Голосование пользователя

Многие тренировки с Мангецу позволяли Седжи предсказать следующие действия друга, потому он без труда прочёл нынешний выбор приёмов.

Сейширо двигался паттернами из трёх слайсов (скользящее движение мимо врага с режущим ударом, при длинном клинке нодачи позволяет оставлять очень глубокие и кривые раны), слэша (рубящий удар, опять же, при длинном и тяжёлом клинке превращает момент силы в невероятно мощный импульс удара, проламывающий почти любую защиту) и пирса (пронзающий удар + длинный клинок = фаталити для зазевавшегося лучника). Единственной проблемой было то, что Мотомеру банально запаздывал с оценкой событий. Сверху ему была прекрасно (за мелкими исключениями) видна диспозиция перегруппировывающихся шинигами и паникующих квинси, однако, траектория обезумевшего шиноби с каждым циклом преподносила всё новые и новые сюрпризы. Офицер мог прочитать очевидное начало, но затем путь ниндзи изгибался настолько причудливым образом, что казалось, что Мангецу идёт не по зрению, а "по приборам".

В общем-то, так оно и было: он брал координаты стрелков из памяти, используя глаза и собственное чутьё реяцу лишь для корректировки курса, именно поэтому его движения были столь непредсказуемы, как для союзников, так и для врагов. Вот только кипел от такой манеры боя не только мозг - когда квинси, в порыве священной ненависти к пустым, изобретали свои луки, они случайно (или нет) наткнулись на самые разрушительные колебания из всех возможных. Именно поэтому они уничтожали души, полностью разлагая их на рейши, как остаются аминокислоты после белков. Просто представьте, что с вами сделает отбойный молоток с размерами и скоростью пули.

Именно поэтому так немилосердно жгли в груди и животе Мангецу сквозные и не очень дыры от уже развалившихся отработанных стрел: даже если обычные снаряды не идут ни в какое сравнении с легендарными Зеле Шнайдер, дикая боль от игольчатых сгустков рейши всё же смогла отрезвить сорвавшегося зверя. Рейреку знатно истощилось, былая скорость ушла, да и лучники всё-таки сообразили, что у них в тылу орудует машина смерти, поэтому безнаказанно наводить свои порядки более не представлялось возможным. Пришла пора отступать: оценив территорию в последний раз, Сейширо, словно порыв шквального ветра, последним пронзающим движением насадил на шомпол занпакто сразу троих лучников, впечатав их в стену и грохотом привлекая внимание остальных, наконец, сориентировавшихся стрелков. Чуть ли не демонстративно достав меч из умирающих, он, убедившись в том, что его вот-вот нашпигуют вибрострелами по самое не балуйся, крутанул лезвием, создавая дымовую завесу.

Седжи пару раз видел этот трюк. "Рога Дьявола". Сейчас Мангецу использует шунпо и первое хадо одновременно, чтобы из облака клинковых испарений вырвалось сразу два чёрных шупальца. Угадать, в котором из них шинигами - критично, не сможешь - умрёшь. Вот только квинси тоже оказались не дураки. Будто подчинившись какому-то наитию (или вовремя отданному приказу, в суматохе уже не разберёшь), они, пусть и не совсем удачно, но разделились на две группы, каждая из которых дичайшей фокусировкой огня не оставила и следа от своего отростка. Воцарилась неловкая пауза: шинигами не было ни в одном из них. Спустя секунду залп лазурных игл превратил в кучу мяса троих неудачников, которые остались в стартовой точке Сейширо, однако, его не оказалось и там. И вот теперь в рядах квинси начались волнения, потому что отдышавшиеся шинигами получили не только передышку, но и подкрепление. Вереница вспышек кидо снова озарила разрушенный зал, связав лучников последним для них боем.

И только Седжи с высоты своей позиции мог видеть, как возле стены, спрятанный за одним из костров, валяется, пытаясь не погибнуть, изнурённый и истекающий кровью шиноби. Он сделал своё дело: чудовищные потери среди зольдатен Рейха камня на камне не оставили от их численного преимущества, подкреплённого дисциплиной. Их поражение и казнь будут делом времени.

Как, впрочем, и вердикт для офицера Готэй 13, Сейширо Мангецу.

Элементаль, наверное, должен был в эту секунду торжествовать. Если допустить, что подобные эмоции вообще доступны этим ущербным в природе своей существам. Всякие попытки Льёта дать отпор, не прибегая к спасительной стихии огня, увенчались абсолютным провалом – иллюзия пламени, призванная вогнать несчастное создание в бездну ужаса и смятения, так и осталась лишь в голове Льёта, не успев вырваться на свободу пространства. Попытка исцелить себя в некотором роде достигла успеха – северянин почувствовал, как тепло струиться по венам, как оживают пропавшие уже было конечности... Но луч льда довершил начатое. Заключил ученика, провалившего экзамен, в ледяную гробницу. В ловушку, выбраться из которой без посторонней помощи не представлялось возможным. Это был не обычный лёд – лёд особенный. Подавляющий магические способности пойманного чародея, не оставляющий тому ни шанса избежать поражения.
Всё, что оставалось – это смотреть сквозь мутноватое вещество на необычайно злорадную, как показалось, физиономию элементаля. И ждать, пока преподаватели соизволят в конце концов появится.
Унижение. Крах.

***
- Сегодня особенный день, адепты. День, когда многие из вас удостоятся наконец чести получить официально почётное звание мага, - усиленный заклинанием голос архимагистра разносился под сводами огромного зала, специально приспособленного для проведению подобного рода торжественных мероприятий.
Перед возвышением, своеобразной трибуной, собралось несколько десятков учеников. Глава Гильдии, Регулус Ройс, гордо стоял на этой сцене, произнося речь и обводя присутствующих преисполненным гордости взглядом.
Преподаватели выстроились вдоль стен – застыли молчаливыми статуями, соблюдая присущее моменту безмолвие.
Прямо перед магистром, в первых рядах стояли ученики, успешно сдавшие заключительное испытание. Каждый из них буквально излучал радость и самодовольство. Глуповатая улыбка сияла на лице Зака – не обременённого излишним интеллектом сторонника Гроссмана. Казалось бы, эта бездарная гора мышц просто обязана была завалиться. Просидеть весь час перед дверью, в отчаянии долбясь об металл пустой черепушкой. Почти наверняка, Зак, являвшийся заклинателем на редкость убогим, должен был провалиться в схватке с элементалем. Но нет. А почему? Потому что даже его примитивный разум оказался в силах составить простейшую логическую цепочку – необходимо применять огонь против льда. Конечно же, Билли тоже был там. Не улыбался, всё ещё осмысливая нюансы финального поражения. Льёт уже слышал о последнем испытании, до которого сам так и не успел добраться. Схватка учеников, без всяких ограничений и правил. С возможностью заключать временные альянсы. Условие оставалось одно лишь – победителем становился один.
Кто оказался лучшим на этот раз догадаться было не трудно. Достаточно было только взглянуть на самодовольное лицо Артура Гроссмана, пренебрежение ко всем вокруг, которое вновь наполнило его приутихшие было манеры. Говорили, что он просто воспрял духом, когда истёк отведённый ученикам час, а северянин так и не показался на горизонте. В воодушевлении он просто размазал всех остальных, переиграл каждого. И теперь снова стал центром шумной кампании – спесивым и самоуверенным. Не было ещё у парня возможности отпустить несколько шуточек в адрес Льёта, но можно было не сомневаться, что Гроссман своего не упустит.
Стейси, конечно же, тоже прошла испытание. На протяжении всей речи архимагистра Льёт периодически ловил на себе её взгляд. Наполненный… Чем-то. Презрением? Снисходительностью? Разочарованием? Или, быть может, даже сожалением? Вновь она ходила за Артуром, который успешно реабилитировался, наголову разбив её в решающей схватке. Похоже, он снова заинтересовал её. Словно и не было тех недель, что миновали с момента дуэли на университетской аллее.
А что же делал сам Льёт? Стоял позади, среди учеников младших курсов. Около прячущего глаза Ральфа и прочих проваливших экзамен неудачников. А Регулус Ройс всё говорил. О славе и чести. О силе и ответственности. Об исключительной важности избранной ими профессии. Но совсем не радовали почему-то эти слова.

Вы не можете просматривать этот пост!

23.07.1926 11:13
Франция, Прованс, близ города Солье-Пон,
выход с фермы «Домен де Больё»,
+31 °С, солнечно, безветрено

Мы ложимся спать рано, потому что завтра нам рано вставать. Перед сном мы идём в столовую и смотрим расписание завтрашних работ на школьной доске. Мы разбиты по звеньям по пять человек. Наше звено — второе русское.

Завтра наш счастливый день: Соломон Самуилович поставил нас на почасовую работу по покраске забора фермы. По какой-то причине на почасовой ставке заработать можно раза в полтора больше, чем на сдельной, да к тому же не нужно бояться Доры. Мы ненавидим и боимся Дору. Дора — польская еврейка, работающая на приёме фруктов. Своей шестипудовой тушей она стоит у чугунных весов, на которые мы складываем свои скорбные ящики с абрикосами. Кажется, что она ненавидит весь мир, но нас она ненавидит в особенности: и за запрет говорить по-польски в школах, и за белостокский погром. Скривив толстые губы с зажатой в них сигаретой, она склоняется над нашим ящиком, волосатой рукой лениво перебирает фрукты и выносит вердикт: «Второй сорт. Не годно».

Но завтра — наш счастливый день, и мы ложимся спать в предвкушении лёгкой и прибыльной работы: три франка в час. А ещё завтра жалованье, за прошлые пятницу с субботой и эту неделю. С мыслями о жалованьи мы укладываемся спать в заставленном двухэтажными кроватями зале на втором этаже нашего то ли особняка, а то ли барака. Из раскрытых настежь окон всю ночь доносится ожесточённое кваканье лягушек из соседнего пруда. Вокруг подвешенной в коридоре тусклой лампы вьётся рой мотыльков и ночных бабочек. Поздно вечером с гулянки возвращаются какие-то поляки и пьяно пшекают между собой, в темноте спотыкаясь о стулья. Ночью ударяет ливень и барабанит по черепичной крыше, заливает широкий подоконник и кем-то оставленный свитер. Всё это было бы романтично, если бы чуть лучше оплачивалось.

Мы просыпаемся от настойчивых ударов в железное блюдо. На дворе пять утра, ещё темно. Мы встаём злые, невыспавшиеся. «На поле слякоть, — говорит кто-то. — Лучше идти босиком». Это из третьего русского звена; они идут на прополку кукурузы. Выстояв очередь к ряду пропиленных в полу отверстий и умывшись ледяной водой из больших жестяных умывальников, мы отправляемся на завтрак.

“La scala prossima”, — говорит нам повар Сальваторе, отваливая в миску черпак пшённой каши. Сам он считает это приветствием на русском языке. Не одно поколение русских сезонных рабочих ломало голову над происхождением этой фразы. Первыми обычно догадывались выходцы из малороссийских губерний.

С кашей, ломтём горячей ещё булки и кружкой чёрного как нефть кофе мы рассаживаемся по залу: русские к русским, итальянцы к итальянцам, поляки к полякам. Нас, русских, здесь человек тридцать, поляков чуть меньше. Итальянцев — под сотню. Мы всё ещё хмурые, но до изжоги крепкий и кислый кофе уже прогоняет сон. Из-за соседнего, итальянского, стола уже слышатся смешки. Да и у нас люди уже понемногу разговариваются. Вот, например, Фирсов, худой как жердь человек лет сорока пяти с облезающей кожей на лысине и жёсткой чёрной бородой с проседью, опять дал волю своей меланхолии, которая у него принимает несколько патологическую форму. Меланхолия Фирсова так черна, что вспоминает он даже не Россию, а какую-то гарсоньетку в Париже, которую снимал в позапрошлом году. «В пятнадцатом округе, — говорит он, обращаясь к Шнейдеру, семнадцатилетнему парню с выгоревшими на солнце волосами, которому не повезло занять место рядом с ним, — чудо как хороша была гарсоньетка. И метро рядом, и табачная лавка на первом этаже». Фирсов вздыхает, а Шнейдер хмуро молчит: он вообще был в Париже только проездом, а сюда приехал из Швейцарии, где живёт с родителями. В отличие от остальных, для него работа на ферме — не способ выжить, а летнее приключение. Приключение уже удалось — на прошлой неделе у Шнейдера кто-то украл пару сотен франков, которые он скопил и, дурак, держал под матрасом. Он подозревал итальянцев, смело пошёл к ним разбираться и был бит.

И Шнейдер, и Фирсов — члены нашего звена. «И лифт хороший был», — после паузы продолжает Фирсов, и Шнейдер сосредоточенно склоняется над миской. «Иван Сергеевич, перестань ты приставать к ребёнку», — проникновенно говорит Фирсову Платонов. Василий Семёнович Платонов — курский крестьянин, человек крепкий и к работе на земле привычный, и поэтому Соломон Самуилович поставил его начальником нашего звена. Василий Семёнович работает здесь в охотку и даже собирается остаться на зиму. Два других члена нашего звена — это мы: Ефим Барташов и Виктор Коробецкий.

Мы заканчиваем завтрак и, поёживаясь от предрассветного холода, выходим на двор, по которому в разные стороны уже разбредаются звенья. Мимо нас проходит третье русское, которым командует Илья Авдиевич Соколов. «А вы куда сегодня, господа?» — осведомляется он у нас. Выглядит он комично: с босыми ногами, в закатанных до колен полосатых брюках от костюма, в белой рубахе с расстёгнутым жилетом, в соломенной шляпе и с тяпкой на плече. Мы отвечаем, что на почасовую, и Илья Авдиевич завистливо вздыхает. «А мы вот на кукурузу, знаете», — говорит он. Сальваторе выносит кастрюлю с остатками завтрака, выливает её под стену дома и свистом подзывает собак.

Мы получаем краску, кисти и валики у Доры, которая своей тушей почти полностью перегораживает вход в складской амбар. Дора с глухой неприязнью смотрит на нас, но мы знаем, что сегодня она ничего не может нам сделать. «Дора могла бы играть в футбол голкипером, — говорит Шнейдер, удалившись от Доры на безопасное расстояние. — Знаете, почему?» Мы знаем, но молчим. «Потому что она бы перекрывала всю площадь ворот!» — заявляет Шнейдер и, не найдя поддержки своей шутке, тоже замолкает. Мы выходим на кипарисовую аллею, тянущуюся к воротам фермы, и шлёпаем по красной грязи. Справа, за кипарисами, абрикосовая плантация. Там с шумом приступают к работе итальянцы.



Тем временем солнце уже поднимается, розовым цветом заливая невысокие, поросшие лесом горы, у подножия которых стоит наша ферма. «Вёдро будет», — деловито оглядывая небо, говорит Платонов, и Фирсов согласно кивает. Мы доходим до дощатого забора, протянувшегося вдоль грунтовой дороги, и приступаем к делу. Сегодня можно не надрываться в погоне за числом сданных ящиков: нам нужно покрасить забор до поворота, а дальше — хоть иди на речку, хоть дрыхни в тени до вечера, — никому до тебя не будет дела. Теоретически возможно, что придёт Соломон Самуилович и возмутится бездельем, но у Соломона Самуиловича куча дел. А Доры вовсе можно не бояться — она сейчас стоит у своих весов и до вечера никуда не уйдёт.

К десяти утра готово уже больше половины работы. Солнце уже высоко, жара становится нестерпимой, в плывущем волнами прокаленном воздухе резко пахнет краской. Крася верх забора, Шнейдер заляпал себе лицо. «Тут противогаз нужен», — говорит он, сидя на траве и без толку оттирая слюной зелёные пятна на щеках. «Ты бы, дружок, в противогазе на такой жаре взвыл», — со знанием дела говорит Платонов. В кустах стрекочут цикады. Из-за поворота дороги выезжает телега, на которой местный фермер везёт закрытые брезентом фрукты. Фермер приветствует нас, поднимая соломенную шляпу. Платонов поднимает свою, говорит «бонжур» и провожает телегу взглядом.

Мы всё чаще начинаем поглядывать на кипарисовую аллею в ожидании тачки, на которой нам должны привезти обед. Тачка появляется ближе к одиннадцати. Её толкает Фабио, помощник Сальваторе, молодой чернявый парень. На тачке — большая кастрюля с супом, миски, лепёшки, и мы знаем, что между ними у Фабио ещё кое-что запрятано.

“Quattro franchi”, — говорит он Платонову, извлекая из-под лепёшек оплетённую полуторалитровую пузатую бутыль красного вина.
— Че-его, кватро франки? — набычивается Платонов. — За твоё-то пойло кватро франки? Это ты, голуба, мне должен доплачивать, что я такое пью.
“Quattro franchi”, — настойчиво повторяет Фабио. — “Quattro, quattro”, — выставляет он перед собой четыре пальца. Платонов кладёт ему руку на плечо.
— Послушай, Фабио, — ласково говорит он. — Ты что это наглеешь-то? Ваша кухонная братия… востра… банда ди кучина ещё мне и Шнейдеру должна. Шнейдер, — он показывает на Шнейдера, который, ухмыляясь, стоит рядом, — сольди? М? Донде эстан? — добавляет он почему-то на испанском.
“E-e-e”, — разочарованно тянет Фабио и показывает, что собирается уложить бутыль обратно в тачку. — “Non so i suoi soldi.”
— Стой-стой, — останавливает его руку Платонов. — Ун франки, — выставляет он перед собой палец. Фабио страдальчески кривится. — Дуэ, дуэ, — успокивающе говорит Платонов и мягко вынимает из руки Фабио бутыль. — Ну что, ребята, по сорок копеек скинемся?

Мы скидываемся по сорок сантимов, и Фабио уходит, оставляя нам обед и вино. Мы берём миски с фасолевым супом с мясом, лепёшки и отходим к дальнему, не окрашенному ещё краю забора, где усаживаемся в тени абрикосового дерева. Из-за забора слышится приглушённая итальянская речь — они там тоже собираются обедать.

Льёт попытался было наполнить энергией и остальные камни, но… Безуспешно. Сперва они, все без исключения, открывались, втягивали в себя драгоценную энергию, стремясь заполнить пустоту внутри себя, но после – с отвращением выплёвывали её обратно, совершенно не удовлетворившись полученным. Северянин некоторое время экспериментировал, изучая этот феномен и, по всей видимости, в конце концов смог обнаружить ответ. Когда разгадка стала ясна, головоломка показалась на редкость очевидной и элементарной. Впрочем, такое часто случалось с уже разгаданными прежде головоломками.
Сапфир, элемент спокойный и уравновешенный, скрывающий в себе монолитное могущество океана, безусловно жаждал впитать энергию, подходящую его характеру. Для того, чтобы активировать этот самоцвет, Льёт влил в него магию стихии воды, больше всего удовлетворяющую запросам кристалла. Кристалла, который тут же загорелся, подсветился золотом и с довольным жужжанием въелся глубже в золотую поверхность.
Чтобы активировать рубин, ученик окунулся в его полные неконтролируемого хаоса глубины, ворвался в самое сердце, позволяя неспокойной энергии огня прорваться сквозь пальцы, заполнить и без того бурлящее и готовое разорваться на части хранилище.
Изумруд, природа. Конечно же, что же ещё. Спокойная сила целительства – не разрушение, но созидание, направил Льёт в последний самоцвет. Щёлкнул он, благодарно дар принимая.
Все четыре камня сияли теперь, золотистое свечение испуская. В золотом монолите дверей возникла чёрная борозда, которая стремительно расширялась, разбивая единое целое на две исполинские сводки.

Медленно и неторопливо открывались они, наполняя удовлетворением – первое испытание позади, а времени осталось ещё более чем достаточно. Такой же коридор впереди. Прямой, светом факелов кое-где озарённый. Пустой. Некое подобие разочарования не заставило себя долго ждать – хотелось перемен, чего-то нового и феерического. Но ни эти приевшиеся уже серость и пустоту.
Но стоило Льёту сделать несколько неторопливых шагов, стоило пройти тяжёлые створки, как в пустоте впереди возникло свечение. Сперва – искорка, что переросла постепенно в зависший в воздухе сияющий шар, продолжавший неумолимо увеличиваться в размерах. За несколько коротких мгновений он трансформировался в прозрачную фигуру, которая так и не касалась земли. Заметно похолодало. При каждом выдохе изо рта вырывалось облачко пара. Синеватое нечто имело вполне человеческую верхнюю часть тела, но вот вместо ног можно было увидеть лишь расплывчатую туманную дымку, которая парила в нескольких сантиметрах над уровнем пола. Злобно взирали на северянина сверкающие льдинки полных ненависти глаз. Ледяной элементаль. Конечно же он.
Существо раскрыло свою пасть, являя миру полное отсутствие внутри каких бы то ни было подобий зубов и издало хриплое рычание, натужное и несколько пугающее. А затем удручающе медленно выбросило прозрачную руку вперёд, собираясь атаковать.

Она спокойна. Ну что же, она бесстрашна, и заставить ее испугаться не получится. Но это не единственное, что можно чувствовать.

Попробуем подойти с другой стороны.
Есть ведь еще много эмоций. Например, непонимание. Неприятие. Удивление. Смущение.

