя под дождик (под навесом лишь моросило местами), огляделся, нет ли кого. Пожав плечами, Саныч развернулся и направился ко входу, приготовляясь рассказать загадочную историю об исчезновении таинственного незнакомца. И тут в проходе он увидел Катеньку и этого, канадского древоруба, шатающегося возле нее. Два прихлопа, три притопа и Евгений Саныч уже поправил бляху ремня, распушил усы, да и вообще принял позу Давида. Но Катенька прошла мимо, и Евгений Александрович успел только робко поднять пальчик по направлению к ней. Постояв так еще минуту, он скорбно отпустил руку, отягчено вздохнув. Катенька ушла. «Куда ушла. Почему она ушла с этой мымрой и этим… мымром?» Вот просто почему? Им по пути, живут на одном проспекте, в одну баню ходят. Ну, что-то одно из списка выше неправда, конечно, но все же. Он уже и анекдоты приготовил, и частушки, прибаутки всякие. Его хоть сейчас тамадой бери, молодожены оценят. Странно. А потом вышли другие, тоже, ничего не сказав. Ну и ладно. Не очень-то и хотелось (нет). Евгений Александрович, оценив ситуацию, вскочил в контору, достал из стола свой розовый задорный зонт (да, на самом то деле, у него был зонт. розовый. задорный), чемодан с термосом, ручку и пошлепал на остановку. Трамвай уже подошел, а потому Евгений Александрович молнией вскочил в него, по диагонали перебежав дорогу.

"Чтоб тебя черти побрали, усатый хрен. Ну нельзя же так людей пугать! Ещё и барбариски наяривает".
Антон долго переводил дух после того, как дядя Женя схватил его за плечо и бесцеремонно отодвинул от двери. Если бы клерку в этот момент очень хотелось в туалет, он бы, как говорила его любимая мама в детстве (мир её праху...), "пустил лису". Или нет, у него ведь не настолько слабые нервы? Но в целом Комаров был на взводе. И решил не комментировать про "кто-то стоял". Жуткие вещи происходили этим утром. Жуткие из-за полной неопределённости.
Антон молча вздохнул.
Да вернулся на рабочее место. Отметил, что на втором этаже снова оживление. И пусть. Клерк спрятал новоприобретённого друга в стол от греха подальше. Попытался заставить себя взяться за работу. Даже взял в руку бумагу. И неожиданно для себя почувствовал отвращение. Отложил резюме прочь.
"Что, мать его, происходит?"
Он лелеял надежду, что это всего лишь плохой сон, и завтра он забудется, и всё будет, как обычно. Как правильно. Как был устроен его мир, так таким он и остался. Но сейчас Антону как никогда требовалась медитация для продолжения работы. Поэтому он принял самый отрешённый вид и погрузился в себя.

      Устроившись поудобней, Евгений Александрович потерся ладошками о коленки и, укутавшись в крылья пиджака, достал из кармана брюк расплющенную барбариску. Он еще утром заметил ее, так скажем, поддавленное состояние, но не рискнул пачкать руки, разнося начинку этой дешевой розовой карамельки по всему карману брюк. Теперь же был особый случай: Камышев попил чайку, отдал все документы, поразгадывал кроссворды… теперь не хватало лишь противной кислой карамелькой за щекой, — бытие Евгения Александровича буквально распадалось по швам, лишившись этого сладкого пятого элемента, связующего воедино все вопросы об экзистенциальном жизневоззрении и о платоновском идеализме в контексте культурологии христианского Логоса. Да, хотелось барбариску. И рука Евгения Александровича начала робкий вход в пещеру кармана: она медленно пробиралась меж катышков, скользя по зашитому белыми нитками полу, а все пространство меж сводов этой пещеры было окутано липкой розовой паутиной, оставляющей робкие блики в полумраке брюк. Но рука не страшилась этой проказы, размазанной по всему потолку кармана, но, напротив, она все дальше и дальше разрывала себе проход к тупику; пройдя еще немного, она, захлебнувшаяся в полной темноте, коснулась чего-то. Это было нечто липкое, но крепкое; нечто, что и исторгало из себя эту самую розовую смолу и было приковано к самому углу пещеры… Луч света, и это — настоящее карамельное сокровище нибелунгов, священный грааль из долины сладостей, ковчег кисленького завета… Ну, достал, в общем, он барбариску и заложил за щеку. Сидит, значит, посасывает… туда-сюда ее по рту языком катает… неспешно так, с античной созерцательностью…

- Евгений Александрович, - тихо и мягко произнесла Ольга Ивановна, остановившись подле него, игнорируя злобный взгляд уходящей Веры Васильевны, - Вам бы тоже пойти домой. Там такое страшное творится, на втором-то этаже. Никак нельзя оставаться, Евгений Александрович. Нам с Вами надо беречь себя. Может проводите меня до остановки, если Вас не затруднит? А то там такой ливень и гроза, а я очень боюсь гроз, Евгений Александрович.

      Камышев был вовсе не из тех, кто начинает брюзжать, когда к нему прикасаются, но это был тот самый редкий случай, когда «барбариска во рту и пусть весь мир подождет». Уверен, что у каждого в жизни бывали такие минуты, когда все хорошо, и вдруг в кармане находится карамелька; ты ее очищаешь от прилипшей обертки, кладешь в рот, вытираешь пальцы о лацкан пиджака, пока никто не видит; и тут приходит бухгалтер и просит проводить до остановки. В этот момент нужно просто взять и пойти, прижав конфетку к щеке, оставив ее тем самым до лучших времен. Просто взять и пойти… Взять и пойти… — именно на этих словах в своем внутреннем монологе и зациклился Евгений Александрович, гоняя барбариску по рту и залипая на дождь за окном. Осознав, что он уже не получает того удовольствия от карамельки, какое бы мог ощутить, разделавшись с вызовами мироздания, Саныч по-доброму взглянул на Ольгу Ивановну. Разведя усами в стороны, и этим как бы запротоколировав свое согласие, Евгений Александрович встал из-за стола и с первого же раза правильно придвинул стул.
      — Олень-ка… олень-ка. — повеселел он, как только услышал свой теплый махровый голосок, — Я понимаю, милая моя, ангелочек, что сложная работа у вас, что завал и вообще, но зачем же так на это реагировать, душенька? Да и я, в общем-то, поверьте, совсем не хочу выговор схлопотать, вот. Во-о-от. Ага. И у меня даже зонта нет, — Евгений Александрович очень артистично похлопал себя по карманам пиджака. — Да, сегодня же я его совсем не взял. Вот незадача, родная. Как же мы пойдем-то. Ай-яй, нехорошо получается, милая.
      Хватая себя за голову, побивая карманы, расчесывая усы и активизируя весь остальной арсенал первокурсника актерского факультета, Евгений Александрович тем временем проводил Ольгу Ивановну до двери так, что та уже была одной ногой на улице, при том, что Саныч полностью в офисе.
      — Так что да, родная. Видно, милая, придется самой идти, ай-яй. Нехорошо получилось… — и тут же захлопнул дверь, отправив дамочку под дождь, а сам счастливо вышагнул меж столов, играясь с барбариской. Именно в этот момент конфетка раскрылась целой плеядой вкусов и Евгений Александрович имел шанс испытать нечто вроде вкусового катарсиса: когда не хочется есть больше ничего в этой жизни, кроме как того блюда, которое жутко понравилось здесь и сейчас. Где-то в хлипких чертогах рассудка Саныч уже рассчитал, сколько будет стоить годовой запас барбарисок, но воспоминание о вкусе пюрешки с котлетками и в этот раз одолело очередную секундную страсть пролетария.
      — Антоша, — тут же мяукнул Камышев и запинающимся котенком подпрыгнул к Комарову, — Антоша, родной. Слушай, там, говорят, что-то серьезное происходит. Бегают все чего-то, суетятся, смотри. И правда, Антоша. Ай-яй. Как же ты не видел-то всего этого, сынок, м? Грозы что ли боятся они, думал я. Но тогда зачем… Кхем. Антоша, давай, вставай, поднимайся. Пойдем, посмотрим, что там вообще, а? — на этих словах Евгений Александрович, как ни странно, присел рядом со столом Комарова. — Может быть там… Матерь Божия!
      Камышев вскочил, увидев огромного паука, ползущего по столу коллеги. Медленно отходя к стене задом, Евгений Александрович мурлыкал нечто несвязное про то, что надо идти, хотя и самое страшное, что только может быть на свете уже представлено восьмиглазым чудищем, захватившим весь… стол, контору, Обнинск.

Машка даже не успела испугаться — всё слишком стремительно произошло. В мозгу промелькнуло, что цели-то своей она добилась: чудище Маринку отпустило. Только жива ли она? Почему-то это казалось гораздо важнее, чем то, будет ли через пару секунд жива сама Мыша. Самым важным казалось. Машка брыкалась и пиналась изо всех сил, стараясь вырваться, а в голове билась одна-единственная мысль: «не сдохну, пока не узнаю!» Слизняк слился с ней в каком-то противоестественном поцелуе, присосавшись пастью к груди, а Мышь всё старалась извернуться, чтобы увидеть Влада, Егора, Кэт, Маринку... Как они там? Но повернуться никак не получалось, тварь держала крепко. Машка обозлилась до крайности — что же это за мразь такая приставучая! Не до неё совершенно. Она по-прежнему не боялась, просто, видимо, плохо осознавала, что происходит и чем это грозит. Не боялась, только жутко злилась, что не выходит вырваться и пиналась руками-ногами. А потом решила, что ничем не хуже этой улитки. Зубы у Машки тоже были — острые зубы и никаких следов кариеса. Вот этими самыми зубами она и впилась в чудище, куда смогла дотянуться, впилась со всей силы, надеясь, что боль заставит его ослабить хватку. И тут под ухом громыхнуло...

- Утащило, а-ага... - глуповато кивнула головой Ильзео и снова улыбнулась. - Извини, Алиса, машинально получается...

Смеяться на самом деле ей не хотелось, а хотелось ей кричать, вопить, желалось прыгнуть в портал в конце-то концов и одновременно проснуться в своей постели с томиком Перумова, точно зная что мир такой как есть - совершенно обыденный, безнадежно-реальностный, а следовательно относительно безопасный. Конечно! Вполне возможно вот прямо завтра тебя собьет машина или покусает бешеная псина в подворотне, тут уж как повезет, тебя может покусать бешеный водитель или сбить собака находящаяся за рулём автомобиля. В Обнинске чего только не бывает же. Но тебя хотя бы не утащит во тьму омерзительный монстр, на тебя не нападет вампир пропахший гнилью, и какая-нибудь дрянь с того света не явится за тобой в полночь, чтобы сожрать сердце.

- Ф-фух... - вытерла липкий лоб тыльной стороной ладони мулатистая Лиза.
Теперь всё изменилось. Дыра в пространстве меняла всё. Это как папа - он со своей черной кожей решительно не годился для Обнинска, он был вызывающе чужд, он создавал какое-то чувство неправильности посреди строгих советских многоэтажек. А этот портал совершенно точно не подходил к этому зачуханному офису. Вот начальник нервоед - он был правильным, он был положенным для этого прелого офиса руководителем, а это магическое... Это! Это переворачивало всё с ног на голову.

- Лады... - кивнула головой на просьбу-приказ, попытавшись разбавить отчаянно положение натянутой шуткой. - Есть командир!
А Селезнева и в самом деле годилась в командиры, вот Ильзео нет - слишком балбеской была, а Алиса не-Булыческая замечательно так держалась в этом дерьме, можно сказать, рассекала сквозь штормовые валы широкими махами.
Ильзео же...
Ну она подскользнулась. Она как-то заметалась пытаясь отыскать Антона. Пытаясь вспомнить первым делом, кто он такой этот самый Антон и на кого похож. Серый какой-то. Маньячный. Депрессивный на вид. Иногда кажется, будто он хочет тебя убить. Ну да. Антон ведь! Странно, что Лизыч его позабыла, вообще не забудешь Антона - зябкий такой дядя, вроде спокойный, а вроде мурашки от него по спине толпами бегают.
"Возможно, он нас сам запихнет в этот портал!"
Ударилась пышным бедром об угол стола устремившись к мужчине.
- А-антон, помоги! Там это... Наших что-то в дыру утащило! Алиса говорит надо оружие искать, у тебя есть?

Почему-то верилось что у Антона есть. Огромный окровавленный топор с прилипшими к нему прядями чужих волос...
"Перестань блин дура, ему негде его прятать!"

Топор был слишком удобным, лес же был слишком страшным – каким-то вот нарочито театральным, злобным таким, словно пещера страха, которая так себе наигранно кричит: Буууу!
Кричит своими тряпками, кричит своими марлями изжелтившимися, да ужасающе безвкусным картоном в виде бабок-Ёжек и прочей нечисти. Уговаривает тебя испугаться.
Нет, Алиска, это был ненастоящий лес, решительно ненастоящий. Совершенно точно! Это был карнавальный лес и дурностный, такой себе лес, который злой фата-морганой может примерещиться в пустыне. Призраки играли с тобой в «кошки-мышки»– тени хотели, чтобы ты причинил непременно кому-нибудь зло.
Но… ты выиграл. Или выиграла в своём новом женском теле, в теле, что лишено лисьей подвижности, да зато такое большое, сильное и мудрое. В могучем теле, которое может выдержать много мыслей, магии и озарений. С омерзительным криком рассыпался этот мираж, а потом ты просто поглотил эту черноту. Словно бы горькое лекарство принял в себя. Р-раз! И ничего не осталось. Только кухня пахнущая гарью, только дрожащая мисс Понни-Мо, решительно сбивающая последние язычки планмени. Только старая крысь Бонни всё еще лежащая навзничь и похрипывающая…
- К-х-хапли… кх-хапли…

- Капли, мисс, нужны капли! – подхватилась молоденькая Понни, с отчаянием поглядев на тебя, Алиска. – Ооо, наверное это что-то сердечное, или мажичье. Или! ИЛИ Я НЕЗНАЮ!!!
Она вдруг прокричала почти с истерикой, бросаясь к тебе Лис – ища у тебя успокоения сейчас и опоры.

Капитан пиратского фрегата распекал своего нерадивого боцмана:

— Что за бардак у тебя вечно на палубе, якорь тебе в задницу?! — орал он во всё прокуренное горло. — Матросы пьяные валяются!!! А если сейчас на абордаж?!

— НА АБОРДАЖ! НА АБОРДАЖ! — радостно подхватил попугай по кличке Цейтнот. Попугаю было плевать, что судно ещё даже не вышло из порта.

Маленький, серенький то ли от страха, то ли от последствий незалеченного сифилиса боцман Мышь отвечал дрожащим голоском:

— Я сейчас же всё уберу, Эдуард Викторович. Больше не повторится, Эдуард Викторович.

Машка же трудом сдерживалась, чтобы не произнести вслух вместо Эдуарда Викторовича «кэп».

— Что у тебя с лоцманом, кстати? — поинтересовался капитан, чуть смягчаясь. — Ты же понимаешь, что без лоцмана «Ариадна» далеко не уйдёт? С этими пьяницами в первом же заливе сядем на рифы.

— Эдуард Викторович, есть одна хорошая кандидатура на примете, — поспешил отрапортовать боцман и извиняющимся тоном добавил, — но у него медкнижка просрочена. Сами понимаете, не хочется подложить людям свинью. Я работаю над этим вопросом.

Следящие за дверями сотрудники могли наблюдать изумительную метаморфозу, почти мгновенно происходящую с лицом вышедшей из кабинета Мыши. Виновато-идиотское выражение на миг сменилось гримасой человека, едва-едва сдерживающегося от хохота и тут же снова стало лицом спокойной и неприметной Мыши.

Машку в конторе мало замечали. Шуршала там чем-то, разговаривала потихоньку, иногда шутила робко. Ничего особенного. Разве что странное пристрастие к электрочайнику — нашему ответу кулеру-Чемберлену. Взбрыков от неё никогда не видели. На ЭТОЙ работе. Точнее, взбрыков он неё ПОКА никогда не видели на ЭТОЙ работе. Пообщайся кто с прошлыми Машкиными коллегами, узнали бы много любопытного. Впрочем, как раз сегодня Мыша планировала их немного просвятить в этом деле.

К чести Машки, обещание, данное шефу, она выполнила. К качеству, конечно, можно было придраться, потому что разбирать ничего, Мышь, естественно, не стала, просто сгребла все бумажки в файлик, приклеила на нём жизнеутверждающую надпись РАЗОБРАТЬ и торжественно похоронила в нижнем ящике стола в семейной могиле рядом с братьями и сёстрами. Апофеозом уборки стало мытьё кружки в туалете. Туда же Мышь прихватила и чайник, чтобы набрать воды. Поход, правда, омрачился трагическим событием — перекуром экономисток. Девушки болтали о порталах, и у Мыши мгновенно испортилось настроение. Ей нравилось представлять мистику в своих мечтах, улетая в фантазиях куда-то вдаль, но вот реальное столкновение с ней совсем не радовало. Хорошо выдумывать агентов с Альфа Центавры, пока не встретишь одного у себя на кухне. Поэтому вернулась Мышь хмурая, грохнула чистой кружкой по столу, поставила чайник на стул (иначе до бесперебойника шнур не доставал) и принялась слоняться по залу, в ожидании, пока чай закипит. Сидячее место всё равно было занято.

Валина болтовня, впрочем, немного подняла ей настроение. В появление голой незнакомки Мышь, конечно же не поверила.

— Жениться тебе надо, барин, — фыркнула она негромко и захрустела сухариком. Начатая упаковка валялась в столе как раз на случай, если маркитантка* Кэт опоздает с обозом.

Пока Мышь пила чай, офис постепенно входил в рабочий ритм. Кто-то кому-то звонил, кто-то с кем-то уже беседовал, объявились клиенты. Одной бы подошла работа в коровнике, другой вообще в спиритическом салоне. В общем, рутина заволакивала чудесный понедельник. «Пора», — решила Машка.

Первый раз увидев Алису и узнав, какая у неё фамилия, Мышь девушке несказанно посочувствовала. Понятно, что у многих Селезнёвых свербит назвать новорождённую дочь Алисой, но интересно, сколько из них задумываются, что несчастному ребёнку теперь до старости придётся отбиваться от тупых шуток про миелофон. Алиска, то ли в знак протеста, то ли так совпало, вела себя максимально непохоже на «гостью из будущего». Больше всего курьер оказалась похожа на ковбоя из голливудского боевичка. Эту её привычку класть ноги на стол Мышь видела именно в подобных фильмах. А тут ещё и сигарилла! «Ей бы ещё бутылку виски и лошадь», — решила тогда Мышь. Вскоре ей понадобилось отправиться на личную встречу с одним из перспективных клиентов-работодателей. Повезла, разумеется, курьер. Вцепившись в ремень безопасности и тихо, обречённо попискивая на виражах, Мышь поняла — лошадь у ковбоя Алисы есть. А чуть позже в столе во время какой-то всеобщей уборки (чтоб её) обнаружилась и бутылка виски. В этот момент судьба Алисы была решена окончательно. Мышь уже не могло остановить ничего, даже скудная зарплата. Заказ из интернет-магазина пришёл ещё на прошлой неделе, был тайно пронесён на работу и запрятан в столе, но Машка ждала именно этого — исторического «когда приходит шеф» понедельника. По её мнению, именно такой подходил как нельзя лучше.

Колхозница как раз переместилась к Владиславу, а возле Кэт замаячила цыганка, когда Мышь торжественно достала из стола настоящую ковбойскую шляпу и лассо, и гордо прошествовала к столу секретарши.

— Алиска, с Днём курьера тебя! — громко объявила она, кладя подарки на стол. Когда этот самый день курьера и есть ли он вообще, Мышь понятия не имела. А раз не знала, то почему не сегодня? Главное, теперь ковбойский образ Алиски в её глазах был завершен. И тут, словно в ответ на Машкины слова, сверкнула молния и грянул гром.
— А вот и фанфары! — торжествующе тыкнула в сторону окна дарительница.

"Vsyo pash-low puppies day".
Антон Комаров каждую рабочую неделю начинал именно с такой фразы. Откопал её клерк случайно, в бездне социальной помойки под названием "ВКонтакте", и так она застряла в голове. Аккаунт в соцсети нужен был Комарову только для двух вещей - для работы с персоналом и для деградирования, спасибо "мемам". Юмор фразы заключался в том, как она произносилась, а Антон немного "шарил" в английском языке. И сейчас, когда парень сидел за столом и ловил краем уха эти приказы "зайди ко мне", он думал только об одном.
Еженедельный "puppies day" в этот раз открывался с "Катеньки". Когда дойдёт очередь до него? Когда этот седой ублюдок примется полоскать ему голову помоями из своего рта, откуда воняет оценочным мнением, как со скандальной московской свалки? Антон мрачно покачал головой. Вместо терзаний он предпочёл перевести свои размышления в другое русло. В его голове не было места мусору.
Он ещё вернётся к этим вопросам, но потом.
Потому что для начала неплохо было бы представить героя этого повествования честной публике. Ведь первое впечатление клиента о сотруднике складывается из мелочей. Чтобы хоть как-то показать, что он не "алкаш за партой, за которой сидел ещё его прадед", Антон соблюдал строгий порядок. Каждой вещи - своё место, будь это ручка, клавиатура или бланки договоров. Парень педантично раскладывал всё это в одном ему ведомом порядке, и очень, очень ревностно охранял его. Никакого завала и беспорядка он не терпел, всегда стремился всё привести в божеский вид, как бы плотно его не завалили работой.
"В моих чертогах разума я держу только необходимые мне инструменты, и потому они у меня находятся в идеальном порядке", - у клерка было здоровое самомнение, как бы не сомневались в этом остальные и товарищ (не)уважаемый директор.
Порядок на столе, порядок в голове, порядок в документах. В этом был весь Антон-На-Работе.
Кого он видел со своего места... а никого. Клерк предпочитал работать, а не таращиться по сторонам в поисках развлечений. Каждый день предлагал ему 8 часов насыщенной интимной жизни, не считая ещё сверхурочных. Глаза либо в мониторе, либо в бумаженциях, либо в локтях - если выдавалась свободная минутка, чтобы вздремнуть (обычно в обед). Никаких разговоров! Этому зануде не до них.
Да и кому он нужен, таракан в уголке (кроме начальства)? Он любил это место, вдали от любого света. Здание бывшего музея вообще само по себе завораживало Антона.
"Если бы меня спросили, почему я прихожу сюда, я бы ответил - потому что мне нравится это место. В нём я вижу что-то родственное себе. Упадок, разрушение, бессмысленность существования, но при том продолжение осознанного бытия, полного страданий, потому что так надо кому-то свыше, потому что я сам не хочу ничего менять. Я застрял во времени, как это здание, и мне не под силу ни созидание, ни разрушение".
Клерк думал об этом, а в его голове автоматически крутилась депрессивная, тягучая мелодия без слов.
Понедельник...
Такой же день, как и все остальные. Только вместо "старой мочалки" - "генератор поноса 9000". Ладно. Он переживёт этот день. Так же, как и все остальные. Поругается, выскажется, поплачется, обсудит - и всё это мысленно. Антон умел общаться с самим собой и находил себя прекрасным собеседником.
"- Ах ты, мешок дерьма, опять ты дрыхнешь на ходу и просрачиваешь отчёт! У тебя дедлайн, пидрила ты такая! - Извините, господин директор, всё будет улажено. - Звездуй тогда отседова! Следующий!"
И сразу как-то спокойнее на душе. И пускай разговору ещё предстоит случиться, Антон уже его провёл в своей голове и был вполне доволен результатом. А что там случится в реальности - его это не касалось. Нагадит Викторович в уши, а он выйдет, встряхнёт голову, чтобы из неё вывалилось всё лишнее, и будет работать дальше. Лишь бы этот ублюдок платил, а там он может заказывать хоть какую музыку.
Волнение сняло, как рукой.
Как обычно.
Как всегда.

      Евгений Александрович был в Раю. Казалось бы, ему немного и осталось до переезда в «классический» Рай, но местный домовой сам сотворил себе Рай в этом расходящемся по швам шалаше. И ничто в этом непрестанно культивируемом блаженстве пребывания за рабочим столом не могло вывести Евгения Александровича из состояния мягкого душевного трепета. Ему казались воздушными просиженные скрипящие стулья, свежим и животворящим представлялся ему спертый воздух; за Висячие Сады принимал он засушенные на подоконниках цветы в неоднократно побитых горшках, а за Александрийский маяк – кулер, к которому стекались все сотрудники как к спасительному огоньку в ночи. Вообще, потерянность этого места во времени воспринималась Евгением Александровичем как прикосновение ко вневременности, миру инобытия, бреши в пространственно-временном континууме, в который почему-то заходили клиенты и начальство. Надо сказать, что всякое инородное этому месту существо встречалось некогда почетным работником с такой же опасливой радушливостью, что и теоретическая встреча им инопланетянина, приземлившегося на Землю: Евгению Санычу было безумно интересно расспросить гостя о семье, быте, культуре, предпочтениях в прессе, погоде и пробках вне кадровой конторы, но всякое посягательство на «святая святых», то есть на эту самую контору, расценивалось местным первосвященником как богохульство за которое предписывалось побивание камнями. Так же он воспринял некогда уход на пенсию его закадычного друга и его замену Бухим, что было для Евгения Александровича одной из труб апокалипсиса. Долго не мог он привыкнуть к здешнему Колоссу Родосскому, но и это чудо света вскоре было принято его чутким розовым сердцем. Сейчас же, когда Бухой пошел за кофе, Евгений Александрович, сидевший за соседним столом, добродушно взглянул на встающего коллегу и улыбнулся усами, заискивающе подняв брови – он всегда так делал, когда хотел, чтобы его слова были восприняты как нечто сокровенное, но несерьезное одновременно. Так вот, когда Бухой проходил мимо, протискиваясь между столов, то вечный пролетарий, доставая из-под стола термос, проводил его бодрой речью, снабженной не менее по-стариковски бодрыми жестами:
      — А у меня вот свой чай, Егор Палыч, да. — Все в конторе (от уборщиц до начальства) не просто знали этот факт, но уже терпеть не могли его очередной огласки, однако его усвоенность для Евгения Саныча казалась неочевидной. — Я сюда завариваю каждое утро индийский чай. В «Магните» он, кстати, дешевле, чем в «Пятерочке» на шесть рублей. Я каждый день хожу проверять, да. У меня как: выходишь из трамвая, а тут (я же на проспекте живу, направо от перекрестка), тут на углу «Пятерочка». И я тут же, как Чацкай, с корабля на бал, за картошкой в нее захожу. Почему? Потому что там картошка немытая и маленькая чаще всего, а это дешевле и вообще. А потом иду в «Магнит», это чуть дальше от моего дома, за аркой там есть такой проходик мимо площадки. И там я беру чай и вафли. Но про вафли-то я уже сто раз рассказывал, так что знаете. Вот. А сегодня, вы не поверите, заварил кроме черного индийского сюда еще и пакетик зеленого. Очень озорно должно получиться, решил я. Вот так вот. — Бухой скрылся за горизонтом где-то на втором предложении, но это не мешало Евгению Санычу философствовать на весь этаж. — Коллеги, может хочет кто-нибудь? Несите-ка сюда ваши стаканчики, ну-ка, бахнем чайковского, так сказать. Давайте-давайте, не стесняйтесь, берите, что вы.
      Непередаваемый запах дешевого чая, индийского и зеленого, чуть не материализовался в еще одного сотрудника, заполнив собой весь этаж. Евгений Александрович налил напиток в крышку термоса, взял внушительную стопку бумаг со своего стола и отправился покорять сердца сотрудниц. Но я бы остановился у стола генерала чайных войск, потому что это рабочее место явно выделялось из всех остальных. Во-первых, потому что за ним не было компьютера. Когда-то его сюда ставили, но он оставался прикрытым салфеточкой. Во-вторых, стол был покрыт зеленой скатертью в желтый горошек. В-третьих, на столе стояла чернильница с перьевой ручкой, которую никому не позволялось трогать. Тут же для нервных клиентов, которым бы только что-нибудь потрепать в руках, лежал целый набор шариковых ручек, связанный синей резиночкой. Да, у Евгения Александровича не было чувства вкуса. Для него степень красоты определялась степенью яркости и колоритности цветов. Кстати, именно из этих положений он пришел сегодня в малиновом галстуке. В-четвертых, на столе был идеальный порядок. Такой порядок и комфорт, что это был один из приличных островков в офисе, на которой было не стыдно запустить клиента.
      А владелец этого рабочего места тем временем дошаркал (да, это он протер весь линолеум) до Алисы Селезневой. Он любил эту девушку, но про себя называл ее «деви́цей». Он покосился на сотрудницу, но понял, что скорее всего она вновь откажет ему в помощи. Постояв так еще минуты две, он все же двинул дальше. «Шоколадку», как он называл Ильзео, он тоже прошел мимо, потому что отважно сражался за вафли в нескончаемой чайной битве поколений и, не находя Катеньки, подошел к Векшинской. Делать было нечего – Евгений Александрович знал, что его усики не работают на мужчин, так что… Векшинская. Саныч считал ее старой девой, хотя был куда старшее ее. Он огляделся. Да, Катеньки не было. Ну, значит только Векшинская…
      — Ангел мой, солнышко. — Тихонько промурлыкал Евгений Александрович и все в офисе поняли, о чем будет монолог. Но наш Казанова не был из тех, кто, забросив удочку, сразу же выбрасывает крючок на сушу. Он покряхтел, отпил чаю, громко хлюпая, вытер усы и продолжил: — Душа моя, милочка. Смотрите, что я принес вам. Вот, это все надо внести в компьютер, я все заполнил и сделал, так что да, только внести, — и положил на клавиатуру стопку бумаг, заполненными аккуратно выведенными буковками. — Это же не займет у вас много времени, правда? Конечно нет, ласточка моя. Зато как я буду вам благодарен. Ведь эти бездушные машины так уничтожают мозг, понимаете. Это вредно, это нечеловечно. Так что займитесь этим вы, пожалуйста. С меня шоколадка, обещаю. Нет, не вы, Лизанька, — поднял он голос в направлении Ильзео. — В общем-то, смотрите, у вас как раз есть полтора часа, солнышко. Но можете разделить с кем-нибудь, конечно. У вас свобода творчества, ангел мой! Ах, творчество, творчество… Ну, не буду отвлекать вас, дорогая. У меня и без того много дел, не буду отвлекаться на постороннее. Спасибо вам еще раз. Спасибо.
      И пошел-пошел к своему месту, не глядя на Векшинскую, громко посасывая чай из крышки термоса.

Екатерину Ласкову все называли "Катенькой". Она была маленькой, худенькой, юркой и часто улыбалась и смеялась, внося в тусклое существование конторы хоть какие-то нотки жизни. В общем, никак иначе как Катенькой, назвать ее было нельзя. Даже клиенты, приходившие сюда довольно редко (большинство вопросов решались по телефону), услышав ее "Екатерина Витальевна, очень приятно", минут через пять все равно съезжали на "Катеньку".
Впрочем Катенька не переживала по этому поводу, покладисто отзывалась на все варианты своего имени, весело улыбалась тем, кто придумывал по этому поводу что-то совсем неудобоваримое, и вообще, излучала оптимизм и энергию...
В конторе Катеньке, как ни странно нравилось. Первое время. Где-то с месяц. Устроила сюда ее мама: пробивная женщина, плотного телосложения с вечно сжатыми губами и узлом на затылке, из которого не выбивалось ни волосинки. Ирина Олеговна Ласкова долго и сурово говорила и с Эдуардом Викторовичем, и с Ириной Юрьевной, отчего те чувствовали себя подавленной. Ирина Олеговна вообще была такой... подавляющей. Как у такого танка в женской юбке появилось такое легкомысленно-ласковое чудо как Катенька было решительно не понятно. В любом случае, на работу ее устроили, и первый месяц Катя ходила на нее с улыбкой, порхала по конторе, вытирая пыль и даже притащила горшок с "Денежным деревом". Правда месяц прошел, улыбка чуть поутихла, а денежное дерево едва не скончалось от отсутствия света и было в срочном порядке перенесено на второй этаж.
И начались трудовыебудни, и к вечеру, даже оптимизма Катеньки уже не хватало, чтобы не посереть от утомления, скуки и хоть как-то противиться унынию. Хотя она пыталась.
С коллегами у нее в основном сложились прекрасные отношения: Катеньку все немножко шпыняли, как самую мелкую, иногда гоняли за кофе или бумагами, но та всегда это делала, причем с улыбкой, так что у коллег даже начинала свербить совесть. К тому же, Катенька умела готовить... Вернее, училась, но выходило у нее так неплохо, будто бы уже умела. Особенно она любила печь и утро зачастую начиналось с того, что всем коллегам раздавались или куски очередного пирога, или какие-то специфические вафли или пирожки с особой начинкой из ревеня... Подкармливаемые очередными Катеньками "пробами рецепта" коллегами даже прощали ей некоторое отсутствие результативности в работе - Ласкова не была очень уж хорошим работником. Она могла зависнуть на телефоне с кандидатом, разговаривая уже о его проблемах и давая бесплатные психологические советы, вместо того, чтобы уговаривать его прийти на должность, легко велась на жалобные упрашивания, и вообще, была слишком уж эмпатичным существом для работы, где нужно видеть в людях циферки и характеристики...
А еще были понедельники... первые понедельники месяца. Которые Катенька ненавидела. Девушка не была глупой и понимала, что ругают ее "для порядка", но все равно, съеживалась под взглядом Эдуарда Викторовича, мечтая провалиться сквозь землю. Вот и сейчас она затравленно оглянулась на коллег и отправилась... на ковер..
- Эдуард Викторович!.. Вы что.. я... я не крашу ногти, вот, посмотрите... У меня бумаги чуть не улетели, окошко открыли, чтобы проветрить... я их коленкой придавила, потому что по телефону говорила с кандидатом... Эдуард Викторович! Зарплата для нормального специалиста маленькая, что я могу поделать?.. Никто не хочет на такую идти... Я ищу... Я два десятка кандидатов только сегодня обзвонила, - голос Катеньки был жалобным, в нем начинали слышаться слезы...
Из кабинета начальства Катенька вылетела в слезах и с дрожащими губами. Она всегда плохо переносила, когда на нее ругались, принимая все слишком близко к сердцу. Девушка хотела было шмыгнуть в туалет, где бы всласть порыдала, успокоившись и вернувшись потом к работе, но наткнулась на Егора, протягивающего ей кружку кофе. С Егором у них сложилось что-то вроде дружбы, хотя со стороны это выглядело смешно: он здоровый, огромный, и она, едва достающая ему до груди. Но они ездили домой на одном автобусе и так или иначе разговаривали. К тому же, для Егора у Катеньки вечно находился еще один пирожок "ой, вроде брала на всех, а тут лишний, будешь?"
- Спасибо, - хлюпая носом и утирая слезы, Катенька приняла кружку, отхлебнула, постукивая зубами о край, слабо улыбнулась, - Я булочек с кунжутом напекла... хочешь?..

Наверное, это логично. Логично, что после воскресенья, дня со всех сторон божественного и возвышенного, следует понедельник - темное, бесстыдное, дьявольское отродье. Ибо от следующего воскресенья он находится максимально далеко. Тут даже не в работе проблема - она богу не противна. Но вот как объяснить вытекающую на улицы серость, словно сами краски исчезают из окружения; хмурые лица людей, в которых почти физически ощутима боль; настроение шефа, желающего вынести мозг абсолютно каждому, пришедшему просто сделать свое дело? Слишком много совпадений для одного обычного дня недели.

- Дьявол кроется в деталях. И понедельнике, - изрек, хмуро вглядываясь в раскинувшийся за окном куст, словно стараясь найти в нем окончательный ответ на свой вопрос - как жить. Вздохнув, продолжил набирать текст очередной вакансии на сайте занятости.

Рабочее место не отличалось особыми изысками и мало говорило о своем владельце. Кроме, может быть, того, что он отличался крайней степенью минимализма. Стол располагался в стратегическом месте - прямо около одного из окон, перпендикулярно, что, впрочем, не особо меняло ситуацию. На нем, кроме казенного набора "клавиатура-монитор-мышь", располагался старый, принесенный из дома затертый коврик и несколько черных пачек с бумагами. Органайзер, со всей необходимой канцелярией, купленной на свои деньги под себя любимого, располагался в прислоненной к стулу сумке - все с собой, так гораздо удобнее. Тем более, в наши дни большинство операций проходили в виртуальном пространстве и необходимость в ее содержимом возникала все реже и реже. Наверное, к лучшему, ибо компьютер - инструмент максимально универсальный.

Впрочем, если поговорить глобально, Влад был доволен своей жизнью. Что в данный момент, что в общем. Витавший в городе дух умиротворения, который не получалось осквернить даже у злосчастной атмосферы понедельника, вселял в сердце покой. О как загнул. Вполне достойная зарплата, вкупе с вполне несложными обязанностями - с этой стороны все вроде тоже вполне себе. Вот только повсеместные круги с молниями... Напрягали. Будто по всему городу резко появилась куча открытых люков - шанс того, что вступишь в один из таких, довольно мал... Но все равно есть. Бр-р-р...

Выволочек от шефа он не боялся - даже если за Владом числятся оплошности, грамотное ведение диалога позволит за них, как минимум, не получить больно. Ведь всегда и во всем есть свои плюсы, нужно только их поискать.

Каждый раз, переступая порог ветхого здания, Егор опасливо ежился, предчувствуя, что вот-вот, уже сегодня точно оно рухнет ему на голову. Или провалится под ногами. Или и то и другое вместе: казалось, даже стены шатались, когда он нежно закрывал дверь, а пол скрипел, жалобно стонал и нещадно прогибался. Только вечером, выходя на улицу, Егор чувствовал себя свободным и мог, наконец, дышать полной грудью: на "родном" первом этаже даже окна были облеплены буйной, дикой, но отчего-то совсем не умиротворяющей растительностью.

Офис тоже был неуютным. Разномастная мебель, древняя аппаратура. Да и сам великан себя чувствовал неловко среди этих маленьких людей: специально ли так получилось, или его, Егора, взяли только чтобы над остальными надсмеяться (в это он бы поверил легко), но только самым высоким из коллег был Владислав, который со своими метр-восемьдесят. То есть на голову ниже.

Вот и сидел Егор, уже на третьем за последние два месяца стуле (уж больно хлипкие брали на замену, жадничало начальство), из последних силенок укрепившийся в пазах сквозных дыр протертого линолеума, провожая взглядом Екатерину. В отличие от смешливой Маши, его поведение начальства всегда расстраивало. То есть, как начальник он, конечно, может выволочки устраивать, хоть каждый день - на то он и начальник. Но вот как человек был неправ - и в этом Егор был убежден до глубины души. Неправильно это - людей обижать. Тем более - без причины.

А потому, прощелкав пару сайтов (надо сказать, на работе Егор не убивался, делал ровно столько, сколько было нужно, иногда помогая товарищам, но в целом без особого усердия, хотя и с прилежанием), Егор встал со своего рабочего места и, оберегая затылок от коварного потолка, норовящего его по этому самому затылку тюкнуть, отправился за чашечкой кофе. Только не для себя - для Кати. Чтобы, так сказать, равновесие вернуть. Чтоб гармония была: на всякую гадость и что-то приятное отыщется.

Как-то так.

Мышь любила понедельники. Она любила их из чувства противоречия, потому что никто вокруг понедельники не любил, зато все с наслаждением ворчали, стонали и жаловались. На холод, жару, на тупое начальство, нерадивых подчинённых, на чёртов будильник, севшие батарейки в сотовом, на смену летнего и зимнего времени, отмену смены летнего и зимнего времени, отсутствие свободы, всеобщую вседозволенность... Эти стенания вообще-то имели хроническую форму, но по понедельникам у нытиков обычно случались обострения. В знак протеста Мышь любила утро понедельника и ненавидела вечер пятницы, потому что вечером в пятницу у неё происходила генеральная уборка, а ещё потому что все вокруг с ума сходили по этому ничтожному суточно-календарному промежутку. Если говорить откровенно, положа руку на... да вот хоть на крышку рабочего стола... Впрочем, лучше не руку на него класть, а протереть, как следует. Заодно разобрать кучу заныканных за монитор, под колонки и во все остальные места бумажных клочков, которые просто собрать и выкинуть больно, вдруг записано нечто важное, рецепт всеобщего счастья, к примеру, или телефон сантехника... Ещё скажите кружку отмыть и выкорчевать из неё, наконец, чайный пакетик трёхдневной давности, уже пустивший ростки. В общем, никуда руку класть не надо, и так всё ясно: уборка для Мыши означала высшую меру наказания и на вечер пятницы она её назначила, чтобы заиметь веский повод его ненавидить. А пиво в чистоте, и в субботу с утра пить приятнее.

Однако, сейчас до ненавистной уборки оставалось почти семь дней, стояло чудесное утро понедельника, Машка снисходительно оглядывала «рабочий беспорядок» на столе, несомненно, говорящий о творческой составляющей её натуры, и предвкушала скорую встречу с начальством. Устроившись на эту работу, несостоявшаяся историчка первое время просто места не находила от счастья: не нужно ездить куда-то и копаться в древностях — древность к ней пришла своим ходом. В этом тёмном, полуаварийном здании понятие «пыль веков» было почти осязаемым. Помещение бывшего музея настраивало на нужный лад. Научная статья, над которой Машка работала «просто для себя» уже не первый год, благополучно забуксовавшая давным-давно, здесь внезапно попёрла, как на дрожжах. Рай! Правда, оказалось, не всё так гладко: на работе нужно работать. Это досадное недоразумение скоро пригасило эйфорию, но всё равно работу свою Мышь любила, не столько её саму, конечно, сколько непосредственно место.

Единственным тёмным пятном в её безоблачно-счастливом мире оказался кулер. Кулер в рабочем зале «Коллег» был столь же нелеп, как марктвеновский велосипед при дворе короля Артура. Кулер Машка презирала и принципиально набирала воду только из крана в туалете. Периодически в голове возникали планы по уничтожению кулера, но каждый раз останавливало то, что Мышь не смогла придумать, как бы сотворить это беспалевно. Сссориться с коллегами не хотелось, все они были милыми людьми. Впрочем, о них чуть позже, потому что понедельник — время Эдуарда Викторовича. Этого свидания Мышь ждала всю прошедшую неделю, как дети ждут торта к празднику. По понедельникам Эдуард Викторович устраивал выволочку, приглашая всех к себе на ковёр, и Машка развлекалась от души, представляя себе разбушевавшегося директора то Наполеоном, то Ганнибалом, а иногда, по настроению, даже Клеопатрой. Главной трудностью тут было не расхохотаться на очередную гневную тираду, а удерживать виновато-придурковатый вид и время от времени подрагивать от страха. Актриса из Мыши в целом была никакая, но тут она старалась изо всех сил, так как понимала — иначе не видать больше аттракциона. Если где и переигрывала, то Эдуард Викторович явно не был Станиславским.

Сейчас это приятнейшее развлечение маячило уже так близко, что ни о чём другом Машка думать не могла, даже о чае. Поэтому она лишь рассеянно кивала или коротко здоровалась при появлении коллег, то и дело поглядывая на заветную дверь.

Шерсть Таура-пока-Тауры пахла пылью, серебристым тленом пахла и чередой опадающих, однообразно одиноких серых дней. Таких себе дней в которых не было солнца и не было истинной тьмы, где всякое светлое пряталось за дымкой в небе. За обреченноестью, за несбыточность пряталось. В таких днях не было синевы – даже в полдень, в этом ржавом месте царила сплошная серость.
Сердце Тауры-пока-Тауры еще билось под своим каменным панцирем, но всё чаще приходило к ней отчаяние. Все чаще приходила тоска, пользуясь темной ночью, липким жаром и удушающей бессоницей. Грусть наполняла это мохнатое тело исковерканной принцессы – той самой принцессы же, что была рождена для любви, для радости была рождена, но многие годы своей жизни провела в одиночестве. В печальной этой тоске пытаясь собрать осколки своей жизни. Наверное, поначалу она еще пыталась работать здесь: ткала наверное гобелены, рисовала картины, создавала скульптурки и читала-читала-читала. Но книги не жизнь, а искусство дарит лишь временное забытьё. Но нельзя жить во сне, невозможно умереть в своей хрустальной, сладчайшей мечте.
Наверное вне замка, все близкие Тауры-пока-Тауры уже давно погибли. А она пока пахла жизнью, но Таура-пока-Таура пахла уже и пылью, и тленом, и слезами и беспредельной тоской ароматизировала. Такой тоской, когда вся твоя жизнь проходит в дымке и ты не знаешь, как отыскать рассвет за чередой жемчужных серых, очень и очень густых облаков.
- Не станешь мне лгать, рыцарь? – когтистая лапа задумчиво застыла над твоей головой, дон Серге. – Не станешь говорить высоких слов, целовать меня и обещать забрать в дальние края, в края счастья и фантазии? Не станешь вешать всю эту привычную лапшу сладкоголосых поэтов на мои острые уши, рыцарь? Ну что-о-ож…

Замолчала Таура.

- Выход всегда есть, ты прав... - взрыкнула тихонечко, утирая янтарную слезу из глаза. – Убей меня, рыцарь. Отруби голову и пронзи сердце. Чары живут, пока жива я. А потом оживи меня, рыцарь. Или забудь обо мне, рыцарь. Так или иначе – это зачарованный плен, я не знаю где живет маг. Он зовет себя Грифом, но он не человек. Он - Скиталец Последней Страны! Заклятье его сильно... Завтра утром здесь будут два зверя и только один зверь будет знать кто он. Не ты, рыцарь. Это будешь не ты. Увы, мне очень жаль – таковы Чары. Ты все забудешь, смертный, ты станешь желать меня убить… Так убей сейчас! А потом беги отсюда, рыцарь. Беги что есть мочи и не оглядывайся! Чары живут пока жива я. Не станет Тауры – не станет этого замка. Захочешь отплатить добром – найдёшь способ.

Вздохнула чудовищная дева. Закрыла мохнатыми ладонями свое лицо и затихла.

Он шагнул к ней, обнял ее и уткнулся туда, куда доставала его голова. Да-да, в уютную ложбинку, скрытую теплой пушистой шерстью.

- Это странная и печальная сказка, Таура. Если бы люди могли вызывать любовь по желанию - как проще стало бы жить на свете. Но любовь приходит сама, внезапно, без приглашения - и никто не знает к кому и как. И как я могу обещать тебе, что не знаю как делается? Тем более, что меня тянет в пучину мрака. А ты пробовала сбежать? Ведь любая темница рассчитана на определенное число пленников. Но нас теперь двое. И стены, удержавшие одного, могут не удержать двоих. Как уйти отсюда, если ты человек? Я же не мог этого сделать? Или ты не знаешь? А кстати, где этот злобный маг? Может, его надо убить?

И он погладил эти плечи - там, под шерстью и злобой билось нежное девичье сердце...

- Желаешь услышать мою славную историю рыцарь, распустишь свои ушки и будешь мне внимать, ничтожный глупый? – задумалось чудище, покружилось рядом неторопливо, смачно даже и в удовольствие своё взрыкивая. Так взрыкивая, что капельки тёплой слюны на лице Сергэ оказывались!
- Ну так внимай, смерд! Распусти свои уши. Жила была одна принцесса. Красива. Славна. Хороша! Бела как мел ее душа. Но темный злобный мелкий маг её всем сердцем пожелал. Заколдовал. Унес. Убил. Обворожил. В проклятом замке поселил. И тени кружат хоровод и выход дура не найдет. Она умрет и может быть, она уже давно мертва. Проедена ее душа. А маг смеется и визжит, и он от счастия хрипит. Раз он отвержен, так и быть. Он рад принцессу погубить!
Со злостью хлопнуло столиком каким-то мохнатое чудовище, заревев грозно и обиженно.
- Ну что, рыцарь, понравилась тебе моя сказка? Беги не беги, но сбежать ты не сумеешь. Смерд! Всякое славное здесь – становится чудовищным, а стражи не выпускает живых из этого плена. Только людей, но ты уже не человек, рыцарь. Ты – монстр и они не выпустят тебя. Только любовь разрушит чары, а ты, рыцарь? Ты сумеешь полюбить Тауру? Наложить чары на себя… стать моим добровольно?

Хрипит нареченная Таура, а ты уже и сам понимаешь, что она права, дон Сергэ. Что она про чудищ сейчас искреннюю правду говорит. Ты чувствуешь сладкие запахи плесени, отвратительные запахи гниющих костей. Чувствуешь сладковатую вонь теней-стражей и легкий славный дух каких-то робких цветов, украшающих светлицу местной девы.
Она бродит вокруг, разбрасывает вещи и тебе угрожает смертью, а еще собирает крохотные вещицы в своей комнате: какие-то портреты, луковки цветов, мелкие украшеньица и вазочки...
Чувствуешь, дон Сергио, как заостряются твои уши, становятся подвижнее – теперь они слышат как ржа падает с неба тихим снегом, и как она неторопливо нежно укрывает пыльный камень забытого обиталища. Ты видишь замок в багряных тонах. Его шпили и развалины. Чувствуешь странное желание убежать отсюда – скрыться среди этих развалин, завопить громко-громко, а потом наверное напасть на Тауру и сожрать её в ночи.

Чуть позже. Когда душа твоя погаснет печальным огоньком.

Ты изменилась, Лис. В этой маленькой комнате ты вдруг стала большой, значительной такой фигурой стала – фигурой, которая в себе силу ощущает и возможность победить. Оторопело поглядела на тебя молодая мисс Понни, обнажив от удивления даже резцы свои желтые. И бабушка Бонни устало опустилась на стул, прервав свои vjuexbt чары – выдохнув тяжело, жалко, почти что со стоном болезненным выдохнув-то.
Почти теряя сознание.
Всё же старая леди, всё же совсем обессилела бабушка Бонни Мо. И тени злобствующие рванулись к тебе, Лис, рванулись чтобы сожрать; чтобы переместить тебя как недавно дона Сергио переместили. Чтобы забросить тебя в какую-нибудь мерзкую ловушку, чтобы оставить тебя там гнить.
Но ты ощущала в себе силу: ты могла их победить сейчас. Почему-то именно могла, что не маловажно: «могла», а не «мог».
Вот так вот. Ты могла запереть эти мерзкие образы в собственном жарком сердце, впустить с себя и уничтожить их в своей душе. В своей большой душе, которая стала намного вместительнее, чем недавно была душа рыжего. Словно бы вместо маленького кошелёчка ты целую просторную комнату получила в дар.
Сердце стучало, томилось вопросами. Вопрошало тебя: впустишь в себя это зло, что победить? Или позволишь теням украсть тебя, отчаянно рванешься за другом Сергио, надеясь будто они тебя выкинут туда же, куда и его.
Но крысам помощь требовалась. Но вырвавшиеся на свободу бабочки уже устроили в кухне пожар! Пахло паленым, а старая пыльная Бонни Мо, кажется, потеряла сознание.
Понни схватила полотенце намереваясь потушить огонь.
А Сергио был далеко-далеко, совсем совсем даже не близко, и только проклятые эти, кривляющиеся тени знали как его найти.

Задумалось чудище, замурлыкало словно большой строгий кот.
- Мррр, хочешь разговоров, рыцарь? Желаешь, чтобы между нами не было ссор? Ну что ж, рыцарь. Погляди-и-им, рыцарь? Ха-ха-ха…
…Скрежет острых когтей раздался где-то рядом. Шерстью запахло и большим жарким зверем, таким себе шумным зверем и меховым. Ветерок шевельнул гнилые тряпки, покатилась пудреница по полу. Бряк-бряк-бряк.
Зверь вдруг выпрыгнул из тьмы, позволяя себя рассмотреть на свету.
- Ну вот, рыцарь. Гляди, рыцарь. Смелый маленький языкатый плут! Ты станешь таким же очень скоро, а можешь не станеь! Возьмёшь меня за муж, рыцарь? Ха-ха-ха! Ну что же ты проглотил свой язык, Храбрец!?
Противно прокричала где-то вдалеке ворона, а невеста подошла к тебе чуть ближе, осклабившись в клыкастой улыбке своей. Могучая невеста, острозубая невеста, двухметровая и покрытая свалявшейся длинной шерстью с головы до ног.

Испугалась почтеннная крысь Бонни Мо! Однако же крепкой закваски была наша бабушкенция (той самой закваски-то, которая советской называется в иных менее волшебных мирах). Скрипнула зубами от ужаса наша бабушка, фыркнула воинственно, фартучек кружевной грозно поправила. Ух, грозная воительница с лысым хвостом!
- Арьягмагья! – просипела вдруг грозно и властительно баба Мо, сузив глаза свои человеческие, странные глаза и красивые даже по своему.
Потемнело. Погрознело. Пострашнело прямо скажем в этой комнатке: и старинные часы испуганно притихли, и банка с лисом в ожидании кажется замерла прямо вот. Гнилисто-зеленые оттенки приобрела крахмальная скатерть уютного стола, издохшей медузой обмяк весёлый абажур над головой.
Жуть навалилась мурашечная. Только ЭТИ потусторонние веселятся же, только кривляются же те самые гости, которые из шкатулки Пандоры наведались, ухмыляются себе и визжат. Гадюкены!
Скрежещат гадостно, насмехаются, хихикают пакостненько теневыми своими пастями – пиявки потусторонние, глисты, паразиты, создания иноМОРовые пришедщие на зов. Магию неумелые почуявшие и радостно к ней приникшие жадными своими ртами.
- Сссссс глупый, шшшш ничтошшшный, щщщщамоуверенный. Нету дня, всегда лищщь нощь. Выпьем шшвет, жаштынет кровь! Шшшолнце медленно сгниет, гноем лопнет и помрет. Ишшшшгоняешь НАШШШ??? Ну чтошшш. Щщщщщ. Мы тебе ущтрои дрошшш!!

…И плывет себе комната, илистым болотным дном обращается. Тёмным колодцем выворачивается, кладбищенскими надгробьями вдруг произростает. И вроде ты в комнате с крысами находишься, дон Сергэ, а вроде в иное место пытаются утащить тебя твари. Плесневело-горький воздух набивается в ноздри, какие-то живые травы оплетают ноги.
Ещё в Петрограде.
Уже в иных края наполовину. В тех самых краях, в которые не стоит отправляться в одиночку-то.

Давным-давно, когда деревья были большими, а кредиты маленькими, боги, тогда еще просто греческие, без пришедшей позже приставки древне, подарили одной женщине маленький ящичек. С наказом никогда его не открывать. Правда, подозревать богов в неумении предвидеть свои же поступки по меньшей мере наивно и самонадеянно. А вот мелочной мстительностью и жестокостью отличались даже такие вроде как мирные боги как Аполлон. Сергей так и представлял себе картину, как стайка богов и богинь с преувеличенно серьезными лицам дарили сей злополучный ящик: нет, нет, дорогая Пандора, просто храни его у себя и никогда, слышишь, никогда не открывай! А сами хихикали втихомолку, заключая пари, на сколько же хватит терпения земной женщины игнорировать сей опасный подарок. И когда он все же был вскрыт - хлопали ладонями друг другу - ай какая нехорошая чудачка, ну вот, сами виноваты, ловите теперь все неприятности, а мы, боги, умываем руки.

Так и Сергей. Его заклинание не дало эффекта - нужного эффекта - а просто вызвало каких-то потусторонних безличностей. Мы к вам придем с недобрыми вестями! И никогда мы не умрем, пока - ха-ха! качаются светила над снастями.

Сквозь пелену тумана он услышал совет гнизги. Совершенно, надо сказать, правильный и логичный совет. Правда как его воплотить, было непонятно. Но кровь мага еще не застыла темной липкой вишней на его руке, и он не собирался сдаваться.

-твари, уходите прочь, нынче утро, а не ночь, с вами я сейчас расправлюсь, вас сумею превозмочь. Лис, дружок, давай ко мне, станем мы спина к спине, и обычного размера стань как раз сейчас по мне.

Слова были произнесены.
- Бонни-мо! Этого хватит? Или как их надо изгонять???

«Гаррипоттерищная» поза выглядела внушительно! Особенно на кухне, особенно среди двух крыс переростков, особенно под ласковым абажуром с бахромой и в исполнении дона Сергэ.
Маг эффектно развел руки в стороны. Маг прочитал заклятье. Маг резанул себя по ладони вострым ножом, призывая на помощь силы древние и сокрушительные, те самые силы стихийные, которые не следует будить по пустякам, ибо если уж разбудишь…

Но не будем забегать вперед, мои дорогие читатели, а расскажем обо всём по порядку!
Во-первых, сметливая шашанька мигом бросилась куда-то в сторону, прикрыв крошечными ладонями свои длинные чудесатые ушки. Во-вторых, как только дон Серге начал читать нараспев своё заклятье, сдобрив прохладные слова жарким бисером человеческой крови, в комнате тот час же начали сгущаться сумерки. Склизлые, жутковатые даже силуэты заскользили по стенам. Закувыркались, заелозили в мерзком своём танце. Совсем даже не вдохновенном танце-то, и вовсе даже не исполненном радости.
Аморфные. Потусторонние силуэты. Жутковатые, словно глубоководные хищные рыбища. Лишенные истинного облика и вида своего, эти твари потянулись к Сергею, бормоча студеными своими голосами:
- Щщщщшлушаем… Шшшнаем… внимаем, - царапающие голоса вгрызались в уши, в мозг, вгрызались в самую душу, капельками кислоты облизывая кости и оставляя в них ложбинки. – Внимаем гос-с-сподин… Щщщ… Покорно исссполняем…
- Оштановитесь, щай Шергейша! – вдруг прокричала старая гнизга Бонни Мо. – Отправьте эти тварей назад! Скорее, пока кровушка еще жарка!
Но твари не отправлялись. Они объявлялись, проявлялись, обретали черты.
Они скользили вокруг банки с лисом, они кривлялись, высасывая свет.

- Выпусти-выпусти-выпусти нас! – заверещали бабочки дружным хором. – Поработят-съедят-закрепостят!

Век девятнадцатый оставил немало персонажей в литературе, объединенных обшим архетипом - британский джентельмен. Об их выдержке, невозмутимости, манерах и спокойствии ходили легенды. Имеющие, впрочем, такое же отношение к реальности как хоббиты Толкиена, эльдары Вархаммера и орки Варкрафта. Но сейчас Сергей был уверен, что по сравнению со старой гнизгой вся эта литературная толпа не более, чем скопище неврастеничных девиц на выданье в день свадьбы.

Исчез Лис. Похитили тетю. Сергею, имевшему такое же отношении к магии как кубики Магги к куриному бульону, предстоит читать заклинание с непредсказуемым эффектом. А невозмутивая Бонни-Мо наворачивает свою... свой... свое хрючево с таким аппетитом, словно на приеме у королевы. Хотя он, Сергей, был готов есть это только по приговору народного трибунала. Было всего два варианта. Она хорошо себе знает, что происходит, потому и не боится, и ... она ничего не представляет, потому и не боится. мысленно подбросив монетку, Сергей решил действовать по первому варианту.

- Бонни-мо, я готов прочитать все, что написала тетушка. Но я не маг! Может то есть и маг, но об этом ничего не знаю. Я готов рискнуть. Так что давайте ту эскимосску, которой надо пожать лапу.

Нет, сам анекдот он не собирался рассказывать. разве что попросят.
А слова маленькой гнизги его удивили и поставили в тупик. Будь это девушка, он бы схватил ее в охапку и расцеловал в обе щеки. И помешать этому разве что муж-десантник в пределах броска кирпича. Но как воспримет это гнизга? И готов ли он целовать шерстяную мордочку? Потому он просто приложился к перчатке губами.
- конечно возьму, если Бонни-мо не против. Я просто не знаю, опасно ли это.

А потом он поверунулся к шашане. Не пытаясь его ловить, сказал как можно равнодушней.
- Расскажи это матросам. И знаешь и не знаешь... Я не читаю сказки на ночь. Так что колись, пернатый!

Хитрый рыжий зверь ловко оттолкнулся от большой и несомненно мудрой головы Сергея. Ап! И ловкое тело Рыжего, поджарое такое и крепенькое тело, проворно сигануло на антресоль кухонного шкафа, сбивая какие-то там мелкие коробочки, подсвечнички и прочий хлам встающий на пути.
ОНА! Сияющая красивая волшебная баночка привлекла внимание Лиса.
ОНА. Яркая словно звезда, зачаровала любопытного зверя – внутри какое-то золото блестит, бабочки трепыхаются, какая-то бутафория восхитительная так и манит жадный взгляд…
ОНА… Ловушка! Осозналось это слишком поздно, обидно осозналось и смешно, ибо Лис угодил в банку. В самой настоящей баночке же оказался заперт рыжий злодей, уменьшившись внезапно до размера гнизгийской блохи. Кухня за стеклянными стенками сделалась огроменной, невзаправдешней сделалась-то она, а рой чудесатых бабочек окружил проказника.

- Выпусти-выпусти-выпусти! – заверещали дружно эти малютки.

Но это внутри банки. А снаружи всё было очень быстро – вот сиганул Лис, вот мисс Понни ахнула, пытаясь подстраховать плутягу и за одним спасти падающее с антресолей барахлишко. Бонни Мо выругалась про себя. Загоготала наглая шашанька тонким писклявым смехом своим.
А потом вспышка! И лис исчез. Вот только что карабкался на шкаф, сбивая чайные коробочки да пылевые залежи на образную «землю», а вот исчез. Бабах. И нет его. Только вспышка ослепила.
Понни испуганно поглядела на Бонни, а пристойная Бонни Мо никак не отреагировала на это грандиознейшее событие, разве что трубку раздраженно куснула, да бахнула кулаком своим об стол, аки морской пехотинец в гневе.

- Щай Шергейша! Вам необходимо, вот прямо необходима же, вашего шверюгу этикету долшенствующему обучить. Вот щто обучить! Хватит ш наш этих выдрыгонов! Чаво в письме-то тетушка говорит? ужо нам ждать ее когдатучи? Нет времени хейкао в глотке гонять, магазин-то стоит, как стоит не открытым. Тююю. Капают наши денежки водой…
Покачала головой сокрушенно.
- И зачем вам шдался этот духов двор, шкашите-ка на милость, шай Щергейша? Вщякий шнает, что никто не знает где его искать… Мештная это выдумка, молодовый вы человечина! Ну, положим дитятки щебя пугать любят… говорят там умертвия шобираются, призраки всякие заблудные и прочая вампирская чудь. А токмоча никто не знает, где этот двор обретается… Ну, на Васильевском острове, положим… а там уж ищи свищи его ш ветром…

- Дивны могут знать! Мышки, крыски… прочий малый народ! – вдруг вклинилась Понни, печально поглядев на Сергея.

Стелла вспомнила слышанное еще дома выражение: "Лучший саван, императорский пурпур". Если Джесс это надо, то она подставит ей свое плечо. В конце-концов сногшибательная карьера для беженки, и, кем там она была в Иллионе...

Она встала в своей ложе и громко высказалась:
- Именно потому, что Дом Багир возродился так недавно, он не имеет врагов и кровников, торговых и экономических противников. Поэтому леди Джесс будет одинаково добра и беспристрастна ко всем домам. Кроме того, Дом Багир не имеет и не планирует иметь сильную армию и флот, и будет опираться не на силу, а на законы и здравый смысл.

Почтенная миссис Бонни-Мо взирала на происходящее со стоической крысо-философской отрешенностью. Она не визжала как бедная мисс Понни, не охотилась за ушастой надоедой аки Лис – гневливый взгляд её достался разве что Сергею, а в общем-то, гнизга была спокойна аки сама спокойность. Здесь, пожалуй, проявилась её проффесиональная крысо-непробиваемая жилка. Кем-то ведь работала Бонни Мо в своей молодости? Гнизга живущая не в Гнизготерии, довольно-таки необычно если подумать. …Или совершенно привычно с другой стороны, Сергей ведь очень мало об этом новом мире знал.

- И-и-звините меня, - пробормотала смущенная Понни-Мо, нервически взмахнув своими ручками в перчаточках. – Я… я… я… я веду себя недостнойно! - она поглядела на вцепившегося в осветительный прибор Рыжего. – Сэр, вам помочь? Вы не ушибетесь падая вниз?
Вздрогнув всем телом, белая крыска встала из-за стола страдательно глядя на мохнатого помощника дона Сергио, в данный момент неспешно раскачивающегося из стороны в сторону. Это было всесело, кстати говоря! Вжжих – и комната летит вверх, словно шарик на веревочке. У-у-ух – и комната вниз. Полёт, словно бы на качелях.
…Ого! А на антресолях кажется кой-чего интересного припрятано, так и чует подвох влажный лисий нос…

Между тем, пристойная домомучительница Бонни-Мо неспешно докурила свою ореховую трубочку, поскрипела передними резцами аки самая настоящая лохматистая крысь. Ленивисто пододвинула к себе пустой стул, закинув на него свои не самые изящные ножки в меховых чулочках и глядя на лиса болтающегося прямиком на абажюре, задумчиво поправила свой белоснежный передничек.
- Выражение беф никого, щай Шергейша, ошначает прямо-таки то шамое, что и означет. Беш. Никого. Тьфу ты ну-ты, грамота какая мудрёная! Мошем и мы уйти, а дощтойнее фщё ше фам, как молодому джентельмену ушкандыбать кудатыво. Магия она такое делО… Ешели будет кто-то в присутствии нежелательном – шгорит письмо, а ешели нет – тогда и прочтёте тетины новости!
Похоже, достойная Бонни Мо ни граммочки не сомневалась что письмо действительно от тётушки Горделии. Даже глаза у пенсионерствующей гнизги заблестели удовлетворенно и азартно.
- Эта уфастая шалупонь шашаней зовется, тю-ю-ю, проказница! Бывают еще и фейри, те и эти вроде как конкуренты, а по мне все одно, крикуны они и пакофть отборная!
- КОНКУРЕНТЫ ПРОКЛЯТЫЕ!!! – пискнула птичка наматывая круги вокруг лиса. – Шашани не пакость! Бесчувственные клиенты сами пакость!
- Фейри эти проклятужные менее представительны, фокусов-покусов у них поменьшева будет, да фато мозгов у них всяко побольше…
- И СКУЧНЕЙ! – оконкретила пернато-ушастая почтальонша, не переставая подначивать охотящегося лиса. – Шашани ладней. Уведомляем.

Хейкао на вкус был горячим, бодрящим, наполненным энергией и светом напитком. Ощущалось в нем нечто головокружительное, задорное, а еще, как ни странно, чуток даже опьяняющее такое – эта самая восторжинка на языке, греющая душу и будоражащая кровь!
На первый вкус оно казалось какао, пахло какао и распространяло вокруг себя сладковато-горьковатые шоколадные нотки, но с каждым глотком вкус напитка менялся, словно бы примеряясь к своему человеку. И если любишь мёд, так оно растекалось янтарным звонким мёдом на языке; если любишь крепкий кофе, так непременно качественным кофе с пенкой начинало отдавать, а уж если голоден, то приобретало хейкао вполне себе нажористые крупяные нотки, успокаивая как ни странно и жажду и голод одновременно.
Заваренный крепко и хорошо, этот напиток почти бесценным становился, но в перво-виде своём он все равно был похож на какао – коричневатая такая себе гуща с нежнейшей пузырьковой пенкой на поверхности. Дорогая игрушка! Игрушка, которую производила Гнизготерия, задорого продавая прочим расам эту прелесть. Или вообще не продавая, будем честны, кто этих гнизгов знает? ВозможноЮ сметливая Бонни-Мо имела какие-нибудь свои собственные крысиные каналы для контрафактной продукции.

- Тююю! – горячо усмехнулась наша известная старушенцая с фартучком, довольно говорящее сморщив свой шерстистый гнизго-нос. – Шай щергейша, не щмешите мои верхние режцы, ну что за вопросы? – приложилась к трубочке своей достойная мадама, на некоторое время делу курения предавшись всей душой.
Доеденную банку тушенки отодвинула в сторону, прикрыв странно-человечьи свои глаза.
- Тётушка ваша штара, а магащину дошмотр нужен, этово-то всем известно! Мисс Понни Мо больно уж робкая девщина, а тётушка ваша, уж простите мне мой гнишгийский, не первой молодости. Того и этого, а мужчина здесь нужен. Мужеская людяновкая рука, што называется! В шмутные времена молодая кровь магазину не помешает, а ужо если ваших родителей знать… Ага, то-то были личности, шай Щергейша, но да про то вам тётя расскажет, только сгинули они зря. Последнее Королевство, тить их етить! Тоже мне, поверили в глупянскую выдумку. А ушо если и существует оно, тьфу на него! Нам-то какое дело!?

Снова рассердилась. По столу пристукнула кулаком своим крепеньким, заставив очаровательную мисс Понни вздрогнуть всем телом. На Рыжего поглядела сварливая миссис Бонни, собираясь про болезнь что-то своё сказать:
- Болещня эта хитрая, Плутяга, так шражу и не вышкашешься. Говорящих зверин заражает, а вот чтобы гнизгов, про то не слышала я. Неее, никогдась. Тётушка шая Щергейши позаботилась об этом, о тебе значитща, Плутяга, позаботилась-то! Оштавила колдовство кой-какое, чтобы значива лихой беды не случилось. А колдовство, что? Ищвестное дело, на сытый желудок его лучше творить, а вовсе даже не на голодный. Так вот ешели про болезнь говорить, так её ражетак, да про обращение, тось…
- ВАМ ПИСЬМО! – с грохотом и треском материализовалось в этом самое время новое действующее лицо в столовой. Крохотная такая ушастая птичка появилась вдруг из ниоткуда. Обнаружилась она в яичнице Сергея, успев показать Рыжему Лису крохотный язык.
- ПРЕДЪЯВИТЕ ПАЛЕЦ ДЛЯ ДОЗНАНИЯ! - Пропищала эта нахальная пичуга, без капли лишнего стеснения усаживаясь прямиком в тарелку. Живенько доела остатки яйца, клюнула бутерброд мимоходом… - ПААААЛЕЦ!!!

Прокричала пискляво и требовательно.

Вторая старуха закончила взбираться на помост. Эта, в отличие от первой, была худа, жилиста и породиста.

- Все, что ни делается, к лучшему, - сообщила она загадочно, и следом произнесла фразу, вызвавшую в зале самые разные реакции. От воплей негодования до бурного одобрения. Впрочем, как вам показалось, второго было немного больше.

- Те, кто должен был нас вести, слишком легко дали вывести себя из игры, может, это и к лучшему. Нет смысла ставить на неудачников.

Кто-то из мелких лордов Дома Хирано полез на сцену, чтобы, очевидно, на пальцах объяснить прыткой старухе, где ее неправда, но Желтая Стража шустро стащила его обратно и вывела из зала.

- Нам нужен тот, кто поведет нас, как сказал этот прыткий юноша, - реверанс в сторону Джойсса, - но как-то вдруг образовался недостаток кандидатов. Иные стары вроде меня, иные туповаты, а некоторым явно не хватает чувства ответственности.

Вопли в зале нарастали и стража вытащила еще пару крикунов. Без сантиментов.

- Главное, что никто, кроме выживших из ума старых мочалок, не готов встать и заявить о своих претензиях, либо назвать достойного кандидата, - продолжила Аннеке Арбакс, - и это очень удачно характеризует нашу смену, новое, так сказать, покаление.

Букву "А" она выделила более, чем отчетливо.

- Что же. Дом Арбакс и, разумеется, Дом Зар выносят на ваше достойное обсуждение кандидатуру и готовы поддержать ее и присягнуть ей на верность. Леди Джессика Багир будет достойной королевой для такого стада, как мы.

Вообще-то армейский рацион может быть полезным. Доктора объяснят и докажут, что данное сочетание белков, жиров и углеводов дает достаточно калорий и прочих витаминов, чтобы бегать, прыгать, метать гранаты и мыть полы. но пока ни одна собака (даже собака!) не назвала солдатскую еду вкусной. И Сергей подозревал, что неумение собак говорить тут не при чем.
А от жестянки на столе пахло казармой. Пахло густым запахом ношенных портянок. Пахло тяжелым ароматом несъедобной еды. Пахло свежевымытым полом, когда мешается запах хлорки и запах зубной пасты. Не в прямом смысле пахло, разумеется, а в переносном. И именно Сергею.

Потому он стал, чтобы быть от жестяной коробки подальше, и сказал, глядя на Бонни-мо.
- Да я бы с радостью, можно сказать, опробовал бы этот паек. Но вот можно я сделаю это после консультации с тетушкой? А то я давно не был в ваших краях и вдруг на меня это подействует не так, как задумывалось. А пока я отдам должное яичнице и пирогам.
И обращаясь к Рыжему:
- Эх ты, бросил друга и ради чего - ради рыбки и пирогов!
Но тон был шутлив, в нем не было обиды и злости, скорее беззлобная подколка.
Усаживаясь за стол, Сергей не отказал себе в маленькой мести сварливой, но доброй гнизге. Он громко заорал:
- Тетя! Ау! Тут еду дают! И мы вас ждем!
И добавил слушателям, вольным и невольным.

- после такого крика на еду всегда все сбегались, кто поблизости был. Вдруг и тут поможет?

И подмигнул Понни-мо.

Теплые витражи освещали комнату: таинственно улыбался бородатый месяц в окошечке, подмигивало хмурое солнце, щедро рассыпая вокруг себя оранжевые лучи. Там за стеклом царила слякоть, ветра царили студеные и серая дымка сгустилась над городом, удушая дома и камни древнего полиса. Люди брели в низких облаках захлебываясь дождливым небом, а на кухоньке было светло и празднично, и тряпичный абажур с бахромой рассыпал вокруг себя охристо-золотистые лучи уюта.
Всплеснув руками, молодая крысь удивленно поглядела на лиса, шагнувшего к ней под защиту. Встрепенулись изящные лапки в перчаточках, чуть приоткрылся рот, обнажая длинные желтые резцы неуверенной гнизго-леди.
- Ооо, - дама в шляпке чуть склонилась над озорником, протягивая длинные пальцы к его ушку. – Разрешите вас почесать, мой добрый сэр!