А что может смути... О.

Седжи был спокоен, как слон. Уж это он умел превосходно.
Он улыбнулся. И начал изящно и аккуратно, под стать тому, как готовила свой лук девочка, раздеваться
- Знаете, прекрасная леди. Вы ведь правы, я несу чушь. Но ваша красота затмила мой разум. И знаете. - С косодэ было покончено, и Седжи потихоньку принялся за хакама. - Я бы предпочел заняться с вами чем-нибудь еще. Если вы понимаете, о чем я говорю.
Хакама тоже отправились на пол.
Мотомеру стоял в одном нижнем белье, а язык змеи реяцу, которая никуда не делась, аккуратно поглаживал его мускулистый торс.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

В ответ на ассоциативный ряд Нёцке арранкар пару секунд смотрел на собеседника, хлопая глазами, а затем покачал головой. Как все-таки у этих смертных всё... сложно. Ещё и существа у них тут какие-то... непонятные. Правда, в ряду прозвучало нечто отдаленно знакомое, но Нёцке выпалил его так быстро, что Аякима услышал отчетливо только первое и последнее слово, да и перескочил на вроде бы другую тему, так что переспрашивать Гирико не стал, пометив только про себя то, что эти неведомые существа очень не любят присутствие рядом каких-то предметов, как можно было судить со слов соседа, правда, это звание также арранкару ничего не говорило, но, видимо, звание это было настолько важным, что переспрашивать было бы, пожалуй, неразумно. Интересно, а эти существа, "девки", опаснее пустых?
За этими мыслями арранкар и не заметил, как они, собственно, пришли. Осмотрев дом, арранкар пришёл к выводу, что для житья это не самый плохой вариант... Правда, придётся разобраться,что за странные существа его населяют вкупе со смертными... но пока что это не горит... вроде бы.

Вы не можете просматривать этот пост!

- Серьёзно!? - горестно воскликнул Сейширо, состроив одну из своих затравленных физиономий и разведя руки в стороны. С тем же отчаянием вздохнув, он рванул следом за товарищем.

Читатель, знакомый с эффектом Допплера, наверняка поймёт, как звучал голос Мангецу: из-за его особенного шунпо, состоящего не из редких длинных прыжков (как у большинства нормальных шинигами), а из частых коротких, дистанция беседы ритмично пульсировала, из-за чего речь офицера, ещё и на фоне свистящего воздуха, воспринималась с ноткой забавности:

- О, восхитительно, уровень уже никому не нужной конспирации, как всегда, на высоте. Пойди туда, не знаю, куда, поймай то, не знаю, что. Если уровень беглеца неизвестен, он вполне мог остаться прямо под носом, отправив погоню по ложному следу. Раз он сумел одурачить бдительную от постоянных тренировок охрану, этих бесполезных, раз в год выпускаемых ищеек тем более сможет.

Даже если Седжи и захотел что-то возразить на эту тему, отсутствующее, как класс, реяцу собеседника было намного убедительнее без того красноречивой тирады.

Война на Альберагде-I продлилась еще несколько лет, но по-настоящему бурными, жестокими и неопределёнными были только первые месяцы. Потом угли тлели, но никакой угрозы нового пожара уже не несли - перегорело почти всё, что могло перегореть.
Эту войну так и не смогли после классифицировать или как-то внятно оценить, оставив в итоге просто малоизвестным в Империуме "Альберагдским Инцидентом".

Этот мир не знал раньше ничего схожего по масштабу, ни прошлые торговые войны аристократии, ни единственное в их истории внешнее орочье вторжение (выдохшееся ещё в космосе и не сдвинувшееся с орбиты) - не затрагивали и процента населения, тогда как на этот раз пострадали миллиарды жителей густонаселенного мира.

Организационная структурность Равенства, вкупе с их обновившими актуальность идеями и ранним доступом к теле-радиокоммуникационным технологиям помогли народным повстанцем привлечь на свою сторону абсолютное большинство, что в итоге определило исход войны, пусть и в очень далекой перспективе.

Бывшая столица планеты до самого перемирия оставалась наиболее сложным и важным фронтом. Бегство населения в другие города, равно как и перенос Равенством столицы на другой континент - всё это помогло минимизировать потери, и всё равно в начале крови было очень много. Потом опустевшие улицы подверглись обстрелам, и пыльные обломки скрыли под собой тела, в конце же остались одни лишь только возвышающиеся над руинами Туррисы, Цитадель Адептус Арбитрес и еще несколько особенно прочных небоскребов в других частях некогда развитого города.

Адептус-Механикус испытали чудовищный по своему накалу внутренний раскол, по результатам которого большая часть тех-жрецов низложила погрязших в коррупции магосов и самоустранилась от активной борьбы, заняв почти все Туррисы Санта-Иллиды, но отказавшись использовать их для чего-то кроме самообороны и гуманитарной помощи страдающим от военных действий нон-комбатантам. Доступ повстанцев к телецентру был все же отключен, но и двери подземных арсеналов остались закрытыми для всех. Переговоры с этими могущественными и в то же время немощными без руководства механикусами оказались едва ли не сложнее самых кровопролитных сражений.

Первые дни все по неофициальным договоренностям добивали остатки генокульта - живучих и крайне опасных генокрадов боялись, как выяснилось, не зря: к финалу войны невероятно долгое время остававшийся незамеченным радарами Империума флот-осколок самого Кракена всё же добрался на утихший сигнал. Добрался, однако, на свою погибель. Отсрочка в прибытии крайне ослабила тиранидов, и нарастить ресурсную базу они уже не успели. Победа над щупальцем Кракена ознаменовала практическое окончание самой активной фазы Инцидента - добивать дальше друг друга у людей уже просто не осталось сил.

Однако, когда эти силы ещё были, а о тиранидах все думали как о минувшей угрозе, повоевать больше и яростней всех успели Адептус Арбитрес, в рекордные сроки самоочистившиеся от веками внедряемых в их структуру энофрсеров. Упрямцы каждого из "кадетов" заставили пройти проверку, по итогам которой оказавшихся ненадёжными расстреляли, а вопрос резкой нехватки кадров решили мобилизацией изначально сильно проимперских туристов-паломников. Лоялисты успели закрепиться в Санта-Илллиде и еще нескольких крупнейших населенных пунктах Альберагда-I, Равенство же быстро взяло верх на 95% всей остальной поверхности планеты. После серии яростных и безуспешных городских боев стороны перешли к позиционной войне и неизбежно сопутствующему ей торгу. Всё это время остававшийся в плену Равенства Инквизитор Ордо-Еретикус, прибывшая с Орлисиона-II делегация новых магосов, разобравшиеся в себе и людях Кайлюс и Лир, пошедшие навстречу Инквизитору лидеры лагеря лоялистов - все они в конце концов сумели найти шаткий, но всё же выгодный всем компромисс.

Вернулась ли по итогам переговоров планета в лоно Империума при обновленном статусе или же сохранила завоевания в суверенитете, приняв на себя обязательства пожизненного данника - не так важно. Истина осталась доступной лишь десяткам вершителей судеб настрадавшегося мира. Спустя года и декады Альберагд-I продолжает оставаться запретным миром, изолированным от остального Империума сетью сторожевых станций и небольшим патрульным флотом, периодически впускающим в местную CLS-зону под коротким обозначением "А-1" и выпускающим из неё грузовые и исследовательские корабли.
Для Империума случившееся на... или скорее достигнутое человеком Альберагда-I... осталось тайной.

Для шестерых выживших на планете Эльдар и двух их расставшихся с бренной оболочкой соратников, встретившихся однажды на борту внушительных размеров новейшего космического корабля - эти несколько месяцев стали скорее не встречей с кошмарными последствиями своих действий, но кровавым опытом-залогом будущих свершений. Одно точно - с них тоже взяли слово о неразглашении, и вне зависимости от того, готовы ли были они его нарушить или нет, но само это слово не могло не оставить глубокого отпечатка на душах тех, кто мечтал о доме, мире и жизни.

Никто во вселенной войны не должен был узнать о том, что такая мечта может дать реальные плоды.

Слово Эльдар ничтожно, могут сказать одни, тем более слово, данное Монкх-Кеи.
Слово Эльдар бесценно, продолжат упрямо думать другие, кто лично видел чужаков, посмевших назвать правду великим оружием.

Слов в арсенале Эльдар столь же много сколь и орудий убийства и разрушения, вот что истина, и если даже случившееся на Альберагде-I действительно должно остаться скрытым, то это не значит, что другие покровы тьмы остаются неприкосновенными.

Ничто не может запретить бороться за свою мечту тем, кто связал её с будущим, кто сам стал её первой гранью.

Не в этой мрачной вселенной вечной войны, где борьбе всегда найдётся место.

Бьорн бодрился сперва. Твердил себе, что не всё потеряно. Что Божественный Властелин Терры посредством своего скромного слуги-лейтенанта не зря дал отделению отсрочку. Что они себя еще проявят. Может не все, но Бьорн - точно.
Прайслер истерил, заливаясь дебильным смехом, у Сальгадо, кажись, кукуха поплыла - только что калом не мазался, а Тейн сохранял невозмутимость. Даже умиротворенность какую-то.
Спокойно на позиции вышел. Без нервов штык к карабину приладил. Прикидывал, как будет до ратуши под огнем бежать, в какие воронки нырять, куда маневрировать... С холодной головой готовился к самоубийственной атаке. Видел - были шансы.
Всё до тех пор, пока не появились ЭТИ. Тут-то и стало по настоящему стрёмно.

Слыхал Тейн прорву небылиц про десантников. Де-они такие здоровые и могучие, что макушками тучи задевают, хером стены прошибают, а от их пердежа горы трясутся. Думал - ну и что? Уж всяко они не больше танка, а массированным огнем и танки взрывают...
Но сейчас, глядя на сих исполинов, Тейн видел все в несколько ином свете. Такой веяло от закованных в броню фигур мощью, такой яростью, такой неудержимой энергией убийства, что яйца от страха сжимались до размера горошин, а дырка в жопе - до диаметра игольного ушка.
Гвардеец представил себе, как будет пырять хаосита жалким штычком карабина. Представил - и с кристальной ясностью осознал, что очень скоро умрет. Вернее, что уже умер, и теперь лишь переживает минуты собственной агонии. Как если бы получил заряд в пузо. И понимал, что истекает кровью, а перевязать некому.
Бежать в атаку - смерть. И не бежать - смерть.
Он - труп. Который по какой-то нелепой причине еще дышит и ходит.

Слуга Губительных Сил проревел свои угрозы, и в страшном его голосе мелькнул для Бьорна лучик надежды. Может и вправду изменились планы? Вдруг последует команда "Оставаться на позициях, открыть огонь!"?
Нет. Рурфронт растоптал слабенький росток чаяний о спасении своим начищенным до блеска сапогом. Фуражка, кстати, тоже покойник. Но это уже не радует.

Крики вокруг. Кто-то зовет Императора, кто-то - маму. Комиссар дерет глотку, поднимаясь во весь рост. Нечистой, сиплой трелью заливается свисток, бросая роту в атаку. Бьорн встает на непослушных, деревянных ногах, и делает первый шаг, глядя прямо перед собой.
Гвардейцы всей массой роты устремляются на врага.
Тейн видит - на том конце площади поднимаются из земли еретики, и бросаются вперед, как стая взбесившихся демонов. Они не боятся смерти. Они алкают её, стремятся к ней, как к желанной награде.
В авангарде хаоситов - дюжина сверхлюдей в силовой броне.
В авангарде гвардейцев - неполный десяток новобранцев с разряженными лазганами.
Слава Императору!

Бьорн бежит вперед, и считает про себя: "Раз, два, три..."
Считает секунды до своей гибели.

За окном бушевала настоящая буря – потоки ледяной воды низвергались на землю, затянутое тёмными тучами небо то и дело озарялось ослепительными росчерками молний, которым вторили оглушительные громовые раскаты. Тучи скрывали как луну, так и звёзды – ночь снаружи представляла собой удивительный контраст: то она была чёрной настолько, что выглянув из окна нельзя было увидеть ничего, кроме капель, лениво скользящих вниз по стеклу, а то – вдруг вспыхивала, высвечивая ослепительно яркой вспышкой всё разом. Во время таких «светлых периодов» можно было заметить лужи, образовавшиеся на совершенно пустынной сейчас главной аллее Гильдии, скамейки, на который в данный момент не сидел ни один студент и далёкие башенки общежития, едва различимые сквозь пелену дождя.

В помещении, в котором находился сейчас Льёт, было тепло и сухо – поленья уютно потрескивали в небольшом камине, обеспечивая комнату сразу как светом, так и теплом. Кроме этого, на столе расположилась небольшая, уже наполовину оплывшая свеча, пламя которой освещало груды бумаг, хаотично разбросанных по деревянной поверхности. Сам маг сидел в старом, но необычайно удобном кресле, задумчиво изучая лежавший прямо перед ним фолиант. Очередной громовой раскат оторвал Льёта от этого дела, заставив вновь задуматься о причинах, благодаря которым он здесь оказался. С момента знаменательной дуэли на аллее прямо перед студенческим общежитием, прошло уже больше двух недель – застигнутые прямо на месте преступления одним из наиболее строгих преподавателей, Льёт и его оппонент были отправлены к самому архимагистру для получения заслуженного наказания. Ничто не казалось очевидным в тот момент – против воли мелькали совсем уж безумные мысли об отчислении, блокировке магической силы и других не менее абсурдных вещах. Как и следовало ожидать, ничего подобного не случилось. Архимагистр Регулус Ройс, статный седовласый старик, облачённый в свою ослепительно-белоснежную мантию, вовсе не впал в неистовую ярость, не принялся проклинать и оскорблять учеников. Внимательно выслушал историю каждого, оставаясь внешне совершенно бесстрастным – внимательному наблюдателю могло бы показаться, что его даже повеселил этот инцидент. Наложенное на провинившихся наказание также не оказалось особенно изощрённым и ужасным – на несколько недель на них возложили обязанности «связных», особой касты магов в Гильдии, которые получали телепатические сообщения чародеев со всего Альянса и извещали начальство об наиболее важных, отсеивая всё остальное. Работа эта, в принципе, не требовала особых усилий – необходимо было всего лишь настроиться на «приём», открыв своё сознание всем присутствующим и слушать поступающие сообщения. Иногда, это бывало даже увлекательно – поступавшие сведения зачастую оказывались действительно важными и значительными. Поскольку, каждому магу при выполнении подобной операции требовалось уединение, то им выделяли отдельные помещения – Льёту досталась эта старая башня Академии, в которой он сейчас и находился. Правда, необходимость всё свободное время после занятий находится в этом своеобразном «заточении» радовать также не могла, но всё же, можно было считать, что он отделался относительно легко.

Что интересно, после той дуэли, когда Льёт буквально разгромил Артура Гроссмана, отношение одногруппников к северянину разительно улучшилось – словно своей победой он разбил некое «клеймо», висевшее над ним долгие годы. Ученики перестали сторониться его и всячески избегать, пропали насмешки и презрительные взгляды, неизменно сопровождавшие Льёта прежде. Девушки стали обращать на него куда больше внимания, а Артур, похоже, и вовсе зауважал северянина – заносчивый и самовлюблённый Гроссман старался не встречаться с ним, а если приходилось – то прятал глаза и быстро уходил, не решаясь кинуть ни единой обидной реплики. Компания, прежде неизменно сопровождавшая Артура, теперь распалась, как видно, почувствовав перемену в поведении своего лидера. Экзамены также проходили без особых осложнений – каким-то чудом Льёт умудрился блестяще сдать «Теорию Магии», чем несказанно удивил большинство преподавателей. Только сам северянин знал, чему обязан подобным счастьем – благодаря удивительному совпадению, на экзамене ему попался вопрос об основополагающих постулатах Мордекайена – пожалуй, единственный вопрос, об ответе на который Льёт имел вполне определённое представление. Боевые искусства, Целительство и Алхимия являлись дисциплинами в большей мере практическими, а поэтому с ними особых проблем не возникло. Теперь лишь одно, последнее, испытание отделяло учеников от церемонии посвящения, во время которой каждому из них предстояло стать, наконец-то, настоящим магом. Беда только в том, что никто толком не знал, в чём это испытание будет заключаться – все сведения относительно последнего экзамена были строго засекречены и, несмотря на все попытки, студентам узнать ничего важного так и не удалось. Единственное, что было совершенно ясно – это то, что это уже не экзамен в привычном понимании, а скорее общая проверка способностей мага в самых различных направлениях. И это загадочное мероприятие ожидало Льёта, как, впрочем, и остальных учеников – уже завтра утром. Книга на столе перед ним, «Э. Новарт. Магия как живая сущность» - случайно выбранный в библиотеке том, который бегло просматривался на предмет любых полезных сведений, которые могли бы пригодиться завтра. Но, к несчастью, фолиант этот оказался заумным философский трактатом, а ценность предлагаемых им сведений была по меньшей мере крайне сомнительной. В «эфире» пока что было тихо – ни один маг не делал попыток связаться с Гильдией в данный момент. Перерыв дал Льёту возможность задуматься о том, что ему уже удалось узнать работая здесь.

Не нужно было быть ведущим экспертом в областях тактики и экономии, чтобы понять, насколько серьёзны проблемы, озаботившие сейчас величайшие умы Альянса. Главным образом, конечно, дело было в эпидемии невиданной прежде болезни, которая повсеместно охватила поселения на юге Теравии, восточные области Веларии и почти весь Аэдвер. Первое время Льёт слушал почти непрекращающиеся извещения об этой ужасной заразе, условно названной Мор – судя по всему, новая напасть была столь же неизлечима, как и её исторический предок. Лучшие целители Гильдии оказались бессильны против этой заразы – осознав это, маги предприняли крайние меры. «Остановить болезнь любой ценой.» - лично передавал как-то Льёт приказ архимагистра. Они сжигали целые поселения, превращали деревни в горы пепла, лишь бы только уничтожить очаг заражения и помешать заразе распространиться. Работая здесь, узнал он и то, насколько велик урон, нанесённый экономике Альянса – последний месяц лета подходит к концу, дождливая осень уже наступает на пятки, а большая часть урожая – гниёт на полях, в то время как подкошенные Мором крестьяне заживо сгнивают в своих постелях. Видел Льёт и «мыслеобразы», посланные ему целителями – картина до сих пор стояла перед глазами: тело больного было покрыто отвратительными струпьями и язвами, которые беспрестанно гноились, а сам пациент, казалось, попросту разлагался. И, при этом, был всё ещё жив. Доходили известия и об активности орков в эльфийских лесах – согласно не слишком достоверным сведениям, зеленокожие варвары вновь объединились, как и много веков назад, собравшись в Орду, и продвигаясь вперёд под руководством Вождя. Были и слухи о чёрном маге, представителе запрещённой школы, на службе у Артодана – необычайно коварном и не менее могущественном. Тревожные вести прибывали из Приречья – согласно им, имперцы стягивали войска к границе. По всей видимости, второе вторжение было не за горами. Почти неделю назад Льёту довелось получить приятный сюрприз – в его голове раздался голос самого мэтра Михаэля, передававшего свежие новости прямиком из столицы. Согласно предоставленным им данным, на Ричарда, короля Теравии, было совершенно покушения прямо во время королевского бала и, по всей видимости, без чёрной магии здесь также не обошлось. Также Крауц сообщал и о смерти жены Ричарда, королевы Марии, которая покончила с собой той же ночью. Информации было много – зачастую, она была разрозненной и противоречивой, но составить общую картину всё же было не слишком сложно.

Тишину разорвал очередной громовой раскат.

- Начали!

Повторять дважды не пришлось – Гроссман резко выбросил руки вперёд, пробормотав себе под нос формулу заклинания. В отличие от Льёта, Артур применил классическую для магических дуэлей тактику «луча силы» - из его раскрытых ладоней вырвался сноп призрачной багрово-красной энергии, устремляясь к противнику.

В то же мгновение северянин швырнул свой заряд, отдающий холодной синевой вечных льдов – стрела столкнулась с потоком Гроссмана, породив небольшую вспышку ослепляющего света. Короткий импульс, в который Льёт вложил колоссальное количество энергии, играючи разрубил луч противника, где сила была рассредоточена равномерно, а не сжата до невозможности.

Артур запаниковал, понимая, что проигрывает, причём проигрывает стремительно. Стрела, рассекая выпущенный им поток силы на две части, неслась прямо к нему, практически не теряя скорости. В ужасе Гроссман прекратил выделять энергию на поддержание луча, одновременно вскинув обе руки для создания щита. Заклинание, сопровождавшее это действие, было выкрикнуто голосом, в котором преобладали истерические нотки. Потеря самообладания и концентрации привела к весьма плачевным результатам: выбросив неоправданно огромное количество энергии в пространство, Артур не смог и треть от неё заставить соединиться в защитную полусферу. Да и то, что в итоге всё же сложилось в магический щит не выдерживало никакой критики - полупрозрачной красноватый овал постоянно мерцал, грозясь исчезнуть и без посторонней помощи. Но помощь всё же пришла – концентрированный заряд Льёта пробил жалкое подобие обороны, и, на остаточной, практически иссякшей энергии врезался в тренировочный щит.