- Разрешите ващ почесать… – недовольно заворчала пожилая миссис Бонни-Мо. – Тьфу на твою неувереннощть! Ищ ты… Увереннее надо быть, увереннее ше, девощка… И где это ваша тётя ищволивает шапашдывать, скажите-ка на милощть, щай Шергейша!
Обернулась к магую вмиг рассердившаяся Бонни Мо, нацелив на него свой указательный палец с маленьким загнутым когтем.
- Где это хозяйка ишволит шапашдывать, когда она, шкашите-ка на милость, никогда не опаздывает! Вот что не опашдывает, так уж оно и есть… А нынще завтрак ужо готов, а её нетутя как нет… И одёжу вы мажичью не одели, и не слушается шдещава меня никто вот ровным счетом. Тьфу пропасть!
Покачав головой, гневливая Бонни Мо принялась собирать на стол, с грохотом выставляя под абажур щедрую свою снедь: шкворчащую яишенку с ветчиной, горочку аппетитных прижаренных пирогов (черная смородинка разомлевшая в собственном кисло-сладком соку аки в ванне изысканной). Варенье и масло в изящных вазочках, ломтями порезанный грубый хлеб. Хрустящие, поджаренные на плите тосты, а также дымящийся крутобокий чайник.
Как ни странно, выставлена была на этот стол вопиюще лишняя здесь жестяная банка, такая себе грубая и огроменная жестянка, с какой-то непонятной квадратной надписью на боку:
- Паёк номер одинадцать рекомендованный Первой Канцелярией, когдащева дощдь и кесель на улице. Вощщтанавливает силы и разжигает кровь, щай Щергейша! Оберегает от зла и насыщает витаминами. Редкая вещь! Уш не побрешгуете наверное нашей снедебью?

Поправила передничек свой, вынимая из кармашка ореховую трубочку с длинным мундштуком.

- А тебе чевось жалается, бещдельник? – не слишком уважительно, но и совсем даже не зло обратилась старушенция к Лису, скорее ворчливо обратилась-то. Эдак, по привычке своей гнизговой ругаясь, а не со зла.

Стелла посмотрела на Элеонору, и так как ее поведение не вызвало всеобщего неодобрения, тоже высказалась с места. Видимо местный парламент был не настолько формализованным, как она представляла себе.
- Хороший король будет, который не может сказать за себя сам! Видимо за него и дальше будет говорить и править мамочка! - громко сказала она.

Рука Сергея привычно опустилась вниз и почесала Лиса за ушком.
- Хорошо тебе, дружок, завтрак скачет на порог, клацнул ты разок зубами - вот и кушаешь белок...
Но дверь заполонила фрекен Бок, тьфу, Бонни-Мо. Впрочем, разницы пока Сергей не ощущал. Разглядывая тряпки, он плавно переходил из состояния "вот выпью кофе и проснусь" к "пора убивать".

Подхватив Бонни-МО за то место, где должна быть талия, и сказал вкрадчиво.

- Леди.. Стесняюсь спросить, что и от кого мы защищать будем? В таком-то костюме? Или наша задача защитить лавку от набега покупателей? Если да. скажите, я еще и макияж себе сделаю с стиле "я у мамы дурачок".

И повышая голос.
- Давайте так, милая Бонни-Мо... сначала завтрак, потом одежда. Утро вечера мудренее, а постелю мы покинули...

И парень скрестил руки на груди, показывая, что завтрак в жизни самое главное. Разве что обед главнее. Но до обеда еще дожить надо. Стоп, подумал Сергей, до завтрака тоже...

У всякой настоящей истории есть своё начало, есть у всякой настоящей истории и свой конец – это всенепременно, друзья мои, но мы начнем со страницы первой. С того самого мгновения, когда любимый наш маг Сергей проснулся в лавке. Да не просто в какой обычной лавке проснулся-то, а в лавочке обзывающейся превыспренно, то есть смеющей себя именовать гордо и с достоинством – «Лавка древностная и великолепностная, имени гнизгийки Бонни-Мо. Стучать три раза!»
Проснулся Сергей в комнатке сырой и недружелюбной, стиснутой тенями да сыростью. Сверху потолок низкий, словно крышка гроба давит на него. Под ногами рассохшийся паркет пола, в крохотном окне виднеются сапоги прохожих, ибо комнатка расположена в подвальном этаже. Виднеется отсюда только тротуар, крохотная полоска пыльно-голубого неба размером с платочек, изящные дамские сапожечки, скользящие себе лодочками по мокрети, да коричневые потеки на уставшем оконном стекле.
Так началось приключение Сергея и одного Лиса! По стене весело бежал здоровенный огненно-рыжий таракан, обои покрытые грибком отставали от штукатурки (были на них какие-то цветочки изображены да рюшечки прихотливые, толстощекие младенчики с крылышками и лилии, извивающиеся будто спруты). Постельное бельё безжалостно отсырело, а серая недружелюбная крыса нервически замолотила в дверь.
Тук-тук-тук! Заголосило, заскрипело, запричитало и загундосило дверное полотно окрашенное дружелюбной, бледно-зеленой в потеках краской:
- Вшё шпят и шпят, так и не прошнуться никак, аки гошпода какие эльфячьишкие! Тьфу на них!!!А если жавтрак шобралися вкушать, так пора бы и прошнуться. Тьфу на них еще раз, на магоф этих ражкапришных. Людяны готовились готовились, шпины гнули. А они шпят, да шпят, да шнова шпят... - Тук-тук-тук! (и снова нервический стук обрушился на многострадальную бледно-зеленую дверь, совсем даже не старушечий, а уверенно мужичий такой «колотёж», будто бы боец в спортзале отрабатывал приемы на боксерской груше). – Ишвольте всенепременно вштать, сай Шергейша! Клиентура шнаете ли, штать не будет, вот я вам говорю, что не будет она ваш шдать!

Тук-тук-тук, теперь уже присоединился к этому стуку развеселый Петербургский дождик, просачивающийся в комнатёнку влагой, сероватой марью да запашком старости, каменной такой неторопливой древности и пенсионности. Ток-ток-ток, серебряный дождик вырвал Лиса из сна, наполняя хвостатого неким тревожным ожиданием перемен. Даже Переменищ, уж если по честности высказываться-то, ибо воздух пах волшебством. Лавка эта древняя пахла магией, пахла она дорогами иных миров и какими-то смутными опасностями. Нераскрытыми секретами и чужедальними тропками, по которым никто еще не ходил.
День обещал Лису перемены.
Сергею же день пообещал таракана, ибо усатый приятель достигнув потолка, вдруг сорвался вниз, спикировав в постель невыспавшегося магуя.
Бам-бам-бам, беспощадно гремела дверь не затыкаясь ни на секундочку.

Старый Дом принимал Серёжу с гостеприимством!

Внезапное открытие места, где сосредоточены силы противника колыхнули в душе Теда те самые незримые струны, которые побуждают бежать, рубить и кромсать, дико тараща глаза с перекошенным лицом. Но следом, словно прохладная пенная волна океанского прилива, на голову Брада нашло осознание того, что ему нужно не убить их, а защитить её. Можно, несомненно можно было выкрутить обстоятельства так, что второго можно было бы добиться, выполнив первое, но зачем?
– Я возьму дюжину тех, кто может ездить верхом и сражаться. - Тед встал из-за стола и поправил куртку, одернув за полы, - Вы будете ехать вместе, я полагаю. Прошу выехать спустя пол часа после меня. - охранник пошел на выход, но передумал и, подойдя к лорду Джойсс, прямо посмотрел, не переставая немного ухмыляться.
– От куда вы это знаете?

ВНЕЗАПНО

Земля под ногами их дрогнула. Ногами и поясницей, не ушами, они почувствовали идущий откуда-то из глубины тяжелый, могучий гул. Деревья зашатались, словно в припадке, пол швырнуло в потолок и беседку согнуло в судороге, словно бы некая невидимая, но очень могучая сила пожелала вывернуть, выжать из нее человеческий красный сок. Джессика ощутила дикий приступ тошноты, приступ настолько ужасный, что она не смогла проконтролировать себя, и ее смрадным фонтаном вывернуло прямо на лорда Шайена, досталось однако и всему вокруг. И ее платью и прическе тоже.

И все стихло.

Беседка стояла на месте, абсолютно не повредившаяся, сад вокруг излучал свежесть и чистоту, как несколькими мгновениями раньше. Желудок Джессики был в полном порядке, чего не скажешь о ее одежде и о лорде Шайен.

Рвота никуда не делась.

- Нам! - просиял парень, сминая в руках такую же папку, что была у Аманды в руках. - Тут список мест, куда надо отправиться. Материал тематический, но свободный. И еще... Там таблетки. Стимуляторы. Сказано - принять сразу все. Похоже, спать ближайшие дни нам не придется.

Открываешь папку. Сразу же бросается мешочек со стимуляторами. Три таблетки серого цвета. И все так, как сказал оператор.

Рэдфилд не стал ничего отвечать на недовольную фразу Ани. Ну действительно, откуда ей было знать, что первым делом Грэг вспомнил Артура Хейли с его книгой "Опасный полет", которую он когда-то читал в оригинале с целью изучения английского языка. Сюжет простой и незамысловатый, но оттого чертовски правдоподобный: на борту самолета произошло отравление рыбой, из-за чего оба пилота и множество пассажиров чуть не погибли. И если бы не главный герой, сумевший посадить самолет, погибли бы точно все...

Но дальнейшие слова ее мигом заставили забыть обо всем, кроме этих сновидений. Все это было настолько невероятным, настолько точным...

"Отбросьте все, что не могло иметь места, и останется один-единственный факт, который и есть истина". Артур Конан Дойл, "Шерлок Холмс". Случившееся не могло стать случайностью. По какой-то причине они действительно видели один и тот же сон...

Мозги Грэгори моментально вскипели, выдавая рекордную скорость переработки информации. Не сразу он понял, что смотрит прямо на Аню, но, как только осознал это, тут же отвел взгляд. Рука его потянулась в карман, явив миру ручку. Он включил свет и начал что-то чертить на какой-то салфетке, оставшейся после закусок, разносимых стюардессами. Рэдфилд бормотал нечто бессвязное себе под нос.

Он думал.

Но вскоре заговорил.

- Итак, мы имеем три факта. Первое - сновидения связаны между собой, это надо признать как факт. Мне снилось то же самое, Аня. Второе - происходящее во сне имеет прямое отношение к реальности... Третье - нам во что бы то ни стало необходимо найти тот предмет. Скажи... Тот человек в бизнес классе... Ему голову оторвали?

В мысли Рэдфилда упорно и настойчиво лез проклятый Берлиоз, которого Грэг изо всех сил старался оттуда выкинуть и сосредоточиться на текущих проблемах.

Телестудия - огромное, светящееся круглые сутки здание. Словно медовые запасы Улья, освещенные любопытным фонариком. Сколько сладкой до горечи информации здесь можно найти! Найти - и либо завязнуть под ее тягучей тяжестью, либо влиться в неиссякаемый поток пчел, что летят, летят по всему городу в поисках драгоценных капель нектара... Чтобы вернуться назад и сделать из нее сладкий, всеми любимый мед.

Для тебя это был шанс всей жизни. Успешный журналист и репортер, ты бежала в Хайвберг, спасаясь от преследования влиятельных личностей и властей двух европейских государств. И как тебе повезло оказаться гражданином этого города: в Хайвберге не экстрадируют своих. Наоборот, твой талант был оценен по достоинству и тебя сразу приняли на работу сюда.

Довольно долго ты, правда, была просто стажером: бегала на подхвате, участвовала в каких-то передачах, которые крутят в то время. когда все работают. Представить же, что эту ерунду смотрят Семьи было... сложно. Впрочем, деньги - это деньги. А потом тебя посадили на крючок.

Тебе выдали новую квартиру. Прошлая была клеткой, в которой на момент въезда все еще оставались личные вещи предыдущего владельца: какого-то араба, судя по коврам и кальяну. Чувство того, что ты здесь чужая давило. Страшно было - а ну, как и тебя выкинуть вот так. Одну. Без вещей. Как мусорр...

Но сейчас у тебя просторная, светлая квартира: лучше, чем у большинства горожан. И ты об этом знаешь. Она была чистая, убранная. Ты ведешь прямые эфиры. У тебя даже собственный оператор есть! Вон он, сидит в обнимку с любимой камерой и хлещет кофе из автомата...

Пан Квинто, твой босс, сам откопал этот самородок. На досуге он просматривает любительские видеозаписи в сети. Так он и нашел Януша. Паренек умудрялся с древней, полураздолбанной камерой снимать настоящие шедевры со всяких мероприятий. Он нигде не учился этому. Пан Квинто предложил ему работу и выдал самую лучшую камеру, какую только мог найти: и паренек был готов работать за бесплатно. Кажется, больше, чем операторскую работу, он в этой жизни любил только одно...

Тебя. Бедняга встрескался с первой же минуты, да так, что это стало очевидно всем. Неудивительно, что теперь вы работаете вместе. Ты бы даже не удивилась, если окажется, что он потребовал прописать этот пункт в своем контракте. Впрочем, он никогда не делал ничего... предосудительного. И прекрасно понимал, что тебе не ровня.

Но сейчас он обнимается с камерой и тебя гложут сомнения насчет того, что он больше любит. Впрочем, вы в его жизни неразрывно связаны, а потому вряд ли когда-нибудь получится узнать.

- Пани Стрит! В мой офис! - Пан Квинто, как всегда, умел сочетать в своей речи и вежливость, и хамство.

Вот уж действительно, неистощима фантазия Морфея! За этим чертовым столом, прямо перед ним, вдруг оказалась Краска - так естественно и внезапно, словно и всегда тут сидела, только он не замечал.

- Ты??!! - воскликнула она так, будто... Будто это действительно была ТА девушка, которую он встретил в аэропорту...

Ее появление как-то резко повысило градус серьезности происходящего, по крайней мере, для Змия. Не потому, что он прям совсем не ожидал ее здесь увидеть, в конце концов, в снах частенько проявляются переживания прожитого дня, да и сказать, чтобы она никогда ему раньше не снилась, было бы ложью... Собственно, в этом образе (включая купальник), пожалуй, только кровь на теле была новой, остальное Краснопольцев уже смотрел по каналу сновидений во время пубертатного периода. Хотя, нет, и кровь не новой была - однажды ему приснилась знатная резня, устроенная в школе...

Но что-то вот было такое в этом возгласе, из-за чего гулко бумкнуло в затылке, и Егор, которому за словом в карман палец в рот не клади, не нашел ничего лучше, чем ответить:

- Я...

Грозно скрещенные ранее руки при этом как-то даже виновато повисли и пожали плечами.

В тот миг, когда Джессика покидала замок Пустеро, рядом с ней молча следовал Тед. Он так же молча ехал обратно в оплот Багир. Ни вопросов, ни взглядов. Охранник не хотел на ночь глядя ворошить "гнездо". "Пусть это будет утром, не сейчас." - думал Тедди, глядя в окно кареты.

Даниэль Пустеро опустил глаза и повертел бокал вина в руках. Красная влага плеснула на стенку, лизнула край кровавым языком и стекла обратно. Он не казался смущенным, но что-то не давало ему покоя и эта внутренняя борьба отразилась на его лице.
- К сожалению, - сказал он наконец, решившись, - у меня нет времени. Или к счастью.

Он раскрыл руку и на ладони его оказалось кольцо.



- Прежде всего, - произнес он, опускаясь на одно колено, - леди Джессика Багир, я прошу вашей руки и молю вас не тянуть с ответом.

Тем временем мужчина отрубил интернет, спрятал ставший бесполезным планшет, вытащил снова портфель и достал оттуда папку с пачкой ужасающе совково выглядящих бумажных документов. Довольная улыбка медленно сползла с лица Виреля, по мере того как он погрузился в чтение и листание каких-то устрашающих бумаг с закорючками на русском.

Демонстрацию безопасности и взлет с JFK мужик пропустил мимо ушей.

Странное время. Сидишь себе на комфортабельном кресле в небесах, надо каждую секунду в уме вопить "О чудо!". Но вместо этого люди думают только о мелочах и идиосинкразиях, которые относятся к их жизни. Это также неуважительно к чудесному, как держать в руке кладезь концентрированного знания человечества - смартфон - и использовать его только для просмотра видео с котиками. Или найти единорога и пустить его на сосиски.

- У, блин! Тяжко, наверное, потворствовать мещанским вкусам. "Плачу любые деньги, но чтобы было больше позолоченных завитушек, пухлых херувимов, а на стену плавленые часы Дали!" - с улыбкой передразнил Грэг воображаемого богача, заказывающего интерьер по своим убогим представлениям о прекрасном. - А я сценарист. Вот прямо сейчас работаю на одним сюжетом. Представь, что в мир вернулись герои древних мифов и легенд. Те, кто могут решить величайшие проблемы, предотвратить войны и катастрофы. Как их примут люди? Смогут ли они найти свое место на современной Земле? Ну, в общем, как-то так.

В какой-то момент Рэдфилда, что называется, понесло. Как и любой человек, увлеченной своей идеей, он был готов рассказывать про нее долго и подробно - но в какой-то момент все-таки сумел осознать, что его уже заносит и предотвратить незапланированный анонс.

Правда, концовка из-за этого вышла крайне скомканной.

Разговор на повышенных тонах – как же не хватало этого сегодняшнему вечеру. Не то, что Теодор слишком был против этого, но такие вещи обычно не шли на пользу.
Охранник скривился, однако не стал вмешиваться. Николас был этим вечером там, где была схватка. Нечестная, грязная, замешанная на магии и потусторонних силах. Проигрыш в таких делах обиден в двойне. Тед понимал, что видимо этот вечер не самый лучший в жизни капитана, а значит это всего лиш пар. Пар от бурлящих эмоций, пар от вина, но и в том и в другом случае, его слова не несли ничего дурного, наоборот, Николас заботился о Джесс, а значит был с Тедом на одной стороне. В конце концов все пошло своим чередом и разногласия ушли. Слова, брошенные госпожой, заставили задуматься Теда. "А вот действительно: отдам ли?"
Да и будет ли толк, в том что он лишится жизни, ведь может выйти так, что он попрощается с жизнью, но не убережет её от такого же "прощания", разве что на секунду позже. Но не в этом вопрос, верно дружок? Пока он не выкупит свою жизнь у Вигго, ему придется отвечать "да" на этот вопрос. На языке прямо таки вертелся вопрос: "А дальше?", одна на этот раз он предпочел его себе не задавать.
– Все верно, моя госпожа. - заверения были сказаны без тени напыщенности или стремления убедить, скорее буднично и устало.
Но вот, перед глазами Теда появились пистоли. Грубые. Тяжелые. Мощные. От них даже на расстоянии веяло уверенностью и силой. Окажись по ту сторону выстрела – ты не жилец: лишиться руки было наверняка лучшим исходом, по сравнению с тем, например, чтобы собирать выпавшие кишки с пола. Тед зачарованно протянул руку и взял один из них. Ноздри уловили знакомый запах стали. Тед сглотнул и облизнул пересохшие губы. Эта власть, власть решать одним лишь пальцем, кому жить в этом мир, а кому нет – манила, тянула к Тедди свои алчные руки. Он смерил взглядом пистоль, иногда задерживаясь на царапинах и небольших вмятинах: этим оружием уже не раз лишали жизни, он будто на миг увидел те чарующие моменты!
– Хорошо, - охранник примерил пистоль, держа у пояса, затем высвободил один из шнурков и повесил на него. Поднял взгляд и, улыбаясь краешком рта, посмотрел в лицо капитана, - Спасибо за оружие. Капитан.

Слишком много ведьм. Противная мысль елозила по закоулкам мозга Теда измочаленной, грязной тряпкой, вызывая лишь раздражение и желание, чтобы все это по-скорей закончилось. Однако другая мысль о том, что произошло с Оскаром, выхватывала эстафету и мчалась без устали вперед.
Теодор краем глаза уловил, что Джессика встала и вышла. Повторил маневр, прихватив яблоко со стола. Охранник не стал догонять госпожу, вместо этого, он предоставил ей полную уверенность в самостоятельности, на этот раз. Сам же аккуратно следовал за ней, стараясь не выпустить из виду, ровно до дверей. Там, упершись спиной о стену, принялся медленно есть сочный фрукт, отрезая узкие дольки и снимая их прямо с ножа.
Особого трепета новость о пропаже Оскара у него не вызвала. Так бывает, люди пропадают. Даже мысль о том, что пропал один из "них" – тоже. Хоть и залягла песчинка тревоги, что замысел неизвестных был направлен на дом Багир, а значит на всех. Однако прав был Саймс: "Похитили – значит нужен живым".

Николас, ополовинив второй кубок, уже готов был ответить на часть вопросов ведьмы, которыми та сыпала, словно из рога изобилия. Или, скорее, просто размышляя вслух, поскольку ее вопросы повисали в воздухе, и любой желающий мог подойти, взять любой и ответить на него. Или даже вовсе не отвечать. По крайней мере, Николас собирался четко проигнорировать вопрос о роли Оскара в их "команде"...
...Какого черта эта ведьма вообще говорит о команде?
Следующая фраза заставила его поперхнуться вином. С трудом сдержав кашель, он посмотрел на Джессику, пролепетавшую совершенно бессмысленный вопрос. Растерянный вид и отсутствие какой-либо реакции на ее лице сказали капитану весьма и весьма многое. Он снова взглянул на ведьму.
Она знает. Она уже знает все.
Простая мысль гулко стукнулась в стенки враз опустевшей головы, как удар моргенштерна по шлему.
Отступать было некуда. Бежать — тоже. Да и незачем.
Откуда-то едва заметно потянуло гарью — старой, многодневной, пропитавшей каждый камень стен Иллиона.
Шумно выдохнув, Николас допил кубок и налил себе снова.
— Рожей не вышел, — со злой усмешкой хрипло проронил капитан в ответ на вопрос Преподобной Матери.

- Перерывами? - удивилась Нора Абель. - Почему перерывами?
Несколько секунд она напряженно думала, потом до нее дошло.
- Я должна кое-что пояснить вам всем. Все без исключения девочки проходят особый осмотр на предмет способностей к колдовству. И в конце осмотра, чтобы не надо было делать его без всякого смысла еще раз и еще раз, на них ставят некое невидимое клеймо. Так вот на тебе, на Лине и Джессике этого клейма нет. И я собираюсь сейчас это исправить. Иначе любая ведьма может в два счета вас раскусить.

Она сосредоточилась на чем-то своем, замолчала... текли минуты. В молчании прошло некоторое время, достаточно ощутимое, чтобы все, собравшиеся, сказали, что эта пауза была затянутой и неприятной для каждого без исключения. Преподобная Мать сидела, закрыв глаза и откинувшись на спинку стула, пальцы ее рук слегка подрагивали, словно она испытывала некое странное напряжение. Говорить никому не хотелось. Вернее, каждый чувстовал, что любое сказаное им слово теперь будет лишним, ненужным и даже вредным. Наконец, Нора Абель открыла глаза.





- Все, - сказала она усталым голосом. - Теперь вы трое отмечены и ни одна Мать не сумеет сказать, что вы не родились в нашем Мире. Раз этого до сих пор не заметили ни Хелена, ни Сара-Джессика Риг, вы можете быть почти спокойны. Я говорю "почти" потому, что существует определенный шанс, что они обратили на этот факт внимание, но по какой-либо причине решили не трогать эту проблему прямо сейчас. В любом случае, вы можете отослать их ко мне.

Она повернула голову к Джессике:
- Мне надо будет отдохнуть. То, что я сделала сейчас, очень выматывает. Я не только наложила клеймо на каждую из вас, но и сделала его старым. Я надеюсь, в вашем замке найдется комната с кроватью и пара стражников, чтобы меня не беспокоили по пустякам в ближайшие восемь часов.

Преподобная Мать перевела дыхание.

- Когда вернется четвертая женщина, что прибыла с вами, заприте ее в замке и не дайте ей контактировать ни с Хеленой, ни с Сарой Джессикой то тех пор, пока я не наложу клеймо на нее. Кто-нибудь, налейте мне вина, пожалуйста.

- Леди Джессике и Лине надо будет придумать убедительные объяснения тому, почему их не взяли на обучение в один из Серых Замков. У обоих из вас такой талант к магии, что это выглядит очень странным. При правильном обучении любая из вас достигнет уровня Преподобной Матери как минимум.

Она перевела взгляд на Стеллу-Лейлу:

- И у тебя есть талант, хотя и не такой сильный. Из тебя тоже выйшла бы прекрасная колдунья, хотя тебе дано немного меньше, чем им.

Удовлетворившись ответом, Тед открыл двери и, подождав пока дамы покинут комнату, прикрыл двери. Но не до конца, оставив место шириной примерно в локоть. Замер, держа створки дверей, и пристально обвел зал цепким взглядом.
Обычно, в приятные моменты жизни, когда кажется, что все плохое позади и оказался по "правильную" сторону баррикад, шальная стрела проламывает череп и вышибает наивные мозги.
Тут все также: Тед прямо явственно чувствовал "сахарок" во рту – как ладненько все утряслось. Именно по этой причине, он вдруг представил, что их подслушивали. Не важно как обманули ведьму, не важно кто, а важен сам факт присутствия шпиона. В таком случае все не так уж и хорошо, а значит... правильно!
Резко рванул внутрь зала, пробежался по всем углам, заглянул за портьеры. Пусть ты и безумен, не страшно. Главное иногда подкармливать свое безумие, чтобы оно само не сожрало тебя с потрохами.

Саймса вырвали из полудрёмы и за шкирку бросили в обыденность. В целом самочувствие молодого дворянина было сейчас не самое мерзкое из всех тех, что Ворон мог себе представить, что-то среднее между настроением висельника в ночь перед казнью и дешёвой портовой шлюхой перед очередной долгой сменой. Саймс провёл пальцами по улыбке на портрете.
А я не разучился рисовать! Молодец, Саймс. Во сне я тоже виде её. Так, подожди ка, во сне? Давно я не видел сны. Наверное, хороший знак
- Добрый вечер, или ночь, господин, - сказал Урбино ему, - или не очень добрый, если вдуматься. Леди Джессика и Нора Абель ждут вас в библиотеке и надо бы поспешить.
И почему же вместо красивых девушек мне надо спросонок смотреть на тебя?! - Саймс закрыл тетрадь и поднялся с пола. Вставая саймс уронил пустую бутылку от вина, та со звоном прокатилась по полу.
Понятно, вино всё таки принесли.
- Иду. - Сухо и даже несколько обиженно ответил молодой лорд Урбино.
Ворон направился к библиотеке, которая была не особо то и далеко от сюда. И по пути он чувствовал огромную обиду, подходящую к горлу огромным комком, и к истокам этой обиды не сразу получилось подкопаться.
Вот представим, что вы вновь ребёнок, и ваши замечательные родители взяли вас с собой на званный ужин. Родители, как им и полагается, отправились за большой стол. А вас отправили развлекаться к другим ребёнкам. И вот вы, с остальными ребёнками, которых вы раньше даже не видели, решили поиграть. Местные служанки принесли различных игрушек, и разложили перед вами. Дескать, давайте ребёнки, играйте. Вы счастливые подбежали и давай играться вдоволь. Поиграли вы, к примеру, деревянной лошадкой, красненькой такой, гладко вытесанной. И положили, ну мало ли какие у вас, у ребёнка, дела. Да и положили-то всего на минутку... Прибежали обратно, а лошадкой вашей кто-то уже играет. И вроде же рядом столько игрушек, но нет! Вам именно эта самая лошадина нужна, и самому же не ведомо почему, но очень сильно нужна! А остальные игрушки уже как бы и не интересны стали. Ну или вот повзрослели вы уже изрядно, красивыми стали, обаятельными, уже усики прорезались. Вас уже лошадками деревянными не заинтригуешь, извольте, уже другие интересы. теперь вы уже сами по званным ужинам в каретах катаетесь. И на одном из таких ужинов познакомились вы с девушкой. Она разумеется тоже юная, тоже красивая, и усики у неё тоже прорезались, правда она ими не гордится как вы. Так вот, пофлиртовали вы с той девушкой какое-то время и слегка отвлеклись. Поворачиваетесь, а с ней уже другой беседует. И вот что скажите произошло? Ну вас же двоих ничего не связывает, ничего не объединяет, ну кроме усиков. И девушек вокруг много. Но нет, вам теперь именно эта по нраву!

Ворон подошёл к дверям библиотеки и увидел накрытый стол. Внутри уже собирались члены дома Багир, а кое кто уже сидел за столом.
Какого Художника вы все забыли в моей библиотеке?! Вам что обеденной и столовой мало?! Не нашли другого места свои посиделки устраивать?! - Примерно как то так хотел поприветствовать собравшихся в библиотеке Саймс. Но рассудок не покинул молодого человека основательно.
- Добрый вечер. - Сухо поприветствовал всех Ворон и прошёл к небольшому письменному столу, где он положил свою тетрадь. Есть, а тем более пить не хотелось. Поэтому в ожидании всех заинтересованных сторон, Саймс принялся разглядывать корешки ближайших книг.

Зеркало вдруг засветилось какие-то страннвм голубоватым и приятным для глаз, потом посередине его появилась картинка с лицом Вигго и еще какая-то рядом с надписью на языке, совершенно непохожем на те, что ьыли Джессике или Теду знакомы*. Урбино протянул руку к зеркалу, не касаясь поверхности, и из глубины зеркала всплыло изображение Вигго. Он сидел верхом на конском крупе, без седла, и, кажется дремал на ходу. Но моментально открыл глаза и спросил, что случилось.

Лина, которая только что в глубокой задумчивости сидела на скамье, обхватив коленки, поднялась на ноги одним быстрым, текучим движением. Девушка была на нервах, и отточенные инстинкты акробатки активизировались, пытаясь помочь держать баланс. Только в этом представлении требовались другие навыки... Честно говоря, Лина как раз прикидывала шансы быстро подхватить из своей комнаты несколько украшений, а из тайника - простое платье, и делать ноги, подальше от особняка. Этот мир был не более жесток и опасен, чем их родной, а люди здесь такие же. Пока не освоится, можно было перекантоваться на крышах и чердаках, понаблюдать за людьми, послушать разговоры, чтобы не выглядеть чужеродной, тогда - сочинить что-нибудь правдоподобное и найти работу. Может быть - даже в театре!
Однако, когда Джессика позвала, Лина вскочила, затем, спохватившись, сделала реверанс гостье. Представление должно продолжаться! Почему? А потому что! Это был какой-то глубинный инстинкт, то своеобразное понятие о чести, которое присуще любой профессии, насколько бы неразборчивыми не казались ее представители окружающим. Все имеют такие фишки. Со стороны оно могла казаться странным, но доиграть свое, пусть дурацкое, представление перед горсткой фермеров, расплатившихся потертыми медными монетками, а то и репкой с яйцами было делом принципиальным, тем, что позволяет уважать себя, даже когда спишь на сквозняках в фургоне, после двух корок хлеба. Представление должно продолжаться, а бросать труппу когда запахло жаренным - дело последнее. Хотя это и заставляло упустить шанс сделать ноги, но зато давало шанс Джессике посоветоваться с Урбино. Вдруг он что-то дельное предложит. Потому что Лина не успела сказать Саймсу об одной вещи, что пришла ей в голову - то, как Вигго сравнивал способности свои и ведьм, означало, что такой вариант он рассматривал. В любом случае, выбора-то как раз особо и не было. Либо ведьма получит, что хочет, либо пора таки драпать.
- Сударыня, разрешите вас поприветствовать, - Лина присела в реверансе, мучительно прикидывая, как обойти хотя бы самые острые из подводных камней, - простите за это столпотворение, боюсь, мы дурно показываем себя как хозяева дома, но все немного подавлены. Может быть, позволите проводить вас в гостиную? Не хотите ли чего-нибудь освежающего, чай, вино, фрукты? Или вы желаете осмотреть особняк?

Теодор захихикал. Тихонечко, так, чтобы никого не беспокоить. Он просто не мог дальше терпеть представленную картинку. Все, от начала до сих пор походило на то, как циничный и весьма опытный охотник выследил трех молодых волчков, поймал одного за другим, а затем нещадно тыкает им в пасть горящий факел, развлекаясь и упиваясь властью. И он настолько живо это представил, что даже немного забылся, увлекся и представил себя на месте того самого охотника, тыкающего факел в скалящиеся пасти.
Однако звук, услышанный собственный сдавленный смех, разорвал пелену воображения и выбросил сознание Тедда в реальность. Карета. Сайм и Джесс. Абель. Хитрая тварь.
– И что дальше? - Тедди развел руками и немного раздраженно цокнул языком, - мы будем перебирать варианты, а ты их самоуверенно браковать до ночи? Или мы все дружно станем в кружек и клянемся "настоящей правдой", - он надменно выделил слово "правда", от чего пара капель слюны угодила на его ботинки, - что следующая история действительно правдива? Или мы угадаем и скажем то, что хочешь услышать? - он на миг завис, словно потеряв зрение и слух, но уже через миг продолжил, - Ты не можешь врать, значит в твоих планах нет прямых намерений нас убивать, ты это говорила. Так вот. Прежде чем моя госпожа ответит на твой вопрос, позволь поинтересоваться, что же достопочтенная Преподобная Мать хочет от женщины без клейма? - он довольно миролюбиво улыбнулся краешком рта, - один против десяти, что не может и речи идти о банальном любопытстве, без основательных планов. Какая разница от куда приехала "племянница", если она может выслушать пожелание "доброй тетушки"?

Эх, ну а в прочем, этого стоило ожидать. Наверное именно так себя чувствовали невольники брошенные сражаться с львами на арене.
Саймс слегка улыбнулся, и поспешил ответить. В глубине души он предполагал, что сейчас он может если уж не выручить всех, то хотя бы потянуть немного времени. А в лучшем случае вовсе разузнать про осведомлённость ведьмы.
- Всё началось с того, что мой батюшка очень сильно полюбил мою матушку. - Саймс иронически улыбнулся. - Мой рассказ будет очень длинным, дабы его сократить, хотелось бы уточнить, что конкретно вы хотите узнать, и что вам известно?

Девочка Наташа сидит в комнате и творит свой мир. Взрослая Наталья курит сигарету, глядя в темный квадрат окна. Между этими двумя – бездна, разные жизни и разные судьбы.
Но объединяет их одно – они выжили, они сохранили самих себя.
Девочка Наташа дождется своего папу – он придет вечером вместе с мамой, с самой настоящей и такой выстраданной Мамой! Несчастье не вторгнется в жизнь девочки и Лисенок еще много дней будет шагать рядом с этой юной писательницей. Как детство, как газировки, как шоколад и конфеты!

У повзрослевшей Натальи иначе – ей придется научиться жить со своей болью. Ей придется принять свою грусть, взрослость и новый мир. Всё что произошло – произошло на самом деле, но нечто всё же изменилось. Мама жива. Мама рядом! И теперь Наталье придется заботиться о ней, придется повзрослеть и принять жизнь такой, какая она есть.
Ей дан второй шанс.
Не было лифта, не было падения в черную бесконечность…
Она выжила. Была спасена верой лиса Мирослава и смогла возродиться вновь.

Жизнь маленькой Наташи будет счастливой, потому что судьба ее изменилась - это взрослая Кримха прошла ради маленькой девочки такой сложный путь. Чтобы папа вернулся вечером и чтобы девочке не пришлось познавать горе.
А Взрослая Наталья…Она сильная. Она выросла, но она точно знает, Мирослав это не сон. Падение не сон. И эта новая чудесная жизнь тоже не сон. Антоша станет приходить к ней чтобы поддержать – он же кот, ему же никаких преград не ведомо!

...Наши спасители порой принимают самые странные обличья. Ангелы все уже мертвы? Нет. Они действительно существуют, хотя иногда выглядят совсем не так, какими мы их себе представляем.

Прощай маленькая девочка Ната – сиди в своей уютной комнате и пиши свои мечты в собственную же тетрадку, ты победила тлен и зло, эта взрослая печальная Кримха Наталья, стала твоим хранителем. Ничего не бойся! Вечером будет чай и разговоры с родителями, теплый уют родной квартиры и никаких злых клоунов. Больше тебе нечего не грозит, моя милая!
Счастья и тебе, Взрослая Кримха Наталья. Ворон и Олень схлестнутся в жуткой войне, они сметут друг друга своей ненавистью чтобы воцарился мир. И мир воцарится – ведь Мирослав и Кот Антоша там, юные и счастливые они спасут Королевство. А ты спасешь сама себя в этой новой чудесной жизни. Не можешь не спасти – в тебя верит Мирослав, в тебя верит мама. Осталось только поверить в себя саму!

…Ну а если станет совсем грустно. Ты ведь знаешь как попасть в сказку? Тетрадь в клеточку всё еще с тобой! Тетрадь в клеточку хранит все путешествия и обещает новые. Она не изуродована и самые счастливые страницы, не вырваны в этот раз…
Ты повзрослела, но не перестала быть героиней. Лисенок больше не на помойке, и кто знает – вдруг ему однажды потребуется твоя помощь?

Странное ощущение чужого присутствия, которое ощущалось на пыльной кухне, Сашу не то чтобы пугало, скорее нагоняло жути. Оказавшись даже в абсолютно точно покинутом, но ранее бывшем жилым месте большинство людей начинали испытывать нечто подобное. Даже если ты чётко видишь на всех горизонтальных и не очень поверхностях, включая пол, слой пыли толщиной в палец, всё равно начинает казаться, что кто-то тут кроме тебя есть, причём иногда кажется, что этот кто-то совсем недружелюбный и намного страшнее тех же ЧОПовцев. Наверное, это была какая-то особенность человеческой психики, заставляющая пытаться обнаружить чьё-то присутствие, потому что по внешним признакам здесь кто-то когда-то жил, ну или считать, что раз тут теперь никого нет, значит что-то тут очень не так. Особенно сильно это ощущение проявлялось, когда ты находился в достаточно хорошо сохранившемся месте, где должно быть много людей. Саше как-то довелось побывать на экскурсии в Припяти и, хотя она прекрасно знала, что город покинут, равно как и почему он покинут, девушка могла поклясться, что во время прогулок по пустынным улицам ей периодически казалось, что из тёмных оконных провалов на неё кто-то пристально смотрит. Причём оглядывать окна в поисках этого самого наблюдателя очень не хотелось. А может, тогда и сейчас, это было всего-лишь её бурное воображение? Так или иначе, шаги наверху Александра точно не вообразила, поэтому решила концентрироваться на них. Проверенный способ избавиться от ощущения всякой жути - отвлечься от неё на что-нибудь другое и постепенно вовсе забыть, что особенно легко, если ты несколько рассеянный.

Когда девочки закончили перерывать кухню и вооружаться, Александра жестом попросила их подождать и сама юркнула в помещение, чтобы где-то через минуту вернуться оттуда с кочергой. Из всего имевшегося на кухне она была отнюдь не самым опасным или лёгким в обращении "оружием". Ножи были куда опаснее и ими легче было бы кого-то запугать, в то время как скалкой, сковородкой или тяжёлой железной кружкой было проще долбануть по голове. А лёгкая железная кружка, если вспомнить фильмы про лысого парня в круглых чёрных очках на резинке, вообще могла быть пострашнее ножа. Но у Александры не было стремления кого-то запугивать или, упаси боже, калечить. Ножом легко можно было убить при неумелом обращении, при этом остановить им нападавшего так же было весьма трудно. В новостях частенько говорили, как во время очередной поножовщины какие-нибудь алкаши умудрялись пырнуть друг-друга по десятку раз, прежде чем окочуривались. А ударно-дробящее оружие предполагало близкий контакт с нападающим. Кочерга же, благодаря своей длине, вполне позволяла отмахиваться от возможного нападения с безопасного расстояния, а изгиб на конце подходил для того, чтобы подцепить его под ногу и уронить или толкнуть в грудь, не опасаясь её случайно проткнуть. К тому же по форме и длине она примерно соответствовала длинному мечу, так что Саша могла орудовать ей довольно ловко и умело, что и продемонстрировала, крутанув красивую восьмёрку.
- Смотри-ка, у неё даже гарда и яблоко есть, - приподняв свой "меч", девушка показала Геле и Алисе небольшие выступы перед рукоятью кочерги и утолщение на её конце, - Ну натурально полуторник, даже весит вроде столько же. Мечерга, хех. Вот теперь можно идти с хозяевами знакомиться.

Однако хозяев наверху не оказалось. Кажется, даже звуки пропали, словно обитатели замка затаились, стоило лишь девушкам подняться на второй этаж. Александра даже начала думать, что это так и хотела было попытаться позвать их, ведь они не воры или убийцы, чтобы тайно шастать по замку и пугать его законных хозяев, но не успела. Из комнаты неподалёку вышла девушка и, невозмутимо прошествовав через коридор, скрылась в двери напротив. Саша от неожиданности и озадаченности замерла с приоткрытым ртом. Девушка вела себя так, будто их троих тут не было. Можно было бы сослаться на темноту, да только девушка и её словно бы не замечала. Либо она помнила замок как свои пять пальцев и могла передвигаться по нему с закрытыми глазами, либо, что вполне вероятно, тоже кушала ягоды ночного видения, но в таком случае она не могла не заметить стоящих посреди коридора чужаков. Быстрее всех предположение о причинах такого странного поведения высказала Алиса.
- Охренеть.., - шёпотом пробормотала Александра, - А может, всё-таки не мир, а замок? Ну знаешь, замок с привидениями, как в ужастиках. Может тогда не стоит их трогать? А то мало ли, разозлим ещё, - девушка с сомнением покосилась на мечергу, - Хрен мы от них тогда отобьёмся, они ж того, нематериальные.

Неровный свет факела выхватывал из темноты рваные клочки леса. Под подошвами кед шуршала земля. Веня бежал всматриваясь из осторожности себе под ноги, щурясь и пытаясь выловить взглядом очертания предметов на границе света и тени, чтобы не запнуться о корни и не растянуться вновь на холодной земле. Несмотря на то, что парень пробегал эту местность всего несколько часов назад следом за Герой, все вокруг казалось чуждым и жутковатым в неверном свете голубой планеты. Вениамина бархатным одеялом окутывала тишина: не раздавалось ни единого звука. Ни угуканья совы, ни шороха мыши. По своему обыкновению этот лес хранил мрачное безмолвие. Но все это не заботило Веню, как не заботила и собственная безопасность. Не интересовала больше студента ни природа этого странного места ни его теперешнее положение в пространстве. В голове среди клубка спутавшихся мыслей обжигающее горячей опухолью пульсировало лишь одно желание. Ощутить еще раз вкус этих фруктов. Усладить себя приторным махровым вкусом. Набить сначала щеки, затем брюхо и, наконец, котомку. Собрать все, что растет над этим озером ледяной воды.

Наконец, уговаривать себя потерпеть еще чуть-чуть больше было незачем: перед студентом вооруженным факелом, кочергой и диким, ненасытным взглядом простерся серебряный шелк безмолвного озера. Тишина, окутавшая этот лес казалась здесь почти осязаемой. Но еще более осязаемыми висели красные плоды, манящие словно ночной фонарь. В синеватом свете они казались багрово-черными, напоминая одновременно о крови и сладости. Продавец чувствовал, как от одного только их вида, рот заполнялся слюной. Не было нужды разуваться: голод не терпел отлагательств. Да и разве могла остановить жаждущего человека какая-то там сырость. Треск черепков под ногами быстро сменился хлюпанием воды, зачерпываемой обувью словно черпаками. Вода странным образом казалась теплой. Это было странно. Можно было бы объяснить это явление тем, что вода нагрелась за день, но почему же тогда совсем недавно она казалась такой ледяной ? С непривычки ? Нет, неважно. Это все пустое. Фрукты, эти прекрасные, сочные, божественные фрукты – вот, что по-настоящему важно. Теплая расслабляющая после последних ужасных суток вода поднималась все выше и выше. Пересекла уровень колена. Добралась до середины бедра. А спелые мохнатые плоды были все ближе и ближе. Только протяни руку. Выбрось сначала эту дурацкую кочергу и собирай сокровища этого мира. И Вениамин уже был готов это сделать, как вдруг, увидел прекрасную девушку. Нагую. Изящную. Скользившую, словно прекрасный белый лебедь по зеркальной водной глади. От увиденного зрелища, студент опешил. Замер с протянутой рукой и полураскрытым ртом, потрясенный и одновременно зачарованный неземной красотой. Парень почувствовал, как щеки начинают наливаться румянцем, а в животе порхать бабочки. Одна. Две. Пять. Десяток. Закручиваются в ураган крыльев и щекочут изнутри. Любовался плывущей в воде грацией всего лишь минуту. Растянувшуюся на часы. Вдруг, одернув себя, стыдливо отвел взгляд. Как можно же подглядывать за невинной девушкой, словно маньяк какой-то. Стоило отвернуться. И вообще закрыть глаза. И стоять так, пока она не накупается. Но ведь хочется же глянуть. Всего одним глазком. Что ей с этого плохого будет ? Разум тем временем начал разрываться. От желания божественных фруктов. От любопытства. От желания прекрасного эротичного зрелища, чего уж скрывать. А тем временем тонкой ниточкой в сознание стал пробираться и голос здравого смысла, напоминающий о том, что с прекрасным полом последние несколько дней ничего хорошего не было связано. Особенно здесь. Да и страх, на самом деле, тоже был не так уж далеко: только наклонись поближе, как он вцепится тебе в плечо своей костлявой рукой и напомнит про монстров, про черепа, про отраву и про смерть. И чувствовал Вениамин, что со всем этим потоком противоречивых эмоций и чувств так просто не совладать.

- Эх, а я уже дождаться не мог. Уже как пол дня нам никто не предлагал отдать свой голос в поддержку какой нибудь кандидатуры. - Иронизируя проговорил Саймс с дружеской улыбкой на лице.
- Но я должен отдать вам должное, так открыто и уверенно этого не делал никто. - Саймс слегка склонил голову в поклоне главе дома Хирано.
- Скажите, лорд Норберт, вы всегда так честны и прямолинейны?

- Почему проблемы?
Александр скептически посмотрел на зеленое пальто Алиски и тяжело вздохнул. Ничего нового, котом он тоже ходил исключительно босиком. Александр стянул пальто с плеч и кое-как повязал вокруг пояса. Будет у него такой своеобразный килт. Встал оглядет себя, что ничего нигде лишнего не сверкает и вздохнул еще раз. Ну... фон Лихтенштайн подозрительно посмотрел на складку на животе. Пузо? Ой-ой-ой, как плохо! И все видят, что пузо, позорник какой, а не рыцарь. Александр покраснел еще больше и посмотрел на пирожок уже с некоторым скептецизмом.
- Вперед? Пойдем вперед. Это самый лучший выбор в любом путешествии. Никогда не иди назад!
На самом деле Лекс не чувствовал в своих словах такой уж уверенности. Но если не он то кто? Здесь только один рыцарь, достойный руководить их походом, не коднару Пелагатти же доверить? А Алитса и Ташка и вовсе девчонки.
- Наташа. Пелагатти. С чем вы там копаетесь!
Александр похлопал руками и подогнал заснувших друзей, а следом догнал Алиску и пошел рядом.
- Не беда. Я ходил раньше в походы. Все хорошо будет.

Акакий (о да, список альтернативных имен все еще был способен поразить воображение) решил, очевидно, наладить контакт с аборигеном. В известном смысле Скуратов уважал целеустремленность: сражаться до победы, добиваться своего не смотря ни на что и прочие подобные идеи... вдохновляли. Однако некоторые предприятия казались ему изначально пустыми, как, например, попытка разговорить беззубого и немого деда.

Как оно часто бывает, с наступлением ночи жрать захотелось неимоверно. Однако же доверия к фуражу Вениамина не было никакого, тем более, Георгий не чувствовал за собой права на эту пищу, ведь он, во-первых, был против ее добычи, а, во-вторых, активно участвовал в том, чтобы его товарищ как можно скорее прекратил сбор этих... плодов.

Выбесило то, что Веня занимался этой псевдонаучной социологической фигней именно тогда, когда Гера решил хоть как-то обустроить их временное убежище. И, в тот момент, когда все было готово для костра, Скуратов почему-то молча встал и под шумок вышел из башни. Пусть продавец хот-догов тыкает палкой старика, пусть Дед плотоядно пялится на Веню: какая ему, Скуратову, разница? Георгий захлестнуло отчаяние: только сейчас, в обществе этих двоих, он почувствовал себя ужасно одиноким. А потому Скуратов отошел на достаточное расстояние от башни. Затем, в надежде, что его не увидит Дед со своего насеста, достал из сумки таинственную бутылку, подпилил ключами горлышко, после чего обернул его краем рубашки и сломал.

"Плюс два к силе, плюс три к выносливости", - усмехнулся про себя Гера.

- Твое здоровье, la Luna! - поднял Скуратов бутылочку поближе к подруге Луне, после чего одним махом осушил ее.

Пошло оно всё!

- Ну, вроде ничего так. Даже вкусно, - заключила Саша, на всякий случай пощупав свободной рукой уши, - Едем дальше, - закинула в рот оставшуюся ягоду и разжевала. Всякие разные звуки внизу, почему-то напоминавшие девушке об игре Сталкер(вроде там так же периодически где-то далеко кто-то вскрикивал или выли монстры, да и дождь с грозой часто шёл), подтверждали, что девушки к замку забрались всё-таки не зря. Внизу они сейчас как минимум были бы более напуганными и мокрыми, а возможно ещё и менее целыми. Только странно, как это так выходит, что внизу дождь идёт, а тут нет? И ещё этот визг...
- Наверное, это просто какой-нибудь зверь, - пробормотала Александра после очередного далёкого вскрика, - Лиса, например. Я слышала, они вполне умеют имитировать вскрики и плач. Или суслик. Видели то видео с орущим сусликом?, - похоже, она пыталась так не дать испугаться своим товаркам по попаданству и себе самой за одно. Всё-таки жутковато, хоть звуки и далеко. Да и думать о том, что это мог бы быть и не зверь а вот такая же, как они, блуждающая по лесу девушка, только менее везучая, тоже не очень хотелось. Сразу становилось как-то неуютно.

- Блин, - обнаружить дверь было достаточно сложно, в основном потому, что врядли кто-то станет искать дверь над обрывом, - Нахрена было делать дверь ТАМ?, - над обрывом на высоте примерно человеческого роста, - Может, тут какие-нибудь мостки были, но сгнили или обвалились?, - Саша даже осторожно глянула вниз, но, естественно, никаких остатков мостков там не нашла, потому как не увидела вообще ничего, кроме темноты. Падать, судя по всему, если что, пришлось бы довольно долго. И врядли там внизу было достаточно мягких ветвей. Но лезть всё равно пришлось бы и Александра честно полагала, что первой стоит попробовать ей, но прежде, чем решилась она, к порожку пробралась Алиса. Впрочем, у неё получилось только подтянуться, а вот взобраться на порожек уже не очень. Учитывая, что она, в отличии от Саши, ростом не выделялась, это всё равно было довольно достойно.
- Ну давай я попробую. Зря что-ли по заброшкам ползала, - Александра подождала, пока Алиса освободит парапет и заняла её место. Постояла там немного, даже потянулась к порогу, но остановилась и вернулась обратно на широкую поверхность.
- Ну нахер туда в юбке лезть, - означенный предмет одежды, действительно не очень располагающий к залезанию куда-либо(что было за последнее время не раз доказано) был довольно оперативно снят и со словами "потом подашь" вручён курьеру. Нет, ну а что? Кругом ночь, темно, рядом только Геля и Алиса, а чего их стесняться?
- Сама, конечно, виновата, что так оделась, - несколько раздетая Саша снова выдвинулась к порогу, - Но, как говорится:"Знала бы прикуп, жила бы в Сочи". Всё, лезу, - вытянула руки, схватилась за порожек, подтянулась и довольно ловко, можно даже сказать привычно, взобралась к двери, - Готово. Сейчас, я дверь открыть попытаюсь, а то вдруг она вообще заперта нафиг и мы сюда зря ломимся. А если не заперта, то мне отсюда вам удобнее помогать будет, - Саша поискала в темноте ручку и сначала толкнула, а потом осторожно потянула на себя дверь.

Не позарилась Ташка на чужие драгоценности, ни одной вещицы не взяла из этой странной комнаты. Напрасно, играли все эти яркие игрушки с ней в переглядки, напрасно, уговаривали взять чего-нибудь да стибрить тихонечко - всё равно же никто не узнает, так отчего бы не взять, Тааааш? Мерцали! Позвякивали. Шумели себе тихонечко, надеясь видимо на скорые приключения.
Но. Неприступна была наша милая Ташкенция - как-то непривычно ответственна была и несговорчива, словно бы и в самом деле, разом превратилась из дворовой забияки - грозы учителей и школы - в покорную высокородную принцессу. Даже хрустальная корона еще тяжелее словно бы стала, а платье еще обильнее украсилось кружевами, рюшами да бантиками.

Рррр! - поглядело на неё чучело волка, злобненькое такое, страшненькое чучело - встопорщенная шерсть, оскаленные острые зубья - и зачем Алискиной маме все эти ужасти понадобились, спрашивается? Волчище не объяснял. Рычал себе безмолвно поблескивая алыми глазищами...Должно быть тоже злился, что его не берут в путешествие.

В итоге, приткнулась себе девочка возле картины, разглядывая смешение ярких красок и жирных мазков на холсте - рассматривая все эти странные дали изображенные на огроменном полотне. Казалось бы вполне понятные, интересные сюжеты – птицы в небе, леса, высокие замки на горизонте! А чем дольше смотришь – тем труднее охватить целое, тем легче становится тело и невесомее голова.
А оно мелькало перед ней, оно звало дальше - заставляя воображение работать. Вот алая луна, солнце печальной точкой, какие-то цветочки и курицы бродящие в этих цветах. Картина уже затягивала, очаровывала, увлекала за собой - как колодец Алисы. Шептала: «Та-а-аша в путь, в путь, беру тебя в пу-у-уть, моя стра-а-аница, в пу-уть…» И это не так просто, будто из комнаты в комнату шагнул и всё в порядке. Это прямо целое приключение же, без бабушки и без портфеля с двойками, зато с чудесной приставучей книжечкой в голове!
Такое вот себе падение случилось. Сначала в полной темноте - потом сквозь облака долгий странный полёт. Дневник забытый на дереве, вкусные пирожки пышущие горяченьким соком и чьи-то позабытые мысли, очень важные для одной рыжей хулиганки...Всё смешалось в квартире Васильевых-Бесфамильных!

Всё это можно было обрести вновь или потерять на веки вечные – если уж выражаться высокопарно в высоком стиле, высокородных принцесс.

...

А картина уже властвовала в этой комнате, собирая всех присутствующих на приключение. Хочешь не хочешь, а коднар швыранулся магией в это запертое окно и теперь отступать было некуда - окно растворилось – в мамину комнату ворвался самый настоящий ураган. Свежий, требовательный, порывистый!
Или вперед двигайся, или готовься гнизговую стражу дожидаться покорным винтиком Системы. Тинки, вот, например, собиралась подождать стражу, потому она отрицательно мотнула головой, выставляя зонтик как щит. То ли против кота и его нелепого предложения протестуя, то ли против всех приключений разом.
- И-с-к-лю-че-но! Это невозможно, не правильно, не желательно. Но раз уж вы желаете вляпаться в эти при-и-иключения, - высокая крыса с особым отвращением выплюнула последнее словечко, словно бы гадость какую кислуя пробуя на вкус. - Так решено. Помогу и задержу насколько позволяют правила и полномочия Пятого Секретаря. Сме-е-е-ю вас заверить, вы рискуете! Смею вас заверить, я пришла сюда чтобы уведомить о штрафе. Смею вас заверить, я люблю своё дело. И события развиваются са-а-амым отвратительным образом. Если вы умрете, то вы не сумеете явиться в Гнизготерию и дать показания о прилежной работе Тинки Бинксс - маленьком винтике Большой Машины. ТАК ВОТ ЗАПОМНИТЕ!!! Э-э-э-то неприе-е-емлело! Ах-ха. Стража не станет вас слушать, но здесь твориться что-то странное. И!!! Я. Намерена. Выяснить, выявить и сорвать покровы. Что здесь происходит и чем это грозит для равновесия? По-о-о-о-следствия, я уведомляю. У всего есть свои по-а-а-аследствия! ВСЕ-ГДА.

И Тинки вдруг сделала странный маневр: она взмахнула своим зонтиком и раздвоилась прямо на глазах Дона Котелло. При этом одна Тинки холодно поглядела на кота, усаживаясь на мамину койку чтобы подождать законников. А вторая Тинки, кивнув доблестному сэру едва ли не с благодарностью, с крысячьим прямо-таки проворством вдруг метнулась в коридор, в сторону закрытой двери с цепочкой...
…Было там и еще что-то, связанное с подавлением магии и призраками скребущимися в дверь, но этого кот уже не видел. И Алиса тоже не видела. И никто из присутствующих в комнате, в общем-то.
Потому что мир Фейерии уже захватил своих гостей, опутал их своими чарами да заповедной волшбой, забирая к себе.
То ли силой забирая, то ли вполне себе добровольно с согласия невольных приключенцев.

...

Говоря по чести.
Когда проходишь сквозь миры, это всегда чувствительно. Потому-то, в разное время, мудрые волшебники изобрели целую кучу всевозможных эликсиров, артефактов и сложных заклятий, призванных облегчить довольно-таки болезненные переходы. Если это ваша работа - прыгать из мира в мир - то поневоле да задумаешься, как избавиться от этой жуткой головной боли да слабости во всем теле, неизбежно появляющихся после прибытия в новую реальность.
Вот волшебники и задумывались! Экспериментировали, увлеченно предаваясь построению заковыристых схем и гипотез. Помимо необходимых артефактов да животворных настоев, сами собой создавались истории, теории, всевозможные легенды и страшненькие сказки, передаваемые из уст в уста царапучим шепотом.
Между собой говорили о том, будто тело что-то теряет когда покидает родную вселенную. Ну понятно там. Энергию, калории, даже лишние килограммы порой – толстого волшебника редко встретишь! – а ещё говорили, будто теряет тело частичку духа, особую искру живущую в каждом живом создании! Существовали даже мрачноватые теории о Монстрах-из-Мне. Один миг для телепортирующего мага и целая вечность для этих тварей неторопливо обсасывающих чужие души.
...Если человек перемещается между мирами слишком часто - рано или поздно огонь его души угаснет и придет черное безумие. Такой маг обречен потерять свои силы, забыть родной мир, забыть обо всём на свете, скитаясь потерянным призраком в чуждых вселенных.
Ходили даже слухи, будто бы самое худшее - это застрять в прыжке навсегда, мол такое уже случалось! Некоторые существа нечаянно развоплощались в пути и становились пленниками абсолютного ничто - в том жутком месте где нельзя умереть и нельзя жить, где можно только длиться, продолжаться и страдать целую вечность. Возможно, монстры-из-вне именно так и появлялись...Кто знает?


Как бы там ни было, а прыжок-падение закончился довольно-таки быстро. Сначала был колодец созданный из жирных мазков краски, потом тьма, потом белых облачков стайка, а затем мягкая трава под щекой - головокружение, головная, боль и тошнота к этому переходу прилагались милым таким грузом.
А еще царствовал запах. Дивный, жирный, одуряющих запах живой природы! Когда дождь собирается в синем небе, когда жара ласково обнимает зеленые растения охристым вечерочком, когда мураши поскрипывают, когда изумрудные сосны свои иголочки роняют, когда звенит родник...И всё это пахнет, живет, наслаждается сущим - не ведая о машинах, современных городах и машинном масле.
Если живешь в мегаполисе, с непривычки этот зеленый запах оглушает, крепкой такой дубинкой вышибая дыхание из чахлой груди прокисшего в четырех стенах горожанина. Петербург пахнет серостью, железом, железным мокрым снегом и серым же, утомившимся немного Заливом, железисто-горького вкуса.
Фейерия пахла чем-то очень пряным, зеленым, земляным и остреньким – здесь не было металлического запаха, зато стоял какой-то очень тяжелый, дурманный прямо-таки аромат каких-то неизвестных цветов. По небу ползла огроменная красная луна, заливая окрестности какой-то зловещей краснотой. Горячая луна. Недобрая луна. Луна злодейка задумчиво поглядывающая на людей.

Чувствовалась в этих краях беда, эдакий смутный призрак ловушки. Фейерия была, а мамы здесь не было – это Алиса сразу почуяла – её обманули! Здесь жила опасность, а мама отсюда ушла. Или ее украли. Или вынудили уйти отсюда силой. Или даже напали…Что-то случилось! Фейерия казалась огорченной, озлобленной, несправедливо обиженной…Еще чувствовалась слежка. Некто следил за ними, ощупывал внимательным взглядом. Друг или враг? ОН выжидал, укрывшись от живых людей. Он смотрел.
Любопытный такой ОН.

...

«Чую. Враги! И спереди и позади, прошу, волшебница - меня освободи!
Магии нет предела. От опасностей загражу вас смело.
Дневник дружеский тебе верну.
Найди только новую жертву для нас одну»
Ожила себе книжечка уютно разместившаяся в мыслях Ташки. Казалось бы девочка её туда не звала – но книжка никуда не делась. А может и не книжка даже? Ведь освободить просила...

...

Сир Алесандро же стал человеком. Вот так. Совершенно просто и без всяких магических пассов – шагнул в картину будучи котом в сапогах, а выпал уже человеком. Совсем без одежды, значится, что особенно в этой ситуации интриговало…Хотя у него по прежнему был с собой пирожок.

Эпоха замков уже давно канула в лету и это мрачное строене резало глаз даже пожившего в Англии Марата, как торчащее посреди поля ребро динозавра или присыпанный пляжным песочком египетский сфинкс. Ну откуда, спрашивается, он тут взялся посреди приуральских лесов? Или он каким-то волшебным образом перенёсся в Шварцвальд?
Вопросов и так уже скопилось слишком много и шеф решил повеременить с размышлениями. Может внутри замка что-то станет понятней. Какие-то документы или старые письма найдутся, а то и туристические проспекты. Не бывает же так, что замки полтыщи лет стоят неприкаянные, тем более этот так хорошо сохранился.
То что внутри царила темнота Марата даже как-то приободрило. Он больше не хотел ни с кем встречаться в этом лесу. Совсем.

Мужчина определил в какой стороне располагались ворота и двинулся к ним по узкой тропе. Кое-как взобрался на порог и взялся за кольцо на двери.

Ульрих застыл, тяжело опираясь на свой меч. С хрипом втягивал в грудь воздух, пытаясь заставить себя сделать первый шаг - всё великое ведь начинается с малого, иногда требуется только один шаг чтобы идти дальше!
Иной раз он видел мир четко и пронзительно – подмечал каждое событие с остротой опытного вояки, в другие же разы у гемландца и вовсе темнело перед глазами, и тогда проваливался рыцарь в тяжелую черноту, в дремотное это сонное болото болезненности и безмыслия. И мнились ему тогда красные листья похожие на белый снег, припоминалась Сильмини в гулкой пустоте подвалов Бранденсбурга – восхитительная дева-колокольчик, с тонким серебряным именем – динь-динь-динь, да силь-силь-силь. Вспыхивал сизой молнией внезапный поцелуй с Феари, страстный, нечаянный, опьяняющий как огненная вода королевства Кундер-Шаден! – и снова падал снег.
Красный снег похожий на багряные листья багряных же задумчивых деревьев. Кровавый с-не-г.
…Куда он приведет Феари? Какую судьбу может предложить Сильмини, кроме как помочь этим двум женщинам отыскать свой потерянный дом? Верную дорогу ведущую к родному очагу. Бранденсбург ведь принадлежит Андреасу и лесным людям, Бранденсбург недосягаем и высок, а Ульрих всего лишь бродячий рыцарь без крыши над головой, он бы и рад предложить Гвидичи идти за ним. Только куда идти…с кем идти?

Рыцарь встряхнул головой, прогоняя докучливые виденья - прикоснулся к растрепанной косе потемневшей от крови и пота. Рейгмен – это честь Гемландца. Гемландцы не развешивают сопли как проклятые содомиты. Гемландцы не боятся. Гемландцы никогда не идут в обход!

Обвел это странное поле боя мутным взглядом.

Вот упавший на землю Найджелл безжалостно сшибленный бревном - бедный бедный запутавшийся мальчишка - жив ли, мертв ли? Надо проверить. Бычара катающийся по земле с диким злым хохотом. Мелкая псина, наматывающая круги по этому странному полю битвы и предчувствие смерти, железистым привкусом крови на зубах.
...Где-то за мостом остался раненый южанин, несчастный больной человек. Человек, нечаянно подстреленный птичкой Мэль.

Мэль, Кристиан, Валар...Печальные, болезненные воспоминания о долгой дороге. А пошло оно всё к херам к ленглийским, вся эта женская чушь худосочных ублюдков.
Осталось уже недолго!
Чёртовы мудрецы говорят, будто последние шаги самые трудные – но их необходимо сделать чтобы завершить свой путь. Вот и Ульрих тряхнул головой, сплёвывая сладковатую кровь на землю – тягучую вязкую слюну. Благодарение Небесам! Проклятье с него снято, насколько, насколько пожелала снять его Кума.
Болезненно. Жутко. Неправильно. Но Ульрих фон Бранден, мать его так - высокий рыцарь Улле из Гемландии, страны синих гор и белого льда - Улле фон Бранден ещё не сдох. Рано его хоронить в почетном семейном склепе, рано списывать со счетов!

Мужчина подхватил свой гигантский меч бросаясь к химере на помощь, потому что так полагается истинным гемландцам - идти до конца против любого монстра.

...

Забавным образом Королёк тоже не дал дёру, что являлось довольно таки необычным поступком для этого паренька! Может, надеялся будто искупит своим героическим поступком старые грехи и Фонтан его простит, или действительно не желал убегать? Прооравшись как следует он всё-равно остался на месте. И даже камень схватил дрожащей рукой, намереваясь отбиваться вместе с альвари.
- Ты прости остроухая…кхе-кхе…я бесценный чуток напугался, деревья мне в свидетели будут, чёт я не хочу прямо умирать…а без магии с моей драгоценной шкурой разное может произойти. Смерды проклятые! И как вы только так живёте, гниды лесные…? Стра-а-ашно же. Если Я, такой красивый и совершенный погибну, это будет трагедия. Потеря для всего мира…Всех миров, я хочу сказать!

Прибил полосатую муху, недовольно фыркнув.

- Какая разница, можно или нельзя нам к Фонтану!? А Я ХОЧУ В МАГИЮ!!! Раз мне это нужно, значит, мы пойдем к Фонтану. Может и вам смерды, чего перепадёт…но моё желание будет первым! Да!?

И нахмурившись, королек швыранул свой камень.
Поступок по своему великолепный - ведь он доказывал что Лес ещё может измениться, может стать другим и он хотя бы не трус...не драпанул в кусты при первой возможности. Не отступил, не сломался. Остался с эльфийкой принимая судьбу. Камме-Камме тоже остался на месте и тоже готов был умереть рядом с альварийской попутчицей - крохотный зверёк яму-яму стоял под своим нелепым всадником как скала. Камме Камме тоже сделал свой выбор.

Камень, однако, великолепной хармузде конечно же был не страшен – её бы и Ульрихов гигантский меч не сломил, не то что какой-то кусок породы, брошенный пухленькой мальчишеской рукой в перстеньках. Не то что куцый зверек восседающий верхом на маленьком лисе.

Ведь.

Хармузда сияла! Хармузда жила. Хармузда наслаждалась моментом впитывая каждую секунду, монстрообразной своей, искаженной жизни. Темные капли огня стекали с кончиков могучих крыльев, фиолетовые искры вспыхивали на темной чешуе лощенной шкуры, а синие глаза с вызовом глядели на Химеру. Второй раз вызывая её на поединок! Василиска Цера и Хармузда. Хармузда и Цера. Останется в живых кто-то один.
…Зверюга недовольно зашипела, когда стрела Сильмини вошла под лопатку, красивые удлиненные глаза обожгли эльфийку едкой ненавистью: «Расссберусссь с-с-со сссмеёй, и примню тебе это. Сссссс!» Казалось бы зашипела эта огненная монстрина, дернувшись от боли.

А потом они сцепились с Церой не на жизнь, а насмерть. И пахнуло пером, горелым мясом и жутью.
Сорвалась в бег Великая Цера, но и Хармузда не собиралась отступать - сила на силу, удар на удар! Скрип костей и вонь паленого мяса, - Василискового мяса и Василисковых же длинных перьев. Хармузда дралась отчаянно, с мощью гордого и жестокого зверя - вот слюнявая пасть попыталась вцепиться в горло, вот хлопнули крылья, пытаясь разрезать Церу надвое. А над всем этим мухи, оводы, слепни кружатся. Горят. Нападают ордой!
Но Цера побеждала - кровь стекала по ее белой коже, нагрелись обрывки цепей на теле, зловещие пузырящиеся ожоги покрыли кисти рук - и всё-таки Василиска оказалась сильнее! Пускай ей не удалось оторвать монстру голову, зато удалось вдруг вырвать крыло, проворно увернувшись от кислой крови. И когти свои вонзить в приоткрытое брюхо чудного монстра, вытягивая на себя нити потрохов. И хвостом шибануть разбивая полые кости.
Тоже удалось!
Не обращая внимания на черный огонь пожирающий Церову белую кожу, не обращая внимания на едкую кислоту проедающую змеиную чешую василиски.

Удары, чавканье, силища! Полосуют острые когти Церы, красивую, узкую морду монстра, пытаясь добраться до прекрасных глаз. Добираются. Сжирают. Без пощады, без лишних мыслей действует Василиска! С хрустом ломаются ребра и кости её врага, в чужой плоти по локоть утопают химерийские руки. А потом вдруг нечего стало рвать, потому что осталась подергивающаяся выпотрошенная туша. Кости остались и дерьмо на земле. Слабо разгорелся на уродливых ошметках гнилого мяса черный огонь. Цера победила во второй раз.

Ведь это её фей-ямы. Это её люди. Её лес и её мир!


...

- А ну, как эта погань еще раз оживёт? Ты думаешь о том же, о чём и я, красотка чумазая? А если это дерьмо снова и снова будет оживать, каждый раз более сильное и могучее? - Королек поправил свою корону, поглядев на Сильмини. - Жопу в руки надо...вот о чём я бесценный думаю. Жопу в руки и гори оно всё синим пламенем! Загадаем желание, а дальше плевать что будет после нас, верно? Хотя да. Я Красивый готов загадать доброе желание...Пусть всё как-нибудь исправится...эм...без особого для нас труда.

...

Ульрих, синий рыцарь, пошатываясь подошел к Феари. Хотел было Цере помочь в ее разборках с Хармуздой, но куда там соваться. Кровища. Бой. Огненные брызги и отчаянный, беспощадныйбой между двумя монстрами! Иногда лучшее что можно сделать - это не лезть в чужие разборки - тем более, если сам разваливаешься на части и едва жив.

- Ты-ыфою м-мать, жи-ива, девочка? - обратился к Феари. - М-мой хы-ыренов зуб не видала? М-может еще м-можно как-то приставить...пы-ырирастить...тфою мать...- склонился над Найджеллом осматривая мальчишку. Покачал головой осознав что мальчуган мёртв. - Святое небо...пы-ыроклятье. О-отнесём к Фонтану?

По большому счету, Скуратову уже не было страшно. Где-то с полпути. Но этот выброс адреналина, сама эта возможность бегать и орать по лесу, словно полоумному, опьяняла. Было в этом что-то от первобытной свободы. В темноте кочергу Вениамина можно было бы даже принять за копье.

Никаких тебе социальных правил. Никто не скажет, что повышать голос - это неприлично или невежливо. И самому не стыдно поорать, ведь точно знаешь, что никто не испугается, потому что никого рядом нет, кроме такого же, как ты, орущего безумца.

Поэтому Гера орал и бежал. Бежал и орал, упиваясь этим странным, доселе неизведанным ощущением внутренней свободы.

Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Они прибежали. Башня не изменилась ни на йоту, разве что к ней снова добавился дед. Поэтому Скуратов притормозил, выключил звук и тормознул своего товарища по несчастью. Горло болело от непривычной нагрузки, а потому он лишь приветственно махнул старикану рукой.

- Знакомьтесь! Дед, это Веня, Веня - это Дед! - наконец произнес Георгий хриплым голосом.

- Рада знакомству. Да, я замок с холма видела, вон в той стороне на окраине леса, - Саша показала рукой туда, куда они с Алисой шли, - Ну, мы вроде люди, я с утра точно была, так что можешь считать свой квест выполненным. Айда с нами к замку, может кого-нибудь местного найдём. Да и вообще, в одиночку тут бродить врядли хорошая идея, - услышав, что Геля тоже видела олешков, девушка заметно оживилась, - О, ты тоже их встречала? На сатиров похожи, только головы не человечьи и глаза как фонарики, ага? Я решила, что их можно называть олешками. Эти ребята меня считай ночью из леса вывели. Точнее даже вынесли, нам пришлось от чего-то хищного побегать. Не знаю, где бы я без них сейчас была...Пока убегали, половина олешков куда-то пропала. Может отстали, а может это их и.., - вспомнив про возможно погибших олешков, Саша заметно сникла.

Веня облажался. То, что издалека выглядело родной, хорошо знакомой по книжкам съедобной травой, растущей в стоячей воде, вблизи оказалось алым растением с красными мохнатыми плодами. «Эх, дурак ты, Вениамин. Дурак, - думалось про себя студенту. «Ну это ж надо так опозориться: перепутать початкообразное соцветие с плодом. Отец, поди, сейчас в кресле перевернулся от такого святотатства. Так мало того, даже красное от зеленого отличить не смог, даром, что закат. Так скоро вообще слепым можно заделаться». Раздосадованный Веня крутил в руке липкие от сока плоды, рассматривая их и думая, что делать дальше. А ведь так не хотелось выходить назад и говорить: «Эй, помнишь, я тут выпендривался, что могу за сто километров рогоз узнать ? Так вот, нифига я не могу, и это что-то инопланетное, так что не факт, что мы выживем, если это сожрем». Настроение не улучшало и то, что босым ногам было жутко холодно от ледяной воды, и зубы отбивали не то что барабанную дробь, а настоящий грайндкор. Вода при этом, как парень брюки не закатывал, все-таки добралась до них и сейчас медленно, но верно под действием капиллярного эффекта поднималась вверх, обещая отморозить Вене все самое сокровенное.

«Нет, ну если рассуждать логически, - начал вслух продавец, - это плод. Плод крупный, сочный, не кислотно-оранжевого или кислотно-желтого или любого другого кислотного, предупреждающего цвета. Так ? Так. Мясистые сочные плоды развиваются у растений, чтобы привлекать животных. Животные их едят, поглощают питательные вещества, носят семена в пищеводе, а через некоторое время «сбрасывают» их в новые места вместе с удобрениями для роста. Так ? Так. Таким образом, смысла у крупного сладкого плода быть ядовитым нет. Ведь это пустая трата ресурсов на то чтобы убить животное, которое помогает тебе размножаться. Так ? Так. Значит, они должны быть съедобными. Если природа в этом месте, конечно, окончательно не тронулась.»

Дальнейшие рассуждения прервал крик нового, судя по всему, еще более трусливого, чем сам Вениамин, спутника.

«Гера, блин, кончай выдумывать мне всякие прозвища! Сказал же… Петросян хренов…».