Билли, явно не ожидавший такой динамики поединка, охнул, но всё же смог удержать ограждение. Артур, истративший всю свою энергию практически ни на что, рухнул на колени, тяжело дыша. И тут его настиг последний удар Льёта. Коварное заклинание, вызывающее физическую боль в теле противника, не имело никаких внешних проявлений. Энергетический импульсы не неслись по воздуху, разбрызгивая фонтаны искр во все стороны – оно достигало пункта назначения со скоростью мысли. Подло, абсолютно не эффектно, но удручающе результативно. Щит Билли выдержал – Артуру повезло, он чудом избежал возможно самых болезненных мгновений в своей жизни.

Поединок был завершён: Льёт возвышался над поверженным противником, который, волею случая, оказался перед ним на коленях. Со стороны скамейки, на которой устроилась Стейси, донеслись первые аплодисменты. Ученики, ставшие зрителями этого небольшого шоу, подхватили их, кое-откуда раздавались ликующе возгласы. Они чествовали Льёта, странного северянина, который только что показал всем, на что действительно был способен.

Сцена, разворачивающаяся перед глазами мага, могла повергнуть в шок и ужас любого другого человека. Убийство ни в чем не повинных стариков и детей в той же мере невинными женщинами, которые не чувствовали боли, пронизывающей каждую клетку их тела. Ими двигала лишь жестокая воля Михаэля, и движения их были соответствующими - бездумными, чисто механическими, вынужденными. В глазах каждого из бывших жителей деревни застыло абсолютное непонимание происходящего.
"Почему? За что? За что, магистр?"
Крауцу на мгновение показалось, что он услышал эту мысль. Ему показалось, что выражение лица этих мужчин, женщин, детей и стариков будут сниться ему в кошмарах еще очень долго.
Нет-нет, это было совсем не так, как во время войны на фронте. Там против мага выступала не кучка деревенских, да к тому же и обездоленных, жителей, а толпы вооруженных и обученных воинов. И их были десятки, сотни. Каждым из них и без того двигала жажда крови и наживы. А здесь... эти люди просто хотели жить. Они надеялись найти избавление в лице магистра. Найти спасение. А нашли... свою смерть.
Но лицо мага исказилось в гримасе ужаса и отчаяния, когда он увидел лицо мальчика, в глазах которого навсегда остался немой вопрос, который до того маг, казалось, услышал у себя в голове. Нет, это было не так, как на войне. Совсем не так. Это было совсем иначе.
Но это было необходимо. Та судьба, которую для этой деревни уготовал Крауц, была куда более завидной, чем то, что неминуемо ожидало их, уйди Михаэль безмолвно. Загнивающая, долгая, тленная и ужасная смерть. Да, Крауц действительно был уверен, что смог не только выполнить свой долг, но и многократно уменьшить страдания этих бедолаг.
- Прости меня, - произнес маг, выпуская руку, из которой тот час же вылетела шпага, на лету всаживаясь в живот мяснику, - прости.
Вернув шпагу себе в руки, маг некоторое время стоял на месте, собираясь с мыслями. После чего, взяв себя в руки и не убирая шпагу в ножны, устремился бегом в сторону экипажа. Добежав до него с лицом, полным ужаса и паники, маг запрыгнул внутрь, убрав шпагу в ножны.
- Люди из этой деревни обезумели! Быстрее, гони лошадей, вперед!
Настолько убедительно, насколько только возможно, произнес маг, с облегчением откинувшись на спинку сидения кареты. Прийдя в себя, маг вновь сосредоточился, составив отчет в Гильдию, в котором указал население, обезумевшее от горя и болезней, наполненное загнивающими и покрытыми опухолями людьми, которые совершают в бреду набеги как на проезжих, так и друг на друга.

Портим модули с гоблинами!

Сегодня, уважаемые читатели, я передаю свое жалостливое жалящее перо в умелые руки нашего спецкора Slow S. Курсив, как водится, там, где не смогла удержаться - мой.



И на этой лирической ноте мы заканчиваем, но не унывайте! Это был лишь первый пост из трех (а может, и не трех!), разбор которых состоится (а может, им повезет, и он не состоится) в ближайшее время.
Порти модули с гоблинами. Только на Данж-ФМ.

Сегодня с вами был наш спецкорреспондент Slow S,
и ему немножко мешала
злая и несправедливая
Фиолетта Пасквиль.

- Байрон, кажись он проснулся, - обратился к бородачу один из грабителей. Тот в свою очередь поднялся, и медленно подошёл к Рику.
- Какого чёрта он вообще ещё жив?! - едва не срываясь на крик осведомился последний участник этого трио.
Байрон, который явно был лидером этой группировки, присел около Рика на корточки, и заговорил:
- Мда, выглядишь ты паршиво. Думаю стоит побеспокоиться относительно этой раны у тебя на голове. - если бы не сопутствующие обстоятельства, этого человека вполне можно было бы принять за университетского профессора - выглядел он вполне солидно и импозантно, а в голосе явственно проскальзывали менторские нотки.
Рик молчал.
- Я вижу, парень ты не дурак, - продолжал между тем "Профессор", - Поэтому не стану лгать, ты и сам понимаешь, что в живых мы тебя оставить не можем. А посему, предлагаю сделку - ты расскажешь нам всё, что мы хотим знать, а взамен я гарантирую тебе быструю и безболезненную смерть.
Байрон молчал, давай Рику возможность осмыслить услышанное.
- А если нет, то мы можем сделать по плохому - отрезать тебе парочку твоих любимых пальцев, или выдрать несколько ногтей вот этими вот замечательными щипцами, - замечательные щипцы как по волшебству невесть откуда возникли в руках у одного из бандитов.
Профессор говорил тихим, добрым и приятным голосом - таким можно рассказывать детям сказки на ночь, и он абсолютно никак не соответствовал произносимому тексту.
- И всё равно ты умрёшь, но перед этим познав все грани Боли, а поверь мне, Боль - очень многогранна...

Михаэля просто переполняли чувства. Да, он, Крауц собственной персоной, был направлен в Эредин. Город приёмов, светских вечеров, возвышенных и образованных людей, которые, кроме всего прочего, умели направить свою образованность и навыки не только на сдувание пыли с книг, чем и отличались от контингента Гильдии. И Бал, о котором Крауц был уже без сомнения наслышан, должен был состояться как раз по прибытию Михаэля в Эредин.
Радости волшебника, казалось, не было предела. Однако как будто сорвав с небес и грубо скинув на землю, архимагистр произнес фразу, которая Михаэля никак не могла радовать. Более того, она заставила его задуматься над тем, согласно каким обстоятельствам погиб прошлый маг, посланный в Эредин от Гильдии Магов. Вздохнув и развернувшись к Архимагистру, маг решил, что, возможно, в последний раз, но посмотреть в глаза суровому главе Гильдии было необходимо.
- Благодарю за предупреждение, господин Ройс. Удачного дня.
***
- Доброго дня, - кивнул одному из прохожих Крауц, когда вышел из ворот Гильдии. Он решил немного прогуляться перед отъездом. Как-никак, а это место, вроде бы, уже успело стать его домом, - отличная погода, не правда ли?
Бросил Михаэль фразу следующему ученику, проходящему мимо. Однако такой возможности приподнять настроение и самолюбие, какую ему уготовила судьба, маг и представить не мог. Из трактира Гильдии, который находился не далеко от ворот, маг заметил, как выходит Льёт. Уста Михаэля расплылись в широкой улыбке. Такую возможность, да еще и перед отъездом, маг упустить не мог. Резко ускорив шаг, маг быстро нагнал ученика.
- Доброго дня, господин Льёт! - с нескрываемой издёвкой начал Михаэль, - прекрасная погода, не находите? Она просто замечательна для того, чтобы повторять предмет, экзамен по которому вам назначен на завтрашний день!
Рассмеявшись, маг продолжил.
- Я абсолютно уверен, что самый прилежный из моих учеников уже успел выучить всё необходимое к экзамену. И на этот раз он сможет ответить мне хотя бы на вопрос про фундаментальные постулаты Мордекайнена?
С уст Михаэля не сходила улыбка. Он решил сорваться на Льёт(е) ровно на столько, на сколько это возможно. Кроме того, это, скорее всего, был последний удобный случай. И упускать его, признайте, было бы грешно.
- Ведь эти постулаты наизусть знают даже первокурсники.

Меланхолично протиравший стойку трактирщик никак не отреагировал на слова Льёта. За те десять лет, которые он владел этим заведением, он наслушался всякого не только об качестве выпивки и устаревшем интерьере, но и непосредственно о характере хозяина. Причём, негодование клиентов зачастую было выражено в куда менее культурной и приличной форме, чем комментарий мага.

Трактирщик, уже давно придумал для себя небольшую игру, частенько спасавшую его от однообразия монотонной работы - каждый раз, когда в его таверну забредал ученик, он делал ставку, относительно того, сдаст или нет он экзамены, а потом узнавал результаты от преподавателей, некоторые из которых были частыми клиентами его трактира. Задумчиво глядя вслед уходящему Льёту, хозяин без колебаний вынес вердикт, что этот - определённо сдаст.

Едва выйдя из дверей забегаловки, маг сразу понял, насколько ему не повезло, но было уже поздно. Располагавшаяся прямо на территории принадлежащей гильдии таверна, была плоха тем, что там можно было встретить множество людей, с которыми отнюдь не хотелось встречаться. И вот сейчас, Льёт, оказавшись прямо на оживлённой аллее, обнаружил, что прямо ему навстречу идёт Михаэль Крауц собственной персоной, преподаватель общей теории магии, экзамен по которой был назначен непосредственно на завтра.

И без того недолюбливавший Льёта учитель, теперь мог наглядно оценить всю глубину знаний своего ученика и тщательность его подготовки к сдаче данного предмета. Не заметить, откуда он появился, Михаэль просто не мог. Сам же Льёт считал теорию магии крайне маловажным предметом, на который необходимо затрачивать огромное количество времени без всякой надежды на какой либо полезный результат. Причина столь необычного отношения крылась даже в самом названии: "теория". А Льёт был очень низкого мнения о теоретических знаниях, считая, что от них очень мало толку в реальной жизни. Такая политика ученика по отношению к предмету не могла радовать Крауца, его преподающего. На этой почве у них нередко возникали публичные конфликты и споры.

Однако, ученик не мог знать, что повезло ему куда больше, чем он смел надеяться: Михаэль уже не был преподавателем гильдии и имел никакого отношения к предстоящему экзамену. Да и вообще, не исключено, что это была их последняя встреча...

Задумчиво струилась мелодия, вторил ей глубокий чистый голос - песня была спокойной, но непростой, заставляла задуматься небезразличных... Люди в большинстве своем думать ой как не любят, но им нравится считать иначе, и поэтому им всегда интересны тексты-притчи с прозрачной моралью, былины с поучительными мотивами, меткие строки-афоризмы, стрелой застревающие в голове. Следующая песня непременно будет веселой - нельзя позволить людям заскучать, но сейчас и мысли и настроения их были все еще во власти Даниэля, и послушно тянулись к нему ниточки их энергий: дергай - не хочу. Но скальд не спешил пускать в ход свое секретное оружие, сейчас это было совершенно не нужно, он лишь пропускал их между пальцев, впускал под струны и сплетал в клубок где-то под ребрами - до поры до времени. Большинство из них были довольно пресными, и он не уделял им внимания больше, чем нужно, чтобы добровольно отданный ему кусочек сознания купался в неге удовольствия. Это просто, они за этим к нему и приходят, а ожидаемое дарить всегда гораздо проще, чем удивлять.
Были и более интересные персонажи.
Вот пустая, серая ниточка - тот мужчина вовсе его не слушает, его мысли заняты совершенно другим, он хочет уйти, и до сих пор стоит здесь только потому, что его дочери очень нравится скальд. Даже слишком нравится - ощутимо пульсирующим алым лилась к нему ее щедрая симпатия, а темные глаза жадно ловили его взгляд. Перед последним куплетом альх поднял глаза и чуть заметно подмигнул девушке - и тут же перевел взгляд дальше, но ясно почувствовал, как залились румянцем ее щеки. Не красивая, но милая. Глупышка вот только, каких много...
А вот рыжая девчушка, прятавшая не только свой возраст, но и свою душу под потрепанным коротким платьицем и растрепанной прической, была ой как не проста: потрескивающим огоньком, колючей шерстью вилась ее ниточка, и она нравилась Даниэлю - недаром именно в ее руках сейчас оказалась шляпа, в которой уже звенело несколько мелких монет. Нет, она не убежит с добычей, не обманет, не об этом говорит хитреца в зеленых глазенках...
А чем это веет от послушников? Неужели страхом? Далековато стоят, почти не слушают, сложно знать наверняка. Но вот приближаются к ним стражи. Нужно приструнить мальчишек, пусть погодят пока с кошельками, и так уже немало насрезали, не попадитесь мне! Отделив пестрые непослушные ниточки от общего клубка, Даниэль послал мальчишкам предупреждение. Они, конечно же, не поймут, отчего, но почувствуют тревогу и станут осторожнее.
А вот влилась в клубок звенящая лазурь. Ох, Леди, какую память хранит ваша прелестная головка, какие шрамы скрывает безупречный костюм, чья кровь на ваших острых клинках? Словно струна, что вот только мгновение назад была натянута и мелким дрожанием рождала магию звука, но была сорвана неосторожным движением - и теперь летит, все еще звуча, но уже сама не понимая, как и для кого... Такой была ниточка Лазурной Леди, осторожно и чуть растерянно вступившей в толпу. Если не уйдет еще некоторое время, скальд споет балладу, которая ей непременно понравится. Но не сейчас.
О, а это кто? Сперва почувствовав пряный привкус дороги и ощутив мягкую, но упрямую, словно из отдельных топорщащихся в разные стороны шерстинок свитую ниточку, Даниэль лишь секундой позже перевел взгляд в сторону человека, от которого она к нему протянулась. Губы тронула улыбка - настолько точно соответствовал зрительный образ девушки исходившей от нее энергии. Хотя это еще не значило, что она не могла быть умелой притворщицей, подчинившей своей воле не только своих зверят, но и свои эмоции. Любопытно, любопытно...
Все эти размышления и действия совершенно не мешали альху вести к завершению свою песню, и вот уже звучит последний проигрыш, разливается в воздухе замирающим звоном финальный аккорд, и скальд кланяется публике, готовый принимать аплодисменты.

Машинка времени значит? Все очень уж напоминает сюжет одной весьма неплохой игры, в которую играл Ольхов. "Сингулярность", она называлась. Про путешествия в прошлое и спасение людей. Сюжет игры был закручен вокруг того, как в самом начале боец спецназа попав в прошлое спас ученого, а вернувшись в настоящее время не узнал собственный мир - планета захвачена Советским Союзом, вместо бюстов и статуй Сталина вкупе с Лениным - бюсты и статуи того самого ученого, который благодаря своим разработкам захватил весь мир и устроил в нем сущий коммунистический Ад.
После подобного сравнений путешествие в прошлое к товарищу Кеплеру не казалось такой уж прекрасной идеей. Уберешь одну личность - поломаешь весь ход истории.
И потом как в "Сингулярности" - снова путешествие в еще более раннее прошлое, чтобы остановить самого себя. В общем - бред и кошмар, но в свете последних событий вполне реальная перспектива.
Не лучше ли самого Бобра скрутить и властям сдать? Может быть помилуют.
- Птица вещь говорит. Не нравится мне эта затея с временными перемещениями и убийствами исторических личностей. От нее керосином за километр несет.
Азиат уже уходить собрался, вслед за Бобром, так что остались в помещении только Птица и сам Инквизитор.
- Не, я, конечно, понимаю, что риск дело благородное и бла-бла-бла - сказал он после краткого молчания - Может быть, даже в человека стрельну, если совсем уж припрет, но менять ход истории я категорически не согласен, уж слишком тонкая материя. И то, что войну начинает не человек, а народ верно только наполовину. Если войну тогда начал народ - Кеплер ее проиграл. С другим лидером, народ ее может выиграть и тогда еще неизвестно, что будет. Ты ведь тоже так считаешь?

- Как в сироп падал - констатировал я - Эх ну держите меня трое двое не удержат - я взял разбег что уж не сомневаться в решении и с воплем "Джеронимо!" сиганул в провал.

- Страшно? А мне нет!
Юле действительно было не страшно. Она даже сама не понимала почему. В конце концов с её то страшом высоты прыгать с трёх метров, пускай даже в снег… Но сейчас девушку охватило буквально ликование в предчувствии приключений и чуда. Сейчас она ничего не боялась. Ну ладно – не ничего, а провалится сквозь этот портал точно.
- Не бойся маленький, я тебя спасу.
Юля шагнула на лёд и подошла к Денису. Белая поверхность под ногами забавно прогибалась и похрустывала…

Корчишься на каменной плите. Дрожь её. Шаги. Крики. Шум. Лязг. Боль твоя и чужая - в воздухе висит. Блеск. Брызг чёрных роса. Бегущие люди. Всё смешивается. Круговерть. Тошнотворно-цветная. Но из-за неё проступает одно. Всё настойчивей. Сюда кто-то идёт. Шаг. Дрогнула земля под тобой. Шаг. Кто-то гигантский. Болят. Руки. Ноги. Спина. Саднит. Горит. Шаг. Упал рядом с оглушительным звоном чей-то щит. Оглушило. Звуком накрыло. Катается, царапая по плите шершаво. Слишком остро воспринимается всё. Звуки. Отчего? Шаг. Едва различимый кислый привкус. Отчётлив в воздухе. На коже. На языке. Не закрыть бы сейчас глаза. Откуда мысль? Не закроешь. Шаг. Истошно там где-то закричал. Человек. Человеческий голос. Мысли ползут. А только что бежали. Метались. О чём ты думала? О том, что не уснёшь. Да и как уснуть, когда варишься вживую. Шаг. Нестройный хор голосов. Что-то читают. Дрожит один. Молодой мужчина. Мальчик, может быть. Незнакомый язык. Сполохи яркие. Там. Тут. Цвет. Жжёт кожу. Шаг. Маги, наверно. Со всхлипом чтение рядом оборвалось. Чавкает что-то. Хлюпает. Течёт. Увидишь. Если повернуться. Стоит усилия это. Но ты сможешь. В конце концов - имеешь право на последнее любопытство. Широкая площадь. Или это поле. Много людей. Бегут. Мимо тебя. Лат дрожь. В такт. Шаг. Не их бег ты чувствовала. Нет. Его поступь. Чудовища. Взмывает вверх голова. Качает там, высоко, чьё-то тело. Трясёт. Швыряет на плиты. Быстрые капли. Там, сверху. Далеко от тебя. Ныряет другая шея. Изгибается. Скользит. Ломает с боку фалангу. Рвёт строй. Жрёт. Третья. Четвёртая. Пятая. Клюют сверху. Как машина. Огромная, но не без сознания. Ты бы сказала - "не без азарта". Тусклой чешуи в бледных потёках по камню скольжение. Почти беззвучно. Но ты различаешь во всём этом гаме. Шаг. Брюхо - с корабль белых размером. Неслышно над камнем его несёт. Беззвучно. Мягко. Огромные лапы. С хрустом одна кого-то под себя собрала. Того воина в блестящей броне. Или другого. Как лист сухой. Невзначай. Трепещет тонкий капюшон одной из голов. Дрожит узором. Цветной. Фыркнул. Раз. Другой. Бело-зелёные брызги из ноздрей. Как дым или пар. Взвесь. Бесятся люди в доспехах. Хватаются за прорези стальных лиц. Раскалывают ногти о стыки брони. Кружатся на месте. Вокруг себя. Маги. Редкий строй их фигур. Голые на этом удушливо кислом ветру. Нет одного. Только пятно из кишок, там, где был. Рвут какие-то мелкие твари. Лягушки. Растаскивают стреляющими языками. Много их. Из-под брюха гиганта. Из пристенных коконов. Лезут. Не торопясь. Осторожно. Смотрят пучеглазо по сторонам. Замирают часто. Разрубленные. Сожжённые. Несёт ветер над площадью комья жирного пепла. Над стыками камня - трубы вен. Часть плит. Часть площади - утянута кожей. Пульсирует. Дрожит мелко. Перекатывается укрытыми глубоко мышц жгутами. Чьё-то огромное тело. Расползлось на всё это место. Дышит. Хлюпает. Думает. Живёт. Видишь то место, откуда тащил тебя сверкающий человек. Недалеко. Сочащаяся кровью и слизью дыра. Мечется внутри мокрый языка обрубок. Разбрасывает мутные капли. Тугой кокон. Плотные стенки. Красно-жёлт изнутри. Бурый снаружи. В грязных потёках чего-то. И - десятки таких же вокруг. Группами. Выше. Ниже. Сбоку. Как виноград. Везде. Сформирован ими же свод. Пульсируют некоторые. Молчат остальные. Распороты третьи. Но больше таких - что кричат. Поворачиваешь с ощутимым трудом уже голову. Притупилась боль. Подёрнулись первым пеплом её угли. Рядом с тобой человек. Вырван глаз. Выбит. Разорваны губы. Зубов крошево. Маг молодой. Перемазан неуместный здесь лёгкий халат из узорчатого пурпура. Смотрит на тебя. Пытается что-то сказать. Рядом - смотрит лягушка. Чуть набок морду гигантскую повернула. Пучеглазо в оставшийся глаз человеку глядит. Дрогнул зоб. Шаг.