Стоп. Черепа ? Всплывают ? Чееерт… В этот самый момент голода как-то поубавилось, а злость и обида на несправедливую судьбу гордо проследовали на самый чердак Вениного сознания. Старый такой, изгаженный и протекающий. Студент тут же резко дернулся, поворачиваясь к Гере, и собираясь проследовать к его наблюдательному месту и вместе с ним покинуть этот пляж, возможно, навсегда. Но желудок в ответ на это решение жалобно проурчал. «Может все-таки захватить с собой плодов пять-шесть ? На крайний, голодный случай. Вдруг, тут и правда больше ничего не найти, а рыбу уже и не половишь. Эхх… » Тяжело вздохнув, студент собрал волю в кулак и начал срывать плоды, пытаясь при этом их не раздавить, и складывать в сумку. Делал он это одной рукой. Другая же крепко сжимала верную и надежную боевую кочергу.

Вообще, Скуратов был ярым сторонником естественного отбора. Впрочем, это очевидно: уже минимум дважды за эти безумные сутки он успел это доказать и даже поплатиться. И сейчас, голодный и злой, Георгий внутреннее уже готовился к тому, чтобы молча продолжить свое наблюдение, увидеть, как из воды вылезает какая-нибудь тварь и сжирает бедного очкарика. После чего хмыкнуть, сказать "я же говорил!" и уйти восвояси.

Но дрогнула какая-то струна в душе Змия, и он, сложив ладони рупором, крикнул Вене:

- Эй, Беар Гриллс! Там из-под воды черепа всплывают! Оно тебе надо?!

Известие об обеде пришлось как нельзя вовремя. Дипломатические игры требовали энергии, а выпитое вино - закуски. Поэтому матушка Аллемаа, наскоро переодевшись в одежду, более домашнюю, поспешила в обеденную залу.
Привычно заняв удобное для нее место у накрытого стола, Стерре стала дожидаться остальных домочадцев, отламывая кусочки ароматного хлеба и неспешно отправляя их в рот. "Может, это и не принято у этих...благородных, руками хлеб щипать. - Думала при этом маркитантка. - Да только я в таком возрасте, что могу себе позволить что угодно щипать, хоть слуг за задницы..."
Незаметно для самой себя Стерре из кусочков хлеба, листиков зелени и виноградных ягод стала складывать ту ситуацию, в которую они угодили, как кур в ощип. "Это мы, дом Багир, - матушка Аллемаа собрала в кучку несколько янтарных и рубиновых виноградин, - нас только ленивый сейчас не обсуждает, мы на виду, как площадная девка на ярмарке. Это ведьмы, - несколько зеленых душистых листиков петрушки рассыпались по тарелке, - они везде. Хоть ты отворачивайся, хоть глаза жмурь, а все одно - от них не отмахнешься, вездесущи, как этот вот запах. Это Арбакс, пока что единственные, кого я понимаю, - она раскрошила кусочек хлеба и отодвинула горку крошек к краю тарелки, - и кому мы интересны не просто зенки пялить, а дела делать. Вот теперь как бы так смешать этот салат, чтобы мы наверху, как украшение оказались. Желательно, не разрезанные пополам..."

Последнее, что видела Марго в квартире - улыбка Марка. Порой он вел себя так, будто его жена - капризный ребенок. Вот сейчас птичку захотела, вот и бежит бегом. Совсем как маленькая девочка, которой позволили купить куклу, о которой та мечтала.

Прохожие удивленно оглядывались на бегущую женщину. Не часто по улицам такие бежали - ухоженная, красивая и встревоженная. Это вызывало беспокойство. Одна горожанка средних лет окликнула Маргариту по-русски, спрашивая, не случилось ли чего.

Маленькая птичка, тоскливо сидящая в большой клетке. Красивая, изящная. Легко было почувствовать родство с ней.
Продавец этого не видел. Он был рад, что последнюю птичку покупают и он может пойти домой, в тепло. Радость его была так велика, что за пару евро он отдал еще и клетку, чтобы "юной леди" было удобнее нести.

- Как жаль, что такую красоту заключают в клетку, - услышала Маргарита глубокий голос совсем рядом.
Высокий мужчина лет сорока, в дорогом костюме и зонтом-тростью стоял рядом с лотком и внимательно рассматривал девушку. От этого взгляда становилось не по себе, он словно насквозь все видел. И совсем не ясно было, о чем он говорил. Почему-то казалось, что не о птице.
- Погода совсем не подходящая для таких нежных созданий, - незнакомец раскрыл над Маргаритой зонт и тут же, как по волшебству, пошел дождь, холодный, сильный, мерзкий. - Вы позволите проводить вас?

На самом деле если бы кто-то спросил Сашу, от чего она испытывает такой энтузиазм, попав чёрт знает куда без денег, еды, карты и даже банального знания языка, то они бы, наверное, удивились. Потому что ответом было вовсе не ожидание повторения историй про попаданцев, героически спасающих чужие миры, хотя ещё вчера они были простыми клерками, школьниками, уборщиками, в общем просто обычными людьми. Нет, Саша вовсе не была настолько наивной дурой, чтобы полагать, что в реальной жизни всё будет так же. Главное, что вызывало в ней энтузиазм - это сам мир вокруг. Абсолютно неизвестный, не похожий на привычный ей. Его можно было изучать, ему можно было удивляться. В нём можно было попасть в приключение. Не важно, насколько грандиозным и успешным оно могло бы быть, важна сама возможность его наличия. Возможность, которая полностью отсутствовала там, на Земле, в родном городе. Чтобы найти там какой-то незнакомый и неизведанный уголок, нужно было обладать тонной свободного времени и кучей денег, чтобы улететь куда-нибудь на край света, в джунгли, или объездить полпланеты в поисках каких-нибудь старинных руин, большинство из которых либо уже найдены, либо разрушены настолько, что обнаружить их крайне сложно. Или надеяться, что на твоём веку человечество всё-таки одумается, объединится и сможет начать покорять звёзды и отправлять на другие планеты что-то большее, чем миллиардная гора автоматической аппаратуры для тыканья лопаткой в грунт и фотографирования камней. А тут, вон, замок на опушке. Иномирные олешки в лесу, нечто, расплавляющее птиц в чёрные сопли! Иди и исследуй, выходи на контакт, познавай дивный новый мир! Да, это бывает и будет опасно. Да, это бывает страшно и будет страшно. Да, это бывает и будет трудно. Но это хотя-бы будет.

Но Сашу не спрашивали, а сама она лезть со своим мировоззрением ни к кому не собиралась. Так что просто любопытно наклонилась к Алисе при словах не только об олешках:
- А кого ещё? За нами кто-то по лесу гнался, но я не рассмотрела, а как на свет вышли - оно то-ли отстало, то-ли просто ушло, - в ответ же на мрачные изречения о спиралях и анусах девушка ободряюще ухмыльнулась, - Не будь такой пессимисткой. Живы будем, не помрём, если, конечно, не тупить. Раз ты тут ничего не потеряла, айда из леса выходить, я там замок видела, лучше до него дойти, пока светло, вдруг там люди. А если нет, то сможем там переночевать. Айда, покажу, - и она направилась туда, откуда пришла. Чтобы буквально через несколько шагов опять оказаться на поляне с обелиском. Собственно, тут-то она его и заметила, ротозейка рыжая.
- Не поняла, - Александра осмотрелась, развернулась, снова прошла несколько шагов и опять оказалась на прежнем месте, - Так, кажется поняла. То-ли иллюзия, то-ли пространственный карман. Судя по тому, что ты ходила кругами, всё-таки иллюзия. Ладно, давай думать, - девушка взялась за подбородок, подперев локоть второй рукой, и уставилась на обелиск, - Так, обычно такие штуки проходятся либо задом наперед, либо с закрытыми глазами, либо с помощью какой-нибудь кнопки или другого действия. Тут у нас не коридор, так что задом наперёд не особо походишь. Давай попробуем что-нибудь сделать. Например, убрать с алтаря этот красивый камушек, - она начала шариться по поляне в поисках палочки, при отсутствии которой камень пришлось бы спихивать, например, носком туфли, чтобы не трогать голой кожей.

Зная характер коднаров – этих пернатых поганцев да шутников, волшебное словечко, скорее всего из трёх букв состояло - из трёх народных таких, прекрасных можно сказать букв которые полагается знать всем хамовитым коднарищам. Их совершенно точно не следует произносить при детях, зато эти буквы вполне сгодятся для сегодняшнего утро-дня!
Ага-сь.
А не вспоминалось оно, подика-сь, по причине волнения - ведь слишком уж штормовой получилась середина этого ненастного дня, и кто знает, возможно к вечеру и вовсе девятый вал нагрянет!? Идеальный шторм идеально происходящего вокруг дерьма…

Впрочем, беленькая уже и без закусона зашла прекрасно! – мягкая весна разлилась на сердце прогоняя студеные зимние мурашки – счастливо ткнулась под задницу табуретка, одобряя видимо фронтовые сто грамм - подставляя дружеское своё плечо и дозволяя одному жутко утомленному коднарищу немного отдохнуть. Тво-о-ю ж ма-а-ать пернатую курицу в печень, а в общем-то, ять, всё прекрасно!
Вот сиди себе за безразмерным столом уставленным старинными кубками, хрустальными фужерами, глиняными тарелками да медными плошками. Сиди расслабленно и удовольственно, когтистой лапой обмахивайся, любуйся как тринадцатая квартира оборачивается суровой старинной крепостью – и это кажись не водочные миражи в голове расцветают, просто слишком черные тучи сгустились над семьей Васильевых-Бесфамильных вызывая к жизни старинные Чары! И если уж эти заповедные чары в действие пришли, значит всё совсем плохо складывается - значит, самое время рогатому Пелагатти свою большую голову включать. Алиска-то пигалица малолетняя. Тут нужен кто-то суровее, значительнее и умнее, короче кто-то совсем не похожий на пьяного коднара...но за отсутствием претендентов...ну не коту же четвероногому власть доверять?

Старинные чары, между тем, только разогревались как следует и пыльное, заросшее серебристой паутиной волшебство только-только набирало мощи.
Медленно, но верно уходил вверх потолок, обращаясь суровыми темными сводами. Сужалось окно, превращаясь в средневековую узкую бойницу забранную решеткой в виде змей. Острое ухо коднара уловило недовольный призрачный вопль за дверью – кем бы ни были эти посетители, покойные такие неторопливые гости которых Алиска решила не впускать, запирательную магию они явно почуяли и скрестись в квартирку принялись еще живее.

Цап-царап. Рассыпая вокруг себя сладковатый кладбищенский душок.

...

А посреди этого всего стоит кнопка-Наташа – настоящая маленькая волшебница – и пускай не по её воле вся эта причудливая волшба творится, а всё же не каждый день такую красоту увидишь!

Когда холодильник, стол, абажур соломенный что свисает на длинном проводе и большая тётя-крыса строчащая свои письма самолетики согнувшись над бумагой - всё это посреди древнего жутковастенького замка прямо вдруг оказывается. И фикус Стоик и пирожки подъеденые и самовар медный, и даже собственный портфель! Пару минут назад еще кухня была почти обыкновенная – а теперь полыхает гигантский камин и огромные колонны, перевитые каменным плющем, уходят вверх. В туманном недостижимом сумраке теряются.
А в окно всё тот же Петербург виден. Осеннее небо, печально серого оттенка с последним затухающими пятнами лиловой жути и дождь обычный лупит по стеклам своими мокрыми пальцами, совсем чуток зеленовато-синеватый. Лужи, голуби, обычная жизнь вокруг царит, когда люди убегают в школу и на работу, садятся в автобусы, трамваи и личные автомобили не замечая ничего вокруг себя. Порхают по жизни словно ласточки какие. А Здесь замок, магия, волшебство хозяйничают!
Да-да.
Это Пространственная Магия, самая сложная магия среди всех волшебных наук!
...Ну как-то безразмерные сумки куда можно сложить пол-дома, а они останутся легкими и крохотными на вид. Стройные башни волшебников с анфиладой бесконечных комнат вытягивающихся в перспективу. Крохотные рыбацкие лодчонки обставленные внутри роскошнее королевских фрегатов или вот достопамятная квартира на Васильевском Острове!
Снаружи сейчас дом как дом - достойный такой многоквартирный особняк с башенкой своей забавной. А внутри целый родовой замок расположился, впрочем ненадолго - в мирах с пониженным магическим фоном такая сложная волшба слишком долго жить не умеет. От силы на пол-часа хватит! Это и Пелагатти знал и Дон Котэлло, и сама Алиса дочь волшебников. Чудеса что снежинки - вещь красивая, но в тёплых руках совсем не долгая.

А вот Наташа не знала, потому и плыть могла в событиях словно рыбка, каждое странное происшествие принимая всем сердцем.
Кажется, поздно уже драпать. А с бабушкой как быть? Бабуля же волноваться будет? Сначала газету почитает, сериалы свои посмотрит, а потом все же приметит бег времени. Начнет за сердце хвататься, позвонит в учительскую…потом подружкам Наташкиным, затем в милицию…Ужас! Хотя есть же Книга…есть наверное способ успокоить нервы Бедной Ба. Так чтобы и ей приятно было в компании сериалов да газет, и Наташку чтобы не потеряли родные, пока вдруг сама не решит найтись.

...

В общем странностей в этот волнующий миг хватало с избытком. Вопросов, решений...
В картину шагнуть это совсем не просто даже для Алисы! Картина она и есть картина - мазки, краски, холст - а надо расколдовать чтобы волшебные ворота получились, чтобы признали свою волшебницу мамины чары и открыли заповедный проход между мирами. Призраки продолжали скрестить в дверь, но теперь это уже не просто дверь входная - а средневековые могучие ворота обитые тусклыми шляпками гвоздей! С грохотом решетка опустилась вниз выбив сноп искр из каменного пола.
Книжные полки теперь до самого потолка тянулись, а загадочный сводчатый потолок терялся в голубоватом тумане. Желтоватый череп поглядывал на Алиску уютно устроившись на одной из книжных полок: перо, чернильница, древний, покрытый плесенью томик Шекспира...Здесь сейчас вообще, много всего самого разного да странного можно отыскать, ведь не каждый день Волшебство Закрытой Крепости срабатывает.

Но магии этого словно бы мало было!
Чары, свиваясь в перламутровые нити тумана трогали людей и зверей, стремясь переменить их облик. Так, поверх Ташкиного комбинезона вдруг само собой начало нарастать белое принцессовское платье, с широкой такой кружевной юбкой будто колокол, расшитое жемчугами да рюшками. Пальто стало мантией, а на голове тяжелая корона заблестела - холодная такая, хрустальная корона, стремясь очевидно растрепаную девчонку в целую королескую леди превратить.
Рыжие волосы Алисы вдруг посинели, а пальто и вовсе превратилось во что-то травяное да жутенкое - припяхивающее впрочем прохладной мятой и сладенькими степными вьюнками. Эти же цветы и по одежле поползли и на голове в венок заплелись - ну, дочь Волшебников же! Хоть и без миелофона Алиса, а тоже не лаптем щи хлебает!
Перья коднара вдруг забавным образом побелели, превращая клювастого монстра прямо во что-то таки возвышенное, полярное такое. А Котэлло вдруг и в самом деле обрел способность ходить на двух ногах и держать воображаемую шляпу проворными лапками. А ведь и правда кот в сапогах...А там, в волшебном мире, кто знает? Возможно и вовсе чары на некоторое время спадут, превращая кота в человека. Одно раздражало - шкура совсем уж непристойно посветлела и покрылась темными пятнышками - вот прямо ни дать ни взять леопард недоросткок сбежавший откуда-то из Африки.
Изменилась даже Тинки Бинкс, негодующее выписывающая свои письма - шерстка ее побелела, обращая серую крысу в крысу лабораторную. Впрочем, гнизга вдруг как-то резко встряхнулась, сделала какой-то пасс руками и грязновато-серый цвет шкуры вернулся на место.
- Не следует перечить Правосудию! Ни-ко-г-да. - отрицательно покачала головой Бинкс, отвергая щедрое приглашение кота - Вот я вас уверяю, рано или поздно истина восторжествует!!! Мисс Тинки Бинкс останется на страже порядка. Это ошибка. Пятый секретарь не может быть уволен без личного распоряжения на то Третьего Почётного Креслосидетеля.

И крыса снова принялась строчить свои письмеца отправляя по неизвестным адресам - и раз уж самолетики деятельно летали по комнате, значит пока магия ещё действовала. Один из таких самолетов упал рядом с коднаром, второй сам собой приземлился рядом с Котелло:
"Жалоба. Уведомление...Выражаю своё крайнее недовольство работой клерка по имени Понки Бонка. В Канцелярию №1 по вопросам: "Правилам жизнеустройства всех гнизгов"...В Канцелярию №3 по вопросам: "Волшебсотворения и Магических материй"...В Канцелярию №2 по вопросам: "Межмирового Равновесия"...Жалоба. Апелляция...Выражаю своё крайнее возмущение работой Понки Бонка и требую срочного дисциплинарного взыскания!"

Неутомимая крыса строчила свои письма с быстротой пулемета, утирая кровавые слезы, изредка сочащиеся из глаз. Письма летали по комнате как бешеные птицы - врезались в стены, попадали в пылающий камин, уносились в окно и исчезали в воздухе...

- При мем тут мабушка?
Александр выронил пирожок на пол и прижал мягкой лапкой. На всякий случай. Мыши не мыши, а претенденты на вкусняшки не дремлют никогда. О том, что он среди них первый, фон Лихтенштайн вспоминал редко и особо не стыдился.
- Бабушка все поймет. И не заметит даже. Волшебная страна. Магия времени и пространства. Мряук. Смотрела "Хроники Нарнии"?
Лекс был продвинутым котом и знал, что дети любят всякую хрень которую показывают по телику. Кот тоже её очень любил. Зато объяснять проще. Вот только о понятии возрастного ценза котэ понятия не имел, тем более, что он давно перешагнул через самый высокий порог.

– Ты устала. - Тедди ответил ей таким же тихим тоном, - Это просто донмайские ведьмы, которые действуют тебе на нервы.
Лишь когда госпожа его отпустила, он быстрым шагом направился к залу. В животе гулял ветер, ведь ни ужина, ни завтрака не было. Вместо них были эти чертовы приемы, на которых люди делают все что угодно, кроме того, чтобы просто кушать. От того Тедди и был зол как несколько десятков чертей.
Оклик служанки настиг уже у дверей в зал. Верхняя губа охранника медленно поползла вверх, словно у зверя, когда он услышал, что его зовут. Теодор быстро взял себя в руки и на лице снова появилась ухмылка.
– Два ломтя хлеба, два ломтя мяса и кусок сыра. - Тед на миг замер, - И пару яблок в комнату. Живо.
Именно с таким настроением – паршивым, Тедди вошел в зал, где его ждал Оскар и Бартоломью. Охранник взял стул, попутно окинув взглядом Дятла, пододвинул к столу, облокотился на него и посмотрел на новое действующее лицо.
– Что вам нужно?

Очнулся Вениамин от того, что в нос ударил тяжелый запах сырой земли и травы. Открыв глаза, он увидел мутную пелену, постепенно приобретающую очертания стволов деревьев, земляных холмиков и оврагов, покрытых травой и кустарниками. Да, точно: лес, незнакомая планета, неизвестные науке способы перемещения в пространстве-времени и агрессивная фауна с пузатыми хохочущими погонщиками. Теперь он вспомнил. И тут же замер, скованный страхом. А какова вероятность, что этот ублюдок-отравитель сейчас стоит над ним со своей сворой плаксивых голодных питомцев на поводках и ждет, когда парень очнется, чтобы сказать что-нибудь в стиле: “Я хочу поиграть с тобой в Игру. У тебя есть девяносто секунд на то, чтобы отпилить себе левую руку тупым ржавым лобзиком, или я спущу на тебя своих чудовищ”. А сам погонщик не пешком пришел, а на старом детском велосипеде в черном пиджачке с красным галстуком-бабочкой приехал.

Исходя из таких опасений, студент лежал не шевелясь, несмотря на то, что его мутило, и кружилась голова, в попытках прислушаться и различить возможную угрозу в течение нескольких минут.

Как ни старался Веня, услышать ничего ему так и не удалось. Кроме того, у него затекла рука, на которой он все это время очень неудобно лежал, а тошнота все усиливалась. В конце концов парень решил: “Была не была”, собрался с духом, и подскочил как можно резче, пытаясь одновременно оглядеться и нашарить либо кочергу, либо пропавший из руки, как на зло, ножик. К облегчению продавца, вокруг никого не было. Только на земле валялся какой-то мужчина. “Человек!” , - обрадовался Веня. Самый, что ни на есть настоящий: ни метрового роста, ни серой или зеленой кожи, глаза не фасеточные (хотя на этот счет быть уверенным до конца было нельзя: они все-таки закрыты были), и даже ногти подстрижены, что, наверное, сейчас было самым важным. Но прежде чем разбираться с такой удачной находкой, продавец отлучился в ближайшие кусты, проглотил залпом половину бутылки воды, сунул два пальца в рот и последовал, наконец, естественным позывам организма.

Когда же Вениамин наследовался вдоволь, и самочувствие улучшилось, парень вернулся к пострадавшему. Мужчина выглядел довольно бледным и вообще явно выказывал признаки тяжелого отравления. “Что же так на него подействовало ?”, - задался вопросом парень и первое предположение пришло довольно быстро. Студент полез в сумку и, действительно, не обнаружил там запасенной пищи. Теперь становилось ясно. А еще появлялась догадка, куда запропастился его ножик. Веня начал обшаривать место своего падения. Кочерга нашлась в траве довольно быстро, а вот инструмента видно не было, как не ищи. Закончив ползать по земле на карачках, он выпрямился, вернулся к бессознательному телу и замер в нерешительности. “Если я не прав, я никогда себе не прощу, - тяжело вздохнул студент, - рыться в чужих вещах… мерзость какая”. Тем не менее, поморщившись и поохав, Вениамин все-таки запустил руки в карманы мужчины. Когда же продавец выудил оттуда свой ножик, он был очень зол. Зол, Веня, конечно, был бы в любом случае, на себя или на незнакомца, но в этот раз он был зол на незнакомца. Парень мог понять похищение еды: может, человек с голоду умирал - Вениамин тогда бы сам с радостью поделился, не знай, что пища отравлена, конечно, но вот остальные вещи… Это говорило о том, что перед продавцом сейчас валялся в отключке самый настоящий мародер. Вениамин стоял перед ним, сжав кулаки до побеления и сверлил мужчину недобрым взглядом. “Пнул бы сейчас по ребрам, да только нога не поднимается на беззащитного человека”. Вернув себе все свое имущество, он собрался уже было уходить, но в последний момент остановился и начал размышлять:

“С одной стороны, проходимец, конечно, никакой помощи от меня не заслуживает. Даже связываться с такими противно. А если все-таки схватят его - поделом. С другой, каким же человеком я буду, если унося ноги от, по большому счету, смертельной опасности, брошу по своему следу живого беспомощного мужчину. С третьей, - тут Веня еще раз оглядел довольно крупного по его меркам незнакомца, - такого амбала я едва ли смогу не бросить: я его просто не дотащу никуда. Да и некуда, в принципе: в единственном безопасном месте, которое я знаю, меня чуть на части не разорвали. Оставаться и дежурить около него ? Тоже опасно. Во-первых меня может нагнать тот, кто придумал эту ловушку. Во-вторых, где гарантия, что этот мужик сам на меня не нападет, как очнется ? Рожа-то вон какая, неблагонадежная. Да и, судя по всему, после этой отравы в себя приходишь довольно быстро, благо что хреново потом. Что же делать…”

В конце концов парень пришел к единственному подходящему, на его взгляд, варианту. Чтобы, как говорится, “И волки чудовищами не сожраны, и овцы с волками не нянчатся”. Приметив неподалеку овраг поглубже, Вениамин с горем пополам дотащил и уложил туда мерзавца, так, чтобы со стороны увидеть его было непросто. А затем подумал и достал блокнот и ручку, чтобы написать мародеру записку. Обычно, Вениамин писал аккуратным убористым, околокаллиграфическим почерком, но делать это на весу, с единственной подкладкой в виде собственной грязной ладони было не очень удобно, и буквы пошли в пляс. Тем не менее, было все вполне читаемо. В итоге получилась даже не записка, а, скорее, письмо следующего содержания:



Закончив, парень вырвал из блокнота исписанный двухсторонний листок, сложил вдвое, и положил мужчине на грудь,накрыв сверху его же рукой, чтобы ветром не сдуло. Покончив со всей этой ситуацией и удовлетворив свою совесть, Веня поспешил убраться подобру-поздорову. Благо вся эта неприятная история с гречкой ясно показала, что оставаться в землянке на ночь - идея плохая, а значит можно не заморачиваться с оставлением отметок.

О, как часто Стерре слышала подобные рассказы! "Я жил среди воров, но я не вор! Когда остальные делали это с охотой, я резал кошельки по необходимости..." "Я долгие годы служил наемником. Но когда мои соратники вспарывали горла и животы мирным гражданам, я убивал быстро и со слезами на глазах, думая о своих детях..." Да чего там, слышала. Стерре прошла такую войну, которая и не снилась этому мальцу. И в этой войне растворилась Стерре Аллемаа (какой она была, бог весть) и появилась матушка Аллемаа, дитя крови и пепла, в душе и на руках которой были пепел и кровь. И она могла бы многое порассказать мистеру шпиону...но не теперь и не здесь.
- Мне не за чем думать о том, что меня не касается, - отрезала Стерре, - Я только вот, что тебе скажу, Бартоломью, сын Андреаса, невозможно в банке с солеными огурцами остаться свежим. Довольно! Я услышала все, что мне было нужно.
Маркитантка одним глотком осушила бокал и поднялась на ноги.
- Оскар, - обратилась она к Чонке, - отведи его к Теодору. Не думаю, что Дому Багир требуются услуги отставного шпиона, но пусть Теодор на него посмотрит сам.
Не глядя на мужчин и не добавив ни слова, Стерре прошествовала мимо них. Матушка Аллемаа направилась в свою комнату, чтобы переодеться к обеду.

Рыбалка накрылась медным тазом. Крючок без лески это как... Тут Гера мог бы привести около ста семидесяти трех остроумных примеров, но его внимание привлекли весело хрустевшие под ногами черепушки.

Подняв один из них Скуратов рассмотрел его самым внимательнейшим образом и, не получив никакого представления о том, кому бы мог такой принадлежать, положил пару-тройку трофеев в свою сумку, которая служила ему верой и правдой. Благо, мелкие и весят чуть...

Далее определенно следовало утолить жажду студеной водой озера. Осторожно, грея ее в руках, насколько это было возможно, небольшими глотками, Гера промочил горло, после чего тщательно прополоскал рот. Как известно, "индикаторы засухи" находятся под верхней губой: соответственно, если припасть к кувшину и выхлебать его вмиг, будешь булькать, но так и не напьешься.

После чего приступил к тщательной очистке своего нехитрого имущества: монеток, фляги и фонаря. Затем, немного подумав, развел в той же воде чернила и, не мудрствуя лукаво, продублировал надпись на сумке. Как ни крути, а чернила куда более надежны уголька.

Всё-таки офисная одежда вот вообще никак не подходит для хождения по неизведанным мирам. Тонкая рубашка легко цепляется за всякие сучки и, если этого не заметить и вовремя не отцепить, рвётся, да и короткие рукава не защищают руки от царапанья об те же сучки. Юбка вообще ужасно мешается, сковывая движения, и тоже не защищает ноги до колена. Ну а про то, что туфли нифига не подходят для прогулок по лесу, не говоря уже о скалолазании, уже упоминалось. Ей-богу, попади Александра сюда в выходной день, в пятницу, ну или хоть во время прогулки после работы, была б одета как минимум в кросовки или берцы, а скорее всего ещё и в свободные джинсы и, может, даже куртку, в которых было бы намнооого удобнее. Ладно хоть всяких там комаров и мошек вроде нет, а то вообще атас был бы.

Пожалуй, не веди Александра в целом достаточно беспокойный образ жизни и не лазь на постоянной основе в какие-нибудь щебеня, в том числе лесные, с холма она спустилась бы гораздо более покорябанной и, возможно, без части одежды, если вообще не кубарем. Но обошлось всего-лишь несколькими царапинами, что было достаточно привычно для не страдающей излишней осмотрительностью и внимательностью Саши. Осталось только головой или другой выступающей частью обо что-нибудь треснуться и считай, как в очередную заброшку слазила. Только в заброшках обычно темно, а тут вон солнца жарят и светят так, что аж слепит, если в их сторону глянуть. Поэтому для полноты заброшколазательных ощущений, а так же чтобы голову не напекло, девушка поспешила нырнуть в услужливо предоставленную не-тонким-лесом тень, хотя и планировала изначально пройти по его краю, вообще в него не залезая до того, как найдёт тропинку путника.

Знак в виде спирали на дереве Саша заметила чисто случайно, споткнувшись о корень рядом с деревом, на котором он был, и чуть в этот самый знак не стукнувшись лбом. В целом, ничего особенного в нём не было, мало ли кто мог в лесу на дереве его вырезать, но девушка всё таки из любопытства разглядела его и даже провела пальцем по линии спирали, после чего пожала плечами и пошла дальше, решив, что это наверное олешки себе так что-нибудь пометили, может даже ту самую тропинку, к которой она идёт. Впрочем, когда через некоторое время девушка заметила впереди фигуру, то тут же позабыла про знак на дереве и ускорила шаг. По мере приближения стало возможно разглядеть детали и фигура начала казаться всё более и более знакомой. Причёска, куртка, джинсы...Да это ж Алиса! Неужели она тоже попала в этот мир? Кругами ходит, будто ищет что-то, видимо поэтому и не ушла далеко.
- Алииииса! Эээй!, - Саша махнула курьеру рукой и побежала к ней, - Ты тоже здесь?! Как ты сюда попала?!

- Значит, пришло нам время прощаться, Наташа, - поглядел на тебя этот рыжий шутник, янтарную свою слезинку утирая с симпатичной мордочки. – Наташа…долго тебя здесь не было, как долго…а дальше идти не могу. В Королевстве нет для меня места - тысяча пиратов на сундук мертвецов! Твоя жизнь, твои решения…ты выросла...такая громадина! Корабль уже не может плыть вместе с тобой, са-а-алага. А с нами что будет? Свистать всех наверх! Говори, что будет с твоей командой. С тощим Бо, с доном Котеллой, с Лисом? Э-э-эх…

Вздохнул тяжело Лисенок, подобно ребенку всей душой отдаваясь этому чувству грусти – дети они ведь такие создания – не умеют жить наполовину, целиком каждый день проживают! Душой принимая, сердцем принимая. Собой заполняя этот мир! И если злой мир, они злятся, а если добрый и солнечный мир - как первые цветы солнцу радуются, обнимая безоблачный синий день своими собственными мечтами.
Пиастры, галеры. Дома. Осень. Коричневые лужи под коричневыми подошвами.
...А осенью труднее всего дышать, когда большие кленовые листья укрывают серое полотно заплаканных одиноких дорожек. Когда сизые тени в квартире шуршат голубями, когда нет выхода. Когда целая жизнь превратилась в жестокий зубастый ошейник. Когда, то ли ты сам беспощадно вырос в этом злом мире наполненном сплошной горечью да отрыжкой – то ли мир вырос над тобой, превратив маленького человека в насекомое.
Когда делаешь неверный шаг в пустоту про себя шепча будто все уже мертвы - совсем мертвы! Думаешь, кому ты нужен в этом злом мире, зачем, почему…
А выходит нужен!

А выходит, нужна!!!

Маленькой испуганной школьнице которая придумала себе целое королевство, багряной маме, которая плачет на скамейке под проливным дождем. «Человека» нужен доброму Лисенку, лисенку, который попал на помойку потому что одна девочка - одна очень плохая жестокая девочка забыла про него. Обратилась Кримхой. Злой противной кримхой испугавшись жить.
Теплая рыжая ладошка тронула твою руку, пахнуло конфетами и волшебством – настоящий живой Лисенок и ты Лиса, чтобы пройти последнюю часть дороги. Лампа, огонек который осветит путь. Мама потеряла своего детеныша, мама должна его найти!
Вниз. С шестнадцатого этажа...всё вниз, вниз и вниз.

- Я тебя не забуду. Тысяча чертей, Наташа, а ты будешь помнить про меня? Победишь злого короля, каррамба! Зашибешь ворона?! Дашь мне моё имя? Как я буду жить, кем я буду жить, назови моё имя, человечина!

…У любого существа должно быть имя – с него всё начинается – им и заканчивается на посмертном камне.
Имя.
У Кримхи нет имени
Но если осмелится шагнуть дальше, если на Развилку придет, туда где тьма и смерть и горечь жизни - тогда у нее появится своё имя. Да. Может быть. Имя еще будет, трудное, словно сама жизнь.
Дерзнешь ли, Кримха?

…Отверженная, проклятая, забывшая душа.

Разум, вскормленный увещеваниями родителей о правильной жизни, судьбами подруг и одноклассниц, воспитанием и всей культурой, шептал, что это очень много - благополучный дом и родной человек рядом. Что это все очень правильно и так должно быть. Но почему этого было так мало? От чего не радовало ничего, а сердце, подобно известной героине Джейн Остин требовало ярких всепоглощающих чувств?
Марку печали жены было не понять. Он связывал ее вялый настрой с погодой. Все устали от зимы, холодной и серой. Если бы Маргарита только заикнулась о том, что хочет куда-то на солнышко, он сделал бы все. Но сам остался бы дома, потому что нельзя просто так взять отпуск, потому что жил по графику.

Иногда Марку удавалось уловить что-то в голосе Марго. Ведь знал он ее очень давно и она тоже была родным человеком. Не предметом мебели или чего-то еще, Марк понимал, что ему повезло и что его супруга хороша не только красотой. Каждый день он возвращался домой, где ему было хорошо. Стабильно, спокойно, так как Марк мечтал.
- Я думаю, что канарейка будет прекрасно смотреться в гостиной, - сказал Марк, удовлетворенный тем, что на стылую улицу ему все же идти не придется. За это он был признателен и готов выполнить любой каприз. Даже обнаружить вечером в квартире клетку с канарейкой.

По негласной традиции Марк разливал кофе в две чашки, доставал из холодильника сыр и творог, накрывая стол для завтрака. Он считал этот ритуал важной частью их семейной жизни, как и совместный ужин. Но тогда на стол накрывала Марго. А после завтрака он уезжал на работу, чтобы исчезнуть из жизни Марго, напоминая о себе лишь смской в обед.

А торговец с канарейками не уходил, зазывая покупателей. Маленькие птички ежились в своей клетке, поблескивая глазками и щебеча сто-то. Жаловались на холод и шум. Пытались увернуться от пальцев детей, которые тянулись к ярким созданиям. Довольно скоро осталась только одна птица - крохотная, распушившаяся, чтобы хоть чуть-чуть согреться и жавшаяся в дальний угол клетки, чтобы укрыться от ветра. Черные глазки смотрели с тоской, совсем, как человек.

Совесть Вениамина, разумеется, не мучила. Более того, после этого пережитого стресса, лишь частично заеденного немного необычной на вкус гречкой, парень впервые за долгое время, если не сказать за всю жизнь, чувствовал в себе силы и желание наорать на хозяина и даже, возможно, запихать ему кочергу кое-куда (совсем не в печь), коли тот появится, за то что, мало того, не соорудил никаких средств защиты своего дома (ни каких тебе силовых полей, ни высокотехнологичных дронов-охранников, ни даже, на худой конец, просто высокого глухого забора или таблички “осторожно, злое чудовище”), так еще и безответственно бросает жилье на ночь, включая свет и выставляя еду, чтобы местная злющая отвратительная фауна заглянула на огонек. А ведь наверняка знает же, гад, что такая фиговина в лесах местных обитает, не первую неделю здесь провел, раз даже дом себе выстроил. Вообще, адреналин, полученный за сегодняшнюю ночь с непривычки действовал на студента с удивительной силой: сейчас он думал и действовал необычайно собранно и практично, причем не чувствовал ни капли усталости от бессонной ночи.

Грядки Веня осмотрел, но ничего полезного или интересного там не нашел: Веня, конечно, был очень неплох в биологии, но в ботанике ориентировался слабо (нельзя же знать вообще все на свете, верно ?), и местные растения определить не смог. Не знал он даже, встречаются такие на Земле или нет. Все, что было очевидно продавцу, так это то, что садовод из местного жителя такой же, как и радушный хозяин: примерно никакой.

Закончив осмотр, Вениамин покрутился вокруг своей оси и бодрым шагом пошел в попавшемся под ногу направлении, благо что это была не та сторона, откуда он вчера пришел. А кроме этого никакой разницы в первоначальном выборе направления не было. И тут что-то прихватило. В глазах поплыло, ноги подогнулись сами собой, и парень опустился на землю, загребая коленями землю. Желудок начало жечь, будто он проглотил не гречку, а горсть горячих углей. “Отравили ?”, - проскочило в мутнеющем мозгу. Теперь все сходилось: это было вовсе не жилье, а ловушка. Предполагалось, что он забредет в дом наестся приманки, вырубится, а дальше эта тварь придет и поужинает. Настоящая кормушка. Теперь вместо щуплого серо-зеленого коротышки-фермера, ему представлялся злобный погонщик когтистых тварей. С огромным пузом, вымазанном в крови и грязи, и ртом полным клыков. Так и видилось, как он стоит в кустах, уперев руки в боки и торжествующе гогочет.

Парень попытался запихнуть два пальца в рот, чтобы вызвать рвотный рефлекс, но не успел. Где-то в голове чикнул тумблер, и Венино сознание выключилось.

- Да прямо легкотня…и какого лешего я вообще здесь так долго сидел и терпеливо ждал вас неудачников? Если Куму так легко победить, надо было раньше к Фонтану идти…И не смей ругаться тут, Ушастая! Это вообще-то Мой лес, а не твой лес – завали дупло. Какая там ещё логика? А у тебя эта самая…эврика! Вот эврика ты и есть распоследняя, да!

Королек недовольно покачал головой и на всякий случай бросил в мертвую хармузду второй камушек. Бросил, ага, вроде как смелый! Но отчего-то пока еще радовался, можно сказать благодарил свою судьбинушку за то, что находится на правильной стороне – речка, колдовской мост, задумчивые деревья – все ж какое-никакое укрытие. Ну так. На всякий случай…
Летящий камень метко врезался в горящую тушу – язычки огня радостно проглотили этот комок породы и ничего более интересного не случилось. Небо оставалось предательски чистым, не попыталась выпрыгнуть из-под воды какая-нибудь отборная дрянь, лес чирикал своими птичками и трепетал листвой, счастливый такой ветренный дуралей. А еще Дивнй Лес, называется! А ещё вблизи Фонтана растет! Беспечный и глупый совсем дурачёк...
Нет. Сильмини совершенно точно не слышала врагов и не ощущала присутствия тварей, которые готовились бы к нападению – щенок тоже ни о чем страшном не сообщал – так, жаловался на то что хочет есть, делился впечатлениями от разноцветья запахов и восторгался новым, багрянисто-зеленым миром Дивнов.

Как ни странно всё складывалось вполне нормально. Победа есть победа! Как могла бы выразиться Цера.

…Только полыхала оранжево-черным, чадным огнём туша поверженного монстра, смутно навевая некую неопределенную тревогу - великолепный монстр который был сокрушен как-то очень уж быстро и как-то слишком легко. Неподобающе легко! Прямо так легко, что даже триумфа победителя почти и не ощущалось…Впрочем, для Церы, наверное, триумф в любом случае ощущался, как-то вот не верилось в её чахлое эго. Легко или трудно - главное что Химера победила ужасную, летающую тварь! Она молодец. Она самая лучшая среди всех василисок! С большой буквы. ВасилискЪ!

- А кто тебя знает, может ты трепливая лесная тля, а не нормальная человеческая женщина!? Ты мне что обещала? Страстную физическую любовь обещала. А из-за тебя, колдунья ты распроклятая, ведьмища на помеле летающая, придется Мне Бесценному теперь перед Фонтаном унижаться! Провела она меня…тоже мне…да что б тебя так саму каждый день к Фонтану водили, остроушка! Вот что мне ему сказать? Монаршие Особы, знаешь ли, не унижаются! И что мне делать…хныкать перед ним, выть, умолять силы обратно вернуть? Но я же КОРОЛЬ и у меня КОРОНА на голове!

И Королёк попытался сказать это значительно, ну вроде как высокомерно и едко, но по взгляду испуганных глаз сразу стало понятно. Да. Будет и унижаться, и выть и умолять вернуть ему силу, ежели вдруг придётся – послушным псом станет вымаливать у Фонтана свои утраченные умения. Хоть на коленях, хоть ползая на брюхе.
Ну и правда…
А как ему жить теперь без волшебства? Одет плохо, растрёпан, первые царапаны на белой коже появились да ещё и слепни начали поджаливать…конечно, тот волей-неволей наизнанку вывернешься и все что угодно наобещаешь, лишь бы магию заветную вернули!

Интересным таким делом.

...Слепней, комаров да прочей мелкой кровососущей гадости, действительно становилось многовато. Нет-нет, но даже и альвари - лесной это возвышенной Красавице - доставались колючие злые укусы. А ведь эльфы всё же волшебные существа, им на порядок легче поладить с такими вот жучками! По идее-то. Однако не везло, даже Камме-Камме принялся раздраженно трясти своими большими мохнатыми ушами, пытаясь зашибить очередного жалящего паразита.
- Что привело сюда Куму, спрашиваешь? Ну. Маги…скука. Хм…Много на то причин было, – со смачным хлопком уже не такой безмятежный Камме Камме зашиб очередного слепня, пытающегося устроиться у него на ушах. – Ай-ай-ай, этха…долгая история, хм…очень грустная история былых лет. Рассказать? Ну…ммм…маварахиму знают это так!
Много миров в центре, мало по окраинам…как жемчужина в пустоте. А дальше мрак, пустота и Кума. Совсем-совсем одна Кума и ничего более кроме Кумы. Она всех ненавидит, мечтает сожрать. Но сама пройти не может – свет ей враг, жизнь враг, любое движение души – враг. Боль. И что же она делает, лай-лай лай? Хм…Засылает впереди себя Червей, Знаменосцев, Темный ветер Эгерей. Эгерей приходит и смущает добрые сердца. Да-да-да. Всё хорошо, солнечно, красиво…а в сердце Эгерей! Так и с нашим миром случилось. Ну…сначала были мечты, сья, сначала все счастливыми были. Фантазии, хм, совершенство! А потом стало скучно. И ненависть возникла. И желание поглядеть на Саму. И первая Кровь начала заливать землю, когда старые союзы разрушились, а воспоминания о войнах угасли. Маги выстроили портал. Хотели узреть что там дальше – желали помериться с Кумой силой в своем гордом ослеплении. О чём я? Ну. Хранителям стало плевать на такие вещи…хм…они уже всё бросили к тому времени, а маги…да-да-да…игрались со своим порталом, как неопытные глупые щенки. Всё ближе и ближе к пропасти подбегая, нда. Эгерей уже съел их сердца, Черви уже запрудили Древний Город и Кума смогла войти. Ну…хм…теперь ей нужен Фонтан, так я думаю. Там есть проходы, дороги в иные миры. Да-да-да. Потому она так и стремится туда. Позволяет нам всем пройти – чтобы Черви, которые уже шевелятся в наших сердцах…эти самые черви, лай-лай-лай, прошли вместе с живыми саями. О чём я догадываютсь? Хм. Каме-Камме думает будто Кума нас всех ненавидит, желает истребить, но мы ей и нужны…В том и слабость и сила ее. В людских сердцах, в том что наполняет их...

Задумался фей-ям, потом негодующе зашипел и пришиб еще одну муху. На небо поглядел, почесал свежий укус деятельно. Высокая философия, ага! Только трава кончилось и вдохновение у фейки как-то вот иссякло.

...

А все-таки победили. Ну да! Победа есть победа, жизнь есть жизнь, а Цера есть Цера, грозная победительница всевозможной магический чепухи. Цера не задумывается. Цера не грузится размышлительным барахлом как скучные смертные саи. Цера действует. Цера всегда идет напролом!

Огонь радостно облизывал драконье тело, завиваясь темными язычками пламени. С похрустыванием, с потрескиванием, ветер прижимал огненные язычки к земле, а они мерцая и фыркая, снова тянулись вверх. Серовато-нежный дымок! И отсутствие запаха горящей плоти – вообще-то, говоря прямо, поляну должен был залить тот мерзопакостный, сладенький душок который всегда образуется когда выгорает свежее мясо. Запашок! Вызывающий либо обильное слюноотделение и пылкий аппетит на сердце, либо противную рвоту.
Огонь горел, сосредоточенно потрескивал, заливая липкой чернотой мерзопакостную тушу. Черный едкий огонь, напоминающий живых деятельных червей – содрогающийся, извивающийся, корчащийся в судорогах как будто бы.

...

- Вы правда меня лю-ю-юбите!? Вы станете моей женой!!! – Мальчуган широко раскрыл глаза, как-то затрепетав, как-то вдруг обомлев и растеряв всю свою противность. На один краткий миг став цельным сосудом – гармоничным и прекрасным в своей первозданности.
Великолепным в своей Человечности!
…Крохотная секунда бытия и целая вечность уместившаяся в один миг. Найджелл смотрел на свою Феари, представ тем цельным человеком каким был рожден, и мог вырасти, сложись судьба мальчонки по другому. По-крестьянски грубоватый честный парень с соломенными волосами, с этой самой дремучей силой дарованной ему щедрой матушкой-землей - основательный, хозяйственный, добрый паренек крепко стоящий на своих двоих. Не мечтатель! Но человек дела, человек на которого можно было бы положиться.

Ох уж эта частица «бы»…

Увы, он изменился, беспощадно и жутко, и не было времени чтобы вернуться назад – нельзя продаться Куме и отступить от своей черной клятвы что была подписана кровью. Нельзя всё предать в себе, растоптать, вырвать никчемным сорняком, а потом снова стать хорошим по щелчку пальцев! Нужно время, нужен труд, нужны осознание и смелость принять своё падение. Нужно желание борьбы!
Но поздно уже для этой борьбы. Настигла Найджелла смерть…И дело было даже не в Цере, хотя крепкое дерево вышибло из мальчишки дух, и не в Феари, что протянула руки к «своему» мужчине. Дело было в самом Найджелле. Он любил! Эгоистично, мерзко, любил гадко и липко, и всё же любил эту Рыжую Красавицу всей душой.
А Кума, вековечная эта злобная Тьма не могла жить в душе мальчика преисполненном такими светлыми, невыносимым для ледяного зла чувствами.
Кума сокрушила.
Любовь разорвала сердце.
Убийство Ричарда убило.
Осознание. Стыд. Бегство. Надежда!

...В последний раз широко раскрылись зеленые глаза желающие вобрать в себя этот мир: вольготную синеву неба, сладкий изумруд травы, сизый шепот утомленных деревьев и это самое бесконечное «люблю». Он попытался улыбнуться своей женщине, и нахмуриться и вытолкнуть из себя что-то последнее, самое важное. И как водится не успел – потому что мертвецы никогда не делятся секретами с живыми людьми…

А потом Хармузда ожила, словно бы смерть Найджелла стала последним ингридиентом, которого монстру не хватало. Ярче вспыхнули язычки недоброго пламени, раскрылись полупрозрачные крылья, вознося тело вверх. Омерзительными шрамами прикрылись свежие раны, острыми железными зубьями сверкнула пасть.
Рассыпая вокруг себя жаркие искры, каких-то темных червяков и прочую мерзость, огненный дракон снова взмыл в небо. Словно бы сходя с ума, мухи и прочая дрянь потянулись к хармузде преданной свитой.
И всё это на Церу. Всё это на Ту, которая создана для Войны.
«Это слишком лёгкая победа!» - Сверкнул удлиненный глаз дракона, поглядевший на Василиску, когда она направила орду жужжащих паразитов в сторону Змеи…

Королёк же выразился просто. Ёмко. И очень кратко:
- Ааааааа!

При виде человека у Саши первым делом возникло желание начать активно прыгать, махать руками и кричать:"Ээээй! Люуууди! Человеееки!". Конечно, привлекать к себе внимание чёрт знает кого, чёрт знает где, в мире, где, наверное, ни одного даже похожего на земной языка нет, да ещё и рядом с лесом, в котором может водиться кто угодно, от безобидных пушистых олешков до чего-то, способного расплавить птицу в чёрные сопли, было несколько глупой идеей. Но Александра из подобных с виду глупых идей состояла где-то на треть, да ещё и была весьма воодушевлена открывшимся видом и взошедшими солнцами(аж двумя!). От криков и хождения по вершине холма колесом её удержало только осознание того, что даже с её громким голосом докричаться до человека, находящегося как минимум в нескольких сотнях метров, практически нереально. Поэтому глупая идея с привлечением внимания откладывалась как минимум до обнаружения человека, который будет поближе. Или пока Саша не догонит того путника.

Вообще, перед ней сейчас стоял довольно трудный выбор. Путник определённо был и она даже видела, где он сейчас находится, но чтобы его догнать, нужно было спуститься с холма, потеряв его из виду, а потом ещё дойти до того моста, что заняло бы некоторое время. А ведь человек тоже не стоял на месте, а шёл, и поэтому чтобы его догнать, Саше требовалось бы двигаться быстрее чем он, а уж если он потом сойдёт с дороги... К тому же он шёл в лес, откуда девушка только что вышла, частично при поддержке олешков, и не факт, что убежав следом за путником она не заблудится там опять. С другой стороны был замок, настоящий, вроде даже не разваливающийся, замок, пусть и маленький. Или он просто с такого расстояния маленький, а на самом деле большой? И в нём тоже скорее всего были люди, много людей, и если кто-то из них и собирался куда-то сейчас уйти, то точно не все. И даже если замок окажется заброшенным, всё равно ведь очень интересно посмотреть, что там. А Саша всегда была не прочь полазать по всяким заброшенным местам. Хотя если людей там не было, то могло оказаться, что тут вообще место не особо населённое и придётся идти куда-то далеко. Если тут населённость как в классических фентезях или просто средневековье, то людей вполне можно не встретить даже там, где есть мосты и замки, разве что каких-нибудь разбойников, а с ними Александре точно не хотелось встречаться, ведь врядли они будут похожи на Робина Гуда. И, в отличии от путника, замок-то точно никуда убежать не сможет, если только он не Ходячий, аки в мультике Миядзаки, что, кстати, тоже было бы здорово, ибо у Миядзаки миры классные и попасть в один из них было бы приятно.

Терзаемая сомнениями, Саша очень жалела, что у неё с собой не оказалось монетки, потому что она сейчас очень помогла бы. Без неё пришлось действовать более древним и простым способом. Широко расставив ноги девушка вытянула вперёд правую руку, согнула в локте, сжала кулак, оставив торчать только указательный палец и продекламировала:
- О Великий Рандом, даруй мне ответы на мои вопросы, - она закрыла глаза и начала ритмично качать рукой то в сторону моста, то в сторону замка:
- Тише, мыши, кот на крыше,
а котята ещё выше.
Кот пошёл за молоком,
а котята кувырком.
Кот пришёл без молока,
а котята ха-ха-ха.
Ну а мы пойдём туда!
Открыв глаза, девушка обнаружила, что рука показывает примерно на мост. Саша пожала плечами, сделала жест "Я за тобой слежу" в сторону двух солнц, похожих на глаза, и поспешила к мосту, стараясь не навернуться со склона и не исцарапаться о кусты.

Работа шла довольно успешно. Дерево было сухим и прогнить не успело - впрочем, далеко не такими крепкими они были, как когда-то. Огниво (или как там его?) тоже оказалось вполне пригодным - и костер вскоре занялся. Радостно потрескивали дрова, выплевывая озорные искорки. Желудок, взбудораженный нервными событиями, молчал и о голоде сигнализировать не спешил совершенно, а вот необходимость отлить никуда не девалась.

А потому Скуратов не особо мудрствуя, решил отойти в лесок. Все-таки, не бомж он, чтобы мочиться там же, где спит.

И сколь велико было его удивление, когда, выйдя из-за стен своего убежища, Гера обнаружил Марата, который сжимал в руке какую-то железяку.

Георгий, как об этом говорят в Одессе, "бросил брови на лоб", протянув неуверенно:
- Ше-е-еф?

К его ужасному стыду, это было единственное, что смог придумать выдающийся мозг потомственного аристократа.

Человек теоретически может обработать и принять любую полученную информацию. Он не сгорит, как компьютер, а просто несколько раз перезагрузится. Видимо, исходя из этой мысли, Марат снова ненадолго отключился и теперь постепенно приходил в себя под лучами двух грёбаных светил.
Мужчина медленно встал и размялся. Сначала - наклоны и повороты, потом - помесил прохладный воздух ногами, пробежался кругом. Наверх он старался не смотреть, словно отсекая лишнюю информацию. "Не думать о втором солнце!"

Страшно хотелось пить и он попытался стряхнуть немного влаги с ветвей и листьев в свой пересохший рот. Нет, в лесу он долго не протянет. Где бы он ни оказался, необходимо было срочно выйти к людям. Нет, к чёрту людей. Главное - припасть губами к сладким плодам цивилизации. Магазин, заправка, да хоть кран с водой на полустанке. Вот что ему нужно. А люди пусть теперь держатся подальше.
С этими мыслями Марат побрёл в сторону противоположную (как он надеялся) от вчерашней и вскоре набрёл на самую настоящую башню.

В поведении Марата начал прослеживаться m.o. дикого зверя. А скорее даже первобытного человека. Выглянув из-за ствола он принюхался и прислушался. Из башни доносился треск ломаемого дерева. Там кто-то засел внутри, явно дикий или просто неадекватный. Зато рядом с башней были раскиданы полезные вещи. Крадучись Марат подобрался к могилам и выдернул один из мечей, тот что получше выглядел. Пригодится. В башню заходить было стрёмно и мужчина огляделся в поисках колодца или иной ёмкости с водой, чтобы подкрепить силы.

Кот довольно пошевелил усами, с некоторым удивлением заценив скорость, с которой Бинкс схомячила пирожок. Крыса, что с неё взять. И если она думала, что Александр фон Лихтенштайн даст задний и будет отнекиваться от крысиного паштетика, то она ошибалась. Благородный котэ знал и эти правила. Его этому учили. Где подарок, там, рано или поздно, и отдарок.
Так что Лекс уже передумавший убегать и смотреть, кто там пришел, зачерпнув лапой паштет, хладнокровно намахал его на колбасу и хлеб. Колбаса, она все стерпит. И разумеется, кот не забывал о высокомерных взглядах в сторону канцелярской крысы. Знай, наших этим не проймешь!
- Бросьте мисс Бинкс. Вы мне уже почти, как родная, нам вовсе необязательно быть друзьями. Один мой прапрадедушка вместе со своим зятем однажды осадили замок моего второго прапрадедушки. И все равно, прекрасно ладили. Выпустили друг по другу за время осады пяток стрел и полдюжины корзин яблок. Ну и катапультой закидывали в замок жареную оленятину. Чтобы осажденные одной кашей не питались.
Доевший бутерброд и рассказавший историю кот облизнулся и теперь примеривался к пирожкам. На грифонов оравших с небес так, что тряслись стены ему было плевать. Глупая помесь кота и курицы. Гонору много, а хвост так себе.
Рыцарь даже зевнул. Грифонов он не боялся. Он вообще мало чего боялся, сидя в квартире за толстой дверью. Благоразумие посещало Александра ближе к моментам, когда действительно требовалось, а остальное время не мешало жить.
- Ваша очередь.

Но рассказать свою историю гнизга не успела. Явился жандармет (на жандарма он слабо походил, на жандарметку тоже, но истина была где-то рядом) и сказал, что все они арестованы и уволена.
Александр не очень понял, что именно сейчас страшнее. Но если с гнизгой случится истерика, страшно будет уже ему. Фон Лихтенштайн не переносил женских бед и проблем. Нужно было срочно брать ситуацию под контроль.
- Погладь кота.
Железный метод. Еще надо как-то Алисе сказать, чтобы собиралась. Время для тактического отступления из осажденной гнизгитерией крепости к ветрам свободы и воли. Не родилась еще та крыса, что Александра фон Лихтенштайна в тюрьму посадит.

Кто они такие - эти самые гнизги, из Гнизготерии, спросите на милость? Ну, во-первых, они крысы. А во-вторых они люди, а в третьих они и люди и крысы одновременно, а еще пятое и десятое, заметьте тоже! Эти существа называют себя Хранителями Магии, стражами Равновесия, Несокрушимым Щитом на Пути Клокочущего Мрака – о да, пафос они любят, хотя стараются в этом не признаваться.

Хе-хе, наши крысы вроде как скромны…

Если вы спросите сих достойных грызунов, почему гнизги занимаются тем, чем они там занимаются у себя в Гнизготерии, они расскажут вам о хаосе желающем порваться в обитаемые миры. У хаоса этого много разных имен, заметьте – Тьма, Черви, Пустота, Кума и много всякого разного ещё.
Поэтому Гнизги любят порядок, ценят порядок и поклоняются божеству-порядка превыше всего – воображения они инстинктивно лишены, способностью к магии обладают довольно таки хорошей, а еще подобно людям, гнизги склонны метаться душой.
Нет, все таки у них есть некое подобие воображения, и о ужас, они даже могут мечтать! Но, каждая истинная Крысятина желает вытравить из себя эту гадость, стать примерным винткиком Большой Машины и занять высокое кресло в высокой же канцелярии, что возвышается до небес в своей гордой неприступной Достойности!

В силу этих сложных обстоятельств, мисс Тинки Бинкс отчаянно металась душой. Она, вся такая гордая и лакированная серая красавица пришла в квартиру волшебников, принесла свои бумаги и дух дорогого парфюма, принесла уверенный цокот каблучков и шелест отменной ткани. Она потребовала сухих печенек, вместе с хорошей кружкой чая. Она была профессиональна! А потом всё пошло шиворот-навыворот и хорошее, интересное прямо-таки задание, связанное со штрафами и уведомлениями (которые мисс Тинки очень любила), превратилось в отборную мерзоту для Пятого директкрысового секретаря...
И теперь гнизга отчаянно пыталась выбраться из этого болота, доказать невидимым наблюдателям что она здесь в общем-то не причем, что она сидит и ест свой скромный паштет – как это рекомендовано Первой Канцелярией, что она пьёт скромную воду, как это опять же заповедано Несокрушимой Первой Канцелярией ведающей делами Правил, Еды и Жизненых Принципов Гнизготерии.
...Что она не зарывается, что она знает свое место – серое крохотное место положенное каждой серой крысе!
Вот только Кот напрягал - «Жри эти поганые пирожки!» - так и читалось на этой наглой роже, с отвратительной ехидцей, а даже пожалуй что и с вызовом.

« - Да по какому это праву, скажите на милость, вы меня жрать тут заставляете!?» – Вспыхнула своими красивыми глазищами крыса, прижимая уши к голове. Но в слух ничего не сказала. Промолчала же. Правда слегка оскалилась демонстрируя острые безупречно-белые резцы, которые она в общем-то готова была пустить в ход, случись кому-нибудь усатому загнать эту леди в угол.
Казалось, ситуация обратится конфликтом – вот-вот, раздуется как шар заполненный слишком сильно, а потом случится грозное - Ба-Бах!
Но. Наша гордая Тинки вдруг взяла себе пирожок, взяла отдающую ржавчиной водичку которую протянула ей Алиса в большом таком стакане, дернула усиками, и вдруг с удовольствием начала есть. По-крысиному мелко работая зубами и поглощая еду быстро-быстро, с видимым удовольствием.
О да. Румяный, брызгающий жирным соком пирожок с мясом был заточен этой сметливой крысой довольно живенько. Впрочем, ни одной капельки янтарного жира не пролилось на строгий серый костюм, ведь Директкрысы наделены особым даром есть свою еду не пачкаясь!

- Проявите уважение к Первой Канцелярии, с-с-сэр и отведайте моё взаимное угощение. Если не боитесь кошачьего яда, конеч-чно! – И Тинки Бинкс, в свою очередь протянула Дону Котелло Корлеоне, этому усатому мафиоззо "подавлятелю всяких там криссЪ", отвратительный паштет, пахнущий не менее крепко и отвратительно. – Вот я вас уверяю, не может быть препон для заполнения хорошей жалобы. Ах-ха! Приложите отпечаток вашей лапы к положенным бумагам и поставьте галочки в соответствующих окошках. Это не будет сильно сложным заданием…даже Коднар бы справился с подобным, вот я вас заверяю…Или вы на-с-с-с брезгуете, с-с-сэр!? Но так учтите…(слегка притихла и накрысилась, т.е. прижала уши к голове и сузила свои необычные глаза)…учтите, с-с-сэр, гнизги котам тоже не друзья. Я вас-с-с УВЕРЯЮ, АХ-ХА!

И покуда эти два "влюбленных" лениво ссорились, в дверь постучали.


Освеженная после ледяного умывания Алиска, первой отреагировала на стук. За ней быстренько увязался добрый Сэр-Рыцарь. Кнопка-Ташка к этому времени совсем раскраснелась, закипела прямо-таки как чайник наевшись вкусной едой. Вообще-то было хорошо, пожалуй даже отлично! Честно говоря, даже Ба не умела делать таких вкусных пирожков. Одно слово – магия! Два слова - Отменная Магия
...Не даром же Фикус просил его угостить. Охо-хо. Самовар приятно посверкивал теплыми капельками пара, а сама девочка разгорячилась за едой как хороший заварник.

Колдовская книжка притихла, однако обиженно заявила, что если Ташка соберет нужных ингридиентов, она сможет создать себе пернатого спутника. И может это, конечно, не блокнот с полезным номером хорошего советчика, но тоже совсем не ерунда. Друг-то, магией будет создан! Вот оно как всё случится.
…Правда яиц на столе не обнаружилось, если только пирожки с луком и с яйцом за полезные ингридиенты не считать…А что там еще было нужно? Поцелуй неба и перо…Ну вот перо можно было одолжить у коднара Пелагатти, например, или распороть подушку.

Алиса же тем временем почуяла отборные неприятности – говоря прямо, у всякой волшебницы есть подобная чуйка – врожденное чувство «Ой-Ёй-Ёй, а мы кажись перешли все границы!»

...

На простой человеческий вопрос – кто это к нам пожаловал? – подъезд некоторое время отвечал настороженной тишиной. Ну так бывает в фильмах ужасов, помните? Жуткая музыка, стынь и мерзость, и вроде не страшно совсем, а вроде уже и нервов не хватает, и скрипучая навязчивая мелодия царапается в глубине черепной коробки.
Тишина. А потом раздался негодующий злобный крик от которого с потолка тринадцатой квартиры начала осыпаться штукатурка. Этот крик слышали и на первом этаже, и на последнем, и возможно на четырнадцатой линии Васильевского острова тоже. А возможно и во всём честнОм СанктЪ-Петербурге, что укрылся своими дождями и дремотно желтой листвой.
Крик. Рычащий, клокочущий, исполненный внутренней силы и достоинства.

- Пр-р-роклятые маги! Чёр-ртово отродье. Что б вас всех!!! Извольте объясниться или вы все умр-р-рете. Вонючие отвр-р-ратительные волшебники нар-р-р-рушили наш покой. Истинное небо не должно быть фиолетового цвета! Не должно быть. Ааррр!!! Живо выбир-р-райтесь из вашей кр-р-р-ысиной норы и приходите к Башне Гр-р-р-ифонов, недомерки. Или на вас обрушится наша р-р-роковая КАР-РА. Гр-р-р-рифоны не потерпят к себе неуважения. НЕ ПОТЕРРРПЯТ НИ-И-ИКОГДА! И добр-р-ррого вам дня...ПОКА ЕЩЁ НЕ СДОХЛИ ПО НАШЕЙ МИЛОСТИ, УР-Р-РОДЫ БЕСКРЫЛЫЕ!!!

Потом раздался грохот разбивающегося в подъезде стекла и всё притихло. Ненадолго правда.


…Вторым, прямо внутри тринадцатой квартиры объявился высокий худой Гнизг в строгом сером костюме с галстуком. Всё было чинно, благородно, так что не подкопаешься! - правда строгую красоту безупречно-серого костюма портил желтый значок с улыбкой. Гнизги они странные, любят иногда такие нелепые вещи…
- Согласно первой директиве о невмешательстве высокой магии в дела смертных, все вы досрочно объявляетесь Виновными. Аг-гась. Понки Бонка вручает вам ордер на Арест! Стража явится с минуты на минуту чтобы всех вас препроводить в Уютную Тюрьму Гнизготерии. Покорно дожидаться следует наказания Вам и даже не думать о сопротивлении. Ах да, кстати…

Красивый молодой Гнизг с галстуком и смеющимся желтым значком, обосновавшимся на этом самом галстуке, тепло поглядел на Тинки Бинкс. Прямо таки нежно, ласкательно посмотрел-то своими чудными гнизговыми глазами. Вот очень-очень по-доброму – насколько вообще по доброму могут глядеть друг на друга канцелярские крысы.

- Мисс Тинки Бинкс. Моя дорогая. Вы. Уволены.

А потом Понки Бонка просто-таки исчез, оставив на память запах дорого парфюма и ядовито-красный ордер на Арест, висящий в воздухе жуткой кровавой тряпкой.


Третий гость продолжал уныло царапать дверь в подъезде, наполняя воздух вокруг себя чем-то несвежим, земляным, сладковатым…не очень приятным…Прямо скажем, трупноватым таким...
- Шшш…Впушшштите…Нам следует поговори-и-ить, ш-ш-шладенькая…Хххх…То в вашшших интересах, теплокровненькая...у нашшш-то времени ощщщень много...мы ущщще давно никуда не щпешшшим...- Царапающий легкий шепот для Алисы.

Маленький щенок рогатого пса бегал по полю битвы, увлеченно разглядывая происходящее. У него еще не было красивых витых рогов и мудрого синего взгляда удлиненных глаз, не было могучих лап и гордого стана, но это был самый настоящий Абиссинец - редчайший пёс этого мира! Помесь собаки, лиса и кота, со своим собственным достойным именем Айе-Райгайрах. А еще у него была простенькая кличка данная лично хозяйкой Сильмини Келевон - «Малыш». И говоря по сердцу, псу больше нравилось гордое имя Айе-Райгах! Оно казалось ему более значительным и увесистым, более вкусным имечком, напоминающим кровавый кусок брызжущего соком мяса в крепких зубах. Ну, правда, какому мужчине, пусть даже это и крохотный пёсик с еще не прорезавшимися рогами - какому, спрашивается отчаянному самцу, понравится, когда его называют «Малыш»?

…Вот Ульрих, например, в ответ на такое имечко гневно заявил бы, что у него нет ничего маленького. Что размер имеет значение и что его гемландский двуручный меч - это самый огроменный меч в мире! И еще он заметил бы, что это шутка с большим, мать его, тайным смыслом, а не просто так!
Перемежая пламенную речь матами. Ульрих пояснил бы, что его личный двуручник всегда крепок и хорошо заточен, а потом рыцарь рассмеялся бы в голос и заметил бы, что эта тонкая и прекрасная юморина не для ограниченных ленглийских умов, ленглийских же говноедов. Что рыцарь довольно долго думал над изящностью данной остроты и дамам она, мать его перемать, очень даже нравится!
…Айе-Райгайрах не мог говорить, не мог шутить и не мог рассказывать про свой двуручный меч скабрезные анекдоты – абиссинцы лишены голоса и могут общаться только мыслеречью – они эмпаты, и именно эта эмпатия позволила Куме так легко завладеть сердцами сих достойных созданий. Малыш не мог говорить, но думал примерно также. Может он маленький пока еще зверёк, но он еще сгодится Сильмини Келевон Леонтари – придет время и пес исполнит свой долг истинного абиссинца. Не по-малышковски, исполнит-то!
Ведь абиссинцы - они на всю жизнь одному хозяину верность хранят – если присягнули Куме, значит Царицу тьму станут слушать, а если альвари в верности щен поклялся – значит до самой смерти молчаливой тенью рядом пойдет…
Но, это дело будущего. До него еще нужно дожить, доползти – наперекор Куме, Червям, наперекор тлену и царящей вокруг багряной смерти, что пахнет одновременно свежим лесом и сладковатой гнильцой. Нужно придти к Фонтану и сказать Заветное слово. Добиться своего. Выполнить миссию ради которой так много людей погибло по пути.

А пока что пёс смотрел на Феари пытающуюся обольстить Найджелла.
Ну, Феари и стараться-то особо даже не нужно было в этом случае – парнишка сквайр прямо лопался от гормонов. Он любил красавицу-коднарицу – любил извращенно, жутко, любил, как любит очень жадный человек что-то очень хорошее. Чувства страстные, порочные и одновременно какие-то омерзительные, склизлые, словно варенье с плесенью залипшее в волосах – вот был еще совсем недавно приятный мальчишка Найдж, веснушчатый, со светлыми кудряшками напоминающими одуванчиковые пушинки, а за какие-то пару дней превратился в алчную развалину.
…Помните знаменитую библейскую мать, которая предложила разрубить ребенка напополам, лишь бы дитя никому не досталось? Вот и Найджелл задыхался примерно от тех же самых чувств. Или умри, или моей будь! Или я заставлю тебя, или ты пожалеешь, добрая госпожа Гвидичи. Если бы мог, симпатяга Найджелл упал бы на колени и стал молиться любому божеству этого убогого мира, чтобы оно приказало рыжей бестии влюбиться в скромного мальчонку.
Ну, так ведь не бывает! И сквайр понимал – Гвидичи с ним играет. Чувствовал опасность и все равно летел на этот рыжий огонек, понимая, что не может отказаться от своей опасной шутки. В глубине зеленых глаз еще жил какой-то бледный призрак борьбы – мальчишка ещё мог стать собой, да только наркоманы очень редко могут слезть с того зелья, к которому накрепко пристрастились. У Камме-Каммекуреку, спросите на этот счет – у маленького куряги-наркомана - легко ли это, бросить волшебные травки дальнозоркости, или нет?.

Может Кума подтолкнула мальчонку к падению, а может сама Гвидичи расхаживающая голой перед подростком. Такая страстная и такая недосягаемая! Может обожание взрослых крепких мужчин к этой леди, а может еще что…
Но, Найджелл был заражен страстью.
- Чогой-то вы темните, моя леди…Ужо я дурак, а в таковских вещах подика-сь разбираюсь-то!? Ну, идемте тогда. А куда-сь, спросите? Ну я вас того-этого, домой ужо отведу…в своей родной мир. К маме моей, к дяде Джойву…Честным хозяйством заживем, как оно надо. Домик, пруд, добрая работа. Думаете наверное, зайчишка-Найдж позаботиться о своей женщине не сдюжит…а он агааа…сдюжеет и еще как! Царица Кума сказала, что она отпускает нас. Мол, на все четыре стороны велит идти, лишь бы не к Фонтану. Ну так идемтесь! Подымайте ваши телеса с земли, добрая моя леди стервушка.

Протянул свою руку, предлагая помощь. Улыбнулся широко.

- Агаааа, дозрели значит! Вот с вами, леди, прям так всегда. Ломаетесь всё чего…а силу прояви, и вот уж и сбросили свои финтифлюшки.

…Ульрих, c хрипом втягивая воздух, бросил взгляд на эту сцену – надо мать его вмешаться, передохнуть пару мгновений и навести уже порядок. Может даже встряхнуть Найджелла как щенка, возможно, и в морду хороший удар отвесить – зарвался уже сквайр, совсем забылся и херню ленглийскую начал творить, придурок недоделанный. Убегает. Нападает. Поди пойми, чего в бошке у недобитка творится?
Рыцарь утер вспотевший лоб, сплевывая тягучий сгусток крови. Сейчас, сейчас…
Твою ж, ять за ногу, с этим Рори пришлось тяжеловато...
Гемландец до последнего не желал убивать безоружного противника – высокий гемл с мечом и могучая зверюга без меча. Новый Рейгмен – обновленный кодекс чести, сказал бы что это нормально – Господь в раю сам разберется, кто виноват а кто прав - рубись рыцарь, а не сопли лей! Но то Новый Рейгмен. А вот старый…Старый Рейгмен однозначно называл такие вещи трусостью - меч против меча и никак иначе! Да и не только в высоких клятвах дело...
Зауважал Ульрих этого поганого матершиного быка, до последнего не желал рубить ему голову, пытаясь увернуться от могучих рогов несокрушимого ублюдка - а потому пошел на риск мужчина – подставился, нанося жесткое, но не смертельное ранение зверюге в бедро.
И выиграл! Сочно выматерившись, проклянув рыцаря и весь его род, посоветовав ублажить всех своих предков в определенных позах и вариантах, Рори наконец выбыл с поля боя, усевшись на землю.

- И хером своим сай ко всем херам, не забудь…

Потирая больную ногу, гемл бросил тревожный взгляд в сторону Феари.
«Святое Небо…сейчас…разберусь»
Снова сплюнул тягучую кровь изо рта. Охнул от боли, прикасаясь к разбитой скуле. Нос свой потрогал сломанный осторожненько, губы облизнул распухшие. Неправильно как-то с него колдовство сползало – мокретью, грязью, а главное…волосы все-равно белыми как у старика остались и каждая рана, до этого заботливо холодом подмороженная, дико болела.
«Улле. Ять. Жопу в руки и вперед, мудила гемландский…!»
Но не получалось идти вперед, плохило. Так и застыл хромоногий рыцарь опираясь на свой огроменный меч.

- Вонючий сай, да ты в говно!!! Рори, с-с-сука, знает как бить вонючих маленьких саев, ха-ха-ха.

...


Ну, заботливо или нет, но кое-как Ульрих всё ж пошвырял вещи в волокуши. Часть бутыльков разбилась, часть потерялась по дороге, но в общем-то, рыцарь честно старался всё это дотащить. Нужный и ненужный хлам. Какие-то травки Валара и ингридиенты Мэль, которые так и не пригодились отряду, непонятные вещества и колбочки – все это было набито черти как, забито с той гемландской небрежностью, которая свойственна этим высоким светловолосым дикарям пренебрегающим порядком и восторгающимся физической силой.
Лук Леонтари к счастью не пострадал – все ж не просто вещь, а альварийское оружие! Лук заповедного дерева Ведающий Чары.
А вот ножа с запертым Иссафальгаром почему-то не обнаружилось. Наверное, Ульрих забрал его как Ведущий…
Говоря по чести. Грустное зрелище представляли собой волокуши – сборище призрачных воспоминаний о хлипком отряде: Душа невинно павшего Ричарда, тень ушедшего своей тропой Валара, сладковато-пряный аромат Мэль. Все они были здесь, все вспоминались, все ощущались. И никого здесь уже не было. Ну, кроме красивого южанина приговоренного спать долгим, безрадостным сном.
Время - самый грустный попутчик.

Вжжжик!

И стрела со свистом вонзилась в темную шею дракона, Хармузда попыталась увернуться, но не успела. Хороший удар! Еще лучше было бы попасть в глаз или в голову, но и так неплохо вышло. Фонтанчик тёмной крови плеснулся в воздух. А потом в бой вступила Цера – с её когтями, с её жуткой пастью усыпанной зубами-крючьями наподобие змеиной. С ее силушкой богатырской, а точнее василисковой – вступила воином, вступила машиной для убийства, вступила, чтобы убить как научил ее хозяин маг. Тот самый маг, которого Цера смогла победить, но не смогла спасти.
…Кто-то же прибил великого Хозяина!
Струя огня выплеснулась куда-то в сторону, когда Химера со всей дури треснула монстра своей деревяшкой. А затем Цера бросилась на хармуздовую красотку сама. Блеск могучих когтей, сокрушительные удары и брызги темной жижи, что напоминала тягучую густоватую смолу.
Кислота!
Слегка обожгло кожу, еще неприятнее оказалась вонь этой крови – обжигала грудь при вдыхании сия мерзкая вонища, вызывая першение и кашель. Стылым дремотным ядом плескалась в голове.
И всё же победа почудилась!
...Крепкие когти вонзились в темную тушу монстра вырывая шмат мяса. Могучий василисковый хвост раскрошил кости. Дракон всхрапнул, приоткрыл пасть пытаясь набрать клокочущей отравы для плевка и вдруг обмяк, падая на землю. Просто дохлая туша осталась, вонючая и противная гора мяса что загорелась черным едким огнем. Сама по себе. Густым таким, чернюще-фиолетовым пламенем…

- Ооо, Остроухая, победили что ли...Серьезно? Так просто? Это было прям так легко, что даже разочаровывает Меня Бесценного... – Принц удивленно приподнял брови, а потом тоже швырнул камень, чтобы привнести свои пять мелких монеток в общее дело. Мол, не только Цера и Сильмини в битве поучаствовали, Королёк вот тоже на подмогу пришел! - Давай уговоримся, тля лесная, ты меня к Фонтану приведешь, а я претензии заберу...Магия не магия. Главное мы победили...Верно, победили же, остроушка?

К вящему удивлению студента, кочерга воткнулась во что-то мягкое. Через мгновение после этого за прямо Вениной спиной раздался такой рев, от которого кровь стыла в жилах. Парень слышал, как с хрустом отлетали щепки от его импровизированных укреплений, как огромные когти со скрежетом процарапывали дерево в яростной попытке добраться до плоти. Казалось, что сейчас этот тайфун из злобы и когтей ворвется в комнату и тогда…

Веня не хотел умирать. Ему было всего двадцать лет. В двадцать лет жизнь только начинается. Вениамин всегда хотел быть ученым. Работать в личной лаборатории над каким-нибудь важным проектом, который сможет изменить мир, с буквально несколькими коллегами. И чтобы каждый из них был лучшим в своей области. Чтобы он ходил в длиннополом белом халате с важным видом и ручкой за ухом, а на груди у него висел бейджик: «Вениамин Глазков. Доктор физико-математических наук». Еще он хотел, наконец, найти себе девушку. Повстречать какую-нибудь милую невысокую второкурсницу с большими зелеными глазами и смешливым характером. Гулять вместе по паркам и вдвоем встречать рассвет. Попутешествовать, в конце концов. Повидать разные страны. Побывать в Альпах, полюбоваться пирамидами, посмотреть на Бразильский карнавал и прогуляться по улицам Рима. И совсем никак не планировал помереть от метровых когтей неведомого персонажа второсортного американского ужастика.

Парень зажмурился, готовясь к своему печальному концу. Но ничего не происходило. Никто больше не ломился в дверь. Прошла пара минут, а Веня все прижимал, что есть сил спиной стол к двери. Оглянулся на закрытую дверь, и только тогда отошел от баррикад. Выпустил из рук железку, и та с грохотом упала на деревянный пол. Сел на пол сам возле нее, прислонившись к стенке, и тяжело выдохнул. Руки тряслись. Так и застали его первые лучи солнца.

Когда Вениамин пришел в себя, он первым делом отодвинул стол, выглянул на улицу через дверной проем и через окно, проверяя, не сидит ли где в засаде ночная гостья. После чего молча полез в шкафчик и достал оттуда самую большую ложку, которую смог найти. Подошел к чану с холодной теперь уже гречкой, кровожадно сверкая глазами, и начал уплетать со скоростью сельскохозяйственного комбайна. Потому что хозяин этой лачуги, кто бы он ни был, теперь должен студенту моральную компенсацию. Пусть и в виде вчерашней еды. Гречка для Вени имела вкус победы. Покончив с завтраком, парень сложил себе остатки в контейнер из-под бутербродов в дорогу и вышел наружу. Сначала студент направился к грядкам, на которые он вчера натолкнулся впотьмах. А потом решил обследовать округу. Уходить прочь от землянки, хоть теперь и была причина в виде плаксивого когтистого нечто, обитающего неподалеку, не хотелось ровно потому же, что и вчера: Вениамин все еще надеялся на то, что хозяин этой жилплощади все-таки вернется и сможет хотя бы объяснить, где студент оказался и как ему отсюда убраться. Тем не менее, было бы полезно знать, что находится вблизи этого места. Может, парень выбредет на целую деревню. Или на инопланетный корабль. Да хоть на что. А еще Вене в голову пришла идея найти какой-нибудь инопланетный тис и сделать из его ветвей лук. Студент уже очень давно не стрелял из лука (последний раз шесть лет назад в лагере), но необходимость вспомнить, как это делать, видел острую.

Жуткие завывания неслись в спину убегающему Марату, но он и не подумал обернуться. Впервые за долгое время, возможно, за всю взрослую жизнь, молодой человек испытывал животный неконтролируемый ужас. Да, бывало страшно и раньше. Но раньше страх был понятным и конструктивным. Он разгонял кровь и помогал сосредоточиться на решении проблемы. Был и отцовский гнев, и нож в подворотне, и аварийная ситуация на дороге. Всё это решалось.
Но сейчас было иначе. Сейчас абсолютно выбитый из реальности мозг накачивал тело бестолковым адреналином, превращая Марата просто в обезумевшее животное. Решение было одно - бежать как можно дальше, а там - забиться в какую-то нору и не шевелиться.

Примерно так и поступил Аксанов младший, когда бежать уже просто не было сил. Перхая и надрывно скрипя лёгкими, мужчина остановился посреди какой-то поляны и только теперь позволил себе обернуться. Место было чертовски похоже на то, в котором он очнулся. Но для городского человека в лесу все поляны похожи.
Привалившись спиной к какому-то мощному стволу, Марат вжался в дерево, пытаясь перевести дух. Только теперь он обнаружил, что обронил пистолет и теперь беззащитен перед... перед непонятно чем. Перед чёртом и всеми дэвами ада. Тихонько заскулив, он обхватил голову руками, пытаясь вернуть присутствие духа и способность мыслить. Что делать дальше он не знал, поскольку правила игры кардинально поменялись. Несмотря на довольно скудную фантазию, он понимал, что больше не находится в привычной ему реальности.

У мамы была замечательная фарфоровая чашечка, покрытая голубой глазурью и была она последней в своем роде, единственной сохранившейся из старинного прабабкиного сервиза на шесть персон. Мама пила из нее чай и приговаривала, что чувствует себя княгиней, не больше - не меньше.

Ташке, конечно, было любопытно, что такого в этой крошечной голубой чашечке и действительно ли она делает людей князьями.
Когда она стояла над осколками чашечки и волна жара поднималась от сердца к щекам и дышать было трудно и больно, а внутри что-то замерло и плакало, ей было страшно, почти как сейчас, когда она забыла напрочь телефон Игоря. Забыть этот единственно важный для нее номер было невозможно, но она все-таки зря напрягала теперь свою память - ничего похожего не выходило, цифры щекотали ее изнутри и никак не складывались, мерзко, издевательски хихикая. В досаде, в обиде сжала Ташка книгу-предательницу. Дружить с ней больше не хотелось, но это как встать в огромную очередь - на середине обязательно захочется уйти, но будет жаль уже потраченного времени и сил и придется стоять до конца.

Не такой ценой хотелось ей подружиться с магией, и Ташка насупилась, обиженная, не зная, что попросить, готовая уже буркнуть, что ничего-то ей от подобных обманщиков не нужно. Но путь был пройден и возвращаться назад было бы долго и бессмысленно, да и в жертву она принесла самое дорогое - дружбу и общение на равных, дельные необычные мысли и возможность говорить, не будучи высмеянной - и потому, смахнув готовую пролиться прямо на книгу слезу, Ташка прошептала "Хочу научиться магии" и тут же вздрогнула, но не от собственной дерзости и не от сбывающейся мечты, а потому что ее наконец заметили.

Ташка вытянулась в струнку, лихорадочно соображая, куда спрятать книгу,не сразу вспомнив про рюкзак.
- Уроки делаю, - елейным "какнивчемнебывальным" голосом промямлила она и, спрятав книгу в сумку, выбралась из-под фикуса. Впрочем, тут же выцепила голодными глазами груду пирожков и спустя мгновение, поедая первый, забыла все свои беды, серым пепельным налетом еще покрывающие ее мысли, но уже где-то на далеком фоне.

Есть черный тополь, и в окне - свет,
И звон на башне, и в руке - цвет,
И шаг вот этот - никому - вслед,
И тень вот эта, а меня - нет.


В воздухе кружил снег, пушистыми хлопьями оседая на крыши машин и зонты прохожих. Едва долетая до земли, снежинки таяли, превращаясь в лужи.Но дух весны уже незримо присутствовал в городе. Был ли он в мимолетных улыбках прохожих, предвкушавших последние зимние выходные или в цветочных лотках, на которых появлялись уже тюльпаны и нарциссы. Скоро, совсем скоро сменятся тяжелые теплые шарфы на легкие палантины, а плотные пальто на легкие плащи. Но почему-то в этом году весна не несла обновления. Все было, как всегда. Люди, машины, новые коллекции за яркими витринами магазинов. Скоро появятся туристы, которые предпочитали ранние поездки, чтобы застать пустые музеи. Жизнь шла своим чередом, делая очередной оборот на привычной спирали.

Пустая квартира. Домработница придет только через два часа, муж в очередной командировке. Он очень важный сотрудник, без него не обходится ни один проект бурения на шельфе. Все его мысли в последнее время - о новой платформе. Все его разговоры о том, что летом он уедет на месяц и Марго придется одной ехать в отпуск, но зато она может выбрать любую точку мира.
- Ты же мечтала о Греции? Вот и езжай. Я не люблю развалин, значит не испорчу тебе удовольствие, - с улыбкой говорил он, подкладывая Маргарите очередной буклет. Его секретарша считала своим долгом подсказать начальнику и его жене все, что угодно.

Но дом все равно оставался пустым. Огромная квартира в центре, в старинном доме - предмет зависти многих. Еще был, потолки больше трех метров, с идеально сохранившейся лепниной, окна, выходящие на Старый город. Родители мужа не мало в нее вложили, чтобы сын и невестка были здесь счастливы. Не подумали лишь, что выверенный интерьер не принесет радости туда, где душам было пусто.

- Как будет угодно! - также поднялся со своей жердочки Дятел.

Провожал он ведьму неспешно, позволяя той самостоятельно выбирать путь, которым следовать по обширным владениям знатного рода. Разве что перед дверьми чуть повышал голос, да неистово сверкал глазами на тех слуг, что поглупее: "Кланяйтесь!".

- Была, значится, такая штука. Пришла одна шабол...э-э-это я по-иноземному, не извольте оскорбляться. В общем, профурсетка одна решила грязно оболгать одного весьма знатного господина, обвинив в насилии над собой. Он, разумеется, ничтоже сумняшеся, говорил, что свою благосклонность та девица подарила ему совершенно добровольно. А свидетелей, как водится, нет. В общем, оба нарисовались - она та еще жадоба, а он - знатный шалун. Во всех смыслах, разумеется. Стали судить, дело рядить - а ну, кто-то же прав из двоих? И тут один из тех, кто дело то слушал, говорит: "А давайте наш господин виру* уплотит, а мы с нее дольку взыщем в пользу хозяина гостевого дома, которому девица простыни каблучками изгваздала. А профурсетка как заверещит: "Я туфли сняла!!!". Тут-то и разобрались, что к чему...

- Вы не думайте, мать Эсмеральда, у меня что ни байка - то быль! Жил в свое время дядька, как звали его никто уж не помнит, но погоняли все Краснобаем - так заливисто врать умел. Ни слова правды - а заслушаешься! И вот как-то работают, значит, мужики, а мимо Краснобай проходит. Торопливо так, сноровисто, по деловому. Те, разумеется, тут же к нему кинулись: "Краснобай, а Краснобай! Соври чего-нибудь! Да чтоб получше, чтоб мы поверили!". А он все останавливаться не хочет, отмахивается лишь со словами: "Некогда, некогда, ребятушки! Там озеро высохло, бегу вот к куму за сетями - рыбу грузить!". Мужики, ясно дело, побросали инструменты, про работу забыли, похватали кто мешки, кто ажно бочки, да побежали к озеру скорее, а до него верст шесть! Взмыленные, взъерошенные добрались - а озеру-то что? Стоит, как стояло, да рыбка в глади резвится. После за Краснобаем бегали с топорами да молотками, а он мужик резвый, лишь пятки сверкают да хохот слышен: "Сами же, ребятушки, просили соврать!"

После того как хныкающая хрень, осознала, что Веня принял исключительно мудрое и осторожное решение и выходить из своего убежища не собирается, она решила подобраться поближе и обратить на себя внимание. Это, разумеется, подтверждало, что на самом деле существо в помощи не нуждается. Разве что в сытном обеде. И продавец был совсем не прочь отдать ей котелок гречки с мясом и отпустить посетителя восвояси, только, к сожалению, дело бы одной гречкой не ограничилось. Вениамин, может, и рад бы был объянить, что он костлявый, невкусный, жилистый и вообще студент (студенты в наше время такой дрянью питаются, что никто в здравом уме не решился бы их пробовать без предварительного многодневного замачивания в спирте или без досыпания вагона антибиотиков), но сомневался, что лесная гостья поверит на слово и решит не проверять.

Когда к Вениамину начали скрестись здоровенными когтями, он побледнел от ужаса и попытался притаиться. Помогло это примерно никак, и существо начинало ломиться все настойчивее. Продавец не своим голосом нервно пропищал: “Никого нет дома!” и кинулся трясущимися руками шариться по комнате в поисках чего-нибудь поухватистей, с чем можно было бы попытаться защитить свою жизнь, а когда дверь вместе с тяжелым столом начали поддаваться упорству плаксивого вторженца, чуть ли не с девичьим визгом бросился подпирать спиной свои баррикады. “С-сказал же, нет никого! Все ушли! Ч-чего непонятного ?!”

Наличие фонаря обескуражило Скуратова, уж простите за каламбур. Стеклянный фонарь резко диссонировал с лампадами, и был явно веянием другой эпохи. Горючее для таких фонарей - нифига не масло, а, обычно, керосин, что есть продукт переработки нефти.

И в сердце Георгия впервые с момента пробуждения поселилась тревога. Слишком неявной была эта противная мелочь, эта маленькая ошибка вселенной. Он бы не удивился встрече с трехрогим пенчекряком, но совершенно неуместный в подобном помещении фонарь был уж очень не к месту.

"Впрочем," - успокоил сам себя Гера, - "Объяснение довольно простое. Это всего лишь чей-то фонарь. Кто-то сюда приходил, скорее всего, из местных. Может, тут лагерь археологов неподалеку. Или вообще киношников каких, а это все декорации".

Восстановить душевное равновесие удалось довольно быстро. И тут Гера услышал шаги снаружи, и, разозлившись на Вселенную за то, что вздумала его пугать, тихонько подошел к стене, осторожно, чтобы не пораниться случайно, снял старый шлем, и, поднеся его ко рту, крикнул в него замогильным голосом, чтобы гулко звучало:

"Кто-о-о нарушил мой поко-о-ой?!".

Не смотря на то, что вопрос голода в свете того, что последний раз Саша ела утром, мог встать весьма остро, олешков на мясо она, конечно, разделывать не собиралась. Во-первых девушка не была такой жестокой и циничной, чтобы питаться существами на вид разумными или около того, да ещё и дружелюбными, во-вторых они же такие хороооошенькие, а в третьих ей было банально нечем конвертировать олешков в мясо, так как Александра не являлась родственницей Джона Рембо или героя Шварца из Хищника, а потому не могла прям в лесу из листьев и палок настругать себе всяких ловушек и орудий убийства. Поэтому олешков можно только гладить и за ушами чесать.

И тут вдруг что-то шугануло всех олешков сразу. Шорох какой-то или ещё что. А шорохи глубоко в тёмном лесу у всех, даже, а скорее особенно, у тех, кто в лесу бывал нечасто, ассоциируются со всякими волками-медведями и прочими желающими полакомиться ночным путником существами. Врядли, конечно, в этом мире есть прям земные волки с медведями, но ведь может водиться и чего похуже. Тем более что коренные жители вон как насторожились и с места сорвались, да ещё и Сашу с собой потащили, хотя она и сама была рада убегать. Потому что ну их нафиг, волков этих или кто там такой шуршит. Бегала она, вообще-то, достаточно хорошо, только вот по лесу в туфлях, пусть и без шпилек, передвигаться довольно сложно, особенно когда у тебя фонариков из глаз нету, так что девушка начала довольно быстро отставать от олешков. И тут один из них просто взял и, совершенно неожиданно для не выглядящего особо сильным существа, легко подхватил её на руки и понёс, не сбавляя скорости. У Александры, которая сперва рефлекторно попыталась брыкаться, а потом сообразила, что к чему, и вцепилась в олешка покрепче, как-то не было времени оглядываться, а потому отсутствие половины олешков она заметила только когда погоня прекратилась и её опустили на ноги.
- Всё, убежали? Спасибо, приятель, - девушка потрепала по голове несшего её олешка и огляделась, - А где ж остальные-то?, - она притормозила, вгляделась в темноту, может, они просто отстали? Но среди деревьев не мелькали глаза-фонарики, была только темнота. Сразу стало как-то грустно, жалко милых олешков. И, в то же время, страшновато поворачиваться к лесу спиной. До этого момента Александра как-то не думала, что в лесу иного мира, как и в любом нормальном лесу, помимо травоядных и дружелюбных диковинных существ могут водиться столь же диковинные хищники. И если земные хищники в большинстве своём людей трогать решались только с большой голодухи, потому как непривычно им было нападать на странно передвигающуюся, странно пахнущую и странно выглядящую дичь, то вот местные, видимо, вполне охотятся на двуногих олешков, а значит и на людей тоже могут. Но, кажется, здесь, в этой осенней части леса, олешки чувствовали себя в безопасности. Тут было светлее, потому что листва не закрывала голубую луну, а за стволами деревьев мог спрятаться разве что тот плоский трансформер из второго фильма, но врядли тут водились хоть какие-то трансформеры. И всё-таки Саша старалась держаться поближе к уже спасшим её один раз олешкам.

Горяченькие, шипящие свежим маслицем, с пылу с жару, посыпанные зеленым укропчиком золотистые пирожки сдобного теста счастливо обосновались на столе. Соленькие с луком и с яйцом, привередливые с печенкой, классические с поджаристым мясцом и отдельной горочкой, без укропа и сольцы, пристроились себе в уголке сладкие пироги с земляничным вареньем. Восхитительные, наполненные ягодным блаженством до краёв, такие себе красавцы, готовые пролиться летней негой прямо в рот, украшенные хрустящей корочкой что медвяно поблескивала припекшимся желтком.
Вот так!
Это были первые маленькие друзья которых сумела починить и возродить к жизни Царица-Магия! Пирожки вернулись к жизни. Гип-гип-ура! Потом дело дошло до медного самовара, который счастливо закипел раздувшись от чувства собственного достоинства. Красивый, великолепный самовар, намекающий на то, что действие происходит в заснеженной России, а не где-нибудь еще – и пусть действие происходит в заносчивом, горделивом Санкт-Петербурге украшенном царской славой и императорскими дворцами, никогда не стоит забывать о своих корнях!

С характерным бряцаньем вернулось на место оконное стекло, покрываясь сетью затейливых трещинок и тут же срастаясь. Россыпь золотых искр пробежала по воде, превращая склизлую серую жижу в нечто золотистое и замечательное, а потом это самое замечательное, рассыпалось искорками наподобие одуванчиковых пушинок. Сияющие пушинки эти облепили каждый предмет находящийся в поле зрения волшебницы – фокус-покус-трам-парам! – и в квартире номер тринадцать воцарилась чистота попахивающая розами.

…

Даже фикус стал выглядеть лучше и чище, даже он как-то ощутимо взбодрился, своими огроменными овальными листьями счастливо уставившись в потолок – расправил плечи что называется и встряхнулся по собачьи. И Ташка вдруг поняла что его зовут Стоик! И как бы ни штормило несчастную квартиру номер тринадцать, Стоик всегда стоит гордо.
У него не было собственного голоса, но имелись свои особые шелестяще-дремотные мысли: приятные зеленые мысли благовоспитанного зеленого растения. Так. Фикус вдруг попросил прикопать под его корнями один пирожок с мясом. Не с печенкой, и не с луком и яйцом, и конечно не с земляникой – это же прямо каннибализм! – Стоик попросил угостить его мясной выпечкой.
А покуда Стойкий Неоловянный Фикус делился своими неторопливыми мыслями, покуда вокруг творилась сложная волшба и завывали невидимые бури, одна рыжая бестия успела пролистать книгу заклинаний которая не предназначалась для детей. Да-да-да! Вот прямо кричала же предупреждениями, таинственная обложка не менее таинственной книжки - Не для Детей!!!
Увы. Большая часть страниц оказалась нечитабельной галиматьей написанной на каком-то странном, птичьем языке.

Но! Только не первая страница.

Пальчики Наташи с упоением вцепились в желтую, покрытую разводами древности бумагу. Даже Стоик притих, удивленно заглядывая девочке через плечо:
«Всякое волшебство потребно с обмена начинать. О ты, что держишь Книгу в руках! Знай же, что Великий День для тебя настал и магии нет предела. Отдай же ЧТО-ТО, чтобы получить ЧТО-ТО. Вещь сокровенную передавая Мне реки: «Обмен великий начинаю и душу волшебству вверяю! Невидимый мой, добрый брат, с тобой дружить я буду рад!»»

…

Агам-с! Магия пришла в тринадцатую квартиру и всё починила, благодаря Алиске. На кухне снова стало тепло и медвяно, стало уютно и великолепностно, на кухне запахло пирожками и достойный самовар уже вошел в ту финальную стадию, когда он начинает издавать чихающе-бормочущие звуки, намекающие на то, что чай вот-вот будет готов.
Можно было передохнуть, взять чайную паузу, вытянуть ноги и забыть про всякие там сложные вопросы, возблагодарив самих себя за свои способности к чудодейству. Правда! Слегонца мешала этому процессу высокая Тинки Бинкс – она стояла нелепой вытянувшейся статуей и отчаянно дрожала: Приоткрытый рот обнажил безупречно-белые крысиные резцы – длиннющие зубья сверху и покороче снизу – крыса нервически поскрипывала этими самыми своими резцами, кажется, немного потеряв связь с реальностью. Зонтик ее все также был раскрыт и трясся вместе со своей хозяйкой.
Возможно, харизма сэра Алессандро облаченного в пушистые кото-доспехи помогала этой крысо-барышне оставаться на плаву – что конечно смотрелось странно, крыса которая держится на плаву благодаря КОТУ! Ну, в жизни случаются и более необычные вещи, как все мы знаем.

Во всяком случае, Тинки Бинкс кое-как поддерживала разговор с сэром Алессандро, хотя и не особо увлеченно. Говоря прямо. Она отвечала как шарик из которого вдруг выпустили весь воздух.

- Сххредний секххретарь, вот я вас уверяю…Это не к добру…Давно ли я рах-хботаю? Вот я вас уверяю…давно. Хотя тех-хперь наверное погонят…не видать Тинки Бинксс большого кресла…не видать…Акха…Это не к добру.
В это самое время синий снег прекратился, зато где-то далеко-далеко на горизонте небо озарила зловещая зеленая вспышка. Такая, ощутимо нехорошая на вид. И снег вдруг тоже посыпался зеленый, оставляя противные салатовые потеки на желтой штукатурке дома и на оконном стекле – такие, забавные и омерзительные на вид потеки напоминающие о соплях и простуде…

Поникшая гнизга как-то нехорошо закачалась, угрожая свалиться в обморок.

- Моя кы-харьера…моё большое кресло…моя любимая кыханцелярия и мои бумаги…ооо, это не к добру смею вас уверить…- хрипло шептала крыса поглядывая куда-то вдаль своими красивыми глазами. Зонтик все также дрожал у нее в руках, а крысиный лысый хвост безжизненно поник, тонким шнурочком свешиваясь из под серой юбки.


В общем. Прямо сейчас опасаться гнизгу конечно не стоило. Тем не менее, шустрый Пелагатти решил на некоторое время самоликвидироваться – слишком уж сильно здесь воняло розами и уютом! А потом, рано или поздно канцелярская крыса наверное возьмет себя в руки…наверное она вспомнит зачем сюда пришла и вот тогда начнутся неизбежные поиски первого назначенного стрелочника.
А коднар, всмотритесь в него! Сутулый, покрытый перьями и мехом рогатый монстр на кривых чешуйчатых лапах – бескрылый гриф переросток с гигантским, несоразмерным голове черным клювом – он прямо-таки воплощение ходящей на двух лапах Виноватости во Всём! Пушистика Алессандро уж явно не тронут…а вот коднар. Ну, все знают. Пернато-мохнатые монстры с недружелюбным характером, виновны всегда и во всем. Кошка бросила котят - это коднар виноват!
Поэтому Пелагатти отходящий бочком-бочком был прав - коднаровская комната обещала блаженный бардак и камерную разруху, коднаровская комната была крепостью, замком и неприступной берлогой одинокого гения.

Ага. Так оно всё и было до сегодняшнего "утро-дня".

До того славного момента, как кто-то напустил сюда черной извращенной магии что была похожа на червяков, деятельно проедающих свежую яблочную мякость. Ну или гнилые внутренности трупа, если вам нравятся такие пикантные ассоциации.
Всёпочинение вычистило квартиру, но с комнатой коднара что-то было совсем не так…Перья монстра сами собой встали дыбом предупреждая о неком нехорошем проклятье, затаившемся в этом углу квартиры…Сильном проклятье, забористом и жестоком! Дверное полотно покрылось черными кляксами, клочками какой-то плесени и темнющими пятнами ожогов: виниловая пластинка Аббы растеклась пластмассовой ерунденью под острыми когтями монстра. Из комнаты отчетливо тянуло гарью, горелой же проводкой и какой-то особенной, очень нехорошей кисловатой вонью. Ага!
«Всёпочинение» здесь оказалось совершенно бессильным…можно сказать это простенькое заклятьице в ужасе отстранилось от потемневшей, перепачканной какой-то гадостью двери, заскулило и поджало хвостик...
Ибо.
Там. Случилось. ЧТО-ТО.

Не в том даже было дело, что Марат не доверял бабам (хотя, конечно, не доверял), тут скорее уже какая-то странная история началась. Не бывало в Обнинске таких приключений, а скорее всего и вовсе нигде их не бывало на просторах необъятной. Три голые бабы в глуши, одежды нет вокруг, прыгают на первого встречного... Нет, всё это было как-то неправильно, неестественно. Марат сразу может и не понял всю сюрреальность ситуации, но теперь-то уж это ощущение ворвалось в его сознание и прочно там засело. А больше всего нервировало молчание это жутковатое. Пялятся молча и к нему крадутся с трёх сторон. Прямо бесовщиной какой-то запахло.

Что нужно делать в таких ситуациях? Молиться? Отец Марата был номинально мусульманином, а мать вроде как православной. Сам Марат был вольнодумцем, презирающим культы и эксплуатируемых ими овец. Но сейчас ему очень захотелось какого-нибудь божественного вмешательства. Если бы это только не было байкой для неудачников...
Нужно было взять себя в руки. Марат вспомнил о своём презрительном отношении к предрассудкам и постарался укрепиться в нём. Да, всё это воняет палёным за километр, но объяснение может вполне тривиальным. Может быть на него и не покушались, а просто похитили. И теперь над ним издеваются. Может это какая-то хитрая пытка. Может эти бабы ему яйца открутят, если он дурака сваляет.

Не выдержал Марат, сделал шаг назад. Потом второй. Выхватил из-под пиджака оружие, пока не направляя его на женщин, а скорее для острастки. Голос его стал резким и крутым... как он надеялся.
- Стоп! Стоять, сказээл. Вы что, глухо-немые? Стали ровно и обосновали мне кто вы такие и что у вас тут творится.

Всего за несколько минут покоя Вениамин успел провалиться в сон. Довольно глубокий, цветастый и безмятежный. Где-то на окраинах сознания парень про себя отметил, как же он устал за последние полтора дня и порадовался, чтотеперь можно, наконец, будет выспаться. Ведь теперь благодаря этому внезапному перемещению в пространстве, ему не надо будет вставать на работу в такую рань (Веня ненавидел рано вставать и, вообще, читал где-то, что для человека ненормально просыпаться раньше десяти утра: сколько бы он не спал до этого, он не выспится). Так что во всей этой чертовщине, внезапно, стали обнаруживаться светлые стороны. А потом до продавца стали доноситься шорохи чьих-то шагов. Раздавались они за стенкой, становясь то громче, то тише, как будто кто-то нарезал круги вокруг Вениамининого пристанища.

“Наркоманы и алкоголики. Сплошные наркоманы и алкоголики буянят под окнами, орут, визжат и поют свои пьяные песни”. Такие мысли вместе с мысленным же вздохом пришли бы в голову Вене, если бы его разбудили ночью в общаге какие-то посторонние звуки с улицы. А если бы кто-то шумел прямо над ухом пока, продавец спит, то он бы либо вежливо попросил прекратить ночные бдения, либо рявкнул недовольно из-под одеяла, взависимости от настроения и того, сколько дней к ряду студент не спал. В этой же ситуации, парень лежал, вперив взгляд открытых глаз в потолок, и не знал даже, чт подумать. В конечном счете, Вениамин пришел к выводу, что должно быть как раз животное, от которых парень так удачно решил забаррикадироваться. Вряд ли хозяин жилища или любой другой разумный (не)человек стал бы нарезать круги вокруг дома, вмнсто того, чтобы постучаться.

Тем не менее, Вене стало любопытно, что же за фауна водится в этих краях, ведь возможно, ему придется остаться здесь надолго. А это знание, может парню когда-нибудь пригодиться. Ну, или по возвращении домой, можно будет поискать в энциклопедии. Возможно, она сможет подсказать студенту, что-то насчет этого места. Быть может, когда-нибудь, он сам возглавит научную экспедицию в эти земли. Воодушевленный такими мыслями Вениамин, поднялся на ноги, стараясь производить как можно меньше шума, и покрался к окну. Тихо переставив табуретку всторону, студент, медленно приоткрыл ставни так, чтобы появилась только маленькая щелочка, надеясь, что створки, внезапно не выдадут его скрипом и стал наблюдать, затаив дыхание.

Умрешь - начнешь опять сначала
И повторится все, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.

      Целый месяц потребовался мне, автору, чтобы откопать продолжение этой истории в бесконечном мотке мыслей, но вскоре я наткнулся на какой-то истертый пергамент, испачканный землею. На его пожелтевших, или ставшими почти коричневыми, складках, засох еще дух времени, а потому моя душа смогла вычерпать из этих истлевающих в вечности волокнах истории, продолжение нашего рассказа. Как я понял, что это именно продолжение? Все очень просто: между волокон затерялась бессмертная синтетическая ниточка эпифориного наряда. Хотите верьте, а хотите нет, но я нашел этот свиток плывущим по Неве: видно, вода и вправду — эссенция жизни, а то и души. В любом случае, теперь мы обречены искать ответ и на эту загадку, загадку, как мы уже поняли, длинною не в одно тысячелетие…

      Итак, Пантелеймон с плащом солдат охраны только стоял возле Вилл, как вдруг дикарка покинула его, побежав, в сумрачной страсти, расплывшейся в глазах соком жизни, на холм, куда-то туда, в изведанную неизвестность. Старик поднял голову, и шея его закоченела: морщины на ней будто выстроились в шеренги и потянули со всей мочи тело сенатора вверх, так, что он вдруг выпрямился пуще паруса и, закрыв глаза, выставил зубы нижней челюсти вперед, запустил сквозь них душного пыльного воздуху в легкие и выхаркнул хрипотой:

      — Схватить ее и привести ко мне во дворец, и кинуть на угли злосчастного огня совести, чтобы поняла юная ящерица сознания свое счастье! Счастье быть у меня, быть со мною, видеть лишь. Меня. — Пантелеймон вскинул хитон на плечо и резко, что даже страшно от неожиданности, дернул рукой. И воздух посмел треснуть, оттого что застучали первые шаги оловянных пешек сенатора, все разом, на одну маленькую Вилл. Однако догадывались ли они, какую фигуру за шахматным столом представляла она?

      Тут же к Пантелеичу подбежал и его бессильный служка Филарет, запутавшийся ногами в змеиной пытке песка. Он тут же кинулся в ноги своему повелителю и молвил, что остальные пришельцы не слушают Сиятельство сенатора, на что вельможа фыркнул и махнул рукой, показывая этим жестом безразличность к рабам, чье мнение о мире уже давно соткано из старинных лоскутов привычки безропотного поклонения своим кормильцам, своему праву и государству, в сердце им ненавистного. Но как же он просчитался! Главное для этих людей была далеко не жизнь, нет. Для них главным был сам поток жизни и судно, на котором по нему плывешь, лодка, на которой доведется упасть с края водопада. Филарет сжал брови, его чуть подкрашенные глаза расплылись, и он пополз рядом с сенатором в сторону дома.



      Дома… Какое прекрасное наивное слово. Соткано оно будто не из звуков, а из надежды, воспоминаний, детского счастья. Именно перст ностальгии и перебросил Вилл к маленькой глиняной коробке с отверстием, вроде окна, но без стекол. Это был чей-то дом, но девушка явно видела, понимала, перед чем она стоит: она тут была, она тут жила, она знала каждый уголок этого места. Открыв дверь, она убедилась в этом полностью: перед стеной в женскую комнату, в которую могли заходить только родственники семьи, расположился стол, на котором в глиняной посудине каменела похлебка, покрытая тенью от кувшина разбавленного темной водой вина. На скамье, стоявшей рядом, под серым хитом были спрятаны угольки, три штуки (Вилл это помнила прекрасно), и листы пергамента. На стене так же висела обыденная древнегреческая одежда, разнящаяся с одежкой Вилл, как Олимп и Царство Аида: хотя бы обувь! Это были высокие туфли на платформе, такие ненавистные девушкой. Вот вам и все убранство гостиной! В женской же стояло тесное ложе, а под ним должен был быть сундук, в котором… что же в нем?

      Этого Вилл вспомнить не могла. Что еще отразилось в ее памяти или интуиции, это то, что под ложем, сундуком и ковриком-тряпкой, находился люк, ведущий куда-то вниз. Ах, да. Вот отразился в памяти девочки один из кусков ее… жизни?

      Вилл лежала на ложе, спиной к стене, глядя открытыми и, будто бы, испуганными глазами на дверь, которая только что хлопнула. Спустя какое-то время, девушка вдруг сорвалась, откинула одеяльце в сторону, быстро накинула на себя какой-то хитончик, прикрыв тело, отодвинула кровать, закинула книгу какого-то года в сундук с деньгами, и, подбежав ко двери, послушав тишину за нею, полезла в окно, упираясь мраморными лакированными ножками в стены. Вот она вылезла в сад, состоящий из оливковых древ, вот она побежала сломя голову к кустикам, теперь по песку, скрылась от стражника, добежала до речки и… прыгнула в объятья… Ингвара?

      Ох, жесть! Такие повороты сюжета даже меня кидают на мысли о шизофрении, однако, справка от психолога, с пометкой: «Здоров. Пока что :3», — говорит о том, что весь этот вздор — правда! И Вилл вошла в «родные» покои, но не почувствовала даже прикосновения к отчему дому. Она почувствовала, скорее, смущение, ведь в хижине сидел мужчина и женщина лет сорока; первый, только завидев девочку, тут же встал и подбежал к ней.

— Ну наконец-то! Я уж совсем запереживал, родная. Счастье-то какое. — Не отпускал он ее руки, глядя в пол. — Ты нарисовала эскиз портрета сенатора?
— Какого сенатора? — ржавым клаксоном донеслось от женщины, опешившей через мгновение от внешнего вида Вилл, и опустившей невольно серп, который только натачивала.
— Пантелеймона, сенатора. Сегодня же срок, а сенатор так суров. Нам мало не покажется, если мы не пред-доставим хоть профиль. Ну, сделала ли ты то, чего должна?
— Боги, гляньте хоть на нее! Я и не признала. У тебя в волосах же корни всякие, на лице грязь. А одежда. А что же с одеждой твоею? А что за сума? Где взяла ты такую? Что с тобою, признавайся!
— Помолчи. С этим потом. Родная, маленькая моя, солнышко, скажи, скажи, порадуй меня, что у тебя все готово, что на природе ты рисовала его стан! Молю, иначе…
Вдруг громом затрещали железные шаги, подходящие к поселению, и незнакомый дикарке парень выглянул в оконце: «Это они идут! ОНИ! За нами, за мною, за тобой, за мною!! За мною идут. А в чем я виновен, ну в чем же я виновен!?», — хитон его вдруг всколыхнулся, прилип к стене и медленно полоз вниз, обессиленный и удрученный.
Дубиноголовая же твердила, не разбирая ничего:
— А что со щеками-то? А с туфлями? Сандалии! Где это видано в Греции носить сандалии. Волосы русые были, как уходила. Дикарка!!


      Эпифора сидела под навесиком, наскоро сотворенным из каких-то раскиданных в округе веток. Песок под ним был не таким горячим, но отблески солнечного любопытства все же заглядывали внутрь этого шалашика, тонкими пальчиками света поглаживая Эпи по голове, а она сидела тихо, не закрывая глаз от храпа Палыча, и крутила в руках заветный камушек, поставивший ее на место рабыни совести и отягощающих мечт. И сидела бы она так долго, не думая даже о том, что же происходит, гуляла в лабиринте сомнений, уговаривала бы себя забыть о ее же поступке, если бы не услышала вдруг сначала тихий и терпкий, а потом и отчетливый несколько жалобливый мужской голос. Голос же пинал песок, хватался за волосы, запинался за хитон, смахивал мутные слезы, а вскоре и вовсе прошел мимо навеса, под стягом которого наш генерал причаливал к пристани Морфея. Прошел, что-то со злостью выжимая из себя про варваров, но вдруг обернулся отчего-то и увидел, наконец, наших знакомых (к слову, Гай снова скрылся в неизвестном направлении, но, уверяю вас, это «неизвестное» приняло его еще веселее, чем наших героев «ага-ага, известное»). Двадцатилетний юноша быстро, с широко раскрытыми глазами, потеряв голос и проглотив щеки, порхая руками и ресницами, подпрыгнул к неиспепелимой ведьмачьей душе и, благоговейно превратив ладони в лодочку для пути к цели мольбы, затаив дыханье, сказал, глядя лишь на камень:

— Ах. Ха-ох, слава богам! Он тут-т, он у вас… Слава богам, — отдавал душу он, падая спиной на песчаную манную землю. — Камень. Жизнь моя, он у вас. Фух. Вы знаете, я шел, шел к возлюбленной… нет! К своей любви, истинной и единственной любви. Как вдруг меня схватила пантелеймонова стража, увидев мой камень, ибо нес я его в руках и… Сенатор унес его к себе в дом! Думал я до поры, пока не встретил вас! — он заплакал, но тут же утер слезы и взял Эпифору за руки. — Вы знаете, я не из тех, кто презирает женщин, я из тех, кто их любит. Спасибо, что вы нашли мою вещь, мою драгоценную вещицу, без которой, быть может, не сложилась бы какая-нибудь абсурдная история чрез две тысячи лет. Я так вам благодарен, за то, что вы не черствы харак…
      Послушайте, я люблю ее. Она все для меня, понимаете? — дрожал он. — Кто я? Глашатай, гонец. Раздаю всем новости, оповещаю народ. Это же самое неблагодарное занятие: перечить сплетням, духу народа, который обязан остаться в устах людей тысячелетиями! А говорю я что? Полнейший вздор… Я вижу, что вы из чуждой страны, потому и говорю с вами так прямо и честно, так искренне. Что ж, простите, если, — он невольно всхлипнул, как бы посмеявшись, — если смею вас оскорблять. Но и вы, вы же любили, так? Ах, что за пытка — любить. Все равно, что выпускать аллигаторов на гладиаторский бой против нагого раба, — тот же эгоизм: любо умрет он, либо умру я. И нужно каждый раз дожидаться такого сильного хлыста по спине, чтобы не было сил боле терпеть. И терпеть. И он стоит, раб настроенья, боится, смерти ждет. И я, мучаюсь, терплю, не срываюсь. С годами, говорят, привыкаешь к хлысту и публике. Чепуха, думаю. Истинная любовь, она…
      А вы знаете, какова? А вот того же лика и образа, как и моя лЮбая. Русая, милая, восторженная, общительная, светлая, без всякого злого умысла… Я помню. Помню самый лучший момент своей жизни, и верю, что ей он тоже запомнился на всю жизнь, и, где бы она не была, эпизод этот возникнет у ней в голове: Ах! шел я по саду. Остановился. Остановился… Сел на пень какой-то. Вдруг. Она. Подбежала, обняла. И я ее. И… Ах.
      Может быть… Впрочем, не знаю. Она любит другого, наверное. Она живет с ним. Она. Она спит с ним. Она, эх, жена его. Как же мне быть? Вот, отдадите вы мне камень, а дале? Куда же я? Кто же я для нее такой, чтобы быть, чтобы жить, чтобы вставать на пути? Какое право я имею! Нет, никакого! Или… душа обязывает, стесняет. Я НЕ ЗНАЮ! — руки в боки он и пнул землю. — Не знаю я. Люблю я. Люблю. Дайте вы мне полюбить ее. Да как полюбить? Пожить мне дайте. Одною надеждой вы мне дайте. Пожить. — и юноша закрыл лицо рукой, на плече которой, показавшегося из-за хитона, виднелась татуировка с изображением какого-то топора с короткой ручкой. Безвкусица, право.

Алиса подкинула ягодку на ладони, поймала и сунула в карман.
- Я пока еще не голодная, - пояснила она, - но спасибо.
Она подумала, что в этом странном лесу... черт ... может, она просто спит и тогда скушает она эту ягоду, или нет, никакой разницы. А вот, если вдруг так случилось, что она не спит, тогда, она может кончить несварением желудка или просто ... да мало ли, может этот лупоглазый красавчик - аналог местного клофелинщика. Здравый смысл встрепенулся и нежно постучал в ее черепную коробку изнутри. "Ты еще не голодна" - сказал он, - "подожди, хотя этот красаффчег, он, похоже, млекопитающее. А у млекопитающих должны быть одинаковые яды, верно?". Осторожность из своего угла прошипела: "Что русскому хорошо, то немцу - смерть, подруга".

Тем временем лупоглазик протянул руку и коснулся очень тщательно продуманного художественного беспорядка ее волос. Нет, она действительно долго шла к этой прическе и сама себе с ней нравилась. Имидж слегка инфантильной девицы вполне подходил ей, под эту лавочку она легко списывала свои принципы и желания, выдавая их за чудачества незрелого существа, а заодно выгодно отличал ее от большинства девушек ее возраста, стремившихся отрастить длинные волосы и поскорее выгладить их феном в нечто однообразное и совершенно лишенное индивидуальности. К тому же, при ее профессии, длинные волосы - одна морока. Зазеваешься, оставишь волосок там, где не надо, и пиши пропало при сегодняшних методах поиска по ДНК. Алиса улыбнулась и позволила лупоглазику прикоснуться к ее волосам, будучи при этом настороже: мало ли, что ему прийдет в голову.

- У тебя есть еще? - она показала на ягоды, - как это называется? И где оно растет?

Усевшийся на пол Александр презрительно глядел сверху вниз (как умеют только коты и благородные, и благородные коты) на распоясовшуюся крысу. Видел он крыс обыкновенных, встречал и канцелярских, но такого, чтобы сразу все - впервые.
Но как с такими обращаться сир Лекс знал. Этому учил еще папа. Канцелярские крысы признают только большую любовь и большую дубину. Но любовь они не ценят и потому вариантов особых нет. Только сила и власть, чтобы знали свое место и пикнуть не смели. И к крысам обыкновенным это относилось даже в большей мере.
В квартире живет кот и не какой-то гнизге тут командовать парадом!
Александр фон Лихтенштайн почувствовав лапами что-то подозрительно мокрое, пулей взлетел на стойку и уселся сверху. Как и было задумано. Тем более, что отсюда смотреть презрительно на "гостью" даже удобнее. Для начала шикнуть, потом припугнуть. А чем припугнуть? Обещанием надрать седалище, но не так прямолинейно, как коднару, а... образно.
- Позоррр. Мряу. Вы позор своей службы мисс Бинкс. Вломились в дом, грубите хозяевам. Оскормряубляете. Я подам на вас жалобу. Две жалобы. И выставлю вон за порог и шлите свои бумажки почтой вместе с инструкциями. Вы здесь гость всего лишь. И не в праве требовать. Тем более печенье, которое является символом уважения. Вы заслужили уважение своим хамским поведением? Вымогаете печенье, грубите. Я попрошу прислать более компетентного специалиста. Разве вы правильно ведете себя?
Котэ на секунду демонстративно вздыбил шерсть и пригнулся, чисто внутреннего демона показать. Спустя мгновение помахивающий хвостом кот был абсолютно спокоен.
- Немедленно извинитесь и мы продолжмяу, как профессионалы и отметим чаем. Или, мряу, вы оставите документы в почтовом ящике и исчезните. И будете ждать разноса сверху. У мряу, фон Лихтенштайнов, связи.

Время шло. Вениамин, будто прилежный ученик, сидел на табуретке, усидчиво глядя в ночную даль. Судя по всему, хозяин сам где-то потерялся. Страшная глушь страшной глушью, но довольно быстро стало скучно. Вскоре из сумки в руки перекочевала книга в белой твердой обложке. И парень стал все реже и реже поднимать глаза от страниц, пока окончательно не углубился в чтение, позабыв даже о своих проблемах. Через несколько десятков страниц, когда студент смог все-таки оторвать себя от фантастического произведения, пар от котелка уже не поднимался. Никого по-прежнему не было. Легкий шок прошел, боль в голове постепенно утихла, желудок удовлетворенно перерабатывал бутерброды, даже насморк отступил. «Эх, сейчас бы в Еву запилиться», - подумалось Вене. «Интересно, что же там все-таки с моим персонажем… Написать бы Максу, жаль интернет не ловит». Тоскливо вздохнув, продавец вновь уткнулся в книгу. На дворе была глубокая ночь, и со временем усталость начинала брать свое. Вениамин встал с табуретки и решил обойти землянку, чтобы размять затекшие ноги. Строение, хоть и было тесным и непрезентабельным внешне, все же служило лучшим убежищем, чем кусты или ветки дерева, к тому же оно было единственным признаком цивилизации, что Вене удалось найти. Единственным шансом на спасение. От такого подарка судьбы отказываться не хотелось, так что идти куда-то, на ночь глядя, парень не собирался. Вернувшись в землянку, Вениамин стал собираться на ночлег. Он не знал, водятся ли в этом инопланетном лесу какие-нибудь крупные враждебные звери, и не очень-то хотел на утро проснуться в обнимку с каким-нибудь синим светящимся медведем, так что парень решил перестраховаться. Веня закрыл входную дверь и придвинул к ней стол прямо со стоящей на ней едой так, что, если мебель и не остановит внезапного посетителя, будь то хозяин жилища или дикое животное, то хотя бы шумом разбудит студента, пока ее будут двигать. Под окно он с тем же намерением поставил табуретку кверху ножками: мало ли что захочет влезть через окно, а так хоть споткнется в темноте – шуму наделает. Когда все приготовления были закончены, студенту оставалось только выбрать себе место для ночлега. Как продавец, будучи интеллигентным человеком, не стал есть чужую еду, так и не собирался пользоваться чужим спальным местом: мало ли, вдруг местный все же заявится под утро и оскорбится Вениной наглостью. Вот Веня, например, не был бы доволен, вернись он в общагу и обнаружь в своей кровати незнакомца, а парень все-таки на помощь рассчитывал, а не на пинки под мягкое место. С такими рассуждениями, Вениамин свернулся калачиком в свободном углу, расположив рядом с собой лампаду, и подложил под голову сумку. Жестковато, конечно, но что поделать..

Боль уходила, как прибой, с брызгами пены, накативший на берег, возвращается в морскую пучину. Он снова смог вздохнуть, и вдох этот был спокойный и глубокий, словно не из Геры минуту назад будто выбили весь дух. В нос ударил смолянистый, свежий запах хвои.

Вернулся и слух. В лесу никогда не бывает тихо, но именно эти звуки - или даже музыку - природы мы называем тишиной. Песня мира, тихая и спокойная. Гармоничная. Непотревоженная людской суетой...

Скуратов открыл глаза и увидел... Вроде бы сосны. По крайней мере, что-то похожее. Голубой свет печальной хранительницы ночного неба лился с далекой высоты, словно поглаживая Георгия по голове. Луна всегда была ему доброй подругой.

Пересохшие губы с легкой болью разомкнулись и беззвучно произнесли:
It shone, pale as bone
As I stood there alone
And I thought to myself how the moon,
That night, cast its light,
On my heart's true delight,
And the reef where her body was strewn.*

Гера позволил себе не двигаться еще тринадцать секунд, после чего поднялся с земли. После того, что случилось, он особенно не хотел заработать воспаление легких. И, наплевав на все каноны жанра, первым делом полез в карман за мобильником.

Не звонить. Не проверять сигнал. Скуратов хотел проверить время. Время, которое стало бы отправной точкой для размышлений.

Да, это определённо были прелые листья в большом количестве. Они выглядели как листья, пахли как листья и на ощупь тоже были как листья. И, пожалуй, стоило перестать щупать их своим лицом и оглядеться, что Саша и сделала. И тут же чуть снова не распласталась на поляне от удивления и вдруг закружившейся головы. Ещё бы, упасть в душном тесном коридоре, а очнуться уже в необъятном лесу! Тут как минимум резкая смена воздуха на чистый и богатый кислородом должна дать о себе знать, не говоря уже о приличном таком когнитивном диссонансе. Ведь мало того, что Александра вдруг оказалась в ночном лесу, так его ещё и освещала голубая луна! Ну и какие-то белые фонарики ещё.
- Гоолубая луна, голубаая, - несколько оторопело пропела Саша себе под нос невесть откуда взявшуюся в голове строчку из какой-то песни, вытряхивая из рыжей копны запутавшиеся в ней листья и оглядываясь. Нашла взглядом один из фонариков, пригляделась, икнула, мотнула головой и ещё раз пригляделась. А фонарики-то не фанарики, а глаза каких-то пришельцев или вроде того. В памяти всплыло отдающее Древней Грецией слово "сатир". Правда у тех вроде головы были человечьи и тело не полностью волосатое. И хвост, кажется, имелся.

- Вот это я попала.., - пробормотала девушка, принимая сидячее положение, хлопая глазами как последняя Юлечка и щипая себя за руку в надежде понять, это её так ядерно сглючило после соприкосновения буйной головушки с бетонненьким перекрытьецем, или оно действительно происходит? Пока что Александра склонялась ко второму варианту, ибо боль от щипков и листья в волосах были вполне реальными. Похоже, она действительно попала, причём в фантасьическом смысле С литературой о так называемых попаданцах Александра была вполне знакома и даже иногда мечтала, чтобы с ней тоже чего-нибудь подобное приключилось, но ведь не вот так же с бухты-барахты! К тому же попаданцы обычно перед попаданием немного помирали, после чего просыпались в новом мире, обычно ещё и в чужом теле, либо лезли в какой-нибудь портал, магический или технологический. А она вроде в коридоре не убивалась, да и пребывала в собственном теле. На всякий случай девушка себя ощупала, чтобы быть уверенной в последнем утверждении. Тело по ТТХ вполне соответствовало тому, в каком Саша провела всю жизнь.

Раз уж она вроде как попала в другой мир, врядли следовало просто сидеть на поляне чёрти где, стоило хотя бы попытаться его изучить. Только вот как отсюда уйти, если кругом эти, сатиры-иномиряне? Хотя, они вроде враждебными не выглядят...
- Ээй, - Александра, решив, что это будет лучшим выходом из возможных, поднялась на ноги и шагнула к ближайшему существу, - А вы кто? А я где?

Уж если что и свойственно отчаянным гемландцам, так это отчаянные и очень глупые поступки на краю смерти! Вот и старина Ульрих, утирая окровавленные губы поглядел на Феари своими синими глазами, вдруг счастливо рассмеялся, хватая эту женщину в охапку. И что же сделал? Поцеловал! Жарко поцеловал губами впиваясь в ее губы – вот раньше бы рыцарь тушевался, вот раньше он отходил бы всё дальше и дальше, высокую честь Валара выдерживая. Друг. Рейгменер и всё такое…

Но теперь, когда уж и сдохнуть не так трудно - теперь Ульрихом шальной, сумасшедший раж овладел! И тогда было прикосновение ледяное, и рука скользнувшая по темным перьям и коса белая-белая пахнущая зимой и серебряным инеем. Тогда ничего не существовало в этот момент на краю разлуки. Только счастье, только бесшабашное опьянение жизнью, когда пьёшь ее глубокими глотками, захлебываясь, теряя рассудок и получаешь удовольствие.
И пахло кровью для коднарицы, лесом, охристой листвой что ужалена первыми кипучими заморзками - немного мужским потом, и немного калёным железом. А потом рыцарь красивую бровь вздернул. Волшебное, триумфальное, невозможное безмыслие!

- Ф-фыфем один раф, дефочка моя, и умираем...фёт...один раз!

Пошатываясь, счастливый гемландец снова отправился в бой, ведь хорошая драка, она никогда лишней-то не бывает. А гемландцы, они ж для драки живут, могла и догадаться леди Гвидичи!
Остановить сурового, хотя бы и пару зубов потерявшего рыцаря, ну нет! Ни одной женщине это не под силу – уж если поцеловал фон Бранден, значит и не опозориться перед ней. Гемландцы не отступают, не сдаются и не позволяют себя бить. Страна эта суровая, северная, а рейгмен – мужской кодекс чести – с давних времен над поступками царствует.

Нахмурился, утирая сочащуюся изо рта кровь мужчина. Сильмини. Феари…Как жаль что в Гемландии обычай многоженства вместе со старым рейгменом умер. Нынче соблюдается новый – Церковный. А Мать-Церковь хотя и позволяет наложниц иметь, но жена-то только одна может быть.

...

Ну, Ульрих Ульрихом, а сама Феари, всё ж попыталась уладить это дело миром. Это гемландцам война, а леди Фе, во-первых женщина практичная, а во-вторых не гемландка совсем, а потому и рейгмен ей не требовалось соблюдать! Ну да, Ульрих и красив, и мужественен и храбр и могуч, а без зубов как-то не очень! Хорошая улыбка все же красит мужчину, вот и попыталась вступиться женщина за своего бойца, да и за Глассвайном приглядеть одним глазком.

Она даже попыталась отчитать бычару и получила хлесткий, болезненный как удар бича ответ.

- Пошла ко всем хренам, нахрен, вонючая говноедка!!! - Проорал разъяреный Рори делая забег, лениво боднул коднарицу, сбрасывая ее с крыльца. Напрасно Фе пыталась уклониться - Рори оказался быстрее и жестче, хороший удар и полуведьма отлетела в траву! Там одуванчики, букашки, палая листва пахнущая особенно терпко сладко, будто охрянистый мёд дней.
...Но это не страшно было. Ульрих исчез в Таверне, дыхание слегонца сбилось, но еще можно было подняться с земли и пойти следом. Коднары очень выносливые существа! Страшнее оказался удар Найджелла – вот он возник, потемневший лицом пацаненок – жуткий призрак жутких дней. В руках посох, тот самый, что уже встречала Гвидичи у Заповедного Алтаря, на губах жестокая улыбка зверя.
Веснушчатый сквайр Найджелл выбрал свою сторону – порезанные ладони сочились кровью: кому бы Найджелл не отдавал эту кровь, ну явно не Фонтану, не светлым богам и не Золоту Тай…

- Ужо моя добрая леди, я вас люблю…так прямо люблю что страшно. Ненавижу вас всей душой. Что б вы сдохли в муках, ага! - Процедил паренек ударяя женщину посохом. Не больно вроде бы ударяя-то. Но…Крепкое полукоднаровское тело вдруг лишилось воли, а по венам растекся жидкий огонь. Очень и очень холодно стало, зябко, будто Ульрих обнял. А Найджелл, посвистывая, поправил темное перышко на щеке женщины. – Ужо добрая леди Гвидичи, ужо не обессудьте, да? Я вас люблю. Мы будем вместе же. А вы вот сбежать ходите, да подика-сь с хозяином моим бежать хотите? Ай-яй-яй, ну теперича я такого не потерплю…Ни Ведьмака не потерплю, ни этого Ричарда урода со шпагой, ни Хозяина своего...никому ужо Найджелл кланяться не станет.

Улыбнулся гаденько мальчишка и оставил скованную заклятьем женщину валяться на траве.

Быть может всё иначе могло бы сложиться присутствуй здесь Цера или Сильмини. Быть может все еще могло закончиться добром. Увы, никого здесь не оказалось в нужный момент.
…Только Большая Мама со страхом отступившая от Найджелла, только фей-ямы с визгом прыснувшие в сторону. Только скромняга Найдж, променявший свет на тьму. И Яни-Яни, маленький звереныш двинувшийся к хрустальному мосту с хрустальными же перилами.

А Рори между тем ворвался в Таверну, выбив из Глассвайна дух одним хорошим ударом. Напрасно старался уклониться рыцарь, напрасно старался переиграть судьбу – все произошло быстро и не слишком-то красиво – Рори взял Бербеджема на рога, взревел и отшвырнул еще трепыхающегося толстяка прочь. Хотел добить стулом, но тут уж фон Бранден ворвался в пустое помещение, хватая бычару заледеневшими своими руками. Бычара, впрочем, оказался устойчив перед такой магией – бывалый боец да еще и дивн! Зарычав, он как-то ловко перехватил гемландца – Ульрих впрочем тоже рыцарскую науку ведал. Удержался, не дал себя заломать, треснул даже пару-тройку раз Рори в зубы хорошими смачными ударами. Левше всегда легче бить! А потом всё завершилось как-то резко, когда внезапно обожгло спину гемландца не слишком-то и болезненное, но какое-то уж противное прикосновение.

…

- Я вас люблю, леди Феари! – Улыбнулся Мальчуган. – Вы злыдня, вы дрянь, вы ужо так меня обидели добрая леди, так я вам ужо думал никогда энтова не прощу…А она сказала простить! Она сказала, вы моя теперь. Она сказала чтобы я не помнил зла. Совсем совсем моя, добрая леди чтобы не помнил зла…

Вернувшийся подросток над Феари склонился.

- Оооо…она мне правда не сказала как вас отсюда утащить…Но вы не бойтесь, чёй-нибудь придумаю сейчас…прямо расстараюсь…Найджелл хороший, старательный, волшебником вырастет…

И облизав зубы, мальчонка задумчиво прислонился к посоху, пришептывая, советуясь с кем-то, к помощи взывая.

…

Там где свет, там и тьма. А где самая колючая темень владычествует, там и неяркий луч солнца вдруг прорезает смертную мглу топким золотом. И самая маленькая, самая неучтенная песчинка может иметь судьбоносное значение.
Радостно потирал лапки Ёми-Ёми предчувствуя награду от Церы – ну кроликом же накормил, да еще каким жирным! Принц плелся следом, пытаясь кое-как влезть в свою роскошную одежду. Сильмини тонула в клубах розового дыма, погружаясь в сладкое, хорошее такое забвение. А щенок, вдруг обдав свою хозяйку волной страха, рванулся куда-то прочь за Хрустальный Мостик.

Шумела Река. Яни-Яни глубоко хромая и попискивая двигался навстречу Химере, эльфийке и накурившемуся претенденту.

- Беда…беда…лай-лай-лай…Бежать бедать…предупреждать…ай яй яй, Яни-Яни…Бедный бедный Яни-Яни…бедный бедовый что видеть его глаза…

И казался смешным этот кособокий, прихрамывающий зверек, но в его безумии что-то правильное слышалось, даже для Церы, хоть и не привыкла Химерийка к сложным думам.

- Забирать брать отниматеньки глупый парень…Забирать женщину-коднара. Ай-яй-яй…Предался, отдался, отказался...сьями-сьями, ядовитая душа, ядом ведьмищу душит...

А Цера уже и сама чувствовала особым нюхом хищницы запах какой-то гнили, сладковато-кровянистый душок и аромат беды – как-то смутно эта беда была связана с небом, с железом, с краем вечной зимы. Какая-то пакость на кожистых крыльях, большая такая пакость летела сюда. Враг, который побольше самой Василиски будет!

...

Кружились листья, болтали между собой деревья и травы, простые зеленые сплетни в непростом Бордовом Лесу. Король-Лес остался без магии, но травы и цветы были наполнены волшбой до краев. Магия ведь в каждом живом создании присутствует! Курчавые облака, небесная синь, болтливая речка колокольчиками посмеивающаяся себе, динь-динь-динь…
Сильмини спала. Вкусные травы Камме-Камме сделали ее сон лёгким и приятным. И сквозь радужные грезы, отчего-то чудилось эльфийке будто она собака: бежит на четырех лапах принюхиваясь к земле. А запахи всё страшные, мертвые, жутенькие вокруг. Темные, багряные, сероватые как пепел.
Огроменная мрачная Таверна, орущие мелкие белки – побежать бы за ними, но нет…Что-то другое собачье внимание привлекло. Рыжая ведьма распластавшаяся на земле, мерзенько улыбающийся мальчик над ней – вот он что-то сказал, вот облизнул щеку полукоднарицы.

- Ужооо вы не бойтесь леди Феари, ужо вам за спиной Найджелла бояться-то не придется…

Всучивать насильно деньги Паше Александра не стала, раз уж он так рьяно отпирался. Ну не хочет, так не хочет, она как минимум попыталась, так что должной себя чувствовать не будет. Хотя и без попытки, наверное, не чувствовала бы, в конце концов, сколько там в том беляше цены? А вот с тем, что в офисе вдруг внезапно стало как-то совсем мало народу, нужно было что-то делать, так как от этого становилось совсем скучно. Не то чтобы в офисе вообще обычно было весело, но обычно или Марат заданий каких-нибудь выдавал, или поговорить было с кем. А сейчас из собеседников наличествовала только надутая Юля, которую Саше не очень-то хотелось спрашивать, что у неё стряслось, так как она вполне обоснованно опасалась потока блондинистого бреда о сломанных ногтях(у самой-то Саши ногти были подстрижены, ибо мешаются же) и тому подобной фигне. Вообще, она всё чаще задумывалась, что она делает в этом офисе? Вроде и работа не то чтобы в радость, и возможности найти другую, более интересную и высокооплачиваемую, есть, благо родители обещали если что помочь, и к коллегам особо не привязалась. Нет, Марат, конечно, вполне нормальный шеф, с Герой иногда можно о чём-нибудь высокоинтеллектуальном поговорить или совета спросить, да и Алиса дама весёлая, но всё-таки Александра с ними не настолько уж долго общается. Зачем ей тут сидеть и плесенью покрываться? Впрочем, зачем тут сидел тот же Георгий, явно имевший куда более высокие интеллектуальные способности, чем она, лучшее образование и всё ещё при этом умевший общаться с людьми если надо? Прямо аномалия какая-то, а не офис. Затягивает перспективных молодых людей и превращает их в...В Вер-Васильевн.

Александра, со скуки опять нацепившая наушники, уже собиралась самым наглым образом разложить ноутбук и начать во что-нибудь играть, как вдруг из своей каморки выскочила Вер-Васильна и завопила, что Василию плохо. Саша, конечно, её не услышала, но заметила, что тучная дама чем-то взволнована, да и Юлечка вдруг вскочила. Сдвинув наушники на шею, девушка тоже встала и прошла вместе со всеми к окну, где пронаблюдала эпелептичного бомжа, на вид вполне умирающего. Плечи Саши, не смотря на вполне женственный вид, отнюдь не страдали от излишней хрупкости как в физическом, спасибо более-менее регулярным занятиям с мечом и луком, так и в метафорическом плане, а потому она, в отличии от той же Юлечки, не стала тупо пыриться на помирающего Василия, а тут же приступила к действию. И первым делом она отвесила добрый такой подзатыльник стоящей рядом блондинке. Просто от вдруг вспыхнувшей к ней неприязни. Там за окном человек умирает, а эта курица белобрысая стоит тут и тупо смотрит на это, да ещё возмущается тем, что умирающий бомж, видите ли, неэстетично выглядит.
- Чего встали, дуры? В скорую звонить надо!, - рявкнула вдруг Александра. Надо сказать, что голос у неё был хороший, звонкий, а ещё она, кажется, унаследовала от отца, бывшего до становления мирным бизнесменом военным офицером, командирский тон, который сейчас и прорезался. Впрочем, реакции от дур она дожидаться не стала, а сама рванула обратно в помещение офиса, схватила телефон и набрала ноль-три. Как только ответили - сказала, что у человека, кажется, приступ эпилепсии, и продиктовала адрес. Саша специально не стала уточнять, что приступ у бомжа, чтобы в скорой не решили на этот вызов забить. Если захотят потом претензии высказать - пусть. Да и не считала она, что то, что Василий всего-лишь какой-то абсолютно ничего для неё не значащий бомж, о смерти которого врядли будет хоть кто-то не то что горевать, а даже думать, может быть оправданием бездействия. Для неё это было равносильно умышленному убийству. Дождавшись подтверждения выезда машины, девушка поспешила на улицу. Самостоятельно помочь Василию она врядли как-то могла, так как понятия не имела, как лечить приступы эпилепсии, да и в аптечке ничего круче бинтов и нашатыря не водилось, но, по идее, она, как вызвавшая машину, должна была показать скорой куда ехать.

Алиска сразу поняла, к чему всё клонится, и благоразумно дала деру. Но коднар так легко сдаваться не собирался.
— Не умеет она, как же! — злорадно прокаркал он, пускаясь вдогонку по коридору. — Плавали, знаем!
Коридор был, прямо скажем, тесноват, и разбежаться во всю коднарскую прыть было негде. Но Пелагатти и не торопился. Алиска опрометчиво слиняла на кухню, а уж оттуда отступать было некуда, путь отрезан. Поэтому Пелагатти приближался медленно, с драматической неотвратимостью, давая Алиске время хорошенько прочувствовать свой тактический промах.
Мимо коднара шмыгнул фон Лихтенштайн, по своему обыкновению наговорив гадостей и как раз поспев вслед за хозяйкой в закрывающуюся кухонную дверь. Вшивый аристократишка, вечно он Алиске поддакивает! Ничего, будет и ему классовая война…

С торжествующим возгласом Пелагатти ввалился в кухню, предвкушая триумф. Но, наметанным глазом оценив обстановку, сразу понял: противник оказался не так уж прост. Колдунья заняла оборонительную позицию под столом, да еще вооружилась половником. Рыцарь уселся рядом. Выглядел он подозрительно безмятежно, но упоминание расцарапанного седалища заронило в сердце Пелагатти смутную тревогу.
— Плавали. Знаем, — уже гораздо менее уверенно повторил коднар.
Идти на приступ как-то перехотелось. Может, медленная осада?..

К счастью для Пелагатти, в это самое время в дверь постучали. Раздельно так, со значением. Даже соседи, затопленные Алиской (а вовсе не коднаром, несмотря на чьи-то бессовестные наветы), не решились бы на такое веское, безапелляционное «ТУК-ТУК-ТУК».
Немного погодя постучали еще раз, теперь уже совсем по-другому, дробно и меленько. И вроде как голосок знакомый послышался с лестничной площадки.
— Пойду посмотрю, кого там принесло, — после неловкой паузы буркнул Пелагатти. И вышел, напоследок смерив вражеский подстольный редут значительным взглядом. Радуйтесь, мол, что так легко отделались.
А то подумают еще, что он струсил — глупость какая.
До кухонных донеслись сердитое хлюпанье лап по коридору, начавшему уже превращаться в самый настоящий канал, и долгая возня со стареньким замком, перемежаемая негромкими пассажами по адресу такой-то матери.

Отпирая входную дверь, Пелагатти догадывался, кого за ней увидит. Так и есть: опять этот сорванец с нижнего этажа. Сущий дьяволенок — и это по коднарским меркам. Все почему-то называют его девчачьим именем, но старого Пелагатти не проведешь. Нет уж, сегодня и без этого разбойника забот хватает!
— Не до тебя, пацан. Завтра заходи, — отрезал Пелагатти.
И уже хотел было захлопнуть дверь, когда взгляд его упал (или, вернее, поднялся — Ташка-то была от горшка два вершка) на вторую пришелицу.

С незваными гостями Пелагатти обычно не церемонился. Но к этой серьезной, крысоватого вида дамочке почему-то хотелось обращаться исключительно на вы.
— Здрас-сьте, вам чего? — поинтересовался коднар таким тоном, чтобы сразу стало понятно: ни косметика, ни соцопросы в этой квартире никому даром не нужны.

Мысль о том, что Катя решила броситься под машины пришла внезапно и четко. Это было не ощущение, это было знание. Георгий был уверен в том, что она бежала навстречу смерти.

Он стоял на остановке и смотрел замедленное кино. Поворачивались, широко распахивая глаза люди. Машины еле плелись, обдавая прохожих синусоидной волной звука, подчиненному эффекту Доплера. Сверкали, отражаясь от окон зданий и торчащих то тут, то там кусков металла и пластика - неизменных атрибутов современной эпохи.

Он стоял не потому, что был оглушен и ошарашен ее поступком. Он стоял и смотрел, потому что это был его выбор. Гера никогда не был согласен с теми, кто утверждал, будто бездействие - это отсутствие выбора. И то, что происходило сейчас, было явным подтверждением позиции Георгия.

Скуратов не собирался бросаться вслед за ней. Он не стал кричать, умолять ее остановиться. Георгий был из той породы, что с рождения чувствуют деление всех людей на два типа: хищники и жертвы. Конечно, это не значило для Геры, что все "хищники" умные, крутые и успешные, а все "жертвы" слабые, тупые и безвольные. Но разницу это он ощущал загривком, и популярная в кругах криминалистов наука виктимология давала все необходимые подтверждения этому чувству.

И с того самого момента, как красная и зареванная Катерина взяла низкий старт, из души Георгия ушло все беспокойство за девушку. Скуратов, сам не замечая того, перестал персонифицировать Катю. Она превратилась в безликого суицидника из толпы, который не заслуживает ни малейшего уважения. Это было бегство. Она бежала, трусливо поджав хвост, намереваясь решить свои проблемы за счет чужих людей. Она сейчас не думала о том, что у водителя, который ее собьет, могут быть в машине маленькие дети. Не думала о тех, кто будет отскребать ее останки от асфальта. За что уважать таких людей? Они ведь тоже сделали свой выбор. А значит - зачем их защищать?

Гере даже не потребовалось усилий, чтобы обдумать все эти идеи. Они были прочно и давно впитаны наставлениями отца. Человека, от влияния которого Скуратов-младший отчаянно пытался избавиться. Ради чего влачил такое же жалкое существование, как и та, что сейчас бросалась под колеса. Но, в отличие от нее, он не собирался сдаваться. И уж точно - не вот так.

"Завтра подам заявление по собственному," - вяло, отстраненно подумал Гера. "Теперь только и разговоров будет... В конце концов, год - это уже неплохой стаж. А увольнение теперь объяснить труда не составит. Позвонить каким-нибудь кретинам-сокурсникам, вскладчину открыть юридический центр и ебись оно конем...".

А рука тем временем скользнула в карман. Ладонь обхватила мобильник, и пальцы уже привычным движением набрали клавиши.

Ноль.

Три.

А дождик всё лил и лил, не собираясь успокаиваться ни на минутку. Какое уж тут хорошее настроение, когда сгустилась мрачная гроза и мокрые снежинки больно секут лицо?

В квартире №13 сформировался свой собственный атмосферный фронт недобрости, осязаемая такая, тягучая беда. Сверкнула синяя молния и по ушам треснул гром - дождь припустил еще пуще, превращая высокого страшенного коднара, в высокую же страшенную мокрую курицу с рогами.
Как ни странно, размокшая папироска еще не потухла и в жуткости Пелагатти тоже не потерял. Мокрый или нет, но здоровенный клювастый монстр покрытый шерстью и перьями, остается здоровенным клювастым монстром при любой погоде!

…Тем не менее, Алиска решила не идти на конфронтацию – когда вот так начинается день, любой человек может сорваться - это знаете ли, как бы простительно, если проснулся под дождем и снегом, и грозой! А уж если о коднаре речь заходит – об этом мохнато-пернатом эгоистическом существе наделенным скверным, нетерпеливым характером истинного эгоиста – то взрыв может произойти в любой момент.
Решив более не оправдываться и не замечая никого вокруг, юная волшебница укрылась под кухонным столом, чувствуя себя прямо как в крепости. Вообще. Все происходящее попахивало каким-то проклятьицем – кто-то должно быть наслал всю эту гадость на их семью.
И это плохо! Плохо не потому что дождь и проклятье, ага, и не с таким справлялись же! Квартиру номер 13 подобной ерундой не запугаешь. Плохо то, что волшбы сейчас происходило слишком много! Тринадцатая заповедная квартирка прямо как маяк в ночи – светилась всеми оттенками магии. А есть во вселенной такие существа, которые очень-очень чутко, очень внимательно следят за такими вещами…и если, скажем, какая-то волшебная семья вот так непростительно, так ярко и жутко магичит…Ну. Могут произойти некоторые неприятности.

Бюррократические крысы терпеть не могут нарушения нормальностных законов!

Внимание волшебницы привлекла проплывающая будто кораблик, пожелтевшая газета: «Цепочка жутких происшествий в районе «Парковой»
...Что-то там был обведено фломастером, что-то помечено и подчеркнуто. Ага! Должно быть папа читал перед уходом…Парковая, Парковая…такое знакомое названьице.