Айран - кисломолочный слабоалкогольный напиток из перебродившего молока.

Великое Княжество Грачевское - правобережное государство, цель набегов орков.

Выхорь (Вихор, Выхор, Вахар) - река, разделяющая Дикое Поле на левом берегу и территории Великого Княжества Грачевского.

Дикое Поле - (орк. сахар-бюйюк) огромная степь к востоку от Выхоря, где живут орки.

Женщина - см. скот.

Оглан - он же джура, шустрила, оруженосец - молодой орк, ещё не ставший хатаром.

Орки (также гоблины, урки, хатары, матары и т.д.) - самый великий и гордый в мире народ. Кочевники, живут в степи, занимаются скотоводством.

Кызил - тюря из кумыса и растёртых диких злаков. Национальная еда орков, основа для многих блюд.

Нукер - (букв. "друг") - верный соратник хакана (или богатого хавра), охраняющий его в бою. Чем популярней и авторитетней хакан, тем больше у него нукеров.

Скот - в основном овцы, козы и лошади.

Хатар - наездник, полноправный член племени

Хавр - старый, уважаемый и опытный орк.

Хакан - военный вождь племени.
Эрхакан - Великий Вождь, вождь на большой войне, ведущий несколько племён.

Хафа - город работорговцев далеко на юге, куда орки сбывают пленников и добычу.

Шаманка - (тж. камалла) - пользуется невиданными для женщин привелегиями. Считается, что камалла может разговаривать с мёртвыми и путешествовать в Верхний и Нижний миры во сне. Одна на племя.

Вы не можете просматривать этот пост!

- Нет, что ты, - улыбнулся Лаэр. - Совсем нет.

Смотря в пол, Виленски несколько раз кивнул, будто соглашаясь с ненавистью офицера к своей персоне. Или он просто хотел этим сказать, что ожидал подобной реакции на свое появление.

Но когда совпадение в снах подтвердилось, поляк воспрянул, готовый забыть нанесенную ему обиду и глаз, изумрудный, яркий, засветился радостью, если в помещении для допросов вообще возможно подобное.

Сказать же что-либо по этому случаю он не решился и в ожидании продолжения рассказа о сновидении подался вперед. Однако, оного не последовало и поляк был вынужден столкнуться с горькой правдой своего в лагере пребывания. Он почти поверил, что это конец разговора и глаза его вновь устремились в пол.
Потому, видимо, на вопрос Михаэля он ответил не сразу. Хотя...кто знает, может, он просто не знал, что отвечать.

- Видите ли, тот человек ...из сна... он говорил про сходство так уверенно, что я даже не пытался спросить, почему он так считает. И все же, кроме... кхм...простите...глаз и снов этих, я пока совпадений не вижу. Единственно, - его вдруг осенила какая-то мысль и изумруд в глазу вновь разгорелся, - я считаю, это невозможно выяснить, не ...не...извините... не общаясь, так сказать... - вопреки предсказуемой в данном случае реакции Виленски не спрятался от возможного гнева офицера, не опустил голову, но посмотрел тому разными глазами прямо в разные глаза Шварца.

Шварц открыл глаза как раз, когда негр поднял кулак для стука - металлическая дрожь неприятно зазвенела в ушах и офицер, вскинув руки, проснулся. Опять...

Стук повторился.

На той стороне, похоже, не дождались ответа и через секунду дверь осторожно приоткрылась, впуская голубоглазого солдата с автоматом за правым плечом. Лицо его невозмутимо отозвалось на вопросительный взгляд Михаэля:
- Заключенный 111 по Вашему приказу доставлен.

На стол легли бумаги.

Поляк. Войтек Виленски. 1906 г.р. Лингвист. В 1940 собрал движение сопротивления, успешно действующее на протяжении года. 

Взору заместителя коменданта предстал молодой еще мужчина, коротко остриженный, лицо худое, не тронутое голодом и болезнью, хорошо сложен, привлекателен, взгляд пытливый, умный, спокойный. Он вошел, подгоняемый вторым караульным и степенно, будто репетировал все это заранее, проследовал к опустевшему всего минуту назад стулу.

Сев, облокотился на спинку, руки положил на колени и посмотрел, даже вроде с интересом на Михаэля. Что-то было не так с его лицом, с его взглядом. Не косоглазие, нет. Глаза были разного цвета - один белесо-голубой, тусклый, словно уставший, другой зеленый, яркий, посмотришь в него и жить хочется - столько блеска и нерастраченного энтузиазма там, внутри.

Вы не можете просматривать этот пост!

- Бывает... - в том как Эния пожала плечами, слегка, едва заметно, проскользнула неуверенность, что тут же подтвердилось, когда после секундной заминки вновь зажурчал ее спокойный, похоже, намеренно сделавшийся тише, голос, - Но могу ли я в подобном случае быть уверенной, что это именно я? Я - такая, какая есть там, внутри, наедине с собой. Как определить? Значит, приятное, уютное, в какой-то мере, выдающееся времяпрепровождение с отдельно взятым человеком - это и есть критерий того, что мы называем "быть собой"?

Она задумалась, явно вспоминая кого-то, с кем ей хорошо, затем словно сопоставляя его с неприятным ей собеседником. Все это "в красках" отразилось на ее лице.
- Получается, я не могу быть самой собой с врагом? А что если я не захочу прятаться от него в скорлупу под названием "кто-то другой"?

- Я не пробовала, - виновато улыбаясь, неожиданно посчитав, что племянница может воспринять ее тон, как вызов или, того хуже, порицание, призналась она, - просто пытаюсь понять.

Чиракинан Тойлл безмолвно стояла в полутени, вперив брезгливый взгляд в Монх-Кея, который начал свою речь с оскорбления. Он посмел удивиться пунктуальности Эльдар - отвратительное низшее существо, возомнившее о себе, недостойном даже чистить грязные сапоги посланцев Биэль-Тана. Раздражение и неприятие овладевало Воющей Баньши, настолько сильное, что Ярость Кхайне уже плясала в её изумрудных глазах, толкая под руку. Но она сдержалась - не к лицу ей, высокородной, опускаться до склоки с временным союзником, которого Тойлл уже определила, как неизбежную жертву. Равнодушный бесстрастный жест её тонких пальцев красноречиво показал братьям эту ее решимость.

Холодно сверкнув глазами, она, не сдвигаясь с места, произнесла:

- План, несомненно, очень затратный по ресурсам - и живым и материальным. Я полагаю, вас это не беспокоит - значит, и меня тоже. Меня интересует другое в человеческом ресурсе. Если я всё-таки - с немалым трудном, само собой, и ценой невероятных усилий, успешно захвачу позицию с группой атаки на архивных клерков, - голос Чиракинан был полон сарказма и яда, - ... то, во первых. Всех ли клерков в архиве вы желаете убить? Во-вторых. Достойны ли доверия Ммо... люди, меня сопровождающие. В-третьих. Лица, которые будут обеспечивать отход - кто они? Кто их проверял и кто им доверяет?

-Таланты бывают разные, их не меньше, чем лиц у бога, ваш необходим Союзу, - ответил Иллидор, голос его звучал спокойно и ровно. Казалось, буря только что гремевшая в глайдере, обошла его страной. Еще бы принц мог добавить, что у каждого дела две стороны. Слишком часто прекрасное лицо, прикрывает ужасную изнанку. И чем ярче и притягательней оно, тем отвратительней отбрасываемая тень. Ему ли не знать, ведь в яркости никто не может сравниться с Солнцем.

Все же, за холодным взглядом спокойствием сдержанностью Алкарэ, прячет страсти, накалу которых мог бы позавидовать даже принц Марса. Очень человеческие и неожиданно близкие.

-Простить? Воздушные ямы, в этом нет вашей вины, принц Аралкао. Даже для такой прекрасной машины, как эта, есть свои пределы. И все же я не перестаю вам завидовать, чудесный автомобиль.

Вопрос был ещё каким заковыристым. Нет, он мог бы, конечно, рассказать о том, как ловил крыс на нижнем уровне шахтёрского улья, как дрался в полутёмных коридорах-улицах - банда на банду, как мечтал оказаться от всего этого подальше и увидеть настоящий мир. Единственным путём наверх была военная академия. Бессонные ночи в обнимку с учебниками, и такие же мрачные дни в поисках кредов и драках. Вожделенная академия, где из него пять лет выбивали трущобный дух и вколачивали дисциплину. Бесконечные тактические задачи, контрольные, марш-броски и симуляторы. Увольнительные - редкие и короткие, как волосы на заднице. Как это всё рассказать аристократке с Венеры? Никак. Нет такого языка.

- Марс... ну, он такой... красный... жареный... то есть, я хотел сказать, такой важный и... Марс ужасен.

Не глядя схватил стакан, отпил, не чувствуя вкуса. Вспомнил, как выводил стилом на растрескавшемся экране комлога свои подростковые стихи.

У Марса вкус пепла и старых гробниц
Цвет крови, пепла и жареных крыс
Запах тысячелетнего дерьма
Марс - это планета-тюрьма


- Марс... Там только плацы, полигоны, засекреченные объекты, шахты и проклятые симуляторы. Ничего настоящего. Я не видел, во всяком случае. Знаете, говорят, если тысячу мужчин сбросить на необитаемый остров, они устроят там ад. А тысяча женщин... гм... ну, вобщем, Марс - это тот самый ад. Опора и гордость трона. Я часто думал - там, в академии - кто должен сидеть на троне, который есть ад.

Произнеся эту крамолу и выпив какую-то сладковато-обжигающую жидкость из бокала, Клайн почувствовал себя увереннее. Легче принять позор отказа и изгнания, если убедить себя, что Королева, при всех её манерах и прочих достоинствах - исчадие ада. Королева, а не он, Мясник, о котором знает только плохое даже последняя собака, не то что принцесса-дипломат.

УБЕЖИЩЕ

дабро пожаловать в гости к великому и ужасному малямс сумашедшаму безумнаму ученому Геппетто
его дом большой катетж стоит пряма по середке города ТЕККЕН два этажа и третий крыша и антена
дом кажиться абычным с первага взгляда но это не так это крутой коплекс с лабараториями инструментами и всем для ученых он вызывает у других зависть
первый таж гастиная с камином сложаным вручную роботом доктора сейчас он выпалняет роль щвицара и охраны дома и почти не двигаеться
такжэ в гастиной есть диван с креслами и падушками столик для журналов и из холла перехадящая кухня со всем ниабхадимым для повара ведь он очень любит гатовить и есть картины и всякие дикие цветы в гостиной ещё очень красиво как кажиться доку
во втором этаже очень большая лабараторная комната с перигаротками и всякеми столами с шкафами клетками с крысами без окон стены грязные и потолок тут есть всё что надо и может пригодиться любому ученаму и вообще всё что можно
третий этаж чердак крыша комната дока и склад лестница спускаеться в низ в хол чериз второй в складе кучи барахла и прочих ненужных вещей но док суда часто заглядываеть за зап частями а стпит тут редка
есть еще падвал но он запирт и переабарудаван в систему кладовак и лавушек для воров с решетками и механизмами лавушек

док живет савсем адин не щитая робота и крыс к ниму иногда приходят гости за смоветом и лечить раны но памагать он будет не всем а кто ему нравиться

сел бухать на скале

Странные у них тут обычаи - Клайн застыл в недоумении. Саквояж унесли, а он не прочь был бы принять ионный душ и написать пару писем однокашникам - свободного времени у него не так уж и много. Вместо этого его сразу же представляют - нет, чуть ли не вталкивают в дверь с какой-то принцессой, словно гладиатора на арену. Странности - настораживают. Они означают нехватку информации, а это бывает очень... смертельно. Что, если Королева решила не ронять свою драгоценную честь отказом, а вместо этого подослала убийцу? Подобные мысли были бы паранойей для любого - но не для того, кто так часто ходил по краю бездны, где незначительный просчёт или небрежность означали крах и смерть. К тому же... к тому же девушек редко встретишь на фронте, и он никогда не был искусен в светских беседах. Зачем его, чёрт возьми, сюда приволокли. Она с Венеры, кажется... дипломатический корпус? Слово "Принцесса" - всего лишь ширма. Что она такое на самом деле?

Клайн подошёл к Принцессе. Всмотрелся в неё - внимательно взгляд сначала впился в лицо, потом скользнул ниже. Кгхм. Это платье довольно-таки... Черти бездны, я слишком давно не был на гражданке. Смущённо отвернулся.

- Ээээ.. у вас красивые... глаза, принцесса. Просто как выхлоп малого стыковочного движка... в смысле... цвет... цвет необычный.

Бесенята бездны, что я несу?

- Кхм... Так вы дипломат, правильно? На Венере же все поголовно дипломаты и ... эээ... ну... или не дипломаты... да?

Чувствуя, как медленно заливается алым его лицо, Клайн мысленно ругал себя, принцессу, Королеву, политику, и от души желал, чтобы перед ним вместо принцессы появился элитный морпех повстанцев в полном вооружении. Рука рефлекторно сжала рукоять жезла смерти.

сижу в рестаране за столиком в смокинге и жду юи

Фирций увидел что никто ему не поможет и с турдом поднялся. он был очнеь толстый но женщины его любили. он пошел в контору дальше и стал искать кто делает ставки.
- делайте ставки говорил он - сокро турнир

особняк мишима зайбацу отвоёваный у отца камин, 2 спальни ,теливизор

Б'Нго бежал. И все бежали, так что никто не мог его упрекнуть. Тем более, что сзади продолжали угрожающе реветь и рычать.
Рванул нубиец со всех ног, так быстро, что рана в ноге снова дала о себе знать. Но он не обращал на нее внимания, так как сейчас думал, что от его бега зависит его выживание вообще.
Так бы Б'Нго и убежал совсем, если бы не трусливая мысль, что сейчас орк его догонит и даст молотом по спине. Б'Нго от этой мысли обернулся, готовясь защищаться... и обнаружил, что за ним никто не гонится.
Пробежав еще немного по инерции, Б'Нго внезапно УСТЫДИЛСЯ. Его и весь его отряд погнал этот один орк. Срываясь от злости на самого себя, Б'Нго заорал остальным, чтобы они останавливались и разворачивались и что никто за ними не бежит. Крича это и ругаясь, Б'Нго принялся снова собирать отряд вместе.

"А еще..." - Шум дождя внезапно отступает на задний план. Сердце стучит чаще, чем дождь по крыше, скрадывая слова, которые ты не надеялся услышать."...лю тебя". И дыхание на твоей щеке. Да полно, не сон ли это? Она убегает, но взгяд ее дороже тысячи слов - он подтверждает, это было. Это есть.
Сказано. Три слова, их которых ты не слышал два с половиной. Но сказано.
Было сказано когда-то. "Ночь темнее всего перед рассветом". Неужели рассвет? Так. Внезапно, наплевав на всех и вся?
Губы Бродяги растягиваются в какой-то детской, неверящей улыбке.

"...внутрь, промокнете!" - Да. Тряхнув головой, Бродяга дожидается, пока все племя... ну да, племя, как нас еще назвать теперь, втянется в ангар, тянет на себя створку. К счастью изнутри есть ручки, в которые он, недолго думая, сует какой-то ржавый винчестер, выкопав его из тележки. Винчестер сам по себе бесполезен, у него нет приклада, да и курок тоже потерялся в бескрайней пустыне времен. Но ствол еще крепок и может послужить засовом.

А племя не теряет времени зря - уже стоят пара палаток, горит пара костерков... Откуда только Тутука находит дрова? Нюх должно быть.

И у одного - она. Ждет. Пистолет в кобуру. Присесть рядом. Лицом к двери. Пальцы тянутся к огню. Согрелся. Согрелся телом. Потянул из-за уха заначеную самокрутку. Подался лицом к огню. Первая затяжка - самая сладкая.

И вдруг падаешь на спину, заходишься кашлем, в легких - жидкий огонь, перед глазами - зеленый лед.

Джейк не ответил, подступил чуть ближе... словно собирался просверлить её взглядом, вырвать правду. Совсем близко - так что девушка невольно отступила на полшага... И вдруг, разом потеряв интерес, отвернулся. Она его не помнит. Он её не помнит. Они никто друг другу. Чувство дежа вю как будто тоже ослабло, хоть и не пропало. Показалось. Бывает.

Почему-то Джейково сердце наполнили злость и грусть. Пустым невидящим взглядом он окинул окрестности. Народ потянулся ко дворцу. Стадо уходит в загон. Значит, ему в другую сторону. Быстрым шагом, расталкивая тех, кто случайно попадался ему на пути, Джейк направился к светящемуся вдали городу, подбирая рифмы к слову "разочарование".

- Ты что делаешь?! - со смесью удивления и возмущения спросила девушка нюхавшего её волосы Джейка.

- Клю-у-учик, - ответила девочка, - а ты что, не знаешь? – спросила она, недоверчиво-лукаво глядя на Фука: неужели этот взрослый дядя и правда не догадывается, что это такое? – Я в книжке видела, там ещё должна быть щёлка такая, чтобы открывать…
- Мария! – крикнул высокий мужчина в плаще, и девочка резво поднялась на ноги.
- Пойдём! Папа говорит, что от дождя вылезают бородавки, - она фыркнула и потащила Фука за рукав к амбару.

Люди поспешно прятались под крышу. Несколько благодарных взглядов, обращённых к Анджею – пара, не больше; поблагодарить, похлопать по плечу можно и потом, когда все устроятся, усядутся, когда зажгутся несколько маленьких костерков, запахнет, пусть скудной, но едой… Вскоре внутри уже замелькали огоньки фонарей; у кого-то нашлись свечи, и на стенах заплясали чудовищные тени; тени скрадывали лица, увеличивая глазницы суетливо обустраивающихся людей, в которых то и дело вспыхивали отблески света, будто в диковинных черепах из той сказки.
Внутри было сухо и просторно. Каменные стены, усыпанный гравием пол. Похоже, что здесь стояла техника: несколько перегородок метра в полтора высотой разбивали вторую половину помещения, которую не могли осветить слабые огоньки, на секции.

Атами завела в амбар своего ослика и принялась вытаскивать из повозки куски картона, деревяшки, ютившиеся в телеге наравне с оружием. Кто-то взялся раздувать костёр.
На стоявших снаружи никто не обращал внимания. Странно было мокнуть сейчас под дождём, когда нужно обустраивать свой временный быт, странно было думать о чём-то другом, кроме как о том, что до завтрашнего дня нужно хорошенько отдохнуть, восстановить силы.

Дёс, сидя в засаде, уснул. Вот, позорище. Темно очень. Думалось, что этой ночью будет светлее. Но не беда, вроде как не проспали и время ещё есть. Тихонько поднявшись, он разбудил тех, кто дремал. Пора. Собравшись с силами, Петров дает последние указания, и двадцатка самых-самых устремляется вперед.

- Миша, если не передумал, то почти всё будет в твоих руках. Твоя задача - нанести первый удар, сразу как подберёмся к ящеру. Попасть нужно по шее у основания черепа, или ближе к голове. Если в темноте промахнешься, так лучше пусть у твари череп проломится, чем хребет. Я буду рядом, страховать. Здоровяка тоже бы взять, сил не меряно. Эй, здоровяк! - обратился Дёс к желтоглазому. - Как звать тебя? Поможешь нам? Вот тебе рогатина, важно Михайло защищать, если урушя проснуться и кидаться. Ты, и я. Защищать. Остальные, - обратился Дёс к охотникам и Владу. - Окружить, быть готовыми к нападение. Если урушя проснуться, бить копьями по глазам, лапам, бокам. Уделить внимание хвост. Попытайтесь удержать его копьями, рогатинами. Если хвост будет не очень сильно дергаться - бросаться на него и прижимать к земле телом. Вперёд не ломиться, стараться держаться на расстоянии. Если слышим крик "ААА" - разбегаться и ждать подкрепление.

- Влад, ты с нами, к голове. Будь осторожен, если уловишь шанс - бей катаной, или копьем по уязвимым местам, - добавил Петров по-русски.

Во время разговора Дёс срывал траву и обтирался влажной зеленью. Он не был уверен, что это пригодится, но отбить запах стоило, ведь им нужно подобраться к ящеру незамеченными очень близко.

Свою рогатину Петров отдал тем, кто будет удерживать хвост, вторая была у здоровяка. В руках Дёс держал копьё-посох с ножом на конце, удавку тоже взял на всякий случай, но использовать её не собирался, раз всё планируется решить одним ударом. Передвигались неторопливо, осторожно, пригнувшись к земле, опираясь на копья.

Денис надеялся, что травки знахарок подействуют. Хоть немного. Надеялся, но готов был ко всему.

Сквозь монотонный шум воды в уши девушки проник немного раздражающий звук дверного звонка.
Надежда. Надежда разорвала полусонное, успокоенное эфирными маслами сознание, будоража и поддразнивая невероятно приятными догадками.
Неужели это она. Вот так вот взяла да и прилетела не завтра, а сегодня. Сейчас.
Едва не выпрыгнув из воды, девушка стремительным белым пятном (хотя бы сообразила накинуть халатик) скользнула из ванной к двери и...и не выглядывая в глазок, распахнула ее.
Счастливая улыбка, полный обожания взгляд...