…

Тем временем, Херня-Хернищно-Херническая и не собиралась заканчиваться. Пелагатти рыкнул на Алиску требуя всё это прекратить, но прекратилась сама волшебница, дав деру на кухню. Вода же, тем временем, всё прибывала – забираясь под плинтуса, завиваясь серыми водоворотиками и унося ботинки, виниловые диски, карты странных заморских земель и прочую ерундистику куда-то прочь.
Как бы не утонуть! Представляете, не в море где-то утонуть, а прямо в своей квартире расположенной на третьем этаже. Нелепость, скажете? А вот для квартиры номер тринадцать, на тринадцатой же линии Васильевского Острова – вполне возможный вариант. И уж для мелкого кота, оно особенно жизненно! Кошачьи сиры и водянистые шторма плохо сочетаются между собой, как это всем известно...

Тук-тук-тук! Раздался мелкий противный звук не предвещающий ничего хорошего. Его и коднар услышал, и сир Котэ и Алиска под своим столом-крепостью тоже. Тук-тук-тук. Так стучатся очень занудные, противные, совсем нежеланные гости. ТУК-ТУК-ТУК!!! И этим гостям очень сложно не открыть дверь.

…

Увы. Кнопку-Ташку никто не услышал. Вот как не задался мерзослякостный день с самого утра, точно такой же мерзостью он и продолжился. Ташка поскреблась в волшебную квартирку, но никто и не отворил!
...Там слышался грохот, восхитительное бульканье и звуки разворачивающейся тайны – там происходило что-то замечательное, невиданное, вкусное и великолепное - только несчастная девочка стояла снаружи, а всё самое интересное происходило внутри.
Хулиганка уж и в замочную скважину поглядела рассмотрев колючую темноту, и вслух позвала кого-нибудь, только ничего не услышала в ответ. А затем…

Прямо рядом с Ташкой возникла Крыса. Или человек. Сложно сказать! Высокая такая худая тетенька в безупречно сером костюме и с серой же крысиной мордой. Казалось бы настоящая женщина в крысиной маске – а нет! – шерстинки, усы подрагивающие, теплые розовые ушки. Всё ж не маска, а лицо! Самая настоящая крысо-дама в строгом сером костюме с дипломатом в одной руке, и с зонтиком-тростью во второй руке.
И хвост крысиный! Строгий костюм, а из под юбки-то виднеется длинный, лысый хвостик.
Тетенька вдруг постучала в квартиру – и очень недобро у нее это получилось – не то чтобы зло, но значительно. Такой вот стук уже нельзя не услышать…

ТУК-ТУК-ТУК.

- Девоч-ч-чка. – Тетенька вдруг посмотрела на Наталью, смерив ее колючим взглядом своих красивых в общем-то глаз. Только доброты к детям ни на грамм не виднелось в этих волшебных очах, скорее там виднелось раздражение и прочие чувства, какие могут испытывать взрослые, когда они видят докучливых надоедливых ребятишек. – Девоч-ч-чка, возьми конфеты и иди делать уроки. Малолетним гражданам надлежит делать уроки и слушать взрослых. Это вменяется в Обязанность. Прочь отсюда тебе следует пройти!
…Крысо-женщина рубила фразы, выцеживая каждое слово особенно сочно и вместе с тем холодно. Вообще-то её было даже приятно слушать. Такой себе чарующий голос…не забудешь его никогда, если хоть раз услышал.

А женщина, между тем открыла чемодан, извлекла из него мешок слипшихся ужасных лимонных карамелек и протянула Таше:
- Будь послушной маленькой девоч-ч-чкой. И может когда вырастешь, тебе дадут заполнять бумаги и сделают Главным Секретарём!

Пусть своего угла у Лекса не было, зато в его распоряжении была вся квартира. Или весь коридор. Дааааа. Весь коридор в его власти. Унылое, сырое, мрачное, но целиком его владение, право на которое он был готов отстаивать. Даже если при это приходилось громко мяукать и шипеть, размахивая когтистой лапой в сторону наглой коднаровской морды. В сторону Алисы делать тоже самое было глупо и не по-рыцарски, так что приходилось подходить с другой стороны.
А еще в коридоре валялись его книги. Александр когда-то давно больше всего на свете любил книги и книги. И еще рисовать. И скакать на коне.
Рисовать он уже не мог. Быть на коне ему случалось исключительно фигурально. А вот книжки еще оставались, только теперь у них появился исключительный соперник в виде телевизора. перед которым Лекс испытывал большой пиетет и который обожал ничуть не меньше. Особую любовь сир-котэ питал к детективным сериалам и драмам. Но книжки все равно оставались книжками, даже если читать что-то, кроме названия у Александра не получалось по объективным причинам. Когда ему на ночь читала Алиса было гораздо лучше.
Вчера такого не было, иначе бы кот спал не в коридоре, а на кровати хозяй... ведьмочки. Зато АЛександр спал на замечательном "Айвенго" Вальтера Скотта, которого он не читал, но кино ему понравилось. Гениальная штука это кино.

Вот и сегодня Лексу снился замечательный сон, который был безобразно прерван тем, что сир-котэ чихнул. Безобразно и внезапно. И еще раз.
- Мрррряяу! Мрялисса!
Котэ вскочил, попортил книгу и соскочил со стойки на пол, отфыркиваясь и недовольно ворча. Отпрыгнул в сторону от падающего снега, а потом и вовсе отбежал, глядя на оказавшуюся в центре его драгоценного и безопасного коридора тучку, что бессовестно сыпала снегом. Возмущению фон Лихтенштейна не было предела, тем более, что несомненная виновница сама прибежала в коридор босиком
- Алиса! Не колдуй по утмррям! И тапки надень, простудишься.
Кот одернул хвост от падающих снежинок и поспешил к ведьмочке, которая как раз вломилась в комнату к коднару, который... устроил потоп в квартире.
- Мрряу! Напрудил!

Квартиры бывают разными: сумрачными, холодными, хмурыми словно старики, когда с деревянных рам слезает позеленевшая краска, а желтые прокуренные обои полегонечку сползают себе со стен. Квартиры бывают уставшими, печальными, нахохлившимися как осенние голуби, а бывают моложавыми и задорными, когда прёт из всех щелей хороший ремонт и благоустроенность! А еще бывают такие загадочные обиталиша, которые вроде бы снаружи и ничего особенного, а вот если присмотреться изнутри...!
Именно к таким жилищам принадлежала волшебная, благополучная и единственная в мире тринадцатая квартира, расположившаяся на тринадцатой же линии Васильевского острова в красивом и очень старом, очень достойном доме с красной башенкой. Дом был заметен издалека, привлекая внимание случайных прохожих своей сказочной архитектурой, а вот квартирка, ну, её следовало узнать поближе.
...Уютная кухня с огроменным фикусом и круглым столом который умел вмещать столько людей, сколько за него садилось – три человека, значит для трёх человек будет уютным столик. А если скажем, двенадцать человек усядутся за раз, то окажется вдруг, что и для двенадцати места совсем не мало.

Волшебный такой стол. Круглый, прямо как у Короля Артура!

Кухня добрая, теплая, домашняя. А вот мрачный длинный сырой коридор с кухней не вязался от слова «совсем». Здесь всегда было хмуро, тихо, здесь обитали какие-то недобрые тени и имелась особая, выкрашенная черным цветом кособокая такая дверца, которую папа не велел открывать никогда. А мама ещё и добавила для красного словца: «Никогда и ни в коем случае, детям не стоит ходить за эту дверь одним!»
В общем, особая дверь была заперта на ключ, перетянута цепочкой и крохотный тетрадный лист пришпиленный к деревянному полотну, прямо-таки кричал красной надписью: «Нет Алиса. НЕЛЬЗЯ!!!»

Остальные двери были вполне обычными и вели во вполне обычные комнаты. Ну, кроме Коднаровской Комнаты. У Коднаров, как это известно, ничего обычного-то не бывает в принципе! Из этой комнатки в разное время можно было услышать матерный шансон, что увлеченно повествовал о тюремной доле и небе в клеточку. Иногда слышались какие-то печальные итальянские мелодии, иногда заунывные скрипичные вопли, а порой даже суровая органная музыка. Что там происходило внутри, ведал только сам Пелагатти, потому как гостепреимство, это не та черта, которая присуща мохнатым сгорбленным двухметровым и рогатым монстринам.

И в общем-то, свои уголки были у всех обитателей квартиры №13, кроме кота. Да-да-да. Александ фон Лихтенштейн единственный кто обретался в темном сыром коридоре на старой, побитой и исцарапанной кошачьей стойке. Он мог спать в любой постели, на любом диване Дома, но своего убежища, увы, не имелось. И в этом, хвостатый аристократ даже какой-то триумф унижения мог бы обнаружить для себя! Вроде: «вот я – потомственный великолепный дворянин обитаю в таком убожестве – восторгайтесь же моим падением!» Можно было увлеченно драть стойку и предаваться грустным, философским прямо-таки измышлениям о судьбе одинокого рыцаря, несправедливым жестоким чародейством, помещенным в шкуру кота.

...

В тот день, когда начались Особенные События, новое утро нового дня довольно быстро превратилось в Обед. Вообще, квартира номер 13, расположившаяся на тринадцатой линии Васильевского острова, жила по своему собственному времени. Здесь всегда царило время «где-то к обеду», «где-то в вечеру» и ночь. А вот утра не существовало – квартира №13 это время суток не любила, отторгала и принципиально презирала.
В общем в то утро, которое на самом деле было уже совсем не утром, а прямо-таки хмурым петербургским полуднем, шел дождь. И не где-то там за окнами, потому что в мистическом СанктЪ-Петербурге за окнами дождь льет почти всегда, о нем и говорить не стоит. Пфффф! Пытаться удивить кого-то дождем в этом размокшем, раскисшим желтыми деревьями городе - ну это совсем воображения надо не иметь. Нет. Непогода разыгралась прямиком в обиталище №13!

Алиса проснулась оттого что в ее комнате пошел снег. Свинцовые тучи сгустились над уютной девичьей постелькой и обрушились милым таким снегопадом, разрушая сладкий сон рыжей волшебницы. В комнате коднара, в это же самое время, разразилась самая настоящая гроза с ливнем и молниями, а в сумрачном тёмном коридоре уставленном до потолка книгами и прочей рухлядью, случалась напасть мокрого снега. Да-да-да! Было мокровато, мерзковато и вся эта круговерть затронула несчастного, очень недолюбливающего воду, Товарища-Кота.

Повезло только Ташке. Уставшая девочка ползла со школы и оказалась снаружи, а не внутри бедствия. Она увидела как темные тучи втекают в квартиру номер тринадцать, и оттуда же, откуда-то из глубины раздается смачный звук грозы. Ага. Зимой! Когда везде царствует слякоть и черные деревья печально размахивают желтыми тряпками погибшей своей листвы. В одну ненастную серую зиму, в квартире номер тринадцать случилась гроза, непогода и что-то очень-очень интересненькое. Ну как всегда!

Вообще-то Рори был знатно удивлен, и вообще-то говоря прямо, он был удивлен настолько сильно что у него прямо чавка отвисла и коричневатая нитка слюны по подбородку потекла, как у заправского телка.
- Вот же го-о-овно, ко всем херам. Да ты ж меня хер, провоцируешь прямо нахер! – Почти восхищенно произнес могучий дивн, когда какой-то жалкий недокормленный сай попёр на этого мускулистого зверя, чей полуобнаженный трос бугрился пузырями накачанных суровых мышц и фиолетовыми нитями вен.
Вот-вот!
Здоровяк Рори выглядел в этой ситуации машиной для убийства, а Ульрих, со всей его породистой роскошностью и великолепным гемландским ростом, казался скорее ленглийским худосочным аристократишкой, нежели достойным соперником Бычаре.

Вот с мечом у него, может, и были какие-то шансы - все ж двуручник, всё ж рыцарская наука!
…Годельшедельваргхен – этот красный меч дома фон Бранденов мог бы серьезно помочь в такой трудной ситуации, для того и создавался Лесными Людьми, чтобы защищать своих непутевых потомков и уравнивать шансы. Но Улле-Четная-Душа-Нараспашку порешил так: это будет слишком не по рыцарски, нападать с оружием на безоружного - это будет не красиво, в конце-концов это не воспоют в балладах, а Ульрих где-то глубоко в душе был человеком эффекта! В общем, рыцарь всей душой желал красивой драки – такой себе честной драки, достойной песен и баллад. И рыцарь за это поплатился, тоже красиво.

Громовой удар Рори был беспощаден, чёток и могуч! Подобно железной кувалде огроменный кулак минотавра врезался в породистое гемландское лицо, сворачивая гемланский нос набок и выбивая гемландские же зубы. И если нос Ульриха был уже давно-давно ломан-переломан и умел заживать сам собой, то вот зубы являлись ресурсом невосполняемым. Бесценным, как сама жизнь!

Ударившись головой о землю мужчина охнул, приложив ладонь к окровавленному рту.

- Ты-тфою мать…ф-фубы…

А Рори, намеревающийся добить соперника в один раунд ударом могучей, заканчивающейся крепким копытом ноги, вдруг был отвлечен неожиданным ударом. Вот правильный парень Глассвай не стал изображать из себя героя сказок и легенд, а просто подошел сзади да и вломил по звериной черепушке своим ужасным молотом. Треснул же, блять, со всей силы! И услышал правильный такой, чёткий хруст черепа, которому и полагается быть когда жестокое оружие вонзается в чужую кость. Увидел брызнувший фонтанчик алой крови и вдруг взлетел. В полете отчего-то, главным образом, царствовали боль и неприятность, а завершилось парение мгновенно, когда раздался какой-то сухой треск и великолепностный удар в спину, вышибивший из Бербемджемского дыхание. В ребрах что-то взорвалось болью и непонятно было - то ли ушибся просто, то ли малыш Рори взаправду серьезно ранил.

А дело было так – вместо того чтобы упасть на землю и послушно затихнуть, бычара с пробитой головой вдруг взял Бербемджемского на рога, врываясь вместе с его толстым телом обратно в Таверну. Там же он и приложил Глассвайна о барную стойку наслаждаясь разрушением да хаосом.

И что-то было неправильно на сей раз в помещении…однако подумать времени не было. Как и полагается быку на корриде, Рори вдруг выбежал из Таверны и взял хороший разбег чтобы довершить свою «игру» с Глассвайном. Впрочем, в отличие от обычного бычка, Рори еще гигантских размеров стул прихватил, очевидно, намереваясь расплющить им славного рыцаря Бемберджема если не удастся при помощи рогов дело завершить.

...

Для Феари всё произошло невозможно быстро.
Ульрих ожидаемо получил по морде отлетев от хорошего удара как соломенное чусело, а блеснувший на солнце зуб исчез среди травы. Маленькой такой жемчужикой! И очень сложно было сказать, расстался ли рыцарь только с одним зубом или сразу с россыпью этих беленьких друзей – лицо его как-то очень сильно начала заливать дымящаяся на солнце ледяная кровь, а сам мужчина ошалело хватал воздух, ощупывая ладонью рот. Бабища Груде-Коднарица оглушительно загоготала, а толстого Бемберджема, бычок вдруг взял на рога и бегом внес в таверну. Спустя пару мгновений оттуда раздался смачный грохот да злой треск.

Очевидно, пока выигрывал Рори.

…

Фей-яму по имени Ёми-Ём не желал злить Церу. Да ни на секундочку же! Напротив, хвостатый этот политик желал понравиться своей хозяйке и подкупить свою жуткую избирательницу какой-нибудь приятной мелочью, ведь в любой момент, Цера могла проголосовать сжиранием кандидата. А потому Ём-Ёми вдруг сорвался в бег да и исчез, на сей раз он не просто за мышами побежал - он убежал за кем-то покрупнее! Так и сообщил своей повелительнице, предварительно раскланявшись да расшаркавшись.

- Эээ, Сильминичка, куда это ты намылилась? Ээээ! Чего ты там удумала-то, остроухая, восстала чтоли против своего короля? Ээээ!!! Не забывай, глубая твоя бабская бошка, это ты во всём виноватха-кха-ха…- Цера в эмомент как раз сдавила Короля посильнее и посиневший мальчуган вынужден был замолчать.
До остреньких ушей Сильмини Келевон донеслись какие-то сдавленные хрипы, но звуков вкусного обеда вроде бы пока не было. Хотя кто знает? Цера ведь наверняка беззвучно умеет есть - она же грозная хищница в перьях и чешуе - а хищники как правило шумно не трапезничают!
Так или иначе, эльфийка покинула этот скорбный театр одного актера (а теперь уже целых трех актёров - Церочка, Принц и Ёми-Ём), оставив романтическую поляну в прошлом. Деревья печально вздымали над альвари свои ветви, грустные цветочки грустно роняли грустные лепестки, где-то рядом шумела река, а затем Келевон Леотари вышла к хрустальному мосту.

Ульриха и Феари здесь отчего-то не было, зато валялись все вещи, включая несчастного Исфархана Аль Хаеди. Его тоже бросили. То ли Ульриху надоело тащить этот груз и он избавился от Аль Хайеди как от мусора, то ли что-то случилось непредвиденное...

- Я сторожу раненого, - спокойно произнес маварахиму Камме-Камме-Каммекуреку покуривая трубочку набитую какой-то замечательной отравой. Вообще-то, фейка даже не смотрел в сторону несчастного южанина проделавшего большую часть пути без сознания, зато Камм-Камме-Претендующий увлеченно курил, рассматривая дальние планы недоступные даже для острого зрения эльфийской волшебницы. По всей видимости, нужно было очень хорошо догнаться травой счастья, чтобы последовать за Камме-Камме в его захватывающее путешествие.
- Ааа...ваши проблемы...Саи. Нда-да-да...Вы много бегаете! И вот о чём я говорю? Гм. Если бы вы просто присели...хм...если бы позволили себе насладиться жизнью...Нда. Да-да-да. Хм...Ведь парадигма бытия, понимаете...Темпоральные мысли нашей темпоральной точечности описывают мир как темпоральную систему...Короче. Жизнь - тлен. Борьба - пустота. Я не двигаю своими лапами - ими двигают за меня...Да-да-да...Вот глубокая мысль! Ухватил!!! А нееее....кончилось. Да-да-да...Так о чем я? Они там затеяли драку...Хм. Не умнО. И этот маленький мальчик, он сбежал...Да и шут с ним...все умирают. Все мы одинокие одиночки этого экзестенциального мира, да-да-да...Экзестенциализм это экзистенция...

Щенок унюхав фейскую траву как-то влажно чихнул, недовольно фыркнув. Густо было здесь накурено, очень и очень густо. Прямо от одного запаха можно забалдеть...

"Айе-Райгайрах" - послышался голос с крохотной собаки в голове Сильмини - "Айе-Райгайрах. Киэрэх. Друг!"
Очевидно, собачий ребенок пытался сказать своё имя. Абиссинские Псы, существа горделивые - у них витые рога и аристократические манеры, такие существа вполне возможно рождаются с именем и не нуждаются в кличках.
Щенок вдруг вывернулся из рук и подбежал к мостику. Острожненько зарычал. "Кума!" Раздался предупреждающий голосок зверя где-то в сознании. Совсем не человечий голос, но какой-то родной чтоли - словно бы теперь не только зверь принадлежал Сильмини, но и она сама теперь стала собственностью маленького звереныша.

...

- Эй, кхе-хе-хха…я тебя тут в своем лесу не создавал! Чего тебе нужно, Змеюга? У меня драконы есть, единороги есть…но ты-то откуда здесь взялась? – Голый мальчуган дергался в крепком василисковом кольце, пытаясь освободиться. – Мне бесценному знаешь ли больно. Ахха…А знаешь кто виноват? Эта остроухая негодяйка… Она. Она. Это всё она…Она вообще магией не умеет пользоваться! Знаешь кого тебе следует съесть…кха-ха…именно эту ведьму Сильминичку!!! А я иду к Фонтану. Проводи меня к Фонтану и я буду тебя одаривать золотом, счастьем и вечной любовью. Эй! Я король!!! Мне нужно помочь одеться, найти корону и вообще…Я не умею САМ!!! НО кха..ха...Я могу научиться...Меня не надо убива-а-ххх-ать. Пошшалуйста. Я цх-кхе-х-х-хенее шшивой...

Последнее слово посиневший голый паренек уже прямо-таки прошептал. А Ёми-Ёми в это время как раз вернулся с жирным кроликом.
Дар был вручен Цере ровно так, как и полагается вручать дары большим грозным химерам. Ёми-Ёми долго полз на коленях почти что облизывая землю, потом он положил кролика перед Василиской. Потом только обратился:
- О Цера Могучая и Великая, принять это вкусное мясо в знак моего фейского почтения следовать тебе. Лай-Лай-Лай. Ёми-Ёми твой преданный слуга и сполнитель, всяких пожеланий гордый осуществитель!!! Не гневайся, о Химера. Прими доброе служение и отпуститеньки Короля. Птички на деревьях шептастеньки о вкусной драке...Лай-лай-лай. Говоритеньки что будут мертвяки...

Работа увлекала. За что любил продавец свое дело, помимо того, что за этот труд платили денег, спонсируя Венины межзвездные полеты и позволяя оставаться летом в Обнинске, подальше от родителей с их тиранией и «Веня, мальчик мой, подумай о своем будущем! Сам будешь нам через двадцать лет спасибо говорить», так это за то, что в этой бушующей голодной толпе можно было забыть обо всех своих проблемах, сконцентрироваться на работе и только на ней вместо обдумывания печальных перспектив своей жизни. Порой в такие моменты резкого наплыва покупателей Вениамину нравилось воображать себя мореплавателем среди бушующего океана в пятибалльный шторм: ветер дует в лицо, людские волны яростно накатываются и удовлетворенно отступают, запихивая хот-доги за обе щеки, гвалт оглушает до шума в голове, а ты стоишь с лихим видом на палубе своего суденышка, умудряясь не разорваться от количества навалившихся дел. Развязать узлы! Ослабить тросы, сухопутные крысы!

Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Пятнадцать человек на беляш мертвеца.
Ешь, и дьявол тебя доведет до конца.

Увлеченно жонглируя едой, салфетками, бутылками с горчицой и кетчупом, парень не сразу заметил, как шум постепенно начал стихать. Когда же продавец в очередной раз высунулся из окошка, аккуратно зажав между пальцами одной руки два хот-дога, а в другой удерживая стопку из трех беляшей и одного чебурека, чтобы протянуть все это добро страждущим, с возвышения автолавки он смог заметить четыре мерно двигающиеся в его сторону фигуры. Мрачные и унылые. Даже одежда на них была темная в такую жару. Тысяча чертей! Рифы прямо по курсу, поки-и-и-нуть кора-а-а-бль!

«Кхм-хм, чем могу вам помочь, господа ?», - осведомился Вениамин, вежливо улыбаясь вновь подошедшим посетителям, через секунду представившимимся инспекторами санэпидемстанции. Представителей СЭС он за почти полгода своей работы видел в первый раз, но новообретенный инстинкт продавца хот-догов, сообщал студенту, что с ними лучше шуток не шутить.

«Да, конечно, - кивнул Веня, - одну минуту», - и парень, на всякий случай, протерев руки антисептиком перед уходом, отправился к подсобке и постучал в дверь.

«Бабиш, вас там видеть хотят. Из Санэпидемнадзора».

Ярким огоньком в синем сумраке светится рыжая лисья шкурка. Вода. Муть. Мертвые городки и воспоминания - надо только выбрать что-то одно - один тоннель, одну единственную развилку которая приведет к правильному финалу! Лисенок с тобой. Он пришел чтобы помочь тебе - послушно гнил в мёртвых болотах не одну сотню лет, а вот позвала на помощь и он здесь. Позабытый ангел с отмершими крыльями, добрый дух охраняющий детство. Он не умеет злиться. Он создан для тебя, и сколько тебе жить - столько и ему отмерено! Так выбирай же Лиса, так пройди же свой путь, добравшись до конца этого мира!

Синий тоннель. Там горе, стерильная вонь больницы и большая трещина разделяющая мир на "До" и "После". Плохой тоннель. Там кладбище, сизый чужой дом с чужими сизыми тенями, и липкое воронье. Там смерть близкого человека, заплаканное лицо мамы и жестокий конец...

В Красном тоннеле властвует ругань! Мама дает пощёчину - приходишь каждый день пьяная, прокуренная словно дешевая шлюха - бросаешься в комнату и комкаешь тетрадь, выворачивая старых добрых героев наизнанку. И вот Король Олень становится злобным слюнявым тираном, а Славный маг Ворон превращается в больного садиста, которому нравится разделывать чужую плоть по живому.

"И все сдохли". Твой любимый финал. "Потрахались и сдохли". "Нажрались и сдохли". "Забрались на шестнадцатый этаж, мудаки, сиганули вниз и сдохли"

Багряные воспоминания. Мама. Крики. Заплаканное лицо чужой женщины с высветленными волосами:
- Наташа, ты губишь свою жизнь! Наташа...Наташа...Наташа...
Красными кляксами крови листья бьются об асфальт растекаясь красными лужами, мама плачет бордовыми слезами и растирает ржавую муть по бледному лицу. В тот холодный день ты убежала и напилась в первый раз, потом пришла поздно ночью, а чтобы не было стыдно - нахамила сама. Теперь можно всё изменить! Лис. Король-Олень. Старая тетрадка. Мама плачет каждый день - ей плохо без отца, она ищет другого мужчину и ты ее ненавидишь за это. Выписываешь клоуна - больного психопата уводящего прочь маленьких детей - полосатые конфеты, очёчки...Всегда боялась клоунов, своего нового отчима, этого жирного мудака который должен заменить твоего родного отца, тоже боишься.

С-сука.

- Наташа, Наташа, Наташа...- в багряном саду плачет багряная мама. Первая пленница этого грустного мира и твоей жестокой тетради-тюрьмы...- Послушай меня, Наташа! Помоги себе сама, Наташа! Наташа...Наташа...Наташа, ты губишь свою жизнь.

Тогда, ты ей нахамила особенно зло. По чернушному. Хлестким матом! Тогда тебе нравилось доводить ее до слез и пить соленое отчаяние вытекающее из родных глаз. А теперь? Что будешь делать теперь в этом красном мире красных же кленовых листьев - что станешь делать среди этих мертвых деревьев и пламенеющих рябин?

Матрос развел руками.
- Мы же не видели в глаза вашу госпожу. Но объясните, спасителя ради, почему она не может подняться по трапу, если она здорова и молода?
Это было явное и ничем не скрытое недоумение. Он перегнулся через фальшборт и изучил сверху карету Джессики.

И тут сверху застучали по палубе дробно сапожки, и леди Лилит Варга, какой ее показывал на портрете Теду Урбино, слетела с мостика ловко, как горная кошка. На Верховной Опоре Дома Варго были черные брюки, заправленные в черные сапоги почти без каблуков, черная блуза, открывающая взору чуть больше, чем это предполагали приличия, но совершенно не смущающая ее владелицу. В вороте блузы на нитке черного жемчуга висело какое-то золотое украшение. Волосы леди Лилит были убраны в хвост и аккуратно заколоты золотыми заколками, чтобы ветер не позволял себе с ними лишнего. Дополнял наряд широкий кожаный пояс, на котором висели в кобурах пара пистолетов и изящными, отделаными золотом, но вполне рабочими и удобными рукоятями, явно сделаных под заказ, и абордажная сабля в ножнах. Взгляд хозяйки этого корабля говорил о силе, властности и уме.
- Бендер, Хаги, какого хера? - спросила она у своих людей, - что тут происходит и кто этот джентльмен?

Бендер, а, может быть, Хаги, объяснил, что этот джентльмен - человек леди Багир и что леди Багир не может подняться по трапу и просит спустить для нее шлюпбалку или платформу на лебедке.

- Она хромая или больная? - спросила Лилит Варга, тоже перегибаясь через фальшборт, отчего ее грудь под блузой очень даже аппетитно обрисовалась прямо перед Тедом. - Это не похоже на утонченный способ послать меня а задницу.

Последняя фраза звучала, как утверждение. А не как вопрос. Потом она снова обернулась к Теду и чудесное виденье почти идеальной женской груди померкло.

- Она же кучу времени провела на суше, остолопы. Ее, если я правильно помню, увезли куда-то на материк учиться, вы, дети осьминогов. Поэтому она приехала в платье, как на бал. Мне еще не хватает, чтобы Верховная Опора чужого дома свернула себе шею, поднимаясь на борт "Ласточки". Спустите ей шлюпку потому что с лебедкой вы провозитесь до обеда, а нам надо отлив поймать.

Бородачей словно ветром сдуло и через несколько минут шлюпка на балках поползла вниз и замерла на такой высоте, что возбраться на нее можно было даже в платье до пят. Хотя и не без посторонней помощи.

Тем временем Лилит Варга изучила Теда одним долгим и очень внимательным взглядом.
- Как зовут джентльмена? - спросила она.

- А вы, смотрю я, отважный человек! - Тед открыто улыбнулся и хохотнул, заговорщицки подмигивая старшему. - Вы дважды, в моем присутствии, обсудили выдуманные изьяны моей госпожи! - охранник улыбался во всю, но в следующий миг лицо приобрело привычное выражение-маску. Повторяя слова старшего матроса, Тед продолжил, уже намереваясь вернуться в карету. - Если это возможно - делайте. Или официально заявите, что не можете принять Великий дом Багир.

Парень, отклонившись в сторону молчаливого покупателя и протянув ему салфетки, сам тем временем отвернулся, выискивая глазами висящий на крючке белый фартук, украшенный так и не сведенными, вопреки многочисленным стиркам, тонкими бледно-розовыми и бледно-желтыми следами кетчупа и горчицы. Едва дотянувшись до предмета гардероба, Вениамин снял его с крючка и вновь посмотрел на молодого человека, ожидая, когда тот, наконец, примет подарок и освободит тем самым продавцу руки. Тот стоял. Молча смотрел на студента. Не придавая этому особого внимания, Веня пожал плечами, оставил стопку на краю окошка и начал приводить себя в положенный продавцу вид, просовывая руки в петли и завязывая веревки на пояснице. После выдавил себе на руки прозрачную жидкость из дозатора и растер ее между ладоней. От рук повеяло спиртом. Окончательно приготовившись, парень вернулся к покупателю. А тот все молчаливо не двигался с места. Стопка оставалась нетронутой. Да что же за день такой дурацкий! Все вокруг какие-то странные, молчаливые и загадочные, чтоб им пусто было! Вениамин тут же мысленно попытался оправдать мужчину перед собой. Вдруг, он просто уснул. Бывают же такие редкие люди, что умеют спать стоя с открытыми глазами. Вроде даже таким вещам учат. Вот Вене на лекциях такое умение пригодилось бы. Так или иначе, парень решил, что с его стороны будет довольно грубо окликать или торопить человека, перед которым он и так, хоть и косвенно, виноват.

Тут завибрировал телефон. Пришла смс-ка. Студент выглянул из окна, чтобы удостовериться, что других клиентов помимо молчуна, пока вроде бы нет, и позволил себе отвлечься от работы, чтобы удовлетворить свой интерес. Сообщение пришло от Максима, также известного как «Leto Reholker», его товарища по корпорации. Он писал, что Венин мейн в данный момент залогинен в игру, несмотря на то, что парень уехал на работу (Вениамин держал Макса в курсе своих планов касательно времени планируемых сеансов в Еву) и занимается какими-то подозрительными вещами. Судя по всему, Венин аккаунт умудрились взломать.

«Твою ж мать!», - выругался продавец и лихорадочно начал тыкать пальцем в экран, пытаясь включить мобильный интернет на телефоне, зайти на сайт CCP и написать в поддержку. Максим уже наверняка сообщил главе корпы об угнанном персонаже и того с минуты на минуту ограничат в полномочиях, дабы злоумышленник не натворил дел, но тот все еще мог свободно распоряжаться личными Вениными средствами, что составляло, ни много ни мало, шестьдесят миллиардов исок. Времени было буквально в обрез. Разумеется, пока с Веней творилось такое, парень забыл обо всем, за пределами экрана своего телефона и отображенного на нем сайта тех. поддержки.

И ровно в тот момент, как Скуратов закончил свою пламенную речь, открылась, громко стукнув о стенку, дверь директорского кабинета. Словно Моисей сквозь море, прошествовал Марат через офис. Георгия захлестнуло ощущение собственной ничтожности и малозначительности. Не то, чтобы он действительно чувствовал себя именно так, но отрешенное лицо шефа вместе с медленными, словно ленивыми, движениями, обдавали волной весело и с брызгами расступающимся перед директором дерьма.

И вот стоит Герасо своими устремлениями к высокому, как, простите, с ног до головы обосранный, посреди возникшего гробового молчания. И понимает, что вот-вот будет объявлен результат поединка его ораторского мастерства и непререкаемой силы авторитета существа, для которого проблемы обывателя - шелуха под ногами.

И посреди этой тишины, потомственный аристократ Скуратов почти услышал свой собственный голос, который, однако, звучал лишь у него в голове:
- Твою ма-а-ать...

Пронзительно-синими глазами поглядел рыцарь на Феари, хватаясь за протянутую руку помощи чтобы встать. Прикосновение его было болезненным и не слишком-то приятным для ведьмы - очень и очень холодным, сказать по правде, словно бы десяток игл в горячую кожу воткнулось!
Зато помогла. Зато рядом оказалась добрая Гвидичи! Правда рука заболела и спину слегка болью продернуло, не так-то легко поднимать такого высокого мужчину.
…Тяжело вздохнув, Ульрих поднялся на свою хромую ногу, дернул головой, не сводя ошалевших глаз с бегущей воды. Потом вроде успокоился, крепко сжимая челюсти. Заметил порезы, алую кровь, темные перья, пробивающиеся сквозь бледно-розовую кожу Леди Коднарицы. Вздернул бровь:

- О-откуда это, а? У-успели повеселиться с м-моим сквайром, д-да? Там в тележке у г-госпожи Сильмини есть к-ка-акой-то колдовской мусор…вся эта байда вроде фокусов-п-посов, м-мать их перемать! Смажь ты-травой ранки.

По правде говоря, кроме мучительных порезов подметил рыцарь и другое. Голое тело, аппетитные женские формы, обнаженную грудь…
Слегка покраснев, мужчина быстренько отвернулся – все ж для гемландца это пожалуй слишком! В гемландии-то женщинам полагается носить глухую одежду и прикрывать волосы платком – страна эта патриархальная, глубоко верующая и не терпящая никаких отклонений от положенного порядка вещей. Там даже высокие заиндевевшие замки, издавна делятся на мужскую и женскую половины.
А Ульрих, хоть и веселый бродяга, истинный гемландец до самых корней волос, как это известно - непривычно ему было видеть такую свободу и он не мог сказать, что это правильно для женщины, ходить по свету обнаженной-то!

- Т-там есть шкуры чтобы накинуть на себя, Гы-гвидичи…М-может пы-прикроешься? Твою м-мать, а то я окосею вдобавок к-ко всем м-моим недостаткам, пы-проклятье! Смотреть-то н-на тебя не по дружески, а н-не смотреть я н-не могу. Видит Небо!

Хотел было положить руки на плечи Фе, но потом просто застыл, заглядывая в глаза. Не желал причинять ей новой боли своим холодом.

- Меньше вины, м-моя м-маленькая ведьма Хильда. Ты н-ни в чем не виновата, слышишь? Н-ни в чем решительно.– И было бы это даже романтично и красиво, прямо как на картине художников-романтиков, когда рюшечки, кружева и бриллиантовые булавки. Сочные гроздья винограда да серебряные тарелочки с персиками! Бледный высокий красавец и женщина без одежды. Вот всё было бы прекрасно, если бы фон Бранден не решил в это время схаркнуть в реку, словно бы рассчитываясь с водой за перенесенное унижение. – Я его н-найду. Но бегать по лесу с голыми жопамии п-по кругу м-мы больше не будем! Отведи их в Ты-таверну, Феари! Пы-проследи чтобы все дошли и си-и-идите там. Найджелл не мог у-убежать далеко. Вот видит Н-небо…я н-найду этого пострела и отвешаю ему х-хороший такой подзатыльник...п-по заветам м-моего папаши. Чтобы бошка к херам отлетела! М-мать его. Хотя нет. Бить-то нужно м-меня ды-дурака по хорошему.

Помолчал.

- Ты смелая Феари, д-добрая и т-ты сумеешь их подбодрить. За-закажите жратвы и ждите в одном месте! Деньги пы-правда у Н-найджелла - но как вернусь, п-по счетам оплачу. Не разбегайтесь! Чувствуешь за-запашок, вы-вроде хорошим пахнем?

А дымком и в самом деле попахивало, сладкими дровишками и суетной жизнью что легко перебивает свободные лесные ароматы, напоминая о скучной, но желанной в общем-то цивилизации. После двух с половиной дней, проведенных на дикой природе – запахи еды и очага обрушивались прямо-таки волной на обоняние Фе. Еще в воздухе слышались звуки глухих ударов «Бум-бумм-бумм…»
…Может и не такой уж безопасной была эта самая Таверна, куда засылал их рыцарь, но он уже не слушал – схватившись за стеклянные перила, гемландец снова прошел назад.
- Что б ты сдох, вонючий кусок дерьма построивший эту хрень…ладно-ладно, ды-добро, славься твоё проклятое имя!

…

Ём-Ёми хитровато поглядел на Церу, ажно ушами своими мохнатыми задрожав от волнения. Вот и его шанс показать себя и стать архи-важным, архи-нужным фей-ямом в жизни одной конкретной химеры! Надо расти, надо развиваться – с крохотной ступенечки начинается бытие крохотного Фея, но кто знает, кто знает на какие недосягаемые выси предназначено ему забраться Самой Судьбой? Может со временем и до маварахима удастся дорасти!

Ёми-Ёми это вам не просто меховая игрушка, похожая на белый шерстяной шар, Ёми Ёми это начинающий хвостатый стратег!
…впрочем, зверек догадывался что любая стратегия основанная на дальних планах и измышлениях, может очень быстро оборваться в зубах грозной хищницы, которой, в общем-то плевать на всё что случится завтра и которая хочет жрать прямо сейчас. А потому фейка сразу решил зайти с козырей!

- Еми Еми знать где остальные феи, - деловито протянул пушистик, преданно глядя на Змеюгу. Всем своим обожанием заверяя её: «пожалуйста, не кушай меня славная вонючая Цера, я тебе нужен!»
- Ёми Ёми сдавать их Цере за награду. Зуб у Ёма-Ёма есть, а значительности, ай-яй-яй, нетути. Я желатеньки, чтобы Цера называть Еми-Еми своим главным после себя Главной! Я желать быть всегда полезным и всегда докладывающим Разведчиком для Химеры! – Пушистик улыбнуся зубастенькой, немного гадковатой улыбочкой. – Они за рекой. Они поймали жирдяйку за рекой. Яни-Яни пожелать сделать его своим рабом и там за рекой, устраивать грандиозную ссору он!

…Фейка и еще бы чем поделился, но в это время по мосту снова прошел Ульрих. На сей раз даже на своих двоих, а не на четвереньках.

- Цера. Дерьмо…Н-найджелл пропал! Я п-пойду его искать…А т-ты…Пы-прошу, п-помоги добраться Феари и Сильмни до та-а-аверны, девочка, вон она. Рядом. Пы-притащи туда этого п-полутрупа и валаровы травы в мешке. Черт. Н-нельзя это терять. Т-ты самая сильная. Ты не обязана вы-ыполнять м-мои приказы, но к-как друг…п-помоги, а? Шлюх отыщешь там и с-сумеешь лично выяснить, что они делают д-да как. Но м-мальчишка пропал! Глупый, п-пы-придурочный м-мальчишка! Будем бегать по лесу, снова все ра-а-астеряемся к херам собачьим…б-беготня-то у-уже поднадоела. Верно?

Рыцарь вздохнул, поправил меч на спине и снова пересек реку уже в третий раз! На сей раз он уже не останавливался для разговора с Феари. Просто похромал себе в лес, выкрикивая Найджеллово имя и посвистывая: - Ээээ, Н-найджелл, сы-ы-кворец, ты-ы-ы где!? Пы-ы-ыридурок, твою м-мать, и-иди сюда!

…

Ульрих отправился на поиски Найджелла, Ём-ём размышлял над карьерным ростом, Кума лениво размышляла как здесь всех убить да поживее. И у каждого в общем-то свои проблемы имелись..

А между тем на полянке творилось страшное – испуганно застыли деревья, идиллические бабочки вскрикнули беззвучными голосами – добрая эльфийка с платиновыми волосами решила схватить маленького мальчика за его фаберже! Ну и не за фаберже допустим, а где-то в районе. Да и мальчик в короне, мальчишкой-то не являлся на самом деле, но если бы кто-то сейчас увидел это жуткое зрелище, творящаяся вокруг драма наверное бы разорвала сердце впечатлительного зрителя в клочья.

С отчаянным криком, Королёк попытался отпрыгнуть, а вот и нет – чары не отпускали! Это было как полет, только полет когда один желает улететь вверх, а второй стремится вниз. Как секс наоборот! Как садомазохизм - когда одному шипы и плети нравятся, а вот второму партнеру то нет, не нравятся вообще.
И был тогда королек Лесом, а Лес был совсем как королек! Великое древесное царство открылось перед альвари – корни, деревья, задумчивые гиганты лесные, что переплетаются между собой гибкими ветвями. Одно целое. Плоть от плоти. Сотни-и-сотни-в-одном. Сладкий вольный ветер, листья и травы что вобрали в себя дыхание свободной синевы. Бесконечное небо! А корни гнилью полнятся, листья краснеют, нутро свободных деревьев проедено червяками без пощады. Зло в земле таится. Дальше-дальше летят двое, что скованны одними чарами.

Вот Линия Тай. Лес, лес, лес…Потом холмы, реки, руины брошенных городов. Царство зимы. Павшая стена и ярящаяся вокруг буря – земля как воронка, вниз и вниз падает. Оттуда и ползет Кума – из растворенной настежь заповедной двери, из той проклятой дыры, что закрыта была до Времени – а потом, когда волшебство сгнило, когда Стражей не осталось, когда все доброе гноем наполнилось да липким злом– тогда и поползла дрянь. Из темного города, из самого темного в этом мире места. Оттуда и черная смола Эгерей наполняет землю.
…Тут бы целое войско чародеев-альвари, чтобы уничтожить червей да сгубить зло и то неизвестно, помогло бы или нет. А Сильмини одна! Конечно, ничего не вышло, но Фонтан – тот что рядом был, тот что царствовал и владел подпуская к себе избранных, Фонтан отозвался и мальчишка отчаянно закричал, когда что-то переменилось в нем.

- Что ты со Мной Сделала, тупая ты дрянь!? Это не секс, это вообще не похоже на секс, дура ты!!!

Жуткое дело сотворила с Корольком благородная эльфийка! Он еще не понимал – а она понимала. Как идти к фонтану если ты великий и сумасшедший, как стать здоровым если черви грызут корни, а каждое дерево в округе, от самой земли впитывает яд? Никак, получается, не дойдешь.
Есть только одно верное средство!
Мальчуган-Король был обращен простым мальчиком. Таким себе мальчишкой с длиннющей историей в несколько сотен лет. Память осталась при нем, знания и мнение о своем всемогуществе тоже - все эти миленькие привычки щелкать пальцами и тут же получать желаемое. Но он сделался человеком всего-лишь! Теперь в нем нет червей, потому что и магии не осталось ни капли.

…Может Фонтан, конечно, исправит это гнилое дело, а может и нет.

- Всё что нажито непосильным трудом, ять!

Вздохнув, Пернатая Трактирщица, нехотя, достала еще одну кривоватую кружечку и новую бутылку вина покрытую сероватой пылью. Кажется, получше той нехитрой бурды которая была предложена Бербемджему до этого. Фей-яму же досталась новая порция помоев, а он довольный и счастливый, продолжил рубать как ни в чем не бывало, похрюкивая себе и почавкивая.
...Хотя, может и не помои это были, может, вполне нормальная и вкусная еда на стол была выставлена - во всяком случае, бабища с нежностью на зверька поглядела.

- А куле? Чё я, железная что ли, чтобы мелкую тварь не любить!?

С грохотом отодвинув заветный сундучок в сторону, перевела задумчивый взгляд на Глассвайна "Леди".
Красные с золотистыми прожилками глаза, сутулая спина, огромные сиськи и огромный же рост - но очертания какие-то искаженные, выломанные и не правильные. Нарочито изуродованные как будто! Рога кривые - один выше, другой ниже; мохнатые уши широкие и изгрызанные как будто, словно баранье-эльфийские. Пальцы суставчатые и длинные, сквозь черную шерсть, перо иссиня-фиолетовое пробивается. А ноги кривые, с длинными могучими когтями да еще и одна короче другой кажется...во всяком случае, походка у этой дамы своеобразная такая. Шаркающе-цокающая.

Словно птица, зверь и человек одновременно, соединенные между собой омерзительным и недобрым волшебством.

- Ять...с чего бы начать? Чет это..позабыла мать моя в кочель! - Когтистая лапа задумчиво птичий затылок почесала. Подлила вина доблестному сиру и себе между делом. - Чё-то говном всё пахнет...и на вкус добрый напиток вроде пьешь, а оно помои! Не замечаешь, сай? Ну чего там в сундучке-то находится? Золотишко, монеты, прочий мусор. Да. У нас же как, сайчик? То есть того...сай...любезный значит. Вот ежель ты прожил жизнь как дерьмо...вот если ты и сам дерьмо...по поступкам...по сути...в душе, то липнет на тебя коднар и вроде медленно да верно в зверюгу обращаешься...А коднар кто? Тварь вонючая, дрожащая, тупая и никчемная! Как я прямо сайчик. Как я...

Вздохнула дамочка, блоху с когтя подъедая.

- А в мире чем пахнет? Да говном, ять, пахнет. Тленом. Смертью лютой прям воняет! Будто перемены какие грядут - только волна эта коричневая, с дерьмом по гребню и помоями вот вот зальет с головы до ног! Так я чего хочу? К Фонтану ёкнутому, ять, хочу попасть! Дивийцам не положено в эти края ходить, верно. А я вродь того...уже и не дивна, а сраный Коднар. Мудаки говорят, будто Фонтан все желания исполняет. Будто рядом он! Будто только, млять, и ждет чтобы тупое говно в моей голове осуществить. А я чего, сай? Я желаю туда попасть..Смертным что говорят? Смертным саям, говорят, дорога туда открыта! Так ты проведи меня сай. Ять! Пожалуйста!!! Только дивным нельзя в те края ходить...да, так и говорят...вродь проклятье наложено, вродь вечный запрет, вродь законы мироздания херовы рухнут. А я чего думаю? Да говно оно все сраное - все эти законы! Говорят там живет...маг херучий или еще кто...Вроде все ответы знает. Вот хочу прийти к этому мудиле, значит, в лицо ему поглядеть и знаешь чего сделать, сай, потом-то хочу?

Шумно винца отпила бабища. Вдруг грохнула стаканчиком о стойку так что фей-ям аж чуть было не поперхнулся и к горлышку бутыли присосалась, шумно булькая. Утерла розовые слюни. Глаза алые выпучила.

- ПЛЮНУТЬ В ЕГО БАРСУЧУЮ РОЖУ ЖЕЛАЮ!!!

Может Марат и не был помешан на тачках, как некоторые мужчины его возраста, но вещь всё-таки стоила хороших денег. Портить втихаря свои вещи Марат никому не разрешал. Поэтому когда он очутился перед своим автомобилем с початой бутылочкой абрикосового йогурта в руке, он наконец начал по-настоящему злиться.
Лицо Марата горело, глаза налились кровью, а бутылочка надрывно скрипнула в побелевшей руке. Звонить в ментовку? Чёрт, а вдруг это всё же Анжела. Нужно сначала поговорить с этой истеричкой.

И тут его взгляд упал на парочку, подозрительно задумчиво попыхивающую рядом самокрутки и словно не замечающую что происходит вокруг. Разговаривали они тоже как-то странно, очень знакомо. Марат повёл носом и, конечно, сразу всё понял. Совсем распустились сотруднички. И это ведь всё за его счёт. От передозировки злости и раздражения у Марата опять болезненно застучало в голове и заложило уши. Так и не допив йогурт, он бросил его под ноги и медленно вернулся в офис. Остановившись у стола Саши, он невидящим взглядом вперился в роскошный букет и весьма резким голосом заявил, не заботясь о том кто в офисе может его услышать:
- Курьера и этого... растамана... Короче, они уволены с этой секунды. С удержанием зарплаты. Они там за мусоркой какого-то драпа накурились прямо в разгар рабочего дня. Будут возмущаться - скажи, что будут кровь сдавать и вылетят с волчьим билетом. - Марат оглядел офис мутным взглядом, видимо намекая, что "так будет с каждым." - Вообще уже охуели.

Дверь кабинета хлопнула за шефом так, что посыпалась штукатурка. Сотрудники так и не поняли, было ли последнее замечание Марата адресовано двум нарушителям трудовой дисциплины, всему Юнидиту или человечеству в целом.
В кабинете Марат плюхнулся в кресло и съел финик, сосредоточенно глядя в свой телефон. Наконец, он нажал несколько кнопок и приложил аппарат к уху.
- Зайка, доброе утро. Ты ничего не хочешь мне рассказать?
Несмотря на спокойные формулировки, голос у Марата был страшноватый. Зная его, Анжела должна была быстро понять, что он в бешенстве и ему сейчас не до шуток.

- А труп, - со знанием дела сообщила Алиса, глубокомысленно глядя прямо на Геру, - мы зальем негашенной известью и все будет шито-крыто.

Она сделала ещё одну затяжку, и её самокрутка на сем благополучно испустила дух. Алиса щелчком отправила её под ноги и растерла рифленой подошвой ботинка. Гера предствалялся ей математической формулой со змеиной головой во фраке и с ярко алой бабочкой. Она ткнула в Геру пальцем, и сказала:

- Ты у нас в минусе. Тебя какая то сука минусовала, я бы за такое вставила ей канделябр в жопу. Поперёк.

Не часто в своей жизни Веня занимался бегом на длинные дистанции. Хотя в тот момент его скорости и прыти мог позавидовать любой спортсмен университетской сборной по легкой атлетике. В ушах стоял топот его же собственных кед по асфальту. Каждый шаг отдавался неприятным горячим чувством в голени, но парень не обращал на это ни малейшего внимания. Единственным его желанием его было убежать как можно дальше, мчаться, не останавливаясь, спасая собственное имущество и собственную жизнь. Так и несся он, взмокший, свистящий, как чайник, иногда врезаясь, иногда в последний момент уворачиваясь от охающих подростков, матерей, едва успевающих убрать с дороги Вениамина своих детей, и мужчин выкрикивающих ему вслед оскорбления на такие невежливые действия. Пару раз парень чуть не растянулся на земле, запнувшись о бордюр, и трижды чуть не влетел в столбы, поставленные как назло посреди тротуара. Наконец, после бесчисленных прыжков, отскоков и поворотов, студент вышел на финишную прямую, в конце которой находился его ярко-красный ларек с довольно дурацкой горчично-желтой вывеской «Best-dogs!». Восклицательный знак был выполнен в виде сосиски. Каждый раз, когда Веня видел эту вывеску, у него возникали ассоциации именно с собаками, а не хот-догами, что говорило о том, что излишняя изобретательность в бизнесе иногда может только повредить. Правда, в этот раз продавцу было немного не до глупых названий. Только увидев вожделенную автолавку, Вениамин позволил себе немного сбавить темп и оглянуться назад, проверяя не преследуют ли его те самые гопники. Добравшись до двери, он с силой распахнул ее, влетел внутрь, не обращая внимания на своего начальника и по совместительству коллеги, и с грохотом захлопнул ее, тут же закрыв на щеколду. Только после этого Вениамин почувствовал себя в безопасности.

Прежде чем Бабиш, невозмутимо заправлявший очередной хот-дог кетчупом, получил ответ на свой вопрос, ему пришлось дождаться, пока взмыленный студент-аллергик справится с напавшим на него приступом сиплого мокрого кашля, который вызывала пыльца, обильно содержащаяся в столь жадно заглатываемом Веней во время вынужденной пробежки летнем Обнинском воздухе. Продохнув, наконец, от бесконечных спазмов, Вениамин дрожащими руками нарыл в сумке небрежно брошенные туда утром таблетки от аллергии, выдавил одну и запил ее припасенной водой.

«Простите, Бабиш», - произнес парень, отдышавшись и, наконец, подняв голову, чтобы встретиться глазами с терпеливым взором шефа. «Я не специально...» Тут лицо парня на мгновение перекривилось от осознания того, что он только что сморозил какую-то глупость, и Вениамин попробовал объяснить по-человечески: «Ну, то есть я не опаздывал сегодня, но по дороге со мной случился форс-мажор. Там девушка в беде оказалась. Я пытался ей помочь, но мне это боком вышло, и меня попытались ограбить. Это если вкратце. Извините.»

Вообще в Обнинске, насколько Веня мог судить по своим знакомым, не очень любили армян. Как, впрочем, и грузин, и азербайджанцев, и таджиков, и негров. «Понаехали тут», «Чурки», «Черные» и так далее – все это говорили про любого из них без всякой видимой на то причины. Обнинцев, конечно, можно было понять: как глянешь местные новости в интернете, так иногда страшно становится, молодежь нерусская шумная и агрессивная обычно, да и места рабочие у коренного населения отнимают. Тем не менее, Вениамин старался судить людей не по происхождению, а по поступкам. Начальник его был, на самом деле, человеком очень хорошим: честным, добрым и открытым. Он всегда был рад помочь, и с ним всегда можно было договориться. Другими словами, продавец своего шефа уважал, и ему нравилось думать, что уважение это взаимно. Студент на самом деле чувствовал некоторую вину за то, что, задержавшись, подвел Бабиша, но, тем не менее, Веня надеялся, что начальник его поймет, тем более что на его месте армянин наверняка поступил бы так же.

Конечно, Найджелл был надоедлив как капля смолы приставшая к длинным волосам, как навязчивая муха в жаркий хороший день, как некая привязчивая липкая субстанция, которая может и не плоха поначалу, но со временем начинает раздражать. Конечно, Найджелл казался трусом и ничтожной личностью, но была ли права Леди Коднарица в своем обращении с ним?
...Паренек ведь кажется с Кумой порвал, прочно так, по настоящему разорвал все отношения. Отказался от своей Темной Госпожи скрепив сердце! Или отчаянно ей служил и неловко пытался замести свои следы в пыли?
Кто ж знает?
Но может так сама Тьма воздействовала на окружающих – чтобы выставить юного служку в самом отвратительном свете, чтобы лишить его друзей, уважения и доверия тоже? В конце-концов мальчонка ведь и правда ничего плохого пока не делал. Как говорится - не пойман не вор. Монетка может и вправду украдена с тоскующего по своих духам, печального алтаря. А может и нет…

Феари не стала ничего прояснять добром.

Когтистая лапа ведьмы с силой вцепилась в руку подростка, пытаясь вырвать заветный "подарочек" – паренек заорал, но кулак не разжал, проворно выворачиваясь. Пару мгновений жестокой суеты, что сдобрена попытками забрать золото силком, и вот Найджелл отскочил в сторону, грозно нахмурив брови.

- Да вы же совсем с ума, чтоли, сошли!? Чёй-то вы так со мной обращаетесь? Да будь оно все проклято, добрая…тьфу, простова леди! Это сэра Ульриха деньги. СЭРА УЛЬРИХА! Он платит мне золотом, я его слуга, я храню его кошель, он жеж мне доверяет! Зачем еще Найджелл нужен, когда у хозяина мозги не на месте? Вот что вы творите, недобрая же леди! Чего делаете-то? Совсем сдурели под вашей личиной монстра, кажись!!

Мальчуган обиженно слизнул кровь с длинной и глубокой царапины на своей ладони – хорошая такая рана получилась. Учитывая что он недавно уже обжег руки над костром, наверняка ему больно было. Сильно больно.
Тяжелее только для гордости урон!
Склонив голову, Найджелл долго и задумчиво глядел на Феари - грустно смотрел, потерянно и злобно одновременно - как преданный птенец. Не детская печаль плескалась во взгляде - взрослая обида затопила незрелую душу! Потихоньку грусть уходила, как волна отходит от песчаного берега обнажая темное дно – так и свет уходил из глаз служки, заменяясь мраком. Холодный, недобрый огонек вспыхнул в искристо-зеленых очах. Не осталось больше обиды и любовь к коднарице сгнила там же. Веснушчатое лицо посерело.

- Да провалитесь вы с вашей любовью! Золотце же хотите? Ну чагой делать-то. Найджелл же ж вор, Найджелла ж нельзя добром ни о чем просить....Ну жрите, «сла-а-аавная леди Гвидичи!»

Выплюнув последнее словосочетание с особой издевкой, Найдж швыранул монетку коднарице под ноги и пошел себе в лес.
С тихим шелестом монетка опустилась на землю, покатилась ребром да и застыла себе в траве лениво. Профиль какого-то горбоносого монарха блеснул, витиеватые надписи и год рождения. Никаких вудуистических заклинаний, никаких рогатых черепов и темных заклятий.
Золото Ульриха добытое в одном из миров. Торжество Кумы.

…Поскрипывали вонючие крылатые червячки путаясь в волосах и под ногами, где-то дальше носились вопящие трескучки, охотясь на мелких паразитов. Лес шумел и вздыхал. Но если хочешь что-то разрушить, то в общем-то не нужны ни монстры, ни драконы, ни рогатые псы брызгающие ядовито-алой слюной; и даже яркие эффекты не требуются. Всё это антураж, театр, пыльный реквизит пыльной и печальной драммы.
Кума выжидала. Кума творила свою паутину занимая людей мелкими неприятностями.
Но!
Если хочешь по-настоящему победить – разрушь отношения между хорошими друзьями, обрати любовь ненавистью, заставляя самого дорогого человека нанести болезненную рану прямиком в сердце.
Вот и всё. Это и есть квинтэссенция Эгерей.

...

А на том берегу Ульрих пока что отсалютовал Феари своим мечом, еще не разобравшись как следует в трагедии. Он пока еще думал будто всё хорошо да славно у Гвидичи складывается, а потому сильно не отвлекался на ведьмищу, серьезно озадачившись просьбой эльфийки. Как это выбирать выражения?!
...Можно подумать, будто Сильмини Келевон Леонтари никогда не видела его бухим, вонючим, на веселе - с распутными девочками на коленях - когда вино течет по подбородку тоненькой струйкой, а пьяный рассудок рождает сотни пошлых анекдотов? Когда Ульрих громко смеется, отвешивает сальные комплименты и танцует на столе, падая на землю кувырком к радости всех присутствующих! Неужто Сильмини Келевон это упустила? Или правда, пока еще такого не видела и не знает про длительные запое-загулы отчаянного гемландца?
- Ты-т-твою то мать...- Рыцарь дернул себя за косу огорченно поглядывая на альвари. А ведь и правда она его пьяным в жопу пока еще не видала! Даже как-то...ну...стыдно что ли стало. Он же одно время решил завязать, но это еще при Валаре было, во время романтических отношений с Мэль.

Годы и годы назад, как будто. Годы и годы, мать их так!

- Д-ды-добро. Сильмини К-келевон, чего-то я и в самом деле ко всем ху...эээ...хо-хорошим людям разошелся. Эээ...Хотя м-мужики там тоже наверное будут. И вино. И добрая снедь. И к-камин и дамское шитье! - Ну что там женщины любят? Пяльца, золотые нити, рукоделие, целомудрие... - Я ды-думаю это будет достойное...эээ...целомудренное и не развратное за-заведение, верно Цера? Вот если где есть Ра-аспутный Дом, так там что ли распутство прямо сплошное царит? К-конечно нет! Пы-пьянка может быть конечно у-ужасной...а м-может быть это...очень сы-скромной и со вкусом...Д-достойной такой пьяночкой. П-помянем наших ды-друзей, это, тихо и мирно...в кругу самых чистых и миленьких д-девочек. Так. В а-атмосфере скромности и пы-приличествующего воздержания...Да. Ну можно и без девочек...хотя...мать его. Гы-грустно. Без девочек-то...

Ульрих еще чего-то хотел сказать, но в это время Королёк уже не выдержал, с силой потянув эльфийку прочь. Он начал снимать с себя одежду еще по дороге: вот полетел в траву дорогой, расшитый золотом камзол. Вот слетела усеянная рубинами, невозможно дорогая цепочка. Вот с бряцаньем отскочили пуговицы шелковой рубахи - мальчик был так возбужден, что даже расстегнуть терпежа не хватило. Просто сорвал рубаху с себя как герой любовник!
- Давай, раздевайся остроухая, времени мало! Что-то сгущается. Тьму чувствую на Мой лес надвинувшуюся. Да и плевать...Да Мне Бесценному на всё плевать, давай давай, милая. Убери собаку - она нам не нужна...для этих дел нам ничего не нужно. Я согласен, Я на все согласен...Делай Мне хорошо, делай!!!

Выпятив тощую грудь, королек вдруг ойкнул, согнулся и принялся стягивать портки. К этому времени они уже достигли заповедной полянки, где вековые деревья стояли кругом, образуя защищенную от всех ветров беседку. Ноги щекотали мягкие травки. Сверху синим колодцем нависало бездонное небо. Багряные деревья тихонько переговаривались между собой, мурлыкая ленивые песенки о любви. Пахло луговым клевером и щедрым летом.

- Ну чё стоишь? Давай раздевайся, остроухая! Я почти готов же!? Какая там еще любовь...да Мне и простых плотских радостей хватит за глаза, плевать и растереть на твою грёбанную любовь. Давай уже к Делу!

...

Когда над поляной сгустился невидимый мрак - тот самый нехороший мрак, что сжимает сердца ледяной ладонью даже в самый солнечный день, Сильмини была уже на поляне с Лесом. Зато Ульрих все еще стоял перед мостом, ожидая когда Цера соизволит его треснуть как следует по башке и перетащить на другую сторону. Всё вроде бы складывалось неплохо: Гвидичи жива, проклятые крикливые меховые варежки фей-ямы куда-то разбежались, Претендент сосредоточенно курит трубку набитую какой-то едкой пакостью...
В общем, неплохо оно все было. Можно сказать, оно всё даже хорошо пока что складывалось. Кроме того что Кристина не нашли, конечно...
А потом ушел Найджел швыряясь золотом и рыцарь удивленно поглядел на Гвидичи.

- Феари, кы-какого черта пы-произошло? Подожди, ты-твою мать, Н-найджелл...Эээ!!! Пы-постой скворец! Эээ, Найджел Придурок!!! Цера, девочка...мля...пы-помоги южанину. Там в нем к-какое-то дерьмо сидит. Д-да к хренам же!

Бухнувшись на четвереньки, рыцарь пополз по мосту, потея и вздрагивая от страха. Улыбались херувимчики. Злорадно смеялись стеклянные розы. Огроменный двухметровый гемл замораживая стекло своим ледяным дыханием, полз по прозрачному мосту, с ужасом глядя на ревущую под собой воду.

- Мы-мля...Кальдарфинус...будь славен...кы-как я всё это ненавижу...Ты-тывою мать, Феари, что случилось?!

Скуратов был ошеломлен. Поражен. Обескуражен.

Как?! Как??? Как это могло произойти?!

Каким образом Сеня, словно заправский Гудини, сумел исчезнуть на глазах почтенной публики так, что зоркий глаз Георгия его не засек? Это было настолько непостижимо, что Гера даже не сразу осознал, что, во-первых, идей накидана уже целая куча, во-вторых, Шеф, который, как ему казалось, беззвучно шевелил губами, что-то все же приказал и, в-третьих, собрание окончено и пора за работу.

Но здесь у ветерана call-центра был свой план.

- Ну, дамы и господа, все слышали Марата? - Георгий имел право называть Шефа по имени, по крайней мере, за глаза, чем и пользовался, дабы менее опытные в делах продаж товарищи проникались уважением. - Смело по коням - и вперед, к победе! Я пока Сеню разыщу, где он там бродит.

Уверенным шагом Скуратов направился к коридору, единственному выходу из рабочего помещения, который был неаппетитно прозван тонкой кишкой за узость и извилистость. Он не сомневался, что найдет славянского Боба Марли по характерному сладковатому запаху паленой травки.

      День раскалялся в своей свежести и пыли: сухой мертвый песок еле поднимался над землею и будто бы парил, размахивая танцующей рукою пух с одуванчика времени. Солнце стояло высоко, и ни один небоскреб не посмел закрыть его свой вечно голодной до офисного планктона шеей, потому хотя бы, что самое высокое здание в округе было мраморным храмом с колоннами в три этажа. И ленивые брови небосвода в удивлении открывали нашим героям небесное светило, чуть мутное и засахарившееся, еще будто бы не проснувшееся и не созревшее еще, которое выжимало из своих грузных очей соки, отправляя их сиянье в этот удивительный мир, куда попали знакомые нам товарищи по несчастью. Но вот капля этого сока плюхнулась на золотой эполет генерала, и тот, прикусив свои моржовые усищи, с недоумением и стыдом посмотрел на Эпифору, которая, к моменту, когда Борис Палыч оклемался, уже теребила его за все, что можно было теребить невменяемого пьяного горящего маразматика и пыталась выпытать у него что-то:

      — Где мы? Это ты нас таскаешь или кто? Как мне вернуться, туда, где мы были, эй?

      Наверняка, ведьмячья душа хотела услышать в ответ что-то вроде: «Ты права, о, Эпифора. Я — хранитель времени из расы Палычей, предводителей седьмого божественного легиона, принесший сюда вас для того, чтобы вы переменили ход истории. Вы избранные, дети мои», — но старик сказал нечто отличное от этого, икнув и откинув барышню в сторону и выпучив на нее глаза:
      — Аленушка, где ты? — проревел он и сел на песок, выставив короткие ножки вперед и повесив голову на вставшую дыбом седину. — Хты-о? Шо-ли, куда-т… Ик! Это все Сваянов, старый хрыч, Сваянов, будь он не ладен! Говорил я ему, химера подзаборная, не надо, ак ведь это ж Сваянов! — выпучил глаза Лиховальцев, и щеки его стали настолько красными, что разбудили своим пьяненьки теплом седые смотки усов генерала. Борис Павлович резко вцепился обеими руками в песок, боязливыми рывками стал осматриваться по сторонам и что-то, да понимать…       — Это… Это хде. Э-это где мы, дочка? Слыш, че. Слыш, че скажу-то… Мы в пустыне, слыш, — пролепетал генерал, не моргая глядя на Эпифору, но вскоре по рукаву его сюртука побежала дорожка пламени, вскоре раскроившая всю его спину по швам. Борис Павлович, заподозрив это, в этот раз, вовремя (а не так, как это было на именинах своего брата), забурчал что-то, как петух: зоб его нервно затрясся, в глазах треснула рябина, а руки кое-как выпустили сюртук со своих плеч. Горящий мундир был послан на руки Эпифоре, впрочем, это генерала уже не интересовало, ведь он, натянув свою легкую рубашку, почти пижаму или ночнушку, до колен, уже начинал нацеплять на нее свои ордена и пять звезд.

      В это время на пароходе античности играла весьма безвкусная музыка, впрочем, для кого-то она могла бы показаться и заманчивой: Пантелеймон, удивившись своей речи и многозначительно поджав желтыми каменными зубами свою тряпичную верхнюю губу, услышал девичий голосок неподалеку от себя. Ну, голосок и голосок. Был б это слуга или вельможа, да и вообще, мужчина, Пантелеич бы махнул хитоном и предстал либо мудрым седовласым филином, либо услужливым и двулично верным лебедем, но это был девичий голос, и Сенатор явно не хотел его слышать. Другое дело, что он хотел его слушать, вопреки всему, что как-будто бы не скрывалось под выходной тряпкой. И, конечно же расслышав, не подав виду, «какой сейчас год и где мы», Пантелеймон вознес перст указательный в небо, на сколько мог поднять свою руку, дрожащую на легоньком ветру, молвил что-то да юной Вилл непонятное минут так с пять, а потом бросил, как бы вскользь: «Делос, так-то. Панамос, не високосный». Конечно, девочка мало что поняла из этого… Впрочем, не каждому читателю присягнут эти слова, однако какое-то магическое предчувствие (Ходят легенды, что это женская интуиция) навеяла ошеломленной дикарке, что она находиться на острове, а месяц, Панамос, относиться к летним. Впрочем, маленькая Вилл начинала постепенно вспоминать это место: в какой-то момент ей показалось, что она была здесь раньше и сможет пройти по любой комнате любого здания без света или будучи подшофе, то есть, на автопилоте. Каково было ее удивление, когда, взглянув на гору, обнесенную белым булыжником, она увидела дом, который рефлекторно посчитала своим. В памяти девушки мелькнул стол, скамейка, духота, дым, клочки чуть пожаренного мяса, и мужчина, определенно мужчина: сильный, стройный… Недоумение Вилл прервал Сенатор, резким движением нерезкой руки, вырвавший сумку с ее обомлевшего плечика. Он начал бесцеремонно копаться в вещах Вилл: достал сборник стихов и пластырь, недоумевая по поводу того, зачем ей белый невкусный бублик и книга на несуществующем языке:

      — Что это? — грозно вдохнул Пантелеич и, не дожидаясь ответа, разорвал книгу пополам, вскинув легкие дешевые листы в воздух. — Я спрашиваю. Но ответ… Ответом может быть молчание. Давайте помолчим… — проговорил он и крестил руки на груди, окаменев в прозаичной позе.

      Происходила какая-то жесть, летели листы, песок по-прежнему царапал паучьими лапками землю, а Гай Лисса метался с пережеванной сигаретой вокруг Эпифоры, чего-то от нее добиваясь. Веки его набухли, на лице показалась синь паутины вен, а брови выступили со своим капустником на фестивале инея: Гай бегал, матерился, сеял панику, выстреливая слюной, но вскоре со всего размаху задвинул генералу ногой по животу, что та отскочила. Борька, конечно, упал, но тот же залился в храпе: видно, где-то там, за складками всего его жизненного опыта, представляющего пузо, находился чудный тумблер отключения, который Гай преждевременно повернул. Повернул. И ушел, раскидываясь психами вокруг себя. И ушел, думаете, куда? Правильно, в другую сторону, то есть, куда-то в закат пихт, не зная ни нравов, ни года, ни себя. Эпифора же осталась в ста метрах от сенатора и Вилл наедине с храпящим генералом. Мда.
      Но тут хотелось бы заметить одну весьма привлекательную деталь: на шее Лиховальцева висели часы, остановшиеся на примерном часе, близком к реальности. Они странно жужжали и пикали, переливаясь зеленым светом. А это была минутка о часах, по нелепой случайности, затесавшаяся в мастерпост :)

Ангелина не отличалась умением бесшумно по лесам и полям ходить, но сейчас очень старалась не издавать звуков. Или хотя бы слиться с шелестом травы у озера.
Дойдя до места, где можно было что-то увидеть, но не лезть особо в воду, художница осторожно раздвинула камыш.

Что же за йогурты в этом Обнинске?
Геля отряхнула головой, зажмурилась и снова посмотрела на озеро. Нет, девушка не исчезла. И продолжала стоять в воде, как статуя в полный рост.
Выглядела незнакомка не очень опасно, поэтому Геля решила показаться, а заодно и узнать, что это за место.
Выйдя на свободное от камыша место, Ангелина выпрямилась.
- Простите! Вы не подскажите, где ближайшая автобусная остановка? - громко спросила девушка.

Марат терпеливо выслушивал предложения сотрудников и по его лицу все они понимали, что причиняют шефу своей недалёкостью практически физическую боль. Наконец, он поднял вялую руку, останавливая поток предложений.
- Так, стоп, стоп, стоп. Теперь слушаем меня. В нашем бизнесе кодовое слово "лотерея" означает что можно не мелочиться так с призами. Нам не придётся их выдавать. Это понятно?
Так что в призах у нас будет бесплатный визит в лучший стоматолоический кабинет, плюс ящик перцовки или золотое украшение в виде чеснока. Всё, шагайте продавать.

Марат дал операторам отмашку, предлагая занять рабочие места. Их мелочная болтовня уже начинала раздаражать.
Никаких способностей к красивому кидалову у этих овечек не было. Вот поэтому они и занимаются тут фигнёй на нищенской зарплате. Возможно, когда Марат их самих красиво кинет, это будет для них важным и меняющим мировоззрение уроком. Тупому ничего не поможет, а тот кто соображает - ещё спасибо потом скажет.

Мутным взглядом директор провожал покидающих его кабинет операторов. Оставалось разобраться с курьером.
- Саша, когда курьер явится - ко мне её, - Марат вздохнул и осторожно помассировал прикрытые глаза, после собрания ему стало немного хуже, - А хотя ну её к черту. Выясни что у неё там и придумай сама для неё наказание за опоздание. Потом расскажешь.

- Фпрхх, - фыркнула Александра и развела руками, в одной из которых находилась часто гудящая трубка. Алиса не отпиралась и не посылала её в пень, она тупо трубку не взяла. Ну что ж, её дело, а дело Саши предупредить. Она знала Алису не очень хорошо, но этого хватало, чтобы свести подозрения о том, что с ней случилось что-то плохое, к минимуму. Она сама кому хочешь плохое случить может, ежели шо. Сбросив, для очистки совести, курьеру СМСкой то, что собиралась сказать в трубку, девушка свернула самолётик обратно и направилась на лестницу, где можно было найти открывающееся окно и таки пустить птичку полетать. Возвращаться на скучную планёрку раньше времени не хотелось от слова совсем, а от расспросов можно было легко отмазаться тем, что после первой неудачи Саша не оставила попыток дозвониться Селезнёвой.

Когда самолётик, тем или иным способом, был отпущен на волю, Александре всё-таки пришлось вернуться на планёрку. Там шло относительно бурное обсуждение хрен пойми чего, а ещё Сеня, видимо, как-то умудрился куда-то утечь(вот ведь везучий!). Судя по тому, что девушка услышала, перечисляли пришедший в голову приколистский инвентарь. Помимо того, что идеи были какие-то никакие, было решительно непонятно, на кой ляд их генерируют. Вроде ж есть уже товар - зубная паста с запахом чеснока, и вроде как колл-центр должен её продавать. Значит на планёрке они должны обсуждать стратегии продажи, ну или хоть какую заученную фразу говорить потенциальным клиентам, логично же? Логично. Но почему-то перечисляют всякую фигню. Странные, блин, люди.
- Не отвечает курьер, - бодро доложилась Саша Марату, дождавшись паузы в процессе генерации идей.

День с самого утра полетел к черту.

В понимании студента три часа сна вместо положенных семи, отдавленные в автобусе ноги, внезапные выплаканные девушки и не менее внезапные другие девушки, приглашающие прокатиться, как, впрочем, и всё прочее, делающее Вениаминино мирное существование в ожидании очередных выходных, внезапным, непредсказуемым, взбалмошным и нервным, было как раз тем, что достойно называться вышеупомянутой фразой. А если утро не заладилось, то надо хотя бы самому что-то хорошее сделать. Проявить активную гражданскую позицию, так сказать. Тогда можно хотя бы утверждать, что у всего этого балагана был смысл. По крайней мере, так оправдывался перед собой парень за свое решение полезть в эту мрачноватую подворотню. Другая причина заключалась в том, что Веня хотел поскорее сбежать от той брюнетки. Не потому что за несколько минут она успела стать в его глазах воплощением всех неприятностей, свалившихся на голову, или попросту вела себя странно: просто парень не умел заводить новые знакомства. Делать для Вениамина это было тяжело: он не знал о чем с ней говорить, пока они будут ехать, чувствовал себя неудобно, спрашивая, кто она такая, и где он мог ее видеть, не хотел быть обязанным незнакомке… Ну и да, она действительно вела себя странно.

Размышляя над всем этим и, заодно, оглядываясь по сторонам в поисках побитого парня и склонившейся над ним девицы (Веня искренне надеялся, что пока он был занят разговором, местные гопники уже завершили свое черное дело и скрылись, а ему останется пострадавшего только до травмпункта помочь довести, ну и, может, полицию вызвать). Как только студент наткнулся на зловещую троицу, он впал в ступор. «Приплыли», - единственное слово выдал Венин мозг. Пожалуй, подумать можно было еще много чего: и что-нибудь нелицеприятное об этой «несчастной даме», и о том, что неплохо было бы дать деру, и о возможности нарыть в сумке свой глубоко запрятанный маленький мультитул, открыть лезвие и, размахивая им, с как можно более безумными криками: «Не подходите, сукины дети, у меня нож!» попытаться отогнать от себя недоброжелателей, но ничего кроме этого единственного печального слова в голову не лезло. Не слушалось и тело: к горлу подступил комок, в живот отозвался тянущим чувством, а руки и ноги налились свинцом. Так и стоял парень, не в силах пошевелиться, ожидая неизбежных вопросов про мобилки, семки и мелочь.

Плотная тяжелая рука легла на плечо и ноги чуть не подкосились: они еще и сзади подобрались. Но, внезапно, ничего не произошло: ударов на зажмурившегося Вениамина так и не обрушилось. А подошедший сзади мужик тем временем уже вставал между парнем и троицей, оттесняя студента широкой спиной.

«Беги», - только одно слово осознал Веня. Обращенное к нему. И тут, как по команде, адреналин частично вернул разуму контроль над телом, и Веня, чуть не запутавшись в собственных ногах, дал деру.

Алиса на телефон с работы не стала отвечать. Александра - девушка во всех отношениях приятная, но ведь Алиса не знала, кто звонит, поэтому предпочла не ответить. Мало ли... может, это босс, у которого мозга за мозгу зашла. Поэтому она тихо доехала до работы. Припарковалась за углом, чтобы никто не видел, где ее машина стоит и где ее раньше не стояло, вышла и быстрым шагом двинулась к конторе.

Где ее и перехватил Сеня.

Вообще Алиса не могла четко сказать, что произойдет, когда она курнет косяк. Жизненный опыт, достаточно богатый, чтобы написать монографию на эту тему, подсказывал ей, что с равной вероятностью она может отключиться, нажить головную боль, получить неоправданно хорошее настроение и от этой самой головной боли избавиться. А также все вышеперечисленные варианты в любых сочетаниях. К примеру, одна головная боль возникнет взамен другой. Но идти на собрание ей не хотелось куда больше, чем что бы то ни было.

- Айда, - сказала она Сене. - У меня так мало человекоблю... человеколю... человекоебия осталось, что я могу просто не пережить, если босс спустит на меня собак.

Она привстала на цыпочки и дыхнула на Сеню:
- Я вчера ужралась до скотского состояния, - сообщила она, чуть морща лоб от внезапно посетившей ее идеи, которой тут же с Сеней поделилась:
- И от меня пахнет не фиалками, верно?

Осуждающе-пристыжающий взгляд Александру не пронял, так как у бессовестной рыжей к подобным штукам был толстенный, как лобовая броня Бейнблейда, резист, и стыдно ей становилось только тогда, когда она сама понимала, что ей должно быть стыдно. Так что она спокойно забрала тоналку, поблагодарила Вер-Васильну и, прихватив сумку, убежала в туалет переодеваться. Вышла она оттуда уже в более официальном стиле, сменив шорты на чёрную юбку, надев поверх рубашки чёрную же жилетку и сняв-таки наконец наушники, ибо явиться на планёрку в настолько нерабочем виде было бы совсем уж наглостью. И хотя её место находилось ближе всех к двери кабинета шефа, заходить на собрание первой она не собиралась, так как ей было немножко лень туда идти, ибо планёрки всегда были делом скучным, и хоть полезной для конкретно неё инфы там было минуты на две разговора максимум, сидеть приходилось до конца. К тому же нужно было проследить, чтобы туда зашли все труженики калл-центра.

К этим самым труженикам Саша испытывала довольно смешанные чувства. С одной стороны ей было даже немного жаль этих "мушек-однодневок", которых в их компании с названием как у какого-нибудь лекарства от кашля или поноса откровенно использовали, а потом выкидывали, как говорится, на мороз. С другой стороны, публика там подбиралась в основном из тех, с кем Александра предпочитала не контактировать и их существование игнорировать, дабы не портить себе или им настроение лишний раз.

Вот к примеру сейчас в кабинет заходит Катерина. На вид вроде обычная такая девушка, ну полноватая, ну невысокая, ну и ладно. Но гонору и гордости столько, будто вон в том кабинете не Марат обитает, а она. Да ещё и смотрела на Сашу всегда таким взглядом, будто убила бы, от чего рыжая секретарь откровенно недоумевала, не понимая, что своим стройным и высоким видом, а так же тем, что сидит на собраниях рядом с Герой, вызывает в сердце Катерины жгучую ненависть. Ну, то есть взгляды Кати в сторону единственного постоянного обитателя калл-центра Александра-то заметила и даже, может, помогла бы ей попытаться завоевать внимание коллеги, благо случай был не настолько запущенный, как у ВВ, и внешность можно было легко подправить парой месяцев физнагрузок вроде того же катания на велосипеде, но нрав девушки отбивал всякое желание ей помогать и даже скорее наоборот. От вполне заслуженного спускания с небес Катерину спасало разве что то, что Саша не любила приумножать негатив, да и отношение Кати к самой себе тоже заметила, и предпочитала желание подгадить ненавидящей её ни за что выскочке подавлять, а саму её избегать.

За Катериной следовала Юлечка, внешние данные которой, в отличии от катькиных, в доработке не нуждались. Но общаться с ней нормально Александра всё равно не могла по причине полного соответствия Юли стереотипу о блондинках: красиииивая, но глупая как пенёк. По этой причине не слишком интересующейся модными журналами, косметикой и звёздами(которые в телевизоре, а не на небе) Саше с ней было абсолютно не о чем поговорить. Да и работу она выполняла так себе, ведь по телефону никто не мог увидеть её прелестного личика или вырез на платье, впечатлиться и купить очередную впариваемую конторой хрень. Хотя кое-какая польза от Юлечки, помимо, собственно, эстетического наслаждения от её созерцания, всё-таки была. Она, хоть врядли об этом подозревала, мужественно брала на себя основную долю пикаперских атак Павлика.

Павлик, естественно, шествовал за Юлечкой, намертво прикипев взглядом к её нижней части, что было весьма ожидаемо. Не смотря на то, что их с Сашей роднил цвет волос, именно в Павлика девушке хотелось кинуть своей кружкой, повторив написанный на ней орчий вопль. На самом деле, его потуги строить из себя мачо были бы довольно забавными, если бы он не воспринимал их абсолютно серьёзно и не был настолько назойливым. Слушать истории о его любовных похождениях, которые он рассказывал не понижая голоса, было просто невозможно, особенно учитывая, что голос его был далёк от приятного. Оставалось лишь сочувствовать бедным клиентам, которым приходилось слушать это через телефон.

А вот идущий последним Сеня вызывал у Александры исключительно положительные чувства. Он, кажется, разделял её нежелание приумножать негатив, имел к нему ещё более толстый резист, чем Саша к осуждающим взглядам, умудрялся как-то поддерживать как минимум нейтральные отношения со всеми вокруг, поговорить с ним можно было о чём угодно, даже если он абсолютно не въезжал и был не в теме, и вообще был клёвым. Жизнью он явно наслаждался, не смотря ни на что, и можно было с уверенностью сказать, что вот уж кто-кто, а Сеня от новости об увольнении ни разу не расстроится, а просто пожмёт плечами, скажет что-нибудь вроде "Ну бывайте тогда, я пошёл", и пойдёт. Не смотря на это Александра хотела порекомендовать Марату оставить его на работе, так как средняя работоспособность и эффективность "мушек" была не сильно выше сениной, а вот так разряжать обстановку в офисе и мириться с любыми людьми, как он, не умела даже сама Александра.

Убедившись, что все проследовали на планёрку, Саша тоже зашла в кабинет и уселась на своё обычное место возле шефа. Сидела она там, вопреки слухам, распространяемым кем-то(кто бы, в самом деле, это мог быть?) по офису не из-за особой важности или каких-то особых отношений с Маратом, а потому что оттуда было удобно подавать ему бумаги, если он не соизволит взять всё нужное сам, и принимать бумаги от него. Когда шеф предъявил ей отсутствие сотрудников, на лице секретаря отразилось непонимание. Девушка быстро осмотрела стол, мысленно пересчитав сотрудников:
- Как это не все? Все. Пять операторов, Вер-Васильна и я. Админ в Во..Кхм, по удалёнке работает, рисовальщица наша в течении дня подойти должна, а курьер вроде на планёрках и так не сидит никогда, чего ей тут делать-то?, - всё это Александра говорила в процессе обхода стола и раздачи переданных ей бумаг. На словах о курьере, присутствие которой на планёрках действительно было не обязательным в силу того, что её деятельность от товара к товару не менялась абсолютно, почувствовалась лёгкая зависть.
- Но если надо - сейчас позвоню, - девушка пожала плечами, вышла и набрала Алисе со стационарного телефона, - Алло, Алиса, привет. Тут шеф мне за тебя втык делать собрался, заметил, что опаздываешь. Ты там где застряла?

Примерно такой представляла себе Ангелина Припять, когда читала "Пикник на обочине". в такой тишине и унынии и должен был бродить Сталкер. Но никак не Геля. Осознав это, девушка ущипнула себя. Поскольку никаких здравых объяснений не было, приходилось думать, что она спит. Вот и телефон не работает. У Ангелины был надежный аппарат в надежном чехле и даже падая вместе с девушкой должен был остаться цел.
в полном одиночестве мысли в голову крались очень мрачные. Например, что Геля свихнулась. или что выскочат из-за кустов какие-нибудь неприятные личности. Художница ни разу еще не оказывалась в столь пустынном месте, поэтому не на шутку растерялась.

Направление Ангелина выбрала наугад. Примерно в ту же сторону она двигалась по улицам Обнинска. Светление леса вокруг девушка заметила далеко не сразу, да и верить в это боялась, чтобы не тешить себя несбыточной надеждой. Но после того, как Геля несколько раз оглянулась, сомнений не осталось - лес за спиной куда темнее, чем тот, что перед ней. И если бы не мелькнувшая тень, Ангелина почувствовала бы облегчение. А вместо этого рванула прочь, подальше от теней и темных деревьев.

Отхлынула волна - обнажился берег, и тот мусор что раньше под водой был скрыт заботливо, теперь весь на виду. Смотри-ка! Якоря там, куски проволоки, комки вонючих водорослей и пластмассовые бутылки валяются. Дрянь. Никчёмность. Одна сплошная ерунда теперь гниет на поверхности.
Так и с Наташей случилось - вот была кримха - темная, наполненная горем странница этого ржавого мира скрывающаяся от убийцы. Как птица печальная да черноперая. Сгущенку не ест, от шоколадок отказывается - за фигурой следит! - и всё ей не в радость, всё ей не в удовольствие. И весь мир этот не мир даже, а одна сплошная иллюзорная нелепость для Кримхи.

Такой была. Словно выписанной черно-белой краской на черно-белом полотне. Забывшая о ярких цветах одинокая душа.

А стала Лисой. Рыжей, человекоподобной зверюшкой. И запахи навалились, и слух усилился, и на сердце полегчало! Домики, шпалы, рельсы, тайны. Куда не поверни - везде интересности прячутся. Тут же раньше люди жили - и какие люди! - волшебники, чудодейники, создатели новых миров. Тут тайны жили, сказки, мечты.
Дороги из ниоткуда ведущие в никуда - человеку все это до лампочки, а Лисе не до лампочки. Рыжая Лиса иначе не может же.

Она верит.

В ребенка который к Развилку ушел, в Наташу которая обречена в королевском плену гнить, маленькая такая несчастная девочка. Лисе черви не страшны. Они для Кримхи опасны - а Лиса, она ха! - она всех победит такая смелая да гордая! Магия драконов же. Только одно плохо, не слишком-то долго живут драконьи заклятья - они вроде и есть, а потом пшик, обман сплошной да иллюзия! День в лучшем случае, пол-дня в худшем случае Наташе Лисой быть. А может и часа два от силы...

- Ручку найдем, человечину спасем, лисёнка отыщем, историю перепишем! Обнимашечки давай!!!

Стучит доброе звериное сердце, разгоняет окружающую муть. Лисенок во все верит, а вот Лиса не просто верит, она и слышит еще, чувствует прямо-таки запашок опасности. Здесь уже Убийца. Затаился и ждет себе неторопливо. А чего ждет? Наверное когда они к Развилку поближе подойдут...края там плохие, злой магией полнятся, гноистой желтоватой разрухой ползущей из дальних, проеденных червями краёв.

Может поговорить с Убийцей? Может признаться что обнаружили уже его? Или вперед бежать ни на что не обращая внимания? Или назад повернуть?

Или-или-или-или-или-или...

Только Лисенок сын Лиса на самом деле был, и мать его была, и Наташа и обшарпанный лифт на шестнадцатом этаже. Рельсы расходятся на большом полустанке, а потом неизбежно сходятся, когда приходит время закончить путь.

Марат любил сотрудников своего офиса той бескорыстной и непонятной нормальному человеку любовью, какой лишь директор кунсткамеры может любить свои экспонаты.

Вот - Вера Васильевна. Удивительная женщина. Марат испытывал к ней болезненную симпатию, которую тощий фрик с сальной шевелюрой испытывает к своему домашнему тарантулу. Как и тарантула, шеф предпочитал держать В.В. под колпаком и иногда подкармливать маленькими глупыми мышками. Слушать её на собраниях он не мог и на трезвую голову, а сейчас и вовсе тупо смотрел женщине в рот, изредка задумчиво кивая.
Отдел продаж сопел на периферии зрения. Эти люди всегда воспринимались, как некий монолит, несмотря на огромную текучку. Лица этих относительно молодых людей сливались в какую-то вязкую массу с кучей голов, каждая из которых отражала какую-то из граней человеческого грехопадения. Отчаяние, глупость, гордыня, скука, похоть. Когда в прошлом месяце они с Анжелой летали в Испанию и она затащила его в музей, в зале Босха у Марата случился острый приступ дежа вю. Кажется, все эти люди с картин уже работали в его колл-центре или, по крайней мере, собирались там работать в скором будущем.

Опустив руку под просторный стол, Марат машинально погладил Юлечку по круглой коленке. Марат не знал зачем он это сделал - ни о каких плотских утехах он сейчас не думал, да и поосторожней с этим нужно было быть. Анжела, похоже, начинает о чём-то догадываться. Экс Мисс Обнинск была мастером тонких намёков, о чём свидетельствовала многозначительная надпись "кабель" на его машине.
Всем известно, что интрижки на рабочем месте заканчиваются плохо, а Юлечку он ещё и собирался уволить довольно скоро. Нужно как-то это решить.
Стройный ход мыслей был нарушен, когда шеф обнаружил, что бухгалтер закончила речь и в кабинете повисла тишина. Мужчина прокашлялся, положил руки на стол и сплёл пальцы.
- Спасибо, Вера Васильевна, - бухгалтер получила благосклонный взгляд, - Так... Александра, а почему не все сотрудники на месте?

По тону начальника Саша могла безошибочно определить, что это залёт. Главной её обязанностью была организация бесперебойной работы офиса и всю вину на отсутствие сотрудника и даже какой-либо информации о нём Марат возложил на секретаря. Похоже, он удержался от публичного втыка только из-за того, что ещё окончательно не пришёл в себя и до сих пор чувствовал вину за утренний инцидент.
- Раздай, пожалуйста, распечатки и пойди позвони... - Марат на мгновенье замер, пытаясь вспомнить имя курьера, но очень быстро сдался, - Позвони... нашему курьеру.

Когда операторы получили распечатанные материлы, Марат посвятил немного времени введению их в курс дела (на самом деле, в основном, повторяя всё то, что было написано и в распечатках).
- Есть вопросы? Идеи?

Марат выжидательно посмотрел на старожила Геру, справдливо считая, что обсуждение должен начать именно он.

Вы не можете просматривать этот пост!

Неожиданно Нимрод как-то погрустнел, словно в нем, внутри, что-то переключили. Одним щелчком настроение его стало совершенно иным, и он невесело сказал:
- Нет, это вы меня простите, добрый сэр ... простите дважды, поскольку имени вашего я не запомнил, и вы простите меня, леди Джессика. Язык мой - враг мой, а сейчас у меня совсем не осталось сил, чтобы задумываться о том, что извергают мои уста.

Даниэль Пустеро тоже встал.
- Я полагаю, не будет нарушением этикета, леди Джессика, если я предложу вам встретиться на любой территории, у вас, или у меня сегодня вечером?

Ну куда же, куда же тебя несёт то?! Девочка, сейчас нам только затаивших обиду членов Великих домов с уязвленным самолюбием не хватало. Подумал Саймс и встал из-за стола. Всё разворачивалось как он и предполагал. Начались поспешные просьбы о союзах, быстрые вынесения приговоров и громкие объявления расправы над "виновными". Сейчас главное самим не стать этими самыми "виновными".
- Прошу Вас, довольно. - Спокойно сказал Саймс обращаясь к Нимроду. - Мы приносим Великому дому Теута глубочайшие соболезнования. Мы скорбим вместе с Вами. И очень жаль, что воссоединение наших домов было омрачено таким событием. - Саймс говорил не особо громко, спокойно и очень мягко. Договорив он сделал поклон головой, и после небольшой паузы дополнил:
- Всех сейчас переполняют эмоции. Прошу нас извинить, но Нам пора.
С последней фразой Прилл аккуратно постарался поймать взгляд Джесс, дабы получить поддержку Верховной опоры.

Как это известно, мужчины не любят показывать свою слабость, они любят казаться сильными и загадочными, самыми настоящими самцами, а вовсе не болезненными задохликами! Особенно если речь заходит о гемландцах – эти фанатичные светловолосые северяне являют собой квинтэссенцию самых бредовых представлений о мужественности. Да-да, спросите об этом ленгличан и жителей кундер-шаден в мире Ульриха, и они расскажут вам сотни историй о сумасшедших гемлах! О проклятых дикарях с севера, которые в давние тёмные времена нападали ордой на цивилизованные земли, а теперь укрылись в своих ледяных замках, слегка разжирели и предпочитали выяснять отношения друг с другом.

Гемландия единственная страна где суровая гражданская война вспыхивает почти каждые пятьдесят лет! Нынче на престоле сидит король Кристиан Штайнер, до него был Родерик ВанМайер которого зарубили в собственной постели собственным же топором. До Родерика правил государь Ханс Рёгнар, а еще раньше славная королевская династия королей рода Доттеров. В общем королевская власть в этой стране, мягко говоря, слегка неустойчивая.

Никто не знает почему оно так.

Возможно это связано с тем, что истинным гемландцам не положено испытывать чувство страха - северяне смело шагают в бой, ведь все они напрочь сумасшедшие и согласно рейгмену, должны смеяться даже когда им пилят ногу ржавой пилой.
Ты либо слабак, либо истинный гемл с рейгменом - с кодексом чести который не должен быть нарушен никогда! Иного не дано. Ты либо мужик удостоившийся чести носить косу воина, либо ленглийское дерьмо, проклятый мужеложник, содомит и крикливая баба с мечом.


И вот так случилось, что вместо проявлений мужественности и прочих неоценимых гемландских качеств, Ульриха тошнотило как самого обычного человека у ближайшего дерева. Это конечно было неправильно! Все эти отношения с Сильмини, все эти случайные воспоминания пропахшие слабостью и ароматом собственной ущербности. Разумеется, это не могло не выбить рыцаря из седла. Она видела его брата, Святой Господь! Эта остроухая женщина Келевон Лентари видела Андреаса, видела тюрьму и унизительно положение младшего фон Брандена в родном Доме.
Задумчиво поглядев на альвари, словно бы прикидывая что-то про себя, гемландец сам установил барьер: "О-оставайтесь здесь, гы-госпожа Сильмини Леотари К-келевон, сейчас вернусь."

Вот так. Практически без слов и прочих объяснений Ульрих поступил классических мужским образом – просто ушел от трудной ситуации ничего не объясняя.

Такое вот оно женское бытие - мужчина что-то делает, а женщине остается лишь гадать - что случилось, когда всё успело полететь в тар-тарары и каковы теперь перспективы. Впрочем, можно конечно и не гадать, а счастливо плыть по течению.

Фон Бранден ушел, а Сильмини осталась. И мир вокруг нее остался тоже.
...Мягко шелестели могучие деревья застывшие будто в танце - заигрывающие друг с другом господа и дамы. С пенным грохотом впереди неслась великолепная река. Та чистая и сладкоголосая река, что текла от самого фонтана – звенящая здоровая стихия. До этого может и не верилось что Фонтан есть, а река доказывала – он существует, он реален! Снежный Фонтан белого цвета. Соединение всех энергий и стихий. Место-которого-не-может-Быть!
Может изо рта у эльфийки и воняет самым беспощадным образом, но чистейшая вода очень легко освободит ее от этой проблемы. Нужно всего-лишь немного вперед пройти и умыться.

После промозглого дождливого дня, мир поражал своей чистотой и какой-то особенной хрустящей "здоровостью" - здесь солнце и красная листва, запах трав и еще докучливая вонь каких-то летучих насекомых.
Они летали, стрекотали, надоедали. Но в общем-то было хорошо, даже прекрасно. Теплый луч солнца пригрел щеку эльфийки, в нос попал терпкий аромат осенней, горьковато-бордовой травы.

Всё это звонкое, цветущее, живущее! Вот бабочка куда-то пролетела, вот болезненно кусанул в шею полосатый овод с зелеными глазами…

Река, что грохотала себе чуть впереди, казалось сердитой и растревоженной, но в общем-то была милой и забавной чаровницей – это других она норовила утопить, а вот эльфийке была даже рада. Так и манила к себе хихикая деликатно.

Только вот недоброе чувствовалось в этом смехе. Кого-то там река мучила, с какой-то добычей игралась весело будто с кошкой. И деревья хранили свои тайны, и летучие противные насекомые. У всех свои секреты.

Эльфы, как это известно, существа наделенные даром говорить со всем живущим. Можно было обратиться к этим самым живущим, пытаясь вызнать чего там произошло и куда подевалась леди Феари и Найджелл, Претендент-то ничего показывать не спешил – с радостным писком он принялся ковырять в сумке подозвав к себе скакунов яму-яму.
А вот яму-яму, эти милые болтливые лисо-собачки как раз желали общения. Они немедленно закрутились вокруг альвари, пытаясь ей что-то сообщить своим возбужденным громким лаем.

…

Покуда Сильмини отогревалась на солнце, Ульрих снова шагнул в туман – он же обещал что вернется за Церой! это первый раз тяжело из ловушки выбраться, а вот когда поймешь как оно работает проблем уже нет. Феари была права. Надо всего-лишь один раз понять суть перехода.
Отстранившись от эльфийки и сурово поджав губы, нахмурившийся мужчина шагнул в туман со злостью наступая на больную ногу.
Она видела его брата, видела эту хренову тюрьму. Твою-то мать!

А Цера билась.

Жуткая эта непобедимая монстрина выясняла отношения с собственных хозяином. Его не должно было здесь существовать – по всем правилам и законам природы он уже давно должен был загнить вонючим позеленевшим трупом. Цера ведь из жарких краев! Сколько времени-то прошло? День или два…самое оно чтобы завонять со спущенными портками под южным солнышком!

А он, негодяй эдакий, вонять-то не спешил.

Плешивый мужичонка отчаянно защищался и пахло от него вовсе не червяками и гниением, а сладковатыми духами и корицей. Он жутко ухмылялся когда Цера нападала, уворачивался проворным гадом и бил в ответ своим резным посохом. Удары были болезненными. Призрак не может так бить, но каждый раз как Цера нападала, ей довольно крепко доставалось в ответ. Вот Хозяин разбил ей бровь, вот полетел в воздух клок перьев, когда тяжелый посох треснул по голове, вот несколько чешуек отвалилось от лоснящегося змеиного хвоста. Человечье тело всё больше покрывалось красными пятнами, которые со временем превратятся в фиолетовые здоровущие синяки.

О да!

Хозяин был все также крепок, осыпая злыми ударами своё лучшее творение, и всё же…
И все же чего-то ему не хватало – словно бы воля Церы мешала волшебнику шагнуть в эту реальность!
...Всем умным людям известно, что такие сильные волшебники как Хозяин никогда не умирают по настоящему – их можно победить лишь временно, ввергнуть в небытие освободив несчастный мир на пару столетий. Потом-то они конечно найдут свой способ возродиться.

Но здесь творилась какая-то ложь. Будь Цера поглупее она бы и приняла эту выдумку за правду, но что-то изменилось в ней за время путешествия. Что-то уже стало совсем другим.

Очертания мага вдруг задрожали, обращаясь какой-то хвостатой поганью. Змеиное тело, птичий взгляд, крепкая грудь невинной девочки. Это не хозяин. Это она сама бьётся против себя самой. Та-что-Свободна и Та-Что-В-Цепях.
-Ц-с-с-сера! – прошипела Та-Которая-в-Цепях. – Не ш-х-х-хелаю твоей вонючей свободы. Агахъым. М-мерзость. С-с-свобода дрянь, прикассс радость!

- Цера. – Выдохнул Ульрих возвращаясь на поляну.
Химерийку не бросили одну.

...

Глассвайн заорал во всю мочь своих легких, справедливым образом привлекая к себе внимание. Как-то слегонца отстранились его спасители от ситуации. Чёт прямо куда-то исчезли из поля зрения, припустив в лес. Небось занялись своими делами и уже не обращают внимание на одного тонущего человека.

Сильно тонущего-то!

Тут либо тони и погибай от холода – либо дергайся до конца, как тот знаменитый мышонок который взбил сливки в масло.
Вцепившись руками в молот, Глассвайн попытался вытянуть себя из воды следуя путем приснопамятного грызуна – он решил спасти себя сам. Молот подрагивал в руке доблестного сэра рискуя сорваться с камня, вода всё также противно набивалась в нос, но без фей-яма стало полегче. Теперь можно было использовать обе конечности вытягивая себя за волосы из болота.
Яни-Яни, повизгивая от боли, чертёнок этот мелкий, принялся как ни странно подбадривать толстяка протягивая ему тонкую ручку.

- Быстреетя, быстреетя, выбирайся Не-Раб. Замерзнути, лай-лай-лай. Давай-давай-давай.

И странное дело вера. Вот не верит в тебя никто и словно сил всё меньше да меньше остается с каждым вздохом, а если есть кто-то рядом, даже такой мелкий заносчивый засранец с острыми ушами – и вот пожалуйста! – даже тяжелое брюхо и полный доспех весят меньше.
Под ногами вдруг почувствовалась крепкое дно, а течение слегка ослабело.
Ещё в воде, но уже выбрался! Правда колотит от холода, мутит и если не обогреется по быстрому, возможно еще и сдохнет.

...

Пока Глассвайн неподалеку боролся за свою жизнь, Феари решила поговорить с духами – к несчастью это не слишком быстрое дело – люди что угольки сгорают быстро и легко, куда-то торопятся и спешат, а духи молчаливы и недосягаемы.
Вечные покойные мертвецы обреченные бродить между мирами своими загадочными тропами. Они никуда не торопятся, они ни к чему не стремятся кроме сохранения призрачного своего равновесия, а потому даже самый быстрый транс отнимает уйму времени и физических сил.
Госпоже Гвидичи показалось будто всего секунда времени прошла, а Глассвайн уже сумел подтащить себя к берегу. Найджелл сосредоточенно обкусывал ногти разглядывая проклятое золото, но ничего не брал. Саму коднарицу беспощадно мутило и температурило - сказывалась потеря энергии, колдовской обряд и накопленный стресс.

Вот тебе и цена высших материй! Ещё и озаноженные ладони немилосердно саднят.

А духи в трансе…Духи не сказали ничего. Они вообще не снизошли до Госпожи Феари послав ее ментально на три известные непоэтические буквы.
Впрочем, что-то ей все же удалось разузнать, подглядеть в заповедную замочную скважину так сказать.
Красный лес, угретая земля. Молчаливая всепоглощающая тишина. Этот лес всё еще был бордовым, но дух Мальчика-Короля отсюда изгнали. Он вроде и принадлежал Королю, а вроде Алому Принцу сюда нет хода. Его владения только с Той Стороны. Река течет от фонтана, а лес такой…он дивный. Непокоренный. Свободный и одновременно...будто бы частный. Будто бы это закрытая приватная территория где очень очень не рады всякому постороннему саю.

Алтарь место силы – эти деревяшки резные не просто деревяшки, это еще и посохи замечательной силы. Но если взять их без спроса…наверное воровство. Впрочем, здесь же никого нет, а дерево наделено особой магией! Таким хорошим и верным духом матери-земли.

Чуткий слух коднара услышал крики фей-яма неподалеку и его требования выбираться из воды. Что ж. Глассвайн пока не утонул. Краем глаза Гвидичи показалось будто Най чего-то там схватил с алтаря, но когда она повернула голову паренек стоял расслаблено и спокойно.

В автобусе было жарко и многолюдно. В толпе ехавших на работу людей Вениамин чувствовал себя словно сардина в банке. Летнее солнце нещадно палило, нагревая воздух до температуры раскаленной печи, небольшие форточки, через которые не ощущалось ни дуновения ветерка, никак не помогали, так еще и тесно прижавшийся к парню круп какой-то взмокшей дородной женщины не позволял и руки поднять, чтобы вытереть текущие со лба ручьи пота, от которых уже начинало щипать глаза. А в носу как назло начинало свербеть. Приходилось ехать, каждые пять секунд шмыгая носом и молясь кому только можно, чтобы остановка была уже рядом. Но ничего не поделаешь – таковы реалии летних обнинских автобусов. Но вот транспорт остановился, двери распахнулись и Веня стал что есть сил продираться между людей, чтобы, наконец, вдохнуть немного воздуха. Пожалуй, самая тяжелая и неприятная часть рабочего дня была позади. Оставалось преодолеть последние километра полтора до ларька пешком: 72-ой маршрут после этой остановки уходил уже в сторону от его рабочего места, а любой другой не доходил от общежития даже сюда. Вениамину в целом нравилась эта пешая прогулка: немного размять ноги всегда было полезно, особенно с его сидячим образом жизни. Правда, сегодня Веня немного опаздывал, так что двигался он отнюдь не прогулочным шагом, постоянно посматривая на часы.

Возникшая словно из воздуха и вцепившаяся в студента словно клещ, девушка изрядно его напугала. Вся заплаканная, она тащила парня за рукав, причитая про какие-то побои. Вениамин растерялся: он попросту не знал что делать. С одной стороны, он опаздывал на работу, не хотел попадать ни в какие неприятности и, вообще, предпочел бы тихо и мирно прожить свой рабочий день и уйти отдыхать. С другой, не помочь было как-то неправильно. А что если там человека убьют, а он так ничего и не сделает ? Да и девушку жалко, ей сейчас страшно, наверное. С третьей, а что он вообще может там сделать ? Принять осуждающую позу и пристыдить местных гопников, погрозив пальцем ? Или пойти получить в глаз ? Так ведь и очки еще разобьют.

“К-куда вы меня тащите, девушка ! Да что я то сделаю ? М-может полицию в-вызвать ?”, - лепетал Веня, упираясь ногами, но не то чтобы очень решительно. А потом за его спиной выросла еще одна девушка с черными волосами и короткой стрижкой и начала обвинять парня в измене. С шокером в руке она выглядела довольно воинственно. И судя по выражению лица, у нее выдался явно не лучший день. Студент был уже готов провалиться сквозь землю - сейчас, кажется, тут начнется еще одна драка. Тяжело сглотнув, Веня попытался как-то смягчить ситуацию.

“В-вы ошиблись. Меня з-зовут не Костик, а Вениамин. Честное слово. Вы меня, н-наверное, с кем-то перепутали, - тут парень вымученно улыбнулся, - слушайте, тут у девушки с ее молодым человеком беда случилась, может поможете ? Вы, как я погляжу, можете за себя постоять”, - и указал на устройство в руке. Тем временем, в Вениной голове возникла мысль, что эту брюнетку он уже где-то встречал. Только вот не получалось вспомнить где. Может, в университете.

Марату нравился его автомобиль. Почти новенький Субару XV, ярко оранжевый, с подсвеченным светодиодами днищем. Не самая дорогая тачка, зато отлично подходит для российских дорог. Да и не смотрят халявному коню в зубы-то. Отцу эта машина досталась в подарок от прокуратуры, видимо, за красивые глаза. Наверняка, где-то отжали. Но Аксанов старший принципиально ездил только на Лексусах, поэтому симпатичный Субару достался сыну.

Но это была всего-лишь вещь, а Марат не привык убиваться из-за испорченных вещей. В крайнем случае, всегда можно купить новую. А тут хватит просто подрихтовать и перекрасить. Так что в расстроенных чувствах Марат не был, скорее испытывал лёгкое раздражение. Да и оно терялось на фоне эмоциональной опустошённости и катастрофически рассеянного внимания, которые всегда сопровождали его кислотные отходняки.

Оказалось, что Марат довольно далеко отъехал от города. По пути в Обнинск, он снова включил радио и нашёл что-то ненавязчивое, родом из 90-х. Страшно захотелось пить и Марат сделал остановку в супермаркете. Есть было ещё невмоготу, но он прихватил себе пакет фиников и йогурт на потом. Затем заехал в аптеку и взял упаковочку Аминазина - на всякий пожарный. Немного покатался по городу, пока не вспомнил, что собирался ехать в офис.

Присутствие Марата на работе в столь ранний час не было необходимостью и мужчина быстро пожалел о своём решении, когда под колёса его автомобиля бросился велосипедист. Марат называл этих товарищей "хрустиками" за характерный звук. Посидев некоторое время, уперев руки в руль, а взгляд - в потолок, Марат медленно выдохнул и открыл бардачок. Рука коснулась пистолета, "нет, не то", нащупала мобильный "ага, оно." Дверца распахнулась и директор медленно вышел из авто, склонившись над лежащей девушкой. Наконец, он узнал её - Саша, секретарша. С облегчением опустил телефон в карман и протянул ей руку.
- Жива?

Скуратов замер, словно оглушенный этой внезапной тишиной. Раскаленный утренним солнцем добела дом радостно кипятил влажный и затхлый воздух подъезда - но сквозь него скользкой гадюкой проскользнуло дуновение леденящего дыхания смерти.

Ничуть не тише удара двери громыхнул замок, повинуясь машинально исполненному Герой повороту ключа.

Если пульс Скуратова и участился, то он этого не почувствовал. Не сбилось дыхание, не тряслись руки - по крайней мере, пока что. Зато разум работал на предельных мощностях, так что всплеск адреналина все же произошел.

Георгий давно уже выдвинул теорию, которую, правда, так никому и не высказал. Он был уверен, что мышление человека протекает на нескольких уровнях одновременно.

Низший уровень отвечает за базовые реакции тела на внешние раздражители. Зачесался нос - вы еще не успели подумать о том, что надо бы его почесать, а рука уже сама сделала все, что требуется. Хотя импульс на самом деле был дан - но для мозга он настолько привычен и малозначителен, что разум даже не тратит силы, чтобы его зафиксировать.

Средний уровень - пассивные действия. "На автомате" мы выключаем утюги, перекрываем воду и закрываем входную дверь - и совершенно не можем вспомнить об этом, когда начинаем активно думать об этом факте.

Что, собственно, и составляет высший уровень мышления - те самые образы, которые вы обдумываете "вот прямо сейчас", на чем акцентируете внимание своего разума. И Гера сейчас был в том состоянии, которое включалось в особенных ситуациях, таких, как эта. Он думал в нескольких направлениях одновременно, на "высшем" уровне.

"Тварь ли я дрожащая, или право имею?" - с мрачной ухмылкой спрашивал себя Гера №1, циничный интеллектуал, проводя нехитрую параллель между дверью и топором, соседкой и процентщицой и собой с Раскольниковым.

"Статья сто двадцать пятая Уголовного кодекса - оставление в опасности.
Заведомое оставление без помощи лица, находящегося в опасном для жизни или здоровья состоянии и лишенного возможности принять меры к самосохранению в силу старости или болезни в случаях, если виновный имел возможность оказать помощь этому лицу и сам поставил его в опасное для жизни или здоровья состояние... до года лишения свободы, вроде" - сухо бубнил Гера №2, студент юрфака, которые, как морпехи, бывшими не бывают.

"Если умеешь - делай. Если не умеешь - вызывай специалиста!" - голосом Скуратова-старшего подсказал Гера №3.

"И твое се-е-ердце ос-та-но-вилось..." - гнусавил Гера №4, отвечающий за позитивный настрой.

Вычленив общую мысль всех трех Георгиев (четвертый был забракован как контрпродуктивный), которые решили высказаться в этот момент, парень решительно вышел из дома, набирая номер "Скорой", 03. Этих новых длинных номеров он все равно не знал, так что если не дозвонится - не судьба, значит. Нехрен быть такой мерзкой ведьмой, чтобы не кому было вызвать врача, кроме юноши, которого ты дерьмом обливала с момента его появления.

Назвать адрес, сказать "сердечный приступ, бабушка" и бросить трубку. Никаких личных данных. Определителей у нищебродской бесплатной медицины точно нет.

А замки там такие, что ногтем открыть можно.

Говорят, жизнь состоит из полос. Полоса белая, полоса чёрная, и снова белая, и вновь чёрная, и опять белая, и ещё раз чёрная, белая, чёрная, и так далее. Но, сколько бы ты по этим полосам не прыгал, будь ты хоть человек, хоть эльф, в конце пути тебя ожидает жопа. И не очень-то важно уже, откормленные ли это ягодицы толстозадой зебры или поджарый зад хищного зверя тигра. Не имеет значения, убегал ты всю жизнь или же преследовал. Был тварью дрожащей или свирепым охотником. Всё равно это жопа. Всё равно запашок-то будет дерьмецовый.
Однако.
Как выяснила только что Сильмини, и жопа жопе рознь. Пусть пробуждение было не из приятных, пусть не из тех, что грезятся в мечтах, пусть безумно хотелось стукнуть и отшвырнуть подальше обладателя назойливого противного голосочка, жужжащего у самого уха и вызывающего приступы головной боли. Но. То, что казалось смертным концом, неожиданно обратилось белой полосой. Серенькой такой, грязной полоской, если по чести. Но белой - в сравнении с непроницаемой чернотой той бездны, из которой вырвались они с Ульрихом. Ослепительно светлой на фоне мрака замковых подземелий Бранденсбурга.
И хотелось кричать от радости, что они уцелели. Что она, Сильмини Келевон Леонтари, вернулась к жизни. Что сэр Ульрих сейчас орошает землю содержимым желудка, а не начинает загнивать бездыханным и неподвижным трупом. Только из лёгких вместо восторженных возгласов вырывались тяжёлые хрипы. Только в голове не было ясности, словно бы мозги альвари вынули наружу, прожарили на вертеле, вдобавок просушили на солнце, долбанули камнем и вставили обратно в череп. Только зудящий Претендент что-то там говорил про травку и уплывающий подарок Леса...
Погодите. Подарок Леса? Тонет? Кого-то надо спасать?
- О не-е-ет... - простонала тихо девушка. - Опя-ять...
Лапу Претендента, пытавшегося помочь ей подняться, Сильмини не приняла. Не хотела искушать судьбу соблазном сжать эту лапу помощи покрепче и с разворота отправить лиса в дальний полёт куда-нибудь... туда, где травка зеленеет. Пусть набирает сколько хочет, этой травки-то. Да и, по правде, со своим росточком-то ничуть он не поможет дылде эльфийке, скорее уж она его случайно опрокинет. Нет, спасибо. Своих сил вроде встать хватает. Пусть их и мало осталось после... после того, что было.

Воспоминание было живо. Оно сидело в голове густым застывшим желе, не желая выходить и изливаться прочь, и на поверхности волнующейся желеобразной массы бликами-вспышками памяти играли образы пережитой смерти и совместного путешествия с рыцарем в его родовой замок.
Она помнила, что тогда, взяв за руку Ульриха и встав с ним рядом, была горделивой тигрицей, смотрящей на приближающегося врага без страха и с вызовом, с предупреждением во взгляде. Но Андреас почему-то не желал пугаться и в панике убегать. Он превратился в большого и грозного хищника, больше и грознее тигра даже (вообще альвари не знала, кто такие тигры, но описываемые ощущения были примерно такими), приближался и наступал, и тогда гордая тигрица поджала хвост и превратилась в напуганную и дрожащую зебру. Травоядное по своей природе, это создание испытывало страх, но всё ещё цеплялось за руку рыцаря в какой-то дикой и безумной надежде, что он не испугается, что послушает её и одолеет своего брата.
Будем честными до конца. Когда Андреас приблизился слишком уж, Сильмини Келевон отступила за спину Ульриха, выглядывая из-за его плеча и возмущённо сверкая глазами-сапфирами на речи Ульрихового змееглазого братца, глядящего на неё как удав на кролика, гипнотизирующего своим взглядом и речами обольстительными. Да что он о себе возомнил? Она молчала. Не хотелось ничего отвечать, хоть на языке вертелась тысяча острых и обидных слов. Нет. Она помолчит и даст высказаться «Улле». Ведь это его кошмар.
И всё же.
Всё-таки.
Почему?
Почему мерзавец Андреас говорит о необходимости сделать выбор? Между ним и Ульрихом. Почему он заявляет, что Бранденсбургу нужна баронесса, и предлагает ей выбирать? Будто бы... будто если ты женщина, ты обязательно должна стать чьей-то женой, вот прямо тут и сразу же. На всё это у Сильмини находилось одно меткое слово: «люди!». Люди... смертные, спешащие прожить свой срок, торопящиеся поэтому, вечно боящиеся куда-то опоздать, не дожить, умереть от старости, оставшись без наследников. Понятие любви им не чуждо, но им невтерпёж её ждать. Вот так подождёшь - и род твой прервётся. Альвари это понимала и не могла осудить подобное рвение. Но стоящий перед ней шоколадный заяц ласковый мерзавец знал, что она не человек, что у неё другой взгляд на жизнь и совсем другая философия, лишь в чём-то сходная с человеческой. И он смел навязывать ей себя либо Ульриха. Словно бы она должна выбрать и стать женой одного из них. Это было неправильно. Как ни посмотри.
Только.
Она уже выбрала. Предпочла «ничтожного недоделка» и «увечного полудурка» такому распрекрасному и восхитительному, пропахшему духами и смертью женоподобному «целостному человеку». Как предпочла? А вот это хороший вопрос, раздери его луб. Для Сильмини Ульрих был едва знакомым существом, но казалось, что они уже вечность пережили вместе. Она успела его рассмотреть с разных сторон и с уверенностью могла сказать, что этот человек (или кем он там был) ей нравится. Но - как мужчина ли?
Тогда её бессвязные мысли были прерваны ударом Ульриха. Он нашёл в себе силы противостоять брату, которого безумно боялся, и она это оценила.
- Ты настоящий рыцарь, - кажется, успела она сказать в ответ, прежде чем зеркало воспоминаний стало распадаться на осколки.
Это была их маленькая победа. Первая на большом пути. Хотелось бы в это верить. Ну, что путь будет большой и усеянный трупами врагов... ээ, в смысле, безопасный и с проторенной дорожкой, без терний, через которые придётся продираться.
Одна победа. Одна на всех - мы за ценой не постоим.
«Тогда уж альвка. Но правильнее будет сказать - альвари. Это слово не склоняется. Учите матчасть», - огрызнулась она на прощание Лесным Людям.
Ни о чём жалеть она не будет. Она выбрала. Ульриха. И пусть недовольные подадут на неё в суд.

Зеркало воспоминаний треснуло и раскололось на осколки, открывая путь в жизнь из ловушки между жизнью и смертью. Один осколок, как в сказке, угодил в глаз эльфийке, и теперь она видела прошлое, помнила о нём, могла заглянуть под покров воспоминаний. Другой осколок вонзился в сердце, причиняя боль... она теперь будет сопровождать её всегда. До тех пор, пока она не разберётся со своими чувствами и не ответит себе на вопрос: «кто для тебя Ульрих?». Этот несносный Андреас, чтоб его... Ох, и зла же она была сейчас!
- Показывай направление, - слабо велела, не попросила даже, а именно приказала она Претенденту. Впрочем, таким слабым голосом приказы не отдают. Фей-ям это понимал и ехидно ковырялся в зубах, проверяя градус терпения эльфийки. Но наконец соизволил ткнуть куда-то пальцем, будто делая одолжение.
Щурясь от необычно яркого солнца, Сильмини поднялась с волокуш и огляделась. Заметила Ульриха, но не подошла к нему. Наверное, он бы не хотел, чтобы она его сейчас видела в таком состоянии. Мужчины не любят, когда женщина видит их слабости. Это и у альвов так. Конечно, если только слабость не должна быть раскрыта, чтобы не повлекла за собой дурных последствий. Но это не тот случай. Ничего, что тошнит. Главное - жив.
- Ой, свет... - и теперь уже она согнулась перед Претендентом, едва не исторгнув на него остатки своего желудка, перемолотого в горниле смерти. Может, что-то и попало. А может, нет. Жаль. Это могло бы сбить налёт сонливости и равнодушия с пафосного лиса-наркомана. Пусть даже разозлило бы. Живые эмоции - они полезны, хорошая встряска для укуренного организма. Или органона - поправил бы сейчас Сатин из пьесы Максима Горького «На дне».

Всё плохое когда-нибудь заканчивается. Этим свойством оно, по правде, не очень-то отличается от хорошего.
Вот и эльфийке похорошело, в конце-то концов. И она, некрасиво скривившись и утерев губы рукавом, заторопилась в сторону, указанную Претендентом, поверив разумному зверьку, что там кого-то надо спасать. Озираясь по сторонам и вверх, приглядываясь и прислушиваясь. Птичка ведь ей не померещилась, правда?
- В сумку мою загляни! - не оборачиваясь, сказала Сильмини лису. - Может, найдёшь чего покурить из запасов трав. Но много не бери, а не то уши оторву! - не удержалась всё-таки миролюбивая эльфийка.
И где же остальные все? Леди Фе, сэр Най, очаровательная Цера, сумасбродный Лес и... просто Кристиан? Ну, южанин, кажется, был в волокушах. Разделял её горькую долю бытия растением. Или нет?
- Ау! Леди Феари! Найджелл! - громко позвала она тех, кто вроде бы уже точно прошёл в портал. С Церой, Лесом и Кристианом ничего ведь пока не ясно.
Воды бы сейчас! Во рту все стрептококки посдыхали от вони!

Также, как парящие в небесах могильщики чуют скорую смерть, забредшего в пустыню человека, так и Тед в это мгновение ощутил, как зал посетила Смерть. Крылья носа охранника хищно раздались в стороны – казалось он хотел вобрать в себя весь воздух, перебрать по составляющим и вычленить искомый элемент. Аромат человеческой смерти. Он, словно влажный, липкий туман, расползся по залу, заставляя людей перешептываться и делать многозначительные взгляды. Придворных, чьи глаза округлились от удивления или страха, Тед сразу отбросил. Очень сложно правдиво изобразить такие эмоции и фальшь сразу лезет наружу как гной из раны, в которую попала грязь. Почему-то считается, что подделать эти эмоции легко, но на само деле, для внимательного человека это довольно простая задачка. Следующих отбросил тех, кто не отреагировал никак, они либо беспросветно глупы, либо им безразлично. Не подходят. Теодор быстро пробежался взглядом по остальным лицам, он искал особенное лицо, за которым скрывался тот, кто мог быть причастен к этому липкому дельцу. Но найти его было равнозначно тому, чтобы найти девственницу в порту.
Охранник не забывал приглядывать за госпожой. Он устал искать оправдания такому безоговорочному рвению к “работе” со своей стороны и просто охранял Джесс, словно служит ей с пару дюжин лет.

Сознание Марата начало светлеть одновременно с небом. Он чувствовал сильный дискомфорт, но никак не мог нащупать причину. Наконец, до него дошло и он вялым движением руки выключил орущую на весь салон Беонсе. Стало лучше, но с ним всё ещё что-то было не в порядке. Ощущение было странное, но знакомое. Марат словно только что понял, что за лобовым стеклом не спеша движется река, скрипят какие-то насекомые, а он осторожно баюкает буйну голову в руках на водительском сидении автомобиля. В то же время, он точно знал, что сидит так уже много часов, возможно дней, но всё это время его сознание находилось в какой-то другой точке и он был совсем другим человеком.
Это был какой-то очень интересный и вдумчивый человек. У него были такие мысли, какие Марат и понять не смог бы. И он открыл что-то важное... Какой-то вселенский закон. Кажется, он понял, что силой мысли может ускорять или замедлять время. А может даже пускать вспять. Подчинившись его воле, луна барахталась в небе, словно фонарик в руке алкоголика, и почему-то это было прекрасно.

Сколько времени он тут торчит? Марат посмотрел на часы. Затем посмотрел ещё раз. Осознал, что он всё ещё не знает сколько времени. Очень внимательно и долго в третий раз рассматривал стрелки, пока в голове не сложилось - половина шестого. К сожалению, эта цифра не вызвала в сознании отклика. Он всё ещё не понимал в каком моменте своего суточного цикла находится.

Зато он вспомнил начало вечера. Всё началось, конечно, в обители Анжелы (она же пресс-секретарь Обнинской прокуратуры, она же Мисс Обнинск 2010). Она любила "разнообразие" в постели и в этот раз в спальне предложила ему крошечную бумажку с изображением фиолетового рогатого пони на тонкой породистой ладони.
Сначала он отказался. Завтра у него была намечена тренировка. К тому же, он обещал отцу, что завяжет с этим. И он завязал. Но как там говорил врач отца? Первый признак излечения от зависимости - способность выпить в компании рюмочку и не слететь с катушек. А он как раз и употребил рюмочку. Вернее четверть марки. И даже не запивал ничем. Что ж они там теперь за ядерное топливо варят?
Когда он понял, что его накрывает совсем не символически, он очень разозлился на Анжелу. Они ржали минут пять, пока он пытался объяснить ей, что она, дура, всё испортила и он её теперь бросит. Кажется, общение так толком и не состоялось и он прыгнул в машину и поехал кататься по городу. Будучи опытным человеком, он ехал очень медленно. Остальные машины, редкие в ночной час, и вовсе практически стояли на месте, а светофоры, как на зло, не меняли свет по пятнадцать минут.
Как он оказался у реки, Марат точно не помнил. Помнил только, что время в какой-то момент остановилось почти наглухо и стрелки едва двигались, хотя внутренние часы Марата говорили, что минуты и часы неслись, как угорелые. К счастью, рассвет снял сказочное проклятье и вернул Марата в привычную реальность.

Минут через двадцать размышлений он снова посмотрел на часы и был рад узнать, что в этот раз прошло действительно двадцать минут. Кроме того, он понял который нынче час, а также вспомнил, что сегодня понедельник. Вспомнил он и другой ритуал. Открыл бардачок и достал небольшой, но явно боевой пистолет. Проверил обойму - из пистолета не стреляли. Ну вот и хорошо. Вернув оружие на место, Марат посидел ещё немного, вдыхая сырой речной воздух, и завёл машину.

Он знал, что его не отпустит окончательно ещё часов 5, не меньше. Тренировка накрылась. Заснуть он тоже не сможет. Можно было поехать в офис. В кои-то веки он покажется на работе раньше полудня. Даже раньше всех сотрудников. Главное не палиться и ехать очень медленно.
Лицо Марата слегка исказилось - он попытался придать ему казуальное и беспечное выражение.

- Знаешь, Деби, - сказала старшая из дам, не сводя при этом взгляда с Николаса, - если у этого парня член такой же длины, как язык, он далеко пойдет.

Вторая, которую назвали Дебби, чуть усмехнулась, и кивнула.

- Иди, красавчик, позови своих ледей, - продолжила старшая, - да поторапливайся, а то испортишь впечатление.

Забавным образом, хрусталь далеко не самый крепкий материал, а уж если в деле замешана высокая магия успевшая изрядно поизноситься за пару сотен минувших лет, то…кхм…следует конечно доверять хрустальным мостам, но своевременно их проверять.

Здоровенная птичка увлеченная погоней за летающими червями, мимоходом шваркнула Бербемджема по шлему своим острым коготком. Шваркнула, и тут только кажется осознала одну простую для себя мысль – зачем гоняться по всему лесу за убегающей добычей, когда рядом стоит толстый вкусный человек облепленный едой с ног до головы? Издав приветственное стрекотание, пичуга бросилась вдогонку за доблестным сиром.

...Ага! За ней вторая и третья подтянулись – в конце-концов, деликатесов же должно на всех поровну хватить.

Доблестный сир, впрочем, не доверяя местной фауне уже уводил свой небольшой отряд на Ту Солнечную и Добрую сторону. Отряд у него был хилый, а главное громкоругающийся. Противными тонкими голосами вездесущие фей-ямы выясняли отношения друг с другом, а Найджелл даже на бегу умудрялся высказывать наболевшее:
- Не вижу нихуя…- Чего-то мальчонке показалось не того, потому что паренек тряхнул головой, прогоняя странные видения. - Ой, простите добрая леди, вижу конечно. А всё это Сильмини виновата…чем? Да тем что наши головы замудрила своими женскими речами! Да только не должны мы их оставлять. Ну не должны же, прям как сволочи поступаем всамделишные!

Громкая и очень совестливая ругань, однако, не мешала Найджеллу удирать впереди всех. Как-то так вышло, что порастолкав всех острыми своими локотками, сквайр оказался прямиком за фей-ямами и быстренько преодолел мост.
А вот на этапе Феари и Бербемджемского конечно вышла засада. То ли магия слегонца поизносилась, то ли Аурэллиус Аспарагус Кальдрфиниус являлся полным неудачником, но люди еще и до середины мостика не добрались, а мост уже начал разрушаться.
Под ногой Феари вдруг образовалась пустота – теперь, чтобы двигаться вперед нужно было как следует разогнаться и перепрыгнуть образовавшийся провал. Под ногами ярилась горная река зазывая в свои ледяные объятия– хорошая такая добрая речка. Быстрая, энергичная, звонкая!
... Женщина инстинктивно рванулась назад вцепившись в парапет украшенный хрустальными розочками, и этот самый парапет с громким треском раскрошился под руками. Розочки радостно улыбнулись коднарице и послали ее на все четыре стороны во всех известных выражениях, обращаясь под пальцами битым стеклом. А стеклянные иголочки вонзились в теплую ладошку. Со смаком же вонзились!

По мосту поползли яркие трещины. Обилие бесящихся вокруг трескунов устойчивости конечно не способствовало. С громким и противным карканьем, одна из трескучих красавиц напала на Глассвайна пытаясь продрать железо когтями и добраться до червей облепивших славные доспехи рыцаря.
Трень-треньк-треньк. Радостно потрескивало стекло покрываясь паутинистой сеточкой.

- Арррр! Арррр!!!! АААА!!!! – орала птица разевая тупой клюв и кружась вокруг мужчины. Можно было шугануть ее молотком, но…молот и очень хрупкое стекло как-то очень плохо между собой сочетаются, вот если подумать…

Крохотный маленький ребенок затерянный в пустоте гиблого тоннеля. Он еще не взрослый, шерстка его блестит рыжим цветом, а сам он мал и беззащитен. У него чудо-фонарь в руке рассыпающий звезды вокруг себя, но он еще уязвим. Очень уязвим! Кримха сила. А Лис - это золотисто-оранжевое пламя свечи подрагивающее во тьме. Пламени нужен фитиль, Лису нужна Кримха и ее вера.

- Неправда это, человечина, совсем неправда! Я слышу как твои черви в голове скребутся...Фу. неправда. Это всё черви! - Лис вдруг утер заблестевшие уголки глаз и отвернулся во тьму. Не сказал что его так обидело. Вообще ни о чем не сказал. Просто заплакал. - Не нужны нам семь скелетов, человечина. Это так...присказка. Ёксель моксель и все такое...У Наташи в тетрадке написано как лисицей стать. Там написано. А самой-то нет...пиратские галеоны и на сундук мертвеца...совсем нет!

И снова вдруг заплакал печальный звереныш. Безымянный, одинокий, ввергнутый во тьму. Такого пожалеть можно, а можно и растоптать. Каждый сам решает - вырвать цветок проросший сквозь серое полотно асфальта, раздавить ботинком со смаком или пересадить в добрую землю...

Есть странная и мерзкая опасность позади. Есть чудесное и безопасное место впереди, через реку. Через эту же реку есть мост. Сир Глассвайн умел мастерски решать подобные задачи. Но вот одна трудность - ведьма захотела остаться. Бабы.
- Во-первых, миледи, сир Глассвайн никогда не бежит. Во-вторых, никогда не бросает тех, кто в беде. А вы со своим умопомрачением явно в беде. Потому либо вы идете с нами, либо я вас тащу силком. Кстати, я бы предпочел делать это с вашим предыдущим обличьем. Извольте прекратить блажить и двигайте в безопасное место.
Сама галантность сир Бербемджемский.

Вы не можете просматривать этот пост!

Стерре старалась вести себя, как подобает даме из высшего общества, поэтому она подавила желание собственноручно открыть дверцу кареты и забраться в нее. Вместо этого она величественным жестом указала на дверцу слуге, который оказался неподалеку.
- А ну, милейший, потрудись-ка открыть!
А после сразу же обратилась к Николасу.
- Милсдарь, помоги-ка двум благородным дамам забраться в эту вашу карету, а то я уж ноги все стоптала. Мы Оскара внутри подождем.
Краем глаза Стерре уловила легкое шевеление внутри кареты. Выработанный годами инстинкт самосохранения сработал мгновенно. Маркитантка сделала стремительный шаг в сторону назад, прикрываясь открытой дверцей, как щитом, в то время, как рука привычно зашарила по поясу в поисках кинжала. Но уже через секунду Стерре расхохоталась. Она стояла и смеялась, глядя на посапывающего в карете Оскара (а сердце между тем все еще учащенно бухало в груди).
- Ах ты, паршивец, - Стерре перевела дух, - да ты меня чуть заикой не оставил! Хороша бы я была в парке. Д-д-добрый де-де-день, леди А-а-а-арба-бакс! Фу ты, звучат, как будто у меня запор...
Матушка Аллемаа потянулась было, чтобы растолкать Оскара, но быстро отдернула руку. Вместо того она почти прокричала.
- Вставай, деревенщина! Благородные дамы ждут!

Сидеть и кашлять от насквозь пропитавшегося дымом чадящего факела спёртого и вонючего воздуха. Сидеть, стараясь не слишком прижиматься спиной к холодному камню стен. Сидеть и обнимать сломанную ногу, сцепив зубы от пульсирующей в ней боли и стараясь вовсе не шевелиться, иначе боль становилась невыносимой и она не могла сдержать стон, а в глазах снова начинало темнеть, будто бы она опять могла потерять сознание здесь, внутри сознания Ульриха, или чем ещё было это место. Из-за боязни пошевелиться волшебница даже не раскачивалась, хотя простое раскачивание без всякого ритма могло бы унять и успокоить немного разгорячённое болью тело, если бы боль не была слишком острой. Настолько, что невольные слёзы рождались, застилали глаза, застыли на ресницах капельками горькой росы. И тяжёлое, неровное, сдержанное дыхание, гулко звучащее в тишине тесного каменного мешка.
А может, эти слёзы были вызваны другой болью. Той, что пришла вместе с вернувшимся воспоминанием. Если сравнить ту боль и эту, то трудно сразу сказать, где ей было больней. Тогда было не столько больно физически, сколько душевно. Для Сильмини то было унижение, и она понимала и признавала, что могла бы всего избежать, поступи тогда правильней. Но прошлое невозможно изменить. Что было - то уже случилось, его не исправишь, можно только оглядываться назад и учиться на ошибках. Ошибки - это хорошо, если служат уроком на будущее...
Вновь и вновь возвращаясь мыслями к ожившему воспоминанию, эльфийка ждала. Молча ждала и терпела. Не кричала, не звала на помощь, не устраивала истерик. Она знала, что спасение придёт. Она верила Ульриху, и оставалось только дождаться, когда он преодолеет преграду и вернёт её к жизни. Ух, она тогда и выскажет ему! Пожалуется на его брата, наябедничает, что обижал он Сильмини. Что бил безжалостно, что ногу ей сломал и в каменный мешок бросил, думая, что она - это он, сэр Ульрих. Эльфийка шмыгнула носом и осторожно, поменьше двигаясь, утёрла кровавые сопли рукавом.

Звук шагов нарушил зловещую тишину каменного узилища. Сильмини прислушалась к ним, внутренне напряглась, с ужасом думая о том, что это может быть снова он. Брат Ульриха с какими-то новыми изощрёнными пытками. С него станется ведь. Но... острый слух уловил знакомое шарканье, и искусанные, кровоточащие губы изогнулись в слабом подобии радостной улыбки. Он за ней пришёл. Как жаль, что она не может встать и встретить его, как подобает благородной леди альвского дома встречать благородного рыцаря.
Она подняла голову и услышала его слова. И чуть вздрогнула при упоминании об изнасиловании... Перед глазами снова промелькнуло искажённое похотью лицо прямо перед тем, как она зажмурилась... Значит, он и правда видит... Что же... воспоминание за воспоминание. Ей было стыдно это вспомнить, как и ему о своём брате. Вздрогнув, тут же скрючилась от боли, охнула и прикусила зубы, а в глазах появилась боль, перерастающая в безумие.
- Это... это твои воспоминания, У... Ульрих, - через силу и боль процедила она, с трудом разжимая зубы, чтобы сказать необходимое. - П-похоже, наши сознания слились в... воедино. Ты видишь... мои... - Сильмини отвернулась, и это движение снова вызвало её короткий стон. - Забери... меня... отсюда... Пожалуйста, Ульрих. Поспеши же! - последнее она выкрикнула с отчаянной мольбой и зажмурилась. Как тогда. И по щекам потекли слёзы.
Кажется, она забыла упомянуть про сломанную ногу. Но... Ульрих видел, в какой позе она сидит. Видел, что держится за ногу очень похоже, как и он сам не раз при ней за неё держался. Если только обратит внимание - поймёт, что она сейчас живёт его воспоминанием. От мысли, что он может сейчас точно так же проживать её воспоминание, альвари снова передёрнуло.
- Нога... - выдавила она, издав новый стон.

Теодор отложил вилку в сторону и перевел взгляд со Стерре на Оскара. Хранить молчание оказалось не так просто, тем более, что мысль, мучившая его на протяжении всего завтрака, наконец то оформилась в нечто понятное, словно собралась из лоскутов не заданных вопросов. Охранник утер уголки губ салфеткой и вновь взглянул на Оскара. Без привычной ухмылки и издевке в голосе, буднично произнес, словно обращаясь к хорошему знакомому.
– Убери бокал, - Тед опустил руки на стол и откинулся на кресле. - и передай Оскару мою благодарность, за такую заботу о моей госпоже.
Дело было то не в самом бокале. Тед понимал, что вино не отравлено, но безумный находился в опасной близости к госпоже. Скорее всего сам поступок был отравлен измененной сущностью Оскара, его темной половиной. Парень спекся. Это факт.

Поднял забрало. Молот упер в землю. На всякие летающие вокруг объедки внимания не обращает.
Исподлобья смотрит на мелкого белого толстяка, что держит нож. Палец железный поднял, на того уставив.
- Я тебя запомнил.
Молча опустил латный ботинок на брошенный мелкими недонож. Хрустнула рукоять, трескаясь. Молча же подошел, легко, одной рукой, поднял за шкирку лежащего раненого оппонента. Дышит, мелкий. Пошел с этой ношей к ведьме, которую, наконец, приметил. Сейчас уже не зверь - обнаженная девушка неземной красоты. Ох уж эти ведьмы, чертовки. В другое бы время... Хм, а какое другое? Живем здесь и сейчас!
- Гм. Гхррм. - Привлек внимание, горло продрав. - Миледи ведьма. Я тут тебе беса твоего принес, почти целого. В-общем, разобрались мы, и его надо бы полечить нынче. А я бы теперь не отказался от сочного куска мяса, бутыли вина и хорошего рассказа о том, что здесь у вас творится и чем Глассвайн Бербемджемский может помочь, раз уж он здесь. Ну и от теплой постели, под конец всего этого. Проявите гостеприимство?
Только после тирады этой приметил, что госпожа ведьма, общем-то, занята - откуда-то появившегося парня в чем-то убеждает, и сама при этом довольно озабочена. Смешался Глассвайн с этого на секунду, даже взор от чудных девичьих грудей отвел. А отведя взор, понял, что вокруг что-то изменилось. С лесом что-то происходит, что-то плохое. Может, это от яда? Возможно. Но что-то подсказывало, что не только в яде дело.
- Что-то не так? - Уже куда серьезнее спросил, аккуратно положив Яни-Яни на землю и перехватив молот обеими руками.

- Не знаю, человечина, ты их боишься – потому и напали! Они же неприятное несут, то чего знать не хочешь, то чего боишься. Каррамба! Разрушение. Грязь. Смерть. Просто не унывай и хвост не вешай, тогда сила их убудет. – Лис со смаком раздавил нескольких червяков, увлеченно разглядывая комнату сияющими глазами. – Уууу, красота здесь. Великие пираты и все галеоны вместе взятые! Эту помойку давно следовало вычистить.

Посвистывая про себя, янтарно-рыжий зверь стряхнул с Наташки последних паразитов и с увлечением принялся шариться по ящикам да ящичкам. Иногда он ломал какую-нибудь мебель своим неудачливым мечом, разрушая что-нибудь просто так для удовольствия. Иногда что-то пел про себя, вроде как…

…Темная комнатка…темная комнатка…веселая комнатка полная тайн.

Ага. Тайн же!
Окно. Стол. Дохлый алоэ в черном горшке. Мутный аквариум с коричневой прогорклой водой. Раздувшиеся тушки мертвых рыб. Закрытая тетрадь на пыльном столе, пыльный след ручки – но самой ручки здесь нет. Фотография счастливой семьи с выжженными лицами. Кошачий мячик. И снова заколоченное досками окно.

Интересная такая комнатка.

- Ежели не побрезгуешь советом, Жан, - на имени Оскар сделал особое ударение, - то лучше именно так всем и представляйся. Не то подумает кто, что де Брюссеир - это какой-нибудь сорт сыра.

На секунду взгляд Дятла стал осмысленным, цепким, холодным и жестким. Он обратил внимание, как неспешно ест Жан - и то была не травма, но вроденная потребность в наслаждении. Он ел неспешно, смакуя те нехитрые яства, что были у него на столе.

Разбавленный водой напиток - это так, шелуха, дань традиции. В глубине души этот рыцарь печального образа любил жизнь во всех ее проявлениях. Оскар был готов поставить свой топор на то, что, не будь Жан связан обетами и приличиями, покрыл бы весь Великий .Дом, обеспечив его десятком бастардов. А сухая рука только помогла бы - женщины падки через жалость на передок. Да с такими-то глазами, большими и грустными, как у ослика.

Не то, чтобы Оскар был приверженцем такого способа добиваться внимания прекрасной половины человечества - но ведь не все такие же, как он, верно?

Будь каждый, как он, Дятлами...

Но тут взгляд Чонки вновь наполнился безумием - и мысли его стали запретны для всякого, кто пожелал бы их узнать.

Удивлено глядело на разворачивающуюся драму рыжее солнце и даже шум недалекой быстрой реки как-то поутих. Довольно странные противники сошлись в довольно странном поединке.
Прямо говоря.
Само собой все шансы были на стороне Глассвайна, так во всяком случае совершенно точно казалось Феари. Да и кто вообще такие эти фейямы? Тупоголовые шерстистые недолюди, маленькие оборзевшие зверьки позволившие себе перечить ЛЮДЯМ. САМИМ ЛЮДЯМ!!! Вершине эволюции! Пику эволюции!! Ее лучшему и счастливейшему детищу!!!

Мать его так.

В общем коднар-расист или расист в пернатом теле коднара, не одобрял фейского гонора и считал что этот самый гонор следует прилюдно растоптать, сложить трубочкой и показательно вбить его, ну скажем в глотку обнаглевшим лисокрысам.

Первый удар был за Глассвайном. Все ж рыцарь! Молотом он сработал четко, так четко, что Яни-Яни только шальная удача спасла – вместо того чтобы превратить его голову в аппетитную такую кашицу, молот скользнул по широкому уху «крысы» ломая тонкий хрящ. Зверек пискнул, но бросился в ответ.
Фей-ямы они мелкие. И слабые. И тщедушные. И вообще глупые, громкие и очень надоедливые товарищи. А еще они быстрые. Очень и очень быстрые!
Глассвайн ловко повел своим огромным молотом откидывая легкого Лиса в сторону – казалось бы действовал рыцарь чётко, эффектно, на рефлексах – вот и молоток врезавшись в тушку ловко отбросил наглеца назад. Казалось бы победа, ах-ха! Но во-первых удар вышел не очень-то сильным, каким-то скользящим и не смертоубойным, а во-вторых правую руку сковала черная боль – там где плоть должно было защитить хорошее железо, теперь скрывалась не очень глубокая, но очень противная рана.
Нож разрезал сталь будто масло, оставив на коже яркую болезненную царапину.

Ох уж этот непростой нож темной стали! Уж Феари ли его не узнать? Это ж нож Валара зачарованный против всякой лесной нечисти – очевидно, сейчас ведьмачий ножик вполне себе резонно посчитал «всякой нечистью» рогатого сира Глассвайна и поспешил отреагировать как надо.
Будут ли продолжен поединок или нет – неизвестно. Яни-Яни, которому все ж пришлось почувствовать недружелюбный поцелуй молота, как-то поутратил свою беличью прыть и периодически пытался почесать разбитое ухо. С Глассвайном пока все было нормально – правда тыльная сторона ладони болела уж очень сильно, прямо невозможно сильно для такой мелкой царапинки! И повело слегка. Будто солнце еще добрее сделалось, а река как-то очень мелодично запела вдалеке.

Ля-ля-ля - тра-ля-ля. Каким же красивеньким сделался этот сучий мир!

- Ну хорошо, сай. Лай-лай-лай, - послышался тонкий, наполненный сдерживаемой болью голосок Яни-Яни. – Яни-Яни считать что ты не раб. Яни-Яни считать что ты также хорош как сами фей-яму. Не трусливая этха, а хороший крепкий этха. Этха-Фей. Сьями-сьями! Признай что ты проиграть Яни-Яни и мы закончим. Живенько признавать что я победил следует тебе. Яни-Яни радоваться своей победе и лекарить жирную этху, которая не раба.

...

Пока двое спорят, третьему вроде и нечем заняться. Вот и Феари вроде во все глаза смотрела за поединком, а вроде не удел осталась. Но инстинкты-то ведьмачьи теперь при ней и от них никуда не деться! Никуда не деться от этого слоновьего стада мурашек шествующего по спине, и никуда не убежать от этого назойливого мышиного писка, предупреждающего о какой-то готовящейся гадости.
Нехорошо это, когда часть отряда в ловушке затеряла, а вторая рогато-звериная часть друг друга порезать пытается. И Найджелла что-то долго нет, и давно уже не пытается он из ловушки выпрыгнуть.
И вообще. Слишком как-то всё славненько себе складывается. Солнышко. Ветерок освежающий. Пряный запах осенней листвы. А Кума-то ведь никуда не делась, если подумать…

Ульрих выслушал её просьбу и... протянул ей камень. Сильмини поглядела на этот камень и недоумённо моргнула. Будто бы этого было мало, следом за камнем рыцарь нашёл и подал ей какую-то палку.
И наступила минута молчания...
В попытке осмыслить, что бы это всё значило...
Словно бы ото сна очнулась эльфийка, вдруг заметив совершённое вандалами злодеяние. Химера Цера разрушила памятник знаменитому (по заверениям Леса) магу Аспарагусу Аурэллиусу Кальдарфиниусу. И похоже, что Ульрих стал соучастником этого погрома.
- Вы его свергли... - ахнула шокированная увиденным Сильмини.
Она ошеломлённо переводила взгляд с осиротевшего постамента на каменные останки от статуи, с камней на Церу, с химеры на рыцаря, с Ульриха обратно на постамент. Затем взглянула на палку у себя в руках. Хм... эти двое совершили, как ей казалось, плохое дело, но не было у эльфийки ни сил, ни желания их отчитывать и пояснять, в чём они были не правы. Наоборот, она вдруг почувствовала, что гемландец прав, предлагая ей таким образом выместить свой гнев на не ведавшем боли камне. Видит Илуватар, как же он прав! А статуи больше нет. Раскололась на множество кусков. И ей уже не станет хуже, если к вандалам присоединится ещё один. А то и два. Сильмини решительно забрала у Ульриха камень, который он ей сначала предлагал, и повернулась к Королю-Лесу.
- Ты ведь не любил его, верно? - спросила она. - Если так, скажи ему об этом. Лови! - она подбросила камень мальчишке по воздуху.
А затем развернулась лицом к пустому постаменту и, перехватив палку двумя руками наподобие меча, бросилась в атаку. По правде, выглядело это одновременно и смешно, и внушающе. Палку она держала правильно - за долгую жизнь ей и меч держать приходилось, только мастерски владеть им не научилась. Била тоже правильно, но без какой-то особой тактики. Ей нужно было спустить пар, выместить на ком-то свою злость. Злость на весь этот мир, затянувший её в себя. На пришельцев со звёзд, забравших жизни многих альвов в её отряде. На ушедшего ведьмака, из-за которого появилась эта проклятая ловушка. На червей, прямо сейчас пожиравших здесь каждого.
- Йа! - била она палкой по постаменту. - Ки-и-йа! - с размаху лупила лысую каменную голову, отскочившую от удара и покатившуюся по мощёной камнем дорожке, будто надувной мячик для подвижных игр. - ЦЕРА, С ДОРОГИ! - рявкнула на химеру эльфийка, проносясь вихрем мимо неё, чтобы наградить эту голову ещё одним добивающим ударом, контрольным в лоб. Но голова не хотела сдаваться, заставляя леди Си бить её вновь и вновь, сопровождая альвскими ругательствами. - А-а-а!!! НЕНАВИЖУ!!! ХОЧУ ДОМОЙ! ДОМОЙ!!! ДЕРЬМО КХ'НУРА! ЧТОБ ТЕБЯ САМКА ОБРЮХАТИЛА, МЕРЗКИЙ ВЫРОДОК! ИТ'СЕН НЕДОДЕЛАННЫЙ! АААААААА!!! - помчалась она обратно к постаменту и, запрыгнув на него, стала прыгать и избивать, пока окончательно не выдохлась и не опустилась бессильно на колени, тяжело дыша, выронив палку. Альвари улеглась прямо на постаменте, опустила голову щекой на руку, закрыла глаза и слушала частое-частое биение своего сердца, прислушивалась к пульсирующей боли во вновь потревоженных рёбрах, постепенно успокаиваясь.
В общем, альвари была немногословна, в отличие от более красноречивой Церы.