- Ты? Что ты тут делаешь?

Вы не можете просматривать этот пост!

Всю дорогу пишется сценарий одного слитного движения, весь срок идет работа над одним выдохом, всю премьеру сцена пуста - слишком быстро движение, да и некому быть зрителем действа.

Первые мгновения тишины после выхода из транса - что даёт им право зваться тихими? Монолитность повторяемых колебаний мира: так же ровно работает мотор стоящей машины, то же мерное дыхание шелестит сквозь легкие спящих, те же вибрации ощущаются со стороны шумного города.

Эльдар переглядываются - и Эларик чувствует на себе напряженный и словно что-то вопрошающий взгляд Айлена. Скорпион не оплошал, синхронно с Мстителем нейтрализовал Корректора, так, что оба Монкх-Кей наверняка не догадались, что произошло. Однако, что-то же отличает просто умного лидера от сошедшегося с соратниками духом. В уголках серо-зеленых глаз прячется обделенная вниманием гордость. Была ли она там и ранее - в грузовике, когда полушутливый поединок окончился слегка предскаазуемой победой Эларика? Что значило смущение при последнем пси-контакте? Мозаика вопросов не успевают пока что сложиться в узнаваемую картину психологического портрета, но для внимательного Эларика это, вероятно, вопрос времени.

Времени, которого нет.

Айлен коротким и пластичным рывком перебирается в пространство между передними сиденьями, смотрит пару секунд на Органзитора, а потом помогает Эларику перетащить его назад.

- Так у каждого больше места: будет удобней, а как сидел Монкх-Кей я запомнил.

За работу. Спит надежным сном тот, кто часом ранее позволял себе довольно улыбаться.
- Мое имя - Валарий Кром, однако что может означать имя, данное при рождении людьми, не ведающими кем станет их дитя и каким станет мир и время где они живут...
Эти Монкх-Кей странны, но низменные желания отыграться за унижения им не чужды. Быть может именно этого и не хватает им для исполнения задуманного - самоконтроля. Он почти идеален, но все же...

Итак, карманы. Брюки - пусто, а вот Айлен вытаскивает на свет продолговатый пятигранный цилиндр с готовыми зажечься от нажатия рунами.

Общежитие при Училище Базовой техно-службы. Первый разговор, второй хозяин. Учебная секция гаражной ячейки, звон тревожного сквозняка качает цепи фиксаторов и мехадендриты ремонтных систем под потолком. А Корректор холодно улыбается и неспеша перекидывает свой плащ через левую руку, полностью скрывая её от собеседников...

Пульт дистанционного управления - так называется эта Монкх-Кейская технология. В тот раз Корректор на самом деле был не столь уж беззащитным, зная что по мановению левой руки, держащей под плащом маленький козырь, ему на помощь придут все имеющие хватку технологии гаража.

Дальше. Пиджак. Из внешних карманов одежды Организатора показываются - аккуратно сложенный белый платок, глушитель звуков(такой же что и у Корректора), вокс-перстень(он говорил в него по дороге, отдавая команды Исполнителям на каком-то непонятном шифре, но на пальце не носил, и кожа там чиста) и пригоршня металлических монет разной ценности. С виду. И если бы не странный, смещенный на край вес - внимания бы она не обратила. Приблизив пригоршню к глазам, становится видна узенькая щель в каждой монете. Надавить на центр - из щели на палец выступает полупрозрачное треугольное острие, и что-то, а отчасти смещенный на край вес - подсказывает Маульниру, что бросок разработан донести до, скажем, шеи врага - именно лезвие. В другом боковом кармане - схожая пригоршня уже абсолютно обычных монет.
Добыча Айлена в этот раз скудна - всего-лишь расческа, малопонятные смятые бумажки, надписи на которых наперебой предлагают преобретение того или иного товара или услуги - от каких-то заготовок до приёма детей-сирот. Впрочем, присмотреться - и можно заметить одну закономерность: на всех бумажках мелькают схожие по окрасу слова "благотворительность", "общее участие", "подаренный шанс". Судя по небрежному виду бумажек - эти слова для Корректора пусты.

Дальше. В нагрудных карманах у каждого из Монкх-Кей лежит с десяток различных прямоугольных картонных карточек, и тут Айлен мысленно загорается азартом - именно такого вида карточку видел он в кожаном футляре Корректора, и Эларику заметно как молодой Скорпион сдерживает себя чтобы не перейти сразу к сладкому, а повторять порядок обыска копируя старшего товарища.
Эти же карточки все как одна представляют различные Дома. Коммерция, Движение, Агенство - у Монкх-Кей много способов добывать их лживую энергию-"деньги", а способов зарегистрировать базу добычи, видимо, и того больше.

Наконец - внутренние карманы, и нетерпеливая жажда справедливой наживы, кажется, передается даже духовно участвующему в обыске Нок-Ниеру, отчего пальцы Эларика начинают двигаться вроде как даже быстрее. Вот оно - и тут и там, у Айлена.

Кожаные футляры(по дизайну разные, но одинаковую суть Эльдар улавливают сразу) - контейниры для переноски чего-то важного. Здесь хранятся немного бумажных денег(2200 центро-функсов в сумме), пластмассовые карточки, вызывающие "Духа Машины для перевода средств", еще карточки со схожими вплавлениями и десятками цифр по всей твердой поверхности... и наконец, стопка одинаковых белых карточек, край одной из которых был увиден Айленом.

Три точки треугольником, соединенные прозрачными волнистыми линиями, аббревиатура О.Д.М., крупные слова в центре: "Общество Домов Милосердия", и расплывающийся серый рисунок худого человеческого дитя в рванье, держащего в руках надкусанную буханку хлеба. В глазах неизвестный художник до невероятного умело запечатлил злость. Страх. Голод.

...Сложная система путей подземного транспорта, уход из обрушенного банка, остановка перед странным углом. Ощущение изучающего отряда чужаков взгляда. Много злых глаз. Кайлюс молча выходит из передовой вагонетки с пахнущим едой толстым свертком. Зайдя за угол, возвращается через минуту, грустным и с пустыми руками. Удаляющийся топот маленьких ног.

Время удивления и раздумий. Всего несколько мгновений. Дальше. "Союзники" не скупы на сюрпризы.

Что-то еле-еле слышно дышащее в портфеле Организатора - и почему Нок-Ниер наперебой с чутьем воина говорит: "не трогай" ? Сам портфель неказист и нетяжел, как будто кроме существующего нечто там ничего и нет, и, быть может, так оно и есть - в ручке находится вшитая в кожу гибкая игла. Её не вытащить, но можно вдавить - куда-то внутрь портфеля. Лучше не трогать.

Что-то тайное в трости Корректора - и любопытный Айлен обнаруживает две руны активации, одну для выдвигающегося снизу моно-шила, другую для... Скорпион ловит взгляд лидера и удерживается от того, чтобы нажать. Мало ли что активирует вторая руна - ведь верхняя часть трости так же на удивление тяжела и укрыто там может быть что угодно.

Монкх-Кей теперь чисты, по крайней мере настолько насколько могут себе позволить обыск Эльдар - все-таки раздевать "союзников" догола слишком неудобно в столь стесненном пространстве - да и отпущенный на искусственный сон срок не столь уж долог, и надо спешить с раскладыванием найденного по местам(или по своим карманам, буде что-то захочется оставить).

Сама машина, к сожалению, не очень понятна Эльдар - здесь нужно больше знаний чуждой техно-культуры, ведь диверсантам преподавали лишь вождение, но не значение всех этих кнопочек, рычажков и линз, что содержит в себе фронтовая панель.

И вот уже в маленький дворик здания-кольца выходят двое в приличных и никогда никем в этом районе не виданных костюмах, да с обширными сумками за плечами. Холодные взгляды, кивки согласия - и пара скрывается в распахнутом зеве подъезда.

Тревожиться не о чем - здесь пусто. И быстрая проверка выданных Эльдар костюмов выявляет... ничего. Абсолютно ничего похожего на следящие устройства, да и вообще ничего, если быть точным. Только ткань, только материя, только нити. Можно выкинуть зажим для галстука, он один выглядит подозрительно толстым, но... если припомнить, Корректор выдал воинам Аспектов одежду в фирменных пакетах, всю запакованную и уложенную. Знак ли доверия со стороны "союзников"? Всё может быть.

Короткая пауза раздумий, решительное действие и странной пары уже нет и в подъезде. И во дворе, где по-прежнему тихо урчит мотором одинокая дорогая машина. Нет их и на улице на выходе из арки. Растворились среди вен города, исчезли.

Как спешащие призраки.

***

11:59
Восточный "Рабочий" Район.
Перекресток Фосфорный, близ администрации сортировочного центра 2-й логистической Цепи.

- П-п-прошу п-прощения, товарищи, к вам гости.

На слегка побледневшего и взволнованно выглядящего Глауса смешно смотреть. Глаза бегают туда-сюда, на лбу испарина, видимо, "Убежище" за которое он в ответе посещали редко, а тут вдруг целых два визита, и один удивительнее другого.

На второй этаж временного архива поднимаются, едва-едва поскрипывая ступеньками... солидные подтянутые господа откуда-то из Западного, явно, а то и из самого Це... Дорогущие костюмы-тройки(изумрудные жилетки!), перламутровые запонки, галстуки с расслабляющим взгляд узором - последний писк офисной моды в рамках корпоративной солидарности трудящихся, только вот... сумки с чем-то громоздким немного странно выглядят. А еще эти чудные прически - волосы-по-кругу, и ушей-то не видать. А еще взгляд. Острый. Цепкий. Такой, от которого хочется пробормотать:

- Я, пожалуй, оставлю товарищей. П-прошу п-простить, дела, да и на КПП спрашивали... мм, скажу им, что из Штаб-Квартиры с внеплановой проверкой. А в сумках, в сумках, скажем, мм...
- Еще бумаги для вашей топки. Есть секреты и у начальства.

Глаус распахивает глаза еще шире и, попрощавшись, ретируется, а высказавший с умным видом финальную фразу Айлен важно и ритуально пританцовывая выходит вперед, шутливо смешивая пустой пафос походок высших мира сего и детские игровые узоры Эльдар.

- Прошу-прошу, "Фредрих Лиггест", финансовый аналитик второго ранга(широкий показной жест в сторону Эларика) и "Жиллер Пройст", ответственный специалист по долгосрочным рекламным кампаниям. Милости просим любить и знать, и да будем, и да как говорится...

Устало проводит ладонью по лицу и, бухнув сумку на пол, распахивается в позе Искренней Радости В Приветствии.

- Как же я устал от этой поганой лающей речи! Братья, сестра! Мы вернулись!

И всех слов в языке Монкх-Кей не хватит для этих по-настоящему искренних слов.

Путь к свободе - томительно длителен. Шуршание шин, проверка на границе...
И вялые, односложно отвечающие на вопросы эльдар - усталость взяла свое? Неудивительно, ночные события говорят за себя сами..

...Струи дождя, протянувшиеся сверху вниз на атакующих, снимающего плоть с костей дождя пси-кости. Чья память? Твоя? Чужая? Экзарх, сходящий с пути не знает, но не может не быть ими, не быть каждым из воинов, уничтожающих врагов, их командиром, теми, кто гибнет, становясь необходимой потерей, и теми, кто побеждает...
...Неподвижно тело, но мелькают в глазах росчерки меча - ты ли, Гисэйл Ваир, мастер клинка? Или я сам? Или кто-то еще из бесконечной череды?

Страшен боевой транс. И опасен. Особенно когда силы на исходе, когда воля едва противостоит натиску прошлого, грозящего утопить наблюдателя в себе. Это ты выходишь с мечом против десятка проданных-душ, воинов ненавистной Бездны. Это ты останавливаешь живое море Великого Пожирателя. Это ты вновь возвращаешься на поле боя с гвардией, бьешь как один, уклоняешься от штыков, и убиваешь, убиваешь, убиваешь. Гасишь огни жизни.
Кто ты, осмелившийся?
Эларик, Танец Дождя.
Клешня демонетты. Желтый глаз ликтора. Зубы пса, откусывающего тебе руку.
Кто ты, гордец, возомнивший себя достойным? Собирающий Пути как глупец - оружие, считая, что меч, копье, кинжал, сабля - сделают тебя сильнее чем ты есть?
Эларик Маульнир. И я не сдамся
Силовое лезвие скользит по хитину брони. Снаряды автоматического орудия мелькают рядом, каждый готовый проделать тебе дыру с пятерню размером. Пламя Бездны пляшет на пальцах безумца-колдуна.
Кто ты?
Эларик...
Тьма сгущается над твоим взором, пронзающим десятки битв, сотни и сотни ударов меча, пинков, уворотов..
И свет зажигается рядом. Ты не один. Твои братья рядом. И тот, кто соскользнул бы в пасть Жаждущей без твоей помощи, протягивает тебе руку. Робкое касание. Тепло.
Я рядом, брат. Не уходи во тьму.

Я не сдамся.
Я не сойду с моего пути.
Я пройду до конца. Я возьму то, что мне нужно. Мое в том право.

Спасибо тебе, Айлен, что увидел. Спасибо, что подсказал путь.
Турель - возможно, последнее, с чем нам помогут мон-кей. А значит, знание о них необходимо нам.
Дать им знать о том, где мы, кто наши союзники, - значит дать им власть над нами.

Тормозит машина. И сотни картин боя, сотни ударов, сотни хитрых, умелых, сильных врагов - переплавляются в одно-единственное движение.
Качнулся вперед Эларик - словно бы торможение было чуть резче чем нужно. Ухватился за кресло впереди..
Коснулись пальцы чужого тела - совсем рядом с тем местом, где бьется такое уверенное, такое спокойное сердце.
Отдохни, Организатор. Ты не умрешь, сегодня. Но и видеть, куда ускользнут дети Иши - тебе не следует.
Лучше открой нам свои секреты.
Осторожны пальцы. Но настойчивы. Хотят узнать, понять...
У бойцов есть уязвимые места. У Организаций - тоже.

Ради чего всё это.

Ради чего пытаться узнать, что было когда-то. Ради чего собирать пожелтевшие обрывки бумаги, сигаретные пачки и мятые алюминиевые банки, пытаясь восстановить образы ушедшего времени: кем был человек, пивший из этой банки? что это такое, «Спрайт»? какого это было вкуса? Можно принюхаться, но пахнет только горячим железом и песком, в котором банка лежала последние сто пятьдесят лет.

Фук отбросил банку в сторону.

Самое главное, что это никому не нужно. Мне не повезло родиться в поганое время, которое не отпускает от себя, не даёт заниматься временами другими, минувшими, которые мне больше по душе. Где люди пили неведомый «Спрайт», где были залитые огнями улицы (на фотографиях), а по ним ходили люди без топоров. Но моё время догоняет меня. Мне на плечи кидается век-волкодав, странно, откуда это. Вот и сейчас, догнал, согнал с насиженного места, погнал куда-то.

Фук переложил топор на другое плечо.

Не хочу быть частью истории, хочу быть наблюдателем. В башне из слоновой кости, в блаженном и спокойном уединении, стоп, друг, это ведь слабость. Не хочу быть слабым, хочу быть сильным. Перед кем, да хотя бы и перед собой. Свой век приходится проглатывать как горькую пилюлю, чтобы он тебя не проглотил. Да нет, не поэтому. Практические соображения тут на самом деле вторичны. Первична внутренняя потребность, желание делать что-то потому, что так делать просто надо. Ради воспитания лучшей части своей души, взращивания её. Бесконечная кропотливая и упорная работа над собой. Бесконечная кропотливая и упорная работа над собой. Бесконечная, кропотливая, упорная, работа, над собой.

Фук пошевелил губами, повторяя эти слова на ходу.

Девушки стали танцевать. Даже музыка откуда-то появилась. И трактирщик посчитал лучшим не вмешиваться. Конечно - попробуй перечить толпе возбуждённых мужиков - себе дороже. Бэнджамин откинулся на спинку стула и закинул ноги на стол, наблюдая за действием. Давненько парень такого не видел, тем более совсем за бесплатно. Возможно девушки сейчас находятся под каким-то наркотическим веществом, а возможно это какая-то хитрость - не важно. Именно сейчас Бэну было глубоко наплевать - пусть весь мир горит синим пламенем. Главное, что девушки танцевали. Их красивые тела сначала медленно и плавно двигались, показывая всю красоту и изящество. Но со временем танец ускорялся, превращаясь в какую-то безумную пляску. Бэн начал понимать, что сознание уже затуманивается, а внимание рассеивается. Чтобы привести себя в порядок, юноша схватил кувшин с вином и плеснул себе на лицо, приводя себя в чувство. От души хлопнув по столу ладонью, парень присвиснул, завидев очередной грациозный пируэт. Внезапно Бэнджамину стала интересна реакции Ямато и он перевёл взгляд на спутницу. Судя по раскрасневшемуся личику, напрашивалось два вывода. Либо она смущена, либо в ярости. Бэн усмехнулся - возможны и оба варианта сразу. Парень поднял палец, чтобы что-то сказать, но его внимание привлёк старик, спешно покидающий таверну. Наёмник улыбнулся, чуть ли не расхохотавшись. С мужиком всё понятно - бедняга не может выдержать такой уровень сексуальности и развратности. А кобра старика явно уже давно не распускает своё капюшон. Остаётся только посочувствовать - пусть подышит воздухом. Может легче станет. Бэнджамин снова открыл рот, что бы сказать задуманное, но его внимание снова отвлекли. На этот раз это был рыжий чырец, который так же направлялся на выход. Странно - вроде молодой парень, что ему не понравилось? Может у него проблемы с этим? Стоп! Это же тот, кто совсем недавно пялился на Бэна. Значит.. Точно - так и есть. Этот парень нетрадиционной ориентации. Другими словами гомосексуалист. Да педик, короче. Бэнджамину стало даже смешно. Похоже рыжий заинтересовался стариком и решил с ним уединиться. Ну что же - про таких Бэн слышал. А один раз даже видел - не дай Бог ещё раз увидеть. Ну что же - пусть мужики развлекаются там вдвоём. Их воля. Бэнджамин снова повернулся к Ямато, и в следующее мгновение рыжий снова влетел в таверну. Наёмник уже начал злиться из-за того, что постоянно отвечают. Однако крик, оповещающий о демонах, быстро вернул ясность в мозг Бэна. А Ямато была быстрее - она схватила парня за руку и потянула к выходу. За эти короткие секунды много чего пронеслось в голове Бэна. Девушка, которая провела уже немало времени с ним, знала, что значит этот взгляд и выражение лица. В юноше проснулся Зигфрид. Совсем по-другому окинув быстрым взглядом таверну, юноша бросил хриплым, низким голосом:

- А вот и денюшки пожаловали. Держись рядом, малышка - будет жарко, - и теперь уже парень схватил Ямато и быстрым шагом направился к выходу, расталкивая тех, кто попадался по пути. Отворив дверь ударом ноги, Бэн вышел наружу и, отпустив руку девушки, оглядел улицу. Капли дождя медленно падали, разбиваясь о волосы юноши, одежду и оголённую грудь. Время растянулось - верный признак забурлившего адреналина. Воин широко расставил ноги, упёр руки в бока и прорычал, перекрывая звук начинающего ливня:

- ПОКАЖИСЬ, ДЕМОН!!!

Видимо терпения соседа хватило ровно на 2 с половиной этажа. Жаль, а все так хорошо начиналось.
Джей посмотрел на знак Ктулху на груди, потом на Хоша, и секунду подумав произнес:
- Х’нглуи мглв’нафх Ктулху Р’льех вгах’нагл фхтагн
Звучало это сурово...
- Не страшно, как видишь. Хочешь ему позвонить?
Тут Джей достал из кармана свой мобильник и протянул соседу по лифту

В этом раунде победила сила. Грубая, животная и возможно от того очень даже действенная. Девушка не успела правильно зафиксировать парня, не успела поймать его, а эффект неожиданности был уже потерян.
Джийа слишком близко села к грудной клетки Мартина, оставив широкий спектр действия для ног, поняв, что сбрасывать её слишком геморно, парень просто под напряг пресс и перехватил девушку в районе шеи и груди, ещё один финт и барышня оказалась в своеобразной ловушке, частично устроенной самой себе - голова и грудной отдел прижаты к полу скрещенными ногами мужчины, собственные же ноги Бельфлер по прежнему согнуты в коленях ровно так же как она и сидела. Спина при этом в связи с неудобством положения выгнута мостиком.
Фейл.

Меньше всего Джи ожадала увидеть в глазах парня радость..да-да, именно радость и неподдельный интерес.
Такого еще с ней не происходило. Обычно, реакция, следующая за столь агрессивным поведением, - это ужас, растерянность и злоба...
Впрочем, он не такой как все, совсем не такой. Да и под горячую руку девушки попадало не так уж и много людей, чтобы можно было заводить статистику.
Ответный удар Мартина в плечо едва не снес очаровательную головку Джийи, дернувшуюся от столкновения с рукой. Волосы золотой копной разметались по плечам. В плену негодования она мало внимания уделила собственной боли, старась как можно быстрей добраться до его горла.
Стройные бедра в пылу боя оголились, но так было даже удобней.
Прижав коленками его руки в районе локтевого сгиба к полу, Джи принялась молотить маленькими, но сильными кулоками по красивому лицу.
Ей нужно было немедленно лишить его преимущества в мощи, а лучше вообще оглушить, иначе девочка может не сдобровать.
Никаких других мыслей на ум не приходило. Только не сейчас.

Вы не можете просматривать этот пост!

Джийа улыбнулась его хладнокровности - молодец мальчик, такому палец в рот не клади. Как же приятно, оказывается, иногда общаться с мужчинами.

Внимательный взгляд на красивые руки, раскрывающие белую упаковочную бумагу. Выверенные движения пальцев - четкие, быстрые... Так же легко и быстро он убивает этими руками людей?
Но пока она просто любовалась гипнотизирующей простотой его действий.

Под снежной чистотой обертки вспыхнула черная мгла картона с золотыми вензелями RC. Еще мгновение - крышка снята.
На такой же черной атласной поверхности подложки возлежал шоколадного цвета галстук в синюю и янтарную полоску, а вместо булавки - маленький позолоченный ключик.

Мурлыкающий голос приятной волной завибрировал в воздухе над столом:
- Я бы не хотела, чтобы у тебя были трудности, когда в следующий раз прийдешь ко мне в гости...
А аксесуар...мне, кажется, этот больше подойдет к твоим глазам.

— Мне показалось что у тебя была нервность и дёрганость с самого начала, ещё до меня. Знаешь как Бэтти, ну эта консьержка любит поговорить? Да ещё с новым человеком? А от тебя она побежала как чёрт от ладана, психов она на дух не переносит.
Калис жевал бутерброд и смотрел как она ходит по комнате.
— Зря не ешь, ещё немного и все мои усилия пойдут прахом, у тебя опять сьедет крыша, за что-нибудь схватишься и начнёшь меня убивать по контракту или за своего Учителя. А всё потому что не умеешь расслабляться.
Он встряхнул кубики льда в стакане, чтобы вода лучше смягчила горьковатость тоника.
— С любовью твоей тоже штука известная, "Стокгольмский синдром" называется, это когда заложницы втюхиваются в террористов. Мучаются, треплют себе и террористам мозги. Как правило их убивают или террористы или копы. Ты хочешь умереть Фелиция?
Калис отставил стакан, нагнулся над ней.
— А может лучше распрямиться из позы завёрнутого зародыша, который спрятался от всего мира? Утереть сопли чувств, которые ты тут развесила, плюнуть на это дерьмо в котором плаваешь. Найти себе настоящего парня с чистыми руками, нарожать от него детей, самой работать и каждый вечер ждать его с работы в своём доме у телевизора?
Он разжал её руки, положил их вдоль тела, потом распрямил тело Фелиции, прикрыл его одеялом.
— Расскажи мне поподробней о том кто тебя послал и какие условия твоего задания?
Его руки скользнули под одеяло, нашли ножки Фелиции и ласково заскользили от стоп к стройным лодыжкам лёгкими касаниями массажа.

Надув губки и устремив внимание на потолок, Джи всем своим видом показывала наигранную задумчивость, будто решая, стоит ли принимать предложение. На самом деле она уже была согласна играть по правилам этого странного парня.
Впрочем, кто в итоге подтасует колоду, было еще далеко не понятно.
Второй "осмотр" собеседника девушка провела куда более размеренно и дотошно.
Медленный взгляд на холеные руки, широкие плечи, - Джийа даже облизнулась - от твердого подбородка на губы, способные одинаково красиво ласкать слух представительниц прекрасного пола и лгать им в лицо, точеные скулы, гипнотизирующие холодные глаза, цепко выхватывающие все твои промахи. Не отрываясь от них, блондинка шепнула одними губами - Попробуй...
Стройное тело ее, затянутое в черную водолазку и узкую, песочного цвета юбку с разрезом до середины бедра, откинулось немного назад на стуле.
Вся ее поза выдавала расслабленность пантеры перед прыжком.

С тех странных событий прошло пару дней. Для Джийа они были безмятежно спокойными - прогулки в парке, вежливые разговоры с соседями и консьержкой. На работе знали, что у неё мини-отпуск, поэтому делами старались не беспокоить, начальство с очередного заключения контракта должно было вернуться ещё через пару дней. ..если только она не надумает задержаться.
В этот день Бельфлер ужинала в кафе - сонный вечер, вкусная еда, неспешное обслуживание, ей только что принесли заказ, когда к ней подсел парень с тёмными глазами и вежливой улыбкой.

Вы не можете просматривать этот пост!

Дикий, злобный вопль заметался по зале.
Лазарус, чье лицо уродливо исказилось в совершенно отвратительной гримасе, оскалил длинные тонкие клыки, и завыл.
Поток черного огня обрушился на вас, отбрасывая вас к стене.
Доспехи текут ручейками расплавленного железа. Ваши тела прогорают до кости а плоть осыпается невесомым, серебристым пеплом.

Вы уже мертвы, и, поэтому не видите,
как Лазарус беснуется, пытаясь вернуть контроль над заклятием.
Черная кровь сочится из его лопнувших от невероятного напряжения вен и вспыхивает в воздухе.
Земля разверзается, множество демонических голосов хохочут и ликуют, огонь бездны охватывает первосвященника.
Рыча от бессильной ярости он пытается заклинать пламя, но огромная черная когтистая лапа, высунувшаяся из ада, хватает его и утаскивает под землю.
Безумно хохоча, Первосвященник Лазарус, вцепляется невероятно широко распахнувшимся ртом в палец утаскивающей его лапы и начинает терзать его.
А потом все вспыхивает. Горит камень башни, горит лес. И воздух над лесом горит тоже.
Советник Напыщь, хрипя и кашляя кровью, упорно ползет подальше от пылающего портала в ад, равномерно поджариваясь и, местами, обугливаясь.
Но вы этого уже не видите…


А что было дальше?
В иных землях…
В Антарию, королевство где Лазарус родился и набирал силу, были введены войска церкви. И, о чем давно мечтал Святой Игнатий, наконец учреждена Инквизиция.
За неимением в стране колдунов и ведьм, почти полностью были истреблены вначале ученые и знахари, а после поэты, писатели и актеры.
А потом рыжие и хромые.
Мракобесие и фанатизм правили в стране, пока король, так и не появившийся не разу трезвым после смерти своей жены, веселился.
В остальных странах Союза Независимых Королевств, дела обстояли не намного лучше. Ибо святой Игнатий, ставший самым сильным колдуном в Королевствах, после того, как прибрал к рукам наследство убитого мага Вильяма Блэйка, был настроен установить наконец нормальную Теократию, и соединить Королевства в Священную Империю.
Так, что агенты Инквизиции были повсюду, а кое-куда вводились и войска церкви. Разбивая армию неугодного короля и устанавливая порядки сродни тем, что были установлены в Антарии.

Ситуация в Королевствах была воистину ужасной, но всегда есть возможность сделать хуже.
Земли Орденов, переставшие чувствовать постоянную угрозу со стороны Мельнской Империи, Обратили свое внимание на Королевства, считая, что раздираемый фактически гражданской войной Союз, лишенный к тому же магов и ученых, легкая жертва.
Для начала, шпионы Орденских земель заполнили Союз. После были аннексированы несколько пограничных баронств…
В целом, у жителей Союза Независимых Королевств остался незавидный выбор между угрюмыми фанатиками церкви, во главе с Игнатием, бредящим построением новой Священной Империи и владычеством Безумных колдунов Орденских земель.

А в Мельне…
Постепенно все в Мельне пришло в норму. Примерно четверть населения погибла, на что, в общем, всем было плевать.
Еще четверть населения погибла вследствие наступившего голода.
А так же, во время подавления Советником Душечкой, крестьянских восстаний.
Сгоревшие города и деревни вновь отстроились, А убитые Советники были призваны обратно в мир волей Императора.
Портал в ад, так и не смогли полностью закрыть, Лишь запечатали тысячью и одним заклинанием и выставили магическую стражу.
Выживший Советник Напыщ, в отсутствии свидетелей последнего сражения, с удовольствием присвоил себе заслугу убийства Лазаруса и получил орден Героя Империи первой степени с бриллиантовыми листьями.
Большинство культистов покончили жизнь самоубийством, немногие выжившие или поспешили забыть обо всем или влились в другие секты.
Красный Император, воскрешенный Лазарусом лишь для принесения в жертву, вновь умер. И вновь смог избежать окончательного развоплощения, затаившись за гранью смертной тени и ожидая нового воскрешения.
Орден паладинов Святого Иеремии так полностью и не оправился и больше не был значительной силой в политических игрищах Империи. А через некоторое время Иеремия исчез.
Надо отметить, что Орден единственный помнил о подвиге Героев, предотвративших нечто ужасное. И в цитадели, в маленьком зале на втором этаже, была установлена мраморная плита с именами истинных победителей Лазаруса. Где после невнятного прославления их храбрости, с отсутствием упоминания конкретных подвигов, сообщалось, что они были верными долгу паладинами и служили Ордену до конца, после смерти попав в райские кущи…

А что произошло между Лазарусом и Сатаной, о том никто не знает...

На этом Страх и Ненависть в Мельне, грустная сказка о добре, зле и благих намерениях, закончена.
Осталось написать последнее слово. И слово это…
КОНЕЦ

Бах-бах-бах! Из дула вместе с огоньком и дымом вылетают пули, а отстрелянные гильзы ложаться под ноги. Неестественно медленно бьют маленькие фонтанчики крови из груди... из груди кого? Цели? Объекта? Но не человека... А потом грудная клетка одного из них разрывается и тебя окатывает каким-то дерьмом красноватого цвета немного напоминающим кровь. Хороший знак! Добрая примета! Значит нужно переходить ко второму. И бах-трах-тарарах повторяется снова. В два ствола. В унисон поёт оружие. Твоё оружие и оружие корейца, чей взгляд тебе не нравится.

А потом вдруг понимаешь, что что-то пошло не так. Что же? Два тела мешками осели на землю и больше не шевелятся. Ах да, их же было три! Быстро разворачиваешься, цепляешь глазами ещё одно тело. И Чуринова. Бородатый русский в беде. Встрял, как говориться. Девка схватила его за шкирку и сейчас грызанёт. Или цапнет. Или... Или... Или!!!!

Вертеть, ебать и не вставать.

- Граната! В сторону! Граната! - Керр мгновенно понял, что не успеет. Не успеет переложить корпус, наставить ствол и пристрелить дуру, пока та не вытянет чеку. Что не успеет футбольнуть гранату в другой конец зала. Что русский обречён. И что нужно позволить инстинкту самосохранения отшвырнуть тело, своё тело, куда подальше.

Клара тяжело дышала, глядя на труп демона. Её разрывало два чувства. Радость победы и горечь от своей слабости. Из-за неё, пострадали подруги. Обе были в плачевном состоянии. Храбрящуюся обычно Клару трясло от вида израненных подруг.
Беатриче же, тем временем, еле удерживая демонический двуручник, на самом деле, просто утяжелённый меч, попыталась замахнуться и шаг, она неуклюже знаносит двуручник для удара, и два, она сама почти падает вместе с двуручником, и три, тяжёлое лезвие впивается в грудную клетку догорающего демона.
- Неет! П-помогите! - послышался крик со стороны первой жертвы этой битвы. Мира и Карин развернулись, но ничего не успели сделать. Ту деву, которая оплакивала свою пронзённую подругу, держал костлявыми руками вестник Ш.Моора. А рядом с ним, стоял другой демон, уже пронзивший своими когтями плечо той что держала меч, но от страха не могла пошевелиться. От боли, она уронила оружие и безвольно повисла. Что-то не давало ей двигаться.

- О, мсье, преимущественно торговые операции... всех видов. В том числе такие, на которые власти смотрят... ммм... сквозь пальцы или... не смотрят вообще! А как смотреть на то, о чем не знаешь? Так что если вы умеете держать язык за зубами не хуже своего загорелого приятеля, это весьма пригодилось бы, - капитан жестко ухмыльнулся. - Да, есть еще операции другого рода... они тоже связаны со сменой прав на товар, судно и так далее... ну, только платят при этом не деньгами, а картечью, и сделка всегда совершается в открытом море, знаете ли... а в остальном... почти как торговля пряностями - высокие риски, высокие прибыли. Такими операциями мы тоже планируем заняться. В скором времени. Вам ведь не надо объяснять разницу между каким-то пиратом, стоящим вне закона, и капером, не так ли?

Меня зовут Доминик Де Брюи, это мой первый помощник мсье Феррье. Мое судно носит имя "Ястреб", оно сейчас стоит на внутреннем рейде Пор-де-Франс. Что касается вашего найма... вам, как я вижу, надоело полировать скамьи в заведениях вроде этого "Салинга" или как его там, - Де Брюи презрительно обвел взглядом заплеванный кабак. - Мы отправляемся завтра. Утром или вечером - я решу позже, так что сегодня к вечеру советую вам быть здесь. Я пришлю за вами человека около десяти. Что касается контракта... если через месяц плавания я сочту, что вы действительно стоите этой цены - мы не замедлим его подписать. Жесткое условие, однако, за вас ведь некому поручиться, не так ли?

Вот теперь-то от тебя точно стали шарахаться редкие прохожие. Ты видишь, как женщина средних лет, остановившись в нескольких метрах от тебя, достала телефон и пытается куда-то звонить. Видишь как показывают на тебя пальцем, смеясь, стайка подвыпившей молодежи - хотя им на вид лет 15ть, и подвыпившими им явно быть не положено, тем более ночью.

Мимо - в двух шагах от тебя - несутся машины, их фары бьют тебе в лицо, ослепляя тебя, приближаясь, а затем проезжая мимо, оставляя за собой лишь черноту ночи.

От этой смены белого и черного тебе становится ещё больше не по себе. Почему-то они напоминают тебе о пропущенном куске времени, времени после того как ты начал задремывать дома перед ТВ и до того как ты очутился в трущобах, лицом к лицу с напуганными тобой бандитами.

Из погружения в собственную боль, кровь и мелкание черно-белого, в беспамятство, куда ты проваливался как в бездну, тебя вывел склонившийся над тобой старик-китаец. Ты лежишь, свернувшись калачиком, на грязном асфальте. Где-то вдалеке завывают полицейские сирены.

"Мистер, вам плохо?" - раскосые глаза сухонького старичка выражают искреннюю заботу. Когда он говорит - с заметным акцентом - длинные седые усы и борода - будто из трех волосин - смешно шевелятся.

Зимин и Голд.

Вы не можете просматривать этот пост!

Пастор выпрямился, опершись на свою глефу и огляделся.
Мир вокруг начал меняться. Синева неба сползала к верхушкам деревьев, а затем и вовсе скрылась за ними, уступая место бледно-серому клубящемуся пятну, заливающему небосвод.
Земля, трава, деревья – везде прорывалась наружу то ржаво-бледная охра, то серо-бежевые тона. Цвета где-то быстро и охотно, а где-то с трудом покидали обжитые ими поверхности предметов.
Началось.
Мир смолк. Беззвучно открывала рот Гелла, которая тоже вставала, отряхиваясь от трухи поверженного Трикина.
В ноздри ударила барабанная дробь запахов: и пряный, и кисло-тухлый, то запах тонкой, сладостной страсти, то запах гвоздики, то резко резануло потом и кровью, то освежим запахом грозы.
Он раскрывался.
Новые цвета вокруг обезумели. Не обращая внимания на формы и размеры предметов они заплясали на всем вокруг. Пастор опустил взгляд. Часть его ладони налилась кислотно-салатовым, пальцы и предплечье то вспыхивали бурым, бирюзовым, вишневым, кофейным и еще бесчисленным множеством оттенков.
Что-то двинулось из-за леса.
Это был единственный и главнейший звук. Фронт многоголосной какофонии. Он нарастал, нарастал, и, в конце концов, захлестнул Пастора с головой.
Столько их? Один? Сотни? Тысячи? Пастору показалось, что каждое слово отбрасывало бесчисленное количество странных звуковых теней. Это походило на тысячекратное эхо, но каждая вариация этого эха имела свое значение и было частью своего повествования. Бесчисленное число монологов на бесчисленном количестве языков, и все это – часть одного и того же послания.
Слова.
Не знания, не инструкции, не память. Его учитель, кумир, повелитель и любовник снова дал своему слуге часть того, что некогда соизволил забрать.
В глубочайшей признательности Пастор пал ниц и вознес горячие молитвы.
Гелла тоже молитвенно склонилась и махнула остальным горам повторять за их лидером.
Горы, не очень отчетливо понимая, что именно происходит не посмели ослушаться.
Пастор через полуопущенные веки увидел, как танец цветов безумным пламенем разгорелся на мордах его соратников, особенно ярко озарив Геллу.

Кто-то бил Пастора копытом. Легонько, не больно и явно с целью разбудить.
Шаман лежал на том же месте, где и молился, но только завалился на бок. Сон уходил, усталости не было, только в головах медленно угосал гул.
Шляхт встал, зевнул.
Гелла возилась со своими ранами, возле трухлявых останков своего недавнего врага.
Двое горов и центигор играли, стояли в кружке. Каждый из них выбрасывал на пальцах какие-то фигуры, проигравший под дружное ржание и блеяние получал ногами или копытами по мягкому месту.
Рядом с шаманом стоял одинокий конь, который явно желал сменить свое обличье на прежнее. Пленные люди уныло следили за происходящим.
- Эй, герои, хорош дурака валять! – Пастор созвал свой небольшой отряд, чтобы раздать новые приказы. Пришла пора пожинать плоды победы.

Цзи Цзигуан только ополоснулся прохладной водой, как увидел приближающегося к нему Руиса. Именно ему Цзи был благодарен, за спасение своей жизни. А ведь это было не так давно: Тогда Цзи Цзигуан был беглым рабом, проводил свою жизнь в порту испанского города, питался остатками морского улова, стараясь выжить. Азиатская внешность не позволяла ему объявится среди людей европейской внешности.

И именно Руис, предложил ханьцу отправиться на Карибы, не знаю, что испанец увидел в грязном, изможденном человеке, но так или иначе Руис первым остановил насмешки испанцев над Цзи и сделал его равноправным членом команды.

Только одного не понимал Цзигуан: Зачем Руис читает книгу про странного сына бога, убитого зверским способом? Странная вера, надо будет спросить при случае, ведь этот распятый парень был неплохим малым...

Вы не можете просматривать этот пост!

Когда котенку вернули шапочку он одобрительно мякнул... Сзади приблизилась машина и стала сигналить, из окна высунулась абсолютно лысая голова. На ней не то что волос и усов не было, даже бровей не видно.
- Ну чего там случилось?

Вы не можете просматривать этот пост!

Кирилл по привычке расположился сзади слева, за водителем, положив рюкзак под ноги правого сиденья, и, опять по привычке, включил плеер, как он сам говорил, в режим "одного уха", готовый в любой момент поддержать разговор. Изредка он отвечал на шутки девушки (имени которой так и не спросил) своими и снова погружался в музыку, не забывая следить за разговором и отвечать.
Программист посмотрел за окно и, поддавшись нахлынувшему чувству, прокрутил плейлист.

Налей ещё вина, мой венценосный брат,
Смотри - восходит полная луна...
В бокале плещет влага хмельного серебра,
Один глоток - и нам пора
Умчаться в вихре по Дороге Сна...
По Дороге Сна - пришпорь коня; здесь трава сверкнула сталью,
Кровью - алый цвет на конце клинка.
Это для тебя и для меня - два клинка для тех, что стали
Призраками ветра на века.

- Кто-нибудь там был уже? - Выдернул Кирилла в реальность голос.
- А? Нет, я ещё не был, а вы? - Обратился он к Алексею.

Часть первая.