Тут Ульрих осторожно заговорил, и Сильмини Келевон лениво открыла один глаз, повернула голову, открыла второй и, наконец, села, свесив ноги с постамента и слушая рыцаря. Дыхание всё ещё было учащённое, грудь эльфийки вздымалась, бледноватое лицо раскраснелось, она закуталась в шкуры и внимательно выслушивала всё, что гемландец ей говорил.
А когда он закончил и сразу же заговорил-зажаловался Лес, лгуньей её обзывая, то альвари поняла, что её терпение лопнуло. Может, это чёрные семена тьмы пустили свои ростки в её сердце во время этой вспышки ярости. А может, у самой эльфийки терпение было не безграничным. Что-то с ней случилось только что. Сильмини понимала это, но не хотела об этом думать. Она спрыгнула с постамента на землю и подошла к Ульриху, поглядела на него серьёзным взглядом. Прямо в глаза, словно бы вступив в противостояние обжигающего синего пламени со жгучим синим льдом.
- Ты - Ведущий. Мы выбрали тебя. Я сама тебя выбирала. Делай, что считаешь нужным, Ульрих. Веди нас. Я в тебя верю, - уверенно заявила она.
В этот момент сердце дрогнуло. Умирать было страшно. Поборов сиюминутный приступ страха, женщина повернулась к Королю-Лесу и властно, но без какого-либо высокомерия или презрения, сказала ему:
- Хватит ныть, Ты же Король! Ты хочешь, чтобы Я решала за Тебя? Не бывать этому! Я сдержу данное Тебе слово, но оставаться здесь или идти с нами - это Твой Путь, Твой Выбор. Я могу только попросить сэра Ульриха взять Тебя с нами, если таково будет Твоё желание, - Сильмини вопросительно посмотрела на рыцаря.

Появившемуся фей-яму также достался один взгляд эльфийки. Холодный и обжигающе-яростный одновременно. Взгляд, от которого хотелось развернуться и с визгом пуститься наутёк. Народец фей решил взять в рабы какого-то рогатого рыцаря?
«Интересно. Если вспомнить о рогатых псах и рогатых лисичках яму-яму, то, наверное, это местный житель. Неплохо бы его взять и допросить... ой, в смысле расспросить. Мда... что со мной творится?..»
Но вмешиваться в фей-ямские дела Сильмини благоразумно не стала. У них есть своя предводительница, вот пусть она с этим рыцарем и разбирается. Им бы сейчас проблему перехода через разлом решить, а уже потом можно будет хоть самой рога отращивать по дороге до Фонтана...

...Она могла бы подняться на вершину и стальные перья, распарывая горячую плоть измученного человека, выросли бы за её плечами. Чтобы вознести над миром! И каждое перо обратилось бы осиным жалом, острым ножом, смертоносной иглой что была всажена в самое сердце. Смертью! Холодной и жестокой.

Ты прыгаешь с крыши а железные мертвые крылья не способны унести вверх. Каждый грех коричневой ржавчиной будет тянуть хилое тело вниз. Сотни сотни грехов. Она бы вспорхнула конечно!
Но сотни и сотни грехов.
Она бы попыталась дотянуться до синевы неба чтобы утопнуть в этом колодце навсегда!
Но грехи-грехи-грехи словно камни. Железные крылья покрытые коростами горькой ржавчины способны нести только вниз. Это было бы проигрышем. Торжеством червей. Бездной. Растворением. Абсолютной мглой. Местом где заканчивается твой мир.

Но ты делаешь шаг в лифт. Тогда может и не сделала, Кримха Наташа, но сегодня делаешь. Заставляешь себя идти обратно. Тесная кабинка, четыре стены, ряд кнопок: ввех и вниз. Неяркая лампа. Движение начинается и ты пока не знаешь куда привезет тебя эта душная коробка затерянная в пространстве...

…

- Дави их, человечина. Дави эту гадость! Фу-фу-фу, - Голос Лиса ворвался в твою личную темноту яркой вспышкой. – Караул! Свистать всех наверх. Пиратское нападение и преступная война! Топчи топчи топчи их!
Лис подбежал к ошалевшей Наташке и принялся сбивать с нее мерзких паразитов. Теперь видит и сама кримха – целая куча этих маленьких засранцев на ней шевелится. Крохотные черные опарыши – в волосах, на плечах, под ногами. Их давишь – они в золу обращаются. Но живых еще целая тьма.

- Вычищай, выпалывай, выдергивай свои баобабы, человечина!!!

Теодор допивал из фужера багряную жидкость, изредка делая мощные глотки. Так не принято было пить вино в светском обществе. Каким-то чутьем он улавливал, что не принято, но не мог, вернее не хотел, менять своим привычкам. Поэтому продолжал глотать вино ровно до того момента, пока где-то там, на периферии сознания, не почувствовал легкие нотки опьянения. В этот же миг он прекратил пить и съел парочку крылышек какой то дичи, искусно запеченных в медовом соусе с орехами и причудливыми лепестками трав. Повара постарались на славу и Тед, не желая нарушать буйство вкуса, царившее во рту, хрустел крылышками вместе с костями. Те лопались под ударами зубов, словно хрупкие веточки хвороста в пламени пожара.
Вечер подходил к концу. Во всяком случае Тед не находил причины оставаться тут еще дольше, ради созерцания лиц компаньонов. “Черт, они же господа Дома. - он мысленно укорил себя. - Какие компаньоны? Брось даже думать на старый лад, Тед, привыкай быстрей!”
Раздались гулкие шаги. Тед повернул голову и облизнул узкие губы. Кто-то чеканил шаг, словно топча землю перед стройными рядами солдат. Двери распахнулись и перед всеми показался молодой рыцарь. Открытое лицо, правильные черты лица, даже благородные, можно сказать. Хорошо сработанные доспехи и эта вбитая в подкорку выправка: ровная спина, подбородок, задранный вверх и руки вдоль тела. Все как положено рыцарю. Он прошел через весь зал и бухнулся на колено перед Джесс, словно желая признаться ей в любви. Или верности. Тед скривился, будто загнав занозу под ноготь.
Мимолетный взгляд госпожи, словно она желала подтверждения, что это действительно происходит на самом деле, что это не кажется ей одной. В ответ лишь смущенное пожатие плечами Теда, дескать: “Да, он, в самом деле, похож на фанатика…” Такие манеры действительно поражали своей галантностью, но подобные правила куртуазности, похоже, были приняты в этом мире. Или нет? Или это лишь плетение лжи, брошенные в их глаза. Глаза охранника сузились, превращаясь в щелочки. Похоже было, что он пытается заглянуть ему в душу, не иначе. Но когда Жан начала говорить, лицо Теда лишь шире расплывалось в ухмылке. Каждое слово молодого рыцаря словно “обдувало” ветерком галантности и преданности, того позабытого атрибута благородного мужчины – чести. Куда уж устоять перед таким красавцем, героем. Только не Теодеру. Он не верил молодому рыцарю. Ни единому слову не верил.
Тед хотел зарваться, начать провоцировать, может быть сказать что-то, например: “Да уж, горевать не стоит, одна рука тоже на что нибудь может сгодиться”, но во время прикусил язык. Во-первых, он был не на улице, и не в компании головорезов, где нужен лишь повод, да и то, не всегда. Он был в высшем обществе, да еще подле госпожи, поэтому следовало подождать решения её светлости. Или прирезать в подворотне. По тихому и без лишних глаз. А во-вторых, он будет умней. Теодор не станет пороть горячку и позволит этому шпиону разыграть партию. Вот тогда, когда он оступится, а это обязательно произойдет – ведь Тед постарается – нужно будет лишь подставить нож в то место, куда он упадет. И крепко удержать, чтоб не соскочил. Конечно, могло так оказаться, что парень действительно был предан и чист душою, Тед не претендовал на роль искусного эмпата. Он просто не верил и все. Никому.

Сир Глоссвайн был, конечно, большой добряк и жизнелюб, этого не отнять. Но прежде всего он был рыцарем, со всеми вытекающими последствиями. Нет, речь не о благородстве, чести и манерах. Речь о качестве, более свойственном всем рыцарям - способности убивать.
К смерти, особенно чужой, Глассвайн относился без лишних чувств. А уж если речь шла о смерти врага, то и думать было нечего. Сейчас перед ним был враг. С настоящим оружием и желанием причинить вред. У рыцаря даже и мысли никакой не возникло. Все давно на рефлексах.
Ни говоря ни слова, без промедления и сожалений, Сир Бербемджемский направляет смертоносный боек молота к тщедушному телу врага, с намерением превратить его в мертвый мешок сломанных костей.
Думать будем потом.

Рыцарь вошел внутрь и предстал перед хозяевами дворца. Было довольно тихо и он слышал как его звуки его шагов разлетаются по зале.
Робость, присущая всем искренним людям одолела его. Столь влиятельные господа и дамы сидели перед ним, обратя свои взоры. Мужчины и женщины, в необычных нарядах,, вернувшиеся из забытья времени.
О, Жан, тебе придется постараться, чтобы не пасть в грязь лицом!

Рыцарь сразу распознал госпожу Багир. Он внутренним чутьем выделил ее из множества окружающих и подошел ближе. Опустившись на одно колено, он коснулся кулаком здоровой левой руки камня пола и произнес:
- Жан де Брюссеир, ученик сэра Франсуа Донмона! Я служил верой и правдой Вашему отцу и клянусь, буду служить и Вам. Я и мои воины встанем на защиту Великого дома Багир.

Язык не подвел парня, прежде всего он был воином и умел скрывать свой страх. Но Жан стоял, не рискуя поднимать глаз на эту девушку, на это воскресшее совершенство, опасаясь услышать слова насмешки или отказа. Джессика казалась ему настолько властной и полной снисходительного презрения, подобно древней богине.
Мужчина, сидевший рядом, огрубелый, с холодными кинжальными глазами казался ее мужем. Жан знал сорт таких людей: хитроумные и беспринципные, готовые на все ради своих идей. Ему ничего не стоит вышвырнуть пришлеца за дверь, за излишне дерзкие речи.

Но все же рыцарь надеялся, что Джессика Багир примет его. Он даже не смел мечтать о ней или допустить хоть каплю греховности в свои мысли. Для него она с первых секунд встречи стала идолом и ярким символом возрождения.

Они наивные, ага.
Смотрят как Глоссвайн доспех одевает, смотрят как он споро в мешке шарит извлекая разную мелочевку наружу: ну перчатки там, защиту для ног… Думают наверное: «Какой интересный раб, он нас уж точно не обидит! И зачем ему все это барахло сдалось, когда он уже в крепком надежном плену находится?»

Ага.

Навели на Глоссвайна копья, показывая ему крепкую и надежную силу кремниевых наконечников. Кто-то тетиву крохотного лука натянул. У-у-у страшно! Кто-то из духовой трубки в рогатого сира плюнул, с наивным, экстатическим почти что удивлением, глядя как дротик от стальной кирасы отскочил с тонким бряцаньем.
- Непобедимый раб…лай лай лай…смертный яд его не берет, смотрите! Такой раб не каждый день достанешь. Волшебник! Чудесный раб. Один Яни-Яни им владеть будет. Не честно! У каждого такой раб должен быть. Эй раб, ты там не знать где других таких берут?
Ухнули счастливо, когда Глоссвайн намерился на свою рогатую голову шлем приладить.
- Ууууу. А это нам отдавай, волшебника! Быстро-быстро. Мы тебе по закону мена дохлую собачью бошку давать с червями и мухами, а ты племени давать эту чудесную малопонятную вещь. Что это? Давай раб. Живо-живо говори давай. Не тяни. А то мы сильно злиться сейчас! Этот чудесный непонятность нам. Живо-живо, ага-ага. А то мы тебя страшной жуткой смертью убивать, ям-ям.


…Покуда фей-ямы грабили человека - по крайней мере им так казалось совершенно точно, - Яни-Яни нехотя повел Феари за собой. Не к реке повел, а чуть дальше от основной тропы в лесок. Сначала позлился, пошипел, поугрожал немножко, а потом все ж похвастаться своим приобретением решил. Фей-ямы они ж такие - хвастливые ребята очень и очень!
Коднарище по земле идет с хрустом приминая багряную поросль, радуется счастливому деньку и жизни своей блохастой, а Яни-Яни ловко по веткам прыгает, откуда-то сверху деловито попискивая.

- Такой прекрасный раб каждый день не находиться! Сьями-сьями. Толстый, рогатый, жутко хороший раб – такого съесть, целый пир будет! Яни-Яни раб, что важно, а не коднарища в перьях! Смотри коднарища. Яни-Яни станет Цере его дарить, а может и не будет дарить. Яни-Яни обижен, Яни-Яни не придумать пока восхитительно-умности…А если Цере дарить, так она радая будет. Восхитительно-огромная Цера-Цера так и сказать нам без обиняков: «Ты Яни-Яни теперь лидер, тебя, Яни-Яни теперь кормить самыми жирными мышками буду! Ты всех вести. Тебя, Яни-Яни вожаком делать!»

Яни-Яни мечтам о величии предавался, а коднар и сам уже узрел фей-ямовского раба. Узрел как он одевается деловито, металлический доспех узрел и молот такой не плохой в сторонке лежащий. Замечательный костекрушительный молот!
Рыцарь. Как пить дать!

Стерре слушала Оскара и давно забытое чувство поднималось в ней. Не жалость, нет. От жалости она избавилась в тот страшный год, когда голод уносил не меньше жизней, чем война. Мать тогда сохранила ей, десятилетней девочке, жизнь, буквально зубами выгрызая крохи еды у таких же голодающих бродяг. У которых тоже были дети.
Так что это не была жалость. Это была...щемящая нежность. Стерре вдруг вспомнилась ее первая (и последняя) кукла. Соломенное чучелко, с руками-палочками, обернутая пестрыми тряпочками - девочке все время хотелось обнимать ее, целовать, прижиматься к ней щекой. Стерре так и делала. Когда куколка окончательно растрепалась, девочка наотрез отказалась заводить новых кукол. А вскоре и детство прошло.
"Ты, - думала Стерре, поднимая руку, чтобы погладить Оскара по волосам, - ты тот мальчишка, который застрял в подслухе. Который так и не съел свою последнюю медовую коврижку". Премерзкий комок образовался в горле и сбил дыхание. А вот этого матушка Аллемаа допустить уже не могла. Поэтому протянутая к голове Чонки рука опустилась на его плечо.
- Я вот что тебе скажу, дружок, - голос Стерре становился тверже с каждым словом, - про подслухи что предупредил, это ты молодец. Я иногда горазда бываю на язык. А про остальное вот тебе мое мнение. Я с Вигго заключила торговый договор. А слово торговцев твердое, это не считая, что Стерре Аллемаа в дизертирах никогда не ходила. Так что свою часть договора я выполню.
Маркитантка несколько секунд помолчала, а затем продолжила голосом значительно помягчевшим.
- Ну, а уж ежели действительно припечет, то я свою жизнь дорого продам. И еще посмотрим, кто кого. Ну, или прыскну, что твой кролик и видали меня... И зеркало я поэтому буду пуще глаза беречь - это наш всегдашний шанс отсюдова улепетнуть. И тебе того советую.
Стерре все еще держала Оскара за плечо, чувствуя его дрожь, чувствуя напряженное, как струна, тело. Снова волна нежности плеснулась где-то внутри. На этот раз маркитантка не стала ей противиться. Она пригладила рукой рукав его рубахи.
- Давай держаться поближе друг к другу, Оскар, - сказала матушка Аллемаа, впервые назвав Чонку по имени, - таким, как мы, нужно быть рядом. Ты что-то увидишь-услышишь, я высмотрю. Смотришь и проскользнем, как ужи, между всеми недругами.

Золотом с зеленью очарована,
С Лесом навеки помолвлена,
Эльфа душа нараспашку -
Как бы ни было тяжко.

Лес приголубит тихонько,
Ветвями обнимет легонько,
Тихую песню исполнит,
Шелестом листьев наполнит.

Злым он совсем быть не может -
Магия эльфа поможет!
Добрый ведь Лес от природы -
Ему не хватало заботы,

Тепла эльфийских объятий,
Шёпота древних заклятий,
Скверну изгоняющих прочь,
Своим светом освещающих ночь.

Их дыханье слилось в унисон.
Так стояли в обнимку
Сильмини и Он...

А Мэлья вдруг стала орлицей -
Большой белопёрой птицей.
Раньше, чем Си поняла,
Леди Мэль распахнула крыла,

Белой искоркой ринулась ввысь,
Их с альвари пути не сплелись -
Одна улетела высоко,
Другую же ждал путь далёко.

Быть может, найдёт Мэль свой дом,
Пусть свободно порхает орлом,
Перевёртыша душа нараспашку -
Как бы ни было тяжко.

Благословенье её провожало.
Дочь альвов за плечи Лес обняла
И радость-печаль испытала...

- Спасибо тебе, Лес. Теперь я знаю, какие сказки про нас сказывают под светом далёких звёзд моего родного мира, - грустно улыбнулась ему Сильмини. Она поглядела на пиявки под ногами и аккуратно обошла их сторонкой, ведя за собой мальчика в короне и перстнях. Эти паразиты всё ещё были на ней и остальных, но Лес... Лес стал свободным от этой напасти. Теперь он был её Другом. - Конечно же, мы от Тебя прекрасного в восторге! Как может быть иначе?! - звонко и весело воскликнула эльфийка, больше не обижаясь на «ушастую». Ведь это он не со зла говорил. - А червей в твоём разуме мы скоро все вместе изгоним. Вот придём к Фонтану и изгоним! И ты всё вспомнишь! Не сомневайся! Побежали, ага!
Она бы могла потратить последние магические силы на проверку того, что сделали с Лесом и почему он так говорит, даже очистившись от скверны, но не рискнула. Последнюю волшбу нужно приберечь на крайний случай. Кто знает, когда он наступит. Этот случай. Крайний-то.

А может, он сразу и наступил. Внезапно. Как Конец Света.
Ибо дальше началось нечто невообразимое и малопонятное. Они с Лесом выбежали, держась за руки, на знакомую поляну. А там...
Крошечный Претендент фей-ямов шипел и наступал на огромную и смертельно опасную химеру, чуть ли не топая ножками и ругаясь нехорошими словами на своём фей-ямском.
Большая и свирепая Цера жадно внимала ему и, кажется, даже меньше стала от фей-ямского гнева.
Малознакомец по имени Кристиан, всё так и не снявший своей повязки, флегматично стоял рядом с ними и нежно гладил ладонью статую Кальдарфиниуса.
Но довершением всего была появившаяся будто из ниоткуда обнажённая Феари, неведомым чудом вернувшая себе человеческий облик. И ладно бы только это. Сильмини даже уши зажала ладонями и чуть пригнулась, когда окрестности памятника властно и громогласно огласил могучий ледифеаригвидичевский рык.
«Ай, мои ушки...» - жалобно подумала острослухая эльфийка, для которой крик Феари был подобен, в самом деле, нежданному раскату грома прямо над головой. Захотелось испугаться и убежать с Лесом обратно в лес. Но это же леди Феари, а не коднар какой-нибудь! И Сильмини опасливо к ней подошла и присела на колени, не обращая внимания на слякоть и даже не смея спросить, а чего это, собственно, Феари раскомандовалась.
Кажется, не только у неё одной. У всех она началась. В той или иной мере.
Паника!

И когда леди Паника, пардон, Феари направилась к разлому и предложила всем следовать за ней, объяснив, как можно найти выход из ловушки и перейти в другой мир, а затем и Король-Лес сказал своё веское слово, у Сильмини был только один вопрос. И был он обращён Лесу.
- Скажи, где найти Фонтан, туда и пойду исполнить обещанное. Коли есть он в том мире, куда зовёт нас леди Феари, пройду через портал-разлом. Коли он где-то здесь рядом, тут останусь и разыщу его. Альвы верну своему слову, Ваше Величество, - и Сильмини поклонилась Лесу, как подобает кланяться благородной дочери альвов из дома Леонтари настоящему Королю.
Мысли и желания её были просты: сдержать данное слово. А сюрприз... пусть сюрпризом и будет.

Лис негодующе фыркнул высунув нос с чердака.
- Каррамба! Ты отвлекаешь меня от сбора сокровищ, женщина! Там что-то скребется и просится наружу. Скри-скри-скри, вот что я слышу. Скри-скри-скри. Может там прячется маленький котенок или щенок, а может равнодушный смердящий труп мечтающий съесть твои глазные яблоки? Тысяча пернатых блох! Откуда мне знать?

Быстренько спустился по лестнице и просиял, заметив Наташкино смущение.

- Хочешь, открою? Достаточно отвесить этой двери хороший пинок и дерево расползется в хлам! Может там кладовая варенья или все залито кровью и засижено мухами. Пистоли и золотые монеты. Там может быть всё что угодною, включая белые пиратские кости запертые в сундуке с монетками! Можно найти окошечко для вентиляции и поглядеть в комнату с чердака!

Барсук же лишь помотал головой, испуганно пытаясь вырваться из кримховой хватки.

- Не нуфно нам туда. Там черфи! Слышите как они ползают и поедают друг друга? Уф. Заберите сокровища толстого Боба и пойдемте отсюдофа. Не нуфно нам здесь быть, ой-ёички...

- Эээ, К-кристиан! Кы-кому сейчас до этого дело, кы-кто здесь настоящий лидер, а кы-кто н-не настоящий? Лучший или худший. Достойный этого пы-рава или нет? П-помирают-то все о-одинаково! Мы в ловушке п-посреди огромного ч-чужого м-мира – за-чем нам клевать друг друга? Тут бы ч-человечий облик н-не растерять по дороге, вот в чём штука. А остальное…, бы-лагослови тебя Господь! Там дальше бу-удет Та-аверна…ну…выпей п-пивка, ра-асслабься в тепле, дай г-голове о-отдых и отдохни от мудрствования.

Кивнув мрачному незнакомцу головой, Ульрих принялся перебинтовывать правую ногу, немного сожалея про себя о том, что в попутчики им достался кажись ребенок, а не взрослый мужчина.
Ребенок этот, кажется, до сих пор находился среди своих воображаемых наставников где-то далеко-далеко, желая им что-то доказать. Вот буркнет. Замолчит. Отвернется. Грязью невзначай швырнется и снова молчит. Словно бы роль крутого парня наигрывает, а что там под ролью – поди разбери?

Играет с умертвием в кошки-мышки. Неразумный поступок.
Ульрих задрал голову вверх, глядя как дождь обращается над ним пушистым плотным снегом.
Поймал одну снежинку на язык и съел.
Красивый снежный мир – идеальный мир снега! И можно создать целую вселенную льда – синюю вселенную лишенную человеческих страстей и пороков. Вселенную Тишины. Вселенную Кумы – только хорошо бы без самой Кумы, как идеальный Бранденсбург, только без Андреаса и без Царицы-Тьмы.
Хотя какая разница? Убьешь одну тьму и станешь тем же самым. И все же...С такими силами захватить Бранденсбург не проблема. Казнить брата и всех причастных. Разжечь жаркие костры Веры. Одеть на себя корону севера и возродить престиж семьи.

...Кто сможет постоять против ледяного умертвия? Вот скажите мне на милость, чёртовы ублюдки, кто из вас сможет победить меня, Синего Рыцаря с кровью Лесных Людей? Король всей Гемландии, а ведь это звучит...
Смешные мечты! К счастью, пока еще хватает юмора и здорового цинизма чтобы противостоять этим влечениям. Ну а что если юмор умрет, а что если завтра уже не найдется возражений против мечты о Величии?

«Эх, Кристиан. Кто ты такой? Надеюсь не перепуганный малец, который сейчас бросится ссориться со всеми и каждым, чтобы только доказать неведомо кому, будто силен и мрачен, и имеет право причинять боль своим поведением. Тогда придется тебя убить, дружище. А жаль. Я ведь даже ничего не почувствую. И человеческого во мне станет еще меньше, а тьмы станет больше…хоть я пока и называю это тишиной. Хоть я пока и верю, будто монстр может остаться самим собой, благодаря глупому юмору и унылым шуткам.»

Что ж.
Так и поговорили – от слова «никак».
Кристиан попытался заморозить дерево, без особых сожалений глядя как опадает листва, как застывают в лед сучья да ветки, как мелкие ягодки превращаются в россыпь драгоценных камней подрагивая от ужаса. Но ничего не вышло. Благодаря Кристиану, растение было частью изуродовано, частью избито холодом и ржой – некоторые ветки застыли в лед, а некоторые остались багряно-красными. Пламенеющими будто алые угли назло магии!
А большего и не случилось. Только попортил Кристиан здоровое растение, зло сделал, а успеха особого не добился. Дерево заболело. Но льдом не обратилось и не застыло скованное идеальной белизной.

Шаг вперед.
…И снова шепчущие кроны над головой, узловатые корни да острые сучья. Тихонько шелестела земля, пронзительно пахло дождем с привкусом неба…

Так и вышел парень к статуе старика не оглядываясь назад – стараясь двигаться только вперед да вперед. Каких-то изменений не заметил – всё шло как обычно. Идешь-идешь себе. И все начинается с одного шага!
…Потом морок, шум в голове и спокойный переход сюда. Хотя почему-то тяжелее стало, будто нарезая эти волшебные круги, тело неизбежно что-то теряло: заныл от голода желудок, какая-то легкая слабость тронула кости, в голове лениво заворочалась тягучая боль.

...


Возле статуи лысого старика обнаружилась странная Полузмея-Полуптица-Получеловек, здесь же обнаружился и крохотный мохнатый ушастик.
Ушастик этот походил на странную помесь трех зверей – нечто среднее между лисой, белкой и еще каким-то там животным – пушистый такой, человекообразный мохнатик представился взгляду Кристиана!

Смешное созданьице.

Человечек что-то пояснял Химере, задумчиво глядя куда-то в дождливое небо. Он казался крохотным на фоне могучей Змеептицы, однако говорил рассудительно и спокойно.
Даже через чур спокойно-то!
Все остальные действовали, к чему-то рвались – а этот зверек просто сидел себе на месте наслаждаясь привалом. Цера не ошиблась - Претендент находился ровно там же, где его и положили, то есть оставили.

- Лидер…хм…- Претендующий на роль Вождя Племени Фей-Яму обладал замечательным и очень раздражающим талантом говорить в час по чайной ложке, отвлекаясь на всякие ненужные вздохи и мычания. – Ну…мммм…я думаю что хороший Вожак Фей-ямов стоит над ними. Ты не влезаешь в их склоки, но да-да-да…уравниваешь…да…маварахим…ты становишься взрослым на фоне детей. А дети? Ммммм…дети могут быть неправы…могут лгать и обижать друг друга. Маварахим не лезет в каждую их мелкую обиду и не выбирает себе любимцев. Мммм…о чем я? Нда-нда. Хм…Маварахим не верит никому, прекрасно зная что все дети лгут и стараются выставить себя в лучшем свете. Вожак беспристрастен. Он может напугать когда придет время…но май-вла, вожак не откручивает ребенку голову за неповиновение…Вожак уравнивает. Угрожает и награждает в равной мере…да-да-да. Беспристрастный судья. Пресекает опасные игры и не лезет в то что безопасно. Руководит. Но…ммм…он не старается стать своим. Ну да. Всё равно он никогда не будет своим. Тот кто выше – тот всегда выше! Мммм…Маварахим учит. Но учит исподволь чтобы не злить учеников и чтобы они его в конце-концов не съели, если маварахим перегнет палку.

Фей-ям пошевелил ушами отвлекаясь от Церы.
- Смотри. Вот идет высокий человек. Хмммм. Огромный богатырь великой силы!

...С точки зрения Претендента, маленького и хилого зверька, пришелец Кристиан и в самом деле казался гигантом. С точки же зрения химеры. Ну…Ммм…Эээ...

- Я думаю, я знаю куда фей-ямы бегают. Лай-лай-лай. Хм. Когда Ведущий Этха Сай ушел, наша интересная ловушка замкнулась. Мы как бы угодили в разрыв между плетением Ведающего в Таинствах Сая. Можем ли мы выбраться из плетения которое стало удушающей путанной паутиной без Этхи? Ну…Хм…Да. Или нет. Я думаю мы всё дальше и дальше проваливаемся в плохие края и рано или поздно будем съедены обитателями нижних миров. Да-да-да. Фей-яму-дети бегают не потому что они часть Племени. Ты тоже часть Племени, а уйти не можешь. Они бегают…Хм. Подумай? Ну. Птички…мыши…деревья…фей-яму. Что их объединяет и что делает другой тебя, о Могучая Великая Химера?!

Претендент тяжело выдохнул – большая же утомительная речь! – и повернулся к Кристиану:

- Высокий сай Кристиан, у вас найдется немного курительной травы? Хм. Моя Окончилась. А без травы нет покоя. Я бы желал вдохнуть Пар Истины, у вас не найдется курительных смесей?

...


...

Слова Яни-Яни серьезно выбили Церу из колеи. Во-первых, потому что маленький наглый лисенок признал её Вождем (Вождь - это такой Хозяин, это то василиска знала), причем Вождем всех пушистиков. Не успела она освоится с тем, что она Хозяйка трех пушистиков, так она уже Вождь их всех? Это... это было бы просто превосходно, если бы не то что Яни-Яни сказал затем.

Она плохой Вождь.

Она только угрожает, отбирает и запугивает и совсем-совсем не награждает! Даже старый Хозяин знал что надо награждать за хорошее выполнение Приказов! Награждать поступками, а не пустыми обещаниями! Неужели она хуже чем старый Хозяин?! Разумеется хуже! Как ей вообще в голову могло прийти что она может быть Хозяйкой! Она химера, она инструмент, она слуга! Слуга не может быть Хозяином, это же очевидно! И о чем она только думала!

Из этих депрессивных размышлений Церу вырвала сбежавшая мышка. С редкостной для нее заторможенностью, несомненно вызванной глубокой погруженностью в раздумья, василиска проводила грызуна взглядом... и только тут сообразила что перед ней какая-то своеобразная граница, которую у мышки получилось пересечь, а у нее, Церы, не получается. Несколько опешив от осознания того, что какая-то мелкая мышь может хоть в чем-то превосходить химеру, Цера быстро пришла в себя и поток её сознания вновь перескочил из депрессивных размышлений о её месте в мире, в куда более приятное и привычное русло прагматизма. Мыши выбегают наружу. Фей-ямы ловят мышей, значит вполне возможно тоже могут выбегать наружу. Тем более что куда-то же они бегают постоянно. Тем более что, если она правильно помнит, в этом лесу пушистикам ничего не угрожает, потому что они здесь свои. Значит феи скорее всего знают как отсюда выбраться. Но где их искать, когда они все разбежались? Все да не все! Где находится Претендент, она точно знает! А уж он то больше всех знает о фей-ямах... и о том как быть Вождем!

Радостно осклабившись, химера уже собиралась броситься обратно к поляне со статуей, где насколько она помнила ждал Претендент, но задержалась на несколько секунд с Феари и Найджеллом, чтобы дать им последние инструкции (властные амбиции химеры росли с каждой секундой. Пускай сама она еще этого не замечала, но василиска уже думала о себе как о лидере их маленького отряда из человека, химеры и коднара).
- Феари, Найджелл я побежала назад, постараюсь узнать у фей-ямов насчет... этой штуки - Цера мотнула головой в сторону границы - Вы останетесь здесь и поищите какой-нибудь другой способ выбраться. И Феари - Протянув руку, василиска осторожно отобрала у Гвидичи из лап мышку - Дай сюда, пока ты и её не уронила... давай открой клювик!

Вы не можете просматривать этот пост!

Дверь отворилась, сердечко замерло в груди. Будничный, пронизанный рыжими лучами солнца мир в который вот-вот впорхнет МАМА. Как он изменится, каким другим он станет!
Но.
...Что-то неправильно. Помнится, родители жаловались на темноту в квартире, на северную сторону дома. А здесь косые лучи солнца позолотившие тюль. И мальчишки играющие в футбол. И этот янтарный свет что похож на абрикосовый джем размазанный по толстому ломтю белого хлеба. Какой-то слишком теплый, слишком сладкий мирок. И отсутствие кота волнует душу, пощипывает ее легеньким таким морозцем.

Но ведь МАМА!

Дверь отворилась, мама вошла. Высокая, светловолосая, пропахшая духами и пыльным летом. Мама. Чья-то мама, но не твоя. Она похожа. Ага! Один в один наверное, но это не твоя мама - совсем чужая женщина по правде говоря, до обидного похожая на одну единственную, самую любимую мамочку.
У твоей мамы волосы каштановые и длинные, а у этой женщины светлое белое каре. От твоей мамы пахнет морозным кремом и она уставшая, хотя и не целует тебя, но смотрит тепло-тепло. Твоя мама когда приходит, говорит: "Натка, ставь чайник. Я вкусненькое принесла!" И чтобы ни случилось. Это ритуал такой - кипит чайник и мама отдыхает закинув ноги на стул, а ты разбираешь ее пакет и достаешь шоколадку. Наливаешь чай на двоих, задаешь еду Тошке. А потом кот сидит и греется у мамы на ногах, а ты рассказываешь все свои новости за день.

И вы пьете чай все вместе. И это простое будничное счастье происходит каждый день, потому что так заведено. Потому что кухня - это сакральное место где собирается одна большая семья, потому что на кухне чудеса могут происходить ежедневно! И это самые дорогие мгновения - когда с отчетливым щелчком разламывается шоколадка, когда булькает чайник согрев воду, когда лампа рассыпает осенние лучи солнца и день, трудный большой день похожий на огромный валун, превращается в настоящий вечер.

А эта женщина ничего не говорит и чайник поставить тоже не просит.
Посмотрела в зеркало на саму себя, окинула тебя пустым взглядом словно и не видит. Упорхнула в ванную. Оттуда и голос ее раздался:
- Наташка, у меня сегодня полным полно работы. Ко мне не приставай. Сваришь себе чего-нибудь сама, я отдохну пол-часа и сяду за работу. И вообще, пошла бы ты погуляла. Лето на дворе! Чего сидишь киснешь дома?

Пока Сильмини мило беседовала с лесным принцем, суля ему блага всяческие и обнимашки предлагая, не только хитрости ради, но и из большой широты эльфийской души, выборы Ведущего на поляне продолжались. И были они, выборы эти, похожи на выборы президента какой-нибудь молодой страны, большинство жителей которой составляют только что приехавшие в неё эмигранты, никого из местных не знающие, языка не понимающие, кандидатов в президенты в глаза не видевшие и с предвыборной их программой не знакомые. А тут вот он - День Выборов! И надо выбирать между Неизвестным господином А, Неизвестной госпожой Б и Неизвестным господином В, быть может. Уже и посоветоваться с местными, более-менее их знающими, некогда. Остаётся или воздержаться от голосования, или делать это слепо наугад, ставя крестик напротив первой понравившейся фамилии.
Примерно так и вышло. Слепой жребий делать побоялись, решили воздержаться вообще от голосования. Один промолчал, красноречивее любых слов этим показывая, что он никого здесь не знает и не может сделать выбор. Другая доверилась выбору остальных - нелегко ей было свой собственный сделать после долгой жизни на чужбине и возвращения на родину, где всё поменялось, всюду новые лица, и хорошо ещё, что среди них старые, знакомые мелькают, на чей выбор можно положиться. Третий на волокушах лежал и голосовать не мог по инвалидности, тут даже на дом избирательная комиссия прийти не смогла бы, так как не было ни дома, ни избирательной комиссии, говоря по сердцу.
Наверное, к счастью для всех, а может, и к большой беде - то ведомо после станет, весь электорат могучего и пахучего коднара ограничился одним только избирателем, самым юным и из-за возраста своего в иных странах по закону ещё не имевшим права голоса. Но в нашей стране свои законы, и здесь право голоса имеют в равной степени и несовершеннолетние, и змеептицы всякие с коднарами, и даже пушистые аборигены с бесплотными духами. Демократия же! Только аборигенов и духов никто не спрашивал, а сами они и рады, одной морокой меньше, пусть другие думают да гадают, чья власть лучшей будет, кому президентское кресло занимать да жезл со скипетром в руки брать. Итак, коднар, набравший один только голос, проиграл уже в первом туре выборов.
Большинство же голосов - целых три - досталось Ульриху. И хорошо, что племя фей-ямов не стало с этим спорить и проталкивать в президенты свою змеехвостую предводительницу. Ведь лисят было много и они бы взяли верх, и кто бы что возразил на это? Но, может, Цера также была бы хорошим выбором? Или даже лучшим? Этого мы уже не узнаем.
Понимая, что победа настигла его врасплох, лишив возможности к отступлению, и его собственный голос будет пустым сотрясением воздуха, Ульрих решил не сотрясать воздух впустую и без раздумий перешёл к делу. Была у него такая вот особенность - брать быка за рога. Чувство ответственности за других. Раз уж выбрали его, то надо действовать. Действие - жизнь. Бездействие - тот самый отдых, со сложенными лапками, вечный сон.

Что же Сильмини? Альвари была рада, что выбор пал на Синего рыцаря. Видела она в нём эту ответственность. Чувствовала доброту его сердца. Верила, что он не подведёт. Правильный это был выбор. Новый Ведущий, пусть и не был ведьмаком, мог построить для них отличнейшую дорогу, проложить крепким камнем по зыбкому лесному болоту, сделав путь лёгким и удобным. Но, наверное, всё же не таким безопасным, какой сделал для них Валар. Но полно о нём. Был человек - нет человека. Уехал, ушёл, пропал в другую страну, за других президентов голосует теперь. Может, однажды тоже вернётся. В списке избирателей и кандидатов его не было - и точка. Хватит уже о нём.
И вот, пока эльфийка ждала решения мальчишки-короля, а леди Мэль навестила раненого на волокушах и что-то тихо, доверительно рассказывала ему, роняя слёзы свои в унисон с дождём, сэр Ульрих принял командование их маленькой, гордой и независимой страной на себя. И принял с честью, надо сказать, и достоинством истинного гемландца, сына благородного дома фон Бранден из Бранденсбурга. Подумав, решения волевые стал отдавать. Не приказы, впрочем, любой мог возразить и обжаловать их, но чувствовалась твёрдость в речах рыцаря, пусть и были речи эти через слово с запинками. Но ведь запинки эти были не теми, что случаются у стеснительных юнцов, столкнувшихся с трудной задачей, когда красивая барышня им заявляет: ты мужчина - ты и решай. Ульрих выдал мощь. Он был могуч и великолепен в своём решении. А ведь такое простое решение - разделиться и обойти лес, чтобы понять природу ловушки.
У него получилось. Начало было положено. Президент вступил в свои полномочия, и вся страна засуетилась, забегали муравьи-трудяги по разным направлениям, стаскивая на поляну-муравейник с непокрытой лысой головой кто что полезного сыскал, кто гусеницу вкусную, кто веточку для очередной секции муравейника, а кто и стадо тлей пригонит, чтобы всегда в достатке вкусного и сладкого их молочка-пади было.

- Замечательно, сэр Ульрих, - кивнула довольная своим выбором и распределением по группам Сильмини. - Думаю, я смогу узнать что-нибудь новое об этом месте и о чарах, которые лежат на нём.
И компания леди Мэльи ей приятна будет. Возможно, им найдётся о чём поговорить. А если и нет, всяко лучше друг дружку узнают за эту небольшую прогулку по лесу. Времени-то у них немного. Тревожно на сердце было. Что-то нависло будто над поляной, мутное такое, мерзкое. От чего укрыться хотелось или сбежать куда подальше. Да только бежать-то некуда. Мухи трепыхались в паутине, сучили лапками. Может, если все разом, слаженно, в единый ритм станут это делать - не выдержит паутина, порвётся? Стоит попробовать. Тем более, лес восполнил магические силы альвари, и она собиралась к ним прибегнуть, если король лесной ничего полезного не расскажет. А он пока не торопился отвечать на важный вопрос. Руки раскинул и обниматься всех звал. Чем-то на паучка сейчас похожий. А на деле - красивая бабочка, также как и мухи, дёргающаяся в паутине, но возомнившая себя лучше мух, потому что у неё крылышки с узорами цветными и точками, ни дать ни взять картина художника. Это же Она! Бабочка-прелестница. Как Она могла угодить в паутину? Ну ладно мухи...
- Если Ты можешь Всё, то почему из ловушки не выберешься? - подняла бровь эльфийка, а затем всё же подошла и обняла принца, в этот момент пытаясь понять его суть. Его природу. Чьё воплощение он и что его так испортило, и можно ли это ещё исправить. Спасти и переучить. Правда, к магии прибегнуть не рискнула. Ей ещё ловушку изучать, вот там силы понадобятся. - Ну, всемогущий, расскажешь, как тебя угораздило? - тихонько спросила она, не выпуская его из объятий. - И всё, что знаешь об этом месте. Всё, что может помочь нам выпутаться. Но постой, - отстранилась от мальчишки, - чтобы время не терять, в дороге поговорим. Вы ведь не против, леди Мэль? - учтиво спросила эльфийка у женщины, сидевшей подле раненого молча. Пока Ульрих говорил, пока все отвечали, и сказке конец пришёл.
По правде, Сильмини хотелось вдвоём с Мэль пройтись. Мальчишка-король третьим лишним здесь будет. Но ведь увяжется же за ней по-любому. Так пусть лучше на виду будет, чем где-то там пакости будет строить. А может, и впрямь что-нибудь важное знает и поделится. Хорошо бы.

Надо сказать что Наташа ничего не знала о детях. Вот совсем прямо ничегошеньки и ни на граммочку! И надо сказать, что она очень хорошо справилась с Лисом и Барсуком. Даже отменно. На уровне самого что ни на есть опытного воспитателя!

...Стоило лишь только поманить этих двоих призраком каких-то невиданных сокровищ, как Боб вместе с Лисом немедленно бросились наверх. Жадность, как это известно, впереди жадины родилась!

- Аххх....Сгущеночка - улыбнулся Рыжик, стряхивая со своих мохнатых лапок темное нечто. - Держись Человечина Огуречина, каррамба, я иду наверх! - Прыткий лисенок моментально взбежал по крутой лестнице на третий этаж, пинданул скрипучую дверь ведущую на чердак и растворился в тенях.
Бо полз чуть помедленнее, он громко дышал, отфыркивался и трудно сморкался в маленький полосатый платочек с вышитыми инициалами "Т. Б."

- Уффф...Больфой Бо говорил будто бы есть мефта где живут эти самые...черфи. Черфффи они такие...Грыфут миры и грыфут. И если где разруха...уф...тяжко мне...там черви и зафодятся. А здесь фроде и недавно звери жили...а теперь прямо как будто фто лет никого не было. Я думаю за этой комнатой черви и находятся! И если думать о них начать...фффф...тогда они полезут наружу всем скопом. Бо говорил однафты был Лисенок такой, сорфанец страшный! Все хотел поглядеть на червей. Дарбином Рыжим его звали. Вот и фбефал этот Дарбин от мамки...ну и тудыть. Черфи-то подикафь и съели его. Мамка то всё экфпедицию собрать хотела...Эге-е-ей...королефские слуги и слышать о ней и ее щенке не желали!

- ЭЭЭй! Йо-хо-хо и бутылка рома, четверо мертвецов на сундук мертвеца и сто галеонов сверху! - Послышался радостный голос Лиса откуда-то с чердака. - Идите-ка сюда на чердак, братцы! Кто не набьет себе карманы - тот сам дурак! Здесь столько всего что даже страшно! Хей-хо, бутылка рома и пять тысяч золотых сверх этого!!!

По лестнице Оскар шагал с видом потерянным и полоумным, шепча себе под нос практически беззвучно:

- Зеркало, зеркало на стене,
Отвечай же нынче мне,
Чей хозяин будет править,
Чьи дома сгорят в огне?

Он не сомневался, что леди Лина пожелает сейчас не быть в обществе Его Грязнейшего Проходимшества Дятла Великомерзкого. Топал он в комнаты для прислуги, где, как водится, простому человеку завсегда можно узнать, где выделят койку, перехватить ломоть хлеба с черной печи* да послушать бабские сплетни, что в делах мудробарских зачастую полезней и важней всяких там книжек ученых.

Книгописцам-то только и дело, что расписать покрасивше какое вранье, даже ежели и не было его вовсе. А земля-то слухами полнится, да сплетнями разносятся, и у каждой-то корешок правды отыскать можно - ежели дернуть умеючи.

По приезду в поместье Багир, что уместнее было бы назвать замком Багир, Саймс испытал некоторое умиротворение и успокоение.
- Хороший фамильный замок, доброе имя и верные слуги. Чего еще можно желать?! - Однако Саймс поспешил побыстрее прогнать подобные иллюзорные мысли. Всё что его окружало, и всё чем он сейчас владел, от этого камзола до слуг и самого замка, дано ему лишь для достижения конкретной цели. И бесслодно исчезнет и растворится по достижению оной цели, в прочем как растворится и сам Саймс Багир.
Убранство замка внушало хорошее первое впечатление. А финальным аккордом этого впечатления был портрет леди Джесс. Бесспорно, в Донмае найдутся дома богаче, сильнее и властнее Багир. Но сам факт столь скорой и тщательной подготовки не мог не удивить Саймса. Стоит еще раз отметить и восхититься властью и богатства Вигго.
Личные покои Саймса были опрятны и хорошо обставлены, они удовлетворяли всем требованиям и потребностям своего хозяина. Правда с первого взгляда Саймс заметил отсутствие одного необходимого ему для полного комфорта элемента, но с этим он что нибудь придумает. Осмотр комнаты не занял много времени и Саймс отправился с экскурсионной прогулкой по замку, ведомый личным непреодолимым желанием. Вскоре молодой лорд Багир переполнился детским восторгом: с трудом сдерживая лучезарную улыбку, с блеском в глазах Саймс вошёл в большую библиотеку. Проведя рукой по корешкам старых томов Саймс будто опять оказался дома. Во времена когда еще не было войны, когда всё было просто и понятно, и мир не казался таким отвратительным и предательским. Достав один из томов с полки и открыв его, Сайм окликнул слугу, что проходил мимо двери в библиотеку.
- Принеси мне перо, чернила и бумагу. А лучше раздобудь добротный небольшой дневник. И принеси мне вина. Если кто будет спрашивать, то меня можно будет найти тут.
Что ему ответила прислуга Саймс уже не слышал. Его внимание поглощали слова и строки.

Холодало.
Неотвратимо, медленно, жестоко – покуда Валар был с ними, зима опасалась подходить ближе - зима стыдливо прятались среди деревьев, изредка позволяя себе показать путешественникам длинный раздвоенный язык. Теперь Ведьмака не было и что-то нарушилось. Казалось бы дождь шел ровной стеной, лил себе да лил изредка обращаясь мокрым противным снегом – какие тут опасности, какие печали? Ловушка. Да. Но ведь не страшно, но ведь кажется ничего опасного пока что не грозит…

Да?

Или все же нет?
Странно, но вот беспокоило людей неотвязное бедовое ощущение это, будто они стоят на ветру на открытом месте. Словно зубная боль или скорее только предчувствие зубной боли – когда ошпарит белую эмаль горячая вода и всё ухнет в груди – еще не больно, но уже не спокойно. Еда набивается в крохотную дырочку, зуб начинает слегка поднывать намекая о тяжелой ночи…

Иллюзия тревоги.

Невидимый черный ветер носился по заколдованному лесу: он не трогал деревьев, не беспокоил поблекших красных листьев. Его казалось и не было совсем. И все же…
…И все же черный ветер этот приходил с самого края земли, из тех чумных краев где нет солнца, где властвует первозданная Царица Тьма – черный ветер обнимал сердца людские, трогая саму душу. Невидимый ветер намекал на некую смутную беду.
Муха, угодившая в паутину тоже видит свою свободу – она видит солнце и сочно зеленую листву играющими всеми оттенками живого цвета – а потом бамц! – и трепещущие клейкие нити ловят неосторожную добычу на лету, и старательный охотник получает свежее мясо.

Валар ушел. Правила игры изменились.

...

Синие глаза рыцаря участливо посмотрели на Кристиана. Вгляделись в самую душу – колдовские эти, тревожные, но совсем даже не злые очи.

Понимание в них светилось. Спокойное принятие чужака. Это ведь не легко совсем, прийти новым человеком в новую незнакомую компанию: Друг или враг, кто знает, но кажется смущен и потерян как и все они.
«Держись, Кристиан. Здесь свои. Не размокай под дождём, старина»

А затем Ульрих перевел взгляд на своих «давних» знакомцев – не так уж много они и знакомы, а соли вместе съели уже порядочно.

Вот Сильмини – Белая госпожа Келевон из Дома Леонтари, самая рассудительная среди всех. Хрупкая. Тонкая. Она похожа на серебряное деревце выросшее в колдовском лесу в колдовскую ночь.
Сильмини Келевон. Само ее имя как колокольчики! Тиль-тиль-тиль, силь-силь-силь. Но именно она чаще всего подталкивает людей к правильным решения, дает советы. Мягко, исподволь, как бы нивзначай. И поступает правильно, надо сказать! Ее советы лишены высокомерия, а значит не вызывают ненависти…ее слушают, потому что и сама она умеет слушать. Умеет сострадать. Не играет жалость, но умеет испытывать её по-настоящему. Редкий дар. Бесценный, по сердцу говоря!

Цера. Воплощение упрямства, силы, слепой стихийной магии. За спиной, кажется трудное прошлое, но умеет смотреть вперед, обращать свой взгляд туда, где кроется будущее. Жуткая и одновременно притягательная монстрина. Цера! Совсем даже не человек, как будто пародия на живую женщину, и в чем-то пожалуй само воплощение живой человечности: со всеми человеческими достоинствами и недостатками. Это надо помнить. Цера добрая. А еще она теперь «я». А к собственному «я» прилагается очень много всякого разного.

Видит Небо!

Феари. До недавнего времени Рыжая Красавица. Страстная, открытая, но при всем при этом, довольно трезвая госпожа. Женщина долга, что большая редкость! Она не прыгнет в омут с головой – прежде всего она подумает о тех людях, которым суждено остаться на краю.
Она взвешивает свои решения, думает о чувствах окружающих. Воплощение стойкости! А теперь коднар счастливо отринувший все свои правила и устои. Беззаботный зверь наслаждающийся своим перерождением. Что осталось в этом звере от того человека которым прежде была леди Гвидичи?

И.

Мэль. Ветер. Стихия. Текучая как вода, опьяняющая как гроза что врывается в жаркий полдень разрывая оранжевый зной на сырые лоскуты. Мэль. Меняется каждую секунду, летает, порхает, приходит и исчезает. Чувственная. Наполненная эмоциями до краёв. Это и сила ее и слабость. Она прыгает в новое с головой не думая ни о чем. Изменилась ли она, осталась ли такой как прежде? Об этом не ведомо.

И снова Кристиан. Человек-загадка с лицом надежно упрятанным под тканевый платок, неожиданный, но необходимый в этой ситуации попутчик. Друг. Или коварный враг подосланный Кумой? Следует начать с него.

…

- Я д-думаю, - Ульрих обвел своих людей долгим задумчивым взглядом, каждого поочередно, не забывая посматривать даже на фей-ямов.
…Вот, Яни-Яни кажется нарисовался. Прибежал из леса первым и притащил пару мышей по приказу Церы, но отдавать за просто так не хотел, попискивал что-то там насчет торга, оглашая поляну какими-то своими требованиями.
- Я д-думаю, стоять н-на месте н-нельзя и терять время тоже. Если В-валара нет, погода о-очень скоро со-ойдет к полному дерьму, а за-значит у-уйти о-отсюда нам нужно до этого м-момента. Я пы-ыредлагаю ра-азделиться и идти к-каждому в свою сторону чтобы п-посмотреть к-как действует ловушка! Это…К-как там говорят у-умные старые пердуны? П-посмотрим на беду с разных позиций. Важно всё. Эмоции. О-ощущения. М-магия, и…

- ЯНИ-ЯНИ НЕ СТАТЬ ОТДАВАТЬ МЫШЕЙ ПРОСТО ТАК!!! Вкусный мышки Яни-Яни добывать сложно!!! – прервал умную беседу громкий и требовательный писк. - Яни-Яни искать мышей для героического самого себя, а не для глупого коднара который шумит так, что даже родное Племя его услышать за тысячу тысяч шагов отсюда. Нет. Или Яни-Яни получать щедрый обмен или коднарище получать ничего вместо вкусного мяса! Яни Яни сказать – Яни Яни сделать!

Ульрих вздохнул. Семья, мать его так!

- Я д-думаю…вот ты Ц-цера и ды-должна идти с ням-нямами к-к реке. П-попробуй дойти до воды, слышно же к-как большая река шумит! Я д-думаю ничего не получится, но нужно пы-ыроверить к-как далеко дорога позволяет у-уйти. Возьми с собой этих кы-ырикливых в-варежек и леди Гы-ывидичи заодно. Вдвоем вы сумеете у-увидеть больше…Леди Феари, вы согласны? Нужно п-понять к-как далеко п-позволяет уйти к-колдовство. И Н-найджелл м-может составить вам компанию…Видит Бог! М-мой сквайр обрел себе новую госпожу и без Феари никуда не пойдет. Пусть уж п-пы-ыриглядывает за Феари…а Феари, если ты н-не против Гы-ывидичи…ты пы-ыригляди з-за м-мальчонкой.

Рыцарь подергал себя за косу. Думать – это не то чем Ульрих силен.

- М-мэлья…Леди Сильмини…я д-думаю вам следует пойти вместе в сторону. Я н-ничего не смыслю в магии и видит Творец, п-понятия не и-имею как Валар пы-ыробивал свою дорогу! Нужно чтобы вы вместе п-постарались пы-ыройти сколько сможете прочь от этого тракта. Если есть м-магия…Я думаю, вы сумеете ее почувствовать…Что-то здесь не так. М-может я п-последний трус, но я чувствую подвох…нужна вся эта волшебная чушь к-которая всегда есть в запасе у волшебников! П-попробуйте за-забраться в Лес так далеко к-как сможете и…м-мне к-кажется я глухой, а вы у-умнее чем я и услышите больше. М-мэль, я с-советую тебе прогуляться с госпожой Си-ильмини Леонтари К-келевон. Господину Бездельнику н-ничего не гы-ырозит…он пы-ырошел большую часть пути в своих носилках и сейчас н-наверное тоже…к-как всегда…п-полежит и отдохнет под этим м-милым пы-ыроливным дождиком. Мы тоже м-можем о-отдохнуть если сложим лапки. Прилечь о-отдохнуть н-ненадолго. Так...Всего-лишь на-авечно!

Принц на этом моменте громко фыркнул, поправляя свою тяжелую, усыпанную рубинами корону.

- Да кому какая разница, будешь ты отдыхать навечно или нет, жалкий смерд?! И вообще-то это Я тут самый лучший маг. Я всемогущ, Я прекрасен, Я знаю всё! И как это бесценному Мне заняться обнимашками, если ушастая уйдет? Я могу Всё. И куда эльфийка – туда и Я. Эльфа, знаете ли, не каждый день встретишь! – Развел руки в стороны Королёк, улыбаясь одновременно противненько и счастливо. – Давайте. Обнимаемся. И вы дамы тоже…даже ты…змея! Разрешаю вам Меня обнимать и целовать пять минут. Бегите ко Мне…Я знаю, Я тут самый лучший, самый желанный и вообще!!! – Мальчишка сложил пухлые губки лодочкой и по гусиному вытянул свою шею. – Давай эльфа, начинай меня спасать и переучивать!

Покуда Принц разливался фонтаном, Ульрих повернулся к Кристиану.

- Они шумны, кы-крикливы и иногда ням-нямам, этим шумным лисобелкам хочется о-оторвать г-головы потому что они издают сы-ылишком много шума. Н-но. С ними веселее! П-пойдешь со мной, К-кристиан? М-мы попытаемся пы-ыройти по дороге н-назад и п-посмотрим что получится…Г-говоря по сердцу. Н-неплохо бы у-узнать друг о друге п-получше! Ты живой, К-кристиан. Жи-вой. Видит Н-небо – живой ч-человек из п-плоти и к-крови нужен этим женщинам. На-аши д-девочки м-могут сожрать тебя живьем, К-кристиан…но это будет весело, вот что я д-дурак думаю!

Замолчал дожидаясь ответов.

- Ну к-как? С-согласны с великим, м-мать его так Ведущим Улле? Или есть чего п-поумнее?

Чонка следил за суетой вокруг сквозь полуприкрытые веки. Благородные господа выбирают платья? Пусть. Ему, Дятлу, одно бревно - рвань во всех мирах выглядит одинаково.

Помыться-то он, конечно, помылся, да толку? Одежку ему выдали почти такую же, что и была - рубаху со штанами. Онучи и лапти еще послужат а там, ежели чего, новые он и сам смастерит. Куртку даже чистить не даст - легкая тошнотворная сладкая вонь, от нее исходящая, так здорово освежала память...

А землистого, от недоедания, которое стало стилем жизни, цвета кожи, смыть не удастся вовек теперича. Спасибо, хоть зубы все при себе - да и то, до первой, небось, кабацкой драки. Так что как был вид непромытый у Оскара, так и остался. Чернь - что еще скажешь?

Когда речь зашла о порохе, Дятел улыбнулся - широко, мечтательно, словно вспомнил нечто очень приятное. А, между тем, мстилось* ему, что, когда старого барина на вилы поднимали, вскинул тот пистоль, да пальнул дуплетом. Януш-то упал, да была мужиков там добрая дюжина, на всех не перезарядишь.

Потом, конечно, вздернули всех, кого поймать сумели, да было там полтора человека: полоумный Филипп да хромой Лыкр, который до лесу доковылять не успел.

Только сейчас, когда Урбино стал расписывать богатства новообретенного Дома, Дятел вспомнил его насмешливую харю там, на судне ("Морская щука", мать ее! Еще бы сомом океанским назвали!), когда леди Багир кормила завтраком рыбу. Дятел не понимал слуг, которых забавляют блюющие господа. Быть может, их так веселит сиюминутное сходство исторгаемых с гулкими звуками нечистот, что роднят благородных и безродных в моменты недуга?

Чонка совершенно точно знал, что каждый человек по натуре своей засранец, будь он младенцем, девой или стариком. А, раз уж все засранцы, так лучше быть не мелким, а большим - верно?

Потому Дятел, не слушая досужей болтовни, харкнул на мостовую.

- Господа, вам представляется возможность начать жизнь заново. К вашим услугам целый мир! Не упустите этот шанс. - сказала всем присутствующим госпожа Багир.

- А блевать-то по-старому будем, - пробормотал себе под нос Оскар. - О, безысходность!

Давным-давно жила себе маленькая исполнительная Цера и жил себе Хозяин Церы. Большой могучий человек создавший Убийцу как насмешку над всеми своими врагами!

…И пусть Хозяин был на самом деле толстым, довольно таки некрасивым человеком с носом-картошкой и красной потной лысиной проступающей сквозь пушок вышаркавшихся волос, для Церы он являлся Самым Лучшим. Самым Красивым. Самым Могучим и Великим человеком в мире!
Хозяин довольно часто называл свое творение «агахъым» - что означало то ли рвоту, то ли отрыжку, то ли комок лишних перьев и шерсти которые иногда срыгивают хищные птицы. Хозяин любил свое творение странной любовью – ценил как крепкое и очень дорогое оружие, но не отказывал себе в удовольствии поставить Химеру на место. И пусть Цера понятия не имела что это такое – «своё место», пусть Цера никогда в жизни не испытывала сомнений или желания проявить непокорство. Человека это не слишком волновало.

«Подчиняйся тварь. Знай своё место!»

Так говорил Сиятельный Владыка.
Случалось Цере видеть как Владетель ставит на место своих любовниц, с особым смаком и удовольствием избивая какую-нибудь из них. Это было нормально. Другие женщины прятались по углам делая вид будто ничего не замечают - иногда, если Хозяин слишком сильно калечил свою игрушку, Цере перепадало сладкое человечье мясо. Это тоже было нормальным положением вещей. Церу ненавидели, ее проклинали и желали химере медленной, мучительной смерти – но кто из этих визгливых побрякушек посмел бы поднять свою слабую руку на непобедимую, могучую Василиску? На хозяйское добро и имущество, на его самое дорогое и бесценное творение?

Иногда Владетель напивался – дышал кислой виноградной отрыжкой Цере в лицо, пуская алые слюни по подбородку. Разламывал сочные куски мяса, пожирая их с чавканьем и видимым удовольствием – облизывал блестящие толстые пальцы, не забывая кидать лишние куски прожорливым псам. А потом от души пинал какое-нибудь зазевавшееся животное.

«Ик…Ты не человек, Цера. Ты не «я». Ты не думаешь, не размышляешь и не перечишь моей воле. Цера – Цера, и ничего больше! Знай свое место, тварь. Подчиняйся! Что ты понимаешь о жизни? Эээ. Смотришь на меня будто живая…чертово дерьмо, отвернись. Я приказал тебе – отвертись быстро! Неееет, не уходи. Я хочу поговорить – кто-то должен выслушать меня…Лай-лай. Какая прекрасная шутка…Агахъым. Мерзость. Убиваешь людей. Не думаешь. Не размышляешь. Нам всем стоит у тебя поучиться…ик! Все эти бабские сопли, все эти негодные запреты продажных жрецов…Передай мне этот кубок, Цера! БЫСТРО, я сказал Еще быстрее!!! Как же я презираю тебя, вонючая ты…ик. И восхищаюсь. Но ты не думай, не смей думать будто ты личность…будто говорю с тобой как с равной…как с живо-о-ой. Знай свое место, тварь. Не забывай о нем. Сдохну я – и тебе конец. Ты не человек, и не животное, ты даже не рабыня. Ты – хуже самого последнего раба вытаскивающего мое дерьмо своими очаровательными пальчиками. Потому что он…раб, он человек…бывший…был им когда-то…имел желания и мечты. А ты - вещь! У тебя нет желаний, нет совести, нет собственных фантазий. Понимаешь меня? Вещь не может существовать без своего хозяина – вещь не может жить сама по себе…Что бы ты там не воображала, тварь, вещь не может обходиться без крепкой хозяйской руки. Вещь не думает. Вещь создана только для одного – чтобы подчиняться! Теперь проваливай, хотя нет, живо вернись и подай мне эту аппетитную куриную ногу…и доставь сюда смугляшку Рулаксану. Надеюсь эта стерва не забрюхатилась в очередной раз…»

...

Бездушная вещь не может существовать без своего Хозяина, а Цера существует. Цера идет к Фонтану. Хозяин ее мертв, а за Василиской теперь идут преданные ей фей-ямы.
Странное время.
- Ц-цера. – Ульрих широко распахнул синие глаза с интересом уставившись на Василиску. – Т-теперь ты г-говоришь «я». Не Ц-цера. П-поздравляю, д-девочка.
…И пусть рыцарь сказал это ровным и очень хриплым голосом, всё же чувствовалось в этом голосе спокойное тепло, а не холодная насмешка. Кивнув головой, гемландец отошел подальше.
- Теперь ты с-сама пы-ыринимаешь решения. Цера. Пы-ыриказы больше не нужны и я н-не стану пы-ыриказывать. Творец Свидетель!

...

И снова плакал дождь – такой же холодный и серебряный, такой же неизменный да нудный себе товарищ. До-ж-ж-дь. Говорят, что если капли пузырятся в лужах, это всегда не к добру - ливень, тот быстро выдыхается словно женская истерика, а вот такая нудная капель может идти днями и ночами.
Однообразная музыка - кап-кап-кап.
Иногда падал колючий снег, иногда вздыхал бродячий ветер. Но что-то изменилось. Словно бы яркая, эмоциональная речь Церы наконец-то развеяла сгущающееся бессмыслие.
Да и сама Василиска – казалось бы она притерпелась, приспособилась, победила своего своего самого коварного врага – научилась терпеть лютый холод! Горло еще побаливало, но простуда отступила – простуда позорно поджала свой куцый хвостик, уносясь в лес напуганной добычей.

Всё также переглядывались красные деревья, роняя на землю яркие резные листья что напоминали кровавые кляксы на снегу, а Королёк вынужден был заткнуться, правда, громко фыркнув напоследок.
- И как же это Мне ответить, что я вообще такое, если Мне ПРИКАЗАЛИ ЗАТКНУТЬСЯ?! – Проорал последнюю фразу мальчуган и умолк, демонстративно запирая свои пухлые губки воображаемым ключиком. А еще он надулся и очень-очень сильно обиделся, кажется так – даже одинокую слезинку вытер на виду у Сильмини, довольно громко хлюпнув носом.

Злые вы какие, вас же просто убить пообещали, а вы вот так!

И странным делом, шумное это безмыслие на некоторое время отступило, освобождая время «на подумать».
Воспользовавшись затишьем, Ульрих вручил Кристиану заиндевевшую охапку шкур.

- Бери. П-погода здесь м-меняется бы-ыстро и никогда не знаешь, п-по-айдет ли чертов дождь или снег…Хорошая г-гемландская погода, но у-укройся п-получше…

Забавная ситуация – забавное всё.
Дождь. Снег. Какая-то нелепая одежда.
И все же!
Несмотря на окружающую мокреть, шкуры эти как ни странно сохранили свой облик не раскиснув под проливным ливнем в жалкое подобие кошачьей блевотины, что вполне себе свойственно обычным мехам, уж если говорить прямо.
Какой бы зверек не пожертвовал своей жизнью ради людского комфорта – шкурки казались бесценными! Легкие. Теплые. Они обладали способностью отталкивать влагу, оставаясь внутри сухими – мокли только внешние, самые длинные шерстинки – но сам мех влагу в себя не набирал, удерживая жар человеческого тела.

…Когда-то, эти одежды были вручены Феари как дар от Всемогущей Стены и теперь становилось заметным, что дар этот вовсе не дешевый! Возможно, в мире людей, такие меха стоили целое состояние.
А теперь это состояние, эту великую и очень дорогую, кажется, роскошь, отдали Кристину. Отдали просто так, едва ли не попросив сделать одолжение и укрыть свое тело.

Оставшиеся шкурки Ульрих отдал Мэлье, надеясь что женщина закутает себя как следует. Ухаживать впрочем не стал - не зачем плодить двусмысленности да и прикосновения его ледяные, скорее вред причинят чем пользу! Мужчина просто аккуратно передал женщине её одежду, стараясь никоим образом не касаться живой кожи. И отступил себе к волокушам.
Подождал, пока кто-нибудь ответит новичку на его вопрос, а затем вмешался сам.

- М-мне жаль на-арушать приказ Церы…но, я думаю вопрос в-важный. Пы-ыроклятье! К-куда мы и-идем, верно? – Гемландец помолчал, доставая из волокуш мэльины припасы и ступки, задумчиво растер между пальцев какую-травинку заботливо уложенную сюда Ведьмаком. – М-мы шли к Фонтану. Видит Небо! К тому за-аветному м-месту, к-которое должно и-исполнить все наши о-охерительные, м-мать его, желания. М-мы потеряли своего человека по дороге, его я и искал, к-когда случайно вы-ыстретил вас.

Передал Ши со Ли ее колбочки.

- Здесь был Валар, М-мэлья. Пы-ыредставляешь! Настоящий Ведьмак у-уже знакомый тебе давным-давно. Рыжий Валериец шел с нами, а затем и-исчез. И-исчез внезапно и я да-аже не понял что это было. Он п-попрощался с-сам и это всё о-осложняет! Е-если бы его у-убили или напали…он бы не стал пы-ыредупреждать об уходе. Верно? Как бы там ни было, именно Ведьмак вел нас к-к Фонтану и возможно все это м-местное д-дерьмо…оно случилось п-потому что В-валара больше нет. А з-значит о-чень скоро сюда п-пожалуют разные м-местные тварюги…ведьмы и ды-ыраконы и прочие спятившие ды-ыряни. Так я д-дурак думаю! - Помолчал. - О-одна-то ды-ырянь вот точно у-уже здесь. – Довольно красноречиво поглядел на молчаливого принца, приблизившись к бегающему по поляне коднару.

Ульрих вроде как и не пытался Феари останавливать, а вроде всё ж прекратил эту беготню, заградив дорогу. Белая рука задумчиво почесала могучую зверюгу за ухом. Это хорошо – чесать такого большого и могучего зверя. Коднары – существа волшебные, холодоустойчивые и выносливые – а значит Ульрих мог погладить Феари Гвидичи не рискуя ее убить.
Черные упругие перья хорошо держали колдовство.

- Мы шли к Ф-фонтану н-надеясь отыскать те же са-амые о-ответы что и ты, К-кристиан. За-зачем мы здесь? П-почему? И к-как отсюда выбраться? И…Я согласен с Церой. П-последний вопрос в-волнует м-меня больше всего. К-как нам о-отсюда выбраться пы-ырямо сейчас!? В-возможно, к-каждому из нас следует ра-азделиться и пойти в разные стороны, чтобы понять что пы-происходит и к-как долго м-можно и-идти?

- Или вам следует избрать Нового Ведущего! Да-да-да, мои дорогие этхи. Нельзя идти племени без Вожака. – Наконец-то вмешался Претендент отрываясь от своей трубки. Видно травка все же закончилась, потому что Мохнатик грустно вздохнул, что-то прошептал про себя и убрал трубочку с глаз долой, печально свесив свои длинные фей-ямовские уши. – Любую арку венчает замковый камень, у любой стрелы есть острие. А у вас, мои дорогие этхи, более нет Ведущего. Ай-яй-яй. Вы словно оружие затупленное и бессмысленное. Хм. Нельзя ощутить единство без своего Лидера. Кто-то должен заменить отпавшего и проложить новый путь. Истинно так. Выберете своего Вожака!

...

Слова Сильмини подтвердили то, о чем всерьез подозревала химера. Лес был заколдован и скорее всего именно поэтому она ходила кругами и не могла найти Валара. Правда... правда было немного странно что этот Аспарагус или как его там ожидал за это благодарности, но кто их поймет этих волшебников. Разогнав фей-ямов василиска уселась рядом с памятником, пытаясь придумать что же ей теперь делать... но... очевидно злоключения её на этом не закончились

Сначала возникший из воздуха странный тип, которого Цера поначалу просто проигнорировала, как еще один эффект лесного колдовства, начал обзываться и угрожать, а Найджелл и Феари полезли с ним в драку.

Затем Феари неуклюже подбежала к ней, жалуясь на неспособность добыть мышку и явно ожидая помощи в этом благородном деле

Затем из леса послышались радостные вопли фей-ямов, которые кого-то нашли, но прежде чем василиска успела обрадоваться сама тому, что Валар нашелся, а значит она все-таки не нарушила Приказ, оказалось что нашли они вовсе даже не ведьмака, а какую-то странную парочку с закрытыми повязками лицами, которых также нашел и Ульрих, который приказал Цере не убивать их, но не спускать с одного из них глаз.

Затем оказалось что Ульрих, Феари и новоприбывшая девица знают друг друга и они принялись о чем-то разговаривать, причем на повышенных тонах, а парень в маске уставился на химеру так, словно это он тут был василиском и пытался превратить её в камень.

И вот в этот момент Цера взорвалась.

Змея в сущности была очень простой химерой, с простыми запросами и простыми функциями (что впрочем абсолютно не мешало ей быть совершенной в этой самой простоте). Она была создана для того чтобы убивать, убивать, убивать и иногда убивать с особой жестокостью - ну, если у Хозяина было игривое настроение. И с этой функцией она превосходно справлялась. Но к параду сюрреалистического безумия, исчезновений, появлений, превращений и прочих извращений, свидетельницей которых василиска поневоле стала на протяжении последних нескольких часов, Церина прошлая жизнь её не готовила. Поэтому неудивительно что вскоре химера застонав обхватила голову когтистыми лапами, словно пытаясь удержать распирающие её мысли, отчаянно стараясь нормально обдумать происходящее вокруг, но не успевая даже толком осознать, прежде чем происходила еще какая-нибудь странная фигня. Это доставляло василиске почти физическую боль, и эта боль в свою очередь грозилась выплеснуться наружу, подавляя все остальные части разума химеры и вызывая у нее в душе совершенно неведомые ей ранее чувства. Будь рядом с ней пришелец из технологически развитого мира, он мог бы сравнить Церу с компьютером которому пришлось обработать слишком много информации одновременно - кроме того, что этот компьютер был живым и был совсем не рад свалившейся на него задаче. Боль от роящихся в голове мыслей перерастала в раздражение, раздражение перерастало в ярость, а ярости надо было куда-то выплеснуться. И она выплеснулась наружу

- ВСЕМ МОЛЧАТЬ!