После некоторого времени Талька и Джэнсен соглашаются на условия Зуфара. Им во что бы то ни стало нужно найти наследника, последнего императора. Группа разделяется: мужчины остаются в зале, а старик уводит их на работу. После выполнения работы никто из них не рассказывает что было там, но красный румянец и растрепанная прическа выдает их... Зуфар накаляет обстановку, провоцируя Зигфрида на то, что якобы он любит Джен, но она досталась не ему первому, а Зуфару. Обстановка доходит до пика и в таверне завязывается бой. Исход боя печальный. Оказывается все присутствующие в зале - люди Зуфара. Тени-шэдивазы появляются из ниоткуда и режут, калят и душат. Паренек Аллумек впадает в состояние аффекта и призывает Грохочущую Смерть (смерч из молний)- воздушное заклинание огромной разрушительной силы. Парень сидит на пепелище, в слезах и разорванной одежде. Как смог он сотворить его...
Группа также выживает. Зуфар оказывается в плену у них. В это же время на город совершается атака демонов и племен Ун-шог. Времени для отступления остается мало. Выйти из кольца уже не получится. Зуфар под пытками выдает, что узнал где находится наследник. Он в тюрьме Снов - царстве богини Исунюань. Город обречен, также как и группа. Силы не равные. Хозяин Девяти Печатей - Сарузан послал всю свою мощь. Во главе осадных - четыре генерала Губители Жизни. Их владычество приняли племя варваров.
С помощью травы шэдивазов (каннабис) егерь Кальт находит путь в царство Снов и забирает с собой всех остальных. Они попадают в царство богини и та, любезно соглашается их принять. Общение с богом проходит на удивление в теплой обстановке, но она отказывается выдать императора. Она пожелала, чтобы группа помогла объединить ее народ, чыров. Она бессильна что либо сделать, пока она богиня расколотой нации. Герои отправляются обратно в мир людей, через портал, открытый богиней. Она дала им яд - ге', которым нужно отравить Анзора Гзю Ци ибо женщины чы, обладающие магией также устали от раскола. Но они также в западне - пока жив император, а он будет жить вечно, женщина маг (чыр) не может долго находиться среди мужчин. Группа попадает на остром Гая, к знаменитым и опасным гаянским ведьмам.
Пребывая там они попадают в дворец Матери Ци, которая является главой всех ведьм. Они убеждаю ее отдать им Анзора, взамен на ночь с любым из них. Прекрасная Шалхазана, покровительница всех гаянских ведьм, которых боится пол мира выбирает себе в мужья на одну ночь Эдварда, обольстившись его пышной рыжей бородой. Он смущался долго, в конце концов она приходит ему по душе и он соглашается на ее предложение, но ставит условие: не на одну ночь, а на всегда. Свадьбу справляют пышную, все таки сама гаянская царица женилась. Эдвард становится первым мужчиной, который имеет полное право, всегда находится на острове. Вековой строй ведьм ломается. Другие тоже хотят нормальной семейной жизни.
Группа сражается с Анзором - магом духов, полуживым мертвецом и убивает его. Проклятие спадает, царство Чы становится снова цельным. Но от царства остался только один город. Демоны практически растоптали его, мужчины из последних сил обороняют его. Тут вмешиваются вторая половина Чы. Демоны на своей шкуре узнают гнев гаянских ведьм. Сама природа рвет в клочья демонические полки: земля проглатывает целиком всадника и ворга, с неба идет огненный дождь и ледяной ливень. Демоны отступают.
Исунюань передает наследника в руки группы, но теперь Эдвард отделяется от группы, остается с женой. Рыжебородый скиталец находит то, что искал - семью и покой.

Аластэл с издёвкой смотрел на копию Эмергеля:
- Что, я уязвил твоё самолюбие?
Он хотел ещё что-то сказать, но боковым зрением заметил, как его личная копия повторила его действие. Иначе как ещё объяснить, что его отражение тоже орудует Симбиотом?
На губах Аластэла прямо-таки расцвела пакостная улыбка, он начал медленно отходить назад, отдаляясь от клона Эмергеля.
- Значит, ты повторяешь все мои действия? - хохотал падший с безумным блеском в глазах. - А как тебе моя новая тактика?!
Ангел полоснул себя кинжалом по левой руке, в коей он держал Симбиот.

Вы не можете просматривать этот пост!

Ехали они долго ли, коротко ли, но светило уже давно зашло за горизонт. Ночь вновь растелила по земле покрывало своё. Эри и Беатриче пока ехали, о многом поговорили, успели сделать даже привал, дабы дать двум коням, тянущим повозку, отдыха немного. Сейчас же, их повозка чуть отстала от первой, но впереди, были видны огни зажжённых факелов. То ехали остальные девы из отряда лазурных леди и периодически до Беатриче доносилась чья-то громкая речь и уставшие голоса, вынужденные отвечать крикливой деве..
Два таких же факела, были прицеплены по краям повозки, которой управляла Эри. Надо признать, с этим она справлялась отлично. Только вот, пару раз, за время езды, обе девы слышали какие-то звуки сзади. Вот и сейчас, стоило Эри прекратить рассказывать что-то о её возлюбленом, Алрусе, как сзади девушек послышался фрустящий звук.

Ульрих недоуменно поглядел сначала на отлетевший скрамасакс, а затем перевёл взгляд на руки. Невозможно. Ну невозможно промахнуться. С такого расстояния. По безоружному. И ещё викинг явно ощущал как оружие из его рук выбило. Словно кто-то с размаху ударил ногой по его запястью, заставляя пальцы разжаться. Ульрих не верил в то, что происходит. Привычный тонкий и чёткий расчёт сменился в его голове гневом. Резко развернувшись, викинг буквально зарычал, пронзая взглядом группу священников. Будьте вы прокляты. Вы и вам Бог. Бог нидингов. Ульрих заорал и рванул вперёд:

- Ооооодииииин!!!!

Завоевания - дело мужчин. Вырвать желаемое из рук врага, вонзить меч в его горячее сердце, позволить клинку напиться алой крови, услышать песню дев битвы над болем брани, что воспоют твои подвиги в веках. И он жаждет большего. Еще и еще, вновь и вновь повергать в прах соперников, ему плевать на полученное, ибо вино преснеет на губах, и ярящяеся пламя в душе гонит тебя дальше. Дальше. Дальше...
Кхорн и Слаанеш. Две стороны одной монеты. Две ненавидящих друг друга силы, два потока, что, смешавшись, порождают кипяток безумия. Лишь чуть-чуть подтолкнуть - и поход властителя Миттенгрима тянет за собой в водоворот боя всех, даже обольстительниц Слаанеш, не давая завершать ритуалы, искажая потоки магии. Все - ради боя. Лишь чуть-чуть вдохнуть ярости в жителей - и по всей стране вспыхивают бунты, чтобы лишь через несколько дней быть утоплены в крови. В крови, что призывает демонов псоглавца...
А вот и кролик под елочкой, вот и новогодние звезды на ветвях, вот и подарки у подножия для тех детей, кто хочет стать настоящими бойцами. Вот и девочка, что сходит с саней, привлеченная столь приятным ароматом, вот и снегурочка неслышно следует за ней, чтобы почтить древний праздник хороводом вокруг елочки.
Прыг-скок! - прыгает к ним кролик.
Прыг-скок! - ощерил острые торчащие резцы в улыбке, дернул мохнатыми ушками, алым помпоном хвоста.
Прыг-скок! - запрыгали вокруг елочки девочка, снегурочка и кролик, щелкают зубки, вертится хвостик, клацают клешни, и загорается костер, пламенем варпа объяв могучий ствол, и поют они песнь, что и за мили вокруг сводит с ума людей, и принимаются они танцевать.
И вот уже улеглась усталая девочка, наобнимавшись с зайчиком, вот дожевывает кролик ее нежное ушко, и присматривается к снегурочке, змеей увивающейся вокруг ствола столетней ели, ускользая от прыгучего соперника. Новый год. Радуйтесь, дети Норски.

- Прокл-бр-лятье! - булькает пастушок, в ярости пиная тушу любимицы-коровки. Такая прыткая была! Такая ласковая! Пусть и воняла чутка, но зато молочко какое! Зеленое! А этот гаденыш загрыз малышку, как есть своими мерзкими когтями разорвал начисто. Сам правда от смрада на месте и упокоился, но что толку?! Ах, горе-злосчастье, дедушка, как тебе на глаза покажусь? Разве что... пососедству как раз приезжие из брятони обосновались, пущай поделятся стадом во славу нурглетца. Веди, крысеныш, веди, и веди быстрее!

Но далеко всему этому до того, что творится в Приграничье - уже давно сбежали в страхе почти все вменяемые жители, уже мертвы множество принцев, и вцепились в друг другу последние - ай, мир-на-дыбы-вставший, ай-кровь-в-речке-вместо-водицы! В городах эльфы, за городом мародеры - куда податься культу? Мчится по дороге фургон, и хлещет лошадей красотка, но не убежать, не спастись от хохочущих преследователей, и колесница Кхорна летит следом, сотрясая землю бронзовыми копытами металлического кошмара, что тянет ее вперед.
Нет страха в глазах Князя перед смертными врагами, но даже он не был готов к подобному. Демоны - искусные враги, и не было времени у врачевателя довести форму чемпиона до подобного совершенства. Но даже так - неужели убоится он какого-то рогатого ублюдка? Одним прыжком преодолевает чемпион пропасть между собой и врагом, оказываясь на спине бронзового монстра. Вперед, враг. Покажи, на что способен твой меч, на что годен твой язык, покажи, сколь остры твои когти.
Удар-другой-третий - не различить в сверкающем цветке меж противниками отдельных выпадов, финтов, уколов, лишь вихрь мятежной стали, искаженной варпом, и бронзы, откованной в черных кузницах Кровавого Бога. Быстр демон, куда быстрее, чем ждал Князь, и умел, и ярость его пламенем обжигает нежную белую кожу. Замирают двое, ожидая, и мир замирает вокруг них, и нет ничего, кроме ярящихся огней в черных глазницах демона, нет ничего, кроме влажной, липкой тьмы в глазах дерзкого смертного. Выпад, блок, уворот, смычка, кувырок - возможности встают одна за другой, и одна за другой падают, истекая кровью, на обочину Времени, отбрасываемые Князем в отвращении. Или так. И вот так. И в прыжке - но остры рога демона, ничуть не меньше чем его когти, и.. нет.
Не может. Не может быть! Должен же быть путь! Должен! Он знает! Он найдет выход!
И изогнулись пепельные губы демона, родив звериный оскал. Он уже чувствовал слабину врага, повернув его собственную жажду совершенства против него самого. Слаанеш, древний враг, каждый из твоих любимчиков носит свое поражение в самом себе. И двинулась вперед увенчанная копытом нога, и прочертил дугу кончик волнистого лезвия, - Делец улыбается, он видит путь, он знает его, и разрывающая его тело бронза - лишь малая малость, не стоящая внимания, ведь открывается демон, и проникает меч в его тело, отделяет голову от костистых плеч... только скользят ноги по бронзовой спине джаггернаута, и падает делец на землю, вниз. Туда, где его уже ждет зубастая пасть земли. А прихвостни черепоносца прыгают в фургон, вцепляются в статные тела, разрывают культисток на части. Мечи пронзают сердца тварей, что несли вперед фургон, и сооружение падает на бок, ломаясь, превращаясь в обычную деревянную телегу. Лишь серебристый ларец остается лежать на земле
Спускается с колесницы один из демонов, подходит к лежащему на земле князю, - силы и живучесть того уходят вместе с жизнями культисток, разочарован Слаанеш, и смертный внезапно вспоминает о своей смертности. Горечь поражения милостиво кратка - и череп Дельца занимает место на поясе нового Черепоносца. Медленно, дрожа от ненависти, подходит он к серебристому ларцу, и...
...смотрит в глаза. В мерцающие желтые глаза, чья притягательность неотвратима, чье совершенство неоспоримо. Хочешь стать лучшим? Великим? Сильнейшим? Только спроси. Только пожелай. Сделай шаг.
И сделавший шаг вперед демон раздавлен, как букашка, огромным копытом.
Хранитель Секретов в ярости. Горе и боль переполняют его, и он дарит их всем демонам, словно прелестница цветы рыцарям-победителям. Ощутите его потерю, падение надежд, пустоту и презрение, отверженность и боль. Окунитесь в этот океан эмоцией, что стократ сильнее доступных людям и демонам. Шагните за порог, где каждый миг - наслаждение тысячей красок существования.
Истекающие ихором из всего тела демоны лишь подливали больше ароматных масел в вихрь наслаждений демона. Как жаль, что он закончился так быстро - вместе с противниками. Нужно найти иных. Возможно, эту презренную землю еще можно спасти.

Всюду в Старом свете сталкиваются багряное и сиреневое, старое и новое, бой-ради-совершенства и совершенство-для-боя. Равны силы в Норске, потеряно для Темного Принца Приграничье, и Кислев все вернее скатывается в кровавое безумие. Усмешка Властителя Трона Черепов - он и впрямь помог сопернику, сводя с ума троллей в их берлогах, но слишком уже сильны там путы Изменяющего, и закончит он там, когда разберется с Жаждущей. Старик соберет армию, даже если она будет составлена из малых детей. Детей..интересная мысль...

А пока двое бойцов меряются силой, вторая пара лишь готовится к бою. Ядовитые тучи собрались над Альтдорфом, и крысиная армия осаждает город, потерян Рейксмарк, и Карл бессильно смотрит на карту, где, словно живые, ползут в омерзительной спирали вокруг городов хвостатые полчища. Горький вкус рвоты напоминает о болезнях, что поразили уже всех в городе - чуму удается сдерживать, но множество мелких болячек врачи просто пропускают мимо, рук не хватает. Безнадежность овладевает Императором...

Тучи в небе Тилеи были иными. Иссиня-черные, отягощенные молниями в их брюхе, они то и дело извергали их на землю вместо струй дождя. Колдовство вступало в силу, и нужно было лишь чуть-чуть подождать. Нелегко дирижировать оркестром, где каждый из солистов готов вцепиться друг другу в глотки - но Тзинч может и это. Тзинч знает, что в каждом деле главное - выбрать момент, и момент вот-вот наступит...

- Да, я пожалуй закажу... кофе. Просто кофе. С круасаном.

Может быть, кофе приведёт меня в чувство, как запах кофе в парфюмерных магазинах помогает восстановить запутавшееся в ароматах обоняние.

- Про меня особо нечего рассказывать, у меня всё как всегда: ни фанатов, ни славы, ни уважения, ни денег, ни женщин, и всем насрать на то кто я*. Хе-хе... Гхм. Кстати, ты не заметил во мне ничего странного сейчас?

От волнения я не знал куда девать руки. Я хотел вести себя как можно естественнее и свободнее, но мне казалось, что я несу какую-то нервную чушь.

Вы не можете просматривать этот пост!

- У меня есть то, чего никогда не будешь иметь Ты. Свобода принятия собственного решения. Порывы чувств и эмоций, двулико спрятанных в закромах души. Легкомыслие в вечном и нетленном. Ибо я не знаю, что есть это вечное и нетленное. Прощение. Которое я могу подарить кому угодно и даже себе самому. У меня есть страх, что сейчас входит острыми иглами под кожу и остается там слепыми червями. У меня есть ужас. Перед Тобой, перед Твоими Словами. У меня есть душа, которую Тебе не познать, пусть даже ты вынешь ее и растерзаешь на части. У меня есть…

Он хитро улыбнулся, подавшись вперед.

- У меня есть безумие. Ты ведь ощущаешь его. Отчего ветер говорит со мной. Отчего Тьма шепчет. Шепчет без конца. От чего небо верит мне. Мое безумие – моя свобода. Мое тщеславие. Моя совесть. Моя боль и избавление. Ты пронесешься смерчем, разгоняя живое, убивая свет. Ты разожжешь черное пламя, что уже никогда не погаснет. И пепельный дождь рухнет на эту Землю. Поглотит ее. Но у Тебя никогда не будет Целей, пока кто-либо не укажет путь. Разве я ошибаюсь? Мне многое рассказали тени. Мне о многом поведала Тьма.

Старец отклонился. На лице его погасли морщины. Он вдруг показался помолодевшим. Этот облик обретает любой человек, что нашел гармонию внутри себя.

- Я не боюсь умереть. Особенно от Твоего слова. Я не боюсь испытать боль. Ее было достаточно в моей жизни. И терять мне нечего. Моя семья – прах, который возвратится в землю. Моя душа – Тебе неподвластна. А глаза мои давно утратили способность видеть, и это дает мне право свободно смотреть на Тебя. Но больше никто Тебя не поймет. Никто не сможет принять Тебя. Никто не покажет Тебе тропу, о которой Ты не знал. Ты будешь блуждать вокруг мира, теряясь в его лабиринте. Это и есть свобода, данная Тебе ушедшими покровителями. Нужна ли она? Что подарит она?

Он махнул рукой, словно пытаясь развеять подступившие к нему сумерки. Казалось удивительным, что окружающий мир так чуток к простому, безумному старику.

- Я всего лишь человек. Старая, дряхлая развалина с прошедшими годами. А Ты? Кто Ты? Сколько тысячелетий, сколько веков стоит за Твоей спиной? Сколько правды и лжи? Коварства, двуличия, обмана? Сколько пустоты, оставившей за Тобой свои следы? Тебя никто не поймет. Тебе не будет места здесь, сейчас, во времена неверия и бесстрашия. Без целей Ты слаб. Без дороги Ты слеп. Я могу дать Тебе это, пока не вернулись Твои покровители. Кто они? Боги? Демоны? Звезды? Я не знаю. Но я слышал историю о том, что боги вымерли от усталости и ветхости. Я слышал легенды о том, что демоны растаяли в глубинах Вселенной, не выдержав потемки людских сердец. Я слышал сказки о том, что звезды погасли, растворившись пылью в холодной глубине космоса, от лживых имен, даруемых им. Так кого Ты будешь ждать? Как дорого ты ценишь пустоту внутри себя?

Ветер осторожно поднялся на свои прозрачные лапы. Уткнулся мордой в ноги старика, разметав подранные полы его одежды. Слепые глаза оказались пристальными и пронзительными. Слепые глаза заглянули туда, куда не следовало заглядывать никому.

- Ты можешь оставить меня. Ты можешь убить меня. А можешь позволить мне дать Тебе цель. Я лишь предлагаю свой дар с открытым для тебя сердцем. И спрошу еще раз, не погнушавшись дерзить даже Тебе. Примешь ли Ты меня?

Что я помню? Помню лицо. И смех. Такой звонкий, такой живой. Переливчатые колокольчики. Осторожный, тихий голос. Бывает у детей голос громкий и резкий. Отвратительный. А бывает вот такой. Словно каждый раз спрашивающий разрешения: «Можно мне здесь позвучать? Можно? Я буду очень тихо». И глаза яркие. У детей почти всегда яркие глаза. Потому что нет в них еще той исковерканной, израненной истины, что приходит с годами. Нет и все. Беззаботность. Легкость бытия. Обиды, облетающие быстрее каштановой листвы в осенний, железный дождь.
Ее смех часто залетал в наши окна. Застывал на кухне, когда мама варила бульон и пекла пирожки. Услышав его, она всегда замирала. Останавливалась и улыбалась. Так нежно, словно это не чужой ребенок бегал по двору, а моя сестра.
Она бы выросла. Обязательно выросла. Возможно, мы бы с ней подружились. Она бы бегала ко мне за стаканом лимонада жаркими летними деньками и называла бы меня тетушкой Джен. И дала бы потрогать своего медведя. А может даже подарила бы его в своей искренней, детской откровенной любви ко всему этому миру. К миру, который нельзя любить.
Что он сделал с тобой, Энни? Что он сделал с твоими яркими, большими глазами? Что он сделал с твоей ручкой? Энни. Что он сделал с тобой?

Я плакала. Свернувшись на полу тугим, маленьким комочком. Закрыв голову руками, прижав ладони к ушам. Только бы не слышать. Этот. Мерзкий. Звук.
Голова малышки Энни больше никогда не будет красивой. Вот что случилось этим утром. Она вышла из дому со своим любимым медведем и умерла. А потом умерла еще раз, разбрызгав по моему полу красные, рубиновые капли.
Я дрожала, вжимаясь в пол. Только бы не видеть. Господи, как страшно. Как страшно, когда маленький ребенок умирает на твоих глазах. Так мерзко. Отвратительно. Так больно.
Кому сейчас больнее? Тебе Энни, или мне?
- Ддядя Джооон, – простонала я, все еще не в силах открыть глаза и посмотреть на то, что осталось от соседской девочки. – З-зачем?

О чем шепчет Темнота? О чем будет ее повесть этой глухой, но яркой как само солнце, ночью? Темнота не умеет лукавить или врать. Она не умеет притворяться, она не умеет прощать. Она говорит так, как есть. Как видят ее многочисленные, забытые в подвалах глаза. Тьма бесстрастна, она не примет ничью сторону. Она не станет ни с кем плечом к плечу. Она не предаст свой покой. Именно поэтому старый седой старик очень любит слушать ее рассказы. А еще потому, что только она может рассказать ему о мире, который он давно утратил способность видеть.
Качается старое скрипящее кресло, в котором развалились еще более старые и скрипящие кости. Старик курит трубку, выпуская в потемневшее небо сизые струи дыма. Они сливаются с последними всполохами чего-то светлого на горизонте, выстраивая красивый, сказочный узор. Как жаль, что белые, вылинявшие глаза старика не видят ту картину, что рисует перед ним этот мир.
Он устал. Он бесконечно устал от жизни, навалившейся на него бесполезным грузом. У него была большая семья. Он успел побывать на войне, и построить три огромных дома для свои детей. Он успел рассказать своим внукам басни и легенды о том, как раньше был статным, молодым человеком, избороздившем все моря и океаны на огромном, военном корабле. А теперь он просто устал. Сейчас где-то за его спиной маленькие, шкодливые правнуки разбирают привезенные со всего мира трофеи и представляют себя на месте своего величественного деда. Они гордятся им. Они хотят быть на него похожими. Да вот только сам старик устал. Слишком устал.
Закашливается хриплый голос. По горлу табак пробивается едким дымом. Скрипит и кресло и кости, а Тьма заботливо хлопает его по плечу, обнимает своими холодными объятиями. И шепчет.
На этот раз ее рассказы не так сухи и последовательны. В них слышится тревога и… страх. Это удивляет старика, ведь Тьма никогда не боится. Никогда не дрожит. Что же могло ее напугать.

Слушай. Там, в разрушенных временем холмах есть Древо. Слушай. Его корни так стары, что доходят до самого сердца мира. Его крона так тяжела, что падает на землю засохшими крючьями. Слушай. В этом дереве тлеют последние мгновения жизни. В этом древе соки останавливают свой бег по прозрачным жилам. И скоро затихнет оно навсегда, успокоившись. Да еще может поведать его замерзающая душа о Том, что находится в его корнях.

Старик вздрагивает, отводя от лица трубку. Белые глаза внимательно смотря вперед, будто они еще способны что-то видеть. Он чувствует, что рассказ Тьмы в этот раз – его последняя история. История, которая станет, возможно, самой главной во всей его бесконечной жизни. И старик улыбается. Разрывает свои сухие, испещренные трещинами губы, показывает небу свои прогнившие, немногочисленные зубы.
- Расскажи мне, – тихо шепчет он своей необычной собеседнице. – Расскажи, что поведало тебе Древо.

Слушай. Оно рассказало мне шепотом. Тихим, едва различимым шепотом. Что в его корнях есть Он. Тот, кого стремится познать твое сердце. Я отведу тебя к Нему, и ты задашь все свои вопросы. Если успеешь.

Старик благодарно кивает. Его глаза заливает безумная пелена. Он полон решимости. Он знает, чего хочет. И идет он назад в дом. Медленно, поскрипывая на ходу. Пробуя длинной тростью землю. И зовет он своих малышей, которые тут же бросают дедовские трофеи и кидаются к старику с горящими глазами.
- Деда! Расскажи нам еще! Расскажи, деда!
- Не устали ли вы от пустых рассказов, шкодники? Но на этот раз я расскажу вам самую необычную историю, если только вы поможете дряхлому и немощному старикашке найти одно место.
И дети радостно визжат, понимая, что их ждет долгая прогулка. Хотя солнце уже зашло и мама будет обязательно ругаться. Но дед выгородит, возьмет всю вину на себя. И с ним ничего не страшно.

***
Время погибло. Здесь оно свернулось испуганным комком и зажалось в угол. Оно умерло от одного взгляда на Тебя. Оно засохло, как маленький, никчемный цветок. Тебя оплели корни Древа. Они окутали Тебя своей паутиной нежно и особо трепетно. Это старое, немощное Древо было единственным существом, которое могло Тебя обнимать. Ибо страха в нем не было. Оно долгие века отдавало Тебе свою жизнь. Капля за каплей. Чтобы Ты помнил об этом мире. Чтобы Ты знал, что мир ждет.
И сейчас Древо качнулось, распуская свои объятия. Оно сказало, что кто-то наверху Тебя ищет и ждет. Кто-то хочет задать Тебе свои вопросы.

Отрывки документа:
Для служебного пользования.
От Лазаруса. Дополнение и рекомендации к методике воздействия А-1
…Вследствие большой затратности мистических сил и времени специалистов, применять только по приказу Лорда культа или Жреца…
…Минимум двое Братьев владеющих магическими способностями должны контролировать объект, подвергаемый обработке. Один своевременно исцелять критические повреждения и не давать истечь кровью. Второй должен не позволять потерю сознания и полное разрушение интеллектуальных способностей.
…Четыре смены по шесть часов. В одной смене рекомендовано двое братьев-помощников и один профессиональный истязатель…
…Рекомендуется начинать с использования тисков. Но кости не дробить, для облегчения надзирающему колдуну процесса регенерации объекта…
... Магическое пламя признано неоправданно затратным по магической энергии. Рекомендуется использовать обыкновенный огонь. То же с кислотой и льдом…
… При срезание кожи и натирании мяса перцем, НАСТОЯТЕЛЬНО рекомендую не использовать дорогие сорта специи. Экономия это очень важно…
…Изнасилование объекта братьями с гипертрофированными половыми органами должно производится с осторожностью, дабы не привести к преждевременному летальному исходу. То же касается половых органов снабженных шипами или стрекательными клетками…
… При выживании объекта в течении месяца доложит об этом Жрецу или Лорду культа, для выяснения причин аномальной живучести…

Прошли недели. Или месяцы. А может годы...
Полные мучительной агонии, боли и ужаса...
Ошеломительное удовольствие при пробуждении обрушивается на вас.
Понимаете, вас просто в данный момент никто не режет.
Это чудесно.
Темная, крытая повозка в которой вы валяетесь, резко дернувшись, останавливается.
Прорвав брезентовые борта на вас с размаху рушиться безголовый труп культиста, окатив потоком черной, вонючей крови. Кинжал бессильно звякнув выпадает из его сведенных предсмертной судорогой пальцев.
Вопли, лязг оружия, взрывы.
Зычный бас:
«ЕБАШЬТЕ КОЛДУНА, ЕГО МРАЗЕЙ ПОСЛЕ ДОБЬЕМ. НННА, СУКА, ПОЛУЧАЙ. УБИВАЙТЕ ВСЕХ, ВО СЛАВУ ГОСПОДА НАШЕГО. ХУЯРЬ УЕБКОВ, ГОВНОБЛЯДСКИХ СУК НЕЧЕСТИВЫХ»
Ваши изрезанные, изуродованные жуткими пытками тела пытаются пошевелится. Безуспешно.
Слабость, тошнота. От дневного света, устремившегося в прореху тележного борта, вы слепнете.

- Кофе с изюмом! - торопливо ответил я, возвращаясь из своих мыслей. Секундой позже я сообразил, что я сказал, и тут же поправился: - То есть кофе и кекс с изюмом. Нет, лучше два кекса дайте, пожалуйста.
Всё, сегодня точно лягу пораньше. Уже отрубаюсь на ходу. Чёртов "Доктор Хаус", не надо было покупать эти DVD.

Ожидая заказ, я осмотрелся в поиске свободных мест. Не хотелось пока возвращаться в "загон" (так я обычно называю свой кубикл).

Услышав какую-то активность на острове, из здания-кирпича вышел потный и практически раздетый (в одних трусах - эй, а где он их раздобыл?) Чак.
Увидев (смутно) знакомое лицо, кинематографист заинтересовался и приблизился к товарищу:
-Ты ведь один из новичков?.. Не помню, правда, как тебя зовут - но ладно. Ты разве не со стариной Эйбом за одеждой ушел? Одежда есть, да. А где Абрахам? И этот громила - Майк, кажется?

Все ещё мокрый от дождя ветер, несущий в себе запах свежести, мокрого бетона и машинного масла обдувал лицо Кайта, оставляя свой отпечаток ароматов, и улетая куда-то в бесконечность голубой бездны. Влажные капли искрились, дрожали и исчезали одна за одной на чёрной, прогретой солнцем броне Обсидиана, таинственым образом наводя на мысли о давно забытом и приковывая к себе. Взор Кайта сконцентрировался на одной из них, его глубокие синие глаза необычайно живым взглядом наблюдали за радужными переливыами на гранях капли манящими к себе и затягивающими в глубины, казалось ещё секунда и пилот протянет руку что бы отправиться далеко далеко от забот этого мира, в сверкающий гранями иллюзиорный..... По ушам ударил выкрик зрителей, ломающий грань мечты и возвращающий в серую реальность. Прилетевший вместе с выкриком порыв ветра сорвал каплю дождя, ничем не отличимую от милиона таких же, но почему то кажущуюся такой родной и такой близкой, что бы унести её куда-то далеко, оставляя за собой лишь след воспоминаний, что-то неощутимое, но согревающее изнутри таинственым теплом....
Кайт проводил ветер грустным взглядом, словно прощаясь со старым другом и по вбитым в корпус скобам спустился на лётную площадку... в момент когда он отвернулся от бока дракона и направился в сторону 19 го пирса его лицо вновь несло на себе привычную восковую маску..

Порыв ветра, неизвестно откуда налетевшего, сдувает в сторону жар и гарь. Родольф отлично видит, как из облака гари, справа, напрыгивает на него девочка, не слишком умело, но быстро и яростно. Время замедлилось. Вот она заносит меч... и Родольф, готовый к этому, выдыхает тонкую струю пламени. Девочка кричит, волосы её мгновенно сгорают, лицо обугливается. Живым факелом девочка падает под ноги Родольфу - ещё живая, но уже ничего не соображающая, дико воющая, словно зверь. Стальные когти звякают о гальку, голова Микулы откатывается в сторону, но правая рука девочки всё ещё сжимает катану. Ательман всё это видит.

Яркий свет - пусть и закрытое облаками, солнце все равно почти слепит того, кто несколько часов пробыл в почти полной темноте. Свежий воздух. Свобода. Ощущение было настолько приятным, что, несмотря на натруженную спину, на боль во всем теле - хотелось бежать вперед, обнимать руками пространство, радоваться тому миру, что существует под этим Небом.
Радость смешивалась с горечью потери человека, пусть и незнакомого, с долгом жреца, и рождали морозное спокойствие. Все происходит так, как надо. Не стоит грустить об ушедшем, не стоит радоваться тому, что он ушел в "лучший мир", как говорили некоторые люди.
Так случилось. Человек, - бог, - ушел. Теперь нужно правильно проститься с ним.

Взгляд вокруг - почти сразу же зацепившийся за тот самый водопад. Ательман, махнув рукой Абрахаму и Вагнеру, идет к нему - не совсем близко, так, чтобы возможное пламя не задело постройки. Незачем уничтожать чужое.
Жрецу Неба просто почему-то казалось, что Микуле бы понравился этот вид.
Вот, кажется, удобное место.
- Пусть это будет здесь. Благодарю вас, Абрахам. Вагнер, поможете?
Ательман, присев, подставляет руки, чтобы тело не упало прямо на землю, и аккуратно укладывает его головой к водопаду.
Жрец встает в пяти шагах сбоку, лицом в сторону заходящего солнца.
Он начинает - четко, спокойно, будто рассказывая.

 - Сегодня утром этот мир увидел семерых. 
Четыре старых бога новых трех призвали.
И вот теперь приходит дню конец
И шестеро седьмого потеряли.

Ательман раскидывает руки, - и словно крылья раскрываются за его спиной. Он продолжает, громко, отчетливо:

Услышь мой зов, О Небо, и прими
Ты душу бога, именем  - Микула
Он был могуч, высок, широкоплеч
Но даже сильного несчастье не минуло

Огонь его сегодня погубил
Огню и придаем его. Убийца
Его в последний провожает путь
Иди, - теперь ты можешь с ним проститься.

Взмах жезла, направленного на Вагнера. Что чувствует бог, убивший другого, и теперь помогающий ему достичь Неба? Если он невиновен - это лучшее, что может ему дать жрец, возможность исправить ошибку хотя бы так.

- Ах, как это по-человечески, - вздохнул Самаэль, - я, представьте себе, точно знаю, что такое Родина.
Он криво улыбнулся:
- Родина - это слово, которым называет себя государство, когда хочет, чтобы вы за него умерли... или убили. Вот так-то.

- Идёмте лучше уже в машинное, - вклинилась Мира.

В машинном их встретила тишина. Людей нет, машины не работают. Везде тихо, чисто, полынй порядок.
Алекс потыкал пальцем в кнопку стартера - ноль эффекта.
-Ещё можно попинать эту штуку ногой и завернуть пару русских ругательств, или потанцевать с бубном, - предложил Самаэль, - хотя мне кажется, что эффект будет тот же. Думаю, в двигателе не хватает чего-то. Например, свечей зажигания - я бы вывернул именно их.

- Полковник Тай, я думаю, лучше всего будет, если вы это услышите. И все услышат, - человек, вышедший из толпы явно не был журналистом, но полковник понял это слишком поздно. Он уже включил радиопередатчик, и из него раздался знакомый многим бодрый голос Тома Зарека:
- Полковник. И вы, господа журналисты. Я рад, что могу снова побеседовать с вами. Сейчас я нахожусь на судне "Трантия" - для тех из вас, кто не в курсе, сообщу - это один из двух оставшихся во флоте танкеров с тилиумом. Тем самым тилиумом, который так нужен всему флоту. Я нахожусь рядом с теми рабочими, которые не покладая рук трудятся на заправке ваших кораблей. И знаете, что они хотят вам сказать? Что им НА-ДО-Е-ЛО! Надоело месяцами без выходных, в двенадцатичасовые смены работать на заправке и погрузке вашего топлива! Надоело рисковать сгореть при каждой искре! Надоело подыхать над парами тилиума, ведь вы в курсе, что он ядовит? Впрочем нет, - я думаю, большинство из вас считает, что тилиум появляется из воздуха!
И догадайтесь, согласился ли хоть кто-нибудь на то чтобы прислать им помощь? Хоть кто-нибудь из вас, холеных, белоруких каприканцев пришел сюда, на это старое корыто, и помог падающим от усталости рабочим?
Нет. Никому и дела нет до того, что происходит с ними. Ведь они - люди низшего сорта. Сагиттарионцы, на которых можно пахать сколько угодно.
И вы, военные. Солдафоны, думающие лишь о том, как уничтожить на одного рейдера больше. Я не забываю о ваших заслугах, но есть ли вам дело до кого-то еще? Что для вас люди, человечество, весь гражданский флот, который вы защищаете?
Обуза. Помеха в планах. Стадо баранов. Черные цифры на белом фоне.
Так вот послушайте меня, Томаса Зарека, - люди - не цифры! Эти люди, стоящие здесь, рядом со мной, имеют столько же прав на ваши победы, сколько и пилоты ваших вайперов, расправляющиеся с сайлонами! Но помнит ли кто-то о них? Вспомнит ли пилот, получающий двойной паек, медикаменты, стимуляторы - о тех, без кого его вайпер будет бесполезной жестянкой в воздухе? Вспомните ли вы, журналисты, о рабочих с замасленными руками, без которых ваши чудо-пилоты не смогли бы и чихнуть?
Нет. Журналистам нужны красивые статьи, им нужны герои. Военным нужны победы и обломки центурионов, им наплевать, что происходит за пределами Галактики, а если гражданские намереваются возразить - вы расстреляете неугодных, или подставите под орудия сайлонов, ведь снаряды нынче недешевы!
Я заставлю вас вспомнить. Я заставлю вас понять, что люди - это больше чем просто жующие животные в жестяных коробках. Если вы хотите, чтобы бой продолжался и дальше, чтобы ваши вайперы уничтожали корабли сайлонов, чтобы флот совершил наконец гиперпрыжок - услышьте нас. Дайте этим людям замену, выньте каприканских лентяев из их кресел и заставьте работать, удвойте пайки! И если вы не можете отвлечься от поля боя, отдайте власть тем, у кого есть силы и время навести порядок.
Если же нет - поверьте, полковник, поверьте, адмирал Агатон, поверьте вы, слышащие меня по радио, мы взорвем этот корабль. Потому что свобода оплачивается в том числе и кровью, а без свободы то светлое будущее, о котором постоянно говорят нам власть имущие, будет лишь рабством. И пусть лучше этот флот умрет стоя, чем сгниет на коленях.

- Он совсем мёртвый. Это Вы убили его, да? - последний вопрос был обращён к Вагнеру.

Вы не можете просматривать этот пост!

Орёл.

Вы не можете просматривать этот пост!

Родольф бросился вперёд, в попытке сбить пламя с Микулы - но он знал, что уже поздно, такое пламя прожигает кожу, вытапливает жир, пропекает мускулы - он чувствовал запах печёного мяса - и сжигает всё, всё до костей, а потом прокаливает кости, пока не останутся от них только обгоревшие белые осколки, да горстки чёрного пепла и угля вместо тела. Но Микула вдруг остановился. прекратил метаться. Он стоял. На обугленных ногах.

В неверном свете фонаря, который Абрахам извлекал из расщелины, издавая стоны и охи и высекая на белых стенах меловой пещеры длинные вязкие тени, трудно было рассмотреть, что происходит, но крик Микулы явно перешёл в какой-то новый тон. Как будто он борется, пытается что-то сделать - поднять огромную тяжесть или согнуть железный прут. Мускулы вздулись на его теле, как узловатые канаты. Внезапно крик оборвался. Микула упал на колени. Умер, подумал Вагнер. От боли. Так часто бывает при ожогах. Но нет... нет, он ошибся - было слышно, как огромный крестьянин выблевал. Прокашлялся.

- Теперя вы, барин. - тихий голос звучит слишком спокойно, даже как-то отстранённо. - огромная ручища потянулась к Абрахаму. Абрахам пытался отползти - кто его знает, что задумал этот второй чудик - может, он ещё хуже первого! Но адреналин кончился, и на механика нахлынула боль. Жуткая боль. Неясно, почему. Хотя, конечно, ясно - сожжённая нога. Но... почему сейчас?! Пречистая королевская п... милость, как больно!

Здоровенная микулина лапа сграбастала обожжённую ногу. Вагнер не успел вмешаться. Абрахам заорал, как резаный. Заорал... и понял, что ему не больно. Наоборот - от руки мужика словно шёл странный холод, успокаивающий боль. Холод растекался по ноге. "Сделает из меня зомби" - отстраненно думал Эйб, но не сопротивлялся. Всё лучше, чем такая боль.

- Всё вроде, - сказал Микула наконец, тяжело дыша. Снова блеванул. Сел, прислонившись к неровной стене. Телеса его были покрыты крупным потом, голос дрожал. - Вы уж, пан прусич, того... не пылкайте больше.

Огромное тело замерло у стены и больше не шевелилось. Абрахам поднёс фонарь к ноге. Кожа. Живая кожа. Неровная немного. И без волос. Но её только что не было. Она была вся... сожжена. Ущипнул себя за ногу. Ай! Встал. Нога работала безупречно. Что-то в темноте застрекотало и выбежало в круг света. Маленькое животное... крыса? Нет... ласка.. или горностай. Гибкое, гладкое, с глазами-бусинками. Оно вскочило на неподвижное Микулино колено и неодобрительно взглянуло на Абрахама. Потом на Вагнера. И выдало серию рассерженных писков. Вагнер мог бы поклясться, что если бы перевести речь зверька на немецкий, то это было бы одно чертовски длинное непристойное слово.

Абрахам шёл впереди, отмечая пройденные проходы зарубками. За ним - Микула, молча взиравший на эти чудеса. Последним идёт Вагнер, сначала вперяющий взгляд то в тьму вокруг, то вперёд, на фонарь Абрахама, но затем всё более поглощённый своим алым камнем. Этот камень... он так манит его. его свет так приятен... он горячий. Пахнет... Вагнер принюхался. Пахнет напалмом и "Полётом валькирий" его знаменитого тёзки.

- Эй, тут впереди что-то есть! Белое! Кажется, это...

Вагнера захватило какое-то новое ощущение. Когда он вспоминал об огнемёте, о фронте, оно поселилось у него в животе, как тепло от хорошего шнапса, и медленно распространялось по всему телу.

- У майора Hoffe была такая... Zünder!

Последнее слово вышло как-то по особому звонко. Словно огненное дыхание вырвалось у него изо рта.

- Zünder! Zünder! Zünder! - прогремело эхо. Алый камень в руке Вагнера превратился в безжалостное пламя. Пламя вырвалось у него изо рта, из руки, рванулось вперёд, затопило весь проход, поглощая идущих впереди. Микула громко и страшно заорал, когда пламя подожгло его ноги и охватило набедренную повязку. По большей части огромная туша крестьянина заслонила Абрахама, но ему тоже досталось. Правая нога истаяла, как воск. С воем Абрахам выронил лампу и откатился за выступ скалы в пещере, стены которой испускали, казалось, едва заметное белое свечение в свете его лампы. Теперь свечение было красным. Огонь, река огня - не греющего, а жадного, пожирающего пламени - текла по пещере под аккомпанемент воя Микулы. Сцена из ада.

- Зажигалка. - тупо сказал Вагнер, опуская руку. Река иссякла, потеряв свой источник.

Лорс вздохнул, хрюкнул и стал чертить сложную геометрическую фигуру на чёрной скале. Было очень холодно, темно - глаз выколи, и ещё намного более страшно. Тонкие руки Лорса дрожали и никак не могли вычертить это хренову фигуру правильно - от холода они задубели до крупной дрожи. Лорс остановился.

"Нет, так я никогда никуда не попаду. Никогда. Мамочки, я здесь застрял! Голые скалы. Нет еды. Нет воды. Ничего нет. Что делать? Мне конец. Конец. Конец."

Некоторое время Лорс паниковал. А потом расстегнул свои короткик брюки, ширинку и нащупал этот свой конец - маленький и жалкий, как и прочее его тело. Но там сохранилось нечто, что другое его тело не уберегло. Тепло. Яйца были тёплые. Пару минут он, жалко пища, отогревал руки в паху. Когда руки перестали дрожать, Лорс быстро вычертил на скале сложную фигуру. Знакомое свечение... Лорс, не раздумывая - задумаешься - не решишься ведь! - шагнул в портал. Ему было очень страшно.

"Что я здесь делаю вообще?"

Всё исчезло в крутящейся тьме и бесстыдном мелькании изгибов, чем-то напоминавшим Выбегалло девушек, вписанных в мир неэвклидовой геометрии.