Резко вскочив на ноги, химера мощно взмахнула хвостом, с силой долбанув им по постаменту статуи лысого старичка, вышибая каменную крошку. Горящие глаза василиски обвели собравшихся тяжелым взглядом, в котором явственно читалось "как вы все меня достали", а воздух вырывался сквозь плотно сцепленные клыки с явственным шипением.
- Фей-ямы, быстро достаньте Феари мышку! И эти двое не Валар! Вы что не можете отличить одного человека от другого?! Феари, Ульрих, новенькая - мы заблудились в заколдованном лесу, один из наших товарищей пропал и возникший из ниоткуда призрак угрожает нам всем смертью, давайте мы попозже обсудим кто кого и когда бросил?! И определись наконец, ты доверяешь мне как другу или отдаешь приказы?! - Палец василиски ткнул в сторону рыцаря - Ты хоть знаешь что такое получить кучу дополнительных приказов, пока я пытаюсь выполнить предыдущий?! Это раздражает! Как будто кто-то скребется когтями внутри моего черепа!!! КОГТЯМИ! ВНУТРИ! ЧЕРЕПА! И ты! - Цера повернулась к парню в маске - Перестань на меня пялится! Это тоже раздражает! Или я начну пялится на тебя и на этой полянке станет на одну каменную статую больше! И наконец ты, не то Мальчик, не то Девочка, не то Заноза В Моей Хвостатой Заднице! - На этот раз горящий взгляд химеры был направлен на призрака в короне - Заткнись! Просто... просто заткнись! Твой голос безумно раздражает! Что ты вообще такое?!
Еще раз оглядев собравшихся, Цера не глядя махнула назад когтистой лапой, перечеркнув надпись на постаменте лысого старикашки взмахом когтей, без труда оставивших глубокие зарубки на камне
- А теперь, все молчат и думают что нам делать дальше! И если кто-нибудь из вас еще вздумает исчезнуть, появиться, превратиться во что-нибудь непонятное или сказать какую-нибудь глупость, я... я... я... Я даже не знаю что я сделаю! Но вам это не понравится!

Зараза. Бешенство. Воплотившая разруха.
А может в каждом брошенном доме, в каждой брошенной и безжизненной комнате начинает проступать такое? Оно приходит на смену людям - неизбежно, страшно. Оно выходит из темноты - сначала плесенью да пылью, разбитой посудой и осколками кипучей жизни что отгремела давным-давно. Потом тягучая смола выступает на поверхность, словно бы предупреждая о зарождающейся здесь болезни. А потом Убийца. Зараза. Грязь. То, чему нет места в нашей живой вселенной.

То, чему нет места нигде и никогда.

Такое нельзя впускать в мир! Такое нужно выжигать, выпалывать, уничтожать без остатка. А оно есть. И Королю здешнему нет до этого ужаса ровно никакого дела.

...
Никакого дела до местной жути. Хотя в этот мир пытается влезть
Е
Ч
Т
О
!...

Барсук обнаружился довольно быстро - этот засранец воровал! Лазил по углам и набивал себе карманы каким-то хламом

- А фто? Братец Бо любит кофда я добычу приношу!

Лис был обнаружен ровно за тем же самым занятием, но выглядел куда более поэтически и занимался грабежом в каком-то своем особенном залихватском стиле. На голову Лис одел порванную дамскую шляпку с пером, а на шее у него красовалось ожерелье из прищепок.

- Все на абордаж, юная леди! Этот дом настоящая сокровищница хана-султана Исмурата. Тысяча чертей мне в печёнку! Столько чудесных и забытых вещей, карррамба!!!

Счастливо рассмеявшись Лис помахал оторванной кукольной головой.

Замечание Лины пропало втуне. Не хватало еще матушке Аллемаа обращать внимание на щебетание нежной птахи, у которой опыта с гулькин нос. Стерре с детских лет уяснила одно правило, которое как "Патер ностер" ежедневно твердила ее мамаша - "Чисто не там, где убирают, а там, где не сорят". Вот и к собственному телу маркитантка относилась соответственно - держала его в чистоте и опрятности. Да, вещи, которые ей случалось одевать, бывали и поношенными, и рваными, и ветхими. Но грязными - никогда.
Поэтому, пробурчав что-то вроде: "Вот и мойтесь, молодая леди! Хотя вы на пирата похожи, как я на монашку...даже если вас сажей вымазать и в тряпье одеть", Стерре отправилась в каюту.
Каюта, при всей ее незатейливости, была для маркитантки сродни царским хоромам. Она могла вспомнить, когда ночевала под крышей, да на кровати. Но именно потому, что эти ночевки можно было счесть на пальцах одной руки.
Стерре с любопытством осмотрела шкафы и шкафчики, с удовольствием плюхнулась на кровать. "Ох и мягкая! - даже причмокнула губами от восторга, - а и стоило, пожалуй, заради этого согласиться на наше темное делишко".
Стерре было отослала прочь служанку, однако остановила ее уже в дверях.
- Постой ка, дорогуша, - сказала она деланно томным голосом, - расправь ка кровать матушке...эээ тетушке леди Джессики Багир!
"Пожалуй, надо привыкать командовать, - подумала Стерре, - чай, не маркитантка какая безродная, а вона, гляди - Багир!"

Как то часто бывает, за периодами стагнации, рецессии и депрессии наступила вспышка бурной активности. Только что путники ещё стояли, растерянные и непонимающие, некоторые даже пригорюнившиеся, рядом со статуей – ну, не все, правда, в эту композицию слегка не вписывалась бегающая вокруг по лесу радостная химера, внося элемент хаоса в эту упорядоченную структуру, - и вот уже и Цера присоединилась к коллективному кризису, задалась вопросом, куда исчез ведьмак, а потом… понеслася.
В буквальном смысле понеслась в лес, выкрикивая имя валерийца. За ней понеслись фей-ямы, счастливо попискивая и считая всё происходящее весёлой игрой. А за фей-ямами убежал Ульрих, предварительно дав наставления и рекомендации эльфийке, получившей почётную должность коднаровского то ли надсмотрщика, то ли телохранителя.
Но засуетились не только Цера с Ульрихом. Найджелл принялся деловито-обиженно бурчать, сопровождая ворчание практическим занятием по художественному вандализму и периодическими упражнениями в камнеметании. Леди Феари, превратившаяся в леди Коднар, бузила на поляне с установленным памятником, прыгая вокруг и веселясь, ища, чем бы развлечься.
И только Сильмини смотрела на всё это безобразие, растерянно моргая и пытаясь удержаться от сильного желания кинуться в лес следом за рыцарем, чуть ли не ускакавшим туда на одной ноге – видно было, что хромая его по-прежнему сильно беспокоит.
Ах да, ещё мы, как обычно, забыли про южанина. Он тоже предпочёл лежать и страдать на своих носилках, а не носиться по лесу в поисках пропавшего ведьмака или сквернословить на статуях великих магов.

- Д-да, конечно, - заверила альвари Ульриха в том, что присмотрит за Феари, а у самой взгляд так и убегал следом за рыцарем в чащобу лесную. Отметила она, как переменился гемландец после ухода Валара. Побаивалась его теперь немножко. Но верила. Потому что оставался он всё тем же человеком, пусть и похож был всё больше на живого мертвеца. – Песню? Я… даже не знаю… х-хорошо, я попробую… - этой своей просьбой он окончательно вызвал смятение у растерянной эльфийки, но мысль его она уловила и поняла. Должен был рыцарь дорогу обратно найти, а легче всего это сделать, ориентируясь по голосу. Хотя кто ж знал, что здесь ловушка расставлена и путь обратно даже искать не нужно. Все дороги, как говорится, ведут в одно известное место, славное своими культурными памятниками с бескультурными надписями и зарисовками на них. – Сэр Ульрих! – спохватилась, окликнула рыцаря. – Вы только это… кинжал этот лучше мне отдайте. Боюсь я, что дух в нём посчитает договор с ведьмаком разорванным, раз он его здесь бросил и ушёл. А я уж с ним договорюсь.
Спеть? А что спеть? Да и не поётся как-то сейчас. Тоска на сердце. Тоска-печаль и непонимание внутри разлито… И всё продолжающийся дождь. Серо, уныло всё, надоедливо, тут не до хороших и добрых песен. Только ведь Сильмини была эльфом. А они, как и их далёкие потомки альвы, не умеют долго унывать, и песню в трудный час найдут, чтобы спеть и дух поднять свой и ближнего своего.
- Прости, Найджелл, - грустно покачала она головой, поглядев на подошедшего паренька, которому поднадоело ворчать и картины рисовать, и он решил, как единственный оставшийся здоровый мужчина на поляне, позаботиться о дамах, - даже яблочка подгнившего не осталось. Трав я насобирала, здесь на чай хватит, только ведь для этого костёр нужен, а сейчас его будет трудно развести, - Сильмини подняла лицо к небу, подставляя его под холодные струи дождя, закрыла глаза и замерла так на несколько мгновений, силясь сообразить, что же ей делать и не прибегнуть ли к магии, чтобы отыскать валерийца.

Уже и песня подходящая родилась в голове у неё, как вдруг… упавшая пичужка привлекла внимание эльфийки, и появление маленького и не очень-то доброго принца отвлекло её от просьбы Ульриха. Но не сказать, чтобы Сильмини так уж удивилась. Ведь она эту птичку давно заприметила, а от Леса можно было чего-то такого ожидать. Для альвари такие перекидывания были не в диковинку – маги Природы, по-настоящему сильные, умели обращаться в животных. Только вот мальчишка не был похож на мага, скорей на короля здешнего, судя по короне. Красивый хитрец и проказник. Не по-мужски, правда, красивый-то.
Несколько секунд эльфийка стояла в каком-то ступоре, разглядывая сие явление лесное, затем бросила опасливый взгляд на протянутую к ней руку, усыпанную драгоценностями, как на ярмарке ювелирных изделий, подошла и учтиво поклонилась, чуть коснувшись одного из перстней губами. Выпрямляясь же, чуть втянула губы, чтобы потереть их одна о другую, избавив от остатков этого прикосновения, отчего-то казавшегося ядовитым. Но отказать королю лесному не могла, потому что, как бы ни был странен владыка, если ты находишься на его земле – его надо уважать. Простые правила приличий, схожие на светский этикет.
Она охнув отскочила в сторону, уходя с пути несущейся прямо на них Церы, хотела её предостеречь, чтобы не трогала короля, однако та его не заметила во всех смыслах, промчавшись… прямо сквозь него. И продолжая звать Валара. Сильмини снова перевела полный опасения взгляд на хозяина Леса, слушая его странные и обидные немного речи. Называл он их жалкими, а это было не очень-то дружелюбно и уважительно с его стороны.
- Ваше Величество желает сказать, что и ОН тоже жалок, раз угодил в одну с нами ловушку? – не удержалась альвари, трудно было не съязвить в ответ, когда тебе говорят гадости. Но язвила она по-доброму, не желая на самом деле оскорбить королька. – Позвольте. Уж не он ли зачаровал эти места? – кивнула эльфа на памятник. – Ведь он же – это не Вы? Вы ведь не Аурэллиус Аспарагус Кальдарфиниус? Вам бы больше подошло имя лесное какое-нибудь, Максимус Галкинус там, или Сергиус Звериус.
Между прочим, имя-то у мага было чудное, но оно удивительно походило на распространённые в соседнем с альвским лесом королевстве Адамир мужские имена, часто оканчивавшиеся на –ус и –ис, оттого легко воспринималось и запоминалось. Оттого и варианты эльфийка предложила похожие на адамирские.

И тут…
Сначала от разговора с Королём её отвлекла леди Коднар, набросившаяся на требующего поцелуи и веселья мальчишку с изяществом и азартом домашней кошки, радостно треплющей до крови руку хозяина, пожелавшего с ней поиграться, и не имеющей в виду ничего такого, ведь это же просто игра, ведь он же сам её предложил, ну, правда, хозяин? А впрочем, какое мне дело до твоего ответа? Я – кошка, Я так решила и Я права. Вот так и леди Феари – чем-то напоминала сейчас кошку, гуляющую сама по себе.
- Леди Фе! – испугалась Сильмини, что прогневает она королька, да понадеялась, что тот не позволит себя обидеть и коднарский клюв, как и раньше Цера, просто пройдёт сквозь протянутую руку как нож сквозь масло, или того полегче.
Быстро коднару это занятие надоело и она унеслась в кусты ловить мышей.
- Леди Феари Гвидичи! Немедленно вернитесь! Я обещала сэру Ульриху за вами приглядывать! – закричала ей вслед эльфийка, устремившись следом. Феари сейчас так походила на ребёнка, а леди Си – на приставленную к нему хлопочущую нянюшку.
Но тут няню схватила смертельно опасная химера. И из этой хватки было не так просто вырваться. Вдобавок она ещё и зла была, так что Сильмини побоялась ей возражать и послушно подтащилась к памятнику, не понимая, чего от неё хотят. Даже подумалось, не позвать ли на помощь сэра Ульриха. Но здравый смысл подсказывал, что ведут её не убивать и не целоваться.
- А? Что написано? – она недоумённо поглядела на статую, затем на надпись, приделанную к ней Найджеллом. – А зачем это Цере? Тут нехорошее слово написано. А… или ты имеешь в виду… - эльфийка смутилась, вдруг сообразив, что химера спрашивает не о той надписи, что оставил после себя Найджелл, негодный мальчишка. – Погоди. Тут написано: «Я. Могучий маг Аурэллиус Аспарагус Кальдарфиниус Первый, заколдовал эти места, чтобы тебе было легче идти, мой добрый странник. Восславь же моё героическое имя, когда воспользуешься славными плодами моих добрых и великих свершений!» Вот что здесь написано. И… Я?
Сильмини оглянулась на королька. Это «Я» в начале надписи удивительно похоже было на то, как себя называл хозяин Леса. Неужели это и правда ОН?
- И ещё, Цера, называй меня Сильмини, пожалуйста, - не глядя на неё, тихо попросила альвари, пытаясь осторожно забрать свою руку обратно.

С невиданной доселе никем из присутствующих нежностью Дятел пристроил топор так, чтобы тот не свалился на борт при очередной волне, затем обтер руки об рубаху и, взяв в руки серебряный ножик с блюда, аккуратно разрезал яркий желтый плод, отрезав от него три тонкие дольки.

Первую из них он протянул тут же Бельфлауэр, со словами:

- Цыкнуть зубом и всосать. Способствует.

И, чтобы удостовериться, что госпожа все поняла, как надо, взял одну дольку сам, надкусил ее, после чего ловко выгрыз сочную мякоть, оставив тоненькую шкурку лежать на подносе.

А затем протянул оставшуюся дольку леди Багир, которая совсем недавно перегнулась через борт неподалеку.

После чего с аппетитом засунул оставшуюся половину лимона себе в пасть целиком и стал с упоением жевать, нисколько не морщась.

- Ты не волнуйся, Человечина! Я с тобой. Штепсели, брамсели, фрегаты и гардемарины! Всё будет хорошо. Не пугаешься, да? А если ты не пойдешь, то ты ж всё веселье пропустишь. Ну нет. Бом-брамс, ют-матча. Всех свистать наверх - никого снаружи не оставляем!!! Р-р-р. Своих не бррросаем!

Лис весело зарычал прогоняя тьму. Горькую. Мерзкую. Одинокую себе такую и противую темноту.

- Вот ты что делаешь, когда боишься? А я рр-рычу. Уф! Хрррр!!! - Обнажил острые зубы добрый зверенышь.

Нет. Не победит грязная мгла. Не победит разруха. Не победит мерзость.
Не сегодня.
Не сейчас.
Не в этот момент!

НЕТ!!!

Тем временем Вигго продолжал:
- Ведьмы - это особый разговор. Они не умеют летать на помеле, и выглядят молодыми до самой смерти. У них не бывает старости, старая ведьма выглядит, как женщина лет сорока, но, поскольку живут они куда дольше обычных людей, ей может быть двести или двести пятьдесят. Ведьму от обычной женщины отличить практически невозможно, если она сама этого не хочет. Но обычно на ведьмах надета серебряная цепь со знаком пяти стихий и вот здесь, - Вигго показал на точку у себя над переносицей точно посредине лба.




- Здесь они ставят краской точку или носят знак пяти стихий. Этот знак или цепь дает своей обладательнице статус выше любого благородного, выше, чем будет у леди Джессики и есть несколько вещей, которые вам надо знать. С ведьмами не спорят. Никогда. Простолюдины и мелкие дворяне - нет. Высокородные вроде леди Джессики и ее ближайших родичей - очень вежливо и осторожно. С другой стороны, не стоит ждать, что ведьмы начнут раздавать приказы налево и направо, нет. Они будут вежливы и обходительны, обернут свои приказы в просьбы, советы или подсказки. Ведьмы никогда не лгут, но это не мешает им не говорить правды или не говорить полной правды или обернуть свои слова таким образом, что лжи в них не будет, но и правды вы не найдете. Это они умеют прекрасно делать, они настоящие мастерицы в подобном искусстве. Их немного, но они влияют на все стороны жизни в мире. Каждая девочка, достигшая возраста первой крови должна явиться в один из Серых Замков или предстать перед ведьмой. В этот момент определяется, есть ли в ней достаточный потенциал для обучения. Тех, кто подходит, отправляют в Серые Замки, которых по всему миру одиннадцать. Там девочек обучают в довольно жестких условиях и проходит отбор в среднем половина. Остальные отсеиваются из-за недостаточных способностей или нежелания учиться. Те, кто проходит двадцать лет обучения, получают право на цепь и знак и становятся полноправными ведьмами. Через несколько десятков лет некоторые из них получают титул Матери, над несколькими Матерями стоит Верховная Мать, таковых есть одиннадцать по числу Серых Замков, а над Верховными Матерями стоит Великая Мать, это как бы царица всех ведьм и наиболее влиятельное существо в мире. Вы должны будете постараться собрать максимум информации о ведьмах для меня, но не привлекать к себе их внимания. У ведьм есть нечто вроде кодекса, они достаточно жестко выполняют условия. Одно из них, как я уже сказал, заключается в том, чтобы не лгать прямо. Ведьмы не могут причинить вред человеку иначе, чем в случае самообороны, но, как вы понимаете, самооборона - штука достаточно условная. Наконец, они изыскивают мужчин, обладающих способностями в магии, и нейтрализуют их тем или иным образом.

Ляпис Трубецкой "Я Верю" ссылка

Потому что я частью в тебе?
И, к счастью,
Ты вернешься,
Не найдя у себя этой части.

Размываются знакомые черты. Крошатся пеплом. Мел забывает.
Она летела.
Она шла.
Она даже ползла.
Холод измучит тело, цепкие ветки истерзали одежды, она обернулась птицей снова, надеясь не забыть.

Хороша птица! Крылатая, красивая, свободная! Большая птица!
А в голове у птицы совсем чуть. Ничего почти. Грызуна поймать хватит.
Не хватает помнить.

Ни Ульриха, ни Феари, ни Найджелла, ни странного человека на носилках. Ни даже Ли и моря.
Только чувство внутри воет.
"Потеряла, ты потеряла!"
Воет и ссаднит чувство. Больно. Больно даже птице. Тоска невыносимая нутро скребет.
Только не может вспомнить птица, по чему тоскует.
Только не умеет птица представить, чтобы кто-нибудь мог по ней тосковать.

Свобода? Да.
И как упоительна такая свобода!
Только Мелья любит другое, только Мелья даже душу свою нематериальную продаст за одного единственного человека. Нет в том человеке ничего особенного, кроме того, что завязалась с ним Мелья тугим узлом. Оплелась вокруг.
Дерни траву из земли, взвоет вся земля, взвоет выдернутая травка и другая травка взвоет, которая рядом растет, взвоют червячки, что под корнями травушки устроили себе лазейки, взвоют крохотные жучки и совсем невидимые глазу существа. Взвоет душа земли: неправильно так, не должно так быть. Человек не услышит.
Одна травинка, а вся земля воет!

А что если вынут из одного другого, который ни одной травинкой, но многими лучами, который цепким душистым плющом вокруг, который и рука, о которую опереться можно, и спина, к которой прислониться, и улыбка, которой залюбуешься, и глаза, в которых покажешься себе в тысячу раз красивее, чем есть на самом деле. Что если?
Потому и болит, потому и царапает даже птицу, и летит та, что чумная, что заразой пораженная, припадая то на правое крыло, то на левое.

Больная птица Мель.

И падает такая птица камнем. Ее такую ничего не страшит: некого беречь и за себя не боязно. Летит к земле бесстрашная. Кажется, что если все-таки расшибется, тогда и от тоски избавится.

Упала птица, очнулась дева. Из одежд — только нижнее платье, истрепались остальные наряды по пути. Слышит, переговаривается кто-то. Страшно. Неизведанное чувство, новое, раньше ничего не боялась, а теперь за деревья прячется. И все силится вспомнить, что потеряла.

Каждое слово Джесс, словно камнем укладывало мост в другую жизнь. Так просто всё, тут ты был шакалом, предателем, убийцей и ... фьють! Вот он новый, Теодор Брад, личный телохранитель Верховной Опоры Дома Багир. Ответственный, преданный, всегда под рукой... Так ли это? И много ли изменится? Тед повернул голову набок, словно пес, услышав вдалеке интригующий свист, ухмылка не сходила с узкого лица. Перед ним встал выбор, почище некоторых, ведь никто из них не знает настоящего Теда. Никто не был с ним наедине. О может делать все, что ему вздумается, о боги, такой шанс выпадает не часто! Главное лишь, чтобы госпоже нравилось, чтобы она не нашептала этому кукольнику, что открывает двери в иные миры, что Тед ей перестал быть нужен. Это будет значить конец пути. Тед не строил иллюзий, он не справится с Вигго, а тот не привык, похоже, уходить от проблем или оставлять их неразрешенными. А еще нужно, чтобы Джесс была жива. Жива и здорова, вот тогда и сам Тед будет жить, как хочет. Он звонко цокнул языком, продолжая ухмыляться.
– Как будет угодно, Ваша Светлость. – Тед даже не пытался поклониться, лишь ухмыляясь, склонил голову.
Он не скажет её о своих мыслях, она не узнает, что он будет пылинки с нее сдувать, резать на ремни и ломать каждую косточку любому, кто криво взглянет в её сторону. Пусть будет так, пусть Теодор будет той самой грязной рукой, которая душит негодных.
Тед уловил напряжение, перед тем как мужчина с заостренными чертами лица упал ниц. Вигго решал судьбу человека, словно выбирая в лавке булку по-румянее. Дело приняло серьезный оборот, но вмешиваться не стоит пока. Наблюдать со стороны, ждать и смотреть. Теперь, когда он служит Джесс, нужно заботиться лишь о её жизни и быть немного терпеливее, чем прежде.
Новоявленная "тень" леди Джесс сместилась в сторону, заняв место по правую руку, немного позади. Теодор еще раз окинул цепким взглядом новую компанию. "Это будет чертовский весело! – в голове у Теда маялись образы, а улыбка стала еще безумней.

Эгерей - это темный рок.
Эгерей - это багровый ветер.
Эгерей - это то чего боишься, то от чего стараешься уйти всеми силами, всем своим отчаянным желанием, а оно всё равно происходит с тобой.

Фатум. Судьба. Так суждено.

Эгерей.

…Вот вроде шли в компании – шли да шли доверяя друг другу, общаясь и перебрасываясь серебристыми речами на ходу. И Валар вел всех вперед – потому что Ведущий, потому что без Ведьмака невозможно идти вперед. Потом Ауэриллиус, шум реки. Вдохи. Выдохи. Короткая остановка.
Или длинная?
Или очень длинная, помноженная на вечность остановка…?

Потому что Валар ушел.

«Простите и прощайте» Так сказал и ушел себе в лес.

…Сначала как-то не думали ни о чём. Ну, пошёл в кусты отлить. Ну, что-то случилось. Ну, может устал, может надо выпустить пар, оставить человека в одиночестве ненадолго. Но, наверное, вернется же скоро, ну, не может же он не вернуться к своим друзьям? К своей жене, к названному брату…

А время шло. И не возвращался Ведьмак. И это вгоняло в жуть.

Пошел дождь. Холодный. Злой. Невыносимый до-ж-ж-ж-дь. Вот тебе и привет от нового дня!

…Может, напал кто в кустах на валерийца? Но ведь ни крика не было, ни просьбы о помощи. И дорога к фонтану она не так чтобы резко оборвавшись исчезла - она исчезала потихоньку, сияние её затухало медленно, но верно – словно бы растворялась колдовская дорожка потихонечку, в такт уходящему далеко-далеко человеку.
…Может, это было нужно? Может, узнал что-то, что может спасти их и совершил дерзкий, непонятный пока еще подвиг, Ведьмак? Вполне возможно.

Они не знали - почему да как. Слишком много вопросов и ни одного ответа, кроме прощальных слов.

…Река ревела где-то вдали, рыдал холодный осенний дождь разбиваяь о лысину каменного старика. Нахохлившись, наблюдала за живыми людьми одинокая птичка.
Надо было что-то решать. А люди застыли.

...Иногда очень трудно быть тем человеком, которому суждено прервать жуткое, противоестественное молчание.
Иногда боль оглушает.
И заставляет замереть.
И люди становятся статуями.
Но жизнь вторгается даже в горе. Жизнь эгоистка! Плевать ей на какие-то там людские страдания.

Путешественники мерзли все сильнее, все противнее становился промозглый, кусачий ветер. И встала колом ото льда безрукавка Ульриха, и зуб на зуб не попадал у посиневшего Найджелла и Эльфийка промокла с ног до головы, а фей-ямы опустив уши, превратились в маленькие дрожащие комочки мокрой шерсти.


Или умирай, или иди дальше. Жесткий и простой выбор.

Way Out West - Blue ссылка

— Я люблю тебя, человек, люблю тебя любым и всегда, люблю существо внутри тебя. Называй его душой, человек, назовите его Богом в себе. Я назову его Тобой. О, если бы ты только мог вдеть со стороны, сколь ты прекрасен. Яркий, веселый, буйный и стремительный. Ты прекрасен в любых проявлениях себя, в любом мгновении своей Жизни! Я знаю и мертвое в тебе, знаю это противное и вязкое, темное и липкое, которое иногда тобой владеет. Ты можешь мне не верить, но и оно прекрасно, это красота высокопарна и благородна, она холодная, оттого что мертва, но без нее ты не ты, без нее тебе никогда не узнать самого себя, только в обрамлении тонких серебряных нитей Ночи истинно виден свет Дня. Я всего лишь хочу сказать тебе, что люблю тебя, человек, как люблю я мир, как люблю я кружащих в небе птиц, поющие зеленые холмы — у каждого свой собственный неповторимый оттенок, представь себе! — как люблю я трели и переливы родников и мерный плеск волн. Ты совершенен и прекрасен, человек.

Ведьма очень скоро поняла, что вызвать дождь не получится.
И даже не потому что Пиф перепутала песню вызывателя дождя с баюльной песней, и опять кто-то позади с тихим стоном непреднамеренно умер от любви*.
Ни одна капля дождя не сорвется с неба, потому что никто, ни один здесь НЕ ВЕРИТ в дождь.
Конечно, есть вера Пиф, но Пиф маленькая. Пиф не одна, но там, где верит одна Пиф, очень немного волшебства. Ведь бывает больше!
Бывает очень-очень-очень-очень-очень-очень-очень-очень много волшебства!
Не сегодня. Не сейчас. Не здесь.

Эпифора замолчала, отступила назад, уходя в тень, превращаясь из участника в наблюдателя. Туман — недодождь — вуалью спустился ведьме на лицо. И даже когда потащили, Эпифора не сопротивлялась — ее вели теплые руки, а с теми, что внутри и спасутся (обязательно спасутся) ведьма уже ниточками из сердца завязалась в узелочки — теперь она всех здесь чувствует и всю боль увидит.
И дом у стариков теплый, Эпифоре даже незачем вокруг себя вкруг соль рассыпать. Здесь любили, любят и будут любить.
В комнате сына спать уложили. Смотрела Эпифора вокруг, представляя того мужчину, который в этой комнате взрослел. Понравился он ей, вот так загодя приглянулся, мил сердечку стал**.
А больше ничего не заинтересовало ведьму. Разве что совсем немного камешек. Не сам по себе камешек ведьме интересен стал, нет, Эпифора на самом деле излишнюю роскошь не больно ценит, богатство внутри людей кроется, можно украсить, а можно и не прихорашивать вовсе — Пифке итак все видно, и тем, кто сердцем на Эпифору и других глядит, тоже.
Интересен камешек легендой. Говорят, живет в лесу дева холодная, ледяная. Любила та дева когда-то добра-молодца, подарил тот добрый молодец той деве кокошник с 13-тью алмазами. Не сберегла дева убор головной, потеряла один камешек, и не может теперь к любимому вернуться, не узнает он в ней ту самую, которой кокошник подарил. Оттого и волки в лесу по ночам воют, оттого и тьма в лесу по ночам бродит — заговоренные они все той холодной девой.
Покрутила в руке Эпифора камешек так и эдак да в карман сунула, чтобы в лесу путем-дорогой выбросить. может, отыщет камешек холодная дева?

Взяла свечу и пошла на крылечко сидеть. Ногами болтает, ночью любуется, шарады разгадывает, раздумывает сама себе: где Гай, где все новые ведьмины знакомцы.
Домой чуточку хочет, по мамке скучает.

Есть своя магия в брошенных домах. Достойные трупы, брошенные клячи, красивые печальные кости. Такие вот. Вчера еще люди жили, наполняли своей силой и душой мертвые камни, а сегодня пришла разруха и обглодала теплое некогда жилище. И очаг застыл, и сердце угасло. И всё еще висят обои в горошек на обшарпанных стенах, и забытые вещи валяются на полу сквозь тонкую вуаль пыли – и разбитые цветочные горшки с мертвыми геранями, и пластинки, и газеты и поломанные детские игрушки.
Все осталось. А только живых лет.
Людей нет. Зверей нет. Весь этот тоннель одна сплошная старость – сначала люди ушли, а потом звери ушли тоже, и если на вкус воздух пробовать – почуешь ржавчину. Горькую. Рыжую. Гадкую ржавчину.
И эта ржа на всём. Нельзя здесь долго находиться. Разъедает.

Разруха разъедает - живая эта тяжеловесная дама – она смотрит, впитывает, она кримху завлекает и Лиса. Это там, на болоте истории можно было в тепле сидеть – а здесь уже движение времени чувствуется.
Здесь. Невидимый враг. И убийца, которого кот обещал увести в сторону.
И Развилок. И чувствуется зов Развилка уже: «Уууууу, при-иди-и-и-и-и ко мне-е-е»

Нехороший зов и дома нехорошие. Словно живые мертвецы, - улыбаются себе, смотрят такими тухленькими глазками, а сквозь ветхо-серую кожу проглядывает смертно-белая кость и оскал такой зубастый-зубастый!

- Ф третьем доме, ф том, голубом, Мо и фзапрятал вещички! А фдесь беда случилась. Раньше-то как было? Ну, жили и жили мы фпокойно. А потом фначит с развилка зараза стала приходить. Черные ветра, так зоффём. Дичать фсе стало. Ффффу. Ну король и повелел расселить кфартал. Ну расселили так…кому новое чего дали, а кого и ф расход. Фдесь же бешенство! А бешенство знай с Развилка дует. Иногда дует, а иногда и нет. И фто-то поговаривать стали…ну, флуфки какие-то…фроде кто-то заболевает, а кто и нет…И флуфки эти совсем королю не понравились…Гофорили что в Нем Самом дело-то...

После славословий фей-ямов Цера аж раздулась от гордости и самодовольства, буквально купаясь в лучах фей-ямского обожания (хотя надо признать что постоянные упоминания о её вонючести (пускай и справедливые) уже начинали слегка раздражать). Даже просьба маленьких фей-ямов съесть её живой и теплой в случае если она сляжет от болезни совершенно не смутила василиску, поскольку она вполне укладывалась в мировоззрение самой химеры. Если она действительно так ослабнет, что три маленьких пушистка смогут её добить, то толку от нее в любом случае уже никакого не будет. Нужно быть либо великой и могучей, либо не быть вообще, по-другому никак. К тому же поедание умерших это куда понятнее и полезнее чем странные и непонятные человеческие ритуалы, с выкапыванием и последующим закапыванием ям и прочей чушью. Задумчиво поковырявшись в носу (который и правда издавал смешные звуки, хехе) и вытерев выковырянное об одну из одетых на нее шкур, Цера наконец важно кивнула
- Хорошо маленькие пушистики. Если Цера будет умирать, Цера разрешает маленьким пушисткам съесть Церу. Цера будет сильной и могучей Хозяйкой для пушистиков, а не слабой и бесполезной - Химера сделала паузу, а затем добавила
- Но если мелкие пушистики ослабнут и перестанут быть полезными... или если они не будут слушать Церу и выполнять её приказы... или если Цера очень проголодается, а вокруг не будет никакой еды кроме мелких пушитиков... тогда Цера съест мелких пушистиков сама! Вы поняли мелкие пушистики?

Вообще чем дальше тем больше василиска понимала что фей-ямы ей куда понятнее и приятнее людей. Особенно чувство это усилилось когда химера услышала рассказ Претендента. Плыть по течению и следовать судьбе... не этим ли она занималась всю свою жизнь? Разумеется её судьба имела вполне конкретное обличье в виде толстого лысеющего мужчины средних лет, любящего вкусную еду, дорогую выпивку и пышногрудых женщин, но пускай Цера называла свое течение волей Хозяина, а фей-ямы Рекой Тай, принцип наверное был одинаков. Может... может ей надо было учиться жизни у маленьких пушистиков, а не у людей? Тем более... они ведь вроде приняли её к себе, так? Она часть их племени...

А раз она часть Племени, то у нее есть право голоса в их спорах! И с этой мыслью Цера решительно вышла перед Яни-Яни, перехватывая лапой рукоять ножа, которой размахивал буйный пушистик и смерив его таким взглядом, каким змея обычно смотрит на свою жертву. Так собственно и было - на поляне друг напротив друга стояла огромная змея в человеческом обличье и её маленькая пушистая добыча
- Цера говорит что мы идем в Лес. Если у Яни-Яни есть что сказать - пусть он скажет это Цере.

Цера послушно покидала землю на могилу, не особенно впрочем понимая зачем, с интересом выслушала Ульриха (рыцарю наконец удалось найти правильные слова, для разговора с химерой. "Люди сложные создания которые порой совершают непонятные вещи", превосходно суммировало все что василиска к этому моменту знала о человечестве) и с несколько меньшим интересом Феари (дифирамбы молочным железам все еще не выглядели достаточно убедительно для на треть змеи и на треть птицы), но зато осматривала новый облик рыжей колдуньи она с явным восхищением - в замечательной Феари все меньше оставалось от жалкой, слабой и бесплезной человеки и все больше от сильной и могучей химеры что по авторитетному мнению Церы было событием исключительно позитивным и она не совсем понимала, почему все вокруг, включая саму леди Гвидичи кажется этим расстроены.

Впрочем гораздо больше её заботил хоровод радостных фей-ямов вокруг нее - когда эйфория от счастливго осознания себя ХОЗЯЙКОЙ прошла, химера немедленно сообразила что понятия не имеет что же ей делать со своими слугами. Первым порывом было спросить своего Хозяина, но василиска быстро одернула себя - это все же были её слуги, а не его.
От этих важных размышлений, Цера отвлеклась только тогда, когда сообразила что остальные решают куда им пойти. Прежнюю Церу это разумеется совершенно не заинтересовало бы, потому что прежняя Цера ходила куда прикажет Хозяин. Но Новая Цера, Цера-Хозяйка, Цера не с одним, не с двумя, но с целыми ТРЕМЯ новыми слугами! И Разумеется как ответственная Хозяйка она должна была о них позаботится! Ну то есть - старый Хозяин обычно совершенно не заботился о Цере, но химере всегда хотелось чтобы он заботился и вот став Хозяйкой, Цера благородно решила облагодетельствовать фей-ямов тем, о чем сама всегда мечтала вместо того чтобы отводить на них душу за год собственного служения. Из речи странной ушастой василиска уловила только одну мысль - Лес безопасен для пушистиков. Значит они идут в Лес!
- Пойдем в Лес! - Химера выступила вперед и решительно щелкнула хвостом - Ушастая, не бойся! Церу не остановят ловушки! Цера сильная, ловкая, выносливая и непобедимая! И зубастая пасть у нее самая самая большая! Цера защитит всех в Лесу!

Трудно сохранять веселое настроение если дело доходит до похорон, если приходится глядеть в прошлое, сравнивать себя нынешнего с тем человеком, который жил еще вчера. Неизбежно расстраиваться. Вкушать горечь! Прощаться навсегда. Прощаться с другом, прощаться с надеждами, прощаться с самим собой. Прощаться с той трудной дорогой, которую вы бы могли разделить вместе; которую вы бы могли пройти стараясь помочь друг другу – могли бы пройти, да вот не прошли.
Расстались. Исчезли друг для друга.

…Не судьба. Так, говорят. Эгерей. Рок.

Тяжелее всего приходилось Феари и Ульриху. Они еще помнили Ричарда и Мэлью!
Совсем недавно еще танцевала ведьма средь цветов, сражалась с южаками и собирала ингредиенты против Кумы! Совсем недавно хорохорился Ричард, счастливо поедал сочного кролика, не забывая обидно да колко шпынять Найджелла. А теперь Мэлья упорхнула в неизвестность, а Ричард вот-вот найдет своё последнее упокоение в промерзшей земле этой заповедной поляны - и будут рыдать над ним серебряные ветра, будет заносить колючий снег одинокую могилу. И властно станет гудеть в небесах Тай, вечный противник и вечный враг багрово-черному Эгерей.

Возможно, когда-нибудь, всех путешественников ждет другая жизнь?
Кто знает, может даже для Сильмини Келевон настанет пора переходить в иное тело?
Но это будет иная жизнь для совсем иных людей – они неизбежно изменятся, повзрослеют, приобретут новый опыт. В некотором смысле, будут рождены заново совсем другими личностями. Все мы меняемся – неизбежно, страшно - все мы становимся немножко другими день ото дня.
А сейчас. Здесь. Проходило прощание: прощались навсегда, на целую вечность, а может и дольше. И это прощание не было веселым, как водится, оно но было грустным, давящим и печальным.

Отстранившись от своих эмоций, Феари равнодушно взирала на проклятье, а оно, упертое и черное, распространялось по её телу меняя суть: девичьи руки обратились птичьими лапами, аккуратные ноги искривились и изогнулись – темные перья теперь уже не опадали, они радостно шелестели на ветру покрывая тело красавицы мохнатой, блестящей шубой.
Тело Феари менялось, скрипело, росло ввысь! Проклятье утратило личность, оно перестало общаться и пытаться подкупить свою носительницу – оно оставило душу в покое, занявшись плотью. На память о самой себе у леди Гвидичи осталась индивидуальность и ее красивое лицо. А тело присвоил жадный Коднар.
И покуда высокая магия не изгонит скверну из костей – так всё и будет.

Кости скрипели, росли ввысь - по росту своему Гвидичи уже сейчас была не ниже Ульриха. А станет еще выше, ибо коднары много сильнее гемландцев и по росту опережают любого человека!
Сильнее чем боль, мучает меняющееся тело кипучая магия. Коднары магические существа! Магия наполняла Феари как вода наполняет сосуд: хотелось использовать ее, что-то делать, создавать, пробовать. Волшба мелкая, обыденная – но это новая суть Феари! Творить, использовать, наслаждаться своими способностями…
Ульрих понимал ее. Оба они были изуродованы Стеной, получив дары, которые в общем-то и не заслуживали. Ну, Феари-то уж точно не заслуживала! Она приняла на себя ношу Ричарда понимая что красивый парень не выдюжит такого черного испытания – теперь Ричард мертв, а его проклятье продолжает жить. Это не справедливо! Но вот так оно всё и есть.
Очевидно, справедливость в ее человеческом понимании, не слишком-то интересовала Стену.
И рыцарь, холодный ледяной, обращенный в ходячее умертвие наперекор всем законам жизни, понимал Феари. Он крепко сжал ее плечо и кивнул головой, ловя взгляд женщины своими серыми глазами. Кивнул, разделяя боль. А другого он и не мог – он был ледяным и неизбежно замораживал все живое в лед.
Руки Феари – руки птицы с суставчатыми чешуйчатыми пальцами и загнутыми серпами острых когтей, могучие лапы монстра созданные чтобы ломать и крушить! Руки Ульриха это руки человека – породистые, длинные, аристократические ладони, но он не может ничего ими трогать. Всё умирает от его морозных прикосновений.
Трудно сказать что хуже. Оно одинаково плохо и одинаково несправедливо.

Ричарду, впрочем, прикосновения фон Брандена уже ничем не грозили.
С помощью Церы его аккуратно уложили в глубокую, достойную могилу пригодную даже для самого князя, ему отдали последние почести в виде молчания и грусти, дали в руки сломанную шпагу и положили на грудь южный кинжал, а затем рыцарь взял прощальное слово.
- Ричард б-был…э…ра-азным…та-аким…веселым па-ареньком. – Фон Бранден посмотрел на Валара и Феари, на тех кто пришел позже и не успел познакомиться с мальчишкой. – Я м-мало что о нем зы-знаю. Но! У Ричарда была тонкая и-иголочка вместо на-астоящего меча и он был…Ну, г-говоря по сердцу таким веселым…и…бойким…и…встретив его о-один раз, вы бы у-уже не за-забыли о нем. За-забавный паренек! Спаси его Г-господь. Это Святая Земля и Лесные Люди н-не тронут его тело.

Так и закончилась эта недолгая речь. Мало что успели узнать путешественники о Превосходном – жизнь его пронеслась быстро и ярко, но на всякий случай фон Бранден помолчал, давая каждому возможность что-то сказать если будет желание.
А потом. Читая молитвы, гемландец принялся закапывать могилу.

- Ц-цера п-помоги мне, девочка, к-кидай аккуратно землю вот сюда...Т-тут не г-гигантскими к-комьями н-надо бросать, а по чуть чуть. Вот т-так. Э-это п-почести. А В-валар…Нет, девочка, В-валар не врет. Он верит так. О-один м-мужчина – одна женщина. А ды-ыругие люди м-могут и п-по другому думать. Пы-ыривыкай. Люди сы-ыложные создания. Н-но это н-нормально. У-уверен, твой пы-ырошлый Хозяин тоже и-иногда совершал н-непонятные для тебя вещи…

...

Там где смерть, там и жизнь. Редко случается абсолютное счастье, но редко случается и абсолютное горе. Жизнь простая, а в чем-то даже очень юморная девица. Она не может грустить долго, она никогда не позволяет людям грустить самозабвенно. Жизнь швыряется в тебя охапками проблем отвлекая от боли.
Ричард исчез. А Найджелл, напоенный целебным зельем с растертыми по совету Ведьмака мочками ушей, Найджелл очнулся. Очнулся в объятиях Феари, кажется в своем уме и в свой памяти.

- Ууууу…чёй-то повело меня…А чё было-то со мной, добрая леди!? – Мальчишка вдруг побледнел и тряхнул головой. – Не, не хочу вспоминать леди Гвидичи, пущай оно все в канаву катится да репьём позарастает! А вы теперь совсем птица. А только вот я вам чагось скажу, всё равно вы красавица страшенная просто! Вот так и есть. Хорошая вы. Ай ладно, залежался я совсем добрая леди, вставать же мне нужнО…
Так Найджелл и встал, покряхтывая и подергивая обоженными ладонями – средоточие жизни и кипучей юности – юности звонкой, юности эгоистичной, юности что побеждает любую смерть!
И жизнь как-то сама собой закружилась и завертелась на поляне.
И снова уже чирикали настырные фей-ямы, приставая к людям.
- Лай-лай. Страдальцы духи, ага-ага, ну и не жалко их! Духи разные. Есть страдальцы, есть которые из деревьев выходят, и которые с неба падают, и которые из живых делаются. Много духов. Целая тьма духов! Ну и пусть страдаюшки себе, зачем духов жалеть? Фрррр. Духов использовать надо! Сьями-сьями, ага-ага!!! А собачья бошка сама собой вдруг не заговорит, сья Коднар! Мы полезным занимаемся – веселье всегда полезно, ага-ага-ага! Мы, гордый народ фей-яму, хотим чтобы собачья бошка заговорила и ругаться начала, а так она только сгниет и даже на еду племени не сгодится. Ффффу. И что они такое духи? Неудачники, вот кто. А вот из фей-яму духов не сделать. Не-не-не! А чего нам тогда их жалеть? Лай-лай. Фей-Ямы гордые, великолепные, самые распрекрасные и совершенные охотники. Мы себя давно разделили и свои души надвое разрезали – теперь фей-яму никогда духами не станут! Сьями-сьми. Это очень мудрые были мы в древности. Раньше-то мы другими были, а теперь мы совершенными и прекрасными созданиями стали! Теперь не носим одежду и не жадничаем на сокровища. Фей-яму, образец совершенства! Да-да…после Величайшей, Жуткой, Химеры Церы конечно!!!

Малыши хвастались, Претендент же грустно улыбался.

- Это верно, мои хорошие саи, фей-яму разделенные существа. Давным-давно, наши предки провели обряд чтобы изменить свою суть и не поддаться Куме. И мы стали Иными. Хм...К добру или к худу. Н-да...

Претендующий на роль Вожака задумчиво поглядел на троицу Фей-ямов перешедших под командование Церы. Ребята старались! Они бегали вокруг химеры, клялись в вечной верности и умоляли отдать им какой-нибудь приказ.

- Прикажи, прикажи, прикажи нам Хозяйка-сья-Великая-Вонючая-Вечноотвратительная-и Прекрасная-Цера!!!

Забавное зрелище, хотя и несколько суетливое. Фей-ямы вообще простые и очень громкие существа – их много, они постоянно дерутся, они громко кричат и всегда готовы сделать какую-нибудь пакость.
Лисы заполучившие кровь, например, радостно повизгивая побежали к своей ловушке…

Веселые фей-ямы. Милые фей-ямы.

Претендент вдруг перестал улыбаться, дотронувшись мохнатой, очень теплой лапкой до руки Сильмини. Ручка его дрожала и сам лисенок трясся.

- Я очень боюсь, достойная сьяфадлани. В дыму я вижу разное. Я вижу ЧТО-ТО, что отдаёт нашим прошлым. А прошлое это плохо, вай-ям...прошлое искушает. Прошлое как болезнь - может она и не тронет нас, а может и тронет, я не знаю выработался ли у нас...этот...хм...иммунитет. Скажу вам лишь одну истину. И знаете, какую? Ну. Племя побоялось идти в Сердце Древних Земель. Племя осталось у Стены из-за страха нашего Вождя, из-за предсказаний об этхах...Эгерей. Мы, мои хорошие...мы все боимся своего рока. Я боюсь. Вождь боится. Фей-яму согласились стать честными зверьми чтобы забыть прошлые искушения, и очень опасно будить наши старые сказки. Все мы сейчас "хиль" - единый круг и единая семья, а потому говорю истину и делюсь своим страхом с вамурахильей. С нашим новым племенем. Фей-Ямы забыли то, что не должны были помнить, но если вы часть предсказаний...Увы нам увы, мы можем вспомнить то, чего нам не следует вспоминать! Может случиться так, что приход этх заставит нас увидеть своё Прошлое.

...

Хорошо, когда трудное остается позади и простые заботы его заслоняют. Ульрих дурак. Но что-то он всё же знал. Например, Ульрих знал, что есть время чествовать смерть, а есть время отдаваться жизни. Все успеем отдохнуть на том свете, а пока жив - борись!
- Ды-ыруг, к-как ты? – Рыцарь поглядел на Валара. - Вроде все у-уже напились зелья, о-осталось только м-мне напоследок льдом похрустеть. Ричард Превосходный н-нашел свое у-успокоение и думаю нам следует и-идти дальше. Нельзя больше сидеть здесь и м-мерзнуть! Поляна в-великолепна, да ты-только помирать на ней от холода все одно не охота. М-меня и са-амого к-колотит от х-холода, к-как бы забавно это не звучало…Ты с-сможешь вести нас, Валар?

Фон Бранден внимательно поглядел на Ведьмака и не смог удержаться от шутки:

- Если ноги н-не двигаются…так это. М-можно Церу за-запрячь, она тебя п-повезет и тройку ее меховых ра-абов к делу приспособить…то есть, пы-ыроклятье, ее новых слуг!

Рассмеялся. Потом посерьезнел.

- Так к-куда же нам о-отпровляться? Я-то дурак – м-мне та-акие вещи не престало решать! Я вот о лошадях м-могу подсказать, д-да в какой к-корчмажке пиво лучше н-на нюх, и по гемландским бы-ылагородным семьям – это к-ко мне. Вот ладонь еще м-могу целовать, хе-хе, да а-анекдоты несмешные ты-ыравить. А вот в магии и высоком разном…я что-то совсем не разбираюсь. Вот ты-ыропинку вижу. Так п-по ней и-идем или нет, к-комрады? М-меня такого у-умника с-смущает что вы к-как-то подальше от нее держитесь. Так что - это вроде к-как в дерьмо дорога?

"Куда нам идти!?" - сверкнули напряженным, мучительным вопросом темно-фиолетовые с золотом глаза Претендента обращенные к Сильмини. Он боялся. Зубастая улыбка на его мохнатой мордочке стала совсем уж жуткой, а ладони испуганно дрожали.
Выбор.

Выбор для племени Фей-Ямов. Либо они столкнутся нос к носу со своими страхами, либо Тай пронесет…

Город умирал медленно и печально. Кто знал, сколько это ещё будет продолжаться. Его агония могла длиться вечность. Вечность, покрытую струпьями гнойных язв неизлечимой болезни, когда омертвевшие куски плоти отпадают, и организм медленно издыхает, сочась смрадными выделениями и стонами боли, от которой нет лекарств иных, кроме как полная и абсолютная, завершённая смерть. Как из сострадания добивают приговорённых к смерти солдат на поле боя и калек, более не способных встать на ноги и ходящих под себя, так следовало сжечь дотла Илион, разрушить до основания его стены, стереть их в порошок, камня на камне не оставив, и сровнять остатки с землёй, чтобы от города осталось одно лишь воспоминание. Это было бы самое эффективное, быстрое и безболезненное лечение из возможных. Город был бы счастлив, наверное, умереть быстрой смертью, вместо того, чтобы продолжать свои страдания. Но ушли армии Запада, не став добивать раненого. Обрекли его на долгую и мучительную смерть.

Плотно закутавшись в поношенный плащ и пониже надвинув на лицо капюшон, Лина торопливо шагала по грязным, залитым кровью и усеянным трупами улицам Илиона, спеша на Площадь Больших Ворот. Она бы так не торопилась, если бы не эта странная надпись, увиденная ею час назад на покосившемся заборе, оставшемся от некогда богатого дома, в котором, наверное, жил кто-то состоятельный. Теперь особняк превратился в пыльные руины, и чудом уцелела лишь часть добротной, крепкой изгороди. Кто-то нацарапал на ней большими буквами: «Шатёр на Площади». И почему-то не возникло ни капли сомнения, о какой именно площади шла речь в неведомо кем сделанной надписи. Лина бы поверила, что она предназначалась не ей, но ещё накануне вечером забор был чист! А она под этим забором спала этой ночью, с внутренней его стороны, чтобы её не увидели с улицы. И с внутренней же стороны была и надпись. А проснулась бы она от любого шороха. Но вот ведь - шороха не было, а слова появились.

Страшно было засыпать. Каждый раз с наступлением темноты этот страх возвращался. В городе было опасно при свете дня, а уж ночью... Трудно стало засыпать после того случая, когда ей пришлось спасаться бегством, чуть не став лакомой добычей для шайки подростков. Они облюбовали развалины дома, где девушка нашла пристанище на ночь, и были очень рады увидеть среди них такой нежданный сюрприз. Пришлось вспомнить свои цирковые навыки. Сначала обмануть. Сделать вид, что она и сама не против их компании. Совсем не трудно прикинуться распутной, когда они сами желают видеть в тебе шлюху. А усыпив их бдительность, она бежала... Наградив перед тем самого бойкого и нетерпеливого молодчика вторым ртом пониже первого, с улыбкой от уха до уха. Для кого-то война закончилась. Для многих она продолжается. Прожить каждый новый день - значит, выиграть ещё одну маленькую битву в большой войне под названием жизнь. А на войне не обходится без жертв. Ей было немного жаль того парнишку с двумя улыбками, совсем ещё мальчишку. Он ведь тоже хотел жить. Но выбрал неудачный способ знакомства. И вот не стала бы она его убивать, если б не эти обстоятельства. Его смерть висела камнем на сердце. Лина не умела лишать жизни так, чтобы потом об этом не помнить.

Странная надпись на заборе вела циркачку на городскую площадь мимо побирающихся калек, гниющих трупов, некоторые из них были даже свежими. Вот пришлось обойти мёртвую толстуху, и из проеденной в её груди дыры выглянула испуганная звуком жирная крыса, измазанная кровью, что-то угрожающе пискнула и спряталась обратно в свою норку. Лина уже привыкла к здешним видам. Некоторое время ей пришлось прожить в Илионе - том, что от него осталось, потому что за пределами города был риск погибнуть от голода, а тут хотя бы какое-то пропитание находилось. В одном погребе она даже нашла неплохой запас сухарей и круп, к которым ещё не успели добраться ни люди, ни крысы, разве что черви, и теперь время от времени туда наведывалась, чтобы взять немного еды на пару-тройку ближайших дней. В последний раз, правда, ей пришлось отбивать мешочек с крупой от стаи наглых крыс, до сих пор палец болит от укуса. Хорошо, хоть грязную кровь успела отсосать и выплюнуть, иначе бы какое-нибудь заражение сделало и её похожей на тех бедолаг, напоминающих живые и разлагающиеся трупы.

Закутанная в плащ худенькая фигура, по которой с первого взгляда не определишь ни возраст, ни пол, почти выбежала на Площадь Больших Ворот и... застыла на месте, увидев раскинувшийся посредине шатёр. Невообразимо пёстрое и яркое пятно в сердце мрачного умирающего города. Ему здесь определённо нечего было делать. Он напомнил Лине их цирковые шатры, вызывая ненужные сейчас воспоминания, от которых ей всегда становилось больно. Кто и зачем его здесь поставил, хотела бы она знать. Но куда важнее было, что находится внутри. Там было то, что привело её сюда. И девушка поспешила к шатру, на ходу озираясь. Она не сразу заметила, что люди будто бы нарочно игнорируют эту диковинку, проходят мимо, как ни в чём не бывало. Но не все. Вон кто-то только что прошёл внутрь, жаль, циркачка не успела его разглядеть.

Подойдя ближе, она в нерешительности остановилась. Что, если там опасно? Но к чему была тогда та надпись? Если бы написавший её хотел Лине причинить вред, ничто не мешало ему сделать это, пока она спала. Раз уж он пишет надписи на заборах прямо над её ухом, не производя ни малейшего шума. Будь что будет, решила девушка, и подошла к пологу шатра. Правая рука сама собой скрылась под полой плаща, нащупала рукоять кинжала на поясе. Отодвинув левой полог в сторону, Лина осторожно заглянула внутрь, а затем, не увидев сразу опасности, прошла. И снова остановилась на месте, глядя круглыми глазами на ломившийся от еды стол. Кто-то уже сидел за ним и ел, кто-то пил вино, некоторые пока не решились, видимо, присесть. Глядя на этих людей, на неуверенные лица некоторых, Бельфлауэр начинала понимать, что и они здесь скорее всего оказались по чьей-то воле.

При виде такого количества разнообразной снеди голодный желудок напомнил о себе неожиданно громким урчанием. Лина покосилась на стоявшего неподалёку мужчину. Да даже если услышал, это не повод стесняться. Прошли времена правил хорошего тона. Никого уже не удивишь людьми на улицах, открыто опорожняющими мочевой пузырь или кишечник. Хорошо, если не на чей-то труп. У них почему-то считалось, что гадить на труп, а не на мостовую - это верх приличия. Эти люди заботились о чистоте городских улиц. Какие молодцы, право слово. Вступать в их секту у циркачки не было ни малейшего желания.

Набравшись храбрости и подталкиваемая голодом, девушка подошла к столу и села, постаравшись выбрать место подальше от всех и опустив сумку себе под ноги. Она всё ещё прятала лицо под капюшоном, а худая рука потянулась за краюхой свежего хлеба. Он был таким свежим и так аппетитно пах. Хлеб - он был ей знаком, в отличие от многих других блюд. Хотя Лина уже приметила что-то... кажется, вполне обычную кашу со вполне обычным мясом. Такую готовила тётушка Клаудия, работавшая в цирке бородатой женщиной - разумеется, борода была не настоящей, а хорошо приклеенной, - и также бывшая у них поварихой.

Плечи девушки чуть подрагивали и она косилась по сторонам, опасаясь всех этих незнакомых людей. Может, кто-то из них и оставил надпись. Взгляд сам собой ненадолго задержался на молодой женщине в хорошем платье, в изящных перчатках и сапожках, а главное - с внушительным чемоданом. Она несколько не вписывалась в собравшееся общество. Красивая. Наверное, настоящая леди из благородных, подумалось Лине немного завистливо. Затем взгляд скользнул дальше и зацепился за мужчину, тоже чем-то напоминавшего дворянина. Какие они все разные. Что же здесь происходит или будет происходить?

Ни человек-слон, ни глотатель шпаг, ни даже двухголовый карлик не удивили бы Стерре больше, чем пышно накрытый стол в центре шатра. Она остановилась на пороге, настороженно оглядываясь. Тишина в шатре была такой плотной, что об нее, казалось, можно было споткнуться. "Мертвая тишина, - едва сдерживая участившееся дыхание подумала маркитантка, - как-то неправильно все это..." Первым порывом Стерре было броситься вон из давящего безмолвия, бежать, бежать подальше - пусть к крикам, грохоту, звону мечей, вою собак, пусть. Ведь в этих звуках была жизнь. А здесь...
Однако, жажда наживы снова взяла верх. Посуда и салфетки могли принести немалый барыш и Стерре, положив руку на рукоять меча, медленно, нервно оглядываясь по сторонам, пошла к столу. Вблизи стол был еще роскошней, чем показался с первого взгляда. Рот маркитантки наполнился слюной - она и не помнила, когда в последний раз ела что-то подобное. "Да полно, Стерре, - ухмыльнулась она про себя, - в последний раз...да ты с роду такого в рот не брала. Ты даже не знаешь, что это". Искушение сунуть в рот аппетитный кусок было велико, очень велико. Однако женщина хорошо помнила жутко раздувшиеся, в безобразных пятнах трупы тех солдат, которые выпили оставленный каким-то доброхотом бочонок светлого пива. Поэтому Стерре сглотнула слюну и потянулась к бокалу из серебристого металла (да, серебро, чего там сомневаться!). И только тогда она увидела девушку, неподвижно сидящую у стола. Сначала Стерре подумала, что незнакомка мертва, однако, присмотревшись поняла, что та дышит.
- Эй!, - прошептала маркитантка, на всякий случай делая шаг назад и положив руку на меч, - эй, ты жива?

Вы не можете просматривать этот пост!

Медленно волоча ноги, Оскар брел по пепелищу, в которое превратился город. Иллион, Пожиратель Плоти, при жизни своей так любил дробить кости бессметного множества рабочих в жерновах своих стальных зубов.

Сейчас он валялся под ногами, вонючими, тухлыми ребрами наружу, облепленный паразитами-людьми, которых он когда-то проглотил. Они обгладывали его гниющую плоть, отполировывая кости зданий до остова, высасывая из трубчатых ячеек комнат сочный и розовый костный мозг, который поможет тощим, изголодавшимся падальщикам протянуть еще хотя бы день. Оскара мутило, и давно бы вывернуло наизнанку, будь в его пустом животе хоть что-нибудь, кроме голодной слюны.

Чонка не любил мародеров. Брайан, его собрат по оружию, был из таких. После боя он с улыбкой дебила бросился снимать с мертвецов побрякушки. Когда он пытался стянуть с какого-то полудохлого бедняги сапоги, Дятел ударил его со спины топором. Голова раскололась, как грецкий орех, обрызгав Чонку ошметками мозга с кусочками черепа, к которому прилипли волосы.

В память о Брайане Оскар забрал его кожаную куртку, которая оказалась как раз по плечам...

Он свисал из окна. На хорошей, крепкой веревке. Такой можно было бы удержать даже быка... Ноги в смешных башмаках, вытесанных из цельного куска дерева, слегка постукивали на ветру. Глаза, бурые от запекшейся крови, лиловый, распухший вываленный язык. И рука, сломанная в трех местах с торчащими костями, против всех законов природы повисшая в воздухе, указывала путь...

Медленно волоча ноги, Оскар брел по пепелищу, в которое превратился город. Он шел к Шатру, который, казалось, появился здесь с тех самых ярмарок, где он веселился много лет назад. Да и он ли это был тогда? Сейчас этот Шатер казался воплощением зла и ада, будто его яркие краски питались гноем мертвых тел и смрадом тех, кто до сих пор выжил...

Города так легко не умирают.

Они цепляются за жизнь остатками улиц и площадей, упираются, вгрызаются в реальность остовами полуразрушеных зданий и торчащими в небо скелетами разоренных дворцов. Они отступают медленно, когда их покидают, или превращаются в зверей жившие в них люди, когда растения вползают в их пространство медлительной неостановимой волной, затопляя зеленью то, что раньше покрывали камни.

Города умирают неотвратимо медленно, зная, что жизнь уже окончена, но отказываясь согласитья с этим. Города умирают, когда в них гаснет свет, а, иногда, когда свет заменяют пожары костров. Тогда города корчатся в агонии и любовь, тепло, порядок, знания, все, что копилось столетиями, превращается в черную жирную золу.

Иллион догорел.

Иллион был разграблен, разворошен, как осиное гнездо, покинутое осами, изнасилован, распят и расчленен, выпотрошен и брошен умирать под бесстрастным небом. Впрочем, небо видало и не такое. Люди ушли или почти ушли, трупы лежали на улицах, глядя в небо пустыми глазами, небо отвечало им тем же.

Однако и здесь еще теплилась жизнь. Уцелевшие в бойне продожали хотеть есть, пить, заниматься любовью, продолжали делить власть, силу, влияние, продолжали убивать и мучать себе подобных, продолжали торговать всем, чем только можно торговать, продавать своих матерей и сестер, то есть, делать то, что они обычно делают во все дни своего существования. Ибо ничто человеческое не было им чуждо.

Шатер стоял на Площади Больших Ворот. И это был странный шатер. Ручаюсь, вы никогда в жизни не видели ничего подобного. Не потому, что он был большим, разноцветным и ярким, совершенно чужеродным и невозможным в этом "здесь" и "сейчас". Просто люди обходили его стороной. Словно не замечали. Словно его и той земли, на которой он возник в сумерках перед закатом, вовсе не было. Люди смотрели по сторонам, сворачивали и старательно не замечали того, что было у них под носом. Это ведь тоже очень по-человечески.

Шатер стоял в самом центре площади, но видели его лишь те, кто мог, кто получил приглашение, кому шепнули в темноте, сунули в карман записку, кому приснилось, что в этих сумерках на площади их будет ждать .. а что их будет ждать? Что-то из другого "здесь" и "сейчас", неважно какого потому, что любое другое "здесь" и "сейчас" будет лучше этого. Любое. Потому, что другое.

Ульрих поглядел на Валара и покачал головой – все это странно смотрелось, пожалуй даже откровенно эротично, словно бы валериец не помощь оказывал, а хотел завоевать себе вторую жену! Мягкие пряди волос накрученные на палец, заботливые объятия, нежное девичье лицо в обрамлении крепких мужских ладоней…

"...А говорил что у них не принято двоеженство, как в Гемландии…"

Рыцарь, собиравшийся отправиться на подмогу к альвари погрустнел, остро почувствовав что он уже опоздал.

«А вот так, Улле, надо было живее шевелить задницей! В этом мире острая нехватка нормальных женщин. Любая красивая леди на счету!…Особенно если у нее нет клыков, чешуи, перьев и гигантской пасти скрывающейся под детским личиком. И ведь дело даже не в любви! Как приятно просто поговорить с дамой которая никем не занята, которая умна и которая самостоятельна. Как приятно поддерживать беседу с такой леди и помогать ей чем придется...»

– Вот т-так-то Цера, раздери н-нас всех гы-ыром, но моя помощь ды-ыля этой к-красивой незнакомки за-запоздала! О-остается нам, м-мать-перемать, ты-ылько вы-ытроем ды-ыруг друга развлекать. Х-хорошее н-начало ды-ыля за-запрещенных ф-фантазий! М-монстр, м-мальчишка и м-морозный ты-ыруп…история о-обещает быть жа-жаркой! Мы-ымногих скромных леди взбодрит во тьме девичьих башен. Ды-давай чтоли, Цера, я тебя т-тоже о-обниму чтобы почувствовать себя живым? Хотя н-нет. После ты-твоего поцелуя, д-девочка, д-думаю что мне к-как и Найджеллу уже хы-хыватило. – Рыцарь криво усмехнулся. – Боюсь не встанет. Будь я н-на месте ты-ывоего первого Хозяина…я бы пы-придумал очень веселую шутку…к-как шутка с твоим п-поцелуем, только там…внизу. За-захочет к-какой ленглийский похотливый болван тебя о-обманом к ночи любви пы-ыринудить, так оно это…Подарок г-гемландской кы-ырестной феи его ожидает! Ха! Б-будь я н-на месте ты-ывоего Хозяина, то я бы у-уж точно из ревности о-оставил любому м-мужскому хрену п-пару шуточек.

Впрочем, шутки шуточками, а Найджелл пока что не торопился приходить в сознание.
Фон Бранден растер мальчишке ладони, щеки и лоб своими холодными руками, послушал сердцебиение в груди, но что делать дальше не знал. Гемландская походная медицина призывала в таких трудных случаях просто ждать. Гемландская медицина говорила: если нет нужды отрезать ногу и прижигать рану каленым железом тогда нужно просто ждать, ждать и снова ждать. Ждать до того замечательного момента, пока кому-нибудь все же не потребуется прижечь рану или отрезать ногу!
Вообще-то.
…Холодно здесь становилось и очень зябко – костер угас, ночь сгустилась. Может, парнишка нуждался в тепле, но обогреть мальчишку рыцарь не сумел бы при всем желании.
- Леди Ф-феари…н-не знаю что еще м-можно сделать? М-может вы п-поможете с похлебкой? Я ды-думаю его следует н-напоить к-колдовским варом и е-ему полегчает…Сердце бьется. М-мальчик жив. Было бы н-неплохо если бы это сделала женщина…Вас он о-отличает! Я н-не призываю давать н-надежду несчастному гы-ылупцу. Но г-говоря по сердцу. Н-найджеллу ты-ыруднее всех пы-ыриходится. Если бы его кы-кто приголубил...так я ды-думаю ему бы и полегчало...даже не полюбовно, а скорее этак...ну, к-как там пы-ыринято у женщин...За-забота, ласка. М-может оно и п-поможет. Но я не имею право вас к-к этому пы-принуждать. Если вы не пожелаете, я сам волью зелье м-мальчишке в рот.

Гемландец поглядел на Феари, затем на Церу.
Тоже вот две женщины: одна медленно но верно становится странной птицей, покрываясь перьями и жутью. А вторая полузмея отмечена премиленьким детским личиком скрывающим в себе такой УЖАС.
Фон Брандену очень сильно вдруг захотелось приласкать "своих" дам, обнять и может даже сказать что-то доброе. Шепнуть каждой какую-нибудь утешающую глупость. Но расклеиваться не следовало. Работа - лучшее лекарство от тоски!

- Не стоит нам впадать в у-уныние, леди...и я к-конечно говорю это себе. Вы-то м-молодцом! Ды-думаю ты его н-не сломала, Цера. Д-думаю он будет жить…от сы-ытраха люди у-умирают редко. Пы-поверь мне! В основном ли-ишаются чувств, и-иногда ра-азума и д-даже души…ну и о-обосраться тоже м-могут. И это бы-ывает...все м-мы гы-ырешны, к-как говорится. Но! Н-найджелл жив. Добро. Цера и У-ульрих ды-ырузья. Феари и Цера ды-ырузья. И д-даже Н-найджелл и Цера ды-ырузья. И к-как друг, я тебе гы-говорю, не пы-ыриказываю, но советую: прикрой свою гы-рудь, девочка. Во-первых холодно, а во-вторых…Во-вторых, слишком уж оно всё развлекает...Ты! Ты создана к-красивой, проклятье и я окосею если ты будешь х-ходить голой. На тебя все время хочется смотреть и...и не на лицо, смотреть-то! А целоваться, девочка, нужно так...

Невесело усмехнувшись, гемландец приложил собственные губы к тыльной стороне собственной же ладони. Слегка притронулся губами к коже.

- Видишь? П-поцелуй! Е-е-если бы все целовались к-как ты Цера, т-то м-молодых любовников в этом м-мире з-заметно бы поубавилось. Никто не пожелал бы ды-ыружить, если бы тебя съедали сразу же после невинного у-удовольствия. А п-потому люди целуются и-иначе…целуются так чтобы не у-убивать к-каждый раз друг друга и н-не искать себе новую пару. Представь что м-моя рука это щека или губы любимой женщины. И вот так я ее целую! - Рыцарь еще раз поцеловал свою руку, затем сочно выматерился и произнес уж что-то совсем непонятное для Химеры. - К-как ё ленглийский содомит пы-ырямо же я…Но зубов нет. Видишь? Тут и-используются только губы. Губы, Цера! П-поцелуй о-обычно ды-доставляет радость. П-попробуй со своей рукой. И это не приказ. М-можешь п-поиграть, а м-можешь нет...


На этом и закончилось скоренькое обучение Церы любовным премудростям. Встряхнув рукой, рыцарь отправился за трупом Ричарда чтобы наконец уже закончить дело погребения и двинуться дальше.
Хозяин Церы ушел. А фей-ямы пришли.
Трое из них ползли на коленях мечтая дотронуться до Церы хотя бы мизинцем.
- О великая, мудрая, могучая, неистребимая Убийца. Прими наш дар служения. Сьми-сьями. Мы станем идти за тобой на коленях. Мы станем рассказывать о твоих подвигах. О Цера! Могучая, великая, непобедимая, зубастая, страшная, вечная, Вонючая Василиска. Прими нас как своих вассияни-сайевларьев. Как прославителей Твоего имени! Мы будем дышать твоим дыханием, идти по твоим следам, есть то что ешь ты и всегда всегда всегда обожать тебя!

Впрочем, такое слепое обожание предложили всего лишь три самых молодых Лиса. Остальные, более практичные и веселые малыши снова попросили кровь. На сей раз просили и у Феари и у Найджелла, за одним. Благо сквайр был в отключке а значит церемониться с ним не стоило.

- Сья-коднар, нам нужна твоя кровь. Ям-ям! Мы фей-яму знаем толк в хороших шутках и желаем сделать одну оооочень веселую шутку. Сья-коднар дайте нам своей крови и крови маленького сая, пожалуйста! Мы возьмем много вкусной хорошей крови и поймаем какого-нибудь веселого и премилого духа. Сьями-сьями. Хватит и нескольких капель, вай-вай. А может даже поймаем что посильнее. О! Наша шутка будет очень веселой. Мы обещаем. Вам будет всем очень радостно и смешно. Мы, фей-яму, знаем толк в дорожных развлечениях!!!


Поляна разбилась на два центра силы. Одна часть действа сосредоточилась вокруг Церы и её замечательной Пасти, вторая же часть вращалась вокруг Сильмини.
Ведьмак, Лес, птичка – все они проявляли интерес к эльфийке. Даже Ульрих не смог удержаться от миленькой шутки – раз уж Валар опередил с зельем, Гемландец подкинул на руке яблоко, ловко разрубив его Годельшедельваргхеном. Демонстрация ловкости была глупой, детской, несвоевременной – но ведь надо же было хоть как-то действовать!
Две половинки яблока Ульрих раздал друзьям: одну половинку рыцарь протянул ведьмаку, вторую красивой женщине, которая никогда не ела мяса. А еще часть яблока гемландцу пришлось стирать со своего лица – потому что сочный плод прямо-таки взорвался соком под ударом меча.
- Это сы-ыедобное яблоко. Не то, к-которое из сказки. Это из личных съестных запасов барона Ульриха фон Бы-ырандена. Мой м-мороз сделал их слаще! У-угощайтесь. Сочные пы-ылоды, мать их...

Решив более не надоедать красивой женщине, рыцарь подхватил тело Ричарда и двинулся к почетной могиле в которой можно было похоронить даже самого короля – настолько глубокой и огромной стараниями Церы получилась эта яма!
Претендент фей-ям отстранено улыбался наблюдая как люди дышат сладким дымком. Дымок этот обладал целительными свойствами – он охлаждал голову и напитывал сердце мягким серебристым огнем, прогонял тяжесть с души и дарил легкость. Пожалуй даже легкостью-то избыточно одаривал!
...Так, земля под ногами Валара вдруг опасно закачалась а голова напротив, полегчала, повиснув словно бы на ниточке. Лес вдруг стал ярче и красивее, речь превращалась в музыку, а всякое слово приятно и мелодично растягивалось.

"Угоща-а-а-а-айтесь" - Промурлыкал Ульрих. Даже пропел в сиреневых дымных клубах: "Сооооочные пло-о-о-оды-ы-ы-ы."
Отличная трава.
Прочь темные картинки, хвори и липкая горечь!
Ночь светла, ясна, пронизана светом далеких солнц.
Иногда в фей-ямовском дыме можно увидеть пророчества, дальние картины и высокие миры. Потому видно и не расставался Претендент со своим зельем.
Эльфийка, впрочем, не видела ничего – слишком вымотали ее разговоры с Духом и с Лесом. Зато Валар тоже увидел две дороги: он ощущал их смутно – с одной стороны Алая Чащоба, с другой стороны зима. Чащоба обещала безопасность, она вот прямо так и заявляла ведьмаку: «Добрый человече, клянусь торжественно своей зеленой душой, я совершенно безопасна! Я очень, очень и очень удобна для прохода!!!» Тропинка Иссафальгара не обещала ничего.

- Ты тоже это чуешь, добрый сай? – Претендент шевельнул длинными мохнатыми ушами, всматриваясь в лицо Вельмака. – Я вижу мутно. Но она, - фей-ям указал на эльфийку, - Сья видит лучше всех. Она была за гранью, она говорила с Теми у которых нет своего Голоса. И Безголосые манят ее своей ловушкой. Сья, что ты видела? Я предчувствую опасность для племени…одна дорога наполняет моё горячее сердце ужасом, другая нежданной надеждой…хм. Да…мои хорошие. Откройте истину, прошу вас! О чем поведали Лишенные Голоса Духи? В дыму я вижу странное. И даже страшное. И иногда веселое. И я боюсь увидеть свою смерть, но...хм...хочу идти дальше, мои хорошие этхи.

А Птичка смотрела. И Валар, чутьем ведьмака чувствовал в ней «мельхе-замму», обманчивую душу.
Птица могла быть совершенно обычной птицей, могла быть духом, могла быть шпионом, могла быть оборотнем, а могла быть даже самим Лесом. Пичуга определенно не была заслана Кумой. И все же в ней чувствовался слишком нарочитый интерес!
Валериец еще не отошел от болезни чтобы заниматься узором, но ведь есть и обычные способы, что проверить что такое эта птица?
…Или можно не проверять и оставить всё как есть.